301(09)(04)~9171
Б. И. ГОРЕВ
ОЧЕРКИ
Исторического Материализма
ЛЕКЦИИ, ЧИТАННЫЕ НА КУРСАХ
СЕКРЕТАРЕЙ УЕЗДНЫХ КОМИТЕТОВ
Р. К. П. ВЕСНОЮ 1924 ГОДА
„ПРОЛЕТАРИЙ“
19 2 5

Т|шо-Цм**»г-''1 rM	|
Кооосротшиого Излггьи*гт*л ,
„П р о * « т * р 14 **	j
РУП * ккш
Э*. J6 136
т«р. 10X300

ПРЕДИСЛОВИЕ.
Предлагаемая читателю работа пред¬
ставляет собою стенограмму лекций, читан¬
ных автором на курсах секретарей укомов
при ЦК РКП. Она поэтому обладает рядом
обычных недостатков, свойственных стено¬
граммам: отсутствием достаточной цель¬
ности и стройности, повторениями, откло¬
нениями, при чем эти недостатки лишь
отчасти искупаются большей живостью
изложения, свойственной устной речи.
И если автор все же решается издать
эти лекции отдельной книгой, то это потому,
что в них. наряду с популяризацией общих
всем революционным марксистам положе¬
ний (популяризацией, отчасти совпадающей
с другой работой автора—„Материализм—
философия пролетариата“)—затронут ряд
тем, обычно не входящих в курсы истори¬
ческого материализма, и по ряду вопросов
высказываются собственные взгляды автора,
не совсем совпадающие с общепринятыми.
АВТОР.

ЛЕКЦИЯ 1-я.
ИДЕАЛИЗМ и МАТЕРИАЛИЗМ.
Товарищи, я приглашен прочитать у вас курс исторического мате¬
риализма. К сожалению, времени для этого курса дано очень мало.
Мало времени дано и для проработки этого курса в кружках и группах.
Поэтому нам придется быть очень сжатыми и выбирать из этого
сложного и обширного предмета наиболее важные и ударные пункты.
При этом товарищи, конечно, мы встречаемся со следующим неудоб¬
ством. В вашей среде есть, несомненно, такие слушатели, которые
уже более или менее достаточно с этим предметом знакомы, и им
может показаться, что они слушают как бы уже известные вещи;
им может показаться, что это лишнее. Но мы обязаны опираться
на середняка, т. е. на значительное большинство ваших курсов.
Это—во-первых. А во-вторых, и те из вас, которым кажется, что они
достаточно по этому вопросу читали, несомненно, не пожалеют, что
прослушают, продумают и проработают еще раз тот курс, который
является основным стержнем всего марксистского учения, тем мето¬
дом, той руководящей идеей, которая помогает нам понимать прош¬
лое, ориентироваться в настоящем и предсказывать будущее.
Вы, конечно, товарищи, хорошо знаете, что покойный Ленин,
помимо личного, ему присущего гениального чутья действительности,
пользовался гениально, мастерски, методом исторического материа¬
лизма. Это давало ему возможность и предсказывать будущее
вообще и своевременно поворачивать курс политики в ту или иную
сторону. Здесь чудес нет; здесь есть именно, кроме гениального
чутья, которым обладает, например, врач, помимо своих знаний
(вы знаете, что бывают врачи теоретики, не имеющие практиче¬
ского чутья, и бывают врачи с гениальным практическим чутьем,
которые, на основании неуловимых признаков, определяют болезнь
больного), так вот помимо этого гениального чутья, которым Ленин
обладал в очень высокой степени, он в высокой же степени владел
и тем тонким и сложным инструментом исследования, который назы¬
вается историческим материализмом.

Поэтому, само собою понятно, что исторический материализм,
как метод исследования, как метод понимания прошлого, ориенти¬
ровка в настоящем и предсказывание будущего, является, повторяю,
основным стержнем всего марксистского учения. Поэтому, если мы
и ограничены во времени, если мы будем рассматривать наиболее
важные и ударные моменты, если некоторым из вас покажется все
это знакомым, они все-таки не пожалеют о том, что этот курс
прослушают.
Как мы будем ставить курс исторического материализма? Исто¬
рический материализм в узком смысле слова есть не что иное, как
метод исследования-общественных явлений и как попытка создать
впервые научное понимание человеческого общества в его развитии.
Поэтому круг явлений здесь довольно ограничен: это человеческое
общество в его развитии; это история; история, переходящая
в современность и показывающая нам зарождающееся будущее.
Но марксизм есть одновременно учение и сложное, и цельное,
и единое. Из марксизма нельзя вырвать отдельные куски. Истори¬
ческий материализм есть часть общего марксистского миросозерца¬
ния, т. е. понимания мира, которое называется материализмом диа¬
лектическим. У нас нет ни малейшей возможности останавливаться
сколько-нибудь подробно на философских основах марксизма, но тем
не менее мы не можем приступить к историческому материализму
без хотя бы самого коротенького обще-философского введения,
так как исторический материализм есть часть общей системы взгля¬
дов, общего мировоззрения материалистического и диалектического,
есть материализм мировой, примененный к человеческому обществу,
и мы не поймем, как следует, исторического материализма, если
не вспомним в общих чертах и не наметим вкратце основ -общефи¬
лософского понимания марксизма, т. е. диалектического материализма.
Вам, может быть, попадалась в руки книжка известного мар¬
ксиста Гортера „Исторический материализм“. Во введении к этой
книжке он устанавливает совершенно неправильный взгляд. Он
утверждает, что можно изучать исторический материализм совер¬
шенно независимо от материализма философского. Мало того. Можно,
говорит он, быть различных взглядов на сущность мира, можно
не быть материалистом в миропонимании и можно принять истори¬
ческий материализм. Он так говорит, исходя из целей популярной
агитации и пропаганды среди рабочих. Он говорит: материализм
обще-философскиЙ есть прежде всего атеизм, отрицание бога, отри¬
цание создания мира и т. д. Мы, подходя к рабочим с нашей
проповедью, можем его испугать, сразу натолкнемся на некоторые
б

его верования. Поэтому, продолжает Гортер, я это устраняю, чтобы
не вызвать ненужных споров. Как известно, есть люди, именующие
себя марксистами, которые не признают обще-философского мате¬
риализма, как, например, у нас в России Богданов. Таких много
имеется в Западной Европе. Поэтому возьмем доказательства
только бесспорные. В области понимания общества мы все согласны,
и рабочие нас хорошо поймут. Если мы укажем, что в основе всего
развития лежит экономика, это будет хорошо понято, так как это
соответствует всему опыту повседневной жизни рабочего, а фило¬
софию оставим в стороне. Это вопрос спорный и опасный для дела.
Мы, марксисты, воинствующие материалисты, должны быть реши¬
тельно против такой постановки вопроса. Нельзя отрывать истори¬
ческий материализм, приклеивая его к тому или другому философ¬
скому миросозерцанию, то к материализму, то к идеализму, то даже
к религии. Нельзя. Исторический материализм есть часть общефи¬
лософского материализма, и мы должны это сами твердо понять
и в своей проповеди мы так и должны ставить вопрос. Мы не должны
бояться, особенно у нас теперь, ставить коренные вопросы: о миро¬
здании, о миропонимании, о сущности мира и т. д.
Для большей цельности мы посвящаем две-три лекции обще¬
философскому введению; прежде всего мы рассмотрим основные
положения материализма, в противоположность идеализму; два ко¬
ренных направления философии,—идеализм и материализм; их сущ¬
ность и их историческое развитие. Затем—материализм с точки
зрения современной науки, современного естествознания, т. е. тема
такая: „Современный материализм и наука“, при чем мы здесь
рассматриваем ряд философских возражений квази-научных (яко бы
научных) против материализма. Наконец, одну лекцию специально
посвятим диалектике: диалектика и диалектический метод, диалек¬
тический процесс в природе и обществе. После этого мы приступим
непосредственно к изложению исторического материализма в следую¬
щем- приблизительно порядке: сущность исторического материализма,
общий обзор, общее введение об основных законах развития обще¬
ства с марксисткой точки зрения; затем рассмотрение важнейших
общественных формаций в их эволюции; затем классы и классовая
борьба; государство, его сущность, происхождение и эволюция. За¬
тем мы приступим к важнейшим идеологическим надстройкам, осо¬
бенно к той из них, которая является наиболее древней, наиболее
распространенной и упорной, это религия. Она имеет огромное зна¬
чение в настоящее время, значение не только теоретическое, но
и злободневно-практическое в вопросе об антирелигиозной пропаганде.
7

Нам нужно более или менее ясно представить себе, что это за идео¬
логия, где ее корни, в чем ее сила, почему так трудно с ней бо¬
роться. После этого мы рассмотрим важнейшие возражения про¬
тив исторического материализма, в связи с наиболее сложным
вопросом, с вопросом о закономерности исторического процесса,
о человеческой свободе и о границах этой свободы, о роли идей
в истории, о роли личности в истории, и этим рассмотрением важ¬
нейших возражений против исторического материализма, их разбо¬
ром и их опровержением и закончим наш краткий курс, которому
будет посвящено 10 лекций.
Вот, товарищи, я вас познакомил с общей программой нашего
курса. Теперь разрешите перейти непосредственно к теме лекций.
С тех пор, как существуют более н\н менее сознательные мы¬
слители в нашем человечестве, т. е. с довольно древних времен,
идет борьба направлений по вопросу о понимании мира, о том, что
такое мир, каков он, является ли он таким, каким он нам кажется,
а если нет, то что лежит в основе его; что он такое сам по себе,
кем он создан, кем он управляется.
Само собою понятно, что после того, как человек вышел из пе¬
ленок религии и перестал верить наивным сказкам жрецов и попов
ему захотелось понять этот мир, построить картину его так, чтобы
можно было сколько - нибудь логически обосновать это построение,
а не просто верить на слово. С тех пор и зародилась философия,
как стремление понять и обнять мир и об'яснить его с точки зре¬
ния нескольких простых идей. И с тех пор, т. е. в течение, по край¬
ней мере, для Европы, 21 9 тысяч лет, не прекращается борьба
философских направлений. Этих направлений чрезвычайно много,
здесь можно с полным правом сказать: сколько голов--столько умов;
сколько мыслителей—столько философий. Но тем не менее среди
этого бесчисленного хаоса философских направлений, о которых
написаны сотни и тысячи томов, резко выделяются два централь¬
ных, два основных направления. Эти два основных направления—
идеализм и материализм.
Начнем с идеализма, потому что тогда нам легче будет оттенить
сущность материализма, как противоположности идеализма. Что
такое идеалистическое понимание мира? О чем прежде всего идет
спор в этих направлениях? Спор идет вот о чем: что лежит в основе
мира, дух или материя, каков мир сам по себе, независимо от наших
ощущений и от того, как мы его воспринимаем,—материальный
или духовный? Это первое. Теперь второе: существуют ли идеи,
как образы, как идеалы, сами по себе, независимо от материального
8

мира? Наконец, существует ли вообще этот, так называемый, внеш¬
ний мир? На первый взгляд этот вопрос кажется совершенно
нелепым, совершенно безумным, а между тем есть серьезные фило¬
софские направления, которые пытаются доказать, что внешнего
мира нет, или, по крайней мере, мы о нем ничего не знаем. Вот мы
и рассмотрим эти направления.
Для того, чтобы выяснить, как приходят философы к идеализму,
лучше всего проследить ход мыслей первого величайшего основателя
идеалистической системы, древнегреческого философа Платона,
от которого и идет идеализм, которого, в сущности, все позднейшие
идеалисты так или иначе перепевают или усовершенствуют. Как он
рассуждал? Он рассуждал таким образом,—очень еще наивно,
потому что дело было почти две с половиною тысячи лет тому
назад, но тем не менее для нас понятно: если мы посмотрим
на окружающий мир, то увидим множество отдельных предметов
или вещей. Эти вещи являются разнообразными; эти вещи рожда¬
ются, создаются, портятся и уничтожаются, но понятия об этих
вещах, идея этих вещей остается все время одна и та же, неиз¬
менная. В самом деле, возьмем идею стола, говорил он, и возьмем
самый предмет, стол. Столы бывают самые разнообразные: круглые,
квадратные, трехногие, четырехногие, а слово стол показывает,
что есть в нашей голове какая-то идея этого предмета, независимо
от его конкретной формы. Стол разрушается, стола может не быть
совершенно, стол можно сломать, а идея его останется. Что это
значит?—говорил он. Это значит, что вещь—это не есть нечто
постоянное и неизменное. Вещи возникают, разрушаются, портятся;
вещи разнообразны, а идеи их, идеи этих вещей, очевидно, неизменны
и где-то существуют сами по себе, ибо мы имеем о вещах одно
неизменное понятие, независимо от того, существуют ли самые
вещи или нет, независимо от внешних форм и т. д. Значит, идеи-то
по настоящему и существуют; только идеи и существуют, а вещи—
это отражение этих идей, плохие копии этих идей в нашем несовер¬
шенном, бренном мире. Отсюда он пришел к мысли, которую
затем восприняло христианство, что существует два мира: мир
идеальный, мир идей, и мир вещей, мир материальный. Мир
вещей, мир материальный — это плохой мир, несовершенный,
хрупкий, бренный мир, который разрушается, который во всех
отношениях плох. Мир идей—это мир, во-первых, вечный, неизмен¬
ный и, во-вторых, мир идеальный в том смысле, что он предста¬
вляет собою ряд образцов, идеалов, к которым нашему миру надо
стремиться.
9

Если у Платона это носило более или менее отвлеченный харак¬
тер, то позднейшее христианство даже идеальный мир сделало
довольно-таки плотским, вещественным. Оно его населило богом
с троицей, ангелами, архангелами, святыми и т. д., и даже совре¬
менный религиозный человек представляет себе этот идеальный
мир в высшей степени грубо-материальным. Тем не менее, повторяю,
христианство в его более философской части восприняло это плато¬
новское учение о двух мирах: нетленный мир, вечный и совершен¬
ный мир идей и его плохое отражение, плохая копия, мир вещей.
Человек о настоящем мире идей ничего по настоящему не знает.
Но почему же он все-таки кое-что знает? Потому что человеческая
душа есть тоже выходец из этого мира идей. Она тоже была в мире
идей, она пришла в жизнь, воплотилась в тело и вспоминает,
наталкиваясь на окружающие явления, постепенно вспоминает
отрывки тех идей, среди которых она жила. Это образно и красиво
выражено в известном стихотворении Лермонтова „Ангел“: „По небу
полуночи ангел летел и тихую песню он пел... Он душу младую
в об'ятиях нес для мира печали и слез... И долго на свете томилась
она, желанием чудным полна, и звуков небес заменить не могли
ей скучные песни земли“. Душа прилетела на землю с вспоминанием
о небесных песнях, „но звуков небес заменить не могли ей скучные
песни земли“.
Другим художественным образом у Платона является следующая
картина. Что такое человек? Представим себе глубокую пещеру,
в которой маленькое отверстие выходит на свет божий. Человек
сидит в этой пещере, спиною к свету, лицом к задней стене, и на
этой задней стене мелькают какие-то тени. Это отражение того,
что происходит за его спиною в великом, большом свете, а он видит
только тени этого. Вот эти тени и есть окружающий нас мир.
Мы все с вами, все вещи, все предметы—только жалкие тени, отра¬
жение чего-то великого, что имеется где-то за моей спиной, чего
я не знаю и не понимаю и никогда не смогу узнать, о чем я могу
своим умом только догадываться.
Вот происхождение этого идеализма. В дальнейшем он получил
довольно разнообразное развитие и пошел в различных направлениях.
Прежде всего возникла такая мысль: ведь, откуда мы знаем весь
окружающий мир? Мы знаем его, благодаря нашим ощущениям.
Мы его воспринимаем. Надо различать, товарищи, ощущения, пред¬
ставления и понятия. Ощущения—это то, что я непосредственно
воспринимаю: я дотронулся до горячего железа, мне стало горячо,
это мое ощущение. Я вас вижу—это мое ощущение. Но, например,
10

я вас вижу, потом отвернулся и пытаюсь вас представить, не глядя
на вас. Это умственный образ, это образ, не непосредственно данный
органами чувств, а искусственно вызванный у меня. Это мое предста¬
вление. Представления бывают конкретные,—представление о столе,
представление об этом человеке и т. д. И, наконец, понятие.
Понятие есть то, что остается общего от самых разнообразных
предметов и вещей. Столов много, но у всех столов, при всем
их разнообразии, есть нечто общее и это общее я собираю в своем
уме и образую понятие. И это понятие уже не есть образ, это
не есть нечто конкретное, это есть смутное соединение самых
разнообразных черт этого предмета.
Так вот, рассуждали философы, откуда я знаю об окружающем
мире? Я знаю по своим ощущениям. Я воспринимаю.
Но мы знаем, что ощущение часто обманывает. Мы очень хорошо
знаем, что бывают случаи, когда, например, нам кажется какой-
нибудь предмет горьким на вкус, потому что у нас, благодаря
какой-нибудь болезни, собственная горечь во рту. Мы знаем, что,
в зависимости от того, какие у нас руки, горячие или холодные,
нам предмет может показаться теплым или холодным. Есть люди,
страдающие дальтонизмом, т. е. неумением различать цвета, которым
синий цвет кажется зеленым и наоборот. Наконец, есть слепоро¬
жденные, которые не знают никаких цветов, никаких красок. Есть
глухонемые, для которых по существу нет звуков.
Значит, то, что мы воспринимаем, как окружающий мир, является
в результате наших ощущений. Ощущения нас могут обманывать.
Мы знаем, что солнце, которое, как будто, движется по небу, стоит,
а земля оборачивается в обратную сторону. Точно также, когда
мы едем быстро в поезде, нам кажется, что телеграфные столбы
бегут в обратном направлении.
Значит, ощущение обманывает. Но откуда же мы знаем, что
существует внешний мир? Может быть, его вовсе нет? И вот самое
крайнее течение философского идеализма, так называемый суб'ектив¬
ный идеализм, и пришло к этой мысли, которая в философии
называется солипсизмом, от слова solus ipse, я один только суще¬
ствую. Нет ничего другого. Все, что я вижу—это мне кажется,
это только мое ощущение. Конечно, рассуждая практически, это
нелепость. Можно сказать сомневающемуся: если мы для тебя только
ощущение, почему ты с нами разговариваешь? Или, если этого
сомневающегося ударить по лбу, он скажет: это мое ощущение,
это мне кажется. Доказать человеку, который считает, что
он один только и существует, доказать теоретически, философски
11

существование внешнего мира нельзя. Доказать можно, конечно,
практикой только тем, что он фактически не может обойтись без этого
внешнего мира. Но это мы рассмотрим еще подробнее в следующей
лекции, где я рассмотрю возражения против материализма, а пока
только отмечу самые крайние направления.
Я существую, я себя знаю. Человек наверное знает, что он суще¬
ствует, по своим собственным мыслям. Французский философ
Декарт установил положение: „Я думаю,—следовательно, я суще¬
ствую“. Я себя ощущаю, я знаю, что я в этот момент думаю, чув¬
ствую, следовательно, я-то наверно существую, а все остальное
это только мои ощущения, остальное под сомнением. А другие из
этих сомнений вывели, что внешние вещи не существуют, а суще¬
ствует только мое чувствующее, думающее я, потому что я навер¬
ное знаю свои мысли, а в остальном я сомневаюсь. Почему я знаю,
что вы тоже думаете? Я знаю это по внешним признакам: вы гово¬
рите, от вас исходят звуки, вы производите телодвижения, на
лице вашем играет мимика. По этим внешним признакам, я сужу
о ваших мыслях. Но это мне кажется, я это вижу и слышу. А мы
знаем, что разные люди сплошь и рядом по разному видят и слы¬
шат. Если вы послушаете на суде свидетелей какой-нибудь уличной
драки, какого-нибудь действительного происшествия, то все свиде¬
тели, желая даже быть добросовестными, все-таки показывают по
разному, если они не сговорились.
Значит выходит, что люди по разному воспринимают внешний
мир. Откуда мы знаем, что есть что-то такое, обязательное вообще
для всех? Мы этого не знаем. Следовательно, мир, во всяком слу¬
чае, под сомнением, и мы о нем ровно ничего не знаем. Мы знаем
наверное только свои собственные мысли и ощущения.--Это суб‘ек-
тивный идеализм.
Против суб'ективного идеализма выступила другая теория,
теория об'ективного идеализма, которого величайшим предста¬
вителем явился германский филосов Гегель, учитель Маркса
и Энгельса. Он установил следующее: не верно, конечно, что мир
не существует. Мир существует об‘ективно, но в основе этого мира
лежит идея. Мир есть идея. Мир развертывается так, как моя мысль,
моя идея—в моей собственной голове. То, что мы видим в реаль¬
ном мире: природа, человеческое общество, история, вас окружаю¬
щий мир есть воплощение этой идеи. Идея воплотилась в жизнь,
идея стала телом, стала телесным, материальным чем-то, но, тем не
менее, она не перестает быть идеей, оиа продолжает свое развитие.
Идея воплотилась в природу. Тем самым она, как-бы, сама себя
12

отрицает. Затем природа породила человека, человеческую историю,
человеческое общество. У человека самого появилась идея, как
понимание этого мира, а когда человек достигает до величайших
вершин познания, тогда опять идея выплывает и сливается с этой
великой идеей вселенной, с идеей абсолютной, с идеей, которая
является душой и сущностью всего мира. Это есть об'ективный
идеализм.
Среди идеалистов надо различать два направления, монистиче¬
ское и дуалистическое. Эти слова нам надо уяснить, потому что
марксизм именно гордится тем, что он является учением монистиче¬
ским. Монизм от греческого слова монос—единый. Это значит
об'яснение всего мира с единой точки зрения, установление того
положения, что в основе мира лежит какая-то единая сущность, что
мир един в самых разнообразных разветвлениях и видоизменениях.
А дуализм—от слова—дуо—два, предполагает одновременно суще¬
ствование двух сущностей или, как говорили, двух субстанций, двух
основных групп явлений и их взаимодействия, т е. духа и материи.
Дух и материя, духовное и материальное существуют совершенно
независимо одно от другого. Дух не может победить материю, ма¬
терия не может победить дух, между ними какое-то взаимодействие.
Это установил впервые французский филосов Декарт и после этого
философы долго бились над разрешением вопроса, какая же связь
существует между духом и материей. Правда, между ними, как-будто,
ничего общего нет. Материя это то, что занимает место в простран¬
стве, что имеет пространственную форму, то, что можно осязать,
ощущать и т. д. Дух можно только мыслить; он пространства
имеет. Мыслью можно перенестись за тридевять земель, в тридеся¬
тое царство, она может перенестись в прошлое, заглянуть в буду¬
щее и т. д., но она сама пространства не занимает. Дух следова-
т ельно, как будто бы, вне материи. А в это же время между ними
какая-то связь. В частности, у нас есть дух, есть так называемая
душа,и в тоже время мы материальны, и между нашим духом и телом
существует взаимодействие. И вот пришлось придумать такую при¬
тянутую за волосы теорию, что бог с самого ничала мироздания уста¬
новил так, чтобы между душою и телом было взаимодействие: если
душа хочет,—то тело сделает. Если тело будет нуждаться, то душа
почувствует. Вот как двое часов, которые висят рядом и одинаково
показывают время, так душа и тело приноровлены к тому, чтобы
действовать друг на друга. Т. е. заранее бог установил все это
и этим только и можно об'яснить соответствие душевных и телесных
явлений. Ясно, что это было вопиющее противоречие, из которого
13

выхода не было, и дуализм является философией, которая ничего
по существу об'яснить не может.
Но есть идеализм и монистический. Представителем его является
Гегель, который говорит:	сущность мира—это дух или идея,
а то, что мы называем материей, это есть только воплощение, пред¬
ставление идей для нас. Идея приняла форму материальную, но
от этого не меняется ее сущность. По существу дела она остается
все-таки идеей, т. е. чем-то вечным, непрерывно развивающимся.
Во время споров относительно взаимодействия тела и духа
явился ученик Декарта, знаменитый голландский философ, еврей
Спиноза, который вышел из этого затруднения, как найти взаимо¬
действие духа и материи, следующим простым рассуждением. Глав¬
ная ваша-ошибка в том, говорил он, что вы представляете себе две
вещи, две сущности, две субстанции, дух и материю. Тогда вы не
выбьетесь из противоречия. Гораздо проще об'яснить таким обра¬
зом: мир един. В основе мира лежит единая сущность, единая суб¬
станция, которая имеет две формы существования, два облика, два
проявления, материальное и духовное. Одним концом он является
нам, как дух, а другим концом он представляется, как материальное;
как монета имеет две стороны; как выпуклое зеркало с одной сто¬
роны выпуклое, а с другой стороны вогнутое, по разному совершенно
отражает мир; как книга на двух языках, на одной странице один
язык, а на другой странице другой язык; одна и та же сущность,
а разная форма, разная оболочка.
Таким образом, в основе всего лежит одна сущность, которую
Спиноза называл „бог или природа“. Он еще не способен был
отвлечься до конца от слова бог, но когда он сказал: „бог или при¬
рода“, этим самым он бога уничтожил, потому что бог в религиоз¬
ном мировоззрении отделен от природы: он создает природу, он был
до природы, он над природой. А если мы говэрим: „бог или при¬
рода“, т. е. бог и природа одно и то же, то этим самым мы пока¬
зываем, что бога мы упразднили, что мы природе приписываем лишь
религиозное название. Мир един. В основе его лежит одна сущ¬
ность—природа. Этот единый мир имеет две формы существо¬
вания, одна—которая проявляется в пространственных материальных
вещах, н другая,—которая проявляется в психической, духовной дея¬
тельности. Это есть монизм с одной стороны, и с другой стороны,
монизм по существу материалистический.
Таким образом, мы переходим теперь к материализму. Мы рас¬
сматривали с вами идеализм, его возникновение и его главные
проявления, как идеализм суб'ективный, отрицающий внешний мир,
14

и идеализм об'ективный, признающий внешний мир, но считающий,
что внешний мир по сути своей идейный, духовный, а что материя
есть только кажущееся внешнее воплощение. Мы видели, что это
восходит к идеальной философии Платона, который является
родоначальником идеализма.
Как смотрели на вопрос материалисты? Для материалистов мир
тоже не таков, каким он нам кажется. Материалист хорошо пони¬
мает, что мир, как мы его воспринимаем, это в значительной мере,
так сказать, продукт взаимодействия чего-то внешнего с нашим соб¬
ственным восприятием. Если люди по разному воспринимают мир,
значит он не таков, каким он каждому из нас кажется. Каков же
он на самом деле? Что лежит в основе мира?
Современник Платона, другой величайший философ древней
Греции, Демокрит, который считается родоначальником материа¬
лизма, высказал гипотезу, гениальную по простоте и смелости своей
основной идеи. Как соединить в нашем представлении разнооб¬
разие мира с его единством? Мир един. В нем есть какая-то еди¬
ная материальная сущность, но тем не менее он так разнообразен
в своих цветах, красках, звуках, формах и т. д., затем он вечно
меняется, и при этом соединить единство основной природы с его
вечными переменами и его разнообразием? Это можно соединить
только в том случае, если представить, что материальная сущность
мира является составленной из бесчисленного числа частиц, кото¬
рые, непрерывно меняя свой состав и свое количество, тем самым
меняют форму и содержание видимого мира. И он установил то, что
мы теперь называем атомистическим пониманием мира. От Демо¬
крита остались отрывки, которые излагали позднейшие философы,
с ним спорившие, и один из этих отрывков следующий.
„Это кажется только нам, что есть сладкое и горькое, есть
теплое и холодное, есть окрашенное. На самом деле существуют
только атомы и пустота“.
Это необычайно смелая, гениальная гипотеза. Мир сам по себе
состоит только из каких-то неделимых частей. Слово „атом“ значит
неделимый. Отсюда другое слово „индивидуум“. От каких-то частиц,
от их сочетания, от их взаимного перекрещивания, от их притягивания
и отталкивания, от их количества и качества зависит все разно¬
образие мира, и мир, как он нам кажется, во всей его сложности
и разнообразии, есть результат многоразличных сочетаний, сцепления
и распада этих последних неделимых частиц, этих атомов.
Атом»!, движущиеся в пустоте,—этого достаточно, чтобы об'яснить
все разнообразие внешнего мира. При этом, конечно, Демокрит
15

стоял еще на очень наивной точке зрения. Он думал, что челове¬
ческая душа существует, как отдельная часть, управляющая телом;
она тоже состоит нз атомов, но атомы души самые легкие, самые
совершенные, круглые, быстро, как огонь, движутся, поднимаются
вверх. Поэтому ему представлялось, что душа—это самая тонкая
часть материн, которая управляет остальным телом. Как же мы, по
Демокриту, воспринимаем внешний мир? Возьмем, например, стоящий
здесь на столе графин. От этого графина отскакивают тонкие атомы
и попадают к нам в глаз и там они изображают данный предмет.
Так наивно, не имея никаких данных, которыми обладает современная
наука, представлял себе это Демокрит. Но если мы вспомним, что
это было написано за две с лишним тысячи лет до настоящего
времени, что современная наука после всех своих блужданий, после
всех своих сомнений и скитаний, пришла к тому же неизбежному
выводу, что действительно мир состоит из мельчайших частиц,
и, как мы увидим в следующей лекции, что эти атомы, эти частицы
сами состоят из еще более бесчисленных мелких частиц,—тогда мы
увидим все величие, всю гениальность этого философа.
Платон был крупным философом. Он построил необычайно
стройную и великую систему. Но что стало с его идеями? Теперь
доказывать существование идей отдельно от вещей не только нельзя,
но это, несомненно, такой, в сущности, бред, которого в Платонов¬
ском виде не берется защищать ни один философ.
А вот необычайно смелая, испугавшая многих гипотеза, что мир
состоит только из атомов и из сочетания атомов, оказывается
совершенно точной и научной истиной. Это, действительно, подтвер¬
ждается с каждым днем и с каждым годом новейшими успехами
современного естествознания.
Таким образом, мы видим две попытки об‘единить разнообразие
и противоречия кажущегося мира в одну цельную систему, это,
с одной стороны, Демокрит и, с другой стороны, через две тысячи
лет после него, Спиноза. Демокрит решил, что об'яснение едино¬
образия и одновременно разнообразия мира надо искать в том, что
он состоит из бесчисленного числа частиц, сочетание и перемещение
которых и определяют все видимое разнообразие. Другой, Спиноза,
исходя из противоречия, которое вскрывалось сторонниками двух сущ¬
ностей—духа и материи, пришел к выводу, что сущность только одна,
единая; эта сущность имеет две формы, два проявления—дух и материю.
Разрешите, товарищи, здесь сделать небольшой перерыв, после
которого мы рассмотрим сущность материализма, как он развивался
до настоящего времени.
16

Теперь мы приступаем к изложению сущности материализма, как
он развивался и сложился, приблизительно, до середины XIX века,
до появления марксизма и до тех новейших замечательных успехов,
какие сделали естественные науки со второй половины XIX века
до настоящего времени, в буквальном смысле слова перевернув
вверх дном все наше миропонимание. Так вот иделизм, как бы он
ни казался некоторым соблазнительным, стройным, отличается той
слабостью, что он не в состоянии совершенно об‘яснить конкретные,
реальные, действительно происходящие явления. Ну что ж такое,
что мир в основе своей идея? Ну. хорошо, но нам-то приходится
иметь дело со здешним миром. Как бы плох он ни был, мы живем,
мы имеем известные отношения к природе, окружающей нас, мы выну¬
ждены заботиться о завтрашнем дне. и не только о завтрашнем дне,
но, засевая поля, и о завтрашнем годе, мы имеем отношения к окру*
жающим нас людям. Ничего окружающего нас идеалистическое пони¬
мание мира не об'ясняет. Идеалисты вынуждены были признать, что для
этого бренного, плохого, несовершенного, может быть, только кажуще¬
гося нам мира нужно все-таки придумать какое-то об'яснение, какие-то
законы найти, которые бы дали возможность ориентироваться в нем.
Поэтому, между прочим, великий германский философ Кант должен
был отступиться от идеализма в том смысле, что мир существует,
но каков он на самом деле, мы не знаем. В основе мира лежит
какая то вещь в себе, что-то лежит. Ведь, если мы воспринимаем
своими чувствами свойства каждого предмета, это значит, что есть
что-то, что этими свойствами обладает, что посылает нам свои
свойства. Это что-то нам недоступно, потому что мы способны
только, так сказать, поверхность явлений, свойства вещей изучить,
их цвет, твердость, запах, физические и другие свойства, а сущ-
ности-то мы не знаем. И он заявлял, что хотя сам по себе мир
есть вещь в себе, нам недоступная, тем не менее, есть какой-то
мир явлений, который отличается известной закономерностью. Этот
мир явлений—есть результат взаимодействия вещи в себе и нашего
духа, нашего понимания, и в результате получается что-то, что
имеет свою закономерность, что мы можем изучать. Поэтому он
принципиально устанавливал, что наука имеет право на существо¬
вание, именно наука о внешнем мире. И. так как это не тот мир,
который есть на самом деле, то мы никогда и не узнаем этого
мира, который есть на самом деле, но тот мир явлений, который
нам доступен, который попадает в сферу нашей умственной деятель¬
ности, мы можем и должны изучать. Этим он дал возможность
признать право науки на изучение материального мира, хотя этот
17

материальный мир есть отражение какого то идеального мира,
которого мы не знаем.
Этим Кант произвел следующую вещь. Одной рукой, он, по
выражению немецкого поэта Гейне, „гильотинировал бога“, отрубил
ему голову. Почему? — Потому, что признал, что доказать существо¬
вание бога нельзя: раз мы ничего не знаем о мире потустороннем,
который сам по себе существует, мы его постигнуть не можем,
то и нельзя доказать существование бога. Это он сделал своей
знаменитой книгой „Критика чистого разума“, но тут же оставил
лазейку для веры, в другой книге „Критика практического разума“,
где он говорил: раз нельзя доказать существование бога, то нельзя
доказать и его несуществование. А раз этого одинаково нельзя сде¬
лать, раз мы ничего не знаем о сущности мира и раз нельзя
доказать, что бога нет, то кто же нам мешает верить, что он есть?
А. так как человек нуждается, несомненно, в идеале справедливости,
то он не может мыслить, что мир всегда будет такой, какой он есть
сейчас, что всегда злые будут торжествовать, а добрые будут
страдать, что будет всегда царить несправедливость, он не может
примириться с этим, он должен верить, что когда-нибудь наступит
высшая справедливость. Это его практическая потребность, потреб¬
ность его духа. А что такое дух? Так как мы не знаем, что такое
вещь в себе, то, может быть, наша душа—это и есть вещь в себе,
которая является богом. Верить—никому не возбраняется. Нельзя
доказать, нельзя привести достаточных доказательств ни „за“, ни
„против“. Но тогда можно верить. И этим он, конечно, перекинул
мост от знания к вере, от науки к религии и одной рукой утвердил
науку и закономерность внешнего материального мира, а другой
рукой оставил лазейку для мира нравственного, для того, чтобы из
нравственных потребностей создать себе фикцию и души, и ее бес¬
смертия, и бога.
Этот момент надо отметить еще в связи с тем, что идеализм
и материализм часто понимают не в смысле миросозерцания, не
в смысле об'яснения мира, а в смысле нравственном. И это очень
важный момент, который мы теперь установим и больше к нему
возвращаться не будем.
Дело в том, что идеалисты всех времен обыкновенно стояли
в вопросах нравственности на точке зрения какого-то внешнего
принудительного закона. Для огромного большинства поступать
нравственно приказывает бог,—вы знаете, что когда ребенок совер¬
шит что-нибудь нехорошее и оправдывается тем, что никто не видит,
ему старшие говорят: а боженька-то зачем, он все видит. Значит,
18

здесь поступать дурно нельзя потому, что, хотя люди и не знают,
но бог знает и видит. Нравственность дается извне, дана,—как
думает Кант,—нам в виде какого-то безусловного закона, закона
нашей совести, которая является, конечно, вещью в себе, непонятной,
и которая принудительно диктует нам наше поведение, причем
сплошь и рядом идет против наших желаний, против наших инте¬
ресов. Здесь нравственность—это какой-то прокурор, который всегда
следит зорким, бдительным взглядом за человеком, который всегда
старается ему напакостить, что называется, и не давать ему радостно
и счастливо жить.
И вот материалисты, начиная с ученика Демокрита, знаменитого
греческого философа Эпикура, установили другое понятие нрав¬
ственности, которое должно было дать человеку наибольшие насла¬
ждения в прямую противоположность идеалистической, суровой,
строгой нравственности, которая, в лице представителей христиан¬
ства, клеймила наш плотский мир и считала несчастьем уже то, что
наша душа живет в таком скверном сосуде, как наше тело, поэтому
надо стараться не давать потачки нашему телу. Отсюда происходили
аскетические секты, которые проповедывали умерщвление тела
постом, бичеванием и т. д., чтобы напакостить ему, по возможности,
больше, тогда дух будет чище. И вот в противоположность этой
морали выступила мораль, которую называют эпикурейской, по имени
философа Эпикура, гласящая следующее: человек создан для насла¬
ждения, для счастья, для удовольствия, и он к этому стремится.
Это стремление к наслаждению, к счастью—это есть мотив его
поступков. Но если вы поговорите с попом каким-нибудь всех
времен и народов, он вам скажет, что Эпикур—это еретик, раз¬
вратник, представитель всех возможных грехов, что он проповедывал
сластолюбие, разврат, обжорство и т. д. Эпикуреец в их глазах—это
человек, который любит сладко попить и поесть. Это есть грубая
ложь, которой осквернили себя идеалисты с тех самых пор, как
появились первые материалисты. Никогда философы материалисты
не проповедывали грубых чувственных наслаждений. Эпикур тут же
установил следующий принцип. Человек стремится к счастью, к насла¬
ждению, но надо, чтобы наслаждение было длительным, чтобы оно-,
не надоедало, чтобы оно не приедалось, чтобы после него не насту-4
пало то, что называется похмельем. А как этого достигнуть? Мы
знаем, что плотские чувственные наслаждения вызывают всегда
известную реакцию в организме, они вызывают похмелье, пресыщение,
они надоедают. Какие же наслаждения не надоедают? Духовные.
Наслаждение наукой, искусством, поиски новых истин обогащают
19

человека, ставят его с каждым шагом выше в его собственных
глазах, доставляют ему громадное, красочное счастье. Вот что
философы материалисты имели ввиду, когда говорили, что человеку
свойственно стремиться к наслаждению, что мотивом всех поступков
человека является это стремление к истинным наслаждениям. Как
люди должны относиться друг к другу? Идеалисты стояли здесь
на точке зрения принудительной морали: одни говорили, что бог
приказывает, другие — что совесть велит. Эпикур говорил так:
к людям надо относиться хорошо. Почему? Потому, что тогда и они
будут к тебе относиться хорошо. Если ты будешь относиться к людям
плохо и они всегда будут жить в страхе перед тобою, они будут
бояться тебя, ненавидеть. Человек должен избегать всего непри¬
ятного и стремиться к приятному. Это есть мораль, которая впо¬
следствии получила название „морали разумного эгоизма“, разумного,
а не неразумного, не близорукого, а дальновидного эгоизма. Но вот
что интересно, что идеалисты всех времен и народов обвиняли
материалистов в грубом, чувственном материализме. Отсюда возникло
представление, что материализм—это есть погоня за материальными
благами. Материалист—это тот, который, по выражению одного героя
Успенского, все норовит в карман, т. е. он служит только мамоне,
он думает только о земном и т. д. А они, видите ли, идеалисты,
это люди, которые стремятся только к идеальному, возвышенному,
которые за материальными благами не гонятся. Есть картина одного
русского художника, которая называется „Спор идеалиста с мате¬
риалистом". В кухне дело происходит. Идеалист—это повар, от'ев-
шийся, жирный, лоснящийся, в белом колпачке. Материалист—его
приятель, худой, высокий, тощий, изможденный. Вот эта картина
в высшей.степени верно характеризует действительное положение
др>а. Идеалисты—это от'евшиеся монахи. Материализм, с тех пор,
как существует мир и до Советской России, был учением гонимым
и преследуемым, н уже по одному этому материалисты не могли
от'едаться, не могли наживать себе больших животов. Дело было
как-раз обратное. Идеалисты, которые проповедывали борьбу
с плотью, которые юсобы не гнались за материальными благами
и ставили себе задачей достигнуть только благ небесных,—в массе
своей (за немногими исключениями) были служители церкви, и они
дпажяым образом могли устраивать свои материальные блага.
Мовах—это как будто человек, ушедший от земли, живущий исклю¬
чительно для бога, отрекшийся от всех жизненных радостей,
а посмотрите картины хотя бы средневековых художников. Еще
в средине вена художники изображают и рисуют монахов очень

типично; это толстые, от'евшиеся люди, которые менее всего помы*
шляют о небе. Материалисты, наоборот—это люди, которых, если
они проповедывали свои убеждения откровенно, на первых порах
сжигали на кострах. Таков был, уже в начале нового времени,
итальянский философ Джордано Бруно, которого поставили на костер
и жгли, а он уже в огне, пока жив был, упорно повторял: -сжечь—
не значит опровергнуть; ты можешь меня сжечь, но моих идей
не опровергнешь“. Это были мученики идеи. И впоследствии мате¬
риалисты—это были люди, так или иначе гонимые, которые за свои
идеи, которые они проповедывали, никаких хороших мест от офи¬
циального, лицемерного христианского идеалистического общества,
конечно, получить не могли. Поэтому, прежде всего, когда мы
говорим о материализме и идеализме, надо отбросить эту старую
идеалистическую сказку о том, что материализм есть погоня за
материальными благами. В истории было дело как-раз обратное.
Именно потому, что материализм исповедывал свои взгляды, которые
шли вразрез с существующими, официальными взглядами, именно
поэтому он был гонимым и тощим. И именно потому, что идеализм
покровительствовался официальной властью, официальной цер¬
ковью, именно потому он был жирен и тучен. Но тут же скажу
мимоходом, что и мораль разумного эгоизма опровергнута новейшим
учением марксизма, который говорит, что мораль есть то, что полезно
не человеку, а коллективу. Мораль есть по существу польза кол¬
лектива. Человек—существо общественное, и так же. как у стадных
животных животное делает то, что полезно своему стаду и стае,
рискуя собственной жизнью, так и в области человеческих отношений
человек считает нравственным поступком не то, что ему лично
полезно, а наоборот, делает, часто не справляясь с собственными
желаниями и интересами, рискуя даже собственной жизнью, то, что
в интересах коллектива, напр, класса или партии. И эта польза
коллектива отражается в его сознании, как нечто такое, что необ¬
ходимо н нравственно. Вот как стоит вопрос относительно морали.
Я отклонился в сторону от вопроса о материализме. Теперь перехожу
к существу материализма, как миропонимания.
С точки зрения материализма мир один, вечен н бесконечен
и никем не создан. Материализм—есть одновременно атеизм. Другим
он быть не может. Почему? Идеалисты, так сказать, склада рели¬
гиозного утверждают, что бог создал мир. Почему? Потому, что
кто же его, иначе, создал? Раз вещь существует, то она должна же
быть кем-нибудь создана. Раз есть вещи, которые люди создали,
раз есть творец каждой вещи, то, очевидно, должен быть творец
21

совокупности всех вещей, т. е. мира. Здесь сказывается просто недо¬
статок логического мышления, неумение последовательно мыслить.
Когда в прежнее время на уроках закона божьего любознательный
мальчик в 3-м классе задавал отцу-иерею, священнику-законоучителю
коварный вопрос: батюшка, вы говорите, что бог создал мир, а бога
кто же создал?—тогда батюшка махал руками и говорил: такие
вопросы задавать нельзя, это еретично и грешно, бог существовал
вечно. Но если бог может существовать вечно, почему же мир,
созданный им, не может существовать вечно? Здесь просто недо¬
статок логического мышления. Наши московские предки учили,
и были такие учебники в XVII веке: „На чем земля стоит?"—
..На китах“. — „А киты на чем?“ — „На воде". „А вода на чем
стоит?“—„На земле“. До этого они дошли, а здесь опять начинается
сказка про белого бычка. Дальше этого их логика не шла. Древние
греки рассуждали точно так же. Их бог Зевес не был извечным,
он был сыном другого бога Хроноса, а Хронос был сыном третьего
бога, а тот третий—был сыном матери-земли. А откуда же про¬
изошла земля? Так далеко их мысль не шла. Это есть недостаток
последовательного логического мышления. Мир существует вечно.
Если бог, его создавший, существовал вечно и никем не создан,
то мы можем с таким же логическим основанием допустить, что сам
мир существует вечно. В самом деле, вопросы о бесконечности
во времени и пространстве—это очень сложные философские вопросы,
которые часто дебатируются, и Кант написал целый ряд дока¬
зательств и за бесконечность пространства и времени, и против этого.
С моей точки зрения гораздо легче доказать бесконечность, чем
конечность. Допустим, что мир имеет конец. Как только вы это
сказали, так возникает вопрос, а что же за этим концом? За концом
начало чего-то другого. Раз мы говорим—конец—значит, есть что-то,
что идет за этим концом. Совершенно ясно, что легче допустить,
что конца этого нет. Нет конца в пространстве и нет начала
во времени. Допустим, что что-то было в начале мира. Что же
было? Что такое начало? Раз есть начало, то есть что-то до этого
начала. Поэтому гораздо легче допустить, что нет начала и нет
конца ни во времени, ни в пространстве. Это основное положение,
которое в более или менее ясной форме формулировано первым
основателем материализма, Демокритом, и которое подтверждено
современной физикой, а именно: „из ничего ничего и не создается“.
Что это значит? Это значит, что нельзя создать мир по желанию
бога. „Да будет свет, и бысть свет“. Этого нельзя. Из ничего ничего
не создается, все, что возникает, что кажется появившимся вновь,
22

это есть только незаметная нам перемена в расположении частиц
тела и, в результате, изменение формы и качества. 2300 лет тому
назад был формулирован этот закон, закон сохранения Материи
и закон сохранения и превращения энергии. Это есть гениальная
догадка, подтвержденная всей современной наукой. Это значит:
материя существует вечно и меняются только ее формы, потому
что из ничего ничего и создать нельзя. Это есть основное положение
материализма.
Следовательно, уже в той форме, в какой материализм был создан
в древние времена, в лице Демокрита, его ученика Эпикура и затем
римского знаменитого философа-поэта Лукерция Кара, который
написал в стихах материалистическую поэму „О природе вещей“,—
уже тогда отразились следующие мысли: мир никем не создан,
никем не управляется. Нет ни творца, ни правителя. Мир существует
вечно и в нем происходит непрерывное изменение. Мир состоит
из величайшего множества мелких ничтожных частиц, которые
находятся в непрерывном движении. От разнообразных сочетаний
этих частиц происходят все формы, все разнообразие видимого нами
мира. От восприятия этих частиц и их сочетаний у нас происходят
все образы этого внешнего мира. Следовательно, мир существует
сам по себе, независимо от какого бы то ни было творца и независимо
от нас, от человека. Человек не является каким-то существом, над
миром стоящим. Человек есть часть этого самого мира, подчиняется
всем законам этого материального мира. Уже в древности понимали
и представляли себе наглядно внутренее движение частиц вещества.
Например, мы видим камень, кусок железа, какое же здесь движение?
Всякий понимает, что здесь движения как будто нет. А на это
отвечал уже в своей поэме Лукреций Кар. Он говорил: посмотрите
на стадо баранов черных на зеленом холме. Нам кажется оно
неподвижным пятном. Но на самом деле, если подойдем поближе,
увидим, что каждый баран шевелится. Это значит, мы не видим
движения частиц, нам недоступно это движение, но этб не значит,
что его нет. Оно существует, только мы его не различаем. Весь
мир находится в движении, в непрерывном движении своих
бесчисленных частиц. Это положение впоследствии было воспринято,
когда началось возрождение материализма. Возрождение матери¬
ализма началось к концу средних веков, с развитием науки вообще,
с появлением зарождения капитализма, который нуждался в твердых
знаниях об окружающем мире, который не мог довольствоваться
сказками жрецов и попов. И вот тогда началось развитие наук
и вспомнили о древне-греческих теориях, вспомнили теорию о том,
23

что земля, может быть, кругла. На этом основании Колумб поехал
искать Индию другим путем, кругом земли и наткнулся на Америку.
Вспомнили также теорию атомов, предполагавшую, что мир состоит
из частиц, непрерывно движущихся в пустоте. И вот, развитие
материализма шло двумя путями. С одной стороны, новейшим
основателем его должен считаться по справедливости Спиноза,
который утвердил монистический материализм. Мир—есть единая
сущность, но имеет две формы, два проявления—духовное и мате¬
риальное. Это чисто философская струя, а другая стоуя—это есть
естествознание. Знакомство с законами окружающей природы приво¬
дило целый ряд мыслителей к возрождению старой идеи Демокрита,
о вечности и неизменности материи и о разделении ее на бесчи¬
сленные атомы.
Эпохой, когда материализм получил свое новейшее развитие,
считается XVII век в Англии и XVIII век—во Франции. Это именно
эпоха революционная, эпоха, когда молодая буржуазия в борьбе
за власть и в борьбе за полный простор для своих действий
выдвинула интеллигенцию, которая решительно рвала со старыми
идейными традициями, с идейными традициями политическими
и с идейными традициями духовными, рвала с религией, рвала
с церковью и со всеми идеалистическими системами. Вот это и есть
так называемый материализм XVIII века, который выдвинул блестящих
мыслителей, как Дидро, Гольбах, Гельвеций и целый ряд других.
Их сочинения теперь переводятся, издаются в сокращенном виде
в отрывках и т. д. Недавно вышла маленькая книжечка, замечательная,
весьма популярная и в высшей степени полезная для антирелигиозной
пропаганды, которая принадлежит философу Гельвецию под названием
„Истинный смысл системы природы“,—маленькая книжечка, дока¬
зывающая наглядно и убедительно материальное существование
мира и материальность этого мира, доступная каждому из вас
и обладающая всей свежестью аргументации, несмотря на то, что
она написана более ста пятидесяти лет тому назад.
Как сложилось материалистическое миросозерцание в это время?
К этому времени можно уже было считать установленными следующие
положения: мир вечен, мир никем не создан, никем не управляется,
никакой души отдельной от тела, нет, как нет бога, отдельного
от природы. Самый сложный, трудный вопрос философии и всего
миропонимания есть именно вопрос об отношении духа и материи
и об отношении бытия и познания. Что есть на самом деле? Что
такое бытие, и как к нему относится наше познание? Как мы
познаем то, что есть? Это первый вопрос. И второй вопрос: в какой
24

связи находится наш дух, то, что мы называем душой, наши
психологические переживания к материи. Как разрешал этот вопрос
старый материализм, материализм домарксовский? Он разрешал его
его следующим образом: никакой души, отдельной от тела,—нет,
никакой души, как субстанции, как какой-то сущности,—нет. Что же
есть? Есть только материя и эта материя на известном уровне своего
развития начинает обладать психическими свойствами. Интересно,
что Декарт, которого все богословы считают своим, Декарт, который
установил именно дуализм материи и духа, в сущности дал мостик
к установлению настоящего материализма. Он доказывал, что
у животных души нет. Почему? Все действия животного можно
вполне об'яснить чисто-физическими причинами. Если бы мы хорошо
знали механизм движения животных, то мы понимали бы, почему,
под каким внешним влиянием животное совершает такие-то поступки.
Животное есть машина, более или менее сложная, и если бы мы
понимали механизм животного, то мы могли бы сами построить
животное. Не то человек. Почему же не то? По мысли Декарта,
вот почему. У человека есть идея бога. У животного такой идеи нет.
Если идея бога есть у человека, откуда она взялась? Она ни откуда
не могла бы притти, если бы бог эту идею бога не внушил человеку.
Человек рождается в мир с готовыми, прирожденными идеями,
иначе не понимал Декарт, откуда же идеи берутся. Очевидно, они
являются врожденными, но лишь в зачаточном, зародышевом виде
и только при столкновении с действительностью они, как бы почки
цветов, распускаются. Человек познает эти идеи, которые дремали
в нем в зародыше.
Знаменитый английский философ Локк установил как-раз обратное:
никаких врожденных идей нет. Человеческая душа—это,—как он
говорил,—чистая дощечка (в древности писали на восковых дощечках),
мы бы сказали теперь—белый лист бумаги, и только жизнь,
воспитание, окружающий, опыт впечатления жизни пишут на этой
доске на этом чистом листе бумаги, и получается тогда то, что
является духовным опытом человека. Все, что человек познает, все
его идеи есть результат его опыта, его ощущений, его восприятий.
Ничего врожденного у человека нет. Вот был какой спор об идеях.
И вот, с точки зрения Декарта, человек являлся с готовой
врожденной идеей бога, потому что бог ему эту идею внушил.
Поэтому у человека душа есть, а у животного нет. Мы знаем, что
некоторые люди со староверческим складом ума шли дальше; они
говорили, что не только у животного души нет, а и у женщины
души нет, у женщины не душа, а пар. Но можно, ведь, еще шаг
25

дальше сделать. Если у женщины души нет, может быть, и у муж¬
чины нет? И этот шаг был сделан французским материалистом
Де-Ламетри в первой половине XVIII века в своей книге „Человек
машина“, в которой Де-Ламетри высказывал мнение, что человек
является машиной и что если это так, то все его поступки и все его
действия вызываются чисто физическими причинами и вполне
доступны нашему изучению; и если мы их не знаем, не понимаем,
то это об‘ясняется лишь несовершенством наших знании.
И вот возникли два направления материализма, которые суще¬
ствуют и до настоящего времени. Одно направление предполагает,
что материя—вещь, совершенно бездушная, но на известной ступени
азвития материального мира, когда возникает органическая материя,
материя, способная жить, расти и размножаться, словом, когда
появлется органический мир, то на известной ступени развития
этого органического мира возникает такая комбинация частиц,
которая вызывает внутреннее состояние, именуемое „психическим“,
способность ощущать, представлять, желать и мыслить. Следовательно,
психическое состояние возникает на довольно высокой ступени
развития материального органического мира.
Другая теория, желая быть более логичной и последовательной,
допускает, что в зародыше психическая жизнь существует у всякой
материи. И надо прямо сказать, что к этой второй точке зрения
примыкает величайший русский материалист Плеханов и что он
строит и выводит эту идею прямо от Спинозы, из спинозизма.
В этом случае дело происходит логичнее. Живая жизнь возникла
из мертвой материи; но если на известной ступени развития
живой материи возникает психическая деятельность, способность
реагировать каким-то внутренним состоянием на окружающий мир,
то, может быть, в зародыше это психическое состояние находится
у всякой материи? В самом деле, мы не представляем себе теперь
материи без движения. С другой стороны, нет движения без мате¬
рии. Без этого допущения движение—такая же непонятная вещь,
как и „дух“. Если мы предположим, что может быть материя, кото¬
рая не движется, то тогда надо предполагать, что где-то кто-то ее
в первый раз толкнул. Некоторые философы XVIII века так и по¬
лагали. Они говорили: богу надо было дать только первый толчок.
Бог—это тот, кто первый дал толчок движению, а затем совер¬
шенно отошел в сторону. Вольтер, напр., и в политике был консти¬
туционалистом, а не республиканцем, желая лишь, чтобы король
ограничил себя строго законами, и в религии он был тоже консти¬
туционалистом. Он говорил: не делайте бога каким-то капризным
26

восточным деспотом, который сегодня отменяет то, что вчера решил.
Бога он считал существом, ограниченным мировыми законами. Бог
дал эти законы, он устроил, создал мир и отошел в сторону.
Как английский король, который царствует, но не управляет
и в политику не вмешивается, так он и бога изображал конститу¬
ционным государем. Он говорил,— нам нужен бог конституционный,
а неконституционного нам не нужно. Поэтому часть философов
допускала, что бог нужен, лишь как толчок, который в первый раз
толкнул материю. Почему? Потому, что они мыслили себе материю,
как нечто инертное, что без внешнего толчка находится в состо¬
янии полного покоя. Но если мы придем к заключению, которое
подтверждается всей современной наукой и которое выдвинуто
было еще Демокритом, что нет движения без материи, значит,
не нужно первого толчка, и тогда исчезает трудность понимания
движения. Откуда взялось движение,—непонятно, нельзя об'яснить,
можно только признать, что движение вечно, так же, как и материя.
Эти же рассуждения можно применить и к психическим явлениям.
На известной ступени развития органического мира возникает
то внутреннее состояние, которое называется психической жизнью.
Как оно возникает,— мы не знаем, но мы имеем право допустить
(это не опровергается наукой, хотя и не подтверждается), мы
можем допустить зародышевое существование психических явлений
у всякой материи. Эта точка зрения имеет своих представителей
в целом ряде материалистов XVIII века, и у нее есть защитники
до настоящего времени. Я об этом еще буду говорить в следующей
лекции, где подробнее остановлюсь на самом сложном вопросе,
на вопросе об отношении духа и материи с точки зрения совре¬
менного естествознания, и тогда я приведу аргументы в пользу
этой точки зрения, которая мне лично тоже представляется более
логичной и последовательной, в которой я иду вслед за Плехановым
и которую я назову панпсихизмом, всеобщим одушевлением. Согласно
этой гипотезе, каждый атом имеет в зародыше психические свойства.
Приведу один пример, который покажет возможность подобного
рассуждения. Вы знаете, что законы наследственностй заключаются
в том, что свойства наших предков передаются нам, а наши свой¬
ства передаются нашим потомкам, в первую очередь, конечно,
физические свойства. В результате зачатия, слияния мужской кле¬
точки и женской—получается новая протоплазма, новый живой
комочек вещества, который наперед уже заключает в себе, будешь
ты рыжий или черный, будешь ты курносый или горбоносый. Это
наперед дано в сочетании частиц этого комочка протоплазмы,
27

которого вы не отличаете даже от зародыша других животных.
Первые месяцы беременности зародыш человека почти не отличить
от зародыша других четвероногих животных и только потом уже
начинают выявляться отличительные признаки, и оказывается,
в протоплазме дано наперед, что при нормальном развитии будет
именно такое-то существо. Если случается иногда, что, по Гоголев¬
скому выражению, выходит „не в мать, не в отца, а в прохожего
молодца“ (без всяких игривых намеков), то это значит, что сказа¬
лись влияния далеких предков, которые незаметно накоплялись
и вдруг проявились. У Пушкина, который был сыном нормальных
славянских родителей, вдруг появились черные, курчавые волосы,
толстые губы, смуглый цвет лица. Отчего это произошло? Не потому,
что мать его была легкомысленной женщиной, а потому, что предок
его был негр. Это называется атавизмом. Если в протоплазме даны
уже наперед некоторые физические свойства человека, то есть
и некоторые психические свойства, например: гений, талант, темпе¬
рамент, которые даны уже наперед и которые имеются в новом
организме в виде определенного сочетания частиц. Если известным
сочетанием частиц в протоплазме наперед даются будущие психи¬
ческие свойства человека, то отсюда вы можете видеть, что возможно
вообще подобное зародышевое состояние психических свойств,
которое мы себе совершенно не можем представить. К этому
я полагаю еще вернуться, а пока достаточно указать, что подобная
теория, гипотеза имеет право на существование, а именно, что как
нет материи без движения, так нет и материи без зародышевой
способности, при известных комбинациях, к известному развитию
психической жизни.
Следовательно, для материалистов уже в XVIII веке вопрос
стоял так: ничего загадочного в душе нет, никакой отдельной души
нет. Между прочим, Спиноза говорил: Мир есть единая сущность,
которую мы воспринимаем с разных точек зрения. Снаружи мы
воспринимаем его, как вещь материальную, извнутри—мы сами себя
сознаем, мы мыслим, мы чувствуем. Оба эти проявления—это есть
одно и то же. В борьбе за существование, которая происходит во
всем органическом мире и о которой мы еще будем говорить, по¬
степенно вырабатываются и особые функции психические. Следо¬
вательно, психическая деятельность есть процесс, непрерывный
процесс развития, сопровождающий внутреннее состояние и разви¬
тие части вещества. Итак, нет отдельной от тела „души*4, нет бога,
стоящего вне мира, нет творца этого мира, нет никаких идей, на¬
ходящихся вне нас. То, что Платон считал чем-то самостоятельно
28

существующим, есть только продукт нашей умственной деятельно¬
сти, напр., идея стола, откуда она взялась? Эта идея стола есть
результат опыта. Мы видели много самых разнообразных столов,
но, при всем их разнообразии, у них есть нечто общее, и это общее
мы запечатлеваем, как продукт нашего собирательного опыта. Пер¬
вобытный человек не знал слова ..стол“, „дерево“, он каждый день
видел много деревьев, но каждое дерево имело у него особое имя,
и только потом, путем обобщения, путем абстрагирования, путем
отвлечения от конкретных частных признаков, мы уловили ряд
общих признаков в целом ряде сходных предметов и составили себе
понятие по этим признакам. И то, что наивным идеалистам казалось
и кажется, как нечто существовавшее до человека, есть продукт
деятельности самого человека. Это он обобщил свой опыт и создал
идеи. Идеи существуют только в голове человека, это продукт его
психической деятельности. Отдельно от нашего сознания никаких
идей нет. Следовательно, мир насквозь материален и поддается
изучению. То, что мы называем душой, что является величайшей
загадкой и камнем преткновения для всех философов, это есть ни что
иное, как наибольшая ступень развития органической живой материи,
которая в процессе борьбы за существование вырабатывает именно
форму психической деятельности, форму сознания, ощущений, воле¬
вой деятельности и т. д., при чем эта психическая деятельность ни
на один момент не устраняет физических законов, т. е. человек
в своих действиях целиком подчинен физическим законам и в этом
смысле свободы от физических законов, свободы от законов при¬
чинности у человека нет. Мы еще в другой плоскости, в области
исторического материализма, рассмотрим вопрос о свободе и необ¬
ходимости; пока же я хочу только сказать, что философы XVIII века
уже определенно пошли вслед за Спинозой и говорили, что все
действия и поступки человека вызываются какими-либо причинами,
которых он не знает и потому думает, что он свободен. Спиноза
рассуждал так. Если бы падающий камень обладал сознанием, он
думал бы: „я падаю, потому что мне так хочется“. Он не знает, что
земля его притягивает, он не знает законов притяжения земли и по¬
тому так и рассуждает. Человеческая деятельность, поступки чело¬
века, которые, кажется, не имеют никаких причин, на самом деле
имеют причины в его прошлом, в окружающей его среде, в воспи¬
тании его. Философы задавали вопрос, кажется ли свободной эта
пылинка, которая дрожит под солнышком, которая колеблется в разные
стороны. Она кажется такой свободной и куда хочет, туда и летит.
На самом деле, она не свободна, потому что подчиняется целиком
29

любому незаметному дуновению ветерка. Наоборот, если человек
признает свою зависимость от окружающего мира, если познает
свою несвободу, то он умеет к этой несвободе приспособляться
и умеет пользоваться, руководиться теми или другими условиями
в своей деятельности. Гегель формулировал это так, что свобода
есть познание необходимости, свобода есть познанная необходимость.
Раз я сам сознаю, что я несвободен, то этим я достигаю высшей
свободы, гораздо большей свободы, чем имеется у того человека,
который думает, что он совершенно свободен, а на самом деле легко
подчиняется любым влияниям или желаниям.
Поэтому человек является частью природы и подчиняется всем
законам, в том числе и закону причинности, и все поступки чело¬
века, как бы они ни казались свободными, никоим образом не избав¬
ляют его от необходимости подчиняться всем законам природы,
которым подчиняется мертвая и живая материя.
Вот та совокупность материалистических взглядов, которые сло¬
жились к концу XVIII века. Я должен сказать, что одной особен¬
ностью, одним недостатком этого материализма было то, что он не
принимал во внимание непрерывного развития. Ему казалось, что
мир, как он создался каким-то путем, так он уж и не изменяется,
он вращается как-бы в заколдованном кругу. Это первая его сла¬
бость. Второй слабостью было то, что он не умел свое материали¬
стическое миросозерцание распространить на законы человеческого
общества. Он понимал мир, как материю, но движение человече¬
ского общества он понимал идеалистически. Ему казалось, что мир
движется идеями, что идеи правят миром, что развитие просвещения,
развитие идей, а, следовательно, великие люди, ученые, мыслители,
правители, являются причиной общественных изменений. Это тот
общественный идеализм, который побежден только огромным исто¬
рическим опытом Великой Французской революции и той классовой
борьбой, той борьбой материальных интересов, которая разгорелась
в течение последнего века, начиная с великого промышленного
переворота Англии. Материализм XIX века, который учел опыт
экономического, развития и классовой борьбы конца XVIII и начала
XIX века, который принял и развил философское наследие Гегеля,
этот материализм сложился в мировоззрение Маркса и Энгельса,
и теперь подтверждается каждым шагом в развитии естественных
наук.
Следующий раз мы и рассмотрим современное положение мате¬
риализма с точки зрения естественных наук, рассмотрим те возра¬
жения, которые делаются против материализма современными
30

учеными, иногда даже естественниками, которые в философии
исповедуют идеализм, а затем мы рассмотрим ту движущую силу,
тот закон движения материализма, который получил название диа¬
лектики. Таким образом, в ближайших двух лекциях мы закончим
с философским обоснованием диалектического материализма, чтобы
затем перейти к материализму историческому.

