/
Автор: Макбейн Э.
Теги: художественная литература роман романы детективные романы серия мастера остросюжетного детектива
ISBN: 5-7001-0162-9
Год: 1994
Текст
Ви • <••
МАСЦНЕРА
/^уОСИРО СЮЖЕТНОГО
х^удеИектива
ЭД МАКБЕЙН
ЦЕНА
СОМНЕНИЯ
СМОТРИ, КАК
НЕКОТОРЫЕ УМИРАЮТ
НАПРИМЕР, ЛЮБОВЬ
ЦЕНА СОМНЕНИЯ
•
ПОСЛУШАЕМ,-
ЧТО СКАЖЕТ ГЛУХОЙ
РОМАНЫ
§
иентрлолигрАФ
Москва
* 1994
ББК 84.7 (США)
М15
Серия «Мастера остросюжетного детектива»
выпускается с 1991 года
Художник А, А. Хромов
Макбейн Эд
М15 Цена сомнения: Детективные романы. — Пер. с англ. —
«Мастера остросюжетного детектива». — М.: Центрполиграф,
1994. — 511 с.
В предлагаемый сборник Эда Макбейна вошли произведения из серии о сыщиках -87-го
полицейского участка. В описание преступлений, расследуемых, как всегда, Стивомкареллой,
Мейером Мейером и Хоузом, вкрапляются иронические интонации, у положительных героев
обнаруживаются слабости, у преступников — проблески ума и порядочности. Все это делает романы
Макбейна,привлекательными для любителей острых сюжетов.
ББК 84.7 (США)
© Состав и художественное оформление
с торгово-издательское объединение
ISBN 5-7001-0162-9. «Центрполиграф», 1994 г.
Глава 1
Июль. Жара.
Здесь, в городе, эти слова равнозначны, одно подразумевает
другое. Как победители, шествуют июль и жара по улицам восемь-
десят седьмого полицейского участка, они жаждут мести, эти твари.
Их крашеные белесые волосы безобразны, ярко-красная помада на
губах — как кровь из раны.
Пошатываясь на шпильках-каблуках хрустальных туфелек, они
выставляют напоказ пестрые шелковые платья. Они гордятся властью.
Июль и жара — сестры-близнецы, рожденные на погибель людям.
Воздух такой, что его можно пощупать: протяни руку — и кос-
нешься пальцами. Это не воздух, а липкая, тягучая масса, в него
можно завернуться, как в плащ, он обволакивает, душит. Асфальт
словно жевательная резинка, и каблуки вязнут в нем при каждом
шаге. Тротуары излучают ровный слепящий свет, а над ними на-
висают черные пасти подъездов и пустые глазницы окон. Контраст
света и тени вызывает дурноту. Низкое солнце зависло на безоб-
лачном небе, линялом, как застиранная тряпка. Небо почти утра-
тило голубизну, — солнце выжгло его, и только на горизонте
колышется марево — жаркое марево, готовое взорваться дождем.
Дома переносят жару с серьезной торжественностью правовер-
ных иудеев, облаченных в длинные черные одежды. Пекло им не
впервой. Для иных это чуть ли не сотый июль, и страдания их
безмолвны. К жаре они относятся с безучастностью стоиков.
На тротуаре нацарапано мелом: «JESUS VIENE. PREPARENSE
POR NUESTRA REDENCION!»1
Но что домам, сгрудившимся по обе стороны улицы, — вечные
муки!
Здесь, на этих улицах, нет такого понятия, как пространство.
Бывает, что попадаешь в края, где небо над тобой — от гори-
зонта до горизонта, как огромный голубой шатер. Но здесь совсем
1 (Здесь и далее в сносках перевод с испанского). Иисус грядет. Готовьтесь
искупить грехи ваши!
5
по-иному. Крыши домов ровными зубьями впились в небо, словно
кое-как втиснутое между ними ударом могучего кулака сверху, и
теперь оно плотно прикрывает здания, тротуары, дорогу и все, что
под ним, не давая жаре просочиться наружу.
На улице пусто и тихо.
Воскресенье, восемь сорок утра.
Вдоль обшарпанных стен, на вязком асфальте замерли в непо-
движном зное обрывки газет, пустые консервные банки, осколки бу-
тылок, разломанные коробки из-под апельсинов. Между домами на
земле черные пятна кострищ, неподалеку валяется разорванный и
грязный детский матрасик, там и сям извиваются белыми червяками
использованные презервативы. Площадки пожарных лестниц забиты
всевозможным хламом: старыми одеялами, подушками, жестянками
от пива, кое-где видны глиняные горшки, из которых торчат какие-то
растения, там и сям валяются поломанные гитары. На одной из пло-
щадок пожарной лестницы спит человек, рука его свесилась между
прутьями перил, секунду раскачивалась, затем замерла.
И снова улица охвачена неподвижностью.
В воздухе растекается зловоние. Жара окутывает все внутри этого
замкнутого пространства, отбивает всякое желание шевелиться, гасит
любое движение. От ужасной жары, кажется, намертво спеклись во-
едино кирпичные стены жилищ, асфальт, тротуары и небо. Жара про-
питала собой все, приварилась ко всему вокруг, как эмаль к металлу.
Где-то далеко раздался звон церковного колокола — ведь сейчас
воскресное утро, — но металлический режущий звук разносится в
воздухе с натужной неравномерностью, преодолевая толстые пла-
сты неподвижного зноя. Двумя кварталами южнее по железной
дороге прошел поезд, однообразный стук его колес на какое-то
мгновение превратился в грохот, но вскоре затих, и колокольный
звон тоже растворился в вязком раскаленном зное. На улице снова
воцарилась тишина.
Двое на этой улице встретят сегодня свою смерть.
Мальчишку звали Зип. Ему было семнадцать лет, и он выскочил
из зияющей черноты обшарпанного подъезда с грохотом взорвавшей-
ся гранаты. Постояв секунду на крыльце, спустился танцующей по-
ходкой по ступенькам. Шум разбудил человека, спавшего на
пожарной лестнице. Зип небрежно помахал ему рукой и огляделся.
Высокий и худой, пожалуй, даже красивый парень, хотя черты его
лица нельзя было назвать точеными. Но кожа у него была достаточно
светлой, густые черные волосы зачесаны назад, лоб высокий. На нем
были черные брюки в обтяжку, армейские башмаки и ярко-лиловый
шелковый пиджак. Слева, над карманом бросались в глаза вышитые
желтыми нитками буквы, прочитав которые можно было узнать, что
владельца пиджака зовут Зип.
6
Он взглянул на часы: восемь сорок пять. Опустив руку, слегка
кивнул, будто определял в уме продолжительность каждого своего
шага и оценивал его согласованность с ходом развития Вселенной.
Глаза Зипа нетерпеливо обежали улицу: своим беспокойством он
напоминал финансового магната, которому хочется побыстрей за-
вершить сделку, чтобы заняться подготовкой к следующей. Забавна
была такая озабоченность человека совсем еще юного. Неувязки
со временем, по-видимому, волновали его, и он снова посмотрел
на часы, словно в теле подростка каким-то непостижимым образом
оказался заключен мозг пятидесяти летнего банкира.
Зип закурил сигарету, несколько раз затянулся и тщательно
затоптал окурок тяжелым башмаком. Еще раз бросил взгляд на
часы, вышел на середину улицы и направился к закусочной в
угловом здании. Вывеска ее была заметна издалека: огромные бук-
вы тянулись по всему фасаду, напоминая бегущую неоновую ре-
кламу на здании «Таймс» в Нью-Йорке. Только эти буквы были
намалеваны красным на белом фоне и не возвещали о событиях
мирового значения. Они просто складывались в два слова: «ЗАКУ-
СОЧНАЯ ЛУИСА».
Закусочная занимала весь угол дома, и когда двери ее откры-
вались, становилась как бы продолжением тротуара или площад-
кой, на которую можно было попасть сразу с двух улиц. Но сейчас
закусочная была закрыта, и ее грозно выглядевшие ржавые желез-
ные двери наводили на мысль о неприступной крепости. Зип по-
дошел совсем близко, обнаружил, что двери заперты, и
раздраженно пнул железо ногой.
— Ты что здесь делаешь? — послышался чей-то голос. — А
ну убирайся отсюда!
Легкий испанский акцент, с которым человек произнес эти сло-
ва, вполне соответствовал его внешности. Он заметно сутулился,
аккуратные черные усы прикрывали верхнюю губу, и хотя ему
было около пятидесяти, выглядел он старше. Шел он так, будто
старался экономить каждое движение, но скупость его жестов ка-
залась какой-то вымученной.
— Неужто собираешься открыть свою забегаловку? — спросил
Зип.
Луис Амандес приблизился к гигантской двери и сказал:
— Так что же ты тут делал? Пытался взломать замок, а? Этим
ты занимался, да?
Он достал из кармана ключ, вставил в висячий замок, вытащил
из петли перемычку и собрался поднять дверь, которая не просто
открывалась, а с помощью особой конструкции откатывалась вверх.
— Хватит тебе цацкаться, подумаешь, какой ресторан! — за-
явил Зип. — Давай-давай, шевели задницей. Больно ты ковыря-
ешься со своими дверями.
7
— Здесь я — хозяин, и открывать двери я буду так, как хочу.
А всякие сопляки...
Лицо Зипа вдруг озарилось улыбкой.
— Ну же, приятель, поторопись, — сказал он с удивительной
теплотой. — Двигайся — и все тут. Если хочешь куда-то попасть,
надо двигаться.
Луис поднял одну из створок дверей.
— А двигался бы ты сам, — ответил он. — Да куда-нибудь
подальше в Калифорнию.
— Смотрите-ка! — изумился Зип. — У этого чучела есть чув-
ство юмора.
Он вошел в закусочную и направился к висевшему рядом с
проигрывателем телефону. А Луис обогнул дом и снял замок со
второй двери. Створки поднялись наверх, и солнце со всех сторон
залило помещение. Зип, взяв трубку, сунул руку в карман в по-
исках мелочи, но обнаружил, что монеты мельче двадцати пяти
центов у него нет. Не сдержав раздражения, он со всего размаха
швырнул трубку на место и повернулся к Луису, который как раз
направлялся к стойке:
— Послушай, не разменяешь четвертак?
— Зачем тебе? — спросил Луис. — Хочешь включить «вер-
тушку»?
— Что ты заладил: «зачем» да «зачем»! Мало, что ли, я вы-
ложил денег в твоем паршивом заведении? Я прошу разменять мне
монету, и нечего тут допрос устраивать.
— Для музыки еще слишком рано, — спокойно заметил Луис,
заходя за стойку. Он снял с крючка белый фартук и прибавил: —
Люди еще спят.
— Начнем с того, что мне плевать, спит кто-нибудь или нет.
Пусть пошевеливаются. А кроме того, я вовсе не собираюсь вклю-
чать «вертушку»: Мне надо позвонить. И последнее. Если ты сейчас
же не разменяешь мне вот этот четвертак, то очень может быть,
что в один прекрасный день тебе не в чем будет варить твой
поганый кофе.
— Ты что это, угрожаешь мне? — нахмурился Луис. — У меня
есть друзья в полиции. Вот я скажу им...
— Ну-ну, — примирительно протянул Зип, и теплая улыбка
снова осветила его лицо. — Потом можешь заявить обо мне. А
сейчас разменяй четвертак, сделай доброе дело. Разменяй, а?
Луис покачал головой, взял монету и пошарил в кармане. Под-
ходящая мелочь нашлась, и Зип, довольный, вновь направился к
телефону, снял трубку и начал набирать номер. А Луис, коль скоро
день его начался с вопроса о наличности, подошел к кассе и, вы-
тащив из кармана гость мелочи, бросил ее в ящик, чтобы было
чем давать сдачу. Бумажные деньги он положил в соседнее отде-
8
ление. Теперь ему предстояло раскатать колбаску с десятиценто-
виками, но его отвлек вопль Зипа:
— Эй, Куч! Эй! Давай сюда!
Луис обернулся. По улице брел мальчишка немного младше
Зипа, в таком же лиловом шелковом пиджаке. Луис видел его
раньше и теперь принялся разглядывать повнимательнее — с вы-
соты своего возраста. Он подумал, что, возможно, и у него в ше-
стнадцать лет были такие же забавные жиденькие усики, но потом
решил, что вряд ли. Мальчишка был темнокож, невысок, коренаст,
с толстыми сильными руками. Он издали заметил Зипа и заорал:
— Эге! Зип, старик! — и затрусил к закусочной.
Луис вздохнул и распотрошил колбаску с монетами.
— Какого черта ты так долго? — накинулся на приятеля
Зип. — Я уж собрался звонить тебе.
— Не спрашивай, старик, — вздохнул Куч. Как и Зип, он
говорил по-английски без малейшего акцента. И тот и другой при-
надлежали этому городу, вот этим самым улицам, настолько же
удаленным от Пуэрто-Рико, насколько Монголия удалена от Сое-
диненных Штатов. Глядя на них, Луис вдруг почувствовал себя
жалким стареющим иностранцем. Сгорбившись, он пошел к плите
и в ожидании первых посетителей принялся готовить кофе.
— Мои старики — самые кошмарные люди на свете, ты ведь зна-
ешь, — начал Куч. У него были большие карие глаза, лицо живое и
выразительное: когда он говорил, все мускулы двигались, словно у
комического актера, разыгрывающего очередную сценку. — Моему
папаше следовало бы заседать в Торговой палате, ей-богу.
— При чем здесь твой папаша? Ведь это ты опоздал. Я же
сказал: без четверти девять...
— Значит, получает он из Пуэрто-Рико письмо, — как бы не
слыша, продолжал Куч, — и с ходу давай отвечать: мол, приез-
жайте, остановитесь у нас, будете с нами жить и все такое. Берите
весь свой выводок, бабушку, собачку и — вперед. А мы, мол, будем
о вас заботиться, — Куч театральным жестом хлопнул себя по
лбу. — Так что теперь все эти босяки родственнички свалились
на нашу шею. А старикан, как только очередной братец, черт бы
их всех побрал, обозначится в аэропорту, закатывает прием.
— Послушай, какое мне дело до...
— Вчера опять праздновали. Гитары, конечно, притащили — это
уж как водится. У нас их целый оркестр. Ух, видел бы ты старикана.
После двух стаканов полез к матери. Воркуют, как голубки. Ну надо
же, всего два стакана — и давай теребить ее за задницу.
— Куч, кому какое дело, что там вытворяет твой папаша?
— Я так подумал, глядя на вчерашнее, — размышлял'вслух
Куч, не обращая внимания на слова Зипа, — у меня скоро будет
еще один брат.
9
— Хорошо, хорошо. А теперь скажи, почему опоздал.
— Так я же тебе объясняю. Они вопили до четырех утра. Я
вообще не знаю, как выполз из кровати. До сих пор не могу глаза
продрать. — Он помолчал. — А что, Папа еще не пришел?
— Сам удивляюсь, — ответил Зип. — Видать, вы считаете,
что мы тут в игры играем.
— И это ты про меня?! — обиделся Куч. — Про меня, да?
По-твоему, значит, я так считаю?
— Ладно, может, ты здесь ни при чем, — смягчился Зип. —
Зато другие...
— И ты про меня мог такое сказать! — Куч был возмущен до
глубины души. — Про меня! А кто же все здесь показывал тебе,
когда ты только переехал?
— Ладно, я же сказал: ты так не считаешь.
— А помнишь, откуда ты? Помнишь грязные закоулки Калмс-
Пойнт-Бридж? Что ты, черт возьми, знал о здешних местах? Ну-ка
вспомни, кто провел тебя по всему району, познакомил с ребятами?
— Ты, ты, — примирительно сказал Зип.
— То-то. А теперь, чуть что, ты на меня нападаешь. Какое
дело: опоздал на несколько минут и...
— На десять минут, — возразил Зип.
— Хорошо, пусть будет на десять. Не знал, что у тебя есть
секундомер. Послушай, Зип-приятель, я что-то не понимаю. По-
твоему, я считаю, что мы в игры играем. Знаешь...
— Я же сказал: не ты! Отвяжись, Христа ради! Не ты, не ты!
Я про наших молодцов. — Зип задумался, потом продолжил: —
Ты заходил к Сиксто?
— Конечно. Я еще и поэтому задержался. Ты сам надавал мне
поручений: зайди туда, зайди сюда...
— Ну что он?
— Матери помогает.
— Что же он делает?
— Зип, ты разве не знаешь, что у них младенец? По-твоему,
это цацки — грудной ребенок в доме? В жизни своей не думал,
что можно так писаться. Не успеешь отвернуться — хоп и готово:
опять все мокрое.
— Так он, значит, меняет своей сестрице ползунки? — изу-
мился Зип.
— Когда я видел его, он припудривал ее тальком.
— Ну я ему припудрю задницу, пусть только появится! —
взвился Зип. — Вот что, Куч. Значит, он думает, мы тут дурака
валяем. И после этого ты удивляешься, что у нас до сих пор нет
никакого названия. Еще бы! Никто из вас не считает, что клуб —
дело серьезное! Только и ждете, чтоб я за вас обо всем позаботился.
— У нас ведь есть название, Зип, — мягко возразил Куч.
ю
— Хрена лысого у нас есть! По-вашему, у нас что-то вроде
баскетбольной команды в каком-нибудь идиотском школьном клубе.
Когда вы наконец станете мужчинами? Вы хотите ходить спокойно
по улицам или вам нравится прятаться по углам, как только на-
чинается заварушка?
— Я ни от кого не прячусь!
— Думаешь, «Королевская охрана» чего-нибудь боится? — не
успокаивался Зип.
— Нет, конечно, но ведь у них двести пятьдесят человек.
— Да? А как, по-твоему, получилось, что у них столько? Мо-
жет, потому, что они опаздывали, когда предстояло дельце?
— Эй! — внезапно встрепенулся Куч.
— Что такое?
— ПТ-ш-пН
По улице, глядя прямо перед собой, шла женщина. Огромный
бюст ее подрагивал при. каждом шаге, черные волосы были скру-
чены на затылке в пучок. Зип и Куч стояли почти что на улице,
но она прошла мимо них, ничего вокруг не замечая, будто стре-
милась к какой-то одной ей известной цели. Они смотрели ей
вслед, пока она, завернув за угол, не исчезла из виду.
— Знаешь, кто это? — прошептал Куч.
— Вот эта леди?
— Да. — Куч кивнул. — Это мать Элфи.
— Что?! — Зип глянул за угол, но женщина уже скрылась.
— Мать Альфредо Гомеса, — сказал Куч. — Ну, старик, и
спешила же она! Как ты думаешь, Зип, он сказал ей?
— А мне-то что, сказал или нет.
— Ну, то есть... она его мамаша... если он сказал ей...
— Ну сказал. И что с того?
— Сам знаешь, что такое женщины. Разволнуется и может...
— Слушай, прекрати! Сейчас в штаны наложишь! Кишка у
тебя тонка, вот что я скажу. Ты совсем как мой старикан. Послу-
шать его — ну прямо сенатор, ей-богу. Самый-самый. Все толкует
мне о Пуэрто-Рико. Да кому какое дело до этого паршивого ост-
ровка? Я родился здесь, в этом городе. Я — американец. А он мне
все рассказывает, какой он был шишкой в Сан-Хуане. А на самом
деле знаешь кем он был? Мне рассказывал один из его братьев.
Знаешь, чем он занимался?
— Чем?
— Чинил велосипеды, чтобы заработать на жизнь. Вот тебе и
самый-самый. Горазд молоть языком, а для серьезных дел кишка
тонка...
— Ну да, потому-то ты так затрясся, увидев мамашу Элфи.
Знаешь, что ты будешь делать, когда вырастешь?
—. Пока еще не знаю.
11
— Ты будешь чинить велосипеды.
— Слушай, хватит. Я...
— Или чистить ботинки.
— В жизни никогда не чистил чужие ботинки! — гордо заявил
Куч. — Я даже свои не чищу.
— Потому ты и похож на оборванца, — сказал Зип и резко
обернулся. К закусочной направлялся какой-то человек.
Глава 2
Матрос завернул за угол как раз тогда, когда Куч договорил
фразу. Это был высокий светловолосый мужчина — собственно
мужчиной его еще нельзя было назвать, но из юношеского возраста
он уже вышел. На вид ему было года двадцать два — то есть он
достиг той таинственной грани, которая отделяет мужчину от маль-
чика, но еще не переступил ее. Так что, с одной стороны, нельзя
уже было считать его безусым юнцом, с другой же стороны, вос-
принимать его как зрелого мужчину можно только с некоторыми
оговорками. Но, неважно, мальчик или мужчина, матрос на данный
момент был сильно пьян. Он шагал вразвалку по улице обычной
походкой человека, чья жизнь проходит преимущественно на па-
лубе, но при этом периодически пошатывался из стороны в сторону,
с трудом удерживаясь на ногах. Его фуражка была так лихо сдви-
нута набекрень, что оставалось только удивляться, как это она еще
не свалилась. Однако его белая форма сверкала чистотой, и ут-
реннее солнце с ослепительным блеском отражалось от безукориз-
ненно выглаженной ткани. Он остановился напротив закусочной,
разглядывая вывеску наверху, что-то пробормотал себе под нос и
неистово затряс головой, а затем продолжил свой путь по улице.
Зип с трудом подавил смешок и слегка толкнул Куча локтем
в бок.
— Спорим на десятку, я знаю, что он ищет. — ухмыльнулся
Куч.
— Какая разница, что он ищет. Отправляйся к Сиксто и Папе.
Скажешь, что я жду их и изрядно на взводе. Давай, шевели но-
гами.
—г Слушай, не нервничай, — проворчал Куч, однако повино-
вался приказу и пустился быстрым шагом по улице, обгоняя пья-
ного матроса, который тем временем в поисках своей цели решил
вернуться к закусочной. Матрос был в том смутном состоянии,
когда любое действие требует тщательного обдумывания и опреде-
ленного решения. Он останавливался у каждого дома, долго изучал
номер, потом торжественно качал головой и двигался дальше, пока
в конце концов снова не оказался напротив закусочной. Все так
12
же покачивая головой, он пристально вгляделся в вывеску, однако
смысл знаков, образующих в совокупности слова «Закусочная Лу-
иса», по-видимому, ускользал от него, и он продолжал стоять на
одном месте, то так, то этак прикидывая, не означает ли вывеска,
что он достиг своей цели. Но вот он снова покачал головой и
собрался опять двинуться на поиски чего-то одному ему ведомого.
Зип отделился от стены и спросил:
— Не помочь ли чем, морячок?
— А? — очнулся матрос.
— Похоже, что ты заблудился. — Зип говорил спокойно, с до-
брожелательной улыбкой, и матрос немедленно отозвался на нее,
как уставший от бесплодных странствий путник хватается за пер-
вую протянутую навстречу дружескую руку.
— Вот слушай, — начал он, запинаясь на каждом слове, — а
где тут Лэ Гэлли... Лэ... Слушай, я говорил с одним парнишкой
там, в баре, знаешь? А мы обсуждали... — Он замолчал и принялся
рассматривать Зипа с углубленным вниманием, свойственным пья-
ным. — Послушай, сколько тебе лет?
— Семнадцать, — ответил Зип.
— А-а! — Матрос безмолвно смотрел на Зипа, стараясь усвоить
полученные сведения. В голове у него шумело. Наконец он кивнул
и сказал: — Ну тогда ладно. Я не хотел бы причинить ущерб
нравственному облику... э... Вот, значит, этот парнишка.;, да, мы
обсуждали... ну, в общем, я вроде как высказал желание лечь в
постель с женщиной, понимаешь? С девушкой. Ясно, да?
— И он послал тебя сюда?
— Ну да. Нет. А, да-да, послал. Он сказал, здесь есть одно
такое местечко, называется... э-э... Лэ Гэллинэ. — Матрос произнес
название с гнусавым американским акцентом.
Зип снова улыбнулся.
— «Ла Галлина», есть такое заведение, — подтвердил он, вы-
говаривая слова на испанский манер.
— Это самое, — кивнул матрос. — Ия там найду все, что
мне нужно, так он говорил. Что ты на это скажешь?
— Он прав, — ответил Зип.
— Ну вот я и пришел, — сообщил матрос. Затем немного по-
молчав, спросил: — Так где же это?
— Дальше по улице.
— Спасибо тебе, — снова кивнул матрос. — Очень большое
спасибо, — и двинулся в указанном направлении.
— Не стоит, — ответил Зип, по-прежнему улыбаясь. Он неко-
торое время смотрел вслед матросу, а затем вернулся в закусочную.
— Чашку кофе, Луис, — сказал он.
Матрос медленно шел по улице, как и раньше, до разговора с
Зипом, всматриваясь в каждую дверь. Внезапно он остановился и
13
принялся читать надпись на зеркальной витрине какого-то бара, а
затем пробормотал:
— Ага, «Лэ Гэллинэ». Черт меня побери! Парень правильно
сказал.
Он направился прямо к двери, не ожидая, что она может быть
заперта, попытался открыть, но обнаружил, что дверная ручка ока-
зывает ему сопротивление. Матрос впал в крайнее раздражение от
того, что мелкий предмет осмелился встать на его пути, отошел
немного назад и заорал:
— Эй! Эй, вы там! Просыпайтесь! Вставайте, черт вас возьми!
Я пришел!
— Что там творится? — спросил Луис.
— Морячок бунтует, — ухмыльнулся Зип.
Луис вышел из-за стойки. Матрос продолжал вопить во всю
мощь своих легких.
— Эй, ты! — окликнул его Луис. — Потише!
Матрос обернулся.
— Ты разговариваешь со мной, приятель? — осведомился он.
— Si1, я говорю с тобой, приятель. Перестань шуметь. По во-
скресеньям люди любят утром поспать, понимаешь? А ты их бу-
дишь.
— Ну да, черт возьми, как раз это, понимаешь, я и пытаюсь,
сделать.
— Зачем тебе их будить?
— А я сам хочу лечь в постель.
— Это разумно, — спокойно сказал Луис, кивая головой. —’
Ты выпил?
— Кто, я? — переспросил матрос. — Я?
- Да.
— Нет, черт побери, нет.
— Возможно, ты все-таки немножко выпил?
Матрос направился в сторону Луиса, уперся руками в бедра и
заявил:
— Что ж, возможно, я немножко и выпил. Ну и что? А ты
разве не выпиваешь немножко?
— Выпиваю, — ответил Луис. — Иногда и много. Заходи. Я
приготовлю тебе чашку кофе.
— Зачем это?
— Зачем? — Луис пожал плечами и пошел к стойке. Матрос
последовал за ним. — Да просто я люблю матросов. Я сам когда-то
был матросом.
— Ну что, нашел? — вмешался в разговор Зип.
— А, да. Там закрыто.
1 Да.
14
— Я бы сразу мог тебе это сказать.
— Почему же не сказал?
— А ты не спрашивал.
— Вот что! Значит, ты из этих, — сказал матрос.
— Из каких? — поинтересовался Зип и мгновенно замер на
табуретке, будто ожидая нападения.
— Из этих, которых нужно спрашивать.
— Ну да, — подтвердил Зип. — Я именно из них. Так что же?
То ли почувствовав внезапную воинственность Зипа, то ли по-
тому, что ему хотелось поговорить, Луис перебил:
— Да-да, я служил во флоте с двадцать третьего по двадцать
седьмой год. Так оно и есть, сэр.
— И ты ходил в плавание? — осведомился матрос. Если он и
уловил вызов в голосе Зипа, то намеренно пропустил его мимо
ушей. Впрочем, возможно, он был слишком пьян, чтобы замечать
оттенки.
— Кто не ходит в плавание, тот не моряк. — Луис взглянул
на кофейники — в них уже поднималась пена. — Кофе скоро бу-
дет готов.
— А на каком корабле ты ходил? — снова поинтересовался
матрос.
— На мусорной барже, — с ухмылкой встрял Зип.
— Не слушай этого умника. На минном тральщике.
— Ав каком ты был звании? — подозрительно спросил матрос.
— Ты что, никогда не слышал о славном контр-адмирале Луисе
Амандесе? — снова вмешался Зип. Каждая черточка его своеоб-
разного лица источала притворное изумление.
— Я был помощником кока, — с достоинством ответил Луис. —
А ты, сопляк, лучше заткнись.
— Как, он сказал, тебя зовут? Луиз?
— Вот именно, так его и зовут, развеселился Зип. — По-
знакомься: тетушка Луиз.
— Значит, Луиз?
— Нет, Луис. Луис.
— А вот и нет. Он — Луиз1, — упорствовал Зип.
— Ты мексиканец, Луиз? — опять спросил матрос.
Луис покачал головой.
— Пуэрториканец.
— Но это же одно и то же, разве нет?
— Ну... — Луис на несколько секунд задумался, затем пожал
плечами, уступая, — в общем-то одно и то же.
— Из какой ты части Мексики? — продолжал спрашивать мат-
рос, не замечая заминки.
1 Луиз — Луиза; Луис — мужское имя (англ.).
15
— Из той, которая в Карибском море, — сухо ответил Луис.
— Аннексированная территория, — вставил Зип. — Крайний
юг. Знаешь, где это?
— А из какого места на Пуэрто-Рико?
— Из города, который называется Кабо-Ройя. Знаешь такой?
— Я знаю только Тиа-Хуану, — сообщил матрос. — Но ни-
когда там не был. Дальше Сан-Диего1 я вообще не попадал.
— Пожалуйста, — сказал Луис, наливая кофе в чашку. — Вот
выпей-ка.
— А мне? — взвился Зип.
— У меня только две руки, — ответил Луис и стал наполнять
другую чашку.
— А что же тебе не сиделось на Пуэрто-Рико? — снова при-
нялся расспрашивать матрос.
— Искал работу, — сказал Луис. — Человек должен работать,
понимаешь?
— А ты сам-то откуда, морячок? — спросил Зип.
— Из Флетчера, — ответил матрос. — Это в Колорадо.
— Никогда не слышал о таком.
— Это точно там.
Все трое замолчали.
Зип и матрос принялись за кофе, а Луис снова отошел к стойке
и занялся своими делами. Казалось, им больше нечего сказать друг
другу. В сущности, между ними совсем не было общего. Одного
интересовал бар, который на самом деле вовсе не бар, а публичный
дом. Другой объяснил ему, где найти этот бар. Третий обслуживал
их. Одному было около пятидесяти, другому примерно двадцать
два, третьему семнадцать. Один родился на Пуэрто-Рико, другой
во Флетчере, штат Колорадо, третий был уроженцем города, в ко-
тором они в данный момент все трое оказались. Их разделяли
время, пространство и естественные наклонности, но ничто не свя-
зывало, и они ничего не могли друг другу сказать, кроме уже
сказанного. Теперь они молчали.
Однако мысли их, как ни странно, текли в одном направлении.
И если бы кто-то решился прервать молчание, то другие сразу же
бы его поняли — или решили, что поняли.
Луис думал о том, как случилось, что он бросил родные места
и приехал сюда. Да, конечно, необходимо было работать, но не
это послужило главной причиной. Не в поисках работы он уехал
с Пуэрто-Рико, а в погоне за надеждой — начать все сначала. На
острове он жил с женой и тремя детьми, и жизнь эта означала,
несмотря на всю его любовь к местам, где он родился и вырос,
липп» одно — голод. Постоянный голод. Он не прекращался даже
1 Город на юге Калифорнии.
16
во время сбора сахарного тростника, потому что сбережения, ко-
торые удавалось сделать, пока сезон в самом разгаре, нельзя было
тратить: закончится работа — закончатся и заработки, и опять
будет не на что жить. Да и не так уж много удавалось заработать.
Правда, в межсезонье можно было рыбачить, и иногда даже везло
с уловом. Но такое случалось нечасто, и большую часть времени
все равно приходилось голодать. А голод — пусть даже человек
знает, что вокруг все такие же голодные, — низводит его до ни-
чтожнейшей на земле твари. Он, Луис, всегда будет любить свой
остров — ему есть за что любить родные места и людей, там
живущих: за врожденную гордость, и порядочность, и гостеприим-
ство. За то уважение, без которого нельзя даже представить себе
общение людей между собой, уважение, порождаемое самим сол-
нцем и буйной тропической растительностью, когда жестокость ста-
новится попросту немыслимой, невозможной. На этом острове
люди, осознавая себя равными, тянутся друг к другу. И все же...
все же страшная нужда перечеркивала и преданность и любовь. У
Луиса было много друзей, он не испытывал недостатка в их теплых
чувствах, да и сам многих любил, но он всегда знал, что ощущает
себя животным, обреченным на голодную смерть.
И он не выдержал — уехал. Покинул свой остров в надежде
начать новую жизнь. Работал дни и ночи, чтобы поднять свое дело.
Закусочная пока еще не принадлежала ему полностью, он должен
был выплачивать за нее банку, но зато теперь он знал: никогда
больше ему не придется голодать. Возможно, он что-то и потерял,
и это «что-то» было очень ему дорого, но взамен он получил то
удовлетворение в желудке и кишках, которое, пожалуй, человек
ощущает наиболее остро.
Матрос же попивал свой кофе и вспоминал Флетчер, что в
Колорадо.
Он вспоминал о нем не так уж часто, потому что от этих
воспоминаний ему становилось грустно. Там, во Флетчере, он ро-
дился и уже с ранних лет узнал, что означают слова «маленький
городок». Узнал, что понятие это не имеет ничего общего с раз-
мером города. Маленькими бывают столицы и культурные центры,
да и некоторые крупные города тоже могут на самом деле быть
небольшими во всех смыслах этого слова. Но Флетчер в Колорадо
был просто одним из бесчисленных маленьких городков Соединен-
ных Штатов Америки. В нем были школа, и церковь, и улица с
магазинами. Около проезжей части к столбам были прибиты щиты
с надписями: «ОСТОРОЖНО — ДЕТИ» и «ПРЕВЫШЕНИЕ СКО-
РОСТИ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ». На углу в аптеке болтались
без дела подростки. Еще там были однодневные походы бойскаутов,
Лига малышей, хоровое пение и марши, организованные «Сатердей
ивнинг пост». Весной обочины дорог сплошь покрывались ярко-жел-
17
тыми венчиками цветов, и вишневые деревья окутывались нежно-
розовыми лепестками, как пеной. В осенний листопад он с отцом
и старшим братом ходил охотиться на оленей — как раз в те дни,
когда лес становился похож на пожар. Зимой землю покрывали
глубокие сугробы, и все катались на лыжах. Город со всех сторон
был окружен горами, так что куда ни посмотри — они везде. И
еще: в городе все всех знали.
С Корин он познакомился на церковном утреннике, когда ему
было шесть лет. К тому времени, когда им исполнилось по один-
надцать, все в городе знали, что однажды они поженятся. Уже в
старших классах он завоевал медаль на соревнованиях по плаванию
и отдал ее Корин. Они всюду ходили вместе и все делали вместе,
и вскоре ему стало совершенно ясно, что Корин довольна своей
жизнью, довольна, что родилась и выросла в таком городе, как
Флетчер, и точно так же она будет довольна и счастлива, если
выйдет замуж, нарожает детей, а потом умрет тоже во Флетчере.
И тогда он вдруг задумался: а хочет ли он того же?
О, конечно, он любил Корин, тут не могло быть никаких со-
мнений. У нее были прямые рыжие волосы — она распускала их
по плечам — и синие глаза, а кончик носа чуть-чуть вздернут.
Именно таких юных американок он видел на обложках «Сатердей
ивнинг пост», когда подрабатывал на почте. Их полным-полно в
Соединенных Штатах — этих девушек из маленьких городков. И
конечно, он не прочь был подурачиться с ней, потискать немнож-
ко — когда она позволяла. Случалось такое нечасто, и он никогда
не бывал уверен, хочет она этого или нет. Он думал, что любит
ее, потому что всегда уважал ее желания.
А затем, в один прекрасный день он вдруг решил пойти служить
во флот. Его спрашивали родители, спрашивала Корин, спрашивали
друзья: почему? Он всем отвечал одно и то же: его все равно скоро
призовут, и уж лучше отслужить во флоте, где не придется сутками
ходить строевым шагом или спать в грязи. Так он отвечал всем,
кто его спрашивал. Но сам-то он знал, что причина совсем другая.
Он решил служить во флоте потому, что хотел вырваться из Флет-
чера. Он чувствовал, что Флетчер медленно, день за днем, душит
его. Он почти ощущал, как горы медленно смыкаются, чтобы по-
хоронить его под собой, и знал, что однажды он попросту задох-
нется, что город раздавит и уничтожит его. А когда он наконец
уехал, он сказал себе, что никогда не вернется назад, и от этого
ему становилось грустно, и он старался не думать о Флетчере.
Что же касается Зипа, то он поглощал кофе, разглядывал в
зеркале напротив стойки свое отражение, и у него вовсе не было
никаких печальных мыслей. Зип чувствовал себя чертовски пре-
красно. Наконец все начало складываться именно так, как ему
хотелось. Там, где он жил раньше, никогда ничего не складывалось.
18
Паршивый был районишко, и ребята его всегда дразнили, а нередко
и пинали. Прозвали его Толстозадый Чарли. «Эй, Толстозадый», —
раздавался за спиной чей-нибудь вопль. А затем — бац — и тол-
стый зад получал ощутимый пинок как раз в самую середину.
Кличка прилипла к нему намертво, так что, когда он начал под-
растать и становиться тоньше, дразнить его продолжали по-преж-
нему. А потом его родители переехали в другой район.
И теперь вдруг оказалось, что толстой задницы больше нет, и
самого Чарли тоже больше нет. Он стал называть себя Зип и по-
чувствовал, что на новом месте у него открываются большие воз-
можности, и именно теперь он наконец будет тем, кем хочет быть,
а не тем, кем его считают другие. Он познакомился с Кучем,
который показал ему, где заканчивается территория одного клуба
и начинается другая. Куч предложил Зипу вступить в самый вли-
ятельный в районе клуб «Королевская охрана».
Но у Зипа были свои соображения на этот счет. За каким
чертом это надо — носиться, как сосунки, на побегушках у стар-
ших, когда можно создать собственный клуб? Он предложил Кучу
название — «Лиловые южане» и объяснил свой план: сказал, что
сначала их будет немного — шесть или семь парней. Пока что их
было четверо. Невестка Куча сшила им фиолетовые пиджаки, и
они носили их с гордостью посвященных. Особенно был доволен
Зип: пиджак для него символизировал начало Великого пути.
Если бы кто-нибудь спросил, что же это за путь, он бы вряд
ли смог ответить.
Он просто знал, что все правильно и сегодня он пойдет ва-банк
и станет наконец Кем-то. Персоной.
Так они и сидели, эти трое, каждый наедине со своими мыс-
лями, которые, оказывается, были так поразительно схожи, и когда
матрос наконец нарушил молчание, и Луис и Зип мгновенно по-
няли, что тот имеет в виду.
— Во Флетчере теряешь самого себя. Там прямо-таки раство-
ряешься. — Он покачал головой. — Вот почему я уехал оттуда.
Я хотел разобраться, кто я есть на самом деле.
— Ну и как, удалось? — спросил Луис.
— Дай ему время, — сказал Зип. — Думаешь, это тебе раз-два
и готово?
— Я обязательно разберусь, Луиз, — ответил Матрос.
— Как? С помощью девочек из «Ла Галлины»?
— А?
— Послушай, матрос, моего совета, — снова заговорил Луис. —
Возвращайся на свой корабль. Здесь паршивый район.
— Отстань от него, — возразил Зип. — Морячку нужна де-
вочка, и я помогу ему. — Он подмигнул матросу и широко за-
улыбался.
19
— Пусть тебя не обманывает нынешнее утро, моряк, — сказал
Луис. — Сегодня воскресенье. Здесь всю ночь пьянствовали, орали,
пели под гитару, а сейчас еще рано и все спят. Но иногда... Матрос,
послушай моего совета: возвращайся на корабль.
— А я вот не прочь здесь немного поболтаться, — заявил матрос.
— Тогда будь осторожен, а? Ты здесь чужой. Не торопись за-
водить дружбу с кем попало. — Он пристально посмотрел на Зи-
па. — Люди есть разные, плохие и хорошие, entiende? Понимаешь
меня? Будь осторожен.
Матрос развернулся на табуретке. Положив локти на стойку,
пьяным взглядом обвел выжженную солнцем улицу.
— Здесь все очень мирно и симпатично, — пробормотал он.
— Разве ты можешь видеть сквозь стены, моряк? — спросил Лу-
ис. — Как ты можешь знать, что творится под шкурой у этих домов?
Глава 3
Шкура дома, служащего пристанищем полицейских и агентов
сыскной службы восемьдесят седьмого участка, отнюдь не была глад-
кой и шелковистой, да и чистили ее не чаще двух раз в столетие. На
взгляд постороннего она являла собой нечто серое и вовсе не вязалась
с веселой зеленью парка напротив и ярким солнечным светом, про-
низывавшим пространство вокруг. Городская копоть и сажа толстым
слоем покрывали шероховатые неровные стены. Впечатление общей
унылости немного скрашивали зеленые шары с белыми цифрами у
входа, чьим предназначением было возвещать всему миру о Законе,
представители которого обитают здесь, под крышей здания поли-
цейского участка номер восемьдесят семь.
Невысокие стершиеся ступеньки вели к стеклянным дверям, на-
стежь открытым, дабы даже едва уловимый ветерок со стороны
Гроувер-парка непременно попал внутрь и хоть немного облегчил
невыносимую жару. Но, к несчастью, ветерок не достигал даже
дверей и уж конечно не залетал в комнату, где за столом сидел
сержант Дейв Мерчисон. Сержант все время подергивал резинку
своих трусов и беспрестанно ругался, проклиная жару и все на
свете. Слева от него, на крышке пульта, стоял вентилятор и безо
всякой ощутимой пользы гонял по комнате волны раскаленного
воздуха. На данный момент пульт безмолвствовал — вероятно, по-
ка что никто из окрестных жителей не подвергся насилию пре-
ступного мира «И то слава Богу, — думал Мерчисон, вытирая со
лба пот. — Интересно, наверху тоже такая духотища?» И он снова
оттянул резинку трусов.
Черные буквы на продолговатой деревянной табличке, выкрашен-
ной в белый’цвет, гласили, что на втором этаже располагается мыс-
20
лительный центр полицейского участка номер восемьдесят семь —
«Сыскной отдел». Попасть туда можно было, поднявшись по узкой
железной лестнице. Сама лестница, вероятно, была наиболее про-
хладным местом во всем здании, потому что жар с улицы мог про-
никнуть сюда лишь через маленькое окошко на лестничной
площадке. Длинный коридор вел к комнате детективов, которую они
именовали «казармой» и где сейчас целая армия вентиляторов муже-
ственно сражалась с духотой, пытаясь произвести какое-то подобие
сквозняка. Через зарешеченные окна в комнату бил яркий солнечный
свет. Он падал на паркет, и создавалось впечатление, что по полу пол-
зут языки пламени. За раскаленными от солнца столами сидели муж-
чины в одних рубашках — без пиджаков и галстуков.
Если в работе детектива и есть что-то приятное, так это отсутствие
необходимости носить форму. Ни фланелевый серый костюм, ни за-
стегнутая доверху рубашка, ни черный галстук не были для сотруд-
ников сыскного отдела обязательными. И в это воскресное июльское
утро детектив Стивен Карелла, пожалуй, был здесь единственным,
кто не позволил себе никаких вольностей в одежде и выглядел как
представитель рекламного агентства. Но, в конце концов, Карелла
всегда одевался так, будто ему предстояло позировать для обложки
журнала «Эсквайр». Даже в джинсах и кожаном пиджаке он выглядел
чрезвычайно ухоженным, выхоленным. Это был высокий худощавый
человек, и по одному его виду трудно было судить о той огромной
физической силе, которой он обладал. Он не нуждался ни в каких
ухищрениях, чтобы придать себе стройность, — попросту он был сло-
жен так, что любая одежда только выигрывала на нем. В то утро он
надел голубой костюм в полоску, но как только пришел на работу,
сразу же избавился от пиджака, повесил его на спинку стула. Галстук
тоже присутствовал в туалете Стива Кареллы, однако, едва открыв
дверь в «казарму», он развязал его, расстегнул рубашку и сел за стол,
где уже лежал очередной рапорт.
Остальные полицейские были меньше привержены лучшим образ-
цам портновского искусства. Энди Паркер, например, всегда выгля-
дел и будет выглядеть бродягой, даже на собственных похоронах. Он
был в бежевых нейлоновых брюках и рубашке, сотворенной не иначе
как в честь обретения независимости Гавайскими островами. Экзоти-
ческие танцовщицы выгибали стан на боках у Энди Паркера, а лю-
бители серфинга ныряли в морские волны прямо на его бочкообразной
грудной клетке. Расцветка рубашки напоминала фейерверк. Глядя на
Энди, можно было подумать, что он самое меньшее двое суток не под-
ходил к зеркалу, хотя на самом деле он побрился, перед тем как идти
на работу. И теперь он сидел за пишущей машинкой и со страшной
силой лупил по ней своими ручищами, причем каждый удар равнялся
по силе удару кулака обычного человека. Машинка как будто пока
противостояла нападению, не уступала грубой силе, но Паркер ата-
21
ковал ее с такой яростью, будто вступил в смертельную схватку с вра-
гом. Он страшно ругался, когда клавиши западали, и безжалостно
лязгал кареткой, когда строчки его ежедневного рапорта подходили
к краю листа. В ответ раздавалось возмущенное звяканье.
— Ни одного ареста, — свирепо рычал Паркер, — и все равно
составляй эту чертову писульку.
— Ты радуйся, что остался жив, — возразил Карелла, подни-
мая глаза от листа бумаги.
— Еще не родился такой бродяга, чтоб остановил меня на моем
пути, — взревел Паркер. — А Пепе Миранда — просто сопляк.
Так-то, — закончил он и снова принялся колотить по машинке.
— На самом деле тебе просто повезло, — упорствовал Каре-
лла, — Миранда был в благостном настроении. Все могло ведь
обернуться совсем по-другому. Он забрал все ваши пистолеты, так
что скажите спасибо, что он решил отпустить вас живьем.
— Цыпленок он и больше никто, — заявил Паркер, глядя на
Кареллу. — Будь я на его месте, я бы перестрелял всех поли-
цейских, которые только попались под руку, а заодно уж и пару-
тройку прохожих — просто так, для тренировки. А Миранда
слабак. Он знает, что его песенка спета, и боится еще что-нибудь
навесить на себя сверх того, что уже на нем висит.
— Просто ему понравилось твое личико, Энди, — улыбнулся
Карелла, — и он решил, что жаль пристрелить такого очарова-
тельного полицейского.
— Ладно, — буркнул Паркер и вырвал лист с рапортом из
машинки. Кареллу он недолюбливал. Он еще не забыл о небольшой
потасовке с ним в марте, прямо здесь, в «казарме». Однако драку
пришлось прервать, потому что вмешался Фрэнки Фернандес, на-
помнив им, что лейтенант может войти в любую минуту. Но Пар-
кер не любил оставлять что-либо незаконченным. Может быть,
Карелла и забыл об инциденте — хотя и вряд ли, — но он-то,
Паркер, все прекрасно помнил и намеревался довести дело до кон-
ца, какдв бы этот конец ни был. Прокручивая в памяти тот мар-
товский день, Паркер удивился, что тогда точно так же, как и
сейчас, их было трое в «казарме» и что именно Карелла воспринял
как личную обиду то замечание, которое Паркер сделал Фернан-
десу. И чего люди вечно обижаются из-за ерунды? Паркер швырнул
рапорт в ящик стола и направился к водопроводному крану.
Третьим в комнате был Фрэнки Фернандес — тот самый, из-за
которого Паркер повздорил с Кареллой. Сейчас Фернандес стоял
перед открытым шкафом с папками, что-то разыскивая. Он был в
белой рубашке с короткими рукавами и темно-синих брюках. На
боку у него висела кобура, из которой высовывался пистолет три-
дцать восьмого калибра. Он был высокий, смуглый, с прямыми
черными волосами. Карие глаза его смотрели с напряжением, свой-
22
ственным людям, которые постоянно ожидают, что их вот-вот за-
денут, и потому постоянно готовы отразить обиду. Пуэрториканцу
нелегко служить полицейским в районе, населенном пуэрторикан-
цами, — особенно если он в этом районе родился и вырос. И какие
бы баталии ни разгорались между Фернандесом и его соседями,
принадлежность к полиции была главным как для них, так и для
него. Фернандес не был счастлив в жизни, как это часто случается
с людьми, посвятившими себя служению одной цели.
— Ну и какого же ты мнения о своем приятеле? — полюбо-
пытствовал Паркер, стоя уводопроводного крана.
— О каком приятеле? — спросил Фернандес.
— О Миранде.
— Он мне не приятель, — возразил Фернандес.
— Я думал, мы возьмем его тепленьким, — сказал Паркер,
наливая воду в бумажный стаканчик. Одним глотком осушил его,
вытер рот тыльной стороной ладони и продолжил: — Нас было
пятеро в квартире, а этот сукин сын вдруг достает откуда-то из
рукава пистолет и — хоп! — мы все лежим. Вонючий ублюдок!
Подумать только, мы выглядели как приготовишки. Видел, что пи-
шут в газетах? «Миранда ставит полицию в тупик». Такой паску-
деныш — и на первых страницах!
— И все-таки он мне не приятель, — повторил Фернандес.
— Ну ладно, — протянул Паркер. Похоже, он хотел что-то
добавить, но передумал. — Что это за баба торчит в коридоре?
— Ее фамилия Гомес, — ответил Фернандес.
— И чего ей надо?
— У ее сына неприятности. Она хочет, чтобы я поговорил с ним._
— А за кого она тебя принимает? За папу римского?
Фернандес пожал плечами.
— И что, ты пойдешь?
— Да, как только закончу дела.
— Нет, ты все-таки папа римский.
— Возможно, — согласился Фернандес.
Паркер подошел к вешалке в углу и снял с крючка синюю
панаму.
— Пойду прогуляюсь, — сказал он. — Посмотрю, нет ли чего
новенького.
— А что ты хочешь узнать? — поинтересовался Карелла.
— Ну, может, услышу что про этого сопляка Миранду. Не мог
же он раствориться в воздухе. Куда бы ты отправился, будь ты на
его месте, Стив?
—- В Россию, — немедленно ответил Карелла.
—- Вот так, да? Ну а я думаю, он вернулся к себе. Или спря-
тался где-нибудь поблизости. Вряд ли он сунется на пристань после
того, как мы чуть его не сцапали. Значит, куда он может «заползти?
23
К себе домой. А дом его в нашем родном восемьдесят седьмом. А
раз так, значит, клянусь задницей, любой на улице, кого ни спро-
си, наверняка знает, где его найти. Так что, Энди Паркер, навостри
ушки и вперед. — Он остановился у своего стола, открыл верхний
ящик, достал кобуру с пистолетом и сунул в правый карман
брюк. — Не слишком надрывайтесь, — обратился он напоследок
к детективам. — Впрочем, вряд ли вы нуждаетесь в этом совете.
Эхо разнесло звук его шагов по всему коридору. Фернандес смот-
рел в след, пока Паркер не скрылся за лестничным поворотом, а затем
обернулся и увидел, что Карелла тоже проводил его взглядом.
Они посмотрели друг на друга и, не сказав ни слова, продол-
жили работу.
Азучена Гомес относилась к числу тех счастливых женщин,
которые, появившись на свет красавицами, ими же и остаются,
невзирая на все сюрпризы и превратности судьбы. Переведенное с
испанского, ее имя означало Белая Лилия, и оно удивительно под-
ходило к ней, потому что кожа ее была белой и гладкой, а лицо
и фигура сочетали в себе нежную красоту и одновременно царст-
венность, присущие этому цветку. Правильный овал лица озаряли
огромные карие глаза, влажный блеск которых придавал некоторую
экзотичность ее спокойным чертам. Нос ее был прямым и тонким,
а рот, казалось, вот-вот исказится мольбой. Азучена сохранила фи-
гуру, не прибегая ни к каким ухищрениям и лишениям, на которые
обычно обрекают себя женщины в борьбе за стройность. В прежние
времена на ее родном Пуэрто-Рико мужчины, проходя мимо, не
могли удержаться, чтобы не присвистнуть от восхищения при виде
ее гибкого стана. Ей было сорок два года, и она знала, что такое
быть женщиной, да и не забывала об этом теперь, познав счастье
и печали материнства. Единственным изъяном в ее совершенной
красоте был, пожалуй, небольшой рост, но когда, она стояла у
кровати своего сына, то казалась ему необычайно высокой.
— Альфредо! — окликнула его Азучена.
Он не ответил. Вытянувшись на кровати, зарылся головой в
подушку и не отзывался.
— Альфредо! — повторила она.
Он не пошевелился. Из глубины подушки до нее донеслось не-
внятное бормотанье.
— Мама... оставь меня в покое. Пожалуйста, — разобрала она.
— Ты должен меня выслушать, — сказала миссис Гомес. —
Это очень важно.
— Какая разница, что ты скажешь, мама? Я знаю, что мне делать.
— Ты должен идти в церковь — об этом ты говоришь?
— Si.
24
— А они xot^T что-то сделать с тобой.
Он резко сел на кровати. Это был шестнадцатилетний мальчик
с такой же светлой кожей, как у матери, и такими же карими
большими глазами. Редкий пух покрывал его щеки, темнея надо
ртом, таким же, как у нее.
— Я хожу в церковь каждое воскресенье, — просто сказал
он. — И сегодня тоже пойду. Они не смогут помешать мне.
— Они не смогут помешать тебе, но хотят причинить тебе вред.
Тебе ведь так передали?
— Si.
— Кто они такие?
— Ребята.
— Какие ребята? \
— Послушай, мама, это все не для тебя, — невесело прогово-
рил Альфредо. — Это...
— Почему они хотят избить тебя?
Альфредо не ответил. Он не сводил глаз с матери, но продолжал
молчать.
— Почему, Альфредо?
Неожиданно слезы выступили у него на глазах. Он быстро от-
вернулся, чтобы она не заметила, что он плачет. Снова бросился
на подушку, спрятал в ней лицо, но тело его затряслось от рыда-
ний, которых он не мог сдержать. Мать дотронулась до его плеча.
— Плачь, — сказала она.
— Мама, мне так...
— Это хорошие слезы. Твой отец плакал иногда. Не грех это
для мужчины — плакать.
— Мама, мама, ну пожалуйста, ты не понимаешь...
— Я понимаю, что ты мой сын. — Все, что говорила миссис
Гомес, было просто и строго логично. — Еще я понимаю, что ты
хороший, а те, кто хочет Причинить тебе вред, плохие. Но плохие
не должны властвовать на улице, Альфредо. Ты говоришь, что
должен как всегда идти к одиннадцатичасовой мессе. Ты говоришь,
что должен идти, хотя знаешь, что они изобьют тебя. Вот этого я
не понимаю.
Он снова сел, и слова выплеснулись из него, как крик:
— Я не могу струсить!
— Не можешь... — Она озадаченно посмотрела на него.
— Ну да, это значило бы, что я испугался, мама. Струсил. Ты
не понимаешь. Ты просто не можешь этого понять. Прошу тебя,
пусти меня. Я должен пойти.
Мать стояла над постелью сына и смотрела на него. Смотрела
так, словно не узнавала его, словно дитя, которое она держала у
груди, кормила своим молоком, не было ее сыном. Его лицо, голос,
даже глаза стали вдруг чужими, незнакомыми. Но она не отводила
25
взгляда, как будто надеялась его силой восстановить прежнюю
связь.
Наконец она выговорила:
— Я ходила в полицию.
— Что? — крикнул Альфредо.
— Si.
— Но зачем? Ты думаешь, полицию интересует, что со мной
будет? Со мной, Альфредо Гомесом? Чего хорошего можно от них
ждать! Разве ты не знаешь, что за полиция в нашем районе?
— Полиция бывает разная: плохая и хорошая. Я ходила к Фер-
нандесу.
— Да он такой же, как все. Мама, ну почему ты это сделала?
Почему ты не можешь оставить все как есть?
— Фернандес поможет тебе. Он из этого barrio1.
— Но теперь он полицейский, сыщик. Он...
— Он вырос здесь, на этих улицах. И он испанец, он поможет
своим. Поможет тебе.
— Не надо было тебе ходить. — Альфредо упрямо качал головой.
— Я никогда в жизни не бывала в полицейском участке. —
сказала миссис Гомес. — Сегодня вот первый раз пошла. Мой сын
в опасности, значит, я должна ему помочь. Вот я и пошла. — Она
помолчала. — Он сказал, что придет. Я дала ему адрес. Он сказал,
что придет поговорить с тобой.
— Мне нечего ему сказать, — мягко ответил Альфредо.
— Ты скажешь все, что ему нужно знать.
— Который час? — внезапно спросил он.
— У тебя есть еще время.
— Мне нужно переодеться, чтобы идти к мессе.
— Ты никуда не пойдешь, пока не поговоришь с Фернандесом.
Он знает, что делать.
— Он знает, что делать, — повторил Альфредо. — Ну ясно, зна-
ет. — Насмешка в его голосе смешалась с горечью и сожалением.
Да, он знает, — уверенно сказала миссис Гомес.
Глава 4
Матроса звали Джефф Талбот, и по мере того как алкогольное
возбуждение начало спадать, он со все большим недоумением об-
водил глазами улицу и удивлялся, чего же хорошего он мог уви-
деть, бродя по этому району. Даже яркий солнечный свет не
сглаживал общего впечатления, разве что, как мощный прожектор,
высвечивал мусорные кучи там и тут. Сощурившись, матрос смот-
1 Квартал.
26
рел на солнце, потом перевел взгляд на улицу и неожиданно ска-
зал:
— Я протрезвел, — и столь же неожиданно понял, что так оно
и есть.
— Вот и хорошо, — отозвался Луис. — Ну и как тебе тут?
— Паршиво. — Матрос повернулся к стойке. — Голова тре-
щит. Гнилое местечко, правда?
— Смотря как на него взглянуть, — вмешался Зип. — Мне
так, например, нравится.
— Ты серьезно?
— Я здесь живу. И когда я прохожу по улице, все камни поют.
— И что же они поют? — полюбопытствовал Джефф. В голове
у него начало стучать. К тому же он никак не мог понять, почему
сидит тут и болтает о какой-то ерунде с незнакомым мальчишкой,
да и вообще, как так случилось, что в прошлую ночь он до такой
степени напился.
— Для него, -г- ответил Луис за Зипа, — улица поет рок-н-ролл.
— Смотри, разбирается старикашка. — Зип повернулся к
Джеффу. — Знает все...
Внезапно он запнулся. Плечи и спина его как будто окаменели,
глаза впились в проход между домами.
— Что такое? — осведомился Джефф.
— Закон, — процедил Зип сквозь зубы.
Олицетворением того, что так яростно ненавидел Зип, а именно
Закона, был детектив Энди Паркер, который сейчас шествовал по
улице, с презрительным безразличием поглядывая по сторонам. Изо
рта у него торчала изжеванная сигарета. Любой посторонний, уви-
дев его, решил бы, что этот бездомный бродяга только что выполз
из подъезда, где провел ночь. Пестрая гавайская рубашка Энди вся
была заляпана пятнами и щедро полита кофе. Он с ленивым видом
почесывал грудь, но глаза его настороженно перебегали с одного
дома на другой.
— Для меня есть один закон — береговой патруль, — заявил
Джефф, отворачиваясь. Он подтолкнул пустую чашку к Луису. —
Налей-ка мне еще этой жидкости! — Попытался было ухмыль-
нуться, но тут же сморщился от боли. — Ух, приятель, ну и тре-
щит же у меня черепушка!
Энди Паркер приблизился к закусочной и, махнув рукой в ка-
честве приветствия, окликнул Луиса:
— Que pasa, maricdn?1
— Привет, Энди, — улыбнулся Луис. — Хочешь кофе?
— Пропущу, пожалуй, чашку, — отозвался Паркер. — Налей
горячего. — Он вошел в закусочную и взгромоздился на табуретку
1 Что происходит, педрила?
27
рядом с Джеффом. Заметив Зипа, некоторое время смотрел на него,
а затем спросил:
— С каких это пор ты обслуживаешь сопляков, Луис?
— Я зашел выпить чашечку кофе, — с достоинством заметил
Зип. — Это запрещается, лейтенант?
— Я не лейтенант, и нечего умничать.
— А я было подумал, что вас уже произвели в капитаны. Вы
столько пьяных выловили в Гроувер-парке.
— Эй, ты, мелочь...
— Познакомься, морячок, это детектив Энди Паркер, — обра-
тился Зип к Джеффу. — Тот, о ком говорят «карающая рука закона».
Суров, но справедлив. За два цента арестует собственную бабушку.
Высказавшись, Зип сразу же заулыбался, и тут Джефф понял,
в чем дело. То ли кто-то посоветовал мальчишке, то ли он сам
почувствовал, что эдакая широкая улыбка обеспечит ему доступ к
людским сердцам, тем более что она открывает такие ослепительно
белые зубы. Ни один человек не удержится, чтобы не улыбнуться
в ответ. Даже Паркер осклабился, глядя на сияющее лицо Зипа.
— За два цента я отправлю твою задницу прогуляться вдоль
по улице, — пообещал он. Но в словах его не звучало угрозы —
обезоруживающая улыбка Зипа не допускала ничего серьезного.
— Слышал? — Зип продолжал ухмыляться. — Он ведь такой, он
может отделать любого шестнадцатилетнего парня в нашем квартале.
— Ну-ну, валяй дальше, — рявкнул Паркер. — Поднажми
еще немного, деточка.
И опять словам его не хватало серьезности — улыбка Зипа
лишала силы любые угрозы. Паркер переключился на Джеффа.
Некоторое время разглядывал его, потом сказал:
— Ну-ка, моряк, что ты тут делаешь?
— То же, что и мальчик, — ответил Джефф. — Пью кофе.
— Попробуем еще разок, — утомленно произнес Паркер. —
Так что ты тут делаешь?
— Я слышал вопрос, — сказал Джефф.
— Тогда не уклоняйся и отвечай.
— А что, сюда заходить запрещено?
— Не запрещено, но, черт побери...
— Тогда оставьте меня в покое.
Паркер опять молча посмотрел на него несколько секунд и про-
цедил:
— Солененький морячок, да?
— Ага, солененький, — ответил Джефф.
— Энди, он немного выпил, — вмешался Луис, разводя рука-
ми. — Послушай, иди дальше, а?
— Не лезь не в свое дело, Луис, — рявкнул Паркер.
— Я совершенно трезв, Луиз, спасибо тебе.
28
— Я, кажется, задал вопрос.
— Да ради Бога, — взвился Джефф. — Я пришел сюда уха-
живать за больной бабушкой.
Зип, не выдержав, прыснул, но под грозным взглядом Энди
Паркера подавил смех и пожал плечами. Паркер снова принялся
за Джеффа.
— И как же зовут твою бабушку? — ледяным тоном осведо-
мился он.
— Ах, офицер, вы меня поймали! Я всегда называл ее просто Ба.
— С какого ты корабля?
— А что?
— Здесь я задаю вопросы! — взорвался Паркер.
— А может, вы русский шпион, — откуда я знаю?
— Ух, какие мы умные! Шляемся где хотим, скандалим в чу-
жих районах.
— Кто скандалит?! Я сижу и пью кофе, никого не трогаю.
— Послушай, Энди, хватит, — сказал Луис, которому все это
очень не нравилось. — Вот твой кофе. Пей, пока горячий.
Паркер придвинул к себе чашку.
— А знаешь, сколько матросов здесь пришили? — упорствовал
он.
— Сколько же? — поинтересовался Джефф.
— Этого морячка не пришьют, лейтенант, — снова встрял
Зип. — Я его оберегаю.
— Ой, держите меня! Он оберегает! Да ты деревянный цент
от слепого кота не убережешь. Что тебе здесь надо, матрос?
— Я же сказал, — начал раздражаться Джефф, — я пришел
к бабушке;
— За живым товаром?
— А что, ты торгуешь на стороне?
— Послушай, моряк, не...
— Ты хочешь сказать, что я и в самом деле найду что-нибудь
эдакое в твоем замечательном, прелестном, чистейшем, как стек-
лышко, районе, который я развращаю своим присутствием?
— Я говорю с тобой, матрос, как друг. Вали отсюда подобру-
поздорову. Скажи, Луис, я что, чушь мелю?
Луис пожал плечами.
— Я говорил ему то же самое, Энди!
— Еще бы! — кивнул Паркер. — Послушай, Луис живет здесь.
Он знает все тут, как свои пять пальцев. Говорил ты ему, куда
он попал, Луис?
— Говорил, говорил.
— А о том, с кем тут приходится сталкиваться? С молодцами
вроде Пепе Миранды?-
— Si, ох, есть здесь один такой, — сказал Луис.
29
— А чем плох Пепе? — немедленно бросился в атаку Зип. —
Вчера вы выплясывали перед ним, как мартышки. — Он злорадно
ухмыльнулся. — Это скольких же полицейских он заарканил? Чет-
верых? Или пятерых? Да вы все в штаны наложили от страха. —
Зип обернулся к Джеффу. — Представь, морячок, они входят в
квартиру, а через десять секунд Пепе уже держит их на прицеле.
Он забрал у них пушки и был таков. Пусть скажут спасибо, что
не перестрелял их всех просто так, для развлечения.
— Каков герой, а? — сказал Паркер. — Мерзавец увильнул
от закона, а ты делаешь из него...
— Ничего я из него не делаю. Вот только удивляюсь: такие
выдающиеся умы сидят в полиции и никак не сладят с одним
малым. А что, разве не так?
— Никуда он не денется, — сказал Паркер. — Тем более если
он вернулся сюда.
— А он правда вернулся?
— Может быть, — ответил Паркер.
— Не шутите?
Паркер пожал плечами.
— Нет, правда, он вернулся сюда? Кроме шуток?
— А ты часом не знаешь, куда именно?
— Я? Но, лейтенант, я бы тут же, без промедления, сообщил
вам, если б знал. К несчастью, тайные тропы преступного мира
мне неизвестны.
— Луис! — Паркер резко повернулся к стойке, как будто на-
деялся застать пуэрториканца врасплох.
— Не могу поверить своим ушам, Энди. Зачем ему возвра-
щаться? Неужели ему мало того, что он здесь натворил?
— Кто это, Пепе Миранда? — спросил Джефф.
— Пепе Миранда — это тридцатипятилетний бандит. Правда,
Луис?
— Бандит, потому что вам никак не сцапать его, — заявил Зип.
— Нет-нет, Энди прав, — сказал Луис. — Хорошего от него
не жди. Тьфу, дрянной человек!
— С Луисом у нас все в порядке, — сказал Паркер. — Мы пони-
маем друг друга с полуслова. Он здесь живет столько же, сколько и
я, и даже ни разу не позволил себе плюнуть на мостовую. — Он ос-
клабился. — Знает, что я мигом засажу его в участок, а, Луис?
— Конечно, конечно, — пробормотал Луис, которому эта пло-
ская полицейская острота уже оскомину набила.
— А что бы вам Миранду засадить, а, лейтенант? — сладким
голосом пропел Зип.
— Уж будь спокоен, засадим! И брось подлизываться с «лей-
тенантом». Миранда давно уже себе яму роет. Если пацану не было
четырнадцати, а он уже м.п.
30
— Что это такое? — спросил Джефф.
— Малолетний преступник. В полиции на него завели дело,
когда ему и четырнадцати лет не было. Чего, -спрашивается, от
него можно ждать? И до сих пор ничуть не изменился. Такой же,
как в те времена, когда он сколотил свою банду. Они называли
себя «Золотистые испанцы». Помнишь, Луис? Тогда еще все эти
банды не считались в порядке вещей.
— Он опередил свое время, — ухмыльнулся Зип.
— Опередил, факт. Раньше времени угодил за решетку. Это
ты в точку попал, клянусь задницей.
— Ничего хорошего в этом не было, — сморщился Луис. — Я
помню. Такие же сопливые нахалы, как и сейчас. Ничем не от-
личались от теперешних.
— Разве что у нас теперь есть атомная бомба, а у них за
пазухой не ножи, а пистолеты, — сказал Паркер. — Миранда,
матрос, убил человека, когда ему было семнадцать, в сорок втором
году. Перерезал мальчишке горло от уха до уха.
— Мальчишка, возможно, это заслужил, — пробормотал Зип.
— Его адвокат настаивал на непредумышленном убийстве и
добился своего, — вздохнул Паркер.
— Его следовало бы посадить на электрический стул, — пере-
бил Луис. — Сжечь, да и дело с концом!
— Его отправили на север, в Кастельвью. Там он и отсиделся, по-
ка шла война. Потом его освободили досрочно, и он вернулся сюда.
А тут как раз идет вовсю торговля героином. Миранда и подключился.
— Они же попросту травили детей! Дьявол руководит этими
людьми! — Луис возмущенно развел руками.
— Силой никому таблетки в рот не запихивают, — высказался
Зип. — Так что нечего все сваливать на Миранду, папаша!
— А как насчет тех, кого он убил здесь, в нашем городе? —
спросил Паркер.
— У вас нет доказательств, что он кого-нибудь убил.
— Это ты так думаешь? А вот в городской больнице прямо
сейчас умирает женщина. Она опознала Миранду по фотографии.
Именно он избил ее и отобрал сумочку.
— Чтобы Миранда нападал на улице? Заливаешь, служивый.
— Нападал, да еще как! Такой большой человек, а? Был, да весь
вышел. Кому нужны вышибалы в такую жару? Только и остается,
что из-за угла подстерегать старушек. Можешь мне поверить, когда
мы поймаем эту сволочь, замок за ним защелкнется навечно.
— Конечно. Когда поймаете.
— Поймаем, будь спокоен. Он где-то здесь, это ясно. И как
только мы узнаем где — ку-ку, Миранда, не поминай лихом. Од-
ним героем в районе будет меньше. — Паркер поставил свою чаш-
ку. на стойку и сказал: — Отличный был кофе, Луис, — и,
31
обращаясь к Джеффу, добавил: — Во всем городе никто не варит
этот чертов кофе лучше Луиса.
— Конечно, конечно, — пробормотал Луис.
— Думает, я его разыгрываю. Даже если бы ты мне вовсе не
нравился, Луис, я бы все равно заходил сюда выпить кофе. Ты
ведь знаешь это, Луис?
— Хорошо, когда среди постоянных клиентов есть поли-
цейский, — ответил Луис. — Не приходится ждать неприятностей.
— Уж чего-чего, а этого здесь хватает, — усмехнулся Паркер.
— От скуки не умрешь, это точно, — ухмыльнулся Луис.
— Здорово непохоже на твой остров, да, Луис?
— Да, о да.
— Пришлось мне как-то сгонять туда на неделю. Один лопух за-
лез в ювелирный магазин и смылся как раз на тот остров. Вот это
жизнь, ничего не скажешь. Валяйся себе целый день на солнышке,
грызи тростник да лови рыбку. А по ночам... — Он подмигнул Луи-
су. — По ночам мужчинам с Пуэрто-Рико удержу нет, а, Луис?
— Энди, для мужчины, который... мужчина, ночи везде оди-
наковы, разве нет?
— Ух, братишка, да с тобой держи ухо востро! — захохотал Пар-
кер. — У него уже трое, и, похоже, он упорно делает четвертого.
— В моем-то возрасте? — развеселился Луис. — Нет-нет, не
говори так. Это было бы чудо.
— Ну значит, у тебя пансион, — продолжал Паркер. — Ты
смотри следи за своим пансионом,. Луис. — Он положил руку на
плечо Джеффа. — Знаешь, здесь пансионов — пруд пруди. Есть
даже целые участки — мы называем их «зоны жарких посте-
лей», — так вот, там ребята сдают квартиры из расчета восьми-
часовой смены. Получается три смены в сутки, можешь себе
представить?
— Не держим мы никаких пансионов, — посмеиваясь, сказал
Луис. — Тереза — женщина осторожная.
Паркер вздохнул, вытащил из кармана носовой платок и вытер
лицо.
— Ну ладно, вернемся-ка к нашим делам. Я имею в виду, так
сказать, предупредительные меры. Послушай, матрос, на твоем ме-
сте я бы махнул рукой на больную бабушку. Уйди ты отсюда. Это
место не для чистеньких да свеженьких.
— Кто это свеженький?
— Ты будешь, если не послушаешь моего совета. Порежут от
уха до уха, не сомневайся.
— Ничего, рискну.
— Рискни, рискни. Достойная прощальная речь. Слушай, а у
тебя есть именной браслет или какая-нибудь там бирка? Чтобы мы
знали, куда отправить тело.
32
— Бабушке отправьте, — ухмыльнулся Зип. — Она ведь ждет его.
— Ты, малый, радуйся, что у меня хорошее настроение сегод-
ня, — проворчал Паркер и повернулся к Луису. — Эй, pinda1!
— Si cabron* 2, — ответил Луис, и оба расхохотались, очень до-
вольные, что обменялись ругательствами.
— Если что узнаешь о Миранде, не забудь обо мне, ладно?
— Не забуду, — ответил Луис.
— Отлично, adios3.
Паркер вышел на улицу, щурясь от яркого света. Он думал о том,
как странно, что у него такие хорошие, приятельские отношения с
Луисом Амандесом, а вот с Фернандесом он никак не может найти
общий язык и они только что не на ножах. Разве оба они — и Луис
и Фернандес не пуэрториканцы? Но Луис совсем другой. Он прини-
мает, как должное, отношение к своему народу, а Фернандес, сукин
сын, делается глухонемым при малейшем намеке на эту тему. Ну как
можно поладить с человеком, у которого как будто всегда нож за па-
зухой? Разве можно установить с ним хорошие и разумные отноше-
ния: ты — мне, я — тебе? Нет, никак нельзя. А вот с Луисом они
отлично договорились. Ты — мне, я — тебе, и все довольны. Почему
с Фернандесом так не получается?
Паркер тяжело вздохнул.
«Ну что тут поделаешь, —: говорил он себе, — что тут поделаешь?»
Глава 5
Зип продолжал улыбаться вслед Паркеру* пока тот не исчез за
углом. Но когда он повернулся к Луису, от этой улыбки не осталось
и следа.
— Значит, ты донесешь на Пепе этому вонючке поли-
цейскому? — процедил он сквозь зубы.
— Миранда мне не брат и не сват, — ответил Луис.
— Какая разница! Доносчик есть доносчик.
Зип слез с табуретки и подошел к проигрывателю. Порывшись сре-
ди пластинок, выбрал одну, опустил монету и повернул ручку гром-
кости на полную мощность, так что звуки мамбы страшным ревом
разнеслись по округе, закусочная, казалось, вот-вот взорвется.
— Потише, потише, — сказал Луис.
— Ш-ш, приятель, — оскалился Зип, — мешаешь слушать му-
зыку.
* Непристойное ругательство.
2
Непристойное ругательство.
3 Пока.
2 Эд Макбейн «Цена сомнения»
33
— Я сказал: потише! — крикнул Луис и бросился к проигры-
вателю. Однако, когда он хотел протянуть руку к регулятору гром-
кости, Зип со смехом преградил ему дорогу. Хриплый вой разрывал
барабанные перепонки, трубы ревели, как стадо слонов, ударные,
казалось, били молотками по голове.
Для Джеффа эта неожиданно обрушившаяся волна звуков была
пыткой. Он обернулся. Пожилой пуэрториканец пытался дотянуть-
ся до проигрывателя, но Зип не давал ему подойти. Посмеиваясь,
он пританцовывал вокруг Луиса, загораживая проигрыватель, по-
том немного отодвигался в сторону, притворяясь, будто уходит, но
стоило тому приблизиться, снова возвращался. Усмешка его пре-
вратилась в оскал, в ней уже не было ничего похожего на веселье,
как и в кривлянии, с которым он выплясывал вокруг проигрыва-
теля. Но тут Луис бросился вперед, и Зип наконец отступил на
улицу танцующей походкой, как боксер на ринге перед очередным
рывком. Луис нащупал регулятор громкости и выключил звук.
— Эй, ты, старая сволочь! Оставь звук. Я заплатил за музыку.
Луис тяжелыми шагами отошел к кассе, достал из ящика мо-
нету в десять центов и швырнул на прилавок.
— Вот! — крикнул он. — Забирай свои деньги и убирайся!
Зип откинул голову и громко засмеялся издевательским смехом,
в котором, как и в его улыбке, не было ничего и близко напоми-
нающего веселье.
— Оставь себе, дядюшка, — проговорил он. — Тут вся твоя
выручка за неделю.
— Мои барабанные перепонки! — бормотал Луис. — И это в
воскресенье, утром! Как невежливо! Как невежливо!
Однако звуки музыки, несмотря на старания Луиса сохранить
относительную тишину, казалось, разбудили весь район. Только
что пустая и безмолвная, как сельская дорога где-нибудь в глуши,
улица теперь кишела людьми. Со стороны церкви снова донесся
колокольный звон, и, словно в ответ, из домов стали появляться
люди. Они лениво проплывали по залитой солнцем улице — до
мессы оставалось еще много времени. Пластинка кончилась, и му-
зыка умолкла. Теперь только колокол упорно продолжал отмерять
удары.. Улица ожила и расцветилась. Тропически яркие краски,
такие уместные в июльскую жару, буквально били в глаза. Вот из
одного дома выпорхнули две совсем юные девушки в ярко-розовых
платьях и под руку направились по улице к церкви. Из соседнего
дома появился старик в коричневом шелковом костюме с зеленым
галстуком и двинулся в том же направлении. Прошла мимо жен-
щина с красным зонтиком в руке. Она с королевским достоинством
посматривала по сторонам, а сзади, у ее ног, семенил мальчуган
в коротких штанишках. Люди кивали друг другу, улыбались, об-
менивались приветствиями. Было воскресенье — день отдыха.
34
С другого конца улицы, проталкиваясь сквозь толпу, которая,
подчиняясь единому порыву, двигалась в одном направлении — в
церковь, — появился Куч с двумя подростками. Зип сразу увидел
их и пошел навстречу.
— Почему так долго? — спросил он.
— Мы ждали Сиксто, — доложил Куч.
— Черт возьми, Сиксто, ты кто, мужчина или нянька?
Сиксто, казалось, смутился. Это был тоненький шестнадцати-
летний мальчик, из тех, кому причиняет боль одно лишь резкое
слово. Он говорил по-английски с испанским акцентом, и акцент
этот то усиливался, то ослабевал в зависимости от его настроения.
Голос его звучал очень тихо, да и вообще он предпочитал молчать,
как будто не был уверен, хочет ли кто-нибудь его слушать.
— Я должен был помочь матери, — ответил Сиксто.
Второй из пришедших с Кучем был верзила ростом больше
шести футов. Лицо его было настолько темным, что черты со-
вершенно терялись в общем впечатлении черноты. В нем сме-
шались две расы — негроидная и малоазиатская, — смешались
так свободно, что при взгляде на его лицо не возникало никакого
ощущения, кроме какой-то неясности, отсутствия чего-то опреде-
ленного. Ему тоже было шестнадцать лет. Он медленно двигался
и медленно соображал. Ум его был пуст, и пустым было его лицо.
По представлениям сверстников так выглядят старики, и они про-
звали его Папа — шестнадцати летнего, которому по виду могло
бы быть семьдесят.
— Когда отец уходит в плавание, — сказал он, — я помогаю
матери. Он мне говорит: смотри помогай ей.
Папа говорил с таким сильным акцентом, что его с трудом
можно было понять. Часто он переходил на родной язык, и тогда
еще больше усиливалось ощущение, что этот мальчик — старик.
Мальчик, оставшийся верным старому языку и древней медлитель-
ности жителей земли, которую он так сильно и глубоко любил.
— Это другое дело, — заявил Зип. — Когда отец в море, ты
за хозяина в доме. Но я сейчас говорю не о мужской работе.
Очень гордый, Папа сказал:
— Мой отец — моряк на торговом корабле.
— Какого черта ты брешешь? — взвился Зип. — Он официант.
— На корабле! Поэтому он моряк.
— Официант он, а не моряк! Ладно, хватит. Столько уже вре-
мени потеряли. Давай-ка прикинем, что к чему. Придется пото-
ропиться, если мы хотим успеть к одиннадцатичасовой мессе. —
Он резко повернулся к Сиксто, который рассеянно смотрел куда-то
вдаль. — Сиксто, ты слушаешь?
— Что? А, да. Я... я слушаю, Зип.
— А по-моему, ты сейчас на Луне.
35
— Да нет... Я просто думал... Ну, понимаешь, ведь этот Аль-
фредо — он не такой плохой парень.
— Его надо замочить, и дело с концом, — отрезал Зип. — Я
даже не хочу больше об этом говорить. — Несколько секунд он
молчал. — Послушай, будь любезен, скажи мне, куда ты пялишься
все время?
— Там шарманщик, — ответил Сиксто.
Шарманщик обогнул угол и остановился как раз напротив за-
кусочной. На шарманке сидел ярко-зеленый попугай. Он принимал
монеты клювом, отдавал хозяину, а затем тянул голову к ящику
и доставал один из билетиков с предсказаниями судьбы. Вокруг
шарманщика и его ученого попугая немедленно собралась толпа.
Все это были религиозно настроенные люди, ярко разодетые и при-
украшенные. Девушки, прочитав предсказание, громко вскрикива-
ли. Старик и две пожилые дамы понимающе обменивались
улыбками. Джефф выбрался из-за стойки и тоже подошел к шар-
манщику. Он отдал попугаю пятицентовую монету и взамен по-
лучил из клюва белую полоску бумаги, расправил ее и начал
читать. Девушки восторженно завизжали. Сам воздух вокруг шар-
манщика был, казалось, пронизан ощущением чистоты и невинно-
сти; механической музыке противостояли искусство ученой птицы
и добрая вера толпы. Было воскресенье, утро — время верить в
предсказания и в счастливое будущее, и вот они собрались вокруг
этого человека с попугаем, вокруг матроса, который хотел узнать
о своем будущем из полоски бумаги, и улыбались ему, а потом
снова принимались смеяться, восхищенно наблюдая, как птица тя-
нется клювом за следующим билетом. Чистота царила в это утро
на улице возле закусочной — искрилась и сверкала в летних сол-
нечных лучах, как свет истины.
Не больше десяти футов отделяли шарманщика и толпу в пестрой
воскресной одежде от четверых в фиолетовых пиджаках, одним из ко7
торых — и главным — был Зип. Они собрались в кружок и шептались
о чем-то, и на спинах их пиджаков было помечено: «Лиловые южане».
Буквы, вырезанные из желтого фетра, были пристрочены к фиолето-
вому шелку. «Лиловые южане», «Лиловые южане», «Лиловые южа-
не», «Лиловые южане» — четыре пиджака. Четыре совсем еще
молодых человека стояли вплотную друг к другу и тихо разговарива-
ли, а шарманщик крутил ручку своего инструмента, и музыка чис-
тоты и истины продолжала разливаться по всей округе.
— Я... я думал, — прошептал Сиксто, — может, нам просто
предупредить его. Ну, ты знаешь...
— За то, что он портит наших курочек?! — уточнил Куч,
изумленный этой невероятной снисходительностью.
— Но ведь он же ничего такого не сделал, Куч, — возразил
Сиксто. — Только поздоровался. В этом нет ничего плохого.
36
— Он схватил ее, — объявил Куч тоном, не допускающим воз-
ражений.
— А она говорит другое. Я спрашивал ее. Она говорит, что он
только поздоровался с ней.
— А какое право ты имеешь задавать ей вопросы? — на-
бросился на него Зип. — Она чья девушка, твоя или моя?
Ну, говори!
Сиксто молчал.
— Я жду.
— Понимаешь, Зип, — начал Сиксто после долгих колеба-
ний, — я думаю, что... ну, словом, она сама не знает. То есть
она ведь с тобой не договаривалась.
— А я не нуждаюсь в согласии какой-то там цыпки. Я сказал
тебе: она — моя девушка, и хватит.
— Но она так не думает!
— А мне плевать, что она думает.
— Все равно, — не сдавался Сиксто. — Неважно, чья она де-
вушка. Раз Элфи не сделал ей ничего плохого, почему мы должны
застрелить его?
Мальчики замерли, как будто, произнеся это слово и тем самым
превратив туманные намерения в неизбежную определенность,
Сиксто вызвал в их воображении пистолет со взведенным курком
и черным зияющим отверстием дула. Потрясенные, они некоторое
время молчали.
Затем Зип тихо произнес:
— Значит, ты струсил?
Сиксто не ответил.
— Смотри-ка, а я думал, раз усы отрасли, значит, ты мужчина.
Думал, ты смелый.
— Я смелый.
— Он смелый, Зип, — вступился Папа за Сиксто.
— Тогда почему он дает задний ход? Послушай, а тебе понра-
вилось бы, если бы Элфи клеился к твоей девушке, а, Сиксто?
— Но он не клеился. Он только сказал «привет», вот и все.
Что в этом такого?
— Ты у нас в клубе? — спросил Зип.
— Конечно.
— Почему?
— Я... я не знаю. Нужно же вступить... — Сиксто пожал пле-
чами. — Нет, не знаю.
— Так слушай. Если ты в этом клубе, если ты хочешь носить
фиолетовый пиджак, значит, ты должен делать, что я говорю А я
говорю: «Лиловые южане» замочат Альфредо Гомеса сегодня после
мессы. Если трусишь, вали отсюда. — Он многозначительно по-
молчал. — Я только знаю, что Элфи приставал к Чайне. А Чай-
37
на — моя девушка, неважно, знает она об этом или нет, усек?
Чайна — моя девушка, и значит, у Элфи будут неприятности.
Куч поддакнул:
— Большие неприятности.
— И мне не нужно ничего другого, кроме как замочить его.
А ты, Сиксто, можешь проваливать отсюда. Валяй. Только потом
смотри ходи поосторожнее, — это все, что я могу тебе сказать.
— Но я просто думал... я просто думал... ну, Зип, разве мы
не можем поговорить с ним?
— Слушай, хватит, Христа ради! — разозлился Зип.
— Мы могли бы сказать ему, чтобы он больше не... Чтобы он
перестал с ней здороваться. Почему не поговорить с ним? Почему
мы должны его убить?
И снова наступило долгое молчание, потому что прозвучало
еще одно слово, и это слово было сильнее, чем первое. Это слово
значило только то, что оно значило — убить, отнять чью-то жизнь,
уничтожить человека, совершить жестокое преднамеренное убий-
ство. Оно не было эвфемизмом, удобной заменой вроде «замочить».
Убить — значило убить, и ничего больше! Слово повисло над ни-
ми, фраза, не шелохнувшись, застряла в неподвижном июльском
воздухе: «Почему мы должны убить?»
— Потому что я так сказал, — мягко пояснил Зип.
— Другое дело, если бы он действительно на самом деле...
— А что ты вообще думаешь делать в жизни, а? Так и будешь
отираться по углам? Как тебя еще не тошнит от этого!
— Я ничего не говорю. Я только....
— Все знают, что он приставал.к Чайне! — печально произнес
Зип. — И. что, я должен...
— Но он не приставал! Он только поздоровался!
— Ия должен пойти к нему в гости потрепаться? «Привет,
Элфи, старик, как твои дела? Я слышал, ты позавчера лапал Чай-
ну, ну и как оно?» А потом пожать ему ручку? Так, черт возьми,
Сиксто?
— Нет, но...
— Ты вообще хочешь, чтобы другие клубы нас заметили? Что-
бы они почувствовали, как мы себя уважаем?
— Конечно, но...
— И поэтому мы позволим всяким гадам, вроде Элфи, преспо-
койно трахать наших телок?
Сиксто качнул головой.
— Зип, Зип, послушай, но он даже не...
— Ладно, хватит. Теперь послушай меня, — прервал его
Зип. — После того как мы провернем сегодня это дельце, считай,
что мы в порядке! Понял? Замочим этого гада, и во всей округе
не найдется сосунка, который бы не знал, кто такие «Лиловые
южане». Все будут знать, что нам за просто так пендаля под зад
не дашь! Все, даже малышня, захотят быть в нашем клубе. Мы
будем кое-что из себя представлять. Кое-что! — Он перевел ды-
хание. Глаза его сверкали. — Я прав, Куч?
— Еще бы, — снова поддакнул Куч.
— Отлично. Значит, Элфи идет к одиннадцатичасовой мессе,
как он всегда ходит. Месса заканчивается в одиннадцать сорок —
сорок пять. Я хочу, чтобы мы чикнули его прямо на ступеньках,
когда он будет выходить из церкви.
— На...
— На ступеньках! Мы все четверо стреляем до тех пор, пока
Элфи не упадет. И стреляйте точнее — вокруг будет полно не-
винных людей.
— Зип, но на ступеньках церкви? — сказал Сиксто. Лицо его
исказилось, как от боли. — Святая Мария, мы не...
— Я сказал: на ступеньках! Чтобы все видели, как он умрет.
У нас четыре пистолета. Я возьму сорок пятый калибр, потому
что хочу разнести этому гаду башку.
Шарманка умолкла. Казалось, улица сразу же погрузилась в
тишину.
— Остаются два тридцать восьмых и «люгер», — понизил голос
Зип. — Кто какой хочет?
— Я беру «люгер», — сказал Куч.
— Получишь. Сиксто, вы с Папой возьмете по тридцать вось-
мому. Штучки у меня в берлоге. Сначала у нас будут они, а там
отловим парочку тех, кому положено носить оружие по закону. —
Он немного подумал. — Да, вот еще что. Тебе, Сиксто, лучше
остаться здесь. Будешь следить за домом Элфи. Вот тут, первый
дом сразу за углом.
— Хорошо, — безучастно отозвался Сиксто.
— Проследи, чтоб он не смылся. Если куда пойдет, иди за ним.
Если, когда вернемся, тебя не будет на месте, начнем тебя искать.
— Хорошо.
— Что?
— Я сказал: хорошо.
— Хорошо, — повторил Зип. — Давай. — Он обнял Куча за
плечи, и они пошли по улице. Папа плелся рядом.
— Волнуешься, Куч? — спросил Зип.
— А? Да, наверно. Немного.
— Ну а я, друг, волнуюсь. Секунды щелкают — понимаешь
меня? Дела пошли наконец!
— Да-а, правда, — отозвался Куч.
— Иногда по воскресеньям сидишь на крыльце и с ума сходишь.
Особенно в такую жарищу, как сейчас. Но теперь все будет по-дру-
гому. Понимаешь? Сегодня кажется, что у тебя миллион дел, правда?
39
Я хочу сказать, Куч, что мне это нравится. Нравится делать дело,
понимаешь? Ух, приятель, какое же классное у меня настроение!
Все трое вошли в дом, где жил Зип, и Куч ухмыльнулся.
— А раз так, Элфи придется совсем не классно! — сказал он.
Сиксто стоял на углу около закусочной, беспокойно покусывая
нижнюю губу. Он наблюдал за домом Альфредо.
В это время Джефф, снова водворившись на свое место у стой-
ки, протянул Луису бумажку с предсказанием и спросил:
— Как тебе это нравится?
— «Будь терпелив и решителен, — прочитал Луис, — и ты
добьешься всего, чего пожелаешь».
— Вот так, — сказал Джефф. — Когда открывается «Ла Г а длина»?
— Я надеялся, что ты и думать забыл про это.
— Ну, поскольку я уже здесь... — Джефф, оборвав фразу, по-
жал плечами. — Так когда открывается это заведение^
— Сегодня воскресенье, — ответил Луис, — а «Ла Таллина» —
бар помимо всего прочего. Раньше полудня они не откроются.
— Так, значит, у меня уйма времени.
— Если б ты последовал моему совету...
— Эй! Эй, ты! — заревел кто-то на улице, и оба они оберну-
лись. Голос принадлежал Энди Паркеру, который, казалось, возник
из ниоткуда. Он медленно приближался к Сиксто и орал:
— Ты! Я к тебе обращаюсь!
Сиксто, испугавшись, начал тихонько отодвигаться за угол.
— Это вы мне? Мне? — спросил он.
— Ты что тут делаешь? — Энди горой надвигался на него.
— Ничего. Я просто стою...
— К стене, живо!
— А?
Паркер схватил его за лацканы пиджака и со всего размаха
толкнул на столб, образующий угол закусочной.
— Я же сказал: к стене!
— Я... Я ничего не сделал, — бормотал Сиксто. — Я только...
— Нагнись!
Сиксто тупо уставился на полицейского, не понимая, чего тот
от него хочет.
— Нагнись, черт бы тебя побрал!
Сиксто все еще не понимал. В бешенстве от того, что к его
приказу отнеслись со столь явным пренебрежением, Паркер замах-
нулся и ударил Сиксто в живот. Тот согнулся пополам. Паркер
повернул его лицом к столбу. Мальчик схватился руками за живот,
подбородок его был прижат к груди.
— Руки на стену, ладони разжать, черт возьми, делай, что я
говорю! -т- ревел Паркер.
40
Сиксто, по-лрежнему согнувшись от боли, попытался вытянуть
руки и тут же снова прижал их к животу, но, получив удар по
ребрам, судорожно выпрямился и поднял ладони кверху. Дрожа от
страха, он распластался по столбу. Паркер быстро обыскал его. Он
делал свое дело сосредоточенно и тщательно, настолько тщательно,
что не заметил, как к ним подошел Фернандес и остановился на-
против закусочной, наблюдая за происходящим.
— Поворачивайся! — гремел Паркер. — Выверни карманы, да
побыстрей. Содержимое на тротуар, живо!
Фернандес подошел ближе.
— Отпусти его, Энди, — обратился он к Паркеру. — Иди, парень!
Сиксто, побоявшись сдвинуться с места, переводил испуганный
взгляд с одного полицейского на другого.
— Иди-иди, по-быстрому! Давай отсюда!
Поколебавшись мгновение, Сиксто шмыгнул за угол и бросился
бежать по улице.
— Благодарю, Фернандес, — язвительно сказал Паркер.
— Уголовный кодекс не считает преступлением, если ребенок
занимается своими делами, Энди.
— А кто что говорит? — Паркер помолчал немного и продол-
жил: — Но предположим, что это невинное дитя имело при себе
упаковочку героина?
— Не было у него ничего. Он не наркоман, и ты это знаешь.
Он из хорошей семьи.
— Ой, правда? Значит, в хороших семьях не бывает наркома-
нов, так получается? А вот ты предположи, что у него были нар-
котики. Только предположи.
г— Не знаю насчет предположений, а вот что у него есть, так
это презрение к полицейскому, который пытался вытрясти из него
какие-нибудь сведения.
— Похоже, вы только тем и занимаетесь, что выискиваете лю-
дей, которые, по-вашему, делают что-то не то, — заметил Джефф,
по-прежнему сидя у стойки.
— Вот именно, матрос. Днем и ночью. Между прочим, эта
невинная крошка из уличной банды. Ты видел его пиджак? Или
я должен хватать дерьмо от каждого бандита на улице?
— У этого мальчика и так-то почти не осталось чувства соб-
ственного достоинства, — заметил Фернандес. — А тут ты еще,
Энди, налетаешь...
— Ладно, поговорили, хватит о нем! Надо же! Можно подумать,
я отделал мерзавца резиновой дубинкой. — Он несколько секунд мол-
чал, потом спросил: — Куда это ты собрался, Фернандес?
— Хочу зайти к этой Гомес.
— А она еще будь здоров, эта бабенка. Поди, скоро стукнет пять-
десят, а все у нее на месте. Это точно деловой визит, Фернандес?
41
— Точно, — сказал Фернандес.
— Ну, раз ты так уверен, тогда пока. В участке ничего но-
венького не слышали про Миранду?
— Нет, когда я уходил, все было тихо.
— А знаешь, — медленно заговорил Луис, — я подумал, мо-
жет, Фернандес прав. Я, конечно, не могу указывать, как тебе
делать твою работу, Энди. Я вовсе этого не хочу. Но от такого
обращения мальчику только хуже. Он будет страдать. Я имею в
виду... На острове так не было.
— В Пуэрто-Рико не существует проблемы подростковых
банд, — сухо возразил Паркер.
— Нет, конечно нет, но я не об этом. Просто там, мне кажет-
ся... я не знаю... там было больше уважения.
— К чему же? К сиестам? — расхохотался Паркер.
— Ну вот, ты опять шутишь, — смутился Луис.
— Я? С какой стати я стану шутить по поводу твоей родины?
— Там было... понимаешь... Да, конечно, мы были бедные, го-
лодали, все это так. Но у нас в городе, в самом центре, площадь
и розовая церковь и манговые деревья. И ты мог пойти на площадь
и поговорить с друзьями. Там ты чувствуешь себя человеком, люди
знают, как тебя зовут. Это важно, Энди, — знать, кто ты такой.
— И кто же ты, Луис? — посмеиваясь, спросил Паркер. —
Губернатор Пуэрто-Рико?
— А, все бы тебе шутить, — добродушно сказал Луис. — Но
ты-то, Фернандес, понимаешь, что я имею в виду, правда?
— Да, Луис, я понимаю.
— Здесь иногда. кажется, что ты заблудился. Не знаешь, кто
ты и откуда взялся. А не зная, кто ты такой, разве можно чувст-
вовать себя человеком?
— Я понимаю, о чем ты, Луис, — вмешался Джефф. — То
же самое я говорил о Флетчере. Барахтаешься среди кучи людей
и забываешь, кто ты и для чего ты.
— На острове уважали людей, уважали жизнь... и смерть тоже.
А здесь жизнь ничего не стоит, а смерть и того дешевле. На ост-
рове... — Он умолк на мгновение, чтобы оживить поблекшие от
времени воспоминания, расцветить их яркими красками. — На ос-
трове, в городах, когда хоронят человека, гроб проносят по главной
улице, по самой ее середине, а сзади идут родственники, и близкие,
и плакальщики.
— Я знаю, — мягко отозвался Фернандес. — Отец рассказывал
мне об этом.
— Ио девочках в белых платьях с цветами тоже рассказы-
вал? — продолжал Луис. — Солнце играет в их волосах, а город
весь пыльный, тихий и спокойный.
— Да, — сказал Фернандес. — И об этом он тоже рассказывал.
42
— Хозяева лавочек стоят в дверях, а когда гроб проносят мимо,
запирают их. Так они выказывают уважение к мертвому. «Как я
могу торговать, если ты уходишь, друг», — вот что они хотят этим
сказать.
— А, дерьмо все это! — взорвался Паркер. — Никакое это не
уважение. Они попросту боятся смерти. Вот что я тебе скажу,
Луис. Не знаю, что там у вас на острове, но здесь, вот здесь,
уважают только живых — бандитов вроде Пепе Миранды.
Луис энергично затряс головой.
— Нет, это не так!
— Неужели? А как же? Помяни мое слово, сам когда-нибудь
поймешь, кого здесь уважают.
— Ну, я пошел, — сказал Фернандес. — А вы можете про-
должать свой спор.
— Кто спорит? — возразил Паркер. — Мы просто беседуем.
— Хорошо, беседуйте, — сказал Фернандес, вышел из заку-
сочной и исчез за углом.
Джефф повернулся на табуретке и оглядел улицу. Позади него
полицейский с Луисом продолжали спорить — вернее, беседо-
вать, — но ему было неинтересно их слушать. Он смотрел на дверь
бара «Ла Галлина», ожидая, когда она откроется. Он уже не был
уверен, что хочет провести весь день в постели с женщиной, но
не мог придумать, чем бы еще заняться в оставшееся свободное
время. Он ведь для этого тащился сюда через весь город, мысль о
том, что придется возвращаться, так ничего и не получив, вызы-
вала раздражение. Поэтому он продолжал сидеть и смотреть на
закрытую дверь, почти мечтая, чтобы она открылась. И словно
чудо произошло: дверь распахнулась.
Глава 6
Из двери вышла девушка лет девятнадцати, со стройной фигу-
рой, которая, однако, была фигурой женщины — это явственно
проглядывало сквозь кофточку и юбку. Волосы у нее были черные,
глаза очень темные. Она грациозно повернулась лицом к двери,
чтобы захлопнуть ее, потом достала из сумочки ключ и склонилась
к замочной скважине. Джефф в мгновение ока слетел с табуретки
и бегом бросился к бару.
— Привет, — сказал он.
Девушка удивленно обернулась. На Джеффа смотрели широко
раскрытые карие глаза — самые карие из всех, какие ему довелось
в жизни видеть.
— Ой! — выговорила она. Губы ее округлились, чтобы произ-
нести это одно-единственное слово. Постепенно испуг уступил ме-
43
сто замешательству, а потом любопытству, и она вопросительно
посмотрела на него.
— Я ждал тебя все утро, — сказал Джефф. — Ты все время
была, здесь?
— Да. — Слово прозвучало как вопрос.
Он по-прежнему вглядывался в нее, и до него начало наконец
что-то доходить. Он понял, что перед ним, возможно, самая кра-
сивая девушка на свете, и это обстоятельство сковало ему язык.
Девушка ждала, а Джефф оставался все так же безмолвен. В конце
концов она опустила ключ в сумочку, слегка — чисто по-женски —
пожала плечами и пошла по улице. Джефф немедленно преградил
ей дорогу.
— Эй, куда это ты?
— Домой.
— Зачем? Я наконец нашел тебя.
— Мне нужно переодеться, — ответила она.
— По-моему, ты отлично одета, — сказал он. и глаза его про-
бежались сверху - донизу по ее фигуре, слегка задержавшись на
выпуклостях под светло-голубой кофточкой и глубоком изгибе у
бедер, обтянутых черной юбкой.
— Мне нужно переодеться, — безучастно повторила девушка,
явно смущенная осмотром.
— Это совсем не к спеху, разве нет? — возразил он.
Лицо ее выразило удивление.
— Что тебе нужно? — спросила она.
— А... м-м-м... ты разве не знаешь?
— Нет. — И опять в голосе девушки прозвучала вопроситель-
ная интонация.
— Ну-у... Я тут вчера разговаривал с одним... То есть это было
ранним утром. В баре, в центре города.
- Да?
— И он мне сказал, чтобы я нашел тебя, — объяснил Джефф.
Он смотрел на нее и думал: «На самом-то деле он не сказал,
что я найду тебя здесь, потому что никто на свете не может знать,
что есть девушка, похожая на тебя, никто даже не надеется встре-
титься в жизни с такой, как ты».
— Не говорил он этого, — сказала девушка.
— Говорил. Да, говорил.
— А как его зовут? Человека, который сказал тебе про меня?
— Не помню.' — Джефф помолчал и добавил: — Я был пьян.
— А сейчас ты тоже пьян?
Он попробовал улыбнуться.
— Сейчас я трезв как стеклышко.
— И значит, этот парень рассказал тебе про меня? Он сказал,
чтобы ты нашел именно меня?
44
— Ну... вообще-то не совсем. То есть я не думал, что найду...
такую хорошенькую. Но он сказал...
— Да-да, что же он сказал?
— Он сказал, чтобы я отправился сюда...
— И что?
— И нашел заведение, которое называется «Ла Галлина».
— Ла... О! — Она замолчала и внимательно посмотрела на
него. — Вот оно что. Да, теперь я понимаю.
— Это очень хорошо. Должен тебе сказать, ты не просто там ка-
кая-нибудь! Ты — класс. То есть я и не думал, что... В смысле, я не
хотел, чтобы ты подумала, будто я считаю твое занятие недостойным
или еще как-нибудь, но... В общем, понимаешь, это как-то непохоже
на то, как обычно бывает. Что можно найти такую красивую, как ты.
— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила девушка. — Но зна-
ешь, я думаю, ты ошибся.
— Но ведь это «Ла Галлина»? — уточнил Джефф, снова глянув
на позолоченные буквы в зеркальной витрине.
— Да, конечно. Это — «Ла Галлина».
— И ты вышла оттуда, так?
— Ну разумеется.
Глаза ее лукаво блеснули. Он вгляделся в ее лицо и понял,
что она с трудом сдерживает смех.
— Ты в самом деле работаешь здесь? — спросил он. — Или нет?
— Работаю.
— Тогда что же здесь смешного? — спросил он, уже немного
раздраженный.
Девушка удержалась от смеха.
— Ничего, — ответила она. — Совсем ничего.
— Значит, все в порядке.
— В порядке, — повторила она.
Они продолжали стоять и смотреть друг на друга. Джефф изо
всех сил пытался понять, что она нашла, черт возьми, забавного
в его словах, а девушка с трудом заставляла себя не рассмеяться.
— Ну? — не выдержал он.
— Что «ну»?
— Пойдем в постель.
— Ты и я?
— Ну да, конечно, ты- и я. А о ком я, по-твоему, могу еще
говорить?
Девушка покачала головой.
— Нет, я думаю, ничего не получится.
Она сделала шаг в сторону, но Джефф схватил ее за руку.
— Почему?
— Понимаешь... — Она снова чуть не засмеялась. Немного по-
думав сказала: — Думаю, я не люблю матросов.
45
— Это не дело, — ухмыльнулся Джефф. — Кое-кто из моих
лучших друзей — матросы.
— Нет. — Девушка решительно покачала головой. — Нет, из-,
вини. Никаких матросов.
Она заметила разочарование на его лице и быстро добавила:
— К тому же у меня дорого.
— Дорого?
— Да. Я дорогая. Мое... э... вознаграждение... — Это прозву-
чало так, словно она спрашивала, какое слово нужно употребить.
— Что значит «дорого»? — выпытывал Джефф, начиная тор-
говаться.
— Очень дорого. — Девушка отнеслась к этому вопросу со всей
серьезностью. — Больше, чем ты зарабатываешь в неделю.
— И сколько же?
— Очень, очень дорого, — повторила она.
— Ну сколько? Ты что, не можешь сказать? Послушай, ты
очень странно себя ведешь для...
— Я сказала, — упрямо повторила девушка. — Я очень, очень
дорого стою. — Казалось, она никак не могла подобрать нужное
слово. Пытаясь сообразить, что придумать, спросила: — Какую са-
мую высокую цену тебе приходилось платить?
— Двадцать. Но это было на побережье. А там...
— Ну вот, а я во много раз дороже, — быстро сказала девушка,
обрадованная, что нашла такой хороший выход.
— Сорок?
— Больше.
— Сотня? — потрясенно спросил он.
— Господи Боже мой, — произнесла девушка, и глаза ее
снова блеснули. — Послушай, неужели я похожа на обычную
шлюху?
— Да нет, нет, — заторопился он. — Совсем непохожа. Но
сто долларов, это...
— Я не сказала: сто. Я сказала: больше.
— У меня нет даже двадцати, — уныло ответил он. — Пони-
маешь, мы играли в покер, и я...
— Но есть же другие девушки, — бросила она. — До сви-
данья. — Повернулась на каблуках и пошла по улице.
Джефф смотрел ей вслед и вдруг, будто подброшенный ударом
тока, кинулся за ней.
— Эй, постой! — крикнул он.
— Что тебе? — улыбнулась она.
— Послушай, давай поговорим.
— О чем?
Ну, понимаешь... по-моему, ты очень хорошенькая.
— Спасибо.
46
— Я говорю правду. То есть я не просто так, потому что... —
‘Он замолчал. — Я на самом деле имею это в виду.
— Почему бы тебе не вернуться домой, моряк? — ласково
предложила она. В лице ее вдруг засветилась такая нежность, что
ему захотелось тут же, прямо на улице, поцеловать ее, даже если
ему не дозволено целовать таких девушек, как она. И все-таки
очень захотелось.
— Домой? — переспросил он. — Черт, да я живу в Колорадо.
Но послушай, давай поговорим.
— Моряк?
— Джефф.
— Хорошо, Джефф так Джефф. Я — не то, что ты думаешь.
Я — не то, за чем тебя послал тот парень из бара.
— Что?!
— Я готовлю еду для «Ла Галлины» и нескольких других баров.
Они подают своим посетителям горячие блюда, и я готовлю их.
— Ты готовишь... о! — Он умолк. — Значит, ты была здесь...
— Да, нужно было кое-что сделать. Они скоро откроются, —
кивнула девушка.
— А... — Он снова замолчал. — Значит, все эти разговоры
насчет цены...
— Я подурачила тебя немножко.
— Ох! Извини меня.
— Ничего. Это ты меня извини, что я водила тебя за нос.
— Все в порядке. — Он продолжал разглядывать ее. — И все-
таки ты очень хорошенькая!
— Спасибо.
— Ты... на самом деле убегаешь?
— Мне нужно переодеться. Я иду в церковь.
— Я пойду с тобой, — объявил он.
— Ты католик?
— Пресвитерианин. Но я все равно пойду. С тех пор, как я во
флоте, я бывал на церковных службах разных религий. Так что я те-
перь вроде как эксперт. Понимаешь, я хожу на них, чтобы избавиться
от собраний. Потому что, когда я сижу на собрании й в это время
объявляют что-нибудь вроде: «Все лица иудейского вероисповедания,
приготовьтесь покинуть корабль для отправления религиозного куль-
та», — я вдруг чувствую себя лицом иудейского вероисповедания. По-
больше бы всяких религий и поменьше собраний.
Девушка покачала головой.
— Мне было бы не по себе.
— А ты что, веруюшая? Правда?
— Наверно. Да.
— Ну, я думаю, церковь ведь не развалится, если я постою в
ней немножко. Поверь. Я и раньше заходил в католические церкви.
47
У вас очень красивая служба. — Он утвердительно кивнул головой,
вспоминая о службах разных религий, которые посещал.
— И все-таки мне было бы не по себе, — возразила девушка,
в нерешительности посмотрела на него и сделала легкое движение
в сторону.
— Послушай, — сказал Джефф, — не убегай, а?
— Почему же?
— Не знаю.
— Ты ведь будешь при деле, — улыбнулась она. — В двена-
дцать откроется «Ла Галлина».
— Но это... В общем, это уже неважно.
— Действительно так?
— Да, — решительно произнес он. — Послушай, а ты... Ты
не могла бы остаться со мной?
Девушка посмотрела на часы.
— Мне пора, — сказала она. — Иначе я не успею к мессе.
— Может, встретимся после?
— Почему именно со мной?
— Я бы очень хотел. А ты не хочешь?
Девушка, поколебавшись, ответила:
— Хочу.
— Тогда что тебе мешает?
— Ты должен вернуться на корабль?
— Да. Но послушай, ты...
— Какой это корабль?
— Эсминец.
— Он большой?
— Довольно большой. Мы встретимся?
— Почему ты так хочешь со мной встретиться? Разве у тебя
нет девушки дома, в Колорадо?
— Была раньше, теперь нет. А у тебя — у тебя есть парень?
— Нет.
— Это хорошо. — Он улыбнулся.
— Да. — Она тоже улыбнулась в ответ.
— Так мы... встретимся?
— Если... Мы сможем куда-нибудь пойти? Уйти отсюда?
— Если ты хочешь.
— А куда мы пойдем?
— Не знаю. Я ведь совсем не знаю этого города.
— Но мы уйдем отсюда?
— Да. Понимаешь, если бы мы были в Колорадо, я бы повел
тебя в горы. Мы взяли бы с собой что поесть и поднялись куда-
нибудь повыше. Поехали бы на моей машине. У меня тридцать
седьмой «форд».
— Какого цвета?
48
— Желтый. Я сам его покрасил.
— Я так и подумала, что у тебя желтая машина, — сказала она.
— Почему? Как ты узнала?
— Желтая или красная. Так я подумала.
— Эй, а ты знаешь, я-то ведь собирался покрасить ее красной
краской, но у Дженкена — это хозяйственный магазин у нас до-
ма — красный цвет как раз закончился. Поэтому я взял желтую.
— Твой город очень маленький?
— Флетчер? Ну, не так чтобы очень. В общем, ты понимаешь.
— А большие дома есть?
— Этого нет.
— Почему ты уехал из дома?
— Я хотел увидеть мир, — начал было он бойко, но вдруг
понял, что такой стиль — не для этой девушки. С ней нужно или
вести честную игру, или же вообще не играть. И поэтому закончил
уже совсем другим тоном: — Меня должны были призвать, и я
подумал, что мне бы больше хотелось служить во флоте. Вот я и
завербовался.
— А как мир? Увидел?
— Немного.
— Бывал на Пуэрто-Рико?
— Нет. А ты?
— Ия нет. Там вроде бы очень красиво. А я родилась здесь. И
нигде никогда не бывала. — Подумав немного, она поправилась: —
Ах, да, забыла. Ездила однажды в Пенсильванию на чью-то свадьбу.
— Тебе бы понравился мой город, — сказал он. — Правда по-
нравился бы.
— Да, я знаю.
Они замолчали. Она пристально смотрела на него, а он вдруг
почувствовал какую-то неуверенность. Все показалось ему зыбко,
и себя он ощутил слишком юным — он давно уже забыл это ощу-
щение. И очень тихо он сказал:
— Давай встретимся после мессы. Пожалуйста.
— Мы могли бы пойти в парк, — предложила она. — Там,
конечно, нет гор, но взять с собой поесть мы можем. И там деревья.
— Пойдем, куда захочешь. Только... ты понимаешь... у меня
всего восемнадцать баксов. Так что нам придется развлекаться в
этих пределах. — Он снова попытался улыбнуться. — Хорошо?
— Хорошо, — кивнула девушка.
— Здорово! Мы встречаемся?
- Да.
— Знаешь что, давай прямо здесь. На этом месте. Я отсюда
не сдвинусь, пока ты не придешь.
— Нет, здесь не годится. Откроется «Ла Таллина», девушки
начнут собираться на улице. Давай в другом месте.
49
— Тогда в закусочной на углу.
— У Луиса? Вот это хорошо.
— Во сколько?
— Месса закончится примерно без четверти двенадцать. Поесть
нам я приготовлю сейчас, тогда...
— Э, да это совсем необязательно.
— Я так хочу.
— Ладно.
— Значит, я сначала забегу домой, возьму корзинку и приду.
В двенадцать, хорошо?
— Отлично. Ой, послушай, ты прости, что я принял тебя за...
— Все в порядке. Значит, в двенадцать.
— В двенадцать, — повторил он.
— Хорошо. — Она еще какое-то время смотрела на него, потом
сказала: — Жди меня.
— Буду ждать.
Она повернулась и пошла по улице, быстро, не оглядываясь,
будто знала, что он смотрит ей вслед, будто ждала, что он оклик-
нет. И когда он окликнул, она мгновенно обернулась.
— Эй!
- Да?
— Ты только побыстрее! Пожалуйста, побыстрее, ладно?
— Ладно. — Она махнула рукой и продолжила путь.
— Эй! — снова позвал он.
- Да?
— Я же не знаю, как тебя зовут!
— Что?
— Твое имя! — крикнул он. — Как тебя зовут?
— Ой! — хихикнула девушка.
— Так как?
— Чайна! — прокричала она в ответ и побежала по улице.
Глава 7
Жара — странная вещь.
Она, как любовь, может довести до крайности. Как любовь,
неотвязна и безжалостна, она не желает уступать, пока наконец,
сметая все на своем пути, страсти не вырвутся наружу. «Я
ударил его топором, потому что было жарко». И это на самом
деле объяснение поступка, его причина и оправдание. «Было
жарко». В двух этих коротких словах заключается все на свете.
Было жарко, поэтому я не мог отвечать за свои поступки. Я
знал только одно: жарко, очень жарко. Я весь день задыхался,
мне не хватало воздуха, такая жара, а он сказал мне: «Этот
50
кофе слишком крепкий», — и вот я ударил его топором. По-
нимаете? Было жарко.
Плечи слегка поднимаются, потом опускаются.
Понимаете? Было жарко!
И, как любовь, жара вызывает к жизни еще одно чувство —
оно определяется словом, донельзя заезженным и опошленным
бульварными газетками, — чувство близости с теми, кто рядом.
Кто разделяет с тобой хоть что-то в этот невыносимо жаркий день.
Жара — это великая сила, которая связывает людей надежнее,
чем самые крепкие оковы. Тебе ненавистен цвет моей кожи? Это
интересно, но Бог ты мой, до чего же жарко! Мы оба потеем. Ты
хочешь мою жену? Это, конечно, непростительно, но слушай, давай
выпьем пивка — осточертела проклятая жара! А там разберемся.
Как и о любви, о жаре необходимо поговорить с кем-нибудь.
Соблазнитель не может обойтись без доверенного лица, распутник
повсюду хвастается своими победами, шестнадцатилетняя футболь-
ная болельщица часами висит на телефоне, рассказывая, как после
матча ее поцеловал обожаемый кумир. Все мы должны рассказы-
вать о своей любви.
Лейтенант Питер Бернс вышел из кабинета. Он жаждал пого-
ворить с кем-нибудь о жаре. Это был плотный человек с седею-
щими волосами и серо-синими глазами. Ему нравилось думать, что
он потеет сильнее, чем все прочие, потому что ни у кого нет столь
мощного торса. Еще он любил думать, что жару изобрели в пре-
исподней специально ему на погибель. Правда, он не совсем по-
нимал, почему дьявол остановил свой выбор именно на нем, но
факт оставался фактом: он страдал в жару сверх всякой меры, и
никто не способен был его страдания понять.
В комнате сыщиков было тихо. Стив Карелла сидел за столом, за-
катав рукава, и читал отчет ФБР о мерах, предпринятых для поимки
предполагаемого грабителя. Жаркий солнечный свет, как патока, рас-
текался по поверхности стола. Бернс подошел к зарешеченному окну и
посмотрел вниз, на улицу. Машины, люди, предметы — все, казалось,
окутывала прозрачная клейкая масса, и они так и застыли во времени
и пространстве, не в состоянии сдвинуться с места. Бернс вздохнул.
— Жарко, — сказал он.
— М-м-м... — отозвался Карелла.
— А где остальные?
— Паркер рыщет, Фернандес отозвался на вопли о помощи —
пошел спасать заблудшие души, а Клинг... — Карелла пожал плет
чами. — Его ведь здорово надули.
— Та история с аптекой?
— По-видимому.
— Да-а, — протянул Бернс, вспоминая дело с аптекой. — Пар-
нишка выписывал липовые рецепты на кокаин. — Он покачал го-
51
ловой. — Бесполезно дожидаться Клинга. Он все равно не вернет-
ся. В такую-то жару.
— Возможно, — сказал Карелла.
— Всегда у меня с отпуском получается промашка, — продол-
жал Бернс. — Мы с Хэрриет месяцами обсуждаем, когда лучше
его взять. Я здесь старший, и у меня право выбора. А что толку?
Сначала стоит такая жарища, что<чозги плавятся, но вот подходит
время мне идти в отпуск — пожалуйста! Зарядят дожди, или про-
сто все затянут облака, а то еще ни с того ни с сего из Канады
подвалит снежная буря. И так каждый раз. По-другому не быва-
ет. — Он немного похмолчал. — Да, каждый год мне не везет.
Только раз была хорошая погода — когда мы ездили в Вайнъярд. —
Он кивнул в подтверждение своих воспоминаний.
— Да от отпусков все равно толку мало; что так, что эдак, —
заметил Карелла.
— Это как же? — не понял Бернс.
— Две недели нужны, чтобы очухаться, а не успеешь начать
расслабляться — пора снова на работу.
— Едешь куда-нибудь в этом году?
— Да вряд ли. Дети слишком маленькие.
— Сколько же твоим близнецам? — поинтересовался Бернс.
— В июне был год.
— Вот время-то бежит, Господи, — сказал Бернс, и оба замолчали.
Бернс задумался о том, как быстро летят годы, размышлял о
своем сыне и о том, что и Карелла во многом для него как сын.
И сам участок стал для него чем-то вроде семейной фирмы, как,
например, кондитерская или бакалейная лавка. Вот здорово было
бы, если бы Карелла стоял вместе с ним за прилавком...
— Ну ладно, что толку говорить о жаре, все равно легче не
станет... — И Бернс снова вздохнул.
— Когда-нибудь изобретут... — начал Карелла, и тут зазвонил
телефон. Карелла снял трубку. — Восемьдесят седьмой участок.
Детектив Карелла у телефона.
И голос на другом конце провода ответил:
— Я знаю, где сейчас Пепе Мирандо.
Они увидели Сиксто, когда тот выходил из аптеки. Лицо его
пылало, и казалось, он вот-вот заплачет. Сиксто усиленно моргал,
будто с трудом сдерживал слезы.
— В чем дело? — спросил Зип. Он бесстрастно оглядел Сиксто,
как человек, которого вовсе не интересует чья-либо судьба и ко-
торому, в сущности, безразлично, что же именно произошло. По-
настоящему его волновало другое: «Насколько твое настроение
может повредить мне?»
52
— Ни в чем, — последовал ответ.
— У тебя такой вид, как будто кто-то съездил тебе по голове
бейсбольной битой.
— Нет.
— Что ты делал в аптеке?
— Купил кока-колы. Я хотел пить.
— А я думал, что велел тебе последить за хатой Элфи.
— Я видел его дома с того места, где сидел, — объяснил Сиксто.
— А у нас с собой пистолеты, — осклабился Папа.
— Идем, — скомандовал Зип. — Куч пасет детишек. Мы дол-
жны встретиться с ним около закусочной.
Они пошли по улице, Зип в середине. Ему очень нравилось идти
так. Спина его была выпрямлена, голова гордо откинута. Он шел, пе-
чатая каждый шаг, и знал, что двое других следуют за ним. Он ис-
пытывал к ним что-то вроде дружеских чувств, ощущал связь с ними,
хотя и не мог, даже если бы пытался, объяснить почему. Ведь в сущ-
ности, он не особенно-то любил Сиксто и Папу. Сиксто был мамень-
кин сынок, а Папа еле соображал. И все-таки он чувствовал
определенное эмоциональное удовлетворение от того, что идет в со-
провождении этих двоих, как генерал со своими адъютантами. И еще
он знал, что узы, связывающие их, станут еще крепче, когда они «за-
мочат» Альфредо Гомеса. Это слово мелькнуло в его голове и тут же
уступило место другому, более сильному, с которым он остался теперь
один на один. Они убьют Альфредо Гомеса. Он не спрячется от них,
и они убьют его. Зип повторил это слово про себя несколько раз. Убь-
ют. «Мы убьем Альфредо Гомеса. Убьем».
И к тому времени, как они дошли до закусочной, это слово зна-
чило для него не больше, чем слово «замочить». Куч уже был на ме-
сте. Рядом с ним отирались двое малышей. Паркер, эта полицейская
дубина, отвалил, но матрос все еще сидел у стойки — должно быть,
дожидался, когда откроется «Ла Галлина» и он заполучит то, за чем
пришел, — испанскую девушку. Эта мысль сначала польстила Зипу,
он ощутил прилив гордости от сознания, что матрос проделал весь
путь от порта до их улицы только ради того, чтобы его желания удов-
летворила испанская девушка, а не какая-нибудь другая. Но уже сле-
дующая мысль не оставила от гордости и следа. По какому праву этот
моряк заявился сюда? И кто дал ему право пачкать испанских деву-
шек, как канализационная труба пачкает нечистотами реку? Он на-
хмурился и бросил угрюмый взгляд в сторону Джеффа, а затем
быстро подошел к Кучу и малышам.
Один из мальчиков был в хлопчатобумажных брюках и белой,
насквозь пропитанной потом футболке. Из носа у него текли сопли,
и он без конца вытирал их тыльной стороной ладони. Слизь по-
лосами, как подживший ожог, засыхала у него на губе и щеках.
Ему было восемь лет.
53
Другой мальчик, девятилетний, был в шортах цвета хаки и
синей спортивной рубашке с коротким рукавом. На левом плече
рубашки были нашиты сержантские знаки отличия. Мальчик стоял
на месте, но беспрерывно шаркал подошвами по тротуару, будто
стирал с него мел.
— Те самые ребятишки? — спросил Зип у Куча.
— Ну да, — ответил Куч.
Зип взглянул на сопливого.
— Как тебя зовут, коротышка?
— Чико.
— А тебя? — спросил он того, что постарше.
— Эстебан, — ответил мальчик, не переставая стирать подо-
швами невидимый мел.
— Куч объяснил вам, что к чему?
— Si, — сказал Чико.
— Вы с Эстебаном встанете по сторонам ступенек. Пистолеты
будете держать под рубашкой, пока мы не появимся. Вы отдаете
их нам и болтаетесь поблизости. Когда мы выстрелим, вы снова
спрячете пистолеты под рубашки и смоетесь. Усекли?
— Si, уо comprendo1, — ответил Чико.
— Si, si, — повторил вслед за ним Эстебан, нервно перемеща-
ясь с носков на пятки. Казалось, он никак не мог решить, то ли
ему пуститься в пляс, то ли начать гневно топать ногами. И он
продолжал беспокойно двигаться на одном месте.
Зип посмотрел на часы.
— Отлично. Колокола вот-вот зазвонят. Это будут первый раз
созывать на мессу. Значит, мальчики, как только услышите звон —
сразу давайте идите к церкви. Мы потихоньку двинемся за вами,
подойдем к одиннадцати тридцати. Будьте наготове, слышите?
— Зип, а когда мы вырастем, я и Эстебан, можно мы будем
стрелять с вами в одной банде? — выпалил Чико.
Зип усмехнулся и взъерошил ему волосы.
— Ну конечно, когда подрастете. А пока держите эти штучки
наготове, чтобы отдать нам их вовремя.
— Я знаю, как стрелять, Зип, — стал канючить Чико. — Я
умею хорошо стрелять.
Зип расхохотался.
— Не в этот раз, Чико. У тебя есть еще время...
И вдруг зазвонили колокола, но тут же стихли. То ли это было
преждевременно, то ли человек, державший веревку, выпустил ее
из рук, а может быть, пальцы его свело судорогой. Раздалось тя-
желое, торжественное «бом-м-м!» — металл ударил по металлу,
эхо разнесло удар, и снова наступила тишина. Мальчики стояли
1 Да, я понимаю.
54
молча, напряженно прислушиваясь в ожидании следующего удара.
И вот снова в неподвижном июльском воздухе зазвенели колокола,
созывая паству. Звон достигал самых отдаленных уголков улиц,
проникал в открытые окна, приглашая людей к мессе, а Альфредо
Гомеса к тому, что ждало его на ступеньках церкви.
— Наконец-то, — выговорил Зип с видимым напряжением. Он
поднял полу пиджака и начал вытаскивать из-за пояса пистолеты.
Джефф, который все это время сидел за стойкой бара и, не пере-
ставая улыбаться, думал о Чайне, обернулся на звук колоколов и
заметил, как один из пистолетов перешел из руки Зипа в выма-
занный соплями кулачок Чико. Дальнейшее заставило его замор-
гать. Все четыре пистолета из-за пояса Зипа перекочевали к
мальчикам, которые точно так же засунули их себе за пояс и
натянули сверху рубашки.
— Отлично, а теперь марш! — скомандовал Зип.
Мальчишки заулыбались, кивнули и бегом пустились по улице.
На лбу Джеффа пролегла глубокая морщина. Он повернулся на
табуретке и взял чашку с кофе. Колокольный звон прекратился.
Из дома напротив выскочил старик, задержался на крыльце, то-
ропливо надевая пиджак, а затем проворно засеменил по улице в
ту сторону, откуда прежде доносился колокольный звон.
— Какое хорошее, тихое утро, — улыбаясь, обратился Луис к
Джеффу.
Джефф кивнул, но ничего не сказал. Четверо в фиолетовых
пиджаках подошли поближе к проигрывателю. Улица снова опу-
стела. Казалось, смена настроений и страстей происходит на ней
с той же скоростью, с какой актер в водевиле меняет парики и
грим. Вот он клоун с рыжими волосами, а вот, секунду спустя, он
уже без парика и с черными усиками — Адольф Гитлер. Сейчас
улицу заливал солнечный свет, и она была похожа на золотой
коридор, через два квартала упиравшийся в огромную арку како-
го-то сооружения, а над ней висело белесо-желтое, режущее глаз
небо. Притихшая, опаленная солнцем улица безмолвствовала, как
будто чего-то ждала. Четверо около проигрывателя тоже ждали,
засунув руки в карманы. Время от времени они посматривали в
сторону церкви. Глаза их были сощурены от яркого света.
Из-за угла показалась девушка — при взгляде на нее нельзя было
не вспомнить о бродячем цирке. На ней был ярко-красный жакет, яр-
ко-желтая шелковая юбка и лиловые на шпильке туфли с ремешка-
ми, в руке — ярко-голубая сумка. Волосы плотной черной массой
стояли дыбом на голове, превращая девушку в некую пародию на
бушмена. Она медленно двигалась с призывным видом, желтая юбка
плотно обтягивала крупные, как два футбольных мяча, ягодицы, ко-
торые перекатывались при каждом ее шаге, а столь же внушительных
размеров бюст чуть не вываливался из глубокого выреза ее красного
55
жакета. Похоже было, что под этой одеждой у девушки ничего больше
нет, но ей было абсолютно безразлично, замечает это кто-нибудь или
нет. Ягодицы, казалось, сами просили, чтобы их ущипнули, соски под
белой вискозной блузкой и красным жакетом торчали как стрелки
компаса, показывающие направление на север, а в походке не было
ничего, что намекало бы на желание как-то скрыть имеющиеся у нее
достоинства. Она обладала всем тем, чем обладала, и если ей нрави-
лось выставлять свое имущество на всеобщее обозрение, то это в кон-
це концов было ее личным делом.
Однако, несмотря на призывный вид, подпрыгивающие груди и
перекатывающиеся ягодицы, несмотря на очевидное безразличие к
окружающему, девушка казалась неуверенной и испуганной. Она
окидывала взглядом здания любезного ее сердцу города, ошелом-
ленная его размерами, смущенная и растерянная.
При виде такого зрелища Зип и Куч засвистели, но девушке
вовсе не стало легче. Наоборот, она с силой вцепилась в борта
своего красного жакетика, пытаясь прикрыть выпирающий бюст.
.Мальчики снова, засвистели, и Джефф, обернувшийся, чтобы по-
смотреть на девушку, был заворожен степенью натянутости юбки
и непрерывным потряхиванием зада. Все так же смущенная и рас-
терянная, девушка ускорила шаг, а вслед ей неслись свист и ра-
достные вопли до тех пор, пока она не скрылась из виду.
Зип весело расхохотался.
Но смех его замер, как только он заметил, что матрос тоже смеется.
— Что это было? — выговорил наконец Джефф.
— A-а, еще одна «морская тигрица», — ответил Луис.
— Что-что?
— «Морская тигрица». Только что с острова, может, даже толь-
ко сегодня, приехала. «Морской тигр» — так назывался один из
первых кораблей, на которых эмигранты из Пуэрто-Рико прибы-
вали на большую землю.
— Ух, это и в самом деле было что-то невероятное, — восхи-
тился Джефф.
— А ты видел ее волосы? — Луис для наглядности помахал
руками вокруг своей головы. — И что теперь будет? Она сядет в
метро, и люди подумают, что на Пуэрто-Рико все такие. — Он
покачал головой. — Пожалуй, принесу еще супа, — нерешительно
добавил он и ушел куда-то в глубь помещения.
— Неплохо было бы поваляться с ней, а, матросик? — сказал Зип.
— Она не в моем вкусе, — ответил Джефф и снова повернулся
к стойке. Он не испытывал ни малейшего желания продолжать
разговор с этим юнцом, вовсе не намеревался входить с ним в
отношения, особенно теперь, когда был трезв и встретил Чайну.
— Не в твоем вкусе, вот так, да? — не отставал Зип. — А
почему? Тебе не нравятся испанские девушки?
56
— Я этого не говорил.
Зип закурил сигарету и выпустил изо рта дым. Он хотел как
следует все обдумать, прежде чем сказать следующую фразу. Не-
известно почему, этот матрос теперь до крайности- раздражал его.
Ему хотелось, чтобы тот желал именно испанок, и в то же время
хотелось, чтобы он не смел даже подходить к ним близко. Эта
противоречивость желаний злила Зипа. Он нахмурился и сказал:
— У меня есть несколько минут. Ты все еще интересуешься
девочками? Могу организовать тебе кое-что подходящее.
— Я не интересуюсь, — ответил Джефф.
— В самом деле? — Зип еще сильнее нахмурился. — Это по-
чему же? Ты что-нибудь имеешь против пуэрториканок?
— Нет. Мне просто ничего больше не нужно.
— Но ведь это же то, за чем ты пришел сюда? За девушкой?
— Да, так, — ответил Джефф.
Эти слова окончательно разозлили Зипа.
— Тогда почему ты не хочешь, чтобы я помог тебе?
— Я же сказал: мне ничего не нужно.
— А зачем ты здесь ошиваешься в таком случае?
— Вот это уже мое дело, — коротко ответил Джефф.
— Если тебе больше не нужны девушки, почему бы тебе не
убраться отсюда?
— Ты задаешь слишком много вопросов, парень, — сказал
Джефф.
— Да-а, ну и что с того?
— Ответь-ка и ты на один, — бросил Джефф.
— Я не обязан...
.— Ты для чего раздаешь пистолеты?
Глаза Зипа широко раскрылись.
— Что-о?
— Ты раздал детям целый арсенал. Кого собираешься убить?
Они сидели рядом, на соседних табуретках, кулаки Джеффа
лежали на стойке.
Глаза Зипа сузились от злости, когда эти слова дошли до его
сознания. Остальные, за исключением Сиксто, оставили свой пост
у проигрывателя и подошли поближе.
— Бабушка, какие у тебя большие глаза, — пропел Зип и изо
всей силы ударил Джеффа кулаком в лицо.
Застигнутый врасплох, Джефф попытался сохранить равновесие,
интуитивно понимая, что будет большой ошибкой, если он упадет. Он
было схватился за стойку, но рука скользнула с гладкой поверхности,
и, одной ногой зацепившись за ножки табуретки, он упал на лопатки,
стремясь держать голову как можно выше, чтобы она не стукнулась об
асфальтовый пол. Он из последних сил постарался освободить ногу, но
тут Зип со всего размаха пнул его башмаком в висок.
57
Джефф инстинктивно поднял руки, стараясь защитить голову
и одновременно пытаясь высвободить ногу; дергал ею, чтобы выйти
из этого дурацкого положения, но тут его настиг безжалостный
пинок под ребра. Изо рта его вырвался какой-то хрюкающий звук,
и он уже не мог вздохнуть. Третий удар пришелся в шею, затем
удары посыпались с математической точностью, а нога так и за-
стряла в спицах этой чертовой табуретки. Потом чей-то башмак
нашел его правый глаз, и сознание затопила волна невыносимо
острой боли. Он почувствовал, как кровь потекла по лицу, и по-
думал, что сейчас его забьют насмерть на полу этой проклятой
закусочной, но тут до него донесся крик Луиса:
— Что вы делаете, сволочи? Прекратите сейчас же!
А сверху или сзади, а может быть, сразу отовсюду донесся,
перекрывая все остальные звуки, высокий пронзительный вой по-
лицейской сирены.
Глава 8
Фернандес уже бывал здесь раньше. Не именно в этой квартире,
конечно, но во многих таких же, потому что все квартиры в домах
восемьдесят седьмого участка похожи одна на другую, как две кап-
ли воды. Возможно, это была та самая квартира, в которой он
жил, когда был маленький.
Входная дверь открывалась прямо в кухню. Замок был, естест-
венно, стандартный полицейский: одну пластинку привинчивают к
двери, другую врезают в пол и между ними загоняют негнущийся
стальной брусок, так что открыть дверь силой невозможно. Окно
в противоположном конце кухни выходило в узкий темный колодец
внутреннего двора. Пол, покрытый пестрым линолеумом, не натерт,
но тщательно вымыт и вычищен. Около плиты, холодильника и
двери линолеум протерся почти до дыр. Напротив плиты у стены —
стол с белой эмалированной крышкой, над столом висит репродук-
ция: Христос обращается с молитвой к Богу-отцу. Стены когда-то
были окрашены в светло-зеленый цвет, но в их гладкую поверх-
ность въелась намертво кухонная сажа и копоть, и светлый оттенок
зеленого стал уже совсем другим — темным, как желчь. Кое-где
краска облупилась, а на потолке обнажились щели. На столе, по-
крытом полиэтиленовым пакетом, стоял тостер. На всем здесь ле-
жала печать бедности, хотя сама кухня содержалась в чистоте. Эту
кухню он хорошо запомнил с раннего детства.
Не раз в холодные зимние дни он сидел на чисто вымытом
истертом линолеуме рядом с плитой и играл в солдатики, а его
мать в это время готовила еду и каким-то чудом умудрялась не
наступить на него. Кухню наполнял аппетитный запах arroz con
58
polio1, и ему было тепло и уютно, и он мог подолгу сидеть так,
углубившись в игру, представляя, что у каждого из этих металли-
ческих человечков есть свои имя и своя судьба. Тепло жило в доме
Фернандесов, оно исходило от плиты и готовящейся пищи, теплым
был ласковый голос матери, когда она сновала по кухне, и от слов,
с которыми маленький Фернандес обращался к металлическим во-
инам, тоже веяло теплом.
В кухне Гомесов в этот июльский день совсем не было тепла —
его заменила удушающая летняя жара. С улицы донесся пронзи-
тельный вой сирен, и миссис Гомес подошла к окну и закрыла его.
Вой стал значительно тише.
— Опять пожар, — сказала она, — опять сирены.,Дня не про-
ходит, чтобы где-нибудь не загорелось. — Она покачала головой. —
А зимой еще хуже.
— Где мальчик? — спросил Фернандес.
— В спальне. Фернандес, прошу вас, будьте с ним помягче. На
него обрушилась большая беда, но... с ним так трудно.
— Я постараюсь быть помягче, — ответил Фернандес.
Женщина провела его в «гостиную»: гарнитур из трех предметов
составлял всю меблировку. Телевизор у стены, торшер и конструкция
с тремя лампочками разного цвета на потолке — вот и все, чем могла
гордиться эта комната. Школьником Фернандес делал уроки, лежа
на полу в такой же точно гостиной, только тогда еще не было теле-
визора. В те дни увертюра к «Вильгельму Теллю» возвещала о по-
явлении Одинокого Объездчика1 2. Он слушал «Сказки Старой
Колдуньи», ему являлись Таинственный Омар и Ренфью-на-коне, а
по воскресеньям — конечно, по воскресеньям — приходила Тень. Он
вырос с убеждением, что Ламонт Крэнстон — самый замечательный
человек в мире. Сейчас, если кто-то напоминал об этом Фернандесу,
он всегда смеялся, и все же... Все же, несмотря на свою многоопыт-
ность и скептицизм, он не мог не признаться самому себе, что при
этом имени снова начинают шевелиться глубоко погребенные в его
душе зависть и благоговение. Детские воспоминания нахлынули на
него — волчий вой, и под его сопровождение таинственные слова:
«Рэ-энннн-фью-у-у-на-а-а-ко-о-оне-е-е», — а днем Дик Трейси —
во сколько же, в пять? Или в пять пятнадцать? В кухне на столе его
ждали молоко и крекеры с’шоколадом. Да, все это было в детстве. А
сейчас вот, пожалуйста, такая же в точности общая комната, которую
называют «гостиной», как было у них на Пуэрто-Рико, те же разно-
цветные лампочки на потолке. Точно так же облупилась краска на
стенах и все так же нужно пройти через все комнаты, как из вагона
1 Жареный цыпленок с рисом.
2 „
Популярный герои американских вестернов, герои-одиночка, странствующий
рыцарь.
59
в вагон поезда, чтобы попасть в спальню. И сама спальня, как две
капли воды похожая на ту, в которой он спал в детстве. Мальчик вы-
рос и теперь стоял лицом клицу с другим, шестнадцати летним, в гла-
зах которого боль и тревога. Фернандес-мужчина смотрел на него и
думал, куда же ушел Фернандес-мальчик, тот, каким он помнил себя.
Что же он оставил, что потерял на долгом пути?
— Это Фернандес, — сказала миссис Гомес.
Мальчик смотрел на него без враждебности. Но в глазах его Фер-
нандес видел решимость, и упрямство, и верность завету никого не
выдавать. Фернандесу не раз приходилось замечать это выражение у
других — в глазах ли закоренелых преступников или скромных до-
мохозяек, оно всегда было одним. И означало оно тоже всегда одно:
«Ты — Закон. Все, что я скажу тебе, ты обратишь против меня».
— Привет, Альфредо, — поздоровался Фернандес.
— Привет, — недоверчиво отозвался мальчик.
— Твоя мать очень беспокоится о тебе.
— Не о чем ей беспокоиться.
— А ей кажется, что есть о чем. Она проделала весь этот путь
до полицейского участка, потому что беспокоилась. Что ты ска-
жешь, Альфредо?
Альфредо вздохнул.
— Я собираюсь на мессу, мистер Фернандес, и мне нечего вам
рассказать.
— А твоя мать считает, что есть, и очень много.
— Моя мать ничего не знает. Она не знает наших улиц.
— Зато я их знаю, Альфредо, — спокойно произнес Фернандес.
Глаза их встретились. Теперь мальчик торопливо взвешивал, на-
сколько посвящен стоявший перед ним человек в их уличные дела,
оценивал, до какой степени этот человек оставался жителем района
и до какой — полицейским, таким же, как все полицейские.
— Что же случилось? — настаивал Фернандес.
Альфредо мгновенно принял решение, и оно ничего не изме-
нило: Фернандес не мог ему помочь, он был представителем закона,
и незачем было говорить с ним.
— Ничего, — ответил мальчик.
— Твоя мать сказала, что тебя хотят убить. Это правда?
Альфредо молчал.
— Отвечай! — Фернандес схватил мальчика за плечи и заставил
его смотреть себе в глаза и сам смотрел прямо и честно. — Отвечай же!
Альфредо молчал, но и не отводил взгляда, пытаясь проникнуть
в мысли Фернандеса. Потом он кивнул.
— Кто? — спросил Фернандес.
— Ребята... — ответил Альфредо. Ему было больно — Фернан-
дес слишком сильно сжал его плечи. Глаза его оставались прико-
ваны к лицу детектива.
60
— Почему?
— Просто так, — сказал Альфредо.
— Здесь замешана какая-нибудь девушка?
— Si.
Фернандес устало опустил руки. Все та же старая история, он
сталкивался с ней много раз.
— Что у тебя было с этой девушкой?
— Ничего.
— Ладно уж!
— Ничего.
Снова в комнате воцарилось молчание. Фернандес пристально
смотрел на мальчика. «Тут надо терпение, иначе ничего не добь-
ешься», — подумал он и спросил:
— Тогда почему же они хотят тебя убить?
— Чтобы показать, какие они крутые, — сказал Альфредо. —
Они думают, что если они убыот, значит, они сильные и никого
не боятся. — Он замолчал. Говорить ему стало легче, но он все
'еще не решил, насколько можно доверять Фернандесу. Потом он
добавил тихо: — Она даже не его девушка. Чайна — она ничья.
— И все-таки у тебя с ней что-то было! — рассердился Фер-
нандес.
— Ничего! Честное слово! Матерью клянусь! Ничего! Я только
поздоровался с ней. Она славная, улыбается и все такое. Да она
всем улыбается. Вот я и поздоровался. «Привет», — говорю. Что
в этом такого? На острове мы всегда здоровались с девушками, и
никого это не трогало, и вот теперь я приехал сюда, в этот город,
и даже не могу сказать «привет».
— Давно вы здесь живете? — поинтересовался Фернандес.
Альфредо пожал плечами и обернулся к матери.
— Мама?
— Он здесь год, — ответила миссис Гомес. — Сначала мы взя-
ли с собой дочку. Его сестру. А Альфредо остался в Сан-Хуане с
бабушкой. Мы смогли привезти его только год назад.
— Где сейчас девочка? Ваша дочь?
— У скаутов сегодня поход на Хонисайд-Бич. Она с ними. Зна-
ете это место?
— Да, — сказал Фернандес. — Тебе нравится здесь, Альфредо?
— Конечно. Я из Ла-Перлы, там живет моя бабушка. Ла-Пер-
ла — это такое fanguito1 в Сан-Хуане. Трущобы. Там не дома, а
только сараи.
— Я знаю, что такое Ла-Перла.
— По-испански Ла-Перла «жемчужина». Это же шутка, правда?
Смех, да и только. Здесь-то лучше. Здесь все не такие бедные, пони-
1 Болотце.
61
маете? А там грязно, противно и все время эта бедность. Здесь получ-.
ше. — Он задумался, потом добавил: — Но только что здесь делать?
— Здесь много чего можно делать, Альфредо.
— Ну да! Только попробуй пойти куда-нибудь — я хочу ска-
зать, в другой район. Меня дразнят «шепелявый». Разве я виноват,
что не могу хорошо говорить по-английски? Как мне научиться,
если в школе только один учитель знает испанский?
— Другие же выучили английский, Альфредо.
— Да, я знаю. И я тоже стараюсь. Вы же сами слышите, я
совсем неплохо говорю, правда?
— Ты говоришь отлично.
— Но...
— Что «но»?
— Мне ведь тоже нужно быть в... в организации?
— А ты уже вступил в какую-нибудь, Альфредо?
— Нет. В Пуэрто-Рико не было этих вонючих банд и всего
такого. Там мы могли спокойно здороваться с девушками и бол-
тались, где хотели, не то что здесь. И мы ничего не принимали
там и не курили, ну то есть наркотики, понимаете? А тут даже
дети курят и даже колются. Я не хочу принимать наркотики, по-
нимаете? И не хочу вступать в организацию. Хочу быть сам по
себе, чтобы никто ко мне не приставал.
— Тогда как же ты ввязался во все это? — снова спросил Фер-
нандес.
— Я поздоровался! Клянусь Богом, я только сказал «привет»!
А Зип, он... — Альфредо умолк.
— Кто? — Фернандесу важно было не дать мальчику опом-
ниться.
Альфредо несколько секунд молчал, но в конце концов сдался:
— Ладно. Зип. Он встречает меня и говорит: «Ты пристаешь
к моей девушке». Потом говорит: «Не ходи в церковь, а не то мы
тебя замочим».
— У тебя раньше бывали стычки с Зипом?
— Один раз. А может, два. Мы ходим в одну школу, и он
хотел отобрать у меня деньги.
— В какую школу вы ходите?
— В производственную. Я получу там профессию.
— Какую?
— Буду собирать автомобили. Но только мне не хочется. е
— А что бы ты хотел делать?
— Я бы хотел узнать, как устроено радио. Но когда я закан-
чивал младшую школу, я пошел к этой — знаете — ну, которая
нам объясняет, что к чему. К консультанту, вот. Я сказал, что
хочу изучать радио. А она мне говорит, чтобы я учился собирать
автомобили. Для мальчика из испанской семьи это лучшее. Больше
62
шансов получить работу, так она сказала. А я все равно хочу
узнать все про радио.
— Почему бы тебе не сказать кому-нибудь об этом в школе?
— Не знаю. Да и кто меня будет слушать? Иногда я чувствую...
Не знаю... Как будто я просто... Как будто я не человек, вот как!
Как будто я... второго сорта.
Фернандес кивнул.
— А что у тебя произошло с Зипом? Ну тогда, когда он хотел
отобрать у тебя деньги?
— Да я просто отдал ему то, что мать дала мне на завтрак, —
объяснил Альфредо. — Всего-то четвертак. Я не хотел, чтобы мы
поссорились.
— Значит, только это? С тех пор никаких неприятностей с ним
у тебя не было?
— Совсем ничего не было. Он ведь здесь новенький, знаете?
Он живет в нашем районе полгода, не больше. Их семья переехала
откуда-то из центра. Так что я с ним не связываюсь, потому что
хочу быть сам по себе, вот и все. Мне не нравится... я хочу сказать,
понимаете, они ведь никому проходу не дают, и все эти их драки
на улицах... И за что они там воюют? За что я должен воевать?
Я теперь здесь, в4 этом городе, значит, мне здесь должно быть
лучше, а не хуже, чем на Пуэрто-Рико. Зачем мне связываться
со всеми этими вроде Зипа? Он думает, если убьет кого-нибудь,
значит, сразу станет крутым. — Альфредо помолчал, а затем по-
смотрел на Фернандеса и очень серьезно сказал: — Ведь ты крутой,
если можешь жить сам по себе, правда?
— Правда, Альфредо.
— Ну вот. А он у них главарь. У «Лиловых южан». Но я ни
в какой группе — ни в «Королевской охране», ни в «Испанских
грандах», ни в какой-нибудь еще. Кто же защитит меня?
— Я буду тебя защищать, Альфредо.
— Вы?! Что вы сможете сделать против них? Вы думаете, они
боятся полицейских? Если я не выйду из дому, они скажут, что
я струсил, что я боюсь их. И будут надо мной смеяться. Как же
мне тогда ходить по улицам? Если я струшу, я не смогу показаться
людям на глаза.
— Хотеть жить — это не значит трусить, Альфредо. Каждый
человек хочет жить.
— Знаете, сказать по правде, я устал, — тоскливо признался
Альфредо. — Устал все время быть один. Когда ходишь один, они мо-
гут сделать с тобой все, что захотят. Но как же мне быть — вступить
в организацию? Стрелять в других людей? За что мне их убивать?
— Не выходи сегодня из дома, Альфредо, — сказал Фернан-
дес. — Здесь ты будешь в безопасности. Я позабочусь об этом.
— А завтра? — покачал головой Альфредо. — Что завтра?
63
— Посмотрим. Может, все выяснится сегодня.
— Чем завтра отличается от сегодня? — упорствовал Альфре-
до. — Я же все равно никуда не денусь. Я здесь живу. — Внезапно
слезы покатились по его щекам. — Я всегда здесь. Всегда.
Когда Фернандес вышел на улицу, он заметил неподалеку че-
тыре дежурные полицейские машины, ограждавшие вход в бар «Ла
Галлина». Он подумал, что полиция проводит очередной рейд по
злачным местам. На улице в надежде увидеть что-то уже собралась
толпа зевак. Кучками рассыпавшись вдоль кордона, образованного
машинами, они обменивались предположениями о том, чего здесь
можно ожидать. Фернандес протиснулся сквозь толпу и сразу же
заметил Паркера, который разговаривал о чем-то с Бернсом. Рядом,
прислонившись к крылу автомобиля, стоял Стив Карелла. «А на
кого же оставили учесток?» — подумал было Фернандес и тут вне-
запно понял: никакой это не рейд, случилось что-то очень серьез-
ное. Не раздумывая, он поспешил присоединиться к детективам.
— Когда начинаем, лейтенант? — Глаза Паркера блестели —
ему не терпелось действовать. Он напомнил Фернандесу одного мат-
роса из их подразделения. Парня звали Рэй Уолтерс, его прислали
накануне высадки на Айво-Джимо. Он на дух не выносил японцев и
никак не мог дождаться начала операции. Уолтерс первым соскочил
тогда с баржи, глаза его пылали точно так, как сейчас у Паркера, на
губах застыла мрачная усмешка. С этой усмешкой он и остался ле-
жать на земле, после того как японская пуля пробила ему лоб.
— Мы сгоняем сейчас все машины в соседний квартал, — объ-
яснил Бернс. — Будем поддерживать с ними связь по радио. На-
чнем, как только все соберутся. Предстоит серьезное дело, а не
прогулка в лес. Он сказал, что живьем не сдастся.
— Он точно там? — спросил Паркер.
— А я знаю? Кто-то позвонил по телефону. Если он действи-
тельно там, мы не можем упустить его.
