г ♦
ДЕНИ
ДИДРО
WV
ЛА
СОЧИНЕНИЯ
■^4
ACADEM1A
1

Il

JÉBgMSSBL

ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ДЕНИ ДИДРО
(171» —1784)
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
в десяти томах
Под общей редакцией
И. К. ЛУППОЛА
ACIDEMIA
Москва — Ленинград

Д E H И ДИДРО
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
ТОМ VIII
ПИСЬМА к СОФИ ВОЛЛАН
Перевод Т. II р и н о в о и
под редакцией М. Д. Э и х е н г о л ь ц а
Примечания
В. И. II и к о в а и М. Д. Э и х е н г о л г> ц а
А С А I) E M 1 А
1 !) 3 7

DENIS DIDEROT
OEUVRES CHOISIES
Супер-обложка и переплет
В. В. Шварца

ч?-л
Дпдро
Gr портрета маслом M. Ваи-Лоо

Страницы изъяты
советской цензурой.
Здесь была
вступительная статья И.КЛуппола.
Академик АН СССР И.КЛуппол
был арестован в 1941 году
и в 1943 году скончался в лагере НКВД.
Реабилитирован посмертно в 1956 г.

ПИСЬМА
к
СОФИ ВОЛЛАН
1 Д. Дпро, YIII

Ml)
Пятница утром. [Париж, 10] мая 1759 г.
Вчера, в восемь часов, отправились мы в Марли1.
Прибыли мы туда в половине одиннадцатого. Заказав
хороший обед, разбрелись по садам, и меня поразил
контраст между тонким искусством беседок и боскетов
и естественной дикостью густого массива огромных де-
ревьев, что высятся над ними и образуют фон. «Раз-
бросанные поодиночке и наполовину скрытые в лесу, бе-
седки кажутся обиталищем низших духов, чей властелин
живет в среднем павильоне. Всё, вместе взятое, похоже
на феерию и мне весьма понравилось.
В саду не должно быть много статуй; здесь tox, по-
моему, избыток. В статуях надо видеть существа, ко-
торые любят и ищут уединения, как поэты, философы,
влюбленные; а это ведь существа необычные. Пусть
несколько прекрасных статуй, сокрытых в наиболее
отдаленных друг от друга местах, эовут меня, я Найду
или встречу их, остановлюсь и поведу с ними длинную
беседу,— и довольно, других не надо.
Я брел нетвердыми шагами мимо окружающих меня
предметов, и душа моя была; печальна. Остальные вскоре
опередили нас; а мы, барон Глейхен2 и я, медленно
шли за ними. Мне было хорошо возле этою (человека
оттого, что в глубине души мы испытывали общее, тайное
1*

4
Дени Дидро
чувство. Удивительно, как чувствительные души понимают
друг друга почти без слов. Нечаянно вырвавшееся воскли-
цание, рассеянность, неопределенное замечание, отдален-
иое сожаление, дамек, звук голоса, походка, взгляд,
внимание, молчание, всё выдает их друг другу. Мы мало
разговаривали, но много чувствовали; мы оба страдали,
но он заслуживал большего сожаления, нежели я. Мои
взоры время от времени обращались к городу; его глаза
часто устремлялись на землю, он искал нечто, чего уже
более нет3.
Мы подошли к изваянию, поразившему меня про-
стотой, величием и возвышенностью своей идеи. Это был
кентавр, на спине которого сидит ребенок. Дитя протя-
нуло пальчики к голове свирепого животного и ведет
его за волосок. Надо видеть лицо кентавра, поворот
головы, почтительность к маленькому деспоту: он смотрит
на дитя и как будто "боится двинуться с места. Другая
статуя доставила мне еще больше удовольствия: старый
фавн с умилением смотрит на новорожденное дитя, по-
коящееся у него на руках. Статуя Агриппины в купальне
не заслуживает своей репутации, но, быть может, я смо-
трел на нее с плохого места и не могу судить. Мы
разделили прогулку на две части. До обеда осмотрели
низ.
Отобедали мы с большим аппетитом. Наш барон4 был
неподражаемо весел. Он оригинален в манерах и в мыслях.
Представьте себе сатира, веселого, остроумного, непри-
стойного и нервного среди группы целомудренных, вялых
и изнеженных людей. Таким он был среди нас. Он не
смутил и не оскорбил бы моей Софи, потому что моя
Софи может быть мужчиной и женщиной, когда ей забла-
горассудится. Он не оскорбил и не смутил бы моего
друга Гримма, потому что Гримм допускает вольности
воображения и не любит только тех слов, что ска-
заны невпопад. О, как жалели мы об отсутствии нашего
друга! Сколь сладок был перерыв во время обеда, когда
души наши раскрылись, и мы принялись описывать и рас-
хваливать отсутствующих друзей! Сколь пылкие выраже-

Письма к Софи Воллан
л
«ия, чувства и мысли! Какал восторженность ! Сколь
счастливы были мы, говоря о них, сколь счастливы были
бы они, когда б могли нас слышать! О мой Гримм, кто
передаст вам мои речи!
Наш обед затянулся, но время прошло незаметно. Мы
осмотрели возвышенность. Я заметил, что прекраснее
всего те каскады, которые беспрерывно струятся или
скользят, чего нигде не устраивали. Мы говорили об
искусстве, о поэзии, о философии и о любви; о величин
и тщете наших намерений; о чувстве и о черве често-
любия; о людях, богах и королях; о пространстве и вре-
мени; о смерти и о жизни; то был концерт, и в нем всё
время можно было различить диссонирующее слово нашего
барона. Поднявшийся ветер и наступление холодного ве-
чера побудили нас вспомнить о коляске.
Барон Глейхен много путешествовал. Он развлекал
нас на обратном пути. Он рассказывал о венецианских
инквизиторах, которые шествуют всегда между исповед-
ником и палачом; о варварстве Сицилийского двора, ко-
торый предоставил античную триумфальную колесницу;
с барельефами и конями монахам, отлившим из нее ко-
локола: о том напоминает нам разрушенный каскад в
Марли, мрамор которого украшает ныне часовни святого
Сульпиция. Я говорил мало, слушал или мечтал. Мы
вышли из экипажа между восемью и девятью часами у
дверей нашего друга. Там я отдыхал до десяти часов.
Я уснул от усталости и горя. Да, мой друг, от горя.
Я не предвижу ничего хорошего в будущем. Душа вашей
маменьки запечатана семью печатями Апокалипсиса. На
челе ее написано: тайна. Я видел в Марли двух сфин-
ксов; они напомнили мне ее. Она обещала нам, она
обещала самой себе больше, нежели может выполнить.
Но я утешаюсь и живу .уверенностью, что ничто йе
разлучит наши души. Об этом так часто говорилось,
писалось, даже было столько клятв,— пусть хоть раа
окажется это правдой. Не моя будет вина, Софи.
Де-Сен-Ламбер5 пригласил барона и меня в Эпине,
чтобы провести несколько времени с г-жой Удето6; я от-

i;
Дени Дидро
казался и поступил правильно, це правда ли? Горе тому,
кто ищет развлечений! Он найдет их; он вылечит свое
горе, я же хочу сохранить печаль до той минуты, когда
всему наступает конец. Я боюсь встречи с вами; между
тем, она неизбежна; судьба обходится с нами так, как
будто для сохранения наших уз необходимо страдание.
Прощайте, мой друг. Кстати, храните благосклонность ва-
шей сестры7 и говорите с ней о себе и обо мне, только
если не сумеете сдержать своих чувств или если она
сама вас попросит об этом. Даже самые нежные наши
друзья не придают любви большого значения.. Надо на-
учиться слушать и жалеть влюбленных. Она еще этого
не знает, лучше ей никогда и не знатьI Целую перстень,
который вы носили.
2(2)
Суббота утром. [Париж, 4 июня 1759 г.|
Вот труд великого софиста8, нежная и надежная по-
друга! Я не читал его; моя душа еще недостаточно спо-
койна, дабы судить о нем без пристрастия. Лучше отсро-
чить какое-нибудь дело, нежели излишней поспешностью
совершить несправедливость. И вы также не слишком
доверяйте своему сердцу, опасаясь, как бы неудовольствие,
вызываемое человеком, не распространилось на автора.
Отнеситесь к нему так, как будто у меня нет причин
на него сетовать.
Итак, можно быть красноречивым и чувствительным,
не обладая правилами чести, понятием об истинной
дружбе, добродетелью, правдивостью! Весьма прискорбно.
Как жалею я этого человека, если только испорченность
не сложилась в его голове в определенную систему!
А ежели представление о справедливости и несправедли-
вости мирится у рего о коварством поступков, я еще более
жалею его! В здании, воздвигнутом моралью, всё связано
между собою. Трудно поверить, чтобы человек, который
пишет всегда парадоксы, был прост в своих привычках.
Загляните в вашу душу, моя Оофи, и скажите, гпочему

Письма к Софи Волдан
i
ваши речи так простодушны, откровенны и правдивы? Не
потому ли, что те же качества лежат в основе вашего
характера и приняты вами за жизненное правило? Было
бы удивительным чудом, если бы человек, который ду-
мав!» и говорит всегда дурное, поступал хорошо. Бес-
порядочность ума оказывает влияние на сердце, а бес-
порядочность сердца влияет на ум. Сделаем так, друг
мой, чтобы в жизни нашей не было лжи. Чем больше-
я буду вас почитать, тем дороже вы станете для меня.
Чем больше обнаружу я добродетели, тем сильнее по-
любите вы меня. Как буду я страшиться порока, зная,
что мой судья — вы, моя Софи!
Я создал в сердце своем кумир и не хотел бы раз-
бить его. Сколь прискорбно будет для него, если я со-
вершу проступок, уничтожающий меня в его глазах!
Не правда ли, вы предпочтете видеть меня мертвым, не-
жели злодеем? Любите же меня вечно, дабы я всегда
опасался порока. Продолжайте поддерживать меня на
пути к добру. Как сладостно раскрыть объятия честному
человеку! Вот мысль, Освещающая ласки; какое значение
имеют ласки двух влюбленных, ежели они не служат вы-
ражением бесконечного уважения друг к другу! Сколь
низменны и ничтожны восторги заурядных влюбленных!
Сколь мйого прелести, возвышенности и силы в наших
объятиях! Придите ко мне, моя Софи, придите. Мое
сердце распаляется. Умиление, украшающее ваше лицо,
появляется и на моем; оно уже появилось. Ах, почему
нас нет со мною, дабы насладиться им! Сколь счастливы
были бы вы, увидев меня в это мгновение! Как пришлись
бы вам по сердцу эти увлажненные глаза, эти взгляды,
весь этот облик! И почему столь упорно препятствуют
люди счастью двух существ, счастью, на которое само
пебо взирает благосклонно? Они не знают, какое творят
зло; им надо простить. Я не увижусь с вами нынче утром,
не застану г-на Пти9, а дома меня задержит г-н де-Кси-
менес10. Я провел ночь за чтением его трагедии, и сделал
из нее выписки для Гримма. Вечером пойду в Театр
новой комедии, также ради него. Сколь прекрасны наши

8
Депи Дидро
души — моя, ваша и его! Если бы я лтййлся вас обоих,
что заполнило бы ужасную пустоту? Живите оба, если
не хотите, чтобы мой голос остался гласом вопиющего
в пустыне. Мое место — в партере, в глубине, посредине;
отсюда мои глаза будут искать вас. Я вернусь домой
после маленькой пьесы, а может быть и ранее, чтобы на-
бросать на бумаге свои мысли; эту работу я выполняю
для своего друга.
Завтра в двенадцать буду там, где вы меня ожидаете.
Не премипу явиться без опоздания. Как много сладостных
мгновений приношу я в жертву вашей матери! Я раз-
мышлял об отвращении, внушаемом мною вашей сестре.
Неужели она так мало ценит меня, что не желает, чтобы
ее портрет хранился вместе о моим в одной шкатулке?
Но но в этом дело, моя Софи. Быть может, она боится,
что когда-нибудь, будете ли вы живы или вас не станет,
шкатулка... Неужели эта мать будет препятствовать всем
нашим сладостным и певинным желаниям? Скажите ей,
что с портретами можно поступить так, как ей заблаго-
рассудится... Скажите ей, что я честный человек, и ничто
по заставит мепя изменить свое отношение к вам... Ска-
жите ей, что мне обеспечена почтительнейшая память
потомства... Скажите ей, что я достиг возраста, когда ха-
рактер более по меняется... Скажите ей, сколь буду я
польщен* и сколь счастливы вы будете чувствовать, видеть,
иметь ее и мепя, меня и ее... Пусть она перенесется
мыслью к минуте расставания, когда она вернется в Ша-
лоп11, а вы в Париж... Отказ дать вам свой портрет
равносилен отречению от вашего... Взвесьте всё хоро-
шенько, милостивая государыня, и не огорчайте своей
сестры. Следуйте побуждению вашей души, она напра-
вит вас на добрый путь. Я люблю тонкие чувства. Мне
нравится также, когда ими иногда пренебрегают... До-
статочно, если можно сказать себе в будущем: а; ведь
в свое время я думал об этом... Странно, что такие
речи ведет ревнивец, да еще и настаивает к тому же...
Уж не разочарован ли я? Не знаю. Одно лишь чув-
ствую — мне страстно хочется, чтобы осуществилось некое

3 -e

Письма к Софи Воллан
!>
мое желание, и я был бы весьма огорчен, случись это
помимо меня. Я бы очень огорчился; так сильно мне
хочется этой вещи, что я был бы несказанно благо-
дарен за нее г-же Лежандр, ибо этим она оказала бы вам
услугу, какая для вас приятнее всякой иной... Если
сестра ваша согласится исполнить нашу просьбу, и у вас
будут оба наши портрета, остерегайтесь, Софи, глядеть
на нее нежнее, нежели на меня, или чаще ее целовать.
Случится это, я узнаю! Прощайте, друг мой, до завтра.
О, как прекрасен был вчерашний вечер! Вы весьма рас-
троганы и нежны; а мадмуазель Буало12 умна, как ангел.
Она счастлива нашим счастьем. У нее поистине чудная
душа.
8 (5) .
[Париж, 15 июля 1759 г.]
Вот письмо Гримма. Я вновь перечитал его, прежде
чем послать вам. Вообразите, каково будет ему узнать,
что не стало того, кто несколько месяцев назад говорил,
целуя его: «Вот вам за моего сына, а это за дочь, а вот
за внучку»13. Он почил на руках двоих своих детей,
спокойно, без страданий, без агонии. Мой отец был не
из тех, кого можно забыть. Гримм будет помнить и опла-
кивать его. Вы усладите мысль о нем, которая будет
жить во мне и не покинет меня даже возле вас; но toi,
что есть в ней чувствительного и печального, растворится
в вашей нелепости и даруемых вами наслаждениях,
# смешение этих чувств даст мне величайшую отраду.
Ах, если б опа могла стать привычкой! Нужно быть
лишь добрым возлюбленным и добрым сыном, признатель-
ным и нежным, а этими качествами, мне кажется, я обла-
даю. Не испытать нам больше шумной радости. Душа
раскрывается лишь временами, зато луч веселья, прорвав-
шийся подобно лучу света, что снисходит с пебес в
облачный и сумрачный день, будет иметь лишь больше
блеска. Действие, оказываемое нашей скорбью па других,
весьма удивительно. Не случалось ли вам иногда за-

10
Дени Дидро
метить, гуляя по полям, как смолкают внезапно птицы,
когда в ясную погоду набежит вдруг тучка над местом,
где раздавалось их щебетание? Траурная одежда — та
же тучка, что является причиной минутного молчания
птиц. Пройдет, и снова слышно пение.
Как вы сегодня $ебя чувствуете? Хорошо ли вы
спали? Спите ли вы когда-нибудь, как я, раскинув руки?
Сколь нежны были вчера ваши взоры! Сколь нежны они
с некоторых пор! Ах, Софи! Вы мало любили меня,
если ныне любите больше!.. Если бы вы написали мне,
я узнал бы, как закончился вчерашний вечер... Причтите
же историю аббата де-Прада14. Какой отвратительный
человек!.. К несчастию, много есть подобных ему... Про-
стите, нежный друг мой. Целую вас. О, наши поцелуи
хороши, не правда ли? Они всегда доставляют мне оди-
наковое удовольствие... всегда. Никто не поверит; но
это так, вопреки всяким притчам, будь они далее выдуманы
самим Соломоном! Он обладал слишком большим коли-
чеством женщин, ему не понять было души честного
человека, который почитает и любит лишь одну.
4(8)
[Лангр, 31 июля 1759 г.]
Еще и четырех дней не прошло с тех пор, ;как я
здесь, а мне кажется, что прошло четыре года. Время
тянется невыносимо медленно. Тоскую. Сначала поговорю
с ва!ми о моих домашних делах, коль скоро вы любезйо
разрешили мне это. Во-первых, трудно себе вообразить
троих более различных людей, чем брат, моя сестра
и я сам. Сестрица живая, деятельная, веселая, реши-
тельная, очень легко обижается и долго не прощает
обиды — никло и ничто ее не пугает; своевольная в дей-
ствиях своих и еще более в разговорах, она представляет
собой нечто вроде Диогена в юбке. Я—единственный
мужчина, которого она когда-либо любила, и любит она
меня очень сильно. Радости мои приводят ее в восторг.

Письма к Софи Воллаи
11
Горе мое способно ее убить. Аббат родился чувствитель-
ным, с душой невыразимо чистой. Он обладал бы умом,
но религия сделала его мелочным и малодушным. Он
грустен, молчалив, осмотрителен и неразговорчив. Он со-
здал себе очень тягостные жизненные правила, которым
старается подчинить к свое собственное поведение, и по-
ведение других. Он стесняется сам и стесняет других.
Это своего рода Гераклит, только христианин, всегда
ютовый оплакивать безумства себе подобных. Он мало
говорит, много слушает и редко бывает доволен15.
Мягкий, "покладистый, снисходительный, пожалуй даже
слишком, я, мне кажется, представляю середину между
ними. Я вроде того масла, какое не дает скрипеть стро-
гальным машинам, когда они приходят в соприкосновение.
Но кто смягчит действие их, когда меня не будет? Эта
забота мучит меня. Боюсь сближать их, ибо, если на-
ступит день, когда им придется расстаться, произойдет
взрыв. Справедливость и бескорыстие — вот два каче-
ства, какими обладаем мы вое. Слава богу, всё придет
к концу очень быстро и без моего вмешательства. Отец
мой оставил нам тридцать тысяч франков в договорах,
двести эминов16 пшеницы стоимостью в сорок тысяч фран-
ков, городской дом, два очаровательных сельских домика,
виноградники, товары, несколько должников и обстановку,
которая приблизительно соответствовала его положению.
Брал1 мой и сестра в дележе окажутся счастливее меня,
и я этому рад. Пусть они берут себе всё, 1что пожелают,
а мне откажут. Почему прежде я прекрасно мирился с той
жизнью, какую ведут здесь, а сейчас она мне стала
невыносимой? Должно быть, оттого, моя Софи, что раньше
я ire любил, а сейчас люблю.
Вещи сами по себе ничего собой не представляют.
В них нет ни радости, ни горечи. Мы сами одухотворяем
их, te* моя душа плохо расположена к ним. Всё окру-
жающее вызывает во мне лишь утомление и грусть,
всё мне немило. Но сказашй бы мне, что здесь будет
подруга моя, только бы она показалась, и от ее 'при-
сутствия сразу всё станет красивым. И если вещи пере-

J2
Дени Дидро
мсннлись в моих глазах, то, кажется, и я уже стал не
тот. Меня считают серьезным, усталым, мечтательным,
рассеянным. Ни одно существо не привлекает моего вни-
мания, ни одна речь не интересует меня — полное равно-
душие и презрение ко всему. Однако претензии здесь,
как и везде, одинаковые, и я примечаю, что повсюду
оставляю тайную обиду. Чем больше уважения питают
ко мне, тем больше страдают от моего невнимания;
а я удивляюсь бесконечной глупости людей, которые обви-
няют или хвалят себя по поводу нашего хорошего или
дурного расположения духа; они ставят себе это в за-
слугу, а, сами никакого влияния на него иметь не могут.
Ах, если бы я мог вывести их из заблуждения, я сказал
бы им: «Все вы стали бы мне милы, будь со мной моя Софи;
между тем, все вы проиграете рядом с ней. Сравнение,
какое я сделал бы между вами и ею, оказалось бы
далеко не в вашу пользу, но я был бы счастлив, а сча-
стливый человек — снисходителен». Приезжайте же, чтобы
примирить меня с этим городом. Увы, это невозможно.
И придется мне ненавидеть его до той минуты, пока я tte
покину его, чтобы вернуться к вам. Заранее чувствую,
что мысль эта украсит последние дпи моего пребывания
здесь.
Получил оба ваши письма сразу. Всё, что вы в них
описываете, я испытал. Я отдал дань и воде, и воздуху
здешнего края, но, быть может, от этого почувствую
себя еще лучше. Письма в Иль ведь надо адресовать
г-ну Демаре, не правда ли? Итак, я вернусь с вашей
почтенной маменькой. Я того и ожидал.
Я не надеялся получить от вас весточку через Роже,
стал искать среди вещей вашей маменьки, в сумках порт-
шеза, и был весьма удивлен, когда ничего не нашел.
Гримм ведь знает, что я здесь, почему же он ничего
не написал? Он меня забывает. Друг мой, исправьте его
вину. Напишите о себе. Напишите о вашей милой се-
стрице. Если в мое отсутствие вам случится побывать
в нашем маленьком замке... пусть я буду там с вами...
Я мечтаю усовершенствовать это жилищо и нахожу, что

Письма к Софи Воллаи
13
там будет необходимо некое лицо, которое являлось бы
для всех наперсником и играло бы среди йих роль все-
общего примирителя. Что вы думаете насчет этого? Взве-
сив все обстоятельства, я предпочел бы, чтобы миссия
эта была поручена женщине, а не мужчине.
До свидания, моя милая, нежная подруга. Крепко
обнимаю вас и повторяю все клятвы, какие вам уже дал.
Будьте свидетельницей, дорогая сестрица: если я когда-
либо не сумею дать ей счастья, возненавидьте меня,
презирайте меня, возненавидьте и презирайте всех мужчин.
Софи, я вас крепко люблю, а сестру вашу уважаю так
же сильно, как люблю вас. Когда же, наконец, 'я увижу
вас обеих? Скоро, скоро.
[P. S.] Не позволяйте г-ну де-Призи17, аббату18,
г-ну Гашон19, если он еще у вас, забывать меня, пере-
дайте мой привет мадмуазель Буало. Хватит ли у вас
жестокости еще раз ни слова не написать мне о ребенке?20
Она, как живая, стоит передо мной, а также и мать ее;
и картина эта всегда трогает меня.
С тех пор, как я здесь, я успел повидать всех арен-
даторов моего отца, и ни один из них не может говорить
о нем без слез. Как много людей жалеет о нем!
Вы бы очень полюбили мою сестру. Она; — самое ориги-
нальное и яркое существо, какое я когда-либо видел,
и притом — сама доброта, но с характером весьма свое-
образным. Ей бы быть хозяйкой маленького замка. Хо-
зяина только еще не придумаю.
Прощайте, моя Софи. Прощайте, уважаемая и до-
стойная сестрица моей Софи. Обратите на миг глаза свои
в мою сторону, протяните мне вашу руку.
5(9)
[Лангр, 3 августа 1759 г.]
Вот, нежный друг мой, мое четвертое письмо. Пер-
вое было адресовано вам. Второе вложено в конверт,
адресованный г-ну Берже, государственному казначею

14
Дони Дидро
в Габелле, Отель-де-Ферм. Третье —г-же Лежандр. От
вас я получил три, два из них одновременно. Последнее
вскрыл мой брат; но он прочел лишь несколько строчек,
к счастью не содержавших в себе Ничего такого, что
могло бы его испугать. Там были новые подробности
о состоянии вашей дорогой крошки. Дабы избежать в бу-
дущем недоразумения, могущего смутить божьего чело-
века, употребляйте вместо моего имени титул берлинского
академика21. Бедная малютка, как я жалею ее! Как
жалею ее мать! Говорят, если бы не .болели дети, то не
обнаружилась бы материнская любовь. Какая глупость!
Неужели необходимо принести в жертву невинное и чув-
ствительное существо, чтобы вызвать сострадание другого,
вырвать жалобы и стоны из уст его, сделать обоих
несчастными, для того чтобы убедиться в доброте одного
из них? Совершить несправедливость ради торжества
добродетели; навлечь на себя нарекания, чтобы сделать
нас достойными похвалы; унизиться в наших глазах,
чтобы вызвать к йам уважение со< стороны наших ближних.
Хороша система! Что подумали бы о государе, ко-
торый стал бы управлять государством согласно таким
правилам? Разве существуют две справедливости, одна
для неба, а другая для земли? Если это так, что же
остается от идеи справедливости? Умрет ли она — немногие
минуты ее жизни были сплошным страданием; сохранит
ли жизнь — наказание постигло ее, когда она еще не
успела согрешить. Ну что ж,— добавляют они,— не она,
так отец ее ipeuieH. Безумцы, они не понимают, что
ответ их таков же, как в басне о ягненке и волке, ко-
торые пили воду из одного источника;, один внизу, другой
над ним; в конечном счете они преклоняются перед волком.
«Но без этой басни,—восклицает великий Паскаль,—
мир — непонятная загадка». Я же возразил бы ему, что
басня сия — богохульство.
С тех пор, как заключен мир, я помалкиваю; я под-
ношу пальцы к губам и посылаю вам поцелуи, как
Эмилия22 своей маменьке. Мы встретимся, друг мой,
встретимся, и эти уста прижмутся еще к любимым устам,

Письма к Софи Воллак
15
а пока я уступаю ваши губки только сестрице. Я не
страдаю; я сказал бы даже, что мне приятно быть ее
преемником. Мне кажется тогда, что я прижимаю к своему
сердцу ее вместе с вами. Снежинка, быть может, растает
меж двух раскаленных углей. Как она была любезна
в тот день, когда мы расставались! Как поняла наше горе!
Сердце у йее сжалось. Вы не заметили, что краски на
ее лице почти померкли. Я видел это; помню, я подумал:
сколь любим будет смертный, которого она полюбит!
О, как мы будем страдать, моя Софи, если когда-нибудь
нам доведется быть свидетелями их прощания! Поухажи-
вайте за нею от моего имени. То, что вы меня любите,
что я люблю , вас до безумия и никогда не перестану
любить — доставит ей удовольствие, вызовет уважение
ко мне, лучше всего оправдает чувства, какие она стала
ко мне питать;, повторяйте же ей это с 'утра до вечера.
Я очень рад, что Гашон поправляется и что его со-
nejSûiK принадлежит к людям, довольствующимся малым.
Не знаю, отчею вы до сих пор ,не получили моих
писем. Успокойте меня на оей счет.
У Нас здесь имеется очаровательное место для про-
гулки. Это большая, обсаженная пышными деревьями
аллея, которая ведет в рощу, где деревья разбросаны
в беспорядке, без всякой симметрии. Здесь находишь про-
хладу и уединение. Самой природой сделанная лестница
ведет ю источнику, текущему из скалы. Воды его сбе-
гают в водоем, оттуда бегут дальше, образуя первый
бассейн; затем наполняют второй бассейн, наконец, за-
ключенные в каналы, вливаются в третий бассейн, по-
средине которого они вздымаются в виде фонтана. Водоем
и три бассейна поднимаются один над другим на до-
вольно большом расстоянии. Водоем окружен старыми
липами. Сейчас они в цвету. Между деревьями соорудили
каменные скамьи. Здесь я бываю всегда в 5 часов.
Взор мой блуждает по прекраснейшему в мире пейзажу.
Цепь гор перерезана садами и домиками, у подножья
коих вьется ручей, орошающий луга; взбухнув от вод
источника и других, Он теряется в долине. Я провожу

16
Дени Дидро
здесь целые часы в чтении, размышлениях, созерцании
природы и мечтах о моей подруге. О, как хорошо было бы
нам сидеть втроем на этой каменной скамье! Это мое
место свиданий и место свиданий влюбленных здешней
округи. Они приходят сюда по вечерам, когда окончание
дня прекращает их работу и возвращает друг другу.
Сколь длинным должен им казаться день, как короток —
вечер! Пока я тут, мой брат, сестра и юдий из друзей
устраивают наши дела. Поскорей бы они окончились.
Вот случай, который растрогал меня и растрогает вас.
У отца моего была подруга, бедная родственница, хорошая
женщина, одних с ним лет. Они заболели почти одно-
временно. Отец мой скончался в день троицы. Она узнала
о его смерти и на следующий день умерла. Моя сестра
закрыла ей глаза. Их похоронили рядом. В Париже вы-
ражение «закрывать глаза» употребляется фигурально,
здесь это акт подлинной человечности. Сестра моя рас-
сказала мне вчера, как один юноша, находясь у постели
умирающего отца, подумал, что настала пора исполнить
последний долг; но он ошибся: отец почувствовал при-
косновение руки, открыл глаза и промолвил: «Еще ми-
нуту, сын мой».
О мой друг! Какую задачу возложил на меня отец,
и я должен выполнить ее, если хочу заслужить тот.
почет, каким окружена его память! Здесь имеется лишь
плохой портрет этого прекрасного человека; но не моя
в том вина. У меня было намерение, если бы недуг
позволил ему приехать в Париж, изобразить его за стан-
ком в рабочем платье, с непокрытой головой, о устремлен-
ными в небо глазами, благословляющим внучку; рука его
покоилась бы на ее челе. Мы закроем друг другу глаза
в маленьком замке, и тот, кто останется последним, будет
достоин сожаления,— не правда ли?
С тех пор, как я покинул этот город, все, кого я здесь
знал, умерли. Я застал в живых только одну женщину,
подругу девушки, когда-то любимой мною, которой уже
больше нет на свете. Я обрадовался, увидев эту женщину.
Мы поговорили немного о прошлом. Я должен расска-

IIi/cbNra к Софи Воллап
17
зать вам о ней нечто такое, что трон!ет вас. Вскоре по-
сле смерти моей и ее подруги я приехал в провинцию.
Однажды я вышел из дому, и встретил ее. Она предложила
мне проводить ее в церковь. Я подал ей руку. Когда
мы пришли на кладбище, она повернула голову, и ука-
зала мне пальцем на место, где была похоронена та,
которую мы оба любили. Судите, какое впечатление про-
извели на меня ее молчание и жест.
Я теперь немного более доволен собою. Я сделал то
доброе дело, какое хотел сделать,— сблизил между со-
бою брата и сестру. Мы облобызали друг друга, их слезы
смешались. Они будут жить вместе; как хорошо было
бы, если бы они принесли друг другу счастье. А что же
может служить этому помехой? Они чувствительны и бла-
годетельны. Достаточно ли, однако, этого? Я стараюсь
обмануть себя относительно того, что характеры их столь
различны. Это необходимо, иначе уедешь отсюда с душою,
преисполненной горечи. Прощайте, друг мой. Опекайте
здоровье дражайшей сестрицы. Берегите свое собственное.
Тысячи пожеланий дорогому дитяти. Прощайте, прощайте.
Жду от вас словечка, чтобы написать вашей маменьке.
Прощайте, прощайте. Не забудьте передать мой привет
аббату23, г-дам Гашону и де-Призи; скажите мадмуазель
Буало, что найдете нужным; я уверен, что перечить вам
ни в чем не буду. А как ее планы? Она избегает вас;
однако, это не мешает ей вас уважать, уверен в том. Все
еще ничего не знаю о Гримме. Что он доделывает?
О чем думает? Здоров ли? Не захворал ли? Не знаю,
что и думать о его молчании. Не может быть, чтобы он
полагал, что я еще в Париже.
Прощайте, мой друг, я приближаю свои уста к вашим;
я целую их, хотя бы и пришлось мне найти на них
следы поцелуев вашей сестры; но нет, ее поцелуи столь
легки, столь мимолетны.
2 Д. Дидро, VIII

n
Допи Дидро
G (11)
[Лангр, 10 августа 1759 г.]
Вот на чем я утвердил домашний мир. Мне казалось,
что от хозяйственных дел сестрица несколько утомилась
и правила экономии составила себе несогласные с пра-
вилами аббата. Аббат хочет пользоваться жизнью, се-
стрица — копить деньги. Аббат любит водить компанию
с кем придется и хорошо покушать. Сестрица чувствует
себя приятно в обществе немногих людей и желает со-
блюдать приличия в меру, не позволяя себе расточительно-
сти. Во вречмя своих поездок по делам церкви аббат
завязывает знакомства с людьми всякого рода и звания,
которые обойдутся с ним так же, как он обходится с
ними. Сестрица предчувствует, что жилище их обратится
в странноприимный дом; она боится, что не в силах
будет нести бремя домашних забот, потеряет покой, рас-
тратит доходы и целый год перед ее глазами будут
кружиться незнакомые и неприятные ей лица. С удо-
вольствием слушаешь, как она описывает всех этих лю-
дей, которых видела только в воображении, и передает
по-своему их разговор. Есть в ее характере одна черта —
сохранять веселость в плохом расположении духа и сме-
шить других, будучи рассерженной. Когда сказанное ею
вызывает смех, ей кажется, что она достигла цели, и она
довольна. Как же я поступил? Прежде всего рассеял
ревнивые подозрения аббата, неизвестно откуда возник-
шие, что сестрица мне дороже, нежели он. Я старался
внушить ему, что любил я его в стократ больше, чем
он полагает; всё же есть одна вещь, которую я люблю
более — это справедливость. Я щадил его деликатные
чувства, предвидел и избегал всего, что могло его омра-
чить, овладел его душой и тогда стал действовать.
У сестрицы имеется подруга, весьма бедна*я. Я убедил
ее взять эту подругу к себе. Аббат согласился. Она
поселилась в доме, и ей поручено вести хозяйство,
сестрица же возьмет на себя лишь те хлопоты, какие
ей угодно будет пожелать. Придется оплатить содержа-

Пиоллга к Софи Воллан
19
пне маленькой племянницы тон особы; девочка жила
раньше у тетки, и теперь надо пристроить ее в приличном
и верпом месте; но это луатое. Надлежало распределить
общий расход таким образом, чтобы аббат мог тратить
сколько ему угодно, а сестрица экономить как ей за-
благорассудится и чтобы они не оказались друг другу
в тягость. Я предложил аббалу получать от сестры пол-
ное содержание. Оба согласились. Я назначил сумму,
и всё было кончено. Из трех принадлежащих нам домов
мы решили один продать. Они займут городской дом,
и он перейдет в их собственность, мне же они выплатят
третью часть. Деревенский дом останется общим. Это —
наши закрома и винные погреба. Остальное поделили на
три части. Мне предложили, разумеется, наиболее вы-
годную; я не корыстолюбив, но люблю благородные по-
ступки и не сумею выразить вам, сколь это тронуло
меня. Аббат и сестрица кинули между собой жребий.
Впрочем, подобный дележ, не столько действительный,
сколько притворйьгй, делается по разумной предусмотри-
тельности, во избежание неполадок в будущем. Доходы по-
прежнему будут поступать целиком. Братец и сестрица
возьмут на себя управление делами и ежегодно будут
высылать мне мою долю, крупную или мелкую в зависи-
мости от года — урожайного или плохого. Мы будем по-
рукой друг другу во всех бедствиях. Град одинаково
падет на всех; вместе будем мы преуспевать или терпеть
убытки. Имущество наше раздельно, каждый владеет
своим, но мы заключили союз против всяких невзгод.
Ах, любезный отец! Сколь радовалась бы- ваша душа, если
бы витала вблизи ваших детей! Всё совершилось в те-
чение четверти часа столь мирно, тихо и благопристойно,
что от умиления вы обе прослезились бы. Я слушать
не хотел о мебели. Сестрица и аббат поделят ее между
собой. Подозреваю, однако, что они приумножат мою
долю, добавив сколько полагается по расчету. Всё у нас
проходит благополучно. Лишние вещи проданы. С частью
кредиторов расплатились, другим будет уплачено посте-
пенно. Имеются просроченные векселя, имеется общая
2*

20
Дени Дидро
касса, которая изо дня в день пополняется. Когда в ней
окажется всё, что нам причитается, ее вскроют, и мы
поделимся, после того как выполним последнюю волю
отца. Имеется еще множество мелочей, проникнутых тем
же духом; я бы с вами побеседовал и о них, если бы
сохранил их в памяти, а они для вас небезынтересны,
потому что вы меня любите. Только что принесли акт
о разделе. Составлял его человек высокой честности. Мы
снимем с него копию, распишемся, обнимемся и скажем
ДРУГ ДРУГУ прости.
Заранее страшусь этой минуты. Страшит она и брата
с сестрицей. Прощание назначено на понедельник, но
они попросили меня подарить им еще несколько дней;
можно ли было отказать? Быть может, мы долго не уви-
димся. Лишь бы ваша уважаемая.маменька простила мне
эту отсрочку! Надеюсь, простит. Аббат хотел увлечь меня
в свою приорию. Один друг, обитающий в лесах, покинул
их, чтобы повидаться со мною. Я обещал посетить его.
Но аббат отказался от своего желания, а я не сдержал
слова, данного другу. Мне жалко каждого дня, кото-
рый провожу вдали от вас. Жаль также письма, что
ждет меня в Иле; она находится у вашей уважаемой
маменьки, слишком долго оно в ее руках. Страшусь
минуты, когда она вручит мне письмо. Как передаст она
его? Как я его приму? Мы оба будем смущены. Она
заметит мое смущение, а я угадаю ее; мы будем мол-
чать, но если заговорим, то я оробею, я это чувствую;
а я не люблю быть робким. И вы полагаете, что у меня
хватит мужества попросить перо и бумаги, чтобы написать
вам? Вы ведь хорошо знаете меня!
Жители этой местности отличаются остроумием, чрез-
мерной живостью и непостоянством, уподобляющим их
флюгеру. Это происходит, думается мне, от переменчивости
здешнего воздуха; жара сменяется холодом, затишье —
грозой, ясная погода — дождем, и так круглые сутки.
Невозможно, чтобы они не чувствовали на себе действия
таких перемен, и души их не могут пребывать долгое
время в одном состоянии. Вот они и приучаются с са-

Письма к Софи Вол лап
21
мого раннего детства вертеться но ветру. Голова лангр-
ского жителя сидит на плечах, точно флюгер на вер-
хушке колокольни. Никогда она не остановится на чем-
нибудь одном, а если и возвращается к покинутому
предмету, то лишь мимоходом. Удивительно быстрые в
движениях и мыслях, они отличаются медлительной
речью. Во всем городе разве лишь сестрица моя про-
износит слова кратко. Она — исключение, причина коего
мне неизвестна. Слыша ее разговор, можно о уверен-
ностью сказать, что она иностранка. Вот я, действительно,
местный житель; только пребывание в столице и усердное
прилежание несколько исправили меня. Я постоянен в
своих вкусах. Что раз понравилось мне, то будет нра-
виться и впредь, оттого что выбор мой всегда обоснован.
Я знаю, за что ненавижу и за что люблю. Правда,
я от природы склонен пренебрегать недостатками и восхи-
щаться достоинствами. Меня больше трогают прелести
добродетели, нежели безобразие порока. Я тихонько от-
вращаю взор свой от злых и устремляюсь навстречу
добрым. Касается ли то произведения, характера, кар-
тины или статуи, глаза мои останавливаются лишь на
прекрасном; только его я вижу, только его помню;
остальное почти забываю. Что же происходит со мной,
когда все прекрасно? Вы это знаете, моя Софи, вы это
знаете, мой друг. Целое прекрасно, когда оно есть не*,
что,— в этом смысле Кромвель прекрасен, Сципион также,
и Медея и Арий, и Цезарь и Брут. Вот я и ударился
слегка в философию. Это будет предметом одной из
наших бесед на скамье Пале-Рояля24. Прощайте, друг
мой. Через неделю надеюсь быть с вами; не стану пи-
сать о том, что люблю вас. Скажу вам об этом и по-
клянусь. Вы убедитесь и будете счастливы, я также;
а разве не счастлива будет дорогая сестрица?

22
Дени Дидро
7 (J2)
[Лангр, 14 августа 1759 г.]
Мне осталось провести здесь две ночи. В четверг
утром, ранним утром, я покину дом, где за короткий
срок испытал немало самых разнообразных ощущений. Во-
образите, я всё время оидел за столом напротив портрета
отца, хоть и плохо нарисованного, но сделанного всего
несколько лет тому назад и достаточно схожего;
наши дни проходили в чтении бумаг, написанных его
рукою, а последние минуты мы посвятили укладыванию
в сундуки платья, которое он носил и которое, быть
может, доведется носить мне. Все эти узы, столь нежно
соединяющие людей, бывают подчас весьма жестоки.
Жестоки! Я неправ, я нахожусь теперь в меланхолии,
но не променял бы ее ни на какую радость в мире.
Я опираюсь на кровать, на которой он пятнадцать меся-
цев лежал больной. Сестрица двадцать раз поднималась
ночью с постели и приносила ему теплое белье, чтобы
вернуть его к жизни, которая медленно уходила из его
тела. Ей приходилось идти длинным коридором, чтобы
добраться до алькова, где он приютился после смерти
жены. Супружеское ложе одиннадцать лет оставалось пу-
стым. Чтобы облегчить дочери непрестанные заботы о нем,
он победил свое отвращение и вновь перешел на эту кро-
вать. Ложась, он сказал: «Мне лучше, 'но я не сойду
отсюда». Он ошибся: он умер, или, вернее, уснул, чтобы
более не проснуться, в кресле, на руках у сына, дочери
и нескольких друзей. Он ушел от них незаметно.
Акт раздела подписан вчера. Всё прошло так, как
я вам говорил. Я подписал первым, передал перо брату,
а тот сестре. Мы находились только втроем. После того
как акт был подписал, я высказал им, сколь тронут их
поведением. Рыдания мешали мне говорить.
Затем я спросил, довольны ли они мною. Они ничего
не ответили, но оба облобызали меня. На сердце у нас
было тяжело. Надеюсь, что они будут любить друг
друга. Но без горести пройдет для цао близкая разлуку.

Письма, к Софи Воллан
23
Иное чувство придет ей на смену, по мере приближения
к Илю, к Шалону, а затем к Парижу. Прежде чем бро-
ситься в ваши объятия, я увижу обитель женщины, ко-
торую люблю больше всего на свете, и обитель женщины,
которую столь же почитаю, сколь люблю первую; и эти
две женщины — сестры. Прощайте, моя Софи, прощайте,
дорогая сестрица; не смею льстить себя надеждой, что
вы ожидаете меня с тем же нетерпением, о каким я
стремлюсь быть снова с вами. Прощайте. Если я приеду
накануне дня св. Людовика, сюрприз будет стоить вся-
кого другого, не правда ли, мой друг?
8(13)
Еелон, близ Виньори, [17 августа; 1759 г.]
О счастливый край, где перьев, чернил и бумаги
имеется ровно столько, сколько надобно священнику,
чтобы записать имена детей, которых производят здесь на
свет! Я нахожусь в деревушке в двенадцати лье от
Лангра и лишь любезности пастора обяза;н удовольствием
беседовать о моей Софи. Никогда еще влюбленный, быть
может, не находился в этих местах, никогда, во всяком
случае, столь нежный. Святой отец, одолживший мне
единственный имеющийся у него огрызок пера, думает,
что я занят важным делом; разве он не прав? Есть ли
для меня более важное дело, чем уверять вас в том,
что я стремлюсь к вам с радостью, чрезмерность ко-
торой может сравниться лишь с огорчением, какое я
испытал, покидая вас? Итак, я снова увижу вас! Только
еще одно слово о кюре, чье перо служит мне, чтобы
сказать вам о моей безумной любви. Это то самое перо,
которым он царапает свои проповеди, предавая в них
проклятию несчастных идиотов за то, что они слуша-
лись голоса своего сердца, лучшего проповедника, не-
жели он сам.
Я вырвался из объятий сестрицы в пять часов утра.
Сколько мы обнимались! Как она плакала! И как ила-

24
Дени Дидро
кал я! Я очень люблю ее и, право, думаю, что она
любит меня не меньше вашего. Аббат видел это и был
растроган. Я вручил ему счастье дорогой сестрицы, а ей
счастье брата. Она не преминет исполнить свой долг.
Я предложил быть посредником в их маленьких опорах,
если таковые возникнут. И аббат, который, по его сло-
вам, больше склонен рассчитывать на мою справедливость,
нежели на любовь, согласился. Он был неправ, говоря
так, ибо на самом деле я уважаю его более чем кого
бы то ни было из духовных особ. Он чувствительней
человек; правда, он корит себя за это; он честен, но
суров. Он был бы добрым другом, добрым братом, если
бы Христос не приказал ему попрать ногами все эти
презренные мелочи. Он добрый христианин, чей пример
ежечасно доказывает, что лучше быть добрым человеком;
а то, что они называют евангельским совершенством, есть
не что иное как искусство душить природу, которая,
быть может, столь же громко заговорила в нем, сколь
громко говорит во мне.
О, как я доволен! Еще рано, и у меня достаточно
времени, чтобы побеседовать о вами сколько душе моей
угодно. Как много я вам выскажу, пока эти добрые люди,
без долгих сборов, приготовят мне фрикасе из цыпленка,
который будет съеден мною о большим аппетитом! Добрые
люди, не торопитесь: я голоден, как волк, но предпочи-
таю всякой еде беседу с моей Софи. Что она делает?
Что говорит? О чем мечтает? Что думает о моем место-
пребывании? Где бы ни был я. по ее предположению,
она меня любит.
Я сблизил брата и сестрицу л приветствовал себя
за свою работу. Я наслаждался плодами ее. Мы все
трое плавали в блаженстве, когда ничтожное обстоя-
тельство чуть было не разрушило всего. Вчера, вчера
вечером появляется аббат, видит уложенные сундуки и
утверждает, будто я не соизволил сообщить ему о своем
отъезде, будто это уговор между мною и сестрицей; им
пренебрегают; скрытничают; обо всем умалчивают; его не
любят; это явствует из всех мельчайших обстоятельств..

Письма к Софп Воллап
25
И вот братец начинает убиваться, задыхается, не может
ни пить, ни есть, ни говорить; а я беру его за руки,
целую, высказываю свои чувства и даже, быть может,
более того, что чувствую; мне жаль его, я трепещу за
судьбу сестрицы, а она говорит: «Смотрите, вот какую
он готовит мне жизнь; мне каждый день придется лома/гь
себе голову, чтобы его голова была в порядке». Эти
речи, как и другие в таком же роде, которые она слиш-
ком хорошо умеет высказывать, вновь собирают грозу,
начавшую было, рассеиваться. А мой философ уж и не
знает, какому святому молиться, очутившись между лю-
дей, которые, нарушив договор, разошлись в разные
стороны к великому удивлению слуг, подавших ужин и
молча смотревших, как три молчаливых существа сидели
вокруг стола, отодвинувшись от него на десять футов
каждый; один горестно склонил голову яа руки —это я;
другая откинулась на спинку стула, как будто собираясь
уснуть,— это сестрица; третий принялся вертеться на
стуле, не находя удобного положения. Меж тем, отославши
слуг, я заговорил первый. Я напомнил им, в чам они
поклялись друг другу над гробом покойного отца; умолял
ради их привязанности ко мне и огорчения, какое до-
ставили мне, прекратить удручавшую меня ссору; взял
за руку сестрицу. «Нет, любезный братец, этот чело-
век был, есть ji будет всю жизнь неулшвчивым; пустите
меня, я хочу лечь спать».— «Нет, дорогая сестрица, вы не
допустите, чтобы я уехал: с таким огорчением в душе».—
«Не знаю, с %ем жил этот человек; он вечно готов
подозревать в заговоре».— «Братец, отпустите ее. Вы
отлично видите, что она не полюбит меня более, хотя
бы и поцеловалась со мною». Тем не менее, я увлек
сестрицу, и она уступила, позволив тащить себя. Так
мы добрались до аббата, и я их помирил. Мы скушали
холодный ужин, во время которого я прочел каждому
из них прекрасную проповедь. Не знаю, что я им ска-
зал; но кончилось тем, что они через стол протянули
ДРУГ ДРУгу рук", схватили их и пожали со слезами на
глазах; а затем, сознавшись откровенно в своих заблу-

26
Дсни Дидро
жденнях, попросили у меня прощения л осыпали ласками.
Они не произносили речей; это были отрывистые слова,
то было самое сладостное и выразительное проявление
дружбы.
Аббат поднялся очень рано. Он первым вошел ко
мне в комнату и повел речь о религии и о разуме;
говорил он неплохо. Он ясно доказывал мне, что если
сердце пристрастно, то это не может не проявиться в по-
ступках, даже если следить за собой. Что ответить на
это? Что я мало жил с ним; что знаю его меньше, чем
сестрицу, и тому подобные враки, которые придумываешь,
чтобы не запутаться, и которые могут обмануть только
того, кого любишь и кому выгодно верить. Но как быть
иначе? Что касается сестрицы, то, довольная собой и
мной, она спала. А вот фрикасе из цыпленка стынет;
мой аппетит и добрая крестьянка теряют терпение; надо
скорее откушать и продолжать то, чего вы, быть может,
не станете читать. Нужды нет! Я о об лее буду писать
вам, как в тот вечер, когда писал в потемках.
Фрикасе превосходно, а вода восхитительна. Ах, Софи!
Если бы вы видели, как я ел! Сколь я, однако, глуп!
Воображаю себе, что ваше внимание приковано ко всему,
что я делаю. Бедные люди, им так стыдно, что они tee
могут предложить мне десерта и не решаются сказать
об этом; они принимают меня, по меньшей мере, за
крупного владельца бенефиции. Правда, у меня имеются
карета и лошади, но нет лакея. Мои хозяева об этом не
осведомлены, но это не мешает им относиться ко мне
с неменьшим почтением. Кстати, деревенские кошки не
осмеливаются есть объедки с тарелок. Они, должно быть,
по природе плуты; у них такой вид, будто они воруют
то, что им дают. Весьма часто такими бывают и люди.
На чем же я остановился! О восхитительная вода! За
ваше здоровье, моя Софи. Разрешите, милостивая го-
сударыня?— Да.
Наконец наступила страшная минута — прощание. Оно
было весьма нежным. Я обнял аббата, зато сестрицу
сто раз поцеловал. С аббатом я говорил, сестрице не

Письма к Софи* Воллап
27
сказал ни слова. Поистине, мы все трое родились не-
плохими, однако трудно найти людей более отличных
по характеру. Ах, если б они полюбили друг друга, как
любят меня! Если бы могли взвалить на меня весь дом,
я принес бы его вам. У нао есть одно общее качество,
а именно — чувствительность и бескорыстие. Аббат, не-
сомненно, ко всему равнодушен, не исключая и денег.
Я забыл вам сказать, что, перечитывая мои письма
отцу, ой нашел несколько оскорбивших его слов. Он
с горечью высказал это в один из первых дней. Я от-
ветил ему: «Не знаю, что написано в этих письмах,
знаю только, что в них нет ни злобы, ни злого умысла;
но, если я виноват перед вами, братец, хотя бы и не-
вольно, я прошу у вас прощения». Сестрица, должно быть,
очень горда, я слышал, как она проворчала: «Какое
смирение со стороны старшего брата», благодаря чему
мое извинение приобрело еще больший вес. Я оставил
их в восхищении от моей особы, равно как и всех, кто
имел какое-либо касательство к нашим делам. Таково
общее мнение. Я не могу скрыть своей радости. Ни он,
ни она не столь довольны собой, сколь доволен я ими,
а они мною. Моя Софи, вы, так часто испытывающая
это на себе, скажите, Не правда ли, сколь сладостно
такое чувство. Теперь, когда я от них далеко, они меня
хвалят, а себя самих в глубине души укоряют, я же
себя одобряю.
Мне кажется, однако, что мой кучер пьянствует о хо-
зяином, потому что они ведут разговор о религии и
войне. Я слышу, как они кричат: «Разве господь бог
не единственный господин и король? Между тем, снова
толкуют о налогах!» Пусть себе пьянствуют, не в том
ли их утешение? Они пьяны от вина, я—от любви;
бранить их у меня нехватает мужества. Завтра они по-
каются в своем опьянении; оно пройдет, мое же будет
длиться вечно. Однако если я буду так продолжать,
то никогда но окончу. Тем лучше, пы будете дольше
читать мое письмо, не так ли, моя Софи? Наконец
Я отправился в путь; ют я в Щомоне; затем в Бертеце;

28
Дени Дидро
ото маленькая деревушка, расположенная на вершине
холма, подножие коего омывает Марна. Прекрасное место!
Вот я и в Виньори.
Что за местность Виньори, моя Софи! Пусть не рас-
сказывает дражайшая сестрица о своих софах, мягких
подушках, драпировках, зеркалах, обо всей этой холод-
ной и праздной роскоши, созданной для наслаждения.
Можно ли сравнить эти искусственные украшения с тем,
что видел я! Вообразите себе сотто хижин, окруженных
озерами, огромными вековыми лесами, холмами, переме-
жающихся лугами-аллеями; а эти луга-аллеи перерезаны
ручейками. Поддерживая честь юношей сей деревни, хочу
думать, что здесь не найдется ни одной девственницы
старше четырнадцати лет. Огоит девушке выйти из дому,
как ее на каждом шагу подстерегают соблазны: тут и
прохлада, и тайна, и уединение, и покой; сердце начи-
нает говорить, чувства ему поспешествуют. А вы, моя
Софи, увидите ли вы когда-нибудь Виньори? Однако кони
мчатся, и я уже далеко от этих мест! Вот Прованшер.
Новое очарование. Никогда еще не приходилось мне путе-
шествовать по столь прекрасной дороге. Она мучительна
для почтовых карет: едешь беспрестанно то под гору,
то в гору; но для путешественника она весьма приятна.
Сейчас я в Гемояе (sic!), откуда и пишу вам пером
аббата, всё, что приходит в голову. Завтра поутру буду
в Жуэйвилле, а к ^беду в Сен-Дизье; из Сен-Дизье в Иль
прибуду, быть может, в тот же день или в субботу
утром, если сегодия четверг, как полагаю, ибо никогда
не знаю точно, в какой день живу. Я люблю вас все
дни и отмечаю лишь те, в которые более любим.
Сейчас около десяти часов вечера. Постель моя готова.
Мне обещаны чистые простыни. Хозяева не обманут меня.
Итак, ложусь сейчас. Добрый вечер, моя Софи. Добрый
вечер, дражайшая ее сестрица. Если завтра в Жуэнвилле
или в Сен-Дизье день почты — мои каракули не замедлят
отправить. Не думаю, чтобы меня задержали в Иле;
маменька ваша, видимо, очень торопится к вам. Дай бог,
чтобы поспешность сия не остыла. Если ото в самом деле

Нисллга к Софи Водлаи
29
так, то мое промедление должно разжечь ее; однако,
кто знает! Послезавтра буду во власти Цирцеи. Нет,
нет, меня хранит моя Софи, а кого хранит Софи, тот
будет сохранен! Добрый вечер вам обеим.
Однако если буду продол жать таким образом, то,
пожалуй, до завтра не окончу письма. Так и возле вас.
Сколько раз, бывало, поднявшись с кресла, я прощался
с вами в девять часов, но наступала полночь, а я всё
не уходил! Не поймешь влюбленных: они не созданы
быть вечно вместе, не могут жить и врозь. Вместе —
докучают друг другу; врозь — страдают. Добрый вечер,
однако, в последний раз.
Наконец я покинул деревушку, именуемую Гемоном.
Всю йочь меня кусали какие-то неведомые насекомые,
и я не сомкнул глаз. Выехали не ранее шести часов.
Слуги распоряжаются мною как хотят. Проехав четыре
льё, подкрепились. Жуэнвилль остался от нас влево; он
громоздится на утесе, подошву которого омывает Марна,
и вид имеет весьма красивый. Река эта — приятнейшая
спутница, она то прячется от вас, то показывается, чтобы
вновь скрыться; она не перестает нравиться вам; дорога
вьется между нею и прекраснейшими холмами. Отдыхали
в деревне, именуемой Лашкур. Я развлекался беседой
с девяностолетним стариком. Люблю детей и старцев.
К последним питаю я почтение, как к существам особен-
ным, много страдавшим и пощаженным судьбою. Хо-
зяйка этих мест — жизнерадостная толстуха: «чорт возь-
ми», по ее мнению, вовсе не бранное слово. Когда она
бранится, то говорит бог весть что.
Жители этой местности, должно- быть, весьма несча-
стны. Сколько благословений получаешь за три су! Меня
продолжают считать духовным лицом: называют ваше
высокопреподобие. Первому же, назвавшему меня так,
я ответил: «Это лошадь у меня высокая, а не я». Я испы-
тываю в сердце своем сладостное волнение, когда ближние
благословляют мена.
Маленький замок! Благословенной будет сия обитель!
Там, без зеркал, картин и без диванов, будем мы сча-

30
Допп Дидро
стливейшимн из смертных благодаря добру, содеянному
нами, благодаря молве, что разнесется о нас. Окажемся
ли мы менее счастливы, если о нас не станут гово-
рить? Разве не прекраснее то доброе деяние, кото-
рое только богу, да нам самим известно? Мне лестно
думать, что, к чести человечества, земля таила и будет
таить бесчисленное множество добрых дел, а с ними и
тех, кто их творил. Я люблю философию, возвышающую
человечество. Унижать его всё равно, что поощрять по-
рок. Когда я сравниваю людей с необъятным простран-
ством, находящимся у них над головой и под ногами,
они представляются мне муравьями, которые копошатся
на кучке взрытой земли. Мне кажется, что пороки и
добродетели их, уменьшаясь в равной пропорции, сво-
дятся к нулю.
Вот я и в Сен-Дизье. Еще только половина второго.
Если бы моя Софи находилась в Иле, я непременно при-
был бы туда нынче же вечером. Но ее там нет, а потому
переночую в Витри или в другом месте, откуда опять
набросаю несколько строк. Завтра, ранним утром, буду у
вашей маменьки. Сердце у меня бьется уже заранее.
Пока готовят обед, сообщу вам, какое со мной слу-
чилось в Лангре, за последние дни, приключение. Есть
у нас маркиза де-ла-Фарр; она отличается ничуть не
меньшим безрассудством и остроумием, чем другие
наши дамы,— а они в достаточной степени обладают этими
качествами. Прежде ее звали мадмуазель де-Рувр; за-
метьте, она навестила меня утром, чуть ли не когда
я лежал еще в постели. Мы безумно влюбились друг
в друга и самым приятным образом устроили свою
жизнь. Девять месяцев она намерена прожить в Париже,
а остальные три мы проведем в Лангре или в Рувре, как
нам заблагорассудится. На следующий день после сви-
дания она прислала мне любовное письмецо, напоминая
о моих обещаниях и прося написать стихи для одной из
своих подруг, в честь именин последней. Я ответил наи-
остроумнейшим образом, вложив в свое послание как
можно меньше чувства и как можно больше язвительности,

Письма к Софп Во л лап
31
которая, однако, остается почти неуловимой. Послание
сие гласило: приказывайте мне всё, что вам угодно, но
не требуйте, чтобы я был столь же умен, как вы. Воз-
будите мой ум и мои чувства, и я рискну тогда |вам
повиноваться. Чтобы уяснить себе значение слова
«рискну», вы должны знать, что у этой маркизы муж —
повеса, пользующийся репутацией человека не очень-то
здорового. Поэтому на вопрос маркизы: «Отчего вы не
выходите замуж, мадмуазель?» — сестрица моя ответила:
«Оттого что замужество вредно для здоровья, сударыня».
Добавлю еще словечко, друг мой. Собираюсь съесть два
свежих яйца и о жадностью проглочу голубя, ибо обладаю
хорошим аппетитом. Путешествовать для меня полезно,
однако я считаю путешествие вещью глупейшей. Это
всё равно, как если бы человек, имеющий возможность
проводить время в приятнейшем обществе у себя дома,
стал бы весь день занималъся хождением с чердака в
погреб и из погреба на чердак. Все эти каракули, напи-
санные мною на постоялых дворах и в коих вы ни за
что не разберетесь, будут отправлены вам завтра с на-
рочным из Витри, на имя г-на Берже.
Чуть было не сделал большой глупости, думая, что
в Витри можно попасть, выехав из Сен-Дизье; оказывается,
это совсем не так.
Я — у ворот дома, через два часа буду разговаривать
с вашей маменькой. Сердце мое сильно бьется. Что я
ей скажу? Что-то она мне ответит?
Прощайте, моя Софи. Отдаю себя вашим заботам.
До свидания в пятницу.
[P.S.] Забыл сказать, что стихов я не написал и
уехал, не ответив маркизе на визит.*
» (14)
[Иль, 23 августа 1759 г.]
Наконец, мадмуазель, я прибыл сюда, где столь
долго заставил себя ждать. Дорогая маменька была
весьма склонна меня побранить, иначе говоря, она чрез-

32
Доии Дидро
выча'йпо спешила к вам; но ведь вы зияете, сколь она,
вместе с тем, снисходительна и добра. Я высказал ей
свои доводы, она отнеслась к ним одобрительно, и мы
оба остались довольны. Было около шести часов, когда
почтовая карета въехала в аллею; я приказал остано-
виться, вылез. С распростертыми объятиями пошел я на-
встречу маменьке; она приняла меня так, как принимает
тех, кого ей приятно видеть. Сперва мы вели отрывочную
беседу, как всегда бывает в подобных случаях. «Я ждала
вас в тот день»...— «Я хотел приехать, но не было воз-
можности»...— «А на следующий день?»...— «Как было
отказать брату и сестре, которые так просили остаться»...—
«Вам было очень жарко?»...—«О да, особенно после
Нерт; солнце ударяло прямо в лицо»...— «Устали?» — «Не-
много»...— «Здоровье ваше как будто превосходно...
Я нахожу, что вы поправились... А как дела?»...— «Всё
устроилось»... — «Всё устроилось !.. Но вам, возможно,
хочется побыть одному, пойдемте, я провожу вас в вашу
комнату»...
Я предложил ей руку, меня повели в клавесинную, гдо
я побыл недолго, а затем вернулся в гостиную. Здесь
я застал дражайшую маменьку, которая сидела за ра-
ботой вместе с мадмуазель Демаре. Солнце село. Конец
дня был прекрасен. Мы воспользовались этим. Сначала
обошли весь нижний этаж. Вид дома мне понравился,
внутреннее его расположение также. В особенности хо-
роша гостиная. Я люблю деревянную отделку, к тому же
простую; здесь она как раз такова. Местный воздух,
должно быть, полезен, потому что дерево не повреждено;
к тому же —одна дверь на улицу, другая в сад и поля;
всё это как нельзя лучше устроено. Если г-жа Лежандр
требует большего для маленького замка, значит у нее
развращенный вкус и ей нравится пышность. Эх, суда-
рыня25, вам, женщине с душой чувствительной и тонкой,
которую рассказ о благородных речах или добром по-
ступке трогает так глубоко, вам следует выбросить за
окошко свои мягкие подушки; сделайте это, и вы лишний
раз заслужите благословение. Затем мы обошли большой

Пале-Рояль
Ст гравюры и рисунка Рию

Письма к Софи Водлан
3.4
участок направо, заглянули в овшг, на скотный двор,
в винный погреб, давильню, хлева, конюшни. Я испытал
большое удовольствие при виде всех этих мест, ибо они
меня интересуют. Патриархи всегда жили в шатрах и
хлевах; там не было и помину о диванах, дато у них
имелась свежая солома, и они были здоровехоньки и пло-
дили детей. Читая их историю, всегда жалеешь о тех
временах и нравах.
Маменька шагает, как заяц. Она не боится ни ко-
лючек, ни шипов, ни навоза. Они не останавливают ни
ее, ни меня, не оскорбляют нашего обоняния. Полноте,
честному носу, сохранившему природное целомудрие, пре-
тит не козий запах; ему противно зловоние женщины,
благоухающей амброй и мускусом. Я выражаюсь грубо,
зато правдиво.
Тем временем стали возвращаться возы с сеном и зер-
фм, и это также понравилось мне. О, я — мужлан: и гор-
жусь этим, милостивые государыни. Отсюда мы отпра-
вились в сад; он показался мне маленьким, меня ввела
Э заблуждение калитка в конце его, напротив гостиной;
A fie знал, что она ведет к лугам, которые являются
частью сада. Мы обошли ее, прошли оба моста. .Я снова
приветствовал Марну, мою соотечественницу и верную
попутчицу. Эти места чаруют мейя. Здесь хотел бы я
жить, мечтать, тихо вздыхать, нежно говорить и крепко
любить, приносить жертвы Пану и Венере полей, под
каждым деревом, если от меня этого потребуют и хватит
времени. Ведь деревьев много, скажете вы; но, лелея
мечту о счастливой жизни, я надеюсь, что она будет
долгой. Какие прекрасные места! Как можете вы, помня
их, терпеть ваше симметричное Тюильри или аллею угрю-
мого Пале-Рояля, где уродливо подстрижейные деревья
похожи на кочны капусты, где нечем дышать, несмотря на
предусмотрительность, с какой постарались всё расчистить,
срезать, выложить, попортить, чтобы дать вам немного
воздуха и простора;? Что вы поделываете? Лучше было бы
вам приехать, чем звать нас к себе. Дикость мест, где
всё произрастает естественно, на лоне природы,— вели-
3 Д. Дидро, VIII

a-i
Доны Дидро
чсственна; рука человеческая, коснувшись их, придает
им красивость. О святотатственная рука! Она была та-
кою, когда, оставив лопату, принялась за обработку зо-
лота и алмазов. Я видел это место, мы сидели там, мы
говорили о турецком шатре, который вы освятили своими
мыслями. Сударыня, мне рассказывали, что вы часто
удалялись туда, дабы побыть наедине с собой. Придите
вновь под сень его. Смертный, уважающий и почитаю-
щий вас больше всего на свете, пройдет мимо и не
нарушит вашего уединения. Придите; одной минуты
достаточно для вас в этом уединенном месте, чтобы по-
стичь доброту предвечного,— если он существует,— ко-
торый одухотворяет окружающую вас природу и гораздо
больше заботится о чистоте нашей души, чем о пра-
вильности наших суждений. Ему нет дела до того, что
мы о нем думаем, лишь бы он видел в наших дей-
ствиях свое подобие и признал нас своими чадами. При-
дите, никто не нарушит вашего покоя; я со своей про-
стушкой Софи уйду блуждать далеко от вас, пока
Урания26 не подаст нам знак приблизиться к ней. А доро-
гая маменька будет оберегать счастье той, которая пре-
дается мечтам, и тех, которые блуждают. Видите, как
влияет на меня пребывание в деревне. Я доволен ,тем,
что пишу, вернее—пишу и радуюсь; и чувствую, что
в городе, вместо того чтобы предаваться очарованию
природы, занимался бы изучением тончайших оттенков
различия между выражениями — лицемерие и притворство.
Возвратились мы домой довольно поздно. Роса — вещь,
какой вы, быть может, не знаете,—увлажняет вечером ра-
стения и освежает их после дневной жары. Если бы не
роса, мы, быть может, гуляли бы дольше. Немного от-
дохнули в гостиной. По дороге я беседовал с маменькой
о моих домашних делах, о ее дорогих дочках: мы уми-
лялись, говоря о матери и ребенке. Я описал ей, как
в те знойные дни, когда с трудом можно было двигаться,
мать брала на руки пылающее от жара дитя и часами
держала его, прижавши к своей груди. Глаза у маменьки
вашей увлажнились слезами, и мы говорили: «Как хо-

Письма ic Софи Воллан
35
рошо исполнила она свой долг. Она долина быть столь
довольна собой, что одно воспоминание может служить
ей утешением». Я высказал маменьке свое беспокойство
по поводу вашего здоровья, и она передала мне два
письма от вас. Сегодня получил третье вместе с перьями
и бумагой для ответа, а мне не хочется отвечать. Я всё
оставляю ради того, чтобы изъяснить вам, сколь приятно
мне находиться в местах, где вы обитали. Неужели нам
никогда не суждено встретиться там всем вместе, умиро-
творенными, в полном душевном единении? Мы построили
бы там наш маленький идеальный замок.
Мы рано легли спать. Постель показалась мне пре-
восходной, и только от вас зависело, чтобы я провел
прекрасную ночь. Но мне вспомнилось постановление27,
о котором раньше я ничего не слышал, и я разволно-
вался. Если бы не то, что вы в городе, мне следовало бы
забыть о нем, но как не думать о витающей вокруг вас
печали, которую воображение мое приумножает, и о брате
г-на де-Призи, и о прочих жертвах, и о нации, и о нало-
гах! Мы вернемся, однако, в этот город суеты и горя.
Завтра будем в Шалоне, где нас ждет г-н Лежандр,
а в среду утром, надеюсь — в Париже, обиталище моего
счастья, невзирая на всё то плохое, что я высказываю и
думаю о нем. До среды, милостивая государыня, до
среды, мадмуазель. В среду верну вас дорогой вашей
маменьке. Вы сильней полюбите меня. Дорогая внима-
тельная маменька пришла ко мне провести со мною утро.
Она предупредила меня, и мы заговорили о вас; мы часто
будем говорить о вас в пути — эта тема одинаково до-
рога нам обоим.
Так как в моем распоряжении есть еще минутка,
я отвечу вам, мадмуазель, на письма. Не давайте мне
никаких советов, касающихся нашего стремления скорее
быть с вами, или пришлите нам крылья. Я испытал все
удовольствия, какие вы описываете; однако я не так
пополнел, как вы предполагаете, хотя чувствую себя хо-
рошо и надеюсь наверстать потерянное время без ущерба
Для здоровья. Что касается работы, то новые препят-

36
До ни Дидро
ствия, которые встают перед издателями28 и явятся для
них новым поводом в неудовольствию, избавят меня, быть
может, от всякого дела. И весьма возможно, что я от
этого скорее выиграю, чем проиграю, как прекрасно до-
казала мне дорогая маменька, прибавив: «Это постановле-
ние—лишь пустой звук; вы ведь знаете мадмуазель Воллан,
она не очень-то умеет передавать новости». И я согла-
шаюсь с нею, потому что это успокаивает меня, а мне,
как вам известно, дорог мой душевный покой, хотя вы
частенько лишали меня его забавы ради. Не зная под-
робностей постигшей нас немилости, мы всё же можем
себе представить всеобщее уныние, вызванное ею; другое
дело вы; вы присутствуете при этом, всё это происходит
йа ваших глазах. Скоро мы окажемся такими же не-
счастными, как и вы. Но только не в первую минуту,
она будет сладостной, мы так жаждем ее.
Я не согласен; с вашим мнением, будто проект сокра-
тить роскошь, вновь возбудить вкус к полезному, на-
править умы к торговле, земледелию — столь труден и
опасен, как вы полагаете; а даже если он и представит
временное затруднение, что из того? Нельзя излечить
больного, не причиняя ему боли, не заставив его: по-
кричать; иногда приходится даже искалечить его. С удо-
вольствием я узнал, что здоровье г-жи Лежандр восста-
навливается. Если жизнь —плохая штука, то разум, под-
чиняющий нашу волю ее превратности,—вещь хорошая.
Продолжайте прогулки в Пале-Рояль. Развлекайте дорогую
сестрицу. Развлекайтесь сами. Призывайте иногда и меня
на скамью Аржансонской аллеи; и скажите тем, кто эту
скамью занимает, что она принадлежит дорогой маменьке
и что им пора в путь. Да, моя Софи, эти прогулки
всегда сохранят для меня свое очарование, мы их ро-
зобиовим, мы будем вопрошать наши души, и, пусть даже
ответ их нас не удовлетворит, в нас будет жить сознание,
что мы ничего не окрыли друг от друга. Всё та;к же ль
чиста ваша душа? Если бы вы совершили нечто такое,
за -что следовало бы вас простить, я сделал бы это, н!о
какою ценой! Я так привык видеть вас безупречной!

Письма к Софи Вол лап
37
Вот странная фраза. Почему благонамеренные выражения
кажутся почти смешными? Право, мы всё развратили,
даже язык, даже самые слова. Масляное пятно с середины
растеклось по всему полю. •
Наконец всё касающееся постановления Совета я
узнал. Сколько у нас врагов! Как они упорны! Как злы!
Право, когда я сравниваю наших друзей и ненавистников,
я вижу, насколько первые скупы, ничтожны, слабы; мы
умеем ненавидеть, но не умеем любить.
И это говорю я, я, моя Софи; неужели это правда?
Что же касается слухов, будто я уехал в Голландию,
будто Давид опередил меня, будто мы отправились туда
кончать работу, я того и ожидал. Можете сомневаться
во всём, что угодно, госпожа пирронистка, только не
в моих нежных чувствах к вам. Они правдивы, как в
первый день. Ваше латинское изречение весьма забавно.
Должно быть, у меня испорченное воображение, потому
что во всём я вижу дурное. Получил всё во-время. День
проводил здесь. Как я вам уже писал, начался он весьма
спокойно. Завтра поедем молиться в Витри, остаток дня
проведем в жилище дорогой сестрицы. Я люблю места,
где жили дорогие мне люди, люблю трогать вещи, каких
они касались, дышать воздухом, веявшим вокруг них.
Вы не станете ревновать к воздуху? Вы меня простите
за. то, что я пропустил одну почту, йе написав вам;
это вам нетрудно, к тому же так бывает обычно —вы
всегда снисходительны к тем проступкам, ка,кие я не
совершаю. С какой пылкостью обвиняет меня ваша сестра!
Как она красноречива ! Сколько яркости в ее выражениях!
Как говорила бы она, если бы любила! Как любила бы!
Но к счастью или к несчастью, еще не родилось то уди-
вительное существо, которое ей суждено полюбить. Я ни-
чего неосторожного не сделал, успокойтесь. Некоторые
слова вызвали у меня улыбку, и всё. Вы видели в
Пале-Рояле барона, значит он в Париже! Этот человек
не находит себе места, он в разладе с самим собою, вот
почему ему везде плохо. Я упрекаю себя за то, что
не сообщил ему ни о своем отъэзде, ни о местопребыва-

38
Денн Дидро
нии, ни о своих делах, ии о жизни, ни о возвращении.
Всё отдано Гримму и моей Софи. Быть может, однако,
он и не заметил этого. Я иногда волнуюсь из-за вещей,
каких никто кроме меня не замечает.
Почему вам столь любопытно письмо Гримма? Уж не
надеетесь ли вы найти в нем извинение для сестрицы
и для себя? Смотрите, не делайте ошибок: желая
исправить вину, вы усугубляете ее. Я этого ожидал,
я этого ожидал, и не могу выразить, сколь приятно тро-
гает меня этот упрек. Не разрешите ли спросить, кто
эта красивая дама, которая интересуется мною, но ко-
торой я не интересуюсь, так как не помню ее? Однако
есть другая, которая сопутствовала мне до сей поры.
Мне остается только назвать ее. Ваша маменька говорила
со мною о ней вчера за столом и как будто очень вни-
мательно на меня смотрела; и, кажется, на моем лице
и в словах было смущение; суть в том, .что я не умею
высказываться наполовину. Я должен сказать всё или
ничего.
Он говорит мне неясные, приятные вещи, он ду-
мает их; но мне ли одной говорит он их? Подходя-
щий случай для* лжи! Зачем задавать такие вопросы?
У меня является желание заговорить таким же легко-
мысленным тоном, как ваш, но я не могу. Нет, мадмуа-
зель, я люблю* лишь вас одну и никогда не полюблю
другую; а если дам понять другой, что нахожу ее при-
ятной, то сам же раскаюсь. Не вздумаете ли вы сказать
и об этой фразе, что она в равной степени подходит кал
к невинному, так и к провинившемуся? Ваше замечание
по поводу подозрительности дурных людей неправильно;
а если бы оно и было справедливым, какое мне до этого
дело? Я ведь не обнаружил подозрительности, а по-
просту предоставил всё естественному течению; дурные
люди так не поступают. Очень рад, что вы, г-жа Лежандр
и мадмуазель Буало хотели меня видеть; лишь бы только
не ради того, чтобы помирить вас. Я ничего не смыслю
ни в вероломстве, ни в фальши. Помню только, что я
читал одпажды у одного профессора Сорбонны следующие

Письма к Софи Виллан
3t)
два изречения: «Самоуничижение — жалкая добродетель.
Лицемерие — порок, который без труда можно превозно-
сить. Вы все видели их —и вновь увидите, о, меня это
нисколько не беспокоит!»
Прощайте, милостивая государыня. Прощайте, мадмуа-
зель. Я тоже не окончу письма, не возобновив уверений,
какие столь часто делал и какие вам столь приятно слы-
шать от меня, оттого что они правдивы и навсегда та-
кими останутся. Итак, вы очень меня любите? Вспомните
обо всём и ответьте сами за меня. Мое почтение мадму-
муазель Буало, г-же Лежандр передайте всё, что вам
вздумается; я почти не осмеливаюсь заговорить с нею.
Я сказал бы ей или слишком много, или слишком мало;
быть может, я это делаю уже теперь.
10 (1в)
[Грапваль"29, 1 октября 1759 г.]
Что вы думаете о моем молчании? Считаете его до-
бровольным? Итак, отправился я в среду утром. В начале
двенадцатого багаж еще не был готов и у меня еще
не было кареты. Жена слегка удивилась количеству книг,
платья и белья, какое я брал с собою. Она не допускает,
чтобы я мог пробыть вдали от вас больше недели. Приехал
за полчаса до обеда. Меня ждали. Мы расцеловались
с бароном, как будто между нами ничего не произошло.
Никаких объяснений не последовало. Г-жа Дэн, г-жа де-
Гольбах30 встретились со мною с величайшим удоволь-
ствием, особенно последняя; кажется, она питает ко мне
дружеские чувства. Меня поместили в отдельной комнатке,
весьма покойной, приветливой и теплой. Здесь, в обществе
Горация и Гомера, перед портретом моей подруги, я про-
вожу время в чтении, мечтаниях, писании и воздыха-
ниях. Это мое занятие с шеоги часов утра до часу
дня. В половине второго я одет и спускаюсь в гостиную,
где нахожу всё общество в сборе. Иногда меня навещает
барон. Он великолепно держит себя. Если я занят, он

40
Доип Дидро
посылает мне рукой приветствие и уходит. Если находит
меня праздным, то садится, и мы беседуем. Хозяйка дома
визитов не делает и не требует их от других. Чувствуешь
себя как дома, a tfel юам в гостях у нее.
Есть здесь некая г-жа де-Сент-Обен, когда-то обла-
давшая довольно красивыми глазами. Это прекраснейшая
в мире женщина. Обычно мы играем о нею партию в трик-
трак либо до, либо после обеда. Она играет лучше меня;
она любит выигрывать, а я не особенно боюсь слишком
много проиграть. Она выигрывает, я проигрываю самую
меньшую долю того, что мог бы проиграть, и мы оба
довольны. Обедаем мы вкусно и долго. Стол сервирован
здесь, как в го-роде, пожалуй даже пышнее, и кате нельзя
более jMepeH и полезен для здоровья. После обеда дамы
беседуют; барон дремлет на кушетке, а; я делаю что мне
заблагорассудится. Между тремя и четырьмя часами мы
берем трости и отправляемся гулять; дамы идут своей
дорогой, барон и я — своей. Мы делаем весьма обширные
прогулки. Ничто нас не останавливает — ни холмы, ни
леса, ни болота, ни пашни. Зрелище природы приятно
нам обоим. По дороге мы говорим либо об истории, либо
о политике, о химии или о литературе, о вопросах фи-
зических или моральных. Заход солнца и вечерняя про-
хлада гонят нас домой, куда мы возвращаемся, однако,
не ранее семи часов. Женщины уже дома и успели пере-
одеться. На одном из столов приготовлены свечи и карты.
Минутку отдыхаем, затем принимаемся играть в пикет.
Барон идет один против всех. Он играет неумело, но
счастливо. Обычно ужин прерывает игру. Мы ужинаем,
а отужинавши кончаем партию. Половина одиннадцатого.
До одиннадцати — беседуем, в половине двенадцатого все
спят или должны, по крайней мере, спать. На следую-
щий день повторяется го же самое.
Вот как мы живем; а вы? Здоровы ли вы? Бережно ли
обходятся с вами? Думаете ли вы иногда обо мне? Лю-
бите ли меня еще? Если у вас не 'было от меня весточки
раньше, то поверьте, это не по моей вине. Гранваль в
двух с половиной льё от Шарантона и в таком же рас-

Лиль Гольбах
С рисунка Кармонтеля

Письма к Софи: Воллан
41
стоянии от Гро-Буа. Ближе почты нет. Я надеялся найти
кого-нибудь, кто бы взялся доставлять письма на улицу
Старых Августинцев31; но мы никого не видели еще
и находимся не в деревне. Это, однако, нисколько не
мешает мне быть исправнее в дальнейшем. Прислуживаю-
щий мне слуга будет относить мои письма в Шарангон.
Адресуйте свои письма почтмейстеру с передачею мне>
и тот же слуга будет их отбирать. Вот и устроено. Завтра
узнаю имя почтмейстера. Он будет предупрежден. В среду
или в четверг сообщу вам свой адрес, и мы постараемся
наверстать потерянное время.
Сюда прибыла из Вильнёв-ле-Руа г-жа Удето. Она —
сестра г-жи Эпине. Мы немного посплетничали на счет
ее и Гримма. Нет никаких данных, что я снова увижусь
с моим другом так скоро, как надеюсь. Это прискорбно.
Будь он здесь, я мог бы раскрыть ему свое сердце и
говорить о вас. Сердце это страдает, оно полно невыска-
занных чувств, которые ложатся на него тяжким бре-
менем. Предвижу заранее, что скука и печаль не замедлят
овладеть мною, и мне придется страдать или вернуться.
Есть в Балансе, в Дофине, некий г-н Домой32; если бы
он захотел, то мог бы оказать мне большую услугу. Два
месяца жду я прибытия рукописей, дополняющих две
статьи из числа шестнадцати33, которые следует передать
издателям. Просил Лебретонаи известить меня тотчас же
по прибытии этих рукописей о следуемых мне деньгах —
прекрасный предлог, чтобы вернуться в Париж! Неужели
рукописи эти вовсе не прибудут?
Работаю много, но с трудом. Одна мысль является
беспрестанно и вытесняет другие: мысль, что я не там,
где хотелось бы мне быть. Друг мой, счастье только
возле вас; я повторял это вам сотни раз, и это сущая
правда. Если б я был обречен надолго оставаться здесь,
не видя вас, то, наверное, не стал бы жить, а погиб бы
так или иначе. Часы тянутся медленно, дни бесконечно
длинны, недели кажутся целой вечностью, ни в чем \не
нахожу я интереса. Если и вы испытываете те же чув-
ства, то жалею вас безмерно ! Но что же делает Гримм

42
Дени Дидро
в Женеве? Что держит его там? Хоть бы он был со
мною !
Нет сомнения, если бы маменька ваша отнеслась ко
мне, как я того заслуживаю, я не приехал бы сюда
или вернулся бы уже обратно. Но я говорю сам себе:
что толку быть мне в Париже? Знать, что она близко,
и не видать ее часто — еще мучительней. Быть может,
необдуманным посещением я лишь усугублю ее страда-
ния? Ее мать позволила мне встречаться с ней в ее ком-
нате, но ей ведь было небезызвестно, как злоупотребляем
мы предоставленной нам свободой, и она, всердцах, узнала
бы об этом. Теперь, когда мы разлучены, она, должно
быть, довольна. Если это так, скажите мне,— хоть этим
буду я утешен. Имеете ли вы известия о младшей своей
сестрице? Как поживает она? Ее здоровье, уже пошатнув-
шееся от горя...
11 (20)
[Париж, 12 октября 1759 г.]
Вижу, нежный друг мой, что Гримм не точно выпол-
нил данное ему поручение. Я писал вам от него вечером
третьего дня. Вы должны были получить мое письмо
вчера поутру и, узнав, что в девять часов я буду
у барона, написать мне несколько прощальных слов.
Мы обедали у Монтами35; я говорил вам о том, как
было весело. В шесть часов отправился в Аржансонскую
аллею. Несколько раз смотрел на некую скамью, оглядел
также и окрестности, но не увидел ни той, которую же-
лал бы видеть, ни той, которой боялся, и подумал, что
неопределенная и холодная погода задержала вас дома
и вы, верно, беседуете с толстым аббатом36; он, быть
может, задает вашей матушке вопросы, а вы любезно
отвечаете на них вместо нее.
Обещал рассказать вам подробности моего разговора
с Даламбером; повторяю его почти слово в слово. Начал
он с вкрадчивого вступления: то было первое наше сви-

Письма к Софи Вол лай
43
дание после смерти отца и моей поездки в провинцию.
Оя расспросил меня о брате, о сестре, о домашних делах
моих, о моем маленьком состоянии, обо всём, что могло
меня заинтересовать и расположить в его пользу. За-
тем добавил (так как надо же было перейти к предмету,
от которого я хитроумно уклонился): «Ваше отсутствие,
должно быть, немного замедлило работу».— «Верно; но
за два месяца я наверстал потерянное время, если счи-
тать потерянным временем устройство своей будущно-
сти».— «Вы, стало быть, много сделали?» — «Весьма много :
мои философские статьи готовы; они не принадлежат
к числу наиболее легких и коротких. Большинство других
статей имеется в набросках».— «Я вижу, мне пора при-
няться за работу». — «Когда вам заблагорассудится».—
«Когда заблагорассудится издателям. Я с ними виделся
и сделал им здравые предложения; если они их примут,
я попрежнему всей душой отдамся «Энциклопедии»; если
же 'нет, я в точности выполню свои обязательства. Ра-
бота не станет от того лучше, но они не вправе будут
требовать от меня большею».— «Каково бы ни было ваше
решение, я останусь доволен».— «Мое положение стано-
вится неприятным: нам здесь не оплачивают содержания.
От Французской академии мы более не получаем жетонов.
К тому же, как вам известно, доходы мои весьма уме-
ренны. Я никому не обязан отдавать свое время и свой
труд и совершенно не расположен дарить их этим лю-
дям».—«Я вас не осуждаю; каждый волен заботиться
о себе».— «Остается докончить шесть-семь томов. Мне
кажется, платили по 500 франков за том по напечатании,
пусть продолжают их платить; им обойдется это в тысячу
экю; стоит ли их жалеть! Зато они могут рассчитывать,
что к будущей пасхе труд мой будет окончен».—«Так
вот что вы от них требуете?» — «Да. Что вы об этом
думаете?»—«Думаю, что если бы полгода тому назад,
когда мы собрались для обсуждения вопроса о продолже-
нии работы, вы, вместо того чтобы злиться и пороть
горячку, сделали бы издателям эти предложения, они
бы тотчас же приняли их; теперь же, когда они имеют

44
Донн Дндро
асйовательные причины быть недовольными вами, дело
иное».—«А какие это причины?» —«Вы у меня спраши-
ваете?»— «Разумеется».— «Сейчас я вам скажу. У вас
договор с издателями, гонорар ваш в нем оговорен, и вы
ничего не можете требовать сверх. Если вы работали
более чем следует, то только из интереса к делу, из
дружбы ко мне и из собственных соображений; подобные
побуждения не оплачиваются деньгами. Однако вам
посылали по двадцати луидоров за каждый том, что со-
ставляет сто сорок луидоров, полученных вами, но ко-
торые вам не причитаются. Вы предполагаете отпра-
виться в Везель37 в то время, когда нужны здесь изда-
телям; они вас не задерживают; напротив, у вас не хватает
денег, они вам их предлагают. Вы принимаете от них
двести луидоров и забываете про этот долг в течейие
двух или трех лет. К концу. этого срока, доота/гочйо
долгого, вы надумываете рассчитаться с ними. Что же они
делают? Они возвращают вам расписку в разорванном
виде и как будто почитают за счастие, что могли вам
услужить. Это благородные поступки, и вам скорее над-
лежит помнить о них, нежели им — совершать таковые.
Между тем, вы бросаете предприятие, в которое они вло-
жили всё свое состояние. Дело, стоящее два миллиона,—
пустяк, недостойный такого философа, как вы. Вы вос-
станавливаете против них их работников и доставляете
им кучу хлопот, от которых они не так-то скоро избавятся.
Для вас важно лишь то маленькое удовлетворение, что
вы станете на минуту предметом разговоров. Они выну-
ждены обратиться к публике, и надобно видеть, как они
щадят вас, жертвуя мною».— «Это несправедливо».—«Пра-
вильно, но не вам укорять их за то. Это еще не всё.
Вам приходит фантазия собрать отдельные сталъи из «Эн-
циклопедии»,— ничто не может быть столь противно их
интересам, что они и доказывают вам; однако вы настаи-
ваете, издание выходит38, они оплачивают вперед расходы,
а вы участвуете в прибылях. Казалось бы, что, оплатив
вам дважды одни и тот же труд, они вправе считать
,его своей собственностью. Однако вы подыскиваете себе

Письма к Софп Воллан
45
издателя на стороне и продаете ему вперемешку то, что
вам не принадлежит».— «У меня тысяча оснований быть
недовольным ими».— «Подумаешь, какие отговорки! Между
друзьями не может быть мелочных ссор. Всё имеет зна-
чение, ибо дружба 'предполагает чистые и деликатные
отношения. Но разве издатели — ваши друзья? И не
слишком ли много чести для них в столь щепетильном
взгляде на их поступки? Если они ваши друзья,— вы
поступили о ними ужасно, а если нет, то вы не вправе
ставить им ничего в укор. Знаете ли, Даламбер, кому
надлежит быть судьею между ними и вами? Публике.
Если бы они обратились с воззванием, избрав публику
судьею,— вы думаете, она высказалась бы в вашу -пользу?
Нет, мой друг; она оставила бы в стороне всякие ме-
лочи, и вы были бы опозорены».— «Как, Дидро, вы
становитесь на сторону издателей?» —«Их вина предо
мною отнюдь не мешает мае видеть вашу вину перед
ними. Согласитесь, что после подобною чванства нынеш-
няя роль ваша достаточно жалка. Как бы то ни было,
просьба ваша кажется кне хоть и низкой, но справед-
ливой. Если б не позднее время, я пошел бы и перего-
ворил с издателями. Завтра я уезжаю в деревню и оттуда;
напишу им. По моем возвращении вы узнаете ответ,
а пока работайте. Если издатели откажут вам в тысяче
экю, я дам вам эти деньги».— «Вы издеваетесь надо
мною. Можете ли 'вы думать, что я их приму?» — «Не
знаю, но вас нисколько' не унизит то, что вы получите их
от меая».— «Скажите издателям, что я обязуюсь выпол-
нить только свою часть».—«Они не хотят большего, также
как и я».— «Никаких предисловий».— «Если бы вы и за-
хотели записать впоследствии,— вы не вправе это сде-
лать».— «Отчего же?» — «Оттого что предыдущие ваши
предисловия навлекли на нас всю ту злобу, какая над нами
тяготеет. Кою только вы ни браним в них!» —«Я про-
смотрю шрректуру, как обычно, если буду к тому времени
здесь. Моперггюи39 умер. Я не теряю надежды на дела
свои с прусским коро'лем. Возможно, что он пригласит
меня».— «Говорят, будто ой предлагает вам занять пост

4G
Д(мш Дидро
президента Академии».— «Он писал мне; но это еще .не
решено».— «Ну, дай вам бог! Добрый вечер>.
Была половина восьмого; 'становилось холодно; меня
ожидал архитриклии монсеньёра, я обещал Гримму быть
у него между восемью и девятью часами, а посему мы
расстались. Я вернулся в Пале-Рояль и беседовал около
трех четвертей часа о Монтами. Предметом нашей беседы
были нравы. Я высказал по этому поводу весьма многое,
но не запомнил, что именно, за исключением разве
одного: у людей странное представление о добродетели;
им кажется, что ею можно распоряжаться по своему
благоусмотрению и сразу стать честным человеком. Они
пребывают в мерзости всё время, пока совершают гнус-
ные поступки, а совершают они их всю жизнь, ибо
порочные привычки нельзя менять, как меняют белье.
Это хуже, чем кожа кентавра Нессуса,— без боли и крика
ее не сдерешь, уж лучше оставаться таким, каким ты
создан. Ах, друг мой, не будем делать зла, будем лю-
бить друг друга, чтобы стать лучше, останемся попреж-
нему взаимными судьями, верными друг другу. Позвольте
мне стать достойным вас, научите меня чистосердечию,
откровенности, мягкости, столь свойственным вашей на-
туре. Если бы я обманул вас однажды, то мог бы обмануть
и тысячу раз, но я никогда вас не обману. Вы живете
в моем сердце, охраняете его, и ничто бесчестное вас не
коснется. Монтами спросил меня, что значит счастливый
человек в этом мире. Я ответил: «Тот, кого природа
наделила большим умом, справедливым сердцем и соот-
ветствующим его званию состоянием».—«Такой же ответ,—
сказал он,— дал мне однажды г-н де-Силуэгг40, в то
время он был не очень богат. Должность главного кон-
тролера была еще весьма далека от него. Все его чаяния
не простирались далее тридцати тысяч ливров ренты,
и он воскликнул: «Если когда-нибудь у меня будет
тридцать тысяч ливров ренты, я стану невпример честнее».
Услыша такие речи от Силуэтта, я, быть может, счел бы
его негодяем; люди делают иногда такого рода призна-
ния и не боятся даже приукрасить их». Не все столь

Письма к Софа Поллаи
4?
Искренни, как я. Когда я злословлю на свой счет, то не
стесняюсь в выражениях и говорю худшее, что можно
сказать, так что слушателям ничего не остается доба-
вить; притом я весьма мало беспокоюсь, что меня могут
поймать на словах. Особенно не хотелось бы мне уни-
зиться в ваших глазах, мой друг. Если порока, в каком
я себя обвиняю, нет в моем сердце, значит он существует
в моем рассудке. Коль скоро вы считаете подобный прин-
цип справедливым, вы, следовательно, правильно судите
обо мне; тогда и завтра, и послезавтра, и через десять
лет вы будете равно довольны или недовольны мною.
Примиритесь с моими недостатками; я слишком стар,
чтобы исправиться: легче вам иметь одной добродетелью
больше, нежели мне одним пороком меньше. Я кой-чего
да стою в некоторых отношениях; у меня, например,
сравнительно, больше ума, чем у других. Ваша сестра
когда-то находила, что у меня его много. Вам обязан я
тем, что чувствую, люблю, слушаю, смотрю, ласкаю, веду
такого рода существование, какое предпочитаю всякому
иному. Когда вы сжимаете меня в своих объятиях, я на-
слаждаюсь таким счастием, превыше коего желать не
могу. Четыре года назад вы казались мне прекрасной;
ныне я нахожу вас еще прекрасней; такова волшебная
сила постоянства — добродетели наиболее требовательной
и редкой.
Выйдя из Пале-Рояля, я направился к Гримму, но
не застал ею; я писал вам в ожидании его прихода. Он
не замедлил вернуться. Мы вели беседу о нем, о вас,
о вашей маменьке и обо мне. Он не может понять этой
женщины.
Привез с собой сюда ваш дневник; продолжайте пи-
сать его для меня, я же буду писать дневник для вас.
Быть может, он окажется несколько однообразным, осо-
бенно если не прекратятся дождливые дни; но что нужды?
Вы увидите зато, что самые сладостные для меня те ми-
нуты, когда я думаю о вас. Всё утро предавался раз-
мышлениям об Элоизе и А бел аре. Она говорила: «Лучше
хочу быть любовницей моего философа, нежели супру-