ЛЕКЦИЯ 2-я.
СОВРЕМЕННЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ и НАУКА.
Важнейшим завоеванием всего XIX века является учение
о развитии, о непрерывном видоизменении всего существующего.
Это учение о развитии внесло колоссальнейший переворот во все
наши представления о внешнем мире, о вселенной, о происхождении
и развитии земли, о происхождении и развитии жизни на земле.
Это учение о развитии связано с несколькими великими именами.
В области мироздания, в области вселенной оно связано с именем
великого французского физика и астронома Ляпляса, который жил
в конце XVIII века. В области геологии учение о раззитии земли
связано с именем великого английского геолога Лайеля. В области
органической жизни на земле внес величайший переворот в науку
английский ученый Дарвин и, наконец, в области общественных
наук внесли переворот Маркс и Энгельс.
Следовательно, XIX век характеризуется ^именно рядом глубо¬
чайших изменений в наших представлениях о внешнем мире,
о природе, о нашем обществе и о развитии человечества. Здесь,
с одной стороны, наука окончательно подорвала,—об этом мы еще
будем говорить,—все представления о необходимости творца, как
создателя мира. То, что казалось таким непонятным, странным
и загадочным в прежнее время, то, что вызывало необходимость
представления о боге-творце и правителе, именно целесообразность,
которая существует во вселенной, строгое взаимоотношение всех
частей, эти непрерывно и постоянно движущиеся светила небесные,
эта целесообразность устройства жизни на земле, эта закономерность
которая везде существует,—все это вызывало представление о каком-то
высшем существе, которое все это устроило, без которого нельзя
себе объяснить и представить всего этого.
И вот учение о развитии во всех областях жизни и мира показало,
что всю эту гармонию, все это однообразие, всю эту закономерность,
всю эту стройность и строгость внутренних отношений, все это объ¬
яснить можно без помощи творца и правителя. Все это можно
об'яснить при помощи простых внутренних законов, управляющих
32

веществом. Это, с одной стороны, страшно укрепляло материализм.
И, действительно, в середине XIX века, к последнему моменту,
когда буржуазия и мелкая буржуазия была еще революционна, мы
снова наблюдаем под'ем материализма; мы встречаем в Германии
великого философа-материалиста Фейербаха. Мы встречаем в той же
Германии целый ряд естественников, врачей, которые яростно
проповедывали материализм. Мы встречаем проповедников мате¬
риализма и в Англии и во Франции.
И вот эта вспышка материализма, которая сопровождала
последнюю вспышку революционности буржуазии (1848 год—рево¬
люция всеевропейская и 1860-е годы—борьба мелкой буржуазии
в Германии и Франции против их деспотических правительств)
была последней эпохой, когда буржуазия выдвигала материали¬
стическую точку зрения. После этого началась та глубокая
реакция против материализма, которая характерна для всей совре¬
менной буржуазии всей буржуазной интеллигенции и всей буржу¬
азной философии.
В чем выразилась эта реакция против материализма? Тут уж
нельзя было привлекать церковного бога. Тут нельзя было аргу¬
ментировать наивными рассуждениями прежних времен. Тут надо
было уже опираться на данные новейшей науки. От этого отречься
было нельзя. И вот на каких данных выезжал и до сих пор
выезжает идеализм современной буржуазии в борьбе с материализмом.
Эта реакция протир материализма связана с возрождением философ¬
ского интереса к германскому философу Канту и оно носит название
нео-кантианства, т. е. нового кантианства, возрождения кантианства,
включающего опыт всех современных естественных наук. Под
флагом неокантианства развивается целый ряд философских систем,
весьма разнообразных в своем понимании мира, и все-таки их
об‘единяет нечто общее: все они утверждают, что переворот в области
теории познания, теории того, как мы познаем и что мы можем
познать, что переворот, который совершен в этом отношении
неокантианством, окончательно и навсегда подорвал возможность
философского материализма, доказал его несостоятельность. Отныне,
говорят они, материалистами могут быть невежественные Люди,
какие-нибудь пропагандисты, агитаторы, которые не знают современ¬
ной науки. Настоящий ученый не может быть материалистом.
Почему? Вот на этом теперь и остановимся.
Должен, прежде всего, пояснить для дальнейшего смысл фило¬
софского слова метафизика, как его понимают почти все философы
буржуазные: это—та часть философии, которая исследует вопрос
33

о недоступной нашему опыту сущности мира, о том, что находится
за пределами нашего опыта, за пределами того, что мы можем
ощущать и познавать, о чем мы можем только догадываться, о душе,
которой мы не знаем, о боге и истинной сущности мира, о смысле
этого мира, о цели его и т. д. Это все метафизика, потому что все
это находится за пределами нашего опыта. Это недоступно научному
познанию. И вот, говорят наши неокантианцы, которые ополчились
против метафизики, материализм сам является чистейшей метафизикой.
Почему? Потому, что он все время твердит о какой-то материи.
Но мы материи никакой не знаем. Как не знаем?—скажете вы.
Да очень просто. Мы знаем только какие-то свойства, которые мы
получаем путем наших ощущений. Мы знаем какие-то цвета, формы,
запах, вкус—мы это знаем, но что за этим лежит и лежит ли за этим
что-нибудь, этого, говорят наши философы, мы не знаем. Ведь,
материя это есть только догадка, предположение, что есть какое-то
таинственное вещество, которое обладает какими-то свойствами.
Знаем мы только свойства, знаем мы то, что мы получаем при
помощи наших ощущений, а эти ощущения, как я говорил в прошлой
лекции, необычайно разнообразны у различных людей. Стоит нам
лишиться некоторых органов чувств, как весь мир перед нами будет
совсем в другом виде. Слепой не знает цветов и красок, глухой
не знает звуков и т. д. Попробуйте им растолковать что-нибудь,
что вы видите, или что вы слышите, что из этого выйдет? Представим
себе живое существо, на какой-нибудь отдаленной планете, существо
у которого совершенно другие органы чувств. Представим себе
муравья или муху, у которой много сотен глаз. Как она представ¬
ляет себе мир? Каким бы он ей представлялся, если бы она
обладала таким разумом, как мы? Совершенно мы не знаем этого.
Следовательно, мир, как мы его представляем, есть понятие отно¬
сительное. Это лишь наше человеческое представление о нем,
и что он на самом деле—мы не знаем. И те материалисты, которые
утверждают, что в основе мира лежит материя, базируются,
опираются на нечто, ничем не доказанное, не проверенное, на
не могущую быть проверенной догадку, потому что мы никогда
не выйдем за пределы наших чувств. Мы только наши человеческие
ощущения знаем, которые сплошь и рядом бывают обманчивыми,
но мы не знаем, что за ними лежит.
Следовательно, вы, которые оперируете все время каким-то
термином „материя“, являетесь метафизиками. Вы оперируете тем,
чего вы не знаете и никогда не узнаете, следовательно, какой-то
сущностью, лежащей за пределами нашего познания.
34

Для того, чтобы нагляднее себе представить эти рассуждения,
я приведу вам такой пример. Может быть, большинство из вас
знакомо с элементами физики, и вы знаете законы отражения света.
Почему мы себя видим в зеркале? На этот счет люди часто бывают
менее любознательны, чем животные. Когда вы обезьяне покажете
зеркало, она его непременно перевернет и ищет, кто находится
сзади. Человек часто бывает менее любознателен, чем животное.
Вследствие чего получается отображение в зеркале? Всякий из вас
знает, что вследствие отражения света. Что значит отражение света?
Лучи света, которые падают на меня, от меня идут к зеркалу
и, ударяясь в гладкую полированную поверхность, отскакивают
обратно, под таким же углом, под каким они ударялись в зеркало,
и идут ко мне обратно в глаз. Но идет пучек лучей. Каждый луч
начинается с какого-нибудь места этой полированной поверхности.
За этим пучком лучей ничего нет. Глаз может улавливать пучки
лучей, которые расходятся от зеркала, но глаз не может себе
представить, чтобы лучи выходили откуда-то, где нет источника
этого света. Если светящаяся точка перед зеркалом светит, то лучи
падают на зеркало и отскакивают, а тот, кто смотрит, не может
себе этого представить, и он мысленно продолжает путь этих лучей
к зеркалу до того момента, когда они встречаются и образуют ту
точку, из которой выходят. На самом деле ничего за зеркалом нет.
Мы воспринимаем эти отдельные лучи, отскакивающие от зеркала,
и нам кажется, что эти лучи имеют продолжение где-то за зеркалом
и выходят из такого же источника света, как тот, который
их бросает перед зеркалом.
Этот пример может иллюстрировать рассуждение антиматериали¬
стов. Они говорят: что такое тело, предмет? Это пучек ощущений.
Это буквальное выражение, которое употребил известный английский
буржуазный философ Джон Стюарт Милль в своей книге: „Система
логики“ еще в середине XIX века, за много десятков лет до того,
как появился германский философ Мах, по мнению которого это
учение окрещено махизмом (т. е. учение о том, что я знаю только
ощущения). Что такое тело? Это пучек ощущений. То, что мы назы¬
ваем вещью или материей,—это лишь предполагаемое место, откуда эти
ощущения выходят,—мы об этом ничего не знаем,—это только наша
догадка. Знаем мы только ощущения и свойства, и только об этом
можно рассуждать. Наши познания ограничены. Мы знаем только то,
что дает нам наш опыт, наши ощущения, и только о них мы можем рас¬
суждать. Что за ними лежит, что является их субстанцией, т. е. осно¬
вой, сущностью, мы не знаем. Это есть метафизика. И если чистые
35

идеалисты являются метафизиками, то и вы, материалисты,—тоже
метафизики. Разница только та, что вы в основу мира ставите
материю, которая по существу тоже только ваша идея, ваше пред¬
положение. Следовательно, вы ничем t по существу от идеалистов не
отличаетесь.
Вот коренное возражение, которое об’единяет философов самых
разнообразных направлений. Оно приводит к философии а г н о с т и-
цизма или незнания. Мы не знаем и никогда не узнаем сущности
мира. Ограничим нашу земную роль наблюдением того, что мы
можем знать, и будем описывать то. что мы наблюдаем, но не будем
стараться строить догадок о сущности мира. Эго приводит также
к позитивизму, философии положительного знания. Будем гово¬
рить только о том, что наверно знаем: о внешних явлениях, о наших
ощущениях, об их связи между собой и этим ограничимся.
Рассмотрим это коренное возражение, которое многих смущает,
которое вызвало, например, распространение идей махизма, идей
германского философа Маха, в Германии и в России. Отражением
его идей является философия Богданова, которая в свое время имела
очень много последователей в России. Мах говорит следующее:
Мир есть сумма ощущений, т. е. самых разнообразных цветов,
форм, запахов, давлений и больше ничего. И эти ощущения мы
изучаем.
Прежде всего, если мы на этом остановимся, мы должны сказать,
что это есть в скрытом виде тот же самый суб’ективный идеализм,
который признает только меня и больше ничего, и о котором я го¬
ворил в прошлый раз. Доказательству этой истины посвящены
и работы Плеханова и замечательная философская книга Ленина
„Эмпириокритицизм и материализм“. В самом деле, если мир есть
только сумма ощущений то, ведь, кто-нибудь должен ощущать. Зна¬
чит мир есть сумма моих ощущений. Значит,—и все остальные
люди—это только мои ощущения. Значит, я только один и суще¬
ствую. Это опять приводит нас к солипсизму, к предположению,
что я единственный существую в мире, а все остальное—это мои
ощущения. Это, конечно, совершенно бессмысленное предположение,
которое опровергается всей практикой этого существующего суб’¬
екта. Стоит задать такой вопрос: если мир есть только твои ощу¬
щения, то до тебя мир существовал или нет? Самые рьяные из них
не стеснялись при этом говорить следующие вещи. Вот, буквально,
рассуждение почтеннейших и образованнейших философов Германии:
на столе стоит роза; она стоит только до тех пор, пока я ее вижу.
Стоит мне закрыть глаза, стоит мне заснуть, стоит мне отвернуться,
36

и розы не будет, потому что она существует только в моих ощу¬
щениях. Существовать — значит восприниматься, суще¬
ствовать—значит кем-то ощущаться. Что значит—роза существует?
Это значит, что я вижу розу, это значит, что я ее осязаю, это зна¬
чит, что я ее обоняю. Вот что значит,—она существует. Но если
я перестаю ее видеть, осязать и обонять, значит она перестала суще¬
ствовать. Я уснул, — и розы нет, я проснулся, — и она опять
появилась.
Этим философам стоит только задать несколько коварных вопро¬
сов. В частности, говорит Плеханов, признаете ли вы современную
науку и эволюцию мира? Они говорят, что никак этого не отри¬
цают. Признаете ли вы, что было время, когда человека на земле
не было? Конечно,—говорят они. Что же, земля была тогда, или
нет? Если она была, то чем вы ее воспринимали? Они в ответ на
это изворачиваются. Богданов так говорит: мы на этот вопрос про¬
сто ответить не можем. Если бы в то время был тот, кто мог видеть,
он, бы сказал, что земля существует, а мы этого не знаем. Значит,
если некому было воспринимать, то мы не ответим,—была или
не была.
Другие идеалисты, исходя из Канта, уверяют, что самое глав¬
ное наше представление—это пространство и время. Все располо¬
жено в пространстве и все расположено во времени, но простран¬
ство и время—это наша суб‘ективная форма представления или
восприятия. В мире сами по себе не существуют ни пространство,
ни время. Это наши человеческие формы представления. Мы груп¬
пируем хаос получаемых впечатлений в двух плоскостях. Мы их
располагаем в пространстве, если они одновременны, и во времени.
Это мы так их себе представляем, но на самом деле этого нет. Мы
не знаем, что есть. Опять зададим коварный вопрос: Допускаете - ли
вы, что были солнце и земля до того, как человек появился?—
Конечно, да.—Хорошо. Была ли на земле смена дня и ночи? Было-ли
чередование того, что мы по-человечески называем днем и ночью?
Было ли чередование времен года, т. е. были ли эти изменения
и чередования, которые мы называем временем? Они отрицать
этого не могут. Неужели лишь с появлением человека, подобно тому,
как бог сказал: да будет свет1—неужели с появлением этого чело¬
века появились день и ночь? Ясно, что земля вращалась вокруг
своей оси задолго до того, как появился человек и какая бы то
ни было живая жизнь. Но раз она вращалась вокруг своей оси,
то она одной стороной оборачивалась к солнцу, а на другой в это
время была ночь, и они сменялись.
37

И другой вопрос: расположение планет вокруг солнца было ли
такое же, как теперь? Конечно, да. А раз есть какое-то располо¬
жение, значит есть Пространство. Что такое пространство? Про¬
странство есть взаимное отношение разных частей вселенной друг
к другу, а время-—это взаимное отношение процессов, происходящих
во вселенной, тоже друг к другу, но в известном порядке, смене.
Как же вы говорите, что это только человеческие свойства, наши
суб'ективные понятия, раз они и до нас были? Всех этих философов
убивает один вопрос, вопрос о развитии. Вы говорите, что все
существующее—лишь наши человеческие ощущения и представления.
Но ведь человек развился из животного царства. Было время, когда
человека не было; не было и животных, а все остальное было.
Значит, существует ли мир сам по себе, независимо от того, ощу¬
щает ли его кто-нибудь, или не ощущает? Можно задать еще
и другой убийственно-коварный вопрос: признаете ли вы свою соб¬
ственную мамашу? Я думаю, что это отрицать очень трудно, осо¬
бенно, если она еще жива. И в таком случае нашему философу
приходится признать, что что-то было до него, хотя бы его
собственная мать. Значит, мир не только его ощущение.
Все эти философские мудрствования направлены к тому, чтобы
вспугнуть, ослабить основную позицию материализма, которая гласит:
в основе всего лежит природа, а не дух. Природа есть сущность
мира. Природа была вечно, до того, как человек с его духом и по¬
знанием появился. Мир существует сам по себе, управляется своими
законами. Человек появился после.
Теперь перейдем дальше. Мы признаем, говорят наши против¬
ники, только наши ощущения. Но науки они не отрицают. Есть
физика, есть химия, есть астрономия и т. п. Но что это значит, по
мнению наших критиков? Мы наблюдаем, что в некоторых наших
ощущениях имеется известная закономерность, известная постоянная
связь. Например, мы наблюдаем, что наше ощущение света всегда
чередуется потом с ощущением тьмы. Есть какая-то закономерность.
Мы закономерность этих ощущений и изучаем. На этом основании
наука устанавливает, что в наших ощущениях есть и случай¬
ное, капризное. Например, во сне нам снится бог знает какая
чертовщина. Но иногда в наших ощущениях есть какая-то законо¬
мерность,—то, что мы называем законом природы. Это есть не
закон природы, а закон наших ощущений. На этом и основана наука.
Допустим на минуту, что они правы, что наука есть не что иное,
как изучение закономерности и связи наших ощущений, прошлых
и настоящих. Но вот интересный вопрос, как можем мы устанавливать
38

закономерность будущих ощущений, и не только наших,
а наших далеких потомков? Когда предсказывают затмение солнца,
которое произойдет через сотни лет (а затмения солнца вычислены
на сотни лет вперед), с указанием, где оно будет видно, в каком
часу и т. д., то спрашивается, о каких ощущениях идет речь?
Какие же это наши ощущения, когда мы знаем, что наши далекие
потомки через столько-то лет увидят затмение солнца? Эти самые
простые вещи, эти вычисления ученых, произведенные много лет
назад, оказываются простым опровержением того, что наука изучает
лишь связь наших ощущений, ибо здесь ощущения не только настоя¬
щие, но и будущие. Вы помните последнее полное солнечное
затмение, которое было видно в Москве в 1920 году весной. Обы¬
ватели, настроенные контр-революционно, молились в душе своему
богу, чтобы бог подвел большевиков, если не совсем отменил
затмение, то хоть на минутку изменил его время. Большевики здесь
были не причем, это было предсказано буржуазными учеными, но
так как у власти большевики и так как они везде вывесили плакаты,
что затмение будет такого-то числа, в таком-то часу и т. д., то
всем обывателям очень хотелось, чтобы бог надул большевиков
хоть на несколько минут; вот, мол, предсказали, а не вышло.
Но затмение произошло как раз минута в минуту, как предсказывали
буржуазные ученые много лет тому назад. Значит, о какой связи
ощущений может итти здесь речь?
Пойдем еще дальше. Затмение—это вещь, которую люди наблю¬
дали в древности. А вот я вам приведу один пример, который,
думаю, будет не безыинтересен. Вы знаете, что наша планетная
система—это движение планет вокруг солнца. Закон взаимного
тяготения основан на том, что эти тела вращаются, потому что
солнце их к себе притягивает, и они солнце к себе притягивают.
Что мы называем тяжестью? Это закон тяготения. Когда камень
падает на землю, то происходит взаимное тяготение. Но земля
гораздо больше, и поэтому фактически не земля падает на камень,
а камень на землю. И вот все движение планет основано на том,
что планета хочет упасть на солнце, но в то же самое время хочет
улететь. Она как бы привязана на веревочке. Возьмите, привяжите
камень на веревочку и вращайте. Если вы веревку выпустите, то
что с камнем будет? Он полетит по касательной. Камню хочется
улететь. Это одна сила. А другая сила—это веревка, которая его
притягивает. В результате получается взаимодействие этих двух
сил, и камень вращается вокруг вашей руки. Вращение есть результат
взаимодействия двух сил, силы инерции, по которой камень хочет
39

улететь, и силы притяжения, которая не дает ему улететь. Так
и планеты вращаются вокруг солнца. Но, кроме того, планеты
притягивают друг друга. Так, например, Юпитер притягивает к себе
другие планеты и влияет на движение этих планет. Если бы были
только земля и солнце, то вращение было бы по определенному,
легко вычисляемому пути. На самом же деле, астрономы заметили,
что планеты движутся не так, как можно было предполагать,
а очень искривленными путями, потому что, кроме основных двух
тел, данной планеты и солнца, есть другие планеты, которые отвле¬
кают их от этого пути. Было вычислено их взаимное влияние друг
на друга и как, благодаря этому взаимному влиянию, получалось,
что одни планеты сдвигают другие от их предполагаемого пути.
Но что же оказалось? Планеты все-таки идут не теми путями,
которыми должны были бы итти по вычислениям ученых. Значит,
если бы эти ученые были настроены религиозно, они бы сказали:
ничего не поделаешь, бог так хочет. Но эти ученые были уверены
в науке и решили: очевидно, в наших рассуждениях есть какая-то
ошибка. В то время (это была середина XIX века, 1844 год) было
известно существование 7-ми планет и их расстояние от солнца, их
закономерность в движениях и их приблизительный вес. Тогда один
ученый, Леверье, сидя у себя в кабинете, с пером в руках, с черте¬
жами, с вычислениями, стал думать. Очевидно, наша ошибка проис¬
ходит от того, что есть еще какая-то 8-мая планета, но невидимая,
слишком маленькая, но она, в свою очередь, влияет и отклоняет
планеты от их путей. Если бы такая планета была, то для того,
чтобы об'яснить все ошибки, мы должны допустить, что она такой-то
величины, такого-то об'ема и такой-то скорости движения; если бы
такая планета была, то все было бы понятно. И вот он вычислил
ее предполагаемый вес, предполагаемую скорость, предполагаемое
расстояние от солнца и вычислил, где эта планета в это время
года приблизительно должна была быть. Все это он вычислил, сидя
у себя в кабинете; никаких ощущений у него не было, и он пишет
другим астрономам, которые сидят в обсерваториях: направляйте
трубы на такой-то участок неба. Поищите. Они направили и нашли.
Оказалось—планета Уран.
Теперь спрашивается, какая же тут теория ощущений? Об этой
планете никто не знал. Никаких ощущений у ученого не было,
но тем не менее он ее открыл и другие ее ощущали и действи¬
тельно увидели в телескоп. Ясно, что подобного рода открытия
являются величайшим подтверждением двух вещей, во-первых, что
мир существует до нас и без нас; во-вторых, что мы изучаем
40

не только наши ощущения, а те внутренние связи между действи¬
тельными предметами, которых мы вовсе не ощущаем.
То, что относится к великому миру вселенной, относится и к ма¬
ленькому миру, заключающемуся в ничтожных частицах тел, в атомах.
Одно время в химии предполагалось, что есть несколько десятков
простых тел или элементов, которые друг в друга не переходят,
из сочетания которых составляются все вещества и т. д. Это есть
химические тела, или элементы. От таких сочетаний происходят все
известные нам тела. Русский ученый, Менделеев, расположил их
по некоторым их свойствам в ряды. Он их назвал периодическими
рядами. Некоторые свойства повторяются в некоторых элементах
через известный промежуток времени. Но он заметил, что в неко¬
торых местах как бы пустота, не хватает каких-то элементов.
Он вычислил, какой должен быть элемент в этом пустом месте.
Он должен обладать такими-то и такими-то физическими и хими¬
ческими свойствами, и выразил твердую уверенность, что такой
химический элемент должен быть. И что же? Через некоторое время
этот элемент открыли на солнце: гелий. Он получил название гелий,
потому что „гелиос“ по-гречески солнце. Прежде всего, оказалось,
что На маленькой, ничтожной земле, на этой жалкой пылинке, ко¬
торая затерялась во вселенной, ученый предсказал существование
тела, которое открыли на солнце, при помощи особого прибора,
спектроскопа. При помощи спектроскопа можно узнать, какие веще¬
ства на солнце находятся. Еще через несколько лет этот элемент
оказался на земле. Прежде всего, это подтвердило другую материа¬
листическую теорию, теорию единства мира, т. е. что во всей все¬
ленной одни и те же вещества; и во-вторых, это подтвердило
существование такого химического вещества, такого элемента или
тела, о котором раньше никто ничего не знал. Ясно, что теория
о том, будто наука только наши ощущения изучает, чистый вздор.
Мир не есть результат нашей науки, а наука есть
наше приспособление к миру, попытка понять и по¬
знать то, что есть на самом деле и без нас.
Мы знаем, что долго отрицали существование атомов, говорили,
что атомы—это такая же выдумка, как и материя вообще. Если вы
спросите наивного человека, что такое материя, то он ответит, что
это то, что цожно ощупать, осязать; но если вы спросите какого-
нибудь ученого, что такое атом, он ответит: это такая частица
вещества, что в пылинке цветочной пыли таких атомов будет со¬
держаться от биллиона до триллиона. Конечно, мы за прошлые
годы привыкли к миллионам и триллионам, это было для нас дело
41

совершенно пустяковое, а теперь мы постепенно от этого отвыкаем.
Но если мы представим себе, что миллион—это тысяча тысяч,
биллион—это миллион миллионов, а триллион—миллион биллионов
и т. д., если мы скажем, что триллион атомов содержится в таком
небольшом теле, как пылинка цветочной пыли, которую мы едва
можем разглядеть простым глазом, то спрашивается, какая же это
материя, что тут есть материального? И вот ученые, в том числе
знаменитый германский ученый, Оствальд, сказали: все ваши атомы
это одна догадка. Мы об этом ничего не знаем. Что же оказалось
в дальнейшем? Теперь оказалось, что атом—это целый мир. Ничто¬
жный маленький атом не есть последняя неделимая часть вещества.
Это целый мир, в котором происходят бури, землетрясения, гран¬
диозные катастрофы, в котором есть центральное ядро, в роде
солнца, и вокруг этого ядра бегают частицы, которые называются
электронами. Теперь интересно, как далеко электроны находятся
от ядра. Атом—это сложное целое. Как наша солнечная система
заключает в себе солнце и ряд планет, так и в атоме есть цен¬
тральное ядро и электроны. Вычислили, в каком они соотношении.
Если вообразить центральное ядро величиной с горошину и поме¬
стить его в Кремле, то электроны будут бегать по кольцу А и Б.
Вот в каком расстоянии они находятся. После этого, конечно, че¬
ловек несведущий должен говорить: вы совсем с ума сошли, это
все ваша выдумка. Но оказывается, что некоторые атомы обладают
свойством распыляться, разбрызгиваться, это то, что мы называем
радиоактивными веществами. Их частицы разбрызгиваются в разные
стороны, и теперь придуман прибор, на котором ночью, в темноте,
видно, как разбрызгиваются частицы атома. Этот прибор намазан
особой мазью. При бомбардировке этих частиц получаются вспы¬
хивающие искры и мы их видим. Значит, мы видим, как атомы
бомбардируют своими осколками эту дощечку. После этого и гер¬
манский химик Оствальд, который двадцать лет твердил, что нет
атомов, признался: каюсь, есть; и не только атомы, но и электроны
в них,—все есть.
После этого ясно, что все рассуждения о том, что мир есть
сумма наших ощущений, что лишь такой мир мы признаем, все это
пустая философская болтовня, которая нужна для того, чтобы
выбить из под материализма его главную основу—отрицание духа,
идеи, как чего-то самостоятельного, и признание за природой
и материей первичного значения.
Все ученые, которые отрицали за человеческим разумом право
и возможность познавать вселенную, как она есть, утверждали, что
42

есть ряд загадок, которых никогда человеческий ум не познает.
Это загадки о сущности и происхождении мира, о происхождении
жизни на земле, о происхождении и сущности психической жизни,
наших психических переживаний и действий. Вот на этом вкратце
мы теперь и остановимся. Наполняющая вселенную материя,
с одной стороны, сгруппировалась в более или менее окончательные
тела, более или менее жидкие или твердые, это всякие солнца,
т. е. горящие звезды, или же планеты. Звезда, как вы знаете,—это
нечто отличное от планет. Звезды—это самостоятельные солнца,
самостоятельно горящие, самостоятельно светящиеся, а планеты,
как наша земля, уже потухшие. Они светят, потому что они солнцем
освещаются, как, напр., луна. Луна совершенно остывшая, закаме¬
невшая, погасшая планета, и светится она потому, что просто
отражает свет солнца, как на стене вот, куда попадает солнечный
свет, сама стена светится... Так вот, надо отличать планеты от
звезд. Но, кроме планет и звезд, т. е. более или менее
сформировавшихся тел, есть во вселенской материи—разреженная
материя, как бы атомная пыль, и эта материя иногда скопляется
в такие массы, которые мы видим, и их мы называем туманными
пятнами. Это еще неокристаллизовавшаяся, несформировавшаяся
материя, это просто какие-то громадные об‘единения необы¬
чайно редкой материи. На фоне пустоты они кажутся нам
видимыми, как, например, хвост кометы. Комета состоит из более
или менее твердого ядра и длинного хвоста. Этот хвост мы
видим, но когда земля наша проходила сквозь хвост кометы, никто
даже этого не заметил, так как вещество гораздо реже самых
редких газов, которые мы знаем на земле, реже водорода. Но тем
не менее, это все-таки тело, мы его видим, этот хвост, в виде
туманной длинной метлы. Следовательно, материя бывает крайне
разреженной, еще не сформировавшейся; она рассеяна по всему
миру в виде так называемой космической, вселенской, пыли. Неко¬
торые предполагают даже, что наступивший теперь более холодный
период об'ясняется тем, что наша солнечная система и земля,
в частности, вошла в какую-то полосу, где гуще собрана эта
атомная, космическая пыль, и потому она заслоняет от нас свет
солнца. Поэтому и наступил будто-бы период с более холодными
летами, с более суровыми зимами.
Но это только гипотеза, только предположение, это еще
не доказано. Итак весь мир заполнен этой пылью. Под пылью
мы разумеем даже не целые атомы, а только частицы будущих
атомов, атомные брызги, если можно так выразиться. И, кроме того,
43

совершенной пустоты нет. Пустота, как между большими телами,
так и между отдельными атомами и внутри атомов, вся заполнена
какой-то, еще совершенно не исследованной, первичной материей,
которую называют эфиром. Она представляет массу странную
и непонятную, но без нее нельзя об‘яснить никоим образом факта
передачи света, потому что свет—это есть не что иное, как волны,
которые какое-то промежуточное упругое тело распространяет. Свет
есть то же самое, как если бы мы в пруд бросили камень. От паде¬
ния камня расходятся волны во все стороны. Эти волны посте¬
пенно ударяются в берега. И вот предполагают, что то, что мы
называем светом, это и есть волны эфира, которые от первого
толчка расходятся во все стороны и, попадая в наш глаз, действуют,
таким образом, на наши нервы, что вызывают у нас ощущения
света. Вы знаете, конечно, что свет—это наше суб'ективное ощущение.
Вы очень хорошо знаете, что может быть ощущение света, когда
самого света нет. Стоит крепко зажать глаза, и вы видите разные
световые ощущения. Значит, от давления на глазное яблоко
получается ощущение света. От этого и говорят: „ударил в глаз
так, что искры посыпались“. Это не преувеличение, это факт.
От физического воздействия может получаться ощущение света.
Это же относится и к звуку. Мы знаем, что звук есть не что иное,
как колебание частиц данного тела, например, струны, колокола,
его металла, колебание, которое вызывает волны воздуха. Эти воз¬
душные волны попадают в наше ухо и вызывают ощущение звука.
Но мы знаем, что можно так, как говорят, „свистнуть“ по уху, что
звон в ушах будет стоять. Звон в ушах поднимется без всякого
внешнего звука. В каком ухе звенит?—спрашивают суеверные люди.
Это внутреннее наше ощущение. Тут несомненно есть взаимодействие
нашего тела и внешнего мира.
Итак, без предположения эфира, волны которого распространяются
во все стороны, нельзя понять все законы происхождения и рас¬
пространения света. Но, повторяю, об этом эфире нам еще ничего
не известно. Некоторые ученые думают, что эфир — это есть
та праматерь материи, та первичная форма, от которой, путем
сгущения, образовались разные виды материи, образовались атомы,
вообще, первичные организованные частицы материи.
Во всяком случае, вселенная представляет собой бесконечное
разнообразие отдельных миров. Есть миры, которые уже оконча¬
тельно сформировались, как наша солнечная система, где есть
огненно-раскаленное солнце и планеты, вертящиеся вокруг него;
есть в этой системе планеты жидкие, как Юпитер, есть земля,
44

которая уже затвердела, у нее образовалась кора, на ней появились
живые вещества, и есть, наконец, луна, которая уже окаменела,
стала совершенно твердой, безжизненной, без воздуха, без воды
и без всяких элементов жизни.
Значит, есть самые разнообразные формы уже сложившейся
материи, но есть еще материя, которая находится в первичном
состоянии, которая еще не организовалась—это самая разреженная
форма материи в туманных пятнах. При помощи спектроскопа
мы могли установить в них присутствие двух газов—водорода и гелия,
которые мы знаем, но других до сих пор еще не знаем, и их пока
еще на земле нет. Так вот мир заполнен материей в самых разно¬
образных ее стадиях. Так, например, мы наблюдаем, как на каком-
нибудь участке неба вспыхивает новая звезда, никто ее раньше
не видел, ее не было, она вспыхивает, горит некоторое время,
иногда несколько дней это продолжается, иногда несколько месяцев,
и опять потухает. Что это значит? Ученые предполагают, что там
произошла какая-то небесная революция, какая-то катастрофа или
грандиозное вулканическое извержение, или столкновение двух планет,
которое вызвало то, что они загорелись от трения, от толчка
и получилась вспышка, громадный пожар и от этого мы увидели
свет. А потом он потух постепенно и эта звезда исчезла. Но не надо
забывать, когда мы говорим, что видим звезду, или что мы увидели
звезду, то это не значит, что она теперь существует. Свет идет
так долго, что даже наиболее близкие к нам звезды мы видим
в таком виде, в каком они были много лет тому назад. От солнца
до нас свет идет 8 минут, а солнце к нам самая близкая звезда.
Другие звезды так далеки, что свет к нам доходит—при страшной
быстроте, которую только можно себе представить,—280 тысяч верст
в секунду,—лишь через несколько тысяч лет. И то, что мы видим
на небе, это картина давно минувшего прошлого, а то, что теперь
есть, увидят только наши далекие потомки. Этого не надо забывать.
Но факт тот, что на небе происходит такое явление, как остывание
каких-то горящих миров и загорание, наоборот, новых миров.
От столкновений могут планеты расколоться, загореться, но могут
и распылиться, совершенно рассеяться в небесном пространстве.
Таким образом, сгущенная материя опять разрежается. Например,
некоторые думают, что сила давления света, т. е. волн, которые
солнце посылает, имеет свойство отталкивать те пылинки, ту косми¬
ческую пыль, которая имеется во вселенной, и толкать и сгруппи¬
ровывать их в новые большие массы, где они, опять-таки, дают
начало новым мирам.
45

Таким образом, повторяется вечный круговорот вещества.
Количество вещества одно и то же, из ничего ничего и создается.
Этот закон был впервые доказан французским химиком Лавуазье
в прошлом еще веке. Самым точным образом было установлено,
что то, что нам кажется исчезновением, есть только изменение
формы. Когда мы сжигаем полено, оно как будто исчезает. Но если
мы в закрытой печи будем его сжигать и если будем взвешивать
сначала это полено, а затем будем взвешивать весь пар, весь дым,
весь газ, которые получаются в результате сжигания, затем пепел
и угли, которые остались, то окажется, что общий вес не изменился.
Следовательно, материя не исчезает и не появляется вновь, но с ней
происходит непрерывный круговорот. И какая-нибудь атомная
пылинка, которая где-то, когда-то дрожала в необ'ятных простран¬
ствах вселенной, потом оказалась на земле, в вашем организме,
попала в частицу вашего мозга, вызвала вашу мысль и после смерти
вашей опять эта пылинка попадает неизвестно куда.
Итак, мир образует самые разнообразные формы. Одно время
думали, что отдельные части материального мира, т, е. так назы¬
ваемые простые химические тела, были от начала века, как говорят,
всегда одни и те же, всегда было железо, кислород, водород,
азот, золото одними и теми же. Теперь наука доказывает, что
и в этой области происходит огромное брожение. Все меняется,
и эти тела, которые мы считали неизменными, тоже могут меняться,
разрушаться, переходить в другие. И теперь думают, что все
виды имеющейся у нас материи (она, повидимому, одна и та же
по всей вселенной, которая нам известна; на всех звездах, не только
на нашем солнце и планетах, но даже и на далеких звездах
мы находим те же самые виды, которые имеются на нашей земле;
таким образом, вселенная однородна), что те вещества, какие
мы знаем, произошли от какой-то простой первичной материи.
Следовательно, вселенная — это есть собрание миров разного
возраста, начиная от первичной разреженной материи и кончая
уже остывшими, потухшими мирами, при чем они не остаются
неизменными. Одни стынут, другие, наоборот, разрежаются,
загораются и т. д.—непрерывный круговорот.
Как произошли такие стройные миры, как наша солнечная система?
На этот счет имеется гипотеза, которая много раз до сих пор по¬
полнялась, исправлялась, но в основном она осталась прежней. Это
гипотеза Канта-Лапласа, еще XVIII века, а именно, что наша сол¬
нечная система произошла от одного из туманных пятен. Вследствие
того, что частицы притягивались друг к другу, они начали вращаться.
46

При вращении эта масса образовала шар. Всякое тело, самое жидкое,
предоставленное самому себе, если не распыляется, не разбрызги¬
вается, не рассеивается, имеет склонность образовывать шаровидную
форму. Этот шар стал вращаться. Когда шар вращается, тогда его
экватор получает более быстрое движение, чем части, лежащие
ближе к полюсам. Развивается центробежная сила. То, что ближе
к экватору, быстрее движется. Вследствие этого экватор растяги¬
вается. От этого шара отрывались кольца, которые вертелись
вокруг шара. Кольца лопались. Лопнувшая материя опять собиралась
в шары и шары продолжали вращаться вокруг цетрального ядра.
С планетами произошло то же самое. Пока они были жидкие, от них
отрывались кольца или отдельные куски в виде этих шаров. Такова
гипотеза происхождения нашей солнечной системы. Земля—кусок
солнца, когда-то оторвавшийся от него. Луна—кусок земли, когда то
от земли оторвавшийся. Как доказать, что это не пустая фантазия?
Есть такой физический опыт, доказывающий возможность подобного
предположения. Если возьмем каплю прованского масла, довольно
большую, и опустим в такой состав, где эта капля не тонет и не
поднимается (на воде масло плавает, оно легче воды, а в спирте
оно тонет, оно тяжелее спирта, но если мы устроим состав, воду
и спирт смешаем, то масло остается внутри свободным, не тонет
и не поднимается), то тогда, будучи свободным, масло образует
форму шара. Если особым прибором будем приводить в движение
эту каплю, то увидим, что шар начнет быстро вращаться и от него
начнут отрываться кольца, кольца начинают лопаться, образуются
мелкие шарики, которые будут вращаться вокруг центрального ша¬
рика. Таким образом, физический опыт подтверждает возможность
того, что так произошла солнечная система, а однородность вещества
земли и солнца еще более подтверждает эту гипотезу. Но мало
того; гипотеза, что отрывались кольца, находит себе еще блестящее
подтверждение. Вы все, вероятно, знаете, что в числе планет нашей
солнечной системы имеется одна—Сатурн, у которой до сих пор
имеются кольца, и эти кольца вращаются вокруг Сатурна. Вот
целый ряд косвенных доказательств, которые подтверждают, что
так произошел мир, на основе простых законов физики.
Каковы эти простые законы? Их немного. Это—закон сохране¬
ния материи, т. е., что материя не меняется в своей массе, и закон
сохранения или превращения энергии—т. е. способность произво¬
дить работу, сила не пропадает и не возникает вновь, она только
переходит в новые формы. И наконец, закон всемирного тяготения,
по которому все тела притягиваются друг к другу.
47

Остановимся коротко на законе превращения энергии. Он чрез¬
вычайно важен, потому что он нам понадобится и в дальнейшем.
Энергия—это способность производить работу. Энергия бывает двух
родов: прежде всего энергия двигательная, кинетическая. Вот я дви
гаю рукой,—это двигательная энергия, вот камень падает,—это дви¬
гательная энергия; но есть еще энергия скрытая или потенциальная,
возможная, будущая энергия. Я завожу пружину часов ключем,
я, таким образом, сжал пружину, я затратил известную работу,
и пружина сжата. Теперь в ней заключается скрытая энергия моей
руки, переданная пружине в ее упругом состоянии. Постепенно
пружина разворачивается и этим медленным поступательным движе¬
нием приводит в действие механизм часов. Движение моей руки,
которая поворачивала ключ, передается потом в движение часового
механизма. Я подымаю камень на гору, я затрачиваю энергию дви¬
гательную. Камень лежит, в нем заключена скрытая энергия,
потенциальная, как бы желание и способность покатиться вниз;
стоит только дать легкий толчек, и камень покатится вниз. Здесь
скрытая энергия перешла в двигательную, в кинетическую энергию,
при чем энергия переходит в самые разнообразные формы. Вот,
например, солнечная энергия затрачивается на то, чтобы рождать
на земле жизнь. (Об этом я потом скажу еще несколько слов).
Благодаря солнцу, растут растения. Много тысяч миллионов лет
тому назад на земле были гигантские растения, деревья, которые
выросли, благодаря солнечной теплоте. Впоследствии эти растения
сгнили и были погребены в земле, окаменели, превратились в ка¬
менный уголь. Теперь этот каменный уголь мы вытаскиваем на свет
божий и заставляем его гореть, кладем его в топку паровозов. Эта
топка вызывает упругость пара, который приводит в движение поезд.
Таким образом, то, что миллионы и миллионы лет тому назад
выпущено было солнцем в виде энергии световых лучей или волн
мирового эфира и скрыто было, похоронено в земле, то не погибло
и теперь добывается нами из земли и в виде каменного угля топит
наши паровозы и пароходы и приводит их в движение. Так, энергия
не погибла, она скрылась только на время и опять выплыла наружу.
Когда вы подходите к дому и нажимаете электрический звонок,
ваш палец произвел определенное действие кинетической энергии.
Она не пропала даром. Происходит дрожание колокольчика, дрожа¬
ние колокольчика вызывает движение звуковых волн. Движение
звуковых волн вызывает движение в моем мозгу. Это движение
нервов, оно вызывает ощущение: кто-то звонит, надо открыть. Тот,
кто слушает, начинает шевелиться, его руки и ноги двигаются,
48

он подходит и открывает дверь. Движение вашего пальца через
целый ряд переходных форм, химическую, электрическую, звуковую,
нервную и т. д., разрядило скрытые запасы нервной и мускульной
энергии, привело к движению рук и ног другого лица; это лицо
пошло и открыло дверь — это проявление кинетической энергии.
Вот в чем заключается непрерывное превращение энергии. Один
вид энергии переходит в другой. Это закон—точно установленный,
взвешенный и измеренный.
И, наконец, третий закон, закон всемирного тяготения, который
рисует, как материя сцепляется вместе, по каким законам движется,
по каким одно тело вращается вокруг другого и т. д. Вот, следо¬
вательно, простые законы, об'ясняющие происхождение мира. Впро¬
чем, самый вопрос о происхождении мира—неправильный и нелепый
вопрос. Если миром называть вселенную, т. е. совокупность приро¬
ды, всего, что существует, то такой мир, конечно, никогда не про¬
изошел, потому что он существовал вечно, меняются только отдель¬
ные части этой вселенной, отдельные миры. Если мы под миром
не вселенную разумеем, а только известную часть ее, более или
менее организованную, например, нашу солнечную систему, то тогда
мы имеем право говорить о происхождении и мы говорим, что
отдельные организованные миры произошли от бесформенных ско¬
плений материй, разреженных, но соединенных в форме, так назы¬
ваемых, небесных туманных пятен. Мир в целом, вселенная никогда
не произошла, в ней происходит непрерывный круговорот вещества
от самых первичных форм до самых развитых, причем непрерывно
возникают новые миры и гибнут старые миры.
Наш собственный мир—солнечная система,—конечно, осужден
в известном смысле на гибель. Что это значит? Это значит, что
солнце темнеет, солнце охлаждается, солнце рано или поздно осты¬
нет, будет стынуть, конечно, и земля. И, может быть, земля пре¬
вратится в такое же окаменелое, мертвое тело, как луна, и на земле
исчезнет всякая жизнь. Но нам об этом теперь спорить нечего. Не
только на наш век хватит солнца, но и на несколько миллионов
лет хватит и нашим потомкам. Тем не менее, мы можем себя уте¬
шать тем еще, что человек настолько разумное, настолько могучее
существо, что .он, может быть, справится и без солнца, потому что
в земле открыто огромное скопление энергии, ксторая способна
и греть и двигать, это радиоактивные вещества, и человек, может
быть, найдет возможность поддерживать землю искусственными
печками от этих источников теплоты. А затем, может быть, не со¬
всем сказка мечты некоторых ученых о возможности эмиграции на
49

другие планеты, где еще не остыла внутренняя теплота. Мы теперь
ничего не можем знать, до чего дойдет тут наука, так что об этом,
конечно, пока нечего серьезно говорить, но эти сказки и мечты
имеют все-таки под собой некоторое научное основание.
Теперь переходим ко второму, чрезвычайно важному вопросу,
который всегда являлся загадкой и считается загадкой до сих пор.
Это вопрос о происхождении жизни на земле. Прежде всего, есть ли
жизнь на других мирах? Этого мы не знаем. Мы можем лишь
строить догадки. Как евреи думали, что они избранный народ бо¬
жий, израильский, что бог только их любит, а все остальные никуда
не годны, так люди предпочитают думать, что земля—это самое
излюбленное богом место, Все, что существует—существует для
земли—и луна, и солнце,—а земля—это центр вселенной. Между
тем, земля—это ничтожная песчинка, одна из самых маленьких пла¬
нет. Между тем в бесконечной вселенной само солнце со всеми
планетами есть лишь атом, который куда-то движется. Поэтому
предположить, что только на земле есть жизнь—это смешно. Эле¬
менты органической природы несомненно имеются во многих раз¬
ных местах. Долгое время предполагали, что на Марсе есть жизнь,
предполагали даже, что там имеются разумные существа, которые
строят каналы, думали, что можно перемигиваться с ними свето¬
выми знаками. Богданов даже написал свою „Красную звезду“, где
описывает социализм на Марсе. Теперь ученые более скептически
настроены и полагают совершенно определенно, что на Марсе жизни
нет, но утешают себя тем, что если нет жизни на Марсе, который
является богом войны, так есть на Венере, которая была богиней
любви; где-то жизнь, во всяком случае, есть. Но нас интересует,
как возникла жизнь на земле. Дело в том, что до сих пор мы
не умеем производить новой живой жизни. Всякая жизнь на земле
ведет начало от своих родителей. Другой жизни мы не знаем. Про¬
бовали ученые одно время думать, не зарождается ли жизнь сама
по себе. Взяли стакан чистой воды, да еще прокипяченой, закрыли
его хорошо, и вдруг ,в этой воде заводилась всякая нечисть, ка¬
кие-то мелкие животные. Как они попали туда? Думали, что они
сами по себе рождаются. Нет, оказалось, что мы плохо дело делали.
Если основательно воду прокипятить, основательно стакан закрыть
от воздуха, то ничего в этой воде не появится. Итак, сама собою
жизнь не рождается. Всякое живое вещество рождается от своих
родителей. Наконец, если есть такие живые существа, которые
не имеют еще деления на пол женский и мужской, то они дробятся,
одна клеточка делится на две клеточки, но прямо из неорганической
50

материи они не рождаются. Одно время люди хотели в реторте
в колбочке приготовить человечка маленького, гомункулуса, но это,
конечно, наивная мечта. До сих пор *новой жизни создавать мы
не умеем. И на этом основании противники материализма злорад¬
ствуют и говорят: видите, главное доказать не можете. Значит, без
боженьки дело не обошлось. Одни говорят: боженька, а другие
говорят: жизненная сила. Есть будто бы какая-то таинственная жиз¬
ненная сила, которая творит жизнь. Между мертвой и живой при¬
родой есть пропасть, и эту пропасть, говорят противники материа¬
лизма, вы перейти не можете. Не можете вы живой природы
создавать. Вы знаете все составные части, из которых состоит
живое тело, а самого его вы не создадите, не выходит, не живет.
Отсюда и возникла школа виталистов, сторонников жизненной силы.
И поэтому это важный и больной вопрос современной науки
и современного материализма.
Наука отвечает на этот вопрос чистосердечно—не знаем, мы
пока живой жизни воссоздать не можем, как она возникла на земле,
не знаем, но зато мы знаем, что каждый день и каждый час летом
она создается на наших глазах, из мертвой природы создается
живая природа. Как? Возьмите любое дерево, столетний дуб, боль¬
шую сосну, скажем, и установите, откуда взялась ее материя. Зна¬
чительная часть материи—это вода, содержащаяся в любом растении.
Но остальное—твердое вещество, которое называется углем. Вот это
твердое вещество, откуда оно взялось? Оно весит сотни и тысячи
пудов; откуда же взялась эта масса живой материи; откуда она
выросла? Вот единственный ответ—из воздуха. В самом настоящем
смысле слова эта масса возникла из воздуха, из самого настоящего
реального воздуха. Что является главной составной частью всего
растительного мира? Углеводы. Все твердые части его, все, что
горит, это углеводы, это соединение углерода с кислородом и водо¬
родом. Растение живет, размножается, умирает, это настоящее живое
существо; на низших стадиях нет разницы между растением и жи¬
вотным, часто трудно установить, где кончается растение и начи¬
нается животное. Растение—живое существо. И вот свою главную
массу оно берет из воздуха. В воздухе имеется ничтожное количе¬
ство углекислого газа, это соединение углерода и кислорода, это
тот самый газ, который шипит в сельтерской воде; и когда этот
углекислый газ соединяется с зеленым веществом листа растения,
то под влиянием ударов солнечного света, тех волн, которые на него
попадают, он разбивается на свои составные части. Чтобы понятнее
пояснить такое явление, приведу пример. В пруду лежат два
51

деревянных шара, причем они сошлись вместе. В пруд вы бросили
камень. От камня идут волны. Что эти волны сделают с этими
шарами? Они их постепенно разделят. Точно также попадающие
в растение волны мирового эфира разделяют соединенные частицы
углерода и кислорода в зеленом веществе листьев. Кислород ухо¬
дит в воздух, а углерод остается в растении. Этим уходящим кисло¬
родом растения освежают воздух, делают его здоровым, а углерод
осаживается, ассимилируется, усваивается живыми клеточками расте¬
ния и образует новую живую ткань. Так растут лист, почка, стебель—
из воздуха. Вот, следовательно, на наших глазах мертвая материя
углекислого газа превращается в живое вещество растения. Следо¬
вательно, это возможно, следовательно, это делается, следовательно,
так и возникла жизнь. Когда и как, мы не знаем. Очень может
быть, что были такие формы, такая атмосфера и всякие другие
условия, такое давление, такой жар и прочее, при которых впервые
возникла эта жизнь.
Но зато мы знаем теперь другое, и в этом великая заслуга
Дарвина, мы знаем, что все богатейшее разнообразие растительных
и животных форм явилось в результате медленного развития пер¬
вичных форм жизни. Может быть, в разных местах земли возникли
разные, похожие друг на друга, первичные формы жизни. Но если
жизнь появилась, если появилась первая клеточка, которая способна
пробиться, размножаться и т. д., то что было дальше? На это отве¬
чает дарвиновский закон развития. Этот закон развития сводится
к следующим простым положениям. Это закон борьбы за существо¬
вание, это закон отбора, естественного отбора наиболее выживаю¬
щих индивидуумов. Что это значит? Всякое растение и животное
равмножаются, но не все потомство может выжить, не хватило бы
места на земле всем. Вычислено, что если бы простая селедка
не погибала, то в течение нескольких лет она запрудила бы все
моря, так что и воды не было бы и была бы сплошная стена се¬
ледки, так быстро она размножается. Но это не случается потому,
что страшное количество ее погибает. Что же происходит здесь?
Кто же выживает? Выживают индивидуумы, которые наиболее при¬
способлены, у кого есть какие-то свойства, которые помогают им
или убежать от врагов, или найти пищу. Поэтому, если в развитии
живого организма, в силу случайности какой-нибудь возникло слу¬
чайное отклонение, которое является ему полезным, то этот орга¬
низм!, этот вид имеет шансы дольше выжить, больше оставить
потомства и передать ему по наследству свои свойства. Так эти
свойства закрепляются и образуют новые отклонения, новую

разновидность, новый сорт, новый вид живых организмов. Наоборот,
если отклонения вредны, тогда животные скоро погибают и не пере¬
дают этих отклонений по наследству. Благодаря этому, и получилась
такая вещь, что то, что нам кажется таким загадочным, это при¬
способление, целесообразность всего существующего, это есть ре¬
зультат простого закона борьбы за жизнь и выживания наиболее
приспособл енных.
Еще в древности, за 500 лет до Р. X. был греческий философ
Эмпедокл, который очень наивно тоже пришел к той же мысли.
Он говорил: каким образом все устроено целесообразно на земле?
Почему у быка есть рога, и зубы, и хвост, все на своем месте? Как это
случилось? По очень простой причине. Все это стало целесообразным
потому, что были как бы пробы разных сочетаний и все нецелесо¬
образное, именно потому, что оно нецелесообразное, погибало.
Он представлял себе дело так: по всей земле были раскиданы тут
голова, там хвост, рога, зубы и т. д. и вот природа как бы опыты
делала. Возьмет тут рога, присоединит к зубам, там возьмет голову,
присоединит к хвосту, из этого опыта ничего не вышло. Но вот
случилось, что все на своем месте и это соединение как раз стало
жизнеспособным. Вы видите, как наивно и по-детски он рассуждал,
но это была первая гениальная мысль о том, что кажущееся
разумно целесообразным есть результат долгого слепого действия
стихийных сил природы. И это тот великий закон, который уста¬
новлен Дарвиным и который об'ясняет все богатство развития всего
животного и растительного царства, всего органического мира.
И, наконец, третье, о чем нам предстоит говорить, что являлось
величайшей загадкой, это происхождение разума, психического мира,
души и т. д. На этом подробно останавливаться не приходится,
т. к. я говорил об этом в прошлый раз, и скажу теперь несколько
суммарно о новейших данных на этот счет. Есть наука, которая
называется психо-физиологией, которая изучает наши психические
свойства в их связи с главным центром нашей нервной системы,
т. е. мозгом. И вот оказывается, что каждое наше движение, душевное
или, как мы говорим, психическое, связано с определенной деятель¬
ностью мозга. Есть такие части мозга, которые управляют опреде¬
ленными органами. Например, с курицей пробовали делать опыт:
если мы отрежем верхнюю часть черепа у курицы, она останется
жива, и попробуем с ее мозгом делать эксперименты, уколем
булавкой такую-то часть мозга, курица вертится на одном месте,
она с ума сошла; в другом месте ее уколем—она теряет аппетит,
не берет пищи, которую ей предлагают. У людей бывает поражение
S3

тех или иных частей мозга. Поражение части мозга было причиной,
что у покойного Ленина исчезла способность речи. У него и мысли
есть, и мозг шевелится, все в порядке, но он забыл определенные
слова, он не умеет говорить. Это есть поражение определенной
части мозга. Таким образом, связь между физическим и психическим
совершенно ясна и определенна. Психическая жизнь есть внутреннее
ощущение той системы, той нервной системы, которая называется
мозгом. Есть эти зародыши психической жизни даже тогда, когда
мозга нет. Если возьмете лягушку (это старый, известный всем
опыт), обезглавите ее, отрубите голову, она живет, сердце бьется;
и если капнете на спину ей жгучей соляной кислоты, то эта лягушка,
обезглавленная, лапкой потирает это обожженное место совершенно
так же, как действовал бы и разум. Правда, лягушка и с головой
не очень умна, а обезглавленная тем более, и все-таки она дей¬
ствует, как любой из вас: обожглись, сейчас хватаете рукой за это
место, почесываете. Значит, выходит, что есть какое-то соответствие,
действия происходят так, как будто бы их направлял разум, а не
только разума нет, но и мозга нет. Это происходит потому, что
есть еще и спинной мозг, и в спинном мозгу тоже есть нервы,
которые играют роль передаточной телеграфной проволоки. По одной
проволоке получается телеграмма: больно. Другая проволока дает
приказ: почеши. Это делается автоматически. Лягушка без головы,
конечно, боли сама не чувствует. Но мы, вообще, не знаем, что
чувствуют низшие животные. Когда мы говорим маленькому мальчику:
у мухи крылышко не обрывай, ей больно,—мы сами не можем сказать
наверное, так ли это, мы этого не знаем. Мы не знаем, что другие
животные чувствуют. Мы знаем, пожалуй, что чувствуют животные,
близкие к нам, потому что мы живем рядом с ними и знаем, что
когда собаку или лошадь бьют, им больно, и мы их жалеем. Но уже
свинью, которая, как известно, начинает кричать раньше, чем ее
ударят, мы уже не жалеем, она слишком от нас далека, мы ее не
знаем. Ощущения животных мы не знаем, но мы знаем, что животные
ведут себя так, как будто бы у них ощущения какие-то были. Мало
того, микроскопические животные, у которых не только нет мозга,
но и нервов, ведут себя так, как совершенно разумные суще'ства;
они охотятся друг за другом, пожирают свои жертвы, самцы гоняются
за самками и т. д. Мы знаем, что здесь есть ряд незаметных
переходов от отсутствия психического к психическому.
Возьмем, далее, обыкновенную жизнь нашу, в каждом из вас
бывают такие явления. Вот вы с кем-то горячо спорите, кто-то
подходит к вам, дергает за рукав, говорит что-то важное, но вы не
54

слушаете, отмахиваетесь и продолжаете спор. Потом вдруг повора¬
чиваетесь к тому, кто вас тормошил, и отвечаете ему весьма разумно.
Оказывается, вы слышали, но не слушали, до вас дошло, что он
сказал, но спряталось; потом кончился спор ваш, все выплыло
наружу. Мы говорим в таких случаях: это было спрятано где-то на
дне сознания, а потом выплыло. Где-то, когда-то вы слышали
песенку, а потом прошло несколько месяцев, вы идете по улице
и начинаете мурлыкать эту песенку. Вы забыли про нее и не вспо¬
минали, она была спрятана у вас где-то на дне сознания, она дремала
у вас, значит была в скрытом состоянии, в состоянии скрытой,
потенциальной энергии, а потом вдруг всплыла у вас в сознании.
Всякий из вас задумывался о том, откуда сновидения берутся.
Вы знаете, что во сне видят часто такие странные вещи, о которых
обыкновенно и не думают. Вдруг приснится бабушка, которая
умерла 30 лет тому назад, вы никогда не думали о ней, вдруг ofta
вам приснилась. Кроме того, во сне происходит такая неразбериха
иногда, что вы чувствуете себя дикарем, вы летаете и не удивляетесь,
ведете себя, как дикарь, который верит во всякие чудеса, превра¬
щаетесь в дикаря. Откуда это берется? Несомненно, что все
впечатления, которые были когда-либо получены вами как бы
в застывшем виде, в скрытом состоянии, имеются у вас в мозгу,
но незаметны благодаря действию сознательной части мозга. Звезды
есть и днем, но вы их не видите, потому что солнечный свет
настолько ярок, что при нем свет звезд не заметен. Точно так же
днем сознательная часть нашего мозга настолько сильна, что мы
не замечаем тех маленьких движений, которые происходят в подсо¬
знательной части. Но когда засыпаем, тогда спит, отдыхает, без¬
действует, значит, сознательная часть нашего мозга. Это хозяин
заснул, главный дирижер, и начинается кошачья музыка, кто во что
горазд, во всех уголках мозга начинают шевелиться те движения,
которых мы днем не осознаем, потому что бодрствует хозяин,
а заснул он, пошла эта неразбериха. Мозг продолжает шевелиться,
но работает он бессознательно. Сознательная управляющая его
часть бездействует.
Все это я привожу для пояснения той мысли, что психическая
деятельность есть не что иное, как особое внутреннее состояние,
сопровождающее движения нашего мозга. Вот один интересный
пример, который приводится в книге Ланге „История материализма“
(хотя он и критик материализма, но тем не менее, там есть инте¬
ресные примеры). Вот сидит купец после обеда, толстый, жирный,
читает роман и курит сигару. Ему хорошо, он переваривает
55

спокойно пищу. Вдруг происходит следующее физическое явление.
Входит слуга и на подносе приносит синий листок бумаги, на кото¬
ром какие-то черные полоски. Когда эти черные полоски очутились
перед глазами купца, у него внезапно происходит страшный взрыв
энергии, он вскакивает, начинает кричать, хватать себя за волосы,
бежит к телефону, говорит, дает приказания, пишет письма,
садится в автомобиль, едет в поезде. Что случилось? Откуда этот
взрыв порохового погреба, вся эта масса энергии? На простом
языке это называется:	получилась телеграмма: „Банкирский дом
такой-то обанкротился“. Все его деньги были там. Телеграмма про¬
извела психическое действие, это дошло до его сознания, но откуда
взялись физические свойства, физические действия? Ведь он кричал,
бегал, шумел. Это значит, у него имелась скрытая потенциальная
энергия. Всякое живое вещество, всякая клеточка—это большой
запас энергии. Порох находится в спокойном состоянии; но стоит,
чтобы туда попала искра, как происходит взрыв, который всю массу
скрытой энергии сразу переводит в энергию кинетическую. То же
самое происходит и в наших тканях. Когда происходит в мозгу
разряжение энергии, это вызывает такую реакцию, что мозг посылает
тысячу движений рукам, ногам, всему организму. Психическое—полу¬
чение телеграмы—вызвало всю эту массу движений. Но это движе¬
ние, которое со стороны можно изучать, как физическое, т. к. здесь
ничего не возникло вновь, все есть лишь превращение энергии,—
внутри переживается, как психическое состояние, а именно: я полу¬
чил телеграмму. Это мысль—торговый дом обанкротился, там были
мои деньги, пропало мое дело, какое несчастье, надо спасать положе -
ние и т. п. Следовательно, психический и физический ряд идут
как будто бы параллельно, но это не параллелизм разных явлений,
это две стороны одного и того же явления. То, что я со
стороны, как наблюдатель, изучаю, как физическое явление, явление
материальное, то я внутри, как суб'ект, ощущаю, как психическое. Если
я срежу верхушку вашего черепа, поставлю стекло и буду изучать
ваш мозг, и допустим, что наука достигнет такого успеха, что
я буду все знать—вот теперь ты захотел это, вот теперь ты поду¬
мал об этом, так я изучил движение твоего мозга, тогда я буду
знать, что ты подумал, но мыслей-то твоих я видеть все же
не буду. Я буду только видеть, изучать движения,
но мыслить могу только я сам. Противники материализма
и считают, что здесь последнее возражение, последняя несданная
позиция, мы не можем доказать, как из материального произошло
психическое.
56

Не можем, потому что и доказывать тут нечего.
Были материалисты очень неудачные, без философского образования,
которые писали, что мозг так рождает мысль, как печень рождает
желчь. Выходило, что мысль—это какая-то жидкость. На этом
основании один ученый, профессор Челпанов, разбивает материализм.
Вот, дескать, чудаки, мысль у них физическое тело, жидкость.
Но это вздор, это невежды так говорят. Ни один философски
мыслящий материалист не скажет этого. Он знает, что мысль не
есть нечто отдельное от материи, но есть сама материя,
внутри себя ощущающая. Если я изучаю чужой мозг, я из¬
учаю только материю, а если я думаю и мыслю, я • с в о й мозг
изучать в это время не могу. Только в этом и заклю¬
чается наше несчастье. Нельзя одновременно думать
и изучать свой собственный мозг под микроскопом.
Это будет похоже на того анекдотического святого, который, когда
ему отрубили голову, взял ее в руки и „лобызаша“. Свою собствен¬
ную отрубленную голову сам целовал! Это, конечно, неосуществимо.
Также неосуществимо, как вытащить самого себя за волосы из
болота. И только в этом заключается затруднение. Мыслить
и ощущать мы можем сами, но в это время мы не
можем изучать собственного мозга. Чужой мозг мы
можем изучать, но мы не можем влезть в его соб¬
ственные мысли, об этих мыслях мы можем только догады¬
ваться на основании аналогий, сравнений с нашими собственными
мыслями. Это есть самое важное затруднение, которое все-таки не
изменяет основного положения, что психическое есть та же материя,
форма движения материи, которая сама себя ощущает. В процессе
борьбы за существование, животные, наряду с выработкой физических
материальных органов, выработали и особые свойства нервной
системы—ощущать, понимать, стремиться, желать. И в этом отно¬
шении человек не является каким-то исключением. И мы знаем,
у высших животных имеется масса психических свойств, похожих
на человеческие. Так что или душа имеется у всех, или
души нет ни у кого. И старое положение Декарта, что душа
имеется только у человека, представляет собой совершенный вздор.

ЛЕКЦИЯ 3-я.
ДИАЛЕКТИКА и ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МЕТОД.
Закончим нашу вводную часть лекцией о диалектике, которая
является связью между материализмом обще-философским и исто¬
рическим, так как она посвящена именно методу марксистского
исследования, методу, который одинаково применим и в области
природы, и в области общественной жизни. Но раньше, чем перейти
к теме сегодняшней лекции, я отвечу на один вопрос, который
я получил прошлый раз и который имеет некоторое значение, так
как поможет нам раз'яснить ряд предрассудков, существующих
в некоторых областях.
Я говорил о теории Дарвина, о теории борьбы за существование,
которая в результате своем имеет выживание наиболее приспособ¬
ленных элементов и которая, таким образом, содействует развитию
организмов в мире растений и животных. Мне задали вопрос:
почему же люди в настоящее время слабее физически, чем были
в прежние времена? Если борьба за существование является именно
естественным отбором, который отбирает все наиболее крепкое,
лучшее и т. д., почему же люди стали хуже, по крайней мере,
в своей физической организации? Этот вопрос интересен вот почему.
Неверна самая предпосылка, что естественный отбор отбирает самое
лучшее, и, во-вторых, неверен факт, что люди стали хуже. Мне
хочется в двух словах на этом остановиться. Выживание наиболее
приспособленных не означает выживания крепких и лучших. Очень
часто наиболее приспособленными для жизни являются более слабые.
Дарвин приводит пример, что на островах у насекомых, у жуков
почти нет крыльев, потому что те, у которых есть крылья,
улетают далеко и погибают, в результате и выработался подбор
бескрылых, которые не залетят, куда не следует, иначе погибнут.
Оказывается, иногда борьба за существование подбирает худших,
а не лучших. Иногда точно также в глубоких пещерах имеются
озера и там есть рыбы, у которых атрофировались глаза. Они
слепые, им не нужны глаза, они света не различают, потому что
глаза заросли. Вот как бывает. Мы знаем, что существуют животные
58

паразиты, живущие на чужом теле. Что это, особенно высокий род?
Нет, очень скверный. Но они приспособлены к жизни и выживают,
а очень часто лучшие погибают в борьбе, потому что у них слишком
развиты разные потребности, слишком неприспособлены они к окру¬
жающей среде. Если мало пищи, выживают те, которые приспо¬
соблены пользоваться наименьшей и худшей пищей и т. д. Это
значит,—не всегда выживание приспособленных есть выживание
лучших. Приспособленность не значит непременно прогресс в сторону
большего развития. Далее, второе положение: теперь будто бы
люди живут мало, а в старину были великаны, долго жили и т. д.
Это сказки, которые мы восприняли, может быть, из библии и т. п.
Правда, у многих людей, живущих жизнью природы, как у совре¬
менных дикарей, была более развита мускулатура, физические органы,
они дольше могли бегать, чем мы; но. с другой стороны, они так
часто погибали от болезней, от диких зверей и других опасностей,
что чрезвычайно редко доживали до естественной смерти и старости
и по большей части погибали преждевременно. Неверно, что люди
живут теперь меньше; но верно то, что естественные орудия борьбы—
руки, ноги, зубы, глаза у современного человека развиты хуже, чем
у первобытного. Почему? Потому что современный человек к есте¬
ственным орудиям прибавляет искусственные орудия, вместо рук—
топор, винтовку и пр., вместо глаз—телескоп, вместо уха—телефон
и микрофон и т. д. Поэтому развитие человечества в культурных
странах идет путем развития его искусственных органов, путем
развития техники. Это верно и это в значительной мере отражается
на естественном развитии человека. Но зато человек, благодаря
науке, научается владеть не только внешней природой, но и своей
собственной природой, человек научается искусственно улучшать
свою породу. Дарвин показал, что у садовников и птицеводов
имеется искусственный подбор, когда путем скрещивания пород
добиваются нужных результатов, изменяют нужные им виды и породы.
Что человек умеет делать по отношению к животным, он научается
деЛать и по отношению к себе, и когда исчезнет классовая борьба,
которая отнимает все силы и не дает людям возможности правильно
и планомерно бороться с природой и своей собственной природой,
тогда наступит период грандиозного улучшения человеческой породы;
есть даже наука, которая называется евгеникой—от слова „евгений“
благородный — наука об облагорожении человеческой расы. Эта
наука только при социалистическом обществе получит блестящее
применение. И теперь уже аристократы буржуазного общества находят
способы бороться с тем' упадком человеческой природы, который
59

дала так называемая цивилизация, это спорт, гимнастика, развитие
всех органов, тогда как рабочий вынужден всю свою жизнь при¬
менять одни какие-нибудь способности этих органов. Он делается
придатком к машине. Но мы знаем, что это результат капитали¬
стического развития, а не естественной борьбы, борьбы за суще¬
ствование. Борьба за существование в дарвинском смысле слова—это
борьба человека с природой, а не борьба внутри самого человеческого
общества. Человек, как животное общественное, имеет могуще¬
ственное орудие борьбы, коллектив, то орудие, которое имеется
у всех животных, живущих стадами. Человеку мешает в его есте¬
ственной борьбе за существование внутренняя, искусственная
классовая борьба, и когда она исчезнет, тогда выступит в полном
об'еме борьба за существование с природой, при которой человек
достигнет огромного преимущества и облагородит и улучшит свою
расу. Вот то краткое об'яснение, которое я считал нужным дать
на этот важный и интересный вопрос.
Теперь переходим к вопросу о диалектике. Вы все прекрасно
знаете, у всех навязло в зубах и ушах „диалектика“, „диалекти¬
ческий метод“, „диалектический материализм“. Это так связано
со словом „марксизм“, «.марксистское мышление“, что одного без
другого быть не может. Но, вероятно, не все ясно представляют
себе, что такое диалектика, каковы ее приемы, каков ее основной
закон и что отвечает нашему диалектическому мышлению в окру¬
жающей нас жизни, в природе и обществе. Поэтому, прежде всего,
разрешите мне напомнить вам, так сказать, филологическое, языковое
и историческое происхождение этого слова, потому что именно
таким путем мы лучше всего подойдем к сущности диалектики.
Большинство из вас, если не все, читали книгу Бухарина
„Исторический материализм“ и, вероятно, читали или слышали,
что в журнале „Под знаменем марксизма“ были некоторые нападки
на Бухарина за его непонимание диалектики. С этими нападками
я отчасти согласен и нахожу, что подход к объяснению диалектики
у Бухарина свидетельствует о какой-то особенности, которой он
отличается от обычного марксистского понимания диалектики.
Бухарин говорит так: слово „диалектика“ произошло в древней
Греции. Слово диалектика значит „спор“. Слово это, говорит он,
получило свой философский смысл вот почему: греки были большие
спорщики две тысячи лет тому назад, когда был расцвет философии
в Афинах. И теперь нет у греков лучшего зрелища, как посмотреть,
как двое спорят. И вот, говорит Бухарин, один говорит „да“,
другой говорит „нет“ и спорят. А истина, оказывается, часто
60

находится по середине, как результат борьбы. Это и есть диалек¬
тика. По моему, это неверно. Не так произошло понятие „диалектика“.
Когда двое спорят и один говорит „да“, а другой „нет“, то они
могут до окончания века спорить и не убедят ни друг друга,
ни аудиторию. В аудитории одни будут на стороне одного, другие
на стороне другого. Это не тот спор, который приводит к какой-то
победе, явной и очевидной. Вы очень хорошо знаете, вы это слы¬
шите и видите во всех дискуссиях, когда спор считается явно
законченным, когда противник	положен	явно	на обе	лопатки.
Тогда, когда вы доказали и аудитории, и ему самому, что он,
что называется, сел в лужу, т. е. что он сам себе противоречит,
или же, что он противоречит общеизвестным аксиомам, общеиз¬
вестным положениям и фактам. Задача ловкого и умного спорщика
заключается не просто в том, чтобы просто повторять: ты говоришь
„да“, а я говорю „нет“, а чтобы доказать,	что в	твоем „да“ есть
такие внутренние противоречия,	которые	тебя	самого	приводят
к абсурду, к нелепости. Мы говорим: будем последовательны: поло¬
жим, что ты прав. Пойдем дальше. Какие из твоих слов выводы?
Такие-то и такие-то. Вы постепенно его заводите в тупик, и он
чувствует, что попался в петлю, хотя вначале не совсем сознает,
что такое, в чем дело. Это как шахматная игра. И в результате
вы говорите: шах и мат, вот к чему мы пришли. Это называется
„доведением до абсурда“. Или	же путем наводящих	вопросов
вы привели противника, к положению, что он противоречит всем
общепризнанным фактам и выводам. Вот тот спор, который
кончается победой. И этот спор заключается в том, что мы
отыскиваем внутренние противоречия в положених самого про¬
тивника, незаметные для него, благодаря тому, что у него нет
достаточно острого ума.
Отсюда диалектикой стали называть такую логику мышления
и спора, который отыскивает противоречия в мышлении противника.
Следовательно, диалектика есть логика противоречий. Но недоста¬
точно это сказать. Надо остановиться на вопросе о том, что такое
логика противоречий. И в этом диалектика противоречит обыкно¬
венной формальной логике.
Что такое логика? Логика есть закон правильного мышления,
некоторые простые положения, которым обязан подчиняться всякий
человек, желающий правильно рассуждать. Какие это простые
законы логики или, как говорят, формальной логики? Важнейший
закон логики состоит, между прочим, в том, что всякий предмет
равен сам себе. Это значит: нельзя о каком-либо предмете говорить
61

что-нибудь противоречивое. Если мы говорим, что этот стол, поло¬
жим, черный, то мы не можем одновременно сказать о нем, что
он белый. Стол черный равен столу черному. Если это стол, мы
не можем одновременно сказать, что это не стол. И когда вы спо¬
рите с противником, вы часто уличаете его в нарушении законов
логики. Сн запутался, свернул, подтасовал, подменяет одно понятие
другим, он нарушает законы логики.
Итак, первый закон, закон тождества: всякий предмет равен
сам себе. Второй закон: всякий предмет не может быть чем-нибудь
другим, чем он есть на самом деле. Это закон противоречия.
И наконец, закон исключенного третьего, вывод из первых двух:
всякий предмет есть или то, или другое. Опять таки, вы в споре
часто говорите противнику: не увиливай, скажи прямо: да или нет,
т. е. соблюдай закон логики—всякий предмет может быть или тем
или другим, противоположным. Если он белый, то он не черный.
Он не может быть одновременно и белым, и черным. Если кто
хочет доказать одновременно, что он и белый, и черный, вы гово¬
рите: ты софист, ты штучки, фокусы пускаешь, ты нарушаешь
законы логики. Законы логики есть законы здравого смысла.
И вот диалектика, как логика противоречий, пытается внести
нечто совершенно новое, неслыханное, в человеческое мышление.
Она именно утверждает прямо противоположное формальной логике.
Она говорит: не всегда предмет равен сам себе. Не всегда мы
можем про предмет сказать, что он или то, или другое. Иногда
он ни то, ни другое, или и то, и другое. И одно свойство имеет,
и свойство прямо противоположное. Как это может быть? Это есть
нарушение всех законов человеческого здравого смысла. И поэтому
на диалектику всегда обрушивались как на софистику, т. е. как
на человеческое мышление с ухищрениями, со словесными фокусами.
Откуда взялось слово „софистика“? От этого же древнего мира,
древней Греции, где были специальные учителя мудрости, стран¬
ствующие учителя философии—софисты. Софисты были во многих
областях идейные революционеры. Поэтому тогдашние реакционеры
всячески на них клеветали. Но иногда они в спорах употребляли
такие фокусы, какие употребляет хороший буржуазный адвокат,
который умеет доказать, что черное есть белое, белое—черное,
все, что угодно, докажет, подведет подо все соответственную
словесную аргументацию, основываясь на том, что, по русскому
выражению, „закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло“.
Это называется софистикой, откуда сохранилось слово „софизм“.
Софизм значит такое умозаключение, которое поражает странностью,
62