Из соседнего с баром «Ла Галлина» дома вышла какая-то женщи-
на. Одной рукой она держала ребенка, другой — клетку, в которой
метался большой голубой попугай. Спустившись с крыльца, женщина
двинулась по улице, поминутно оглядываясь на окна над баром. Тол-
па глазела на нее, как на героиню спектакля, которая появилась на-
конец на сцене, чтобы произнести те слова, которые разрешат все
сомнения, покончат с неизвестностью, столь мучительной, что весь
зал затаил дыхание, как только занавес поднялся. Почувствовав это,
женщина остановилась посередине улицы, обвела глазами нетерпе-
ливую толпу за полицейскими машинами и завопила что есть мочи:
— Там Пепе Миранда! Пепе Миранда!
В подтверждение своих слов она вытянула руку с клеткой в
направлении окон второго этажа. Попугай, пронзительно крича,
забился о медные прутья клетки.
64
— Проходите, дамочка, пока не получили пулю в лоб, — ска-
зал ей патрульный.
Женщина метнулась в толпу. И там сразу послышались шепот
и аханье. Ее слова, сопровождаемые покачиванием голов и кивка-
ми, распространились, как круги по воде: «Пепе Миранда! Пепе
Миранда! Пепе Миранда!»
— Так это правда? — спросил Фернандес у Бернса.
— Похоже на то, Фернандес, — ответил Бернс.
— А кто напел?
— Понятия не имею, — сказал Карелла. — Этот человек по-
звонил, сообщил, где Пепе Миранда, и повесил трубку.
— Интересно, что там, черт побери, с остальными машинами, —
с досадой проговорил Бернс. Он открыл дверцу, сел боком на сиденье
и вытащил микрофон. — Говорит лейтенант Бернс, — произнес
он. — Мы готовы начинать. Что там остальные, собрались?
— Наконец-то мы прищучили твоего земляка, — с ухмылкой
сказал Паркер, обращаясь к Фернандесу. — Скоро прикончим его.
Я сам прослежу за этим.
— Он мне не земляк, — сухо отозвался Фернандес.
— Ну ясно, не земляк, — согласился Паркер. — Это я так, к
слову. Я имею в виду, что вы оба пуэрториканцы.
— Разумеется.
— Черт возьми, мне плевать, кто там пуэрториканец или ки-
таец: ты ведь меня .знаешь.
— Разумеется, — повторил Фернандес.
Паркер резко обернулся.
— Иисус Христос, посмотри-ка на ребятишек. Миранда для
них — все равно что Господь Бог.
— Он Бог для тех, кто не знает ничего лучше, — заметил Карел-
ла, рассматривая детей, сбившихся в кучку у одной из патрульных
машин. Среди них были и совсем малыши, и подростки. Некоторые
пытались взобраться на машину, но патрульные согнали их дуб^гнка-
ми. Дети казались растерянными, не знали, чего ожидать. Одни сме-
ялись, другие стояли с серьезным видом, глядя на окна, за которыми
скрывался Миранда. Кое-кто едва удерживался, чтобы не заплакать.
Забавно было наблюдать за их лицами, смотреть, как они волнуются,
бесперебойно перебегают с места на место. Все они знали: должно
произойти что-то необычайно интересное, и очень боялись, как бы
чего не пропустить. Они уже многое повидали на своем веку, эти де-
ти, и их отношение к подобного рода происшествиям было достаточно
сложным. Они видели, как вдруг начинает течь кровь, и хотя при виде
человека, чья жизнь вытекала вместе с кровью на грязный тротуар,
каждая клеточка их маленьких тел кричала: «Плачь!» — страх ско-
вывал их сознание, и из горла вырывался смех напускной бравады.
Ибо для этих детей, чьи эмоции смешались в клубок, почти не суще-
3 Эд Макбейн «Цена сомнения*
65
ствовало границ, отделяющих одно от другого. Страх становился бра-
том-близнецом мужества, а смех и слезы выражали одно и то же.
— Ну да ничего. Скоро их Бог будет мертвецом, это уж точ-
но, — со знанием дела заявил Паркер. — Он заплатит за все горе,
которое причинил этому городу..
Карелла, не сводивший глаз с детей, спокойно заметил:
— Этот город тоже немало для него сделал, Энди.
— Конечно, конечно, — согласился Паркер. — Если ребенок
родился и вырос в этом районе, какого черта от него ожидать
чего-то * другого? Миранда начал резать людей еще до того, как
научился ходить.
— А может, никому не пришло в голову взять на себя труд
научить его ходить? — бросил Фернандес.
— Ого, да ты, я смотрю, обиделся, — с удивлением сказал
Паркер, — а я думал, он тебе не земляк.
— Не земляк. Он — дрянь и должен умереть. Но это не зна-
чит, что он виноват в том, что стал таким.
— Понимаю твои чувства, — подхватил Паркер. — Узы крови
и все такое...
— Нет между нами никаких уз.
— Я не в .смысле родственных уз, успокойся Христа ради. Я
знаю, что он тебе не родственник. Но ведь вы оба испанцы, и в
этом смысле вы братья, понимаешь?
— Нет. Ни черта я не понимаю, Паркер.
— A-а, давай забудем об этом. Раз ты злишься, нечего и разго-
воры вести. Ух и тяжелый.ты тип, Фернандес, правда. Я таких еще
не встречал. Завязывай ты с этим. Не принесет тебе это добра, по-
помни мое слово. — Он заулыбался и обнял Фернандеса за плечи. —
Я ведь это просто так говорю, манера разговаривать у меня такая. А
к чему я это говорю, знаешь? А к тому, что я скоро'пристрелю твоего
братца. Засажу ему десяток пуль в башку и полюбуюсь, как кровь
будет хлестать из него, как из резаного барана.
Фернандес высвободился из его объятий.
— Знаешь что, Паркер?
— Что?
— Ты ему куда больше брат, чем я.
-Несколько патрульных принялись перегораживать улицу. Во-
круг немедленно начала скапливаться толпа. Дети забирались на
ограждения, прыгали вниз и шныряли между полицейскими и пат-
рульнымимашинами, ожидавшими сообщений с соседней улицы.
Бернс вышел из машины и заорал:
— Так! А теперь всем отойти! Назад! Отойдите от заграждений!
Назад!
Он быстрым шагом подошел к Фернандесу, вытащив на ходу
из кармана носовой платок и вытирая лицо.
66
— Фернандес, сделай доброе дело. Крикни этим людям не-
сколько слов по-испански. Их ведь попросту пристрелят, если они
не будут соблюдать порядок. Скажи им, пусть отойдут от заграж-
дений.
— Хорошо, — ответил Фернандес. Он приблизился к деревян-
ным козлам с поперечными перекладинами. На белой краске от-
четливо выделялись черные буквы: «Департамент полиции».
— Bueno! — закричал он. — Todos retroceder. Detras de la
barricade! Todos retroceder!1
Толпа медленно отхлынула от заграждений. Зип, стоявший тут,
схватил Куча за руку и прошептал:
— Ты слышал? Слышал, что проблеял этот фараон? Сейчас
будут стрелять!
— Да уж точно будут, раз Миранда засел в доме, — отозвался
Куч, оглядывая улицу широко раскрытыми глазами.
— А кто это — Миранда? — заинтересовался Папа.
— Да ты что, ничего не знаешь? — изумился Куч. — Вот ту-
пица! Миранда — это великий, это замечательный человек, гор-
дость нашего района. — Он обернулся к Зипу. — Как тебе это
нравится? Этот придурок не знает, кто такой Миранда.
Глаза Зипа беспрерывно перебегали с одного окна на другое в
поисках признаков жизни, но он ничего не заметил.
— Когда Миранда жил здесь, — принялся объяснять Куч, —
весь район трясся от ужаса. Я не шучу.
— Даже у нас знали о нем, — добавил Зип, не сводя глаз с
окон. — Он к нам заезжал. Я видел его. Он вел «кадиллак» жел-
того цвета.
— Врешь! — недоверчиво сказал Куч.
— Правду говорю. С ним была эта его блондиночка. Ух, она
вся прямо-таки распухла от гордости, что ее видят с Мирандой.
Это было давно, еще до того, как легавые сели ему на пятки. Ух.
как он разворачивал машину! Это надо было видеть.
— Значит, ехал в «кадиллаке», говоришь? — переспросил
Куч. — Люблю эту машину. Посади меня за руль, я покажу, как
с ней надо обращаться.
— А видел бы ты, как он ходит, Куч, — продолжал Зип. Он
отступил немного в сторону от заграждений и изобразил походку
Пепе. — Спокойно двигается, прямо скользит, понимаешь? Так
ходят люди, которым принадлежит весь мир. Вот так надо ходить.
Пепе никогда не опускал головы. Он не боится никого и ничего!
— А как он выступил в том доме на пристани, помнишь? —
добавил Куч. — Целый десяток полицейских ничего не могли с
ним сделать.
1 Хватит! Всем отойти! Назад, за заграждения! Всем отойти!
6.7
— Никто ничего не может с ним сделать, — сказал Зип.
— Слушай, а когда он жил здесь, Зип! Жаль, что тебя тогда не
было, ей-богу. Отличный парень! Я хочу сказать, что когда человек
становится таким значительным, как он, дети для него вроде грязи.
Так, ничто. Но он всегда хорошо к ним относился, честное слово. Не-
сколько раз давал нам по пять центов. А как он здорово рассказывал!
Что это были за истории, с ума сойдешь! Рубил все как есть. Это тебе
не всякая чушь, которую плетут наши старики.
— Уй, не говори! — отозвался Зип. — Если мой старикан еще
раз начнет мне вкручивать про свой остров, я взбешусь. Кому, к
черту, нужны все эти обычаи? Кого волнует ихнее гостеприимство?
Или там солнышко дурацкое? Скажите на милость, закрывают ма-
газины, когда по городу проносят мертвеца! Кому это надо? Мы —
здесь! А здесь люди живут!
— Могу поспорить, Пепе знает, как надо жить.
— Н-ну, друг, ты правильно сказал! Да, этот котяра знает,
что такое жирная мышь! Эй, смотри, смотри скорей!
— Что? — встрепенулся Куч.
— Смотри вон туда.
Двое патрульных входили в подъезд дома, где прятался Пепе
Миранда. Они двигались с большой осторожностью, держа револь-
веры наготове.
— Вроде начинается, — процедил Зип, вытягивая шею, сто-
ящие впереди люди не давали ему разглядеть, что происходит. —
Нужно перебраться поближе, Куч. Отсюда мы вообще ничего не
увидим.
— А как же то наше дело? — прошептал Куч.
Зип бросил беглый взгляд в сторону закусочной, где они оста-
вили Джеффа.
— Ты про матроса? Не думай о нем. Мы уже напугали его до
смерти.
— Нет, я про Элфи, — сказал Куч.
Зип, казалось, начисто забыл о деле, которое не давало ему
уснуть всю ночь, из-за которого он так рано встал, мысли о ко-
тором стучали в голове, пока он одевался. Он даже не сразу со-
образил, что значит для него имя «Элфи», и на секунду лицо его
выразило недоумение. Потом, как если бы его оторвали от чего-то
крайне приятного и занимательного ради простого и по меньшей
мере скучного дела, он с неудовольствием произнес:
— Ну и что с ним?
— У нас ведь, кажется, встреча, помнишь?
— Конечно помню, — раздраженно сказал Зип. — Но нам не
попасть сейчас в церковь. Сам видишь, весь квартал перекрыли.
А ребятишки с нащими игрушками на той стороне улицы.
— Ну и хорошо, Зип, — подал голос Сиксто. — Пусть он...
68
— Слушай, заткнись, а, Сиксто! — вконец разъяренный, про-
шипел Зип. — И откуда только мы откопали этого кретина?
Папа радостно засмеялся.
— Сиксто, ты — кретин, — веселился он.
Куч некоторое время задумчиво молчал, а затем сказал:
— Зип, я прорвусь по другой улице и найду ребятишек. Пока
можно забрать у них пистолеты.
С видом босса, которому некогда заниматься мелкими хозяйст-
венными вопросами, Зип важно ответил:
— Да, Куч, отлично. Давай займись этим. Пусть пистолеты
будут у нас. — Глаза его снова шарили по окнам. — Послушай,
представляешь, сколько у Миранды всяких этих штучек?
— Говорят, он забрал у полицейских все оружие...
— Ух, что сейчас будет! Уж он задаст жару этим сволочам! Да-
вай, Куч, двигайся. Забери пистолеты у мелюзги. Сиксто, пойдем.
— Куда?
— Принесем ящики, с них нам будет все отлично видно. Я
знаю, где их до черта.
Выстрелы где-то внутри дома разорвали тишину, и эхо вслед
за автоматной очередью разнеслось во все стороны, как далекая
гроза. Голоса мгновенно стихли. Тишина повисла над улицей, но
тут же разбилась вдребезги, когда в толпе раздался пронзительный
женский вопль. И сразу гул голосов подхватил его, заполняя собой
все вокруг. Струйка дыма тянулась из подъезда. Мгновение дым
висел в воздухе, и толпа снова смолкла, как будто все происходило
на площади Святого Петра и дым заструился из Сикстинской ка-
пеллы, оповещая об избрании нового главы римской церкви. Но
хотя люди и видели дым, они не знали, кто же избран, и на улице
вновь воцарилось молчаливое ожидание.
Крик донесся из самой глубины дома:
— Лейтенант! Лейтенант!
Глава 9
Полицейские были везде: на крышах и на пожарных лестницах,
свешивались из открытых окон, оседлали перила. В целом это на-
поминало обезьяний питомник, когда, рассевшись на замысловатых
приспособлениях, звери застывают неподвижно, потому что не зна-
ют, что им с собой делать. Сказать, что Пепе Миранда был окру-
жен со всех сторон, безусловно, означало бы не сказать ничего.
Два, дома напротив бара «Ла Галлина» отделили полицейский кор-
дон от остальных домов. Вот они-то и были битком набиты поли-
цейскими всевозможных званий, и каждый из этих несгибаемых
борцов за мир имел при себе заряженный пистолет со взведенным
69
курком. Кроме того, в их распоряжении имелось еще кое-какое
вооружение, по количеству и боевой мощности вполне достаточное,
чтобы взять штурмом Сталинград. Для любителей изысканного в
арсенале наличествовали также винтовки с оптическим прицелом,
пулеметы, ручные гранаты, противогазы, баллончики со слезото-
чивым газом и даже один, не то два огнемета.
Этим осада вовсе не ограничивалась. Полицейские продвинулись
и в соседний квартал и заняли там дом, окна которых были на-
против квартиры, где, как загнанный в ловушку зверь, скрывался
Миранда. Там, на задних дворах, свешивалось с веревок свежевы-
стиранное белье, и головы полицейских то и дело мелькали среди
трепещущих на ветру бюстгальтеров и кальсон. Полиция была вез-
де: в подъездах и под окнами, перекрыла все входы и выходы.
Даже на крыше засел небольшой отряд полицейских, готовых в
случае необходимости прыгнуть Миранде на голову.
Добрые люди заполнили крыши примыкающих к бару домов. Как
кучка провинциалов глазеет, раскрыв рот, на циркача, летящего с
высоты восьмисот футов в бассейн, наполненный водой, так и эти лю-
ди собрались, чтобы увидеть, как Миранда выполнит свой прыжок, а
возможно, и увидеть, как треснет его череп и теплый мозг разлетится
брызгами по арене их цирка. Для многих Миранда был бунтовщик и
жертва несправедливости, и они, сознательно или нет, «болели» за
него. Им бы хотелось, чтобы он вышел один на один против всей этой
армии вооруженных людей в синей форме, перестреляв половину,
очистил себе путь, а затем, изящно приподняв шляпу и посылая да-
мам воздушные поцелуи, растворился в лучах заходящего солнца.
Вполне возможно, они знали, чем все это закончится. И понимали,
что один человек, как бы он ни был силен и ловок, не может проти-
востоять такой громадной мощи. Но все же многие в глубине души
лелеяли надежду, что на этот раз — только на этот раз — бунтарь
победит, революционер уничтожит ненавистную династию, анархист
швырнет свою бомбу и затем сумеет скрыться.
Для других связь между этим человеком и ими самими была
нерасторжима. Это было странно и непонятно, ведь все они знали:
Миранда — преступник. Вряд ли кто-нибудь из них обрадовался
бы, увидев его у себя в доме. Он был опасный человек. Вор, бандит
и убийца, он не заслуживал доверия, но при всем том он оставался
для них испанцем. И они гордились им, гордились бы, как шедев-
рами Пабло Пикассо, потому что он был одним из них. Странная
это была гордость. Только тончайшая нить разделяла для них до-
брую и дурную славу. Миранда, что бы он ни натворил, был зна-
менитостью, и не просто знаменитостью, а человеком, которого
многие запросто называли Пепе.
Были здесь и такие, кого привело на крышу простое любопыт-
ство. Человек заперся в квартире и окружен теми, кто хочет его
70
оттуда выкурить. Это был своего рода бейсбольный матч, а в спорт^
не бывает плохих и хороших — только игроки двух команд, каж-
дая из которых стремится к победе.
Пока что команда Миранды выигрывала. Не успел затихнуть
крик: «Лейтенант! Лейтенант!» — как из подъезда вышел человек,
выкрикнувший эти слова — сержант полиции, с плеча которого
безвольно свешивалась рука патрульного. Патрульный был ранен,
и сержант торопился вытащить его на улицу. На рубашке патруль-
ного кровавое пятно с каждой минутой становилось все больше и
больше, так что его могли видеть даже те, кто сидел на крышах.
Сержант вынес раненого из подъезда и положил на землю рядом
с патрульной машиной. Полицейский, сидевший за рулем, немед-
ленно связался по радио с городской больницей и вызвал санитар-
ную машину. Толпа наблюдала за происходящим глазами пророка,
получившего любопытное предзнаменование, которое, однако, не
могло повлиять на исход событий. Слишком незначителен был эпи-
зод. Миранда подстрелил полицейского? Что ж, это интересно, но
до салюта еще далеко. И они продолжали ждать. Не часто День
независимости празднуют два раза подряд.
Истекая потом, лейтенант Бернс подошел к лежащему на ас-
фальте патрульному.
— Что с ним? — спросил он у сержанта.
— Ранен в плечо, — ответил сержант, с трудом переводя дух. Это
был высокий тучный человек с густыми седеющими волосами. Форма,
пожалуй, чересчур обтягивала его, и он знал это, но не покупал но-
вую, потому что через год ему предстояло выйти на пенсию. Когда
человеку приходится самому платить за рабочую одежду, он, как пра-
вило, не склонен торопиться с ее приобретением.
— Слышали бы вы Миранду, сэр, — продолжал он, останав-
ливаясь через каждое слово, чтобы сделать вдох. — Мы только
хотели проверить, все ли жильцы покинули дом. А он сразу стал
ругаться по-испански и стрелять через дверь. Он выстрелил раз
шесть. Две пули попали в Кэссиди.
Бернс не сводил глаз с лежащего у его ног человека.
— Ну что ж, санитарную машину мы вызвали, сержант. По-
будьте с ним -пока. Присмотрите, чтобы его не беспокоили.
— Извините, -г- раздалось из-за заграждений. Высокий худо-
щавый человек в легком бежевом костюме и голубой соломенной
панаме острым взглядом окидывал все вокруг. — Я правильно по-
нял, что сержант...
— Кто вы такой, черт побери? — огрызнулся Бернс.
— Я репортер. Пишу для самой крупной в городе ежедневной
массовой газеты. Я невольно услышал ваш разговор...
— Я знаю вашу газету, — безразлично отозвался Бернс.
— Так я правильно понял, что сержант...
71
— Послушайте, мистер, я занят, — оборвал его Бернс, обошел
вокруг патрульной машины и достал микрофон.
— А неплохой парнишка твой земляк. — Паркер не преминул
воспользоваться удобным случаем, чтобы снова прицепиться к Фер-
нандесу. — Возьми он на пару дюймов ниже, Кэссиди был бы уже
сейчас мертв.
— Это не я стрелял, а Миранда, — холодно ответил Фернандес.
— А кто говорит? Слушай, у каждой нации есть свои паршивые
овцы, разве не так?
— Отвали, Паркер.
— Никто ведь не обвиняет всех пуэрториканцев за эту гниду
Миранду. Вот посмотри на себя, ей-богу! Разве ты не из этого
района? А кто ты сейчас? Детектив третьей категории. Это ведь
сколько нужно корячиться, чтобы добиться того, чего ты добился.
Черт возьми, вспомни, сколько своих ты арестовал!
— Я выполняю свою работу, Паркер.
— Конечно, какие тут могут быть вопросы. Ты хороший по-
лицейский, Фернандес. И знать испанский — совсем не лишнее в
таком районе, как этот, а? — Он фыркнул от удовольствия. —
Кому какое дело, что ты пользуешься этим, чтобы обставить нас,
дураков? Главное, не сворачивай с дорожки и будешь комиссаром.
А твой папа повесит у себя в кондитерской еще один снимочек.
— Послушай, Паркер, что ты ко мне цепляешься?
— Кто, я? Я к тебе цепляюсь?
— Что тебе от меня надо?
— Ни к кому я не цепляюсь, — сказал Паркер с видом оскорб-
ленной невинности. — Я, как ты, приятель, делаю свою работу.
— И что же это за работа?
— Моя работа — содержать улицы в чистоте. Я — вооружен-
ный чистильщик улиц. Вот что такое работа полицейского, ска-
жешь, нет?
— Не только это, Паркер.
— Неужели? Может, ты предлагаешь мне водить за ручку всех
этих уличных подонков? Спасибо, уже пробовал, Фернандес. Ког-
да-то я был как раз таким полицейским, который страдал за людей.
Прямо душа разрывалась.
— Не сомневаюсь.
— Можешь не верить. Но спроси у наших старичков. Они тебе
скажут. А потом я получил хороший урок. На всю жизнь запомнил.
— Это какой же?
— Неважно, — буркнул Паркер и отвернулся.
Он уже давно научился отворачиваться — четырнадцать лет
назад, если быть точным. Отворачиваться от своего служебного
долга и от человеческого долга тоже. В оправдание он вспоминал
о том, что когда-то был полицейским, который жалел людей, и
72
это до добра не довело. Но в его рассуждения вкралась одна ма-
ленькая неточность. Энди Паркер был не из тех, кто жалел людей.
Сочувствия к ближним у него никогда не было. Просто в те вре-
мена он отождествлял себя с теми, кто жил во вверенном ему
участке, и порой относился к ним с некоторой снисходительностью.
И, надо отдать Паркеру должное, у него была своя точка зрения
на несколько туманную цель существования блюстителей порядка
и законности. Конечно, душа его не разрывалась, когда он штра-
фовал неосторожных водителей за нарушение правил, однако он
не был чрезмерно строг к мелким проступкам, ограничиваясь звон-
ким щелканьем пряжки на поясе и предупреждением. На участке
и так хватает серьезных преступлений, считал он, чтобы тратить
время на преследование приличных людей за незначительные про-
ступки. Он уже знал тогда, что еще до того, как дело дойдет до
суда, закон вполне возможно истолковать по-разному. Знал он и
то, что в системе судопроизводства низшие чиновники вообще не
имеют к закону никакого отношения. Он же охранял порядок на
своем участке. И поэтому сам принимал решения, иногда по де-
сятку в день, чаще всего склоняясь к тому, чтобы отпускать с
миром мелких воришек и прочих несерьезных нарушителей поряд-
ка. И в то же время к отъявленным злодеям он был беспощаден.
В целом он считал себя добросовестным и гуманным полицейским.
Но однажды, когда гуманный полицейский по имени Энди Пар-
кер обходил свой участок, наблюдая за порядком на улицах, его
окликнул хозяин магазина тканей. Он держал за руку совсем еще
маленького мальчика — тот якобы украл рулон шелка с уличной
витрины. Полицейский Паркер допросил хозяина магазина, допро-
сил и предполагаемого воришку, а затем приступил к исполнению
обязанностей служителя Фемиды.
— Ну что ж, — сказал он, — мы ведь не хотим, чтобы этот
малыш попал в беду, правда? Может, мы попросту забудем обо
всем на этот раз?
Хозяин не очень-то хотел забывать, так как подозревал, что маль-
чик был не один и его сообщник благополучно скрылся с краденым. —
Но Паркер проявил настойчивость в отправлении своих служебных
обязанностей, как он их понимал, и в конце концов обе стороны вроде
бы удовлетворились исходом дела и все осталось как есть.
В тот же вечер Паркер, надев цивильный костюм, отправился
в местный бар выпить пару кружек пива. Он выпил пива, потом
пропустил рюмочку кое-чего покрепче, и когда пришло время по-
кинуть бар, его охватило приятное блаженство при мысли о том,
какой он отличный парень. Этот вечер был последним в его жизни,
когда он чувствовал себя отличным парнем.
В кустах на пути к метро его подстерегли трое. Они напали
неожиданно, он даже не успел вытащить револьвер. Избили его
73
так, что он был на волосок от смерти. Он долго лежал на тротуаре
в луже крови, а когда сознание вернулось к нему, первая мысль
была: кто и почему это сделал? Логическое заключение могло быть
только одно: его избили по наводке лавочника, у которого утром
мальчишка украл рулон шелка, а он, Паркер, этого мальчишку
отпустил.
Он так никогда и не узнал, кто набросился на него в тот темный
осенний вечер. Возможно, это в самом деле были приятели лавочни-
ка. Но это мог быть кто угодно из тех, кто затаил злобу на Паркера
за его тогдашнее добродушие. Для него это не имело значения.
Паркер сделал свои выводы.
Во-первых, он понял, что когда тебя бьют, это неприятно. В кино
такое выглядит совсем по-другому. Там главный герой, на которого
нападает десяток злодеев, — не человек, а дьявол, он ухитряется по-
калечить их всех, прежде чем наконец упадет сам. Но тут же он под-
нимается, слегка покачивая головой, чтобы не так кружилась,
вытирает кровь с разбитых губ, отряхивает пыль с одежды, а затем
задумчиво щурит глаза, в то время как публика в зале размышляет,
что бы такое означал этот прищур. В жизни все несколько по-иному,
и прежде всего тебя очень редко бьют кулаками. Например, в случае
с ним, Паркером, в ход пошли палки от щеток, и так хорошо над ним
поработали, что он сразу же штаны обмочил. Его продолжали бить и
после того, как он потерял сознание, и прекратили только тогда, когда
он был уже на волосок от смерти — нельзя сказать лучше, это точно,
потому что его хотели забить насмерть, и лишь один жалкий волосок
отделял его от Царствия Небесного. Это ощущение ему не понрави-
лось. Поэтому первый вывод, который он для себя сделал, заключался
в том, что никогда-никогда! — до тех пор, пока ходит по этой бренной
земле, он не допустит, чтобы его еще раз превратили в объект для
битья. Никогда этого больше не будет. Он затвердил этот урок так,
как школьник затверживает катехизис. «Меня никогда больше не
изобьют. Никогда меня больше не изобьют».
А выполнять это правило было проще простого. Сначала бей —
вопросы можно задать и потом. Фуражка полицейского тут очень
кстати: легче извиниться перед невиновными.
Второй же вывод, который сделал Энди Паркер из этого урока,
заключался в том, что он, как оказалось, очень наивно и просто
понимал свой полицейский долг. Поэтому, начиная с того дня, как
он снова приступил к работе, Паркер вызывал в полицию всякого,
кто осмеливался при нем плюнуть на тротуар. Теперь он больше,
чем кто бы то ни было из полицейских, доставлял в участок пья-
ниц, бродяг и прочих безобидных нарушителей общественного спо-
койствия. Для себя самого Паркер перестал быть гуманным
полицейским и добрым малым. Он превратился в злобного, несго-
ворчивого сукина сына и прекрасно сознавал это. И если вы, паче
74
чаяния, ему почему-то не понравились, то тем хуже для вас. У
Паркера была вся жизнь впереди, и он знал, как ее надо прожить.
«Никогда больше меня не изобьют, — твердил он себе. — Меня
никогда больше не изобьют».
Джефф Талбот сидел на табуретке в закусочной Луиса и при-
кладывал мокрый носовой платок к лицу. Струйки крови стекали
из раны по шее вниз, за воротник его форменной рубахи, и он с
досадой думал, что теперь придется Бог знает сколько времени
потратить, чтобы отмывать пятна. Луис с беспокойством погляды-
вал на него, куда больше встревоженный здоровьем Джеффа, чем
шумом, доносившимся с улицы. Он переживал за своего клиента
чуть ли не как родной отец.
— Ну как, тебе получше? — спросил он Джеффа.
— Да, все нормально, — ответил тот. — Чего надо было этому
малому?
— Зипу?
— Его так зовут? Ну да, ему.
— Не знаю.
— Какого черта ему было надо? Никто его не трогал. Я зани-
мался своим делом.
— Тут вся суть в том, что это как раз его дело — соваться в
чужие дела. Он плохо кончит. Как Миранда.
— Я вот все пытаюсь понять... Он что, ищет неприятностей на
свою шею? Очень горяч, что ли?
Луис пожал плечами.
— Не больше, чем другие.
Все испанцы, наверно, горячие, да?
— Одни горячие, другие нет. — Луис снова пожал плечами.
— Ты знаешь, у нас во Флетчере не было ни одного испанца, —
сказал Джефф, несколько удивленный своим открытием. — Я даже
никогда раньше не встречал ни одного испанца. Как тебе это нравится?
— А я никогда раньше не встречал никого из Флетчера, —
ответил Луис.
— Я что хочу понять... — Джефф повертел в руках испачкан-
ный кровью носовой платок и снова взглянул на Луиса. — Вот
ты, например, ты в полном порядке.
— В порядке?
— То есть... ты — не такой, как он. — Джефф немного по-
думал. — А что, этот Миранда, он тоже испанец?
— Si.
Джефф умолк, потом кивнул и принялся что-то обдумывать.
— Послушай, моряк, если ты будешь размышлять в этом на-
правлении, ты сделаешь большую ошибку.
75
— В каком направлении?
— Ты сам знаешь, в каком. Так проще всего.
— Понимаешь, Луиз, меня это здорово касается, — принялся
объяснять Джефф. — Я должен понять. Я ведь не ради любопыт-
ства или забавы... Это... это очень важно для меня.
— Почему это так важно?
— Потому что... — Джефф посмотрел на часы, висевшие на
стене над стойкой. Он не знал, придет Чайна или нет, и не был
уверен, что хочет, чтобы она пришла. Нахмурившись, он прогово-
рил: — Это очень важно для меня. Важно — вот и все.
Глава 10
Казалось, все были готовы к тому, что должно случиться.
Были готовы полицейские на улицах, на крышах и во дворах.
Были готовы и местные жители — зрители предстоящего спектак-
ля. Зип и Сиксто притащили со свалки большие ящики и устроили
себе трибуны неподалеку от полицейских заграждений — они тоже
были готовы. Даже лейтенант Бернс чувствовал, что как будто
готов. Судя по всему, он знал, что подкрепление подошло и раз-
вернулось именно так, как он хотел. Держа в руке большой пе-
реносной мегафон, он выступил вперед из-за патрульной машины,
приложил громоздкий аппарат к губам, подул в него, желая убе-
диться, что тот исправен, и крикнул:
— Миранда! Пепе Миранда! Ты слышишь меня?
Эхо разнесло его слова по притихшей улице. Люди ждали, что
ответит Миранда. Но ответа не последовало.
— Ты слышишь меня? — повторил Бернс. Рокот его голоса, мно-
гократно усиленного мегафоном, казалось, можно было услышать в
любом конце города. Но ответом ему была тишина. Толпа тоже мол-
чала, и только что-то вроде вздоха пронеслось над головами, как буд-
то все, кто был там, одновременно задержали дыхание.
— Ладно. Я все равно знаю, что ты здесь и слышишь меня, —
продолжал Бернс, — так что послушай, что я тебе скажу. Мы
перекрыли эту улицу, и соседнюю тоже. Вооруженные полицейские
сидят сейчас за каждым окном и на крышах домов напротив квар-
тиры, в которой ты скрываешься. Ты окружен со всех сторон, Ми-
ранда, слышишь?
Зип и Сиксто забрались на ящики и поверх толпы смотрели на
происходящее.
— Это наши ящики, улавливаешь? — сказал Зип. — Только
для «Лиловых южан». И пусть никто сюда не пристраивается.
— Ну так как, Миранда? — продолжал Бернс. — Выйдешь сам
или нам придется вытаскивать тебя силой?
76
— Почему он не отвечает? — Сгорая от нетерпения, Зип раз-
вернулся к окнам второго этажа, сложил ладони трубочкой у рта
и крикнул: — Ответь им, Пепе!
— Начнется стрельба, — говорил Бернс в мегафон, — многие по-
страдают. Как насчет этого, а? Не хочешь выйти? — Он-замолчал.
Все ждали. Ждал и Бернс. — Хорошо, — рявкнул он, — раз ты...
И тут от одного из окон раздался голос. Казалось, он сущест-
вовал сам по себе, никого не было видно на втором этаже, и слова
доносились как бы из ниоткуда. Громкий голос облетел улицу и
заставил лейтенанта замолчать:
— Кого я подстрелил?
— Это Пепе! — завопил Зип, и толпа подхватила его слова,
они растеклись во все стороны, как лава, изверженная вулканом:
— Это Пепе! Это Пепе! Это Пепе!
— Ты попал в патрульного, — сказал Бернс.
— Я убил его? — по-прежнему невидимый, крикнул Миранда,
и голос его снова разнесся во все стороны.
— Нет.
— Ты врешь. Я убил его.
— Ты ранил его в плечо. Так ты выходишь?
— Я убил его? Он мертв?
— Пусть попробуют взять тебя, Пепе! — разорялся Зип.
— Миранда, не будем в игры играть. Если ты выйдешь сам...
Новый звук пронесся над головами людей, и голос лейтенанта
потонул в знакомом пронзительном вое.
— Что это? — крикнул Миранда.
— Санитарная машина. Что теперь скажешь, Миранда?
— Зачем он лез ко мне? — зарычал Миранда. — Он мог быть
убит. Я мог убить его.
— Но не убил. Так что ты скажешь? Выйдешь сам?
— Нет! — прохрипел Миранда с внезапной злобой. — Дума-
ешь, на сопляка напал? Я — Пепе Миранда! — еще громче крик-
нул он. — Хотите взять меня? Давайте попробуйте!
— Отлично сказано, Пепе! — восторженно завопил Зип и
ткнул Сиксто под ребро.
И тут вдруг вся улица наполнилась громкими криками одобрения:
— Давай, Пепе!
— Браво, Пепе!
— Покажи им!
— Тихо! — рявкнул Бернс. — Всем молчать!
Патрульные двинулись к толпе, и люди в ней мгновенно за-
молчали. Но с крыш по-прежнему неслись возгласы поддержки
убийце, засевшему в квартире дома напротив.
Бернс молча ждал, когда стихнет, потом приложил мегафон ко рту:
— Отлично, Миранда! Хватит разговаривать. Мы начинаем.
77
— Так заткните себе глотки и начинайте, трусливые ублюд-
ки! — крикнул Миранда, и вдруг у одного из окон мелькнула тень.
Это был он, убийца Пепе Миранда, маленький гибкий человек в
футболке. Рот его искривился в злобной гримасе, щеки и подбородок
покрывала черная щетина трехдневной давности, в руках он держал
по пистолету. Откинув голову, он неуловимо быстрым движением по-
дался вперед и плюнул вниз, поднял руки и начал стрелять, не це-
лясь, из обоих пистолетов, как будто хотел показать всем, что он, как
вожак мятежного городка на Крайнем Западе, так просто не сдастся.
Бернс махнул рукой, и оглушительный треск автоматной очереди
расколол воскресное утро, как елочную игрушку. Бернс метнулся за
патрульную машину и ждал, пока автоматчики на крышах сделают
свое дело. В толпе поднялась паника, женщины кричали, мужчины,
стараясь спрятаться друг за друга, пригибали головы. Бернс снова
поднял руку. Когда стрельба прекратилась, Миранды у окна не было.
Бернс подозвал Кареллу, Паркера и Фернандеса.
— Давайте начинать, — сказал он. — На этот раз дельце ему
не по зубам. Его песенка спета. — Он молча оглядел всех троих. —
Что, капитан Фрик прибыл, Стив?
— Да, я только что видел его.
— Пошли за ним. Я хочу, чтобы все было как надо.
Фредерик Блок торопился домой и вот застрял в дорожной пробке.
Блок терпеть этого не мог, особенно в выходные дни. И всего-то он
заехал к себе в контору забрать коробку с петлями — они срочно по-
надобились на фабрике в Риверхеде. Блок сам завез петли. «Работай-
те с «Блок Индастриз» — и вам гарантировано лучшее
обслуживание», — так он сказал своим клиентам с фабрики. Назад
он поехал кратчайшей дорогой до Калмс-Пойнт-Бридж — а она про-
легала через самый центр Айсолы и восемьдесят седьмой участок. И
теперь — вот, пожалуйста, он сидел, обливаясь потом, в своем авто-
мобиле, зажатом со всех сторон другими автомобилями, — и это в
воскресенье, когда ему давно пора было уже лежать на пляже. Блок
был толстяк. И не из тех, что утешаются, называя свою тучность
«полнотой» или «упитанностью». Он был толстый. Без шуток, по-на-
стоящему. И, будучи толстым, сильно потел. А когда человек потеет,
и не просто потеет, а взмокает от пота, как взмокают — Блок это
знал — только очень толстые люди, его раздражало то, что прихо-
дится париться в машине посреди Айсолы в такой день.
Некоторое время он терпел, умеренна злясь на жару и все
происходящее, но вскоре не выдержал, вылез из машины и решил
проветриться, а заодно и узнать, из-за чего такая задержка. На-
сколько он мог судить, дело не в аварии. Блока всегда до смерти
раздражали аварии. Во-первых, потому что с осторожными води-
78
телями такого в принципе не случается, а во-вторых — и это
главное, — если разбитый автомобиль и не загораживает дорогу,
все равно приходится ползти со скоростью улитки из-за всех этих
проклятых водителей, которые просто не могут проехать мимо и
не посмотреть, до какой степени пострадала машина, и оценить,
во сколько обойдется ремонт.
Но тут аварией и не пахло. И все-таки дорога была перекрыта
в обоих направлениях, так что никуда не денешься. Оставалось
выяснить почему. Блок не стал гадать и, следуя инстинкту старой
охотничьей собаки, устремился вместе с толпой вперед, тем более
что все как будто бы двигались в одном направлении, а значит,
знали, что объект внимания именно там. Переваливаясь с боку на
бок и периодически промокая пот большим белым носовым плат-
ком, Блок брел потихоньку по улице и монотонно ругался после
каждого вздоха, пока наконец не добрался до закусочной на пере-
крестке. У стойки он увидел единственного посетителя — матроса
и тихонько приблизился к нему. Блок никогда не служил во флоте,
но он был прирожденным коммерсантом и мог всегда приспособить
свою речь сообразно обстоятельствам. Поэтому он сказал:
— Что это там творится, друг? Почему это ни пройти ни про-
ехать? Что случилось?
Матрос не ответил. Он прикладывал к лицу скомканный носовой
платок. Крови на нем Блок не заметил и поэтому предположил, что
матрос, так же страдая от жары, как и он, обильно потеет. Блок мыс-
ленно посрчувствовал матросу и обратился к человеку за стойкой:
— Не могли бы вы сказать мне, что происходит?
— Движение перекрыто, — ответил Луис.
— Вы это мне говорите? — Блок тоненько захихикал, и все
его жировые складки затряслись. — И это, по-вашему, ответ? Пе-
рекрыто везде: в центре, на окраинах и вообще вдоль и поперек.
Но в чем дело? Военные учения или, может быть, демонстрация?
— Там, дальше, в доме засел вооруженный бандит, — сказал
вдруг матрос.
— Что-что? — переспросил Блок, вытирая лоб. — Бандит, вы
говорите?
— Пепе Миранда, — вставил Луис.
— Никогда о нем не слышал. А что он сделал, ограбил банк? —
полюбопытствовал Блок и снова захихикал. Жир волнами заходил
по всему его телу. Он вовсе не был похож на Санта-Клауса.
— Вы здесь живете? — спросил Луис.
— Ну конечно, я живу здесь, в этом городе. Но не прямо здесь,
а в Калмс-Пойнт. Кто такой этот Миранда? Большая знаменитость?
— Убийца, — спокойно ответил матрос.
— Вот оно что! — Блок вытаращил глаза. До него начало до-
ходить. — Да-а! Значит, убийца?
79
— Именно так, — подтвердил Джефф.
— Значит, сейчас его ловят? — уточнил Блок.
— Похоже на то. Так что идите-ка лучше к своей машине,
мистер. Здесь сейчас начнется стрельба.
— Нет-нет, — возразил Блок, крайне заинтересованный. — Я
хочу все увидеть. Хочу посмотреть, как он умрет. — И отправился
дальше, пользуясь своим огромным животом как тараном, чтобы
протиснуться сквозь толпу.
— Луиз, — сказал Джефф, — сколько сейчас времени?
— Не знаю. Наверно, полдвенадцатого, что-нибудь так. Ты то-
ропишься?
— У меня... В общем, я встречаюсь здесь с одной девушкой.
Ровно в двенадцать.
— Послушай, матрос, почему бы тебе не последовать своему
собственному совету. Иди-ка ты отсюда подальше, пока не влип
во что-нибудь посерьезнее. Пойди в парк. Когда придет твоя де-
вушка, я ей скажу, что ты ждешь ее там. Как ее зовут?
— Чайна. Смешное имя, правда?
— Только не для испанской девушки. Но по-испански говорят не
Чайна, а Чина. — Луис пожал плечами. — Сейчас многие девушки
переиначивают свои имена на английский лад. А может, это люди их
так называют, и девушкам кажется, что это проще. — Он помол-
чал. — Послушай, иди. Иди в парк. Я скажу ей, что ты там.
— Когда я встретил ее, я думал, что она шлюха. Луиз, пар-
шивое начало, да?
— Что ж, я знавал немало мужчин, которые женились на про-
ститутках, — заметил Луис. — Из них получаются хорошие жены.
— Да нет, она не такая! — Джефф только что не кричал,
стараясь убедительнее объяснять Луису, как тот ошибается. — Я
совсем не хотел, чтобы ты так подумал. То есть ты сам увидишь.
У нее такое... такое милое лицо, правда. Ты понимаешь меня?
Луис улыбнулся.
— Si.
— Да, слушай, как у маленькой девочки. Понимаешь? — Он
ухмыльнулся и поспешно добавил: — Но это не значит, что она
похожа на ребенка. У нее, конечно, есть все... э... что положено
женщине.
— Не помню, чтобы я когда-нибудь видел пуэрториканку, по-
хожую на гладильную доску, — сказал Луис.
— Что?
Луис, жестом изобразил женщину с необычайно ярко выражен-
ными формами.
— А, ну да, — согласился Джефф. — Конечно. Но она и не
такая, знаешь, расплывшаяся... Ну, не из этих... — Он тоже прибег
к помощи рук, чтобы изобразить женщину с огромным бюстом.
80
Оба торжественно кивнули друг другу в знак согласия по поводу
оптимального размера этой части женского тела.
— Ис ней так приятно разговаривать, — добавил Джефф. —
Мне нравится, когда у девушки нежный голос... а глаза так и
смотрят на тебя. Когда она говорит, я имею в виду. Говорит и
смотрит. Это хорошо. Чувствуешь себя так, будто что-то значишь.
— Si, мужчина должен чувствовать, что он что-то значит.
— Потому я и не люблю Флетчер, Луиз. Я себя чувствовал
там одним из многих. Может, ты будешь смеяться, но, когда я
встретил ее, сразу понял, что я — это я. Глупо, правда? Ну кем
еще я могу быть? А ведь я почти совсем ее не знаю. То есть она
ведь просто еще одна девушка.
— Конечно, — согласился Луис. — Конечно, она просто еще
одна девушка. Ты везде можешь найти себе девушку.
— Нет, она не просто еще одна, — немедленно возразил
Джефф. — Она гораздо красивее, понимаешь?
— Красивую девушку легко найти, матрос. В мире полным-полно
красивых девушек. На каждого мужчину найдется хотя бы одна.
— Да-да, конечно. Но она, понимаешь, я так думаю... ее можно
назвать красивой. Я правда так думаю, Луиз. — Он помолчал. —
Ты как... ты думаешь, она придет?
— Не знаю. Возможно.
— Я надеюсь. Ей-богу, Луиз, я надеюсь.
Со своего наблюдательного пункта на ящиках Зип еще издалека
увидел, как она прокладывала себе путь сквозь толпу. Он немед-
ленно замахал ей и крикнул:
— Елена! Эй, Елена, иди сюда! — Он ткнул Сиксто локтем в
бок. — Эй, Сиксто, смотри, вон Елена.
Сиксто мягко сказал:
— А я думал, твоя девушка Чайна.
— Ну, немножко разнообразия не помешает, — ухмыльнулся
Зип. — Эй, Елена!
Девушка тоже помахала ему рукой. Ей было шестнадцать лет,
очень привлекательная, с темными глазами и волосами. Она была в
кофточке и юбке. Другая девушка, чуть поменьше ростом, в черных
суживающихся книзу брюках и белой мужской рубашке, шла за ней.
— Привет, Зип, — сказала Елена, а затем обратилась к под-
руге: — Хуана, познакомься, это Зип с мальчиками.
Хуана безразлично сказала:
— По-моему, он жуткий зануда.
— Ну не надо, — возразила Елена. — Он совсем не такой уж
плохой.
Они подошли к ящикам, где сидели мальчики. Зип протянул
руку Елене и подтащил ее наверх, поближе к себе. Папа обратил
81
внимание на галантный жест Зипа и тут же предложил помощь
Хуане, которая приняла его руку с надменным видом герцогини,
пользующейся помощью привратника.
— Ты когда-нибудь видела такое. Елена? — возбужденно го-
ворил Зип. — Он подстрелил одного из них.
— Кто подстрелил одного из них? — спросила Елена.
— Пепе Миранда! — объявил Папа.
— Кто?
— Пепе Миранда, — сказал Зип. — У него в квартире целый
склад оружия. И теперь легавые не знают, как к нему подступить-
ся. Ух, видели бы вы его! Он подошел прямо к окну и плюнул на
этих сволочей.
— Но кто он такой? — спросила Хуана, обратив наконец вни-
мание на Зипа.
Папа вспомнил, что ему недавно сказал Куч, и повторил слово
в слово:
— Это великий, это замечательный человек, гордость нашего
района.
— Неужели? — протянула Хуана с высокомерным видом. —
Я никогда о нем не слышала.
— Так вот, значит, в чем дело, — сказала Елена. — А мы
просто гуляли в соседнем квартале и смотрим — все несутся сюда,
как будто кто-то выиграл миллион в числа.
— По воскресеньям числа не разыгрывают, — отчужденно про-
изнесла Хуана. Она, в сущности, не была особенно хорошенькой,
но кто-то, видимо, ей сказал, что у нее красивые глаза, и это
действительно было так, к тому же она научилась оттенять их с
помощью косметики. Эффекта она добивалась именно такого, какой
был ей нужен — желанности и притягательности, сочетание зеле-
ных, как нефрит, глаз и угольно-черных волос заставляло забыть
о неправильности ее черт.
— Вы, значит, прошли через соседний квартал? — спросил Зип
у Елены.
— Конечно. А почему бы и нет?
— Да так. — Он помолчал. — Просто, там территория «Коро-
левской охраны».
— Ну и что?
— Да ничего.
— «Охрана», не «Охрана», '— возразила Елена. — Это свобод-
ная страна.
— И мы можем гулять, где хотим, — добавила Хуана.
_ — Девчонкам можно. А попробуй-ка пройди кто-нибудь из на-
ших ребят, — сказал Зип.
— А что такое? — поинтересовалась Хуана.
— А то. На территорию другого клуба вваливаться запрещено.
82
— Чушь какая! Вам больше делать нечего, кроме как играть
в войну? Прямо детский сад.
— Никакой это не детский сад, — возразил Зип. — Вы просто
не знаете.
— Я знаю достаточно, — сказала Хуана. — Вам просто нечем
больше заняться. Поэтому вы и делите территорию и все прочее...
— Мне есть чем заняться, — усмехнулся Зип. — У нас всегда
много дел, правда, Сиксто?
— Уж это факт, — ехидно произнесла Елена. — Дел полно.
Например, приударить за Чайной.
— Эй, послушай, Елена, — ухмыльнулся Зип, — давай поти-
скаемся?
— Если бы вам было чем заняться, — упорствовала Хуана, —
вы бы не выдумывали всю эту чепуху. Таких, как ты, называют
актерствующими невротиками.
— Как-как?
— Актерствующими невротиками, — с ученым видом повтори-
ла Хуана.
— Ах, скажите, какая умная! Откуда ты такая взялась? Поди,
диплом имеешь?
— Я читала в газете, — заявила Хуана,-самодовольно улыбаясь.
— Глядите, она еще и читает! — расхохотался Зип и повер-
нулся к Елене. — Ну, так как, не хочешь потискаться?
— Иди потискай Чайну, — холодно ответила Елена.
— Ну ладно, чего ты. — Зип все так же ухмылялся. Однако
Елена по-прежнему сохраняла неприступный вид. С подчеркнутым
вниманием она повернулась к Сиксто и игриво улыбнулась.
— А кто это такой умный?
— Как? — не понял Зип.
— Ты кто? — обратилась она к Сиксто. — Сильный и молча-
ливый?
— Я? — Сиксто был поражен столь неожиданным вниманием.
— Как тебя зовут? — Она придвинулась к нему поближе, улы-
баясь, подобно Джейн Рассел. Ей казалось, что эта улыбка неот-
разимо действует на мужчин.
— Сиксто, — ответил он.
— В газете написано, что такие, жак ты, неуверены в себе, —
продолжала свое Хуана.
— Слушай, хватит пичкать меня всякой чушью, — огрызнулся
Зип. Елена вывела его из себя. — Я вообще не верю ничему, что читаю.
— Да ты скорее всего просто не умеешь читать, — засмеялась
Хуана.
На ящиках происходило нечто весьма любопытное. Хуана, хоть и
назвала Зипа занудой и актерствующим невротиком, к тому же не-
уверенным в себе, тем не менее всячески стремилась привлечь его
83
внимание. И то,- что она избрала для этого форму нападения, ничего
не меняло. Елена стремилась к тому же, пусть на первый взгляд и
казалось, что ее интересует Сиксто. Попросту говоря, на ящиках шло
сражение под названием «перетягивание каната». И каковы бы ни бы-
ли недостатки Зипа, он для девушек наиболее привлекательный среди
тех, кто стоял с ними на ящиках. А он из-за своего безразличия или
же просто тупости даже не подозревал об этом.
— Почему это ты такой спокойный? — не унималась Елена. —
Разве тебя не волнует судьба твоего друга Пепе Миранды?
— Он мне не друг, — сказал Сиксто. — И нет в нем ничего
хорошего, в Пепе!
Девушка сразу же уловила акцент Сиксто. Она несколько се-
кунд пристально смотрела на него, а потом сказала:
— Послушай, а ты кто? Из «тигров», что ли?
— Я не «тигр».
— А разговариваешь, как «тигр». Ты не можешь хорошо гово-
рить по-английски?
В это время до Папы, который напряженно соображал, что же
это такое сказал Сиксто, наконец дошло, и он выступил вперед.
— Это как «ничего хорошего»? — залопотал он. — Зи-ип, Зи-
ип! Послушай, что говорит Сиксто. Он говорит, что Пепе плохой.
Зип, разговаривавший с Хуаной, повернулся к Елене и Сиксто.
— То есть как? Ты это сказал?
— Ничего я не говорил, — возразил Сиксто.
Теперь уже Елена, воспользовавшись возможностью привлечь
внимание Зипа, взяла старт:
— Да, он так и сказал, Зип. Именно так. Этот «морской тигр»
сказал, что в Пепе нет ничего хорошего.
— Я не «тигр»! Я хорошо говорю по-английски!
— Он великолепно говорит по-английски. — Зип издевательски
засмеялся.
— Он сказал, что в Пепе нет ничего хорошего, — повторила
Елена.
— Ты и в самом деле так сказал? — спросил Зип и пнул Сик-
сто в плечо. — Сказал? — И еще раз пнул его кулаком. — Ну?
Сказал? — повторил он. подталкивая Сиксто к краю ящика. —
Значит, сказал! — И изо всех сил ударил Сиксто, так что тот
покачнулся и, не удержав равновесия, упал в сточную канаву. Зип
разразился хохотом. Папа и Елена немедленно последовали его
примеру. Хуана пребывала в нерешительности — первым ее по-
буждением было спрыгнуть вниз и помочь Сиксто подняться. Но
секундный порыв прошел, она нервно хихикнула, а затем присо-
единилась к остальным, и теперь они уже все трое громко смеялись
над четвертым. Зип обнял Елену за талию.
— Что с тобой, скажи? — спросил он.
84
— Ничего.
— Тогда почему ты сегодня такая ледышка?
— Что у тебя с Чайной?
— Вот оно что!
— Оно самое.
— Ничего. — Зип пожал плечами.
— А говорят, ты гоняешься за Элфи.
— Ну. он должен получить свое, правда?
— Почему? Из-за Чайны?
— Слушай, что тебе далась Чайна?
— Будут неприятности?
— С Элфи?
- Да.
— Не-а, никаких неприятностей. Не психуй, ладно?
— У тебя что-нибудь было с Чайной?
— У меня? — Зип снова засмеялся. — Э, да ты ревнуешь!
Надо же, черт возьми!
— Она ведь тебе в матери годится, — мрачно заявила Елена. —
Ей же девятнадцать, а то и все двадцать.
— Ну и что? Она же не старая, просто опытная. И вообще, что
такое, солнышко? — ласково произнес он. — Ревнуешь, а, детка?
— Нет.
— Переживаешь за бедного маленького Элфи?
— Плевать мне на Элфи. Ответь только на один вопрос.
— Ну конечно, отвечу. Что такое?
— Ты пялишь глаза на Чайну, так?
—• Знаешь, куколка, я, конечно, пухну от гордости, но не надо
кб;'Мне 'цёплкгься, ладно? А не то живо схлопочешь по зубам.
~ Хуана' немедленно отреагировала:
— Ты посмотри, какой храбрый мужчина! Он может ударить
девушку!
— Послушай, заглохни, мумия высохшая, — оборвал ее Зип
и обнял Елену. — Иди ко мне, моя хорошая, давай потискаемся.
— Зип, прекрати, — отодвинулась девушка. — Люди смотрят.
— Ну и пусть, а нам-то что? — Он убрал одну руку с плеча
Елены и показал пальцем на толпу.
— Эй! Эй ты, толстый!
Фредерик Блок, который как раз протиснулся наконец к самым
заграждениям, поднял глаза.
— Ты смотришь на нас, толстый?
Блок отвернулся с выражением крайнего отвращения. Зип раз-
разился хохотом.
— Вот видишь, солнышко? — сказал он. — Никто на нас не
смотрит. — Он притянул ее к себе. — М*м-м... Какая ты мяконь-
кая девочка.
85
— Не стоило бы тебе этого позволять, — сказала Елена. —
После всех твоих дел с Чайной.
— Но должен же кто-то защитить бедную маленькую Чайну? —
Он провел ладонями по телу Елены и коснулся груди. Она отпря-
нула, смущенно опустив глаза, но он снова привлек ее к себе, и
на этот раз она не сопротивлялась, замерла в кольце его рук. Зип
ласково гладил ее по спине.
— Ты хочешь избить Элфи Гомеса? — спросила Хуана.
— Убью, — бросил Зип.
— Какой крутой, — презрительно сказала Хуана. — Здесь во-
обще все такие крутые! Это все потому, что вы не уверены в себе.
— Ну надо же, из нее так и прет всякое дерьмо, — разозлился
Зип. — Так вот, слушай, мумия, у меня есть для тебя большая
новость. Я — на самом деле крутой, поняла? «Лиловые южане»
не боятся никого и ничего!
— Да кто слышал про «Лиловых южан», кроме твоей мамаши? —
насмешливо сказала Хуана. — Появись здесь кто-нибудь из «Коро-
левской. охраны», вы тут же в обморок попадаете от страха.
— Я не боюсь «Королевской охраны», — зло оборвал ее Зип. —
Я'никого не боюсь! — Ему хотелось сказать что-то поубедительней,
и он выдал: — Один мой человек сейчас ждет нас с пистолетами!
— Да появись здесь кто-нибудь из «Королевской охраны», ты
дунешь отсюда как миленький.
— Слушай, скажи своей подруге, пусть заткнется, а, Елена? —
предупредил Зип.
— Хуана, перестань его подначивать...
— Оружие — это психологический символ, — не унималась
Хуана. — Тебе нужен пистолет, потому что ты боишься.
— Я не побоюсь съездить тебе по зубам, если ты не заткнешь-
ся, — с трудом сдерживаясь, сказал Зип.
— Ну и крутой, — повторила Хуана, но умолкла.
Зип перевел взгляд на толпу внизу.
— Возвращаются, — объявил он. — Фараоны возвращаются.
Глава 11
План операции был очень прост, но лейтенант Бернс за многие
годы полицейской работы понял: чем проще план, тем больше воз-
можности его выполнить.
Все было на этот раз построено на обмане. В расчет принималась
врожденная склонность каждого человека готовиться к тому, что, по
его предположениям, должно произойти. И напасть на Миранду было
решено оттуда, откуда он меньше всего ожидает. Естественно, под-
разумевалось, что удастся предвидеть, чего же он «ожидает». Скорее
86
всего, по мнению полицейских, Миранда думает, что его попытаются
взять прямо в квартире и что простейший путь для этого — ворваться
в дом через подъезд. Если Миранда увидит, что с улицы готовится
нападение, причем со всеми признаками лобовой атаки, он, естест-
венно, приготовится защищать входную дверь. В действительности
же нападение может произойти откуда угодно. В этом и заключался
простой и весьма неоригинальный замысел Бернса. Иными словами,
общий план операции можно было сформулировать следующим об-
разом: нападай оттуда, откуда он не ждет.
— Все понятно? — спросил Бернс подчиненных.
— На пожарную лестницу пойду я, — заявил Паркер.
— Посмотрим.
— Я сам хочу взять его, — настаивал Паркер. — Хочу уви-
деть, как расколется его башка.
— Знаешь, Паркер, иногда от твоих высказывании у меня все
кишки выворачивает, — сказал Бернс.
— Что?
— Ничего.
— Тогда для чего вы все это говорите?
— Ладно, неважно, — отмахнулся Бернс. — Все понятно?
— Все, — угрюмо ответил Паркер.
— Фрэнки?
— Я все понял.
— Стив?
— Повтори еще разок, Пит.
— Хорошо. В двух словах это выглядит следующим образом.
Я объявляю Миранде, что мы идем за ним. Одна наша группа
бросается ;>на- крыльцо,. а другая в это время начинает стрелять.
Миранда-— я надеюсь — решит, что ?мы хотим вломиться в квар-
тиру через подъезд. Но кто-нибудь из нас должен отделиться от
остальных и вдоль стены пробраться к пожарной лестнице.
— Я, — сказал Паркер.
— Кто бы там ни был, он опустит приставную лестницу и
влезет на второй этаж. Хорошо, если он сможет прикончить Ми-
ранду прямо из окна. Если нет, он влезет через окно в квартиру
и будет действовать по обстоятельствам. Дело непростое, но при-
дется рискнуть одним человеком, чтобы не подставлять десяток.
— Так что, поехали? — торопил Паркер.
— Минуту. Мне нужен доброволец на лестницу.
— У вас уже есть такой, лейтенант, — сказал Паркер.
— У вас их два, — произнес Фернандес.
— Отзынь, Фрэнки. Это моя добыча.
— Почему?
— Потому что я так хочу.
— Я сам буду решать, кто... — начал Бернс.
87
— Лейтенант, чистое безумие посылать на лестницу парня, ко-
торый...
— Который что? — Фернандес испытующе посмотрел на Паркера.
— Пожалуйста! Который лично заинтересован в этом деле.
— Заинтересован? Что ты, черт побери, несешь?
— Ты вырос вместе с Мирандой!
— Ну и что? Мы же хотим очистить квартиру?
— Мы хотим найти его в этой квартире мертвым. Мертвым! —
бушевал Паркер. — Он ублюдок и гад. Его уже давным-давно пора
прикончить. Он — падаль, от него все улицы провоняли.
— Что ты знаешь о вони, Паркер, ты здесь не...
— Будь здоров, сколько знаю! Я на этом участке...
— Разве ты родился и вырос здесь, где эта самая вонь, о ко-
торой ты говоришь, днем и ночью пропитывает тебе ноздри? Каж-
дый день, всю твою жизнь?
— И ты рассказываешь мне об этом участке? Я знаю его, как
свою мамочку. — Паркер уже не мог остановиться. — Какого чер-
та ты рассказываешь мне о том, что я знаю лучше тебя...
— Ничего я тебе не рассказываю. Но для тебя этот участок
означает только одно — насилие, преступления, беспорядки каж-
дый день, каждый час — и больше ничего. И ты боишься его.
Боишься до смерти!
— Боюсь? Да ты с ума...
— Ну а для меня участок — это прежде всего люди! И эти
люди заслуживают спокойной жизни. Они не меньше твоего хотят
избавиться от этого сукина сына.
— Да они хотят, чтобы он держал в кулаке весь город! —
заорал Паркер. — И ты это знаешь! Ты знаешь, что это так!
— Они просто хотят, чтобы хотя бы один раз победил пуэрторика-
нец. И так будет, если на лестницу пойду я. Пуэрториканец победит.
— А если пойду я...
— Если пойдешь ты, ты только обделаешься, Паркер! Ты что
думаешь, тебе поможет, если ты убьешь его? Ты думаешь, это
сразу решит все твои проблемы?
— Не понимаю, о чем ты?
— Если ты туда пойдешь, ты абсолютно ничего не решишь и
ничем не поможешь ни себе, ни городу! Если ты убьешь Миранду,
ты сделаешь из него героя. Уверяю тебя. Ты убьешь его, и они
будут считать его мучеником. Дети потом месяца два станут играть
в «Пепе Миранду и полицейских».
— К черту детей! Ты что думаешь, мне нужно...
— Знаешь, какой пример ты им покажешь, Паркер?" Через де-
сять лет у тебя здесь будет сотня таких Пепе Миранд!
— А ты, значит, покажешь им совсем другое? — язвительно
сказал Паркер.
88
— Если убью его я, — спокойно ответил Фернандес, — люди
не увидят в нем ничего, кроме мертвого бандита.
— Фрэнки, иди на лестницу, — сказал Бернс.
— Спасибо, Пит.
— Паркер, давай в машину. Свяжись с нашими на соседней
улице, скажи, что начинаем. Пусть выходят, и чтобы он их увидел.
Я не хочу, чтобы он стрелял здесь по окнам.
— Значит, на лестницу идет Фернандес?
— Да. Есть возражения?
— Да я, черт возьми, имею право...
— Насчет прав обращайся к мэру! — рявкнул Бернс и пошел к
патрульным за своим мегафоном. Паркер долго смотрел ему в спину,
потом злобно сплюнул в сточную канаву и открыл дверцу машины.
Из-за заграждений снова появился репортер и потянул Фернан-
деса за рукав.
— Эй, послушайте, вы здесь главный?
— Нет.
— Тогда кто? Нельзя ли позвать сюда ваших людей, чтобы
сделать фотографии?
— Полицейское управление само разошлет фотографии в газе-
ты, — ответил Фернандес, прошел за заграждения и направился
в закусочную.
— Посмотри, сколько здесь детей, — сказал он Луису. — На-
силие они всасывают с молоком матери, как Миранда. — Он по-
качал головой. — Сидит там и ждет смерти, Луис, ты понимаешь?
Ждет, чтобы мы его убили.
Луис кивнул.
— И знаешь еще что? Я думаю, он хочет умереть. Хочет по-
кончить со всем этим раз и навсегда.
Две девушки, которые вышли из-за угла и остановились в начале
улицы, были явно не склонны с чем-то кончать. Им, наоборот, пред-
стояло некое мероприятие, и их заботило, как к нему приступить. Обе
были брюнетки высокого роста. На одной узкое шелковое платье
красного цвета, на другой точно такое же, но желтое. Платья были
скроены так, что открывали и выявляли напоказ все, чем только рас-
полагали девушки. Что-то скрыть в таком платье было попросту не-
возможно. Каждый изгиб плоти под тончайшим шелком, самое легкое
движение мускулов и сухожилий, любая линия тела, малейшее уг-
лубление или складка кожи — все это настойчиво лезло в глаза са-
мому равнодушному или рассеянному прохожему. Девушки не
относились к разряду стыдливых. Их движения сопровождались плав-
ным колыханием груди, бедер, ягодиц, ног, и это придавало их облику
еще большую обнаженность. В целом они представляли из себя воп-
лощение голливудских представлений о том, как должна выглядеть
89
шлюха, причем до такой степени соответствовали этому образу, что
казались пародией. Любопытно, что проститутки восемьдесят седьмо-
го полицейского участка обладали одним общим свойством: они ни в
коем случае не были похожи на уличных девок. Почти всегда мест-
ными шлюхами были наиболее дорого и красиво одетые девушки.
Именно ухоженность, больше, чем все остальное, свидетельствовала
о роде их занятий.
Что же касается этих двух, то они, по-видимому, либо были
новенькими, либо забыли подписаться на журнал «Вог». Во всяком
случае, они подошли прямиком к -заграждениям и, остановившись
там, осматривались вокруг. Та, что в красном, коснулась локтя
ближайшего патрульного, и когда тот обернулся, готовый разра-
зиться страшными ругательствами, перед его изумленным взором
предстала необыкновенная красотка, и он уставился на нее так,
будто это была кинозвезда, случайно залетевшая в его спальню.
— Простите меня, пожалуйста, офицер, — сказал она тихим
нежным голоском, — но не могли бы вы пропустить нас? Мы ра-
ботаем как раз на этой улице.
— Где это? — спросил патрульный.
— В баре «Ла Галлина».
— А какого черта вы там делаете?
Девушка в красном платье, казалось, потеряла дар речи. Она
обернулась за помощью к подруге. Вторая ласково улыбнулась пат-
рульному и сказала:
— Видите ли... мы..-, по связи с общественностью.
— Ну что ж, девушки, — объявил патрульный, — у меня есть
приказ начальства: за заграждения не пропускать никого, кроме
полицейских и пожарных. Вы ведь не полицейские и не пожарные,
правда? — вежливо ухмыльнулся он, довольный своим остроумием.
«Расскажу потом ребятам в раздевалке», — подумал он.
— О нет, что вы, — томно протянула та, что в красном, и
обе отошли подальше от заграждений.
— Ну и что теперь, Мардж? — спросила девушка в желтом.
Мардж пожала плечами.
— Поболтаемся тут немножко. Народ вроде бы веселый. Что-
нибудь да попадется стоящее, Мэри.
Вторая, Мэри, с сомнением огляделась по сторонам. Немного
постояв, они возобновили прогулку, и ни один человек, увидев их,
не мог отвести глаз от зрелища непрерывного вихляния, змеиных
извивов, постоянно возникающих углублений и выпячиваний всех
частей тела, начиная от лодыжек и кончая лопатками. Девицы
медленно обходили толпу, оценивая каждого возможного клиента,
и наконец Мэри- подняла брови, указывая на кого-то Мардж. Та
взглянула на искомый объект.
Их взорам предстал толстый мужчина, Фредерик Блок.
90
Глава 12
Бывают случаи, когда синемаскоп и система стереофонического
звучания просто необходимы. Бывают случаи, когда хочется растя-
нуть экран до бесконечности, чтобы глаз охватывал происходящее на
нем, как рыболовная сеть, когда она тянется по дну океана, захваты-
вает все живое на своем пути. Иногда совершенно недостаточно ска-
зать, что это и это случилось здесь, а то и то — там. Улица города —
это не полотно художника и не страница книги. Здесь течет жизнь,
здесь кипят бурные страсти, и наивно было бы думать, что весь этот
хаос и все эти волнения, все это переплетение желаний и честолю-
бивых устремлений можно выразить строчкой на листе бумаги или
мазком кисти по поверхности холста. События этого знойного июль-
ского дня происходили на улице города почти одновременно, хотя и
в разных местах и с разными людьми, так что создавалось ощущение
какого-то непрерывного движения, одно накатывало на другое, собы-
тия перехлестывались и сливались. Экран растянулся на всю длину
квартала, и жизнь наполняла его от края до края.
Куч стоял на ступеньках дома напротив церкви.
Чайна сбежала по лестнице на залитую солнцем улицу.
На другом конце квартала появился человек с тележкой — про-
давец мороженого.
Мардж и Мэри, две проститутки, приблизились к Фредерику
Блоку.
Джефф Талбот посмотрел на часы и вышел из закусочной.
Два парня в пиджаках из блестящей золотистой ткани свернули
из-за угла на улицу.
Полицейские восемьдесят седьмого участка бросились к двери
дома, примыкающего к бару «Ла Галлина».
Так происходили эти события, минута в минуту, ни мгновения
не было потеряно под бдительным оком вечного космоса. Так они
происходили...
Куч стоял на ступеньках дома напротив церкви. Он стоял здесь
уже десять минут и смотрел, как люди выходят после мессы на улицу
и растворяются в ярком солнечном свете. В самой церкви осталось
уже совсем мало народу. Куч глянул на часы и еще раз внимательно
осмотрел немногих задержавшихся. Сомнений нет. Альфредо Гомес
не пошел на мессу, остался дома. Но все-таки придется дождаться,
пока все разойдутся, чтобы окончательно удостовериться.
Холодный металл пистолетов, которые Куч забрал у Чико и Эс-
тебана, впивался в живот, но ощущение это было приятным — ору-
жие придавало уверенность, и он чувствовал себя сильным и
могущественным. Куч стоял и размышлял о своей гениальной пре-
дусмотрительности — ведь никто не поручал ему проводить рассле-
дование, он сам так решил. Сначала нужно дождаться, пока все
91
выйдут из церкви, и только потом уже вернуться к Зипу с пистоле-
тами за поясом и — что самое важное — с докладом о том, где сейчас
Элфи. Зип не требовал с него ничего такого, но он должен выполнять
свой долг. И Зип будет доволен. А то, что убивать Элфи дома будет
не так эффектно, как на ступеньках церкви, мало беспокоило Куча.
Главное — замочить гада. Остальное неважно.
Куч размышлял об этом всю неделю, с той самой поры, как
Зип рассказал ему о своих намерениях, и при одной только мысли
о предстоящем ему прямо-таки не терпелось поскорее разделаться
с Элфи. Куча одолевали, постоянно сменяясь, два возбуждающих
противоречивых ощущения, они как электрическим током пронзали
его нетерпеливым желанием действовать. Первым из них было само
понятие убийства. Оно волновало воображение. Он много раз пред-
ставлял себе, как нажимает на курок и Элфи катится вниз по
ступенькам лестницы. Ему не терпелось узнать, как это — убить.
То, что Элфи заслужил наказание, не вызывало сомнений — в
конце концов, он ведь приставал к Чайне.
Вот эта мысль и порождала второе ощущение, и оно было не менее
сильным, чем первое. Раз сто, если не больше, перед глазами Куча
возникала одна и та же картина: Элфи пристает к Чайне. Он толком
не знал, как именно пристает, и в его воображении представали все
новые и новые подробности: вот Элфи поглаживает грудь Чайны, вот
расстегивает ее блузку, вот запускает руку под юбку...
Картины эти сменяли друг друга, и возбуждение Куча росло,
вызывая чувство вины; греховности его размышлений. Лежа по
ночам без сна, он думал и думал об Элфи и Чайне, пока наконец
зубы его не впивались в подушку, а в голове оставалась только
одна мысль: «За это сукину сыну придется умереть».
В своей правоте Куч не сомневался.
Альфредо Гомес должен умереть.
Со ступенек дома напротив он смотрел, как последние из при-
хожан разбредаются в разные стороны, и образы Элфи и Чайны
снова возникли перед его мысленным взором. Закусив до крови
нижнюю губу, он представлял себе, как пошлет пулю в этого жал-
кого ублюдка Элфи.
Чайна сбежала по лестнице и вышла на залитую солнцем улицу.
В подъезде было темно, и теперь яркий свет ослепил ее. Она
заморгала, чтобы глаза немного привыкли к сверкающей белизне
улицы, и подумала, что у нее еще есть пять минут и что не стоит
приходить на свидание слишком рано — моряк может подумать,
будто ей не терпится поскорее оказаться с ним вдвоем. И все-таки
она не в состоянии была сдержать себя — ноги сами несли ее
вниз, по ступенькам крыльца. Джефф... Его зовут Джефф, Джефф,
Джефф. Имя эхом отдавалось в голове, сердце учащенно билось
при мысли о встрече, и она вдруг почувствовала, что изо всех сил
92
сжимает ручки сумки, где лежал приготовленный ею ленч. Цып-
ленка она завернула еще до того, как отправилась в церковь, и
яйца тоже сварила заранее, так что оставалось только захватить
соль, фрукты и термос с ледяным кофе. Все это было сейчас у нее
в сумке. Интересно, понравится ему цыпленок?
— Привет, Чайна.
Она сощурилась и заслонила глаза рукой.
— О, привет, Куч. — Чайна улыбнулась и попыталась обойти
его, но он преградил дорогу.
— Я как раз думал о тебе, — сказал Куч.
— Да? — Она посмотрела на часы. — Куч, сейчас у меня нет
времени разговаривать. Я должна...
— Ио том, что мы собираемся сделать ради тебя. Сегодня.
— Что-что? Я не...
— Элфи, — произнес Куч и заулыбался.
— Элфи? — Она ничего не понимала. — Ты имеешь в виду
Альфредо? Альфредо Гомеса?
— Ага, — кивнул Куч.
— И что с ним? — Чайна снова посмотрела на часы. Придется
бежать. На улице опять полно полицейских, добираться надо будет
кружным путем, так что времени совсем не остается.
— Мы ему этого так просто не спустим, — сообщил Куч. —
Он получит за все, что сделал тебе.
— Что? — снова спросила она.
— Элфи, — повторил он.
— Да, но... о чем ты говоришь? — Она внимательно посмо-
трела на него.
Сомнений не было: она поняла правильно, и в то же время его
слова не имели- никакого смысла.
— За все, что он сделал тебе, — опять сказал Куч.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты знаешь.
— Нет. Не знаю.
Он шагнул к ней, и она слегка попятилась. Не давая ей пройти
мимо него по ступенькам, Куч приблизился еще на один шаг, так
что она вынуждена была отступить к подъезду.
— Ты знаешь, что он сделал, Чайна, — упорствовал Куч.
Она вглядывалась в его лицо. Оно показалось ей очень странным.
Совсем еще мальчик, на верхней губе топорщатся эти смешные уси-
ки, и она думала... Но теперь он... он был совсем не такой, как всегда.
— У меня есть пистолет, — неожиданно сказал Куч.
— Пистолет.
— Да, Чайна, пистолет.
— Что... Что... — Ей снова пришлось отступить — на этот раз
в подъезд. Силуэт Куча вырисовывался в дверном1 проеме на фоне
93
белой от солнца улицы. Правой рукой он сделал какое-то странное
движение. Она не поняла какое, но когда тускло блеснул металл,
все стало ясно.
— Это «люгер», — сказал Куч.
— Ч... Что ты собираешься с ним делать, Куч?
— Убью Элфи, — ответил он.
— Убьешь? Почему? За что?
— За то, что он сделал тебе.
— Но он ничего мне не сделал! — крикнула Чайна.
— Ты знаешь, что он сделал, Чайна. — Куч поднес пистолет
к самому ее лицу. — Ты знаешь.
Теперь она по-настоящему испугалась. Отходить в темную глу-
бину подъезда ей не хотелось, но Куч все приближался и прибли-
жался, так что ей попросту не оставалось ничего другого. На
мгновение ей пришло в голову повернуться и взбежать по лестнице
наверх, к себе домой, но было уже поздно. Куч отрезал ее от
лестницы, теснил так, что она опять сделала несколько шагов назад
и покачнулась, потому что сзади ей преградили дорогу торчавшие
из-под ступенек мусорные ящики.
— Куч, мне... надо идти, — с трудом выговорила она. — Я не
знаю, о чем ты говоришь. Элфи ничего мне не сделал. Если ты
сердишься на него, потому что ты думаешь...
— Вот что он сделал, Чайна, — произнес Куч и протянул руку.
Она почувствовала, как его пальцы стиснули грудь, и вскрикнула,
стараясь вырваться. Пальцы сжались сильнее. Она подумала, что
блузка теперь обязательно порвется, и, забыв обо всем, подняла сум-
ку и с криком замахнулась на него, оттолкнула в сторону и бросилась
на улицу, на яркий солнечный свет. Не чувствуя под собой ступенек,
ринулась вниз и, не переставая кричать, смешалась с толпой.
В это время с противоположного конца на улицу вышел человек
с тележкой — продавец мороженого.
— Pidaguas! — призывно кричал он. — Подходите и покупайте
pidaguas.
Зип, стоявший на ящиках, обернулся и посмотрел на продавца.
Тот протискивал свою тележку сквозь толпу.
— Эй, хочешь мороженого? — спросил он у Елены.
— А что, у тебя завелись деньги?
— Конечно, — ответил Зип. — Какое тебе?
— Лимонное, — сказала Елена.
— Я тоже хочу лимонное, — заявила Хуана.
— Смотрите-ка, теперь она меня признает. — Зип спрыгнул с
ящиков. — Как только дело дошло до мороженого, тут Зип сразу
хороший. Ну ладно уж, так и быть. Записываюсь в большие тран-
жиры. Мороженое будет всем!
94
Папа с ящиков подал голос:
— Зип, и мне тоже?
— И тебе, Папа! Всем! Всем сегодня покупаю pidaguas! Эй, Мак,
притормози-ка! Ну разве можно делать бизнес в такой спешке?
Зип подошел к тележке и объяснил мороженщику, что ему надо.
Он был до черта счастлив и не обращал внимания на полицейских,
стоявших не более чем в двух метрах от него.
— Где твои люди, Энди? — спросил Бернс.
— Подходят, сэр.
Бернс повернулся к Фернандесу. Пуэрториканец, не. отрываясь,
смотрел на окна второго этажа дома, где скрывался Миранда.
— Побаиваешься, Фернандес?
— Немного, — ответил Фернандес.
— Не стану укорять тебя. — Бернс помолчал. — Паршивое
дело тебе предстоит. Нечто похожее произошло в тридцать первом
году, когда этот парень, Нелсон О’Брайен1, засел в доме на Норт-
Сайд. Я был. тогда патрульным. Двести пятьдесят полицейских два
дня не могли отойти ни на шаг в сторону. Мы прорубали крышу
насквозь и бросали в дырки газовые шашки, а этому гаду хоть бы
что. Мы три раза ранили его, но и то, когда ворвались в квартиру,
он еще стоял на ногах. Стоял и ругался. Но патроны у него кон-
чились. И знаешь, что он сделал? Спрятал по пистолету в носки —
думал, сумеет ими воспользоваться, чтобы сбежать. Тот еще по-
дарочек был, ничего не скажешь. — Бернс замолчал и пристально
посмотрел на Фернандеса. — Не очень-то мне хотелось тогда уча-
ствовать в этом деле, Фернандес.
— Почему же?
— Тот парень в квартире, Нелсон О’Брайен... — Он снова за-
молчал, потом произнес: — Я ирландец.
— Да, сэр.
— Но я вот что тебе скажу, Фернандес. Такие парни, как Нелсон
О’Брайен, они ведь не останавливают меня, когда приходит день Свя-
того Пэдди и все ирландцы выходят на улицы. Ты понимаешь меня?
— Я понимаю вас.
— Хорошо. — Бернс нерешительно посмотрел на Фернанде-
са. — Ты там поосторожнее, на лестнице-то, — наконец сказал
он. — Мне совсем не хочется терять хорошего полицейского.
— Да, сэр, — ответил Фернандес.
Бернс протянул ему руку.
— Желаю удачи, Фернандес.
— Спасибо.
Бернс повернулся, собираясь отойти к машине, но Фернандес
окликнул его:
1 О’Брайен — распространенная ирландская фамилия.
95
— Пит?
Бернс посмотрел на него.
— Спасибо, — снова сказал Фернандес.
Мардж и Мэри, две проститутки, приблизились к Фредерику
Блоку. Тот как раз вытаскивал из заднего кармана брюк носовой
платок, предназначенный вытирать вспотевший лоб, и тут его ло-
коть наткнулся на что-то мягкое. Он рассеянно обернулся. «Мяг-
кое» оказалось закрыто ярко-красным шелком.
— Привет; — сказала Мардж.
— Ну привет, — ответил Блок. — Неплохой спектакль, правда?
— Для тех, кому нравится такая музыка, — заметила Мэри.
— А что, зрелшце-то интересное, — возразил Блок, с любо-
пытством посматривая на глубокий вырез платья Мэри. Черт возь-
ми, если у этой девицы...
— На свете есть вещи поинтереснее, чем глазеть на охоту за
каким-то бандитом, — глубокомысленно заметила Мэри.
— Это какие же? — поинтересовался Блок, прикидывая, есть
на ней лифчик или нет.
— А тебе ничего не приходит в голову? — сказала Мэри.
— Н-ну... Пожалуй, кое-что приходит, — протянул Блок.
— Так вот, — заявила Мэри, — о чем бы ты ни подумал, мы
мбжем тебе в этом помочь.
Блок посмотрел на девиц с некоторым вниманием. Затем про-
мокнул платком лоб, щеки и подбородок и, еще раз окинув наме-
танным глазом двух проституток, негромко спросил:
— Сколько?
— С одной или с двумя? — уточнила Мэри.
— С двумя? Я не...
— Подумай хорошенько.
— Я думаю.
— Только побыстрей, — сказала Мардж.
— Мы любим работать вместе, — пропела Мэри.
— Как Боббси Твинз на ферме, — добавила Мардж.
— Мы знаем такое, о чем в Париже и слыхом не слыхивали, —
продолжала Мэри.
— Мы знаем даже такое, чего вообще никто не знает, — ска-
зала Мардж.
— Сколько? — повторил Блок.
— Пятьдесят за день работы, включая услуги санитаров.
— Кого?!
— Санитаров. Чтобы выволокли тебя на носилках. Сам ты не
сможешь двигать ножками.
Блок усмехнулся.
— А если без них?
96
— Я одна стою двадцать пять. Меня зовут Мэри. И можешь
мне поверить, за свои деньги ты получишь товар что надо.
— Я подумаю об этом, — сказал Блок.
— Давай, давай, думай, — наступала Мэри.
— Ты что, не можешь подождать минутку?
— Любовь не может ждать ни минуты, мистер, — заявила Мэри.
— Тем более в июле, — добавила Мардж.
— Двадцать пять слишком дорого, — сказал Блок.
— Ладно, голубь, скину пять. Сойдемся на двадцатке, что ска-
жешь?
— Соглашаюсь с удовольствием.
— Удовольствие за мной, — сухо ответила Мэри и повернулась
к подруге. — Ну что ж, я при деле. А ты, Мардж, как собираешься
утолять любовный пыл?
Джефф Талбот посмотрел на часы и вышел из закусочной. Было
пятнадцать минут первого.
Она не придет. Ну и дурак он, надеялся, что она захочет встре-
титься с ним. Он прошел немного по улице. Какая жарища, еще
хорошо, что он в белом. Но почему же она не пришла? Почему,
черт возьми? Ему очень хотелось избить кого-нибудь. Просто ради
удовольствия. Черт, в кои-то веки встречаешь девушку, которая,
может быть, одна... А. к черту все. Вконец разозлившись на весь
мир, он вернулся в закусочную.
— Я отваливаю, Луиз, — сказал он.
— Что?
— Она не появилась. Я ухожу.
— Вот и хорошо, — одобрительно закивал Луис. — Не броди
по этому району. В других местах тоже ведь есть девушки, матрос.
— Да, это уж точно, — согласился Джефф.
Он снова вышел на улицу. Эх, черт, как обидно, думал он,
ведь это... ну да... это почти что случилось, и всего-то за десять
или пятнадцать минут. За такое короткое время он почти нашел
то, что искал. Но конечно, ему следовало бы помнить, что хорошее
никогда не приходит просто так. И тем не менее, все казалось
таким правильным, казалось — и все... Казалось правильным...
что... их глаза встретились и они даже не коснулись друг друга...
Поговорили совсем немного...
Все к черту!
Он решительно зашагал прочь, стремясь уйти подальше от за-
кусочной, и первыми, кто ему повстречался, оказались Фредерик
Блок и две проститутки.
Мардж подмигнула ему.
Джефф поправил фуражку и. направился прямиком к велико-
лепному трио.
4 Эд Макбейн «Цена сомнения*
97
— О-ля-ля! — воскликнул он.
— Хочешь составить компанию, морячок? — улыбнулась Мардж.
Джефф мгновение поколебался, глаза его обвели улицу, потом
решительно произнес:
— Ну да, черт возьми! Именно этого я и хочу!
Он подхватил Мардж под локоть, и все четверо скрылись за
углом.
Два парня в пиджаках из блестящей золотистой ткани свернули
из-за угла на улицу.
Они остановились на тротуаре и, уперев руки в бедра, несколь-
ко секунд оглядывались по сторонам. Оба были в солнцезащитных
очках, у обоих прически представляли из себя нечто вроде высокой
темной короны. У того, что постарше — лет двадцати и ростом
выше шести футов, — с запястья свешивался серебряный брелок
с выгравированным на нем именем. Его звали Томми. Другой, де-
вятнадцати лет, невысокого по современным меркам роста, отзы-
вался на кличку Лил Киллер1. А звали его Фил, и он никого не
убил в своей жизни, но кличка звучала так, словно ее обладатель
за стакан газировки мог с легкостью вынуть из вас печенку, и это
ему нравилось. Высокий, Томми, кивнул приятелю, и оба напра-
вились прямиком к ящикам, с которых -Папа и две девушки пы-
тались, вытягивая изо всех сил шеи, разглядеть происходящее.
— Привет, малыш, — сказал Томми.
Папа обернулся.
— Я?
— Ты, ты. Проваливай-ка отсюда, — ровным тоном произнес
Томми.
— А? Что? А? — залопотал Папа.
— Ты слышал. — Фил подошел поближе. — Проваливай с
ящиков. Мы сами хотим посмотреть.
Папа глянул вниз, туда, где сбоку от ящиков стоял Сиксто.
— Сиксто, пойди позови... — начал он, но Фил успел оттол-
кнуть Сиксто, прежде чем тот пошевелился.
— Стой тихо, сынок, — процедил он.
— Не делай ему больно, Лил Киллер, — засмеялся Томми. —
Просто чуть-чуть покалечь.
— Послушайте, что вы тут шум поднимаете? — вмешалась
Елена, поглядывая поверх голов туда, где возле тележки с моро-
женым стоял Зип..
— Какой же это шум, — ласково сказал Томми. — Мы с Ли-
лом Киллером очень вежливо попросили вашего друга убраться к
чертовой матери с. ящиков, вот и все. Никто и не думал шуметь.
1 Убийца (англ.).,
98
— Никто не думал, — эхом отозвался Фил.
В это мгновение лейтенант Бернс поднял руку, и полиция от-
крыла огонь. Начался первый этап-хорошо продуманной, выверен-
ной до мелочей операции. Сейчас задача состояла в том, чтобы
заставить Миранду держаться подальше от окон. Отзвук стрельбы
доносился до самых отдаленных задних дворов: в ответ послышался
звон разбившегося стекла, словно мелодичное звяканье треуголь-
ника в симфоническом оркестре. Миранда на мгновение появился
у окна, выглянул на улицу, увидел именно то, что, по расчетам
полиции, должен был увидеть, и исчез в глубине дома.
Полицейские восемьдесят седьмого участка бросились к двери
дома, примыкающего к бару «Ла Галлина».
Миранда увидел их за секунду до того, как скрйться в квартире.
Лейтенант Бернс возглавлял отряд. Он непрерывно стрелял по ок-
нам все время, пока бежал к подъезду. Стив Карелла, Энди Паркер
и несколько патрульных бежали за ним. У всех были в руках
автоматы, Фернандес держался позади. Один за другим поли-
цейские ворвались в здание. Фернандес, казалось, последовал за
ними, но в последний момент внезапно метнулся вправо и, плотно
прижимаясь к стене, двинулся в сторону.
В это же время капитан Фрик, возглавлявший другой отряд
полицейских, поднес мегафон к губам и крикнул:
— Мы идем, Миранда! Сейчас дверь в твоей квартире слетит
с петель!
Ответа не последовало.
— Мы идем, Миранда! Смотри, мы поднимаемся по лестнице! —
надрывался Фрик, надеясь, что Миранда попадется на удочку.
Внизу, в подъезде, Бернс, Карелла и Паркер пригнулись к ступень-
кам лестницы и замерли. Снаружи до них доносились стрельба, вопли
людей в толпе, звон разбиваемого стекла, треск дерева да пронзитель-
ный свист пуль, когда, ударяясь о камень, они отлетали в сторону.
Тем временем Фернандес крался вдоль зеркальной витрины ба-
ра «Ла Галлина» к пожарной лестнице.
Толпа внезапно стихла.
Теперь на улице раздавались лишь одиночные пистолетные вы-
стрелы — полицейские все еще продолжали обстреливать с крыш
и из окон квартиру, где скрывался Миранда.
Чайна поспешно свернула за угол.
По щекам ее текли слезы, блузка выбилась из юбки, и ей
казалось, что она все еще ощущает пальцы Куча на своей груди.
И хоть было уже двадцать минут первого, она все же надеялась,
что Джефф не ушелг что он по-прежнему там, в закусочной, и
ждет ее. Она надеялась, что он поймет... Поймет что? Слезы хлы-
нули по ее щекам, и она вбежала в закусочную.
99
Его не было.
Она посмотрела на пустые табуретки возле стойки и подняла
глаза на Луиса:
— Луис, здесь был один матрос...
Луис сразу же кивнул.
— Он ушел.
— Я... я никак не могла вырваться... и там, на улице, такая толпа.
— Он ушел, — повторил Луис.
Она поспешно отвернулась от него и вышла на улицу. До слуха
ее доносились пистолетные выстрелы, как раскаты грома в безоб-
лачном небе.
— Чайна! Эй, Чайна!
Уж лучше бы на самом деле пошел дождь, и небеса разверзлись, и...
— Чайна, эй, ты что, не слышишь?
...и вода упала бы на землю и затопила улицу, смыла все...
— Эй, Чайна!
Она внезапно очнулась.
— Что? А, привет.
Около тележки с мороженым, скаля зубы, стоял Зип.
— Как поживаешь, Чайна?
— Прекрасно, — ответила она. — Просто прекрасно, спасибо.
— Хочешь мороженого?
— Нет. Спасибо, Зип.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Что случилось?
— Ничего.
— По-моему, ты плакала. Кто-нибудь обидел тебя?
Она покачала головой.
— Нет-нет.
— Если кто-нибудь обижает тебя, ты только скажи. Я разде-
лаюсь с ним так, как собираюсь разделаться с Элфи.
— Оставь Элфи в покое! — резко сказала она, и глаза ее вне-
запно сверкнули.
— Как? — изумился Зип.
— За что ты хочешь-расправиться с ним? Ты не имеешь права!
— Черт побери, я не боюсь его!
— Никто и не говорит, что боишься.
— Он сам нарывался, вот и все.
— Зип, ты знаешь, что он ничего не сделал. Ты знаешь это.
— Он сделал очень много чего! И за это я его по стенке раз-
мажу! Он у меня...
Она заплакала, неожиданно и горько, задыхаясь от слез.
— Почему, ну почему ты так разговариваешь? — всхлипывала
она. — Почему ты хочешь выглядеть таким... таким бандитом? Ты
когда-нибудь бываешь самим собой? Ты можешь быть самим собой?
100
Удивленный этой яростной вспышкой, он не сводил с .нее глаз,
но не мог ничего ответить.
— Что ты пытаешься доказать? — продолжала она, и слезы
бежали по ее лицу. — Чего ты добиваешься? Чтобы все стало еще
хуже? Что с тобой? Черт возьми, что?
Смущенный, он молча смотрел на нее. Потом протянул руку, что-
бы коснуться ее плеча. Он не знал, не мог знать, что слезы копились,
подступали к ее глазам с того момента, как Куч напал на нее в подъ-
езде, и продолжали подступать, пока она бежала от своего дома к за-
кусочной в безумной надежде, что моряк все еше ждет ее. Он не знал,
что только огромным напряжением воли она не давала им пролиться,
а теперь силы ее оставили. Он ничего этого не знал, просто видел,
что она плачет. Зип впервые встретился лицом к лицу с женской не-
защищенностью, со страданиями, о существовании которых он и не
подозревал, и отступил. Он опустил руку, не в состоянии прикоснуть-
ся к ней, решиться на контакт, который сейчас означал бы что-то
слишком близкое, слишком откровенное.
— Эй... послушай, не плачь, — наконец выговорил он. — Чего
ты плачешь?
— Обещай, что ничего не сделаешь с Элфи, — прошептала
она. — Обещай.
— Послушай... эй, не надо плакать.
— Обещай мне.
— Чайна... Все знают, что я собираюсь сделать то, что я сказал.
И ячсказал им...#— Он заколебался. — Я сказал, что ты моя девушка.
— Ты не должен был так говорить.
— Я знаю. То есть я хочу сказать, я сам знаю, что ты не моя
девушка. Послушай, перестань плакать, а? Хочешь, я дам тебе
платок?
— Нет, — сквозь рыдания проговорила Чайна. — Я не плачу.
— Вот, возьми. — Зип протянул платок. — Он вроде бы совсем
чистый.
Она взяла платок и высморкалась.
— Хочешь мороженого? — неуверенно спросил он.
— Нет. Зип, .ты ничего ему не сделаешь, слышишь? Он не
обижал меня, поверь. Он хороший парень.
Зип‘ не ответил.
— Ты совершишь большую ошибку, если что-нибудь с ним сде-
лаешь.
— Ты не сердишься на меня, а? — упавшим голосом спросил
он. — Из-за того, что я сказал, будто ты — моя девушка?
— Нет. Не сержусь.
— Я больше не буду так говорить, — тихо сказал он. Потом по-
жал плечами и добавил: — Сам не знаю, почему, я это сказал. — Он
задумался. — Может, потому, что это было бы здорово, понимаешь?
101
— Спасибо, — слабо улыбнулась она и вернула ему носовой
платок. — Он весь мокрый.
— А, это ничего, ничего. — Он снова пожал плечами. — Те-
перь тебе лучше?
— Немного лучше.
— Ты* на самом деле не должна плакать, Чайна. Это грех —
плакать, если только не случилось что-то серьезное. Ну, если бы
ты потеряла кого-нибудь или что-нибудь.
— Но я на самом деле потеряла, Зип. — Глаза ее снова на-
полнились слезами, и она тряхнула головой. — Так ты обещаешь?
Насчет Альфредо?
— Ну, я не...
— Я бы не хотела, чтобы ты попал в беду. — сказала она.
Он непонимающе уставился на нее, будто она произнесла эти
слова на русском языке. Наморщил лоб, пытаясь сообразить, что
она имеет в виду. То, что она сказала, никак не укладывалось у
него в голове. С чего это она беспокоится? Другое дело, если бы
она была влюблена в него или что-нибудь в таком духе. Многие
девчонки влюблялись в него, и он это знал. Но только не Чайна.
Так в чем же дело? Почему ей не наплевать, что с ним будет?
Но она не притворялась, и это он тоже знал. Он смотрел на нее
и чувствовал, что она беспокоится о нем так же, как и об Элфи.
— Я должен подумать, — наконец выговорил он.
— Да, подумай, пожалуйста. — Она прикоснулась к его руке
и свернула за угол.
Он проводил ее взглядом, продолжая хмуриться.
— Pidaguas, — напомнил мороженщик.
Зип кивнул. Мороженщик уложил пять стаканчиков в картон-
ную коробку. Зип заплатил и пошел обратно, держа коробку с
мороженым обеими руками. Хмурое выражение постепенно стер-
лось с его лица, уступив место довольной ухмылке, которая ста-
новилась все шире, по мере того как он приближался к ящикам.
Фернандес добрался наконец до пожарной лестницы.
«Поаккуратнее стреляйте, — думал он. — Если вы, придурки,
возьмете чуть ниже, вы попадете в меня. И тогда все это дельце
пойдет прахом».
Он засунул пистолет в кобуру и, собравшись с духом, подпрыгнул,
чтобы достать до лестницы. Это ему не удалось, и он тихо призем-
лился на тротуар. Распластавшись вдоль стены, посмотрел вверх. Ав-
томатные очереди с крыш не давали Миранде подойти к окнам.
Фернандес снова подпрыгнул, и на этот раз попытка оказалась ус-
пешной. Он схватился за лестницу одной рукой, затем второй и, пе-
рехватывая их по очереди, стал медленно карабкаться вверх. Под
тяжестью тела лестница подалась вниз, покачивалась на ржавых же-
102
лезных петлях и издавала мерный скрип при каждом его движении.
Но в общем грохоте выстрелов тонули любые другие, более слабые,
звуки, не слышен был и скрип лестницы. Он вытащил свой тридца-
тивосьмикалиберный, подержал в руке, как бы определяя вес, и вы-
брался на площадку, откуда начиналась основная лестница.
Люди на улице безмолвно наблюдали за ним.
Оружие продолжало сеять разрушения, поливая огнем все про-
странство перед подъездом.
Зип все еще улыбался, подходя к ящикам. Он вспоминал слова
Чайны. Странное облегчение — будто он вдруг избавился от ог-
ромной тяжести — наполняло его душу. И тут он услышал:
— Смотрите, какая прелесть! Один из наших милых «Лиловых
южан» принес нам мороженого.
Он дернулся и поднял глаза. Взгляд его упал на золотистые
пиджаки, и слова «Королевская охрана», как вспышка молнии, про-
неслись в его мозгу. Он пытался убедить себя, что не боится, но
тугой комок страха зашевелился где-то в животе.
— П-привет, Томми, — выдавил он.
— Здорово, Зип, — ответил Томми. — Ты как раз вовремя.
Сними-ка своего приятеля с ящиков.
— Снять... но... — Он замолчал, прикусив губу. Коробка с мо-
роженым стала вдруг невыносимо тяжелой. — Но это... это мои
ящики, — наконец выговорил он. — Я принес их...
— Ящики принадлежат тем, кто ими . пользуется, — заявил
Томми. — И мы как раз хотим ими воспользоваться.
— Но послушай, Томми, — пытался возразить Зип, — зачем
нам ссориться, а?-Разве мы не можем...
Томми неуловимым движением сунул кулак Папе под брючину
и резко дернул. Потеряв равновесие, Папа пошатнулся и свалился
вниз. Зип беспомощно смотрел на происходящее. Обрывки новых
мыслей и соображений, которые возникли у него после разговора
с Чайной, все еще крутились в голове, и он не знал, что же теперь
делать, почему все так...
— Проваливай, — сказал Фил.
— Да ладно тебе, Фил, что мы, не можем...
— Лил Киллер, — поправил Фил.
— Конечно, конечно, но разве мы не можем...
— Проваливай! — повторил Фил и с размаху толкнул Зипа в
плечо.
Томми, подыгрывая ему, подставил сзади ногу. Зип споткнулся
и упал навзничь. Коробка вылетела у него из рук, и стаканчики
с. мороженым покатились по асфальту. Но уже в следующее мгно-
вение он вскочил, пальцы его шарили в кармане. Он думал теперь
только об одном: как спастись? И если Чайна что-то и говорила
ему, он забыл об этом. Только- одно теперь имело значение: «Ко-
103
роле века я охрана» угрожает ему, за ними численное превосходство,
и им ничего не стоит расправиться с ним. И пока рука его нащу-
пывала складной нож, в голове стучало: «Я должен выбраться!»
— Оставь перышко в покое, Зип, детка, — ласково произнес
Томми.
Зип увидел, что Томми держит руку в кармане, а Фил готов
прийти ему на подмогу. Зип в нерешительности переводил глаза
с одного на другого. На ящиках Елена издала нервный смешок.
Томми ухмыльнулся, а потом и рассмеялся. Фил поддержал его,
и от их торжествующего смеха Зипа бросило в дрожь. Ему хотелось
накинуться на них и уничтожить, хотелось вытащить нож и вон-
зить им в кишки, чтобы они поняли, над кем смеются. Но страх
уже расползся по всему его телу, как комок черных червей, пальцы
на рукоятке разжались, и нож скользнул в глубь кармана. В бес-
сильной ярости, со слезами, которых он не хотел показать, Зип
резко повернулся и наподдал ногой один из стаканчиков с моро-
женым.
И тут он увидел на пожарной лестнице Фернандеса.
Прижавшись к стене, Фернандес с пистолетом в руке неслышно
проскользнул мимо первого разбитого окна, миновал второе и, не-
много поколебавшись, пригнулся у третьего.
Медленно поднял руку с пистолетом и прицелился.
В одно мгновение Зип понял, что сейчас должно произойти...
Возмущение и стыд жгли его, как огонь. Ему хотелось взорвать
•все на свете, чтобы показать этим вонючим гадам, что им не уда-
стся просто так пинать его. Этот стыд надо было выжечь, содрать
с кровью, выдавить из себя, как нарыв, потому что он раскалывал
мозг. Ему хотелось кричать, что он — Зип, Зип, ЗИП!
Еще раз взглянув на окна и даже не успев как следует осознать,
что делает, он приставил ладони к губам.
— Пепе! — взревел он. — Лестница!
Глава 13
Когда Фернандес услышал крик, он сначала решил, что слух об-
манывает его. Немедленной его реакцией было посмотреть на ули-
цу — что там происходит. И тут он понял, что Миранда обернулся
на крик и смотрит на него в упор. В выражении его глаз нельзя было
ошибиться, и Фернандес нажал на курок своего три-
дцативосьмикалиберного. Он услышал звуки разрывов внутри квар-
тиры, а потом что-то крутануло его назад, и он начал падать.
Поскольку он сидел,около окна, согнувшись, лететь до железной пло-
щадки пожарной лестницы пришлось не больше трех футов. Однако
ему показалось, что он летел очень долго, целую вечность. И еще ему
104
показалось, что он ударился о металлические перекладины с силой
метеорита, когда, пролетев через Вселенную, тот падает на Землю.
Две пули застряли у него в груди.
Он прежде не знал, что это такое — получить пулю. Ни во время
службы в морском десанте, когда высаживались на островах Айво-
Джима, ни потом, когда он стал работать в полиции. Ему приходилось
видеть раненых, много раненых, но в его сознании огнестрельная рана
сама по себе как-то не связывалась с событием, которое ей предше-
ствовало. Детство его прошло в играх в полицейских и воров, в ин-
дейцев и ковбоев, и всегда они сопровождались воплями: «Бах-бабах!
Я попал в тебя! Ты убит!» Это казалось так романтично — быть ра-
ненным. И даже потом, много позднее, когда он смотрел на открытые
кровоточащие раны, ощущение чего-то романтичного оставалось.
А теперь он понял, что ощущение это было ложным, что какой-то
хитрый обманщик попросту вбил ему в голову всякие глупости, а он
принял их за чистую монету. Когда пули вошли в его тело, он сначала
ничего не почувствовал. В жизни ему приходилось получать немало
ударов, не раз тяжелые кулаки со свистом опускались ему на голову,
и не раз его били в живот так, что казалось, он больше никогда не
сможет ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он знал, что это такое, когда тебя
бьют. Однажды сумасшедший подрядчик ударил его молотком по пле-
чу, и он помнил эту внезапную резкую боль от соприкосновения ме-
талла с плотью. Но он не бывал ранен и теперь знал, что когда в
человека попадает пуля, он не прижимает изящным жестом руку к
груди, восклицая: «Ах!», и не падает, грациозно изогнувшись, как
танцор в дешевом водевиле. Теперь он знал, что столкновение с пу-
лей — это все равно что столкновение с паровозом: тебя с такой же
силой сбивает с ног. Все очень просто. Возможно, не всех и не всегда
пули сбивают, но те, что попали в Фернандеса, опрокинули его и рас-
пластали на железной площадке лестницы.
Поначалу он почувствовал всего лишь толчок и потрясение, а
только потом пришло странное ощущение, что он безвольно падает
в пространство, не в состоянии владеть своим телом, просто падает,
и больше ничего. А затем — столкновение с металлом площадки.
И нет сил хотя бы вытянуть руки, чтобы смягчить удар.
И тогда пришел огонь.
Огонь охватил его. Сначала загорелись два отверстия в спине,
там, откуда из его тела вылетели пули, потом жгучее пламя про-
никло вглубь и пробежало по узким проходам к двум дырочкам в
груди и от них — дальше, сжимая грудь, плечи, горло и лицо.
Пламя ревело и гудело. Стало трудно дышать, и он попытался,
поймать воздух полуоткрытым ртом, смутно понимая, что одна из
пуль, наверно, пробила легкое. Кровь пузырилась у него на губах,
а он думал, что это слюна, пока не заметил ярко-красные капли
на манжете рубашки. Его охватил жутчайший страх.
105
С трудом заглатывая воздух, сжигаемый огнем невыносимой
боли, он чувствовал, как страх растекается в голове, заползает
куда-то за глаза, как будто кто-то изнутри выдавливает их паль-
цами. Кровь с большей силой выступила пузырями у него на губах.
С каким-то легкомыслием он подумал, что, может быть, умрет.
Пальцы продолжали выдавливать глаза, и при каждом новом на-
жиме наступала темнота, но потом уходила. Он услышал крики внизу,
на улице, и подумал, что, может быть, это поймали того, кричавшего.
Он почувствовал, что сейчас его вырвет.
Тошнота появилась сначала где-то внутри, глубоко в желудке,
и вот уже он ощутил отвратительный вкус рвоты во рту, но тут
лестница принялась вращаться, и вот уже вращается небо и весь
мир. Он захлебнулся собственной кровью и потерял сознание.
Мальчишки исчезли с быстротой конокрадов.
Зип пустился бежать, как только выкрикнул: «Пепе! Лестница!»
Он протолкнулся сквозь толпу и нырнул за угол. Папа и Сиксто
последовали за ним. Когда Бернс, Карелла и Паркер выскочили
из подъезда, всех троих уже давно след простыл.
Бернс метнулся к пожарной лестнице.
— Фернандес! — закричал он изо всех сил. — Фернандес!
Ответа не было.
— Что случилось? — спросил Паркер, стараясь перевести
дух. — Он мертв?
— Не знаю. Он лежит там, наверху. Надо снять его. — Вне-
запно Бернс всмотрелся в тротуар под лестницей. — Что за черт...
Господи! Господи Иисусе!
— Что такое? — спросил Карелла.
— Кровь! — воскликнул Бернс с благоговейным ужасом. —
Кровь капает сверху!
Капли падали одна за другой, а трое мужчин стояли и смот-
рели, как они ударяются о тротуар. Кровяное пятно растекалось,
становилось все больше и больше, а капли падали и падали в одну
точку, как стрелы, пущенные искусным стрелком прямо в яблочко.
— Мы должны снять его оттуда, — повторил Бернс.
— Какой-то малый тут вопил — предупредил Миранду, — до-
ложил один из патрульных.
— Пусть это останется на его совести, — сказал Бернс, пока-
чивая головой. — Иногда мне кажется, — продолжал он, — что
от мальчишек в этом районе больше вреда, чем от всех воров-про-
фессионалов, вместе взятых.
— Не в них дело, — .возразил Паркер, не в состоянии отвести
взгляда от кровавого пятна. — Это все их родители. Приезжают
сюда, хотя даже говорить по-английски не умеют. Какого же черта
от них ожидать?
106
— Ну знаешь, мой старик говорил так, что только ирландец
мог его понять, — -вспылил Бернс. — При чем тут...
— Простите, что вы сказали, лейтенант? — раздался голос ре-
портера из-за заграждений. — Насчет детей?
— Никаких заявлений для газет я не делал.
— Вы полагаете, что дети в этом районе вырастут такими, как
Пепе Миранда?
— Нет. Ничего подобного я не полагаю.
— Так что же тогда вы могли бы сказать, лейтенант?
— Я могу сказать, что мой подчиненный истекает кровью на
площадке пожарной лестницы. Возможно, он умирает. Могу ска-
зать, что я должен снять его оттуда, пока есть хотя бы малейший
шанс спасти его. И еще я могу сказать, что вам лучше убраться
подальше, чтобы мои глаза вас не видели, а то я запрещу всем
газетчикам проходить сюда.
— Зачем же так? — заметил репортер. — Мне ведь нужно
накропать рассказ на каком-то материале.
— На материале? А какого черта вам еще нужно? Цирк Бар-
нума и Лейли? Вот вам Миранда! Вот Фернандес, он, может быть,
уже умер там, на лестнице, кто знает!
— Жизнь — штука дешевая, лейтенант, — сказал репортер.
— Вот как? Тогда прижмите-ка задницу покрепче к стулу и
кропайте себе ваши истории на каком угодно материале! — Вконец
разъяренный, Бернс зашагал к машине.
— Вот дела, — протянул репортер, в изумлении подняв бро-
ви. — Наш приятель заводится с пол-оборота.
— Он работает на участке уже очень много лет, — заметил
Паркер. — И должен вам сказать, райским уголком этот район не
назовешь.
— Я просто пытаюсь разузнать побольше о Миранде, вот и
все, — сказал репортер. — Черт возьми, легких работ на этом
свете не бывает.
— Хотите разузнать о Миранде? — переспросил Паркер. —
Что ж, тогда оглянитесь вокруг. Миранда — всего лишь конечный
продукт. Не нужно заходить в этот дом, чтобы понять, что он
такое. Оглянитесь вокруг, приятель. Вы увидите Миранду на всех
этапах его развития, — Паркер кивнул с выражением видавшего
виды полицейского. — Смотрите внимательней, — заключил он и
последовал за Бернсом к машине.
Томми и Лил Киллер заметили Куча, когда тот завернул за угол.
— Смотри-ка, Томми, — сказал Фил, — еще один.
— Один кто?
— «Лиловый южанин». Черт побери, если легавые заметят его
пиджачок...
107
— Позови-ка его, — распорядился Томми.
— Зачем?
— Намекни, чтобы сматывался. Хочешь, чтобы легавые сцапа-
ли его?
— Да нам-то что? Пускай заберут этого придурка.
— Неважно, придурок он или нет, не люблю, чтобы легавые
брали верх. Позови его.
Фил пожал плечами.
— Эй, малый! — крикнул он. — Ты!
Куч, высматривавший в толпе Зипа с мальчиками, при виде
золотистых пиджаков замер на месте, не решаясь что-нибудь пред-
принять.
— Иди сюда, — приказал Фил.
Куч, соблюдая благоразумную осторожность, приблизился к
яшикам.
— Ты это мне?
— Ну да. Эй, как тебя зовут?
— Меня?
— Тебя, а кого еще? Я забыл твое имя. Скажи еще раз.
— Куч.
— А, ну да, конечно, Куч, — кивнул Фил. — Куч, это Томми
Ордиц, военный советник организации «Королевская охрана». По-
видимому, он намеревается дать тебе совет.
— Какой? — подозрительно спросил Куч.
— Не забудь про скачки, — сказал Фил и захохотал.
— Прекрати паясничать, — одернул его Томми. — Так ты хо-
чешь получить совет, Куч?
— Кто паясничает? — надулся Фил. — Та-а-кие скачки...
— Брось это!
— Я только...
— Брось, я сказал!
Фил замолчал. Засунув поглубже руки в карманы, он насупился
и сердито посматривал на Томми.
— Ну так как, Куч, хочешь знать, что это за совет? — про-
должал Томми.
— Смотря какой совет.
— Очень хороший совет. Я желаю тебе добра. — Он сделал
паузу. — Избавься от своего пиджака.
Куч на мгновение онемел. Затем осторожно поинтересовался:
— Это кто говорит?
— Я даю тебе хороший совет. Отделайся от пиджака.
— Почему? — едва слышно спросил Куч. — Чтобы ты мог
потом рассказывать, как уделал «Лилового южанина»?
— Что?
— Ты слышал.
108
— Не будь большим бараном, приятель, чем ты есть, — сказал
Томми. — У меня хватает дел поважнее, чем...
— Да пошли ты его, — посоветовал Фил. — Пусть сам узнает.
— От меня ты ничего не добудешь, приятель, — заявил Куч.
— Послушай, — начал Томми, стараясь сохранять терпе-
ние, — если ты не снимешь этот пиджак...
— Пиджак останется на мне! И пусть эта паршивая «Королев-
ская охрана» не указывает мне, что носить.
— Слышал? — Фил повернулся к Томми. — Что я тебе гово-
рил? Пусть этот вонючка сам узнает, что к чему...
— Нет, подожди-ка. — В глазах и голосе Томми появилось
что-то жесткое, холодное. Он с минуту изучал Куча, а потом ска-
зал: — Думай о том, что говоришь, мальчик, понял?
— Еще чего! — с вызовом ответил Куч. Он и сам не знал
толком, боится или нет. Во всяком случае, он не чувствовал стра-
ха. За поясом у него были засунуты четыре пистолета. И все
же что-то толкало его испытывать терпение двоих членов самой
безжалостной банды в округе. И судя по всему, силой, побуж-
давшей его вести себя так, был страх. Но чувства страха при
этом не было.
Томми спрыгнул с ящиков.
— А у тебя и в самом деле чересчур длинный язык, мальчик, —
процедил он. — Следи за тем, что несешь.
— Ты лучше за собой последи! — заявил Куч.
— Да я смотрю, ты нарываешься, а? Не можешь успокоиться,
пока мы не сломаем тебе ручку, так?
— Закончили круто выступать? — высокомерно спросил
Куч. — А то я тороплюсь.
Томми преградил ему дорогу.
— А ну-ка постой, детка.
— Томми, — предупредил Фил. — Вокруг миллион легавых...
— Заткнись! — резко оборвал его Томми, не отводя взгляда
от Куча. — Значит, так. Я ведь посоветовал тебе снять пиджак,
и посоветовал вежливо и любезно, не так ли, Куч? Я сделал это
ради твоего же блага. Хорошо. А теперь ты снимешь его, потому
что я приказываю. Как тебе?
— Что как? — поинтересовался Куч.
— Ты сам снимешь пиджак, или мне содрать его с тебя?
— Попробуй.
— О-о, вот таких я люблю. — Томми шагнул вперед, рука его
потянулась к карману. — Таких храбрых гаденышей...
— Полегче! — прошипел Куч. — По легче на поворотах, по-
нял, приятель? У меня под пиджаком четыре игрушечки, и кля-
нусь Господом Богом, ни одна из них, черт побери, не останется
без дела!
109
Томми резко остановился, пронизывая Куча взглядом. Он пы-
тался понять, блефует тот или нет. Непохоже на блеф. Глаза Куча
смотрели вызывающе, рот был плотно сжат.
— Что ж, герой, давай, — с вызовом произнес Куч.
— Ну его, Томми, — встревоженно сказал Фил. Он неотрывно
смотрел на улицу, кишевшую полицейскими.
Глаза Томми задержались на Куче еще мгновение, и он отступил.
— Смотри-ка, Фил, у него тут большой человек завелся. У
него есть кое-какие штучки. Ты ведь чувствуешь себя таким силь-
ным с ними, да, Куч? — Томми улыбался. — Ну что ж, тогда у
меня есть для тебя еще один совет. Такой дружеский совет, по-
нимаешь? Никогда не ходи больше по улице без своих штучек.
Ты хорошо слышишь меня? Потому что, видишь ли, дружок, они
тебе скоро понадобятся. Очень скоро.
— Вот спасибо, желтая ты сволочь, — ухмыльнулся Куч и,
повернувшись на каблуках, метнулся за угол.
— Куч, да? — Томми дымился от ярости. Он наклонил голову
вперед. — Хорошо же, Куч. Мы позаботимся о тебе, Куч.
— Подонок! — поддакнул Фил, тряся головой. — Мы хотели
помочь ему, а он, значит, так, да? — Он снова дернул головой. —
Вот и делай людям добро. — Он взглянул на девушек. — А вы
что же, лапочки, собрались весь день проторчать на этих ящиках?
— Больше все равно делать нечего, — сказала Елена.
— Пошли ко мне в логово, — предложил Фил. — Предки от-
гребли, так что мы можем скатать ковер в гостиной и немножко
попрыгать. Как вы?
— Не знаю, — сказала Елена. — Хуана, ты как?
— Я тоже не знаю. А ты что думаешь?
— Для танцев слишком жарко, — возразила Елена.
— Ладно, тогда можем попить пивка, — настаивал Фил. —
Какого черта торчать здесь? Что, вы не знаете, как все. будет?
— Не знаем. А как?
— А так. Они в конце концов подстрелят Пепе; — просто ска-
зал Фил. — А вы что думаете? Что он сумеет убежать?
— Очень даже может, — предположила Елена.
— Исключено.
— Почему это?
— Потому что есть такая штука, называется мораль, — сказал
Фил. — Она означает, что Плохой Дядя не должен победить. Пре-
ступник всегда в проигрыше. Иначе Брин Офис не пропустит. —
Он расхохотался. — Томми, усекаешь? Брин Офис...
— Да, да, я слышал, — раздраженно ответил Томми. — Сукин
сын! И я хотел ему помочь, можешь себе представить?
—Пойдемте,- девочки, предложил Фил/:;—’’Хватит торчать
тут без дела.
по
— Хуана, ты как? — спросила Елена.
— Годится, — отозвалась Хуана.
— Отлично. — Фил по очереди протянул им руки, чтобы по-
мочь слезть с ящиков. — Можете мне поверить, вы только даром
время потратите, болтаясь здесь весь день. У Пепе нет другого
выхода, кроме как быть убитым.
Если бы полицейские были так же уверены в благополучном
для них исходе дела, как в этом был уверен Фил, возможно, они
бы не стали беспокоиться о пульках со слезоточивым газом. Но,
как бы ни был уверен Фил в неизбежности финала в духе голли-
вудских фильмов о гангстерах, Пепе Миранде накануне удалось
выбраться из осажденного дома. Теперь он уже подстрелил пат-
рульного и детектива, и не исключено, что он ранит других де-
тективов или же подстрелит еще парочку ни в чем не повинных
патрульных, прежде чем коррида наконец закончится. А раз су-
ществовала такая возможность, значит, вполне естественно было
пойти дальше и предположить, что Миранда.и сегодня выберется
из квартиры, одурачив полицию, Брин Офис,. «Уорнер Бразерс» и
даже Энтони Бучера.
Как бы там ни было, на этот раз полицейские намеревались
исключить любые случайности. Одного патрульного увезли в боль-
ницу, детектив истекал кровью — на тротуаре внизу образовалась
большая лужа. Для одного дня потерь было более чем достаточно.
Поэтому они выстроились на улице, как гессенские наемники
на Массачусетском поле в тысяча семьсот семьдесят седьмом году,
подняли к плечу свои пистолеты, заряженные пульками со сле-
зоточивым газом, и теперь ожидали, когда очередной приказ от-
крыть огонь загонит Миранду в глубь дома и они получат
возможность заполнить квартиру газом и обстрелять трассирую-
щими пулями. Нет на свете зрелища более трогательного и пе-
чального, чем плачущий вор, и все эти доблестные воины в синей
форме готовились наблюдать с разрывающимися от сочувствия
сердцами, как Миранда будет обливаться горючими слезами. Но
что поделаешь — таковы уж маленькие пульки со слезоточивым
газом.
Лейтенант Бернс махнул рукой, и автоматные очереди с крыш
возобновились. Ни одного целого стекла в окнах уже не осталось,
и даже их рамы так сильно пострадали, что казалось, новый поток
пуль теперь обрушился на относительно неповрежденные кирпичи
вокруг оконных проемов. Крупные куски красного кирпича отле-
тали на пожарную лестницу, падали на тротуар. Фернандес, ле-
жавший неподвижно на площадке лестницы, был весь засыпан
красно-коричневой пылью.
in
— Отлично, — сказал Бернс своим людям на улице. — Да-
вайте. Цельтесь хорошенько в окна. Пусть туда попадет как можно
больше этого добра!
Стрельба началась снова. Трассирующие пули ленивыми спи-
ралями полетели в окна. Изнутри до слуха наблюдателей донесся
ужасный вопль — Миранда взревел, как раненое животное. По-
слышался свист, и из окна медленно выползло облако дыма. Пули
продолжали разрываться с шипением и свистом, и внезапно газ
вырвался из окон на улицу. Пули носились по квартире, как
обезглавленные крысы. Они были созданы извиваться и менять
направление в полете, чтобы их невозможно было схватить и вы-
бросить обратно, на улицу. Аромат цветущих яблонь поплыл
между домов, и ветерок донес слабый цветочный запах до людей
в толпе. Миранда, проклиная свою злосчастную судьбу, кричал
и ругался. Один раз он появился у окна, но «томпсон» загнал
его назад, чуть было при этом не разворотив добрую половину
дома.
И тут вдруг на улице послышался хлопок, а затем шипение и
свист. Аромат цветущих яблонь стал невероятно сильным, и Энди
Паркер отшатнулся от какого-то патрульного и заорал:
— Идиот! Ты, чертов идиот, будь ты проклят!
Глава 14
Бесполезно винить людей за ошибки. Люди делают их посто-
янно, и полицейские — такие же люди, как и все остальные. И
если пистолет дает осечку, значит — осечка, и все тут. А если
пуля со слезоточивым газом, вместо того чтобы взлететь в воздух
и проследовать, куда ей положено, шлепается на асфальт и тут
же разрывается, то считайте, что вам просто не повезло. Возможно,
Паркеру не стоило бы стоять так близко от патрульного, воору-
женного газовым пистолетом. Но ошибки и всякие неприятные слу-
чайности происходили, происходят и будут происходить всегда, а
Паркер просто оказался слишком близко, когда пистолет дал осеч-
ку, и слишком близко к. тому месту,, где разорвалась пуля. Вот
поэтому-то и получилось, что газовое облако взлетело и расплю-
щилось прямо перед носом Паркера, и только потом пуля подско-
чила вверх й, с головокружительной скоростью перепрыгивая через
головы людей, унеслась в. толпу. Слезоточивый газ — это вам не
«Шанель» номер пять. Особенно если он попадает прямо вам в
лицо. Мгновенно в глазах Паркера началось, такое жжение, что он
почти совсем ослеп. Проклиная патрульного, он засунул руку в
карман, нащупал носовой платок, поднес к глазам и принялся вти-
рать в них* ядовитое вещество.
112
Подвывая и вс\липывая, как младенец, Паркер побрел к заку-
сочной. Носовой платок он продолжал держать у лица. За спиной
у него слышались крики — пуля гуляла по своей безумной тра-
ектории среди толпы, и люди начали кашлять и визжать. Бернс
отдавал приказы патрульным. Но для Паркера все это не имело
значения — лицо и глаза его горели как в огне.
— Луис! — что есть силы крикнул он. — Луис!
Ответа не последовало. Паркер отнял платок от лица и попы-
тался сквозь слезы осмотреть закусочную. Но ему удалось разли-
чить только смутные расплывчатые очертания предметов и
ослепительно яркие пятна и полосы солнечного света.
— Луис! — истошно завопил он. — Принеси мне воды! Я ни-
чего не вижу!
Паника овладевала им. Почему Луис -не отвечает? Почему он
не идет на помощь?
— Луис, где ты? Помоги! Принеси мне воды! Луис! Луис!
Луис выбежал откуда-то из глубины помещения, глаза его были
тревожно раскрыты.
— Que pasa? — спросил он. — Что случилось?
И тогда Паркер заорал:
— Где тебя носит, ты, цветной ублюдок?
Пули не смогли бы остановить Луиса более действенно, чем
слова Паркера. Они с силой вонзились в барабанные перепонки и
отскочили в мозг, вызвав мгновенный паралич движений, дыхания
и мыслей. Луис замер, опустив руки, и смотрел на Паркера оста-
новившимся взглядом.
— Луис!
— Si.
— Христа ради, принеси мне воды. Пожалуйста, воды.
— Si, — повторил Луис. Потрясенный, он медленно двинулся
за стойку.
— Скорей!
Стрельба на улице прекратилась. Газ клубами выходил из раз-
битых окон и повисал в неподвижном воздухе. Люди закрывали
лица платками и ругали полицейских, устроивших такое безоб-
разие. Луис принес таз с водой и поставил его на стойку бара.
Паркер, который по-прежнему ничего не видел, с трудом нащу-
пал таз, провел по нему рукой, чтобы найти край, и погрузил
в воду горевшее лицо. Луис безмолвно наблюдал за ним. Паркер
промыл глаза, потер кожу и, облегченно вздохнув, повторил всю
процедуру. Наконец он выпрямился, промокнул лицо носовым
платком и повернулся к Луису, который продолжал молча смот-
реть на него.
— Que pasa, maricon? — ухмыльнулся Паркер, как всегда, ког-
да употреблял неприличные испанские слова.
из
— Ничего, — ответил Луис и безразлично покачал головой. —
Ничего.
— Что такое, a? ,— спросил Паркер, продолжая ухмыляться. —
Что случилось, cabron? — Но и эту непристойность Луис оставил
без внимания.
— De nada, — повторил Луис. — Ничего.
— Ты обиделся на меня. Потому что я накричал на тебя не-
множко, так? Из-за этого? Старик, у меня глаза чуть совсем не
выело. Ты просто мой спаситель.
— Si, я спаситель, — безучастно повторил Луис.
Паркер вдруг почувствовал себя неловко.
— Эй, послушай, ладно тебе, — пробормотал он. — Между
друзьями случается немножко поорать друг на друга. Это пус-
тяки.
С улицы послышался голос лейтенанта Бернса, многократно
усиленный мегафоном:
— Миранда! Ты меня слышишь?
— Чего ты хочешь, сукин сын? — ответил Миранда, захлебы-
ваясь кашлем.
— Ну что, Миранда, ты выйдешь? Или будем брать тебя с
боем?
Наступило молчание. Паркер метнулся из закусочной на улицу.
Луис смотрел ему вслед.
— Какого черта он с ним разговаривает? — спросил Паркер у
Кареллы. — Почему мы не идем его брать? Держу пари, он сейчас
ничего вообще не видит.
— Пит хочет обойтись без стрельбы, насколько это возмож-
но, — ответил Карелла.
— Да он попросту дает этому бандиту передохнуть. Если бы
мы вошли в дом сейчас, мы бы взяли его в две секунды.
— А если он начнет опять обстреливать улицу?
— Ну и что с того?
— Ты предлагаешь подвергнуть всех этих людей опасности?
— Я предлагаю только одно: взять Миранду.
— Ну возьмешь ты его, и что дальше? — спросил Карелла.
— Ты о чем?
— Когда закончится твой.маленький крестовый поход?
— О чем ты, черт побери...
— Когда ты наконец забудешь о том, как тебя избили, Паркер?
— Кто меня избил? Что ты...
— Ты знаешь, о чем я говорю!
— Хорошо. Ладно. Я тебе скажу. Никогда я не забуду этого. —
Паркер уже не сдерживался. — Понял? Никогда. Это был хороший
урок, приятель, и только дурак...
— Какой же это^урок, Паркер?,
114
— А такой: я теперь знаю, что в этом вонючем участке никому
нельзя доверять и что...
— А еще ты научился бояться, — спокойно сказал Карелла.
— Что?
— Ты слышал. Бояться.
— Знаешь что, мистер, лучше замолчи, пока не поздно. Я не
забыл, как ты...
— Когда же ты поймаешь кого-нибудь, Паркер? Я имею в виду
не всех этих бродяг и пьяниц, которых ты затаскиваешь в полицию
в каждое твое дежурство, а действительно крупную птицу.
— Я делаю свою работу! — кипел Паркер. — Очищаю улицы
от всякой дряни!
— Не тот мусор ты собираешь!
— Здесь все — мусор!
— Ну да, и ты его боишься! Боишься, что тебя опять изобьют.
— Ну, сукин сын, я тебя предупреждал...
— Миранда, я жду! — крикнул Бернс, и оба детектива обер-
нулись на крик. Кулаки Кареллы были сжаты. Паркер угрюмо
посмотрел на него и направился к Бернсу.
— Ну так как, Миранда? Лучше сдавайся! У тебя нет ни одного
шанса!
— Если я выйду, у меня его все равно не будет. Та старая
леди умерла, ведь так?
— Какая еще старая леди?
— Та, которую я гробанул, — сказал Миранда. У него опять
начался приступ кашля, и он замолчал. Затем его голос снова
донесся из квартиры. — Скажи мне правду.
— Эта женщина жива, Миранда.
— Я не хотел ее бить. — Голос его звучал совсем слабо. —
Мне нужны были деньги. Мне пришлось... — Он надолго замолчал,
потом спросил: — Она ведь умерла, правда?
— Говорю тебе, она жива.
— Ты врешь. Вам так просто меня не взять. Думаешь, я выйду,
как дурак, чтобы нарваться на смертный приговор?
— Эта женщина жива. Но если ты вынудишь нас брать тебя
с боем, тогда уж у тебя точно не будет никаких шансов.
— А знаешь, приятель, у меня для тебя новость. Знаешь, ка-
кая? У меня за всю мою жизнь никогда не было ни единого шанса.
— Ну так попробуй словить свой шанс сейчас. Может, и по-
лучится.
— А зачем? В благодарность за то дерьмо, которым вы, лега-
вые, кормили меня, как ^только мамочка отняла меня от груди?
— Ты сам себе готовил кормежку, Миранда! Ладно, хватит
трепаться. Да или нет, говори! Выйдешь с поднятыми .руками или
мы пулями выбьем тебя из твоей норы?
115
— Если хотите меня взять — валяйте, работайте. Вам за это
деньги платят.
— Вот так, да? Отлично, ты сам напросился. Значит, разгова-
ривать больше не будем? Что ж, жди. Скоро мы придем.
— Эй!.. Эй, послушай!
— Что еще?
— Я... Мне нужен священник.
— Нужен... кто?
— Священник. Я... я хочу поговорить со священником.
— А ты выйдешь, если мы найдем священника?
— Пусть он придет ко мне. Мне нужно поговорить.
— Это еще зачем? Ты что, ранен?
— Нет, я не ранен. Черт побери, я что, должен получить сна-
чала федеральное разрешение, чтобы просто поговорить со священ-
ником? Неужели в этом гнусном городишке я ничего не могу
просто так, без того чтобы сначала встать на колени и клянчить
с протянутой рукой?
— Подожди, Миранда. — Бернс опустил мегафон. — Что ты
об этом думаешь, Стив?
— Очередная уловка, — сказал Карелла.
— Конечно, — согласился Паркер. — На черта ему священ-
ник? Заложник ему нужен, вот кто.
— Я знаю, — кивнул Бернс.
Карелла пристально посмотрел на него.
— Ты думаешь о том же, о чем и я, Пит.
— Вот именно. — Бернс поднес мегафон к губам. — Миранда!
— Ну?
— Я найду тебе священника!
В глазах Зипа было что-то необычное. Сиксто сразу это уловил
и вгляделся в него повнимательнее, пытаясь понять, что же имен-
но. Казалось, Зип вот-вот заплачет. Лицо его пылало, губы были
плотно сжаты, и он слишком часто моргал, будто старался удер-
жать слезы. Но в то же время в жесткой посадке его головы чув-
ствовалась какая-то новая сила, и он в нетерпении сжимал и
разжимал кулаки.
Мальчики стояли на улице напротив дома Альфредо. Лиловых
пиджаков на них не было, и теперь они производили впечатление
обычных старшеклассников, которым и поговорить-то больше не о
чем, кроме как о девчонках, бейсболе или соревнованиях по пла-
ванию. На самом деле они, конечно, обсуждали предстоящее убий-
ство.
— А ты что думаешь, Куч? Там он или нет?
— Не знаю, — ответил Куч, оглядываясь на дом Альфредо. —
Ясно одно: в церкви он не был.
116
— А почему мы теперь без пиджаков? — залопотал Папа. —
Мне плохо без пиджака.
— В пиджаках жарко, — нетерпеливо сказал Зип. — Послу-
шай, ты можешь собрать свои мозги в кучу и подумать, о чем
идет речь?
— Но мне плохо без пиджака, — тянул свое Папа. — Я не
ижу, почему...
— Ты думаешь, уже пора, Зип? — перебил Куч. — Улица
кишмя кишит легавыми.
— Вот именно, что пора. У них у всех сейчас на уме Пепе.
Завалимся к Элфи, пристукнем его, и никто даже не поймет, что
к чему.
— Зачем тогда пиджаки, если мы не можем их носить, а? —
не унимался Папа.
Зип раздраженно повернулся к Папе. Какое-то мгновение ка-
залось, что он ударит его.
— Ты что, хочешь в Бейли-Айленд? .— заорал он.
— А что это?
— Речку Дикс знаешь? Посреди есть остров, а на нем тюрьма.
Будешь носить пиджак — загремишь туда, и глазом не успеешь
моргнуть.
— А что я такого сделал? — захныкал Папа. — Почему меня
посадят в тюрьму за то, что я хожу в пиджаке?
— Ну попробуй объясни что-нибудь этому кретину, а? — Зипа
трясло от злости. — Послушай, какого черта ты здесь делаешь? От-
правляйся-ка ты подальше, на свой Пуэрто-Рико, будь так любезен.
т— Если я «Лиловый южанин», — рассудительно сказал Па-
па, ничуть не обескураженный выпадом Зипа, — значит, я дол-
жен носить пиджак. Тогда все будут знать, кто я. Ты сам это
говорил, Зип. Так~ что теперь я могу носить пиджак. Разве
нет?
— Не пытайся ты понять, Папа, — сказал Зип. — Просто по-
верь, мне на слово. А теперь нам надо заняться Элфи.
— Но зачем так торопиться, Зип? — вмешался Сиксто. —
Лучше подождать. Возможно, завтра...
Глаза Зипа сверкнули, и Сиксто снова показалось, что он готов
заплакать, но при этом выглядит сильнее и решительнее, чем обычно.
— Сегодня! — бросил Зип. — Сейчас! Сколько можно дожи-
даться всяких «завтра»? Я хочу стать Кем-то сегодня!
— Чтобы стать Кем-то, тебе нужно убить Элфи, — заметил
Сиксто.
— О Господи, да с кем я разговариваю! — В голосе Зипа за-
звучало неприкрытое презрение. — С паршивым эмигрантом. Ты
эмигрант, Сиксто, ты паршивый иностранец. Ладно, хватит тре-
паться. Все решено.
117
— Кем решено? — тихо спросил Сиксто.
— Мною.
— Тогда почему бы тебе не пойти и не убить Элфи самому?
Слова вырвались прежде, чем он смог осознать их смысл, и
вслед за ними сразу же наступило молчание. Зип сжимал и раз-
жимал кулаки.
— Ч)то же ты предлагаешь, Сиксто? — вкрадчиво спросил он.
Сиксто глубоко вздохнул.
— По-моему, мы не должны убивать его.
— По-твоему?
- Да.
— Ну, а по-моему, должны. И так будет.
— Это значит...
— Что «это значит»? — подхватил Зип. Кулаки его ни на се-
кунду не оставались в покое. — Давай-давай, говори.
— Это значит, что мы будем как Пепе Миранда, — выдохнул
Сиксто. — Мой отец никогда бы не стал никого убивать.
— Ну и что такое, черт возьми, твой отец? Какой важный
господин! Вкалывает на фабрике!
— А что в этом плохого?
— Хочешь вкалывать на фабрике — валяй. Ну, а я черта с
два пойду туда!
— И куда же ты пойдешь, Зип? — спросил Сиксто, и
снова наступила тишина. Теперь он был уверен, что Зип не
выдержит, заплачет. Слезы уже выступили у него на гла-
зах. — Пойдешь убивать людей? Именно этим ты хочешь
заняться, да, Зип?
— Послушай...
— Думаешь, чтобы убивать, нужно много ума? Мои родители
никогда никого не убивали и не убьют ни здесь, ни на острове.
Так чего тут...
— Ты нарываешься на неприятности, — тихо произнес Зип.
— Ну убьем мы Элфи... А что толку? Что это нам даст?
— Нарываешься, Сиксто, — повторил Зип.
— Думаешь, если мы будем убивать всех подряд, если мы...
— Заткнись!
— ...станем бандитами...
Зип ударил его по лицу неожиданно и сильно. Голова Сиксто
откинулась. Несколько секунд он не мог прийти в себя, ему было
очень больно. Но он без страха смотрел на Зипа и только поднес
руку к лицу и провел ею по губам.
— Все в порядке? — деловым тоном осведомился Зип.
Сиксто не ответил. Куч посмотрел на него, и глупая самодо-
вольная ухмылка расползлась по его лицу. У Папы был смущенный
вид, он не знал, улыбаться или хмуриться.
118
— Так что, все в порядке? — повторил Зип, но снова не по-
лучил ответа. — Значит, в порядке, — кивнул он, сам отвечая на
свой вопрос. — А теперь займемся делом.
Куч заулыбался. Он был рад, что воспитательная часть подошла
к концу. Это было неприятно. К тому же ему не терпелось начать
действовать.
— Что сперва, Зип?
— Сперва нужно выяснить, дома Элфи или нет. Папа, вы с
Сиксто возьмете это на себя. Поднимитесь наверх и послушайте у
двери. Если он там, вы услышите. Сразу возвращайтесь и доложите
мне.
— А как же нам его выманить, Зип? — спросил Куч.
— Нам нужно всего лишь, чтобы он спустился в подъезд.
— Да, но как его заставить?
— Не знаю. — Зип задумался. — Что у него, совсем нет дру-
зей, что ли? Вот, например, Папа мог бы позвать его. Притворить-
ся, что хочет поболтать с ним по-дружески.
Куч покачал головой.
— Элфи — одиночка.
— Тогда нам нужен кто-то, кому он доверяет, с кем он вышел
бы поболтать в подъезд... Ага! — Он торжествующе прищелкнул
пальцами. Лицо его мгновенно оживилось. Если раньше он и мог
заплакать, то уж во всяком случае не сейчас. — Ну конечно, —
быстро заговорил он. — Мы скажем, что хотим быть друзьями,
понимаете? Рассказываем это нашей свахе. Сваха верит и вызывает
Элфи. А когда он спустится в подъезд, тут мы р-раз — и готово!
— Здорово, Зип, но кто будет свахой? Такой, чтобы Элфи ей
поверил?
По лицу Зипа расплылась широченная ухмылка.
— Чайна, — сказал он.
Глава 15
Сиксто знал, что ему нужно делать, когда оказался в подъезде
того дома, где жил Альфредо Гомес. Возможно, впрочем, что он
знал это уже давно, возможно даже, с того момента, как зашел в
аптеку, знал, не признаваясь в этом самому себе. Но теперь он
понял, что никто не может заставить человека сделать что-то, если
тот этого не хочет. И еще он понял, что присутствия полиции на
улицах недостаточно, чтобы предотвратить бессмысленное, ненуж-
ное убийство Альфредо Гомеса. Понял он и то, что должен сделать
выбор, и сделать сейчас, а потом надо будет защищать свои убеж-
дения. Он был еще слишком юн для таких решений. Слишком юн,
чтобы самому сделать выбор, который может впоследствии повли-
П9
ять на чью-то судьбу, как, впрочем, и на его собственную. Но
жизнь привела его на распутье двух дорог, и он выбрал свою,
выбрал совсем не героически. Выбрал, как выбирают чаще всего,
потому что все решают здесь личность человека, его убеждения.
Для Сиксто других вариантов выбора просто не существовало, и
решение было такой же неотъемлемой частью его самого, как, на-
пример, руки или ноги.
— Папа, — прошептал он.
— Что такое, Сиксто? — отозвался Папа.
— Сядь. Мне нужно поговорить с тобой.
Мальчики уселись на ступеньки лестницы на первом этаже. В
подъезде было тихо и темно. Почти все жильцы ушли смотреть,
как будут брать Миранду. Но хотя Сиксто знал, что никто не
услышит их, он говорил шепотом. А поскольку шепот — вещь
заразительная, то Папа тоже понизил голос. И вот так, сидя бок
о бок на ступеньках в темном подъезде, мальчики тихо разгова-
ривали.
— Так что ты хотел, Сиксто? — снова спросил Папа.
— Папа... все это... все это неправильно.
— Что неправильно?
— То, что мы собираемся сделать. Я об Элфи.
— А Зип говорит...
— Папа, пожалуйста. Послушай меня. Пожалуйста.
— Да, я слушаю, Сиксто.
— Убивать Элфи неправильно, Папа.
— Как неправильно? А Зип говорит...
— Неправильно! Папа, послушай... Послушай, тебе здесь нра-
вится? Этот город — он нравится тебе?
- Si.
— Мы приезжаем сюда... Здесь хорошо... лучше, чем там. И
мы не хотим быть как Пепе Миранда!
Очень смущенный, Папа заколебался. Потом высказался:
— Пепе Миранда — самый замечательный человек во всем
районе.
— Нет, Папа. Он позорит наш район.
Папа качал головой. Очень мягко, как ласковый отец, который
желает объяснить что-то любимому чаду, он накрыл руку Сиксто
своей рукой и принялся поглаживать характерными замедленными
движениями, за которые и получил свое прозвище.
— Нет, Сиксто, нет, — приговаривал он, — ты неправильно
говоришь. Пепе — самый замечательный человек.
— Папа, но он убивает людей! — сказал Сиксто, отдергивая
руку.
— Он смелый.
— Папа, это не...
120
— Он смелый, — упорствовал Папа. — Он справился с поли-
цейскими, и он...
— Нет, не смелый! И в нем нет ничего хорошего! Ему напле-
вать на тебя, на меня, он заботится только о себе. Пепе плохой
человек! Он нас позорит!
— Нет, Сиксто, — медленно произнося слова, возражал Па-
па. — No es verdad. De ningiin mado...1
— He говори по-испански! — перебил Сиксто. — Раз мы здесь,
мы должны говорить по-английски. — Он вздохнул. — Папа, ты
понимаешь, о чем я?
— Si, уо comprendo. Рего...1 2
— Не говори по-испански!
— Почему я не могу говорить по-испански? — недоуменно
спросил Папа.
— Папа, послушай меня, — в отчаянии принялся объяснять
Сиксто. — Мы не будем убивать Элфи.
— Конечно, мы убьем его, — сказал Папа, кивая головой.
— Нет, не будем. Убить его — значит поступить очень плохо.
Мы будем плохие. Как Зип. Как Пепе.
— Зип купил мне pidaguas, Сиксто, — сказал Папа.
— Папа, он плохой.
— Зип? Плохой?
— Да, да.
— А Пепе?
— Он тоже плохой.
— Нет, — сказал Папа. Он опять принялся качать головой. —
Зип говорит, Пепе хороший.
Сиксто трясло. Ему не хотелось пускать ъ ход съсй хоглярь,
вместе с тем он чувствовал, что слова его не подействовали, что
он не убедил Папу.
— Папа, как ты считаешь, я хороший?
— Si.
— Я могу сделать что-нибудь плохое, Папа?
— Нет. Я так не думаю.
— Папа... — Он набрал побольше воздуха в легкие. — Папа...
Ты знаешь, кто позвонил в полицию... Кто сказал им, где Пепе...
Это был я. Я позвонил им.
Наступила тишина. Сиксто почувствовал, что сделал ужасную
ошибку, рассказав о том, что должно было оставаться тайной.
Папа озадаченно смотрел на него.
— Ты донес на Пепе? — недоверчиво спросил он.
- Да.
1 Нет, это неправда. Ничего подобного.
2
Да, я понимаю. Но...
121
— А откуда тебе стало известно, где он? /
— Я видел его вчера. Я узнал его по фотографиихв газете. И
потом я целый день все думал и думал об этом. И решил, что...
Решил, что будет лучше, если я все расскажу.
— Но... значит, ты... ты шестерка, Сиксто.
— Нет.
— Но ты донес на Пепе!
- Да.
— Почему? Почему?
— Он плохой, Папа.
Папа долго молчал. Потом почесал затылок и сказал:
— Если Пепе плохой, тогда почему Зип говорит....
— Зипу хочется быть сильнее всех. Думает, если он начнет
тут командовать, то все будут считать его самым сильным. А на
самом деле быть сильным — значит позволять другим жить своей
жизнью. Папа, послушай. Пожалуйста. Пожалуйста, послушай. —
Сиксто вдруг почувствовал, что вот-вот заплачет. Он с силой вце-
пился в плечо Папы и сказал: — Папа, если мы пойдем по этой
дороге, мы уже никогда не сможем остановиться, слышишь?
— Я слышу.
— Если мы пойдем по этой дороге, мы станем такими, как
Зип, и кончим, как Пепе. Мы еще больше опозорим barrio. И
навредим себе.
— Si, si, comprendo.
— Papa, quien anda al revcs anda el camino dos veces1. Если
пойдешь не по той дороге, придется пройти в два раза больше.
— Но... Зип правда плохой?
— Правда, Папа.
Но Папа все еще пытался противостоять натиску тех мыслей,
которые Сиксто обрушил на него.
— А как же... Зип купил мне pidaguas, — пробурчал он и
умолк. На лбу его от напряжения собрались морщины.* в глазах
застыло недоумение. Он долго молчал, потом спросил: — И Пепе
плохой?
- Да.
— Сиксто... Только ты так думаешь? Или все другие тоже?
— Все, Папа. Все в нашем районе.
— Я... Сиксто... Я тоже хочу быть как все в этом городе. Но
как же Зип говорит...
— Папа, мы только тогда станем сильными, когда будем пра-
вильно поступать.
И опять Папа замолчал, напряженно соображая, что к чему.
Наконец он пожал плечами и повернулся к Сиксто.
Папа, кто пойдет не туда, пройдет свои путь дважды.
122
— Я... Я не хочу быть плохим, Сиксто.
— Нет.
— Я хочу быть хорошим.
— Si, si. — Папа снова пожал плечами. — Я не знаю, как
сказать это по-английски...
— Ты со мной, Папа?
Папа просиял.
— Si. Я — да. Я с тобой, Сиксто. — Теперь он улыбался. —
Сиксто? — Он помолчал. — Мы славные ребята, да, Сиксто?
— Да, Папа, — тихо ответил Сиксто. — Да, мы славные ре-
бята.
На улице появились и другие славные ребята.
Их было двое. Одного лейтенанта звали Питер Бернс. Другого,
священника, — Стив Карелла.
Карелла чувствовал себя весьма по-дурацки. Это ощущение по-
явилось у него еще в доме у отца Донована, когда тот, возражая
против намерений полиции, сказал, вполне, впрочем, справедливо,
что их план — не что иное, как насмешка над человеком, который
верует в Бога.
— Этот человек не верует, — возразил Бернс. — И священник
ему нужен по одной, и только одной причине. Он хочет исполь-
зовать его как заложника, чтобы выбраться из осажденного дома.
— Откуда вы знаете? — спросил отец Донован.
— Знаю, — коротко ответил Бернс. — Даю вам слово. Послед-
ний раз Миранду видели в церкви в день его крестин.
— Возможно, он хочет обрести мир в своей душе.
— Отец, я уважаю вашу позицию, поверьте. Но все-таки мне
кажется, что я знаю об этом деле немножко больше, чем вы. А
теперь скажите, могу я позаимствовать у вас тот черный предмет
одежды, забыл, как он называется...
— Сутана.
— Да, сутану, иначе мне придется рыскать в других местах.
На это уйдет много времени, и Миранда вполне успеет подстрелить
еще кого-нибудь. Так что вам решать.
— А если его просьба обоснована? — спросил отец Донован.
— Что ж, тогда я спущусь вниз, и приду к вам, и отдам эту
вашу тусану...
— Сутану.
— Сутану, да, и вы подниметесь к нему сами. Как вам кажет-
ся, это справедливо?
— Как будто справедливо. — Отец Донован оглядел Бернса. —
Но моя одежда не подойдет вам, лейтенант.
— Ничего, втиснусь как-нибудь.
Отец Донован покачал головой.
123
— Нет. В вас фунтов на тридцать побольше, чем во мне. А
сутана скроена по фигуре.
— Отец, нам нужно торопиться. Не могли бы мы...
— Кроме того. — вмешался Карелла, — ты вообще не можешь
туда идти, Пит.
— Это еще почему?
— Потому что до сих пор из всех нас ты один общался с
Мирандой. И если кто-нибудь другой возьмет мегафон, Миранда
сразу насторожится. Так что тебе придется остаться на улице и
вести с ним переговоры.
— Нет, пойду я, — возразил Бернс. — Я не могу подвергать
людей такой опасности...
— Сутана тебе мала, — сказал Карелла.
— Да черт с... Простите, отец.
— Миранда учует крысу, — продолжал гнуть свое Карелла.
— Плевать мне, что он учует...
— Так что пойду я. У меня такая же фигура, как и у отца
Донована.
— Стив, ты не...
— Решено, — перебил Карелла.
— Стив...
— Что?
— Я... ничего. — Он помолчал. — Миранда — убийца.
— Знаю.
— И это была моя идея...
— Это была наша идея. Мы пришли к ней одновременно. Ты
разве забыл?
— Ты же рискуешь, тебя подстрелят, болван ты чертов...
— Не в первый раз, — сказал Карелла.
Двое мужчин долго смотрели друг на друга.
— Ладно, — вздохнул Бернс. — Где ваша сутана, отец?
И теперь Карелла чувствовал себя по-дурацки. Потому что если
Пепе Миранда не бывал в церкви со дня своего крещения, то
Карелла не заходил туда — молиться во всяком случае — со дня
первого причастия. А это было очень, очень давно. И вот он ше-
ствовал по улице в длинном черном одеянии, под которым болта-
лась кобура с пистолетом тридцать восьмого калибра, и старался
придать себе набожный вид, но противное ощущение не проходило.
Вокруг правого запястья у него были намотаны молитвенные четки.
Он снял их и перевесил на левую, чтобы правая рука была сво-
бодна, на тот случай, если придется действовать.
— Что дальше? — спросил он Бернса.
— Я скажу Миранде, что мы привели священника. Он скорее
всего захочет проверить и выглянет из окна. Потом ты поднимешь-
ся к нему.
124
— А потом?
— Если он захочет исповедоваться или что-то там в этом роде,
пускай исповедуется. Следи за ним повнимательнее и, как только
он повернется к тебе спиной, бей по голове.
— Но ты говорил отцу Доновану...
— Да, говорил. Я лгал в церкви, — согласился Бернс. — Толь-
ко ведь никакой исповеди не будет, Стив. Миранда хочет зацапать
тебя, едва ты появишься в дверях, и прикрыться тобой, как шитом,
чтобы благополучно удрать.
— Так что мне делать? Ждать удобного случая и...
— Ничего тебе не надо делать. Пускай выведет тебя. Я постав-
лю своих людей по обе стороны подъезда. Как только он шагнет
на улицу, сразу падай. — Бернс помолчал. — По правде сказать,
я был бы гораздо счастливее, если бы проделал все это сам, Стив.
— Почему же? — усмехнулся Карелла. — Потому что он мо-
жет меня убить? Господи Боже мой, есть о чем волноваться.
— А ты не волнуешься, да?
— Ты разве не слышал, что сказал этот репортер, Пит?