48
Дени Дидро
юй величайшего в мире государя». И я подумал: «Сколь
любим был этот человек!»
Прощайте, моя Софи; от всего сердца целую вас.
Ваш друг и возлюбленный
Дидро.
12 (21)
[Гранваль, 15 октября 1759 г.]
Третий раз посылаю в Шарантон, а весточки от моей
подруга всё нет и нет. Почему вы мне не написали,
Софи? Слуга уехал позавчера в половине третьего; я при-
казал ему убирать мои письма в комод, от которого оста-
вил ключ. В шесть часов он мог бы, по-моему, уже вер-
нуться. Никогда еще вечер не казался мне столь длинным.
Я поднялся в свою комнату, открыл ящик —письма не
было. Тогда я спустился вниз; вид у меня был расстроен-
ный, и это заметили, ибо на лице моем отражается всё,
что происходит в душе. Завязался разговор, но я прини-
мал в кем мало участия; мне предложили сыграть, я
согласился. В середине партии бросил игру и вышел,
чтобы взглянуть, нет ли письма, но ничего не нашел.
Подумал: «Очевидно, этот негодяй развлекается выпивкой
и вернется поздно. Тем лучше: уйду к себе пораньше,
останусь один, лягу и стану читать, склонив голову на
подушку». Предвкушая величайшее наслаждение, о не-
терпением ожидал, когда подадут ужин и все разойдутся
по своим комнатам. Минута эта наконец настала; я подбе-
жал к комоду, не сомневаясь, что найду то, чего искал,
и, право, весьма огорчился, обманувшись в своих ожи-
даниях.
Что помешало вам воспользоваться данным мною адре-
сом? Уж не затерялись ли ваши письма? Или вы мстите
мне за мое молчание? Или вам захотелось заставить меня
испытать те же мучения, от которых страдали сами?
А может быть, здесь кроется нечто еще более странное,
чего я tfe в силах понять? Не знаю, что и думать. Мы
ожидаем нътче вечером приказчика из Парижа. Он про-

Г-жа Удето
С портрета, приписываемою Фрагонару

Письма к Софи Воллан
49
едет через Шарантон, и ему поручено узнать на почте,
нет ли чего для Гранваля. Сюда он прибудет в семь ча-
сов. Сейчас четыре. Надо потерять еще три часа. В ожи-
дании побеседую о моей подругой, притворяясь, будто
прекрасно чувствую себя, хоть это отнюдь не так.
Вчера потерял всё утро, вернее сказать, очень хорошо
употребил свое время: получил письмо, призывавшее меня
в Сюсси41. Один парень придумал некий финансовый проект
и захотел узнать мое мнение. Это весьма хитроумно со-
ставленный проект лотереи с акциями. Жаль, что проект
оей не был представлен до издания указов. Он отнюдь
ие является чем-нибудь гнусным, его можно ввести на-
всегда или временно. Королю он принес бы сто двадцать
миллионов дохода. Он не разорителен для богачей, бед-
някам же дает возможность сделаться обладателями вы-
годных процентных бумаг. Все были несколько удивлены,
увидев, что я так рано оделся и вышел из дому. Не
сомневаюсь, что дамы заподозрили какую-нибудь рома-
ническую историю. Домой вернулся к обеду. Ветер и
хо^д принудили нас сидеть дома. Сыграл три партии
в триктрак о дамой, некогда обладавшей красивыми гла-
вами, после чего дядюшка Уп42, барон и я, усевшись
у камина, где горели большие поленья, принялись фило-
софствовать о радости и печали, о хороших и плохих
сторонах жизни. Наш меланхолический шотландец мало
ценит свою жизнь. «Вот именно потому,—сказала ему
г-жа Дэн,— я и поместила вас в комнате, окна которой
выходят прямехонько на овраг; но вы отнюдь не спешите
воспользоваться моим вниманием». Барон добавил: «Вам,
быть может, не по вкусу топиться; если вы не любите
холодной воды, то пойдемте драться, дядюшка Уп». А шот-
ландец в ответ: «Охотно, мой друг, при условии, что
вы меня убьете».
Затем разговор зашел о некоем г-не де-Сен-Жермен43;
ему не то полтораста, не то ого шестьдесят лет, и он
омолаживается, как только чувствует, что постарел. Го-
ворят, что, зная секрет, как помолодеть на один час, он
может удвоить дозу, помолодеть на год, на десять лет
4 Д. Дидро, VIII

50
Дели Дидро
и, таким образом, вернуться в чрево матери. «Если бы
я вернулся в материнское чрево, меня никакими силами
не заставили бы выйти оттуда»,— заметил шотландец.
При этих словах м:о пришел в голову одия парадокс,
который, помнится, я начал развивать вашей сестрице,
и я сказал дядюшке Улу, ибо так мы прозвали его за
его старческий, сморщенный и сухой вид: «Вы весьма
достойны сожаления! Однако, если бы оказалась спра-
ведливой одна моя догадка, вы были бы достойны еще
большего сожаления».— «Худшее — это существовать, а я
существую».— «Худшее не в том, что существуешь, а в
том, что существуешь вечно».— «Поэтому я и льщу себя
надеждой, что это не так».— «Возможно; скажите, а вы
когда-нибудь задумывались серьезно над тем, что значит
жить? Постигаете ли вьг, что некое существо может из
состояния небытия перейти в состояние бытия! Всякое
тело способно увеличиваться и уменьшаться, двигалъся
или оставаться недвижимым; однако, как вы думаете, мо-
жет ли какое-либо изменение дать ему жизнь, если оно
не живет само по себе? Жить — не значит двигаться;
это не одно и то же. Когда движущееся тело ударяется
о тело неподвижное, последнее приходит в движение; по-
пытайтесь, однако, остановить или ускорить движение тела
неживого, добавьте или убавьте в нем что-нибудь, распо-
ложите частицы его так, как вам заблагорассудится: если
они мертвы, то не оживут, независимо от расположения.
Воображать, что можно составить живое тело, помещая
рядом с мертвой частицей одну, две, три мертвых же
частицы, значит утверждать величайшую нелепость; или
я, быть может, ничего не понимаю? Как! Допустим, что
частица а, помещенная влево от частицы б, сознательно
не существовала, не чувствовала, была бездейственной
и мертвой; но вот та, что была налево, перемещена на-
право, а та, что была направо, перемещена налево; не-
ужели же от этого они оживут, начнут сознательно чув-
ствовать? Нет! Вещь это немыслимая! Какое значение
имеет правая или левая сторона? Существует ли в про-
странстве та или другая сторона? даже если бы и су-

Письма к Софи Вол лап
51
шествовала, то чувства я жизнь от этого не зависят. Что
наделено известными качествами, то было и всегда бу-
дет наделено ими. Чувство и жизнь — вечны. То, что
живет, жило и всегда будет жить бесконечно. Единствен-
ное различие между смертью и жизнью в том, что в данную
минуту вы живете целиком, а через двадцать лет, раство-
рившись, раздробившись на молекулы, будете жить ча-
стично».— «Двадцать лет весьма долгий срок!» — «Какая
глупость, чорт возьми! Неужели ничто не родится и не
уттрает ! » — возразила г-жа Дэн. — «Нет, сударыня». —
«Пусть не умирают, ai я сию минуту готова умереть, если
вы можете заставить меня поверить в это».— «Постойте:
Тисбе существует, не так ли?» — «Моя собачка? Разу-
меется, она мыслит, любит, рассуждает, ручаюсь вам
в этом, у йее есть ум и кявов суждение».— «Вы, разумеется,
помните то время, когда она была не толще крысы?» —
«Да».— «Не можете ли вы мне сказать, каким образом
она стала так^й пухленький?» — «Ну, разумеется, оттого,
что она есть доотвала, как и мы с вами».— «Прекрасно,
а то, что она ест, было живым или нет?» — «Что за во-
прос! Понятно, нет».— «Как! Вы допускаете, что тело
неживое, приложенное к телу живому, становится жи-
вым?»— «Понятно! Приходится это допустить».— «Пожа-
луй, вы еще скажете, что в ваших объятиях может вос-
креснуть мертвый».—«Ей-ей, будь он совсем, совсем мерт-
вый... однако оставьте меня в покое; пожалуй, я из-за
вао скажу глупость»...
Остаток вечера дрошел в том, что вое принялись под-
шучивать над моим парадоксом... Мне предлагали пре-
красные груши, которые жили, виноград, который мыслил,
а я говорил: «Те, кто любили друг друга при жизни и за-
вещали похоронить их рядом, быть может не столь без-
рассудны, как полагают. Как знать, быть может их останки
смешиваются, приходят в соприкосновение, соединяются.
Выть может, они не совсем утратили чувство, воспоми-
нание о первоначальном своем состоянии. Быть может,
в них теплится остаток пыла и жизни, и они по-своему
наслаждаются в глубине хладной урны, в которой хра-
4*

52
Дени Дидро
нятся. Мы судим о жизни частиц по жизни грубого це*
лого! Быть может, это вещи различные. Полагают, что
существует только моллюск; почему нельзя предположить,
что вся природа — одного с ним порядка? Если разде-
лить полип на тысячу частей, то производитель, первич-
ное животное, прекращает жизнь, но основное начало
продолжает существовать». О моя Оофи! Неужели я могу
надеяться, что буду касаться вас, чувствовать вас, лю-
бить и искать, соединюсь с вами и сольюсь воедино
тогда, когда нас не станет,— если существует закон ду-
ховного сродства, если нам суждено в течение веков со-
ставлять одно целое, если придут в движение растворив-
шиеся молекулы вашего возлюбленного, станут испыты-
вать волнение и искать ваши, разбросанные в природе!
Оставьте мне эту сладостную для меня химеру, она под-
держивает во мне уверенность в вечной жизни с вами
и в вас.
Однако уже семь часов, а проклятый посланец не
является. Я в величайшем беспокойстве. Завтра, без со-
мнения, сам отправлюсь в Шарантон, если только мне не
помешает проливной дождь.
Сегодня у нас обедала г-жа Удето, прибывшая к нам
из Парижа, куда она собирается вернуться, а оттуда —
в Эпине. Она проделает добрых одиннадцать льё. Анг.й1й-
ская экспедиция вызывает в ней жестокую тревогу: жен-
щина эта преисполнена любви и чувствительности. Раз-
говор зашел о непрерывном глухом завывании ветра, на-
полняющем здешние комнаты. Я сказал, что шум этот
мне не неприятен; благодаря ему лучше ощущаешь пре-
лесть крова, он убаюкивает и навевает сладостные мечты.
«Это верно,—ответила она,—но когда я слышу его, мне
кажется, что ой отдаляет айгличан от пролива', ai мы
пользуемся случаем, чтобы вывести из гавайи и бросить
в Англию двадцать две тысячи несчастных, из коих ни
один не вернется»44.
Надобно вам знать, что среди уромянутых двадцати
двух тысяч людей находится г-н де-Сен-Ламбер, о ко-
тором я часто отзывался с похвалой; и он последовал

Письма к Софи Воллан
53
за князем де-Бово *5 из одной лишь благодарности. Утрата
его причинила бы нам большое огорчение, а ей, г-же
Удето, стоила бы многих олез.
Девять часов; мы сыграли в пикет, причем я выиграл
единственную в своем роде игру: четырнадцать в тузах,
четырнадцать в королях, старшая шестерка, репйк. Мы
поужинали. Посланец вернулся. Все, за исключением меня,
получили весточки. Ни олова,— ни от Гримма, ни от Софи.
Не может быть, чтобы вы мне не написали. По всей
вероятности, слуга обманул меня и не поехал в Шаран-
Фой, либо почтмейстер отказался выдать мои письма по-
сланцу, либо он не мог их извлечь. Строил всяческие
предположения, которые могли бы меня успокоить. Об-
виняю всё и вся, но только не вас.
Соседу нашему, г-ну де-Сюсси, пишут из Лиссабона,
что король португальский предложил иезуитам секуляри-
зироваться46; пятьдесят человек согласились; сто пять-
десят, судьба которых неизвестна, посадили на корабль,
причем "никто не знает, куда их отправят; а четверо, со-
держащиеся в тюрьмах, будут казнены. Вы знали об
этом? Предоставим, однако, иезуитам безнаказанно уби-
вать или не убивать королей, будь с ним что будет, как
и с королями; я же хочу получить весточку от своей
подруги. Где-то она? Что-то делает? Если мои письма
не постигла та же участь, что и ваши, то вы третьего
дня, должно быть, получили два зараз; а это письмо
получите завтра вечером и, быть может... Но я не смею
более льстить себя такими надеждами, мой друг. Я при-
ехал сюда работать. До сих пор всё шло благополучно,
но если голова перестает работать, что же прикажете
мне делать о моим временем? Что будет со мной? Хоть бы
дождь, пр»едвещаемый нам сим шумным ветром, пролился
нынче 'ночью! Неужели же я проведу завтрашний день
без весточки от вас! Барон совещается со мной по по-
воду этиологии в химии. Он видит, что я озабочен; он
читает мне вслух исторические очерки, старается заин-
тересовать меня, но это немыслимо, мои мысли далеко.
Заклинаю вас, друг мой, возвратите меня деревне, работе,

54
Дени Дидро
обществу, развлечениям, самому себе. Я не смогу ни
удалиться отсюда, mi жить, если вы меня забудете. Про-
щайте, жестокая, молчаливая Софи. Прощайте.
13 (22)
[Гранваль, 18 октября 1759 г.]
Мне приходят в голову самые прискорбные предполо-
жения. Уж не больны ли вы настолько, что не можете
держать пера? Не умер ли, не заболел ли опасно Латуш?
Не запретила ли вам маменька переписываться со мной?
В Париже ли вы? Или в провинции? Не случилось ли
чего с г-жой Лежандр и вас вызвали к ней? Не от-
правили ли вы ваши письма к Гримму? Не уехал ли
Гримм в Эпине? Не были ли эти письма отправлены
обратно в Шарантон, в Париж? Льют потоки дождя.
Нет возможности выяснить, в чем дело, ни самому, ни
через кого-либо другого. Если бы можно было открыть
свое сердце барону, я попросил бы у него карету и ло-
шадей, поехал бы в Шарантон, быть может даже в Па-
риж. Я послал вам два письма по почте, адресуя их г-ну
Латуш, третье о нарочным по вашему адресу, сегодня
четвертое с рассыльным. Вот уже пятое письмо; но что
нужды в том, дойдет оно или нет, коль скоро ему су-
ждено остаться без ответа! От Гримма имею не более
вестей, чем от вас. Мне кажется, что завтра я вознена-
вижу и забуду вас обоих: даю вам сутки на исправление.
Вчера к 'нам прибыла из Сюсси самая блестящая компа-
ния, какую можно вообразить. От вас зависело, чтобы
я был очаровательным собеседником. Нас познакомили
с англичанкой, самой доподлинной: большие глаза, оваль-
ное лицо, маленький ротик, красивые зубы, большие груди,
тончайшая талия; притом весьма чопорна, натянута, се-
рьезна. Мужчины играют на биллиарде, женщины усо-
лись вокруг зеленого стола, а я не знаю, что делать.
Уйти? На двор и собаки не выгонишь. Читать? Ничего
не пойму. Болтать? Не решусь. Работать? Пробовал, но

Письма к Софи Воллан
55
тщетно. Хочу читать ваши письма, но их не будет; так
думаю, я убежден! в этом. Однако я всё еще жду; нет,
уже не жду,.терплю из-за вас жестокие минуты. Сие по-
слание доставит вам один из здешних друзей, он пере-
шлет его вам. Поручаю ему получить от вас ответ, для
чего пишу ему следующее:
«Прошу вас, сударь, передать это письмо по адресу.
Надеюсь, на него ответят. Ь таком случае вы сами
привезете ответ, если приедете сюда, или же присоеди-
ните к письмам, какие накопятся за несколько дней».
Прошу его также посмотреть у почтдиректора в Ша-
рантоне. Право, мой друг, со мной случится, что меня
одолеет нетерпение,—в один прекраснъШ день я оденусь
и поеду в Париж. Если вы меня не любите более, ска-
жите. Быть может, с вами приключилось нечто такое,
о чем вы стыдитесь мне сообщить? Однако придется со-
знаться. Сделайте это лучше раньше, чем позже. Но
я безумец; ничего подобного нет; дело совсем в другом
и, наверное, выяснится. Прощайте! Рассыльный г-жи Дэн
ждет письма, чтобы отправиться в путь. Дай бог ему ока-
заться счастливее его предшественников!
Вы здоровы, думаете обо мне, любите меня и будете
всегда любить. Верю вам; успокоился и ожил, могу
играть, гулять, разговаривать, работать, быть всем, чем
угодно.
14(28)
Окончено в субботу в 12 часов ночи.
[Гранваль, 20 октября 1759 г.]
Я казался весьма угрюмым последние два-три дня,
друг мой; даже ваше присутствие) не произвело бы на
меня того впечатления, какое произвело первое ваше
письмо. С каким нетерпением я ожидал его! Уверен, что
руки мои дрожали, лицо изменилось, голос прерывался,
когда я получил его; и если тот, кто передал мне письмо,
не дурак, он должен был сказать себе: «Этот человек,

56
Депи Дидро
видно, получил весточку от отца или матери или от
любимой». За минуту до этого я отправил письмо, из
которого вы узнаете про всё мое беспокойство. А вы-то
веселились и но знали, как страдала моя душа... Нам рас-
сказывали здесь, что мадмуазель Арну*'— весьма жеман-
ная оперная Колетта и наивность ее ничуть не наивна.
Тот, кто рассказывал нам об этом, отнюдь не обладает
требовательным вкусом. Полагаю, например, что когда
предсказатель говорит:
И чем кокетливей пастушка,
Тем постоянней пастушок,
ей вовсе не следует пыжиться, поправлять рукой при-
ческу и встряхивать юбку. Что касается меня, то не зйаю,
может быть это и хорошо, а может и плохо. Всё за-
висит от лица, от обстоятельств, от того, что предшествует,
от тона, характера игры, как в вещах легкомысленных,
так и в наиболее серьезных. Лишь то хорошо, что со-
ставляет единое целое. Отчего остроумные слова, столь
приятные в разговоре, теряют весь свой блеск при пере-
даче? Оттого, что их преподносят разобщенно, вслед-
ствие чего пропадает острота их и интерес. Весьма бла-
годарен г-ну де-Призи за его заботы о вас; вы, без со-
мнения, говорите с ним иногда обо мне.
Если вы играете в посредника, выигрываете много
фишек и мало денег, то я, играя в пикет, проигрываю
много денег и мало фишек; меня разоряют штрафы; они
малодушно сбрасывают карты; я помышляю, как бы при-
чинить побольше зла, они — как бы себя обеспечить.
Видел Женевскую рукопись. Вы также увидите ее и со-
гласитесь со мною, что в ней сидит бес; лучше ее уни-
чтожить, нежели навлечь на себя подозрение в том, что
написал или опубликовал ее. Автор — слишком достойный
доверия человек. Сотни раз другие платились за его шутки;
отчего бы не случиться этому опять? Можно ли надеяться
на скромность того, кто никогда не молчал и ничем не
рискует, если заговорит? Не обманчива ли иная предосто-
рожность? Я стал остерегаться случайностей: они бывают

Письма к Софи Вол лап
57
весьма капризны. Например, я предсказываю вам (дай
бог оказаться мне лжепророком), что переписка, которой
занимается ваша сестрица, погубит ее. Как и когда это
случится, не знаю; покажет время. Обстоятельства столь
переменчивы, что рано или поздно можно ожидать не-
приятного события. Если бы еще она любила! Если бы
утешение это было для нее столь же значительным, сколь
необходимо оно нам! Если бы любовь связала ее словом!
Если бы необходимо было усладить горечь разлуки двух
влюбленных, излить любящему сердцу переполняющую вас
нежность! Однако ни одного из этих «если» нет налицо.
На самом деле, мы видим с одной стороны весьма мало
осторожности, а с другой — не находим никаких дели-
катных чувств. Вам надлежит выразить ей решительное
порицание, чтобы не остаться в долгу ни перед нею, ни
перед самой собою; а вдруг проклятой пакет попадется
ее мужу! Однако успокойтесь. Судьба расставляет бо-
лее тонкие ловушки, и зло, уготованное ею, обычно за-
стигает нас врасплох. Я боюсь, что сестрицу погубит
кaкa^я-нибyдь случайность как раз в тот момент, когда
всё будет ею предусмотрено и она почувствует себя
в полной безопасности.
Я незнаком с г-жою де-Неепс, но с мужем ее не-
сколько раз встречался, он пользуется репутацией чело-
века честною и благоразумного...
Странно: когда я думал о причинах вашего молчания,
мне пришла в голову мысль, не заболел ли ваш барон...
Ой решил умереть без нашего ведома. Простите ему ту
тревожную ночь; опасайтесь, однако, как бы в один пре-
красный день он не оказался причиной печального про-
буждения. ..
Здесь немыслимо быть воздержанным. Округляюсь, как
шар. Если буду дальше так полнеть, вы не сможете меня
обнять. Ваша сестра не решится на меня взглянуть, и...
чуть было не написал двусмысленности... предоставляю
вам самой догадаться.
Прощайте, мой друг. В Шарантоне, наверное, есть от
вас письмо; завтра его доставят оттуда, или я поеду за

68
Допи Дидро
ним. Жизнь наша протекает попрежнему. Работаем, едим,
перевариваем пищу, если это возможно — греемся, гу-
ляем, беседуем, играем, ужинаем, пишем письма подруге,
ложимся, спим, а на другой день встаем. Начинаем всё
сызнова...
Нынче вели весьма оживленную и разнообразную бе-
седу; барон утверждает, что не следует никогда шутить
во время игры,— а вы как полагаете? Вот еще один из
его парадоксов: от недостатков исправить человека нельзя.
Из слов его я вывел два заключения: во-первых, он
легко раздражается, когда проигрывает; во-вторых, он
хочет оправдаться в том, что дети его столь плохо вос-
принимают учение... Когда я оставил их, они затеяли
какую-то игру, и, если предоставить им свободу, они
готовы веселиться до полуночи. «Когда хотят посеять
зерно,—сказал я,—то расчищают, вспахивают, боронят
землю. Если хотят посадить дерево, то выбирают подхо-
дящее время года, вскапывают землю, подготовляют почву,
заботятся. Какой цветок не требует ухода? Только че-
ловека производят на свет без приготовлений. Никто не
обращает внимания ни на свое здоровье, ни на; здоровье
матери; желудок переполнен пищей, голова разгорячена
вином, человек истощен от усталости, перегружен делами,
подавлен горем».—«Когда хотят, чтобы ребенок был здо-
ров, он выходит дураком»,—сказал шотландец. Бывает
и так, что от глупых родителей рождаются дети-идиоты.
Шутки в сторону, дело это настолько серьезное, что при-
ступать к нему надо с осторозкностыо...
После обеда было чудесно, наши сады кишели рабо-
чими и обитателями. Я смотрел, как сажают деревья,
разделывают клумбы, лужайки. Люблю разговаривать
с крестьянами; у них всегда можно чему-нибудь на-
учиться. Паутина, которая в один миг покрывает сотню
десятин, соткана маленькими паучками, роем, копоша-
щимся на земле: это происходит только в определенное
время года и в известные дни.
Влево маленькая рощица защищает дом от северного
ветра; рощицу пересекает ручей, который течет есте-

Письма к Софи Воллан
59
ственно меж сучьев сломанных деревьев, кустов малин-
ника, тростника, по мху и камешкам. Место глухое и жи-
вописное. Сюда два месяца назад мы приходили искать
прохлады, спасаясь от палящего летнего зноя. Теперь
сюда невозможно близко подходить, надобно делать крюк,
чтобы выйти на солнышко...
Мы были в замке Амбуаль48 и посмеялись над глу-
постью человека, истратившего сто тысяч экю на то,
чтобы увеличить свое владение на двенадцать футов. Этот
замок с окружающими его видами и холмами похож на
бутыль в ведре со льдом.
Большая сматость о вашей стороны прочесть маменьке
две страницы из моего письма; но опыт был удачен. В нас
добрый на сей раз, милочка; послушайтесь меня, однако,
не повторяйте его больше... Только что получил ваше
письмо, которое оканчивается словами: «Среда, одиннад-
цать часов. Доброй ночи, мой нежный друг. Я почти сплю:
люблю вас не меньше прежнего». Я ошибся, дело в том,
что все ваши письма лежат у меня перед глазами и по-
следнее написано в четверг, в 12 часов дня. Дай бог,
чтобы вы не писали позже; г-н Иде велел мне передать,
что первое же письмо, которое будет послано в обертке,
он отправит обратно в Париж. Спешу вас предуведомить,
адресуйте в дальнейшем письма так: г-ну Иде, для пере-
дачи г-ну Дидро. Можете послать их также барону или
рекетмейстеру г-ну Дэн, на Университетскую улицу,
с гранвальским адресом, но лучше всего г-ну Иде, только
без обертки: обертка лишает фермера оплаты, а почтди-
ректора дохода, а это вовсе не входит в мои намерения.
Ваши догадки относительно Внлльнёва и Даламбера
не лишены основания. Наконец он отделался от большой
заботы. Странствующий пакет пришел по назначению;
я отвечу, когда найду время и место. Не могу не со-
знаться, что конец прекрасен. Я тронут до слез. Про-
щайте, мой нежный, уважаемый друг. Не забудьте на-
писать: директору почты в Шарантоне г-ну Иде, для
г-на Дидро в Гранвале. Вы, впрочем, сами понимаете, как
важно, чтобы письма ваши не были отосланы обратню

60
Дени Дидро
в Париж. Я люблю вас с искреннейшей и сильнейшей
страстью. Хотел бы полюбить еще более, но эта невоз-
можно.
15 (24)
[30 октября 1759 г.]
Вот, мой друг, обещанное письмо. Имейте терпение
дочитать его до конца; быть может, вы найдете в нем ме-
ста, которые придутся вам по вкусу.
В воскресенье день был прекрасный; мы отправились
гулять по берегу Марны и шли вдоль берега от подножья
наших холмов до Шампиньи.
Деревня раскинулась на возвышенности амфитеатром.
Внизу — извилистое ложе Марны, разделяясь на множе-
ство рукавоь, образует группы островков, поросших ив-
няком. Вода, устремляясь сквозь узкие промежутки ме-
жду островами, образует водопадики. Здесь крестьяне
устроили тони. Поистине, весьма поэтический пейзаж.
С одной стороны, в глубине Оеи-Мор, с другой, вверху
Шенневьер и Ш&мпиньй; Марна, виноградники, леса
и луга — между ними. Никакое воображение не в силах
представить нам столь много богатства и разнообразия,
какое здесь предлагает природа. Мы дали себе слово еще
раз посетить эти места, хотя возвратились сильно постра-
давшими. Я всадил себе в палец занозу, барона схва^
тили невралгические боли, а нашего меланхоличного шот-
ландца начала мучить разлившаяся желчь.
Короче говоря, пора было вернуться в гостиную. И вот
мы там; женщины расположились в отдалении, мужчины
окружили камин — здесь согревались, там отдыхали. Пока
еще царило молчание, но не надолго. Первой заговорила
г-жа Гольбах: «Маменька, что же вы не ооставляете пар-
тию?»— «Я предпочитаю отдохнуть и поболтать».— «Как
вам угодно. Давайте отдыхать и болтать». Не буду в даль-
нейшем называть вам собеседников, вы их и без того всех
знаете.
— «Итак, философ, как далеко вы продвинулись в ва-

Пнсьхга к Софи Воллап
61
Шем труде?»—«Я остановился на арабах и сарацинах»40.—
«На Магомете, лучшем друге женщин?» — «Да, и злей-
шем враге разума».— «Вот дерзкое замечание».— «Суда-,
рьшя, это не замечание, а фактг».— «Опять дерзость; не-
чего сказать, галантный тон у наших мужчин».
— «Народы эти узнали письменность лишь незадолго
до геджры»60.— «Геджра! Это что за зверь?» —«Суда-
рыня, геджра — великая эпоха для магометан».— Ничуть
не поумнела,— мне столько же говорит «великая эпоха»,
сколько «геджра», а «геджра», сколько «великая эпоха».
Вот уж любители говорить ш-китайски!»
— «В предшествовавшую геджре эпоху там суще-
ствовало лишь грубое идолопоклонничество; тот, кого при-
рода наделила кой-каким красноречием, был всемогущ.
Люди, которых племена эти называли почетным именем
«шатед», были пастырями и астрологами, музыкантами,
поэтами, законодателями и священниками,— лишь у ди-
ких, варварских народов могли сочетаться в одном лице
столь разнообразные звания».— «Это верно».— «Таков был
Орфей у греков, Моисей у евреев... Нума у римлян».—
«До сих пор никаких известий из Парижа, буксы мои этой
осенью уже не будут посажены. Берлиз51, кажется, про-
сто шутить изволит. Мне нужно полтораста пучков, а он
посылает восемьдесят».— «Не правда ли, клумбы полу-
чатся очень красивые, как вы думаете?» — «Замечатель-
ные».— «Хотелось бы мне, чтобы Шарон52 посмотрел на
свой сад теперь».— «Первые законодатели разных племен
должны были передавать волю богов, усмирять их гнев во
время народных бедствий; они разрешали то или иное
предприятие, праздновали победы, раздавали подарки, под-
вергали наказаниям, указывали дни труда и отдыха, на-
лагали взыскания и отпускали грехи, собирали и разго-
няли, вооружали и разоружали, накладывали длань свою
для помощи или уничтожения... Но постепенно народ от-
шлифовывался, и обязанности эти распределялись между
несколькими людьми... Один повелевал, другой приносил
жертвы, третий лечил, четвертой, более святой, делал
их бессмертными... и сам становился бессмертным».

62
Донн Дидро
— «Сударыня, они ведут речь о бесьма возвышенных
вещах».—«Ах, меня это нисколько не интересует — я ду-
мало о своих буксах. Однако как давно не видели мы
«совершенного содружества».— «Тем лучше».— «А ведь
они в Сен-Море».— «Пусть там и остаются»...— «Женщина
эта более женщина, чем все женщины, взятые вместе».—
«Она никогда не знает, чего она хочет».— «Простате, но
ведь она никогда не удовлетворена тем, что имеет».—
«Я считаю, что она скорей несчастлива, чем взбалмошна.
Нет ничего более затруднительного, чем желание; только
обладание может сравниться с ним».— «И все же нужно
или добиться, или проиграть».— «Довольно печальная не-
обходимость».
— «И вот, некий Морамер придумал арабскую азбуку,
и тогда вся нация разделилась на ученых, людей, умею-
щих читать, и на дураков. Святой пророк не научился
ни читать, ни писать. Отсюда проистекает ненависть
первых мусульман ко всякой науке, презрение, которое
продлилось до наших дней и долго еще будет служить
поводом ко всякому лицемерию... Наблюдение, показы-
вающее, что чем больше выигрывает философия, тем
больше теряет религия, довольно поверхностно. Говоря
о бесполезнЮоти одной или правильности другой, можно
придти к любому выводу».
— «Ваша, г-жа денШармуа обещала нам... Какого
чорта сидит она в Париже?» — «Злится».— «Отчего лее?
Она недурна собой, не лишена ума, всеми любима».—
«И что всего лучше —сама никого не любит».—«Над чем
это вы смеетесь втихомолку, маменька?» — «Я думаю об
ее маленьком уродце. Не находите ли вы, что он похож
на гриф от виолы? Вообразите-ка сей инструмент между
ногами его жены».— «Ну-ка, сударыни, наберитесь храб-
рости!»— «Бог о вами, зятек, дайте нам позлословить
насчет ближнего. Я уверена, что про вас говорят не
меньше, и нимало этим не огорчена; оттого, должно быть,
что вообще ничто меня не огорчает».— «К тому же, как
извинять недостатки своих друзей, если их не знаешь?» —
«Жена моя»...—«А, что вы хотите сказать?» — «Я хочу,

Письма к Гофи Вол да и 63
чтобы вы взяли свою мандору и сыграли нам несколько
пьес. Звук этот будет менее неприятен и более при-
стоен».— «Дочь моя, я прошу тебя не исполнять этого
приказания; в жизни не видела более надоедливого че-
ловека, чем твой муж, когда ему нездоровится. Точь-
в-точь как другие, когда они здоровы. Да и в конце
концов, чешите себе языки насчет вашей философии и не
вмешивайтесь в наши разговоры. Вы были в серале, воз-
вращайтесь туда. Коротко и ясно»...
— «Итак, философ, вы говорили, что чем больше
мыслителей будет в Константинополе, тем меньше палом-
ников отправится в Мекку». — «Да».— «Я о этим согла-
сен».— «Я даже думаю, что когда в какой-нибудь столице
существует обычный годовой религиозный праздник, его
можно рассматривать как меру, вполне очевидно приводя-
щую к безверию, испорченности нравов и упадку народ-
ных суеверий».—«То есть как же это так?».— «А 'вот
как: представьте себе, к примеру, что в 1700 году па-
ломничеств в Мекку насчитывалось тридцать тысяч или
же тридцать тысяч причастий в каком-нибудь приходе,
а в 1750 году произошло лишь десять тысяч паломни-
честв и десять тысяч причастий; ясно, что вера и все
от нее проистекающее ослабели на две трети».
— «мадмуазель Ансельма»53.— «Что прикажете, су-
дарыня?»— «У вас самый уродливый зад, какой когдаглибо
существовал».—«Поистине, уважаемая теща, вы совер-
шейно невозможны».— «Назад, зятек, в сераль!» — «Да,
мадмуазель, преотвратительный зад».—«Вот уж что меня
не тревожит, ведь я ею не вижу».— «Но ведь он черный,
морщинистый, худой, сухой, весь в складках, точь-в-точь
как шагреневая кожа. Пожалуй, если бы его увидал свя-
той Петр, он бы чуть-чуть разгладил его».— «Но у нее
прехорошенькое личико, как же может быть зад такой
некрасивый?» — «Вот он, мой философ. Видит меня и вы-
водит заключение о заде по лицу. Зато у нею самого
зад преуродливый, и уж вот в этом никто меня не раз-
уверит, сама видела». — «Видели, сударыня?» — «Да, ви-
дела... всю ночь во сне».

64
Донй Дидро
— «Ну что ж, философ?» — «Я уж не помню, на чем
остановился».— «Да бросьте вы этих сумасшедших».—
«Что делать, они говорят о заде, который мне прямо
вскружил голову».— «Вы остановились на ежегодном ре-
лигиозном обычае и упадке национального суеверия».—
«Припоминаю: я полагаю, что упадок этот имеет предел;
распространение знания ограничено; оно никогда не до-
стигает предместий. Народ, населяющий их, слишком туп,
жалок и озабочен, здесь знание и останавливается; и вот,
количество людей, принимающих участие в великой це-
ремонии, равно тем, какие в момент брожения умов оста-
ются слепыми или прозревшими, неизлечимыми или непод-
купными, как вам больше нравится».— «Так вот какова
она, вся церковная паства».— «Она может увеличиться,
но никогда не уменьшится».—«Да, количество сброда
почти всегда одинаково».
— «Прислушайтесь, сударыня, прислушайтесь».— «Мне
и без того достаточно скучно; недостает еще только
Сокоплии... В этом году мне суждено встречать одни
лишь отвра/гительные зады. Месяца два тому назад я жила
здесь одна и совершенно не знала, куда деваться от
скуки; однажды я поехала в Боннейль, вдруг слышу:
топ-топ, мчится в кабриолете, словно безумный, какой-то
человек. Вы ведь знаете поворот около церкви? Тут как
раз проезжала на осле женщина с двумя корзинками по
бокам — вдруг крак, ступица колеса задевает корзинку,
и вот осел наш откатывается в одну сторону вверх тор-
машками, а женщина с обеими корзинками на другую,
точь-в-точь в таком же виде. Собирается народ, подни-
мают корзинки, поднимают осла за хвост, а женщину-то,
несчастную, забыли, она же кричит, будто ее насиловать
собираются». — «Однако ведь не все так уж громко кри-
чат».— «В сералях».— «И там так же, как везде».
— «Алкоран был в течение многих веков единствен-
ной книгой целой нации; остальные сожгли, так как если
в них было написано лишь то, что содержал Алкоран,
они почитались излишними, а если содержали что-нибудь
иное — зловредными. Следуя такому мудрому рассужде-

Письма к Софи Воллап
65
йию, шесть месяцев подряд Александрийские бани топили
всеми трудами минувших лет. Лжеучитель, придумавший
это, уже не существовал, когда фанатики, проникнутые
его идеями, обрекли на смерть калифа' Альмамона;, про-
славлявшего науку в умаление святом невежества верую-
щих. Они говорили: «Если кто-либо1 осмеигатся подраяй/гь
ему, мы посадим того на кскл и понесем от племени к пле-
мени, а вперед пустим глашатая, который будет крича/гь:
«Вот как поступят со всяким неверующим, который осквер-
няющую философию предпочтет святой традиции, разум —
чудесному Алкорану».— «Однако Оммеады очень мало сде-
лали для ученых. Аббасиды отважились сделать больше.
Один из них ввел в обычай паломничество, воздвиг храмы,
предписал публичные моления и выказал себя столь на-
божным, что" смог, не озлобляя ханжей, держалъ при
своей особе одного астролога и двух вралей-христиан.
Не существует секты, какую бы мусульмане ненавидели
более чем христианскую. И, тем не менее, все ученые, ка-
ких последние Аббасиды привлекали к своему двору, были
христианами. Народ не уберегся от этого».— «ДоЛжйо
быть, Ой был счастлив при их правлении... Я с удоволь-
ствием сказал бы какому-нибудь государю...» — «Да разве
с государем говорят... Однако, дядюшка' Уп, что бы вы
ему сказали?» — «Будьте великодушны, будьте справед-
ливы, будьте непобедимы, будьте прославлены: (двоими
подданными и опасны для сйоих соседей».—«Только и
всего?» — «Я прибавил бы: «Имейте к своим услугам
многочисленную армию, и вы установите всемирную тер-
пимость, вы уничтожите убежище невежества, суеверия
и никчемности».— «Будьте любезны замолчать, разве вы
не знаете, что я хочу учредить в Гранвале MioiHa-
стырь?»—«Вот уж изумительный проект. Людей священного
культа, без конца противопоставляющих свои химериче-
ские привилегии вашему могуществу, вы превратите в про-
стых граждан, вы отнимете у них всё то, что им удалось
вытянуть у вантах идиото^предшеотвеннвдоов; вы вос-
становите ваших неочастных подданных во владении бо-
ргствами, от которых задыхаются эти бЩСсше бездешь-
5 Д. Дидро, VIII

DO
Дени Дидро
ники; вы удвоите свои доходы, не увеличивая налогов;
вы 1фйнудиге их гордого повелителя вернуться к покину-
тым им сетям и удочке; вы помешаете огромным суммам
денег проваливалъся в бездонную пропасть, какой явля-
ются иностранные державы, и откуда им нет возврата;
вас будут окружать обилие и мир, и, исполнив эти ве-
ликие дела, йе вызвав ропота, йи пролив ни капли Ъсрови,
вы будете спокойно царствовать». — «Ах, и хороший же
инструмент — язык. Как ловко Он всё это нанизывает».—
«Но мне кажется, что прежде всего государя следует
хорОНгенько убедить в том, что любовь его подданных —
единственная верная опора его могущества. Если из опа-
сения, что стены его дворца повалятся наружу, ой станет
искать для них опоры,— всегда найдутся Некие люди,
которые рано или поздно опрокинут их вовнутрь. Осто-
рожный повелитель отделит свое жилище от жилища бо-
гов. Если эти два сооружения Окажутся в слишком
близком соседстве, трон будет стеснен алтарем, алтарь —
троном; и придет день, когда, с силой столкнувшись, они
обрушатся оба».— «Искушенному в Политике государю Не
трудно поднять высшее духовенство против римского двора,
затем низшее против высшего, а потом опоганить всё
духовенство в целом».— «Ну, что вы скажете? Вот они
уже мечтают облить грязью святую церковь божью. Не
угодно ЛИ вам будет замолчалъ, гадкие атеисты?» —
«Кстати, маленький попик из Сюсси разве не придет сюда
ужинать?» — «Бога ради, зятек, если он явится, поща-
дите немного его уши; как вы хотите, чтобы он служил
обедню, посмеявшись перед тем над всеми вашими мер-
зостями?»— «А пусть не служит».— «Ну, знаете, легче
вам не слушать обедню, чем ему — не служить ее».—
«Не сомневаюсь, что в Один! прекрасный день <з ним так
и случится».—«Ну что же, я бы очень того желал. Он
славный человечек и смеется от всей души».— «Всё дело
в том, чтобы убедить епископов обходиться без папы,
а священников — присоединиться к епископам».— «О, раз
вы так рассуждаете, то ему придется Долго ждать... Мад-
муазель Ансельма, навострите ушки: если вы не хотите,

Письма к Софи Воллан
67
чтобы я представляла себе вал с таким же отвратитель-
ный задом, какой видела во сне, покажите нам, какой
од у вас наяву».
— «Мусульмане разделяющей на; неисчислимое множе-
ство сект. Их насчитывается дсИ семидесяти трех. Есть
среди них и янсениогы, и моййнисты, и пирроники54,
и скептики, и деисты, и спинозисты, и атеисты».— «Не-
чего сказать, Недурное наследство!.. Точь-в-точь как у йасГ
Хорош выводок».— «Они выросли на почве смешения ре-
лигии с философией».— «Да, эта философия все портит».—
«Тогда они решились отбросить карающий меч, каким
пытались доказать святость Алкорана, и принялись рас-
суждать».—«Вот еще скверная штука — разум; потому я
и пользуюсь им как можно меньше...» — «Ну, иногда он
все же заметен».— «А у других нет; но в общем — всё
едино».
— «Есть среди них люди вроде манихеев55, а также
оптимисты. Один манихей сказал своему противнику: «Не-
кий отец имел троих детей».—«Это притча, судары&и;
ее надо понять».— «Один из этих детей жил богобояз-
нейно».— «И хорошо сделал, в ваши дни та.ких не най-
дешь. Прямо не зйаю, что делается еа свете; дети такие
же злые, как старики».— «Второй гфойел жизнь свою
в преступлениях, а третий скончался совсем: юным. Ка-
кова будет их судьба в загробной жизни? Оптимист от-
ветил, что первый получит награду на; небесах, второй
понесет наказание в аду, а третий не получит ни на-
грады, ни наказания.— Ну,—возразил манихей — а если
последний скажет богу: «Ведь лишь ОТ тебя, господь,
зависело даровать мне жизнь более длительную и «поса-
дить меня на небесах рядом о братом, что было бы для
меня гораздо лучше»? Что ответил бы ему господь бог?
Ой ответил бы: «Я уверен!, что если бы я даровал тебе
болею долгую ,жизнь, ты наделал бы преступлений, и тогда
в день моею суда над тобой заслужил бы .адский огонь».
«Однако,— добавил манихей,—и второй возражает госпо-
ду: «О, зачем ты не отнял у меня Жизнь в детстве?
Зачем даровал мне злосчастные дни, в которых гц отка-

зал моему брату? Если б я не мог радоваться, тогда,
живя на небесах о моим старшим братом, я почил бы
в мире рядом с младшим; это было бы так же хорошо
для меня, как и для него». Как тут выпутался бы бог
из положения?—Должен признаться, не знаю, есть от
чего поставить его втупик. Однако нам это стаЯет
известию, когда мы там будем; ведь рано или поздно,
а придется туда отправиться... Он скажет ему: «Я про-
длил твою жизнь, дабы ты заслужил вечное блаженство,
а ты меня укоряешь за оказанную тебе милость».—
«Если это милость,— скажет третий,—зачем же ты не
Оказал ее й мне также?» — «Вот еще трое несговорчивых
детей; много, верйо, горя причинили они своим роди-
телям. Но .нужно нести убытки наравне с прибылями.
Пойдемте-ка ужийать».
— «Некоторые среди них отрицают всякую связь
творца с творением. По .их мнению, бог справедлив по-
тому, что1 *>Н всемогущ. Его свойства не имеют ничего
общего с нашими, и мы не знаем, на основе каких
принципов нас будут судить на его суде».— «Маменька,
тем лучше для вашей приятельницы, г-жи де-Прессиньй».—
«Не будем говорить о ней. Оставим нашего ближнего
таким, каков он есть. Дочка черна, как крот, Но сын
мой уверяет, что ножки у нее белые. Да и не всё ли
мне равно, черные они или белые? Что касается матери,
было бы лучше, если бы ада поберегла свои глаза, та-
кие прекрасные и добрые когда-то, а мужа предоставила
укокошить; но что сделано, того не вернешь».—«Какое
значение,—говорили они,—имеет существо, чья жизнь
длится одно мгновение, один миг, по сравнению с су-
ществом вечным, беопредельным? И если бы одному из
них бог даровал бессмертие, чем стали бы перед лицом
этот единого все прочие, ему подобные? Ужели думают,
что ш остановился бы перед уничтожением: всякого;, кто
стал бы ему сопротивляться? Разве не сказал 0ы он
своцм жертвам: «Что вы такое по сравнению со мной?
Пройдет минута», и о вас забудут, как будао вы Ни-
когда Не сущоста>вали; вы больше не будете ни радо-

Письма к Софи Водлан
69
ваться, ни страдать, для мейя же уготована; вечная
жизнь... Вот я и говорю, сравнивая вас с собой,—
погибайте безропотно; я справедлив»...—«И что только им
не приходит в голову, прямо невероятно, есть от чего и
моей помутиться».— «Однако насколько больше всё же
расстояние между богом и человеком, чем между чело-
веком и его собратом! Пусть будет бессмертен! оей че-
ловек, я готов это допустить; и всё же как мйого
останется в нем слабостей, которые приблизят ею к обыч-
ному существу. Всякое понятие о справедливости исчезает
у человека по отношению к своему ближнему, коль скоро
ой присваивает себе хотя * бы одно свойство божества,
а мы дерзаем сравнивать человека о богом! И только
брамин, побоявшийся обидеть муравья, может сказать
богу: «Боже, прости меня, если я осмеливаюсь в мыслях
своих вознестись до тебя; но я опускаюсь до муравья;
так поступи же со мной так, как я поступил с рамым
жалким насекомым»...
— «Среди этих сектантов есть и такие, которые всё
осмеивают... Они от этого ни более счастливы, ни более
благоразумны».—«Г-жа де-Сент-Обен, ваша горничная как
раз последним свойством не обладает».—«Мнеиро какое
дело? Меня это ничуть не трогает».— «Ну уж нет, меня
на вашем месте очень бы трогало. Я предпочитаю знаЛъ,
что у тех, кто ко мае прикасается, руки совершенно
чистые». Тут во всех углах гостинЮЙ раздался взрыв хо-
хота. «Что вы подразумеваете под чистыми руками?» —
«Да, сударыня, имейно чистые... Я знаю, что видела,
и понимаю».
— «Среди них попадаются столь же нетер*Гимые люди,
как и вы, сударыня».— «Господи, я ведь никогда; не
мешаю тому, чего не вижу: словно г-жа, как ее... Дочь
моя, помоги мне вспомнить ее имя».—«Hei стоит, ма-
мейька, об этом говорить».— «Они приезжают сюда, я по-
мещаю их дверь в дверь... Дядюппса Уп, прошу вас,
продолжайте».— «Некий отличавшийся нетерпимостью по-
следователь ислама покушался на жизнь одного философа,
которого оц подозревал в неверии. Философ был человеком

70
Дени Дидро
моттществейным, он мог наказа/гь йсламитаС или погубить
его своей силой; однако он удовлетворился тем, что
слегка пожурил его: «Твои правила повелевают тебе от-
нять у меня жизнь, мои же повелевают мне сделать тебя
Щчшим, чем ты есть, если это в моих силах; дай яйв
мне! вразумить тебя, а потом убей, если пожелаешь».—
«Прекрасный рассказ. Как вы думаете, чему он на-
учился?» — «Катехизису, ибо хоть он и был священником,
йо всё лее не знал его».— «Арифметике и геометрии...
Быть может, действительно, так и следует поступать
с народами, дабы обратить их к истине... Прежде чем
сделать человека миссионером, сделать его матема/гишм».—
«А почему не химистом, со всеми его перегонками;?» —
«Сударыня, от этого хуже бы не стало. Пусть сначала:
научатся комбинировать числа, а затем их заставят ком-
бинировать более трудные мысли».—«Знаете, это самое
Лучшее, что вы сказали за целы! вечер. Если ваш план
удастся, влюбленный в меня Ментами отправится в Ко-
хинхину и не станет более докучать мне; а теперь
идемте ужина/гь, и пусть малейькйй попик, который не
думает являться,— убирается к чорту».
Вот как проходит время, друг мой. Мне только и
остается — писать вам о моей любви да о наших бесе-
дах. Среди разговоров, наполовину серьезных, наполовину
смешных, я не раз вздыхаю и тихонько говорю: «О, !если
бы моя Софи и сестрица ее были здесь». И снова взды-
хаю. Г-н де-Берлиз отправился вчера в Париж, он везет
вам письмо. Я сопровождал его до Шарантона, надеясь
получить там ваше, и не ошибся. Возвратился к семи
часам; меня ждали, чтобы сесть за пикет. Играй я ве-
село и счастливо. Завтра шотлайдец нал покидает. Весьма
огорчен этим: он хороший человек, обладает здравым
смыслом и знаниями. Гонимый меланхолией, он побывал
во всех углах мира, и я немало интересного извлек из
его рассказов. Г-жа Дэн — прекраснейшая в мире жен-
щина, она сама предупредительность, но безбожно ковер-
кает слова; «химика» называет «химистом», «перегонные
юолбы» — «перегонками», «Энциклопедию» «Союоплией»,

Письма к Софи Воддан
71
я так далее. «Совершенное содружество» — это некая
г-жа де-Бах, которой пришла; в голову фантазия создать
под этим именем женский! кружок. Г-жа де-Прессиньи-
мать — жена одного начальника провинции из Бордо; она
спасла мужу жизнь во время народного восстания, ри-
нувшись в самую гущу мятежников. Растрепанная жен-
щина, которая без страха бросалась во все стороны,
не боясь камней, летевших отовсюду, настолько удивила!
бунтовщиков, что их ярость успокоилась. Она была; как
раз накануне родов и от перенесенных испытаний ослепла.
С тех пор негодяй-супруг и отвратительная дочь объеди-
нились, чтобы мучить несчастную женщину. Вот уже годы,
как из-за них горькие слезы льются из ее слепых глаз.
Маленький попик — забавник г-жи де-Сюоси. По воскре-
сеньям он служит обедню, а в остальные дни изображает
шута. Ой был с нами на прогулке, должен был явиться
и к ужину, но пришел уже после него. За ужином мы
не ели, а жрали, и главным образом старались жен-
щины. Только мы начали болтать всякий вздор и дура-
читься, как появился наш дорогой попик. «Ага, вот и
ты, аббат. Разве ты не знаешь, что я не люблю, когда;
ко мне относятся невнимательно». Попик наш непрочь
поволочиться и с удовольствием готов каждой женщине
оказать эту честь. Г-жа де-Сеят-Обей сидела, облокотив-
шись на стол; аббат тотчас же подошел, наклонился и
облокотился напротив ее,—он держится весьма развязно.
Г-жа Дэн, прельщенная удобством его позы, и шириной
ею зада, берет кресло, пододвигает к нему и сказав:
«Ну, аббат, держись», в один миг садится на йего верхом,
раскинув ноги, и давай колотить его каблучками, пону-
кать голосом и руками; а он как заржет, как начнет
Лягаться, брыкаться — ряса; полезла ему на плечи, юбки
дамы задраились и спереди, и сзади, она; уже йочти
оседлала своего жеребца, когда под тяжестью ее он сва-
лился. Тут мы давай хохотать, а дама не отстает и хохо-
яет, и хохочет, и еще сильней хохочет, и за бока
держится, да и растянись под конец поперек аббата,
а сама как закричит: «Боже мой, боже мой, ох, не вы-

72
Дени Дидро
держу. Сейчас польется. Эй, аббат, не шевелись». Аббат
же еще не понимает, почему он не должен двигалъся,
и вдруг его обдает поток теплой жидкости, которая через
пояс штанов льется ему прямо в сапоги; тут пришла и
ему очередь возопить: «Спасайте, спасайте, тону!», а мы
все повалились йа; диван и чуть не задохнулись от смеха.
Между тем г-жа Дэн, все еще сидя верхом, позвала;
свою горничную. «Аноельма, Ансельма, а ну-ка стащите
меня с этого священника. Аббатик, миленький мой абба-
тик, утешься, ведь ты-то ни одной капельки не пролил».
Аббат нисколько не рассердился, что было весьма разумно.
Да, нужно было еще видеть мадмуазель Ансельму. Ведь
она — сама невинность, скромность и застенчивость. Она.
широко раскрыла большие свои глаза, с удивлением взи-
рая на огромную лужу на полу, и недоуменно вопрошала:
«Что же это такое, сударыня?» — «Ничего такого... Это
я, это аббат, мы оба,—здорово меня это облегчило.
А теперь ботинки, чулки, юбки, белье».
Г-жа Дэн полна благородства. Аббат бедей, и потому
на другой же день ему купили новое платье. Как вам
понравится эта история, милые мои городские житель-
ницы? Для нас, грубых гранвальцев, большего не тре-
буется, чтобы позабавить нас и сегодня, и завтра.
Да, друг мой, да, я получил все ваши письма; я спо-
коен; я счастлив, поскольку можно быть счастливым вдали
от любимой. Разрешите пожелать вам, чтобы чтейие «Об
уме»56 и в дальнейшем не перестало вам нравиться. Если
бы автор Не получил одобрения Гримма и познакомился
с вами, вн утешился бы вашей похвалой. Вижу вас
и вашу маменьку; слышу слова, какие время от времени
нарушают безмолвие вашего уединения. Бы ошибаетесь:
мысли г-жи де^Сент-Обеи мною больше не заняты; на
тридцатом году жизни Она вдруг обнаружила, что шум
от игры в триктрак причиняет ей головную боль, и мы
больше не играем с нею. Передаю вам всё, что здесь,
происходит, олово в слово; вас это позабавит, ведь пи-
шет вам обо всём друг ваш.
С большим нетерпением, признаюсь, ожидал я Бер-

Письма к Софи Волан
73
лиза. Поручение, какое ему надлежало выполнить, ОН об-
лек таинственностью, как вещь весьма важную, и письмо
Гримма передал мне при всех, но ваше отдал, когда;
мы остались вдвоем.
Еще немного, и буду с вами, и принесу вам уста
невинные, губы нетронутые, глаза, какие вот уж месяц,
ничего не видят. Как мы будем счастливы, когда; нновь-
встретимся...
В деревне мы почти всё время гуляем. Стараемся
воспользовался каждым солнечным лучом. Работаю иного
и с большим удовольствием. Скоро труд мой придет
к концу57. Из весьма большого количества философских
статей, осталось написать лишь три, правда длинных и
сложных, это: анализ платонизма и пифагореизма и исто-
рию философии у этрусков и римлян. Я кончил арабов
и сарацинов, в истории которых нашел гораздо больше
интересного, чем предполагал. Народы эти отличаются
многими характерными особенностями. Вы, наверное, слы-
хали о восточных фанатиках, религиозные обряды которых
сводятся к тому, чтобы кружиться на одной йоге до тех
пор, пока они не упадут на землю без сознания, без
мыслей, совершенно оглушенные, почти мертвые? Не ка-
жется ли вам, что странное поведение — результат по-
следовательной, целостной теософской системы, испещрен-
ной местами самыми великими истинами? Они считают,
что головокружение, отвлекая существо наше от всего
земного, тем самым сильнее привязывает его к суще-
ству вечному, от которого оно произошло. В состоянии
тупого покоя, первобытного и чистого, существо наше
слышит его голос и наслаждается счастьем, не ведомым
нечестивцам, не испытавшим его. Почтение, какое мусуль-
мане испытывают к юродивым,— прямое следствие этого
принципа. Они рассматривают их как высшие существа,
которых природа наделила; счастливым тупоумием, какого
все прочие добиваются лишь священным кружением. Было б
f меня время, я написал бы вам обо всём этом гораздо
подробнее, и вы убедились бы, что последователь ислама,
неподвижно сидящий в глубине темной пещеры, опершись.

74
Дени Дидро
локтями о (колени, склонив голову на руки, устремив
глаза на юойчик своего носа, проводящий все дНй в ожи-
дании блаженного видения, является большим философом,
чем надменный европеец, взирающий на него с жалостью,
гордый своим открытием, что истина познается лишь че-
рез бога.
Святой пророк понял, что любовь женщины слишком
реальна, сильна и естественна, для того, чтобы можно
было) 1обуздать ее. Ой предпочел, чтобы этому способ-
ствовали ею за!юоны, вместо того чтобы умножать нару-
шения, противопоставляя их самым полезным и приятным
свойствам человеческой природы. Когда он учил людей
быть добродетельными, в чаянии будущих небесных на-
слаждений, он говорил им о радостях, какие были им
знакомы. Он предписывал омовения, а также некоторые
менее значительные обряды, в которых нуждается народ,—
это обряды весьма произвольные, и встречаются они во
всех существующих на земле религиях; кай то: отправле-
ние естественных надобностей спиной к солнцу у мусуль-
ман или йошеиие нарамников священниками у нас. Для
людей, действительно верующих, обряды эти не имеют
никакого значения. Но святой пророк придумал культ для
толпы, так как понимал, что нет ничего смешнее, чем
культ, не рассчитанный на толпу. Он проповедывал фа-
тализм, который внушает смелость и презрение к смерти,
ибо гибель, в глазах фаталиста, одинакова близка, как
человеку, разящему мечом на поле брани, так и человеку,
отдыхающему в собственной постели. Момент смерти неот-
вратим, и самая большая осторожность не поможет че-
ловеку, она — ничто перед лицом предвечного, который
всё существующее спаял единой цепью, и сам не властен
ни разорвать, ни ослабить ее.
Из письма моего и отрывка поэмы Саади, который
я вам переведу, вы можете судить, сколь плодотворны
мои занятия. Отрывок понравится вам, потому что он *и
мне понравился. Он красив, патетичен, преисполнен чув-
ства и нежности.
' Саади писал в середине XII века, изощряя свой не-

Письма к Софи Водлан
75
дюжинный ум, дарованный ему природой. Он посещал
школу в Багдаде. Путешествовал. Будучи в Сирии, попал
в руки к христианам; они заковали eroi в цепи д отправили
на общественные работы. Мягкость нрава и талантливость
помогли ему найти покровителя, который выкупил его и
отдал за него свою дочь. Поэма Саади называется «Гюли-
стан» или «Розовый куст» и начинается так: «Как-то
ночью перебирал я в уме своем прожитые дни. Я увидел,
как много ушло прекрасных мгновений, и преисполнился
печалью, и слезы полились из глаз моих, и чем сильнее
текли они, тем больше смягчалось мое ожесточившееся
сердце, и я написал стихи, состоянию души моей отве-
чающие.
«Каждое мгновение уносит с собой частицу моего «я».
Увы, как мало от меня осталось! Несчастньй, тебе уже
пятьдесят лет, а ты все еще спишь. Проснись же. При-
рода указала тебе долг твой; ужели ты уйдешь, яе испол-
нив его? Вот раздается грохот барабана и звук трубы,
а нерадивый воин не готон к походу. Зажглась заря,
а глаза ленивого путника еще закрыты. Ужми хочешь
ты походить на этих безумцев? И вот, пришел человек
и начал воздвигать здание, пока его не застигла смерть.
Тогда стал продолжать его дело другой, пока и ой не
ушел в другой мир. Третий также начал трудиться над
этим: памятником тщеславия, но и его поразила участь
первых. Ужели краска стыда не покрывает щеки твои,
когда ты видишь, как настойчиво тратят люди силы свои
на вещи столь ничтожные? Ведь не станешь ты почитать
лжеца за друга. Ужель не видишь ты, сколь обманчив ухо-
дящий в вечность мир? Смерть одинаково уносит и злого,
и доброго, но награда ожидает последнего. Несчастлив
будет лишь тот, кто умрет без покаяния. Покайся же,
сам назначь себе наказание. Спеши наполнить гробницу,
свою вещами, необходимыми для твоего странствия. Время
яе ждет. Жизнь —всё райно что снег. Что остается от
него на земле к концу августа? Уже поздно, но есть еще
и для тебя надежда, если не позволишь ты чарам сладо-
страстия опутать тебя. Ну, Саади, встряхнись же».

76
Дени Дидро
И поэт прибавляет: «Глубоко обдумал я всё э^го и уви-
дел, что здесь сокрыта истина, и: тогда, удалился в >меото
уединенное. Я покинул людское обществе, предал забве-
нию все вольные беседы, какие когдаг-либо слышал, й ре-
шил в будущем не позволять себе праздных разговоров.
Такое решение принял я сам с собой и ему подчинился,
когда к месту моего отшельничества привели одного' ста-
рого друга моего, который вместе с караваном, нагру-
женным кладью, на муле своем ехал в Мекку. То был
человек нрава весьма приятного, о умом живым и стрргим.
Он старался завязать со мной беседу,— напрасно: я не
произносил ни слова]. В последовавшие за тем мгновения
я открыл уста лишь для того, чтобы объяснить eiMy мое
намерение прожить здесь, вдалн от людей, в спокойствии,
одиночестве, никому неведомый, те немногие дни, какие
еще остались мне,—прожить в молчании, поклоняясь
творцу, и подчинив все действия свой Лишь служению
сей цели. Но неотразимьй друг мой с такой мягкостью
и силой доказал мне, сколь полезно открыть сердце свое
хорошему человеку, если встретишь его, что я дал себя
убедить. Я спустился с Ним в сад. Была весна;. Рас-
пустились розы. Воздух был напоен восхитительным за-
пахом, каким они благоухают вечерней порой. На; следую-
щий день мы отправились с ним гулять и беседо&залъ в дру-
гой сад. В нем также цвели розы, и сад был полон их
ароматом. Там провели мы ночь. Лишь только забрезжил
день, друг мой встал, начай срывать розы и прятать их
у себя на груди. Я наблюдал за ним, и забава его вну-
шила мне немало серьезных мыслей. Я говорил себе:
«Таков мир, вот радости, какие он дарит, вот человек,
вот жизнь»; и я замыслил написать поэму и назвать ее
«Розовый куст» и поделился с другом моим этой мыслью;
он одобрил меня, я взялся за перо, начал свой труд и за-
кончил ого» раньше, чем успели увянуть розы на груди
моего друга».
Житейские правила сарацинов отличаются силОй и изы-
сканностью, поистине удивительными. Ни одна нация не

Письма к Софи Воллап
77
обладает таким богатством пословиц. Басни их чаруют
меня своей простотой. Вот некоторые из них.
Во времена Иза три человека путешествовали вместе.
Идя по дороге, они нашли клад. Это чрезвычайно их об-
радовало. Однако они продолжали свой путь. Между тем,
ими овладели усталость и голод; тогда один из них ска-
зал другим: «Нужно было бы нам поесть; ну-ка, кто из
нао отправится за пищей?» — «Я пойду»,— Ответил другой.
Он отправился, накупил всяких яств, но, покупая их, вдруг
подумал: «А что, если я отравлю их; тогда товарищи
мои умрут, и я один! буду владеть сокровищем». И он
отравил кушанья. Пока он отсутствовал, спутники по-
решили убить его и клад разделить между собой. Он
пришел. Оии убили его; потом умерли сами, и сокровище
не досталось никому.
Вот, друг мой, с кем я беседую уже несколько дней.
Сначала это были финикияне; еще раньше жители Ma-
лабара, а до них индейцы.
Я познал всю мудрость наций и решил, что она ни-
чего не стоит в сравнении с той безумной нежностью,
какую мне внушает моя подруга. Я услышал их велич1е-
ственные речи и подумал, что одно лишь слово из уст
любимой вызовет в душе моей волнение, какое Они ре
в силах дать мне. Они говорили мне о добродетели, и Об-
разы, какие они рисоНали, возбуждали воображение мое;
но я предпочел бы увидеть мою милую, молча смотреть
на нее и уронить слезу, которую вытерла бы она своей
рукой или осушила своими губами. Они старались Очер-
нить в моих глазах сладострастие и наслаждение, какое
оно! дарит, как сйо!ропреходящее и обманчивое; а я го-
рел желанием найти ею в объятиях любимой, потому что,
следуя своему нраву, она делает его разнообразным, по-
тому что душа у нее чиста и Ласйси искренни. Они гово-
рили мне: «Ты состаришься», а я отвечай самому себе:
«Ее годы уйдут вместе с моими». «Вы умрете оба», а я
прибавил: «Если подруга моя умрет раньше меня, я буду
оплакивать ее, и буду счастлив, проливая эти слезц.
Она составляет мое счастье сегодня и завтра, и no&je-

78
Дени Дидро
завтра, и после этого! тоже, и еще, и всегда будет она
давать мне счастье, потому что она не изменится, потому
что боги дали ей ясный разум, прямоту, чувствительность,
искренность, добродетель, правдивость — а они всегда не-
изменны». И я заткнул уши, чтобы не слышать холодных
советов философов, и ведь хорошо сделал, не правда ли,
моя Софи?
Честный юноша, о сердцем, преисполненным неясности,
любил скромную красивую девушку —так прочитал я.
Однажды они путешествовали по морю на корабле. Увы,
несчастливое это было путешествие! Корабль прибило
к скалам, о которые он! разбился, и вот оба они должны
были погибнуть, когда один из матросов пришел на по-
мощь юноше и протянул ему руку. Но юноша восклик-
нул, несмотря яа волны, заливавшие его: «Оставьте меня,
спасите мою подругу». Люди узнали об этом благородном
поступке и восхищались им. Много времени спустя этот
юноша умер, и последние слова, какие услыхали от цего,
были: «Женщины, не слушайте мужчины-обманщика, ко-
торый способен забыть свою подругу в минуту бедствия».
Юноша и подруга его прожили вместе немало счастливых
дней, нежно любя друг друга, нежно любимые оба. Вот
всем урок любви от того, кому она известна. Это — поэт
Саади. Он как никто знает жизнь и обычаи влюбленных.
Багдадские ученые не лучше владеют арабским языком.
Вот что ou говорит: «Если у вас есть возлюбленная, от-
дайтесь ей всей душой; если у вас есть возлюбленная,
пусть в делом мире глаза ваши видят только ее. Если
бы Лейла н Меджнун вновь появились на земле, л на-
учил бы их любить».
Жестокий сын Иосифа обратился к одному багдадскому
дервишу и сказал: «Святой человек, помолись за меня».
И тотчас же святой поднял руки и очи к небесам и про-
молвил: «Господь всемогущий, отними жизнь у этою царя».
А сын Иосифа, услыхав его, сказал ему в сильном гневе:
«Несчастный, какую молитву осмелился ты произнести!» —
«Лучшую для нас и для тебя. Не лучше ли, .чтобы ты
но существовал, чем жил и притеснял нас».

Письма к Софи Водлан
Некий набожный человек узрел видение: он увидел:
царя в раю, а дервиша в аду. Изумленный столь стран-
ной судьбой их, которая всегда рисовалась ему совер-
шенно иной, он спросил у мудрецов, как могло это слу-
читься, и они отвечали ему: «Дело в том, что царь очень-
часто имел общение со святыми, святой же, наоборот,
с царями».
16 (25)
[Гранваль, 3 ноября 1759 г.}
Дядюшка Уп покинул! нас; на смену ему приехала;
дама, весьма недурная собою. Судя по голосу, по тому,
как она мыслит и выражается, в ней чувствуется при-
родный ум и мягкость характера. Либо я ошибаюсь, либо
она уже много страдала, несмотря на молодость. Кто испы-
тал горе, тот носит на себе отпечаток, по которому оно
легко распознается.
Последние известия, полученные нами из Парижа,
встревожили барона. У него имеются изрядные суммы,
помещенные в королевских бумагах... «Послушайте, жена
моя,— сказал он своей супруге,—если так будет продол-
жаться, я ликвидирую вое наше имущество, куплю вам
красивый плащ и хорошенький зонтик, и мы всю ркизнъ
нашу будем благословлять г-на де-Силуэгг за то, что
он избавил нас от лошадей, лакеев, кучеров, горничных,
поваров, званых обедов, фальшивых друзей, докучливых
людей и прочих привилегий богатства». А я подумал, что
для человека, не имеющего ни жены, ни детей, ни дру-
гих привязанностей, заставляющих его желать богат-
ства, и не оставляющих ему никалсих излишков, почти
безразлично — быть богатым или бедным. Бедняк покинет
родину, покоряясь вечному проклятию, каким природа
отягчает род человеческий, и будет добывать себе хлеб
в поте лица своего. Это парадоксальное положение про-
истекает от равенства;, которое я устанавливаю между
званиями, и от малого, как мне кажется, различия в во-
просах счастья между хозяином дома и его привратником...

80
Дени Дидро
Коль скоро я здоров духом и телом, коль скоро сердце
мое благородно и совесть чиста и у меня есть ^умение
отличить истину от фальши, коль скоро я избегаю зла,
делаю добро, обладаю чувством собственного достоинства,
коль скоро ничем в собственных глазах не унижен и,
находясь вдали от родины, неизвестен людям, присутствие
которых, быть может, вызвало бы краску на; моем лице,
меня могут называть кате угодно — milord или sirrah;
sirrah — на английском языке означает то же, что без-
дельник на французском (так называет веердцах дво-
рянин своего слугу)... Хорошие поступки, правдивость —
вот что отличает одного человека от другого; всё осталь-
ное — ничто. Жизнь коротка, потребности ее малы, & Иогда
уходишь из жизни, неважно, был ты чем-нибудь или не
был Ничем. Когда придет конец, ничего не нужно кроме
грубого холста да четырех сосновых досок.
С утра я слышу под своим окном голоса работников.
Едва забрезжит день, как они, с лопатами в руках, .ко-
пают землю и отвозят ее в тачках. Они едят .черный
хлеб, утоляют жажду в ручье; в полдень, улегшись, от-
дыхают на земле и вскоре йновь берутся за работу. Они
веселы, поют, обмениваются грубыми шутками, смеются.
Вернувшись вечером домой, они вновь видят вокруг дым-
ного очага голых ребятишек, отвратительную, неопрят-
ную крестьянку, постель из сухих листьев, но удел их
нисколько не хуже и не лучше моего... Вы испытали вся-
кие превратности судьбы: скажите, кажется ли вам на-
<яоящее более жестоким, нежели прошедшее?.. Нынче я
провел всё утро в погоне за идеей, ускользавшей от
меня... Спустившись вниз, я был печален; услышал раз-
говоры Об общественном бедствии; без всякого аппетита
сел за пышно накрытый стол; желудок мой обременен был
вчерашней пищей; обременил его еще более множеством
блюд; затем уселся за игорный стол, дабы убить тягост-
ные часы. У меня есть друг, но нет от него известий.
Подруга, по которой я скучаю,— вдали. В деревне тоска,
в городе тоска, зеюду тоска. Кто не знает тоски, тот
ке принадлежит к числу сынов человеческих... Ибо всё

Письма Софи Волллн
SI
искупается : добро — злом, зло — добром, а жизнь — ни-
что...
Возможно, что завтра вечером или в понедельник
утром мы отправимся на один день в город, и я увижу
подругу, по которой скучаю, обрету молчаливого друга,
от которого не имею известий. Но день пройдет, и я вновь
утрачу их; и сколь велико будет счастие, какое испытаю
возле них, столь же велика будет горечь разлуки. Так
и всё: как ни повернись, всегда рискуешь уколоться о
шипы, скрытые лепестками розы... Я люблю мою Софи,
и нежность, питаемая мною к ней, ослабляет в моих гла-
зах все другие интересы. Лишь одно несчастье возможно
для меня в природе, но несчастье это приумножается
и представляется мне в сотне видов. Пройдет день без
письма от нее, я спрашиваю себя: что с нею? Не больна
ли? И вот мучительные химеры уже витают вокруг меня
и не дают покоя. Напишет? Неверно истолкованное не-
значительное слово,— и вот я готов уже рассердиться.
Человек не может ни улучшить, ни ухудшить своей судьбы.
Она заранее предопределена его счастливой или несча-
стливой звездой. Чем больше предметов представляется
нашему взору, тем менее чувствительны мы к каздому из
них. Если имеется лишь один предмет, то всё сосредото-
чено на нем. Он является для нас сокровищем скупца...
Однако я замечаю, что желудок мой плохо варит,
и вся эта печальная философия — плод несварения его.
Но вас, Софи, чревоугодлив я или умерен, грустен или
безмятежен,— всегда люблю одинаково; только оттенок
чувства иной... В Шарантон послан человек: он должен
отправить вам от меня целый том, ai от вас привезти
хотя бы одну строчку. В ожидании, хожу по комнате
и проклинаю медлительность гонца, любовь и плохое пи-
щеварение. Хоть и говорю себе: этот негодяй развлекается
в кабаке; увидев на дверях венок из хмеля, он не удер-
жался и вошел,— но сам себе не верю. Что же пред-
ставляет собою разум, ничем не развращенный, разум,
обвиняющий меня и прощающий моего слугу? Можно ли
быть в одно время безумцем и мудрецом?..
Я Я" Тптпа VTTT

82
Дони Дидро
Сегодня не сделал почти ничего; утро прошло сам
не знаю как, а это письмецо пишу вечером, чтобы при-
мириться с самим собою. Посвяти я беседе с вами чет-
верть часа, день не был бы потерян. Прощайте, моя Софи!
До завтра вечером или понедельника утром, если будет
хорошая погода и не изменятся планы барона, еще ме-
нее постоянного, нежели погода. Сохраните письма; ва-
шей сестрицы, а когда будете писать ей, не забудьте
передать от меня привет. Пожмите за меня руку
г-на де-Призи. Передайте мое почтение и преданность
мадмуазель Буало. Позвольте позабыть о вашей маменьке,
ибо это согласуется с ее планами... А вот и'наша при-
езжая проходит, напевая, по коридору; кажется, у нее
есть голос. Прощайте, друг мой. Будьте умницей. Что
касаегая меня, то я следую собственным советам. Я не-
однократно твердил вам, и чем дальше, тем сильнее чув-
ствую, что это верно: для меня не было и не будет дру-
гой женщины на свете. Кто же эта женщина? Моя;Софи,—
думать она обо мне думает, но писать не пишет, ибо по-
сланный вернулся из Шарантона без письма. В сердцах
лягу спать, чтобы не обругать ненароком слугу, наделив
его эпитетами, кои заслуживаю сам; ибо не его вина, что
мне не пишут из Парижа и что это меня злит.
17 (30)
[Париж], 31 августа 1760 г.
Вот четвертое письмо. О первом я сильно беспокоился,
боялся, что его перехватили, и в чьи руки ото попало?
Вы получили его в Шалоне. Два следующих были вам
посланы в Вигри, по адресу г-на де-Мо; одно через
г-на де-Куртейль, в нем я поздравлял вас о праздни-
ком и просил указать, каким способом можно переслать
букет, предназначенный мною вам. Второе — прямо по
почте, в этом письме я раосказьшал вам о жизни, какую
я веду о того самого дня, как потерял вас. Вчера, в суб-
боту вечером, Дамнлавилль58 прислал мне четвертое и пя-

Письм.ч к Софп Иоллап
83
тое. Ужели вы думаете, что я, столь жаждущий от vBac
известий, не понимаю, о каким нетерпением вы ожидаете
их от меня? Я был бы недостаточно любим, да и сам бы
мало любил, если бы дни, когда я получаю письма, tee
были бы праздниками и для вас, и для меня. Но если
переписка для нас так приятна, если она служит нам те-
перь единственным утешением, если ею должно ограни-
читься наше общение, по крайней мере, на два месяца,
попробуем, насколько это возможно, хоть сколько-нибудь
упорядочить ее. Ввиду того, что вы пользуетесь попе-
ременно то адресом Гримма, то адресом Дамилавилля,
я, как только ничего не нахожу на набережной Мира-
мион, бегу на улицу Нёв-Люксембург. Расстояние от ту-
пика Оранжереи до Сен-Бернарских ворот порядочное, од-
нако я еще ни разу не пожалел о такой прогулке, и если
чувствую себя усталым, то лишь когда возвращаюсь а пу-
стыми руками. Взвесивши все обстоятельства, милый друг,
думаю, что лучше пользоваться только адресом Дамила-
вилля. Гримм в Шевретте. Он был бы счастлив там,—
а он только и делает, что спит,— если бы все письма
из Парижа посылались ему туда!.. Тогда и мои легко
последовали бы за ними. А это маленькое путешествие
задержало бы их на один, два дня, что совсем нежела-
тельно. Пишите же мне через Годе59 и Дамилавилля.
Я буду адресовать свои г-ну де-Жилле или от имени Кур-
тейля, или просто по почте, в зависимости от места
и часа моего ответа. От Дамилавилля письма будут всегда
подписаны им. Итак, вы чувствуете себя хорошо? Грудь
больше не болит? Прошла опухоль на ногах, усталюоть?
Весьма приятно. Берегите же для меня свое здоровье.
Надеюсь, со своей стороны, сохранить свое так, чтобы
его хватало на* мою работу и на все огорчения, а при
возвращении вашем вы найдете меня очень влюбленным
и очень нежным. Не стану вам дольше рассказывать о
моей жизни, пока не узнаю, получили ли вы предыдущие
мои послания. Появилось множество маленьких сатириче-
ских произведений; я вам их пришлю, когда у вас най-
дется время! в уединении вашем пожелать вестей из того
в*

и
Деим Дпдро
мира, который вы покинули. Я наберу для вас про-
изведения всех сортов, прибавлю к ним текущие мелочи
дня и надеюсь, что в глазах ваших праздных соседей
вы приобретете ту значительность, какой добиваетесь. Для
начала, например, расскажу вам, что есть у нас здесь
ребенок пяти лет,— его водят из дома в дом, из Академии
в Академию, он прилично знает латынь и греческий, ве-
ликолепно знаком с математикой, родным языком владеет
прекрасно, суждения его полны ума и совершенно не-
обычны; о них можно судить по его ответу на вопрос
г-на епископа дю-Пюи. Его представили последнему за
столом. После краткой беседы с ним прелат взял персик
и сказал: «Прекрасное дитя мое, вы видите сей персик,
я дам вам его, если вы мне скажете, где находится бог?» —
«А я, монсеньёр, обещаю дать десяток еще лучших, если
вы мне скажете, где его нет». Я был бы в отчаянии,
если бы оказался отцом такого чудо-ребенка: к пятнад-
цати годам он либо умрет, либо станет идиотом.
Даламбер в день закрытия Французской академии про-
изнес речь по поводу поэзии60, причем одни очень ругают
его, а другие превозносят. Мне сказывали, что «Илиада» и
«Энеида» трактуются в этой речи как невыносимо скуч-
ные произведения, а «Освобожденный Иерусалим» и «Ген-
риада» превозносятся как единственные эпические поэмы,
какие можно прочитать от начала до конца. Вот что зна-
чит говорить о том, что плохо знаешь. Трудно не набол-
тать глупостей. Человек этот ничего не смыслит в языке
Гомера, а если б он и знал его больше, то и тогда не
смог бы тягаться с юным аркадийцем. Лучше бы сидел
ой на своих уравнениях. Вот его удел. Это мне напоми-
нает некоего сухого математика, которому так надоели
постоянные хвалы, расточаемые Расину,—а знал он этого
поэта лишь понаслышке,— что он решился, наконец, про-
читать его. Дочитав до конца первый акт «Психеи»61, он
воскликнул: «Прекрасно, но что» из этого следует?» —
«Что ты ничего не понимаешь, толстый чурбан»,— отве-
тил бы я ему, если бы оказался в ту минуту рядом, с ним.
Появилось «Послание Сатаны»62, посвященное Воль-

Письма к Софи Воллан
85
теру. Ничего не скажу вам по поводу этого произведе-
ния; увидите его сами, так же как и прочие модные кни-
жонки. Если маркиз де-Коименес сдержит обещание, я на-
деюсь переслать вам трагедию «Танкред»63, действие за
действием, или, быть может, все сразу. Видите, дорогой
друг мой, с какой точностью я исполняю ваши лкелания;
я делаю всё, что в моих силах, дабы вы .прослыли в про-
винции приятнейшей из женщин. О сердечных 'чувствах
своих буду говорить лишь тогда, когда Чнехватит город-
ских анекдотов. Вы заслуживаете, чтобы я запечатал
письмо, не повторивши вам, что люблю вас,— но не могу.
Не сердитесь, не ради вас, а ради себя самого говорю я,
что люблю вас всей душой, беспрестанно думаю о вас,
ежеминутно чувствую ваше отсутствие, а мысль, что я
потерял вас, временами мучит меня даже помимо моей
воли. Если иногда я сам не понимаю, чего ищу, то после
размышления убеждаюсь, что ищу вас; когда выхожу
из дому, не зная куда направиться, то, подумав, вижу,
что хочется мне пойти туда, где находились вы; когда же
в приятной компании меня вдруг одолевает скука, то, по-
размыслив, вижу причину в том, что нет у меня .надежды,
хоть на короткий миг, увидеть вас,— а между тем только
эта надежда помогла мне находить времяпровождение мое
приятным.
Многое еще сказал бы я вам, но вы недостойны слы-
шать даже те слова, какие я решил во что бы то ни стало
сказать. Однако, душенька моя, не примите шутки мои
всерьез. Вы мне дороги, и если вы найдете какой-нибудь
способ сократить ваше уединение, которое кажется мне
вечным, скорей сообщите мне, дабы я вам помог. Если б
я мог усыпить вас месяца на два, то сделал бы это тем
охотнее, что будь в моей власти усыплять людей, л, хоть
изредка, ниспосылал бы прекрасные сновидения.
Бога ради напишите мне, получили ли вы мои письма.
Напишите мне, как переслать ваш ящичек. Целую два
последних твоих письма, буквы, начертанные тобою; ведь
когда ты писала, рука твоя касалась листка, который
должны были заполнить строки письма, и пробелов ме-

86
Дони Дидро
жду ними. Прощай, друг мой, поцелуй конец этой
строчки, л его тоже поцеловал; вот здесь, здесь. Прощай.
18 (32)
[Париж, 5 сентября 1760 г.]
Не понимаю в чем дело, йо вы должны получить еще
три или четыре моих письма, а все ваши приходят ко
мне попарно. Вследствие этой путаницы, я вдвойне испы-
тываю удовольствие, когда их получаю, и о удвоенным
нетерпением ожидаю их. Видно, я никогда не узнаю
в точности о вашем путешествии? Вы можете писать
о своем здоровье всё что угодно, я все равно не по-
верю; разве не прочел я, что насморк ваш до сих пор
не прошел и что читать вслух вы не можете, оттого
что охрипли? Будьте совершенно спокойны насчет Дами-
лавилля, он ничего плохого не сделает. Продолжайте
пользоваться этим путем, но успокойте меня насчет ва-
шего г-на Жилле. До сих пор мне никак не удается
объяснить г-ну Бюшлей, что коллеги его попросту под-
шутили над ним; однако это будет сделаш. Я в восторге,
что положение г-на ^Демаре не так плохо, как я не без
удовольствия и раньше представлял себе. Мне хотелось
известить вас о том, что здоровье г-на Сен-Жени в ужас-
ном состоянии; и товарищи, которые относились к нему
с любовью, и начальники, весьма уважающие его, со-
жалеют о нем, как о замечательном человеке, которого,
увы, должны в скором времени потерять. Друг мой, всегда
уходят хорошие, а плохие остаются. Смотрите, будьте
осторожны.
Вот уже «если», смысл коего мне не понятен; оно
по-моему проистекает от тех забот, которые ваша сестра
проявляет по отношению к вам: докончите мне, пожа-
луйста, эту фразу, ничего не утаивая.
Бесконечно долгое время не видел я ни г-жи Эпине,
ни Гримма, но тут как раз они приехали —он, чтобы
посмотреть «Танкреда», а г-жа Эпине,— чтобы вырвать

Письма к Софи Воллап
87
зуб. Случаю было угодно, чтобы я присутствовал при
операции утром, а моя любезность привела меня на спек-
такль вечером. Я расскажу вам обо всём этом, если
хватит времени.
Совершенно не помню Ни «Фаст», ни «Тристий», а,также
«Героинь» Овидия, что лее касается его «Метаморфоз»,,
они всегда доставляли мне большое удовольствие, в них
Мою огня, фантазии и страсти, а некоторые места пре-
исполнены даже величия. Возьмите, например, опор между
Алкоом и Улиссом из-за оружия Ахиллеса. Еврипид,
Сьфокл, Гомер и Вергилий не написали бы лучше. Вот
еце красивое место, когда голова Орфея несется та
шдам Гебры, язык его еще силится произнести имя Еври-
Д1ки, волны, ударяя по струнам его лиры, извлекают
из них нечто невыразимо нежное и гармоничное, на что
отзываются берега, о чем звенят окружающие леса.
Умели не придет то время, когда я весь буду принадле-
жать моей Софи и этим удивительным мужам, занятый
попеременно то любовью к вам, то чтением. Отрывок,
полный высокого красноречия, прекрасные строфы стиха,
взгляд, улыбка, нежное слово моей Софи равно опьяняют
меня. Всё, что натура человека заключает в себе правди-
вого, великого, мужественного, честного, трогает меня и
наполняет мою душу волнением.
Буду продолжать свой дневник о последнего моего
письма. Дамилавилль пригласил меня к себе отужинать,
я принял приглашение. Я ведь обжора, и вот съел целый
торт, закусил тремя или четырьмя персиками, запил сна-
чала простым вином-, затем малагой и большой чашкой
кофе. Вернулся домой в первом часу ночи. В постели
№е было невыразимо жарко, и всю ночь я jyrae не
сомкнул, страдая жесточайшим несварением желудка;
весь день после этого пил я чай, а \на следующее утро
чувствовал себя настолько сносно, что смог отправиться
на, «Танкреда». И вот что я вынес оттуда. Всё содер-
жание держится, если можно так выразиться, на острие
иголки, а действие развертывается, как может, но если
есть недостатки в самом ходе действия, то их искупают

88
Дени Дидро
поразительно красивые отдельные детали. Первый акя
сдержанный. Однако он уже пробуждает большой инте-
рес к дальнейшему. Второй тоже довольно сдержанный.
Третий — лучшее, что я когда-либо видел: в нем развер-
тывается целая серия патетических величественных картик.
.Есть момент, когда вся сцена безмолвствует, и зритель
погружен в отчаянье; это тот момент, когда Аменаида-,
влекомая палачами на казнь, узнает Танкреда; она испу-
скает пронзительный крик, колени ее подкашиваются,
она падает, и ее несут к какому-то камню, на который оза
садится; нужно видеть эту сцену, чтобы судить, как oia
эффектна. К тому же, представьте себе сорок человзк
на сцене одновременно : Танкред, Аржир, паладины, народ,
Аменаида, палачи. Четвертый акт лишен действия, яо
полон красивых моментов. Непонятно, что представляет
собою пятый,— он длинный-длинный, скучный, запутан-
ный, за исключением последней сцены, которая опять-тахи
очень хороша.
Не знаю, как поэт мог решиться умертвить Танкреда
и закончить пьесу несчастьем. Я уверен, что сделал .бы
всех этих людей счастливыми. Сорэн64 мне возразил, что
тогда это не была бы трагедия, а Гримм ему ответил:
«Ну так что ж? Можно с достоверностью сказать, что
счастливый конец был бы лучше, но для создания его
потребовалось бы гораздо больше таланта». Дамилавилль,
который не любит, когда любовник ищет смерти из-за
привязанности к неверной женщине, сказал мне: «Если бы
вы любили, а вас бы обманули, как бы бы поступили?» —
«Прежде всего,—ответил я,— мне было бы весьма трудно
этому поверить, однако, уверившись, я вероятно отка-
зался бы от всего, что мне мило, удалился бы в деревен-
скую глушь и там ожидал бы конца моей жизни или
забвения нанесенной мне обиды».
Природа, которая заставляет нас претерпевать все-
возможные горести, дала нам время, и оно излечивает
их помимо нас: к счастью, для сохранения злополучного
рода человеческого, никто не в силах противиться уте-
шению, которое приносит время. Вот почему я иногда

Письма к Софи Воллан
89
совершенно искренно желаю, чтобы какая-нибудь серьез-
ная болезнь унесла меня в могилу. Я говорю себе:
я перестану страдать, а через несколько лет (пожалуй,
слишком большой срок для горькой печали моих друзей)
они будут испытывать сладкое удовольствие, вспоминая
обо мне, говоря обо мне, оплакивая меня.
Присоединяю к этому посланию «Рассуждение о са-
тире на философов»65. Считаю, что ее написал Сен-Лам-
бер; об этом труде, полном сдержанности, здесь суще-
ствует лишь одно суждение. Вольтер прочел своего
«Танкреда» Гримму, когда последний был в Женеве, и .ска-
зал ему относительно некоторых простых сцен и картин:
«Как видите, дорогой мой, я хорошо воспользовался
указаниями вашего друга»66,— и он говорил ему правду.
Возможно, что я отправлюсь на будущей неделе на
несколько дней в Шевретгу. Они все хотят, чтобы я
занялся исправлением «Игрока» и поставил его во «Фран-
цузской комедии». Таковы будут там мои занятия. Про-
щайте, нежный друг мой. Я люблю вас всем сердцем;
это чувство не в силах ослабить ничто; напротив, 'иногда
мне кажется, что оно способно еще возрасти. Когда
я нахожусь рядом с вами, когда смотрю на вас или вы
обнимаете меня, мне кажется, что я никогда не любил
вас так, как в ту минуту. Но это лишь иллюзия.
Ужели воспоминание о счастье сильнее наслаждения?
Какое может быть сравнение между миновавшим порывом
и настоящим опьянением? 'Я жду тебя, чтобы судить
об этом. А сейчас всего лишь пятое сентября. Как тя-
нется время! Прощай.
19 (М)
[Париж, 10 сентября 1760 г.]
Не воображайте, дорогой мой друг, что виновата
почта: и я не виноват,— я точен, и почта .работает
исправно. Но письма мои по три-четыре дня валяются
на конторке г-на прокурора; вы жалуетесь, а я прихожу
в отчаяние. Я думаю, вы были бы весьма .довольны

90
Дени Дщро
в воскресенье вечером, если бы услышали, как я проклинал
г-на де-Куртейль и' говорил Дамилавиллю столь необы-
чайные речи, что каждый на его месте обиделся бы; он
же, зшия немножко мое безумие, чувствовал ко мне игашь
жалость. Вот что действительна нехорошо, и я не знаю,
как мне раскаяться. Когда я прихожу в себя после таких
неуместных вспышек, как они их называют, я становлюсь
самим собою, и мне хочется сказать им: «Порвите всякие
сношения с вспыльчивыми людьми, или же не удивляйтесь
подобным взрывам; ведь в ветреный день нужно либо
сидеть дома, либо уже не жаловаться, когда глаза ваши
засыпает пылью».
Нахожусь в Шевретге, где я получил ваше письмо
номер одиннадцатый. Должен был прибыть туда в суб-
боту вечером, по крайней мере дал торжественную клятву;
Но как мог я уехать от весточки, которую ожидал в
воскресенье? Я остался. Весточка пришла; я ответил,
и в понедельник, к вечеру, приехал в Шевретгу, где
не чаяли уже меня увидеть. Мы разъехались с Гриммом
в дороге, и, таким образом, следующие два! дня я провел
вдвоем с его подругой. Вот как протекала там наша
жизнь: беседы, то шутливые, то серьезные, небольшие
прогулки вместе или врозь; много чтения, размышлений,
молчания, уединения и отдыха. В среду Гримм вернулся
в одиннадцать часов вечера; мы провели два часа в боль-
шом беспокойстве, так как ночь была очень темная, и мы
опасались, как бы с ним * чего-нибудь не случилось.
И вот мы втроем до следующего понедельника. Что де-
лаю я? Что делают они? По утрам он сидит в своей
комнате и работает. Она у себя в спальне мечтает о- я:ем.
Я — у себя, и занят писанием вам писем. Незадолго
до обеда встречаемся. Обедаем. После обеда играем
в шахматы; кончивши партию, отправляемся гулять; после
прогулки уединяемся, после уединения беседуем, после
беседы ужинаем, затем еще немножко болтаем, и так
кончается день — невинный и сладостный, отданный за-
бавам и работе, размышлениям и учению, уважению и
любви, день, когда говоришь себе: «Ужели она всегда

Письма к Софи Волдан
91
будет страдать, и йе в моих силах сделать ее счастливой?»
Стоит мне что-нибудь задумать, как обязательно возникает
препятствие и всё испортит. Радость наполняла меня
при мысли о том, что вы будете читать «Тацкреда» в то
время, как я буду его смотреть. Я говорил себе: «Как
понравится ой это место. Она никак не удержалась бы
от слез, услыхав: "«Ну что ж! Отец мой!» Я соединял
свои ощущения с вашими; восхищался тем, что, разъеди-
ненные расстоянием в шестьдесят льё, мы испытываем
общее удовольствие; и вот оказывается, что вы еще не
получили моей посылки.
Я считаю весьма смелыми ваши признания и ответы,
какие вы даете вашей маменьке. Быть может, если бы вы
решились на это раньше, мы были бы более -счастливы?
Лучше предоставить событиям идти своим чередом, коль
скоро отчаиваешься остановить их.
Письмо получено г-ном Жилле утром Г Утром! Ах,
дорогой друг мой, это невозможно. Я не хочу никого
оскорблять, но всё же начинаю подозревать предатель-
ство. Очень прошу посмотреть, целы ли конверты. По-
истине, наши парижские мошенники более благородны
в своих действиях, чем наши честные провинциалы; мел-
кое жалкое любопытство толкает последних на низкий
поступок, который первые совершили бы только ради
крупного мошенничества, попадающегося весьма редко.
Написал ли я вам еще письма? Ужели вы сомневае-
тесь? Не считая этого, вы должны получить еще три
или четыре. Но как мне излечить почту от опозданий,
которые вас так огорчают? Мое дело — не дать ни одному
нарочному отправиться о пустыми руками, и на это вы
можете рассчитывать.
Что я думаю о данном послании?67 Целая серия
чудовищных гадостей, написанных с большой легкостью.
На месте Вольтера вы почувствовали бы всю их пло-
скость, и они внушили бы вам смертельный ужас. iB не-
которых местах встречаются упреки, которых слушать
нельзя равнодушно. Кстати, не беспокойтесь, никаких
скверных последствий от писания этого не будет. Кто

92
Деви Дидро
их читает? Да и потом, божество уже так оскорблено!
'Даже дети плюют ему в лицо.
Гашон в субботу вечером прислал узналъ, что я по-
делываю; я его не видел и упрекаю себя в этом; он
весьма благородный человек, всегда впереди всех и ни-
когда не отступает.
Ящичек свой получите, сообщите, однако, кому его
послать?
Друг мой, не хвалите мне так вашу сестру; не знаю
почему, мне больно слышать это.
В субботу весь день занимался приведением в порядок
моего сундучка. «Монахиню» привез сюда; если будет
время, поработаю над ней. «Игрок» мой уже здесь, и все
уговаривают меня переработать его в соответствии с со-
временными нравами. Это большой труд. Гримм, нако-
нец, прочел его и пришел в восторг.
В среду приехал г-н де-Сен-Ламбер и г-жа У дето.
Г-н де-Сен-Ламбер очаровательно умен; большим и остро-
умием, и чувствительностью, чем г-жа Удето, обладать
нельзя. Часы, проведенные с ними, пролетели незаметно.
Г-жа Удето сказала мне, когда я предпочел голову Пла-
тона голове Сафо, что я, должно быть, очень стар и что
в восемнадцать лет подобной замены не допустил бы.
Сестра моя продолжает хранить упорное молчание;
должно быть, ей или оовес/гно, или же она просто злится.
Не знаю, на кого она дуется,— на меня или на себя?
Г-жа Дидро время Ьт времени получает от нее письма
и старательно прячет их, а мне нисколько не интересно
их видеть. Выздоравливающему аббату все уши про-
жужжали, что без заботливого ухода за ним его сестры
ему бы не жить на свете; нужно надеяться, что совесть
не позволит ему плохо ладить с нею, по крайнем мере
пока услуги, оказанные ею, не забудутся, и тогда дурной
нрав его не сможет показаться неблагодарностью.
Коллеги мои68 совсем уморят меня, ничего не делают
для меня, и я совсем не работаю. Скажите мне, однако,
написал вам Гашон или нет? Поедет он в Иль или кет?
Ужели вы до сих пор еще не видели аббата Дюмонсе?