парадоксальностью и которое выдумали софисты. И вот в этих
софизмах, сохранившихся нам от древнего мира, мы имеем явный
ключ к пониманию диалектики. Этих софизмов было много, но
я напомню те, которые вы, вероятно, слышали:	софизм „куча“
и софизм „плешивый“. Например, три камня образуют кучу? Нет.
А 4 камня?—Нет. А пять—куча? Нет... А 100?—Куча. А 99?—Куча.
И дальше будем спускаться вниз, но тщетно будем искать того
камня, который образует кучу. Или другой софизм, плешь. Один
волос вырван,—это плешь?—Нет. Два. плешь?—Нет. Три? — Нет.
А тысяча?—Как будто плешь. А 999?—Тоже. 998... и т. д. Кото¬
рый же волос делает плешь? До него не был плешивым, а с него
стал. Это запутанный вопрос, на него как будто нет ответа.
Но обратимся к другому предмету. Есть у молодого человека
борода или нет бороды? (Этот пример Плеханов приводит).
Как будто нет. А с другой стороны, он что-то довольно гордо
пощипывает. У него есть, что пощипывать. Одни скажут—есть
борода, другие — нет. А диалектика ответит на эго: и есть, и нет.
Как же это может быть, как же предмет можег одновременно
и быть, и не быть? Это есть явное противоречие законам логики,
и тут приходят на память следующие соображения. Про какой
предмет можно сказать, что он и есть, и его нет? В древности
мы наблюдаем двух философов, замечательных диалектиков. Один—
Сократ, который диалектическими способами разбивал противника.
О нем рассказывал анекдоты его великий ученик, философ Платон,
и другой—полководец, простой солдафон, Ксенофонт. Он расска¬
зывал, как Сократ разбивал своих противников. Его способ и назы¬
вается с тех пор сократическим способом. Приехал, например,
однажды, знаменитый философ софист, которому толпа в рот
смотрит. Сократ подходил очень тихо и скромно и задавал вопрос.
Я тоже хочу поучиться. Скажите мне это. Тот гордо отмахивался,
конечно. Затем еще вопрос, другой, третий. Тот виляет, дело плохо.
Он маленькими вопросами к стенке его прижимает, и в результате
посрамлен перед всей толпой знаменитый философ. В чем же метод
Сократа? Он доказывал, что этот философ слишком категорически
и просто рассуждает о явлениях, что эти явления гораздо сложнее.
Например, лгать, задавал он вопрос,—хорошо или плохо? Плохо.
А если больному нужно дать горькое лекарство, и чтобы он его
принял, мы его обманем и скажем, что это сладкое, будет ли это
плохой поступок? Тот говорит, ну, да, конечно, бывает. Значит,
не всегда можно сказать об одном и том же предмете раз навсегда
определенную характеристику. Иногда ложь—хорошо, иногда—плохо.
63

Такой же вопрос ставит знаменитый русский социалист Чернышев¬
ский: идет дождь—хорошо это или плохо? Как сказать—и хорошо,
и плохо, смотря при каких обстоятельствах. Если он нужен для
урожая—хорошо, если я собрался гулять—плохо. И хорошо, и плохо,
ни хорошо, ни плохо. Раз навсегда определенно сказать нельзя,
все зависит от конкретной обстановки.
Другой знаменитый диалектик древности Гераклит, которого
считают предшественником Гегеля, установил следущее парадоксаль¬
ное положение. Река существует или не существует? Москва-река
существует или нет? Конечно, существует. Но вот Гераклит сказал,
что погрузиться дважды в одну и ту же реку нельзя, потому что
во второй раз, когда окунешься, она уже не та, уже сплыла та вода,
в которую я окунулся первый раз, ее нет. Река есть нечто текучее,
ив этом секрет диалектики. Раз она текучая, то с ней
происходит странное внутреннее противоречие. Во-первых, мы
называем Москва, река Волга, какой-то предмет, имеющий имя,
следовательно, как будто что-то постоянное. С другой стороны,
река состоит из русла и текучей воды. Но, во-первых, мы знаем
теперь, что русло меняется, и кроме того знаем, что особенно ясно
меняется вода, она стекает. Один ученик Гераклита пошел еще
дальше и сказал, что даже один раз нельзя окунуться в одну и ту же
реку, пока я окунаюсь, она беспрерывно течет, меняется. Следо¬
вательно, к явлению, которое течет и непрерывно изменяется,
не применимы обычные законы формальной логики, которые Гегель,
Энгельс и Плеханов потом формулировали так: да, да, нет, нет,
что прочее, то от лукавого. И оказывается, что есть явления,
по отношению к которым мы неизбежно должны это применить,
если подумаем немножко. Река, например, сама себе равна или нет?
Как будто равна. Все стоит на месте. На самом же деле, она непре¬
рывно меняется, одна вода стекает и на ее месте появляется другая.
Возьмем человека. Про себя мы говорим: я был вчера и я был год
тому назад. Я про себя говорю—40 лет тому назад, когда мне было
8 лет, было то-то и то-то. Но какой я был 40 лет тому назад?
Каждые несколько месяцев или лет человек меняется весь, ни одна
частичка не остается, все клетки организма вырастают новые, тем
не менее составилось представление, что он сам себе равен. Ничего
подобного, он непрерывно течет, меняется, а сам себя называет „я“.
Выходит, следовательно, И я—не я. Значит, то, что нам кажется
таким странным и загадочным в диалектике, об'ясняется простым фак¬
том, что диалектика есть логика противоречий, потому что она есть
логика движения, а движение есть процесс, полный противоречий.
64

Когда мы возьмем движущуюся точку в пространстве, то мы
о ней не можем сказать наверное, находится ли она в данный
момент в данном месте. Этого требует закон логики. Каждая точка
должна где-нибудь находиться, но, если скажем, что она в этом
месте в этот момент находится, это будет неверно, потому что она
движется непрерывно. Правда, современные противники диалектики,
вооруженные данными науки и научной математики, пытаются
опровергнуть это таким образом. Они говорят, это вздор, потому
что вы не понимаете высшей математики. Время и пространство
разлагаются на ряд бесконечно малых величин и вот в каждый
бесконечно малый момент времени движущаяся точка находится
в бесконечно малом пункте пространства. Это рассуждение есть то,
что Маркс называет ссылкой от Понтия к Пилату. Это ссылка
от одного противоречивого понятия к другому, не менее противо¬
речивому. В самом деле, математика пользуется условным понятием
„бесконечно малая величина, но эта бесконечно малая величина
понятие насквозь противоречивое. Что такое бесконечно малая
величина? Она меньше самой малой величины, но не нуль. Поду¬
майте об	этом. Какую	малую	ни	придумаете дробь, единицу
в числителе, а в знаменателе—ряд нулей хоть с версту, помножьте
знаменатель на два—получится еще меньше. Представьте себе самую
малую величину, но не нуль. Нет такой величины, а между тем
в математике эти величины играют большую роль. Это и есть
диалектика. И есть величина, и нет ее. Так что ссылка на беско¬
нечно малую величину есть ссылка на новое диалектическое
противоречие.
То, что установлено диалектикой по отношению к движущемуся
предмету, к движению, не может быть охвачено застывшими
формулами	логики. Про	движущееся	тело, про возникающее
явление нельзя сказать: есть или не есть. А мы должны сказать:
движется, образуется. Есть у вас борода, или нет? И да, и нет.
ни да, ни	нет. Почему?	Потому	что	она только возникает, она
в процессе	возникновения.	Если мы	выдерем один волос, будет ли
это плешь или нет? И да, и нет, ни да, ни нет. Почему? Потому,
что это уже зародыш плеши, она только начинается. Это не плешь,
но* ее начало. И когда человек видит, что волосы, как говорится,
начинают падать, он говорит: кончено мое дело, рано или поздно
это будет плешью. Следовательно, это зародыш плеши. Пушок на
лице молодого человека не есть борода, но это зародыш бороды.
Поэтому мы имеем право сказать: есть борода. Это будущая борода.
Раз мы имеем дело с текучим процессом, раз что-либо течет
ъ5

и изменяется, находится в процессе, как говорил Гегель, становления,
по отношению к этому не применимы законы формальной логики:
да или нет, а применимы законы противоречивой диалектической
логики: и да, и нет, ни да, ш нет.
И вот уже с древнейших времен всеми мыслителями, глубокими
философами, а также и народной мудростью в поговорках, изрече¬
ниях, религиозных формулах подмечено именно это основное явление,
что окружающая нас жизнь полна противоречий. В самом деле,
люди с незапамятных времен наблюдали, что не только текущая
река не равна сама себе, но что один и тот же предмет обладает
противоречивыми свойствами. Тот же Гераклит говорил: море—это
хорошее питье для рыб и плохое для людей. Он не знал, что рыбы
в воде дышат кислородом, но он во всяком случае видел, что
в соленом море могут жить одни животные и оно смертельно для
других. Следовательно, одно и то же явление имеет прямо противо¬
положные качества, смотря по тому, для чего оно применяется.
Они наблюдали известную борьбу противоположностей в окру жаю-
щей нас природе. Свет и тьма, свет и тень непрерывно друг друга
сопровождают и связаны теснейшим образом. Так же связаны
холод и тепло и т. д. Отсюда Гераклит уже за 500 лет до р. х.
и вывел свою замечательную формулу: война есть отец всего и мать
всего. Под войной он разумел борьбу противоположностей, борьбу
противоречий. Все в мире построено на принципе внутренних
противоречий и противоположностей и все борется между собою.
Значит, принцип диалектики — это принцип движения, принцип
борьбы противоположностей. Обратите внимание на нашу обычную
поговорку: мы часто говорим—не бывать бы счастью, да несчастье
помогло. Как же несчастье может создать счастье? Это есть под¬
меченное народной мудростью простое правило диалектической
логики. Да, бывает так, что зло превращается в добро, и обратно,
добро становится злом. Есть римская поговорка: summ um jus—
summa injuria, т. e. высшее право есть высшая несправедливость.
Это значит: если мы хотим закон исполнять буквально, самым
точным образом, не отступая ни на йоту от буквы его, мы сделаем
неизбежно страшную несправедливость. Надо применяться к обстоя -
тельствам. Нельзя, как болван, букву закона долбить, надо его
дух понимать. Высший закон, высшее право превращается в высшую
несправедливость. Если мы возьмем такую область, которая, как
небо от земли, далека от материализма, область христианских
молитв, мы наблюдаем следующее.Вы, конечно, все знаете пасхаль¬
ную молитву:	„Христос воскресе из мертвых, смертью смерть
66

поправ и сущим во гробех живот даровав“. Что это значит: смертью
попрал смерть и тем дал жизнь? Черев смерть дал жизнь. Это
кажется религиозной метафизикой, бессмысленными бреднями.
Нет, это подмечено правильно. Это закон природы, и этот закон
природы изложен в евангельской притче, где говорится: как зерно
горчичное не прорастет, аще не умрет. В самом деле, всякая
жизнь получается только путем смерти. Для того, чтобы получилось
растение, зерно, как зерно, должно умереть, распасться, разло¬
житься. Из жизни получается смерть, из смерти получается жизнь.
Мы живем, но мы с самого рождения можем сказать, что мы умираем.
Почему? Потому что мы с каждым днем приближаемся к смерти.
И если смерть есть конец, мы, несомненно, с каждым днем нашей
жизни к этому концу приближаемся. Значит, мы умираем и в то же
время мы только начинаем жить. Расцвет жизни есть одновременно
начало умирания. Правда, здесь есть предел, когда начинают явно
под горку скатываться. Нового развития нет, а начинается распад.
Вообще же мы можем сказать, что жизнь есть смерть именно
и потому еще, что в каждый данный момент умирают, отмирают
части нашего вещества. Мы ежеминутно умираем и ежеминутно
оживаем вновь. Смерть дает жизнь и жизнь дает смерть. Появление
нового существа из растения, из яйца есть смерть этого первого
явления, из которого появляется новое.
Таким образом мы наблюдаем в природе: во-первых, борьбу
противоречий, мы наблюдаем, что одни и те же явления носят
в себе вйутренне-противоречивые элементы, сами себя отрицают-
О них можно сказать: и да« и нет, ни да, ни нет. И во-вторых,
в каждом развивающемся явлении имеется зародыш будущего
явления, которое выросши, развившись, уничтожит старое, сменит
его и придет на его место.
Великий Энгельс сказал когда-то: все великие философы были
диалектиками сознательными и несознательными. Почему? Потому
что они сознательно или несознательно внутренно чувствовали
эту логику противоречий, которая имеется во всяком развивающемся
процессе. Но только некоторые философы возвысили эту диалек¬
тику в ранг высшей философии. Таким был Гегель. Но возьмем
великого французского философа народника—Руссо, который жил
в XVII] веке. Он сам вышел из мелкой буржуазии, он бедствовал
и видел обратные стороны так называемой цивилизации. И в то
время, как официальные буржуазные философы восхваляли челове¬
ческий прогресс, восхваляли господство науки, техники и т. д.,
Руссо первый поставил вопрос в своем первом сочинении, которое
67

было им написано на премию для академии, вопрос: является ли
прогрессом в человечестве- развитие науки?— и ответил — нет.
Что это значит? Это значит, он открыл в том, что мы называем
цивилизацией, культурой, эту внутренне - противоречивую сторону.
В самом деле: наука служит орудием обогащения одних и разорения
других. Наука усиливает власть богатых и еще больше порабощает
и разоряет бедняков. Следовательно, то, что мы называем цивили¬
зацией, есть палка о двух концах. Один конец улучшает, другой
ухудшает положение общества. Эту же мысль проводил знаменитый
французский социалист-утопист—Фурье, который доказывал, что
богатство непременно несет с собою бедность, богатство живет
только тем, что на другом полюсе есть бедность. Все основано
на борьбе полярностей, на борьбе двух разных полюсов, борьбе
противоречий. И эти противоречия теснейшим образом связаны
между собою, одно без другого быть не может.
Это очень подробно развивал Прудон, который был знаком
с философией Гегеля и доказывал, что всякое явление может быть
то злом, то благом, смотря по тому, к чему оно применено;
а впоследствии наиболее ярко развивал эту мысль, как известно,
ученик Гегеля—Маркс. Вот, следовательно, первое, к чему мы при¬
ходим, что диалектика есть логика противоречий, потому что
противоречивым является всякий процесс движения. Но вы скажете:
ну, хорошо, но ведь не все движется. Река движется, мы знаем,
но скала, камень не движутся. Нужно ли, таким образом, отбросить
формальную логику, по которой мы рассматриваем каждый предмет,
как равный самому себе? Это Энгельс назвал мышлением метафи¬
зическим, в отличие от диалектического. Когда мы берем каждый
отдельный предмет, выхваченный из общей связи явлений, и рас¬
сматриваем его в застывшем, спокойном виде,—это метафизическое
мышление. Но оно необходимо на известной ступени; человек,
когда начинает изучать окружающий мир, сначала выхватывает
отдельные явления, начинает узнавать отдельные, застывшие
предметы, дает им имена, изучает их связь, и только потом
мы начинаем понимать, что отдельных явлений нет, что все явления,
во-первых, связаны друг с другом и, во-вторых, что все явления
развиваются. Каменная скала, напр., в покое или в движении?
Мы знаем, что движение есть всеобщий закон всего существующего,
знаем, что нет материи без движения, и если мы этого движения
не наблюдаем, то просто потому, что у нас нет нужных для этого
органов. Две тысячи лет тому назад римский философ Лукреций Кар
в своей поэме о природе вещей так и говорит: мы издали видим
68

стадо баранов, оно кажется неподвижным пятном, но подойдем ближе
и увидим, что все шевелится. Это невидимое движение. А раз
движение есть всеобщий закон существующего, то при более углу¬
бленном познании окружающего мира мы должны признать, что
диалектика, наравне с формальной логикой, является всеобщим законом,
потому что это есть логика всего движущегося, всего изменяющегося,
которое, вследствие этого процесса движения, изменения, имеет
целый ряд неизбежных внутренних противоречий. Итак, первый
закон диалектики, это закон вечного изменения, вечного движения
и вечной связи явлений между собою. Нет отдельно выхваченных
явлений, они все переплетены, все связаны с прошлым, являются
зародышем будущего и причиной этого будущего; каждое явление
одновременно есть и следствие, и причина.
Значит, надо изучать мир в его комплексе, во всеобщей связи,
в процессе его изменения и развития—это первый закон диалектики.
Второй закон есть борьба противоречий и противоположностей.
И третий закон—есть переход количества в качество.
Мне задан вопрос: если нельзя точно сказать, что в такой-то
момент, в таком-то месте тело находится, то как мы определяем
моменты затмения каких-нибудь светил, например, солнца, когда
говорят, что в такой-то момент оно произойдет. Говорим, что
такой-то момент луна начнет заслонять собою солнце, начнет
выходить с другой стороны и т. д. Но не следует забывать при
этом, что это определение момента условно, что это приблизительно,
что когда мы говорим: затмение начнется, то нельзя точно опреде¬
лить, где же именно момент этого начала. Когда мы употребляем
слово секунда, то надо помнить, что секунда есть довольно боль¬
шой период времени. Я видел как-то часы, в которых секунда
разделена на 100 частей. Поэтому вычислять время с точностью
до одной секунды это не значит с философской точки зрения ска¬
зать, тело в данный момент находится в данном месте, именно
потому не находится, что непрерывно движется дальше, в каждый
данный момент меняет место.
Точно также нельзя с точки зрения современной науки или,
по крайней мере, чрезвычайно трудно определить момент смерти.
Раньше думали очень просто. Закрыл глаза, перестал дышать
и кончено, смерть. Оказывается, это не так просто. Отдельные
части тела живут довольно долго. А теперь новейшие опыты пока¬
зывают неслыханные вещи. Отрезанный палец живет, на нем
при особых условиях растут волосы. Вообще разница между жизнью
69

и смертью нами устанавливается искусственно, потому что всякое
явление развивается, всякое явление находится в процессе движе¬
ния, и, например, теперь пытаются в неорганической природе уста¬
новить некоторый прототип, прообраз того, что происходит в при¬
роде органической, а именно, образование кристаллов. Кристаллы,
которые оседают в растворе, наприм., кристаллы соли в соляном
растворе, обладают свойством, похожим на жизнь, принимают одну
и ту же форму. Кристалл растет, сохраняет свою форму—кубиче¬
скую или ромбовидную, растет, усваивает в себе вещества из окру¬
жающего мира. Поэтому современная наука подтверждает основное
диалектическое положение, что нет отвлеченных, раз навсегда дан¬
ных, абсолютных истин, что истина всегда конкретна, применима
к обстоятельствам пространства и времени, что она относительна,
т. е. то, что в один момент правильно, в дру	омент может
оказаться неправильным, что нельзя ни о каком развивающемся
явлении сказать с точностью и определенностью, что оно равно
себе, что оно всегда одно и то же.
Причем заметьте, когда я приводил примеры диалектического
мышления у философов, в народных поговорках и даже в религиоз¬
ных верованиях, то надо было задать себе вопрос, откуда это
мышление берется. Раньше думали,—это установил идеалист и диа¬
лектик Гегель,—что диалектика заключается в процессе мышления.
Всякая идея развивается диалектически, а именно в своем развитии
она проходит следующие ступени. В ней зарождается какая-то новая
идея, которая является противоречием прежней. Это противоречие
растет и, в конце-концов, приходит к отрицанию прошлого. Так дей¬
ствительно бывает в споре. Мы уловили противоречие в мышлении
противника, которого противник не заметил. Мы это противоречие
искусственно развиваем, раздуваем и доводим до того, что все его
положение идет на смарку. Но этим процесс не заканчивается.
Идея развивается дальше и, развиваясь, опять порождает противо¬
речие и приходит к новому отрицанию. Но это новое отрицание
как будто похоже на первое положение, потому что в нем есть
элементы прежнего. Значит, идея развивается так, что, уничтожая
старое и заменяя его новым, она все-таки некоторые правильные
элементы старого в себя воспринимает. Это Гегель формулировал
в известном положении, которое называется триадой и которое
как многие диалектики, так и идейные противники марксистской
диалектики считают самым необходимым свойством ее.
Что такое триада? Триада это трехчленная формула, которая
состоит из следующих положений: допустим, я высказал известное
70

утверждение. Но при дальнейшем развитии оказывается, что в этом
утверждении есть целый ряд внутренне-противоречивых элементов,
которые его раз‘едают, подтачивают, уничтожают. Тогда я вынужден
притти к противоположению, отрицающему первое положение. Первое
положение носит название тезиса, второе—антитезиса. Наконец,
при дальнейшем развитии я не останавливаюсь на этом и прихожу
к новому отрицанию, на этот раз к отрицанию отрицания. Новое
положение, отрицание отрицания — следовательно, похоже, как
будто, на старое, но это неверно, потому что за время развития
идея обогатилась новым содержанием. Поэтому новое соединение
двух противоположностей, — синтезис или синтез, — приводит нас
к новой, высшей форме истины, которая опять дальше начинает
развиваться. И Гегель, как идеалист, считал, что этот процесс
отражается и в жизни, так как жизнь, материальный мир есть
не что иное, как воплощение идеи. Но, как вы знаете, Маркс, как
он сам выразился, поставил диалектику Гегеля с головы на ноги.
Философия Гегеля, так сказать, стояла на голове, т. е. он идею
считал за основу. Ясно, что в таком положении,—стоя на голове,—
не особенно правильно можно себе представлять окружающий мир.
Маркс и говорил: „я повернул его положения и поставил их на ноги*4.
По Марксу, в основе мира лежит материя, нечто само по себе суще¬
ствующее, а идея есть лишь отражение и переработка в моей голове
материального мира. Поэтому то, что Гегелю казалось процессом
идеи, марксизм об'яснял, как процесс самой жизни, природы, чело¬
веческого общества, истории, которая отражается в моей голове,
как идея. Но что сталось с триадой Гегеля? Маркс сам употреблял
формулу триады. Он говорил: капитализм есть отрицание мелкой
частной собственности, так как мелкая частная собственность мелких
товаропроизводителей, крестьян и ремесленников, экспроприируется
капиталистами. Мелкая собственность уничтожается капитализмом
и становится в полное противоречие с ним. Но, говорил Маркс,
придет коммунистический строй, который явится отрицанием отри¬
цания. Он будет отрицать капитализм, уничтожит капиталистическую
частную собственность и опять вернется к тому, что каждый чело¬
век будет уверен, что получит плоды своих трудов; но это будет
уже не мелкая частная собственность, а всеобщая, общинная, ком¬
мунистическая собственность. Таким образом, из старого, первого
периода сохраняется принадлежность продуктов труда тем, кто их
создал; но индивидуальная собственность на средства производства
заменяется коллективной, и продукты общественного труда принад¬
лежат всему обществу. Благодаря новой экспроприации, экспроприации
71

экспроприаторов, уничтожается эксплоатация. Эта вторая стадия отри¬
цания будет отрицанием отрицания, которое дает в результате не воз¬
вращение к частной собственности, а новый, высший тип развития,
сохраняющий все положительные стороны обоих прежних периодов.
Маркс эту триаду применял в своем „Капитале“. Но является ли
триада основным свойством диалектики? Целый ряд противников
марксизма указывает, что не все развивается согласно закону
триады, и некоторые настоящие, серьезные марксисты, в том числе
покойный Ленин, отрицательно относились к гегелевской триаде,
считая ее остатком гегелевского идеализма. Правда, Энгельс пытался
показать, что триада свойственна и органическому миру. Он гово¬
рил,—смотрите,—что получается. Мы посеяли зерно. Оно умерло.
Получилось отрицание зерна растением, но каковы же дальнейшие
результаты развития? Растение дает цветок, а цветок опять таки
дает те же Зерна. Получается отрицание отрицания. Вернулись
к прежнему. Но как вернулись? Раньше было одно зерно, а теперь
много. Вернулись в расширенном, увеличенном виде. Но противники
правильно указывают, что тут не три момента, а четыре. Есть еще
цветок. Не обязательно тройное деление, а может быть и четверное.
И мы можем определенно сказать, что триада вовсе не является
основным законом диалектики. Иногда развитие идет трехчленным
путем, как показывает Бухарин, именно тогда, когда мы имеем
нарушение равновесия и возвращение к новому равновесию. Но это
совершенно не обязательно, и триада есть скорее архитектурное
украшение диалектического рассуждения, иллюстрация, но вовсе
не диалектический закон.
Я лично думаю, что триада Гегеля есть не что иное, как свое¬
образная мистика чисел. Многим философам свойственно было
какое-то число считать священным, и число три является особенно
излюбленным. Это та самая троичность мышления, которая в религии
превращается в троицу: бога—отца, бога—сына и бога—духа святого.
Это та троичность, которая является остатком, пережитком религии,
почитанием священных чисел. Поэтому, когда при помощи триады
хотят непременно доказать пришествие коммунизма, это несерьезно.
И в этом смысле противники материализма правы. Но и сам Маркс
смотрел на триаду, главным образом, как на иллюстрацию. Маркс
говорит в предисловии к „Капиталу“: „Я кокетничаю с гегелевской
диалектикой“. Но отрицание триады, как основного закона диалектики,
нисколько не ослабляет значения самой диалектики.
Мы уже знаем, что всякая новая жизнь вырастает из яйца или
из зерна, и эта жизнь является в результате отмирания старого;
72

внутри старого появляется зародыш нового, который старое заме¬
няет. Если возьмем общественную жизнь, то мы и здесь усмотрим
этот основной закон развития путем противоречий. Возьмем, например,
развитие капитализма из феодального строя. Внутри феодального
строя, в основе которого лежит натуральное хозяйство, децентра¬
лизация власти, жизнь человека в своем углу, в единении с приро¬
дой, внутри этого феодального строя таились неизбежные противоре¬
чия, зародыши его будущей гибели. Эти противоречия, это—зародыши
ремесла, отделение ремесла от земледелия. Это—зародыши торговли,
которые тогда были. Раз они появились, они постепенно вытесняли
натуральное хозяйство, заменяли его меновым. Деньги создали
предпосылку для роста капитала, для разорения мелких производи¬
телей и развили все предпосылки будущего капитализма. Если
возьмем капиталистический строй, то его развитие есть сплошное
противоречие. Капитал, основа капитализма, неизбежно связан
с пролетариатом. Капитализм развивается именно путем развития
пролетариата. Между тем, пролетариат есть коренное отрицание
капиталистического строя. Капитализм вынужден против собственной
воли собирать своих врагов вместе в крупных центрах, так как
капитализм растет только при помощи концентрации производства,
только этим путем одни капиталисты побеждают других. Конкуренция
рождает концентрацию, концентрация рождает монополию. Конкурен¬
ция приводит к своей противоположности, к монополии, к уничтожению
индивидуальной промышленной свободы. Американские тресты, кото¬
рые наложили свою руку на всю общественную жизнь, которые
диктуют свою волю всем, являются следствием капиталистического
строя, конкуренции и т. д. Конкуренция привела к монополии,
к захвату промышленности в руки немногих владельцев. С другой
стороны, эта концентрация приводит к росту пролетариата в немногих
центрах. Это значит, его собирают вместе, обучают его, при чем
дисциплинирует его самый процесс производства и готовят из него
именно ударные отряды, которым гораздо легче и идеологически,
и практически опрокинуть капиталистический строй, чем рассеянным
мелким собственникам, которые не связаны между собою. Таким
образом, капиталистические страны процессом развития своего пока¬
зывают, что это непрерывный процесс внутренних противоречий.
Одно противоречие рождает другое, и они борются между собою
Вообще борьба противоречий—основной закон всего существую¬
щего. Приведу иллюстрацию, показывающую, что это даже основной
закон всей природы вообще. В самом деле, новейшие изыскания
в области строения материи устанавливают, что первичным началом
73

материи является электрон, электрические частички атома, или атом
электричества. Электрон есть энергия электричества, но электри¬
чество по природе есть явление внутренне-противоречивое. Вы знаете,
что в электричестве есть два полюса—положительный и отрица¬
тельный. Есть электричество положительное и отрицательное. Оди¬
наковое электричество отталкивает друг друга, разное притягивается
друг к другу. Это есть закон полярности, закон сближения разных
полюсов и отталкивания одинаковых, который давно подмечен
в области магнита. Но если оно свойственно электричеству, а элек¬
тричество есть основание всей материи, то закон противоречий есть
основной закон всего существующего. Я уже рассказывал, что и дви¬
жение планеты вокруг солнца есть результат борьбы противоречий.
Две силы действуют на планетах, одна сила притяжения к солнцу
и другая сила отталкивания, как-бы желание уходить по инерции,
и в результате борьбы двух противоположных сил получается гар¬
моническое движение планет вокруг солнца. Таким образом, это
положение проникает всю природу мировой жизни и общественной
жизни, и, следовательно, неверно, что диалектика есть отрыжка
гегелевской философии, есть устарелые бредни метафизики. На самом
деле диалектика есть вполне реальная борьба двух начал, борьба
которая развивается внутри каждого сложного явления. Каждое
сложное явление имеет зародыши будущего в себе, имеет в себе
элементы своего развития, отмирания и перехода к новой форме.
Только таким путем об‘ясняется прогресс существующего.
В этом развитии мы наблюдаем третий необычайно важный
закон, который имеет всеоб‘емлющее применение, это закон пере¬
хода количества в качество. По поводу этого закона, обыкновенно,
приводят надоевший пример с водой, ее замерзанием и кипением
и т. д. Поэтому, я подробно останавливаться на них не буду, а буду
говорить о других. Скажу лишь, что у Бухарина в его книге есть
ляпсус, который иногда вызывает недоуменные вопросы: он пра¬
вильно говорит, что переход количества в качество заключается
в том, что медленно накопляющееся количественное изменение,
которое можно подсчитать и сосчитать, на известной ступени напря¬
женности приводит к скачку, к разрыву постепенности, к внезапному
переходу к новому качеству. Это есть переход количества в каче¬
ство. Например, вода охлаждается. У нее как будто все те же
свойства, она не меняется. Она охлаждается, охлаждается и в один
прекрасный момент превращается в новое тело, в твердое тело—
в лед. Количественное изменение, остывание воды, ее температуры,
которое есть ни что иное, как изменение в движении внутренних
74

частиц, привело в известный момент к скачку. Другой момент—
кипение. И Бухарин говорит так по поводу кипения. При нагревании
вода не изменяется до тех пор, пока вдруг не начинает испаряться.
Но все знают, что вода испаряется всегда и, до кипения, даже
и тогда, когда мы пара не видим. Нальем на блюдечко воду и оста¬
вим, вода высыхает. Это значит, вода испарилась. На дворе
сохнет белье. Оно высохло. Вода превратилась в пар. Когда мы
нагреваем воду, мы наблюдаем пар. Что же такое кипение? Кипение
есть такой процесс, когда испарение идет не только на поверхности,
но и во всей воде. Вода начинает внутри испаряться и пар обра¬
зует пузыри, булькание кипятка. Вот здесь, действительно, проис¬
ходит скачек, здесь происходит разрыв. Раньше вода испарялась
только с поверхности и вдруг она испаряется вся целиком. Эти
примеры обыкновенно и приводят: испарение, кипение и замерзание,
как скачек. Но противники говорят: что вы толкуете про знаме¬
нитое замерзание воды, разве это всеобщий закон? Во-первых,
мы знаем, что все тела имеют все три состояния. Следовательно,
замерзание и кипение это есть процесс, свойственный решительно
всем химическим телам. Какая-то есть известная точка, до которой
как будто внутреннее напряжение есть, но оно не приводит к внеш¬
ним результатам пока вдруг не возникает резкий скачек. Обра¬
тимся к такой науке, как геология, история земли. Что происходит
в земле? Происходят какие-то невидимые, внутренние процессы,
которые вдруг разражаются таким скачком, как извержение вулкана
или землетрясение (недавнее японское землетрясение). Живут люди
спокойно, ничего страшного не ожидают, и вдруг неожиданно такой
колоссальный сдвиг всего застывшего, спокойного и твердого. Эт
есть скачек, разрыв постепенности. Далее земля медленно ссыхается,
постепенно морщится, и эти морщины и образуют горные цепи.
Горные цепи на земле—это морщины стаоухи-земли, и от этого
сморщивания происходят сдвиги, потрясения и т. д. Или вода под¬
тачивает медленно, постепенно берег, который, наконец, в один пре¬
красный момент обрушивается. Резко меняется вся конфигурация
течения реки и берегов.
Возьмем мир органический. Всякое рождение нового существа
есть переход количества в качество. В зерне имеется зародыш,
который развивается, и в один прекрасный момент из яйца вылуп¬
ляется цыпленок. Правда, нам говорят,—цыпленок был уже в яйце.
Да, он был в яйце, но он не жил самостоятельной жизнью, а теперь
стал новым самостоятельным существом. Рождение есть переход
количества в качество; рождение есть революция. Недаром Маркс
75

говорил, что люди, которые так возмущаются революциями в обще¬
ственной жизни, которые говорят, что это нарушение законов природы,
что природа не терпит скачков, что в природе все развивается посте¬
пенно,—эти люди, которые возмущаются кровью и грязью революций,
забывают, что их собственное рождение есть тоже рево¬
люция в крови и грязи. Поэтому Маркс и употреблял выраже¬
ние: сила есть повивальная бабка, акушерка всякого нового общества.
Есть два слова в науке—есть революция и эволюция. Это вам
лучше будет понятно, если вы разберете смысл слова—эволюция.
Оно происходит от латинского слова „•■volvo“, развертывание,
как бы разматывание клубка. Вы берете клубок ниток и постепенно
его разматываете. Это непрерывный, спокойный, неизменный про¬
цесс, это и есть эволюция. Революция же есть переворот, есть
внезапная перемена формы и качества. И вот, не отрицая всеобщего
закона эволюции, т. е. такого постепенного изменения всего окру¬
жающего, сторонники диалектики прибавляют: но эволюция сопро¬
вождается время от времени революцями. Революция есть один
из этапов эволюции. Развивающееся явление приводит к такому
напряженному состоянию, когда наступает разрыв постепенности,
скачек в новую форму.
Мы знаем бесчисленные примеры из окружающей нас жизни
этого разрыва постепенности. Возьмем чашки весов, которые нахо¬
дятся в равновесии. Мы на одну чашку будем класть песчинки.
Кладем песчинки, чашки остаются в равновесии, но в один пре¬
красный момент одна последняя песчинка качнула чашку весов.
Это значит, количество перешло в качество. Песчинки накопились,
создали какое-то напряжение, и вот уже одна чашка тяжелее.
Мы клали песчинки, но их долго не хватало, чтобы вывести весы
из состояния равновесия, чтобы дать новую форму. Но последняя
песчинка эту новую форму дала. Или возьмем тот же пример,
который приводит Бухарин—веревку с привязанной гирькой; мы
увеличиваем тяжесть гирьки, веревка напрягается и в известный
момент она лопнет, оборвется. Это значит, внутреннее напряжение
частиц достигло такого состояния, что силы раз'единяющие стали
больше, чем силы стягивающие. Произошел разрыв. Если мы обра¬
тимся к самой простой вещи, к любому превращению энергии,
то мы увидим превращение энергии из потенциальной, скрытой
в кинетическую, действенную, открытую. Это тоже есть переход
количества в качество. Например, мы заводим часы. Мы вложили
в пружину энергию, а потом мы даем толчен, качнем маятник.
Пружина начинает распрямляться, и скрытая энергия переходит
76

в энергию действующую. Здесь один ничтожный толчен превращает
одну энергию в другую. Или мы камень подняли на гору, много
сил употребили, а чтобы сбросить его вниз достаточно легкого
толчка. Этот легкий толчек есть переход скрытой, накопленной
энергии в кинетическую энергию, переход количества в качество.
Но, ведь, превращение энергии есть вечный и всеобщий закон всего
существующего. Следовательно, уже из этого видно, что в сущ¬
ности, переход количества в качество есть тоже закон всего
существующего. Но мало того. Недавно сделаны опыты для того,
чтобы выяснить, каким образом, примерно, располагаются электроны
внутри атома и почему меняются свойства химических тел в перио¬
дической системе Менделеева сперва в известной постепенности,
а потом резким скачком. Мы знаем, что некоторые химические тела
мало отличаются друг от друга по своим свойствам и они распо¬
ложены в горизонтальном ряду системы элементов Менделева, а потом
в известный момент, с новым прибавлением атомного веса, наступает
скачек: вдруг резко меняются физические и химические свойства,
и новый элемент уже попадает в другой ряд. Это пытались об‘яс-
нить тем, что атом всякого тела состоит из ядра и электронов, при
чем разные элементы различаются количеством электронов. Пока
прибавляются электроны по одному, свойства элементов до извест¬
ного предела меняются мало, но вот прибавляется еще один
последний электрон, и наступает резкий скачек.
Для того, чтобы это пояснить наглядно, и приводят опыт, который
каждый из вас может сам проделать. Этот опыт заключается в сле¬
дующем. Вы берете чашку с водой, над ней помещаете магнит,
который обращен концом вниз. На эту чашку с водой вы пускаете
плавать пробки с воткнутыми намагниченными иголками. Сперва
вы помещаете одну пробку с иголкой на краю чашки, а магнит
обращен к середине. Магнит притягивает, и пробка с иголкой при¬
плывает к магниту и становится под ним. Потом вы пускаете
плавать две пробки. Что с ними станет? Каждая хочет подойти
к магниту. Начинается борьба противоречий. Она разрешается тем,
что две пробки становятся по обе стороны магнита, как бы говоря:
ни тебе, ни мне. Мы пускаем три пробки с иголками. Они распо¬
лагаются треугольником вокруг магнита, а магнит обращен, в центр
треугольника. Мы пускаем четыре пробки. Они располагаются
четырехугольником вокруг магнита и при этом перегруппировы¬
ваются, как живые существа. Пять пробок—располагаются пяти¬
угольником. До сих пор идет известная .постепенность. Но вот
наступает чудо. Мы опускаем в воду 6 пробок. Они плавают
77

в беспорядке. Как же они расположатся? Шестиугольником? Ничего
подобного. Пять пробок кругом, а одна посередине. Это прорыв
постепенности, скачек, новая форма. Вы пускаете семь пробок.
Пятиугольник и две. 8 пробок—пятиугольник и три. 9 пробок—
пятиугольник и четыре. 10 пробок—два пятиугольника—большой
и маленький. Наконец, 11 пробок—большой пятиугольник, маленький
и одна посередине. Опять разрыв постепенности. Кажется, какое-то
волшебство происходит. Этот пример и сам по себе является изу¬
мительным подтверждением диалектики. Ведь закон притяжения
магнитов—это закон природы. Этот закон природы проявляется
в форме перехода количества в качество. Изменяющееся количе¬
ство до известного момента резко формы не меняет, а затем обра¬
зует скачек. Этот пример приводится в пояснение того, как дело
происходит в атомах, а именно—от прибавления электронов качество
элементов сперва меняется мало, а последний электрон является тем,
что как бы переполнило чашу, и количество переходит в качество. Раз
так, значит, закон перехода количества в качество не есть гегелевская
выдумка, схоластическое измышление устарелого философа, а настоя¬
щий закон природы. И то, что формулировал философ, является
именно гениальным пониманием того, что происходит на самом деле.
Это же явление происходит и в общественной жизни. То, что
мы называем революцией, как вы прекрасно знаете и понимаете,
есть не что иное, как переход количества в качество. Накопляются
количественные изменения в развитии производительных сил, в
производственных отношениях людей; накопляется недовольство,
желание чего-то нового и т. д., и это может тянуться годами и де¬
сятилетиями, пока не наступит переход скрытой энергии в энергию
кинетическую. Происходит скачек, который называется револю¬
цией, когда, по выражению Маркса, оружие критики, недовольства
заменяется критикой оружием, когда наступает активный процесс,
прорыв старой оболочки, замена старых общественных форм новой
общественной формой. Вот какое значение имеет диалектическое
мышление в изучении всего окружающего мира и, в частности,
общественной жизни. Здесь надо различать две вещи. Диалектика,
прежде всего,—это фактический процесс, происходящий в
окружающем нас мире, процесс изменения всего существующего.
Связь существующего, развитие путем противоречий и переход ко¬
личества в качество — это одна сторона Здесь мы изучаем то, что
есть об'ективного в диалектике. А затем, во-вторых, диалектика,
как мышление, диалектический метод познания. В чем
заключается диалектический метод познания?
78

В том, чтобы рассматривать каждое явление не в застывшем
виде, а в состоянии вечного движения, вечного развития, чтобы
рассматривать каждое явление не в изолированном виде, а в связи
с другими явлениями, чтобы помнить постоянный закон, что отвле¬
ченных истин нет, что истина конкретна, что всякая данная истина
теряет свой внутренний смысл при изменившихся обстоятельствах.
И вот этот диалектический метод является великим духовным ору¬
жием марксистского исследования и марксистской тактики к окру¬
жающему. И вы, товарищи, прекрасно знаете, что величайшим
мастером этого марксистского диалектического метода, диалектики
в познании и диалектики в действии был покойный Ленин. Двумя,
тремя примерами, касающимися Ленина, я и закончу лекцию.
Особенно интересно сравнить Ленина с Плехановым. Плеханов—
основатель российского марксизма. Плеханов—верный рыцарь диа¬
лектического материализма. Плеханов всю свою жизнь доказывал
правильность и истину диалектики, но Плеханов не всегда умел
эту диалектику применять. Когда Плеханову нужно было доказать,
что в России развивается капятализм, что в России возможно
образование с. - д. партии еще при царизме, он прекрасно приме¬
нял диалектический метод. Он говорил противникам и маловерам:
Вы утверждаете, что здесь заколдованный круг. Как при самодер¬
жавии образуется с. - д. партия? Это немыслимо, невозможно.
Прежде, чем создать такую партию, надо разрушить самодержавие
при помощи интеллигентского террора. Потом, получив полити¬
ческую свободу, и организовать с. - д. партию. Так рассуждал
социалист Лавров, который считал себя учеником Маркса, но кото¬
рый никогда не понимал марксизма и, в частности, диалектики
Маркса. Плеханов отвечал: у нас самодержавие есть не что-то
готовое, застывшее, неизменное; это процесс непрерывного разви¬
тия. Самый ход экономического развития России подтачивает само¬
державие. Оно вынуждено строить капитализм, но капитализм есть
враг самодержавия. Самодержавие в процессе развития разрушается,
а в это время тот же капитализм создает новую силу, сплачивает
и мобилизует пролетариат. Поэтому нельзя говорить: при самодер¬
жавии нельзя создать пролетарской партии. Самодержавие разру¬
шается, и в то время, как оно разрушается, другая сила растет.
И только так мы можем понять, как разрушающееся старое можно
вполне совместить с зародышем нового.
Но вот наступает критический момент, когда надо не рассуждать,
а действовать. Наступает война и русская революция. Во-первых,
во время войны Плеханов разделил весь мир воюющих держав на
79

два лагеря—черный и белый. Антанта—это добродетельный лагерь,
Германия—злой. И говорил: я должен защищать добродетельных
против злых. Когда он далее рассуждал о русской революции, он
говорил: русская революция должна быть неизбежно революцией
буржуазной. Экономические условия таковы, что в России может
быть только буржуазная революция. Поэтому он боролся с больше¬
виками до Октябрьской революции и поэтому признавал Октябрь¬
скую революцию величайшим историческим заблуждением. Диалекти¬
чески ли это? Нет. В чем ошибка Плеханова? В том, что он брал
Россию изолированной. Если бы, действительно, во всем мире суще¬
ствовала только Россия, то вообразить, что в России крестьянской,
отсталой, мелко-буржуазной, некультурной может быть скачек к но¬
вейшему социализму, конечно, неверно; но он забыл, что Россия
есть частичка мирового капиталистического организма, причем рево¬
люционная Россия есть фермент, толчек, возбудитель. Он забыл,
как сам когда то говорил, что следствие может стать причиной,
что в России следствие ее внутренних противоречий может стать
причиной мировой революции. Поэтому задачей русских социалистов
является, притом не только их правом, но и обязанностью—толкать
революцию, когда весь мир насыщен электричеством, когда электри¬
ческая гроза вот-вот разразится. В этот момент на одном полюсе,
где можно зажечь фитиль, социалисты должны и обязаны этот
фитиль зажечь. Может быть, они ошибаются, но не ошибается только
тот, кто ничего не-делает.,Кто делает, должен именно на основании
своего предвидения соответственным образом использовать обста¬
новку. Этого Плеханов не понял. Следовательно, не всегда он умел
диалектику применять. Ленин же из всей диалектики извлек особенно
два момента; первый*— что истина конкретна, что отвлеченных истин
нет. Это он особенно великолепно умел использовать по отношению'
к своим противникам. Ему говорят—вы изменяете себе, вы выдвинули
такие-то лозунги, а теперь отказываетесь. Он отвечает: вы жалкие
метафизики, вы фетишисты лозунгов. Лозунг—это есть вывод из
данной обстановки. Изменилась обстановка, изменился лозунг. Было
время, когда Маркс разделял воюющие державы на обороняющиеся
и нападающие и говорил, что социалисты должны помогать тем, на
кого нападают. Но это было тогда, когда не было современных
империалистических войн. В современной империалистической войне
нет обороняющихся и нападающих. Это борьба нескольких хищников
за раздел мира. Так он вскрыл противоречия мировой войны. Далее,
говорят: вы выдвигали лозунг „Учредительное собрание“, а теперь
отвергли. Ленин отвечает: в свое время этот лозунг был полезен,
80

а теперь стал вреден. Истина конкретна. То, что является в один
момент благом, в другой момент является злом. Нельзя затвердить
наизусть готовые формулы и лозунги и лезть с ними при всяких
обстоятельствах.
Далее, Ленин извлек из диалектики (и пользовался им мастерски)
метод [сложности каждого явления, его связанность со
всем окружающим миром. Он твердил, что Россию нельзя рассма¬
тривать отдельно, нужно брать ее в международной обстановке.
Это значит принять диалектический метод, рассматривать явления,
не выхваченные из комплекса окружающих явлений, а в общей
связи. Рассматривать каждое явление в процессе непрерывного
развития и помнить, что нужно улавливать каждый раз, что изме¬
нилось. У нас была эпоха военного коммунизма, и многие молодые
коммунисты думали, что мы принудительным путем пойдем к комму¬
нистическому строю, думали, что русского мужика декретом заставим
стать коммунистом. Военный коммунизм диктовал определенные
методы и соответственные действия. Ленин в своей политике, касаю¬
щейся перехода к НЭП'у, к продналогу, ждал, пока количество
перейдет в качество. Он, наверное, гораздо раньше понял, что
в старой политике не все ладно, и ждал, пока в партийном' обще¬
ственном мнении настолько почувствуется противоречие, в какое
становится партия с ее военным коммунизмом по отношению к мелко¬
буржуазной России, что в ней психологически созреют нужные
элементы. Он не решался раньше, он знал, что произойдет момент
перехода количества в качество. Крестьянские восстания, кронштадт¬
ское восстание,—Ленин дождался этого момента и сделал нужный
толчок, который делает вождь. Он сказал слово, которое многие
чувствовали, но боялись сказать. Это был переход количества
в качество. Это было применение лозунга в новой обстановке. Или
возьмем прошлое. Было время, когда Ленин был сторонником участия
в 3-й Государственной Думе, которая была хуже первой, которая
была, по выражению Ленина, свиным хлевом, где рабочие были
лишены прав, а сама Дума была лишена власти. Ленин один выступил
против всех большевиков за участие в выборах. Большевики шли
по идейной инерции. Как же, мы бойкотировали первую думу, так
третью тем более. Столыпин совершил государственный переворот,
лишил большинство населения государственных прав. Как же можно
итти в такую думу? Это меньшевизм, это примирение с действи¬
тельностью. Происходит конференция с.-д. Происходит голосование,
меньшевики и польские с.-д. и Ленин один против всех большевиков.
А до этого Каменев вместе с Лениным выпустили брошюру. Каменев
81

писал за бойкот, а Ленин против бойкота: „Революция кончилась,
мы не можем сейчас ждать нового под‘ема в форме активной борьбы,
и тогда надо принять самый паршивый парламентаризм и исполь¬
зовать его в наших целях. История поставила нас в свиной хлев,
так мы устроимся в нем. Не мы создаем историю“. И он не побоялся
выступить один и оказался победителем. Таким образом, во всей
своей тактике, за всю свою партийную жизнь он именно применял
диалектический метод, умение рассматривать явление во всей его
сложности, умение заметить в нем новые процессы. И в этом
последнем тоже великое мастерство применения диалектики. Уменье
отыскивать в настоящем зародыши будущего. Этим великим мастер¬
ством отличался Ленин. Он умел предсказывать эволюцию партии.
Он предсказал эволюцию меньшевистской партии в 1904 г. в своей
брошюре: „Шаг вперед, два назад“. Предсказал тогда, когда никому
в голову не приходило, что это расслоение, которое считали чисто
организационным, разовьется дальше. В России многие пожимали пле¬
чами, дескать, вожаки подрались, а мы будем раскол устраивать. Он
тогда вперед предсказал всю политическую эволюцию меньшевизма.
Следовательно, умение отыскивать в развивающемся и сложном
явлении зародыш будущего и есть великое диалектическое мастер¬
ство. Я никогда не забуду, товарищи, какое впечатление произвело
на меня, когда Ленин выступил в 1917 году со своими знаменитыми
тезисами в первый раз на заседаниях всех фракций с.-д. Петер¬
бургского Совета 4 апреля. Он многих удивил и поразил, не только
меньшевиков, но и большевиков, но одна фраза, на которую не
обращали почему-то до сих пор внимания, меня поразила. Он сказал:
„Во всем мире рабочий класс спит глубоким сном. Только ничтожная
кучка сознательных рабочих понимает свой революционный долг
и революционную тактику. Но эта кучка, эти вожди сидят в тюрьмах“.
Казалось, безотрадная картина. Но тут же он делал неожиданный
вывод: но тем не менее война империалистическая превратится
в войну гражданскую, и мы должны взять в России почин в этом
отношении и мы должны разбудить этот спящий пролетариат.
Казалось бы, здесь логическое противоречие, но это только фор¬
мальная логика, логика того, кто „а“ считает равным „а“. Проле¬
тариат спит. Ну, что же, значит, нечего с ним делать?—Но Ленин
чувствовал, что это предутренний сон, это сон накануне пробуждения,
для которого нужен ничтожный толчок. Мировая война создала
слишком глубокие противоречия. Она достигла такой насыщенности,
такой напряженности, что вот-вот количество перейдет в качество,
нужен лишь маленький толчок.
82

У Жюля Верна есть роман „Путешествие вокруг солнца на комете“.
Там много интересных явлений, межДу прочим, там нет ветра,
и оттого, что там нет ветров, вода не замерзает. Для того, чтобы
вода замерзла, нужно маленькое волнение. Известно, что можно
искусственно понижать температуру воды до 8° ниже нуля, и вода
не замерзнет; для того, чтобы она замерзла, нужен маленький толчок.
Один ученый у Жюля Верна знал этот закон. И вот происходит
такая картина. Мороз стоит, а озеро не замерзает. Тогда он позвал
маленькую девочку, дал ей камень в руки и сказал—брось. Она
бросила, и с оглушительным треском замерзло все озеро: этот толчок
превратил количество в качество.
Ленин понимал, что при известном напряжении скрытой обще¬
ственной энергии нужно не много, чтобы эта скрытая энергия пре¬
вратилась в кинетическую энергию революции. Умение указать
зародыш будущего есть величайшее мастерство в применении диалек¬
тического метода. Итак, на примере Ленина вы лучше всего усвоите
значение диалектического метода, как способа познания и применения
к общественной жизни.
Диалектика революции, по работам Ленина,—вот благодарная
тема для каждого из вас, чтобы научиться применять диалектику
и в общественной жизни, и в науке.

ЛЕКЦИЯ 4-я.
СУЩНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА. ПРОИЗВО¬
ДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Я уже говорил в своих двух первых лекциях, что исторический
материализм представляет собой неразрывную часть обще-марксист¬
ского материалистического мировоззрения, что пытаться отделить
материализм обще-философский, материализм природы, материализм,
как миропонимание, от материализма исторического, как делают
некоторые, мнимые марксисты, неправильно, что материализм исто¬
рический есть только применение обще материалистического взгляда
к окружающему нас человеческому обществу. Но при этом сразу
возникает целый ряд возражений; как можно говорить о материа¬
лизме в отношениях людей, ведь, человеческое общество есть связь
между людьми. История человечества есть эволюция этих связей
между людьми. Но ведь связь между людьми, взаимоотношения
людей между собой есть факт и процесс чисто психологический.
Когда люди разговаривают друг с другом, приказывают друг Другу,
сотрудничают вместе,—все это основано на их психических связях.
Люди передают друг другу свои мысли, желания, ощущения. Где же
здесь материализм? Это есть только попытка одно и то же слово
„материализм“ применить к совершенно разным понятиям. Одно
дело—материя внешней природы, другое дело то, что мы называем
материей общества. Это совершенно разные вещи и это методоло¬
гическая ошибка марксизма, что он применяет к разным областям
знаний, к разным понятиям одно и то же слово. Вот нам в этой
лекции, разбирая основные положения исторического материализма,
придется остановиться также на вопросе, что же материального
в историческом материализме, почему мы особый марксистский
метод, всем вам в общих чертах известный, метод понимания обще¬
ственных явлений имеем право называть „материалистическим“.
Это послужит для нас мостиком, связью, смычкой между нашими
прошлыми лекциями обще-философского характера и историческим
материализмом в узком смысле этого слова.
84

Здесь, прежде всего, мы подходим к вопросу о происхождении
человека, к вопросу о связи дарвинизма с марксизмом. Чрезвычайно
интересным историческим совпадением является тот факт, что книга
Дарвина „Происхождение видов“, которая произвела настоящую,
громадную революцию в наших представлениях о живой природе,
что эта книга появилась в том же 1859 г., когда появилась марк¬
систская „Критика политической экономии“, где в предисловии
на полутора страничках дан конспект, сжатые тезисы марксистского
понимания истории. Это случайное историческое совпадение, но
не случайной является действительная связь между дарвинизмом
и марксизмом. Дарвин по отношению к марксизму сыграл роль
грандиозной подпоры. Он дал биологическое, естественно-научное
подтверждение основных материалистических положений марксизма.
Многие буржуазные философы и ученые возмущались материализ¬
мом в прежние времена, потому что он пытается грубо, материально
об‘яснить такие возвышенные вещи, как религия, нравственность,
искусство и т. д. Если они утверждали, что эти возвышенные вещи,
которые человека отличают от животных, даны богом, что человек
не может происходить из общего животного мира, то именно Дар¬
вин своими книгами дал блестящее опровержение этим идеалисти¬
ческим самообманам, этим идеалистическим иллюзиям и показал,
что человек есть животное самое обыкновенное, находящееся в ряду
всех животных, но на наивысшем пункте развития, что человек
произошел от животного и что многое из того, что мы приписы¬
ваем божескому происхождению человека, имеется в зародыше
у животных и у человека достигло лишь наивысшей степени.
В книге о „Происхождении человека“ Дарвин показывает, что
у человека, как у животного общественного (потому что другого
человека мы не встречаем на земле), развились такие инстинкты,
которые характерны для всех общественных животных. Дарвин
первый показал, что та нравственность, которую Кант считал самой
возвышенной вещью в мире, которая доказывала ему существова¬
ние бога (Кант говорил: „две вещи наполняют меня восторгом
и благоговением—звездное небо надо мной и нравственный закон
во мне“, т. е. гармоническое устройство внешнего мира и его соб¬
ственный нравственный закон, его совесть, которая говорит ему
в определенные моменты: ты должен поступать так-то и так-то,
хотя это для тебя невыгодно и вредно. Эти две вещи доказывают
ему существование бога),—Дарвин очень прозаически доказал, что
этот возвышенный нравственный закон, эта совесть имеются в за¬
родыше у всех стадных общественных животных. В самом деле,
85

нравственность есть не что иное, как социальный инстинкт коллек¬
тива, инстинкт того, что полезно коллективу, и если многие живот¬
ные приносят себя в жертву коллективу бессознательно, инстинк¬
тивно, как инстинктивно паук ткет свою паутину, не думая о будущих
мухах, как пчела делает свои соты, то у других животных, находя¬
щихся на довольно высокой ступени развития, начинается борьба
между эгоизмом, чувством самосохранения, и между социальным
инстинктом, т. е. чувством сохранения коллектива, и эта борьба
есть зародыш нравственности. Вы хорошо знаете, что нравствен¬
ность возникает тогда, когда человек рассуждает, что делать: то, что
мне полезно, выгодно, что сохраняет мою жизнь, мое благополучие,
или то, что полезно моим товарищам, и, когда побеждает второе,
это значит, что в нем победил элемент нравственный. Дарвин при¬
водит чрезвычайно интересный случай, как обезьяна в схватке с вра¬
гами потеряла раненого товарища и, представьi с себе, совершенно
то же, что испытывает дисциплинированный красноармеец во время
боя, когда ему приходится решать вопрос: оставить ли раненых
врагам, или подобрать этих раненых, рискуя, что сам будешь убит,—
это самое испытывала обезьяна. Ей хотелось подобрать раненого
товарища, но для этого надо было подбежать под выстрелы; она
колебалась, в ней происходила мучительная борьба, она подбегала
и отбегала, в ней боролись два инстинкта: инстинкт личного само¬
сохранения и инстинкт долга перед раненым товарищем. Это—совер¬
шенно человеческие чувства. На целом ряде подобных примеров
Дарвин показал, что то, что мы считаем такими возвышенными
моментами, отличающими нас от животных, имеется в зародыше
у животных, живущих стадами, что человек, следовательно, отли¬
чается от других животных лишь степенью своего развития.
Как это животное произошло, на этот счет никаких точных дан¬
ных нет. Можно только предположить, что от того общего челове¬
коподобного предка, остатки которого изредка теперь находят
в земле (он явился именно предком обеих ветвей, и человеческой,
и высшей породы обезьян, как орангутанг, горилла, шимпанзе)
одна ветвь стала жить на деревьях и у ней развились свойства
человекоподобной обезьяны—уменье лазить хорошо по деревьям.
У обезьян необычайно развиты четыре конечности, почему обезьяны
назывались раньше четверорукими. У них задние конечности такие же
гибкие и ловкие, как и передние, затем, прекрасно развитой хвост, при
помощи которого обезьяны перепрыгивают с дерева на дерево. Другая
ветвь этого общего человекоподобного предка, возможно, оказалась
на безлесной равнине, и этот факт сыграл следующую роль.
Я6

На безлесной равнине нужны особенно задние конечности, надо
уметь бегать, но не нужен хвост. Зато нужно другое—нужно
выпрямленное положение, так как для безлесной равнины главный
орган, главное орудие борьбы—зрение. Если у некоторых животных
особенно развит орган обоняния—чутье, по которому, например,
собака великолепно распознает врага и по следам его бежит,
то у человека, который, вероятно, этим свойством не отличался,
надо было выработать другой орган—зрение, далеко глядящее в гори¬
зонт. Очень интересно, что у человекоподобных обезьян тоже есть
моменты, когда они находятся в выпрямленном состоянии. Очень
часто и горилла, и шимпанзе, и орангутанг выпрямляются. Горилла,
когда вызывает врага на бой, становится на задние конечности
и бьет себя кулаками в грудь, совершенно так же, как какой-нибудь
забияка, который в себе храбрость возбуждает. Но это случайное
эпизодическое состояние; в нормальном состоянии обезьяны опу¬
скаются на все четыре конечности -это естественнее для них. Но для
той ветви человекоподобных, которая попала в безлесную равнину,
могло все чаще и чаще вызываться необходимостью выпрямленное
состояние, чтобы лучше смотреть вдаль, и в результате, уже по
теории Дарвина, у той ветви, которой это выпрямленное состояние
оказывало большую пользу в борьбе за существование, оно пере¬
давалось по наследству и постепенно закреплялось и переходило
в инстинкт выпрямленного состояния.
Рассмотрим, какое громадное значение имеет хождение на задних
конечностях для развития человеческого рода, как особой животной
породы. Это и послужит для нас непосредственным переходом
к основному положению исторического материализма. Раз эта порода
животных окончательно стала ходить на задних конечностях,
то в результате получились следующие изменения организма. Прежде
всего, развилась грудная клетка. Когда животное ходит на четырех
конечностях, у него не может так развиться грудная клетка, а, следо¬
вательно, и голосовые органы, как у животного, ходящего с выпрям¬
ленной грудью, и это явилось анатомической предпосылкой к тому,
чтобы человек научился членораздельно говорить, чтобы у него
появилось то многообразие звуков, которое образует речь. В Америке
есть порода обезьян, у которых найдено наибольшее количество
звуков, которыми они между собой сообщаются—6 звуков, непо¬
хожих друг на друга. 6 звуков выработано четвероногими, а у человека
мы знаем необычайное разнообразие звуков. Но припомним, товарищи,
у каких еще животных есть такое разнообразие звуков, что в этом
отношении эти животные приближаются к человеку. Разнообразие
87

звуков есть у птиц и не только в смысле пения, которое является
подчас настоящим художеством, но и в смысле человекоподобных
звуков: не только попугаи говорят по человечески, но и многие
другие птицы: скворцы, иногда вороны и проч., а это есть результат
того, что и птицы, как и человек, стоят на задних конечностях, что
и птицы ходят с выпрямленной грудью, что и у них, пропорцио¬
нально росту организма, развилась грудная клетка и голосовые
органы. Но между птицей и человеком есть та огромная разница,
что попугай, например, говорит, совершенно не понимая, что он
говорит. Это обстоятельство показывает, что недостаточно уметь
физически произносить членораздельные звуки. Чтобы говорить
по настоящему, надо иметь еще для этого достаточно высокое раз¬
витие. Эти общие предпосылки имелись у человека; во-первых,
человек физически стал способен к членораздельной речи, во-вторых,
человек расширял свой кругозор. Вы помните, у Крылова говорится
свинье: „когда бы вверх могла поднять ты рыло, тебе бы видно
было, что эти желуди на мне растут‘‘. А тот, кто стоит на задних
конечностях, тот обнимает легким движением головы весь горизонт,
это обогащает его опыт, опыт зрительный, а не обонятельный.
У человека оказалось обоняние никуда негодным, он не мог итти
в сравнение с животным, которое на основании запаха может ориен¬
тироваться, но зато у человека разработано умение ориентироваться
в пространстве, и это есть результат стояния на задних конечностях.
Но гораздо большее значение имеет тот факт, что человек
окончательно встал на задние конечности, освободил ему
передние конечности, которые стали называться впоследствии
руками. Раз не нужно упираться на передние ноги при ходьбе,
раз руки всегда свободны, то совершенно естественно, что руки
и стали у человека главным орудием борьбы за существование.
Человек не мог так бегать, как бегают животные, человек не отли¬
чается никакими другими физическими органами: ни рогами, ни клы¬
ками, ни когтями, он сравнительно слабое, беззащитное животное.
Но этот факт, что у него высвободились руки, что эти руки посте¬
пенно приспособились к переработке, к переделке, к переустройству
внешнего окружающего мира,—и сделал из человека особую породу
животного, которое в XVIII веке определил американский ученый
Франклин, как животное, изготовляющее орудия. Вот
в этом и заключается совершенно исключительная особенность,
отличающая человека от животного.
Не тем человек отличается от животного, что у него есть разум,
как думали когда-то. В естествознании человек называется „гомо

сапиенс“, это латинское обозначение данного вида:	„человек
разумный“. Неправда, разум в той или иной степени имеется
и у высших животных. Какой-то ученый писал, что собаки, лошади
и слоны умнее многих людей. Мы знаем, что это породы чрезвы¬
чайно умные. Чрезвычайно много разума имеется у человекоподобных
обезьян. Разница только количественная, а не качественная. Неверно,
что человек отличается от животного нравственностью; зародыши
нравственности имеются и у животных. Неверно, что человек отли¬
чается тем, что у него имеется понятие бога. Когда мы будем
заниматься вопросом о религии, мы увидим, как это понятие воз¬
никло и что, может быть, оно в зародыше имеется у животных. Чем
человек решительно, радикально отличается от животного,—это
именно тем, что человек есть животное, изготовляющее орудия.
Остановимся в двух словах на этом моменте. Пользуются орудиями
многие животные, не только обезьяны (которые, как известно, палки
и камни употребляют, чтобы бросать в своего врага), но и слоны
пользуются даже таким деликатным дамским орудием, как веер;
они хоботом обламывают ветви деревьев и отмахиваются от мух,
которые им надоедают. Это есть определенное орудие, но разница
в том, что они берут это орудие готовым, они не изготовляют его.
Правда, мне иногда приходилось слышать очень серьезные возра¬
жения. Есть одно животное, которое как будто изготовляет орудие,
это паук, который ткет паутину, и она является тем же самым, что
у человека сеть, тенета и т. д. Но, во-первых, паук изготовляет ее
совершенно инстинктивно, паутина идет из его организма, это свой¬
ство его организма, это не есть переработка внешней природы;
во-вторых, Маркс в I т. „Капитала“ сказал о пчеле: пчела изго¬
товляет такое изумительное сооружение, соты, куда кладет мед,
которые, по признанию специалистов-ученых, являются мастерством
архитектурного строительства, а именно—они при наименьшем коли¬
честве материала достигают максимальной емкости, но, говорит
Маркс, чем же самая лучшая пчела отличается от самого плохого
архитектора? Тем, что у архитектора есть наперед в голове план
того, что он строит, а у пчелы этого плана нет, она делает инстин¬
ктивно, она делает так, как делает гусеница куколку, как бы домик
для будущего потомства, для бабочки, которой эта гусеница никогда
не видит; ясно, что здесь чисто слепой инстинкт, она строит домик для
потомства, которого она не увидит, ибо умрет раньше, чем появится
потомство. Поэтому здесь сравнения быть не может. Единственным
животным, которое сознательно изготовляет орудия из внешней при¬
роды, из внешнего материала, сознательно перерабатывает его, как
84

орудие производства, а не как орудие потребления, не как средство
для немедленного потребления, а как средство для дальнейшего
производства,—это человек, именно потому, что у него, благодаря
его стоячему положению, высвободились руки, которые приобрели
совершенно исключительную легкость и гибкость. Нет ни одного
животного, у которого пальцы могли бы так индивидуально каждый
шевелиться; пальцы человеческие—это в высшей степени гонкий
инструмент, которому подражают современные машины.
Машины, по выражению Маркса, есть не что иное, как челове¬
ческие пальцы, сделанные механически, механические пальцы. И вот
это обстоятельство сыграло колоссальную роль в развитии чело¬
века. Во-первых, человек из царства биологии, из царства животных
перешел в царство культуры. Что такое культура? Культура в бу¬
квальном смысле слова, если перевести с латинского, значит пере¬
работка, обработка внешнего окружающего мира. Человек из живот¬
ных, которые только усваивают, потребляют, впитывают в себя из
внешнего мира, становится животным, которое переделывает в своих
целях и интересах этот внешний мир, пользуясь при этом им же
изготовленными орудиями. Здесь начинается человеческая история
в настоящем смысле слова, здесь нечто новое, принципиально отлич¬
ное от биологии, от жизни всего остального органического мира.
И при изучении этой области применяются новые законы и новые
методы исследования. Почему? Потому, что здесь у человека изуча¬
ются не его естественные органы, а придатки этих органов. Чело¬
век, изобретая орудие, становится сильнее всех других животных-
потому, что здесь его развитию нет пределов, он не связан больше
природой своего организма, он может удлиннять, увеличйвать, разно¬
образить природу своего организма и органов при помощи изобре¬
тенных орудий. Здесь мы вступаем в область прогресса человече¬
ской культуры, человеческой истории, которая является одновременно
и прогрессом техники. Поэтому, как говорит Маркс в „Капитале“:
„Если теория Дарвина об‘ясняет развитие органов, естественных
органов животных, то исторический материализм об'ясняет развитие
искусственных органов, придатков этих органов, т. е. орудий“.
С тех пор, как появилось животное, которое изобретает орудия,
оно в этом орудии нашло средства борьбы. Орудие—это то, что
мы называем техникой и стало основным фактором прогресса.
Человеческий организм в общем и целом не меняется, наоборот»
в известные моменты цивилизации он даже несколько падает, дегра¬
дирует, но зато бесконечно развивается и совершенствуется чело¬
веческая техника, придатки его органов, Вот это-то обстоятельство
90

и является основным положением исторического материализма.
Техника, то, что марксизм называет „производительными силами",
степень власти человека над природой, является важ¬
нейшим фактором, важнейшей движущей пружиной, важнейшим
побудительным толчком для развития человеческого общества. Раз
человек нашел средство улучшить, удлиннить, усовершенствовать
свои органы при помощи орудий, то именно в этом средстве
и заключается причина непрерывного роста власти человека над
природой. Без этого человек был бы одним из самых жалких и сла¬
бых животных организмов и давным-давно вымер бы, входя в борьбу
с другими животными.
Орудие не только выдвигало его из животного царства в область
истории культуры, но дало ему возможность не прерывать этого
процесса над внешней природой. Далее, изобретение орудия дало
грандиозный толчек к усовершенствованию человеческого разума,
человеческих психических способностей. Это тоже чрезвычайно
важный факт, который нельзя забывать. Что отличает в смысле
умственном человека от животного? Способность логически мыслить,
умение и потребность искать в каждом явлении его причины, умение
и потребность разыскивать связь и закономерность явлений. Откуда
это явилось? Это появилось лишь потому, что человек стал не
только животным потребляющим, но животным производящим
и перерабатывающим. Это значит, что он сам явился не просто
пассивным потребителем того; что дает природа в готовом виде,
он явился творцом. Он создавал новые вещи, обогащающие при¬
роду и, раз став творцом, он в себе видел причину целого ряда
явлений. Он сам был причиной, и потому ему свойственно было
такую же причину искать и в других явлениях. Таким образом, тот
факт, что человек стал творцом, а не просто потребителем, дало
грандиозный толчек развитию умственных способностей, логическому
мышлению.
Наконец, именно из области производства, из области работы
коллектива, работы совместной вытекает такое могущественное
орудие человеческого развития, как речь, способность говорить.
Теперь никакого сомнения нет, что речь возникла в процессах кол¬
лективного труда и творчества. Животные не знают коллективного
труда, за исключением таких низко-стоящих животных, как муравьи
и пчелы, которые не могут быть сравнены с человеком, потому что
у них безконечно далеко отстающая организация; высшие животные
не знают коллективного труда, поэтому у них меньше потребности
друг в друге, меньше потребности координировать, связывать свои
91