— О чем ты?
— Жизнь — штука дешевая, — ответил Карелла.
Они подошли к патрульной машине. Бернс открыл дверцу и
достал мегафон.
— Так ты решил, Стив?
— Решил, и не о чем больше говорить.
— Значит, так. Мы откроем огонь, как только он спустится
с крыльца. Стрелять будут у него из-за спины, но я совершенно
не уверен, что эти тупицы вообще чему-нибудь научились в ака-
демии. Поэтому, как только спустишься сам, сразу бросайся на
тротуар.
— Понял.
— Отлично. Желаю удачи.
— Спасибо. — Карелла помедлил. — А если он захочет помо-
литься?
Бернс пожал плечами.
— У тебя есть четки. Употреби их в дето. — Он замолчал,
потом повторил: — Желаю тебе удачи.
— Давай двигаться, — сказал Карелла, — пока я не струсил.
Бернс поднял мегафон и дунул в него.
— Миранда! — позвал он. Ответа не послышалось. — Миран-
да! — И снова тишина.
— Может, он перерезал себе глотку? — шепотом предположил
Карелла.
— Миранда, это лейтенант Бернс. Ты слышишь меня?
— Слышу. Чего надо?
— Я привел тебе священника.
125
— И где он? Пусть выйдет на середину улицы. Я хочу посмо-
треть на него.
Карелла кивнул Бернсу и глубоко вдохнул. Медленно отошел
от тротуара и остановился посреди улицы.
— Ты не увидишь его, если не выглянешь в окно, — прокричал
Бернс.
В ответ наступило глубокое молчание. И вдруг в одном из окон
появилась голова Миранды. Он смотрел на улицу секунд десять,
не больше, и снова исчез. Но даже за это короткое время Бернс
и Карелла увидели, что глаза у него выпучены, а лицо покрыто
красными прожилками.
— Хорошо, — крикнул Миранда. — Пусть поднимается.
— Не так быстро, Миранда, — ответил Бернс, лихорадочно со-
ображая, что нужно сказать. «Я должен .сделать так, чтобы это
выглядело убедительно. Миранда знает, что мы не пошлем свя-
щенника, если он не согласится на какие-нибудь уступки. Он по-
нимает, что мы подозреваем его в какой-то хитрой задумке. Знает,
что. мы не такие дураки».
— Что на этот раз? — спросил Миранда.
— Священник не двинется с места, пока ты не дашь мне кое-
каких обещаний. — сказал Бернс.
— Ну, поехали снова-здорово, — ответил Миранда,, и в толпе
на улице раздались смех и фырканье.
— Да, поехали, Миранда. Я не собираюсь посылать к тебе че-
ловека, которого ты очень даже можешь использовать как залож-
ника, чтобы выбраться из дома.
— Это что ж я за сволочь, по-твоему?
— Нужно отвечать? — поинтересовался Бернс, и люди в толпе
снова засмеялись. «Дело пошло на лад, — подумал Бернс. — Ни-
какого мрака, состязаемся в остроумии. Прямо как в хорошем те-
лешоу».
— Черт с тобой, легавый. Чего ты хочешь от меня?
— Во-первых, мы отправляем к тебе безоружного человека, ко-
торый настаивает на встрече с тобой с глазу на глаз, как надлежит
представителю Бога на земле. Я хочу, чтобы ты отнесся к этому
с уважением, Миранда.
— «Прости меня, Господи».
— Ладно, ладно.
— Во-вторых, я хочу, чтобы ты поговорил с ним. Насчет того,
чтобы выйти. Не знаю, для чего он тебе понадобился, да мне это
и не интересно. Но я хочу, чтобы ты обещал поговорить с ним.
— Это все?
— Так ты обещаешь?
— A с чеУю ты взял,-что я 'вообщЬ' держ'у >свои обещания?
— Миранда, э!от' человек’~ посланец- Бог# -'
126
— Ладно, обещаю.
— Вы слышите, что он говорит, отец? — спросил Бернс у Ка-
реллы.
— Да, я слышу, — ответил Карелла.
— Можете войти в дом, когда вам будет угодно, отец.
Карелла кивнул, снова вздохнул поглубже и направился прямо
к подъезду.
Бернс опустил мегафон, посмотрел на часы и сказал капитану
Фрику, чтобы тот приготовил четырех своих самых лучших стрел-
ков. А затем стал молиться.
Глава 16
Если Ты — Господь Бог, Тебе есть чем заниматься на этом
свете. Ты понимаешь меня? Нет, я не о том дельце с солнцем и
звездами. И не о зиме с весной, чтобы они сменяли друг друга,
как положено, а не наоборот. Все это дела важные, серьезные, а
серьезные дела ухитряются как-то сами о себе заботиться. Но вот
эти чертовы маленькие делишки — вот они как раз больше всего
и докучают. И если Ты Господь Бог, Ты не можешь просто так
отмахнуться от них. Понимаешь? Ну конечно, Ты можешь прояв-
лять свою волю тайно, вроде того, как творишь Твои чудеса. Я
хочу сказать, Ты иногда отпускаешь поводья, — мол, пусть оно
все идет само собой, и никто и не засомневается, так ли оно должно
быть, потому что, в конце концов, Ты — Бог. А может, Твой
Божий промысел слишком огромен и до нас, ничтожных, доходит
только через десятки лет. А то и сотни. Кто мы такие, чтобы
сомневаться? Ты Господь, и Ты вправе на некоторую неясность в
делах Твоих.
Но вот иногда, только иногда, — Ты только не сочти за
обиду, — случаются некоторые вещи, которые Тебе надо бы
доводить до конца, а не пускать на самотек. Возьмем для при-
мера эту девушку, пуэрториканку, и матроса. Вот Ты — Бог,
почему бы Тебе не устроить так, чтобы им было хорошо, а?
Скажем, Зип и Куч нашли ее и тащат в подъезд дома, где
живет Элфи, а тут — раз! — и кто, Ты думаешь, появляется?
Ну конечно, матрос! Как Тебе? Он, оказывается, не пошел с
той шлюхой, Мардж, понимаешь? Он было собрался, но пере-
думал. И вот он опять на той улице и видит Чайну. Он смотрит
на нее, и она смотрит на него — хоп! — замкнулось. Они
медленно подходят друг к другу, в глазах матроса терпение и
понимание. «Я люблю тебя, Чайна», — ну и, конечно, немного
здоровой страсти. «Я люблю тебя, Джефф!» — и. готово, они
обнимаются, а мы переводим камеру на Зипа, который пожи-
127
мает плечами и говорит: «А, ладно, какого черта, дешево до-
сталось...»
Ну как, Господи?
Ведь замечательно, правда?
Только на самом деле все было совсем не так.
Улица волновалась. Люди в толпе жаждали убийства — неваж-
но, кто будет убит, главное, чтобы свершилось, и поскорее. Им
было наплевать, кого убьет Миранда — священника, лейтенанта
полиции, комиссара, мэра, губернатора штата или самого прези-
дента. И точно так же им было наплевать, успеет ли полицейский
на крыше выстрелить первым и раскурочить Миранде череп. Им
нужно было только одно: чтобы убийство произошло наконец. По-
этому толпа волновалась и начала понемногу злобствовать, людям
было жарко и тесно. Они больше не хотели смотреть матч, где
играют все время вничью и подача переходит четырнадцать раз.
В десятый раз было интересно, в одиннадцатый тоже удовольствие,
в двенадцатый — прямо-таки сюрприз, но на тринадцатый раз пора
уже подумать о чем-то другом. Игра — вещь, конечно, увлека-
тельная, но жизнь — не игра, жизнь серьезна. Это не бейсбол.
Поэтому, когда Зип и Куч хотели протолкнуться сквозь толпу,
им этого не только не позволили, но и обошлись с ними отнюдь
не деликатно, и они, получив несколько ощутимых тычков и ру-
гательств впридачу, перед лицом непреодолимых препятствий вы-
нуждены были отказаться от намерения отыскать Чайну.
Потратив пятнадцать минут на поиски, они отступили.
Чайна же в это время была совсем в другом месте. Она пошла
в парк, села на скамейку у озера и так и сидела, глядя, как люди
катаются на лодках. Вот где была Чайна. Да она немножко по-
плакала. В парке у озера, наблюдая за лодками.
А что же матрос? Вернулся на ту самую улицу? Отправился в
парк искать Чайну?
Матрос провел время с проституткой по имени Мардж, которая
была весьма опытной шлюхой и доставила ему массу удовольствий.
Он заплатил ей пятнадцать долларов — то есть отдал почти все,
что у него было. Потом спустился в метро,, и, проехав через весь
город, добрался до порта, где стоял его корабль. Поднялся по трапу,
отдал честь вахтенному, отдал честь дежурному по кораблю, а
потом прошел в задний отсек, снял свою белую форму, надел ра-
бочие брюки и простую рубашку, улегся на койку и уснул, и спал
до тех пор, пока по радио не объявили, что пора на камбуз. Матрос
плотно пообедал, вечером посмотрел наверху фильм и около один-
надцати отправился спать, а утром корабль отчалил в Сан-Диего.
И матрос больше никогда не встречал пуэрториканскую, девушку
128
по имени Чайна. Вероятно, в конце концов он вернулся во Флет-
чер, штат Колорадо. Может быть, она и всплывала время от вре-
мени в памяти — что-нибудь этак раз в двенадцать лет. А может
быть, он смутно помнил о ней все это время. Может быть, женив-
шись на Корин, он открыл страховое дело и иногда думал о Чайне
как о прекрасной мечте — о самой красивой девушке на свете,
такой странной и необычной, и о далеком чужом городе. «Инте-
ресно, что с ней стало, — наверно, думал он, — да, очень инте-
ресно».
Она сидела в парке, плакала и смотрела на лодки.
Ты — Господь, и Ты можешь делать все, что захочешь. В Твоей
воле даже сделать так, чтобы они поженились на следующий день,
накануне отплытия корабля. Все, все в Твоей воле. Все возмож-
ности, все вероятности у Тебя в руках. Ты — Господь, и некому
остановить Тебя, что бы Ты ни задумал.
А теперь, Господи, старина, гляди, как все произошло.
Стив Карелла постучал в дверь. На ее деревянной поверхности
были дырки от пуль, и он вспомнил, что через эту дверь Пепе
ранил патрульного. Ему вдруг очень захотелось вытащить свой
тридцативосьмика либерный.
«Успокойся, успокойся, — говорил он себе. — Возьми себя в
руки, не впадай в панику. Мы должны играть с Мирандой в эту
игру, потому что вокруг много людей, и мы не хотим, чтобы кто-то
из них погиб. Так что держись. Руки у тебя дрожат, и тебе ней-
мется вытащить тридцативосьмикалиберный, потому что одних че-
ток тебе будет недостаточно, когда дверь откроется, но ты должен
успокоиться, Стив, и держать себя в руках...»
Дверь приоткрылась.
Первое, что увидел Карелла, был пистолет сорок пятого калиб-
ра. Да, дверь скрипнула, и в проеме показался пистолет, его урод-
ливое рыло, казалось, обнюхивало воздух на лестнице. У Кареллы
пересохло в горле.
— Я — отец Донован, — сказал он пистолету.
Дверь открылась пошире. Взгляд Кареллы оторвался от сорока-
пяти ка ливерного и скользнул дальше, к пальцам, которые его дер-
жали, к костлявому запястью, к черным завиткам, покрывавшим
всю руку доверху. Потом он увидел узкие плечи, мокрую от пота
футболку, клок черных волос во впадине между ключицами, то-
щую шею, высокие скулы, карие глаза с набухшими веками, лы-
сеющую голову и — отчаяние. Можно было разглядывать этого
человека по частям, можно было взглядом охватить его всего, но,
как ни смотри, впечатление складывалось одно и то же: отчаяние.
Оно было в глазах Миранды и в складках у рта, даже в том, как
5 Эд Макбейн «Цена сомнения*
129
он держал пистолет: голова слегка наклонена вбок, а плечи по-
дались к руке, прижавшей оружие к телу, словно что-то родное и
близкое — то единственное, что связывало его с этой жизнью.
— Быстрей заходите, — приказал Миранда.
Карелла переступил через порог. Квартира представляла из себя
сплошные обломки. Мебель, пол, стены — все было разбито, раз-
рушено. .Непостижимо, как человеческое существо могло уцелеть
под ураганным огнем, которым поливали его столько времени.
— Как будто атомную бомбу сбросили, да? — сказал Миранда.
— Да, — ответил Карелла.
— А вы, я смотрю, не боитесь. Ну конечно, они не станут
стрелять, раз вы здесь.
Карелла кивнул. Он действительно не боялся. Только... только
вдруг почувствовал себя как-то странно. Будто он перестал быть
полицейским. Миранда вел себя так, словно перед ним и в самом
деле священник, с которым он мог поговорить, ослабить постоянное
напряжение. Карелле хотелось сказать: «Я не тот, за кого ты меня
принимаешь, Миранда! Не раскрывайся!» Но он не смог.
•— Вот это было смертоубийство, — сказал Миранда. — Знаете,
я ведь позвал вас не для того, чтобы исповедаться или чего-нибудь
в этом духе. Думаю, не стоит тратить попусту время, так что
приступим к делу.
— Для чего же ты позвал меня?
— Ну... — Миранда пожал плечами. Он был похож сейчас на
подростка, который должен признаться священнику, что забросил
на крышу девчачьи трусики.
Карелла смотрел на него не отрываясь. Пистолет Миранда дер-
жал совсем свободно — он не ждал неприятностей от священни-
ка, — но лицо * его было смущенным, потому что предстояло
признаться в бесчестных намерениях.
— Так вот, отец, — начал Миранда, — по правде говоря, я
хочу выбраться отсюда.
- Да?
— И вы... вы возьмете меня с собой.
— Я возьму тебя с собой?
Миранда кивнул.
’— Дельце, конечно, грязное, я понимаю. Но мне позарез нужно
выбраться отсюда.
— И куда же ты пойдешь, Пепе?
— Не знаю. — Миранда покачал головой. — Понимаете, отец,
когда доходишь до такой точки, когда... когда тебе уже особенно-то
и деваться некуда... — Он неестественно засмеялся. — Когда... —
Он снова засмеялся. —'Не знаю. Я не знаю, куда пойду, когда
выберусь отсюда.
— Вокруг очень много полицейских, Пепе.
130
— Да, я знаю. — Он вздохнул. — До чего же... до чего надоело
быть Врагом рода человеческого, как в газетах пишут. До смерти
надоело. Будто только этого от тебя и ждут. Понимаете, о чем я?
Я просто должен быть мерзавцем. Не знаю, понятно вам, о чем я
говорю, или нет.
— Боюсь, что не совсем, — признался Карелла, немного оза-
даченный.
— Ну, это как в игре: есть плохие, есть хорошие. — Миранда
пожал плечами. — Я всегда, понимаете, всегда был плохим. Еще
с тех пор, когда только начал ходить. И таким я и оставался всю
жизнь. Они этого ждут: чтобы я был плохим. Ну, люди, я имею
в виду. Это как... Не знаю, смогу ли я объяснить. Просто иногда
я даже не знаю, каков Пепе Миранда на самом деле, а каков тот,
которого... Это вроде фотографий одного и того же парня, чувст-
вуете? Фотографии разные, а человек один.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Карелла.
— Фотографии — они есть у полиции. — Миранда издал ко-
роткий смешок. — А прямо посередине, на лице, ставят номер. —
Он снова засмеялся. — А у тех людей, что сейчас собрались на
улице, другие фотографии. У детей — третьи. У вас тоже есть.
Но они все разные, и ни на одной из них нет меня, Пепе Миранды.
— А кто же вместо него? — спросил Карелла.
— Не знаю.
— Ты убивал людей, Пепе.
— Да. — Он умолк, потом повторил: — Да.
Он пожал плечами, но этот жест не означал равнодушия, не
говорил: «Да, убивал, ну и что с того?»
Если бы это было так, Карелла мгновенно превратился бы в
полицейского. Но это было не так. Миранда пожал плечами, как
бы говоря: «Я знаю, я убивал людей. Но я не знаю, для чего я
это делал». И поэтому Карелла оставался человеком, который при-
шел, чтобы поговорить с Мирандой, не причиняя ему вреда.
— Ну, хватит, — перебил Миранда сам себя. — Пора выби-
раться отсюда. Я должен выбраться.
— Потому что толпа на улице ждет этого? — спросил Карелла.
— Да нет. Нет, не потому...
— Тогда почему?
— Почему? — Миранда тяжело вздохнул. — Да потому, что
у меня нет ни одного шанса, — просто сказал он.
— Тогда сдайся полиции.
— А для чего? Чтобы сесть в тюрьму? Или на электрический
стул, если та женщина умрет? Разве вам не понятно, отец? Мне
больше нечего терять.
И Карелла понял, что Миранда абсолютно прав. Понял более
того: окажись он сам в положений Миранды, один в этой квартире,
131
окруженной полицией, от которой не приходится ожидать ничего,
кроме пожизненного тюремного заключения или казни на элект-
рическом стуле, он без всякого сомнения повел бы себя точно так,
как Миранда. Постарался бы выбраться отсюда любым путем, не-
важно, честным или бесчестным. Он сделал бы все, чтобы сбежать.
— Что ж... — начал он и замолчал.
Они стояли и смотрели друг на друга.
— Теперь вы поняли, отец?
— Что ж... — повторил Карелла.
Миранда снова пожал плечами. В квартире воцарилась тишина.
— Так что вот, отец... Придется мне использовать вас как при-
крытие. Они не станут стрелять, если вы пойдете передо мной.
— А если они откажутся пойти на...
— Не откажутся. Они не посмеют стрелять. Я скажу, что убью
вас, если они попытаются что-нибудь сделать.
— Но если они все-таки попытаются? Ты убьешь меня, Пепе?
Миранда долго молчал, потом сказал:
— Я должен выбраться из этой квартиры, отец. Я должен от-
сюда выбраться!
У обеих сторон крыльца стояли по двое патрульных. Капитан
Фрик выбрал среди своих подчиненных четверых лучших стрелков,
и они явились к лейтенанту Бернсу за приказаниями. Все было
очень просто: стрелять наверняка.
И теперь они стояли с пистолетами наготове по обе стороны
крыльца, эти четверо снайперов, и ждали.
Из окон второго этажа раздался голос Миранды:
— Лейтенант!
- Да?
— Говорит Миранда! Священник у меня! Я выхожу!
— Ты сдаешься, Миранда?
— Черта лысого я сдаюсь! Священник пойдет со мной. Если
ты собрал внизу легавых, лучше убери их. Ты слышишь меня?
— Сработало, — шепнул Паркер, наклонившись к Бернсу.
— В подъезде нет полицейских, Миранда.
— Вот и славненько! Очисти для меня проход, когда я спущусь.
Священник пойдет со мной. Если мне только покажется, что кто-то
косит на меня глазом, святой отец получит пулю в лоб.
— А я думал, ты дал слово, Миранда.
— Слушай, не смеши! Я выхожу!
Бернс опустил мегафон и быстро достал пистолет. Он слегка
развернулся, чтобы опущенная вдоль тела рука с оружием не была
видна от подъезда. Паркер тоже вытащил пистолет и озирался в
поисках точки, с которой удобнее будет стрелять. За патрульной
машиной? Нет, не то. О! Вон подходящее местечко! Ящики. Он
протолкнулся сквозь толпу и взобрался на ящики. Проверив бара-
132
бан своего тридцативосьмикалиберного, он вытер пот с верхней
губы и повернулся к подъезду. Ни звука теперь не раздавалось на
улице. Внутри дома, наверху, послышалось хлопанье двери.
— Есть кто в подъезде? — крикнул Миранда. — Ушли лега-
вые?
Ответа не было. Бернс смотрел на входную дверь, по обеим
сторонам которой притаились снайперы, и думал: «Ему достаточно
будет просто повернуть голову. Он сразу же увидит патрульных и
выстрелит Стиву в спину. Больше ему ничего не останется».
Затаив дыхание, Бернс ждал.
— Я веду священника, — кричал Миранда из подъезда. — Так
что не пытайтесь в игры играть, слышите?
Толпа теперь развернулась к подъезду. Никто ничего не видел,
кроме самой двери. В подъезде было темно — яркий солнечный
свет заливал улицу, но дальше верхней площадки крыльца не про-
никал.
— Освободите мне проход! — снова крикнул Миранда. — Ос-
вободите проход, или я стреляю в толпу! Мне плевать, в кого я
попаду!
Люди, толпившиеся за ограждениями, теперь наконец увидели,
как в подъезде смутно замаячили две фигуры. Священник был
почти неразличим из-за черной сутаны, но Миранда вырисовывался
вполне отчетливо — невысокий, в белой футболке человек с уз-
кими плечами.
Они помедлили немного в вестибюле, и можно было разглядеть,
как Миранда посматривает из-за плеча Кареллы на улицу.
Зип с помощью Куча протолкался через толпу. Вокруг была
тишина до того жуткая, что он не мог просто уйти, не узнав,
в чем дело. Что, черт возьми, происходит? Он злился, потому
что не смог найти Чайну, злился, потому что ему не терпелось
побыстрее покончить с Альфредо Гомесом, злился, потому что
дела шли не так, как надо, а он хотел, чтобы у него все
получалось. Но любопытство было сильнее злости. Непонятная
тишина не давала ему покоя, и он протиснулся к заграждениям
как раз в тот миг, когда Карелла и Миранда показались на
крыльце.
Глаза Миранды обежали улицу. Священник своим телом час-
тично закрывал его, так что выстрела через дорогу можно было
не опасаться. Оставалась только...
И Миранда повернул голову влево.
Карелла был наготове. Он ждал этого движения с того самого
момента, как они вышли из квартиры. Он старался представить
себе/ куда бы он посмотрел прежде всего, если бы оказался на
месте Миранды, и решил, что с противоположной стороны улицы
ему бы ничто 'не угрожало, а вот на этой стороне вполне могла
133
оказаться ловушка, и выстрелов нужно было бы ожидать именно
из-за спины.
Поэтому Карелла уже знал то, о чем только сейчас догадался
Миранда, и теперь напряженно следил за ним, так как предусмот-
рел и дальнейшие его действия. Он понял, что Миранда начнет
стрелять, как только увидит у крыльца полицейских.
Зип увидел полицейских одновременно с Мирандой. Кричать
было уже бесполезно.
Карелла почувствовал, что голова и глаза Миранды вот-вот по-
вернутся налево.
«Давай!» — скомандовал он самому себе.
Тело повиновалось команде.
Ни слова не было произнесено в эти секунды. Миранда повер-
нулся к Карелле в то самое мгновение, когда Карелла бросился
ничком на ступеньки крыльца.
И тогда началась стрельба.
Глава 17
— Пепе! — пронзительно крикнул Зип. — Пепе!
Но было уже поздно.
На Миранду обрушился перекрестный огонь. Он развернулся
налево, но пули ударили в него с правой стороны крыльца, так
что тело его закрутилось вокруг своей оси. Он навалился на перила
и выстрелил в ближайшего к нему полицейского, но тут раздались
выстрелы слева, и тогда он понял, что огонь этот — смертельный.
Он бросился вниз по ступенькам, туда, где лежал, распростершись,
Карелла. И тут с противоположной стороны улицы выстрелил
Бернс, а за ним Паркер со своих ящиков. Казалось, все поли-
цейские только и ждали этого момента, чтобы открыть огонь, —
улица вдруг наполнилась грохотом и треском пуль, отскакивавших
в сточную канаву.
Кровь хлестала не менее чем из десятка ран...
На белой футболке, как бутоны мака, мгновенно появлялись
все новые и новые пятна крови. Пистолет в руке Миранды, каза-
лось, сам рвался в бой, но глаза заливала кровь, и теперь он
стрелял вслепую, как будто пытался нащупать, за чьим лицом в
толпе скрывается его спасение.
Паркер слез с ящиков, револьвер еще дрожал в его руке. Поли-
цейские на крышах разом прекратили огонь, как и те, кто стрелял
в Миранду сзади. Кровь ручьями стекала по его лицу, он ничего
уже не видел, но все еще продолжал идти, шатаясь, в сторону
Паркера, которого точно так же тянуло навстречу Миранде. Можно
было подумать, будто кто-то поставил по краям длинного стола
134
две намагниченные фигурки и они двигались друг к другу, подчи-
няясь непреодолимой силе: ослепленный кровью Миранда и Пар-
кер, подгоняемый чем-то, чего он так никогда и не поймет.
Пустой пистолет Миранды глухо щелкнул, и он посмотрел на
Паркера. В глазах его застыла мольба. Кровь продолжала заливать
его лицо, пузыриться у разинутого рта. Руки безжизненно висели
вдоль тела, голова свернулась на сторону, как у распятого Христа.
— Дай мне шанс, — прохрипел Миранда.
Паркер выстрелил.
Выстрел в горло с близкого расстояния почти оторвал часть шеи
под затылком. Из раны вырвался новый фонтан крови, обнажилась
трахея. Миранда снова качнулся вперед. Голос его забулькал из
разорванного горла, едва слышный голос, который как будто запи-
сали на пленку в специальной подводной камере. Он обращался
только к Паркеру, он отыскал его на этой кружащейся перед ним
багровой улице.
— Как же... как же ты можешь не дать мне шанс?
И Паркер выстрелил снова. Он держал палец на курке, надав-
ливая на него с каждым разом сильнее после того, как очередной
кусок металла с грохотом вырывался из дула. Он провожал глазами
пули, пока они не ударяли в тело Миранды, и вот наконец Ми-
ранда, накренившись на бок, свалился в сточную канаву. А Паркер
все стоял и смотрел на него, а потом подошел поближе и посылал
пули в то, что было Мирандой, одну за другой, пока они не кон-
чились, и тогда он выхватил пистолет у ближайшего патрульного
и продолжал палить в мертвого.
— Хватит! — крикнул Карелла.
Зип выскочил из-за заграждений и бросился сзади на Паркера,
но тот одним движением мощных плеч сбросил его, как надоедли-
вую муху, на тротуар.
— Оставьте его! — надрывался Зип. — Оставьте сейчас же!
Паркер ничего не слышал. Он выстрелил Миранде в голову
один раз, потом другой, и тут Карелла схватил его за руки и
оттащил от тела.
— Кто-нибудь, быстро к Фрэнки! — крикнул лейтенант
Бернс. — Бегом! х
Двое патрульных бросились к пожарной лестнице. Бернс подо-
шел к Миранде и склонился над ним.
— Мертв? — спросил какой-то репортер.
Бернс кивнул.
— Да, он мертв. — В голосе его не было ни намека на тор-
жество.
— Они убили его, — прошептал Зип. — Убили. Эти сволочи
убили его. — Он с силой вцепился в Куча. — Где Сиксто? Где
Папа? Мы должны разделаться с ним сейчас же, слышишь,. Куч?
135
Пепе убили, Куч. Ты понимаешь? Они убили его! — Глаза Зипа
горели, как у безумного. Крупные капли пота покрывали лицо.
— А как же Чайна? — спросил Куч. — Ты говорил, она по-
надобится нам...
— К черту. Чайну! Элфи получит свое, слышишь?
Патрульный вылез на площадку пожарной лестницы. Улица за-
тихла. Он пробрался туда, где, молчаливый и неподвижный, лежал
Фернандес, и опустился рядом с ним на колени. Бернс ждал. Пат-
рульный поднялся на ноги.
— Лейтенант!
— Да?
— Фрэнки... — Патрульный запнулся. — Он мертв, сэр.
Бернс кивнул. Потом еще раз кивнул. И тут до него дошло,
что патрульный ждет приказаний, и, продолжая кивать, сказал:
— Несите его вниз. Снимите оттуда. Снимите его с пожарной
лестницы. Не могли бы вы... Не могли бы вы принести его, по-
жалуйста?
Тем временем репортеры пробрались через заграждения и ок-
ружили тело Миранды. Замелькали яркие вспышки блицев, как
будто света солнца было недостаточно, чтобы сделать фотогра-
фии.
— Где Сиксто и Папа? — снова спросил Зип. — Разве я не
сказал, чтобы они пришли сюда?
— Слушай, Зип, успокойся. Попробуй...
— Не указывай, что мне делать! — взорвался Зип, стряхивая
с плеча руку Куча. — Я знаю, что мне... — И вдруг осекся.
Из-за угла появились Сиксто и Папа, но не потому глаза Зипа
выразили изумление. Сначала он увидел их двоих, а потом —
третьего, что был с ними. Кулаки Зипа сжались. Вместе с Сиксто
и Папой шел Альфредо Гомес.
— Что... — начал Зип, но в этот момент двое патрульных вы-
шли с носилками из подъезда того дома, где раньше скрывался
Миранда. Они несли тело Фернандеса. В толпе послышался ше-
пот — имя Фернандеса сопровождало его тело. Замелькали белые
платки — женщины начали тихонько всхлипывать. Мужчины сни-
мали шляпы и прижимали к груди.
— Это же Фернандес, — проговорил Луис. — Закрывайте две-
ри! Проявите уважение! Уважение!
Он протянул руки к навесной двери закусочной и потянул ее
вниз. Какой-то человек помог ему опустить и вторую дверь — ту,
что за углом, и на улицу теперь смотрели глухие стены. «Бизнес
подождет, если ты проходишь мимо, друг», — думал Луис, пока
патрульные несли тело Фернандеса к санитарной машине.
— Мы можем сделать еще несколько снимков Миранды, лей-
тенант? — спросил один из репортеров.
136
— Да сколько угодно, — ответил Бернс. — Он не торопится.
Ему больше некуда спешить.
Луис поднял двери. Закусочная опять открылась.
— Что теперь, лейтенант? — спросил тот же репортер.
Бернс тяжело вздохнул.
— Приедут санитары и увезут тело. Я отзову отсюда своих
людей. К тому же надо разобраться с пробкой на дорогах. Ну а
потом пусть кто-нибудь займется сбором пожертвований на похо-
роны хорошего полицейского. Не знаю, что дальше, Стив? — обер-
нулся он к Карелле.
— Да?
— Кто скажет отцу Фернандеса? Кто пойдет в эту кондитер-
скую за углом, где над зеркалом висит карточка Фернандеса? Кто
пойдет туда и скажет, что Фернандес мертв?
— Я пойду, если хочешь, Пит.
— Нет, — Бернс вздохнул и покачал головой, — это моя ра-
бота.
— Как мы его накрыли, а? — Паркер выступил вперед. —
Прямо-таки пригвоздили сукина сына к...
— Заткнись, Паркер! — оборвал его Бернс.
— Что?
— Заткни свою проклятую глотку!
— А... А теперь-то что, черт возьми? — Лицо Паркера выра-
зило обиду и недоумение.
Сиксто, Папа и Альфредо остановились около закусочной. Зип
быстрыми шагами подошел к ним.
— Что это значит, Сиксто? — ледяным тоном спросил он.
— А ты как думаешь, Зип?
— Не люблю играть в загадки. Что все это значит?
— Хорошо, Зип, я скажу тебе, — спокойно ответил Сиксто. —
Если ты хочешь убить Альфредо, тебе придется убить и нас.
— Что ты несешь, скотина?
— По-моему, я достаточно ясно сказал, Зип.
— А тебе известно, что .мы не просто так сюда пришли? Да
если хочешь знать, мы вас всех размазать по асфальту можем!
— Si, мы знаем, — сказал Сиксто. — Давай, Зип. Валяй. До-
ставайте свои пушки и размажьте нас по асфальту.
— Да ты... — начал Зип и запнулся. Пристально посмотрел в
глаза Сиксто и почувствовал внутри противную слабость. — Что
ты хочешь этим сказать?
— Зип, поосторожнее, — быстро предупредил Куч. — У них
в руках что-то есть. Я заметил. Они слишком... слишком уж уве-
рены в себе.
137
— Да Сиксто их просто накрутил, — засмеялся Зип. Он по-
вернулся к Папе. — Папа, ты берешь не ту сторону. Быть с Сик-
сто — все равно, что быть на стороне тех, что убил Пепе. Ты...
— Пепе позорит наш barrio, — сказал Папа.
— Давайте заканчивайте съемку, — обратился Бернс к репор-
терам. — Пора увезти его.
Двое патрульных закатили тело Миранды на носилки, третий
набросил сверху простыню. Они осторожно обошли лужу крови на
асфальте и двинулись по улице мимо закусочной.
— Закройте двери! — крикнул Зип. — Закройте ради него!
Но никто не внял ему. Наоборот, увидев, что несут тело Ми-
ранды, люди медленно, один за другим, поворачивались к нему
спиной, так что, когда полицейские миновали закусочную, отвер-
жение прочной стеной отделило Миранду от тех, кто остался на
улице.
— Двери! — надсаживался Зип. — Да закройте же двери!
Никто не пошевелился. Один за другим люди отрекались от
тела Миранды, а потом потихоньку, совсем потихоньку стали по-
кидать улицу. То, что еще десять минут назад было суетливым
шумным сборищем, вдруг превратилось в группу едва слышно бор-
мочущих людей, но и они рассеялись, и на улице уже почти никого
нет — так, двое-трое отставших. И вот унесли последние заграж-
дения, взревели моторы патрульных машин — и все стихло.
Улица снова погрузилась в мирную дремоту, казалось, ничего
и не было, и даже и вообразить-то нельзя, что в это знойное
воскресенье что-то могло нарушить ее полуденный сон.
Зип стоял у открытых дверей закусочной, смотрел, как носилки
с телом Миранды заталкивают в санитарную машину, и, когда все
было кончено, резко повернулся к Сиксто и крикнул:
— Думаешь, так тебе это и сойдет?
— Отодвинься, Зип, — спокойно сказал Сиксто. — Дай нам
дорогу.
— Попробуй только появиться на этой улице! — продолжал
кричать Зип. — Думаешь, ты..;
— Увидим, — тихо произнес Сиксто.
Трое мальчиков отошли от закусочной и повернулись, чтобы
уйти. Зип и Куч стояли молча, не пытаясь остановить их.
— Вы делаете ошибку! — пронзительно крикнул Зип им
вслед. — Вы делаете большую ошибку! — Но не побежал за ними,
не стал останавливать. — Почему ты мне не помог? — внезапно
накинулся он на Куча. — Господи Боже мой, да мы дали им просто
так уйти!
—- Они... они слишком сильные, Зип, — очень тихо ответил
Куч.
— Но пистолеты-то у нас! — возразил Зип.
138
— Да-а... но только... только они сильнее, — повторил Куч
едва слышно.
— А-а... — Зип бесцельно помахал рукой. — А-а...
Он долго смотрел на улицу. Патрульные машины уехали, и
только несколько полицейских бродили вдоль домов. Улица пла-
вилась в палящем июльском зное, и даже черные провалы окон и
подъездов побелели под невыносимо ярким солнечным светом. За
углом уже послышался шум автомобильных моторов — открыли
движение. Все стало по-прежнему.
— Господи Иисусе, какой... какой паршивый день, — сказал
Зип и с беспокойством посмотрел на Куча.
— Да, — мягко согласился Куч.
Зип опять перевел взгляд на опустевшую улицу и тяжело вздох-
нул.
— Ну и что... что же ты собираешься делать? Еще полдня
осталось.
— Не знаю, — отозвался Куч.
— У тебя... есть какие-нибудь идеи?
— Можно пойти в кино.
— Да, — бесцветным голосом сказал Зип.
— Или поиграть в бейсбол.
— Ну да, — повторил Зип.
— Можно поплавать в бассейне.
— Можно. Конечно, можно. — Внезапно Зип резко дернул го-
ловой и отвернулся — не хотел, чтобы Куч видел его слезы. Куч
ведь не знал, почему он плачет. Просто Зип вдруг почувствовал,
как он одинок в этом городе — одном из самых больших городов
на земле, — совсем одинок, и чудовищность огромного города и
собственная неприкаянность ужаснули его.
— Думаю, мы найдем чем заняться, — пробормотал он, засу-
нув руки в карманы, и оба мальчика побрели по улице, пропи-
танной насквозь солнцем и жарой. Головы их были опущены.
Энди Паркер, направляясь в закусочную, обогнал мальчиков,
глянул на них, пожал плечами и вошел, чтобы поболтать со своим
другом Луисом.
— Ты все злишься на меня, Луис? — сказал он так, будто это
обстоятельство не давало ему спокойно жить, будто для него важ-
нее всего было узнать, что Луис больше не сердится.
— Нет, Энди, — ответил Луис.
— Все на меня злятся, — невыразительным голосом сказал
Паркер и замолчал. — Почему, все на меня злятся? — снова сказал
он и снова замолчал. — Я выполняю свою работу. — Он посмотрел
на Луиса и добавил: — Извини, что я накричал на тебя, Луис.
— Неважно.
— Извини.
139
Он смотрел на Луиса. А Луис был честным человеком и знал,
что извинения нужно проверять на искренность. И даже когда на
твое «извини» следует неумолимый ответ: «А что мне твои изви-
нения? Пойди и сдохни под забором!» — можно откликнуться по-
разному. Возможно, так: «И все-таки извини», а возможно, и так:
«Раз ты так — убирайся к черту!» И вот тогда-то и становится
ясно, искренними были извинения или нет, и Луис проверил из-
винения Энди Паркера.
— Надо было подумать, прежде чем говорить, — произнес он
й глаза его сузились. Он ждал ответа.
— Да, надо было подумать, — кивнул Паркер. — Извини.
Двое долго смотрели друг на друга. Им нечего было сейчас
сказать. А может, никогда уже и не будет что сказать при встрече.
— Ну ладно... Я, пожалуй, пойду в участок, — сказал Паркер.
— Si.
Паркер поднял было руку, чтобы помахать на прощание, но,
казалось, смутился и опустил ее. Он вышел , из закусочной и мед-
ленно побрел по улице. А к ётойке подошел репортер и уселся на
табуретку.
— Ну что, все опять спокойно, а? — сказал он. — Сделайте
мне кофейку, ладно?
— Si, опять спокойно, — отозвался Луис.
— Как на острове, да? — спросил репортер.
Луис мгновенно ответил:
— Нет, не как на острове, — и замолчал, а потом посмотрел
на репортера и сказал: — Но все-такй тоже неплохо, а? Совсем
неплохо.
Снова зазвонили церковные колокола.
НАПРИМЕР,
ЛЮБОВЬ
Глава 1
Женщина на карнизе была в одной ночной рубашке. В половине
четвертого пополудни она словно собиралась лечь спать; свежий
весенний ветерок облеплял тело легким нейлоном, и она казалась
легендарной греческой богиней на карнизе — на двенадцать этажей
над улицей.
Полиция и пожарные уже сделали все, что полагается, — они
много раз в кино и по телевидению видели эту незамысловатую
драму. На этот раз представители власти хмурились оттого, что
эта развлекательная сценка разыгрывается в жизни. И вот пожар-
ные растянули внизу сети и включили громкоговорители, а поли-
ция оградила здание канатом и направила двух детективов к окну,
из которого вылезла на карниз девушка, прижимавшаяся спиной
к кирпичной стене дома.
Это была хорошенькая девушка, молоденькая, едва за двадцать,
апрельский ветерок подхватывал ее длинные светлые волосы и хле-
стал ими по лицу. Энди Паркер, главный златоуст 87-го участка^
мечтал, чтобы девушка вернулась в комнату и он мог рассмотреть
сквозь прозрачную рубашку ее прекрасные груди. Другой детектив,
Стив Карелла, просто считал, что в такой славный весенний денек
никто не должен расставаться с жизнью.
Девушка, казалось, не замечала присутствия детективов. Осто-
рожно, маленькими шажками она отодвинулась от окна к углу
дома и стояла там у стены, раскинув руки и цепляясь пальцами
за ржаво-красную стену. Карниз, шириной в фут, опоясывал здание
под двенадцатым этажом и обрывался на углу, чтобы пропустить
водосточную трубу, украшенную маскароном, как это часто бывает
на старых городских домах. Девушка не замечала ни осклабленную
каменную голову, ни детективов, высунувшихся из окна футах в
шести от нее. Она смотрела прямо перед собой, длинные светлые
волосы бились о плечи и набрасывали золотистую сетку на красный
кирпич стены. По временам она бросала взгляд вниз, на улицу.
На лице ее не было никаких чувств. Ни уверенности, ни реши-
мости, ни страха. Лицо ее являло прекрасную пустоту, добела от-
143
мытую свежим бризом; ее тело казалось чувственной, почти обна-
женной, заласканной ветром деталью здания.
— Мисс, — позвал Карелла.
Она не шевельнулась. Глаза ее были устремлены вперед.
— Мисс!
Снова она ничем не подтвердила, что слышит его. Она взгля-
нула вниз на улицу и вдруг, словно вспомнив, что она красивая
женщина и что на ее почти обнаженную фигурку устремлены сотни
глаз, она, словно устыдившись, резким движением прикрыла грудь.
При этом она чуть было не утратила равновесие. Она пошатнулась,
рука ее оторвалась от груди и вновь прижалась к спасительной
поверхности стены. Наблюдавший за ней Карелла внезапно понял,
что она не собирается умирать.
— Мисс, вы меня слышите? — спросил Карелла.
— Слышу, — ответила она не глядя. — Уходите. — Голос ее
был бесстрастен.
— Рад бы, да не могу. — Он подождал ответа и не дождался. —
Мне положено стоять здесь, пока вы там, на карнизе.
Девушка еле заметно кивнула. Не глядя на детектива, она ответила:
— Идите домой. Зря тратите время.
— Я так и так не могу домой, — сказал Карелла. — Мой
сменщик придет только в пять сорок пять. — Он помолчал. — А
который ныне час, по-вашему?
— У меня нет часов, — ответила девушка.
— Ну, так как вам кажется?
— Не знаю и знать не хочу. Послушайте, я прекрасно пони-
маю, чего вы добиваетесь. Вы пытаетесь меня разговорить. А я не
хочу с вами разговаривать. Уходите.
— Но я ведь тоже не хочу с вами разговаривать, — сказал
Карелла. — Просто лейтенант приказал: «Иди туда и заставь эту
чокнутую слезть с карниза». Вот я и здесь...
— Я не чокнутая! — с чувством сказала девушка, впервые
взглянув на Кареллу.
— Да это же не я так считаю, а лейтенант.
— Так вот пойдите и скажите лейтенанту, чтобы он убирался
к черту.
— Пойдемте со мной и сами ему скажете.
Девушка не ответила. Она отвернулась от него и снова посмо-
трела на улицу. Казалось, сейчас она бросится вниз. «Быстро!» —
сказал себе Карелла.
— Как ваше имя?
— У . меня нет имени.
— У всех есть имя.
— Я Екатерина Великая.
— Ну-ну.
144
— Я Мария-Антуанетта. Я Клеопатра. Я чокнутая, вы ведь
сами сказали. Пусть так и будет — меня зовут Чокнутая.
— Чокнутых много.
— Я любая из них. Или все вместе. Так уйдете вы?
— По-моему, ваше имя Бланш, — проговорил Карелла.
— Кто это вам сказал?
— Хозяйка квартиры.
— Еще чего она сказала?
— Что вас зовут Бланш Мэттфилд, что вы из Канзас-Сити и
что вы прожили здесь шесть месяцев. Так?
— Спросите ее, вечно суется не в свои дела.
— Стало быть, вас зовут Бланш?
— Да, меня зовут Бланш. Господи, чего ради мы тут болтаем?
Я насквозь вижу вас, мистер. Вы стеклянный. Пожалуйста, ухо-
дите, оставьте меня в покое.
— И что вы сделаете? Броситесь вниз?
— Да, да. Совершенно верно. Брошусь вниз.
— Почему?
Девушка не ответила.
— Вам там не холодно? — спросил Карелла.
— Нет.
— Ветер сильный.
— Я не чувствую.
— Дать вам свитер?
— Нет.
— Бланш, почему бы вам не слезть оттуда? Ну, идите же в
комнату. Еще простудитесь.
Девушка рассмеялась с пугающей неожиданностью. Карелла
был изумлен, ибо не думал, что сказал нечто смешное.
— Я готова покончить с собой, — проговорила девушка, — а
вас беспокоит, что я простужусь.
— По-моему, у вас больше шансов простудиться, чем покон-
чить с собой, — тихо ответил Карелла.
— По-вашему, так?
— Так, — ответил Карелла.
— М-да, — сказала девушка.
— Именно так.
— Тогда вас ожидает большой сюрприз.
— Неужели? — спросил Карелла.
— Гарантирую.
— Бланш, вы серьезно решили покончить с собой, а?
— Ну почему я должна это выслушивать? — сказала она. —
Уйдите, уйдите, пожалуйста.
— Нет. Не думаю, что вы хотите умереть. Боюсь, что вы свали-
тесь с карниза, покалечитесь сами и покалечите кого-нибудь внизу.
145
— Я хочу умереть, — тихо проговорила девушка.
— Почему?
— Вам правда нужно знать почему?
— Да. Я хочу знать.
— Потому что, — проговорила она четко и медленно, — по-
тому что я одна, нелюбимая и ненужная. — Она кивнула и от-
вернулась, ибо не хотела, чтобы Карелла увидел в ее глазах слезы.
— Такая красивая девушка — ну! Одна, нелюбимая и ненуж-
ная! Бланш, сколько вам лет?
— Двадцать два.
— И вы не хотите, чтобы вам исполнилось двадцать три?
— Я не хочу, чтобы мне исполнилось двадцать три, — бес-
страстно повторила она. — Я не хочу становиться ни на минуту,
ни на секунду старше. Я хочу умереть. Пожалуйста, не мешайте
мне умереть.
— Перестаньте, перестаньте. — В голосе Кареллы появилась
ворчливость. — Слушать этого не желаю. Умереть, умереть — да
вам двадцать два года! Перед вами все на свете.
— Ничего, — возразила она.
— Все!
— Ничего. Он уехал, ничего не осталось, он уехал.
— Кто?
— Никто. Кто угодно. О, о! — Она внезапно прикрыла глаза ру-
кой и заплакала. Пошатываясь, она прижимала другую руку к стене
дома. Карелла сильнее высунулся из окна, и она прикрикнула:
— Не приближайтесь!
— Не собираюсь.
— И не вылезайте сюда!
— Полегче, полегче. Да я бы не вылез на карниз даже за
миллион долларов.
— Ладно. Не двигайтесь с места. Одно движение — и я брошусь.
— М-да. Ну, броситесь — кто будет плакать?
— Что?
— Если вы броситесь, если вы умрете, по-вашему, кто-нибудь
будет плакать?
— Нет... Я это знаю. Я... Меня это не заботит.
— Вы станете заметкой в две строки на четвертой полосе —
и конец. Ничто не вечно.
— Все равно. Ну, прошу вас, уйдите, пожалуйста. Неужели вы
не способны понять?
— Нет, не способен. Хотел бы, чтоб вы мне объяснили.
Девушка сделала глотательное движение и кивнула, потом по-
вернулась к нему лицом и медленно и терпеливо'проговорила:
— Он уехал, вы понимаете?
— Кто уехал?
146
— Не имеет значения. Он. Мужчина. И он уехал. Прощай,
Бланш, с тобой было здорово. И это все. Здорово. А я... — Глаза
ее неожиданно вспыхнули. — Проваливайте, я не желаю жить! Я
не желаю жить без него!
— Есть другие мужчины.
— Нет. — Она покачала головой. — Нет. Я любила его. Я
люблю его. Не нужны мне другие мужчины. Мне нужен...
— Идите сюда, — сказал Карелла. — Выпьем кофейку и по-
стараемся...
— Нет.
— Идите, идите. Не собираетесь же вы бросаться с этого дурац-
кого карниза. Вы только отнимаете у людей время. Ну, идите же.
— Я брошусь вниз.
— Хорошо, но только не сейчас — ладно? Как-нибудь в другой
раз. Через неделю, может быть, через год. Но сегодня у нас просто
нет времени. По всему городу мальчишки откручивают пожарные
краны. Залезайте в комнату, Бланш. Сделайте одолжение и брось-
тесь вниз в другой раз, о’кей?
— Идите к черту. — Она снова глянула вниз, на улицу.
— Бланш!
Она не откликнулась.
— Бланш! — Карелла вздохнул и, повернувшись, что-то про-
шептал на ухо Паркеру — тот кивнул и вышел.
— Вы немного смахиваете на мою жену, — сказал Карелла
девушке. Она не откликнулась. — Точно как моя жена, Тедди.
Она глухонемая. Она...
— Она — что?
— Немая. Родилась глухонемой. — Карелла улыбнулся. — Вы
думаете, все беды только у вас? А каково это быть глухонемой,
да еще замужем за копом1?
— Она правда... глухонемая?
— Еще как правда.
— Простите.
— Не надо. Я хочу сказать, что ей в голову не приходило
бросаться с высокого-этажа.
— Я... я и не собиралась, — ответила девушка. — Я хотела
принять снотворное. Поэтому я и надела ночную рубашку. Но... я
не знала, достаточно ли у меня таблеток. У меня было всего пол-
упаковки. Этого бы хватило?
— Хватило бы на хорошую рвоту, — сказал Карелла. — Ну,
идите сюда, Бланш. Я вам расскажу, как я однажды чуть не‘вскрыл
себе вены.
— Не было этого.
1 Коп — пренебрежительное название американского полицейского.
147
— Чуть не было, честное слово. Знаете, у каждого иногда бы-
вает жуткий момент. Что с вами? У вас начались месячные?
— Гм... Откуда... откуда вы знаете?
— Вычислил. Идите же.
— Нет.
— Ну, идите сюда, Бланш!
— Нет! Не приближайтесь ко мне!
В комнате неожиданно резко зазвонил телефон. Девушка не
могла не слышать звонок. На мгновение она вслушалась, но тотчас
же перестала обращать на него внимание. Карелла притворился,
что удивлен. Он сам послал Паркера вниз, чтобы позвонить в
квартиру девушки, теперь же он сделал вид, что звонок для него
неожиданность.
— Телефон звонит, — тихо сказал он.
— Меня нет дома.
— Может быть, по важному делу.
— Не может быть.
— Может быть, это... он.
— Он в Калифорнии. Это не он. Мне все равно, кто это. —
Она помолчала. Потом повторила: — Он в Калифорнии.
— Но, знаете ли, телефоны есть и в Калифорнии, — сказал
Карелла.
— Это... это не он.
— Почему бы не снять трубку и не убедиться?
— Я знаю, что это не он! Оставьте меня в покое!
— Хотите, мы возьмем трубку? — крикнул кто-то из глубины
квартиры.
— Она подойдет, — ответил Карелла. Он протянул руку де-
вушке. Телефон сзади него надрывался. — Держитесь за руку,
Бланш, — сказал он.
— Нет. Я брошусь вниз.
— Вы не собираетесь бросаться вниз. Вы вернетесь в комнату
и возьмете трубку.
— Нет! Я сказала, нет!
— Идите сюда, я начинаю сердиться, — крикнул Карелла. —
Вы что, всего-навсего дура баба? Хотите расквасить мозги о тро-
туар? Бланш, он бетонный! Там внизу нет матраса.
— Мне все равно. Я брошусь.
— Ну и бросайтесь, ради Бога! — Карелла говорил в сер-
дцах, как отец, чье терпение наконец истощилось. — Хотите
бросаться — бросайтесь. И тогда мы все разойдемся по домам.
Валяйте.
— Я брошусь, — сказала она.
— Давайте. Или бросайтесь, и'ли дайте мне руку. Мы попусту
тратим время.
148
За его спиной яростно трезвонил телефон. Кроме него, в квар-
тире не было ни звука, ни звука у стены дома, кроме телефонного
трезвона и завывания ветра.
— Я брошусь, — тихо повторила девушка.
— Держите, — сказал Карелла. — Вот моя рука. Держите.
Безмолвное ужасающее мгновенье он не мог понять, что про-
изошло. И вот глаза его широко раскрылись, и он с протянутой
рукой окаменел у окна, а девушка неожиданно оторвалась от стены
и полетела вниз.
Он слышал, как крик тянулся за ней все двенадцать этажей,
утопая в безумном телефонном трезвоне. И затем он услышал удар
ее тела о мостовую; глядя перед собой невидящими глазами, он
отвернулся от окна и сказал себе:
— Господи, она решилась!
Коммивояжер должен был стать мертвецом через пять минут.
Кварталах в двадцати от места, где разбилась Бланш, он с
тяжелым чемоданом образчиков в левой руке шел по улице, мыс-
ленно заигрывал с Весной и гадал, почему весеннее равноденствие
среднего рода. Для коммивояжера Весна была женщиной, которая
сошла на Ривер-Харб, танцует над плывущими по реке обломками,
старыми добрыми водевильными утопленниками и демонстрирует
стройные ноги гудящим буксирам, и непристойно подмигивает при-
биваемым к берегу презервативам, и сверкает полными бедрами
Силъвермайн-роуд и парку, и, с легкостью перепрыгнув через кры-
ши многоквартирных домов, с изяществом приземляется посреди
улицы. Люди выбегают из домов ей навстречу. Они все улыбаются,
на них цветастые домашние платья или спортивные рубашки с
распахнутым воротом и теннисные тапочки или майки с надписями
и шорты. Сияя от счастья, они обнимают Весну и целуют ее в
шею: милая, где ты пропадала все это время?
Коммивояжер, конечно, не знал.^то должен стать мертвецом.
Если бы знал, он бы, вероятно, не потратил свои последние минуты
под солнцем волоча чемодан, набитый щетками для волос и мыс-
ленно флиртуя с Весной. Знай, что он вот-вот умрет, он, может
быть, взял бы под* козырек или сделал что-нибудь столь же уди-
вительное. Или по крайности он мог бы швырнуть куда подальше
свой чемодан и отправиться в «Бора-Бора». С тех пора как он
прочел «Гавайи», он частенько захаживал в «Бора-Бора». Иногда,
когда торговля головными щетками решительно не задавалась, он
заходил в «Бора-Бора» по десять—двенадцать раз на дню. В «Бо-
ра-Бора» он занимался любовью со смуглыми пятнадцатилетними
девушками. Сегодня на улицах смуглых пятнадцатилетних девушек
было немало, но и не так уж много. И вообще,, он не знал,, что
сейчас умрет.
д.49
Он грузно шел по улице, ощущая себя Рокфеллером, разве что
всего с чемоданом образчиков. Удастся ли ему сегодня продать хотя
бы еще одну щетку? Чтобы выполнить дневной урок, надо было про-
дать еще три, но кто, к черту, покупает щетки для волос, когда на
улице танцует Весна? Вздыхая, он поднялся на приступочки ближай-
шего многоквартирного дома, на крыльце стояла прыщавая шестна-
дцатилетняя блондинка в джинсах и белой блузке. Умеет она
танцевать хула-хула? Он вошел в темноватый прогоркший подъезд,
прошел мимо почтовых ящиков с сорванными замками и болтающи-
мися дверцами и затем в открытую, удивительным образом целую
дверь матового стекла. На нижней площадке в ряд стояли мусорные
урны. Они были пустые, но их запах заполнял все парадное. Он не-
довольно хмыкнул и начал восхождение к дневному свету, проникав-
шему сюда через вентиляционное окно на бельэтаже.
Жить ему оставалось три минуты.
Когда ты идешь по лестнице, чемодан с образцами делается
тяжелее. Чем выше ты поднялся, тем тяжелей чемодан. Он давно
это заметил. Он считал себя человеком проницательным, неглупым
и приметливым, и с годами установил прямую связь физического
подъема по лестнице и постоянно возрастающей тяжести чемодана
с образцами. На площадке бельэтажа он испытал некое облегчение.
Он поставил чемодан, извлек носовой платок и отер пот со лба.
Жить ему оставалось полторы минуты.
Он аккуратно сложил платок и засунул его в карман. Он взгля-
нул на металлические квадратики и цифрами на двери перед собой.
Квартира 1 А. «А» висело несколько криво. Время его истекало.
Он увидел в дверном косяке кнопку звонка. Он поднял указа-
тельный палец.
Три секунды.
Он надавил на кнопку.
Внезапный- ослепительный взрыв обрушил на него стену квар-
тиры, разорвал коммивояжера пополам и швырнул вверх радугу
щеток для волос и клочья горелой плоти.
Весна не на шутку пришла.
Глава 2
Детектив 1-го класса Коттон Хоуз во время последней великой
войны за демократию служил на торпедном катере, и его военный
опыт ограничивался морскими боями. Отдадим ему должное, он
однажды участвовал в обстреле крохотного тихоокеанского остро-
вка, но он даже не видел разрушительного действия своих торпед
на японский док. Если бы он побывал в пехоте в Италии, хаос в
разрушенном подъезде не столь изумил бы его. Но у него в войну
150
всегда была чистая постель и вообще все условия, так что разва-
лины за парадной дверью несколько ошеломили его.
Весь подъезд и лестница были завалены известкой, щепой, дра-
ными обоями, досками, кухонной утварью, щетками для волос,
битым фаянсом, кусками кровоточащей человеческой плоти, воло-
сами и мусором. Туча взметенной известки еще висела в воздухе,
словно нанизанная на столб света, исходившего из вентиляционного
окна. Разбитое взрывом окно походило на собственный скелет, а
осколки его стекол лежали на площадке бельэтажа. Окружавшие
окно и лестницу стены почернели и пошли пузырями. Молочные
бутылки у двух других дверей на площадке были разбиты. К сча-
стью, обольстительница Весна выманила остальных обитателей эта-
жа на улицу, так что человеческие жертвы в тот апрельский денек
ограничились парадным и самой квартирой 1 А.
Следуя за кашляющим, задыхающимся полицейским по лестнич-
ной клетке, Хоуз прикрыл лицо носовым платком и старался не ду-
мать, что ступает рядом с кровоточащими хлюпающими останками
человека. По дорожке из щеток для волос он дошел до рухнувшей
стены и взорванной двери в квартиру; очевидно, в тот день с неба
сыпались щетки для волос; сыпались щетки для волос и лилась кровь.
Он вошел в квартиру. Дым еще валил из кухни, и в воздухе был ха-
рактерный запах газа. Хоуз не думал, что ему придется надевать про-
тивогаз, который у входа в дом сунул ему полицейский, однако
первый же глоток газа заставил его передумать. Он натянул маску,
проверил соединение трубки с коробкой и последовал за полицейским
на кухню, мысленно проклиная запотевающие стекла противогаза.
Человек в робе напряженно трудился над взорванной газовой плитой,
стараясь перекрыть постоянный приток газа в квартиру. Взрыв отва-
лил плиту от стены, разорвал все трубы, ведшие к магистрали, и при-
ток свежего газа грозил той концентрацией, которая могла бы
привести ко второму взрыву. Человек в робе — очевидно, из депар-
тамента общественных работ или газоэлектрической компании —да-
же не оглянулся на полицейского и Хоуза, когда те вошли на кухню.
Он работал быстро и сосредоточенно. Один взрыв уже был, и ему ни
к чему второй, хотя бы пока он находится здесь. Он знал, что смесь
из двух частей окиси углерода, одной части кислорода и пяти частей
воздуха вызовет взрыв при малейшей искре. Придя в квартиру, он
первым делом распахнул все окна — даже в спальне, где на кровати
было то, что не- могло не страшить. Он немедленно стал орудовать
среди изуродованных и оборванных труб, стараясь перекрыть газ. Он
был добрый католик, но даже если бы сам папа римский вошел на
кухню, он не прервал бы своих трудов. Хоуз и полицейский не удо-
стоились даже кивка.
Сквозь запотевшие стекла маски Хоуз понаблюдал за человеком
в робе, а затем оглядел развалины кухни. Не надо быть гением,
151
чтобы понять, что взрыв произошел именно здесь. Даже если не
считать вывернутую плиту и запах газа, помещение было сплош-
ными руинами — центр взрыва мог быть только тут. Стекла все
до одного перебиты, все кастрюльки и сковородки взлетели на воз-
дух и были усеяны пятнами. Занавеси мгновенно вспыхнули — к
счастью, пожара не произошло. Стол и стулья вышвырнуты в со-
седнюю комнату, и даже в ней софу сорвало с места и поставило
на попа к поврежденной стене.
В отличие от других помещений спальня почти не пострадала.
Газовщик распахнул окно, и весенний ветерок лениво поигрывал
с занавесками. Одеяло было откинуто к ногам кровати. На чистой
белой простыне лежали два человека. Мужчина и женщина; весной
так случается. На мужчине не было ничего, кроме плавок. Плавок
в голубую полоску. На женщине были одни трусики.
Оба они были мертвы.
Хоуз не слишком разбирался в патологии, но даже сквозь за-
потевшие стекла маски он видел, что лица мужчины и женщины
на кровати — яркого вишнево-красного цвета, и он мог бы поспо-
рить на свой значок1, что они умерли от острого отравления окисью
углерода. Более того, он мог бы сказать, что это или несчастный
случай, или самоубийство. Он был слишком хорошим копом, чтобы
сразу же исключить возможность умышленного убийства, тем не
менее он принялся искать прощальную записку.
Ему не пришлось искать долго.
Записка лежала на туалетном столике у кровати. Она лежала
прямо сверху и на всякий случай была придавлена мужскими ча-
сами. Не дотрагиваясь ни до часов, ни до записки, Хоуз наклонился
и взглянул на текст.
Записка была напечатана на машинке. Он машинально огля-
делся в поисках машинки и увидел, что она на столике возле
кровати. Он стал читать записку.
«Боже Милостивый, прости нас за этот ужасный поступок. Мы
так любим друг друга, а весь мир против нас. У нас нет другого
выхода. Мы больше не будем мучаться сами и мучать других. Пой-
мите нас.
Томми и Айрин».
Как бы давая знать, что все понял, Хоуз кивнул и тут же взял
себе на заметку сразу же после ухода фотографов забрать часы и
записку. Он подошел к столу и заполнил бирку, которую прикрепят
к машинке перед отправкой в лабораторию, где мальчики лейте-
нанта Сэма Гроссмана всесторонне ее обследуют.
* Знак полиции США.
152
Он вернулся к кровати.
Мужчине и женщине было лет по двадцать с небольшим. По-
видимому, когда мужчина потерял сознание и газ окончательно
одолел его, он непроизвольно обгадился. Женщину вырвало в по-
душку. Он стоял в ногах их кровати и думал, как они себе это
представляли. Милая, тихая, спокойная смерть? Что-то вроде сна?
И каково им стало, когда разболелась голова, и перед глазами все
поплыло, и сами они так ослабели, что не могли бы выбраться из
постели, даже если бы передумали умирать вместе. И каково им
стало, когда начались судороги и перед окончательным оцепенени-
ем они были не в силах совладать со рвотой и освобождением
кишечника. Он взглянул на мертвых мужчину и женщину, кото-
рым было лет по двадцать с небольшим, — Томми и Айрин, —
покачал головой и подумал: «Несчастные олухи, на что вы рас-
считывали? С чего вы решили, что мучительная смерть — ответ
на мучительную жизнь?»
Он отвернулся от кровати.
На полу лежали две бутылки из-под виски. Из одной из них
алкоголь вылился на ковер с той стороны, где лежала женщина.
Обычно перед тем, как включить газ, самоубийцы допиваются до
почти полного бесчувствия. Так ли было на этот раз? Он знал,
что некоторые считают самоубийство проявлением крайнего муже-
ства, сам он считал его предельной трусостью. Бутылки из-под
виски подтверждали его мнение. Он заполнил бирки к каждой бу-
тылке — их прикрепят после фотографирования.
Одежда женщины была рядом с кроватью на спинке и на си-
денье высокого стула. Блузка висела на спинке, на ней лежал
сложенный пополам лифчик; юбка, пояс с резинками, нейлоновые
чулки и верхний кожаный пояс лежали на сиденье. Перед стулом
аккуратно стояли черные кожаные лодочки на шпильках.
Одежда мужчины лежала на кресле в дальнем конце комнаты.
Брюки, рубашка, майка, галстук, носки и ремень. Сбоку находи-
лись ботинки. Хоуз взял на заметку, чтобы техники положили
каждый предмет в пластиковый пакет и передали в лабораторию.
На туалетном столике он также увидел мужской бумажник, зажим
для галстука и несколько монет, а также женские серьги и оже-
релье из искусственного жемчуга.
К тому времени, как он закончил осмотр квартиры, газ был
остановлен и прибыли мальчики из лаборатории, полицейские фо-
тографы-и помощник судмедэксперта, так что делать было нечего
и он спустился вниз поболтать с полицейским, который сообщил
о взрыве в участок. Полицейский был молодой, зеленый и пере-
пуганный. Тем не менее ему хватило духа разыскать в руинах
парадного обугленное потертое портмоне, и он вручил его Хоузу,
словно старался поскорее отделаться от ужасного предмета. Хоуз
153
почти пожелал, чтобы полицейский не находил ничего. Портмоне
установило личность того, кто был разбросан по лестнице и при-
клеен к стенам.
Переговорив с лабораторией, он заехал к жене коммивояжера.
— Но почему это произошло с Гарри? — спросила она.
Он сообщил ей, что, по предположению лаборатории, ее муж,
очевидно, подошел к двери квартиры 1 А, нажал, на кнопку звонка,
и электрическая искра вызвала взрыв.
— Но почему это произошло с Гарри? — повторила жена ком-
мивояжера.
Хоуз попытался объяснить, что иногда такие вещи случаются,
что тут нет ничьей вины, что ее муж просто работал и не имел
понятия, что квартира за дверью переполнена газом. Но женщина
только безучастно взглянула на него и в третий раз произнесла:
— Но почему это произошло именно с Гарри?
Усталый и почти больной, он вернулся в участок. Едва сказал
«хэлло» Карелле, который печатал на машинке рапорт. Оба они в
этот вечер ушли с работы в четверть девятого, то есть через два
с половиной часа после конца смены. У Кареллы было гнусное
настроение. Он съел холодный ужин, сердито отмахнулся от жены,
даже не взглянул на спящих близнецов и прямо залег в кровать,
но всю ночь только вертелся и думал. Хоуз позвонил Кристине
Максвелл, с которой встречался уже давно, и пригласил ее в кино.
Он смотрел на экран, и раздражение в нем росло, ибо нечто ме-
шало ему признать сегодняшнее самоубийство самоубийством, и он
не мог понять, что именно.
Глава 3
Мертвые не потеют.
В морге было очень жарко, и испарина покрывала лица Кареллы
и Хоуза, собиралась в капли на верхней губе сопровождавшего их
мужчины и темнила подмышки санитару, который мрачно взглянул
на пришедших и выдвинул полку.
Полка на колесиках выкатилась почти бесшумно. Девушка
Айрин лежала голая и мертвая; ее обнаружили в трусиках, но их
немедленно отправили в лабораторию, и пока пришедшие и санитар
глядели на девушку, она лежала голая, холодная, непотеющая.
Вскоре ее отправят в другое отделение, где произведут вскрытие.
Пока что ее тело было в целости. Ему недоставало только жизни.
— Это она? — спросил Карелла.
Стоявший между двумя детективами высокий худощавый блон-
дин с голубыми глазами кивнул. На нем был серый габардиновый
костюм и белая рубашка с полосатым галстуком. Он не издал ни
154
звука, он просто кивнул — и то еле заметно, словно и это считал
излишним.
— Эго ваша жена, сэр? — спросил Хоуз.
Мужчина снова кивнул.
— Пожалуйста, ее полное имя, сэр.
— Айрин, — ответил мужчина.
— Второе имя?
— Это и есть второе имя.
— Как так?
— Ее зовут Маргарет Айрин Тейер. — Мужчина помолчал. —
Ей не нравилось имя Маргарет, и она пользовалась вторым именем.
— Она называла себя Айрин, так?
- Да.
— Ваш адрес, мистер Тейер?
— Бейли-авеню, одиннадцать — тридцать четыре.
— По этому адресу вы проживали с женой?
- Да.
Карелла и Хоуз переглянулись. От убийства обычно разит изда-
лека, ибо у каждого живущего под луной есть шкаф, который он пред-
почел бы не открывать, а убийство, как правило, является без стука.
Девушка по имени Маргарет Айрин Тейер была обнаружена на кро-
вати в одних трусиках, и она лежала рядом с мужчиной в плавках.
Мужчину, который без колебаний опознал ее, звали Майкл Тейер, и
он был ее мужем, и один из потаенных шкафов распахнулся, и все
смотрели в него. Карелла прочистил горло.
— Вы и ваша жена... гм... жили врозь?
— Нет, — сказал Тейер.
— Понятно, — ответил Карелла. Помолчав, он продолжил: —
Вам известно, мистер Тейер, что... что вашу жену обнаружили с
мужчиной?
— Да. Я видел снимок в газете. Поэтому я обратился в поли-
цию. То есть когда я увидел снимок Айрин в газете. Я решил, что
это какая-то ошибка. Потому что я думал... видите ли, она сказала
мне, что собирается к матери, а я никогда не подозревал... так
что, видите, я подумал, что это ошибка. Понимаете, она должна
была переночевать у матери. Так что я позвонил ее матери, и ее
мать сказала, что Айрин к ней не приезжала, и тогда я подумал...
Не знаю, что я подумал. И я позвонил в полицию и спросил, могу
ли я... могу ли я взглянуть... взглянуть на тело мертвой девушки.
— И это действительно ваша жена, мистер Тейер? У вас нет
никаких сомнений?
— Это... это моя жена, — ответил Тейер.
— Мистер Тейер, вы сказали, что видели в газете снимки и
вашей жены, и этого мужчины...
- Да.
155
— Вы случайно не узнали мужчину?
— Нет. — Тейер погрузился в молчание. — А он... он тоже здесь?
— Да, сэр.
— Я хочу его видеть.
— Если вы его не узнали, нет особой необходимости...
— Я хочу его видеть, — повторил Тейер.
Карелла пожал плечами и кивнул санитару. Они последовали за
ним через длинный высокий зал. На кафельном полу шаги их отда-
вались гулко. Санитар взглянул на машинописный листок на шкафу,
двинулся по проходу, нагнулся и выдвинул вторую полку. Тейер
впился глазами в лицо мужчины, которого нашли с его женой.
— Он мертвый, — пробормотал он явно сам себе.
— Да, — ответил Карелла.
Тейер кивнул. Он кивнул еще раз.
— Я хочу его рассмотреть. Это странно, да? Я хочу понять,
что в нем было такого... особенного.
— Вы по-прежнему не узнаете его? — спросил Хоуз.
— Нет. Кто он?
— Мы не знаем. В его бумажнике не было ни водительских
прав, ни другого удостоверения личности. Но одно из имен на
прощальной записке было Томми. Ваша жена когда-нибудь упоми-
нала человека по имени Томми?
— Нет.
— И вы никогда его не видели?
— Никогда. — Тейер помолчал. — Я чего-то не понимаю.
Квартира. В которой... в которой вы их нашли. А нельзя... не могли
вы спросить хозяйку дома? Она, наверное, знает его имя.
— Не знает. Это не квартира Томми.
— То есть как?
— Хозяйка сообщила, что эту квартиру снимает человек по
имени Фред Хасслер.
— Может, он действовал под другим именем? — предположил
Тейер.
Карелла покачал головой.
— Нет. Мы приглашали хозяйку взглянуть на него. Это не
Фред Хасслер. — Он кивнул санитару, и тот задвинул ящик. —
Сейчас мы стараемся отыскать Хасслера, но пока без успеха. —
Карелла помолчал, отер пот со лба и решительно проговорил: —
Мистер Тейер, если вы ничего не имеете против, давайте уйдем
отсюда. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, но, с вашего
позволения, это лучше сделать за чашкой кофе.
— Да-да, конечно, — согласился Тейер.
— Я вам больше не нужен?..— спросил санитар.
— Нет. Спасибо, Чарли.
— Не за что, — сказал Чарли и вновь развернул «Плейбой».
156
Они зашли в кафе в трех кварталах от госпиталя, уселись на ди-
ванчики у окна и стали глядеть, как по улице разгуливают девушки
в весенних хлопковых платьях. Карелла и Тейер заказали кофе, Хоуз
пил только чай. Они прихлебывали из темных кружек и слушали
жужжание вентиляторов над головой. Была весна, за окном спешили
хорошенькие девушки, и никому не хотелось заговаривать об измене
и внезапной смерти. Но налицо была внезапная смерть, и эта смерть,
по-видимому, свидетельствовала о супружеской измене жены Майкла
Тейера, так что приходилось задавать вопросы.
— Вы говорили, что ваша жена сказала, что собирается пере-
ночевать у матери, верно, мистер Тейер?
- Да.
— Как зовут ее мать?
— Мэри Томлинсон. В девичестве моя жена была Маргарет
Айрин Томлинсон.
— Где живет ваша теша, мистер Тейер?
— На Сэндс-Спите.
— Ваша жена навещала ее часто?
- Да.
— Как часто, мистер Тейер?
— Не реже, чем раз в две недели. Иногда чаще.
— Одна, мистер Тейер?
— Что?
— Она ездила одна? Без вас?
— Да. Мы с тещей не ладим.
— Значит, вы ее не навещали, так?
- Да.
— Но все же вы позвонили ей, когда увидели снимок Айрин
в газете.
— Да. Позвонил.
— Стало быть, вы с ней разговариваете?
— Яс ней разговариваю, но мы с ней не ладим. Я сказал, что,
если Айрин хочет ездить к матери, пусть ездит без меня. Это все.
— Что она и делала не реже, чем раз в две недели, а иногда
чаще, — сказал Хоуз.
- Да.
— А вчера она сказала, что едет к матери с ночевкой?
- Да.
— Она часто ночевала у матери?
— Да. Видите ли, ее мать овдовела, и Айрин чувствовала, что
она страдает от одиночества, поэтому..- — Тейер не знал, как за-
кончить фразу. Он хлебнул кофе, поставил чашку и только тогда
посмотрел на собеседника. — М-да, а теперь... а теперь я не знаю.
Просто не знаю.
— Чего вы не знаете, мистер Тейер?
157
— Ну, я полагал... ну, что женщина страдает от одиночества,
и, видите ли, хотя я ее и недолюбливал, я не считал себя вправе
мешать дочери навещать ее. Я не мешал Айрин.
- Да.
— Но теперь... после... после того, что случилось, я просто не
знаю. Я хочу сказать, что не знаю, правда ли Айрин каждый раз
ездила к матери или... или... или... — Тейер покачал головой. Он
быстро поднял чашку и одним глотком допил дымящийся кофе.
— Или проводила время с этим Томми, — сказал Карелла.
Тейер кивнул.
— Мистер Тейер, в котором часу она вчера ушла из дому? —
спросил Хоуз.
— Не знаю. Я ушел на работу в восемь. Когда я уходил, она
была дома.
— Что у вас за работа?
— Я сочиняю стихи для поздравительных открыток.
— Для какой-нибудь компании или самостоятельно?
— Самостоятельно.
— Но вы сказали, что вчера ушли на работу. Стало быть, вы
работаете не дома?
— Да, — ответил Тейер. — У меня есть маленький офис в центре.
— Где именно?
— В «Брио-Билдинге». Маленький офис. Письменный стол, ма-
шинка, шкаф и пара стульев. Эго все, что мне нужно.
— Вы уходите в офис каждое утро в восемь? — спросил Хоуз.
— Да. Кроме субботы и воскресенья. Обычно я не работаю по
уик-эндам. Разве что иногда.
— Но с понедельника по пятницу вы ежедневно приходите в
офис в восемь утра, так?
— Я не прихожу туда в восемь. В восемь я ухожу из дому.
Сначала я завтракаю и только потом еду в офис.
— В котором часу вы туда приходите?
— Около девяти.
— А когда вы уходите?
— Около четырех.
— И сразу направляетесь домой? — спросил Карелла.
— Нет. Обычно я выпиваю с человеком, офис которого напро-
тив моего. Он поэт-песенник. В «Брио-Билдинге» много поэтов-пе-
сенников.
— Как его зовут?
— Хауард Левин.
— Вчера после работы вы с ним выпивали?
- Да.
— В четыре часа?
— Около того. Думаю, ближе к половине пятого.
158
— С вашего позволения, я подытожу, — сказал Хоуз. — Вчера
в восемь утра вы ушли из дому, затем позавтракали...
— Где? — спросил Карелла.
— Я завтракаю в кафе «Р и Н». В двух кварталах от дома.
— Вы позавтракали в «Р и Н», — продолжил Хоуз, — и при-
шли в свой офис в «Брио-Билдинге» в девять часов. Когда вы
уходили, ваша жена была дома, но вы знали, что она собирается
на Сэндс-Спит к матери — по крайней мере, она так вам сказала.
— Да, верно.
— В течение дня вы не говорили с женой?
— Нет, — ответил Тейер.
— В вашем офисе есть телефон?
— Да, конечно. — Тейер нахмурился. Что-то, по-видимому,
вдруг его озадачило. Он не сказал, что именно, по крайней мере
в ту же минуту, но брови его нахмурились, а губы поджались.
— Вы не звонили ей, и она не звонила вам.
— Да. — В голосе Тейера появилась странная насторожен-
ность. — Я знал, что она собирается к матери. Зачем мне было
звонить?
— В котором часу вы пошли обедать, мистер Тейер? — спросил
Карелла.
— В час. По крайней мере, я полагаю, был час. Около того.
А в чем дело? — вдруг спросил он.
— Какое дело, мистер Тейер?
— Неважно.
— Где вы обедали, мистер Тейер?
— В итальянском ресторанчике рядом с офисом.
— Название?
— Послушайте... — Тейер вздрогнул, а потом покачал головой.
- Да?
— В чем дело?
— Мистер Тейер, ваша жена развлекалась с посторонним муж-
чиной, — прямо сказал Хоуз. — Выглядит так, как будто они
вместе совершили самоубийство, но очень многое на свете совсем
не так, как оно выглядит.
— Я понимаю.
— И мы хотим удостовериться...
— Я понимаю, — повторил Тейер. — Вы полагаете, что я в
этом замешан, так?
— Не обязательно, — ответил Карелла. — Мы просто стара-
емся выяснить, как и где вы провели вчерашний день.»
— Я понимаю.
На минуту наступило молчание.
— Так где вы обедали, мистер Тейер?
— Я арестован? — спросил Тейер..
159
— Нет, сэр.
— Кажется, вы хотите впутать меня в историю, — сказал Тей-
ер. — Не думаю, что мне далее следует отвечать на ваши вопросы.
— Почему?
— Потому что я не имею никакого отношения к этому делу,
а вы стараетесь повернуть так, словно... словно... черт вас побери,
каково мне, по-вашему? — неожиданно закричал он. — Я вижу
мою жену в газете, там написано, что она умерла и... и... и была...
каково мне, по-вашему, негодяи?
Он поставил чашку на блюдце и закрыл лицо рукой, так что
они не видели, плачет он или нет. Он сидел и молчал.
— Мистер Тейер, — тихо начал Карелла, — наше отделение
расследует каждое самоубийство, как если бы оно было убийством.
Уведомляются те же лица, составляются те же рапорты...
— Черт бы побрал вас с вашим отделением, —? проговорил Тей-
ер, не отнимая руки. — У меня жена умерла.
— Да, сэр, мы это понимаем.
— Тогда, пожалуйста, оставьте меня в покое. Я думал... вы
сказали, выпьем чашку кофе и... а сами... это же допрос с при-
страстием.
— Нет, сэр, это не допрос с пристрастием.
— Тогда что же это, черт возьми? — воскликнул Тейер. Он
неожиданно отнял руку от лица. Глаза его сверкали. — У меня
умерла жена! — крикнул он. — Ее нашли в постели с другим
мужчиной! Чего же, черт возьми, вам от меня надо?
— Нам надо знать, как вы провели вчерашний день, — сказал
Хоуз. — И это все.
— Я обедал в ресторанчике «Нино». Он на Стеме, в двух квар-
талах от офиса. Я вернулся в офис часа в два или в половине
третьего. Я работал до...
— Вы обедали один?
— Нет, с Хауардом.
— Продолжайте.
— Я работал примерно до половины пятого. Заглянул Хауард
и сказал, что он уходит, и предложил выпить. Я согласился. Мы
пошли в бар на углу. Он называется «Динти». Я выпил два «Роб
Роя», и мы с Хауардом пошли к сабвею. Я поехал домой.
— В котором часу это было?
— Около половины шестого.
— И что потом?
— Я просмотрел газеты, поглядел новости по телевизору, сделал
себе яичницу < беконом, переоделся в пижаму, немножко почитал и
лег спать. Этим утром я проснулся в половине восьмого. Вышел из
дому в восемь. По дороге в «Р и Н» купил газету. За завтраком я уви-
дел снимок Айрин. Из ресторана я позвонил теще, а потом позвонил
160
в полицию. — Тейер помолчал. И затем саркастически прибавил: —
И меня любезно познакомили с вами, джентльмены.
— Хорошо, мистер Тейер, — сказал Хоуз.
— Это все?
— Это все. Извините, что пришлось вас побеспокоить, но нам
необходимо было задать некоторые вопросы...
— Я свободен?
— Да, сэр.
— Благодарю вас. — Тейер помолчал. — У меня есть к вам
просьба.
— Пожалуйста.
— Когда вы установите, кто этот мужчина... Томми, с которым
она была... в постели... вы не сообщите мне?
— Если хотите.
— Да. Хочу.
— Хорошо. Мы вам позвоним.
— Спасибо.
Они глядели, как он шел по кафе, высокий худощавый человек,
ссутулившийся, с опущенной головой.
— Черт возьми, мы обязаны задавать. вопросы, — возмутился
Хоуз.
— М-да, — промычал Карелла.
— И согласись, Стив, этот тип кажется невиновным до неправ-
доподобия.
— Что ты хочешь сказать?
— Да Господи, его жена ночует у матери раз в две недели, а
он даже не позвонит проверить. Я в это не верю.
— Ты не женат, — просто сказал Карелла.
— Ну и что?
— Я не требую от Тедди письменного отчета о передвижениях.
Ты или веришь человеку, или не веришь.
— И он ей верил?
— Мне кажется, да.
— Уж ей-то стоило доверять, — сказал Хоуз.
— Есть многое в раю и в аду, друг Горацио, что и не снилось
нашим мудрецам, — переврал цитату Карелла.
— Что, например?
— Например, любовь.
— Вот именно. И согласись, что в этом деле все говорит, что
это было совместное самоубийство по любви.
— Не знаю.
— Конечно, если это только не убийство.
— Не знаю. Не знаю, что думать и о чем забыть. Я только
знаю, что мне не по себе, когда приходится собеседовать с типом,
у которого горе, и ты ничего не можешь понять...
6 Эд Макбейн «Цена сомнения»
161
— Если у него действительно горе, — сказал Хоуз. — Если
только он случайно не включил газ сам.
— Этого мы не знаем, — сказал Карелла.
— Вот поэтому-то нам и приходится задавать вопросы.
— Конечно. И иногда давать ответы. — Он помолчал и вне-
запно нахмурился. — Вчера, Коттон, я дал ответ девушке, которая
стояла на карнизе. На карнизе стояла растерянная испуганная дев-
чушка, и ей был нужен большой ответ, и я ей его дал. Я сказал
ей: бросайтесь.
— Ну, ради Бога...
— Коттон, я сказал ей: бросайтесь.
— Что бы ты ей ни сказал, она все равно бы бросилась. Де-
вушка, которая вылезает на карниз двенадцатого этажа...
— Ты был здесь в апреле прошлого года? Помнишь, к Мейеру
приставал человек, которого мы прозвали Глухим? Комбинации и
вариации. Теория вероятности. Помнишь? Помнишь?
— Ну и что?
— Да я себя постоянно спрашиваю, что бы произошло, если бы я
сказал той девушке что-то другое. Допустим, вместо того, чтобы ска-
зать: «Хотите бросаться — бросайтесь», я бы поглядел на нее и сказал:
«Вы самая прекрасная девушка в мире, я вас люблю. Прошу вас, вер-
нитесь в комнату». Коттон, по-твоему, она бы бросилась?
— Если она собиралась броситься, тогда безразлично...
— Или я думаю, что, если бы на моем месте у окна стоял ты,
или Пит, или Берт, или Мейер, или кто угодно из участка! Может,
твой голос звучал бы убедительней моего? Может, Питу удалось
бы уговорить ее вернуться в комнату? Может...
— Стив, Стив, к чему это все?
— Не знаю. Мне просто было неприятно расспрашивать Майкла
Тейера.
— Мне тоже.
— Коттон, это очень похоже на самоубийство.
— Я знаю.
— Да. — Карелла кивнул. — Но мы не уверены до конца. Вот
мы и запугиваем, и ловчим, и блефуем...
— Ну-ну! — прикрикнул на него Хоуз и чуть было не приба-
вил: «Что ж ты не идешь в контору и не заявляешь об отставке?»
Но он взглянул через стол на Кареллу и увидел тревогу в его
глазах и вспомнил, что только вчера рассерженный Карелла посо-
ветовал девушке броситься с карниза. Он удержал слова, прежде
чем они слились в предложение; он не предложил Карелле заявить
об отставке, он не посоветовал ему броситься с карниза. Вместо
этого он заставил себя улыбнуться.
— Нам с тобой надо вот что. Ограбим банк, уедем в Южную
Америку и будем жить как миллионеры — о’кей? Тогда нам не
162
придется задавать вопросы, мы будем только отвечать на них.
О’кей?
— Я посоветуюсь с Тедди. — Карелла жалко улыбнулся.
— Обдумай это дело, — сказал Хоуз. — А я пока позвоню в
участок.
Он вышел из-за стола и направился к телефонной будке в даль-
нем углу кафе. Вернувшись, он провозгласил:
— Хорошие новости!
— Что такое? — спросил Карелла.
— Они только что отыскали Фреда Хасслера.
Глава 4
Фред Хасслер был в полном восторге. Это был кругленький
человечек в клетчатой куртке и голубой итальянской спортивной
рубашке. Его ярко-синие глаза сверкали от восторга по поводу
всего, что происходило в дежурном помещении, и он возбужденно
болтал ногами.
— Я впервые в жизни в полицейском участке, — говорил он. —
Боже, какие краски! Какая атмосфера!
Краски и атмосферу в данный момент создавали человек, истека-
ющий кровью от ножевой раны в левой руке, и детектив Мейер Мей-
ер, который терпеливо перевязывал ему рану, пока детектив Берт
Клинг вызывал «скорую помощь». Краски и атмосферу обогащал ше-
стидесятилетний старик, который хватался за решетку клетки — угол
дежурного помещения был отгорожен железными прутьями, — и
кричал: «Дайте мне убить выродка! Дайте я его убью!» — причем он
злобно плевал во всех, кто приближался к клетке. В краски и атмос-
феру также входила толстая женщина в цветастом домашнем платье,
которая жаловалась Холу Уиллису, что она живет на первом этаже,
а рядом с ее окнами мальчишки играют в бейсбол. Краски и атмос-
феру образовывали беспрестанные звонки нескольких телефонов, та-
рахтенье нескольких пишущих машинок и затхлый воздух дежурного
помещения, благоухание, на семьдесят процентов состоявшее из по-
та, на десять — из варимого тут же кофе, на десять — из мочи, ко-
торой разил старик в клетке, и на десять — из дешевых духов толстой
дамы в цветастом домашнем платье.
Карелла и Хоуз попали в эту атмосферу и краски, поднявшись
по железным ступенькам с первого этажа, пройдя по коридору
мимо кабинета следователя, мужской уборной и канцелярии и, на-
конец, толкнув дверцу в барьере. Они сразу увидели Энди Пар-
кера, беседующего с кругленьким человечком, который сидел на
стуле с высокой спинкой, сразу поняли, что это Фред Хасслер, и
направились к нему.
163
— Здесь нечем дышать, — сказал на ходу Карелла. — Открой-
те окно.
— Все окна открыты, — сказал Мейер. Руки его были в крови.
Он повернулся к Клингу. — И почему этим не занялся поли-
цейский? Мог бы вызвать «скорую», не уходя с поста. Он что,
решил, что здесь пункт первой помощи?
— Не спрашивай меня о постовых, — сказал Мейер. — Ни-
когда в жизни не пойму, о чем они думают.
— Он приводит сюда парня с рукой, изрезанной в ленточки, —
сказал Клинг Карелле. — Кто-то должен об этом доложить капи-
тану. Мало у нас болит голова и без моря крови на полу.
— Что случилось? — спросил Карелла.
— Старый петух, который в клетке, пырнул его, — сказал Мейер.
— За что?
— Играли в карты. Старик говорит, тот жульничал.
— Выпустите меня! — неожиданно возопил старик из клет-
ки. — Дайте мне убить выродка!
— Пора прекратить бейсбол перед моим окном, — сказала тол-
стая дама Уиллису.
— Вы совершенно правы, — ответил Уиллис. — Я пошлю по-
лицейского. Он отправит мальчишек на спортплощадку.
— У нас нет спортплощадки! — возразила толстая дама.
— Он отправит их в парк. Не волнуйтесь, мадам, мы все сделаем.
— Вы в прошлый раз обещали, что все сделаете. А они до сих
пор играют в бейсбол у моего окна. И ужасно выражаются!
— Где эта чертова «скорая»? — спросил Мейер.
— Сказали, что сейчас будет, — ответил Клинг.
— Коттон, будь другом, включи вентилятор, — попросил Ка-
релла.
— Воняет, как в китайском бардаке, правда? — сказал Паркер. —
Старик напустил в штаны, когда Дженеро взял его за шиворот. Ему,
знаешь ли, шестьдесят. Но он славно искромсал человеку руку.
— Хотел бы я знать, кто будет его допрашивать, — сказал
Хоуз. — Клетка воняет, как в зоопарке.
— Дженеро привел его, Дженеро и допросит. — Паркер от ду-
ши расхохотался, высказав это чудовищное предположение, но
вдруг переменил тему: — Это Фред Хасслер. Мистер Хасслер, это
детективы Карелла и Хоуз. Они расследуют самоубийство.
— Добрый день! — Хасслер вскочил и затряс руку Карелле. —
Здесь вос-хи-ти-тель-но, — сказал он, — просто вос-хи-ти-тель-но.
— И правда восхитительно, — сказал Паркер. — Я убираюсь
из этого сумасшедшего дома. Если босс спросит, где я, то я в
кондитерской на углу Калвера и Шестой.
— И чем ты там будешь занят? — спросил Карелла.
— Мороженым, — ответил Паркер.
164
— Подождал бы, пока не приедет «скорая», — посоветовал
Клинг. — У нас тут дел полны руки.
— В этой комнате больше полицейских, чем в полицейской ака-
демии, — сказал Паркер и вышел. Толстая дама последовала за ним
по коридору, бормоча что-то о паршивой полиции в паршивом городе.
Пришел полицейский переводить старика из клетки в камеру на пер-
вом этаже. В то мгновенье, когда он отпер дверь клетки, старик на-
бросился на него, и полицейский тотчас же огладил его дубинкой и
потащил из дежурного помещения, расслабленного и безропотного.
Не прошло и пяти минут, как прибыла «скорая». Человек с изрезан-
ной рукой попытался убедить санитаров, что может сам дойти до ма-
шины, но они все равно уложили его на носилки. Мейер вымыл руки
над раковиной в углу и устало уселся за стол. Клинг налил себе кофе.
Карелла снял кобуру, положил ее в верхний ящик стола и сел рядом
с Фредом Хасслером. Хоуз присел на углу стола.
— И у вас так все время? — спросил Хасслер, глаза его сверкали.
— Не все, — ответил Карелла.
— Ребята, какой восторг!
— М-да, — сказал Карелла. — Где вы были, мистер Хасслер?
— Уезжал из города. У меня в мыслях не было, что вы меня ище-
те. Когда я сегодня утром вернулся домой — братцы! Ну и каша! Хо-
зяйка сказала, чтобы я лучше сразу позвонил вам. Вот я и позвонил.
— Вы представляете себе, что произошло в вашей квартире в
ваше отсутствие? — спросил Хоуз.
— Ну, она взорвалась, это все, что я знаю.
— Вам известно, кто находился в ней, когда она взорвалась?
— Про парня известно. Про бабу нет.
— Кто этот парень?
— Томми Барлоу.
— Это его полное имя? — Хоуз приготовился записывать.
— Да, Томас Барлоу.
— Адрес?
— Он живет с братом где-то на Риверхеде. Точного адреса я
не знаю.
— Улицу не знаете?
— Тоже не знаю. Никогда там не был.
— Как вы познакомились с Томми, мистер Хасслер?
— Мы работали вместе.
- Где?
— В фотолаборатории «Одинокая звезда».
— В этом городе?
— Да. Восемьдесят восьмая Северная, четыре — семна-
дцать. — Хасслер помолчал. — Вас интересует «Одинокая звезда»?
Ее организовал парень из Техаса.
— Понятно. Долго вы там работали, мистер Хасслер?
165
— Шесть лет.
— Вы были знакомы с Томми Барлоу все это время?
— Нет, сэр. Томми работал у нас около двух лет.
— Вы были добрыми друзьями?
— В достаточной мере.
— Он женат?
— Нет. Я вам говорил. Он живет с братом. Он инвалид, его
брат. Один раз я его видел. Ходит с палкой.
— Вам известно его имя?
— Да, минуточку, Энди?.. Нет, минуточку... Энджело?.. Что-то
похожее, минуточку. Эймос! Именно Эймос. Эймос Барлоу. Да.
— Хорошо, мистер Хасслер, а что Томми Барлоу делал в вашей
квартире?
Хасслер плотоядно ухмыльнулся.
— Ну, а вы как думаете, что он там делал?
— Я хочу спросить...
— Его нашли с голой бабой, так что, по-вашему, он там делал?
— Я хочу спросить, мистер Хасслер, как он туда попал?
— А! Он попросил у меня ключ. Он знал, что я собираюсь из
города, и спросил, не может ли воспользоваться квартирой. Ну, я,
конечно, разрешил. А как иначе? Ничего в этом дурного.
— Вы знали, что он встречается с замужней женщиной?
— Нет.
— Вы знали, что он к вам придет с женщиной?
— Догадывался.
— Он вам это говорил?
— Нет. Но иначе зачем бы ему ключ?
— Мистер Хасслер, вы могли бы сказать, что он был вашим
добрым другом?
— Да. В большой мере. Мы с ним пару раз ходили в кегельбан.
И к тому же он помогает мне с фильмами.
— Фильмами?
— Да, это мое хобби. Знаете, в нашей лаборатории не прояв-
ляют кинопленку. Это делают «Кодак» и «Техниколор» и прочие.
Мы, знаете, только проявляем и печатаем снимки. Черно-белые и
цветные — но не кинопленку. А у меня, понимаете, страсть сни-
мать фильмы. И я постоянно что-то снимаю, а потом монтирую,
и Томми иногда мне помогал. У меня, знаете ли, японская камера...
— В чем он вам помогал? Снимать или клеить?
— И это, и он даже играл для меня. У меня есть ролик — почти
триста футов, и это практически один Томми. Вам надо посмотреть
кое-что из моего. Я работаю довольно хорошо. Поэтому-то, когда я
сюда попал, я был просто потрясен. Какие краски! Какая атмосфера!
Ве-ли-ко-леп-но! Просто ве-ли-ко-леп-но! — Хасслер помолчал. —
Скажите, я мог бы когда-нибудь поснимать здесь?
166
— Сомневаюсь, — сказал Карелла.
— М-да, жаль, — вздохнул Хасслер. — Можете себе предста-
вить в цвете кровоточащую руку этого парня? Эх, ребята!
— Мистер Хасслер, нельзя ли на минуту вернуться к Томми?
— Ну да, конечно. Конечно. Простите, что я уклоняюсь. Но я
пячу по кино. С ума схожу. Понимаете?
— Конечно, мы понимаем, — сказал Хоуз. — Скажите, мистер
Хасслер, Томми не показался вам унылым, подавленным?
— Томми? Кто — Томми? — Хасслер расхохотался. — Да это
же прирожденный счастливчик. Всегда смеется, всегда радостный.
— Когда он просил у вас ключ, он не выглядел грустным?
— Я вам только что сказал. Он постоянно смеялся.
— Да, но когда он попросил у вас ключ...
— Он попросил его — минуточку — дня три назад. Потому
что, понимаете, он знал, что я уеду из города. Мне пришлось
уехать из города потому, что на севере штата у меня есть старая
тетка и я надеюсь, что в один прекрасный день она оставит мне
свой дом. Ей малость нездоровилось, да к тому же имеется двою-
родный брат, который тоже положил глаз на этот дом, так что я
решил прокатиться к ней и малость поухаживать за болящей, что-
бы все не перешло к нему, понимаете? Ну и я вчера взял день
отпуска и поехал. Сегодня ведь суббота?
- Да.
— И вы, ребята, работаете по субботам?
— Стараемся, мистер Хасслер, — сказал Карелла. — Нельзя
ли на минуту вернуться к Томми?
— О да, конечно. Конечно. Простите, я опять уклонился. Но пони-
маете, этот дом для меня много значит. Не то чтобы я желал старухе
смерти и всякого такого, но я очень бы хотел наложить лапу на этот
домик. Понимаете, он такой большой, старинный. Весь в сирени...
— Мы говорим о Томми, — прервал его Карелла. — Насколько
я понял, когда он просил ключи, он выглядел абсолютно нормаль-
но, верно? Веселый, смеялся?
— Верно.
— Когда вы видели его в последний раз?
— В четверг. На работе.
— Он тоже брал отпуск на пятницу?
— Ну, этого я не знаю. А почему вы спрашиваете?
— Мы интересуемся, в какое время он встретился с девушкой.
Он ничего вам об этом не говорил?
— Нет. Вам, наверно, надо справиться у босса. Он скажет, брал
Томми отпуск на пятницу или нет. На вашем месте я бы точно
спросил у него.
— Благодарю, — сказал Карелла.
— А она была замужняя, а? Баба?
167
- Да.
— Вот невезенье. Я имею в виду, что замужняя. У.меня, знаете ли,
правило. Я никогда не кручу любовь с замужними. По-моему в этом
городе хватает скучающих одиноких девушек, которые только рады...
— Благодарю вас, мистер Хасслер. Где мы сможем найти вас
в случае необходимости?
— Дома, а где же еще?
— Вы собираетесь жить в этой квартире? — Хоуз был изумлен.
— Конечно. Спальня в прекрасном виде. По ней даже не пой-
мешь, что что-то случилось. Гостиная тоже ничего. В ней-то я и
храню мои пленки. Братцы, что, если бы я держал их на кухне?
— Еще раз большое спасибо, мистер Хасслер.
— Конечно, в любое время, — сказал Хасслер. Он пожал руку
обоим детективам, помахал рукой Мейеру Мейеру, который отве-
тил еле заметным кивком, и вышел из дежурного помещения.
— Что он делает? — поинтересовался Мейер. — Баллотируется
в мэры?
— В этом городе мэр пригодился бы, — откликнулся Клинг.
— Ну, что ты думаешь? — спросил Карелла Хоуза.
— Только одно, — ответил Хоуз. — Если бы Томми Барлоу
собирался покончить с собой, чего ради бы он забирался на квар-
тиру к приятелю? Люди не стремятся доставлять неприятности
друзьям, особенно когда готовятся свести счеты с жизнью.
— Верно, — сказал Карелла. — Ис каких это пор потенциальные
самоубийцы разгуливают веселые и хохочут? — Он покачал голо-
вой. — Мне не кажется, что Томми собирался устраивать похороны.
— Да, — согласился Хоуз. — Мне кажется, он собирался ус-
троить вечеринку.
Проще всего было бы назвать проклятое происшествие само-
убийством и поставить точку. Ни Карелле, ни Хоузу не слишком
хотелось подстегивать павшую лошадь; кроме того, за глаза хва-
тало доводов, доказывающих, что Томми Барлоу и Айрин Тейер
действительно покончили с собой. В конце концов, имелась про-
щальная записка; в конце концов, в квартире набралось столько
газа, что произошел взрыв. К тому же в комнате находились две
бутылки из-под виски, а почти полная нагота тел, по-видимому,
неопровержимо указывала, что влюбленные договорились вместе
уйти из жизни, что, будучи уже обречены, они напоследок обня-
лись и только потом потеряли сознание и жизнь. Все это вместе
взятое подталкивало к определенному умозаключению. И это умо-
заключение, разумеется, гласило: самоубийство.
Впрочем, Карелла и Хоуз были весьма добросовестными поли-
цейскими и за долгие годы опыта пришли к выводу, что каждое
дело вызывает свое «чувство». «Чувство» это нечто йнтуитивное,
168
не поддающееся логике и рассуждениям. В нем есть что-то сродни
ясновидению, сродни полному отождествлению себя как с жертвой,
так и с убийцей. Когда «чувство» возникает, прислушайся к нему.
Ты можешь найти валяющиеся бутылки из-под виски, аккуратно
сложенную одежду и напечатанную на машинке прощальную за-
писку, и квартиру, полную газа; ты можешь сложить все это одно
к одному и увидеть несомненное самоубийство, но «чувство» скажет
тебе, что это не так. Только и всего.
Точно так же токсикологу из судебно-медицинской экспертизы
было нетрудно прийти к определенным заключениям. Доктор фи-
лософии Милт Андерсон не был ни лентяем, ни безответственным
типом. Отдадим ему должное и скажем, что он тридцать лет за-
нимался судебной токсикологией, более того, был профессором су-
дебной токсикологии одного из лучших университетов города. Он
хорошо знал свое дело и сделал его точно и быстро. Детективы
задали ему три вопроса:
1. Причина смерти.
2. Была ли пара пьяна перед смертью?
3. Совокуплялась ли пара перед смертью?
Никто не просил его решить, был ли это несчастный случай,
самоубийство или убийство. Он сделал именно то, о чем его про-
сили. Он обследовал жертвы и подготовил рапорт по всем трем
пунктам. Но ему также сообщили об обстоятельствах смерти, и,
производя исследования, он не упускал их из виду.
Андерсон знал, что произошел взрыв газа. Он знал, что все газо-
вые краны на кухне Фреда Хасслера были открыты. Он взглянул на
ярко-вишневые ткани, кровь и внутренности и мог бы с ходу напи-
сать, что здесь налицо острое отравление окисью углерода. Но за ра-
боту ему платили, и он знал, что наиболее точный, неопровержимый
метод определения окиси углерода в крови — манометрический метод
Ван Слайка. Так как в его лаборатории имелся аппарат Ван Слайка,
он немедленно приступил к работе над кровью обеих жертв. В обоих
случаях он обнаружил в крови до 60 процентов окиси углерода, а из-
вестно, что для смертельного исхода достаточно 31 процента. Вывод
был сделан. И вывод совершенно точный. И Айрин Тейер, и Томми
Барлоу умерли от острого отравления окисью углерода.
Андерсон знал, что в спальне были обнаружены бутылки из-под
виски. Поэтому он пришел к тому же выводу, что и полиция: прежде
чем включить газ, эти люди напились. Однако детективам было не-
обходимо знать, действительно ли эти люди находились в состоянии
опьянения, и Андерсон мог только радоваться тому, что тела доста-
вили ему достаточно скоро. Алкоголь — чудной яд. Его приятно.пить,
он делает тебя веселым и счастливым —г но он окисляется очень бы-
стро и полностью выводится из организма за двадцать четыре часа
после приема. Андерсону доставили тела почти немедленно после то-
169
го, как Майкл Тейер опознал свою жену, менее чем через двадцать
часов после смерти. Он понимал, что дело не терпит отлагательств,
но если бы эти люди перед смертью действительно находились в со-
стоянии опьянения, он не сомневался, что он и сейчас обнаружил бы
достаточное содержание алкоголя в их мозге. К счастью, мозговые
ткани обоих покойников были неповреждены и пригодны для анали-
за. Ничто в токсикологии не вызывает столь горячих споров относи-
тельно метода и результатов, как анализ содержания этилового
спирта. Споры эти покрывают весь спектр вопросов от А до Я и на-
чинаются с того, какая часть тела является биологически самым на-
дежным объектом исследований. Андерсон полагал, что мозг. Он
знал, что другие токсикологи предпочитают мышечную ткань, печень
или даже почки и селезенку, но когда у него под руками оказывался
мозг, он всегда отдавал предпочтение ему. В данном случае в телах
Айрин Тейер и Томми Барлоу имелись два неповрежденных мозга, и
для обнаружения и выделения быстроразрушающихся ядов он сразу
же подверг их обычной перегонке с паром. Таковых ядов не оказалось.
Тогда, поскольку при перегонке обнаружился алкоголь, он восполь-
зовался полученными данными для количественного анализа. Суще-
ствуют таблицы, таблицы и таблицы, трактующие процент алкоголя,
обнаруженного в мозге, и его воздействие на человека. Сколько тре-
буется алкоголя, чтобы человек захмелел, почувствовал головокру-
жение, зашатался, обессилел, потерял сознание, ослеп, оцепенел,
погиб. В каждом мозге он нашел ничтожнейшие следы алкоголя и по-
нял, что ни одна таблица не отнесла бы никого из жертв ни к пьяным,
ни к малость выпившим. Для определения степени их опьянения Ан-
дерсон прибегнул к таблице Геттлера и Тайбера, основанной на ис-
следовании шести тысяч случаев смерти от алкоголизма. В который
раз он старательно просмотрел таблицу:
Классификация Процент алкоголя Физиологический эффект
в мозге
1. Следы 0,005 до 0,02 Нормальное поведение
2. + 0,02 до 0,10 Нормальное поведение
3. ++ 0,10 до 0,25 Ослабление чувства ответ-
ственности
4. +++ 0,25 до 0,40 Ослабление чувства равно-
весия
5. । > и- 0,40 до 0,60 Головокружение, опьянение
Со всей ответственностью он пришел к выводу, что ответ на
второй из заданных ему вопросов — решительное, бесспорное, гро-
могласное нет. Перед смертью пара не находилась в состоянии
опьянения.
170
При всей своей добросовестности он даже не попытался по-
искать в жидкостях и тканях следы стойких ядов. Он уже устано-
вил причину смерти — острое отравление окисью углерода, и
выделение, восстановление и идентификация некоего неизвестного
яда в телах было бы делом невероятной трудоемкости. Зная даже
о ничтожном наличии какого-либо вещества, имея даже намек на
его присутствие в трупе, опытный токсиколог Андерсон обратился
бы к литературе и с ее помощью избрал бы лучший способ выде-
ления этого вещества. Но, к сожалению, яды не каталогизируются
по их действию. Это означает, что, если в трупе присутствует
неизвестное отравляющее вещество и токсиколог не имеет о нем
понятия ни из обстоятельств смерти, ни из результатов вскрытия,
он должен провести целиком и полностью все анализы в попытке
обнаружить отравляющее вещество. Диапазон стойких органиче-
ских ядов простирается от глюкозидов, вроде олеандра и дигита-
лиса, до эфирных масел, вроде кедрового, мускатного ореха и руты,
до химических снотворных, вроде барбитуратов и транквилизато-
ров, и до органических слабительных, вроде касторового масла и
каскары саграды, и далее в области алкалоидов, вроде опия, мор-
фина и атропина... Их было множество, и Андерсон знал их все,
но ему не поручали проводить все существующие в природе ана-
лизы, и он не видел в них необходимости. Его попросили дать
ответ на три вопроса, и он уже ответил на первые два. И он, не
теряя времени, приступил к третьему.
Он не мог понять, почему копам из 87-го необходимо знать,
совокуплялись ли жертвы перед смертью. Он почти подозревал,
что где-то среди офицеров участка имеется гнусный выродок, тай-
ный некрофил. В любом случае требовалась информация, и добыть
ее было несложно. Дело могло бы обстоять иначе, если бы тела
доставили несколько позже. По прошествии двадцати четырех часов
следов спермы просто не остается. Так как после смерти Айрин
Тейер все же прошло немало часов, он не надеялся обнаружить в
ее влагалище движущиеся клетки. Неподвижные же сперматозоиды
вполне могли быть найдены даже теперь. Он взял мазок, изучил
его под сильным микроскопом и не обнаружил никакого присутст-
вия сперматозоидов. Не ограничиваясь мазком (при слишком мно-
гих обстоятельствах во влагалище не бывает сперматозоидов даже
сразу после совокупления), он промыл соляным раствором моче-
испускательный канал Томми Варлоу, собрал жидкость шприцем
и также изучил ее под микроскопом. Их не было.
Удовлетворившись полученными результатами, 'он написал ра-
порт и попросил отпечатать его и переслать в 87-й участок. Рапорт
медицинским языком объяснял, почему Андерсон отвечает на по-
ставленные вопросы именно так, как отвечает, то есть давал ре-
зультаты исследований, подтверждающие его выводы. Служащие
171
87-го участка перевели его текст на нормальный язык и решили,
что смысл сводится к следующему:
1. Отравились газом.
2. Были трезвы.
3. Не совокуплялись.
Рапорт рождал вопрос о том, куда девалась выпивка, если никто
из жертв ее не пил. Доклад также заставлял задуматься, зачем
Томми и Айрин перед смертью разделись: выражаясь стыдливо,
они же не собирались в последний раз «быть вместе». До сих пор
имелось разумное допущение, что пара занималась любовью, потом
частично прикрыла наготу и только потом включила газ. Если этого
не было, зачем они разделись?
В общем, рапорт Андерсона вызвал в участке досаду.
Глава 5
В крупных женщинах всегда есть что-то пугающее: перемена
ролей, разрушение стереотипа. Женщины вроде бы должны быть
миниатюрными и хрупкими — это знают все. Они вроде бы дол-
жны быть нежными и ласковыми, слегка беспомощными и нужда-
ющимися в заботе. Они вроде бы должны искать утешение и
защиту в объятиях сильного, ясноглазого, решительного мужчины.
Оба мужчины, позвонивших в дверь дома Мэри Томлинсон на
Сэндс-Спите, были сильные, ясноглазые и решительные.
Стив Карелла был метр восемьдесят, с узкими бедрами, мощ-
ными запястьями и большими руками. Он не выглядел слишком
массивным, потому что его физическая сила была коварно скрыта
в теле прирожденного атлета, который двигается легко и непри-
нужденно, в совершенстве владея великолепно отшлифованной
мускулатурой. У него были карие глаза с характерным косым
разрезом, что в сочетании с высокими скулами придавало ему
странно восточный вид. Он был не из тех, сама внешность ко-
торых пугает, но когда вы открывали дверь и видели его на
крыльце, вы сразу понимали, что он пришел не страховать жизнь
и имущество.
Коттон Хоуз весил более девяноста килограмм. Ширококостный,
с могучими мышцами, он был ростом сто восемьдесят пять. Серо-
голубые глаза, прямой, ни разу не переломанный нос и хорошо
сформированный рот с полной нижней губой. У него была седая
прядь на левом виске, на том месте, куда при расследовании убий-
ства его полоснули ножом. Он не принадлежал к тем, кого хотелось
бы вызвать на сражение — даже на сражение в шашки.
Оба мужчины были высокие и сильные. Кроме того, на бедре
у каждого имелся заряженный револьвер. Однако, когда Мэри Том-
172
линсон открыла дверь своего сборного домика, оба они ощутили
себя малость неполноценными и даже как будто съежились.
У миссис Томлинсон были огненно-рыжие волосы и сверкающие
зеленые глаза. Одних глаз и волос хватило бы, чтобы представить
ее как сильную женщину, но вдобавок к ним она была высокой и
корпулентной, и гранитное лицо ее явственно говорило, что шуток
она не любит. Она стояла в дверях, выпрямившись во весь рост —
а в ней было сто семьдесят пять сантиметров, — грудастая, с тол-
стыми руками, упираясь большими ногами в пол, словно борец
перед схваткой. Одета она была в просторное гавайское муу-муу
в цветах. Она подозрительно оглядела детективов, а они с заме-
шательством и даже опаской показали ей свои значки.
— Заходите, — сказала она. — А я все жду, когда вы придете.
Она выговорила этот речевой штамп, явно не сознавая его,
мягко выражаясь, неоригинальное™. Она, казалось, не знала, что
«а я все жду, когда вы придете» произносили в несчетных романах
несчетные злодеи задолго до того, как она появилась на свет, и,
вероятно, будут произносить до тех пор, пока существуют злодеи.
Она же выговорила эту фразу, как председатель совета директоров
«Дженерал Моторе», который созвал совещание и сердится на опоз-
дание некоторых участников. Она давно ожидала визита полиции,
и теперь единственный вопрос был, чего они так задержались.
Она грузно прошлепала в дом, предоставив Хоузу закрывать
дверь. Дом был обычной сэндс-спитской застройки — маленькая при-
хожая, налево кухня, направо гостиная, а в глубине три спальни и
ванная. Миссис Томлинсон украсила свое жилище как истый миниа-
тюрист. Мебель была маленькая, картинки на стенах маленькие, лам-
пы маленькие, все словно было создано для крохотной женщины.
— Садитесь, — сказала она, и Хоуз и Карелла неловко уселись
на маленькие плетеные стульчики. Миссис Томлинсон широко усе-
лась на миниатюрный диванчик напротив. Сидела она как муж-
чина, расставив ноги, так что складки муу-муу собрались между
коленями, босые ноги снова твердо уперлись в пол. Она глядела
на посетителей без улыбки, выжидая, Карелла прочистил горло.
— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, миссис Том-
линсон, — начал он.
— Полагаю, затем вы и пришли, — откликнулась она.
— Да, — сказал Карелла. — Для начала...
— Для начала, — перебила его миссис Томлинсон, — я занята
по горло — готовлю похороны дочери, так что, надеюсь, мы будем
говорить коротко и ясно.
— Все похоронные приготовления свалились на вас? — спросил
Хоуз.
— На кого же еще? — Она покривила губы. — Не на этого
же идиота, с которым она жила.
173
— Вы хотите сказать, вашего зятя?
— Моего зятя, — повторила она с таким презрением, что
Майкл Тейер незамедлительно предстал неумехой, способным разве
что завязать шнурки на собственных ботинках. — Моего зятя Риф-
моплета. «Розы в цветенье, фиалки в цветенье, я поздравляю вас
с днем рожденья». Моего зятя! — Она покачала массивной головой.
— Я полагаю, вы не слишком его любите, — сказал Карелла.
— Взаимно. Вы с ним разве еще не говорили?
— Говорили.
— Тогда вы знаете. — Она помолчала. — Или не знаете? Если
Майкл сказал обо мне что-то хорошее, он соврал.
— Он сказал, что вы не ладите.
— Самая грандиозная недомолвка года. Мы ненавидим друг
друга. Хам.
— Хам? — переспросил Хоуз. Он не ожидал услышать от мис-
сис Томлинсон что-то подобное и с удивлением взглянул на нее.
— Вечно командует, вечно важничает. Терпеть не могу муж-
чин, которые нас эксплуатируют.
— Эксплуатируют?.— с прежним удивлением повторил Хоуз.
— Да; К женщинам нужно относиться с уважением и нежной
заботой. — Она покачала головой. — Он этого не понимает. Он
грубиян. — Она помолчала и задумчиво прибавила: — Женщины
такие нежные.
Хоуз и Карелла несколько мгновений молча глядели на нее.
— Он... гм... хамил вашей дочери, миссис Томлинсон?
- Да.
— Каким образом?
— Да он все командовал. Командир уродился! Ненавижу муж-
чин командиров. — Она посмотрела на Хоуза: — Вы женаты?
— Нет, мадам.
Она тотчас повернулась к Карелле:
— А вы?
— Да, я женат.
— Вы командир?
— Я?.. Не думаю.
— Хорошо. Вы, кажется, славный мальчик. — Она помолча-
ла. — Не то что Майкл. Всегда командует. Ты заплатила за элек-
тричество? Ты сделала закупки? Ты сделала то-то и это? Так что
не удивительно.
Снова в комнате воцарилось молчание.
— Не удивительно — что? — осторожно спросил Карелла.
— Не удивительно, что Маргарет собиралась бросить его.
— Маргарет?
— Моя дочь.
— О, о да, — сообразил Карелла. — Вы зовете ее Маргарет?
174
— Она родилась с этим именем.
— Да, но большинство людей называло ее Айрин, так ведь?
— Мы назвали ее Маргарет и всю жизнь звали ее Маргарет.
А в чем дело? Что плохого в этом имени?
— Ничего, ничего, — поспешил сказать Карелла. — Это очень
славное имя.
— Если оно годится английской принцессе, оно годится кому
угодно, — заключила миссис Томлинсон.
— Разумеется, — сказал Карелла.
— Разумеется, — согласилась миссис Томлинсон и энергично
кивнула.
— Она собиралась его бросить? — спросил Хоуз.
- Да.
— Вы хотите сказать, разойтись с ним?
- Да.
— Откуда вы знаете?
— Она мне сказала. Откуда же я могу знать? У матерей и дочерей
не должно быть секретов друг от друга. Я рассказывала Маргарет все,
что она хотела знать, и она тоже рассказывала мне все.
— Миссис Томлинсон, когда она собиралась бросить его?
— В следующем месяце.
— Точнее.
— Шестнадцатого.
— Почему именно шестнадцатого?
Миссис Томлинсон пожала плечами.
— А что плохого в шестнадцатом?
— Ничего плохого, конечно, нет. Но была ли особая причина,
чтобы назначить шестнадцатое?
— Я никогда не совала нос в дела моей дочери, —- отрезала
миссис Томлинсон. Карелла и Хоуз переглянулись.
— И все же вы точно знаете число, — продолжил Хоуз.
— Да. Она сказала мне, что уйдет от него шестнадцатого.
— Но вы не знаете, почему именно шестнадцатого?
— Нет, — ответила миссис Томлинсон. Неожиданно она улыб-
нулась: . — Вы что, тоже собираетесь мной командовать?
На улыбку Карелла ответил улыбкой.
— Нет, разумеется, нет, миссис Томлинсон. Мы только стара-
емся собрать факты.
— Я могу дать вам все факты, — сказала миссис Томлинсон. —
Во-первых, моя дочь не покончила с собой. В этом можете не
сомневаться.
— Откуда вы знаете?
— Потому что я знаю мою дочь. Она была как я. Она любила
жизнь. А кто любит жизнь, не кончает с собой, это-то ясно.
— Да, — сказал Карелла, — все данные....
175
— Данные! Кому нужны ваши данные? Моя дочь была энер-
гичная, полная жизни. Такие люди не кончают с собой. И вообще,
это у нас наследственное.
— Энергия? — спросил Хоуз.
— Верно, энергия! Я весь день должна двигаться. Даже сейчас,
я сижу здесь, и верите, меня так и тянет вскочить. Знаете ли,
бывают нервные женщины. Я из них.
— И ваша дочь тоже?
— Абсолютно. Всегда в движении! Полная сил! Энергичная! Жи-
вая! Хотите, я вам кое-что скажу? Знаете, каково мне в постели?
Карелла смущенно взглянул на Хоуза.
— Когда ночью я ложусь спать, я не могу заснуть. Это все энер-
гия; ноги, руки так и дрыгаются, я не могу заснуть. Я каждый раз
принимаю на ночь снотворное. Иначе мне нет отдыха. Я как мотор.
— И ваша дочь была такая же?
— Совершенно! Так с чего ей кончать с собой? Невозможно.
Кроме того, она собиралась бросить этого грубияна. Она собиралась
начать новую жизнь. — Она покачала головой. — Все это выгля-
дит крайне ерундово. Я не знаю, кто открыл газ. но это не Мар-
гарет — можете быть уверены.
— Может быть, Барлоу? — предположил Хоуз.
— Томми? Невероятно.
— Почему?
— Потому что они собирались пожениться, вот почему! Перед
женитьбой кто-нибудь открывает газ? Или пишет дурацкую запи-
ску вроде той, которую вы нашли? «У нас нет другого выхода».
Вздор! Они как раз направлялись к выходу.
— Позвольте, я прямо спрошу вас, миссис Томлинсон, — ска-
зал Карелла. — Вы знали, что ваша дочь встречается с Томми
Барлоу?
— Конечно, знала.
— Вы не пытались отговорить ее?
— Отговорить? Да за каким дьяволом?
— Ну... все же она была замужем, миссис Томлинсон.
— Замужем? За этим хамом? Разве это брак? Ха! — Миссис
Томлинсон покачала головой. — Она вышла за Майкла, когда ей
было восемнадцать. Что восемнадцати летняя понимает в любви?
— Сколько ей было сейчас, миссис Томлинсон?
— Почти двадцать один. Женщина. Женщина, способная при-
нять решение. — Она кивнула своим мыслям. — И она решила
бросить Майкла и выйти за Томми. Все очень просто. Так зачем
ей было кончать с собой?
— Миссис Томлинсон, вам известно, что в день своей смерти
ваша дочь сказала мужу, что едет к вам?
- Да.
176
— Стало быть, вы давали ей алиби, так?
— Алиби? Я бы назвала это иначе.
— Как бы вы назвали это?
— Я бы сказала, что две разумные женщины помогают друг
другу спастись от хама.
— Вы постоянно называете мистера Тейера хамом. Он хоть раз
ударил вашу дочь?
— Ударил? Да я бы ему все кости переломала!
— Может, он угрожал ей?
— Никогда. Он командир, и все тут. Верьте мне, я была сча-
стлива, что она собирается бросить его.
Карелла откашлялся. Ему было не по себе в присутствии этой
огромной женщины, которая считает себя миниатюрной. Ему было
не по себе в присутствии матери, которая поощряет супружескую
неверность своей дочери.
— Миссис Томлинсон, я бы хотел узнать...
— Что именно?
— Майкл Тейер сказал, что, увидев в газете фотографию вашей
дочери, позвонил вам...
— Верно.
— ...и спросил вас, не здесь ли она.
— Верно.
— Миссис Томлинсон, если вы одобряете отношения своей до-
чери с Барлоу, если вы так ненавидите Майкла, почему вы сказали
ему, что ее здесь нет?
— Потому что ее не было.
— Но вы знали, что она с Барлоу?
— Ну и что?
— Миссис Томлинсон, вы не хотели, чтобы Майкл узнал, что
происходит на самом деле?
— Конечно нет.
— Зачем тогда вы сказали ему правду?
— А что еще я могла сказать? Соврать, что Маргарет у меня?
Он мог бы позвать ее к телефону.
— Вы могли бы сочинить какую-нибудь отговорку. Могли бы
сказать, что она на минуточку вышла.
— С чего я буду лгать этой гниде? До него и так все бы дошло
в лучшем виде!
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать: развод. То, что Маргарет бросает его.
— Он знал, что она собирается бросить его?
— Нет.
— Миссис Томлинсон, она говорила о разводе еще кому-нибудь?
— Конечно. Она ходила посоветоваться с юристом.
— С кем именно?
177
— По-моему, это дело моей дочери.
— Ваша дочь умерла, — сказал Карелла.
— Да, я знаю, — ответила миссис Томлинсон.
И тогда без очевидной причины Карелла повторил:
— Она умерла.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. До этого мгнове-
ния — хотя в момент их прихода миссис Томлинсон была занята под-
готовкой к похоронам, хотя разговор шел исключительно о причине
их прихода, — Кареллу не покидало престранное ощущение, что мис-
сис Томлинсон, и Хоуз, и он сам говорят не о человеке, который был
окончательно и бесповоротно мертв, невыносимое, как ноющая боль,
ощущение, что, несмотря на прошедшее время, несмотря на разгово-
ры о самоубийстве, все они думают о Маргарет Айрин Тейер как о
живом человеке, о девушке, которая действительно собирается в сле-
дующем месяце бросить мужа и начать новую жизнь.
Именно поэтому Карелла тихо повторил: «Она умерла», и в
комнате воцарилось молчание, и неожиданно все предстало как
оно есть.
— Она была у меня одна, — сказала миссис Томлинсон. Она
сидела на неправдоподобно маленьком диванчике, огромная пло-
скостопая женщина с большими руками, тусклыми зелеными гла-
зами и выгоревшими рыжими волосами, и неожиданно Карелла
понял, что на самом деле она была хрупкой и маленькой, что эту
мебель она приобрела для маленькой напуганной женщины, кото-
рая скрывается в этом огромном теле, для женщины, которая дей-
ствительно нуждается в заботе и ласке.
— Простите нас, пожалуйста, — сказал он. — Нам очень неловко.
— Да, да, я понимаю. Но вы ведь не можете ее мне вернуть.
Именно этого вы не можете сделать.
— Да, миссис Томлинсон. Мы этого не можем.
— Вчера я перебирала ее старые фотографии, — сказала
она. — Жаль, что нет ни одного снимка Томми. Полно Маргарет
и ни единого — человека, за которого она собиралась замуж. —
Она тяжело вздохнула. — Сколько-то таблеток придется прини-
мать сегодня, чтобы заснуть. М-да.
В тишине гостиной на инкрустированном столике начали бить
маленькие изящные фарфоровые часы. Молча Карелла сосчитал
удары. Один, два, три, четыре. Эхо боя замерло. Снова в комнате
настала тишина. Хоуз заерзал на неудобном плетеном стульчике.
— Я составила сто списков всего, что предстоит переделать, —
заговорила миссис Томлинсон. — Майкл, знаете, не помощник,
совсем не помощник. Я одна как перст. Если бы только Маргарет
была жива, чтобы... — И она остановилась, пораженная абсурдом
того, что собиралась сказать. «Если бы только Маргарет была жива,
чтобы помочь мне с ее похоронами», — вот что пришло ей в голову
178
и было готово сорваться с языка, но не сорвалось, ибо огромное
присутствие смерти внезапно переполнило маленькую комнату.
Она содрогнулась всем телом. Тишина в гостиной сгущалась, а она
сидела и смотрела на Кареллу и Хоуза. За окном на улице жен-
щина окликнула ребенка. Молчание продолжалось.
— Вы... вы хотели знать имя юриста, — проговорила миссис
Томлинсон.
- Да.
— Артур Паттерсон. Адреса я не знаю.
— Это в городе?
— Да. — Миссис Томлинсон содрогнулась опять. — Вы видите,
я говорю вам правду. Маргарет собиралась его бросить.
— Я вам верю, миссис Томлинсон, — сказал Карелла. Он неожи-
данно встал и подошел к ней. Нежно, ласково он обеими руками взял
ее большую руку и проговорил: — Огромное спасибо за помощь. Если
вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, позвоните нам.
Миссис Томлинсон взглянула в лицо стоявшего перед ней вы-
сокого мужчины.
— Спасибо, — произнесла она детским голосом.
Глава 6
Артуру Паттерсону было лет тридцать пять, и он недавно сбрил
усы. Ни Карелла, ни Хоуз не подозревали, что удаление усов было
произведено всего два дня назад, но будь они повнимательнее, они
бы заметили, что Паттерсон довольно часто трогает свою верхнюю
губу. Его верхняя губа выглядела как любая другая верхняя губа,
но Паттерсону казалось иначе. Паттерсону эта узкая полоска кожи
казалась огромной и беззащитной. Он все время касался ее паль-
цами, чтобы удостовериться, что она не становится огромнее и
беззащитнее. Он сидел в собственном кабинете, обсуждал Маргарет
Айрин Тейер с двумя чинами полиции, и ему было не по себе.
Когда каким-то непостижимым образом ему удавалось взглянуть
на свою верхнюю губу, голую и воспаленную, он чувствовал себя
глупо и не сомневался, что детективы посмеиваются над ним. Он
снова коснулся кожи над губами и поспешно отдернул руку.
— Да, — сказал он, — Айрин Тейер приходила ко мне посо-
ветоваться насчет развода.
— До этого, мистер Паттерсон, вы вели ее дела? — спросил
Карелла.
— Только составлял завещание*
— Завещание Айрин Тейер?
— Для них обоих. Знаете ли, обычное дело.
— Какре именно обычное дело, мистер Паттерсон?
179
— Да знаете ли, «я прошу после моей смерти оплатить мои
долги и издержки на похороны так скоро, как это окажется воз-
можным. Всю остальную собственность, движимую и недвижимую,
где бы она ни находилась, после уплаты налогов, я завещаю и
передаю по наследству моей жене». В таком духе.
— Значит, в случае смерти Майкла Тейера вся его собствен-
ность перешла бы Айрин Тейер?
— Совершенно верно. Верно и противоположное.
— То есть?
— Если бы Майкл Тейер пережил жену, ну, тогда бы вся ее
собственность перешла к нему. Это было одним из условий заве-
щания.
— Понятно. — Карелла помолчал. Артур Паттерсон потрогал свои
несуществующие усы. — А у нее была какая-нибудь собственность?
— Не знаю. Непохоже. Ее беспокоило, во что ей обойдется
развод.
— Это она вам сказала?
— Да. — Паттерсон пожал плечами. — Понимаете, я был в
неловком положении. По поводу завещания первым ко мне обра-
тился Тейер. И вдруг я подготовляю развод по просьбе его жены.
Странное чувство...
— Вы хотите сказать, что ощущали себя в действительности
адвокатом Майкла Тейера?
— Ну, не вполне. Но... Можно сказать и так... Я чувствовал
себя поверенным в делах семейства Тейер, понимаете, что я хочу
сказать? Не адвокатом одной Айрин Тейер.
— Тем не менее она обратилась к вам?
- Да.
— И ей был нужен развод?
— Да. В следующем месяце она собиралась в Рино.
— Несмотря на неизбежные расходы?
— Да, расходы ее тревожили не на шутку. Первоначально она
пришла спросить о расторжении браков в Алабаме. Она слыхала, что
там развод несложен. Но я отсоветовал ей разводиться в Алабаме.
— Почему?
— Видите ли, там стали ужесточать требования. Во многих
случаях, если выясняется, что данная пара прибегает к алабамско-
му законодательству только ради развода, а не для того, чтобы
всерьез поселиться в штате, развод может быть аннулирован. Я
полагал, что не стоит рисковать. Я посоветовал ей поехать в Мек-
сику — там можно получить постановление о разводе в двадцать
четыре часа, — но ей это не понравилось.
— Почему?
— Трудно сказать. Мексиканский развод имеет ту же юриди-
ческую силу, что и любой развод. Но в широкой публике отчего-то
180
считают, что мексиканские разводы незаконны и что их легко ос-
порить. В общем, она отвергла мою идею. Поэтому, естественно,
я предложил Неваду. Вы знакомы с невадскими законами о раз-
воде?
— Нет, — ответил Карелла.
— Значит, там требуется прожить в штате шесть недель, а
причины могут варьироваться от... ну, супружеской неверности,
импотенции, долговременного отсутствия, отсутствия материально-
го обеспечения, словесной жестокости, физической жестокости, по-
стоянного пьянства... Можно продолжать, но вам и так уже ясно.
— По какой причине она добивалась развода?
— Словесная жестокость.
— Не супружеская неверность?
— Нет. — Паттерсон помолчал. — Зачем бы ей ехать в такую
даль, как Рино, если бы она могла заявить о неверности? Я хочу
сказать... в конце концов... — Он снова поколебался. — Не знаю,
что из этого я вправе обсуждать с вами. Знаете ли, я в самом
деле посоветовал ей сходить с мужем к консультанту по брачным
вопросам, но это не входило в ее планы.
— Ей был нужен развод.
— Да, на этот счет она была непреклонна. — Паттерсон по-
гладил губу, словно решая, должен ли он говорить все, что ему
известно, и, вздохнув, сказал: — Знаете ли, в дело был замешан
другой мужчина.
— Но иначе ведь и не бывает, так, мистер Паттерсон? — ска-
зал Хоуз. — Их нашли вместе мертвыми.
Паттерсон внимательно посмотрел на Хоуза и вдруг заговорил
голосом, который обычно приберегал для судебных заседаний:
— Тот факт, что их нашли вместе мертвыми, не обязательно
означает, что они в будущем собирались жить совместно. Мистер
Барлоу... Кажется, так его звали?
— Да, верно, мистер Барлоу.
— Мистер Барлоу может даже оказаться совсем не тем лицом,
за которого она собиралась замуж.
— Мать Айрин считает, что она собиралась за него.
— Ну, вероятно, у вас есть данные, которыми я не располагаю.
— Айрин не называла вам имя этого мужчины?
— Нет. Она просто сказала, что любит кого-то и хочет полу-
чить развод как можно быстрее, чтобы выйти за него замуж.
— Она выразилась именно так?
— Да. — С интонаций судебного разбирательства Паттерсон
перешел на говорок старого сельского судьи, делящегося житейской
мудростью в местной лавочке. — В обшем-то, по моему опыту
многие женщины... да и мужчины... которые собираются разводить-
ся, не всегда знают, зачем им нужен развод. То есть Айрин Тейер
181
могла думать, что любит этого Барлоу, а на самом деле это был
только предлог для выхода из невыносимого положения.
— Она так и сказала — невыносимого? — спросил Хоуз.
— Она дала понять, что жизнь с Майклом Тейером была не-
шуточным испытанием — да.
— Почему?
— Она не сказала.
— А как мистер Тейер отнесся к разводу? — спросил Карелла.
— Я этого с ним не обсуждал.
— Почему?
— Просто она считала, что этого не нужно. Она собиралась,
начав бракоразводный процесс в Неваде, известить его официально.
— Но почему так?
— Знаете ли, тут нет ничего необычного. — Он пожал плеча-
ми. — Она просто хотела дождаться следующего месяца, учитывая
факт существования другого мужчины, я не думаю...
— Следующего месяца — какого числа? — спросил Хоуз.
— Где-то в конце месяца. — Паттерсон безуспешно пытался
удержать сложенные руки на колене. Пальцы его взметнулись
вверх, он погладил полоску голой кожи, остался недоволен и сунул
руки в карманы.
— Но она определенно собиралась в Рино в следующем меся-
це? — спросил Карелла.
— Да. — Паттерсон помолчал и задумчиво прибавил: — Я
принимал ее несколько раз. К тому же я давал ей консультации.
Кто же теперь оплатит мою работу?
— Разве в завещании ничего нет об оплате долгов и издержек
на похороны? — спросил Карелла.
— Есть, есть. Конечно, есть. Я полагаю, я мог бы послать счет
мистеру Тейеру, но... — Глаза его затуманились. — Тут мораль-
ные сложности, правда ведь? По-ващему, здесь есть моральные
сложности?
— Что вы имеете в виду, мистер Паттерсон?
— Понимаете, я ведь также и его адвокат. Он может непра-
вильно понять причину, по которой я утаил от него информацию
о предстоящем разводе. Дело щекотливое. — Он помолчал. — Но
я ведь работал. Как по-вашему, я должен послать ему счет?
— Это вам решать, мистер Паттерсон. — Карелла на минуту
задумался, а потом спросил: — Вы не могли бы вспомнить, когда
точно она собиралась уехать?
— Не помню, — сказал Паттерсон. — Если бы я был уверен,
что мистер Тейер не огорчится, я бы послал ему счет. Правда
послал бы. В конце концов, мне приходится платить за аренду
офиса, да и времени я на нее потратил немало.
— Мистер Паттерсон, пожалуйста, попытайтесь вспомнить.
182
— Что?
— Когда именно она собиралась в Рино?
— Ох, я точно не помню. Пятнадцатого или двадцатого, что-то
в этом роде.
— Можно ли сказать: точно пятнадцатого?
— Может быть, и да. Пятнадцатое вторник? Я помню, она
сказала, что во вторник.
Карелла достал из портмоне календарик.
— Нет, пятнадцатое — понедельник.
— Ну, она что-то говорила о том, что вклинивается уик-энд,
точно не помню. Но про вторник я помню точно. Двадцатое не
вторник?
— Нет, двадцатое — суббота. Могла она сказать, во вторник
шестнадцатого?
— Да, могла.
— Была бы для этого конкретная причина? Может быть, она
ждала, что вы подготовите для нее какие-нибудь документы?
— Нет, этим должен был заняться ее адвокат в Рино.
— Стало быть, отъезд шестнадцатого — ее идея?
— Да. Знаете ли, юристы по месту жительства обычно не го-
товят документы для развода в другом штате. Так что я не...
— Что?
— Я не готовил ей документы, и все-таки я немало для нее
поработал.
— Мистер Паттерсон, а что вы.имели в виду, говоря о вкли-
нивающемся уик-энде? — спросил Хоуз.
— Ну, она сказала что-то о том, что придется ждать до поне-
дельника.
— Мне показалось, вы сказали — до вторника.
— Да, она собиралась уехать во вторник, но очевидно, что-то
надо было сделать перед отъездом, в понедельник. К сожалению,
не могу сказать ничего более определенного, это было сказано по-
ходя и без уточнений, словно она размышляла вслух. Но она точно
собиралась уехать шестнадцатого, в этом я уверен вполне. И ес-
тественно, все мое время было в ее распоряжении.
— Мистер Паттерсон, — сказал Карелла, — вам не надо убеж-
дать нас.
— Что?
— Мы и так видим, что вы потрудились.
Паттерсон немедленно погладил верхнюю губу, уверенный, что
никто на свете не осмелился бы так с ним разговаривать, если бы
у него были усы.
— Я никого ни в чем не убеждаю, — сказал он, стараясь не.
выказать обиду. — Я действительно работал, и я обязательно по-
шлю счет. — Решительным кивком он продемонстрировал, что со-
183
гласен с собственными словами. — Не думаю, что это огорчит ми-
стера Тейера. Тем более что о поведении его супруги писали все
газеты.
— Мистер Паттерсон, что вы думаете о прощальной записке? —
спросил Хоуз.
Паттерсон пожал плечами.
— Той, что была в газетах? Любовь к сенсациям.
— Да, но, по-вашему, ее можно увязать с планами миссис Тейер?
— Это наводящий вопрос, — возразил Паттерсон. — Разуме-
ется нет. Зачем ей кончать с собой, закончив приготовления к
разводу? При условии, что Барлоу — мужчина, за которого она
собиралась замуж...
— Вы, по-видимому, сомневаетесь, — сказал Карелла.
— Я просто рассматриваю возможности. Если бы имелся налицо
другой мужчина...
— Мистер Паттерсон, — сказал Карелла, — уже известные
нам возможности достаточно противоречивы. Не думаю, что нам
нужно искать сложности сверх тех, которые у нас есть.
— Я полагал, что полиция занята исследованием всех возмож-
ностей. — Паттерсон кисло улыбнулся. — Особенно в деле о са-
моубийстве, от которого так и разит убийством.
— Стало быть, вы полагаете, что это было убийство?
— А вы? — Паттерсон ответил вопросом на вопрос.
Карелла улыбнулся:
— Мы исследуем каждую возможность, мистер Паттерсон.
У вас огромные возможности для исследований, если вы воз-
главляете полицейскую лабораторию в большом городе. Детектив-
лейтенант Сэм Гроссман возглавлял лабораторию при штабе
центрального округа на Хай-стрит и мог бы почитаться чрезвы-
чайно занятым человеком, даже если бы 87-й участок иногда не
подбрасывал ему задачку-другую. Но Гроссман не жаловался на
перегруженность. Он обожал повторять старую цыганскую посло-
вицу о том, что ленивые руки — дьяволово подспорье, а он ре-
шительно не желал, чтобы его руки становились ленивыми,
дьяволовым подспорьем и так далее. Тем не менее по временам
он желал, чтобы у него вместо обычной пары было шесть или семь
рук. Может быть, все бы было иначе, если бы Гроссман был хал-
турщиком. Халтурщики могут одновременно вести любое количе-
ство дел, с равной легкостью избавляясь от каждого и позволяя
щепкам лететь во все стороны, как говорит другая цыганская по-
словица. Но Гроссман был добросовестным полицейским и квали-
фицированным исследователем и твердо верил, что полицейская
лаборатория учреждена для помощи парням, которые бегают по
городу, разгадывая преступления. Он считал, что единственный
184
способ отработать жалованье, которое выплачивала ему мэрия, это
делать свое дело насколько возможно тщательно и результативно.
Мало.какую лабораторию возглавляет человек вроде Гроссмана,
потому что он был не только опытным сыщиком, но также и весьма
неплохим химиком. В большинстве полицейских лабораторий сы-
щик без настоящей научной подготовки стоит во главе коллектива
экспертов по химии, физике и биологии. У Гроссмана тоже были
эксперты, но вдобавок еще научная квалификация и ум человека,
который в свое время боролся с дневными и ночными ограблени-
ями, нападениями на улице и всем остальным, что выпадает на
долю детектива в течение рабочего дня. Честно говоря, по временам
Гроссмана тянуло назад в какой-нибудь уютный участок посидеть
и порассказывать бородатые анекдоты усталым сотоварищам. По
временам — как это было сегодня — Гроссман думал, что лучше
бы утром не подниматься с постели.
Он не мог вникнуть в суть теории вероятностей, по которой иногда
лабораторию буквально затапливала работа, а иногда в ней воцарялось
относительное безделье. Он не мог понять, зависело ли внезапное уве-
личение несчастных случаев и преступлений от фазы луны или недав-
них ядерных испытаний, объявлялся ли на определенное время года
или месяца перерыв в людских злодеяниях, или это космический ра-
зум решал, что в такой-то и такой-то день будет неплохо допечь Грос-
смана и его заработавшихся лаборантов. Он просто знал, что выпадают
дни вроде нынешнего, когда работы невпроворот, а людей не хватает.
Неумеха грабитель на Пятнадцатой Южной взломал дверь со
двора и вперся в магазин. Сотрудники Гроссмана в настоящий мо-
мент сравнивали царапины на дверном замке с царапинами на
отвертке, которую детективы нашли в комнате подозреваемого.
На Калвер-авеню у себя в спальне задушена женщина. Эксперты
Гроссмана обнаружили на ее подушке волоски. Теперь необходимо
сравнить их с волосами погибшей. Так как, по всей вероятности, это
не ее волосы, требуется подвергнуть их анализу и установить, чело-
веческие ли это волосы, и если да, то мужские или женские, краше-
ные ли, давно ли стриженные и нет ли на них следов огня, завивки
или заболеваний.
Услышав сирену подъезжавшей полицейской машины, налетчик
в панике всадил три пули в стену бензоколонки и скрылся. Экс-
перты Гроссмана теперь сравнивали извлеченные пули со стреля-
ными пулями в картотеке, пытаясь установить марку револьвера,
так чтобы ребята из 71-го участка могли поискать подходящий
след в своей картотеке.
Десятилетняя девочка рассказала, что их швейцар заманил ее
в подвал и заставил удовлетворить его сексуальные поползновения.
Эксперты в настоящее время искали на одежде девочки следы кро-
ви и семени.
185
На шоссе найден мертвый, очевидно задавленный, мужчина лет
сорока пяти. Осколки стекла, застрявшие в его одежде, теперь срав-
нивались с осколками разбитой левой фары угнанной и брошенной
машины в попытке установить, не эта ли машина сбила мужчину.
Отпечатки пальцев, ладоней, пор на коже, отпечатки ног, под-
меток, носков, разбитые стекла, взломанные замки, следы живо-
тных и автопокрышек, пыль, ржавчина, пух, перья, волокна, следы
веревки и' следы пороха, пятна краски, мочи, масла — все при-
шлось на этот день, все требовало анализа, сопоставления, иден-
тификации и занесения в картотеку.
И в довершение всего из 87-го участка на него свалилось оче-
видное самоубийство двух молодых людей.
Гроссман тяжело вздохнул и еще раз взглянул на нарисованный
его лаборантом план комнаты.
При самоубийстве, как в бейсболе, иногда трудно сказать, кто
есть кто и что есть что, не заглянув в программку. Гроссман пе-
ревернул прозрачную пластиковую папку с планом и внимательно
прочел приклеенный к ней список:
Пятая Южная улица, 1516, кв. 1 А, спальня
1. Стул и женская одежда.
2. Женские туфли.
3. Коврик.
4. Пятно от виски.
5. Бутылка из-под виски, перевернута.
6. Бутылка из-под виски, стоит.
7. Кровать и жертвы.
8. Приставной столик с пишущей машинкой.
9. Мужские ботинки.
10. Кресло и мужская одежда.
11. Приставной столик с лампой.
12. Прощальная записка и наручные часы.
13. Бумажник, зажим для галстука, мелочь.
14. Жемчужное ожерелье, серьги.
15. Туалетный столик.
Кружочки с буквами А, В, С, D, Е означали точки, с которых
были сделаны находящиеся перед ним фотографии. Полицейский
фотограф снял:
А. Крупный план прощальной записки на туалетном столике и
положенные на нее мужские часы.
В. Средний план одежды Томми Барлоу на кресле и ботинки
рядом на полу.
С. Общий план кровати с телами Айрин Тейер и Томми Бар-
лоу.
186
D. Средний план коврика и двух бутылок, а также стула с
одеждой Айрин Тейер, рядом с которым стояли ее туфли.
Е. Крупный план пишущей машинки на столике рядом с кро-
ватью.
Гроссман поизучал план и фотографии, перечел доклад лаборан-
та, а затем уселся у длинного белого стола, снял со стены телефонную
трубку и набрал Фредерик 7-80-24. Дежурный сержант немедленно
соединил его с дежурным помещением и позвал Стива Кареллу.
— У меня тут все хозяйство по поводу твоего самоубийства, —
сказал Гроссман. — Хочешь послушать?
— Хочу, — ответил Карелла.
— У вас много работы?
— Умеренно.
— А у нас — денек! — сказал Гроссман и устало вздохнул. —
Что они тебе дали как причину смерти?
— Острое отравление окисью углерода.
— М-м-м, — промычал Гроссман.
— А что? Ты нашел стреляные патроны и что-нибудь еще?
— От такого счастья Бог избавил. Конечно, это похоже на са-
моубийство, но в то же время... Не знаю. В этом деле есть что-то
не слишком хорошее.
— Например?
— Ты бы решил, что это самоубийство, так ведь? — осторожно
начал Гроссман. — Бутылки из-под виски, включенный газ, взрыв.
Все складно, да? Подтверждает цифры.
— Какие цифры?
— Погибающих в этом городе каждый год от отравления
окисью углерода. Вот сводка. Прочесть?
— Прочти. — Карелла улыбнулся.
— Восемьсот сорок смертей в год, четыреста сорок из них* са-
моубийства. Четыреста тридцать пять из них отравились газом.
Подходит, а? И еще прибавь бутылки из-под виски. Самоубийцы
этого склада, включив газ, зачастую напиваются до бесчувствия.
А иногда они принимают снотворное, чтобы смерть была легкой и
приятной, — понял?
— Да, легкой и приятной, — повторил Карелла.
— Да, но есть что-то дерьмовое во всем раскладе, Стив. По
правде говоря, я сомневаюсь.
— Почему?
— Во-первых, эти бутылки на полу. Не у изголовья кровати,
а в ногах. И одна из них перевернута. Почему бутылки находятся
в ногах, где до них не дотянуться, если эта парочка действительно
напилась?
— Сэм, они не были пьяные, — сказал Карелла. — Так счи-
тает токсиколог.
187
— Тогда куда девалась выпивка? — сказал Гроссман. — И вот
что еще, Стив. Где стаканы?
— Не знаю. А где они?
— В кухонной раковине. Тщательно вымытые. Два стакана в
раковине, так и сверкают. Забавно?
— Очень забавно, — ответил Карелла. — Если ты включил
газ и хочешь напиться, зачем вставать с кровати и мыть стаканы?
— Ну, все равно ведь получается, что им пришлось вставать
с кровати.
— Что ты имеешь в виду?
— Послушай, Стив, эта квартира ведь место, где встречалась
наша парочка, так? Мы не обнаружили на их одежде следов се-
мени. Стало быть, они раздевались догола, если...
— Ничего такого не было, — сказал Карелла.
— Откуда ты знаешь?
— Результат вскрытия. Никаких следов совокупления.
— М-м-м, — промычал Гроссман. — Тогда чем они занима-
лись, раздевшись почти донага?
— Хочешь просвещенное предположение?
— Валяй.
— Они явно хотели покинуть свет в сиянии романтической
славы. Разделись почти до конца, включили газ и вырубились сами
прежде, чем что-то могло произойти. Это мое предположение.
— Что-то не слишком просвещенное, — заключил Гроссман.
— Ладно, пускай, — сдался Карелла. — Они были эксгибици-
онисты. Они хотели попасть в газеты голыми.
— А это предположение не только непросвещенное, но просто
невежественное.
— Дай предположение получше.
— Третье лицо в квартире, — сказал Гроссман.
— Это такое у тебя просвещенное, а?
— В. высшей степени просвещенное, — сказал Гроссман. —
Учитывая, что в ходу было три стакана.
— Что?
— Три стакана.
— Минуту назад ты сказал, два.
— Я сказал, два в раковине. Но мы осмотрели шкафчик над
раковиной и просмотрели всю посуду — ты понимаешь, нам нечего
было делать. Большинство стаканов разбило взрывом, но...
— Ну, давай скорей.
— Тонкий налёт пыли на всех стаканах, кроме одного. Этот
недавно вымыли и вытерли кухонным полотенцем, которое висело
на крючке у раковины. Волокно на стекле оказалось идентичным.
Что скажешь?
— Но, Сэм, они могли взять три стакана.
188
— Конечно, Но зачем тогда оставлять два в мойке, а третий
убирать в шкафчик?
— Не знаю.
— Третье лицо, — сказал Гроссман. — Действительно, если
обдумать последнее и, надо сказать, весьма странное обстоятель-
ство, я почти убежден, что третье лицо — не просто просвещенное
предположение.
— Какое обстоятельство?
— Никаких следов в комнате.
— То есть?
— Никаких отпечатков.
— Ты хочешь сказать, третьего лица?
— Ничьих отпечатков.
— Ничего не понимаю.
— Я тебе говорю, — продолжил Гроссман. — Ни единого от-
печатка пальцев ни на чем. Ни на стаканах, ни на бутылках, ни
на пишущей машинке, ни даже на обуви, Стив. Черт побери, как
ты напечатаешь прощальную записку и при этом не оставишь ни
одного отпечатка на всей клавиатуре? Как ты снимешь ботинки —
на ваксе все фиксируется идеально — и не оставишь никаких от-
печатков? Как ты нальешь себе выпивку, не прижав к бутылке
хотя бы ладони? Да-да, Стив, дело пахнет скверно.
— Твое предположение?
— Мое предположение — некто осмотрел комнату и протер все
поверхности и все вещи, до которых кто-либо дотрагивался, осо-
бенно он сам.
— Мужчина?
— Я этого не говорю.
— Ты сказал «он сам».
— Поэтическая вольность. Это в равной мере может оказаться
мужчина, женщина или дрессированная обезьяна. Я только что
рассказал тебе, что в квартире нет ничего, абсолютно ничего.' По-
этому-то дело и пахнет скверно. Кто бы ни протер все в комнате,
он, должно быть, читал массу книг о том, как мы находим опасного
убийцу потому, что он оставил за собой предательские следы.
— Мы никому этого не скажем, ладно?
— Ладно, пусть поломают голову. — Гроссман помолчал. — А
что думаешь ты?
— Может, там была оргия. — Карелла улыбнулся.
— Ты серьезно?
— Выпивка, голая баба — может, две голых бабы. Что еще
может быть?
— Может быть, некто застал их вдвоем в постели, оглушил их
и инсценировал самоубийство.
— Но, Сэм, на них никаких травм.
189
— Видишь ли, я просто думаю вслух. Я уверен, в комнате
присутствовало третье лицо. Кто, зачем — это узнавать тебе.
— Спасибо.
— Не стоит. Как жена-детки?
— Прекрасно, Сэм...
— М-м-м?
— Сэм, никаких отпечатков? Ни единого?
— Ничего.
Карелла задумался.
— Но они могли навести порядок сами.
— Зачем? — спросил Гроссман.
— Ну, просто они такие аккуратные. Записка отпечатана ак-
куратно, одежда аккуратно уложена, обувь аккуратно поставлена.