Письма к Соф и Воллаи
93
Настоятель его ордена только что проиграл процесс про-
тив простого монаха, и это их обесчестило. Целую кучу
вещей надо мне вам рассказать про Гримма, г-жу Эпине,
Сорэна, барона, Дамилавилля, г-на де-Сен-Жени, Воль-
тера; но нет у меня ни времени, ни места. Вольтер
только что издал «Сборник современных сатир»69, пере-
смотренный, исправленный и дополненный. Тотчас, как
получу его, пошлю вам. До сих пор не видел мадмуазель
Буало. Вчера встретил в нашем саду г-на старшину,
который сказал мне, что она всё еще в деревне. Но
продолжая в том же духе, я так и закончу письмо, не
повторивши вам, что я вас люблю.
Подробности, которые я сообщаю вам о каждой ми-
нуте моей жизни, доказывают, как живо я чувствую
интерес, проявляемый вами ко мне, но они не показывают
того же с моей стороны.
Милая подруга, считайте его таким, каким хотите,
и смотрите, чтобы он не оказался много меньше дей-
ствительного.
Прощайте.
20 (35)
Шевргтта, по 1еделъ7шк, 15 сентября 1760 г.
В Шевретге вчера была ярмарка. Боюсь толкотни.
Решил отправиться на этот день в Париж; но Гримм
и г-жа Эпине удержали меня. Когда я вижу, как-глаза
моих друзей омрачаются, а лица вытягиваются, не могу
противиться, и со мной делают, что хотят.
С Еечера в субботу ярмарочные торговцы располо-
жились на дороге в больших холщевых палатках, раски-
нутых между деревьев. Поутру собрались окрестные жи-
тели; раздавались звуки скрипки; после обеда начались
игры, народ пил, пел, плясал, в толпе смешались мо-
лоденькие крестьянки, разодетые по праздничному, и ве-
ликосветские городские дамы в мушках, нарумяненные,
с камышовыми тросточками, в соломенных шляпах, под
руку с кавалерами. В десять часов обитатели замка

94
До ни Дидро
уселись в коляску и отправились в ноле. В полдень при-
был г-й де-Вилльнёв.
Мы находились в мрачном и роскошном салоне, за-
нимались каждый своим делом, и представляли весьма
приятную картину.
У окна, выходящего в сад, позировал Гримм,
а г*жа Эпине облокотилась на стул той, что рисовала
портрет. Ниже, на скамеечке, сидел живописец, набра-
сывая карандашом его профиль. Этот профиль очарова-
телен; нет женщины, которая не соблазнилась бы желанием
проверить сходство.
Г-н де-Сен-Ламбер, сидя в углу, читал последнюю,
посланную мною вам брошюру.
Я играл в шахма/гы с г-жой Удето.
Добрейшая старушка, г-жа Десклавелль, мать г-жи
Эпине, окруженная детьми, беседовала с ними и их гувер-
нерами.
Две сестры особы, рисовавшей портрет моего друга,
вышивали — одна гладью, другая на тамбуре.
Третья разбирала на клавесине пьесу Скарлатти70.
Г-н де-Вилльнёв приветствовал хозяйку и уселся рядом
со мною. Мы обменялись несколькими словами. Г-жа Удето
и г-н де-Вилльнёв знакомы между собою. Я даже понял
по двум-трем небрежно брошенным фразам, что они
в контрах.
Настал час обеда. За столом посредине сидели с юдной
стороны г-жа Эпине, о другой — г-н декВилльнёв; они
с самым непринужденным видом взяли на себя труд раз-
влекать общество разговором. Обед был великолепный,
веселый и продолжительный. Мороженое! Ах, друзья мои,
что за мороженое! Вот где надо было бы вам покушать
хорошего мороженого,— вы ведь такие любительницы его.
После обеда слушали музыку. Особа, о коей я вам
уже упоминал, так легко и искусно играющая на кла-
весине, изумила всех нас: меня — очарованием молодости,
кротостью, скромностью, грацией и невинностью, осталь-
ных—редким своим талантом. Не преувеличивая, можно
сказать, что это Эмилия в пятнадцатилетнем возрасте.

Письма к Софи Нол ля и
95
Аплодисменты, раздавшиеся вокруг нее, вызвали краску
на ее лице и привели в смущение, полное прелести. Ее
просили спеть, и она спела песенку такого, приблизи-
тельно, содержания:
Влеченью сердца уступая,
Его не в силах я сберечь.
Но я головой ручаюсь, что она ничего в этом не
понимает. Глядя на нее, я подумал в душе, что она —
ангел и надобно быть злее сатаны, чтобы приблизиться
к ней с нечистой мыслью. «Кто посмеет изменить в чем-
либо это творение? Оно столь совершенно»,— сказал я
г-ну де-Вилльнёв; но у нас с ним взгляды разные. Если
ему встретится невинное создание, он охотно просветит
его, видя в том своего рода красоту.
Вилльнёв сидел рядом со мною, мы говорили о вас,
о вашей маменьке, о г-же Лежандр. Он сказал мне,
что провел три месяца в деревне, где вы живете.— Три
месяца — болыпе; чем надо на то, чтобы без ума влю-
биться в г-жу Лежандр. — «Это справедливо, но она
так мало общительна!» — Я не знаю женщины, которая
уважала бы себя так, как она.— «Она права».—
Г-жа Воллай... женщина редких достоинств.— «А старшая
дочь...» — Дьявольски умна.— «Она весьма умна; однако
мне в ней больше всего нравится откровенность. Готов
поручиться, что за всю жизнь она ни разу не солгала
добровольно».
Наши охотники вернулись в шесть часов. Позвали
музыкантов и до десяти танцовали. От стола встали
в полночь; в два часа, самое позднее, все разошлись,
и день прошел без скуки, которой я опасался. Между
тем, если бы я поехал в Париж, то получил бы от своей
подруги письмо, которое должен был мне передать г-н Да-
милавилль; оно доставило бы мне в тысячу раз большее
удовольствие. Я и сейчас еще жду его, надеюсь, что
кто-нибудь доставит письмо в течение дня или, в худшем
случае, Гримм пришлет его нынче вечером, потому что
ой ^уезжает отсюда.

!Ш
Донн Дадро
Где вы? в Шалоне? Не забываете ли вы обо мне
среди удовольствий, в объятиях сестрицы? Поберегите
здоровье, сударыня, подумайте о том, что и развлечения
бывают утомительны.
Сколько времени еще пробудете вы в Шалоне? Если,
случайно, письмо это вас не застанет, что будет с ним?
Итак, они свиделись? Что сказали они друг другу?
На чем порешили? Я просил вас извиниться перед ним
за мое молчание, вы не забыли?
Если представится благоприятный случай, восполь-
зуйтесь им и передайте вашей маменьке мое почтение
и преданность. Не забудьте передать мое почтение и
г-ж© Лежандр.
Спрашивал у г-на де-Вилльнёв, как поживает г-н де-
Салиньяк71, и получил в ответ, что он чувствует себя
великолепно и ожидает в конце октября свою супругу.—
Надобно сознаться,— сказал я Вилльнёву, имел в виду
г-жу Берже,— что мужья величайшие глупцы. Наградить
ребенком столь хрупкую женщину, в которой еле теп-
лится жизнь! Будь у нее любовник, подобный случай
tte мог бы с ней приключиться.— Г-н Вилльнёв внима-
тельно посмотрел на меня; я же соблюдал величайшую
и глупейшую серьезность. Уверен, что он обманулся и
посмеялся над этим.
Барон должен был вчера вечером прибыть в Париж
и сегодня мог быть у нас к обеду. Если бы он остался
до среды, я вернулся бы вместе с ним, и мы проехали бы
через город, не останавливаясь. Впрочем меры при-
няты, и ваши письма, если они попрежеему адресованы
Дамилавиллю, несомненно будут мною получены в Гран-
вале.
Видел все семейство Эпине. Несмотря на некоторые
отличия в характере, они обладают несколькими превос-
ходными общими качествами. Г-н Эпине — сама снисхо-
дительность. Весьма печален будет день, который раз-
лучит меня с Гриммом и его подругой. Для меня уже
не существует ни места, ни времени, ни обстоятельств,—
всё уничтожила разлука с вами; я ношу в груди своей

Г-жа Эиине
С гравюры Пуассона по портрету Жиотара

Письма к Софи Виллан 07
бремя, которое давит и порой душит меня. О друг мой !
Если бы вы испытали хотя бы половину моих терзаний,
вы не могли бы устоять. Когда же вы вернетесь? Ведь
только возвращение ваше умерит мое страдание. Когда
Дафнис увидел свою Хлою после долгой, жестокой зимы,
разлучившей их, взор его помутился, ноги подкосились,
он зашатался и упал бы, если бы Хлоя не протянула
ему руки, чтобы поддержать ею. В иные минуты, мне
кажется, если бы вы, друг мой, по какому-нибудь вол-
шебству вдруг очутились ^Йозле меня, я умер бы от
счастья. Я уверен, что ни приличия, ни почтительность
не удержали бы меня. Я бросился бы к вам, обнял бы
вас со всей силой и, прильнув лицом к вашему лицу,
оставался бы так до тех пор, пока не стало бы вновь
биться сердце и не вернулись бы силы, чтобы оторваться
от вас и видеть вас. Долго глядел бы я на вас прежде,
чем в состоянии был говорить: не знаю, как обрел бы
я дар речи, как смог бы взять вашу руку, чтобы под-
нести ее к губам, к глазам и к сердцу. Представляя
себе это мгновение и описывая его вам, я чувствую во
всем теле дрожь и томление. Ах! Милый друг, кале
сильно я вас люблю, вы увидите, когда судьба вернет
нас другу другу!
Ну, не жестокая ли вы женщина? Мне кажется, будь
я возле вас... Что бы вы сделали?—Следовало бы вас
бранить, но я стал бы вас целовать... Вообразите, что
последнее мое письмо, контрасигнированное Куртейлем
(снова целый пакет), находится в Шалоне, а это после-
довало бы за ним и вы две недели не имели бы от меня
вестей, если бы Гримма не удержало желание послушать
еще раз нашу молоденькую клавесинистку, вследствие
чего он уехал поздно; я получил ваше двенадцатое письмо,
взял у него обратно свое и, переменив конверт и адрес,
отправил его к г-ну Жилле. Не делайте больше подоб-
ных ошибок, прошу вас. Что же, вы ничего не говорите
йи о «Рассуждении о сатире на философов», ни о тра-
гедии «Танкред». Доброй ночи, друг мой, доброй ночи.
Г Д. Дидро, VIII

98
Денн Дидро
21 (86)
[Шевретта, 17 сентября 1760 г.]
Пишу наспех; один из наших живописцев уезжает
через четверть часа, нужно, чтобы он доставил это пись-
мецо в особняк Клермон-Тоннер. Не спрашиваю вас
больше о том, как поладили между собою философ и
дражайшая наша сестрица. Разложил все ваши письма
на своем письменном столе и собирался ответить на те,
которые отложил раньше, но последние пять-шесть
дней здесь настолько шумно, что лишь глубокой ночью
можно располагать спокойной минутой.
Со мною случилось маленькое приключение. Отпра-
вился гулять к большому озеру, на котором имеются
лебеди. Птицы эти так ревниво оберегают свои владе-
ния, что стоит лишь приблизиться к ним, как они стреми-
тельно подплывают к вам, распустив крылья. Меня
забавляло дразнить их: как только они подплывали к
какому-нибудь краю своего царства, я тотчас же пока-
зывался на противоположном, для чего приходилось бежать
со всею возможною быстротой; так я и поступил, но
вдруг споткнулся о железный засов у отверстия водо-
провода. Толчок был настолько силен, что край затвора
почти разрезал надвое пряжку моего башмака; я оца-
рапался и расшиб ступню у подъема. Однако это не
мешало мне посмеяться над моим падением, хоть и при-
шлось обуть ногу в туфлю и вытянуть ее на табурете.
Пользуясь этой минутой вынужденного заключения и по-
коя, с меня пишут портрет72; он будет восхитителен.
Я изображен на нем в халате, с непокрытой головой,
сидящим в кресле; правая рука поддерживает левую, на
которую я склонился головой, вперив взоры вдаль, точно
мечтая. И я действительно мечтаю. На картине я окиву,
дышу, я оживлен, чело светится мыслью. Одновременно
пишут портрет г-жи Эпине —этим сказано, кому пред-
назначены оба портрета. Она облокотилась на стол, мягко
скрестив руки, слегка повернув голову, как будто смотрит
в сторону; длинные черные волосы приподняты лентой>

Письма к Софи Воллан
ОЭ
обвитой вокруг лба; несколько локонов вырвались из-под
ленты, одни ниспадают m шею, другие разбросаны по
плечам и выделяют их белизну. Одежда ее проста и
небрежна. Нынче вечером рассчитывал вернуться в Париж,
яо несчастный случай и портреты задержат меня до во-
скресенья. А в воскресенье мы все разъедемся. Гримм
отправится во вторник в Версаль; г-жа Эпине — в поне-
дельник в Гранваль, а я останусь 4s Париже. Я прибыл
в Шевретту, как раз когда Сорэн уезжал оттуда в Мои-
тиньи, к г-ну Трюден; мы получили от пего два или
три прелестнейших послания, написанных наполовину сти-
хами, наполовину прозой. В одном из них, в последнем,
под предлогом, что предостерегает меня от опасности
слишком заглядываться на большие черные глаза, он
весьма тонко сделал признание в любви г-же Эпиие.
Это сперва немного встревожило ее. Тревога ее послу-
жила предметом одной из наших бесед; между прочими
превосходными мыслями, высказанными ею, я запомнил
одну, которую прошу передать вашей сестре. Я повто-
рил ей то, что слышал однажды в Пале-Рояле от вашей
сестры, когда посоветовал ей сразу отвергнуть ухажи-
вания человека, с которым у нее нет желания связать
себя, а именно: что подвергаешься опасности оказаться
смешной, отказавшись от авансов, которые могут быть
легко опровергнуты или вовсе не иметь места. На
это г-жа Эпине ответила: «Лучше показаться смеш-
ной, нежели разрушить счастье достойного человека».
Это сказано весьма велеречиво, но вы поймете. Про-
щайте, нежный друг мой, от всего сердца целую вас.
Самые нежные чувства адресую вам; самые почтитель-
ные— г-же Лежандр.
[P. S.] Меня торопят, и я не знаю, что пишу. Вос-
пользуюсь первой же оказией, чтобы подать вам о себе
весть. В некоторых своих письмах, которые вы еще не
получили, спрашиваю, что значит «если» с многоточием;
сообщите также, что помешало вашему путешествию в
Шалон. Из письма вашего явствует, что г-жа Лежандр
непрестанно находится или будет находиться с вами.

too
Деии Дидро
Я стал сумасброден, несправедлив и ревнив. Вы с таюой
похвалой отзываетесь о ней, столь не терпите, когда
примечают в ней какой-нибудь недостаток, что... не смею
договорить ! Стыжусь того, что происходит во мне, но
не в силах этому воспрепятствовать. Ваша маменька утвер-
ждает, будто сестра ваша любит приятных женщин,
а ведь она несомненно очень вас любит; а та монахиня,
так пришедшаяся ей по нраву; а сладострастие и неж-
ность, с какими она порою наклоняется к вам; и странная
ее манера сжимать ваши пальцы! Прощайте! Я безумец.
Как хотите вы, чтобы я не был им? Прощайте, про-
щайте! Долю ли еще повторять это печальное слово?
22 (37)
[Шевретга, 20 сентября 1760 г.]
Я испытываю такую жо тоску, как и вы. Сюда при-
был аббат Галиани73. Его рассказы но забавляют меня,
как бывало прежде; я чувствовал себя лучше в обществе
Гримма и его подруги. Г-же Эпине не понравилось по-
ведение Гримма; он недостаточно порицал мнение одного
нашего знакомого, именуемого г-ном Веыель, утверждав-
шего, что к друзьям надлежит относиться с наищепетиль-
нейшей честностью, но что глупо обходиться с другими
лучше, нежели они обходятся с нами. Мы же, г-жа Эпине
и я, возражали ему, что со всеми без различия людьми
следует обходиться благородно. Мне чрезвычайно не по-
нравилось признание Галиани, что он в жизни своей
никогда не плакал: утрата отца, братьев, сестер, воз-
любленных не вызывала у него ни единой слезы. Мне
показалось, что признание это нисколько не оскорбило
чувств г-жи Эпине.
У г-на де-Сен-Жени слабая грудь, а он принужден
работать в конторе, и работа убьет его, вот и всё. «Если»,
о котором я говорил вам, отнюдь не предположение,
а скорее пожелание, каковое является следствием выра-
женной вашей сестре похвалы. Не призывайте меня более

Письма к Софп Воздан
101
к воздержанию : уже несколько дней, как я ем весьма
мало. «Рассуждение о сатиро на философов» сочинено не
г-ном де-Сен-Ламбер, равно как и «Послание Сатаны Воль-
теру» сочинил не Палиссо74, а некий г-н де-Рессегье 75,
заключенный несколько лет тому назад в Бастилию за
весьма резкие, но изрядно написанные стишки, направ-
ленные против короля и г-жи де-Помпадур. Изд&л это
плохое послание аббат Оливе76, а цензором был г-н Пом-
нипьян77. Открытие это сделали дамы.
Ваша новобрачная де-Сандрю — сумасшедшая. Вчера
вечером меня поразили две вещи, о которых шла речь.
Во-первых, молодые люди обоего пола, достигшие восем-
надцатилетнего возраста, установленного для монашеских
обетов, обычно впадают в глубокую меланхолию. Во-
вторых, нежно любить умеют только в тех странах, где
существуют суеверия. Я бы рассудил, как Сорбонна.
Возвращаюсь к тираде вашей сестры, направленной против
мужчин, вернее, против меня. Смягчающее выражение,
коим она завершается, никакого значения не имеет.
Вежливость всегда исключает присутствующих, однако
глупо было бы считать себя исключением. Эта женщина
несправедлива и тщеславна. Ей нужен любовник, но он
должен быть совершенен, безусловно предан ей, и должен
за, награду считать честь служить ей. Даже религия
предъявляет нам меньше требований.
У нас здесь гостили четыре сестры, все они прелестны,
но Жанетта особенно. Она поёт, рисует и играет на
клавесине, как ангел! Мне хотелось бы, чтобы вы ее
увидели. Бывают столь же и более талантливые девушки,
однако редко можно встретить подобные ей скромность
и невинность. Смотреть на нее еще приятнее, чем слушать.
Но равнодушие к похвалам, которые расточают ей за
ее таланты, превосходит все остальные качества. Можно
подумать, что в глубине души она высоко себя ценит за
некое скрытое качество, никому неизвестное, заслуживаю-
щее, быть может, еще большего восхищения. Так иногда
красивая женщина, обладающая прекрасной душой, слы-
шит хвалу своей красоте и благодарит вас со столь

102
Донн Дидро
холодным н пренебрежительным видом, будто хочет ска-
зать: «Вы судите по внешности, а сила вовсе не в том».
Echu вы прочтете вашей сестре эти строки, ручаюсь, что
она узнает в них себя. Женщина она тщеславная, уверяю
вас; однако нечего скрывать, должен сознаться, что это
несколько похоже на нее. Она вольна говорить о Филе-
моне и Бавкиде78, что ей заблагорассудится; я докажу
ей со временем, что верность и постоянство любовников
стали бы заурядным явлением, если бы чаще встречались
возлюбленные, подобные моей Софи.
Не вздумайте судить о моем друге по наружности.
Я ни за что не соглашусь, чтобы вы оказывали мне
больше предпочтения, нежели ему.
Вам хотелось бы, чтобы Лменапда и Ташсред были
счастливы. Слушайте же! Я убеждал Сорэна в том же и
говорил, что пятый акт, каким сделал его автор, проти-
воречит смыслу. Гримм полагает, как и я, что можно
было вызвать у зрителя слезы радости, а между тем его
заставляют проливать их от печали; но для этого требуется
больше таланта. «Игрок» у г-на Даржанталь79, пожелав-
шего его прочесть; посмотрим, что скажет он об этом
произведении. Не думаю, чтобы современный вкус наш
требовал столь значительных перемен, как вы полагаете.
К перемене декорации, например, зритель прекрасно под-
готовлен.
Славу богу! Письма мои доходят к вам, а даты их
послужат вам укором за неприятности между мною н г-жою
Лежандр; вы были их виною, подав сестре повод дурно
отозваться обо мне и отнести меня к слишком много-
численному разряду тех, кого она справедливо презирает.
Правда, в конце целой страницы нападок по адресу всех,
она пишет несколько слов, выделяющих меня из общего
числа; но что значит равнодушное поощрение, после столь
пышной и длинной обличительной речи? В глубине души
все же остается мнение, что таковы все мужчины, и я
в том числе. Имейте в виду, поедете вы в Шалон или
нет, я всё равно буду писать вам в Витрн.
Г-жа Эпине получает прелестнейшие письма от г-на

Письма ic Соф н В од л an
103
Вольтера. В одном из последних своих писем он пишет,
что на первом представлении «Танкреда» присутствовал
дьявол под личиной Фрерона80: его узнали потому, что
слеза, упавшая из ложи на кончик его носа, зашипела,
точно от прикосновения к раскаленному железу.
Ничего не делаю; у меня болит душа и нога разбита.
Портрет г-жи Эпине закончен; она изображена с полу-
обнаженной грудью; несколько локонов спадают на шею
и плечи; остальные повязаны голубым шнурком, стяну-
тым вокруг лба; рот полуоткрыт; она дышит, глаза ее
полны истомы. Это сама нежность и сладострастие.
Нынче у нас обедала одна дама, некая г-жа Гондуэн,
прехорошенькая женщина, одевающаяся в мужской ко-
стюм. Я сидел рядом с нею, и мы много беседовали.
Она до упаду хохотала над Наивной шуткой, с какою
я обратился к нашему кюре, чуть ли не самому толстому
человеку, какого я встречал: я сказал, что его можно
целовать три месяца подряд и ни разу не попасть в то
жо самое место; другая шутка относилась к кому-то,
кто сказал, что нигде йет столько глупцов, как на бе-
лом свете; я же ответил, что сколько бы человек этот
ни считал, он всякий раз одним обсчитается. В деревне
чувствуешь себя настолько непринужденно, что всякий
пустяк веселит, особенно, если на сердце нет тревоги.
Итак, вы ожидаете г-жу де-Салиньяк в начале ок-
тября? Боюсь, что вы просчитаетесь, и она приедет в
первых числах ноября. Я же и не жду вас ранее. К нам
приехало несколько искусных мастеров, среди которых
находится г-н де-Лалив81. Портрет мой стоял на моль-
берте; все нашли его превосходным как по сходству и
позе, так и по рисунку, краскам, жизни. А старшая
сестра той, которая писала его, стояла в углу п плакала
от радости за похвалы, расточаемые ее младшей сестре.
Вечером все мы уезжаем в Париж. Я буду сопро-
вождать г-жу Эпине; она останется в Гранвале в те дни,
когда Грймм, покинув ее, будет при дворе. Вернемся мы
Б ^РедУ' г-жа Эпине отправится назад в Шевретгу, а
я соберу и уложу вещи, какие могут мне понадобиться

104
Депи Дидро
остальное время, которое проведу у г-жи Дэн. Будьте и
впредь здоровы. Любите меня, повторяйте, что любите,
нежней любите; повторяйте чаще; тоска овладела моей
душой и, боюсь, надолго, если вы это допустите. Далее
если бы я и был виновен, как предполагала ваша сестра,
разве следовало вам брать на себя столь неблагородную
и жестокую роль моего обвинителя? Прощайте, передайте
пашей маменьке мое почтение. Ах, Софи, нелегко жить
чувствительным душам. Они окружены камнями, кото-
рые беспрестанно задевают и ранят их.
23 (8$)
[Гранваль, 25 сентября 1760 г.]
Снова я в этих местах, где жил в минувшем году:
а стал ли счастливее? Нет. Как! Ужели тридцатилетнего
опыта мало, чтобы разочароваться в будущем! Печаль
настигает меня внезапно, а к удовольствию я как будто
всегда подготовлен заранее.
В воскресенье вечером покинули Шевретту; и я с
г-жой Эпине прибыли в Гранваль в понедельник между
часом и половиной второго; здесь мы застали дядюшку
Упа, барона, Даленвилля, г-жу Дэн и г-жу де-Гольбах.
Г-жа Дэн нисколько не изменилась. Мы пообедали,
как умеют обедать только здесь; это единственный дом,
где мне нужен обильный моцион по вечерам и чай утром.
После обеда дамы вернулись в гостиную; мы пре-
доставили им поверять друг другу их маленькие тайны,
ибо к этому их понуждает потребность, особенно после
разлуки; мы же предприняли длинную прогулку, хотя
зомля была влажной, а небо, покрывшееся на западе
тучами, предвещало грозу.
Я вновь увидав холмы, где столько раз бродил, по-
груженный в мечтания, нося в душе ваш образ, и Шен-
невьер, венчающий эти холмы, ц спускающийся амфи-
театром Шампиньи, и печальную мою соотечественницу,
извилистую Марну.

xw
^ 4
\
*iX^s*
&s9i^—*
Галиани
С рисунка неизвестною художника

Письма к Софи Воллап
105*
В Шенневьере воспитываются обе дочери г-жи де-
Гольбах. Старшая хороша как херувим; у ней круглое
лицо, большие голубые глаза, тонкие губы, смеющийся
рот, кожа белизны и свежести замечательной, а кашта-
новые волосы обрамляют красивый лоб. Младшая — пух-
ленький клубок, в котором можно различить лишь белое
и алое.
К семи часам мы были дома и успели отдохнуть.
Дамы оделись по-домашнему. Мы принялись за обычную
игру в пикет. После ужина дамы удалились, а мы немного
пофилософствовали, стоя с подсвечниками в руках.
Интересная беседа! Я передал бы вам ее содержание,
будь у меня досуг. Разговор шел о китайцах. Дядюшка
Уп и барон в восторге от них, да и есть за что; если
правда то, что рассказывают о мудрости этого народа;
но у меня мало веры в мудрые нации.
Между прочим, представьте себе народ, у, которого
закон предписывает награждать добродетель, а государь
подчиняется Совету цензоров, которые бранят его, если
он поступает дурно, и при жизни его пишут историю
его царствования.
В Китае этот Совет составляю!1 двенадцать мандари-
нов. Они собираются ежедневно. В помещении, где про-
исходят собрания, имеется окованный железом ларец, с
отверстием на крышке: в это отверстие опускают пара-
фированные мемории,— они должны послужить для исто-
рии царствования. Эти мемории уже составляют коллекцию
в триста-четыреста томов.
Отец ныне царствующего государя захотел узнать,
что о нем пишуг. Такое любопытство обличает злонаме-
ренною человека, ибо хороший человек не стал бы этого
делать. Итак, он приказал открыть священный ларец
и прочел мемории, в которых несправедливость его управ-
ления описывалась самыми мрачными красками. Он мгно-
венно пришел в ярость, призвал главу Совета, обругал
его за дерзость и приказал отрубить ему голову. Эту
жестокость не преминули вписать в меморию, опущенную
на следующий день в ларец; новый председатель Совета

кк;
Деип Дидри
•бил также оиезглавлен, той же участи подвергся его
преемник. Четвертый предстал перед разъяренным зверем;
впереди раб нес для него гроб. Вот с какой речью обра-
тился он к государю: «Ты видишь, я не боюсь смерти,
ибо вот гроб, а вот моя голова. Напрасно надеешься ты
заставить умолкнуть истину, чей-яибудь голос всегда
будет раздаваться вопреки твоим велениям. Прикажи меня
казнить: лучше смерть, чем жизнь при государе, который
решил умертвить всех честных людей в своем госу-
дарстве».
Монарх, пораженный бесстрашием мандарина, прекра-
тил казни и исправился, а когда исправился, то. ручаюсь,
но открывал больше ларца.
Вам, дорогой друг, я передаю самые незначительные
свои да^а: если то, что я услышу, понравится мне, я
запоминаю все лишь затем, чтобы пересказать вам.
Много еще сказано было о китайцах, что должно
послужить к чести их, но я не всему расположен верить.
Я утверждал, что люди почти всюду одинаковы и от них
следует ожидать одНнх и тех же пороков и добродетелей.
24 (42)
[Париж, 8 октября 1760 г.J
Завтра отправляюсь в Гранваль п намерен провести
там остаток осени. Я не в силах выразить, милый друг,
как тяжело мне уезжать отсюда. Если та сила, которую
философы называют инерцией, присуща всем живущим
на- земле, то я ею обладаю в большой мере. Как будут
доходить до меня ваши письма? Как будете вы получать
мои? Каким окольным путем? Я возвращался сюда к ве-
черу но вторникам, четвергам и воскресеньям, читал ваши
письма и тут же отвечал на- них: так было довольно
удобно, но в дальнейшем нет возможности поступать по-
добным образом. Получается, будто я невнимательно отно-
шусь к г-же Дэн, которая столь гостеприимно принимала
меня во время прошлых каникул. А между тем, я лишь

Письма к Софи Воллан
107
тогда хорошо чувствую себя, когда исполняю свои долг.
Завтра, в день своего рождения, я отправлюсь туда,
хотя меня там больше уже не ждут и, вероятно, бранят.
Вы знаете, что у меня кое-какие дела в Отель-де-Ферм ;
как раз сегодня утром мне дали знать, чтобы я туда
явился, и, воспользовавшись случаем, я отправился также
па улицу Старых августинцев. Спросил мадмуазель Буало;
оказалось, что она только что уехала в Аржаитейль с
г-ном Берже. Оставил у швейцара для нее записку. Мне
сообщили также, что приехала г-жа де-Салиньяк; я ее
не нидел и написал записку г-ну де-Салиньяк, который
отсутствовал. Спросил у швейцара, дома ли г-н де-Вилль-
нён, ои ответил мне, что дома, и даже один. Был у меня
большой соблазн подняться к нему, но потом я сказал
себе: «Собственно говоря, с какой целью?»—и, не найдя
ответа,. ушел. Вы ведь знаете, кстати, что пятнадцатого
сего месяца он переезжает й будет жить на улице св. Ан-
ны. Всё это выболтал швейцар. Благодаря вам, я совсем
близко подружился с г-ном Дамнлавнлль. Много раз ужи-
нал с ним, он хороший человек. Вчера, когда я в полночь
возвращался от него в самую мерзкую погоду, какую
только можно себе вообразить, на улице Бушерн, у подъ-
езда увидал я двух любовников; прижавшись друг к другу?
они шептали всякие нежности, несмотря на поздний час
и истоки воды, какую извергали небеса; это зрелище
показалось мне весьма поучительным. Подъехав к своему
дому, я позвал Жаннетон, и пока она спускалась, из-
возчик успел рассказать мне, что горит особняк на углу
улицы Святых отцов, неподалеку от меня, где живет
г-н де-Багвилль; набат, который слышался со всех сторон,
подтвердил его слова. Пожар начался в полдень, н сегодня,
когда я проезжал по набережной, он еще не был потушен.
Целое большое крыло дома сгорело. Это г-н де-Багвилль
был какой-то сумасшедший, говорю «был», так как он
умер. Сначала он ни за что не хотел отворить двери
своего жилища, угрожая первому, кто осмелится показаться
на его дворе, выстрелом из пистолета размозжить голову.
Потом он вообразил, что пожар прекратился, и к пяти

108
Деии Дидро
часам отправился в Оперу. Туда пришли сообщить ему,
что пожар возобновился, на что он ответил: «Ну что же,
еще один дом сгорит, оставьте меня в покое». После
спектакля, который он не оставлял ни на минуту, он
отправился к себе; ему напрасно пытались помешать
войти; он говорил, что ему весьма безразлично, сгорит
его мебель или нет, он молсет купить себе другую; еще
меньше заботит его гибель золота и денег, так как их
найдут в слитках, когда разберут мусор и развалины
после пожара; но ему во что бы то ни стало нулсно
спасти документы. «Милостивый государь, да вы погиб-
нете».— «Я не погибну. В моем доме есть закоулки, ко-
торые известны лишь мне, через йих я сумею спастись.
Если вы увидите, что я не возвращаюсь, не беспокойтесь,
я буду в одном из моих подземелий, с моими бумагами».
Побывали в подземельях. Правда, бумаги там нашли, но
человека не было. Особую радость ему доставляло обма-
нуть своего сына: «Мошенник,— говорил он,— подумает,
что я сгорел, он будет в восторге, ведь он ждет моей
смерти, а я доставлю себе удовольствие и явлюсь к нему
в минуту, когда он меньше всего будет ожидать меня».
Рассказывают о сотне безумств, какие проделывал этот
человек; говорят, будто он заставил одного из своих
друзей соблазнить свою лсену и дать ему возможность
застать их на месте преступления, что и произошло. В ре-
зультате бедную женщину заперли в монастырь. Еще рас-
сказывали, что он велел повесить у себя в конюшне
одну из непослушных своих лошадей в назидание другим
лошадям. Пожелавши испробовать летательную машину,
каковую он сам язобр&я, он поднялся в воздух и сломал
себе бедро. В общем это был весьма богатый скверный
скряга, и прожил он до восьмидесяти лет.
Нездоровье дочки моей — боль в горле и перемелсаю-
Щаяея лихорадка. Сейчас ей лучше, лихорадки сегодня
нет; если завтра температура поднимется, придется пустить
кровь. Да и какое здоровье может противостоять жизни,
какую она ведет? Выходить ей не дают, всегда она ра-
ботает, никакого интереса в жизни у нее нет,— только

Письма к Софи Ноллап
109
и слышишь, что с утра до вечера кричат на нее. Бронза
и та, кажется, не выдержала бы. Вот как, однако, всё
произойдет. «Завтра утром девочка принесет мне букет цве-
тов, поцелует меня и на том всё кончитсл. О, если бы
вы были здесь! Но вы далеко. Я не получу завтра
даже тех пожеланий, какие вы мне посылали. Прощайте,
друг мой, вспомните, когда приедете через четыре или
пять дней, про тот поцелуй, что вы подарили мне, я полу-
чил его', и мие бы не хотелось его потерять. Как всегда
передайте привет от меня вашей уважаемой маменьке и
сестре.
Посылаю вам письмо, которое написано, или предпо-
лагается, что написано королем Прусским маркизу Дар-
жан82. Оно вызвало здесь много шума. Стиль поистине
его; но достаточно ли этого единственного доказательства
против многих других, оспаривающих это предположение?
Если вы занимаетесь политикой, — вот вам прекрасная
тема.
Я не в силах уехать. Если завтра до вечера останусь
здесь, то получу от вас письмо... Как тяжело мне это
путешествие! Прощайте. Первое письмо мое будет послано
из Гранваля, и, быть может, оно не окажется столь бес-
содержательным, как предыдущее, благодаря обществу,
которое меня там ожидает.
[P. S.] Возможно, по почерку узнают, от кого исхо-
дит письмо прусского короля, и чье-нибудь сердце за-
трепещет.
Ясно одно — ничего не говоря мне, он в восторге, что
находит всякие предлоги поухаживать за ней.
Он не знает, как она горда и высокомерна, как
капризна, сколь дурным нравом обладает, как мало в
ней чувствительности и темперамента — не знает, какое
зло сам себе готовит.
Для меня это было бы то же самое, что полюбить
сильфа, ангела или благородную идею.

по
Дсни Дидро
25 (U)
[Гранваль, 15 октября 1760 г.]
Непрестанный дождь держит нас взаперти. Г-жа Голь-
бах портит себе глаза вышиванием, г-жа Дэн, растянув-
шись на подушках, занята пищеварением; дядюшка Уп
полузакрыл глаза, втянул голову в плечи и, положивши
руки на колени, мечтает, должно быть, о конце света.
Барон читает, кутаясь в халат и нахлобучив ночной кол-
пак, а я машинально хожу взад и вперед. Иду к окну
взглянуть, какая погода; мне кажется, что разверзлись
нов хляби небесные, и я прихожу в отчаяние... Возможно
ли мне прожить почти две недели без весточки от вас?
Неужто вы мне ничего не написали? Или Дамилавилль
забыл наше условие? А может быть, слуга, который дол-
жен был получить ваши письма в Шарантоне, доставить
их сюда и взять мои, задержался вследствие дурной по-
годы? Очевидно, так. Если уж надо кого-нибудь обвинить,
бога или человека, я предпочитаю обвинить бога. Отсюда
до Шараитона два льё, на дорогах грязь непролазная,
а погода столь ненадежна, что нельзя и на час отлу-
читься, иначе рискуешь утонуть. Между тем, у меня
весьма недовольный вид,— так мне сказала на ушко
г-жа Дэн. Содержание разговоров, которые были бы весьма
интересны, будь я спокоен душою, почти не трогает меня.
Тщетно говорит барон: «Полноте, философ, проснитесь»,
я продолжаю спать. Напрасно добавляет он: «Послушай-
тесь меня, развлекайтесь здесь, и будьте уверены, что там
прекрасно развлекаются без вас». Я не верю. А так
как от меня толку мало,— он обращается к дядюшке
Упу: «Послушайте-ка, старая мумия, о чем вы там заду-
мались?»— «Мне пришла в голову весьма курьезная
идея».— «Какая же?» — «А та, что был момент, когда
Европа в конечном счете чуть было не узрела папскую
и королевскую власти, соединенные в одном лице, и не
подпала под власть духовенства».— «Когда же это и ка-
ким образом?» — «А вот когда обсуждался вопрос, раз-
решается ли священникам вступать в брак. Отцы Триент-

Письма к Софи Воллан
111
ского собора83, углубившись в разбирательство своих
мизерных духовных делишек, были весьма далеки от
уразумения всей важности этого дела».— «Ей-богу, я не
больше их понимаю, в чем тут суть».— «Слушайте же,
что я вам скажу: есл!и вы священникам разрешите всту-
пать в брак, то совершенно очевидно, что каждый монарх,
будучи женат, мог бы принять священнический сан. Как
вы полагаете, неужели ни один из них не догадался бы
покончить распри между духовной и светской властью,
которыми всюду докучают государям лица, стоящие во
главе церкви, соединив в своей особе власть граждан-
скую и власть духовную? И неужели вы думаете, что
примеру его не последовали бы другие?» — «Вы хотите
сказать, дядюшка Уп, что король стал бы служить обедню-
и говорить проповеди?» — «Да, сударыня, не хуже лю-
бого священника. Приняв сан священника, монарх руко-
положил бы своего сына; принцы крови приняли бы свя-
щеннический сан и рукоположили бы своих сыновей;
в настоящее время все сановники оказались бы лицами
духовного звания, нация разделилась бы на два сословия:
на дворянство и духовенство, которые выполняли бы вое
важнейшие общественные обязанности, внушая почтение,
должное достоинству, рождению и талантам их, и на
тупых, бессмысленных и приниженных рабов, обречен-
ных на механический труд, вечно находящихся под су-
губым гнетом законов и суеверий. Наука вернулась бы
в лоно благородных семей и духовенства; вельможи-пре-
латы и вельможи-судьи стали бы также врачами, астро-
номами, богословами, юристами, историками, поэтами, ма-
тематиками, химиками, естествоиспытателями и музыкан-
тами. Ревниво и завистливо охраняя от толпы светоч
знания, они нашли бы верный способ сберечь его для
своих детей, а именно — тайный язык и священные пись-
мена; вместе с тайной и молчанием, присущими древним,
появились бы вновь иероглифы; рассматриваемый ранее
как эмблема, иероглиф стал бы для отупевшей оо вре-
менем нации кумиром; понемногу народ вернулся бы к не-
лепым суевериям египтянг и, бог весть, когда избавился бы

112
Дени Дидро
от них. Иные перевороты, вызванные пе столь значитель-
ными причинами, имели более удивительные последствия.
Так или иначе, быть может, это и послужило основанием
для учения персов о магии».— «И если бы всё действи-
тельно происходило именно таким образом, дочь моя, ты
сожительствовала бы со священником и нарожала бы
маленьких клириков».
Чего бы я только ни высказал за и против этой идеи,
будь я способен внимательно слушать! Но мыслями моими
владеет беспокойство, и я не могу от него избавиться...
Придите же письма от моей подруги! Верните меня к моим
друзьям, их беседам и прочим удовольствиям дома, где
я нахожусь.
«И тот, и другой согласны с тем, что духовное господ-
ство— наихудшее, и приводимые ими доводы поражают
меня. Нет более суровой и более самодержавной власти,
чем власть, исходящая от бога. Масса предрассудков и
суеверий, возрастающих в зависимости от корыстолюбия
свящеднйка, принима»ет в конце концов огромные размеры:
бремя это равно душит свободу и разум. Чем больше
несоответствие и чем дальше расстояние устанавливается
между тем, кто господствует, и тем, кто ему повинуется,
чем менее дорожит первый кровью и потом последнего,
тем тяжелее рабство. Всюду, где у власти были священ-
ник*:, почитание, с каким относится к ним народ до сих
пор,— хоть они теперь и носят лишь скромный титул
священника,— сохранило черты, указывающие на недо-
статочное проявление чувств, которые к ним питали в то
время, когда они шествовали, держа в одной руке ски-
петр, а в другой кропильницу, и занимали трон и алтарь
рядом с богом. В некоторых азиатских странах по сию
пору сохранились своего рода монахи, которые выходят
из своей обители и показываются в городах. Они гуляют
нагишом по улицам и звонят в колокольчик, а женщины
всех рангов толпами бегут за ними, припадают к их
стопам и благоговейно прикладываются к той части тела,
которую не позволяет называть благовоспитанность».
— ч<И вы воображаете, дядюшка Уп, что я тоже

Письма к Софи Воллаа
113
побеокала бы за ними, живя в той стране!» — «Побежали
бы, сударыня? Чорт возьми, да я уверен в том: сама
королева и то идет». Тут наш шотландец и г-жа Дэн
чуть глаза друг другу не выцарапали и не наговорили
кучу глупостей. «Этакий отвратительный грязнуля, ста-
рый, уродливый, морщинистый, засаленный! Да и кто
знает, где он валялся?» — «Благочестие так не рассу-
ждает!»— «Ну, а я бы рассуждала, приведись мне испы-
тать это: можете быть уверены, я велела бы своей гор-
ничной предварительно ошпарить его, как поросенка». —
«Что вы, сударыня! Священника ошпарить, как поро-
сенка!»— «Да, да».— «Но зачем нам далеко ходить,—
добавил дядюшка Уп,— расспросите-ка младшего викария
церкви св. Рока, который убежден в том, что семь раз
в неделю заставляет господа бога спускаться с неба на
землю, вкушает его и дает вкусить его на пасху десяти
тысячам людей; спросите у него, как он смотрит на свое
высокое звание по сравнению с должностью верховного
судьи или достоинством принца, а то и государя. Его
трибунал не блещет роскошью — это ветхий ящик, при-
слоненный к холодному столбу церкви. Но запершись там,
он смотрит на себя, как на представителя того, кто в
некий день будет судить живых и мертвых: ему поручено
освобождать или связывать обетом; отпускать грехи или
налагать наказания; небо подтверждает приговор, какой
он произносит; двери рая открываются и закрываются по
одному его мановению. Как высоко должен он вознестись
в мечтах о себе, когда распростертый у ног его монарх
смиренно исповедуется перед ним в своих грехах, молит
его о посредничестве, принимает искупление, какое ему
угодно потребовать. А если бы к горделивому сознанию
столь необычных прерогатив присоединилась власть при-
писывать законы, командовать армиями и управлять госу-
дарством, чем были бы мы, простые смертные, по сравне-
нию с ним! Посмотрите: как обращаются со своими
подданными иезуиты, государи и архиереи в Парагвае!
Несчастные работают без передышки и ничего не имеют.
За малейшую провинность пастырь призывает их; по знаку
8 Д. Дидро, VIII

hi
Деии Дидро
его они скидывают штаны, ложатся на землю, получают
сто ударов плетьми, затем встают, снова надевают штаны,
благодарят доброго пастыря, смиренно склоняются перед
ним, целуют край его рукава и уходят, по возможности
довольные и веселые».
Вдруг разразилась сильнейшая гроза с ливнем, с гра-
дом и снегом, и в самый разгар ее из Сюсси понаехала
целая толпа гостей. Их явилось десять или двенадцать —
в том числе и животные. Сперва было очень шумно; но
после нежных приветствий, какими обычно обмениваются
при свидании женщины и собаки, все уселись и принялись
болтать о всяких пустяках. Речь зашла о покупках и
о мебели, и барон высказал мнение, что об испорченности
наших нравов и о вкусе народа можно, между прочим,
судить по великому множеству всякого рода мебели с по-
тайными отделениями. Я сказал, что усматриваю в этом
лишь одно: теперь любят не менее, чем любили в про-
шедшие времена, и немного более пишут об этом друг
другу... А некая мадмуазель Детт8*, когда-то красивая,
как ангел, но сохранившая от былых прелестей один лишь
дьявольский ум, ответила: «Люди слишком много развле-
каются, для того чтобы любить по-настоящему». Я возра-
зил, что в прежние времена пили больше, чем теперь,
и не меньше нынешнего играли, охотились, ездили верхом,
фехтовали, упражнялись в игре в мяч, жили в лоне семьи,
имели друзей, посещали кабаки; молодых людей в при-
личную компанию не допускали, девушек чуть что не
изгоняли вовсе и даже женщины почти не показывались;
мужчины жили на одной половине, женщины — на другой.
Ныне живут все вместе, допускают в свой круг восем-
надцатилетних юношей, от скуки играют, живут раздельно;
у простолюдинов — двуспальные кровати, у вельмож —
отдельные апартаменты; в жизни только два занятия: лю-
бовь и дела. Время проводят либо у себя в кабинете,
либо в уединенном домике, либо с клиентами, либо с лю-
бовницей. Представьте себе, что у какого-нибудь народа
вдруг обнаружится всеобщее пристрастие к музыке; тут
без сомнения появится столько плохих музыкальных произ-

Письма к Софи Вешан
Ш
ведений, столько фальшивого пенни и скверной игры на
инструментах, как никогда; зато люди талантливые как в
композиции, так и в исполнении, при возможности обна-
ружить свои таланты окажутся столь прекрасными испол-
нителями, певцами и композиторами, как никогда в иное
время. Если нъше больше чем когда-либо плутней, фальши
и развращенности, то и простодушия, прямоты, истинной
привязанности, чувства деликатности, длительной страсти
также больше, чем в прошлые времена. Кто создан лю-
бить й быть любимым по-настоящему, тот и будет по-
настоящему любить и внушать любовь. Так и в отно-
шении всего прочею; чем больше людей, тем больше
добрых и злых дел.
Какие последствия влечет за собою издание нового за-
кона? Полсотни негодяев пользуется случаем, чтобы его
нарушить, а десяток честных людей —блюсти его. Не-
сколько честных людей станут, благодаря ему, немного
лучше, а род людской заслужит немного более порицания
и похвалы. Создавая для народа добрые нравы, мы тем
самым увеличиваем era стремление к добру и злу, поощ-
ряем, если можно так выразиться, его склонность к вели-
чайшим преступлениям, или к величайшим добродетелям.
Слабый народ неспособен на великие деяния. Какой-нибудь
сибарит столь же мало склонен убить ближнего, каи и
вытащить из огня свою возлюбленную. Коль скоро жил
среди нас человек, дерзнувший посягнуть на жизнь своего
государя и, будучи схвачен, приговорен к ужасным пыт-
кам— обливанию кипящей смолой и оловом, вытягиванию
членов на козлах, четвертованию,— мог, выслушав столь
страшный приговор, спокойно сказать: «Да, тяжкий пред-
стоит денек», коль скоро такой человек существовал85,
мне нетрудно вообразить, что рядом со мною живет душа,
подобная Регулу8Ь, герой, способный ради великого об-
щего или личного блага кинуться не бледнея на ощети-
нившиеся против него острия пик. Как! Неужели престу-
пление способно вызвать энтузиазм, какой может быть
внушен лишь добродетелью? Вернее, существует ли на
свете помимо добродетели нечто такое, что также спо-
8*

116
Дени Дидро
собно внушать истинный и не скоро преходящий энтузиазм?
Вы, несомненно, понимаете, что под словом добродетель я
разумею славу, любовь, любовь к отечеству,— словом, всё
то, что достойно душ возвышенных и благородных. Впрочем,
весьма вероятно', что люди, предназначенные природой
к дерзновенным поступкам, направляют свои попытки —
один в сторону честности, другой в сторону преступления
по причинам вовсе от них не зависящим. Кто располагает
пашей судьбой? Кто знает свое предопределение?..
Эта мадмуазель Детг была некогда закадычной подру-
гой г-жи Эпине; теперь она ее открытый враг. «Мне ка-
жется,— добавила она,— что сейчас более не существует
сильной страсти».— «Суть в том, что люди с сильными
страстями во вое времена были редкостью».—«Однако
лишь сильная страсть может доставить большое наслажде-
ние».— «А также и большое мучение».
Когда любишь женщину, надо быть безумно влюблен-
ным, как я, мой друг, влюблен в вас... Но я всё жду
вашего письма, а ею нет как нет. Окна моей комнаты
выходят на дорогу; я смотрю вдаль и, если кто прибли-
жается в нашу сторону, тотчас же думаю, что это посла-
нец Дамилавилля. Сколь часто буду я еще обманываться?..
Плохая погода чрезвычайно продлила пребывание у нас
гостей из Сюсси. Кто-то сказал: та, что яе была любима
человеком слабым, не знает любовных ласк. Другой вы-
сказал следующее мнение: между благочестием и лю-
бовью гораздо более сходства, чем думают — благочестие,
по зрелом размышлении, заключается в лишении себя
того, что нам неугодно или яе дается нам в руки, а .также
в том, чтобы искупать не имеющими никакой цены жерт-
вами пользование приятным и доступным. Кажется, это
было выражено лучше, чем я написал. Но вот гости
уехали, мы же вернулись к прежнему разговору.
Существуют местности, где первые ночи новобрачной
принадлежат священнику, при условии, однако, если ново-
брачная знатного рода. В Нанбури — так называется этот
приход — не все мужья удостаиваются подобной чести.
Священников считают там непогрешимыми, всё, что они

Письма к Софи Воллан
117
делают — хорошо, иначе говоря, они располагают всем
по своему благоусмотрению и не обязаны отвечать за
свои поступки. Евреи, долгое время жившие под властью
духовенства, также не лишены были этою предрассудка.
Пророк Осия сказал куртизанке: «Ложись сюда, мой друг,
и пусть от нашею прелюбодейства родится у тебя дитя»,—
и никто- не возмутился ни словами ею, ни поступком. Уда-
рить священника — непростительный грех; того, кто слу-
чайно убьет священника, приговорили бы всю жизнь про-
сить подаяния, держа* в руках череп убитого.
Ах, дорогой друг, где ясность духа, какая была
у меня в минувшем году? Г-жа Гольбах столь же остро-
умна, г-жа Дэн сохранила ту же веселость; барон такой
же взбалмошный, шотландец попрежнему оригинален, но
я не владею более кистью, которой рисовал-их... Дождь
попрежнему льет, как из ведра, а я продолжаю отчаи-
ваться. Мои письма задержались в Шарантоне. Когда
же прибудут они сюда? Когда получите вы мое письмо?
А пока вы будете страдать! Столь же, сколь и я! Мысль
эта усугубляет мое страдание. Вы пожалуетесь своей
сестре, и она будет обвинять меня, ибо для нее нет
ничего приятнее, как находить во мне недостатки, и речи
ее проникнут в самые глубокие тайники вашею сердца,
чтобы уязвить в нем меня. Предупреждаю вас, это —
булавочные уколы, но, повторяясь, они наносят смерть...
Сыграли в пикет. Барон может два раза подряд про-
играть по девяносто очков, нисколько не рассердившись.
Хорошее качество. Отужинали. Дамы улеглись вместе на
одном диване, а мы, мужчины, собрались вокруг камина.
Еще несколько слов по поводу китайцев. Они не знают,
что такое прогулка. Тою из них, кто вышел бы из дому
без дела и стал бы прогуливаться взад и вперед под де-
ревьями, сочли бы сумасшедшим. Их с самою раннею
возраста приучают часами оставаться в одном положении,
в более зрелом возрасте они невероятно долгое время мо-
гут хранить неподвижность статуи, не шевельнув ни кор-
пусом, ни головой, ни ногами, ни руками, ни веками или
бровями. Блаюдаря такой привычке они приобретают спо-

118
Дсни Дидро
собность к глубокомыслию. Просто невероятно, до чего
они умеют собой владеть. Тщетно пытались бы вы вы-
вести их из спокойного состояния. Плутуя со своими сооте-
чественниками, равно как и с чужестранцами, они обви-
няют ими же обманутых в глупости или рассеянности.
«Однажды,— рассказал дядюшка* Уп,— я оказался именно
таким рассеянным глупцом; иначе говоря — был обманут
китайским плутом-торговцем. Я стал доказывать ему, что
он меня надул. «Совершенно верно,— ответил он,— вы по-
несли большие убытки, однако извольте платить».— «Но
где же доверие, честность?» — «Ничего не знаю, извольте
платить». Испробовав ласковые слова, я перешел к гру-
бостям, обозвал его негодяем, вором, мошенником. «Как
вам будет угодно, извольте, однако, заплатить».— Больше
я ничего от него не мог добиться и заплатил. Получая
деньги, он сказал: «Как видишь, чужестранец, ты ничего
не выиграл, рассердившись. Эх, почему не заплатил ты
сразу без гнева? Так было бы невпример лучше». А разве
я никогда не писал и не говорил вам об одной особен-
ности, касающейся всей их нации? Когда вы смотрите
на их мебель или на разрисованный ими фарфор, вас
не может не изумить необычайность их рисунков. А знаете
почему? Суть в следующем: они не только не копируют
природы, а, наоборот, стараются быть как можно дальше
от нее по той причине, что ее постоянно видишь перед
глазами, а посему, как ни талантлив ты и как ни ста-
райся, а передать ее точно не сможешь. Из этого они
заключают, что всякая работа, сделанная в подражание
природе, должна вызывать отвращение и жалость; между
тем, отдавшись игре воображения, можно создать цветы,
животных, людей ни с чем не схожих и не заслужить
порицания за недостатки. Я спросил бы всё же у китайца,
достигают ли они совершенства, достойного похвалы. Уве-
ряют, однако, что они исполняют! с натуры превосходные
вещи, когда это от них требуется, причем достигают изуми-
тельнейшего сходства. Тем не менее, я с трудом могу
поверить, что правильный подбор красок, точность рп-
руцкд, и понятие о спете ц теин доходят до известной

Письма к Софи Воллан
11!)
степени совершенства у народа, эти качества презираю-
щего; разве только превосходная работа его — следствие
изобилия, среди которого он живет, и свойственного его
характеру терпения...
На этом, дорогой друг мой, я закончу нашу философ-
скую болтовню и перейду к предметам более для нас
близким... Как-то на днях, когда мы, то есть дядюшка Уп,
барон и я, играли на биллиарде, послышался стук катив-
шейся по дороге легкой коляски; дверь биллиардной вне-
запно растворилась. Вошла г-жа Гольбах с сиявшим от
радости лицом и спросила: «Угадайте, кто к нам при-
ехал?» А так как ни один из нас не мог угадать, кто же
любит нас настолько, чтобы приехать в столь плохую по-
году, она сказала: «г-й Леруа87». Мы пошли с ним
поздороваться. Если бы вы знали, как я его люблю, то
поняли бы, как приятно было мне увидеть его... Уже
около трех месяцев я ощущаю потребность в этом. Он
провел все это время в уединенном домике, в лесу. Жи-
лище это называется Хижиной. Горе невинным. молодень-
ким поселянкам, вздумавшим резвиться поблизости. Не-
винные поселянки, бегите оей Хижины! То — обиталище
сатира. Горе той, кого сатир встретит возле своего жи-
лища! Тщетно будет она взывать к небу, тщетно будет
звать свою мать; ни небо, ни малъ не услышат ее; крики
ее затеряются в лесу; никто не придет и не освободит
ее из рук сатира. А когда сатир настигнет ее однажды
вблизи своего жилища, она вернется, чтобы вновь быть
настигнутой. А если случай направит к ней стопы сатира,
она бросится бежать попрежнему, но медленнее и, быть
может, обернется убегая; а когда сатир настигнет ее,
она не станет более вырываться. Она скажет, что будет
кричать, но не закричит, не позовет свою мать. Однако
сатир не долго будет искать ее, ибо непостоянство пре-
восходит его развращенность. Баран, что щиплет траву,
растущую вокруг его хижины, не столь развращен; ветер,
что колышет обвивающий ее плющ, менее изменчив. Те,
кого сатир не станет более домогаться, то, кто тщетно
будут резвиться вокруг его хижцны,—а их будет много,—

120
Дени Дидро
возвратятся домой в слезах и печали, повторяя про себя:
«О злой сатир! О непостоянный сатир! Если бы я знала!»
А подруги, увидя их печаль, спросят, в чем причина,
но они ничего не скажут им. И другие невинные молодые
поселянки будут резвиться вокруг хижины сатира, а он
вновь настигнет их и бросит. Они же будут молчать.
Вот, друг мой, что называется идиллией; а пока я вам
описываю ее, сатир, навострив уши, весело рассказывает
нашим дамам всяческие небылицы. Вот его рассказ про
красивые глаза: «Однажды Сент-Эвремон88 заснул, на-
ходясь в обществе двух женщин, за/ге/^ших между собою
спор о том, какие глаза следует считать красивыми.
Предмет был весьма важный, каждая имела притязание
на красноречие. Они приводили множество остроумных и
глубоких доводов; приводили также множество доводов
блестящих и рассудительных. Сент-Эвремон, наслаждав-
шийся во время их спора сладчайшим сжм, был избран
судьей. Одна из женщин, потянув его за руку, спросила:
«Какие глаза, по вашему мнению, сударь, самые краси-
вые?» Сент-Эвремон, протирая глаза, ответил: «Самые кра-
сивые... Маленькие, сморщенные».— «Маленькие, смор-
щенные глаза — самые красивые ! Подумайте, что вы гово-
рите».— «Ах! Вы спрашиваете про глаза! Ей-богу, я
думал, что две прелестницы о другом говорят». Тут
г-жа Гольбах опускает глаза, делая вид, будто невнима-
тельно слушала], о чем шла речь, а г-жа Дэн принимается
от души хохотать и говорит: «Вот полезное сведение.
Впрочем, почему полезное? Слишком поздно воспользо-
ваться им». Это место также не следует читать сестре
нашей Урании.
Однако, раз уж я взялся писать всякие пустяки,
надо не забыть рассказать вам, каким образом Пуф, сын
Тисбе, подававший так много надежд, поселил между нами
раздор. Тисбе — франтиха. Сибели увидел ее и полюбил.
Сибели получил воспитание при королевском дворе. Сна-
чала Тисбе завлекала его кокетством, но Сибели выказал
стойкость, и через три часа Тисбе увенчала его пыл: для
существ, чья страсть длится всего несколько дней, три

Ж« к ж* Лип ifyf* Morte к farù te &. ОоСоЬгь ajjj «
Sotb El#$$ ф dmu le Стшг de Ша ceux qui Font стпм*. 1
Г-жа Жоффрсп
С гравюры Mit же

Письма к Софи Воллаи
121
часа кокетства — весьма много. Говорю это, чтобы не
подумали плохого о нравственности Тисбе, ибо подоб-
ное мнение было бы для меня прискорбно. В положенное
время Тисбе произвела на свет прелестнейших близнецов,
из коих один и был Пуф; несколько светских дам попро-
.сили отдать им Пуфа; г-жа Эпнне получила предпочтение,
и вот, Пуф водворился в ее замке и стал хозяином
ее пуховиков и подушек, которыми пользовался весьма
нескромно; вдруг, один из друзей г-жи Эпине, посмотрев
собаке между глаз, объявил, что несмотря на ум папаши
и миловидность мамаши, это дитя навсегда останется глу-
пым. Г-жа Эпине, которая, разумеется, на всё смотрит
глазами своего друга, тотчас же начинает повторять, что,
несмотря на миловидность мамаши, это дитя навсегда
останется глупым, хотя утверждала раньше, что оно по-
дает большие надежды. Затем она пишет письмо и отдает
его одному из своих слуг вместе с корзиной, в которой
находится Пуф. И ют, не пройдя и четырнадцати льё,
слуга очутился в местах, где родился Пуф. Как радостно
был он встречен! Ах, это ты, мой бедный Пуф, мой ма-
ленький дружок! Нарадовавшись, обласкав и расцеловав
Пуфа, мы принялись читать письмо, содержавшее в себе
одну лишь ложь, брань и клевету. Тут стали говорить
много плохого о г-же Эпине, а Пуфа поздравили с тем,
что он избавился от столь плохой хозяйки. Мне хотелось
сказать что-нибудь в защиту г-жи Эпине, подруги моего
друга, которую я уважаю и люблю...
Передайте мое почтение вашей маменьке. Прочтите
г-же Лежандр отдельно то место, где я покидаю вас
для беседы с нею.
Опять получилось длиннейшее письмо. Мне очейь хо-
телось бы перечесть и исправить его, яо нехватает му-
жества. Письмо это окажется хорошим, если вы увидите,
что я люблю вас, а это вы, без сомнения, увидите.
Посоветуйте мне быть умеренным. Желудок мой раз-
рушается от плохого пищеварения.
Прощайте, дорогая и нежная подруга.

122
Дени Дидро
2в (47)
Гранваль, 20 октября [1760 г.]
Вот, милый друг мой, как протекает здесь жизнь.
Я, может быть, описал бы вам наше времяпровождение
в занимательном рассказе; но как могу я шутить и
смеяться, когда души ваши погружены в печаль. Я раз-
умею вашу маменьку, вашу сестру и вас. Сколь счастли-
вым родился мой приятель! Как завидую я его характеру!
В тайниках его души всегда живет надежда; напротив
того, стоит лишь случаю приоткрыть дверцу моей души,
как надежда тотчас же улетает. Это отнюдь не значит,
что я не вижу нитей, которые могут удержать меня; но
они столь слабы и тонки, что я не решаюсь довериться
им. Я равно готов плыть по течению, как и ухватиться
за лист ивы.
Здесь много гостей: г-н Л еру а,— о нем я вам уже
писал,— наш друг Гримм и аббат Галиани, г-н и г-жа
Родье. Мне нравится лицо г-на Родье. Если б он обладал
хоть наполовину тем умом, какой оно сулит! В человеке
этом смесь тонкости и сластолюбия. Утром, когда длинные
каштановые локоны спадают у него на плечи, его можно
принять за бога Гименея; но как бледен он и как уто-
млен после невоздержной ночи! На г-же Родье было
тёмнокрасное платье; оно не шло к ней, и наш друг
заметил: «Ах, дражайшая сестрица, вы хороши, как пас-
хальное яичко!» Далее Даленвилль и г-жа Жоффрен89:
вид у ней отнюдь не скучающий, что бывает с ней весьма
редко. Уатем, г-жа де-Шармуа с красивыми глазами и
привлекательным лицом, наш сынок Дэнуо, монотонный,
и г-жа де-Шистр, г-н де-111и<угр с мандорой и тимпаном,
и, сверх того, два-три незнакомца.
Удобствами своими я дорожу везде, в деревне же
более чем где бы toi ни было. Занимаемая мною комната
предназначена для женщины, и самая приятная во всем
доме; ее предоставили в мое распоряжение, и за это
я еще более люблю пашу хозяйку.
Чем многочисленнее компания, тем свободнее чув-

Письма к Сифи Биллаи
123
ствуешь себя в ней. Будучи предоставлен самому себе,
я никогда не находил столько свободного времени, чтобы
читать, гулять, принадлежать вам, любить вас и писать
вам об этом.
Обед прошел весьма весело1. Г-н Леруа рассказал, как
довелось ему однажды испытать несчастную любовь. «Толь-
ко однажды?» — «Да, не более»... Он спал по пятнадцать
часов в сутки, заметно толстел. «Но ведь несчастная
любовь сушит». — «Казалось бы так, однако со мною
было иначе, что и приводило меня в отчаяние». Он спал
от огорчения, а выспавшись, снова начинал страдать, ибо
сон подкреплял его силы. «Разумеется, в противном слу-
чае вы не в состояний были бы переиести свое горе».—
«Совершенно верно. Набравшись за ночь сил, я готов был
страдалъ весь день»...— «Но если, будучи несчастным,
вы спите пятнадцать часов, сколь же продолжителен ваш
сон, когда вы счастливы?» — «Я почти вовсе не сплю
тогда».— «Счастье не слишком утомляет вас».— «Как нель-
зя менее, к тому же я быстро наверстываю потерянное».
Вам пошгтно, как мы коротаем время за десертом
и шампанским, в обществе двенадцати-пятнадцати чело-
век, вокруг стола, среди веселья, остроумия и сельской
простоты.
Г-жа Жоффрен отменно хороша; я сыграл в пикет
с нею, Даленвиллем и бароном. Всегда я примечаю, с ка-
кой простотой, благородством она одевается. В тот вечер
на ней было платье из простой темной материи, с широ-
кими рукавами, тонкими, гладкими нарукавниками и ворот-
ничком; ю всем наряде ее изысканность и изящество.
Найдя случай подходящим, она с похвалой отозвалась
о г-же Дэн, которая в вечных заботах о нас, бездельни-
ках, все время проводит на ногах.
Ах, мой друг, где вы были? Что делали вы в Иле
в то время, когда я жаждал видеть вас здесь? Всякий
раз, как я испытываю удовольствие, мне хочется разде-
лить его с вами. Вот г-н Шистр взял мандору и заиграл.
Какое исполнение! Струны под пальцами его говорят пе-
цздяснцмо прекрасные цепщ, ц мы с г-жою Гольбах по*

124
Дени Дидро
нимаем его без слов.— Каков гнев! Как он прекрасен! —
Сколько нежности в этой мольбе! — Он в сердцах, он
на что-то решился.— И я так думаю.— А вот они и
помирились.— Правда.— Разве можно устоять против че-
ловека, который умеет так просить прощения ! — Мы не-
сомненно всё это слышали.
Г-н Шистр оставил мандору. Величайшее удоволь-
ствие, испытанное нами, послужило предметом дальней-
шей беседы. Мы предоставили другим говорить всё, что
им заблагорассудится, предпочитая молча наслаждаться
своим восторгом. Трепет, вызываемый большим наслажде-
нием, весьма сладок, ибо сердце трепещет, как в пред-
вкушении наслаждения, так и после него.
Г-жа Жоффрен никогда не ночует вне дома; в шесть
часов вечера она простилась с нами, села в свою ко-
ляску вместе с нашим другом Даленвиллем и уехала.
В семь часов уселись за карточные столы, а Леруа,
Гримм, аббат Галиани и я занялись беседой. О, в этот
раз я ближе познакомлю вас с аббатом, которого до сих
пор вы считали лишь приятным повесой. Он гораздо более
достойный человек.
Гримм и Леруа заспорили о творческой способности
и о системе. Гримм ненавидит систему: она, по его мне-
нию, вносит в литературу педантизм. Пусть лучше не
суется тот, кто умеет лишь вносить порядок; а кто для
приобретения знаний нуждается в системе, пусть остается
невеждой.— «Только с помощью системы можно чего-ни-
будь достигнуть».— «А также и испортить».— «Без нее
ничему не научишься».— «Конечно, нужно умственное
напряжение; но это к лучшему. Разве столь необходимо,
чтобы так много людей знало более того, что требует
от них ремесло?» Многого из сказанною ими я вам не
передаю ; они сказали. бы еще брлее, если бы их не
прервал аббат Галиани, произнеся следующее:
«Я вспоминаю по этому поводу одну басню; слушайте,
друзья мои, она, быть может, покажется несколько длин-
ной, однако отнюдь не наскучит вам.
Однажды в лесу кукушка вступила в спор с соловьем

Письма к Софи Воллан
125
о том, кто из них лучше поет. И тот и другая расхвали-
вали свой талант.— «Кто из птиц,— говорила кукушка,
поет столь безыскусственно и просто, столь естественно
и равномерно, как я?» — «Чье пение слаще, разнообраз-
ней, блестящей, приятней, трогательней моего»,— гово-
рил соловей.
Кукушка: Я говорю мало, но в словах моих есть
вес и порядок, их легко запомнить.
Соловей: Я люблю говорить; но то, что я говорю,
всегда ново и не утомительно. Я чарую леса; кукушка
наводит на них грусть. Она столь слепо следует наста-
влениям своей матери, что не решается ни звука издать
по-своему. Я же не признаю наставников и смеюсь над
правилами. Тогда-то более всего и восхищаются мною,
когда я их нарушаю. Можно ли сравнить скучную си-
стему кукушки с моими пршггными отступлениями?
Кукушка несколько раз пыталась прервать соловья.
Но соловьи всегда сами поют, а других не слушают,—
это отчасти их недостаток. Тут соловей наш, увлекшись
своими мыслями, унесся вслед за ними, нимало не за-
ботясь о возражениях оопер'ницы. Однако, после неко-
торых пререканий, они решили вынести это на суд
третьего.
Но где найти среди зверей ученого и беспристраст-
ного судью? Дело это не легкое. И вот они отправляются
на поиски. Пролетая над лугом, они видят осла, самого
глубокомысленного ц самого величественного из всех ослов.
Ни один из представителей этой породы еще не обладал
столь длинными ушами.— «Ах,— молвила, увидя их, ку-
кушка,— какая удача; спор наш может разрешить лишь
слух; вот наш судья, бог как нарочно посылает его нам».
Осел щипал траву. Он и не воображал, что ему
доведется когда-нибудь высказать суждение о музыке. Но
провидение и не так еще шутит. Обе наши птицы спу-
скаются на земь, приветствуют осла; расточая любезные
речи по поводу его глубокомыслия и справедливости его
суждений, излагают предмет спора и смиренно просят
разрешить его и примирить их.

1:21 i
Двии Дидро
Однако осел, одна повернув к ним свою тяжелую
голову л, не переставая жевать, делает им ушами знак,
что он голоден; к тому же нынешний день он не намерен
заседать в торжественном суде. Птицы настаивают на
своем, осел же продолжает щипать траву, и, наконец,
утоляет голод. На опушке леса росло несколько де-
ревьев.— «Ну, хорошо,— молвил осел,— летите к дере-
вьям; я также отправлюсь туда; вы будете петь, я же
послушаю вас, покуда желудок мой переварит пищу,
а затем я скажу вам свое мнение».
Птицы проворно вспорхнули и сели на дерево; осел
пошел за ними следом с таким видом, будто он председа-
тель верховного судилища, шагающий по залам суда.
Придя на место, он расположился на земле и сказал:
«Начинайте, суд слушает». Он-то и был судом.
«Великий судья,— промолвила кукущка,— не пропустите
ни слова из моих объяснений, старайтесь уловить характер
моего пения, соблаговолите особенное внимание обратить
на искусство, систему и методичность». Затем, напыжив-
шись и хлопая каждый раз крыльями, она пропела: «ку-ку,
ку-ку, ку-ку-ку, ку-ку-ку, ку-ку, ку-ку-ку». Пропев это
на разные манеры, кукушка умолкла.
Соловей же без всякого вступления разлился на; все
лады, в самых смелых руладах, чаруя слух изысканней-
шими, неслыханными доселе напевами; то пустит трель,
то тянет, пока хватит духу, одну ноту, то замрет на
самых низких тонах, журча, как ручеек, бегущий по
камням, то поднимется вверх, постепенно ширясь, напол-
няя звуками пространство и как бы застыв в нем. Звуки
песен его были то нежны и приятны, то блестящи, то
патетичны, но каюой бы характер йи принимало его
пение, оно всегда живописало; только не всякому оно
доступно.
Увлекшись, он готов был петь еще, но осел, не раз
уже зевнувший, остановил его словами: «Пожалуй, всё,
что вы тут спели, весьма красиво»; только я в этом ничего
не смыслю; ваше пение кажется мне странным, запутан-
ным, бессвязным. Возможно, в вас учености и больше,

Письма к Софи Во.пан
127
нежели у вашей соперницы, однако ее пение система-
тичнее, а я стою за систему».
Обратившись к г-ну Леруа, аббат указал пальцем на
Гримма и проговорил: «Вот соловей, а вы кукушка; я же
осел и решаю дело в вашу пользу. 'Доброй ночи».
Сказки аббата хороши, а представляет он их превос-
ходно. Нет сил» устоять. Вы бы смеялись доупаду, увидев,
как он выпячивает шею и говорит тоненьким голоском,
подражая соловью, как пыжится и хриплым басом вторит
кукушке, как, растопырив уши, имитирует глупую и тя-
желовесную важность осла; всё выходит у него есте-
ственно и притом без всякого старания, оттого что он
актер с головы до ног.
Г-н Леруа стал хвалить басню и смеяться.
Разговор зашел о пении птиц и кто-то спросил, по-
чему в древности существовало мнение, будто лебедь,
имеющий голос хриплый и гнусавый, умирая, поет мело-
дично.
Я ответил, что лебедь, быть может, являлся эмблемой
человека, который не перестает говорить даже в послед-
нюю минуту жизни; если бы мне, добавил я, привелось
передать в стихах последние слова оратора, поэта или
законодателя, я озаглавил бы свое произведение Лебеди-
ною песней. Тут беседа приняла более серьезный оборот.
Заговорили об ужасе, который все испытывают перед
небытием.
«Все!—воскликнул дядюшка У п.— Меня извольте
исключить. Мне слишком плохо жилось в первый раз,
чтобы я мог пожелать начать жизнь сызнова. Если бы
мне даровали благополучное бессмертие за один един-
ственный день, проведенный в чистилище, я и то не
согласился бы: лучше всего не существовать вовсе»...
Эти слова навели меня на мысль, что и я рассуждал
бы, как дядюшка Уп, до тсУй поры, пока находился бы
в добром здравии; но в последнюю минуту перед смер-
тью я, быть может, согласился бы купить ценою тысячи,
десяти тысяч лет пребывания в аду счастье прожить еще
одну жизнь. Ах, драгоценная подруга! Мы встретились бы

128
Дени Дидро
вновь, я снова мог бы вас любить! Я убедил бы себя
в том, в чем удалось одной девице убедить своего умираю-
щего отца, старого ростовщика. Какой-то священник по-
клялся ему, что ой будет осужден на вечные мучения,
если не возвратит присвоенное им добро. Тот решился
всё вернуть и, призвав свою дочь, сказал ей: «Дитя мое,
ты надеялась получить после меня богатое наследство;
так оно и должно было случиться, нашелся, однако,
человек, который хочет тебя разорить: он утверждает,
что я буду гореть в вечном огне, если умру, не возвра-
тив присвоенного добра».— «Вы., шутите, отец, о каком
возвращении присвоенного и каком осуждении на вечные
мучения идет речь? Насколько я знаю ваш характер,
вы и десяти лет не пробудете в аду, как свыкнетесь со
своим положением».
Это показалось отцу девицы справедливым, и он умер,
ничего не возвратив. Дочь решается осудить отца на
вечные мучения, отец готов отправиться в ад, чтобы
оставить дочери богатство; но страстный любовник и чест-
ный человек страшится умереть. Ужели не сладостно про-
длить свое бытие, чтобы встретиться, хотя бы даже
в аду, о отцом, матерью, подругою, другом, женою, детьми,
со всем, что было дорого!
И вот мы принялись рассуждать о жизни, о смерти,
о мире и о его так называемом творце.
«Существует ли бог, или нет,— заметил кто-то,— но
упоминание об этой машине в рассуждениях о природе,
либо в иных каких-нибудь вопросах, лишь затем-
няет их».
По мнению другого собеседника, некое предположение,
объясняющее все явления, отнюдь не является доказа-
тельством правильности данного предположения, ибо кто
знает, от одной или от многих причин: зависит общий
порядок вещей. Как же следует рассматривать предпо-
ложение, которое не только не разрешает вопроса, но
порождает бесконечно много возражений?
Мне кажется, дорогой друг, что наша болтовня у ка-
мина попрежнему развлекает вас; поэтому продолжаю.

Письма к Софи Водлап
129
Почему люди незаслуженно страдают? Вот один из
тех вопросов, на который и по сию пору не дано ответа,
хоть люди задают его с самого сотворения мира. Всё
дело в несовместимости зла физического и морального
с природой вечного начала в человеке. В нем говорит
бессилие или злая волл: бессилие, если он желал воспре-
пятствовать злу, но не смог; злая воля —если мог вос-
препятствовать злу, но не пожелал. Это и ребенок поймет.
Вот на чем основаны преступления праотца, первородный
грех, кара и воздаяние в будущем, воплощение, бес-
смертие, два основных начала манихеян, персидские
Ормузд и Аримая, эманации, царство света и ночи, чере-
дование жизней, переселение душ, оптимизм и прочие
благоглупости, принимаемые на веру различными наро-
дами, населяющими землю, которые пустыми бреднями
заменяют ясные, точные и определенные факты.
Как поступить в подобных случаях людям, обладающим
здравым смыслом? Так, как сделали мы, мой друг; что бы
ни толковали оптимисты, мы говорим им следующее: раз
мир не может существовать без чувствительных созданий,
а чувствительные создания не могут существовать без
страдания, то нам остается лишь пребывать в покое.
Ведь прошла же целая вечность, прежде чем создана
была эта глупость!
Мир — нелепость! Ах, друг мой, какая, однако, пре-
красная нелепость! Это, как говорят некоторые жители
малабар'Ского побережья, одна из семидесяти четырех ко-
медий, которыми развлекается предвечный.
Лейбниц, основатель оптимистического учения, столь
же великий поэт, сколь и глубокий философ, повествует
где-то, что в одном из мемфисских храмов имеется высо-
кая пирамида, составленная из глобусов, помещенных один
на другом; какой-то священник, на вопрос путешествен-
ника об этой пирамиде, ответил, что глобусы изображают
различные миры, причем самый совершенный из миров
находится на вершине; путешественник, которому лю-
бопытно было увидеть совершеннейший из миров, взошел
на верхушку пирамиды, и первое, что бросилось ему в
9 Д. Дидро, VIII

130
Дени Дидро
глаза, устремленные на самый верхний глобус, был Тар-
квиний, насиловавший Лукрецию91.
Не знаю, что напомнило мне этот случай, о кото-
ром я, кажется, вам рассказывал.
Странная вещь — беседа, особенно в большой компа-
нии. Смотрите, какими кружными путями шла она у нас;
сны больного, находящегося в бреду, не столь чудны.
Но как в голове грезящего или сумасшедшего всё остается
на своем месте, *гак и в разговоре всегда имеется стер-
жень; только иногда бывает весьма затруднительно пой-
мать незаметные звенья цепи, на которые нанизано столько
разобщенных идей. Человек бросает слово, следуя за
собственной мыслью, другой делает то же самое, а там,
кто догадлив, тот и поймет. Одно какое-нибудь физи-
ческое свойство может вызвать в уме, который займется
этим свойством, представление о бесконечном множестве
разнообразнейших предметов. Возьмем какой-нибудь цвет,
желтый, например: золото — желтое, шелк — желтый, ку-
рослеп— желтый, желчь — желтая, солома — желтая, к
скольким нитям ведет одна эта нить. Безумие, греза,
бессвязность разговора заключаются в том, чтобы пере-
ходить от предмета к предмету через посредство общих
свойств.
Безумец не замечает, как он подменивает одно свой-
ство другим. Держа в руках желтую блестящую соло-
минку, он кричит, что поймал луч солнца. Сколько есть
людей, схожих с этим безумцем и не подозревающих
об этом! И я, может быть, таков в это мгновение!
Словом «насилие» связано злодеяние Тарквиния со
злодеянием Ловеласа. Ловелас; — герой романа «Кларис-
са»,— так мы перескочили с римской истории на англий-
ский роман. Много было споров о «Клариссе». Одни
относятся к этому сочинению с величайшим презрением,
другие же, почитая его достойным всяческих похвал, смо-
трят на него как на высшее проявление человеческого
разума. У меня есть это сочинение, и мне очень досадно,
что вы не захватили его о собой. Я был бы весьма недо-
волен вами и собою, если бы мне не удалось внушить вам,

Письма к Софи Воллан
131
какой правдой дышат Памела, Том Джонс, Кларисса,
Грандисон92. Здесь говорится и делается столько муд-
рого и безрассудного, что а никогда не кончил бы своих
рассказов, если бы не прервал их, чтобы перейти тотчас
оке к двум презабавным маленьким приключениям, от опи-
сания которых я не могу освободить вас, хоть и знаю
хорошо, как они ребячливы и как не подходят к рас-
положению духа, в каком вы сейчас пребываете.
Все мы живем во втором этаже, в одном и том же
коридоре; одни комнаты выходят на передний двор й
овраги, другие в сад и поля. Ах, как я болтлив, дорогой
друг мой! «Нельзя ли мне перестать кушать и умолк-
нуть!»— говаривала г-жа де-Севинье93, которая была
столь же болтлива и столь же прожорлива, как я.
Вечером мы разошлись по своим комнатам. Много
было разговоров про пожар у г-на де-Багвилль, и вот,
г-жа Дэн, лежа в постели, вспомнила, что в камине,
в гостиной, осталась огромная пылающая головня; могло
статься, что забыли поставить каминную решетку, и го-
ловня вывалится на паркет, как уже однажды случилось.
Ее взял страх, и она, недолго думая, встала, надела
на босу ногу туфли и вышла из комнаты в ночной
кофте и сорочке, с ночником в руках. Когда она спуска-
лась с лестницы, г-н Л еру а, по обыкновению бодрство-
вавший и развлекавшийся в гостиной чтением, подни-
мался к себе; они заметили друг друга. Г-жа Дэн бро-
силась бежать. Л еру а погнался за ней, поймал и, схва-
тив поперек тела, стал целовать. Тут она закричала:
«Спасите! Спасите!» Но поцелуи дохитителя мешали ей
говорить явственно. Между тем, слышно было приблизи-
тельно следующее: «Спасайте меня, зятья мои! Для вас
же хуже, если он наградит меня ребенком!» Двери из
комнат раскрылись; все выскочили в коридор, но застали
одну г-жу Дэн в величайшем беспорядке; она искала
в темноте свой ночной чшец и туфли, так как ночник
погас и упал; а друг наш заперся в своей комнате.
Я оставил их в коридоре, где до двух часов ночи
раздавался хохот, подобный хохоту гомеровых богов, ко-
9*

132
Дени Дидро
торый длился без конца и часто имел менее* достойный
повод, ибо вы согласитесь, что приятнее видеть белень-
кую и пухленькую полуголую женщину в объятиях дерз-
кого и развращенного молодого человека, нежели гад-
кого хромоножку, наливающего питье огцу и матери
после низкой семейной ссоры — таков конец первой книги
Илиады.
Приключение это было1 предметом шуток в течение
всего дня. Одни полагают, что г-жа Дэн закричала слиш-
ком рано, другие — что она стала взывать о помощи,
убедившись, что ей нечего опасаться; что она предпочла
бы молчать ради своего удовольствия, чем кричать в за-
щиту своей чести. О чем только ни говорят! Другая исто-
рийка— дерзость первостепенная. Вообразите, что нас
за столом сидит человек четырнадцать или пятнадцать.
К концу обеда наш сынок Дэн сидел по левую руку от
г-жи Шармуа. Обычно, он весьма фамильярен о нею. Он
взял ее руку, отвернул яарукавнички (она разрешает это
умышленно или по рассеянности), замечает на довольно
белой коже черйые волоски и начинает выщипывать их;
она хочет вырвать руку, он крепко держит ее, она хочет
опустить нарукавнички, но он отвернул их и продолжает
выщипывать волоски. «Перестаньте, милостивый госу-
дарь!»— восклицает она. Он отвечает, продолжая свое:
«Нет, не перестану, сударыия, на что они нужны здесь,
чорт возьми!» Она рассердилась: «Дерзкий!» Он пре-
доставил ей сердиться, не прекращая своего занятия.
Г-жа Дэн, наполовину задыхаясь от смеха, наполовину от
гнева, держась за бока, стараясь говорить суровым тоном,
обратилась к сыну: «Что вы делаете, Дэн?» — И расхо-
хоталась.—«Кто же выщипывает у женщины волосы за
столом? Так ли я вас вошитьгеала!» Тут и остальные
прыснули со смеху, и я хохотал до слез, до упаду.
Между тем, через минуту г-жа Дэн сделала сыну
знак, и он бросился к ногам дамы, умоляя о прощении.
Она утверждает, что он причинил ей боль, но это не-
правда: ей неприятны были цеуместная шутка и наш
бесчеловечный смех.

Письма к Софи Воллан
133
Барон захворал. У него расстройство желудка и лихо-
радка. Только что спустился в гостиную, где он, дя-
дюшка Уп, г-зка Дэн и г-жа Гольбах пьют чай; я выпил
вместе с ними. И вот, барон, не утративший из-за колик
присущего ему игривого тона, спросил: «Знаете ли вы,
кто такой великий Лама, маменька?» — «Не знаю ни ве-
ликого, ни малого».— «Это тибетский рвященник».— «От-
куда бы он ни был, если он добрый священник, я его
почитаю».— «Однажды, после хорошего обеда, он отпра-
вился в нужник».— «Да пойдет ему это на пользу».—
«И там...» — «Наверное, какая-нибудь непристойность».—*
«Что вы называете непристойностью, позвольте вас спро-
сить? Мне кажется, естественная надобность — дело до^
вольно натуральное, довольно простое, всем свойственное,
и, несмотря на весь ваш спиритуализм, вы отправляете
свои нужды точно так же, как любая мельничиха. Но,
когда великий Лама совершает свою непристойность,—
ибо непристойность Несомненно налицо,— то ее берут,
как некую 'священную вещь, делают из нее порошок
и в маленьких пакетиках рассылают по всем монархам,
а те кушают порошок этот вместо чая в дни причастия».—
«Какая глупость!» — «Глупость 'или нет, однако это
факт. А как вы полагаете, разве сами-то вы не стали бы
гордиться, если бы получили в подарок Иисусово дерьмо?
И если какому-нибудь яноенисту преподнести дерьмо бла-
мбенйого диакона Париса94, разве не положит он его
в золотую раку, ожидая в скором времени чуда!»
Не читайте этого г-же Лежандр. Она не любит таких
вещей. Но вам я скажу, что случай с великим Ламой —
несомненный факт, который, несмотря на свой дурной
запах, доказывает, насколько сильно влияние священ-
ников на умы.
Вот нечто подходящее для г-жи Лежандр: Дамила-
вилль прислал мне «Историю царя»95, и я ее прочитал.
В книге три части: предисловие, в котором имеются
общие указания, как надлежит писать историю, описание
России и история царя от рождения до поражения
Карла XII под Полтавой.

134
Дени Дидро
Предисловие поверхностно. Оно отличается простотой
стиля и было бы весьма уместно в Литературной смеси
того же автора. Кончается предисловие утверждением,
что описывать домашний быт великих людей не следует.
Странный парадокс этот подтверждается доводами, кото-
рым скромность придает кажущуюся правдоподобность;
однако это неправильно, или друг мой Плутарх — глупец.
Есть в предисловии одно выражение, которое мне
нравится, а именно: если бы произошло только одно это
сражение, то имена всех участников его были бы изве-
стны и родословная их дошла! бы до самого отдаленного
потомства.
Можно ли найти более очевидное доказательство неле-
пости того факта, что толпы людей отправляются в одно
какое-нибудь место, чтобы убивать друг друга.
Если бы звери, чьим бичом мы являемся, размышляли
о человеке так, как человек размышляет о них, они не
преминули бы увидеть в этом событии особую благосклон-
ность провидения. И не стали бы они разве толковалъ
между собой, что, не будь злобы, которую природа вну-
шает людям, заставляя их время от времени удовлетво-
рять ее, и не будь они томимы жаждой истребления
своих ближних, их проклятый род покрыл бы всю землю
и не оставил бы места для зверей? Если бы олени спо-
собны были мыслить, каким великим событием для оле-
ней лесов Фонтенебло явилась бы смерть Людовика XV!
Что бы сказали они! А что думают в наших канавах
рыбы, которым 'мы развлечения ради бросаем после обеда
хлеб, об этой манне, падающей к ним с осеннего неба?
Нет ли среди них какого-нибудь чешуйчатого Моисея,
приписывающего себе честь нашего благодеяния?
Как бы то ни было, мне хочется немного примирить
вас с войнами, чумой й прочими бедствиями рода чело-
веческого. Знаете, если бы все государства управлялись
столь же хорошо, как Китай — наиплодороднейшая страна
в мире, то людей было бы втрое больше, нежели их
можно прокормить. Во всём, что существует, должно
быть хорошее и плохое. В описании России обычно

Письма к Софи Воллан
135
встречаются места, притязающие на знание естественной
истории, в которой автор, однако, ничего не смыслит.
А «История царя» читается с удовольствием. Но если
бы у меня спросили в конце: что за большую картину я
видел? Насколько глубокое впечатление у меня осталось?
Был' ли я поражен каким-нибудь особенно прекрас-
ным местом? Какую главу хотел бы вновь перечитать?
Чувствуется ли во всем этом рука гения? — Я не знал бы,
что ответить. Я предпочитаю писать своей подруге это
письмо. Оно умрет между нами. Она развлечется, читая
его, как развлекался я, когда писал. И все будет хорошо.
Многого недостает писателю Франции, чтобы под-
няться до уровня законодателя России. Однако, если бы
все газеты были таковы, я не хотел бы пропустить ни
одной.
Есть в книге прекрасная глава, описывающая жесто-
кости царевны Софьи. Не без волнения читаешь о том,
как двенадцати- или тринадцатилетний Петр, держа в
объятиях девушку, выходит в сопровождении плачущих
сестер к толпе разъяренных солдат, которые с громким
криком требуют его умерщвления и сейчас лишь отру-
били голову, руки и ноги ею брату. Это напоминает
мне некоторые страницы Тацита, как, например, великое
смущение и печаль римлян, когда Они узнали о смерти
Германика и когда в Рим дривезли прах этого монарха.
В описании России есть довольно красивая глава
о нравах самоедов. Но я не терплю страсти уничтожать
признанные всеми труды. В двух местах автор ставит
себе задачей унизить Естественную историю Бюффона,
отмечает мелкие ошибки в области географии и припра-
вляет свою критику ироническими похвалами. А залгем,
какое отношение тс истории царя имеют свинья Кромиона
и капеллан Норбер? Дамилавилль нашел книгу прекрас-
ной, за что я получил от меня головомойку; однако я
умерил горечь моего наставления, сказав ему с той же
искренностью, с какою говорил бы с вами и сестрицей
Уранией: не оскорбляйтесь моими наставлениями в области
литературы и философии. Разве не гордились бы вы всю

136
Дени Дидро
свою жизнь, что являетесь моими раставницами в обла-
сти морали, особенно морали, необходимой в практической
жизни? Вы знаете, что такое добро, у вас верное чутье,
чувствительное сердце и деликатный ум; вы — люди, я же
только сверчок, который шумит на всю деревню.
Когда же мы, наконец, свидимся? Когда же возвра-
тят мне обстоятельства мою возлюбленную? Когда пло-
хая погода возвратит ей ее философа? В день всех
святых или в день св. Мартина? Философ должен по-
явиться вместе с плохой погодой — это его пора.
Я был расположен сказать вам много нежных вещей,
ибо любовью должны начинаться и .кончаться мои письма.
Если Урания более любит читать те места, где я описы-
ваю вам свои чувства, то и мне они нравятся более чем
всё другое! и легче всего удаются.
Однако звонят к обедне; попик уже явился. Я слышу
его смех, похожий, по сравнению Деруа, на крик оленя
в октябре. Леруа утверждает, что з лесу их можно легко
перепутать.
Часть наших дам будет слушать обедню из бил-
лиардной, другие — из моей комнаты, откуда видна дверь
в часовню, которая находится на другом конце двора:
дамы утверждают, что действие обедни распространяется,
по меньшей мере, на пятьдесят шагов в окружности.
Что касается мужчин, то у лих на этот счет нет ника-
кого мнения.
Говорил с Гриммом о вашем деле с Вилльяёвом: он
мне ответил, что все эти люди мошенники, что о Вилль-
нёве ходят слухи, будто у него более пятидесяти тысяч
ливров ренты; что не надо уступать; что он малодушен;
что у него не хватит храбрости сделать большую гадость
и что, быть может, не обладая большим благородством,
он всё же достаточно дорожит общественным мнением,
чтобы побояться скандала; отсюда я вывел заключение,
что надо осторожно намекпуть дяде, дасколько его ме-
мория несправедлива и противоречит закону д как осудит
свет его самого и племянника, если подобный документ
станет достоянием общества. Надобно сохранить доку-

Письма к Софи Воллан
137
мент и не давать никакого ответа, пока он снова не
попадет в ваши рувд. С цервой же почтой отвечу на
ваши письма 27 и 28.
Давно вы ничего не писали мне о своих бо-бо. Вы
никогда не слышали о пилюлях дз цикуты? Им припи-
сывают чудеса при всякого рода закупорках, наростах,
опухолях желез, раковых опухолях и т. д.
Округляюсь точно шар. Как возненавидит меня
г-жа Лежандр! Живот мой жестоко борется с пугови-
цами от жилета, негодуя, что не может преодолеть сие
препятствие, особенно после обеда.
Прощайте, нежный друг мой, я ваш навсегда — так
подсказывает мне мое сердце, оообенно в тяжелые минуты
жизни.
Уже никто более не гостит, шум утих. Барон, дя-
дюшка Уп и я снова .сблизимся между собою. Слава
богу, все посторонние, разлучавшие нас друг с другом,
отбыли.
Вместе с настоящим письмом отправляю то, что вы
адресовали г-яу Призи.
А знаете ли, друг мой, что заключительная фраза
вашего письма весьма двусмысленна: человек ,с самомне-
нием мог бы злоупотребить ею, ревнивец — встревожиться.
«Увижу приятное общество — сестру, ее детей... Д только?
О, нет, если я захочу всё сказать, то никогда не кончу»...
В этой фразе много кокетства, ,а может быть, и хуже
того; но я ничего не цодозреваю; что же капается
г-на де-Призи, то он вложит в нее лишь тот смысл,
какой следует. Он отнюдь не повеса, я не ревнивец.
Дамилавилль — чудесный человек; он трижды в не-
делю присылает своего слугу, который привозит мне ваши
письма и отвозит мои.
Прощайте, прощайте! Предупредите меня заблаго-
временно о своем возвращении, чтобы десяток писем
моих не оказался попусту в Иле, когда вас там не
будет.
Мне вы дороже чем когда бы то ни было; суть не*
в разлуке, впрочем, нет, она; возбуждает нетерпение.