действия, друг другу подавать о себе знать, знаками выражать
необходимую связь в работе. Человек есть животное общественное
и в то же время животное рабочее, которому, для того, чтобы жить,
необходимо не просто брать готовое, а 'производить, работать. Каж¬
дая коллективная работа требует неизбежно коллективных связей,
возможности друг с другом сноситься, возможности передавать
определенные знаки, приказания, координировать, согласовать свои
действия. На этой почве и возникла речь. Теперь точно выявлено
очень далеко отстоящими от марксизма учеными языковедами, что
первые слова, которые появились, это были глаголы. Когда-то
думали так: вот люди собрались и стали думать: начнем называть
вещи, пусть это будет стол, пусть это будет дерево,а это—дом и т. д.
Теперь же мы знаем, что первые слова—это были действия,
глаголы: бери, хватай, подымай, беги, потому что на работе выяс¬
нилась потребность давать звуками возможность связывать действия.
Первые слова были глаголы, и только после того появились обо¬
значения тех вещей, над которыми человек работал, появились суще¬
ствительные, потом на более высокой ступени развития появились
свойства вещей—прилагательные и количество вещей—числительные.
Первые слова означают действие и этим они организуют работу,
помогают ей.
Итак, в основе развития всего общества лежат производительные
силы, или, кратко выражаясь, техника. Именно, благодаря технике,
благодаря орудиям труда, благодаря процессу производства, человек
не только выделился из животного мира, но и победил окружающую
его природу. Ясно, что именно в этом следует искать причину
развития общества, потому что, когда мы берем сложное развиваю¬
щееся явление, которое меняется постоянно, то для того, чтобы
отыскать причину этого явления, надо брать и причину переменную,
т. е. такую, которая тоже меняется. Многие домарксовские мысли¬
тели и даже материалисты, но не диалектики, пытались обосновать
свои общественные идеалы природой человека: этого требует,
дескать, природа человека, надо построить такой общественный
строй, который бы соответствовал природе человека. Но что такое
природа человека? Человек, с одной стороны, есть животная порода,
мало меняющаяся, с другой стороны, в эту породу входит разум,
который непрерывно меняется и совершенствуется под влиянием
борьбы с природой, при помощи техники, при помощи орудий труда.
Маркс в 45-м году написал знаменитое изречение: „изменяя природу
вокруг себя, человек меняет свою собственную природу". Но
в общем природа внешняя мало меняется. Тысячелетия проходят,
92

а природа одна и та же. Природа человека тоже не меняется,
и 10.000 лет тому назад человек ходил на двух ногах и имел те же
самые животные функции. Что же меняется? Меняется та область
природы человека, которая помогает ему в борьбе с внешней
природой, меняется его разум, под влиянием борьбы с природой,
при помощи орудий, этих придатков человеческих органов. Следо¬
вательно, орудия, техника—это и есть те переменные причины,
от которых зависят все остальные перемены.
Здесь мы г.одходим к тем моментам, которые показывают нам,
почему исторический материализм называется материализмом. Что
в нем материального? Материально,—во-первых, то, что человек
произошел из животного мира, что никакого потустороннего проис¬
хождения, никаких сверх‘естественных духов, идей и т. п. у него нет.
Его умственные способности есть не что иное, как дальнейшее раз¬
витие, продолжение того, что есть у животных, несомненно существ
материальных, это—во-первых; во-вторых, что является матери¬
альным в развитии человеческой культуры? Причиной прогресса,
причиной изменения, причиной роста власти человека над природой
является изменение материального предмета, орудия
труда. Поэтому Маркс подчеркивает выражение—рост матери¬
альных производительных сил. Правда, понятие производительных
сил довольно неопределенное, и о нем идут .споры. Что такое
производительные силы? В производительные силы включают,
прежде всего, орудия производства, но к производственным силам
мы причисляем также и умение, сноровку, навык в работе, вообще
организацию труда, и сюда же причисляем все знания об окружаю¬
щей природе, всю сумму технических знаний, т. е. и науку. Наконец,
под производительными силами мы еще разумеем и те элементы
внешней природы, которые, входя в процесс труда, становятся
его об‘ектом. Маркс, например, землю называет важнейшей произ¬
водительной силой, потому что земля есть об'ект, над которым
мы работаем при помощи тех химических процессов, которые
в земле совершаются; прилагая к ним наш труд, мы выращиваем
растения и т. д. Следовательно, земля входит в ряд производи¬
тельных сил. И вот, поскольку природа есть, несомненно, мате¬
риальный об'ект, поскольку орудия производства есть материальный
об'ект, постольку, наоборот, наше техническое умение, знание наше
и т. д. кажутся не материальными, а психическими. Отсюда про¬
тивники исторического материализма говорят: вы все сводите
к материальному, к технике, но ведь сама техника явилась
результатом человеческой изобретательности. Человек придумал
93

усовершенствование, человек изобрел новые орудия, значит, в конце
концов, вы бессознательно сводите дело к уму, к умственному
развитию, к знаниям, т. е. к психическому фактору.
Остановимся в двух словах на этом рассуждении. Что является
существенным в данном возражении? Как человек изобрел орудие?
Он натолкнулся на него. Например, ученые полагают, что обезьяны
стали пользоваться камнями, потому что они видели, как упавший,
случайно оборвавшийся с горы, камень задавил животное. Они
видели это и начали сами так делать. Камень упал, сила падения
заключает в себе убийственные свойсгва: они сами бросают, причем
сначала не бросали, а сбрасывали, а потом научились бросать.
Значит, первичной причиной этого изобретения явилась физическая
среда действия этого предмета. Человек в своих первых орудиях
стал приспособляться, подражать внешней природе. Он нашел
заостренную от природы палку и увидел, насколько лучше она
действует, чем тупая, он нашел острый камень и этим острым
камнем удалось убить животное, рассечь кусок дерева, и он стал
искусственно заострять палки и оттачивать камни, делать каменные
топоры. В самом процессе производства орудий труда лежит перво¬
начальная причина, к которой приспособляется человеческая пси¬
хика, во-первых; а во-вхорых,- само изобретение является тогда,
когда в нем имеется нужда, когда в нем имеется материальная
потребность; только тогда начинает энергично и интенсивно
работать психический аппарат человека. Поэтому существенными
являются именно материальные орудия труда и производства, без
них никакая психика, конечно, ничего бы не сделала. В том, что мы
называем производительными силами, самым важным являются
орудия труда и предмет труда, т. е. то, чем работают и то,
над чем работают.
Предмет труда приводит к другому, очень важному моменту,
к влиянию окружающей природы, географической среды на развитие
человеческого общества. От того, в какие условия попал человек,
страшно много зависит, как быстро пойдет развитие его обще¬
ственной жизни. Если человек попал в безводную пустыню, или
в дикие скалистые горы,—развитие будет совершенно иным, чем
если он попал в район многоводный, где богатая растительность,
или чем если он находился бы у берега моря.
Мы знаем, как резко изменялось развитие человеческого обще¬
ства в зависимости от природных условий. Каковы эти природные
условия? Это, прежде всего, климат, плодородие почвы, затем,
устройство поверхности — равнина, или гора, безводная равнина,
94

или река и, наконец, приморское местоположение и континентальное.
Это радикально меняло направление общественной жизни. Мы знаем
хорошо, что люди селились по рекам. Реки были первыми есте¬
ственными путями сообщения. Я в Сибири провел много лет не по
своей воле и был на всех трех реках: на Лене, на Оби и на Енисее,
поэтому я видел лично, какое значение имеет река. Река в Северной
Сибири—есть единственный путь сообщения, по которому едут
зимой на санях, летом—на лодочке, кругом—непроходимая тайга
и дикие хребты. Естественно, что люди селились по этому един¬
ственному пути—по рекам. Мы видим, что все великие государства
в древности, все централизованные первые государства выросли
по рекам, Египет — по Нилу, Китай — по Амуру и Янцы-дзяну,
по Миссисипи и Амазонке выросли государства инков и перуанцев,
затем Россия по Днепру и Волге. Там, где рек нет, там нет почвы
для создания большого централизованного государства, где возможна
связь между людьми, где единая центральная власть связывает все
части; наконец, самый факт существования реки —есть главная дви¬
гательная сила образования государства. Например, там, где реки
при своих разливах создают плодородные почвы, в Египте, наприм.,
где Нил каждую весну разливается и оставляет плодородный ил,
там возникает необходимость приспособляться к разливам Нила,
там вызывается потребность создавать каналы, где бы сохранялась
вода на все лето, там создается потребность в громадной централи¬
зованной организации производства, там впервые возникает крупное
централизованное государство, где самодержавная власть, или власть
господствующего класса—есть орудие технического прогресса, ибо
отвечает потребности координировать, согласовать и централизовать
все производство. Вот какое огромное значение имеет река.
Наоборот, возьмите безводную пустыню; там люди не могут жить
оседлой жизнью, там они кочуют. Когда их стада с‘едят траву
в каком-нибудь зеленом оазисе, они идут искать другое место,
где есть трава, где есть вода. В таких условиях не может возникнуть
культурное государство. Все наиболее цивилизованные государства
и в древности, и в новом мире являются приморскими. В древние
времена были европейские государства, которые создали величайшие
достижения культуры до сих пор являющиеся образцом. Таким
государством была древняя Греция, страна, расположенная на берегу
моря и островах: это юг Балканского полуострова и близлежащие
острова. В новейшее время такими странами явились Англия
и Голландия. В Азии самой культурной передовой страной является
Япония, островная страна. Почему? Потому, что море является
95

великим, естественным путем сообщения, оно дает возможность
сближаться между близлежащими местами, оно заставляет людей,
в поисках рыбной пищи и, затем, для сношения между собой,
создавать кораблестроение. А мореплавание, во-первых, необычайно
расширяет физический опыт человека, расширяет его кругозор.
Из мореплавателей, из морских купцов в древности вышли первые
ученые философы. Во-вторых, мореплавание дает представление
о жизни других людей, расширяет понятие о земле и, наконец,
вырабатывает энергию, веру в свои силы, инициативу, самодеятель¬
ность, ловкость и самостоятельность, т. е. целый ряд тех свойств,
которые, в свою очередь, содействуют, во-первых, техническому
прогрессу и, во-вторых, влияют на создание более или менее
свободных государств республиканской формы. Но это бывает лишь
там, где море сближает людей, где люди живут близко друг
от друга, на соседних островах; а возьмите другое море—Великий
океан, так называемую, Полинезию, острова, расположенные по
Великому океану между Австралией и Америкой. Они находятся
на таком необ'ятном расстоянии друг от друга, что стоящий
на низкой ступени культуры человек в своей ничтожной лодочке,
сделанной из коры или из выдолбленного дерева, не может подплыть
к другому острову, поэтому там море есть средство не единения,
а раз'единения. Там люди живут как бы оторванными от всей
человеческой истории. Вы видите, как здесь проявляется диалектика.
Одно и то же явление в одних исторических и географических
условиях является средством прогресса, роста культуры, в других,
наоборот,—причиной раз'единении и, следовательно, застоя.
Возьмем далее большие континентальные равнины, например,
Китайскую равнину, или Российскую равнину; на них выросли
большие государства, но зато в них долго царил застой, потому
что, если на равнине людям плохо, они уходят, если им тесно жить,
если земля не дает нужного урожая, они уходят. У них есть, куда
итти, они разливаются по равнине, как вода по ровной поверхности.
Наши старинные летописцы говорили: „людишки бежали розно“,
они убегали, а начальство их настигало. Таким образом, Россия
колонизировалась, расширялась, завоевывала необ'ятные пространства
Сибири, и всюду приходила свирепая рука капитана-исправника,
а потом станового пристава, которая этого бегущего человека
изловляла, закрепляла и заставляла платить подати. Таким образом»
государство росло, но в этих государствах у людей не было
стимулов, побудительных толчков к усовершенствованию техники,
потому что всегда была возможность уйти. Наоборот, в маленьких
96

государствах, замкнутых, островных, или отделенных от других
государств трудно - проходимыми границами, когда тесно ста¬
новится, люди принуждены прибегать к некоторому изменению
своей техники.
Сейчас мы подходим к одному вопросу, который нам понадобится
в дальнейшем. Это—вопрос о том, почему развиваются сами
производительные силы, сама техника. На этот счет существует
в марксистской литературе большой спор. Несомненно, что одной
из причин является рост населения, рост потребностей. Люди
увеличиваются в числе, а средств для их пропитания не хватает,
Какой отсюда выход можно найти? Выходов может быть три: или
вымирание всех неприспособленных, всех лишних—отсюда застой
на одном уровне в течение многих тысячелетий. Это значит: дети
погибают в раннем возрасте, стариков убивают. Это первый выход.
Человек приспособляется к природе. Второй выход: он уходит,
он ищет лучших мест. Этот выход необычайно распространенный.
Только таким путем можно об'яснить расселение человечества
по земному шару.
Ученые спорят между собой, появились ли люди в одном, или
разных местах земного шара. Трудно решить этот вопрос. Анато¬
мическое строение человека, самого культурного и самого низшего
человека на разных концах земного шара так одинаково, человек
до такой степени одно животное, а не разные животные, что
по всей вероятности, человек возник где-то в одном месте земного
шара и расселился по земле, потому что строение земного шара
не всегда было одно и то же. Оно изменялось. Известно, что
американские индейцы пришли в Америку из Азии, что наши
северо-восточные чукчи—к родстве с индейцами и эскимосами.
Австралия была соединена с Азией рядом переходных островов
Во многих местах там, где море теперь, раньше была суша. Эти
изменения произошли не так давно. Уже люди были на земле и, по
всей вероятности, люди расселялись по Европе и Азии, гонимые
голодом. Таким образом, расселение есть второй выход. И, наконец,
третий выход, когда почему-либо расселяться нельзя, неудобно,
когда почему-либо, или по случайным причинам, или вследствие
большой талантливости данного племени, данной части человеческого
рода, она не вымирает, а улучшает свою технику. Заметили,
например, что дико растущие растения, если их окопать, размягчить
землю у• корней, дают больше плодов. Это начатки первоначальных
форм земледелия, которым занимались женщины, окапывая мотыгой
дико растущие растения. Пользовались животными, потом стали
97

учиться их разводить, изобрели орудия для охоты и проч. Таким
образом, человек усовершенствовал свой труд под влиянием тех же
самых материальных потребностей.
Итак, мы теперь можем формулировать, что же материального
в материалистическом понимании истории. Материального в нем то,
что строение человеческого общества изменяется, эволюционирует,
прогрессирует под влиянием материальных производительных сил,
материальных орудий труда, окружающей материальной природы
и материальных потребностей человека.
О материальных потребностях Энгельс, друг Маркса, сказал
в своей речи на похоронах Маркса, когда он попытался необычайно
кратко и просто формулировать марксовское понимание истории.
Он сказал следующее: „к чему, в сущности, сводится исторический
материализм? К очень простой вещи, а именно, что раньше человеку
нужно есть, пить, одеваться и иметь жилище, а потом он начнет
думать о науке, искусстве и философии“. Эта истина проста, как
все великие открытия. В самом деле, можем ли мы представить
себе человеческое общество без религии, без искусства, без науки,
без философии, без того, что мы называем идеологией? Конечно,
можем; но можем ли представить человеческое общество без труда
для удовлетворения материальных потребностей человека? Нет,
не можем, потому что материальные потребности свойственны
человеку, как всякому животному. Но человек отличается от живот¬
ного тем, что он их удовлетворить может только при помощи
материального труда, материальными орудиями труда над материаль¬
ной природой. Следовательно, материальные орудия труда, окружаю¬
щая материальная природа и удовлетворение материальных потребно¬
стей—вот те основы, которые являются движущими в человеческой
истории.
Но при этом не следует преувеличивать роль природы. Я только
что сказал, и указал целый ряд примеров, какое громадное значе¬
ние имеют те или иные природные условия. Были ученые до Маркса,
которые считали, что в этом все дело, что природа все определяет.
На это марксисты, прежде всего Маркс, а потом Плеханов, привели
следующие убийственные возражения: „Природа не меняется в дан¬
ной стране, а общественный строй очень меняется. Природа древ¬
ней Греции и теперешней Греции одна и та же, прошло 2*/3 тысячи
лет, но сравните древне-греческих философов, древне-греческих
мыслителей, которых мы знаем из истории, с современными греками—
разница огромная. Изменился общественный строй, резко изменились
понятия, все формы жизни, люди, а природа не изменилась
98

Возьмем природу Италии. Та же самая природа была и две тысячи
лет тому назад во время конца Римской Республики и начала
Римской Империи. Ничего похожего на древний Рим не предста¬
вляет собой современная Италия. Значит, можно ли сказать, что
природа является причиной изменяющихся процессов общественной
жизни? Ни в коем случае. Раз явление меняется, то причина тоже
должна быть переменная. Природа заметно не изменилась. Почему же
изменился общественный строй, почему изменились формы жизни
и т. д. Надо принять во внимание, ч т о менялось? Менялось разви¬
тие производительности, менялись способы и формы борьбы с при¬
родой, менялась степень власти человека над природой и,в резуль¬
тате этого,—взаимные отношения между людьми.
К чему же сводится роль природы? Природа есть тот толчок,
который дает первое направление. Природа дает условия, в кото¬
рых человек находится, и она предопределяет известное направле¬
ние пути; но скорость этого пути и все изменения этого пути
определяются не природой, а определяются развитием производи¬
тельных сил и, в первую очередь, развитием техники. Это, во-первых.
Во-вторых, что такое природа? Мы под природой разумеем то, что
мы о ней знаем, но рост наших производительных сил и вместе
с тем рост науки приводит к совершенно новому пониманию при¬
роды. Например, в Англии всегда были и железо, и каменный уголь.
Но оно было бесполезно в те времена, когда каменный уголь
не умели добывать и когда железо не умели плавить. Поэтому
первыми культурными металлами были бронза и медь, с которыми
легче было обращаться. Железо было применено позднее. И вот
Англия становится первой страной в мире с тех пор, как стала
добывать каменный уголь и железо. Чем была Англия в 16 и 17 веках?
Англия была страной пастухов, страной, где держали овец, стригли
шерсть, эту шерсть ручным путем перерабатывали,—страной пасту¬
хов и шерстотекстильщиков; и только в 18 веке, когда, благодаря
открытию пара, научились выкачивать воду из’подземных шахт,
научились глубоко в земле добывать уголь, научились плавить
железо, когда открыли в Англии эту природу, которой нельзя было
раньше пользоваться и о которой люди раньше не знали, Англия
стала источником нового и многостороннего труда, Англия победила
весь мир. Чем победила? Не овцеводством и скотоводством и не
своей собственной шерстью, а металлом—железом и углем.
Возьмем какую-нибудь безводную пустыню, где никакой куль¬
туры не может быть. Но эту пустыню мы можем оросить, и она
станет райским уголком земли. Возьмем болотистое место. Мы это
99

болотистое место осушим, и это никуда негодное болото станет
прекрасной местностью. Таким образом, понятие природы—неопре¬
деленное понятие. Но надо помнить то, что развитие человечества
об‘ясняется не природой, а развитием орудий труда, человеческой
техники.
Но в зависимости от того, как люди работают и чем люди
работают, в зависимости от способов производства находятся в пер¬
вую голову отношения людей между собой. Если людям приходится
при помощи дротиков, копий бросаться на животных, у них одни
отношения. Если люди работают при помощи усовершенствованных
орудий, у них будут другие отношения. Так как человек—животное
общественное, то формы этой общественности зависят от того,
какие отношения создаются у людей в процессе их совместною
труда. Это есть то, что Маркс назвал производственными отноше¬
ниями. Труд есть самое важное в жизни человека, и чем на низшей
ступени развития стоит человек, тем больше труд заполняет его
время. Если труд есть коллективный, совместный, то ясно, что
отношения людей между собой в трудовом процессе есть первая
и важнейшая связь, которая вообще существует в обществе. Произ-
водственные отношения, следовательно, это отношения людей,
которые складываются неизбежно в процессе производства. Мы
часто употребляем это слово—„производственные отношения“ и не
задумываемся над ними, какое значение они имеют в жизни.
Я хочу остановиться на вопросе о том, какие бывают типы
производственных отношений, т.-е. на какие группировки можно
разбить бесконечное разнообразие отношений людей в общественной
жизни. Их всего три типа основных. Во-первых, отношение сотрудни¬
чества, когда люди работают совместно для общей цели, как равно¬
правные члены трудового братства. Во-вторых, отношение экоплоа¬
тации, когда одни люди заставляют других работать за себя. Это
тоже производственные отношения. И, в третьих, отношение обмена,
когда люди работают каждый в одиночку и принуждены для удо¬
влетворения своих разнообразных потребностей обменивать свои
продукты на другие, нужные им. Все производственные отношения
сводятся к этим трем типам, и эти три типа отношений зависят
вполне от уровня развития производительных сил. Сотрудничество,
как единственный тип отношений, был в истории только в ту эпоху,
когда уровень развития производительных сил был слишком низок,
когда человек мог добывать только то, что ему нужно для потре¬
бления, и больше никаких запасов, никаких сбережений, никакой
затраты труда на улучшение орудий не было. Тогда люди могли
100

только добывать вместе что-либо для себя или убивать своего
врага с тем, чтобы отнять то, что у него есть. Тогда война была
ничем иным, как особым видом охоты на людей. Или сотрудниче¬
ство или война. Других отношений между людьми не было. И по¬
этому, когда нападали на врагов, их или целиком избивали, или
брали в братья, т.-е. включали в свое собственное племя. Так было
у американских индейцев: или убить или взять в товарищи. И вот
только тогда, когда уровень развития производительности становится
выше, когда человек может больше вырабатывать, чем ему самому
нужно для потребления, возникает возможность нового типа обще¬
ственных производственных отношений—эксплоатация. Зачем уби¬
вать, когда я могу заставить работать на себя? Наконец, третий
вид производственных отношений,—люди уже работают в одиночку,
уже нет тех прочных общественных связей, какие бывают в перво¬
бытной орде. Но, работая в одиночку, человек не может своими
продуктами удовлетворить все свои потребности. Он должен их
обменивать. Возникает третий тип производственных отношений—
обмен. Итак, сотрудничество, эксплоатация и обмен—вот три типа
производственных отношений, при чем каждый тип имеет самые
разнообразные формы, которые в свою очередь меняются в зависи¬
мости от того, какова техника. У Маркса есть замечательное изре¬
чение в „Нищете философии": ручной жернов, ручная мельница дает
рабский труд, ветряная—крепостной труд, паровая—труд наемный,
труд пролетария на капиталиста. Поэтому,—говорит Маркс, — подобно
тому, как ученые естествоиспытатели на основании обломка кости,
найденного в земле, воссоздают приблизительно вид того животного,
которое когда-то жило, так теперь, на основании орудий труда, мы мо¬
жем приблизительно воссоздать тот общественный строй, при котором
это орудие труда употреблялось. Итак, мы видели с вами, что мате¬
риалистическое об‘яснение истории вполне оправдывает свое назва¬
ние именно тем, что все разнообразие развития человеческих форм
выходит, прежде всего, из происхождения человека от животного,
из того, что главной, движущей силой его развития является эво¬
люция материальных орудий труда, под влиянием окружающей мате¬
риальной природы, для удовлетворения материальных потребностей,
что, следовательно, развитие производительных сил есть главная
движущая пружина и что от этого развития производительных сил
в первую очередь зависит на каждой данной ступени развитие формы
связи и общественных отношений людей между собой,—то, что Маркс
назвал производственными отношениями.

ЛЕКЦИЯ 5-я.
СМЕНА ФОРМ КУЛЬТУРЫ. ДИНАМИКА ОБЩЕСТВЕННОГО
ПРОГРЕССА. ИДЕОЛОГИИ.
Рассмотрев вопрос о производительных силах и производствен¬
ных отношениях, перейдем к динамике общественного процесса,
к тому, как совершается переход одной общественной формы
в другую.
Прежде всего, нам нужно отметить то, что называется основными
ступенями человеческой культуры. Каковы вехи, каковы этапы,
существующие в развитии человеческого общества именно в про¬
цессе овладевания природой, в процессе победы человека над при¬
родой? В этом отношении имеется много споров в литературе
и до-марксистской и марксистской, особенно в области так называе¬
мой первобытной культуры.
Дело в том, что от этой первобытной культуры не сохранилось
никаких исторических памятников, никаких письменных следов,
а лишь некоторые ископаемые остатки (орудия, кости, и т. п.).
На основании этих одних данных трудно судить о первобытной
культуре, и мы знаем о ней чрезвычайно мало. Правда, многие
пытаются доказать, что современные дикари являются как бы образ¬
чиками того, как жили наши доисторические предки. Но современ¬
ная наука показала, что это неправильно. Дикари, даже самые от¬
сталые, какие находятся на земле, например, дикари Южной Африки
и Австралии, ни в коем случае не представляют собой типа перво¬
бытной культуры. Это скорей выродившиеся, так сказать, опустив¬
шиеся на более низкую ступень развития, с одной стороны, а с дру¬
гой стороны, наоборот—ушедшие далеко вперед от того, что мы
называем первобытной культурой. Поэтому прямо ссылаться на ди¬
карей нельзя. Можно только приблизительно, пользуясь всякими
другими данными, пытаться строить аналогию.
Есть еще одно явление в жизни человека, которое несколько
напоминает первобытную культуру, это наш детский возраст. Дар¬
вин уже показал, что жизнь ребенка во чреве матери повторяет
102

в ускоренном и упрощенном виде этапы эволюции органического
мира от протоплазмы до человека. Это чрезвычайно интересный
и теперь незыблемый научный факт, что на разных стадиях разви¬
тия организма, от первичного комочка живого вещества, которое
получается от зачатия, от протоплазмы и вплоть до ребенка, который
рождается, этот организм в девять месяцев проходит те этапы, кото¬
рые органический мир проходил в течение миллионов лет. История
всего органического мира повторяется ускоренно в развитии организма.
Если это верно по отношению к органическому миру, для, так
сказать, утробной жизни ребенка, то для жизни ребенка, уже родив¬
шегося, чрезвычайно интересно то, что он быстро, ускоренно про¬
ходит ступени человеческой культуры. Мы можем очень часто,
когда захотим понять первобытного человека, ссылаться на ребенка,
на нас самих, какими мы были в детстве, в определенном, этапе разви¬
тия. Ребенок быстро, месяцами и годами, проходит тот путь развития,
который проходил первобытный человек десятки и сотни тысяч лет.
Таким образом, у нас есть, с одной стороны, материальные
данные, орудия, предметы потребления, вроде черепков глиняной
посуды и т. д., в виде украшений, которые мы находим в земле
при раскопках. Во-вторых, в нашем распоряжении имеется жизнь
современных отсталых дикарей, в разных ее формах,' в разных
стадиях развития производительных сил и первых общественных
связей и отношений. В-третьих, имеется для сравнения развитие
нас самих в детстве. Из всего этого, пользуясь могучим оружием
материалистического метода, мы можем кое-какие выводы делать.
Маркс, когда определял ступени культуры,—это было в середине
50-х годов,-^еще не имел в своем распоряжении тех новейших
данных, которыми располагает современная наука. Поэтому он
установил те ступени культуры, которые известны были в то
время—это: охота и рыбная ловля, скотоводство, земледелие, затем
идет отделение ремесла и промышленности от земледелия, создание
самостоятельной мануфактуры и, наконец, капитализм. Кроме того,
тогдашний уровень науки предполагал, что так называемый античный
мир, мир древности, мир древнегреческий и римский, который мы
с глубоким вниманием и интересом изучаем, что этот мир явился
непосредственной предпосылкой так называемого средневековья;
что за рабством, как основной формой общественной жизни древнего
мира, непосредственно следовало крепостное право, как смягченная
форма рабства, а за крепостным правом следовал наемный труд,
как новая смягченная форма эксплоатация. Такова была схема,
которая строилась в то время.
103

Теперь мы можем сказать определенно: это не верно. Теперешние
дмиые и по пержобмтаой культуре, и по истории опровергают эту
схему, которая	такой	нростой.
Прежде всего, игверво то, что первобытной формой человеческой
явн у«««- охота и раябваа ддвдя. Неверно яотаиу. что. во мсрвыт
. ; .	-	■	'	•	v	: .
• •	:. - z. и	•	• •.»	' ”•	~	:: -	■	и
:	i	'а-:	-	-	W.J;"’ 'гГ; - г ~г.~ :
II ви »ifdl I ijw f ii ив II — 1 а щтттнт ттмыиит оипт г
. - z Т"	-.-J:	т • .	-	•.	• г	г	с."' —
раса человек ввввоа очтпня» Наверно ■ то^ ни рыбнав лвмая
- - 'i. ил ~	-и:	г-:.	i	■	:«'-i-:;«r	w.'
PSMO	:<.4Ш1	ЧввОРЯВМЙ	г •; ь з-i к---	“•?"	■
ывшвк трудно в сдявв	-	;
- -	; 2 . - i • 1. Г -	i	; - _ -	_	-	-	-	- - - г ;~ -	-	--J -
лкк Ееляей был на берегу кця. ом пгтися тек. что нвре
выбрасывает. я» вши ракуяишм к т. д. И теперь еу орябрежяые
жителе, нянршиер. во Фраарв, где я эго набтюдаш личво, едят
ровпемао «се. что море в^ртпдигт,	улитки, всякие
ракушки, асе это жарятся, варится и идет в пищу.
Первобмжшй человек ее вмел присвособ,»г.ипй для того, чтобы
активно брать у природы ни ■rfiyjHi. вырывать у все. Ов мог
брать томно то. что она дает в готовом виде. Если ов жил
ве у норя. то ои опять-такв собирал таких животных идя таких
насекомых, которые легко давались, за которыми не надо было
охотиться, ве надо было иметь особых приспособлений, не надо
было иметь особой силы и ловкости. И. наконец, это самое важное,
ои пользовался плодами дню рм mniii растений. Об атом мы уже
г ззорили в прошлый раз. На этой почве развивалась первая форма
земледелия, которая вызывается мотыжным земледелием (от слова
мотыга), т. е. окапывание лихо растущих растений, которые, благо-
Ii. - -тому, даввни бомяиве НВИЙИМЙвв ■ дррвин ввчоеянв вямдов
Вот аочему М. Н. Покровский в своем очерке истории русской
культуры и в своем кратком очерке русской истории категорически
утверждает, что неверно предположение, будто скотоводство было
раньше земледелия. Он говорит, что скотоводство не могло быть
до земледелия, потому что скотоводство требует укрощения и при¬
ручения крупных животных. Первобытный человек не в состоянии
был это делать. Поэтому, думает он, скотоводство появилось после
земледелия. Я считаю, что и его схема тоже не совсем верна, во всяком
случае, не всегда применима.
104

Верво то. что земледелие есть двух родох Есть земледелие лег¬
кое. это эемлеаемк жтшвое, когда ярки! шочмв. ягржкмреб
ролл карой, расаяфеяноЙ • аоаре шмй сох
Эшя т—**>*■—— амнмкь, как ом увкдвге. оярми Эм
зежледг.>.ие легко г^денимо с ИВЧООНЯ! оврианх Kux с эвремям
. к>- ztoмя _х; Ш ЩЯЩ/Шрееммояр црммявоп t оег—’
iii гиогн имя» досье собирания дяио-рвпущрнх яявяяк < м яиоярр й
го;*:'*. в;;.: - ■ где fil Н ОфОМ он l 1р|«яе 1С«каг '. ипз
г-»	-"■Li z. .. *.i i •• * =	r.-	а .	• ••- ЯЙвИI ьем.»«*-
.эедоявоний ктклхрк. яе освяне. х ткмно чнянияноно тмя. чяв
-же есть.
—•;	.. Т. : - : •	.	■-	I	"	:	я-	:е	:-е	«.	*—
'■» Iж» тдёч *ал;~: глтеакпе лааяпгз I гтвг i yt гс-; z.7 -	*	.z_	—
заимело, во трои -	_	кед.:	пья	|Н	тизд-
:е*евхх fapo «шпро. В ооом и ш И — уже игявву®
■рши я acopou. х аттяи. Здесь трейшвы
чеекаж czju а здесь кал	мы таы?л
Но кал же бить со	елотскодс-;
схоговожпо могло квагтьс* *сое земледе-
факт, аззестьый veaa же вес. отрне ямвш е ш
фрнмя У секрма оомях якмй. ш s Azi:-*: -ежой rrd.
так о • Сапере, як 1тг а сжяамоство в форам анепж дтя. Тае
есть олени виде а яигвшк в есть ома рряме. наварят i.-z--
стадами. Стада принадлежат частным .ucbl От .-те oeail к.- -
l- *	• wг:: ’	; д -••-•	" ■-* - ■	:	•	1	^	’:v - r.U
тундрах земледелия нет о быть	может. Значат.
.-Г :? r.z.-i	-i-.-'.rr ввеее	аеянеявяя	Д-'~
географически? условна.	оря которых	земледелия	даже	яе
быть, а между тем скотоводство там раздавалось Очевидно,
сгвенным шагом после охоты яо отношения к такам анкетам
олени, робким и смирным, которых не трудно арарунт. мялось
скотоводство. Мы имеем s стенной области nfiMHpai 1 слемежа.
которые знают только скотоводство я ве знают земледелия. Там.
где безлесные равнины, почтя без растительности, где я км тки
имеют в своем распоряжении только немного травы и должны
кочевать с места, на место, чтобы траву эту находить, там чрезвы¬
чайно трудные условия создаются для земледелия ■ там ронялось
скотоводство без предварительного земледелия.
Отсюда вы видите, как трудно установить вообще какую-нибудь
общую схему, раз навсегда пригодную дли всех форм человеческой
-лльтуры. для разных частей земного шара ■ для разных эпох.
105

Очевидно, мы должны выражаться более осторожно. Можно устано¬
вить, что первая форма человеческой культуры была та, когда
не нужно было орудий, когда можно было собирать то, что природа
дает в готовом виде. Затем появляются первые орудия, например,
багры, для того, чтобы вытащить из моря то, что не попало
на берег; палка, которой окапывают дико-растущие растения;
и затем уже переходят на более сложные виды орудий для охоты
и рыбной ловли, переходят к ловле животных, требующей большой
ловкости и силы, и к ныделыванию смертоносных орудий. Дальше
наступает раздвоение. В одних случаях мы переходим к земледелию
более тяжелому, в других случаях к скотоводству, в зависимости
от местных географических условий.
Вот первое, что нам надо внести, как поправку, в упрощенную
схему, которой пользовался Маркс, когда написал введение к критике
политической экономии.
Рассмотрим теперь вопрос об этапах новейшей писанной истории,
человеческой истории в прямом смысле этого слова. Маркс уста¬
навливает следующие этапы: во-первых, варварство (варвары-—это
народы, еще не создавшие государства, еще не создавшие письмен¬
ности). Затем античный мир, т. е. греко-римский; затем средневековье
с крепостным правом, с натуральным хозяйством и децентрализацией
власти; и, наконец, новейший капитализм. Тут надо сказать сле-
дующее. Я не знаю, слышали ли вы лекции по истории Запада.
Может быть, мне придется повторять то, что вы уже слышали,
но я два слова все-таки скажу: никакой единой всемирной
истории нет. Это раньше была такая точка зрения, что есть
какая-то всемирная история, всемирный исторический процесс, что
человечество в различных местах представляет собой разные этапы
одного и того же развития. Мы знаем, что это не верно. Прежде
всего, были многочисленные части земного шара, которые совер¬
шенно в нашу историю не вошли, мы о них ничего не знаем или
не знали до недавнего времени.
Далее, неверно, что эпоха феодализма и крепостного права
следовала за античной; она следовала, может быть, по времени,
но это был совершенно новый цикл развития. Один кончался,
другой начинался; не было единой всемирной истории, а был ряд
культур, ряд цивилизаций, которые начинались, развивались и раз¬
рушались, и рядом с ними возникали другие. В то время, как одна
разрушалась, другая начиналась, и здесь могло казаться, что это
есть непосредственный этап. Теперь выяснено, что так называемый
феодальный строй, т. е. строй, при котором существует натуральное
106

хозяйство, децентрализация власти и те или иные формы крепостного
труда, этот строй, действительно, был родственен всем крупным
цивилизациям, какие мы знаем. Свой феодализм был у древних
египтян, до того, как развился в Египте абсолютизм, самодержавие.
Свое средневековье и феодализм были и в древней Греции и Риме,
до того, как там возникла позднейшая государственная власть.
И новый феодализм зародился на развалинах римской империи из
полуродового быта германских племен.
Таким образом, феодализм и крепостное право есть не смягченная
форма рабства, а начальный пункт нового развития, новой культуры.
Вот, следовательно, две поправки, которые нужно внести в те про¬
стые схемы, какие представлялись раньше. Процесс исторического
развития гораздо сложнее, гораздо запутаннее, гораздо более
дифференцирован.
Вот после этих вводных слов мы можем все-таки установить
некоторый порядок, который, действительно, в более или менее
общем виде наблюдался в разных человеческих культурах. Этот
порядок был такой: первоначальный родовой быт, когда не было
государства, не было единой централизованной государственной
власти и в то же самое время не было деления на мелкие семьи.
То, что мы называем семьей, индивидуальной семьей—отец, мать,
дети,—это продукт сравнительно нозднего развития. Сначала люди
жили не индивидуальными семьями, а большими группами, связан¬
ными между собой теми или иными родственными отношениями,
потому что могучим стимулом для об'единения людей являлась
тогда борьба за существование. Бывали такие роды, когда мужчины
жили отдельно, а женщины отдельно. Бывали роды, где жили
исключительно по чисто кровным признакам, сестры и братья.
Мужья были временные, случайные, они не принадлежали к роду.
Муж появлялся и исчезал. И так как муж был случайный, то и не¬
известно было никогда, кто отец детей. Поэтому происхождение
шло не по отцовской линии, а по материнской линии. Отцовства
не было еще, и если умирала мать, опекуном или отцом являлись
братья или сестры, и т. д. Здесь есть масса градаций. Здесь много
не изучено, но приблизительно можно сказать, что дети считались
детьми всех сестер или их братьев, но ни в коем случае не детьми
отца. Отец приходил и уходил. Жена принадлежала роду своих
кровных братьев и сестер, но не роду мужа.
И вот в эту эпоху мы и наблюдаем странный для наших понятий
общественный строй, когда, я не скажу везде,^-теперь надо отно¬
ситься к этому осторожней, чем думали раньше,—но, может быть,
t'V7

во многих местах было господство женщины, так называемый,
матриархат, от слова „матер“—мать, господство матери. Чем это
об'ясняется? Это объясняется тем, что в ту отдаленную эпоху,
когда, вероятно, только что найдено было употребление огня, когда
открыто было окапывание дико-растущих растений, женщина играла
в хозяйственной жизни преобладающую роль. Она была, выражаясь
современным языком, главным добытчиком. Мужчина был добытчик
случайный. Чем занимался мужчина? Случайной охотой и войной.
И то, и другое—было промыслом и рискованным, и опасным, и мало¬
производительным. Он мог легко погибнуть и он мог целыми днями
и неделями охотиться и ничего не принести. Поэтому, главная
забота относительно питания детей ложилась на женщину, которая,
вследствие самого своего физиологического состояния, вследствие
необходимости постоянно рожать детей, была более привязана
к месту. Именно поэтому женщине и поручена была такая ответ¬
ственная миссия, как сохранение огня. Открытие огня, как правильно
говорит Энгельс, было величайшей революцией в истории обЩе"
ственного труда и в развитии производительных сил. Но огонь
открыли случайно. Люди не умели добывать огонь. Огонь происходил
от извержения вулкана, когда зажигались от горячей лавы или
искры ближайшие деревья, от удара молниии и т. д. Человек
на первых порах только поддерживал огонь, убедившись, какое
громадное значение он имеет, насколько он делает более приемлемой
и более вкусной пищу, насколько он может обогреть человека и т. Д-
Человек начал сохранять этот огонь, т. е. подбрасывать дрова
в естественный костер. Отсюда появляется охрана очага, охрана
костра, которая по всем преданиям и религиозным мифам, какие
мы знаем, возлагалась на женщину, более привязанную к месту.
Огонь казался священным. Это была связь с божеством, и поэтому
одна из важнейших религиозных функций—поддержания священного
огня возлагалась на женщину. Знаем, что в древнем Риме, наприм.»
был в высшей степени почтенный, уважаемый орден жриц, женщин-
священниц, весталок, которые поддерживали огонь. На женщине
лежало далее ношение, рождение и воспитание детей и нахождение
для них нужного пропитания на то время, когда мужчины уходили,
или когда они ничего не приносили. Следовательно, собирание
Плодов, окапывание дико-растущих растений и охрана очага,—
все это падало на долю женщин. Естественно, что если женщина
являлась главной добытчицей, то ей принадлежала чрезвычайно
важная роль в общественной жизни. Поэтому очень вероятно, что
были целые роды в те времена, когда, выражаясь теперешним
10R

вульгарным языком, было бабье царство, когда женщина господ¬
ствовала. Правда, мы знаем, что с древних времен мужчины были
сильней физически, чем женщины, и очень часто половые отношения
между мужчинами и женщинами принимали в высшей степени грубый
характер. Мужчина выходил из лесу, дубиной оглушал женщину
по голове и уносил ее к себе.
Но мы знаем также, что в хозяйственной жизни важна не слу¬
чайная физическая сила, а роль в производстве, а тут роль в борьбе
за жизнь принадлежала женщине. И женщина иногда преобладала.
Итак, родовой быт характеризуется тем, что нет еще индивидуаль¬
ной парной семьи, а есть жизнь группы. Чем группа больше, тем
ей легче спасаться от опасности, тем легче устраивать охоту н т. д.
Но вот наступает переход к новой форме производства, переход
к скотоводству и земледелию; к земледелию настоящему, плуговому.
Плуги не современные, конечно, но все же приспособленные к глу¬
бокой запашке земли. Здесь происходит уже резкий поворот во всех
общественных отношениях. Прежде всего, труд становится беско¬
нечно производительнее. При охоте или рыбной ловле люди могут
ловить лишь столько, сколько они могут сейчас же употребить.
Если бы они добыли больше, это было бы бесполезно, это сохра¬
нить нельзя, это испортится. У них нет еще способов сохранять
продукты, которые они добывают. Ясно, что при таких условиях,
при существовании этого родового быта, не может быть никакого
стимула, никакого побудительного толчка к созданию частной
собственности. Почему? Потому что, когда целая группа охотится
за зверем, или за рыбой, то никто не может утвердительно сказать,
кто явился виновником их смерти. Все нападают, все бросают
палки, копья или стрелы, и убитый зверь является общим достоя¬
нием. Спрятать что-либо, скрыть, сохранить нельзя, все равно
испортится. Надо потребить то, что добыли. Таким образом, общее
производство, общая охота, общая добыча и общее потребление
поневоле создают коммунистические формы быта. Насчет этого
первобытного коммунизма существовало чрезвычайно много споров,
и теперь пытаются на основе новейших научных данных отрицать
существование первобытного коммунизма; но никакого сомнения
нет, что как пережиток его в форме общинного землевладения,
сохранявшегося у многих известных нам исторических народов,
так и все предания, все религиозные воспоминания говорят о том,
что когда-то не было моего и твоего, что несомненно такая эпоха
была и была настолько продолжительной, что оставила глубокие,
хотя и смутные, воспоминания. Совершенно ясно, что именно
109

способы борьбы за жизнь диктовали неизбежно эти условия родо¬
вого коммунизма. Род—это было как бы постоянное братство, все
равно, как расширенная семья, в которой общая работа, общее
производство, общее добывание сопровождались тут же совместным
потреблением, и нечего было скрывать, нечего накапливать.
Но как только усилилась производительность труда, как только
люди перешли к новым формам производства, дающим больше
продукта, наступает разложение этого первобытного коммунизма,
возникает первая дифференциация в обществе, и в результате
мы имеем великую революцию или великую контр-революцию,
смотря по тому, с какой стороны смотреть, а именно победу
мужчины над женщиной С точки зрения женщин это контр-рево-
люция, а с точки зрения мужчины—это революция.
Что приносит с собой такая форма культуры, как скотоводство
или земледелие? Она приносит с собой усиление производитель-
рости труда. Человек может добывать больше, чем ему непосред¬
ственно нужно. Отсюда возникает возможность накопления. Живой
скот накапливается, не портясь. Земледельческие продукты также
могут сохраняться, особенно в зерне. Таким образом, возможность
накопления постепенно подрывает коммунистические инстинкты,
сложившиеся десятками тысячелетий. Эта брешь сперва пробивается,
так сказать, на окраинах данного рода, или данного племени.
Он сталкивается с чужими родами и племенами. Сталкивается
в борьбе за что? В борьбе за пастбище для скота, в борьбе за лес
для охоты. Все войны ведутся всегда из-за весьма материальных
вещей, из-за возможности для племени распространяться и добывать
средства к жизни. На этой почве возникает или война, или обмен,
в результате которых появляются продукты, отнятые или вымененные.
Когда мы сталкиваемся с чужими продуктами, не созданными трудом
коллектива, трудом родовой общины, впервые является сооблазн
их присвоить в частную собственность. Поскольку я схватил чело¬
века за горло, убил его, отнял у него лук, стрелы, копье, украшения,
ясно, что это моя личная добыча, хочется ее взять себе. И тут
у человека начинается борьба между инстинктами коллектива,
социальными инстинктами рода и племени и между личным эгоизмом.
На первых порах социальный инстинкт побеждает—затаить какой-
нибудь предмет для себя—грех, а потом постепенно привыкают,
тем более, что тут пример подают вожди. Именно война еще
больше, чем охота, вырабатывает необходимость вождя, организатора.
Вождь начинает брать себе больше, и по примеру вождей, которые
разлагают принципы коммунизма, появляются подобные же тенденции
110

и у отдельных рядовых членов рода начинается разложение. А раз
так, раз первая брешь проделана, то дальше идет легко.
Таким образом, постепенно пробивает себе дорогу частная
собственность, раньше исключительно на некоторые предметы потре¬
бления, на украшения, в первую очередь. Вы наверно знаете, что
украшения иногда появлялись еще раньше одежды. Люди втыкали
палочки в нос, кольца в губы и перья в волосы и в то же время
ходили нагишом. Украшение есть первое, что человек желал сохра¬
нить для себя. Тем более, что украшение играло громадную роль
в жизни, в борьбе за самку. В животном мире кто отличается
более яркими половыми признаками, самец или самка? Самка всегда
серенькая. Самец отличается более ярким оперением, рогами,
гривой, а у козла, как у нас с вами грешных, борода и т. д. Самка
выбирает, а самец прихорашивается. Самец поет песни, хвост рас¬
пустит и т. д., или же самцы дерутся между собой, т. е. силой
отталкивают соперника. У людей на первых порах дело было
так же, украшались ярче мужчины, а впоследствии дело перевер¬
нулось. Теперь уже мужчина выбирает, а женщина украшается.
Украшение играло колоссальную роль в истории человечества.
Эстетическая потребность в красоте перенесена человеком из
животного мира. Это есть продукт борьбы за самку. У животных
естественно украшается самец, а люди стали искусственно укра¬
шаться Следовательно, на первых порах укрепление составляло пред¬
мет именно добычи и из-за него могли убивать своего врага и т. д.
И вот украшения, отнятые у врага, становились частной собствен¬
ностью. Частная собственность постепенно пробила себе брешь, и в ре¬
зультате получились коренные перемены в общественных отношениях.
Производство стало тяжелым, с ним не могла справиться
женщина. Управлять большим стадом не могла женщина. Даже
теперь в пастухи берут обыкновенно мужчин, хотя бы мальчиков,
но ни в коем случае не девочек, разве, может быть, только для
пастьбы гусей или свиней. Это тяжелая работа. Затем земледелие
тяжелое, а не мотыжное, требовало гораздо больше труда. Здесь
должен был работать мужчина. Таким образом, мужчина становится
главным и основным добытчиком. На долю женщин выпадает уже
домашнее хозяйство, поддержание очага, кормление детей и т. д.
Мужчина становится основным фактором производства на него перезд
дит центральная роль в производстве.
Затем, то обстоятельство, что можно продукты накапливать,
вызывает впервые в мужчине чувство собственности. Пробуждается
чувство собственности на жену и детей, которое так характерно
111

для всей истории человечества с появлением частной собственности.
Чувство собственности начинает выявляться очень сильно. Мужчина
желает, чтобы дети принадлежали ему, чтобы он имел наследников
после смерти, чтобы у него была уверенность, что он не будет
кормить детей чужих мужчин, и поэтому начинается требование
от женщины верности, чистоты и т. д. Власть над женой и детьми
есть прямой результат того, что центр тяжести экономической
жизни переходит к мужчине. Появляется патриархат, власть старшего
в роде или в расширенной семье, и во многих местах даже право
жизни и смерти над женой и детьми. Отец, владыка семьи в древнем
Риме имел право убить жену и любого из своих детей безнаказанно.
Это есть результат развития чувства собственности.
Наконец, этот же рост производительности труда приводит
с собой и вторую дифференциацию: это появление эксплоатируемых
классов и эксплоататорских. Мы с вами видели, что раньше, в эпоху
родового коммунизма врагов или истребляли поголовно, или с ними
братались и брали их в свой род. Так было, напр., у северо¬
американских ирокезов, которых наблюдал Морган. Но впоследствии
дело пошло иначе. Стали убивать не всех. Если вы вспомните
описание, как народ израильский завоевал Палестину, то увидите,
что он истреблял мужчин всех до единого, от младенцев до стариков,
а женщин оставляли, потому что женщина в то время была суще¬
ством покорным мужчине, с ней легко было справиться. А попро¬
буйте-ка взять в плен целую кучу здоровых, сильных мужчин.
С ними, конечно, трудно справиться. Поэтому мужчин убивали,
а женщин оставляли. Часть женщин брали в наложницы, а главную
массу для труда. Уже была потребность в живых людях, так как
их	труд	окупался,	давал больше, чем стоило их	содержание,
а управлять ими было легко. Женщина уже привыкла подчиняться
мужчине, и если она переходила от одного мужчины к другому,
то	она	продолжала	оставаться такой же покорной.	А дальше,
по	мере	роста силы	и организации господствующего племени, стали
оставлять и мужчин, особенно детей. Их можно было приучить
как маленьких животных. Так что мальчиков стали оставлять
и	воспитывать в	рабстве. Рабы становятся даже	важнейшей
отраслью торговли. Так происходит покорение и эксплоатация
человека над человеком. Какие формы она принимает? Этих
покоренных людей или сгоняют в свою область и делают их
рабами, или их оставляют жить там, где они жили, не трогают,
но с тем, чтобы они часть своей жатвы или своих стад отдавали
победителям.
112

Так возникают сразу две формы экоплоатации— или рабство, или
крепостное право. Если человек является просто инструментом,
орудием, которое могут перегонять с места на место, это есть
рабство. А если человек полусобственник, сидит на своей земле,
но обязан работать частью на других, то он крепостной.
Вы знаете, конечно, общую схему, какую Маркс дал для
материалистического понимания истории. Люди вступают в неиз¬
бежные, от их воли независящие отношения,—отношения производ¬
ственные, которые изменяются в зависимости от незаметных вековых
изменений производительных сил. Эти производственные отношения
составляют экономическую структуру, ткань общества, скелет его,
основу, над которой возвышаются надстройки общественные—госу¬
дарство, классы и т. д., затем и надстройки идеологические.
В конечном результате не сознание людей определяет их бытие,
а, наоборот, их общественным бытием определяется их сознание.
Вот мне и придется теперь в дальнейшем продолжении моей лекции
несколько расшифровать эти основные положения, составляющие
самую сущность, самый нерв, так сказать, материалистического
понимания истории.
Что значит, что люди при своем появлении на свет встречаются
с неизбежными, от их воли независящими, производственными
отношениями? В другом месте Маркс еще говорит, что производ¬
ственные отношения, с которыми сталкиваются люди при появлении
на свет, складываются где-то за их спиной. Это значит, что процесс
изменений происходит так медленно и незаметно, что каждый
человек, рождаясь, находит уже готовые формы общественных
отношений. Он находит эти формы, в которых работали и жили
его предки, он находит готовые формы производительных сил,
готовые формы добывания средств к жизни и находит готовые
отношения, сложившиеся уже между людьми. Крестьянин, рождаясь,
находит, что все его окружающие уже испокон веку привыкли
к определенным формам работы и жизни, к определенным формам
общественных отношений. Сын раба видит себя рабом, и ему
не приходит в голову, что может быть иначе. Так должно быть,
так установлено. Сын дворянина, сын феодала с самого появления
на свет, в обстановке своей жизни, находит готовыми условия,
которые давно уже сложились, и он чувствует себя господином
как бы по природе. Недаром находились философы в древности,
которые считали, как, например, Аристотель, что раб по природе
создан рабом, иначе он не попал бы в рабы. Ему так суждено.
Один должен быть господином, другой должен быть рабом.
113

Людям кажется, что общественные отношения являются застыв¬
шими, прочными, настолько прочно установленными, что они даже
похожи на естественные, природные отношения и природой созданы.
Поэтому некоторые буржуазные сторонники Дарвина в обществен¬
ной науке переносили дарвиновскую борьбу за существование и на
общественную науку и говорили, что кто хочет уничтожить борьбу
классов, тот идет против самой природы. Самой природой устано¬
влена борьба за существование. Прежде говорили—„самим богом“,
теперь это неловко, и говорят—„самой природой“. Сама природа
установила то, что существует борьба людей друг с другом. Это
прогресс, это хорошо. С другой стороны, когда мы говорим о раз¬
витии производительных сил, когда мы говорим о революции
в области общественных отношений и о революции политической,
мы должны их отличать. Политические революции—это восстание
одного класса против другого, и мы должны отличать их от рево¬
люций общественных, от революций в изменениях способов произ¬
водства, которые сперва подготовляются бескровно и незаметно, но
которые, в конце концов, проявляются резко. Когда мы говорим
о таких сдвигах, о революциях, никогда не надо забывать, что здесь
все время происходит диалектический процесс перехода количества
в качество. Изменения происходят так медленно и незаметно, что
люди живут иногда столетиями и этих изменений не замечают. Им
кажется, что как наши предки жили, .так и мы живем, так повелось
исстари, яйца курицу не учат, выше лба уши не растут,—целый
ряд таких поговорок, сложившихся именно в застойные периоды
жизни. Но изменения идут, без изменений не может быть прогресса.
Эти изменения незаметны, но они постепенно накапливаются, и тогда
вдруг наступает резкий скачок, происходит резкий сдвиг, происходит
глубокая социальная революция, которая проявляется в перемене
и общественных отношений, и всяких других надстроек, общественных
и идеологических. Примером такой революции может служить всем
нам известный промышленный переворот в Англии, когда быстрое
развитие производительных сил само вызвало и вело за собой
резкие перемены в общественных отношениях и идеологии.
Наиболее интересным вопросом при этом является вопрос о роли
идеологии. Мы имеем у Маркса как будто бы противоречие. Маркс
говорит—и это есть самая краткая формула исторического мате¬
риализма:—„Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот,
общественное бытие определяет сознание“. Что это значит? Неко¬
торые упрощенные материалисты, вульгарные марксисты думают, что,
по мысли Маркса, раз идеи являются только фактором производным,
114

то сами они никакой роли в истории не играют. И когда такие
марксисты встречают возражения: такие-то идеи играли роль,—
им кажется, что это нарушение марксизма. Но мы встречаем у того же
Маркса следующее интересное замечание. „Каждая революция,—гово¬
рит Маркс в своих исторических работах, — каждая революция
совершается дважды: в первый раз в головах, а потом на деле“.
Здесь получается как будто прямое противоречие первому положе¬
нию, что не сознание определяет бытие, а бытие определяет
сознание. Выходит, что для того, чтобы революция совершилась
на деле, она должна раньше совершиться в головах. Что это значит,—
революция в головах? Это значит—люди поняли, что так дальше
жить нельзя, как они живут. Они решительно изменили свои взгляды
и понятия на мир, на общественные отношения, они создали себе
совершенно новый идеал и стремятся к нему. Вот если вам какой-
нибудь противник исторического материализма преподнесет такую
марксистскую формулу, вы можете на первых порах растеряться,
смутиться этим противоречием. Между тем, на самом деле противо¬
речия здесь нет, по той простой причине, что Маркс взял в данном
случае для краткости формулу двухчленную, а надо было взять
трехчленную формулу, которая гласит так: каждая революция
назревает, прежде всего, незаметно, эволюционно в производственных
отношениях. Когда эта незаметная эволюция достигнет такой степени
напряжения, что люди почувствуют несоответствие новых выросших
отношений со старыми формами жизни, со старой оболочкой, со
старыми политическими стремлениями, со старыми идеями и поня¬
тиями, тогда у них в головах начинается процесс, приводящий
к революции их собственных понятий. Революция в головах, следо¬
вательно, есть не первый, а второй член формулы. Это е^ть отра¬
жение в головах, в нашем сознании того, что незаметно произошло
в окружающей жизни. Количество переходит в качество, и эта рево¬
люция в головах приводит затем людей к необходимости совершить
революцию на деле, или, как Маркс, со своим умением кратко
и метко формулировать, говорит в другом месте: „люди от оружия
критики переходят к критике оружием“. Раньше было оружие кри¬
тики, угнетенные классы были недовольны, они критиковали, а потом
видят, что этого недостаточно. Раз поняли, что было плохо и что
должно быть иначе, они начинают противополагать старому что-то
новое, начинают оказывать известное давление. Тот же Маркс ска¬
зал, что насилие есть повивальная бабка, которая помогает родиться
новому обществу. Значит, от оружия критики, от революции в голо¬
вах люди переходят к настоящей революции, к критики оружием.
115

Таким образом, здесь противоречия нет. Идеи, конечно, являются
вторичным, производным явлением. Но в то же время Маркс не
отрицает огромной движущей роли идей в истории. Он только
своей первой формулой, что не сознание определяет бытие, а бытие
определяет сознание, указывает на то, что соответственные идеи
появляются тогда, когда в них есть надобность, когда назрели
условия, которые вызывают их к жизни, и что силу они могут
приобрести только тогда, когда есть достаточное количество народ¬
ных масс, которым эти идеи нужны, для которых они являются
организующей силой в их жизненной борьбе.
Что же такое сами идеи? Что такое идеология? Ведь, человек
есть существо мыслящее, сознательное, которое является последним
звеном в развитии животного организма, в смысле именно развития
своего интеллекта, своего мыслительного аппарата. Сознание само
являлось орудием в борьбе за существование. Энгельс в одном
месте отвечает тем, которые говорят: „вы сами вводите сознание,
значит вы сами идеалисты“. Энгельс на это отвечает: ведь, если
мой организм требует пищи, то мое сознание испытывает голод,
и моя воля заставляет меня искать пищи и даже изобретать,
не даром говорится, что голь на выдумки хитра. Если мой организм
требует влаги, то мое сознание вызывает у меня чувство жажды,
и это чувство заставляет меня изобретать, изыскивать и т. д. Таким
образом, сознание есть не что иное, как выработанное в борьбе
за существование орудие для удовлетворения той же самой мате¬
риальной потребности тела, и это сознание самим телом и выра¬
батывается. В таком же положении находится и общественное
сознание, именно то, что мы называем идеологией. Она сама выра¬
батывается в борьбе с окружающей природой и в борьбе отдельных
людских коллективов друг с другом и, как орудие этой борьбы,
становится творчески-организующей силой. Идеи являются вторич¬
ными, производными явлениями, самостоятельных идей не суще¬
ствует. Они появляются в самом процессе борьбы; но раз они
выработались, то они для того и выработались, чтобы служить
орудием, поэтому эту роль орудия они и исполняют. Что такое
сама идеология? Ведь, идеология отличается от психологии.
У Н. И. Бухарина мы встречаем такое определение: идеология это
сгусток психологии. Что это значит? У каждого человека есть своя
психическая жизнь, есть чувства, мысли и желания. У толпы,
у любого коллектива есть своя общественная психология. Мы
прекрасно знаем, что толпа руководится иногда стихийным чувством,
мы знаем, что у толпы есть панический страх, есть энтузиазм,
116

есть героизм. Весь коллектив охватывается иногда какой-то общей
психологией. Но это еще только психология. Идеология это есть
психология, но переработанная, доведенная до сознания, вылив¬
шаяся в определенные формулы, в определенные схемы и т. д.
Какие мы насчитываем важнейшие идеологии человечества? Древ¬
нейшая, распространеннейшая—это религия, затем тоже распро¬
страненная в самой глубокой древности—это искусство, затем
нравственность, право, наука, философия и т. д.
Это есть совокупность понятий, воззрений, настроений, которые
овладевают данным коллективом и диктуют ему его правила пове¬
дения. Каждая идеология является чем-то творческим, организующим,
под влиянием ее люди поступают так, а не иначе. И вот зародыши
некоторых идеологий человек взял от животного мира. Мы уже
видели в отношении нравственности, что она в основе своей не что
иное, как социальный инстинкт, свойственный всем стадным
животным. Но и искусство перенесено человеком из животного
мира, потому что искусство создается из двух элементов: из чувства
красоты, из эстетического чувства и из игры, из приложения сво¬
бодных творческих сил не к процессу труда, а к игре, которая
подражает процессам труда. Когда мы видим, как собаки играют,
во что они играют? Они играют в драку, в то, что составляет
серьезное свойство собаки, по крайней мере, в ее прямой первичной
борьбе за существование. Во что играет кошка? В кошку и мышку.
Она в игре отражает то, что играет важную роль в ее жизни.
Во что играют дети? В то, что видят у взрослых: в папашу
и мамашу, в солдатики и т. д. Следовательно, игра есть потребность
человека—в свободной затрате сил использовать тот опыт, который
дает ему его жизненная борьба. А из игры у людей возникает
искусство пения, пляски. У всех первобытных народов искусство
подражает многим процессам труда. Таким образом, чувство кра¬
соты, которое развилось у животных в борьбе за самку, и игра
лежат в основе искусства, как в основе нравственности лежит
социальный инстинкт.
Но установлением связи данной идеологии с ее биологическими
корнями, с ее зародышами в животном происхождении человека
ограничиться нельзя.
Где же вступает в свою роль материалистическое объяснение
истории? А там, где оно данную идеологию наполняет содержанием.
Почему в такие-то эпохи такие-то люди, такие-то народы имели
такую-то идеологию? Почему чувство красоты у разных народов
в разные эпохи—разное? Почему у крестьянина идеал женской
117

красоты—это женщина крепкая, сильная—кровь с молоком, и в то же
время статная, т. е. ловкая? Почему у жителей городов, у город¬
ской аристократии или у подражающей ей буржуазии — идеалом
красоты считается маленькая ручка и ножка, томный цвет лица
и т. п. Почему? На это отвечает исторический материализм. Потому
что чувство красоты определяется в каждый данный момент именно
тем, что нужно и полезно для данного коллектива или, наоборот,
что характеризует принадлежность к высшим классам. Крестьянину
нужна здоровая и сильная работница, поэтому маленькая ручка
и ножка, томный цвет лица ему ни к чему. Ему нужна здоровая,
сильная работница. „Нам с лица не воду пить, и с корявой можно
жить,и как говорит крестьянин у Некрасова. Что такое маленькая
ручка и ножка у аристократки? Это доказательство того, что
ни она, ни ее предки не работали и пешком не ходили. Вот руки
и ноги атрофировались. Но люди аристократического происхождения
этим гордятся, ибо это доказывает их аристократическое про¬
исхождение.
Вообще, как люди живут, как они борются за свою жизнь,
в каких условиях они живут, чем направляется их жизнь, это отра¬
жается в их сознании. Относительно религии мы это увидим после
подробно, а что касается нравственности, то мы очень хорошо
знаем, до какой степени нравственность различна в различные
эпохи у разных классов, у разных народов. Например, в некоторых
случаях, где племя живет в хроническом недоедании, в голоде, где
развития производительных сил нет, где всякий лишний рот ощу¬
тителен, там принято больных и стариков убивать, и это считается
хорошим делом. Один миссионер рассказывает, что он был в Грен¬
ландии у эскимосов и говорил одной эссимосской девушке:
„Вы живете без христианского света знания. Вы ничего не пони¬
маете, не знаете, что добро и что зло, а мы христиане вас научим“.
Тогда она ответила: „Ничего подобного, мы прекрасно понимаем,
что добро и что зло. Я вчера сбросила свою бабушку со скалы в море
и она меня благодарила за это. Э1х> было очень хорошо“. Здесь
представления о добре и зле настолько в‘елись в сознание, что заста¬
вляют даже человека, которого убивают, благодарить того, который
его убивает. Ему и в голову не приходит, что может быть иначе.
Таким образом, понятие о нравственности может быть чрезвы¬
чайно разнообразно, в зависимости от эпохи, обстановки, от условий
жизни. Мы знаем, например, что у западно-европейских дворян не¬
обычайно было развито чувство чести. Откуда взялось такое щепе¬
тильное чувство чести? Оно идет от феодальных времен, когда
118

бароны искали всякого повода, чтобы подраться, чтобы пограбить
своего противника. Это развитое чувство чести является в резуль¬
тате многовековой привычки к войне, к грабежу, для которого только
ищут случая: а, ты меня оскорбил, давай драться. А у буржуазии,
когда она выступила на сцену, когда наступило буржуазное время
купли - продажи и когда вместо меча начинает царствовать злато,—
все обиды удовлетворяются уже не кровью, а штрафом у мирового
судьи. Дело происходит очень просто и прилично, и вся эта щепе¬
тильность дворянская сходит на нет.
Итак, и понятие красоты, и нравственные понятия находятся
в зависимости от конкретных исторических условий и, в частности,
от экономических условий и от социального положения данного класса.
Это же относится и к другим идеологиям.
Позвольте привести один, так сказать, гипотетический пример,
который ярко покажет, как то или иное социальное, классовое поло¬
жение отражается на социальной психологии и идеологии. Вы знаете,
например, как менялось миросозерцание буржуазии. Буржуазия на
расцвете своего развития в XVIII, в начале XIX века была полна
веры в свои силы, настроение у ней было страшно оптимистическое:
вера в науку, в торжеетво прогресса, в общую гармонию всех лю¬
дей; только стоит захотеть, и все на свете будут счастливы, все на
свете так хорошо. А в конце XIX века у буржуазии рождается пес¬
симистические миросозерцание: все так плохо, человечество идет
к упадку, появляется недоверие к науке, возвращение к религии
и т. д. Наоборот, у рабочих в начале развития капитализма настрое¬
ние было мрачное, пессимистическое, подавленное, но к концу XIX
и в начале XX века настроение их заметно изменилось, появился
какой-то просвет, появилась надежда на лучшее. Далее, Маркс, как
вы знаете, дал своему „Капиталу“ следующий подзаголовок: не „По¬
литическая экономия“, а „Критика политической экономии“. Почему?
Ведь „Капитал“ есть марксистское изложение политической экономии.
Почему оно названо „критикой политической экономии"? Потому,
что эта политическая экономия была выработана снизу, из подполья,
представителем тех, на ком ездят, а не тех, кто ездит. Такая .поли¬
тическая экономия начинается с того, что она критикует полйти-
ческую экономию своих господ и на этой почве вырабатывает свою
политическую экономию.
Представьте себе такой пример. Возьмем для упрощения всю
массу эксплоатируемых и эксплоататоров и изобразим их, как лошадь
и седока: один человек везет, другой едет на нем. Пока тот, кто
везет, покорен, у того, кто на нем едет, необычайно хорошее
119

миросозерцание; он весел и бодр, видит все в лучшем свете—он опти¬
мист. Для него все хорошо в этом лучшем из миров. Но тот, кто
везет, тот парий, несчастный, забитый. Но вот начинаются маленькие
изменения. Человек-лошадь начинает брыкаться, сопротивляться,
хочет сбросить седока. Ясно, что у седока начинается поворот
в настроении, настроение его портится, он начинает мрачно смотреть
на мир. Он говорит—все плохо и ждет теперь спасения, может быть,
только от всевышнего. Наоборот, у того, который пытается сбросить
седока, появляется надежда, что вот еще усилие, ему удастся сбро¬
сить постылую ношу. Как эти изменения в его психологии возни¬
кают и развиваются? Прежде всего, он начинает чувствовать, что
что-то плохо в его положении, но не разбирается еще, где причина.
Наконец, разобрал. Плохо потому, что на нем ездят. Тогда начинается
критика своего положения, появляется „оружие критики“. Он мучи¬
тельно критикует, ищет себе дороги, ищет способа освободиться
и т. д. А затем, когда он уже все понял, тогда остается только
как следует сбросить всадника, и оружие критики заменяется кри¬
тикой оружием. Начинается реальная физическая борьба. Вот грубо¬
схематически тот процесс, который происходит в общественных
идеологиях.
Возьмем, например, средневековый строй. Веками жизнь не ме¬
няется. Живут, как жили отцы и деды. Дворянин, крепостной кре¬
стьянин, в городе ремесленцик, который работает для своего малень¬
кого рынка, для своих заказчиков. Но тут же есть купец, который
начинает понемножку раз‘едать эти старые отношения. Он скупает
у крестьян их излишки; крестьяне беднеют, купец ищет новых рын¬
ков, новых путей. Ему становится тесно, он открывает новые страны,
Америку, там находят много золота. Золото расширяет масштаб его
деятельности. Цены растут. Это заставляет помещиков выкачивать
из крестьян как можно больше. Раньше помещик был просто хле¬
босол, что получал, то проедал и гостей кормил, а теперь он может
продавать и получать золото, а золото можно копить до бесконеч¬
ности. У него растет жадность. Крестьяне разоряются, жизнь ста¬
новится хуже. Это тянется столетиями, но медленно и постепенно
начинает отражаться в сознании: жить стало хуже. Недовольство
выражается сначала только у отдельных, наиболее передовых пред¬
ставителей эксплоатируемых классов или у перебежчиков из господ¬
ствующих классов, недовольство против старых верований, против
старых понятий. Они улавливают и формулируют недовольство масс
в тех или иных идеологиях. Плохо потому, что вас такие-то экспло*
атируют. Надо жить иначе. Значит, надо об‘яснить, выявить, почему
120

эксплоатируют. А тогда начинается интересный процесс, который
отметил Плеханов. Раз я начинаю критиковать и становлюсь в оппо¬
зицию господствующему классу, то я начинаю отрицать его идеологию.
Я против его религии, против его искусства, против его нравствен¬
ности. Я выработал все новое. С другой стороны, мне хочется опе¬
реться на что-то прочное, хочется иметь веское доказательство моей
правоты. Людям всегда кажется, что правы были старики, что правда
в древности, и они ищут оправдания в древности. Когда возникает
реформация, они говорят: мы против папы, против папской религии,
против власти духовенства, мы за чистое христианство, мы за старое
христианство, мы за настоящее евангелие. Они думают, что они
представители старой традиции. На самом деле они творят, конечно,
новое, но им хочется опереться на старую идеологию. Пээтому
в борьбе идеологий получается очень прихотливая вещь. Это совсем
не такая простая вещь, как изображают некоторые упрощенные
марксисты: внизу фундамент, экономический строй, на нем над¬
стройки:	раньше идет первая надстройка — государство, затем,
далее, право, религия, нравственность, искусство. Ничего подоб¬
ного. Это неверно. Такое упрощенное представление выдвигается
иногда нашим марксистом Богдановым, который думает, что каждая
идеология является в каждый данный момент прямым отражением
экономического основания, и если меняется основание, то есте¬
ственным образом меняются и все надстройки. Дело гораздо
более сложно.
Марксовские базис и надстройки можно более правильно схема¬
тически представить так: на одном основании находится несколько
конусов с разными вершинами. На первых порах все надстройки
слиты в одну сплошную массу. Это общий кусок всех конусов.
Что это значит? Нравственность, религия, право, наука—они все
соединены в одно, они еще не расчленяются. Есть какой-то порядок,
обычай, этот обычай спокон веков установлен, и этот обычай заме¬
няет и законы, и религию, и нравственность. Дальше начинается
дифференциация, расчленение. Отдельно вырастают надстройки
религиозная, нравственная, отдельно искусство, наука, философия.
И когда идеологии расчленяются, они влияют друг на друга. Изме¬
нилась, допустим, нравственность или право,—я не признаю права
господствующих классов. Это значит, что внизу, в основе начинает
создаваться новый фундамент, возникает новый класс, который
начинает чувствовать недовольство окружающим. Он недоволен
господствующими законами, правилами поведения. Он протестует
против этой надстройки. Но раз он эту надстройку отрицает,
121

то естественно, что он отрицает все, что выросло из того же
фундамента. Он против господствующей философии, против гос¬
подствующего искусства и т. д. С другой стороны, идеологии
сами влияют друг на друга. Долгое время искусство было только
служанкой религии. Религия диктовала искусству его форму
и содержание. Поэзия, архитектура и музыка были отражением
религии. Далее, идеология более передовых народов влияет на
идеологии более отсталых народов. В частности, наша Россия,
которая всегда перенимала дамские моды с запозданием из Западной
Европы, с опозданием воспринимала и общественную идеологию
Западной Европы. И нельзя понять русского социализма без
западно-европейского.
Русский социализм вырос из двух источников. Одним из них
была русская общественная жизнь. Русская интеллигенция, которая
являлась по своему социальному составу мелко-буржуазной, отражала
крестьянские, отчасти рабочие, настроения. Это общественные корни.
Но есть и другие корни русского социализма. Если русская интел¬
лигенция по своей природе была мелко-буржуазной, то почему она
воспринимала социализм? Потому, что в Западной Европе в это время
идеи буржуазного либерализма себя дискредитировали. Буржуазия
у власти показала, чего она стоит. Поэтому интеллигенция не могла
пойти за либеральными лозунгами буржуазии и восприняла посАеднее
новое слово—социализм. Так возникают исторические маски, о ко¬
торых Маркс говорит: как об отдельном человеке нельзя судить по
тому, что он сам о себе думает, так и о партии, и об общественной
группе нельзя судить по их программам.
Октябрьская революция явилась тем великим экзаменом, который
поставил перед всеми социалистическими группами определенный
вопрос: действительно ты исповедуешь социализм или нет. И тут
обнаружилось, что то, что интеллигенция принимала за социализм,
было только демократизмом, только стремлением к широкой поли¬
тической свободе и к созданию для этой интеллигенции широкой
общественной арены. А когда оказалось, что в борьбе за социализм
нужно ограничить демократию,—тогда эта интеллигенция сделалась
врагом социализма. Оказывается, что социализм был искренней,
вовсе не лицемерной, а искренней оболочкой, которая прикрывала
совсем другие потребности, совсем другие классовые тенденции и т. д.
Так сложно развивается идеология. Одни идеологии влияют на
другие. Прошлое влияет на настоящее. Идеологии соседних народов
влияют друг на друга. Иногда является подражание одного класса
другому, низшего—высшему. Это особенно сказывается в модах
122

и обычаях, а также в искусстве, и от этой подражательности не
свободен и пролетариат. Нельзя забывать при этом, как трудно
сделать скачок пролетарскому сознанию и создать во всех областях
духовной жизни нечто совершенно новое. С другой стороны, мы
должны признать, что не всегда все старое является негодным.
И в этом отношении я целиком присоединяюсь к тому, что говорил
покойный Ленин и что говорит Троцкий о роли буржуазного искусства.
Мы не должны забывать, что было время, когда буржуазия была
все-таки революционной, когда она творила великие ценности
в области искусства, культуры, философии и науки, и эти ценности
мы должны не отвергать, а ввести их в наше собственное миросо¬
зерцание.
Таким образом, как уже указывал Плеханов, если мы хотим
изучить идеологию данной эпохи, данной группы, данных обще¬
ственных деятелей, то недостаточно рассмотреть экономику
данной эпохи; есть идеология прошлого, которое оказывает
влияние, идеология соседних народов, идеология враждебных классов.
И когда мы все это изучим в совокупности, тогда только мы сможем
сколько-нибудь понять этот сложный вопрос, да и то лишь в самых
общих чертах. Это особенно относится к индивидуальным взглядам
того или иного мыслителя, писателя, общественного деятеля. Спра¬
шивают иногда, почему такой-то человек имеет такие-то взгляды. Мне
часто задавали вопрос, почему у двух братьев, детей одного и того же
отца, оказались различные взгляды. Один оказался белогвардейцем,
а другой—коммунистом. Потому что здесь влияние наследственности,
влияние воспитания, влияние окружающей среды. Нельзя все это
учесть и об‘яснить.
По поводу таких вопросов Плеханов привел следующий пример.
Есть наука, которая называется баллистикой, наука о движении
пушечного ядра. Эта наука основана на тсчной механике. Механика
есть приложение математики к движению. И вот баллистика вычи¬
сляет самым точным образом путь ядра, его траекторию, т. е. кривую
линию, по которой ядро полетит, самым точным образом вычисляет,
куда ядро попадет. А вы знаете, что теперь умеют пристреливаться
даже к невидимой цели. Здесь все рассчитано. Одно не поддается
рассчету—это на сколько осколков ядро распадется, разорвется,
и куда какой осколок попадет. Почему нельзя этого рассчитать?
Ядро состоит нз металлической оболочки и из взрывчатого вещества.
И вот нельзя рассчитать, какое количество взрывчатого вещества
на какое пространство оболочки будет действовать и куда какой
осколок попадет. Точно так же не можем мы об‘яснить всех брызг,
123

всех прихотливостей, всех капризов идеологии данного человека,
не можем мы учесть всех влияний, которые он испытывает. Но мы
и не ставим себе целью об'яснить каждое индивидуальное,
конкретное явление, исторический материализм не должен это
ставить себе целью. Дело исторического материализма об'яснить типи¬
ческие явления, главным образом, массовые и имеющие огромное
значение в истории, но не отдельные и индивидуальные. Этим мы
займемся подробно, когда будем говорить о роли личности в истории.