Может, они были очень аккуратные.
— Конечно. И перед тем как включить газ, они все убрали.
— Конечно.
— Конечно, — повторил Гроссман. — А стал бы это делать ты?
— Я не аккуратный, — ответил Карелла.
Глава 7
Сравнение Берта Клинга и Майкла Тейера наводило на непро-
стые размышления. Хоуз обожал Клинга — по крайней мере, того
Клинга, которого знал до прошлого года; новый Берт Клинг был
совершенно незнакомым человеком. В его обществе делалось не по
себе. Конечно же, это был Берт Клинг: то же чистое юное лицо,
светлые волосы, тот же голос. Ты видел, как он заглядывает в
дежурное помещение или шагает по улице, и тебе хотелось про-
тянуть ему руку и сказать: «Привет, Берт, как жизнь?» Ты хотел
рассказать ему анекдот или обсудить запутанное дело. В дождли-
вый день ты хотел посидеть с ним за чашечкой кофе. Ты по-преж-
нему был всей душой расположен к парню с лицом и фигурой
Берта Клинга, ты хотел сказать ему, что он твой друг, ты хотел
сказать: «Слушай, Берт, не напиться ли нам сегодня вечером?» Ты
хотел все это сделать и сказать, потому что лицо было знакомое,
и походка знакомая, и голос знакомый — и вдруг что-то тебя
останавливало, и появлялось чувство, что ты смотришь на слепок
Берта Клинга, слышишь запись его голоса, что в его пустой обо-
лочке что-то умерло, и, конечно, ты осознавал, что именно, ты
знал, что Клэр Таунсенд застрелили.
Оплакивать можно по-разному.
Когда невеста погибает в жестоком бессмысленном побоище в
книжной лавке; мужчина может реагировать на это по-разному, и
любая реакция окажется равно, естественной и непредсказуемой.
190
Он может за неделю или за месяц выплакать все глаза, а затем
примириться с ее смертью, с мыслью, что жизнь продолжается.
Берт Клинг мог примириться с окружавшей его жизнью, мог при-
мириться со смертью как с неотъемлемой частью жизни.
Мог он реагировать и по-другому. Он мог просто не признавать
факта смерти. Он мог продолжать жить, в грезах считая, что Клэр
Таунсенд где-то жива и здорова, что события, которые начались
тринадцатого октября прошлого года с телефонного звонка в уча-
сток, привели к обнаружению Клэр в книжной лавке среди жертв
и завершились зверским избиением убийцы, — он мог убедить себя
в том, что ничего этого не было. Все как обычно. Он ждет воз-
вращения Клэр, и когда она вернется, они будут веселиться и
обниматься и в один прекрасный день поженятся. Он мог бы до
такой степени отдаться самообману.
Или он .мог бы принять эту смерть без единой слезинки и по-
зволить горю камень за камнем выстроить внутри него обширную
гробницу, так что по-прежнему улыбающееся лицо служило бы
украшенным фасадом крошащегося храма, огромного, черного и
беззащитного перед стихиями.
Быть может, бухгалтеру было бы несложно оценить убийство
своей невесты, пройти через ритуал оплакивания и лелеять память
о погибшей, в сознании примирившись с естественными фактами
жизни и смерти. Бухгалтер складывает столбики цифр и решает,
какую сумму его клиент должен заплатить Дяде Сэму в качестве
подоходного налога. Бухгалтер имеет дело с цифрами. Берт Клинг
был полицейским. А будучи полицейским, он ежедневно имел дело
с преступлениями, которые постоянно напоминали о любимой де-
вушке и о том, какова была ее смерть. Одно дело патрулировать
свой район и на перекрестке переводить на другую сторону шес-
тилетнюю девочку. Одно дело расследовать ограбление, дневное
или ночное, избиение или исчезновение человека. И совсем другое
дело расследовать убийство.
В жизни 87-го участка было слишком много смертей. Трина-
дцатого октября прошлого года он увидел угасшие глаза Клэр Та-
унсенд, и с тех пор тридцать или сорок раз видел угасшие глаза
мужчин и женщин, и глаза эти, казалось, всегда заклинали вернуть
им что-то, что так неожиданно и жестоко было у них отнято;
казалось, глаза эти молча молили: «Пожалуйста, не отнимайте,
все это произошло чересчур неожиданно». Обстоятельства смерти
всегда различались. Он входил в комнату и обнаруживал человека
с секачом, всаженным в череп; он рассматривал растерзанную жер-
тву очередного наезда; он открывал дверцу шкафа и видел девуш-
ку, висящую на перекладине среди платьев; у дверей борделя он
наталкивался на’допившегося до смерти алкоголика; обстоятельства
всегда различались — глаза были одинаковые. «Пожалуйста, не
191
отнимайте, — говорили они, — все это произошло чересчур не-
ожиданно».
И каждый раз, взглянув в новые угасшие глаза, он отворачи-
вался, потому что видел Клэр Таунсенд на полу книжной лавки,
ярко-красное пятно на ее бл'узке и раскрытую книгу домиком на
ее лице, и он поднимает эту книгу и видит ее угасшие умоляющие
глаза, и эта картина неожиданно вспыхивала в его мозгу, и он
цепенел и не мог ни о чем думать. Несколько мгновений он не
мог прийти в себя, он отворачивался от очередного покойника и
ошеломленно глядел в стену, а его личный фильм ужасов ролик
за роликом прокручивался в мозгу, и он не кричал только потому,
что вовремя стискивал зубы.
Смерть означала для Клинга только одно. Смерть означала-
Клэр Таунсенд. Ежедневные напоминания о смерти были ежеднев-
ными напоминаниями о Клэр. И при каждом напоминании его
чувства сжимались в кулак; он не мог разжать его, не был в
состоянии отпустить пальцы. Вместо этого при каждом зловещем
ударе он уходил в себя, устало переживая прошлое, отказываясь
от сочувствия, оставив надежды и видя будущее таким же мрачным
и бессмысленным, как настоящее.
В тот день, в «Брио-Билдинге», в маленьком кабинете Майкла
Тейера возникло простое уравнение. Хоуз бесстрастно обдумал это
уравнение, ему было неловко от присутствия Клинга и Тейера, и
он понимал причину этой неловкости, что нимало не облегчало
его положения. Айрин Тейер равнялась Смерти, равнялась Клэр
Таунсенд. Таково было простейшее уравнение, которое наполняло
электричеством атмосферу в маленькой комнате.
Комната находилась на шестом этаже, в ее единственное окно
залетал апрельский ветерок. В ней стоял письменный стол, шкаф
с папками и два стула. На стене висел календарь. Майкл Тейер
сидел за письменным столом. Хоуз сидел на стуле перед письмен-
ным столом. Клинг стоял рядом с Хоузом, напряженный, как сжа-
тая пружина, готовая сорваться и ударить в тот миг, когда Тейер
начнет перечить. Рядом с пишущей машинкой Тейера на столе
лежала готовая стопка поздравительных стишков. Из машинки тор-
чал лист бумаги с недописанным четверостишием.
— Мы обычно работаем здорово загодя, — сказал Тейер. — Я
уже пишу поздравления к следующему Валентинову дню.
— Мистер Тейер, вам не трудно работать сразу после похо-
рон? — спросил Клинг.
Вопрос прозвучал столь бессердечно и жестоко, что у Хоуза
возникло поползновение то ли заткнуть Клингу пасть, то ли дать
ему в зубы. Однако он увидел, как в глазах Тейера промелькнула
боль, и почти испытал боль сам.
— Да, мне трудно работать, — очень тихо проговорил Тейер.
192
— Мистер Тейер, поверьте, мы не собираемся бередить ваши
раны, — поторопился сказать Хоуз, — но нам кое-что необходимо
выяснить.
— Да, вы это сказали при прошлой встрече.
— Это действительно необходимо.
— Да, я вам верю.
— Вы знали, что ваша жена собирается подавать на развод? —
резко спросил Клинг.
— Нет. — Тейер был удивлен вопросом. — А откуда это вам
известно?
— Мы говорили с ее адвокатом, — сказал Хоуз.
— С ее адвокатом? Вы имеете в виду Арта Паттерсона?
— Да, сэр.
— Он мне ничего не говорил.
— Да, сэр, она просила его ничего не говорить.
— Почему?
— Ну, она так хотела, мистер Тейер.
— Мистер Тейер, у вас действительно не было ни малейшего
подозрения, что жена собирается уйти от вас? — спросил
Клинг.
— Ни малейшего.
— Немного странно, не так ли? Женщина собирается через
месяц расстаться с вами, а у вас нет ни малейшего подозрения.
— Мне казалось, Айрин со мной счастлива, — сказал Тейер.
— Ее мать сказала нечто другое.
— Что сказала ее мать?
— Если я правильно помню рапорт, миссис Томлинсон назвала
вас хамом. И командиром. — Клинг помолчал. — Вы часто ссо-
рились с женой?
— Мы с ней почти не ссорились.
— Вы когда-нибудь били ее?
— Что?
— Вы били ее? Может быть, когда-нибудь вы ударили ее?
— Разумеется нет. Никогда.
— Берт...
— Минуточку, Коттон. Минуточку. — Берт раздраженно
взглянул на Хоуза и снова уставился на Тейера. — Мистер Тейер,
вы предлагаете нам поверить в то, что между вами не было трений,
в то время как она давно встречалась...
— Я не говорил, что между нами не было трений!
— ...с другим мужчиной и собиралась разойтись с вами. Так
вот, стало быть, вам было наплевать на нее или...
— Я любил ее!
— ...Или вы просто не способны видеть, что происходит у вас
под носом. Так что же это было, мистер Тейер?
Эд Макбейн «Цена сомнения»
193
— Я любил Айрин, я доверял ей!
— А она вас любила? — взорвался Клинг.
— Я так считал.
— Тогда почему она собиралась разойтись с вами?
— Не знаю. Я только узнал об этом. Я даже не вполне верю
этому. Откуда мне знать, что это правда?
— Потому что мы говорим, что это правда. Она собиралась
уехать в Рино шестнадцатого мая. Эта дата о чем-нибудь говорит
вам, мистер Тейер?
— Нет.
— Вы знали, что она регулярно встречается с Томми Барлоу?
— Берт...
— Вы знали?
— Нет, — ответил Тейер.
— Тогда куда, по-вашему, она ездила каждую неделю, раз в
две недели? — продолжил Клинг.
— К матери.
— Почему её мать назвала вас хамом?
— Не знаю. Она меня не любит. Она может сказать обо мне
что угодно.
— Мистер Тейер, сколько вам лет?
— Тридцать три.
— Сколько было вашей жене?
— Двадцать. Вернее, почти двадцать один.
— Долго вы были женаты?
— Около трех лет.
— Когда вы поженились, ей было восемнадцать?
— Да. Ровно восемнадцать.
— А сколько было вам?
— Тридцать.
— Большой разрыв в возрасте, не правда ли. мистер Тейер?
— Небольшой, если люди любят друг друга.
— А вы любили друг друга?
“ Да-
— И вы утверждаете, что не подозревали, что у вашей
жены есть приятель и что она собиралась покинуть вас че-
рез месяц?
— Утверждаю. .Если бы я знал...
— Да, мистер Тейер — что бы вы сделали, если бы знали?
— Я бы поговорил с ней.
— Это все, что бы вы сделали?
— Я бы попытался отговорить ее.
— А если бы вам это не удалось?
— Я бы отпустил ее.
— И вы бы не обхамили ее и не стали командовать?
194
— Я никогда не хамил и не... Я всегда был ласков с Айрин.
Я... Я знал, что она намного моложе меня. Я очень любил ее...
очень любил.
— Мистер Тейер, а как вы относитесь к ней теперь? Когда вам
известны все факты?
Тейер долго обдумывал ответ. Наконец, он сказал:
— Если бы она только поговорила со мной. — Он покачал
головой. — Что она сделала — не выход. Ей надо было поговорить
со мной.
— Мистер Тейер, вы пьете? — неожиданно спросил Клинг.
— Нет... ну... когда-когда стаканчик-другой. Можно сказать, я
вообще не пью.
— Ваша жена пила?
— На вечеринках. Когда-когда мартини.
— Виски?
— Иногда.
— В комнате рядом с ней были две бутылки из-под виски. Обе
пустые. Одна была опрокинута, другая, похоже, выпита. Как много
могла выпить ваша жена?
— Четыре стаканчика. Может, пять. Разумеется, за вечер. В
компании.
— Как на нее действовала выпивка?
— Ну... после двух-трех стаканчиков она обычно хмелела.
— А если бы она выпила полбутылки виски?
— Надо думать, она бы лишилась чувств.
— Ее бы вырвало?
— Возможно.
— У нее бывала рвота от выпивки?
— Раз или два. На самом деле она почти не пила, так что
трудно сказать.
— Вскрытие показало, что ваша жена не была пьяна, мистер
Тейер. И все же целая бутылка виски или, может быть, больше
была выпита в той квартире в день ее смерти. Выпита или вылита
в раковину. Что, по-вашему, вероятнее?
— Не знаю, — сказал Тейер.
— Вы только что сказали, что ваша жена почти не пила. По-
вашему, похоже, чтобы она прикончила целую бутылку виски?
— Не знаю. — Тейер снова покачал головой. — По-моему,
вообще не похоже, чтобы Айрин могла пойти на самоубийство.
Или на измену... или на развод... Так что я понятия не имею, что
она могла сделать. Я не знаю женщину, которая предположительно
покончила с собой, у которой был любовник, которая собиралась
в Рино. Я не знаю ее! Что вы меня о ней спрашиваете? Это не
Айрин. Это... это... это...
— Это кто, мистер Тейер?
195
<— Я не знаю, кто это, — тихо ответил он. — Это не моя
жена. Чужой человек. — Он покачал головой и повторил: — Чу-
жой человек.
Толпа музыкантов, певичек, танцовщиц, аранжировщиков, по-
этов-песенников и музыкальных агентов наполняла вестибюль
«Брио-Билдинга» хипповым сленгом.
— Понял, я ему говорю, два стольника за уик-энд или гудбай по-
кедова, — было первое, что резануло уши, когда они вышли из лиф-
та. — Крет пошел и заложил свой сакс. Я ему говорю, понял, во что
будешь дуть, если зарыл дудку? Так он говорит, что все равно не мо-
жет дуть, пока не примет дозу, вот он и заложил сакс ради дозы; стало
быть, и так и так он не дует, так при каком он бульоне? — Светло-
глазые девушки с пергидролевыми волосами и развязными позами
танцовщиц, тромбонисты с длинными руками и куцыми бородками,
кареглазые агенты с пронзительным взглядом из-под очков в модной
черной оправе, певички с косой прядью, закрывающей один глаз. —
Понял, я говорю ему, чего это я буду жить с тобой, если я не живу
ни с кем из оркестра, и он говорит, это, беби, совсем другое. И я го-
ворю, чем же другое? И он залезает мне под юбку й говорит, это вроде
любовь, беби. — Одинокие торговцы зельем по углам; босс, ждущий
дневной встречи с пианистом, который не слезает с иглы с четырна-
дцати лет; семнадцатилетняя девица с прической а-ля Клеопатра,
ждущая трубача, который назначил ей прослушивание со своей груп-
пой; какофония голосов, ни один из которых не долетает до Клинга,
кое-как подмазанные хорошенькие девушки — правда, хорошенькие
со свежим блеском в глазенках, все в легких платьицах, туго облега-
ющих симпатичные задики, ни одну из них Клинг не замечает; пе-
реполненный вестибюль, газетный киоск с наглыми жирными
заголовками бульварных газет, на их первых полосах известия о ги-
бели Айрин Тейер и Томми Барлоу вытеснены последней выходкой
Хрущева; они продрались сквозь толпу, два бизнесмена, только что
закончившие деловой визит, и вышли на улицу в поздние апрельские
сумерки.
— Ты с ним вел себя грубо, — неожиданно сказал Хоуз. Слова
его прозвучали решительно и резко. Он не взглянул на Клинга.
— Может, это он убил их, — уныло откликнулся Клинг.
— А может, и не он. Кто ты такой? Высший Судия и Палач?
— Коттон, ты хочешь со мной поругаться? — спросил Клинг.
— Нет, я просто тебе говорю.
— Что ты мне говоришь?
— Я говорю тебе, есть хорошие копы и дерьмовые копы, и я
не хочу, чтобы ты стал дерьмовым.
— Благодарю.
— Берт, держи себя в руках.
196
— Благодарю.
Они постояли на тротуаре с минуту, пока на них не хлынула
толпа спешащих домой клерков. Сказать друг другу вроде бы боль-
ше было нечего. Как вежливые, но незнакомые люди, они стояли
лицом к лицу, засунув руки в карманы незастегнутых плащей.
— Ты в центр? — спросил Клинг.
— Я подумал, что, может, на этот раз рапорт захочется сочи-
нить тебе, — сказал Хоуз. Он помолчал, а потом ядовито доба-
вил: — Это ведь ты задавал все вопросы.
— Наверно, я.
— Вот. Так что и рапорт напиши ты.
— Ты злишься?
- Да.
— А пошел ты... — Клинг смешался с толпой.
Хоуз поглядел ему вслед и покачал головой. Он вынул руки
из карманов, передумал, снова сунул их в карманы и двинулся на
угол к сабвею.
Он был счастлив, что находится вдали от Клинга и от участка. Он
был счастлив, что он у Кристины Максвелл — она вошла из кухни с
подносиком, на котором стоял шейкер и два стакана для мартини со
льдом. Он любовался ей. Со дня их знакомства ее светлые волосы вы-
росли и теперь подчеркивали овал лица, и по ним скользили иголочки
заката, пронизывавшего тюль занавесок. Вернувшись с работы, она
первым делом сбросила туфли, но до сих лор с бессознательной жен-
ской грацией беззвучно скользила в чулках по полу, вызывающе жен-
ственная, прямая черная юбка при каждом шаге натягивалась,
подносик стоял на вытянутой руке, другой рукой она пыталась снять
со щеки выпавшую ресницу. Синяя блузка, перекликавшаяся с ли-
ловатой синевой ее глаз, мягкими складками спадала с груди. Она по-
ставила подносик, ощутила его взгляд и улыбнулась.
— Перестань, я из-за тебя нервничаю.
— Что я должен перестать?
— Так глазеть на меня. — Она быстро налила оба стакана
доверху.
— Как именно?
— Ты меня раздеваешь. — Кристина вручила ему стакан и
торопливо докончила: — Глазами.
— Это очень непрактично — раздевать глазами, — сказал Хоуз.
— Тем не менее этим ты и занимаешься.
— Я просто гляжу на тебя. Мне нравится глядеть на тебя. —
Он поднял стакан: — За то, чтобы смотреть на тебя, — и сделал
большой глоток джина с вермутом.
Кристина уселась по-турецки напротив него и попробовала кок-
тейль. Оглядев край стакана, она проговорила:
197
— По-моему, ты должен на мне жениться. Тогда ты сможешь
глядеть на меня с утра до ночи.
— Я не могу жениться, — сказал Хоуз.
— Почему это?
— Потому что хорошие копы умирают молодыми.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться.
— Ты намекаешь, что я не хороший коп?
— По-моему, ты отличный коп. Только ты уже не такой мо-
лодой.
— Это верно. Суставы уже поскрипывают. — Он помолчал и
продолжил: — Но хорошие копы умирают и в старости. И вообще,
все копы раньше или позже умирают. Хорошие, плохие, честные,
бесчестные...
— Бесчестные? Это которые берут на лапу?
— Они самые. Они тоже умирают.
Кристина покачала головой, на губах ее заиграла озорная улыбка.
— Бесчестные не умирают.
— Как это?
— Они просто получают свое.
Хоуз поморщился и допил мартини.
— По-моему, ты зашла слишком далеко.
— А по-моему, это ты зашел слишком далеко, чтобы уклонить-
ся от разговора о нашей неизбежной женитьбе.
— Ты хочешь сказать, невозможной женитьбе.
— Я хочу сказать, неизбежной, но она будет и невозможная
по великолепию.
— Знаешь, у меня такое чувство, будто я пьян, — сказал Хо-
уз, — а я выпил всего один стакан.
— Я опьяняющая женщина, — нашлась Кристина.
— Иди сюда, поопьяняй меня.
— Нет. — Кристина покачала головой. — Сначала я хочу еще
выпить. — Она докончила свой стакан и налила два новых мар-
тини. — Кроме того, мы говорили о женитьбе. Ты честный коп?
— Абсолютно. — Хоуз поднял стакан.
— Тебе не кажется, что честным копам нужны порядочные
женщины?
— Абсолютно.
— Тогда почему бы тебе не сделать меня порядочной женщиной?
— Ты и так порядочная женщина. Только порядочная женщина
может так приготовить мартини.
— Чем тебе не пришелся мартини? И ты опять уходишь в
сторону.
— Я думал о твоих ногах, — сказал Хоуз.
— А я думала, ты думаешь о моих мартини.
— Поэтому тебе и показалось, что я ухожу в сторону.
198
— А теперь я малость захмелела, — сказала Кристина. Она потряс-
ла головой, словно пытаясь прочистить мозги. — Повтори все сначала.
— Что случилось? — спросил Хоуз. — Ты перестала читать
Ионеско?
— Я не только читаю Ионеско, я еще и ничего не понимаю.
— Иди сюда, я объясню тебе Ионеско.
— Нет, — сказала Кристина. — Ты станешь приставать.
— Это точно.
— По-моему, мужчина сначала должен жениться, а уже потом
приставать.
- Да?
- Да!
— М-да...
— Так что ты думал о моих ногах? — спросила Кристина.
— Какие они славные.
— Славные? Ничего себе словечко для женских ног.
— Стройные.
- Да?
— Стильные.
— Продолжай.
— Великолепные.
— Великолепные?
— М-м-м. Я бы хотел стянуть с тебя чулки.
— Зачем?
— Чтобы погладить твои великолепные ноги.
— Не приставать, — сказала Кристина. — Помнишь?
— Да, я забыл. Я бы хотел стянуть с тебя чулки, чтобы по-
лучше разглядеть твои великолепные ноги.
— Ты бы хотел стянуть с меня чулки, потому что тебе нужно
залезть под юбку, чтобы расстегнуть подвязки.
— Об этом я и не подумал, но раз уж ты заговорила об этом...
— Это ты заговорил.
— Ты носишь грацию?
— Нет.
— Пояс с резинками?
- Да.
— Люблю пояса с резинками.
— Все мужчины любят.
— С чего это все мужчины любят пояса с резинками? И откуда
тебе известно, что именно любят .все мужчины?
— Ревнуешь?
— Нет.
— Если б мы были женаты, я бы не знала, что любят все
мужчины, — сказала Кристина. — Ты был бы единственным муж-
чиной в моей жизни.
199
— Ты хочешь сказать, в твоей жизни есть другие мужчины?
Кристина пожала плечами.
— Кто они? — потребовал Хоуз. — Я их арестую.
— На каком основании?
— На основании того, что они препятствуют истинной любви.
— А ты меня любишь? — спросила Кристина.
— Иди сюда, и я тебе скажу.
Кристина улыбнулась.
— Иди же.
Она снова улыбнулась.
— Скажи, Коттон, сколько лет мы знакомы?
— Сейчас соображу. Года четыре?
— Верно. Сколько раз за эти года четыре мы занимались любовью?
— Дважды, — ответил Хоуз.
— Нет, я серьезно.
— Ах, серьезно. Серьезно — мы занимались любовью... Сколь-
ко будет четыре на триста шестьдесят пять?
— Да я же серьезно.
— Ну... понятия не имею. Кристина, почему ты задала этот
вопрос?
— Я думаю, мы должны пожениться.
— А-а. — У Хоуза был вид человека, совершившего откры-
тие. — Так вот ты куда клонишь? Ну-ну!
— Тебе не нравится заниматься любовью со мной?
— Мне нравится заниматься любовью с тобой.
— Тогда почему ты на мне не женишься?
— Иди сюда, и я тебе все объясню.
Кристина резко поднялась. Это его озадачило. Более того, лицо
ее неожиданно посуровело, что придало ее движению странную
целеустремленность. Ступая ногами в чулках, она подошла к окну
и остановилась — четкий силуэт на фоне вечеревшего неба, омыв-
шего ее лицо глянцем последних лучей заката. Затем она опустила
занавеску и повернулась к Хоузу с такой серьезностью на лице,
словно готова была заплакать. Он смотрел на нее и не мог понять,
откуда вдруг взялась эта серьезность. Он даже подумал, а не го-
ворила ли она с ним всерьез с самого начала. Она шагнула к нему,
остановилась и взглянула на него долгим глубоким взглядом, слов-
но решая что-то в уме, а затем тихонько вздохнула, еле заметно,
и расстегнула пуговку на блузке. В затененной комнате он смотрел,
как она раздевалась. Она повесила блузку на прямую спинку стула,
расстегнула лифчик и положила его на сиденье. Стянула юбку и
отстегнула чулки и стала скатывать их по икрам, к лодыжкам, а
затем выпрямилась и положила их на спинку стула и повернулась
лицом к нему, в одних трусиках и поясе, а затем стянула трусики
и тоже положила их на сиденье.
200
В тусклом безмолвии комнаты она подошла к нему в одном
черном поясе, остановилась и проговорила:
— Коттон, я люблю тебя. Ты же знаешь, что я люблю тебя.
Она обхватила его щеки своими нежными ладонями и, склонив
голову набок, стала рассматривать его лицо, словно видит его впер-
вые, затем нежно провела рукой по белой пряди в гуще рыжих волос,
по виску, затем пальцем по переносице и затем, не глядя, по губам.
— Ничего не скажешь? — спросила она. — Ничего не ска-
жешь, милый?
Она стояла перед диваном, на котором он сидел, и глядела на Кот-
тона со странно-печальной улыбкой. Он обнял ее за талию, привлек
к себе, уткнулся головой в грудь и, внезапно услышав лихорадочное
сердцебиение, подумал, что ему действительно нечего сказать — и
вообще, что такое любовь? Казалось, он знал ее так давно, видел, как
она раздевается столько раз, точно так же прижимался к ней лицом
и слышал громкое биение сердца. Она — Кристина Максвелл, краси-
вая, живая, страстная, опьяняющая, и он любил быть с ней больше,
чем с кем угодно на свете. Но обнимая ее за талию, слыша сердцеби-
ение, ощущая не сходившую с губ печальную улыбку и зная, что гла-
за ее по-прежнему задумчивы, он подумал, не умножает ли все это
его любовь, и неожиданно вспомнил Айрин Тейер и Томми Барлоу
на кровати в квартире, наполненной газом.
Руки, обнимавшие Кристину, неожиданно напряглись.
Он неожиданно захотел изо всех сил прижать ее к себе.
Она поцеловала его в губы, опустилась рядом с ним на диван
и вытянула длинные ноги, и еще раз очень серьезно посмотрела
на него, и затем печальная улыбка растаяла, и она сказала:
— Из-за этого мы похожи на француженок.
— Из-за чего? — Он был в полном недоумении.
— Из-за пояса, — объяснила Кристина. — Это-то и нравится
мужчинам.
Глава 8
Томми Барлоу при жизни был здоровенным мускулистым парнем
ростом в метр восемьдесят два сантиметра и весом килограммов во-
семьдесят, у него был высокий лоб и квадратная челюсть, и вообще
он был исполнен внутренней силы. Внутреннюю силу полностью от-
няла смерть — нет ничего беспомощней покойника, — но даже мерт-
вый Томми Барлоу имел мало сходства со своим младшим братом.
Через четыре дня после похорон Барлоу его брат открыл дверь
Карелле и Мейеру. Оба они были в шинелях не потому, что хотели
выглядеть полицейскими, а из-за мелко сеявшегося, пронизываю-
щего апрельского дождя.
201
— Эймос Барлоу? — спросил Мейер.
— Что вам угодно?
Мейер показал значок.
— Детективы Карелла и Мейер. Мы хотели бы задать вам не-
сколько вопросов.
— Пожалуйста, покажите мне его еще раз, — сказал Барлоу.
Мейер, который был самым терпеливым копом в участке, если
не во всем городе, снова показал значок. Терпение его было бла-
гоприобретенное — некое наследие его отца Макса, который любил
шутки. Когда мать Мейера сказала Максу, что она снова беремен-
на, старый Макс просто ей не поверил. Он считал, что подобные
чудеса Господни не могут более происходить с его женой, которая
уже претерпела известную возрастную перемену. Не в состоянии
оценить изыски судьбы, сыгравшей великую шутку над великим
шутником, он замыслил отплатить ей — тоже шуткой. Когда ро-
дился мальчик, отец назвал его Мейером. Мейер — абсолютно нор-
мальное имя и прекрасно подошло бы младенцу по фамилии
Шварц, или Голдблат, или даже Липшиц. К сожалению, фамилия
его была Мейер, что в сочетании с именем напоминало заикание:
Мейер Мейер. Вообще говоря, имя могло оказаться не столь ужас-
ным, если бы правоверные иудеи Мейеры жили в более или менее
еврейском районе. Здесь же, когда какому-нибудь озорнику требо-
вался повод побить еврея — обычно еврея били без повода, —
самое милое дело было придраться к сверстнику с двуствольной
кличкой. Мейер Мейер научился терпеть все: отца, который на-
градил его избыточным именем, и ребят, которые постоянно пре-
вращали его одежду в лохмотья. Терпеливо он ждал дня, когда
сможет назвать отца Макс Макс. Не дождался. Терпеливо он ждал
дня, когда в' честной драке на равных даст ума какому-нибудь
обидчику. Это случалось редко. Терпение Мейера со временем ста-
ло образом жизни, и он смирился с шуточкой папы и именем,
которое придется носить до конца дней. Короче, он прекрасно при-
способился. Только не надо было повторять при нем заезженную
старую хохму о том, что подавленные чувства не проходят бес-
следно. Может, чем-то действительно приходится поступиться?
Мейер Мейер в свои тридцать семь был совершенно лысый.
Терпеливо он показал свой значок.
— А удостоверение личности?
Мейер терпеливо порылся в бумажнике и извлек запечатанную
в пластмассу карточку удостоверения.
— Фотография нечеткая, — сказал Барлоу.
— Да, — согласился Мейер.
— Все же, кажется, это вы. Какие вопросы у вас ко мне?
— Можно, мы войдем? — сказал Мейер. Онй стояли на крыль-
це двухэтажного щитового дома на Риверхеде, и хотя дождь шел
202
не сильно, он был достаточно пронизывающий и мерзкий. Барлоу
поизучал их еще раз и сказал:
— Да-да, конечно, — и распахнул дверь. Они прошли за ним
в дом.
Барлоу был невысокий и щуплый — этак метр семьдесят, ки-
лограммов на шестьдесят. Карелла подумал, что ему, наверно, года
двадцать два — двадцать три, а волосы на темени уже редеют. Он
шел плечом вперед и заметно прихрамывал. В правой руке он
держал трость и манипулировал ею, как человек давно привычный.
Карелла отметил, что трость была черная, тяжелая трость с изо-
гнутой ручкой, украшенной не то серебром, не то мельхиором.
— Вы расследуете убийство моего брата? — спросил он их че-
рез плечо.
— Почему вы называете это убийством, мистер Барлоу? —
спросил Мейер.
— Потому что это убийство, — ответил Барлоу.
Он вошел в гостиную, остановился точно посередине и повер-
нулся лицом к детективам. Комната была обставлена скромно, но
со вкусом. Он переступил на здоровую ногу и указал тросточкой
на кушетку. Карелла и Мейер сели. Мейер вынул черный блокнот
и карандаш.
— Что заставляет вас считать это убийством? — спросил он.
— Я знаю, что это убийство.
— Откуда вы это знаете?
— Мой брат не покончил бы с собой, — сказал Барлоу и уве-
ренно кивнул. Его бледно-голубые глаза изучали детективов. —
Кто угодно, только не он. — Он навалился на трость и внезапно
понял, что устал стоять. Хромая, он подошел к креслу напротив,
уселся, еще раз спокойно оглядел посетителей и повторил: — Толь-
ко не мой брат.
— Почему вы так считаете? — спросил Карелла.
— Только не Томми. — Барлоу покачал головой. — Он был
слишком веселый. Он умел радоваться жизни. Вы мне не докажете,
что это Томми включил газ. Нет. Я могу поверить многому, но
только не этому.
— Может быть, его уговорила девушка? — предположил Карелла.
— Сомневаюсь, — ответил Барлоу. — Случайная знакомая? С
чего бы мой брат стал слушать...
— Минуточку, мистер Барлоу, — сказал Мейер. — Насколько
мы можем судить, это была не случайная знакомая.
— Неужели?
— Да. Ваш брат и эта девушка собирались пожениться.
— Кто это сказал?
— Мать девушки и ее адвокат.
— Но Томми ничего подобного не говорил.
203
— Он ни разу не говорил, что собирается жениться? — спросил
Карелла.
— Ни разу. Более того, он никогда не говорил об этой девушке,
этой Айрин Тейер. Вот я и вижу, что все это вздор — и записка,
и все такое. Очевидно, в тот день брат познакомился с ней на
улице. Жениться! Покончить с собой! Кого они хотят обмануть?
— Кто это «они», мистер Барлоу?
— Что?
— Вы сказали, «кого они хотят...».
— А, ну просто так говорится. Я хотел сказать, кто-то... один
или два человека... — Он потряс головой, словно стараясь развя-
зать язык. — Я хочу сказать, что Томми вовсе не собирался ни
на ком жениться и что Томми вовсе не покончил с собой. Стало
быть, кто-то напечатал записку, включил газ и оставил моего брата
умирать. Умирать. Вот что я хочу сказать.
— Понятно, — проговорил Мейер. — У вас нет подозрения,
кто это может быть?
— Нет. Но я не думаю, что надо искать далеко.
— То есть?
— Я уверен, у этой девушки было полно мужчин.
— И вы полагаете, один из них несет ответственность за то,
что произошло?
— Совершенно верно.
— Мистер Барлоу, вам известно, что Айрин Тейер была замужем?
— Я читал в газетах.
— Но вы полагаете, что она встречалась не только с вашим
братом, но и с другими мужчинами, так?
— Она не встречалась с моим братом — вот что я пытаюсь
вам втолковать. Очевидно, он с ней познакомился случайно.
— Мистер Барлоу, у нас есть причина полагать, что он встре-
чался с ней регулярно.
— Какая причина?
— Что?
— Какая причина? Какая причина полагать...
— Мы говорили вам, мистер Барлоу. Мать девушки и адвокат
девушки...
— Все девушки, девушки! Но если бы Томми встречался с ней,
неужели он не сказал бы мне? Своему брату?
— Вы были очень дружны, мистер Барлоу?
— Да, очень. — Барлоу помолчал. — Наши родители погибли,
когда мы были считайте что маленькими. В автокатастрофе. Они
ехали домой из Беттауна, со свадьбы. Это случилось давно. Томми
было двенадцать, а мне десять. Какое-то время мы жили у тетки.
Когда мы подросли, мы перебрались...
—. В этот дом?
204
— Нет, его мы купили только в прошлом году. Видите ли, мы
оба работали с той минуты, когда доросли до права работать. Мы
долгое время копили. Мы снимали квартиру домов через десять
отсюда. А в прошлом году мы купили этот дом. Славный, правда?
— Очень славный, — сказал Карелла.
— Из-за него мы по уши в долгах. Сейчас он больше принад-
лежит банку, чем нам. Но это славный домик. Как раз для нас
двоих, не слишком велик, не слишком мал.
— Теперь, когда вашего брата не стало, вы оставите дом за
собой? — спросил Мейер.
— Не знаю. Я пока не задумывался. Понимаете, трудновато
привыкнуть к мысли, что он умер. Со дня его смерти я брожу по
дому и ишу его следы. Старые письма, снимки — все, что было
Томми. Понимаете, мы не расставались с детства. Томми заботился
обо мне, как отец, серьезно. Видите ли, я был хворый. В детстве
я подцепил полиомиелит.
— Понятно.
— Да, у меня был полиомиелит. Чудно, что теперь полиомиелит
практически отошел в прошлое. Дети почти не болеют полиомиели-
том, из-за вакцины. А я болел. Кажется, мне повезло. Я легко отделал-
ся. Слегка хромаю, и ничего более. Вы заметили, что я прихрамываю?
— Слегка, — вежливо ответил Карелла.
— Да, это не слишком заметно. — Барлоу пожал плечами. —
Это не мешает ни работе, ни чему другому. Я работаю со дня,
когда мне исполнилось шестнадцать. Томми тоже. С той минуты,
когда получили право работать. Когда я подцепил полиомиелит,
Томми рыдал. Мне было тогда семь, лет, вдруг подскочила темпе-
ратура, а Томми входит ко цне в спальню, и ревет в три ручья.
Он был настоящий парень, мой брат. Чудно будет здесь без него.
— Мистер Барлоу, вы уверены, что он никогда не называл вам
имени Айрин Тейер?
— Уверен.
— Может ли быть, что он сознательно утаивал что-то от вас?
— С чего бы?
— Не знаю, мистер Барлоу. Может быть, он считал, что вы
не одобрите его встреч с. замужней женщиной?
— Я вам уже сказал, не было никаких встреч. А кроме того,
когда это Томми спрашивал моего одобрения? — Барлоу невесело
усмехнулся. — Томми шел своим путем, я — своим. Мы даже
никогда не ходили на свидания вместе.
— Стало быть, возможно, он встречался с этой женщиной, а
вы просто не...
— Да нет!
— ...не знали. Может быть, у него не было удобного случая
рассказать об этом.
205
— Нет же!
— Мистер Барлоу, мы вынуждены считать...
— Я говорю вам, что они врут. Они стараются исказить смысл
случившегося в той спальне. Они говорят, что мой брат был связан
с этой девушкой, но это неправда. Мой брат был достаточно ^ыен
для того, чтобы... — Глаза Барлоу неожиданно сверкнули. — Вот
именно, совсем другое дело! Вот именно!
— Что именно? — спросил Карелла.
— Мой брат был не осел. Чего не было, того не было. Он
бросил школу и пошел работать, это верно, но потом он поступил
в вечернюю школу и получил аттестат. Значит, он был не осел.
— Что вы хотите сказать, мистер Барлоу?
— Да вы же видели эту липовую записку, видели?
- Да.
— Вы видели, как там написано «мучиться»?
— А как там это написано, мистер Барлоу?
— «Мучаться». — Барлоу покачал головой. — Это не похоже
на моего брата. Он не делал орфографических ошибок.
— Может, записку напечатала девушка? — предположил Мейер.
— Мой брат не позволил бы ей печатать с ошибками. Послу-
шайте, мой брат не кончал жизнь самоубийством. В этом суть. Я
хочу, чтобы вы это поняли.
— Вы полагаете, кто-то его убил? — спросил Карелла.
— Черт побери, именно это я и полагаю! — Барлоу подозритель-
но посмотрел на детективов. — А вы полагаете, что это не так?
— Мы ни в чем не уверены, мистер Барлоу.
— Не уверены? Тогда зачем вы пришли сюда? Если вы дейст-
вительно думаете, что это самоубийство, зачем вы ходите и рас-
спрашиваете? Почему вы попросту не закрыли дело?
— Мы сказали вам, мистер Барлоу. Мы пока ни в чем не
уверены.
— Стало быть, тут есть нечто, что кажется вам чудным —
так? Иначе бы вы давно забыли об этом деле — так? Должно
быть, у вас полно самоубийств?
— Да, мистер Барлоу.
— Конечно. Но вы понимаете не хуже меня, что данное само-
убийство — вовсе не самоубийство. Поэтому-то вы его и расследуете.
— Мы расследуем все самоубийства, — сказал Мейер.
— Это убийство, — решительно произнес Барлоу. — Кого мы
хотим обмануть? Двух мнений быть не может: это убийство. Кто-то
убил моего брата, и вы прекрасно это понимаете. — Произнося
слова «убийство» и «убил», он пронзал воздух своей тростью. Затем
он опустил трость, кивнул и стал ждать, что Карелла или Мейер
подтвердят или опровергнут его обвинение. Детективы молчали.
— Что, не так? Это не убийство? — наконец не выдержал Барлоу.
206
— Может быть, — ответил Карелла.
— Никаких «может быть». Вы не знали моего брата. А я знал его
всю жизнь. На свете нет человека, который так умел радоваться жиз-
ни, как он. Ни один человек с такой... с такой натурой, да, с такой
натурой не кончает с собой. Да-да. — Он решительно кивнул.
— Надо доказать, что это убийство, — сказал Мейер.
— Так докажите. Найдите какие-нибудь доказательства.
— Какие, например, мистер Барлоу?
— Не знаю. Должно же быть что-нибудь в той квартире. Что-
то, что навело бы на след.
— Мы ищем, — уклончиво ответил Мейер.
— Если я могу чем-то помочь...
— Мы оставим вам карточку, — сказал Карелла. — Если вы
вспомните что-то, о чем говорил ваш брат и что может нам помочь,
мы будем чрезвычайно благодарны.
— Что может вам помочь? — быстро спросил Барлоу. — Вы
ведь сами считаете, что это было убийство, правда?
— Скажем так, мы проводим обычную проверку, — улыбнулся
Карелла. — Если вы нам понадобитесь, мистер Барлоу, где вас найти?
— Я дома каждый вечер после шести, — ответил Барлоу. —
Днем вы можете найти меня на работе.
— Где это?
— «Андерсон и Леб». Это в центре, на Айсоле. Мейфер, во-
семьсот девяносто один. В. районе Док-стрит.
— А что это за фирма, мистер Барлоу?
— Оптика, — ответил Барлоу.
— Чем вы там занимаетесь?
— Я в отделе экспедиции.
— О’кей, — заключил Карелла. — Извините, что отняли у
вас столько времени. Мы будем держать вас в курсе.
— Большое спасибо, — сказал Барлоу. Он поднялся и, хромая,
проводил их до двери. С верхней ступеньки он сказал:
— Найдите его, ладно? — и закрыл дверь.
Заговорили они только в машине. Молча они прошли по омытой
апрельским дождем асфальтовой дорожке, молча уселись в машину,
молча Карелла включил зажигание и «дворники» и отъехал от до-
ма. Только тогда Мейер спросил:
— Что скажешь, Стив?
— А что скажешь ты?
Мейер почесал лысину.
— Ну, никто не считает это самоубийством, — осторожно про-
говорил он. — Это уж точно.
— М-м-м.
— Было бы чудно, правда?
— Что было бы?
207
— Если бы то, что все считают убийством, на самом деле ока-
залось самоубийством. Смешно, правда?
— Да, ухохочешься.
— У тебя нет чувства юмора, — сказал Мейер. — Это твоя
беда. Я не собираюсь талдычить о личных недостатках, Стив, но
ты начисто лишен чувства юмора.
— Это верно.
— Я и не говорил бы, если бы это было неверно. — В голубых
глазах Мейера вспыхнул огонек. — Как думаешь, отчего ты такой
серьезный?
— Наверно, от людей, с которыми приходится иметь дело.
— По-твоему, они скучные?
— По-моему, они гнусные, — признался Карелла.
— Скажи вот еще, — вкрадчиво попросил Мейер, — когда ты
был маленьким мальчиком, ты ненавидел отца?
— Терпеть его не мог. До сих пор не могу, — сказал Карел-
ла. — И знаешь почему?
— Почему? — спросил Мейер.
— .Потому что он начисто лишен чувства юмора, — сказал
Карелла, и Мейер расхохотался.
Глава 9
В полицейской работе «обычную проверку» очень часто не при-
числишь к делам обычным. Пара детективов постучит в дверь квар-
тиры, и ее откроет и до ужаса перепутается домохозяйка в
исподнем, и спросит, какого дьявола они к ней ломятся, и они
ответят: «Обычная проверка, мадам». Дежурный полицейский
пройдет мимо подъезда многоквартирного дома и неожиданно вы-
строит кучкующихся подростков вдоль стены с поднятыми руками
и обыщет их, а когда они заикнутся о своих правах, ответит: «За-
ткнитесь, панки. Обычная проверка». Коп из отдела по борьбе с
наркоманией потребует, чтобы проститутка показала ему бедра на
предмет пятен от уколов, даже когда он знает, что она не может
быть наркоманкой, — исключительно ради «обычной проверки».
Обычные проверки иногда дают повод и оправдание всему, что коп
может сделать в ходе расследования — или даже вне связи с рассле-
дованием. Но существуют и настоящие обычные проверки, особенно
в случаях самоубийства или убийства, и Карелла, занимаясь именно
такой проверкой, обнаружил, что Мэри Томлинсон лгала.
Карелла никогда не читал детективных романов — он находил
их скучными, — а кроме того, он работал полицейским долгое,
долгое время и знал, что Способ, Мотив и Возможность — всего
лишь три пустых слова, когда ты глядишь на труп или он глядит
208
на тебя. Ему приходилось расследовать дела, в которых мотив был
совсем не мотивом. Человек может столкнуть свою жену в реку
потому, что думает этим научить ее плавать, и ты можешь допра-
шивать его до посинения, и он будет твердить, что любил ее с тех
пор, как они вместе ходили в детский сад, и в данном случае
просто не существует мотива, по которому он убил ее. Способ
убийства всегда более или менее очевиден, и Карелла полагал, что
только в кино полицейский не знает, что сказать, ибо имеет дело
с труднообнаружимым ядом какого-нибудь дикого племени. Обычно
ты находишь человека с дыркой от пули во лбу и понимаешь, что
он убит огнестрельным оружием. Иногда на поверхности оказыва-
ется совсем не то, что было истинной причиной смерти. Обнару-
жена девушка с ножом в груди, и ты считаешь, что ее зарезали,
пока лаборатория не установит, что сначала кто-то утопил ее в
ванне. Но обычно, если ты видишь, что мужчину застрелили, зна-
чит, его действительно застрелили. Если ты видишь, что женщину
задушили, значит, ее действительно задушили. Способ и Мотив —
пустые слова для копа, расследующего убийство. Самое пустое сло-
во — Возможность, потому что у кого угодно в США, Росшги, на
Мадагаскаре, в Японии и Тасмании, на Сицилии и в Гренландии,
даже на острове Уайт почти в любую минуту бодрствования име-
ется возможность совершить убийство. Фактор возможности важен
только при защите невиновных. Скажем, этой самой Возможности
не было у человека, который карабкался на Фудзияму в тот мо-
мент, когда в Неаполе было совершено убийство. По мнению Ка-
реллы, суть заключалась в том, что у миллиона двухсот семидесяти
четырех тысяч неаполитанцев эта возможность имелась, и тот, кто
убил, разумеется, не собирается говорить тебе, что он случайно
оказался рядом с убитым, когда убийство произошло. Способ, Мо-
тив и Возможность. Вздор, думал о них Карелла, но тем не менее
он обзвонил все страховые компании в городе в надежде выяснить,
были ли застрахованы жизни Томми Барлоу или Айрин Тейер.
В то утро он переговорил с дюжиной страховых компаний, позво-
лил себе обеденный перерыв, когда голос и указательный палец стали
отказывать, вернулся в участок и позвонил еще в шесть компаний.
Он набирал номер девятнадцатой, когда Мейер поинтересовался:
— Что это ты весь день висишь на телефоне?
— Звоню в страховые компании, — ответил Карелла.
— Ты же коп. Забудь о страховке. Нам она не по карману.
— Я не о себе. Я стараюсь... — Карелла взмахом руки попро-
сил Мейера помолчать и сказал в трубку: — Алло, с вами говорит *
детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Мне нужна ин-
формация.
— Какого рода информация, сэр?
— О владельцах полисов.
209
— Сейчас я вас соединю. Минуточку.
— Спасибо. — Карелла прикрыл микрофон ладонью и сказал
Мейеру: — Я стараюсь выяснить, были ли застрахованы Барлоу
или девушка.
Мейер равнодушно кивнул и продолжил печатать на машинке.
Карелла подождал. Через несколько мгновений в трубке послы-
шался мужской голос:
— С вами говорит Кейпстен. Чем могу быть полезен?
— Мистер Кейпстен, я детектив Карелла из восемьдесят седь-
мого участка. Мы расследуем дело о самоубийстве и производим
обычную проверку страховых компаний в городе.
— Слушаю, сэр.
— Не могли бы вы мне сказать, выдавала ли ваша компания
страховые полисы кому-либо из двух жертв?
— Их имена, сэр?
Кейпстен сразу произвел на Кареллу наилучшее впечатление.
Голос его звучал деловито. Карелла представил себе человека, все
понимающего с полуслова, увидел, как он держит карандаш наго-
тове, чтобы записать имена жертв.
— Айрин Тейер и Томас Барлоу, — сказал Карелла.
— Мисс Айрин Тейер? — спросил Кейпстен.
— Нет, миссис. Вернее, миссис Майкл Тейер. Но прошу вас,
проверьте и на девичью фамилию. Она замужем недавно.
— Девичья фамилия, сэр?
— Айрин Томлинсон.
— Вы можете подождать минуту, детектив Карелла?
— Конечно. — Уважение Кареллы к Кейпстену росло. Он
встречал в жизни слишком много людей, спотыкавшихся на фа-
милиях, которые оканчиваются гласной. Он находил в этом что-
то физиологически зловещее. Фамилия могла быть самая
простая — Бруно, например, или Ди Лука, — но заключитель-
ная гласная всегда вызывала смятение, граничившее с ужасом.
Слишком часто люди звонили в участок и, йе в силах одолеть
фамилию, в отчаянии’ говорили: «Позовите полицейского-италь-
янца». Кейпстен же слышал фамилию всего раз, и то по теле-
фону, но повторил ее не только верно, но даже придал ей
явственный флорентийский призвук. Толковый человек Кейпстен.
Карелла ждал.
— Мистер Карелла? — проговорил Кейпстен.
- Да?
— Я проверил оба имени. У меня нет ничего на Томаса Барлоу
и ничего на Айрин Тейер или миссис Майкл Тейер.
— А на Айрин Томлинсон?
— Это точное имя? У нас есть страховой полис миссис Чарлз
Томлинсон на ее дочь Маргарет Айрин Томлинсон, но...
210
— Это то самое. Маргарет Айрин. Кто, вы сказали, владелец
полиса?
— Миссис Чарлз Томлинсон.
— У вас есть ее имя?
— Минутку. — Кейпстен проверил записи. — Да, есть. Мэри
Томлинсон.
— Какого рода этот полис?
— Страховка на двадцать лет, — ответил Кейпстен.
— На имя Маргарет Айрин Томлинсон?
— Совершенно верно. Заключила договор и выплачивала взно-
сы Мэри Томлинсон.
— На какую сумму полис?
— На десять тысяч долларов.
— Не слишком много.
— Ну, это номинальная стоимость полиса. К ней прибавляются
проценты — около тысячи пятисот долларов. Минутку. — Карелла
опять подождал. Наконец Кейпстен проговорил: — Точная сум-
ма — тысяча пятьсот пятьдесят долларов.
— Стало быть, по истечении двадцати лет компания должна
выплатить застрахованной одиннадцать тысяч пятьсот пятьдесят
долларов?
— Совершенно верно.
— В случае же смерти застрахованной до истечения этого срока
деньги были бы выплачены лицу, заключившему договор?
— Именно так. Но не такая сумма. Только номинальная сто-
мость полиса. Десять тысяч долларов.
— Кому именно?
— В данном случае выплачивавшей взносы Мэри Томлинсон.
Вам, конечно, известно, что по достижении ребенком пятнадцати-
летнего возраста Полис может быть переписан на ребенка. В данном
случае этого не произошло. Заявления о переводе нет. Обычно это
самый надежный способ — вы знаете, как теперь ведут себя де-
ти... — Кейпстен не закончил фразу.
— Мистер Кейпстен, насколько я понимаю, Маргарет Айрин
Тейер, она же миссис Майкл Тейер, была застрахована на десять
тысяч долларов и по истечении двадцати «лет получила бы один-
надцать тысяч пятьсот пятьдесят долларов, но теперь,- после ее
смерти, ее матери как лицу, заключившему договор, выплатят де-
сять тысяч долларов.
— Верно, сэр. — Кейпстен помолчал. — Детектив Карелла, я
не хотел бы как-то вмешиваться в ваши...
— Я вас слушаю, мистер Кейпстен.
— Вам, конечно, известно, что ни в одном штате ни одна стра-
ховая компания не выплатит ни цента, в случае если страхователь
убьет застрахованное лицо.
211
— Да, мне это известно.
— Я решил на всякий случай об этом сказать. Извините.
— Ну что вы! Мистер Кейпстен, вы не могли бы сказать, когда
оканчивается этот двадцати летний срок?
— Одну минуту. — Молчание. — Мистер Карелла?
— Да, мистер Кейпстен.
— Девочку застраховали, когда ей исполнился год. Срок полиса
истекал в тот день, когда ей исполнится двадцать один.
— То есть в следующем месяце?
— Совершенно верно, сэр.
— А какого числа?
— Тринадцатого мая.
Карелла поглядел в календарик, который вытащил из бумажника.
— Это суббота, — сказал он.
— Совершенно верно, сэр.
— М-м-м. — Помолчав, Карелла спросил: — Каким образом
по истечении срока застрахованные получают на руки деньги?
— Обычно они пишут заявление в компанию и прилагают к
нему полис и какое-либо удостоверение личности — обычно фо-
токопию свидетельства о рождении.
— Через сколько дней компания выписывает им чек?
— Ну, через неделю, дней десять. Столько уходит на бумаж-
ную волокиту, если удостоверение личности убедительно.
— А если застрахованное лицо спешит? Можно это проделать
быстрее?
— Думаю, что да.
— Каким образом?
— Ну, я полагаю, застрахованное лицо может явиться в наш
офис с удостоверением личности и полисом. Думаю, это ускорит
дело.
— Компания в таком случае может выписать чек в тот же день?
— Предположительно, да. Если все бумаги в порядке.
— Вы работаете по субботам, мистер Кейпстен?
— Нет, сэр.
— Стало быть, если срок истекает в субботу, застрахованному
лицу придется ждать самое меньшее до понедельника — в данном
случае, это будет пятнадцатого, — прежде чем появится возмож-
ность прийти в офис и потребовать чек.
— Совершенно верно, сэр.
— Поэтому-то «вклинивается уик-энд», — пробормотал Карелла.
— Что вы сказали, сэр?
— Я думал вслух. Огромное спасибо вам, мистер Кейпстен. Вы
нам очень помогли.
— Всегда к вашим услугам, — ответил Кейпстен. — Было при-
ятно поговорить с вами. До свидания.
212
— До свидания, — ответил Карелла и повесил трубку. Кивая
своим мыслям, улыбаясь, он посидел за письменным столом и затем
обратился к Мейеру: — Не хочешь прокатиться за город?
— Куда?
— На Сэндс-Спит.
— Зачем?
— Поговорить с Мэри Томлинсон.
— Зачем?
— Я хочу сообщить ей, что она разбогатела на десять тысяч
долларов. Хочу посмотреть, какая будет реакция.
Какая будет у тебя реакция, когда два хама вваливаются в
твою гостиную, заявляют, что им все известно о страховании жиз-
ни твоей покойной дочери, и желают знать, почему ты им ничего
не сказала об этом? Какая будет у тебя реакция, когда два ко-
мандира заявляют, что, по их мнению, твоя дочь не могла уехать
в Рино до шестнадцатого мая, потому что могла получить стра-
ховку не раньше пятнадцатого?
Что ты будешь делать?
Плакать — вот что.
Мэри Томлинсон заплакала.
Мейер и Карелла стояли посреди ее маленькой гостиной и смо-
трели, как рыдания сотрясают ее огромное тело.
— Хватит, миссис Томлинсон, — сказал Карелла.
— Я не хотела лгать, — проговорила она сквозь слезы.
— Хватит, миссис Томлинсон, давайте-ка перестанем плакать.
У нас к вам много вопросов, и мы не хотим...
— Я не хотела лгать.
— Да, но вы солгали.
— Я знаю.
— Почему, миссис Томлинсон?
— Потому что я знала, что вы подумаете.
— А что бы мы подумали?
— Вы бы подумали, что это сделала я.
— Что сделали?
— Убила родную дочь. Вы думаете, я могла это сделать?
— Не знаю, миссис Томлинсон. Лучше скажите сами.
— Я этого не делала.
— Но она была застрахована на десять тысяч долларов.
— Да. Неужели вы думаете, что я бы убила родную дочь за
десять тысяч долларов?
— Кто-то может убить свою дочь за десять центов, миссис Том-
линсон.
— Нет, нет. — Она трясла головой, слезы текли по ее ше-
кам. — Я хотела, чтобы эти деньги получила она.
213
— Тогда почему вы не переписали полис на нее?
— Если бы она попросила, я бы переписала. Но до самого по-
следнего времени у нее не было никаких планов, и мы сочли, что
самое простое — дождаться до тринадцатого мая, до двадцатиле-
тия. Я хотела, чтобы она получила эти деньги, неужели вы этого
не понимаете? Я застраховала ее, когда ей исполнился годик,
муж — Царствие ему Небесное — не имел к этому ни малейшего
отношения. Я подарила ей полис на первый ее день рождения,
потому что считала, когда ей будет двадцать один, деньги могут
пригодиться на учение или еще на что-нибудь. Неужели вы этого
не понимаете? Это стоило мне четыреста шестьдесят два доллара
семьдесят центов каждый год. По-вашему, легко было наскрести
такую сумму, особенно после смерти мужа?
— Но вы’как-то с этим справилйсь, миссис Томлинсон?
— Не всегда это было легко. Но я делала это ради нее, ради
Маргарет. А теперь вы думаете, что я убила ее, чтобы вернуть
деньги? Нет, нет, нет, нет, нет, верьте мне, нет, нет, нет...
— Успокойтесь, миссис Томлинсон. — Карелла помолчал. —
Вам следовало сразу рассказать нам правду.
— Вы все равно бы так подумали. Вы бы подумали, что я
убила мою родную маленькую Маргарет.
— Успокойтесь, миссис Томлинсон. Скажите, она именно по-
этому откладывала поездку в Рино? Пока не получит страховку?
— Да. — Миссис Томлинсон кивнула и всхлипнула.
— Могло ли что-нибудь помешать ей получить эти деньги?
— Что вы имеете в виду?
— Миссис Томлинсон, может быть, ваша дочь совершила са-
моубийство — мы этого точно не знаем. И если она его совершила,
то по какой-то серьезной причине. В прощальной записке сказано,
что другого выхода нет, но, очевидно, она нашла другой выход и
собиралась получить десять тысяч долларов, благодаря которым
другой выход стал возможным. Я хочу выяснить, не случилось ли
чего, не было ли чего сказано, не было ли намека, который бы
заставил ее думать, что она не получит эти деньги?
— Нет.
— Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да. Если бы она подумала, что не получит эти деньги, она
могла бы счесть, что другого выхода нет. Нет. Она знала, что
деньги принадлежат ей. Я повторяла это с тех пор, как она под-
росла достаточно, чтобы понять.
— Миссис Томлинсон, я бы хотел осмотреть ваш шкафчик с
лекарствами, — неожиданно сказал Карелла.
— Зачем?
— Видите ли, наш сотрудник из лаборатории между прочим
заметил, что ваша дочь и Томми Барлоу могли быть усыплены, а
214
я помню, вы говорили, что принимаете таблетки каждую ночь, и
я хочу посмотреть, какие таблетки у вас...
— Я ничего не делала. Клянусь покойным мужем, клянусь по-
койной дочерью, чтоб мне ослепнуть. Бог свидетель, я ничего не
делала. Клянусь, клянусь.
— Хорошо, миссис Томлинсон, мы все же хотели бы осмотреть
ваш шкафчик.
Шкафчик с лекарствами находился в ванной, в глубине дома. Мей-
ер опустил сиденье и крышку унитаза, сел нога на ногу, положил на
колено блокнот и приготовился записывать. Карелла открыл дверцу.
— Боже, — сказал он.
— Что такое?
— Набит битком.
— Я готов, — сказал Мейер. — Валяй.
— Содержимое шкафчика с лекарствами миссис Чарлз (Мэри)
Томлинсон, Сэндс-Спит, Федерико-Драйв, шестнадцать—тридцать
пять. Верхняя полка: пузырек аспирина, пузырек раствора мерти-
олата, пузырек либриума, упаковка пластыря, пакет заколок для
волос, пузырек хлористого натрия с декстрозой, тюбик гидрокор-
тизона, нож для разрезания бумаги. Записал?
— Записал, — ответил Мейер. — Валяй дальше.
— Вторая полка: пузырек эсидрикса, тюбик вазелина, пузырек
репеллента, книжечка спичек, тюбик крема для загара, пузырек
секонала, зубная щетка, станочек для мужской бритвы, шесть но-
вых лезвий, два лезвия использованных, черная адресная книжка
с золоченым украшением на переплете, пузырек демерола...
— Мне что пришло в голову, — сказал Мейер.
— Да, что?
— Если бы я был Д. Д. Сэлинджер, список этого барахла сочли
бы величайшим литературным достижением.
— Это ужасно, что ты всего Мейер Мейер, — ответил Карел-
ла. — Третья полка: пузырек нитола, три стержня от механиче-
ского карандаша, пузырек фиоринала...
Глава 10
— Кто сказал, что они приняли снотворное? — пожелал узнать
детектив-лейтенант Гроссман.
— Ты сказал, что они могли его принять, — ответил Карелла. —
Ты сказал, самоубийцы этого рода иногда принимают снотворное,
чтобы смерть была легкой и приятной. Разве не это ты говорил?
— Ладно, ладно, я говорил это, — нетерпеливо проговорил
Гроссман, — но разве я просил тебя присылать мне четырнадцать
гнусных пузырьков со снотворным?
215
— Нет, но...
— Стив, у меня работы по уши, а ты еще присылаешь мне
снотворное. Что я должен с ним делать?
— Я просто хотел узнать...
— Стив, что сказано в отчете о вскрытии? Там что-нибудь есть
о снотворном?
— Нет, но я подумал...
— Так не скажешь ли ты, что мы обязаны делать с этими
четырнадцатью пузырьками? Что я должен о них сказать? Могут
ли они тебя усыпить? Да, могут. Убьет ли тебя чрезмерная доза
одного снотворного или всех их? Да, некоторые снотворные в боль-
ших дозах приводят к смерти. Понятно? Ну, что еще?
— Не знаю, что еще, — неуверенно сказал Карелла.
— Насколько я понимаю, делу еще нет недели, а ты уже хва-
таешься за соломинку?
— Да, в общем, хватаюсь за соломинку. Не забывай, Сэм, это
ты вселил в меня мысль об убийстве.
— Кто, я? Ты хочешь сказать, что сам считал это самоубий-
ством?
— Не знаю, что я тогда считал, но почему бы и нет? Почему
это не может быть самоубийством?
— Не сердись, Стив.
— Я не сержусь.
— Так чего ты хочешь? Чародейства? О’кей! Абра-ка-дабра
уйммити-уам! Я вижу... хрустальный шар проясняется...
— Да ну тебя, Сэм.
— Мне не с чем сравнивать эти проклятые таблетки! — за-
кричал Гроссман. — Какой болван согласится выискивать следы
стойких ядов, когда налицо очевидный случай отравления окисью
углерода? Знаешь, сколько трупов в морге ждут вскрытия? Оставь,
пожалуйста.
— Но кто-то должен сделать анализы! — крикнул Карелла.
— Это не по моему ведомству! — крикнул в ответ Гроссман. —
И ты ошибаешься. Никто не должен делать анализы, потому что
на это уйдут недели, черт возьми, и что ты в конце концов по-
лучишь? Даже если они приняли снотворное, что это тебе даст?
— Это может означать убийство!
— Это может ни черта не означать! Это может означать, что
они зашли в аптеку, купили таблетки и наглотались их — вот что
это может означать. Не серди меня, Стив.
— Это ты меня не серди! — крикнул Карелла. — В госпитале
кто-то проморгал, и ты это прекрасно знаешь!
— Никто не проморгал — и вообще, отстань от меня! Позвони
в этот чертов госпиталь! Тебя тянет с кем-нибудь поругаться, вот
и позвони туда. Ты позвонил мне, чтобы ругаться?
216
— Я позвонил тебе, потому что прислал тебе четырнадцать
пузырьков снотворного и полагал, что ты мне можешь помочь.
Очевидно, помочь мне ты не можешь, поэтому я говорю тебе до
свидания и спокойной ночи.
— Послушай, Стив...
— Послушай, Сэм...
— Черт, черт, истинно, что черт. С копами разговаривать не-
возможно. Что до меня — никогда не выучусь. Чудеса. Вам всем
подавай чудеса. К черту!
Оба они умолкли. Наконец Гроссман спросил:
— По-твоему, что я должен делать с этими пузырьками?
— Ты сам знаешь, что с ними делать, — сказал Карелла.
Опять наступило молчание. Прервал его хохот Гроссмана.- На
другом конце провода Карелла тоже не удержался от улыбки.
— Послушай меня и позабудь про госпиталь^ — сказал Грос-
сман. — Они сделали все, что могли, Стив.
Карелла вздохнул.
— Стив?
- Да?
— Позабудь про таблетки, которые ты прислал. Это все тор-
говые наименования. Некоторые из них дают без рецепта. Даже
если бы в морге провели все анализы и что-то обнаружили, ты бы
имел дело со снотворным, которое может купить кто угодно. По-
забудь про них. Послушай меня, позабудь.
— Ладно, — сказал Карелла. — Прости, я погорячился.
— Трудное дельце, а?
— Очень. — Карелла помолчал. — Готов сдаться.
— Напишешь «самоубийство»?
— Напишу «мелкое хулиганство».
— Не напишешь, — просто сказал Гроссман.
— Не напишу, — признал Карелла. — Из упрямства. Мама
называла меня упрямым макаронником. — Он помолчал. — Прав-
да, Сэм, помог бы ты мне с этими таблетками. Сэм, мне нужен
ответ.
— Стив, милый, у меня нет ответа.
— Ладно, — сказал Карелла и вздохнул. — По-твоему, это
убийство? Ты до сих пор так считаешь?
Гроссман выдержал долгую паузу.
— Кто его знает? Не закрывай дело. Пересмотри его через
несколько месяцев, через год.
— А ты бы оставил его незакрытым? — спросил Карелла.
— Я? Я упрямый, — ответил Гроссман. — Мама звала меня
упрямым жиденком. — Он снова помолчал. — Да, я до сих пор
считаю, что это убийство.
— Я тоже, — сказал Карелла.
217
До конца рабочего дня, до без четверти шесть, он обзвонил все
остававшиеся страховые компании города в надежде установить,
был ли застрахован Томми Барлоу. Всюду ему давали отрицатель-
ный ответ. Шагая к машине, стоявшей через улицу (под опущен-
ным козырьком от солнца записка с извещением, что данный
драндулет принадлежит полиции, так что, пожалуйста, не штра-
фуйте за неправильную парковку), он думал, не мог ли Томми
Барлоу быть застрахован вне города. И он спросил себя, не похо-
ронили ли они уже версию о самоубийстве.
Он включил зажигание и повел машину домой, к Риверхеду,
обдумывая обстоятельства дела, он ехал очень медленно, с опу-
щенными стеклами, потому что стоял апрель, и иногда — особенно
в апреле — Карелла чувствовал себя семнадцати летним. Господи,
это ж надо — умереть в апреле, думал он. Интересно, какое число
самоубийств в апреле?
Давайте рассмотрим все по порядку, думал он. Возьмем то, что
лежит сверху, — самоубийство. Забудем пока, что существует та-
кая вещь, как убийство. Задумаемся о двух лицах, которые решили
покончить с собой, — договорились? Попробуем выстроить эту вер-
сию, так как все остальные вроде бы не подходят.
Первым делом им надо было принять решение о самоубийстве,
что выглядит странным, ибо они уже строили планы насчет...
Нет, нет, погоди, предостерег он себя. Постарайся найти осно-
вательные причины для самоубийства — договорились? Постарайся
найти то, что требовало от Томми Барлоу и Айрин Тейер ухода
из жизни, а не то, что в этом деле так скверно пахнет, да что
говорить, прямо-таки удушает. Господи, дай мне глоток свежего
воздуха. Если бы только эта бедная маленькая девочка не броси-
лась с карниза, если бы я мог это изменить, если бы я мог дотя-
нуться до нее, обнять и сказать ей: милая, прошу тебя, не делай
этого, милая, пожалуйста, не кончай счеты с жизнью.
Он остановился на красный свет.
Он долго смотрел на светофор, думая о девушке на карнизе
двенадцатого этажа, снова слыша растаявший внизу крик и глухой
удар тела о мостовую.
Зажегся зеленый свет.
Образ мертвой девушки не покидал сознания. Вот это было
самоубийство, думал он. Это было настоящее самоубийство. Люби-
мый мужчина бросил ее, жить незачем, она прыгает с двенадцатого
этажа. Все в мрачном свете. В таком мрачном, что действительно
нет другого выхода; кажется, что смерть утешит скорее, чем жизнь;
все так бессмысленно, все так безнадежно, что и в самом деле,
как говорится в той прощальной записке, «нет другого выхода».
Ладно, допустим, решение принято. По какой-то причине — ка-
кая это могла быть причина? — по какой-то причине эти двое, Томми
218
и Айрин, решили, что у них нет другого выхода и они должны со всем
этим покончить, они должны, как это говорится в записке?.. Не будем
мучиться сами и мучить других. Хорошо, они решили больше не му-
читься. А кто мучился? Да черт побери, никто ни о чем не знал.
Майкл Тейер — прямой кандидат в первые рогоносцы года, он позво-
ляет жене ездить когда и куда угодно, так что кто же о чем-то знал,
кто были эти другие, которых мучили? Да никто — вот в чем дело.
Барлоу жил с братом Эймосом, и Эймос ничего не знал про Айрин,
стало быть, уж его-то не мучили. И вообще, разве бы он мучился,
если бы узнал о влюбленности брата. И Мэри Томлинсон одобряла
их роман, и стало быть, не мучилась, никто вообще не мучился, да-
вайте возьмем следующий куплет.
Никто не мучился.
Но в записке сказано: «Не будем мучаться сами...», с орфогра-
фической ошибкой. Надо узнать, как обстояло у Томми и Айрин
с правописанием, может быть, заглянуть в их письма... «Не будем
мучаться сами и мучать других». Но Томми и Айрин не мучились,
потому что встречались регулярно, как кролики, через две недели,
возможно, чаще, и никто посторонний не мучился, так что записка
лишена смысла.
Если только кто-то не лжет.
Если, например, Тейер все знал об интрижке своей жены с моло-
дым Томми, и был возмущен, и, может быть, отказал ей в разводе,
и, может быть, даже мучился. В каковом случае в записке все было
точно: нет другого выхода, кто-то мучится, что ж, включим газ.
Или, может, молодой Эймос Барлоу знал, что брат встречается
с Айрин, не одобрял этого, говорил, что ему невыносимо видеть,
как Томми добивается чего-то немыслимого. И в этом случае в
записке все было точно: Эймос мучится, нет другого выхода, ладно,
пойдем на кухню к газовой плите.
Или, может, старая Мэри Томлинсон, которая добродушно поощ-
ряла роман своей дочери, может быть, это она была против развода
и вдалбливала, что, каким бы хамом и командиром ни был Тейер,
развод дело последнее; может, она говорила: милая дочка, потерпи,
перемелется — мука будет, а разводом ты разобьешь мне сердце. И
в этом случае записка, мучения и тот же самый газ.
И в этом случае также окажется, что все лгут.
Чего быть не может.
Зачем лгать, если скрывать нечего?
Зачем настаивать на том, что это убийство, если всем известно,
что у Томми и Айрин была весьма основательная причина для
самоубийства? Зачем ложью скрывать факт самоубийства?
Нет, минуточку, и это вообразимо. Ты ведь можешь считать,
что самоубийство — пятно на семейной чести, нечто из давнего
прошлого, нечто наследственное, такое, что может сказаться на
219
всех родных и близких. Всех оскорбляет непривлекательность са-
моубийства, так что, может, поэтому люди и лгут. Может, по их
разумению, убийство гораздо приемлемее, в глазах общества, так
сказать, обладает более высоким статусом. Разве вы не знаете, что
мою бедную дочь и ее любовника убили? Разве вы не слышали,
что у моей бедной жены был роман и ее убили? Да, моего любимого
брата прикончили, когда он пришел к любовнице. Звучит замеча-
тельно. Убийство — это шикарно. Самоубийство — тяжкая обуза.
Да, может быть, это самоубийство, подумал Карелла. Может,
они вошли в квартиру и разделись догола — нет, не догола, трусы
на них остались. Для приличия. Некрасиво, если их найдут голых,
совершенно голых. Они сняли с себя одежду, сняли аккуратно,
аккуратно разложили, развесили. Два очень аккуратных человека.
И конечно, им не хотелось, чтобы их обнаружили обнаженными.
Конечно нет. И вот они для благопристойности остались в трусах.
О Боже, как мне надоели эти Томми и Айрин, как мне надоело
видеть табличку «убийство» и открывать эту трижды проклятую
дверь и видеть то, что за ней. Как надоело! Откуда такая нелюбовь
к укромности? Зачем выставлять себя напоказ всему свету как
жалких, несчастных, запутавшихся тварей, которые так и не вы-
учились искусству общежития? Зачем показывать всему миру и
самим себе, что они способны только на то, чтобы умереть вместе?
Войдите в комнату, заприте за собой дверь, позанимайтесь любовью
и оставьте нас в покое! Не связывайте свою личную жизнь с ядо-
витым и взрывоопасным газом, не марайте ее кровью — пусть она
будет действительно личной!
Он снова остановился перед светофором и закрыл глаза.
Когда он открыл их, риторика в его сознании прекратилась.
Он — детектив 1-го класса Стивен Луис Карелла, номер значка
714-56-32.
Томми добыл квартиру.
Они пришли в нее с двумя бутылками виски.
Напечатали прощальную записку.
Включили газ.
Разделись почти догола.
Пытались напиться, пытались заняться любовью.
Газ подействовал раньше, чем они успели сделать и то и другое.
Они умерли.
— Никакое это не самоубийство! — проговорил Карелла вслух.
Его собственный голос застиг его врасплох. «Это не самоубийст-
во», — повторил он про себя.
Он кивнул полумраку в машине.
«Я хочу знать, был ли застрахован Томми Барлоу», — подумал
он и, сделав резкий левый поворот, поехал к дому, в котором жили
Томми Барлоу и его брат Эймос.
220
Когда он остановился перед палисадником, в доме не было при-
знаков жизни. Он подумал: как странно, Барлоу говорил, что каж-
дый день возвращается с работы в шесть, была уже половина
седьмого, а дом казался пустым и безжизненным. Он вылез из
машины. На улице была тишина, и вдруг на него мучительно
сладким потоком нахлынули воспоминания об улице его детства,
пустевшей перед ужином, и он, маленький мальчик, идет к отцов-
скому дому, и мама кричит из верхнего окна: «Стиви! Пора ужи-
нать!» — и он улыбнулся и кивнул апрелю. Распускаются бутоны.
Природа оживает. Раз он видел кошку, раздавленную автомобилем,
все потроха наружу, и он в ужасе отвернулся; апрель и распуска-
ющиеся бутоны, апрель и дохлая кошка на обочине, всклокоченная
шерсть и кровь, и благоухание весны повсюду, зеленое, свежее.
На улице Барлоу была тишина. Через квартал Карелла услы-
шал колокольчики на фургоне мороженщика. Слишком рано, по-
думал он. Надо заехать после ужина, сейчас слишком рано.
Лужайка перед домом Барлоу зазеленела. Трава казалась влажной.
Ему неожиданно захотелось коснуться травы пальцами. Ближе к
началу улицы послышался шум заворачивающей маипгны. Карелла
подошел по дорожке к двери и позвонил. Никакого ответа. Он
позвонил еще раз. Где-то в глубине безмолвного дома пробили
часы. Где-то на улице хлопнула дверца машины. Он вздохнул и
позвонил в третий раз. Постоял на крыльце.
Спустившись со ступенек, сделал несколько шагов назад и посмо-
трел на окна второго этажа. Может, Барлоу вернулся с работы и по-
шел принять душ? Карелла двинулся по бетонной дорожке,
соединявшей въезд во дворик и гараж за домом. Справа от дорожки
возвышалась живая ограда, упиравшаяся в забор соседнего дома. Он
обогнул дом и стал искать окна ванной. Все окна сзади дома были
темные. Философски пожав плечами, он пошел назад к машине.
Живая изгородь теперь находилась слева, и как она закрывала
задний двор, так теперь она закрывала улицу.
Он шел вдоль изгороди, и вдруг на него обрушился удар.
Удар внезапный и хорошо рассчитанный. Он понял, что это не
кулак, а что-то длинное и твердое, но не мог сообразить, что
именно, потому что оно ударило его по глазам и переносице и
швырнуло назад, на живую ограду, и тут же кто-то бросился на
него и толкнул за кусты, а он одной рукой пытался прикрыть
лицо, а другой тянулся за револьвером. Новый удар. Перед ним в
тихом вечернем воздухе легкий свист, как от рапиры, или палки,
или бейсбольной биты. Удар с силой обрушился на правое плечо,
и снова удар, и снова, и перед каждым режущий свист, а после
острая боль в левом плече, и правая^рука вдруг ему не повинуется.
Пистолет грохнулся наземь. Нечто похожее на таран ткнуло его в
живот, й последовали новые оглушающие удары по лицу. Он рва-
221
ну лея и резко хлестнул пустоту левой рукой, глаза заливала кровь,
нос разламывался от боли. Кулак его наткнулся на препятствие,
кто-то вскрикнул, и вот уже нападавший убегал, звеня подошвами
по бетонной дорожке, а затем топая по тротуару. Карелла схва-
тился за кусты. Где-то на улице хлопнула дверца машины, вклю-
чился мотор, завизжали шины, и машина тронулась с места.
Номер, подумал он.
Он рванулся через изгородь, чтобы увидеть номер проезжавшей
машины. Он не увидел номера. Вместо этого он рухнул вперед во
весь рост.
Гл а ва 11
Они забрали Эймоса Барлоу часов в десять вечера, когда он вер-
нулся в свой дом на Риверхеде. К этому времени Карелла уже был в
госпитале, где дежурный интерн перевязал его раны и, несмотря на
протесты, оставил на ночь. Приход полицейских, по-видимому, уди-
вил Барлоу. Ни один из них не объяснил ему, почему в 87-м участке
хотят его допросить. Он без протестов, почти охотно пошел с агента-
ми, по всей вероятности, полагая, что речь снова пойдет о его брате.
Коттон Хоуз приветствовал его в дежурке и затем провел в
кабинет следователя при входе на второй этаж. Там сидели и пили
кофе детективы Мейер и Клинг. Они предложили чашечку Барлоу,
но он отказался.
— Может быть, хотите чаю? — спросил Хоуз.
— Нет, спасибо, — ответил Барлоу. Он смотрел на трех чело-
век в комнате, ждал, что кто-нибудь скажет что-то важное, но
они, по-видимому, были-погружены в ритуал, который не собира-
лись прерывать. Они болтали о погоде, рассказали пару анекдотов,
но главное — они вдумчиво пили из своих чашек. Хоуз допил чай
прежде, чем двое его коллег допили кофе. Он поставил на стол
чашку, снял пакетик спитого чая с блюдца, опустил его в чашку
и неторопливо спросил:
— Где вы провели этот вечер, мистер Барлоу?
— Вы пытались меня разыскать?
— Да, — ласково ответил Хоуз. — Вы говорили детективам
Мейеру и Карелле, что обычно возвращаетесь домой к шести, но
сегодня вы, кажется, немножко задержались.
— Да, — сказал Барлоу.
— Мы звонили в вашу контору, — вступил в разговор Мейер, —
«Андерсон и Леб» — так ведь? Мейфер, восемьсот девяносто один?
— Верно.
— К телефону подошла уборщица, — продолжил Мейер. —
Сказала, что все уже ушли.
222
— Да. Я ушел около половины шестого, — сказал Барлоу.
— И куда вы направились? — спросил Клинг.
— У меня было свидание.
— С кем?
— С молодой дамой по имени Марта Тамид.
— Адрес?
— Ярли-стрит, двенадцать — одиннадцать. Это на Риверхеде,
недалеко от площади Герберта Александера.
— В котором часу вы с ней встретились, мистер Барлоу?
— Около шести. А в чем дело?
— Вы водите машину, мистер Барлоу?
- Да.
— При этом у вас нет затруднений? — спросил Клинг. — Я
ижу, вы ходите с палочкой.
— Я вож}' машину, — сказал Барлоу. Он поднял трость и ос-
мотрел ее, словно видел впервые. Он улыбнулся. — Нога мне ни-
чуть не мешает. Когда я веду машину.
— Можно я взгляну на трость, сэр? — попросил Хоуз.
Барлоу протянул ее.
— Славная тросточка, — сказал Хоуз.
- Да.
— Тяжелая.
- Да.
— Мистер Барлоу, сегодня вечером вы приезжали домой? —
спросил Мейер.
- Да.
— Когда?
— В десять часов. Ваши полицейские уже ждали. Они могут
подтвердить время. — На лице Барлоу неожиданно появилось
удивление. — Простите, но в чем дело?..
— Вы не возвращались домой до десяти часов? — спросил Мейер.
— Нет.
— Скажем, в половине седьмого? — спросил Клинг.
— Нет. Я вернулся в десять. Я встретился с Мартой сразу
после службы.
— И что было дальше, мистер Барлоу? Вы пошли в ресторан?
В кино?
— В ресторан.
— В кино вы не были?
— Нет. После ужина мы сразу поехали к ней.
— Где вы ужинали, мистер Барлоу?
— В японском ресторане на Айсоле. Что-то вроде «Тамаюки».
Это была идея Марты.
— Вы давно знакомы с Мартой Тамид?
— Недавно.
223
— А после ужина вы прямо поехали к ней, так?
— Так.
— В котором часу это было?
— Примерно в восемь, в половине девятого.
— А когда вы ушли?
— Примерно в половине десятого.
— Вы пробыли у нее час, я верно понял, мистер Барлоу?
— Да, около часа.
— И затем прямо поехали домой?
— Да, — ответил Барлоу.
— И за весь вечер вы ни разу не возвращались домой? Ну,
скажем, что-то проверить, не забыли ли вы выключить газ...
— Это вы так шутите? — Барлоу явно рассердился на Клинга.
— Что?
— Вы знаете, что у меня погиб брат. Если, по-вашему, гово-
рить о газе остроумно...
— Простите, — сказал Клинг. — Я не пытался острить.
— Я не возвращался домой, — объявил Барлоу. — Я не по-
нимаю, что все это значит. Если вы не верите мне, обратитесь к
Марте. Она ответит вам на все вопросы. Что, собственно, случи-
лось? Убили кого-нибудь еще?
— Нет, мистер Барлоу.
— Тогда в чем дело?
— У мисс Тамид есть телефон? — спросил Мейер.
— Пожалуйста, ее номер, — попросил Хоуз.
Мисс Марта Тамид жила на Риверхеде, в пятом доме от пло-
щади Герберта Александера, небольшого, покрытого травой овала,
в центре которого возвышалась конная статуя мужественно краси-
вого генерала, устремившего вдаль пронзительный взгляд и выста-
вившего квадратную челюсть. Хоуз проехал мимо статуи и свернул
на улицу с односторонним движением, каковой и была Ярли-стрит,
и затормозил у номера 1211. Было около полуночи, но когда мисс
Тамид позвонили из участка, она сказала, что еще не легла спать
и будет рада ответить на все вопросы. Барлоу сказали, что он
свободен, но Хоуз незаметно кивнул Клингу, и Клинг последовал
за Барлоу в тот миг, когда тот выходил из участка. Хоуз нацепил
кобуру и пустился в путь на Риверхед.
Мисс Тамид жила в шестиэтажном многоквартирном доме в конце
улицы. Она сказала Хоузу номер своей квартиры, и он в подъезде на-
жал на кнопку 6 В. Ответный гудок раздался почти немедленно. Он
вошел в дверь и направился к лифту. Подъезд был тесный и тихий.
Казалось, в этот час спал весь дом. Он поднялся на шестой этаж, в
середине коридора нашел квартиру 6 В и позвонил. Он легко нажал
на кнопку звонка — дверь открылась немедленно.
224
Марта Тамид была маленькая хрупкая девушка — такие в
Египте демонстрируют танец живота. «Если бы я был частный сы-
щик, мисс Тамид надела бы что-нибудь изящное или соблазни-
тельное», — подумал Хоуз. Так на ней были блузка и домашние
брючки, которые не слишком скрывали вызывающие изгибы ее
фигуры.
— Мисс Тамид? — спросил он.
— Да. Детектив Хоуз?
- Да.
— Заходите, пожалуйста. Я вас ждала.
— Простите, что я так поздно, но нам необходимо прояснить
дело как можно скорее.
— Ну что вы, что вы. Я смотрела телевизор. Грета Гарбо. Она
замечательная, правда?
- Да.
Марта Тамид закрыла дверь за Хоузом и провела его в гости-
ную. По телевизору передавали старый фильм с Гретой Гарбо и
Джоном Гилбертом. Мисс Гарбо чувственно отщипывала виногра-
дины от грозди.
— Она ужасно красивая, — сказала Марта, выключая телевизор.
В комнате сразу сделалось тихо. — Начнем, — улыбнулась Марта.
Улыбка была широкая. Она осветила все лицо и зажгла огоньки
в темно-карих глазах. Длинные черные волосы опускались до та-
лии. У уголка губ красовалась маленькая родинка. Такой смуглый
цвет лица всегда наводил Хоуза на мысль о Средиземноморье. В
улыбке ее читалось лукавство — как и в живых глазах, и в на-
клоне головы, и даже в родинке. Еще что-то было в ее лице, что-то
намекающее на прекрасное тело — открытое приглашение, вы-
зов, — нет, это уже чересчур.
Он сказал:
— Простите, вы не танцовщица?
— Нет. Я секретарша. — Марта рассмеялась. — Я похожа на
танцовщицу?
— Похожие на вас танцуют танец живота, —» улыбнулся Хоуз.
— Но вы даже не видали моего живота. — Она продолжала
смеяться, но ее бровь слегка изогнулась — теперь вызов был не-
двусмысленный, как если бы она сказала: «но вы даже не видели
моего живота... пока».
Хоуз прокашлялся.
— Где вы работаете, мисс Тамид?
— У «Андерсона и Леба».
— Там вы и познакомились с Эймосом Барлоу?
- Да.
— Вы давно его знаете?
— Я только что поступила на работу, — сказала Марта.
8 Эд Макбейн «Цепа сомнения*
225
— Я пытаюсь определить ваш выговор, — улыбнулся Хоуз.
— Смесь всего на свете, — сказала Марта. — Я родилась в
Турции, затем жила с родителями в Париже, потом в Вене. В
Америке я всего шесть месяцев.
— Понятно. Когда вы поступили к «Андерсону и Лебу»?
— В прошлом месяце. Сначала я училась. Машинопись и сте-
нография. Выучилась, и вот я секретарша.
— Вы здесь живете с родителями, мисс Там ид?
— Нет, мне двадцать три. Достаточно взрослая, чтобы жить
самостоятельно, — правда ведь? — и делать все, что захочется.
— Да, — сказал Хоуз.
— Вы очень крупный мужчина, — сказала Марта. — Вам со
мной неловко?
— Нет, что вы!
— Да, я такая маленькая. — Сияющий вызов вновь показался
на ее лице. — Хотя кое-что у меня есть, — прибавила она.
Хоуз рассеянно кивнул.
— Стало быть... гм... вы познакомились с мистером Барлоу в
прошлом месяце, когда поступили на работу к «Андерсону и Лебу».
— Да. — Марта помолчала. — Хотите чего-нибудь выпить?
— .Нет, спасибо. Я на работе.
— Жаль, — сказала она.
- Да.
Она улыбнулась широкой, выжидательной улыбкой.
— Вы видели мистера Барлоу сегодня вечером? — спросил Хоуз.
- Да.
— В котором часу?
— Он заехал за мной около шести. У мистера Барлоу какие-
нибудь неприятности?
— Нет, нет, это обычная проверка, — сказал Хоуз. — Когда
вы ушли со службы, мисс Там ид?
— В пять.
-г- Но его рабочий день кончился в половине шестого?
— Не знаю. Он был на работе, когда я уходила, и он приехал
около шести.
— И куда вы направились?
— В ресторан, в центре.
— Почему вам понадобилось заезжать домой? Вы могли бы
поехать с ним прямо с работы.
— Но мне было нужно переодеться, разве нет?
— Разумеется, — улыбнулся Хоуз.
— Я переодеваюсь очень часто, — сообщила Марта. — На ра-
боту я хожу в костюме, на свидание я надела платье, а когда
Эймос уехал, я переоделась в блузку и брюки, потому что ложусь
спать очень поздно.
226
— Понятно. — Он ждал, что она скажет: «Вы не возражаете,
если я надену что-нибудь посвободнее?» — но она этого не сказала,
и, конечно, он понима'л, что он муниципальный коп, а не частный
сыщик.
— В котором часу вы вернулись из ресторана?
— В половине девятого, в девять. Что-то вроде этого.
— А когда мистер Барлоу уехал?
— В половине десятого, без четверти десять. — Марта помол-
чала. — По-вашему, я непривлекательна? — спросила она.
— Что?
— Моя внешность. Она вам не нравится?
— Внешность?
— По-вашему, я некрасивая?
— Что вы, что вы, вы очень красивая.
— По-моему, Эймос Барлоу так не считает.
— К чему вы это говорите?
— По-моему, он спешил уйти от менях
— С чего вы это взяли?
— Видите, я предложила ему выпить, а он отказался. Тогда я
спросила, любит ли он танцевать, и он сказал, нет. — Помолчав,
она задумчиво проговорила: — Я иногда не понимаю американцев.
— Ну, они бывают разные, — философски заметил Хоуз.
— Вот вы любите танцевать?
— Еще бы.
— Конечно, сейчас танцевать поздно. — Марта улыбнулась. —
Нижние жильцы будут жаловаться.
— Наверно, будут, — согласился Хоуз.
Марта глубоко вздохнула и шумно выдохнула.
— По-моему, он подумал, что я непривлекательна.
— Может, вы девушка не в его вкусе, — сказал Хоуз. — Он
встречается с многими девушками с работы?
— Не знаю. Он такой молчаливый. — Она покачала головой
в кокетливом замешательстве. — Он меня очень огорчил.
— На самом деле все, что нам нужно знать, это действительно
ли он был с вами с шести до половины десятого или около того, —
сказал Хоуз. — И, насколько я понимаю, это так.
— Ну, он был со мной, — согласилась Марта, — но действи-
тельно ли он был со мной — вопрос остается открытым. — Она
пожала плечами. — Эти американцы, — грустно прибавила она.
— Большое спасибо за помощь. — Хоуз поднялся. — Я пошел,
уже поздно.
— Никогда не слишком поздно, — загадочно произнесла Марта
Тамид и бросила на него столь откровенный взгляд, что он чуть
не растаял. На мгновение он задумался, но взял себя в руки и
двинулся к выходу.
227
— Спокойной ночи, мисс Тамид, — сказал он. — Большое вам
спасибо.
— Эти американцы, — повторила Марта Тамид и закрыла за
ним дверь.
НЕ СКЛАДЫВАТЬ, НЕ СКРУЧИВАТЬ В ТРУБКУ
Вид преступления
самоубийство
Департамент полиции
Дополнительный
доклад
по поводу заявления
Предварительный
вывод следствия
самоубийство
Имя заявителя,
люди
Адрес заявителя
Округ
восьмой
участок
87-й
Номер заявления
87-10653-21
Дата доклада
18 апреля
.Наблюдение за Эймосом Барлоу проводил детектив
3-го класса Бертрам Клинг
12 апреля
Следовал за Барлоу от участка до его дома на Риверхеде, при-
был туда в 23.08. Барлоу поставил машину, «форд»-седан 1959, в
гараж за домом и вошел в дом через черный ход. Свет на кухне
горел около пятнадцати минут. В 23.25 зажегся свет на втором
этаже. Барлоу подошел к окну фасада, выглянул на улицу, задер-
нул занавески. В 23.35 свет на втором этаже погас. Оставался на
посту до 0.30, после чего счел, что Барлоу лег спать. Позвонил в
64-й участок на Риверхеде, на посту меня сменил полицейский
Дэвид Шварц.
13 апреля
В 6.00 сменил на посту Дэвида Шварца. Занял позицию за
живой изгородью углового дома на пересечении Вагнера и Четыр-
надцатой. Никаких признаков жизни в доме Барлоу до 7.30, когда
Барлоу вышел через черный ход, подошел к гаражу и вывел ма-
шину. Следовал за ним до кафе под названием «Фэмили Ланчонет»
на Пайк-авеню. Остановился на противоположной стороне улицы,
достаточно хорошо видел Барлоу через стеклянную стену. Он сидел
за столом один, не спеша позавтракал, вышел из ресторана в 8.22.
На углу Кэннон-роуд и Довер-Плейнс-авеню въехал на Эддисон-
Ривер-парквей, по которому проехал через Риверхед и далее через
Ривер-Харб-хайвей до района Док-стрит. На Лэндс-Энде съехал с
228
хайвея к западу до Мейфер-авеню, оставил машину на стоянке на
углу Мейфер и Пиккет и пешком направился к административному
зданию Мейфер, 891. Не имея возможности проследовать за ним
в здание, я проверил наличие других выходов и, убедившись, что
таковых нет, занял позицию в вестибюле возле лифтов. В 10.15,
не прекращая наблюдения за лифтами, выпил чашку кофе в бу-
фете. Барлоу спустился в вестибюль в 12.34. Проследовал за ним
на Пиккет-стрит в кафе под названием «Фанни», где он в одино-
честве пообедал, после чего он около пятнадцати минут гулял по
скверу перед зданием суда на Маколи. Затем в 13.25 вернулся на
работу, я занял позицию в вестибюле. Барлоу вышел из лифта
только в 17.10. Купил в табачном киоске вечернюю газету, прошел
на автостоянку, забрал машину, выехал прямо на Ривер-Харб-хай-
вей, затем у Кэннон-роуд на Эддисон-Ривер-парквей и прямо до-
мой. Поставил машину в гараж, вошел в дом и не выходил весь
вечер. Я уходил на ужин в 18.50, меня подменял полицейский
Гордли из 64-го, вернулся на пост в 19.45, в 0.00 меня снова
сменил Гордли.
14 апреля
Барлоу провел день в точности так, как предыдущий. В его
поведении не заметно ничего подозрительного. Жизнь его проте-
кает размеренно и спокойно. Весьма сомневаюсь, что он имеет
отношение к избиению Кареллы.
15 апреля
Субботнее утро. Прибыл к дому раньше обычного (в 5.30), по-
лагая, что субботний распорядок дня Барлоу может выявить что-
либо необычное. Захватил с собой кофе и пончики, снова поставил
машину за живой изгородью на углу Вагнера и Четырнадцатой.
Ждал додго. Очевидно, по субботам Барлоу встает поздно. Он не
выходил из дому почти до полудня, так что я снова проголодался.
Надеялся, что он остановится где-нибудь перекусить, но этого не
произошло. Он опять выехал на Кэннон-роуд и затем направился
к северу. Подумал, что он оторвался от меня, когда на несколько
кварталов потерял его из виду. Настиг его на повороте к востоку
под эстакадой на Мартин. Следовал за ним пять кварталов. Он
остановился у цветочного магазина («Братья Константинос», Мар-
тин-авеню, 3451), вышел оттуда с небольшим венком. Ехал на
восток еще десять кварталов, въехал в ворота Седаркрестского
кладбища. Оставил машину на стоянке, зашел в контору, где про-
был несколько минут, после чего с венком направился на кладбище.
Я следовал за ним. Перед одним надгробьем он остановился и долго
стоял, склонив голову. Затем он опустился на колени и положил
венок на могилу, сложил руки и, стоя на коленях со сложенными
229
руками, молился, вероятно, добрые полчаса. Поднялся, протер гла-
за, словно все время плакал, и вернулся к машине. Обедал в кафе
на Кэннон-роуд («Элевейтед Дайнер», Кэннон, 867), затем по До-
вер-Плейнс-авеню вернулся домой на Риверхед. Позвонил в 64-й
и попросил подменить меня на время обеда, что и сделал поли-
цейский по фамилии Глисон. Вернулся к дому в 14.35 и не застал
ни Глисона, ни Барлоу. Двери гаража были открыты.
Барлоу вернулся в 15.17. Через несколько минут в машине с
городским номером подъехал Глисон. Сказал, что Барлоу всего-на-
всего делал еженедельные закупки в зеленной, мясном, винном и
т.д. Поблагодарил Глисона и заступил на пост. Что бы Барлоу ни
делал по уик-эндам, он явно сидит дома. Сейчас субботний вечер,
он никуда не ездил. В 23.00 свет в доме погас. Я оставался возле
дома до 1.00, затем попросил смену в 64-м участке.
16 апреля
Встал поздно, позвонил домой Карелле проверить, где похоро-
нен брат, Томми Барлоу. Подтвердил: на Седаркрестском. В 12.15
сменил на посту полицейского Гордли. Гордли сказал, что Барлоу
все утро не выходил из дома. В 13.30 Барлоу с тросточкой, в
домашних брюках и свитере направился в гараж, откуда вышел с
сенокосилкой. Включив ее, он выкосил газон перед домом, отнес
сенокосилку в гараж и вернулся в дом. В 15.00 перед домом ос-
тановился маленький красный «Шевроле-П». Из него вылезла де-
вушка лет двадцати с небольшим, с длинными черными волосами,
прошла по дорожке и позвонила в дверь. Я знал, что Барлоу дома,
потому что, выкосив газон, он не выходил, тем не менее девушка
стояла на крыльце и звонила долгое время, и он ей не открыл
дверь. В конце концов она сдалась, вернулась к машине, сердито
хлопнула дверцей и уехала. Немедленно запросил у Хоуза описа-
ние Марты Тамид, — стопроцентное опознание. Попросил подмену
из 64-го, поехал в квартиру мисс Тамид возле площади Герберта
Александера. Маленький красный «шевроле» стоял у ее парадного,
однако она отрицала, что выходила из квартиры, утверждала, что
весь день была дома и, конечно же, не ездила к дому Барлоу.
Предложила мне выпить, я отказался. Также спросила меня, по-
хожа ли она на египтянку, которая танцует танец живота, что
показалось мне странным, но я сказал, что если подумать, то так
оно и есть. Произвела на меня впечатление очень агрессивной и
очень женственной особы. Не понял, зачем она лгала о своей по-
ездке к Барлоу.
После ужина, в 18.12, снова заступил на пост. Полицейский
сказал, что Барлоу не выходил. Мне пришло в голову, что, может
быть, Барлоу тайно ушел через черный ход, оставив машину в
гараже. Позвонил ему из аптеки в двух кварталах от его дома,
230
когда Барлоу откликнулся, положил трубку и вернулся на пост.
Свет в доме зажегся в 18.45, погас в 23.00.
В 2.00 меня сменил Шварц. Спрашивал, отчего мы прицепились
к этому парню. Не знал, что ответить.
17 апреля
Понедельник, утро.
Барлоу уехал в 7.30. Прежний распорядок дня. Завтрак, служба,
обед, служба, домой, свет в доме гаснет, спокойной ночи. Сейчас
1.30. Я уехал от дома Барлоу в 1.00, попросив в 64-м сменщика.
Приехал Глисон, который тоже удивляется, зачем мы следим за
Барлоу.
Прошу разрешения закончить наблюдение за Барлоу.
Детектив 3-го класса Бертрам Клинг.
Утром 18 апреля, в яркий сияющий вторник при восемнадцати
градусах тепла и преобладании западного ветра один метр в се-
кунду, детектив Стив Карелла вышел из своего дома на Риверхеде
и направился за пять кварталов к эстакаде. Нападение на него
было совершено двенадцатого числа, но, как гласит старинная араб-
ская пословица, время исцеляет все раны. Побои он перенес не-
легко, потому что никто в здравом рассудке.не переносит побои
легко. Это больно. И вообще нет ничего хорошего в том, что кто-то
лупит тебя по голове и по чему попало дубинкой, тростью или
бейсбольной битой. Ничего хорошего в том, что тебя отвозят в
госпиталь, где интерн безучастно смотрит на твое кровоточащее
лицо, безучастно протирает раны и безучастно перевязывает их,
словно он выше твоих ничтожных травм, и вообще ты для него
страница из учебника, нечто элементарное, что проходят на первом
курсе, — дайте-ка мне что-нибудь посерьезнее, вроде запущенной
язвы двенадцатиперстной кишки с осложнениями. Но еще хуже
возвратиться домой в бинтах и пластырях на твоем мужественном
лице. Жена у тебя глухонемая и не способна закричать, но ты
видишь крик в ее глазах и изо всех сил хочешь унять этот крик
и как бы отрицаешь, что какой-то подонок подстерег тебя в кустах
и превратил в котлету прежде, чем ты сумел выхватить револьвер.
Ты не знаешь, как будешь утром объяснять все это детям. Ты не
хочешь, чтобы они стали бояться за тебя из-за того, что ты коп.
Ты не хочешь, чтобы они с пеленок наживали неврозы.
Время исцеляет все раны — арабы знали, что говорили, — но
Карелла знал еще старинную сирийскую пословицу, которая ут-
верждала другое: время ранит все исцеленное. Он не знал, кто
набросился на него на дорожке у дома Барлоу, но ни на миг не
сомневался, что блюстители порядка, мужественные защитники на-
231
селения, героические спасители невиновных, неутомимые искатели
пропавших, оплоты свободы, цитадели истины и благопристойно-
сти, — что коллеги из 87-го в один прекрасный день сцапают
стервеца, который признается во всех преступлениях за последние
десять лет и между прочим упомянет, что вечером двенадцатого
апреля избил копа по фамилии Карелла. Так что Карелла не спе-
шил с возмездием, зная, что время работает на него. Преступать
законы невыгодно. Все это знают. А время — река.
В это дивное апрельское утро время преобразилось в ливень и
наводнение, но Карелла об этом еще не подозревал. Он шел на
работу и по дороге к надземке думал о своих делах и не имел
малейшего представления о том, что время вот-вот вскроет пару
старых заживших ран или что он сейчас снова получит несколько
полновесных ударов по голове и по чему попало. Да и кто в такое
дивное апрельское утро ожидает побоев?
Побои начались на лестнице к платформе. Первый удар сзади
пришелся по шее, так что он упал ничком на ступеньки. Он ощу-
тил внезапное потрясение, падая, почувствовал, что теряет созна-
ние, и успел подумать только: «Боже, при свете дня!» — и
вцепился руками в ступеньки. Человек с дубинкой, или тростью,
или бейсбольной битой, или черт знает чем бил Кареллу, потому
что самое удобное дело бить того, кто упал на колени и цепляется
пальцами за ступеньки. И он огрел его по лицу и вскрыл старый
рубец, откуда кровь хлынула на щеку, на шею, на чистую белую
рабочую рубашку. Спускавшаяся по лестнице женщина вскрикнула
и бросилась назад, к кассе, где служащий надземки постарался
успокоить ее и понять, что произошло. А на лестнице человек с
дубинкой, или тростью, или бейсбольной битой наносил Карелле
удар за ударом по голове и шее и, по-видимому, старался убить
его. Карелла слышал крики женщины и звук приближающихся
шагов и мужской голос: «Прекрати! Прекрати сейчас же!» — но
главными для него были ослепляющие желтые вспышки при каж-
дом ударе проклятой палки, и особенно остро он осознавал голо-
вокружение, неудачную попытку достать револьвер, нащупывание
патронов в поясе, новую попытку схватить рукоятку револьвера,
ощущение обхвативших ее пальцев в тот самый мир, когда напа-
давший снова огрел его по переносице. «Стукни посильней, сво-
лочь, и ты прикончишь меня, стукни еще раз по переносице, и я
мертвый свалюсь к твоим ногам». Револьвер был в руке.
Цепляясь за ступеньки левой рукой, он правой, в которой был ре-
вольвер, со всего размаху не глядя ударил через плечо и к своему
удивлению ощутил, что нанес кому-то удар и этот кто-то взвыл от
боли. В тот же миг Карелла перевернулся на спину и инстинктивно
выбросил вперед обе ноги, с силой упершись в чей-то живот, и чело-
век полетел вниз; и все это время он удерживался от того, чтобы на-
232
жать на спуск, все это время он жаждал убить сукина сына, повадив-
шегося избивать полицейских. Он поднялся на ноги. Нападавший
скатился к нижней ступеньке и пытался встать на колени. Карелла
навел на него свой тридцативосьмикалиберный и сказал: «Стой, стре-
лять буду!» — и подумал: «Беги, беги. Беги, и я тебя застрелю».
Человек не побежал. Он сел на нижнюю ступеньку, в то время
как женщина наверху продолжала кричать, а кассир снова и снова
спрашивал:
— Вы в порядке, вы в порядке?
Карелла спустился по ступенькам.
Он приставил револьвер к груди человека, за подбородок поднял
его голову и взглянул в лицо.
Он не видел его никогда в жизни.
Глава 12
— Никакого госпиталя! — сказал Карелла, и водитель «скорой
помощи» оглянулся на интерна, сидевшего сзади, а интерн взглянул
на Кареллу и возразил:
— Но, сэр, вы весь в крови.
Карелла наградил его самым суровым взглядом, какой только
бывает у блюстителей порядка, и повторил:
— К черту, никакого госпиталя! — Интерну показалось, что
если он будет настаивать на госпитале, то отправится в него сам.
Поэтому он пожал плечами, очень спокойно, как всякий интерн
из учебника, и про себя пожелал, чтобы когда-нибудь утром его
вызвали к милой робкой пожилой даме с кровоизлиянием в мозг
в результате травмы, а не к бешеному мужику с револьвером в
руке, — но уж не везет, так не везет, и вообще, он все это про-
ходил на первом курсе. Лучше вернуться в госпиталь в качестве
интерна, чем в качестве пациента. И он ретировался.
Человек, сидевший на нижней ступеньке, схватясь за живот, в
который Карелла въехал обеими ногами, был не слишком красно-
речив. Карелла подобрал его оружие, отпиленную палку от шваб-
ры, которая вместе с владельцем слетела с лестницы. Пришлось
прокатиться на местной полицейской машине, которую, как и «ско-
рую помощь», вызвал услужливый кассир надземки. Полицейские
подбросили Кареллу и задержанного им типа к 87-му участку.
Карелла, по-прежнему с револьвером в руке, подтолкнул его через
тротуар к крыльцу и далее мимо табеля с номерками, и выше, по
железным ступенькам, к сыскному отделу, и по коридору и за
перегородку, где с силой усадил его на стул, который немедленно
окружили детективы.
— Ты весь в крови, — сказал Мейер Карелле. — Ты это знаешь?
233
— Знаю, — сказал Карелла. И обратился к человеку, сидев-
шему на стуле с опущенной головой: — Ваше имя, мистер!
Человек ничего не ответил.
Карелла двумя пальцами сжал его подбородок, поднял голову
и взглянул ему прямо в глаза.
— Ваше имя, мистер! — повторил он.
Человек не ответил.
— Встать!
Человек не шелохнулся.
— Встать! — сердито крикнул Карелла и, схватив человека за
лацканы легкой куртки, швырнул его через комнату к стене с
картотекой.
— Полегче, Стив, — предостерег его Мейер.
Карелла сунул револьвер в кобуру и обыскал карманы задер-
жанного. В одном из них он нашел бумажник и, развернув чело-
века, снова с силой усадил на стул, а сам примостился на краю
стола и стал просматривать содержимое бумажника. Хоуз и Мейер
стояли по обе стороны задержанного и ждали. Мейер взглянул на
Кареллу и покачал головой.
— Мисколо! — крикнул он.
— Да! — откликнулся Мисколо из канцелярии.
— Принеси йоду и пластырь.
— Сейчас! — ответил Мисколо.
Карелла взглянул поверх бумажника.
— Ричард Вендлер. — Он взглянул на человека. — Это ваше имя?
— Вы держите мои права, чье же в них имя, черт побери?
Карелла швырнул водительские права на стол, медленно подо-
шел к Вендлеру и очень медленно и очень отчетливо произнес:
— Вендлер, я тебя ненавижу. Я тебя возненавидел с первого
раза, когда ты меня оглоушил, и я не полюбил тебя, когда ты
набросился на меня во второй раз. Чтобы мне не лупить тебя до
следующего воскресенья, попридержи язык, Вендлер, понял? От-
вечай на все вопросы мирно и ласково, не то, прежде чем попасть
в тюрьму, ты станешь калекой, понял меня, Вендлер?
— Все довольно-таки понятно, — сказал Вендлер.
— Лучше, чтобы все было понятно, — предупредил его Карел-
ла. — Ваше имя Ричард Вендлер?
— Да, это мое имя.
— Ты брось этот тон! — прикрикнул Карелла.
— Какой тон?
— Полегче, Стив, — сказал Хоуз.
Карелла сжал кулаки, разжал их, вернулся к столу и снова
взял водительские права.
— Это ваш правильный адрес? Айсола, Шестьдесят пятая Юж-
ная, четыреста тринадцать?
234
— Нет. Я переехал.
— Куда?
— Сейчас я в центре, в отеле «Калбертсон».
— Как давно вы там?
— Дней десять.
— Вы уехали с Шестьдесят пятой улицы десять дней назад?
— Нет, я уехал с Шестьдесят пятой в марте.
— Куда?
Вендлер помолчал.
— Вендлер, куда?
— На Побережье.
— Когда вы уехали?
— Двадцать седьмого марта.
— Зачем? Здесь вас разыскивает полиция?
— Нет.
— Где-нибудь вас разыскивает полиция?
— Нет.
— Ладно, проверим. Если вы в розыске...
— Я не в розыске... Я не преступник.
— Может, вы не были преступником, мистер, но теперь-то вы
преступник, — сказал Хоуз. — Знаете ли, вооруженное нападение
считается ох какой здоровенной уголовщиной.
Вендлер молчал. Мисколо принес из канцелярии йод и пла-
стырь. Он взглянул на лицо Кареллы, покачал головой и прищел-
кнул языком.
— Боже, что это с тобой? — Он взглянул еще раз. — Пойди
к раковине и умойся.
— С моим лицом все в порядке, Альф, — сказал Карелла.
— Иди умойся, — сурово потребовал Мисколо, и Карелла,
вздохнув, пошел в угол к раковине.
— У вас есть судимости, Вендлер? — спросил Хоуз.
— Я вам сказал, что нет. Я не преступник.
— Допустим. Зачем вы ездили в Калифорнию?
— У меня там была работа.
— Какая работа?
— На телевидении.
— Что вы там делали?
— Я помощник режиссера.
— И что вы режиссировали? — спросил Карелла из угла.
Он потянулся к белому полотенцу на крючке, но Мисколо за-
вопил:
— Ты его все окровянишь! Возьми бумажные салфетки.
— Помощники режиссеров не слишком занимаются режиссу-
рой, — ответил Вендлер. — Мы поддерживаем порядок в съемоч-
ной группе, мы назначаем актеров, мы...
235
— Производственные процессы нас не интересуют, — сказал
Хоуз. — Что вы снимаете?
— Ну... видите ли, у меня нет постоянной работы.
— Зачем же вы поехали в Калифорнию? — 'спросил Мейер. —
Вы только что сказали, что у вас там работа.
— Ну, была работа.
— Какая работа?
— Там снимали односерийный девяностоминутный фильм. И
мой приятель, режиссер-постановщик, позвонил и спросил, не хочу
ли я с ним поработать. В качестве помощника. Вот я и поехал на
Побережье.
Карелла вернулся и снова сел на край стола. Мисколо откупо-
рил пузырек с йодом и стал смазывать раны.
— Придется накладывать швы, — сказал он.
— Не думаю.
— Та же рана, что и на прошлой неделе, — сказал Мисколо. —
Она снова открылась.
— Почему вы вернулись с Побережья? — спросил Карелла.
— Работа кончилась. Какое-то время я искал чего-нибудь по-
стоянного, но не нашел. И я вернулся.
— Сейчас вы работаете?
— Нет, я вернулся дней десять назад.
— Какого числа, Вендлер?
— Восьмого.
— Ой! — вырвалось у Кареллы, когда Мисколо прикладывал
пластырь. — Почему вы меня преследуете, Вендлер?
— Потому что... я узнал, что вы сделали.
— Да? И что же я сделал? Альф, ради Бога...
— Прости, прости, — сказал Мисколо. — Знаешь ли, я не
врач, — прибавил он раздраженно, — я всего лишь паршивый клерк.
В следующий раз езжай в госпиталь и не марай весь участок.
— Что же я сделал? — снова спросил Карелла.
— Вы убили мою девушку, — сказал Вендлер.
— Что?
— Вы убили мою девушку.
Какое-то время никто в комнате не мог ничего понять. Все в
немом недоумении смотрели на Вендлера, и он наконец сказал:
— Бланш. Бланш Мэттфилд. — И это имя ничего не объяснило
никому, кроме Кареллы. Карелла кивнул.
— Она бросилась с двенадцатого этажа, Вендлер, — сказал
он. — И я к этому не имею никакого отношения.
— Вы сказали ей, чтобы она бросилась.
— Я'уговаривал ее сойти с карниза.
— Вот она и сошла.
— Откуда вы знаете, что я ей говорил?
236
— Мне сказала хозяйка. Она стояла в комнате позади вас и слы-
шала, как вы сказали, чтобы она бросилась. — Бендлер помолчал. —
Почему вы просто не столкнули ее с карниза? Было бы то же самое.
— А вы имеете понятие, с чего она оказалась на карнизе? —
спросил Карелла.
—- Не все ли равно? Если бы не вы, она бы не бросилась вниз!
— Если бы не вы, ее бы не было на карнизе, — сказал Ка-
релла.
— Конечно, — ответил Бендлер.
— Почему вы оставили ее?
— Кто ее оставил?
— Да вы, вы. Слушайте, Бендлер, не сердите меня! Она хотела
умереть, потому что вы ее оставили. «Прощай, Бланш, с тобой
было здорово». Вот что вы ей сказали. Дословно.
— Я любил эту девушку, — возразил Бендлер. — Она знала,
что я скоро вернусь. Она знала, что это временная работа. Я ей
сказал...
— Вы ее бросили, Бендлер.
— А я вам говорю, что не бросал. Неужели вы не понимаете,
что я ее любил? Она знала, что я вернусь. Я ей сказал это. Откуда
мне знать, с чего она решила... покончить с собой?
— Она покончила с собой, потому что знала, что между вами
все кончено. Вам полегчало?
— Что... что вы хотите сказать?
— Вам полегчало, когда вы меня избили? И взвалили всю вину
на меня?
— Вы убили ее! — крикнул Бендлер и в ярости хотел под-
няться со стула, но Карелла положил ему обе руки на плечи и
снова заставил сесть.
— Как фамилия вашего дружка на Побережье?
— Какого дружка?
— Режиссера. Который снимал односерийный девяностоминут-
ный фильм.
— Его... гм...
В комнате воцарилось молчание.
— А был ли дружок?
— Спросите кого угодно из профессионалов. Я один из лучших
помрежей.
— И вы ездили работать, Бендлер? Или вы ездили туда с дамой?
— Я...
— С дамой. — Мейер кивнул.
— Я вам говорю, я любил Бланш. Зачем бы я поехал в Ка-
лифорнию с другой женщиной?
— Зачем, Бендлер? — спросил Хоуз.
— Я...
237
— Зачем, Бендлер?
— Я... любил... Бланш. Я... да что за беда, если я... немножко
побаловался... с кем-то еще? Она... она знала, что я вернусь. Она
знала, что эта девушка для меня ничего не значит. Она это знала.
— Очевидно, не знала.
После долгого молчания Бендлер заговорил:
— Я об этом прочел в газете. Маленькая заметка. Как Бланш...
бросилась с двенадцатого этажа. Я прочел об этом на другой день.
Я... я бросил эту девушку и взял билет на самолет. На субботу.
Раньше ничего не было. Но когда я прилетел, ее уже похоронили...
я поговорил с хозяйкой, и она сказала, что слышала ваши слова,
и я... я решил вам отомстить. За то, что вы... убили девушку,
которую я любил.
— Вы до сих пор в это верите? — спросил Карелла.
— Что?
— Это поможет вам скоротать годы.
— Что?
— За вооруженное нападение вы можете получить до десяти
лет. — Карелла помолчал. — Что за беда, если вы немножко по-
баловались, а, Бендлер?
Глава 13
Любовь была в буйном цвету, когда Фред Хасслер снова пришел
в участок и вновь запустил бешеную карусель. Он понятия не
имел, что вновь запускает карусель или что самоубийство Томми
Барлоу и Айрин Тейер вот-вот может попасть в картотеку неза-
крытых дел. Полицейская работа — всегда гонка со временем, осо-
бенно в таком участке, как 87-й. Совершено преступление, копы
быстро и деловито приступают к расследованию, потому что все,
могущее навести на след, обнаруживается быстро или не обнару-
живается вообще. Копы по сто раз перерывают одно и то же по-
мещение, снова и снова задают одинаковые вопросы в надежде
услышать другой ответ. Но всякое дело остывает слишком быстро,
а в таком месте, как 87-й участок, всегда бывают новые дела,
всегда ощущается давление преступности, всегда что-то свежее тре-
бует расследования — и всегда имеется картотека незакрытых дел.
Картотека эта — выход из положения, позволяющий полицейским
закрыть дело и в то же время оставить его открытым. Сбросив
дело в картотеку, они могут забыть о нем и сосредоточиться на
трех дюжинах новых дел, которые удивительным образом уже врос-
ли в их рабочий день. Дело в картотеке официально не закрыто,
ибо оно официально не решено — не было ни ареста, ни приговора
суда. Но хотя оно и не закрыто, никто его на самом деле не
238
расследует; оно просто лежит в шкафу, как забытый бутерброд.
Дело Томми Барлоу и Айрин Тейер потеряло актуальность, и копы
из 87-го были готовы сбросить его в картотеку незакрытых дел в
тот самый день, когда у барьера дежурного помещения вновь по-
явился Фред Хасслер, в тот день, когда любовь была в буйном
цвету.
Любящим исполнилось соответственно пятьдесят восемь и пять-
десят пять, и они яростно пререкались перед столом детектива
Мейера. На мужчине была спортивная куртка, которую он набро-
сил на нижнюю рубашку, когда в дверь постучал полицейский. На
женщине — цветастое домашнее платье.
— Хорошо, так кто выдвигает обвинение? — допытывался Мейер.
— Я выдвигаю обвинение, — одновременно ответили мужчина
и женщина.
— Не оба сразу.
— Я выдвигаю обвинение, — сказала женщина.
— Я выдвигаю обвинение, — сказал мужчина.
Стоя у барьера, Хасслер пытался привлечь к себе чье-то вни-
мание, но в дежурке все были заняты: кто подшивал бумаги, кто
печатал донесение, Мейер же терпеливо возился с любящими.
— Кто вызывал полицию? — спросил Мейер.
— Я вызвала полицию, — ответила женщина.
— Это верно, сэр?
— Конечно, — ответил мужчина. — Полицию вызвала бесстыдь.
ь— Хорошо, мэм, почему вы вызвали полицию?
— Потому что он ущипнул меня, — сказала женщина.
— Бесстыдь, — проговорил мужчина.
— Потому что он вас ущипнул? — переспросил Мейер. — Лют
ди, вы женаты?
— Женаты, — ответил мужчина. — Бесстыдь не может стер-
петь, когда ее ущипнет собственный муж. Сразу кричит караул.^
— Замолчи, грязная скотина, — потребовала женщина. — Ты
меня так ухватил, что чуть не вырвал клок.
— Это я любя.
— Ничего себе любя.
— Это я должен был кричать караул, — настаивал мужчина. —
Только я не бесстыдь.
— Ты меня ущипнул! — не сдавалась жена.
— Полощи наше грязное белье, — пробормотал мужчина. —
Зови полицию. Чего ты не вызвала ФБР?
— Попробуем успокоиться, — сказал Мейер. — Леди, если
ваш муж ущипнул вас...
— Она огрела меня сковородкой, — неожиданно заявил мужчина.
— A-а! Послушайте! Только послушайте! — закричала женщина.
— Это правда, она огрела меня...
239
— И он называет меня бесстыдью! Что он говорит сам!
— Ты огрела меня, Хелен, и это правда.
— Ты ущипнул меня, и это правда.
— Я ущипнул тебя, потому что ты огрела меня.
— Я огрела тебя, потому что ты ущипнул меня.
— Ну, не оба сразу, — попросил Мейер. — Так что же случилось?
— Я мыла посуду, — сказала женщина. — Он подкрался сзади
и ущипнул меня.
— Болтай, болтай. — Мужчина покачал головой. — Ничего
интимного между мужем и женой. Обо всем доложить в полицию.
— Так что случилось?
— Тогда я схватила сковородку из мойки и огрела его.
— По голове, — сказал мужчина. — Хотите убедиться? По-
трогайте, какая шишка.
— Валяй рассказывай ему обо всем, — сказала женщина.
— Это ты вызвала полицию! — закричал мужчина.
— Потому что ты грозился убить меня!
— Ты огрела меня проклятой сковородкой!
— Потому что вышла из себя, вот почему.
— От маленького щипка?
— Это был очень большой щипок. Остался синяк. Хотите взгля-
нуть, начальник?
— Ну, конечно, давай показывай, — сказал мужчина. — Ус-
троим в участке стриптиз. Валяй, покажи.
— Вы давно женаты? — терпеливо спросил Мейер.
— Двадцать пять лет, — ответил мужчина.
— Двадцать три, — поправила женщина.
— По всему похоже, что двадцать пять. — И мужчина радо-
стно рассмеялся собственной шутке.
— Мало того, что он бьет жену, он еще шут гороховый, —
сказала женщина.
— Я тебя не бил, а ущипнул!
— Шли бы вы себе домой и помирились, — посоветовал Мейер.
— С ним? С грязной скотиной?
— С ней? С бесстыдью?
— Ну-ну, сейчас весна, цветочки расцвели, ступайте домой,
поцелуйтесь и позабудьте об этом деле, — сказал Мейер. — У нас
тут дел по горло, а вы хотите, чтобы я вас засадил.
— Чтобы вы нас засадили? —- Мужчина был возмущен. — За
что? За ласковый щелчок сковородкой?
— За то, что муж любя ущипнул жену? — спросила женщина.
— Мы любим друг друга, — заявил мужчина.
— Я это вижу. Поэтому ступайте домой — ладно? — Мейер
подмигнул мужчине. — Договорились?
— Да я...
240
— Вот и прекрасно. — Мейер встал и, широким жестом приобняв
их обоих, подтолкнул к дверце в барьере. — Симпатичная молодая па-
ра вроде вас не должна губить время на перебранки. Ступайте лучше
домой, сегодня чудная погода, добрый день, сэр, чем могу служить?
— Меня зовут Фред Хасслер, — сказал Хасслер. — Я здесь
уже был, но...
— Так мы можем идти? — спросил мужчина.
— Да, — ответил Мейер, — можете, можете. Пока я не пе-
редумал. Ступайте, живо. — Он повернулся к Хасслеру. — Да,
сэр, я припоминаю. Заходите, пожалуйста. Не шипите ее, мистер!
А вы не хватайтесь за сковородку. Садитесь, мистер Хасслер.
— Благодарю вас, — сказал Хасслер. На этот раз его не слиш-
ком волновали колорит и атмосфера дежурки. Он выглядел очень
серьезным, даже рассерженным, и Мейер не мог сообразить, что
вызвало его визит, и поэтому крикнул Карелле, печатавшему на
машинке рапорт:
— Стив, пришел мистер Хасслер. Ты ведь его помнишь?
Карелла встал из-за стола, подошел к Хасслеру и протянул ему
Руку:
— Хэлло, мистер Хасслер, как дела?
— Благодарю вас, прекрасно, — резковато ответил Хасслер.
— Чем мы можем вам помочь? — спросил Мейер.
— Вы могли бы вернуть мое добро, — ответил Хасслер.
— Какое добро?
— Не знаю, кто взял, вы или сорок разбойников, но кто-то
взял, и я желаю вернуть.
— В вашей квартире что-то пропало, мистер Хасслер? — спро-
сил Карелла.
— Да, в моей квартире кое-что пропало. Я не утверждаю, что
виновата полиция. Это могли быть пожарные. Но...
— Вы подозреваете пожарных в воровстве?
— Я полагаю, что это возможно. Они врываются в вашу квар-
тиру, и не успеете оглянуться, как к их рукам все прилипло. Так
вот, на сей раз гражданин подает жалобу. У гражданина есть право
жаловаться, так ведь?
— Разумеется, мистер Хасслер. Что пропало?
— Для начала скажу, что я сплю хорошо.
— Да, сэр.
— Да. Обычно у меня без проблем. Но в нашем квартале на-
чалось строительство, и сегодня всю ночь стоял такой ужасный
грохот, что я пошел к шкафчику с лекарствами за снотворным,
которое я купил году в пятьдесят девятом, когда у меня был грипп.
— Да, сэр.
— Да, у меня была температура сорок, почти сорок один, и я
не мог заснуть, так что я приобрел таблетки под названием бар-
241
бинал — принимаешь одну, и она мгновенно нокаутирует тебя на
всю ночь. Значит, с пятьдесят девятого, когда у меня был грипп,
в пузырьке оставалось четыре таблетки.
— Да, сэр?
— Да, стало быть, этой ночью я не мог заснуть и пошел к
шкафчику с лекарствами, намереваясь принять таблетку, и пузы-
рек был на месте, но только пустой.
— Таблетки пропали?
— Все четыре. А я знал, что после взрыва в квартире побывали
пожарные, и я знал, что там все на свете обыскала полиция, так
что вывод напрашивается сам собой. Это первое.
— Пропало что-нибудь еще, мистер Хасслер?
— М-м-м. — Хасслер помрачнел. — Сегодня утром я встал и
решил посмотреть, что еще пропало. Так вот, нет целого ролика.
— Ролика?
— Фильма. Я вам говорил: я помешан на кино. Все мои филь-
мы, ролики в металлических коробках — в гостиной. И на каждом
ролике наклейка, на которой написано число и что снято. Так вот,
одного ролика нет.
— Мистер Хасслер, вы не могли положить его не на место?
— Не мог. Мои ролики стоят в хронологическом порядке в
деревянном шкафу, который я сделал сам. Для каждого ролика
свое отделение, и одно отделение пусто. Так что, с вашего по-
зволения, я хотел бы получить назад мои таблетки и мой
фильм.
— У нас нет ни того, ни другого, мистер Хасслер. — Карелла
помолчал. — Видите ли, не исключено, что Томми и Айрин при-
няли эти таблетки. Чтобы уснуть.
— А я думал, они допились до бесчувствия.
— Они могли взять ваши таблетки, мистер Хасслер.
— И они тоже взяли мой фильм? Они были полуголые, мерт-
вые, и моего фильма рядом с ними не обнаружили. Кроме того,
Томми не слишком нравился этот ролик.
— Томми его видел?
— Видел? Он был там снят!
— То есть как мистер Хасслер?
— Я вам в первый же раз сказал, что Томми помогал мне с
моими фильмами. Вы же знаете, я на этом помешан, ничего не
могу поделать. Так вот, этот фильм был про парня, который ра-
зорился и идет по парку и находит стодолларовую бумажку. Зна-
чит, однажды мы с Томми пошли после обеда в Гроувер-парк и
сняли весь сюжет, почти триста футов, в один прием. Там был
один. Томми — нет, погодите, там еще маленький мальчик — мы
его встретили в парке и попросили сняться. Понимаете, по сюжету
Томми находит деньги и должен решить...
242
— Томми играл в этом фильме, мистер Хасслер, я вас пра-
вильно понял?
— Правильно. — Хасслер помолчал. — Конечно, он не профес-
сиональный актер, но, черт побери, мы ведь и снимали для собствен-
ного удовольствия. Получилось довольно здорово. — Он пожал
плечами. — А Томми не понравилось. Он сказал, что ему надо было
постричься, что от этого у него лицо вышло невыразительное. Тем не
менее мне этот фильм нравится, и я желаю получить его.
— Видите ли, у нас его нет, — сказал Карелла.
— Значит, его взяли пожарные.
— Мистер Хасслер, что было написано на коробке?
— Все обычное.
— Что именно?
— Сначала, на верхней строчке, число. Затем заглавие фильма,
в данном случае «Стодолларовая бумажка». И дальше — «с уча-
стием Томми Барлоу и Сэмми Ла Па лома» — это мальчик, кото-
рого мы встретили в парке. Это все.
— Стало быть, тот, кто взглянул на коробку, понял бы, что
на этом ролике Томми Барлоу.
— Конечно.
— Огромное вам спасибо, мистер Хасслер, — сказал Карел-
ла. — Мы сделаем все, чтобы вернуть вам фильм.
— Это сорок разбойников, — настаивал Хасслер. — Если бы
кухонная раковина не была привинчена, они прихватили бы и ее.
Но Карелла нисколько не был уверен, что в пропаже хасслеров-
ского фильма виноваты пожарные. Карелла вспомнил, как Мэри Том-
линсон сказала: «Жаль, что нет ни одного снимка Томми. Полно
Маргарет и ни единого — человека, за которого она собиралась за-
муж». И он вспомнил, как Майкл Тейер сказал: «Я хочу его рассмо-
треть. Это странно, да? Я хочу понять, что в нем было такого...
особенного». И он также вспомнил, как Эймос Барлоу сказал: «Со дня
его смерти я брожу по дому и ищу его следы. Старые письма, сним-
ки — все, что было Томми». И хотя он знал, что пожарные, может
быть, заслужили прозвище сорока разбойников, он также знал, что
ни один из них не настолько глуп, чтобы хватать коробку с самодель-
ным фильмом. Музыка вдруг заиграла. Золотой круг карусели снова
был перед глазами. Лошадки пришли в движение.
Карелла съездил в центр и выписал три ордера на обыск.
Между тем Хоуз, может быть, из-за неожиданного пробуждения
карусели, решил, что ему нужно еще раз побеседовать с мисс Мар-
той Тамид. Как и Карелла, Хоуз был готов забросить и забыть
это дело, и тем не менее оба решили предпринять последнюю по-
пытку. Конечно же, Хоуз не думал, что Марта Тамид имеет ка-
кое-то отношение к самоубийству-убийству, тем не менее
243
почему-то она солгала, что ездила к дому Эймоса Барлоу под вечер
16 апреля. Задачей его визита было выяснить, почему она солгала.
И она ответила ему прямо и без колебаний:
— Потому что я была в замешательстве.
— В замешательстве, мисс Там ид?
— А чего еще бы вы хотели? Я знала, что он дома. Я видела,
что машина в гараже. Но он не ответил на звонок. Теперь это не
имеет значения. Все кончено.
— Что значит — кончено? Пока не объясняйте, мисс Тамид,
мы еще вернемся к этому. Сначала я хотел бы кое-что выяснить.
Вы говорите, что солгали полиции, потому что вы были оскорбле-
ны. Вы мне это хотели сказать?
- Да.
— Может быть, мисс Тамид, вы мне для начала скажете, зачем
вы туда ездили?
— Вы грубите. — Глаза Марты расширились и увлажнились.
— Ради Бога, простите, — ответил Хоуз. — Зачем вы туда
ездили?
Марта Тамид пожала плечами.
— Потому что я не люблю, когда меня не замечают. Я женщина.
— Зачем вы туда ездили?
— Заниматься любовью, — просто ответила она.
На несколько мгновений Хоуз онемел. Наконец он проговорил:
— Но Эймос Барлоу не открыл дверь.
— Не открыл. Конечно, он не знал, зачем я приехала.
— Если бы знал, он бы открыл, так я вас понял?
— Нет, он все равно бы не открыл. Теперь я это знаю. Но,
по-моему, вам следует учесть, что он понятия не имел, зачем я
к нему приехала.
— Вы влюблены в Эймоса Барлоу? — спросил Хоуз.
— Не говорите глупостей!
— Вы были влюблены в него?
— Разумеется нет!
— Тем не менее в то воскресенье вы поехали соблазнять его?
- Да.
— Почему?
— Потому что я женщина.
— Вы это уже сказали.
— Я не люблю, когда меня не замечают.
— И это вы уже сказали.
— Да? Все просто, n’est-ce pas?1 — Она решительно кивну-
ла. — Между нами все кончено. Он мне безразличен.
— Почему кончено, мисс Тамид? Почему он стал безразличен?
1 Нс так ли? (фр.)
244
— Потому что он был здесь и теперь я все знаю и больше не
чувствую себя непривлекательной.
— Когда он был здесь?
— Четыре или пять вечеров назад. Точно не помню.
— Он сам приехал к вам?
— Я его пригласила.
— И что произошло?
— Ничего.
— Ничего?
Марта кивнула.
— Вы знаете, я очень терпеливая. Мое терпение бесконечно.
Но знаете ли... я предоставила ему все возможности. Он просто...
он неопытный... он ничего не знает, совершенно ничего. И всякому
терпению есть предел.
— Я не совсем понимаю вас, мисс Тамид, — сказал Хоуз.
— Нельзя осуждать человека за неопытность. Понимаете, это
не то же, что невнимательность. И когда я попыталась и поняла,
что он... comment dit-on... simple? naif? ingenu?..1 Что мне остава-
лось? Он ничего не знал. Просто ничего.
— Чего он не знал, мисс Тамид?
— Что делать, как делать! Ничего не знал. — Вдруг она подалась
к Хоузу. — Я могу вам довериться, правда ведь? Вы как духовник?
Священник, который выслушивает исповеди? Могу я вам признаться?
— Конечно, — сказал Хоуз.
— Я сняла блузку сама, потому что он запутался с пуговица-
ми — сказала Марта. — Но потом... Он не знал, как меня раздеть.
Просто не знал. Он никогда не был с женщиной, понимаете? Он
невинный. — Марта Тамид откинулась в кресле. — На невинность
нельзя обижаться, — проговорила она.
Полицейские, обыскавшие эти жилища, были возмущены их во-
пиющей невинностью. Они перерыли дом Мэри Томлинсон от подва-
ла до чердака, они обрыскали каждый дюйм в квартире Майкла
Тейера, словно полчище термитов, они облазали дом Эймоса Бар-
лоу — и не обнаружили ни намека на фильм, украденный у Фреда
Хасслера. Они изучили крохотный «фольксваген» миссис Томлинсон,
голубой «олдсмобил» Майкла Тейера и кремовый «шевроле» Эймоса
Барлоу, но ничего не нашли. Они обыскали маленький кабинет Тей-
ера в «Брио-Билдинге», отдел экспедиции Барлоу на Мейфер, 891, —
но фильма не было, и карусель вновь останавливалась.
Назавтра, не подозревая-^ как близко они подошли к причине
движения карусели, детективы сошлись в дежурном помещении.
— Ну, что скажете? — спросил Хоуз. — У кого-нибудь есть
какая-нибудь идея?
1 Как это сказать? Простой? Наианый? Глупый? (фр )
245
— У меня никакой, — сказал Карелла.
— Мейер?
Мейер покачал головой.
— Берт?
Поколебавшись, Клинг сказал:
— Нет.
— Так что назовем это самоубийством и закроем дело? —
спросил -Хоуз.
— А что еще мы можем? — спросил Мейер.
— Значит, просим у Пита разрешения сбросить это в неза-
крытые дела, — подытожил Карелла.
— Это значит погубить все, — сказал Хоуз.
Карелла пожал плечами.
— В один прекрасный день что-то может проясниться.
— Когда?
— Кто знает! Мы и так переусердствовали. Что еще нам остается?
Хоуз колебался, не желая быть официальным гробовщиком дела.
— Может, проголосуем? — спросил он. Детективы закивали го-
ловами. — Кто за то, чтобы сослать дело в Сибирь? — Никто не
поднял руки.
— Мейер?
— Сослать, — сказал Мейер.
— Берт?
— Сослать.
— Стив?
Карелла долго не мог ответить.
— Сослать. Сослать. — Он неохотно кивнул.
После обеда на стол лейтенанта Питера Бернса легло прошение.
Он бегло проглядел его, взял ручку и подписал. Вечером, перед
уходом домой, Альф Мисколо, сортируя бумаги, оставленные на
столах в дежурке, подошел к зеленому шкафу с табличкой «Не-
закрытые дела», выдвинул ящик и бросил в него плотный желто-
ватый конверт, в котором лежали все материалы по делу Томми
Барлоу и Айрин Тейер.
Как это ни назови, дело было закрыто.
Глава 14
В Гроувер-парке на спине лежал человек.
К тому времени, когда на место прибыли Карелла и Хоуз, очер-
тания человека уже были обозначены на влажной траве, белый
порошок словно бы уловил, зафиксировал и обрамил нелепую позу
смерти. Полицейский фотограф исполнял вокруг✓ трупа пляску
смерти, для каждой вспышки изобретая новые па. По безрассудной
246
прихоти смерти убитый лежал, немыслимо подогнув под себя одну
ногу и вытянув вперед другую, и не моргая смотрел на фотографа.
Сияло солнце, уже майское, и в парке стоял дурманящий дух
свежескошенной травы и великолепное благоухание магнолии, ки-
зила и айвы. У человека был нож в сердце.
Они стояли вокруг тела и обменивались любезностями, люди, со-
званные на встречу Смертью. Лаборанты, фотограф, помощник суд-
медэксперта, два детектива из Северного отдела по расследованию
убийств, два полицейских из 87-го — все они окружали человека, из
груди которого торчал нож, и спрашивали друг друга, как жизнь, слы-
шали ли, что позапрошлой ночью грабитель застрелил Манилуса из
33-го, опять варят самогон, не опустятся ли руки у комиссара, слав-
ный сегодня денек, чудная погода, за всю весну практически ни капли
дождя. Пошли анекдоты — фотограф рассказал о первом астронавте
на Луне, — и вновь с деловитой отчужденностью они приступили к
работе. На траве перед ними лежал мертвый человек. Они признава-
ли его присутствие только с помощью жонглирования представлени-
ями, которое лишало его человеческих свойств. Он более не человек,
он задача, которую предстоит решить.
Как только помощник судмедэксперта и фотограф закончили
свое дело, Карелла вытащил нож из груди покойника, осторожно
набросив на руку носовой платок, чтобы не повредить отпечатки
пальцев, которые могут оказаться на рукоятке или лезвии.
— Бирку вы надпишете? — спросил его лаборант.
— Да, — резко ответил Карелла.
Он извлек из заднего кармана пачку бирок, перехваченную ре-
зинкой, вытащил верхнюю и вернул остальные в карман, снял
колпачок с самописки и написал:
ГДЕ ОБНАРУЖЕНА — Гроувер-парк,
убийство, мужчина, белый. ДАТА — 11 /V
ОБНАРУЖИЛ — Детектив Стивен Луис Ка-
ДЕПАРТАМЕНТ релла
ПОЛИЦИИ ПРИСУТСТВОВАЛ — Детектив Коттон Хоуз
УЛИКА НАПРАВЛЕНА — В полицейскую лабораторию
НОМЕР ДЕЛА — Дата — 11/V
Звание Фамилия Инициалы Значок
Дет. 2 кл. Карелла. С.Л. 714-56-37
Машинально он перевернул бирку и заполнил оборотную сто-
рону:
ПРЕДМЕТ — Складной нож с перламутровой рукояткой,
отделанной серебром.
247
Он набросил обе петельки бирки на середину ножа, где рукоятка
соединяется с клинком. Затем, подняв нож за бирку, он отнес его ла-
боранту, который делал набросок покойника и его положения на лугу.
— Можешь взять и это, — сказал Карелла.
— Спасибо, — откликнулся лаборант. Он отнес нож в свою
машину, стоявшую частью на траве, частью на асфальте. «Скорая
помощь» уже прибыла, и санитары ждали, что суета вокруг тела
прекратится и они смогут отвезти его в морг для вскрытия. Сто-
явший от них шагах в десяти Хоуз допрашивал человека, который
заявил, что был свидетелем всего, что произошло. Карелла бес-
цельно расхаживал по траве. Иногда ему казалось, что вся эта
бюрократическая процедура имеет целью заставить людей безбо-
лезненно примириться с идеей насильственной смерти. Сотрудники
сняли фотографии, сделали наброски, обработали места, на которых
могли остаться отпечатки пальцев, и собрали все, что могло по-
служить уликой. Однако это были лишь заученные действия людей,
привыкших иметь дело с покойниками.
— Когда точно это произошло? — спросил Хоуз человека.
— Наверно, полчаса назад, — ответил человек. Это был худоща-
вый старик со слезящимися голубыми глазами, который постоянно
шмыгал носом и вытирал его тыльной стороной уже влажной ладони.
— Где вы сидели, мистер Колуцци? — спросил Хоуз.
— Вот здесь на скале. Я рисовал озеро. Я прихожу сюда ри-
совать каждое утро. Понимаете, я на пенсии. Живу с дочерью и
зятем прямо напротив, на Гроувер-авеню.
— Мистер Колуцци, расскажите нам, пожалуйста, что вы ви-
дели, — сказал Хоуз и подозвал Кареллу. — Стив, это мистер
Доминик Колуцци. Он — свидетель убийства. Мистер Колуцци,
это детектив Карелла.
— Добрый день, — сказал Колуцци и тут же спросил: — Lei
е italiano, по?1
— Да, — ответил Карелла.
— Va bene. — Колуцци улыбнулся. — Dicevo a questo suo
amico...1 2
— Вряд ли он понимает по-итальянски, — мягко сказал Карел-
ла. — Правда, Коттон?
— Правда, — ответил Хоуз.
— Mi scusi3, — сказал Колуцци. — Я говорил ему, что каждое
утро прихожу сюда рисовать. Я сидел там наверху, когда подъехала
машина.
1 Вы ведь итальянец? (шл.)
о
Я говорил вашему товарищу (ит.).
3 Извините (ит.).
248
—\Что за машина, мистер Колуцци? — спросил Карелла.
— $<Кадиллак»-кабриолет, — без колебаний ответил Колуцци.
— Цвет?
— Голубой.
— Верх поднят или опущен?
— Поднят.
— Вы случайно не заметили номера?
— Заметил. — Колуцци вытер нос тыльной стороной ладони. —
Я записал его.
— Вы очень наблюдательный человек, мистер Колуцци. —
Брови Хоуза поднялись от восхищения.
Колуцци пожал плечами и снова вытер нос.
— Не каждый день на твоих глазах режут человека. — Ко-
луцци был явно очень доволен собой. Худощавый старик лет ше-
стидесяти семи — шестидесяти восьми, жилистые руки которого
еще сохраняли силу, хотя пальцы уже подрагивали, он отработал
свое и теперь каждое утро выходил в парк порисовать. Этим утром,
которое началось как все остальные утра в его жизни, в его жизнь
вошло нечто новое. Он глядел на озеро и делал набросок пристани
с нестройным рядом причаленных лодок, когда по извивающейся
дорожке неожиданно подъехал «кадиллак» и неожиданно произо-
шло убийство. И никем не замеченный старик, сидевший на скале
над озером и местом убийства, быстрый, решительный, все увидел
и закричал на убийцу и записал у себя номер отъезжавшей ма-
шины. Впервые за долгое время старик почувствовал себя нужным
и обрадовался своей нужности, радовался разговору с двумя муж-
чинами, которые восхищались его сообразительностью, говорили с
ним как с равным, как с мужчиной — не как с ребенком, которого
каждое погожее утро надо выпускать на прогулку.
— Так какой был номер, мистер Колуцци? — спросил Карелла.
Колуцци раскрыл папку с рисунками. Он работал углем, и на
половине листа была изображена пристань с нежно заштрихован-
ными лодками. В углу листа тем же углем было написано: АЙ-7146.
Карелла для себя отметил, что старик по европейской привычке
перечеркнул семерку посередине. Он кивнул и списал номер в свой
блокнот.
— Мистер Колуцци, вы можете подробно рассказать, как это
произошло?
— Машина подъехала — вот сюда, — указал Колуцци. — Я
сразу ее заметил, потому что шины завизжали и громко хлопнула
дверца, из нее выскочил мужчина и бросился к другому мужчине,
который сидел на скамейке. Сидевший вскочил и пытался бежать,
но не успел. Выскочивший из машины схватил его за руку, раз-
вернул и ударил правой рукой, сначала мне показалось, что ку-
лаком, но на самом деле в руке у него был нож. Я вскочил на
249
ноги и закричал, он оглянулся на меня и побежал к машине. По-
моему, он испугался. Вряд ли иначе он оставил бы нож, если бы
не испугался.
— А вы сами не боитесь, мистер Колуцци?
— Я? Чего?
— Того, что вы нам это рассказали. Возможной мести?
— Мести? Какой мести?
— Вендетты, — объяснил Карелла по-итальянски.
— Ma che cosa? — сказал старик. — Вендетта? Che importa?1
Я старик. Какую вендетту они могут придумать? Убить меня? Если
это худшее, что может случиться со мной, пусть будет вендетта.
— Огромное спасибо за помощь, мистер Колуцци.
— Насколько я понимаю, в этой стране человек, если захочет,
может прийти в парк и сидеть на скамейке. И никто не имеет
права убивать его, когда он сидит на скамейке и никому не мешает.
— Еще раз спасибо вам, — сказал Карелла.
— Prego\ — ответил старик и пошел на скалу дорисовывать
лодки на озере.
Несмотря на шестьдесят семь лет зрение у старика было
хорошее. Звонок в Бюро регистрации машин установил, что го-
лубой «кадиллак»-кабриолет 1960 года за номером АЙ-7146 за-
регистрирован на имя некоего Фрэнка Дюма, проживающего на
Фейрвью, 1137, разумеется, на Айсоле. АЙ на номере делало
этот вывод неизбежным. Карелла поблагодарил служащего бюро
и сказал Хоузу:
— Слишком просто. Все чересчур просто.
Хоуз пожал плечами.
— Пока что мы его не забрали.
Они взяли машину и отправились в центр, на Фейрвью-стрит.
Карелла думал, что назавтра ему проводить опознание, а это зна-
чит, надо вставать на час раньше, чтобы вовремя попасть в центр.
Хоуз думал, что в понедельник ему предстоит выступать свидете-
лем в суде по делу об ограблении. Они ехали опустив стекла.
Машина их была старым «бьюиком», который снабдили радио-
связью и укрепили новыми покрышками. В свое время это была
добрая машина, но куда ей угнаться за мощными моделями этого
года, подумал Карелла. На Фейрвью-стрит высыпала масса людей
поболтать или просто подышать весенним воздухом. Машину по-
ставили перед подъездом дома 1137 и пошли к входу. Люди на
крыльце немедленно распознали в них полицейских. На машине
стоял обычный номер, а Карелла и Хоуз были в штатских костюмах
с галстуками, но сидевшие на крыльце знали, что это копы, и не 1 2
1 Здесь: чего ради? Какое это имеет значение? (мт.)
2
Пожалуйста (ит.).
250
ошиблись бы, даже если бы они поднимались по ступенькам в
пляжных шортах и резиновых тапочках. От копа пахнет. Если ты
достаточно долго живешь в районе, кишащем копами, ты легко
распознаешь этот запах. И ты начинаешь бояться этого запаха,
потому что никогда не знаешь, чего ждать от копов. То они тебе
помогают, то они на тебя набрасываются. Люди на крыльце видели,
что два незнакомых человека, Карелла и Хоуз, поднимаются по
ступенькам и идут к подъезду. Людей как ветром сдуло. Два мо-
лодых человека внезапно решили, что им необходимо съесть го-
голь-моголя в соседней кондитерской. Старику пришло в голову
навестить голубятню на крыше. Пожилая дама с первого этажа
быстро собрала вязанье, подхватила складной стул и пошла к себе
смотреть телевизор. Копы всегда предвещают неприятности, а де-
тективы в штатском — крупные неприятности.
Карелла и Хоуз, прекрасно сознавая, что подвергаются утон-
ченному бойкоту, нашли почтовый ящик с номером 44 и именем
Фрэнк Дюма. Они прошли в подъезд и стали подниматься по лест-
нице вверх. На втором этаже на ступеньке сидела маленькая де-
вочка и ключом привинчивала к туфелькам ролики.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил Карелла.
— Вы к нам? — спросила она.
— А где вы живете?
— Номер двадцать один.
— К сожалению, нет. — Карелла улыбнулся.
— Я думала, вы страхуете жизнь, — сказала девочка и про-
должила привинчивать ролик.
На площадке четвертого этажа они вынули револьверы. Квар-
тира 44 находилась посередине. Они молча подошли к двери, при-
слушались и заняли места по обе стороны. Карелла кивнул Хоузу,
и тот с размаху ударил башмаком по замку.
Он едва отдернул ногу, когда из квартиры оглушительно гром-
кие выстрелы расщепили дерево двери.
Глава 15
При звуке первого выстрела, когда в двери образовалась щеля-
стая дырка, Хоуз упал на пол. Пуля просвистела над его головой,
отскочила от стены напротив и под немыслимым углом пошла ри-
кошетом вниз по лестничной клетке в тот самый миг, когда грохнул
второй выстрел. Дерево расщепилось вновь, и Карелла содрогнулся,
ибо пуля прошла в нескольких дюймах от его лица. Он стоял слева
от двери с револьвером, прижатым к груди, и головой, втянутой
в плечи. Хоуз, лежа на полу, пополз вправо, когда раздался третий
251
выстрел. За ним почти немедленно последовали еще четыре вы-
стрела, пули дальше раскалывали дверь и отскакивали от облезлого
потолка. Семь патронов — это обойма некоторых пистолетов 45-го
калибра. Наступила тишина. Возможно, он перезаряжает пистолет.
Или, может, у него другой тип 45-го, с обоймой на девять патро-
нов, или «харрингтон-и-ричардсон» 22-го калибра тоже на девять,
или... не время перебирать в уме пистолеты. Может, он меняет
обойму, или просто выжидает, или у него два пистолета — или,
может, в этот момент он выбирается из окна. Карелла набрал
полную грудь воздуха. Он разбежался в коридоре, оттолкнулся от
противоположной стены и обрушил подошву башмака на дверной
замок.
Дверь распахнулась и в Кареллу от окна градом полетели пули.
Следом ворвался Хоуз. В квартире они оба распластались на ис-
тертом линолеуме, стреляя в окно, где мелькнул и исчез силуэт
мужчины. Вскочив на ноги, они ринулись к окну. Высунувшись,
Карелла глянул наверх и тут же отпрянул — над головой грянул
выстрел и осколок кирпича царапнул щеку.
— Он лезет на крышу, — не оглядываясь крикнул он Хоузу,
зная, что Хоуз тотчас же бросится по лестнице вверх, а он сам
через несколько мгновений полезет по пожарной лестнице следом
за убегавшим. Он достал патроны из пояса, перезарядил револьвер
и ступил на пожарную лестницу. Не целясь, он выстрелил в че-
ловека, находившегося двумя этажами выше, и начал карабкаться
по железным перекладинам. Человек на верху не стрелял. Вместо
этого, приближаясь к крыше, он стал сбрасывать на преследователя
все, что стояло на подоконниках: горшки с цветами, утюг, игру-
шечный грузовик, старый истрепанный чемодан. Ничто не попало
в Кареллу, но бомбардировка прекратилась, только когда беглец
вылез на крышу. В тихом весеннем воздухе гулко прозвучали три
выстрела. Это Хоуз уже находился на крыше.