138
Дени Дидро
[P. S.J Перечитал письмо, и луть было но сжег его;
<5оюсь, что оно утомит вас.
Если оно не стоит вашего внимания,— не читайте.
Прочтете впоследствии; неясность ею объясняется тем,
что из написанного нельзя ни слова выкинуть; к тому же
темы письма более близки нам, нежели вам. Горю жела-
нием вас видеть.
27 (48)
[Гранваль, 26 октября 1760 г.]
Если вы не припомните содержания ваших писем
«с 22-го по 29-й номер, .только что мною полученных,
вам непонятно будет то, что следует.
Я беседую о вами наподобие того путешественника,
которому приятель сказал: «Вот прелестная долина»; а он
ответил, проехав льё: «Да, она ресьма красива».
Когда вы прочли сестре: «Да, сударыня, я вас нена-
вижу», она засмеялась и не доверила. Если бы я на-
писал: «Да, сударыня, я вас люблю», она приняла бы
серьезный вид и также не поверила бы. Труднее всего
уверить ее в равнодушии, ибо у меня нет и никогда не
будет этого чувства.
Гашон явился один. Их первая беседа была такой же,
какой будет сотая. Это доступно людям, которые ничего
не говорят друг другу; но когда у людей, подобных
Урании, вам или мне, молчит сердце и ум и лишь шеве-
лятся губы, это значит, что и они друг другу, и посто-
ронние им наскучили. Не р&з задавал я себе вопрос,
почему, обладая легким и уживчивым нравом, снисходи-
тельностью, веселостью и знаниями, я столь мало создан
для общества. Суть в том, что я не умею держать себя
в обществе так, как обхожусь с друзьями, и мне незна-
ком холодный, лишенный чувства язык, каким разгова-
ривают с людьми безразличными; я либо молчалив, либо
нескромен. Прекрасный случай изъясняться во вкусе Ма-
риво. А к чему стал бы я отказывать себе в этом? Самое
худшее — быть многословным с посторонними. Чем #о-

Письма к Софи Воллаи
139
роче мои письма к вам, наоборот, чем они длиннее, тем
более я ими доволен. Я говорю себе: как она будет рада,
получив этот пакет! Сперва она взвесит его в руке; спря-
чет до того времени, когда останется одна; с каким не-
терпением будет она ждать этой минуты. Неторопливо
вскроет конверт, надеясь найти, по меньшей мере, бро-
шюру, но вместо брошюры там окажется целая пачка
разрозненных листков, написанных моей рукою. Она при-
ведет в порядок листки и будет читать всю ночь, оставив
половину на следующий день. На другой день она окон-
чит чтение и вновь перечитает, прочтет своей дорогой
сестрице строчки, которые еще более понравятся ей; ибо,
даже не будучи сильно любимой, женщина хочет ка-
заться любимой; и если возлюбленный ее не столь лю-
безен, ей хочется, чтобы он казался любезным. В этом
отношении, думается мне, любовники, пожалуй, честнее
и деликатнее большинства супругов.
Что же служит содержанием этой пачки листков, кото-
рую читают с таким удовольствием? Мелочи, но мелочи
эти повествуют о наиболее для нас важном — о жизни
друга сердца.
Всякая страсть основана на расчете, столь нена-
вистном вам; целые годы погони за наслаждением, для-
щимся один миг — вот арифметика страсти, и так будет,
пока существует мир.
Защищая молодого человека96, я имел в виду лю-
безность его, а не честность. Но можно ли быть любез-
ным, не будучи честным? — Увы, можно. И в этом,
отчасти, виноваты женщины... Такой мужчина им, в сущ-
ности, и нужен, ибо они обманывают, мучают, изме-
няют, приказывают или презирают, а иных заставляют
смертельно страдать.
Урания, Урания, боюсь, что вы придаете слишком
много значения качествам приятным, и слишком мало —
положительным. Вы страшитесь скуки, смешное оскор-
бляет вас, и потому вы не знаете цены добродетели.
Выдающегося человека, который разрешил бы все ваши
сомнения, вы бы, пожалуй, согласились осчастливить; че-

140
Дени Дидро
ловека же, ежеминутно) готового пожертвовать ради вас
жизнью, вряд ли удостоили бы взглядом жалости.
Теперь, когда Марсон умер, я попрошу вас, дорогой
друг, задать г-же Лежандр следующий вопрос: разве
не была бы она более довольна собою, если бы пода-
рила ему хоть минуту счастья. Но дайте ей целый день
на размышление и не говорите, что вопрос задан мною;
предложите его как бы от себя. Из 'ответа ее я узнаю,
как далеко могут зайти отношения между чувствительным
мужчиной и честной женщиной. Он умрет ее должником,—
она же останется его кредитором. Как ни удивительно, но
женщина иногда отказывает мужчине в благосклонности
из боязни, что он слишком долго проживет. Если бы
какому-нибудь мужчине надлежало умереть в объятиях
женщины, притом умереть в полном смысле слова, и ми-
нута наивысшей радости, какая бывает в жизни, оказа-
лась бы также и последней минутой, то предпочтение
было бы отдано самому безразличному, докучному и нена-
вистному человеку.
Аббат де-Вуазенон97 решительно отказывается от
«маленькой дряни»; тем не менее она останется за ним
до той поры, пока не появится что-либо другое. Во всем
причиною является, обычно, отсутствие успеха. Смельчаки
раскаиваются лишь при неудаче.
«Шутки» — сборник непристойностей 1760 г., издан-
ный Вольтером в Женеве, дополненный им несколькими
письмами. Там же помещено и «Видение»98, но в нем
вычеркнуты оба стиха г-жй де-Робек. Вот, если только
я не ошибаюсь самым жестоким образом, причины вы-
хода в свет этого произведения; быть может, сюда при-
мешалось отчасти желание искупить свой стыд за пере-
писку с Палиссо. На полях писем к Палиссо Вольтер
сделал весьма ядовитые замечания. Полгода тому назад
на представлении комедии: «Философы» люди задыхались
от давки; где же ныне эта, комедия? На дне бездны,
которая поглощает все безнравственные, бездарные произ-
ведения; но позор навсегда ложится на автора. Сколь
.прекрасны слова афинского философа: «Не меня следует

Письма к Софи Воллаи
141
жалеть, а Мелита и Анита",—говорил он тем, кто вы-
ражал ему сожаление.— Стали бы вы колебаться, если бы
пришлось выбирать между их положением и моим?» А раз-
ве не случается в жизни утешаться подобным* же обра-
зом? Кто из нас захотел бы носить в кармане рукопись
Вилльнёва?
«Рассуждение о сатире на философов» — сочинение
аббата Койэ100 и лучшее из его творений. Я весьма
рад, что этот человек принадлежит к людям просве-
щенным, хотя бы ради того только, чтобы противопоста-
вить злому языку столь же злой и острый язык.
Не вбивайте себе в голову, что зима вам предстоит
тяжкая. Из рассуждений ваших нельзя выкинуть ни слова.
Если у вас достаточно смелости, то у других ее нехватает.
Маменьке вашей надлежит сказать своей дочери одно:
твой супруг благородный человек, которого побуждают
совершить дурной поступок. Вы религиозны, неужели вы
согласитесь, чтобы ваши дети обогатились на чужой счет?
Спросите по секрету у своего мужа, и вы увидите, яа чем
зиждется эта несправедливость. Он может, по своему
благоусмотрению, позволить племяннику обмануть и обес-
честить себя, я же решаюсь разделить судьбу с другими
кредиторами. Либо я вместе с ними потерплю убытки,
либо мне уплатят по обязательствам согласно сделке,
с причитающимися процентами.
Возвращаюсь к Астрее и Селадону101. Около года
тому назад я встретился с ним в Уари. То было един-
ственное наше свидание. Он был весел, казался здоровым.
Мы гуляли вдвоем по красивой, обсаженной деревьями
аллее, на берегу меланхолической реки, откуда видны
плодоносные холмы Шампани. Я говорил ему об Астрее,
он не помнил себя от радости, весь превратился в слух.
Особенно тронула меня сдержанность, к которой он себя
понуждал. Он предоставил мне говорить, боялся задать
нескромный вопрос, не подозревая, что мне известны его
чувства. После я подумал, что, слушая, как я отзываюсь
об Астрее, он мог счесть меня за соперника.
Его не стало, он умер с горя. Вот какая судьба

142
Дени Дидро
ожидает благородного человека. Оо временем появится
другой, он будет обладать тем, чего недоставало Села-
дону, но у него не окажется тех прекрасных качеств,
какие были у того. Астрел встретится с ним, полюбит
его, но будет им обманута. Гил ас отомстит за Селадона;
тогда настанет время оплакивать Селадона. Болтовню
слушают с удовольствием. Это меня огорчает: или не
нужно слушать, или следует отвечать. Одного она свела
в могилу, теперь доводит другою до сумасшедшего дома.
Не люблю подобных людей, они жестоки; повторяю слова
одной женщины, которую ни в чем не сравню с Уранией.
Ишак она не вернется с вами?102 Весьма при-
скорбно. Тот недостоин знакомства с нею, кто может
без нее обойтись. Да, задуманная вами жизнь в Иле
Ойгбо в ю'крестностях Пекина была бы, без сомнения, весьма
приятной; но дела Дорваля и ревность Морфизы103 будут
всегда препятствовать нашему счастью. Морфиза не из
тех, кем можно пренебречь. Позволительно ли нам радо-
ваться, когда она страдает?
Ради бога, друг мой, никогда не рассчитывайте на
Гашона. Это раб, скованный двойной цепью. Своекоры-
стие и удовольствие, цепи эти связывают его по ру-
кам и ногам и стократно обвиваются вокруг тела. Ему
не сбросить to. Наше переселение в Авиньон — сказка.
Авиньон не ближе отсюда, чем Пекин. Кстати, юоль
скоро мы отправляемся в окрестности Пекина, следует
оставить здесь свои ноги, ибо там женщины в них не
нуждаются — всё само является к ним, они же ни к чему
не стремятся. Мадмуазель Буало говорит, что любит пе-
редвижение, г-жа Лежандр предпочитает ожидание.
Прочел вашу Мемарию. Ничего я из нее не извлек;
вы всё сказали, но из вашею письма к г-ну Фурмону я
понял, что, не говоря уже о справедливости, ваша ма-
менька, из участия к своему зятю, не может согла-
ситься на сделанное ей предложение. Если состояние
г-на Салиньяка неудачно помещено, то вы всем рискуете;
если его обманут и разорят, то вы ему поможете. Но
мне очень бы хотелось, чтобы этот человек объяснил вам,

Письма к Софи Водлан
143
на каком основании он великодушно отказывается от
пяти-шести сотен тысяч франков, которые ему должны.
Возможно ли мне быть всегда безумно любимым Î
Только так и подобает мне любить и быть любимым.
Вы ведь знаете, сколь жалкой кажется мне всякая не-
глубокая и сдержанная страсть. Я высказывал вам свое
мнение по этому поводу. Добавьте, что требования по-
добная страсть предъявляет те же, что и большая, но
почти ничего не дает взамен.
Кончились наши философские беседы, друг мой. Ба-
рону всё неможется. Его раздражает чужая веселость,
и мы из вежливости храним грустный вид. Он рано
уходит к себе, и дамы сопровождают его точно султанши.
Мы с дядюшкой Упо'М остаемся иногда поболтать у ка-
мина. Шотландец — прелюбезнейший человек, ей-богу.
С тех пор, как мне известна ею история, я им весьма
заинтересовался. Смотрите, милый друг, какое действие
оказывает на нас хотя бы один хороший поступок. Добро-
детель — лучшая рекомендация перед кем бы то ни было.
Дядюшка Уп прекрасно знаком с обычаями своей родины.
Они и служат предметом бесед наших во время прогу-
лок. Несмотря на плохую погоду, мы ежедневно выходим
из дому между восемью и пятью часами. Мы идем вдоль
цепи холмов, рискуя быть унесенными ветром. В течение
двух дней барометр показывал бурю. Когда дует сильный
ветер, мне кажется, что мозг мой охвачен безумием.
Таково состояние моего сердца во всякую погоду.
Говоря о легкости, с какою тратятся деньги, легкости,
почти всегда пропорциональной той, с какой они приобре-
таются, я указал шотландцу на наших прелестниц, а осо-
бенно на некую Дешан; особе этой нет еще и тридцати
лет, а между тем, она похваляется, будто промотала
уже два миллиона. Уп 1ответил мне, что в Лондоне почти
нет такого сорта прелестниц; в памяти его сохранилась
лишь некая мисс Филиппе, нажившая благодаря своим
прелестям изрядные суммы; однако к сорока пяти годам
она не имела !ни обола. Мисс Филиппе отличалась за-
мечательным умом, вела знакомства с вельможами трех

144
Дони Дидро
королевств, и большинство !гз них тайно изменяли с нею
своим женам. Когда она посылала означенному лицу за-
писку, в которой указывала на бедственное свое поло-
жение и на необходимость указалъ -ей имя богача, если
он не соблаговолит ей помочь, в ответ она получала сотни
три луидоров и пробел заполнялся многоточием. Таким
способом она поправила свое состояние.
Барон не выходит к столу; мы остались вчетвером —
г-жа Дэн, г-жа Гольбах, шотландец д я. Г-жа Дэн
называет его «дитя моего сердца». .Представляете себе
это дитя? Мы хохочем до упаду.
О мужчины, мужчины! Познакомился ci девицею Детг.
Она фламандка и внешность у дее самая фламандская.
Лицо похоже на большую миску ç молоком, куда бросили
несколько розовых лепестков, а груди точно подушки,
на которых покоится подбородок, д соответственно им
такие же ягодицы, как можно предположить. Она благо-
родного происхождения. Наш друг, кавалер де-Валори,
похитил ее из родительского дома, когда ей было че-
тырнадцать лет, прожил с нею лет пятнадцать, обесчестил,
прижил с нею детей, обещал жениться, до прельстился
другой и бросил. И таких-то людей считают честными.
Они совершают подобные посггупки, помнят о них, дру-
гие также про 'них знают, а между тем, люди эти ^ходят
с высоко поднятой головой; без запинки, не краснея
толкуют о пороке и добродетели, хвалят, порицают, чрез-
вычайно требовательны и строги к чужим поступкам,—
надобно слышать их рассуждения. Не могу понять. Слу-
чись такое «со мной, я спрятался бы в какую-нибудь дыру
и не вылез из нее, или, встретив знакомого, бежал бы
от него без оглядки. По совести скажу, что переме-
нился бы в лице и дот полил бы о меня градом.
Я вижу всё это и, тем яе менее, продолжаю ломать
копья в защиту рода человеческого. Предложил барону
разыскать в истории злодея, как бы ни был он счастлив,
жизнь которого не вызвала бы во мне твердого предста-
вления о несчастье, соразмерном с его злобой, и поря-
дочного человека, как бы несчастлив он ни был, жизнь

Йиоьма к Софи Вол лай
145
которого не вызывала бы во ,мне твердого представления
о счастье, соразмерном с его добротой.
Какой прекрасный урок — неведомая и тайная история
этих двух людей, милый друг мой! ^слн бы я по-своему
дополнил ее, то великий вопрос о счастье и добродетели
получил бы разрешение: надо попробовать. ,
Со мной случилось несколько дней назад дечто такое,
что наполнило душу мою горечью. Это было до обеда.
Я взял с камина том «Всеобщей истории»104 и на первых
же двадцати страницах прочел про сотню ужаснейших
злодеяний; барон же с иронией произнес: «Вот высшее,
что есть в натуре, врожденная красота рода человече-
ского, его природная доброта!»
Ну что же? Можно в таком случае надеяться, что
ваш Внлльнёв, завладев наследством своего отца, обманув
дядю и ограбив вашу мать, ваших сестер и вас, вас! —
будет разгуливать, как всякий другой, .и его всюду примут
с распростертыми объятиями. А если спросят хозяйку
дома: «Кто этот молодой человек?», она ответит:
«Г-н Внлльнёв, он сама учтивость, преисполнен даро-
вашш, честности и добрых чувств».
Скорей, дорогие мои, скорей бежим в леса;, в Пекин,
в Авиньон. Гашол, готова ли беседка? Гашон ничего не
отвечает, у него муха в горле застряла. Оставим этого
бездельника с подобными ему. Возьмите за руку свою
дочь, сударьшя, а подмышку подушку; впрочем, оставьте
лучше подушки дома: пока их набьют, пока выберут
пух и зашьют, вы проживете со злодеями лишних два
дня. Кто знает, сколько зла причинят они вам за два дня?
Послушайтесь меня, бежим скорее.
Наша Лангрская болезнь не имеет ничего общего
с болезнью Витри. Начиналась она с сильной головной
боли, к ней присоединялись горячка, беспамятство, рвота
кровью пли червями, а затем наступала смерть, либо
выздоровление.
Вам она не предложила поцеловать вас за меня?
А вы бы согласились? Я предпочитаю, чтобы вы обе
поехали в Париж, п г-жа Лежандр сама бы выполнила
10 Д. Дидро, VHI

146
Депп Дйдро
свое дело. Вы, может статься, не угодите ей; к тому же
я не понимаю, как можно — поцеловать вас за меня.
Разве вас поцелуют так, как поцеловал бы я вас, если бы
вы того пожелали, или как поцеловала ,бы она меня,
если б она это сделала? Разница большая. Второе го-
тов допустить.
Л твердо стою на своем, мой друг, и не размениваюсь
йа мелкую монету. Умею обо всём говорить, за исключе-
нием самых простых вещей, и ш jbcio свою жизнь не
научусь судачить, повторяя то, о чем толкуют одновре-
менно во всех околотках. Готов поверить в хорошие каче-
ства, какими вы наделяете свою сестру,— должна лее она
похюдить на свою родню. Впрочем, нельзя ,быть слишком
хорошего мнения о женщине, когда ее хвалит другая,
к которой г-жа Лежандр не гнушается ревновать.
Вы серьезпо думаете, что присутствие честных людей
может смутить плутов?.. В первый раз, как они залезут
в чужой карман и будут пойманы,— пожалуй. Но вскоре
он;и наглеют; и хотя на сердце у них не очень спокойно,
зато нарулшо они дерлсатся весьма стойко. Не заглу-
шает ли, однаш, лицемерие, вошедшее в пршычку, голос
совести? Прдакалсешь ли сердцу молчать? Не дредпочтет
ли оно само умолкнуть? Человек приобретает доброде-
тельный облик и этим удовлетворен.
Повторяю, успокойтесь, ваше дело, по крайней мере,
в той части, которая касается вас и ваших кредиторов,
в суд не попадет; это- отнюдь не предлог для Вилльнёва
выполнить его обязательства по отношению к своему дяде.
Всё ото, может быть,— одно притворство. Они зпают,
чего им держаться; если вы верите,— в час добрый, в про-
тивном случае — вас удовлетворят.
Вы принуждаете меня вновь вернуться к Урании и
к философу, что я и делаю без всякого отвращения.
Итак, вот человек влюбленный более чем когда бы
то ми было, беспрерывно разжигающий огонь своей стра-
сти письмами, поощряемый тем, что их благоволят читать
M разрешают просить ответа, человек медленно идущий
навстречу участи несчастного Марсопа, а может и худшей,

Письма к Софа Воллан
147
которому хладнокровно предоставляют идти своим путем.
Говврште что уюдпо, но в моем «представлении это не
соответствует истинному характеру Урании. Передайте
ей от моего имени: всё пли ничего.
Мне не терпится съездить в Париж.
Барон, видя, как я попусту теряю время и досадую
на это, сказал мне вчера: «Знаете вы, что такое пюс»?—
«Не очень».—«Это оцепеневшая рыба, которая заражает
своим оцепенением всё, что с нею соприкасается. Вот
прообраз ваших сотоварищей».
Прощайте, мой друг. Еще три месяца разлуки! Как
хладнокровно вы сообщаете мне об этом. Но ведь ры не
верите в эти три месяца, не так ли?
Когда вы будете расставаться с дражайшей сестрицей,
то нежно поцелуйте ее за меня, а если она, паче чая-
ния, предложит вам вернуть поцелуй, примите его.-
Сейчас лишь писал, что стремлюсь в Париж:, теперь
же страшусь, что найду в нем только деловых людей,
а коль скоро мне незачем заниматься делами, предпочи-
таю их вге знать. <
Получил все ваши письма вплоть до 29-го.
Два, три раза я, так лее как и вы, склонен был пре-
даться безумию. Но преодолел его, бдительно следя за
собою.
Могу ждать немного, но три месяца это слишком.
Вы позволите?
Прощайте, чувствую, что мною овладевает опьянение.
28 (Щ
[Гранпаль, 28 октября 1760 г.]
Вы не знаете, что такое сплин, или английская ипо-
хондрия; я также не знал и осведомился о том у нашего
шотландца во время последней нашей прогулки. Вот его
ответ:
«Двадцать лет как я чувствую более или менее! тяже-
лое недомогание. По временам испытываю такую тяжесть
10*

i-18
Денп Дидро
в голове, что так и клонит броситься из окна на улицу
или в реку, если идешь по берегу. Одолевают мрачные
мысли, грусть и досада; везде мне тошно, ничего де хо-
чется; тщетно пытаюсь развлечься, чем-нибудь занять
себя; чужая веселость удручает меня, мне больно, когда
я слышу смех пли разговор. Знакомо ли вам это чувство
оторопелости или дурного расположения духа, какое ис-
пытываешь, проснувшись после слишком долгого сна? Вот
обычное мое состояние, жизнь мне противна, малейшее
изменение атмосферы является для меня жестоким потря-
сением; я не могу оставаться на месте, всегда стремлюсь
куда-то, сам не знаю куда. Вот п'очему я ii объезжаю
свет. У меня плохой сои, аппетит, плохое пищеварение
и чувствую я себя сносно только в почтовой карете. Всё
получается у меня наоборот. Мне не нравится то, что
нравится другим, я люблю то, что другие не любят; иногда
я ненавижу свет, в другой раз он меня успокаивает, н сели
бы я вдруг очутился в темноте, мне показалось бы, что
я падаю в бездну. Ночью меня волнуют странные сны:
представьте, в прошлую ночь мне снилось, будто я женился
на г-же Родье. Я не помнил; себя от отчаяния. Я стар,
немощен, бессилен; какой злой дух толкнул меня на та-
кой шаг? Зачем понадобилась мне эта молоденькая жен-
щина? На что я ей нужен,— говорил я себе. Но самое
тягостное ощущение,— добавил он,— сознавать свое без-
умие, зная, что отнюдь не родился дураком, желать вла-
деть мыслями своими, применяться к другим, веселиться,
принимать участие в общей беседе, быть деятельным и —
изнемогать от тяжкого усилия. Трудно описать вам го-
ресть души, когда видишь, что обречен бесповоротно
быть не тем,, чем являешься на самом деле. Сударь,—
добавил ои} с раздирающим душу выражением,— и я был
весел, и я, как вы, парил над землей, радовался прекрас-
ному дню, красивой женщине, хорошей книге, приятной
прогулке, сладостной беседе, лицезрению природы, раз-
говору с умными людьми, веселой комедии; я еще помню
ото счастье, но чувствую, что должен от него отказаться».
II вот при всем тбм, друг мой, em общество весьма

Письма к Софи Воллаи
149
приятно; в нем сохранилось нечто от прежней веселости,
и это заметно в выражении его лица. Печаль его испод-
дельна и отнюдь не печальна. Меньше всего ему пристало
молчание; а скольким людям было бы к лицу то, что не
к лицу дядюшке Уну!
Снова ветер, дождь, непогода; ее глухой ропот про-
носится по« коридорам и наводит уныние на дядюшку Уиа.
А я люблю буйный ветер, дождь, что всю ночь бара-
банит по водосточной трубе, грозу, что с шумом качает
деревья, продолжительные раскаты грохочущего басом
грома. Сой мой крепче, подушка кажется мне мягче, я
глубже зарываюсь в постель, свернувшись в ней клу-
бочком, сравнивая в глубине души свое счастье о печаль-
ной участью тех, кто лишен ночлега, пристанища и крова,
кто обречен блуждать ночью, претерпевая всю жестокость
непогоды, и радуюсь предпочтению, оказанному мне судь-
бою, в то время как другие, быть может, достойнее меня.
То же самое чувствовал и Тпбулл105; но я opjun; в своей
постели, тогда как он держал в объятиях возлюбленную,
дрожавшую от страха перед бурей; и, быть может, буря
способствовала его счастью, ибо никто о нем не подозре-
вал1 и но явился бы в грозу нарушить покой влюбленных.
Подобная погода создана для дерзновенных, мне это хо-
рошо известно. Сколько раз благоприятствовал мне про-
ливной дождь! Скрип кровати, которая трещит под напо-
ром предающихся наслаждению тел, заглушается, стано-
вится неуловимым; ничего, мать подумает, что причиною
тому ветер. Тогда-то можно выйти из комнаты на цыпоч-
ках, хлопнуть дверью, и без всяких последствий осту-
питься, возвращаясь обратно. Ах, если бы я был -в Иле,
и вы бы пожелали! На другое утро все бы говорили: ка-
кал ужасная был>а 'ночь. А мы бы молча посмотрели друг
на друга и улыбнулись.
Нет, я не думаю, что вы забываете меня, даже когда
я об этом говорю!
Все ваши письма я получил, будьте покойны. Они не
скоро доходят только потому, что долго- путешествуют,
прежде чем достигнуть места назначения. Непогода и по-

150
• Денн Дидро
ездки слуг в IHapaWToii разорили бы меня, если бы не
любезность Дамилавилля; я ни во что не вмешиваюсь,
всё делается согласно его приказаниям.
Итак, я являюсь вам иногда во сне? Мои сны не столь
услужливы, зато я вознаграждаю себя наяву- Не при-
давайте этому слишком большого значения; мне пока не
в чем каяться, однако пора уже вам быть блй^ое ко мне.
Развлекайтесь попрежйему чтением моих многотомных
посланий и верьте, что они отнюдь не мешают моему
покою; с тех пор как барон занемог, мы рано расхо-
димся по своим комнатам. Просил не топить У меня ка-
мина. Вид моего жилья всех замораживает, и никто но
заходит ко мне ни утром, ни вечером.
Имею уже за собою один день воздержания. Г-жа- Дэн
уверяет, что это не надолго.
Надобно вас научить, как выигрывать; для этого, сле-
дует сесть играть без денег. Барон научил г-жу Дэн!,
и она осталась весьма довольна.
Дядюшка Уп еще молод и ему можно дать де более
сорока пяти лег, но проживи ой хоть до ста, лицо его
не изменится. Барон называет его старой мумией; здесь
имеется по-моему еще одна. Воображаю, как хорошо про-
вела бы время г-жа Лежандр с двумя такими мумиями!
Другая мумия — доктор Санчец106, бывший первый врач
царицы, еврей по вероисповеданию и португалец по ро-
ждейию.
Когда я воображаю себе молодую, цветущую» румя-
ную г-жу Лежандр в обществе этих двух древних ста-
ричков, мне кажется, я вижу перед собою картину из
«Цветка шиповника» — или «Четырех факардШЩев»107.
Доктор Сайчец человек весьма ценный.
Кстати, г-же Лежандр пришлось бы время от времени
затыкать себе уши, ибо они оба; непрочь посиверносло-
вить. Впрочем, люди они умные, и сквернословие их йо
пустая бессмыслица; в этом навозе всегда найдется жем-
чуяй*ое зерно.
Больше я не беседую о шотландцем; мыслимо ли гу-
лять в такую погоду?

Письма к Софи Воллан
151
Наши слуги, мужчины и женщины, отправились в во-
скресенье плясать в Пипль, замок г-жи де-Лабурдояяуа,
и вернулись оттуда в десять часов вечера, по колено
в грязи и промокнув до костей. Приятно было видеть в по-
добном наряде мадмуазель Ансельму.
Кстати, о китайцах и божке расскажу вам следую-
щее: когда иностранец прибывает в Кантон, к нему при-
ставляют учителя церемоний, вроде нашего учителя тан-
цев; и даже наиболее способные люди должны, по мень-
шей мере, три месяца положить на то, чтобы научиться
всем поклонам, каких требует обычай.
Вчера дядюшка Уп с величайшей горячностью защи-
щал китайские порядки, й г-н де-Сен-Ламбер ш воем с ним
соглашался. Барой не принимал участия в разговоре, он
стал теперь молчаливым. Оба они утверждают, что если
нельзя сделать людей добрыми, то» надо их заставить ка-
заться таковыми.
Я полагаю, что такой путь уйнчтожит откровенность
й ййушит Лицемерие.
Вопрос этот достоин глубокого изучейия и вовсе не
столь прост, как кажется с первого взгляда.
Вчера барон позвал меня и сказал: «Присядьте-ка сюда
й прочитайте; всУг еще одйй разительный пример, до-
казывающий высовойравственность человеческой натуры».
Я сел, взял Кйигу и прочел: «Персидский шах Софи I108
очень любил беседовать о одной своей родственницей,
женщиной умйой, приятной и веселой. Шах Аба отдал
ее в жены одному из своих офицеров в награду за ве-
ликие услуги, которые тот ему оказал. Однажды эта жен-
щина сказала Сефи в шутку; «Государь, вы отнюдь не
спешите иметь детей. Откладывая это дело в долгий ящик,
вы, пожалуй, оставите корону одному из моих внуков».
Свирепый зверь встал, вернулся во дворец, призвал троих
детей этой женщины и приказал отрубить им головы. На
следующий день шах Сефи пригласил мать казненных
отобедать о ним и приказал подать ей на блюде, прикры-
том крышкой, головы ее детей»... Я бросил книжку; а вы,
друг мой, йй бросили читать мое письмо?... Тут барон

150
■ Денн Дидро
.ездки слуг в ШараИгон разорили бы меня, если бы не
любезность Дамилавилля; я нн во что не вмешиваюсь,
всё делается согласно его приказаниям.
Итак, я являюсь вам иногда во ше? Мои сны не столь
услужливы, зато я вознаграждаю себя наяву. Не при-
давайте этому слишком большого значения; мне пока не
в чем каяться, однако пора уже вам быть ближе ко мне.
Развлекайтесь попрежнему чтением моих многотомных
посланий и верьте, что они отнюдь не мешают моему
покою; с тех пор как барон занемог, мы рано расхо-
димся по своим комнатам. Просил: не топить у меня ка-
мина. Вид моет шилья всех замораживает, и ншгго но
заходит ко мне ни утром, ни вечером.
Имею уже за собою одни день воздержания. Г-жа Дэн
уверяет, что это не надолго.
Надобно вас научить, как выигрывать; для этого, сле-
дует сесть играть без денег. Барон научил г-жу ДэН,
и она осталась весьма довольна;.
Дядюшка Уп еще молЬд и ему можно дать не более
сорока пяти лет, но проживи'ой хоть до ста, лицо его
не изменится. Барон называет его старой мумией; здесь
имеется по-моему еще одна. Воображаю, как хорошо про-
вела бы время г-жа Лежандр с двумя такими мумиями!
Другая мумия — доктор Саичец106, бывший первый врач
царицы, еврей по вероисповеданию и португалец по ро-
ждению.
Когда я воображаю себе молодую, цветущую, румя-
ную г-жу Лежандр в обществе этих двух древних ста-
ричков, мне кажется, я вижу перед собою картину из
«Цветка шиповника» — или «Четырех факардинцев»107.
Доктор СаНчец человек весьма ценный.
Кстати, г-же Лежандр пришлось бы время от времени
затыкать себе уши, ибо они оба] непрочь поскверносло-
вить. Впрочем, люди они умные, и сквернословие их йо
пустая бессмыслица; в этом навозе всегда найдется жем-
чумйгое зерно.
Больше я не беседую о шотландцем; мыслимо ли гу-
лять в такую помду?

Письма к Софи Воллан
151
Наши слуги, мужчины и женщины, отправились в во-
скресенье плясать в Пипль, замок г-жи де-Лабурдоняуа,
и вернулись оттуда в десять часов вечера, по колено
в грязи и промокнув до костей. Приятно было видеть в по-
добном наряде мадмуазель Ансельму.
Кстати, о китайцах и божке расскажу вам следую-
щее: когда иностранец прибывает в Кантон, к нему при-
ставляют учителя церемоний, вроде нашего учителя тан-
цев; и даже наиболее способные люди должны, по мень-
шей мере, три месяца положить па то, чтобы научиться
всем поклонам, каких требует обычай.
Вчера дядюшка Уп с величайшей горячностью защи-
щал китайские порядки, и г-н де-Сен-Ламбер во воем с ним
соглашался. Барой не принимал участия в разговоре, он
стал теперь молчаливым. Оба они утверждают, что если
нельзя сделать людей добрыми, то» надо их заставить ка-
заться таковыми.
Я полагаю, что такой путь уйичтожит откровенйоста
й ййушит Лицемерие.
Вопрос этот достоий глубокого изучения и вовсе не
столь прост, как кажется с первого взгляда.
Вчера барой позвал меня и сказал: «Присядьте-ка сюда
и прочитайте; вот еще одйй разительный пример, до-
казывающий выооюо'йравственность человеческой натуры».
Я сед, взял: книгу и прочел: «Персидский шах Сефи I108
очейь любил беседо-вать <з одной своей родственницей,
женщиной умной, приятйой и веселой. Шах Аба отдал
ее в жены одному из своих офицеров в награду за ве-
ликие услуги, которые тот ему оказал. Однажды эта жен-
щина сказала Сефи в шутку: «Государь, вы отнюдь де
спешите иметь детей. Откладывая это дело в долгий ящик,
вы, пожалуй, оставите корону одному из моих внуков».
Свирепый зверь встал, вернулся во дворец, призвал троих
детей этс^й женщины и приказал отрубить им головы. На
следующи'й день шах Сефи пригласил мать казненных
отобедать о йим и приказал подать ей на; блюде, прикры-
том крышкой, головы ее детей»... Я бросил книжку; а вы,
друг мой, йе бросили читать мое письмо?... Тут барой

152
Дснн Дидро
принялся хохотать: «Хорошая мораль! А каково благо-
родство человеческой натуры!» и т. д.
' Г-жа Эннне всё еще притворяется, будто страшно
опечалена утратой Пуфа. Она надела ему на шею кра-
сивый ошейник с серебряной бляхой, на которой было
выгравировано: «Я зовусь Пуфом и принадлежу г-же
Эпине». Ей вернули ошейник со следующими жестокими
словами: «Пуф здоров».
Политики предвидят, что дело это чревато послед-
ствиями.
Суть не в собаке, а в уловках одной дамы. Мой друг
вообще не любит ни собак, ни прочих животных, неза-
висимо от их названия и поведения.
Ваша звезда и манера предупреждать события ужасны.
Если бы мне пришла в голову подобная мысль и я не-
осторожно сообщил бы .ее вам, да еще таким легкомыслен-
ным тоном, как это делаете вы, я четыре дня не мог бы
уснуть. Я побоялся бы, что вы усмотрите в ной фальшь
и жестокость.
Советую вам серьезно поработать над вашей аполо-
гией, если вы ревнивы к моей доброй славе и ничего но
хотите упустить. Размышляйте над нею денно и нощно.
Пусть будет, по меньшей мере, том! Я ожидаю <его, и в
ожидании душа моя лишилась бодрости.
Ваши подозрения не имеют никаких оснований; ба-
ронесса не боится г-жи Эпине, а баропу нечего бояться
сатира из Хижины109. Боюсь, что несмотря па плохую
погоду, которая гошгт всех из деревни, и дела, требую-
щие вашего присутствия, вы еще долго не вернетесь я го-
род. Маменьке очень хочется пробыть здесь три месяца;
время и разлука не изменят моих чувств. Что это пред-
вещает?
Г-жа Эпине прислала мне весьма ласковое письмецо,
но ни словом не упомянула в нем про Пуфа.
Далей хотел вмешаться в переговоры, однако потерпел
неудачу.
У нас гостил г-н Магой, директор Индийской компа-
нии. Он; весел, мол<*д, умей, мйого путешествовал, имеет

Письма к Софи Воллии
153
знания, сведущ, в философии. Г-н Магои — племянник Мо-
исртюп. Я узнал но этому случаю одну вещь, доставив-
шую мне удовольствие. Мопертюн прижил с какой-то де-
вицей сына, которого воспитывает в Китае; он отправил
•его туда пятилетним ребенком. Юноше пет и восемнад-
цати лет, но он почти так же умей, как любой мандарин,
и знает более тридцати тысяч слов. Он находится на пути
в Париж, и я с любопытством ожидаю приезда этого
чуда,
О милый друг! Как мало людей, которым позволительно
играть! Но хочу вам об этом писать, и если забываю
упомянуть, тем лучше.
Каждое ваше письмо сопровождается любезным по-
сланьицем Дамилавилля. Вот как я провожу время:
В восемь часов, светло ли, нет ли, встаю. -
Выпиваю две чашки чаю.
При любой погоде открываю окно и дышу спешим
воздухом.
Затворяюсь в своей комнате и читаю.
Читаю шуточную итальянскую поэму, которая вызы-
вает то слезы горести, то удовольствия; к тому же она
написана с легкостью, сладостью, приятностью необыкно-
венными; и некоторые вступления способны вскружить
голову!
Иногда у меня бывает желание перевести для вас от-
рывки из нее, но ничего не выходит; нежные цветы вя-
нут в моих руках. Поэты, столь пленяющие нас в ми-
нуты скуки, похищающие нас у нас самих, поэты, кото-
рым природа вложила в руку волшебный жезл,—они,
едва коснувшись, заставляют нас забывать о горестях
сей юдоли, разгоняют мрак нашей души и мирят, с жизнью,
достойны занять место наравне с благодетелями рода че-
ловеческого.
Поболтав немного у камина, садимся обедать.
Обедаем, обычно, долго. После обеда — прогулка, бил-
лиард или шахматы. Барон не хочет, чтобы шотландец
играл) в шахматы, и о'ц1 прав.
Затем—беседа, чтение.

154
Дени Дидро
Пикет, ужин, немного пустословия перед сйом, отхвд
ко сйу.
О чем грустить? Ни о чем, кроме как о моей Софи.
Париж забыт, но* об Иле я помню всегда, им завер-
шаю круг своих мечтаний. Но почему, скажите, эти мечты
приходят без вашего ведома, без ведома вашей сестрицы
и маменьки?
Простите, нежная и дорогая подруга. Целую вас от
всего сердца.
Сегодня праздник, служат обедню: самое забавнее,
что от того же самого колокольного звона ходуном хо-
дят и кастрюли, и церковные чаши. Эта безрассудна^
мысль всегда смешит меня.
29 (50)
[Гранваль, 1 ноября 1760 г.]
Можете ли вы пойять, мой друг, как случилось, что
человек с превосходным сердцем, умный, человек, кото-
рому по справедливости нельзя отказать в лучших ка-
чествах, известный своей благотворительностью и щедро-
стью в важнейших случаях жизни, отравляет существо-
вание теще, жене, друзьям, слугам, всем окружающим?
Можйо ли быть в одно время чувствительным и грубым?
Ненавидеть человека й испытывать удовольствие, помогая
ему в нужде? При кажущемся отсутствий твердых прин-
ципов, ТочнМ и тонко разбираться в изыскайнейших вещах,
обнаруживая превосходный вкус в вопросах чувства? От
грубых, возмущающих дерзостью своей, слов тотчас же
переходить к любезйой! и ласковой речи? Чаровать обще-
ство веселостью и оригййальйостью йлй же становиться
ему в тягость с^оим невыносимым нравом? Таков наш
бедный барой. Мне кажется, ой иогиб безвозвратно. Пло-
хое более или менее вознаграждалось хорошим, ш> теперь
преобладает первое. Боюсь, что вое йемедля йокйнут его,
и Он! останется один, разумеется, со мной1. Я думал об
этом, и мое мнение твердо. Лучше терпеть, чем подвер-

Письма к Софи Воллап
155
гнуть себя подозрению в неблагодарности. Разрыв всегда
производит дурное впечатление на общество. К тому же
чувствуешь себя неловко, если принимал услуги и не
знаешь, как расквитаться с человеком благородным.
Что с ним поделаешь?
Уже целую неделю он здоров; однако ему доставляет
удовольствие пользоваться преимуществами больного, то
есть стонать, хотя ему и не больно, злиться и ворчать.
То он хочет есть, то не1 хочет; то хочет оставаться один,
то не хочет, отталкивает тех, кто о ним предупредите-
лен, и сердится, когда не предупреждают eix> желания.
Дядюшка Уп, лучший из людей, совсем измучился. Мы
оба ждем, когда придет конец нашему рабству. Для меня
он! так или иначе настушгг тотчас лее после праздников.
Шотландец освободится не ранее дня св. Мартина. Если
бы я мог учтиво расстаться с г-жою Дэн, я провел бы
праздник всех святых в Париже; меня зовет туда Да-
мнлавилль. Но г-жа ДэН ire из тех женщин, которых
можно оставить, когда заблагорассудится. Слишком мНо-
гим Mbï ей обязаны. Я мог бы попросить издателей или
кавалера де-Жокур110 написать мне из Парижа, и никто
не стал бы на меня обижаться. Достаточно ли, однако,
пользоваться обманом, чтобы "кого-либо ублаготворить?
Трудно вообразить себе хозяйку дома, столь мало тре-
бовательную к гостям и столь пекущуюся об их удоб-
ствах и развлечениях, как г-жа Дэн. Весь день она; хло-
почет, желая нам угодить. Понравилось ли вам какое
блюдо, на другой же день оно перед вами, и так во
всем. Она играет, хоть и не любит карт, гуляет, !не
любя прогулок; охотница поболтать, она, однако, мол-
чит, когда мы читаем. К тому лее она обладает какой-то
удивительной лростодуишой веселостью, смешит нас с утра
до вечера; о чем бы она ни заговорила, о духовнике ли
своем, о самой ли себе, <> своем сыне, своих служанках,
соседях, кошках, собаках,—всё получается чудесно. Она
вставляет (несколько нелепых словечек в нашу философ-
скую беседу, и этого достаточно, чтобы развеселить нас.
Несмотря на дурной нрай и мрачную ипохондрию барона;,

156
Денн Дидро
которые действуют на всех нас, мы иногда хохочем до
слез, и раскаты нашего смеха слышны далеко в саду.
Даже этот окаянный человек невольно смеется, сидя в
своем кресле.
Г-жа де-Гольбах и сейчас прекрасна, но день ото дня
становится всё лучше. Если к ее природным качествам
прибавить несколько благоприобретенных, что входит в ее
намерения, то она будет женщиной незаурядной. Она гово-
рит мало, но хорошо. Превосходно умеет разбираться в
характерах и подмечает .мельчайшие смешные стороны. Она
могла бы попрекнуть мужа за его дурные качества, без
всякого для себя ущерба, Ш воздерживается. У 'нее
собственное мерило для людей, и я уверен, что каждый
правильно оценивается ею по заслугам. Она читает, за-
нимается музыкой, чувствует гармонию так, как никто.
Когда покойна—внешность ее приятна, когда слушает
хорошую музыку—становится пленительной. В лиц© ее
отразилась прекрасная и кроткая душа ее. Вечера мы
проводим за игрой; она же занимается самообразованием.
Рукоделие, шитье детских чепчиков и других детских
вещиц заполняет весь день. Страшно любя работу, она
lie позволяет себе ни минуты оставаться праздной. Муж,
по вине которого- она провела столько прискорбных дней,
всегда видит с ее стороны кротость и снисхождение.
У нее общая черта с сестрою, которую мы долго будем
оплакивать: она берет под свою защиту всех домашних,
но мере сил оберегает их от огорчений, а мужа — от
гнева и дурного расположения духа.
Если бы я но сдерживал себя изо всех сил, то ска-
зал бы ему: «Чорт возьми, вы злитесь, когда проигры-
ваете в карты, а про то, что судьба дважды наделила
вас подлинной подругой жизни, такой именно, какая вам
нужна, вы забываете! Вы богаты, имеете истинных друзей,
пользуетесь уважением, обладаете хорошим здоровьем,
ваши дети на хорошем счету, какого чорта вам еще
нужно?» Не стану рассказывать про дядюшку Уна, ш- ого
знаете. Я ручаюсь вам за него, дорогая сестрица. Он
сочтет вас весьма любеадЬй, нбо; такой находят вас все,

Письма i; Софи Воллан
15?
в соответствии с уменьем каждого разбираться в людях;
но любить он вас не будет. Он такой старый, такой
старый, так утомлен жизнью. Несмотря на плохую по-
году, мы ежедневно гуляли; домашняя скука несноснее
холода, ветра, дождя.
Был у нас в гостях маленький сынок баронессы. У него
вид кроткий и лукавый. Боюсь, что он будет слегка
прихрамывать. Баронесса бесспорно лучшая из маменек;
а вот толстяк барон ничего не чувствует к детям. Они
докучают ему еще до своего появления на свет п поело
того. Разпе не возненавидел он мою беднгиькую мадмуа-
зель Ансельму, такую простодушную и хорошенькую?
Если бы не доброта ее хозяйки, она была бы пренесчаст-
ной, а за что? Только за то, что отвергла любовь ста-
рого плешивого и невзрачного камердинера и расстроила
клавесин. У нашего барона еще то хорошее качество,
что слуги, прослуживши у него- шесть или семь лет,
оказываются негодяями, достойными колесования. Меня
разыскал здесь маркиз де-Ксименес, утративший мать и
удалившийся в Фоптене-су-Буа. Мне -стоило великих тру-
дов отказаться от его приглашений, столь же настойчивых,
сколько любезных.
Три недели уже как я не имею вестей от г-жи Дидро,
так же как и она от меня. Подозреваю, что накопились
кой-какие дела, приходили посетители, должно быть, она
получила разные бумаги, а на столе моем лежит не менее
двадцати писем; но это, повпдпмому, мало трогает ее,
однако я не очень на нее сетую. Я себя несколько
воспитал в отношении своей супруги; еще одна прогулка
со мной, п ручаюсь, что ни поступки ее, ни речи не
вырвут у меня ни одною нетерпеливого слова. Немного
тоскую по друге моем Гримме. Вот кто умел обращаться
с бароном! Тот очень хотел к нему придраться, но он
не позволил деспоту дотронуться до себя и кончиком
пальца. Надо надеяться, что ко дню св. Мартина мы
все, не исключая вас, вернемся в Париж. Разве г-н де-
Фурмои не прислал еще своего заключения по поводу
известной записки? Разве вы не могли шепнуть ему о не-

158
Дени Дидро
обходимости вашего возвращения, а он—шепнуть о том
же вашей маменьке?
Прощайте, нежный мой друг. У меня много пожеланий;
первое — снова увидеться с вами, затем увидеться: о Грим-
мом; перед этим я высказал бы пожелание увидеться
с вашей сестрой, но вы предупредили меня, что об этом
нечего и думать; далее мне хотелось бы вернуться к своим
трудам и кончить их, закончить продажу моей библио-
теки, начатую г-ном де-Ксименее с г-ном Фаржес111; для
всего этого надобно находиться! в Париже, где мы и будем
с божьей помощью в будущий вторник. Барон изводит
себя чтением истории, что только вредит уму и ожесточает
сердце. Память его удерживает лишь жестокость чело-
века и природы. Он научается всё больше и больше
ненавидеть и презирать своих ближних. Если ему встре-
чаются несколько мрачных страниц, вызывающих дрожь,
ой спешит попотчевать ими меня и испытывает при этом
тайную радость. Он уверен, что ни один человек не
мог бы вынести, если бы всё походило на то, что он мне
показывает. Я человек не жестокий; однако, прочтя бегло
про некоторые царствования, о удивлением почувствовал,
что прекрасно могу владеть кинжалом,—столько ярости
накопилось в моем сердце. Деспотизм, друг мой,—самый
ужасный соблазн; против него tie устоишь. Тот, кому
дозволено всё делать безнаказанно, совершает много зла.
Сколько знаю я людей, которые, сами того не подозре-
вая, имеют такой жестокий характер, проявляют мину-
тами такой несправедливый гнев, не терпят, чтобы им
отвечали или противоречили; обращаются о подчинен-
ными надменно, непреклонно и презрительно; позволяют
столь жестокую тиранию в отношении всего, им принад-
лежащего, что, смею утверждать, им нодоста;ет лишь бо-
лее широкого ноля действия, сопряженного с титулом и
могуществом шаха или султана, дабы отрубать нога и
руки, снимать с плеч головы и вырывать глаза; они
могли бы наполнить ужасными деяпиями те лее страницы,
которые заставляли их трепетать от ужаса, заменив своими
французскими именами азиатские имена Солеймана и Сефп.

Письма к Софи Воллая
150
Как мало знаем мы себя, и какую услугу оказала йам
природа, поместившая нас в низший ранг! Если бы Ка-
лигула был не . более чем сыном римского сапожника,
ой убивал бы одних лишь мух. Таким же был бы и
Нерон, который сотни раз говорил про себя: «Мне следо-
вало быть Траяпом».
Ждем гостей, они, быть может, рассеют нас. Добрый
день, мой друг. Люблю вас всей душой и от всего сердца
целую. Не дождался вашего разрешения, вследствие чего
почувствовал себя плохо. Это случилось после ужина,
накануне праздника всех святых, когда я перечитывал
ваше тридцатое письмо. Получил 31-е.
80 (52)
Продолжение Гранвальской газеты. [Париж], 6 ноября 1760 г.
Какой прекрасный день — праздник всех святых! Вос-
пользовались ли вы им? Были ли вы одеты в восемь
часов утра? Надели ли вы головные повязки, взяли
ли вы трости? Уверен, что нет: вы спали, лентяйки, и я,
лентяй, также спал, когда услышал стук в дверь: то
был шотландец. Он вошел, Ьткинул занавески и сказал:
«Вставайте-ка; в гористых местах хорошо глядеть па вос-
ход солнца. Г-н Марше будет нам сопутствовать». Г-н
Марше — молодой моряк, я уже писал вам про него.
По дороге спросил у него, сколько ему лет. «Тридцать»,—
ответил он. «Тридцать лет? — переспросил я удивлен-
но.— Вам можно дать, но меньшей мере, сорок пять.
Что вас столь быстро состарило?» — «Море и усталость».
Ах, дорогой друг, какими они мне изобразили жизнь и
море! Кожа становится морщинистой, темнеет, губы ссыха-
ются, мускулы пухнут и деревянеют; после трех или
четырех путешествий начинаешь походить на тритона,
какими их рисуют на Гобеленовой мануфактуре. Пищей
служит один лишь черствый хлеб да солонина. Часто не-
хватает воды, а тут еще бури, когда вы сутки подряд

160
Дени Дидро
находитесь между жизнью и смертью. Вы не в состояний
себе представить точного портрета экнпа.жд после бури.
Тут заговорил шотландец: «Вообразите себе разорванные
паруса, сломанные мачты, изнемогающих от усталости
матросов, корабль без руля, предоставленный на волю
воли и ветра, который с яростью гонит его прямо un
рифы; нас было двенадцать человек, кроме меня; мы
молча сидели в каюте капитана, опустив голову, скрестив
руки, закрыв глаза, ежеминутно ожидая крушения и
смерти. Не дню постареть, прожнвя целый день в по-
добном страхе. Пас спас пьяный матрос. В трюме на-
шелся старый парус, истлевший, испещренный дырами;
матрос взял ого, натянул как мог. Новые паруса под
напором всей массы ветра рвутся, как бумага. Этот же,
останавливая и пропуская часть ветра, устоял и повел
корабль. Мы проехали у самой подошвы страшных уте-
сов, слегка задевая их»... Люди не умеют пользоваться
опытом; почему не держать в запасе продырявленные па-
руса на случай ненастья?..
Мы поднялись на вершину холма' и оказались на высоте
Шсиневьера, куда и направили свой путь; дул сильней-
ший ветер; нашим намерением было расцеловать детишек
в Шенневьере, но они еще спали в своих колыбельках.
Удовольствовались тем*, что, подняв покрывала, взглянули
на детей,— трогательное зрелище. Побалагурив с кормили-
цей, с которой Рафаэль написал бы Мадонну,— как ска-
зал Мармонтель11L>, впервые увидев ее,— щедро наградив
оо за наши злые шутки, мы вышли на равнину Шамппныт,
л через Ормессон-Дамбуаль вернулись в Гранваль; там
застали мы барона де-Днэску113, который воспользовался
погожим днем и навестил г-жу Дэн и барона, чтобы
сдержать обещание. Кстати, он возобновил знакомство
с молодым Марше; они знали друг друга в Квебеке.
Я, кажется, рассказывал вам о бароне де-Дпэску. Если
вы читаете газеты, то встречали, вероятно, его имя;
о нем отзываются с похвалой. Года четыре или пять
назад он командовал в окрестностях Квебека; и Монреаля
горсточкой французов и канадцев; там на него напал

Письма к Софи Bd.ijiri
161
Целый корпус англичан и диких ирокезов. Неравный бой
ничуть но испугал его, он держался стойко, его люди
были искрошены вое до одного; он остался на поле битвы,
изрубленный в нескольких местах, со сломанной ногой.
Может быть, он и отделался бы этим; но когда .после
боя стали грабить мертвецов, какой-то французский дезер-
тир, заметив в нем признаки жизни, вместо помощи, вы-
пустил в него весь заряд своего мушкета и продырявил
ему низ живота, повредив мочевой пузырь и детородные
органы. Однако он остался жив, если можно назвать
жизнью, когда одна нога на четыре или пять дюймов
короче другой и когда у человека искусственный мо-
четочник.
У военачальника противной стороны были переломаны
ребра. Хорошенькое ремесло! Обоих принесли в одну па-
латку. Англичанин ira за что не позволил перевязать
свои раны, прежде чем не была сделана перевязка его
врагу. Вот в такие-то минуты, среди кровопролития и
резни, проявляются природная доброта и человечность!
Я бы мог привести вам сотню примеров.
Этот пример касается генералов; хотите приведу вам
пример из солдатской жизни? Вот чго рассказывал мне
барон: де-Днэску: двое солдат-товарищей дрались бой о бок
в опасном сражении. Младший, терзаемый предчувствием,
что будет убит, шел неохотно. «Что с тобой, приятель? —
сказал ему другой,— мне кажется, что ты дрожишь, чорт
возьми».— «Да,—ответил тот,— боюсь. Жалко мйе жены
и детишек». — «Бодрись, приятель, — промолвил старый
капрал, — слушай, ежели тебя убьют, а я вернусь не-
вредимым, даю тебе честное слово, что женюсь на твоей
жене и позабочусь о детях». Молодой солдат действптель'ио
был убит, и товарищ его сдержал слово. Это достоверный
факт, ибо барон но лжет.
А знаете, что произошла в начале сражения под сте-
нами Везеля, данного де-Кастром1U и Наследным принцем?
Де-Кастр— друг Гримма; можете себе поэтому предста-
вить, какое удовольствие доставила! последнему эта победа,
самая значительная из одержанных французами в эту
11 Д. Дидро, VIII

162
Депи Дидро
войну? Де-Сегюр115, командовавший левым крылом, был
атакован в темноте молодым принцем. Оба войска нахо-
дились на расстоянии выстрела одно от другого. Г-яу де-
Сегюр грозила верная смерть. Юный принц, слышит его
имл и летит на помощь гчну де-Сегюр, который пичего об
этом не знает. Заметив принца рядом: с собою, он узнает
его и кричит: «Эй, что вам здесь надобно, принц? Мои
гренадеры в двенадцати шагах отсюда и сейчас откроют
огонь».— «Сударь,— отвечает принц,— я услышал ваше
имя и поспешил сюда, чтобы: помешать этим людям убить
вас». Пока они переговаривались, оба войска, между
которыми они стояли, одновременно открыли огонь. Г-н
де-Сегюр отделался двумя сабельными ударами и остался
в плену у молодого принца, который, однако, принужден
был отступить, а два дйя спустя была) снята осада Ве-
зеля. Не удивительно ли великодушие этих двух людей,
из которых один видит лишь опасность, грозящую дру-
гому, и оба настолько забывают о себе, что только
благодаря чуду на оказываются убитыми одновременно.
Когда об этом рассказали Гримму, ой не поверил; но
г-жа де-Cenop, которую ой встретил несколько дней тому
назад у г^жи Жоффрен, подтвердила достоверность этого
факта. Таким образом, и здесь сомнений быть не может.
Нет, дорогой друг, не природа создала нас злыми,
а дурное воспитание, дурные примеры, дурйое законода-
тельство— вот что развратило нас. Пусть я ошибаюсь,
я радуюсь, что подобная ошибка могла родиться в глу-
бине моего сердца, и сочту для себя весьма прискорбным,
если опыт или рассудок когда-либо выведут меня из за-
блуждения; что останется мне делать? Либо жить в оди-
ночестве, либо вечно подозревать, что тебя окружают одни
лишь злые люди; ни то, ни другое для меня йе подходит.
Поведение английского генерала, двух солдат, г-яа де-
Сеогюра и наследного принца вытекало из взаимного ве-
ликодушия. Спрашивается, кто же из двух оказался
великодушнее — г-н де-Сепор или наследный принц? Вот
вопрос, о котором стоит поспорить Урании: и ее сестрице!
Продолжая рассказ свой, барой де-Диэску поведал нам

Письма к Софи Воллай
163
следующее: едва сделали перевязку ему и генералу Джон-
сону116, как в палалтсу вошли начальники диких ирокезов.
Между ними и генералом Джонсоном произошел весьма
ожтшлешшй разговор. Барон де-Диэску, не зная ирокез-
ского языка, не понял слов, но из жестов ясно видел,
что речь шла о нем; дикари требовали чего-то от англи-
чанина, но он им отказал. Когда дикари удалились с не-
довольным видом, барон спросил Джонсона, чего они хо-
тели. «Чего они хотят, by god*,—ответил генерал, они
хотят отомстить за смерть трех или четырех начальников
изрубленных во время сражения, хотят вас зажарить за-
коптить и съесть. Не бойтесь, однако, ничего не случится.
Они грозятся покинуть меня, а могут сделать еще нечто
худшее; но я вам заявляю: либо вы будете жить, либо
они с обоих нас сдерут кожу».
Во время разговора дикари вернулись и спор возоб-
новился, по с меньшим жаром; понемногу дикари умиро-
творились. Перед тем как уйти, они подошли к барону
протянули ему руки, и мир был заключен. Не успели они'
однако, покинуть палатку, как генерал Джонсон сказал
барону: «Ежели вы думаете, что избавились от опасности
то ошибаетесь, мой друг; несмотря на раны, вас надо
немедленно перенести отсюда в город». В ту же минуту
ба)рона положили на носилки, оплетенные из древесных
ветвей и отнесли в город под охрадюй сорока солдат. ,На
другой день дикари, узнав <> бегстве, отправились в го-
род и вошли в дом, где лежал Диэску; спрятав кинжалы
под одеждой, они набросились на него и наверное содрали
бы с него живьем кожу, если бы не подоспела Помощь-
но к ранам его прибавилось еще несколько лишних ран!
Вы, разумеется, спросите, где же тут природная доб-
рота? 1&ю развратил этих ирокезов? Кто внушил им чув-
ство мести и предательства? Боги, друг мой, боги; месть
у этих несчастных считается религиозной добродетелью.
Они верят, что после смерти должны явиться на суд пе-
ред Великим духом, обитающим позади одной из гордых
* Бог мой
и*

164
Дени Дидро
вершин неподалеку от Квебека; достойнейшим окажете^
wr, кто принесет с собою наибольшее количество скаль-
пов. Вот почему, желая ублаготворить своего бога, про-
кезец, поразив врага, рассекает ему ножом кожу на лбу
и сдирает ее зубами о головы. Не существует ни одной
страны, ни одною народа, где бы во имя служения богу
по совершалось преступления.
Жигелн Канады утверждают, что шотландские горцы —
дикари Европы... Вы разумеется понимаете, что л пере-
даю вам только беседу.
«Это верно,— сказал дядюшка Уп,— паши горцы пшцп,
храбры,и мстительны; знаете, как они обуздывают себя,
когда в конце общей трапезы головы их разгорячены ви-
ном, вспоминаются старые обиды и с уст готовы сорваться
оскорбительные речи? Они выхватывают кинжалы и вты-
кают их в стол рядом со стаканами. Вот ответ ,на первое
бранное слово».
Претендент на престол, за чью голову англичане на-
значали награду и на которого они в течение нескольких:
месяцев охотились, как дикие звери, загоняя его в горы,,
nauiai безопасное убежище в пещерах несчастных гор-
цев; а выдав его, они могли бы избавиться от тяжелой
нужды и приобрести состояние. Однако они и не поду-
мали об этом; вот вам еще! одно доказательств существо-
вания природной доброты.
Мне незачем пояснять, что я продолжаю пересказ
нашей беседы; вы и без того понимаете. У дядюшки Упа
был приятель, который участвовал в битве между шот-
ландскими горцами под предводительством претенде1гга на
престол и англичанами. Приятель этот сражался на сто-
роне англичан, саблей ,ему отрубили руку, на одном из
пальцев которой он носил бриллиантовое кольцо. Горец
у вид ai на земле какой-то блестящий предмет, нагнулся,
поднял отрубленную руку, положил ее в карман и про-
должал сражаться. Значит люди эти знают цену золоту
и деньгам, и если они не выдали претендента, то только
потому, что не хотели золота, купленного такою ценой.
Как видите, мы хорошо принимаем посещающих нас

Письма к Софи Вол лай
165
гостей. Когда гостил военный, мы дали ему вволю гово-
рить о войне, мы узнали от него много такого, чего не
знали раньше, и были учтивы, а; это гораздо лучше, чем
повторять то, о чем мы осведомлены, а он, быть мо-
жет, нет.
Барон де-Диэску долго служил под начальством мар-
шала Саксонского"1*7. Они обычно проводили вместе осень
в Пипле, по соседству с Гранвалем, в доме, принадлежащем
теперь г-же де-Лабурдониуа. Дама эта живет здесь круг-
лый год вдвоем с любовником; вы конечно добавите в
глубине-души: чего же ей еще жолать?
Барон много рассказывал нам о маршале, его занятиях,
любовных приключениях, кампаниях, опасных предприя-
тиях, в которых он принимал участие, странах, где он
побывал, и проч. и проч. • .
Ах, друг мой! Какая разница — читать историю или
слушать ее из уст человеческих. Всё возбуждает совсем
иной интерес. Чем это обгьясняется? Ролью рассказчика
или ролью слушателя? Тем ли, что нам льстит пред-
почтение, оказанное нам судьбой, пославшей человека,
с которым случилось столько удивительных приключений?
Преимуществом ли нашим, дающим нам право требовать
веры словам нашим, когда мы, в свою очередь, .вздумаем
передать то, что слышали? Сколь гордым почитаешь себя,
когда можешь сказать: «Я видел того, с кем .это приклю-
чилось, он сам мне поведал об этом». Сугубо гордым
будешь считать себя, однако, ежели тебе дана возмож-
ность сказать: «Я видел, как это случилось, я при этом
был». И то еще вопрос, не лучше ли иногда сослаться
на авторитет важной персоны, чем на собственное сви-
детельство; не больше ли доверия заслужит тот, кто
скажет: «Я слышал это от маршала Тюреннского или от
маршала Саксонского», нежели тот, кто говорит: «Я видел
это собственными глазами». Правда, солгать можно оди-
наково в обоих случаях, но люди более склонны счесть
за правду первое, нежели второе. В первом случае —
два лжеца, во втором только один, но in двух лжецов
один —важная персона. Впрочем, книгу, которую fi чп-

166
Дени Дидро
таю, может иметь каждый, а беседовать с героями дано
не всякому. Невелика честь обладать книгой, зато какую
пищу тщеславию дает знакомство и беседа с великим че-
ловеком.
Оскорбительно ли недоверие к Вашим словам?.. Несо-
мненно. Спросите у мадмуазель Буало. Во-первых, ста-
вится под сомнение йаша осведомлейность, между тем
как мы рассказываем только то, что нам достоверно
известно. Во-вторых, нао обвийяют в недомыслии или в
лицемерии. В лицемерии — если мы желаем убедить в том,
во что сами не верим; в недомыслии — если мы по своему
легковерию готовы поверить глупости. Уж лучше про-
слыть лжецом, чем глупцом! От лжи исправиться можно,
от глупости же — никогда. Тот лишь не лжет, кто яе
ставит себе целью быть занимательным. Вот так вычурный
язык! Если бы я продолжал развивалъ свою мысль, то не
увидел бы конца-краю; хромой скорее обойдет землю,
а между тем, земля имеет в окружности около девяти
тысяч льё... И пусть девять тысяч дьяволов возьмут
Мариво и всех ею бездарных подражателей — вроде меня !
Барону Диэску стоит невероятных усилий подняться
с кресла; легче было ему десять лет тому назад сра-
жаться в строю или отправиться на полюс, нежели нынче
пройти дО конца одной из аллей нашего сада. Весь день
мы провели вместе. Я играл о ним в -.шахматы, барон в
кости. Странный человек йаш барон ! Вчера он играл на
повышение ставок, а сегодня сердится на то, что другие
хотят сделать то же самое. Непонятна мне подобная
забывчивость.
Спать мы отправились рано. Небо сулило ясное утро;
йо вот поднялся ветер, звезды потухли, дождь полил как
из ведра, деревья, защищающие нас с западной стороны,
с ужасным шумом затрещали ветвями, ударяясь друг о
друга, а мы закрылись в комнате, сгрудившись вокруг
камина, и кое-как провели воскресный день.
Барон Диэску покинул нас в пятом часу. Мы все
облачились в ночные колпаки и оставались в дезабилье
р разрешения дам, распорядившихся подать ужин в го-

Письма к Софи Воллан
167
стиную и кушать стоя, ради нашего барона, который
занемог; в ожидании ужина продолжали беседу. Думал,
что в жизни свюей не стану вам более рассказывать про
китайцев, а между тем возвращаюсь к ним, по вине дя-
дюшки Упа; имейте претензию к нему, если я вам наскучу.
Дядюшка Уп поведал нам про китайского государя,
который воевал с татарами, живущими в северном Китае.
Погода стояла суровая. Китайский генерал написал импе-
ратору, что солдаты сильно страдают от холода. В ответ
император прислал шубу со своего плеча и следующее
письмо: «Передайте от моего имени вашим храбрым сол-
датам, что я хотел бы каждого из них одеть в шубр.
«Китайцы, — заметил дядюшка Уп, — единственный на-
род в мире, у которых было больше хороших, чем дурных
государей и министров».— «А почему, дядюшка Уп?» —
спросил чей-то голос из угла гостиной. — «Потому что
дети китайских государей получают хорошее воспитание,
н тому же плохой монарх редко умирает у китайцев есте-
ственной смертью». —«Как? — спросил я,—неужели народ
судит о достоинствах и недостатках монархов?» — «Раз-
умеется, и притом равно безошибочно, как дети о своих
отцах или опекунах. В Китае хорошим считается принц,
который действует согласно законам, плохим же тэт, кто
преступает их. Закон восседает на троне. Принц подчи-
нен закону, подданные подчинены принцу. Этот послед-
ний— первый подвластен закону».
Однажды мандарины обратились к императору,— рас-
сказывал дядюшка Уп,—'и сказали ему следующее:—«Г\ь
сударь, народ впал в нищету, надо ему помочь».— «Иди*
те,— ответил император,—спешите как на пожар или
наводнение».— «Надобно помощь сообразовать со степенью
Нужды».— «Согласен, только смотрите, чтобы рассмотре-
ние прошений не заняло слишком цного времени и не
оказалось чересчур тщательным, а главное, не бойтесь
превзойти мои намерения щедростью».
Другой император,— рассказывал далее дядюшка Уп,—
вел осаду Нанкина. Город этот населяют несколько мил-
лионов жителей, и они защищались с невероятной храб-

168
Деви Дидро
ростью; тем не менее, город с минуты на минуту должен
был пасть, взятый приступом. Император, видя горячность
и возмущение офицеров и солдат, понял, что не в его
власти удержать их от ужаснейшей резни. Им овладело
беспокойство. Офицеры понуждают его вести их на при-
ступ, а он, не зная на что решиться, притворился больным
и заперся в своей палатке. Государь этот пользовался
любовью. Лагерь погрузился в печаль. Осада приоста-
новилась, со всех сторон возносили молитвы за здравие
императора. Когда пришли к нему за приказом, он обра-
тился к генералам и сказал: «Друзья мои, если вам
дорога моя жизнь, знайте, она в ваших руках».— «До-
рога ли нам ваша жизнь! Государь, приказывайте, .ска-
жите скорее, что надлежит нам делать? Мы все готовы
умереть».— «Не надо умирать, поклянитесь мне исполнить
одну просьбу, гораздо более легкую».—«Клянемся».—
«Я и выздоровел,— добавил он, внезапно вставал и вы-
нимая меч,— идем на непокорных, возьмем их город
приступом; но пусть не прольется ни одна капля крови,
когда мы войдем в город. Вот в чем вы мне клялись,
и чего я от вас требую». И это было исполнено. .
«Ши-Ван-Тп,—продолжал рассказывать дядюшка Ун,—
велел построить великую стену, отделяющую Китай от
Татарской земли; стена эта имеет шестьсот лье в окруж-
ности, три тысячи башен, тридцать футов вышины, пятна-
дцать футов толщины; она дает выход рекам, пересекает
морской залив, тянется вдоль болот на много льё. Ши-Ван-
Тн построил эту стену в пять лет, издал мудрейшие
в мире законы, освободил от тирании принцев крови
нацию, которая была ими порабощена; собственных де-
тей низвел до состояния простых подданных... Так вот,
этот государь приказал сжечь все книги и запретил под
страхом смертной казни хранить какие-либо из них, за
исключением тех, которые трактуют о земледелии, архи-
тектуре и медицине. Будь этот исторический факт изве-
стен Руссо, как много сумел бы он извлечь из него пользы
и как достойно оценил бы доводы китайского императора.
Щн-Ван-Тп был того мнения, что в государстве, где

Письма к Софи Воллав
169
имеются люди, так сказать, даровитые, там люди обра-
зованные занимают лишь второстепенное место... там где
рассуждение почетнее дела — всегда больше мыслителей,
а вместе с тем, и праздных, тщеславных, бесполезных
и бездельников... эти болтуны, освящая глупыми похва-
лами старинные уставы, связывают руки государю, ибо
он не может внести ни одного новшества, не вызвав
в народе возмущения; а между тем, не существует !яи
одного закона, который по прошествии пятидесяти лет
не оказался бы заблуждением... всё, что создано разумом
и не согрето чувством,— безжизненно и мерзко; когда
же мыслью управляют страсти,— она становится опас-
ной». Какое прекрасное изложение! Вы должны бы быть
от меня без ума.
Какого мнения о логике Шн-Ван-Ти могли быть члены
Совета, железного сундука, люди ученые?.. «Он рассу-
ждает, как варвар», — сказали они.
Я избавлю вас от всех соображений, высказанных
по поводу этих исторических фактов; вы сами придете
к тем же выводам, как и ко многим другим.
Барон, продолжая хворать, наперекор медицине, взяв-
шей его в свои руки, нашел, что Ши-Ван-Ти поступил
весьма плохо, пощадив медицинские книги. Он утверждал,
что никто не знает человеческого тела, не знает назнаг
чення отдельных частей его, не знает свойства субстан-
ций, составляющих лекарства, словом,— никто ничего не
знает; как могли создать науку из такого количества
неведомых и неизвестных вещей.
Я ответил ему наподобие аббата Галпани... Однажды,
в какой-то местности Нового Света высадились испанцы;
невежественные туземцы еще не знали употребления
огня. Дело было зимою. Испанцы объявили туземцам,
что при помощи дерева и еще одного вещества можно
подделать солнце и зажечь на земле такой же огонь,
как солнце. «Вы значит знаете, что такое дерево?» —
спросили туземцы.— «Нет».— «Значит вы знаете огонь,
каким горит солнце?» — «Нет».— «В таком случае вы
знаете, как загорается от огня дерево?» — «Нет»»—-

170
Дени Дидро
«А зажегши огонь, вы, верно, знаете, как его потушить?»—
«Да».— «Чем же?» — «Водою».—«Значит, вам известно, что
такое вода?» — «Нет». — «Но вы ведь знаете, как ту-
шится огонь водою?» — «Нет». Туземцы рассмеялись и
ушли от испанцев, а те развели огонь, не имея о нем
понятия, при помощи дерева, которого не знали, не зная
также, каким образом огонь пожирает дерево; а затем
потушили неизвестный им огонь неизвестною водою, не
зная, как вода тушит огонь.
В конце беседы, перед тем как уйти, я спросил у ба-
рона, не собирается ли он в Париж. Он ответил отрица-
тельно. «В таком случае,— сказал я,— я воспользуюсь
каретой г-жи Дэн и поеду завтра вместе с другими го-
стями». Барон согласился, и вот я снова на Мирамион-
ской набережной, чтобы помешать отправлению ваших
писем в Гранваль, куда они уже попали.
Вечером я имел удовольствие приветствовать Дами-
лавилля; эта приятная радость была обоюдной. То было
в понедельник. Во вторник утром мы с Гриммом имели
обоюдное и весьма приятное удовольствие приветство-
вать друг друга. Мы отобедали вместе. Я слросил его
о здоровьи г-жи Эшше.
Она чувствует себя превосходно. Ни слова о Пуфе.
Гримм, кажется, ожидал, что начну разговор я. Мы много
рассуждали о г-же Дэн, о нашем бароне и его жене,
и пришли к заключению, что барон наш в конце кон-
цов взбесится. Гримм хохотал до упаду, как то порою
бывает о ним, когда я однажды сказал ему, что-воображе-
ние рисовало мне иногда барона в образе кабана; сзади
огромный пук торчащих дыбом волос, спереди припод-
нятые клыками углы рта. Эту безрассудную мысль, доба-
вил' я, я сообщил г-же Дэн, убеждая ее подойти к барону
и тихонько прикоснуться к этой кабаньей морде, чтобы
удостовериться в действии клыков; однако она, вместо
ответа, отступила на четыре шага назад и спрятала руки
за спину.
Будь у меня досуг, я рассказал бы вам много хо-
роших анекдотов про Пуфа, г-жу Дэн? г-жу Эшше, про

Письма к Софи Вол л а»
171
Тисбе и Топена — нового важного персонажа, о котором
вы еще ничего не слыхали. Топен — собака мельника;
ах, милый мой друг, уважайте, пожалуйста, Топена.
Мне казалось, что я умею любить; Топен научил меня
понимать настоящую любовь, и я этим весьма пристыжен.
Вы думаете, что вы любимы, но если бы вы знали Топена,
то усомнились бы на этот счог. Топен почувствовал рас-
положение к Тисбе. И вот, вообразите себе, что, не-
смотря на плохую погоду, он ежедневно подходил к на-
шему дому, ложился на мокрый песок, уткнувши морду
в лапы, не отрывая глаз от окон, непоколебимо оста-
ваясь на своем неудобном посту, несмотря на дождь,
ливший как из ведра, и ветер, трепавший ему уши;
он забыл про еду и питье, забыл хозяйку и хозяина,
стеная и воздыхая о Тисбе с утра до вечера. Правда,
я подозреваю, что здесь была доля плотского вожделения;
г-жа Дэн, однако, утверждает, что, анализируя даже яаи-
деликатнейшие чувства, нельзя не приметить в них не-
много распутства. Ах, дорогой друг, странные названия
даются любви! Я не осмелюсь повторить их вам. Если бы
природа слышала их, она всем дала бы щелчки по йосу.
Г-жа де-Гольбах утверждает, будто Сорэн и барыня
из Шевретты дурачат нас и лгут, выдавая свои слова
за правду.
Итак, до будущей осени я водворился на Тарайнской
улице. Жаннетон вне опасности. Ее хозяйка еще не-
сколько дней будет пить хинную настойку. У Анжелики118
горло очистилось, появился аппетит, вернулась весе-
лость; но по вечерам ее еще немного лихорадит. С зав-
трашнего дня они все начнут принимать по очереди сла-
бительное, начнет Анжелика.
Не сомневаюсь, что Расин доставляет вам большое
наслаждение; быть может, он величайший из существо-
вавших когда-либо поэтов, дорогой друг. Не смейте на-
падать на характер Ифигении. Ее покорность судьбе —
порыв, длящийся несколько часов. Характер ее полон
поэзии и повсюду немного более возвышей, нежели это
бывает в природе: если бы поэт ввел образ Ифигении

172
Дени Дидро
в поэму эпическую, где данный эпизод длил ел бы не-
сколько дней, вы увидели бы, что она движима всеми
чувствами, которых вы требуете; некоторые из них она
испытывает, но они умеряются кротостью, уважением,
покорностью, послушанием; все ваши доводы сводятся
к следующему: Ифигения и я — две разные натуры. Ха-
рактер Ифигении изобразить легко, так же как и харак-
теры Ахилла и Улисса; еще легче изобразить характер
Клитемнестры; но о характере Агамемнона вы ничего не
пишете мне,— как же вы о нем не подумали? Отец из
честолюбия закалывает дочь, и не должен быть при этом
гнусным. Какую задачу предстоит разрешить! Смотрите,
что делает для этого поэт. Агамемнон призывает дочь
в Авлиду,—вот единственная его вина, но это до начала
пьесы. Его мучают угрызения, он встает ночью, хочет
воспрепятствовать приезду дочери в Авлиду; это не
удается, ее приезд приводит его в отчаяние, он обманут
богами. Кто же просит его за дочь? Разъяренный
любовник, который портит дело угрозами, разъяренная
мать, желающая подчинить себе супруга; в таких усло-
виях раздраженного отца отдают в руки самого ловкого
плута Греции. Тем не менее, ой уже готов спасти свою
дочь от казни, когда Эрифил доносит на него грекам и
Калхасу, и они о громкими криками требуют выдать им
Ифигению; к тому же греки уже десять лет стоят под
стенами Трои. В войске не найдется ни одного военачаль-
ника, который за оскорбление, нанесенное Атридам, не
потерял бы отца, сына, брата, друга. Разве только кровь
Атридов драгоценна? Оставив в стороне честолюбие, разве
Агамемнон не в долгу перед богами и греками? Сколько
обстоятельств, оправдывающих минутное заблуждение.
А вы не усвоили смысла этой тайны.
Краткий отдых вернул бы здоровье вашим дамам.
Если бы я осмелился, то дал бы ш тот же совет, что
Цирцея дала Аснлу: Si seorsum a fratre una nocte dor-
mieris*.
* Если проспишь ты одну ночь отдельно от брата,

Письма к Софи Воллйн
173
Я весьма благодарен аббату Марен за то, что он раз-
влекает вас. А разве аббат Блан не принимает в этом
участия? Я отнюдь не ожидал, что окажусь в роли отца
церкви и имя мое будет произнесено с кафедры.
Сколь достойна сожаления эта мать! Да, она до-
стойна сожаления за свое упрямство (вы догадываетесь,
по какому поводу это сказано). Если бы она справедливо
раздавала свои чувства, то и сама была бы счастливее.
Однако ваш аббат Марен, кажется, крутенько повел
дело; он оказался наиболее сильным н достойным. Стран-
ная причина считать правильным известное утверждение
лишь потому, что всю жизнь проноведывал его. Как?
Неужели вы полагаете, что, проспорив до хрипоты по
поводу какой-то глупости, можно согласиться с тем, что
это действительно глупость. Никогда в жизни. Представьте
себе путешественников: разве проедут они зря две тысячи
лье? Как бы не так.
Вы поступаете весьма неучтиво. Простите, мой друг.
Я отпустил вас только до дня св. Мартина, а между тем,
вы пробудете в отсутствии целый месяц. Не люблю,
когда расстраивают мои расчеты; приходится вновь за-
пасаться терпением.
Поистине неприятно иметь дело с людьми подобными
Морфизе; вечные хитрости, недомолвки, тайны, секреты,
недоверие; привыкаешь двуличничать и кривить душой,
откровенности приходит конец. Удивительно, что это не
оказало большого влияния на ваши юные души и не
обратило вас в цыганов.
Вы не видели среди прочих карлика г-жи Эпнне? Ведь
ее там не было; разве вы забыли, что она на ножах
со старой ведьмой, своей соседкой? Она не была в Шев-
ретте; недуг матери задержал ее в Париже, а; друг ее
в Гранвале; Пуф тут не при чем. Мне приказали мол-
чать насчет Пуфа, и я сдержал обещание.
Не умиляйтесь над дамой с волосатыми руками; с ней
случилось то, что неминуемо случается с женщинами,
не обладающими чувством собственного достоинства и
самоуважения и не умеющими держать на почтительном

174
Дени Дидро
расстоянии дерзких животных, именуемых молодыми
людьми. Прежде, когда наш сынок Дэн поднимал ее, са-
жал к себе на колени, хватал за руки, измеряя руками ее
тонкую талию, она жеманно' говорила: «Ах, перестаньте!
Что за ребячество!» Кончилось тем, что сынок стал за
столом выщипывать у нее волосы па руках, в присутствии
двадцати человек.
Вы ничего не говорите по поводу речей нашего друга
Леруа; а между тем, они были весьма забавны и свое-
образны.
Итак вы уверены, что г-н де-Призи не обманулся?
Но если вы подумали, что написанная вами фраза могла
показаться странной мне, почему вам не пришло в голову,
что она может показаться столь же странной и ему? Для
чего вы оставили ее? Если бы вы меня обманули, если бы
он обманул м-ль Буало, и вы оба оказались бы злодеями
вроде г-на Оргона, то, ей-богу, я перестал бы верить
честным людям. Надобно посоветоваться по этому по-
воду с мадмуазель Буало. Увидим, что она скажет;
а решение ее сохраним втайне от вас обеих. Не беспо-
койтесь, мы также придумаем двусмысленные фразы и
предательски попросим вас сказать ваше мнение.
Прошу вас, друг мой, не сравнивайте меня с Грим-
мом. Утешаюсь его превосходством и признаю его.
Я горжусь победой над своим самолюбием, не отнимайте
у меня этого ничтожного преимущества.
Отчего стесняет похвала? Оттого, что отказываться
от похвалы, если заслужили ее — несправедливо, прини-
мать же ее мешает скромность, ибо это значило бы самому
восхвалять себ^ вместе с другими. Смущает также не-
обходимость отвечать, когда не решаешься сказать ни да,
ни нет. Желал бы я, чтобы таким было ваше решение.
Итак, вас призывает в Париж Фурмой. Не могу по-
хвалить до крайности смешной церемонии — явиться к вам
в девять часов, чтобы повести речь о том, что уже
известно вашей сестре. Почему она не говорила с вами
о дружбе в присутствий г-жи Лежандр? В( чем неприличие
подобной близости;? Доколе будете вы чужой в своей семье?

Письма к Софи Воллан
m
А вас еще удивляет роль Ифигении; и вы не замечаете,
что ваша роль — еще более тяжела. Агамемнон один раз
принес в жертву свою дочь, Морфиза делает это десять
раз в сутки. Легче перенести тяжкое горе, нежели всю
жизнь страдать от бесконечных мелких обид.
Возвращайтесь скорее, возвращайтесь, дабы воочию
увидеть любовь, "о коей вы только читаете; она ждет вас.
Нет, Дамилавилль не распечатывает писем,— вот по-
чему письмо, адресованное г-ну Дюваль, совершило путе-
шествие в Гранваль вместе с вашими. Дамилавилль по-
лучил его нынче утром и тотчас же ответил.
Приезжайте же, Фурмон, приезжайте, толстяк, пово-
рачивайтесь проворнее, и привезите скорее мою Софи.
Я писал до сих пор с тем расчетом, чтобы Ура-
ния могла читать мои письма. Быть может, вы немного
и потеряли от этого; но мне хотелось пощадить ваши
деликатные чувства;, избавив вас от неприятной необхо-
димости пропускать некоторые строки и утаивать что бы
то ни было от той, что живет в вашем сердце. Мне было
бы тяжело, и я часто ставлю вас на свое место.
Когда вы будете расставаться с дражайшей сестрицей
вашей, то скажите ей от моего имени как можно более
растроганным голосом: «Дорогая сестра, мы снова встре-
тимся, мы встретимся все трое».
В понедельник вы получите известие fc> г-не де-Céri-
Жени. Дамилавилль вероятно справлялся о нем йынче.
Кстати, имеется восемьдесят фунтов кофе, шестьдесят
для вас ,и двадцать для меня, по тридцать семь су за*
фунт. Дешевизна вызывает во мне сомнения в качестве.
(Вот приятная для слуха фраза, которая отдает Акаде-
мией. Если хотите почувствовать всю ее смехотворность,
то произнесите ее на гасконский манер, вроде того как
Меран просил своего камердинера Рандю вытащить его
из лужи: «Рандю, спасите меня каким-нибудь образом
от этого потопа».) Я — невероятный болтун, не правда ли,
мой друг? Мы с Гриммом попробовали кофе и нашли его
вкусным. Спросите у вашей маменьки, не желает ли она
получить еще? У этого негодяя Дамилавилля восемьдесят

176
Деяи ДиДрО
фунтов марсельского кофе, но он не уступит ни единого
зернышка. Поступил бы я лучпю, чем он? Право, не
знаю.
Вы мне, вероятно, напишете, что подразумевал Дюваль.
Г-ну Дювалю, ул. Старых августинцев и проч. Что за
адрес, чорт возьми. Это меня немного смутило.
Неужели же Урания так и не удостоится взять перо
и написать своей рукой хотя бы словечко в конце одною
из ваших писем? Одно единственное ласковое словечко
тому, кто всё делает, чтобы выразить ей свое почтение,
внушает ей столь же высокое мнение о себе самой, какое
у него составилось о пей, н стремится заслужить ее
уважение.
Не знаю, что я писал в последний раз по поводу
порока и добродетели, настолько изрядное, чтобы вы дерз-
нули прочесть мое письмо вашей маменьке. О чем шла
речь? Я так непритязателен в своих письмах, что запоми-
наю лишь одно: свое желание отдать отчет в каждом
мгновении жизни, что принадлежит вам, и раскрыть перед
вами сердце, где вы царите.
Прощайте, дорогой друг. Вот еще маленький томик.
Если бы у меня было время, я написал бы на нем посвя-
щение в стихах.
Третьего дня у Дамилавплля случилось маленькое
происшествие, которое доказывает, чго нет ничего лучше
доброго примера.
Одного способного юношу, по имени Демаре, хотели
было послать в Сибирь для астрономических наблюдений;
он не поедет. Ему предпочли глупого аббата Шаппа.
Демаре, Тилле и один молодой советник парламента
зашли вечером к Дамилавиллю, где был и я. Я знаком
с Демаре и Тилле. Поздоровались, расцеловались, и я
спросил у Демаре: «Что вы здесь делаете? Я думал, вы
мерзнете на Камчатке, в дыре у какого-нибудь якута».
Послушайте его ответ: «Мне досадно за процветание науки,
потому что другой отправился в это путешествие». Он .
добавил, что подготовил очень много опытов, каких аббат
Шапп несомненно не станет делать.—«А есть у Bate йод-

Письма к Софи Воллан
177
робное описание всех ваших опытов?» — «Оно готово».—
«А знаете, что нужио о ним сделать? Отнести его аббату
Шаппу. Если сам не можешь сделать хорошее дело, не
следует ли все силы приложить к тому, чтобы посодей-
ствовать в этом другому?..» Все согласились со мною.
Для меня несносна мысль о превосходстве надо
мною мужчины... Этот мужчина— честный человек, так,
по крайней мере, я предполагаю. Он предан вам телом
и душою, ой живет лишь ради вас, изучает вое ваши
желания. Вы одна составляете всё его счастье и горе,
покФй и тревогу, его судьба связана с вашей судьбой.
Ой готов обойти весь мир, чтобы достать для вас самую
ничтожную вещицу, какая бы вам понравилась; а когда
вы даете ему единственную награду, на какую он на-
деется и какую старается заслужить, то называете это —
давать ему преимущество йад собою. Разве это правиль-
ное выражение? Сошлюсь на вас. Ведь вы здраво рас-
суждаете. При всяких иных обстоятельствах сказали бы,
я думаю: это лишь справедливая отплата'. Кокетки до-
пускают превосходство мужчины над собой, допускают
ею прелестницы и распутницы, легкомысленные и ветре-
ные,— словом, всо те женщины, которые не придают мо-
рального значения своей благосклонности и которыми
можно обладать, не заслужив ее. Но с другими это -не так.
Помните, я рассказывал вам случай, какой был с од-
ним моим другом? Он давно любил одну женщину, ду-
мал, что заслужил награду, и добивался ее, как и по-
лагается, весьма страстно. Ему отказывали без всякой
причины... Он осмелился сказать: «Значит, вы меня не
любите»... Эта женщина безумно любила. «Я-то вас не
люблю ! — ответила она, залившись слезами. — Встаньте
(ой стоял на коленях): дайте мне руку». Он встал, дал
ей руку, она повела его к дивану, села, закрыла руками
глаза, из которых продолжали катиться слезы, и сказала:
«Ну вот, сударь! Будьте счастливы». Вы, конечно, до-
гадываетесь, что он не воспользовался этим счастьем.
В тот день нет; но в другой раз, когда он был возле
нее, глядел на нее преисполненными любви и нежности
12 Д. Дидро, VIII

178
Денн Дидро
глазами и ничего у нее не просил, она обвила обеими
руками его шею, тихонько прильнула устами к его устам,
и он был счастлив. Он дождался минуты, какая ожидает
меня, не правда ли, моя Софи? Неужели же эта минута
будет означать мое превосходство над вами? — нет, нет, нет.
У Дамилавилля имеется письмо от вас. Скорей по-
бегу за ним. Прощайте. Прощайте.
[P. S.] Де^Сея-Жени чувствует себя превосходно. Ой—
хороший человек. Его очень любят, очень уважают. Его
талант ценят; но он не отличается ни усердием, ни при-
лежанием. Его обвиняют в вялости и лени. Ваша и его
мать должны иногда его тормошить. Ручаюсь вам, что
r-it Дамилавилль и впредь будет оказывать ему покро-
вительство, ибо г-н Дамилавилль питает ко мне друже-
ские чувства и знает, как меня интересует г-н Сен-Жени
и всё, что хотя бы самой тонкой нитью связано с вами.
Покорнейшее почтение уважаемой вашей маменьке.
31 (50)
[Париж, 21 ноября 1760 г.]
Светские люди отнюдь не отличаются честностью: они
слишком много заняты делами, и к тому же весьма важ-
ными; сначала они чуть-чуть сворачивают с прямого пути,
потом отступают всё дальше и дальше и мало-по-малу
сбиваются окончательно; тогда единственным правилом их
поведения становится преуспеяние в делах. Вы, конечно,
понимаете, к чему относится мой ответ? Но более всего
меня восхищает та своего рода недобросовестная благо-
творительность, с какой ;они берутся по-своему устраивать
дела честных людей. Им как будто мало собственной не-
справедливости, и они надеются искупить ее той кривдой,
которую совершают во имя других, как бы думая про
себя: «пусть моя мораль плоха, по крайней мере, я оди-
наково пользуюсь ею, как для себя, так и для своих
друзей».
Итак, много ли было йежности, уважения и почти-

Письма к Софи Воллан
17g
телыюсти в том письме с призывом? Чувства, о какими
отнеслись к его половине мы, люди, понимающие толк
в совершенствах, немало способствовали проявлению его
собственных чувств к ней. Он счел возможным отнестись
с некоторым уважением к той, кого мы обожаем. Она
долгое время думала, что единственное, чего она желает
от своего мужа, это чтобы он оценил ее по достоинству;
она ошиблась. Она достигла своего, но я готов побиться
об заклад, что она отнюдь не влюбилась в него за это.
Итак, вы остались в одиночестве, к счастью, не на-
долго; всё предвещает мне скорое возвращение. Пред-
полагавшиеся на реке Ларзикур работы либо отсрочены,
либо не столь необходимы; ищут лошадей. Но я не хочу
более ни на что надеяться. Меня чрезвычайно. расстраи-
вает, когда я получаю письмо, которое разрушает на-
дежды, внушенные предшествующим. Кажется Морфиза
догадывается, что вы обо воем сообщаете мне; ей до-
ставляет удовольствие игралъ любимым вами человеком,
то показывая ему вас издали, то отнимая у него на-
дежду вас увидеть.
Вы также позволяете себе излишества в еде! Весьма
подходяще для вас. Кто же разрешил вам жить так,
как живут здоровые? А я совсем занемог, у меня рас-
стройство кишечника, позывы к рвоте, жар, бессонница;
хотели нынче дать мне рвотное, но не решились, и от-
ложили, оттого что я чересчур возбужден. А пока раз-
гуливаю, смеюсь, болтаю, охаю, и завтра ни о чем не
останется и помина; вам же приходится платиться двух-
недельным недомоганием за рюмочку вина или лишний
кусочек дичи. Все здоровы, за исключением меня и Анже-
лики. Не говорил я вам, что эта шалунья сорвала себе
ноготь с большого пальца ноги? Для всякого менее здо-
рового ребенка это представило бы большую опасность,
она же пролежала в постели только один день.
Прочел Гримму ваше сравнение «Гилермнестры» с «Тан-
кредом»; он находит, что оно не столь неправильно,
и краснеть за него не приходится.
Буду помнить про ваш лотерейный билет; итак г-жа
12*

180
Дели Дидро
Лежандр столь же неусггаййо испытывает фортуну? Меня
это радует... Но фортуйа обращается с нею так же,
как она сама обходится со своими возлюбленными.
Мы не в Буйоне, но печататься решено за границей;
однако я туда не поеду. Мое присутствие обманет бди-
тельность наших врагов, и, G помощью трех или четы-
рех имеющихся у нас контрассигнований, мы без помехи
получим корректуры и свой труд.
Вы не дали точного ответа на мои рассуждения в за-
щиту медицины. Чувствительность или отсутствие чув-
ствительности у существ, подвергающихся опытам, не
дают никаких указами на правильность или неправиль-
ность опыта.
Сестрица страйно ведет себя в отношении меня. Я го-
ворил вам два месяца тому назад, что ойа прислала мне
счет и образцы расписок; я списал расписки со счета,
отослал всё обратно, и с тех пор не имею от нее ника-
ких известий; неужели проклятый святоша119 успел ее
развратить? Горе семье, в которой имеется святой!
Возглас «ко мне, зятья мои»120 — тем более забавен,
что опасность давно миновала. «Калиста»121 имеет слабый
успех и автор ее, Коллардо, в отчаяйии. Я запомнил не-
сколько красивых мест. Очень хороши слова Калисты,
когда она говорит про своею отвратительного любовника:
«Кто ж может вновь призвать его ко мне? Он — ревнивец!
Это он-то — ревнивец!» А как произносит эту фразу чаров-
ница Клерон122. Когда поверенная тайн Калисты пред-
лагает ей отдать руку супругу, избранному ее отцом,
она говорит: «Оскорбления принесу я в приданое суп-
ругу». А другу Лотарио, который не скрывает от нее,
что зпает про ее несчастье, она приказывает: «Удали-
тесь, вы вызвали краску на моем лице; никогда более
не смотрите на меня». А как вам нравится это двустишие?
Крик жалобный природа исторгает
У матери скорей, чем у отца.
По поводу этого места я повздорил с мужем доброй
приятельницы моей, г-жи Рикюобони123, не будучи с ним

Письма к Софи Воллан
181
знаком. Каждую ночь вспоминаю отдельные отрывки на-
шего спора и весь дрожу.
Поверите ли вы, что иезуиты, так жестоко преследо-
вавшие мужа г-жи Гельвеций, нашли в себе достаточно
дерзости, чтобы навестить ее во время болезни? Мне хоте-
лось бы передать вам разговор, который Гельвеций вел
со свойственным ему грубым добродушием; каждое слово
в нем ценно: «Как, это вы, святые отцы? Непонятные
вы люди. Вы думаете, что ваше назначение подчинить
себе всех — друзей и врагов?» — «Нам весьма прискорбно,
но иначе поступить мы не могли».— «Я знаю, что вы были
бы честными людьми, если бы это от вас зависело. В об-
ществе много людей в таком же точно положении, не-
зависимо от них самих; люди эти — мошенники, я им
прощаю, но не вожу с ними знакомства».
Как вы это находите? Остальное я забыл, но оно
в точности похоже на приведенный мною пример.
Вы, верно, слышали про пашу-капитана или адмирала-
султана, который ежегодно собирает от имени своего по-
велителя дань с жителей островов Архипелага: на об-
ратном пути, имея при себе десять или одиннадцать мил-
лионов, он был обуян религиозным пылом и велел при-
стать к маленькому острову, именуемому Лампедузой, где
имеется небольшой храм, общий для христиан и мусуль-
ман. Покуда он молился, рабы-христиане, находившиеся
на корабле, в количестве двухсот человек, задушили це-
пями рабов-турок, распустили паруса и отплыли на остров
Мальту; здесь их приняли весьма приветливо и вернули
свободу пяти туркам-робам, великодушно помогавшим ра-
бам-христианам умертвить овоих собратьев. Заслуженная
награда! Каково ваше мнение?
Прибыли г-н и г-жа Бюффон. Жену я видел. У нее
совсем нет шеи; одну половину занял подбородок, дру-
гую груди, вследствие чего ее три подбородка покоятся
на двух мягких больших подушках. Она как будто не-
много забыла про свои Немощи. Не остался у нее обе-
дать, потому что обещал г-же Эпине, другу Гримму и
аббату Галиани.