ЛЕКЦИЯ 6-я.
КЛАССЫ.
Теперь мы переходим к дальнейшим вопросам, связанным с исто¬
рическим материализмом, и займемся марксистской теорией классов.
В прошлой лекции мы рассматривали общие, основные положения
исторического материализма, главные движущие силы, возникающие
на них надстройки и динамику этого превращения производительных
сил в производственные отношения и в соответственные надстройки.
Теперь мы будем рассматривать две важнейшие надстройки: обще¬
ственные классы и государство. Вы знаете, что теория классов
является важнейшей составной частью всей теории марксизма. Она
как бы характеризует все марксистское мировоззрение. Классы,
классовая точка зрения, классовая борьба, как только произнесете
такие слова, сразу запахнет марксизмом. Между тем, неверно,—
и Маркс это сам часто повторял, будто Маркс первый открыл
классы в современном обществе, будто он первый создал теорию
классовой борьбы. С очень давних времен проницательные обще¬
ственные мыслители наблюдали, что в обществе происходит борьба
с противоположными интересами. Уже Платон, первый теоретик
разных групп, который основал систему утопического аристократи¬
ческого коммунизма в Древней Греции, философ-идеалист Платон
установил следующее положение: каждое государство состоит как бы
из двух государств, которые вечно воюют друг с другом—это
бедняки и богатые. Основатель новейшего коммунизма Томас Мор
в своей знаменитой „Утопии“ писал, что, в сущности говоря, каждое
государство—это заговор, который устраивают богатые против
бедных и при этом они свои собственные желания называют
законами и действуют от имени всего общества. И здесь уже наме¬
чается глубокое проникновение в сущность всего современного
общества, в котором происходит борьба. А по мере того, как борьба
в новейшей истории Европы принимала все более и более яркие
и четкие формы, во время английской революции и особенно во
время и после Великой Французской революции, когда подводились
первые итоги этой борьбы, тогда появилась масса ученых историков,
125

которые говорили, что, в сущности, новейшая история—это борьба
классов, а именно борется класс буржуазии против старого дво¬
рянства. Видели они также, что в рамках буржуазного класса,
третьего сословия, как тогда говорили, возник новый класс—про¬
летариат, что он, в свою очередь, борется против буржуазии.
Но вот тут-то и заканчивалось сходство между буржуазными исто¬
риками и Марксом, и Маркс это отмечает. По их мнению, пока шла
борьба буржуазного класса и всех примыкающих к нему слева—
против старого дворянства и духовенства, это была борьба хорошая,
прогрессивная, ее надо было приветствовать, она была движущим
фактором истории.
Но как только в рамках третье! о сословия началась борьба
пролетариата против буржуазии, это уже была борьба плохая,
вредная, с ней надо было бороться, ее надо было тушить, оста¬
навливать, она мешала истории прогрессивно итти вперед. Таким
образом, здесь сказался ограниченный кругозор буржуазных исто¬
риков. Пока классовая борьба помогала буржуазии взять власть,
она была хороша, но когда эта классовая борьба стала сбрасывать
эту буржуазию, она стала плоха, она шла против законов истории.
Между тем, Маркс говорит, что классовая борьба есть движущая
сила истории во все исторические эпохи. Эта борьба является
прогрессивной борьбой, толкающей общество вперед, потому что
сама классовая борьба выражает собой только то, что в обществе
назрели новые производительные силы, новые производственные
отношения, которым тесно стало в рамках старого общества. Они
ищут выхода, и этот выход находят в борьбе, в тех или иных
формах борьбы с господствующим классом. Это—во-первых. А во-
вторых, он пришел к заключению, что уничтожение классовой
борьбы может явиться только в результате того, когда последний
класс существующего общества—пролетариат станет у власти и этим
самым уничтожить не только свое собственное бесправное поло¬
жение, но и самые классы вообще. Следовательно, диктатура про¬
летариата есть последняя форма классовой борьбы. Вот те поло¬
жения, которые Маркс внес в теорию классов. Но, кроме того, сама
теория подверглась у него необычайно тщательному, вдумчивому
и подробному анализу, что и дает нам право говорить о марксист¬
ской теории классов. Но и тут во время развития марксового учения
происходил ряд изменений в этой теории.
Вы помните, вероятно, первые строки первой главы Коммуни¬
стического Манифеста Маркса и Энгельса. Он начинается так: „Вся
предшествующая до сих пор история человечества является историей
126

борьбы классов“. Но сейчас же имеется примечание, сделанное
впоследствии к новому изданию Манифеста: Это правильно только
для так называемой писаной истории, но это неверно для тех эпох,
которые были в состоянии родового коммунизма, или полукомму-
низма. В то время не было еще частной собственности и поэтому
не было классов, которые появились на почве борьбы за собствен¬
ность. Вот первое серьезное ограничение, которое внесли Маркс
и Энгельс на основании исследования ученых об эпохе родового
первобытного коммунизма. Из этого можно вывести, что и классы,
как все другие понятия и категории современной науки, имеют
исторический характер, т. е. они возникли в определенную эпоху
развития, и будет время, когда они исчезнут. Они не являются
самой сущностью человеческого общества, как такового. Мы можем
вполне представить себе общество без классов, и таким оно было
до возникновения классов и таким оно, по предсказаниям маркси¬
стов, будет после полной победы, не только политической, но эко¬
номической и культурной победы пролетариата над буржуазией.
Несмотря на то, что теория классов является в высшей степени
важным центральным местом в историческом материализме, несмотря
на это, у Маркса и у Энгельса нет совершенно точной и оконча¬
тельной формулировки самого понятия „класс“. И это дало повод
многочисленным критикам марксизма всех родов, начиная от бур¬
жуазии и кончая ревизионистами и народниками, упрекать марксизм
в том, что настоящей теории классов у марксизма нет, что Маркс
сам себе противоречит, что он употребляет в разных случаях разные
определения для понятия класса, и на этом основании мы, маркси¬
сты, должны ставить себе задачей не только брать то. что есть
у Маркса и Энгельса, но развивать и уточнять это дальше. При
этом вполне возможны некоторые небольшие разногласия среди
самих марксистов, и эти разногласия я перед вами отмечу. У Маркса
есть попытка дать научное обоснование того, что такое класс. Это
последняя глава третьего тома „Капитала“, которая так и назы¬
вается „Общественные классы“. Как вы знаете, 3-й том „Капитала“
составлен из черновых рукописей, которые Маркс не успел обра¬
ботать. Это была груда черновых тетрадей, которые Энгельс сопо¬
ставил, соединил и выкроил из этого 3-й том „Капитала“. И в числе
этих черновых рукописей есть одна неоконченная глава, где напи¬
сана только одна страничка. Таким образом, эта попытка тоже не
завершена. У Маркса в разных местах его сочинений есть разный
подход к понятию „класс“. Прежде всего, у Маркса еще в „Комму¬
нистическом Манифесте“ нет точного разграничения между понятием
127

„класс“ и „сословие“. Там говорится, что вся предшествую¬
щая история человечества есть борьба классов, и далее идет
перечисление: патриций и плебей в древнем Риме, ремесленник
и подмастерье, буржуа и пролетарий, крепостной и феодал—это
все борьба классов. Здесь смешаны еще классы и сословия. Впо¬
следствии Маркс этот вопрос для себя выяснил и пошел гораздо
дальше Лассаля, который так и называл пролетариат четвертым
сословием, в отличие от третьего сословия эпохи Французской
революциии, т. е. буржуазии. Затем у Маркса в ..Нищете фило¬
софии“ и в том же „Коммунистическом Манифесте“ имеются два
определения класса: класс в себе и класс для себя. Класс, пока
он себя не осознал, как класс, пока он в борьбе не противопоставил
себя сознательно всем другим классам, является как бы не полным,
не окончательным классом. Это класс в себе. Это как бы класс
в зародыше, потенциальный. И только тогда, когда класс, сталки¬
ваясь с другими классами, осознает себя, как класс, со своими
особыми интересами, задачами и противопоставляет себя другим
классам, он становится классом сознательным, или классом для
себя. Это определение очень ценное, но оно все-таки представляет
некоторую неясность, потому что здесь перед нами выдвигается
следующий вопрос. Разве рабочий, например, который еще не
обладает классовым сознанием, который плетется з хвосте за бур¬
жуазными идеологами, как, например, значительная часть англий¬
ского пролетариата, разве он от этого перестает быть пролетарием,
перестает быть членом пролетарского класса? С другой стороны,
сознательность—это понятие относительное. Можно быть менее
сознательным и более сознательным. Если требуем полной созна¬
тельности, значит выходит, что мы превращаем класс в партию.
Только партия, организованная и сознательная, авангард класса,
имеет ту максимальную сознательность, которую имел в виду Маркс.
В деле определения нельзя смешивать класс с партией. Поэтому,
согласно первому определению Маркса, класс в себе есть клас0
стихийный, класс, по самому своему положению делающий всех его
членов именно членами данного класса, а класс для себя—это класс
сознательный—это выдвижение авангарда класса, это превращение
класса в сознательный его авангард, в профессиональные союзы,
а то и в партию.
Далее в теории классов имеется целый ряд разногласий среди
ближайших же последователей Маркса. Возникает вопрос: чем
определяется принадлежность к данному классу, какими признаками?
И вот тут мы сталкиваемся с двумя большими теориями—теорией
12в

потребительной и теорией производственной. Первый признак, на
который обратили внимание в глубокой древности—это признак
потребительский,—и в результате деление всего общества на богачей
и бедняков. Это простейшие классы—вот богатые, а вот бедные.
Между ними идет борьба. Богатые с подчиняют бедных, эксплоа-
тируют их, а бедные, время от времени, устраивают стихийные
восстания, пытаются освободиться от своего ига. Следовательно,
борьба классов есть борьба богатых и бедных. Некоторые критики
Маркса, в частности некоторые народники, например, Чернов, пытаются
эту теорию выдвинуть во главу угла. Для чего? Для того, чтобы
в России рабочего и крестьянина об'единить в один класс, заявить,
что лишь марксистская схоластика пытается отделить пролетариат
от крестьянства, а на самом деле и те, и другие—бедняки, и тех,
и других эксплоатируют. Следовательно, это один и тот же класс—
класс бедняков, трудящихся. Все, кто против них, все богатые—эго
другой класс. Это есть самое упрощенное деление, какое знает
история и которое очень долго использовывалось всеми социалистами-
утопистами до Маркса. Но на основании всех работ Маркса можно
притти к заключению, что Маркс никоим образом на этой упро¬
щенной точке зрения не стоял. Он знал прекрасно, что в числе
бедных может быть бедный крестьянин, у которого совершенно
другое положение в обществе и другая классовая психология
и идеология, чем у рабочего, что в числе бедных может быть
люмпен-пролетариат, босяки, которые играли большую роль в истории,
но которые никоим образом не могут быть приравнены к промыш¬
ленному пролетариату. Он знал хорошо, что в числе богатых есть
землевладельцы и есть промышленные буржуа, которые на протя¬
жении новейшей истории вели между собой жестокую борьбу.
Следовательно, эту упрощенную точку зрения он отрицал. Ей про¬
тивопоставляется другая точка зрения, производственная, а именно:
характеристика классов зависит от того, какое место данная группа
занимает в производстве. С этой точки зрения класс есть опреде¬
ленная группа, играющая определенную роль в процессе производства.
Но если мы возьмем только это определение, то мы увидим, что
оно неполно. В самом деле, стоя на этой точке зрения, можно
разделить все общество на участвующих в производстве и неуча¬
ствующих в производстве, и тогда кого нам придется взять за одну
скобку участвующих? С одной стороны, промышленных рабочих,
затем всю массу крестьянства и всю вообще мелкую буржуазию—они
работают, участвуют в производстве, и, наконец, тех капиталистов,
которые являются организаторами своего производства. И они
129

участвуют в производстве. С другой стороны, в число неучаствующих
придется отнести всех тех землевладельцев, которые живут рентой,
всех капиталистов, которые живут только процентами, и, наконец,
массу люмпен-пролетариата, нищих, босяков, преступников и т. д.,
которые не участвуют в производстве. Ясно, что этот принцип
деления оказался недостаточным. К этому признаку—участие в про¬
изводстве—надо прибавить колоссальной важности второй признак,
который прибавляют новейшие марксисты, в частности, Ленин,
в своем определении, данном в брошюре „Великий почин". Какой же
это признак? Не только роль в производстве, но определенное
отношение к средствам производства. Что это значит?
Все делятся на владеющих средствами производства и невладеющих.
Если мы возьмем только этот признак, у нас получится упрощенное
деление на богачей и бедняков. Мы видим, что оно не годится.
Жизнь гораздо сложнее. Если возьмем только участие в производ¬
стве, то опять получится неправильное деление. Значит, надо взять
комбинацию обоих признаков. И вот мы получаем определение,
которое можно формулировать так: „Классом называется совокупность
лиц каждой данной общественной формации, которая занимает
одинаковое положение в процессе производства и имеет одинаковое
отношение к средствам производства“. Если мы с этой точки зрения
попробуем анализировать классы в капиталистическом обществе,
то мы вступим в некоторую полосу разногласий. Я позволю себе
дать вам и свою собственную классификацию, о которой я писал
уже в журнале .„Под знаменем марксизма“, в статье под названием:
„Основные проблемы марксистской теории классов.“ Маркс обыкно¬
венно говорил: есть три больших класса, в зависимости от источ¬
ника доходов. Какие же это классы? Капиталисты, землевладельцы
и рабочие. Одни живут рентой, получаемой от земли, другие живут
прибылью от капитала и третьи, живут продажей своей рабочей
силы. Вот три класса. Но Бухарин в своей книге выдвигает теорию,
что существует только два основных класса в капиталистическом
обществе. Почему? Потому что класс землевладельцев все больше
и больше подчиняется классу капиталистов, ассимилируется, рас¬
плывается в классе капиталистов. Землевладение становится одной
из отраслей капиталистической промышленности. И таким образом
землевладельцы, как особый класс, перестают существовать. Остаются
только капиталисты и пролетариат, два основных класса. Куда же
девать все остальное многочисленное общество? Бухарин говорит,
что, кроме того, есть переходные группы и промежуточные группы.
К переходным он причисляет, с одной стороны, всю мелкую буржуазию.
130

Почему эта группа переходная? Потому, что мелкая буржуазии
в процессе развития капитализма распадается, часть ее подымается
вверх к буржуазии, часть опускается вниз к пролетариату. Это
переходная группа. А .к промежуточным группам относится интелли¬
генция, и, как он подчеркивает, особенно техническая интеллигенция.
Итак, мы имеем два основных класса и имеем промежуточную
и переходную группы. Мне представляется, что эта классификация
недостаточно последовательно выдержана и не опирается на то
определение, которое мы с вами дали. Мне представляется, что
правильнее было бы делить (эта классификация важна не только,
как теоретическая абстракция, она важна практически, потому что
она диктует пролетариату его поведение) на пять классов именно
по принципу, который я вам указал, характеризуя классы по участию
в производстве и по отношению к средствам производства. Какие же
это будут классы? Прежде всего, буржуазия всех видов, промыш¬
ленная и торговая буржуазия, включая и банковский капитал
постольку, поскольку владение деньгами есть также владение важ¬
нейшим средством производства. Следовательно, буржуазия—это
класс, который владеет средствами производства и в общем и целом,
как организатор, участвует в процессе производства. Он направляет,
он командует. Конечно, нельзя отрицать, что тот, кто командует,
участвует; на войне главнокомандующий участвует в войне, хотя бы
и сидел на безопасных позициях. Таким образом, капитал участвует
в производстве и владеет средствами производства. Это первая
группа. Вторая группа—это промышленный пролетариат: в производ¬
стве участвует и средствами производства не владеет. Это есть
главное характерное отличие пролетариата, отделяющее его
от всех других классов. Теперь возьмем тот класс, который
Маркс считал классом — землевладельцев. Есть ли основание
его сбрасывать со счетов в нашем анализе? Оснований нет. Верно
что землевладельцы в новых капиталистических странах постепенно
исчезают, как особый класс, особенно в таких, как Сев. Америка,
где не было старого дворянства; но нельзя забывать того, что
интересы землевладения, интересы ренты, с одной стороны, и инте¬
ресы промышленного капитала, интересы прибыли, с другой, слишком
часто являются враждебными друг другу, что капитал заинтересован
в понижении ренты. Это—во-первых. И во-вторых, землевладельцы
исторически важный класс. Это тот класс, который до сих пор
во многих крупных странах сохранил значительную часть полити¬
ческого господства. Это класс, в котором имеются многочисленные
пережитки прошлого, где мертвый хватает живого, где имеются
131

остатки старого феодального строя. Это класс, который до сих пор
пользуется особым почетом. Землевладение считается почетным
видом капитала, рента — почетным видом дохода. И землевла¬
дельцы пользуются своей силой в странах, которые не пережили
глубокой революции, пользуются исключительными преимуществами.
Возьмем такую страну, как Англия. Там до сих пор лорды, правда,
назначаются королем, очень часто из капиталистов, из кабатчиков,
заслуживших милость короны, но в основе палаты лордов, т.-е. второй
палаты, лежит землевладение. Возьмем Германию: до последней
революции и даже в настоящее время крупные землевладельцы,
юнкера, сохраняют там значительную политическую силу. Поэтому
мы еще не пришли к такому положению, когда крупное землевла¬
дение окончательно во всем капиталистическом мире утратило бы
свои исторические черты и земля стала бы просто формой капитала.
Маркс подчеркивает, что земля, как средство производства, отли¬
чается особыми качествами, особыми свойствами. Земля не может
быть увеличена в любом количестве, земля не может переместиться
с места на место. Поэтому земля не может быть таким подвижным
капиталом, как всякий другой капитал. Это есть недвижимое иму¬
щество. И это обстоятельство придает этому средству производства
исключительный характер. Владельцы земли это монополисты. Кто
владеет землей, может диктовать свои законы, и мы знаем, что
английские лорды владеют почти всей Англией. Вся Англия при¬
надлежит очень немногим, сравнительно, фамилиям. Город Лондон
в значительной части построен на земле лордов, которые могут по
окончании контракта потребовать, чтобы все дома были снесены.
Они непрерывно получают доход, огромную и прибыльную ренту
только потому, что земля—монополия, которой не имеет всякий дру¬
гой капитал, созданный трудами рук человеческих. Таким образом,
этот особый характер средств производства накладывает особую
печать и на ту группу лиц, которые пользуются доходом от этих
средств производства. Это класс второстепенный, но все-таки класс.
Теперь переходим к самому низшему классу, люмпен-пролета¬
риату. Это тоже переходная группа. Она образуется деклассирова¬
нием других классов. Каждый класс выбрасывает в люмпен-проле¬
тариат своих неприспособленных людей. Вы помните у Горького
в пьесе „На дне“ есть, барон в ночлежке, который иногда хватается
за карманы своего рваного отрепья и говорит, что у него есть
доказательства с орлами, гербами, коронами о том, что он барон,
и что его должны все уважать. И бароны попадают в ночлежки,
особенно часто теперь. Но можем ли мы так пренебрежительно
132

относиться в теории к этому классу, как относятся к нему многие
марксисты? Ну что ж такое, что этот класс переходный, что ж такое,
что он образуется постоянно остатками, пеной, мутью, накипью всех
других классов? Отличается ли он все же какими-либо особыми
формальными признаками и играет ли он историческую роль? Вот
как мы должны судить о классах, чтобы считать, можем ли мы за¬
числить данную группу в класс, имеются ли у нее яркие признаки
класса, имеется ли классовая идеология и имеет ли он историче¬
ское значение. Что буржуазия и пролетариат имеют яркие признаки
и идеологию, что землевладельцы имеют свои признаки и идеоло¬
гию, ярко консервативную и реакционную, наиболее реакционную
во все исторические времена, это мы знаем. А вот люмпен-пролета¬
риат, имеет ли он свои признаки? Подойдем с нашей формулиров¬
кой—участия в производстве и владения средствами производства.
Куда относится люмпен-пролетариат? Он в производстве не участвует
и средствами производства не владеет. Это последний полюс. Пол¬
ная противоположность буржуазии, которая участвует и владеет.
Не участвует и не владеет, в противоположность пролетариату, ко¬
торый участвует, но не владеет. Что это дает, какую идеологию?
Очень интересную, которую мы наблюдаем во все времена, когда
существовал люмпен-пролетариат. Чем отличается босяк от промыш¬
ленного рабочего? Тем, что босяк это как бы потенциальный
анархист. Ему на все наплевать. Он в процессе производства не
участвует. Он стоит за пределами всего производительного общества.
Он парий, он изгнан из общества. Поэтому он к этому обществу
питает только злобу и ненависть, поэтому он готов его разрушить
до основания. Пролетарий смотрит на средства производства, как
на свое будущее добро, как на общественное добро, которое вре¬
менно оказалось в руках его классовых врагов. Он участник общего
процесса производства. Он будущий хозяин жизни. Люмпен-проле¬
тариат, наоборот, считает, что он за бортом этой жизни. Поэтому
идеология люмпен-пролетариата толкает его либо в лагерь анархизма,
либо в лагерь любого авантюризма. Кто заплатит, тот и прав.
Поэтому мы видели, что люмпен-пролетариат во все исторические
эпохи или давал материал стихийных анархических движений, или
шел наемниками к любому авантюристу, к любому Бонапарту, кото¬
рый их нанимал для временного своего торжества. В древнем Риме
был чрезвычайно обширный люмпен-пролетариат. Про него сказано
знаменитое изречение, которое Маркс любил повторять. Чем отли¬
чаются пролетарии древнего Рима от современного пролетариата?
Тем, что пролетарии древнего Рима жили на счет общества,
133

а современное общество живет на счет пролетариата. Самое слово
пролетарий создано в древнем Риме. Когда все общество делилось
на группы, в зависимости от платежа налогов, то было деление
на 5 групп. Кто же был пролетарий? Тот, который умеет только
детей рожать, который больше нечего не умеет. И вот этот проле¬
тарий попал в последний класс. Налогов не платил, никаких повин¬
ностей не нес и прав не имел. Впоследствии, когда все римские
граждане приобрели права, римский пролетариат стал торговать
своими правами: подкупался, когда надо было голосовать. Эта толпа
играла большую политическую роль. Эго была покупающаяся на
деньги голосующая толпа для тех или иных претендентов на власть.
Если мы возьмем новейшее капиталистическое время и прочи¬
таем знаменитую книгу Маркса по поводу переворота Наполеона III,
мы увидим, из кого состояла вначале сила, на которую он опи¬
рался: из босяков, из подонков, отребья и накипи, словом, из деклас¬
сированных элементов. То же самое после войны мы видим
в Германии: деморализованные элементы армии, которые оказались
совершенно не у дела, выбитыми из колеи многими годами отсут¬
ствия производительной жизни и попали в ряды деклассированных
элементов. Они отчасти шли к революционным, отчасти к реак¬
ционным направлениям, пополняли те наемные отряды авантюри¬
стов, которые пытались и на Советскую Россию нападать. Таким
образом, мы видим, что деклассированные элементы люмпен-
пролетариата имели определенный характерный классовый признак,
определенную идеологию, определенную роль в истории. И мы
имеем право зачислить люмпен-пролетариат в определенный класс.
Затем остается еще один класс—это мелкая буржуазия. Мелкую
буржуазию считают промежуточным классом или переходным. Маркс
сам говорит: промежуточная группа, промежуточный слой. Так он
называет мелкую буржуазию. Верно, она промежуточный слой
между пролетариатом и буржуазией. Но разве одного факта этого
достаточно, чтобы сбросить ее со счетов истории, чтобы не при¬
дать ей название класса? По моему мнению, мелкая буржуазия
весьма и весьма заслуживает название класса. Прежде всего, возь¬
мем ее с исторической стороны. Говорят,-что, как класс переходный,
она распадается. Распадается, но распадается очень медленно.
Распадается и вновь формируется. Этот класс, который, смело
можно сказать, самый устойчивый и консервативный из всех суще¬
ствующих классов. Не забудьте, что исторически мелкая буржуа¬
зия существовала до того, как появилась крупная буржуазия
и пролетариат. А с другой стороны, мелкая буржуазия есть класс,
134

который переживет на некоторое время пролетарскую революцию
и останется при диктатуре пролетариата. Это не только у нас,
в России. Это будет неизбежно везде, где есть мелкая буржуазия,
потому что пролетариат может быстро концентрировать крупное
производство, экспроприировать буржуазию, взять производство
в свои руки, но массу распыленных мелких производителей надо
годами переваривать в социалистическом котле, пока она не исчез¬
нет. Следовательно, этот класс прочный, и мы знаем, что этот
факт имеет очень большое практическое значение. Если к этому
классу относиться с пренебрежением, как к классу, который с эко¬
номической точки зрения история все равно размалывает между
жерновами основных классов (так думал Маркс, когда писал Ком¬
мунистический Манифест), то это было бы ошибкой. Мы знаем
теперь, что не только наша пролетарская рево/юция в России,
с ее огромным мелко*буржуазным населением, но в любой стране
пролетарская революция застанет массу мелкой буржуазии и с ней
придется считаться. Это, следовательно, факт, который должен
налагать очень и очень большие обязательства на борьбу пролета¬
риата и диктовать его поведение. Теория НЭГГа не только приме¬
нена к России, но, как вам известно, на четвертом Конгрессе
Коминтерна и Ленин, и Троцкий докладывали о том, что НЭП есть
неизбежная стадия каждой пролетарской революции. Это именно
и значит, что с мелкой буржуазией придется считаться и придется
убеждать ее примером экономического преимущества коллективного
хозяйства и постепенно переводить в лагерь социализма, а не про¬
стым насилием,—ибо простое насилие не поможет. Вот, следова¬
тельно, исторические и социальные соображения. А теперь возьмем
экономические признаки. Есть ли у мелкой буржуазии такие при¬
знаки? Участвует ли она в производстве? Участвует. Есть ли у нее
средства производства? Есть. Как же так? Значит, она как будто
не отличается от крупной буржуазии, ведь и та участвует и владеет
средствами производства. Какая же разница? Мелкая буржуазия
участвует, верно. И владеет, верно. Но владеет в таком ничтожном
количестве, что это ее не избавляет от необходимости принимать
личное физическое участие в процессе производства. Вот в этом
заключается отличительный признак мелкой буржуазии. Когда хо¬
тите определить торговца, ремесленника, владельца магазина,—кто
он—мелкий буржуа или средний буржуа, вы подумаете, какой при¬
знак подойдет, и вы скажете: если он не участвует в работе своей
мастерской, если он сам не работает, сам не торгует за прилавком,
это буржуа, хотя бы средний. Он имеет все типичные признаки
135

буржуазии.Он живет только на прибавочную стоимость. А если он
принужден сам работать в своей мастерской, в своем магазине
и на своей земле, наряду с подмастерьями, приказчиками или батра¬
ками, тогда он мелкий буржуа, потому что он принимает непосред¬
ственное участие в процессе труда, в процессе производства. По¬
чему он вынужден лично торговать, или работать? Потому, что
средства производства у него незначительные. Он не в состоянии
еще жить одной только прибавочной стоимостью. Кого мы зачи¬
сляем в лагерь мелкой буржуазии? Всех, кто является собственни¬
ком, хотя бы ничтожным, и ремесленника, и кустаря одиночку,
крестьянина одиночку, однолошадника, который живет со своей
семьей и работает, и в то же время крестьянина, работающего
с батраками, ремесленника, имеющего мастерскую. Это все мелкая
буржуазия. Но вы скажете, как же можно об'единять в одну кате¬
горию буржуа, который имеет 100 или 50 рабочих, и миллиардеров
Моргана или Стиннеса, которые владеют неизмеримыми богатства¬
ми? Между кем расстояние больше, между американским миллиар¬
дером и мелким хозяином фабрички, или между кулаком и деревен¬
ским среднячком, или бедным однолошадным крестьянином, который
сам не нанимается в рабочие? Конечно, в первом случае расстоя¬
ние больше.
Такая экономическая характеристика мелкой буржуазии помогает
нам понять и ее промежуточную классовую психологию. Мелкая
буржуазия может в высшей степени страдать от крупного капитала.
Она в некоторые моменты может быть глубоко революционной,
она устраивает стихийные восстания, и бывали исторические пе¬
риоды, когда мелкая буржуазия была у власти и была в высшей
степени революционна. Якобинцы во времена Великой Французской
революции—это партия мелкой буржуазии. Но она при всех усло¬
виях остается собственником средств производства. В этом отношении
характерное отличие мелкой буржуазии от пролетариата именно то,
что мелкая буржуазия—собственник, и в критические исторические
моменты, когда поднимается пролетариат за овладение средствами
производства, эта мелкая буржуазия и ее авангард, интеллигенция, идет
в противоположные ряды, по ту сторону баррикад, делается реакционной
в контр-революционной. Отсюда непрерывное шатание мелкой бур¬
жуазии, отсюда ее непрерывное колебание между пролетариатом
и буржуазией. Но она все же класс, и классом считал мелкую бур¬
жуазию и Ленин. Итак, думаю, что мы имеем известное, и эконо¬
мическое и историческое, право делить все современное буржуазное
общество на пять классов, из которых важнейшими являются
136

буржуазия и пролетариат, но и остальные не так-то еще исчезают, не
так-то быстро перемалываются, имеют определенную экономическую
характеристику и играют определенную роль в истории.
Теперь перед вами возникает чрезвычайно сложный вопрос
современной европейской жизни. Почему пролетариат в своей массе,
в большинстве не идет за правильной пролетарской теорией? Почему
так много пролетариата идет за соглашателями,—за теми партиями
II Интернационала, которые фактически являются тормозом, буфером
между пролетарской революцией и буржуазным строем, которые
стараются сгладить противоречия, которые являются в этом случае
типичными мелко-буржуазными социалистами, поскольку у них какой-то
социализм еще остается? Почему это так? Недостаточно, товарищи,
просто сказать: предатели. Предатели—это вожди. Ну, а массы, ведь,
они же не дурачки. Сплошь и рядом более культурные массы идут
за соглашателями, значит, надо здесь какую-нибудь подоплеку найти.
Более сложная классификация помогает нам эту подоплеку найти.
Внутри самих классов бывают иногда многочисленные прослойки,
которые придают некоторой их части промежуточный характер.
В самом деле, капиталист, напр., владеет одновременно и имением,
куда он едет на дачу отдыхать, откуда он получает ренту. Он и капи¬
талист, и землевладелец. Возьмем другой пример. Рабочий, одновре¬
менно владеющий землей. Что с ним делать, куда его отнести? Он,
с одной стороны, рабочий, а с другой—крестьянин, мелкий буржуа,
мелкий собственник, и это, несомненно, отражается на его идеологии
и психологии. Было время, товарищи, когда в 1905—6 г. г. с.-р. пользо¬
вались большим влиянием среди значительных групп рабочих.
В Петербурге, во время выборов во 2-ю государственную думу
в 1907 г., с.-р. чуть-чуть не провели своего представителя от рабочей
курии. Чем это обгоняется? Тем, что они действовали на психо¬
логию при помощи землицы. Они говорили: мы вам все даем: социа¬
лизацию земли, а с.-д. что-то такое путают. И поскольку у рабо¬
чего была земля, епо тянуло к этой земле. Я лично наблюдал эту
полукрестьянскую психику у рабочих в Москве во время голодных
лет, когда было отчаянное недовольство, и, характернейшая вещь,
что рабочие, выходцы из крестьянства, были больше всего возму¬
щены. Те рабочие, которые имели связь с крестьянством, были
наиболее озлоблены по отношению к Советской России, а чистые
пролетарии, потомственные, лучше понимали, больше прощали
и, так сказать, лучше чувствовали пролетарскую революцию. Значит,
здесь сказывается эта двойственность психологии. Этим великолепно
пользуется капиталистическая буржуазия. Одним из лучших средств
137

сделать рабочего покорным, это то, что сделал германский Крупп,
пушечный заводчик. Он рабочим домики выстраивает, но в долго¬
срочную аренду; как выплатишь через 30 лет, будет твой, и каждый
рабочий ждет этого блаженного момента. А если ты взбун¬
туешься, мы у тебя отнимем право на будущий домик. Так хочется
иметь и домик, и огородик, что это человека привязывает, делает
его спокойным, ручным и создает у него мелко-буржуазную психо¬
логию. Такова же отчасти психология того французского рабочего,
который имеет не землицу, а вклады в акционерные компании или
купоны русского царского займа. У него двойственная психология:
с одной стороны, он у себя дома революционер; но если в Южной
Америке бунтует рабочий, то ведь страдают акции Южно-Амери¬
канской компании, которыми он владеет. Поэтому у себя он револю¬
ционер, а по отношению к другим он скорее консерватор. Почему
во Франции так бешено требуют уплаты довоенных русских дол¬
гов? Почему, между прочим, наше правительство говорило, что оно
будет считаться с интересами мелких держателей? Эти мелкие дер¬
жатели часто не только мелкие буржуа—лавочник, швейцар, чиновник,
но это часто рабочие, которые соблазнились высокими процентами,
купили заем, и у них еще есть надежда: а вдруг вернут, возвратят. Если
рабочий подрабатывает в качестве рабочего лишь временно, если
он сезонный рабочий, а главный источник его дохода—земля, то он,
конечно, больше мелкий буржуа, чем рабочий. А если у рабочего
главный источник существования—постоянная городская работа,
а в деревне есть землица, на которой прокармливается его семья,
то, конечно, это мало влияет на его психологию и идеологию. Что
имеет большое значение в его жизни, то, конечно, и влияет на его
идеологию.
Далее, внутри больших классов имеются свои собственные
противоречия. Есть подклассы, интересы которых иногда не совпа¬
дают. И внутри класса капиталистов есть капитал промышленный,
капитал финансовый и капитал торговый. У капитала промышлен¬
ного есть две основных группировки: текстильный и металлургический
капитал. И мы хорошо знаем, что их интересы часто бывают
враждебны. Во время мировой войны за войну был капитал банков¬
ский, финансовый и металлургический. Против войны был торговый
и текстильный, ибо им нужен мир, им нужна мирная торговля.
Есть ли такие группировки у пролетариата? Есть, к сожалению, и это
есть то новое, что дала нам новейшая история и что скрыто было
на первых порах от Маркса, что Маркс уяснил лишь отчасти в эпоху
первого Интернационала. Есть деление на квалифицированных
138

рабочих и неквалифицированных. Это факт. Квалифицированные
рабочие, получающие лучшую плату, являются более культур¬
ными. Очень часто они первые проникаются социализмом. Хара¬
ктерно, что первые социалисты из рабочих были ремесленники
а не фабричные рабочие. Вейтлинг, Прудон, Бебель, Леру, это все
ремесленные подмастерья. Но когда наступает эпоха решительной
революционной борьбы, тогда их более квалифицированное поло¬
жение делает их более умеренными и консервативно настроенными,
они боятся риска. Это чрезвычайно важное обстоятельство. Это
об'ясняет нам то деление, которое мы наблюдаем у пролетариата
всего мира, на революционное и умеренное крыло. Таким образом,
эти подгруппки не должны оставаться вне нашего наблюдения.
Мало сказать: есть два класса и этим все об'яснять. Нет, не все,
надо анализировать и другие классы, второстепенные, надо внутри
самих классов анализировать разные прослойки, их экономические
корни, их временное значение. Только тогда вы начнете понимать
внутренние пружины исторической борьбы. Но бы скажете: если так,
то где же признаки общих классов? Мы можем тогда дробить
пролетариат на бесконечное число групп, например, по профессиям.
Мы знаем, что есть, так называемая, цеховая психология, психология
своего цеха; то, что в моем профсоюзе, меня интересует, до других
профсоюзов мне дела нет. И Маркс говорит, что социализм у про¬
летариата начинается с того, что он начинает понимать солидарность
с товарищами по фабрике, потом по профессии, и только впослед¬
ствии борьба увлекает его в солидарность по классу. Так где же
признаки класса? Противники марксизма так и говорят: класс—это
искусственное деление. Мы знаем деления по профессиям. А что
такое класс? Это выдумка марксизма. На это марксизм отвечает:
прежде всего, всякая теория есть всегда, в известной мере, абстрак¬
ция, т. е. отвлечение от конкретных сложных обстоятельств.
Вы хорошо знаете политическую экономию, вы знаете, что теория
ценности есть абстракция, которая в жизни осуществляется через
непрерывные отклонения. То же происходит и в природе. В природе
всякий закон переплетается с бесчисленным числом других законов
и получается как бы отклонение от закона. Согласно закону падения
тел, всякое тело падает с одинаковой быстротой, независимо
от об'ема, тяжести и формы. Вы скажете: это вздор. Если бросить
камень к бросить пушинку, то они совсем не одинаково упадут.
Физика врет. Но физик вам ответит: закон формулирован для
безвоздушного пространства, для пустоты, а здесь воздух. Это
новый фактор, который больше задерживает легкое тело. А вы
139

в воду попробуйте бросить пробку и камень. Камень потонет,
а пробка будет наверху воды. Пробка, как будто, тяжести не имеет.
Но ее задерживает вода. Так и в воздухе —закон падения совершенно
меняется. То же относится к теории классов. Это и есть абстрак¬
ция, которая в сложной действительности переплетается с целым
рядом отклоняющих факторов. Но от этого сама теория не пере¬
стает быть законом и проявляет себя в решающие моменты в конеч¬
ном счете.
Возьмем закон ценности. Мы говорим, что количество затрачен¬
ного труда определяет ценность, а в жизни этого, как будто, не
встречается. В жизни действуют спрос и предложение. Марксистская
политическая экономия отвечает: во всех промышленных революциях,
когда получается резкое увеличение производительности труда,
наступает всеобщее понижение цен. Вот где ценность сказалась,
в решающих инстанциях. Точно также и внутри классов идет своя
борьба за свои сравнительно второстепенные интересы. Но пусть
будут задеты коренные интересы всего класса, самое его
существование, как класса. Пусть классу капиталистов, как целому,
грозит опасность лишиться собственности, пусть ему грозит проле¬
тарская революция. Все противоречия, все подгруппки исчезнут.
И землевладельцы, и капиталисты, промышленные, финансовые, все
будут товарищами, все забудут свои распри, все объединятся против
общего врага. То же самое происходит с пролетариатом. Он делится
на подгруппы, более революционные, более консервативные, идет
борьба внутри пролетариата. Но пусть пролетариату грозит серьез¬
нейшая опасность, опасность его жизненному уровню, нападение на
его заработную плату в массовых размерах,—и вдруг оказывается,
что у пролетариата есть общие интересы. И вдруг идея единого
фронта становится в высшей степени популярной. Вот что опреде¬
ляет класс, как целое, то, что касается его основного положения
в процессе производства, в обществе. Когда это задевается,
тогда и выплывают наружу единые общие интересы, единая
классовая солидарность. Это нужно помнить и поэтому не
смущаться временными отклонениями тех или других групп
и подклассов. Часть пролетариата заражается мелко-буржуазной
идеологией. Эта часть пролетариата отличается консервативно¬
стью, боится риска. Этим не надо смущаться, потому что мы
знаем, что когда задеваются коренные, основные интересы всего
класса, тогда вспыхивает сознательность общеклассового интереса
и обще-классовой солидарности. Всякая борьба является великим
учителем.
140

Теперь еще несколько слов о той группе, которая носит неопре¬
деленное, расплывчатое название интеллигенции. Об этой группе,
конечно, можно было бы несколько лекций прочитать. У меня на
эту тему есть несколько статей в сборнике моих статей. „На иде¬
ологическом фронте“. Это вопрос чрезвычайно сложный и очень
спорный. Непрерывно в марксизме идут споры об интеллигенции.
Интеллигенция соединяет в себе, как в фокусе, все противоречия
и всю сложность всех классов, потому что она стоит на рубеже,
она стоит на границе самых различных классов. Но прежде всего
надо условиться в понимании слова интеллигенция. Когда говорят
о каком нибудь понятии, надо прежде всего условиться, чтобы все
под этим понятием разумели одно и то же. Что такое интеллигенция?
Если мы под интеллигенцией будем разуметь сознательный авангард
класса, то интеллигенции будет столько, сколько классов. Есть интел¬
лигенция дворянская. Плеханов писал про Пушкина:	умнейший
и талантливейший идеолог дворянства. Есть интеллигенция буржу¬
азная. Есть интеллигенция пролетарская, мелко-буржуазная и интел¬
лигенция босяцкая, люмпен-пролетарская. Все пять классов имеют
свою интеллигенцию. И все эти интеллигенции имеют свои харак¬
терные особенности. Между прочим, люмпен-пролетарская идеоло¬
гия чрезвычайно ярко выражена в первых рассказах Горького, как
вам известно. Но что об‘единяет всякую интеллигенцию? Мы под
интеллигенцией разумеем людей, которые живут продажей своего
умственного труда, в отличие от физической работы. Но и здесь,
если диалектически подойдем к вопросу, то мы увидим, что мы
часто легкомысленно не вдумываемся в понятие и даем ему назва¬
ние, которое ничего не выражает. Умственный труд противопола¬
гается физическому. Я утверждаю и вы со мной согласитесь, что
нет физического труда без умственного и нет умственного труда
без физического. Самый примитивный рабочий, дровосек, чернора¬
бочий, он должен применять умственный труд, а именно—
внимание. Внимание—это важная умственная функция. Без внимания
он себе пальцы отрубит. С другой стороны, всякий умственный труд
требует большого физического напряжения. Например, писание,
художественная работа —все это требует физического напряжения.
И неудивительно. Мы—материалисты. Мозг есть физический орган.
Когда я работаю умственно, значит я напрягаю свой мозг, свои
нервы. И, кроме того, целый ряд переходных ступеней показывает,
как трудно часто найти границу между интеллигентским умствен¬
ным трудом и физическим. Мы говорим: артисты—это умственный
труд. Но вот, напр, балерина. Она даже не руками, а ногами
14

работает. Что же здесь умственного? А мы это считаем умственным
трудом. Или возьмем медицинскую профессию. Врач—умственный
труд. Зубной врач—интеллигент, хотя он типичный ремесленник.
Массажистка—тоже умственный труд, хотя ее работа ничем не отли¬
чается от прачки, которая гладит белье. А мы на основании этого
деления на умственный и физический труд делим рабочий день на
шесть и на восемь часов. Это с одной стороны. С другой стороны,
на основании этого, умственный труд очень часто получает меньшую
ставку, чем физический. Мы очень искусственно это делаем. Возьму
область, близкую мне—писательскую область. Я пишу. Я из букв
составляю слова. А наборщик что делает? Из букв составляет
слова. Тут без „умственности“ не обойдется. Он должен понимать
смысл того, что он делает. Машинистка, которая переписывает—
работает шесть часов, а наборщик—восемь. Чем машинистка отли¬
чается от наборщика? Далее, труд переписчика мы называем меха¬
нической работой. Значит, как будто бы здесь мало умственности
требуется. Вы видите, какие сложные градации существуют. Как
трудно подойти с каким-нибудь решающим мерилом. Тем не менее,
мы можем сказать: все-таки есть какое-то различие, там, где имеется
переход количества в качество: умственный труд там, где преобла¬
дает элемент психологический, где он главный, решающий, в срав¬
нении с элементом физическим. Наборщик составляет из букв слово.
Но он смысла в свою работу не вкладывает, а я, писатель, соста¬
вляю так, что смысл вкладываю. В этом есть большая разница;
если количество переходит в качество на известной ступени, то
умственный труд преобладает.
И так, под интеллигенцией мы разумеем всех тех, которые живут
умственным трудом. Куда их отнести? На зто очень кратко можно
ответить. Поскольку эта интеллигенция является наемной, поскольку
она эксплоатируется капиталом, постольку она принципиальных
экономических отличий от пролетариата не имеет. Но она занимает
его наиболее квалифицированную часть и то, что характерно для
всех квалифицированных рабочих—консерватизм, мелко-буржуазная
психология, то в наибольшей степени характерно для интеллигенции,
для так называемой трудовой интеллигенции. Это потому, что
интеллигенция больше рабочего надеется выбиться в люди собствен¬
ными усилиями. Она говорит: вот такой-то редактором стал, вот
такой-то в крупные чиновники попал, вот такой-то доктор загребает
крупные гонорары. Чем я хуже других? Плох тот солдат, который
не рассчитывает стать генералом. У интеллигенции получается
идеология расталкивания других, чтобы самой выбраться к пирогу.
142

Эта идеология мешает социализму. У пролетариата это немыслимо,
потому, что пролетариат улучшает свое положение только коллек¬
тивной борьбой. Поэтому там вырабатывается более легко коллек-
тивная психология. И вот, в области, где интеллигенция занята
массами, где она работает не дома в одиночку, а в предприятии
где трудно выбиться в люди, где произошла уже известная механи¬
зация умственного труда, там интеллигенция об'единяется в проф¬
союзы и там она иногда склонна послушать социалистические речи.
Я до войны лет 12 тому назад был в Париже и наблюдал тогда
один интересный случай, о котором писали все газеты. Во время
представления в опере (а парижская опера, надо сказать—это цветок
французской буржуазии, туда с‘езжаются все дамы полусвета, весь
светский мир, все спекулянты, это самое излюбленное место, которое
существует для наслаждения буржуазии) вдруг слишком долгий
перерыв, слишком продолжительный антракт. Что случилось? Заба¬
стовка балетных танцовщиц. Они сказали: денежки на стол, требуем
прибавки, не желаем танцовать. Хозяева в ужас пришли. Они дошли
до того, что вызвали посредника для переговоров, секретаря гене¬
ральной федерации труда. Это тот же ВЦСПС, в то время был
страшно революционный. Явился этот страшный для буржуазии
мужчина. И с ним господа во фраках должны были вести перего¬
воры, пока согласились уступить, и танцовщицы опять пошли пля¬
сать. Это очень интересно, это показывает, что жестокая экономика
жизни заставляет и такие цветки буржуазной культуры, как артисты
балета, прибегать к пролетарским методам борьбы и вызывать для
переговоров страшилище революционного пролетарского движения.
Но этот темп классового развития у интеллигенции бесконечно
медленнее, чем у пролетариата, потому что из всех видов квалифи¬
цированного труда, она является наиболее квалифицированной,
наиболее индивидуалистической. Это касается трудовой интеллиген¬
ции, в значительной степени той, которая работает для пролетариата.
Те, которые работают для буржуазии, продают буржуазии не только,
как рабочий класс, свои руки, но свою психологию, но свою душу
в кавычках. Они должны поддерживать вкусы и желания буржуазии.
У них получается такая психология, какая бывает у прислуги.
Прислуга говорит про себя: „мы“ вместе с барином, а простой
народ она третирует, пренебрегает им. У интеллигенции создается
подслуживающееся отношение к настоящему хозяину жизни, к бур¬
жуазии. Это налагает на нее особый отпечаток,—потому что поло¬
жение интеллигенции, как продавца умственного труда, принимает
особенно сложный характер. Это с одной стороны. С другой стороны,
143

верхушки интеллигенции, которые играют в буржуазном обществе
роль охранителей буржуазного поргдка и буржуазной собственности,
конечно, прямые слуги буржуазии и даже часть этой буржуазии,
потому что они участвуют в буржуазных прибылях и охраняют
буржуазную собственность. По этому интеллигенция делится на
целый ряд градаций. Одни сливаются с классом буржуазии, другие
с классом пролетариата, но образуют в нем группу наиболее инди¬
видуалистическую, наиболее мелко-буржуазную, с ремесленной пси¬
хологией, которая поэтому опаздывает во время больших революцион¬
ных сдвигов. А у той интеллигенции, которая работает не на хозяина,
а на заказчика, прямо ремесленная идеология. Напр., адвокат, доктор,
которые берут поштучно, далеко им до пролетарской идеологии.
Это ремесленники, которые надеятся заработать, загребать. Им чужда
идеология коллективности пролетариата.
Вот как стоит вопрос об интеллигенции.
Я совершенно не коснулся с вами обширнейшей области исто¬
рической, которую можно назвать историей классовой борьбы.
Товарищи,—это вам дали те исторические дисциплины, которые вы
проходили и по истории Запада, и по истории России; я только
хотел вам кратким анализом теории указать на то, что вопрос
сложнее, чем он кажется. Конечно, правы те товарищи, которые
говорят: и все-таки главное—это борьба эксплоататоров с эксплоа-
тируемыми. Совершенно верно, но то сложное, что я указывал,
помогает нам уяснить кажущиеся отступления, кажущиеся видоизме¬
нения этой борьбы. Основное же в этой борьбе есть, конечно,
борьба эксплоататоров с эксплоатируемыми. Мне хотелось бы
только сказать, что классовая борьба принимает самые разнообраз¬
ные формы. И в этом отношении я позволю себе не совсем согла¬
ситься с формулировкой Бухарина, у которого выходит, что клас¬
совая борьба только тогда имеет право называться классовой
борьбой, когда она принимает формы открытого столкновения,
стачек, гражданской войны и т. д. Я бы сказал, это неверно. Есть
классовая бэрьба скрытая, затушеванная, но непрерывная, и есть клас¬
совая борьба открытая, яркая. Если называть классовой борьбой
только открытые столкновения, то мы должны сказать, что есть
периоды, когда классовой борьбы нет. Это неверно. Где есть
классы с противоположными интересами, там неизбежна классовая
борьба. Поэтому я думаю, что борьба торговцев с покупателями,
борьба рабочих с хозяевами, хотя бы не в форме стачек, а в форме
выторговывания—есть классовая борьба. Если от конкуренции
крупной машины где-то в Англии гибнет русский павловский
144

кустарь, если русский крестьянин страдает от того, что Америка
дает дешевый хлеб—это есть классовая борьба, борьба несозна¬
тельная, не активная, а пассивная. В природе, по теории Дарвина,
борьба за существование проявляется далеко не тогда лишь, когда
грызутся зубами. Если дерево своей тенью заслонило маленькую
травку у его подножья, и эта трава погибла,—это есть борьба
за существование, хотя и не активная. Надо понимать об'ективную
борьбу и борьбу за суб'ективные цели и задачи, борьбу более или
менее сознательную. Поэтому надо сказать, что классовая борьба
не прекращается в скрытом состоянии. Она существует все время,
пока существуют классы. А классы возникли с тех пор, как уста¬
новилась частная собственность. Непрерывно существующая классо¬
вая борьба время от времени, когда количество переходит в каче¬
ство, приводит к борьбе открытой, яркой, в форме стачек, восстаний,
гражданской войны и т. д.
В заключение два слова о начале классов и об их конце. Это,
товарищи, вам наиболее известно. Поэтому я скажу только два
слова. Деление на классы могло происходить двумя путями в перво¬
бытном обществе: или путем разделения труда, или путем насилия
и завоевания. Бухарин, который часто является сторонником Богда¬
нова в целом ряде вопросов, берет у него и то, что деление на
классы является результатом деления труда на организаторов
и на организуемых. Я не отрицаю, что это бывает. Но, несомненно,
очень часто бывает другое. Это мы увидим и в вопросе о государ¬
стве. Племя, в котором еще нет организаторов и организуемых,
которое живет охотой, кочевое племя, скотоводческое, нападает
на народ, который живет более высокой ступенью культуры, кото¬
рый занимается земледелием; нападает на него, отнимает у него
плоды его труда и обращает его или в рабство, или в крепостное
состояние—это самый обычный случай в истории. Племя, где нет
старого разделения труда, где нет даже зародыша государственной
власти, нападает на племя более культурное, более цивилизованное,
покоряет его, и в результате получаются феодалы и крепостники,
господа и рабы. Мы это наблюдаем в древнем Египте, в древнем
Риме, среди кочевников Азии, которые в свое время нападали
на Россию. Поэтому надо сказать, что деление на классы происхо¬
дило двумя путями, путем дифференциации внутри самого общества
и путем насильственного подавления одного племени другим. Это—
во-первых. И во-вторых, раз классовое общество исторически воз¬
никло, то оно в свое время и исчезнет. Исчезнет, конечно, только
в том случае, если победа пролетариата приведет к организации
145

бесклассового общества, приведет к созданию такого обще¬
ства, в котором больше не будет делений на почве собственности.
Но исчезнет ли деление между людьми? Не станет ли общество
бесформенным, однородным? Нет, конечно. Если бы так было, это
означало бы конец прогресса, застой, смерть общества. Деления
не исчезнут, потому что борьба с природой не исчезнет, борьба
с несовершенством человеческого организма останется. На этой
почве будут самые разнообразные столкновения мнений. Такая
борьба является двигателем прогресса. Что же исчезнет? Исчез¬
нет борьба различных группировок на почве отношений к средствам
производства, т. к. средства производства станут общественным
достоянием. Раз это исчезнет, то исчезнет та огромная, напрасная
затрата сил, которую человечество уделяло на протяжении всей
истории на внутреннюю борьбу. И все силы организованного чело¬
вечества будут направлены на окончательную победу над природой,
на улучшение, на облагораживание в физическом и умственном
отношении собственной человеческой расы.