Когда Карелла подбежал к нему, человек перепрыгнул прога л
между домами и скрылся.
— Он смотался, пока я перезаряжал, — сказал Хоуз.
Карелла кивнул и сунул в кобуру свой тридцативосьмикали-
берный.
Когда они вернулись в участок, Мейер доложил им о Фрэнке Дюма.
— Не проходил ни по одному делу, — сказал он, — по край-
ней мере, у нас в городе. Жду, что сообщат федеральные.
— Скверно, — сказал Карелла. — Выглядело как профессио-
нальная работа.
— Может, он и есть профессионал.
— Ты говоришь, что он не проходил ни по одному делу.
— А мы уверены, что Дюма — его настоящее имя?
— Машина была зарегистрирована...
252
— Я еще раз звонил в бюро регистрации, — сказал Мейер. —
Машина была зарегистрирована только в апреле. И не исключено,
что он дал другую фамилию.
— Тогда бы это не совпало с водительскими правами.
— С каких это пор уголовники беспокоятся о водительских
правах?
— Уголовники водят машины осторожнее всех, — сказал Ка-
релла.
— Я поглядел в телефонную книгу. В ней есть шесть Фрэнков
Дюма. Ставлю следующую зарплату против пончика, что он взял
фамилию из справочника.
— Возможно.
— Стоит проверить, — посоветовал Мейер.
Он также сообщил Карелле и Хоузу, что этим вечером в 19.00
ожидается результат наблюдения детектива Энди Паркера за неким
подозрительным типом. Для операции лейтенанту нужно пять че-
ловек, и имена Кареллы и Хоуза в списке.
— Сбор здесь в 18.30, — заключил Мейер.
— А я собирался в шесть уйти домой, — сказал Карелла.
— Лучшие планы так часто расстраиваются, — сказал Мейер.
— Да. — Карелла почесал в затылке. — Чего бы ты хотел,
Коттон? Съездить опять на Фейрвью и поговорить с хозяйкой и
еще кем-нибудь?
— Она должна знать, кто снимал квартиру, — сказал Хоуз.
— Ты сегодня ел? — спросил Мейер.
— Нет.
— Сначала надо перекусить. Хозяйка подождет.
Они пообедали в ресторанчике возле участка. Карелла думал,
обнаружатся ли отпечатки пальцев на ноже. Он не мог понять,
почему убийца предпочел нож, когда у него был по крайней мере
один пистолет.
— Ты думаешь, он видел, как мы входили в дом?
— Не иначе. Люди с крыльца разбежались так, что только
идиот не понял бы, что мы копы.
— У меня пирожок несвежий, — сказал Карелла. — Как твой?
— В порядке. Возьми половину.
— Да нет, спасибо.
— Возьми, я все равно не доем.
Карелла отрезал себе половину пирожка и попробовал.
— Этот получше, — заключил 'он и взглянул на часы. — Пора
двигаться. Он и так уже нас опередил. Если мы, по крайности,
могли бы выяснить, настоящая ли его фамилия Дюма...
— Я только допью чай, — сказал Хоуз.
В доме 1137 на Фейрвью-стрит хозяйка не обрадовалась посе-
щению копов, о чем немедленно им доложила.
253
— У нас тут полным-полно копов, — сказала она. — Я сыта
ими по горло.
— Сочувствую, леди, — сказал Хоуз. — Но нам все равно
придется задать вам несколько вопросов.
— Вы всегда приходите и стреляете, а потом задаете вопро-
сы, — рассердилась хозяйка.
— Леди, человек в сорок четвертой квартире начал стрелять
первым, — сказал ей Хоуз.
— Это вы так говорите.
— А вы знаете, кто он?
— А вы можете мне сказать, кто будет платить за выломанную
дверь?
— Не мы, — решительно сказал Хоуз. — Как его фамилия?
— Джон Доу1.
— Ну-ну, леди.
— Так его зовут. Под таким именем он снял квартиру.
— Долго он в ней жил?
— Два месяца.
— Платил наличными или чеком?
— Наличными.
— Вы не подозревали, что Джон Доу — не настоящее имя?
Особенно если на почтовом ящике написано «Фрэнк Дюма»?
— Я не коп, — ответила хозяйка. — Не мое дело подозревать
тех, кто снимает квартиру. Он платил за месяц вперед и не вопил,
что с предыдущего жильца я брала меньше и что не станет вы-
брасывать четыре доллара на телевизионную антенну. С чего мне
подозревать его? Мне все равно, Джон Доу он или Джон Ди Рок-
феллер, если он вовремя платит и если из-за него нет неприятно-
стей.
— Но ведь из-за него были неприятности?
— Из-за вас, — заявила хозяйка. — Приходите сюда с пуш-
ками и стреляете на этаже. Вы знаете, что, пока вы стреляли, там
на лестнице сидела маленькая девочка? Вы это знаете?
— Девочка сидела на втором этаже, мэм, — сказал Карелла. —
Кроме того, мы не думали, что будет стрельба.
— Значит, я знаю копов лучше, чем вы. Стоит копу явиться,
как сразу стрельба.
— Мы хотели бы осмотреть квартиру мистера Доу, — сказал
Карелла.
— Тогда сначала добудьте ордер на обыск.
— Ну-ну, помягче, леди, — сказал Хоуз. — Не гоняйте нас в
центр.
1 Джон Доу и Ричард Роу — такое же сочетание обычных имен в разговоре,
как по-русски Иванов — Петров — Сидоров.
254
— Мне до вас дела нет. Если хотите обыскать квартиру, предъ-
явите ордер. Такой закон.
— Вы, конечно, знаете, что ваши мусорные урны до сих пор
на тротуаре, — сказал Карелла.
— Что?
— Ваши мусорные урны. Их полагается убирать к полудню. А
сейчас половина второго.
— Я их сейчас же уберу, — сказала хозяйка. — Проклятый
грузовик привез их после полудня.
— Как неудачно, — сказал Карелла. — Если вы их уберете
сейчас, это не изменит суть вашего проступка. За это, знаете ли,
полагается крутой штраф.
— Что это такое? Вымогательство?
— Вот именно, леди, — сказал Хоуз. — Вы же в самом деле
не хотите гонять нас за ордером в центр.
— Копы, — прошипела хозяйка и отвернулась. — Валяйте,
обыскивайте. Постарайтесь ничего не спереть.
— Постараемся, — сказал Карелла, — но это будет непросто.
Они пошли по лестнице на четвертый этаж. Та же девочка
сидела на площадке второго этажа и по-прежнему прикручивала
ключом ролики.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил Карелла.
— Вы к нам?
— В двадцать первую квартиру? — спросил Карелла.
- Да.
— К сожалению, нет.
— Я думала, вы страхуете жизнь, — сказала девочка и про-
должала привинчивать ролик.
Они поднялись на площадку четвертого этажа и увидели, что
дверь сорок четвертой квартиры незаперта. Удар башмака Кареллы
сломал замок, и дверь была приоткрыта, так что через нее на
темноватую площадку падал клин солнечного света. Они подошли
к двери и небрежно толкнули ее.
Молодая женщина, рывшаяся в комоде, резко повернулась к
ним лицом. Ей было лет восемнадцать, на голове бигуди, губы
не накрашены, на плечах поверх пижамы застиранный розовый
халат.
— Что ж, привет, — проговорил Карелла.
Девица состроила гримасу, словно ей было года четыре и ро-
дители застали ее за чем-то безусловно запрещенным.
— Вы копы, а? — сказала она.
— Это точно, — ответил Карелла. — А что вы здесь делаете,
мисс?
Просто гляжу.
— Просто роетесь в ящиках?
— Ну, в общем да.
— Как вас зовут?
— Синтия.
— Синтия, а фамилия?
— Я ничего не взяла, мистер, — сказала Синтия. — Я только
зашла поглядеть. Я живу рядом. Можете кого угодно спросить.
— О чем спросить?
— О том, что я правда живу рядом. — Синтия пожала пле-
чами. На лице ее все больше проступали уныние, беспомощность,
как у маленькой девочки под расспросами взрослых.
— Ваша фамилия, Синтия?
— Рейли, — ответила она.
— Что вы здесь делаете, Синтия?
Синтия пожала плечами.
— Воруете?
— Нет! — воскликнула она. — Нет! Бог свидетель!
— Тогда что?
— Просто смотрю.
— Вы знаете человека, который живет в этой квартире?
— Нет. Видела раз или два.
— Вы знаете, как его зовут?
— Нет. — Синтия помолчала. — Я больная, — начала она. —
Я ужасно простужена. Поэтому я в халате. Я не пошла на работу,
потому что у меня была температура тридцать девять.
— И вы решили прогуляться сюда, так?
— Да, — сказала Синтия и улыбнулась, потому что ей пока-
залось, что сыщики наконец понимают, что она здесь делает; но
сыщики не улыбнулись в ответ, и лицо ее снова изобразило нара-
стающую беспомощность, словно она вот-вот разрыдается.
— Вы просто зашли сюда, да?
— Из любопытства.
— Какого любопытства?
— Ну, тут стреляли. — Она пожала плечами. — Вы хотите
меня арестовать? Я ничего не взяла. В тюрьме я умру. — Помол-
чав, она выпалила: — У меня температура!
— Тогда вам надо лежать, — сказал Карелла.
— Вы меня отпускаете?
— Ступайте — и поживее.
— Спасибо, — сказала Синтия и исчезла, пока они не пере-
думали.
— Хочешь заняться этой комнатой? — Карелла вздохнул. —
Я возьму другую.
Хоуз начал с комода, в котором рылась Синтия. Он просмат-
ривал содержимое второго ящика, когда услышал в коридоре раскат
256
роликов и поднял глаза. Маленькая девочка со второго этажа въе-
хала в комнату.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил Хоуз.
— Вы только что въехали?
— Нет.
— Вы куда-то уезжаете?
— Нет.
— Тогда зачем вы вынимаете все ваши вещи?
— Это не мои вещи.
— Тогда вам не надо этого делать.
— Наверно, не надо.
— Тогда почему же вы?..
— Потому что я хочу кое-что найти.
— А что вы хотите найти?
— Я хочу найти имя человека, который живет в этой квартире.
— А-а, — сказала девочка. Она отъехала к дальней стенке и
снова подъехала к комоду. — А его имя в шкафу?
— Пока что нет, — ответил Хоуз.
— А вы думаете, оно в шкафу?
— Кто знает. Вот видишь это?
— Это рубашка, — сказала девочка.
— Верно, но посмотри сюда, внутрь воротника.
— Это цифры, — сказала девочка. — Я умею считать до ста
десятками, хотите послушать?
— Не сейчас, — сказал Хоуз. — Эти цифры — номерок из
прачечной. Мы по нему проверим и, может, узнаем имя этого
человека.
— Ну! — откликнулась девочка и немедленно начала: — Де-
сять, двадцать, тридцать, пятьдесят...
— Сорок, — поправил Хоуз.
— ...сорок, пятьдесят, шестьдесят, тридцать...
— Семьдесят.
— Я лучше начну сначала. Десять, двадцать... — Она остано-
вилась и с минуту внимательно рассматривала Хоуза. — Вы ведь
не живете здесь?
— Нет.
— А я подумала, что живете. Я подумала, может, вы только
въехали или вообще.
— Нет.
— Я подумала, может, Пити уехал.
— Нет. — Хоуз выложил стопку рубашек на комод и полез в
боковой карман за биркой.
— А почему вам нужна метка, из прачечной, чтобы узнать,
как зовут Пити? — спросила девочка.
257
9 Эд Макбейн «Цена сомнения*
— Потому что это единственный способ... — Хоуз умолк. —
Что ты сказала, милая?
— Не знаю. А что я сказала?
— Что-то о... Пити.
— Да. О Пити.
— Это его имя?
— Чье имя?
— Человека, который здесь живет, — сказал Хоуз.
— Не знаю. А что написано внутри рубашек?
— Не думай про рубашки, милая. Если ты знаешь его имя,
ты можешь спасти нас от кучи хлопот.
— Вы коп? — спросила девочка.
— Почему ты это спрашиваешь?
— Папа говорит, от копов пахнет.
— Пити — твой папа?
— Пити? — Девочка рассмеялась. — Мой папа — Дейв, вот
кто мой папа.
— Хорошо... а как насчет Питй?
— Что насчет Пити?
— Это его имя?
— Наверно. Если так написано внутри рубашек, то это его
имя.
— Пити — а дальше как?
— Что дальше?
— Ну, его фамилия. Пити...
— Питер Пайпер проглотил пуд печеных пышек. — Девочка
захихикала. — Вы умеете кататься?
— Да, милая. Как фамилия Пити?
— Не знаю. Моя фамилия Джейн. Элис Джейн Горовиц.
— Он когда-нибудь называл свою фамилию?
— Не-е-е-е, — осторожно протянула девочка.
— Откуда ты знаешь его имя?
— Он помог мне отвинтить ролик.
— Да? И что еще?
— Ничего. Я сидела на ступеньке, а ролик не хотел сниматься,
а он шел вниз и сказал: «Сейчас Пити тебе это сделает», — и
сделал, вот я и знаю, что его зовут Пити.
— Спасибо, — сказал Хоуз.
Девочка с минуту вглядывалась в него.
— Вы ведь коп, правда?
Шесть копов, встретившихся в дежурке после ужина, не были
расположены к налету на тир. Карелла и Мейер хотели сидеть
дома с женой и детьми. Энди Паркер всю прошлую неделю пы-
258
тался выбраться в кино, но слежка за тиром не позволяла. Берт
Клинг хотел дочитать интересную книгу. Коттон Хоуз хотел по-
ехать к Кристине Максвелл. Лейтенант Бернс обещал жене съез-
дить с ней к кузине в Беттаун. Тем не менее шесть детективов
сошлись в дежурке и выслушали сообщение Паркера о плани-
ровке и устройстве квартиры, за которой он наблюдал последние
три недели.
— Они там балуются наркотиками, это наверняка, — сказал
Паркер. — Но, на мой взгляд, вчера вечером произошло нечто
необычное. В первый раз за все время наблюдения пришел новый
человек с чемоданом. И ушел без него. Я думаю, это крупная
поставка товара, и если мы их накроем сегодня, у нас есть шанс
застукать их в деле.
— Попробуем, — сказал Бернс. — В крайнем случае, поймаем
нескольких наркоманов.
— Которые завтра же окажутся на свободе, — сказал Карелла.
— В зависимости от того, сколько будет у каждого, — сказал
Хоуз.
— Когда-нибудь в этом городе введут здравый закон против
наркомании, — сказал Карелла.
— Если бы, — вставил Мейер.
— Пошли, — сказал Бернс.
Они отправились все в одной машине, потому что хотели при-
быть вместе, выскочить из машины и ворваться в квартиру, прежде
чем кто-то предупредит хозяев о прибытии полиции. И что чуть
было не сорвалось. В то мгновение, когда их машина затормозила
у крыльца, человек, сидевший на ступеньке, бросился в дом. Он
уже стучал в дверь на первом этаже, когда Паркер схватил его за
шиворот и без колебаний резко огрел по затылку.
— Кто там? — спросил голос из квартиры.
— Я, — сказал Паркер, уже окруженный пятью детективами.
— Кто это я? — переспросил голос, и Паркер вышиб дверь.
Клиентуры в этот вечер не оказалось. Возможно, в те вечера,
когда Паркер наблюдал за квартирой, в ней собиралась толпа нар-
команов, сейчас же в ней находились только толстый старик в
нижней рубашке, толстая старуха в домашнем платье и подросток
в майке и джинсах. Троица стояла за кухонным столом, на котором
находилось чуть ли не на восемь миллионов чистого героина. Они
всыпали в него сахар, разбавляя его для продажи клиентам отсюда
до Сан-Франциско и обратно. Когда дверь распахнулась, старик
полез в ящик стола за «люгером», но передумал, ибо перед ним
неожиданно выросла армия копов, вооруженная всем, от пистолетов
до пулеметов.
— Сюрпризик! — сказал Паркер, и старик ответил:
— Чтоб ты сдох, коп проклятый.
259
Паркер, естественно, стукнул его.
К половине девятого люди вернулись в участок. Они выпили
кофе, и затем Коттон Хоуз поехал в центр к Кристине Максвелл.
Глава 16
Он любил наблюдать, как она раздевается. Он говорил себе,
что, в конце концов, он — усталый бизнесмен, который на свое
убогое жалованье не может позволить себе выход на мюзикл и
предпочитает глядеть не на сцену с хористками, а на Кристину
Максвелл, — но он знал, что он не простой зритель, что в его
удовольствии есть нечто глубинное. Да, верно, он был усталый, и
может быть, только бизнесмен, чья деятельность связана с пре-
ступлением и наказанием. Но, сидя у дальней стены на диване со
стаканом виски в больших руках, с босыми ногами на брошенной
на пол подушке, он любовался раздевающейся Кристиной и не
просто предвкушал грядущую радость. Да, он хотел крепко при-
жать к себе ее, голую, он хотел ее, но она была для него не просто
привычная партнерша; она была его пристанище, к ней он возвра-
щался после долгого трудного дня, ее он был счастлив видеть, и
она, в свою очередь, тоже всегда заставляла его ощутить себя нуж-
ным и желанным.
Она закинула руку за спину и расстегнула лифчик, освободив
полные полушария грудей, и затем подошла к стулу, на спинке
которого уже висела ее блузка, сложила лифчик пополам и уст-
роила его на блузке. Она расстегнула «молнию» выступила из рас-
стегнутой юбки и сложила ее на сиденье стула, потом вышла из
нижней юбки и бросила ее на верхнюю. Она сняла черные лодочки
на шпильках и поставила их рядом со стулом, отстегнула чулки,
скатала их и тоже швырнула на стул. В сумраке комнаты она
широко улыбнулась ему, стянула с себя трусики, тоже бросила их
на стул и подошла к нему в одном поясе с резинками.
— Сними его, — сказал он.
— Нет. Надо что-то оставить тебе, — сказала она.
— Зачем?
— Не знаю. — Она улыбнулась и поцеловала его в губы. —
Чтобы не было слишком легко. — Она снова поцеловала его. —
Что ты делал сегодня?
— Участвовал в перестрелке с убийцей.
— Поймали его?
— Нет.
— И что?
— Мы побеседовали с его хозяйкой.
— Помогло?
260
— Не слишком. Впрочем, маленькая девочка сказала нам имя
этого типа.
— Неплохо.
— Пити, — сказал он. — Как думаешь, сколько в городе лю-
дей по имени Пити?
— Подозреваю, миллиона два.
— Какие у тебя сегодня чудные губы. — Он снова поцеловал
ее.
— М-м-м.
— А перед тем, как приехать к тебе, я участвовал в налете
на наркоманский притон. Забрали целый чемодан зелья, фунтов
сорок, ценой миллионов в двенадцать.
— А мне ты немножко принес?
— Не знал, что ты балуешься, — пробормотал Хоуз.
— Я балуюсь, но тайно, — прошептала Кристина ему на
ухо. — Это самое худшее, что может быть.
— Я знаю. — Он улыбнулся в сумраке. — На работе у меня
в письменном столе есть марихуана. В следующий раз прихвачу.
— Марихуана, — проговорила Кристина. — Детская забава.
— А ты сидишь на героине, а?
— Исключительно. — Она укусила его за ухо. — Может, мы
что-нибудь сообразим? Ты часто шуруешь по притонам?
— Время от времени. Обычно мы предоставляем это отделу по
борьбе с наркоманией.
— Но у тебя же есть сколько-то героина?
— Еще бы, — ответил Хоуз.
— Может, мы с тобой договоримся, — сказала Кристина.
— Может. — Он поцеловал ее в шею. — Сними трусики.
— Я их сняла, — сказала она.
— Тогда сними пояс.
— Сам сними.
Он привлек ее к себе, закинул руки ей за спину, к застежке.
Неожиданно он нахмурился и пробормотал:
— Погоди, погоди...
— Что такое?
— Мне что-то пришло в голову.
— Что?
— Не знаю. Мелькнуло и пропало. Чудно, правда?
— Моя помощь нужна?
— Нет, я вспомню. — Он снова нахмурился. — Чудно, я...
почему эта штука до сих пор на тебе?
— Какая штука? — не поняла Кристина.
— Понимаешь, как?.. — Он покачал головой. — Вылетело, —
сказал он и расстегнул пояс и бросил, его через комнату на стул
и промахнулся.
261
— Ну, вот он на полу, — сказала Кристина.
— Хочешь, я пойду и подниму?
— Нет. Будь здесь.
Она поцеловала его, но он ей не ответил; она погладила в
темноте его лицо и почувствовала, что он по-прежнему хмурится.
— Что с тобой? — спросила она.
— Наверно, этот сегодняшний тип, Пити. Или как там его.
— При чем он?
— Не знаю. — Он поколебался. — Что-то... Я тут... Может,
дело не в нем. Но что-то есть.
— Что-то вроде чего?
— Не знаю. Но что-то... что-то промелькнуло в сознании, и я
сразу подумал: конечно же! И тут оно ускользнуло и... что-то...
что-то, связанное с работой... с убийством.
— Тогда это сегодняшний тип. В которого ты стрелял.
— Конечно да, но... — Он покачал головой. — Черт побери,
как ускользнуло. — Он притянул ее к себе и поцеловал в шею,
провел рукой по бедру, неожиданно сел и сказал:
— Вот... вот... вот...
— Что? — спросила она. — Что это?
— Что ты снимаешь? — выкрикнул он.
— Что?
— Ну, Кристина! —1 Он рассердился, что она не понимает его
без слов.
— Что?
— Сначала! Что ты снимаешь сначала?
— Когда? О чем ты?..
— Кто-нибудь носит пояс поверх трусиков? Бывает.это у жен-
щин?
— Да нет, как это возможно?
— Тогда какого черта!
— Если только... может быть...
— Если только что?
— Если только трусики очень узенькие: Но все же это было
бы жутко неудобно. Коттон, я не понимаю, с чего бы какая-то
женщина...
— Они и не были!
— Что?
— Узенькие. Не были. А пояс, черт побери, на стуле!
— Какой пояс? Коттон, он на полу. Ты же сам его бросил пять
минут назад...
— Не твой! Айрин! — крикнул он и резко вскочил с дивана.
— Чей?
— Айрин Тейер! Ее пояс с остальной одеждой лежал на стуле,
а она была в трусах, Кристина! Как бы это ей удалось?
262
— Ты про самоубийство? Которым ты занимался в апреле?
— Какое, к дьяволу, самоубийство! Ты не можешь сказать, как
она ухитрилась снять пояс, не сняв трусы?
— Я... я не знаю, — сказала Кристина. — Может, она разде-
лась, а потом... потом ей стало холодно... или почему-то еще она
снова надела трусики. Действительно, могла же она...
— Или, может, кто-то надел их на нее. Кто-то, кто понятия
не имеет, как одевать или раздевать женщину! — Он посмотрел
на нее безумным взглядом, кивнул и стукнул себя кулаком по
раскрытой ладони. — Где мои ботинки? — сказал он.
Слишком много сказано о комплексе вины в американцах. Слиш-
ком много сказано о пуританском наследии, о культуре, по-видимо-
му, поощряющей все виды тревог и страхов. Хоуз не знал, гнетет ли,
как камень, вина среднего американца, и он мало думал о среднем
американце в тот вечер, когда отправился делать арест. Что он знал,
так это то, что в преступлении виновен американец, которого вина
гнетет, как камень; более того, он знал, что у него нет ни малейшего
шанса раскрыть преступление, уже сброшенное в незакрытые дела,
если он не воспользуется этим чувством вины. Вероятно, существует
сто простейших объяснений, почему мертвую Айрин Тейер нашли в
трусиках, но без пояса. Кристина не задумываясь дала одно объясне-
ние, а хитрый убийца, если его чуть-чуть припереть, вероятно, вы-
даст еще дюжину. Поэтому Хоуз ехал в дом на Риверхеде не с идеей
установить правильную последовательность раздевания женщины.
Он вез туда ложь, большую, как дом, ложь, которая немедленно вы-
тащит чувство вины наружу. Он ехал в дом, чтобы произвести арест,
и все в его поведении свидетельствовало, что ему досконально изве-
стны мельчайшие подробности дела, и он не будет выслушивать ка-
кие-то отговорки. Для начала он постучал в дверь рукояткой своего
три дцати восьм икал иберного.
Он ждал в темноте. Еще две минуты ожидания, и он выстре-
лами выбьет замок. Ему не пришлось ждать так долго. Он услышал
в коридоре шаги, дверь открылась, и Эймос Барлоу сказал:
— Да? — И Хоуз наставил на него револьвер и сказал:
— Берите шляпу, мистер Барлоу. Все кончено.
— Что? — На лице Барлоу было полнейшее изумление. Он
глядел на Хоуза вытаращив глаза.
— Вы меня слышали. Все кончено. Мы получили отчет из ла-
боратории.
— Что? Какой отчет? О чем вы?
— Об отпечатках пальцах на стакане, который вы вымыли и
поставили в шкафчик, — солгал Хоуз. — Я говорю об убийстве
вашего брата и Айрин Тейер. Берите же вашу чертову шляпу,
потому что у меня был длинный день и я устал и готов стрелять,
чтобы покончить тут все сразу.
263
Держа револьвер наготове, он ждал в темноте, а сердце громко
стучало в груди, потому что он не знал, не назовет ли Барлоу его
слова блефом. Скажи он, что это блеф, что он не знает, о чем
говорит Хоуз, что за стакан, что за шкафчик, чьи отпечатки, —
скажи он это, у Хоуза не осталось бы ни малейшего шанса ког-
да-либо раскрыть это преступление. Оно бы сгнило в картотеке
незакрытых дел.
— Я думал, я вымыл его, — очень тихо проговорил Барлоу.
— Вы его вымыли, — поспешил ответить Хоуз. — Вы оставили
отпечаток пальца на дне стакана.
Барлоу вздохнул и кивнул головой.
— Я думал, я все сделал очень аккуратно, — сказал он. — Я
протер в квартире все что можно. — Он покачал головой. — Вы...
вы это давно знаете?
— Лаборатория была завалена работой. Мы получили отчет се-
годня вечером.
— Потому что я подумал... Когда вы были здесь в последний
раз и искали фильм, я подумал, что следствие заканчивается. Я
подумал, что вы закроете дело.
— Что вы сделали с фильмом, мистер Барлоу?
— Сжег. Я понял, что брать его было ошибкой, но долго не
мог решиться уничтожить его. Понимаете?.. Мне нужно что-то от
Томми. Что-то, напоминающее о Томми. — Он покачал головой. —
Я сжег его за два дня до обыска. Когда вы тогда приходили, я
подумал, что следствие заканчивается. Я подумал, что дело будет
закрыто.
— Зачем вы это сделали, мистер Барлоу? — спросил Хоуз. —
Зачем вы их убили?
Барлоу какое-то время глядел ему в глаза, тщедушный криво-
бокий человечек с тросточкой в руке. И Хоуз вдруг испытал к
нему невыразимое сочувствие, стоя в дверях дома, который Барлоу
купил вместе с братом, он смотрел на него и пытался понять, что
подтолкнуло его на убийство.
— Зачем вы это сделали? — повторил он вопрос.
И Барлоу, глядевший на Хоуза и сквозь Хоуза и видевший
давний апрельский день, ответил просто:
— Знаете, пришло в голову. — И Хоуз защелкнул на нем на-
ручники.
«Знаете, пришло в голову. Поймите, идя туда, я не собирался
их убивать. Понимаете, я даже не знал о существовании Айрин
Тейер, и я не мог заранее замышлять убийство. Вы должны меня
понять. Тем утром Томми сказал, что у него для меня сюрприз,
дал мне адрес и пригласил туда на обеденный перерыв. Я каждый
264
день ухожу обедать в половине первого. Я еле дождался часа, когда
смогу узнать, в чем его сюрприз. Я еле дождался обеденного пе-
рерыва.
В половине первого я вышел из офиса и на такси поехал по
этому адресу. Пятая Южная улица, 1516, квартира 1 А. Туда я и
поехал. Я вошел в подъезд и позвонил, и Томми открыл мне дверь
и широко улыбнулся. Вы знаете, он был беспечный, всегда улы-
бался. Он пригласил меня войти и провел в гостиную, где нахо-
дилась девушка.
г Айрин.
^Айрин Тейер.
Он взглянул на меня и сказал:
— Айрин, это мой брат Эймос, — и затем, продолжая улы-
баться, сказал мне: — Эймос, это Айрин Тейер. — Ия пожал ей
руку а он договорил: — В мае мы поженимся.
Знаете ли, я ему не поверил. Я сроду не слышал об этой де-
вушке, а он вдруг приглашает меня в чужую квартиру на Пятую
Южную, знакомит меня с ней и говорит, что собирается, жениться
на ней в мае, и все это при том, что он никогда не говорил, что
у него на кого-то серьезные виды. Я все-таки его брат. Он все-таки
мог бы мне сказать.
У них... у них было две бутылки виски. Томми сказал, что
хочет отметить нашу встречу. Он налил мне виски, и мы выпили
за грядущую свадьбу и я все время думал, почему он не сказал
родному брату. Понимаете, мы... мы с ним не имели секретов друг
от друга. После гибели отца и матери Томми взял на себя все
заботы, клянусь, он мне был как отец, мы по-настоящему любили
друг друга, по-настоящему. Мы выпивали, а я все время думал,
почему он не говорил мне об Айрин Тейер, и тут они начали
рассказывать, что Айрин замужем и собирается в Рино, и, как
только получит развод, Томми приедет к ней, и они проведут ме-
довый месяц на Западном побережье, и, может быть, Том там
подыщет себе работу, в этом он не уверен, но слышал, что в
Калифорнии огромные возможности. Может, он даже пойдет в ки-
нопроизводство. Он всегда увлекался кино, знаете ли, он и этот
парень, его сослуживец.
Мы пили, и до меня стало доходить, что он не только собирается
жениться на незнакомой девушке, которую я видел впервые, но
также хочет переехать, может быть, навсегда, в Калифорнию —
и это сразу после того, как мы обзавелись собственным домом, не
то чтобы совсем недавно, но мы прожили в нем меньше года, и
вот он говорит, что собирается бросить его и поселиться в Кали-
форнии, на противоположном конце страны. Меня стало слегка
мутить, я извинился и пошел в ванную, понимаете, меня тошнило,
из желудка поднималось, и я заглянул в шкафчик с лекарствами
265
в поисках алка-зельцер1 или соды, чтобы осадить муть, и тогда-то
я и увидел снотворное, и, наверно, тогда мне это пришло в голову.
Наверно, тогда. Не уверен. То есть я не думаю, что тогда я
уже собирался включить газ и все такое, но я уже точно знал,
что я положу снотворное им в выпивку, возможно, я думал, что
они от этого умрут — понимаете, от чрезмерной дозы снотворного.
Я вышел из ванной с пузырьком таблеток в кармане. Всего таб-
леток было четыре. Томми снова налил виски, и я, понимаете,
пошел на кухню разбавить — мы пили виски с водой, — и тогда-то
я и положил в их стаканы таблетки, по две в каждый, и рассудил,
что это усыпит их или даже убьет, не знаю, что я рассудил. Таб-
летки подействовали очень быстро. Я был этому рад, потому что
мой обеденный перерыв кончался, а за все время, что я работал
у «Андерсона и Леба», я никогда не опаздывал, ни утром, ни после
обеда. Наверно, минут через пятнадцать они оба крепко спали, и
я посмотрел на них и понял, что они не умрут, и, должно быть,
тогда, да, не иначе, тогда я решил, что придется убить их, потому
что, не знаю, потому что я не хотел, чтобы Томми женился на
этой девушке и уехал насовсем в Калифорнию, да, не иначе, тогда
я и решил включить газ.
Я перетащил их в спальню и положил на кровать, и тут увидел
на столике у кровати пишущую машинку, напечатал на ней за-
писку и положил ее на туалетный столик. Не знаю, почему я
напечатал «мучаться» и «мучать». Наверно, это была просто опи-
ска, я не умею печатать на машинке и печатал записку двумя
пальцами, но я не нашел ластика и, кроме того, подумал, что с
ошибками письмо выглядит достовернее, так что я оставил как
есть. Чтобы записка не слетела, я положил на нее часы, которые
снял с Томми, тут-то у меня и возникла мысль снять с них всю
одежду. Думаю, я хотел, чтобы квартира выглядела как место сви-
даний и’ что они, понимаете, только что этим занимались. Перед
тем, как включить газ. И я снял с них все и аккуратно разложил
вещи на стульях, чтобы дело выглядело так, будто они сами раз-
делись перед тем, как заняться любовью. Затем я обошел квартиру
и стер следы со всего, до чего я дотрагивался, но я точно не
помнил, до чего я дотрагивался и до чего нет, так что я просто
протер все своим носовым платком. Вытирая мебель в гостиной, я
обнаружил фильм. На коробке стояло имя Томми, и я вспомнил,
что как-то встречал его приятеля, с которым они снимали фильмы,
и я положил коробку в карман плаща.
Затем я перенес бутылки с виски в спальню и открыл вторую,
чтобы создалось впечатление, что перед тем, как включить газ,
они крепко напились; но я все еще не включал газ, хотя все время
1 Таблетки с экстрактом сельтерской воды.
266
думал об этом и знал, что включу, но пока еще не включил. Когда
я возился в спальне с бутылками, я взглянул на лежащих на кро-
вати, и мне стало не по себе от их наготы. Я думал об этом все
время, что мыл стаканы на кухне, я вымыл и вытер все три стакана
и два оставил в раковине, чтобы было похоже, что они пили вдво-
ем, а третий стакан я поставил в шкафчик с посудой. Мне пока-
залось, что я вымыл их дочиста и хорошо вытер. Но теперь я
вижу, что у вас в лаборатории все равно найдут, да и глупо было
думать, что со всякими микроскопами и прочим не найдут. Но все
время, что я мыл стаканы, я думал о них на кровати, и меня
беспокоило, что их найдут совершенно голых, несмотря на то, что
я хотел, чтобы всем показалось, что они занимались любовью. И
я вернулся в спальню и надел на них трусы, на Томми и на
девушку. Я бы надел на нее и лифчик... да, лифчик... но я не
знал, как это делается. Ну вот... я сделал, что мог. Я встал в
дверях и оглядел спальню — мне показалось, что всякий подумает
про любовь, как я и хотел, и я пошел на кухню и включил газ
и ушел из квартиры».
Когда стенографист закончил печатать показания, Эймос Бар-
лоу подписал их и хромая вышел из комнаты; полицейский про-
водил его в камеру на первом этаже, где он должен находиться
до завтра, до предъявления обвинения. Люди смотрели, как он
хромая выходит из дежурки. Они слышали стук его тросточки по
железным ступеням. Они не чувствовали ни торжества, ни даже
удовлетворения от завершенного дела.
— Ребята, не выпить ли кофейку? — спросил Мисколо, выйдя
из канцелярии.
— Нет, спасибо, что-то не хочется, — ответил Карелла.
— Коттон, чаю?
— Спасибо, Альф. Не хочу.
Люди молчали. На настенных часах было без десяти час. За
зарешеченными окнами дежурки начался легкий ночной дождик.
Карелла вздохнул и напялил куртку.
— Я тут сидел и думал, сколько людей совершает убийства
под влиянием минуты — и их никогда не раскрывают. Да, сколько
таких.
— Полно, — ответил Хоуз.
Карелла снова вздохнул.
— У тебя есть братья, Коттон?
— Нет.
— У меня тоже. Как можно убить собственного брата?
— Он боялся его потерять, — сказал Хоуз.
— Он его потерял, — проговорил Карелла и вздохнул в третий
раз. — Пошли, выпьем пива. Я угощаю.
— Пошли, — сказал Хоуз.
267
Вместе они вышли из дежурки. У канцелярии они пожелали
Мисколо спокойной ночи. Когда они сошли по железным ступень-
кам вниз, Карелла спросил:
— В котором часу ты завтра придешь?
— Надо бы пораньше, — ответил Хоуз.
— Разрабатывать Пити?
— Пока что никто его с нас не снял.
— Знаю. Берт считает, что мы его вычислим по номеркам. И
нам придется завтра побегать, и, черт побери, это съест всю вторую
половину дня. Верно, надо прийти пораньше.
— Так, может, не пить пива?
— Раз не хочешь, не будем, — сказал Карелла.
Когда они вышли на улицу, дождик усилился.
ЦЕНА
СОМНЕНИЯ
РОМАН
Глава 1
Когда он проснулся, окна были покрыты инеем и в комнате
стоял лютый холод. Он не мог сразу сообразить, где он. Зимой по
утрам в его спальне тоже всегда холодно, но это была не его
спальня. Лишь через несколько секунд он вспомнил, что находится
в городе. Встал с кровати и быстро прошел по деревянному полу
к креслу, у которого разделся вчера вечером.
Обстановка в комнате была спартанской. У одной стены кровать, у
противоположной — сервант. И еще два кресла: с прямой спинкой, на
которое вчера он повесил одежду, и глубокое, мягкое, у окна, задерну-
того шторой. В углу была пристроена раковина, но туалет находился в
коридоре. Он сел в кресло, чтобы завязать шнурки на ботинках, потом
подошел к раковине и стал умываться. Он весил двести десять фунтов,
рост почти два метра — огромный мужчина. И руки у него были огром-
ные, коричневые и обветренные, мозолистые, как у фермера. Он на-
мылил лицо, затем стал горстями плескать холодную воду на высокий
лоб, массивный нос, подбородок, словно вырубленный из гранита, на
высокие скулы. Смыл мыло, открыл глаза и взглянул на себя в зеркало.
Потом взял полотенце, вытер лицо и руки.
Сегодня, решил он, нужно пойти в полицию.
Боже, как холодно в этой комнате!
Интересно, который час?
Он подошел к креслу, надел и застегнул рубашку, просунул
под истрепанный воротник галстук, не завязывая его, оставив ви-
сеть концы на груди, надел теплый твидовый пиджак и стал хло-
пать себя по бокам, чтобы немного согреться. Затем подошел к
окну, отодвинул пожелтевшую кружевную занавеску и посмотрел
вниз, мимо вывески «Меблированные комнаты», на улицу двумя
этажами ниже, пытаясь определить время по количеству прохожих.
Улица была пуста.
Он знал, что ему нужно идти в полицию, но не хотелось врываться
туда в шесть утра — впрочем, сейчас, наверное, уже больше. Ведь
если было только шесть, на улице все еще было бы темно, правда? А
никого нет, потому что холодно, вот и все. Он ничуть не удивится,
271
если окажется, что уже девять часов, а может, и все десять. Он опу-
стил занавеску, подошел к шкафу и открыл его. Там, на полу, лежал
маленький и очень старый чемодан. Этот чемодан принадлежал его
матери, на нем красовалась желто-зеленая наклейка — полукругом
было написано «Ниагарские водопады», а в середине изображались
эти самые водопады. Мать ездила туда на свой медовый месяц, сразу
же после свадьбы. Свой единственный чемодан она давала старшему
сыну всякий раз, когда тот уезжал в город продавать деревянную по-
суду. Обычно это бывало три или четыре раза в год. И вот впервые
он приехал сюда в феврале.
И тут он вспомнил, что сегодня Валентинов день.
Надо не забыть послать матери открытку.
Он достал из шкафа теплое зеленое пальто — он всегда надевал
его при поездках в город зимой — и положил его на кровать. Затем
подошел к серванту, собрал мелочь, сунул в правый карман пиджака,
взял бумажник, заглянул в него и достал деньги, полученные вчера
за проданную посуду. Он снова пересчитал деньги — ровно сто два-
дцать два'доллара, — положил их обратно в бумажник, вернулся к
кровати, взял пальто и натянул его на свои массивные плечи.
Застегнул пальто, подошел к умывальнику и посмотрел на себя
в зеркало. Все в порядке. Не хочется, чтобы полицейские, когда
он войдет в участок, приняли его за бродягу.
Правда, он не знал, где находится полицейский участок.
Придется спросить хозяйку дома. Только как вот ее зовут?
Если она уже проснулась, конечно.
Кроме того, он испытывал голод. Прежде чем идти в полицию,
нужно позавтракать.
«Может быть, следует уложить вещи, — подумал он, — или
сделать это потом?» Пожалуй, потом. А вот деньги матери нужно
выслать не откладывая. Из-за этих ста двадцати двух долларов им
пришлось немало потрудиться. И нужно, чтобы их хватило до сле-
дующего приезда в город — ведь это будет в апреле или мае, —
впрочем, приедет его брат. Да, вещи можно уложить позже.
Он вышел из комнаты, запер дверь и спустился по лестнице на
первый этаж. Линолеум на ступеньках был старым и местами про-
терся. Он обратил на это внимание, когда снимал у хозяйки комнату
двумя сутками раньше. Однако он решил поселиться в этом районе,
потому что жилье здесь стоит гораздо дешевле. Так что он не станет
жаловаться на протертый линолеум, черт с ним. Главное, что постель
достаточно удобная и в ней никто не ползает. В конце концов, он пла-
тит всего четыре доллара в сутки — трудно найти комнату дешевле,
если, конечно, ты не согласен поселиться в трущобах, а ему вовсе не
улыбалось жить в компании пьяных бродяг.
Квартира хозяйки находилась на первом этаже, в конце кори-
дора. В коридоре приятно пахло чистотой и свежестью. Когда он
272
приехал сюда снять комнату — во вторник, — она стояла на ко-
ленях и скребла пол. Он сразу понял, что здесь чисто и нет клопов.
Это очень важно, когда в кроватях нет клопов. Его мать всегда
говорила: «Не снимай комнату, если в кровати клопы». Он так и
не понял, как узнать, есть они или нет, пока не ляжешь спать, а
тогда уже слишком поздно: они съедят тебя заживо. Но запах дез-
инфекции в коридоре, по его мнению, был верным признаком того,
что хозяйка следит за чистотой. Она, по-видимому, смазывает чем-
то и пружины матраца — ведь именно там заводятся клопы. Его
мать всегда прочищала пружины зубной щеткой, смоченной в рас-
творе аммиака. Он не знал, при чем тут аммиак, наверное, его
запах убивает все живое, находящееся в матраце. Время от времени
мать обрызгивала матрацы каким-то средством от клопов — она
обожала чистоту.
Как бы это узнать, который час? Он боялся разбудить хозяйку,
если еще слишком рано. Ну что ж, скажет ей, что сегодня уезжает,
и расплатится за комнату. Он поднял руку и осторожно постучал.
— Кто там? — раздался голос хозяйки.
Отлично. Значит, она встала.
— Это я, — сказал он. — Мистер Брум.
— Одну минуту, мистер Брум, — ответила хозяйка.
Он подождал, пока она не подошла к двери. Где-то в здании,
на верхнем этаже, зашумела вода в туалете. Дверь открылась.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе утро, мистер Брум, — ответила хозяйка.
«Догерти, вот как ее зовут, — вспомнил он. — Агнес Догерти».
— Надеюсь, я вас не разбудил, миссис Догерти, — сказал он.
— Нет, я завтракаю, — ответила хозяйка.
Она была маленькой и худой, в халате с выцветшими лимии-
но-желтыми примулами. Волосы накручены на бигуди. Она напо-
минала ему мать: та была такой же маленькой. «Только не
спрашивай меня, как я смогла родить такого жеребца, как ты», —
всегда говорила мать. Это действительно забавно: ведь она необык-
новенно маленькая и хрупкая.
— Вам что-нибудь нужно, мистер Брум?
— Видите ли, сегодня я уезжаю и мне хотелось бы...
— Так скоро?
— Да, я закончил свои дела и вот...
— Что за дела, мистер Брум? Заходите, выпейте со мной чашку
кофе.
— Видите ли, мадам...
— Да заходите же, — снова дружески пригласила его войти
эта приятная маленькая леди.-
— О’кей, — согласился он. — Все равно мне нужно рассчи-
таться с вами за комнату.
273
Он вошел в ее квартиру, и она закрыла за ним дверь. Здесь так же
пахло чистотой и свежестью, как в коридоре, и был такой же сильный
запах недавней дезинфекции. Линолеум в кухне местами протерся
так, что проглядывал деревянный пол, отдраенный набело. Чистая
клеенка с узором из морских раковин покрывала кухонный стол.
— Садитесь, — пригласила его миссис Догерти. — Какой кофе
вы предпочитаете?
— Обычно, мадам, я пью черный, с тремя кусочками сахара. —
Он усмехнулся и добавил: — Моя мать говорит, что я унаследовал
любовь к сладкому от отца. Он погиб в железнодорожной катаст-
рофе, когда мне было всего семь лет.
— Как жаль! — воскликнула миссис Догерти, поставила перед
ним чистую чашку и наполнила ее кофе.
— Я почти не помню его.
— А вот и сахар, — сказала она и подвинула к нему сахар-
ницу. Потом села напротив и взяла кусок тоста, от которого от-
кусила в тот момент, когда он постучал в дверь. — Может быть,
желаете тосты? — спохватилась она.
— Нет, спасибо, мадам.
— Действительно не хотите?
— Видите ли...
— Сейчас приготовлю.
Она встала, подошла к стойке рядом с раковиной, достала из
вощеной бумаги кусок хлеба и вложила его в тостер.
— Может быть, два кусочка? — повернулась она к нему.
— Пожалуй, съел бы и два, мадам, — пожал он плечами и
улыбнулся.
— Не стоит стесняться хорошего аппетита, — заметила хозяй-
ка и положила в тостер еще кусок. — Вы начали рассказывать,
зачем приезжаете в город.
— Мы продаем здесь наши товары, мадам.
— Что за товары?
— У нас небольшая мастерская. Мы делаем деревянную посуду,
брат и я.
— Где вы живете?
— В Кэри. Не слышали о таком городке?
— К сожалению, нет.
— Он совсем маленький. Из больших городов ближе всех к
нам Хаддлестон.
— Ах, да, Хаддлестон, — кивнула Догерти.
— Там катаются на лыжах — если вы любите кататься.
— Нет, я не катаюсь на лыжах, — засмеялась миссис Догерти,
поднесла к губам чашку, сделала глоток и. тут же вскочила, ус-
лышав, как щелкнул тостер. Принесла тарелку с двумя кусками
поджаренного хлеба, придвинула масленку и баночку мармелада.
274
Затем снова села напротив. Он стал намазывать масло на хлеб, а
она спросила:
— Что же вы мастерите, мистер Брум?
— Главным образом, как я сказал, деревянную посуду и еще
кое-что.
— Мебель?
— Редко. Скамейки, приставные столики и все такое, но совсем
немного. В основном делаем миски для салата, подставки, доски,
чтобы резать мясо и хлеб, всякие мелочи. Брат еще занимается
резьбой по дереву.
— Очень интересно, — отозвалась миссис Догерти. — А потом
все это привозите к нам, верно?
— Мы продаем товары и в Кэри, — объяснил он, — но этого не
хватает на жизнь, понимаете? Летом дело обстоит не так уж плохо:
приезжают немало людей, интересующихся такими вещами. Кое-кто
заходит к нам в мастерскую. А зимой в-Кэри главным образом лыж-
ники. К нам они приходят, только когда идет дождь и нельзя кататься
на лыжах. Вот я и стараюсь зимой приезжать к вам — раза три-че-
тыре. — Он замолчал. — Впервые я побывал здесь в феврале.
— Вот как? — удивилась хозяйка.
— Так уж получилось, мадам, — ответил он.
— И как вам у нас понравилось?
— Слишком холодно, — засмеялся он, откусил кусок тоста,
затем поднес к губам чашку с кофе и спросил: — Вы не скажете,
сколько сейчас времени?
— Начало девятого.
— Судя по всему, я проспал, — заметил он и снова засмеял-
ся — спокойный, уверенный в себе мужчина. «Может быть, спро-
сить у нее, где находится полицейский участок?»
— А когда вы обычно встаете? — поинтересовалась хозяйка.
— Дома? Вы имеете в виду, в Кэри?
- Да.
— Видите ли, моя мать очень рано начинает возиться на кухне.
Отец работал на железной дороге, его смена начиналась на рассвете,
и она привыкла вставать ни свет ни заря: в пять — половина шестого.
Понимаете, домик у нас маленький, чуть ли не сарай, так что мы с
братом спим в одной комнате, И когда мать начинает возиться в кух-
не, а брат вертится с боку на бок — он спит очень чутко, — прихо-
дится тоже вставать, ничего не поделаешь. — Он опять засмеялся.
— У вас хороший смех, мистер Брум, искренний, — заметила
миссис Догерти. — У большинства крупных мужчин такой смех.
— Вы так считаете?
— Да, у меня создалось такое впечатление.
Он подумал, что как раз сейчас можно спросить ее о том, где
находится полицейский участок, но ему не хотелось ее расстраи-
275
вать и он снова взял чашку, отпил пару глотков и надкусил второй
тост.
— Мне хотелось бы оплатить последние сутки, — сказал он. —
Я ведь заплатил вам только за одни сутки, авансом.
— Совершенно верно, — кивнула миссис Догерти.
Он сунул руку в карман за бумажником, но она остановила его:
— Допейте сначала кофе, мистер Брум. Деньги никуда не убегут.
— Спасибо, мадам, — улыбнулся он.
— Сколько вам лет, мистер Брум? — поинтересовалась хозяй-
ка. — Вы не обижаетесь на мой вопрос?
— Ничуть, мадам. В мае будет двадцать семь. Двенадцатого мая.
— Я так и думала. А вашему брату?
— Двадцать два. — Он промолчал. — Завтра Валентинов день,
верно?
— Мне-то уж точно никто не пришлет никакой открытки.
— Ну, это вы напрасно, миссис Догерти, — покачал он голо-
вой. — Я, например, собираюсь купить открытку и послать матери.
— Вы хороший сын, мистер Брум, — заметила миссис Догер-
ти. — А вот у нас не было детей. — И она печально улыбнулась.
— Очень сожалею, мадам.
Хозяйка молча кивнула. Он допил кофе, достал бумажник и
протянул ей пятидолларовую банкноту.
— Сейчас принесу сдачу, — сказала она.
Он стоял у стола, пока миссис Догерти ходила в другую комнату
за сумочкой. Он решил не спрашивать ее о том, где находится поли-
цейский участок. Ему не хотелось расстраивать ее, особенно теперь,
когда она и без того расстроена: ведь у нее нет детей, которые могли
бы послать ей поздравительную открытку, как он собирается послать
своей матери в Валентинов день. Успеет ли мать вовремя получить
ее? Наверное, успеет. Если он купит открытку прямо сейчас, еще до
того, как отправится в полицейский участок, и тут же опустит в
ящик, мать обязательно получит поздравление завтра утром.
— Вот, мистер Брум. — Миссис Догерти вошла в кухню. Он взял
доллар, положил в бумажник и надел пальто. — Когда вы снова при-
едете в город, надеюсь опять видеть вас у себя, — добавила она.
— Да, конечно, мадам, — ответил он. — Обязательно.
— Вы — настоящий джентльмен, — улыбнулась миссис Догерти.
— Спасибо, мадам, — смутился он.
— В нашем районе... — начала миссис Догерти, но замолчала
и только покачала головой.
— Я вернусь забрать вещи, — предупредил он.
— Можете не торопиться.
— Видите ли, мне нужно выполнить еше несколько поручений.
— Можете не торопиться, — повторила она и проводила его
до двери.
276
Закусочная находилась на углу Эйнсли-авеню и Норт-Элевенс-
стрит. Слева тянулась стойка, у которой стояли желающие переку-
сить. Остальная часть помещения была отведена под продажу
лекарств и разных мелочей. Длинный ряд книг в бумажных обложках
с яркими заголовками и увлекательными названиями стоял перед
множеством грелок. Рядом с гребешками и шприцами валялись самые
разные поздравительные открытки. Он прошел мимо полки с книга-
ми. В глаза бросилась яркая обложка — «Как делать это в самоле-
тах», — и направился к поздравительным открыткам. Их была целая
куча, и они были разложены по секциям. В первой поздравляли с
днем рождения — сына, дочь, мать, отца, брата, сестру, дедушку, ба-
бушку и прочих родственников. Он скользнул по ним взглядом, про-
шел мимо открыток, выражающих сочувствие, поздравляющих с
юбилеем, и наконец остановился у той, где стояли поздравления с
днем Святого Валентина. С каждым годом все больше открыток но-
сили шутливый характер. Это ему не слишком нравилось. И главным
образом потому, что он не понимал содержащегося в них юмора. Он
посмотрел на ряды открыток, посвященных Валентинову дню, и за-
метил, что они тоже делятся на разделы, подобно тем, что поздрав-
ляли с днем рождения: любимым, женам, мужьям, матерям, отцам;
дальше смотреть он не стал и принялся проглядывать те, в которых
поздравлялась мать. Он остановился на отлично выполненной от-
крытке с бархатным сердцем посередине, от которого ниспадали ро-
зовые ленточки. Наверху тиснение изящными золотыми буквами:
«Матери». Он взял открытку и стал читать стишок, напечатанный
внутри. А то найдешь иногда неплохую открытку, а поздравление ни-
куда не годится. Так что нужно быть внимательным.
На этот раз, однако, стихотворение оказалось очень хорошим.
Он прочел его раз, другой, третий, испытывая глубокое удовлет-
ворение от вложенных в него чувств. «Интересно, сколько может
стоить такая роскошная открытка?» — подумал он. Она нравилась
ему, но тратить слишком много денег не хотелось. За кассой сидела
цветная девушка и читала журнал.
— Сколько стоит эта открытка? — спросил он девушку.
— Сейчас посмотрим, — сказала- она, взяла открытку, пере-
вернула и посмотрела на цену.
— Семьдесят пять центов,.— сообщила девушка и добавила с
улыбкой, заметив, что он смутился: — Там есть дешевле, стоит
только поискать.
— Видите ли, мне понравилась именно эта, — объявил он.
— Да, хороша.
— Особенно стихотворение. На большинстве открыток стихи
просто ужасны.
— Действительно, написано от чистого- сердца, — согласилась
девушка, прочитав стишок.
277
— Значит, семьдесят пять?
— Так напечатано на обороте, видите? — Девушка перевернула
открытку и указала на буквы и цифры внизу. — Видите: ХМ-75? Что
означает — семьдесят пять центов.
У девушки были очень длинные ногти.
— Почему бы просто не пометить «семьдесят пять центов»? —
удивился он.
— Представления не имею, — хмыкнула девушка. — Навер-
ное, чтобы напустить таинственности.
— Да уж, ХМ-75 — очень таинственно, — улыбнулся он, и
девушка улыбнулась ему в ответ. — Ну что ж, покупаю.
Она понравится вашей матери, — заверила его кассирша.
— Надеюсь. Мне понадобятся марки. У вас продаются?
— Вон там, в автомате.
— Одну минуту...
- Да?
— Я хочу купить еще открытку.
— Хорошо.
— Не пробивайте пока.
— Я подожду.
Он вернулся к стеллажу, прошел мимо поздравлений матери,
жене, и любимым, разыскивая раздел «друзья» или «знакомые», и
нашел его под названием «разное». Он просмотрел несколько от-
крыток и отыскал простенькую с надписью: «Кому-то очень хоро-
шему в день Св. Валентина». Стихов внутри не оказалось, а было
просто напечатано несколько слове «Будьте счастливы в этот день».
Он взял открытку и принес к кассе.
— Вам нравится? — спросил он цветную девушку.
— Для кого она? Для вашей девушки?
— У меня нет девушки.
— Ну, рассказывайте, — подмигнула она. — У такого огром-*
ного симпатичного парня...
— Честное слово, — покачал он головой, — девушки нет, —
и тут же понял, что она с ним заигрывает.
— Тогда для кого же эта открытка? — лукаво поинтересова-
лась кассирша.
— Для хозяйки дома, где я снимаю комнату.
— Вы, должно быть, единственный мужчина в городе, который
посылает своей хозяйке поздравительную открытку, — засмеялась
девушка.
— Ну что ж, значит, единственный, — согласился он и засме-
ялся тоже.
— У вас, должно быть, очень красивая хозяйка.
— Да, приятная дама.
— Наверняка блондинка.
278
— Нет, что вы.
— Тогда какая? Рыжая?
— Нет-нет, она...
— Или вы предпочитаете темнокожих? — спросила кассирша
и посмотрела ему прямо в глаза.
Он промолчал.
— Так вам нравятся темнокожие девушки? — повторила кас-
сирша.
— Да, — ответил он.
— Сразу видно, — еле слышно произнесла она.
Они помолчали.
— Сколько я должен? — спросил он.
— Дайте-ка взглянуть, — сказала она и перевернула открыт-
ку. — Семьдесят пять и двадцать пять... ровно доллар.
Он достал бумажник, протянул банкноту.
— Вы говорили, вам нужны почтовые марки?
- Да.
— А у вас есть мелочь для автомата?
— По-моему, есть.
— Автомат там, — кивнула она в сторону автомата, продаю-
щего марки. Потом нажала на кнопку, раздался звонок, и банкнота
скользнула в ящик. Девушка достала из-под прилавка бумажный
конвертик. — Вы живете поблизости?
— Нет.
Она следила за тем, как он опускал в автомат монеты, как
потянул за ручку.
— Приехали откуда-то?
- Да.
— Откуда же?
— Из Кэри. Знаете, где это?
— Нет.
— Недалеко от Хаддлестона. Вы катаетесь на лыжах?
— Я? — рассмеялась девушка.
Он лизнул языком марки, приклеил по одной на угол каждого
конверта.
— У вас есть ручка? — спросил он.
— Конечно. — Девушка протянула ему ручку, лежавшую ря-
дом с кассовым аппаратом. — Вы когда-нибудь видели темноко-
жую, катающуюся на лыжах?
— А я и сам никогда не катался, так что не знаю, — ответил он.
— Ну, может, найдутся одна или две, — улыбнулась она. —
Во всех Соединенных Штатах должно же быть хоть несколько цвет-
ных девушек, катающихся на лыжах, как вы считаете?
— Пожалуй.
— Но я ни с одной такой не знакома.
279
— Я тоже.
Девушка посмотрела на конверт, когда он надписывал адрес.
— Кто такая Дороти Брум? — спросила она.
— Моя мать.
— А вас как зовут?
— Роджер Брум.
— Меня — Амелия, — сказала она.
— Привет, Амелия.
— Амелия Перес. — Она сделала паузу. — Мой отец — испанец.
— Очень хорошо, Амелия. — Он посмотрел на нее, улыбнулся
и начал надписывать второй конверт.
— Это хозяйке дома, в котором ты снимаешь комнату, верно,
Роджер?
— Да.
— Миссис... Агнесса... Догерти, — прочитала Амелия и снова
улыбнулась. — Ну и хозяйка!
— Но она и в самом деле сдает меблированные комнаты, —
сказал Роджер.
— Ну-ну...
— Вот и все, — улыбнулся Роджер. — С этим покончено.
— Почтовый ящик там, — показала Амелия.
— Спасибо.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга.
— Ну, ладно, — пожал он плечами, — пока.
— Пока, Роджер, — ответила она, когда он уже отвернулся.
Выходя из закусочной, он зашел в телефонную будку и открыл
справочник. Нашел раздел «Полиция», потом в разделе «Городские»
отыскал «Полицейские участки». Он водил пальцем по названиям:
«вытрезвители», «проверка опасных предметов», «центральная ав-
тобаза», «портовый участок», «отделы по расследованию убийств»,
«отделы по борьбе с наркотиками», «транспортная полиция»... Где
же просто участки, наблюдающие за порядком в городе? Как быть
человеку, если он просто хочет обратиться к полицейскому? Роджер
закрыл справочник и вернулся к кассе. Амелия подняла голову.
— Привет, — сказал она. — Забыл что-нибудь?
— Я должен встретиться у полицейского участка с прияте-
лем, — объяснил Роджер, — но не* знаю, где он находится.
— Иди через парк, — стала объяснять девушка, — потом по
Гроувер-авеню. И увидишь участок. Перед ним на столбах большие
зеленые шары.
Глава 2
На больших зеленых шарах нарисованы цифры «87». Шары сто-
яли по бокам закрытых коричневых дверей. Серый унылый дом на
280
фоне светло-голубого утреннего неба был покрыт сажей и уличной
пылью. Роджер стоял на противоположной стороне улицы у невысо-
кой каменной стены, замыкающей северную часть парка, выходящей
на Гроувер-авеню, смотрел на дом и никак не мог решить, есть ли
там кто-нибудь: двери были закрыты, «Ну что ж, — подумал он, —
сейчас зима, трудно представить, что они в такой холод будут дер-
жать двери открытыми. А вообще-то полицейские всегда в участке —
такая уж у них служба. Участки не закрываются даже по субботам и
воскресеньям, даже .по праздничным дням».
Он снова посмотрел на здание.
Не слишком веселое местечко! На фасаде сажа и грязь, накоплен-
ные за пол века, окна закрыты металлическими решетками и скрыты
от посторонних взглядов полузадвинутыми выцветшими шторами.
Единственным признаком жизни была струйка дыма, поднимающая-
ся из трубы. Интересно, сколько там полицейских? Стоит ли идти ту-
да прямо сейчас? Может, еще слишком рано? Роджер прошел футов
пятьдесят и оказался у входа в парк. Он поднялся на несколько сту-
пенек и пошел по усыпанной гравием дорожке, ведущей вдоль камен-
ной стенки, снова посмотрел на здание полицейского участка, а потом
сел на скамейку — так, чтобы видеть дверь.
Вот она отворилась, и на улицу вышла целая группа полицейских,
которые разговаривали между собой и смеялись. Их было много —
казалось, через дверь прошли все полицейские города. Они спусти-
лись по плоским низким ступеням на тротуар и стали расходиться в
разные стороны: одни направились к центру, другие — к окраинам,
третьи поворачивали за угол и шли к реке, к северу, а полдюжины
пересекли улицу и направились прямиком к тому входу в каменной
стенке, через который три минуты назад вошел в парк Роджер. Двое
пошли налево, по дорожке, посыпанной гравием, еще двое — по га-
зону и по дорожке для верховой езды, махнув рукой двоим своим то-
варищам, идущим прямо к скамейке, на которой сидел Роджер. Он
посмотрел на них, когда они проходили мимо, и кивнул. Один из по-
лицейских, словно узнав в Роджере старого знакомого: с которым здо-
ровался каждое утро (что было невозможно: ведь Роджер еще никогда
в жизни не сидел на этой скамейке, напротив полицейского участка),
махнул ему рукой, улыбнулся — «Привет!», — затем повернулся к
другому и продолжал разговор.
Роджер смотрел им вслед, пока они не исчезли из вида. Потом
снова стал смотреть на здание полицейского участка.
Наверное, нужно побеседовать с детективом. Да, это, конечно,
самое лучшее. Входишь в участок и говоришь, что тебе нужно
встретиться с детективом. Тебя спросят — так всегда бывает в
банке или какой-нибудь конторе, — о чем?
Роджеру не хотелось рассказывать о цели своего визита: это
почему-то его беспокоило. Ему хотелось сразу встретиться с детек-
281
тивом и выложить всю историю, а не тратить время на разговор
с простым полицейским.
— Вот там они и сидят, это уж точно, — послышался чей-то
голос.
Роджер вздрогнул от неожиданности. Он был так увлечен на-
блюдением за домом, что не услышал шагов по усыпанной гравием
аллее, и с удивлением увидел, что на скамейке напротив сидит
мужчина. Было рано — без четверти девять или чуть меньше, —
было холодно — градусов пять или даже семь, ниже нуля, — так
что в парке сидели только они — Роджер и незнакомец — на
противоположных скамейках.
— Что вы сказали? — спросил Роджер.
— Вот там они и сидят, это точно, — повторил мужчина.
— Кто сидит? Где? — с недоумением спросил Роджер.
— Копы, — лаконично пояснил мужчина.
Он был невысокого роста, щеголевато одетый: в черном пальто с
бархатным воротником и отворотами, на голове — серая фетровая
шляпа, лихо сдвинутая на одну сторону. Узкие, словно проведенные
карандашом, усики, черный с желтыми пятнами галстук-бабочка, ко-
торый виднелся в расстегнутом воротнике пальто, будто пропеллер,
раскрашенный яркими красками. Мужчина многозначительно и пре-
зрительно кивнул головой в сторону полицейского участка.
— Копы, — повторил он.
— Совершенно верно, — согласился с ним Роджер.
— Конечно, верно, кто в этом сомневается? — сказал мужчина.
Роджер посмотрел на него, кивнул и снова перевел взгляд на
участок.
— Они кого-то задержали? — спросил мужчина.
— Что?
— Там, в участке.
— Что вы имеете в виду?
— Они там кого-нибудь задержали?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Из ваших, — пояснил мужчина.
— Из моих?
— Да, там.
— Что вы хотите этим сказать?
— Они удерживают кого-то из ваших знакомых в участке? —
нетерпеливо пояснил мужчина.
— A-а. Нет. Конечно нет.
— Тогда почему вы следите за домом?
Роджер пожал плечами.
— Послушайте, передо мной не стоит притворяться, — сказал
мужчина. — Я побывал у них столько раз, что у вас не хватит
пальцев на руках и ногах, чтобы сосчитать.
282
— Вот как? — равнодушно заметил Роджер и собрался было встать
и уйти из парка, но мужчина перешел аллею и сёл рядом с ним.
— Меня задерживали по многим малозначащим поводам, —
сообщил он. — Меня зовут Клайд.
— Как поживаете? — вежливо отозвался Роджер.
— Клайд Уоррен. А вас как зовут?
— Роджер Брум.
— Замечательно! Брум — значит метла. Новая метла метет
по-новому, верно? — захохотал Клайд. Блеснули ровные зубы, бе-
лые клубы пара вырывались изо рта на морозном воздухе. Он
подтянул руку и смахнул застывшую слезу, вызванную смехом, из
уголка глаза. Его пальцы пожелтели от никотина. — Совершенно
точно, сэр, — не переставал он смеяться, — новая метла метет
по-новому. Да, они сажали меня под самыми разными предлогами,
Роджер, самыми разными!
— Мне, пожалуй, пора, — сказал Роджер и снова сделал попытку
встать, но Клайд легко коснулся его плеча и тут же убрал руку, словно
оценив огромность Роджера, его силу и не желая его провоцировать.
Роджер обратил внимание на это неожиданное движение и почувство-
вал, что оно для него лестно. «В конце концов, — подумал он, — этот
самый Клайд был там, внутри, и знает, какие у них правила».
— Что они делают с вами? — спросил он. — После того, как
вы придете туда?
— Придете туда? — удивился Клайд. — Придете?.. Вы хотите
сказать — после того, как вас приведут?
— Да, пожалуй.
— Они предъявят вам обвинение — если у них есть в чем вас
обвинить, — затем отведут в камеру предварительного заключения
на первом этаже и будут держать, пока не настанет время отвезти
вас в центральное управление для опознания и предъявления офи-
циального обвинения — если совершено преступление.
— А каково наказание?
— Зависит от преступления: смертная казнь или заключение в
тюрьму штата.
— Неужели?
- Да.
— Ну а какие бывают преступления?
— Грабеж — преступление, вооруженное ограбление — тоже
преступление. Понятно?
- Да.
— А вот непристойное поведение, — добавил Клайд, — всего
лишь судебно наказуемый проступок.
— Понятно.
— Да, сэр, всего-лишь проступок, — сверкнули в усмешке ос-
лепительно белые зубы. — Искусственные, — пояснил Клайд, за-
283
метив взгляд Роджера, и щелкнул зубами в качестве доказатель-
ства. — А вот содомия — это преступление, — продолжал он. —
За содомию можно получить двадцать лет.
— Неужели?
— Точно! Но им ни разу не удавалось меня в ней обвинить!
— Что ж, хорошо, — сказал Роджер, не интересующийся, по-
чему Клайда таскали в участок. Его интересовало одно: как будут
обращаться с ним, когда он окажется там.
— Чтобы тебя могли обвинить в содомии, — заметил Клайд, —
это должно произойти против чьей-то воли, или с применением силы,
или когда один из участников несовершеннолетний... Понимаете, что
я хочу сказать? В противном случае это всего лишь гомосексуализм.
Но в содомии им ни разу не удалось меня обвинить!
— У вас берут отпечатки пальцев?
— Я ведь сказал вам, что меня ни разу не обвиняли в содомии.
— Я имею в виду другие преступления.
— Ну, разумеется, у нас берут отпечатки пальцев — это же
их работа! Вообще их работа состоит в том, чтобы испачкать вам
руки, взять у вас отпечатки пальцев и вообще сделать вашу жизнь
как можно хуже, едва у них представляется такая возможность.
Для этого и существуют копы.
— Н-да... — пробормотал Роджер, и оба замолчали. Роджер
взглянул на полицейский, участок.
— У меня квартира совсем рядом, — сообщил Клайд.
— Вот как.
— Всего несколько кварталов к востоку.
— Понятно.
— Хорошая квартира.
— А вам там позволяют звонить? — спросил вдруг Роджер.
— Кто?
— Полиция.
— Да, конечно. Пошли ко мне, а?
— Куда? — не понял Роджер.
— Ко мне на квартиру.
— Зачем?
— Мне кажется, вам у меня понравится.
— Большое спасибо, — сказал Роджер, — но у меня дела.
— Может быть, зайдете позже?
— Спасибо, но...
— Очень хорошая квартира, — настаивал Клайд.
— Видите ли, дело в том...
— Им никогда не удавалось обвинить меня в чем-нибудь серь-
езном, если это вас беспокоит.
— Что вы, ничуть...
— Я обязательно, сказал бы вам, будь что-то. серьезное.
284
— Знаю, но...
— Им просто нравится время от времени привязываться ко мне,
вот и все. — Он сделал презрительную гримасу и добавил: — Копы.
— Ну что ж, большое спасибо, — Роджер встал, — но...
— Может быть, все-таки зайдете попозже?
— Нет, вряд ли.
— У меня есть пудель, — сообщил Клайд.
— Что?
— Его зовут Шатци. Хороший пес, вам понравится.
— Извините, — покачал головой Роджер.
— Пожалуйста, — просительно произнес Клайд.
Роджер отрицательно покачал головой.
— Нет.
И пошел прочь, все еще покачивая головой, подальше от парка
и от скамейки.
Он нашел почту на Калвер-авеню, вошел внутрь и оформил
денежный перевод на сто долларов на имя Дороти Брум. Оплата
перевода обошлась ему в тридцать пять центов, и он потратил еще
шесть на конверт, запечатал его и отправил матери на Терминал-
стрит, в Кэри. В конверте находилось извещение на перевод. Он
отнес конверт к окошку и передал служащему.
— Она получит его завтра? — спросил он.
Тот взглянул на адрес.
— Должна получить, — сказал он. — Если он поступает к нам
до пяти вечера, то должен прибыть к завтрашнему дню. Вот только
нельзя поручиться за почтовое отделение адресата. Бывает, письма
лежат там по два, даже три дня.
— Нет, в Кэри хорошие почтальоны, — заметил Роджер.
— Тогда она получит перевод уже завтра.
— Спасибо, — сказал он.
Роджер вышел на улицу, взглянул на небо и решил перед тем,
как идти в участок, позвонить матери, сказать ей, чтобы не бес-
покоилась: он не приедет домой сегодня вечером, как обещал. Часы
в витрине ювелирного магазина показывали, что еще нет девяти,
но ничего страшного: мать уже давно встала, как он и рассказывал
миссис Догерти. Интересно, что подумает миссис Догерти, когда
получит его открытку? Хотелось бы взглянуть, какое будет у нее
лицо, когда она вскроет конверт. Улыбаясь, Роджер пошел по ули-
це, разыскивая телефонную будку. Группа мальчиков и девочек
стояла на крыльце, болтая куря и смеясь. У всех были в руках
учебники, девочки прижимали их к своим маленьким высоким гру-
дям, мальчики держали под мышкой или в ранцах. «Собираются
в школу», — подумал Роджер и вспомнил, как как сам ходил в
школу, но тут же выбросил эту мысль из головы, потому что уви-
285
дел в пятнадцати футах от ребят кондитерский магазин. Он вошел,
заметил в углу телефонную будку и остановился у прилавка, где
разменял бумажные деньги на мелочь. Пришлось ждать, пока из
будки не вышла толстая испанка. Потом он уселся в тесной ка-
бинке, пропахшей ее духами и потом, набрал код района, где на-
ходится Кэри, и затем телефон в городе — Кэри 7-33-41.
— Алло? — послышался голос матери.
— Это я, мама.
— Роджер?
— Да, мама.
— Ты где?
— Все еще в городе.
— Продал товары?
— Да, мама.
— Сколько выручил?
— Сто двадцать два доллара.
— Это больше, чем мы рассчитывали, верно? — обрадовалась мать.
— На сорок семь долларов.
— Молодец, сынок!
— Это потому, что я пошел на то новое место, о котором тебе
говорил. То самое, что приметил еще в декабре, когда приезжал
накануне Рождества, помнишь?
— В центре города? В Латинском квартале?
— Совершенно верно, мама. Знаешь, сколько он заплатил мне
за салатницы?
— За большие?
— И за те, и за другие.
— Так сколько же?
— Я продал ему дюжину больших по полтора доллара за каж-
дую, мама! Дороже, чем мы просим за них в лавке.
— Да, знаю. Он случайно не тронулся?
— Что ты, мама, он продаст их гораздо дороже! Меня ничуть
не удивит, если он получит за каждую три, даже четыре доллара.
— А как насчет маленьких? Сколько он заплатил за маленькие?
— Маленьких он взял всего полдюжины.
— За сколько?
— По доллару за каждую. — Роджер помолчал. — У себя в
лавке мы продаем их по семьдесят пять центов, мама.
— Знаю, — засмеялась мать. — А не продаем ли мы их слиш-
ком дешево?
— Ну что ты, у нас же нет такого количества покупателей.
— Верно, — согласилась с Роджером мать. — Когда вернешься
домой, сынок?
— Я послал тебе перевод на сто долларов, мама. Зайди за ним
завтра, ладно?
286
— Хорошо. Так когда ты вернешься?
— Еще не знаю.
— Что значит — не знаю?
— Видишь ли, у меня...
— Что ты хочешь этим сказать?
— Когда я вернусь домой... — начал Роджер и замолчал. — Мама?
— Слушаю.
— Как... как дела у Бадди?
— Все в порядке.
— Мама?
- Да?
— Это... насчет моего возвращения домой.
- Да?
— Я еще не знаю, когда вернусь.
— Да, я поняла, что ты сказал, с первого раза.
— Видишь ли, мне нужно еще кое-что сделать.
— Что именно?
— Понимаешь...
- Да?
— Ведь там у тебя Бадди.
— Бадди еще мальчишка.
— Мама, ему двадцать два года.
— Это значит, что он мальчишка.
— Но ведь я лишь немного старше его, мама. — Он сделал пау-
зу. — Мне только двадцать семь, мама. Даже еще не исполнилось.
— Ты уже мужчина, — возразила она.
— Поэтому я не понимаю...
— Ты уже мужчина, — повторила мать.
— Короче говоря, я еще не знаю, что будет дальше. Поэтому
и послал тебе деньги.
— Спасибо, — холодно поблагодарила мать.
— Мама?
— Ну что?
— Ты сердишься на меня?
— Нет.
— Мне показалось, что сердишься.
— Нет, не сержусь. Мой старший сын хочет оставить меня
одну в самой середине зимы...
— Мама, у тебя там Бадди!
— Бадди еще мальчишка. Кто будет заниматься лавкой? Ты
ведь знаешь, что я плохо себя чувствую.
— Мама, мне нужно сделать это.
— Что тебе нужно сделать?
— Это...
— Что именно?
287
— Мама, если бы я хотел сказать тебе, то уже сказал бы.
— Не смей дерзить матери, — бросила она. — Ты все еще не та-
кой большой, чтобы с тебя нельзя было сдернуть штаны да выпороть.
— Прости, мама.
— Ладно, что случилось?
— Ничего.
— Роджер!
— Ничего! — резко ответил он. — Прости, мама, но это мое дело.
Наступила тишина.
— Я позвоню тебе, — сказал он наконец и повесил трубку,
пока она не успела ответить.
Глава 3
Этот человек прятался в подъезде дома рядом с кондитерским ма-
газином. Он был, пожалуй, ровесник Роджера — высокий, худой, с
рыжеватой щетиной на подбородке, в сером пальто, поднятый ворот-
ник которого он сжимал одной рукой у горла. Ни шляпы, ни перчаток.
Рука, стискивающая воротник, казалась мертвенно бледной. Другая
скрывалась в кармане. Человек следил за школьницами, переходя-
щими улицу, когда из кондитерской вышел Роджер. Тогда он спу-
стился по ступенькам на тротуар и пошел рядом с ним.
— Эй, — позвал он.
Роджер остановился. Незнакомец, не торопясь, с улыбкой по-
дошел к нему. Ничего угрожающего в нем не было.
— Вы что-то ищете? — спросил незнакомец.
— Нет, — ответил Роджер.
— Я хочу сказать, вы ведь не местный, верно?
- Да.
— Вот я и подумал: а вдруг кто-то послал вас сюда.
— Зачем? — удивился Роджер и пошел своим путем.
Незнакомец шел рядом.
— Мы можем предоставить вам все, что угодно, — сказал
он. — Назовите, что хотите, и у нас это есть.
— Мне ничего не нужно.
— Может быть, женщину?
— Нет, я...
— Какого цвета? Белую, темнокожую, коричневую? У нас есть
даже желтые, если пожелаете. Здесь целая улица, полная женщин.
— Нет, мне не нужна женщина, — покачал головой Роджер.
— Ты, может, предпочитаешь девочек? Какого возраста? Де-
вять лет, десять, одиннадцать? Назови любой.
— Нет.
— Тогда что? Порошок? Таблетки?
288
— А что это такое?
— Героин, кокаин, морфин, опиум, кодеин, димедрол, бензед-
рин, марихуана, фенобарбитал — что хочешь.
— Спасибо, мне ничего не надо.
— Но что-то же ты ищешь? Пистолет? Квартиру, чтобы ук-
рыться от быков? Алиби? Скупщика краденого? Говори, не бойся.
— Я бы выпил чашку кофе, — улыбнулся Роджер.
— Ну, это проще всего, — пожал плечами его спутник. — Поду-
мать только: ему встречается джинн, готовый выполнить три любых
желания, а он желает чашку кофе! — Он снова пожал плечами. —
Сразу за углом, на авеню, кофе и что угодно. Лучший в округе.
— Отлично, — кивнул Роджер.
— Я тоже, пожалуй, зайду, — решил незнакомец.
— Интересно, почему сегодня утром все так стремятся провести
со мной время? — подумал вслух Роджер.
— Кто знает? — заметил его спутник. — Может, сегодня не-
деля национального братства, а? Как тебя зовут?
— Роджер Брум.
— Рад познакомиться, Роджер. — Незнакомец на Мгновение
опустил воротник пальто, пожал руку Роджера и тут же снова туго
прижал воротник к горлу. — Я Ральф Стаффорд. Рад познако-
миться.
Они повернули за угол и пошли к закусочной в середине квар-
тала. Из вентиляционного отверстия вырывались огромные клубы
пара. В чистом февральском воздухе особенно ощушался запах жа-
реного мяса. Роджер остановился, заколебавшись, у двери, и Ральф
подтолкнул его:
— Заходи, здесь отлично готовят кофе.
Закусочная оказалась маленькой и уютной, с десятком высоких
стульев перед стойкой, покрытых красной искусственной кожей. За
стойкой возвышался массивный жирный мужик, почти лысый, с
закатанными рукавами на мускулистых руках. Роджер и Ральф
сели за стойку.
— Чего желаете? — спросил мужик.
— Кофе моему другу, — заказал Ральф, — и горячее какао
для меня. — Он наклонился к Роджеру и доверительно сообщил: —
От какао у меня на спине прыщи, но мне наплевать. Итак, что
ты здесь делаешь? Ты ведь не бык, верно?
— Бык? — удивился Роджер.
— Коп в штатском, — пояснил Ральф.
— Нет.
— Тогда кто? Из министерства финансов?
— Нет, — покачал головой Роджер.
— Не врешь?
— Не вру.
10 Эд Макбейн «Цена сомнения*
289
— Тут у нас был один парень, месяца два-три назад, перед
самым Рождеством... Так вот он был из министерства финансов,
пытался напасть на след наркотиков. Но у него ничего не вышло. —
Ральф помолчал. — Ты не похож на федерального агента, так что
я готов рискнуть.
— Рискнуть? Чем?
— Слушай, приятель, а вдруг ты из ФБР?
— Ну и что тогда?
— Вдруг у меня кое-что есть?
— Что именно?
— Ну, например, порошок.
— А-а...
— Для меня это было бы скверно.
— Конечно, — согласился Роджер.
— Я сильно рискую, беседуя с тобой по-дружески.
— Да, знаю, — улыбнулся Роджер.
— Значит, ты не полицейский?
— Нет.
— Превосходно.
Они помолчали, пока бармен ставил перед ними чашки. Ральф
взял свою, сделал пару глотков и снова повернулся к Роджеру.
— Тогда кто же ты? — спросил он. — Если не полицейский?
— Просто человек. Обыкновенный человек.
— И чем занимаешься?
— Снял поблизости комнату.
— Зачем?
— Потому что приехал в город решить деловые вопросы.
— Какие?
— Нужно было кое-что продать.
— Краденые банкноты?
— Нет.
— А ты не занимаешься продажей?
— Продажей чего?
— Значит, не занимаешься... Ну и что же ты продал?
— Деревянные миски. Ложки. Скамейки. Предметы, сделанные
из дерева.
— Неужели? — почему-то удивился Ральф.
— На севере штата у нас с братом небольшая мастерская. Де-
лаем в основном деревянную посуду.
— Понятно, — разочарованно протянул Ральф.
— Вот я и привез сюда товары на продажу.
— А на чем приехал?
— На грузовике. У нас с братом маленький грузовичок.
— Какой?
— «Шевроле/» пятьдесят девятого года.
290
— И много можно погрузить в него?
— Да, порядочно. А почему тебя это интересует?
— Ну, какого размера груз можно погрузить в кузов?
— Как-то не думал об этом...
— Пианино туда поместится?
— Пожалуй. А что, тебе нужно перевезти пианино?
— Нет, просто пытаюсь определить размеры твоего грузовика.
Бывают моменты, когда парни, с которыми я знаком, нуждаются
в грузовике, понимаешь?
— Для чего?
— Чтобы перевезти груз".
— Что за груз?
— Да краденое, — небрежно заметил Ральф и снова отхлебнул
из чашки.
— А-а... — неопределенно промычал Роджер.
— Как ты к этому относишься?
— Не хотелось бы, знаешь, чтобы моим грузовиком пользова-
лись для перевозки краденого.
— Понятно, — пробормотал Ральф и бросил на Роджера при-
стальный взгляд.
Дверь в закусочную отворилась. Вошел высокий, массивный па-
рень, хлопнул дверью, снял пальто, повесил на вешалку, потер
руки и подошел к стойке.
— Чашку кофе и французскую булочку, — заказал он и взгля-
нул на Роджера. И вдруг заметил Ральфа, сидящего почти в углу.
— Гляди-ка, кто выполз из-под камня! — воскликнул парень.
Ральф поднял голову, кивнул:
— Доброе утро.
— А я думал, ты с Рождества до Пасхи впадаешь в спячку,
Ральфи.
— Нет. Я же не медведь, — усмехнулся Ральф.
— Закрываешься в своей квартирке с таким запасом героина,
что хватает на всю зиму, — не унимался парень.
— Не знаю, что вы имеете в виду, говоря о героине, — пока-
чал головой Ральф.
— А кто твой приятель? — не отставал парень. — Один из
твоих друзей-наркоманов?
— Никакие мы не наркоманы — ни он, ни я, — ответил
Ральф. — Вы же знаете, что я сумел победить эту привычку, так
чего же поднимать шум?
— Да уж, — не поверил парень. — Видишь этого типа,
Чип? — обратился он к бармену. — Самый известный наркоман
в округе. Украдет у своей бабушки ее стеклянный глаз, чтобы
заложить и купить порцию героина. Разве я не прав, Ральф?
— Нет, — покачал головой Ральф, — как всегда, ошибаетесь.
291
— Неужели? А вот скажи, в скольких незаконных сделках ты
бываешь замешан ежедневно? Не считая преступного акта владения
наркотиками?
— Я не занимаюсь никакой преступной деятельностью, — с
достоинством произнес Ральф. — Если хотите, можете меня обы-
скать. С готовностью соглашаюсь, совершенно добровольно, если
вы считаете, что у меня есть наркотики.
— Ты только послушай его, Чип, — продолжал парень. — Он
предлагает, чтобы я его обыскал. Ужасно хочется поймать его на слове.
Когда они так настаивают на обыске, значит, у них что-то припрятано.
— A-а, Энди, оставь его в покое, — проворчал бармен.
— Ну конечно, оставь его в покое, Энди, — повторил Ральф.
— Для тебя, приятель, я детектив Паркер. Не забывай!
— Извините, детектив Паркер. Простите, что я все еще не
умер ради вашего удовольствия.
— Вот именно, — проворчал Паркер и, поблагодарив, принял
поднос с чашкой кофе и французской булочкой. Он водрузил под-
нос на стойку и вонзил мощные челюсти в булочку, с ходу едва
не проглотив ее, затем взял чашку, сделал длинный глоток со
всхлипом, поставил ее на блюдце, выплеснув кофе, рыгнул, взгля-
нул на Ральфа и обратился к Роджеру:
— Это ваш друг?
— Мы только что познакомились, — ответил Ральф.
— Разве я тебя спрашиваю? — сказал Роджер.
— Как вас зовут? — продолжал Паркер.
Он взял чашку и стал пить кофе, не глядя на Роджера. Тот
молчал, и тогда Паркер повернулся у нему и повторил:
— Как вас зовут?
— Почему я должен вам отвечать?
— Вы общаетесь с известным преступником. Я имею право за-
давать вам вопросы.
— Вы полицейский?
— Да, детектив, служу в восемьдесят седьмом полицейском
участке. Вот мой значок.
Паркер бросил на стойку значок детектива, приколотый к его
бумажнику.
— Так как вас зовут?.
Роджер взглянул на значок.
— Роджер Брум.
— Где вы живете, Роджер?
— На севере штата. В Кэри.
— Где это?
— Неподалеку от Хаддлестона.
— А где этот Хаддлестон, черт побери? Никогда не слышал о
таком городе.
292
Роджер пожал плечами.
— Примерно сто восемьдесят миль отсюда.
— У вас есть адрес?
— Да, я снимаю комнату в четырех или пяти кварталах от...
— Мне нужен адрес.
— Не могу припомнить сразу. Женщина по имени...
— На какой улице?
— На Двенадцатой.
- Где?
— Рядом с Калвер-авеню.
.— Значит, вы живете в доме миссис Догерти.
— Совершенно верно, — кивнул Роджер. — Агнесса Догерти.
— Что вы здесь делаете?
— Приехал продать деревянную посуду, которую мы с братом
вырезаем в нашей мастерской.
— Продали?
- Да.
— Когда?
— Вчера.
— И когда уезжаете?
— Еще не решил.
— Чем вы занимаетесь с этим наркоманом?
— Перестаньте, Паркер. — вмешался Ральф, — я ведь уже
сказал, что мы только...
— Не Паркер, а детектив Паркер.
— Ну, хорошо, детектив Паркер, детектив Паркер, теперь все
в порядке? Мы только что познакомились. Почему вы не хотите
оставить его в покое?
— Что, по-вашему, я сделал? — неожиданно спросил Роджер.
— Сделал? —повторил Паркер. Он взял свой значок, сунул его
в карман пиджака, повернулся на стуле и взглянул на Роджера так,
словно увидел его впервые. — А кто сказал, будто вы что-то сделали?
— Понимаете, все эти вопросы...
— Ваш друг, сидящий рядом, был в тюрьме сколько раз?
Сколько раз, Ральфи? Три или четыре? Один раз — это я помню
точно — у тебя нашли наркотики, потом за ограбление и...
— Всего два раза, — ответил Ральф.
— Двух раз достаточно, — сказал Паркер. — Вот почему я
задаю вам эти вопросы, Роджер. — Паркер улыбнулся. А что?
Вы действительно что-нибудь натворили?
— Нет.
— Уверены?
— Уверен.
— Вы не убили никого секачом, а? — рассмеялся Паркер. —
У нас тут в прошлом месяце один убил другого секачом.
293
— Не секачом, а топором, — поправил детектива бармен.
— Какая разница? — отмахнулся Паркер.
— Есть разница.
— Для кого? Для парня, которого убили? А ему-то какое дело?
Он уже поет в небесном хоре с ангелами. — Детектив опять засме-
ялся, встал, подошел к вешалке, на которую повесил пальто, надел
его, затем повернулся к стойке: — Сколько я тебе должен, Чип?
— Обойдемся, — махнул тот рукой. — Зима все спишет.
— Нет, — покачал головой Паркер. — Ты думаешь, меня
можно купить за кофе и булочку? Если хочешь купить меня, цену
придется повысить. Так сколько я должен?
— Двадцать пять центов, — ответил Чип.
— А на сколько нужно повысить цену? — поинтересовался
Ральф. — Я слышал, что тебя покупали за пять долларов, Паркер.
— Ха-ха, очень забавно, — произнес Паркер, положил чет-
верть доллара на стойку и повернулся к Ральфу: — Почему бы
тебе не попытаться купить меня, приятель? Когда-нибудь я поймаю
тебя с наркотиками в карманах, так что попытайся откупиться, а?
— Если пойман с наркотиками, откупиться уже нельзя — ты
это хорошо знаешь, Паркер, — возразил Ральф.
— Тем хуже для тебя, приятель. До встречи! — Детектив мах-
нул рукой в сторону стойки. — Пока, Чип.
— Желаю удачи, Энди.
У двери Паркер повернулся, серьезно взглянул на Роджера и
сказал:
— Если увижу вас снова с нашим общим другом, у меня может
возникнуть желание задать вам новые вопросы, Роджер.
— Хорошо, — кивнул Роджер.
— Хотел бы обратить на это ваше внимание.
— Спасибо.
— Не за что, — с улыбкой добавил он. — В конце концов,
наша задача — оказывать услуги населению. — Он открыл дверь
и вышел на улицу. Дверь с шумом захлопнулась.
— Сукин сын, — пробормотал Ральф.
Глава 4
Больше всего ему не нравилось, что нужно идти в полицейский
участок. Он стоял на противоположной стороне улицы, смотрел на
холодный серый фасад и думал о том, что готов все рассказать им,
только бы не входить в это здание. Пожалуй, он мог бы рассказать
все тому детективу в закусочной, но полицейский ему не понравился,
а значит, рассказывать было бы тяжело. Ральф, например, дважды
побывавший в тюрьме и к тому же наркоман (по крайней мере, по
294
словам полицейского), был гораздо приятнее. Роджер думал о том,
что если бы нашел среди полицейских человека вроде Ральфа, то безч
колебаний пересек бы улицу, вошел в участок, заявил, что его зовут
Роджер Брум и рассказал бы все о случившемся.
Как видно, придется начать с девушки и кончить тоже девушкой.
Это будет непросто. Надо рассказать им, как он встретился с ней. Он
не мог представить себе, что будет сидеть за столом в этом холодном
здании, напротив незнакомого человека и рассказывать, как встретил
девушку по имени Молли. А вдруг допрос поручат детективу вроде
этого Паркера из закусочной? Как он может рассказать ему о девушке
или о том, где они встретились и что делали? Чем больше Роджер
думал, тем труднее все это ему казалось. Перейти улицу и подняться
по ступенькам будет очень трудно, но еще труднее рассказать о де-
вушке, хотя сама суть, то важное, что произошло, казалось не таким
уж трудным, если только ему удастся благополучно миновать подроб-
ности, которые так трудны, о, так трудны....
Пожалуй, лучше всего начать с того, что тем вечером он совсем
не искал девушку, и не стремился ни к какой встрече. Он не понимал,
почему, но именно это будет важным для них, так что надо объяснить.
«Я поужинал. Было примерно семь вечера, и я вернулся к себе в ком-
нату. Там я сидел у окна, смотрел на улицу и думал о том, как мне
повезло: ведь я так удачно продал салатницы и установил выгодный
контакт с магазином в Латинском квартале».
Пожалуй, это он сможет им рассказать. Сможет войти и рас-
сказать о происшедшем.
Вчера вечером Роджер подумал о том, что надо бы позвонить ма-
тери в Кэри и сообщить ей все счастливые новости, но потом решил,
что счастье, переполнявшее его, — что-то очень личное, чувство, ко-
торым ни с кем не следует делиться, даже с таким близким человеком,
как мать. Там, в Кэри, у них очень маленький домик, спальня матери
совсем рядом, а младший брат Бадди спит в одной комнате с Родже-
ром. Они все время вместе, редко чувствуешь себя наедине с самим
собой, думаешь в тишине и спокойствии, и это одна из трудностей
жизни Роджера. Да и комната у миссис Догерти мало чем отличается
от их дома: чтобы пройти в туалет, нужно пересечь коридор, и всегда
кто-нибудь идет навстречу. Сама комната очень маленькая, с улицы
доносится шум, постоянно потрескивают трубы. Ему так нехвата-
ло — ив Кэри, и здесь, в городе, — какого-то тайного места, где мож-
но было бы наслаждаться счастьем, находясь наедине с самим собой,
или плакать в одиночестве.
Он вышел из комнаты в превосходном настроении, должно быть,
в половине восьмого, а может и в восемь, и ему не нужна была ком-
пания. Он просто хотел уйти из крохотной комнаты, выйти на улицу,
на простор, чтобы ощущение счастья, которое он испытывал, полу-
чило возможность расти, расширяться. Он не искал девушку. Он про-
295
сто вышел из комнаты, спустился по лестнице и оказался на улице.
Вечер был очень холодный, холодней, чем сегодня, и он поднял во-
ротник, сунул руки в карманы и зашагал на юг, не думая о том, куда
идет, глубоко вдыхая воздух, холодный и терпкий, — легким было
даже немного больно, таким холодным был воздух.
Он прошел, наверное, шесть или семь кварталов, может быть,
даже больше, прежде чем почувствовал, что замерз. Холод охватил
его ноги, и Роджер решил, что у него отвалятся пальцы, если он
тут же не зайдет куда-нибудь. Он не пил спиртного, так, пару
кружек пива, и не любил бары, но сейчас увидел перед собой бар
и понял, что если не зайдет туда как можно быстрее, то у него
отмерзнут на ногах пальцы.
Он не мог припомнить название бара, но полицейским оно пона-
добится, так же как название улицы, на которой расположен бар.
Да, он прошел шесть или семь кварталов, не больше, прямо
на юг, по Двенадцатой улице от дома миссис Догерти. Какая же
это улица? Роджер вспомнит, что у бара в витрине горел зеленый
неоновый знак. Как бы то ни было, он вошел в этот бар и сел за
стол рядом с батареей, потому что у него замерзли ноги. Вот по-
этому он и встретил Молли. Он не стремился...
«Нет», — подумал он.
Нет, это трудно объяснить — звучит недостаточно убедительно.
Роджер чувствовал, как все должно звучать, представлял себе,
видел, как все произошло, но знал, что, если войдет в участок и
начнет рассказывать детективу, все прозвучит совсем иначе. Ему
придется сидеть лицом к лицу с незнакомым человеком и говорить
о том, как к его столу, за которым он сидел несколько минут,
подошла девушка... Нет, это у него не получится, хотя он пред-
ставлял все так ясно: как она подошла, остановилась, подбоченив-
шись, посмотрела на него' странным раздраженным взглядом.
— Что случилось? — спросил он.
— У вас хватает наглости, мистер, — сказала она. — Вы зна-
ете это, правда?
— Что вы имеете в виду?
— Видите вот эту сумочку в углу? Как вы думаете, зачем она
здесь?
— Что за сумочка... А-а-а...
— Да уж — а!
— Извините. Я не заметил ее, когда сел за стол.
— Ну а теперь-то вы ее видите?
— К тому же на столе не было ни стакана, ни какой другой
посуды...
— Потому что я не успела сделать заказ. Я прошла в туалет
вымыть руки.
— Вот оно что, — вздохнул Роджер.
296
Она тряхнула рыжими волосами — единственное, что было в ней
красивое, — но Роджер заподозрил, что даже они не настоящие. У
нее были приклеены длинные ресницы, нарисованы брови, вылезаю-
щие на лоб, и губы, щедро намазанные губной помадой так, что они
вышли за свои естественные пределы. Она надела на себя белую блуз-
ку и черную юбку, груди под шелком казались слишком высокими и
полными, напоминая своею фальшью ресницы, брови и губы. «Волосы
прямо оранжевые, как фанта, — подумал Роджер. — Да, печальное
зрелище». Даже ноги у нее оказались некрасивыми — видимо, с ними
она ничего не сумела сделать, чтобы они выглядели чуть получше.
— Извините, — сказал Роджер. — Я заберу пиво и пересяду
за другой столик.
— Спасибо, — язвительно бросила девушка, — буду вам очень
благодарна.
Она стояла возле столика, уперев руки в бока, и ждала, когда
он заберет свою бутылку и наполовину пустой стакан и уйдет.
Дело, однако, заключалось в том, что Роджер снял ботинки, на-
деясь согреть ноги у радиатора — он был у стены, под столом, —
и теперь пытался нащупать ногами ботинки. Довольно быстро раз-
ыскал первый, сунул в него ногу. Девушка молча наблюдала за
Роджером. Второй ботинок куда-то подевался. Роджер опустился
на колени и принялся шарить под столом руками. Девушка молча
смотрела на него и наконец не выдержала:
— Христа ради, перестаньте ползать под столом! Лучше уж я
пересяду за другой стол. Передайте мне мою сумочку!
— Извините...
— Да не извиняйтесь, вы просто дайте сумочку!
— Я снял ботинки, потому что...
— Вы что, из деревни? Чувствуете себя в.баре, как в собственной
гостиной? Снимаете ботинки в общественном месте! Да, нужно отдать
вам должное — наглости у вас хоть отбавляй, мистер!
— Дело в том, что мои ноги...
— Хватит!
— Вот ваша сумочка.
— Спасибо. Прямо-таки огромное спасибо, — с сарказмом про-
изнесла девушка и, виляя бедрами, направилась к столику у про-
тивоположной стены.
Роджер смотрел на ее ягодицы и думал о том, что есть жен-
щины, которых природа лишила всего, которым так удивительно
не повезло. У них нет ни красивого лица, ни красивых ног или
грудей, и даже ягодицы у них, как у водителей грузовиков.
Да уж, ему, Роджеру, всегда почему-то доставались некрасивые
девушки. Даже когда он учился во втором классе начальной школы —
тогда еще был жив отец, — его вечно окружали какие-то уродины.
Ему вспомнилась Юнис Макгрегор, наверное, самый безобразный ре-
297
бенок во всех Соединенных Штатах. Впрочем, ее мать тоже не отли-
чалась красотой, это уж точно. Так вот, девчонка влюбилась в него
и объявила всем, что любит, а Роджера предупредила, что сломает
ему нос — она была очень крупной, — если он не будет целовать ее
всякий раз, когда ей захочется. Боже, какой же она была безобразной!
После того как умер отец, Роджеру вообще стало казаться, что уродин
к нему что-то притягивает, но что что именно? Его мать была на удив-
ление красива — ну прямо картинка — ив молодости, и сейчас: пре-‘
лестный овал лица, и как бы ни старела женщина, красивые черты
остаются и в пятьдесят, и в шестьдесят, и в семьдесят лет. Матери
исполнилось уже сорок шесть, а она все еще была красива. Иногда
она даже смеялась над теми девушками, которых притягивал к себе
Роджер. Однажды сказала сыну, что он нарочно собирает вокруг себя
всех гадких утят, какие только ему попадаются. Роджер так и не по-
нял, что она хотела этим сказать, но промолчал: он не любил проти-
воречить матери — вдруг она подумает, что он ведет себя нагло. Но
он много думал об этом. Слова матери заставили его задуматься. Гля-
дя через проход на рыжеволосую девушку, которая устраивалась за
столом напротив, с миной человека раздраженного и обиженного, он
испытывал такое же счастье, какое чувствовал в комнате миссис До-
герти. Он следил за девушкой со странным нарастающим чувством
нежности, испытывая удовольствие от ее чисто женских, зачастую
раздражающих мужчин движений — как она натягивала на колени
юбку, расправляла на груди блузку, укладывала выбившуюся прядь
волос, оглядывалась по сторонам в поисках официанта, подзывала его
к себе чисто женским, полным достоинства жестом. Роджер едва'не
рассмеялся, наблюдая за этим представлением. Он чувствовал себя
прекрасно. Теперь, когда у него снова согрелись ноги (его мать ни-
когда не позволяла ему снимать ботинки, уверяя, что ноги должны
согреться сами и тогда уж не замерзнут весь день, но он не обращал
внимания на ее слова: в конце концов, это его ноги, и уж он-то знает,
как их согревать), когда он пропустил стакан отличного пива и сидел
в теплом, удобном баре с грохочущей музыкой из музыкального ав-
томата, он снова вспомнил, сколько денег получил за товар, и опять
его охватило счастье, а потом он подумал о крашеной рыжеволосой
девушке, и это тоже наполнило его счастьем.
Он наблюдал за тем, как она сделала заказ, затем встала, по-
дошла к автомату, выбрала пластинку и вернулась к своему столу.
Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. В баре нахо-
дились более десятка мужчин и всего четыре женщины, не считая
рыжеволосой, но никто не подошел к ее столику, никто не стре-
мился с ней познакомиться. Роджер понимал, что и она следит за
ним, но она ни разу не взглянула в его сторону, притворяясь,
будто все еще сердится за то, что он занял ее столик.
Роджер знал, что вечером будет лежать с ней в постели.
298
Эта мысль не слишком волновала его: ведь она не была ни
красивой, ни даже привлекательной. Он просто знал, что будет
лежать с ней в постели, вот и все, знал, что так закончится вечер.
Сидя напротив участка, Роджер думал сейчас о том, как он
сможет объяснить в полиции эту уверенность. Как объяснить, что
он знал, что окажется в постели с рыжеволосой, но не испытывал
при этом никакого волнения? Ну как объяснить им это?
Как заставить себя пойти в полицию и попытаться все объяснить?
Что подумает его мать? Впрочем, это не имеет значения, это уж точно
не имеет никакого значения. Трудно будет сидеть и рассказывать ко-
му-то о том, что он знал, что будет лежать с девушкой в постели. Ни
с кем в мире Роджер не говорил о таких вещах, даже со своей ма-
терью — уж точно не с матерью, — не говорил даже с братом Бадди.
Как он сможет рассказать о Молли незнакомому детективу?
И вдруг его осенило — словно молния блеснула в мозгу, гром
громыхнул с неба.
Он позвонит по телефону.
Он войдет в телефонную будку... Но ведь в справочниках не
указываются номера полицейских участков. Как же узнать?..
Паркер, его фамилия Паркер. Детектив, которого он встретил в
закусочной. Паркер из восемьдесят седьмого участка, и на зеленых
шарах на противоположной стороне улицы стояли цифры «87». Зна-
чит, Паркер служит в этом участке. Так вот, он позвонит в поли-
цейское управление и скажет, что должен встретиться с детективом
по имени Паркер из восемьдесят седьмого участка, но потерял номер
его телефона, который тот дал ему, и просит, чтобы ему сообщили
этот номер. Может быть, его соединят прямо с участком: вдруг у них
коммутатор и можно соединиться со всеми полицейскими участками
города? Или просто сообщат номер, и тогда он позвонит в участок и
скажет, что хотел бы поговорить с детективом — не с Паркером, толь-
ко не с Паркером. Вот и все, так просто.
Довольный собой, Роджер встал со скамейки, последний раз
взглянул на полицейский участок, вышел из парка и пошел по
улице в поисках закусочной, где был ранним утром.
Глава 5
Сержант, снявший трубку в полицейском управлении, терпе-
ливо выслушал придуманную Роджером историю о детективе Пар-
кере и ответил:
— Ждите у телефона.
Роджер прижал к уху трубку и принялся ждать. Наверное, сер-
жант проверяет, есть ли в восемьдесят седьмом полицейском уча-
299
стке детектив Паркер. Хотя не исключено, что сержанту на это
наплевать. Ему, небось, звонят сотни, тысячи раз в день. Ему,
небось, до смерти надоело выслушивать такие истории, и сейчас,
разыскивая телефонный номер, он скучает.
— Алло, — послышался голос сержанта.
— Да?
— Номер полицейского участка Фредерик 7-80-24.
— Понял. Номер восемьдесят седьмого участка Фредерик
7-80-24, — повторил Роджер. — Большое спасибо.
— Пожалуйста, — буркнул сержант и положил трубку.
Роджер нашел в кармане еще одну десятицентовую монету,
вложил ее в телефон-автомат, подождал низкого гудка, означаю-
щего, что линия свободна, и стал набирать номер.
Фредерик 7...
Он тут же повесил трубку.
Что сказать, когда ему ответят? Привет, меня зовут Роджер
Брум, я хочу рассказать вам о девушке по имени Молли. Видите
ли, мы встретились с ней в баре...
«Что?» — скажут они.
«Кто?» — скажут они.
«Какого черта вы рассказываете нам об этом, мистер?»
Минуты три Роджер неподвижно сидел у телефона, глядя на диск
как на лицо человека. Затем нашарил в лотке упавшую туда монету,
тяжело, словно свинцовую, поднял руку и снова вложил монету в ав-
томат. Снял трубку и меделенно, осторожно стал набирать номер.
Фредерик 7.
80.
24.
Раздались длинные гудки. Роджер прислушался. Они звучали
как-то глухо, словно участок был далеко, а не в нескольких квар-
талах отсюда. Роджер стал считать гудки — у них, должно быть,
сейчас много дел — семь, восемь, девять...
— Восемьдесят седьмой полицейский участок, сержант Мерчи-
сон, — прозвучало в трубке.
— Э-э... это полиция? — начал Роджер.
— Да, сэр.
— Мне нужно поговорить с детективом.
— По какому вопросу, сэр?
— Я бы хотел... сообщить...
— Вы хотите сообщить о совершенном преступлении, сэр?
Роджер на мгновение заколебался, затем отвел трубку от уха
и посмотрел на нее, принимая решение. Он повесил ее на крючок
автомата в тот самый момент, когда голос сержанта, кажущийся
таким ралеким, тонущим в черном пластике, сказал:
— Вы хотите сообщить...
300
Щелк. Голос стих.
«Нет, — подумал Роджер, — ничего не хочу сообщать.
Я уезжаю из этого города, подальше от всех телефонов, потому
что не хочу говорить с полицией. Ясно? Не хочу обсуждать ни с
кем этот вопрос, и меньше всех с полицией, понятно?»
Он открыл дверь телефонной будки, вышел из нее и прошел
через всю закусочную. Темнокожая Амелия, сидевшая за кассой,
улыбнулась:
— Уже вернулись? А я и не заметила, как вы вошли.
— Точно, — кивнул Роджер. — Вернулся, как волшебный пенс.
— Отправили свои поздравительные открытки?
- Да.
— Нашли приятеля в полицейском участке?
— Нет.
— Почему?
— Решил, что в полицейском участке у меня не может быть
друзей.
— Это уж точно, — засмеялась Амелия.
— Ты когда кончаешь работу? — спросил он.
— Что?
— Я спросил, когда ты кончаешь работу?
— А почему ты спрашиваешь об этом?
— Мне нужно уехать из города.
— Что ты хочешь этим сказать — уехать из города?
— Оставить его. Побыть вне города.
— Хочешь уехать домой?
— Нет, не домой. Ведь это то же самое, правда? Такая же
старая коробка. Ваш город — большая коробка, а Кэри — кро-
шечная, вот и вся разница.
Амелия снова улыбнулась и взглянула на него с любопытством.
— Как-то не думала об этом, — сказала она.
— А ты сними свой фартук, — предложил Роджер, — повесь
вон на тот крючок, видишь?
— Вижу. И что дальше?
— Повесь его на крючок и скажи боссу, что у тебя ужасно
болит голова...
— У меня совсем не болит голова...
— Нет, у тебя болит голова, и сегодня ты больше не можешь
работать.
Амелия посмотрела на него пристальным взглядом.
— И что потом?
— Потом мы уедем из города.
- Куда?
— Этого я еще не знаю.
— А когда мы уедем?
301
— Увидим. Главное — сделать то, что мы хотим, верно? А мы
хотим уехать из этого города как можно быстрее.
— Тебя преследуют копы? — неожиданно спросила Амелия.
— Нет. — Роджер улыбнулся. — Честное слово! Копы совер-
шенно точно не преследуют меня. Итак, что ты решаешь? Скажешь
боссу, что болит голова? Уедешь со мной?
— Не знаю, — пожала плечами Амелия.
— А когда узнаешь?
— Когда скажешь, что тебе от меня нужно.
— От тебя? Кому нужно что-нибудь от тебя?
— Когда ты цветная, всем.
— Только не мне.
— Вот как, не тебе?
— Нет, не мне.
Амелия не сводила с него пристального взгляда.
— Не понимаю тебя, — призналась она.
— Снимай фартук, — подсказал ей Роджер.
— Угу.
— Повесь его на крючок.
— Угу.
— Ужасно болит голова.
— Угу.
— Не могу больше работать.
— Угу.
— Буду ждать на улице. Через пять минут. На углу.
— Но я не понимаю тебя, — повторила Амелия.
— Нам будет хорошо, — сказал он, повернулся и пошел прочь
от кассы.
Она не вышла из закусочной ни через пять минут, ни через
десять, и к концу пятнадцати минут Роджер понял, что она не
выйдет вовсе. Он заглянул в витрину закусочной и через все, что
было там навалено, увидел Амелию у кассового аппарата, отнюдь
не собирающуюся выходить на улицу. Вот так. Роджер пошел
прочь. «Очень жаль, — думал он, — потому что она действительно
прелестная девушка, да к тому же цветная — я еще никогда не
встречался с цветной девушкой, и это было бы так интересно».
Теперь, когда он принял решение не идти в полицию, ему и в
голову не пришло ехать домой, в Кэри. Он пытался объяснить
Амелии, что Кэри, и город, и полицейский участок, расположенный
у самого парка, — это одно и то же, только разные категории.
Участок — маленькая коробка, Кэри — чуть больше, а город —
самая большая коробка из трех. Но все они стараются удержать
человека, лишить его естественных чувств, а ему всего лишь хо-
чется иногда развлечься и ощутить свободу. Именно об этом он
хотел говорить с Молли прошлой ночью, когда речь зашла о том,
302
как одиноко чувствуешь себя в Сакраменто. Но вместо того она,
конечно, стала рассказывать об этом парне из Сакраменто.
Роджеру никогда не встречались привлекательные девушки, и
Молли была ужасно некрасивой до двух ночи. Да, было, кажется,
часа два. Впрочем, это не имеет значения. Эта цветная девушка
за стойкой у кассового аппарата была прелестна, потому она и не
захотела пойти с ним. Он мог бы это предвидеть: по-настоящему
красивые девушки никогда с ним не пойдут. Если бы кто-то из
Кэри увидел его в городе с цветной, пусть даже наполовину ис-
панкой, черт знает какая разразилась бы буча. Он не хотел, чтобы
об этом узнала его мать. Впрочем, мнение матери мало его инте-
ресовало. Если бы интересовало, то сейчас он мчался бы домой в
Кэри, а не остался здесь, чтобы немного развлечься.
Куда бы ему пойти, думал Роджер, после того как цветная
девушка расстроила его планы. Вообще-то у него и не было ника-
ких планов, даже когда он надеялся, что она выйдет к нему. Но
с ней явно можно поговорить, посмеяться, пошутить, и он приду-
мал бы, как провести время, — Роджер в этом не сомневался.
Может, они пошли бы в кино или на спектакль. В прошлый раз
он ходил на спектакль. Было так интересно...
— Эй, — окликнул его кто-то, — погоди!
Он с удивлением узнал голос, повернулся и увидел, что его ста-
рается догнать Амелия. На ней было светло-синее пальто с высоко
поднятым воротником — до самого подбородка — и голубой платок
на голове. Она подбежала, тяжело дыша. Изо рта вырывался пар.
— Ты'так быстро ходишь, — сказала она, с трудом переводя
дыхание.
— Я думал, ты не придешь.
— Боссу пришлось вызывать подмену. На это ушло несколько
минут.
— Очень рад, что ты здесь, — сказал Роджер.
— А я не уверена, — засмеялась Амелия.
Ее светло-коричневое лицо было прелестным, глаза чуть темнее
кожи, а волосы под голубой косынкой черные как ночь. Когда она сме-
ялась, был виден кривоватый передний зуб. Время от времени она сму-
щенно пыталась прикрыть его рукой, но только когда вспоминала об
этом. У нее были красивые стройные ноги, темно-синие туфли на низ-
ких каблуках. Амелия все еще не могла отдышаться, но шла с ним ря-
дом, а когда стали переходить улицу, неожиданно взяла его за руку.
— Вот так, — сказала она, — какого черта! Если мы идем
вместе, то давай, по крайней мере, так и идти.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать: если я иду с тобой, значит, с тобой, а
потому возьму тебя за руку — точно так же, как взяла бы цветного
парня, верно?
зоз
— Верно, — согласился Роджер.
— Ни разу еще не бывала с белым.
— Я тоже, — сказал Роджер и расхохотался. — Нет, я хотел
сказать, что ни разу не бывал с цветной девушкой.
— Это хорошо, — кивнула Амелия.
— Почему?
— Не знаю. Мне бы не хотелось думать, что ты один из тех,
кому нравятся все цветные девушки, понимаешь?
— Можешь не беспокоиться. В Кэри нет ни одной цветной
девушки, — заметил Роджер.
— Неужели все замужем? — серьезно спросила Амелия и тут
же рассмеялась. — Почему?
— Да нет у нас ни одной цветной, и все тут. Ни единой!
— Как нехорошо! — воскликнула Амелия. — Тогда на ком же
вы срываете расовую злобу?
— На евреях, — серьезно ответил Роджер, тут же понял, как
удачно пошутил, и остался доволен, когда Амелия рассмеялась вме-
сте с ним. Вообще-то ему казалось, что в его замечании нет юмора,
если не считать того, что жители Кэри вовсе не питают расовой
ненависти к евреям. Более того, в Кэри всего один еврей, Самуэль
Сильверштейн. Ему принадлежит магазин скобяных изделий, и он
страдает артритом, бедняга. Как же к нему испытывать ненависть?
Роджер никогда не сказал бы ничего подобного в присутствии ма-
тери или Бадди, но с Амелией он чувствовал себя свободным, рас-
крепощенным и остроумным, поэтому и пошутил. Внезапно его
охватила волна радости: ведь она все-таки решила пойти с ним!
— Скажи, ты всегда бегаешь по улицам за незнакомыми муж-
чинами? — спросил он.
— Конечно. А ты всегда предлагаешь незнакомым девушкам
повесить фартук на крючок, притвориться больной и...
— Головная боль — еще не болезнь, — заметил Роджер.
— ...говоришь, что встретишь на углу, и затем исчезаешь?
— Растворяюсь в воздухе! — расхохотался Роджер. — Я вели-
кий волшебник!
— Значит, этим ты и занимаешься, да?
— Совершенно верно — проделываю разные волшебные штуч-
ки! — Улыбка так и сияла на его лице.
— Входишь в закусочные и очаровываешь бедных цветных де-
вушек?
— А ты действительно бедная?
— Очень.
— Правда?
— Послушайте, мистер, неужели вы думаете, что я буду шу-
тить относительно своей бедности? — возмутилась Амелия. — Ка-
кие тут шутки? Я очень бедная. Очень. Я почти нищая.
304
— Зато я богатый, даже очень, — сообщил Роджер.
— Прекрасно! А я все надеялась: придет день, встречу белого
миллионера, и он увезет меня отсюда, — сказала Амелия.
— Вот я и есть тот самый миллионер.
— Волшебник.
— Совершенно верно. Вчера, например, заработал сто двадцать
два доллара. Как тебе это понравится?
— Большие деньги.
— А сегодня у меня осталось всего... ну, может, пятнадцать.
— Дешево досталось — легко потерялось, — пожала плечами
Амелия.
— Дело в том, что сто долларов я отослал матери.
— Да, конечно, — в Галчуотер.
— Нет, в Кэри.
— А я почему-то думала, что это в Галчуотер-Бейсин.
— Нет, город называется Кэри.
— А мне казалось, что он называется Галчуотер-Депо.
— Нет, Кэри.
— Недалеко от Хаддлесуорта, верно?
— Хаддлестона.
— Где катаются на санках.
— На лыжах.
— Видишь, как я все запомнила!
— Как бы то ни было, — улыбнулся Роджер, — я послал ей,
матери, сотню долларов, заплатил четыре за комнату, которую
снимаю в городе, купил поздравительные открытки и марки, выпил
кофе, угостил Ральфа горячим какао и...
— Что это за Ральф?
— Так, один парень... Случайно встретились. — Роджер по-
молчал и добавил: — Он наркоман.
— Какие у тебя приятные знакомые!
— Вот именно, — кивнул Роджер. — Я хочу сказать, что он
и есть хороший парень.
— Мать предупредила каждого из нас — своих детей, — что,
если мы хоть раз коснемся наркотиков, — сказала Амелия, — она
собственными руками переломает нам кости. И я не сомневаюсь,
что именно так она и сделает. Моя мать — железная женщина,
хотя очень худенькая. Она сказала, что уж лучше нам умереть,
чем стать наркоманами.
— Неужели наркотики так легко достать?
— Если у тебя есть деньги, легко, конечно. В этом городе за
деньги можно достать что угодно.
— Да, Ральф тоже так говорил. — Роджер сунул руку в кар-
ман, достал сложенную пачку, банкнот, переложил в левую руку,
снова сунул правую в карман, на сей раз за мелочью.
305
— Вот что у меня осталось.
Они подсчитали вместе. Выяснилось, что Роджер располагает
семьюдесятью двумя центами металлическими монетами, а банк-
ноты представляли собой две пятерки и четыре по доллару.
— Четырнадцать долларов, семьдесят два цента, — заключил
Роджер.
— Настоящий миллионер. Точно, как говорил.
— Точно.
— Абсолютно!
— Что бы тебе хотелось?
— Даже не знаю, — задумчиво произнесла она. — Покажи
мне город. Покажи мне свой город.
— Мой город? Но это не мой город, Амелия.
— Я имела в виду город белого человека.
— Но я не смогу отличить его город от твоего. Здесь я чужой.
— Ищешь друга у полицейского участка, — внезапно подска-
зала девушка.
— Да, — сказал он, пристально глядя на нее.
— Которого ты так и не нашел.
— Которого я не захотел искать.
— Да разве там можно найти друга? — удивилась Амелия. —
Ну и куда ты собираешься меня отвезти, мистер? В центр, на
окраину или еше куда?
— Я знаю, куда, — сказал он.
— Ну?
— Есть место, где мне всегда хотелось побывать. Мать впервые
привезла меня в город, когда мне исполнилось десять лет, и мы
собирались поехать туда, но в тот день пошел дождь. Идем. — И
он взял Амелию за руку.
- Куда?
— Увидишь.
Высоченные колеса обозрения недвижно застыли, рельсы амери-
канских горок висели на деревянных ходулях, четко вырисовываясь
на мрачном февральском небе, очень одинокие без своих вагончиков
с молодежью, визжащей от восторга и страха. Киоски, вытянувшиеся
вдоль набережной, были закрыты ставнями от пронизывающего вет-
ра, с воем несущегося с океана и поднимающего вихри песка на пля-
же, перепрыгивающего через железные перила и в бессильной ярости
разбивающегося о доски, побелевшие от солнца, дождя и ветра. В воз-
духе кружились газеты, оставшиеся с прошлого года, пожелтевшие и
рваные, хлопающие страницами подобно каким-то странным птицам,
взвивающиеся над минаретами аттракциона под названием «Араб-
ские ночи». Кони на каруселях скрывались от непогоды под брезен-
товыми чехлами в ожидании седоков — молчаливые, неподвижные,
306
готовые, казалось, бежать по кругу. Ветер пытался сорвать с них чех-
лы, с легким свистом проносясь сквозь металлические распорки. На
пустынном берегу не было видно зазывал, приглашающих принять
участие в играх и развлечениях, или торговцев горячими сосисками
и другой пищей. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь воем ветра
и шумом океанского прибоя.
Зеленые скамейки — местами краска уже облупилась — стояли
на набережной. Какой-то старик — там, вдали, у парапета, —
смотрел на волны.
— И ты никогда здесь не бывал? — удивилась Амелия.
— Никогда, — покачал головой Роджер.
— Ты выбрал самое удачное время.
— Правда, кажется, что вокруг привидения? — спросил Род-
жер и подумал о Молли.
— А мне кажется, что мы с тобой на краю света, — ответила
Амелия.
Он повернулся и удивленно взглянул на нее.
— В чем дело? — спросила она.
— Ты сказала то, о чем я подумал минутой раньше: будто в
мире осталось только нас двое, и мы стоим на краю света.
— Трое.
— Почему? Ах да, ты имеешь в виду того старика.
— Вообще-то он — моя дуэнья, — сказала девушка.
— А что это?
— Дуэнья? Это испанское слово, означает «компаньон». В Ис-
пании девушка, отправляясь на свидание, берет с собой дуэнью —
обычно тетю или какую-нибудь другую родственницу. Мне расска-
зывал отец. Я говорила тебе, что он испанец?
- Да.
— То есть не пуэрториканец, — объяснила Амелия.
— Какая разница?
— В этом городе — огромная. Здесь очень плохо быть цветным,
но хуже всего — пуэрториканцем.
— Почему?
— Не знаю, — пожала плечами Амелия. — наверное, сейчас
модно ненавидеть пуэрториканцев. — Она засмеялась, и Роджер
засмеялся вместе с ней. — Моего отца зовут Хуан. Хуан Перес.
Мы вечно подшучиваем над ним, спрашиваем, как созревают его
колумбийские кофейные зерна? Ты когда-нибудь видел по телеви-
зору эту рекламу? Вообще-то в. ней говорится о Хуане Вальдесе,
но отца ведь тоже зовут Хуаном. Он любит эту шутку и всегда
отвечает, что кофейные зерна созревают отлично, потому что он
собирает их под деревом, которое на самом деле его сомбреро. Он
ведь действительно из Испании, есть такой маленький городок —
Брухуэга, недалеко от Мадрида. Слышал когда-нибудь?
307
— Это Брухуэга-Бейсин, что ли?
— Нет, просто Брухуэга.
— Неподалеку от Хаддлсуорта?
— От Мадрида.
— Там еще бывают бои верблюдов.
— Быков!
— Видишь, как я здорово все запомнил, — засмеялся Роджер,
и Амелия засмеялась тоже. — Ну, а теперь, раз мы уже здесь,
чем бы нам заняться?
—г Мы могли бы поцеловаться, — предложила девушка.
— Тебе хочется?
— Не то чтобы очень. Слишком рано. Впрочем, должна при-
знаться...
— Да?
— Очень интересно целоваться с белым.
— Мне тоже.
— Ты имеешь в виду — с цветной?
- Да.
— Понятно.
Оба замолчали, глядя на море. Ветер прижал пальто к их телам.
На дальнем конце набережной неподвижно стоял старик, словно
соляная фигура, замерзшая при внезапном приходе зимы.
— Как ты думаешь, старик на нас не обидится? — вдруг спро-
сила Амелия.
— Думаю, нет.
— Тогда...
— Что — тогда?..
— Тогда давай.
Она повернулась, подняла. к нему лицо. Роджер обнял ее и
поцеловал в губы, очень нежно. Он вспомнил, как ласкал ночью
Молли, и отодвинулся от Амелии. У нее перехватило дыхание, она
коротко вздохнула, таинственно улыбнулась и прошептала:
— Мне нравится.
— Мне тоже.
— Как, по-твоему, старик обидится, если мы поцелуемся еще раз?
— Вряд ли.
Они поцеловались снова. Ее губы были мягкими и влажными.
Он чуть отодвинулся от девушки, наклонился и взглянул ей в
лицо. Ее темно-карие глаза смотрели серьезно и вопросительно.
— Это какое-то сумасшествие, — прошептала она.
- Да.
— Стоим здесь, на набережной, под пронизывающим ветром.
- Да.
— И целуемся. — Ее голос был едва слышен.
- Да.
308
— А за нами наблюдает старик.
— Он не смотрит на нас.
— Мы стоим на самом краю света... А я даже не знаю, кто
— внезапно добавила она.
— Меня зовут Роджер Брум.
— Да, но кто ты?
— Что тебя интересует?
— Сколько тебе лет?
— Двадцать семь.
— А мне — двадцать два. — Она помолчала. — Откуда я знаю...
Она покачала головой.
— Откуда я знаю, что ты не... — девушка помолчала, — что
ты не... Ну, ведь ты хотел узнать, где находится полицейский
участок?
— Совершенно верно.
— Чтобы встретиться там с другом, сказал ты. Но потом вер-
нулся в закусочную, не встретив друга. Так откуда я знаю, что
ты не... Ну, откуда я знаю, что ты не преступник?
— Разве я похож на преступника?
— Я не знаю, как выглядит белый преступник. Мне приходи-
лось видеть много цветных, которых преследовала полиция. Если
ты цветной, то тебя всегда преследует полиция, потому что у тебя
неприятности с того самого дня, как ты появился на свет. Но я
не знаю, как выглядит белый, которого преследует полиция. Не
знаю, какие при этом у него глаза.
— Посмотри на мои.
— Ну?
— И что ты видишь?
— Они зеленые. Нет, янтарные. Не могу понять, какого же
они цвета. Карие?
— Да, карие, как у матери. Что ты еще там видишь?
— Крапинки. По-моему, желтые.
— Что еще?
— Вижу себя. Я отражаюсь в твоих глазах, как в зеркалах
крошечного дома смеха.
— А разве ты видишь там неприятности?
— Не вижу. Если только неприятности не у меня самой. —
Амелия замолчала. — А что, у тебя неприятности?
Он тут же подумал про Молли и немедленно сказал:
— Нет.
— Ты что-то уж слишком быстро ответил.
— Не смотри на меня так, — попросил он..
— Как?
— Будто ты меня испугалась.
— Не говори глупости. Почему я должна пугаться?
309
— У тебя нет никакой причины...
— Во мне пять футов и четыре дюйма, а вешу я сто семнадцать
фунтов. В тебе же шесть футов и девять дюймов...
— Шесть футов и пять дюймов, — поправил ее Роджер.
— Весишь ты двести фунтов и можешь переломить меня по-
полам...
— Двести десять фунтов.
— Переломить пополам движением пальцев... Мы стоим в пол-
ном одиночестве на забытой Богом набережной...
— Вон там еще один человек.
— Вокруг нас — ничего, только океан перед нами и эти за-
брошенные халупы позади. Почему же мне бояться? Кто должен
бояться?
— Верно, — улыбнулся он.
— Точно, — согласилась она. — Ты можешь задушить меня
или утопить в море, избить до смерти, и никто ничего не узнает
следующие десять лет.
— А то и никогда, — добавил Роджер.
— Угу, — кивнула Амелия.
— С другой стороны, вон там стоит старик.
— На его помощь рассчитывать не приходится, — возразила
Амелия, — скорее всего, он почти слепой. Я вообще начинаю ду-
мать, что это и не человек, между прочим. С того момента, как
мы пришли, он ни разу не шевельнулся.
— Ну что, поедем обратно? — спросил Роджер.
— Да, — кивнула Амелия и тут же быстро добавила: — Толь-
ко ты не думай, что я испугалась тебя. Мне просто холодно.
— Куда же мы отправимся?
— Обратно в город.
— А там?
— У тебя есть комната?
- Да.
— Можем поехать к тебе, чтобы немного согреться.
— Пожалуй.
Они повернулись спиной к океану и пошли по набережной к вы-
ходу из парка. Девушка взяла Роджера под руку и положила голову
ему на плечо. Он подумал о том, как она прелестна, почувствовал
прикосновение ее пальцев и снова вспомнил, что никогда в жизни ему
не встречались красивые девушки, а эта просто прелестна, хотя, ко-
нечно, цветная. Он сказал себе, как жаль, что она цветная, потому
что она первая прелестная девушка в его жизни, правда, Молли тоже
была хороша прошлой ночью, но только через какое-то время. Это
было так странно: когда он встретил ее, она такой не была. А эта де-
вушка, держащая его под руку, цветная девушка, положившая голову
ему на плечо, — прелестна. У нее красивые глаза, милая улыбка,
310
прекрасная грудь, стройные ноги. Как жаль, что она цветная! В самом
деле ужасно жаль, хотя цвет ее кожи светло-коричневый и очень при-
ятный. Послушай, сказал себе Роджер, ты не должен терять голову
из-за цветной девушки.
— Послушай, — сказал он.
- Да?
— Мне кажется, нам нужно вернуться в город и, может быть...
может быть, тебе пойти обратно в закусочную?
— Что? — удивилась она.
— Мне кажется, тебе нужно вернуться на работу. По крайней
мере, после обеда.
— Что? — недоуменно повторила Амелия.
— А потом я зайду за тобой... Может быть, после работы, и
мы вместе поужинаем, а?
Амелия остановилась на набережной. Ветер рвал у нее с головы
синюю косынку, завязанную под подбородком. Ее глаза были серь-
езными и встревоженными. Она обхватила обеими руками свою
бронзовую сумочку и уставилась на Роджера темными глазами,
которые метали молнии. Синяя косынка трепетала на ветру, ее
тело словно застыло, окаменевшее и неподвижное.
— О чем ты говоришь? — спросила она. — Я сказала боссу,
что у меня болит голова. Не могу же я вернуться и сказать ему...
— Давай встретимся позже, — предложил Роджер, — и по-
ужинаем.
— Скажи, ты... — Она в раздражении замолчала, вздохнула,
затем пристально и рассерженно посмотрела на него. — Что с то-
бой происходит, черт побери?
— Ничего.
— Пару минут назад ты целовал меня...
— Просто я обещал кое-кому...
— Ты только скажи мне, что тебя напугало, вот и все. Тебе
не нравятся мои поцелуи?
— Нравятся.
— Тогда в чем дело? Если ты боишься, что тебя увидят в
обществе цветной девушки, то есть если боишься, что заметят, как
ты ведешь цветную к себе в комнату...
— Нет, дело не в этом.
— Тогда мы можем отправиться ко мне, где нас будут окружать
только цветные, а также крысы, которые лезут из дыр в стенах,
трубы — из них постоянно течет, торчащая электропроводка...
— Там, где я остановился, тоже есть крысы.
— Разумеется, матери может не понравиться, что я привела
домой белого. Она запоет старую песню, которую завела еще с тех
пор, как я была подростком: «Милая, не связывайся с белыми, они-
хотят забраться тебе под юбку, и ты перестанешь быть девочкой».
311
— Послушай, Амелия...
— Моя стальная мамочка так и не узнала, что ее милая, ма-
ленькая Амелия перестала быть девочкой с двенадцати лет на кры-
ше собственного дома однажды летом, и сделал это не белый
мужчина и даже не белый юноша. Это были парни из банды «Пер-
сидские лорды» — шестеро самых больших, самых черных негров,
каких вы когда-нибудь видели. — Амелия помолчала и горько до-
бавила: — Тем летом моя дуэнья была, наверное, в отпуске, где-то
на пляже... В Сэнд-Харбор, наверное, где все эти дамы из высшего
общества проводят время... Итак, в чем дело, Роджер?
— Ни в чем.
— Ты не гомик?
— Что?
— Не гомосексуалист, не педераст?
— Нет.
— Тогда почему...
— Я хочу встретиться с тобой позже, вот и все, — объяснил Род-
жер. — Дело в том, что мой друг — помнишь, я тебе о нем говорил?..
— Ну?
— Я должен встретиться с ним.
— Очень удобный у тебя друг.
— Нам нужно встретиться, — повторил Роджер.
Амелия вздохнула.
— Я должен.
Амелия вздохнула снова.
— Пошли, пора возвращаться, — сказал Роджер.
— Хочешь, я дам тебе номер своего телефона, — предложила
девушка. — В закусочную я не пойду: это глупо, после того как
я сказала, что у меня жутко болит голова.
— Хорошо.
— Позвонишь?
— Да. Думаю, позвоню.
— Почему ты только так думаешь?
— Потому что... Амелия, прошу, не дави на меня, ладно?
— Извини.
— Постараюсь тебе позвонить, и мы вместе поужинаем.
— Конечно.
В подземке, возвращаясь в город, они почти не разговаривали.
Время от времени Амелия поворачивалась и смотрела на него, но
он был слишком занят мыслями о Молли и о том, что нужно
сделать. Глупо даже что-то воображать такое...
Ему нужно явиться в полицию, вот и все.
Он попрощался с Амелией на углу ее квартала. Был уже почти
полдень. По узкой улице проносился ветер. Она прижала воротник
к горлу и наклонила голову.
312
— Позвони мне, — сказала она.
— Постараюсь.
Буду ждать. — Она помолчала, затем прошептала: — Мне
нравится, как ты целовал меня, белый мужчина, — повернулась,
пошла по улице и скрылась в подъезде одного из домов.
Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла из вида, а потом
направился к Гроувер-авеню, к полицейскому участку.
Глава 6
Пошел снег.
Снежинки были большими, влажными и таяли как только касались
асфальта. Они таяли на крышах автомобилей и на мусорных баках,
стоящих вдоль стен многоквартирных домов. В парке снег начал на-
капливаться — на каменной ограде, грунте и валунах; не везде и не
всюду, но все-таки накапливался. Роджер шел вдоль ограды, покрытой
тонким, почти прозрачным слоем снега, и смотрел через улицу на по-
лицейский участок. Затем глубоко вздохнули перешел улицу.
Он поднялся по ступенькам. Их было семь.
Перед ним оказались две двери. Роджер потянул за ручку той,
что слева, но дверь не открывалась. Тогда он толкнул правую,
дверь открылась. Он вошел в большую комнату с окнами в решет-
ках по всей левой ее стороне и высокой деревянной стойкой, по-
хожей на скамью судьи. Написанная от руки надпись — черные
буквы на белом фоне — гласила: «Все посетители должны остано-
виться у стола дежурного сержанта». За письменным столом сидели
двое полицейских. У одного на рукаве была нашивка .сержанта.
Второй, в наушниках, сидел перед коммутатором. В четырех футах
от стола была сварена изгородь из металлических труб со свинцо-
выми подпорками, прикрепленными болтами к полу, и горизон-
тальным отрезком трубы, представляющим собой верхнюю часть
изгороди. На противоположной стене электрические часы показы-
вали четверть первого. По обеим сторонам батареи у той же стены
находились две деревянные скамьи; прибитый к стене белый пря-
моугольник с черной надписью «Следственный отдел» указывал на
лестницу с чугунными ступенями, ведущую на верхний этаж. Блед-
но-зеленые стены казались какими-то грязными.
Перед столом сержанта томились двое парней, прикованные на-
ручниками к Металлической загородке. Рядом стоял патрульный
полицейский, а сержант задавал им вопросы. Роджер подошел к
одной из скамеек напротив письменного стола и сел.
— Так где ты задержал этих молодчиков? — спросил сержант
у полицейского.
— Они как раз выходили из здания.
313
— Какого?
— Одиннадцать—двадцать по Эйнсли-авеню.
— А где это? Около Двенадцатой улицы? Или Тринадцатой?
— Ближе к Тринадцатой.
— Как называется здание?
— «Абигайл Фрокс».
— Вот как? — спросил сержант, и все, включая арестованных
в наручниках, расхохотались. Роджер не понял, почему.
— Там расположен склад текстильных изделий — платья, ха-
латы — на Эйнсли-авеню, — объяснил патрульный. — По-моему,
туда просто завозят товары на хранение. Короче говоря, там почти
никогда никого не бывает, за исключением тех случаев, когда туда
привозят товар или его забирают.
— Значит, всего лишь склад, верно?
— Да.
— У фирмы есть магазин?
- Да.
— На территории нашего участка?
— Да, небольшой магазин на Калвер.
— Значит, «Абигайл Фрокс», а? — повторил сержант, и все
четверо снова расхохотались. — Ну, ладно, парни, так что же вы
делали в этом самом складе?
— Мы ловили своих голубей, — ответил один из парней лет
двадцати пяти, сразу став серьезным. Ему давно уже следовало бы
постричься, а его серая замшевая куртка с рубчиками на рукавах
и на пояснице здорово обтрепалась.
— Как тебя зовут, приятель? — спросил сержант.
— Манкузо, Эдвард Манкузо.
— Ясно. Теперь расскажи, чем вы там занимались с вашими
голубями, Эдди?
— Мы ничего не обязаны ему рассказывать, — вмешался в
разговор второй парень. Он был ровесником Манкузо, такой же
патлатый, только не в серой куртке, а в темно-коричневом пальто
и слишком длинных брюках. — Они привели нас сюда без всякой
причины. Между прочим, мы можем подать в суд за незаконный
арест.
— А тебя как зовут? — спросил сержант.
— Фрэнк Ди Паоло. Вы знаете, что такое незаконный арест?
— Да, нам известно все о незаконном аресте. Почему вы спу-
скались по лестнице из склада текстильных изделий?
— Требую адвоката, — заявил Ди Паоло.
— Зачем? Мы даже не предъявили вам обвинения.
— Нам не за что предъявлять обвинение.
— На полу я обнаружил следы работы фомкой, — сухо заме-
тил полицейский.
314
— Это, должно быть, осталось с тех времен, когда пытались
обворовать склад, — ответил Ди Паоло. — Разве у нас были во-
ровские инструменты?
— Смотри-ка, ему все известно о воровских инструментах, —
заметил сержант, повернулся к Ди Паоло и спросил: — Тебе все
известно о воровских инструментах, правда?
— Поживешь в нашем паршивом районе, узнаешь все обо
всем, — ответил Ди Паоло.
— Ио том, как взламывать двери и проникать на склад, чтобы
украсть одежду, тоже знаешь? Ты ведь узнал все и об этом?
— Мы искали своих голубей, — сказал Манкузо.
— Каких голубей?
— Своих.
— На складе одежды?
— Нет, на крыше.
— Ваши голуби живут на крыше склада?
— Нет, мы держим голубей на крыше дома двадцать три—
тридцать пять по Двенадцатой улице, вот где.
— А какое отношение все это имеет к складу одежды?
— Никакого, — ответил Манкузо.
— И мы к этому складу не имеем никакого отношения, — добавил
Ди Паоло. — Мы вошли туда, потому что наши голуби были на крыше.
— Мы поднялись, чтобы забрать их, — объяснил Манкузо.
— Что же это за голуби такие? — удивился сержант. — Они
что, летать разучились?
Полицейские засмеялись.
— У них, видите ли, голуби, не умеющие летать, — произнес
сержант, ободренный реакцией патрульного, и полицейский засме-
ялся снова.
— Они умеют летать, но иногда не возвращаются на зов. С
нашей крыши, где мы стояли, мы видели, что они сидят на здании,
где расположен склад одежды...
— Ага, так вы знали, что в том здании расположен склад одежды?
— Нет, не знали. Но когда забирались на крышу, увидели над-
пись «Склад».
— Тогда-то вы и решили взломать дверь.
— Зачем нам взламывать дверь? Мы лезли за нашими голубями.
— Где они?
— Кто?
— Голуби.
— Они улетели, как только мы залезли на крышу.
— А я думал, что они не умеют летать.
— Это говорили вы, а. не мы.
По чугунной лестнице спустился мужчина. Он был без шляпы,
хорошо одет, гладко выбрит. Миндалевидные глаза выдавали уро-
315
женца Востока. Светло-коричневые волосы были коротко подстри-
жены, но не по-сблдатски. На ходу он что-то читал, какой-то отчет
или бланк, затем сложил листок, сунул его во внутренний карман
пиджака и остановился у стола. Сержант взглянул на него.
— Дейв, я пошел обедать, — сообщил мужчина. — Если мне
будут звонить, скажи, что вернусь в половине второго или в два.
— Хорошо, Стив, — ответил сержант. — Ты не узнаешь этих двух?
Тот, которого назвали Стивом, посмотрел на Манкузо и Ди
Паоло и отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Кто они?
— Парочка любителей голубей. — Сержант взглянул на пат-
рульного, и тот засмеялся. — Значит, не узнаешь?
— Нет.
— Видите этого детектива? — Сержант перевел взгляд со Сти-
ва на Ди Паоло. — Один из самых крутых копов нашего участка.
Верно, Стив?
— Да, конечно, — улыбнулся Стив.
Значит, это был детектив в штатском.
— Уж лучше вам поумнеть и все рассказать мне, а не ждать,
когда он вернется и заберет вас к себе наверх. У него там кусок
резинового шланга, правда, Стив?
— Два резиновых шланга и свинцовая труба, — поправил сер-
жанта детектив.
— Нам не о чем рассказывать, — сказал Манкузо, — Мы по-
шли за голубями...
— Пока, Дейв, — кивнул детектив.
— Это абсолютная правда. С того дома, где мы гоняли голубей,
мы заметили, что они сели на крышу склада...
— До встречи, Стив... В феврале?
— Что вы хотите сказать?
— Вы гоняли своих голубей при таком холоде, что можно от-
морозить собственную задницу?
— Какое это имеет отношение...
Роджер внезапно встал. Детектив шел к выходу. Дежурный под-
нял голову и спросил, словно только теперь увидел Роджера:
— Вы зачем-то пришли, мистер?
— Нет, все в порядке, — ответил Роджер.
Он пересек комнату и открыл дверь. Позади него Ди Паоло
снова принялся что-то терпеливо объяснять про голубей. Роджер
закрыл за собой дверь, спустился по ступенькам, на улицу, взглянул
налево, потом направо и увидел детектива. Тот шел по Гроувер-
авеню, сунув руки в карманы серого твидового пальто, наклонив
голову навстречу ветру. Роджер быстро пошел за ним.
Он не мог бы сказать, почему так неожиданно встал со скамьи. Мо-
жет быть, потому что видел, как полицейские хотят заставить парней
316
признаться в ограблении, хотя совершенно очевидно, что те пытались
поймать своих голубей. Может быть, потому что детектив улыбнулся,
когда сержант назвал его одним из самых крутых в участке. Он улыб-
нулся и ответил: «Да-да, конечно», из чего явно следовало, что он вовсе
не крутой детектив, а просто человек, исполняющий свою работу, и эта
работа чисто случайно оказалась связанной с людьми, которые пыта-
лись — или не пытались — забраться на склад одежды.
В лице детектива было что-то доброе. Роджер не знал, что именно.
Он знал лишь одно: в этом мире есть люди хорошие и плохие. Детек-
тив произвел на Роджера благоприятное впечатление, точно так же,
как Паркер тогда, в закусочной, сразу показался ему плохим.
«Вот только ходит слишком быстро», — подумал Роджер.
Он пошел быстрее, стараясь не отставать от фигуры в сером.
Детектив был высоким. Не таким высоким, как Роджер, но по
крайней мере шесть футов и один или два дюйма: у него были
широкие плечи и узкая талия, и двигался он с уверенностью при-
рожденного атлета, даже на скользком от падающего снега троту-
аре. Снегопад не прекращался, мокрые, тяжелые снежинки летели,
как на рождественской открытке, все вокруг стало серым и белым,
резко очерченным, и только дома выделялись на этом фоне своим
рыже-красным теплом. О городе всегда думают в черно-белых то-
нах, но когда идет снег, внезапно видишь цвета домов: красные
кирпичи, зеленые оконные рамы, желтые и синие цвета, прогля-
дывающие сквозь неплотно задернутые шторы.
Да, в городе не только черный и белый цвет.
Следуя за детективом, Роджер снова почувствовал себя счаст-
ливым. Ему всегда нравился снег, а сейчас снегопад усиливался,
улицы и тротуары на глазах становились белыми, снег скрипел
под ботинками. В комиксах о Дике Трэйси художник всякий раз
изображал снег в виде больших белых кругов: они заполняли чуть
ли не всю страницу. Да, парень знал свое дело. В этих комиксах
снег шел каждую зиму три, а то и четыре раза.
Детектив свернул в переулок, и Роджер ускорил шаг, поскольз-
нулся на тротуаре, но тут же восстановил разновесие, тоже повернул
за угол и увидел, что детектив остановился у ресторана посреди квар-
тала. Он стоял, сунув руки в карманы, без шляпы, склонив голову.
Его каштановые волосы были покрыты снегом и казались издали бе-
лыми. «Он, наверное, ждет кого-нибудь», — подумал Роджер и огля-
нулся по сторонам в поисках места, где мог бы остановиться, не
привлекая внимания. Он напомнил себе, что этот человек — детек-
тив,он умеет следить за людьми и знает, когда следят за ним, так
что'решай побыстрее, не медли. Пройди мимо или поверни назад,
найди место и спрячься или притворись, что ждешь кого-то. «Нет, —
решил Роджер, —- подойду прямо к нему и расскажу все, что должен
ему рассказать. Зачем обманывать себя?»
317
Он направился к детективу, но тут перед ним остановилось
такси, и вышла женщина.
Женщина была прекрасна.
Роджер стоял в восьми или десяти футах от нее. На мгновение,
когда женщина поставила ногу на тротуар, ее юбка поднялась выше
колен, но она тут же поправила ее и расплатилась с таксистом. Де-
тектив протянул женщине руку, она оперлась о нее, подняла на него
глаза, на лице ее появилась очаровательная улыбка. «Боже, как она
прекрасна!» — подумал Роджер. Черные волосы, темно-карие глаза...
Она улыбалась детективу и глазами, и губами, затем встала рядом с
ним и быстро поцеловала его — не в щеку и не в скулу, а быстро,
внезапно — в губы. Потом взяла его за руку, переплела свои пальцы
с его, и они пошли в ресторан. Снег тут же запорошил ей волосы, она
встряхнула их, наклонила голову и улыбнулась. Сначала Роджер ре-
шил, что это одна из тех женщин, которые просто любят кокетничать.
Однако нет, здесь что-то другое. Но что именно? К тому моменту,
как они вошли в ресторан, Роджер понял: женщина просто очень сча-
стлива встрече с этим мужчиной.
Роджера никогда так не любили.
Он открыл дверь, ведущую в ресторан, и последовал за ними.
И внезапно подумал о девушке Молли.
Глава 7
Он подошел к ее столу, она взглянула на него и снова приня-
лась за свой коктейль. Она потягивала что-то из высокого узкого
фужера, похоже, виски с лимонным соком, решил он. Молли взгля-
нула на Роджера без всякого интереса. Она и коктейль пила без
интереса, словно все в мире ей надоело.
— Извините, что я занял ваш стол, — улыбнулся ей Роджер.
— Ничего, — произнесла она.
Он стоял рядом, ожидая, что девушка пригласит его сесть, но
она смотрела в свой фужер, где к стеклу прилипла белая пена.
Неприкрытые отчаяние и печаль, отражавшиеся на ее лице, делали
ее еще более некрасивой.
— Что ж, — сказал он, — я только хотел извиниться.
Роджер решил, что не интересен ей, что она не хочет, чтобы
он сидел с нею рядом, но вдруг понял, что девушка, вероятно, не
привыкла к общению с мужчинами, не знает, как поступить, когда
подходят к ее столу и явно с ней заигрывают.
— Вы не будете возражать, если я присяду? — спросил он.
— Как хотите, — сказала девушка.
— Спасибо.
Роджер сел.
318
Снова наступило молчание.
— Не знаю, зачем вам понадобилось спрашивать разрешения, —
на мгновение оторвалась от своего коктейля девушка. — У меня со-
здалось впечатление, что вы садитесь, где хотите. — Она снова опу-
стила глаза. Ее пальцы стали играть с черешком вишни в фужере.
— Это было всего лишь недоразумение, — объяснил Роджер. —
Я действительно не знал, что стол занят.
— Понятно, — пробормотала девушка.
— Не хотите выпить еще?
— А вы почему не пьете?
— Я пью пиво. Не люблю спиртное.
— Ия, — кивнула девушка, — если это не что-то сладкое,
как у меня.
— А что это? — спросил Роджер.
— Виски с лимонным соком.
— Я так и подумал. — Роджер сделал паузу. — Но разве та-
кой коктейль бывает сладким?
— Я прошу добавлять лимонного сока поменьше.
— А-а...
- Да.
— Так как, выпьете еще бокал?
— Почему бы и нет? — пожала плечами девушка.
Роджер подозвал официанта:
— Еще стакан пива, а даме — виски с лимонным соком.
— Только не слишком много сока, — сказала девушка Родже-
ру, а не официанту.
— Да, поменьше лимонного сока, — повторил Роджер.
— Ясно, — кивнул официант и отошел от стола.
— Меня зовут Роджер Брум, — сказал Роджер, обращаясь к
девушке. — А вас?
— Молли Нолан.
— Ирландка, — пробормотал он почти про себя.
— Да. А Брум?
— Англичанин, наверное. Или шотландец. Или то и другое.
— Б-р-у-м?
- Да.
За столом снова наступила тишина.
— Вы часто здесь бываете? — спросил Роджер.
— Первый раз, — ответила Молли.
— Я тоже.
— Вы живете поблизости?
— Нет, — сказал Роджер, — я из северной части штата.
— А я из Сакраменто. Это в Калифорнии.
— Серьезно?
— Абсолютно. — Девушка улыбнулась.
319
«Она некрасива даже когда улыбается, — подумал Роджер. —
У нее слишком длинные зубы, а на нижней губе следы прикуса».
— Вы очень далеко от дома, — заметил он.
— Будто не знаю, — ответила она.
Официант принес заказанное. Пока он расставлял стаканы, оба
молчали. Когда ушел, Роджер поднял свой.
— За незнакомцев в этом городе!
— Вообще-то я не отношу себя к из числу, — возразила Мол-
ли, — я тут уже неделю. — Но все-таки выпила.
— А как вы здесь оказались? — спросил Роджер.
— Не знаю. — Девушка пожала плечами. — Поиски благо-
приятных возможностей.
— Повезло?
— Пока нет. Еще не нашла работу.
— Какую же работу вы ищете?
— Секретарши. Я окончила бизнес-школу на побережье. Умею
стенографировать, печатаю шестьдесят слов в минуту.
— Вам, должно быть, нетрудно получить работу, — сказал
Роджер.
— Вы так считаете? — спросила она.
— Конечно.
— Я не такая красивая, — спокойно сказала она.
— Что?
— Я некрасивая, — повторила девушка. Она устремила взор
в новый бокал с коктейлем, ее пальцы снова вертели черешок
вишни. — Для мужчин важно, чтобы их секретарши были краси-
вы... По крайней мере, мне так дали понять.
— Не вижу никакой разницы.
— Разница огромная.
— Зависит от того, как посмотреть. У меня нет секретарши,
но я с удовольствием взял бы на работу девушку вроде вас. Мне
кажется, Молли, вы выглядите совсем неплохо.
— Спасибо. — Она смущенно и недоверчиво засмеялась.
— Как отнеслась ваша семья к тому, что вы перебрались на
восток?
— У меня нет семьи.
—. Мне очень жаль.