182
Дени Дидро
Аббат мал ростом, дороден, жирен; некий Аспил, ваш
знакомый, и некий Лика, которого вы также знаете, ве-
ликолепно спелись бы с ним в свое время. По этому по-
воду он рассказал нам следующее: однажды он путеше-
ствовал в почтовой карете; дело было зимой. Сначала
ой не знал, с кем едет; но когда рассвело, аббат ока-
зался рядом с иезуитом; две девицы сидели между бе-
недиктинцем и бернардинцем, а этот последний очутился
возле секретаря неаполитанского сенатора. Поутру ничего
примечательного не случилось, если не считать, что оба
монаха изо всех сил старались угодить девицам. Обедали
все порознь. Вечер прошел, как и утро, то есть монахи
продолжали ухаживать за девицами. Ужинали все вместе.
После ужина, когда собрались спать, иезуит подошел
к аббату и сказал: «Сударь, мы, кажется, попали в пло-
хое общество; вам следует потребовать для нас обоих
комнату с двумя кроватями». Аббат любезно попросил
хозяина и тот исполнил его просьбу. Девиц поместили
в другой комнате с двумя кроватями, монахов — в третьей,
также с двумя кроватями, а секретарь сенатора полу-
чил комнату на одного. Когда все удалились на покой,
иезуит, лежа в постели, принялся занимать аббата раз-
говором. Пока аббат и иезуит беседовали, один из мона-
хов ждал, чтобы другой уснул, дабы отправиться к де-
вицам. Особенно поспешил бернардинец; он встал и по-
шел на цыпочках в комнату девиц. Наткнувшись на кро-
вать, он ощупью обнаружил, что она пуста — занимавшая
ее девица ушла к секретарю. Монах направился к другой
девице и улегся рядом с нею. Между тем, бенедиктинец,
следовавший за ним, подошел прямо к кровати, где они
лежали; под руку ему попался бернардинец; схватив его
за шиворот, он выволок монаха на середину комнаты
и улегся на его место. Тот встал, бросился с кулаками
на соперника и принялся бить куда попало; девице он
угодил прямо в глаз1, и она подняла страшный крик. Мо-
нахи в одних рубашках вцепились друг другу в волосы
и также начали неистово кричать. Иезуит, беседовавший
с аббатом, в страхе вскочил с постели, подбежал к кро-

Письма к Софи Воллап
183
вати аббата и произнес: «Слышите крики, сударь? Я уми-
раю от страха. Сделайте милость, подвиньтесь немного,
позвольте мне лечь возле вас». Попробовали бы вы про-
гнать этого беднягу-иезуита. «Он так испугался», — до-
бавил аббат. Иезуит немного успокоился, несмотря на
усилившийся шум, а тем временем наверх поднялся хо-
зяин. Одну из девиц оставили у секретаря, другую за-
перли на ключ, монахов развели, и остаток ночи прошел
спокойно.
Дядюшка Уп чувствует себя несколько лучше. Он
рассказал мне про нового короля m чрезвычайно циничный
анекдот, который является, однако, лучшим доказатель-
ством того, насколько свободен английский народ. Моло-
дой государь скуп и развратен, рассказывал дядюшка Уп.
В Лондоне проживала некая женщина, столь же про-
славленная, как г-жа Пари; король несколько раз при-
казывал везти себя к ней. Однажды, когда он выходил
от нее, она проводила его до дверей и сказала приврат-
нику достаточно громко, чтобы быть услышанной: «Слу-
шай-ка, любезный, приглядись хорошенько к этому мо-
лодчику, и, если он явится еще раз, скажи, что меня нет
дома. От него — ни денег, ни Он мне не нужен».
Надеюсь, это место вы не станете читать вашей маменьке.
Прощайте, нежный друг мой, уже поздно. Пишу вам
от Дамилавилля. Мне нездоровится. Не люблю, когда меня
ждут. Ухожу. Г-н Гашон прислал юо мне нынче утром
справиться о моем здоровье. Я назначил свидание в во-
скресенье, у мадмуазель Буало. Если он будет здоров,
если я буду здоров, если я почувствую себя лучше,
у нас будет веселая беседа. Вы, конечно, догадывае-
тесь, что и о вас зайдет речь.
Прощайте, у меня ослабели глаза, голова устала; сам
не знаю, что пишу: приезжаете, образумьте меня. Не-
смотря на все свои обещания не давать себе больше
никаких обещаний, я, сам не знаю почему, льщу себя
надеждой, что это мое последнее письмо к вам. Про-
щайте. Получил сегодня утром очень милое письмо от
Гримма. Меня навестил граф Лораге125. Знаете, что слу-

184
Дени Дидро
чилось о его женой? Она хотела принять гофманских
капель; по ошибке ей дали восемьдесят четыре капли
опия. Она от этого не умрет. Добрый вечер, любимая
моя. Плохое здоровье нисколько не избавляет меня от
домашних бурь. В четверг вечером мне пришлось пере-
нести очень сильную. Я привыкну к этой морской жизни,
но очень боюсь, что слишком много взял на себя.
Прощайте. Мне трудно бывает расстаться с вами вся-
кий раз, как я бываю возле вас, пока есть хоть четверть
часа свободных или если остается кусочек неисписанной
бумаги, когда я вам пишу.
32 (57)
[Париж, 25 ноября 1760 г.]
Кажется, в прошлую пятницу я должен был принять
рвотное. Все в один голос твердят, что это единственное
средство против обмороков и приступов тошноты, коим
я подвержен скоро уже два года. Однако вечером меня
лихорадило, ночь провел я скверно и был столь
возбуждей, когда мне принесли слабительное, что мне
показалось весьма неосторожным принимать его. С тех
пор я веду жизнь весьма воздержную: пью чай, прохла-
дительные и, думаю, выздоровлю от одной диеты. Обе-
даю в одиночестве; но, как бы скромен ни был обед,
он тотчас вызывает головную боль, правда не столь силь-
ную; и однако, она служит признаком вялого и с трудом
переваривающего пищу желудка. Но хватит о моем здо-
ровье; оно поправится, пожалуй, еще легче, чем расстрои-
лось, и, главное, пусть поменьше вмешивается медицина,
да ей и не удастся вмешаться; уж очень я боюсь ре-
цептов.
Отправился к мадмуазель Буало, рассчитывая встре-
тить у нее нашего приягеля Гашона, который собирался
опередить меня. Увы! О нем ни слуху, ни духу. Мад-
муазель Буало в короткой юбке и белом, с позволения
сказать, казакине, была у г-жи Берже. Сын г-на де-

Письма к Софи Водлан
186
Салиньяка окликнул меня через дверь, я назвался, й ов
вышел. Я спросил у него о здоровье его уважаемых ро-
дителей; маменька его отправилась слушать обедню. Од-
нако смотрю, спускается мадмуазель Буало и на цыпоч-
ках переходит через двор; оставляю г-на де-Салиньяк->
младшего и отправляюсь к мадмуазель Буало. Сначала
беседовали о ва<5, потом о ней, о г-не де-Призи, о г-же
Лежандр, о вашей маменьке, ваших делах, об отсутствии
вашем и возвращении. Пожалуй, долго еще мы бы рас-
пространялись на эти темы, но нашу болтовню нарушил
приход г-жи де-Салиньяк, после чего она стала гораздо
более сдержанной. Я сказал г-же де-Салиньяк, что со-
бирался засвидетельствовать ей свое почтение гораздо
раньше, что с этим намерением и явился к ней в проме-
жутке между двумя поездками за город, но не застал
ее, о чем и написал г-ну де-Салиньяк; затем снова по-
текла обычшия болтовня. Не знаю, насколько удачно я
ее поддерживал. Справился о г-же Воллан и о вас, хо-
телось узнать что-нибудь новенькое. Она ответила, что
вести ее трехдневной давности, что получила их от ма-
меньки, а не от вас. Вы, что же, ей ничего не пишете?
Затем поднялась, я попросил разрешения навестить ее,
каковое и получил, она же удалилась, так как мадмуазель
де-Салиньяк, заболевшая рожей, требовала ее забот.
Мадмуазель Буало была одета неподходяще как для
выхода, так и для обедни, обедать собиралась вне дома, а
потому мы скоро распрощались. Я хотел еще минут сорок
подождать Гашона, но она никак не соглашалась.
Я с ним встретился,—и сколько же безумств мы наго-
ворили! Мне кажется, никогда в жизни я не позволил
себе столько вольностей. Я расстался с ним и отправился
обедать к барону. С мадмуазель- же Буало мы встретимся
на улице Паве послезавтра. Однако мне надобно уви-
деться о г-жой де-Салиньяк до вашего приезда, который
считают здесь не столь близким, как вы предполагаете.
По правде говоря, мне кажется, что маменька ваша, при-
готовив чемоданы и заказав лошадей, попросту вас об-
манывает.

186
Дени Дидро
Обедал у барона с автором «Калисты». Ни одной ун-
ции мяса нет на его теле, нос у него маленький, с гор-
бинкой, удлиненной формы голова, тонкое лицо, небольшие
пронзительные глазки, длинные ноги, туловище тонкое
и тщедушное. Покройте всё это перьями, прибавьте к ху-
дым плечам длинные крылья, загните ногти на ногах и на
руках и пред вами предстанет ястреб. Я сделал ему
немало комплиментов по поводу его пьесы, и они были
весьма искренни. Пообещали друг другу встретиться вновь.
Увидимся, когда ему захочется, уж это его дело. При-
сутствие Сорэна несколько умерило количество любезно-
стей, какое я предполагал преподнести Коллардо; я по-
боялся возбудить ревность. Часу в пятом Гримм и Кол-
лардо отправились в Театр комедии. Я же часов в семь
вернулся домой, где рассчитывал найти письмо от вас,
и действительно, оно оказалось там, сорок второе по счету.
Итак, Морфиза навсегда останется Морфизой,— большим
запутанным оубком из секретов и тайн. Г-на Фурмона
вчера в Париже еще не было, a toi мне непременно
дали бы знать. Складывайте ваши тряпочки, но по оче-
реди, одну за другой; боюсь, без этой предосторожности,
пожалуй вас охватит слишком большое нетерпение, когда
упаковывать уж будет йечего; в воображении своем вы
доедете почти до Парижа, а; на самом деле еще не сде-
лаете и первого шага к путешествию.
С удовлетворением нахожу в своем бумагомаранье не-
которые фразы, какие вы сможете прочитать вашей ма-
меньке и оправдывающие мою усердную переписку с вами;
ибо мне кажется, что маменька ваша, если б не неко-
торая заинтересованность ее, легко простила бы мне вся-
кую страсть, какая вас сделала бы несчастливой.
Вот стих, который вам так нравится, а мне вскру-
жил голову:
Отец, и ты, быть может, пролил слезы...126
Подумайте, существуют люди со вкусом столь гру-
бым, что решаются нападать на него, и вот мне пришлось

Письма к Софи Воллан
187
сказать им: толстокожие дурни, ужели нейояятйо вам,
что эти слезы в столь тяжкую минуту даруют отцу про-
щение? А разве не| в пользу дочери говорит подобное раз-
мышление на ложе смерти! Да и вся картина, рисующая
отца, который проливает слезу над дочерью! Ничего нет
святого для глупости, злобы и зависти: они на всё на-
кладывают свою богохульную руку.
С той поры, как я вернулся из деревни, мне кажется,
что я не ощущаю в себе столь ясно моей любви к вам.
Будто вокруг меня какой-то шум, я полон порывов, по-
лон смятенья, что отрывает меня от себя самого.
Я не в состоянии сосредоточиться на движениях моего
сердца. Нет, любовникам нужно уединение, отдых, ти-
шина. Сутолока больших городов утомляет их больше,
чем кого бы то ни было. Они мечтают лишь о том, чтобы
скорее наступил конец дня; и только, когда погружаются
в сон те шумные существа, которые отвлекают и мешают
им, только тогда находят они друг друга.
Вижу, вы очень горды ее прекрасным расположением
духа. Ну что ж, радуйтесь ему. Что до меня, я был бы
весьма огорчен. Я rie мог бы для удовлетворения низ-
кого мелкого каприза пожертвовать моей привязанностью,
заботами, нежностью и тысячью других личных качеств.
Как печально, что не находится на каждый день какого-
нибудь испорченного казакина для починки; по крайней
мере, вы были бы освобождены от обязанности быть искрен-
ней, мягкой, честной, внимательной, правдивой, покор-
ной, добродетельной, бескорыстной,— вас любили бы без
подобных доблестей.
Никак не входило в мои намерения писать этому злому
и необычайному любимцу наслаждений127. Однако не
знаю, удастся ли мне выпутаться. Выходит так, что Да-
милавилль и Тирьо поставили меня перед необходимостью
переслать ему мои замечания о «Танкреде».
Кавалер Жокур. Пусть вас не тревожит мысль о том,
что ему скучно строчить статьи; господь бог для того
только и сотворил его. Хотелось бы мне, чтобы вы уви-
дели, как вытягивается его физиономия, когда его пре-

188
Дени Дидро
дупреждают о том, что работа его подходит к концу,
вернее, о необходимости закончить ее. Лицо его выра-
жает истинное огорчение. К пасхе разделаюсь со своей
работой, или смерть мае. Хотите верьте, хотите нет,—
так будет. Вот уж что мнюго времени отнимает, так это
писание моим ленивым сотоварищам, чтобы поторопить
их. У этих ослов шкура столь толста, что хоть с обеих
сторон коли, скорей не двинутся; а перестань пришпо-
ривать, и вовсе станут.
Тирьо — славный малый, отнюдь не самодовольный
и не дурак. Памятью обладает удивительной; пожалуй,
если б знаний у него было меньше, то и тогда он был бы
достаточно умен. Он всё запоминает и, вместо того чтобы
говорить свое, всегда ссылается на других авторов. Это
вызывает утомление и не нравится.
Вопрос о похвале вы разобрали, пожалуй, гораздо
подробнее, чем я. Вы только спрашиваете меня, почему
похвала смущает меня. По правде говоря, вы большая
чудачка. Вот почему, сколько бы другие ни терлись о вас,
им никогда не удавалось сгладить природную вашу ше-
роховатость. Всегда радуюсь этому. Предпочитаю вашу
угловатую и резкую натуру спокойной, обыденной ров-
ности светских людей. Среди их глухого, монотонного
жужжания, брошенное вами слово звучит диссонансом,
но зато поражает, и все замечают -его.
Тем лучше, если смущение ваше осталось незамечен-
ным ею; я думаю, что оно было вызвано ее замечанием.
Ах, ее правила, ее правила! Пожалуй, стоило бы обо
всём этом поспорить! Полагаю, что она весьма легко
разрешила бы себе эту важную вещь и очень гордилась
бы тем, что сумела заставить себя отказаться от
аксессуаров, а ведь они сами по себе ничего не стоят.
Нет, дорогой мой друг, сколько бы вы ни пропове-
довали мне воздержание, вы мне не наскучите; я буду
видеть в этом лишь ваше внимание к моему здоровью,
хотя сам, пожалуй, лучше и не стану. Почему вы ду-
маете, что ваши нравоучения мне наскучат? К тому же
я ем по рассеянности, что тут поделаешь! Прямо не могу

Письма к Софи Воллан
189
понять, как это люди делают, чтобы не быть раосеяй-
ными?
Мне очень досадно, что вы не смогли побеседовать
с сестрой вашей о моем взгляде на философа. Быть мо-
жет, это самое лучшее и самое оригинальное место во
всём письме. Продолжаю настаивать на том лее. Прият-
ный мужчина, остающийся холодным по отношению к жен-
щине, имеющей на него виды, рано или поздно вызовет
ее ненависть. Никогда не знаешь, как поступают люди,
которые ищут направо и налево опоры для своей скры-
той подлости. Осмеливаюсь, написать эту фразу в на-
дежде, что вы не вспомните, какому месту в вашем письме
она отвечает. Однако замечаю, что в писании моем про-
является плохое расположение духа, в коем я действи-
тельно нахожусь.
Известно ли вам, что бедняга Лакондамин128 лишился
слуха в Квито, при измерении угла экватора и мери-
диана для определения фигуры земли? Он стремится
занять свободное место во Французской академии, но ему
ставят препятствия вследствие его глухоты. Не находите
ли вы всё это весьма жестоким? Нехватало только, чтобы
ой потерял зрение в горячих песках на побережья Ама-
зонки,— тогда они сказали бы, пожалуй, что такого че-
ловека стоит лишь утопить. Подобная несправедливость
приводит меня в отчаяние. Даламбер совершил недостой-
ный поступок, однако находятся люди, восхваляющие
его. Вам известно, что Лакондамин — один из привер-
женцев всеобщей прививки во Франции; ну так вот, на
публичном открытии Академии наук Даламбер прочел до-
клад, из которого глупцы вынесли заключение, что он
направлен против прививки, да и умники не считают до-
кладчика защитником ее. Я ничего не знаю, так как
доклада не слышал; поэтому оставляю в покое уравне-
ния и сужу лишь о поступке.
Попрежнему ли вы собираетесь выехать четвертого
декабря? И будет ли это письмо, наконец, последним?
Письмо ваше попадет к мадмуазель Буало лишь после-
завтра, но зато будет передано из рук в руки.

190
Дени Дидро
У г-жи Эпине был приступ мигрени, столь сильный, что
она не надеялась встать. Я навестил ее на другой день.
Мы провели наедине весь вечер. Она горько жаловалась
мне на моего приятеля, и настоящие, обильные слезы
сопровождали ее жалобы. Он скучает. При встрече не
разговаривает, держится оборонительно. Целым рядом мел-
ких обманов он испытывает ее доверчивость; проводит
в Опере или Комедии часы, кои мог бы посвятить ей.
Он становится всё более и более тщеславным, только
наряжается и ищет, где бы провеоги время. Придумывает
себе развлечения, которые заполняют весь его досуг. Стро-
гость правил его исчезла. Он различает две справедли-
вости, и одну оставляет для повелителей. Я вижу всё
это так же как она, но всячески стараюсь извинить его.
На каждый упрек у меня один припев: «Ведь он молод,
он столь верен вам, вы его любите»,— тогда она начинает
смеяться.
Во время наших разговоров пришел Сорэн. До чего
он был сдержан, холоден, церемонен! А мгновение спу-
стя— резок, вспыльчив, груб, невежлив! Ясно, как день,—
он влюбился в нее. Подобное поведение столь необычно
для него.
Ушел Сорэн и явился аббат Галиани, а с милым абба-
том вошло веселье, находчивость, остроумие, тысячи без-
умств, веселая шутливость — словом, все то, что заста-
вляет забывать об огорчениях. Бог знает, каких только
сказок он не наговорил. По поводу нашего нелепого пред-
рассудка, будто всякая вещь произойдет именно так, как
мы того ожидаем, он рассказал, ъсак однажды извозчика,
обладателя кареты и лошадей, который развозил седоков,
позвали в монастырь бернардинцев: некий монах собирался
совершить путешествие. Извозчик назначил свою цену,
поладили; попросил доказать чемодан, последний пока-
зался ему самым обычным. Ранним утром приезжает он
со ово-ею лошадью и каретой за путешественником. Ему
выносят чемодан, он привязывает его к задку, открывает
дверцу и ждет, чтобы шнах уселся. Монаха он до сих
пор еще не видел. Наконец тот приходит. Вообразите

Письма к Софи Волдан
191
колосса по высоте, ширине и плотности. Едва-едва хва-
тило места в карете. При виде этой чудовищной туши
извозчик возопил: «В другой раз я попрошу показать мне
монаха». Мы всегда просим показать нам чемодан и
забываем о монахе. У какой-нибудь женщины прелестные
глаза, самый восхитительный ротик, груди, что с ума
свести могут,— вот вам чемодан. А монах? Я и Гримм
в одно и то же время нашли хорошее применение для
этой сказки. Комедиантке Лепри, пожалуй, не пришлось
бы воскликнуть: «Ah! Scelerato!»*, если бы она заблаго-
временно попросила показать ей монаха.
Затем, по поводу того, что никогда не следует про-
сить другого заменить себя, он рассказал, как некий
настоятель пришел в гости к кардиналу в момент, когда
тот, в короткой куртке, с непокрытой головой, неодетый,
забавлялся со своими друзьями. Никогда еще гость ее
казался кардиналу более неуместным. Кардинал впал в
скверное расположение духа. Нужно было либо немед-
ленно одеться, либо отказать настоятелю. Но последний
выход был невозможен. Один из приятелей кардинала и
скажи ему: «Монсеньёр, позвольте вам помочь. Я надену
ваше платье и через минуту освобожу вас от этого про-
клятого настоятеля». Кардинал согласился.-И вот шапочка
надета, мантия наброшена па плечи представителю его
преосвященства. Но его преосвященство был жирен и до-
роден, представитель же его — небольшой, худощавый,
тщедушный человек. Прибавьте к этому, что настоятелю
уже привелось случайно раз или два увидеть его преосвя-
щенство, и понятно,— в первых же словах своего при-
ветствия ой сказал, что он сильно изменился. «Истину
говорите,— ответствовал мнимый кардинал,— это рэзуль-
таты моей венерической болезни, какую я никак не могу
вылечить». А настоящий-то кардинал, который был на
чеку и хотел видеть, сколь удачно выпутается приятель
из положения, как услыхал его ответ, забыл о своем
непристойном неглиже, выскочил на середину гостиной
* Ах, вероломный!

192
Дени Дидро
д крикнул настоятелю: «Человек этот сам не зйает, что
говорит, его преосвященство — Л, у меня той болезни,
какую он мне приписывает, никогда не было и мне
весьма стыдно, что я пршгуждей принимать вас в таком
виде».
Я мог бы рассказать вам еще одну презабавную исто-
рию, но нет времени, и, быть может, когда капишу,
она не будет столь забавна, как в первой речи. А то
я бы вам описал архиепископа, изображающего некую
герцогиню, лежащую в ее собственной кровати, и карди-
йала, подающего» ей ночной горшок. Но для этого нужно
знать так, как это знает аббат, слова обманутого кардй-
йала, нужно знать, как напрасно звонил он во все звонки,
и никто не приходил, как герцогиня не могла уже больше
вытерпеть, и как наконец ему пришлось услужлива пред-
ложить этот предмет, и как затем вывели кардинала из
заблуждения.
Прощайте, нежный мой друг! От всей души целую
вас. Тешу себя безумной надеждой, что письмо мое встре-
тит вас в Витри-ле-Фрайсуа. Увы! Это действительно
безумие! Супруга чувствует себя йедурно. Анжелика пре-
восходно, я — и так, и сяк. Дорогая сестрица мне на-
конец ответила; я лгу — ответ ее адресован супруге.
Святой отец еще не причинил всего того вреда, какой
собирается причийить, но я замечаю, что он рьяно при-
нялся за дело. Способ примирения, который придумали
из боязни оскорбить его, показывает, какую слабость
выкажут, коль скоро он решит настаивать, а настаивать
он будет. Если события дойдут до известной степени,
я поеду в провинцию, продам мое имение, доставшееся
по наследству, и предам забвению людей, кои не
заслуживают такого брата, как я. Забыть их! Не понимаю,
что говорю, и никогда не пойму этого. Это так же нелепо,
как если бы я собирался жаловаться йа вас, и в минуту
досады сказал бы: «Вот уж юойчейю, так кончено, больше
я любить ее не буду».
Нынче утром посетил мейя г-н Бюффой. Как-нибудь
вечером соберусь и я к нему на несколько часов. Люблю

Письма к Софп Воллай
193
людей с твердой верой в собственный талант. Он пре-
зидент Французской академии, и, в качестве такового,
должен: произносить по три, четыре речи при приеме в Ака-
демию. Вот тяжелое занятие. Ну что сказать о г-не де-
Лимож129? Или о каком-нибудь г-не Вателе130? Что го-
ворить о живых и мертвых? И ведь йе разрешается
оскорблять их презрением, значит надо превозносить их,
на что он и сказал мне: «Ну что ж! Буду восхвалять,
сумею сделать это хорошо, мне же будут аплодировать.
Разве для человека красноречивого существуют бесплод-
ные темы? Разве существует что бы то ни было, о чем
ой йе мог бы поговорить?» Я совершенно искренно хвалю
эту веру в себя, ибо сам ею не обладаю. Меня сразу
всё пугает, и нужно, чтобы труд был рассчитан на чело-
века голов на десять ниже меня, и тогда он пе покажется
мне голов на сто выше. ■
Прощайте, нежный друг мой. Когда я по-настоящему
поцелую вас? Завтра? Или послезавтра? Мйе это доста-
вит точно такое же удовольствие, как и вам: ведь ваше
отсутствие было для меня столь же долгим, как и мое
для вас. Знаете что, в первый же раз, как пас разлучат,
давайте условимся перестать любить друг друга.
88(59)
[Париж], 12 сентября 1761 г.
Душа у меня болит. Вот уже почти месяц, как я
не обращаю внимания на свою дочь и нахожу, что она
стала, гораздо хуже. Она картавит, жеманничает, гри-
масничает; она прекрасно сознает всё могущество пло-
хого расположения духа и слез, а потому дуется и плачет
из-за пустяков; голова ее наполнена глупыми выражениями;
она произносит уличные словечки, вся какая-то вялая, не
знаешь, как и взяться за нее. Вкус к труду и чтению,
столь свойственный ей ранее, пропадает. Вижу всё это,
И, пожалуй, отчаяние охватило бы меня, если бы влия-
ние моего присутствия, вот уже в течение нескольких
13 Д. Дидро, VIII

194
Денн Дидро
дней, не давало бы мне надежды на некоторое улучшение.
Девочка она рослая, лицом недурна, способна ко вся-
ким упражнениям как телесным, так и умственным; Ура-
ния или сестра ее сделали бы из нее существо удиви-
тельное. Но мать ее, овладев дочерью, никогда не по-
терпит, чтобы я сделал из нее что-нибудь. Ну что ж,
она будет походить на тысячи других! И если она выйдет
замуж за дурака,—а ведь сто шансов против одного,
чтку именно так и случится,— пожалуй, она будет этим
меньше недовольна, чем в том случае, если бы хорошее
воспитание сделало ее более требовательной.
Другой повод к огорчению. Страшная ревизия окон-
чилась. Двадцать пять дней работы по десяти часов
в день! Все рукописи находятся перед глазами этих раз-
бойников, чудовищная масса написанного здорово пугает
их. Они сами должны проделать теперь мою работу,
я же говорю: «Итак, я не добьюсь ничего. Следствие
правильное. Если бы они пожелали вознаградить этот труд,
они умалили бы ото». Я так уверен в своей логике,
что не жду ничего, то есть решительно ничего. И если
случайно ошибаюсь, ну что ж, я без смущения согла-
шусь с этим; но нет, я не ошибаюсь, ручаюсь, чем
угодно.
Гримм приезжает сегодня вечером из Шевретгы. По-
обещал пойти с Ним в Салон и дать краткое суждение
о различных картинах, выставленных там; отвращение,
тоска, меланхолия помешали мне одержать слово; вот
вам еще один повод к огорчению.
Как раз, когда я заканчивал письмо к вам, пришел
аббат де-Лапорт131, приятель начальника лесного ведом-
ства в Паоси, и рассказал мне следующие подробности
о Бергене132 и крошке Юс133. Однако слишком я сегодня
раздосадован, чтобы рассказывать о столь забавной исто-
рии; нужды нет, когда вы прочтете ее, то, сложивши мое
послание, сами придумаете рассказ получше.
Г-;ну Бертен принадлежит небольшой домик в Пасс1и,
стоимостью от 50 до 60 тыс. франков; в нем он про-
водит с мадмуазель Юс летние месяцы.

Письма к Софа Воллан
195
Домик этот как раз рядом оо старым лесным упра-
влением. Старший лесничий — красивый юноша, стройный,
ловкий и в действиях своих и в речах, обладающий и
остроумием, и бойкостью языка., бывает в обществе И
держать себя умеет. Имя ему Вьелар. Вот уже года пол-
тора, как вышеупомянутая мадмуазель Юс воздала дол-
евое в сердце своем всем достоинствам г-на Вьелара, a r-fl
Вьелар в своем — воздал должное прелестям мадмуазель
Юс. Сначала г-н Берген был в восторге от г-на Вьелара,
потом стал холоден, затем невежлив, груб, наконец от-
казал ему от дома и даже позволил своим слугам оскор-
бить его. Г-н: Вьелар любил и терпел. Третьего дня как
раз минула неделя с тех пор, как однажды утром г-н Бер-
тен покинул мадмуазель Юс часов в десять утра и
отправился из Паоси в Париж. Ему нужно было про-
ехать под самыми окнами г-на Вьелар. Последний, не дав
себе даже труда убедиться в том, что соперник его достиг
подошвы горы, бросил свой дом, подошел к жилищу мад-
муазель Юс, нашел дверь открытой и поднялся в апар-
тамедты своей возлюбленной. Не успел он войти, как
все двери за ним закрылись. Г-н Вьелар и мадмуазель
Юс отобедали вдвоем. Время летело быстро; было уже
часа четыре дня, а они не успели еще сказать друг другу
все те нежные слова, какие они скрывали в себе бес-
конечно долгое время, разлученные ревностью. Вдруг
слышат они стук кареты, остановившейся под окнами.
Подозрение закрадывается в их душу. Чтобы удостове-
риться, Вьелар удирает через гардеробную и потайной
лесенкой взбирается да верхушку бельведера, которым
увенчан дом. Оттуда он с ужасом видит г-на Берген,
вылезающего из кареты. Юноша устремляется по лесенке
вниз, предупреждает крошку Юс и поднимается вновь.
Он вышел через одну дверь, а в это время в другую
входил г-й Берген. И вот Вьелар на бельведере, а Бер-
тен в комнате мадмуазель Юс. Он целуется с ней, рас-
сказывает ей о том, что делал и что собирается делать,—
йи малейшей тени недовольства на его лице. Она также
целует его, рассказывает о том, как провела время, ка#
13*

196
Депи Дидро
довольна, что видит его на несколько часов раньше,
чем ожидала. Такие же уверения, такое же спокойствие
и с ее стороны. Проходит час, два часа, три часа.
Бертен предлагает партию в пикет, крошка Юс согла-
шается. Однако человек на бельведере, воспользовавшись
темнотой, спускается л тщетно обходит все двери: они
заперты. Смотрит, нельзя ли перелезть через стену, нет,
рискуешь сломать себе одну, а то и обе ноги. Тогда он
вновь поднимается в свое воздушное обиталище; мадмуа-
зель Юс, со своей стороны, поминутно что-нибудь нужно.
Она выходит, спускается с бельведера во двор, ищет и
не находит выхода для своего узника. Бертен всё это
видит, однако ничего не говорит. Вот и партия в пикет
окончена, звонят к ужину, подают на стол, проходит
и ужин. После ужина начинается беседа. Проболтавши
до полуночи, расходятся — Бертен к себе, мадмуазель Юс
к себе. Бертен спит или притворяется, будто крепко
заснул. Крошка Юс идет в буфетную, наполняет тарелки
всем, что попадается под руку,] и угощает своего приятеля,
умиравшего от голода на бельведере, довольно скверным
ужином у себя в спальне, куда он спускается. После
ужина они обсуждают создавшееся положение, и, в конце
кондов, решают улечься спать, дабы; в постели договорить
вс£ то, что еще осталось передать друг другу. Улеглись
спать, но так как для г-на ВьеЛар, пожалуй, больше
неудобства представляло проснуться часом позже, чем ча-
сом раньше, то он был уже совсем одет, когда г-н Бер-
тен, который со своей стороны рассудил точно так же,
часу в восьмой постучался к мадмуазель Юс. Никакого
ответа. Он постучал снова — то же упорное молчание,
позвал — его не услышали. Он спустился, и пока он шел
вниз, гардеробная мадмуазель Юс открылась, и Вьелар
снова взобрался на бельведер. Там он увидел двух ла-
кеев своего соперника, стоявших на страже. Он взгля-
нул на них, не выказывая никакого изумления, и про-
изнес: «В чем дело! Что случилось? Да, это я, почему
закрыты вое двери?» Как раз в ту минуту, когда он закан-
чивал эту краткую речь, он усльппал шум на ступеньках

Письма к Софи Вол лап
197
лестницы под ним. Он выхватил шпагу, спустился и встре-
тил: управляющего г-на Бертен, юоторого сопровождал
слесарь; Вьелар приставил кончик шпаги к горлу упра-
вляющего и воскликнул: «Спускайся за мйой и отвори
дверь, а не то я убью тебя». Управляющий, напуган-
ный подобной речью и угрожающим ему острием шпага,
забыв о том, что он стоит на лестнице, откидывается
назад, падает на слесаря и увлекает его за собой. Не-
устрашимый Вьелар, воспользовавшись их падением, про-
ходит по их телам, перепрыгивает через остальные
ступеньки и, спустившись во двор, направляется к глав-
ным воротам, где стоят, тихонько переговариваясь
между собой, несколько женщин. С безумными глазами,
со шпагой, дрожащей у него в руках, он кричит неверным
голосом: «Немедленно отворите!» Испуганные женщины
с громкими криками разбегаются кто куда. Вьелар заме-
чает, что» большой ключ остался в воротах, отпирает их,
вмиг Оказывается Ш улице и в два прыжка — у себя
дома. Через два часа увидели Бергена;, направляющегося
в Париж в своей коляске, а еще через два часа «мадмуа-
зель Юс на извозчике, окруженная узлами, тоже уезжала
в великий город, а на утро фургон: перевозил остатки
разрушейного хозяйства. Пятнадцать лет прожили они
вместе, у Бергена был: от нее целый выводок ребят.
Дети, старая страсть не дадут ему покоя, он подчи-
нится им, попытается снова войти в милость и будет
прощен! за десять тысяч экю,—вот пари, какое я пред-
лагаю кому угоднЮ.
В следующий раз отвечу на ваш двадцать пятый
номер, только что мною полученный. Ответьте тотчас же,
или лучше заставьте Урайию на первом письме, что
вы пошлете г-ну Виалеш, написать: «Ну да, Анжу,
и чем скорее, тем лучше». Он! по>ймет, он расцелует эти
слова. Мне сразу услужат, и я буду благодарен Урмии.
Прибавьте, если угодно, что есть в его письма одно «чорт
мейя подери», которое заставило меня смеяться доупаду;
верьте, что он может рассчитывать на мою преданность
всегда и во всём.

198
Деии Дидро
M (60)
[Париж, 17 сентября 1761 г.]
Душа моя повержена в печаль. Пишу только для
того, чтобы избавить вао от беспокойства. Вы знаете,
какую чувствительную боль причиняют мне несправедли-
вость и безрассудство, и вот вообразите, что мне пришлось
испытать их сверх меры, и длилось мое испытание более
двух часов. Скажите, одйаюо, какой прок для этой жен-
щины в том, что у меня из-за нее лопнет ;какой-нибудь
сосуд в груди или помутится рассудок? Ах! Как тяжко
иногда становится жить на; свете! Сколько раз я с .ра-
достью встретил бы конец! Не обижайтесь на такие
чувства. Вы далеко, а сердце мое всё еще переполнено.
Через три или четыре часа засну. Завтра] вновь обрету
любовь в своем сердце, ныне терзаемом нетерпением и
негодованием; фурии оставят его во время сйа;. Любовь
о ее сладостной свитой возвратится на; свое место, и я
больше! не захочу умирать. Жалел вас, когда' вы были
разлучены; жалею и ныне, когда; вы вместе и не можете
Насладиться своим сча;стьем.
Я испытал всё то, что вы мне пишете по поводу
погребения и завещания Клариссы135,— это только лиш-
нее доказательство сходства наших душ. Глаза мои снова
Наполнились слезами. Я не мог далее читать, встал и при-
нялся горевать; обратился с речью к брату, сестре, отцу,
матери и дядям, и начал громко говорить, к великому
изумлению Дамилавилля, которому были непонятны ни мой
порыв, ни мои речи, и он спросил, к кому я обращаюсь?
Без сомнения, вредно заниматься такого рода чтением
после еды, и вы выбрали неудачный момент. За; книгу
надобно браться перед прогулкой. Ни одно письмо не
обходится без двух-трех строк, посвященных морали.
Урания, Урания, дорогая сестрица, вы не бережете
своего здоровья ! Не губите невозвратно желудок и силы ;
вы превратитесь во цвете лет в калеку и покинете мир й
то мгновение, когда ваши советы, ваша снисходительность
и помощь ваша будут столь необходимы маленькому ди-

Письма к Софи Воллап
199
карк*. Та1емак, будучи у Калипсо, белее всего нуждался
в Минерве, а вы подвергаете себя опасности покинуть
его у входа в заколдованную пещеру. Вы правы. Жизнь —
скверначЯ штука. С этим мы. согласны — и вы, и она, и я.
Но следует сохранить жизнь ради тоге, кому имел не-
счастье ее даровать.
Нет, я не спешу о отрывками; вы можете отослать
их мне когда угодно. Я почти дал обещание навестить
6 Шевретге своих голубей, гусей, цыплят, утят и дра-
жайшего монаха. Приходится отложить. Только что по-
лучил от Гримма тираническое письмо, оскорбившее мою
чувствительную душу. Обязался написать ему несколько
строк по поводу картий, выставленных в Салоне; он со-
общает, что если заметка йе будет готова до завтра, то
излишне ее кончать. Я отомщу за такую, своего рода,
жестокость подобающим для меня образом. Проработал
вчера весь день, проведу за работой сегодня, всю ночь
и весь завтрашний день, и в девять часов он получит
всю рукопись — целый том.
У нашего друга Оорэна глуповатый вид.
Какуаки?— Так называли минувшей зимою тех, кто
правила морали расценивал той же ценою, что и разум,
кто замечал глупости, творимые правительством и имел
о них независимое суждение, а также тех, кто смешивал
о грязью отца и сына Бриоше! и аббата. Вам остается
справиться, кто такой Бриоше. Это первый из существо-
вавших когда-либо в мире фокусников. Поняв всё ска-
занное, вы! также поймете, что я — дьявольский какуак,
вы, равно как и сестрица ваша,— немного, и что Не
•найдется ни одного умного и просвещенного человека,
который в большей или меньшей степени не принадлежал!
бы! к этой компании.
Вы полагаете, что Оорэй юогдагнибудь обо всём узнает.
Вряд ли у него будет в тот день хорошее расположение
духа. Да, «Клитемнестра» Лораге написана стихами, и,
подчас, весьма хорошими. Когда он мне их читал, я сказал:
«Вот это язык, граф; где вы ему научились?» Говорят,
при Лораге имеется йекий Кленщан, которому этот язык

200
Дени Дидро
знаком. Но какое мне дело до того, кому принадлежат
прекрасные стихи — Кленшану или графу? Важно, чтобы
они были написащ, а это сделано.
Последние дни носятся слухи о смерти мадмуазель
Арну; они нуждаются в подтверждешш. В ожидании этого,
аббат Рейналь136 сказал надгробное слово, сообщив мне
отрывки из разговора между нею и г-жой Портайль, и.мне
показалось, что последняя сыграла роль потаскушки,
а молоденькая актриса — роль честной женщины. «Да
у вас совсем нет бриллиантов, мадмуазель?» — «Нет, су-
дарыня, и я не вижу большой необходимости в них .для
мещаночки с улицы Дюфур». — «У вас, стало быть,
имеется рента?» — «Рента? А для чего, сударыня? У г-на
Лораге есть жена, дети, ему надлежит поддерживать свой
ранг, и я не вижу возможности честным путем принять
хотя бы частицу состояния, lia которое другие имеют
более законные права».—«О! Честное олово, я на вашем
месте бросила бы его».— «Возможно, но он чувствует
склонность ко мне, а я к Нему. Быть может, с моей
стороны было» неосторожно о ним сойтись, но коль скоро
неосторожность совершена, я с ним не расстанусь»...
Остального на помню. Но у меня сохранилось впечатле-
ние, что дальнейшее было столь же неблагородно do сто-
роны президентши и столь же благородно со стороны
актрисы. I , ,
Ваша мораль и ваша вера хороши. И я придержи-
ваюсь их, иных у меня нет. Прощайте, милые друзья,
не предвидите ли вы в отдалении возможности возвраще-
ния? Целую вас обеих, г-жу Лежандр в румяные щеки;
ибо никто кроме нее не знает секрета, как сохранить
свежее, крепкое» тело и румяные щеки, обладая плохим
здоровьем.
85(61)
[Париж], 22 сентября 1761 г., осенью.
Итак, йот хорошее действие такюго чтения. Вообразите,
что произведение это распространилось по всей земной

Письма к Софи Воллан
201
поверхности, и Ричардсон оказался творцом сотни пре-
красных деяний в день. Вообразите, что добро, совер-
шенное им во всех странах, сохранилось долгие века
после его смерти.
Обе эти женщины настолько похожи друг на друга
умом и нравом, что трудно было бы одной не узнать
еебя в другой...
Если бы Урания всю жизнь твердила молодому чело-
веку: «Смотрите, мой друг, как я достойна уважения!
Как я любезна! Почитайте меня сколько вам заблагорас-
судится, но остерегайтесь меня полюбить», то юноша,
в конце концов, поплатился бы покоем, головой и жизнью.
Где я находился последние, столь прекрасные, дни?
Сидел взаперти в очень темном помещении и портал себе
глаза, сличая таблицы с объяснениями, окончательно ту-
пея ради людей, которые не подадут мне ста)кана воды,
когда не станут более во мне нуждаться, да и сей-
час о большим трудом сохраняют со мной сдержанность.
Вы, повидимому, очень гордитесь страхом, заставив-
шим вас трепетать, как бы мисс Хоу не попалась в руки
нашего друга Ловеласа; и вам кажется, что я весьма
пристыжен', Открыв в глубине сердца столь ужасное чув-
ство, Bi коем я вам сознался. Дело вкуса), мой! друг,
желание усложнить роман, вот и всё. Бойкая эта девица
только болтает, я хотел бы видеть, как otfai действует.
Кларисса—ягненок, попавший в зубы волку, и у нее
для защиты име1ется лишь малодушие, проницательность,
осторожность; мисс Хоу более подходит Ловеласу. Оба
эти существа наделали бы себе хлопот. В один прекрас-
ный день Ловелас позволил бы себе дерзость, и мисо Хоу
поцарапала бы ему лицо ногтями, а, то и выколола бы
Ножницами глаза. Кларисса; в минуту отчаяния нападает
на самое себя. В минуту, когда челЮНеи перестает со-
бою владеть, мисс Хоу машинально ли, инстинктивно ля,
или же просто в силу того, что она. дочь своего отца
и своей матери, напала бы на своего преследователя.
Если бы всё произошло1 так, как мяв хотелось, то Кла-
рисса была бы спасена. Весьма сомнительно, чтобы наш

202
Дени Дидро
славный разбойник добился толку от мисс Хоу; ему, по
меньшей мере, разорвали бы ухо. Итак, по вашему мне-
нию лучше, ото всё произошло именно так, как оно про-
изошло? В добрый час, согласен. Мне бы не было досадно
ради спасения Клариссы подвергнуть опасности ее подругу.
Я мыслил так же, как сотни раз мыслила эта; подруга
сама. Мои пожелания переносили ее в те места, куда
она непрочь была бы отправиться. Вам это не njo нраву;
не будем больше о том говорить.
Всё, что вы делаете для Морфизы — прекрасно; хвалю.
Она вас за это выш|е но ценит; тем йе менее, вы свой
долг исполнили и выросли в собственном уважении. К тому
же я не уверен, не приобретаешь ли таким путем силу,
какой не было при иных обстоятельствах. Боишься ис-
портить сделанное добро, и с большей легкостью пере-
носишь дурное расположение духа и ее причуды. Когда
я здоров,— я приятен! и весел. Когда мне нездоровится,
желудок плохо варит, желчный пузырь раздувается, чи-
таю наставления. А ваша сестра очень вас любит. С изумле-
нием наблюдаю, как она внимает вашему востор-
гу. Не будем поднимать этой маленькой завесы; вполне
достаточно приоткрыть лишь ^уголок. Если бы вы знали,
мой друг, как речи, даже самые страстные, скучны тому,
кто слушает их равйодушйо! Ур&ния глядит на нас обоих
через прутья решетки; она опирается на; наше окошечко!
и весело болтает с нами. То мудрость является в дом для
умалишенных, из человеколюбия скрывая перед обитате-
лями ого, что они безумны. Не знаю, вьппрывает ли ойа!
что-йибудь от того безумия, каким я Наделил вас,— но
уверен, судя по многократному опыту, что личнЮ всегда
теряю частицу чувств, какие ее присутствие внушает вам
в первую минуту. Если это не так, окажите, почему
tfHte» случалось десятки раз наблюдать подобное йвлейие
в отдельные промежутки времени?
Вы рассчитываете да несколько! хороших дней, Hoi Их
не будет. Прощайте, приятные прогулки! Прощайте, уеди-
ненные беседы! Прощай, зелень лугов! У нас уже то-
пили камий. Вчера мы осматривали дворец г-на; Даржан-

Письма к Софа Воллан
203
сова. Хозяина яе было, и мы пришли ка!к раз в ту ми-
нуту, когда там сясончался другой опальный министр,
г-й Руйе137. Вообразите себе, в какие мечтания повергли
меня подобные обстоятельства.
Нет, йе от плохого пищеварения страдай) Я, а вслед-
ствие того, что целыми дйямй сижу, согнувшись над кон-
торкой. Предлагаю вам спросить Уранию, отчего она но
выкалывает глаз своим детям? Невежество — мать всех
наших заблуждений. Приятно знать истину? Приятно лю-
бить добродетель? Важно ли знать, что хорошо и что
плохо, знать цену жизни, знать, чем ты обязан самому
себе й другим? Или же лучше блуждать в потемках,
йе иметь никаких твердых понятий, делать добро по глу-
пости, зло — по неведению, жить необдуманно et caetera,
et caetera? — Вот, приблизительно, к чему сводится утвер-
жде»ние Урании. Знание — благо, которым, несомненно,
можно злоупотребить. Невежество и глупость, спутники
нес1фаведлиюс1,и,.заблуждений' й суеверия, — всегда явле-
ния болезненные.
Hei думаю, что я легкомысленна отнесся к статье
г-на Виале. Сравнив так называемые милости с ясизйыо
честного человека, которую скомпрометировали нескром-
ным поведением, я высказал, что, на мой взгляд, вещи
эти несравнимые, на чем и настаиваю.
Г-н посланник138 обошелся со мною немного круто»
Ой просил меня написать заметку о картинах: я отра-
вился их смотреть, вернулся, сат писать, написал целый
том; дни и ночи работал, чтобы ему угодить. Увидите
из прилагаемого письма, насколько это мне удалось. На-
добно вам сказать, что я написал ему письмецо и про-
сил не говорить о благодарности, ибо это как будто обя-
зывало меня к тому же.
Вы не увидите меня нынешний год в Иле! А кто ж
это знает? Мы собираемся печатать том таблиц; посмотрим,
насколько будет он удачен.
После последней домашней бури мы едим отдельно.
Мне подают* в мой кабинет. Надо надеяться, что, ветре-

204
Дени Дидро
чаясь лшш> мимоходом, мы не будем иметь ни случая,
ни времени для ссор. О жестокая жизнь!..
Я уже писал вам, что г-н: Руйе скончался в воскре-
сенье, около трех часов в Нельи, во дворце Даржаноона.
Вот еще несколько новостей. Я прилагаю все старания
к тому, чтобы вы приобрели вес в обществе. Король
назначил герцога Фиц-Джемса13Э начальником Лангедока.
Г-н де-Караман ио одержал победу над неприятелем, убил
и взял: в плен много народа, захватил знамя, три пушки
и все снаряды. Некий г-н де-Внньолль, полковник лег-
кой кавалерии, был смертельно ранен. Г-н Клермон Дам-
буаз умер. Барон де-Монморанси назначен начальником
Бургундии на место г-на де-Таванн. Крестины детей Фран-
ции будут в конце месяца. Крестным отцом герцога Бер-
рийского будет польский король, курфюст Саксонский,
крестной матерью — ее высочество; крестным отцом графа
Прованского — польский король, герцог Лотарннгский, кре-
стной матерью — г-жа Виктуар; крестным отцом графа
Дартуа — герцог Беррийский, крестной матерью — г-жа
Софи; крестным отцом маленькой дофины — герцог Орле-
анский, крестной матерью —г-жа Луиза. В Гавре, Дюн-
кирхейе и т. д. закрыты все морские бюро, они больше
не нудйны. Все эти остроумные вещи не моего изобрете-
ния, я списываю для вас слово в слово придворное! письмо.
Мадмуазель Арну более чем когда-либо неистова и
любезна. Ее убили в Маре. Граф, ее Миртиль, отпра-
вляется в Женеву о «Ифигенией в Тавриде» в кармане.
Я виделся с Ним в прошлое воскресение. В жшнн ;не
встречал столь неустрашимого самолюбия.— «Ну-с, что
скажете вы о моей «Клитемнестре?» — «Там встречаются
хорошие стихи». — «Вольтер написал мне, что его «Орест»
в сравнении с нею — скучная декламация, плоская шту-
ка».— «Ой вам так писал?» — «Не один, а десять раз».—
«О, уверяю вас, что юоварйлй человек сам не верит Ни
одному своему олову».—«Что ж! Он неправ». Как вам
нравится? Вот что называется вскружить себе голову.
Тем лучше, чорт возьми, тем лучше, таким и надо быть,
и, дабы создать нечто великое, надо еще во Ото раз бо-

Йисьма к Софи Воллан
205
лее смешным образом быть влюбленным в самого себя,
ибо, только чувствуя себя способным создать великое, со-
здаешь его или хотя бы пытаешься создать. Прощайте,
мои друзья. Какое плохое письмо, холодное, без еди-
ного слова, свидетельствующего о дружбе или о любви!
Это очень дурно. Я совершаю ошибку, какой не про-
стил бы вам. Между тем, знаю, что накопилось много
всяких чувств. Когда же все они рассеются в вашей
груди? Прощайте, небесные души. Были ли бы вы небес-
ными душами, если бы не ночь с ее мраком? Вы, Ура-
ния, понимаете.
86(62)
[Париж], 28 сентября 1761 г.
Скоро уже минет неделя, как я не имею от ,вас вестей
и, зная ваше слабое здоровье, опасаюсь, как бы все ,ваши
домашние занятия, которым конца нет, не расстроили его.
Ужели вы никогда не поймете, что вы — растение слабое,
и что несколько любезностей, одинаково скверно поня-
тых,— как той, которая их требует, так и той, которая
их оказывает,— могут окончательно надломить его силы?..
Совсем почти успокоился. Нигде не показываюсь.
Кушаю у себя. Нет больше поводов сердить меня. За-
мечаю даже, что все последствия этого своеобразного
развода становятся весьма ощутительными и что» с боль-
шим смущением, из боязни унизиться, стараются преду-
предить их. Недостаток средств, а он уже недалек, всё
исправит...
Г-жа Эпиие, о которой вы столько раз меня спра-
шивали, чувствует себя недурно. Она больше приглашает
меня в Шевретгу, чем хотела бы видеть, и, в действи-
таиностп, совершенно права. Гримм, кажется, прекрасно
поладил о нею; жизнь их в деревне протекает как нельзя
более приятно, народу принимают мало и совершают длин-
ные прогулки...
Итак, друзья мои, смелее! Разрушайте, очищайте мир
от всех злоумышленников, населяющих его. Как видно,

206
Дени Дидро
вы присвоили себе всемогущество и право высшей спра-
ведливости. Можете ли вы сообщить мне, жива ли еще
Морфиза? Успокойте меня насчет всех ваших друзей и род-
ных, успокойте меня относительно вас самих. При пер-
вом же недовольстве, при первой же размолвке, та, что
опередит другую в быстроте, останется в одиночестве до
того момента, когда, вспомнив о людях, погубленных ею
без всякого на то права, каковых она осудила по од-
ному лишь проступку их, не дав им в нем раскаяться,
она сама над собой произнесет разрушительный приго-
вор,— она окажется чудовищем более отвратительным,
чем все те, коих она погубила. Вот в чем суть. Вы
находите, что мир устроен плохо; вы ставите себя на
место того, кто создал его и управляет им, и вы хо-
тите исправить все глупости, содеянные им. Вы судите
о поступках людских! Вы! Вы провозглашаете наказа-
ния и награды за поступки, ничем между собою не свя-
занные; вы высказываетесь по поводу добродетели или
хитрости людской: должно быть, вы читаете в сердцах?
Вам знакомо всё могущество страстей, вы всё взвесили
на весах вечной справедливости... Уверены ли вы обе в
том, что не совершили поступков несправедливых, которые
простили себе лишь потому, что суть их была неважна;
но и они, быть может, таили в себе больше лицеме-
рия, чем преступление, вызванное нищетой или яростью?..
Я прошу вас, друзья мои, непрестанно старайтесь отка-
зываться от роли уголовных судей вселенной. Даже судьи,
обладающие опытом, направляемые законом и условно-
стями жизни, которые иногда заставляют их судить про-
тив голоса совести, трепещут, когда они должны решать
судьбу обвиняемого. И вообще, кому, кроме бога, до-
зволено быть в одно и то же время судьей и предателем?
А всё это потому, что сей Ловелас обладает очаро-
вательной наружностью, и она вам, как и воем, нра-
вится; в уме вашем образ его полон соблазна, потому
что душа у него возвышенная, он образован, владеет
знаниями, всеми самыми приятными талантами, легкомыс-
лием, силой, мужеством; потому что ничего низкого

Письма к Софи Воллаи
207
в дерзости его Нет, потому что для вас невыносимо пре-
зирать его; потому что вы предпочтете умереть Ловела-
сом от руки капитала Мордея, чем жить Оольмом; по-
тому что, как ни вертите, мы больше любим существо
наполовину хорошее, наполовину плохое, чем существо
ничтожное. Мы надеемся о помощью своей удачи или
ловкости избежать его хитрости, а при случае, восполь-
зоваться его добротой. Ужели вы думаете, что кто-нибудь
под небесами посмел бы безнаказанно заставить перене-
сти Клариссу и сотую долю тех оскорблений, какие ей
нанес Ловелас? Он вроде мучителя, одновременно и тер-
зающего и охраняющего вас от всего окружающего и гро-
зящего вам. К тому же в вас живет чувство, ,что этот
человек, столь ожесточившийся по отношению к другой,
быть может, смягчился бы для вас.
Дело не в том, чтобы определить, злом или добром
является человекоубийство и заслуживает ли зло или
добро пощады или смертной казни, наказания или награды.
А что, эсли тот, кого вы убиваете своей властью, быть
может, ни одним своим поступком не послужил на благо
миру, но и вреда не принес ему. Вы говорите и выно-
сите суждение относительно вещей столь смутных. Кто
сказал вам, что вы имеете право отнимать жизнь у кого
бы то ни было на свете? Если можно убигь за кражу,
то не существует (ничего, за что можно- было бы не уби-
вать: можно убить за пропавшую булавку. Если смерт-
ная казнь, предписанная законом, не представляла бы
собой соглашения, под которым мы все подписывались,
йе знаю, как можно было бы оправдать ее. На что бу-
дут служить законы, если вы становитесь на их место
и со всею суровостью наказываете неведомые преступле-
ния? Что оправдает вас в глазах людей? Боюсь, что
решение ваше потому лишь не затрудняет вас, что для
разрешения проблемы вы придумали условия совершенно
невозможные. Не забывайте действительности, условий
вашей жизни, считайте известный порядок вещей необ-
ходимым, и вы увидите, что все призраки рассеются,
поскольку преступление неизвестно и ничто не сможет

208
Донн Дидро
оправдать вашей кары; разве вы не видите, что тот, кто
вооружится таким же деспотизмом, что и вы, сможет же-
стоко осудить вас, не оскорбляя ни гуманности, ни спра-
ведливости, ни своей совести, ни законов? Поймите, что
бее призвания, без достаточной твердости вы судите о
всей жизни человека но нескольким моментам. Увы! Кто
знает, не сотворил ли сей несчастный, кого вы уничто-
жаете за одни проступок, многих других, за которые,
лучше узнавши его, вы даровали бы ему помилование?
Уж но возглавляете ли вы трибунал1 лишь с целью потре-
бления? Вы совершенно уверены в хороших людях. По
ведь не о них речь, речь идет о толпе, попеременно —
то хорошей, то плохой. Сначала разберитесь в достоин-
ствах и недостатках ее, а потом уж выносите суждение.
Мигрень ваша оказалась несварением желудка. Но где
же ваше благоразумие, еслп вы датете всё, что вам
приходит в голову? Урания, Урания, вы забываете свой
долг, и придется мне приняться за вас. Здесь я гово-
рил 1еЙ: «Больше л кушать вам не позволяю»—и она
меня слушалась. Ужели дружба менее внимательна и по-
велительна, чем любовь?
Знаете ли вы, как я ему141 отомстил? Сначала он
прочел мой том по поводу картин, в котором нашел мысли
весьма тонкие и приятные. Пока он читал, я написал
две других статьи, которые тут же послал ему: одну
относиталъно вероятности событий, другую, касающуюся
преимуществ и недостатков прививки; это темы двух до-
кладов Даламбера, только что опубликованных вместе
с другими математическими сочинениями. Вот чем зани-
мался я, нетерпеливо ожидал весточки от вас; в то же
время томного читал исторгао. Меня больше не пора-
жает то впечатление, какое она производит на барона,—
то же впечатление она производит и на меня. На тысячу
злодеев в шй с трудом пайдешь одного порядочного че-
ловека, да и он почти всегда жертва. Вы уничтожаете
зло, чгггая «Клариссу», я уншгтожаю его, читая о гра-
жданских войнах в Неаполе при Генрихе Лотариигском,
герцоге Пгзо. Дня не проходило, чтобы этот доброде-

Письма к Софи Воллан
209
тельный человек не отрубил кому-нибудь головы или же
не повесил за ноги. Я был более строг, чем он; сколько
голов и йог, которые он щадил, у меня отлетали прочь,
и я их пронзал насквозь! Мне кажется, что, вкусивши
плод истории, научаешься лишь ненавидеть, презирать,—
он внушает недоверие, смешанное о жестокостью.
Вот, поскольку вы меня просите, продолжение исто-
рии мадмуазель Юс. Она устраивала всевозможные празд-
нества для своего любовника. Бризар142 присутствовал
на всех ее вечерах. Некий скверный актеришка Добер-
валь пытался, но тщетно, попасть туда. Он как раз был
в Пасси, когда приключилась вся история. В Париже,
к моменту его возвращения, о ней еще ничего» не .слы-
хали, и он] первым делом отправился к Бризару и ска-
зал ему: «Послушайте-ка, друг мой, мадмуазель 10с
только что устроила прелестный вечер г-ну Берген, все
интимные друзья присутствовали, почему вас не было?
Разве вы в ссоре?» К этим речам ой добавил еще все
те, которые могли вынудить Бризара пожаловаться мад-
муазель Юо. Это и случилось. На следующий день Бри-
зар одевается и отправляется к мадмуазель Юс. После
нескольких ничего не значащих фраз вроде: «Как вы! по-
живаете? Когда думаете вернуться в Пасси?» и т. д.,
он произносит: «Однако вы mi словечка не говорите мне
о том очаровательном праздничке, который устроили вчера
в честь г-на Берген; только о нем и говорят». При этих
словах мадмуазель Юс, воображая, что Бризар насме-
хается над ней, встает и, одну за, другой, дает ,ему две
оплеухи. Бризар, весьма удивленный, хватает ее за руки,
она кричит, что он наглец, так как пришел оскорблять
ее в ее собственном доме. Происходит объяснение, и ока-
зывается, что Доберваль — злой шутник, а мадмуазель
Юс —нахалка и дает рукам слишком большую волю.
Я всё еще работаю; теперь пишу пояснения к рисун-
ками Издатели, повидимому, сами смущены своей жесто-
костью, мне кажется всё же, что за том таблиц они пред-
ложат мне тот же нищенский гонорар, что и за том
статей143; ну, если я не разбогатею, то, по крайней
14 Д. Дждро, VIII

210
ДенвГ Дидро
мере, и не обеднею. Кстати, библиотеку мою можно счи-
тать проданной; ее покупают г-да Полизи, де-Фаржес я
еще кто-то третий14±.
Что же вы ничего не пишете по поводу Вольтеров-
ской записки, которую я вам послал в последнем письме?
Наконец я получил эту немецкую трагедию, и, что
приятнее всею — помимо г-tfa де-Монтиньи. От времени
до времени ко мне приходят два маленьких немца —
весьма приятные, благовоспитанные мальчики. Я выказал
как-то желание познакомиться с этим произведением, и
они перевели мне его в два или три дня; не знаю еще,
что представляет собою перевод. Не думаю, чтобы произ-
ведение, которое Гримм считает из ряда вон выходящим,
можно исказить настолько, чтобы оно стало недостойным
быть посланным вам... Я сделаю вас столь пленительной,
что, пожалуй, вместо Урании наживу другого соперника,
и ой вытеснит нас обоих. Прощайте. Будьте благоразум-
ны, вы будете себя чувствовать лучше. Ваше пожелав
ние, чтобы Морфиза и белый монах поладили: значит,
вы не хотите возвращаться в Париж?
87 (63)
[Париж, 2 октября 1761 г.]
Они прибыли в Париж как раз, когда я покидал его,
и мы не увиделись; только по возвращении из деревни
я нашел две записки: одну от нее, другую от него.
Провел два дня в Масси с супругами Лебретой. Мы
много гуляли. Г-жа Лебретон в тысячу раз ветренее,
чем это подходило бы к ее возрасту, набожности и нраву.
Хотелось бы мне знать, что представляла собой эта жен-
щина в молодости. Она была в большой дружбе с некой
г-жой де-Ламартилльер, так что, если судить по пословице,
то всё ясно. Знаете вы или нет, что я, забавы- ради,
прикидываюсь влюбленным в нее? Она в обман не дается,
да и муж ее также, и это лишь придает веселый, забавный-
тон нашим беседам. Становится холодно; вчера мы сидели

Письма к Софи Воллаа
211
у жаркого огня. Его развели из досок старой бочки*
которая представляла взорам нашим свое залитое пламенем
отверстие. «Вот уж сколько времени вы добиваетесь моих
милостей, философ,— сказала мне старая чудачка,—при-
шел час, когда вы можете получить их, очиститесь в этом
огне, и я согласна...»
Этот затворник145, устроившийся в одном из углов
скотного двора, весьма счастливое существо. Ой пьет,
ест и жиреет на глазах; мало выходит, и я не могу ска-
зать вам, мною ли он размышляет. Мне кажется, что он
принадлежит к секте эпикурейцев. Веселость, с какой он
показывается из своей кельи, заставляет предполагать
самое приятное его там времяпрепровождение. Мы ходили
Навещать его два раза в день, и уверяю вас, он ни-
сколько не интересовался нами. Когда он прибыл, то был
ещо очень юн1 и не имел имени: я окрестил его Антуаном,
или доном Антокио. Фермерше поручено заботиться об
eiTO удобствах и питании; он неприхотлив, что не мешает
ему, впрочем, весьма часто ворчать, хотя последнее про-
истекает скорее от самого склада характера, присущего
ему, чем от дурного расположения. Если вао интересует
дальнейшая судьба его, я справлюсь о ней; я мало любо-
пытен и наслаждаюсь беседою с людьми, не стремясь
узнать, кто они и откуда явились. На днях я выразил
своей хозяйке удивление по поводу неровности ее пове-
дения, на что она дала мне несколько странный ответ:
«Знаете ли,— сказала она мне,— святых ведь не суще-
ствует, живут лишь одни лицемеры. И сколько бы вы
ни становились на колени,— прибавила она,—сколько бы
ни молились, ни бодрствовали, Ни постились, ни стреми-
лись бы душой своей и взорами к небесам, природа ваша
будет неизменной, и вы всегда останетесь лишь самим
собою. Иной наденет голубой мундир, прицепит к плечам
вполеты, на бок длинную шпагу, украсит шляпу перьями,
Но сколько бы он ни старался придать своей походке
горделивость, сколько бы ни поднимал голову, бросая
угрожающие взгляды,—он останется трусом, храбрым
только по внешнему виду. Когда я сдержана, серьезна,
и*

2l2
Донн Дидро
сосредоточена — значит^ это не я. У меня один вид д-rtrt
церкви, другой для общества, для прилавка, для любов-
ника— вот вам моя фальшивая жизнь; жизнь же подлин-
ную, истинное свое лицо, естественные манеры — я при-
нимаю очень редко,— это совсем другое; я краткое время
пользуюсь ими, и вот тут-то говорю немало глупостей,
и останавливаюсь лишь тогда, когда мне будто слышатся
еще слова моей матери: «Ну чгго же, моя девочка». Тогда
я замыкаюсь в самой себе и вновь надеваю маску. Когда
я становлюсь сама собой с другими, редко-редко, если
после этого я не отправляюсь каяться в церковь. Тем не
менее, с людьми, особенно милыми мне, я наиболее часто
поддаюсь соблазну возвратиться к своей природной подло-
сти. Когда же меня стесняют, я становлюсь красивой и
краснею точь-в-точь, как раздавленный плод граната»...
Граф де-Лораге покинул мадмуазель Аряу. Вместо
того, чтобы сладострастно отдыхать на груди одной из
самых милых в мире девиц, он носится из Парижа в Монт-
бар и из Монтбара в Женеву, побуждаемый глупым тще-
славием. Он отправился туда с целым свитком прекрасных
стихов, написанных кем-то другим, и там, возле Вольтера,
он будет переделывать их, чтобы доказать, что написал
их сам. Странный человек. Он нанял двух юных химиков.
Однажды, поднявшись часа в четыре утра, он отправился
к ним в мансарду, разбудил их и досадил к себе в карету.
Не успели они продрать глаза, как о^гутились в Сэв. Ло-
раге привел их в свой маленький доайпе и сказал им:
«Господа, итак, вы здесь; мне нужно1 какое-нибудь изобре-
тение, и вы не выйдете отсюда, пока оно не будет выпол-
нено. Прощайте, я вернусь через неделю; у вас здесь
есть необходимые приспособления, печка и уголь; вас
будут кормить, работайте». Сказав это, он запер двери и
уехал. Когда Лораге вернулся, изобретение было готово;
ему объяснили, в чем оно состоит, и в тот же миг он
вообразил, что изобретение сделано им самим; он начинает
хвастаться, страшно горд даже перед этими самыми бед-
нягами, которым оно принадлежит; он обращается с ними
презрительно, как с жалкими дураками, и даже не дает

Письма к Софа Вол дан
213
им никакой награды. Хоть бы он еще сказал: «У вас
есть талант, но нет денег; у меня есть деньги, но нет
таланта, давайте условимся: у вас будут штаны, а; у меня
слава».
В течение осени, пожалуй, я больше не покину Па-
рижа. Неприятности следуют за неприятностями. Порчу
зрение, сидя над таблицами, ощерившимися цифрами и
буквами, и среди этого тяжелого труда — горькая мысль,
что его плодом будут лишь оскорбления, гонения, тре-
вога и обиды, не слишком приятна, не правда ли? Та же
участь ждет и любезнейшего Гримма,— сколько бы оя
ни проповедывал, всё так и будет; я не могу более пи-
таться тщетными надеждами.
Сладкое отдохновение, приятное чтение, прогулка в ме-
стах свежих й уединенных, беседа, когда можно раскрыть
душу, когда можно отдаться чувствительности; глубокое
волнение, которое наполняет глаза слезами, заставляет
трепетать сердце и прерываться голос; восхищение, вы-
званное рассказом о великодушном поступке, нежностью,
здоровьем, веселостью, непринужденностью, бездельем,
довольством,—вот оно настоящее счастье, я Йикогда не
мыслю себе иного. Нужно лишь отвлечь взоры свои от
самого себя, прочувствовать тот миг, когда глаза моей
маленькой девочки откроются, грудь начнет округляться,
веселье затихнет, когда она сделается покорной и в крови
ее зародится неведомое смятение, в сердце — неведомое
желание. Тогда придет пора ночных грез, подавленных
вздохов, быстрых взглядов на мужчин в течение дня,— и
момент, когда я сумею разделить свое маленькое состоя-
ние На двоих. Нужно будет, чтобы то, что я ей дам,
удовлетворило бы ее, а то, что я оставлю себе — удо-
влетворило бы меня.
Ну что ж, нужно заработать еще 600 или 700 ливров
ренты; одна или две комедии, одна; или две трагедии,
три или четыре хороших союза с театром создадут хо-
роший домашний уют. Прощайте, мои дорогие друзья.
Хорошенько обсудите «Клариссу». Будьте уверены в том,
что именно вы верно чувствуете. Морфиза обладает пеко-

214
Дени Дидро
торШй йейравильнЫми йглядами, и они заставляют ее
судить обо всем йао борот. Целую вас от всей души.
Чувства нежности и привязанности, которые вы мне вну-
шаете, составляют и будут составлять самую приятную
долю моего счастья.
88 (64)
[Париж, 7 октября 1761 г.]
С нетерпением ожидал письма номер 32. Боялся,
что ваше расположение увлечет вас либо на прогулку,
либо куда-нибудь далеко, й первые холода обеспокоят вас.
Зима навестила нас осенью...-.Примирение состоялось,—
всё произошло так, как вы того желали, но случайно,
без участия как одного, так и другого... Друзья мои, будем
всю жизнь избегать. логики неблагодарных. Вы не забыли
не только ни одного из условий, избавляющих рас от
благодарности, но и ни единого слова из тех, каких она
требует. Дело нзе в одной вашей роли, надо также принять
в соображение роль благодетеля. Теперь я спрашиваю
у вас, какие были у него намерения? Хотел ли он оказать
вам услугу? Принес ли какую-нибудь жертву? Оказал
ли предпочтение? Принял на себя заботы? Лишил себя
чего-либо? Отличи вас от первой встречной? Выказал
себя вашим покорным слугою, другом? И что нужды, если
его услужливость вызвала ваш гнев в силу особых сообра-
жений, коих он не знает и знать пе должен, как, йапример,
отвращение к его усердию, презрение, питаемое вами к
его особе? Если ой злой человек, мстящий за бла-
годеяние— возненавидьте его; если он ваш слуга —се-
туйте на обстоятельства, связавшие вас с негодяем помимо
вашего желания; но признайте оказанное вам благодеяние.
Существует два рода друзе'й: одних мы выбираем сами;
здесь и уважение и добродетель, соответствие характе-
ров,— всё, что внушает почтение, доверие, глубокое по-
читание, всё, что вызывает симпатию честных людей,
примиряет их между собою. Это два инструмента, которые
натура настроила в унисон. Они оказались рядом: за-

Письма к Софа Воллан
215
деньте струны одного — им в ответ задрожат струны
другого. Они одновременно почувствуют глубокую и сла-
достную нежность этого дрожания; они приблизились один
к другому, соприкоснулись, слились: это случилось в одно
мгновение. Бывают друзья, дарованные нам случайностью;
они составляют для нас всё то, что вмещает в себе по-
нятие жизненной необходимости. Вы тонете в реке, какой-
нибудь злодей бросается вплавь и спасает вам жизнь
с опасностью для своей. Вот, если не друг, то, по
меньшей мере, благодетель, дарованный обстоятельствами.
Как вам поступить с этим человеком? Его характер не
будет служить вам укором; но освобождает ли он вас от
признательности? Даже если предположить, что, наскучив
жизнью, вы бросились в реку; он не знает, хотели ли
бы вы погибнуть; а если он об этом не знал, должно ли
было ему оставаться праздным и равнодушным свидетелем
вашей гибели? Что сделал для вас ваш отец? Сравните
то, что, со своей стороны, сделал этот злодей. Я оказал
по этому поводу более, чем следует. Остальное добавьте
сами... Хорошо, что есть на свете распутники, ибо они
легкюмысленны, веселы, шутливы, расточительны, мягко-
серды, снисходительны и любят вое удовольствия; ибо
разорение одного человека никогда не обходится без обо-
гащения других, и мы предпочитаем порокг предоста-
вллющий к услугам нашим развлечения, добродетели,
удручающей нас печалью; ибо они полны снисхождения
к своим недостачам, среди которых мы находим и наши;
ибо они непрестанно возвышают нас в собственных глазах,
благодаря нашему презрению к ним; ибо они приводят нас
& хорошее расположение духа; ибо они утешают нашу
добродетель веселым лицезрением порока; *ибо они говорят
с нами о том, чего мы не дерзаем сказать или сделать;
ибо мы. всегда немного порочны; ибо распутники, обычно,
учтивее и умнее других и лучше знают людей и людское
сердце; женщины любят их, потому что сами распутны.
Я не верю, что женщины искренно чувствуют себя неловко
с теми, кто заставляет их краснеть. Быть может, нет ни
одной, женщины, которая не пожелала бы в иные минуты

216
Дени Дидро
испытать грубое насилие, особенно после совершения
туалета. Кто нужен ей тогда? Распутник. Словом, рас-
путник занимает место запретного распутства; к тому, же
они столь обычны, что если бы пришлось изгнать их из
общества, то девять десятых мужчин и женщин оказались
бы обреченными на одинокую жизнь. Их принимают для
того, чтобы не очутиться перед запертыми дверями. Рас-
путники есть, были, а может быть, и будут. Так или
иначе, ими пытались быть. Во всяком случае, каждой
женщине приятно сознавать, что стоит ей решиться, как
к ее услугам готов человек, который обеспечит ее тщесла-
вие, ее самолюбие, ее предполагаемую добродетель. Почти
все распутники — галантны, сквернословят et caetera.
Я понимаю, вы одобряете мои чувства за их соответствие
с чувствами Урании; в отношении меня вы менее любезны,
чем в отношении Урании, ибо ее образ мыслей не требует
в ваших глазах моего авторитета.
Мадмуазель Арну? А вот что! Мадмуазель Арну вер-
нула г-ну де-Лораге лошадей, экипажи, серебряную по-
суду, драгоценности, белье — словом всё, что имела от
своего возлюбленного. Не могу выразить, как мне это
противно. У этой девицы от него двое детей; она сама
избрала его, без всякого принуждения, расчета, без единой
причины, создающей обычные связи. Если существовало
когда-либо таинство, то именно здесь, тем более, что
мужчина по натуре своей не может жениться на одной
только женщине. Она забывает о том, что замужем. За-
бывает, что она мать. Она не любовника бросает, но отца
своих детей. Мадмуазель Арну в моих глазах просто
потаскушка. Она жаловалась г-ну де-Сен-Флорантенш,
что граф грозился отравить ее. Не успел он покинуть
Париж, как следом за ним было послано письмо, извещав-
шее его о разрыве. Едва отправив письмо, она сошлась
с Бергеном, подписав договор на новую свою проституцию.
Я счастлив, что отказался от знакомства с нею. Другая
стерва, иначе ее нельзя назвать, это Юс. Берген, по-
кидая ее, оставил ей всё, что она имела. Он сделал
больше, приказав спросить у нее, в каком состоянии ее

«&ееЁЁ0Ш^1Ш^
M. Гримм
С грасюры Тардье по рисунку Кармомпеля

Письма к Софи Воллап
217
долги; она раздула их, назвав непомерную сумму; Берген
заплатил без возражений. Не знаю, зачем рассказываю
вам обо всех этих мерзостях.
Г-жа Эпине в Париже. Вчера вечером ужинал с нею,
Гриммом и нашим другом Сорэном, который был весел
и велеречив. Между тем, история его дражайшей половины
получила огласку. Речь идет только о ребенке. Вопрос
в том, сообщат ему тайну или нет. Гримм со своим другом
и я собирались на несколько1 дней в Гранваль; поездка
расстроилась из-за болезни г-жи Десклавелль, матери
г-жи Эпине,— последнюю вызвали в Шевретту. Тем не
менее, мы с Гриммом, Даленвиллем и Сорэном поедем
туда утром и к вечеру вернемся. Путешествие наше
будет веселым; прошу вас, мой друг, переговорить с
г-ном Виале относительно его аспидоломни, так как дело
это для меня весьма важно. Если он добавит к своей
услуге быстроту, заслуга его вдвое увеличится. Мне нужны
таблицы к статьи. Вы можете на нею повлиять; окажите
помощь, приложите к этому делу все свои усилия. Скажите
г-ну Виале, что у него имеется хорошее и прочное знаком-,
ство в лице аббата Лебоссю, которого я видел у Да-
ламбера.
Нас помирила одна вдовушка из предместья, прихо-
дившая к жене обедать. Во время обеда я спросил у вдо-
вушки: «Как поступаете вы со своим вдовством?» — «Увы,
почти никак». — «Разве вы не собираетесь вторично выйти
замуж?» — «Не знаю».—«Как! У вас нет возлюблен-
ного?»— «Извините, у меня их два: один из них чертов-
ский философ, такой смиренный и почтительный, что можно
околеть с ним от тоски; я надеюсь от него избавиться,
потому что хочу чего-йибудь такого, что доставляло бы
мне удовольствие».—«А другой?» — «Другого не прихо-
дится понукать, он свое дело знает». — «А с ним как вы
поступите?» — «Подержу его некоторое время, а там сде-
лаю с ним то, что делают с ядовитыми насекомыми;
как только они ужалят, их давят на месте, чтобы обез-
вредить укус». Забавно, не правда ли? А как вы думаете,
какое впечатление произвели эти слова на мою благоче-

218
Дони Дидро
стивую супругу? Она; хохотала, вд всё горло по той при-
чине, что картина распутства отнюдь не противна даже
добродетельным женщинам. Прощайте, друзья мои, мои
нежные, единственные подруги. Всё, что я вижу, всё, что
я слышу, всё, что я узнаю, усугубляет глубокое уважение
и нежность, питаемые мною к вам. Вы юо всему отбиваете
у меня охоту. Прощайте, прощайте. Дамилавилль кричит,
как безумный, что я задерживаю посыльного, который
должен отнести письмо на почту.
89(65)
[Париж], 12 октября 1761 г.
Начну с новостей. Вот вам самая достоверная, »если
таковые действительно существуют. Новость эта — письма
из Испании и Лиссабона, о них говорит весь город.
Наконец-то знаменитое португальское дело пришло к
концу. Иезуиты, числом двадцать семь, представшие сна-
чала перед Трибуналом инквизиции и переданные затем
светскому суду, были сожжены живьем вместе с шестью
евреями и двумя французами,— все они являлись заго-
ворщиками. Одного этого достаточно, чтобы оправдать
поведение Карвальо147. Теперь нужно подождать отчета
о процессе.
Нет, мой друг, ваше поздравление я получил только
на другой день после моего рождения, отчего удоволь-
ствия оно мне доставило ничуть не меньше, и будь вы
во сто крат менее заинтересованы во всех тех пожеланиях,
какие вы мне сулите, они не показались бы мне менее
искренними. Я собрался во вторник вместе с Гриммом,
Даленвиллем и Монтами в Гранваль. Объявил о своем
путешествии домашним. При первых же словах моих уви-
дел, как вытянулись лица и у мамаши, и у дочки. Де-
вочка уже приготовила мне поздравление, и обидно было
бы, чтобы труд ее пропал даром, а маменька придумала;
устроить в воскресенье званый обед; однако всё обошлось.
Я. съездил, как и собирался, в Гранваль и вернулся как

Письма к Софи Воллан
219
раз во-время, чтобы принять поздравления й отпраздно-
вать день своего рождения. Девочка свое приветствие ска-
зала прелестно. Посередине как раз встретилось ей не-
сколько затруднительных слов для произношения; тут
она остановилась и сказала мне: «Видишь ли, папочка,
я ведь сейчас беззубенькая»,— действительно, у нее как
раз недостает двух передних зубов. Затем она стала про-
должать. В конце ей надлежало преподнести мне букет
цветов, но его почему-то йе было; тогда она останови-
лась еще раз и сказала: «Вот тут-то самое печальное,
не знаю, куда девались мои анютины глазки». Дальше она
сказала всё без запинок, а потом отправилась разыскивать
цветы, которые нашлись под самый конец. Обедали мы
вчера большой компанией. Барыня позвала всех своих
приятельниц. Я был очень весел, ел, пил. Прекрасно
справился с ролью гостеприимного хозяина. После обеда
играл и никуда не выходил. Между одиннадцатью часами
и полночью проводил гостей; я был очарователен, и если б
вы знали с кем! Какие лица! Какие люди! Какие раз-
говоры! Какое веселье! Чуть-чуть беспокоились о том,
как-то я с ними обойдусь. Большую дань отдали моему
вкусу, чем внимательности и покладистости; однако от-
нюдь не потому, что видели много примеров того и дру-
гого...
Да, письма приходят, когда им заблагорассудится, да
и ответы мои также. Ш не стоит говорить об этих йе-
доразумениях; им: вы ничем не можете помочь, и судите
о моей аккуратности по вашей собственной. Вы хорошо
сделали, что погуляли. Только подобные прогулки среди
полей вливают в 'нас бодрость, приносят пользу, тогда
как хождение взад и вперед по Пале-Роялю утомляет,
не упражняя нашего тела...
Хочу еще раз посмотреть, как вы дерзаете изничто-
жить кого-нибудь, не зная, насколько этот человек ви-
новен, какое соотношение существует между наказанием
и виной, и что с виновным случится в будущем! Если
отрывок «О случайности» не послан еще шведской коро-
леве, принцу Фердинанду или прусскому королю, ибо

220
Деви Дндро
все они корреспонденты моего друга, вы в свое время его
получите. Урания прочтет всё то, что касается прививки.
Шотландские песенки тоже получите, у меня есть весь
сборник. Те, что переведены, весьма красивы, не переве-
денные— не уступают им. Но вот что весьма странно —
все они или любовные, или похоронные. Для начала пе-
реведу вам самую первую, которая называется «Сильвий
и Венивела». Что довершает восхищение мое этой пес-
йью — это вкус, соединенный с простотой, силой и боль-
шим патетизмом, какие царят в ней. Некий воин, отпра-
вляясь на битву, говорит своей возлюбленной:—«Люби-
мая, дай мне шлем твоего отца», а она отвечает: «Вот
меч его, кольчуга и шлем... Ах, друг мой, отец мой был
в этих доспехах, когда потерял свою жизнь».
В четверг буду обедать о моими юными немцами; они
восхитительны. В трагедии, которую они перевели для
меня, мне исправлять нечего; я уверен, что она по-
нравится вам такой, какая есть; получите вы ее непре-
менно.
Нет, друг мой, что вы m говорите, а я могу недо-
верчиво относиться к людям лишь до известной степени.
Мне бывает слишком совестно, когда моя подозрительность
оказывается неуместной. Лебретон со мной поладит, и мне
этого достаточно. Я думал только обернуть дело так,
чтобы ни при каких обстоятельствах нельзя было зло-
употреблять моими обязательствами.
Да, Урания питает ко мне много нежности и уважения,
а всё-таки не соизволила хотя бы один цветочек присое-
динить к вашему букету.
Ну вот! Неужели проклятые дела, какие нам так до-
саждали, начнутся снова?
Г-н Берген но помирился; он и не помирится. Друзья
приведут всё в порядок.
Моя библиотека прибавит семьсот или восемьсот ливров
рейты к моим доходам от имения. Оставят ли мне ее, от-
берут ли, хоть тотчас же, меня это мало трогает.
Превосходно, вот уже скоро полтора года, как мы
в изгнании.

Письма к Софи Йоллан
221
Издание нашего труда в Лукке навлекло на нас
гонения, а ненависть, которую питают к нам, вновь воз-
буждена этим событием ныне, когда; знают, что всё
кончено, й мы выйдем в свет, несмотря на препят-
ствия.
О да, она всё это говорит148 в присутствии йужа.
Ей уже за пятьдесят, и она считает, что ей всё про-
щается, да и разговоры ее никаких последствий! иметь
не могут.
Он возвратился из Женевы ш, сей маленький безумец:
Неделю провел он у Вольтера. «Мы хорошо сделали,
что расстались,— говорит он,— два столь великих поэта
не могли бы долее ужиться вместе». СмеппЮ rie это, à его
твердая вера в свои слова. Он написал два шуточных
сочинения и сатирический каламбур по по*воду бегства ма-
демуазель Арну. Когда их напечатают, то печали его не
останется и следа. Н)у, а пока надо ему отдать справедли-
вость, он обнаруживает полное отчаяние. Если страдает
только его самолюбие, то надо признать, что у него его
много, и Оно очень чувствительно.
Легкий холодок пробежал между мной, Гриммом и
Дамилавиллем: они собиралась на спектакль, а меня дела
мои призывали в другое место. Я оставил их весьма
раздосадованными.
Прощайте, пежный мой друг, будьте здСровы, любите
меня так, как я люблю вас. Еще -один вопрос: некий
отъявленный мошенник решил посоветоваться а адвокатом,
может ли он считать, что наказание для него ограничится
тюрьмой? Адвокат, ознакомившись с делом, сказал, что
поможет ему вьшутаться. Однако оказалось не так: узнику
угрожает виселица. Чувствуя близкую гибель, он посылает
за своим адвокатом: «Сударь, что делать? Говорят, меня
повесят»... — «Я это знал,—спокойно отвечает адвокат,—
вы т&го и заслуживаете». Хорошо или плохо поступил
адвокат? Тут хватит споров на три дня и три ночи без
дерерыва. Целую вас тысячу, тысячу раз...