ЛЕКЦИЯ 7-я.
ГОСУДАРСТВО.
Один из важнейших отделов марксистского учения об обществе,
один из важнейших после теории классов отделов исторического
материализма, это вопрос о государстве. Но ввиду того, что этому
вопросу, вопросу о сущности государства, посвятил свою классиче¬
скую книжку „Государство и революция“ покойный Ленин, которую
вы все хорошо знаете, ввиду того, что этот вопрос среди револю¬
ционных марксистов не вызывает споров и разногласий, я на более
известных моментах остановлюсь очень бегло, конспективно и, может
быть, только иллюстрирую несколько новыми для вас примерами;
зато подробнее остановлюсь на тех более сложных вопросах, кото¬
рые связаны с вопросом о государстве и которые имеют близкое
отношение к нашей современности. Мы рассмотрим этот вопрос
в таком порядке. Прежде всего, вопрос о сущности государ¬
ства, вопрос о происхождении и эволюции государства, в част¬
ности вопрос о диктатуре, как одной из форм государственной
власти, наконец, о диктатуре пролетариата и о будущем отмирании
государства.
Из того, что я вам в прошлый раз приводил по вопросу
о классах, некоторые мнения таких старинных мыслителей, как
древне-греческий мыслитель Платон и как основатель новейшего
социализма Томас Мор, из этого вы уже видите, что марксистское
учение о государстве, как о классовой организации, как об орга¬
низации классового господства в зародыше понималось и высказы¬
валось и до Маркса. Именно, та знаменитая цитата, из Томаса Мора,
которую я приводил в прошлый раз, что в сущности государство
есть заговор богатых против бедных, это и есть гениальное пред¬
восхищение марксистской идеи о сущности классового государства.
Что в это внес Маркс? Так же, как в теорию классов, он внес
теоретическую ясность. Он последовательно провел этот принцип
и. во-вторых, в отличие от буржуазных ученых и от утопических
социалистов, даже таких, которые гениально предвосхищали некото¬
рые элементы марксистской теории, Маркс указывал, что государ-
147

ство есть категория историческая. Это значит, что оно не вечно
существовало. Было время, когда государства не было. Оно возникло
не таким путем, как думали многие философы и мыслители,
не путем договора между людьми; оно возникло путем борьбы,
путем насилия; государство есть насильственный аппарат господ¬
ствующего класса над другими классами. И раз государство есть
производное от классов, раз государство есть результат классовой
борьбы то с исчезновением классовой борьбы должно исчезнуть
государство. Вот то основное, что внес Маркс в теорию госу¬
дарства и что дает нам право эту теорию считать марксовской
или марксистской.
Итак, приступим, прежде всего, к анализу самой сущности госу¬
дарства. Когда вы спросите любого ученого юриста, что такое
государство, он вам ответит, что государство есть соединение трех
элементов: территории, населения и государственной власти. Но это
в значительной мере пустопорожний ответ, потому что само собой
понятно, что в безвоздушном пространстве государства не может
быть; чтобы было государство, надо, чтобы оно где-нибудь суще¬
ствовало. Далее, население. Само собой понятно, что в пустыне
государства не будет. Значит, сущность вопроса не в территории
и не в населении, это приводится для большей учености и для
отвода глаз. Сущность вопроса сводится к третьему моменту, к го¬
сударственной власти. Без государственной власти нет государства.
Что такое государственная власть? В этом отношении начинается
бесконечная неразбериха, бесконечная путаница, при чем каждый
юрист вносит свое определение. Если есть поговорка: сколько голов,
столько умов,—то здесь можно это немножко перефразировать—
сколько юристов, столько теорий государства. Государство—органи¬
зация всеобщего блага, организация порядка, выражение народной
воли; а некоторые юристы углубляются в философию таким образом,
что это чуть не какая-то сверх-опытная метафизическая сущность.
Мы знаем, что была теория, которая предполагала в государстве
божественное происхождение. Это—теория древних евреев, по ко¬
торой бог все сам устроил и законы издал, так что людям остается
лишь их исполнять. Эту теорию восприняло христианство в своем
знаменитом афоризме: „Нет власти аще не от бога“. Эта теория
господствовала чрезвычайно долгое время и возникла первоначально
там, где государственная власть принадлежала духовенству. Ее сме¬
нила теория договорного происхождения государства. Люди, дескать,
жили в естественном состоянии, т. е. как животные, а потом им
стало невыгодно, они убедились, что при естественном состоянии
148

сильный грабит и насилует слабого, и тогда они решили устроить
договор между собой, отказаться от частички своей свободы, чтобы
добиться порядка и безопасности. В естественном состоянии каждый
делает, что хочет. Никто его не ограничивает. А тут они решили,
что отныне будут подчиняться государственной власти, ограничат
свою свободу, но за это завоюют минимальную безопасность
и порядок. С‘ехались, сговорились и устроили государство. Таким
образом, выходило, что государство есть договор между людьми,
свободное соглашение. Люди часть своей свободы отчудили от себя,
отказались от нее и отдали себя в распоряжение представителям
органов государственной власти. Во всех этих определениях имеется
тот существенный недостаток, что они все являются надуманными,
все являются абстрактно-теоретическими, все являются не только
далекими от жизни, но и не пытаются раскрыть то реальное, то
характерное, что происходит в жизни. Обратимся к попытке анали¬
зировать, что такое государственная власть в отличие от всякого
другого руководства любым общественным союзом. Отличается-ли
государство от других общественных союзов? Какие мы знаем
общественные союзы в нашей современности? Мы знаем профес¬
сиональные союзы, кооперативы, акционерные общества, научные
общества. Это все общественные союзы. В этих общественных
союзах есть внутренний распорядок, есть некоторые правила пове¬
дения, есть некоторые нормы, которым люди, входящие в союз,
подчиняются. Но в чем же отличие всех этих союзов от госу¬
дарства? В том, что все союзы являются свободными союзами.
В них можно войти и из них можно выйти. Это, во-первых.
Во-вторых, что органы, которые стоят во главе этих союзов, не
органы власти над союзами, а органы, исполняющие поручения
данного союза, это органы, которым подчиняются лишь до тех пор,
пока они исполняют свое назначение. В противном случае их сме¬
няют и заменяют другими. Чем же отличается государство? Госу¬
дарство, как для всех понятно, есть организация насильственная.
В каком смысле? В том смысле, что член этого государства
не может не быть им, а если вы скажете, что он может уехать
в другое государство, то там ведь он тоже встретит государство.
Уйти из союза можно. Не быть ни в каком союзе можно, а не быть
в государстве—нельзя. Весь цивилизованный мир состоит из госу¬
дарств. Вне государственной власти нельзя быть. Когда русские
крестьяне пытались удирать от государственной власти на необ'ятны
пространства, то государственная власть их настигала и закрепляла.
От государства уйти нельзя. Это союз насильственный—это первое.
149

И второе,—это характер государственной власти. Этот характер
заключается в том, что он носит в себе также определенные насиль¬
ственные черты. В чем, по определению Ленина, характерные черты
государства? Это органы насилия, это пушки, тюрьмы, войско,
полиция, суды и т. д. Следовательно, это и есть самые характерные
признаки, которые желают прикрыть и затушевать буржуазные
ученые. Государство есть организация насилия. Можем ли мы пред¬
ставить себе общественный союз без насилия? Можем. Но тогда
в нем будет исчезать то, что характерно для государства, будет
исчезать государственная власть, как таковая, именно власть, кото¬
рой подчиняются, я бы сказал—не только за совесть, но и за страх.
Правда, для того, чтобы могла существовать государственная власть,
недостаточно одного насилия, нужно питать к ней уважение. Но это
уважение приходит впоследствии, как результат горького опыта,
при котором проявляется, что неподчинение государственной власти
приносит за собой очень неприятные последствия. Государственная
власть завоевывает себе уважение при помощи своей силы. Итак,
государство—организация насилия. Но в чьих интересах? Гово¬
рят, государство есть организация порядка. Это верно. Но кому этот
порядок нужен в обществе, разделенном на классы? Что такое поря¬
док с точки зрения разных классов? Мы знаем, что это понятие
весьма относительное. Порядок для господствующих классов это есть
подчинение им низших классов. Это есть порядок. И мы знаем,
в русском языке есть слово—беспорядок,—всякое недовольство,
всякое волнение низших классов называется беспорядком. Это
нарушение порядка господствующих классов. В этом отношении
чрезвычайно характерным является знаменитое предание об образо¬
вании русского государства. Вы помните, что, по сказанию лето¬
писца, новгородские старшины (а старшины по тем временам были
представители имущего класса, богатых людей, тогда был уже класс
купцов, который выделялся из крестьянского населения, полуземле-
дельческого, полулесного, полуохотничьего) отправились к варягам
и сказали: „Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет.
Придите княжить и владеть нами". Это изречение пророческое,
потому что на счет порядка мы и теперь даже не очень далеко
ушли. Чего же они хотели? Придите княжить и владеть нами.
Им нужен был порядок. Современные историки, в частности
М. Н. Покровский, указывают, что эта легенда наиболее близка
к тому, что было на самом деле. Новгородские купцы уже торго¬
вали в это время с Византией, с Константинополем, торговали тем,
что они отбирали у лесных жителей, живших возле рек. Как они
150

добывали эти товары? Главным образом, грабежем. Был ли при этом
порядок? Какой же это порядок, если на обратном пути их грабили
крестьяне, у которых они отбирали.
Это явный беспорядок. Для порядка нужны были вооруженные
силы. С другой стороны, эти купцы страдали от разбойничьих
набегов варягов. Варяги, или норманны, жители Скандинавии, давно
славились, как морские разбойники. Они решили заключить с ними
оборонительный союз. „Вы морские разбойники, а мы купцы—тоже
разбойники, но не такие удачливые; идите к нам, будем вместе
работать, дайте вооруженную силу и тогда будет порядок. Уж мы
этих мужиков прикрутим. Они нам будут отдавать все, что мы
потребуем. Это и есть порядок с точки зрения господствующих
классов. Какой порядок защищают правящие классы в классовом
обществе? Подчинение и возможность спокойной эксплоатации,
без бунтов со стороны эксплоатируемых классов. Государство,
говорят, есть организация общего блага. Какого общего блага?
На этот счет разговаривать долго не приходится. Само собой,
о благе эксплоатируемых эксплоататоры заботятся постольку, по¬
скольку заботятся об овцах, у которых стригут шерсть, чтобы
шерсть отростала на будущий год, чтобы была возможность непре¬
рывно стричь шерсть, чтобы организовать спокойную, непрерывную
возможность эксплоатации. Это есть всеобщее благо. Далее, государ¬
ство есть, будто бы, охрана от внешних врагов. Это верно.
Но в чьих интересах? В интересах имущего класса, потому что
мы очень хорошо знаем, что для охраны интересов имущих классов
низшие классы являются пушечным мясом. Притом—охрана госу¬
дарства—это средство, а цель—это охрана возможности спокойной
монополии, эксплоатации имущими классами трудящихся. С какой бы
точки зрения мы ни взяли государство, где имеются эксплоататоры
и эксплоатируемые, государство всегда по сути дела есть органи¬
зация классового господства. Правда, в позднейшие эпохи капита¬
листического развития государство переходит к системе всеобщего
обучения, государство заботится о народном здравии, о гигиене
народных масс, о санитарии и т. д. Раньше этого не было. В преж¬
ние эпохи -ни народного обучения, ни охраны народного здравия
не существовало. Это результат новейшего капиталистического
развития. Не значит ли это, что сейчас государство стало надклас¬
совым, беспристрастным, об'ективным, мудрым? Ничего подобного.
Это значит, что образование низших масс необходимо в интересах
самого капитализма. Развитому капитализму нужен грамотный
рабочий, который умел бы обращаться с орудиями производства.
151

Правящие классы убедились, что ужасающее санитарное состояние
народных масс приводит к таким эпидемиям, от которых страдают
и господствующие классы. Возьмите пример из истории царской
администрации. Одно время в Екатеринославской тюрьме царил
ужасающий тиф. Это было в 1909 г., тиф уносил ежедневно десятки
трупов. Правительство это отрицало. И губернатор Клингенберг,
желая доказать, что это выдумка, пошел в тюрьму посмотреть,
заразился и умер. Тогда власти почувствовали, что это неудобно.
Этот пример показывает вам, как государственная власть буржу¬
азного государства смотрит на это дело. Без народа государство
не может существовать. Нельзя, чтобы он так косился эпидемиями.
И, во-вторых, эпидемии заражают господствующий класс. Несо¬
мненно, что дальновидная государственная власть умеет на время
отвлечься от грубо корыстных, временных, минутных интересов
имущих классов, умеет жертвовать этими минутными интересами
для того, чтобы обеспечить себе за то длительное господство.
Этим оно добивается сразу двух результатов. Оно обеспечивает
себе длительную возможность эксплоатации, и затем оно внушает
низшим классам иллюзию, веру в то, что государство беспристрастно.
В этом отношении чрезвычайно интересно связать государство
и право. Право, как сумма законов, как законодательство, возникло
только из государства, потому что правом, законом является то, что
освящено государственной властью. И вот интересно происхождение
первых писаных законов. Известные из древнейшей истории первые
писаные законы в древней Греции, так называемые, законы Солона
и первые законы в древнем Риме, „законы, 12 таблиц“ имеют
одинаковое происхождение. Мелкие замлевладельцы закабалялись
за долги у богатых землевладельцев, кредиторов, которые над ними
имели право жизни и смерти. Они не только брали в рабство
за долги, а могли убивать должников. Это вызвало целый ряд
бурных восстаний. Тогда для имущих классов положение оказалось
критическим. Нельзя, оказывается, мирно и безнаказанно так бес¬
пощадно эксплоатирэвать низшие классы. И вот, органы высших
классов решили пойти навстречу, якобы, низшим классам, обуздать,
ограничить своеволие имущих классов. Изданы были писаные
законы, которые были торжественно оглашены. Сущность этих
законов была такова: эксплоатировать можно, но в известных гра¬
ницах. Нельзя убивать за долги, нельзя продавать в рабство, про¬
цент должен быть невысокий. Должны существовать известные
нормы. Чего этим достигли? Государственная власть как бы говорила
низшим классам: видите, какие мы беспристрастные, мы стоим
152

ни на той, ни на другой стороне, мы стоим за справедливость.
Мы их ограничили, обуздали, но за это вы отныне уже подчиняй¬
тесь добровольно, вы уже бунтов больше не устраивайте. Получилась
фикция закона, как чего-то высшего, таинственного, таящего в себе
высшую справедливость. Во многих государствах законы освящались
религией. Массам внушали, что бог дал эти законы. Следовательно,
им нужно подчиняться. Это понятие закона и создавало ту пред¬
посылку, при которой государство становилось не только органом
открытого насилия, но становилось, якобы, органом справедливости,
органом высшей беспристрастной власти, стоящей над всеми классами.
Этим государственная власть достигла того, что ей не надо было
ежеминутно дрожать за эту власть, ежеминутно прибегать к насилию,
что, кроме, насилия получалось добровольное подчинение. Без добро¬
вольного подчинения не может прочно держаться государственная
власть. Одним насилием меньшинства над большинством долго
держаться власть не может. Получилось такое положение, которое
охарактеризовал когда-то очень остроумно Маркс. Он говорил:
„не потому существуют подданные, что есть король, а потому
существует король, что есть подданые“. Стоит подданным перестать
быть подданными, от короля останется пустое место. Это свое¬
образное подчинение государственной власти явилось результатом,
с одной стороны, долгого опыта насилия, с другой стороны,
результатом тех новейших воспитательных средств, которыми
владеет государство: оно управляет не только насилием, но путем
воздействия на умы, путем грандиозной обработки умов, идущей
в современных государствах при посредстве религии, школ, все¬
общей воинской повинности, через театры, кинематографы, литера¬
туру, газеты и т. д. Со всех сторон обрабатывается общественное
мнение низших классов для того, чтобы укрепить фикцию государ¬
ства, как высшего беспристрастного органа. На самом же деле
государственная власть есть организация классового господства.
Теперь мы переходим к вопросу о происхождении этой органи¬
зации. В известной книжке Энгельса „Происхождение семьи, частной
собственности и государства“ Энгельс полемизирует с теми, кото¬
рые думают, что государство возникло только в результате прямого
насилия одних народов над другими. Он доказывает, что государ¬
ственная власть вполне может развиваться исторически из разде¬
ления на классы внутри данной первобытной родовой общины. Раз
произошло разделение на классы и началась классовая борьба, то
в результате неизбежно должно появиться государство. Это верно.
Он приводит в пример государства древней Греции. Мы можем
153

привести уже известный нам пример возникновения государства
в Киевской Руси, где разделение на классы привело к выделению
купцов, которым требовалась вооруженная сила, чтобы спокойно
эксплоатировать окрестное население. Теперь купец и вор—это
синонимы. А раньше синонимом было: купец и разбойник. Купец
всегда был наполовину разбойник. Но у купцов Киевской Руси
не хватало вооруженных сил. Так как их грабили соседние специа¬
листы, этого дела, морские разбойники—варяги, то они их и пригла¬
сили и образовали вместе с ними военную купеческую организацию.
Так называемая Киевская Русь—это есть именно организация власти,
как военно-купеческая организация, которая жила тем, что только
собирала дань с местного населения. Ей до порядка никакого дела
не было. Как жило это население—ей было все равно. Порядок
нужен был только для того, чтобы спокойно обеспечить себе эксплоа-
тацию этого населения. Такие функции государства, как суд, обра¬
зовались очень поздно. Первоначально суд был внутренним делом
племени. Когда друг друга обижали, устраивали поединок, или тре¬
тейское разбирательство, и государство стало вмешиваться только
тогда, когда ему нужно было с этих судов себе брать пошлины,
когда оно стало с того, кто проиграл, брать штраф в свою пользу.
Только тогда государственная власть заинтересовалась судом и стала
вмешиваться. А первые законы, которые были изданы в России,
так называемая „Русская Правда“, носят глубоко-классовый харак¬
тер. Там говорится: за убийство простого человека маленький штраф,
а за убийство не только князя, или боярина, но княжеского раба—
уже громадный штраф. Никакого равенства перед законом не было.
Между тем, когда говорят, что в современных государствах это
равенство перед законом имеется,—это лицемерие. Достаточно
привести тот факт, что в Англии еще не так давно, всего несколько
десятков лет тому назад (это вы можете почитать у известного
английского романиста Диккенса), было такое равенство перед зако¬
ном, что бедняк, который украл булку с лотка на базаре, за кражу
подвергался смертной казни через повешение, тогда как спекулянты
и аферисты из коммерческого мира, которые при помощи своих пред¬
приятий, при помощи поддельных документов, при помощи создания
фиктивных акционерных компаний разоряли, по просту говоря, сотни
тысяч людей, подвергались или штрафу, или нескольким месяцам
тюрьмы. Вот как различно понималась кража у господствующих
классов. Теперь это в Англии изменено, но суть осталась та же
самая. Не даром существуют знаменитые поговорки, выработанные
мудростью веков: „с богатым не судись, а с сильным не борись“,
154

„закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло“. После освобо¬
ждения негров в Америке объявлено было равноправие. Но негры
в Соединенных Штатах, несмотря на об‘явленное равноправие, явля*
ются париями, их не допускают в одни вагоны, гостиницы, ресто¬
раны с белыми.
Итак, государственная власть возникла именно, как результат вы¬
деления имущего класса, которому нужно было создать организацию
своего господства. Он господствовал в том смысле, что он имел
экономические преимущества. Это были купцы, у которых скопи¬
лись богатства, это были крупные землевладельцы, которым надо
было обеспечить работу на себя со стороны крепостных. Для всего
этого недостаточно было частной охраны, надо было создать об'-
единенную организованную силу. Только тогда, когда высший класс
организован (а в его руках и богатство, и большой кругозор, боль*
шое понимание), он будет господствовать над распыленным темным,
невежественным населением. И вот организация этого господства,
это и есть настоящее создание государственной власти, т. е. созда¬
ние органов, которые закрепляют это господство, которые насиль¬
ственно подчиняют себе низшие классы и которые постепенно при¬
обретают способность подчинять их себе не только за страх, но и за
совесть, вызывают к себе даже уважение. Каким образом достигаете я
эта организация господства? При помощи чего господствуют высшие
классы над низшими? Откуда они берут силу? Не сами же они
исполняют все обязанности и тюремщиков, и палачей, и полицей¬
ских, и т. д. Государственная мудрость исходит из принципа: раз¬
деляй и властвуй. Господствующие классы берут людей для своей
организации из низших же классов, пользуясь разделением по клас¬
сам, по вере, по племени, берут людей из одной местности и отпра¬
вляют командовать над людьми в другое место. Как Англия господ¬
ствует в Индии? Англичан в Индии сравнительно горсточка и го¬
сподствуют они там при помощи индусских войск, индусской полиции.
Каким образом? Они пользуются тем, что Индия есть собрание
народов разных рас, разных верований; там есть индусы, брамины,
есть буддисты, есть магометане, есть разные племена, есть разные
касты, враждующие друг с другом. Англичане это ловко использо¬
вали. Набирают солдат, полицейских в одном месте и посылают
командовать в другое место. Вот как меньшинство господствует над
большинством, путем этой центральной организации.
Но не всегда бывало в истории так, что государственная власть
возникала непосредственно из классовой борьбы внутри данного пле¬
мени. Очень часто государственная власть возникала, как результат
155

насильственных завоеваний. Об этом я говорил вам в прошлый раз,
когда говорил о происхождении классов. Если раньше всех врагов
избивали, то затем стали брать в рабство женщин и детей, и, наконец,
стали брать и мужчин. Почему? Потому, что была уже сила, способная
их держать в повиновении, была уже организация власти. Первые над¬
смотрщики над рабами, первые сборщики податей, которые об'езжали
и отбирали все лишнее, э го—первый зародыш государственной власти.
Вот как возникла государственная власть, как разветвленная орга¬
низация имущих классов, как аппарат для угнетения, подавления
и беспрерывно-спокойного осуществления экоплоатации. Эта госу¬
дарственная власть эволюционировала и развивалась непосредственно
и в связи с развитием экономики, с развитием производительных
сил и с борьбой классов. Обратимся, товарищи, к новейшей эпохе.
Я дам 2—3 штриха для иллюстрации этой мысли и коснусь в то же
время эволюции армии, как главного органа государственной власти,
тоже в зависимости от государственного аппарата и форм классовой
борьбы. Возьмем историю новых европейских народов; эпоху фео¬
дализма. эпоху торгового капитала, эпоху промышленного капитала
и империализма. Что такое феодализм, как государственный строй?
Это организация максимальной децентрализации государственной
власти. Каждый помещик осуществлял права государственной власти.
Он у себя творил суд и расправу, он имел свое собственное войско.
В своих пределах он был государь. Чем могла об‘ясняться такая
децентрализация? Она об‘ясняется натуральным хозяйством средних
веков. Отдельные части страны, отдельные поместья могли жить
продуктами трудов собственных крестьян. Они не нуждались в цен¬
трализованной системе обмена, они не нуждались так, как теперь,
в централизованной охране страны и т. д., потому что страна была
распылена на отдельные независимые хозяйственные организмы.
В результате этот государственный строй отличался необычайной
простотой. Французская поговорка гласит: „нет земли без государя“.
Каждый клочок земли имеет своего господина, своего государя.
То же самое было и в России, где каждый мелкий помещик являлся
государем. Но некоторая слабая связь, национальная, государствен¬
ная и экономическая, все же существовала и осуществлялась путем
слабого союза низших с высшими. Каждый мелкий помещик подчи¬
нялся высшему помещику. Каким образом? Тот его охранял, тот
собирал войско из всех соседних помещиков, в случае общей опас¬
ности, и зато данный мелкий подчиненный помещик помогал ему
своими вооруженными силами. Наконец, все они подчинялись
высшему сюзерену, или королю, но власть его была ничтожна. Мелкие
156

феодалы фактически подчинялись только добровольно. Вся эта орга¬
низация, вместе взятая, была союзом помещиков против крестьян.
Какова же была армия в эту эпоху? В средние века это было
рыцарство, т. е. вооруженные помещики. Им и в голову не прихо¬
дило вооружить крестьян, над которыми они властвовали. В лучшем
случае из крестьян брались для них оруженосцы, те, которые пеш¬
ком шли за рыцарем и тащили его поклажу. Вооруженная сила—это
были сами рыцари. Рыцари дрались друг с другом мечами, копьями,
превосходством физической силы, ловкости. В это время необходимы
были такие качества, как личная храбрость, личная физическая сила
и ловкость. Армии были при этом немногочисленны.
Затем наступает новая пора. Развитие торгового капитала при¬
водит к власти города. В городах развиваются торговля и промыш¬
ленность, которые страдают от непрерывных междоусобиц феодалов
между собой. Феодалы непрерывно дрались друг с другом ради
грабежей, грабили и купцов, потому что купцы были беззащитнее.
И вот города страдали от всеобщей драки и заинтересованы были
в создании норм прочного права, чтобы дороги были безопасны,
чтобы законы были одни и те же, чтобы при в'езде в чужую область
не грабили каждый раз по новому, чтобы не было постоянных не¬
прерывных таможенных поборов и т. д. Им нужна была общая по¬
лицейская безопасность в пределах их торговли. А так как торговля
была уже и заморская, и иностранная, это было время, когда нача¬
лось открытие новых стран, было важно создание войска, которое
охраняло бы границы от внешних врагов. Появилась потребность
в централизованном государстве. Кто в этом был заинтересован?
С одной стороны, торговый капитал, а с другой стороны, высшие
феодалы—короли, которые очень, страдали от того, что им не под¬
чинялись и постоянно бунтовали мелкие феодалы. Им хотелось
укрепить свою власть. И вот союз королей — крупнейших феодалов,
вместе с торговым капиталом, создает новую форму государства—
абсолютную монархию. Абсолютная монархия появляется везде, почти
одновременно, и во Франции при Людовике XI, ив Англии при
Генрихе VII, и в России—при Иване Грозном. Что значит абсолют¬
ная монархия? Это союз короля и торгового капитала против бес¬
чинствующих, самовольничающих феодалов. Начинается истреби¬
тельная борьба против крупных помещиков, борьба, которая отчасти
опирается на самых мелких помещиков и на купцов; создается
единый централизованный государственный аппарат самодержавной
королевской власти. Откуда же власть получала средства для борьбы?
Средства давало купечество.
1S7

Кроме того, тут на помощь приходит, как всегда в таких случаях,
техническое изобретение, которое радикальным образом меняет по¬
ложение. На помощь является революция в области военной техники.
Изобретается порох. Теперь для борьбы с врагом уже не нужна
личная храбрость, физическая сила, ловкость. Сталкиваются не ли¬
цом к лицу, не мечами, а стреляют издали. При стрельбе издали
может стрелять и трус, зажмурив глаза. Это во-первых. Во-вторых,
стрельбе можно легко обучить. Тут не нужна та тренировка, которой
подвергали себя рыцари. Как сейчас в Англии тренируются поли¬
цейские? Нельзя сравнить нашего милицейского с лондонским
„бобби“. Тот гигант. Он выбирается из самых сильных людей
и тренируется в особых школах фехтования, гимнастики и бокса,
чтобы одним кулаком расшибить непокорных.
Так же тренировали себя рыцари в средние века. Это была
особая порода. Чтобы свалить рыцарей, надо было натравить против
них простой народ. Как это проделать? Как из простого народа
сделать обученных людей? Тут пришло на смену новое вооружение—
пищаль, самострелы. Конечно, это должно было рыцарей сломить.
Для того, чтобы набрать людей, вооружить их, кормить, обучить,
содержать их целые годы, нужны были большие деньги. Тут
подоспели купцы. „Дайте нам грамоты о свободах, дайте неза¬
висимость городов, самоуправление, а мы сами дадим денег. Короли
раздавали направо и налево эти хартии. Купцы давали денежки.
На это вооружались наемные армии, характерные для нескольких
столетий.
Эпоха конца средних веков привела также к массовой безрабо¬
тице. Крестьяне беднели, появилась масса людей, которые бродили
по дорогом, разбойничали, просили милостыню. Появились свободные
люди, которые были готовы на что угодно. Их нанимали. Образо¬
валось наемное пушечное мясо. Их обучали стрельбе из огнестрель¬
ного оружия.
Появились и подрядчики военного дела, специалисты, наемные
командиры, которые, в свою очередь, нанимали себе отряды.
С этими наемными отрядами они шли куда угодно и к кому угодно.
Сегодня у одного на службе, завтра другой больше дал, они пере¬
ходят на его сторону.
Далее, экономическое развитие привело к тому, что развилась
промышленность, которая требовала более тонких форм государ¬
ственной власти. Старый абсолютизм ввел, между прочим, наемную
систему не только в армии, но и в сборе налогов. Во Франции
были откупщики налогов, которые назывались интендантами. При
158

этом, конечно, местные власти бесчинствовали. Сплошь и рядом
был полнейший произвол. Развивающейся промышленности нужна
была законность. Возникли везде требования ограничений самодер¬
жавной власти, правильного сбора налогов, контроля над государ¬
ственными расходами, словом, требование конституции, парламента¬
ризма. Парламентаризм—это есть высшая форма развития той же
буржуазии, которая, в конце концов, приводит к республике. Пока
существует королевская власть, до тех пор прикрывается буржуаз¬
ный характер государства, потому что вокруг короля есть свита
его дворян, придворных, которая возвышается над буржуазией.
Республика, как выяснил Маркс, есть типичная форма буржуазной
государственной власти, потому что в республике правительство
есть простой приказчик класса капиталистов. Вместе с тем ради¬
кально реорганизуется и армия. Французская революция привела
в движение огромные народные массы, которые добровольно защи¬
щали завоевания революции от господствующих классов и от внеш¬
них врагов. И, благодаря этому, получилась возможность появления
новой идеи, идеи патриотизма. Этой идеи не было в прежнее время.
Воевали наемные армии, потому что им платили. У народных масс
не было сознания отечества, и только революция выдвинула поня¬
тие нации, понятие отечества и возможность прибегнуть к более
или менее всеобщей воинской повинности. Появилась новая идео¬
логическая форма господства над низшими классами. Их посылали
на войну в интересах защиты их отечества. Это явилось результа¬
том того, что большие крестьянские массы чувствовали в это
время, что, защищая отечество, они защищают от помещиков свои
земли, а вместе с тем, с ростом техники, в армии все меньше
и меньше требовалось личной храбрости. Новая армия все больше
приобретает машинизированный характер. Это фабрика, где гро¬
мадное значение имеет техника.
Вот, следовательно, эволюция государственного строя и парал¬
лельно с ним эволюция главного орудия угнетения, главной функ¬
ции государства, эволюция военной силы.
Итак, товарищи, рассмотрев основной вопрос о происхождении
и эволюции государственной власти, мы переходим теперь к отдель¬
ным вопросам, которые имеют большое значение. В прошлый раз
я не успел осветить один вопрос, находящийся в тесной связи
с классами, и его уместно сегодня осветить в связи с государством.
Это вопрос о сословиях. Что такое сословие в отличие от класса?
Если класс есть, так сказать, группа лиц, которые объединяются при¬
знаком одинакового участия в процессе производства и одинакового
159

отношения к средствам производства, то сословие есть группа
лиц, об'единяемых общими правами, общими привилегиями или
общим бесправием. Следовательно, если принадлежность к классу
происходит сама собой, без чьего бы то ни было вмешательства,
чьей бы то ни было санкции, просто вследствие положения данного
лица в обществе, то принадлежность к сословию определяется
утверждением и санкцией государственной власти. Сословия мы¬
слимы только в государстве. Очень часто мне приходится разным
студентам в разных учебных заведениях задавать вопрос: что было
раньше в истории—сословия, или классы,—я всегда получаю двой¬
ной ответ. Одни говорят: сословия, другие—классы. Почему возни¬
кает подобная мысль, что сословия были раньше классов? Потому,
что все помнят, что во французской революции был сословный
строй, общество делилось на сословия—дворянство, духовенство
и третье сословие, включавшее в себя и буржуазию, и крестьянство,
и зародыш пролетариата. Вы помните, что революция уничтожила
сословия и оставила одни только классы. Поэтому и кажется, что
сословия были раньше классов. Но это неверно. Если правовая
принадлежность к сословию определяется государством, одни сосло¬
вия имеют привилегии, утвержденные государством, другие сосло¬
вия, наоборот, лишены прав тоже по воле государственных законов;
раз так, то ясно, что сословия возникают в ту эпоху, когда есть
уже сложившееся государство, а государство есть продукт классо¬
вой борьбы. Следовательно, раньше были классы, а потом сословия.
Но дело в том, что сословия долгое время в истории прикрывали
классовую сущность государства. Как возникают сословия? Господ¬
ствующие классы создали аппарат своего господства. Государствен¬
ная власть пытается при помощи этого аппарата закрепить свое
фактическое, экономическое господство также и юридически,
законами, и закрепить на вечные Времена—и для потомков, и для
наследников. Если потомок какого-нибудь крупного землевладельца
потерял впоследствии свою власть, свою землю, то тем не менее,
именно потому, что он является потомком землевладельца, который
господствовал, он сохраняет за собой привилегии. Вот откуда
основа привилегий таких сословий, как дворянство. Вот почему
Горьковский барон в „На дне" хвастался своими гербами и барон¬
ским паспортом, ибо, хотя он был босяк, он сохранял извест¬
ные привилегии. В те времена, когда русский крестьянин
подвергался порке, он был избавлен от телесного наказания. Если бы
его какой-нибудь исправник захотел выпороть, ему стоило выта¬
щить свой баронский паспорт, и это его охраняло от телесного
160

наказания. У него сохранились привилегии, несмотря на то, что он
потерял свое экономическое господство. Вот какой смысл в созда¬
нии сословий. Сословия закрепляли законом фактическое господ¬
ство данного класса и, наоборот, низшие классы лишали всяких
прав. И если бы из класса, являвшегося эксплоатируемым, например,
из бедных крестьян, из крепостных, если бы из их среды вышли
выдающиеся люди, то они попрежнему прав не имели бы, ибо они
были из бесправного сословия. Когда, например, русские помещики
в крепостное время создавали у себя, в своих имениях, театры,
в которых бывали выдающиеся актеры и актрисы из крепостных,
то тот же помещик, рассердившись, или желая показать свою власть
над этими людьми, посылал талантливых людей на конюшню, про¬
давал их и т. п. Таким образом, бесправное состояние как бы
закреплялось навеки. На первых порах сословия в общем и целом
отвечали классовому делению, именно господствующие классы, эко¬
номически более сильные, пользовались государственной властью,
и это господство закрепляли в законодательном порядке, создавая
для себя привилегии, а другие классы—подчиненные оказывались
бесправными. Но экономический прогресс приводил к тому, что,
с одной стороны, имущие классы часто беднели, теряли роль эконо¬
мического руководителя, а, с другой стороны, из порабощенных
сословий выростала новая буржуазия, новые люди со средствами,
талантливые, предприимчивые, которые чувствовали себя организа¬
торами производства. И вот именно в эту эпоху во всех странах,
так было и в древнем Риме, так было и у нас в России, так было
и перед французской революцией, везде начинается борьба разбо¬
гатевших, более выдающихся представителей угнетенных сословий
с прежним господствующим сословием, борьба за равенство, борьба
за уничтожение сословий. Эта сословная борьба прикрывала борьбу
классовую. В угнетенном сословии выдвигались свои выдающиеся
люди, более богатые, которые говорили, что они действуют во имя
всех угнетенных. Угнетенные бедняки считали их своими вождями,
и только тогда, когда революция приводила к уничтожению сосло¬
вий и когда проявлялись чистые классовые признаки, тогда оказы¬
валось, что в прежних угнетенных сословиях есть свои классы, есть
своя буржуазия и свой пролетариат. Начиналась классовая борьба
сызнова.
Интересно проследить, как возникают сословия в зародыше даже
в настоящее время. Приведу, прежде всего, пример, который самому
мне пришлось наблюдать. Может быть, те из вас, которые были
в Сибири в дореволюционное время, помнят, что в Сибири были
161

две категории крестьян: сибирские старожилы и пришлые из России.
Откуда взялись эти старожилы? По большей части это были потомки
ссыльных, отчасти уголовных преступников. Но они себя считали
аристократией, они были местные, настоящие жители, а на прихо¬
дящих из России смотрели пренебрежительно. Они их презрительно
называли „самоходы“. Это значит: нас сослали, а вы что такое—
добровольно в Сибирь идете. Как называлось аристократическое
сословие в Древнем Риме? Патриции. А остальные были плебеи.
Что такое патриций в буквальном переводе? Патриции (от слова—
pater) значит отцовские дети, люди, которые помнили своих отцов,
у которых есть родословная; а плебеи—это неизвестные, пришлые
люди, без роду и племени. Им позволяли селиться, им позволяли
работать на землях прежних владельцев, но с тем, чтобы они
держали себя тихо и смирно и платили известную дань. То же
самое, когда пришлецы из России приходили в Сибирь, им говорили:
пожалуйста, вырубайте девственные леса. Но для этого у них сил
не было, средств не было. Приходилось селиться на землях старых
сибирских крестьян. Тогда им не давали права голоса на сходах
и, вообще, держали в черном теле. Итак, внутри крестьян старых,
старожилов—чалдонов и пришлых—самоходов образуется зародыш
сословий.
^На другом полюсе общественного мира, среди американских
миллиардеров, в знаменитом квартале Нью-Йорка, где находятся
дворцы этих миллиардеров, образуется аристократическое сословие.
Многие из этих миллиардеров еще помнят, что их отцы бегали по
улицам, продавали спички, газеты и чистили сапоги, но дети и осо¬
бенно внуки, благодаря богатству, находятся на такой недосягаемой
высоте, что они с пренебрежением смотрят на весь остальной мир,
их дочери женятся не иначе, как на бывших князьях, на бывших
герцогах, королях и т. п., а так как в Америке князей нет, то по
преимуществу на французских. Это соединение, так называемой»
голубой крови американских богачей с голубой кровью европейской
аристократии. Они в свой круг новых людей не допускают. Так
образуется сословие. Если бы у них была полная власть, а они
пытаются этого отчасти достичь, они бы свою олигархию, свое
господство высшей аристократии закрепили на вечные времена.
Если на первых порах сословия покрывали собой понятие класса,
то впоследствии они стали расходиться. Принадлежать можно к одному
сословию и быть разных классов. У нас дворяне могли быть богатыми
и бедными, мог быть даже дворянин-босяк и дворянин-рабочий.
В 1901 г. во время знаменитого эпизода в Питере, на Обуховском
162

заводе, когда рабочие Обуховского завода построили баррикады
и бросали оттуда груды камней в полицию, руководил этим рабочий-
дворянин. Наоборот, среди крестьян были люди, по паспорту кре¬
стьяне, но они могли быть рабочими на фабрике, купцами или
крупными фабрикантами. Наши крупные фабриканты текстильной
промышленности—Морозовы, Гучковы, Рябушинские происходят из
крестьян, но разбогатели, а по паспорту они долго были крестьянами,
пока не вышли из податного сословия. Когда разлагается старый
сословный строй, уже нет полного совпадения классов и сословий.
Переходим снова к формам государственной власти. Есть одна
форма, которая в настоящий момент приобрела исключительное
значение,—это диктатура. Мы знаем диктатуру пролетариата, мы
знаем и употребляем выражение „диктатура буржуазии“. Надо
выяснить, что общего в понятии диктатуры. Чем диктаторская власть
отличается от обычной государственной власти? Слово диктатор
появилось в Древнем Риме, буквально оно означает повелитель,
неограниченный повелитель. На время войны, в самые критические
моменты, когда Римскому государству грозила величайшая опасность,
для того, чтобы избежать внутренних трений и дробления власти,
Римский сенат назначал на 6 месяцев неограниченного повелителя—
диктатора, которому давались неограниченные полномочия и который,
по окончании опасности, слагал с себя всякую власть, и государство
переходило к нормальному, обычному строю. Отсюда мы видим,
что диктаторство есть не просто власть самодержавная или власть
неограниченная, но это такая неограниченная власть, которая возни¬
кает в эпоху общественных кризисов. Так было тогда и так есть
до настоящего времени. Чем отличается диктатура лица, единоличная
диктатура, например, Наполеона I, Кромвеля, т. е. вождей револю¬
ционных эпох, или Юлия Цезаря в Древнем Риме? Чем отличается
диктатор от потомственного самодержавного деспота? Тем, что
самодержавная, абсолютная власть получается по наследству, она
считается нормальной, естественной, всеми признаваемой властью,
между тем, как всякая диктатура возникает в процессе обострения
противоречий, когда государству грозят внешние осложнения во
время войны или внутренние во время революции. Из революций
всегда выростала диктатура. Почему это так? Потому что война,
которая вызывает опасность для всех и которая вызывает необхо¬
димость для масс жертвовать своею жизнью, требует исключительной
власти. Нормальные законы не в состоянии обеспечить повиновение
массы людей, которых посылают на войну. Для этого нужны исклю¬
чительные, неограниченные полномочия. Поэтому именно во время
163

войны усиливается диктаторский характер власти. Если мы обратимся
к революции, то она разрушает все старые законы. Она разрушает
сложившееся веками повиновение старым властям и старым законам.
Как же обеспечить во время революции порядок или господство
победившего класса? Исчезло старое повиновение, старых законоз
нет, старой власти нет. Новые законы и новая власть слишком
недавно сложились, чтобы по отношению к ним было то покорное
почитание, которым пользовалась старая власть. Следовательно,
новые законы и новая власть могут закрепиться только путем
неограниченной диктатуры, т. е. власти, не связанной писанными
законами и опирающейся на силу. Вот откуда происходит характер
диктатуры, и всегда в истории мы проследим, что диктаторская
власть возникает в эпохи войн или революций. В эпоху Великой
французской революции, в момент наибольшей опасности для рес¬
публики, для ее завоеваний, в момент внешней войны и внутренней
гражданской войны создалась диктатура якобинской партии, которая
отражала настроение мелкой буржуазии и пролетариата. Это была
диктатура, это была власть, которая опиралась на комитет обще¬
ственной безопасности, на военные трибуналы, на террор, на гильо¬
тину и т. д. Если мы обратимся к новейшим временам, к самому
новейшему времени, мы увидим чрезвычайно интересное явление.
Англия с давних времен славилась своей политической свободой.
В Англии, в середине XIX века была свобода веры, свобода совести,
слова, печати и т. д. Англию прославляли на всех перекрестках
все либеральные писатели, как страну, где правительство такое
мудрое, где имущие классы такие мудрые, что дают всякие свободы.
Возникла англо-бурская война. Это было в начале XX века—
в 1900—1901 г.г. Англия начала воевать с маленьким мужицким
свободным народом, в Южной Африке,—народом, правда, рабовла¬
дельческим, бурами, которые были колонистами, выходцами из Гол¬
ландии. Из-за чего эта война разгорелась? Из-за того, что английские
миллионеры пожелали отнять алмазные копи голландских колонистов-
рабовладельцев, обрабатывающих их при помощи рабского негрского
труда. Буры не желали подчиниться.
Из-за этого английские капиталисты-империалисты убедили свое
правительство об'явить войну. Далеко не вся буржуазия была
на стороне войны, считая, что это авантюра империалистов. Масса
буржуазии была за мир и осуждала за это правительство. Но импе¬
риалисты, через наемное духовенство и через наемную уличную
чернь, всяких чиновников, приказчиков и т. д., настраивали уличные
толпы на очень воинственный лад и создавали психологию
164

воинственного патриотизма, который получил название джингоизма.
В это время в Англии возникла партия противников войны, так
называемая пробуров, мы бы назвали их пораженцами. Они открыто
желали победы бурам. Из кого состояла эта партия? Из самой
левой части мелко-буржуазной интеллигенции и из сознательных
рабочих. Кто был во главе этой партии? Вы удивитесь, когда
я скажу вам. Никто другой, как наш старый знакомый, Ллойд-
Джордж, английский премьер в эпоху империалистской войны.
Он был главный лидер и организатор партии пробуров, сторонников
буров, английских пораженцев. Он организовал грандиозные митинги
протеста против войны. Как вело себя английское правительство?
Оно не только позволяло им существовать, но оно защищало
их от патриотической толпы. Был случай, когда они собрались
в одном доме и толпа хотела основательно помять бока и сокрушить
ребра этим пробурам, но полицейские выстроились против дома
и своею грудью их защищали. И вот либеральные писатели всего
мира, и в частности русские либералы, проливали слезы умиления
и говорили по нашему адресу: вот вам, марксисты, урок. Смотрите,
какое мудрое английское правительство, как умело оно возвыситься
над классовым принципом, какую свободу допустило. Оно позволяет
выступать против войны, которую оно ведет. Это было в 1902 г.
Прошло всего 12 лет, наступил 14-й год. Произошла такая малень¬
кая перемена, что Ллойл-Джордж из оппозиции перешел в прави¬
тельство. Больше ничего не случилось. Наступила мировая война
и как резко изменилось поведение английского правительства!
Пораженцев великолепнейшим образом сажали в тюрьмы, закрывали
печать всех тех, кто был против войны. Далее, правительство
выступило с законом о всеобщей воинской повинности, которой
никогда в Англии не было. В Англии была наемная армия, в армию
шли, кто хотел. Когда выступали социалисты и радикалы против
всеобщей воинской повинности, их великолепнейшим образом упря¬
тывали в тюрьмы. Английская конституция была упразднена,
английские свободы были упразднены. Что же случилось, что так
резко изменило характер английской государственности? Что было
в 1902 г., во время англо-бурской войны? Громадная английская
империя вела войну с народом, у которого всего-то во всей стране
было два миллиона человек, в то время, как в одной Англии было
40 миллионов, а в английской империи сотни миллионов; вся армия
буров состояла из 25.000 чел., а Англия держала 200.000 армию.
Война велась за тридевять земель, в тридесятом царстве, с армией
наемных солдат. Могло ли пугаться правительство агитации против
165

войны? Оно позволило себе роскошь быть либеральным:	пусть
поговорят, мы наверно победим. Мы посылаем и посылаем наши
войска, наемные армии, и они идут потому, что мы им платим.
Пусть кричат, а мы там свое дело сделаем. Вот поэтому оно могло
Позволить себе эту роскошь сохранения видимости идеи демокра¬
тизма, а еще и потому, что часть буржуазии была против этой
войны. Но когда разгорелась мировая война, когда она поставила
под опасность положение всей английской буржуазии, когда встал
вопрос: мы или германцы, от результатов войны зависит наше
жизненное существование, все будущее наше, как буржуазного
класса, тогда английская буржуазия показала, что на протяжении
такого короткого периода, как 12 лег, радикально изменились все
принципы английской политики, и от старой хваленой английской
политической свободы к моменту мировой империалистической
войны осталось очень мало. Следовательно, острый кризис, серьез¬
ный кризис, который угрожает самим основаниям данного класса,
придает правительству этого класса диктаторский характер. Дикта¬
тура—это такая власть, которая опирается не на старые писаные
законы со всякими ограничениями и т. д., а опирается на силу
и действует под влиянием целесообразности, не по праву, а по прин¬
ципу целесообразности. Поэтому также и при революционных потря¬
сениях, которые происходят в буржуазных государствах, буржуазная
власть принимает характер диктатуры. Это наблюдалось и в совре¬
менной Германии, и даже в С. Штатах. В этой старой демократии
демократизм является фактически фиговым листком, сплошным
лицемерием, потому что Америка представляет собой диктатуру
господствующей клики трестов, т. е. могущественных олигархов
крупной промышленности. Буржуазная диктатура может существовать
при внешней видимости демократических свобод, но эти демократи¬
ческие свободы не исполняются. В Америке существует полная
демократия, а между тем всего года два тому назад известный
американский писатель Уптон Синклер, автор известных романов, был
арестован на одном собрании за то, что читал текст американской
конституции. Американская конституция для современных амери¬
канских олигархов—это преступный документ, который нельзя читать.
Таким образом, демократия остается на словах, а диктатура на деле.
Но то, что буржуазия лицемерно скрывает, то пролетариат, как
класс, которому нечего скрывать, которому некого обманывать,
откровенно провозглашает в лице своих идеологов, а именно, что про¬
летарская революция неизбежно приводит к пролетарской диктатуре,
что в момент революции главной задачей является подавление
166

бывших господствующих классов и при этом нельзя в момент
борьбы давать своим классовым врагам равные с собой права.
Это значило бы обезоружить себя. Это и есть борьба. Борьба
должна быть целесообразной, требовать определенных средств для
определенных целей, задача ее—обезоружить и подавить противника,
отобрать у него все средства. Вот почему Плеханов на 2-м с‘езде
партии в 1903 году высказал такую возможность, что при победе
в России демократической революции, тем более пролетарской,
может быть, придется ограничить права прежних классов, ограничить
права парламента, разогнать парламент, если он будет негодный,
лишить избирательных прав известные группы и т. д. Это было
правильное понимание принципа диктатуры. Диктатура есть
закрепление власти в момент еще не окончившейся
борьбы. Диктатура пролетариата, как писал Маркс, есть возве¬
дение пролетариата в господствующий класс и насильственное
подавление противника; она является одним из составных элементов
марксовской теории государства, которую особенно подробно развил
Ленин. Но тут мы встречаемся со следующим явлением. Всякая
революция против старого режима на первых порах, кажется, дает
более свободы: уничтожается та власть, которая долгие годы,
десятилетия и даже столетия давила всяческие свободы. Между тем,
после первого периода безвластия, или периода ослабления власти,
наступает неожиданная для обывателя вещь. Разгорается борьба
с еще большей силой, скрытые классовые противоречия получают
необычайно яркое выражение. Борьба превращается в гражданскую
войну, и в этот момент наступает эпоха жестокой диктатуры, в срав¬
нении с которой даже прошлый режим кажется более свободным.
Вот те кажущиеся противоречия, которые так пугают обывателя
и которые отталкивают от марксистов не только демократов, но
и анархистов. Нам придется, товарищи, поэтому в двух словах
остановиться на аргументации анархистов.
Анархисты являются, в отличие от марксистов, противниками
государственной власти во всех ее видах, в любых формах, в любую
эпоху и под любыми соусами. Они говорят: государственная власть
есть насилие, всякое насилие наш враг. Мы должны бороться против
насилия, как в экономической, так и политической власти. Поэтому
надо уничтожить одновременно и капитал, и государство. Когда
величайший вождь анархистов Бакунин участвовал в маленькой
революционной вспышке в городе Лионе, во Франции, во время
франко-прусской войны, когда на минуточку народная толпа овла¬
дела городской думой (ратушей) и вышла первая революционная
167

прокламация (их власть продолжалась всего несколько часов) за под¬
писью, между прочим, и Бакунина, то в этой прокламации был пункт
такой: государственная власть отменяется. Они декретом ее отменили.
Другие, позднейшие анархисты, говорили: надо разрушить, надо уни¬
чтожать бомбами всякого властителя, что бы ни у кого охоты не было
придти к власти. Но характерен тот же Бакунин. В той же прокла¬
мации, подписанной им, имеется следующий пункт: старых офицеров
арестовать, создать в каждом городе комитет общественной без¬
опасности и из этих комитетов общественной безопасности созвать
с‘езд. Разве так упраздняют государственную власть? Вы также
арестуете офицеров и также устраиваете комитеты общественной
безопасности, которые пахнут Великой французской революцией.
Этот с‘езд должен был стать конвентом, т.-е. самой револю¬
ционной властью, которую знала история до российской революции.
Это показывает, до какой степени является ребячеством борьба
анархистов против государства. Отменить государство можно на
словах, на бумаге, но не на деле. В этом отношении опыт русской
революции и гражданской войны сыграл колоссальную роль в про¬
светлении анархистских мозгов. Они на опыте увидели, что если
мы об явим отмену государственной власти, мы себя отменим, мы
себя обезоружим. Не все будут анархисты, не все будут подчиняться,
и те, которых мы лишили власти, сейчас же попытаются воспользо¬
ваться нашей маниловщиной, об‘единиться в партию, сорганизоваться
и создать власть. Опыт гражданской войны на юге, подвиги знаме¬
нитого Махно показали, что когда организовалось его „безвластное
властничество“ (это все равно, что сказать „круглый квадрат“),
то из всех многочисленных, сменявших друг друга правительств
самым худшим для обывателя было именно безвластное властни¬
чество, потому что при Махно не было того необходимого порядка,
который хочет каждая власть создать. При них были всеобщая,
равная, явная разнузданность и грабительство населения и, тем
не менее, когда надо было бороться, Dce-таки власть фактически
была. Предоставлялась разнузданная свобода своим приверженцам,
но элементы власти были. В борьбе не могло не быть власти. Это
обстоятельство сыграло большую роль в том отношении, что целый
ряд не только русских анархистов, но европейских, признал идею
диктатуры пролетариата. Это привело к сближению анархистской
идеологии с коммунистической.
Теперь мы подходим к колоссальной важности вопросу, к вопросу
о том, как же смотрят марксисты на дальнейшую роль государства.
Марксисты всегда говорили, и это особенно было подчеркнуто
168

впоследствии Лениным, что они смотрят на диктатуру, как на
переходной момент, что позднее диктатуры наступит отмирание
государства.
Раньше, чем я к этому перейду, я скажу несколько слов об одном
важном теоретически и практически вопросе, касающемся перерожде¬
ния государственной власти от своего класса. Это очень боевой
вопрос. В чем дело? Если мы считаем, что каждая государ¬
ственная власть есть организация господствующего класса, то
не противоречит ли этому такой факт истории, когда у власти
стоит группа, которая встречает оппозицию среди господствую¬
щих же классов? Например, царствование Наполеона Ш-го во
Франции на известной степени своего развития вызвало против
себя все классы. Там был такой момент, когда все классы
восстали против данной власти и создались предпосылки для
легкого свержения этой власти. Как это могло быть, что власть
не явилась выражением своего класса? Это может быть в двух
случаях. Один случай—это кажущийся. Это тогда, когда власть
является авангардом господствующего класса, когда она идет
дальше того, до чего созрела вся масса господствующего
класса, когда она дальновиднее и понимает, что в интересах сохра¬
нения власти в целом, господствующий класс должен поступиться
некоторыми привилегиями, должен кое от чего отказаться. Это
вызывает возбуждение и озлобление господствующего класса. Когда
русское правительство Александра II освободило крестьян, часть
дворянства этого сама хотела. Это было в интересах дворян, которым
невыгодно стало вести крепостное хозяйство. Но другая часть была
очень недовольна. Она стала в оппозицию и была против этого
акта. Что это значит? Это значит, что правительство Александра II дей¬
ствовало в данном случае дальновиднее. Как сам Александр II
сказал: „Лучше освободить крестьян сверху, чем ждать, пока они
сами себя освободят снизу“. Потому что, когда они освободят себя
снизу,—это будет революция. Он в интересах класса в целом, а также
в интересах складывающейся буржуазии пошел на такую уступку.
Таким образом, правительство, государственная власть, как орган
передовых элементов класса, часто идет против отсталых элементов
своего класса. Когда в момент мировой войны правительство Гер¬
мании понимало, что надо вести политику осажденной крепости, что
иначе Германии не справиться с врагами, что надо ввести макси¬
мальную экономию, максимальную централизацию, то значительные
круги буржуазии были страшно недовольны. Недовольны были
отменой свободной торговли, недовольны хлебной монополией. Но
169

правительство действовало в интересах буржуазии. Это также отно¬
сится и к диктатуре пролетариата и особенно выявляется в такие
исторические моменты, когда, в интересах сохранения пролетарской
революции в целом, приходится приносить величайшие жертвы
крупным слоям пролетариата. Это понимает авангард пролетариата,
который стоит у власти, потому что весь пролетариат реально осу¬
ществлять власть не может. Это уже Каутский понимал, когда он был
революционером, что диктатура пролетариата сводится, в сущности,
к диктатуре его авангарда. Это совершенно ясно, и вот авангард,
понимая интересы революции в целом и пролетариата в целом,
в зависимости от международной обстановки, может требовать
от пролетариата колоссальных жертв, которых отсталые массы про¬
летариата не понимают, не сознают, не хотят нести. Поэтому они
поднимаются против власти. Значит ли это, что власть оторвана
от массы? В таких случаях это значит, что власть ушла вперед
и оставила далеко позади себя массы. Это бывает не только у про¬
летариата, это бывает при диктатуре дворянства, при диктатуре
буржуазии. Но есть и другой момент. Есть момент, когда, благодаря
развивающемуся бюрократизму, создается круговая порука бюро¬
кратов, создается обширное бюрократическое сословие, которое
считает, что их интересы важнее всего и которое, благодаря своему
аппарату, может держаться против интересов общества в целом.
В таких случаях происходит временный отрыв власти от класса.
Противоречит ли это марксизму? Нет. Это и Энгельс предусматривал
и указывал, что это бывает в тех случаях, когда бюрократический
аппарат начинает жить самодовлеющими интересами и поэтому на
время он исполняет плохо задания господствующего класса. Но это
бывает лишь в тех случаях, когда дело идет о мелочах. В основном
и коренном, когда основные интересы класса задеты, этот бюрокра¬
тический аппарат класса становится на защиту класса. В эпоху
Наполеона Ш-го создался громоздкий бюрократический аппарат, как
будто ненавистный и буржуазии. Но когда этот аппарат встретится
с пролетарским восстанием, тогда он великолепно служит именно
буржуазии, как целому. Характерно, что когда во Франции произошла
революция во время французско-прусской войны, когда Наполеон III
был взят в плен и в Париже была объявлена республика,—империя
рухнула в крови и грязи, так же, как она возникла, то буржуазная
власть, как правительство национальной обороны, была возглавлена
кучкой прожженных адвокатов и дельцов. Но на местах она везде
оставила старый бонапартовский аппарат. Бонапартовский аппарат
был во главе армии, бонапартовские префекты или губернаторы
170

были во главе департаментов. Почему? Потому что буржуазия пони¬
мала, что этот аппарат все же великолепнейшее оружие в борьбе
с народными массами.
Эта опасность отрыва грозит и при пролетарской диктатуре.
Коммунисты знают эту опасность и с этой опасностью весьма
и весьма считаются. У нас эта опасность тем более может быть,
что значительную часть бюрократического аппарата приходится
брать не из своего класса, а из старых спецов. И здесь,
очевидно, была бы опасность большая, если бы не было созна¬
ния этой опасности. Но, поскольку есть сознание этой опас¬
ности, поскольку есть попытка постоянного внимания, постоянных
коррективов, постольку эта опасность уменьшается, но все-таки
вполне отрицать ее нельзя.
Наконец, последние несколько минут позвольте посвятить вопросу
об отмирании государства. В этом вопросе для многих противников
марксизма есть странное противоречие. Они говорят: вы утверждаете,
что в будущем, когда исчезнут классы, исчезнет всякая государ¬
ственная власть, исчезнет насилие над людьми. То, что мы назы¬
ваем государством, превратится в общество организованных произ¬
водителей, и управление людьми заменится управлением вещами,
администрацией производства, как говорили сен-симонисты. То, что
мы называем государственной властью, исчезнет, останется аппарат
статистический, аппарат инженерский, технический и т. д. Прежде
всего, тут возникает вопрос, не останутся ли при этом все-таки
элементы государственной власти, присуща ли государственная власть
всякому управлению, была ли государственная власть у первобыт¬
ного племени, которое вело войну и имело уже своих вождей? На это
Энгельс нам отвечает: власти не было, власть отличается тем, что
она отделена от народных масс. А здесь все вооруженные лица
племени давали руководство вождю; но мог ли вождь принимать
что-либо против желания племени? Нет, не мог, потому что у него
не было организации насилия, он должен был делать то, что хочет
делать его войско. Будут ли признаки государственной власти, если
мы представим себе общество, как один большой кооператив или
одну производственную артель? В каждом кооперативе есть упра¬
вление, при всяком коллективе должно быть руководство. При мак¬
симальной степени сознательности членов руководство уменьшается.
Каждый прекрасно понимает свои обязанности, он знает, что ему
делать. Вывешиваются статистические таблицы, и каждый исполняет
свои обязанности. Но руководство все же неизбежно при массовой
коллективной работе. Носит ли это руководство характер власти?
171

Я приведу пример, который я заимствую у А. В. Луначарского.
Возьмите большой музыкальный оркестр, состоящий из перво¬
классных музыкантов, из которых каждый является артистом и вир¬
туозом. Этот оркестр для большей слаженности требует дирижера.
Можем ли мы назвать властью этого дирижера? На момент произ¬
водства, на момент работы, он об‘единяет, он руководит, он придает
большую гармонию; но как только игра кончилась, он сходит со своего
пюпитра и он такой же рядовой человек, как они. Он лишь органи¬
затор производства на время производства. Здесь не власть, а только
организация производства. И поскольку такая организация будет
нужна, постольку, конечно, она сохранится, но она будет под вели¬
чайшим контролем народных масс и она будет даваться не по прин¬
ципу—„кто палку взял, тот и капрал“, а тем, кто действительно
показал свои способности. Не всякий может быть дирижером, для
этого нужно уменье создавать гармонию.
Эти элементы власти останутся, но они ничего общего с госу¬
дарственной властью иметь не будут. Но, говорят противники мар¬
ксизма, вы утверждаете, что государство исчезнет через диктатуру
пролетариата. Здесь внутреннее противоречие. Вы говорите, что
диктатура, т. е. насилие власти, приводит к свободе. Это напоми¬
нает христианский афоризм: смертию смерть поправ. Через смерть
к жизни, через диктатуру к свободе. Где гарантии того, что мы
действительно придем к безгосударственной форме общества? На это
марксисты отвечают: если мы не придем к социализму в смысле
уничтожения классов, то, конечно, останется и государство. Это
ясно. Пока есть классовая борьба, неизбежно государство, как
орган господства класса и временного согласования классовых
противоположностей.
Но если классы исчезнут, то исчезнет надобность в государстве.
Если мы представим себе такую диктаторскую власть, которая
захочет остаться, когда даже исчезнет надобность в государстве,
тогда ей скажут: уходите, мы можем без вас обойтись. Как пред¬
ставляют себе марксисты исчезновение государственной власти?
Не декретом, не приказом, а незаметным, постепенным отмиранием
тех или других государственных функций. Союз социалистических
республик цивилизованных стран уничтожает потребность в армии,
з главном органе государственной власти; отмирание классов и борьбы
за собственность, исчезновение безработицы, исчезновение частной
собственности и, главное, материальная обеспеченность--при росте
производительных сил—всех граждан общества, удовлетворение
необходимых потребностей удаляют главную массу преступлений

современного общества. Это вызывает отмирание тюрем, отмирание
полиции и т. д. Например, долгие годы стоит тюрьма без преступ¬
ников. Ясное дело, что придется ее закрыть и тюремный штат
упразднить. Так постепенно отмирают функции государственной
власти. Отмирает суд, армия, полиция и т. д. Остаются только
функции управления производством. Здесь говорят: ну, как же
все-таки можно себе реально представить такой переход от прин\ -
ждения к свободе, чтобы люди добровольно исполняли свои обязан¬
ности? В ответ на это я в заключение приведу один пример, очень
близкий и понятный, который хорошо иллюстрирует процесс отми¬
рания насилия. У нас в России есть одна свобода, которая суще¬
ствовала при всех режимах, начиная от Ивана Грозного, и до сих
пор существует. Это —свобода плевать на пол. В прежнее время
никому в голову не приходило писать, что запрещается плевать
на пол. Теперь пишут. Даже в таком просвещенном месте, как Нар.
компрос, года два тому назад мы видели надписи: „просят не плевать
на пол и не сорить семячки“. Как вы знаете, трудно искореняется
эта вещь.
Но перенесемся в Европу. Я проделал лет 20 тому назад путе¬
шествие из России до Лондона, через Австрию, Германию, Швей¬
царию и Францию. В России нигде надписей о том, что нельзя
плевать на пол, не было. Лишь теперь пролетарская диктатура
начинает ограничивать понемножечку свободу российских граждан
плевать на пол. Вы приезжаете в Австрию. В Австрии, на трех
государственных языках — на чешском, польском и немецком,—
на всех вагонах надписи: плева-ib запрещается. Это ограничение
свободы. Но когда из Австрии вы приезжаете в Швейцарию, или
Германию, надписи исчезают. Что за чудо? Значит, там опять
разрешается плеОДуь? Оказывается, там уже не нужно запре¬
тительных надписей, там уже не плюют. Это чрезвы-
чайно поучительный пример. И там когда-то плевали, и там запре¬
щали. Но там уже имеется известная культурная почва, которая
выражается, во-первых, в том, что люди воспитывались, что плевать
не хорошо, вредно. В Швейцарии до того дошли, что в курортах
все граждане ходят с бутылочками и плюют в бутылочки. Если бы
русскому обывателю сказать: плюй в бутылочку, он бы сказал, что
это посягательство на его права. Оказывается, и на улице плевать
нельзя. Слюна высушивается, микробы распыляются и. таким обра¬
зом, люди заражают друг друга. Но в Европе, кроме воспитания, есть
и материальные предпосылки большей культурности. Там на каждом
шагу есть куда плюнуть, а у нас человек ищет, ищет и поневоле
173

плюнет себе под ноги. Нужна известная степень материальных
возможностей не плевать на пол, известное воспитание, которое
приучает к тому, чтобы не делать того, что вредно своим согра¬
жданам. Тогда исчезнет то принуждение, которое заставляет не пле¬
вать на пол. Личность должна приспособляться к коллективу, но
при дальнейшем воспитании у людей вырабатывается добрая воля,
сознательное понимание своих обязанностей и в принуждении исчез¬
нет сама необходимость. Вот какой будет конец государства, когда,
по выражению Энгельса, оно будет сдано в архив, как в свое время
была сдана ручная прялка.

Лекция 8-я.
РЕЛИГИЯ.
Мы закончили в самых общих чертах рассмотрение эволюции
общественных форм, общественных надстроек и рассмотрение связей
этих общественных надстроек с экономическим базисом, причем
более подробно остановились на классах и государстве. Теперь
надо рассмотреть детально какую-нибудь идеологию, рассмотреть,
как происходит процесс возникновения и эволюции идеологии на оп¬
ределенном общественном базисе, показать на примере одной
какой-нибудь важной и распространенной идеологии, что идеи, по¬
нятия, общественное сознание не являются вечными, не висят
где-то в воздухе, что и в каждую данную эпоху, в каждый данный
момент диктуются определенными общественными условиями и усло¬
виями борьбы классов.
Идеологий имеется целый ряд. Берем мы религию как потому,
что она является одной из древнейших и распространеннейших
идеологий,—до сих пор громадное большинство человечества испо¬
ведует в той или иной форме религиозные взгляды,—так и потому,
что эта идеология имеет для нас теперь, в Советской России, зло¬
бодневный характер. Посколько вам, как будущим активным
работникам, придется, между прочим, сталкиваться и с вопросами
антирелигиозной пропаганды, вам необходимо немножко вдуматься
в самую сущность того врага, с которым вы собираетесь бороться,
и это поможет вам ориентироваться в методах борьбы с этим вра¬
гом. В самом деле, мы знаем, что в Советской России постановка
вопроса о религии является гораздо более правильной, более научной
(потому что она марксисткая), чем это было во французской рево¬
люции. Тогда было об‘явлено гонение на духовенство, от священ¬
ников требовали присяги революционному правительству. Кто не
присягал, тех травили, они прятались в лесах; во время Робеспьера,
во время Директории в течение нескольких лет был запрещен коло¬
кольный звон по всей стране; отменено было воскресенье; вместо
воскресений были введены так называемые декады, и каждыйа
десятый день был объявлен праздником. В конце концов, эта мера
175

вызвала такое озлобление крестьянских масс, что явилась огромным
контрреволюционным фактором. Советская власть это поняла.
Понял это еще и Энгельс, говоривший, что физические преследо¬
вания религии приводят только к созданию мучеников и уиеличи-
вают только число ее последователей. В этом отношении Советская
власть стала на гораздо более правильную точку зрения, чем это
делали революционеры Великой французской революции. У нас
никого теперь не преследуют за религиозные убеждения, хотя
в тезисах Калинина по работе в деревне все же признается, что
был совершен ряд ошибок, все-таки слишком нахрапом действовали,
и это приводило к обратным результатам. Чтобы иллюстрировать
вам, как часто бывает ошибочно спорить с религиозным человеком,
действуя слишком упрощенным методом, забывая те корни, из ко¬
торых вырастает религия,—я напомню вам, была такая пора—это
обнаружение обмана с мощами. Тогда думали, что поскольку обна¬
ружится, что это обман, постольку удастся верующих людей убедить
в том, что нет бога. И вы помните, что вышло. Вскрывали мощи
н обнаруживали, что вместо благоуханных нетленных мощей всякая
дрянь лежит: опилки, женские чулки, вата и т. п. Но многие рели¬
гиозные люди реагировали на это так: „да что вы думаете, что он,
святой, будет ждать, пока большевики придут, он сквозь землю
ушел“. После вскрытия мощей верующий делался еще несокрушимее
в своей вере, ибо такими доказательствами не убедишь верующего.
Надо его в такое положение поставить, чтобы ему не нужна была
религия, и с этой точки зрения я и хочу подойти к рассмотрению
вопроса о сущности религии, как особой идеологии.
Очень многие марксисты говорят, когда хотят определить, что
такое религия, что религия есть особое отражение мира, при кото¬
ром невежественный человек своей фантазией воспринимает дей¬
ствительный мир так, что он кажется населенным какими-то фанта¬
стическими духами, сверх'естественными существами, богами и т. д.
Мне представляется, что это недостаточно. Ведь отражением внеш¬
него мира является всякая идеология. Ведь и искусство отражает
мир, ведь и наука отражает мир, ведь и философия отражает мир.
Что же в религии такого специфического, что дает нам возможность
об'единять одним словом „религиозного верования“ того дикаря или
крестьянина, который идет к знахарю, к бабке - ворожке, и того
„образованного“ священника, который пытается философский базис
подводить под свою религию. Что отличает религию от других
идеологий? Говорят:	признание сверх'естественных существ.
Мы с вами, которые считаем себя сведущими в естествознании,
176

мы говорим: в мире все естественно и существ сверх'естественных
не бывает. А для дикаря, для наивного первобытного человека, нет
разницы между естественными и сверх'естественным? У него
весь мир естественен, все, что ни происходит, все естественно,
потому что он населяет его такими же думающими, чувствующими,
действующими существами, как он сам. Что-то ему сделано непри¬
ятное, значит кто-то этого захотел. Или, наоборот, все в мире
сверх'естественно, потому что нет ничего закономерного, а все
происходит по желаниям этих живых душ, которые в мире суще¬
ствуют. Мне кажется, что религия не есть об'яснение мира при
помощи бога, а есть практическое отношение человека
к богу. Вы скажете: но ведь все религии имеют свой рассказ о про¬
исхождении мира, свою мифологию. Да, верно. Но это является
уже поздним продуктом религии. Это уже не религия, а это нарост
на религии, это уже философия и наука, наивная, примитивная, при
помощи религиозного толкования. Что религию отличает от искус¬
ства с его наслаждением, красотой, восхищением, как выражаются,
не имеющим корыстной цели? Чем религия отличается от науки,
которая пытается понять, объяснить мир? Тем, что сущностью
каждой из религий, от самой наивной, дикарской, до современной,
просвещенной, является именно просьба, обращенная к богу. Если
нет молитвы, если нет веры в то, что бог может изменить мою
жизнь, может вмешаться в мою жизнь, может избавить меня от зла,
дать мне благо, то, с моей точки зрения, это не религия, а это
философия, окрашенная в религиозный цвет. В самом деле, есть
слово пантеизм“. Луначарский в своей книге „Религия и соци¬
ализм“ говорит: пантеизм еще религия. Что такое пантеизм? Пан¬
теизм в буквальном переводе есть всебожие. Бог это природа. Вы
помните, что великий философ Спиноза, основатель материализма,
говорил: в мире есть только одна сущность, одна субстанция. Эта
сущность называется бог или природа, которая подчиняется стро¬
жайшей закономерности. Какая же это религия? Это он природу
называет богом и думает, что это религия. Но религия полагает,
что бог может законы природы изменять, что он стоит над приро¬
дой, что бог может изменять ход вещей и событий в пользу того
человека, которого он полюбил. Поэтому, когда, например, в XVIII веке
во Франции и Англии создана была религия образованных и про¬
свещенных людей—деизм (от слова деус—бог),—они, как я уже го¬
ворил вам в начале моих лекций, называли хорошим богом такого,
который не вмешивается в судьбу мира. Бог раз навсегда создал,
сделал мир, как часовой мастер сделал часы, завел, а дальше идут
177

сами собой. Этот бог верен себе, как хороший конституционный
государь, который не вмешивается в свои собственные законы, ко¬
торый царствует, но не управляет. Спрашивается, для чего человеку
такой бог нужен? Такой бог нужен только для наивной философии,
для наивно-философского об'яснения мира. А для живого, практи¬
ческого человека, который страдает, мучается, который ищет помощи
и опоры, не нужен бог, который не вмешивается, который не помо¬
гает ему. Ему нужен бог. который вмешивается, который избавит
его от болезни, который даст ему удачу, который поможет ему.
Только к такому богу он обращается. Поэтому деизм это не религия,
а религиозная философия.
Что же такое религия? Религия есть практическое обращение
человека с просьбой к такому существу или к такому явлению,
которое оказалось могущественнее человека, над которым человек
не в\астен, которое он победить не может. Если крестьянин идет
к знахарю, который бормочет дикие слова, шепчет на воду и вы¬
зывает того духа, который ему поможет, это значит, что он обра¬
щается к какой-то неведомой силе, которая ему может помочь
и над которой он не властен, а вот эти слова и дают ему власть
над ней. Если обратимся к священнику, то что делает священник
самых образованных религий? Он в церкви просит бога, произнося
особые формулы, молитвы, приносит жертвы, причем в прежние
времена это были самые настоящие жертвы, человеческие жертвы.
Еврейский бог был свирепый бог. Он говорил: первенца принеси.
Евреи особенно любили своих первых сыновей, этих первенцев,
которых требовал бог. Потом евреи стали лукавить и вместо пер¬
вых сыновей приносить первого теленка. А потом, когда стали
еще цивилизованнее, вместо крови, стали, как в христианстве, упо¬
треблять вино. Вино это кровь Христа, а Христос—первенец бо¬
жий, который сам себя принес в жертву за человеческий род.
В причастии под видом вина и хлеба причащаются крови и тела
Христова, сына божия, который принес себя в жертву за всех лю¬
дей. Это все отзвуки человеческих жертвоприношений. Значит,
богу даются подарки.
Вот в чем особенность всякой религии, вот чем религия отли¬
чается от всех других идеологий, в ней есть практический
характер. И в этом отношении мы лучше всего подойдем к религии
с марксистской точки зрения, потому что марксизм, исторический
материализм, говорит:	раз какая-нибудь идеология существует,
она является отражением, выражением тех или иных условий жизни
человека. И в самом деле, если сущность религии есть просьба
178

беспомощного человека, то ведь просят кого-то и о чем-то н содер¬
жание данной религии зависит от того, кого просят и о чем про¬
сят, а это зависит от тех экономических условий, в которых жи¬
вет человек. Само собой понятно, что дикарь охотник будет про¬
сить не того и не о том, о чем и кого будет просить земледелец.
У них разные силы, которые ими владеют, над которыми они бес¬
помощны, безвластны. И они разные, и силы разные, поэтому и
просят они по разному. Потому что ясно, что если религия есть
просьба, то что у кого болит, тот о том и говорит, и молит,
и просит. И характер религии обычно ярко определяется именно
этими общественными отношениями и экономическими отноше¬
ниями. в которых находится человек. Мало того, если мы хотим
понять самую сущность религии, как просьбы, нам очень легко
проследить это, если мы вспомним человеческие отношения. Я го¬
ворю, религия есть поклонение, просьба, сопровождающаяся осо¬
быми молитвенными формулами, особыми подарками и жертвами
по отношению к существам или силам, над которыми человек без¬
властен. Но когда человек узнал, что он безвластен? Из опыта
узнал. Во всех религиях есть элемент так называемого богобор¬
чества, когда человек пробовал бороться с богом, а бог его побо¬
рол. У древних евреев Иаков, родоначальник еврейского народа,
вступил однажды ночью с богом в драку. Он боролся с богом,
который к нему явился, и в результате Иаков повредил себе бедро.
Он стал хромым, он был побежден, но все-таки целую ночь про¬
должалась драка. Значит, не так невозможно бороться с богом.
Есть племена дикарей в Австралии, которые стреляют в грозовые
тучи отравленными стрелами. Заметьте, что гроза, гром, молния у
диких народов считаются признаком божества, признаком несокру¬
шимой враждебной силы, с которой человеку справиться нельзя,
которую можно только просить, молить; а у этих дикарей такого
опыта еще нет, они пробуют бороться, они борются по настоящему
и искренно, они пускают отравленные стрелы, как в своего врага,
как в дикого зверя, в надежде, что это будет верно. Он пускает
свои стрелы, он борется еще. Но после того, как он убедился, что
он бессилен, что остается делать такому дикарю? Что остается
делать человеку в борьбе с другими, когДа его положили на обе
лопатки, поставили ногу на грудь, схватили за горло? Он говорит:
пардон, прости пожалуйста. А не будешь больше бороться?—
Не буду. А дашь подарки?—Дам, на что угодно согласен. И эта
психология побежденного человека есть психология и человека рели¬
гиозного. Религиозный человек, творя формулы, произнося молитвы,
179

становится так же, как и побежденный, на колени, воздезает
руки, говорит: пощади, прости пожалуйста, не буду больше, подарки
дам. Следовательно, религия есть особая идеология, которую можно
характеризовать так: идеология беспомощности, которую человек
признал, признал свое бессилие и обращается с просьбой к богу,
к тем могущественным существам, которые его победили. Но очень
часто человек видит, что его не слушают эти могущественные су¬
щества и делают все-таки так, как им хочется. Тогда он думает:
он слишком маленькое, ничтожное существо для того, чтобы они
с ним разговаривали. И вот, в эпоху, когда в обществе начинается
расслоение, когда появляются сильные мира сего, мы хорошо
знаем, что „до бога высоко, до царя далеко“ и что до влиятель¬
ных лиц трудно бывает добраться; что же люди тогда делают? Они
ищут тогда заступника, ходатая, который может пробраться с чер¬
ного крыльца и умеет подарки дать. Надо и подарки умело дать.
Поэтому без посредников пробраться к высшему существу невоз¬
можно. Появляются посредники, ловкие люди, шарлатаны, иногда
люди с медицинскими знаниями, которые могут дать такое-то и
такое-то средство, будут бормотать какие-то формулы, которые
маленькому человеку непонятны и которые умеют произносить
лишь эти посредники. Создаются жрецы, которые умеют приносить
жертвы. У всех древних народов, у евреев, у греков, приносить
богу жертвы нужно было умеючи, это было особое искусство, так
просто ягненка не зажаришь, это надо было делать особым обра¬
зом, в особом порядке, и только тогда бог принимал жертвы. Об¬
ратите внимание еще на одну интересную особенность. Бог прини¬
мает только таких просителей, таких ходатаев, которые обращаются
к нему на непонятном для обыкновенных людей языке. Знахарь,
когда к нему обращаются за помощью, произносит свои заклина¬
ния на каком-то диком, непонятном языке, что-то бормочет, и у
человека холодный пот выступает от его заклинаний. У католиков,
богослужение происходит на латинском языке, у православных—на
церковно-славянском языке, которого большинство народа не пони-
иает. У Чехова есть рассказ „Мужики“. Там женщина из города
приехала в деревню и читает священную книгу. И как только она
произносила слова „понеже" и „дондеже“, мужики принимались
плакать: непонятные слова казались им очень трогательными.
Зачем это делается? Потому что, если бы богослужение было
понятно, то в нем не было бы ничего таинственного, всякий мог бы
произнести нужную формулу, и не нужно было бы посредников.
Поэтому посредник говорит на особом языке, понятном богу
18<)