— Мать и отец умерли, когда мне было девятнадцать. Отец —
от рака, а через шесть месяцев умерла и мать. Все говорили, что
она умерла от разбитого сердца. Как вы думаете,.можно умереть
от разбитого сердца?
— Не знаю, — признался Роджер. — Наверное...
— Может быть, — пожала плечами Молли. — Как бы то ни
было, я теперь одна в этом мире.
— Но у вас должны быть родственники, — усомнился Роджер.
320
— Кажется, у матери брат в Аризоне, но он даже не подозре-
вает о моем существовании.
— Почему?
— Дело в том, что отец поссорился с ним задолго до моего
рождения из-за наследства или из-за чего-то еще. Не знаю точно,
какая-то земля в Аризоне... Короче говоря, дядя подал на отца ь
суд, был огромный скандал, отец проиграл процесс, и все перестали
разговаривать друг с другом. Я даже не знаю, как его зовут — я
имею в виду дядю. И он моего имени тоже не знает.
— Очень жаль, — сказал Роджер.
— А кому это интересно? Я хочу сказать, кому нужны родст-
венники?
— Ну почему же? Хорошо иметь семью.
— Да, пожалуй.
Снова наступило молчание. Роджер отхлебнул пива.
— Да, в девятнадцать лет я осталась совсем одна, — закончила
Молли.
— А сколько вам сейчас? — спросил Роджер.
— Тридцать три, — без малейших колебаний ответила девуш-
ка. — Решила, что пришло время изменить жизнь, поискать сча-
стья. Вот я и приехала на восток в поисках работы получше. Но
пока ни черта не нашла.
— Обязательно найдете, — заверил ее Роджер.
— Хотелось бы надеяться, а то кончаются деньги. Когда я при-
ехала сюда на прошлой неделе, то жила в центре. Это обходилось
мне двадцать долларов в день, так что в прошлую пятницу я пе-
ребралась поближе к окраине, но даже здесь приходится платить
двенадцать долларов ежедневно. Вчера я переселилась в настоящий
клоповник, так что теперь смогу продержаться немного дольше,
понимаешь? Этот город убьет тебя, если ты все время не будешь
настороже. Я хочу сказать, что уехала из Калифорнии с двумя
сотнями пятьюдесятью долларами и чемоданом, полным одежды.
Думала, быстро найду работу, но пока...
— Так где ты остановилась? — спросил Роджер.
— В «Орхидее», есть такой отель на Эйнсли-авеню. Там живет
много испанцев, но кого это интересует, если цены такие низкие.
— Сколько же ты платишь? — поинтересовался Роджер.
— Семь долларов в сутки. Это очень дешево.
— Да, конечно.
— И комната неплохая. Я всегда оцениваю отель по скорости
обслуживания в номерах, а также, насколько точно сообщают то,
что передано по телефону. Правда, мне еще ничего не передава-
ли — в конце концов, я поселилась в этом отеле только вчера, —
зато вчера вечером я заказала в номер сандвич и стакан молока,
и мой заказ выполнили немедленно. Обслуживание там хорошее.
Эд Макбейн «Ценз сомнения*
321
— Да. это важно, — кивнул Роджер. — Я имею в виду хоро-
шее обслуживание.
— Разумеется. — Молли помолчала и затем спросила: — А ты
где остановился?
— В меблированных комнатах на... Двенадцатой Южной, по-
моему.
— Ну и как твоя комната? Хорошая?
— Ну что ты. вшивая комнатушка. Но ведь мне нужно всего
несколько ночей переспать. Не хотелось слишком уж тратиться.
— Ты когда уезжаешь? — спросила она.
— Наверное, завтра. Утром.
— А-а... — По ее лицу пробежала слабая улыбка.
— Совершенно точно, завтра утром, — повторил он.
— Понятно.
— Как твой коктейль? — спросил Роджер.
— В порядке, спасибо.
— Не слишком кислый?
— Нет. именно такой мне по вкусу. — Молли снова улыбну-
лась, подняла бокал и сделала глоток. На ее верхней губе осталась
пена от коктейля, и она слизнула ее языком. — Тебе нравится
этот город? — спросила она.
— Я плохо его знаю, — ответил он.
— Я тоже. — Она помолчала. — У меня здесь ни единой зна-
комой души.
— И у меня.
— У меня тоже, — произнесла Молли и, заметив, что повто-
ряется, рассмеялась. — Должно быть, слушая меня, можно поду-
мать, что я — маленькая бедная сирота, а? Ни родителей, ни
родственников, ни друзей. Ну и жизнь!
— Ну, я думаю, у тебя есть друзья в этом... как его... Сакраменто?
— Да, в Сакраменто^ У меня там осталась хорошая подруга,
Дорис Пизер, еврейка. Впрочем, вполне приличная девушка. По
правде, так это из-за нее я приехала сюда, из-за Дорис. Она пе-
реехала на Гавайские острова.
— Вот как? Неужели?
— Да, — кивнула Молли и поставила бокал на стол. — Дорис
уехала месяц назад. Приглашала меня ехать с ней, но я плохо
переношу жару. Однажды я поехала в Палм-Спрингс на неделю и
чуть не умерла там от жары, клянусь Господом.
— А на Гавайских островах разве жарко?
— Конечно! Дорис устроилась в одной из больших компаний,
торгующих ананасами. По-моему, компания называется «Доул», но
кому это интересно?.. Я тоже могла бы устроиться там на работу,
но в такую жару — нет уж, спасибо. — Молли покачала голо-
вой. — Я решила, что здесь мне будет лучше. Конечно, зимой тут
322
адский холод, но это все-таки лучше, чем жара. К тому же это,
по-моему, интересный город, как ты думаешь?
— Да, верно.
— Волнующий город.
- Да.
— Никогда не знаешь, что здесь может случиться — такое у
меня чувство. Например, кто мог знать, что сегодня вечером я
встречу тебя? Вот ты, например, знал?
— Нет.
— И я не знала. Именно это я и имею в виду. Очень волну-
ющий город!
- Да.
— Так вот, понимаешь, — сказал она, допивая коктейль, —
когда Дорис уехала, меня больше уже ничто не удерживало. Я
имею в виду Сакраменто. Это хороший город и все такое, но нужно
время, чтобы завести друзей, а после того, как уехала Дорис, я
решила, что теперь самый благоприятный момент, чтобы сняться
с места и поездить по стране, понимаешь? В конце концов, это
же чертовски большая страна! Я родилась в Такоме, штат Вашин-
гтон, мы переехали в Сакраменто, когда мне было восемнадцать,
мои родители умерли, когда мне исполнилось девятнадцать, и я
так и застряла в Сакраменто. Так что хорошо, что Дорис переехала
на Гавайские острова: именно это подтолкнуло меня, заставило
действовать. — Она хихикнула. — Я не имею в виду то, как под-
талкивают мужчины женщин.
— Понятно, — кивнул Роджер. — Желаешь еще коктейль?
— Если выпью еще один, то, пожалуй, не встану.
— Как хочешь.
— Нет, я пошутила. А ты себе тоже закажешь?
— Как ты, так и. я.
— Ты пытаешься споить меня, — сказала Молли и подмигнула.
— Нет, я никогда не пытаюсь напоить девушек, — покачал
головой Роджер.
— Это всего лишь шутка.
— Все равно, не люблю поить девушек допьяна.
— Я верю тебе, — серьезно сказала Молли.
— Даже и не думаю.
— Действительно, зачем тебе это? Для тебя это излишне.
Роджер не обратил на намек внимания.
— Ну, что, заказать еще?
— Да, спасибо.
— Официант! — позвал Роджер.
Официант подошел к их столу.
— Еше одно пиво и одно виски с лимонным соком, — сказал
Роджер.
323
— И поменьше лимонного сока, — добавила Молли.
— Поменьше сока, — повторил Роджер официанту.
Ему нравилось, что она говорила ему, а не официанту, словно
того не существовало вовсе. Почему-то ему это льстило. Он смотрел
вслед официанту, пока тот не подошел к бару и не сделал заказ,
затем повернулся к Молли.
— А как там у нее дела, у этой Дорис?
— Превосходно. Я получила на прошлой неделе от нее письмо.
До сих пор не собралась ответить. Она даже не знает, что я здесь.
— Как не знает?
— Видишь ли, я решила уехать совсем неожиданно, а ее письмо
пришло накануне отъезда, так что я не успела написать ответ. А
здесь я была так занята поисками работы...
— Она, наверное, не может понять, почему ты не отвечаешь.
— Но ведь прошла одна неделя, — заметила Молли, — со дня
моего приезда сюда.
— И все-таки. Если она хорошая подруга...
— Да, очень хорошая.
— Ты должна сообщить ей, где находишься.
— Я так и сделаю. Напишу письмо, как только вернусь в отель
сегодня вечером. — Молли улыбнулась. — Ты пробудил у меня
чувство вины.
— Мне совсем не. хотелось этого, — сказал Роджер. — Просто
мне кажется, что если Дорис так много для тебя значит...
— Да, ты прав, — снова улыбнулась Молли.
Официант принес заказ, и они опять остались наедине. Людей в ба-
ре стало намного меньше. Никто не обращал на них ни малейшего вни-
мания. Они были чужими в этом городе, огромном, как Вселенная.
— Сколько ты платишь за комнату? — спросила Молли.
— Что? А... четыре доллара за ночь.
— Вот это совсем дешево, — сказал она.
— Да, — кивнул Роджер, — ты права.
— И хорошая комната?
— Приличная.
— Где сортир? В коридоре?
— Что?
— Сортир. — Она подняла голову и увидела озадаченное вы-
ражение на его лице. — Туалет.
— А... Да. В коридоре.
— Что ж, не так уж плохо. Если, конечно, комната достаточно
большая.
— Маленькой не назовешь. А домом управляет приятная дама.
Правда, должен тебя предупредить...
— О чем?
— Я видел там крысу.
324
— Ненавижу крыс.
— Я тоже.
— И что же ты с ней сделал?
— Убил, — равнодушно отозвался Роджер.
— Я и мышей боюсь, — призналась Молли. — У меня никогда
не хватит храбрости убить крысу.
— Да, это было ужасно. В том районе крысы так и кишат,
понимаешь. Ничуть не удивлюсь, если мне скажут, что крыс там
больше, чем людей.
— Прошу тебя, перестань. — Молли болезненно поморщи-
лась. — Сегодня мне не уснуть.
— Их трудно заметить, — продолжал Роджер. — Можно ус-
лышать, но увидеть крыс довольно трудно. Та, что попалась мне,
была, наверное, очень старой. Ты бы только посмотрела! Когда я
загнал ее в угол, она встала на задние лапы...
— Перестань, Роджер, — вздрогнула Молли.
— Извини. Я не знал, что ты...
— Ничего страшного. — Она взяла бокал и отпила глоток. —
Мне сегодня не заснуть, — сказала она и тут же добавила: —
Одной.
Роджер ничего не ответил.
— Я перепугана до смерти, — снова вздрогнула она и отпила
глоток. — Как тебе не стыдно так пугать девушку?
— Извини, — повторил Роджер.
— Ладно. — Молли допила свой коктейль и хихикнула. — У
тебя действительно большая комната? — спросила она.
— Достаточно большая.
— Какие у нее размеры?
— Не знаю. Я плохо разбираюсь в размерах.
— Зато я разбираюсь. — Молли помолчала и робко улыбну-
лась, будто то, что она собиралась сказать и сделать, смущало ее.
Она взяла свой пустой бокал, поднесла к губам и вылила в рот
несколько оставшихся там капель, затем поставила его на стол и
произнесла с намеренной небрежностью: — Мне хотелось бы по-
смотреть твою комнату. Она такая дешевая. Если ее размеры меня
устроят, возможно, я перееду из отеля, где сейчас живу. Если,
разумеется, твоя комната такая дешевая, как ты говоришь.
— Да, только четыре доллара.
— Мне хотелось бы ее посмотреть, — повторила Молли, на
мгновение подняла взгляд от бокала и тут же опустила его.
— Я могу проводить тебя туда, — предложил. Роджер.
— Да? Очень любезно с твоей стороны.
— С удовольствием.
— Всего на минуту. Посмотреть, как она выглядит.
— Да, конечно.
325
— Буду очень тебе благодарна, — сказала Молли. Она упорно
смотрела на стол, заливаясь краской смущения.
— Пойду принесу тебе пальто. — Роджер встал.
Просовывая руки в рукава пальто, которое держал Роджер, она
взглянула на него через плечо и спросила:
— Как ты убил ее? Крысу?
— Задушил, — ответил Роджер.
Метрдотель вел детектива и женщину к столу, пока Роджер
снимал пальто в раздевалке. На женщине были бледно-голубая
юбка и белая блузка с длинными рукавами. Метрдотель отодвинул
для нее стул, она улыбнулась, села и сразу положила руки на
руки детектива, сидящего напротив.
— Спасибо, — сказал Роджер девушке в раздевалке и сунул
в карман номерок. К нему уже шел метрдотель. Похоже, француз.
«Надеюсь, это не французский ресторан», — подумал Роджер.
— Бон жур, месье, — произнес метрдотель, и Роджер подумал:
«Ну вот!» — Сколько вас, сэр?
— Я один.
— Конечно, месье, прошу вас сюда, пожалуйста.
Роджер последовал за метрдотелем. На мгновение ему показалось,
что его ведут в другой конец зала, но метрдотель просто обходил сер-
вировочный поднос у одного из столиков. Он остановился примерно
в пяти футах от того места, где сидели детектив и женщина.
— Пожалуйста, месье.
— А тот стол свободен? — спросил Роджер. — У стены?
— Месье? — Метрдотель удивленно поднял брови.
— Тот стол, — повторил Роджер и указал на столик, рядом с
тем, за которым сидел детектив.
— Да, месье, конечно, -г произнес метрдотель и поставил ото-
двинутый было стул обратно с видом оскорбленной невинности. Он
проводил Роджера к столу у стены, развернул его так, чтобы Роджер
смог сесть на диван, и затем поставил стол в прежнее положение.
— Может быть, месье желает коктейль?
— Нет, спасибо.
— Тогда меню?
— Да, пожалуйста.
— Меню для месье, — распорядился метрдотель, коротко по-
клонился и исчез.
Официант принес меню, Роджер поблагодарил и раскрыл кар-
точку.
— Как ты считаешь? — услышал он голос детектива.
Женщина не ответила. «Почему же она молчит?»*— думал Род-
жер, просматривая меню.
— Пожалуй, ты права, — сказал детектив.
326
И снова женщина не ответила. Роджер не отрывал взгляда от
меню, чтобы не подумали, будто он подслушивает.
— Да, конечно, ты всегда права, — снова послышался го.т?с
детектива.
«Странно, что говорит только он», — подумал Роджер, все так
же глядя в меню. Более того, создавалось впечатление, что идет
диалог, звучат фразы, представляющие собой ответы на то. что
говорит женщина, хотя она не произнесла ни единого слова.
— А вот и наши коктейли, — сказал детектив.
Роджер опустил меню, взглянул на соседний столик и увидел,
как официант в красной куртке принес и поставил перед ними два
бокала. Виски с содовой, решил Роджер. Детектив поднял свой
бокал на стол. На пальце мелькнуло обручальное кольцо. «Зна-
чит, — подумал Роджер, — это его жена».
Детектив отпил из своего бокала и тоже поставил его на стол.
— Отлично, — произнес он.
Его жена молча кивнула. Роджер снова углубился в меню.
— Фэнни удалось наконец, приехать? — спросил детектив.
Роджер положил меню и повернулся.
Женщина упиралась локтями о стол, кисти рук находились пря-
мо перед ее лицом. Дл^гнные, тонкие пальцы с аккуратно подстри-
жен ними ногтями, покрытыми ярко-красным лаком, вдруг
задвигались. Быстро и плавно, ногти мелькали, подобно крошечным
отблескам пламени.
Сначала Роджер не понял, что она делает. Или это какая-то шутка?
И тут он снова увидел ее лицо.
Оно было еше прелестнее, чем казалось ему раньше. Черные во-
лосы отброшены со лба, черные брови изгибались дугой над темно-
карими глазами. Впрочем, нет, одна бровь сейчас опустилась, замерев
над левым глазом в мрачной гримасе, рот исказила насмешка, ноздри
расширились. Руки двигались теперь по-другому: подчеркнутыми же-
стами негодяя из немого кино, пальцы коснулись верхней губы и
словно подкрутили воображаемые усы. Детектив засмеялся, и с лица
женщины тут же исчезла маска негодяя, глаза улыбнулись, сверк-
нули белые зубы. Женщина засмеялась заразительным смехом, по-
хожим на звон колокольчиков. И все это время ее пальцы не
переставали двигаться, а детектив следил за ее руками, затем перевел
взгляд на лицо, все время меняющееся, потому что губы и глаза до-
полняли музыку ее рук, звуки ее пальцев. Оно снова стало открытым,
честным и чуть наивным, как у маленькой девочки, — лицо, играю-
щее роль, объясняющее, подчеркивающее жесты рук. «Господи, да
ведь эта женщина говорит только лицом и руками!» — подумал Род-
жер и лишь теперь понял, что она немая.
Он отвернулся: не хотелось, чтобы женщина думала, будто он
следит за ней, видит ее физический недостаток.
327
А детектив смеялся. Его жена закончила, как видно, свой рас-
сказ о Фэнни — кем бы эта Фэнни ни была, — и теперь он хо-
хотал, захлебываясь от смеха и чуть ли не стуча ладонями по
столу. Это было так заразительно, что Роджер не мог не улыб-
нуться, и даже официант, подошедший к его столу, чтобы принять
заказ, улыбнулся тоже.
— Мне какое-нибудь блюдо из яиц, — сказал Роджер.
— Может быть, месье желает омлет?
— Да, — кивнул Роджер. — Отлично. Какой вы можете при-
готовить?
— С сыром, грибами, луком...
— Омлет с грибами, — заказал Роджер. — Вот это здорово.
Омлет с грибами. И кофе. Принесите сразу и то, и другое.
— Хорошо, месье, — ответил официант. — Желаете салат?
— Нет, спасибо.
— Хорошо, месье. — И официант отошел от стола.
— ...сначала заговорил с Мейером. Тот послушал его несколько
минут и спросил, не согласится ли священник поговорить со мной вме-
сто него. Я очень удивился, кдгда священник подошел к моему столу,
потому что они редко нас навещают, несмотря на то, что наш уча-
сток — место весьма религиозное, там полно святости и всего такого.
Детектив улыбнулся, взглянув на жену, и она улыбнулась ему
в ответ. «Боже, какая красивая!» — подумал Роджер.
— Короче говоря, я представился ему, и тут оказалось, что свя-
щенник тоже итальянец, так что последовало обычное: «А вы тоже из
Италии?..» Мы проследили мое фамильное дерево — через предков, в
страну, где они родились. Оказалось, что священник родился довольно
далеко от моих родителей, но тем не менее он сел у моего стола и ска-
зал, что у него возникла некая дилемма. Я спрашиваю: «Какая дилем-
ма, святой отец?», а сам думаю, что у меня есть собственная дилемма:
ведь я не был в церкви с самого детства. А вдруг он попросит меня пять
раз прочесть молитву «Богородица Дева, радуйся»?
В общем, священник рассказал мне о том, что сегодня утром ис-
поведовал женщину. Она призналась, как водится, в обычном коли-
честве мелких грехов и вдруг сообщила, что купила револьвер — он
лежит у нее в сумочке, — и собирается отправиться к магазину, где
работает ее муж, подождать его там и, когда он выйдет на обеденный
перерыв, застрелить. Потом она сразу же покончит с собой и потому
хотела бы получить отпущение грехов заранее.
Понимаешь, милая, священник просто не знал, что сказать. Он
видел: прихожанка очень расстроена и не станет выслушивать его
нравоучения по поводу того, сколь велик грех убийства. Она не
пришла просить у священника разрешения, понимаешь, ей требо-
валось всего лишь прощение. Она хотела заранее получить отпу-
щение грехов за убийство мужа и убийство себя. Тогда священник
328
решил сказать женщине, что было бы хорошо, если бы они сейчас
помолились вместе. Они стали молиться, и священник принялся
рекламировать важность пятой заповеди «Не убий», подчеркивая
при этом, сколь греховно убийство, объясняя, что она собирается
совершить двойной смертный грех, отправив в морг своего мужа
и прикончив себя. «Разве у вас нет детей?» — спросил священник.
«Нет», — ответила прихожанка.
Такое известие не слишком его обрадовало: ссылка на детей, ко-
торые останутся сиротами, всегда хороший козырь. Тогда он поинте-
ресовался, есть ли у женщины родители, братья или сестры,
беспокоящиеся о ней, и она ответила, да у нее есть родители, но ей
чертовски безразлично, что они подумают, и тут же сказала: «Про-
стите меня, святой отец», — потому что выругалась в исповедальне,
не говоря уже о церкви. Священник отпустил ей этот грех, и они про-
должили молитву. Он все не мог придумать, как же ему остановить
эту женщину, не дать ей прихлопнуть муженька, когда тот выйдет
из офиса, держа подмышкой коробку со своим ленчем.
Вот поэтому-то он и явился к нам в участок, милая. Он сказал,
что, разумеется, поклялся хранить тайну исповеди, и в этом как раз
и заключается его дилемма. Призналась ли женщина в чем-нибудь
или нет? Разве может человек признаться в грехе, который он еще
не совершил? Является ли замысел столь же греховным, как его ис-
полнение? Если так, то мир полон грешников, думающих о чем-то
греховном. А если нет, то прихожанка не совершила никакого греха,
и ее признание — совсем не признание. Но если это не признание,
то какую же тайну исповеди хранит священник? Раз это не было на-
стоящим признанием, то разве священник не имеет права пойти в по-
лицию и рассказать о планах этой женщины?
«Вы совершенно правы, святой отец, — говорю я ему. — Теперь
сообщите мне ее имя и место, где работает муж». Оказалось, что так
быстро дело не делается. Ему хотелось сначала обсудить философские
и метафизические аспекты различия между грехом задуманным и
грехом совершенным. А время шло, обеденный перерыв приближался,
и муж этой бедной женщины с каждой минутой становился ближе к
тому моменту, когда его отвезут в морг с парой дыр в голове. Наконец
мне удалось убедить священника. Я сказал ему, что, по моему мне-
нию, он явился в полицию по той же причине, по которой пришла к
нему женщина. Когда он спросил, какая это причина, я ответил, что
он хочет получить отпущение грехов. «Что вы имеете в виду, говоря,
будто я хочу получить отпущение грехов?» — спросил он. Я объяснил,
что он хочет получить отпущение грехов за то, что стал соучастником
в возможном убийстве двух людей, храня молчание, потому что не
сумел разобраться в теологической доктрине. И прихожанка его тоже
хотела получить отпущение грехов, не разбираясь в тонкостях като-
лического учения. Я сказал ему, что оба они хотят, чтобы эти смерти
329
оыли предотвращены, именно поэтому женщина и пришла к нему, а
он — ко мне, так что выкладывайте, как ее зовут и где работает ее
муж. На часах было без четверти двенадцать. Наконец он мне все
рассказал, и я Послал патрульную машину, чтобы задержать женщи-
ну. Мы не можем предъявить ей никакого обвинения, потому что она
не совершила никакого преступления и даже не пыталась его совер-
шить, а в этом городе нельзя основываться лишь на подозрении. Но
мы, может быть, подержим ее в камере, пока она не успокоится, и
припугнем как следует... Впрочем, одну минутку.
Реджер,' прислушивающийся к рассказу, едва не повернулся к
детективу в ожидании ответа.
Женщина вопросительно подняла брови.
— Револьвер, — сказал детектив. — Если у нее нет разреше-
ния, мы можем обвинить ее в незаконном ношении оружия. Или,
по крайней мере, напугать ее тем, что в нашей власти предъявить
такое обвинение. Ладно, посмотрим, как пойдут дела. Господи, —
он покачал головой, — до сих пор не понимаю, прав священник
или нет? Призналась она в грехе, или это не было грехом? Вот
что беспокоит меня, милая. А ты как думаешь?
Руки женщины снова заговорили. .Роджер не понимал их языка.
Время от времени он смотрел на удивительно плавные движения
ее пальцев. Ни разу в жизни его не любила красивая женщина —
за исключением матери, разумеется.
Официант принес омлет.
Роджер молча поужинал.
За соседним столом детектив и его жена допили коктейль и
заказали горячее.
Глава 8
Он шел следом за детективом и его женой до входа в метро. Там они
обнялись и поцеловали друг друга. Женщина спустилась в подземку, а
детектив стоял у входа, наблюдая за тем, как она спускается. По лицу
его пробежала улыбка. Казалось, он подумал о чем-то глубоко личном,
скрытом от всего мира, и затем пошел назад, к полицейскому участку.
Снегопад усилился. Тяжелые большие снежинки падалии падали, ло-
жась толстым слоем на тротуаре, затрудняя ходьбу.
Несколько раз на пути к участку Роджеру хотелось подойти к де-
тективу и все ему рассказать. В ресторане он услышал достаточно, что-
бы понять: он может довериться такому человеку. И все-таки что-то
удерживало его. Думая об этом, Роджер шел за детективом и, наверное
в пятый раз, собирался догнать его, не зная, сделать это сейчас или по-
дождать, когда они подойдут к участку. Всякий раз его удерживало
именно то, из-за чего он считал, что может верить этому человеку: от-
ззо
ношение детектива к жене. Было что-то нежное и доброе в том, как они
глядели друг на друга, как разговаривали. Именно поэтому Роджер
считал: детектив поймет, что случилось. Но в то же самое время —
удивительно, потому что жена детектива вызвала у Роджера доверие к
нему, — она также несла ответственность за то, что Роджер не решал-
ся к нему обратиться. Сидя рядом с ними, Роджер слышал их разговор,
едва ли не стал его участником. Он следил за лицом женщины, видел,
как она смотрит на мужа, заметил, с какой нежностью ее руки легли на
руки детектива, видел и другие знаки любви, разделяемой обоими, и
внезапно почувствовал себя таким поразительно одиноким.
И вот теперь, шагая вслед за детективом в этом молчаливом
белом мире, Роджер подумал об Амелии и решил ей позвонить.
«Но погоди, — спохватился он, — ведь ты должен все ему рас-
сказать!»
Они были уже у полицейского участка. Детектив остановился ря-
дом с патрульной машиной, и полицейский, сидящий ближе к обочи-
не, опустил стекло со своей стороны. Детектив наклонился, заглянул
в автомобиль, обменялся несколькими фразами с сидящими в нем по-
лицейскими и засмеялся. Полицейский снова поднял стекло, а детек-
тив стал подниматься по семи ступенькам, ведущим к двери.
«Подождите, — подумал Роджер, — я должен...»
Он заколебался, остановившись на тротуаре.
Детектив открыл дверь и вошел внутрь. Дверь закрылась. Род-
жер стоял на мостовой, осыпаемый огромными мокрыми снежин-
ками, затем резко повернулся и стал искать телефон-автомат. Он
нашел его в заведении на Стеме, где в зале размешались дорожки
для кегельбана и бильярдные столы, разменял у хозяина долларо-
вую бумажку — тот дал понять, что ему не нравится разменивать
деньги для тех, кто звонит по телефону, — подошел к будке, за-
крыл за собой дверь и осторожно достал из бумажника клочок
бумаги с записанным на нем телефоном Амелии.
Он набрал номер и стал ждать.
На четвертом звонке ему ответил женский голос, но это была
не Амелия.
— Мне бы хотелось поговорить с Амелией, — сказал Роджер.
— Кто это? — спросила женщина.
— Роджер.
— Какой Роджер?
— Роджер Брум.
— Я не знаю никаких Роджеров Брумов.
— Амелия меня знает.
— Ее нет дома. Что вы хотите?
— Где она?
— Пошла в .магазин. Что вам угодно?
— Она просила меня позвонить ей. Когда она вернется?
331
— Минут через пять или десять.
— Вы не передадите ей, что я звонил?
— Передам. — Женщина повесила трубку.
Роджер стоял, держа в руке молчащую трубку, затем повесил
ее на крючок и вышел из будки. Хозяин заведения раздраженно
посмотрел на него. Часы на стене показывали почти два. «Инте-
ресно, Амелия действительно вернется через пять или десять ми-
нут?» — подумал Роджер. Женщина, ответившая ему, говорила
так, как говорят обычно очень темные негритянки. Их говор не-
редко принимают за речь белого южанина, но это не так. «Вот уж
не везет, — подумал Роджер. — Впервые встретил по-настоящему
красивую девушку, которой и я понравился, а она оказалась цвет-
ной». Он не мог понять, зачем вообще позвонил ей, затем решил —
к черту все это и пошел обратно к полицейскому участку.
«Какой в этом смысл? — думал он. — Почему я все время
откладываю? Нужно сделать это, я должен рано или поздно все
рассказать полиции, так почему не сделать это прямо сейчас? За-
чем я звонил Амелии? Она, небось, сейчас на крыше с одним из
этих «Персидских лордов», о которых мне рассказывала, лежит там
под ним на спине. Да ну ее к черту!»
Мысль об Амелии в объятиях одного из «Персидских лордов» при-
водила его в ярость, и Роджер не знал, почему. Он только что позна-
комился с девушкой, ничего не знает о ней, и тем не менее мысль о
том, что ее насилует один из членов этой уличной банды, не говоря
уже обо всей банде, наполнила его темной злобой, и его огромные ру-
ки сжались в кулаки. Может, рассказать полиции и об этом? О том,
что молодые хулиганы пристают к такой хорошей девушке, как Аме-
лия? Впрочем, она, наверное, все равно гулящая, раз позволяет такое.
Он услышал голоса в парке.
Сквозь завесу снега до него доносились детские голоса, громкие
и резкие, полузабытые крики ликования и радости... Вот он и его
отец стоят на вершине холма за домом, обшитым досками, рядом
с железнодорожными путями, в котором они жили, когда Бадди
был еще младенцем.
— Ну, пошел, Роджер, смелее!
Отец толкает его санки, Роджер летит вниз по склону, ветер
рвется навстречу, широкая улыбка расплывается на его лице.
— Молодец! — кричит отец откуда-то сзади и сверху...
На вершине холма трое мальчишек с санками.
Роджер вошел в парк и сел на скамейку, футах в пятнадцати
от того места, где они катались по широкому снежному склону,
укатанному полозьями их санок. Мальчишкам было лет шесть-
семь, наверное, из детского сада, а-может быть, первоклассники,
которых пораньше отпустили из школы. Двое одеты в старенькие
лыжные куртки, а третий в зеленую, из какой-то плотной материи.
332
Тот, что был в зеленой куртке, надвинул на лоб, уши и едва ли
не на глаза шерстяную вязаную шапочку. Интересно, как он видит,
куда направлять санки? Двое других катались без шапок, их волосы
покрывал снег. Все они кричали, вопили, визжали:
— Смотри! Смотри, как я!
Они разбегались со своими санками, ставили их на снег, бро-
сались на санки животами и мчались вниз со счастливыми воплями,
причем один изображал вой полицейской сирены. Роджер цстал со
скамейки, поднялся на вершину холма и принялся ждать мальчи-
шек. Они не обращали на него внимания, живо вспоминая волну-
ющие мгновения спуска:
— А ты видел, как я чуть не натолкнулся на дерево?
Они тащили за собой санки, то и дело оглядываясь назад, пред-
вкушая еще один спуск. Тот, в зеленой куртке, прошел мимо Род-
жера, сделал глубокий вдох и повернулся лицом к склону, готовясь
к разбегу.
— Привет, — сказал Роджер.
Мальчишка посмотрел на него из-под шерстяной шапочки, на-
двинутой на самые глаза, вытер рукой в варежке сопливый нос,
пробормотал «привет» и отвернулся.
— Этот склон выглядит совсем неплохо, — заметил Роджер.
— Угу, — пробормотал мальчишка.
— Можно мне прокатиться?
— Что?
— Можно мне прокатиться?
— Нет, — бросил мальчишка.
Он презрительно взглянул на Роджера, разбежался, держа перед
собой санки, бросился на них и снова покатился по склону. Роджер
смотрел вслед мчащимся санкам. Его еще не покинула ярость при
мысли о том, как «Персидские лорды» изнасиловали Амелию, его
охватило какое-то недоброе предчувствие: неизвестно, что ждет его
в полицейском участке на той стороне улицы, будь детектив до-
брым или нет. К тому же этот сопляк не смеет так с ним разго-
варивать. Его руки снова начали дрожать. Он подождал, пока
мальчишка не поднялся на вершину холма.
— Разве мать не учила тебя уважать старших? — спросил он.
Мальчишка глянул на него из-под надвинутой на глаза шапочки.
Два других остановились с трех футах и удивленно уставились на
Роджера с вызывающим и одновременно испуганным выражением ли-
ца, с каким все ребята глядят на взрослых, ожидая выволочки.
— Проваливайте-ка лучше, мистер. — пробормотал мальчишка
из-под съехавшей на нос шапочки.
— Что случилось, Томми? — спросил его приятель.
— Да тут какой-то чокнутый, — ответил Томми, отвернулся
и снова посмотрел на склон, простирающийся перед ним.
ззз
— Я всего лишь спросил, нельзя ли мне прокатиться на твоих
санках, — сказал Роджер.
— Ия ответил — нет!
— Твои санки из золота, что ли?
— Не приставайте ко мне, мистер.
— Я хочу прокатиться! — выкрикнул Роджер с неожиданной рез-
костью, протянул руки к санкам, схватил их за рулевой механизм в
передней части и вырвал из рук Томми. Тот попытался удержать сан-
ки, но тут же выпустил их. Он же первым начал кричать, а за ним
двое других, но Роджер уже начал разбег, подгоняемый сначала яро-
стью, а затем охватившим его восторгом. Он подбежал к самому краю
склона, поставил санки на снег и бросил на них свое огромное мус-
кулистое тело, все двести десять фунтов. Санки жалобно застонали,
словно вот-вот развалятся, но тут же заскользили вниз. Движение
уменьшило нагрузку, сила земного притяжения катила санки все бы-
стрее и быстрее^ Роджер открыл рот и закричал, как ребенок: «А-а-
а!», лежа на санках, мчавшихся сквозь завесу падающего снега.
Позади него кричали, размахивая руками, и бежали следом Томми с
друзьями, но ему было на них наплевать. По его щекам катились сле-
зы, выжатые из глаз встречным ветром; из-за падающего снега Род-
жер почти ничего не видел. Внезапно санки перевернулись, и он
скатился в снег. Санки взлетели вверх, Роджер упал на бок, продол-
жая катиться вниз, по склону холма, задыхаясь от смеха. Его пальто,
брюки, лицо и волосы покрылись снегом. Наконец он остановился у
подножия холма, не переставая смеяться, глядя на Томми и его при-
ятелей, уже вытащивших санки из сугроба.
— Зови полицейского, Томми, — крикнул один из них.
— Давай, зови быстрее! — поддержал его другой.
Роджер встал. Продолжая смеяться, он глянул на них через
плечо и побежал.
Сколько прошло времени? Пять или десять минут? Может, Аме-
лия уже дома?
Роджер снова засмеялся. Здорово он прокатился! Эти маленькие
крикливые ублюдки остались там, позади, на холме. Да, как это
здорово получилось! Он изумленно покачал головой, внезапно ос-
тановился, откинул назад голову и крикнул: «Я-я-х-у-у!» — прямо
в небо, с которого не переставал сыпаться снег, и побежал снова —
вон из парка. Он остановился, только оказавшись на тротуаре,
сунул руки в карманы и пошел размеренным, полным достоинства
шагом. Он помнил себя и своего отца и то, как весело они жили
до рождения Бадди и даже после того, когда Бадди был еще мла-
денцем. Конечно, едва брату исполнилось два года, отец погиб, и
семейные проблемы легли на плечи Роджера, именно так сказала
мать, хотя Роджеру было тогда только семь лет.
— Теперь ты — мужчина, глава семьи, — сказала она.
334
Он скатился по склону холма на санках этого мальчишки и
вспомнил, как было весело — тогда, до смерти отца. И сейчас,
шагая по тротуару, словно истый джентльмен, Роджер чувствовал
себя мужчиной, каким стал после гпбели отца в железнодорожной
аварии. «Теперь не до шуток, надо заниматься мужскими делами...
Теперь ты глава семьи, Роджер...»
Семи лет от роду, подумал он.
Разве можно стать мужчиной в семь лет?
Ну что ж, я всегда казался старше своего возраста.
И все-таки.
Он пожал плечами.
Неизвестно почему, он почувствовал себя подавленным. Лицо бы-
ло мокрым от снега. Он вытер его рукой, затем сунул руку в карман,
достал носовой платок и снова вытер — теперь платком. Пожалуй, сто-
ит позвонить Амелии... Надо бы пойти и поговорить с тем детективом...
Роджер принялся загадывать. Если следующим автомобилем ока-
жется черный «шевроле», я пойду в участок и все расскажу. Если так-
си — позвоню Амелии. А вот если проедет грузовик, тогда вернусь к
себе, соберу вешички и отправлюсь долгой. Так будет лучше всего:
дома обо мне беспокоятся. Однако какое-то время вообще никаких
машин не было — ведь шел такой густой снег. А когда наконец про-
ехала первая, это оказался голубой «форд», а о «форде» Роджер как
раз ничего не загадывал. «Ну и черт с ним», — подумал он, остано-
вился у телефонной будки и набрал номер Амелии.
Ответила снова та же женщина.
— Что вам надо? — спросила она.
— Это опять Роджер Брум, — сказал он. — Я хочу поговорить
с Амелией.
— Минуту. — ответила женщина и, прикрыв рукой микрофон,
крикнула: — Мелия! Это твой мистер Чарли.’
Роджер стоял и ждал.
Амелия взяла трубку, и он тут же спросил ее:
— Кто такой мистер Чарли?
— Потом расскажу. Ты где?
— Не знаю, где-то рядом с парком.
— Хочешь встретиться?
- Да.
— Пока не могу: помогаю матери вешать занавески.
— Это твоя мать подходила к телефону?
— Да.
— У нее такой приятный голос.
— Да, она просто очаровательна.
— Ты сказала, помогаешь матери что-то делать?
— Вешать занавески. Она сшила новые занавески, и мы вешаем
их на окна.
335
— А она одна с этим не. справится?
— Нет. — Помолчали. — Если хочешь, мы могли бы встре-
титься позже.
— Хорошо. Когда?
— Скажем, через час.
— Ладно. Где?
— Даже не знаю. Давай у закусочной?
— Отлично, у закусочной, — повторил Роджер. — А сколько
сейчас времени?
— Минут двадцать третьего. Давай, чтобы уж точно, в поло-
вине четвертого?
— О’кей. У закусочной в половине четвертого.
— Точно. Ты помнишь, где она?
— Конечно. А где?
— На углу Эйнсли и Северной Одиннадцатой, — засмеялась
Амелия.
— Эйнсли и Северная Одиннадцатая, понятно.
— В половине четвертого.
— В половине четвертого, ясно. — Роджер помолчал. — Кто
этот мистер Чарли?
— Ты и есть мистер Чарли.
— Я?
Амелия снова засмеялась.
— Я расскажу тебе, когда встретимся. Прочитаю лекцию об
отношениях между белыми и черными.
— Господи! — пробормотал Роджер.
— И другому кое-чему научу, — шепнула Амелия.
— О’кей, — ответил Роджер. У него сильно забилось сердце. —
Половина четвертого, у закусочной. Пойду домой и надену чистую
рубашку.
— Давай.
— Пока.
— Пока.
Когда Роджер подошел к дому, где снимал комнату, то увидел,
что у обочины стоит полицейский автомобиль. Он был пуст. Стекло
в дверце, той, что ближе к тротуару, опущено. Из машины раз-
давались голоса полицейских, переговаривающихся по радио. Род-
жер взглянул на крыльцо. Через стеклянную дверь он увидел
миссис Догерти и двух полицейских.
Роджер хотел повернуться и уйти, но тут один из них глянул
через стекло прямо на него.. Теперь, когда его увидели, он уже
не мог уйти, поэтому Роджер медленно поднялся по ступенькам,
потопал ногами, стряхивая снег, открыл дверь и вошел в вести-
бюль. За спиной толстого полицейского шипел паровой радиатор,
и он держал руки за спиной, раздвинув пальцы, чтобы согреться.
336
Когда Роджер вошел в вестибюль, миссис Догерти как раз объ-
ясняла:
— Я заметила это лишь полчаса назад, когда спустилась в под-
вал, чтобы собрать сохнувшее там белье, и сразу позвонила вам.
Здравствуйте, мистер Брум.
— Здравствуйте, миссис Догерти, — ответил Роджер. — Что-то
случилось?
— Ничего страшного, — сказала она и снова повернулась к
полицейскому, когда Роджер прошел мимо. — Не хочу сказать,
что он был новым, — обратилась она к толстяку. Роджер подошел
к двери, ведущей в коридор, и открыл ее. — Но, думаю, что ой
стоит долларов пятьдесят или шестьдесят. Неприятно, что кто-то
может залезть в подвал...
Роджер закрыл дверь, поднялся к себе в комнату. Едва он успел
снять пальто, как в дверь постучали.
— Кто там?
— Я. Я, Фук.
— Кто?
— Фук. Фук Шэнахэн. Да открывай же!
Роджер подошел к двери и отпер ее. Фук был маленьким, лы-
сым, лет сорока пяти, с блестящими глазками. Поверх белой ру-
башки он надел расстегнутый кардиган. Когда Роджер отворил
дверь, на лице Фука светилась -улыбка. Он вошел с таинственным
видом и тут же запер дверь.
— Видал копов внизу? — сразу спросил он.
- Да.
— Ничего себе, верно? — Глаза у Фука прямо сияли.
— Что им нужно?
— Так ты ничего не знаешь?
— Нет. А что?
— Кто-то обворовал кровопийцу.
— Ты кого имеешь в виду?
— Догерти, Догерти, нашу хозяйку, кого ж еще?
— Она — приятная дама, — заметил Роджер.
— Боже мой, Боже, — покачал головой Фук. — Догерти —
приятная дама? Боже мой!
— Мне она кажется приятной, — уточнил Роджер.
— Это потому, что ты живешь здесь всего несколько дней, —
сказал Фук. — А я нахожусь в этом клоповнике вот уже шесть
лет, да, шесть лет! Говорю тебе, что она — кровопийца, скряга и
старая жадная сука. С ней никто в мире не может сравниться, вот
что я тебе говорю.
— Ну, если ты так считаешь... — Роджер пожал плечами.
— Ия очень рад, что ее обокрали, эту старую суку.
— Что же украли?
337
— Слишком мало, — покачал головой Фук. — У тебя есть
чего-нибудь выпить?
— Что? Нет, извини.
— Тогда я сейчас вернусь.
— Куда ты?
— К себе в комнату. У меня там бутылка. Стаканы имеются?
— Только этот, на умывальнике.
— Тогда я принесу свой, — решил Фук и ушел.
«Ну, что ж, — подумал Роджер. — рано или поздно она все
равно бы его хватилась. Правда, я не ожидал, что это будет так
скоро. А, может, надеялся, что она не вызовет полицию? Но она
обнаружила его исчезновение, позвонила в полицию, и теперь они
здесь, в вестибюле, так что, может, стоит напиться с Фуком. Хотя
нет, я ведь должен встретиться с Амелией в половине четвертого...
Мне следовало бы проявить больше осторожности.
И все-таки в тот момент это казалось единственным выходом.
Может быть, так и есть».
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Роджер.
Это был Фук. Он принес неполную бутылку «Бурбона» со ста-
каном, перевернутым и надетым на горлышко. Поставил бутылку
на сервант, подошел к умывальнику, взял стакан Роджера, вер-
нулся к серванту, поставил на него стакан, снял с горлышка свой,
водрузил рядом и поднял бутылку.
— Скажи, когда достаточно, — предупредил он.
— Вообще-то я мало пью, — заметил Роджер.
— Я тоже, — подмигнул ему Фук и налил стакан до половины.
— Слишком много, — запротестовал Роджер.
— Хорошо, этот возьму себе, — согласился Фук и принялся
наливать второй стакан.
— Хватит, — остановил его Роджер.
— Еще немного. У нас же праздник!
— Что празднуем?
Фук налил еще полдюйма и поставил стакан перед Роджером.
Потом поднял свой и произнес:
— Выпьем за пропажу имущества миссис Догерти и будем на-
деяться, что она не подумала...
— О чем?
— О страховке, — подмигнул Фук, поднес стакан к губам и сде-
лал большой глоток. — А также за то, чтобы эта пропажа оказалась
первой в длинной веренице пропаж. Пусть какой-нибудь мерзкий вор
залезет в подвал этой дамы следующей ночью и украдет, скажем, ее
ванну, затем обогреватель, а потом нижнее белье, висящее там на ве-
ревке. Пусть все жулики этого вшивого города каждую ночь проби-
раются в подвал миссис Догерти, пусть чистят его, как стервятники,
338
очистят потом до костей ее тело. Пусть одна пропажа следует за дру-
гой, пока у старой стервы не останется ничего, кроме того, что на ней,
пусть найдется бесстрашный парень, который заберется ночью в окно
ее спальни, изнасилует эту костлявую буку и не оставит на ней даже
целой ночной рубашки, дабы укрыть от холода. Аминь, — закончил
свою речь Фук и, осушив свой стакан, тут же налил новый, почти до
краев. — Ты не пьешь, мой друг, — заметил он.
— Пью, — ответил Роджер и отпил немного «Бурбона».
— Холодильник, — сказал Фук.
Роджер молчал.
— Ужасно забавно, что кто-то забрался в подвал миссис До-
герти и украл рефрижератор, прошу прощения, холодильник, ко-
торый валялся там Бог знает сколько времени, покрытый пылью.
Возникает масса вопросов, и все они кажутся мне забавными и
поразительными.
— А именно?
— Вопрос номер один. Откуда кто-то мог знать, что у старой
стервы есть рефрижератор, прошу прощения, холодильник в под-
вале? Сколько раз ты бывал в подвале этого дома?
— Ни разу.
— Совершенно точно. Я живу в этой вшивой дыре шесть лет
и спускался в подвал только дважды — один раз, чтобы положить
на полку старый чемодан, и другой, когда мама Догерти увидела
там крысу и завопила так, что перебудила весь дом, включая меня.
Пришлось лезть в подвал, где я и нашел эту костлявую стерву,
так что был виден ее худющий зад — меня едва не стошнило от
этого зрелища. Выпей еще.
— Я и первый еще не допил...
— Так вот, откуда вор мог узнать, что в подвале стоит холо-
дильник? Это первый вопрос. А если он пронюхал про холодильник,
то не мог не знать, что эту штуковину выпустили году в тридцать
девятом или сороковом. Почтенный возраст для бытового прибора,
и стоит самое большее десять долларов. Зачем красть этакую раз-
валину? Да еще такую тяжелую, что, поднимая ее, можно зара-
ботать грыжу. — Фук плеснул себе еще и добавил: — Я имею в
виду нормального мужика вроде себя. Такой, как ты, поднимет
подобную тяжесть, не моргнув глазом.
— Не знаю, — пожал плечами Роджер.
— Как бы то ни было, — продолжал Фук, — откуда вор мог
узнать, что в подвале стоит холодильник, — это первый вопрос.
И второй: кому понадобилось красть такое дерьмо, цена которому
не больше пяти-шести долларов?
— Может быть, вору понадобился этот холодильник, — выска-
зал предположение Роджер.
— Зачем?
339
— Представления не имею.
— Ну, ладно. По какой бы причине он ни сделал это, я рад,
что холодильник украли. Жалею только, что вор не прихватил
что-нибудь еще. А посмотри, как характерно для этой старой суки
тут же вызвать полицию! Из-за такого-то металлолома? Теперь
все полицейское управление будет заниматься розысками холодиль-
ника — цена-то ему три или четыре доллара, — а на расследова-
ние преступлений времени не останется.
— Внизу стояли лишь два полицейских, — отметил Роджер.
— Это патрульные, — объяснил Фук. — В случае ограбления
они всегда приезжают раньше быков. Вот подожди и увидишь. Ско-
ро приедут быки, начнут задавать вопросы, всюду совать свой нос,
понапрасну растрачивая деньги налогоплательщиков, и все из-за
паршивого холодильника, за который не дадут и двух долларов на
блошином рынке. Выпей еще.
— Спасибо, — сказал Роджер и поставил стакан.
Глава 9
Его разбудил стук в дверь.
Фук ушел без четверти три, прихватив с собой остатки «Бур-
бона». Роджер выпил не так уж много, но он не привык к крепким
напиткам, вроде пшеничного виски, и вскоре после его ухода, дол-
жно быть, задремал. «Интересно, сколько сейчас времени?» — по-
думал он. Вряд ли он спал так уж долго. Роджер сел на кровати,
обвел взглядом комнату, с трудом приходя в себя, и вздрогнул,
когда в дверь постучали снова.
— Кто там? — спросил он.
— Полиция, — ответили из-за двери.
«Полиция», — подумал Роджер.
— Одну минуту, — отозвался он.
Это, наверное, по поводу холодильника. Фук сказал, что придут
детективы и начнут задавать вопросы. Роджер опустил ноги на
пол, встал, подошел к двери. Она была незаперта. Он повернул
ручку и распахнул дверь.
В коридоре стояли двое — один очень высокий, а второй по-
меньше. У высокого были рыжие волосы с седой прядью на правом
виске.
— Мистер Брум? — спросил маленький.
— Да. — ответил Роджер.
— Я — детектив Уиллис, — представился маленький. — Это
мой коллега, детектив Хоре. Нам хотелось бы задать вам несколько
вопросов.
— Конечно, заходите, — пригласил Роджер и отошел от двери.
340
Первым вошел Уиллис, за ним Хоре — неужели он и впрямь
сказал «Хоре»? — который закрыл дверь. Роджер сел на край кро-
вати и указал детективам на кресла.
— Садитесь, пожалуйста.
Уиллис опустился на стул с прямой спинкой, стоящий рядом с
сервантом. Хоре — не может быть, чтобы его фамилия была
Хоре, — встал позади кресла, опираясь рукой на сервант. Оба были
в пальто, только Уиллис его не расстегивал, а Хоре расстегнул, и
Роджер увидел под ним клетчатую спортивную куртку. Из-под нее
торчала кожаная кобура, пристегнутая к поясу.
— Извините, — сказал Роджер. — я не расслышал вашего имени.
— Моего? — спросил рыжеволосый.
- Да.
— Хоуз.
Роджер кивнул.
— Х-о-у-з, — произнес детектив по буквам.
— А-а, — улыбнулся Роджер. — Мне показалось, вы сказали
«Хоре».
— Нет.
— Смешно! Я хочу сказать, смешное имя «Хоре» — лошадь.
— Нет, меня зовут Хоуз.
— Да, конечно, — кивнул Роджер.
Наступило молчание.
— Мистер Брум, — прервал молчание Уиллис, — у нас тут
список жильцов, который мы получили от вашей хозяйки, миссис
Догерти, и мы опрашиваем всех, проживающих в этом здании. Вы,
наверное, уже слышали, что прошлой ночью из подвала кто-то
украл холодильник.
— Да, — подтвердил Роджер.
— Как вы узнали об этом, мистер Брум? — спросил Хоуз.
— Мне сказал об этом Фук Шэнахэн. Его комната дальше по
коридору.
— Фук? — переспросил Хоуз.
— По-моему, его полное имя — Фрэнк Хьюберт Шэнахэн или
что-то вроде того. Фук — это прозвище.
— Понятно, — заметил Хоуз. — Когда он сказал вам об этом,
мистер Брум?
— Не помню точно. Сколько сейчас времени?
Уиллис посмотрел на часы.
— Ровно три.
— Значит, примерно полчаса назад. А может, минут пятна-
дцать, не могу сказать точнее. Он зашел ко мне рассказать о кра-
же, и мы выпили пару стаканчиков.
— Но вы ничего не знали о пропаже холодильника до того,
как он вам сказал, правда?
341
— Совершенно верно. Вообще-то я понял, что-то произошло,
когда вернулся из города, потому что в вестибюле миссис Догерти
разговаривала с двумя полицейскими.
— Но вы не знали, что именно, до тех пор, пока мистер Шэ-
нахэн не сказал вам о холодильнике?
~ Да.
Детективы молча смотрели на него. Казалось, у них больше
нет вопросов.
— Надеюсь, вы понимаете, мистер Брум, — откашлялся Уил-
лис, — что все это обычная процедура, и мы отнюдь не намекаем...
— Да, конечно, — ответил Роджер.
— Однако логика диктует нам, что правильнее всего начать
расследование с опроса жильцов, которые имеют доступ...
— Разумеется, — согласился Роджер.
— ...к украденному предмету или предметам, — закончил Уил-
лис.
— Конечно.
В комнате снова воцарилась тишина.
— Мистер Брум, вы не могли бы сказать нам, где вы были
прошлой ночью?
— В какое время?
— Ну, начиная с ужина. Где вы ужинали?
— Господи; что-то не помню, — ответил Роджер. — Где-то
недалеко отсюда, в маленьком итальянском ресторане. — Он за-
молчал. — Видите ли, я плохо знаю город: редко приезжаю сюда.
В этот; раз я приехал всего на несколько дней.
— .Чем вы занимались, мистер Брум?
— Продавал деревянную посуду.
— Что это такое, мистер Брум? Какую посуду?
— У нас дома небольшая мастерская. Мы делаем кофейные
столики, салатницы, ложки и прочее. Затем продаем все это в
городе. Потому я и приехал.
— Когда собираетесь возвращаться?
— Вообще-то мне следовало уехать сегодня вечером: вчера я
продал весь свой товар, так что нет смысла болтаться без дела.
— А где это, мистер Брум? Где ваш дом?
— • В Кэри, — объяснил Роджер. — Недалеко от Хаддлесто-
на, — добавил он автоматически.
— Да, знаю, — кивнул Хоуз.
— Вы там бывали?
— Катался на лыжах на горе Торранс.
— Неужели?
— Да. Очень живописное место.
— Так вот, наша мастерская на шоссе Сто девяносто, к востоку
от Хаддлестона. Поворот перед самой дорогой в горы.
342
— Да, помню, — кивнул Хоуз.
— Поразительно! — улыбнулся Роджер. — Мир тесен, а?
— Это уж точно. — На лице Хоуза тоже появилась улыбка.
— Вы когда ужинали, мистер Брум? — спросил Уиллис.
— Должно быть, часов в пять.
— Так рано?
— Да, мы привыкли ужинать рано.
— И что делали после ужина?
— Вернулся сюда.
— Когда?
— В половине седьмого?”Да,' пожалуй.
— И все время оставались здесь?
— Нет.
— Куда пошли?
— В бар.
— Где он находится?
— Здесь, поблизости, кварталов шесть или семь отсюда, если
идти на юг по Двенадцатой улице.
— Название не помните?
— Извините, нет. Вообще-то я вышел прогуляться. Зашел в
бар только потому, что- замерз. Собственно, я редко употребляю
алкоголь.
— Однако выпили с мистером Шэнахэном, верно? — спросил
Хоуз.
— Да, верно, — засмеялся Роджер. — Мы праздновали.
— Что праздновали?
— Вряд ли следует говорить об этом. Вы можете неправильно
все истолковать.
— Ну, а точнее? — улыбнулся Хоуз.
— Видите ли, Фук не любит миссис Догерти, поэтому обрадо-
вался, что кто-то украл ее старый холодильник. — Роджер снова
улыбнулся. — Вот он и предложил выпить, чтобы отпраздновать
это событие.
— А вы не думаете, что он его и украл? — спросил Уиллис.
— Что, Фук? Нет. — Роджер отрицательно .покачал головой. —
Нет, он на такое не способен. Он просто, обрадовался пропаже, вот
и все. Послушайте, мне бы не хотелось, чтобы у Фука были не-
приятности из-за того, что я вам сказал. Он славный парень и
вовсе не вор, уверяю вас.
— Н-да, — пробормотал Уиллис. — Когда же вы вышли из
бара, мистер Брум?
— Наверное, в полночь... Не знаю. Около полуночи.
— У вас есть часы?
— Нет.
— Тогда вы не можете быть уверенным.
343
— Мне кажется, было уже поздно: страшно хотелось спать.
Мне всегда хочется спать около полуночи.
— Вы были один? — спросил Хоуз.
— Да, — ответил Роджер, глядя прямо ему в лицо и пытаясь
понять, сумеют ли они догадаться, что он впервые солгал.
— Что делали после того, как вышли из бара?
.— Вернулся сюда, — сказал Роджер. По крайней мере, это
было правдой. Он действительно пришел в комнату.
А затем?
— Лег в кровать. — И это правда.
— Сразу уснули? — спросил Хоуз.
— Нет, не сразу. — Он продолжал говорить правду. Более или
менее.
— А когда вы уснули? — спросил Хоуз.
— Трудно определить, через полчаса, через час. Невозможно
заметить, когда засыпаешь по-настоящему, понимаете?
— Гм-м, — пробормотал Уиллис. — Действительно. Когда вы ле-
жали в кровати, стараясь уснуть, не слышали чего-нибудь странного?
— Что вы имеете в виду под «странным»?
— Какой-нибудь необычный шум, — пояснил Уиллис.
— Все, что выходит за рамки обычного, — добавил Хоуз.
Нет, я ничего не слышал.
— Вы не просыпались почему-либо ночью?
— Нет.
— Не слышали никакого шума, доносящегося с улицы, скажем,
мужских голосов, или шум, похожий на то, когда передвигают
что-то тяжелое?
— Нет, не слышал.
— Когда что-нибудь тащат или волокут?
— Нет. Это третий этаж, — сказал Роджер, — здесь трудно
услышать что-то, даже когда не спишь. — Короткая пауза. — Я
очень крепко сплю. — Он снова замолчал. — Извините, не ска-
жете ли мне, сколько сейчас времени?
Уиллис взглянул на часы.
— Десять минут четвертого.
— Спасибо.
— У вас назначена встреча, мистер Брум?
— Да, мне нужно повидаться с одним человеком.
— Как, по-вашему, сколько мог стоить этот холодильник? —
неожиданно спросил Хоуз.
— Понятия не имею. Я его ни разу не видел.
— Вы разве не бывали в подвале?
— Нет, — покачал головой Роджер.
— Миссис Догерти утверждает, что он стоит примерно пятьде-
сят долларов, — сообщил Уиллис. — Вы с ней согласны?
344
— Но я ведь не видел его, — повторил Роджер, — так что не
могу ответить на ваш вопрос. Фук говорит, что он не стоит больше
нескольких долларов.
— Я спросил потому, что стоимость украденного определяет
весомость обвинения, — пояснил Уиллис.
— Обвинения?
— Да, обвинения в совершенном преступлении. Если ценность ук-г
раденного меньше двадцати долларов, — это мелкое хищение и рас-
сматривается всего лишь как проступок, хотя и судебно наказуемый.
— Понятно, — кивнул Роджер.
— Когда преступление совершается ночью и веши отбирают у дру-
гого человека, — продолжал Уиллис, — это автоматически рассматри-
вается как хищение крупное. Но если вещь украдена из жилого
дома... — Уиллис сделал паузу. — Чьего-нибудь дома, понимаете?
— Ну и что?
— Так вот, из жилого дома, и тоже ночью, то ценность похи-
щенного должна превышать двадцать долларов, чтобы квалифици-
ровать совершенное деяние как крупное хищение.
— Ага, — пробормотал Роджер.
— Да. Видите ли, крупное хищение — это уже преступление,
а не проступок. За него можно получить до десяти лет срока.
— Неужели? — удивился Роджер. — За двадцать пять долла-
ров? Господи! — Он изумленно покачал головой.
— Да, совершенно верно. — Уиллис взглянул на Хоуза. — У
тебя есть вопросы, Коттон?
— В комнате больше нет окон?
— Кроме этих? Нет.
— И у вас нет окон, выходящих во двор?
— Нет.
— Не могу себе представить, чтобы кто-то волок тяжелый хо-
лодильник до парадного входа в дом, — произнес Хоуз. — Авто-
мобиль или грузовик подъехал, должно быть, задним ходом к двери
подвала по узкому проезду. По крайней мере, мне так кажется. —
Он пожал плечами. — Ну, а мистер Брум все равно не мог этого
слышать: окна его комнаты выходят на улицу.
— Совершенно верно, — кивнул Роджер.
Уиллис вздохнул.
— Благодарим вас за то, что вы с готовностью ответили на все
наши вопросы, мистер Брум. Большое спасибо.
— Надеюсь, мы не помешали вашей встрече, — добавил Хоуз.
— Нет, мы должны встретиться в половине четвертого, — ска-
зал Роджер.
— Еще раз благодарю, — произнес Уиллис.
— Рад оказать помощь, — ответил Роджер и проводил детек-
тивов до двери. — Я больше вам не понадоблюсь?
545
— Думаю, нет, — сказал Хоуз и повернулся к Уиллису: —
Как ты думаешь, Хол?
— Да. вы больше нам не понадобитесь, мистер Брум. Надеюсь,
вы понимаете, что это самая обычная процедура. Мы опрашиваем
всех...
— Да, конечно.
— Скорее всего, это какой-нибудь местный наркоман, — вы-
сказал предположение Хоуз.
— Или подросток. Иногда этим занимаются подростки, — до-
бавил Уиллис.
— Мы расследуем множество мелких краж, — сказал Хоуз. —
Вряд ли удастся раскрыть эту, если только не попадется свидетель.
— Бывает, задержим какого-нибудь парня, скажем, месяцев че-
рез шесть, или что-то в этом роде, и он расскажет нам о том, как
украл холодильник из подвала еще в феврале. Так тоже бывает. —
Уиллис улыбнулся. — Мы стараемся делать все возможное.
— Ну что ж, желаю удачи. — Роджер отворил им дверь.
— А что касается вас, — заметил Хоуз, —' то можете забыть
о случившемся. Поезжайте домой или поживите здесь несколько
дней — решайте сами. Мы вас больше тревожить не будем.
— Спасибо.
— Благодарим, что уделили нам столько времени, сэр, — по-
благодарил Хоуз.
— Спасибо. — присоединился к нему Уиллис.
Они вышли из комнаты. Роджер закрыл за ними дверь. Он
подождал, пока звуки их шагов растаяли в тишине, и запер дверь
на замок.
Шарф Молли лежал в нижнем ящике его серванта.
Глава 10
Оши.пришлп в его комнату уже за полночь, поднялись, осто-
рожно ступая по лестнице, миновали дверь, ведущую в квартиру
Фука, и остановились у комнаты Роджера, пока он искал ключ и
отпирал дверь. Потом вошли внутрь, он закрыл дверь, исчез свет,
проникающий в комнату из коридора. Несколько секунд они оста-
вались в темноте, пока Роджер пытался нащупать выключатель
рядом с дверью. Когда в комнате зажегся свет, Роджер увидел, что
Молли удивлена: он даже не попытался поцеловать ее в темноте.
— А у тебя здесь очень неплохо, — сказала девушка, огляды-
вая комнату, — совсем неплохо.
— Спасибо, — ответил он.
Оба переговаривались шепотом. Никто не видел, как они вошли
в дом, и никто не знал, что сейчас она находится в комнате вместе с
346
Роджером, и все-таки они разговаривали шепотом, словно весь дом
знал, что они здесь, словно каждый жилец подслушивал их разговор.
— И комната совсем не такая уж маленькая, — заметила Молли.
— Да, здесь хорошо. Для одного места хватит.
— Конечно, — согласилась Молли. Она сняла пальто и шарф,
положила их на кресло. — Здесь и впрямь неплохо. Может быть,
я переселюсь сюда. Как ты думаешь, здесь есть свободные комнаты?
— Не знаю... Между прочим, завтра освободится эта: ведь за-
втра я уезжаю в Кэри.
— Ах, да, — сказала Молли, — я совсем забыла.
— Да, — кивнул Роджер.
Она села на край кровати.
— Жаль, что ты уезжаешь так скоро.
— Видишь ли, у меня больше нет причин здесь оставаться.
Меня ждет мать, так что я просто должен...
— Конечно, ты прав, — кивнула Молли. — Здесь очень удоб-
но. Я имею в виду кровать.
— Да, кровать неплохая.
— Очень удобно. Не переношу матрацы с комками. А ты?
— Я тоже.
— Или слишком мягкие.
— Этот действительно удобен, — сказал Роджер. — На нем
хорошо высыпаешься.
Неожиданно Молли откинулась назад, положила ноги на кро-
вать, а руки за голову.
— М-м... — прошептала она, — как хорошо, — и улыбнулась
Роджеру. — Нужно следить за собой, а то вот возьму и усну..
— Ну и что? — улыбнулся Роджер.
— Знаешь, что труднее всего, когда ищешь работу? — спросила
она.
— Нет. Что?
— Устают ноги. Они прямо-таки убивают меня. Ты не будешь
возражать, если я сниму туфли?
— Ничуть.
— Через минуту я ухожу, — сказала Молли, села, скрестила
ноги и сняла одну туфлю с высоким каблуком, потом вторую. —
Но пока я здесь, вполне могу воспользоваться предоставившейся
мне возможностью, правда?
— Конечно.
— А-а-а! — произнесла она с облегчением и пошевелила паль-
цами ног. — А-а-а, как приятно! — Она закинула руки за голову
и посмотрела на него. — Ты так и будешь стоять в пальто?
— Что? Да, конечно. Но я думал...
— У меня есть еще несколько минут,. — сказала Молли. — Не
стоит спешить. То есть если ты не возражаешь.
347
— Нет-нет, что ты, — ответил Роджер.
— К тому же так приятно лежать без туфель, — улыбнулась она.
— Располагайся поудобнее, — сказал он, снял пальто и пошел
с ним к шкафу. — Извини, что не могу предложить тебе выпить
или еще что-нибудь, но у меня ничего нет.
— Не беспокойся. Я вообще пью мало.
Он повесил пальто на вешалку, затем взял пальто Молли и
повесил его на ту же вешалку. Шарф Роджер обмотал вокруг крюч-
ка и убрал все это в шкаф.
** — Если бы винные магазины были открыты, — сказал он, —
я бы спустился и принес что-нибудь. Но наверное...
— Нет, не надо. Надеюсь, у тебя не создалось впечатления,
что я много пью?
— Нет.
— Потому что я обычно не прикасаюсь к спиртному, разве что
в компании. Но я чувствовала себя такой подавленной, носясь по
городу и всюду получая отказ. Понимаешь, это очень угнетает.
— Представляю себе, — согласился Роджер.
— Боже, как хорошо чувствуешь себя без туфель, — вздохнула
Молли и оперлась о локоть, чтобы лучше видеть Роджера. На ее лице
появилась улыбка. — А другого освещения нет? — спросила она.
— Что?
— Свет слишком яркий.
— Есть лампа на серванте, — сказал Роджер. — Тебе будет
лучше, если я...
— Будь добр. Понимаешь, лежа в кровати, я смотрю прямо на
эту лампу наверху...
— Сейчас включу другую. — Роджер встал, подошел к серванту,
включил настольную лампу и выключил верхний свет. — Так лучше?
— Лучше, — сказала она. — Гораздо лучше.
И закрыла глаза. В комнате стало тихо.
— М-м-м... — невнятно пробормотала Молли' и потянулась. —
Едва не заснула, — призналась она.
— Ну и что? Еще рано, — заметил Роджер.
— Далеко до рассвета, верно? — хихикнула она. — Вот будет
забавно, если сюда придет утром хозяйка и увидит в твоей кровати
незнакомую девушку, а?
— Она никогда не приходит, — возразил Роджер. — Никто
тебя не побеспокоит.
—- Хочешь сказать, что у тебя уже бывали здесь девушки?
— Нет, я не это имел в виду.
Молли снова хихикнула.
— Знаю. Просто хотела пошутить. — Она открыла глаза и по-
смотрела на него вполне серьёзно. — Люблю поддразнивать, по-
нимаешь?
348
Роджер промолчал.
— Хотя у меня это не всегда получается, — добавила Молли
и спросила после короткой паузы: — Ты ведь знаешь, что я имею
в виду?
— Не совсем.
По ее лицу скользнула улыбка, она внезапно встала, спустила
ноги на пол и заметила:
— А то помну покрывало. Твоей хозяйке это наверняка не
понравится. Я хочу сказать: может, она и не станет возражать,
если обнаружит в твоей комнате девушку, но, бьюсь об заклад, ей
не понравится мятое покрывало или наволочка, измазанная губной
помадой.
— Она еще ни разу не обнаруживала губной помады на моей
подушке, — улыбнулся Роджер.
— Вот мы и примем меры, чтобы этого не случилось. — Молли
босиком подошла к серванту, открыла сумочку, достала оттуда бу-
мажную салфетку, наклонилась к зеркалу, быстро стерла губную
помаду и спрятала салфетку обратно в сумочку. — Вот и все, —
улыбнулась она торжествующе.
Роджер почувствовал смутное раздражение из-за того, что она
ведет себя в его комнате как дома, ходит по ней так непринуж-
денно, запросто, словно все здесь принадлежит ей. Он следил за
тем, как она подошла к кровати, сняла покрывало и взбила по-
душки.
— Так куда лучше, — произнесла она, улыбаясь и снова опу-
стилась на край кровати. — Вот и все, — повторила она.
В комнате снова стало тихо. Молли пристально смотрела на
Роджера.
— Хочешь лечь со мной? — спросила она.
— Но ведь я привел тебя сюда не для этого, — быстро возразил
он.
Улыбка и на ее лице стала какой-то неловкой, будто его слова
ее смутили или обидели. Ему не хотелось обижать Молли и уж
тем более причинять ей боль, но и не слишком хотелось сближаться
с такой некрасивой девушкой.
— Я хочу сказать, что не собираюсь пользоваться твоей ми-
нутной слабостью, — галантно пояснил он. — Я всего лишь хотел
показать тебе комнату, потому что ты сказала, что...
— Я знаю.
— ...захочешь переехать сюда, если комната достаточно большая.
— Эта комната меня устраивает.
— Поверь мне, я совсем не намеревался...
— И кровать очень удобная.
— ...заманить тебя к себе в комнату, чтобы,затащить в постель,
если у тебя возникает такая мысль.
349
— У меня нет таких мыслей.
— Отлично, потому что...
— И я не думаю, что ты собираешься воспользоваться моей
слабостью, — спокойно заметила Молли.
— Отлично, потому что...
— Ты совсем не пользуешься моей слабостью.
Он молча смотрел на нее.
— Я знаю, как сделать мужчину счастливым, — добавила она.
Роджер молчал.
Она вдруг встала и начала медленно расстегивать блузку. В
этом действе было что-то смехотворное, нелепое. Она стояла рядом
с кроватью, высоко подняв голову, рыжие волосы пылали при свете
тусклой настольной лампы. Ее руки медленно расстегивали блузку,
глаза из-под длинных наклеенных ресниц смотрели на Роджера
серьезно и торжественно, высокие накладные груди в пухлом бю-
стгальтере обнажались по мере того, как она расстегивала пуговицу
за пуговицей. Потом она бросила блузку и бюстгальтер на кровать,
расстегнула «молнию» на черной юбке и уронила ее на пол. Роджер
не чувствовал никакого влечения. Он смотрел, как она снимала
все остальное, как шла к нему, эта женщина с нарисованными
бровями на некрасивом лице, со странными формами тела — кро-
шечными грудями с набухшими сосками, широкими бедрами, слиш-
ком широким задом, толстыми бедрами и лодыжками. Ничего
привлекательного, ничего волнующего... Он не испытывал у ней
ни малейшего влечения. Она прижалась к нему. Ее тело было
очень теплым.
Ночью они шепотом разговаривали.
— Иногда я чувствую себя совсем одинокой в этом мире, —
сказала она.
— Я тоже.
— Не потому, что у меня не осталось родителей или Дорис
уехала на Гавайи, нет, не поэтому. Я чувствую себя по-настоящему
одинокой.
- Да.
— Одинокой внутри.
- Да.
— Даже когда окружена людьми. Даже когда вокруг меня всю-
ду люди, вроде как вчера в баре, перед тем как я встретила тебя.
— А я уж решил было не подходить у тебе.
— Потому что я некрасивая.
— Ты прекрасна.
— Не надо, прошу тебя...
- Да.
— Пожалуйста, не лги мне.
— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
350
— A-а... — вздохнула она.
- Да.
— Неправда.
— Молли, ты прекрасна, — прошептал он.
— Ты хочешь сказать, что со мной хорошо в постели?
— Да, с тобой хорошо в постели, но...
— Вот в чем дело.
— Нет.
— Да, в этом все дело. Роджер, прошу тебя, я ведь знаю.
— Откуда ты знаешь?
— Ты мужчина. Я знаю, чего хотят мужчины, — пожала она
плечами.
— Мне хочется не только этого, — возразил он.
Молли прижалась к нему, положила голову ему на плечо. Род-
жер чувствовал, как дрожат ее губы, когда она заговорила.
— Ты единственный, кто сказал мне, что я прекрасна, — про-
шепталаона. Наступило молчание. — Роджер?
- Да.
— Скажи мне.
— Что?
— Скажи еше раз.
— Что сказать?
— Не заставляй меня умолять.
— Ты прекрасна, — повторил он.
— Ты смущаешь меня, — прошептала она.
— Я хочу обнять тебя, — сказал он в ответ.
— А-а...
— Хочу тебя поцеловать.
Она теснее прижалась к нему.
— Что это? — прошептала она.
— Ничего.
— Ничего? — продолжала шептать Молли. — Нет, это что-то. И
я могу сказать, что, потому что знаю, уверена. Да-да, уверена, да.
— Молли. Молли...
— Поцелую тебя, — шептала она. — О-о-о, обниму тебя, по-
целую, поцелую тебя.
— Прекрасна, — шептал он, — ты прекрасна...
Ее шарф лежал в нижнем ящике. Роджер подошел к серванту,
выдвинув ящик, достал шарф и взял в руки — бледно-голубой,
легкий, почти прозрачный, сделанный, по-видимому, из нейлона.
Это была единственная вещь Молли, оставшаяся в его комнате. Он
нашел шарф уже потом, на полу, рядом со шкафом — наверное,
соскользнул с вешалки, когда он снимал ее пальто.
351
Куда‘же его девать, этот шарф? Вдруг вернутся детективы, чтобы
задать новые вопросы, и захотят обыскать комнату? Нет, для этого
нужен ордер... Или не нужен? А вдруг они придут, пока он будет с
Амелией в городе? Нужно как-то от него избавиться. Может, взять с
собой, когда он пойдет в участок, чтобы рассказать о случившемся?
Да, это сделает все намного проще: он пойдет туда с шарфом, и ему
будет легче говорить о Молли. Скажет, что хочет поговорить с детек-
тивом, у которого немая жена. Все остальные ему не нравились —- ни
Паркер в закусочной, ни те двое, которые только что были здесь, хотя
они, в общем, не так уж плохи. И все-таки он предпочитал говорить
с детективом, у которого такая красивая жена.
«Амелия», — подумал он.
«Лучше всего первым делом избавиться от шарфа5 — подумал
он. — Но как?
Можно разрезать его на кусочки и спустить в туалет. Так,
наверное, проще всего. Вот только у меня нет ножниц и даже
ножа. Может быть, я сумею его разорвать?»
Роджер снова взглянул на шарф, схватил его и попытался ра-
зорвать, но неудачно, потому что по краю проходил тугой крепкий
шов. Он взял конец шарфа в зубы и разорвал шов зубами, а затем
разорвал шарф пополам. Линия разрыва оказалась неровной, и он
решил, что нет смысла бросать половинки в унитаз. Вдруг прокля-
тый туалет засорится? Только этого еще не хватало.
Роджер подошел к серванту. В пепельнице, рядом с лампой,
лежали спички. Он взял коробок и отправился в туалет. Там он
чиркнул спичкой, опустил шарф, держа его одной рукой, так, что
он висел над унитазом, почти касаясь воды, поднес зажженную
спичку к шарфу, но тут услышал, как кто-то его зовет.
Роджер узнал голос миссис Догерти и с изумлением подумал, ка-
ким образом она догадалась, что он собирается поджечь шарф в ее
туалете? Он погасил спичку, бросил ее в унитаз и вернулся в комнату.
Смял шарф в комок и снова сунул в нижний ящик серванта.
Миссис Догерти продолжала выкрикивать его имя уже в коридоре.
— Мистер Брум, мистер Брум, мистер Брум!
Он подошел к двери и открыл ее.
— Да, — произнес он, — в чем дело?
— Мистер Брум, вам звонят по телефону.
— Что?
— Телефон, вас просят к телефону.
— Кто?
— Не знаю. Какая-то женщина.
«Мать, — подумал он. — но как она узнала номер?»
— Сейчас спущусь, — сказал он, закрыл дверь, подошел к сер-
ванту, открыл нижний ящик и перепрятал голубой шарф, засунув
его в самый дальний угол. Затем задвинул ящик и вышел в кори-
352
дор. Телефон-автомат висел на стене лестничной площадки первого
этажа. Миссис Догерти стояла рядом и ожидала Роджера.
— Вы говорили с детективами? — спросила она.
- Да.
— Такие милые мальчики, правда?
— Действительно, они произвели на меня хорошее впечатле-
ние. Они все еще здесь?
— Беседуют с миссис Ингерсол на пятом этаже.
— Значит, почти закончили работу, — заметил Роджер и взял
телефонную трубку из ее руки. — Спасибо, — сказал он.
— Вы думаете, им удастся вернуть мне холодильник? — спро-
сила миссис Догерти.
— Наверное, — улыбнулся Роджер и поднес трубку к уху. —
Алло?
Миссис Догерти тоже улыбнулась, кивнула и стала спускаться
по лестнице к соей квартире.
— Роджер, это ты? Это Амелия.
— Амелия? Но как... Вы сказали, Амелия?
— Я надеялась, что ты еще не ушел.
— Нет, я пока у себя. Сколько времени?
— Двадцать минут четвертого. Я боялась, что не застану тебя.
— Почему? Что-то случилось?
— Я немного задержусь.
— Почему?
— Произошло неожиданное.
— А именно?
— Расскажу, когда увидимся.
— Насколько ты задержишься?
— До половины пятого, хорошо? Это не слишком поздно?
— Нет, ничего страшного.
— На том же месте?
— Да, у закусочной.
— Тебя не мучит любопытство?
— О чем?
— О том, как я узнала твой номер?
— Да, как это тебе удалось?
— Правда, у меня отличная память?
— О чем ты говоришь? Я не давал тебе номера. Да я и сам
его не знаю.
— Ага! — Торжествующий голос Амелии.
— Как ты его узнала?
— Агнесса Догерти, — сказала девушка.
— Что?
— Имя на одной из твоих поздравительных открыток, по-
мнишь?
12 Эд Макбейн «Цена сомнения*
353
— Ну да, верно, — улыбнулся он.
— Твоя хозяйка.
— Совершенно точно.
— По крайней мере, ты так сказал.
— Она и есть моя хозяйка. Если хочешь, я вас познакомлю.
— Когда?
— Потом.
— Да уж конечно, — усмехнулась Амелия. — Какая-нибудь
белокурая девка, с которой ты живешь. Нечего меня обманывать!
— Нет, — засмеялся он, — это моя хозяйка.
— Знаешь что, Роджер?
— Что?
— Ты мне нравишься.
— И ты мне, Амелия.
— Отлично.
— Значит, половина пятого?
— Да. — Она замолчала. — Роджер?
— Ты мне больше, чем нравишься.
— О’кей.
— Подумать только, какое самомнение?
— Причем тут самомнение?
— Ты должен был ответить, что я тебе тоже больше, чем нрав-
люсь.
— Да, конечно.
— Какой невероятный энтузиазм! — заметила Амелия. — Ну,
хорошо, скоро увидимся. Думаешь, тебе удастся не попасть в не-
приятности до половины пятого?
— Приложу все усилия.
— Давай, прикладывай, — ответила она. — Прикладывай хо-
рошенько.
— Сделаю все возможное.
— Ты очень милый. — Амелия повесила трубку.
Роджер стоял, держа в руке трубку и улыбаясь. Затем повесил
ее, поднялся к себе в комнату, взял шарф, сжег его в туалете,
смыл пепел и открыл окно, чтобы выпустить дым.
Глава 11
Снегопад прекратился.
На город опустилась тишина.
Это была чистая тишина, проникающая очень глубоко в Род-
жера; едва он вышел на улицу и пошел к гаражу. Его шаги были
едва слышны, ‘выдыхаемый им воздух белым паром расходился в
осязаемой тишине, вокруг царило обычное спокойствие конца дня,
354
тихие минуты перед наступлением сумерек, особенно приглушен-
ные теперь снежным покрывалом, окутавшим город. Даже звяканье
цепей на колесах автомобилей, глубокое и ритмичное, казалось
чуть слышным. «Надо надеть цепи на колеса грузовика!» — поду-
мал Роджер.
Эта мысль пришла ему в голову неожиданно и удивила его,
потому что была связана с возвращением домой. Если он собирался
ставить цепи на колеса грузовика, значит, собирался ехать, от-
правляться куда-то, а единственное место, куда он мог поехать на
грузовике, был Кэри. Роджер понимал, что так и следует посту-
пить: надеть цепи на колеса грузовика, позвонить матери и сказать
ей, что уезжает из города и приедет домой поздно вечером. Да,
так ему и следует поступить. Но оставались еще дела, которые
предстояло сделать. Он чувствовал, что должен довести их до кон-
ца, и внезапно все словно смешалось у него в голове, внезапно
тишина городка стала раздражать, а не успокаивать. Роджер по-
нимал, что надо позвонить матери и ехать домой, но в то же время
знал, что должен пойти в участок и поговорить с тем детективом,
у которого немая жена. Й также знал, что в половине пятого
нужно встретиться с Амелией, потому что она была самой красивой
женщиной, с которой ему когда-либо приходилось встречаться, и
он чувствовал, что не следует отказываться от встречи с ней —
неважно, цветная она или нет. Его все еще тревожила мысль о
том, что она цветная, но уже не так сильно, как раньше. И тут
же он вспомнил про Молли, о том, какой прекрасной вдруг стала
Молли в два часа ночи, но это было другое, не то, как он относился
к Амелии, это было совсем иное. Амелия была по-настоящему кра-
сива. Все в ней было прекрасным — ее лицо, ее мягкий говор,
остроумие, ее поцелуи. Да, она действительно красива. Его мать
уж никак не сможет подшучивать по поводу Амелии, как она шу-
тила по поводу всех тех гадких утят, которые водили с ним дружбу
в Кэри, это уж точно. Роджера беспокоило, что он встретится с
Амелией в то время, когда ему нужно возвращаться домой, к ма-
тери. В конце концов, кто-то должен заботиться о ней — теперь,
когда отец мертв. Но ему очень хотелось увидеться с Амелией,
получше узнать ее, и это пугало Роджера, потому что прошлой
ночью, когда он лежал в постели с Молли, он стал думать о том,
что ему хочется поближе узнать ее, и не просто как женщину, с
которой хорошо в постели, некрасивую женщину, только для этого
и пригодную, а как прекрасную личность со всеми секретами и
внутренними достоинствами, скрывающимися под безобразной обо-
лочкой. Именно в тот момент он, наверное, и стал на нее сер-
диться, тогда-то, наверное, все и началось...
Роджеру не хотелось ссориться с Амелией, но его не покидало
ощущение того, что, если они и встретятся, ссора неминуема, и
355
все потому, что он знал, ему следует быть дома, заботиться о
матери, а не увлекаться красивыми девушками в городе, особенно
цветными, хотя и красивыми. Роджер не понимал, как он сможет
увлечься цветной девушкой? Черт побери, да он даже не предложил
бы ей отпроситься с работы, если бы чувствовал, что есть хотя бы
крошечная вероятность того, что он увлечется цветной. С другой
стороны, он не предполагал, что захочет сблизиться с такой не-
красивой женщиной, как Молли, пока не почувствовал к ней ин-
тереса, пока не понял, что она кажется ему прекрасной. Это и
стало причиной всего случившегося.
«Так что лучше всего, — подумал он, — пойти в полицию,
рассказать им все про Молли и уехать домой, в Кэри». Нет, так
тоже не получится. Если он пойдет в полицию, то не сможет встре-
титься с Амелией, лишится возможности увлечься ею и тогда не
поссорится с ней, как поссорился с Молли. Но из-за этого он тоже
не сможет вернуться к матери в Кэри, что, впрочем, может быть,
не так уж и плохо. Роджер почувствовал, что зашел в тупик.
«Послушай, — сказал он себе, — пожалуй, лучше...»
«Может быть, полиция...»
«Ладно, начнем с того, что наденем цепи на колеса грузовика.
Я сделаю это и уж потом разберусь со всем остальным...»
Действительно, какого черта, она сидит там одна и кто-то дол-
жен о ней заботиться.
Бадди еще совсем мальчишка.
Кому-то нужно заботиться о матери...
Механик гаража был низкорослым парнем с кудрявыми черны-
ми волосами и очень белыми зубами. Он носил старую летную
куртку времен второй мировой войны, ту же самую, в которой
был, когда Роджер приехал в гараж на груженом грузовике.
— Привет, — сказал он, — как жизнь?
— Отлично, — ответил Роджер. — вот решил зайти и поста-
вить цепи на колеса. Не ожидал, что выпадет столько снега.
— Верно, смотри, сколько навалило, а? В этом городе можно
сейчас отморозить задницу.
— Там, где я живу, бывает намного холоднее, — заметил Род-
жер.
— Где ты живешь, приятель? — усмехнулся механик. —'В Си-
бири? Или в Нижней Словобии?
Роджер не знал, где находится Нижняя Словобия. поэтому про-
сто сказал:
— Поверь мне, у нас бывают такие морозы, только держись!
— Похоже, ты продал все, что привез? спросил механик.
— Да. Сбыл все еще вчера.
— Повезло, а?
— Да, повезло.
356
— Прошлой ночью?
— Что?
— Ты продал все ночью?
— Нет, — покачал головой Роджер и озадаченно посмотрел на
механика. — Что-то я не понимаю тебя.
— Скамейки, салатницы и все остальное. Понимаешь?
- Ну?
—Ты сбыл все это прошлой ночью?
— Нет. Я продал все, что оставалось, вчера после обеда. Где-то
в центре города.
— А, понятно.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто так, — хмыкнул механик. — Должно быть, меня не
было в гараже, когда ты вернулся, и ночной дежурный сказал, что
ты снова уезжал ночью.
— Так и сказал?
— Да. Он сомневался, можно ли отдавать машину, и решил
проверить у меня. Хотел убедиться, не совершил ли он промах.
— Понимаю, — кивнул Роджер.
— Говорит, было очень поздно.
- Да.
— Три часа утра. — Механик улыбнулся. У него были дейст-
вительно удивительные зубы. — Или очень рано. Как посмотреть,
верно? Три утра... можно считать, что рано.
— Да, — согласился Роджер. — Мне нужно было перевезти
груз.
— Снова твой деревянный товар?
— Нет, — быстро ответил Роджер. — Я... — Он замолчал. —
Один человек предложил мне работу. Вчера после обеда, когда я
находился в городе.
— Вот как?
— Ему потребовалось перевезти овощи. С рынка.
— Тебе повезло, — заметил механик.
— Пришлось ехать через мост, на другой берег реки. Вон там.
Он сказал, чтобы я забрал их на рынке.
— В центре города, говоришь?
- Да.
— А где? Рядом с Каммингсом?
— Что?
— Каммингс-стрит? Там ведь находится рынок.
— Да, рынок.
— Верно, они там начинают работать очень рано, — заметил
механик.
— Нужно было приехать туда к половине чётвертого, чтобы
забрать груз. А потом пришлось везти его к мосту и через реку.
357
— В самую Нижнюю Словобию? — засмеялся механик. — Ты,
я вижу, работы не чураешься. Это хорошо. Восхищаюсь парнями,
готовыми потрудиться, чтобы заработать лишний доллар. Видит
Бог, я тоже много работаю. Твой грузовик стоит рядом с «кадил-
лаком» шестьдесят второго года. Помощь понадобится?
— Сам справлюсь. Спасибо.
— Не за что. Ключи нужны?
— Не знаю. Там достаточно места?
— Думаю, сумеешь надеть цепи прямо на месте. Но если по-
надобятся ключи, они вот здесь, на щите.
— О’кей, — кивнул Роджер и пошел к своему грузовику, стояще-
му в дальнем углу гаража. Он взглянул на «кадиллак», припаркован-
ный рядом, затем опустил задний борт и взобрался в кузов. Цепи
лежали в правом переднем углу, у самой кабины, завернутые в меш-
ковину, чтобы они не ржавели. Он взял цепи, пошел к откинутому
заднему борту и тут заметил пятно — с полудолларовую монету,
круглое, с зубчатым краем и крошечными брызгами.
«Должно быть, капало из ее носа», — подумал он.
Роджер спустился с грузовика, бросил цепи у заднего правого
колеса, оглянулся и увидел шланг, надетый на кран. Неподалеку
стояла пустая банка. Он посмотрел по сторонам, убедился, что
механика нигде не видно, подошел к шлангу, взял банку, наполнил
ее до четверти водой и вернулся к машине. Поставил банку, на-
полнил ее до четверти водой и вернулся к машине. Поставил банку
у откинутого заднего борта, достал из-под сиденья грязную про-
масленную тряпку, вернулся к заднему борту и окунул тряпку в
банку с водой.
Ему очень повезло. Кровь капала на одну из металлических полос,
тянущихся вдоль всего кузова, а не на деревянный пол. Было бы труд-
но смыть кровь с деревянной поверхности. А сейчас он стер кровавое
пятно, просто проведя по металлу мокрой тряпкой.
Потом Роджер несколько раз прополоскал тряпку, пока она не
стала чистой. Цвет воды в банке почти не изменился: там не по-
явилось красного или даже розового цвета. Роджер вылил воду в
канализационный сток и еще несколько раз ополоснул банку.
Затем подошел к грузовику и закрепил на колесах цепи.
Она ждала Роджера у закусочной, заметила его, как только он
появился из-за угла, тут же махнула рукой и подбежала к нему.
— Привет. — Амелия взяла его под руку. — Ты опоздал.
— У меня нет часов/— объяснил он.
— Ничего, ты только чуть-чуть задержался. Сейчас без два-
дцати пять. Где ты был?
— Ставил цепи на колеса грузовика.
— Вот это да! Парень предпочитает заниматься грузовиком, а
не быть со мной.
358
— Нет, мне хочется быть с тобой, Амелия.
— Иногда, — улыбнулась она, — мне кажется, у тебя полно-
стью отсутствует чувство юмора.
— Полностью, — согласился Роджер и тоже улыбнулся.
— Тогда посмотри на меня, — сказала она.
Роджер взглянул на девушку.
— Ну, что скажешь?
— На тебе другое пальто.
— Это мое лучшее пальто. Я надеваю его только в особых
случаях. Воротник из настоящего хорька.
— А что такое хорек?
— Животное.
— Это.я знаю, но...
— Ты никогда не слышал о хорьке? Такой зверек, похож на
большую крысу.
— Вот как?
— Хорек и крыса — близкие родственники. В этом городе мил-
лионы крыс, но всего несколько хорьков. Один из них добровольно
пожертвовал своей шкуркой, чтобы из нее сделали воротник для
моего пальто. Потрясающе, правда?
— Потрясающе.
— А посмотри-ка сюда. — Амелия расстегнула пальто и раз-
вела его полы широко в стороны. На ней была черная юбка и
черный свитер с очень глубоким вырезом, наполовину обнажающим
грудь. На шее светилось ожерелье из крохотных жемчужин, пора-
зительно белых на ее темной коже. — Очень эротично, верно?
— Верно.
— Кроме того, — подмигнула Амелия, — черный бюстгальтер
под свитером. Мужчины обожают черные бюстгальтеры, правда?
— Правда.
— А теперь, если не возражаешь, я застегну пальто, чтобы не
отморозить все,, что ты увидел. — Она запахнула и застегнула
пальто. — Б-р-р, руки замерзли. — Она сунула левую руку в кар-
ман своего пальто, переплела пальцы правой с его пальцами и
опустила их обе руки в карман его пальто. — Вот теперь им при-
ятно, тепло и уютно. Что-то я разболталась. Что со мной проис-
ходит? Это ты на меня так влияешь?
— Я привык слушать, — сказал он, — в этом все дело.
— С чего это?
— У себя дома я все время слушаю.
— Кого?
— Свою мать.
— М-м-м... давай не будем говорить о матерях. Ты бы только
послушал лекцию, которую мне сегодня прочитали.
— О чем?
359
— Как ты думаешь? О тебе, конечно!
— Почему?
— Потому что ты белый, ты — мистер Чарли, — хихикнула
Амелия.
— Так я и есть мистер Чарли?
— Ну да, разумеется. Именно ты — мистер Чарли, хотя име-
ются и другие прозвища.
— Вот уж не знал.
— Она так разошлась, я уж думала, никогда не остановится.
— Поэтому ты и не могла прийти в половине четвертого?
— Да, поэтому. Она вызвала моего брата, чтобы тот приехал
и поговорил со мной. Брат женат, у него двое детей, он шофер
такси. Вот она и позвонила ему в гараж, попросила передать, чтобы
он сразу позвонил матери, как только приедет. Но он не приезжал
до четырех, так что я поняла: мне придется сидеть дома по крайней
мере до четверти пятого: его гараж на Двадцатой улице, недалеко
от реки. Он пришел к нам в двадцать пять минут пятого. Наш
разговор продолжался ровно три секунды, и затем я ушла.
— Что он тебе сказал?
— Он сказал: «Амелия, ты сошла с ума».
— А ты что сказала?
— Я сказала: «Луис, пошел к черту».
— И что потом?
— Он сказал, что если застанет нас вдвоем, то отрежет тебе
яйца.
— Неужели?
— Луис — толстый таксист, довольный жизнью. Он не сумеет
найти твои яйца, потому что не знает, где его собственные, с того
самого дня, как женился на Мерседес в пятьдесят третьем году.
Тебя шокирует, что я говорю так откровенно?
— Что значит — откровенно?
— Ну, часто употребляю ругательства. Хотя я.всего лишь по-
вторяю слова моего брата. Короче говоря, я снова послала его к
черту и ушла.
— Нет, ничего, — сказал Роджер.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, что ты ругаешься. — Он замолчал. — Мы никогда
не ругаемся дома. Мать очень строго следит за этим.
— Ну их к черту, всех матерей, верно?
На мгновение он рассердился, затем молча кивнул и спросил:
— Чем мы теперь займемся?
— Давай прогуляемся, — предложила Амелия. — Люблю снег!
Я хорошо смотрюсь на его фоне.
— Ты хорошо смотришься на любом фоне, — сказал Роджер.
— Ты так считаешь?
360
- Да.
Ты говоришь мне очень лестные слова, льстец. Мать пре-
дупреждала меня. О-о, извини, мы договорились не упоминать ма-
терей.
— Куда пойдем?
— Куда угодно, какое это имеет значение?
Роджеру не понравилось, как Амелия сказала это, но он заста-
вил себя сдержаться. В конце концов, она полагалась на него. Она
сказала, что последует за ним, куда бы ему только ни захотелось.
Она предоставляла ему возможность показать себя мужчиной. «Ты
теперь мужчина, глава семьи, Роджер...» Ему не хотелось сердиться
на нее, так, как он вчера рассердился на Молли. Вчера он стал
сердиться, когда Молли принялась рассказывать о том, кого встре-
тила в Сакраменто. Позднее он сказал себе, что она не должна
была говорить о другом, лежа с ним в постели. Именно поэтому
он рассердился. Но что-то подсказывало Роджеру, даже когда он
пытался убедить себя в обратном, что истинная причина внезапной
вспышки ярости не имела никакого отношения к этому парню из
Сакраменто. Он сам не мог до конца понять, но каким-то образом
знал, что рассердился на Молли только потому, что она начала
ему нравиться. Вот в этом-то он и не мог разобраться.
— В моей жизни был только еще один мужчина, который имел
для меня значение, — сказала Молли прошлой ночью. — До тебя.
Только один.
Роджер промолчал. Они лежали обнаженные в его комнате. Он
чувствовал себя усталым и удовлетворенным, слушал февральский
ветер, воющий за окном, который всегда, казалось, завывал ночью
яростнее, особенно в незнакомом городе.
— Я встретила его, когда мне было двадцать, через год после
смерти матери. Может быть, тебе не нравится, что я говорю об этом?
— Нет, продолжай, — сказал он, потому что тогда это дейст-
вительно еще не имело никакого значения: Молли слишком ему
нравилась.
Он думал о том, как смеялась бы над ним мать за то, что он
привел в дом еще одного гадкого утенка, и как бы он ответил:
«Что ты, мама, ведь она прекрасна, разве ты не видишь?»
— Я тогда только начала работать, после того как закончила
курсы секретарш. Я вообще-то даже не знала, как нужно работать
и как себя вести с ним. Я редко встречалась с парнями: они почти
никогда не назначали мне свидания. Меня целовали, ну, может
быть, всего несколько раз в жизни, а однажды мальчик коснулся
моей груди, когда мы украшали гимнастический зал в школе перед
выпускным вечером. Я и на вечер-то не пошла, потому что никто
меня не пригласил... Его звали Теодор Микельсон, его брат был
священником в Сан-Диего. Он был женат, имел двоих детей, маль-
361
чика и девочку. Их фотографии стояли у него на столе. Там же,
в кабинете, была фотография его жены, слева, а детей — справа.
Может быть, тебе не нравится, что я говорю об этом?
— Ничего, — ответил Роджер.
Ему было все равно. Он лежал, обнимая Молли. Ее губы шеп-
тали ему в ухо. Он смотрел в потолок и думал, как мягок ее голос,
какая она теплая и нежная в его объятиях.
— Я даже не знаю, как все это началось, — продолжала Мол-
ли. — Кажется, однажды он поцеловал меня, и это было, по-мо-
ему, первый раз, когда меня целовали по-настоящему, понимаешь,
когда меня по-настоящему поцеловал мужчина. А затем, уж не
знаю, как все началось, — не в тот самый день, а через несколько
дней, кажется, в пятницу, после того как все разошлись по домам.
Мы занимались этим в его кабинете. Послушай, я знаю, тебе не
нравится, что я говорю об этом...
— Нет, продолжай.
— Мы делали это каждый день. Мне так это нравилось!
И тут его охватил приступ ярости...
Он слышал, как скрипит снег под подошвами его ботинок. Аме-
лия сжала его руку.
— Мы идем к реке. Ты знаешь это? — спросила она.
— Нет, не знаю.
— О чем ты сейчас думал?
— Думал? — Он покачал головой. — Ни о чем.
— Нет, думал. Несколько минут назад. Мне показалось, что
ты в миллионе миль от меня.
— Я думал о том, что вообще-то нужно бы ехать домой.
— До чего же я привлекательная! Ты идешь рядом со мной и
думаешь о том, как бы поскорее уехать.
— Я не это имел в виду. Просто моя мать осталась дома одна.
Вообще-то не совсем, с ней младший брат. Но ты меня понимаешь.
-Да.
— Дело в том, что я в семье старший.
- Да.
— Ничего другого я в виду не имел.
— И тем не менее ты здесь, — заметила Амелия, — со мной.
— Да, знаю. Извини. Мне не следовало...
— По-моему, я достаточно привлекательна в своем пальто с
воротником из хорька и эротическом черном свитере. — Она хи-
хикнула. — Я хочу сказать, что девушка не одевается так красиво,
чтобы ее парень думал о том, как бы ему поскорее сбежать домой,
в Галчуотер-Флэтс.
— В Кэри.
— Неужели?
362
- Да.
— Так как ты собираешься поступить? Смотри, на реке лед,
наверное, можно перейти на другой берег.
— Вчера ночью не было льда, — заметил Роджер.
— Что ты сказал? *
—. Ничего.
— Ты был здесь ночью?
— Вообще-то я имел в виду рано утром. Часа в три.
— Что же ты делал в три утра?
— Меня здесь не было.
— Но ты только что сказал...
— Пришлось отвезти овощи.
— А-а...
— Ия взглянул на реку, вот что я имел в виду.
— И на реке не было льда?
— Нет. Наверное, было чуть выше нуля.
— А мне показалось, что вчера было куда холоднее, — возра-
зила она.
— Да, было холодно. Но река не успела замерзнуть.
— О’кей, — согласилась Амелия. — Хочешь перейти на ту сто-
рону?
— Нет.
— Значит, овощи?
— Да. Один человек предложил мне забрать овощи и отвезти
их на моем грузовике.
— Понятно, — кивнула Амелия. — Как, по-твоему, сколько
сейчас градусов?
— Не знаю. Пожалуй, заметно ниже нуля.
— Ты не замерз?
— Немного.
— У меня замерзли ноги, — пожаловалась Амелия.
— Хочешь, зайдем куда-нибудь? Выпьем кофе или что-то дру-
гое?
— Я думала, у тебя есть комната.
— Есть.
— Тогда пошли.
Какое-то время они шли молча. Река покрылась льдом от одного
берега до другого. Мост, пересекающий реку, поднимался изо льда,
словно ледяная серебряная паутина.
— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он.
— Причинять мне боль? Как ты можешь причинить мне боль?
— Не знаю.
— Милый, — сказала она. — Мне причиняли боль настоящие
специалисты.
— Амелия, есть... — Он покачал головой.
363
— Да? Что?
— Есть много вещей... — Он замолчал.
— Что ты хочешь сказать, Роджер?
— ...которые я должен сделать.
— Что?
— Мне нужно сделать еще много чего.
— Например?
— Ну... мне хочется быть с тобой.
— И мне тоже.
— Я хочу поцеловать тебя. Мне хотелось этого с того самого
момента...
— Да, да.
— Но я не хочу причинять тебе боль.
— Миленький, каким образом ты...
— Я просто хочу, чтобы ты знала об этом.
Амелия молча уставилась на него. Потом сказала:
— Ты такой странный, — приподнялась на носках, быстро по-
целовала его, отодвинулась, посмотрела ему в лицо и шепнула:
— Пошли!
Глава 12
Вечеринка у Роджера началась примерно в половине шестого,
когда явился Фук Шэнахэн с приятелем со второго этажа, которого
Роджер совсем не знал. Они с Амелией едва успели войти, едва
успели снять пальто, как Фук постучал в дверь и, не ожидая от-
вета,. вошел в комнату, а с ним очень высокий худой парень в
очках с толстой оправой и шапкой каштановых, начинавших седеть
волос. Его брови, густые и косматые, побелели вовсе и, казалось,
были приклеены для маскировки. В одной руке Фук держал бу-
тылку «Бурбона», а в другой — два стакана. Он сразу пошел к
серванту, поставил бутылку и стаканы, затем повернулся к Род-
жеру и спросил:
— Разве, ты не собираешься представить нас молодой леди?
— Да, конечно, — спохватился Роджер. — Это Амелия Перес.
Амелия, познакомься с Фуком Шэнахэном. Боюсь, что имя второго
джентльмена мне неизвестно.
— Имя второго — Доминик Тартаглия, — сообщил Фук, — и
можете положиться на меня, он вовсе не джентльмен. — Тартаглия
засмеялся. Фук засмеялся с ним вместе и добавил: — Если я пра-
вильно понимаю, вы оба только что вышли из тундры, и стаканчик
виски вас согреет.
— Ну... — неуверенно начал Роджер и посмотрел на Амелию.
— Конечно, — кивнула Амелия. — С удовольствием.
364
— Возникает, однако, проблема численной несоразмерности, —
продолжал Фук. — Четыре человека и всего три стакана.
— Мы будем пользоваться одним, — решила Амелия и мягко
улыбнулась Роджеру.
— Тогда все проблемы решены, — провозгласил Фук.
Он подошел к серванту и откупорил бутылку. Амелия села на
край кровати, скрестила ноги и наклонилась вперед, упершись лок-
тем в колено, перебирая одной рукой жемчужины своего ожерелья.
Тартаглия стоял рядом с сервантом и с улыбкой наблюдал, как
Фук разливает по стаканам виски. Роджер взглянул на Амелию,
чтобы понять, не возражает ли она против незванных гостей, но
она' казалась всем очень довольной. «Как только они уйдут, —
подумал он, — мы сразу ляжем в постель».
И внезапно почувствовал страх.
— Мы ждали твоего возвращения, Роджер, — сообщил Фук, —
потому что нам хотелось, чтобы ты рассказал о своей беседе с быками.
— Мы поговорили очень мирно, — ответил Роджер.
— Сюда приходила полиция? — Амелия резко выпрямилась и
посмотрела на Роджера.
— Да, — объяснил Тартаглия. — У нашей хозяйки украли хо-
лодильник.
— Холодильник? — переспросила Амелия. — Спасибо, — по-
благодарила она Фука, передавшего ей стакан.
— Прошу извинить за отсутствие льда, — сказал Фук. — Мо-
жет быть, добавить немного воды?
— Нет, вода только портит вкус, — улыбнулась Амелия.
— Вы только посмотрите — ирландская цветная девушка! —
воскликнул Фук. — Лучше не бывает. Он поднял стакан. — Ваше
здоровье, мисс.
Амелия отпила из стакана, подняла взгляд к потолку и закатила
глаза.
— У-у-ф! — выдохнула она и передала стакан Роджеру. Тот
понюхал содержимое, сделал глоток.
— Итак, что случилось? — спросил Фук.
— Ничего, — ответил Роджер. — Они вошли в комнату, очень
вежливые, спросили, где я был прошлой ночью, и я им рассказал.
Затем одну минутку мы вроде бы поговорили о том, сколько может
стоить такой холодильник, а потом они сказали, что у них больше
нет вопросов, и я могу ехать домой или оставаться в городе, как
мне больше нравится.
— Это означает, что, по их мнению, он вне подозрений, —
пояснил Фуку Тартаглия.
— Ну конечно, — кивнул Фук. — Мы все вне подозрений.
Кто, черт побери,- захочет красть холодильник у этой старой стер-
вы? Прошу прощения, мисс.
365
— Ничего страшной^ — сказал Амелия и снова отпила из ста-
кана.
— Ты рассказывал ему о полках? — спросил Тартаглия.
— Нет, — покачал головой Фук.
— А что с ними?
— Они их нашли!
— Какие полки? — поинтересовалась Амелия.
— Полки из холодильника. Они нашли их около печи в под-
вале, — объяснил Тартаглия.
— Это значит, — сказал Фук, — что тот, кто пожелал ук-
расть сломанный и не работающий холодильник, зачем-то решил
сначала вытащить из него полки. Кто-нибудь что-нибудь пони-
мает?
— Я — нет. — Амелия полностью осушила стакан.
— Вы готовы для новой порции, молодая леди? — спросил Тар-
таглия.
— Только чтобы согреться, — подмигнула Амелия.
Тартаглия взял ее стакан, налил до половины виски, затем
добавил немного в свой и подошел с бутылкой к Фуку. Он напол-
нил стакан Фука, а тот продолжал рассуждать:
— Какая польза от холодильника без полок? Почему ты не
пьешь, Роджер? Ты ведь обещал делить виски с молодой леди.
— С Амелией, — напомнила свое имя девушка.
— С Амелией. Вы прелестны, Амелия, — заметил Фук. —
Позволь мне поздравить тебя, Роджер. У тебя превосходный
вкус.
— Это верно, — улыбнулся Роджер.
— Поздравляю, — сказал Фук. — Неужели здесь нет еще од-
ного стакана?
— Боюсь, что нет.
— Тогда я настаиваю, чтобы ты делил с этой леди...
— Амелией, — снова подсказала девушка.
— Да, совершенно верно. Настаиваю, чтобы ты делил виски с
Амелией, раз у вас только один стакан.
— Вообще-то мне не хотелось бы пить слишком много, — со-
общил Роджер.
— Стоит ему напиться, и он впадет в буйство, — объяснил
Фук и подмигнул Амелии.
— Нет, я вам не верю, — покачала головой Амелия, — Роджер
совсем другой.
— Да, он человек мягкий, — согласился Фук, осторожно взяв
у нее стакан и передавая Роджеру. — Пей, — сказал он, — и
поведай мне, что ты думаешь об этих полках.
Роджер отпил из стакана и вернул его Амелии.
— Да я и сам ничего не понимаю, — сказал он.
366
— Ну, подумай, зачем кому-то красть холодильник и выбра-
сывать полки? — спросил Фук.
— Может, с полками он оказался слишком тяжелым? — вы-
сказал предположение Тартаглия и расхохотался.
— Позвольте спросить, правильно ли я вас понимаю, — про-
изнесла Амелия, делая глоток. — Значит, прошлой ночью из квар-
тиры вашей хозяйки украли холодильник, но полки...
— Из подвала, — поправил ее Тартаглия. — Его украли из
подвала.
— A-а... Понятно. Как бы то ни было, тот, кто украл, вытащил
полки, верно?
— Абсолютно, — одобрительно кивнул Тартаглия.
— Отпечатки пальцев, — сказала Амелия.
— Ну, конечно! — воскликнул Фук.
— Да, они обнаружат на полках отпечатки пальцев, — согла-
сился с ними Тартаглия. — Точно. Вы правы, мисс, выпейте еще.
— Я напьюсь, — предупредила Амелия. — Вы меня здесь спо-
ите. Не знаю, какого черта вообще я здесь делаю. — Она протя-
нула Фуку свой стакан.
«Никаких отпечатков пальцев они не обнаружат, — подумал
Роджер, — потому что я был в перчатках. Им не удастся отыскать
мои отпечатки пальцев нигде в подвале».
— И все-таки зачем он. выбросил полки? — недоумевал Фук. —
В этом все дело. Забудем про отпечатки пальцев. Главное — зачем
он выбросил полки?
Наступило молчание. Все задумались.
— Не знаю, — покачала наконец головой Амелия и сделала
еще глоток.
— Мне тоже непонятно, — подхватил Тартаглия.
— И мне, — сказал Фук.
— Роджер? — спросила Амелия. Она глуповато хихикнула и
наклонила голову, словно у нее уже стало двоиться в глазах. —
У тебя вроде появилась какая-то мысль?
— Нет, понятия не имею, — ответил тот.
— Мне показалось, что ты о чем-то задумался, — продолжала
Амелия.
— Нет.
— А вам не кажется, что он погрузился в какие-то мысли? —
не отставала она.
— Несомненно, — подтвердил Тартаглия.
— Представления не имею, — улыбнулся Роджер.
—• А мне вот кажется, он хочет, чтобы мы ушли отсюда, —
заметил Фук.
— Нет, что вы...
— И мне так кажется, — согласился с ним Тартаглия.
367
— Похоже, мы слишком засиделись, — решил Фук. — Навер-
няка Роджер с Амелией хотят о многом поговорить. Им наплевать
на проклятый рефрижератор миссис Догерти.
— Холодильник, — поправил его Тартаглия.
— Да, конечно, извините, — сказал Фук, — и простите за то,
что я выругался, мисс...
— Амелия.
— Да, Амелия.
— Не стоит спешить, — попытался удержать их Роджер. —
Выпейте еще.
— Нет-нет, нам пора. Мы просто хотели узнать, как прошла
твоя встреча с быками, посланными сюда из полицейского участка.
Как их звали, Доминик?
— Одного — Матт, а другого — Джефф. — Тартаглия рас-
хохотался. — Как ты думаешь, удастся им найти этот холо-
дильник?
— Никогда, — решительно заявил Фук.
— Знаешь...
— Что?
— Готов поспорить, что в эту самую минуту холодильник уже
стоит в чьей-то кухне, полный пива, яиц, молока, сыра, яблок,
апельсинов, бананов, винограда и...
— Ну что вы, никогда нельзя класть ба-на-ны в хо-ло-диль-
ник! — пропела Амелия.
— Ча-ча-ча, — передразнил ее Фук и засмеялся.
— И этот парень живет, скорее всего, рядом с каким-нибудь
полицейским, — продолжал Тартаглия. — Вечером коп зайдет к
нему выпить пивка или еще чего-нибудь и усядется рядом с хо-
лодильником, даже не догадываясь о том, что он краденый. —
Тартаглия засмеялся.
— Нам пора, — сказал Фук, подошел к серванту и взял бу-
тылку. — Мы рады, что ты вне всякого подозрения у полиции,
Роджер. Но ты мог бы проявить вежливость и поинтересоваться,
прошли мы с Домиником проверку или нет.
— Ради Бога, извините, — спохватился Роджер. — Я совсем
не хотел...
— И ты, конечно, будешь счастлив, узнав, что и мы не нахо-
димся в списке подозреваемых. По безошибочному мнению по-
лиции, вор прокрался в подвал снаружи. Более того, они считают,
что дверь вскрыта со стороны двора. По крайней мере, так сказал
тот, что поменьше.
— До свидания, Амелия, — произнес Тартаглия от двери.
— До свидания.-
— Приятно было познакомиться с вами.
— Спасибо. Мне тоже.
368
— Мисс, — подошел к ней Фук и слегка поклонился,— вы
одна из самых прелестных девушек, когда-либо родившихся на све-
те, и тебе, Роджер Брум, которого мы так хорошо узнали, несмотря
на недавнее знакомство, удивительно повезло.
— Я знаю, — сказал Амелия.
— Превосходно. Вы очень милы.
— Спасибо.
— Отлично. — Фук направился к двери. — Будьте нежны друг
с другом, — повернулся он к ним, взявшись за ручку двери. —
Вы — хорошие люди.
Он еще раз поклонился и вышел. Тартаглия последовал за ним.
— Пожалуй, лучше всего запереть ее, — с трудом выговаривая
слова, пробормотала Амелия.
— Зачем?
— Гм-м... — Она хитро подмигнула Роджеру. — Да затем, что
сейчас мы займемся другими делами, Роджер. Приятными! — Она
встала, покачнулась, нетвердыми шагами подошла к встроенному
в стену шкафу, открыла дверцу и удивленно отшатнулась. Затем
повернулась к Роджеру и хихикнула, прикрывая ладошкой рот. —
Я думала, это сортир, — объяснила она. — Где здесь сортир?
— В коридоре.
— Ничего, если я пойду и умоюсь?
— Конечно.
— Сейчас вернусь, — сообщила Амелия, подошла к двери, от-
крыла ее, повернулась и объяснила с достоинством: — Мне просто
нужно пописать, — и скрылась в коридоре.
Роджер сел на край кровати.
У него вспотели ладони.
Он ударил Молли совершенно неожиданно.
дд'х.е гнал, что собирается ударить ее, когда его рука с
силой метнулась вперед. Это была не пощечина, нанесенная от-
крытой ладонью, а удар туго сжатым кулаком. Удар пришелся по
скуле, чуть ниже глаза, и он тут же снова замахнулся снова и
снова ударил. Из носа у Молли потекла кровь. Роджер увидел, как
она открыла рот, чтобы закричать, и тут все вокруг странно из-
менилось. Из носа Молли текла кровь, и он мгновенно понял:
нельзя допустить, чтобы кровь попала на простыни. Ее рот от-
крылся, и Роджер знал: сейчас последует пронзительный крик. Он
быстро вытянул свои огромные руки и сжал шею Молли. Крик
стих где-то внутри ее горла, лишь слабый вздох вырвался из него.
Его пальцы стиснули это горло, он поднял Молли с постели, от-
кинув ее назад. Кровь текла из носа по ее скуле и горлу, капала
ему на руки — он едва не разжал их, когда почувствовал теп-
лое, — затем по ключице и маленьким обнаженным грудям, но
369
ни капли не попало на постель или на пол: ему не хотелось ос-
тавлять кровавые пятна на любой поверхности. В то самое мгно-
вение, когда глаза у Молли начали вылезать из орбит, а слабеющие
руки бесцельно бились, словно крылья умирающей бабочки, у него
в голове пронеслась мысль: зачем он делает это, ведь он любит
ее, и она так прекрасна... Зачем убивает — ведь он ее ненавидит!
Роджер продолжал сжимать горло девушки, кровь лилась из ее
носа струей, глаза становились шире и шире, изо рта вылетел
странный нутряной звук... Он подумал, что сейчас ее стошнит пря-
мо ему на руки, и едва не бросил Молли. И тут все кончилось:
она перестала сопротивляться и обвисла у него на руках. Роджер
медленно опустил Молли на пол, стараясь не наклонять ее голову,
чтобы кровь не попала на что-нибудь. Он оставил ее лежать на
спине и пошел мыть руки.
Потом около получаса он сидел рядом с Молли, силясь понять,
как с ней поступить.
«Может быть, позвонить матери и сообщить ей, что он убил
женщину?» — подумал Роджер и тут же понял с непонятной уве-
ренностью, что мать скажет: «Приезжай домой поскорее, сынок.
Оставь ее и приезжай домой». Нет, он не должен так- поступать.
Роджер не отводил глаз от обнаженного женского тела, лежащего
на полу. Мертвая, она казалась еще более некрасивой, и он не мог
понять, как это ему пришло в голову, что она прекрасна? Затем, по
непонятной ему причине, Роджер наклонился и с какой-то перепол-
нявшей его нежностью провел пальцем по ее лбу, носу, губам, под-
бородку. И закрыл ее застывшие, широко раскрытые глаза.
«Я отвезу ее в полицию», — подумал он.
Роджер подошел к шкафу, чтобы взять пальто: ведь нельзя
внести Молли в полицейский участок голой. Он снял его с вешалки,
расстелил на полу рядом с ней, словно одеяло, даже не пытаясь
всунуть руки в рукава. Обошел комнату, собирая ее одежду —
блузку, юбку, бюстгальтер снакладными грудями, туфли, которые
она сняла, потому что у нее болели ноги из-за беготни в поисках
работы, пояс с трусиками, аккуратно сложил все это и положил
ей на грудь — все, кроме нейлоновых чулок. Затем запахнул паль-
то. Он не стал его застегивать, просто взял чулок, просунул его
под спину и под мышки и туго завязал на груди. Второй чулок
обмотал вокруг бедер, снова туго завязал и посмотрел на тело.
Кровь из носа уже не капала.
Но ведь он не сможет нести ее на руках по улице, правда?
Интересно, сколько сейчас времени? Часа два или чуть позже. Нет,
нельзя нести ее на руках в участок. Нет.
Он даже не знал, где находится полицейский участок.
Пожалуй, лучше сходить за грузовиком.
Он положит ее в кузов.
370
Роджер еще раз взглянул на Молли, лежащую связанной на
полу. Один чулок туго стягивал грудь, удерживая сложенную там
одежду, другой был завязан вокруг ее бедер. Голова высовывалась
из верхней части пальто, ноги — из нижней. Роджер решил, что
с ней ничего не случится, пока он сходит за грузовиком. Он надел
пальто и вышел в коридор, подергав дверь, чтобы убедиться, что
она заперта. Из комнаты Фука доносился мощный храп. Осторож-
но, мягко ступая, Роджер спустился по лестнице, вышел на улицу
и направился к гаражу. Было совсем не так холодно, как прежде.
Это удивило его. Дул сильный ветер, но потеплело. О шел быс-
трым пружинистым шагом, ясно представляя, что будет делать
дальше. Он вернется к дому на грузовике, въедет во двор и подаст
его задним ходом по узкому проезду к двери подвала. Роджер знал,
что есть дверь со двора, потому что видел, как служащий компании
электрических сетей заходил в подвал, чтобы снять показания счет-
чика. Роджеру не приходилось бывать в подвале, но он знал, что
есть дверь со двора.
Ночной дежурный в гараже спросил, кто он такой, и он отве-
тил — Роджер Брум, хочет забрать свой грузовик, «шевроле» 59-го
года. Дежурному не очень-то хотелось отдавать грузовик ночью, в
половине третьего, но Роджер показал ему технический паспорт.
Дежурный пощелкал языком, покачал головой и сказал, что, на-
верное, ничего не нарушит, если отдаст грузовик. Он очень наде-
ется, что все будет в порядке.
Улицы в этот час казались пустынными.
Роджер подал грузовик задним ходом, резко выключив двига-
тель, так что грузовик беззвучно покатился по спуску, а внизу
быстро повернул руль, поставив машину вплотную к стенке. Он
вышел из кабины, подергал ручку двери, ведущей в подвал, но
она оказалась запертой. Тогда Роджер вернулся к грузовику, достал
из-под сиденья гаечный ключ, расщепил им доски рядом с замком,
и замок, щелкнув, открылся. Роджер спустился в подвал, пробрался
на ощупь к ступенькам, ведущим на первый этаж, не зажигая
света поднялся по лестнице, нащупал замок на двери, открыл ее
и оказался в коридоре. Чтобы дверь не захлопнулась, он положил
на порог ключи от грузовика — там, где дверь соединяется с ко-
сяком. Затем поднялся в свою комнату. Молли лежала на полу,
где он ее оставил.
Роджер подошел к постели, проверил, не осталось ли на про-
стынях пятен крови, затем осмотрел всю одежду. Он подтащил
тело к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Он не знал,
почему так тщательно проверяет, не осталось ли где кровавых пя-
тен или ее одежды, почему так осторожно выглядывает в коридор:
ведь он все равно собирался ехать в ближайший полицейский уча-
сток, войти туда и сказать, что убил женщину. Это будет непросто.
371
В коридоре было пусто. В доме все спали.
Роджер поднял Молли, легкую, как перышко, вынес в коридор,
удерживая одной рукой, а другой открывая и закрывая дверь, по-
том взял ее в обе руки и стал спускаться по ступенькам к подвалу.
Там открыл дверь и наклонился за ключами, положив Молли себе
на колено. Затем снова взял ее на руки и спустился в подвал.
Подвал был освещен полосками лунного света, проникающего
сквозь маленькие оконца высоко под потолком шлакоблочной сте-
ны. Его глаза стали привыкать к скудному освещению. Роджер
различал печь, а за ней старый холодильник и велосипед без одного
колеса. Он вынес Молли из подвала и положил в кузов грузовика.
Из носа к верхней губе пролегла уже высохшая струйка крови. Он
уже собрался сесть в кабину, чтобы ехать в участок, но вдруг
подумал, а что он им скажет? Он стоял один в тихом дворе. Над
ним лихорадочно и молчаливо трепетали под порывами ветра ве-
ревки для сушки белья, протянутые между столбами. Да, нелегко
войти в полицейский участок и рассказать о случившемся. Он стоял
у заднего борта грузовика, глядя на женское тело, завернутое в
ее собственное пальто.
Если отвезти ее куда-нибудь...
Нет, он должен...
Но ведь...
Нет, ему нужно ехать в полицию...
И все-таки если...
Нет.
Нет, ему нужно избавиться от нее.
Он не сводил взгляда с мертвого женского тела.
Да, нужно избавиться от нее.
Роджер пожал плечами и вернулся в подвал. Там он пошел
прямо к холодильнику, открыл дверцу, заглянул внутрь и сразу
понял, что придется вынуть полки. Две первые поддались легко,
но пришлось повозиться с третьей, а четвертую он просто припод-
нял и вынул. Он положил все четыре полки рядом с печью, затем
обхватил руками холодильник и попытался поднять. Слишком тя-
жело. Он не сможет пронести его через подвал к двери.
Придется отказаться от этой мысли.
Наверное, придется все-таки отвезти ее в полицейский участок.
Он уставился на холодильник.
Наконец снова обхватил его, однако на этот раз приподнял
лишь один его край, повернул холодильник вокруг опоры, опустил
этот край, поднял противоположный и повернул снова. Таким об-
разом он двигал тяжелый $пцик по направлению к двери. Там
Роджер поднял холодильник, опустил на бетонную поверхность
двора и снова, наклоняя то в одну, то в другую сторону, пошел с
ним к грузовику. Он ничуть не устал. Добраться до грузовика
372
оказалось просто, однако Роджер знал, что понадобится вся его
сила, чтобы вташить тяжеленный холодильник в кузов.
Он посмотрел на Молли.
Может, она пошевелится или откроет глаза?
Роджер присел, снова обхватил холодильник двумя руками и
принялся поднимать его. И вдруг холодильник выскользнул у него
из рук. Роджер с удивлением отступил. Холодильник грохнулся
стоймя о бетон двора. Роджер снова наклонился, обхватил холо-
дильник, напряг все силы, приподнял до уровня кузова и опроки-
нул на пол. Затем протолкнул его до середины, открыл дверцу,
поднял Молли и засунул внутрь.
Она не помещалась.
Тогда он сунул ее головой вперед и попытался закрыть дверцу,
но не смог.
Роджер попробовал повернуть Молли на бок, согнув ее ноги
позади тела, однако из этого тоже ничего не вышло. Он начинал
нервничать: вдруг кто-нибудь включит свет, или откроет окно, или
выглянет во двор и увидит, как он пытается засунуть в холодиль-
ник женское тело.
Он сломал ей обе ноги.
Теперь дверца закрылась.
Он сел в кабину, и грузовик тронулся с места.
Город был для него незнакомой пустыней. Он не знал, куда
ехать, не знал, где избавиться от тела. Он не хотел, чтобы кто-
нибудь нашел холодильник, потому что тогда в нем обнаружат
Молли, узнают, кто она, может, сумеют добраться до меблирован-
ных комнат миссис Догерти и начнут задавать вопросы. На реку
он наткнулся почти случайно. Он знал, что город окружен водой,
но ему не приходило в голову сбросить холодильник в реку. Он
подъехал к мосту, посмотрел вниз, увидел огни, отражающиеся в
воде, и лишь теперь понял, что это река. Тогда он свернул налево,
нашел заброшенный причал, на котором стоял пустой железнодо-
рожный вагон, и подал грузовик задним ходом к самому берегу.
Интересно, глубоко .ли тут? Роджер вышел из кабины, подошел к
причалу, встал на четвереньки и посмотрел вниз, пытаясь разгля-
деть отметки глубины на сваях, но ничего не увидел. Не хотелось
сбрасывать холодильник на мелководье. Его быстро обнаружат, это
никуда не годится.
Он снова сел в кабину и уехал.
Сейчас, когда он понял, что холодильник нужно сбросить в
реку, он стал искать место, где достаточно глубоко. Но ’ как он
узнает, если только не натолкнется на.мост или причал, где по-
мечена глубина? Шансы найти такое место казались...
Мост.
Действительно,- если он... Ну просто заедет на него.
373
На самую середину.
Перила.
Он может просто...
Роджер принялся искать мост. Придется проявить максималь-
ную осторожность, сделать вид, будто что-то случилось с двигате-
лем, да, вот именно, выждать удобный момент, не спешить, этот
холодильник такой тяжелый. Да.
Да.
Роджер поехал через город, думая о том, что лучше всего найти
высокий мост: тогда холодильник пролетит большое расстояние и
погрузится в ил на речном дне. Да, конечно, высокий мост —
самое лучшее. Совершенно автоматически, даже не думая, Роджер
подъехал к высокому и длинному мосту, о котором знал, — тому,
что соединял город с соседним штатом. Мост, казалось, раскачи-
вается под напором сильного ветра. Вот интересно, упадет холо-
дильник прямо вниз или его сдует ветром в сторону?
На середине моста Роджер остановился, вышел из кабины и
поднял капот, словно в поисках неисправности, хотя на самом деле
следил за приближающимися с дальнего конца моста огнями фар.
Как только проедут машины, он подойдет к заднему борту, опустит
его, снимет холодильник и перенесет к другому борту — так, чтобы
не было видно из проезжающих автомобилей. Он все наблюдал за
огнями фар, и вот они пронеслись мимо него.
И вдруг мост опустел.
Ни одной машины.
«Надеюсь, никто мне не помешает».
Роджер подошел к заднему борту, открыл его, все время думая
о том, какой тяжелый этот холодильник, но тут же, к своему
изумлению, обнаружил, что тот поразительно легкий — настолько,
что Роджер без труда поднял его. У него едва не закружилась от
облегчения голова. Он сделал несколько шагов и поставил холо-
дильник на перила, быстро оглянулся по сторонам, посмотрел вниз,
чтобы убедиться, что нет никакого судна, и столкнул его. Роджер
следил за тем, как холодильник исчезает внизу, становится меньше
и меньше, как наконец рухнул, подняв столб воды. Мимо — на
тот берег — пронесся автомобиль. Вода внизу успокоилась, круги
расходились шире и шире. С другого берега приближался свет фар.
Роджер быстро направился к капоту и опустил его. Затем снова
подошел к перилам и в последний раз глянул вниз.
Уже нельзя было догадаться, что с моста сбросили нечто тя-
желое.
Роджер включил двигатель, миновал мост и оказался в соседнем
штате. Проехал около мили, мимо будок, где взималась плата за
проезд, развернулся и направился обратно, в город. Оставил гру-
зовик в гараже, добрался пешком до дома миссис Догерти. Ни
374
снаружи, ни внутри никого не встретил. Все спали. Он поднялся
к себе в комнату и лег спать.
Он заснул почти сразу...
Амелия открыла дверь.
Она смыла с лица макияж, стерла губную помаду, войдя в
комнату, закрыла за собой дверь, подумала и осторожно, медленно
заперла. Потом положила сумку на сервант и взглянула на Род-
жера, опершись плечом о косяк двери, сложив руки за спиной.
— Привет, — сказал она.
— Привет, — отозвался Роджер.
— Ты скучал без меня?
- Да.
— Тогда скажи это.
— Я скучал без тебя.
— У вас в коридоре шикарный туалет, — сказал она, все еще
стоя у двери и глядя на него с чуть заметной странной улыбкой. —
Голубая бумага... Ужасно модно сейчас...
— Я не обратил внимания, — сказал Роджер.
— Ты не очень наблюдателен, верно? — Амелия споткнулась
лишь на слове «наблюдателен», произнесла его с трудом. Вообще-то
она не была пьяна, просто немного перебрала. Она стояла у за-
пертой двери с руками за спиной и странной, шаловливой, даже
порочной улыбкой. Он посмотрел на нее и подумал, как она пре-
лестна, и еще подумал: «Нужно выпроводить ее отсюда, пока я не
причинил ей боль».
Она отошла от двери.
Приблизилась к тому месту, где он сидел, встала совсем рядом,
касаясь его коленями, и серьезно, торжественно, с пьяным досто-
инством приложила ладони с растопыренными пальцами, словно
два веера, к его щекам. Подняла его лицо, наклонилась и открытым
ртом прижалась к его губам. Он обхватил своими ручищами -ее
ягодицы, думая, как ему хочется любить ее и как решительно
будет возражать мать, несмотря на то, что Амелия так красива.
Мать тут же скажет, разумеется, что она — цветная. Когда же
приобрело чертовски важное значение, что думает его мать о де-
вушках, с которыми он встречается, разве ему не наплевать на
то, что она думает? И он тут же понял, что очень давно прислу-
шивается к ее мнению, а прошлой ночью, когда наконец сказал
себе: «А ну ее к черту», когда наконец позволил себе увлечься
Молли, то это обернулось бедой: именно поэтому ему пришлось
так поступить с девушкой.
Пришлось убить ее.
«Я убил ее», — подумал Роджер.
375
Губы Амелии впились в его губы, ее язык жадно сплетался с
его языком, ее губы были теплыми и влажными, он почувствовал,
как падает на спину, прижимая к себе Амелию, ощущая ее мягкие
груди на своей груди. Его сердце дико билось, он весь дрожал. Она
сняла бюстгальтер в туалете, понял он, сняла бюстгальтер. Его
руки скользнули под ее свитер. Внезапно он перекатился на нее,
со стоном целуя темные, набухшие соски ее грудей.
— О-о, Роджер, — шептала она, — о-о, Роджер, я люблю те-
бя, люблю...
У него кружилась голова от ее запаха, тепла ее тела, от жадных
ее поцелуев, но в то же самое время он соображал яснее, чем
когда-либо, с того самого момента, как сбросил прошлой ночью
холодильник в реку. Он понимал, что должен выпроводить ее, от-
править домой, потому что был уверен: он причинит ей боль. Он
причинил боль Молли, несмотря на то, что сначала она ему совсем
не понравилась, причинил ей боль только после того, как она рас-
сердила его, а сейчас его уже охватила дикая ярость, желание
обладать этой девушкой, такой красивой! «Но ведь она цветная, —
скажет мать. — Зачем ты привез домой ко мне эту цветную по-
таскуху?» Ему нравились ее губы и как она обнимала его. Она
опасна: если он не избавится от нее, они узнают о Молли. Если
он причинит ей боль, если она позволит ему полюбить ее, про-
никнуть в темную, пульсирующую глубину ее тела — такого теп-
лого, мягкого... Эти смуглые, душистые груди... Если она позволит
полюбить ее... — «Теперь ты мужчина, старший в семье...» — то
придется убить ее, другого выхода нет, ему придется убить ее, и
они узнают о Молли. «Уходи от меня!» — подумал он.
Внезапно Роджер отстранился.
Она уставилась на него в изумлении.
Свитер над ее обнаженными грудями был высоко поднят, юбка
собралась вокруг талии. Роджер склонился над ней, дрожа от люб-
ви. Она медленно, с бесконечной нежностью протянула руку, кос-
нулась его, ободряя.
— Нет! — выкрикнул он.
— Что?
— Нет!
Роджер встал с кровати. Повернулся к ней спиной.
— Уходи, — сказал он. — Отправляйся домой. Уходи отсюда.
Убирайся!
Он подошел к шкафу, открыл дверцу, достал ее пальто, принес
к кровати и положил рядом с Амелией, не глядя на нее, зная, что
она все еще не опустила свитер, испытывая чувство страстной люб-
ви и опасаясь, что возненавидит ее. «Пожалуйста, уходи, ну, по-
жалуйста, прошу тебя...» Он не знал, что произносит эти слова
вслух.
376
Она молча поднялась с кровати, одернула свитер и надела паль-
то: Взяла с серванта сумочку, подошла к двери и отперла ее.
— Никогда в жизни мне этого не понять, — сказала она и
ушла.
Было около семи, когда он пошел за грузовиком, а потом поехал
к полицейскому участку.
Он остановился на противоположной стороне улицы, вытянул
ручной тормоз, выключил зажигание и посмотрел на освещенные
теперь зеленые шары с цифрами «87» на каждом. Они светились
по обе стороны двери, ведущей внутрь.
Он знал, что поступает правильно.
Он чувствовал, что сделал очень хорошо, не причинив боли
Амелии. Это казалось ему хорошим знаком. Он не знал, почему
не поступил правильно с самого начала, почему не привез Молли
прямо сюда, после того как убил ее, вместо того чтобы заталкивать
в холодильник и сбрасывать в реку, где они ее никогда не найдут.
Он ведь мог просто рассказать об этом кому-нибудь и избавиться
от страхов и сомнений и...
Неужели?
Неужели они и впрямь не найдут ее?
Он неподвижно сидел за рулем грузовика. Темнота опустилась
на город, на другой стороне улицы на столбах у входа в полицей-
ский участок слабо светились шары, образуя светло-зеленые пятна
на кучах снега у ступенек. Слышался скрип лопат, очищающих
тротуар, лязг цепей на колесах автомобилей. Его дыхание выры-
валось изо рта белым паром, ветровое стекло покрывалось инеем.
Она приехала в город всего неделю назад. Никто не. знал, что
она в городе, кроме, конечно, администрации отеля, в котором
Молли остановилась. Она расписалась, должно быть, в журнале
регистрации. У отеля какое-то испанское название — это неважно.
Они придут к выводу, что она уехала тайком, чтобы не платить
по счету, вот и все. Может быть, сообщат в полицию, а может и
нет, смотря, какие вещи она оставила. Она ведь сказала, что при-
ехала сюда с одним чемоданом и парой сотен долларов, разумеется.
Но даже если сообщат в полицию, даже если скажут, что Молли
Нолан, остановившаяся в отеле, исчезла, не взяв одежду из шка-
фа... Ну что ж, предположим, они сообщат в полицию...
«Она на дне реки», — подумал Роджер.
Она не всплывет на поверхность, потому что находится внутри
тяжелого холодильника — ведь он едва поднял его в кузов грузо-
вика. Холодильник пролетел около ста пятидесяти футов от моста
до воды, может быть,, даже больше, ему всегда было трудно пра-
вильно определить расстояние. Он погрузился, наверное, в дно реки
377
футов на десять, или пять, или хотя бы на три фута — это уже
неважно. Даже если он просто лежит на дне, его никогда н^'най-
дут, никогда. Он будет лежать там вечно, с запертым внутри телом
Молли Нолан, и никто в мире не узнает, где она. Ее родители
мертвы, единственная подруга на Гавайских островах, никто не
обратил в баре на них внимания — на нее и Роджера, никто не
видел, как они поднимались к нему в комнату, никто.
Ему остается только уехать.
Никто никогда не узнает.
Если он не пойдет в полицейский участок на другой стороне
улицы и не расскажет, что убил ее, они никогда ничего не узнают,
даже не заподозрят.
Он взглянул на здание участка.
И все-таки лучше рассказать им, решил он.
Он спустился из кабины на мостовую, собрался было перейти
улицу, но тут дверь участка открылась. Вышли двое. Роджер узнал
в высоком того детектива, за которым шел сегодня к ресторану, и
подумал: «Как удачно, ведь я собирался все рассказать именно
ему». Рядом с ним шел какой-то лысый, наверное, тоже детектив.
Свет от зеленых шаров очень забавно падал ему на лысину.
Детективы спустились на тротуар.
«Ну, давай, — думал Роджер, — иди, расскажи ему. Ведь
именно ему ты хотел все рассказать».
Он заколебался.
Лысый детектив подбежал к обочине, нагнулся, сделал снежок
и бросил его в высокого. Тот засмеялся, схватил горсть снега и
швырнул в высокого. Оба засмеялись, как дети.
— До завтра, — сказал высокий.
— До встречи, Стив. Пока, — ответил лысый.
— Пока.
Они пошли в противоположные стороны.
Роджер не сводил взгляда с высокого детектива, пока тот не
исчез из вида.
Он поднялся в кабину и повернул ключ зажигания, включая
двигатель. Посмотрел в последний раз на здание полицейского уча-
стка и поехал домой.
К матери.
Глава 1
В широко открытые окна комнаты детективов, залитой солнцем,
врывался ветер, донося из парка ароматы цветущих растений. Было
пятнадцатое апреля, и термометр показывал более двадцати гра-
дусов по Цельсию.
Мейер сидел за своим столом, без всякого интереса читая отчет
об очередном происшествии. Его лысина отражала солнечные лучи,
а по лицу блуждала блаженная улыбка, явно вызванная не отчетом
об уличном ограблении. Подперев ладонью щеку, он медленно во-
дил глазами по строчкам лежащего перед ним документа: Настро-
ение у Мейера было настолько радужным, что даже обычный
телефонный звонок прозвучал для него нежнее трели жаворонка.
— Детектив Мейер, восемьдесят седьмой полицейский участок.
— Я вернулся.
— Очень рад, — ответил Мейер. — Но кто вы?
— Ну зачем же так, детектив Мейер, не думаю, что вы так
скоро забыли меня?
Голос показался знакомым. Мейер нахмурился.
— Мне некогда разгадывать загадки, мистер, — сказал он. —
Кто это?
— Вам придется говорить погромче, —г произнес голос. — Я
плохо слышу.
Ничего не изменилось в комнате детективов. Телефоны и пи-
шущие машинки на столах, железные шкафы для документов, бак
с питьевой водой, фотографии разыскиваемых преступников на сте-
нах, коробки для снятия отпечатков пальцев, стулья — все это
было по-прежнему залито ослепительным солнечным светом. Од-
нако, несмотря на золотые пылинки, плавающие в солнечных лу-
чах, в комнате, показалось Мейеру,. внезапно потемнело, словно
забытый голос, прозвучавший по телефону, сдернув праздничное
великолепие, обнажил грязь и убогость полицейского участка.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Мейера, которое стало не мрач-
ным — нет, бесконечно унылым. Из телефонной трубки доносилось
какое-то потрескивание. Мейер был один в помещении, и потому
381
некого было попросить узнать, откуда раздался звонок. Впрочем,
по опыту он знал, что этот человек (если это действительно был
он) не будет долго разговаривать. Мейер даже пожалел, что поднял
трубку, хотя прекрасно знал, что отвечать на звонки входит в
обязанность дежурного детектива. Он не представлял, что сказать
абоненту, и потому чувствовал себя неважно. В его сознании билась
лишь одна мысль: «Боже мой, неужели все повторится?»
— Послушайте, — сказал он наконец, — кто вы?
— Уж это-то вы и так хорошо знаете, детектив Мейер.
— Нет, не знаю.
— В таком случае вы глупее, чем я думал.
Снова наступила тишина.
— Ну ладно, предположим, знаю, — ответил Мейер. — Что
вам понадобилось на этот раз?
— Терпение, прежде всего терпение, — произнес голос.
— И все-таки что вам нужно, черт побери?
— Если вы собираетесь общаться со мной в таком тоне, —
укоризненно заметил голос, — я вообще отказываюсь говорить.
Мейер посмотрел на замолкшую трубку, из которой доносились
лишь прерывистые гудки, вздохнул и положил ее на рычаг.
Если по роду занятий вы являетесь полицейским, то наверняка
знаете нескольких человек, вызывающих у вас головную боль.
Одним из них для Мейера был Глухой. Он доставил поли-
цейским массу неприятностей, когда впервые появился в городе.
Его прегрешения начались с неудачной попытки ограбить банк.
Затем он убил заведующего парковым хозяйством города, замести-
теля мэра и еще нескольких городских чиновников, пытаясь заста-
вить их выплатить огромную сумму денег. И вот теперь вынырнул
снова; какой бы ни была цель его появления, полицейские знали,
что теперь головной боли им не избежать.
— Ну зачем нам новые неприятности? — спросил детектива
лейтенант Питер Бернс. — Особенно сейчас. Но ты уверен, что
это был он?
— Голос мне показался знакомым.
— Как все это некстати, особенно теперь, когда по моему уча-
стку шастает ночной грабитель, — пробормотал Бернс.
Он встал из-за стола и подошел к открытому окну. В парке на
противоположной стороне улицы разгуливали влюбленные парочки,
молодые мамы везли перед собой детские коляски, девочки прыгали
через веревочку, а какой-то полицейский разговаривал с мужчи-
ной, выгуливающим собаку.
— Ни к чему он нам сейчас, — снова повторил Бернс и, вздох-
нув, резко отвернулся от окна.
Лейтенант был крепким мужчиной, волосы у него скорее вы-
горели, чем поседели, плечи казались широкими, а грудь — мас-
382
сивной. Черты лица были как вырубленные топором, бледно-голу-
бые глаза блестели, словно кусочки льда. От него исходило ощу-
щение недюжинной силы, казалось, что мощь, заключенная внутри
его тела, была закалена, отточена, но затем скрыта под защитной
оболочкой. Внезапно он улыбнулся, немало удивив этим Мейера.
— Если этот человек позвонит снова, — строго произнес
Бернс, — передай, что участок закрыт.
— Очень остроумно, — проворчал Мейер.
— К тому же мы ведь даже не уверены, что это именно он.
— Мне кажется, что он, — сказал Мейер печально.
— Ладно, подождем повторного звонка.
— Если это он, — уверенно произнес Мейер, — то обязательно
позвонит.
— Кстати, а как дела с поимкой этого проклятого грабителя? —
спросил Бернс. — Если мы потянем с его поимкой, он сумеет ог-
рабить еще пару квартир на Ричардсон.
— Сейчас этим занимается Клинг, — ответил Мейер.
— Передай ему, чтобы сразу доложил, как только вернется.
— А как поступать с Глухим?
Бернс пожал плечами.
— Выслушай его, узнай, что ему нужно. — Лейтенант улыб-
нулся снова, опять удивив Мейера. — Вдруг он захочет явиться с
повинной?
— Как бы не так, — насмешливо проворчал Мейер.
Ричардсон-Драйв начиналась сразу за Силъвермайн-Овал. На этой
улице находилось шестнадцать многоэтажных жилых домов, и за по-
следние два месяца в дюжине из них побывал разыскиваемый вор.
В соответствии с полицейскими легендами грабители — сливки
преступного мира. Искусные профессионалы, они способны без труда
проникнуть в любое закрытое помещение, мгновенно оценить нахо-
дящееся там имущество, главное — ценности и ювелирные изде-
лия, — быстро собрать все лучшее и бесшумно исчезнуть в ночной
тиши. Судя по этим легендам, грабители — настоящие джентльмены,
редко прибегающие к насилию. Послушав, как полицейские говорят
о квартирных грабителях (за исключением грабителей-наркоманов,
являющихся обычно кустарями-одиночками), можно подумать, что
профессия эта требует тщательной подготовки, преданности своему
делу, невероятной выдержки и необыкновенно большого мужества.
Ведь недаром слова — «выдержка грабителя» вошли как нарицатель-
ные в лексикон полицейских, живущих в большинстве стран мира.
Это невольное уважение к профессии квартирного вора продемонст-
рировал сегодня во второй половине дня пятнадцатого апреля детек-
тив Берт Клинг в разговоре с мистером и миссис Джозеф Ангиери в
их квартире на Ричардсон-Драйв.
383
— Чистая работа, ничего не скажешь, — произнес детектив,
подняв брови в знак восхищения.
Он имел в виду то обстоятельство, что ни на одном из окон
не было оставлено следов, замки в полном порядке и вообще ни-
каких признаков применения воровских инструментов.
— А вы уверены, что заперли все окна и двери перед отъез-
дом? — спросил он хозяев.
— Да, конечно, — кивнул Ангиери, мужчина лет шестидесяти,
в пестрой рубашке с короткими рукавами, щеголявший свежим
загаром, видимо приобретенным на Ямайке. — Мы всегда, уезжая,
запираем двери и окна, — сказал он.
Клинг снова осмотрел дверной замок. Понятно, что такого типа
замок невозможно открыть с помощью отмычки, да и царапин на
нем не было заметно...
— У кого еще имеется ключ от вашей квартиры? — спросил
он, запирая и отворяя дверь.
— У консьержа. У него хранятся ключи от всех квартир нашего
дома.
— Я хотел узнать: у кого, кроме консьержа, мог быть ключ?
— Есть ключ у моей матери, — заметила миссис Ангиери, не-
высокая женщина, чуть моложе мужа, которая заметно нервнича-
ла. Клинг понимал, что у жены были основания для волнения: ее
квартиру ограбили, кто-то неведомый проник в дом, безнаказанно
расхаживал по комнатам, трогал личные вещи и, главное, забрал
все ценности, которые, возможно, были застрахованы. Но скорей
всего она думала о другом: если кто-то сумел однажды проникнуть
в их квартиру, то какая.гарантия, что он и в следующий раз не
заберется к ним, но уже намереваясь убить самих хозяев!
— Может, она побывала здесь, пока вы были в отъезде? Я
имею в виду вашу мать?
— Зачем?
— Не знаю. Возможно, просто захотела проверить, все ли в
порядке. .
— Нет, нет...
— Может, полить цветы...
— У нас нет цветов, — отрезал Ангиери.
— К тому же моей матери восемьдесят четыре года, — доба-
вила миссис Ангиери. — Она никогда не уезжает за пределы своего
района.
— А она не могла передать кому-нибудь ключ?
— Боюсь, что она даже не помнит, что у нее он есть. Мы дали
ей ключ много лет назад, когда только переселились сюда. Не
помню, чтобы она хотя бы раз им воспользовалась.
— Я задаю все эти вопросы, — пояснил Клинг, — потому что
не вижу никаких признаков насильственного проникновения в
384
квартиру. Поэтому есть все основания полагать, что грабитель во-
шел в квартиру с помощью ключа.
— Не думаю, чтобы это был мистер Коу, — покачал головой
Ангиери.
- Кто?
— Мистер Коу, наш консьерж.
— Я все-таки поговорю с ним, — решил Клинг. — Дело в том,
что в этом квартале произошло двенадцать квартирных ограблений,
и всякий раз вор действовал совершенно одинаково — никаких
следов, никаких признаков насильственного проникновения в квар-
тиру. Так что если здесь не действует бандитская шайка, сплошь
состоящая из консьержей... — Клинг улыбнулся.
Миссис Ангиери улыбнулась тоже. Этот молодой детектив чем-
то напомнил ей сына. Правда, у того были каштановые волосы, а
Клинг был блондином, но ее мальчик был таким же высоким, более
шести футов, и у обоих такие приятные, совсем детские улыбки.
Она, увидев, как улыбается Клинг, даже несмотря на ограбление,
почувствовала себя гораздо лучше.
— Мне понадобится список всех ценных вещей, которые были
похищены, — сказал Клинг, — и тогда...
— Есть надежда получить их обратно? — спросил Ангиери.
— Во всяком случае мы передадим копию вашего списка во
все городские ломбарды. Бывают случаи, когда удается добиться
очень хороших результатов. Не хочу, однако, скрывать от вас, что
в данном случае мы имеем дело с профессиональным грабителем,
и поэтому полагаю, что он сбывает ценности через скупщиков кра-
деного. Впрочем, я могу и ошибаться. Но все равно не вредно
сообщить о краже в ломбарды.
— Вы так считаете? — спросил Ангиери, не скрывая сомнения.
— Да, я еще хотел спросить вас, — добавил Клинг, — в квар-
тире не было котенка?
— Чего?
— Котенка. Грабитель обычно оставляет в ограбленном поме-
щении котенка. Это что-то вроде визитной карточки. Многие из
квартирных грабителей любят пошутить. Им нравится посмеяться
над честными гражданами. И над нами, полицейскими, тоже.
— Видите ли, — не скрывая насмешки заметил Ангиери, — если
он уже совершил двенадцать квартирных ограблений, и вы все еще
не поймали его, он и без котенка ставит вас в глупое положение.
Клинг сконфуженно кашлянул.
— Но котенка он все-таки вам не оставил, правда?-— спросил он.
— Как будто нет.
— Обычно он оставляет котенка на серванте в спальне. Ма-
ленький такой, скорей всего месячный котеночек. И самое забав-
ное, что котята все разной масти.
Эд Макбейн *Цсна сомнения*
385
— Но почему котенок*;
— Видите ли, по-видимому, он хочет убедить всех пострадав-
ших, что обладает кошачьими повадками — действует и движется
так же бесшумно;
— Н-да, — пробормотал Ангиери.
— Ну так какие же ценности все-таки у вас пропали?
Консьержем в этом здании работал негр Реджинальд Коу. Он
сообщил Клингу, что работает здесь с момента увольнения из ар-
мии в 1945 году7. А воевал он во время второй мировой войны в
пехоте и даже принимал участие в итальянском Сопротивлении.
Именно там он и был ранен в ногу, из-за чего до сих пор хромает.
Кстати, он получает пенсию, и этой пенсии вместе с жалованьем
ему хватает, чтобы прокормить жену и троих детей. Коу с семьей
живет в шестикомнатной квартире на первом этаже, где он и бе-
седовал с Клингом уже в самом конце дня.
Они сидели на кухне, за безукоризненно чистым столом и пили
пиво. В соседней комнате дети Реджинальда Коу смотрели муль-
типликационный фильм, и их веселый смех то и дело нарушал
серьезный разговор двух мужчин.
Клинг, как, впрочем, и его коллеги, полицейские, как нельзя
лучше относились к Коу. Да и как могло быть иначе: цветной,
ветеран войны, ранен, честно трудится, преданный муж и отец, к
тому же гостеприимный хозяин. Любого полицейского, который бы
отнесся к нему с подозрением, можно было бы посчитать не просто
расистом, предателем, но и нарушителем семейного благополучия.