222
Дени Дидро
4Э (вб)
[Париж, 19 октября 1761 Г-1
Начал свою поездку одновременно с вами. День в
Масси, два в Шеврегге, еще два дня в Гранвале. Ни-
чего не скажу вам об этих маленьких путешествиях: они
были слишком краткими, поэтому ничего забавного за
это время не произошло.
Разве я ошибся, мой друг, когда полагал, что благо-
дарность за оказанные услуги проявляется лишь после
того, как дружба угасла? Приведу вам доводы, с кото-
рыми Урания в глубине души согласится,— спросите ее...
От обременительного благодеяния освобождаешься* оказав
значительно большее благодеяние. Уплатив этот ДОЛг*
можно считать себя! в расчете.
Виделся несколько раз с графом де-Лораге. Ой Про-
должает исступленно доказывать честность своей подруги.
Ясно, что он без ума от нее. Граф написал шуточное
произведение в прозе, и оно, сознаюсь, мне понравилось.
Если бы я осмелился, то составил бы для вас гороскоп
этого человека. Он гонится за почетом, требует большего,
нежели сможет когда-либо заслужить; ему это наскучит,
и он в конце концов размозжит свою 'глупую голову
выстрелом из пистолета.
Мы боимся, что Вольтера обвинят в новых сумасброд-
ствах; но, в сущности, какое до этого дело Вольтеру?
Тот, кто печатает столь смелые произведения, как «Письмо
г-на Гужю»150 и многое другое, повидимому. выше всякого
страха... Кстати, янсонисты недавно издали «Письмо г-на
Гужю»; право, мне кажется, что яясеяисты готовы рас-
топтать ногами распятие при условии, чтобы им дозволено
было безпаказанно задушить иезуита. Но раз люди эти
не любят религий, почему же ояи так ненавидят друг
друга из-за всяких религиозных мелочей? Сколько разных
видов безумия существует на свете! Правда, и у меня
имеется своя слабость, но моя слабость красива, ибо
вы причина ее. Безумец, говорящий разумные вещи, явле-
ние весьма заурядное. Так раздумывал я о самом себе,

Письма к Софи Йоллан
223
Заставляя графа, и это же соображение приходит мне
на ум обычно, когда я читаю наставления другим; по
крайней мере, я сам пользуюсь советами, какие им даю.
Ошибаетесь, ваше возвращение не столь отдаленно,
как вы полагаете. Коль скоро маменька ваша путешест-
вует, стало быть ей скучно. Боюсь за вас в минуты, когда
вам придется расстаться с дорогой сестрицей.
Надобно мне, однако, навестить г-жу де-Салиньяк.
Как только получите мое письмо, тотчас же пере-
шлите мне отрывки «Клариссы». Г-жа Эпине спрашивала
их у меня.
«Право господина» играть не будут; Кребильоя, кото-
рый не любит Вольтера, считает сочинение это нескромным.
О, как тяжко мне выносить ваше отсутствие, дорогой
друг! В иные дни меня гнетет тоска, и тогда мне повсюду
плохо. Ищу в памяти местечко, куда мог бы укрыться;
вначале мысль моя витает около Парижа, постепенно
уносится вдаль, и, наконец, останавливается там, где
находитесь вы. Вернитесь же ко мне, если я не могу
прийти к вам. У меня почти уже нет охоты сообщать
вам новости. Надобно, Однако, вам знать, что г-н Пит
в немилости. Для нас это важнее двух выигранных сра-
жений. Малагрида151 действительно был казнен по при-
говору Инквизиции за лжепророчества. Говорят, процесс
остальных продолжается. Пусть предают сожжению сколь-
ко угодно, лишь бы ни один из осужденных не оказался
виновным в цареубийстве; до остального обществу нет
дела.
Жена завела обычай устраивать у себя маленькие
приемы; я всегда принимаю в них участие и стараюсь изо
всех сил быть радушным. Если бы вы зпали, каких она
преподносит мне гостей, то поняли бы, как мне приходится
себя сдерживать... Весьма скучные и очень шумные ве-
чера провожу! я также у Лебретона. Описал бы вам гостей,
если бы был в веселом расположении духа, и порадовал
бы вас своей докукой. Вчера жестоко спорил с хозяином
дома. Присутствующие задумали хулить одного честного
человека, нашего знакомого, издателя Краммера из Же-

ы
Дени Дидро
невы. Я весьма топко прервал злословие, сказав, как не-
приятно мне слушать, когда отзываются дурно о честном
чужеземном коммерсанте, ибо это может уронить в моем
мнении всякого честного французского коммерсанта. Не
знаю, что оскюрбителыюго нашли в моих словах; вое
жарко заспорили, и был уже час ночи, а я, среди криков,
всё еще не мог доказать этим глупцам, насколько речь
моя была бы уместна! в Женеве, если бы я говорил о фран-
цузском коммерсанте, а посему ни одного слова из этой
речи нельзя выкинуть, защищая в Париже женевского
коммерсанта; странно со стороны Лебретона считать оскор*
бительным сказанное мною за его столом, в то время как
те же слова-, будучи сказаны за столом у Краммера,
почитались бы весьма великодушными в моих устах. За
ночь они успели поостыть и наутро принесли мне изви-
нение за неуместную горячность накануне.
Прощайте, нежные подруги, мы по уши погружены
в дела; положение нашего друга колеблется; он занимает
весьма важный пост, которого будут домогаться; поэтому
мы заблаговременно подготовляем батареи, чтобы он от
нас не ускользнул. У нас имеются наготове письма, про-
шения, докладные записки. Если бы Дамилавилль в одно
прекрасное утро зайял пост главного директора, его по-
друга, кажется мне, умерла бы от огорчения. Она в ты-
сячу раз скорее предпочтет обладать в его лице мелким
чиновником, с жалованием в тысячу экю в год, нежели
рисковать его потерять. Г-н директор имеет двадцать
тысяч ливров ренты. Странные мысли внушает любовь;
друг наш Дамилавилль, правда, тщеславный, но честный
человек.
Надоедаю нашему издателю; очень хочется получить
от него несколько дней отдыха и провести их в Гранвале.
Этого требует дружба ко мне барона, а еще более —
внимание, каким! я обязан г-же Дэн.
Не удивляйтесь нескладности моего письма: Тирьо,
Дамилавилль и еще несколько человек производят ужасный
шум, среди коего я вам и пишу. Этому йеудобстау
я бываю подвержен часто; ito здесь, по крайней мере,

Письма к Софи Воллап
225
мно не надо бояться, что любопытство подкрадется ко
мне на цыпочках, и, склонившись к моему плечу, прочтет
строчки, которые я скрываю от его взоров. Еще раз про-
щайте. Я тоже одного лишь желаю — быть любимым столь
же, сколь люблю... Обеспокоен здоровьем Анжелики: у
ней как будто припухли правый глаз, щека и ухо, теперь
начался сухой кашель, боль в горле, хрипота — это меня
тревожит; быть может, завтра всё это пройдет, по случится
другое, а отцом пребываешь каждый день. О, как я рас-
целовал "бы вас обеих, если б был с вами!.. Не забудьте
передать мое почтение г-ну Виале.
41 (67)
[Париж, 25 октября 1761 г.]
Не знаю, смогу ли я написать вам несколько слов.
Сейчас я здоров телом,— таким я не думаю быть когда-
либо еще. Вот уже несколько дней, как я * изъял из
употребления сколько-нибудь тяжелую пищу и ничего не-
чистого во мне не осталось, да и где ему быть и откуда
попасть? Я страдал весьма жестокими резями, сам не знаю
откуда взявшимися, потому что был воздержан точно от-
шельник. Веселый топ, о каким я говорю о м.оем нездо-
ровье, успокоит вас относительно его последствий, а пер-
вая же почта принесет известие об окончательном моем
выздоровлении. Не носи я звания философа, достоинство
которого мне надо поддерживать, в особенности в глазах
невежд, нас окружающих, уверяю вас, что я не раз бы
завопил, вместо того чтобы вздыхать, кусалъ губы и кор-
читься. Если бы я не боялся упасть в вашем мнении,
я бы признался вам, что даже из ухарства позволил
себе несколько шуточек дурного тона. Не возражайте;
они доставили мне большое удовлетворение.
А всё-таки женщина эта несчастлива. Разве суще-
ствует радость для натур определенного склада? Она
подобна мне; приходит в отчаянье как раз в такие минуты,
когда иной и не подозревает о том, что совершил какуro-
is Д. Длдро, VIII

226
Дснн Дидро
то оплошность. Если б она вздумала жаловаться, вряд ли
кто понял бы, чего она хочет. Вот почему она решила
страдать молча. Мы обедали у нее на прошлой неделе,
и вдруг трапеза наша была прервана, поистине ужа-
сающим событием. Вообразите себе ребенка, который при-
бегает к матери, объятый пламенем. Если бы она была
одна, сюрел бы ребенок, и она сама, быть может, и весь
дом, потому что, увидев страшное зрелище, она только
вскрикнула и лишилась чувств. Вот к чему приводит
чувствительность, когда она чрезмерна. Вы, конечно,
догадываетесь о причине этого происшествия. На сле-
дующий день послали узнать, как она себя чувствует,
но пришлось к ней отправиться.
Путешествие вы совершили весьма печально. Един-
ственное утешение в таких случаях — смотреть на всё
иронически. Вспоминаю, как я себя превосходно чувство-
вал в одном поместье, как раз подходящем по
описанию к вашему. Все вызывало в нас смех — даже
ночные горшки, которые заменяли фаянсовыми из-под
цветов, заткнув дырки в дне пробками от бутылок. Все
жизненные невзгоды ограничились бы пустяками, если бы
их рассматривали со смешной стороны, ибо в каждой
неприятности можно всегда увидеть смешную сторону;
но всё дело в том, что, обычно, в нас пробуждается
возмущение, мы обижаемся или ставим себя на место
обиженного, и вместо смеха получается злоба.
Оба наших маленьких немца так долго уговаривали
меня, что в конце концов им удалось затащить меня
в свою харчевню. Обед нам подали отвратительный, но
это не помешало ему быть весьма веселым. Они утвер-
ждали, что он приготовлен по рецепту Апиция Целия,
знаменитого римского гурмана, который покончил с собой,
когда у него осталось лишь два миллиона, на что, по
его мнению, приличный человек не может прожить. Но,
глядя на этих двух юношей, преисполненных целомудрия,
ума| и мягкости и любящих друг друга о нежностью, какая
проявлялась ежеминутно самым очаровательным, тонким
образом, я забывал вкус кушаний самых грубых. Они

Письма к Софи Воллан
227
прочитали мне несколько своих произведений; и нужно
было видеть, какое удовольствие им доставляло хвалиПг
друг друга. «Проза эта очаровательна».— «Полноте, друг
мой, достаточно послушать, что вы написали на ту же
тему, чтобы почувствовать отвращение к моему сочине-
нию. Сделайте милость, прочтите нам»... Младший, кото-
рого зовут Николай, прочел нам следующую басню:
«К концу лета муравьи, самые трудолюбивые в око-
лотке, запасли в своих складах немало провианта. С удо-
влетворением созерцали они свои запасы, как вдруг небо*
заволокло тучами, и на землю пролились потоки дождя,
который развеял все зернышки, собранные с таким тру-
дом, и потопил часть крошечного племени. Те, что (оста-
лись в живых, взывали к небесам и спрашивали о причине
подобной жестокости: «Зачем столько воды? Кому она
нужна?» А в то время, как муравьи сетовали 'на свою
судьбу, Марк Аврелий и вся армия его умирали от жажды
в пустыне». Поразмыслите-ка об этом, друзья мои. Дру-
гой, г-н де-Лафермьер, рассказал нам про некоего отца;,
у которого был единственный ребенок. Отец сделал всё
для того, чтобы сын его был счастлив; но однажды
подумал, что все заботы его окажутся тщетными, коль
скоро небо не захочет помочь ему, избавляя ребенка
от всевозможных несчастных случайностей. Отец отпра-
вился в храм; он обратился к богам и стал молить да
помиловать его дитя. «Боги,—обратился ori к ним,—
я сделал всё, что в моих силах, сын мой тоже сделал
всё, что мог; исполните и вы свой долг». Боги отвечали
ему: «Человек, вернись в свой дом, мы услышали тебя:
сын твой и ты сам будете наслаждаться самым большим
счастьем, о каком могут мечтать смертные». Отец, весьма
довольный, отправился домой и нашел своего сына мерт-
вым, и тут же сам упал мертвый рядом с ним. Видно,
и в самом деле жизнь скверная штука: ведь, услышав
молитву этого человека, я тотчас же угадал конец этой
истории, и почти все, кому я рассказывал ее, также
угадывали конец, как и я.
Окажись я возле Урании, я поцеловал бы ей ручки
15*

228
Дени Дидро
за цветок, который она преподнесла мне в письме; по-
благодарите ее за меня... Как, значит и вам иногда при-
ходят в голову безумные мысли? Продолжайте и дальше
так же хорошо себя чувствовать и берегите для меня
ваше здоровье.
Вы наверное уже получили теперь письмо г-tfa Виале?
Сотни раз твердил я вам, но вы неисправимы, и всегда
торопитесь бранить меня. Отрывок «О случайностях»
просто болтовн'я; она вас нисколько не позабавит.
Шотландские песенки у г-на де-Сен-Ламбер, но он никогда
не возвращает того, что берет на время, потому что пере-
дает всё г-же Удето, а та — теряет. Переведенный мною
отрывок — у Гримма. Боюсь посылать вам «Мисс Сарру
Сампоон»152,— как бы с вами не случилось того же, что
со мной: распечатают конверт, оценят и будет это вам
стоить франков двадцать. Однако, если хотите, рискнем.
Сто шансов против одного, что всё окончится благопо-
лучно; решайте сами.
Вам не нравится, когда мои приятели, самые своенрав-
ные люди в мире, и в особенности Гримм, самый свое-
нравный из всех, ворчат на меня за то, что я иногда
позволяю себе поступать так, как мне заблагорассудится;
я также не люблю этого. Но будем справедливы. Правы
они или' нет, что пользуются той властью надо мной,
какую я сам дал им в руки? Будь я на их месте, был бы
я более благоразумен, скромен и мягок? Не подчиняю ли
я себе кого-нибудь, не имея на то другого права, кроме
слабости того, кто мне покоряется?
Не говорите мне об этой потаскушке153. Если бы она
обладала хоть тенью чувства, извинительное письмо, ко-
торое ей написал граф, назначив ей в то же время шесть
тысяч франков пенсии, заставило бы ее умереть с горя.
Да, письмо это превосходно написано; а извинение зву-
чит весьма жестоко. Он никогда не поверил бы, что
настанет день, когда ему придется оценивать собствен-
ную привязанность и т. д., и т. д. Текст, как видите,
хорош. Он только что опубликовал свое новое шуточное
сочинение; в нем он водит мадмуазель Арну к священ-

Письма к Софи Водлан
229
никам, к архиепископу, к г-ну де-Бомбард и наконец
к приятелю Помпиньяну. Отрывок, относительно Пом-
пиньяна, написан недурно. Он привиделся ему ночью и
должен был вместе с мадмуазель Арну вкусить всю
прелесть — антифилософии. Как Антихристу суждено ро-
диться от союза монахини-отступницы и развратною папы,
так разрушитель современной философии должен родиться
от поэта, который отверг всякое тщеславие, и актрисы,
переставшей грешить, и т. д. в том же духе. Ведь вас
достаточно навести на мысль, остальное вам понятно.
Однако быстро вы осудили моею адвоката. Поручаю
его вам, Урания, станьте на его защиту. Ужели вам
трудно доказать, что верх совершенства в том, чтобы
предпочесть интересы общественные всяким другим, а верх
безнравственности — интересы постороннего лица, каковы
бы они ни были, предпочесть личным и общественным
интересам? Как! Ужели ничто на свете не должно по-
колебать доверия к нам? Осмелитесь ли вы утверждать
это как истину? Ибо, в конце концов,— это единственный
аргумент, какой можно выставить против моего адвоката.
Наконец-то вы разгадали, о каком отшельнике идет
речь. Вот уж тут моя вина; от меня лишь зависит еще
хоть целый месяц интриговать вас, не давая ключа к раз-
гадке этой тайны; но если бы мне пришлось когда-нибудь
обмануть вас, я хотел бы, чтобы это случилось в вопросах
более серьезных. Ого, как вы возмущены! Успокойтесь,
я вас никогда не стану обманывать.
Кстати, насчет Урании и вас; пусть она остережется;
йичто не может быть столь порочным, как подобное за-
нятие. Коль скоро мысли серьезны и приятны, котелок
варит хорошо; если ж они неспокойные, пылкие и злобные,
он начинает кипеть.
Обедали под конями154, у Монтами и еще йе знаю где.
Не воображайте, пожалуйста, что меня погубили эти
обеды; еще раз повторяю, я был крайне воздержан, к ве-
ликому возмущению сотрапезников. Барон, обедавший
с нами, думал даже написать Лебретону, чтобы тот не
очень угощал меня, кюгда я приеду в Грайваль. Всё было

230
Дони Дидро
устроено, и мы уже распустили паруса, но вдруг непро-
шеный недуг привязал меня к дому; ни Гранваля, ни
Шевретгы, ни Масси, да и потом погода, погода ужасная!
Но какова бы ни была погода, я всегда] с моими друзьями.
И если бы я мог это скверное время провести в Иле,
клянусь вам, оно показалось бы мне самым прекрасным.
Итак, это, очевидно, откладывается до конца будущего
месяца* или средины, или конца следующего! Ибо первое
слово Морфизы — далеко еще не последнее!
До свиданья, друзья мои, будьте здоровы. На земле
не существует человека, который относился бы к вам
с большим уважением, чем я; на земле не существует
людей, которых я уважал бы больше, чем вас.
Париж сего октября 1761 г.
Поставьте дату. Я ее не знаю.
[P. S.] Вот уже три дня, как письмо готово. Я на-
писал его у Лебретона во время самых острых страданий,
какие мне когда-либо причинили мои колики. Я рассчи-
тывал вечером отнести его к Дамилавиллю, но боль,
дурная погода и позднее время помешали мне. На другой
день меня уложили в постель. Вчера мне дали слабитель-
ное. Сегодня, в день св. Симона, я уже на ногах, одет,
пришел сюда, и от болезни моей у меня осталась лишь
тупая боль в желудке; а так как я очень ослабел от
клистиров, слабительных и микстур, то не очень твердо
держусь на ногах. Отдых и питание всё поправят.
Еще один удар хлыста получил г-н де-Помпиньян от
человека из Женевы за свой гнусный и наглый рассказ,
озаглавленный «Историческая похвала г-ну де-Бургонь».
Покидая Уранию, попрощайтесь с нею и от моего
имени. Коль скоро она имеет нас обоих, когда один из
нас о ней, то, расставаясь с одним из нас, она теряет
нас обоих. Возвращайтесь. Тоска и нездоровье удручают
меня. Часть йочей я провожу за разговорами и писанием
к вам, как будто мне не суждено больше с вами свидеться.
Это не слишком весело, зато полно нежности, Не пред-

Письма к Софи Воллап
231
ставляйте себе, что подобные минуты самые плохие. Тогда
только чувствую я, как вы мне дороги, а впечатление,
какое производят слова мои на вас, доказывают вашу
привязанность ко мне. Я сказал вам немало нежных вещей;
я увидел всю вашу чувствительность, и я избегаю дня
и надеюсь вас увидеть. Qui amant, ipsi sibi somnia
fingunt*. Премонтрантский монах объяснит вам всё это
без запинки,— такая латынь ему еще доступна. Если,
однако, он задался целью понравиться одной из вас,
он примет это за насмешку. Поразмыслите над этим, так
как нужно всё предвидеть и всё предупреждать.
42 (6i>)
[Париж], 14 июля [1762 г.]
Почему я получил от вас седьмое письмо в то время,
как до вас дошли только четыре из девяти, посланных
мною, включая и это? Предоставим, однако, почте идти
своим путем, ибо ей никогда не угнаться за нашей лю-
бовью. Страстно влюбленный желает располагать всей
природой.
Как много мог бы я вам рассказать и веселого, и пе-
чального. Мои письма — довольно точное описание жизни.
Исполняю незаметно для себя то, чего желал сотни раз.
Почему, говорил я, • астроном тридцать лет своей жизни
проводит на вышке обсерватории, день и ночь приковав
взор к телескопу, чтобы определить движение Одного све-
тила, между тем как ни один человек не изучает самого
вебя, не обладает достаточным усердием, чтобы вести точ-
ную запись всех своих мыслей, всех движений души, всех
огорчений и всех удовольствий? И пройдут неисчислимые
века, прежде чем узнают, хорошая вещь жизнь или плохая;
какова у человека натура: добрая или злая; что соста-
вляет наше счастье и наше несчастье. Надобно, однако,
много мужества, чтобы не подда/гьая желанию что-либо
* Те, что любят, сами себе создают сновидения.

232
Дсни Дидро
открыть. Быть может, легче обвинить себя в том, что за-
мыслил большое преступление, чем сознаться в низком
и подлом, затаенном мелком чувстве. Быть может, легче
написать: «я желал овладеть троном ценою жизни того,
кто его занимает», чем написать: «однажды в бане я за-
метил среди множества молодых людей юношу порази-
тельной красоты и не мог ни за что отказать себе в же-
ланий приблизиться к нему». Такого рода проверка не-
бесполезна и для самого себя. Уверен, чго, со временем,
каждый будет радеть о том, чтобы в вечерний итог за-
носились лишь добродетельные поступки. Я спросил бы
вас: «Вы бы всё сказали?» Задайте тот же вопрос Урании;
ибо от искренности пришлось бы совершенно отказаться,
она бы вас устрашила. Что касается меня, то, пребывая
вдали от вас, я только тем приближаюсь к вам, что
говорю всё и своими рассказами как бы призываю вас
в свидетели всех своих поступков.
Быть может, вы найдете кое-что из написанного мною
сейчас в прежних моих письмах; возможно, я уже писал
и о том, о чем собираюсь рассказать, но всё равно.
Я обещал рассказать вам про смешное и про серьезное.
Сперва — смешное. Г-жа Удето, у которой сто тысяч
самых разнообразных причуд, дойяла своею мужа разго-
ворами о живописи, скульптуре, музыке, поэзии, красно-
речии, любви, одиночестве, деревне,—словом, обо всём,
что волнует и радует ее душу. Заметьте, что муж ее
любит только карты и лошадей, о чем, понятно, не было
сказано ни слова. Когда поток ее речей иссяк, он встал
и произнес с досадою: «У меня, слава богу, склойностей
нет ни к чему», она же тотчас в ответ: «У меня, слава
богу, склонность ко всему». Как вы это находите?
Давно уже, не помню, в городе или в деревне, она
сказала за ужином: «Каждую минуту жизни у меня ро-
ждается новое увлечение, и ни одно не утрачивается».
Оставшись в гостиной один с г-жой Гольбах, я сказал ей
по поводу неисчислимою количества увлечений графини:
«Честное слово, я предпочел бы одно какое-нибудь увлече-
ние, но зато уместное».— «Я также»,— добавила баронесса.

I
Сена у дворца Тюильри в Париже
G гравюры и рисунка Рию

Письма к Софи Воллан
23$
Когда я обедаю на острове155, где бываю не такласто,
как желательно моим друзьям, мы иногда забавляемся:
игрою в дамки. На днях играл с Дамилавиллем. У него
был ход, который он не заметил; подруга ею возьми да
и толкни его ногою, желая подсказать ему ход. Вместо
того, чтобы воспользоваться ее советом, он сделал совсем
другой ход и сказал довольно резко: «Никогда не тол-
кайте меня, сударыня; я ничего не делаю по указке».
Она устыдилась и давай мне доказывать, что это слу-
чилось с ней впервые, а я нарочно стал поддразнивать
ее, будто не верю, и счастлив, что наконец узнал, па
какой причине проиграл столько партий; она же приня-
лась плакать горькими слезами. Я вовсе не хотел, чтобы
такой пустяк принял столь серьезный оборот. Друг и
муж ушли. Я остался и принялся утешать бедняжку, iw>
это удалось не легко; она утверждала, будто Дамилавилль
глупейшим образом осрамил ее, и что, толкнув ногою
Дамилавилля, она совершила ужасный проступок, уро-
нивший ее в моем мнении. Я не находил иного способа
ее утешить, как поклявшись, что, случись подобное
с любимой мною женщййой, я сделал бы то же самое,
не один, а сто раз... «Честное слово?..— Честное слово...—
Вы говорите так ради моего успокоения»... И ж>т, желая
осушить ее слезы, я лгу, лгу без конца, ибо .уверен,
что, даже видя, как моя Софи из-за неверного хода теряет
всё свое состояние, я не стал бы ее предупреждать; ^что
за дьявольское безумие желать, чтобы даже случай отдал
предпочтение тому, кого мы любим, и чтобы любимый
превзошел других людей в игре в кости, в кар^ьг и в мяч.
Если мы выше ценим человека за подобный мелкий успех,
то самая ничтожная неудача должна; уронить его в нашем:
мнении. Я ничего не имел бы против, если бы в иных
маловажных случаях меня сочли за увальйя и посмеялись
бы над этим. Горе той, которая захотела бы, чтобы «воз-
любленный ее был во всём и повсюду самым замечательным
человеком.
Итак, вы уверены в том, что очень любимы? А йа
каком основании вы так думаете, скажите на милость?

234
Дени Дидро
Разве я жил возле вас? Разве вое дни мои проходят
в неусыпных заботах о вашем счастье? Разве я ухаживал
за вами во время болезни? Утешал вас в горе? Помогал
в нужде? Завидовал всем, кто близко соприкасался с вами,
причесывая, одевая вас, прислуживая вам? Знаете ли
вы сотую долю моей страсти? Мне одному лишь известно,
сколь сильна моя любовь к вам. Вы же не -знаете и
никогда не узнаете. Я не уверен, не выше ли мое чувство
всех жизненных испытаний? Да, я доволен своим сердцем;
но остальное — плачевно, весьма плачевно, и возбуждает
во мне жалость. Чрезмерно счастлив, что вы не знаете
себе цены, не знаете также, на что способен возлюблен-
ный, подобный мне. Ах, друг мой, любовь и дружба для
меня не то, что для других людей. Сказав однажды в
своем сердце: «Я ее возлюбленный, я ее друг», я, быть
может, испугал бы вас, если бы повторил вам всё, что го-
ворил в то время самому себе. Извольте, мой друг: либо
любовь и дружба ничто, либо они сопутствуют тому, кого
мы любим, до последней муки, до... не кончаю, душеньки
мои, из боязни вызвать в вас трепет. Любовь, дружба,
религия суть сильнейшие жизненные порывы.
В некоторых моих предшествовавших письмах вы мо-
жете найти мой разговор с г-жою Дюкло. Несколько дней
я был под впечатлением его, не сумею выразить вам всех
мыслей, какие он мне внушил. Другие сочли бы их стран-
ными, но вам и Урании дано понять истинный их смыол.
Я подумал, что человек столь возвышенной нравствен-
ности, какою с избытком отличается, по-моему, Дами-
лавилль, побоялся бы умалить ее погоней за новыми лю-
бовными утехами; побоялся бы, как бы утехи эти не
показались и не были бы, в действительности, единствен-
ной и ничтожной причиной великих побуждений. Только
исключительные обстоятельства могли бы вернуть его
в объятия подруги, и то лишь через большие промежутки
времени. Если бы, например, оставшись наедине, они
стали вспоминать первые встречи, сердца их, быть может,
забились бы сильнее; они с нежностью взглянули бы
друг на друга, пожали бы друг другу руки, обменялись

Письма к Софи Воллан
235
поцелуями, пролили слезы и поддались сладостной ми-
нутной слабости. Как вы полагаете, можно ли дерзнуть
обратиться с нежным или любезным словом к прелестной
девушке, будучи благодетелем ее и обладая известной
деликатностью? Как назвать свои благодеяния, после того,
как слово это произнесено? Как принять их?
Перехожу к другому, ибо пишу так, как будто нахо-
жусь возле вас и беседую с вами, облокотясь на спинку
вашего кресла. Говорю обо всём, что происходит в за-
полняемом мною пространстве и вне его, не задумываясь,
не заботясь о порядке или последовательности; обо всём,
что происходит там, где нахожусь сам и где движутся
другие; где ежечасно чувствую, что безумно люблю вас,
и где остальные терзаются из-за сотни тысяч пустяков.
Итак, не совсем еще развращен человек? Бывают минуты,
когда несчастье будит совесть? Разбойники и злодеи,
взгляните на ближнего своего, который стоит у края
бездны, куда привел его порок и где его ждут позор
и отчаяние. Говорю о Годе. Ах, дорогой друг, как же-
стоко казнит он себя. К йесчастью, однако, постоянные
невзгоды отвращают иногда честных людей от доброде-
тели и никогда не приводят к ней злых. Ослабьте силки,
в какие пойман дикий зверь, и он тотчас же, если смо-
жет, сожрет вас.
Сговорился с издателями. Мой труд менее мне не-
приятен с той поры, как меня поддерживает надежда
подготовить приданое дочке. Когда-то ее мать любила
окружать меня роскошью... бесполезно, однако, описы-
вать окончание этой истории. Назначение, данное вами
моим письмам, стеснит меня, ибо теперь я буду обра-
щаться не к вам одной; но это послужит лишь к лучшему:
охотнее буду хвалить и с большей осмотрительностью
порицать,
Дело относительно моей библиотеки находится в не-
определенном положении. Мой издатель, Пиосо, оценил ее
в тринадцать тысяч сто восемьдесят пять ливров; отсюда
надо вычесть стоимость нескольких книг, которые требуют
покупатели и которыми меня онабдот книгопродавец.

236
Дени Дидро
Гримм глубоко несчастлив. Он затаил горе в своем
сердце. Здоровье его плохо: он, несомненно, слепнет.
Написал ему сегодня. Ах, какое письмо, мой друг!
В патетических, ярких и нежных чертах, какими обрисован
в нем друг, вы не раз с восторгом узнавали своего воз-
любленного. Гримм только что приехал из Бриша. С ка-
кой радостью мы обнялись. Я целовал их, не ревнуйте,
да. целовал, как будто они ваши, я сто раз поцеловал
прекрасные глаза,— когда-то в ;них отражалось ясное небо,
а теперь они угасают. Поверите ли, я вызвал его из
Бриша, чтобы разбить ему сердце.
Вот в чем дело. Вы так добры, вы интересуетесь десем,
что меня касается, о чем бы ни шла речь. Раскрываю
перед вами свою душу, в каждом уголке ее таится стра-
стная любовь к вам. Прошлое воскресение направился
обедать к барону; я не "показывался к нему недели две.
Из семнадцати или восемнадцати человек, бывших
за столом, к половине седьмого, как всегда, остался я
один. Барон попенял мне на мое отсутствие, и упреки его
тронули меня. В сердце у этого человека звучат струны,
способные иногда перевернуть душу. После обеда мы
сели в карету и отправились на Малую набережную.
Барон был озабочен. Вообразите, что некий человек, ко-
торого я не смогу назвать иначе как вероломным или
злодеем, когда узнаю, кто он, вздумал сообщить барону,
будто г-жа Эпине создает Гримму ужаснейшую жизнь,
подозревая г-жу Гольбах в намерении отнять у нее лю-
бовника, а последнего — в желании соблазнить жену
своего друга. После подобного предупреждения барону
только и оставалось,— потребовать у жены своей самых
пространных объяснений. Баронесса ни в чем не может
себя упрекнуть, и ничего от него не утаила. Она утвер-
ждала, что г-жа Эпине, как она неоднократно за-
мечала, сердится; что свидетельства дружбы, выказывае-
мые ей Гриммом, вызывают со стороны г-жи Эпине недо-
вольство; что г-жа Эпине и г-жа де-Мо обращались к ней
с замечаниями, по меньшей мере, двусмысленными; что
она всё сносила молча, но это ей не мешало, однако,

Письма к Софи Воллап
237
глубоко чувствовать оскорбление; очевидно, некоторым
душам свойственно преступление, если они с такою лег-
костью подозревают ею в других; что теперь муж всё
узнал, помимо ее воли, и она согласна со всяким ре-
шением, какое он найдет нужным принять. Барон
оправдал свою жену и друга. С г-жой Эпине ой решил
порвать знакомство. Особенно и справедливо возмущен
он тем, что она доверила свою ревность г-же де-Мо.
Подумайте, что скажут злые люди, которые нас окру-
жают и только ждут подходящего случал, если г-жа де-Мо
вздумает болтать; для них это ничего не значит; но
нас, нас они готовы заподозрить в каком угодно престу-
плении, ибо их выводит из себя наша честность. Разве
не слышите вы их? А, так вот они каковы, эти философы!
Et caetera et caetera. Я предчувствовал, сколько горя
причинит Гримму разрыв отношений, кои он сам
установил, тем паче, что дом барона казался ему ку-
пелью, в которой подруге его было бы так хорошо
омыться по возвращении из Женевы. Я счел долгом уве-
домить его, он всё знает. Мы задумали примирение.
Удастся оно или нет? Трудйо угадать, когда имеешь дело
с нерешительными натурами. Баронесса, без сомнения,
глубоко оскорблена. Она о мужем и Сюаром156 отправи-
лись к г-же Удето в Сануа, по дороге в «Бриш; приходи-
лось ехать мимо дома г-жи Эпийе. Я спросил у г-жи Голь-
бах, не заедет ли она передохнуть к г-же Эпине, она
сухо ответила: «Это не входит в мой намерения».
Во время разговора, с Гриммом я воспользовался
случаем объясниться с ним по поводу чрезмерной бли-
зости его с г-жою Гольбах. Не утаил от него, сославшись
на собственное свое сердце, что г-жа Эпине могла сотни
раз обеспокоиться такой близостью и удивлялся терпели-
вому ее молчанию; я на ее месте давно заставил бы его
изменить поведение или вырвал бы ему его гадкие глаза.
Он так серьезен и мудр, а йас считает столь мелкими и
ребячливыми. Знаете, друг мой, если бы Урания познакоми-
лась с этим человеком, то они полюбили бы друг друга
и с утра до вечера сожалели бы о нас; я же не люблю

238
Дени Дидро
возбуждать жалость; следовательно, им не надобно зна-
комиться.
Вот какова моя жизнь, сколько превратностей! Ну для
чего даны Гримму здравый смысл, осторожность, осмо-
трительность, уравновешенность сердца и ума, подобная
часовой стрелке, чье движение зависит от маятника, ко-
торый качается всегда равномерно? Разве несчастье уме-
ряется сознанием, что не заслужил его? Говорят, будто
умеряется,— да будет так.
Святые доходят до того, что благословляют ниспос-
ланные им богом огорчения. Советую вам усвоить такого
рода фанатизм. Чем более будете вы страдать из-за Мор-
физы, тем выше станете себя ценить. Ваш аббат
де-Монсе —это отец Киприан из пародии Колле157; он со
всем согласен, это человек без всякой религии; внутренне
он живет добродетельно. Нас, честных людей, считает на-
стоящими глупцами. Бьюсь об заклад, если вы когда-
нибудь за обедом скажете это шутя, он не станет от-
рицать; особенно, если вы коварно дадите ему понять,
что сами придерживаетесь той же морали.
Необходимо на днях пойти на улицу Старых Августин-
цев. Однако подали к столу. Меня зовут. Пишу вам
это длинное, скучное послание, которое вы с трудом разбе-
рете, в своей мастерской, у Лебретона. Пропускайте,
пропускайте всё, что заставит вас протирать очки. Зна-
чение имеют только последние слова: надеюсь на вашу
любовь, моя же окончится вместе с жизнью. Остальное
неважно. Прощайте, мой друг. Когда думаете вы увидеть
вашу сестру?
43 (70)
[Париж, 18 июля 1762 г.1
Потолковав с Гриммом о личном его деле, я сказал
ему про г-на Виале. Вот его ответ: «Ничего еще не
потеряно; если можно изменить распоряжения аббата Бре-
тейля, то достаточно вручить ему известное вам хода-
тайство; г-жа де-Полинъяк передаст его без колебания.

Письма к Софи Волдан
239
Поэтому напишите г. Виале, дабы он хлопотал перед абба-
том Бретейлем. Успех дела зависит от его протекции;
главное, не следует ничего утаивать».
Вам, вероятно, любопытно узнать продолжение исто-
рии, поссорившей г-жу Эпийе с бароном и баронессой.
Мы надеялись, что после разговора с женщиной, от ко-
торой муж ничего не скрывает, всё объяснится. Однако
мы ошиблись. Теперь теряемся в догадках. Надобно вам
знать, что друг наш Сюар, увиваясь вокруг баронессы,
серьезно в нее влюбился. Баронессу это сперва забавляло,
но когда она увидела, что дело дошло до меланхолии,
вздохов и слез, то сочла своим долгом принять суровый
тон. Она даже высказала однажды остроумное замечание
с наивностью — трудно сказать — веселой или жестокой:
«Если так будет продолжаться,— сказала она,—я должна
буду просить его отвернуть лицо в другую сторону, по-
тому что не люблю, когда плачут».
Хотя баронесса, разумеется, никому не рассказывала
про страсть нашего друга Сюара, надо думать, что кое-
кто заметил ее, ибо недели две тому назад Сюар получил
анонимное письмо: ему указывали, как смешно было с его
стороны влюбиться в честную женщину, верную-долгу и
супругу, а также как вероломно его поведение, ибо жен-
щина эта — жена человека, принявшего его в своем доме,
обласкавшего и подарившего его своей дружбой и полным
доверием. Лишь только Сюар получил письмо, как тотчас
же отнес его г-же Гольбах. Конверт был написан одной
рукой, в письме же почерк несомненно другой. Заметьте,
впрочем, что у Сюара имеется любовная связь, и воз-
любленная от него, повидимому, без ума. Правда, он на
некоторое время уехал в провинцию, а в любовных делах
отсутствующий, обычно, неправ. Вот вам и наши достой-
ные люди.
Еще одно открытие: доктор Гатти155 предписал ба-
ронессе молоко и верховую езду, и она избрала своим
кавалером Леруа. И вот приятель Леруа к ее услугам
каждое утро; подает руку нашей амазонке, держит стремя,
сопровождает ее на Бульвары, в Булонский лес, на На-

240
Дени Дидро
бережную, скачет с нею по полям и лесам, говорит,
глядит на нее, опьяняет любовью. Любовь у нашего
приятеля Леруа не отличается ни застенчивостью, ни
молчаливостью. Как раз на той же неделе, когда полу-
чено было Сюаром анонимное письмо, Леруа формально
объяснился баронессе в любви. Оставленное без ответа
признание неизменно влечет за собою притворную или
истинную печаль, досаду, гнев, жалобы, отлучки, воз-*
вращения, упреки, ссоры, то нежные, то резкие замечания,
словом — бесчисленное множество всяких мелочей, пока-
зывающих сильную страсть, в чем Леруа весьма искушен
и, искренно или нет, но проделывает их с величайшей
правдивостью, ибо человек он благовоспитанный. За-
метьте, что он приписал оказанное ему пренебрежение
соперникам, пользующимся благосклонностью, а такими
соперниками могут быть только Гримм или Сюар.
В то же самое время кто-то, кого барон не называет,
извещает его, что г-жа Эпине огорчена и очень несча-
стна вследствие привязанности Гримма к г-же Гольбах,
а Гримм несчастлив из-за ревности г-жи Эпийе; то же
лицо внушает барону, что репутация его самого и жены
его в опасности. А вот и последствия: баронесса отрешила
Леруа от должности кавалера, барон и слышалъ не хочет
о г-же Эпине, Гримм хлопочет, или притворяется, что
хлопочет о примирении, теряет зрение, — по крайней
мере, жалуется на это,— и доктор Гатги советует ему
физические упражнения и верховую езду; г-жа Гольбах
вынуждена ловко выведалъ у своего супруга, кто вскружил
ему голову; над другом Леруа тяготеет подозрение в
желании пресечь ухаживание одного соперника и удалить
из дому другого; Гримм взбешен; душа у всех этих людей
лживая; легко может статься, что Леруа притворялся
влюбленным, а г-жа Эпине, наскучивши любовником, обма-
нутая, притом, боясь, как бы он не ослеп, искала случая
отделаться от него, чтобы не отказаться вынужденной из
благопристойности продСлжа/гь с ним связь; у Гримма вовсе
йе болели глаза, но ой придумал болезнь для того,
чтобы врач прописал ему верховую езду, и он мог бы

Письма к Софи Воллан
241
совершать утром и вечером прогулки с баронессой. А кто
знает, какую таинственную роль играли во всей истории
оба наши итальянца? Ибо Гатти несомненно любит ба-
ронессу до безумия, а молоденький аббат слишком часто
повторяет ей, что глаз из-за нее не смыкает, чтобы яе
думать о ней иногда по утрам в тот час, когда лукавые
мысли являются сами собой. Весьма важно увидеть ано-
нимное письмо. Говорят, будто написано оно женским
стилем; а два различных почерка волей-неволей напоми-
нают о том, что г-жа де-Мо и г-жа Эпине провели целых
два месяца в деревне вдвоем. Одна другой не уступит.
Обе взбалмошны. Нет такой сумасбродной затеи, которая
не пришла бы им в голову.
Надобно иметь в виду то обстоятельство, что среди
всей этой кутерьмы г-жа Эпине притворяется, будто бы
она неуязвима, и выказывает полнейшее равнодушие к
чувствам баронессы и возмущению ее супруга; поклявшись
мне, что она никому да свете не поверяла огорчений,
причиняемых ею Гримму, который с своей стороны йе
остается перед нею в долгу, она и не подумала, что
я мог оказаться злым или нескромным болтуном и открыть
глаза баройу. Гримм скрывает от меня свою душевную
боль; он запретил своей подруге перед кем бы то ни
было выказывать подозрения или ревность, угрожая,
в противном случае, немедленно покинуть ее и решительно
отрицает, что у г-жи Эпйне когда-либо было что-либо
подобное на уме. Теряюсь в этой путанице лжи и правды.
Хотелось бы, чтобы вы высказали свои предположения
относительно этой истории и ее последствий. Здесь дело
чисто женское, но вы отнюдь не женщина.
Среди всех треволнений, один я Пи в чем неповинен
и покоен. Как трудно сохранить невредимым счастье
тому, кто идет нечестивыми путями! Как вы полагаете,
что чувствует Сюар при мысли об оскорблении, какое
нанес другу, пытаясь соблазйить его жену или вспоминая
прелестную женщину, которой он изменяет и которую
обманывает? Может ли быть счастливым клятвопреступ-
ник? А Леруа? Только привычка к интригам, фальши
16 Д. Дидро, jviii

242
Дени Дидро
и лжи способна его угомонить, но самолюбие его так или
иначе пострадало. Ничего не скажу про Гримма потому
лишь, что не считаю его способным на малейший обман.
Если в сказанном выше хоть что-нибудь напоминает по-
рок,— то я отрекаюсь от своих слов. Я верю в безуко-
ризненную честность Гримма, не больше и не меньше,
чем в свою собственную. Как изумился бы я, как во-
зопил бы, если бы оказалось, что этот человек, мой
кумир и проч.!.. Но нет, быть того не может.
Ни слова не пишу вам о своем здоровье, оттого что
оно в полном порядке; а как ваше? Сказать по совести,
разве не должны вы в каждом письме сообщать мне
о нем? А грудь не беспокоит вас больше? И как перено-
сите вы жару, которая всех нас гнетет? А периодическое
недомогание ваше, которое то проходит, то снова по-
является? Пожалуйста, черкните хоть словечко обо всём
этом. Нынче утром видел одного из ваших друзей; я уго-
стил его завтраком, и он пил за ваше здоровье. Угадайте,
кто бы это мог бцть.
Женщина эта далеко не столь счастлива, как вы ей
желаете. Видите, я отвечаю на ваше восьмое письмо.
Если имя ее друга произносят с похвалой — глаза ее
тотчас же оживляются, на губах появляется улыбка, лицо
сияет. А если порицают — глаза становятся грустными,
лицо вытягивается, весь облик ее меняется: она страдает.
Она любит, она всегда будет любить,— она погибла
навеки.
После моего литературного' спора с бароном по поводу
Руссо Гримм решил внимательно изучить его труды и
сказал мне, что я совершенно прав и что он нашел пре-
красными те места, которые действительно хороши.
Нет, мой друг, дело Руссо не будет иметь послед-
ствий159. Все святоши за него, их участием к себе он
обязан своими плохими отзывами о философах. Так как
они нас ненавидят в тысячу раз более, нежели любят
своего бога, то им мало дела до того, что Руссо сме-
шал с грязью Христа; лишь бы он не оказался заодно
с нами! Они надеются на его обращение и не сомневаются

Письма к Софи Воллан
245:
в том, что перебежчик, ушедший из нашего стана, рано>
или поздно попадет к ним; или, по меньшей мере, поль-
зуются этим предлогом, чтобы, не краснея, покровитель-
ствовать ему.
Сделайте милость, если вы намерены рассказать Урании,
о моих хлопотах по делу г-на Виале, скажите и ей
также, как я скорблю о том, что они оказались беспо-
лезны; она вам поверит. Быть может, вы найдете нужным
указать ей, что не всё еще потеряно, лишь бы г-н Виале
был уверен в своих покровителях, наши же готовы дей-
ствовать— в таком случае, не премииите это выполнить.
Я очень желал бы, чтобы ваше письмо к г-ну Виале не
было еще написано, и, сообщая о нашей неудаче, вы
могли бы уведомить его и о наших надеждах.
Морфиза, должно быть, весьма достойна сожаления,
если ее терзают, с одной стороны, интерес, заставляю-
щий ее отказывать, а с другой — слабость, исторгающая
у нее согласие. Как она себя корит за это согласие!
Вот что называется быть полностью одураченной,— она
берет на себя все последствия щедрости, а в душе своей
скрывает лишь отвратительное чувство скупости.
Не согласен я с первым суждением вашим о «Памеле»,
прочтите книгу еще раз. А пока предваряю вас, что
ваше порицание в точности совпадает с мнением толпы,
не отличающейся большим вкусом. Заметьте, что Памела
должна быть отнюдь не совершенной, а только правдивой.
Заметьте, что безыскусственность милорда не националь-
ная черта... заметьте... Впрочем, бесполезно увеличивать
количество этих «заметьте». Одного достаточно, чтобы
навести вас на верный путь. Когда читаешь это произ-
ведение, надобно перенестись в Лондон, остаться там,
так же, как, читая Гомера, следует перенестись за две
тысячи лет назад и очутиться под стенами Трои; а глав-
ное, забыть смешную формулу, ту маленькую формулу,
по какой строятся все нынешние романы. Еще одно ма-
ленькое замечание, над которым прошу вас пораздумать,
на досуге, а именно: то, что вредит красоте моральной,,
почти всегда приумножает красоту поэтическую. Кар-
е*

244
Дели Дидро
тины, созданные добродетелью, спокойны и безжизненны,—
только страсть и порок оживляют творения живописца,
поэта и музыканта.
Другой спор возник у меня с Сюаром и г-жою Удето
по поводу Вандейковой картины, изображающей слепого
Велизария, сидящего под деревом на краю дороги, с шле-
мом у ног; на одной стороне — несколько милосердных
женщин бросают в его шлем монеты, на другой — перед
Велизарием стоит высокий ростом воин, опираясь на меч,
и глядит на полководца,— очевидно, воин служил под
его начальством и как бы думает: «Так вот человек,
который нами командовал! О судьба! О смертные!» и т. д.
Фигура воина, несомненно, приковывает к себе внимание
и, пожалуй, затмевает всё остальное. Сюар и графиня
говорили, что это недостаток; я же утверждал, что в
этом именно и заключается моральный смысл картины,
и воин играет определенную роль. Ван-Дейк передал са-
мую суть, а ему это ставят в укор. Много было сказано
тонкого и остроумного за и против. Всё потеряно, если
живописец, в то время как пишет картину, представляет
себе зрителей; он сходит с полотна так же, как сходит
с подмостков актер, когда обращается с речью к партеру.
Если предположить, что на свете нет никого, кроме пер-*
сонажей, изображенных на картине, то Вандейкова кар-
тина, несомненно, прекрасна,— такого взгляда и следует
всегда придерживаться. Разве не производит Велизарий
того впечатления, какое должен произвести? Неважно,
что его фигура не бросается в глаза.
Кстати, хотелось бы узнать ваше мнение по поводу
одного важного вопроса, но только лишь по зрелом раз-
мышлении, ибо это не отвлеченный вопрос внутреннего
познания, какой стараются усложнить, чтобы запутать
даже профессоров Сорбонны, а истинный факт. Хорошо
бы присоединить решение Урании.
Одна девица тридцати двух-трех лет, обладающая
умом, смелостью, здоровьем, скорее выразительными чер-
тами лица, нежели красотою, приличным состоянием, не
пожелала выйти замуж, зная, как несчастлив бывает не-

Письма к Софи Воллан
24*
удачный брак и сознавая возможность оказаться несча-
стной после замужества. Между тем, она безусловно хочет
иметь ребенка, ибо чувствует всю сладость материнства
и достаточно полагается на свое призвание воспитатель-
ницы, особенно если ей придется воспитывать родную дочь.
Она вольна располагать собою. Выбор ее пал на сорокалет-
него мужчину, которого она долго изучала и нашла под-
ходящим в отношении ума и душевных качеств. Вот какую
речь повела она с ним: «Милостивый государь, никого
в мире не уважаю я так, как вас; но я вас не люблю,
никогда не полюблю и не требую любви, а если вы ко
мне питаете любовь, то бьюсь об заклад на тысячу против
одного, что не отвечу на нее взаимностью. Дело идет
лишь о том, чтобы вы были столь добры и сделали меня
матерью. Подумайте, милостивый государь, желаете ли
вы оказать мне эту услугу; не скрою, что отказ ваш
причинит мне величайшее огорчение. Клянусь, что само-
любие мое отнюдь не пострадает. Я воздаю себе должное
и знаю себе цену, но большинство из тех, кто слишком
охотно взялся бы доказать мне, сколь я им любезна,—
не отвечают моим намерениям. Мне известно, что ры
женаты. Быть может, сердце ваше, помимо того, связано
страстью, но я ни в коей мере не хочу, чтобы вы
поступились ею. Больше того, если бы оказалось, что
вы на это способны, я сочла бы вас недостойным стать
отцом ребенка, чьей матерью я хочу быть. Я прошу у
вас лишь атома жизни, который охотно получила бы
иным, а не предназначенным природою путем. Обдумайте
мою просьбу наедине с самим собою. Если вы считаете
необходимым с кем-нибудь посоветоваться — советуйтесь,
я этого требую. Назовите мое имя. Я нисколько не стыжусь
своего намерения и не буду краснеть за него, если оно
исполнится. Я не намерена скрывать свою беременность.
Если вам не угодно, чтобы было известно оказанное вами
мне одолжение,—никто о нем не узнает, я буду мол-
чать. Если позволите назвать свое имя, я сделаю так.
как найду нужным. Обещаю вам поступить, как вам будет
угодно, и те, кто меня знают, поручатся вам за меня.

■246
Денн Дидро
Я — человек слова. Я никогда еще не нарушила его и не
сделаю этого в мои годы, и впервые именно по отно-
шению к вам». Вот,, приблизительно речь этой женщины.
Тот, к кому она обратилась, женат. К тому же он
до безумия любит и любим. Как надлежит ему посту-
пить? Должен ли он оказать услугу, какую у него просят?
Должен ли посоветоваться со своей возлюбленной? Et
caetera et caetera.
Чтобы вы могли ответить беспристрастно, предупре-
ждаю вас, что я знаю эту особу и что мужчина — не я.
Не торопитесь. Дайте себе время обдумать предмет, ибо
в данном случае легко самые серьезные соображения пре-
вратить в легкомысленную вольность.
Ну, что вы скажете, мой друг? Довольно я набол-
тал? Целую вас от всей души. Как бы целовал я вас,
как бы любил, будь у меня время и место. Нет, нет.
Не думайте, что я спокоен. Буду грустить, пока не узнаю
о вашем возвращении и пока не затрепещет сердце от
радости близкого свидания.
44 (72)
[Париж, 25 июля 1762 г.]
Мне казалось, что я водворил мир в нашем обществе.
Однако я ошиб<зя. Дама из Бриша возгордилась. Она
требует извинений, искупления вины, и от кого? От чело-
века, который считает, что он прав, и имеет основание
считать себя правым; к тому же он никогда не признает
своих ошибок, даже когда делает их. После излияний
баронессы и признаний Гримма, я не' понимаю, как дама
из Бриша осмеливается держаться столь высокомерно,
а друг ее позволяет ей это. Убедить их невозможно, они
поступают так, как будто ни в чем не виноваты. Молчание
могло всё поправить, но они не захотели молчать, и вот,
в результате, эта женщина больше не появится среди
нас, а мужчина, ради благопристойности, исключит себя
из нашего общества,— и сплетни без конца. У меня в го-

Письма к Софи Воллан
247
лове уже помутилось от всего этого; да, что касается
меня, мое решение твердо, буду держаться в стороне
и ожидать минуты, когда снова сумею сыграть роль при-
мирителя, единственную, какая мне подходит, а уши свои
заткну, чтобы не слышать тех скверных вещей, какие
они будут говорить одни про других.
Приятель наш Леруа всё еще дуется на баронессу.
Должно быть, он очень в себе уверен. Он обедал с нами
в пятницу. Вид у него был, как у человека, совесть ко-
торого не чиста. Он собирался вечером отправиться со
своей возлюбленной на прогулку верхом, а она не об-
ратила на его желание никакого внимания, отчего он
еще больше надулся; баронесса говорит, что капризники
исправляются сами, нужно лишь обращать на них по-
меньше внимания.
Не знаю, в каком положении дела Сюара; tfo он ка-
жется мне более спокойным. Быть может, угрызения со-
вести при повторении преступления слабеют? Не знаю,
но если бы я хоть раз изменил вам, мне кажется, что
я не сумел бы так успокоиться,— не стоит и пробовать.
Сюар представил нам одного француза, только что
прибывшего из Копенгагена. Человек этот поведал йам
совершенно невероятные вещи относительно любви на-
родов к их повелителям и любви повелителей к своим
народам. Такой патриотизм нашел свое убежище у короля
датского. Вот сцена, свидетелем которой был наш фран-
цуз; и вы тоже не отказались бы ее увидеть. Дело
происходило на открытии конного памятника королю, на
одной из площадей столицы; народу собралось видимо-
невидимо. Монарх прибыл, сопутствуемый всем двором.
Не успел он показаться, как раздался клич: «Да здрав-
ствует наш король! Да здравствует наш добрый король!
Да здравствует наш господин, наш друг, наш отец!» То
были голоса, двух-трех сотен тысяч людей, и монарх,
разделяя восторги своего народа, распахнул дверцы ка-
реты, кинулся в толпу, подбросил шляпу свою в воздух
и воскликнул: «Да здравствует мой народ! Да здрав-
ствуют мои подданные! Да здравствуют мои друзья! Да

248
Дени Дидро
здравствуют мои дети», и давай целовать всех, кто по-
падался ему навстречу. Ах, друг мой, какое редкое и
прекрасное зрелище! Одна мысль о нем вызывает во мне
радостный трепет, сердце мое бьется сильнее, и я чув-
ствую, как слезы навертываются мне на глаза. Рассказ
этот всех нас растрогал. Я перечитываю это место письма
моего и вновь чувствую себя растроганным. Согласитесь,
что эта шляпа, подброшенная в воздух, признак душев-
ного опьянения. Кто из его подданных — тот счастливец,
который сделался эе владельцем? Будь то я, и получи
я столько золота, сколько поместилось бы в ее тулье,
я и тогда не променял бы ее; с какой радостью пока-
зывал бы я ее своим детям, а те — своим, и так далее,
пока не угас бы весь мой род! Сколько раз повторилась
бы та счастливая минута, когда я сделался обладателем
шляпы моего монарха!.. Сколько раз до самой смерти
моей я рассказывал1 бы эту историю! Как вы полагаете,
осмелится ли кто-Иибудь надеть ее когда-либо себе на
голову? Не драгоценнее ли в тысячу раз эта шляпа шпаги
Цезаря Борджа, на которой еще до сих пор видны капли
крови? День, когда случилось это событие, заставит про-
ливать слезы радости через сто лет, через тысячу лет;
как прекрасен был он для повелителя! Как прекрасен
для подданных! Вот счастье, которое дано повелителям
земным и которому я завидую — быть причиной восторгов
целого народа, видеть их, разделять их,— пожалуй, уме-
реть от счастья можно. Только смерть отца или измена
возлюбленной могли бы вызвать грусть среди всеобщего
ликования.
Завтра Сюар отправляется в Шевретгу. Сидя в хо-
лодке рядом с ним на одной из скамеек Тюильри, я говорил
ему: «Вы выглядите лучше, как мне кажется? и я весьма
радуюсь этому».— «Да,— отвечал он мне,— в настоящую
минуту мне лучше, но, быть может, завтра вечером мне
снова станет хуже». На кого ой намекает? На даму из
Бриша или на даму с улицы Рояль?160 Последняя как
будто не слишком довольна тем, что освободилась От вто-
рого; но о друге своем, кажется, сожалеет искренно.

Письма к Софи Во л лап
24fr
Еще и двух недель не прошло, как царствовала в
этом жилище полная гармония; там смеялись, целовались,
ласкали, говорили все, что приходило* в голову; мужчины
были у ног женщин, любовники радовались, мумсья не
обращали на это внимания. Если женщину от мужчины
отделяло кресло, в котором восседал ее супруг или лю-
бовник, ему говорили: «Нагнитесь, пожалуйста», он на-
гибался, и тогда целовали его жену или любовницу.
Если случайно поцелуй получался слишком звонким, и он.
спрашивал: «Что я слышу?», ему отвечали: «Я поце-
ловал г-жу такую-то», а он прибавлял: А ну-ка еще
раз, чтобы я привык»,— и начинали снова. Теперь все
серьезны, держатся особняком; когда входят, выходят
или проходят, то раскланиваются и говорят друг другу
любезности. Слушают один другого, но не разговаривают,
потому что йе знают, о чем гоаорйть;; а о том, что знают,
говорить не смеют; все чувствуют себя виноватыми, а по-
тому придают значение всякой мелочи,— я же вижу всё
это и умираю от скуки...
В полдень прибыла г-жа Жоффрен; она собиралась
отобедать, но, незаметно для себя, была охвачена вдруг
какой-то тоской, поражена, как человек, который вдруг
перестал узнавать лица окружающих, относя к себе, быть,
может, смущение других. И вот она недоуменно осма-
тривается и прилипает к стулу; ей хочется быть остро-
умной— никто не поддерживает ее, едва-едва улыб-
нутся,— тогда она замолкает, завязывает ленты своей
шляпы, зевает раз или два, встает и уходит. Тут аббат
Фолле крикнул ей вдогонку: «Сударыня, вы нас поки-
даете?» Она ему в ответ: «Никого нет сегодня, уж лучше
я приду в другой раз». Прощайте, очаровательные ужины
по понедельникам. Кто не разгадал еще смысла загадки,
спрашивает шепотом друг у друга, что случилось? Не-
дельки через две узнают, и тогда бог весть, что будут
говорить и те, и другие. Заранее представляю себе всё
и огорчаюсь. Послезавтра возвращается из Бриша Сюар;
интересно, с какой физиономией ой оттуда вернется?
С вытянутой — всё будет этим сказано; с веселой — та

250
Дени Дидро
же самое. Одно ясно, что барон не чувствует, какую
ценность представляет собою его друг. Предсказываю,
что настанет день, когда человек этот останется один.
Какая старость! Какая грустная старость ожидает его!
Как жаль мне будет тех, кто не сумеет отойти от него.
Урания, что вы скажете на это? Трудно поверить, чтобы
человек, не созданный для нежности, был создан для
дружбы; можно ли любить мужчину, когда не умеешь
понять печальной участи женщин и взять на себя заботу,
•столь нежную и деликатную — утешить хотя бы одну
из них.
У барона какой-то внутренний изъян. Сердце его не
обладает достаточной выдержкой. Не знаю, не испортило
ли его немножко богатство? Вся доброта его содержится
лишь в голове. Для того, Чтобы сделать добро, ему ну-
жен рассудок, а чувство — необязательно.
Восьмое! Вы ошибаетесь, мой друг, это девятое, или
одно пропало; сосчитайте хорошенько; вот мое двенадцатое
письмо. Ответьте-ка мне на него; в письмах моих много
такого, что я пишу только моей подруге, и что не ка-
сается никого во всем остальном мире.
Книга Буланже161 — здесь большая редкость; мы выпи-
сали почтой два или три экземпляра, но их у нас пе-
рехватили. Спросите у Урании, есть ли на ее экземпляре
эпиграф с посвящением? «Эмиля»162 получим дешево, и я
тотчас же пошлю его Морфизе.
До сих пор не виделся еще с г-ном Дюваль, в чем
весьма себя упрекаю.
Вчера, встретил в Тюильри Файолля и Мелани. Ме-
лани, разодетая в красивый белый шелк, сильно измени-
лась. Файолль — румяней распустившейся на заре розы.
Между братом и сестрой шла молодая особа, довольно
вькхжш, бедно одетал, но а лицом и фигурой весьма
примечательными. Кто она — не знаю. Мне кажется, что
я не встречал ее ни у вас, ни у г-жи де-Салиньяк.
В следующий раз, если напомните, напишу вам о моих
iTOBbix условиях о издателями.
Г-жа Дидро была очень больна маленькой почтой,—так

Письма к Софи Воллан
251
они называют периодическую болезнь. Теперь ей лучше,
остались лишь боли в паху да плохое расположение
духа, которое в конце концов выгонит бедняжку Жанне-
тон; ей невтерпеж, я же весьма огорчен, ибо приличные
слуги — редкость.
Меня уже больше не удивляет, что вы примирились
с жизнью в Иле; человек всегда счастлив там, где он
делает добро: любить или делать добро, как вы знаете,
мой девиз. Вы совершенно правы, недостаточно делать
добро, нужно его еще хорошо делать. Продолжайте. Об-
легчайте участь неочастным,— вот истинный способ уте-
шиться в разлуке со мной. Я говорил барону, когда
он потерял свою первую жену, и ему казалось, что для
него нет больше счастья на земле: «Покиньте ваше жи-
лище, найдите несчастных, облегчите их участь и лишь
тогда, если сможете, жалуйтесь на судьбу».
Этот Руссо, о котором вы всё еще мне говорите,
вызвал в Женеве большой переполох. Обыватели, воз-
мущенные самонадеянностью автора и его произведений,
собрались толпой и единодушно заявили в консистории, что
«Исповедание веры савоярокого викария» является их
собственным исповеданием. Ну что ж! Вот вам пустяковое
событие, ничего само по себе не представляющее, но
в один1 день оно заставит отречься от христианской веры
двадцать тысяч душ. Ах, какую прекрасную комедию
представлял бы мир, если бы не приходилось самому
играть в ней роль; если бы можно было существовать,
например, в какой-нибудь точке пространства, в проме-
жутке между небесными светилами, где дремлют боги Эпи-
кура, далеко, очень далеко, там, откуда шар, по которому
мы столь гордо ходим, кажется чуть поменьше тыквы,
откуда можно наблюдать в телескоп за бесчисленными
причудливыми движениями двуногих блох, носящих на-
звание людей! Мне хотелось бы видеть жизненные сцены
в миниатюре, чтобы те, что отличаются жестокостью,
занимали бы маленькую точку в пространстве, а участ-
ники их были бы не больше миллиметра высотой и не
внушали бы мне чувства ужаса или жестоких страданий.

252
Денн Дидро
Не странно ли, — возмущение, какое вызывает неспра-
ведливость, находится в зависимости от пространства и
массы тела? Я впадаю в бешенство, когда вижу, как
крупное животное несправедливо нападает на другое, и не
чувствую ничего, когда ранят друг друга два атома;
какоо сильное влияние оказывают чувства наши на пашу
нравственность! Хороша тема для философских размышле-
ний! Что вы скажете по этому поводу, Урания?
Именно потому, что это «Исповедание веры» предста-
вляет собой какую-то галиматью, она и вскружила мно-
гим головы. Разум, лишенный странностей, недостаточно
удивляет, а толпа хочет удивляться. Я представляю себе
этого Руссо, кружащегося около капуцинскФй обители,
куда в одно прекрасное утро он и попадет. Ничего устой-
чивого нет в его мыслях, он человек неумеренный, ко-
леблющийся между атеизмом и освящением колоколов.
Кто знает, на чем он успокоится?
Главной темой наших бесед в салоне на улице Рояль
служат политика или религия. Мы без конца повторяем
наш катехизис. Самое забавное, что Грожан делает заме-
чания своему духовнику и проповедует ему его же соб-
ственные поучения. Пусть продолжает в том же духе,
пусть продолжает; разве не лестно в душе своих друзей
находить собственные мйения?
Целую вас от всего сердца. Желаю вам поскорее
увидеть ту, которой вы сумеете открыть душу и расска-
зать обо мне. Это мое двенадцатое письмо, я настаиваю.
Жаркие дни сменяются весьма прохладными вечерами.
Следите за своим здоровьем; остерегайтесь вечерней росы;
вы ведь знаете, каким дурным свойством обладает ваша
милая маленькая грудь и каким вы подвержены силь-
ным насморкам. Если бы с вами была Урания, я был бы
гораздо спокойнее.
С нетерпением жду ответа на последнее письмо. Вы
всё еще одна? ,
Тысяча приветов и такяяча поцелуев издалека,— они
не стоят одного вблизи.

Письма к Софи Воллан
2 53
45 (73)
[Париж, 28 июля 1762 г.]
Если вы не помните содержания собственных писем,
то настоящее послание для вас непонятнее Апокалипсиса.
Итак, одно из моих писем затерялось: кто знает, что
в нем написано? В какие руки оно попадет, как им восполь-
зуются? Не усовершенствует ли Комюс163 свой секрет?
Этот Комюс — бульварный фокусник; он вскружил го-
лову всем нашим философам. Секрет его состоит в том,
что он устанавливает общение меокду двумя лицами, на-
ходящимися в разных комнатах, без участия какого-бы то
ни было видимого посредника. Как было бы прекрасно,
если бы человек этот сделал однажды возможным общение
между лицами, находящимися в различных городах, на
расстоянии нескольких сот льё один от другого! Осталось
бы только каждому иметь свой ящичек, вроде маленького
печатного станка, и тогда всё, что отпечаталось бы
в одном, моментально запечатлевалось бы в другом...
Шутки в сторону, если бы Морфиза, если бы Дамилавилль
или г-н Жилле... вы понимаете меня; впрочем, тем хуже
для первых двух — они получат лишь то, чего заслу-
живают люди, подслушивающие у дверей.
Теперь, когда на улице Рояль всё пошло вверх дном,
я редко показываюсь там: не хочу вмешиваться. Они
запутали клубок, пусть сами и распутывают его. Длин-
ные вечера, которые я терял там, провожу в чтении, от-
правляюсь дышать свежим воздухом на берег реки,
смотрю, стоя на краю острова, на воды текущей от вас
ко мне Марны и прошу у них весточки о белых ножках
любимой; и когда голова моя занята такими мыслями, от
них не оторвешься, столь сладостны они! Как летят часы!
Как быстротечно время! Ночь настанет, а ты еще и по-
ловины не высказал того, что хотел оказать...
Когда я остаюсь дома, то повторяю с дочуркой урок
на клавесине. Красивые у нее будут пальцы! В них
свобода, мягкость, грация. Хотел бы я, чтобы вы видели
ее рядом со мной в ту минуту. Она позюлпла себе вчера

254
Дени Дидро
маленькую нескромность, до у меня духу не хватило
бранить ее. Оставшись со мною вдвоем, она тихонько шеп-
нула мне на ухо: «Папочка, почему мама запретила мне
напомнить вам, что завтра еэ именины?» Вечером я пре-
поднес ее матери букет, принятый ею равнодушно. У нее
вчера были друзья к обеду. Бели бы Урания стояла
за портьерой и слышала меня, то сказала бы: «Как со-
вмещаются в одной голове бабьи пересуды с разными
идеями?» В самом деле, я был восхитительно любезен
и глуп.
Приглашен на воскресенье и понедельник в Бриш.
Это — другой конец клубка, за который не следует
браться.
Вас нет со мною; друзей своих я избегаю, а от
ипохондрии спасаюсь на острове. Думая о чужом горе,
забываю про свое собственное. Вот мой совет и вам,
и другим: если случится быть в разладе с самим собою,
скорее сделайте какое-нибудь доброе дело. Гримм слеп-
нет у нас на глазах. Берегитесь говорить худо о чело-
веке, любезном моему сердцу. Близится время, когда я
узнаю цену нашим уверениям, клятвам, обещаниям, само-
уважению,— словом — способен ли я быть другом; как
презирал бы я себя, если бы во-время не опомнился!
Будьте свидетелем моего поведения, еоли друг мой ослеп-
нет. Познайте меня, познайте своего возлюбленного, ибо
то, что сделает он для друга, он сделает и для возлюблен-,
ной; и я не думаю, чтобы он мог совершить ради воз-
любленной то, чего не в силах совершить ради друга!
Горестная минута для друга! Великий миг для меня,
если только я не обманываюсь!..
Заявил издателям, что один несу теперь бремя, ко-
торое раньше разделял с товарищем; что положение мое
стало более зависимым, и не нужно ухудшать его. Они
со мною на ножах, но справедливость на моей стороне,
и я решил быть стойким.
Однако, если аббату Рейналю удастся его план, я не
буду знать, куда девать все свои богатства. Знаете ли
вы, что мне предлагают в «Меркурии»164 пенсию в пол-

Письма к Софи Водлан
255
торы тысячи ливров, при условии представлять йо одному
листу «ежемесячно. Уж более месяца как длится эта пре-
красная перспектива,—этого счастья Сен-Флорантен у
меня не отнимет: если нас и постигнет неудача, то
останется хоть сознание, что мы питались надеждой.
Покупатели моей библиотеки оценили ее по-своему,
на тысячу экю ниже моего. Разница небольшая^ однако у
что нужды? Если мы не придем к соглашению, мой Гомер
и мой Платон останутся при мне...
Понемногу вы заставите меня припомнить всю мою
жизнь. Готов побиться об заклад, что отвращение, пи-
таемое мною к известного сорта «созданиям», явилось след-
ствием не столько воспитания, хороших привычек, при-
родной мягкости, доброго характера, сколько двух при-
ключений, случившихся со мною в том возрасте, когда
человек наиболее восприимчив к сильным ощущениям. Не
знаю, почему я никогда ни слова не говорил вам 0&
этом, но при одном воспоминании меня пробирает мороз
по коже... Ах, как отвратительна для меня уличная Ве-
нера!.. Однажды я был приглашен на ужин в один дом,
немного подозрительный, но мне с этой стороны не зна-
комый. Один из сыновей Жюльена Леруа165 также на-
ходился среди приглашенных. Были там и другие мужчины
и женщины. Меня посадили за стол рядом с хозяйкой. Все-
веселились. Я был молод, шаловлив, нравился, и за-
мечал это по взглядам и другим признакам, отнюдь не
двусмысленным. Разошлись поздно. Не знаю, как случи-
лось, но я остался один с хозяйкою дома; и так как,
по всем видимостям, мне предстояло провести ночь в ком-
нате, где стояла только одна кровать, я надеялся, что
мне любезно предложат разделить ее, ибо хозяйка была
женщиной учтивой. Ей расшнуровали лиф, я помогал
раздевать ее, как вдруг раздался сильный стук в дверь:
то Леруа поспешил вернуться, чтобы сообщить мне о здо-
ровьи любезной и достойной особы, с шторой я остался,
и предупредить об опасности ее ласк. Я спустился по-
говорить с ним и больше не пошел к ней... А вот и
второй случай: я поселился в маленькой комнатке на

256
Дени Дидро
углу Пергаментной улицы; как сейчас вижу ее. Надо
мною жила содержанка одного офицера, ее звали Дефорж.
Возлюбленный ее отправился на войну 1744 г.; позна-
комился я с нею в один жаркий день. Она полулежала
в креслах, в величайшем дезабилье; я приблизился к ее
ножкам, взял край ее газового покрывала и поднял его;
она разрешила; я сказал ей, что она прекрасна; на моем
месте и в моем возрасте трудно было сделать что-либо
иное. Я собирался уже запечатлеть свою хвалу, когда
она, защищая рукою свои прелести от моего желания,
внезапно остановила меня следующей странной речью:
«Мой друг, это прекрасно (или весьма хорошо, не помню
в точности, как она сказала), но я не уверена в себе,
и не знаю почему,— добавила она,— была бы в отчаяньи,
^если бы тебе пришлось пострадать от моего благоволения.
Напротив живет долговязый болван, который упорно дои-
скивается меня,— на первый раз я пущу его, и мы
узнаем, можешь ли ты принять без пагубных для себя
последствий то, что я с величайшей охотой хочу дать
тебе. Пока же дай мне свою ручонку, позабавь меня,
а я позабавлю тебя». Опыт был произведен, долговязый
сосед-болван заболел, да так, что чуть не умер, а я,
но особой милости проведения, всё благо коего заключалось
только в том, что оно избавляло меня от зла, избежал
несчастья, над которым повесы смеются, а я трепещу...
Остерегайтесь рассказывать такого рода историйки
Урании: вы поселите в душе ее волнение, и оно ни-
когда не покинет ее; ей будет казаться, что сына ее
окружают такие же опасности, но без надежды на сча-
стливый, случай, который спас меня.
Прощайте, друг мой. Как видите, это лишь отрывок
письма; окончить его у меня нет времени. Поздно,
мне надо скрепить своею подписью договор, а если я не
поспешу на Мирамиоискую набережную, то никого там
не застану. Еще раз прощайте, друг мой; любите меня,
несмотря на всё, *гго я вам поверяю. Какое мне «дело,
кому обязан я своими положотельными качествами, при-
роде или опыту,— лишь бы они были непоколебимы, лишь

Письма к Софи Воллап
257
бы никогда не погубило их тщеславие, лишь бы у меня
более чем когда-либо сохранилось убеждение, что они
бесконечно ниже той оценки и той награды, какие получают
от вас... В третий раз, прошейте. Передайте выраже-
ние моего глубокого почтения, преданности, нежнейшей
дружбы Урании, если имеете счастье быть с нею вместе.
Человек, к которому та особа обратилась с просьбой
сделать ее матерью, улыбался, шутил и не разглаголь-
ствовал: дело показалось ему серьезным. Он просил дать
ему время подумать, и она отнюдь не обиделась. Уга-
дываю отчасти причины его кюлебаний. Если вам угодно
познакомиться с ними, я скажу, когда узнаю ваше мне-
ние. Продолжение этой болтовни откладываю до воскре-
сенья. Это все-таки мое тринадцатое письмо. Я упрям.
46 (74)
[Париж], 31 июля 1762 г.
Продолжаю; и, возвращаясь к мнению вашему отно-
сительно игры, я прихожу к заключению, что мои мнения
и взгляды отличаются большей терпимостью, чем ваши.
Я позволяю подтолкнуть друга локтем и даже считаю,
что это в порядке вещей. Я прощаю всё, что внушено
страстью, и только последствия отталкивают меня. К тому
же, как вы знаете, я всегда был защитником сильных
страстей; только они меня и трогают. Независимо от
того, внушают ли они восхищение или ужас,— они воз-
буждают во мне сильные чувства. От них рождается и
от них же погибает искусство гениев; они создают под-
лецов и энтузиастов, и те рисуют их живыми красками.
Если они побуждают человека к отвратительным поступ-
кам, какие бесчестят его природу, то они же толкают его
и на изумительные подвиги, которые ее возвышают. Ни-
чтожный человек живет и умирает подобно животному.
За свою жизнь он не совершил ни одного поступка,
сколько-нибудь отличающего его; и когда ой умирает,
ничего о нем нельзя сказать, имя его больше не произ-
17 Д. Дидро, VIII

258
Донн Дидро
носится; могила его никому не известна, затеряна среди
густых трав кладбища. К тому же последствия злодеяния
исчезают вместе с носителем зла; добрые же деяния —
остаются.
«Если бы,—оказал я однажды Урании,— мне пришлось
выбирать между Расином — плохим мужем, скверным от-
цом, коварным другом и величайшим поэтом, или Раси-
ном— добрым отцом, хорошим мужем, превосходным дру-
гом и обыкновенным честным человеком,— я выбрал бы
первого; что останется от Расина — скверного человека?
Ничего. А от Расина —гения? —Бессмертные произве-
дения.
Вы ошибаетесь, она отнюдь не кокетка. Но она заме-
тила, что тот интерес,— искренний или притворный,—
какой мужчины проявляют в отношении женщины, делает
их более живыми, находчивыми, учтивыми, веселыми,
а часы, проводимые о ними, проходят скоро и занима-
тельно; она лишь снисходит к ним; и целый рой мо-
тыльков кружится вокруг ее головы, а вечером она отря-
хивает пыльцу, упавшую о их крылышек/ и остается
как ни в чем не бывало. Женщина она весьма оригиналь-
ная: тонкость ума уживается в ней с простодушием.
Общество ее окружает небольшое, но зато в нем нет
той разочаровывающей обыденности, отоль скучной и при-
дающей кружку светских дам вид марионеток, которых
дергают за проволоку. Я ей как-то сказал по поводу
небольшого особнячка, который надеялся приобрести
в Мадриде: «Я обставлю его должным образом,- ключ
будет храниться у вас, и вы отправитесь туда отдыхать».
Сюар же добавил: «А почему вам не отправиться туда,
когда он там будет?» — «Я непрочь, только это невоз-
можно»,— ответила она, и с каким видом, и ci каким
взглядом, с какой интонацией! Потом, повернувшись
к Сюару, она добавила: «А посмотрите, как безразличен
он к моим словам».— «Правда,—сказал Сюар,— но мне
непонятно, почему это».— «По той причине,—ответила
она,— за какую я бесконечно уважаю его и которая вас
заставила бы покраснеть».

Письма к Софи Во л лап
259
Все мысли, какие вам пришли в голову, возйикали
и; у мейя, но я отгонял их, как наваждение злого духа.
Темные происки человека рано или поздно превращаются
в какой-то дым, который обволакивает мйогих других.
Барой мечет громы и молнии, что столь долго меня йе
видел. Завтра отправлюсь к йему, хютя я приглашен на
целый день в Масси. Хозяйка Масси всё такая же
взбалмошная; только что я увидал у нее за прилавком
женщину, довольно красивую, которая обратила на себя
мое внимание.— «Подумаешь,— сказала она тихонько,—
вы так смотрите, будто вы действительно ничего не по-
нимаете.— А потом добавила, пожав плечами,—малень-
кие глазки, большие груди — йастоящая провинциальная
красавица».
Это не Гашон, а аббат... Несчастная женщина
с острова рассказала мне свою грустную повесть, и у меня
вся душа от жалости перевернулась. Соблазнив, ее бро-*
сили беременную, умирающую; а там тысяча других
подробностей, менее жестоких и более подлых; итак,
никакого уважения не осталось. Любовь улетела; оста-
лось одно лишь оскорбленное самолюбие, и вот вам
доказательство: когда я показал всю неблагодарность ее
любовника —ей сразу стало легче на душе. Несколько
дней тому назад она захворала, и ему грозило то до
самое; тогда она оказала ему самым очаровательным то-
ном: «Кто же будет за вами ухаживать? Вы бы лучше
подождали, пока мне станет лучше». Тем временем сопер-
ница ее продолжает поверять мне свои секреты. Бот
положенье-то! Как бы вы поступили в подобном случае?
В случае, если б вас дойимали любовники? Что касается
меня, я бы отправился на поиски менее занятой жен-
щины.
О нет, Сорэн нам больше не товарищ; существует
некий родственник, о которым он не хочет встречаться.
Говорят, будто жена его забеременела. До женитьбы он
ненавидел беременных женщин. Вот уж противоестествен-
ное чувство! Как вы думаете? Меня же это состояние
всегда трогало. Беременная женщина вызывает во мне
17*

260
Дснн Дидро
сочувствие. Я даже на женщин из народа в таких слу-
чаях не могу смотреть без нежного сострадания.
Деспот наш166, чья защита вас оскорбляет, хотел
как-нибудь предупредить неприятности, которые предви-
дел. Его дама сердца недавно написала мне, что ей причи-
нили много горя, — понимаю, что всё это означает.
Итак, юный румяный Файолль будет у вас. А если
ой окажется любопытным?
Пишу вам сегодня, в субботу, чтобы письмо мое ушло
завтра. Но прежде чем запечатать, хочу предложить вам
еще один щекотливый вопрос,— разрешите-ка его, он за-
трудняет меня гораздо более, чем первый. Некая женщина
хлопочет о весьма крупном назначении для своего супруга;
ей обещают, ню с условием, что... вы догадываетесь об
остальном. У нее шесть человек детей, небольшое состоя-
ние, муж и любовник; просят у нее лишь одну ночь.
Откажется ли она подарить четверть часа наслаждения
ради своего мужа, ради воспитания своих детей,
ради приличного положения для нее самой? Каковы при-
чины, заставляющие ее обмануть мужа, в сравнении с тем,
какие побуждают ее обмануть любовника? Предложение
это было сделано напрямик неким человеком, которому
случилось однажды пожать ручку некоей даме, одной из
моих приятельниц; упомянутой особе дали две недели на
размышление... Как просто всё делается здесь. Имеется
свободная должность, та или иная женщина добивается ее;
даме немножко приподнимают юбки, затем она опускает
их,— и вот муж ее из бедного служащего, получающего
сто франков! в "ме^сяц,, превращаются в г-на директора,, с го-
довым окладом в пятнадцать-двадцать тысяч франков.
Однако что может быть общего между справедливым вели-
кодушным поступком) и сладострастной потерей нескольких
капель жидкости? Поистине, мне кажется, что природа
весьма мало интересуется и добром, и злом; и во всем
стремится лишь к двум целям: сохранению индивида и
размножению рода.
Кстати, не можете ли вы сказаяъ мне, почему встре-
чаются красивые старцы, а красивых старух не бывает?

Письма к Софп Воллан
261
Посылаю вам лотерейный билет, о котором вы меня
просили.
Чего недоставало Виале? Покровителей? Аббата де-
Бретейль? Мы всегда к его услугам.
Издатели согласились помимо ренты в пятнадцать ты-
сяч ливров, какую они мне дают, заплатить еще триста!
пятьдесят ливров за каждый том таблиц, а их будет
четыре; а также триста пятьдесят ливров за том статей —
здесь можно рассчитывалъ на восемь томов. Пятьсот лив-
ров за том статей, какие они платили Даламберу, составят
пятнадцать тысяч франков в течение пяти лет, не считая
доходов с небольшой моей собственности в провинции и
предприятия, затеянного аббатом Рейналем, не совсем еще
безнадежного. .
Наконец-то в сентябре сестра моя расстанется с про-
клятым святым167, который отравлял ей существование.
Его гнусное поведение поссорило его с викарием и со
всеми друзьями. Он удаляется в глушь, в одно из наших
предместий, будет жить там среди самого низкого город-
ского сброда и обрекает конец жизни своей на то, .чтобы
с четырех часов утра до полудня и с двух часов попо-
лудни до восьми вечера выслушивать вздорные речи двух
десятков нахалов, составляющих его паству. Не находите
ли вы, что подобная жизнь принесет много пользы об-
ществу?
«Горация», о котором идет речь, чья обложка столь
драгоценна для меня, что я буду смотреть на нее чаще
и с большим удовольствием, чем в книгу, у меня еще
нет; думаю получить ею в течение будущей недели,—
так, по крайней мере, говорит г-лса Валлайе168 и смотрит
на меня при этом нежным, правдивым взглядом.
Прощайте, добрый мой, дорогой друг. Приехала ли
любезная сестрица? Мне кажется, что боли, какие она
испытывает в сосцах, не представляют ничего страшного
и носят случайный характер. Что касается остального,
то у кого же по такой жаре не отекают немного ноги?
Как только наша Урания будет возле вас, я перестану
справляться о вашем здоровье.

262
Дени Дидро
Все домашние мои здоровы. Я очарован своей дочур-
кой: она так рассудительно относится ко всему, что
делает. «Анжелика, мне кажется, что пассаж сей вас
затрудняет. Посмотрите-ка в ноты».— «В них ведь не
указаны пальцы — а это как раз меня и затрудняет».—
«Анжелика, мне кажется, что вы пропустили такт».—
«Как я могла его пропустить, когда я еще держу аккорд?»
Какал досада, что воспитание так мало соответствует ее
природным способностям. Какал прелестная женщина
вышла бы из нее в один прекрасный день! Но она день-
деньской только и слушает, что сплетни да глупости,
и что бы я ни сделал в будущем, всё равно навсегда
останутся следы ее первоначального дурного воспитания.
Будь она дочерью г-жи Лежандр, какую бы радость
испытывала та, когда девочка оросилась бы к ней йа
шею, расставив ручки со словами: «Мама, поцелуй
меня. Я вижу, ты всё еще сердишься, потому что це-
луешь меня не от всей души».
Прощайте, любезный друг мой, не забывайте тою,
кого ничто не в силах развлечь в разлуке с вами.
Суббота. Письмо четырнадцатое.
47 (75)
[Париж], 5 августа 1762 г.
Вы принуждаете меня внимательно следить за каждой
минутсУй моей жизни. Благочестивый человек, который
должен отдавать своему духовному отцу отчет во всех
мыслях, действиях, поступках —не столь добросовестно
приглядывается к 0ебе.
Неделя у меня началась ссорой с Лакоядамшюм.
Не умею приноравливаться к таким дотошным людям;
они похожи на белок о Феррайльскюй набережной,
что, не переставал, вертят колесо клетки,— это самые
ничтожные существа в мире. Я на свою клетку не обращаю
внимания.
Дал переписать одному бедняку рукопись. Обещанный

Письма к Софи Воллан
263
им срок истекает, и так как переписчик йе явился, то я
обеспокоился и пустился его искать. Нашел я его в ла-
чуге величийою с ладонь, почти лишенной света, без
признака обоев на стенах; два соломенных стула, койка
с изъеденным молью одеялом, без простыни, баул
в углу у печи, над ним всякое тряпье, маленькая,жестя-
ная лампочка с бутылкой вместо подставки; на полке
с десяток превосходных книг. Беседовал с ним около
трех четвертей часа. Парень мой гол как сокол, худ,
черен, сухощав, но весел, не речист, с аппетитом жует
свой кусок хлеба и, по временам, непрочь приласкать
соседку на жалкой койке, занимающей две трети комнаты.
Если бы я не знал, что счастье живет в нашей душе,
то научился бы этому у моего Эпиктета с Гиацинтовой
улицы.
Вот две весьма забавных остроты, из коих одна при-
надлежит Пирону169 и сказана была по поводу приклю-
чения князя де-Бофремон; это приключение вам, верно,
известно,— но если, паче чаяния, вы про йего не знаете,
как мне рассказать вам? Бофремон вместе с королем на-
ходился в Сент-Ибере; среди часовых был молодой швей-
царец, и Боф ремой всеми силами старался его убедить,
что хорошенький юноша во многих случаях может заме-
менить красивую женщину. Королю шутка не понрави-
лась. Бофремон был сослан в свои поместья и лишен
голубой ленты, которой добивался, а Пиррон сказал ему:
«Нужно ж было из-за тупости швейцарца лишиться ленты».
Несколько дн^й тому назад барон сказал своей бес-
печной супруге, равнодушной к его приставаньям: «Вы
не умеете ни кричать, ни защищаться, сударыня; из всех
женщин, каких я знаю, вы легче других поддаетесь йа-
силию и мейее других склонны к наслаждениям».
Между тем, история о ее возлюбленными понемногу
разъясняется. Наш приятель Леруа больше не приходит,
Сюар собирается исчезнуть. Если барои не оправдает
Гримма, который упорйо стоит на своем, то и он пре-
кратит посещения. Баронесса останется с Даленвиллем, не
самым любезным, но, быть может, более любимым. Обык-

264
Дени Дидро
новенно, глупец имеет преимущество перед умным чело-
веком. Лучше господствовать над дураком, нежели ока-
заться ниже другого. Один дает беспрестанное удовлетво-
рение самолюбию, тогда как другой унижает его. И не
думайте, что вы исключение; быть может, вы меньше
любили бы меня, если б я заслуживал большего.
Прошлое воскресение возвращался с Сюаром от барона;
после ужина. Посвежело, сияла луна; прогулка понрави-
лась нам, и мы продлили ее до часу ночи. По мнению
Сюара, Гримм заставляет г-жу Эпияе играть гнущую
роль, его же собственная — может быть истолкована
превратно. Он уверен, что между баронессой и владелицей
Бриша никогда не будет дружеских отношений. Он по-
лагает также, что человек может влюбиться в жену
своего друга незаметно для самого себя. «Но как же,
в таком случае,— сказал я,— разве вечером, утром, ло-
жась спать или пробуждаясь, он не находит, что она
бела, как лилия, что глаза ее прекрасны, стан строен?
Разве не видит, как вздымается и опускается ее грудь?
Разве могут чувства его оставаться спокойными при таких
мечтаниях? Помните, тот, кто обманывает себя — глу-
пец»...— «А разве вы находитс, что это столь глупо?» —
«Разумеется, всякий раз, как это пробуждается, является
некстати сон»... Если вы поняли смысл последних гнус-
ных строк, добавьте недостающее слово, и они перестанут
быть таковыми.
Недавно я был свидетелем доброго и умелого выпол-
нения дела. Одна бедная женщина судилась оо священ-
ником церкви св. Евстафия. У нее не было средств
окончить процесс, за него взялся один благородный че-
ловек, возмущенный поступком священника. Дело выи-
грали; но когда пришли к священнику, чтобы привести
в исполнение решение суда, то не оказалось ни: священ-
ника, ни мебели, ни чего бы то ни было. Тем 1не менее,
бедная женщина считала себя обязанной своему покро-
вителю; она явилась к нему, дабы поблагодарить ею и
выразить оолсаление, что не может возместить судебные
издержки. Разговаривая, она вытащила из кармана пло-

Письма тс Софи Воллан
265
хонькую табакерку и собрала кончиками пальцев остатки
табака. «Ах, у вас нет больше табаку,— сказал ее бла-
годетель,— дайте мне вашу табакерку», и он положил
туда два/ луидора, прикрыв их сверху табаком. Такой
великодушный поступок нравится мне, да и вам также,
не правда ли? Давайте милостыню, но, по возможности,
избавьте бедняков от стыда протягивать руку.
У 'меня с Гриммом был в понедельник утром серьезный
разговор; душа его для меня — потемки, но подозревать
его ни в чем не могу. В течение двух лет всё, что
было непонятно, выяснялось в его пользу. Поведение его,
как две капли воды, напоминает поведение Грандисона
в первых книгах; он чувствует, что очевидность и мне-
ние равнодушных, о которых он мало заботится — про-
тив него. Впрочем, он говорит, что если мы когда-нибудь
будем в Риме, он объяснит мне тайну своего поведения
в Пантеоне. Он близок к тому, чтобы порвать с бароном
и с г-жой Эпине.
Сейчас получил письмецо от бедненькой г-жи Рикко-
боыи. Она в отчаянии и не может переварить наглых
насмешек, направленных против нее и ее трудов: «Если
какой-нибудь негодяй,— говорит она,— разобьет у прачки
окно, полицейский комиссар привлечет его к суду. Меня
же оскорбляют, на труды мои клевещут и никто ни сло-
вом не заступится». Так вот что таится в глубине автор-
ских душ; они хотят нравиться даже тем, кого презирают;
похвала тысячи благородных, умных и изысканных людей
не может послужить утешением после критики глупца;
он забывает сладкий ласкающий голос первых, тогда как
несносный крик второго непрестанно раздается у пего
в ушах. Никто не желает примириться с вечной неспра-
ведливостью, каждый хочет быть исключением из правила,
правда, жестокого, но существующего с сотворения мира
и тяготеющего над всеми великими людьми: человеку
суждено умереть; человеку выдающемуся суждено быть
гонимым.
Не беспокойтесь насчет девочки, которой вй проро-
чили столь же несчастную участь, какая выпала на долю

266
Доии Дидро
ее матери; ее более нет,— я знаю теперь, что такое
порыв материнской любви. По неосторожности, несчастную
женщину впустили к ребенку, она присутствовала при
агонии своей дочери и лишилась рассудка; она совсем
обезумела в течение нескольких дней, боялись даже, что
разум к ней не вернется. Если бы я передал ее речи
и поступки, то надорвал бы вам душу. Я весьма недо-
волен отцом170 умершей девочки: ему надлежало полу-
чить сотню пистолей; дочь его умирала, мать рвала на
себе волосы, а он отсутствовал, и мне пришлось утешать
его жену. Событие, которое ныне причиняет ей такое
горе, быть может, не самое большое несчастье в ее
жизни; я указал ей на это в утешение, но она восклик-
нула: «Полноте, сударь мой,—это моя дочь, не будем
усугублять ужас настоящего предвидением более жесто-
кого будущего»...
Посылаю вам пачку писем.
Гримм объясняет всё, что касается дела Виале. Он
утверждает, будто мы стали действовать раньше, чем по-
кровители, которые должны были ходатайствовать за него
перед канцлером, и т. д.— Возможно.— И обвинять не-
кого.— Согласен.
О, нет, барон ведет себя не так хорошо, как вы
говорите. Он забывает, чго эта женщина из Бриша не-
счастна. Обстоятельства, в коих она находится, загладили
бы в моих глазах многие ее проступки.
Итак, г-н де-Призи в Париже? Обо мне говорят
не более, чем если бы я был в Китае? Суть в том,
что я действительно нахожусь за тридевять земель от
тех, кого не очень-то стремлюсь видеть. Если мне всё
простят, я воспользуюсь случаем и не вьйду из дома,—
только бы не провиниться перед вами; не хочу, чтобы
вам прожужжали уши. Если бы вы знали, как я хорошо
себя чувствую. Какой цвет лица! Как пополнел! Пре-
красное здоровье!
Какую провел ночь! Давно уже не испытывал я та-
кой радости и такой печали. Не странно ли, однако,
что сон дарует моему воображению лишь тесное простран-

Письма к Софи Воллан
267
ство, необходимое для сладострастия, и ничего кроме того,
футляр, заключающий в себе плоть,— вот и всё.
Простите, нежный, -единственный друг мой; возвра-
щайтесь, чтобы -сделать дни мои счастливыми, чтобы ска-
зать, что вы любите меня; докажите это на деле; бы-
вают минуты, когда я теряю терпение, но они длятся
недолго, и я чувствую, что никогда не сделаю под влия-
нием их ничего такого, в чем не мог бы вам сознаться.
Вы были и будете моим счастьем всю жизнь; нет ни од-
ного удовольствия, которого не разделит со мною моя
Софи. Valeant aliae *. Для меня существует только одна
женщина. Пишу число, повинуясь вам.
Сего 5 августа 1762 г.
48 (76)
[Париж], 9 августа 1762 г.
Всю неделю мы решали неочастную женщину; я ду-
мал, что она лишится рассудка. В первый день она только
один раз разжала губы, для того чтобы позвать свою
дочь. В понедельник вечером, после ужина, мать пела,
а дети ее танцевали, взявшись за руки; их уложили спать;
младшая и самая миленькая, та, которую мать утратила,
заснула, как обычно. Во вторник утром ее подняли о по-
стели веселую, свежую и румяную; в полдень ее схва-
тила лихорадка; вечером она потеряла сознание, а в пол-
ночь скончалась. Допускаю, что можно сокрушаться,
утратив такое дитя; девочка была бела, как снег, сло-
жена как картинка, лицом пленительна, к тому же про-
стодушна, умна, чувствительна, нрав имела не по воз-
расту своеобразный. Жизнь — не великая потеря для этого
ребенка, но для родителей смерть ее —истинная утрата;
у них было шестеро детей. Ту, что была утехой и иску-
пала своим присутствием существование других детей,—
у них отняли. Право, не знаю, пе более ли это жестоко,
* Да здравствуют другие.

268
Дспи Дидро
чем потерять единственного ребенка. Боюсь, что мать
с горя заболеет. Дамилавилль неутешен. Единственное
связующее звено порвалось. Честь, приличие и человеко-
любие еще удержат его на некоторое времр, но баюсь,
как бы вместе о горем не ушло то немногое, что оста-
лось от любви. Хорошим уроком для тех, кто имеет много
детей и не скрывает своего пристрастия к одному из них,
послужило то, что братьев и сестер нисколько не тро-
нула смерть сестрички. Хуже того: когда о ней сообщили
самому младшему, он стал смеяться, и с той поры все
дети начали досадовать и возмущаться скорбью родите-
лей. Вот пример злопамятства у ребенка, который во-
образил себе, что отец ненавидит его: когда отец умер,
сын осквернил труп, ударив его хлыстом. Я сам был оче-
видцем, не знаю, отчего вспомнился мне этот ужас и за-
чем сообщаю вам о нем. Дети мстительны и жестоки.
Вот отрывок из Метастазио171, очень правдиво пе-
редающий силу материнской любви; в нем показана мать,-
лишившаяся сына; женщину эту пытаются примирить с ее
участью, ставя ей в пример Авраама, который повел сво-
его сына на заклание. Метастазио вкладывает в ее уста
следующие слова: «Ах, господь бог никогда не прика-
зал бы того же матери!» В первый день мы увели г-жу
Дамилавилль из дому; на следующий—отправились с нею
на прогулку в Этуаль, на третий в Венсен — места,
где я провел печальные и сладостные минуты. Вчера я
не покидал ее весь вечер. Дамилавилль уехал в Бриш,
несмотря на плохую погоду; сегодня мы там обедаем.
Мне более по душе осушать слезы несчастных, чем раз-
делять чужую радость.
Сейчас о вами должны быть любезная ваша сестрица
и племянник. Когда вы тысячу раз поцелуете нашу Ура-
нию за себя, то поцелуйте ее два-три разочка за меня,
куда захотите, в глаза, лоб, щеки,— предпочитаю в ло-б,
ибо там живет ее душа. Если решение ее стать «руч-
ной всё так же твердо, то пусть она остерегается испор-
тить красивую одноцветную и добротную ткань, заткав
ее мелкими цветочками. Много вкуса ц искусства нужно

Письма к Софи Воллаи
269
для того, чтобы обвить гирляндой колонну, но нарушив
ее благородства. Мелкие добродетели, присущие обще-
ству, которым Урания никогда не подчинится по доброй
воле, отнюдь не подобают ее откровенному и строгому
характеру. Г-жа Лежандр, моя Урания, ей ли быть лю-
безной, предупредительной, учтивой, внимательной, сни-
сходительной, угодливой, улыбающейся, делающей реве-
рансы? Нет, это невозможно. Пусть остается такой, ка-
кой создала ее природа — строгой, серьезной, возвышен-
ной и вдумчивой. Природа создала ее возвышенной и бла-
городной, она же хочет умалить себя, сделавшись при-
ятной. Сможет ли нас растрогать ее любезный вид, если
она со всеми будет обращаться так, как только изредка
обращается о нами?
Очень боюсь, что ваш маленький племянник, которым
вы располагаете по своему усмотрению, будет мешать
своим тетушкам, когда им захочется остаться наедине.
Если бы вы сумели внушить ему, как плохо оставаться
невеждою, он, быть может, принялся бы за учение,—
попробуйте.
Надобно дать Роже экю, независимо от: того, чест-
ный он человек или плут, а мадмуазель Клере —шесть
франков.
Как поступил бы я на вашем месте? Не стал бы
легкомысленно взваливать на кого бы то ни было тяг-
чайшего из подозрений. Нельзя считать человека винов-
ным только потому, что он на осмеливается поднять глаза;
часто ни в чем неповинный опускает глаза, чтобы не
смотреть на того, кто оскорбляет его несправедливым
обвинением.
Обитатели Женевы приводят в великое замешатель-
ство своих духовных отцов,— неизвестно, чем это кон-
чится.
Иезуитов судили в пятнъщу вечером; в полночь суд
еще заседал; как только будет опубликован приговор,
я йемедленно перешлю его в Иль.
Имеются два новых документа по делу Каласов172,—
это нечто вроде прошений, адресованных г-ну канцлеру;

270
Донн Дидро
если они не будут тотчас же напечатаны, я дам их пе-
реписать для вас.
Вас удивляет жестокость тулузского суда; вспомните,
однако, что священники похоронили сына Каласа, как му-
ченика, и если бы отца оправдали, то пришлось бы вы-
рыть из могилы тело мнимого мученика и бросить его
на позорную колесницу. Один из судей чуть не лишился
из-за этого рассудка. Да, Вольтер пишет в защиту не-
счастной семьи. О, какое прекрасное применение таланта,
мой друг! Видно, что у этого человека чувствительная
душа, несправедливость возмущает его, а добродетель
привлекает. Что для йего Каласы? Почему интересует его
их судьба? Чего ради бросает он любимые труды и бе-
рется их защищать? Если бы существовал Христос, Воль-
тер был бы спасен, уверяю вас.
Простите, добрый, нежный друг мой.-Люблю ли я вас?
Всей душой; да, да, всей душой, а волнение, какое чув-
ствую я в сердце своем, повторяя эти слова, показывает,
что говорю правду. Вам хорошо знаком этот оракул.
Когда получу решение ваше по доводу двух моих
вопросов?
Не знаю, что в первом случае сказал человек де-
вушке, чьей благосклонности он добивался; но я слышал
ее ответ: «Когда придет время, мы соединимся; до тех
пор не дерзайте смотреть на дверь моего дома».
Еще раз, прощайте, мои добрые и нежные .подруги.
Итак, вы на два месяца соединены в моих письмах. Ах,
дорогая сестра, я люблю ее больше, чем когда бы то
ни было. Значит мужчины не так плохи, как кажется.
Неужели и это не соблазняет вас? Если бы вы захо-
тели, то могли бы наслаждаться таким же счастьем, как
и сестрица. Неужели вы умрете, не изведав, что значит
осчастливить человека? Увы, да.

Письма к Софи Воллан
271
4!) (77)
[Париж], 12 августа 1762 г.
Вот, друг мой, извещение о похоронах иезуитов. Уре-
зал его как только мог, чтобы не узнали на почте, но
перенумеровал все страницы. Итак, я избавился от мно-
жества сильных врагов. Кто бы мог предугадать это со-
бытие полтора года назад? У них было достаточно вре-
мени на то, чтобы предотвратить удар; видно, они
утратили всякое доверие, либо король твердо решил их
уничтожить,— последнее верней. Португальское дело, но
всей вероятности, пролило некоторый свет на французское,
и иезуиты предстали пред монархом во всей своей гнус-
ности; он, видимо, только ждал минуты, дабы отделаться
от людей, поднявших на него руку и непрестанно угро-
жавших ему. Позорное банкротство отца Лавалетг173 по-
казалось королю подходящим моментом; иезуиты слишком
много вмешивались во вое дела. За двести лет их су-
ществования не найдется почти ни одного иезуита, кото-
рый не совершил бы громкого преступления. Они рассо-
рили церковь о государством; подчиняясь чрезмерному
деспотизму у себя в монастырях, они занимались гнус-
нейшим суесловием в обществе; проповедывали народу
слепое подчинение королю, непогрешимость папы, чтобы,
господствуя над одним, господствовать над всеми. Они
не признавали иной власти, кроме власти начальника сво-
его ордена. Их правление — не что иное, как макиа-
веллизм, ограниченный предписаниями. Оо воем тем спа-
сти их мог лишь такой человек, как Бурдалу174; но его
с ними не было. Забавней всего то чистосердечие, о ка-
ким янсенисты торжествуют над своими врагами. Они не
предвидят, что их самих ожидает забвение: это басня
про две подпорки, которые вступили в спор с крышей
дома; хозяину надоело их несогласие: он срубил одну,
другая же упала. Недовольные епископы гораздо лучше
понимают, в чем дело. В лавочке иезуитов был всякий
товар — и хороший, и плохой, но снабжена она была
превосходно. Содержатели ее — большие шарлатаны, они

272
Дсни Дидро
окружали себя множеством людей, и лодка св. Петра
носилась по волнам. Философы много смеются над этими
событиями.
Как бы то ни было, добрые отцы сохранили надежду
до самого конца, судя по изумлению и ужасу, какие по-
явились на их лицах, когда прочли приговор. У некото-
рых был вид осужденных злодеев. Один мой знакомый,
который Ъ силу обстоятельств и своею звания находился
среди них, хотя и не очень их долюбливал, не мог вы-
нести их отчаяния и вышел; сегодня их жалеют, завтра
осмеют в песнях, послезавтра — забудут: таков нрав ми-
лого французского народа.
В среду они всё утро служили обедни в своих трех
церквах, прося бога сохранить их, но он не внял их
мольбам. Между одиннадцатью и полднем появилось це-
лое стадо набожных поклонниц, которые ломали руки,
рвали на себе волосы и вопили, как безумные. Вы, ко-
нечно, догадываетесь, какую это вызвало здесь тревогу.
Ожидают на днях третий 'приговор парламента, содержа-
ние коего мне неизвестно, а тотчас же вслед за
ним — королевский эдикт, подтверждающий приговоры
парламента.
Я точно слышу и вижу Вольтера: он воздевает глаза
и руки к небу и восклицает: Nunc dimittis servum tuum,
Domine, quia viderunt oculi imei salutare tuum*. Этот
непостижимый * человек написал сочинение и назвал его:
«Хвала Кребильону». Увидите, какая забавная хвала;
в ней — правда. Но правда оскорбительна в устах зави-
с/ги. Не могу простить великому человеку столь мелкого
чувства. Он зол на всех, кто стоит выше толпы. Воль-
тер работает над изданием Корнеля. Ручаюсь, что при-
мечания, коими он снабдит эту книгу, будут похо-
дить на маленькие сатиры. Сколько бы он, однако, ни
трудился, сколько бы ни уничтожал других, всё же у
французской нации найдется с десяток людей, которые,
* Ныне отпущаеши раба твоего, владыко, по глаголу твоему
с миром, яко видеста очи мои спасение твое.