и недоступном простому смертному. Так в доброе старое время был
нужен на суде адвокат. Для чего? Подсудимого, который просто
сказал бы: „никак нет, не виновен“, слушать бы никто не стал.
А вот когда придет адвокат, да скажет: статья такая-то, свод зако¬
нов, том такой-то, кассационное решение сената, такая-то статья,—
его никто не понимает и суд иногда не понимает, но раз он гово¬
рит что-то непонятное, значит это не шутка и его слушают.
И этот посредник, который говорит на непонятном языке, обладает
магическим свойством, его слушают. Он читает по бумажке какие-то
слова, и у серого человека получается представление, что этот
посредник обладает силой уломать бога, уговорить его. Есть, напри¬
мер, такие религии, где жрец или священник беснуется: таковы,
например, тунгузские шаманы. Они делают вид, что с‘едают бога
и при этом бог бунтуется в них, кипит, протестует. Бога, следо¬
вательно, иногда можно уломать, заговорить, какие-то есть слова,
против которых и бог не устоит. Такой бог очень близок к человеку,
ему можно и угрожать. Не знаю, есть ли теперь, но еще очень
недавно, у наших северо-восточных инородцев, вотяков и вогулов,
были боги, которых они пороли розгами. Богу ставят кашу, в на¬
дежде, что он даст дождь. Если он дождя не дает, ему говорят:
что же ты подарки мои берешь, а дождя не даешь, не исполняешь
того, о чем тебя просят? И вот, если подарки не действуют, тогда
ему угрожают розгой и наказывают его. Корни такого непочтитель¬
ного отношения к богу лежат в серенькой нашей природе, не имею¬
щей в себе ничего грозного. Бог этому инородцу также близок,
как близка ему эта серенькая природа, как близок какой-нибудь
свой секретарь сельского или волостного совета. Он может такую
„бумагу“ в уезд написать, что от этого его односельчанину не
поздоровится, он может разорить его, если напишет на него какой-
нибудь донос. Но в то же время он знает, что ведь это же его
односельчанин, тот Ванька, которого он хорошо знает. С одной
стороны, он может деревню разорить, а, с другой стороны, он
является хорошо знакомым и совсем не страшным человеком.
Возьмите Индию, там совсем другое дело. Там грозная могучая
природа, высокие горы, устрашающие явления природы. Там человек
кажется ничтожной букашкой перед природой и это отражается на
религиозных представлениях, на представлениях о боге. Кереметь,
вотяцкий бог или русский домовой, который тут же около бродит
по конюшням и занимается разными невинными иногда шутками,
такие боги не очень страшны, такого бога можно и наказать
при случае. А боги Индии—огромные, грозные, требующие
181

многочисленных человеческих жертв. Они одним своим видом произ¬
водят страшное впечатление. Там другая совершенно природа, другие
общественные условия. Они и создали представление о грозных,
могучих существах. У нас в русской серенькой природе бог может
быть близким и в то же время он является силой. Он и жертвы
принимает, он может и чудо сделать. Может, да вот не хочет.
А если его наказать, он сделает...
Итак, самое основное в религии есть именно обращение с прось¬
бой к такой силе, перед которой человек оказался беспомощным,
безвластным. Займемся теперь рассмотрением, с точки зрения исто¬
рического материализма, разных видов религии и эволюции религии,
и мы увидим, что в каждый данный момент исторический человек
вкладывал в свою религию именно то, что у него болело.
Религия всегда являлась отражением определенных экономических
и общественных отношений данной эпохи. На этом основании
нам удастся вывести и некоторые последствия: каковы же перспекти¬
вы о будущности религии и какова наша задача в борьбе с религией?
Мы все хорошо знаем, товарищи, что у разных культур, при
разных способах производства возникают совершенно разные рели¬
гиозные верования, разные боги. Одна религия у охотничьих племен,
которым нужна удача на охоте, которые боятся* крупных диких
зверей; совершенно другая религия у пастушеских народов, которым
нужно, чтобы их скот хорошо плодился и множился; и третья
религия у земледельческих народов.
Интересно, между прочим, что некоторые исследователи указы¬
вают на следующее обстоятельство: первобытный человек, который
жил в лесах, страшно боялся диких зверей. Мы знаем, что охота
на крупного зверя—это продукт более позднего развития. На пер¬
вых же порах человек строил жилища на высоких сваях, и эти
свайные постройки служили для того, чтобы зверь не подобрался
ночью. Поэтому же часто в лесах люди устраивали логовища на
деревьях. Когда зверь кажется особенно страшным и жутким?
Ночью. Как раз ночью хищный зверь выходит на охоту. В эту эпоху
человек только боялся. Он мог только бога просить об одном—
отвратить от него зло. Бог был только страшное существо, перед
которым нужно было только преклоняться и которого нужно было
просить, умолять. Природа была населена злыми враждебными
существами. Самое жуткое—это было ночью, когда темно и когда
звери выходят. Поэтому, как здесь складывались религиозные
верования человека? Прежде всего, он обожествлял животных.
Кроме того, поклонялся страшной богине мрака, этой темной ночи.
182

Но что является ночью первым другом человека, что разгоняет
ночную жуть? Луна. В эту раннюю эпоху луна и представляется
человеку в виде хорошего, доброго существа, которое ему помогает
спасаться от зверей.
Впоследствии, когда человек становится активным охотником,
когда он сам начинает охотиться за зверем, ему помогает ночью
та же луна. И у целого ряда народов богиня луны и охоты одно
и то же существо. У древних греков, например, Артемида, а у рим¬
лян—Диана, это была богиня луны и охоты. В то время уже не
нужна была для охоты луна, но это осталось от тех древних вре¬
мен, когда луна была первым проблеском среди ночных страхов.
Возьмите теперь земледельческие народы. Им нужно плодородие
земли. Отчего зависит плодородие земли? От неба. Нужен дождь,
но нужно и солнце в известной последовательности. Первобытный
человек не может удобрять землю. И вот для него важно то. что
дает небо. Он поклоняется этим небесным существам, дождю и солнцу,
и строит самые остроумные и трогательные догадки и предполо¬
жения. Ему кажется, что небо—это отец, а земля—это мать. Своим
дождем небо оплодотворяет землю, и земля тогда дает детей—ра¬
стения. Впрочем, эти мифы потом являются, а на первых порах он
просто видит, например, что небо бездождное, значит кто-то на небе
рассердился. Значит, нужно просить эту силу, которая является
дождем. Таким образом, земледелец обращается к совершенно дру¬
гим силам природы, чем охотник.
Пастушеские племена заинтересованы в плодородии скота.
Поэтому они приносят жертвы богу плодородия, т. е. богу пола,
богам размножения, чтобы скот хорошо размножался.
Таким образом, мы видим, до какой степени различные способы
производства, различные формы борьбы с природой и разные куль¬
туры создают различные верования.
Когда-то считали начальной формой религии поклонение природе.
Теперь ясно, что это не сразу явилось. Начальной стадией религи¬
озных верований является анимизм, вера в душу. На этот счет
имеется много разногласий у марксистов. Бухарин признает Богда¬
новскую точку зрения, что самое понятие души появилось тогда,
когда появились организаторы и организуемые, когда человек стал
допускать, что как в человеческом обществе одни приказывают,
а другие делают, так и в его теле: душа—организатор, вождь,
командующий, а тело исполняет его приказания. Но, по всей веро¬
ятности, дело происходило не так, по крайней мере, в более ранние
эпохи. Несомненно только, что причиной появления таких верований
183

являются сны. Человек видит сны, а вы знаете, что во сне очень
часто человек видит себя перенесенным в другое место, видит
людей, которых в этом месте нет, или которые давно умерли. Тут
происходит у человека какое-то раздвоение. С другой стороны,
человек наблюдает, что он сам спит и видит сон, а другой спит
и лежит, как мертвое тело. Человек бывает в обмороке, его ожи¬
вляют шумом, криками, приглашают шамана, знахаря, жреца, и он
его оживляет. Если человек видит во сне себя в другом месте,
то ему кажется, что его душа бродит в другом месте. Значит, и тогда,
когда человек упал в обморок, душа от него отошла. Во сне, когда
человек захочет потрогать другого, он видит пустое место. Значит
душа, как будто, бестелесная, как будто в ней есть что-то тонкое,
сложное. Отсюда создается представление о раздвоении, и это пред¬
ставление человек переносит на всю природу. Мы говорим, например:
„я вышел из себя“. Это же бессмыслица. Как это я из себя вышел.
Это значит, что я так разозлился, что моя душа меня покинула.
Или: „я вне себя от злости“. Я сам вне себя. Раздвоение это оста¬
лось с тех времен, когда человек это реально себе представлял.
Это же он представлял и по отношению ко внешнему миру. Мы
видим это прекрасно на примере детей. Когда ребенок ушибется
о стол, то он считает, что стол виноват, что он ему сделал зло,
и он его начинает бить. А, может быть, ребенок попросит у этого
стола пощады, помощи и т. д. Психология ребенка чрезвычайно
легко об'ясняет нам психологию дикаря. На что он, прежде всего,
обращал внимание? Если ои видел, например, что смерть происхо¬
дит от явной причины, он не удивлялся. Человек погиб, потому что
звери растерзали его, потому что на него обрушилась глыба или
дерево упало на него. В ранний период существования человечества
обыкновенно смерть происходила от какой-нибудь внезапной при¬
чины, и реже всего человек доживал до глубокой старости или спо¬
койно умирал от болезни. В последнем случае причина невидимая и это
его пугало, пугала необ'яснимость смерти. В первом случае он при¬
чину знал, а здесь не знал. Тогда он искал ее в невидимых суще¬
ствах. Этими невидимыми существами были покойники, которых он
может быть, обидел. Они были его врагами при жизни и они оста¬
лись врагами после смерти. И тогда начали вбивать в могилу кол,
чтобы покойник из могилы не вышел. Отсюда пошли памятники.
Могилы стали огораживать, всячески старались от покойника отго¬
родиться. А в других случаях старались покойнику угодить: клали
вместе с ним любимого коня, любимую жену и т. д. До недавнего
времени в Индии сохранился обычай, что любимую жену сжигают
184

на могиле мужа. Стараются угодить покойнику тем, что кладут ему
иа могилу пищу, чтобы он был доволен, чтобы он не сердился, так
как боялись этого покойника весьма реально. Он может повредить
невидимым образом, а невидимый враг—самый опасный враг.
И страх перед этим покойником создал попытки его умилостивить,
утешить, задарить, и поэтому впервые понадобились посредники,
знахари, волхвы, шаманы, жрецы, попы. Они умели колдовать, они
умели душу возвращать. Человек, например, упал в обморок, и ка¬
жется, что он умер, а жрец, видя, что он умер, кричит, шумит
и возвращает его в чувство. А когда человек умер, он говорит:
поздно позвали, душа слишком далеко ушла, она меня не слушается.
Создался культ покойников. Но ведь покойников много, больше, чем
живых. Соберите всех покойников, которые жили до нас, их великое
множество. Всех не упомнишь, за всеми не углядишь и всем услуг
не окажешь. Конечно, всех их почитать невозможно, и приходится
почитать только тех, которые почему-либо память о себе оставили:
вожди, известные организаторы и т. д. Так начинается культ выда¬
ющихся предков. Таким образом появился культ основателей пле¬
мени, племенных вождей и т. д. И потом этих основателей родов
обожествляли с природой.
Значит, первая форма религии—это анимизм и затем обожествле¬
ние природы, которая целиком отвечала данным стадиям культуры
и данной форме производства.
Затем мы ниблюдаем появление общественных религий, таких,
как христианство. До христианства был буддизм, еврейская рели¬
гия, после христианства возникло магометанство. Почему их назы¬
вают общественными религиями и в чем особенность этих религий?
Особенность их, прежде всего, та, что они стремятся к единобожию,
не считают отдельного явления богом, а пытаются об'яснить весь
мир единым богом. И затем, далее, бог только не вмешивается
в природу, но вмешивается в дела человеческие. Бог не только
становится силой природы, но бог становится справедливым судьей,
который воздает за добро и зло, который наказывает и награждает.
Характерной особенностью всех общественных религий является
то, что эти религии возникают в городах. Проследим это на эволю¬
ции христианства. Древнее христианство появилось в городах Пале¬
стины, у древних евреев, а затем и у римлян. В городах была
развита общественная жизнь, и в городах человек чувствовал себя
зависимым не от природы, а от каких-то непонятных ему законов
общественной жизни. Он чувствовал, что он живет спокойно и мирно,
и вдруг, неизвестно почему, происходит общественный кризис:
185

разразилась война, началась гражданская война, восстания, револю¬
ция, и он от этого страдает. При этом, по мере того, как Рим
подавлял собой целый ряд государств и целый ряд религиозных
культов, строилась единая Римская империя. Все более и более
чувствовалось, что человек данной эпохи зависит от каких-то непо¬
нятных явлений. Создалось представление о связи всех обществен¬
ных явлений, о том что они управляются какой-то единой непонят¬
ной силой. Так создались предпосылки для монотеизма, единобожия,
потому что человек зависел от одной какой-то силы, которая
управляет общественными делами, которой он не понимает. И, кроме
того, лицом к лицу с общественными явлениями человек чувствовал
не свою связь с природой, а свою зависимость от людей. Он пони¬
мал несправедливость человеческих отношений. На его глазах че¬
ловек злой, нечестный становился богатым, сильным, могуществен¬
ным. На его глазах справедливый, добрый, честный человек страдал.
Он не мог с этим примириться и считал, что надо просить этого
таинственного бога, который управляет общественными делами,
чтобы он дал восторжествовать справедливости. И если эта спра¬
ведливость не появляется теперь, очевидно, бог решил так, очевидно
потом, в загробной жизни, восстановится нарушенная несправедли¬
вость. Отсюда является вера, что жизнь станет там прекрасной.
Христианство является религией городских бедняков, которые
истосковались в жажде справедливости. Попытки восстаний были
неудачны. Бедняки начали верить, Что придет, наконец, спаситель
мира. Об этом спасителе мира говорится и в буддийской религии.
Будда—тот же Христос. Они взяли из старых религий легенду, что
придет спаситель мира, и он явится для того, чтобы помочь бедня¬
кам получить справедливость.
Деревенские люди продолжали целые века жить в поклонении
своим силам природы. Интересно происхождение слова „поганый".
Поганый—значит нечистый, с которым нельзя из одного блюда
есть. Откуда это произошло? Это означало язычник. А по латыни
слово паганус значит деревенский, деревенщина. Первые христиане
были горожане, а деревенщина были язычники. Слово деревенщина
стало означать язычника, нечистого человека, с которым никакого
дела нельзя иметь.
Но вот христианство начинает эволюционировать. Первоначаль¬
ные христиане отрицали жрецов, посредников между богом и людьми.
Все люди достойны общения с богом. Христос сам приходил на
землю и общался с бедными людьми. Они отрицали церковь и властей.
Это было анархо-коммунистическое общество. Но вот христианство,
186

благодаря тому, что это была религия терпения и покорно¬
сти, стала выгодной господствующему классу, они берут ее себе,
и тогда начинается любопытное видоизменение. Возьмем христиан¬
ство средневековья, феодальное. Во-первых, появляется строгая
церковная иерархия. Появляются священники, епископы, архиепи¬
скопы, папы. Затем такая же иерархия появляется в небе. Там есть
бог, а у бога есть архангелы, ангелы, серафимы, херувимы и в за¬
ключение святые. Откуда это взялось? Куда же девалось единобожие,
где же тот единый бог, который был у первоначальных христиан?
Это образовалось потому, что христианство, которое началось, как
религия городских бедняков, попало на новую почву, оно было при¬
нято деревенскими жителями, у которых сохранилось обожествление
сил природы. А каждая сила природы требует своего бога. Поэтому
христианство было там лишь внешней формой, а по существу дела
там оставалось почитание святых и злых духов.
Бог человеку нужен не как абстрактная идея, не как правитель
и создатель мира, а как сила, которая поможет ему в его житейских
нуждах. Поскольку в натуральном хозяйстве человек зависит от
многообразных сил природы, ему нужны многие боги. Возьмите
русского крестьянина. Он считает себя христианином, а спросите
его, сколько у него богов. Он на этот вопрос определенно не
ответит. Богами он называет иконы. Он иногда так и говорит,
указывая на божницу: боги, святители, разные божии матери и т. д.
Кому крестьянин молится? Он молится своему святому, на каж¬
дый случай жизни имеется отдельный святой, и он всем им ставит
свечки и отдельно всем этим святым молится, а не отвлеченному
богу. Это вполне понятно. Вы знакомы с крестьянской жизнью.
Спросите, кто крестьянину в прежнее время был страшнее, царь,
или исправник? Царь далеко, царь его не знает, а исправник очень
опасен. Поэтому царь не страшен, а исправник или становой очень
страшен. Поэтому царю он взятки не даст, а исправнику или ста¬
новому даст. Та власть, которая ближе, понятно, больше имеет
силы над ним, больше ему может сделать добра и зла, и он ее просит,
он к ней обращается. Поэтому крестьянин обращается не просто
к богу, а к святым, а в лучшем случае к богоматери. Как он ее назы¬
вает? Матушка, владычица, заступница. Женщина по доброте
сердечной оказывает протекцию. А на разные случаи есть разные
святые. Есть мужицкий святитель Никола—это есть главный ходатай
по мужицким делам. Но есть святители и на другие случаи жизни.
Словом, христианство потерпело известную эволюцию, потому что оно
появилось в одних общественных условиях, а развилось в других.
1S7

Возьмем эпоху реформации. Эта эпоха началась бунтом против
католической религии, против католической церкви и против като¬
лического папы. Заметьте, что в эту эпоху существовала целая
иерархия:	были крестьяне, над крестьянами был помещик, над
простыми помещиками,—графы, герцоги, еще выше—король. То же
самое и в церкви, и в небе. И религия отражает земной быт. Как
люди живут, так слагаются их религиозные представления. Затем
наступает новая пора. Реформация отвечает эпохе зарождения капи¬
тализма, буржуазного роста городов. Опять началась городская
жизнь, и человек снова почувствовал себя зависимым не от при¬
роды, а от общества. Открытие Америки повело за собой огромный
сдвиг хозяйственных отношений. Деньги стали дешевы, товары
дороги. Крестьян стали больше эксплоатировать. Стали разростаться
войны, восстания. При этом и крестьяне все больше чувствовали
на себе связь с обществом. В этот момент и наступает борьба
с многобожием католической церкви за единобожие. Протестанты
и сектанты понимали это, как восстановление истинного христиан¬
ства, они обращались к древнему евангелию, потому что евангелие
в то время было на латинском языке, было страшно урезано
и искажено, и теперь впервые оно появляется на народном языке.
Это христианство отличалось от первобытного христианства своим
боевым характером. Это была эпоха начавшихся крестьянских вос¬
станий, и поэтому христианство брало свою терминологию не из
евангелия, где бог советует терпение и покорность, а из ветхого
завета, где Израиль все время борется против филистимлян, против
амонитян, как они называли своих противников. Сектанты себя
считали избранным народом и со страшным энтузиазмом шли на
борьбу, потому что они верили, что бог на их стороне. Религия—
это идеология покорности и беспомощности, но если человек убе¬
жден, что бог на его стороне, когда он становится страшно уверен¬
ным в себе, тогда его силы удесятеряются, потому что бог дал
ему благословение. Магометане во время войн с радостью шли на
смерть, ибо магометанская религия отличается от христианской тем,
что христианская религия описывает, главным образом, ужасы ада,
как грешников на огне поджаривают, как их клещами рвут и т. д*
Христианская, особенно католическая, религия запугивала и сулила
всякие муки грешникам. А что надо было магометанину, когда он
шел на войну? Ему нужна была религия, которая бы заставляла,
его итти на смерть. Поэтому в магометанской религии чрезвычайно
ярко и заманчиво описан рай. Магометанин думал, что когда он
на поле битвы умрет, он прямо переносится в рай, и у магометан
188

была религия, которая посылала на смерть и при которой человек
не боялся смерти.
Итак, реформация обозначала борьбу новойЛ буржуазной
общественности против старой иерархической церкви, сложившейся
на почве натурального хозяйства, при котором эксплоатировалась
масса населения, против той огромной экономической силы, какой
стала церковь.
Мы в реформации различаем самые разные ступени. Была
реформация дворянская. Это был Лютер. Дворянство выступало
против католической церкви. Оно завидывало ей. Дворянство в это
время беднело, а католические монастыри были богаты. Монахи
были развратны, пьянствовали, жирели. А дворяне стали тощать.
Был кризис сельского хозяйства. И в этот период дворянство
хотело грабить монастыри и их имения. Это была самая умеренная
реформация. Она была монархической.
Затем шла реформация буржуазная, это была реформация рес¬
публиканская, это был кальвинизм и цвинглианство. Здесь была
республика и в политике, и в религии. Лютеранство признавало
епископов или высшую власть, которая назначает священников,
а кальвинисты епископов не признают, у них священники избира¬
ются съездом мирян. Это была религия состоятельной буржуазии.
Затем шло дальше. Уже лютеранство не признавало икон, но
признавало многие таинства. Кальвинисты большинства таинств
не признавали.
Наконец, идет религия народных масс, городского пролетариата
и крестьян-бедняков. Эта религия против всех властей, и земных
и небесных, религия анархическо-коммунистическая. В этой религии
все таинства отсутствуют, как всякое священничество. Всякий человек
святой, каждый может непосредственно сноситься с богом. Анархо-
коммунизм в политике и в религии.
Здесь религия также полностью отвечала той социальной среде,
в которой она появилась.
Вот вам целый ряд ступеней, которые показывают, как религия
приспособляется, или выражает, отражает определенные обществен¬
ные условия.
Для того, чтобы уяснить некоторыми примерами, lhto религия
есть идеология беспомощности, которая в разные эпохи эту беспо¬
мощность отражает, обратимся к тому, где больше всего распро¬
странена религиозность, среди мужчин или среди женщин? Все
скажут: среди женщин. Почему? Потому, что женщина по своей
природе и по своей истории существо более покорное, более
189

беспомощное, более слабое. Женщина нуждается в какой то опоре.
Мужчина больше верит в свои силы, в себя самого, а женщина зависит
от мужа. Следовательно, женщина не сама создает свою судьбу,
она от чего-то зависит. Поэтому до сих пор еще она является
бесконечно более религиозным существом.
Теперь возьмите деление по возрастам. Где больше религиоз¬
ности, у стариков или у молодых? Ответ ясен—у стариков, потому
что старик в себя уж больше не верит, силы его упали, и в то же
время невидимая загадка—смерть приближается и тут на него дей¬
ствует то, что соблазняло даже некоторых известных мыслителей
и ученых. Доказать, что бога нет, нельзя. Нельзя также доказать,
что он есть. Ну, а может быть? Ведь, от этого хуже не будет.
И перед смертью он идет к попу. А попы радуются. Попы ждут,
чтобы какого-нибудь известного ученого, который раньше был
атеистом, который раньше отрицал религию, чтобы его привлечь
на свою сторону, чтобы его посрамить и сказать:	„вот, перешел
к нам, душа его с нами‘\ И некоторые слабые люди поддавались им.
Стариц слаб, он нуждается в опоре, он беспомощен и он больше
обращается к религии. Перед молодым человеком вся жизнь впе¬
реди, он меньше думает об этом, это ему меньше нужно, и среди
молодежи несравненно легче найти атеистов.
Обратимся к профессиям. Среди кого больше атеистов, в городе
или деревне? Конечно, в городе, потому что в городе человек
чувствует себя больше творцом и больше хозяином над природой,
чем в деревне. В деревне крестьянин посеял хлеб и ждет, что
боженька даст. А если баба замесила тесто (правда, есть такие
бабы, которые тесто крестят), если тесто не взошло, значит дрожжи
плохие были. Тут ясно, что бог не при чем. То же самое по отно¬
шению к рабочему в городе. Что происходит с крестьянином
в деревне? Земля—это большая химическая мастерская, и если
человек не умеет землю унавозить и обсеменить—мастерская не
работает. Городской рабочий понимает, что окружающие его явления
подчиняются естественным законам. И. И. Скворцов-Степанов при¬
водит такой пример: едут люди в трамвае. Вдруг трамвай остано¬
вился. Никто не говорит, что это чудо, а говорят: испортился,
где-то тока нет. Даже самой последней старушенции не придет
в голову тут у бога просить, чтобы трамвай пошел дальше. Все
знают, что трамвай остановился по естественной причине, что его
можно исправить.
Значит, в городе человек гораздо больше мастер, хозяин сил при¬
роды, и у него меньше беспомощности он, меньше просит и молится.
190

Деревенский житель беспомощен,
с непонятными ему силами природы. Гам с,«-.,
гораздо больше спутала мышление.
Если взять американского фермера, который, ж.'хи
сидит на автомобиле, курит сигару и читает газетм
совсем другое дело. У него совсем другие
источники общественные.
Каковы же источники религии там, где люди познали власть
над природой? Корни ее—в зависимости человека от невидимых
сил общества. Тот же самый американский фермер живет и про-
цветает. Вдруг в один прекрасный день ужас: падают цены на пше¬
ницу, падают так, что он своих расходов не окупает. Он разоряется.
Он банку не платит денег. Банкротство банка, кризис и проч.
Но вы знаете, что в результате американские капиталисты в то
время, как в России был голод, топили в море пшеницу и рис,
чтобы этих продуктов было меньше и чтобы цены опять повысились.
Кажется, радоваться надо, что земля уродила, а это приносит горе
и несчастье. Это значит, русский хлеб появился на рынке, или
аргентинская пшеница появилась в большом количестве и стала
конкурировать.
Значит, человек зависит от непонятных ему общественных при¬
чин. Где-то случилась революция, обанкротился банк, падают цены
и т. д. Эта связь человека с обществом для него непонятна.
Зависимость от общества и есть до сих пор в капиталистиче¬
ском мире главный корень сохранения религии. В этом смысле
мне кажется, что в городском капиталистическом обществе на двух
полюсах есть почва для атеизма. С одной стороны, у городского
пролетариата, у сознательного его авангарда, а с другой стороны,
у королей промышленности, у миллиардеров, которые сами делают
голод и кризисы, которые знают, что по телефонному звонку одним
приказом повышают и понижают на бирже, разоряют тысячи людей,
одних разоряют, других обогащают, подготовляют банкротства
и кризисы. Они хозяева и в этом смысле они, конечно, религиоз¬
ными быть не могут. Если же некоторые из них проявляют рели¬
гиозность, то это лицемерие, это показное, чтобы не соблазнять
малых сих.
Кто же больше поддается вере, религиозному дурману? Средняя
буржуазия, мелкая буржуазия, интеллигент, который мечется и не
имеет завтрашнего дня, который зависит от неизвестных причин;
все они до сих пор так цепко держатся за религию. Интересно
также колебание религиозности в( моменты революции. Когда
19Т

революция начинается, когда массы верят в близость победы, религия
падает, церкви пустеют. Наоборот, когда наступает контр-революция,
или когда спадает революционная волна, когда выясняется, что
революция дала не все, что хотели от нее, тогда начинается рецидив
религии, церкви наполняются.
Это еще раз подтверждает, до какой степени религия является
отражением человеческой слабости, человеческой беспомощности,
человеческой покорности.
Мы отсюда можем сделать вывод. Есть ли гарантия, что когда-
нибудь исчезнет религия? В чем сила и корни религии? В челове¬
ческой покорности и беспомощности. Будет ли это вечно? Нет.
В самом деле, человек побеждает природу. По мере дальнейшего
развития естественных наук эта почва для религии исчезает.
Но остается беспомощность в обществе. Кто в настоящее время
является сознательными, убежденными и последовательными ате¬
истами? Марксисты. Почему? Потому что марксист понял эту послед¬
нюю закономерность, зависимость человека от общества, понял
законы самого общества. Для марксистов общество не является
такой таинственной, темной силой, перед которой человек может
на колени падать. Они понимают законы общества и могут эти
законы заставлять служить себе.
По мере того, как человек станет господином общества, т. е.
общество перестанет быть стихией для человека, а человек игрушкой
этой стихии, по мере того, как человек будет строить общество
сознательно, планомерно, исчезнет последний источник религии, тот
источник, который до сих пор некоторых образованных людей
делает связанными с религией. У них остался последний фетишизм,
преклонение перед таинственными силами, управляющими обществом,
вера в божескую справедливость.
Когда общество для человека станет выразителем и согласова¬
нием его собственных нужд, станет обществом бесклассовым^ ком¬
мунистическим, тогда, конечно, упразднится и потребность в религии.
Говорят еще, что в основе религии лежит страх смерти. Я до
сих пор о страхе смерти не упоминал. По этому вопросу была
большая полемика между Покровским и Степановым. Человек смерти
боится, это ясно. Она кажется ему чем-то загадочным, таинствен¬
ным, и поэтому он склонен верить, что он переживет, душа его
останется. Но, ведь, смерть будет всегда. Значит, и религия будет
всегда, как результат страха смерти? Но это неверно и вот почему.
Человек особенно боится смерти, когда он эгоист, когда он инди¬
видуалист. Когда же человек жицет жизнью коллектива, он настолько
192

проникается жизнью, что его личность имеет в его глазах гораздо
меньшее значение. На войне, в бою вместе с товарищами гораздо
меньше чувствуется страх смерти, чем когда человек в одиночку
борется с врагом.
Между тем, весь ход развития человечества, после торжества
коммунизма, так сильно разовьет общественные коммунистические
навыки, что человек в большей степени сделается частью целого
коллектива и будет жить жизнью этого коллектива, будет умирать
с большим спокойствием и меньшей тревогой, чем это делается теперь.
А кроме того, нельзя забывать, что человеческая наука несомненно
приведет к необычайному продолжению человеческой жизни. Давно
известно, что люди умирают раньше срока не от старости, а от
болезней, преждевременно подтачивающих организм. Мечников высчи¬
тал, что человек может жить нормально около 175—200 лет. И тогда
он будет умирать, как умирает дуб—медленно и постепенно будет
ссыхаться. Но тогда его сознание будет отвечать его бытию, ста¬
реющее тело, стареющий ссыхающийся мозг постепенно приспособят
его психологию к мысли, что засиделся, пора и на покой. Мы
и теперь знаем, что в деревне есть старики, которые говорят:
эх, пора отдохнуть, надоело.
Страх смерПРн заключается в том, что дух бодр, а плоть немощна.
Жить хочется, а тело умирает. Но если тело будет умирать не
преждевременно, а постепенно и естественно, тогда и психология
приспособится к тому, что смерть будет, как сон после долгого
трудового дня, и это до последней степени уменьшит страх смерти.
И вот, товарищи, заканчивая свою лекцию, я должен сделать
последний вывод: как же нам применить наши взгляды по отношению
к антирелигиозной пропаганде? Несомненно, я не являюсь против¬
ником антирелигиозной пропаганды, поскольку она научна, основана
на естествознании и т. д. Но мы должны твердо помнить, что эта
антирелигиозная пропаганда тогда только полностью действует,
когда она попадает в надлежащие общественные условия, т. е. когда
она попадает в такие общественные классы и условия, когда люди
чувствуют под‘ем, веру в свои силы, когда они чувствуют, что
от них зависит улучшить свою жизнь. Когда же человек чувствует
слабость и не верит в свои силы, тогда снова религиозная темнота
приходит на свое место, и поп начинает влиять с прежней силой.
Поэтому главная сила антирелигиозной пропаганды заключается
в развитии производительных сил. Это есть единственная марк¬
систская постановка вопроса, т. е. чтобы и в городе, и в деревне
люди чувствовали, что их труд облегчается, их благосостояние
Т93

увеличивается, конечно, при условии развития общественных отно¬
шений, при усилении творческого, организационного, коллективного
начала. Тогда только постепенно будут вырываться корни из-под
религии. Без этого антирелигиозная пропаганда есть паллиатив, т. е.
полумера. Только при развитии производительных сил и усилении
творческого, организационного, коллективного начала по пути к со¬
циализму возможна борьба с религией.

ЛЕКЦИЯ 9-я.
ОСНОВНЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ ИСТОРИЧЕСКОГО
МАТЕРИАЛИЗМА.
Товарищи, теперь мы переходим к заключительной части нашего
курса, которой посвящены две лекции и которая носит название:
критика исторического материализма, основные возражения против
исторического материализма.
Исторический материализм встретил ряд возражений и жесто¬
чайшую критику с разных сторон. Почему? Прежде всего потому*
что исторический материализм оказался оружием борющегося про¬
летариата, и противникам пролетарской борьбы надо было бы
во что бы то ни стало подкопать самый фундамент марксизма, то.
на чем основаны его предсказания будущего, на чем основывается
уверенность пролетарского авангарда в пролетарской победе.
Надо было расшатать эту уверенность, ослабить силу борьбы.
Эго—с одной стороны. В этом классовая сущность критики истори¬
ческого материализма. Но, с другой стороны, всех современных
ученых испугал, уже с чисто теоретической точки зрения, монизм
исторического материализма, т. е. попытка об'яснить все обществен¬
ные явления с единой точки зрения.
Современный буржуазный ученый, который изучает только ча¬
стицу общего человеческого знания, который знает только свою
специальность, вообще отрекся от попытки философски об‘яснить
весь мир, от попытки об‘яснить с единой точки зрения все обще¬
ственные явления. Он является эклектиком, т. е. человеком, кото¬
рый не имеет единой, принципиально выдержанной точки зрения,
который берет частицу из разных учений, который складывает эти
разные кусочки вместе и образует из них смесь, кашицу. Это и есть
эклектизм. Эклектизм, это теория, составленная по кусочкам из раз¬
ных противоречивых теорий. Современный ученый держится той
точки зрения, что не надо далеко углубляться в явления, не надо
искать какого-то корня, ибо это нас заведет бог знает куда, надо
держаться только поверхности явлений. Вы знаете, конечно,
в политической экономии буржуазных ученых, которые когда-то,
14S

»*p< м< II -(»,<1 мололMI Но Нр< М» И . гм л/1	'»/ржу-1
>' ЬОЛЮЦИ'/ИМОЙ. < (МИ JIM/) »III	ИЛИМОМИ' 1ИЧ»М‘ИИ / д о«	I
■	1'ин*р/Ц»	У0ГЯИЧПИЛИМ I ориш	ММО0ТН/
OMpgl 11'I	иОСНОВ*	Ч1 НПО Iи, И и4 „» . ИОЛёбяННШ
/ЖИГ 4‘» ГрЛЧ» МИМЙ '(»•///. Т' П» рЬ б/рЖ/. 1.ЯГМ' .»ИОНОМИ' /М '/<	*(',и
14Н4рИ f (',/,	1Нр1:1.<.»>»> ИМ И' НМ	И И/ ОрИЧГН'7И*//4М'/ ‘>4
*4 гГой /горим деля/ («и вывод '< »'/ |/*< ь" / '»-гд »и//труд//М, » ' *
.. о/	а“ 44.чрич.1/1л/ж»:», ;ру/|,»ц;им/ ;« М', и/орм / и-<	-по
' лит*ОМ ЛАЛСИМЯ Причин< Мм должны брьть ногн-ряипеТЙМЙ яв/»
•ИЯ, Ч*’М ОНр' Д/*ЛЯ'7/Я IJ» ИИОСТЬ? Комя ур<	Гнру'Г	ТО, 7 ГО
иол ,:ИДИМ И/» <Н рПЫЙ I. -I ЛИЛ и И' (.».<: ООО ;• .
»НАГНИЙ	М»7У(И1.1ЛИ'.ГИЧ<	4НОУ Ж/- |Д/НИ<4ИИИ" И'	1П41*' I ‘ И
' 1ЦГЦН4*. ИНАГИИ'-, /ти бы И ВЫ/ !»' Й '!• f .‘.и ли А‘У 41	07	;>*/,
NOWMCIWX ИОрИСЙ '/йцлстм, и МММШОМ '	'»б’я'.иитн	МИМ
ГГ ИМИ ^*!ОИОМИЧ</:КИМИ КОрИЯМИ ?>7'»	7/,ж' Wd
ученых, Ц//тому что сл/мрсм* ииый бурду/. <иый учл ими нооб/у/- ид»->
nt г и	сиукажется,	то историчс/кий материализм опошли' т, д/г/.j» г
Грубым, отбрасывает и//- той г/иг, ко4им пн иное, ул.с идеал ЬИ/и: и
r.HWtC И	ИГЛ:СВОДИТ Г	1Г4И‘,ИИУ, и Грубой бор>,бс
»>. и МСММЦ «МММ ;,/'>»	бор»,'// л /	' ' л:	но ДМ ; о' о
чтобы прикрытьдту они,»// грубо/ то /л народных мз/x-, буржуазные
идеологи искренно или и'-искренно, созивтсльио или несознательно
изображак/r эту борьбу, кая борьбу за им/ иие идеалы, да высшую
гръглгту,	ЛА	Г.ЫСШССПрАУЛ» И Т. П,,	И ИОДТ'»му, тогда Д/И ТОИКИС КМС-
мдмдм иристкенн'/лй, справедливости, красоты, религии пы*
глютен о&ясниг ьгрубо материалистически, исходя их общественных
мужд, из борьбы классов, //л экономики, им кажется, что иго раз*
меотияает псе лучшее в человечестве.
Вот со ьсс/. дтих точек, зрения и по всем этим причинам и под-
яло ожесточеннейший поход против исторического материализма
'Утону походу ь частности содейстьовало и то, что многие марк¬
систы и марксистские теоретики сами недостаточно тонко и недо¬
статочно умело пользовались орудием исторического материализма,
ЧИСТО исторический материализм упрощали. Поэтому оии давали
легкое оружие в руки критиков. Но среди марксистов было много
и таких те /ретик/а. которые умели оружие исторического материа¬
лизма применять во всей его тонкости и сложности.
Мы теперь и разберем важнейшие возражения против исторического
материализма, важнейшие аргументы критиков. Оии для нас чрыгзы-
чайио важны в двух отношениях. Во - первых, на критике все г да
лучше всего проверить правильность исторического материализма
96

унии* л*у тр» • >П>/Н'/* -'Л*
Н'*И, ИЛ Г ИМ* /1М1*/Н	уи- !*,	«»	'**<*•*.
*tO *	>*r*, ii{,‘ ',/u,/.*».	иумпимуИ щ/* mt'fyHt, * •*» ■>*	>
ЧЦ/иИЧИЧ^'у/гИ ЛАИЧЛ/ЧИНА/И у и* туи** >'* **>.
Л/*/ЯНЧЛ	4И»ЧЧ.H»4l*p*i, *А*И* 4U>"ft ',"»*• / «4/
АЛ* ПИИ,	У/ ИЧ»И‘ ШИ*А,	ЧЦ^УУ ЧЦ/.АЛаИ*	‘Mb'
4ЛШ/ЛЧЛАИ, nt*	И	•/ЛАЧ/.А	*//А4*ЧИ	*9* МЛ '
»y/>A * И»	’А.я	/*■•> (/jr-'/yy/r я*/ / И	Ц/t4*Vt
*И*-ЧЛ,	ЧЧ* >	IAЧТО >м* Ы,И» ****** У	/рИ«/'«»* И 9*.*
»W/ИИ* Ч* У НИИ U (МЧУ* ЛИГ. ЯЧЛ •>* 4M-* »У	>t »99 ■•*/■■*»	/у-*
Ч.ЧАННИ НХрЧ/АМИЧА** ИИ А	* ‘АА' А А s. IA А*/**‘/9*/- К '/*9* И ///НА//
Iр'/КЛДИ' А чуу, ЛУЧ» ',>* '.у/у Г	■■.*/■■/.* ИХ tr,y/s. / А
Но ИЛ* f/ЧЛ «Г	1/И7«р4ггурл НИ	О	А	*А*Л
•улм*..’А’А	/.л И) А*У*/,ft,	"A.'./OHVAA А
И И*‘Чи,М#АМ	Л*,ШМШ*М ГУЧАМ	* ИАГАА,АЛЛАМ ** ХА/»,*'* *’*
А <11 А. Г !/// Ы ЧО/А^лЛ» АУ'А У -*/г.1К1‘ НМ*/ А
Лж\/Чч/а*АА/ЛОЛЯ' МА.А	/ лXX*А*.,	У/А1*:ИНЛА СТО'■>	-
«мтерммш, как вок пт ккучао
общества, доздат» научную тевуие* исто^ч^юе/ио г'*-* > ■'	'
совершенно чох/у	иной, не
что не шгя#1 уаа/. :уи f/нгтн нлчувм чнб ч/щ/сетл*. Что *» ЯМп
Раампи гчбщрсп* не Ш/Яегг (ажь Предметам нлржя. НМММ
’А/ннельм цлкллнатг.•//щчс'~,*а/ к ' уаИ, О срврод*
наука м (fWf 1Ш)Ш\ imcrwiис ляуши а немтенееяше сйщрстто
W ЯУ.ЛЯ4ЯСЯ НрКЯМКТ'/Н tu у* я а и <//* •» и	А
макая попытка «глл»?ь	чхут/ю --'.уА.*, ее
садов, есть иамышлеии' ес7ыУ>к*>- Научное -у/Кама 'у •. К ш.ллг
Германские учение Рмшерт м Вншлл ль/шп ш	рад
ученых оазвиьгли зги «у^ржжеишЕ.
На первый ватддд зто *с/г^алье*и- меег «инсую-то ww*x:
истины. Они гоаоряг какая раянца между нрнролеЛ ш	?
Природа—»то мкяяй юр, об^ехшвммй, сам ао с*4е ерщ&ктв
пий. Мы, люди, но отношение к прмроде zoxtxuj ^.ur.ir ш
Поутсшу мы можем оо стороны спокойно подметить какие
яроисяодят в природе, научать саяаь этих яадеамй, амономеркеть
»тих явлений и создать науку о прмрпдг ■
мкю, бмологшо. роамме наука о крарпде А что такое человеческое
абцество? Человеческое обцкетао—»то им саек Мы сама а прошлою,
мы сама в настояпуем. В чеддаечесаом оЯуста иш кааапта ме аабаже
дателями, а дейспумрш лавами этоА трагедшк ада кмеаа. Мм
сами актеры. Как же мы будеи научать nbfttmi, когда мм ае с«

стороны на	него глядим, а сами в	него вносим	нашу волю, нашу
страсть, наши интересы и т. д.?	Природа не	меняется,	законы
природы не	меняются от нашего	желания. Мы	можем не	хотеть,
чтобы было	солнечное затмение, а	оно будет. Природа нас	не слу¬
шается, и наше дело—только изучать. А человеческое общество изме¬
няется под влиянием действий, желаний, стремлений и интересов
тех лиц, которые в него входят. Мы можем менять человеческое
общество, а раз мы его меняем, значит, как же мы можем создавать
какие-то об'ективные законы, которые действуют так, что это обще¬
ство идет само собой по каким-то об'ективным путям.
Вот первое серьезное возражение. Рассмотрим его. Оно сопро¬
вождается еще следующей, вам, вероятно, известной, иллюстрацией,
потому что она приводится в книге Бухарина. Эти ученые, между
прочим, заявляют, будто марксисты сами себе противоречат. С одной
стороны говорят: марксизм изучил стихийные законы человеческого
развития. У Маркса есть выражение такое: „Общество развивается
с силой естественных законов“, с силой естественной необходимости,—
так, как природа. А с другой стороны, марксисты образуют партии,
которые хотят изменить данный общественный строй, данную обще¬
ственную формацию.
Противники марксизма говорят: если вы считаете, что суще¬
ствуют какие-то законы, как законы природы, то что же вы хлопо¬
чете об ускорении или изменении общественного пути развития?
Вы сидите и ждите. Другие обвиняют марксистов в фатализме.
Говорят, коммунисты — это фаталисты, как мусульмане, которые
считают, что все богом предрешено, все, что должно случиться—
случится, и. нечего тут хлопотать. А вы решили, что капитализм
неизбежно превратится в социализм. Ну, и прекрасно, сидите
и ждите. Чего же вы партии образовываете, революцию устраи¬
ваете? Одно из двух, или вы не верите в собственные законы,
о которых толкуете, или вы теоретически не связываете концы
с концами и сами себе противоречите. И тут приводится любопыт¬
ный пример. Представьте себе, что образовалась партия солнечного
затмения. Она говорит: вот в будущем году, в таком-то часу и т. д.
будет солнечное затмение. Будем же агитировать за то, чтобы он*
действительно случилось, или , чтобы оно раньше случилось. Конечно,
таких людей назовут сумасшедшими, или дураками. А вот есть люди
которые говорят, что капитализм неизбежно превратится в социа¬
лизм и тоже устраивают партию социализма. Это что такое? Это,
конечно, противоречие. Ваша практика противоречит вашей теории,
и ваша практика показывает, что вы своей теории тоже не особенно
198

доверяете. Следовательно, здесь есть коренное противоречие, кото¬
рое, между прочим, и показывает, что общество—это какая-то сущ¬
ность, не похожая на природу, и что по отношению к обществу
неприменимо понятие о естественном законе, о стихийном законе,
о развитии, которое само собой совершается по известному закону.
Вот одно из существенных и важнейших возражений. К нему
присоединяется ряд дополнительных возражений следующего харак¬
тера. Почему мы можем утверждать, что к обществу не применимо
понятие закона, научного закона? Почему мы природу можем изу¬
чать, почему мы в ней наблюдаем закономерность? Потому, что
в природе существует повторяемость явлений. Что это значит?
Мы видим постоянный круговорот: день сменяется ночью, зима
сменяется летом, в известных комбинациях всегда бывает извест¬
ная повторяемость. Поэтому природа допускает понятие научного
закона, предсказание будущего. Мы знаем, например, что если мы
соединим кислород с водородом в известных пропорциях, то непре¬
менно при известном количестве тепла образуется вода. Всегда
и обязательно. Исключения быть не может. Мы знаем, что постоянно
день сменяется ночью и т. д. Это мы наблюдаем и на этом осно¬
вании мы можем изучать закономерность, потому что закономерность
есть не что иное, как установление постоянства некоторых связей
между явлениями. Имеется ли такая закономерность в истории
человечества? — спрашивают нас эти ученые критики и говорят:
нет. В человеческой истории ничто не повторяется, нет повторений.
Каждый новый факт, каждая новая общественная формация является
индивидуальной, т. е. раз существующей и больше не повторяю¬
щейся. Поэтому именно, кроме того, что общество—это мы сами,
что мы познаем в нем лишь свою активность, свои страсти, свои
желания [и свои интересы, кроме всего этого, мы наблюдаем, что
мы не можем создать какие-то законы развития общества, потому
что это развитие не повторяется, потому что оно каждый раз при¬
водит к новым, небывалым, невиданным комбинациям. Следовательно,
если и можно изучать общество, то совсем с другой точки зрения.
Природу мы изучаем с точки зрения причинности. Изучать—и зна¬
чит отыскивать причину. К человеческому обществу мы подходим
с другой точки зрения, не с точки зрения причины, а с точки
зрения цели. Это совсем другая наука, наука нормативная, наука
норм, того, что должно быть, а не того, что есть и было. Мы
должны подходить к этому так, как подходим к вопросу нравствен¬
ности, к вопросу о том, что должно быть. Мы строим себе
идеал справедливости, нравственности, красоты и рассматриваем.
199

отвечает ли данная общественная формация данному идеалу. Если
не отвечает, то мы стремимся это отрицательное изменить, прибли¬
зить к нашему идеалу и т. д. Следовательно, если мы изучаем
общество, то совсем другими методами, а то, что называется наукой
в настоящем смысле слова и что применимо к природе, совершенно
неприменимо к человеческому обществу.
Вот то второе положение, которое подкрепляет первое, основное,
а именно, что человеческое общество не есть закономерная связь
причин и следствий, которую можно спокойно со стороны наблю¬
дать и по которой можно предсказывать об‘ективно будущее. Это,
повторяю, составляет главное и центральное возражение, которое,
прежде всего, нам нужно будет разобрать.
Теперь дальше. Те, которые признают возможность найти какую-то
закономерность общественного развития, отрицают марксистский мо¬
низм, отрицают главное, преобладающее, центральное влияние эко¬
номических факторов. Как они рассуждают? Они говорят: мы не
отрицаем, что экономическое развитие играет большую роль. Смешно
было бы это отрицать. Мы не отрицаем, что под влиянием экономи¬
ческой потребности происходят разные общественные движения. Мы
не отрицаем и борьбу классов, но мы только утверждаем, что вы,
марксисты, слишком узко и односторонне ставите вопрос. У вас все
экономика, а мы утверждаем, что в истории действуют и другие
движущие силы, кроме экономики. Мы видим очень часто, что идеи
толкают людей на такие шаги, которые противоречат их экономи¬
ческим интересам. Люди жертвуют собой во имя справедливости,
во имя будущих поколений, во имя солидарности с товарищами,
которые с ними непосредственно вовсе не связаны. - Мало того, мы
знаем исторические общественные движения, которые шли под фла¬
гом религии. Люди жертвовали не только своими экономическими
интересами, но и своей жизнью ради торжества такого принципа,
как у нас в России старообрядцы, креститься двумя перстами или
тремя, писать слово Иисус через одно „и“ или через два „и“.
Из-за этого шли на борьбу, на муки, даже сжигали себя, чтобы
не отдаться еретикам. Видите, какие отвлеченные, абстрактные
вещи толкают людей на борьбу, а вы все сводите к экономике.
Вы упрощаете исторический процесс. На самом деле в истории
нет единого фактора, единой движущей силы, а есть взаимодей¬
ствие разных факторов, параллельно существующих. Конечно, и эко¬
номические причины действуют и имеют огромное значение, но дей¬
ствуют и другие причины идеологического характера. Тут выступает
профессор Кареев, еще ныне здравствующий, который говорит: Оно
200

и понятно. Человек состоит из двух частей: душа и тело (в старину
говорили еще и паспорт—третья часть). Но раз он состоит из двух
частей, души и тела, то тело толкает его на экономическое, тело
является носителем экономических потребностей, а душа парит
в высь, душа действует под влиянием идейных соображений.
Это самое обычное возражение против исторического материа¬
лизма. Нет единого фактора, нет единой движущей причины, а их
много, и самых разнообразных. Между прочим, Питирим Сорокин,
ныне находящийся в эмиграции, в своей книге „Система социологии“
подводит под это принципиальный фундамент. Марксизм есть по¬
пытка об‘яснить общественные явления с единой точки зрения.
Это совершенно научно несостоятельно. Он должен быть замене«
плюрализмом, от слова „плюрес“, много, множество действующих
причин. Это очень характерно для поверхностпых буржуазных
мыслителей. Он не хочет забираться в глубь, он берет только то.
что видит на поверхности. Экономика действует и религия дей¬
ствует. Один и тот же человек действует под влиянием многих
причин. Он является одновременно членом многих коллективов.
Он член политической партии, он член государства, он член семьи,
он член религиозной церкви, и на него действуют разные коллек¬
тивы, идеи, часто совершенно противоречивые, и в результате этого
взаимодействия и получается какой-то сложный процесс, в котором мы
можем найти закономерность таким путем, что мы разбираем действие
отдельных причин, отдельных движущих сил и их связь между собой
И, наконец, отсюда вытекает следующее: если причин много,
то важнейшая из них, кроме экономики, это влияние идей. Идеи
оказывали могущественнейшее влияние на развитие человечества.
А кто является носителем идей, носителем определенных идеалов?
Человеческая личность, именно великая человеческая личност ь
исторические герои, и поэтому на смену исторического материа¬
лизма, который все об‘ясняет действием масс, для которого сами
личности являются орудием исторического процесса, приходит Дру¬
гая теория. Массы—это только глина, только материал, из которого
лепят здание, а творцами истории являются великие исторические
личности. Это всегда говорят интеллигенты, которым кажется, что
они творцы истории, великие исторические личности, которые лепят
эту историю. Поэтому история может изменяться сообразно желанию
отдельных великих людей.
Характерную роль в этих теориях сыграла русская революция.
Раньше таких теорий было много, но марксизм их до такой степени
ослабил, что даже многие буржуазные ученые историки бывали
>01

заражены марксизмом. У нас был профессор Виппер, ны^
ствующий, который написал ряд книг, проникнутых марксистским
духом. Правда, сущности марксизма он не понял, но однако выдьи-
•ал на перво»' место экономический фактор в историческом про¬
цессе Но н 1921 г. он выпустил книжку „Кризис Исторической
науки", где он говорит. .Каюсь, грешен, еж-'	WMV	МКМ»
нялся и поклоняюсь всему, что сжигал. Вся моя предш*
научная деятельность была ложиойм. Почему.'* Потому что мы при¬
выкли считать, что войны не играют большой роли в истории.
Войны казались случайным явлением. Мы все вииман. 0MMMN
на быт на экономмвСВОС развитие, на медленно движущиЫ СЦ
и мы никакой роли не придавали личн»>стям, а все массам. А вот
пришла мировая войн-:	русская	революция,	и оказало» что мы
опять звери, которые перегрызают друг другу глотки, оказало
что война это основной закон истории, а мир -это случайная пере¬
дышка, человечество не может без драки жить и никогда не будс*':
о -а л:>а*в жить. НИПорт, оказалось, что великие личности дм
историей. Он гак испугался Ленина он ему показался таким могу¬
чим титаном, что он перед ним -как бы в религиозном преклонении,
но, конечно, не как перед добрым духом, а как перед алым духом.
И вот профессор Виппер пишет книгу об Иване Грозном, и между
строк вырисовывается для опытного читателя: Ленин—это тот же
Иван Грозный, но ничего не поделаешь, приходится смириться. В<
мол, что один человек захотел и что сделал он из России.
Эго возвращение к культу личности чрезвычайно »аракчерн
для буржуазной истории и показывает, как род влиянием тех ПАИ
других исторических событий образуются изменения и самого
буржуазного ученого мира.
И так, я вам изложил важнейшие возражения против исторического
материализма. Общество не может быть предметом науки. Научной
теории общества не может быть. Если можно изучать общество,
то с точки зреыия не причинности, а для целей воздействия на него
в смысле приближения к идеалу. В-третьих, если можно изучать
общество с точки зрения причин, то причин не одна, а их много.
Есть взаимодействие параллельно существующих факторов. И. нако¬
нец, последнее. Наряду с различного рода факторами, могуще¬
ственнейшую роль в истории играют личности, причем личности
могут повелевать и самими общественными экономическими факторами.
Итак, товарищи, начнем постепенно разбирать эти аргументы
против исторического материализма. Прежде всего, основной. Обще¬
ство и природа принципиально различаются между собой. Природа
202

разминаете* сама собой, по	улчуМ'Т слоям зиутрекягя*
которые человек со сторожа изучает, как кжбл юдатель, и л//70рме
ои изменить и»: может. А ьглоясчееаюе общество с*мо 'уугтоя
из людей, которые имеют каждый сьо«0 *о/к свои желания е*»/н
интересы, мюи страсти, и его, следов*телыио, ии/чать сл< сторо*«
нельзя, >. можно только иидоизк' нить, сообразно оалм желаниям
Это два 7ипа яил"иий, ничего (Лй'то между соб*/й не кмеющи/
и поэтому общественной игу к у. в »л» с мю.ле, гак мы понимаем
иауку о природе быть ие может.
Прежде всего, так ли это из самом деле? Действительно и
общество человеческое и» ’.охоже из природу:*
1то мм называем природой? Какие-то внешние я я.леии*. гл/торы-
о нашему мнению, имеют известную закономерность. Но мы чкаем.
иапример. что в природе не только человек существует, но суще¬
ствуют и животные, имеющие свою волю, а если не волю, то во
всяком случае инстинкты и стремления.
Применима ли к животным наука? Никто в этом ие сомневается.
Как раз теория Дарвина и является попыткой об'яснить все целе-
<ообразиое развитие органического мира именно слепой борьбой
за существование, слепым естественным подбором, в котором ист
воли, нет какой-то самосозкателыюЙ уели, но от которого получает' я
результат, как будто бы развитие идет к сознательной цели, как
будто бы кто-.о направлял и кто-то руководил. И тут мы с вами
видим сразу ту грубую ошибку, ту грубую подтасовку, котор*
допускают буржуазные критики марксизма.
Когда они говорят: природа,—они мыслят гармоническое движение
небесных тел, они мыслят законы химии и физики, так называемую
мертвую природу, в которой в значительной мере действуют прость-е
аконы механики, и противопоставляют этому миру мертвой об‘е -
гивной природы сложную общественную жизнь. Если брать с одно;-
стороны звездный мир. солнечную систему, а с другой стороны
человеческое общество, то может показаться, что между ники, дей¬
ствительно. пропасть. Две группы явлений, ничего общего между
собой не имеющие. Но мы увидим, что в области природы имеется
ряд явлений в высшей степени сложных, занимающих промежуток ••
положение между обществом, между общественными явленг •«
и движениями планет; есть, следовательно, ряд переходных ступен г.
и человеческое общество не является чем-то существенно отличным.
Возьмем пока мир биологический. Что происходит в мире животных?
Возьмите под микроскопом мир микроскопических животных. Возь¬
мите каплю воды или каплю человеческой крови. Вы найдете, что

там как будто сознательный мир. Они гоняются друг за другом
самцы гоняются за самками, пожирают друг друга, идет какая-то,
отчаянная борьба. Когда это ставят в больших размерах на экране
кинематографа, то получается жуткое представление настоящей
войны живых существ.
Что же отсюда следует? Следует ли отсюда, что мы не можем
более или менее изучать этот мир, что он не поддается определен¬
ной закономерности, что в нем нет внутренней закономерности?
Мало того, целый ряд явлений, которые, как кажется, в животном
мире сопровождаются разумной волей, об‘ясняются теперь чисто
механически. Ленинградский профессор Павлов об‘ясняет чисто
механическими нервными рефлексами то, что мы считали разумными
действиями у некоторых животных, например, у собак. Или, напри¬
мер, когда подсолнечник поворачивается к солнцу,—а вы, конечно,
знаете, что цветок подсолнечника все время поворачивается к солнцу,
от того и происходит его название,—можно думать, что подсолнечник
обладает разумной волей; он гоняется за солнцем, а на самом деле
это обгоняется чисто механическими причинами. В книге покойного
профессора Тимирязева „Жизнь растений“ дается масса примеров,
когда чисто механическими причинами можно об'яснить явления
биологии, кажущиеся как бы разумными.
Но, может быть, разумность, сознательность и воля не подчи¬
няются закону причинности. Тут мы приходим к знаменитому поло¬
жению о свободе воли. Человек является существом самостоятельным.
У него есть свобода воли—что он хочет, то и делает. Следова¬
тельно, человек не подчиняется закону причинности. Захочет—сделает
одно, захочет,—сделает другое. У него есть свободный выбор, сво¬
бодная воля. Исторический материализм говорит, что эта воля
не более свободна, чем воля животного, которое тоже воображает,
что оно свободно. Если бы магнитная стрелка обладала сознанием,
то она говорила бы: мне хочется вертеться к северному полюсу,
потому что мне нравится поворачиваться в эту сторону. Между
тем, чувство своей свободы означает лишь то, что мы не знаем тех
причин, которые толкают нас в ту или другую сторону. Человеческая
воля не свободна и человек не свободен,—это показывает целый
ряд серьезнейших общественных наук. Возьмем, например, такую
науку, как политическая экономия. Первое положение, которое
интересовало буржуазных ученых экономистов еще в XVII веке,
а еще раньше в Древней Греции, это было следующее: откуда
берутся цены товаров? Это действительно загадочное явление.
В капиталистическом обществе, в меновом товарном обществе никто
304

цен не регулирует, никто не издает приказов о максимуме, о твердых
ценах и т. д., и тем не менее для данного товара, для данной
местности, в данное время существует одна цена. Ведь здесь полу¬
чается явная борьба разных воль и интересов. Каждый продавец
хотел бы получить как можно больше и каждый покупатель хотел бы
заплатить как можно меньше. Каждый стремится к исполнению
своей воли и к удовлетворению своих интересов. В результате
получается какой-то результат, который не отвечает ни тому, ни
другому. Продавец вынужден продавать по известной цене, которая
не им назначена, которая никем не назначена, которая никаким
верховным органом не регулируется, и покупатель вынужден платить
известную цену, хотя он часто вовсе этого не хочет.
Что же отсюда вытекает? Отсюда вытекает, что человеческая
индивидуальная воля абсолютно не является самостоятельной, она
сама подчиняется каким-то стихийным законам. Кто-то, как бы рок,
как бы бог, какая-то безличная сила, какой-то безличный закон
так орудует человеческой волей и человеческими действиями, что
получается какая-то средняя, какая-то норма, какое-то общее пра¬
вило, по которому продаются товары. Вы видите здесь необычайно
яркий, наглядный пример, как человеческая воля несвободна. Отсюда
создается поговорка, что человек предполагает, а бог располагает.
Случается совсем не то, в действительности происходит совсем
не то, чего я хочу, а то, чего никто не предугадал. Я желал бы
продавать как можно дороже, я расчитывал на барыш, наготовил
массу товаров и вдруг внезапно вместо этого разорился. Ибо где-то
обанкротился банк, произошел кризис, перепроизводство. Я этого
не ожидал, дела шли прекрасно, цены росли, покупатели были,
товары изготовлялись и изготовлялись, и в результате как-то неожи¬
данно, как гром из ясного неба, кризис, разорение сотен и тысяч
крупных и мелких капиталистов. Случилось не то, чего люди ожидали.
Как это об'яснить? Это очень просто об'яснить. Ведь каждый
преследует свои интересы, проявляет свою волю, которую считает
свободной и которая совершенно определенно ограничена, как гово¬
рится, детерминована, определяется целым рядом факторов, — моим
вбщественным положением, моим воспитанием, моими экономическими
интересами и т. д. Но у людей разные интересы, разные воли,
которые перекрещиваются между собой, и в результате этого мас¬
сового перекрещивания человеческих воль и интересов получается
какая-то равнодействующая, какой-то средний путь, который не отве¬
чает ни одной индивидуальной воле, ни одному интересу. Возьмем
такой грубый пример. Вам, может быть, приходилось видеть большую
Я5

сралку на улице с потасовкой. Сцепилась толпа и тузят друг друга,
переплелись между собой, каждый видит только своего ближайшего
соседа, свою ближайшую цель, и в результате вся переплетшаяся
толпа куда-то движется, не стоит на месте. Ее никто не направляет,
но в результате многочисленных влияний и противоречивых воль
происходит какой-то путь общего движения, которого никто не пред¬
видел и который является результатом крайне многообразного
столкновения сил.
Поэтому, хотя общество состоит из нас самих, из людей, которые
преследуют свои интересы, но в результате, именно, борьбы этих
интересов получается то, что мы называем стихия. Откуда взялось
слово „стихия“? Оно означает элементы природы — вода, воздух.
Так думали древние греки. Стихия это то, что происходит само
собой, как-то своим путем. Про какое движение мы говорим, что
оно стихийное? Мы говорим „сознательное общественное движение“,
когда определенная группа ставит себе определенную цель и гармо¬
нично, планомерно, дружно, как в оркестре, к этой цели движется.
Но какое же движение стихийное? Стихийный—значит беспорядочный,
не отражающий сознательной воли, а являющийся результатом про¬
тиворечивых сталкивающихся воль и интересов. Раз есть стихийное
движение, то значит, мы можем его изучать. Значит мы, как наблю¬
датели, умеющие возвыситься над стихией, выйти из нее и со сто¬
роны на нее посмотреть, мы можем ее также изучать, как мы из¬
учаем процессы природы, как живой природы, так и мертвой. Здесь
сталкиваются противоречивые силы, в результате которых полу¬
чается какая-то закономерность, и мы ее изучаем.
Человеческое общество принципиально не отличается в этом
отношении от природы и в частности от мира органического, от мира
растений и животных. Человеческое общество есть тоже стихия,
которую можно изучать.
Теперь дальше. Верно ли, что если партия солнечного затмения
бессмыслица, то и партия социализма есть такая же бессмыслица?
Верно ли, что человек не может воздействовать на природу? Когда
мы говорим о солнечном затмении, то мы нарочно берем группу
таких явлений, которых человек изменить не может. Человек пока
не властен сдвинуть луну со своего места, не властен отменить
затмение. Но вообще-то человек начинает менять природу весьма
и весьма основательно. Возьмем, прежде всего, биологию, науку
о жизни. Возьмем мир животных и растений. Может ли человек
менять явления природы в этой области? Есть естественный отбор
и есть искусственный отбор. Человек, любой садовник и любой
l?Of>

птицевод, может рядом скрещивания растений и животных в течение
нескольких поколений до такой степени изменить породу данного
животного или растения, что оно совершенно будет неузнаваемо, что
нельзя будет признать его принадлежащим к тому виду, из которого
оно произошло. Человек в этом отношении искусственно влияет на
природу. Может ли человек влиять и на свою собственную природу?
Может. Человек может регулировать размножение, человек может
воздерживаться от деторождения. Человек регулирует свою собствен¬
ную породу и влияет на нее, как он регулирует породу тех животных,
которых он приручил.
Значит ли это, что человек изменяет самые законы природы?
Нет, но он законы изучил и пользуется этими законами, чтобы
комбинировать их в своих интересах. Человек подчиняет себе природу.
Возьмем мертвую природу. Говорят, солнечного затмения отме¬
нить нельзя. А можно ли изменить лицо земли, лик земли? Можно
ли менять русла рек? Можно ли создавать моря там, где была суша,
или создавать сушу там, где были моря? Можно. Партию солнечного
затмения нельзя создать. А можно ли создать партию климата?
Можно. А климат это не природа? Можно ли создать партию,
которая будет превращать болотистые местности в сухие местности,
вредный климат в здоровый климат? Можно. Это вполне во власти
человека. Может быть, вы читали, около года тому назад появилось
интересное сообщение в газетах. Вы знаете, что есть морские те¬
чения теплые и холодные и в частности есть теплое течение Гольф-
штрем, которое идет вдоль Европы и является печкой для Европы.
Именно, благодаря этому течению, в Европе климат гораздо более
теплый, чем должен был бы быть по соответственной северной ши¬
роте. Например, Нью-Йорк в Америке находится на той же парал¬
лели, что приблизительно Рим, а между тем в Нью-Йорке зима
довольно суровая: в Канаде, находящейся на широте Украины, кли¬
мат почти сибирский. Почему? Потому что вдоль Америки идет
холодное течение, а вдоль Европы, наоборот, идет теплое течение,
которое согревает. В Америке явился план перегородить дорогу
этому течению, перегородить его определенной плотиной и повернуть
теплое течение на Америку, а на Европу пустить холодное течение,
вроде холодной струи воздуха из кишки, и тогда Европа преврати¬
лась бы в очень холодную страну.
Может ли быть, таким образом, партия климата? Как видно из
этого примера, может. А из-за этого может быть война между Евро¬
пой и Америкой. Погибнет европейский умеренный климат, насмарку
пойдет из-за американских инженеров. Это вполне осуществимо при
207

существующей технике. Таким образом, может ли вообще теперешний
человек менять природу земли? Может ли быть партия определенных
изменений в природе? Может. Так зачем же вы говорите о солнеч¬
ном затмении, а забываете, что есть в природе животный и расти¬
тельный мир, который мы меняем.
Есть в природе нашей и земная атмосфера, которую мы можем
менять. Приближаясь к этой земной атмосфере, мы находим чрезвы¬
чайно интересный пример того, что в природе совсем не все просто.
Говорят, что природа — это вечная гармония, это закономерность,
а в человеческом обществе все перепутано, никто ничего не разберет
и толком предсказать не может, и напрасно, дескать, вы, марксисты,
гордитесь своей об'ективной общественной наукой. Ваша наука ни¬
чего ни об'яснить, ни предсказать не может, все слишком запутано.
Прекрасно, но зачем вы берете у природы движение планет, которое
каждый год совершается равномерно? Вы возьмите что-нибудь ближе
к нам, возьмите изменение земной атмосферы—движение барометра,
изменение барометрического давления, изменение тепла и холода
на земле? Это природа или не природа? Никто не усомнится ска¬
зать, что это природа. А много мы в этой природе понимаем? Наши
метеорологические станции сплошь и рядом садятся в лужу. Пред¬
сказывают теплое лето, а бывает холодно, предсказывают холодное,
а наступает жара. Как правило, все календари врут, врут и многие
метеорологические предсказания. В чем дело? В том, что в нашем
климате метеорология не стала еще настоящей наукой. В самом деле,
у тропиков очень легко предсказать погоду. Между Африкой и Индией,
например, полгода дует ветер в одну сторону, а полгода в другую.
Когда ветер дует в одну сторону, то там бывает лето, а когда
в другую сторону—то зима, причем зима там такая, как у нас лето.
Вот почему когда-то Пушкин сказал, что „наше северное лето—
карикатура южных зим“. Там все это просто, но в нашем климате,
где бесконечное влияние разных морских течений, циклонов, гор,
которые распыляют ветры, где сказывается влияние тающих льдов
севера и т. д., где сказывется влияние ветров, идущих от азиатских
степей и европейских морей, все это сталкивается и получается
такой переплет, что мы не можем предсказать погоды не только за
год, а сплошь и рядом за три дня вперед. Но значит ли это, что
никакой закономерности здесь нет, что каждый ветер, как предста¬
вляли древние греки, имеет своего бога и боги дуют, куда им взду¬
мается? Конечно, здесь есть закономерность, но люди ее еще не
уловили. И приходится всячески, приходится эмпирическим путем,
т. е. на основании опыта прошлого, пытаться об'единить эти опытные
208