Клингу сразу понравился Коу, и он, естественно, тут же понял,
что этот человек не может иметь никакого отношения к ограблению
квартиры Ангиери. Но поскольку у Коу был запасной ключ от
квартиры, Клингу пришлось задать ему все положенные вопросы,
запивая их на этот раз хорошим пивом.
— Мистер и миссис Ангиери сообщили, что уехали на Ямайку
двадцать шестого марта. Это так, мистер Коу?
— Совершенно верно, — кивнул Коу. — Они вылетели вечер-
ним самолетом в пятницу. Попросили присматривать за квартирой.
Я стараюсь быть в курсе дел всех жильцов дома и, конечно, всегда
знаю, кто из них находится в отъезде.
— И вы присматривали за квартирой Ангиери, мистер Коу?
— Да, — кивнул Коу и, взяв стакан пива, с немалым удоволь-
ствием сделал глоток-другой.
— Каким образом?
— Заходил туда дважды.
— Когда?
— Один раз в первую среду после их отъезда и в прошлую среду.
386
— Вы заперли за собой дверь?
— Конечно.
— И в квартире все было в порядке?
— Все. Выдвижные ящики закрыты, дверцы затворены, все уб-
рано. Совсем не в таком беспорядке, на который натолкнулись
хозяева, вернувшись домой.
— Вы сказали, что заходили туда в среду? В какую среду?
— В прошлую.
— Это было... — Клинг заглянул в свой карманный кален-
дарь, — седьмого апреля?
— Если в календаре значится седьмое, значит, седьмого, —
кивнул Коу. — Я не помню точной даты.
— Да, седьмого была среда. Значит, ограбление произошло
между седьмым апреля и вчерашним днем. За это время никто из
посторонних не заходил в здание?
— Нет. Во всяком случае я не видел. Бывает, заходит подо-
зрительная компания, утверждающая, что они ремонтники или по-
сыльные, доставляющие в квартиры купленные товары, понимаете?
На самом же деле для них главное — пробраться в дом и унести
все, что плохо лежит. Я слежу за этого сорта людьми очень вни-
мательно. Наш участковый, хороший мужик, знает, кто живет в
округе, а кто нет. Он даже останавливает незнакомцев на улице,
чтобы выяснить, кто они и откуда.
— Вы не помните как зовут этого участкового?
— Майк Ингерсолл. Он служит здесь уже много лет.
— Да, я тоже знаю его, — сказал Клинг. — Его назначили в
начале шестидесятых. Он моложе меня, ему где-то около сорока.
Хороший полицейский, его два раза отмечали в приказах за храб-
рость. Мне он симпатичен. Когда вы обнаружили, что квартира
ограблена, мистер Коу? — спросил Клинг.-
— Это не я обнаружил. Я же говорил, что, когда заходил туда
в прошлый раз, все было в порядке. Мистер и миссис Ангиери
увидели, что квартира ограблена, только когда вернулись домой.
И сразу же вызвали полицию. — Коу выпил пива и затем спро-
сил: — По вашему мнению, это связано и с другими ограблениями
в нашем квартале?
— Похоже, что так, — сказал Клинг.
— А как, по-вашему, вор проникает в квартиры?
— Через наружную дверь.
— Но каким образом?
— Открывает ее ключом, — ответил Клинг.
— Вы же не думаете, что...
— Нет, конечно, нет...
— Если у вас есть подозрения, мистер Клинг, мне хотелось
бы, чтобы вы прямо• сказали мне об этом.
387
— По-моему, мистер Коу, вы не имеете отношения ни к этому
ограблению, ни ко всем остальным.
— Я рад, что вы сказали это. — Консьерж поднялся, открыл
холодильник и спросил: — Может, еще пива?
— Спасибо, но мне пора.
— Приятно было с вами познакомиться, — вежливо заметил Коу.
Телефонный звонок застал Клинга в комнате детективов в
шесть вечера, как раз в тот момент, когда он собирался идти домой.
— Говорит Джозеф Ангиери. Мы все же нашли котенка.
— Извините? — не понял Клинг.
— Котенок! Вы говорили, что ваш грабитель всегда оставляет...
— Ах да, конечно, — ответил детектив. — И где же вы его
нашли?
— За сервантом. Он был мертв. Совсем крошечный котенок,
белый с серыми полосами. Должно быть, упал и ударился голов-
кой. — Ангиери помолчал. — Хотите, чтобы я сохранил его до
вашего прихода?
— Нет, нет, не стоит.
— Тогда что же нам с ним делать? — спросил Ангиери.
— Поступайте, как считаете нужным, мистер Ангиери.
— Совсем крохотный котенок... — повторил Ангиери. — Зна-
ете, после того как вы ушли, я кое-что вспомнил.
— Что именно?
— Это касается наружного замка. Мы заменили его перед са-
мым отъездом на Ямайку. Поскольку в нашем квартале было столь-
ко ограблений, мы решили поставить новый замок. Если кто-то и
проник в квартиру, открыв замок своим ключом...
— Я понял вас, мистер Ангиери, — произнес Клинг. — Как
зовут мастера по замкам?
Глава 2
Детектив Карелла был высоким мужчиной с атлетической фи-
гурой и движениями тренированного спортсмена. У него были ка-
рие глаза с узким разрезом и худое лицо с выступающими скулами.
С первого взгляда его можно было принять за человека, родивше-
гося на Востоке, что противоречило его итальянскому происхожде-
нию. Опущенные вниз уголки глаз придавали его лицу какое-то
печальное выражение, не соответствующее его обычно оптимисти-
ческому отношению к жизни. Услышав телефонный звонок, он на-
правился к аппарату походкой крайнего нападающего. Подняв
трубку, он сел на край стола и весело сказал:
— Восемьдесят седьмой полицейский участок, Карелла слушает!
388
— Вы заполнили таможенную декларацию, детектив Карелла?
Это было утро пятницы, шестнадцатого апреля, Карелла послал
свою таможенную декларацию девятого, за шесть дней до истечения
срока ее действия. Однако несмотря на то, что он подозревал, что с
ним говорит Сэм Гроссман из лаборатории или Ролли Шабрье из уп-
равления окружного прокурора (оба были склонны к подобным теле-
фонным шуткам), он, тем не менее, почувствовал естественное
опасение нормального американского гражданина, не испытывающе-
го радости при обшении с департаментом налоговой службы США.
— Заполнил и выслал, — ответил Карелла, стараясь говорить
спокойно, — но кого это интересует?
— Никто меня не помнит, — грустно отозвался говорящий. —
Я начинаю чувствовать себя таким одиноким...
— А-а, — произнес Карелла. — Это вы?
— Да, я.
— Детектив Мейер говорил мне о вашем звонке. Как пожива-
ете? — непринужденно поинтересовался Карелла и одновременно
кивнул Холу Уиллису, сидящему в противоположном конце ком-
наты. Уиллис посмотрел на Кареллу с недоумением. Тогда Стив,
показав ему на телефонный аппарат, сделал вид, будто набирает
номер. Уиллис кивнул и тут же вызвал службу безопасности те-
лефонной компании, чтобы та проследила, откуда раздался звонок.
— Сейчас у меня все в порядке, — ответил голос. — Поьгните,
некоторое время назад меня ранили. Вы знаете об этом, детектив
Карелла?
— Да, конечно.
— В лавке портного, на Калвер-авеню.
- Да.
— И если я не окончательно потерял память, ранили меня
именно вы, детектив Карелла.
— Припоминаю нечто подобное. — Карелла посмотрел на Уил-
лиса и вопросительно поднял брови. Уиллис кивнул одобряюще и
жестом попросил: «Говори с ним подольше».
— Рана оказалась очень болезненной, — заметил Глухой.
— Да, огнестрельные раны часто бывают болезненными.
— С другой стороны, вы ведь тоже были ранены. Более того,
я припоминаю, что это я ранил вас.
— Из охотничьего ружья, верно?
— Так что выходит, мы с вами квиты.
— Не совсем. Раны, причиненные выстрелом из охотничьего
ружья, более болезненны, чем от пистолетной пули.
— Вы пытаетесь узнать, откуда я звоню, детектив Карелла?
— Каким образом? Я здесь один.
— Мне кажется, что вы лжете, — ответил Глухой и повесил
трубку.
389
— Удалось узнать что-нибудь? — поинтересовался Карелла у
Уиллиса.
— Мисс Салливэн? — спросил, снова подняв трубку, Уиллис.
Выслушав ответ, он покачав головой, сказал: «Спасибо за по-
мощь» — и положил трубку. — Скажи, когда последний раз нам
удавалось проследить, откуда звонок? — спросил он Кареллу.
Уиллис был невысоким мужчиной ростом 173 сантиметра. Он
был самым низкорослым среди детективов — с изящными кистями
рук, внимательными глазами охотничьего терьера. Он подошел к
столу Кареллы упругим спортивным шагом.
— Он еще позвонит, — уверенно заметил Карелла.
— Слушая вас, мне показалось,, что говорят два старых при-
ятеля, — сказал Уиллис.
— В общем-то мы и есть старые приятели.
— А что делать, если он еще позвонит? Снова вызывать службу
телефонной безопасности?
— Нет, не стоит. Он уже это усек. И никогда не станет гово-
рить по телефону больше нескольких минут.
— А какого черта ему нужно было теперь? — спросил Уиллис.
— Кто знает? — ответил Карелла и задумался над тем. что
он сказал несколько мгновений назад. В определенном смысле они
действительно были старыми приятелями.
Он понял, что перестал относиться к Глухому как к смертельному
врагу по причине его глухоты. Ведь его.собственная жена — Тедди —
глухонемая. Как ни странно, он никогда не думал о ней как о глухо-
немой — до тех пор, пока не появился этот Глухой. Тедди была уди-
вительной женщиной: ее глаза были ее ушами, а руки так
красноречивы, что могли выразить многое, даже отчаянный крик. У
нее были карие глаза, почти такие же темные, как и волосы. Пона-
чалу, общаясь с Кареллой, она внимательно следила за его губами,
глазами, выражением лица, стараясь как можно точнее угадать не
только смысл слов, но и движения его души. И почти никогда не оши-
балась. Не случайно, по словам Кареллы, она была «чертовски умна».
Во всяком случае, проблем в общении не было, особенно после того,
как детектив сам овладел азбукой глухонемых.
И что из того, что она была не такая как все? Главное — он ее
любил, называя за красоту и изящество кружевной черной бабочкой.
Было время, когда он ненавидел Глухого, но это в конце концов
не без помощи Тедди прошло. Когда-то Кареллу пугали его ин-
теллект и выдержка, но и это миновало. Как ни странно, но он
даже с одной стороны обрадовался возвращению Глухого, а с дру-
гой — ему искренне хотелось, чтобы тот исчез навсегда. Эти про-
тиворечивые чувства смущали его. Вздохнув, Карелла придвинул
к себе пишущую машинку.
Уиллис, посмотрев на него, произнес:
390
— От этого Глухого одна головная боль, особенно сейчас, когда
становится так жарко...
Электрические часы на стене показывали 10.51.
Прошло полчаса после звонка Глухого. Как и предполагал Ка-
релла, он больше не позвонил.
Комната детективов в эти дни была переполнена полицейскими,
преступниками и жертвами преступлений — и все это так не вязалось
с прекрасным тихим утром, когда на голубом небе сияло яркое солн-
це, и температура перешагнула за двадцать пять градусов.
При наступлении жаркой погоды нарушители законов выпол-
зали из своих щелей подобно тараканам. Впрочем, у полицейских
87-го участка редко выпадали дни, которые можно было бы назвать
«спокойным временем года», и все-таки почему-то им казалось,
что в зимние месяцы преступлений совершалось меньше. В холод-
ное время года основная нагрузка падала на пожарных. Хозяева
жилых домов, напоминавших трущобы, не обеспечивали жильцов
необходимым теплом, пренебрегая всеми постановлениями депар-
тамента здравоохранения. Квартиры в некоторых домах, вытянув-
шихся вдоль улиц, проходящих за авеню Калвер и Эйнсли были
совсем ненамного теплее ледяных хижин эскимосов. Жильцы этих
так называемых квартир, ведущие непрерывную борьбу с полчи-
щами крыс, неисправной электропроводкой, осыпающейся штука-
туркой и протекающими трубами, часто пытались обогреться с
помощью дешевых керосиновых печек, представлявших немалую
пожарную опасность. На территории 87-го участка в зимние дни
случалось больше пожаров, чем в любой другой части города.
...У человека, повисшего на плече полицейского, из груди тор-
чала стрела. Дежурный по участку вызвал «скорую помощь», но
до ее прибытия никто не знал, как поступить с мужчиной, ранен-
ным стрелой навылет. И это в центре города!
— Ты зачем привел его сюда? — прошептал Уиллис поли-
цейскому.
— А что оставалось делать? Оставить его бродить по парку в
таком виде?
— Именно так и следовало поступить, — прошептал в ответ
Уиллис. — О нем должен позаботиться департамент Здравоохране-
ния. А теперь этот мужик может подать на нас в суд — ты подумал
об этом?
— Подать в суд? — испуганно прошептал, побледнев, поли-
цейский.
— Ладно, садитесь, — сказал Уиллис раненому. — Вы слыши-
те меня? Садитесь же!
— Меня продырявили стрелой? — спросил мужчина.
— Как вы думаете, кто мог сделать это?
— Представления не имею. В городе ведь нет индейцев?
391
— Сейчас приедет «скорая помощь», — сказал Уиллис. — Садись!
— Мне легче стоять.
— Кровотечение не такое уж сильное, — тихо произнес Уиллис.
— Знаю. Но все равно больно. Вы вызвали «скорую»?
— Я ведь уже сказал тебе, что вызвали.
— Который сейчас час?
— Почти одиннадцать.
— Я гулял в парке, — сказал мужчина. — И вдруг почувст-
вовал острую боль в груди. Подумал, что начался сердечный при-
ступ. Посмотрел, а из груди торчит стрела...
В камере предварительного заключения высокая, белокурая де-
вушка в белой блузке и короткой светло-коричневой юбке нервно
расхаживала взад и вперед, затем подошла к решетке и крикну-
ла: — Выпустите меня! Я ни в чем не виновата.
— А вот полицейский, который привел тебя сюда, придер-
живается иного мнения, — ответил Карелла. — Ты порезала сво-
его приятеля бритвой по лицу и шее.
— Он заслужил это! — сердито крикнула девушка. — Выпу-
стите меня!
— Ты арестована за покушение на убийство, — объяснил Ка-
релла. — Как только немного успокоишься, я возьму у тебя от-
печатки пальцев.
— Я никогда не успокоюсь! — заявила девушка.
— Тогда придется подождать. У нас впереди масса времени.
— А ты знаешь, что я собираюсь сделать?
— Собираешься успокоиться. А потом, если у тебя еще остался
здравый смысл, ты будешь молиться, чтобы твой приятель не умер.
— Надеюсь, он сдохнет. Выпустите меня отсюда!
— Никто не собирается выпускать тебя. Перестань вопить, у
меня и так уже болят барабанные перепонки.
— Тогда я сорву с себя одежду и заявлю, что ты пытался меня
изнасиловать.
— Давай-давай, только подобного представления нам и не хватало.
— Ты думаешь, я шучу?
— Эй, Хол, иди-ка сюда. Эта девка сейчас начнет раздеваться.
— Отлично, пусть приступает.
— Все вы ублюдки! — крикнула девушка.
— Ну и слова ты подбираешь, — покачал головой Карелла.
— Считаешь, что я не сделаю этого?
— Делай на здоровье, нам наплевать, — произнес Карелла и
отвернулся от камеры. У барьера стоял полицейский с двумя мо-
лодыми парнями, скованными друг с другом наручниками. — Ну,
что у тебя, Фред? — спросил Карелла у полицейского.
— Эти двое въехали на «кадиллаке» в витрину продовольст-
венного магазина на Стеме. Оба набрались наркотиков до бро-
392
вей, — сказал полицейский. — «Кадиллак» был украден пару дней
назад на Саут-Сайд. Он числится в списке угнанных автомобилей.
— Сними блузку, милочка! — завопил один из парней через
всю комнату. — Покажи нам свои титьки!
— Мы будем свидетельствовать, что копы набросились на те-
бя, — крикнул второй и хихикнул. — Давай, беби, снимай блузку.
— Есть пострадавшие? — спросил Карелла.
— Магазин был пустой, только хозяин стоял за прилавком.
— Ну, что скажете, молодцы? — обратился Карелла к парням.
— А что говорить-то? — сказал первый парень. У него были
длинные кудрявые волосы и густая черная борода. Одет он был в
синие джинсы, полосатую рубашку и ветровку. Он то и дело по-
глядывал на решетку камеры, в которой расхаживала девушка.
— Это ты вогнал машину в витрину магазина?
— Какую машину?
— Голубой «кадиллак», под номером 604 Стьюарт-Плейс, ук-
раденный вечером в среду.
— Тебе все это приснилось, — рявкнул парень.
— Снимай блузку, цыпочка, — завопил второй. Он был меньше
ростом, чем его компаньон, с длинными спутанными каштановыми
волосами и бледно-голубыми глазами. На нем были коричневые хлоп-
чатобумажные брюки и мексиканское пончо. Под пончо рубашки не
было. Он тоже не сводил глаз с решетки, за которой была заперта
девушка. — Снимай! — крикнул он снова. — Или ты боишься?
— Замолчи, молокосос! — ответила девушка.
— Так ты угнал этот автомобиль? — спросил Карелла.
— Мы не ездили ни на каком автомобиле, — ответил первый
парень.
— Мы летали, да-да, летали! — подхватил второй, и оба на-
чали хохотать.
— Пока не арестовывай их — пусть сначала поймут, что про-
исходит, — посоветовал Карелла. — Отведи их вниз, Фред. Скажи
сержанту Мерчисону, что они набрались наркотиков и не ориен-
тируются в обстановке. — Он повернулся к одному из юношей и
спросил: — Сколько тебе лет?
— Пятьдесят восемь, — ответил парень.
— А мне — шестьдесят пять, — сказал второй, и они снова
захохотали.
— Отведи их вниз, — повторил Карелла. — И не допускай
общения с остальными заключенными.
Когда парни проходили мимо деревянного барьера, отделявшего
комнату детективов от коридора, бородатый юноша повернулся к
камере, где за решеткой была заперта девушка, и крикнул:
— Да на тебе и так ничего нет! — и залился смехом. Поли-
цейский ткнул его дубинкой в спину.
393
— Думаешь, я не сделаю этого? — снова спросила девушка у
Кареллы.
— Делай, милая, что тебе нравится, — ответил Карелла и по-
дошел к столу Клинга, рядом с которым сидела пожилая женщина
в черном пальто, скромно сложив руки на коленях.
— Si, — сказала женщина, кивая в сторону девушки за ре-
шеткой. — Какой позор!-
— Да, — кивнул Карелла. — Вы говорите по-английски, синьора?
— Я прожила в Америке сорок лет.
— Скажите, что с вами случилось?
— У меня украли сумочку.
Карелла положил перед собой блокнот.
— Ваше имя, синьора?
— Катерина Ди Пабло.
— Адрес?
— Эй, парни, где тут раненный стрелой? — послышался гром-
кий голос от барьера. Карелла поднял голову. Там в белом халате
стоял фельдшер, оглядываясь по сторонам. — Мы мчались сюда
на «скорой помощи» изо всех сил! — сказал он.
— Он там, — сказал Уиллис, показывая в центр комнаты.
— Действительно стрела, — произнес через минуту фельдшер,
глядя на пострадавшего с удивлением.
— Насилуют, меня насилуют! — внезапно завопила девушка
в камере. Карелла повернулся и увидел, что она успела снять
блузку и бюстгальтер.
— Господи милостивый, — пробормотал он и, обращаясь к
женщине, сидевшей у стола, сказал: — Извините меня, синьора, —
и направился было к камере предварительного заключения, но в
этот момент зазвонил телефон.
Он поднял трубку.
— Пошли, мистер, — сказал фельдшер мужчине, из груди ко-
торого торчала стрела.
— С меня сорвали одежду! — вопила девушка. — Взгляните
на меня!
— Si, — произнесла пожилая женщина и неодобрительно щел-
кнула языком.
— С вашей помощью, — раздался в трубке голос Глухого, — я
собираюсь похитить пятьсот тысяч долларов в последний день апреля.
Глава 3
Большой конверт из толстой бумаги был адресован в 87-й по-
лицейский участок детективу Стивену Луису Карелле. Адрес был
аккуратно напечатан на пишущей машинке. Обратный адрес на
394
конверте не значился. Отправлен конверт был днем раньше. Внутри
конверта, между двумя листами картона, находилась фотография.
— Да это ведь Дж. Эдгар Гувер? — удивился Мейер.
— Именно так, — согласился Карелла.
— Зачем нам его фотография?
— Даже не фотография, — заметил Карелла. — Это всего ксе-
рокопия.
— Судя по всему, федеральное правительство стремится во
всем сократить расходы, — покачал головой Мейер. — Экономи-
ческий спад, ничего не поделаешь.
— Несомненно, — кивнул Карелла.
— Что ты думаешь об этом? — серьезно спросил Мейер.
— Думаю, что это действует наш друг. Только почему Гувер?
— А почему нет? — Мейер почесал лысину. — Но что он хо-
чет этим сказать, Стив?
— Не имею ни малейшего представления, — признался Карелла.
— Ну так думай, думай!
— Ну что же, — начал Карелла, — вчера он сказал мне, что
собирается украсть полмиллиона долларов в последний день апреля.
И вот теперь, — он посмотрел на часы, — ровно в девять часов
двадцать две минуты на следующее утро мы получаем ксерокопию
фотографии Дж. Эдгара Гувера. Он или пытается этим сказать нам
что-то, или желает отвлечь наше внимание, а может, просто за-
морочить голову.
— Блестящее рассуждение, — улыбнулся Мейер. — Не соби-
раешься ли ты заняться полицейским расследованием?
— Я основываю свои выводы на его прежних действиях. По-
мнишь его первое дело, кстати, когда это было?
— Больше десяти лет назад.
— Точно. Он попытался заставить нас поверить в то, что со-
бирается ограбить один банк, в то время как на самом деле пла-
нировал ограбить другой. Между прочим, то ограбление разве не
было тоже назначено на последний день апреля?
— Точно.
— И это ему едва не удалось.
— Вот и сейчас он дает понять, что планирует кое-что сделать,
но на самом деле, возможно, ничего подобного не планирует. Тогда
в этом сообщении нет никакого смысла. Вспомни и следующее дело.
Он тогда, заранее объявив о запланированных убийствах, убрал
двух городских чиновников, одного за другим, и пригрозил унич-
тожить самого мэра. Но все это ему было нужно лишь для того,
чтобы выудить деньги у совсем других людей, запугав их своими
широко разрекламированными убийствами. Все это подсказки на-
оборот, Мейер. Вот поэтому я и говорю, что эта ксерокопия может
означать что-то важное, а может и не означать ничего.
395
Слесаря, снабжавшего всю округу замками, звали Станислав
Яник. Его небольшая мастерская помещалась между ломбардом и
химчисткой на Калвер-авеню. На стене, позади прилавка, висело
бесчисленное число заготовок, из которых он делал ключи. На
каждой заготовке находился номерок, соответствующий номеру в
каталоге завода-изготовителя. Заготовки к автомобильным ключам
классифицировались по году выпуска машин.
В крошечной мастерской жило шесть огромных котов, и вся
мастерская пропахла кошачьим дерьмом. Сам Яник тоже напоми-
нал косоглазого сиамского кота с голубыми глазами, увеличенными
бифокальными линзами очков, только был он совершенно лыс —
если не принимать во внимание пучки черных волос, которые росли
за каждым ухом. Ему было за пятьдесят.
Когда Клинг вошел в мастерскую, Яник сидел на табурете за при-
лавком, обрабатывая очередной ключ. На нем был коричневый свитер
и белая рубашка, расстегнутая у горла. Колокольчик над дверью
звякнул при появлении Клинга, и кот, лежавший у двери, перемах-
нув через прилавок, улегся в противоположном углу комнаты.
— Мистер Яник? — спросил входя Клинг.
Яник поднял голову и выключил станок. Его зубы были жел-
тыми от никотина; на пепельнице, рядом со станком, лежала труб-
ка, которой мог позавидовать сам Шерлок Холмс. Прилавок был
усыпан бронзовыми опилками. Он смахнул их рукой и сказал:
— Да. Чему обязан? — Он говорил с едва заметным акцентом,
но Клинг не сумел определить, какой из языков был родным этому
человеку.
Клинг сунул руку в карман и достал бумажник, внутри которого
помещался полицейский значок и карточка, удостоверяющая лич-
ность.
— Я из полиции. Вы разрешите задать вам несколько вопросов?
— Ав чем дело? — спросил Яник.
— Я расследую ограбление на Ричардсон-Драйв. И мне стало
известно, что вы не так давно установили замок в квартире одного
из жильцов, ставшего жертвой ограбления.
— Кто же это? — спросил Яник. Черно-белый кот внезапно
снова вскочил на прилавок и подставил слесарю спину, ожидая
привычной ласки.
— Некто мистер Джозеф Ангиери, — сказал Клинг. — Шесть-
сот тридцать восемь, Ричардсон.
— Да, я действительно сменил ему замок, — согласился Яник,
поглаживая спину кота.
— И что за замок вы поставили?
— Простой замок с цилиндром. Недостаточно надежный, — от-
ветил Яник, покачав головой.
— Что вы имеете в виду?
396
— Я предупреждал мистера Ангиери. Но он твердо решил сме-
нить замок из-за всех этих ограблений, понимаете? Тогда я объ-
яснил ему, что замок, который он выбрал, не может обеспечить
надежной защиты, что хорошо бы установить более сложный врез-
ной замок. Вот он бы обеспечил настоящую защиту. Даже если
преступнику удалось бы вынуть цилиндр в таком замке, остается
еще вполне надежный предохранитель. Кроме того, узнав, что он
опасается ограбления, я предложил ему еще замок типа «фокс».
— Вы хорошо разбираетесь в своем деле, мистер Яник?
— Замки — моя профессия, — сказал мастер, пожав плечами.
Он сбросил кота с прилавка. Застигнутый врасплох, тот спрыгнул
на пол и, подняв вверх недовольную мордочку, пошел в угол.
— Я предупредил мистера Ангиери, — продолжал мастер, —
что лучше сейчас затратить немного больше денег, чем пострадать
в будущем. Я имел в виду врезной замок. Но он ответил — нет,
мол, такое вложение денег его не устраивает. И вот теперь его
обворовали. Он сберег некую сумму на установке более дешевого
замка, зато утратил многие ценности. Какой смысл в подобных
действиях? Явная бессмыслица. — И Яник снова покачал головой.
— У вас есть представление о том, каковы его потери, мистер
Яник?
— Ни малейшего.
— Тогда... почему вы сказали, что он утратил многие ценно-
сти?
— Я лишь предполагаю. Ведь грабят квартиру не для того,
чтобы украсть копилку с несколькими центами? А что, собственно,
вас интересует, молодой человек?
— Вы устанавливали замки и в других квартирах этой округи,
мистер Яник?
— Как я уже сказал вам, замки — моя профессия. Разумеется,
я устанавливал замки во многих квартирах. Моя мастерская нахо-
дится в этой округе, где же, по-вашему, мне следует устанавливать
замки, в Калифорнии?
— Значит, вы устанавливали и другие замки на Ричардсон-
Драйв?
— Да, конечно.
— В каких квартирах?
— Чтобы ответить вам, мне придется заглянуть в свои записи.
— Вас это не затруднит?
— Затруднит...
— Мистер Яник...
— Мне не нравится ваша манера поведения, молодой человек.
Я очень занят, и у меня нет времени просматривать кучу счетов,
чтобы выяснить, в каких квартирах стоят мои замки. Я снова спра-
шиваю, чего вы добиваетесь?
397
— У вас случайно нет дубликатов ключей к замкам, которые
вы установили?
— Нет. Вы что же хотите сказать, что я — вор? Я приехал в
Америку из Польши в 1948 году. Немцы убили мою жену, детей,
и я остался совсем один. Я веду скромное, но честное существо-
вание. Даже в Польше, когда я умирал от голода, я не украл ни
единой крошки хлеба. Я не вор, молодой человек, и не желаю
показывать вам свои счета. Прошу оставить мою мастерскую.
— Я ведь могу и вернуться, мистер Яник.
— Имеете полное право. При условии, что придете с ордером
на обыск. За свою жизнь мне часто приходилось иметь дело со
штурмовиками, и с меня этого вполне достаточно.
— Надеюсь, вы понимаете, мистер Яник...
— Нет, ничего не понимаю и прошу вас немедленно уйти.
— Спасибо, — сказал Клинг и пошел к двери. Он повернулся,
хотел сказать еще что-то, но вместо этого открыл дверь. Колоколь-
чик звякнул, и один из котов едва не выскочил на тротуар. Клинг,
закрыв за собой дверь, пошел к полицейскому участку, находяще-
муся поблизости. Он понимал, что провел допрос неудачно, но при
этом чувствовал себя чуть ли не каким-то проклятым нацистом.
На улице был ясный весенний день, воздух чист и свеж, но
вонь от кошачьего дерьма ушла из мастерской, казалось, вслед за
Клингом.
В половине четвертого, за пятнадцать минут до окончания сме-
ны Клинга, на его столе зазвонил телефон. Он поднял трубку.
— Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
—Берт, это Мерчисон. Только что получил звонок от поли-
цейского Ингерсолла. Он сейчас находится в квартире 11 Д с да-
мой, которая только что вернулась из зарубежной поездки. Ее
квартиру тоже обчистили.
— Сейчас выезжаю.
Клинг подошел к столу, за которым сидел Хол Уиллис, рас-
сматривающий несколько десятков поддельных чеков, разложенных
перед ним.
— Хол, у меня еще одно ограбление на Ричардсон-Драйв. От-
туда я отправлюсь, наверное, прямо домой.
— Понятно, — ответил Уиллис, продолжая сравнивать авто-
графы на чеках с подозрительными подписями на регистрационной
карточке в мотеле. — Этот парень развешивает свои чеки по всему
городу, — с удивлением произнес он, не поднимая головы.
— Ты слышал, что я сказал? — спросил Клинг.
— Да. Ограбление на Ричардсон, откуда ты едешь прямо до-
мой, — произнес Уиллис.
— Пока, — сказал Клинг и вышел из комнаты.
398
Его машина была незаконно припаркована на Гроувер-авеню,
в двух кварталах от участка. Козырек на водительской стороне
был опушен, и к нему прикреплена бумажка, на которой от руки
было написано: «Машина полицейского департамента».. Всякий раз,
возвращаясь к своему автомобилю, Клинг ожидал увидеть уведом-
ление о штрафе, оставленное на ветровом стекле каким-нибудь
старательным полицейским. Вот и сейчас Клинг прежде всего
взглянул на ветровое стекло, отпер дверцу, поднял козырек и по-
ехал на Ричардсон-Драйв, где, не найдя свободного места, оставил
машину рядом с «мерседесом» табачного цвета. Он сказал швей-
цару, что является полицейским, и объяснил, где оставил машину.
Швейцар пообещал позвонить ему в квартиру 11 Д, если хозяину
«мерседеса» понадобится уехать.
Майк Ингерсолл открыл дверь квартиры после второго звонка.
Он был привлекательным мужчиной лет под сорок, чуть старше
Клинга, с кудрявыми темными волосами, карими глазами и пря-
мым носом правильной формы. В своем полицейском мундире он
выглядел именно так, как хотелось бы выглядеть каждому поли-
цейскому. Носил мундир с небрежной гордостью, словно сшил его
по заказу в одной из лучших мастерских' на Халл-авеню, а не
купил в магазине готового платья.
— Быстро приехал, — сказал он Клингу и отошел в сторону, про-
пуская его. Его голос, в отличие от внешности, был высоким и мяг-
ким. Из его широкой груди естественнее было услышать более грубые
и резкие звуки. — Хозяйка сидит в гостиной, — сказал он. — Квар-
тира вся обчищена. Этот парень прошелся здесь с ураганной силой.
— Тот самый?
— Думаю, да. Никаких царапин ни на входной двери, ни на
окнах, а в спальне на серванте — белый котенок.
— Ну что ж, — вздохнул Клинг. — Пойдем поговорим с хозяйкой.
Хозяйка квартиры сидела на диване в гостиной. У нее были длин-
ные золотистые волосы и великолепный загар. Она была в темно-зе-
леном свитере, короткой коричневой юбке и коричневых сапогах.
Когда Клинг вошел в комнату, она смотрела в противоположную сто-
рону, но при звуке его шагов повернулась и прямо взглянула на него.
Клинга удивило, насколько гармонично сливались в единое целое
цвет и покрой ее одежды, рыжеватое и зеленое, глаза и волосы, свитер
и юбка, сапоги, и яркий загар, и золотистые волосы, ниспадающие к
коленям — она сидела опустив голову — сверкающим водопадом. Ее
лицо и фигура воспринимались как произведение искусства. Высокие
скулы, продолговатые зеленые глаза, чуть вздернутый нос и слегка
приподнятая верхняя губа, обнажившая ровные белые зубы. Свитер
плотно обтягивал грудь, не нуждающуюся в бюстгальтере. Коричне-
вый с бронзовой пряжкой пояс стягивал тонкую талию. Она поверну-
лась, и юбка поднялась, обнажив стройное бедро.
399
Клингу еще ни разу не приходилось видеть таких красивых
женщин.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я детектив Клинг.
— Привет. — У женщины был глухой голос. Казалось, она с
трудом сдерживает слезы: ее зеленые глаза неестественно блестели.
Она протянула руку Клингу. Он неуклюже пожал ее. И не отпу-
скал, не отрывая глаз от ее лица. Смутившись, он отпустил на-
конец ее руку, откашлялся и полез в карман за блокнотом.
— Я не знаю вашего имени, мисс, — сказал он.
— Аугуста Блэйр, — ответила она. — Вы видели, что воры
натворили в спальне?
— Сейчас посмотрю, — сказал Клинг. — Когда вы обнаружи-
ли, что вашу квартиру обворовали, мисс Блэйр?
— Я вернулась домой полчаса назад.
— Откуда?
— Из Австрии.
— И после этого попасть в разграбленную квартиру! — вздох-
нул Ингерсолл, покачав головой.
— Когда вы вернулись домой, дверь квартиры была заперта? —
спросил Клинг.
- Да.
— Вы открыли ее ключом?
- Да.
— В квартире в это время никого не было? И вы не слышали
никаких звуков?
— Ничего не слышала.
— Расскажите-ка все по порядку.
— Я отперла дверь, вошла в квартиру, оставив дверь открытой,
потому что позади шел швейцар, он нес мои чемоданы. Затем я
сняла пальто, повесила его в шкаф, зашла в туалет, а затем в
спальню. До этого момента все выглядело как обычно. Но только
я вошла в спальню, как почувствовала, словно меня... словно в
мою личную жизнь кто-то вломился.
— Ты лучше сам посмотри на это, Берт, — заметил Ингер-
солл. — Парень словно обезумел.
— Это там? .— спросил Клинг, указывая на дверь в противо-
положной части комнаты.
— Да, — сказала Аугуста и встала с дивана. Она была высокой
девушкой, по крайней мере метр семьдесят — метр семьдесят два,
но двигалась быстро, легко и грациозно. Клинг вошел в комнату,
но девушка не последовала за ним. Она остановилась в дверях,
прислонившись к дверной раме и кусая губы.
Грабитель действительно пронесся по квартире словно ураган. Бы-
ли выдвинуты все ящики серванта, а их содержимое выброшено на ко-
вер: лифчики, комбинации, трусики, свитеры, чулки, шарфы,
400
блузки — все было разбросано по комнате. То же самое произошло с
платьями, висевшими на вешалках, пальто, костюмами, вечерними
туалетами, юбками. Все вещи валялись на полу, кровати и креслах.
Ящик с драгоценностями был опрокинут посередине кровати, и брас-
леты, кольца, перстни, ожерелья сверкали среди шифона, шелка, ней-
лона и шерсти. На серванте сидел белый котенок и жалобно мяукал.
— Он нашел то, что искал? Основательно нажился? — спросил
Клинг.
— Да, — ответила девушка. — Самые ценные вещи были за-
вернуты в красный шелковый шарф и лежали в самом дальнем
углу верхнего ящика. Они исчезли.
— Что еще пропало?
— Две меховые шубки. Одна из меха леопарда, другая из вы-
дры.
— Да он, оказывается, гурман, — улыбнулся Ингерсолл. —
выбирал то, что поценнее.
— Да, — кивнул Клинг. — А радиоприемники, фотографии и
другие подобные вещи его не заинтересовали?
— Нет. Все это находится в гостиной. Он даже не прикоснулся
ко всему этому.
— Мне понадобится список похищенных драгоценностей и ме-
хов, мисс Блэйр.
— Зачем?
— Начнем розыск! Кроме того, вам придется представить такой
список и в страховую компанию.
— Но вещи не были застрахованы.
— Боже мой, какая жалость, — вздохнул Клинг.
— Я даже не предполагала, что может случиться что-нибудь
подобное.
— И сколько времени вы живете здесь? — спросил Клинг.
— В городе я живу полтора года. В этой квартире — восемь
месяцев.
— Откуда вы приехали?
— Из Сиэттла.
— Вы работаете? — спросил Клинг и открыл блокнот. — Мо-
жете сказать название вашей фирмы?
— Я фотомодель, — сказала Аугуста. — Меня представляет
фирма «Катлер Эйдженси».
— Вы в Австрии работали?
— Нет, была в отпуске. Каталась на лыжах.
— Мне показалось знакомым ваше лицо, — заметил Ингер-
солл. — Готов поспорить, что видел ваши фотографии в журналах.
— Вполне возможно, — ответила равнодушно девушка.
— Сколько времени вы отсутствовали? — спросил Клинг.
— Две недели. Если быть совсем точной, то шестнадцать дней.
401
— Представляю, как приятно вернуться домой и увидеть та-
кое, — снова сочувственно заметил Ингерсолл и опять покачал
головой.
— Я переехала в этот дом потому, что здесь есть швейцар, —
сказала Аугуста. — Мне казалось, что подобные здания более без-
опасны.
— В этой части города, к сожалению, нет ни одного безопасного
здания, — уточнил Ингерсолл.
— По крайней мере, таких немного, — добавил Клинг.
— Я не могла позволить себе квартиру в лучшем квартале, —
сказала Аугуста. — Я длительное время не работала и ничего не
успела заработать. — Увидев удивленное выражение на лице
Клинга, рна объяснила: — А меховые шубки — это подарки ма-
тери, драгоценности же завещала мне тетя. Чтобы поехать в Ав-
стрию мне пришлось экономить целых шесть месяцев, — и
расплакалась. — Ужасно, — сквозь слезы сказала она, — ну за-
чем, зачем он сделал такое?
Ингерсолл и Клинг стояли рядом с плачущей девушкой, не зная
что предпринять. Впрочем, Аугуста быстро поднялась, прошла ми-
мо Ингерсолла к дивану и, достав из сумочки носовой платок,
громко высморкалась, вытерла глаза и пробормотала:
— Извините меня, ради Бога!
— Если вы дадите мне полный список исчезнувшего имущест-
ва... — сказал Клинг. — Мы приложим все усилия, чтобы вернуть
вам похищенное.
— Разумеется, — ответила Аугуста и высморкалась снова.
Глава 4
На этот раз все решили, что произошла ошибка.
Естественно, полицейские 87-го участка были очень благодарны
(да и кто в этой ситуации не был бы благодарен на их месте?),
когда получили вторую ксерокопию фотографии любимого, но, к
сожалению, покойного руководителя федеральной полиции. Не по-
нимая причины этого поступка, все решили, что кто-то просто-на-
просто свалял дурака. Да и не похоже на Глухого повторять что-то
дважды, когда и одного сообщения вполне достаточно. И все-таки
сомнения в полной идентичности ксерокопий не было. Единствен-
ная разница между той, что прибыла по почте в субботу 17 апреля,
и той, которую доставили сегодня, 19 апреля, заключалась в штам-
пах на конвертах. Но если не принимать во внимание''*этого об-
стоятельства, все совпадало. Ребята из 87-го полицейского участка
немного взбодрились, решив, что Глухой начал страдать склероти-
ческой забывчивостью.
402
В телефонном справочнике лишь одного района города — Айсо-
лы — было пять страниц, на которых перечислялись места, где
можно сделать ксерокопии. Полицейские, может быть, и начали
бы поиски лаборатории, где была снята ксерокопия Гувера. Но
суетиться раньше времени, пока не было совершено никакого пре-
ступления, было не только бессмысленно, но и накладно. Можно,
разумеется, утверждать, что прошлые преступные выходки Глухого
являются достаточным основанием для того, чтобы уже сейчас мо-
билизовать силы всего полицейского департамента на раскрытие
несовершенного преступления. Но, с другой стороны, можно было
не менее убежденно доказывать, что две присланные ксерокопии
портрета Гувера могли не иметь никакого отношения к Глухому.
Озабоченные множеством различных преступлений, требующих
немедленного раскрытия — ограблений, убийств, перестрелок, из-
насилований, подделок ценных бумаг, угонов автомобилей и всего
прочего, — полицейские 87-го участка не могли сидеть сложа руки
и потому послали запрос в лабораторию, не является ли бумага,
на которой сделаны ксерокопии, какой-то особенной и не сохра-
нилось ли на ней отпечатков чьих-нибудь пальцев. На оба запроса
поступили не вызвавшие энтузиазма ответы: бумага оказалась са-
мой обычной, дешевой, продающейся во всех магазинах города, и
на ней не оказалось никаких отпечатков пальцев.
После этого сообщения полицейским пришлось взяться за рассле-
дование преступления, сообщение о котором поступило в 10.27 утра.
Молодой мужчина был прибит острыми штырями к стене комнаты
в какой-то старой трущобе. С длинными волосами и повисшими вдоль
щек усами, одетый лишь в трусы, он висел не стене, подобно Христу,
хотя и был распят без креста. Ножевая рана алела в левой части гру-
ди, под сердцем. Широко раскинутые руки были прибиты к стене
штырями. Скрещенные ноги.соединены также большим штырем.
Пьяный бродяга, случайно натолкнувшийся на тело, не имел
представления, сколько времени оно провисело. Кровь больше не
текла из ран. Он обмарался — или после смерти, или от страха, —
и запах его собственных нечистот смешивался- с гнилостным духом
сырой комнаты, что заставило детективов удалиться в коридор, где
воздух был все-таки чуть почище.
Злодеяние произошла в одном из заброшенных жилых домов на
Норт-Гаррисон, населенных крысами и группами хиппи. Впрочем,
последние были вынуждены в конце концов уйти отсюда после того,
как обнаружили, что слишком часто становятся-легкой добычей как
людей, так и грызунов. Слово «Любовь» все еще украшало одну из
стен коридора, окруженное венком из выгоревших цветов.
Судебно-медицинский эксперт категорически отказался <вести
осмотр трупа в помещении.
403
— Почему меня всегда посылают на самые отвратительные де-
ла? — с возмущением спросил он Кареллу. — Когда все отказы-
ваются — еду я. Ну его к дьяволу! Пусть гниет в этой комнате,
мне наплевать. Скажите санитарам, чтобы сняли его со стены и
отвезли в морг. Тогда я и обследую его, по крайней мере, там
после осмотра .хоть можно будет вымыть руки.
Над собравшимися в комнате нависал намокший потолок. Шту-
катурка вот-вот грозила обрушиться, окно заколочено, дверная ра-
ма — без двери. По всему было видно, что комнатой пользовались,
во всяком случае в последнее время, как туалетом. Отбросы до-
стигали высоты трех футов, и чего тут только не было: остатки
пищи, ржавые консервные банки, битые бутылки, мятые газеты,
использованные презервативы и человеческие экскременты. На вер-
шине этой кучи лежала раздувшаяся дохлая крыса. Тот, кто хотел
войти в комнату, должен был преодолеть эту мусорную гору. По-
толок был высотой футов в двенадцать, и скрещенные ноги муж-
чины находились примерно в шести дюймах от вершины мусорной
кучи. Он, по-видимому, был достаточно высоким человеком, но
тот, кто вогнал штыри в его раскрытые ладони, был еще выше.
Но мертвое тело со временем все равно осело под собственной
тяжестью. У трупа были вывихнуты оба плеча, не считая Бог знает
каких еще повреждений во внутренних органах.
— Вы меня слышите? — спросил судмедэксперт, обращаясь к
Карелле.
— Поступайте, как считаете нужным, — отмахнулся детектив.
— Я так и сделаю.
— Позаботьтесь только, чтобы нам был представлен полный
отчет после вскрытия.
— Ты думаешь, он был мертв, когда его распяли? — спросил
Мейер.
— Трудно сказать. Если и был жив, то наверняка умер во
время распятия. А ножевая рана могла быть нанесена уже потом, —
заметил Карелла.
— Я лично не собираюсь снимать труп со стены, это уж точ-
но. — Судмедэксперт был категоричен.
— Послушайте, — сердито бросил Карелла, — можете оста-
вить его здесь или снять — это как вам будет угодно. Только
пришлите отчет о вскрытии и не забудьте снять отпечатки пальцев.
— Не забуду. Все больше сумасшедших ублюдков в этом го-
роде, — пожаловался он и угрюмо ушел, осторожно обходя гору
отбросов. Затем он спустился вниз по лестнице, надеясь убедить
команду «скорой помощи» заняться трупом.
— Давай осмотрим остальные комнаты, — предложил Мейер.
На этаже находились еще две квартиры. Оба замка на входных
дверях были сломаны. В одной из квартир в центре первой комнаты
404
были заметны следы не так давно горевшего костра. В углу, у окна,
валялась поношенная теннисная туфля. Мейер поднял ее, обернул но-
совым платком и осторожно опустил в пакет для вещественных дока-
зательств, пометив, что он предназначается для отправки в
лабораторию. Вторая комната была пуста, если не считать рваного
грязного матраса, лежащего на полу и покрытого крысиным калом.
— Ну и дерьмовое же местечко, — послышался чей-то голос
позади. Детективы обернулись. У входа стояли Монохэн и Монро.
Оба детектива из отдела по расследованию-убийств были мрачны,
одеты в серые шляпы и черные пальто.
— Боже мой, в каких дырах приходится жить людям, — вос-
'ликнул Монро.
— Просто невероятно! — согласился с ним Монохэн.
— А где труп? — спросил Монро.
— Дальше по коридору, — сказал Карелла.
— Пошли, — бросил Монохэн партнеру, и оба двинулись по
коридору — крупные широкоплечие люди, по виду привыкшие рас-
талкивать толпы.
— Пресвятая Богородица! — вскоре послышался возглас Мо-
нохэна.
На лестнице снова послышались шаги. Двое мужчин в белых ха-
латах пробирались среди осыпавшейся штукатурки и дранки. Взгля-
нув поверх, они увидели Кареллу и сразу направились к нему.
— Послушайте, это вы здесь за главного? — спросил один из них.
— Да, я веду расследование этого дела, — ответил Карелла.
— Я доктор Кортес. От меня хотят, чтобы я снял кого-то, рас-
пятого на стене?
— Его необходимо доставить в морг, — заметил Карелла.
— Отлично, мы доставим его в морг. Но ваш судмедэксперт
утверждает, что труп приколочен к стене... А я не гожусь для
подобного дела...
— А кто, по-вашему, должен этим заняться, приятель? — по-
интересовался Карелла.
— А мне наплевать кто. Вот вы, например, выглядите достаточно
крепким. Почему бы вам самому не освободить труп от гвоздей?
— Рядом находится тело убитого человека, — сердито бросил
Карелла.
— Там находится труп, — добавил Кортес.
В это время, зажав нос, по коридору шел Монохэн. За ним
следовал Монро, также прикрывая ладонью нижнюю часть лица.
— Вот следователи из отдела по расследованию убийств, —
сказал Карелла. — Поговорите с ними.
— Кто должен снимать со стены труп?'—-спросил Кортес.
— А судмедэксперт уже закончил осмотр? — поинтересовался
Монохэн.
405
— Он отказался вести осмотр на месте, — сказал Карелла.
— Но он обязан произвести осмотр трупа на месте преступления.
Таковы правила. Мы не имеем права увезти труп до тех пор, пока
судмедэксперт не осмотрит его и официально не объявит мертвым...
— Вот это вы ему и скажите, — заметил Кортес.
— А где он? — спросил Монохэн.
— Внизу, его выворачивает наизнанку.
— Тогда пошли, — сказал Монохэн своему партнеру и уже на
ходу добавил: — Ждите нас здесь, Карелла.
Каблуки двух следователей из отдела по расследованию убийств
застучали по лестнице, и шаги тут же затихли. Наступила напря-
женная тишина.
— Извините меня за грубость, — вдруг сказал Кортес. — Но
он знает правила не хуже меня. Просто пытается увильнуть от
неприятной работы, вот и все.
— Да, пожалуй, — подтвердил Карелла.
Судмедэксперт, который раньше мог и не быть знакомым с
правилами, на всю жизнь запомнил их после крупного разговора
с Монохэном и Монро. Привязав к лицу носовой платок и надев
резиновые перчатки, он, в душе проклиная все на свете, наконец
снял со стены распятое тело неопознанного мужчины, быстро ос-
мотрел его и официально объявил мертвым.
Теперь полицейские получили возможность приняться за по-
иски тех, кто жестоко обошелся с неизвестным человеком.
Глава 5
Детектив Коттон Хоуз, посмотрев на ксерокопию, прибывшую
по почте во вторник утром, пришел к выводу, что на фотографии
изображен генерал Джордж Вашингтон.
— Как думаешь, на кого он похож? — спросил он Мисколо,
пришедшего к детективам из канцелярии, чтобы забрать для под-
шивки отчеты о проведенных расследованиях.
— На Наполеона Бонапарта, — сухо ответил Мисколо и вышел
из комнаты, что-то недовольно ворча себе под нос. Но Хоуз был
по-прежнему убежден, что на ксерокопии изображен Вашингтон.
Когда ему сообщили о появлении Глухого, Хоуз тотчас решил,
что новая ксерокопия, полученная от него, должна быть каким-то
образом связана с личностью Дж. Эдгара Гувера. И почему-то объ-
единил Гувера с Вашингтоном. Возможно, потому, что — штаб-
квартира ФБР находилась в городе Вашингтоне, округ Колумбия.
Итак, Гувер и Вашингтон, все, казалось бы, просто. Но, с другой
стороны, когда имеешь" дело с Глухим, ничто не бывает просто.
Хоуз прямо-таки вздрогнул от своего предположения. Если Глу-
хой намеревается совершить преступление в Вашингтоне, то не ста-
406
нет же он беспокоить и без того занятых полицейских 87-го участка.
Он скорей всего выбрал бы местом своей деятельности полицейские
округа Колумбии, где работают стойкие защитники закона. Значит,
фотография отца американской конституции должна означать нечто
большее, чем имя генерала или название города, в этом Хоуз ни се-
кунды не сомневался. Неожиданно ему пришло в голову, что он ведь
не знает главного — что означает Дж. в начале имени покойного ди-
ректора ФБР. Джеймс? Джек? Джером?
— Альф! — крикнул он, и Мисколо тут же откликнулся:
— Ну?
— Зайди-ка сюда на минутку!
Хоуз встал из-за стола и начал рассматривать фотографию Ва-
шингтона, отставив ее на расстояние вытянутой руки, — у него
начала развиваться дальнозоркость. Хоуз был крупным мужчиной,
ростом метр девяносто и весом за девяносто килограммов. Иногда,
впрочем, он весил и больше в зависимости от количества съеденной
пиццы, которую обожал. У него был прямой нос, красивый рот с
толстоватой нижней губой, рыжие волосы с седой полосой на левом
виске, куда его когда-то ударил ножом консьерж, по ошибке при-
нявший детектива за грабителя. Голубые глаза Хоуза, острые как
у коршуна — особенно после того, как он стал полицейским, вни-
мательно разглядывали фотографию.
— Это Вашингтон, — сказал он уверенно Мисколо, когда тот
вошел в комнату детективов с пачкой документов в руках.
— Неужели? — равнодушно спросил Мисколо. Он выглядел ус-
талым и не испытывал ни малейшего желания болтать по пустякам.
Хоуз рванулся вперед.
— Что значит Дж. в имени Дж. Эдгар Гувер? — спросил он.
— Джон, — ответил Мисколо.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Значит, Джон, — сказал Хоуз.
Они посмотрели друг на друга.
— Больше нет вопросов? — спросил Мисколо.
— Да, спасибо тебе, Альф.
— Не стоит, — сказал Мисколо и, укоризненно качая головой,
вышел из комнаты детективов.
Джон Эдгар Гувер, подумал Хоуз. Джон. Имена всегда очень ин-
тересовали его. Он сам назван в честь знаменитого пуританского про-
поведника Коттона Мазера. Хоуз всегда чувствовал неудобство от
своего имени и однажды даже собирался официально изменить его.
Это было лет десять назад. Но так и не изменил, не желая огорчать
свою тогдашнюю подружку, еврейскую девушку Ребекку Голд.
— Если ты изменишь свое имя, Коттон, — сказала она, — я
расстанусь с тобой.
407
— Но почему, Ребекка? — растерянно спросил он. И услышал
в ответ:
— Единственное, что мне в тебе нравится, — это имя.
Но расставание все же произошло: они перестали встречаться.
Но он до сих пор иногда придумывал себе имена. Был то Кэри
Хоуз, то Пол, Картер или Ричард. Но больше всех имен ему,
пожалуй, милее других было (и он не сказал об этом ни единой
душе) имя Лефти. Лефти Хоуз! Какой преступник в любой части
света не затрепетал бы при одном упоминании этого прекрасного
имени — Лефти Хоуз! Вздохнув, он поставил фотографию первого
президента на середину стола так, чтобы смотреть прямо на нее.
Хоуз напряженно вглядывался в непроницаемые глаза президента,
надеясь, что они в конце концов откроют ему тайну Глухого. Но
Вашингтон безмолвствовал, даже не мигнул ни разу. Хоуз наконец
потянулся, зевнул, взял ксерокопию и положил ее на стол Карел-
лы, пусть взглянет, когда вернется на участок.
Высокий светловолосый мужчина со слуховым аппаратом за пра-
вым ухом прошел через вращающиеся двери банка. Часы показывали
без четверти двенадцать. Мужчина был одет в сшитый по заказу бе-
жевый габардиновый костюм, светло-коричневую рубашку, темно-
коричневый галстук, коричневые носки и лакированные коричневые
туфли. По своим предыдущим визитам в этот банк он знал, что сразу
за вращающимися дверями стоят автоматические телевизионные ка-
меры, внимание которых сконцентрировано на входящих. Осталь-
ные — направлены на все пять окошек. Все эти камеры включались
каждые тридцать секунд, но непрерывную съемку начинали только
после команды кассира или другого ответственного работника банка.
Человек со слуховым аппаратом держался уверенно, не страшась, что
его сфотографируют, так как был вкладчиком этого банка и находил-
ся в его зале на законном основании.
Впервые он пришел сюда месяц назад и открыл банковский счет
на сумму в пять тысяч долларов, заверив заместителя менеджера бан-
ка, что не собирается изымать деньги до истечения положенного сро-
ка. Он, естественно, лгал, собираясь забрать свои пять тысяч долларов
плюс четыреста девяносто пять тысяч, находящихся в сейфе банка, в
один из последних дней апреля. Впрочем, это ничего не меняло, ибо
нынешнее посещение банка было вполне законным.
Два раза на прошлой неделе он тоже был здесь, сделав неболь-
шие вклады на только что открытый счет. Сегодня же пришел
сюда, чтобы вложить еще шестьдесят четыре доллара, но, главное,
ему было необходимо решить, куда и как в день ограбления рас-
ставить своих пятерых людей.
У вращающихся дверей стоял охранник. Ему было уже за
шестьдесят, он располнел с тех пор, как ушел из почтового отде-
408
ления; охранником он стал только после ухода на пенсию. Но
несмотря на свою новую должность, он, наверное, умер бы от стра-
ха, если б ему пришлось достать револьвер 38-го калибра, висев-
ший у него на боку. Когда Глухой вошел в банк, он улыбнулся
ему. Глухой улыбнулся в ответ, но, зная, что левая телекамера
фиксирует всех входящих, поторопился повернуться к ней спиной.
Прямо перед Глухим находились два стола, разделенные на не-
большие участки, чтобы предоставить возможность клиентам за-
полнять свои бланки и квитанции как бы в одиночестве. Подойдя
к ближайшему из столов, он встал с той стороны, которая нахо-
дилась напротив касс, и принялся набрасывать схему зала.
С правой его стороны находились три кассы. Сейчас он стоял
напротив них, повернувшись спиной к канцелярско-расчетному от-
делению, ведающему займами. Вдоль задней стены зала находился
банковский сейф со сверкающей стальной дверью, сейчас открытой.
Корпус сейфа был утоплен в железобетоне и окружен стальной
сеткой проводов — датчиков сигнальной системы аварийной тре-
воги. Приблизиться и проникнуть в этот сейф ни снизу, ни сверху,
ни с любой из сторон было невозможно. Оставался лишь один
способ — пройти через дверь, но для этого требовалось немало
отвлекающих моментов.
Улыбаясь, Глухой чертил свой план, обдумывая эти отвлекаю-
щие моменты, точнее один-единственный отвлекающий маневр, ко-
торый мог обеспечить успех ограбления. Сказать, что Глухой
относился к полиции как к устаревшей и неспособной выполнять
свои задачи организации, было явным преувеличением. Он прези-
рал полицейских, считая их слабоумными. Но, как ни парадок-
сально, успех его замысла зависел — по крайней мере, до
некоторой степени — от уровня интеллекта противников, поэтому
он и старался разработать максимально простой план ограбления.
Глухой считал, что ведет справедливую игру и будет впредь вести
себя также справедливо. Обман полиции равносилен, по его мне-
нию, подножке во время футбольного матча. Зная о наличии в
своем характере садистских черт, Глухой скорее был способен про-
являть их в постели с девушкой, естественно, готовой к этому,
чем пользоваться слабостью полицейских 87-го участка. Он отно-
сился к ним почти с нежностью, как часто относятся к недораз-
витым детям, которых приходится время от времени водить в цирк.
Говоря по правде, концепция цирка как отвлекающего маневра
очень нравилась ему. Но. он прекрасно понимал: для того, чтобы
отвлекающий маневр сработал, он должен быть настолько увлека-
тельным, чтобы все внимание окружающих, сосредоточилось только
на нем. Глухой не раз представлял такую ситуацию: в цирке идет
представление. На главной арене под бравурную музыку танцуют
молодые лошадки. Зрители, собравшиеся под куполом цирка, не
409
отрываясь, с увлечением следят за грациозными движениями дрес-
сированных животных. А между тем неподалеку тигры пожирают
своего укротителя... Но никому не приходит в голову броситься на
помощь... Не менее убедительна и проста была схема ограбления
банка, придуманная Глухим. Ему даже порой казалось: не слишком
ли просто? Но он тут же убеждался: нет, конечно нет. Из ксеро-
копий, играющих, по его мнению, отвлекающую правосудие роль,
его друзья из 87-го участка смогут узнать только то, что считал
возможным сообщить им он. Иными словами, они увидят только
лошадок и не обратят внимания на разъяренных бенгальских тиг-
ров. И тогда, невероятно гордые тем, что сумели оценить мелька-
ющие копытца, они взвоют от боли, когда острые клыки вцепятся
в их задницы. Так что все справедливо и, главное, без всякого
обмана. Все доказательства, которые могла заметить в ксерокопиях
эта игрушечная полиция, не доступны ей, обладающей воображе-
нием микроба и комариными мозгами.
Глухой закончил наконец чертить план главного зала. Сложив
листок, на котором он вроде бы делал какие-то секретные вычис-
ления, сунул его в карман, взял новый и, быстро заполнив его,
подошел к окошку кассы.
— Доброе утро, сэр, — приветствовал его кассир, приятно улы-
баясь.
— Доброе утро, — ответил Глухой, и на лице его тоже появилась
улыбка. Со скучающим видом, пока кассир занимался своим делом,
он обводил взглядом помещение кассы. Кнопки, приводящие в дей-
ствие аварийную сигнализацию, были расположены на полу. Об этом
он, впрочем, знал и раньше, и потому особого внимания на него это
не произвело. Он считал справедливым, что полицейский детектив
должен оказать ему помощь в ограблении. И этим детективом, по его
мнению, должен стать Стив Карелла.
Если уметь ждать, можно дождаться многого. И хорошего, и
плохого. А почти каждое дело — игра. Но даже играя в карты,
необходимо следовать законам правил игры. Неизвестно куда бы
завели Глухого подобные размышления, если б не голос кассира.
— Пожалуйста, сэр, — сказал кассир, протянув чековую книжку.
Он машинально проверил сумму, занесенную в графу прихода,
кивнул кассиру, сунул книжку в пластиковый чехол и направился
к выходу.
Банк находился в миле от 87-го полицейского участка, рядом
с уремя крупными заводами на реке Харб. На одном из них —
«Мак-Кормйк Контейнер Корпорейшн» — по списочному составу
работали 6 тысяч 347 человек, на «Мередит Инк.» заняты были 1
тысяча 512 человек, на «Холт Бразерс» — 4 тысячи 48 человек.
Иными словами, общее количество рабочих и служащих на всех
трех предприятиях составило почти двенадцать тысяч человек, по-
410
думавших недельную зарплату, равную двум миллионам долларов.
Еженедельная зарплата выплачивалась в виде чеков, но примерно
сорок процентов работников возвращали чеки обратно в банки, где
у них были личные счета. Из оставшихся 60 процентов половина
обменивала их на наличные в супермаркетах, винных магазинах,
универмагах, или банках по месту проживания. И тем не менее
тридцать процентов из этого числа обменивали свои чеки на на-
личные каждую неделю в том банке, который посетил Глухой. Это
означало, что каждую пятницу банк имел в наличии примерно
шестьсот тысяч долларов. Для того чтобы обеспечить этот ежене-
дельный спрос, банк пополнял свою наличность деньгами, затре-
бованными из центрального отделения. Эти деньги, примерно
полмиллиона долларов, доставлялись каждую пятницу в брониро-
ванном грузовике в четверть десятого утра. Грузовик обычно со-
провождали трое вооруженных охранников. Один из них оставался
за рулем машины, а двое других шли в банк с мешками денег.
Менеджер вел их в сейф, где посыльные оставляли деньги, а сами
тут же покидали банк. К половине двенадцатого все наличные
деньги были уже розданы кассирам, готовым к приему клиентов.
Глухой не собирался перехватывать бронированный грузовик,
когда он следовал из центрального отделения банка. Не было у него
намерения и отбирать деньги у кассиров. Нет, он хотел забрать деньги
в тот момент, когда они, еще аккуратно запечатанные в пачки, ле-
жали в сейфе. И хотя его план был куда менее опасен, чем нападение
на бронированный грузовик, он, тем не менее, считал его гораздо бо-
лее дерзким. Более того, по его мнению, этот план был настолько изо-
бретателен, что граничил с гениальностью, и потому не сомневался,
что вся операция пройдет гладко. Да, считал он, банк будет ограблен,
обязательно будет ограблен! И он ускорил шаг, вдыхая не без удо-
вольствия целительный весенний воздух.
Теннисная туфля, двенадцатого размера, видевшая некогда луч-
шие дни, найденная в заброшенном здании, оказалась весьма из-
ношенной. Подошва была истерта, а парусиновый верх украшен
огромной дырой на месте большого пальца. Даже шнурки были не
развязаны. Имя фирмы, выпускающей подобные кроссовки, было
широко известно. Единственное, что представляло интерес в этой
снятой с левой ноги кроссовке, было коричневое пятно в передней
ее части. Полицейская лаборатория установила, что пятно состоит
из некоего синтетического вещества, по цвету и консистенции ни-
чем не отличающегося от пчелиного воска, только значительно бо-
лее дешевого. К воску пристала тонкая металлическая пыль, как
выяснилось в процессе анализа — бронзовая.
Карелла не испытал особого восторга, получив результаты лабо-
раторных исследований. В равной степени не обрадовало его и сооб-
411
щен не, поступившее из отдела опознания, не нашедшего отпечатков
пальцев мертвого мужчины. Вооружившись лишь не слишком удач-
ной фотографией — ее сделали в морге, — Карелла вернулся в округ
Гаррисон-стрит, пытаясь отыскать кого-нибудь знавшего покойного.
По мнению судебно-медицинского эксперта, возраст распятого
человека — двадцать пять лет. Этот молодой человек мог входить
в группу тинэйджеров1 или в более старшую, которую составляли
молодые мужчины. Карелла решил проверить обе группы. Но пока
что начал свое расследование с кафе под претенциозным названием
«Спейс», что означало «пространство». По слухам, кафе помеща-
лось в бывшей церкви и занимало крохотное помещение, в центре
которого стояла машина, готовившая кофе «эспрессо». Подобно та-
инственному идолу, серебристый агрегат доминировал над всем за-
лом, и посетители рядом с ним казались карликами. Все они были
молоды. Девушки носили синие джинсы и длинные волосы, а юно-
ши — бороды. Для полицейского расследования последнее обстоя-
тельство представляло определенное затруднение. Это означало,
что они были либо хиппи, либо студенты колледжей, либо анар-
хисты, либо проповедники. Для многих полицейских, разумеется,
длинные волосы или бороды (а иногда и то и другое) автоматически
означали, что люди, осмелившиеся выглядеть таким образом, —
это, прежде всего, те, кто курит марихуану, продает героин, на-
рушает закон Салливэна о владении огнестрельным оружием, за-
нимается растлением малолетних, затевает различные заговоры и
к тому же может быть причастен к государственной измене....
Зная нравы этой части молодежи, Карелла не сомневался, что
стоит ему показать в этом молодежном кафе свой полицейский
значок, как каждый из этих длинноволосых юнцов немедленно об-
винит его самого в приверженности фашизму, в грубом обращении
с арестованными, неумеренном потреблении пива, даже скотоло-
жестве... Да... И он был прав.
Дверь не успела закрыться за его спиной, как сидящие в кафе
почуяли полицейский дух. Молодые люди посмотрели на него, он
взглянул на них и сразу понял, что, если он спросит сейчас, ко-
торый час, ему хором ответят: «Тридцать пятое декабря»:
И все же он вошел, выбрал столик поближе к двери, сел между
двумя юношами. Один из молодых людей был с девушкой. Другой
юноша обладал темными волосами и едва пробивающейся бородкой.
У девушки были длинные каштановые волосы, испуганные карие
глаза и ангельское личико.
— Ну? — спросил блондин, в упор посмотрев на Кареллу.
— Я полицейский, — отрекомендовался Карелла и пока-
зал свой значокv Парни восприняли его слова без всякого
1 Ти нэ й д же р—подросток (англ.).
412
интереса. Девушка откинула упавшую на шеку прядь волос
и отвернулась.
— Пытаюсь опознать человека, убитого в этом районе, — ска-
зал Карелла.
— Когда? — спросил бородатый.
— Вечером в воскресенье, восемнадцатого апреля.
— Где? — спросил блондин.
— На Гаррисон, в заброшенном доме.
Девушка отодвинула стул и внезапно поднялась, словно торо-
пилась куда-то. Карелла остановил ее, взял за руку, спросил:
— Как вас зовут, мисс?
— Мэри Маргарет.
Не пытаясь снова сесть, она выдернула руку из руки Кареллы
и решительно направилась к двери.
— У вас, что же, нет фамилии? — произнес Карелла, следо-
вавший за ней.
— Райан, — ответила она. — Пока, ребята, — кивнула она
парням, оставшимся за столиком.
— Мисс Райан, вы не могли бы взглянуть на эту фотогра-
фию? — сказал детектив, доставая из записной книжки фотогра-
фию распятого человека. Девушка вернулась к столу, посмотрела
на фотографию, но ничего не сказала.
— Это лицо не кажется вам знакомым? — поинтересовался Ка-
релла.
— Нет, — ответила девушка, еще раз кивнула парням и на
этот раз вышла из кафе.
Карелла с сожалением посмотрел ей вслед, передал снимок
блондину.
— Вам не знаком этот человек?
— Нет.
— Как вас зовут?
— Боб.
— Боб — а дальше?
—‘ Кармоди.
— А ваше имя? — повернулся Карелла к темноволосому юно-
ше с бородкой.
— Хэнк Скаффале.
— Вы оба живете в этой округе?
— Да, на Портер-стрит.
— Давно?
— Порядочно.
— У вас наверное много знакомых среди людей, проживающих
здесь?
— Знаю кое-кого из молодых, —.ответил Хэнк. — С осталь-
ными предпочитаю не иметь дела.
413
— А этого мужчину вам не приходилось видеть?
— Если он выглядел так же, как на фотографии, то не при-
ходилось, — ответил Хэнк, разглядывая снимок.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ведь здесь он мертв, не правда ли?
- Да.
— В том-то и дело, — сказал Хэнк. — Из него ушли все со-
ки. — Он покачал головой. — Все жизненные соки... — Он снова
посмотрел на фотографию и снова покачал головой. — Нет, я не
знаю его, — сказал он, — бедняга!
Примерно то же ответили и остальные посетители кафе. Ни
один из молодых людей не проявил интереса к снимку, а к детек-
тиву явного дружелюбия'. Впрочем, и грубости никто не позволил.
Все серьезно смотрели на фотографию, заявляя, что не знакомы с
мертвым мужчиной. В конце концов, поблагодарив всех опрошен-
ных, Карелла снова вышел на улицу.
К пяти часам он побывал в двух парикмахерских, продовольст-
венном магазине, в студии грамзаписи, в магазине, торгующем сан-
далиями, и еще в нескольких местах, где чаще других появляется
молодежь, во всяком случае те, которые носили длинные волосы. Он
не мог заставить себя называть их «ненормальными», несмотря на то
что они сами именно так называли себя. Впрочем, любые клички всег-
да раздражали его. «Урод», «ненормальный» — из них были особенно
неприятны, они унижали и оскорбляли до тех пор, пока сами «ненор-
мальные» не приняли их в качестве самообороны. А со временем
клички эти стали произносить чуть ли не с гордостью. Но никоим об-
разом, черт побери, считал Карелла, это не уменьшает их оскорби-
тельного смысла. Это все равно, что полицейские начали бы гордо
именовать себя «свиньями», надеясь, что этот не лестный эпитет, при-
своенный добровольно, потеряет свое уничижительное значение. Че-
пуха! Карелла никогда не был «свиньей», а молодежь, с которой он
разговаривал сегодня, не мог он никак причислить ни к числу «уро-
дов», ни к категории «ненормальных».
Это были обычные молодые люди, жившие в районе, резко раз-
деленном войной на округа. В те дни, когда город был еще моло-
дым — или по крайней мере много моложе, — здесь проживало
в основном еврейское население и совсем небольшое количество
итальянских и ирландских семей. В то время страсти кипели тут
весьма активно (спросите Мейера, жившего в похожем гетто совсем
мальчишкой. Он помнит, как за ним не раз гонялись какие-то
молодчики с призывным криком «Мейера в костер»), но со време-
нем кипение страстей уменьшилось, наступило некое перемирие
между всеми жителями и особенно старожилами района, дети ко-
торых поступили в колледжи, овладели профессиями Нового Света
и в конце концов переселились в престижные районы.
414
Следующая волна иммигрантов, захлестнувшая этот район,
состояла уже из граждан Соединенных Штатов. Они не говорили
на английском языке, но пользовались всеми «правами» и «приви-
легиями» национальных меньшинств: им платили меньше, требо-
вали больше, избивали, оскорбляли и вообще давали понять, что
Пуэрто-Рико не прекрасный, залитый солнцем остров в Карибском
море, а вонючая дыра на краю дурно пахнущего болота. Возможно,
потому пуэрториканцы быстро научились выбрасывать мусор из
окон во внутренний двор, поняв, что, если не сделать этого, в
квартиру хлынут крысы. Если с ними самими обращались, как с
отбросами, можно ли обвинять их в том, что они поступают не-
правильно. Итак, в город приехали пуэрториканцы, и некоторые
из них пробыли здесь ровно столько, сколько нужно, чтобы зара-
ботать на обратный путь. Другие же повторяли судьбы европейских
иммигрантов. Они овладевали языком, поступали в школы, полу-
чали хорошую работу, переселялись из центра города в пригороды,
заменив разбогатевших американцев европейского происхождения,
которые, выехав из города, обосновались за его пределами в соб-
ственных домах, окруженных ухоженными палисадниками. А кое-
кто, покорившись гнету нищеты, время от времени с ностальгией
думал о том, как хорошо было бы поплавать в чистой океанской
воде, где стоит опасаться только акульих челюстей.
Хиппи, цветочные дети, «уроды» и «ненормальные», если вам
нравятся эти клички, прибыли сюда в поисках любви', а натолк-
нулись, как и пуэрториканцы, на страх, подозрительность, враж-
дебность и предубежденность. В данном случае, однако, ненависть
нагнеталась со стороны самих же пуэрториканцев — нельзя ведь
научить целый народ жить по-человечески, а потом надеяться, что
он откажется от этой новой жизни. Если абсурдом считать любое
насилие, то ситуация, при которой одни жертвы нападают на дру-
гих, подобных себе, — абсурдна вдвойне. Именно так случилось в
Саут-Куортер, где молодежь, пришедшая сюда жить, оказалась вы-
нужденной покупать пистолеты, чтобы защититься от тех, кто по-
селился здесь намного раньше. За последние месяцы в этот район
начали вселяться еще и байкеры на своих громкоголосых мотоцик-
лах, поражая окружающих своими кожаными куртками со свасти-
кой. Байкеры способствовали не только падению нравов. Они
привнесли в жизнь округа напряженность и непредсказуемость.
Пуэрториканцы, с которыми разговаривал Карелла, не испыты-
вали удовольствия от встречи с полицейским. Копы олицетворяли
для них частые аресты, подкуп и преследование. Карелле пришло
в голову, что Алекс Дельгадо, единственный детектив пуэртори-
канского происхождения в 87-м участке, сумел бы провести рас-
следование более успешно, чем он. Но следствие было поручено
Карелле, и он обязан продолжить работу.
415
Одного из байкеров звали Янк. Имя его было начертано белой
краской на его черной куртке. У него были длинные курчавые
черные волосы и густая, такая же черная борода, голубые глаза,
причем правый частично закрыт шрамом: он шел от лба до щеки,
затронув бровь и веко. На нем была обычная одежда байкера —
черная куртка, мятая кожаная кепка (защитный шлем находился
на заднем сиденье мотоцикла, припаркованного на обочине), чер-
ные джинсовые брюки, широкий кожаный пояс с большой пряжкой,
украшенный множеством медных заклепок, и черные сапоги.. С
шеи свисало множество разных цепей, на одной из которых висел
немецкий Железный крест. Он сидел, откинувшись на спинку де-
ревянного стула перед дверью магазина, торгующего плакатами,
курил сигару и с восхищением разглядывал сверкающую хромовую
основу своего мотоцикла. Он, даже не взглянув на Кареллу, когда
тот подошел к нему, мгновенно понял, что перед ним полицейский.
Байкеры всегда делают вид, что не замечают копов. Более того,
они считают себя единственными честными людьми, все же осталь-
ное население — преступники.
Карелла не стал напрасно тратить времени. Предъявил свой
значок, удостоверение детектива и представился:
— Детектив Карелла, восемьдесят седьмой участок.
Янк взглянул на него с холодным презрением, затянулся сига-
рой и спросил:
— Ну и что?
— Мы стараемся опознать одного молодого человека, который,
как нам кажется, мог бы жить в этом районе... Вы... Я решил,
что вы могли бы нам помочь, вы ведь здесь живете?
- Да.
— И сколько времени?
— Мы втроем приехали с Западного побережья несколько не-
дель назад.
— Значит, тут проездом? А где вы живете постоянно?
— То здесь, то там.
— Что значит — там?
— Куда приходится заехать. Членов нашего клуба везде при-
нимают очень охотно.
— И где же вы остановились на этот раз?
— Вон там, за углом. На Ратленд-авеню. — Он помолчал,
сплюнул и снова заговорил, уже более раздраженно: — Послушай-
те, у меня создалось впечатление, что вы обвиняете меня в ка-
ком-то ужасном преступлении?
— Что вы имеете в виду?
— Да ничего особенного. Просто мой мотоцикл стоит на за-
конно отведенном для него месте, я сижу, курю сигару, размыш-
ляю. Чем я, по-вашему, нарушил закон?
416
— Никто пока и не говорит о нарушении закона.
— Тогда к чему все ваши вопросы?
Карелла сунул руку в карман, достал записную книжку и из-
влек оттуда фотографию мертвого мужчины.
— Не узнаете? — спросил он и передал снимок Янку, который,
выпустив облако сизого дыма, положил фотографию на колени и
склонился над ней.
— Впервые вижу, — сказал он и вернул снимок Карелле. Снова
откинулся на спинку стула и глубоко затянулся сигарным дымом.
— Мне хотелось бы узнать ваше полное имя, — произнес Карелла.
— Зачем?
— Вдруг придется еще раз встретиться.
— Это зачем же нам снова встречаться? Я же ясно сказал, что
никогда не встречался с этим парнем.
— Мало ли что бывает в жизни? А вдруг.
— Это верно, случается.
— А вдруг появится дополнительная информация. Вы же и ва-
ши друзья любите много путешествовать, может, удастся что-то
услышать...
— Ну что же, — сказал Янк и усмехнулся. — Вы сообщите
мне свое полное имя. Если что-нибудь узнаю, сообщу вам. — Он
выдохнул два идеальных дымных кольца и спросил: — Согласны?
— Я ведь сообщил вам свое имя, — ответил Карелла.
— Вот видите, какая у меня дырявая память, — снова усмех-
нулся Янк.
— Надеюсь, еще увидимся, — заметил Карелла.
— Не думаю, — отозвался Янк.
Глава 6
Без десяти минут час, в среду, Аугуста Блэйр позвонила на
участок и попросила пригласить к телефону детектива Клинга. У
того был обеденный перерыв, и он лежал, подремывая на скамейке
в раздевалке. Мейер спросил, не сможет ли Клинг перезвонить ей,
но девушка, задыхаясь от спешки, ответила, что вышла всего на
минуту и будет благодарна, если Клинга все-таки пригласят к те-
лефону. Дело касается ограбления, добавила она. Мейер пошел в
раздевалку и сообщил Клингу о звонке. Как ни странно, тот не
проявил ни малейшего неудовольствия. Более того, подбежал к
своему столу, схватил трубку и произнес бодрым голосом:
— Здравствуйте, мисс Блэйр, как поживаете?
— Отлично, спасибо, — ответила девушка. — Я пыталась до-
звониться до вас весь день. Сейчас у меня перерыв, но уже через
минуту нужно бежать обратно. Вы не могли бы приехать ко мне?
Эд Макбейн «Цена сомнения*
417
— А где вы находитесь, мисс Блэйр?
— Фотостудия Шэффера, 580, Холл-авеню. Пятый этаж.
— А что случилось?
— Когда я занималась уборкой в квартире после разгрома, я на-
шла вещь, не принадлежащую мне. Думаю, ее выронил грабитель.
— Сейчас же выезжаю, — сказал Клинг. — И что же вы нашли?
— Покажу, когда приедете, а сейчас мне пора, мистер Клинг.
— Добро! — ответил он. — До встречи...
Но она уже бросила трубку.
Фотостудия Шэффера занимала весь пятый этаж дома 580 на
Холл-авеню. Секретарша, симпатичная блондинка, с явным немец-
ким акцентом сообщила Клингу, что Аугуста предупредила о его
приходе, и сама вызвалась проводить его до студии, находившейся
в конце вестибюля, стены которого были увешаны работами Шэф-
фера. Судя по ним, Шэффер занимался главным образом фотогра-
фией моды. Не являясь поклонником журнала «Вог», Клинг тем
не менее узнал с полдюжины знаменитых моделей; фотографий
Аугусты среди них почти не было. Ну, может, две, три. По-види-
мому, она, как и говорила, вернулась к работе совсем недавно.
Дверь в студию была закрыта. Клинг осторожно приоткрыл ее
и оказался в огромной комнате со стеклянным потолком. Подиум,
воздвигнутый на красном фоне, находился в глубине комнаты. На
полу перед ним стояли мощные осветительные приборы, и кабели
от них тянулись к стенкам, где были расположены розетки. Ры-
жеволосая Аугуста Блэйр, одетая в красную блузку, короткий крас-
ный джемпер, красные носки до колен и красные лакированные
туфли, стояла на возвышении. Молодая девушка в джинсах и ру-
башке с надписью «Снупи» стояла справа от нее. Фотограф и его
ассистент нажимали на кнопку затвора, и тотчас вспыхивал осле-
пительный свет. Затем, погасив свет, они убрали с треноги «Пола-
роид», заменив его «Никоном».
Аугуста, заметив. Клинга у двери, слегка пошевелила пальцами
правой руки в знак приветствия. Фотограф, заметив это движение,
спросил:
— В чем дело?
— Пришел мой приятель, — объяснила Аугуста.
— Понятно, — ответил фотограф, мгновенно забыв о присут-
ствии Клинга. ~ Успокойся и веди себя непринужденно. Ты гото-
ва, милая? Где Дэвид?
— Дэвид! — крикнул ассистент, и к платформе бросился муж-
чина, стоявший, по-видимому, у настенного телефона, спрятанного
от посторонних глаз ширмой, на которой висела пара красных кол-
готок. Он направился прямо к Аугусте, быстро причесал ее и спу-
стился с подиума.
418
— Я готова, — сказала Аугуста.
— Итак, тема «Красное на красном», спаси нас всех Господи...
— Тебе, что же, не нравится тема? — спросила девушка в
рубашке с надписью «Снупи».
— Нет, нет, все отлично, я и не думал клепать на твой журнал,
Хелен. — И, обратившись к Аугусте, сказал: — Понимаешь, Гус-
ен, мысль заключается в том, чтобы выразить огромное чувство
свободы, некое раскрепощение, понимаешь? Все должно рваться на
свободу. Чувствуешь, что я хочу сказать?
— Пожалуй, — ответила Аугуста.
— Нам нужен красный свет, насыщенный красный, — замети-
ла девушка.
— Дэвид, убери Гусей волосы со лба!
- Где?
— Да вот же, висят прямо над глазом, ты что, не видишь сам?
— Ах да.
— Вот так, спасибо, Эдди.
— Как у тебя, Гусей?
— Я готова.
— Итак, работаем! Мне нужен красный цвет, Гусей, по-настоя-
щему красный, вот что мне нужно, — я хочу, чтобы все кричало
«красный!» на весь город. Вот так, хорошо, теперь наклони голову.
Отлично! Улыбнись, покажи зубы, милая. Красный! Побольше крас-
ного, раскинь руки пошире. Хорошо, хорошо! Вот теперь ты олице-
творяешь это чувство, пусть оно кипит в тебе, рвется даже с кончиков
твоих пальцев. Отлично! Мне нравится. Теперь другая сторона голо-
вы, нет-нет, держи руки раскинутыми. Превосходно! Теперь иди ко
мне, нет, милая, не надо скользить, это не синий цвет, это красный,
рвись вперед, вот именно, .рвись! Бедро чуть-чуть вправо, Гусей. От-
лично! Глаза шире, отбрось назад волосы. Хорошо!..
В течение следующего получаса Клинг наблюдал за тем, как
Аугуста демонстрировала перед камерой огромное разнообразие вы-
ражений и поз и в любом ракурсе была прекрасной.
Единственными звуками в огромной комнате был голос фото-
графа и щелканье затвора камеры. Он уговаривал Аугусту, укорял,
хвалил, ругал, поощрял, предлагал, и все это мягко, негромко. А
непрерывное щелканье камеры воспринималось как аккомпанемент.
Клинг был очарован движениями девушки. Впервые увидев Аугу-
сту, он был поражен ее красотой, но не подозревал тогда, что в
ней столько жизненной силы, столько разнообразия! Потрясенная
ограблением, она казалась грустной и подавленной, и ее красота
не имела жизненной силы. Теперь же, когда Клинг видел ее пол-
ную кипучей энергии, передающую множество идей, связанных с
концепцией красного, прислушиваясь к непрерывному щелканью
камеры, она показалась ему совершенно другим человеком. Вне-
419
запно он был охвачен восторгом: сколько лиц может быть у Аугу-
сты Блэйр и сколько их ему еще предстоит увидеть!
— О’кей, Гусей. Хорошо, пока достаточно! — сказал фото-
граф. — Прервись на десять минут. Затем займемся фотографиро-
ванием костюмов для катания на яхте, Хелен. Эдди, достань нам
кофе, пожалуйста, ладно?
Аугуста, спустившись с подиума, направилась к Клингу.
— Привет, — улыбнулась она. — Жаль, что вам пришлось
столько ждать.
— Я уж не помню, когда получал такое наслаждение! — вме-
сто приветствия ответил Клинг.
— Мне съемки тоже доставляют удовольствие, — согласилась
девушка. — Но далеко не все в моей работе так увлекательно.
— Какой костюм она наденет первым? — спросил фотограф.
— Тот, у которого верх полосатый. Ты не хочешь представить
меня своему другу, Гусей? — сказал фотограф, подходя к двери,
где стояли Клинг и Аугуста.
— Рик Шэффер, — назвала девушка имя фотографа. — А
это — детектив Клинг. Извините, не знаю вашего имени.
— Берт.
—• Рад познакомиться, —. сказал Шэффер. Мужчины обменя-
лись кратким рукопожатием, и Шэффер спросил: — Вы по поводу
ограбления?
— Да, — ответил Клинг.
— Ну что ж, не буду отвлекать вас. Гусей, милая, сначала
будем снимать тебя в костюме с полосатым верхом.
— Хорошо.
— И хотелось бы приступить к делу как можно быстрее.
— Я сейчас буду готова.
— Отлично. Приятно было познакомиться, Берт.
Фотограф повернулся и энергичными шагами направился к
подиуму, где двое рабочих уже разворачивали рулон синей бумаги
для нового фона.
— Так что же вы нашли? — спросил Клинг.
Аугуста пошла к скамейке в углу комнаты. Клинг последовал
за ней.
— Я заранее хочу извиниться за то, что все происходит так
поспешно, но мне платят двадцать пять долларов в час и потому
не любят, когда я действую недостаточно быстро.
— Понимаю, — кивнул Клинг.
Аугуста сунула руку в сумочку и достала шариковую ручку,
которую передала Клингу. Несмотря на то, что ручка была навер-
няка покрыта отпечатками ее пальцев, Клинг завернул тонкий ци-
линдрик в носовой платок. Верхняя часть ручки была сделана из
металла с бронзовым покрытием, напоминающим золото, ниж-
420
няя — из черного пластика. Ручка была явно рекламная. Белыми
буквами на пластике было выгравировано:
ТОРГОВЛЯ НЕДВИЖИМОСТЬЮ СУЛЬЦБЛХЕРА
1142, Эшмид-авеню
Калмс-Пойнт
— Буду рада, если она поможет в поисках преступника.
— По крайней мере есть с чего начать.
— Отлично. — Аугуста обернулась и посмотрела в сторону
подиума, где мужчины прикрепляли к стене синий фон. — Сколько
сейчас времени, Берт?
— Почти два. Как мне к тебе обращаться? Аугуста или Гусей?
— Это зависит от того, чем мы занимаемся, — улыбнулась
девушка.
— А чем мы занимаемся сегодня вечером? — не растерялся
Клинг.
— Сегодня я занята, — сказала девушка.
— Тогда завтра.
— Сейчас загляну в записную книжку. — Она опустила руку
в сумочку, достала книжку, открыла ее, спросила: — Что у нас
завтра, четверг? — и, не ожидая ответа, открыла страницу, поме-
ченную «четверг, 22 апреля».
— Завтра я тоже занята, — ответила она, и Клинг понял, что
ждать нечего. — Впрочем, — неожиданно вдруг добавила она, —
я свободна вечером в субботу, — несказанно обрадовав Клинга. —
Как у тебя с субботой?
— Суббота — просто великолепно, — быстро ответил он. —
Поужинаем?
— С удовольствием.
— А потом можно пойти в кино.
— Почему бы не поступить наоборот? Если для тебя не имеет
значения, как я выгляжу, ты заедешь за мной в студию... Часов
в шесть, четверть седьмого. Мы посмотрим кино, а затем перекусим
гамбургером или чем-нибудь еще. Ты когда уходишь с работы?
— Да уж к шести я точно буду свободен.
— Договорились. Имя фотографа — Джерри Блум, студия на-
ходится на 1204, Конкорд. По-моему, второй этаж. Ты не собира-
ешься все это записать?
— Джерри Блум, — повторил Клинг, —? 1204, Конкорд, второй
этаж, шесть часов.
— Гусей, за работу! — послышался голос Шэффера.
— Значит, до субботы, — сказала девушка и, к полному изумле-
нию Клинга, коснувшись пальцами губ, послала ему воздушный поце-
луй, после чего быстро пошла к тому месту, где ее ждал Рик Шэффер.
Клинг был счастлив.
421
Эшмид-авеню находилось поблизости от железной дороги, про-
тянувшейся в центральной части Калмс-Пойнт, недалеко от ожив-
ленного делового центра и Академии музыки. Когда Клингу было
семнадцать, он встречался с девушкой из Калмс-Пойнт и с тех пор
навсегда зарекся бывать тут. Свидание, помнится, было назначено
на половину девятого. Он выехал из дома ровно в семь, сел на
поезд, направляющийся в Аллен, и ехал полтора часа, прежде чем
сошел на станции Кингстоун-парквей, — так она ему объяснила.
После этого заблудился в лабиринте улиц с незнакомыми назва-
ниями и пришел к ее дому в десять вечера, чтобы узнать от ее
матери, что она ушла с подругой в кино. Он спросил, не стоит ли
ему подождать. Мать девушки посмотрела на него с удивлением,
как на умственно отсталого, и ответила:
— Я бы не советовала.
С тех пор он редко приезжал в Калмс-Пойнт, и то лишь в тех
случаях, когда этого требовало очередное расследование.
Фирма «Торговля недвижимостью Сульцбахера» находилась в
двухэтажном доме, между супермаркетом и винным магазином. У
входа — витрины, украшенные фотографиями продающихся в этом
районе домов. Через стекло Клинг увидел два стола. За одним из
них сидел мужчина, рассматривая лежащую перед ним книгу. Ког-
да Клинг вошел, он поднял голову.
— Добрый день, — сказал служащий, — чем могу служить?
Одет он был в коричневый деловой костюм, белую рубашку и
полосатый галстук. На лацкане пиджака блестел значок местной
торговой палаты, а из нагрудного кармана высовывались кончики
нескольких сигар.
— Надеюсь, что сможете мне помочь, — сказал Клинг. Он до-
стал из кармана бумажник и открыл его. — Я детектив Клинг из
восемьдесят седьмого участка. Мне хотелось бы задать вам несколь-
ко вопросов.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил мужчина и указал на де-
ревянный стул, стоявший рядом со столом. — Меня зовут Фред Лип-
тон, и я готов оказать вам всяческую помощь — если смогу, конечно.
— Мистер Липтон, одна из ручек, принадлежащих вашей ком-
пании, была найдена на месте ограбления, и мы...
— Ручка, принадлежащая нашей компании?
— Да, сэр, на ней было название вашей компании.
— Ах да. Это те самые ручки, что Нат купил, чтобы рекла-
мировать нашу фирму.
— Нат?
— Нат Сульцбахер. Это ему принадлежит фирма. Я всего лишь
продавец, служу здесь. — Липтон выдвинул верхний ящик стола,
сунул туда руку и достал полдюжины ручек. — Вы имеете в виду
вот эти ручки?
422
Клинг взял одну из ручек и, внимательно осмотрев, сказал:
— Да, очень похожа на эту.
Открылась входная дверь, и в комнату вошел высокий темно-
волосый мужчина.
— Привет, Фред, — сказал он.
— Мистер Сульцбахер, это детектив...
— Клинг.
— Совершенно верно, Клинг. Он расследует одно ограбление.
— Вот как? — Сульцбахер с интересом поднял брови.
— Они нашли одну из наших ручек на месте преступления.
— Вот как? Ну и что же вас интересует, молодой человек?
— Поскольку ручка была найдена на месте преступления...
— Вы пришли к заключению, что именно мы являемся пре-
ступниками?
— Нет, нет. Мне просто пришла в голову мысль... Никто не
говорит, что именно вы или мистер Липтон ограбили квартиру. Я
всего лишь хочу спросить, кому вы давали эти ручки...
— Вы знаете, сколько таких ручек я заказал? — прервал его
Сульцбахер.
— Сколько?
— Пять тысяч.
— Так много? — удивился Клинг.
— Только за последние шесть месяцев мы раздарили этих ру-
чек не менее двух тысяч. Неужели вы думаете, что мы помним
всех, кому их дарили?
— Но это были ваши клиенты, или...
— Клиенты, конечно, но были и совсем незнакомые люди. Кто-
нибудь заходит, например, к нам, интересуется покупкой дома, а мы
даем ему эту маленькую ручку на память о нашей фирме. Понимаете,
ведь в Калмс-Пойнт много агентов, торгующих недвижимостью. Мне
очень жаль, что не смог помочь вам, — сказал Сульцбахер.
— И мне тоже, — ответил Клинг, прощаясь.
Вместе с вечерней почтой прибыла еще одна ксерокопия и тут
же была водворена на доску объявлений участка. Теперь детективы
стали обладателями двух портретов Дж. Эдгара Гувера и двух пор-
третов Джорджа Вашингтона.
— Ты понимаешь, какую цель он преследует? — спросил Хоуз.
— Не имею представления, — ответил Карелла.
— Но можно не сомневаться, что все это хорошо обдумано, —
заявил Мейер.
— Несомненно.
Три детектива подбоченившись стояли перед доской объявлений
и разглядывали ксерокопии, будто это были музейные экспонаты.
— Как думаете, где он взял эти портреты? — спросил Хоуз.
423
— Вырезал из газет, по-видимому. Или из книг, а может, и
журналов.
— Это нам может помочь?
— Сомневаюсь. Даже если мы и сумели бы найти...
— Самое главное все же разгадать, что он хочет сказать своими
посланиями?
— А что нам пока на сегодняшний день известно? — спросил
Мейер.
— Пока мы знаем, что он собирается похитить полмиллиона
долларов тридцатого апреля, — заметил Хоуз.
— Не совсем так, — покачал головой Карелла.
— А как именно?
— Он сказал: «С вашей помощью...», помнишь? «С вашей по-
мощью я собираюсь похитить пятьсот тысяч долларов в последний
день апреля».
— Да, совершенно верно, он именно так выразился.
— С чьей помощью? — переспросил Мейер.
— Нашей, полагаю, — произнес Карелла.
— Или, может быть, с твоей лично, — добавил Хоуз. — Ведь
говорил-то он с тобой.
— Пожалуй.
— Да и все ксерокопии были адресованы лично тебе. Может,
он считает, что между вами есть что-то общее?
— Мы действительно имеем нечто общее, — сказал Карелла. —
Стреляли друг в друга. И оба остались живы.
— Гувер и Вашингтон, — задумчиво произнес Мейер. — Меж-
ду ними-то что общего?
Глава 7
«Дело Христа», как его шутливо назвали сотрудники 87-го уча-
стка, стремительно двигалось к завершению, ожидая, чтобы его
положили в картотеку незакрытых дел. Повешенного так и не уда-
лось опознать, и Карелла понимал, что, если в течение нескольких
дней он не будет опознан, дело закопают так же глубоко, как и
сам труп. До тех пор, пока они не узнают, кто он, то этот, пока
безымянный, мужчина, убитый неизвестным лицом или несколь-
кими неизвестными лицами, так и останется трупом, как назвал
его доктор Кортес в прошлый понедельник. Снова кличка, причем
анонимная. Что жг это действительно труп, безжизненная плоть,
которую никто не ищет, об исчезновении которой никто никуда
не сообщал, которую, так и не опознав, похоронили на муници-
пальном кладбище. В городе было слишком много убитых, причем
с именами, адресами, родственниками и биографиями. Требовать
424
от усталого полицейского, чтобы он всерьез занялся расследованием
убийства никому не известного человека, вряд ли возможно. Труд-
но тратить сочувствие, время и силы на невостребованное существо.
Утром в четверг, когда Карелла заходил в магазины, мастерские
и лавки в районе Гаррисон-стрит, пошел сильный дождь. К этому мо-
менту «делу Христа» исполнилось уже четыре дня. Карелла знал, что,
если в самое ближайшее время ничего нового не появится в рассле-
довании, материалы будут переданы в картотеку незакрытых дел.
Фактически это означало, что дело закрывается. Не закончено, а про-
сто закрыто до тех пор, пока случайно не подвернется какой-нибудь
новый факт. Это может произойти через недели, месяцы, даже годы.
Но мысль о том, чтобы похоронить дело всего через два дня после
похорон трупа, казалась Карелле кощунственной. Даже если не при-
нимать во внимание исключительно жестокий характер убийства, на-
поминающего распятие (если так можно назвать преступление, в
котором не было деревянного креста), Карелла чувствовал, что это
таинственное дело продолжает волновать его. Он не бывал в церкви
со дня свадьбы своей сестры, то есть больше тринадцати лет, но все
же ощущал на себе влияние каких-то смутных религиозных чувств,
вынесенных из детства, — воспоминание о священниках с кадилами
в руках, запахе ладана, мальчиках у алтаря и высоко над ним распя-
той фигуре Иисуса Христа. Карелла был религиозен, убитый мужчи-
на каким-то странным образом ассоциировался у него в сознании с
памятью о человеке, принявшим смерть ради благополучия челове-
чества, и он не мог представить, что мужчина в покинутом старом
доме вообще мог погибнуть ни за что.
Капли дождя сыпались на мостовую, подобно пулям, вылетающим
из пулемета. Фиолетовый зигзаг молнии рассек небо, за ним после-
довал сокрушительный удар грома, потрясший своей силой Кареллу.
Он вбежал в ближайшую дверь, отряхнул воду с плаща, вытер голову
носовым платком и с удивлением оглянулся вокруг. Ему показалось,
что он оказался в художественной галерее, где выставлены работы по-
чему-то одного скульптора. Но вскоре он понял, что находится в ма-
стерской, где на столах и полках скульптурные работы хозяина,
выполненные в дереве, камне, гипсе и бронзе. Качество работ было
очень высоким — по крайней мере так показалось Карелле. Естест-
венные, почти фотографически точные изображения нагой женщины
лежали, сидели и стояли вокруг. Некоторые из скульптур были раз-
мером с кулак, другие — высотой в три или четыре фута. Для всех
работ художник явно пользовался одной и той же моделью — молодой
девушкой, высокой и стройной, с небольшим, хорошо сформирован-
ным бюстом, узкими бедрами, длинными волосами, ниспадающими
до самой поясницы. Мастерская производила впечатление комнаты с
зеркальными стенами, отражавшими одну и ту же девушку в десят-
ках различных поз, а художник увековечил ее юность и красоту в
425
материалах более вечных, чем человеческая плоть. Карелла рассмат-
ривал одну из миниатюрных статуэток, когда из задней комнаты вы-
шел мужчина.
Ему было около тридцати лет — высокий, с карими глазами и
длинными светлыми волосами. Падая на плечи, они напоминали
львиную гриву. Он был на костылях. Левая нога перебинтована.
На правую надета белая поношенная теннисная кроссовка.
В данный момент, сразу подумал Карелла, увидев эту кроссов-
ку, в этом городе наверняка не менее десяти тысяч молодых муж-
чин, которые носили белые теннисные тапочки на левой, правой
и, скорее всего, на обеих ногах. Он, правда, не знал, у скольких
из них имеется мастерская на Кингс-Серкл, в нескольких кварта-
лах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад на стене старого дома
был распят молодой мужчина и где в пустой заброшенной квартире
была найдена левая теннисная кроссовка.
— Да, сэр? — спросил мужчина. — Чем могу быть полезен?
— Я детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский уча-
сток.
— Угу, — пробормотал мужчина. Он не просил подтвердить
это заявление и не показал ему своих документов.
— Веду расследование одного убийства, — сказал Карелла.
— Понятно, — кивнул мужчина и придвинулся к одному из
длинных столов, сел на его край рядом со своей юной моделью,
застывшей в бронзе со скрещенными ногами, наклоненной головой
и опущенными глазами.
— Меня зовут Сэнфорд Эллиот, — сказал скульптор. — Но
все называют меня просто Сэнди. А кого убили?
— Мы пока не знаем. Именно поэтому я и обхожу округу,
расспрашивая о погибшем местных жителей.
— Когда это случилось?
— В прошлое воскресенье, вечером.
— Все прошлое воскресенье меня не было в городе, — тороп-
ливо сказал Эллиот, и Карелла, естественно, подумал, зачем скуль-
птору понадобилось торопиться с этим заявлением.
— Вот как? — поинтересовался Карелла. — Где же вы были?
— В Бостоне. Я отправился в Бостон, чтобы провести там уик-энд.
— Хороший город, — заметил Карелла.
— Да. Но я мало кого знаю в этом районе, — ответил Эллиот. —
Я приехал сюда только в январе и вообще редко выхожу из мастер-
ской. А готовые скульптуры продаю в соседнем магазине. У меня здесь
почти нет знакомых, так что я вряд ли смогу помочь вам.
— Зато многие заходят в вашу студию, не правда ли? — спро-
сил Карелла.
— Да, конечно. Но если они ничего не покупают, я не узнаю
их имен. Вы понимаете?
426
— Конечно, — согласился Карелла. — И все-таки взгляните
на фотографию.
— Если вы настаиваете... Но это, уверен, ничего не даст. Я
действительно мало с кем знаком.
— Вы родом из Бостона? Вы сказали, что поехали в Бостон,
вот я и подумал...
— Нет, я из Орегона.' Но в Бостоне я заканчивал художест-
венную школу. Колледж изобразительных искусств при Бостонском
университете.
— И вы говорите, что в воскресенье были в Бостоне?
— Совершенно верно. Я поехал туда повидаться с друзьями. В
Бостоне у меня много друзей.
— А здесь?
— Нет, здесь я мало кого знаю.
— Вы повредили ногу до поездки в Бостон или после возвра-
щения?
— До поездки.
— И отправились в путешествие на костылях? И сами вели
автомобиль?
— Нет, меня вез мой друг.
— Кто именно?
— Девушка, моя натурщица. — Эллиот сделал жест в сторону
окружающих скульптур.
— А что же случилось с вашей ногой? — поинтересовался Ка-
релла.
— Просто несчастный случай.
— Вы сломали ногу?
— Нет, растянул лодыжку.
-*- Такие растяжения иногда бывают хуже переломов.
— Да, именно это и сказал медврач.
— А как имя врача?
— Почему это вас интересует? Мне кажется, — сказал Элли-
от, — это не ваше дело.
— Вы совершенно правы, — согласился Карелла, — это не мое
дело. Но все же, будьте добры, взгляните на фотографию.
— Я хочу сказать, — продолжал Эллиот, все более раздража-
ясь, — что я и так уделил дам слишком много времени. Когда вы вошли
в студию, я работал. А я не люблю, когда меня отрывают от работы...
— Извините, — сказал Карелла, — но все же взгляните, по-
жалуйста, на фотографию...
— Я не имею ни малейшего представления, кто это, — про-
изнес Эллиот, бросив беглый взгляд на снимок, — я уже говорил,
что мало с кем знаком в этой округе.
Карелла положил снимок в записную книжку, поднял воротник
плаща и, сказав «спасибо», вышел на тротуар. Дождь лил как из вед-
427
ра. Карелла rte пытался утешить себя мыслью, что апрельский дождь
полезен цветам и посевам. И потому, едва оказавшись на тротуаре,
бросился бежать и не останавливался до тех пор, пока не добежал до
открытого кафе на углу. Оказавшись в теплом и сухом помещении,
он снял плащ и, повесив его, сел у стойки. Подошла официантка. Ка-
релла заказал чашку кофе и бутерброд с сыром.
Разговор с Сэнфордом Эллиотом очень взволновал его.
Кареллу смутила и поношенная кроссовка, и то, что левая нога
Эллиота забинтована, и, конечно, то, что нашли в заброшенном
здании именно левую кроссовку, — это, конечно, могло быть про-
сто совпадением, но алиби, которое слишком поспешно выдвинул
Эллиот относительно места своего пребывания в ночь убийства, и
то, что человек на костылях отправился в дальнюю поездку, даже
если за рулем сидел кто-то другой, не способствовали спокойствию.
И почему Эллиот отказался сообщить ему имя врача? Откуда
знал, что убитый — мужчина? Ведь еще до того, как увидел фо-
тографию, он сказал: «У меня здесь почти нет знакомых, так что
я вряд ли узнаю его». Его. До этого момента Карелла ни разу не
произнес слово убитый, речь шла лишь об убийстве и жертве.
Беспокоило его и еще кое-что, что ему пока трудно было сфор-
мулировать.
Официантка поставила на стойку чашку кофе, расплескав на
блюдце. Карелла взял бутерброд, отпил кофе и внезапно понял,
что беспокоит его.
Эллиот сказал, что работал, когда Карелла вошел в студию; впол-
не вероятно, что и девушка, позировавшая ему, тоже была в задней
комнате. Он решил непременно поговорить с ней наедине, чтобы не
позволить Эллиоту подсказывать ей ответы на его вопросы.
Карелла выпил кофе, доел бутерброд, позвонил в участок, что-
бы узнать, не,. звонил ли ему кто-нибудь. Узнав, что прибыл еще
один конверт, Карелла попросил Мейера вскрыть его.
— Что теперь? — нетерпеливо спросил он.
— Самолет, — ответил Мейер.
— Что?
— Фотография самолета.
— Какого самолета?
— Не имею представления, — отозвался Мейер.
Коттон Хоуз сразу опознал самолет, изображенный на ксеро-
копии.
— Это японский истребитель «Зеро», — сказал он, глядя на
снимок, приколотый к доске объявлений, где уже висели портреты
Дж. Эдгара Гувера и два портрета Джорджа Вашингтона. Во время
войны на Тихом океане Хоуз служил торпедистом на катере и
потому знал, о чем говорит. Мейер с ним согласился.
428
— Но какой в этом смысл? — спросил он. — И каким образом
фотография японского истребителя может быть связана с портре-
тами Гувера и Вашингтона? Может, японцы собираются напасть
на штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне?
— Точно, — с веселым энтузиазмом подхватил Хоуз. — Шесть
эскадрилий японских «Зеро» мчатся на бреющем полете вдоль Пен-
сильвания-авеню. В общем, Перл-Харбор? Или начало третьей ми-
ровой войны.
— Да, пожалуй, — согласился Мейер, — но чем все же можно
объяснить это послание?
— Глухой понимает, что единственная надежда на спасение
нации, — пошутил Хоуз, — это доблестные полицейские восемь-
десят седьмого участка, вот и предупреждает нас, справедливо по-
лагая, что мы поднимем тревогу. Но вообще-то я думаю, —
добавил он, — что на этот раз он водит нас за нос, так как нет
ни малейшей связи между всеми его ксерокопиями.
— Тогда зачем посылать их?
— А почему нет? Тем более что ему нравится причинять нам
неприятности. Вырезает ничем не связанные между собой фотогра-
фии из журналов, книг и газет, снимает с них ксерокопии и вы-
сылает их, надеясь вывести нас из равновесия.
— А как относительно его угрозы?
— Какой угрозы? Что Карелла поможет ему похитить полмил-
лиона долларов? Держи карман шире.
— Знаешь, Коттон, — произнес Мейер, — если бы мы имели
дело с кем-нибудь другим, я бы сказал: «Да, он чокнутый». Но
ведь это Глухой! А когда Глухой говорит, что намеревается что-то
сделать, — он это и делает. Я не знаю, что общего между этими
ксерокопиями, но не сомневаюсь, что какая-то связь между ними
существует, и мы должны разгадать его намерения.
— Зачем?
— Затем, -т- сказал Мейер, посмотрев на друга серьезным взгля-
дом, — что этот человек — не'человек, а дьявольское отродье.
— Ну-ну, не волнуйся, — посоветовал Хоуз.
— Я ненавижу его, Коттон, и проклинаю час, когда впервые
узнал о его существовании! Ну, подумай, каким образом мы сумеем
установить связь между отдельными точками заговора, состряпан-
ного его маниакальным умом? Как сможем разгадать, что значат
для него Гувер, Вашингтон и проклятый японский «Зеро»! — Мей-
ер ткнул пальцем в ксерокопию самолета. — А вдруг он пытается
убедить нас...
— В чем, Мейер?
— В том, что до настоящего момента мы не узнали ничего.
Зеро, ноль. Большой пустой кружок. Ноль, ноль, ноль!
— Хочешь чашку кофе? — осторожно спросил товарища Хоуз.
429
Карелла обошел четыре многоквартирных дома на Портер-
стрит, пока не натолкнулся на почтовый ящик с именем Генри
Скаффале. Он поднялся по лестнице на третий этаж, остановился
у входа в квартиру 32, прислушался к голосам внутри, но, не
сумев разобрать, о чем идет речь, постучал.
— Кто там? — послышался мужской голос.
— Детектив Карелла.
Наступила короткая тишина. Карелла терпеливо ждал. Послы-
шались шаги. Наконец дверь приоткрылась, и в щель выглянул
Боб Кармоди.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Мэри Маргарет здесь?
— Допустим.
— Мне нужно поговорить с ней.
— Приходите только с ордером на обыск, — произнес Боб и
попытался закрыть дверь.
Карелла мгновенно сунул ботинок в образовавшуюся щель и
сказал:
— Я могу сделать это, Боб, но поездка в центр города и обратно
отнюдь не улучшит мое настроение, и когда я вернусь, наш раз-
говор будет совсем не таким дружеским. Что скажешь?
— Впусти его, Боб, — послышался женский голос.
Боб нахмурился, открыл дверь и отошел в сторону, пропуская
Кареллу. Мэри Маргарет сидела на матрасе, лежавшем на полу.
Рядом сидела полная девушка в розовом свитере. Обе прислонились
спинами к стене. Хэнк оседлал стул, наблюдая за Кареллой.
— Привет, Мэри Маргарет, — сказал Карелла.
— Привет, — ответила она без энтузиазма.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Говорите.
— Предпочитаю с глазу на глаз. Может быть, выйдем в при-
хожую?
Мэри Маргарет пожала плечами, перебросила на спину свои
длинные волосы, поднялась с матраса и с грацией балерины пошла
босиком мимо Кареллы в прихожую. Детектив последовал за ней
и затворил за собой дверь.
— О чем вы хотите говорить со мной? — спросила девушка,
когда дверь в комнату затворилась..
— Ты работаешь манекенщицей у скульптора по имени Сэнди
Эллиот?
— Ну и что? — пожала плечами Мэри Маргарет. — Это про-
тиворечит закону? Но мне уже девятнадцать.
— Нет, это не противоречит закону.
— Ну, предположим, я работаю у него манекенщицей. Но от-
куда вы узнали об этом?
430
— Я видел некоторые скульптуры. Сходство поразительное.
Карелла сделал паузу. — Вы также возили его в Бостон в прошлый
уик-энд?
— Да, — сказала Мэри Маргарет.
— И позировали сегодня, когда я пришел в студию?
— Я не знаю, когда вы пришли.
— Тогда начнем сначала. Сегодня ты позировала скульптору?
- Да.
— В какое время?
— С десяти утра.
— А я пришел в студию примерно в одиннадцать. Сэнди ничего
не говорил обо мне?
— Нет.
— Но, может, ты скажешь, когда он повредил ногу?
— Я не знаю.
— А как часто ты позируешь ему?
— Каждый четверг.
Карелла достал из бумажника маленький календарь и, посмо-
трев на него, спросил:
— Значит, ты была у него и в прошлый четверг — это было
пятнадцатое апреля?
— Наверное.
— Он тогда ходил на костылях?
- Да.
— А восьмого апреля — это тоже был четверг — ты была у него?
- Да.
— Он был на костылях?
— Нет.
— Выходит, он повредил ногу между восьмым и пятнадцатым,
верно?
— Пожалуй. Но какое имеет значение, когда он...
— Куда вы заезжали в Бостоне?
— Я плохо знаю город. Сэнди сам руководил машиной.
т- Когда вы уехали отсюда?
— В пятницу.
— В пятницу, то есть шестнадцатого апреля?
— Наверное.
— Да или нет?
— Да. В прошлую пятницу. Точно.
— На какой машине вы ехали?
— Это был маленький «фольксваген» Сэнди.
— Должно быть, тесновато. Костыли и тому подобное. И сколь-
ко же времени вы добирались до Бостона?
— Ну не знаю. Четыре, может быть, пять часов.
— В котором часу вы выехали отсюда?
431
— В девять или в десять — не помню.
— И вернулись домой в тот же день вечером?
— Нет. Мы пробыли в Бостоне у одного из друзей Сэнди не-
сколько дней.
— А вернулись когда?
— В понедельник, поздно вечером.
— А сколько он тебе платит?
Мэри Маргарет заколебалась.
— Сколько он тебе платит? — повторил Карелла.
— Сэнди — мой друг, — сказал девушка. — Он ничего мне
не платит.
— Вы живете с ним, Мэри Маргарет?
— Я живу здесь. Но почти все время провожу с Сэнди.
— Ты не знаешь имя врача, к которому он обратился после
несчастного случая?
— Нет.
— А что вообще с ним случилось?
— Вы же сами сказали — несчастный случай.
— Он упал и порвал сухожилие? Так ведь?
- Да.
— А как ты думаешь, мог Сэнди знать того мужчину на фо-
тографии, которую я тебе показывал?
— Почему вы не спросите об этом Сэнди?
— Я спрашивал.
— И что же он ответил?'
— Сказал, что не знает.
— Значит, действительно не знает.
— А ты?
— Тоже не знаю.
— Хочешь я скажу тебе, что я думаю, Мэри Маргарет?
— Что?
— Я думаю, что Сэнди лжет. И ты тоже.
— Зачем мне лгать?
— Этого я пока не знаю, — сказал Карелла.
Он провел в квартире минут двадцать и вдруг услышал, что в зам-
ке поворачивается ключ. По.информации, которую он получил, было
известно, что Унгерманы уехали до конца недели. Едва он успел по-
думать, что местный консьерж совершает обычный обход квартир,
как послышался незнакомый мужской голос: «А ведь хорошо попасть
домой, правда, Карин?» — и тогда он понял, что Унгерманы верну-
лись, а он находится в спальне, под окном которой нет пожарной лест-
ницы. Единственный путь к спасению вел через единственную дверь,
через которую он и вошел сюда двадцать минут назад. Он тут же ре-
шил, что ждать не имеет смысла, нужно действовать немедленно. Ун-
432
германы — муж и жена — были пожилыми людьми, далеко за шесть-
десят, выбраться из квартиры, оттолкнув их, не составит труда. Про-
блема была в том, чтобы как можно скорее выскочить из здания.
Супруги направлялись к спальне. Гарри Унгерман нес пару чемода-
нов, жена следовала за ним, на ходу снимая шляпку. В это мгновение
он и бросился вперед, сбил с ног Унгермана, оттолкнул миссис Ун-
герман, которая попыталась ухватиться за него, чтобы не упасть, по-
добно мужу, опрокинувшемуся на спину несколько секунд назад. В
течение следующих четырех секунд продолжался этот нелепый пое-
динок: она хваталась за мужчину, чтобы не упасть, а он изо всех сил
пытался оттолкнуть ее. Наконец ему удалось, прижав ее к стене, бро-
ситься к выходу. Он успел отпереть дверь, открыть ее и добежать до
лестницы, когда миссис Унгерман принялась, наконец, кричать.
Вместо того чтобы сбежать вниз, он помчался вверх, к чердаку
двенадцатиэтажного здания. Металлическая дверь, ведущая на чер-
дак, была заперта, но он разбежался и сильным ударом ноги выбил
замок, после чего выбежал на крышу. Тут он на мгновение задер-
жался, стараясь выбрать правильный путь, затем подбежал к па-
рапету и, определив на глаз расстояние до соседнего здания,
прыгнул на его крышу.
К тому моменту, когда Гарри Унгерман позвонил в полицию,
мужчина, пытавшийся ограбить его квартиру, был уже на рассто-
янии четырех кварталов от места преступления, отпирая дверцу
собственного автомобиля.
И все же он спасся просто чудом.
Глава 8
Если вы собираетесь прокрасться в пустую квартиру, то лучше
всего убедиться в том, что она останется пустой в течение всего ва-
шего визита. В противном случае рискуете столкнуться с пожилой да-
мой, проживающей в этой квартире, и тогда лучше всего не
отталкивать ее, потому что дама, опасаясь, что ее опрокинут на спи-
ну, может вцепиться в вас и в течение нескольких мгновений, пока
ваши лица будут друг против друга, хорошенько рассматривать вас.
Это особенно опасно, если у этой старой совы отличное зрение.
Карин Унгерман оказалась именно такой совой, и к тому же разъ-
яренной, как оса. Особенно вывел ее из себя котенок. Он оказался
маленьким пушистым светло-коричневым зверьком, намочившим
прекрасное парчовое покрывало в ее спальне. Миссис Унгерман была
уверена, что пятно не удастся вывести, несмотря на то что она тут
же воспользовалась широко разрекламированным средством по уда-
лению пятен. Поскольку первым прибывшим на место происшествия
оказался Клинг, она выпытывала у него, согласится ли ее страховая
433
компания оплатить убытки, вызванные опрометчивым поведением
котенка. В конце концов, доказывала она, котенка принес сюда гра-
битель, а раз ее имущество застраховано от пожара и хищения, по-
чему бы им не возместить и этот ущерб? Клинг не мог ответить на
подобный вопрос. Он прибыл в 87-й участок ровно в восемь утра и,
получив информацию об ограблении, тут же поехал на 641, Ричард-
сон-Драйв, где его интересовало описание грабителя, которого видели
хозяева — муж и жена.
Старики сообщили ему, что из квартиры исчезла лишь одна-
единственная ценная вещь — золотая брошка с жемчужиной, но
вполне возможно, что Карин Унгерман сама отдала ее своей сестре,
которая жила во Флориде, хотя этого она никак не могла припом-
нить. Грабитель несомненно пробыл в квартире очень недолго, ус-
пев выдвинуть лишь верхний ящик серванта в спальне. К счастью,
миссис Унгерман всегда, собираясь покинуть город, прятала все
свои драгоценности в галошу и запихивала ее в дальний угол шка-
фа. Когда тебе шестьдесят восемь лет и твою квартиру за последние
семнадцать лет обворовывали четыре раза, ты знаешь, как вести
себя. Но принести котенка, который тут же напрудил на парчовое
покрывало? Это уж слишком! Такого в ее биографии не было.
— Вы можете сказать мне, как выглядел этот мужчина? —
первое, что спросил Клинг у пострадавших.
— Он был высоким, — заявила миссис Унгерман. — Выше вас.
— Примерно шесть футов два дюйма, — уточнил мистер Ун-
герман.
— Как он был одет?
— Во все черное, по-моему.
— Синее, — возразил мистер Унгерман.
— Неважно, все равно темное, — сказала миссис Унгерман. —
Брюки, куртка, рубашка — все темное.
— А что за рубашка?
— Обыкновенная, водолазка, — сообщила миссис Унгерман.
— Вор был цветным или белым?
— Белым. Во всяком случае судя по той части лица, которую
нам удалось увидеть.
— О чем вы?
— Дело в том, что мы видели только его глаза и лоб, так как
на нем была маска.
— Маска?
— Да. Вообще-то носовой платок, повязанный вокруг головы.
— Вы сказали, что видели его глаза... Какого цвета они бы-
ли? — спросил Клинг.
— Карие.
— А волосы?
— Черные.
434
— Прямые?
— Нет, кудрявые. Средней длины, — сказала миссис Унгерман.
— Что еще вы заметили?
— Ничего особенного. Вот только двигался он очень, очень быстро.
— Ия двигалась бы быстро, — заметила миссис Унгерман, —
если б принесенный мной котенок сделал лужу на парчовом по-
крывале чужой квартиры.
Этим утром детектив Стив Карелла отправился в здание уго-
ловного суда и, принеся соответствующую клятву, в которой обе-
щал говорить правду и только правду, сделал следующее заявление:
«Я являюсь детективом в департаменте полиции и в настоящее
время приписан к группе детективов 87-го полицейского участка.
В моем распоряжении имеется информация, собранная мной и
основанная на фактах, переданных мне судебно-медицинским экс-
пертом. Исходя из этого, у нас нет сомнений, что было совершено
убийство. Собранные сведения заключаются в следующем:
19 апреля в 10.15 утра Джордж Мосслер, бродяга без постоян-
ного места жительства, обнаружил тело неопознанного мужчины в
квартире 51 в заброшенном многоквартирном доме по адресу 433,
Норт-Гаррисон-стрит. Жертва получила ножевую рану .в грудь и
была прибита к стене. В середину каждой из раскрытых ладоней
был вбит штырь. Штырь был вбит в скрещенные ноги. По мнению
судебно-медицинского эксперта, смерть наступила в результате
проникающего колотого ранения в область сердца. Он установил и
время смерти — ночь на 18 апреля.
В результате обыска здания по адресу 433, Норт-Гаррисон-стрит
была обнаружена левая белая теннисная кроссовка двенадцатого
размера в квартире 52, которая находится рядом с квартирой 51,
где и было обнаружено тело.
22 апреля, обходя район, в котором произошло убийство, и
показывая фотографию местным жителям, следователь зашел в сту-
дию Сэнфорда Эллиота, расположенную по адресу 1211, Кингс-
Серкл и находящуюся приблизительно в четырех кварталах от
места преступления. Сэнфорд Эллиот передвигался на костылях,
его левая нога была перебинтована, а правая — обута в белую
теннисную кроссовку, по мнению следователя, парную той, что
была найдена на месте преступления. Отвечая на вопросы следо-
вателя, Сэнфорд Эллиот заявил, что в ночь на 18 апреля находился
в Бостоне и не знает, равно как и не узнает на фотографии че-
ловека, найденного убитым по адресу Норт-Гаррисон-стрит.
Исходя из вышеизложенного и основываясь на сведениях, из-
вестных мне, считаю, что есть основания полагать, что вышеупо-
мянутая правая теннисная кроссовка является вещественным
доказательством совершенного убийства и может быть обнаружена
435
у Сэнфорда Эллиота или в его студии по адресу 1211, Кингс-Серкл,
первый этаж.
По этой причине я со всем уважением к суду прошу дать раз-
решение на выдачу ордера на обыск и, в случае обнаружения, на
конфискацию данной теннисной кроссовки у Сэнфорда Эллиота
или в его студии по адресу 1211, Кингс-Серкл первый этаж. В
случае, если таковой предмет будет найден, прошу разрешения на
то, чтобы этот предмет был конфискован и представлен в суд с
парным предметом, а также с сопутствующими вещами, которые
могут иметь отношение к делу.
По данному вопросу ранее не делалось никакого запроса.
Подпись Номер Должность Место
детектива значка службы».
Карелла понимал, что данное обращение в суд выглядит неубеди-
тельно. Ведь кроссовки, говоря по правде, достаточно распространен-
ная обувь. Ему также было известно, что ордер, выданный на
основании его обращения, может в дальнейшем оказаться лишенным
силы. Поэтому он был удивлен и одновременно обрадован, когда судья
согласился с запросом и выдал ему соответствующий ордер на обыск.
В то время как Карелла получил одобрение суда, Клинг почти
одновременно с ним получил определенную помощь от отдела по
опознанию и решил прежде всего проверить личности Фреда Лип-
тона и Ната Сульцбахера, агентов по торговле недвижимым иму-
ществом в Калмс-Пойнт. (Шариковая ручка с названием их
фирмы, как известно, была обнаружена в квартире Аугусты Блэйр.)
Вообще-то Клинг продолжал считать Станислава Яника возможным
соучастником и человеком, занимающимся снабжением грабителя
ключами и котятами. Однако описание, представленное миссис Ун-
герман, вывело его из круга людей, непосредственно грабивших
квартиры. Грабитель, по ее словам, был высокого роста с черными
кудрявыми волосами и карими глазами, тогда как Яник был ма-
леньким, почти полностью лысым и его голубые глаза смотрели на
окружающий мир через толстенные стекла очков.
Занявшись Натом Сульцбахером и Фредом Липтоном, Клинг
вскоре установил, что если сам Нат Сульцбахер не имел преступ-
ного прошлого, то его компаньон Фредерик Хорас Липтон вступал
в конфликт с законом два раза. Был первый раз арестован за
мелкое хулиганство, второй — за,подделку ценных бумаг. Поддел-
ка ценных бумаг всегда считалась преступлением, за которым сле-
довала либо смертная казнь, либо заключение в федеральной
тюрьме, но при рассмотрении преступления, совершенного Липто-
ном, суд почему-то проявил редкое благодушие: вместо полагав-
шихся двадцати лет тюрьмы, он отделался десятью. Но и их не
436
высидел. Отбыв лишь три с половиной года в тюрьме Кастлвью,
он был помилован. И теперь трудился в качестве агента по продаже
недвижимости в Калмс-Пойнт. Пока одна из рекламных ручек его
фирмы не была обнаружена на месте преступления. Нат Сульцба-
хер не имел преступного прошлого и потому рассматривался как
обычный уважающий закон гражданин. А вот Фред Липтон вызы-
вал большие сомнения, и потому Клинг обратился к лейтенанту
Бернсу за разрешением начать слежку за Липтоном. Таким обра-,
зом у Липтона появился «хвост».
Из четырех гостей, присутствовавших в ком нате Тлухого в отеле
«Девон», трое уже отбывали срок за совершенные преступления. Чет-
вертой была ничем не выделявшаяся женщина около сорока лет, ко-
торая ни разу не была оштрафована даже за неправильную парковку
автомобиля. Отель, где Глухой собрал участников намеченной опе-
рации, был одним из малоизвестных городских клоповников, обстав-
ленных экономно и без каких-либо излишеств. В комнате было только
одно кресло, и мужчины благородно уступили право сидеть на нем
женщине. Сами же разместились на деревянных стульях, стоящих
вокруг небольшого стола. На краю стола стояла маленькая грифель-
ная доска. Глухой налил всем присутствующим спиртного (дама веж-
ливо отказалась), и все принялись разглядывать набросанную им на
доске схему, одновременно прикладываясь к своим стаканам.
— Есть вопросы? — спросил Глухой.
— У меня есть.
— Говори, Джон.
Джон Грейсе был высоким стройным мужчиной с лицом, обе-
зображенным оспой. Из всех присутствующих он был единствен-
ным, который не счел нужным приодеться ради такого случая. Все
остальные мужчины, словно собравшись на церковное собрание,
были в пиджаках и при галстуках, тогда как Джон лишь надел
поверх спортивной рубашки ветровку.
— Где расположен пульт, с которого подается сигнал трево-
ги? — спросил он.
— Не имею представления, — ответил Глухой. — Да это и не
имеет значения. Сигнал тревоги будет подан. Это главное.
— Мне это не нравится, — сказал Джон.
— Тогда самое время отказаться от участия в деле. Никому из
вас еще не известно, где находится банк и время налета. А потому,
если кому-то не по душе мой план, — еще есть время отказаться.
— Я хочу сказать, — произнес Джон, — что если проклятый
сигнал тревоги будет подан...
— Но это должно беспокоить нас .меньше всего.
— Может быть, мистер Таубман, — попросила женщина, —
вы поподробнее изложите весь ваш план.
437
— Как вам будет угодно, Анжела, — сказал Глухой и взял
лежавшую на столе указку. — Вот здесь, — он ткнул в грифель-
ную доску, — находится сейф. Нечего и думать проникнуть в него
не через открытую дверцу, которая распахивается каждое утро в
половине девятого и остается открытой до тех пор, пока банк не
покидают все служащие, то есть до пяти вечера.
— А мы когда приступаем к делу? — спросил Руди Манелло.
Он был моложе остальных, с узким лицом и зачесанными назад
каштановыми волосами. Руди курил сигарету, сыпя пепел на пол.
— Я сообщу вам время и место после того, как все мы примем
окончательное решение, Руди.
— К чему такая сверхсекретность? — недовольно проворчал Руди.
— Потому что я не собираюсь садиться в тюрьму, — сказал
Глухой и улыбнулся. — Разумеется, я вам доверяю, но на этом
этапе планирования должен соблюдать осторожность.
— Тогда давайте выслушаем весь план еще раз, — сказала
Анжела и скрестила ноги, что не привлекло ни малейшего внима-
ния мужчин, находящихся в комнате. Вообще-то Анжела Гоулд
была действительно самой малопривлекательной женщиной из всех
известных Глухому. С длинным носом, тонкими губами, в очках,
с кудрявыми волосами в то время, когда мода требовала гладких,
полная, с раздражающе ноющим голосом. В общем, невероятная
женщина, совершенно невероятная. И, несмотря на это, идеально
подходящая для той роли, которую ей предстояло сыграть в по-
следний день апреля.
— Внимание, повторяю весь план, — произнес Глухой и при-
ветливо улыбнулся. Ему не нравились люди, с которыми приходи-
лось иметь дело, но даже самому лучшему футбольному тренеру
для осуществления его замыслов необходима команда.
— В день ограбления Керри войдет в банк с большим чемода-
ном, в котором будут находиться архитектурные планы и модель
жилого квартала, для постройки которого ему вроде бы и требуется
финансирование. Он заранее позвонит менеджеру банка и условит-
ся о времени, когда сможет показать ему план и строительную
модель в уменьшенном, разумеется, масштабе.
— А где мы все это получим? — спросил Керри.
— Материалы сейчас для нас готовятся. Этим занимается впол-
не профессиональная архитектурная фирма, сотрудники которой
считают, что готовят к застройке действительно существующий жи-
лой район.
— Понятно, а что дальше?
— Войдя в кабинет менеджера, ты объяснишь ему достоинства
проекта и затем положишь план и модель на его письменный стол,
попросишь менеджера обойти стол- и встать рядом с тобой, якобы
для того, чтобы лучше рассмотреть проект. Ты сделаешь это для
438
того, чтобы увести его от кнопки подачи тревоги, которая нахо-
дится на полу.
— Ты вроде говорил, что сигнал тревоги будет кем-то подйн, —
недоуменно произнес Джон.
— Да, но только после того, как деньги будут уже в наших
руках.
— Те деньги, что находятся в сейфе?
— Конечно. Как я уже говорил, в банковском сейфе будет пять-
сот тысяч долларов, доставленных для выдачи зарплаты. Керри
необходимо войти в этот сейф...
—- Именно эта часть дела меня и не устраивает, — прервал
его Керри.
— Ты войдешь в сейф без всяких затруднений, Керри. Как
только менеджер перейдет на твою сторону, ткнешь дуло пистолета
ему в спину и сообщишь, что происходит ограбление банка и, если
он немедленно не проведет тебя в сейф, ты выбьешь ему мозги.
— Это-то меня и беспокоит, — сказал Керри. — Предполо-
жим, он скажет: «Валяй, выбивай мне мозги». Что тогда делать?
— Банк застрахован. В. связи с этим среди банковских служа-
щих сейчас редко встречаются герои. Им всем дано указание —
нажать на кнопку тревоги и спокойно сидеть на своих местах до
тех пор, пока не прибудет полиция. Но в данном случае мы лишаем
мистера Алтона — так зовут менеджера банка — возможности по-
дать сигнал тревоги. Уверяю, он не потребует выбить ему мозги.
Он проводит тебя в сейф спокойно, не поднимая шума.
— Надеюсь, — вздохнул Керри. — А вдруг откажется? По-
скольку я лишь один нахожусь в банке, меня и сочтут главным
виновником.
— Не тревожься, я тоже буду внутри банка, — сказал Глухой.
— Да, но ведь ты не будешь держать на прицеле менеджера.
— Я выбрал тебя для этой цели потому, что у тебя есть опыт,
думаю, что и храбрости хватает, — заметил Глухой.
— Да, но во время моего предыдущего ограбления меня все-
таки взяли, — сказал Керри.
— Так ты хочешь принимать участие в этом деле или нет? —
спросил Глухой. — Еще есть время отказаться. Никакой обиды не
будет, обещаю!
— Прежде хочу выслушать весь план до конца.
— Ну так вот, ты заходишь в банковский сейф с мистером
Алтоном и пустым чемоданом в руках — содержимое его остается
в кабинете мистера Алтона.
— Другими словами, — заметила Анжела, — сейчас чемодан
пуст.
— Совершенно верно, — кивнул Глухой и подумал: «Неверо-
ятная, совершенно невероятная баба». — Как только ты окажешься
439
внутри банковского сейфа, Керри, ты переложишь деньги в чемо-
дан, затем вместе с мистером Алтоном вернешься в кабинет...
— А вдруг в сейфе окажется еще кто-то из служащих?
— Ты скажешь мистеру Алтону, еще до того, как вы покинете
его кабинет, что, если кто-то поинтересуется причиной твоего при-
сутствия в банковском сейфе, он должен сообщить, что ты пришел
проверить сигнализацию. Именно поэтому ты и несешь чемодан с
аппаратурой.
— Но предположим, кто-то все-таки действительно работает в
этой бронированной комнате? — спросил Керри.
— Мистер Алтон тотчас попросит этого человека уйти. Про-
верка сигнальной системы не должна проводиться в присутствии
рядового банковского персонала.
— Хорошо. Итак, я внутри банковского сейфа, перекладываю
деньги в чемодан...
— Вот именно. Как только я увижу, что ты выходишь из сейфа
и возвращаешься с мистером Алтоном в его кабинет, я выхожу из
банка и привожу в действие вторую фазу нашей операции.
— И тут уж в дело вступаю я, — улыбнулась Анжела. «Ну
абсолютно невероятная женщина», — снова подумал Глухой и
улыбнулся в ответ.
— Вот именно, — ответил он дружески. — По схеме видно,
что подъездная дорога проходит с правой стороны банка, огибая
его. Эта дорога выстроена специально для обслуживания тех
клиентов, которые хотят производить операции, сидя в машине.
Но ширина ее такова, что по ней может проехать только один
автомобиль. Как только я выйду из банка, Джон и Руди в
машине номер один подъедут к окошку кассира, обслуживаю-
щего клиентов в автомобилях. А Анжела поставит машину номер
два поперек дороги и, выйдя из нее, поднимет капот и начнет
копаться в моторе, будто бы пытаясь понять, что случилось со
стартером.
— А тем временем, — продолжил Керри, и Глухой с удоволь-
ствием отметил, что ему удалось пробудить определенный интерес
к своему плану, — я в кабинете менеджера связываю его и заты-
каю ему рот.
— Точно, — сказал Глухой. — Теперь вступаешь ты, Джон!.
-г- Я подхожу к окошку кассира с молотком в руках и разбиваю
стекло.
— Именно в этот момент и раздается сигнал тревоги, — доба-
вил .Глухой. — Но. вы не услышите его. Это как бы молчаливый
сигнал. Он прозвучит для восемьдесят шестого полицейского уча-
стка и управления безопасности.
— Но звук разбитого стекла я-то услышу, — сказал Керри и
ухмыльнулся. — Тогда открою дверь кабинета менеджера и ока-
.440
жусь в отделении кассиров. Пройду через дверцу в стойке и вы-
прыгну через разбитое окно наружу.
— Да, — кивнул Глухой, — а там ты сядешь в машину, и
Руди, сидящий за рулем, выедет на улицу. Тем временем я сам
сяду в автомобиль, за рулем которого сидит Анжела, и все мы
исчезнем. Навстречу новой жизни!
— Сколько времени понадобится полиции, чтобы приехать в
банк? — поинтересовался Руди. — После сигнала тревоги, разумеется.
— Примерно четыре минуты.
— А сколько времени нужно, чтобы объехать вокруг банка?
— Полторы.
Наступило молчание.
— Ну и что вы считаете? — спросил Глухой. Он намеренно
выбрал для этой операции людей, неспособных думать, и понимал,
что сегодня его задача убедить их согласиться с его проектом. Он
посмотрел на собравшихся с надеждой. Если они не проникнутся
осуществимостыд^его плана, ну что ж, тогда он наберет других
исполнителей.
— Мне кажется, все должно пройти успешно, — сказал Джон.
— Яс тобой согласен, — поддержал его Руди.
— Да разве такой чудный план может не сработать? — про-
изнесла своим ноющим голосом Анжела, и Глухой внутренне по-
морщился.
— А что думаешь ты, Керри? — спросил он.
Главным исполнителем замысла Глухого был, конечно, Керри.
Он один из всей группы находится в зоне наивысшей опасности —
внутри банка с пистолетом в руке, осуществляя само вооруженное
ограбление. Керри задал единственный сейчас вопрос, который ему
следовало задать, и Глухой подумал, что для этой роли он выбрал
слишком сообразительного парня.
— А почему бы тебе самому не войти в кабинет менеджера и
не ткнуть его пистолетом в спину? — спросил Керри.
— Потому что меня знают в банке, — ответил Глухой.
— Каким образом?
— Я официальный вкладчик этого банка.
— Почему вкладчик не может обратиться за финансированием
строительства жилого квартала?
— Наверное, может. Но мое лицо было не раз сфотографиро-
вано банковскими камерами, и я не хочу потратить.остаток жизни,
скрываясь от полиции.
— А как относительно моего лица? — поинтересовался Кер-
ри. — Они... Что помешает им так же до конца жизни преследо-
вать меня после завершения нашего дела?
— Ты должен выглядеть иначе, чем обычно.
— Ты не говорил об этом.
441
— Знаю, что не говорил, — ответил Глухой. А не говорил об
этом потому, что мысль о том, чтобы изменить внешность Керри,
пришла ему в голову только сейчас. — Ты отрастишь усы и сбре-
ешь волосы. Для банковских служащих будешь выглядеть как Юль
Брюннер с усами. — Все засмеялись, включая самого Керри.
Все еще смеясь, Керри восхищенно покачал головой.
— Тебе нужно отдать должное, — сказал он. — Обо всем поду-
мал. — Он отпил глоток из своего стакана и добавил: — Не знаю, что
думают все остальные, но мне план нравится. — Он поднял стакан и
сказал Глухому: — Считай, что я принимаю в нем участие!
Глухой не подсказал Керри, какой еще вопрос ему следовало
бы задать: «А почему бы вам, мистер Таубман, самому не побрить
голову и не отрастить усы?» — и был очень благодарен Керри за
то, что он не задал ему подобного вопроса. С другой стороны, если
подобное предложение было бы сделано, Глухой сумел бы вывер-
нуться. Усмехнувшись, спросил:
— Значит, я могу рассчитывать на вас всех? — и налил всем
по новой порции спиртного.
Вторая ксерокопия японского истребителя «Зеро» пришла с ве-
черней почтой, как раз в тот момент, когда Карелла выходил из
полицейского участка. Он внимательно следил за тем, как Мейер
прикреплял ее к доске объявлений рядом с пятью ранее прибыв-
шими ксерокопиями, затем взглянул на конверт.
— Он по-прежнему посылает все на мое имя, — сказал он.
— Да, вижу, — согласился Мейер.
,— И по-прежнему с ошибкой пишет мое имя. Я Стивен, а он
пишет «Стефен».
— Я не заметил этого, — удивился Мейер.'
— Вот именно, — кивнул Карелла, — но почему он делает по
две ксерокопии с одного снимка? Может, знает, что у меня близ-
нецы? Это пока единственная причина, которая приходит в голову.
— Ты так считаешь?
— Да, — ответил Карелла. — А ты как думаешь?
— Мне кажется, что у тебя мания преследования, — заметил
Мейер.
Сэнфорд Эллиот работал, когда Карелла с ордером на обыск по-
явился в мастерской. Длинный деревянный стол, на котором он сидел,
был забрызган воском. Рядом стояла круглая жестянка из-под биск-
витов, наполненная до половины расплавленным воском, а над ней
висела электрическая лампочка, согревавшая воск, чтобы он сохра-
нял мягкость. Эллиот брал из банки воск и добавлял его, разглажи-
вая, к фигурке обнаженной женщины, стоящей на столе рядом. Он
был полностью поглощен работой и потому не сразу обратил внима-
442
ние на вошедшего детектива. Карелле не хотелось беспокоить его. Эл-
лиот мог быть убийцей, а застигнутый врасплох убийца очень опасен.
Зная это, Карелла остановился у занавески, отделяющей студию от
мастерской, и кашлянул. Эллиот сразу поднял голову.
— A-а, это снова вы. — сказал он не без печали.
— Да, — ответил Карелла.
— И что вас привело сюда на этот раз?
— Вы всегда работаете с воском, мистер Эллиот?
— Только в тех случаях, когда собираюсь отливать скульптуру
в бронзе.
— Не объясните подробнее?
—- Я не даю уроков, — резко бросил Эллиот. — Что вы хотите?
— Вот, — сказал Карелла, и подойдя к нему, протянул ордер
на обыск.
«От имени народа, — прочитал Эллиот, — этого штата любому
полицейскому этого города.
На основе письменного показания, данного под клятвой детекти-
вом Стивеном Л. Кареллой, признано, что су шествует.определенный
предмет, представляющий собой вещественное доказательство либо
совершенного убийства, либо того, что данное лицо может иметь от-
ношение к совершению убийства.
Поэтому приказываю: в промежуток между 6.00 утра и 9.00
вечера произвести обыск на первом этаже помещения по адресу
1211, Кингс-Серкл, занимае^мого Сэнфордом Эллиотом, с целью
поиска белой левой теннисной кроссовки двенадцатого размера. В
случае обнаружения искомого предмета доставить его в уголовный
суд данного штата.
Ордер на обыск действителен в течение десяти суток со дня
подписания».
Эллиот закончил чтение ордера, проверил дату, подпись судьи
и затем сказал:
— Какая кроссовка? Не понимаю, о чем идет речь.
Карелла посмотрел на его правую ногу. На этот раз на здоровой
ноге Эллиота красовалась кожаная сандалия.
— В прошлый раз, когда я был здесь, вы были в кроссовке.
На основании этого ордера я имею право поискать ее.
— Вы сошли с ума, — пожал плечами Эллиот. — В жизни не
носил кроссовок!
— Я все-таки поищу, если не возражаете.
— Разве я вправе помешать вам? — заметил Эллиот голосом,
полным сарказма, и снова принялся за работу.
— Значит, вы не хотите рассказать мне о роли воска? — про-
изнес Карелла.
Он расхаживал пО студии, разыскивая шкаф или сервант, куда
можно было бы спрятать кроссовку. Подойдя к занавесу, Карелла
443
подумал, что за ним может находиться шкаф. Отодвинув его, по-
нял, что ошибся. Занавес скрывал небольшой холодильник. Детек-
тив, открыв его, обнаружил, что он наполнен руками, ногами и
головами, вылепленными из воска. Зрелище озадачило его.
— Что это? — спросил он.
— Различные части тела, — спокойно ответил Эллиот. Судя
по всему, он решил вести себя, по крайней мере, вежливо. В таком
решении не было ничего удивительного: его гость пришел в студию
с документом, позволяющим ему перевернуть все здесь вверх дном.
— Это тоже ваша работа?
< — Да, — сказал Эллиот.
— Ав холодильник поместили, чтобы не растаяли?
— Блестящее умозаключение!
Карелла кивнул, закрыл холодильник и продолжил осмотр сту-
дии. В углу он наткнулся на сундук и, подняв крышку, понял,
что в нем Эллиот хранил свою одежду. Карелла встал на колени
и начал копаться в сундуке, стараясь не нарушать первоначального
порядка. В сундуке лежали джинсы и свитеры, рубашки и носки.
Здесь же лежала и сандалия — парная той, которая сейчас была
на ноге. Тут же находилось и две пары ботинок, но кроссовки,
увы, не было. Карелла закрыл крышку.
— Почему вы делаете скульптуры из воска, который так не-
стоек? — спросил он.
— Я делаю заготовки из воска лишь в тех случаях, когда
скульптура. должна быть отлита в бронзе, — терпеливо пояснил
Эллиот. — Статуя делается из воска, который затем поступает в
плавильную мастерскую, там ее покрывают глиной, затем воск вы-
тапливают и его место занимает расплавленная бронза. Этот про-
цесс называется «методом удаления воска».
— Поэтому метод так и называется?
— Просто фантастическая сообразительность! — восхитился
Эллиот.
— А что вы делаете, когда бронзовая скульптура возвращается
к вам?
— Сбиваю или спиливаю напильником шероховатости, поли-
рую и устанавливаю на мраморное основание.
— А что находится там? — спросил Карелла, указывая на
узенькую дверцу.
— Там хранятся тоже части тел, только большего размера. Они
выполнены в гипсе.
— Не возражаете, если я загляну туда?
— Ну вы просто фантастический сыщик! Пришли ко мне с
ордером на обыск, разрешающим вам заглядывать куда придет в
голову, и при этом спрашиваете, не буду ли я-возражать...
— Вежливость еще никому не помешала.
444
— Но у меня создалось впечатление, что вы расследуете убийство.
— А мне показалось, мистер Эллиот, что до вас это так и не
дошло.
— Дошло. И я уже сказал вам, что не знаю убитого...
— Да, это я слышал. Но дело в том, что я вам не верю.
— Тогда не проявляйте своей идиотской вежливости. Если меня
подозревают в убийстве, нечего обращаться со мной с изысканно-
стью лорда.
Карелла, ничего не ответив на выпад Эллиота, открыл довольно
узкую дверь и вошел в кладовую. Здесь действительно хранились
крупные части тела, выполненные из гипса, и позировала для них,
несомненно, Мэри Маргарет. Но в дальнем конце кладовой детек-
тив заметил еще одну дверь.
— А куда ведет эта дверь? — спросил он.
— На задний двор.
— Отоприте ее, пожалуйста.
— У меня нет ключа. Я не пользуюсь этой дверью. Она всегда
заперта.
— Что ж, тогда мне придется выбить ее.
— Но зачем?
— Хочу посмотреть, что находится во дворе.
— Там ничего нет.
Карелла же стоял на своем, так как на гипсовой пыли, покры-
вавшей пол мастерской, он увидел следы правой ноги и рядом
небольшие следы, оставленные костылем.
— Ну так как, Эллиот, отопрете дверь?
— Я уже сказал, что у меня нет ключа.
— Ничего не поделаешь, — сказал Карелла и сильным ударом
ноги выбил дверь.
— Вам и это разрешается? — спросил язвительно Эллиот.
— Если сомневаетесь, подайте на меня в суд, — ответил Ка-
релла и вышел наружу. У кирпичной стены стоял мусорный ящик
и две картонные коробки, полные мусора. В одной из них преспо-
койно лежала кроссовка, которая накануне была на скульпторе.
Карелла вернулся в студию, показал кроссовку Эллиоту и спро-
сил: — Вы, конечно, раньше ее видели?
— Нет.
— Я в этом не сомневался, — сказал Карелла. — Мне не хо-
чется быть банальным, но вынужден предупредить вас, что вы не
должны покидать город.
— Мне некуда ехать, — пожал плечами Эллиот.
— Откуда я знаю? У вас до сих пор наблюдалась какая-то
особенная тяга к Бостону. Послушайтесь моего совета и оставайтесь
в городе, во всяком случае до тех пор, пока я снова не появлюсь
у вас.
445
— И что вы собираетесь узнать от вонючей заплесневелой крос-
совки? — не выдержав, поинтересовался Эллиот.
— Может, на ней сохранился воск, который вам не удалось
полностью отскоблить.
Глава 9
Коттону Хоузу предстояло следить за Фредериком Липтоном,
начиная с пяти вечера. Сидя в своей машине напротив агентства
по торговле недвижимостью, он наблюдал за тем, как Липтон запер
дверь и пошел к своему «форду». После этого Хоуз на почтитель-
ном расстоянии последовал за ним к его квартире, находящейся в
полутора милях от агентства. Там ему пришлось подождать часа
четыре, после чего Липтон вышел из квартиры, сел в машину и
поехал в бар с претенциозным названием «Ги-Ги-Го-Го». Посколь-
ку Липтон никогда не встречался с Хоузом и не знал его в лицо,
а также потому, что в баре выступали танцовщицы в одних тру-
сиках — без верхних частей одежды, — Хоуз решил продолжить
слежку в баре. Все танцовщицы были уже в возрасте, давно пе-
ревалив за тридцать. Им не слишком удавались акробатические
номера, которые они исполняли, и потому они не пробуждали эро-
тических чувств у посетителей, к чему, естественно стремились.
Хоуз сидел и скучал, мощная электронная система била по его
барабанным перепонкам волнами оглушительного шума; танцовщи-
цы — их было всего четверо — выходили на помост, извиваясь в
такт музыки. Не сводя глаз с Липтона, сидевшего в конце стойки,
Хоуз думал о том, что система звуковоспроизведения наверняка
обошлась бару дороже всех четырех танцовщиц, вместе взятых.
Липтон, по-видимому, был знаком с одной из танцовщиц, женщи-
ной лет тридцати пяти, с крашеными светлыми волосами, огромным
бюстом, ставшим таким в результате специальных впрыскиваний, и
могучими ягодицами, чем-то напоминающими круп одной из лошадей
на рекламе пива «Будвайзер». Закончив свой танец, она наклонилась к
Липтону, затем прошла вслед за ним к столику в углу бара. Липтон за-
казал для нее коктейль, и они с полчаса о чем-то побеседовали, затем
она снова вскарабкалась на помост и продолжила очаровывать публи-
ку мощью своей плоти. Сидящие в баре неотрывно следили за ней,
словно присутствовали на выступлении Марковой в балете «Лебединое
озеро». А Липтон, расплатившись, вернулся в свою квартиру. Хоуз, не
испытывая сожаления, что покидает бар, последовал за ним. Подъехав
к своему дому, Липтон поставил машину в гараж и поднялся наверх.
Решив, что теперь он больше никуда не тронется, Хоуз вернулся в бар,
заказал виски с содовой и стал дожидаться возможности завязать раз-
говор с грудастой блондинкой.
446
Он подозвал ее к себе, едва она закончила свой номер, но
женщина ускользнула, направляясь в туалет или в раздевалку. В
конце концов Хоуз все же встал у нее на пути, вежливо улыбнулся
и сказал:
— Мне нравится, как вы танцуете. Разрешите предложить вам
что-нибудь выпить?
Женщина, не колеблясь, ответила: «Конечно», подтвердив этим
предположение Хоуза, что часть ее работы заключалась в том,
чтобы склонять клиентов к покупке разбавленного виски или им-
бирного пива, выдаваемого за шампанское. Она провела его к тому
же столику, за которым сидела с Липтоном. Тут же с молниеносной
быстротой появился официант с карандашом наготове. Танцовщица
заказал себе двойной бурбон с содовой: по-видимому, шампанское
было слишком изысканным напитком для баров Калмс-Пойнт.
Хоуз попросил принести ему виски с содовой. Улыбнувшись
танцовщице, он произнес:
— Мне действительно нравится, как вы танцуете. Вы давно
здесь работаете?
— Вы полицейский? — вместо ответа строго спросила она.
— Нет, — солгал удивленный такой проницательностью Хоуз.
— Тогда кто вы? Преступник?
— Что вы? Конечно нет.
— Тогда почему вы носите револьвер? — спросила, глядя на
него в упор, женщина.
Хоуз неловко откашлялся.
— Кто вам сказал, что я ношу револьвер?