Gme T*ASR-AYNAL,
Àôndra el de l-JLcudemte
de fr
Рейналь
С гравюры Сент-Обепа

Письма к Софи Во л лап
273
даже не становясь на цыпочки, будут на целую голову
выше его. Человек этот занимает второстепенное место
во всех областях.
Однако довольно о других, два слова о оебе. Про-
вожу дни свои в двух лазаретах: моя жена и ее при-
слуга— больны; та, что живет на острове, тяжко за-
хворала, как я и предвидел. У нее боли г горло и ничего
не помогает,— никакие смазывания, никакие полоскания,
никакие ласточкины гнезда из Сент-Шаиелль не выле-
чат ее.
Ах, если бы Морфиза пожалела молодого человека.
Если бы окука сократила ваше пребывание в деревне!
Откладываю все до прибытия вашего в Париж.
У меня имеется экземпляр книги Руссо1'6; как с ним
поступить? Прикажете ли послать его вам в посылке?
Я уверен, что этот Комюс, чьи ловкие фокусы их
тревожат, никак не колдун, и этого с меня достаточно.
Уверен, что дорогая сестрица наша не забывает меня;
зато вы часто забываете сообщить мне, что она обо мне
помнит, а меня это чрезвычайно радует, и вы об этом
знаете.
Итак вы поцеловали дражайшую сестрицу. Какое ве-
ликое удовольствие вы испытали! Как трепетали ваши
сердца! Как смотрела на вас Морфиза, как завидовала
вам! Как возросла у нее враждебность к одной, злоба
к другой! Каким мщением будет ныне для нее сдерокан-
ность первых двух, трех писем, которые я получу, от вас!
Не легко, уверяю вас, переломить свой нрав и сде-
латься маленьким, маленьким, маленьким, чтобы стать на
один уровень о остальными людьми, и, убедив их, что
они столь же умны, как тот, чей ум признан, привести
в хорошее расположение духа.
Глазам Гримма грозит темная вода; заранее могу ска-
зать, что для нею готовы собака и палка.
Предприятие аббата Рейналя176 полетело к чорту.
Надо мною издеваются, утверждают, будто аббат Рей-
наль ничего мне не обещал. Я не особенно огорчился,
ибо мало рассчитывал на успешность данного дела. На
18 Д. Дидро, VIII

274
Дени Дидро
досуге я, быть моокет, построил бы довольно воздуш-
ных замков, нисколько не печалясь о том, что они ду-
шатся. Вот в чем счастье занятого человека: надежды
меньше прельщают его, он слишком занят настоящим,
чтобы утруждать взор свой заглядыванием в будущее.
Для того, кто мыслит углублению, не существует ни ме-
ста, ни времени, ни пространства. Сто тысяч лет раз-
мышлений, как сто тысяч лет сна, длились бы для нас
не более мгновения, если бы не усталость, которая дает
нам познать длительность напряжения нашего разума.
Прощайте, милые мои подруги, от всей души обни-
маю вас. Как быстро проходят дни! Дорогой друг мой,
избавьте меня от необходимости ставить число, но счи-
тайте, что пишу вам безотлагательно каждое воскресе-
ние и каждый четверг.
60 (78)
[Париж], 15 августа 1762 г.
Нет, нет, мадмуазель ! Она отнюдь не коюетеа'177. Только
глупец может надеяться на какую-либо награду за ока-
зываемые ей и принимаемые ею услуги. Она явно изде-
вается над их кривляниями и вовсе не хочет нравиться.
Речь ее правдива, наряд не вычурен. Скажите ей, по-
добно тому как говорит ее муж: «Однако, сударыня, ваши
груди нисколько не полнеют», и она ответит вам: «Я бы
вполйе утешилась толстым задом, ибо за неимением оного
йе могу кататься верхом, не причинив себе боли, а это
весьма прискорбно». Она не только позволяет отпускать не
очень-то любезные вольности насчет своей особы, но даже
сама добавляет от себя замечания, касающиеся того, что
недоступно чужому вэору; и я йи разу не приметил, чтобы
ее затрудняли подобные признания, сколь ни мало есте-
ственны' они в ее устах, как не приметил, чтобы она
втайне сердилась на вольности, какие позволяют себе
другие или какие вырываются у нее самой. Объяснений
в любви она не любит, но они ее и не оскорбляют; нельзя

Письма к Софи Воллан
27е>
упрекнуть ее в том, что она вызывает их. Окруженная
роем услужливых поклонников, она одинаково равнодушна
ко всем, не стремится посеять в них ревность, подозрения,
не разжигает их предпочтением,— всё прэисходиг помимо
нее. Она не знает пощады.
Вы очень быстро разрешили другой вопрос чесги, ко-
торый я предложил на ваше усмотрение. Ради страсти
пошли на всё, а вы не хотите, чтобы сделали что-либо
ради счастья мужа, ради благосостояния производитель-
ницы потомства, среди которого найдется несколько от-
прысков, отнюдь не принадлежащих мужу! Дело вовсе
не в том, чтобы увеличить свое благосостояние, напротив,
подвергаешься еще риску потерять и то, что имеешь;
в ответ на ваши сомнения я могу сообщить, что на-
граду потребуют лишь по оказании услуги. Piano, di
grazia*.
Я не считаю себя побежденным в вопросе о красивых
стариках, существующих в действительности, п красивых
старухах, каких на самом деле не бывает. Вы, казалось,
бы, доказали мне, что красивая старость возможна оди-
наково и у мужчин, и у женщин; большая, однако, раз-
ница между красивой стариковской внешностью и красивой
старостью. Быть может, без красивой старости нельзя
быть красивым стариком, и то я оговариваюсь — быть
может; несомненно, однако,— и случай это весьма обыч-
ный,— что красивая старость возможна и при некрасивой
наружности. Я думал над этим вопросом, и мне кажется,
что в различии между людьми обоего пола, достигшими
старческого возраста, кроются причины физические и мо-
ральные.
Женщины как бы созданы лишь для нашего удоволь-
ствия. Когда они лишаются привлекательности, все для
них потеряно; они утрачивают в наших глазах то при-
сущее им, что делает их для нас пленительными, осо-
бенно с той поры, когда перестают кормить и паченать
своих детей. Поблекшая грудь считалась когда-то пре-
* Осторожнее, прошу вас.
18*

276
Дени Дидро
красной: она выкормила столько детей! В горе мать
разрывала на себе одежды, обнажая грудь, и заклинала
сына этой грудью, выкормившей его: ныне это уже не
так. Если даже возможно представить себе красивую ста-
рушечью голову, то покрывающие ее космы сделали бы
ее безобразной. У нас, мужчин, голова, либо лысая, либо
на ней лес седых волос; длинная борода придает лицу
почтенность, под сморщенной потемневшей кожей — креп-
кие сильные мускулы. Мягкая, нежная, дебелая и округ-
ленная природа женщины,— всё, что в молодые годы при-
дает очарование,— к старости опускается, сплющивается,
отвисает. Оттого и хороша женщина в восемнадцать лет,
что у нее много тела и мало кости; и именно поэтому
в восемьдесят лет исчезает соразмерйость, составляющая
красоту женщины. Столь велико различие между лбом
и щеками у старика и у старухи, между их руками,
грудью, плечами, спиной, бедрами и прочим! Мы, несом-
ненно, меняемся с годами, так же как и женщины; но
на нас время действует менее разрушительно. Соразмер-
ность нарушается меньше, оттого что тело у нас плотнее,
мускулы крепче и весь остов крупнее.
Старухи, которых вы приводите в пример, отнюдь не
красивы; они моложавы, им нельзя дать их лет, или же
старость их была красива. Говоря: «красивая старуха»,
мы имеем в виду красоту. В словах «красивая старость»
подразумевается здоровье. Я смело беседую с вами о по-
добных вещах, друзья мои, ибо вы обладаете светлым
умом и всечасно заботитесь, чтобы восполнить ценными
качествами, которые сохраняете наперекор времени, то,
что отнимут у вас годы. Благоразумие, прекраснодушие,
благородное, чувствительное и возвышенное сердце — та-
кое, как у обеих моих сестриц — не состарится, как бы
долго они ни прожили. Много прекрасных речей и до-
брых дел напомнит присутствие их тем, кто их знавал!
Но не так будет с другими: вот разница в том, какую
роль играет в жизни тот или иной. Наша роль —обще-
ственная. Этим обусловливается домашний быт, если не
лредположить, что женщина коротает свой век в безделье;

Письма к Софн Воллаы
277
но так может думать только тот, кто не осведомлен в
обратном. Я высказался. Решайте сами.
Не осуждайте моих издателей; они исполняют все мои
требования. Вот справедливость, какой следует ожидать
от всех людей. Великодушие заключается в том, чтобы
превзойти ее. Остается узнать, можно ли требовать ве-
ликодушия от человека, занимающегося определенным
делом — от купца за конторкой, стряпчего за его заня-
тиями, книготорговца в его лавке — ведь он продает свое
время, свой труд, свое умение и должен извлечь из этой
продажи наибольшую пользу, чтобы заслужить звание
хорошего коммерсанта, хорошего книготорговца, хорошего
стряпчего.
Какой-то дурак вздумал сделать и опубликовать плохой
перевод «Игрока», что не только не вредит мне, а, напро-
тив, возбуждает желание увидеть мой перевод, который
выйдет в свет одновременно с «Мисс Саррой Сампсон»,
«Роковым любопытством», «Лондонским купцом» и другими
пьесами, схожими между собою; им будет предпослано
слово, достойное, может быть, прочтения.
Итак, с вами нет еще столь любимой, желанной,
столь необходимой для вашего счастья, сестрицы! Что за-
держало ее? Она, наверное, досадует не меньше вашего.
Мало заставить молодого человека читать; надо, чтобы
он рассказал о прочитанном,—тогда чтение станет и для
вас, и для него интереснее и поучительнее. Не обвиняйте
столь сильно родителей,— они лишь завершили то негод-
ное, что создала природа. Прощаю отцу его распутство,
не могу лишь простить лицемерия; что за отвратительное
животное! К тому же этот сын, доискивающийся и от-
крывающий бесчестье отца, отталкивает меня еще более,
чем его гнусная мораль.
Есть для вас куча интересного — продолжение статьи
о Каласах, «Хвала Крэбильону» и проч. и проч. Сколько
удовольствий и огорчений готовлю я вам! Прочитав исто-
рию отца, не забудьте спросить, какая мысль столь глу-
боко опечалила меня; но, может быть, она придет в го-
лову также и вам.

278
Дени Дидро
Вчера был о Дамилавиллем в Брише, по приглашению
г-жи Эпине. Повод поездки, как и описание прелестного
домика., откладываю на другой раз; вот где надо посе-
литься, а не в скучном и пышном дворце Шевретты.
Привезли обратно Гримма. Его подруга заедет за ним
во вторник в Парилс, а в среду они вместе отправляются
на две недели в Этамп, к мадмуазель Валори.
Прощайте, друг мой, целую ваш лоб, глаза, губы
и вашу худенькую ручку, которая нравится мне не меньше,
чем пухленькая. Ни о чем другом не может быть и речи
в сорок пять лет!
Около месяца не показывался я к барону. Надобно
отнести эти письма на Сен-Бернардинскую набережную,
оттуда направиться на Холм Сен-Рок и, возможно, вер-
нуться оттуда на Набережную, ибо неизвестно — в Па-
риже ли барон.
Прощайте, та, которую я буду любить, пока ода жива
и пока сам живу. День богородицы — именины моей до-
чурки.
51 (83)
Четверг. [Париж], 2 сентября 1762 г.
Прежде чем вновь взяться за дневник, попытаюсь изло-
жить вам беседу, к которой привело нас слово «инстинкт»,
постоянно упоминаемое в разговоре применительно ко вкусу
и морали, но никогда не определяемое. Я утверждал, что
инстинкт — но что иное, как врожденное чувство, резуль-
' тат множества маленьких опытов, начинающихся с ми-
нуты, как мы открыли глаза, появившись на свет, и
продолжающихся до того момента, когда, тайно руково-
димые этими позабытыми опытами, мы начинаем различать
добро и зло, прекрасное и уродливое, полезное и вредное,
причем никакой видимой причины для благоприятного или
неблагоприятного суждения у нас нет.
Микельанджело надлежало придумать форму купола
для собора, св. Петра в Риме,— это прекраснейшая форма,
какую толыоо возможно было избрать; изяществом своим

Письма к Софи Воллап
270
она пленяет, поражает всех. Ширина была дана; следовало
сначала определить высоту. И вот архитектор, наугад,
то прибавляя, то убавляя высоту, находит наконец то,
что ему нужно: «Вот она»,— восклицает он. Определив
высоту, он должен по данной высоте и ширине начертить
овал. Сколько новых нащупываний! Сколько раз пришлось
стирать нарисованную линию и делать новую, то более
округленную, то более ровную, то выпирающую, пока
художник не набрел на ту, с помощью которой закончил
здание! Кто научил его? Какое было у него основание
предпочесть ту или иную из всех последовательно нари-
сованных им фигур? Чтобы разрешить это затруднение,
я вспомнил про знаменитого геометра, члена Академии
наук, г-на де-Лагира178; путешествуя по Италии, он
приехал в Рим и, как все, пленился красотою собора
св. Петра.. Но его восхищение было не бесплодным; он
пожелал ознакомиться о линией, образующей купол, пору-
чил сделать с нее чертеж и изучил свойства ее с точки зре-
ния геометрии. Каково же было ею изумление, когда ока-
залось, что эта линия соответствует кривой давления!
Стараясь придать куполу форму наиболее красивую и
изящную, Микельанджело напал на ту форму, какую
надлежало ему дать, если бы архитектор заботился об
устойчивости н прочности. По этому поводу возникают
два вопроса: каким образом кривая давления, по которой
сооружен купол или свод оказывается линией наиболее
изящной и красивой? Каким образом Микельанджело был
приве|ден1 к кривой давления? «Понять этого нельзя,— воз-
разили мне,— это — дело инстинкта».— «А что такое ин-
стинкт?»— «О, это в общем понятно». На это я ответил
следующее: «Микельанджело, будучи шаловливым школь-
ником, играл с товарищами; во время драки, толкал про-
тивника плечом, он скоро почувствовал, какой наклон
надлежало дать телу, дабы сделать его более устойчивым;
ведь не может быть, чтобы в жизни ему не приходилось
сотни раз подпирать неустойчивые предметы и находить
наиболее благоприятное положение для этого; неодно-
кратно накладывал он книги друг на дружку, причем они

280
Денн Дидро
выпирали одна из-под другой, и необходимо было при-
вести их в равновесие, иначе развалилась бы вел кипа;
таким образом он и постиг, как сделать купол св. Петра
в Риме, пользуясь кривой давления. Стена готова рухнуть,
пошлите за плотником; когда плотник поставит подпорки,
приведите Даламбера или Клеро179; имея в виду данное
положение стены, предложите геометрам найти наклон,
при котором подпорки крепче всего поддержат ее — вы
увидите, что углы наклона у плотника и у математика
совпадут. Вы могли заметить, что крылья ветряных мель-
ниц расположены наискось и образуют с осью, которая
их поддерживает, угол; в противном случае, они .не
могли бы вертеться. Угол этот имеет известную величину,
причем легче всего крылья мельницы будут вертеться под
углом именно данной величины. Как же случилось, что
обычный угол, вошедший в пользование, в точности сов-
пал с углом наклона, какого требует высшая математика?
С одной стороны вычисление, с другой — опыт. Следо-
вательно, что хорошо сделано на основании одного, не
может йе совпадать с требованиями другого.
Чем объяснить, что то, что по природе своей прочно,
является в нашем представлении прекрасным в искусстве,
или в подражании? Суть в том, что прочность или, проще
говоря, добротность является предметом постоянного на-
шего одобрения; работа может быть добротной, причем
если добротность эта не обнаруживается, тогда говорят,
что работа хороша, но в ней нет красоты. Работа может
казаться добротной, но по существу не быть таковой —
значит у нее лишь кажущаяся красота, как и кажущаяся
добротность. Но если работа на самом деле добротна,
и добротность эта обнаруживается, значит работа дей-
ствительно и красива, и прочна. Только в ином мире, где
все законы природы- изменены, может оказаться, что то,
что хорощо и кажется таковым по ту сторону, не будет
считаться красивым здесь. Чтобы вознаградить вас не-
много за некоторую отвлеченность и сухость сказанного
выше, я в двух словах закончу нашу беседу. «Может ли,
однако, быть что-либо более скрыто и необъяснимо, чем

Письма к Софи Воллан
28Г
красота овала какого-то купола? Между тем, она вполне
закономерна»,— сказал я. Кто-то добавил: «Но где же
найти в природе объяснение, оправдывающее или опро-
вергающее различные наши рассуждения, особенно по
поводу женского лица? Это кажется весьма спорным». —
«Ни в коей мере,— ответил я,— каково бы ни было разно-
образие наших вкусов в этом случае, оно вполне объ-
яснимо. Можно различить и доказать как истинное, так
и ложное; отнесите суждения эти к здоровью, животным
отправлениям и страстям, и вы всегда найдете причину.
Эта женщина красива, у нее брови обрисовывают надбров-
ные дуги. Приподнимите их чуть-чуть посредине,— по-
лучится характерное выражение надменности; а надмен-
ность оскорбительна. Оставьте брови на прежнем месте,
но сделайте их очень густыми, чтобы они нависли над
глазами,— получится жестокое выражение; а жестокость
отталкивает. Оставьте брови, выдвиньте немного губы —
вот вам ворчливое и злое выражение. Если углы губ
поджаты, получается выражение жеманства или презрения.
Опущенные веки придают грустное выражение. Припух-
лость некоторых мускулов щек делает лицо сердитым г
неподвижность зрачка — глупым. Огонек в этом непо-
движном зрачке дает лицу выражение нескромное. Вот*
на чем основывается наш вкус. Если природа отметила
лицо одним из этих характерных внешних признаков,
указывающих на порок или добродетель, ойо может нам
нравиться или не нравиться; добавьте к этому здоровье,
которое является основой всего, дает возможность без
усилия выполнять все свойственные организму отправле-
ния. Прекрасный крючник еще не значит красивый муж-
чина; прекрасный танцор не значит красивый мужчина;
прекрасный кузнец не значит красивый мужчина; красивый
старик — не значит красивый человек. Красивым может
считаться тот, кому природа дала возможность наилегчай-
шим образом выполнить два великих назначения: сохра-
нение индивида, что распространяется на многое, и раз-
множение вида, что распространяется на один предмет.
Если в силу упражнеййя или привычки одна часть тела-

282
Дени Дидро
изменяется особым образом за счет других, то мы имеем
уже не природную красоту, а красоту, свойственную
известному слою общества. Сутулая спина, широкие плечи,
жилистые, короткие руки, разросшиеся благодаря при-
вычке носить тяжести бедра присущи красивому крюч-
нику. Красота его осталась такой, какой создала ее
природа. Древние в двух главных своих скульптурных
изображениях как будто хотели показать потомству две
крайности: античный Аполлон — образ праздного человека,
Геркулес Фарнезский—образ человека трудящегося. Тут
всё преувеличено, там ничего лишнего; он еще не сделал
ничего, но кажется, что всё ему доступно: хотите, чтобы
боролся — он будет бороться, чтобы бежал — побежит,
чтобы ласкал жшщину — будет ласкать. Дабы хорошо
рисовать, надо прежде всего хорошо знать человека
таким, каким создала его природа; затем надо знать,
каким сделала ею профессия. Но оставим живые су-
щества,— возьмем произведения искусства, например архи-
тектуру.
Архитектурное произведение прекрасно, если оно проч-
но, и прочность эта видима; или если мы замечаем, что
оно подходит к своему назначению. Прочность, в данном
случае, то же самое, что здоровье в мире животнзом;
сообразность с употреблением — то же, что функции или
особое состояние в животном мире. Однако как удиви-
тельно здесь влияние нравов, они как будто являются
основой всего: вы едете в Константинополь, там вы видите
стены высокие и плотные, своды — опущенные; маленькие
двери, узкие, высокие окна с решетками; кажется, что
чем больше здание или дом похож на тюрьму — тем он
красивее; суть в том, что эти дома действительно тюрьмы,
где одна половина рода человеческого держит взаперти
другую. Напротив, в Европе — большие двери, большие
окна,— всё раскрыто, ибо там нет рабов; а разве дело
не в различии стран? Чтобы судить о хорошем вкусе,
надобно определить, насколько хороши нравы; следует
ли, положившись на честность женщин, прэдоставить им
свободу или надо сделать их затворницами; где жить —

Письма к Софи Воллап
233
под палящим солнцем жарких стран, или во льдах поляр-
ного круга, или же для здоровья и долголетия людей
приспособлен лучше умеренный климат? Молодой повеса,
гуляя в Пале-Рояле, видит вздернутый носик, смеющиеся
губы, живой взгляд, смелую поступь. «О, как она пре-
лестна!»— восклицает он. Я же с презрением отворачи-
ваюсь и останавливаю свой взор на лице, где читаю не-
винность, кротость, простодушие, благородство, достоин-
ство, скромность. Как вы думаете: трудно ли решить,
кто прав, этот юноша или я? Его вкус, выражаясь кратко,
таков: он любит порок; я люблю добродетель. Так бывает
почти со всеми суждениями; они сводятся! в конечном счете
к одному из этих слов».
Вот основное в нашей беседе. Подробности составили
бы прекрасное сочинение о вкусе и об оправдании моей
склонности к вам, дорогие сестры...
52 (84)
Воскресенье. [Париж, 5 сентября 1762 г.]
Представляю себе ваш пожар во всех подробностях:
женщины плачут, мужчины работают, другие смотрят
или воруют; дети в испуге, им кажется, что весь мир
рушится, те, что поменьше, продолжают играть, как
будто ничего не случилось. Когда прошел у меня страх
за дальнейшую судьбу оставшихся строений, я стал бес-
покоиться за ваше здоровье. Вы уверяете, что все здо-
ровы, и притом столь решительно, что приходится вам
верить. Передайте Урании, что я никогда не помирюсь
с равнодушием, какое она проявляет к здоровью столь
дорогой для нас женщины; женщина эта — она сама;
каше оскорбление наносит она всем нам. Искренна ли
ее любовь к нам, если она так мало заботится о про-
длении нашего счастья. Если бы она вдумалась, со свой-
ственной ей тонкостью, в суть вещей, то увидала бы, что
она недостаточно хорошая мать и недостаточно хороший
друг. Разве она позволила бы нам вести себя подобно

284
Денн Дндро
ей самой? Имеет ли она право разрешать себе то, что
не разрешает нам? Оставим, однако, в стороне вопрос,
которого я неоднократно касался и к которому буду воз-
вращаться всякий раз, как узнаю или увижу, что она
больна. Как бы она ни пренебрегала своей жизнью, она
утратит ее не тогда, когда пожелает; но ей не придется
познать всю силу своей души. Все отправления должны
страдать из-за слабости органов; она никогда не сможет
чувствовать, мыслить, говорить, действовать с той силой,
какая бывает лишь в здоровом организме, и она уйдет
из жизни, так и не узнав всех своих достоинств и не обна-
ружив их перед другими. Случалось, что она бывала
довольна, собою, а между тем, она сама же пренебрегает
возможностью почаще испытывать такую удовлетворен-
ность. Разрешите, Урания, человеку, который сожалеет
о благе, какое вы могли и хотели бы сделать, но не сде-
лаете, ибо вам мешает обычное недомогание, задать вам
вопрос: на что вы годны, когда желудок причиняет вам
нестерпимую боль, ноги подкашиваются, мысли путаются
в голове? Вы подаете нам пример величайшего терпения;
но разве не больше пользы себе и нам могли бы вы при-
нести, будучи здоровой?
Я уже повиновался вам, друг мой, и в предыдущем
письме принялся за продолжение дневника. Мне нравится,
когда жизнь моя протекает у вас на виду; я помню лишь
те минуты, какие считаю нужным описывать вам, осталь-
ные забываю. Кажется, я остановился на поездке в
Бриш. До сих пор я не знал этой усадьбы; она невелика,
но всё что ее окружает,— воды, сады, парк,— имеет за-
пущенный вид: вот где следует жить, а не в скучном и
роскошном замке Шевретты. Огромные пруды о крутыми
берегами покрыты тростником и болотной травою; ста-
рый, развалившийся мостик, поросший мохом; боскеты,
которых никогда не касался нож садовника; деревья,
растущие так, как велит природа, посаженные без всякой
симметрии; фонтаны, бьющие из естественных скважин;
небольшое пространство, где можно, однако, уединиться,—
вот что мне нравится. Видел маленькую комнату, какую

Письма к Софи Воллап
285
избрал. себе Гримм; вид из нее, минуя скотный двор и
огород, открывается на роскошное здание вдали.
Я прибыл туда с Дамилавиллем в час обеда. Отобе-
дали весело и вкусно. После обеда отправились гулять.
Дамилавилль, Гримм и аббат Рейналь пошли вперед,
рассуждая о политике. Бунт в России180 особенно смущал
аббата. Тем временем, я уговаривал г-жу Эпине лишь
изредка навещать барона и баронессу и без всяких объ-
яснений отдалиться от общества, где, как она часто
замечает сама, ей не воздают должного и где она найдет
лишь скуку и обиды. Вечером к ужину приехал доктор
Гатти, вызванный болезнью г-на де-Сен-Ламбер в Сануа,
деревушку,, расположенную в полульё от Бриша. В ожи-
дании ужина, читали, играли, музицировали, беседовали,
много говорили о последней новости дня — деле иезуитов.
Я позволил себе сказать, что, судя об иезуитах по их
истории,— это кучка фанатиков, во главе которых стоит
последователь Макиавелли, деспотически командующий
ими. Аббат Рейналь, бывший иезуит, остался не особенно
доволен моим определением, хотя и писал в одном из своих
сочинений про Общество Иисуса, что это меч, рукоять
которого находится в Риме, а острие повсюду. Вот каков
человек: он заискивает у тех, кто преуспевает; забывает
злодея, когда тот в невзгоде, и жалеет его, когда не
приходится его опасаться; он ставит себе в заслугу свое
мужество или свою человечность. Тщеславие наше из
всего извлекает пользу. Это не значит, что мы не забы-
ваемся время от времени и не принимаемся, забавы ради,
бить лежачего,— свидетельством тому служит замечание,
брошенное отцу Гриффе. Когда после долгих жалоб на
суровое обращение с иезуитами он добавил: «Нас изго-
няют, мы уходим, лишенные своего одеяния, имени,
звания, из дому, где к нам склонялись сердца королей»,—
кто-то продолжил: «Отец мой, всё это потому, что вы
слишком поспешили овладеть сердцем Людовика XV».
После ужина мы снова сели в коляску; нас развлекал
доктор Гатти. Он рассказывал нам о прелестях пребы-
вания в Италии, чему способствуют климат, мужчины,

286
Дени Дидро
женщины, живопись, музыка, архитектура, науки, нравы,
искусства и даже свободомыслие. Одно из его замечаний
понравилось мне, а именно: благочестие женщины придает
ее страсти остроту: «Бросаясь в объятия любовника,—
говорил он,— она, так сказать, попирает ногами своего
бога. Судите же, с какой буйной стремительностью от-
дается она потоку, прорвав все препоны. Религия ее —
это еще одна жертва, которую она приносит своему воз-
любленному; к тому же религия имеет еще то удобство,
что, бросая в ваши объятия женщину, в своем порыве
дающую вам сладчайшее наслаждение, она, сама же осво-
бождает вас от нее, когда та становится ненужной».
Разговор не клеится; кажется, будто тряская езда
в коляске, разнообразные предметы, попадающиеся в пути,
учащающиеся паузы окончательно расстраивают беседу.
Упомянули о разных местностях в Италии. Особенно много
говорили о Венеции; попробуйте не остановиться в го-
роде, где карнавал длится полгода, где даже монахи
надевают маски и домино и где на одной и той же пло-
щади по одну сторону комедианты разыгрывают на под-
мостках веселые, но непристойные фарсы, а по другую
сторону, на других подмостках, священники играют иного
рода фарсы, зазывая публику: «Оставьте этих нечестив-
цев, господа; ведь Полишинель, вокруг которого вы со-
брались— дурак», и, показывая распятие, продолжают: —
«Вот подлинный, великий Полишинель».
Кто-то, кажется доктор Гатти, рассказал нам два
^y4asfl, весьма несхожих между собою; вам они, однако,
доставят удовольствие. Надобно знать, что сенаторы —
самые жалкие рабы своего величия. Под страхом попла-
титься жизнью, они не смеют разговаривать с иностран-
цем, разве только сами не донесут на себя, заявив, что
случайно встретили француза, англичанина, немца и обме-
нялись с ним несколькими словами. Войти в дом послан-
ника какого-либо двора — преступление, караемое смерт-
ной казнью.
Один сенатор полюбил женщину своего круга и был
любим ею. Каждый вечер, около полуночи, он выходил

Письма к Софи Воллан
287
из дому, покрывшись плащом, один, без слуги, и от-
правлялся к своей возлюбленной, чтобы провести с нею
час или два. Чтобы попасть к ней, надо было либо
сделать крюк, либо пройти через особняк, занимаемый
французским посланником. Любовь не видит опасности,
а счастливая любовь не хочет терять ни одной минуты.
Наш влюбленный сенатор, недолго думая, избрал кратчай-
ший путь. Несколько раз он прошел через дом француз-
ского посла. Наконец он был замечен, выдан и арестован.
Начался допрос. Произнеся одно слово, он мог погубить
честь и жизнь любимой женщины и спасти свою собствен-
йую жизнь, но он промолчал и был обезглавлен. Это
хорошо; но дозволено ли было любившей его женщине
хранить молчание?
Вот вам, друг мой, еще один случай: президент Мон-
тескье и милорд Честерфилд181 встретились, путешествуя
одновременно по Италии. Оба были созданы для дружбы,—
и действительно, они очень быстро сблизились. Между
ними происходили вечные споры о преимуществах обеих
наций. Лорд соглашался с президентом, что французы
умнее англичан, но зато у них отсутствует здравый смысл.
Монтескье соглашался с ним; однако считал, что нельзя
сравнивать ум оо здравым смыслом. Уже несколько дней
длился спор; дело происходило в Венеции... Монтескье
много разъезжал, всюду бывал, всё видел, обо всём рас-
спрашивал, беседовал с разными людьми, а вечером за-
писывал свои наблюдения. Однажды, когда он, уже часа
два тому назад вернувшись домой, занимался обычным
своим делом, ему доложили, что его спрашивает какой-то
незнакомец. Он оказался французом и был весьма плохо
одет.— «Я ваш соотечественник, милостивый государь,
но лет двадцать проживаю здесь; однако я сохранил
симпатию к французам и бываю счастлив, когда предста-
вляется случай оказать им услугу, как нынче вам. В этой,
стране можно делать всё, что угодно, только не сле-
дует вмешиваться в государственные дела. Одно необду-
манное слово, касающееся правительства, может стоить
жизни, а между тем вы не раз говорили чего не следует-

288
Дсин Дидро
говорить. Государственная инквизиция наблюдает за ва-
шим поведением, за вами шпионят, следят за каждым
вашим шагом и берут на заметку ваши планы; никто не
сомневается в том, что вы пишете. Я знаю из достовер-
ного источника, что у вас не сегодня-завтра будет обыск;
вспомните, государь мой, может быть, вы действительно
писали что-либо,— подумайте, ведь за самую невинную
строчку, неправильно истолкованную, вы можете попла-
титься жизнью. Вот и всё, что я хотел вам сказать. Честь
имею кланяться. В награду за немаловажную услугу,
какую, полагаю, я оказал вам, прошу лишь об одном:
если вы встретите меня на улице, сделайте вид, будто
не узнаете, и если спасти вас уже поздно и вас аре-
стуют,— не выдайте меня». С этими словами мой незна-
комец исчез, оставив президента Монтескье в величайшем
замешательстве. Первым движением его было быстро' по-
дойти к письменному столу, взять бумаги и бросить их
в огонь. Не успел он это сделать, как вошел милорд Чес-
терфилд. Нетрудно было заметить, что друг его в страшном
волнении; он спросил, что случилось. Монтескье сообщил
ему о посещении незнакомца, рассказал, что сжег бумаги
л отдал приказание подать к трем часам утра почтовую
карету, ибо решил уехать, не откладывая до утра, когда
каждая минута могла оказаться роковой. Милорд Честер-
филд спокойно выслушал его и сказал: «Это хорошо,
дорогой президент, но давайте успокоимся и обсудим хлад-
нокровно ваше приключение».— «Вы шутите,— ответил
Монтескье,— как могу я хладнокровно рассуждать, когда
жизнь моя висит на волоске».— «Но кто же тот человек,
столь великодушно подвергающий себя величайшей опас-
ности, чтобы обеспечить вам безопасность? Это неесте-
ственно. Будь он даже французом, любовь к родине
никогда не решится на такой гибельный шаг, тем паче ради
незнакомца. Этот человек ваш друг?» — «Нет».—«Он был
одет плохо?» — «Да, чрезвычайно плохо».—«А потом про-
сил у вас денег, хотя бы экю, за свой совет?» — «О, ни
обола».— «Еще удивительнее. Да откуда же он знает всё,
что говорил вам?» — «Ей-богу не знаю...» — «От самих

Письма к Софи Воллан
289
инквизиторов? ПомимЮ того, что это самый тайный совет
в мире, непохоже, чтобы этот человек мог хотя бы при-
близиться; к нему».— «А может быть, он один из шпионов,
которых подсылают».— «Пустое! Кто же возьмет впигиойы
иностранца? Разве шпион, занимающийся гнусным, но хо<-
рошо оплачиваемым делом, будет одеваться, как нищий,
и станет ради вас изменять своим господам, рискуя
жизнью? Представьте себе, что вас арестовали, и вы вы-
дали его, что вы бежали, а на него падет подозрение
в том, что он вас предупредил. Всё это пустяки, мой
друг».— «Кто бы, однако, это мог быть?» — «Ничего не
могу придумать».
Истощив все возможные предположения и видя, что
президент настаивает ria необходимости как можно ско-
рее уехать, милорд Чеотерфилд прошелся по комнате,
потер себе лоб, как человек, углубившийся в размышле-
ния, затем сразу остановился и произнес: «Подождите,
мой друг, мне пришла в голову одна мысль... А что...
если... случайно... этот человек»...—«Ну что, этот чело-
век?»— «Если этот человек... да, это вполне вероятно,
я даже! не сомневаюсь в этом».—«Да говорите же, что
это за человек? Если вы знаете, скажите мйо поскорей».—
«Знаю ли я? О да. Я думаю, что теперь знаю... Что,
если этот человек послан! к вам»... — «Пощадите йеня,
сделайте милость».—«Человеком, который Любит иногда
коварно подшутить, некиим милордом Честерфилдом, по-
желавшим доказать вам иа опыте, что <одна унция здравого
смысла стоит больше, чем сто фунтов ума, ибо, благодаря
здравому смыслу»...—«Ах, злодей,— воскликнул прези-
дент,— какую злую шутку вы со ййой сыграли! А моя
рукопись! ВЗДь я ожег свою рукопись!»
Президент так и но простил лорду этой шутки. Ой
приказал приготовить карету и уехал в ту же ночь, не
простившись со своим спутником. Я на его месте бросился
бы ему на шею, расцеловал бы его и сказал: «Ах, доуг
мой, вы доказали мне, что в Англии имеются остроумные
люди; быть может, ше когда-нибудь представится случай
доказать вам, что во Франции найдутся люди, tfe ли-
19 Д. Дндро, VIII

290
ДбЙ^ДйДро
шенные здравого смысла». Рассказываю вам эту историю
наспех; прибавьте к моему рассказу недостающую ему
приятность стиля, и тогда он станет очаровательным при
пересказе.
Прощайте, друзья мои, целую вас от всей души. Как
счастлив был бы я вознаградить вас за жестокую тревогу?
перенесенную вами! Я до безумия люблю вас обеих.
Которая бы из вас ни была моей возлюбленной, другая
обязательно должна быть другом.
Пишу это письмо вечером. Завтра оно будет у Да-
милавнлля, где я надеюсь найти документы, и перешлю
их вам; из них вы узнаете, что существуют люди
несчастнее всех вас, что мудрец счел бы смерть счастли-
вейшей минутой, избавляющей от порока и нищеты, ко-
торые беспрестанно преследуют нас и, без сомнения,
настигли бы, если бы жизнь наша длилась несколько
веков. Не вздумайте, дорогая сестрица, воспользоваться
этими последними словами и разрешить себе пренебрежи-
тельное отношение к добру, какое принадлежит не вам,
а другим, имеющим на него права, одно священнее дру-
гого. Разве я и моя подруга не владеем ипотекой на
всё имущество? Прощайте, прощайте, целую вас очень
нежно. Прекращаю свои шутки на серьезную тему. Про-
щайте.
Итак, вы совсем успокоились; это что-нибудь да зна-
чит. Нет, я не заметил, чтобы молчание ваше совпало
с моментом приезда нашей дорогой сестры; но вы, я вижу,
сами сообразили это, вспомнив об упреках, какие за-
служивали несколько лет подряд и каких избежали бы
в этом году, будучи не менее виноватой. Э, друг мой,
не в том беда, что вы напишете двумя, тремя днями
позднее, что письмо будет холодно,—тысячи причин обу-
словливают подобные перемены в отношениях самых неж-
ных влюбленных. Вот если они являются результатом
предпочтения, оказанного другому, тогда становится
обидно. А неуверенность, послужившая вам извинением,
не помешала бы вам забыть про меня; и всё равно душа
ваша целиком была бы поглощена другим в течение пяти-

Письма и Софа Вол.Мй
291
шести дней; но я бы этого не заметил. При желании!,
можно проявить самое горячее участие, какого на, деле
нет и в помине.
Я не написал вам сердитого письма. Я поступил так,
как намерен поступать и в дальнейшем. Я буду обвинять
трудность посылки писем в Витри и неблагоприятные
обстоятельства, мешающие вашим письмам во-время быть
отправленными и во-время доходить до места назначения.
Морфиза готова в серьезных случаях воздать мне
должное: всякий раз, как ей нужно для какого-нибудь
дела доверенное лицо, и я могу в этом помочь, она
предпочитает обращаться ко мне. Со воем тем, она меня
изводит, делает жизнь тягостной и томительной. Пове-
дение ее не соответствует тому уважению, с каким она
ко мне относится. Счастливые минуты, какие приходятся
на мою долю, я вырываю у нее. Если бы удался мой
план!.. Но мне не следует говорить с вами о нем, вы
не одобрите моей идеи, хотя она основана на правиле
весьма разумном, а именно: девушка сорока лет с лишним
может иметь собственных друзей и знакомых, причем со-
всем не обязательно, чтобы они были друзьями и знако-
мыми ее матери.
По поводу Гра^а вы высказали точно такие же сообра-
жения, какие я высказал насчет вас и нашей дорогой
сестрицы. Я с каждым днем всё больше и больше люблю
вас за все совершенства, какие открываю в вас; с удо-
влетворением вижу я, что вы по достоинству цените
жизнь хорошего слуги. Время, которое всё уродует, тебя
украшает.
Я мало рассчитываю на помощь вашего деверя: от
предложенной им услуги оп получит только приятное,
а на долю Вилльнёва выпадут все неприятности.
Если бы я мог! Посмотрим. Я буду беден ближайшие
годы. Вы меня понимаете. Прощайте еще раз. Я беру
ваши ручки и целую их: одну в ладонь — это ваша, дру-
гую сверху —это рука нашей дорогой сестрицы.
Надеюсь, что г-н Виале не откажет в моей просьбе.
Как только получите от него ответ, сообщите мне.
19*

292
Двнй Дкдро
Это письмо было бы уже в доме Клермой-Тонер, но
я жду две проклятых статьи Вольтера по поводу KajiaJco»,
они будут сопровождаться описанием совещания адво-
катов, докладной запиской, прошением о кассации — вы
все получите.
Несколько дней тому назад Дюкло-де-Лилю дали на
подпись.огромный пакет для вашей уважаемой маменьки.
Он был! адресован некоему Пуйо в Витри. Разве имеется
в Витри лицо, носящее это имя?
[P. S.] Однако статьи о Еаласах всё не доставлены.
Дамилавилля нет в конторе; быть может, он их получил
и исправит небрежность почтальона, который обещал при-
нести их мне сегодня в девять часов утра. Придется
отложить до следующего четверга.
Последние строчки пишу на Мирамионской набереж-
ной, откуда предполагал отправиться обедаль на улицу
Рояль; но погода плохая, а идти надо далеко.
53 (87)
Четверг. [Париж, 16 сентября 1762 г.]
Мы составили краткую меморию на основании заметки,
которую вы мне прислали. Одна добрая знакомая пере-
писала ее, и в настоящее время эта мемория находится
в руках начальника провинции, а от него попадет после-
довательно к Годе, Дамилавиллю и Куртейлю. Вам лично
не придется ни о чем хлопотать.
Суть вовсе не в том, что я хороший адвокат,
а в том, что дело этой девицы, по существу,— правой.
Вое ваши замечания по поводу законности детей до-
стойны порицания и совсем не подходят к вашему образу
мыслей. Отсутствие родителей — наименьшее зло, какое
может быть в отношении общества; напротив, иногда;
в этом есть даже некоторые преимущества. Я предпочел
бы совсем не иметь имени, нежели носить громкое имя
и быть ничтожеством. Кому придет в голойу спрашивалъ
у Даламбера, есть ли у него отец? Разве его будут

Письма к Софи Во л л а и
293
меньше уважать, если узнают случайно, что у него нет
отца? Кто бы вообще знал, что он сын г-жи Тенсэн,
не расскажи он об этом сам? Нет ничего легче, как
скрыть свое происхождение. Пусть как угодно называется
дитя, которое должно остаться в лоне отца и матери,
обреченное вами на неизвестность,—мать найдет тысячу
путей, чтобы обеспечить его судьбу. Такое дитя дей-
ствительно обязано своим существованием тем, кто дал
ему жизнь. Все мы — дети страсти, минуты, случая,
клятвы, мрака и ночи. Кто создавал нас хладнокровно,
спокойно? И вот, когда захотели однажды создать дитя
во имя чести, здравого смысла, долга мужчины и жен-
щины, во имя природной чувствительности,— вы вос-
стаете против этого. Вы противитесь появлению на земле
хотя бы одного человека, рожденного не так, как ро-
ждаются зверёныши. Мне досадно за вас, ибо вы хотите
задушить великого и даже более toix> — добродетельного
человека.
Первое произведение, написанное Ричардсоном,— «Па-
мела», второе — «Кларисса», третье — «Граядисон».
Когда появился перевод «Памелы», мнения об этой
вещи разделились. На одной стороне оказались люди
наиболее просвещенные, образованные, наделенные вер-
ным и изысканнейшим вкусом, на другой — толпа чи-
тателей. Это прискорбно для вас. Мне опять за вас
досадно.
Как низменно понимаете вы содержание «Памелы».
Какая жалость! Нет, нет, мадмуазель: это вовсе не исто-
рия горничной, сбитой с пути молодым повесой. То борьба
добродетельной, религиозной, честной, правдивой, доброй
девушки, бессильной и лишенной опоры, униженной —
если только возможно ее унизить — зависимостью, поно-
шением, бедностью, борьбой с могуществом, роскошью,
пороком и всей его адской силой.
Микельанджело был рисовальщиком, живописцем, архи-
тектором и ваятелем. Рисунок его безукоризнен, но сух;
живопись исполнена силы, но лишена прелести; превос-
ходный ваятель, первоклассный архитектор,— человек он

•J<M
Дсни Дидро
был черствый, злой и завистливый. Его обвиняют в том,
что он разбивал все великие произведения античного
искусства, какие попадались ему под руку. Он пылал
злобой ко всем, кто предпочитал старых мастеров со-
временным. Однажды Микельанджело выставил публично
статую Вакха, у которой недоставало руки, как будто
ее только что раскопали. Сбежались любопытные, при-
нялись восторгаться: «О, как она прекрасна! Кто среди
нас способен сделать нечто подобное! Кто сможет вос-
становить недостающую руку? Как жйль, чтч* она по-
теряна! Надобно сделать раскопки в том месте, где
найдена статуя». Тогда присутствовавший при этом Ми-
кельанджело сказал: «Не стоит, государи мои, вот
рука»,— и вытащил ее из-под своего плаща, где она была
спрятана. Он пытался доказать почитателям античного,
сколь смешно их предубеждение, но добился лишь, что
за ним не признали никакой заслуги, ибо стали утвер-
ждать, что и статуя Вакха, и рука — вовсе не его работы.
Микельанджело презирал Рафаэля. «Да,— говорил
он,— этот человек умеет рисовать, но и только». Рафаэль
в ответ на его презрение изваял статую — единственную,
созданную им; она была прекрасной...
Я, кажет&я, говорил вам, что встретил в Пале-Рояле
Гашона, он безобразно располнел. Я думал осведомить
его о вашем приключении,—оказывается, он знает о нем.
Он не скрыл от меня, какие предложения делал вашей
маменьке, равно как и огорчение, какое причиняет ему
ваше молчание.
Когда имеешь дело с людьми, подобными Дюбуа,
следует отступить от своих привычек и говорить напрягмик.
Разве это не дозволено, когда находишься в вашем по-
ложении?
Право, мне иногда чрезвычайно досадно, что я не
миллионер и не могу оказать помощи тем, кому она
необходима; раскаиваюсь также, что жил в безвестности,
ибо всякий раз, как произносят при мне чье-либо громкое
имя, я думаю, что, будучи с ним знаком, мог бы .своим
ходатайством принести кому-нибудь пользу.

Письма к Софи Виллан
* 2D5
Парламентский адвокат Элн-де-Бомон написал меморию
в защиту Каласов. Она напечатана. Я ее читал. Вы также
в скором времени сможете о ней судить.
Другой адвокат, по имени Мариетт, составил для них
прошение об отмене приговора, представленное в Совет.
Оба адвоката работали безвозмездно; издатель печатает
труд их безвозмездно; книготорговец безвозмездно будет
этот труд продавать. Весь доход от продажи, за вычетом
расходов, получит несчастная вдова.
Наша знакомая, г-жа Лебретон, вела себя в этом
случае весьма непристойно и гнусно. Она побежала к
адвокатам, чтобы получить написанное ими, и совершила
сразу два недостойных поступка: во-первых, огняла у кни-
готорговца то, что по праву принадлежало ему, во-вторых,
хотела извлечь пользу из чужих документов. Это и слу-
чилось бы, если бы у мейя не хватило смелости сказать
за .суюлом, что лишить вдову Каласа этой маленькой
помощи — всё равно, что взять кубок судей, опорочивших
ее и лишивших ее средств, и выпить вместе с ними
кровь невинно осужденного, обагрившую колесо. Этот
образ вызвал в г-же Лебретон содрогание. Она устыдилась,
что книготорговец достойнее ее, и отказалась от своего
гнусного намерения. Между тем женщина эта милосердна;
она полными пригоршнями сеет добро, поддерживает Своих
бедных родственников, кормит несчастных, у которых нет
хлеба. Соответствует ли это тому, что сказано выше?
Как редко можно встретить разумную голову! Берегите
ваши, дарованные вам природою, друзья мои.
На две недели освободился. Барон отправился в Вор-
рей, повидаться, как он говорит, с Гельвецием; на самом
же деле — прочитать свое произведение единственному
знакомому, какому осталось его прочитать. Г-жа Гольбах
в Гранвале, у своей свекрови.
Она всё еще больна182. Если бы в больнице согла-
сились держать двух больных, подобных ей, то при-
шлось бы разогнать всех остальных. Будучи в дурном
расположении-духа, она говорит своей дочери вещи, ко-
торые стыдно повторить,— это меня убивает. Право, я ка-

296
Дени Дидро
жется не стал бы жалеть, если бы какая-нибудь опасная
болезнь унесла девочку. Лучше бы ей умереть, нежели
оставаться у подобной матери.
64 (88)
' Воскресенье, [Париж, 19 сентября 1762 г.]
Больше недели не имею от вас йи словечка. Это
чрезвычайно много для человека, который всегда объясняет
молчание ваше слабым здоровьем. Когда нет от вас вестей
в установленные дни, Mire кажется, что вы больны: за-
помните это хорошенько.
Считаю дело наше решенным. Не говорите, однако,
Ци Кзлова вашей маменьке, пока Не будете окончательно!
уверены,— неприятно обманывать и быть обманутым. Нам
отложили уплату налога на три года, за вычетом истекших
лет, если таковые имеются (весьма желательно, чтобы
их было несюолько). Вот всё, что разрешают правила
и королевские приказы. Правда, по истечении трех лет
подают вновь прошение об отсрочке йа три года, а затем
еще на три года,, и так далее, смотря /по тому, насколько
кто осторожен'; ну а мы будем очень неосторожны, пре-
доставьте нам только свободу действий.
Здесь чувствуют себя немного лучше; нет больше
ни крови, ни слизи: однако и йне, и дочери, и рлугам
приходится выносить дьявольские прихоти.
Наконец святой братец разделился с сестрою, и все
обошлось прекрасна. Он ничего! не просил во время раз-
дела, но та всего насовала ему.
Получил приглашение на сегодня в Гранваль и дол-
жен был отправиться туда о Сюаром и Даленвиллем, йо
отказался; вы несомненно догадываетесь, какую пред-
стояло мне играть роль. Сюар никогда Не видел г^жи Дэн.
Завтра отправляемся в Марли. Не знаю, сообщил
ли я вам, что был недели две тому назад в Медоне,
довольно красивой местности, коей не знавал ранее.

Письма к Софи Воллан
297
До начала октября буду безвыходно сидеть дома; и
делать скучную работу, а также займусь немного воспи-
танием своей маленькой дочки. Мать, не знал, как
воспитывать ее, позволила мне наконец заняться ею.
Скоро месяц, как я Собираюсь спросить у вас, осуще-
ствил ли г-н де-Нефон задуманное путешествие в про-
винцию, и в случае, если это так, был ли ею чемодан
достаточно обеспечен бельем.
Со мНОй случилось происшествие, научившее меня
осмотрительности во вред многим беднякам, которые сте-
кались в мой дом и находили здесь радушный прием.
Отныне двери мои для них закрыты.
Среди тех, кого привели ко мне случай и нищета,
был некто Глена, обладавший красивым почерком, «веду-
щий в математике и нуждавшийся в хлебе насущном.
Я делал всё возможное, дабы вырвать ею из тисков.
Добывал для него работу со всех сторон. Если он при-
ходил во время обеда — кормил ею; когда у нею изна-
шивались башмаки — обувал, ссужал от времени до вре-
мени деньгами. Вое мои друзья — Гримм, г-жа Эпине,
Дамилавнлль, барон — принимали в нем участие. Он про-
изводил впечатление наичестнейшею в мире человека, и
переносил свою бедность даже с некоторой веселостью,
что весьма нравилось мне. Я охотно* с ним беседовал;
он, казалось, придавал мало значения богатству, пове-
стям и большинству жизненных благ. С Неделю тому
назад, Дамилавнлль письменно попросил меня прислать
к нему этого человека: одному из ею друзей понадоби-
лось переписать рукопись. Я направил к нему Глена,
которому доверили руко(пись — сочинение на тему о ре-
лигии и правительстве. Какими-то судьбами рукопись в
настоящее время оказалась в руках начальника полиции.
Уведомил меня об этом Дамилавнлль, и я отправился к
моему Глена, дабы предупредить ею, чтобы оц впредь
на меня не рассчитывал.—«А почему, государь мой?
Мне не в чем себя упрекнуть; и если вы лишаете jmohh
ваших милостей, то другие сумеют воздать должное мне
IJO цот заслуга*!».— «Вы на примете, вот ц чем сут^».-т-

208
Дели Дидро
«Что вы хотите этим сказать, милостивый государь?» —
«За вами следит полиция, а посему мы не можем больше
пользоваться вашими услугами. Я никогда не давал рам
переписывать ничего предосудительного, по всей види-
мости этого и впредь не случилось бы; но у вас могут
взять без разбору как невинное, так и опасное сочине-
ние, а после придется бегать к полицейским чинам, к на-
чальнику полиции и бог весть куда еще, чтобы получить
свою рукопись обратно. Кому охота подвергать себя по-
добным неприятностям?» — «О государь мой, тому, кто не
поручает мне предосудительных вещей, опасаться нечего.
Полиция является ко мне лишь в том случае, когда может
найти что-либо для себя подходящее. Уж не знаю, чем
это объяснить, только она никогда не ошибается».—«Ну,
а я отлично понимаю, в чем тут суть; к тому же я узнал
от вас гораздо более, чем надеялся узнать».— Тут я повер-
нулся и ушел прочь от негодяя.
Как-то представился мне случай пойти к начальнику
полиции183. Отправляюсь к нему, он оказывает мне радуш-
нейший прием. Беседуя о различных предметах, упоминаю
и об этой истории. «Ах да, знаю,—отвечает он,— ру-
копись здесь, это весьма опасная книга».— «Возможно,
государь мой, но тот, кто вам еэ дал,— негодяй».— «Нет,
он добрый малый и иначе поступить не мог».— «Повто-
ряю, сударь, я этой книги не знаю; незнаком и с тем
лицом, которое поручило Глена переписать рукопись. Это
клиент, попавший к нему через третьи руки; однако, если
эта работа оказалась для Глена неподходящей, он был
обязан от яее отказаться, а не унизиться до подлого
и презренного ремесла доносчика. Вам нужны подобные
люди, вы пользуетесь их услугами, вознаграждаете их,
но считаете подлецами, иначе быть не может».
Сартин рассмеялся, и мы на этом покончили разговор,
а я подумал, вспоминая его, как гнусно, воспользовав-
шись благодеяниями человека, ввести в его дом шпиона.
Вообразите, что Глена целых четыре года играл такую
роль в моем доме; к счастью, насколько мне помнится,
я пп разу пе давал ему mr малейшего довода к доносу,

Письма к Софи Б ai да и
2М)
но ведь легко могло статься, что у меня вырвалось
бы нескромное слово, касающееся какого-либо предмета
или лица, требующих тем большего уважения, чем менее
они его заслуживают; слово это могли представить язви-
тельным, передать куда следует и причинить мне серьез-
ную неприятность! Разве не счастливая случайность, что
я давным давно не писал ни одного дерзкого сочинения!
Если бы мне понадобился переписчик, я, без сомнения,
на стал бы искать иного, а взял бы того, которого
рекомендовал своим друзьям. Содрогаюсь при мысли, что
Глена чуть было не поступил к Гримму в качестве
секретаря для всей его иностранной переписки. Впредь,
всякий, кто придет ко мне в грязных и порванных ман-
жетах, дырявых чулках, стоптанных башмаках, о глад-
кими или растрепанными Полосами, в рваном плисовом
рединготе или худом камзоле с потертыми швами, о жал-
ким и честным лицом, будет казаться мне посланцем
начальника полиции, негодяем, подосланным для наблю-
дения за мной.
Прощайте, друг мой, будьте здоровы. Нынче воскре-
сенье; отправляюсь обедать на остров в твердой уверен-
ности, что найду там два или три письма от вас. Буду
весьма опечален, если найду лишь одно; что же станет
со мной, если не получу ни одного? Как я рад был бы
увидеть вас и расцеловать обеим руки!
55 (89)
Четверг. [Париж, 23 сентября 1762 г.]
Должно быть, ипекакуан неподходящее лекарство при
такого рода приливах крови. Пилюля, содержащая не
более полуграна, вызвала рвоту, рези, судороги и вое
неблагоприятные симптомы болезни.
Говорят,— чтобы хорошо узнать человека, надо с ним
путешествовать; я бы добавил: и поухаживать за боль-
ным во время длительной л серьезной болезни.
Меня не столько измучила усталость, как нетерпение.

300
Дени Дидро
Ночью я слышу болезненные .стоны; встаю, иду узнать
в чем дело,—оказывается ничего нет.
Больная не спит; вспоминает, что забыла; завести
часы, звонит, подымает о постели бедную заспанную
служанку, измученную усталостью; в два; чала ночи при-
сылает ее ко мне, чтобы я завел часы. И <тысяча стиль
же вздорных поступков, которые нельзя извинить бо-
лезнью. У больных бывают причуды,— известно, что мысль
их: работает напряженно; зачастую они приписывают об-
легчение всяким бессмыслицам. Чем больший отпор видят
они со стороны окружающих, тем более придают зна-
чения своим безумным идеям. Приходится потакать им,
чтобы не прибавить к боли телесной болезнь душевную;
но какое же имеет значение — остановятся часы или нет?
Не замечали ли вы, кстати, что некоторые жизнейные
обстоятельства делают нас до известной степени суевер-
ными? Не понимая иногда причины тех или иных явлений,
мы выдумываем порою самые странные объясйейия для
тою, чтобы получилось желанное действие, и проделываем
опыты, за которые стоило1 бы засадить йас в дом ума-
лишенных.
Девушка срывает в поле чертополох и дует на него!,
чтобы узнать, любима ли она. Другая вопрошает карты
о том, что сулит ей судьба. Я видел и таких, которые
отрывали лепестки у всех цветов, попадавшихся им в
долине, и приговаривали — любит, не любит, пока йе до-
ходили до последняго — пророческого лепестка. В счастье
они смеются над пророчеством, в горе — придают ему веру;
цветок сказал правду, говорят они.
Я сам однажды гадал по-плалчгаовски. Просидев ме-
сяц в Венсеннской тюрьме, я стал припоминать всякие
способы гадания древних. В кармане у меня был томик
Платона; я открыл его наугад, чтобы го> первой, бро-
сившейся в глаза, фразе узна/гь, как продолжительно
будет мое заключение. Открыв книжку, я прочел наверху
страницы: «Делу сему вскоре предстоит окончание».
Я улыбнулся, а четверть часа спустя услышал звон клю-
чей, отпиравших двери моей темницы: то бцл полицейский

Письма к Софи Воллан
301
Поручик Беррье, известивший меня, что завтра я буду
освобожден.
Если бы раз-другой' в жизни сбылись ваши пред-
чувствия, притом в особо важных случаях, разве не про-
извел бы подобный факт сильнейшего впечатления на
ваш рассудок? И разве не могли бы вы впасть в соблазн
и поверить наитию свыше, особенно если бы перед вашим
умом оказался факт необычайный, весьма далекий от дей-
ствительности?
Не знаю, на чем я остановился в своем дневнике —
помню лишь, что по поводу приключения Монтескье и
милорда Честерфилда рассказывают еще и другой случай,
касающийся первого. Однажды, находясь в обществе не-
скольких дам, среди которых была англичанка, Монтескье
обратился к последней на родном ее языке, но столь
искаженном плохим произйошением, что она не могла
удержаться от смеха. Тогда президент рассказал следую-
щее: «Мне пришлось когда-то испытать аналогичную не-
приятность. Я отправился в Бленгейм к знаменитому
Малборо184. Прежде чем явиться к йему, я вспомнил все
учтивости, какие знаю на английском языке, и пока он
водил меня по апартаментам замка, я говорил их одну
за другой. Я уже около часу говорил о ним на англий-
ском языке, когда он обратился ко мне со словами:
«Прошу вас, милостивый государь, говорите со мною по-
английски, я по-французски не понимаю».
Тот же Монтескье, беседуя с Сюаром по поводу рели-
гии, сказал: «Согласитесь, г-н Сюар, что исповедь — вещь
хорошая».— «Согласен, г-н президент,—ответил Сюар,—
но и вы согласитесь, что отпущение грехов—вещь
плохая».
Кто-то рассказал одни случай с прусским королем,
доказывающий его прозорливый ум и справедливость.
Король отправился, кажется, из Касселя в соседний город.
Ой ехал в карете по большой дороге, но вдруг, без всякой
видимой причины, кучер свернул с дороги и поскакал
прямехонько через вновь засеянное поле: король велел
ему остановиться. Владелец поля находился тут же, ко-

â0'2
Дейд Дидро
роль подозвал его и спросил, не было ли случайно между
ним и кучером какой-нибудь ссоры; человек ответил, что
в настоящее время у них тяжба. Король, не опрашивая,
кто прав из них, кто виноват, велел уплатить за убытки
и прогнал кучера.
В понедельник утром мы поехали в Марли; шел
дождь, мы были вознаграждены за свое мужество насту-
пившей после него чудесной погодой. Какая местность,
друг мой! Кажется, я уже писал вам о ней. Прежде
всего, тот, кто насадил этот сад, понимал, что он создал
огромную, прекрасную декорацию, которую следовало
скрыть от взоров до той поры, пока она не откроется вся
целиком. Бесчисленные тисы, подстриженные на тысячу
ладов, окаймляют цветник простоты необычайной и ведут,
поднимаясь в гору, к беседкам из зелени неописуемой
легкости и изящества. Беседки, в свою очередь, возвы-
шаются на фоне леса, у которого подстрижена лишь одна
часть деревьев, непосредственно над беседками; верхушки
же стволов естественны, пышны и дики; надо видеть,
какое это производит впечатление. Если бы верхние
ветви были подстрижены так жо, как и нижние, весь сад
стал бы однообразным, ничтожным и безвкусным. Но этот
последовательный переход от природы к искусству и от
искусства к природе полон истинного очарования. По-
киньте цветник, где рука человека и его изобретатель-
ность проявили себя так изящно, обойдите возвышенности;
здесь уединение, тишина, пустыая — ужас Фиваиды. Какое
величие! Как умен был тот, кто создал эти сады! На,
самом возвышенном месте, справа и слева, огромное про-
странство занимают два пруда восьмиугольной формы;
каждая сторона имеет в длину сто пятьдесят шагов,
а окружность равна тысяче двумстам шагов. К ним ведут
темные, таинственные аллеи, и увидеть эти необъятные
воды можно, лишь приблизившись к их берегам. Темные
аллеи украшены печальными, строгими статуями; одна из
них изображает Лаокоона и двух его детей, обвитых
и пожираемых змеями, кажется, Дианиными. Отец, стра-
дающий от тяжких мук, умирающее дитя, другое дитя,

Письма и Софи Воддан
aod
забывающее собственную опасность, глядя на муки отца,—
все это повергает вас в столь глубокую печаль, а печаль
эта так необычайно соответствует характеру местности
и впечатлению, производимому ею! Мы видели также
апартаменты. Корпус строения обращен передним своим
фасадом к садам. Он изображает солнечный дворец. Две-
надцать уединенных павильонов, наполовину скрытых
в лесу, вокруг сада, представляют двенадцать знаков
зсдиака. Во всех отдельных частях сохранена такая точ-
ная пропорция, что средний павильон кажется совершенно
обычных размеров; но если вам вздумается измерить его,
вы увидите, что поверхность его занимает четыре тысячи
девятьсот шагов. И только когда перед вами раскроются
двери, вы будете поражены высотою и размерами здания.
Посредине его находится одна из прекраснейших гостиных,
какую только можно вообразить. Войдя, я подумал: «Вот
куда раз в год отправлялся государь, чтобы одной картой
разрушить счастие двух-трех вельмож из числа своих при-
дворных».
Среди сада,—отдавая должное восхищение Ленотру185,
в чем я не мог ему отказать, ибо это, 'кажется, его созда-
ние, ею шедевр,— я юскресил в памяти своей Генриха IV
и Людовика XIV. Последний показывает первому велико-
лепное здание, а тот говорит: «Вы правы, сын мой, это
весьма красиво; но я хотел бы посмотреть на дома моих
бедных гонесских крестьян»186. Что подумал бы он, если
бы увидел вокруг этих огромных и пышных дворцов
людей, не имеющих ни крова, ни хлеба, живущих в
нищете!
Письма ваши я получаю без доплаты и быстро, так
что вам беспокоиться на этот счет нечего-.
Бесперебойная смена полезных и разнообразных заня-
тий именно и делает пребывание в деревне столь приятным,
а городское столь досадным для тех, кто полюбил полевые
работы.
Отчего тем менее ценишь жизнь, чем более она запол-
нена? Суть в том, если только верить этому, что жизнь
дeятeльнa^я почти всегда непорочна; меньше думается чело*

304
Дени Дидро
иеку о смерти, меньше боится он ее и, сам тою не замечая,
покоряется учасгга всех созданий, которые беспрерывно
умирают и вновь рождаются; исполняя в течение ряда глет
ту работу, какую природа заставляет йакз повторять из года
в год, человек остывает к ней, утомляется; силы уходят,
он слабеет, жаждет покончить с жизнью, так же, как,
потрудившись хорошенько, с нетерпением ожидаешь
конца дня.
Живя среди природы, человек не возмущается раз на-
всегда установленным и неизбежным порядком; он столько
раз вскапывал землю, что без отвращения опустится в нее,
столько раз слал на поверхности ее, что! непрочь поспать
и под нею; и — возвращаюсь к ранее высказанным мыс-
лям — вряд ли кто из нас, утомившись чрезмерно, непоже-
лает скорее добраться до постели, испытывая неизъяснимое
наслаждение, когда настанет час улечься спать; ведь для
иных жизнь—лишь длинный, томительный день, а смерть—
долгий сой, гроб — ложе для отдохновения, а земля—миг-
кая подушка, на которую так сладостно склонить голову
и больше не проснуться.
Сознаюсь вам, что после всех превратностей, какие
пришлось мне исдыталъ, смерть, рассматриваемая с такой
точки зрения, как нельзя приятней для меня. Хочу посте-
пенно приучиться смотреть да нее именно так.
Пошлю вам письмо почтой, так как не знаю, когда
выздоровеют мои больные, а занятия мои продолжают
отнимать у меня почти все время по утрам; большую же
часть вечеров я посвящаю друзьям, развлечениям, про-
гулкам и воспитанию Анжелики, из коел>, кстати ска-
зать, ничего не выйдет, йб6 в одну минуту заглушается то,
что посеяно мною в течение месяца.
Не знаю, намного ли запаздывают мои письма в Иль;
достоверно, однако*, что я вменил себе в обязанность пи-
сать по четвергам и воскресеньям, H ни одйо лз принятых
обязательств не исполняется мйою с такою точностью
и удовольствием.
Кротость и вспыльчивость великолепно уживаются в
одном и том же характере; я сравниваю их о молоком —

*£&Ж-
Каштаповая аллея в Версальском парке
С гравюры, и рисунка Риго

Письма к Софи Воздан
305
такое же нежное, оно вздымается и бежит при кипении;
снимите с огня кастрюлю, подуйте на жидкость, бросьте
в нее листочек плюща или налейте каплю воды,— молоко
уляжется.
Вы ожидаете благоприятного случая для пересылки
ваших писем, мадмуазель; я согласен, если нужно быть
без них целых десять дней; я примирюсь с этим, но при
условии, что не стану дожидаться их в определенные дни,
а приму их тогда, когда они прибудут. Мне слишком тя-
жело, когда я обманываюсь в своих ожиданиях! Я стано-
влюсь тогда ни к чему негодным, пренебрегаю обществом
и своими обязанностями, озлобляюсь, начинаю ворчать ни
за что ни -про что; никто и ничто мне не мил; злюсь и
обвиняю всех и вся. Пусть это вас не стесняет; не
следует, однако, поступать со мною так, чтобы я стаясь
вился хуже, чем я есть fca самом деле, и не следует
из-за того, что я не получил письма от своей подруги,
раздражать окружающих.
Разве постройка площади в Реймсе и сооружение ка-
нала не принесет нам огромных доходов? Разве не станет
Урания вскоре богатой? Итак, у нас теперь будут столь
необходимые для счастья блага — мягкая софа, огромные
подушки, фарфоровые вазы, духи, индийские ткани. Мы,
стало быть, в большой дружбе с государем.
Это отнюдь не самоубийство, не тщетное желание раз-
рушить всё справедливое и несправедливое, это тщесла-
вие вечного существа — воздаятеля и мстителя за блага
н скорбь иной жизни. Гашон от всей души предложил свои
услуги, и его весьма оскорбило, что они не .были приняты.
А почему и не оказаться мне тем лицом, .какое избрали
в отцы ребенку, о котором шла речь? Насколько мне изве-
стно, я вовсе не говорил, что спросить согласия у люби-
мой — значит оказать неуважение; я думаю как раз обрат-
ное—неуважение именно в том, чтобы не спрашивать ее
согласия.
Прощайте, мой друг, приветствую и целую вас от всей
души: >как сладостно и необходимо для меня ваше при-
сутствие.
20 Ж. Дидр\ Vni

306
Денц Дидро
Нежнейшее почтение нашей дорогой сестре; напомните
ей, что, пренебрегая своим здоровьем, она манкирует своими
друзьями, и что от нее зависит причинить мне зло или
оказать благо. Но я не акаю, почему я назвал только
себя одного.
56 (91)
Четверг. [Париж, 30 сентября 1762 г.]
Вот все, чего мы добились по доводу вашего налога.
Надо будет и в последующие годы прилагать к копии ре-
шения прошение в четыре строчки, и тогда льготный срок
уплаты этого налога будет продлен согласно вашему же-
ланию даже и в том случае, если Дамилавилль переме-
нит службу и не сможет нам помогать: последнее заме-
чание принадлежит ему.
Посылаю вам отзыв Эли-де-Бомона о Каласах, а в бу-
дущее воскресенье пришлю меморию.
Я нахожу, что ни в одно! из этих статей' не вос-
пользовались Некоторыми доводами, за какие безусловно
ухватилось бы красноречие Демосфена и Цицерона.
Первый из доводов — исключительная честность этого
человека, которую он пронес через всю свою более чем
шестидесятилетнюю жизнь. На что служит целая жизнь,
честно прожигал, если она не может отвлечь от нас злоб-
ных нападок и подозрений в преступлении? Не означает
ли это, что в запутанных случаях нет никакой разницы
между порядочным человеком и негодяем? Ничто, стало
быть, не говорит в пользу одного, ничто не обвиняет
другого? Значит оба одинаково отданы на волю рока?
Тутуго, кажется мне, как раз и представлялся случай
выступить в защиту всеми признанных чести и добро*
детели, тут нужно было оказать судьям: «Когда читаешь
горестную повесть о Каласе, когда видишь, как отца
семейства обливают грязью, отрывают от семьи, где он
жил в полном спокойствии, всеми почитаемый и любимый,
где собирался кончить дни свои,—и как ведут его на

Письма к Софи Воллай
307
Эшафот, основываясь лишь на слухах и предположе-
ниях, то вряд ли найдешь хотя бы одного человека,,
который de содрогнулся бы при мысли о темном будущем,
какое, может быть, ожидает и его. Честный человек не
находит в себе сил, какие могли бы защитить его От
случайных событий. После смерти Каласа, он горестно
сознает, что всё его поведение в прошлом напрасно взы-
вало к законам. Успокойте же, господа, честных людей,
призовите их к добродетели, показав, какое значение вы
ей придаете. Если негодяя, которого обвиняют в престу-
плении, вы наполовину убеждаете, указывая ему на его
прежнее поведение, почему человек честный не может быть
наполовину оправдан своими поступками?
Второй довод — смерть Каласа. Если он убил сына
из боязни, что тот отступится от веры, значит он — фа-
натик, и притом один из самых нетерпимых фанатиков,
каких только можно себе представить. Он верит в бога,
он любит свою религию больше своей жизни, больше жизни
собствеиного сына. Он предпочитает смерть сына отступ-
ничеству, в таком случае он должен расценивать свое
преступление как акт героический, а сына как жертву,
которую он принес своему богу. Каковы же должны быть
его рассуждения и рассуждения всех других фанатиков?
Вот Они: «Да, я убил своего сына, да, господа, убил,
и если бы это можно было повторить, я убил бы его
снова. Я предпочел бы обагрить руку свою его кровью,
чем слышать, как он отвергает свою веру; если это —
преступление,—я совершил его, ведите меня на казнь».
Напротив, Калас утверждает, что он невиновен, он при-
зывает в свидетели бога. Ой смотрит на свою смерть,
как на наказание, ниспосланное ему за какую-нибудь не-
известную ему тайную провинность, он хочет, чтобы бог
судил его столь же строго, как и люди, если он действи-
тельно виновен в преступлении, в каком его обвиняют.
Ой называет убийство сына преступлением, он ждет страш-
ного суда, дабы смутить на нем своих судей. Если он
виновен —он лжет перед лицом неба и земли; он лйшг
в последнюю минуту; он сам осуждает себя на вечные
20*

ж
Деви Дидро
муки; значит он атеист—таковы все рассуждения его;
но коль скоро он атеист —он не может быть фанатиком,
а в таком случае он не мог убить сына, побуждаемый
самым горячим рвением, каким когда-либо обладал верую-
щий: в таком случае выходит, что, умирая, ой стыдился
проступка, который считал героическим, содеянным по
велению бога; значит трусливым отрицанием его он ума-
лил свою заслугу, уста его в минуту агонии произносили
богохульства, а следовательно, поступок, в каком он обви-
нен и который должен был возвеличить его,— он расце-
нивал как преступление; другими словами, он отступался
от самого себя и, понеся наказание в этом мире, навлекал
на себя кару верховного судьи в другом. Атеист? Зачем
же, безразличный к богу и ко всякому культу, стал бы
он! убивать сына за то, что тот пожелал изменить вере,
в какой он родился?
Пишу вам всё это наспех, бессвязно, но в руках
человека искусного и обладающего даром красноречия,
это могло бы обрести живые, сильные краски.
Да, в деле этом имеется еще тысяча других скры-
тых возможностей, каких не заметили ни адвокаты, ни
Вольтер.
Не знаю, что мне еще сказать вам. Изнемогаю от
усталости. Думал третьего дни, что потеряю жену: врачи
не решились остановить потоки крови, которые сильно
истощили ее и вызывали по пять-шесть раз в день об-
мороки и холодный пот,—они опасались вогнать мокроту
вовнутрь организма, последствием чего явилась бы опас-
ная горячка. С другой стороны, если не остановить кро-
вотечения, больная могла впасть в обморок и более не
очнуться, или же у нее образовалась бы язва. В этом
смятении жизнь моей жены разыгрывалась словно в орел
и решку. Ей дали питье из симарубы, кора которой .ока-
зывает вяжущее действие, и сделали промывание, обла-
дающее такими же свойствами; поток крови остановили,
если не совсем, то в очень значительной степени. Боли
из острых перешли в глухие, лихорадка не увеличива-
лась. Попрежнему бессонница, тяжесть в голове, отвра-

Письма к Софи Боллан
m
щеше к пище, позывы к рвоте, но экскременты стано-
вятся более компактными. Если бы я осмелился, то
прибрил бы к симптомам физическим, возвещающим вы-
здоровление, симптомы моральные; врачи.обычно не при-
дают последним никакого значения, и мне кажется, что
они неправы. Человек только тогда действительно болен,
когда в нем пропадают характерные черты, и лучше себя
чувствует, когда вновь обретает их. Итак, считайте меня
обе умирающим и агонизирующим в тот день, когда мысли
о вас не сумеют мне причинить ни радости, ни стра-
дания.
Я и не знал, что кое-кто отправился в Шампань.
Подозрение — одна из тех мыслей, какие мне приходят
в голову, так же как и вам. Когда ум наш, предоставлен-
ный самому себе, перескакивает с одного возможного пред-
положения на другое, он останавливается преимущественно
на тех, какие его интересуют. Человека ревнивого, ко-
торого ничто не тревожит и не развлекает, осаждают
все же ревнивые мысли.
Очень грустно лишь то, что никогда мне не удается
узнать те или иные вещи, приходится угадывать их. Это
заставляет меня предполагать, что взяли себе за пра-
вило не сообщать мне о них и надеются, что они оста-
нутся мне неизвестными.
Мадмуазель Воллан, желаю вам как можно больше
удовольствий, веселых завтраков по утрам, приятного чте-
ния, хороших прогулок до и после обеда, бесед, пол-
ных нежности, вдвоем, в сумерках или при луне на тер-
расе в саду. Г-жа Лежандр и ваша уважаемая маменька
опередят вас в ваших прогулках в степи, если вы туда
отправитесь. Вы пойдете сзади на десять, двадцать ша-
гов, и получите, таким образом, свободу, какая отвечает
страсти и приличию; вам будет, по меньшей мере, пре-
доставлено удовольствие слушать и говорить без стесне-
ния. Я ничего не хочу знать; предпочитаю положиться
на собственное воображение, какое, конечно, никогда не
умалит в моих глазах вашего счастья.

310
Дени Дидро
57 (02)
Воскресенье. [Париж, 3 октября 1762 г.]
Боюсь сказать что-либо о последствиях этой болевпи;
более или менее хорошие дни сменяются тяжелыми и ужас-
ными; то отвращение к пище, то аппетит; мучительные
кровавые испражнения сменяются другими, не обладаю-
щими ни одним из этих плохих свойств. Ничего нельзя
понять; одно лишь очевидно — худоба увеличивается
и силы уходят. Но симптом, какой пугает меня больше,
чем что-либо другое,—это мягкость характера;, терпение
и молчаливость, и, что хуже всего — возвратившаяся неж-
ность и доверие ко мне. Ни она сама; и никто из окру-
жающих не спят. И только врач всё время доволен.
Мне приходит в голову, что он и сам не знает, в чем
дело; причина болезни оовоем не та, какую он предпо-
лагает, ню я не осмеливаюсь ничего сказать. Если слу-
чайно я ошибаюсь, и он согласится о моей ошибкой,
а изменение лечения принесет смертельные последствия,—
я никогда не утешусь. Итак, приходится с утра до ве-
чера подносить больному лекарства, которые, если не
вредят ему, то и йе приносят никакой ощутительной
пользы, видеть плохие последствия и молчать.
Завтра я водворяюсь у себя в комнате и думаю выйти
из дома лишь к вечеру. Этого требуют мои домашние
дела, за которыми оовоем некому следить, лучшее упо-
требление моего времени и, в особенности,— заброшенное
воспитание моей дочки.
Я остался в Париже в одиночестве; барон в восхи-
щении, что может читать свои произведения в Воррее;
баронесса, вда^ги от своих обожателей, скучает в Гран-
вале; г-жа Эпине, оставшись одна в Брише, кажется,
не совсем довольна. Гримм на всех парусах помчался
в Вестфалию: он был весьма; дружен с г-ном де-Кастром,
а тот в настоящее время тяжело ранен; и вот Гримм
отправился за 250 льё, чтобы оказать помощь и утеше-
ние своему другу. Гримм, как всегда, верен себе: он
уехал, не простившись со мной, в два часа утра, без

Письма к Софи Вол лап
311
слуги, не устроив своих дерг, видя перед собой лишь
расстояние и опасность, угрожающую eix> другу.
Ваш случай испытания совести не стоит внимания.
Разве бывают дурные поступки без какой-то доли неспра-
ведливости? Может ли поступок считаться дурным, когда
исполняешь долг свой? И можно ли исполнить свой долг
без того, чтобы быть в какой-то мере несправедливым?
Совершенно забыл вам сказать, что я получил недели
две тому назад от князя Голицына187 приглашение от
имени царствующей русской императрицы приехать за-
канчивать нашу работу в Петербург. Мне предлагают
полную свободу, покровительство, славу, чины, деньги —
одним словом, всё, что могло бы соблазнить людей, не-
довольных своим отечеством и мало привязанных к своим
друзьям, покинуть родину и уехать. Пришлось ответить
и Вольтеру, который к просьбам русского двора при-
соединил и свою личную просьбу. Он прислал мне одно-
временно свои «Комментарии» к «Цинне» Корнеля. Я не
мог не сказать ему, что они искренни, справедливы, инте-
ресны и красивы, ибо это действительно так; но нашел
у него большее снисхождение, чем, пожалуй, было бы
у меня. Он не сделал замечаний по поводу того, лто,
по-моему, нуждалось в исправлении, и это, главньДО об-
разом, потому, что трудности, какие представляет собою
искусство, ему более знакомы, чем мне. Ведь зло оскор-
бляет больше всего тех людей, кои никогда -не энаага,
чего стоит быть добрым.
Нынче утром у меня совещание с Дамилавиллем и
г-жой Эпйн£| по поводу того, чтобы «Корреспонденция»
Гримма не пострадала во время его отсутствия.
По предложениям, какие нам делают, вижу, что! ни-
кто не догадывается, что не мы являем<5я владельцами
рукописи; издатели уже воспользовались ею, мы же не
можем без обмана воспользоваться ни одной страничкой
ее. Ну, что же! Что вы окажете? И это во Франции,
в стране вежливости, науки, искусства, хорошего вкуса
и философии, нас так преследуют! А из варварской, хкь
лодн<Уй, северной страны нам протягивают руку! Если

312
Денд Дидро
описать этот случай в истории, что подумают о ;йем наши
потомки? Не явится ли это здоровой оплеухой почтедному
г-ну Омер-де-Флери, который требовал нашего изгнаяия
два года тому назад в своем великолепном обвинитель-
ном акте, хорошо вам известном.
При других обстоятельствах происшествие это до-
ставило бы мне некоторое удовольствие; но душа моя
замкнулась для каких бы то ни было приятных чувств;
мало существует в жизни вещей, которые могли бы в .на-
стоящую минуту вызвать у меня улыбку. Вы правы, Ура-
ния, всё тщетно, всё обманчиво,—не стоит и жить для
всего этого. Лучше мне покончить со всем сразу, чем
поддаваться мыслям, в юоторых те, кого люблю больше
всего, найдут, быть может, нечто обидное. Но нужно ли
мне сдерживать себя из боязни их обидеть? Да к тому же,
коль скоро я сдержу себя, разве то, что я буду гово-
рить и что будет происходить в глубине моей души,
о чем я буду думать, чувствовать, что буду решать про
себя, даже без их ведома,— разве это их обидит? Я только
и мечтаю о том, чтобы быть счастливым. И разве моя
вина в том, что мне это не удается? Моя ли вина, что
я во всем вижу порочное, и оно меня огорчает; что
вся жизнь — лишь цель обманчивых надежд? Ах, слиш-
ком поздно убеждаешься в этом: мы говорим это своим
дедам, а они нам не верят; когда же они приходят
к этому убеждению, у них уже седые волосы. До сви-
дания. Будьте здоровы. Забросьте куда-нибудь подальше
мою тоскливую болтовню. Если я на краткий миг нару-
шил ваши удовольствия, ваше счастье, ваш покой, то
уподобился толстяку, который, задыхаясь в давке, кри-
чит: «Проклятая толчея! Какая давка!» и т. д. и т. д.
А его сосед ему и скажи: «Ах, ты, проклятая бочка,
на что ты жалуешься? Ра!зве ты не видишь, что если бы
зсе походили на тебя, давка эта была бы еще в тышчу
раз больше». Я, что, быть может, огорчаю всех окру-
жающих, отравляю жизнь тем, кто мне наиболее дорог,—
как осмеливаюсь я ропталъ на жизнь! Если бы все кри-
чали так громко, как я, ведь мы бьт не услышали друг

Гельвеций
С гравюры Болингера

Письма к Софн Воллан
313
друга-, и на земле был бы невыносимый шум. Бсига бы
вое были столь брюзгливы, несправедливы, беспокойны,
чувствительны, сумрачны, ревнивы, безумны, глупы и
угрюмы, то жить стало бы невозможно. Итак, раз мы не
лучше тех, про кого говорили, что они ничего не стоят,
так давайте терпеть их и замолчим. И вот я терплю
и замолкаю. Прощайте.
Тут пришло время остановиться; в конце концов, я
заставлю вас полюбить деревню.
58 (93)
Четверг. [Париж, 7 октября 1762 г.]
Ваше письмо к Ретель Мазарини отправлено. Надеюсь,
что в письмах к г-ну де-Призи и мадмуазель Буало вы,
если не прямо говорите, то косвенно даете понять, что
я честный человек и что вы мною весьма довольны. Это
наивысшее достоинство, каким я могу обладать в их
глазах.
Нет, мой друг, я не увижу ни г-жу де-Салиньяк, ни
мадмуазель Буало. У меня тысяча дел, в оправдание;
не будь их, я и тогда ни шагу больше не сделал бы.
Мне нравится уединение и я предвижу время, когда оно
еще более будет мне по душе.
Барон совершил прекрасное путешествие: он был в
Воррее у Гельвеция, оттуда отправился в Кан обнять на-
шего дорогого маркиза! Как счастливы были оба! Как
рыдали от радости! Будучи по Соседству от монастыря
трапистов, он посетил и пожалел этих ревностных фана-
тиков, уподобляющих бога дикому зверю, на которого
они нисколько но хотели бы походить.
Не знаю, страдаете ли вы, ожидая мои письма, так,
как страдаю, в ожидании ваших, я; но* с того происше-
ствия я по десять-одиннадцать дней не вижу ни единой
буквы, написанной вашей рукой. Мне это кажется чрез-
вычайно долгим; придется однако привыкать к еще боль-
шим страданиям.

314
Дени Дидро
Моей болЫюй лучше благодаря ипекакуану,. к кото-
рому мы вновь прибегли, но в столь малых дозах, что он
не вызывает больше тошноты; так что он попадает в ки-
шечник и отделяет слизь.
Моя Анжелика не пойдет в монастырь, этф я твердо
решил про себя. Я думаю, что она будет клавесшшсткой,
у Бее есть слух и будет беглость.
Очень рад, что вао временами влечет ко мне. Вы иногда
испытываете то, что я испытьшаю непрестанно. Что может
мне заменить вас в течение дня? И что сталось бы со
мной, если бы я утратил надежду когда-нибудь обладать
вами?
Не может быть сомнения в том, что любить и быть
любимым — сладостно; но коль скоро страсть встречает
на своем пути всяческие препятствия, не становится ли
она источником самых же!сто1Сих страданий? Вспомните,
какой цеиой достаются мне свидайия с ваш, когда; вы
бываете здесь? И к тому же разве мне не приходится
ежегодно терять вас на полгода? А что, если, йе пере-
ставши вас любить, я потеряю ва£ Навсегда?
Та книга, столь смешная, столь мудрая и веселая,—
истый английский Рабле. Ее заглавие Жизнь, воспомиг
нания и взгляды Тристрама Шенди. Это всеобщая
сатира; иного представления о ней я вам дать не могу.
Автор ее — Стерн, священник.
Я -не поеду в деревню по множеству причин, из коих
Одна другой лучше. Во-первых, я должен оставаться в
Париже, чтобы править отзывы Гримма о спектаклях.
Неприлично уезжать из дому, когда больна жена; при-
том кто же будет следить за моими делами? Кто будет
держать корректуру, побуждать к работе издателей, гра*
веров? И куда ехать? В Гранваль? Там никого нет, за
исключением г-жи Дэн. В Масси? От этого я отказался.
В Бриш? Там неподходящее для меня общество.
Вы, понятно, могли не встретиться с г. де-Нефоном,
но я утверждаю, что в настоящее время Он в Или.
Я знаю, что случилось с г. де-Салиньяком, меня
осведомил Дамилавилль. Это Наделало здесь много шуму.