законы без знания точных причин, и здесь мы метеорологию, науку
о погоде, сравниваем с общественной наукой, со статистикой.
Мы опирались раньше с вами на пример политической экономии,
как на образец закономерности общественных явлений. Что такое
статистика? Это наука недавнего происхождения, наука, которая
пытается записывать общественные факты и из этих записей пы¬
таются выводить какую-то закономерность. В самом деле, записывают
ежегодно количество рождений, количество смертей, количество
смертных случаев от тех или иных болезней, количество преступ¬
лений тех или иных родов, урожайность хлеба, промышленные кри¬
зисы— все это записывают и из этих записей на протяжении ряда
лет пытаются делать кое-какие выводы. Оказывается тут сле¬
дующая вещь. Оказывается, что есть какая-то закономерность,
которая направляет человеческое общество независимо от воли
людей. В среднем рождается одно и то же количество людей в год,
В среднем умирает одно и то же количество людей. В среднем число
браков одно и то же за много лет. Кажется, такая капризная вещь
брак: хочу женюсь, хочу не женюсь. Если взять общество из 100 че¬
ловек, то в двух обществах ничего похожего не будет. У одних
будут жен менять, а у других будут с женами жить всю жизнь.
Но если взять большое общество, миллионы людей, то окажется,
что в больших цифрах приблизительно одно и то же количество
холостяков женится, браки совершаются одинаково. Далее, престу¬
пления. Кажется, всякий скажет: вор мог и не украсть, убийца мог и не
убить. Оказывается, что в мирное время, когда нет ни кризисов,
ни войн, ни революции, а это было после 70-х годов, в эпоху мир¬
ного капиталистического развития в Европе, мы наблюдали порази¬
тельную однородность, одинаковое число преступлений из года в год.
Что же выходит? Как будто число преступлений наперед предсказано.
Когда у меня однажды в трамвае вытащили бумажник со всеми
документами, как это обыкновенно бывает, и когда ужасно неприятно
восстанавливать эти бумажки, то я утешал себя тем, что кто-то
должен же пополнить цифру трамвайных краж. Я бы не попал, так
другой бы попал. Это закон. Тут оказывается, что воля человека,
его хитрость и ловкость тут не при чем. Оказывается, что и в этом
случае проявляется закономерность. Мало того, старая статистика
приводила следующий любопытный случай из жизни Лондона. Когда
вынимают письма из почтового ящика, то оказывается, что есть
всюду рассеянные люди, напишут письмо а адрес забыли. И вот
каждый год находится одно и то же приблизительно число чудаков,
забывающих написать адрес. Оказывается, такая случайная вещь,
209

как рассеянность и то в таком большом городе, как Лондон, под¬
чиняется какой-то закономерности.
Таким образом, выходит, что на основе статистических данных
можно делать какие-то выводы. Какие же люди делают выводы?
Чрезвычайно интересные. Создаются так называемые кривые,
диаграммы. В таком году столько-то смертей, в таком году столько-то.
Строится кривая. Смертность увеличивается, или преступность
увеличивается. И тут же другой ряд: урожайность в России, и ока¬
зывается, что как идет линия урожайности, так и линия преступно¬
сти, только в обратном виде: чем меньше урожайности, тем больше
преступности. Затем, чем больше грамотности, тем меньше пре¬
ступности. Грамотный преступник это—хитрый преступник. Он по
фальшивому чеку получит из банка деньги, но в карман не полезет.
Затем приходит промышленный кризис. Как только разражается
промышленный кризис, так растет преступность. Есть, следовательно
какая-то закономерная связь между различными общественными
явлениями, и человеческая воля здесь не причем. Нередко, незави¬
симо от индивидуальной воли, события развиваются естественным
путем. Наступил, например, страшный неурожай и человек, которому
и в голову не пришло никогда грабить, стал грабителем. Стало
быть, его обстоятельства заставили. Разразился промышленный
кризис, банкротства, масса людей, которые не попали бы при
других условиях в ряды официальных преступников, попали
в них. Рост проституции находится в зависимости от безрабо¬
тицы, промышленных кризисов и т. д. Здесь есть закономерность.
На основании массовых наблюдений можно делать выводы и пред¬
сказания.
Эти статистические методы применяют и к метеорологии. В Рос¬
сии и в других странах существует ряд метеорологических станций,
где каждый год записывают явления температуры и погоды, эти
записи каждый год собирают и пытаются установить какую-то кри¬
вую. На этом основании было такое предсказание: один раз в 33
года в России должна быть большая засуха. Так было два раза.
Может быть, это какой-то закон. Мы не знаем причины. И вот
пробуют делать предсказания, но пока неудачно.
Таким образом, оказывается, что статистика в области обще¬
ственных наук дает более научные результаты, чем статистика мете¬
орологии. Человек знает движение небесных светил, знает вес,
об'ем скорость и расстояние самых отдаленных звезд, и предсказы¬
вает затмения за тысячу лет вперед, а какая погода у нас здесь
в Москве через неделю—не знает. Значит, наука несостоятельна?
210

Нет, это значит, что явления атмосферы слишком сложны, и чело¬
вечество к ним не сумело еще подойти с научной меркой. Это же
самое относится и к явлениям общественной жизни.
Некоторые говорят: природные явления повторяются, а обще¬
ственные не повторяются. Верно ли это? Нет, не верно. Прежде
всего, имеется ли в природе полная и безусловная повторяемость?
Нет. Даже движение планет вокруг солнца не является абсолютно
повторяемым. Мы знаем, что орбиты, т. е. пути планет иногда
сжимаются, становятся меньше. Мы знаем теперь, что луна была
когда-то близко около земли и постепенно удалялась. Путь луны
разворачивался, как большая спираль, и теперь она дошла до такого
момента, когда она, по мнению ученых, начнет приближаться к земле.
Изменения эти, конечно, так незначительны, что на нашей челове¬
ческой истории мы их почти не замечаем, но они происходят.
Солнце стынет, орбиты меняются; одни планеты тухнут, другие
загораются.
А есть ли повторяемость в мире животных и растений? Одни
умирают, другие рождаются, но никогда рождающиеся полностью
не походят на родителей. Если бы они были совершенно похожи
то не было бы эволюции, не было бы изменчивости, не было бы
прогресса в мире растений и животных. Всегда, благодаря прихот¬
ливым законам наследственности, потомки не совсем похожи на
предков. Значит, полной повторяемости нет.
Если мы обратимся к таким явлениям, как атмосфера, увидим,
что есть повторяемость времен года, что лето сменяется зимой, но
эта зима не похожа на предыдущую, и весна не похожа на преды¬
дущую, в ней есть свои особенности. Значит, полной повторя¬
емости нет.
А есть ли повторяемость в человеческом обществе? Конечно,
есть. Неверно, что каждое общество, каждая общественная форма¬
ция неповторяема. Мы знаем, что все известные нам цивилизован¬
ные государства пережили фазы родового строя, феодализма и заро¬
дышевого капитализма. Капитализм в зародыше был во всех древ¬
них государствах. Отыскали, напр, законы ассирийского царя, и там
оказались законы о заработной плате и рабочем дне. Значит, там
был наемный труд. В Древней Греции был капитализм в зачаточ¬
ных формах. Там работали рабы, но этих рабов хозяева мануфактур
часто арендовали у их владельцев. В Древнем Риме были акцио¬
нерные капиталистические компании. В зародыше капитализм был
в этих странах, но он не развился, . потому что у него не было
техники и свободного труда. Но мы, европейские народы, прошли
211

тот же путь, и у нас есть капитализм, которого тоже ждет или
гибель с заменой низшими формами, или же гибель с заменой его
высшей формой, социализмом.
Являются ли коммунисты фаталистами в том смысле, что социа¬
лизм придет неизбежно? Маркс употребил выражение: „с естественно-
исторической необходимостью", но он всегда говорил, что внутри
капиталистического общества есть взаимно борющиеся тенденции.
Капитализм сам себя разрушает, подтачивает. Он отнимает у рабо¬
чих их умственные, и физические, и моральные силы, но вместе
с тем он вызывает в них рост возмущения н сознательности.
И Маркс говорил: в зависимости от того, какая тенденция победит,
и будет выход. Он говорил, что капиталистическое общество ждет
или гибель, или под‘ем к новой высшей форме, к социализму.
Для того, чтобы одна из этих тенденций победила, а не другая,
надо, чтобы шла работа в этом направлении, а для этого должны
употребить все усилия те, кто эту внутреннюю тенденцию понимает.
Нельзя отменить или изменить солнечное затмение, но можно изме¬
нить породу животных, можно изменять поверхность земли, можно
осушивать моря и т. д. Точно также и в человеческом обществе.
Законы подмечены. Внутренние борющиеся противоречивые тенден¬
ции изучены и теперь дело тех, кто их понял, использовать законы
для победы прогрессивных тенденций. Это не значит изменять
законы, а значит подчинять их себе, добиваться торжества одних
элементов над другими. Стихия борется, но раз в этой стихии
встречаются элементы организованности и сознательности, когда
коллектив ставит себе сознательную цель, то здесь вполне возможно
именно сознательное стремление в сторону большего прогресса
солидарности, ускорения сознательности. И это не есть противо¬
речие законам природы, потому что человек изучает эту природу
и ее законы, для того, чтобы подчинить своим сознательным зада¬
чам. Законы общественного развития изменить нельзя, но их можно
изучить и подчинить тем сознательным идеалам, которые сами
вырастают из законов этого развития.
Таким образом, никакого принципиального противоречия между
явлениями природы и общества нет. Возьмем еще один пример.
Говорят, в природе все повторяется, тут можно предсказывать
будущее и т. д. Есть в природе историческая наука, которая изучает
не то, что есть, а то, что было. И эту историческую науку можно
вполне сравнивать с нашей человеческой историей. Это—наука,
именуемая геологией. Геология—значит наука о земле. Это история
земли, история того, как образовалась суша, как в ней формировались
212

разные пласты, наслоения, как возникли первые растения и жи¬
вотные. Это есть история земли. Спрашивается, наблюдается ли
здесь повторяемость? Нет. Можно ли здесь предсказывать будущее
на основании этого? В самых общих чертах, а точно сказать нельзя.
А между тем это совершенно точная наука, которая может по
остаткам какой-нибудь кости определить, сколько сотен, тысяч или
миллионов лет тому назад это было, какому животному эта кость
принадлежала и т. д. Таким образом, и	в	науках о природе есть
науки исторические, которые напоминают	нашу	науку	о прошлых
этапах человеческого развития.
Итак, какой бы стороной мы ни подошли к вопросу, мы убе¬
ждаемся, что деление явлений на общественные и природные—это
деление чисто искусственное. Человеческое общество есть явление
сложное, и поэтому трудно в нем установить ясные, непреложные
законы, трудно вообще предсказывать будущее, но в общих чертах
предсказывать можно, как мы предсказываем и в явлениях природы.
Но есть и в природе такие явления, как метеорология, где мы
запутаемся.
В заключение я рассмотрю еще одно сходство. Говорят: в при¬
роде возможен искусственный опыт, эксперимент, а в человеческом
обществе опыт невозможен. Это не так.
В чем заключается опыт в природе?	Возьмем	книгу	профессора
Тимирязева „Жизнь растений“. Он хочет знать, чем живет растение.
Он берет растение, искусственно сажает его в горшок с чистым
песком, в котором нет никаких минеральных солей и только
подливает воду. Растение начинает сохнуть и вянуть. Значит,
ему чего-то не хватает. Тогда он всыпает в эту чистую среду
известные химические элементы, и оказывается, что одни соли
растению нужны, а другие нет. Отсюда он делает вывод: вот,
что нужно для питания растений, отсюда он выводит, что нужно
для удобрения и т. д.
Возьмем теперь область явлений общественных. В первой
половине XIX века, когда английские рабочие беспощадно эксплоа-
тировались английскими капиталистами, целый ряд социалистов-
утопистов, а также фабричных инспекторов говорил:	рабочий
класс вырождается. В нем развиты пьянство, нищета, проституция,
между прочим, от того, что слишком длинен рабочий день. Это
развращает рабочего. Сократите рабочий день и вы увидите, что
и промышленность не упадет, потому что рабочий будет работать
интенсивнее, рабочий не будет пьянствовать больше, улучшится
его нравственность, уменьшится преступность и т. д. А фабриканты
213

и их ученые экономисты завопили:	караул! Ничего подобного.
Если сократить рабочий день, то у рабочего будет больше времени,
и он еще больше будет пьянствовать, и промышленность неизбежно
упадет, сократятся барыши фабрикантов. Спорили—спорили теоре¬
тически, но вот английское правительство под давлением рабочего
движения и великого социалиста Оуэна сделало опыт. Так и заявлено
было: в виде опыта вводим 10-тичасовой рабочий день для женщин
текстильного производства. Считалось, что женщина—существо сла¬
бое, опекаемое, по отношению к ним можно закон издать, а для
мужчин это оскорбительно. Как это правительство заставит его,
свободного гражданина, работать 10 часов, если он хочет работать 20.
С точки зрения принципа свободы, этого нельзя было делать.
Но оказалось, что женщины в таком большом проценте работают
на текстильных фабриках, что когда женщины по истечении 10 часов
уходят, то остающимся мужчинам делать нечего и мужчины уходили
вслед за ними. Закон ввели. Прошло всего несколько лет и едино¬
гласно все наблюдатели признали поразительное следствие. Про¬
мышленность процветает, еще улучшается, положение рабочих
до неузнаваемости изменилось. Это—два совершенно разных мира.
Никаких других причин этого изменения не было, и, следовательно,
социалисты-утописты были правы, прав был Оуэн. Оказывается,
сокращение рабочего дня сыграло ту благотворную роль, которую
от него ожидали. Вот вам общественный опыт, такой же самый,
как в горшке с растением.
Есть еще один опыт. Знаменитый социалист-утопист Роберт Оуэн
исходил из чисто теоретических рассуждений, заимствованных
у материалистов XVIII века,—что человек есть продукт среды, что
он весь есть результат воспитания и условий жизни. И он решил
свои теоретические рассуждения применить на опыте, применить
у себя на фабрике. Когда он сам сделался хозяином фабрики,
он сократил рабочий день, уничтожил работу детей, оборудовал
хорошие школы, детские сады, развлечения дла рабочих, библиотеки,
ввел участие рабочих в прибылях. Вначале он терпел полную не¬
удачу. Рабочие, привыкшие к тому, что от хозяина хорошего не жди,
смотрели с недоверием, частенько саботировали и тормозили его
начинания. Но прошло 10 лет, и его фабрика превратилась в цве¬
тущий уголок, с увеличенными прибылями, но в то же время рабочие
превратились из диких выродившихся пьяниц в здоровых людей.
Грязное местечко превратилось в культурный уголок, рабочие
выглядели совершенно иначе, дети были цветущие и т. д., до такой
степени все было неузнаваемо, что иностранные цари приезжали
214

смотреть на это зрелище. Таким образом, он сделал великий опыт,
которым он показал, правда, в маленьком размере, но все же
подтвердил теорию, что если построить общественное производство
не на почве классовой эксплоатации, а на почве заинтересованности
в продуктах труда, если резко изменить к лучшему положение
рабочих, то резко изменятся и материальное положение, и нрав¬
ственное состояние рабочих. Это есть величайший опыт, который
подтверждает возможность опытов в человеческом обществе.
Таким опытом является всякая сознательная революция. Таким
великим опытом, огромным общественным опытом является Октябрь¬
ская революция. Ее результаты еще окончательно не выяснены,
опыт еще не закончился, но тем не менее и теперь можно подводить
некоторые итоги.
Из всего этого мы можем сделать следующие выводы: челове¬
ческое общество развивается, как стихийный процесс, именно потому,
что оно состоит из людей с разными интересами и волей, которые
сталкиваются между собой, которые в результате дают какой-то
путь. Этот процесс можно изучать. Никакого различия от процессов
в природе здесь нет. Если брать не движение солнца и планет,
а близкий к человеку мир животных и растений или мир вашей
атмосферы, то мы убедимся, что здесь есть сходство, что человек
может влиять на природу, изменять внешний - мир. Никакого нет
противоречия в том, что человеческое общество изучается, как
процесс стихийный, и что человек в то же самое время может его
изменять, потому что с того момента, как человек понял законы
человеческого развития, т. е. с того момента, как существует
марксистская теория, человек научился относиться к обществу так,
как сознательный ученый к природе. Он законы эти понимает
и признает, но комбинирует их так, чтобы подчинять их себе,
использует их для того, чтобы давать победу прогрессивной
тенденции.
Поэтому, марксизм не фатализм, а самая активная теория,
которая не противоречит материалистическому пониманию истории,
как воздействие на природу не противоречит материалистическому
пониманию мира. Это значит только, что марксисты познали законы
общественного развития и начинают их использовывать в интересах
самого прогрессивного класса, класса пролетариата, что марксизм
заменяет стихийное, раз'единенное общество—обществом планомерно
организованным, идущим к сознательно поставленным себе целям.

ЛЕКЦИЯ 10-я.
РОЛЬ ИДЕЙ И ЛИЧНОСТЕЙ в ИСТОРИИ.
Переходим к продолжению той темы, которой мы занимались
в прошлый раз. Те, которые признают, что можно пытаться по¬
строить какие - то законы общественного развития, утверждают
в то же время, что исторический материализм является попыткой
неудачной вследствие своей узости и односторонности. А именно,
исторический материализм основной движущей причиной обществен¬
ного развития считает, как вам известно, развитие производитель¬
ных сил, т. е. увеличение власти человека над природой, и в зави¬
симости от этого ставит изменение экономических отношений,
общественных форм и идеологии. Противники исторического мате¬
риализма и говорят, что это неверно, что так называемый эконо¬
мический фактор отнюдь не является единственным определяющим
фактором в развитии общественных сил. Каким образом они это
аргументируют? Они говорят: вы, марксисты, не можете отрицать,
что в обществе есть много движущих сил, самых разнообразных.
Мы не отрицаем влияния экономики, мы не отрицаем, что под влия¬
нием экономических интересов, под влиянием голода, роста потреб¬
ностей могут происходить большие общественные движения,—
и странно было бы это отрицать. Но мы констатируем, и вы это
отрицать не можете,—что неоднократно в истории движущими си¬
лами являлись какие-то другие факторы, независимые от экономики.
Например, люди очень часто приходят в массовое движение под
влиянием идей, идей нравственных, правовых и особенно религиоз¬
ных. На сцену при этом выдвигается такое знаменитое историческое
событие, как Крестовые походы, например, когда вся Европа пре¬
бывала в каком-то колоссальном брожении, когда сотни тысяч людей
бросали свои насиженные очаги, свои домашние гнезд а и шли в по¬
ход в неизвестном направлении, куда-то на Восток, в Палестину,
ради какой-то чуждой и очень далекой от них цели—освобождения
гроба господня, гроба Христа от Василия магометанских властей.
Вот такая идея, которая очень, казалось, чужда экономической жизни
Западной Европы, в течение двух столетий являлась одной из
216

движущих причин тех или иных общественных изменений. Далее
наступает эпоха реформации, эпоха религиозных войн, когда люди
из-за того, как надо молиться, как надо причащаться, под одним или
двумя видами, т. е. тела Христова или также и крови Христовой,
и т. п., приходят в большое массовое движение, ведут войны, жер¬
твуют не только своим материальным благополучием, но даже и своей
жизнью, т. е. явно действуют во вред своим экономическим инте¬
ресам. Получается, что, кроме фактора экономического, есть в исто¬
рии какие-то другие факторы, именно факторы идейного порядка,
которые независимы от экономического порядка, которые коренятся
в природе человеческой психики. Сюда же относятся новейшие
открытия проф. Виппера, что кроме идей и личностей движущим
фактором в истории является природная драчливость человека.
Человек не может жить без драки. Это его вторая природа. Поэтому
войны это—совершенно самостоятельный фактор в истории. И если
буржуазные философы середины XIX века, особенно английские,
под влиянием наступившей мирной эпохи капиталистического разви¬
тия, построили обратную теорию, что война была только продуктом
феодальной эпохи, а с наступлением эпохи промышленности, с на¬
ступлением века мирной торговли, которая требует мирных отно¬
шений между людьми, войны отошли в область преданий, то теперь,
говорит Виппер, ясно, как они ошибались. Именно в момент расцвета
промышленности, в эпоху разгара торговли и разразилось такое
грандиозное событие, как мировая война. Она явилась как бы
массовым самоубийством. Человечество само разрушало соэдаяньде
им производительные силы. Очевидно, эпоха мира это была вре¬
менной передышкой, и инстинкт воинственной природы человека
восторжествовал. Человек по природе животное кровожадное, жа¬
ждущее крови своих -ближних. Как это было у первобытных дикарей,
так это есть теперь и останется всегда. И великими утопистами
являются те марксисты и коммунисты, которые думают, что исчез¬
нет в будущем насилие, как насилие государственной власти,
так и насилие людей друг над другом в форме войны. Человек
не может долго жить в мире, у него руки чешутся. А отсюда значит,
какие-то факторы человеческой истории вытекают из природы чело¬
века, и природа человека диктует классовую борьбу и войны.
Мы знаем уже, я отчасти говорил об этом, что Дарвиновская тео¬
рия борьбы за существование переносится буржуазными учеными
в общество' и устанавливается, как всеобщий закои. Это закон при¬
роды. Без борьбы за существование нет природы. И люди, вообра¬
жающие, что в будущем будет уничтожена борьба за существование
217

внутри человечества, это глубочайшие утописты, они идут про¬
тив закона природы. Законы природы стоят выше и являются
могущественнее, чем те экономические факторы, которые, как
говорят, двигают историю. Таким образом, получается, что чело¬
веческая история есть продукт взаимодействия самостоятель¬
ных причин. Существует ли, действительно, такое взаимо¬
действие?
На этот счет надо сказать, что на первых порах марксисты, не
Маркс и Энгельс, а их слишком усердные не по разуму ученики
как на Западе, так и в России, подали повод буржуазным кругам
нападать на них за их односторонность. В самом деле, марксисты
так увлекались экономическим фактором, что очень часто забывали
влияние других факторов в истории, забывали, что и идеи имеют
свое влияние в истории и как будто бы даже отрицали их. В ответ
им Энгельс в своих известных письмах, писанных незадолго перед
смертью Шмидту и другим корреспондентам, указывал: мы в свое
время перегнули палку в борьбе с противниками, которые призна¬
вали только идейные факторы. Но не надо забывать, что история
слишком сложна и все об'яснить одной экономикой нельзя. Несо¬
мненно, действуют и другие факторы. Но тогда, быть может, правы
противники исторического материализма? Значит, нет монизма,
а есть взаимодействие разных факторов?—Нет. На известной сту¬
пени развития экономический базис, экономическая основа выраба¬
тывает в качестве орудия борьбы определенные идеологии. И с того
момента, как эти идеологии появились, они сами становятся движу¬
щими силами, притом такими, которые сплошь и рядом как будто
не идут с экономикой, а вступают с ней в противоречие, столкно¬
вение и даже уничтожают эту самую экономику. Это об‘ясняется
тем, что в каждом обществе не одна экономика, а несколько. У каждого
развивающегося общества есть старые общественные отношения, ста¬
рые производственные отношения, отмирающие, но крепко держа¬
щиеся, нежелающие уступить место, и в то же время складываются
новые производственные отношения, новые классы, которые выра¬
батывают свою новую идеологию. И что же получается? Получается
столкновение новой и старой идеологии, столкновение идеологии,
выражающей настроение и сознание новых классов,—со старым укла¬
дом жизни, со старыми общественными настроениями и старой идео¬
логией. На первый взгляд начинается борьба идеологии с идеологией.
Идеи борются с идеями. Но лишь тогда, когда, как Маркс выражается
идея становится достоянием масс, она сама делается могущественной
движущей силой в истории. Как действует каждая идея? Она
218

действует таким образом. Она организует своих сторонников, она их
сплачивает, она из них образует движущиеся армии и она же под¬
тачивает идеологию противника, она у идеологии противника отвое¬
вывает все те элементы, которые идут по традиции за старой
идеологией, которые с ней кровно не связаны, которые в ней эконо¬
мически не заинтересованы. Следовательно, каждая новая идеология
разрушает армию старого и организует армию нового. И тогда
получается, что идеология может разрушать экономику. В этом
отношении был спор между меньшевистским марксизмом и больше¬
вистским марксизмом. Именно, меньшевики говорили: по Марксу
выходит, что идеология только следует за экономикой. Идеология
и политика, т.-е. определенные политические формы и определенные
идеи могут быть только результатом развивающихся экономических
отношений. Поэтому, говорили меньшевистские марксисты, если вы
пытаетесь идеями перестроить старый мир, или, захвативши власть
в руки коммунистической партии в России, которая недозрела еще
до социализма, вы надеетесь перестроить Россию, то вы не мар¬
ксисты, а вы утописты. Вы возвращаетесь к старым утопическим
представлениям, что идеи правят миром, а мы—марксисты настоящие,
потому что мы признаем, что идеи ползут за экономикой. На этом
же основании Бернштейн и другие противники революционного
марксизма в Германии говорили, что нельзя при помощи диктатуры
пролетариата строить социализм. Это не марксизм. Все элементы
социализма должны быть на лицо уже в буржуазном обществе,
и когда все будет готово, т. е. пролетариат будет большинством,
и при том большинством сознательным и организованным, и он уже
так подготовит все, что кооперативы будут фактически пронизы¬
вать весь капиталистический строй, тогда легко будет столкнуть
буржуазию. Тогда все готово для социализма. Вот как понимался
марксизм. Как разрешить этот спор? Противники революционного
марксизма смотрят на дело упрощенно. Правильно, что идеология
есть вторичный, производный фактор, выростающий над экономикой,
что она вырабатывается в процессе борьбы. Но они не берут из
марксизма его диалектики, а в диалектике-то именно вся сущность
революционного марксизма. Этим он больше всего отличается от
всякой другой общественной теории. Всякое общественное явление
внутренне противоречиво. Оно не представляет собою единого целого.
В нем есть внутренняя борьба. У него старое уже отмирает, а новое
нарождается. Возьмите гриб, он кажется вам целым и невредимым.
Ткните его, он сразу рассыплется в пыль, он пустой, прогнивший.
Это значит, что наружность не должна обманывать нас. Мы должны
>W

уметь разглядывать внутренность всякого явления. С точки зрения
диалектики, в недрах старого общества незаметно возникает новая,
общественная идеология, новые надстройки, которые начинают
действовать на старую идеологию. И будь то политические теории,
будь то идеи социализма и коммунизма, будь то новые обществен¬
ные формы, они начинают действовать на базис, они сплачивают
все новое, что способно к развитию, что способно к организации,
и они разрушают то старое, которое держится только силой, тради¬
цией, отсутствием критики и т. д. Таким образом, идеология
является фактором, разрушающим старое и сплачивающим новое.
Но раз такая идеология победила, то она, конечно, может ускорен¬
ным темпом разрушать это старое и строить новое. И здесь идео¬
логия воздействует на экономику. В самом деле, никто не может
отрицать такого факта в истории, что освобождение крестьян (а это
факт политический, правовой) оказало могущественное влияние на
развитие экономики России, что оно повлияло на базис, на эконо¬
мические основание. Как повлияло? Ускорило темп капиталисти¬
ческого развития России, рост городов, создало новый класс
пролетариата, привело в упадок сословие дворянства. Все это
привело к быстрому развитию пореформенной России и к трем
революциям—1905 г., Февральской и Октябрьской. Это не значит,
конечно, что освобождение крестьян явилось фактом, совершенным
Александром II одним росчерком пера, который изменил судьбы
России. Нет, тут марксизм говорит другое. В каждую данную эпоху,
именно тогда, когда в ней есть общественная потребность, возни¬
кает данная надстройка, общественная или идеологическая, и только
потому, что возникли новые производственные отношения, создался
новый общественный класс, и как его инструмент, как его оружие
вырабатывается эта новая идеология. Новые законы появляются
тогда, когда их властно диктуют общественные потребности. Не да¬
ром Александр II говорил—лучше освободить крестьян сверху, чем
ждать, чтобы они освободили себя снизу. Создалась потребность
освобождения крестьян. Но раз это освобождение стало фактом,
то оно в свою очередь стало могущественным фактором дальнейших
движений. Отсюда получается такая марксистская формула. Монизм
остается в силе. Это значит, что основной первичной движущей
силой является все-таки развитие производительных сил и эконо¬
мические отношения. Но на известной ступени развития экономиче¬
ские отношения отражаются в сознании людей, в форме появления
тех или иных идеологий, а именно—правовых религиозных и других.
Мы знаем, что все великие религии, все религиозные движения

являлись в момент общественных кризисов, как результат новых
общественных потребностей. В результате новых общественных
потребностей возникают и новые политические идеи: идея права,
идея республики, идея свободы, возникают социальные идеи, идеи
свободы торговли у буржуазии, идеи социализма, коммунизма, ра¬
венства у пролетариата. Но раз эти идеи появились, то они только
для того и выработались процессом общественного механизма,
чтобы играть роль нового оружия в борьбе со старыми идеологиями.
Они появились и в свою очередь действуют на старую экономику,
разрушают старое и организуют новое. Существует-ли в обществе
взаимодействие?—Конечно, существует, и отрицать этого марксисты
не могут. Если мы изучаем какую-нибудь общественную эпоху, не¬
достаточно изучить экономику этой эпохи. Надо взять ее идеологию,
старую, держащую в своих руках по традиции многомиллионную
народную массу, надо взять и прошлую идеологию и идеологию
соседних народов и изучить их в совокупности, в сложности,
и только путем взаимодействия всех этих факторов, и экономических
причин, и общественно-идеологических настроений можно изучить
данную эпоху. Но это не значит сводить все к простейшему
взаимодействию. Это значит, что идеи действуют, но, как факторы
производные, вторичные, они выработаны самой экономикой и.
будучи выработаны, как оружие в борьбе, начинают воздейство¬
вать обратно на эту экономику. Таким образом, марксисты
признают теорию взаимодействия, но признают ее только, как
факт, как взаимодействие основных движущих факторов с теми
производными, с теми вторичными, которые были сами вырабо¬
таны и которые, будучи выработаны, воздействуют обратно на
самую основу.
Тот пересмотр исторической науки, который, как вы помните,
совершил проф. Виппер, отрекаясь от своего научного прошлого,
заключается в том, что в отличие от старого представления, что
история движения факторами, главным образом, экономическими, но
пришел теперь к убеждению, что история движется войной и героями.
Это есть старый взгляд, который мне был известен в детстве, в юности
когда я изучал историю по знаменитому учебнику Иловайского.
Был тогда такой взгляд, что в истории стоит изучать только войны,
дипломатические договоры и биографии великих людей, а все
остальное, это что-то там копошится, какой то народ, не стоющий
внимания. В старину на лубочных картинках изображали Суворова
и армии. Армия—это какие-то человечки, вроде, как муравьи, а Су¬
воров—это богатырь необ'ятных размеров, герой. Массы—это глина,
221

из которой лепят что угодно великие люди. Фактически такая
история—это биография великих людей. Теперь Виппер, оглушенный
русской революцией, мировой войной и ролью Ленина, возвращается
к этому старому упрощенному взгляду. Поэтому вопрос и сам по
себе в высшей степени интересный и сложный, вопрос о роли лич¬
ности в истории приобретает особое значение в настоящее время,
благодаря тому уклону, который, в отличие от марксизма, приоб¬
ретает буржуазная наука. И это обстоятельство вынуждает нас,
марксистов, более точно, пользуясь всем имеющимся в нашем ра¬
споряжении опытом, в частности опытом русской революции, поста¬
вить вопрос о роли личности в истории.
Прежде всего, в нескольких словах о личности вообще. Маркси¬
стам приписывают тот взгляд, что они не признают никакой роли
личности. Для них действуют только массы, только коллективы,
классы. А где же личности? На это Маркс отвечал: вы, конечно,
говорите вздор. Мы прекрасно понимаем, что общество состоит из
людей, история двигается людьми. Так что каждая отдельная лич¬
ность есть слагаемое в общей сумме исторического процесса. Но
мы знаем,—что есть отрицательные величины и положительные
величины. Плюс один и	минус	один друг	друга	уничтожают.
Если бы у меня в кармане	был один рубль и	один	рубль	долгу,
то это значило бы, что у	меня	ноль, у меня	денег нет.	Точно
также и в истории бывают движения положительные и отрица¬
тельные. Это алгебрические слагаемые, и их сумма, т. е. сумма
положительных и отрицательных величин, в результате дает или
ло пожительную величину, или ноль, или отрицательную вели¬
чину. И поэтому личность, конечно, действует и действует в самых
разнообразных направлениях, в	зависимости	от	своих	инте¬
ресов, воли, убеждений, стремлений, иллюзий и т. д. и история
дает именно ту равнодействующую, результат борьбы этих
личностей.
Поэтому отрицать роль личности бессмысленно, без личности
не было бы общества, личности—это есть слагаемые, и марксисты
изучают сумму этих слагаемых величин, которые дают какую-то
равнодействующую. Так, например, опыт показал, что движущей
силой истории является борьба классов. Класс—это коллектив,
который бессознательно об'единяет входящие в него личности.
Каждая личность по самому своему положению, естественно, имеет
известные стремления. Каждый рабочий недоволен своим положением
и желает его улучшить, и это об*единяет даже инстинктивно %
и стихийно действия данного коллектива. Поэтому исторический
222

материализм изучает коллектив, массы, но не забывает и роли
личности. Личность, конечно, есть фактор, который всегда играет
роль, и поэтому марксизм громадное значение придает пропа¬
ганде, агитации, организации. Это значит, что разрозненные
действия личностей, которые стихийно, бессознательно, имеют
одинаковые интересы, марксизмом об'единяются, организуются,
и так как они в своей разрозненной деятельности часто проти¬
воречат друг другу вследствие несогласованности, то агитация,
пропаганда и организация об'единяют все те личности, которые
по существу дела имеют одинаковые интересы, и умению эти
интересы согласовывать марксизм придает очень большое значе¬
ние в движении масс. Он эти массы делает планомерной, созна¬
тельной, ударной армией, тогда как без этой агитации и органи¬
зации значительная часть действий этих личностей пропала бы
напрасно, так как они разрозненны и часто нейтрализуют друг друга.
Вот чем об'ясняется активность марксизма. Эта активность не
противоречит материалистическому пониманию истории и законо¬
мерности исторического процесса, но она об'единяет все то, что
часто друг другу в мелочах противоречит. Поэтому марксизм каж¬
дому отдельному человеку отводит роль.
К чему, на первых порах, сводился марксизм? К обработке
сознательных одиночек из среды рабочего класса, к пропаганде.
Как окружал себя Маркс в начале своей деятельности? Только
десятками сознательных рабочих-коммунистов конца сороковых
годов. С чего начинала русская социал-демократическая рабочая
партия? С чего начинал Ленин?—С одиночек из рабочих слоев.
Из-за чего Ленин заграницей боролся с „впередовцами“? Казалось
тогда Ленин разменивается на мелочи, из-за пустяков борется, из-за
какой-то школы на Капри,—куда приехали десятка полтора рабо¬
чих, и учились под руководством Луначарского Богданова, Покров¬
ского. Ленин начал бешеную борьбу против „впередовцев“,
идейную и организационную. Из-за чего? Из-за каких-то пятнад¬
цати рабочих? Стоило ли вести эту борьбу? Да, стоило, потому
что в известный переломный момент, когда начался переход
от эпохи реакции к оживлению, каждый рабочий, сознательный
одиночка был в зародыше рабочим вождем, а за это стоило
бороться. В известный момент личность, даже самая рядовая,
если она является центром рабочей организации, играет боль¬
шую роль.
Таким образом, марксизм никогда не отрицал роли личности
и приписывать марксизму точку зрения, что личность—это нуль,
223

вздор. Марксизм не только понимает, что коллектив складывается
из личностей, но марксизм начинает обработку личности, потому,
что он понимает, что эти личности являются теми кристалликами,
вокруг которых образуется большое количество кристаллов, когда
произойдет в классовом обществе насыщение революционой энер¬
гии. Я нарочно для наглядности употребляю здесь слово „кристалл“
Если вы возьмете стакан с водой и будете сыпать в него соль, то
соль растворится, и не будет видна, но лишь до известной степени
насыщения раствора. В определенный момент будет такой насыщен¬
ный раствор, что каждый дальнейший кристаллик соли уже больше
растворяться не будет. Мало того. Он не только не будет раство¬
ряться, но когда вы в насыщенный раствор опустите еще крупинку
соли, то увидите, что из воды начинают выделяться и оседать
вокруг новые крупинки кристаллов соли. Кристаллы сами выте¬
сняются из воды. Уже среда насыщена, и нужно только бросить
туда организующее начало, как вокруг него начинает расти эта
новая среда.
Такова же роль даже рядовых одиночек, как застрельщиков,
в тот момент, когда среда насыщена, и марксисты это всегда пре¬
красно понимают.
Марксисты не должны преуменьшать роли личности, но они эту
личность ставят в определенные исторические условия. Марксисты
говорят: всякая отдельная личность есть элемент, из которого
делается история. Но, кроме того, в известный исторический момент
отдельные личности выделяются потому, что в них история чув¬
ствует нужду. Когда великие люди нужны, они появляются, и, на¬
родившись, они немедленно играют в истории, в зависимости от
обстоятельств, то меньшую, то большую роль.
Этим мы теперь и займемся. Рассмотрим, как понимает марк¬
сизм роль великих личностей в истории. Я в нескольких словах
поговорю о великих людях в области идеологии, т. е. науки,
техники, изобретений, а потом подробнее остановлюсь на исто¬
рических героях, на тех, кто явился двигателями больших
исторических событий и, в частности, на роли Ленина в русской
революции.
Прежде всего, чем об4яснить самое появление великих людей?
Откуда берется тот, кого мы считаем гением? Является ли это
просто случаем, или это тоже имеет свою закономерность? Правда,
я вам уже приводил замечательно остроумный пример Плеханова,
что наука—механика,—об'ясняет полет ядра, предсказывает, куда
ядро попадет, будучи выпущенным из пушки, но она не может
224

объяснить, на сколько осколков это ядро разобьется и куда каждый
осколок попадет. Всех капризов рождений и наследственности исто¬
рический материализм об‘яснить не может, но тем не менее, несмотря
на эти случайности, неподдающиеся научному об'яснению, истори¬
ческий материализм все же видит в появлении всех героев извест¬
ную закономерность.
Гениальность—это какое-то случайное сочетание наследствен¬
ности, т. е. свойств предков, отца и матери, которое дает такое
отклонение психики данного человека, что он обладает какими-то
способностями, какими не обладают обыкновенные люди.
Но вот что важно: в каких условиях эта гениальность про¬
является?
Прежде всего, в так называемые мирные эпохи, эпохи медленно
развивающиеся, без всяких кризисов, без всяких революций, может
быть, рождается много гениев, но мы их не знаем, они погибают
в неблагоприятной обстановке. Сколько великих людей погибло
потому, что они жили в бедности, в нищете, были забиты тяжелым
трудом, классовыми противоречиями, которых, может быть, их
мещанская среда считала чудаками, психопатами, ненормальными,
которых жизнь толкала на преступления, которые стали атаманами
разбойничьих шаек, талантливыми ворами и т. д.! Очень может
быть, что при других социальных условиях, при лучшей соци¬
альной обстановке они стали бы великими людьми, но они
погибали. Они, как искра, которая зажглась, или потухали,
или превращались в уродливый пожар в неблагоприятной для них
обстановке.
Наоборот, в критические моменты, когда ломаются старые формы
жизни, когда широким слоям народа дается больший простор
для развития, тогда гораздо больше шансов для развития великих
людей, потому что тогда традиция не давит человека, тогда мещан¬
ский уклад жизни не заставляет его подчиняться старым формам.
Он может найти простор для себя, лучшие условия для своего
развития.
Поэтому все переломные эпохи, которые мы наблюдаем, как,
напр., переход средневековья к капитализму и т. д., всегда рождает
большое количество великих людей во всех областях искусства,
науки и общественной деятельности.
Но мало того. Мы можем предположить, что самое появление
гения обусловливается критической эпохой, потому что переломная
критическая эпоха, несомненно, отражается на равновеоА нервной
системы, она само поколение родителей выбивает из колеи. Она
225

отражается на рлшюпссии периной системы и том смысле, что
она сама порождает тши, т. е, челопокд, резко отличшощсч'оси
от нормального среднего типа человека. Повтому и рождается,
может быть» больше гениев в переломные эпохи, и мы наблюдаем,
что тогда неликие люди ионилиютсв сразу, кучками. Возьмем эпоху
Европы XIV, XV и XVI веков. Какое обилие талантов во всех
странах Европы, но Франции, в Англии и в Германии! Одно¬
временно целый ряд величайших художников, неличийшнх живо¬
писцев и скульпторов, величайших ученых, величайших философов,
величайших изобретателей, — все это является в целом ряде
мест сразу.
Что это значит? Это значит, что великие люди появляются
тогда, когда в них созрела надобность, когда выработались условия,
в которых великий человек может найти поприще для своей дея¬
тельности. Значит, в появлении великих людей безусловно суще
ствует известная закономерность. Это относится особенно ярко
к изобретениям. Противники исторического материализма так говорят
относительно технических изобретений: вы, марксисты, утверждаете,
что техника есть все, что техника развивается под влиянием техни¬
ческих изобретений и усовершенствований. А кто их делает? Ве¬
ликие люди, благодаря своим идеям, благодаря своему пониманию.
Следовательно, великие люди и идеи, просвещение являются фак¬
торами истории.
На это марксизм отвечает (материал вы найдете в прекрасной
брошюре Меринга „Исторический материализм“):	История	всех
изобретений показывает, что сами изобретения появляются, разви¬
ваются и прививаются к жизни тогда, когда в них созрела надоб¬
ность. Паровая машина была изобретена еще в XVII веке, но изо¬
бретатель ее чуть не погиб, его чуть не побили камнями, он бежал
и умер в бедности. Почему это произошло? Потому что тогда был
ремесленный строй, цеховые ремесленники боялись конкуренции
машины, и она была уничтожена. Америка была открыта в XV-м веке
не случайно Колумбом; она была, в сущности, еще открыта гораздо
раньше; кто-то плавал, доплыл до Америки, но тогда это было
никому не нужно, и об этом забыли. А когда Колумб открыл
Америку, то он ее открыл потому, что Южная Европа лишилась
восточного рынка, благодаря завоеванию Византии турками. Турки,
полуварварскиЙ народ, воинственный, фанатический, закрыли доступ
Европы к Азии. Европа была отрезана от Азии, и европейские
купцы тщетно искали выхода к этой Азии. Поэтому предприняли
путешествие вокруг Африки в Индию, поэтому вспомнили догадку
226

ДрПШИХ Г|)Г*КОН, ЧТО ЗСМЛМ Круглпи, И ПОСЛАЛИ »КСНОДИЦИЮ. И Колумб
был выходцем ия того города Гг ну и, и я которого гемуияские купцы
искали пути и Индию с другого конца. Колумб открыл Америку
потому, что ото нужно было европейскому торгопому капиталу,
благодари известным причинам, благодаря прекращению торгоного
пути н Алию через юг Европы и через запад Азии.
Вот кик появлялись открытия и изобретения. Порох был
давно изобретем в Китае, но там он не нашел применения, потому
что там были другие условии, но в Европе, благодаря известным
условиям, нужны были новые способы войны, и тогда порох
привился. Точно также и парован машина привилась тогда,
когда появилось огромное развитие производительности труда,
когда старое ремесло было вытеснено мануфактурой с ее разде¬
лением труда.
Следовательно, псе изобретения появляются тогда, когда в них
есть нужда, и в это время и изобретатели появляются кучами.
В Англии в XVIII веке в самых различных частях страны целый
ряд самоучек стал изобретать машины. В этом была потребность,
потому что из Америки дешевое сырье получалось. В Европе
появилась большая потребность в дешевых тканях, и ручная прялка
и ткацкий станок не успевали удовлетворять этому спросу. От по¬
требности в машине появились машины и изобретатели.
Точно так же великие ученые и мыслители появляются в тот
момент, когда жизнь выдвигает в них потребность. На спрос является
предложение.
Теперь обратимся к тому, что нас больше всего интересует,—
к специально-исторической деятельности, к так называемым героям
истории, к вождям больших исторических движений. Как они появ¬
ляются в истории, чем обменяется их роль в истории и какова
эта роль?
Разрешите мне тут вам привести следующее популярное срав¬
нение, которое очень поможет нам уяснить этот вопрос. Представим
себе, что несколько десятков человек впряглись веревками в тяжелый
предмет, скажем, например, в бревно, и тащат это бревно в разных
направлениях. Вы представьте, что из этого выйдет. Одни тащат
влево, другие вправо, третьи назад, четвертые вперед, пятые вкось.
Вы знаете, наверное, физический закон сложения сил. Когда две
силы действуют под углом, то тело движется как бы посередине
между нами, т. е. по равнодействующей, по диагонали того парал¬
лелограмма, который можно строить на этих двух силах. Если
несколько сил впряжены и тащат в различных направлениях, то тело
227

или будет стоять на месте, когда будет равновесие сил, или тело
будет двигаться в какую-нибудь одну сторону, когда будет перевес
сил. Как будет чувствовать себя та группа людей, которая впряглась
в это бревно? Им хочется тащить. Одни тащат в одну сторону,
но напрасно, стащить не могут, потому что перевес сил в другую
сторону. Они упираются и все-таки идут назад. Другие тащат в свою
сторону, но бревно идет не так, как им хочется, а по какой-то
равнодействующей. Эта равнодействующая и есть путь истории.
История идет не так, как хотят люди, а по какой-то средней линии.
Легко себе представить этих маленьких людей, которые упираются,
а бревно идет не туда, куда они хотят. Представьте себе, что
бревно куда-то движется, но движется колеблясь, то в одну,
то в другую сторону. Представьте себе, что в одном месте впрягся
человек, который тащит как раз в том направлении, куда бревно
все равно идет. Что получится? Во-первых, этот человек почувствует
в себе страшный прилив сил и энергии. Смотрите, подумает он,
вы тут топчетесь на одном месте, а я впрягся, и дело пошло.
Куда я тащу, туда движется и бревно. Следовательно, я тащу его.
я сильнее вас всех. Получается прежде всего иллюзия, самообман
некоторых исторических деятелей.
Среди исторических деятелей надо различать фальшивых вели¬
ких людей, случайно оказавшихся в русле истории, и действительно
великих людей. Таких фальшивых великих людей история знает
очень много. Возьмите нашу русскую историю. Если возьмете
1905 год, то припомните, кто казался на короткое время великим
историческим деятелем? Председатель 1-го Совета рабочих депута¬
тов Хрусталев, о котором „Новое Время“ писало: „Мы не знаем,
кто кого раньше арестует, Хрусталев—Витте или Витте—Хрусталева’*.
Таково было влияние Хрусталева. Но что такое был Хрусталев?
Это жалкое ничтожество, каторый канул в историческое небытие,
не оставив никакого следа, или даже смердящий след, потому что
он стал жалким ренегатом во время реакции. А между тем, именно
благодаря тому, что история, как говорится, поставила его на гре¬
бень волны, волна его взмыла, и ему и другим одно время казалось,
что он возвышается над массой. История поставила его на пути
равнодействующей, и он сделался вождем.
Возьмем еще императора Наполеона 3-го, которого Маркс харак¬
теризует в своей книжке „18-е брюмера“, как жалкого, мелкого
авантюриста, низкого интригана, которому удалось совершить госу¬
дарственный переворот. Маркс иронически говорит: „Ему предстояли
два пути: или сесть в Тюрьму- за долги, или стать императором,
228

и он предпочел стать императором. Почему ему удалось это? Потому
что Франция была обессилена, рабочий класс был обеаглаален
и обессилен июньской бойней, а буржуазия была обессилена взаим¬
ной борьбой фракций. А тут появился человек, который был ма¬
леньким племянником великого дяди. У него было имя Наполеон,
причем имя это было им присвоено облыжно, потому что хотя его
мать была жена брата Наполена, но у нее было столько мужей, что
сказать, кто был действительный отец этого Наполеона,—невозможно.
Он и присвоил себе имя законного мужа своей матери и поэтому
сделался маленьким племянником великого дяди, и, пользуясь
именем великого Наполеона, давшего революционной Франции
ряд блестящих побед, он себе создал популярность в недовольных
революцией крестьянских массах и при помощи организации бося¬
ков, при помощи армии, которой он льстил и которую спаивал,
как президент республики, при помощи мелких интриг, ему
удалось совершить переворот и целых 20 лет господствовать
над Францией.
Эго фальшивые исторические личности. Они случайно попали
в водоворот истории, по пути равнодействующей истории, и они про
себя могут сказать, как муха в басне: „И мы пахали“.
Но есть другие исторические личности, которые попадают
в равнодействующую истории, впрягаются как раз тогда, когда
нужно, или по гениальному инстинктивному чутью, или вследствие
понимания исторических процессов.
Раньше великие люди были по большей части гениальными бес¬
сознательно, гениальны были интуитивно, т.-е. каким-то внутренним
чутьем угадывали, что нужно. И тогда получалось следующее:
во-первых, они сами в себя верили, они верили в свою звезду.
Признак всякого великого человека—это тот, что он верит в себя,
верит в то, что ему предназначено творить историю. А первые
успехи помогают ему. Он видит, что все ему удается, потому что
он угадал процесс истории. Но дальше что? Вернемся к преж¬
нему примеру. Представьте себе, что все тащат бревно в разные
стороны и что один человек впрягся, куда следует, и как будто
даег направление. Что получается? Во-первых, даже маленький
прилив силы в одном месте достаточен, чтобы выпрямить дви¬
жение. Те, которые бессознательно тянули в разные стороны,
начинают выправляться. Постепенно происходит дифференциация.
Они тянут в одну сторону, а противники собирают все свои силы
и тянут в другую сторону, борьба приобретает более организо¬
ванный характер. Такова роль личности. Личность покоряет
229

колеблющуюся массу своим успехом, организует ее и этим удесяте¬
ряется ее мощь.
Раньше такие великие люди, великие полководцы, великие госу¬
дарственные деятели, инстинктивно видели процесс общественного
движения и брали на себя руководство этим движением.
С появлением марксизма, с появлением сознательного понимания
того, куда идет общественное движение, такие личности появляются
не только в результате гениального чутья, но и в результате со¬
знательного отношения. Так явился Ленин, который увидел ход
общественного развития и не только увидел, но и вычислил его,
изучил при помощи марксистского анализа, на основании изучения
общественной жизни Европы и России, и сознательно, с первого
появления своего на исторической арене, поставил себе целью
создать партию, которая получит в России власть.
Здесь личность становится во главе движения вследствие
сознательного понимания общественных процессов.
Возьмем две личности, Наполеона I и Ленина. Наполеон I был
маленьким артиллерийским капитаном во время революции; он был
на стороне крайней цартии якобинцев и мечтал о власти. Это был
талантливый человек, которому удалось оказать республике ряд
услуг. Он усмирял монархические восстания, но в то же время он
усмирял и рабочие восстания. Он одержал ряд блестящих побед.
В это время Франция топталась на одном месте, терпела поражения
на внешних фронтах, страдала от неурядиц, расхищений, граждан¬
ской войны и все ждала порядка, ждала, что придет кто-нибудь
и установит порядок. Всякая буржуазная партия надеялась, что она
найдет своего генерала, как тогда говорили, „свою шпагу“, которая
усмирит всех противников при помощи лучших солдатских вооружен¬
ных частей и уж установит порядок. Но всякой партии хотелось,
чтобы этот генерал был покорным генералом. Наполеон почувство¬
вал, что наступило подходящее время. Кстати, он потерпел пораже¬
ние с англичанами в Египте, бросил там свои войска на произвол
судьбы и прискакал во Францию. И, как оказалось, прискакал
во время. В чем была его роль? Он был величайший талант не
только в военном деле, но и в дипломатии. Он хитрил со всеми
партиями. Он со всеми партиями шептался и всем им говорил, что
он на их стороне, что он с ними. При этом всем казалось, что они
найдут в нем надежную шпагу, но когда он, перехитрив их, органи¬
зовал свой кружок и повел своих солдат разгонять совет пятисот
и совет старейшин, ему это удалось. Правда, он побледнел, струсил,
когда стали кричат: „долой тирана“, но все-таки он победил. А раз
230

он победил, он оказался тем человеком, который нужен, он оказался
самым талантливым из всех. Но дальше он увлекся. Он слишком
верил в свою судьбу. Ему поразительно везло на всех военных
фронтах. И им овладела честолюбивая мысль победить всю Европу,
в том числе и Россию. Кроме того, он не считался с той буржуазией,
которая его выдвинула, и создал себе многочисленных врагов внутри
Франции. Он двинулся в знаменитый 12-й год в русские дебри
и здесь свернул себе шею самым основательным образом. Правда,
ему удалось еще два раза одержать крупные победы, но сила его
была сломлена, и он умер в жалком изгнании пленником англичан.
Возьмем теперь наш гипотетический пример. Человек впрягся-
и тянет. Ему кажется, что он великолепно везет, он верит в свою
звезду, но он не замечает, что история повернула за то время по
другому пути, сложились новые общественные силы. В самом деле,
на первой стадии развития Наполеон выражал собою>5 интересы
французской революции и интересы части европейской буржуазии,
которая стонала под гнетом феодализма и абсолютизма, и поэтому
он одерживал победы. Но, в конце концов, его победы вызвали
национальные восстания против Франции. Первая неудача пости¬
гла Наполена в Испании, а второе поражение было в России.
Наполеон не почувствовал, что он идет по неверному пути
и что история создала новую равнодействующую. Наполеон
попрежнему верил в свою звезду, свои таланты, в свою покоряю¬
щую силу; а история повернула в другую сторону, и он свернул
себе шею.
Возьмем другой пример, возьмем Ленина. Эпоха военного комму
низма и революционное положение в Европе внушили русской ком¬
мунистической партии, и в том числе Ленину, мысль о близости
мировой революции и о необходимости форсировать превращение
России в социалистическую страну. Возникли надежды на jTO, что,
под влиянием революции, удастся, может быть, быстро организовать
крестьян в социалистические артели. Создалась идеология военно1 о
коммунизма,— бытие определяет сознание. Огромная масса молодых
коммунистов искренне верила, что мы в'езжаем в царство социализма
в России. Но в это время произошел незаметно поворот и мировой,
и русской истории. Оказалось, что германская революция застряла,
стала топтаться на одном месте. В странах-победительницах рево¬
люция задержалась. В России эпоха военного коммунизма привела
к целому ряду отрицательных явлений, к упадку промышленности,
к глухому сопротивлению крестьянства, проявившемуся в ряде
мятежей. Если бы на месте Ленина был другой политический вождь,
231

который не обладал бы такой сознательностью, такими качествами
предвидения, таким умением разбирать и анализировать явления, то
он также поддался бы этому психозу военного коммунизма, как мно¬
гие из коммунистической партии. Как вы знаете теперь, на основании
ряда воспоминаний о Ленине, когда он почувствовал, что надо изме¬
нить курс, то он не решился сделать это сразу, а сначала решился
пустить в массу первую пробную идею о замене продразверстки
продналогом, он нащупал почву, он тщательно подготовлял ее и только
ко времени, когда произошел кронштадтский мятеж, Ленин учел, что
качество переходит в количество, что в партии созрело достаточно
настроения, чтобы повернуть руль. В своем сознании он повернул
его давно. И вот, видя, чго равнодействующая истории повернута,
Ленин не шел напролом, а пошел обходным движением, согласно
изменившемуся положению. И произошло именно то, что он так ярко
выразил в своей посмертной статье „О восхождении на гору“. Пошли
прямым путем, оказалось невозможно. Тогда пошли обходным, спу¬
стились вниз, чтобы найти обходные тропинки к той же самой вер¬
шине. Всем противникам это показалось окончательной уступкой.
Но это был сознательный маневр. Этим и отличается сознательный
вождь, обладающий гениальным чутьем действительности, от интуи¬
тивного вождя, такого, каким был Наполеон. Если один вождь пал,
увлекаясь своим могуществом, то другой понимал, что в известный
исторический момент итти против истории нельзя и что надо курс
повернуть.
К чему же сводится роль личности в истории? Она сводится
к тому, что обыкновенно историческая личность организует, сплачи¬
вает и направляет те стихийные разрозненные процессы, которые
все равно поведут историю по определенному пути. Она, следова¬
тельно, ускоряет и выпрямляет ход исторических событий и придает
им более яркую индивидуальную окраску.
Резко и надолго изменить характер исторического процесса
не может никакая великая историческая личность. Она велика только
тогда, когда идет по пути исторического процесса, и тогда она
является не только творцом истории, сколько орудием истори¬
ческого развития. История поставила личность, как вождя, который
концентрирует в себе, как в фокусе, все стихийные силы этого
исторического процесса. Но когда личность пробует повернуть
курс истории, то она является Дон-Кихотом, человеком, который
борется с ветряными мельницами, борется за красивые идеалы,
но неправильно оценивает мир реальных вещей и потому терпит
поражение. Такими были все великие утописты, все великие
232

предтечи, которые думали, что можно предупредить ход событий,
ускорить его.
Но есть еще отрицательные исторические личности. Возьмем
царей, императоров, реакционных вождей и деятелей, которые пы¬
таются задержать исторический процесс. Они могут много повредить.
Если они талантливы, они могут задержать, затормозить, создать
большие муки исторического процесса, но изменить его они не
в состоянии.
Великая историческая личность может ускорить, облегчить исто¬
рический путь, но изменить это не может. Вот к чему сводится роль
великих людей в истории.
Но для того, чтобы проявился великий человек, недостаточно,
что он гениальным чутьем понял исторический ход развития. Надо,
чтобы между ним и массой, которую он об'единяет, была какая-то
внутренняя связь. Он должен обладать какими-то особыми свойствами
вождя, умением воздействовать на массы. Этим умением воздейство¬
вать на массы, этим бессознательным свойством, которое можно
назвать социальным гипнотизмом, этим умением подчинить себе волю
масс, умением заставить прислушиваться к себе, заставить верить
себе—обладают все великие люди. Наполеон I был кумиром своих
армий, и он ими владел. Приказы Наполеона, издававшиеся в форме
прокламаций, всегда были так талантливо составлены, что они действо¬
вали на психологию французских солдат поразительно возбуждающе.
Если мы обратимся к наиболее интересующей нас личности Ле¬
нина, то увидим, что он обладал в высшей степени талантом соци¬
ального гипнотизма, уменьем влиять на массы и покорять их себе.
Чем Ленин влиял? Не пустыми фразами, а силой своей логи¬
ческой аргументации, и в то же время он умел воздействовать,
повторяя одну и ту же идею. Если ему нужно было заставить массы
воспринять свою идею, он долбил головы, повторяя эту идею
и в газетных статьях до революции, и в речах и статьях в эпоху
революции. Он бил,—бил в одну точку, пока не обрабатывал соответ¬
ствующим образом массу.
Если вы слышали речи Ленина, или припоминаете его статьи,
то обратите внимание на одну его особенность. Он любит повторять
одно и то же прилагательное, один и тот же эпитет в разных фор¬
мах. Желая, например, сделать какое-нибудь определение партии,
например, желая сказать .крепкая“, он скажет: крепкая, несокруши¬
мая, дисциплинированная, стройная, цельная партия. Это есть особый
способ воздействия на массы, особый способ усыплять волю. Он
разбивал аргументацию противника и в заключение разрушал
233

последние остатки сомнений, которые были у аудитории, и после его
речи аудитории казалось, что она целиком живет теми же взгля¬
дами, что и он.
Эта связь человека с массой есть одна из особенностей созна¬
тельного исторического вождя. Поэтому недостаточно быть талант¬
ливым человеком, недостаточно уметь предвидеть события. Надо
уметь органически связаться с массами, надо уметь подчинить их
своей воле, и этими качествами обладал Ленин.
Для того, чтобы появилась великая личность, нужны и соответ¬
ствующие исторические условия. Ленин появился именно в России
потому, что в России были собраны все противоречия разлагающе¬
гося империализма. В России сконцентрировались, как в фокусе,
и противоречия Запада, борьба капитала с трудом и противоречия
Востока, борьба отсталых народов, борьба крестьян против помещиков,
борьба эксплоатируемых и угнетенных народов против европейского
капитала, борьба угнетенных национальностей против русского само¬
державия, Россия была одновременно страной колонизируемой и ко¬
лонизирующей. Россия была одновременно эксплоатируемой и эксплоа-
татором. В России был одновременно и Восток, и Запад, в лице
новейшего промышленного капитализма.
Все это, вместе взятое, создавало такой страшный клубок про¬
тиворечий, что в то время, как на Западе развивался П Интерна¬
ционал, развивалось мирное направление социализма, оппортунисти¬
ческое, которое расслабляло волю, у нас в России росло рево¬
люционное движение, в России вырабатывалась партия в борьбе
и именно в России должен был появиться вождь мировой революции,
родившись именно в такую эпоху наибольшего обострения классовых
противоречий. Данная эпоха создает нужных ей людей. Эти люди
способны двигать историю вперед. Несомненно, что великие люди
могут ускорять события. Не будь Ленина, ход русской революции
шипел бы не так. Не будь Ленина, Октябрьская революция могла бы
н не совершиться, или совершиться позже и не в таких формах;
может быть, это движение приняло бы более дезорганизованные,
более анархические формы. Ленин изменил ход истории тем, что
подготовил такой авангард, как коммунистическая партия. Ленину
пришлось преодолевать сопротивление даже ближайших товарищей,
которые не решались совершать октябрьский переворот.
Следовательно, нельзя преуменьшать роль личности, но нельзя
забывать, что она действует в том направлении, в каком это истории
нужно. Ход истории в общем и целом намечается сам собою,
но великие исторические личности придавали этому стихийному
234

дезорганизованному движению организованный, планомерный харак¬
тер, они это движение ускоряли, выпрямляли и тем двигали истори¬
ческие события далеко вперед.
Следовательно, история имеет свои неизбежные законы, и роль
личности в этой истории строго ограничена.
Товарищи, разрешите мне закончить наш курс лекций и пожелать
от души, чтобы мои лекции о материалистическом понимании истории
не послужили просто шаблоном, готовыми фразами и рецептами на
всякий случай, а дали бы вам умение, способность сознательно
мыслить и разбираться во всех сложных явлениях жизни. Позвольте
вам пожелать, чтсбы мои лекции и ваши занятия не пропали даром
и чтобы вы в вашей будущей, в высшей степени ответственной
и сложной работе умели применять метод исторического материа¬
лизма ко всей нашей трудной и сложной российской действительности.

СОДЕРЖАНИЕ.
Стр.
Предисловие	 3
Лекция 1-я—Идеализм и материализм	 3
„	2-я—Современный материализм и наука	32
„	3-я—Диалектика и диалектический метод	58
„	4-я—Сущность исторического материализма. Произво¬
дительные силы и производственные отношения	84
„	5-я—Смена форм культуры. Динамика общественного
прогресса. Идеологии	102
„	6-я—Классы	125
„	7-я—Государство	147
„	8-я—Религия	175
„	9-я—Основные возражения против исторического ма¬
териализма 	195
10-я—Роль идей и личностей в истории 	216

КООПЕРАТИВНОЕ ПППНРТНПНИ“	ХАРЬКОВ,
ИЗДАТЕЛЬСТВО 9f || | U Jl L I Н I U П уд. Смбодв. Амдеян, 5.
ВЫШЛИ ИЗ ПЕЧАТИ!
Н. Ленин Об Украине. Сборник, с пред. тов. Скрыпника—35 к.
„	—	Июльские дни 1917 года. Сборник статей—30 к.
„	— Война и революция— 17 к.
., О еврейском вопросе в России—40 к.
„	—	О войне 1 р. 50 к.
„	—	Сельское хозяйство и коммунизм—30 к.
„	—	Восток и революция—25 к.
„	—	Уроки революции—13 к.
„	—	Три источника и три составных части марксизма—8 к.
„	— Октябрь Сб. статей и речей, с пред. H. Н. Попова—1	р.	50 к.
„ Коминтерн. Сб. статей и речей, с пред. С Гопнер—1 р.	50 к.
И. Сталии—О Ленине и ленинизме—50 к.
„	—	Об итогах XIII с‘езда—12 к.
„	—	План семинария по ленинизму—5 к.
„	- - О Ленине, 2-е изд.—8 к.
„	— О Ленине, 3-е изд.—6 к.
„	—	К международному положению—13 к.
Квирннг—Ленин и крестьянство, 1-е изд.—15 к. (распродано).
„	—	Ленин и крестьянство, 2-е изд.—15 к.
,,	—	Задачи партии к XIII С'езду—35 к.
„	—	Ленин, Заговорщичество, Октябрь—12 к.
„	—	Уроки грузинского восстания—18 к.
„	—	Октябрьский Пленум ЦК РКП—12 к.
Ладов—Ленин и ленинизм—20 к.
П. Лепешинский—Жизненный путь Ильича, 1-е изд.—30 к.
„	—Жизненный путь Ильича, 2*е изд.—28 к.
К. Грасис—В огне войны и революции—22 к.
Д. Мануильский—Задачи 5-го конгресса Коминтерна—15 к.
„	—	Итоги V Всем. Конгр. Коминтерна—40 к. (распродано).
„	—	К кризису Шведской Компартии—20 к.
„	—	О единстве мирового профдвижения—15 к.
П. Коломойцев—Торговля и социализм—40 к.
Левидов—Все об Англии—60 к.
Фрейлнграт—Избранные стихотворения и переписка с Марксом—80 к.
Соболь—Человек за бортом—55 к.
А. Панов—Небесные светила—40 к.
„	—Тайны творения—40 к.
Ар к. А-н— История рабочего движения, 1-ое изд.—1 р. (распродано).
„	—История рабочего движения, 2-ое изд.—85 к.
И. Гелнс—Ноябрьские дни в Севастополе—65 к.
Фигурин— Литургия —20 к.
Мюллер-Ляер—История культуры—65 к.
Варднн—Большевизм после Октября—33 к.
Аняснмов—Развитие капитализма в России—1 р. 20 к. (распродано).
Алексеев—Кого и как выбирать в Советы—30 к.
Клара Цеткин—Октябрьская революция—20 к.
Л. Троцкий—От Октября до Бреста, 2-е изд.—60 к.
Пилецкий—Две теории империализма—95 к.
Рохкин—Фейербах и Маркс—25 к.
Хрестоматия рабочего журналиста—1 р. 90 к.
М. Баскин —Наше мировоззрение—9 к.
Бухарин—Ленин как марксист, 2-е изд.—25 к.
Войтинскнй—Империалисты в Китае—12 к.
Поносов—История революций—80 к.
Воробьев—Краткий курс политграмоты, 6-ое изд.—75 к.
Ветков—Наука и религия—80 к.

НА ДНЯХ ВЫХОДЯТ ИЗ ПЕЧАТИ:
Н. Ленин— Этапы рабочего и проф. движения в России. Сборник
статей и речей, с предисловием тов. Лядова.
„	— О печати.
„	— Пролетарская революция и хозяйственное строительство.
Сталин—Исторические корни Ленинизма.
„	—	Партия.
„	—	Стратегия	и	тактика.
„	—	Диктатура	пролетариата.
„	—	О Ленине	и	Ленинизме. 2-е изд.
Квиринг—В защиту Ленинизма.
Т. Шевченко—Дневник. Комментарии и примечания т. Айзенштока.
Янжул н Лнберман—Что читать по научной организации труда.
Ельницкий—История рабочего движения в России.
Хрестоматия Ленинизма.
Горев — Материализм—философия пролетариата.
Отто Бауэр—История Австрийской революции.
Дембскнй— Нравственность и право.
Дашковскнй—Рынок и цена в современном хозяйстве.
Фигурии— Азбука безбожья.
Семковский— Марксизм и Ленинизм.
Рожндын -Рождество Христово.
Литературная полемика по поводу книги т. Троцкого „1917".
Левидов—Ораторы Октября.
Виленский (Сибиряков;- Современная Монголия.
— Современный Китай.
Смушков—Экономическая политика СССР.
Як. Окунев—Откуда взялся бог.
Заславский—О засухе.
Дикштейн—Кто чем живет.
Безыменский —Наш день (стихи).
Уэлльс—Когда спящий проснется.
Проф. Хотннский—11опулярный очерк органической химии.
Рыжков—Современная теория наследственности.

ВАЖНЕЙШИЕ ОПЕЧАТКИ.
Напечатано:
Надо читать:
5, строка
4
снизу
больного
пациента
8
..
12
сверху
к теме лекций
к первой теме
11
21
ч
синий цвет
красный цвет
12
2
практикой только тем
практикой, только тем
14
20
как выпуклое зеркало
как, например, зеркало
15
”
20
"
меняется и при этом
соединить
меняется. Как же соединить
18
19
снизу
котсрая является богом
которая связана с богом
25
”
11
окружающий, опыт впе¬
чатления
окружающий опыт, впечат¬
ления
35
г
10
по мнению которого
по имени которого
38
21
и
вспугнуть
подорвать
46
„
2
сверху
ничего и создается
ничего не создается
49
„
2
снизу
поддерживать землю
поддерживать жизнь
52
“
19
„
пробиться
дробиться
55
„
22
-
получены вами как бы
получены вами, как бы
64
„
16
сверху
Москва, река Волга
Москва-река, Волга
67
„
12
снизу
Великий Энгельс
Энгельс
—
И
"
сознательными и не¬
сознательными
сознательными или несо¬
знательными
88
„
18
„
но гораздо большее
Но и другое, большее
—
”
17
"
конечности, освободил
ему
конечности: это освободило
ему
93
18
производственными си¬
лами
производительными си¬
лами
101
„
9
„
выходит
выводит
—
и
10
„
человеческих форм
общественных форм
111
"
4-5
производства на него
переходит
производства, на него пе¬
реходит
112
я
5
человека над человеком
человека человеком
125
15
разных групп
древнего общества
134
„
5
класс, который,
класс, наоборот.
136
”
11
сверху
пропущена строка 15-я
-горию кулака и бедняка
крестьянина? А как мы
об'единяем в одну кате-
145
„
11
снизу
старого
резкою
151
12
сверху
потребуем
потребуемu
156
11
снизу
гласит
гласила
165
3
сверху
называемая
называемых
166
12
снизу
исполняются
\осуществляются
169
•
5-6
сверху
касс ищемся перерожде¬
ния государственной
власти от своего класса
перерождения госуд. власти
и ее отрыва от своего
класса

Напечатано:
Надо читать:
176,
строка 5
снизу
177
з
сверху
—
и 17
„
185
9
„
—
’’
снизу
—
„ 20
»
188
„ 12
193
1
сверху
195
8
197
3
215
18
м
223
и 19
снизу
229
1
сверху
230
1
снизу
232
и Iß
сверху
—
8
снизу
233
и 10
сверху
бабке-ворожке
сверх'естественным?
наслаждением, красотой
жрец, видя, что он умер
только не
которая целиком отве¬
чала
когда
проникается жизнью
надо было бы
в нашей
различия
Как окружал
императором
он все-таки но победил
прямым путем оказалось
не только
изменить это
бабк е-ворожее
сверх'естественным.
наслаждением красотой
что он не умер
не только
которое целиком отвечало
тогда
проникается этой жизнью
надо было
в вашей
отличия
Кем окружал
императором“.
но все-таки победил.
прямым путем, оказалось
не столько
изменить ею

ценя 1-зо коп
СКЛАД ИЗДАНИЙ:
Харьгов, ул. Свободной Академии 5. Тел. 10—07.
■осква. Петровские линии 1. Тел. 2—24—09.