— Я. сама заметила. Он на вашем правом бедре. Я увидела
кобуру, когда мы разговаривали в зале, и даже провела по ней
рукой уже на подходе к столику. Это револьвер, сомнений на этот
счет у меня нет.
— Да, действительно револьвер.
— Значит, вы — коп?
— Нет. Правда, почти, — ответил Хоуз.
— Что значит — почти? Частный сыщик?
— Ночной сторож. Работаю на фабрике на Клейн и Шестой
улицы.
— Если вы ночной сторож, то что сейчас делаете здесь? Сейчас
ведь уже почти ночь.
— Моя смена начинается в полночь.
— Вы что же, всегда пьете перед выходом на работу?
— Нет, не всегда.
— Куда вы сматывались после того, как приехали сюда .в пер-
вый раз?
— Вы и это заметили? — ухмыльнулся Хоуз, стараясь переве-
сти разговор на более сексуальный уровень.
447
— Да, заметила, — сказала женщина. — Вы высокий мужчи-
на. И у вас рыжие волосы, что не так уж часто встречается. Вас
зовут «Ред»?
— Нет, меня прозвали «Хэмп».
— Хэмп? Что за странное прозвище?
— Сокращенное от Хэмптон.
— Это имя или фамилия?
— Фамилия. Зовут меня Оливер.
— Теперь понятно, почему вы приняли кличку «Хэмп».
— А как вас зовут?
— Это написано на карточке снаружи. Не заметили? Ронда
Спиэр.
— Это настоящее имя?
— Артистический псевдоним.
— А как ваше настоящее имя?
— Зачем это вам? Хотите позвонить мне ночью и тяжело ды-
шать в трубку?
— Я могу позвонить, вам, но не для того, чтобы дышать.
— Если человек не дышит, он умирает, — заметила Ронда.
Она улыбнулась, одним глотком допила свой стакан и сказала: —
Я бы выпила еще один двойной бурбон с содовой.
— Конечно, — ответил Хоуз и попросил официанта принести
еще по стакану. — Сколько порции вы выпиваете за вечер?
— Десять или двенадцать, — невозмутимо ответила она. —
Это всего лишь кока-кола. Вы коп, и должны знать, что нам здесь
подают только кока-колу.
— Я не коп, и поэтому не имею представления, что вам подают.
Она внимательно посмотрела ему прямо в лицо и затем спросила:
— Что вам от меня нужно?
— Просто хотелось поговорить, вот и все, — ответил Хоуз.
— О чем?
— О том, почему вы говорите полицейскому, за которого меня
принимаете, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.
Ронда пожала плечами.
— А почему бы и не сказать? Если эту забегаловку хотели бы
закрыть, то ее давно закрыли бы. Но в нашем полицейском участке
все получают от бара свою долю, вплоть до лейтенанта. Мы даже
часто танцуем обнаженными, и нас за это никто не беспокоит.
Может, вы и пришли сюда, — произнесла она сладким голосом, —
чтобы получить свою порцию пирога?
— Я не коп, — заверил ее Хоуз, — и мне в высшей степени
наплевать, танцуете ли вы с голым задом, выпивая при этом ящик
кока-колы.
Ронда неожиданно рассмеялась, весело и заразительно, как со-
всем юная девушка. Ее лицо сразу помолодело, как бы отразив
448
красоту давно уже не существующей девушки, которой она была
когда-то. Но стих смех, и девический образ тут же исчез.
— Спасибо, красавчик, — сказала она официанту, подняв свой
стакан, и повернулась к Хоузу: — Если вы не коп, то что все-таки
вам от меня нужно? Впрочем, какое это имеет значение? Ваше
здоровье!
— Вы красивая женщина. И уверен, что вы это знаете, — ска-
зал он, окинув взглядом роскошные груди со звездочками, закры-
вающими соски. — Вот вы только что говорили с одним парнем.
Мне показалось...
— Вы следили за мной, верно?
— Конечно. И готов поспорить, что он говорил с вами не о
ценах на кока-колу.
— Откуда вы знаете, о чем мы говорили?
— Я не знаю. Просто думаю, что такая красивая женщина...
наверняка привлекает внимание многих. Поэтому мое внимание не
должно удивлять вас, вот и все, — закончил он.
— А вы славный, — с грустью сказала Ронда. — Жаль...
— Что' — жаль?
— Что вы полицейский.
.— Послушайте, сколько раз можно повторять...
— Вы — коп, — произнесла Ронда без малейших колеба-
ний. — Я не знаю, что вам здесь нужно, но чувствую, что пора
прощаться. Чем бы вы ни занимались, от вас можно ждать одних
неприятностей.
— Я ночной сторож, — повторил Хоуз.
— Да, конечно. Тогда я Лилиан Гиш. — И она, выпив остаток
кока-колы, сказала: — Расплатись с официантом, ладно? — и по-
шла от стола, виляя мощными ягодицами, угрожающими вырваться
из коротеньких бархатных шортов пурпурного цвета.
Хоузу ничего не оставалось, как, заплатив за выпивку, выйти
из бара.
Утром в субботу Карелла, ожидая результатов осмотра кроссов-
ки, которую нашел во дворе студии Эллиота, проверил три боль-
ницы, « находящиеся в этом же районе, пытаясь выяснить,
принимали ли там пациента по имени Сэнфорд Эллиот с растя-
жением лодыжки. Он, разумеется, не мог опросить всех частных
врачей, практикующих в этой округе. И поэтому решил, если не
повезет с одной из трех больниц, совсем отказаться от этой затеи.
Но все же иногда везение сопутствует человеку. Уже 24 апреля,
в субботу, Карелле повезло.
Дежурным врачом в пункте «скорой помощи» второй муници-
пальной больницы был японец по имени Юкио Ватанабе. Он сказал
Карелле, что готов полистать журнал приема пострадавших. Вот
1$ Эд МакбсГш «Цена сомнения*
449
если бы Карелла позвонил час назад, его послали бы подальше
потому, что они занимались жертвами автомобильной катастрофы,
в которой столкнулись сразу три машины.
— Я никогда еще не видел столько крови, — сообщил Вата-
набе, как показалось Карелле, чуть ли не с ликованием. — Ну
ладно, какие дни вас интересуют? Журнал передо мной.
— Между восьмым и пятнадцатым апреля, — сказал Карелла.
— Сейчас посмотрим. Как вы сказали, его зовут?
— Сэнфорд Эллиот.
— «Растяжение лодыжки, я верно запомнил?
- Да.
.— Пока ничего такого нет.
— До какого числа вы добрались?
— До одиннадцатого, — ответил Ватанабе.
Карелла продолжал ждать.
— Нет, не нашел. В этот период Эллиот не обращался к нам
за помощью.
— А вы не могли бы проверить более поздние записи?
— На сколько позднее?
— Ну хотя бы на одну неделю, если, конечно, у вас есть время.
— У нас всегда есть время, пока не придет кто-то с проломан-
ной головой. Ну, поехали. Сэнфорд Эллиот, я не ошибаюсь, верно?
И снова молчание. Карелла слышал, как врач переворачивает
страницы журнала.
— Сэнфорд Эллиот, — послышался голос Ватанабе. — Да, вот
он. Есть!
— Когда он обратился за помощью?
— В понедельник утром, девятнадцатого апреля.
— В котором часу?
— В десять минут восьмого. Им занимался доктор Голд-
штейн. — Снова наступила пауза. — Я думал, вы сказали, что у
него растяжение лодыжки.
— А разве не так?
— Судя по нашему журналу, нет. У него были серьезные ожоги
ступни, лодыжки и икры левой ноги.
— Понятно, — произнес Карелла.
— Это вам поможет?
— Очень вам благодарен.
— Рад оказать помощь, — ответил Ватанабе и повесил трубку.
Карелла уставился на телефонный аппарат. Всегда следует на
что-нибудь уставиться, когда не знаешь что делать. Было что-то
ободряющее в том, что телефонный аппарат сам по себе вещь до-
статочно бесполезная, пока не раздастся ожидаемый звонок. И Ка-
релла ждал. Но вместо звонка в комнату вошел Мисколо с
утренней почтой.
450
Девушка на фотографии была прелестна, но никто не знал, кто
она. Не было сомнения, что она звезда немого кино. По снимкам
звезд немого кино всегда безошибочно можно было определить про-
фессию фотографируемой и время, когда она снималась. Это легко
угадывал даже зритель, не видевший фильмов с участием этих
актрис. Ни один из детективов, разглядывающих фотографию юной
красавицы, не мог видеть фильмы с ее участием, хотя бы потому
что был слишком молод. Но они, уверенные в том, что перед ними
кинозвезда, начали копаться в памяти, вспоминая ушедшие в про-
шлое имена и фотографии, печатавшиеся в журналах под заголов-
ком: «Что случилось с...?»
— Глория Свенсон? — высказал предположение Хоуз.
— Нет, Глорию Свенсон я знаю, — сказал Мейер. — Это оп-
ределенно не она.
— Долорес дель Рио? — Это снова Хоуз.
— Нет, Долорес дель Рио выглядела более сексуально, — за-
метил Карелла. — И сейчас еще, между прочим. Месяц назад я
смотрел фильм с ее участием.
— А чем вам не нравится эта девушка? — спросил Мейер. —
Мне кажется, что она тоже очень сексуальна.
— Может быть, Норма Тальмадж? — сказал Хоуз.
— Кто такая Норма Тальмадж? — поинтересовался Клинг.
— Уберите отсюда этого сосунка, — фыркнул Мейер.
— Может быть, Марион Дэвис?
— Сомневаюсь, — покачал головой Карелла.
— А кто эта Марион Дэвис? — опять поинтересовался Клинг,
и на лице Мейера появилось печальное выражение.
— Жаннет Гэйнор?
— Нет.
— Пола Негри?
— Я знаю Полу Негри, — торжествующе заметил Клинг, —
она играла роли роковых женщин.
— Роли роковых женщин играла Теда Бара, — возразил Мейер.
Зазвонил телефон. Хоуз снял трубку.
— Восемьдесят седьмой полицейский участок, — сказал он. —
Детектив Хоуз. — Он несколько мгновений молча послушал, потом
прервал говорящего: — Подождите у телефона. По-моему, вам ну-
жен Карелла. — Он передал трубку Стиву. — Это из лаборатории.
Сведения по твоей теннисной кроссовке.
Стоя у окна студии скульптора, Карелла видел, что Сэнди Эл-
лиот разговаривает с двумя байкерами. В одном из них детектив
узнал Янка, любителя сигар, с которым беседовал во вторник. Янк
ходил по студии, рассматривая скульптуры и не обращая внимания
на Эллиота и второго байкера, который предупреждающе грозил
451
пальцем Эллиоту. Скульптор стоял, опираясь на костыли, и вни-
мательно слушал собеседника, время от времени кивая головой.
Наконец второй байкер похлопал Янка по плечу, и они направи-
лись к выходу. Карелла поспешил скрыться в соседнем подъезде.
После того как байкеры прошли мимо, он, посмотрев им вслед,
успел рассмотреть спутника Янка — невысокого, широкоплечего,
с морской походкой и кличкой «Оке» на куртке. Он действительно
похож на буйвола, подумал Карелла. В это время Оке что-то сказал
Янку, и тот в ответ расхохотался.
Карелла подождал еще несколько секунд, вышел из подъезда и
вошел в студию Эллиота.
— Видел, что к вам заходили два ценителя искусства, — ска-
зал он. — Купили они что-нибудь?
— Нет.
— Что же им было нужно?
— А что нужно вам? — спросил Эллиот.
— Ответы на кое-какие вопросы.
— Я ответил уже на все ваши вопросы, — сказал Эллиот.
— Я не задал еще нескольких.
— Может быть, настала пора сообщить и мне о моих правах
перед законом?
— Это всего лишь расследование, вас не арестовывают и не
задерживают, так что перестаньте болтать глупости относительно
прав. Никто не собирается нарушать ваши права. У меня несколько
простых вопросов, и я хочу получить на них такие же простые
ответы. Ведь я веду расследование убийства.
— Я не знаю ничего ни о каком убийстве.
— Ваша кроссовка была найдена на месте преступления. Это
утверждаю я и полицейская лаборатория. Как попала туда ваша
кроссовка, Эллиот?
— Не имею представления. Я выбросил пару кроссовок две не-
дели назад. По-видимому, кто-то подобрал одну из них.
— Когда я подобрал эту кроссовку из ящика с мусором вчера,
вы сказали, что видите ее впервые. Вы противоречите себе, Эллиот.
Как бы то ни было, вы не могли выбросить эту обувь две недели
назад. Я сам видел на вашей ноге одну из кроссовок два дня назад.
Итак, теперь что скажете? Собираетесь помочь следствию или хо-
тите отправиться со мной в полицейский участок?
— Зачем? Вы обвиняете меня в убийстве?
— Может быть.
— Не думаю, что вы решитесь на такое, — покачал головой
Эллиот. — Я не юрист, но прекрасно знаю, что вам не удастся
обвинить меня в убийстве на основании несчастной кроссовки, най-
денной в этом грязном, заброшенном доме.
— Откуда вы знаете, где мы нашли эту кроссовку?
452
— Прочитал про убийство в газете. Вы же сами показывали
мне фотографию, помните? Не обязательно быть великим мысли-
телем, чтобы связать статью в газете с...
— В общем, одевайтесь, Эллиот. Поедете со мной в поли-
цейский участок.
— Вы не имеете права арестовывать меня! У вас нет для об-
винения ни малейшего основания.
— Малейшего? — удивился Карелла. — Тогда слушайте. Это
выдержка из уголовного кодекса: «Полицейский, шериф или другое
лицо, уполномоченное наблюдать за порядком, может без ордера
арестовать человека, если у него есть разумные основания считать,
что было совершено преступление и что именно этот человек со-
вершил его...
— Но не на основании же теннисной кроссовки?
— ...несмотря на то, что потом может выясниться, — продол-
жал Карелла, — что никакого преступления не было совершено
или оно было совершено, но арестованный не совершал его».
— Как видите, Эллиот, мне точно известно, что преступление
было совершено в ночь на восемнадцатое апреля, и я знаю, что
обувь, принадлежащая вам, была найдена на месте преступления.
У меня есть основание предполагать, что вы были в заброшенном
доме до совершения преступления, а может и после. Но как бы
то ни было, у меня есть основания для вашего ареста. Теперь вы,
может, расскажете мне, как вам удалось растянуть лодыжку. Рас-
скажете сейчас? Или подождем до прибытия в участок?
— Я ничего не собираюсь рассказывать вам. А если вы приве-
зете меня в полицейский участок, я вообще откажусь отвечать на
любые вопросы...
— Мы подумаем об этом по приезде в участок.
— Вы напрасно тратите время, Карелла, и сами прекрасно это
понимаете.
Наступило молчание. Они, не отрываясь, смотрели друг на дру-
га. На губах Эллиота появилась высокомерная усмешка, а в гла-
зах — вызов. Карелла, зная, что поступает не лучшим образом,
решил тем не менее принять вызов.
— У вас нет никакого растяжения лодыжки, — сказал он. —
Утром девятнадцатого апреля — на следующее утро после убий-
ства — вы приехали в больницу Буэновиста с ожогами третьей
степени.
— Я никогда не бывал в больнице Буэновиста.
— Выходит, кто-то воспользовался вашим именем?
— Возможно.
— Будьте добры снять повязку и показать ногу.
— Я не сделаю этого!
— Значит, мне придется добывать новый ордер?
453
— Да. Займитесь-ка этим.
— В одной из комнат в доме, где был повешен тот парень,
сохранились остатки костра...
— Поезжайте за ордером, Карелла! Наш разговор окончен!
— Может, на этом костре вы и обожгли ногу Эллиот?
— Мне больше нечего вам сказать.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, — сердито бросил Карелла
и открыл дверь, ведущую на улицу. — Но предупреждаю: я еще
вернусь.
Он захлопнул за собой дверь и вышел на тротуар, оказавшись ни-
чуть не ближе к решению волновавшей его проблемы, чем в тот мо-
мент, когда вошел в студию. В его распоряжении имелось три
несомненных факта, вместе составлявших нечто вроде достаточно ве-
сомого доказательства, но, к сожалению, недостаточного для ареста.
Теннисная кроссовка, обнаруженная в заброшенном жилом до-
ме, несомненно принадлежала Эллиоту. Она была найдена в углу
комнаты, где находились следы от потухшего недавнего костра.
Эллиота лечили от ожогов девятнадцатого апреля, то есть на сле-
дующее утро после убийства. Карелла надеялся, что Эллиот не
выдержит напора этих трех безусловных обстоятельств и призна-
ется или наконец проговорится. Но Эллиот проявил редкую твер-
дость и не поддался на эту уловку. Обвинение, основанное только
на существующих доказательствах, не будет принято к слушанию
уже через первые три минуты. Более того, Эллиот, конечно, знал,
что его права надежно защищены. На основании действующего в
стране закона арестованный не обязан говорить ничего, что может
быть использовано против него. А он без адвоката откажется от-
вечать на все вопросы. А едва адвокат появится в комнате детек-
тивов 87-го участка, он тут же даст совет Эллиоту молчать. И все
вернется на круги своя.
Карелла быстро пошел к своему автомобилю.
Он был уверен в одном: если б Сэнфорд Эллиот действительно
ничего не знал о произошедшем на пятом этаже заброшенного
дома, он отвечал бы на все вопросы охотно и без малейшего ко-
лебания. Он же отказался отвечать, а когда пытался отвечать —
лгал. В результате Карелла решил, что может положиться на по-
казания Мэри Маргарет Райан, прелестной девушки, самой преле-
стной из всех, входивших когда-либо в анонимную темноту
исповедальни. Но это ведь Мэри, благослови Господь ее душу, со-
общила Карелле, что она вместе с Эллиотом вернулась из Бостона
поздно вечером в понедельник. Однако его обожженная нога попала
в руки врача утром в понедельник. Это означало, что Мэри Мар-
гарет сказала неправду, а значит, она вынуждена будет еще кое-
что сказать своему исповеднику. Принимая во внимание, что Мэри
454
Маргарет была явно изрядно напугана, Карелла решил напугать
ее еще больше.
Он захлопнул дверцу машины, сунул ключ в замок зажигания
и включил двигатель.
Дело в том, что Клинг не мог не смотреть на нее.
Он заехал за Аугустой ровно в шесть часов вечера и, несмотря на
то, что она могла, по ее словам, выглядеть не наилучшим образом
после целого дня позирования, выглядела она прямо-таки блестяще.
Ее золотистые волосы были еще влажными (она призналась, что вос-
пользовалась душем в студии Джерри Блума). Увидев Клинга, она
протянула ему руку и затем подставила щеку для поцелуя.
Щека была гладкой и прохладной, на лице не было ни малей-
ших следов грима за исключением бледно-зеленой тени на веках
и коричневатой полоски над ресницами. Волосы, гладко зачесанные
назад, падали на спину. На ней были синие джинсы, сандалии и
вязаный полосатый свитер. Через правое плечо был перекинут ре-
мень голубой сумки, но она тут же перебросила его на противо-
положное плечо, сунула правую руку под мышку Клинга и
спросила:
— Ты долго ждал?
'— Нет, только что приехал.
— Что-нибудь случилось?
— Ничего.
— Но ты как-то странно смотришь, на меня.
— Нет, ничего. Все в порядке.
Не мог же он сказать ей, что, находясь рядом, он не в силах
не смотреть на нее. Фильм, который они решили посмотреть, на-
зывался «Биллит». Клинг видел его еще тогда, когда начал ходить
по кинотеатрам впервые, Аугуста тоже. Но ей, как она призналась,
захотелось посмотреть его еще раз в присутствии настоящего по-
лицейского. Клинг, когда смотрел «Биллит» впервые, не мог понять
что за чертовщина происходит на экране. И вышел тогда из ки-
нотеатра, обалдевший от автомобильных гонок, глядя на которые
у него кружилась голова. Как ни странно, но и на этот раз он так
и не понял, о чем повествует фильм, но на этот раз не из-за
автогонок. Просто он не сводил глаз с Аугусты.
Когда они вышли из кинотеатра, уже стемнело. В течение не-
скольких секунд они молча шли рядом, затем Аугуста сказала:
— Слушай, я думаю, что нам сразу нужно кое о чем догово-
риться.
— О чем именно? — спросил с опаской Клинг. «А вдруг, —
подумал он, — она признается, что замужем, или обручена, или
живет.с каким-нибудь высокооплачиваемым фотографом?..»
Но она сказала совсем другое:
455
— Я модель, Берт, и мне платят за то, что я красива. Когда
ты все время смотришь на меня, это заставляет меня нервничать.
— Хорошо, больше не буду...
— Нет, позволь закончить...
— Мне показалось, что ты уже закончила.
— Нет, мы должны решить все раз и навсегда.
— Все уже решено, — сказал он. — Теперь мы оба знаем, что
ты красива. — На мгновение он заколебался и затем, улыбнув-
шись, прибавил: — И к тому же очень скромна.
— О Господи, — вздохнула девушка, — я пытаюсь говорить с
тобой как с разумным человеком, а ты...
— Извини, что заставил тебя нервничать, — сказал он, — но
дело в том...
— Да-да, в чем же? — спросила Аугуста. — Давай хотя бы
выясним суть дела.
— Дело в том, что я никогда в жизни не был с такой красивой
женщиной, как ты. Это единственная и абсолютная правда. И я
ничего не могу с собой поделать — смотрю и смотрю на тебя. Вот
в чем дело.
— Надеюсь, это пройдет. Видишь ли, мне кажется, что ты тоже
красивый, — сказала Аугуста, — и представь, какие у нас сло-
жатся отношения, если мы только и будем сидеть и не отрываясь
смотреть друг на друга.
Она внезапно остановилась посередине тротуара. Клинг с опа-
ской взглянул на нее, надеясь, что на этот раз не он причина этой
остановки.
— Я хочу сказать, — произнесла Аугуста, — вернее, мне ка-
жется, что мы будем часто встречаться с тобой, и потому мне
очень хочется, чтобы во время этих встреч можно было рассла-
биться и не думать о том, как я выгляжу.
— Да, пожалуй, ты права, — сказал Клинг и улыбнулся.
— Тогда пошли ужинать... Я ужасно проголодалась.
Сам лейтенант детективов Питер Бернс опознал в конце концов
на ксерокопии звезду немого кино.
— Это Вильма Бэнки! — твердо сказал он. И это было есте-
ственно, потому что Питер был старше всех на участке.
— Ты уверен? — спросил Мейер. — Позволь себе усомниться!
— Совершенно. Я видел ее в фильме «Пробуждение», а затем
в «Двух любовниках», где она снималась с Рональдом Колманом. —
Бернс откашлялся. — Естественно, в то время я был еще совсем
мальчишкой.
— Бэнки, — заговорил Хоуз. — Неужели он не мог придумать
что-нибудь пооригинальней?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Бернс.
456
— Он ведь пытается сказать, что речь идет о банке, верно?
— Готов биться об заклад, — сказал Мейер, — что именно это
он и имел в виду.
— Черт побери, — проворчал Бернс. — И все же повесь эту
ксерокопию на доску объявлений вместе со всеми остальными, Мей-
ер. Итак, посмотрим, что же у нас теперь получается. Два портрета
Гувера, два Вашингтона, два японских истребителя «Зеро», а вот
теперь еще и мисс Бэнки. Что ж, давайте попытаемся разгадать
эту непростую шараду, — сказал Бернс.
— Ее фамилия Бэнки, — заметил Мейер. — Может, нам сле-
дует принимать во внимание только фамилии.
— Да, пожалуй.
— Получается, Гуверский Вашингтонский банк Зеро, — начал
Бернс.
— А может, все же лучше ориентироваться на имена, — пред-
ложил Хоуз.
Детективы посмотрели на ксерокопии, потом друг на друга.
— Он не так уж гениален, этот Глухой. Но если он сумел
кое-что придумать, то мы должны разгадать это кое-что.
— Точно.
— Итак, скорей всего не фамилии и не имена.
— Тогда что же? — спросил Бернс.
— Не знаю, — признался Хоуз.
— К тому же, Коттон, ты ошибаешься — он, конечно, умен, —
сказал Мейер.
— В этом ему не откажешь, — согласился и Бернс.
Детективы снова просмотрели ксерокопии.
— Дж. Эдгар Гувер, —- произнес Хоуз.
— Директор ФБР.
— Джордж Вашингтон.
— Отец нации.
— Нет, это ничего не даст, — вздохнув, сказал Бернс.
— Тогда давайте начнем с начала, — предложил Хоуз. — На
первой ксерокопии, полученной нами, был изображен Гувер. Верно?
- Да.
— Затем появились Вашингтон и «Зеро», — сказал Мейер.
— А теперь давайте порассуждаем, — предложил Хоуз. — Бу-
дем высказывать самые невероятные идеи. Что приходит в голову,
когда я называю имя Вашингтона?
— Генерал.
— Президент...
— Маунт-Вернон.
— Вишневое дерево, — сказал Мейер.
— Какое вишневое дерево?
— Он ведь срубил вишневое дерево, верно?
457
— А как относительно того, что он был президентом? Что это
даст нам?
— Исполнительная власть.
— Главнокомандующий.
— Опять тупик, — с досадой произнес Бернс.
— А если начать с Гувера?
— ФБР.
— Федеральное бюро...
— Федеральное! — щелкнул пальцами Хоуз. — Федеральный
банк!
— Федеральный банк в Вашингтоне?
— Тогда при чем тут мы?
— А как относительно «Зеро»?
— Да плюнь ты на это «Зеро», давай вернемся к Вашингтону.
— Нет, одну минутку, может быть, «Зеро» тоже важно.
— Каким образом?
— Пока не знаю.
— Давай попробуем. Зеро.
— Ноль.
— Гусиное яйцо.
— Зед.
— Давайте все-таки вернемся к Вашингтону.
— Это наверняка федеральный банк в Вашингтоне, — произнес
Бернс.
— Тогда зачем посылать нам портрет самого Вашингтона? Если
он хочет, чтобы мы опознали место...
— Банк и есть место, а не мы.
— Да, но не проще ли было тогда послать фотографию Белого
дома, или купола над зданием Капитолия, или...
— А почему вы думаете, что он хочет облегчить нам задачу?
— Ну хорошо, посмотрим, чего, нам удалось добиться. Феде-
ральный Вашингтонский Зеро Банк.
— Предположим, «Зеро» ничего не значит. Буквально ничего,
ноль. Что, если его нужно просто не принимать во внимание?
— Давайте попробуем.
— Федеральный Вашингтонский банк.
— Но ведь я именно об этом и говорю, — заметил Бернс. —
Федеральный банк в Вашингтоне.
— Если банк находится в Вашингтоне, зачем сообщать об этом
нам?
— Вашингтон, — сказал Хоуз. — Кем он был, черт возьми,
кроме генерала и первого президента...
— Первый федеральный, банк! — воскликнул Мейер.
— Что?
— Первый президент, и первый, черт побери, федеральный банк!
458
— Точно! — кивнул Бернс.
— Первый федеральный банк, — повторил Мейер и победно
улыбнулся.
— Бери телефонный справочник, — распорядился Бернс.
Все гордились, вполне естественно, дедуктивным мышлением,
которое привело их к разгадке. Теперь они считали, что знают
название банка, а также точную дату предстоящего ограбления.
Они начали весело перелистывать пожелтевшие страницы.
Но в одной лишь Айсоле оказалось первых федеральных банков
двадцать один, и все находились за пределами 87-го полицейского
участка.
Семнадцать первых федеральных — в Калмс-Пойнт.
Девять в Риверхеде, двенадцать в Маджесте и два в Беттауне.
Общее количество первых федеральных банков в городе — шесть-
десят один.
Да, совсем не просто работать в таком большом городе.
Глава 10
Воскресенье.
Взгляните на этот город.
Разве можно ненавидеть его?
Он состоит из пяти районов, каждый из которых отличается от
другого, как иностранные государства с общими границами друг от
друга. Более того, жители Айсолы лучше знакомы с улицами Ан-
глии или Франции, чем с Беттауном, находящимся на противопо-
ложном берегу реки. Жители этих районов говорят на разных
языках. Случается, что житель Калмс-Пойнт говорит столь же не-
разборчиво, как валлиец.
Город состоит из домов, это верно. Они выстраиваются подобно
армейским подразделениям, предназначенным для защиты от ин-
дейского населения, давным-давно обманутого и изгнанного. Здания
закрывают собой небо. Они не дают оглядеться вокруг и увидеть
ни реки, ни моря. Наверное, еще никогда в истории человечества
не существовало города, так презрительно относящегося к красоте
своих водных путей. За городскими домами никогда не увидеть
широкой панорамы — ни серебристой глади реки, ни зелени травы,
ни ясного голубого неба. Вокруг лишь узкие щели улиц. И все-таки
как можно ненавидеть его?
Будь город женщиной, он порой мог показаться, как и она,
крикливым и вульгарным, и вроде бы у него нейлоновые чулки
опущены и порваны, а каблуки стоптаны. Женщина всегда хочет
нравиться, пытаясь доказать, что ничем не хуже других. Поет она
слишком громко. Губная помада размазана по всему лицу. Она
459
поднимает юбку и сбрасывает ее с одинаковой непринужденностью.
Она визжит, ругается, качается, падает. Она грубая, но и уязви-
мая, и ранимая, и опасная, но ее нельзя ненавидеть, даже когда
она пахнет хорошим мылом, бензином, табачным дымом, мариху-
аной, вином, цветами, пылью и смертью — всеми привычными
запахами большого города. Если вы родились и выросли в большом
городе, вы сразу узнаете этот запах и у вас закружится голова.
Этот запах не имеет ничего общего с тем, как пахнут маленькие
городишки, поселки и деревеньки, выдающие себя за города. А
вообще-то во всем мире существует всего с полдюжины настоящих
городов. И этот город один из них.
Если вы не в состоянии очеловечить город, значит, вы никогда в
нем не жили. Если вы не испытываете романтичных, даже сентимен-
тальных чувств к нему, то вы можете считаться иностранцем, еще не
овладевшим языком. Попробуйте побывать в Филадельфии, и вы
влюбитесь в нее с первого взгляда. Чтобы познать город, вы должны
обнять его и прижать к себе, подышать его воздухом, его ароматами.
Ну взгляните же на этот город.
Разве можно ненавидеть его?
...Воскресные комиксы прочитаны, и в квартире тихо.
Мужчина, сидящий в глубоком кресле, чернокожий. Ему сорок
семь лет. Одет он в рубашку, старые джинсы и домашние тапочки.
Он худой, с карими, слишком большими для его лица глазами,
поэтому всегда выглядит испуганным или изумленным. Из откры-
того окна со стороны пожарной лестницы дует легкий ветерок.
Восьмилетняя дочь мужчины посадила цветы в ящике из-под сы-
ра — так ей посоветовали в школе. Нежное прикосновение ветра
напоминает мужчине о приближающемся лете. На его лице по-
является хмурое выражение. Он расстроен, но не может понять,
по какой причине. Его жена в гостях у соседки, и ему показалось,
что он одинок и заброшен. Его раздражает, что она не готовит
обед, болтает в чужом доме, а ему хочется есть.
Он поднимается с кресла и, наверное, уже в сотый раз видит,
что обивка местами изношена и сквозь нее видна подкладка. Он
тяжело вздыхает. И снова, не зная почему, начинает волноваться.
Смотрит на линолеум, на коричневато-красные протертые места и
не может понять, куда делись яркие цветы, которые только вчера
были разбросаны по полу квартиры. Подумав, не стоит ли вклю-
чить телевизор, посмотреть бейсбол, он подходит к нему, но еще
слишком рано — игра начнется лишь через несколько часов, — и
он не знает, чем заняться.
А лето между тем приближается.
...Этот мужчина работает в туалете.
У него маленький столик в одном из отелей в центре города.
На столе белая скатерть.- На ней — стопка полотенец для рук,
460
расческа и щетка. Рядом блюдце, в которое мужчина кладет четыре
монеты перед началом смены — каждая монета по четверть дол-
лара. Он надеется, что чаевые, которые оставят ему мужчины,
заходящие помочиться, будут по крайней мере не менее щедры. В
зимнее время года он не испытывает неудовольствия от своей ра-
боты. Он с нетерпением ждет, когда посетитель кончит мочиться,
чтобы вручить ему свежее полотенце, щеткой почистить его пид-
жак, при этом делая вид, что не ждет благодарности. Но большин-
ство посетителей все же оставляют чаевые. Каждый вечер он
возвращается домой, пропитанный запахом туалета. Иногда по но-
чам он просыпается от сна, в котором бегают крысы и пахнет
туалетом. Тогда он встает, идет в ванную, кладет соль в пригор-
шню, растворяет в воде и вдыхает горько-соленую воду. И все-таки
неприятный запах не сразу покидает его.
В зимнее время его работа не так уж и плоха.
Зато летом, в своей душной комнатушке, пахнущей нечистота-
ми, он думает: неужели всю жизнь придется провести, развертывая
полотенца и протягивая их незнакомым мужчинам, смахивая пыль
с их пиджаков, в надежде услышать звон монет, падающих в блюд-
це. Но при этом он пытается сохранить на лице остатки челове-
ческого достоинства.
Но вот он бредет домой, потом мрачно стоит в середине гос-
тиной, прислушиваясь, как в кухне из крана капает вода.
Когда через десять минут в квартиру входит жена, он избивает
ее до потери сознания, а затем прижимает избитое тело к1 себе,
укачивает, успокаивает, плачет, просит прощения и по-прежнему
не знает, чем вызван этот порыв ярости, почему он пытался убить
единственного человека на земле, которого по-настоящему любит.
...Под теплыми лучами апрельского солнца четверо упитанных
мужчин сидят за шахматным столиком в парке на противополож-
ной университету стороне улицы. Все четверо одеты в темные ко-
стюмы. Двое играют в шахматы, а двое стоят, изредка подсказывая
игрокам ходы. Игра идет здесь каждое воскресенье в течение мно-
гих лет, и потому создается впечатление, что играют все четверо,
поскольку и игроки, и те, кто в данный момент «болеет», мало
отличаются друг от друга.
Белокожему подростку, который вошел в парк, семнадцать лет.
На его лице счастливая улыбка. Он идет упругим шагом, вдыхая
живительный весенний воздух, смотрит на девушек в коротеньких
юбочках и восхищается их ножками. Его переполняет чувство жиз-
ни, мужской силы, радости и неизъяснимого блаженства.
Когда он подходит к шахматному столику, над которым скло-
нились четверо стариков, - глубоко задумавшихся над очередной
комбинацией, юноша , внезапно поворачивается, сметает фигуры с
доски и, ухмыляясь, идет дальше. Старики горестно вздыхают,
461
кряхтя подбирают фигуры и, готовясь начать игру сначала, горюют,
что какой-то ход, какой-то особенно важный ход утерян навсегда.
А весенний день все еще продолжается. Продолжается бесконечно.
По воскресеньям ритм города замедляется. Гроувер-парк закрыт
для транспорта, и велосипедисты носятся по зеленым извилистым
дорожкам среди цветов, стройных деревьев и кизиловых кустов.
Откуда-то из глубины слышится звонкий смех1 юной девушки. Ну
как можно ненавидеть этот город, с его открытыми улицами, пе-
ресекающими его во всех направлениях.
...Они сидят за столиком кафе друг напротив друга. Тот, что по-
моложе, одет в водолазку и синие джинсы, на старшем — темно-си-
ний костюм и белая, расстегнутая у ворота, без галстука, рубашка.
— Извини, — говорит тот, что в костюме. — Но что я могу
поделать?
— Я все понимаю, — отвечает молодой. — Но ведь не хватает
всего двух баксов, Джей.
— Два бакса есть два бакса.
— Но ведь это в первый раз...
— Я бы помог тебе, Ральфи, если б мог, но не могу.
— Дело в том, что завтра я собираюсь встретиться с матерью,
понимаешь, и она, ты же знаешь, всегда дает мне деньги.
— Зайди к ней сегодня вечером.
— Я бы зашел, но отец отвез ее сегодня утром в Сэндс-Спит.
— Тогда зайди завтра. А после встречи с ней можешь прийти
ко мне.
— Разве я прошу тебя, Джей, помочь бесплатно? Если б у
меня был другой, выход, я не обратился бы к тебе. Но ведь не
хватает такой малости!
— Два доллара — это не малость.
— Для чужих людей, конечно. Но, Джей, мы ведь знаем друг
друга столько времени. Разве это не правда?
— Правда.
— К тому же я надежный покупатель, Джей. И ты прекрасно
это знаешь.
— Да, знаю.
— Так помоги мне продержаться до завтра, Джей...
— Не могу, Ральфи. И не проси. Если б я сделал скидку тебе,
мне пришлось бы делать скидки и всем остальным.
— Но никто же не узнает об этом? Я никому не скажу. Кля-
нусь Господом.
— Все тайное становится явным, Ральфи. Ты хороший парень,
я говорю это вполне искренне. Но помочь тебе не могу. Если бы
я знал, что у тебя с собой нет нужной суммы, я даже не пришел
бы на встречу с тобой.
— Да, но ведь не хватает всего два доллара...
462
— Два доллара здесь, два доллара там, в результате получается
порядочная сумма. Кто из нас больше рискует. Ральфи?
— Ты, конечно. Но...
— И вот теперь ты просишь, чтобы я дал тебе порошок почти
бесплатно.
— Дай мне продержаться до завтра. Завтра я получу деньги у
моей старухи и отдам все сполна.
— Извини, не могу.
— Джей! Джей, послушай, разве я хоть раз приходил к тебе
без денег? Скажи правду.
— Да, это верно.
— Разве я жаловался, когда мне доставался дерьмовый порошок....
— А, ну-ка подожди минутку, Ральфи. Выходит, я сбывал тебе
дерьмо?
— Нет-нет, что ты! Кто говорит об этом?
— Мне показалось, что ты сказал именно это.
— Нет.
— Тогда что ты сказал?
— Я хотел сказать, что тогда порошок бы некачественным во
всем городе. Когда полиция начала давить на нас, помнишь? В
прошлом июне. Тогда было трудно купить приличный порошок.
Вот что я хотел сказать.
— Я хорошо помню прошлый июнь.
— Вот я и говорю, что никогда не жаловался. Когда всем стало
трудно, я не жаловался. Выручи меня на этот раз, Джей, и я...
— Не могу, Ральфи.
— Джей, пожалуйста.
— Нет.
— Ну, Джей...
— Иди к матери, возьми у нее деньги...
— Джей, прошу!
— ...Тогда и поговорим.
— Джей!
— Прощай, Ральфи.
Сумерки быстро надвигаются на город. Лучи заходящего солнца
отражаются в окнах домов, делая их золотыми, и гаснут. На смену
солнечным приходят огни фонарей и реклам; которые тут и там
вспыхивают красным и зеленым светом. Даже светофоры на пере-
крестках, кажется, становятся более яркими, чем днем. Невозмож-
но ненавидеть этот сверкающий разноцветными огнями город.
...Полицейский не знал, как ему поступить.
Женщина билась, в истерическом припадке^ из раны над левым
глазом текла кровь, и он не знал, нужно ли сначала вызвать «ско-
463
рую помощь», а потом уже пойти наверх и арестовать мужчину,
ударившего ее. Эту дилемму успешно решил сержант, подъехавший
в патрульном автомобиле. Он вышел из машины и пошел к тому
месту, где билась в истерике женщина и рядом стоял растерянный
полицейский.
Человек, который ударил ее, — муж, сказала женщина. Но она
не настаивает на обвинении.
Сержанта мало интересует, будет женщина настаивать на об-
винении или нет. Тем более что сейчас такой теплый воскресный
апрельский вечер, что ему куда приятнее стоять на тротуаре и
слушать женщину, к тому же довольно красивую, чем подниматься
по лестнице и арестовывать мужчину, ударившего ее.
Женщина расстроена: муж заявил, что собирается покончить с
собой. Он ударил ее по голове пустой молочной бутылкой и затем
закрылся в ванной. Оттуда под аккомпанемент текущей воды он
кричал, что покончит с собой. А женщина не хочет, чтобы муж
кончал жизнь самоубийством, потому что любит его. Потому и
выбежала на улицу, практически обнаженная, чтобы позвать на
помощь полицейского.
Стенания женщины в конце концов надоедают сержанту. Он
уверяет женщину, что человек, который собрался убить себя, не
будет кричать об этом, а молча стреляется. Но его слова не по-
могают: истерика не прекращается, кровь продолжает течь по лицу
женщины, и сержант решает, что пришла пора преподать урок
молодому полицейскому.
— Пошли, парень, — говорит он ему, и они вдвоем входят в мно-
гоквартирное здание. В это время второй полицейский, сидящий за
рулем машины, вызывает по радио «скорую помощь». Женщина же
садится на бампер полицейского автомобиля. Она только сейчас за-
метила, что из раны над глазом продолжает течь кровь, и бледнеет.
Полицейский, сидящий за рулем, опасается, что она может упасть в
обморок, однако не выходит из машины, чтобы броситься на помощь.
На третьем этаже дома (квартира 31, как сказала женщина)
сержант громко стучит в дверь. Прислушивается. Снова стучит и,
толкнув дверь, говорит своему спутнику: «Пошли, парень». Дверь
оказалась запертой. В квартире было тихо, лишь вода в ванной
продолжает литься.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул сержант. Никакого от-
вета. Он, пожав плечами, поворачивает голову в сторону ванной
и идет к ней. Неожиданно дверь ванной открывается. На пороге —
обнаженный мужчина.
Он выбрался из ванны, в которую все еще льется вода, и его
бледное тело все в прозрачных каплях. А вода в ванне — красная.
Оказывается, мужчина перерезал себе артерии на левой руке, и
на светлый кафельный пол хлещет кровь. В правой руке он держит
464
разбитую молочную бутылку, по-видимому, ту самую, которой он
ударил жену, и теперь пытается ткнуть ею в лицо сержанта, ко-
торый озабочен несколькими проблемами. Одна из них связана с
вероятностью быть убитым в ближайшие несколько мгновений.
Другая — с мыслью о том, что придется бороться с обнаженным
мужчиной. И третья — забота о том, как бы не испачкать кровью
свой новый мундир, и, наконец, последняя — все же подать до-
стойный пример молодому полицейскому.
— Оставьте меня, дайте умереть спокойно! — истошно кричал
между тем мужчина, делая выпады в сторону сержанта и грозя
ему острыми краями разбитой, бутылки. Сержант, толстый и тя-
жело дышащий после подъема по лестнице, увертываясь от грозя-
щих ударов, пытался схватить мужчину и одновременно вытащить
револьвер. Причем все это надо было делать быстро, а мужчина
между тем все кричал, размахивая бутылкой, намереваясь попасть
в лицо и шею сержанта.
Внезапно раздался оглушительный выстрел. Залитый кровью
мужчина издал последний крик и выронил бутылку. Она разбилась
на плиточном полу, и сержант, выпучив глаза, следил, как муж-
чина опрокинулся назад в ярко-красную воду ванны и погрузился
в нее. Тогда он вытер пот с лица и повернулся к полицейскому,
стоящему с револьвером в руке, с зажмуренными глазами и гри-
масой боли на лице. Из дула револьвера вилась тонкая струйка
дыма.
— Хорошая работа, парень, — одобрил сержант.
...Город спит.
Единственным освещением его сейчас являются уличные фона-
ри, бросающие бледный свет на покинутые прохожими тротуары.
Окна в жилых домах темны, за исключением освещенного — то
здесь, то там — окна ванной, где свет вспыхивает и вскоре гаснет.
Все тихо вокруг.
Посмотрите на этот город.
Ну разве можно его ненавидеть?
Глава 11
Он искал Мэри Маргарет Райан со второй половины субботнего
.дня, но безуспешно. Побывал в квартире на Портер-стрит, где она,
по ее словам, обитала, но Генри и Боб сказали, что не видели ее
и не имеют представления, где она может быть. Затем Карелла
побывал всюду, куда она могла заходить, даже организовал слежку
за студией Эллиота, полагая, что она может прийти повидаться с
ним. Но она не появилась и тут.
465
И вот теперь, в десять утра в понедельник 26 апреля, за четыре
дня до момента, когда Глухой обещал похитить пятьсот тысяч дол-
ларов из первого федерального банка (один Бог знал из какого).
Карелла бродил по Ратленд-авеню в поисках серебристого мото-
цикла. Во время их короткого разговора в прошлый вторник Янк
говорил, что прикатил в город несколько недель назад и живет в
квартире на Ратленд. Он не назвал адреса, но Карелла считал, что
найти его квартиру не составит особого труда — спрятать большой
мотоцикл было почти невозможно. Откровенно говоря, он не рас-
считывал, что Янк или его друзья знают что-то относительно ме-
стопребывания Мэри Маргарет Райан. Она была не похожа на
девушку, водящую компанию с бандой мотоциклистов, но Мэри
Маргарет Райан должна же была где-то находиться.
Побродив по кварталу минут пятнадцать, Карелла все же нашел
три мотоцикла, прикованных цепями к металлическому столбу у
входа на Ратленд-авеню, 601. Он постучал в дверь единственной
квартиры на первом этаже и спросил мужчину, который открыл
ему дверь, где проживают байкеры.
— Вы собираетесь арестовать их? — с надеждой спросил муж-
чина и, не дождавшись ответа, сказал: — Второй этаж, окна на
улицу. А все-таки жаль, что вы не хотите арестовать их. Мечтаю,
чтобы и духа их тут не было.
— Почему?
— Потому что эти громилы никому не нужны, — произнес
мужчина и захлопнул дверь.
Карелла поднялся на второй этаж. Несколько коричневых меш-
ков с мусором были прислонены к стене. Он постоял под дверью,
услышал голоса внутри и постучал. Дверь открыл высокий блондин,
голый до пояса. У него были широкие, как у культуриста, плечи
и мощные бицепсы. Босой, в синих джинсах, туго обтягивающих
могучие бедра, он мрачно посмотрел на Кареллу.
— Я полицейский, — отрекомендовался Карелла. — Ищу ре-
бят по имени Оке и Янк.
— Зачем? — спросил блондин.
— Хочу задать им пару врпросов.
Блондин посмотрел на него, пожал плечами и, сказав: «О’кей»,
провел в квартиру. Оке и Янк сидели за столом в кухне и пили
пиво.
— Ну и встреча! — сказал не очень весело Янк.
— Кто это? — спросил Оке.
— Господин из полиции, — произнес Янк и добавил с насмеш-
ливой вежливостью: — Боюсь, забыл, как вас зовут.
— Детектив Карелла;
— Карелла, совершенно верно, Карелла. Чем обязаны, детектив
Карелла?
466
— Вы не видели в последнее время Мэри Маргарет? — спросил
Карелла.
— Кого?
— Мэри Маргарет Райан.
— Не знаю такой, впервые слышу это имя, — сказал Янк.
— А вы? — обратился детектив к Оксу.
— Я тоже не знаю такой, — ответил блондин.
— Девушка довольно высокая, длинные каштановые волосы, ка-
рие глаза, — сказал Карелла. — Я задаю вам этот вопрос потому...
— Мы не знаем ее, — отрезал Янк.
— Я задаю этот вопрос потому, — повторил Карелла, — что
она позирует для Сэнфорда. Эллиота и...
— О нем мы тоже понятия не имеем, — ответил Янк.
— Вот как, вы не знаете Эллиота?
— Нет.
— Ни один из вас действительно не знает его?
т- Точно, — кивнул Янк.'
— У вас не изменилась точка зрения относительно фотографии,
которую я вам показывал?
— А почему она должна была измениться? — спросил Янк.
— Что за фотография? — спросил Оке.
— Вот эта. — И Карелла передал ему снимок мертвого муж-
чины, достав его из записной книжки.
Внимательно следя за реакцией Окса, он все время смотрел в
его глаза и внезапно почувствовал беспокойство из-за того, что
увидел. Глядя через окно витрины в студию Эллиота, Оке тогда
показался ему интеллигентным и разумным человеком, возможно,,
потому, что наставлял Эллиота, грозя ему пальцем. Но теперь,
услышав его голос, взглянув в его глаза, Карелла понял что Оке
настоящее грубое животное. Открытие было пугающим. Уж лучше
иметь дело с умными людьми, подумал Карелла. Согласен на ты-
сячу Глухих, лишь бы тупицами занимался кто-нибудь другой.
— Ну, узнали этого несчастного? — спросил он.
— Нет, — ответил Оке и бросил фотографию на стол.
— В субботу я разговаривал с Сэнфордом Эллиотом, — заме-
тил Карелла, — надеясь, что он сможет помочь мне опознать этого
мужчину. — Он взял снимок, снова положил его в записную книж-
ку и замолчал. Ни Оке, ни Янк тоже не сказали ни слова.
— Как, как вы сказали, друг? — спросил Оке.
— Сэнфорд Эллиот. Но друзья зовут его просто Сэнди.
— Впервые слышу, — произнес Оке.
— Понятно, — кивнул Карелла. Он оглянулся по сторонам. —
Эта квартира принадлежит вам? — спросил он полуголого босого
блондина.
- Да.
467
— Как вас зовут?
— С чего это я вдруг должен называть свое имя?
— Мешки с мусором, сложенные в прихожей, представляют
собой нарушение правил пожарной безопасности, — коротко бро-
сил Карелла. Вы хотите вывести меня из себя или все-таки
назовете свое имя?
— Уилли Харкорт.
— Сколько времени вы живете здесь, Уилли?
— Около года.
— А когда к вам приехали ваши друзья?
— Несколько недель назад.
Карелла повернулся к Оксу и спросил:
— В чем причина вашей ссоры с Сэнди Эллиотом?
— С кем? — недовольно буркнул Оке.
— С Сэнди Эллиотом.
— Мы же сказали вам, что не знаем его, — сказал Янк.
— У вас дурная привычка отвечать на вопросы, которые вам
не задают, — произнес Карелла. — Я говорю с вашим другом. В
чем причина ссоры, Оке? Вы скажете мне об этом?
— У нас не было никакой ссоры.
— Тогда почему вы на него кричали?
— Я? Вы с ума сошли!
— Вы находились у него в студии в прошлую субботу, и я
слышал, как вы кричали на него. Почему?
— Вы меня с кем-то путаете, — пожал плечами Оке и, взяв
бутылку, отпил пива.
— Кто, кроме вас, еще живет в этой квартире? — спросил
Карелла.
— Только мы втроем, — ответил Уилли.
— Внизу стоят ваши мотоциклы?
— Да, — быстро ответил Янк.
— Ты сильный парень, и твои мускулы производят угрожающее
впечатление, — заметил Карелла, взглянув на Янка, и достал ре-
вольвер. — Этот револьвер тридцать первого калибра и называется
«детективе спешиал», — сказал он. — В нем шесть патронов, а я
отличный стрелок. Не собираюсь вступать в рукопашную схватку
с тремя громилами. Садись, веди себя тихо и вежливо, а то я
прострелю тебе ногу, а потом заявлю, что ты пытался напасть на
полицейского, ведущего расследование.
Янк поколебался с секунду и сел.
— Вот так-то лучше, — одобрительно отозвался Карелла, но
не убрал револьвер в кобуру, а держал его в руке, не снимая
пальца со спускового крючка.
— Серебристый мотоцикл ваш?
- Да.
468
— Какой из них принадлежит вам, Оке?
— Черный.
— А вам? — Карелла повернулся к Уилли.
— Красный.
— Все они зарегистрированы?
— Бросьте, — произнес Янк. — У нас все по закону, и вам
не удастся отыскать какого-нибудь нарушения.
— Если только не захочу обратить внимание полиции на меш-
ки с мусором.
— Почему вы вяжетесь к нам? — внезапно спросил Оке. —
Что мы такого сделали?
— Прежде всего лгали, уверяя, что не были в студии Эллиота
в субботу.
— Подумаешь, преступление! Ну хорошо, мы были там. И что
из того?
— О чем вы спорили с ним?
— О ценах на статуэтки, — ответил Оке.
— И к какому же решению вы пришли?
— Мы не сумели договориться.
— Вы хорошо знаете Эллиота?
— Мы совсем не знаем его. Увидели его скульптуры в витрине
и зашли поинтересоваться ценой на них. Вот и все.
— А как относительно Мэри Маргарет Райан?
— Никогда о такой не слыхали.
— Ну хорошо, — сказал Карелла. Он подошел к двери, открыл
ее и повернулся к трем байкерам: — Если вам неожиданно придет
в голову мысль вернуться на Западное побережье, советую не спе-
шить. Кроме того, рекомендую вынести мусор из коридора. — Он
вышел, закрыл за собой дверь и спустился по лестнице. Лишь
оказавшись на первом этаже, Карелла убрал револьвер в кобуру
и снова постучал в квартиру на первом этаже. В дверях появился
все тот же мужчина.
— Вы их еще не арестовали?
— Пока нет. Но вы не будете возражать, если я на минуту
зайду поговорить с вами?
— Заходите. А все же лучше было бы арестовать их, — недо-
вольно пробурчал мужчина, однако посторонился и пропустил де-
тектива в квартиру- Ему было далеко за пятьдесят. Одет он был
в темные брюки, домашние шлепанцы и майку.
— Как вас зовут, сэр? — спросил Карелла.
— Эндрю Халлоран, — ответил мужчина. — Я работаю кон-
сьержем. А ваше имя, если не секрет?
— Детектив Карелла.
— Почему вы не арестовали их, детектив Карелла? От них одни
неприятности. Неужели нельзя было найти какой-нибудь повод?
469
— Кто платит за занимаемую байкерами квартиру, мистер
Халлоран?
— Тот, с мускулами. Его зовут Уильям Харкорт. Они зовут
его Уилли. Но он никогда не живет один. К нему без конца при-
езжают и уезжают какие-то типы. Иногда там набирается более
десятка мужчин и женщин. Все они напиваются допьяна, прини-
мают наркотики, кричат, дерутся друг с другом и с любым, кто
попытается призвать их к порядку. Уверяю вас, от них одни не-
приятности, вот что я вам скажу.
— Вы не знаете настоящих имен остальных двух?
— Каких двух? — спросил Халлоран.
— Окса и Янка.
— Я все время их путаю, — сказал Халлоран. — Несколько
недель назад они втроем приехали из Калифорнии, и я все еще
путаю их друг с другом.
— Вы сказали, приехали трое? — спросил Карелла и внезапно
вспомнил, что и Янк сказал ему то же самое в прошлый вторник.
«Мы втроем, — сказал он, — приехали сюда с побережья...»
— Да, трое, конечно, трое.
— Вы не могли бы описать их?
— С удовольствием. Один из них низенький и широкоплечий,
похож на гориллу, да и ум, по-моему, у него обезьяний.
— Это Оке.
— Другой с кудрявыми волосами, густой черной бородой и шра-
мом над правым глазом.
— Янк. А третий?
— Высокий парень с темными волосами и длинными усами. Са-
мый вежливый из всех, между прочим. Последнее время я что-то не
вижу его. По крайней мере с неделю он не появляется в квартире. Не
думаю, что уехал, так как мотоцикл его все еще стоит внизу.
— Какой из трех принадлежит ему?
— Красный.
— Я думал, что хозяин красного мотоцикла Уилли.
— Уилли? Да у него не хватит денег даже на покупку роли-
ковых коньков!
Карелла достал из кармана записную книжку, снова вынул фо-
тографию и, протянув ее консьержу, спросил:
— Это и есть третий байкер?
— Да, это Адам, — кивнул Халлоран, взглянув на снимок.
— А как его зовут?
— Адам Виллере.
Карелла позвонил в полицейский участок из автомата в мага-
зине на углу и сказал Мейеру, что опознал наконец жертву «дела
Христа» и попросил его проверить имеющуюся информацию на
470
Адама Виллерса, повторив фамилию по буквам. Затем спросил, не
звонил ли ему кто-нибудь.
— Твоя сестра, — сказал Мейер. — Просила напомнить, что
в среду день рождения отца, не забудь послать ему поздравление.
— Ясно. Еще что?
— Клинг спрашивает, не собираешься ли ты пригласить свою
жену в бар со стриптизом на Калмс-Пойнт.
— Что?
— Он следит за парнем, связанным со всеми этими квартир-
ными ограблениями, но этот парень знает его в лицо и Коттона
разгадал, как полицейского, в первое же мгновение.
— Нехватало еще отправиться с женой в бар со стриптизом.
Господи! Передай Клингу, что это не реально.
— Я пошутил, не злись на меня, Стив.
— Еще какие-нибудь новости?
— Помнишь уличное ограбление в марте на Эйнсли? Женщину
звали Чэрити Майлс?
- Да.
— Парни из восемьдесят шестого участка только что раскрыли
его. Виновный признался во всех преступлениях, начиная с про-
шлого столетия, включая ограбление бронемашины Бринка.
— Отлично, значит, одним беспокойством меньше. Еще что?
— Больше ничего.
— А почта?
— Прибыла еще одна ксерокопия от нашего анонимного при-
ятеля.
Он нашел Мэри Маргарет Райан незадолго до полуночи. Без
четверти двенадцать пошел легкий дождик, и к этому времени он
снова побывал в квартире на Портер-стрит, зашел в соседнее кафе
и уже собрался было идти домой, как увидел ее. Она вышла из
подъезда на Хагер-стрит. На ней было армейское пончо, сохранив-
шееся скорей всего со времен второй мировой войны, покрытое
камуфляжными зелено-коричневыми пятнами. Она шла торопливо,
и Карелла, решив, что она возвращается в свою квартиру, распо-
ложенную всего в двух кварталах отсюда, догнал ее.
— Мэри Маргарет, — произнес он, подходя к ней. Она резко
обернулась. Ее глаза были такими же испуганными, как и тогда,
когда он в первый раз говорил с ней.
— Что вам от меня нужно? — спросила она, явно волнуясь.
— Нужно задать вам несколько вопросов.
— Нет, — ответила Мэри Маргарет и, отвернувшись, пошла
вперед.
Карелла -взял ее под руку и, посмотрев ей в глаза, сказал:
— Почему вы так испуганы, Мэри Маргарет?
471
— Ничего не испугана. Оставьте меня в покое. Мне нужно
домой. Я собираю вещи. Уезжаю... Послушайте, — сказала она
жалобным голосом, — мне удалось, наконец, собрать деньги для
отъезда. Оставьте меня в покое. Дайте мне возможность уехать.
— Чем вызвано ваше решение?
— Я устала от этого города.
— И куда вы отправляетесь?
— В Денвер. Говорят, там обстановка куда спокойнее. Везде
лучше, чем здесь.
— Кто дал вам деньги?
— Подруга. Она работает официанткой в закусочной. Неплохо
зарабатывает. Я взяла деньги взаймы и верну долг. Обязательно.
Послушайте, я спешу на самолет. Поймите! Мне не нравится в
этом городе. Здесь все плохо. Мне не нравятся люди, не нравится
атмосфера, не нравится....
— Где вы все последние дни прятались?
— Я не пряталась. Я просто искала, у кого можно было бы
взять денег взаймы. Пришлось встречаться со многими людьми.
— Вы прятались, Мэри Маргарет. От кого?
— Ни от кого, ни от кого!
— Что делал Сэнди в этом заброшенном доме восемнадцатого
апреля?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Вы ведь тоже были там?
— Нет.
— А где же были вы в это время?
— Я уже сказала. В Бостоне. Мы оба были в Бостоне.
— А где Сэнди обжег себе ногу?
— Обжег? Он не обжег, он...
— Я знаю, что Сэнди обжег ногу. Как это случилось?
— Пожалуйста, мне нужно идти...
— Кто убил Адама Виллерса?
— Адама? Откуда... откуда вам известно его имя?
— Я же говорю, что все знаю. Знаю, когда он приехал сюда,
знаю также, что его друзья приходили к Сэнди. Так вы расскажете
мне обо всем, что случилось, Мэри Маргарет?
— Боже мой, Боже мой, — прошептала она и, закрыв лицо
руками, разрыдалась. Они стояли под дождем. Мэри Маргарет ры-
дала. Карелла наблюдал за ней. Затем он сказал:
— Вам, пожалуй, лучше пройти со мной. Там все и расскажете.
— Их было трое, — начала она, когда уже сидела в комнате
детективов. — Они приехали в город всего несколько дней назад
и никак не могли отыскать своего друга, блондина- с могучими
мускулами, — я не знаю, как его зовут, — поэтому и ночевали
472
в заброшенном доме на Гаррисон-стрит. Тогда они и встретились
впервые с Сэнди. В студию пришел Адам Виллере. Он был хороший
парень, скромный. Среди байкеров тоже иногда встречаются хоро-
шие парни. И это стоило ему жизни. Он зашел в студию, чтобы
сказать Сэнди, что ему очень нравятся его работы. Сэнди и правда
хороший скульптор, понимаете, по-настоящему хороший, вы ведь
видели его работы и знаете, как он талантлив. Но его скульптуры
редко покупают, а отливка из бронзы стоит дорого, у него же
кончались деньги. Вот поэтому-то предложение Адама и показалось
ему таким заманчивым. Адам сказал, что парни, вместе с которыми
он ездит, могут захватить статуэтки с собой, положить их в сумки,
которые можно повесить по бокам мотоциклов, и попытаться про-
давать их по пути следования. Он сказал, что они не смогут про-
дать скульптуры по тем ценам, которые запрашивает Сэнди, но
поскольку они возьмут много работ, то все, что он потеряет при
продаже отдельных экземпляров, будет компенсировано их коли-
чеством. Сэнди согласился пойти к ним — на Гаррисон-стрит —
и, обсудив вопрос о цене, убедился, что это действительно выгодно.
Адам думал... я хочу сказать, что Адам не имел представления о
замыслах остальных. О байкерах пишут и говорят много плохого,
но Адам был хорошим... не таким, как другие. Ему действительно
нравились работы Сэнди, и он надеялся, что все мы сумеем под-
заработать на них. Вот почему он повел нас тем вечером в тот
заброшенный дом.
Они жили в двух комнатах на пятом этаже. В одной из комнат
лежал матрас. В другой, в центре, они развели костер, на котором
готовили пищу. Тот, которого звали Янк, когда мы пришли, пы-
тался что-то починить в своем мотоцикле. Я не знаю, как назы-
вается эта деталь, которая у него отвалилась. Короче говоря, все
мы сели вокруг костра. Сэнди достал немного травки, мы закурили,
и Адам объяснил, что они смогли бы купить работы Сэнди со
скидкой и продать их по пути, оплачивая таким образом свои рас-
ходы. Одного байкера звали Оке, и он сказал, что видел статуэтки
в витрине студии и девушка, которая позировала Сэнди, очень
сексуальна.
По-моему, тогда я впервые испугалась. Но, как бы то ни было,
мы... продолжали говорить о ценах на статуэтки. Адам, все еще
довольный своей идеей, пытался решить, сколько они должны за-
платить Сэнди за большие статуэтки и за маленькие. Понимаете,
он хотел заключить настоящую честную деловую сделку. Нам тоже
хотелось хоть немного заработать. И вдруг совершенно неожиданно
Оке спросил: «А сколько ты хочешь за саму девушку?»
Мы все были удивлены, понимаете? Ведь этот вопрос прозвучал
так неожиданно. Все, замолчав, замерли, а Оке говорит:
— Вы слышите меня? Сколько ты возьмешь за девушку?
473
— Какую девушку? — спросил Сэнди.
— Вот эту, — сказал Оке, протянул руку и... и ткнул пальцем
в мою грудь.
— Брось, — сказал Адам, — перестань говорить глупости, Оке,
мы же собрались здесь, чтобы обсудить, чего стоят скульптуры,
изготовленные этим парнем, верно?
И тогда Оке сказал, что предпочитает говорить не о работах
этого парня, а о его девушке.
Сэнди встал и сказал: «Пошли, Мэри Маргарет». И тут Оке
ударил его. С этого все и началось. Я закричала, и Оке ударил
меня, очень сильно. У меня до сих пор то место, куда он ударил,
болит. Они... Адам начал кричать на них, тогда Янк схватил его
сзади, скрутив ему руки, а Оке подтащил Сэнди к костру, сорвал
с него кроссовку и сунул его ногу прямо в огонь, сказав, что когда
ему в следующий раз зададут вопрос относительно цены, чтобы он
отвечал вежливо, а не пытался изображать умника. Сэнди тут же
потерял сознание от боли, а я снова начала кричать, потому что
нога Сэнди вся почернела... Оке еще раз ударил меня, я упала, и
тогда Адам вырвался и попытался помочь мне. Тогда оба так на-
зываемых друга набросились на него. Набросились, как лютые зве-
ри. Как акулы. Ужасно, когда хищники набрасываются на одного
из своих, понимаете, набрасываются в какой-то бешеной ярости.
Они погнались за ним в коридор... Я услышала звуки, как будто
заколачивают гвозди. Только позже я узнала, что они действи-
тельно забивали гвозди. Услышав, как Адам дико закричал, я вы-
бежала в коридор Hi увидев, как они издеваются над ним, упала
в обморок. Не знаю, что они делали со мной, пока я была без
сознания. Когда пришла в себя, я была вся в крови... но они, слава
Богу, ушли.
Я не знала, что делать. Сэнди не мог идти, а там... там, в
соседней комнате, было прибито к стене мертвое тело. Адам не
выдержал... Я... я перекинула руку Сэнди через свое плечо, и мы
с трудом пошли вниз по ступенькам. Все, 6 чем я тогда мечтала,
это спуститься вниз и выйти на улицу. Ступеньки были покрыты
какими-то отбросами. И мы шли, словно по мусорному ящику, все
время скользя. Но мне удалось все же спуститься с лестницы и
выйти с ним на улицу. Он так мучился, Боже мой, как он мучился,
как стонал! Я не могла найти такси, в том районе разве реально
отыскать такси?.. Наконец нам удалось остановить одно, и я от-
везла Сэнди в клинику Буэновиста, там обработали ему ногу, и
мы понадеялись, что все кончилось, что мы этих бандитов больше
никогда не увидим.
Но они пришли в студию уже на следующий день. Предупре-
дили, чтобы мы никому не говорили о случившемся, иначе, с нами
произойдет то же самое, что с Адамом. Тогда мы и придумали
474
поездку в Бостон, понимая, что полиция может начать разыскивать
нас, в общем, нам требовалось алиби. Надежда была только на то,
что они уедут. Молились, чтобы они отправились обратно в Кали-
форнию и оставили нас в покое, ушли из нашей жизни.
А теперь ведь они убьют нас, правда?
Карелла был не так глуп, чтобы идти за ними в одиночку.
Мотоциклы были все еше прикованы цепями к металлическому
столбу загородки — серебристый, красный и черный. Полицейские
встали по обе стороны двери, ведущей в квартиру 2 А, и затем,
глядя друг на друга, прижавшись к двери, прислушались.
— Сколько их, — прошептал Карелла, — как тебе кажется?
— Мне кажется, по крайней мере, четверо, — шепотом ответил
Мейер.
— Ты готов?
— Да уж, готовее некуда.
Когда выбиваешь дверь ударом ноги, самое неприятное заклю-
чается в том, что не знаешь, что встретишь внутри помещения.
Можно стоять и слушать целый час, различить два разных голоса,
или пять, или восемь, затем вышибить дверь, ворваться в квартиру,
а там тебя ждет целая армия с обрезами наготове. Мейеру пока-
залось, что он слышал четыре голоса — именно такое же количе-
ство голосов услышал и Карелла. Это были мужские голоса, и ему
казалось, что из них два принадлежат Янку и Оксу. Карелла не
думал, что байкеры вооружены, но проверить это не имел возмож-
ности. Оставалось лишь одно — ворваться в квартиру и арестовать
преступников.
Карелла кивнул Мейеру, и Мейер тоже ответил кивком.
Стиснув револьвер в правой руке, Карелла оперся спиной о
стену, оттолкнулся от нее, поднимая вверх правое колено, и ударил
подошвой ноги в дверь под самым замком. Дверь тут же вылетела
внутрь, за ней последовали Карелла и Мейер немного позади. Оке
и Уилли опять сидели за кухонным столом и пили вино. Янк стоял
рядом с холодильником, разговаривая с мускулистым чернокожим.
Оке мгновенно отбросил назад стул, и в его руке появился нож.
Он уже бросился было на Кареллу с зажатым в руке ножом, когда
первая пуля из револьвера детектива ударила его в грудь. Но,
подобно обезумевшему слону, Оке продолжал наступать и Карелла
выстрелил снова, потом еще раз, и Оке, продолжая движение, вы-
бросил вперед нож, который скользнул по лицу и щеке детектива.
Карелла, упершись дулом револьвера в живот Окса, выстрелил еще
раз. Послышался глухой звук, и тотчас пуля отбросила Окса об-
ратно на кухонный стол. Он перевернулся на бок, и изо рта его
хлынула кровь. Вскоре Оке замер.
Двое других не двигались.
475
Янк, стоящий у холодильника рядОхМ с негром, приготовился,
казалось, к прыжку. В его глазах был животный страх, он понимал,
что все кончено, терять больше нечего. Оставайся на месте или
пытайся спастись — результат один. Мейер тут же понял этот
взгляд, с которым ему сотни раз приходилось встречаться в про-
шлом. Он не знал, кто эти люди, но видел, что Янк готовится
сделать попытку к бегству и представляет наибольшую опасность.
Мейер направил на него дуло револьвера.
— О побеге не думай, — твердо сказал он.
Это было все, что сказал Мейер.
Револьвер, направленный в сердце Янка, замер в его руке. Из
глаз байкера ушло отчаянное выражение. Мейер отметил это про
себя. В этом новом взгляде было и чувство вины, готовность к
капитуляции и облегчение. Теперь Мейер твердо знал, что Янк
останется на месте, пока на его кистях не защелкнутся наручники.
К сопротивлению он был не готов.
Уилли Харкорт сидел как пригвожденный за кухонным столом,
с глазами, широко раскрытыми от ужаса. У его ног лежал мертвый
Оке, кровь сочилась из его многочисленных ран. Когда началась
стрельба, Уилли со страха намочил штаны. Теперь он боялся ше-
вельнуться, полагая, что могут застрелить и его. Кроме того, ему
было стыдно пошевелиться, чтобы никто не увидел, что он обмо-
чился.
— Здесь есть телефон? — спросил Карелла, обращаясь к нему.
— Н-н-нет, — заикаясь, произнес Уилли.
— Как вас зовут, мистер? — повернулся Карелла к черноко-
жему мужчине.
— Фрэнки Чайлдс. Поверьте, я совсем не знаю этих парней.
Зашел, чтобы выпить вина, вот и все.
— У тебя кровь, Стив, — сказал Мейер.
Карелла приложил к лицу носовой платок.
— Верно, — пробормотал он, с трудом переводя дыхание.
Глава 12
Ребята из полиции начали получать удовольствие от этой игры.
В конце концов, если уж случаются ограбления банков (а де-
тективы 87-го полицейского участка главным образом только этим
и занимались), то они предпочитали иметь дело с изобретательным
преступником, который, по крайней мере, старается сделать ба-
нальное ограбление увлекательным. Действительно, разве интерес-
но ловить какого-то кретина, идея которого заключается. в том,
что он подходит к окошку кассира, сует в лицо ему дуло пистолета
и приказывает наполнить сумку банкнотами? Детективы вынужде-
476
ны признать, что Глухой внес в свою идею с ограблением элемент
неожиданности и изобретательности.
— Как ты думаешь, кто это на этот раз? — спросил Бернс.
Хоуз посмотрел на ксерокопию, прибывшую с утренней почтой
во вторник, и, улыбаясь, сказал:
— Уж очень похож на Мейера, только поменьше волос.
— Не вижу в этом ничего смешного, — отозвался Мейер и
внимательно посмотрел на портрет. — Да, он действительно напо-
минает моего дядю Морриса из Нью-Джерси.
— Ты считаешь, что это актер? — спросил Хоуз.
— Мой дядя Моррис? Нет, он галантерейщик.
— Сомневаюсь, — покачал головой Бернс. — Он кажется
слишком интеллигентным.
— А ведь он и впрямь мог бы быть актером, — заметил Ме'й-
ер. — Кем-то из «Больших надежд». Или героя «Холодного дома».
— А может, это сам Чарлз Диккенс?
— Или английский адвокат.
— Вполне возможно. Английские писатели и английские адво-
каты похожи друг на друга.
— А вдруг это знаменитый английский убийца?
— Или знаменитый сексуальный маньяк? В его взгляде дейст-
вительно есть что-то сексуальное, — заметил Бернс. — Да кто же
он такой, черт побери?
— Черт его знает, — ответил Мейер.
Глухой поднял грифельную доску и спросил:
— Всем все понятно?
— Да, — сказал Гарольд. — Я вхожу в банковский сейф вме-
сте с менеджером...
— Его зовут Алтон.
— Совершенно верно. Укладываю банкноты в чемодан, после
чего веду его обратно в кабинет.
— Тем временем, — произнес Роджер, — мы с Дэнни сидим
в машине у окошка кассира.
— А ты, Флоренс?
— Я копаюсь в своем неисправном-автомобиле, загораживая
дорогу.
— В кабинете менеджера я оглушаю его и связываю, — про-
должил Гарольд.
— В этот момент я уже выхожу из машины, — говорит Дэн-
ни, — и разбиваю окно кассы...
— Потом мы оба садимся в машину...
— Я жму на газ, — продолжает Дэнни.
— А я подхватываю вас, мистер Таубман, уже перед самым
банком, — произносит Флоренс.
477
— И мы уносим ноги.
— Великолепно, — кивнул Глухой. — Есть еще вопросы?
— Мы возвращаемся прямо сюда или как?
— Нет. Я уже зарезервировал для всех нас комнаты в «Алистере».
— Почему не здесь, в «Ремингтоне»?
— Это грязный клоповник. Я выбрал его только для проведения
встреч потому, что его мало кто знает.
— Может, это как раз то, что надо. Ведь «Алистер» в самом
центре и очень уж фешенебельный.
— Совершенно точно. Но ведь ты, Роджер, и ты, Дэнни, —
превращаетесь в респектабельных бизнесменов, где же вам и
поселиться, как не в одном из самых крупных отелей города.
Флоренс и я вроде бы муж и жена, прибывшие из Лос-Анд-
желеса. В три часа мы встречаемся в комнате Роджера, делим
деньги, утром в субботу покидаем отель и отправляемся, кто
куда пожелает.
— Пятьсот тысяч долларов! — присвистнул Гарольд.
— Плюс или минус несколько тысяч, — сказал Глухой. —
Есть еще вопросы?
— Единственно, что беспокоит меня, — это возможность ка-
кого-нибудь обмана, — заметил Роджер.
— Я сам позабочусь об этом, — заметил Глухой. — Вы ду-
майте лишь о том, чтобы безошибочно сыграть свои роли. А по-
лучение сотен тысяч долларов в значительной мере должно
успокоить вашу совесть.
— И все-таки...
— Не надо даже думать об этом, Роджер. Если тебе не хо-
чется принимать участие в деле, так и скажи. Мы не будем ре-
петировать до четверга, и до этого момента я не сообщу о
местонахождении банка. Поэтому можешь уйти, никто тебя не
держит. И лучше сделай это сейчас, пока у меня еще есть время
найти тебе замену.
— Пожалуй, я останусь с вами, — ответил Роджер.
— Никаких «пожалуй», Роджер. Да или нет?
- Да!
— Отлично. Вероятность обмана еще кого-нибудь беспокоит?
— Нет, лишь бы денег было побольше, — заметил Дэнни.
— Мне еще не попадался мужчина, на которого можно было
бы положиться, — фыркнула Флоренс, — и потому я не рассчи-
тываю, что кто-то может положиться на меня.
— А ты как, Гарольд?
— Мне крайне необходима эта сотня тысяч долларов, — просто
сказал Гарольд.
— Ну что ж, значит будем действовать как единая дружная
команда, — подытожил Глухой.
478
Полицейский Майк Ингерсолл зашел в комнату детективов в че-
тыре часа пополудни. Он сменился всего пятнадцать минут назад и
успел переодеться в штатское — коричневые брюки, спортивную ру-
башку, поплиновый ветровик. Клинг сидел за своим столом рядом с
миссис Унгерман, показывая ей фотографии подозреваемых преступ-
ников, в надежде, что она опознает того мужчину, с которым столк-
нулась лицом к лицу той памятной ночью. Клинг сделал знак, чтобы
Ингерсолл вошел, но Ингерсолл ответил знаком — мол, ты занят, не
хочу мешать, а Клинг махнул рукой, как бы говоря — нет, заходи,
все в порядке. Эта пантомима привлекла внимание миссис Унгерман,
и она с любопытством повернулась в сторону барьера.
— Здравствуйте, миссис Унгерман, — приятно улыбнулся ей
Ингерсолл.
Миссис Унгерман озадаченно посмотрела на него.
— Я полицейский Ингерсолл, — представился он.
— О-о, — протянула она. — Да, конечно. Я не узнала вас без
полицейской формы.
— Через минуту я закончу, Майк, — сказал Клинг.
— Ничего, не спеши, я подожду, — ответил Ингерсолл. Он
подошел к доске объявлений и начал рассматривать галерею ксе-
рокопий, присланных Глухим. Ему ничего не было известно об
этом деле, и он подумал, что ксерокопии представляют собой ка-
кую-то шутку, .которой-развлекаются детективы. У стола Клинга
миссис Унгерман, рассматривая фотографии, отрицательно качала
головой. Наконец она встала и Клинг вежливо поблагодарил ее за
то время, которое она уделила правосудию. Миссис Унгерман по-
махала рукой Ингерсоллу:
— Мне было так приятно снова увидеться с вами, — сказала
она и вышла из помещения.
— Что-нибудь удалось выяснить? — спросил Ингерсолл, под-
ходя к столу Клинга.
— Ничего.
Ингерсолл придвинул стул к столу и сел.
— Ты мог бы уделить мне пару минут? — спросил он.
— Только не говори, что ограбили еще одну квартиру.
— Нет-нет, — сказал Ингерсолл и постучал по деревянному
столу костяшками пальцев. — Всю неделю было очень тихо, слава
Богу. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. — Ингерсолл
сделал паузу, наклонился поближе к Клингу и понизил голос, слов-
но боялся, что их могут подслушать даже в пустой комнате де-
тективов.
— Я подумал, а не устроить ли нам засаду для нашего грабителя?
— Посадить на ночь кого-нибудь в одной из пустых квартир,
ты это хочешь сказать?
- Да..
479
— Я думал об этом, Майк, но не уверен, что из этого что-ни-
будь получится.
— Почему думаешь, что не получится?
— Если все эти ограбления основываются на заранее полу-
ченной информации, то этот парень следит за домами все время,
верно? И наверняка сразу заметит засаду.
— А может, и не заметит. К тому же сейчас мы зашли в тупик.
По-моему, стоит попробовать.
— Вообще-то у меня есть кой-какой след. Давай посмотрим,
что из этого выйдет, прежде чем запираться на целую ночь...
— Ты говоришь, напал на след, Берт? — спросил Ингерсолл
и достал записную книжку. — Мне следовало бы знать об этом.
— Грабитель выронил шариковую ручку в квартире Блэйр.
— Красивая девушка, — заметил Ингерсолл.
— Да, — произнес Клинг, как ему показалось, достаточно рав-
нодушно. — Короче говоря, мне удалось выйти на бывшего дважды
заключенного Фреда Липтона.
— За грабеж?
— Нет, хулиганское поведение и подделка ценных бумаг. Я
ведь тоже живу в Калмс-Пойнт. Он работает в агентстве по про-
даже недвижимого имущества на Эшмид-авеню и живет в доме на
Девяносто восьмой улице.
— Совсем недалеко от меня, — заметил Ингерсолл. — Может,
я смогу там разузнать что-нибудь?
— Ты слишком похож на полицейского, — улыбнулся Клинг.
— Что ты хочешь этим сказать?
— У Липтона хорошие отношения с танцовщицей в баре под
названием «Ги-Ги-Го-Го».
— Это настоящий притон.
— Однажды вечером Хоуз пытался разговорить ее, но она рас-
колола его за одну минуту.
— Ничего не поделаешь, он действительно похож на поли-
цейского, — кивнул Ингерсолл. — Значит, ты не хочешь, чтобы
я попробовал?
— Думаю, что лучше попросить Уиллиса.
— Да, он для такого дела просто идеален, — согласился Ин-
герсолл. — Но тем временем неужели мы не можем ничего пред-
принять? А что, если ты потерпишь неудачу и с Липтоном?
Попытка ограбления квартиры Унгерманов была ведь последней,
правда? Это случилось пять дней назад. Непохоже, что этот парень
может бездействовать так долго.
— Может, решил переждать — ведь старая дама видела его.
— Какое это имеет отношение к делу? Он ведь не собирается
вернуться- в ту же самую квартиру, верно?
— Да, пожалуй.
480
— Смотри, как он действует, Берт. Дюжина квартир в феврале
и марте, и еще три за последние... сколько там прошло времени?
Недели две?
— Примерно.
— Так вот, сейчас апрель, люди еще уезжают в отпуска. Но
наступят май и июнь, когда большинство предпочтет остаться дома.
До наступления летней жары, понимаешь? Таким образом, у него
осталось не так много времени до момента, когда, хочешь не хо-
чешь, придется сделать перерыв. Кроме того, не забудь, он про-
летел с квартирой Унгерманов. Мне кажется, он соберется на новое
дело в ближайшее время.
— И что ты предлагаешь?
— Я беседовал с несколькими консьержами в этой округе, у
каждого по три или четыре квартиры, хозяева которых в отъезде.
Думаю, мы сможем устраивать засады по крайней мере в двух из
них каждую ночь, и даже больше, если лейтенант согласится вы-
делить нам в помощь людей. Будем переходить из квартиры в
квартиру, поддерживая связь друг с другом по рации.
— Не думаю, что лейтенант выделит дополнительных поли-
цейских.
— А что, если поговорить с капитаном Фриком? Может, я об-
ращусь к нему?
— Не надо, Майк. Если осуществлять твой план будем мы
вдвоем, я согласен. Уверен, что никакой другой помощи мы не
получим. На участке слишком много дел.
— О’кей, значит, ты согласен?
— Когда?
— Сегодня вечером.
— Ну что ж, хорошо.
— Вдруг нам повезет. Если же нет, то попробуем снова за-
втрашней ночью.
— Не забудь, нам тоже иногда нужно спать, — улыбнулся
Клинг.
— Вот поймаем этого парня и выспимся. — На лице Ингер-
солла появилась ответная улыбка. — Знаешь, Берт, я буду с тобой
откровенен. Я хочу схватить его потому, что после этого меня
могут перевести в детективы. Даже если я всего лишь окажу по-
мощь тебе, то и в этом случае меня могут продвинуть наверх. Я
служу в полиции уже двенадцать лет, два раза получал благодар-
ность за храбрость, и мой заработок все еще вшивые одиннадцать
тысяч в год. Думаю, пришло время позаботиться о себе, а? Я ведь
разведен, ты знаешь об этом?
— Нет, не знал.
— Так вот, мне приходится платить алименты, и кроме того,
я собираюсь жениться снова. Есть одна хорошая девушка, на ко-
16 Эд Макбейн «Цена сомнения*
481
торой я хотел бы жениться. Я говорю с тобой, как с братом. Ты
понимаешь ведь меня, правда?
— Конечно.
— Так что смотри, я снова проверю эти квартиры, чтобы быть
уверенным, что хозяева неожиданно не вернутся, затем позвоню
тебе, и мы договоримся о встрече, хорошо?
— Хорошо.
— Ты сам возьмешь рации на складе, или мне позаботиться
об этом?
— Зачем нам рации?
— Видишь ли, в прошлый раз грабитель оказался неосторож-
ным. А вдруг сейчас он будет вооружен? Если столкнешься с ка-
кими-нибудь неприятностями, приятно знать, что можно
рассчитывать на помощь.
—_ Я сам возьму рации, — сказал Клинг.
— Отлично. Позвоню попозже.
— До встречи, — сказал Клинг, глядя, как Ингерсолл прошел
через барьер и вышел из комнаты. Внезапно ему пришло в голову
что Ингерсолл недооценил себя, рассчитывая на слишком низкую
ступень в своей будущей карьере. Этот парень уже и сейчас ведет
себя, как комиссар городской полиции.
Хол Уиллис вообще-то был опытным и умным копом. Но этим
вечером он проговорил с Рондой Спиэр в «Ги-Ги-Го-Го» почти со-
рок минут, заплатив за шесть выпитых ею стаканов, и ровным
счетом ничего не выведал.
Уиллис не был похож на полицейского и не был вооружен,
поскольку в прошлый раз, как сообщили ему, Ронда сразу обна-
ружила у собеседника наличие револьвера. Но хоть он и был на
этот раз без револьвера, она ни разу не дала ему правдивого ответа
на самые невинные вопросы. Он был в этом уверен. После этого
он и пришел к выводу, что неудачная попытка Хоуза расспросить
ее послужила предостережением против дальнейших разговоров с
посетителями, не являющимися завсегдатаями бара. Если ты не
уверен, кто — коп, а кто — нет, то легче всего считать всех не-
знакомцев полицейскими. Особенно если тебе есть что скрывать.
Именно с этим интуитивным чувством, что Ронде Спиэр как раз
есть что скрывать, Уиллис и ушел из бара.
Вообще эта ночь принесла многим сплошные неудачи.
Этой ночью Клинг и Ингерсолл тоже не добились успеха, хотя
ночь их тянулась дольше, чем у других. Они сидели в пустых
квартирах в разных зданиях, расположенных неподалеку друг- от
друга. Связь по радио была не очень надежной, но им все-таки
удавалось поддерживать контакт. Переговоры, хоть и довольно ред-
482
кие, помогали им не дремать. Они просидели в засаде до семи
утра, но оказались не ближе к завершению дела по ограблению
квартир, чем до организации этой акции.
Глава 13
В десять минут третьего, вскоре после того, как в участок до-
ставили новую почту, в комнате детективов зазвонил телефон. Ка-
релла поднял трубку.
— Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла...
— Добрый день, детектив Карелла.
Стив мгновенно узнал знакомый голос и знаками попросил Мей-
ера поднять отводную трубку.
— Добрый день, — отозвался Карелла, — Что-то давно не
слышали вас.
— Почта прибыла? — спросил Глухой.
— Несколько минут назад.
—, Вы ее просмотрели?
— Нет еще.
— Конверт перед вами?
— Да, у меня на столе, — сказал Карелла и вытащил конверт
из плотной бумаги из пачки. — Между прочим, мое имя пишется
«Стивен», а не «Стефен».
— Ради Бога, извините, — сказал Глухой. — Ну открывайте
же конверт, не ждите!
— Вы побудете у телефона?
— Обязательно, — ответил Глухой. — Впрочем, не слишком
долго. Я не могу рисковать, вы ведь наверняка попытаетесь про-
следить, откуда я звоню.
Карелла разорвал конверт и достал ксерокопию.
— Действительно сюрприз, — произнес он. — Кто же этот
мужчина?
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Нам вообще не удалось ни в чем разобраться.
— По-моему, вы лжете, — сказал Глухой и повесил трубку.
Карелла терпеливо ждал. Он знал, что телефон зазвонит в те-
чение нескольких ближайших минут, и не был разочарован.
— Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла.
— Прошу извинить меня за излишнюю недоверчивость, — ска-
зал Глухой. — Дело в том, что хоть я еще и не убежден в эф-
фективности прослеживания телефонных разговоров, но лучше уж
проявить осторожность, чем потом жалеть о случившемся.
— Какой смысл в созданной вами портретной галерее? — спро-
сил Карелла.
483
— Ну-ну, Карелла, вы меня разочаровываете.
— Нет, я серьезно. На этот раз мы подумали, что у вас крыша
поехала. Вы не могли б сделать хотя бы пару подсказок, чтобы
облегчить нам задачу?
— Ну нет, я не могу пойти на это, — отозвался Глухой. —
Боюсь, что вам придется напрячь свое воображение.
— У нас осталось слишком мало времени. Завтра среда, а ведь
вы собираетесь провести свое образцовое мероприятие в пятницу,
верно?
— Совершенно точно. Может быть, Карелла, вам следует под-
черкнуть эту дату красным карандашом у себя в календаре, иначе
рискуете забыть о ней.
— Я уже обвел ее красным кружком.
— Отлично. В таком случае ваша задача наполовину решена.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вы подумайте, — заметил Глухой и повесил трубку.
Карелла задумался. У него было много времени для размыш-
ления, потому что Глухой не звонил до половины четвертого.
— Вас что-то отвлекло? — спросил он.
— Нет, мне просто хотелось лишить вас душевного равнове-
сия, — отозвался Глухой.
— И вы добились своей цели, несомненно добились.
— Что вы решили относительно моего последнего портрета?
— Представления не имею. Разумеется, мы узнали Гувера и
Вашингтона... вы же не планируете налет на здание ФБР, а?
— Нет, решительно нет.
— Потом нам пришла в голову мысль, что вы собираетесь при-
лететь в Вашингтон на японском «Зеро» и на бреющем полете...
— А, значит, «Зеро» вы все-таки опознали?
— И мы кое в чем разбираемся.
— Только не надо двусмысленных шуток, — взмолился Глу-
хой, и Карелла был готов поклясться, что его собеседник болез-
ненно поморщился.
— Но мы не сумели понять смысла этой шарады. Гувер, Ва-
шингтон, мужчина с бакенбардами. Что вы хотите этим сказать?
— Неужели это настолько трудно? Да, видно, придется запо-
дозрить вас в недостаточной компетентности.
— Ну, я не был бы уж так категоричен.
— Но вы же не способны помешать мне?
— А вы хотите, чтобы вам помещали?
— Было бы неплохо, если б вы хотя бы попытались.
— Почему?
— Такова природа человека, Карелла, этакий тонкий симбиоз,
поддерживающий нашу жизнь. Если хотите, замкнутый круг, —
произнес он, и Карелла понял, что он сказал это намеренно. Круг.
484
— По-вашему, следует это так и называть? — спросил Карелла.
— Усиленно рекомендую. Иначе вы придете к нулю, — сказал
Глухой и повесил трубку.
Карелла быстро положил трубку, выдвинул верхний ящик стола
и достал телефонный справочник Айсолы. «Зеро» означало кружок.
Глухой так и сказал. И если Карелла точно помнил адреса банков,
указанных в справочнике...
Он быстро провел пальцем по странице.
Первый федеральный банк.
Центральное отделение — 14, Ван-Бюрен-Серкл, тел. 231-72-44.
Карелла просмотрел весь список отделений первого федерального
банка в справочнике Айсолы, а затем проверил все адреса других пер-
вых федеральных банков в остальных четырех справочниках города.
Только один из них соответствовал описанию: «Серкл» — круг. Он
застегнул верхнюю пуговицу на рубашке, затянул галстук и уже вы-
ходил из комнаты, когда Мейер вернулся из туалета.
— Ты куда? — спросил Мейер.
— В библиотеку, — ответил Карелла.
Да, это был именно он.
Мужчина с причудливой прической был никто иной, как:
МАРТИН ВАН БЮРЕН
1782—1862
Восьмой президент
Соединенных Штатов
Америки
В городе, где именами прежних президентов названы улицы,
авеню, бульвары, мосты, аэропорты, школы и даже ипподромы,
наверное, не такой уж большой честью было то, что именем Ван
Бюрена назван простой «серкл», или небольшая площадь со статуей
в центре, но, с другой стороны, кто помнит Ван Бюрена, кроме,
может быть, жителей штата, где он родился? Как бы то ни было,
вот он, Ван-Бюрен-Серкл. А в доме 14 на Ван-Бюрен-Серкл раз-
мещается центральное отделение первого федерального банка. Ка-
релле его загадка показалась разумной. Но тут же появились
сомнения. Если его догадка разумна, то поведение Глухого бес-
смысленно. Зачем ему указывать точное расположение банка, ко-
торый он намеревается ограбить? Симбиоз — это хорошо, но
помимо симбиоза в эту игру было замешано что-то еще, и Карелла
пока не мог понять, что именно.
Квартира живет лишь в то время, когда в ней находятся ее
хозяева. Когда их нет, она становится ничем иным, как случайным
набором вещей, не больше и не меньше. А для полицейского, си-
485
дящего в темной пустой квартире, она вообще кажется кладбищем
мебели.
В гостиной квартиры по адресу 648, Ричардсон-Драйв Клинг
сидел в глубоком кресле, лицом к входной двери, с револьвером в
правой руке и рацией на коленях. Он изо всех сил боролся со
сном. Время от времени, чтобы взбодриться, он вызывал Майка
Ингерсолла, который сидел в такой же пустой квартире в доме 653
по Ричардсон-Драйв, на противоположной стороне улицы. Их раз-
говор был почти так же скучен, как и сидение в пустых квартирах.
— Хэлло, Майк?
— Да, Берт.
— Как дела у тебя?
— Все тихо.
— У меня тоже.
— Поговорим попозже. Привет.
За десять минут до полуночи зазвонил телефон. Клинг, сидящий
в темноте, едва не выпрыгнул из кресла от неожиданности, и лишь
затем понял, что это всего лишь телефон. Телефон прозвонил
шесть раз и замолчал. Потом, через промежуток, необходимый для
того, чтобы снова набрать номер, телефон зазвонил снова. Звоня-
щий, по-видимому, не знал, что хозяева квартиры в отъезде, он
позвонил еще раз, решил, что ошибся при наборе номера, и по-
звонил снова. С другой стороны, мог звонить и грабитель, прове-
рявший на месте ли жильцы. В этом случае он теперь получил
нужную информацию и крадется к входной двери.
И Клинг ждал.
В половине первого Ингерсолл вызвал его по рации.
— Хэлло, Берт. Ничего нового?
— Зазвонил телефон, и это все.
— У меня тоже тихо.
Они разговаривали друг с другом почти каждые сорок минут.
И за всю ночь ни в одну из их квартир не вошел ни один грабитель.
При первых предрассветных лучах Клинг, вызвав Ингерсолла,
предложил закончить дежурство. Ингерсолл вздохнул и сказал:
— Да, придется. Выпьем кофе, перед тем как разойтись по
домам?
— Хорошая мысль, — согласился Клинг. — Встретимся внизу.
Когда они вышли на улицу, перед домом 657 по Ричардсон-
Драйв стоял полицейский автомобиль. Клинг заметил, что это тот
самый дом, в котором живет Аугуста. Клинг и Ингерсолл быстро
подошли к патрульной машине. Полицейский, сидящий за рулем,
узнал их и спросил, не по вызову ли они приехали.
— По какому вызову? — спросил Клинг.
— Да в этом доме снова ограбили квартиру.
486
— Шутишь, — недоверчиво произнес Клинг.
— Я никогда не шучу, когда речь идет о преступлениях, —
обиженно ответил полицейский.
Клинг и Ингерсолл вошли в здание и постучали в дверь кон-
сьержа. Ее открыла женщина в домашнем халате, которая сказала,
что ее муж пошел наверх, на шестой этаж, с только что прибыв-
шим полицейским. Клинг с Ингерсоллом поднялись в лифте на
шестой этаж и тут же пошли налево, где полицейский, приехавший
в патрульной машине, рассматривал замок и притолоку двери в
поисках следов взлома.
— Обнаружил что-нибудь? — спросил Клинг.
— Нет, Берт, чистая работа, — ответил полицейский. — У
грабителя, должно быть, был ключ.
— Пошли, Майк, посмотрим, — предложил Клинг и спросил
полицейского: — Ты уже сообщил об этом в участок, Лью?
— Генри позвонил из машины. Я, увидев тебя, даже подумал,
что ты — именно тот детектив, которого прислали из участка.
— Нет, — покачал головой Клинг и прошел через фойе в квар-
тиру. Ингерсолл шел следом. Расположение комнат было такое же,
как и в квартире Аугусты, поэтому детектив точно знал, где рас-
положена спальня. Все в квартире было перевернуто, одежда раз-
бросана по полу, ящики серванта выдвинуты и перевернуты.
— Чего-то не хватает, — заметил Ингерсолл.
— Чего?
— Котенка.
Они подошли к серванту. Клинг, вспомнив историю с миссис Ан-
гиери, заглянул за сервант, подумав, что котенок мог упасть туда.
— Погоди, вот он, — вдруг сказал Ингерсолл.
Котенка на этот раз заменила крохотная стеклянная статуэтка,
белая, с голубым бантиком на шее. Стеклянный котенок стоял
рядом с серебряной щеткой для волос, которую грабитель решил,
по-видимому, оставить.
— Судя по всему, у него дефицит живых котят, — проком-
ментировал Ингерсолл.
— На котенке могут оказаться отпечатки пальцев, — задум-
чиво произнес Клинг.
— Сомневаюсь.
— Пожалуй, он для этого слишком умен.
— Представляешь наглость этого сукиного сына? — возмутился
Ингерсолл. — Мы сидим в двух пустых квартирах, а он рядом,
так близко от нас, что мы могли бы плюнуть на него, грабит
следующую! Господи!
— Пойдем поговорим .с консьержем, — предложил Клинг.
Консьержа звали Филипп Траммель. Это был тощий мужчина
лет шестидесяти, одетый в комбинезон и джинсовую рубашку.
487
— Как вы обнаружили ограбление? — спросил его Клинг.
— Я поднялся наверх, чтобы забрать мусор. В нашем здании
нет печи для сжигания мусора. Жильцы обычно оставляют его у
служебного входа в пластиковых мешках, а я отношу эти мешки
в подвал. Консьерж обязан собирать мешки с мусором, но я не
возражаю, считая это просто дополнительной услугой.
— Ну и что вы заметили?
— Увидев, что дверь в квартиру 6 Д открыта, я вспомнил, что в
квартире мисс Блэйр произошло ограбление с неделю назад, потому
и зашел внутрь, чтобы проверить, все ли в порядке, и тут же увидел,
что кто-то уже здесь побывал. Тогда я и вызвал полицию.
Глава 14
Когда имеешь дело с человеком, приславшим вам снимок фут-
больной команды, неизбежно приходит в голову, что он сошел с
ума — если, конечно, не знаете истинной причины этого поступка.
Парни из 87-го полицейского участка за миллион лет не сумели
бы, наверное, отгадать все загадки Глухого. Зато они накопили
немалый опыт, на основе которого могли делать определенные за-
ключения, и потому принялись изучать последнюю прибывшую к
ним ксерокопию с научной точки зрения.
Если Вашингтон означает первый...
Гувер — федеральный...
Вильма Бэнки — банк...
А что может означать футбольная команда?
Ван Бюрен означал всего лишь Ван Бюрена, и с этой стороны
подсказки ждать не приходилось.
Зато «Зеро» означало «круг».
Но что может означать футбольная команда?
— Почему не бейсбольная? — спросил Мейер.
— Или хоккейная, — добавил Карелла.
— Может, просто заявляет, что все это для него всего лишь
игра.
— Если так, то почему футбольная игра?
— А почему бы и нет? Игра есть игра.
— Как бы то ни было, он сказал уже все, что хотел.
— Кто-нибудь звонил в восемьдесят шестой участок?
— Я звонил. Вчера вечером.
— Банк завтра под охраной?
— Будь уверен.
— А вдруг он собирается использовать для ограбления один-
надцать человек? — спросил Хоуз. — В футбольной команде ведь
одиннадцать игроков.
488
— Он сообщил день, название банка, адрес... — сказал Карел-
ла. — Но не время предполагаемого ограбления.
— Одиннадцать, — произнес Хоуз.
— Точно, — вспомнил Карелла и протянул руку к телефо-
ну. — Кто занимается предстоящим ограблением на восемьдесят
шестом участке?
Полицейские 86-го участка мало отличались от полицейских
87-го, только имена у них были другие. Все копы походят друг на
друга. Перед телефонным звонком Кареллы детектив 1-й категории
Альберт Шмитт уже вступил в контакт с мистером Алтоном, ме-
неджером первого федерального банка. Однако теперь, получив но-
вые сведения о предстоящем ограблении, он приехал к нему снова.
Мистер Алтон, полный невысокий мужчина с редеющими свет-
лыми волосами, был все еще очень расстроен первым разговором
с детективом. Новое появление Шмитта, точно указавшего час
предстоящего ограбления, его не утешило.
— Но я не понимаю, — сказал он. — Зачем они сообщили
точное время нападения на банк?
— Мне тоже это не совсем ясно, — задумчиво произнес
Шмитт. — Может, они вообще не решатся на это ограбление, сэр.
Не исключено, что все это мистификация. Кто знает?
— Но вы сообщили мне, что у этого человека репутация...
— Это верно, он причинил нам в прошлом немало неприятно-
стей. Не мне лично, а полицейскому департаменту. Именно поэ-
тому мы и решили принять некоторые меры предосторожности.
— Не знаю, — покачал головой мистер Алтон. — Пятница —
это для нас самый напряженный день. Мы обмениваем чеки на
наличные для трех заводов. Если вы замените своими людьми про-
фессионалов...
— Видите ли, мистер Алтон, по нашему мнению, он собирается
украсть деньги, предназначенные для выплаты заработной платы.
— Да, но если вы замените моих кассиров своими людьми, как
вы сможете обслужить всех наших клиентов?
— По-вашему, обслуживание улучшится, если этот человек по-
хитит полмиллиона долларов?
— Нет, конечно нет, но... — Алтон покачал головой. — Когда
прибудут ваши люди?
— Когда открывается ваш банк?
— В девять часов.
— В это время мы будем здесь, — сказал Шмитт.
В помещении детективов 87-го участка ребята рассказывали
друг другу веселые истории в предвкушении приближающегося из-
бавления от Глухого.
489
— Так вот, — начал Мейер, — один парень пошел в магазин
и купил слуховой аппарат, опробовал его и объясняет своему тоже
глухому другу, какая это замечательная штука. «Раньше я был
глухой, как телеграфный столб, а теперь у себя в спальне я слышу,
как закипает чайник в кухне. Если к дому подъезжает автомобиль,
слышу шум мотора. Поверь мне, сейчас трудно более удачно вло-
жить деньги». Приятель смотрит на него, кивает и спрашивает: «А
сколько он стоит?» Парень смотрит на часы и отвечает: «Без чет-
верти два».
Зазвонил телефон.
Клинг, продолжая смеяться, снимает трубку и говорит:
— Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
— Берт, это я.
— Привет, Аугуста.
— Так вот, стало известно, что существует юноша, блестяще
играющий на скрипке. — Сменив Мейера, Хоуз начинает свою
историю. — Едва он начинает играть, люди перестают ссориться,
собаки и кошки прекращают драки, и парень решает, что он при-
зван стать истинным миротворцем.
— Берт, я заканчиваю работу через полчаса, — говорит Аугу-
ста. — Ты когда освободишься?
— Не раньше четырех, — отвечает Клинг. — А что?
— Мне пришло в голову, что было бы неплохо во второй по-
ловине дня заняться любовью.
— Так вот, едет этот парень в Организацию Объединенных
Наций, — продолжает Хоуз, — и они оплачивают его экспери-
ментальную поездку в Африку, решив, что, если он сыграет на
своей скрипке среди диких зверей и они перестанут драться друг
с другом, тогда его пошлют по всем странам для установления
мира.
— Ну что ж, — осторожно говорит Клинг, оглядываясь на дру-
гих детективов, сидящих в комнате, — пожалуй, я сумею уйти
немного раньше. Ты где сейчас?
— Я...
— Обожди, возьму карандаш.
— И вот, в середине непроходимых джунглей он останавлива-
ется под огромной пальмой и начинает играть на скрипке, — го-
ворит Хоуз.
— Давай, слушаю, — произносит в трубку Клинг.
— Вокруг него начинают собираться дикие звери: львы, носо-
роги, гиппопотамы, шакалы, жирафы — все обитатели джунглей.
Звери садятся вокруг него в кружок, зачарованно слушают, обни-
мают друг друга, никто больше не дерется, все мирно наслаждаются
музыкой.
— Да, записал, — говорит Клинг в телефонную трубку.
490
— Но пока этот юноша играет на скрипке, по ветке дерева
над его головой крадется леопард. Он- бросается на скрипача и
пожирает его живьем.
— Значит, увидимся через полчаса, — сказал Клинг и положил
трубку.
— Все животные окаменели от ужаса, — продолжает Хоуз. —
Из круга выходит лев и говорит леопарду: «Почему ты сделал это?
Юноша приехал из Америки к нам в дикие джунгли, привез с
собой скрипку и играл такую прекрасную музыку, что мы забыли
о своих раздорах. Почему ты совершил такую ужасную вещь?»
Леопард прикладывает лапу к уху и говорит: «Что ты сказал?»
Все рассмеялись, за исключением Клинга.
— Если зайдет Майк Ингерсолл, — деловито произнес он, —
я буду в квартире Блэйр.
В полумраке спальни Аугусты Блэйр они занимались любовью.
— Что с тобой? — прошептала вдруг Аугуста.— О чем ты ду-
маешь?
— Не знаю, — тоже шепотом ответил Клинг.
— Может быть, я делаю что-то не так?
— Нет-нет, нет, Аугуста, честное слово.
— Тогда в чем дело?
— Наверное я все еще немного тебя побаиваюсь.
— Побаиваешься?
— Да. И не перестаю думать: «Что делает этот глупый парень
из Риверхеда в постели у такой прекрасной девушки?»
— Ты не глупый парень, — сказала Аугуста и, улыбнувшись,
коснулась его рта кончиками пальцев.
— Я все равно чувствую себя глупым...
— Но почему?
— Ты такая красивая!
— Берт, если ты снова возьмешься за свое, я шарахну тебя по
голове молотком.
— Откуда тебе стало известно о молотке?
— Что?
— О молотке. О том, что молоток — лучшее оружие для жен-
щины.
— Я не знала этого.
Наступило короткое молчание.
— Успокойся и расслабься, — посоветовала она.
— Мне кажется, что проблема заключается именно в этом, —
ответил Клинг.
— В чем? — удивилась Аугуста.
— В излишнем расслаблении.
491
— Если ты будешь вести себя так отвратительно, я тоже могу
вести себя ужасно. Вот посмотри, — сказала она и сделала гри-
масу, — какая я сейчас?
— Красивая.
— Ах так... Где мой молоток? — сказала она, встала обнажен-
ная с постели и отправилась в кухню. Когда она вернулась, у нее
в руке действительно был молоток. — Тебя когда-нибудь ударяли
молотком? — спросила она и села рядом с ним.
— Нет, — признался он. — Били разными предметами, но не
молотком.
— В тебя стреляли?
- Да.
— Вот это — пулевой шрам? — И Аугуста указала молотком
на его плечо.
- Да.
— Было больно?
- Да.
— Я хочу поцеловать это место. — Она наклонилась, нежно
поцеловала шрам, затем снова выпрямилась. — Ты имеешь дело
с безумной женщиной-маньяком, убивающей своих любовников мо-
лотком, — сказала она. — Еще одно слово о том, какая я краси-
вая, и — раз! — твоим друзьям придется заняться расследованием
убийства. Понял?
— Понял, — кивнул улыбаясь Клинг.
— Это официально рекомендуемая сексуальная сцена, — за-
метила девушка. — В течение нескольких следующих минут я све-
ду тебя с ума. Если ты не отзовешься и на этот раз, я разобью
тебе голову быстрым ударом молотка. Между прочим, совсем не-
плохая мысль начать именно с одного быстрого удара. — Она на-
клонилась и прижалась к нему, жадно целуя. — Думаю, ты
начинаешь отзываться на мои ласки, — пробормотала она. — На-
верное, все дело в волшебном влиянии молотка.
— Не иначе, — прошептал Клинг.
Внезапно она положила голову на подушку, вытянула ноги и
прижалась к нему всем телом, все еще сжимая молоток в правой
руке.
— Слушай, — прошептала она. — Мне кажется, мы будем
очень близкими друг другу людьми.
— Я тоже чувствую это.
— И потому я ужасно перепугана, — сказала она, и у нее
перехватило дыхание. — Я еще никогда не испытывала такого чув-
ства по отношению к мужчине. Ты веришь мне, Берт? Обними
меня, — сказала она и уронила молоток.
Телефон прозвонил четыре раза, и всякий раз автоответчик
включался после первого звонка.
492
— Должно быть, что-то важное, — прошептал Клинг, когда
телефон зазвонил в пятый раз.
— Сейчас для меня нет' ничего более важного, чем ты, — про-
шептала она, встала и пошла в кухню, вернувшись с бутылкой
шампанского.
— Вот хорошо, — обрадовался Клинг. — Откуда ты знала, что
мне хочется пить?
— Пока ты открываешь бутылку, я придумываю тост.
— Ты забыла бокалы.
— Влюбленным бокалы не нужны.
— А вот моя бабушка не может обойтись без бокала.
— Она до сих пор влюбленная?
— Спроси дедушку.
Клинг вынул пробку.
— У тебя готов тост? — спросил он.
Она взяла бутылку из его рук, подняла ее высоко над головой
и торжественно сказала:
— За Берта и Аугусту. И за... — Она заколебалась.
— Ну?
Глядя ему в лицо, с поднятой над головой бутылкой, девушка
продолжила:
— И, по крайней мере, за возможность вечной любви.
Заметно смущаясь, она поднесла бутылку к губам, хлебнула и
передала ее Клингу. Он, не отрываясь от глаз Аугусты, сказал:
— За нас. И за вечность.
— Извини меня, — сказала Аугуста и пошла к выходу из
спальни.
— Как, ты уходишь? После всех наших торжественных клятв!
— Всего лишь в туалет, — улыбнулась Аугуста.
— В таком случае, проверь, пожалуйста, на обратном пути ав-
тоответчик.
— Зачем?
— Я ведь все-таки полицейский. Мало ли что может случиться.
— К черту телефон, — отозвалась Аугуста.
И тем не менее все же подняла трубку и сообщила Клингу,
что третий звонок был действительно адресован ему.
— Кто звонил? — спросил Клинг/
— Какой-то Мейер. Сказал, что миссис Унгерман готова опо-
знать грабителя.
В десять минут двенадцатого Клинг постучал в дверь квартиры
Майка Ингерсолла. За дверью послышались голоса, через минуту
он услышал приближающиеся шаги.
— Кто там? — спросил. Ингерсолл.
— Это я, Берт Клинг.
493
— Одну минуту, Берт.
Клинг услышал, как за дверью сняли цепочку, и сразу щелкнул
замок. Ингерсолл, в пижаме и домашних туфлях, широко распах-
нул дверь.
— Привет, Берт. Заходи.
— Знаю, что уже поздно, — сказал Клинг. — Но надеюсь, ты
еще не спал?
— Нет-нет, я смотрел по телевидению новости.
— Ты один?
— Да, — ответил Ингерсолл. — Да заходи же. Хочешь пива?
— Нет, Майк, спасибо.
— Не возражаешь, если я возьму себе банку?
— Нет, конечно, пей на здоровье.
— Располагайся поудобнее. Я сейчас вернусь.
Клинг вошел в гостиную и опустился в глубокое кресло, сто-
ящее напротив телевизора, на котором лежал револьвер Ингерсол-
ла. Телекомментатор в это время говорил о забастовке рабочих,
обслуживающих городской водопровод и канализацию. На краю
стола стояла пепельница, и в ней дымилась сигарета со следами
губной помады. Клинг слышал, как Ингерсолл закрыл холодильник
в кухне и через мгновение вошел в гостиную, взглянул на закры-
тую дверь в соседнюю комнату и поднес ко рту банку пива. Выпив,
он вытер губы и спросил:
— Какие-нибудь новости насчет ограблений?
— Да, есть кое-что, Майк.
— Надеюсь, не новое ограбление?
— Нет.
— Тогда что же?
— Мы опознали грабителя, — тихо сказал Клинг.
— Вот как? Великолепно!
— Все зависит от того, как на это посмотреть, Майк.
— Что ты хочешь этим сказать?
— В участок позвонила миссис Унгерман. Меня там тогда не
было, но я только что сам беседовал с ней. — Клинг помолчал. —
Она сказала, что сразу опознала грабителя, потому что прежде
видела его...
— Не надо дальше, Берт.
— ...в полицейской форме. Но вчера, в комнате детективов,
она увидела его в штатском...
— Замолчи, Берт.
— Майк, неужели это правда?
— Это нужно обсудить, — произнес Ингерсолл и шагнул к
телевизору.
— Не подходи к револьверу, Майк, — предупредил Ингерсолла
Клинг и достал свой служебный револьвер.
494
— Тебе он не понадобиться, Берт, — обиженно отозвался Ин-
герсолл.
— Ты так считаешь? Встань к стенке, Майк. На всякий случай.
— Да перестань...
— К стенке!
— Ну хорошо, хорошо, не нервничай. — Ингерсолл встал к
стене.
— Как ты мог сделать это, Майк? Украл набор отмычек из
участка?
— Нет конечно, но помнишь, мне пришлось принимать участие
в расследовании азартных игр в прошлом октябре.
— Помню.
— Мы тогда установили подслушивающие устройства. Я рабо-
тал с техническими специалистами, которые устанавливали жучки.
Тогда-то я и получил набор ключей.
— Чем еще ты занимаешься, Майк? Продаешь наркотики
школьникам?
— Перестань, Берт, за кого ты меня принимаешь?
— За паршивого вора, вот за кого!
— Но мне нужны были деньги!
— Всем нужны деньги!
— Да назови мне хотя бы одного полицейского из числа слу-
жащих в участке, кому не платят отступного. С каких это пор ты
стал таким чистюлей, черт побери?
— Я никогда не брал и цента.
— А сколько раз заходил к хозяевам кафе, чтобы поесть бес-
платно или бесплатно выпить чашку кофе?
— Ты пытаешься сравнить бесплатную чашку кофе с дюжиной
ограблений? Боже мой!
— Я только пытаюсь объяснить тебе...
— Что ты пытаешься объяснить, Майк?
В комнате воцарилась тишина. Ингерсолл пожал плечами и
сказал:
— Я не хотел, чтобы ты был в этом замешан. Потому и пред-
ложил организовать засады в квартирах.
— Засады, выходит, были дымовой завесой, Майк? — коротко бро-
сил Клинг. — Именно поэтому тебе понадобились рации, чтобы я по-
думал, будто ты сидишь в темноте, как тебе и полагалось, а не грабишь
очередную квартиру. А этот стеклянный котенок! «Судя по всему, у
него дефицит живых котят!» — ты ведь это сказал? Ты вчера, естест-
венно, не мог воспользоваться живым котенком, потому что даже та-
кой дурак, как я, понял бы, что означает котенок в твоем кармане.
— Поверь мне, Берт...
— Да верю я тебе, Майк, верю. Это лейтенант может не по-
верить. Особенно, когда услышит рассказ Фреда Липтона.
495
— Я никак не связан с Фредом Липтоном.
— Неужели? Ну что ж, это скоро выяснится. Хоуз сейчас берет
его под арест. Думаю, он скупал у тебя ворованные ценности. Да
или нет, Майк?
— Я уже сказал тебе, что не знаком с ним.
— Тогда почему ты так отчаянно пытался увести его от нас?
Понимаю, что и Ронде Спиэр ты дал описание каждого детектива
в нашем участке! А мы начали было думать, что она — экстра-
сенс! — Клинг сделал паузу и добавил: — Пусть она выйдет к
нам, Майк. Мы заберем ее с собой.
— Кто?
— Да девка, что сидит в соседней комнате. Это ведь Ронда
Спиэр, правда?
— Там никого нет...
— Разве не о ней ты говорил, что она хорошая девушка и ты
собираешься на ней жениться, Майк? Ведь именно по этой причине
ты так хотел арестовать грабителя квартир, помнишь?
— Берт...
— Но теперь мы поймали вора. Так что можешь представить
меня своей невесте. Мисс! — крикнул он. — Выходите, только с
руками, поднятыми над головой!
— Не стреляйте, — послышался из-за двери негромкий жен-
ский голос. Дверь открылась. Полная блондинка в халате поверх
длинной розовой ночной сорочки вышла в гостиную, держа над
головой дрожащие руки.
— Вы — Ронда Спиэр. Ты тоже, Майк.
— Берт, ради Бога... пожалей меня!
— А стоит ли?
Фильм, который они с женой пошли посмотреть, оказался неудач-
ным для Тедди Карелла. В нем актеры говорили не прямо перед ка-
мерой, а из-за ваз, абажуров, деревьев или слонов, словно специально
пытаясь спрятать от нее свои губы, так что она не могла разобрать
ни одного слова. Голоса наплывали один на другой, к тому же либо
на фоне мчащегося локомотива, или меняющегося света.
Вообще-то Тедди любила смотреть фильмы, за исключением
тех случаев, когда режиссеры стремились работать не традиционно.
Она сидела рядом с Кареллой и внимательно смотрела на экран,
пытаясь разобраться в проблемах, решаемых героями. Но неспо-
собность слышать монологи и диалоги настолько портила впечат-
ление, что она была рада, что фильм кончился и они наконец
покинули кинотеатр.
Когда они собирались в кино, погода была теплой, и потому было
решено пройтись пешком. Всего шесть кварталов отделяло их квар-
тиру от кинотеатра. И хотя к вечеру заметно похолодало, на улице
496
все еще было приятно. Оци шли не торопясь, мимо старых деревьев,
раскинувших свои ветви над пустынными улицами Риверхеда.
Карелла был погружен в свои мысли. Тедди очень хотелось задать
ему множество вопросов относительно кинофильма, но она решила
отложить разговор до возвращения домой, чтобы не отвлекать его.
Карелла шел под руку с женой и с удовольствием вдыхал свежий, про-
хладный воздух. И тут неожиданно его ударили кулаком по лицу. Он
попытался достать револьвер, но в этот момент кто-то другой набро-
сился на него сзади. Между тем как раз в тот момент, когда первый
преступник снова ударил Кареллу в лицо сжатым кулаком, третий
грабитель выхватил сумочку из рук Тедди. Тот, что стоял сзади, про-
должал орудовать короткой дубинкой. Детектив уже успел выхватить
револьвер, когда дубинка с ошеломляющей силой опустилась на его
затылок. Следом грохнул револьверный выстрел, прозвучавший не-
ожиданно громко на пустынной улице. Затем, когда дубинка опусти-
лась снова, Карелла упал на тротуар...
Но смущение, которое испытал он, было, пожалуй, сильнее бо-
ли. Через полчаса после произошедшего, в 103-м полицейском уча-
стке Карелла рассказывал потрясенному сержанту, что он детектив
и вместе с женой подвергся нападению по пути домой из киноте-
атра. У жены похитили сумочку, а у него бумажник с докумен-
тами, ручные часы и, что постыднее всего, служебный револьвер.
Сержант записал все показания и обещал принять необходимые
меры.
Карелла чувствовал себя ужасно.
Глава 15
Что-то неладное происходило в этот день в городе.
Теплые ветры дули с реки Харб, ослепительные лучи солнца
заливали ярким светом улицы города. Май был, казалось, рядом,
прямо за углом, и апрель мог столкнуться с ним в любую минуту.
Однако от Глухого больше не поступало сообщений. Утренняя
почта прибыла, но в ней не оказалось конверта из плотной бумаги,
адресованного Карелле, с повторной ксерокопией футбольной
команды. Может, он просто забыл об этой уже установившейся
традиции, а возможно, эта намеренная «забывчивость» имела более
серьезное значение? Во всяком случае детективы 87-то поли-
цейского участка думали об этом с напряжением членов научного
конгресса. И в конце концов дело передали быкам 86-го участка;
пусть теперь беспокоятся сами эти сукины сыны.
Электрические часы у банка показывали двенадцать минут де-
сятого. Глухой, сидевший на скамейке в маленьком сквере непо-
497
далеку от банка, сверил время уличных, часов с собственными и
огляделся. Через три минуты, следуя обычному утреннему графи-
ку, бронированный автомобиль должен доставить в банк кучу на-
личных денег, чтобы обеспечить заработную плату работникам трех
заводов: «Мак-Кормик», «Мередит» и «Холт». А уже в одиннадцать
эти деньги исчезнут из банка, несмотря на все усилия полиции,
представители которой уже толкутся внутри банка. Глухой видел,
как копы приехали сразу после девяти. Трое широкоплечих детек-
тивов и одна женщина-полицейский, несомненно, она-то и должна
заменить кассира.
Он оценил сообразительность своих оппонентов, выразившуюся
не только в том, что они вычислили банк, которому грозит беда,
но и поняли — ограбление может произойти не обязательно в объ-
явленные сроки, и потому прибыли заранее. Правда, это мог со-
образить любой кретин. Но, несмотря ни на что, банк будет
ограблен ровно в одиннадцать! Что бы ни делал Глухой, он всегда
поступал со скрупулезной точностью и следуя, по его глубокому
убеждению, законам справедливости. Когда имеешь дело с недоче-
ловеками, это единственный способ сохранить самоуважение.
По улице проехал бронированный автомобиль и остановился на
обочине напротив входа в банк. Из машины вышел водитель, бы-
стро подошел к задней двери и остановился. Из дверцы, обращен-
ной к тротуару, вышел второй охранник и встал рядом с первым.
Пистолеты у обоих находились пока в кобуре. Охранник достал
ключ, висевший на поясе, открыл задние дверцы бронемашины,
достал пистолет и несколько раз постучал по броне. Это был сигнал
для другого охранника, которому надлежало, находясь внутри, от-
переть дверь. Вскоре появился и еще один охранник с автоматом
и прикрыл своих компаньонов, когда они, достав два мешка с день-
гами, положили их на мостовую. Затем из глубины машины вылез
новый охранник с пистолетом и взял один из мешков. Его товарищ
взял другой. Оба направились к входу в банк, а охранник с авто-
матом зорко следил за тем, что происходило на улице. Все это
выглядело просто и казалось эффективным.
Когда оба охранника исчезли внутри банка, Глухой улыбнулся
и быстро подошел к телефону-автомату. Набрал номер и после
второго звонка, когда собеседник поднял трубку, сказал:
— Керри?
- Да.
— Говорит мистер Таубхман.
— Слушаю, мистер Таубман.
— Деньги доставлены. Можете приступать к операции.
— Ясно, мистер Таубман.
Все еще улыбаясь, Глухой повесил телефонную трубку й вер-
нулся к садовой скамейке на свое место.
498
Внутри банка детектив Шмитт из 86-го полицейского участка
в это время еще раз инструктировал мистера Алтона. Часы на
стене показывали 9.21.
— Вам не о чем беспокоиться, — говорил Шмитт. — В первой
кассе и во второй у меня опытные детективы и не менее опытная
женщина-полицейский в кассе, окошко которой предназначено для
обслуживания клиентов, сидящих в автомобилях. Сам я буду рядом
с кассой номер три.
— Спасибо, мистер Шмитт, — сказал Алтон. Он посмотрел по
сторонам и растерянно спросил: — А чем должен заниматься я?
— Работайте как обычно, — посоветовал Шмитт. — И успокой-
тесь. Незачем волновать клиентов. Помните: все взято нами под кон-
троль. Положитесь на меня, мистер Алтон: пока внутри банка
находится четверо полицейских, никто не сможет его ограбить.
Шмитт и не подозревал, насколько он в тот момент был прав.
В 9.37 Керри Донован с гладко выбритой, сверкающей на солнце
головой, маленькими, но тем не менее производящими впечатление
усами вошел в банк с большим черным чемоданом в руках, спросил
у охранника, где находится кабинет менеджера. Охранник поин-
тересовался, договорился ли пришедший о встрече. Донован отве-
тил, что не только договорился, но мистер Алтон сам назначил
ему встречу. Охранник спросил, как зовут пришедшего, и Донован
ответил:
— Карл Данмор.
— Одну минуту, мистер Данмор, — произнес охранник и сде-
лал знак одной из служащих банка, привлекательной молодой де-
вушке, чтобы она подошла к ним.
— Сообщите мистеру Алтону, что к нему пришел мистер Карл
Данмор, — сказал охранник.
— Одну минутку, пожалуйста. — И девушка направилась к
кабинету мистера Алтона. Через мгновение она вышла из кабинета
и попросила мистера Данмора следовать за ней. Донован прошел
за девушкой через банковский зал, мимо Глухого, который в это
время стоял у одного из круглых столиков, заполняя очередной
бланк. Открыв дверь в кабинет мистера Алтона, девушка пропу-
стила туда Данмора.
— Здравствуйте, мистер Данмор, — сказал Алтон и протянул
руку. — Рад встретиться с вами.
— Приятно, что вы нашли время для встречи, — ответил До-
нован.
— Итак, какова цель вашего прихода?
— Видите ли, после нашего телефонного разговора мне пришло
в голову, что мы добьемся более значительного успеха, если вы
499
лично просмотрите планы и модель нашего проекта. Знаю, что мы
обращаемся с просьбой о необычно крупной сумме займа для за-
вершения строительства, но надеюсь, вы согласитесь, что наша
сделка выгодна обеим сторонам и вполне реальна. Позвольте ис-
пользовать ваш письменный стол? — спросил Донован и, сразу
поняв, что модель слишком велика для стола Алтона, заваленного
документами, добавил: — Или, может, лучше установить модель
на полу. А планы, чтобы получше их рассмотреть, разложить вот
здесь.
— Как вам будет угодно, — легко согласился Алтон.
Донован открыл свой черный чемодан и извлек оттуда макет
застройки жилого района, на котором отчетливо выделялись дороги,
подъезды, миниатюрные деревья, лампы уличного освещения и да-
же противопожарные гидранты. Он поставил модель на пол перед
письменным столом и затем, достав из чемодана свернутую в тру-
бочку пачку чертежей, разостлал их на полу.
— Вас не затруднит найти что-нибудь тяжелое, чтобы прижать
бумаги? — спросил Донован.
— Вот это годится? — предложил Алтон.
— Да, спасибо, — поблагодарил Донован, принимая из рук Ал-
тона стеклянное пресс-папье. — Будьте добры, подержите вот этот
край.
— Одну минуту, — сказал Алтон и обошел письменный
стол. — А вы не пробовали обратиться за займом в местное отде-
ление банка?
— Нет, сэр. Дело в том, что наша контора находится здесь, в
Айсоле. Потому мы и решили искать финансирование, в централь-
ном отделении банка.
— Понятно...
—- Верхний чертеж представляет собой схему всей строительной
площадки. Если вы сравните ее с моделью...
Теперь Алтон стоял рядом с Донованом, разглядывая модель.
Донован встал, достал пистолет из кармана пиджака и направил
его прямо на Алтона.
— Ни единого звука! — сказал он. — Происходит ограб-
ление банка. Делайте в точности то, что вам говорят, или я
убью вас.
У Алтона задрожали губы. Он с ужасом смотрел на дуло ре-
вольвера. Глухой намеренно вручил Доновану кольт 45-го калиб-
ра — револьвер достаточно устрашающего вида.
— Вы меня понимаете? — спросил Донован.
— Да. И сделаю все, что вы прикажете.
— Отлично. Сейчас мы пройдем в банковский сейф, — сказал
Донован и быстро закрыл пустой чемодан. — Если мы встретим
кого-нибудь по пути, вы скажете, что я приехал для проверки
500
сигнализации. А если внутри сейфа окажется кто-то из сотрудни-
ков, вы также попросите этого человека удалиться. Нам надо ос-
таться наедине. Ясно?
— Да.
— И никаких знаков, никаких сигналов, никаких попыток дать
понять людям, что происходит нечто необычное! Обещаю вам, ми-
стер Алтон, что в результате этой операции, если она провалится,
мне грозит пожизненное заключение, и потому у меня нет ни
малейшего сомнения, — если что-нибудь случится, я прежде всего
застрелю вас. Сейчас я положу револьвер в карман, но’ он будет
направлен в вашу спину, и я в случае малейшей опасности вы-
стрелю прямо из кармана, мистер Алтон. Итак, вы готовы?
- Да.
— Тогда пошли.
С того места, где у столика в центре зала стоял Глухой, он
видел, как Донован и Алтон вышли из кабинета и направились к
сейфу. Донован улыбался и о чем-то говорил с менеджером, держа
чемодан в левой руке, в то время как правая находилась в кармане
пиджака. Оба вошли в банковский сейф, и Глухой быстро напра-
вился к выходу. В соответствии с планом он должен был дать знак
к началу второго этапа лишь после того, как Донован выйдет из
сейфа и вместе с менеджером вернется в его кабинет. Появление
Глухого на тротуаре перед входом в банк стало сигналом для двух
автомобилей, стоящих на противоположной стороне сквера. Глухой
видел, как Руди первым отъехал от обочины, машина Анжелы по-
следовала за ним. Меньше чем через минуту Руди, объехав кольцо,
или «серкл», свернул на дорогу с правой стороны банка. Анжела
ехала следом. Когда машина Анжелы выехала на дорогу, она вы-
ключила двигатель, вышла из машины, подняла крышку капота и
с явным негодованием уставилась на детали мотора. А в это время
Джон Грейсе, выйдя из автомобиля, мощным ударом разбил стекло
в окошке кассира.
Спустя еще одно мгновение он и Руди были убиты женщиной-
полицейским, сидящей на месте кассира. Керри Донован, который
в это время пытался наполнить черный чемодан деньгами, услышав
выстрелы, понял, что произошло нечто ужасное. Он бросил деньги,
выбежал из дверей банковского сейфа — увидел, что женщина,
сидящая у окошка кассы, вооружена, и потому окончательно убе-
дился, что спастись, следуя первоначальному плану, не удастся,
он повернулся и побежал к вращающимся дверям, где и был сражен
пулями трех детективов, также сидящих в кассах.
Анжела Гоулд, услышав стрельбу, тут же включила двигатель
своей машины, в паникё не подумав о том, что надо подобрать
501
Глухого, если б он ждал ее на тротуаре, как договорились. Впро-
чем, к этому моменту он уже сидел в такси на расстоянии полу-
мили от банка, направляясь на встречу со своей второй командой.
Когда Альберт Шмитт из 86-го полицейского участка позвонил
Карелле и сообщил, что попытка ограбления потерпела неудачу,
Карелла растерялся и удивленно посмотрел на настенные часы.
— Но сейчас ведь только половина одиннадцатого.
— Совершенно верно, — ответил Шмитт. — Но они начали
налет раньше назначенного времени.
— Когда?
— Почти час назад. Появились в банке примерно без двадцати
десять.
— И сколько их было?
— Один внутри, двое снаружи. Не знаю, каков был план, но
их расчет на успех остается для меня загадкой. Особенно если
принять во внимание все запугивания. Этого я не понимаю, Ка-
релла, совершенно не понимаю.
— Все, кто принимал участие в ограблении, убиты? — спросил
Карелла.
— Да, все трое. Руди Манелло, Джон Грейсе и Керри Донован.
Тебе знакомы эти имена?
— Нет. Скажи, у кого-нибудь из них был слуховой аппарат?
— Что?
— Слуховой аппарат.
— Нет.
— Среди них был кто-нибудь высокий, со светлыми волосами?
— Не было такого!
— Значит, сумел ускользнуть!
— Кто сумел ускользнуть?
— Тот, кто планировал ограбление.
— Ну и план же у него был, — фыркнул Шмитт. — Да
мой шестилетний сын мог бы спланировать ограбление куда луч-
ше. Такое впечатление, что никакого ограбления не было, Ка-
релла. Стекольщик вставил стекло в кассе еще до того, как я
уехал. Я почти сразу после гибели налетчиков отправил своих
людей в участок, даже сотрудники управления безопасности по-
кинули банк. Как бы то ни было, про ограбление теперь можно
забыть. С ним покончено!
— Ну что ж, хорошо, — сказал Карелла и повесил трубку,
испытывая смутное разочарование. В комнате было необычно тихо,
окна открыты, и с улицы доносились гудки редких автомобилей.
Карелла сидел за столом и пил кофе из пластикового стаканчика.
Все это так не походило на Глухого. Если Карелла понимал ход
502
его мыслей (а судя по тому, что произошло, он ничего не пони-
мал), — «тонкий симбиоз», о котором говорил Глухой, состоял из
нескольких взаимосвязанных компонентов.
Одним из них был сам Глухой. Теперь понятно, решил Карелла,
что он работал с различными бандами, которые нанимал для каж-
дой операции, вроде джазовой звезды, подбирающей музыкантов
для своей гастрольной поездки. Бандиты, арестованные ранее, не
знали настоящего имени своего руководителя. Он представлялся
им один раз как Л.Сордо, другой раз — Морт Оречио, причем
первое означало «глухой» по-испански, а второе — «мертвое ухо»
по-итальянски. Да и сам слуховой аппарат вполне мог быть фаль-
шивкой, придуманной, чтобы всех сбить с толку. Но кем бы он
ни был, задуманные им преступления отличались большим разма-
хом и речь всегда шла о крупных суммах денег.
Более того, планирование преступлений и их осуществление
было лишь частью деяний Глухого. Второй элемент заключался в
том, что он информировал полицию о своих намерениях задолго
до того, как приводил их в исполнение. Сначала Карелле казалось,
что это всего лишь доказательство необыкновенного тщеславия, но
затем он понял, что Глухой использовал полицию в качестве вто-
рой группы поддержки, большей по размерам, чем первая, но не
менее важной для осуществления задуманного им преступления.
То, что он потерпел неудачу во время двух предыдущих попыток,
объяснялось простой случайностью. Он чаще всего был умнее по-
лицейских и использовал их для своих целей, не скрывая, что
пользуется ими.
Зная, что Глухой сообщает достаточно много относительно гряду-
щего преступления, он. понимал, что о главном всегда умалчивается,
и потому действует не совсем так, как от него ожидают. Полиция
обычно реагировала на его сообщения подобно деревенским увальням.
Их поведение давало возможность Глухому считать: полицейские
глупы, неспособны найти свой собственный зад обеими руками, и по-
тому его поведение с каждым разом становилось все более вызываю- <
щим и все более безнаказанным. Чем смелее действовал Глухой, тем
чаще натыкались полицейские друг на друга, запутываясь в собствен-
ных ногах. Да, это был действительно тонкий симбиоз.
Однако на этот раз замысел не отвечал устремлениям преступ-
ника его калибра. Самый банальный вор мог объявить, что соби-
рается ограбить банк в одиннадцать часов утра, а после этого
сделать попытку ограбить его в половине десятого. Подумаешь,
хитрец! Ложь такого ничтожного размера даже не нуждалась в
том, чтобы повторить ее. И тем не менее Глухой счел необходимым
сообщать полицейским о каждом из своих намерений два раза.
Значит, сам был убежден, что сумеет осуществить ограбление, ко-
торое войдет в историю, не один раз, а дважды.
503
Карелла взял картонный стаканчик, отпил еще кофе и едва
не задохнулся от внезапно поразившей его мысли: Глухой ведь
повторил дважды не все. Сообщив им почти обо всех своих дей-
ствиях дважды, он прислал лишь одну ксерокопию, указывающую
на время ограбления. Карелла отодвинул кресло и протянул руку,
доставая пиджак. Этим утром он принес на службу запасной ре-
вольвер, который носил еще в то время, когда служил патруль-
ным полицейским. Вытащив его из кобуры, он почувствовал вдруг
какой-то необычный азарт, зная, что в решающий момент сумеет
использовать его по назначению, и одновременно в глубине души
надеясь, что ошибается. На его часах было без четверти один-
надцать, и Карелла понял наконец, почему не пришла повторная
ксерокопия футбольной команды и что вообще повторение ксе-
рокопий не имело никакого отношения ни к его близнецам, ни
к самомнению Глухого.
Как ни странно, это было связано лишь с тем, что Глухой
хотел вести честную игру.
Он быстро собрался, вошел в банк через вращающиеся двери
без десяти минут одиннадцать, подошел к охраннику и открыл
свой бумажник.
— Детектив Карелла, — сказал он, — восемьдесят седьмой
полицейский участок. Проводите меня к мистеру Алтону, пожа-
луйста.
Охранник банка внимательно посмотрел на значок детектива,
приколотый напротив карточки, удостоверяющей личность поли-
цейского, и наконец, кивнув, сказал:
— Следуйте за мной, сэр, — и повел его через весь банк к
двери, находящейся в дальнем конце зала, рядом с сейфом. Оста-
новившись у двери, охранник осторожно постучал.
— Да? — послышался голос.
— Это я, мистер Алтон. Корриган.
— Заходите, — сказал Алтон.
Охранник вошел в кабинет менеджера банка и тут же вышел
обратно.
— Пожалуйте, мистер Карелла, — произнес он, отворив дверь.
Алтон, сидел за столом, но при виде детектива встал и протянул
Руку.
— Как поживаете? — спросил он.
— Отлично, сэр, спасибо. Я детектив Карелла из восемьдесят
седьмого полицейского участка. — Он снова показал свой золотой
значок детектива и карточку, удостоверяющую его личность, и за-
тем улыбнулся. — Как вы чувствуете себя после утренних волне-
ний? — спросил он и, подвинув стул, сел.
504
— Теперь гораздо лучше, — ответил Алтон. — Чем могу вам
помочь, детектив Карелла?
— Видите ли, сэр, я отниму у вас всего несколько минут. Мы
на нашем участке занимались первоначальной разработкой этого
дела — я имею в виду попытку ограбления — и только потом
передали его в восемьдесят шестой участок. Лейтенант, возглав-
лявший нашу группу детективов, попросил заехать в банк и за-
вершить проверку, если вы не возражаете, конечно.
— О какой проверке вы говорите? — удивился Алтон.
— Дело в том, сэр, что мне не хотелось беспокоить вас лиш-
ними вопросами, касающимися отношений между различными де-
партаментами полиции, но речь идет именно об этом. Я надеюсь,
что вы пойдете нам навстречу. Дело в том, что, поскольку даль-
нейшая работа по предупреждению ограбления была передана дру-
гому участку, это не означает, что расследование тоже передано
в иные руки. Я имею в виду окончательное заключение.
— Боюсь, что ничего не понимаю, — произнес Алтон.
— Мы несем за это дело ответственность, сэр, вот и все.
— А-а, понятно, — ответил Алтон, постигая наконец смысл
разговора. — Итак, что бы вы хотели выяснить?
— Задать несколько вопросов, — сказал детектив. Он достал
из кармана лист бумаги, где было напечатано несколько вопросов.
Прочитав про себя первый из них, он спросил:
— Сколько полицейских находилось внутри банка во время по-
пытки ограбления?
— Четверо, — ответил Алтон.
— Вам известны их имена?
— Старшим был детектив Шмитт. Имен остальных я не знаю.
— Неважно, я получу от Альберта в восемьдесят шестом уча-
стке, — сказал он и написал на листе «Шмитт». Затем перешел
к следующему вопросу.
— Полицейские обращались с вами достаточно вежливо?
— О да, вне всякого сомнения, — ответил Алтон.
Детектив написал «да» в соответствующей графе и затем спросил:
— Имел ли кто-нибудь из полицейских доступ к наличным
суммам, когда они находились внутри банка?
— Да, те из них, которые заменяли кассиров.
— Произвели ли в банке ревизию после того, как полицейские
ушли?
— Нет, мистер Карелла.
— Когда будет произведен подсчет денег?
— Сегодня после обеда.
— Вас не затруднит позвонить мне и сообщить о результатах?
Номер телефона Фредерик. 7-80-25.
— Хорошо, я сразу же обо всем сообщу вам.
505
— Еще несколько вопросов. Входил ли кто-нибудь из поли-
цейских в банковский сейф, пока они находились в банке?
— Нет.
— Вы можете сообщить мне, сэр, сколько денег было достав-
лено в банк сегодня утром?
— Пятьсот тысяч триста долларов.
— Их пересчитали после попытки ограбления, сэр?
- Да.
— Кто занимался этим?
— Мой заместитель, мистер Варшау.
— Все деньги оказались на месте?
— До последнего пенса.
— Таким образом, попытка ограбления полностью не удалась?
— Конечно.
— Отлично. Позднее мне понадобится подпись мистера Варшау,
в которой он заявит, что пересчитал деньги после попытки ограб-
ления и после того, как полицейские покинули банк...
— Видите ли, когда он считал деньги, полицейские все еще
находились в банке.
— Но не в сейфе?
— Нет.
— Тогда все в порядке, мистер Алтон. Мне требуется только
подтверждение, вот и все. А теперь мы не могли бы пройти в
сейф?
— В сейф? Зачем?
— Удовлетворить просьбу моего лейтенанта.
— Нет, я не могу разрешить это, — покачал головой Алтон.
— Но почему, сэр?
— Я готов сотрудничать с полицией, чтобы помочь ей в реше-
нии проблем, связанных со спорами между департаментами, но
только в том случае, если это не мешает нормальной деятельности
банка. У меня уже было сегодня достаточно неприятностей, и я
не хочу...
— Сэр, это нечто большее, чем запрос от департамента поли-
ции. Для того, чтобы покончить с расследованием и удовлетворить
моего лейтенанта...
— Тогда я хочу обсудить эту проблему с вашим лейтенан-
том, — прервал его Алтон и протянул руку к телефону. — Какой
номер вашего участка?
— Не прикасайтесь к телефону, мистер Алтон.
Человек, назвавшийся детективом Кареллой, держал в руке ре-
вольвер, направленный на Алтона. На мгновение менеджеру пока-
залось, что время вернулось вспять, и у него закружилась голова.
«Нет, — подумал он, — не может быть, не может быть два ог-
рабления в один день!» Затем он услышал, как человек сказал:
506
— Теперь слушайте меня внимательно, мистер Алтон. Сейчас
мы пойдем в сейф, и вы скажете всем, кого встретите по пути,
что идете вместе с детективом Кареллой из' восемьдесят седьмого
полицейского участка и что мы собираемся перенести привезенные
утром деньги в ваш кабинет для подсчета. Если вы не сможете
этого, я продырявлю вашу идиотскую голову. Вы поняли меня,
мистер Алтон?
— Да, конечно, — вздохнул Алтон.
Глухой стоял у круглого столика в центре зала. Ему хорошо
было видно, как Гарольд и Алтон вышли из кабинета менеджера.
Правая рука Гарольда была спрятана в карман пиджака, несом-
ненно, он держал палец на спусковом крючке. Глухой проследил,
как они вошли в сейф. В этот момент на бланке, предназначенном
для снятия вклада, он написал дату, номер счета, а в том месте,
где пишется сумма, проставил «пятьсот тысяч долларов 00 центов»
и расписался: Д. Р. Таубман.
Алтон вышел из сейфа, неся в руке мешок с деньгами. Гарольд
шел следом за ним со вторым мешком, все еще держа правую руку
в кармане. Они подошли к кабинету Алтона. Когда дверь за ними
закрылась, Глухой направился к выходу из банка.
Он очень был горд собой. Говорят, молния никогда не ударяет
в одно и то же место. А после первой попытки ограбления прошло
всего полтора часа. И тем не менее деньги были уже у Гарольда,
а еще через несколько минут (едва он выйдет из банка) Дэнни и
Роджер подъедут к окошку кассира, Флоренс закроет своим авто-
мобилем подъездной путь к банку, и ограбление произойдет заново,
и на этот раз пройдет успешно. Не может быть иначе. Через не-
сколько минут будет разбито окошко кассира и в 86-м участке
зазвучит сигнал тревоги. И на участке, и в службе безопасности
его наверняка сочтут ошибочным. Но звон разбиваемого стекла
станет сигналом для Гарольда, который тут же выбежит из каби-
нета. На этот раз они успеют исчезнуть еще до того, как отреа-
гирует на произошедшее полиция. Все оказалось даже слишком
просто. Но как приятен успех! Так думал Глухой, подходя к вра-
щающимся дверям. Толкнул одну из створок и вдруг заметил на
противоположной стороне улицы мчавшегося к банку человека.
Глухой видел Кареллу в последний раз достаточно давно. Но если
вы стреляли в человека, а он через мгновение вернул вам выстрел,
лицо его надолго остается в памяти. Глухой сразу понял, что муж-
чина, рвущийся в банк, никто иной, как детектив Карелла, кото-
рого всего сутки назад его наемники избили и ограбили, забрав
револьвер и удостоверение личности. В эту короткую долю секун-
ды, когда Глухой находился перед банком, Карелла влетел в банк
507
и направился к охраннику. Он, в отличие от Глухого, не заметил
его. Однако появление Глухого на тротуаре перед банком стало
сигналом для Роджера и Дэнни. Они сразу завели мотор автомо-
биля и с пугающей скоростью направились к окошку кассы. Это
было сигналом и для Флоренс — она поставила машину поперек
дороги, ведущей к кассе. Глухой с удивлением увидел, как хорошо
женщина справилась с полученным заданием. Тем временем внутри
банка Карелла уговаривал охранника пропустить его. Тот был оза-
дачен, да это и немудрено, когда в течение пятнадцати минут
перед тобой появляется два детектива, причем каждый утверждает,
что именно его ждут. Глухой же, увидев Кареллу, понял, что дело
его плохо. И поступил так, как поступил бы на его месте любой
опытный преступник, спланировавший ограбление: моментально
исчез с места происшествия.
Но события в банке продолжали разворачиваться.
Следуя за охранником к кабинету менеджера, Карелла вдруг
услышал звон разбитого стекла. Он повернулся и увидел, как муж-
чина разбивает молотком окошко кассы, выходящее на улицу. Ка-
релла, опытный детектив, отлично владеющий оружием, выхватил
револьвер, выстрелил в мужчину с молотком, затем, подбежав к
прилавку, выстрелил во второго мужчину, сидящего за рулем ав-
томобиля, который стоял у окошка кассы. В это мгновение из ка-
бинета менеджера выбежал третий человек, тащивший в руках два
мешка с деньгами. Охранник, видевший нечто похожее совсем не-
давно, тем не менее выхватил пистолет и начал стрелять в муж-
чину с мешками, которого сам же провожал в кабинет менеджера.
Не без труда преодолев свои сомнения, он продолжал стрелять в
дверцу сейфа и в конце концов попал сначала в дверь кабинета
мистера Хитона, при этом ранил мистера Варшау, заместителя ме-
неджера. Но попасть в человека с деньгами ему так и не удалось.
Он на бегу бросил один мешок и, выхватив из кармана револьвер,
перепрыгнув через стойку, направился к разбитому окну, но в это
мгновение Карелла ранил его в ногу. Преступник обернулся и,
пробираясь ползком к разбитому окошку, выстрелил в Кареллу,
оттолкнул перепуганную кассиршу и попытался через окошко по-
пасть к автомобилю, не подозревая, что за рулем его находится
уже убитый сообщник. Карелла тут же прикончил и его, затем,
также перепрыгнув через стойку, бросился к разбитому окну. Муж-
чина, разбивший его, был тяжело ранен и полз по дороге, на ко-
торой стояла машина, двигатель которой неожиданно заработал.
Карелла высунулся из окна и выстрелил в машину, со скрежетом
рванувшуюся с места.
Одна из кассирш истошно закричала. Полицейский, в это время
вбежавший в банк, начал стрелять в Кареллу.
— Прекрати, я — коп! — закричал Карелла.
508
Затем в банк ворвались другие полицейские из 86-го участка
и частные охранники, те, которые уже были здесь утром и уве-
ренные в том, что предотвратили первое ограбление.
В двух кварталах от банка женщина, сидевшая за рулем ма-
шины, проехала на красный сигнал светофора и была сразу оста-
новлена полицейским. Она попыталась застрелить его из
револьвера 22-го калибра, но он тут же, ударив женщину дубин-
кой, надел на нее наручники.
Женщину звали Флоренс Бэрроуз.
Она однажды сказала Глухому, что еще не встречала мужчину,
которому стоило бы доверять, и не надеется, что кто-нибудь будет
доверять ей самой.
Не запираясь, наемница рассказала детективам все, что ей было
известно.
— Имя организатора ограбления Таубман, — сказала она, —
а для обсуждения операции мы собирались в комнате 604 в отеле
«Ремингтон». До этого я не была с ним знакома, и потому мне
больше ничего о нем неизвестно.
На этот раз полицейские были уверены, что Глухой у них в руках.
Разумеется, они не надеялись найти кого-нибудь в отеле «Ре-
мингтон» и действительно никого не нашли. Зато теперь им было
известно настоящее имя зачинщика ограбления. Начали просмат-
ривать все городские справочники, довольные тем, что Таубманов
в городе оказалось не так уж много. Полные решимости найти
преступника, они были готовы опросить всех Таубманов, даже если
бы на это потребовалась целая вечность.
Впрочем, так много времени им не потребовалось.
Детектив Шмитт из 86-го участка позвонил своим коллегам из
87-го в разгар работы над переписью всех городских Таубманов.
— Ну и сукин сын! — воскликнул Шмитт. — Действительно
попытался ограбить банк в одиннадцать, а?
— Это уж точно, — согласился Карелла.
— Мне сказали, что ему самому-то удалось улизнуть, — сказал
Шмитт. — Это верно?
— Да, но мы напали на его след, — отозвался Карелла.
— Да? Что за след?
— Мы наконец узнали его настоящую фамилию.
— Отлично! Он уже отбывал срок?
— Сейчас это проверяется.
— У него распространенная фалшлия?
— В телефонном справочнике . Айсолы только одиннадцать че-
ловек носят эту фамилию, пятеро в Калмс-Пойнт. Сейчас прове-
ряем остальные районы.
509
— И какая же у него фамилия? — спросил Шмитт.
— Таубман.
— Вот как?
В голосе Шмитта Карелла уловил недоверие и насмешку.
— В чем дело? — поинтересовался он. — Вы улыбаетесь?
— Ты вроде говорил, что он — глухой?
— Да, говорил. А какое отношение...
— Видишь ли, это немецкая фамилия. «Таубман» в переводе
означает глухой мужчина. «Дер таубе манн».
— Понятно, — растерянно пробормотал Карелла.
— Вот так, — произнес. Шмитт.
— Спасибо, — сказал Карелла.
— Не за что. — И Шмитт закончил разговор.
Карелла, положив телефонную трубку, твердо решил менять
профессию — стать хотя бы пожарным...
СОДЕРЖАНИЕ
СМОТРИ, КАК НЕКОТОРЫЕ УМИРАЮТ
Роман
Перевод с английского ЕБогдановой
5
НАПРИМЕР, ЛЮБОВЬ
Роман
Перевод с английского А.Сергеева
143
ЦЕНА СОМНЕНИЯ
Роман
Перевод с английского ИЛочиталина
271
ПОСЛУШАЕМ, ЧТО СКАЖЕТ ГЛУХОЙ
Роман
Перевод с английского ИЛочиталина
381
Литературно-художественное издание
Эд Макбейн
ЦЕНА СОМНЕНИЯ
Детекти ные роман
Редактор Т. И. Медведева
Художественный редактор Л. И. Моисеев
Технический 'редактор Л. И. Витушкина
Корректор И. В. Лебедева
ЛР№ 070243 от 21.11.91 г.
Подписано к печати с готовых диапозитивов 11.10.94.
Формат 60x847». Бумага книжно-журнальная офсетная.
Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Усл. печ. л. 29,76.
Уч.-изд. л. 35,96. Тираж 50 000 (1-й завод 1—30 000) экз.
Заказ № 3201
Оригинал-макет подготовлен ТОО «Макет*
141700, М.О., г. Долгопрудный-1, a/я № 31;
тел.: (095) 408-71-63
Торгово-издательское объединение «Центрполиграф»
127018, Москва, Октябрьская ул., 18
ГИПП «Нижлолиграф», 603006, Нижний Новгород,
Варварская ул., 32
ПОСЛУШАЕМ
Жет глухой
смфтри, КАК НЕКОТОРЫЕ
УМИРАЮТ