Письма к Софи Воллан
315
Я счел' неуместным навестить вашу мадгейьку, но< на-
писал ей, что знаю от вас о ее пребывании в Париже
и достаточно осведомлен о печальной причине ее воз-
вращения; что она испытала множество негфиятностей,
но я не знаю ничего возвышенней благочестивых чувств
г-жи де-Салиньяк и собственного ее мужества*; что счел
бы за честь лично выразить ей свое почтение, но боялся
потревожить ее в обстоятельствах, при коих присутствие
посторонних лиц стеснительно, а бесполезные друзья обя-
заны скромно ждать когда их позовут; что окажись я
в состоянии быть хоть чем-нибудь полезным ей и ее ува-
жаемой дочери, то не решился бы ожидать ее приказаний.
Посмотрим, что она теперь в дальнейшем предпримет.
Вот как следует поступить вашей маменьке и как
она поступит. Она увезет г-жу де-Салиньяк и обоих
ее детей в Иль. Вы останетесь там; она поручит г-ну
и г-йсе Лежандр свои дела, кроме тех, которые потре-
буют личного ее присутствия. В остальных случаях она
будет сопровождать г-жу Лежандр, вы же составите ком-
панию г-же де-Салиньяк. У нее хватит даже лукавства
предложить г-же Лежандр выбор между вами и ею,
и я предоставляю вам подумать, кого придется предпо-
честь. Прощайте же, мой друг, прощайте Навсегда.
Я больше вас не увижу.
Я уже построил свою жизнь сообразно вашей. Я не
буду выходить, яе буду ни с кем встречаться. Я ускорю
свою работу. Для меня в этом мире существует только
одйй чюиювек, жюйщины в нем нет. Ваше отсутствие отнюдь
не отвлечет меня. Я поставлю себе за правило писать
вам каждый четверг и каждое воскресенье. За те три-
четыре года, какие моя работа и обязательства задер-
жат меня еще в Париже, я подгоню обучение моей дочери,
чтобы без сожаления для йее и для себя покинуть Париж
и найти убежище в провинции. Я не увижу вас, но
зато, по меньшей мере, на две трети сокращу расстоя-
ние, разделяющее нас.
Дабы я имел1 возможность сказать вам услугу, в лице
вашего племянника, надо, чтобы падение Годе, которого

316
Дени Дидро
мы так давйо ожидаем, наконец совершилось и министр
воздал: бы должное Дамилавиллю; тогда мы будем рас-
полагать пятьюстами должностей на одного. Итак, молите
бога, чтобы он пресек деятельность Годе и дал бы разум
Куртейлю.
Мой друг, я We увижусь с вашей уважаемой маменькой
до тех пор, пока она не прикажет. Прощайте. Будьте здо-
ровы. Целую тысячу раз руки вам и сестрице вперемешку.
На груди у меня словно тяжелое бремя. Итак, я неза-
медлительно узнаю, каково будет мое поведение, какова
будет моя жизнь, если вас не ста-нет? Ибо не вое ли
мне равно (если не считать нескольких сладостных минут,
проведенных вами с обожаемой и любящей сестрой), я до-
бавил» бы, не вое ли вам равно, будете ли вы жить вза-
перти в Иле или лежать под мопгльйой плитой. Вы равно
умерли для возлюбленного, как и он умер для вас. Та.к
говорят несчастные, которые заживо хоронят себя в мо-
настырях. Это выражение слишком правдиво. Прощайте.
59 (94)
Четверг. [Париж, 15 октября 1762 г.]
Вот как проходит у меня день — вы сейчас увидите,
что он отнюдь не менее тягостен, чем ваш. Ум мой увле-
чен; одним вопросом, которой мучает меня беспрестанно.
Он преследует меня на улице. Делает меня в обществе
рассеянным. Прерывает меня во время самых важных
моих занятий. Отнимает сон по ночам.
Помните ли вы фарс Патлена? Я как две капли воды
похож на г-на Гильома, который всё время путает в своей
защитительной речи сукно и баранов. Вопрос мой — сукно.
Остальное для меня — бараны. Когда со мной говорят
о баранах, я также говорю о них; но через короткое
время в разговор снова ввязывается сукно. Итак, утро
я посвящаю сукну; я стерегу дом; воспитываю ребенка;
в отсутствие прислуги ухаживаю за женой; а между де-
дом черкну страничку Гримму. Две вещички написал оча-

Письма к Софк Воллйя
Я»
ровательные: одну о живописи, другую о религии. Пер-
вая уже отправлена, и вы ее не увидите. Вторую пришлю
вам. Да, забыл вам сказать, вопрос этот, будь он про-
клят, вызывает у меня какую-то непрерывную оторопь,—
мне всё время кажется, что я где-то ошибся. Я сомне-
ваюсь в самых ясных выводах. Ежеминутно кажется мне,
что всё сделано, или наоборот — окончательно разрушено,
и тут я снова перехожу от баранов к сукну. Но вот
термин «оторопь», что означает на нашем лангрском диа-
лекте чувство, когда от испытанного раз панического
ужаса вдруг сжимается сердце,— французское это выра-
жение или нет? А в конце концов, не всё ли равйо,
французское это выражение или нет, оно хорошо пере-
дает то, что я чувствую. В три часа я .прихожу к Ле-
бретону. Там я работаю до семи, до половины восьмого;
кончена работа или нет,—я спешу поскорее убраться.
Мне не хочется, чтобы люди эти приглашали меня ужи-
нать, ибо я поклялся, что есть у них никогда не буду
по причине, о которой расскажу вам, так как не стоит
о ней писать. Она сводится к тому, что они .скупы и при-
дают слишком большое значение какому-то скверному
ужину, так что цена его, как видите, слишком дорога,
чтобы быть приемлемой. Между восемью и девятью от-
правляюсь на Мирамионскую набережную за письмом,
которого там не нахожу. Затем делаю небольшой крюк
до угла улицы Женщины без головы и приблизительно
часам к десяти возвращаюсь домой.
Дела г-на де-Салиньяк отвратительны. Долги его оце-
нили в 18 сотен тысяч франков. Сто раз на день об-
стоятельства этого дела мучат бедную его жену, а сердце
маменьки вашей: обливается кровью. Она предчувствует
несчастье для г-жи Лафарг и боится, как бы г-н Ла-
фарг не потерял своей должности. А такие последствия,
к сожалению, весьма правдоподобны. Как раз во вторник
вечером увиделся я о вашей маменькой, после вторич-
ной записки, которую она послала к Лебретонам. Она
ждала меня вечером и была вполне уверена, что я йе
премину явиться, раз дело касалось услуги, какую я

318
Денй Дидро
должен бь^л оказать ей. Таково было содержание ее
письма и тема беседы, когда я с ней: встретился. Ма-
менька ваша, как будто, несколько изменилась. Я при-
шел в шесть часов. За/гопили печку. Часа полтора мы
довольно мирно беседовали об ее делах и о моих, о ва-
шем здоровье, об ее несчастьях, о времени, какое она
еще собиралась провести здесь, и, Наконец, о той малень-
кой услуге, какую мне надлежало оказать ей. Г-ну де-
Салиньяк следует что-то ов, герцога Орлеанского. Г-н Дю-
валь составил прошение, капающееся Файолля, для пред-
ставления принцу, и я должен передать его или аббату
Омелану или же Монтами. Очень жаль, что нет Гримма.
Он друг Фонтэня, а тот всё может сделать, и устроил бы
это дело для него, разве только совет герцога воспро-
тивится по причинам, о коих я могу не говорить. Вы
догадываетесь. Обстоятельства и имя весьма неблаго-
приятны. Сегодня утром я вновь побываю у маменьки.
Сделаем как лучше. Г-жа де-Салиньяк хорошо знает сво-
его супруга. Можете ли вы поверить, что этот мерзкий
старый дурак действительно содержал Дешан? Ваши трид-
цать тысяч франков оотаиутся в целости. Маменька ваша
уже давно рассказала; бы вам в подробностях обо всем,
что произошло с тех пор, как она здесь, если .бы Она;
сама точно обо всем знала. Г-жу де-Са!шньяк мне пови-
дать не удалось. Печали сняли, и весь дом ее был на-
полнен судейскими. Надеюсь, и вместе с тем боюсь уви-
деть ее сегодня. Во время нашей беседы маменька ваша
сказала две вещи: во-первых, она ни в коем случае не
покинет свою дочь в горе и неприятностях; во-вторых,—
конца этому делу раньше четырех месяцев не предвидится.
Какие выводы можете вы сделать из этого? Оставит ли
она вас одну в Иле1 на это время? Вызовет ,ли вас в Па-
риж? Решайте сами.
Ах, да, простите, сколько я получил цветов? Букет
от Анжелики с прекрасным, весьма ловко составленным
поздравлением; от г-жи Дидро, преподнесенный и при-
нятый со всей возможной деликатностью; от многих дру-
зей. На Мирамионсюой и на Бурбонской набережной меня

Письма к Софи Воллан
319
также одарили цветами. Мы наняли карету и направились
в Меоон посмотреть на здание, построенное по заказу ми-
нистра, носившего то же имя, знаменитым Мансаром, ко-
торому сказали: «Бот вам площадь, вот деньги, делайте
все, что хотите». Я слышав об этом анекдоте еще до
того, как туда поехал, и вообразил, что архитектор вы-
строил огромный дворец. Но он построил гораздо лучше,
и то, что представилось моему взору, заставило меня
устыдиться и вместе с тем внушило мне самое высокое
мнение о мастере. Он сделал вполне благопристойное зда-
ние. Замок /В Мезон совершенно точно воспроизводит
именно жилище главы министерства, а никак не короля,
не принца, не финансиста, не просто богатого человека.
Архитектура ею чрезвычайно проста. Нельзя вообразить
себе дверей и оконных рам, сделанных с большим вкусом,
Колонны отсутствуют; и только со стороны садов не-
сколько колонн украшают фасад двух угловых павильо-
нов. Помимо простоты трогает изящество всего, благо-
родство и легкость линий. Тот же характер носят сады,
Замок расположен в центре четырех больших аллей,. ка-
ждая протяжением, пожалуй, больше льё; а пониже са-
дов его окружает Сена, которая здесь поистине величе-
ственна. Совсем мало или вовсе нет подстриженных де^
ревьев,, лужаек; всюду естественность и дикость. С од-
ной стороны видишь реку, d Другой —взору представля-
ются горы. Чем дольше я бы жил в этом жмище, тем,
кажется мне, сильней оно бы мне нравилось; чем больше
осматривал- еы окружающее, тем охотнее любовался бы
им,— и только потому, что всё — вплоть до мелочей, до
решеток — находится в полном соответствии с положе-
нием и нравом владельца. Только одна статуя встрети-
лась мне — несовершенная по исполнению, но выдающаяся
по идее. Это Клеопатра, которая как бы делает вызов
судьбе; она изображена нагой и прекрасной, если можно
быть прекрасной, имея, свирепей взгляд. Змея несколько
раз обвивает ее руки и голову, образуя, так сказать,
голввжй убор^Идея сладострастия, переплетаясь о идеей
ужаса, • создают, обычно, сильное впечатление: например,

fJlîO
Дени ДйДро
когда полуобнаженные красавицы подносят дивный на-
питок в окровавленных черепах врагов. Вот образец ве-
ликого. Тут душа открывается для наслаждения, содро-
гаясь от ужаса. Эти смешанные ощущения действуют
на нее самым странным образом; великому свойственно
оказывать на нас совершенно необычайное действие. Ска^
жите, однако, как можно установить какое-то соотноше-
ние или сходство между грудой камней и характером
человека? На чем основана подобная связь? Надо, мне
кажется, взять исходной точкой жилище государя. Его
дворец — вот где устанавливается закон: придайте Вер-
салю простоту дворца в Мезон, и дворец в Мезон ста-
нет слишком роскошным для жилища главы министерства.
Это касается целого и даже некоторых деталей. Но су-
ществуют и другие детали, более интимные, которые
приближают к нам человека, вызывают его образ в на-
шей памяти. Один и тот же человек может по-разному
относиться к дикому или населенному, или мрачному
месту. Как-то я высказал следующую мысль: «Если бы
правила морали были раз навсегда точно установлены,
то от этого ствола выросло бы бесчисленное множество
маленьких отростков. Они привлекали бы к нему и при-
вязывали самые мелкие добродетели. Они уподобились бы
листьям на дереве, что сотнями разлетаются в разные
стороны, не умаляя ощутительно красоты его, но в дей-
ствительности всё-таки уродуя. Если б были установлены
правила вкуса, они распространялись бы на всё, вплоть
до каемки, украшающей платье щеголихи. Но мир про-
существует еще много лет, пока решат эти две задачи.
А ведь более важных, пожалуй, и не существует. Они
включили бы в себя кодекс доброты и красоты во всех,
самых мельчайших деталях.
Прощайте, мои добрые, нежные подруги, которых я
люблю столь сильно, что делаю для них то, что люди
набожные делают для бога —всё, что может доставить
ему удовольствие. Вами кончаются все мои мысли и по-
ступки. Если мне представляется случай сделать доброе
дело, я его делаю и говорю себе: .«Они узнают об этом

Письма к Софи Воллан
321
п будут почитать меня еще больше». Можно быть более
великодушным, но похвала ваша мне столь приятна, *гго
я не в силах отказаться от нее. По правде говоря, коль
скоро о поступках рассказано, похвала получена — на-
града взыскана, тут можно забыть самый поступок.
Пора и кончить. Спешу одеться и отправиться /на
у^ицу Старых августинцев по поводу прошения. Я мало
надеюсь на него, однако увидим. Если бы медлитель-
ность этого дела привела вас сюда! Но не нужно под-
даваться таким мыслям. Слишком тяжело будет обма-
нуться. Тысячи поцелуев вам обеим. Я никогда не сумею
поладить с Морфизой, а она со мной. Не пойму отчего.
Не забывайте меня.
вО (104)
[Париж, 20 мая 1765 г.]
Вот, дорогой друг мой, уже третий раз, как мы, то есть
г-й Виале и я, отправляемся к г-ну де-Сартин по поводу
его проекта, и третье утро я теряю вместо того, чтобы
работать у себя в мастерской. Хоть я и буду в пол-
день у * ваших дверей, мне не придется вас! увидеть.
Тот самый экипаж, в котором я прибуду на Новую улгицу
св. Августина, доставит меня сюда, где ждет меня куча
незаконченных дел. Как устал я подчиняться обязанно-
стям. Когда же наконец освобожусь я от всех дел, кроме
одного: быть вам угодным? Никогда, никогда. Умру,
и не узнаете, как сильно умею я любить. Извини-
тесь за меня пред г-жою Лежандр. Всё преходяще, всё
обречено на разлуку; много жестокого встает между лю-
бовью и дружбой, и ничего хорошего не делаешь; ни
в чем не видишь удовлетворения — ни в честолюбии, /ни
в склонностях, ни в страсти —и живешь недовольный
собою. Одним из величайших недостатков общественной
жизни является множество обязанностей, а особенно та!
легкость, а какой человек берет на себя обязательства,
от коих зависит всё его счастье. Он женится, по-
ступает на службу и, (не набравшись еще здравого смысла;,
21 Д. Дидро, VIII

322
Дени Дидро
становится мужем и отцом. Ах, если бы начать жизнь
сызнова! Вот вопль раскаяния, ежеминутно готовый сор-
ваться с уст. Он относится ко всему свершенному мною,
за исключением сладостного союза с вами, нежный и до-
рогой друг. Если мне чего-нибудь жаль, то лишь тех
минут, что отрывают меня от вас. Шлю вам привет
и целую от всего сердца. Вот пачка писем, которую надо
передать вам по назначению.
61 (103)
Воскресенье. [Париж], 21 июля 1765 г.
Это ооег, говорили они. Но отчего не сказали они
в один голос, что дурной сон? Разве природа наделила
кого-либо из них более обширным умом, более нежной
душой, более крепким здоровьем, большим количеством
верных друзей, лучшей подругой, нежели меня? Нет.
Суть в том, что глупая природа одной рукой разрушает
то хорошее, что создает другой; что она любит подме-
шивать колоцинту в конфеты, которыми не очень-то щедро
наделяет детей своих; что система двух принципов,—
благодетельного и злотворного,—система, которая так
распространялась всеми, не столь уж вздорна, как >го-
рят в Сорбонне; что приходится пройти через это или
же поверить в гомеровского Юпитера, который сокрыл
в двух бочках всё зло и всё добро жизни и обратил ,их
в дождь, беспрестанно падающий на голову несчастных
смертных,— иные из них несколько более, другие не-
сколько менее окропляются добром или злом, но к по-
следнему пристанищу приходят почти все одинаково про-
мокшие. Если бы не такова была жизнь, разве кто-нибудь
решился бы покинуть ее? Будь она исполнена чистого,
без всякой примеси, счастья, кто стал бы подвергать ее
опасности ради отчизны, кто пожертвовал бы ею ради
отца, матери, жены, детей, друга, возлюбленной? Никто.
Счастье обратило бы людей в подлое стадо; сделало бы
их неспособными на героические поступки. Они жили бы

Письма к Софи Воллан
323
в опьянении, а умирали в неистовстве. Вот, друг мой,
довольно длинное предисловие; но суть в том, что все,
вплоть до этого письма, должно носить отпечаток сей
юдоли.
После благодеяния, оказанного мне императрицей188,
я испытал одни лишь неприятности, неудовольствия и
огорчения, за исключением нескольких сладостных минут —
вы знаете каких. То милые приятельницы без памяти
влюбляются и сохнут от тоски; а когда милые приятель-
ницы несчастны, то и мне приходится страдать. То они
переезжали, а я трепетал за их здоровье: уж не ду-
маете ли вы, что у меня могло быть хорошее само-
чувствие, в то время как они ломали себе кости, укладывал
вещи, и, перетаскивая их, глотали пыль? Я удручен! этим
отъездом, бог весть на сколько времени разлучающим
меня с ними. С тех пор как сих нет оо мною, случился
целый ряд событий, которые, в конечном счете, изгонят
меня, если не из Парижа, то по меньшей мере из
общества. Вы знаете, что г-на Троншен вызвали в Лион
по случаю болезни его компаньона, и мои шестнадцать
тысяч франков остались на руках у г-на Коллен-де-Сен-
Марк. Прежде всего, беспечность моя, так или иначе
основанная на этих деньгах, вызвала неслыханные до-
машние ссоры. Тут я получаю письмо для г-на де-Сен-Марк
от г-на Троншена; ношу его с неделю, ибо вещи, свя-
занные с денежным интересом, не очень-то трогают меня;
между тем, однажды вечером, около шести часов, от-
правляясь к дорогой сестрице, я очутился у дверей
Отель-де-Ферм и, вспомнив про письмо, вошел. Г-на де-
Сен-Марк не было в конторе, но он вскоре должен был
придти, о чем мне сообщили его писцы, ибо они весьма
учтивы. И правда, он явился, как они говорили. Иду на-
встречу г-ну Коллену-де-Сен-Марк, но он меня не за-
мечает. Коллен-де-Сен-Марк идет, не снимая шляпы, я за
ним, чуть не бегом. Он входит во вторую комнату конторы,
садится в кресло, я же стою. Передаю ему письмо; он
берет его, вскрывает, читает; поглядев о минуту на
потолок, он; возвращает мне письмо, бросал его па
21*

324
Денц Дид[о
край стола., п говорит: «Не припоминаю», затем берет
перо и начинает писать; я продолжаю стоять, но он
больше не говорит со мною. Пока он пишет, не глядя
на меня, я объясняю ему, кто я .такой, рассказываю
о себе. Когда я кончаю, он перестает .писать и, почесав
пальцем правую руку, говорит: «Ах, да, помню, я получил
ваши векселя, но у меня сейчас их ,нет, я вам их дать
на могу; вое они хотят получить такие векселя, это ка-
кая-то страсть. Не знаю, когда у меня они будут; я не
стану ради вас обирать тех, у кого они имеются. При-
ходите в другой раз, только не завтра; зайдите через
неделю, через месяц или два». Затем он снова прини-
мается писать, а я ухожу.
Ну, как вам это нравится? Из-за того, что у г-на Kojf-
лен-де-Сен-Марк сто тысяч доходу, он позволяет себе
обращаться со мною, ка;к с ничтожеством. Я был: сильно
взбешен в ту минуту, что не иошу имени графа де-
Шаролуа или какое-нибудь другое громкое имя п не
могу повторить с Коллен-де-Сен-Марком сцену, которая
произошла между президентом де-Меньером и прокурором
парламента. Это случилось однажды поутру; президент
был в рединготе, плохом круглом парике, в серых шер-
стяных чулках, о шелковым платком вокруг шеи, что
нисколько не способствовало украшению его безобразной
внешности. У него было долговое обязательство на со-
лидную сумму, и прокурор не спешил его погасить.
Председатель без церемонии входит в контору, учтиво
обращается к прокурору, ибо председатель де-Меньер
слывет самым кротким и самым учтивым человеком Фран-
ции,— таким я видел его и у себя, и у него дома. «Я уже
давно жду, государь мой, не можете ли вы сообщить,
когда мне уплатят?» — «Ничего не знаю». Президент стоял,
прокурор сидел; президент снял шляпу, у прокурора была
на голове шапка; президент говорил, прокурор писал.
«Дело в том, что я спешу, государь мой».—«Не моя
вина».— «Возможно. Однако вот мои документы; я за-
хватил их о собой, и вы мейя весьма обяжете, если
взглянете йа них».— «У меня нет времени».— «Умоляю,

Письма к Софи Воллан
325^
сударь, окажите мне это одолжение».— «Говорят вам, не
могу».— «Государь мой...» — «Вы мне мешаете. Неужели
вы думаете, что у ме'ня, кроме вас, нет других дел?
Вам заплатят тогда же, когда и другим. Убирайтесь и
йе надоедайте мне больше»4.— «Мне весьма прискорбно,
что я вам надоедаю, но вы не первый».— «Тем хуже,
не следует никому надоедать».— «Верно, но не следует
также ни с кем грубо обращаться».— «Да он просто
шутник!» — «Клянусь, сударь мой, что из нас двоих не
я шутник; мне должны, я нуждаюсь и хочу получить
свои деньги. Прошу вас только об одном, взгляните на
документы».— «Ну давайте, посмотрим на ваши доку-
менты. Если бы каждый день пришлось иметь дело с та-
кими клиентами, впору было бы бросить свое ремесло».
Председатель развертывает документы, и прокурор чи-
тает: Господин президент де-Меньер и проч. Тут он
вскакивает: «Господин президент, прошу у вас тысячу
извинений... я не имел1 чести вас зйать... ина^е...» Пре-
зидент берет его за руку, отводит от кресла, садится
сам и говорит: «Госдодий такой-то, вы грубиян; речь
не обо мне, я вам прощаю; но я имел только что .случай
убедиться, как недостойно и жестоко обращаетесь вы
с бедняками, которым приходится иметь с вами дело.
Остерегайтесь на будущее время; если ко мне поступит
хотя бы Одна жалоба на вас, вы потеряете «службу,
которую так плохо исполняете. Прощайте». Ну, что вы
об этом думаете? Разве, когда г-й Коллен-де-Сен-Марк
обошелся со мною, как прокурор, не было бы мне при-
ятно быть президентом? Вы смеетесь над этим, мне и
самому теперь смешно. Г-жа Лежандр говорит, что усе-
лась бы на стол г-на; Коллен-де-Сен-Марк; но ведь не-
мудрено и растеряться, очутившись неожиданно в роли
лакея, вовсе тебе несвойственной.
Но вот другой случай. Тома189 участвует в соиска-
нии премии Академии; он прочел мне свою речь, я по-
давлен ею. Полный впечатлений, иду обедать к барону.
После обеда, оставшись вдвоем, мы отправляемся гулять
в Елисейские Поля. Разговаривая о красноречии, éapoir

326
Дени Дидро
замечает: «По чести сказать, у нас нет недостатка в Ора-
торах, ведь существует семнадцать „Похвальных слов
Декарту"». Я ответил ему, что знаю одно, которое
стоит шестнадцати.—«Не то ли, что начинается словами:
„В тысяча шестьсот... таком-то году из Стокгольма при-
везли прах Декарта...14?» — «То самое».—«Да, говорят, оно
превосходно».— «Значит, вы знаете автора ее?»—«Знаю,
и но надо быть особенным знатоком стиля, чтобы с первых
же десяти строк быть столь же осведомленным: имя его
всюду начертано».
Тут барон угадал, что это Тома, и начал повсюду
трезвонить, что Тома прочел мне свою речь, что она
превосходна; он забыл, что Академия исключает всякого,
кто открывает свое имя. Болтовня барона доходит до
ушей Тома, он в отчаянии, о чем я узнаю от его друга
Барта. Можете себе представить мое состояние. Радость,
доставляемая мне благодеянием императрицы, не может
сравниться со скорбью, какую я испытываю. Не пыо,
не ем, не сплю, еле волочу ноги, голова идет кругом.
Но худшее впереди... Меня прерывает сам Барт, я дол-
жен прослушать комедию и смеяться.
И вот, мой друг, оя прочел свою комедию, и я по-
смеялся; в основном она в духе Мольера, но написана
по-современному. Вы думаете, что нечего больше сказать
о болезнях и врачах, ну так увидите.
Хуже всего для Тома и для меня то, что об его
соискательстве никто не знал; что у него имеются в Ака-
демии враги; что некоторые из похвальных слов очень
хороши, и им могут оказать предпочтение; что как бы
справедливо ни было это предпочтение, но если только
оно не явится результатом всеобщего голосования, Тома
всегда будет казаться, что моя нескромность лишила его
премии и, быть может, отдалила от Академии, куда ой
^был бы принят, если бы не снял свою кандидатуру,
когда Мармонтелъ выставил свою. Сегодня увижу Мармон-
теля; скажу ему только два олова, но они должны про-
извести сильное впечатление: в случае, если Тома не бу-
дет увенчан, хотя и достоин премии, оя, Мармонтель,

Письма к Софи Воллан
327
прослывет человеком не только лишенным тонкости су-
ждения — упрек, который он разделит с прочими судьями,
но и неблагодарным,— упрек безмерно более жестокий и
только им одним заслуженный.
Вы думаете, это всё? По правде сказать, и этого
достаточно... Третьего дня отправляюсь обедать к барону.
После обеда Мармонтель отводит меня в сторону и
говорит: «Мой друг, я пропал».— «Что случилось?» —
«Я пропал, с моей поэмы кто-то снял копию. Дамилавилль
сказал Мерлену, а Мерлен — мне. Я давал ее только вам
и еще одному лицу».—«Вы никому не доверяли ее?» —
«Нет, я прочел ее своим друзьям, но ,не оставлял у них.
Гримм, г-жа Эпине, Дамилавилль, г-н де-Сен-Ламбер чи-
тали ее на моих глазах».— «Кто же это лицо, которому
вы доверили рукопись?» — «Я был за городом в гостях
и дал ее прочесть хозяйскому, сыну; у .меня не хватило
мужества отказать ему; он взял ее на одну ночь. На
следующее утро он уехал в Париж и ^пробыл в отсутствии
четыре дня. За это время один из ,его друзей, как мне
известно, дважды брал у него рукопись и каждый раз
держал ее сутки; я видел этого приятеля, его сильно
соблазняло списать поэму, но он ее не списал».—
«Пошлем за каретой и поедем скорее к Дамилавиллю,—
сказал я,— ибо мне жизнь будет не в жизнь, пока не
выяснится эта история».— «И мне также».
Отправляемся к Дамилавиллю, его нет дома. Уславли-
ваемся встретиться у него на следующий день. Какая же
предстоит ночь! И никого, кому можно поверить свое
горе и кто разделил бы его! Где ,были вы, друг мой?
Вчера увиделись о Дамилавиллем. Он узнал про рукопись
от некоего Нэжюна190, а некто Дюкудрей рассказал, что
рукопись была у него в руках. Дюкудрей и есть приятель
молодого человека, которому Мармонтель дал прочесть
рукопись. Что вы скажете обо всей этой истории? Мар-
монтель клянет себя за то, что написал поэму, я — за
то, что попросил ее. Он дал себе .слово воспользоваться
этим уроком; и мне не следует его забывать.
Поспешите, приготовьте мне маленькое убежище, по-

328
Дони Дидро
ближе к вам, где я бы мог .укрыться от всех своих
горестей. Для человека бесхитростного, как я, не может
быть счастья среди миллиона людей. Пусть живу я в без-
вестности, забвении, вблизи от любимой, я никогда /не
доставлю ей ни малейшего огорчения, и возле нее никакое
горе не посмеет приблизиться ко мне. Готово ль мне
убежище? Придите разделить его со мной! Мы встретимся
поутру; проснувшись, я побегу узнать, как провели вы
ночь; мы поведем беседу, расстанемся, чтобы гореть же-
ланием увидеться вновь; отобедавши вместе, уйдем гу-
лять далеко, далеко, пока не найдем уединенного ме-
стечка, где никто не увидит нас. Там будем говорить
о своей любви и будем любить друг друга; в креслах
мы найдем отдохновение от легкой, сладостной усталости,
причиненной наслаждением, и, в ожидании ужина, будем
играть. Поужинаем с аппетитом и ляжем в мягкую по-
стель, довольные, с легким сердцем и здоровым телом,
чтобы встретиться на другое утро и провести такой же
день, как накануне. Так проживем мы цельй век, никогда;
не обманываясь в ожиданиях своих. Прекрасная мечта!
62 (ПО)
[Париж], 28 июля 1765 г. 7-е воскресенье, вот, я и опять.
Был десятый час вечера. Мы беседовали с ним191
наедине, чего давно уже не случалось, хотя мы оба
всегда находили в уединении от толпы прелесть неизъ-
яснимую... «Прелесть неизъяснимую» следовало бы пере-
ставить, но я ни за что не стану переписывать заново
две строчки из-за небрежности стиля... Мы разбираем
свое и чужое поведение. Других извиняем, к юебе менее
снисходительны. Когда появляется литературная новинка,
мы высказываем свое суждение, обычно строгое, хотя
одна красивая строка доставляет нам больше удовольствия,
нежели причиняет огорчения сто недостатков. Красивая
строка—единственное, что мы помним, остальное забываем.
Расставаясь, всегда находим, что время пролетело слишком

J. F, MARMONTEL,
Ж>В Л>ЛСЛDEMIE FILâKÇOISm.
М&рмонтедь
О гравюры Дюшепа

Письма к Софи Воллан
32ÏÏ
быстро. Мы и йе заметили, что пробыли вместе, по меньшей
мере, часа три, когда Гримм встал, позвал лакея и пе-
реоделся... «Куда же вы направляетесь в этом фраке
неопределенного цвета?» — «Ужинать к баронессе, а от-
туда за город».— «В котором же часу предполагаете вы
туда прибыть?» — «Время rie имеет значения; а вы ,куда
собираетесь ?» — «На улицу Старых августинцев — побе-
седовать, забыть о превратностях жизни и примириться
с людьми».— «В обществе красивой женщины, таков и мой
рецепт..* О чем же беседуете вы там, наедине, сидя на
одной оофе, в час, неподходящий для назойливых людей».—
«О разных разностях».—«Я предпочел бы что-нибудь
одно. Я йе столь разнообразен, как вы».— «Тут и веселое
и серьезное, благоразумное, а иногда и шутка».—«У мемя
является желание присутствовать при этом, хотя бы для
того, чтобы подобрать материал для моих скудных .писа-
ний».— «Зависит от вас. Оставьте баронессу и загородную
поездку и пойдемте со мною».— «Полагаю, что это легко-
мысленно, к тому же я опасаюсь дурного приема».—
«После всего, что я яалгад про вас, этого не может
быть».— «Чудовище!» — «Отчего? Помимо качеств, которых
вам йедостает, я наградил вас качествами, какие лселал бы
в вас видеть и благодаря которым вы стали желайны».—
«Ужасное чудовище!» — «А какая в том беда, коль скоро
вас никогда не увидят?»... Вот что называется ловко спро-
вадить друга... Когда людям что-либо предлагаешь, надо
показать неудобства и преимущества,— этого требует
честность. Незачем описывать вам последствия сцены.
Провел о дорогой сестрицей несколько приятнейших ве-
черов. Часто говорили о вас, но вас с нами не было. Ей все
кажется, что я возбуждаю в вашей маленькой племяннице
чувства, которые воспрепятствуют ее счастью, если я не
остерегусь. Предоставляю ей говорить и смеюсь.
Вот еще одна невеселая история. Г-жа Дидро и я
старались выразить Даламберу как можно больше участия
с тех пор, как мы узнали о его болезни. Г-жа Дидро
стала навещать его по утрам, а я после обеда. Говорят,
Ой вне опасности; для меня эта весть более чем для

330
Дени Дидро
кого-либо приятна и удивительна. Заболев расстройством
желудка, он два, три дня не обращал на него внима-
ния, и оно перешло в воспаление брюшины, что потре-
бовало кровопускания, несмотря на противопоказание та-
кого лечения при расстройстве. Я испугался при виде
©го. У него было опухшее лицо, дикий взгляд, воспа-
ленные губы, синий цвет лица; тем не менее, он сохранил
веселость речи. Когда я рассказал ему, что Дамилавилль
решил отправиться в Женеву, Даламбер ответил: он ду-
мает, что едет к Эскулапу, а на самом деле отправляется
к Аполлону192. Вернемся, однако, к моей истории: в пер-
вый раз как мка Дидро навестила Даламбера, она за-
стала у него Буржеля, Вателе, некоего аббата Бона,
Морелле и некую мадмуазель Леспинас, которая является
в восемь часов утра и уходит лишь в полночь. Даламбер
спросил1 у г-жи Дидро, как мое здоровье,—оно в то
время было нисколько не лучше, чем его собственное.
Так как барынька непрочь поболтать, она не стала упу-
скать случая, аббат же Морелле, большой шутник, взду-
мал передать мне на другой день у барона свой разговор
с нею в комических выражениях, чем привлек внимание
присутствующих; тут я прервал его, указав весьма серь-
езным и твердым тоном, что разговор идет о моей жене,
а потому я прошу его либо замолчать, либо изъясняться
в более подобающем для меня тоне. Затем, придвинув
кресло и усевшись напротив, я сказал: «Господин аббат,
сделайте милость и выслушайте меня две минуты не пе-
ребивая; я же предлагаю дать вам взамен столько вре-
мени, сколько вам потребуется для ответа». Он согла-
сился, и я продолжал: «Г-н аббат, вы шутник по обя-
занности, но существуют правила, которые должен знать
всякий шутник, и вам они вероятно небезызвестны, но
вы о них всегда забываете. Первое заключается в том,
что даже самый презреяньй человек, с каким имеешь
дело, не потерпит, чтобы в его присутствии унижали
его отца, мать, жену* сына, дочь и друзей. Второе —
всякая шутка имеет предел; перейдя его, шутник пере-
стает быть остроумным и становится дерзким. Третье,

Письма к Софи Водлап 331
требующее наибольшей сообразительности,— это знать
расположение духа того лица, к которому относится
шутка. Когда человек весел, здоров, процветает,— он
готов шутить; при всех иных обстоятельствах,— когда
человек болен, страдает душою,— шутка совершенно не-
уместна; чтобы вы могли понять, насколько важно это
правило и как трудно ему следовать, я напомню ваши
слова по поводу Монтами, которого вое мы оплакивали,
самого старинного друга барона: «он отправился хода-
тайствовать о местечке для вас на том свете»; неужели
вы считали уместным шутить так с человеком, только
что потерявшим друга? Четвертое правило заключается
в том, чтобы не забывать трех предшествовавших, иначе
шутник подвергает себя опасности быть выброшенным из
окна». Аббат, извинившись передо мной скромно и чисто-
сердечно, протянул мне в знак дружбы руку; я пожал
ее и больше об этом не было речи. Если бы здесь
присутствовал Сюар, я ни за что не удержался бы и
добавил: вот четыре правила, которые должен запомнить
шутник, и из них г-н Сюар мог бы также извлечь для
себя пользу. Г-жа Гольбах не любит аббата, и она
была ко мне чрезвычайно внимательна во время обеда...
После обеда мы долго беседовали с нею, говорили
о толпе ее обожателей. Я не мог умолчать о том, что
чувства, питаемые ими к ней, нисколько не приумножают
моего уважения к ним, что все они умеют писать пре-
красные изречения, весьма нравственные и честные, но
сами считают излишним для себя следовать им.—«Разве
это от них зависит?»—«Не знаю, скажу только, что ни
один из них не знает вас так, как я, и не считает
столь любезной, сколь кажетесь вы мне».— «Дело в том,
что вы никогда не видели меня утром. Приходите ко
мне как-нибудь поутру».— «Ради вас она пустит в ход
все свое искусство ловкой кокетки»,—добавил Дален-
вилль.— «Нет, я буду остерегаться,— ответила она,—
он слишком хитер, он догадается, и тогда все пропадет
зря. Пусть все сделается само собой»... Эта женщина не
знает, сколь я храним. Она несомненно очень остроумна;

332
Дони Дидро
она не уступит в лювкости и вкрадчивости самому змию.
В йей есть веселость, легкомыслие, нежность, свежесть,
молодость, глаза, цвет лица... Но я люблю, люблю един-
ственную, прелестную. И я бесконечно уважаю себя за
привязанность, какую к ней питаю. Я честный человек,
и мне уже пятьдесят. А жена и дочь моего друга всегда
были и будут для меня священны, угрызения совести
для меня страшнее смерти... Ты вообразить себе не
можешь, дорогая подруга, как высоко ценю я себя за
то, что сумел воздать должное всем твоим качествам;
как счастлив, что встретил тебя, как ты была мне дорога,
когда я впервые сказал тебе об этом, как становишься
дороже с той поры. И это отнюдь не иллюзия.
Время рассеивает иллюзии, для всякой страсти йа-
ступает конец. Чем чаще я тебя видел, тем сильнее
любил. Со временем моя нежность возросла; суть в том,
что в основе ее лежат качества, реальность и ценность
которых росла с каждым днем. Твой возлюбленный сле-
довал лишь примеру твоих друзей. Они питают к тебе
всё большую дружбу, а я люблю тебя больше, чем кЮгда-
либо. Твоя мать, твои сестры, твои племянйицы, все твои
знакомые чувствуют, ка.к крепнет их привязанность к тебе,
в силу привычки обладания, а. я не отстаю от них. Про-
щай, мой дружок. Будь здорова и впредь.
Надобно закончить письмо двумя шутками, они тебя
рассмешат. Зйаешь ли, что делала бы целыми днями твоя
сестра, будь она мужчиной? Она производила бы детей.
Вот подходящее дело для женщины, которая не по-
знала мужчины. Мармонтель говорит, что поэзия за-
ключается в преувеличении. В то же самое время кто-то,
в разговоре с баронессой, выразил сожаление, что у ней
полное отсутствие груди, а она весьма тонко ответила:
«Очень жаль, что вы не поэт, а то* я предложила бы вам
поглядеть на мою руку,— тогда вы нашли бы, что у меня
есть грудь».
Как всегда, передайте мое почтение дамам, а мадмуазель
Мелани шепните на всякий случай словечко на ушко,—
может1 что и выйдет. Гашон1 вне опасности. Начинает

Письма к Софи Воллан
333
есть. Дражайшая сестрица и я хотели ему написать, что
теперь, когда ой не годится для Парижа, ему следо-
вало бы съездить в Иль; а лишь только ой вновь станет
на что-либо годен, его отправят обратно, в Париж. Про-
щайте.
63 (111)
Воскресенье. [Париж], 1 августа 1765 г.
Слава богу! Двадцать четыре письма получены; оста-
лось три, не считая настоящего.
Итак, я выпроводил из Парижа дорогого барона', ко-
торый на два месяца; расстается с женой, детьми и
друзьями, сам не зная зачем. Подозреваю, что человек
этот скучает, несмотря на довольство и счастье, среди
коих он живет. Суть в том, что всё это ! не имеет
значения при отсутствии разума; й чувствительной души.
Беги, беги, друг мой, беги, куда хочешь, тебе йе убе-
жать от самого себя. Пишу вам от Дамилавилля; он
уезжает завтра в Женеву. Очейь боюсь, как бы; он
не поплатился жизнью за несколько сомнительных и не-
подходящих удовольствий. Слишком дорогая цена. Вче-
рашний день был весьма тягостей для человека, который
от усталости ног под собой не чувствовал, между тем
как ему необходимо былЬ вдоль и поперек избегалъ Па-
риж. Обещал барону отобедать с ним накануне его отъ-
езда и позабыл, что Дамилавилль тот же день назначил
для прощания с друзьями. Он снял комнату у люксембург-
ского привратника и все заказал; вот почему волей-
неволей пришлось обмануть барона. Свидание друзей
состоялась в Кармелптовой аллее. Нас было трое или
четверо йа скамье близ ворот того же названия. Вдруг
мы услыхали крики, доносившиеся с переднего мона-
стырского двора. Какая-то женщина упала в обморок
у выхода из церкви. Один! из нас бросается на помощь,
стучит в ворота монастыря, привратник открывает. «Ско-
рей, отче, сйорей каплю мелиссовой воды для умирающей
жеЩщгны!» — «Нету воды»,—холодно отвечает монах и

334
Дени Дидро
запирает ворота. Предоставляю вам, друг мой, поразду-
мать на досуге о великом действии религии. Среди нас
был монах другого ордена. «Вот как может обесчестить
весь орден грубый и жестокий привратник»,— воскликнул
он с прискорбием.—«Не беспокойтесь, государь мой,—
ответил я,— поступок этот столь узка сен, что каждого,
кто вздумает рассказывать о нем, сочтут клеветником».
Этот монах обладал быстрым умом, был человек бла-
говоспитанный и отнюдь не ханжа. Разговор зашел о ро-
дительской любви. Я сказал, что это самая могуще-
ственная из всех людских привязанностей. «Отцовское
сердце!—продолжал я,— нет, только тот, кто был от-
цом, знает, что такое родительская любовь; это тайна,
к счастью, неведомая никому, даже детям. Первые годы,
проведенные в Париже, я вел образ жизни весьма не-
умеренный,— добавил я,— поведение мое достаточно раз-
дражало отца, даже без преувеличений; однако не было
недостатка и в клевете. Отцу передавали... Чего только
не говорили ему. Представился случай его навестить.
Я без колебаний уехал, полный веры в его доброту, и
представлял себе, как мы встретимся, как я брошусь
в его объятия, мы оба заплачем и всё будет забыто.
Я оказался прав».— Тут я остановился и спросил монаха,
известно ли ему расстояние отсюда до моего дома.—
«Шестьдесят льё, отец мой; а как вы думаете, если бы
было сто льё, разве он оказался бы менее любящим и
снисходительным?» — «Напротив». — «А тысяча?» — «Ах,
можно ли дурно обращаться о сыном, возвращающимся
столь издалека?» — «А если бы он был на луне, на Юпи-
тере, на Сатурне?» — Эти слова я произнес, подняв глаза
к вебу, а мой монах, потупив взор, погрузился в раз-
мышление.
Отобедали весело. Позволили себе говорить о поли-
тических бедствиях, о безбрачии, причем наш монах ни-
сколько не оскорбился; он не слишком защищал порочность
своего положения, предлагая лишь пощадить людей, остав-
шихся холостяками во имя религии, пока не будут из-
гнаны из республики вое те, кто не женится из любви

Письма к Софи Воллан
335
к разврату и излишествам. Мы указали ему, что по-
следние но дают обетов, и если: бы первые отказались
от своих клятв, то мы отнеслись бы к ним более снисхо-
дительно; что существует некоторое различие между
плохим гражданином и человеком, который клянется
у подножия алтарей быть таковым. Всё обошлось весьма
благополучно.
Известно ли вам, что бенедиктинцы подали королю
прошение о секуляризации, получившее гласность через
печать; но вы ни за что не догадаетесь, что министер-
ство имело глупость не поймать их на слове. Между
тем это правда. Предоставив монахам возможность со-
здать себе приличное существование, государство полу-
чило бы огромные угодья, и oirti оплатили бы часть его
долгов. Такой пример поощрил бы кармелитов и авгу-
стинцев просить разрешения снять рясу, и, таким об-
разом, менее чем в двадцать лет, Франция без всякого
насилия освободилась бы от червя, который точит и будет
точить ее до полного уничтожения. «Ничто не может
быть менее пристойным, чем выраженная в прошении
бенедиктинцев просьба избавить их от унизительного
одеяния,— рассудительно заметил нам монах,— унизить
могут одни лишь дурные нравы; поэтому просьба эта
равносильна признанию в них».
После обеда мы отправились гулять. Дорогою монах
спросил у меня, отчего человек словно забывает о само-
любии, слыша про какой-нибудь добрый поступок, а так-
же, почему испытывает он при этом невольную и тайную
радость.— «Оттого,—ответил я,— что он сразу угадывает,
кто творец или предмет благодеяния. Когда мы чувствуем
себя неспособными на великое дело, мы считаем долгом
своим показать, что сознаем его ценность, и, не имея
возможности быть великим, стараемся быть справедли-
вым, ибо это единственное наше преимущество».— Я до-
бавил, что вовсе не всегда нам приятно слышать о добром
деле. Представьте себе двух друзей, из которых один —
бедияк, а другой — черствый богач; расскажите им ка-
кой-нибудь случай благодетельной дружбы и наблюдайте

336
Дспи Дидро
за их лицами. Никто не любит наставлений', когда нет
мужества следовать им.
В шестом часу вечера гости разошлись, и я остался
один! с Дамилавиллем. Два моих замечания о «Похвалах
ДеКарту», представленных в Академию, весьма понра-
вились ему; первое — не следует затрагивать страсти,
пока не убежден разум; возвышенное, не подготовлен-
ное силлогизмом, не производит нужного действия; вто-
рое— если оратор тронул: меня за живое, он не должен
спугнуть сладостного впечатления чем-нибудь ошеломляю-
щим; надо, чтобы за патетическим следовало нечто мяг-
кое и неопределенное, не требующее о моей стороны
никакого напряжения; после сильного- душевного движе-
ния истощенней оратор нуждается в покое так же, ка|ю и я.
Так беседуя, провели мы время до восьми часов, после
чего расстались-: oit пошел укладывать вещи, а я от-
правился к барону, чтобы обнять его на прощание. На
улице Рояль я застал в оборе всю толпу его знакомых.
Сели ужинать.. Баронесса, невидимому, весьма благо-
склонно относилась к будущему отсутствию супруга, й я
простил ему желание уехать, коль скоро это не огорчало
его жеяу. Между тем, сам я был озабочен. Я чувство-
вал бы себя, казалось мне, менее озабоченным, будь зре-
ние и руки мои достаточно длинными, чтобы настигнуть
его, предостеречь и помочь ему в далекой Англии. Рок
всюду одинаково угрожает нам. Думаю, однако, что ме-
нее всего страшен он там, где не причинил нам никакого
зла. Неизвестно, что готовит нам судьба на чужбине.
Если бы я мог видеть вас отсюда; если бы я только
имел волшебйое зеркало, которое показывало бы мне под-
ругу мою в любую минуту; если бы жизнь ее проходила
перед моими глазами в зеркале так, как в том краю, где
она находится,— мне кажется, я был1 бы спокойнее. Я не
расставался бы с зеркалом; сколько раз вставал бы я
ночью, чтобы увидеть тебя спящей! Сколько раз говорил
бы тебе: «Осторожно, друг мой, вы слишком утомляете
себя; идите в эту сторону, здесь красивее; солнце вредйо
вам; ты слишком позднЮ ложишься, слишком долго чи-

s
s *
S »
I

Письма к Софи Воллан
337
таешь; не ешьте того-то; что с вами, вы кале будто пе-
чальны». Ты бы не слыхала меня; но когда разум напра-
вил бы тебя туда, куда хочу я, я был бы так рад, как
будто ты повиновалась мне. Неизвестно, быть может,
зеркало причинило бы мне больше горя, чем радости.
Неизвестно, не разбил бы я его однажды от злости, 'но,
разбив, наверное собрал бы все осколки. Если бы слу-
чилось мне увидеть, что кто-то целует вам руку, а вы
улыбаетесь; если бы я счел, что ты слишком скоро меня
забыла! Нет, нет, не надо волшебного зеркала, я не хочу;
мое воображение прекрасно служит нам обоим.
Была полночь, когда я вышел от барона. Тем не ме-
нее, я отправился к Гримму за девятым по счету пись-
мом от моей возлюбленной. Один немецкий графчик, ко-
торому я полюбился, проводил нас и доставил1 мейя до-
мой в час йочи. Прочел твое письмо перед сном; хорошо
ли спалось мйе с письмом от возлюбленной под подуш-
кой? Повидался сегодня с Даламбером; он велел пере-
нести себя из дому к Вателе. Я застал его одного; сви-
дание наше было весьма нежным. Оттуда с Ларю на обед
к любезнейшей сестрице. После обеда собирались отпра-
виться вместе в Люксембург посмотреть картийы, но до-
мешала спешная работа в мастерской.
Беседы наши попрежнему очаровательны: говорим о
матери, детях, внуках, обо всём, что нам всего дороже;
не забудьте передать про это. С дорогой сестрицей слу-
чилось большое происшествие, узнаю о нем завтра;
только — молчок. Прощайте, добрый друг.
64 (114)
[Париж], 8 сентября 1765 г.
Неужели мы созданы, чтобы вечно ждать с!ча&тья?
А счастье дано нам, чтобы никогда не сбываться? Еще
два, три месяца такой жизни, и я приду к убеждению,
что условия человеческого существования безразличны,
и отдамся на волю течению, не заботясь о том, .куда оно
22 Д. Дндро, VIII

338
Дени Дидро
мейя принесет. Состояние мое было весьма ограничено;
необходимость отдать часть его в приданое дочери, когда
настанет для нее пора замужества, тревожила меня, ибо
раздел возможен: был бы лишь при условии переезда
в провинцию в поисках заработка или голодания в Па-
риже, и это, повидимому, обрекало меня на работу до
глубокой старости, когда человек становится немощей
и нуждается в покое. И вот, неожиданный случай при-
носит мне богатство, избавив от забот о будущем. Стал ли
я счастливее? Ни в коей мере. Непрерывная цепь мел-
ких неприятностей довела меня до настоящего момента.
Я знаю прекрасно, что расскажи я про свои невзгоды —
меня засмеют: я и сам иногда смеюсь над ними,— но
что из того? Покой мой ничуть не менее нарушен ими,
и я не предвижу спокойствия и в будущем... Однако
пищеварение мое, повидимому, улучшилось, ибо по мере
того кал я пишу, у меня проходит желание продолжать
в том же скучном й назидательном тоне.
Дон Диэго вернулся. Как я предсказывал, год тяжбы
и отсрочка пользования домом нисколько не отбили у
него охоты приобрести его. Интересно, как он посту-
пит, чтобы избавить себя от лишних расходов, раз он
не может решиться два или три года жить в разлуке.
Я присутствую при всех обсуждениях, но молчу. Он хо-
тел бы получить от меня совет, отвечающий его инте-
ресам; однако интересы эти настолько не совпадают
о моими, что меня могут, пожалуй, заподозрить в от-
сутствии привязанности к вам.
Вчера, в Тюильри Легран был чрезвычайно возмущен
моими словами. Я говорил дорогой сестрице, что ей сле-
дует четыре-пять месяцев в году жить в Париже, осталь-
ное же время проводить в имении вашей маменьки вместе
с дочерью, сыном и воспитателем. Легран, находившийся
рядом со мной, отвел меня в сторону и сказал: «Поду-
майте, что вы говорите! Что будет с ней, что будет
с вами, если она последует вашему совету?» — «В нашем
самозабвении гораздо меньше великодушия, чем вы по-
лагаете,— ответил я.— Ее и мое благополучие ни в коей

Письма к Софи Вол лап
339*
мере не будет принято во внимание и не1 повлияет на ход.
дела; дружба наша имеет значение только для нас, и мы
плохо знали бы людей, если бы вообразили себе, что
ее могут принять в расчет, когда дело юошется денег
и экономии. Соблюдение приличий и правильная оценка
их —вот единственное преимущество, какое мы можем
извлечь из своего положения, и это останется при мне.
Немного, но всё же больше чем ничего. Эта избавит
меня от праздных замечаний, а других — от необходимо-
сти на них отвечать».— Мне кажется, что я прав и по-
ступаю правильно, как вы думаете?
Вчера, в понедельник, мы вое обедали у Гашона.
Я предложил нанять на два года квартиру в его доме;
там имеются прекрасные погреба на пять или шесть ты-
сяч бутылок вина, которое играет немалую роль в на-
ших беседах. Г-жа Лежандр отнеслась к моему предло-
жению со свойственным ей пылом; дон Диэго, однако,
не преминул напомнить ей, как она возражала против
этого три месяца тому назад, считая, что молодой и кра-
сивой женщине не пристало жить под одной кровлей с хо-
лостяком, поведение коего далеко еще не установило за;
ним репутации человека благоразумного. Однако ничто
так не тяготит ее, как неопределенность положения;
и вот она поспешила ответить своему дорогому супругу,
который в ту минуту, повидимому, отдал предпочтение
жене своей перед вином: «У вас имеются другие виды,
но их нетрудно угадать, даже не будучи Эдипом, ибо
они отнюдь не представляют собою столь великой тайны.
Стоит поговоригь со Сфинксом, и загадки его становятся
ясны».
После обеда Гашон отправился к Королевскому мо-
сту, чтобы дождаться там и перехватить по дороге пор-
тугальского посла, весьма заинтересованного г-жей Жер-
мен. Погода была довольно холодная. Больной, нетерпе-
ливый, зябкий Гашон, видимо, все еще ухаживает за
этой женщиной. Впрочем, он говорит об изменах мужа,
как любезная сестрица о волосах своего сына, которые
цветом слегка похожи на солому.
22*

•340
Дени Дидро
Мадмуазель Буало, г-жа Лежандр и я остались в
Тюильри, поджидая Леграна и дона Диэго,— они пошли
осматривать дом. Ой очень изменился с той поры, как
перешел в нашу собственность. Неделю тому назад он
совсем разваливался; ньше же осталось починить один или
два потолка. Не стоит ждать определения суда ради та-
кого ничтожного ремонта. А дорогая сестрица, которая
еще сто лет проживет со своим супругом и не узнает, что
он за человек, toe ьидит, что ее хотят поселить здесь, пе-
реводя из одного этажа в другой, пока продлится ре-
монт, или отправить ее в провинцию о полным убежде-
нием, что в мгновение ока для нее будет готов особняк.
Вы бежали из Парижа, чтобы не слышать более раз-
говоров о доме, а я не перестаю докучать вам. Потер-
пите немного; дон Диэго уезжает в четверг, любезная
сестрица — на следующей неделе. Я останусь один, и вы
ни о чем более не услышите. Но я забыл, что сестрица
едет к вам, а за нею последуют и разговоры о домах.
Не видел ее сегодяя. Повидимому, она провела весь
день в обществе Перронне193, которого, по собственному
ее утверждению, отослала весьма далеко.
Дней пять или шесть назад я позволил затащить
себя к Ван-Лоо194, людям весьма, по-моему, приятным.
Отобедал по-семейному у одною англичанина, первого
живописца английского короля, с его женой и дочерью.
Фамилия англичанина — Рамзай; о нем упоминается в из-
вестных рукописях Вольтера по делу Каласов; там гово-
рится про некую молодую девицу, плутни которой чуть
да послужили причиной позорной гибели нескольких до-
стойных людей; и если бы г-н Рамзай не открыл тлаза
правосудию, их постигла бы самая злая учас'гь. Говорят,
что он плохой живописец; но рассуждает он прекрасно.
После обеда условились отправиться сегодня осма-
тривать круглую беседку в Королевском саду; я взял
на себя поручение просить, чтобы ее открыли для нашей
компании в часы, когда она закрыта для публики. Забыл
сказать, что появление у Ван-Лоо г-жи Берне и г-жи
Блондель обратило меня в бегство в весьма ранний час.

Письма к Софи Воллан
341
Сегодня все мы обедали у Латура. Вечерам отпра-
вились прогуляться в сад Инфанты, где мне не удалось,
избежать встречи о г-жою Блондель. Возобновил знаком-
ство; между нами наилучшие отношения; но больше мы
с нею не увидимся, у нас вошло в обычай встречаться
не чаще, как через каждые шесть или семь лет.
Заходил вечером к дорогой сестрице; она ушла в Пале-
Рояль, но я не стал утруждать себя поисками; ибо,
может быть, плохую услугу оказываешь ей, нарушая ее
свидание наедине, хоть она и утверждает обратное. Чорт
возьми, если уж они так претят ей, то пусть отделается
от них сама, вместо того чтобы взывать постоянно о по-
мощи. Не могу одобрить политики, какой она держится
в отношении этого человека. В ней говорит корыстолю-
бие, а ему предоставляется думать, что это увлечение;,
и вот, дела идут ни шатко, ни валюо, пока не произой-
дет объяснения.
Кстати, расскажу вам одно свое наблюдение, кото-
рое вас несомненно рассмешит: наконец он понял, что
наводит скуку,— поэтому дома у себя он упражняется,
чтобы быть занимательным в обществе. Он появляется,
начиненный сказочками, анекдотами, прибаутками, всяче-
ским пустословием, и пересыпает ими разговор; но так
как нрав у меня своевольный и прихотливый, не очень-то
склонный мириться с общими местами, то чаще всего
наш барин оставляет при себе часть своих запасов.
Если бы вы слышали, каким учительским тоном №
заговорил, попав в Академию! Кстати об Академии:
наши академики опозорились. Король передал Академии
наук пенсию, освободившуюся за смертью Клеро; ее над-
лежало присудить Даламберу, человеку небогатому, ме-
жду тем ее оспаривал Вокансон, а у Него сорок тысяч
ливров ренты. Все голоса получил Даламбер, тогда
как уделом его конкурента было всеобщее возмуще-
ние — справедливая награда за жадность и мерзкую
скупость.
Прогулка в Королевский сад сегодня не могла со-
стояться! Г-н Добантон отлоокил ее до завтра. Теряю

342
Денн Дидро
из-за этого время, какое должен был бы посвятить
своему другу-
Ах, друг мой, что за ужасная обуза этот салон!
Ларю, которому я посулил небольшой барыш, оказывает
мне прекрасные услуги; однако в образовании этого мо-
лодого человека имеются большие пробелы; пишет ori
так же плохо, как прачка или епископ; но что мне до
того? Замечания его хороши, и мне удается их разобрать.
Ну как, начинаете понемногу приходить в себя после
реймских торжеств? Коронация, обед, концерт, спектакль,
фейерверк, ужин, бал,—я забыл прогулку,— тут более
чем достаточно, чтобы утомить существо покрепче вас.
Вы вернули покой дорогой сестрице и хорошо сделали.
Ваш долг — дарить ее своею дружбой, потому что она
очень любит вас, и я весьма доволен способом, каким
вы платите ей этот долг. Иногда думаю: если я умру,
а она останется в живых, то жизнь для вас не утратит
всей своей сладости. И тогда я начинаю спокойнее от-
носиться к событиям; в случае болевни, у меня оста-
нется утешение. Ускоряю ее отъезд насколько можно;
и если эта лучшая часть вас самой еще йе отдана вам,
то не моя и не ее в том вина. Ваши письма доставляют
ей бесконечное удовольствие. Они как бы продолжение
моих. Пишите ей часто и пространно. Я не буду жа-
леть о тех минутах, которые вы похищаете у меня, чтобы
посвятить ей. Ради нее только прощу вам недосыпание.
Получил от вас восемнадцатое письмо, а где же сем-
надцатое? Куда оно девалось? Идет ли в счет шалон-
ское? С издателями еще не уговорился окончательно.
Ни денег, что они мне должны, ни расчета не получил.
Это взбесило бы меня, если бы не подоспела весьма
кстати маленькая сердечная тревога; она отвлекла меня
от денежных дел. Хорошо иметь только одно чув-
ствительное местечко,— правда, больно, если его ранить,
будь то хотя бы булавочной укол,—зато всё осталь-
ное неуязвимо.
Деньги от императрицы, о которых вы великодушно
вспомнили, помещены в четырех билетах поземельной

Письма к Софи Воллан
343
ренты; срок их исчисляется с 1 августа, ввиду чего
я теряю проценты за два месяца: так угодно господу
богу и кроткому, учтивому г-ну де-Сен-Марк.
Прощайте, дорогой и нежный друг мой: будьте здо-
ровы, спите спокойно, а когда отдохнете, напишите мне
и дорогой сестрице. Наслаждайтесь всеми приятностями,
какие может доставить пребывание в Иле, пока не при-
будет к вам сестрица, чтобы возвратить самую сладост-
ную долю счастья, какой вам недостает. Если смогу, то
приеду через две недели развлечь вас и буду посредни-
ком между нею и вами: такова моя роль здесь, такой
она останется там, и отнюдь не будет мне неприятна.
Передайте нежнейшее мое почтение маменьке вашей и
сестрице. Если мадмуазель Мелани меня позабыла, ладно!
Ладно, я еще вспомню о ней!
65 (115)
[Париж, 20 сентября 1765 г.]
Кажется, двадцатое письмю. В четверг отвечу да
двадцать второе.
С чего начать? Сказать по совести — не знаю. Разве
с наших вечеров, сладчайших часов для дорогой сестрицы
и для меня, часов, которых ждешь весь день, утехй
от всех забот? Почему вы не принимаете участия в этих
беседах? Вы бы слышали всё, о чем мы говорим, и
узнали бы всё, ч^о невозможно вам передать. Нет, я не
верю, что есть на земле создание столь же честное и
простодушное, как сестрица. В ее годы, с ее проница-
тельностью и умом, она — жена и мать — не понимает
даже самых малых непристойностей, какие встречаются
в обычаях, обращении и правах; она точно пятнадцатилет-
няя девочка; ей чуждо это, вещи 'обыденные для нее за-
гадка, требующая объяснения, причем смысл их она пости-
гает с величайшим трудом. Я говорил -ей как-то, что когда
мужчина осмеливается сказать замужней женщине: «Я вас
люблю», а она отвечает: «Я также люблю вас», то этим

344
Депи Дидро
между !ними всё сказано и нужен лишь подходящий
случай; что если на другой день женщина эта ока^
ж?ется грустной, холодной, равнодушной, озабоченной,
то это значит, что ее тревожат опасения, колебания и
ода готова отказаться от данного ею обещания; что
то afle самое бывает у девушки в отношении женатого
человека, у любого мужчины в отношении монахини;
что не существует на свете замужней женщины, в чьих
устах «слова «я люблю вас» 'не имели бы точно такого же
значения, как имеют в устах ее возлюбленного; что иную
силу ;имеет это выражение, высказанное молоденькой де-
вушкой (молодому человеку, и оно не скрывает за собою
запретных чувств; что есть дозволенный законом .способ,
который лредоставляет им возможность следовать 'обоюд-
ному влечению; что воля родителей 'и тысяча других
причин создают молчаливые ограничения для взаимных
признаний; (Между тем, как люди, ввязанные торжествен-
ным обетом, к'оггорый их разъединяет, «почитаются при-
нявшими .решение относительно этого препятствия, 'когда
они .решаются объяснишься друг с другом. Мои слова
приводят -ее в крайнее 'изумление. 'Когда она говорят
мужчине, что любит .eix>, то это означает следующее:
«Мне приятны b вас лишь те качества, каких недостает
моему мужу, 'но 4он отнюдь не домощен». И вот, найдя
то, что ей нулйно, она приходит в восхищение и верит
самым простодушным Ъбразом, *гго открыла тайну своего
сердца. Правда, я очень скоро й без всякого снисхожде-
ния вывожу «ее. из заблуждения. «Позвольте,— говорю
я ей,— к чему, в таком случае, нуж;ен вз^м возлюблен-
ный? Разве я, ваш Друг, и столь нежно любящая вас
сестра, разве мы вместе или порознь не обладаем ка-
чествами, коих недостает вашему мужу?» — Тут она
поневоле соглашается о тем, что действительно желает
большего, чем хочет признаться; что ей приятны такие
ласки, каких ни вы, ни я не можем ей дать; согласна
с тем, что, встреться ей ч'еловек, внушающий доста-
точно доверия, человек, на чью скромность можно поло-
житься, она с удовольствием сядет к нему на юолени>

Письма к Софи Водлап 345.
почувствует его нежные объятия, прочтет в .глазах пыл-
кую страсть, приблизит лоб, глаза, щеки и даже губы свои,
к его губам; согласна и с тем, что, испытав сдержан-
ность такого возлюбленного, она, быть может, дерзнет
однажды отдаться упоению сердца своею й чувств своих;,
но я предвижу, сказал я ей, и с этим она не могла
отчасти не согласиться,— рано или поздно она почув-
ствует, что могла бы быть счастливее; что как бы сла-
достно ни было испытанное ею наслаждение, оно не удо-
влетворит ее; что сдержанность, требуемая ею ежечасна
и строжайше соблюдаемая даже в самый тяжкий мо-
мент, покажется ей в конце концов оскорбительной; и чем.
честнее будет она, тем более станет расти ее недоволь-
ство любовником, столь безжалостно предоставившим ей
бороться между страстью и добродетелью; что она будет
дуться на него, сама не зная за что; и если заглянет
в свою 'душу, то увидит, что как ни достоин похвалы лю-
бовник, так строго сдерживающий обещание, она всё же
весьма недовольна, почему он яе. нарушил это обеща-
ние в минуту слабости, которую она, яе владея своими
чувствами, считала «бы достаточно извинительной в соб-
ственных глазах. К .тому же, разве не оскорбительна для
самолюбия столь хорошая дамять? Может ли женщина,
простить мужчине такое самообладание в то время, как.
сама она tae владеет собой? Чувствует ли она себя до-
статочно любимой, достаточно красивой в его глазах ?s
Клянусь, либо я не знаю женщин, либо не найдется
ни одной, которая не порвала бы с таким скромным лю-
бовником под предлМом того, что наслаждения, коим
они предавались, не столь уж невинны: стоит ли под-
вергать себя опасности, раз нет надежды добиться того,,
чего хочешь. Мужчина, который сам по себе никогда,
не поступит так, как хочется женщине, *отя она
и не смеет в том 'сознаться, становится ей противен,
и она' «найдет тысячу добродетельных предлогов, чтобы
оправдать в собственных глазах недостойнейший разрыв.
Она предпочитает сокрушаться после падения, проли-
вать слезы, мучить, упрекать его и себя, принимать егск

346
Дени Дидро
извинения; а затем бросается в его- объятия, ибо втайне
сознает, что труден лишь первый шаг; и ей досадно,
что минута, тсоторая освобождает От мучительной борьбы
и обеспечит 'вам ряд непрерывных и цельных наслаждений,
заставляет себя ждать,—она и ждет, и боится свершить.
Ну вот, дорогой друг, не находите ли вы, что со
времени феи Топ Кребильона, и ло сю пору никто не
умел1 столь вычурно изъясняться, как я?
Барон возвратился из Англии: когда он туда уезжал,
у него было предубеждение против этой страны; он
встретил наилюбезнейший прием, пользовался превосход-
нейшим здоровьем и, тем не менее, остался недоволен;
не понравился ему край; он нашел его ни столь на-
селенным, ни столь возделанным, как говорили; не
понравились здания, почти все старинные и необычной
архитектуры; не понравились сады, в тоторых чрезмерное
подражание природе не лучше однообразной искусствен-
ной симметрии; не понравилось безвкусие, с каким в
прекрасном дворце нагромождены в одну кучу и превос-
ходные, и хорошие, и плохие, и отвратительные вещи;
не понравились •развлечения, похожие на религиозные
обряды; не понравились люди, чьи лица не выражают
ни доверия, ни дружбы, ни веселости, ни общительности
и, как будто, спрашивают у вас: что между нами общего?
Не понравились взрослые — угрюмые, холодные, надмен-
ные, презрительные й тщеславные, и дети — жестокие,
дерзкие, грубые. Не понравились дружеские обеды, где
каждый занимает место по рангу, где гости соблюдают
чинность и церемонии; не понравились и обеды на по-
стоялых дворах, ^де подают хорошо и быстро, но не
ласково. Единственно, что он похвалил,— это удобство
путешествия; в самых глухих деревнях, даже в сторону
от большой 'дороги, всегда можно найти наготове четыре,
пять почтовых карет и штук двадцать лошадей. Барон
объехал весь Кентский округ, один из самых плодо-
родных в Англии, и утверждает, что наша Фландрия
не сравнится с ним. За время путешествия в Англию,
>барон весьма приохотился к жизни во Франции; он

Письма к Софи Воллан
347
сознался нам, что каждую минуту ловил себя на мысли
о Париже. О Париж, когда же снова увижу я тебя?
Ах, любезные друзья, где вы? О французы, легкомыслен-
ные и ветреные, вы во сто крат лучше этих мерзких и
угрюмых 'мыслителей, говорил он про себя. Он утвер-
ждает, что шампанское пьют только во Франции; и только
здесь люди веселятся, смеются и развлекаются!
Барон весьма обрадовался, увидев свою жену; он
нашел, что она поздоровела и довольно пополнела. «Вот
как огорчает вас отсутствие мужа, сударыня? Это даже
обидно! Ну, что ж, раз мое отсутствие так хорошо
на вас действует, мне остается только уехать».
Да, дитя мое, приобретение сделано; муж оставил
доверенность; жену удерживает здесь лишь неуверен-
ность в своей судьбе: последует ли она своему желанию
и отправится в Иль, или же муж намерен ждать ее
у себя в Аланшне? Я дал ей добрый и .хитроумный совет,
а именно : написать ему, что она да всё готова. Если она
поедет в Иль, то г-н Перронне, которому нужно быть
по делам в Лотарингии, предложит проводить ее; если
она отправится в Алансон, г-н Перронне отложит на
другое время поездку в Лотарингию, так как ему на-
добно объехать свои имения. Хотелось бы мне знать,
по какой дороге предпочитает он стать рогатым.
Вчера обедал с целой английской колонией. Люди
эти, повидимо'му, оставили свою спесь и угрюмость на
берегу Темзы. Барон не упустил случая повидать друга
нашего, Гаррика195, и прекрасный мавзолей, воздвигну-
тый в его саду в память Шекспира. Мавзолей и в самом
деле прекрасен, а сад актера — настоящий сад. Шекспир
создан для Гаррика, а Гаррик — для Шекспира.
Сегодня обедал в обществе приятнейшей женщины,
которой всего только восемьдесят лет. Он'а преисполнена;
здоровья и веселости. Это- мать Далейвилля. У нее и
сейчас еще нежная и кроткая душа. Она говорит о любви,
о дружбе с пылом и чувствительностью двадцатилетней
женщины. Нас было с нею трое мужчин. «Друзья мои,—
говорила она,— изысканная беседа, правдивый, пылкий

348
Дени Дидро
взгляд, слеза, растроганное лицо — единственно прекрас-
ное в жизни; об остальном не стоит и говорить. Неко-
торые слова, сказанные мне в молодости, я помню и по
сей день; иное слово стоит десяти самых хвалебных.
По чести скажу, если б довелось мне в мои годы услы-
шать такое слово, мое старое сердце затрепетало бы
от радости».— «Это оттого, что сердце ваше не соста-
рилось, сударыня».— «Да, дитя мое, ты прав; у меня
совсем молодое сердце, ему не более двадцати лет. Не
за то благодарю я бога, что он дал мне долгую жизнь,
а за то, что сохранил мою доброту, кротость и чувстви-
тельность». Лицо ее при этих словах было пленительным.
Поистине, разговор этот стоил куда больше фило-
софской и политической беседы, которую мы вели не-
сколько дней тому назад с нашими англичанами, хотя
один из них и рассказал нам забавный анекдот. К одному
скряге ломились воры; он просунул в дверь голову и
сказал им: «Меня зовут имярек; если вы обо мне слы-
шали, вам должно быть известно, что золото для меня
дороже жизни; подумайте, не лучше ли вам меня убить».
Английский вор не стал убивать, и скряга сохранил зо-
лото и жизнь. Спокойной ночи, друг мой; хочу провести
остаток ночи с вами. Разделите со мною на краткий
миг мой сон. Мадмуазель Буало не верит в мое благо-
разумие i во время вашего отсутствия, отчего такое мало-
верие?
ев (116)
Воскресенье [Париж], 6 октября 1765 г.
Ее нет более со мною, мне не с кем теперь говорить
о тебе! Одиночество мое ужасно, ты, такая слабенькая,
не перенесла бы и половины моей тоски.
Обещал сообщить вам дальнейшие рассуждения ба-
piotia, касающиеся Англии; вот лучшее, что мне остается
сделать. Меня это рассеет, а для вас будет поучительно
и забавно. Не думайте, что неравный раздел богатства
существует только во Франции. В Англии насчитывается

Письма к Софи Воллан
349
сотни две вельмож, имеющих по шестьсот, семьсот, во-
семьсот, девятьсот и более тысячи ливров годового до-
хода; -многочисленное духовенство, как и у нас, владеет
четвертой частью государственных угодий, но оно про-
порционально платит налог, чего нет у нас; некоторые
купцы живут с непомерною роскошью; судите, много ли
остается на долю остальных граждан. Казалось бы, го-
сударь волен делать только добро, а для дурного у него
связаны руки; на деле же он более, чем какой бы то
ни было монарх, властен над всем. В иных государ-
ствах двор повелевает и заставляет повиноваться. Здесь
же он развращает и делает всё, что ему заблагорассу-
дится, а растление подданных, быть может, куда опаснее
тирании. Общественного воспитания там нет совершенно.
Коллежи — роскошные здания,-дворцы, подобные нашему
Тюильри,—переполнены богатыми бездельниками: полдня
они пьянствуют и спят, а остальное время заняты гру-
бой обработкой неопрятных учеников-слушателей. При-
ток золота в столицу из провинции, а также и других
стран, обесценивает всякую работу, поощряет ввоз контра-
банды и способствует упадку мануфактур. От действия ли
климата или же благодаря обычаю употреблять пиво,
крепкую водку, мясо, а может быть, и от вечных ту-
манов и угольного дыма, в котором утопает город, народ
в Англии угрюм и невесел. Сады у них прорезаны уз-
кими, извилистыми аллеями; везде чувствуется, что хо-
зяин избегает нас, хочет остаться наедине. Повстречается
готический храм, там и сям разбросаны — то грот, то
китайский домик, руины, обелиски, пещеры, могилы. Один
богатый обыватель посадил у себя в саду кипарисы,
разбросал среди деревьев бюсты философов, могильные
урны, античные мраморные статуи, на которых можно
прочесть: «Diis Manibus» — «Манам»; и то, что барон
называет римским кладбищем, обыватель этот называет
Элизием. Но особенно характерным для этой национальной
меланхолии является их образ жизни в огромных и пыш-
ных зданиях, воздвигнутых для развлечений. В них
слышно, как пробежит мышь. Сотня женщин, прямых

350
Дени Дидро
и молчаливых, ходит вокруг оркестра, устанавливаемого
посредине, где исполняется приятнейшая музыка. Барон
сравнивает эти прогулки с семью процессиями египгян
вокруг мавзолея Озириса. У них есть общественные сады,
но их редко посещают; зато в Вестминстере, знаменитом
аббатстве, украшенном надгробными памятниками всех
великих людей английской нации, народу теснится больше,
чем на улицах. Мой друг Гаррик весьма остроумно за-
метил, что Лондон хорош для англичан, тогда как Париж
хорош для всего мира. Когда барон посетил знамени-
того актера, тот повел его подземным ходом на мыс
острова, омываемого Темзой. Там барон увидел под ку-
полом, опирающимся на колонны из черного мрамора,
белый мраморный памятник — статую Шекспира. «Вот,—
сказал Гаррик,— дань благодарности человеку, которому
я обязан славой, богатством и талантом».
Англичанин — игрок по натуре; он ставит на карту
невероятные суммы, играет молча, безропотно проигры-
вает, в одну минуту готов истощить все жизненные ре-
сурсы. Вы нередко можете встретить там человека, ко-
торый в тридцать лет совершенно равнодушен к бо-
гатству, к еде, к женщинам, к учению, даже к благо-
творительности. Скука одолевает их среди наслаждений
и приводит к Темзе, разве что они предпочтут выстрел
из пистолета прямо в рот. Есть в отдаленном углу Сен-
Джемского парка пруд, служащий исключительно приви-
легией женщин: туда они идут топиться. Послушайте
рассказ, способный погрузить в печаль чувствительную
душу. Барона приводят в дом милейшего человека, пре-
исполненного доброты и учтивости, снисходительного,
образованного, богатого, почитаемого; человек этот при-
ходится ему по сердцу; между ними завязывается тес-
нейшая дружба, они живут вместе и расстаются с ве-
ликою скорбью. Барон возвращается во Францию;
первейшая забота его отблагодарить англичанина за ока-
занный ему прием и напомнить о своей преданности и
уважении. Не успел он написать и половины письма,
как получил известие, что друг его пустил себе в лоб

Письма к Софи Во л лай
351
пулю два дня спустя после ею отъезда из Лондона.
Странно, однако, что отвращение к жизни, которое гонит
их из одной страны в другую, никогда их не покидает,
и англичанин часто пускается в путь лишь для того,
чтобы, покинув родину, jtHHiHTb себя жизни на чужбине.
Как раз один из них только что утопился в Сене; его
вытащили живым и отвел!и в Гран-Шателе196; послу при-
шлось употребить всю свою власть, дабы воспрепятство-
вать преданию его суду. Г-н Юм197 говорил нам недавно,
что никакие политические переговоры не интриговали его
столь сильно, как это дело; он раз двадцать ходил к пер-
вому президенту суда, доказывая, что ни в одном до-
говоре между Англией и Францией нет такою пункта,
который под страхом виселицы запрещал бы англичанину
утопиться в Сене, и если бы, добавлял он, соотече-
ственник попал в тюрьму, он рисковал бы умереть по-
зорной смертью за то, что не утонул, когда топился.
Согласитесь, что если англичане безрассудны, то и фран-
цузы также достаточно смешны.
У англичан, как й у нас, страсть обращать в свою
веру неверных. Их миссионеры отправляются к дикарям
й несут в глубь лесов наш катехизис. Вождь одного
из кочующих племен сказал некоему миссионеру: «Брат
мой, посмотри на мою голову; волосы мои поседели;
неужели ты искренно веришь, что можно заставить уве-
ровать во все эти глупости человека в моем возрасте?
У меня трое детей; не вздумай обращаться к старшему,
он тебя осмеет, возьмись за самою младшею, его ты
убедишь в чем угодно». Другой миссионер проповедывал
нашу святую веру другим дикарям; проповедь велась
через переводчика. Дикари, прослушав некоторое время
проповедь, велели спросить миссионера, какая им будет
от этою корысть? «Ответьте им,— сказал миссионер пере-
водчику,— что они станут рабами божьими».— «Ну нет,
как вам угодно,— возразил переводчик,— они не хотят
быть ничьими рабами».— «В таком случае,— ответил мис-
сионер,—скажите им, что они будут чадами божьими».—

35-2
Дени Дидро
/<Спасибо за это»,— произнес переводчик. И действительно
ответ доставил дикарям удовольствие.
Раз я уж об этом заговорил, то расскажу вам один
факт, переданный мне г-ном Юмом; он научит вас, как
следует относиться к пресловутым обращениям канниба-
лов и гуронов. Один священник вообразил, что достиг
в этом деле совершенства; тщеславие побудило его по-
казать своего новообращенного, и он привез дикаря в
Лондон. Маленькому гурону задали ряд вопросов; он
отвечал превосходно. Повели его в часовню, допустили
к причастию, которое совершается, как вы знаете, в двух
видах. После причастия священник говорит ему: «Скажи,
сын мой, не чувствуешь ли ты, что тебя воодушевляет
любовь к господу богу? Что снизошла на тебя бла-
годать святого причастия? Не возгорелась ли душа
твоя?» — «Да,— ответил маленький гурон,— вино дей-
ствует на меня очень хорошо, яо если бы мне дали
водки, то было бы еще лучше». Христианская вера почти
угасла во всей Англии, деистов там бесчисленное множе-
ство, атеистов почти нет, а имеющиеся — скрывают свой
атеизм. Атеист и злодей означают для англичан почти
одно и то же. В первый раз как г-н Юм обедал у барона,
тот усадил его рядом с собою. Не знаю по какому по-
воду, английский философ вздумал сказать барону, что
•не верит в существование атеистов, ибо никогда их не
видал. «Сосчитайте, сколько нас народу за столом»,—
ответил барон.—Нас было восемнадцать человек. «Мне
лестно, что я могу на первый же раз показать вам
пятнадцать атеистов: остальные трое пе имеют на этот
счет твердого убеждения»,— добавил барон.
Народ, который думает, что честными делает людей
вера, а не хорошие законы, кажется мне весьма отста-
лым. По отношению к народу я рассматриваю существо-
вание бога так же, как рассматриваю брак. Одно есть
состояние, другое — понятие, превосходное для двух,
трех сообразительных умов и гибельное для большин-
ства. Нерасторжимый брачный обет создает и должен
создавать почти столько же несчастных браков, сколько

Письма к Софи Воллан
353
есть супругов. Вера в бога создает и должна создавать
почти равное количество фанатиков и верующих. Везде,
где признают бога, существует культ, а где есть культ,
там нарушен естественный порядок нравственного долга,
и нравственность падает. Рано или поздно, наступает
момент, когда то же самое понятие, которое удержи-
вало от кражи, понуждает к убийству ста тысяч чело-
век. Хороша замена! Таковым было, таково есть и та-
ковым будет во все времена и у всех народов действие
доктрины, когда ей придают больше значения, чем соб-
ственной своей жизни. Один англичанин вздумал опубли-
ковать сочинение, направленное против бессмертия души;
ему дан был в печати весьма жестокий ответ — благодар-
ность, составленная в следующих выражениях: «Мы все,
б..., публичные девки, воры с большой дороги, убийцы,
откупщики, министры, государи, приносим смиреннейшую
благодарность автору Трактата против беосмертия
души за то, что он сообщил нам, что если мы сумели
ловко избежать наказания в этом мире, то нам нечего
бояться его и на том свете».
Однако довольно говорить о наших англичанах. Мне
пришла на ум фантазия рассказать вам кое-что об испан-
цах. О них я узнал от барона Глейхена, бывшего дат-
ского посланника в Мадриде, ныне датского посланника
во Франции. Недавно мы были у него на одном из тех
элегантных обедов, о к№х я неоднократно уже вам го-
ворил. После обеда, элегантно сервированного, с са-
мыми деликатными кушаньями и очаровательными разго-
ворами, нас угостили приятнейшей музыкой; затем
последовало чтение первых трех строф поэмы во вкусе
Ариосто; после чтения — снова музыка, затем беседа и
прогулка. Чтобы дать нам понятие об .испанской литера-
туре, о которой зашла речь,, барон рассказал нам содер-
жание одной из лучших священных комедий. Предста-
вление ее он видел в бытность свою в Испании. Теалр
представлял целый храм, святое причастие, молящийся
Народ. Затем декорации переменились, на сцене появи-
лась ярмарка с лавками, и между ними лавка Смерот,
23 Д. Дидро, VIII

354
Допи Дидро
лавка Греха,, а посредине — лавка Иисуса Христа. На
каждой была вывеска, и каждый из купцов зазывал к себе
клиентов; у Греха не было недостатка в покупателях,
так же как и у Смерти; только бедный Иисус томился
в своей пустой лавке, досадуя, что дет у него почина.
Но тут снова менялась декорация: Иисус, вооруженный
бичом, и дева Мария, также с бичом, гнали перед собой
с бранью Смерть, Грех и всех их клиентов.
Папский нунций вообразил1, что такого рода зрелища
унижают религию, и потребовал от прокурорского надзора
запрещения пьесы. Вместо всякого ответа, ему предло-
жили пойти в театр на первое представление пьесы, о ко-
торой я только что говорил. «И в самом деле,— добавил
барон Глейхен,— речи народа, распростертого перед свя-
тым причастием, были в высшей степени патетичны и
красноречивы, а зрители, заливаясь слезами, проникнутые
раскаянием, ударяли себя кулаками в грудь: то, над
чем вы нынче смеетесь, когда-то вызывало у вас слезы.
И то, что заставляет сегодня плакать испанцев, когда-
нибудь вызовет и у них смех».
Кто бы мог подумать, что... что это письмо нежного
и страстного влюбленного к любимой женщине? Никто.
Тем не менее, это правда.
Я думал, что избавил вас от Англии и англичан,
однако возвращаюсь к ним, чтобы показать вам, как
непохожи друг на друга путешественники. Гельвеций
возвратился из Лондона в диком восторге от англичан.
Барон вернулся оттуда весьма разочарованным. Гельвеций
писал барону: «Если, в чем я не сомневаюсь, вы сняли
в Лондоне дом, напишите мне как можно скорее, чтобы
я взял жену и детей и приехал к вам». Тот ответил:
«Бедняга Гельвеций, единственное, что он видел в Англии,
это преследования, каким. подверглась его книга во
Франции».
Мы с г-йом де-НефоНом дважды обедали у дорогой
сестрицы. В первый раз он держал себя отлично; пил,
смеялся, шутил, разговаривал, играл, выигрывал и был
весел; в другой раз он был грустен, так грустен, как

Письма к Софи Воллап
355
никогда. За столом он не разговаривал; выйдя из-за стола
молчал; уселся в уголке, повернувшись спиною к об-
ществу, держа голову прямо, устремив взор на дверь,
с пылающим лицом и гневным взглядом. Вы что-нибудь
понимаете? Могли бы вы угадать, на кого он рассердился?
Мадмуазель Буало утверждает, будто он ревнует; дра-
жайшая сестрица очень расстроилась и утверждала, что
он был огорчен моим хорошим расположением духа.
Бьет полночь; покойной ночи, друг мой, покойной
ночи. Когда же скажу я вам то же самое и в тот же час
вблизи?
Я истомился спать так далеко от всех вас. Если
письмо отойдет завтра, то вы, возможно, получите сразу
четыре.
67 (119)
[Париж, 12 ноября] 1765 г.
Почтение, сударыни! Бесполезно вам сообщать, что
я покинул свое уединение, вновь ринулся в водово-
рот и нахожусь среди чудаков, сам такой же чудак,
как любой из моих соседей. Если (5ы я вздумал сердиться
на все глупости, какие говорят и делают вокруг, то
уподобился бы толстяку, который жалуется, что ему
мешает толпа, и мне могли бы сказать: «Эй ты, толстый
бочонок, сам же создаешь тесноту, да еще злишься!
Если бы каждый из присутствующих имел только поло-
вину твоего объема, то и тогда пришлось бы либо бежать
вон, либо задохнуться». Коль скоро мы сами недоста-
точно умны, позволим ,и другим быть глупцами. Имея
в виду продолжать описание моей жизни, лишь только
освобожусь от работы, я набросал на листике кой-какие
заметки, но, стершись от времени, они .обратились в
неразрешимую загадку. Не могу ничего разобрать. Ка-
жется, остановился на путешествии барона и англичанах.
Вот что читаю я в самом начале своих записей. Де
тому, кто живет в тяжелых условиях, кто работает с утра
до ночи, кого гнетет нужда, кто «вынужден изо всех
2;*

356
Дсни Дидро
сил бороться за существование, неся непосильный труд,
нет — тому, кто родился в достатке, чей вкус пресыщен,
вот кому постыл свет, вот кто стремится покончить счеты
с жизнью, утопившись в Темзе. Не -судите по тому
удивительному равновесию, какое сохраняют все три со-
словия нации, что ею управляют лучше, чем нами. Иной
государь, обладающий трезвым взглядом на вещи, готовый
иногда пожертвовать прерогативами своей власти ради
счастья народа, сам в том не -волен; примером может
служить Вильям I: чтобы воспрепятствовать своим .преем-
никам стать полновластными господами парламентских со-
вещаний, благодаря доступности, с какой им дано назна-
чать неограниченное количество пэров или членов Верхней
палаты, государь этот предложил Нижней палате уста-
новить твердый закон о назначении. И вот, несмотря на
пользу, какую могло принести подобное предложение,
оно было почти единогласно отвергнуто представителями
нации; каждый пожертвовал общим благом ради надежды
стать когда-нибудь пэром властью государя, которая ска-
залась бы ограниченной, будь предложение принято.
И таких-то людей называют патриотами, гражданами.
Патриотизм, республика, любовь к родине — всё это кра-
сивые слова! Почтенные, старые, вышедшие из .моды
слова, удобный предлог, чтобы замаскировать собственное
корыстолюбие, одеяло, которое всякий тащит к себе, когда
представляется к тому возможность, нисколько не .стес-
няясь обходиться без него, осогда надо выступить в защиту
родийы против своей выгоды. Хотите, я укажу вам на
один разительный пример? Какой-то честный человек,
неизвестно из каких побуждений, предложил всем явив-
шимся в Палату общин представителям различных про-
винций дать клятву в том, что они не покупали голоса
своих сограждан и были избраны свободно, добровольно
и бескорыстно. Можно ли допустить, чтобы столь бла-
городное предложение было отвергнуто? Можно ли до-
пустить, что у людей хватит бесстыдства обвинить самих
себя в преступной уступке соблазну, решительно отка-
завшись от возможности предохранить себя от рего? Так

Письма к Софи Воллан
357
вот, предложение было отвергнуто и бесстыдства ла это
хватило, ибо нет у людей ни веры, ни совести, ни чести.
Лучшее доказательство всей мерзости человеческой при-
роды в том, как охотно соглашается всякий на самые
низкие поступки, (если подозрение в равной мере падает
на всех, и ему не приходится отвечать за содеянное
зло. Не любовь к добру, справедливости, честности упра-
вляет нами, но стыд, боязнь порицания, страх потерять
всеобщее уважение. Один интерес уравновешивается
другим. Несмотря foa огромные богатства английских вель-
мож, у них нет ни пышности, ни роскоши, ни ценной
мебели, ни больших и многочисленных родовитых домов.
Вследствие того, что у английской нации, за неимением
архитектуры и дворцов, нет ни скульпторов, ни живопис-
цев, живопись и каменные изваяния изгнаны из храмов
самой природой культа; англичане страстно любят кар-
тины, но картиИы адтичные; любят резные камни, также
античные, любят античные статуи; они накупают их в
большом количестве, но без всякого вкуса и разбора;
платят огромные деньги, но мало пойимают толку в своих
приобретениях,— это видно из того, что в одних и тех
же салонах, вестибюлях и галлереях, где нагромождены
эти древности, точно в лавке старьевщика, наряду с цен-
нейшими и прекраснейшими вещами можно заметить по-
средственные и даже отвратительные предметы, всё
достоинство которых заключается в том, что они проле-
жали под землей две тысячи лет и ценятся лишь за вет-
хость. На этот хлам да на причудливые сады и: готиче-
ские дворцы вместе с невероятными суммами, которые
английский вельможа вынужден раздавать своим васса-
лам, а также на обеды, которыми он их угощает, дорогие
французские вина, которыми .спаивает за один какой-
нибудь день сотни две людей, поглощающих его огром-
ное состояние,— вот на что уходят у него вое доходы.
Хотите знать вкратце доследствия этих продажных выбо-
ров? Сейчас узнаете. ,Один жадный монарх придумал
обложить налогом спиртные .напитки; налог этот, наделав-
ший много шума, называется акцизом. Ввиду того что

358
Денн Дидро
тлгота являлась всеобщей, весь народ запротестовал;
провинции сочли уместным отправить к своим депутатам
посланцев, о просьбою выступить против проектируемого
налога, когда вопрос о нем будет поднят в Палате. Один
из народных представителей, заставив посланцев своей
провинции два часа прождать в гостиной, пригласил их,
наконец, в свой кабинет. «Ну-е, милостивые государи,
в чем дело?» — спросил он. Посланцы пустились в объ-
яснения, депутат выслушал их. «Ну уж нет, извините,
государи мои. Этому не бывать. Я слишком дорого купил
вас, и дешево не намерен продавать». С тем и ушли.
Вот каково прекрасное английское правительство, о ко-
тором Монтескье высказал столько похвал, не зная его.
Запомните, друг мой, что принцип: «Salus populi sup-
remo, lex esto»*— красивая фраза и больше ничего.
Принцип же, который соблюдается, соблюдался и будет
соблюдаться во вое времена, гласит: «Salus Dominantium
suprema lex esto» **. He стадо, а пастыря защищает за-
кон, о той лишь разницей, что пастух, который пасет ско-
тину, ведет на жирные пастбища быков, назначенных на
съедение, между тем как венценосный пастырь отправляет
нас к себе на бойню отощавшими. В Англии происходит
то же, что во Франции. У нас имеются две власти, и обе
вечно спорят между собой. Там имеются три власти —
Палата общин, Палата лордов, король,— и все три власти
также находятся в вечной вражде. Какой-то обыватель
спросил знаменитого адвоката, до каких пределов прости-
рается власть пэров и что можно предпринять, не престу-
пив этих пределов. Во/т что ответил адвокат: «Такой
вопрос и ответ на нею —есть уже выступление за пре-
делы ее». Возможно, что наши министры не очень хо-
роши; постараемся, однако, удовлетвориться ими, ибо и
в других странах они не лучше. Возможно, что обще-
ством нашим плохо управляют; но в каких же усло-
виях находятся fcce общества? Не подлежит сомнению,
* «Благо народа —да будет высшим законом».
** «Благо власти — да будет высшим законом».

Письма к Софи Воллан
359
что всякая власть, 'направленная против общего блага,—
незаконна. Допустим,— но укажите мне хотя бы одну
власть на всем земном шаре, которая в этом смысле
была бы законной. Неужели мы столь неразумны, чтобы
требовать из ряда вон выходящего правительства, создан-
ного нарочно для нас? В моих привычках — искать уте-
шения от всех зол, когда их со мною разделяют мои
соотечественники; отчего же не искать утешения зла,
общего для "всех людей? Вот, друг мой, краткое описание
наших бесед; если вы ничего не имеете против — буду
продолжать.
Один из присутствующих, человек начитанный в обла-
сти истории, указал на странное явление, а именно: вна-
чале деспотическая власть папы была в Англии ограни-
ченной, однако англичане сразу освободились от нее;
зато она наижесточайшим и ужаснейшим образом тяготеет
над испанцами, для которых вначале папа был лишь не-
значительным иностранным епископом, не пользовавшимся
ни авторитетом, !ни каким бы то ни было влиянием. С той
поры, как установилось в Испании христианство, собо-
рами руководили по избранию, и так решались вопросы
веры, равно как и мирские дела. Говоривший в двух
словах объяснил эту странность: действительно, когда.
Испания обратилась в новую веру, папа не имел никакого
значения, но fe Англии, когда там распространилось новое
учение, он Ьтоял во главе самых безрассудных притя-
заний духовенства. И вполне естественно, что с папой
поступили так, как проповедывало это учение. В Порту-
галии всё обстояло так же, как и в Испании. Но даже
во времена варварства в этих странах встречались го-
судари, пытавшиеся отряхнуть иго духовенства. Вот что
сделал один человек по имени дон Санчо из Португалии
в XII веке (вспомните только, друг мой, что представлял
собой XII век). Какой-то священник приказал выстроить
себе дом. 'Каменщик не угодил священнику, возвел стену
не там, где тому хотелось, и священник ого убил. Тотчас
же он предстал перед судом консистории и был приго-
ворен к Ьтрешепию от должности в течение года. Дон

360
Дени Дидро
Санчо возмутился, что негодяй так дешево отделался за
убийство, только благодаря .своему священническому сану.
Что же «он сделал? После каменщика остался сын;
дон Санчо Подговорил его уб|ить священника, убийцу
его отца, что тот и дасполяил. Сына каменщика притя-
нули к гражданскому суду to приговорили к смерти. При-
говор должен был быть утвержден королем, но когда
ему представили его для подписи, король написал внизу:
«Запретить исполнение обязанностей в течение года». Та-
ким образом, Молодому каменщику в течение года запре-
щалось держать в руках лопаточку штукатура.
Лишь только письмо мое прибудет в Иль, мадмуазель
Мелани, поспешите выехать; приезжайте, я дам вам воз-
можность услышать короля инструментов и музыкантов.
Инструмент называется йанталеои — нечто вроде псалте-
риона, имеет четыре фута' в ширину и девять футов в
длину, у 'него 74 тона. Нкчего больше не скажу вам
о нем, *и этого достаточно, чтобы помер-кло счастье всей
вашей жизни. Добрый день, мой друг. А может быть вы
предпочитаете, чтобы я сказал вам, что скучаю вдали от
вас, что горю желанием вас видеть, вместо изложения
всех этих серьезных идей и философских вопросов, ко-
торые не имеют ничего общего с моей и вашей страстью.
Скажите.
68 (120)
[Париж, 17] ноября 1765 г.
Не понимаю ваших упреков; я утверждаю, мой друг,
что, несмотря на приятную, но огромную работу, которую
я обязался, дав честное слово, выполнить в две недели,
я никогда не отказывал себе в удовольствии написать
вам в обычные дни несколько слов. Сосчитайте мои ма-
ленькие фельетоны, их окажется четыре; а затем длинное
и объемистое письмо, как обыкновенно пол'ное болтовни
моих друзей и моей собственной. Исповедовавшись и ска-
зав самому себе, что вы мне столь же дороги, как в
первый день знакомства, я буду продолжать.

Письма к Софи Воллан
361
Кажется, я вам рассказал, как г-н Лежандр и Гашон
чуть было 'не столкнулись у меня в одно и то же утро.
Гашой даже не присел. Мой холодный очаг обратил его
в бегство. Ввиду того, что у г-на Лежандра было много
дел, и он рассчитывал недолго оставаться в Париже, мы
были вместе: он довел меня до ворот Ткшльри и по
до!роге сообщил, что весьма озабочен приисканием по-
мещения, арендный срок которого был близок к оконча-
нию. На Другой день он уведом;ил меня, что нашел
таковое на улице Пале-Рояль и рассчитывает поселить
там всех вас, пока не явится возможность переехать на
улицу св. Анны. Он добавил, что у Дюваля имеется на
этот предмет доверенность. Со всем тем я почти готов
поручиться, что ничего из этого не выйдет, либо из-за
непредвиденных затруднений, либо вследствие твердого
и разумного решения вашей уважаемой «маменьки не пе-
реезжать три раза. Он предполагал довести меня обедать
к Дювалю, но был день синагоги198.
Гримм приехал1 из Бриша, чтобы посоветоваться со мной
насчет моих рукописей; к тому же невозможно было
долее отсутствовать: это вызывало всеобщее порицание.
В тот самый день мы отправились всей компанией слушать
пантал'вон. Гримма, г-на де-Севеленж и меня баронесса
пригласила к себе в карету, остальные следовали за
Нами на извозчике. Гримм оделил ей несколько комплимен-
тов по поводу ее победы над аббатом Койэ. И действи-
тельно, он весь вечер донимал ее своим ухаживанием,
которое она назвала испорченным нарбонсйитм медом.
Я зйаю, что причиняю мадмуазель Мелани огорчение;
ойо воем вам будет весьма неприятно, но всё же не
могу удержаться и не сказать, что не запомню, когда
музыка производила на меня столь опьяняющее действие.
Вообразите себе инструмент, поражающий обилием и раз-
нообразием звуков — то слабых и мимолетных, как звуки
лютни, когда струн ее касаются нежные пальцы, то глу-
боких сладкозвучных басов. Вообразите также музы-
канта, обладающего способностью мелодиями своими бу-
дить чувства, дремлющие в душе: то великий, благо-

362
Дени Дидро
родный и ьеличавый, то сладостный, патетический и мяг-
кий, он с непостижимым искусством передает нежность
и силу, веселость и меланхолию, противопоставллет не-
обузданное и необычайное — простоте, тонкости и гра-
ции. И все эти оттенки преисполнены той остроты, какую
придает им внезапный контраст. Не знаю, как удается
этому человеку связать столько разноречивых идей; но
они безусловно связаны между собой, и, слушая его,
мне не раз вспоминалась и казалась правдоподобной исто-
рия про жившего в древние времена музыканта, который
заставлял слушателей своих переходить от ярости к ве-
селью, и от веселья к ярости. Клянусь вам, друг мой,
л нисколько не преувеличиваю, когда говорю, что дрожь
пробегала у меня по телу и я менялся в лице; я видел,
как другие также менялись в лице, и не сомневался, что
они испытывали ту же дрожь, если бы они даже и не
сознались в том. Добавьте ко всему сказанному необы-
чайно легкий удар, блестящее и точное исполнение, чи-
стейшую и строгую гармонию, нежную д чувствительную
душу музыканта, пылкого и восторженного; он горит,
он целиком уходит в музыку и до того увлекается, что
к концу «пьесы имеет совершенно растерянный вид че-
ловека, пробудившегося от сна. Не будь этот музыкант
крепкого сложения, 'его инструмент и талант убили бы
его. О, теперь я уверен, что, при помощи кишечных и
шелковых струн, звуков и двух палочек, с нами можно
сделать всё, что угодно.
По возвращении, мы застали у кашша Сюара, погру-
женного в глубокую печаль. Вы догадываетесь, конечно,
ло какой причине он остался. Неоднократно маленькая
гостин&я, где мы находились, оглашалась возгласами:
мы не в силах были говорить, и только по временам
восклицали: «Клянусь, это прекрасно! Что за инстру-
мент! Что за музыка! Что за человек!» Такое же впе-
чатление сохраняет потрясенная душа, когда человек воз-
вращается домой из театра после трагедии. У барона
мы сидели, йе говоря йи олова, и долго не могли при,дти
в себя от душевного волнения, испытанного нами; мы

Письма к Софи Воллан
363
не в состояние были ни думать, ни говорить. Такое
именно действие и должно, по мнению Гримма, произво-
дить искусство, в противном случае оно не нужно.
Боюсь, как бы страсть моя к одиночеству не приняла
более длительный характер, чем я предполагал. Пятницу,
субботу, оба праздника и вторник я провел, не снимая
халата. Читал, мечтал, писал, бездельничал в кругу семьи
и находил в. этом сладостное удовольствие. Сегодня,
в среду, отправился к г-ну Дюмону за работой, которую
он взялся исполнить мне. Остался ею доволен. Выйдя
от него и не зная, чем заняться, приказал везти себя
к одйому галантному человеку,—я не стану его назы-
вать, потому что хочу рассказать вам его исторг).
Одна ваша знакомая, очень молоденькая женщина,
чрезвычайно кроткая, благородная, любезная, достойная,—
так, по крайней мере, вы мне говорили, ибо сам я почти де
знаю ее,— в силу неких обстоятельств принуждена была
постоянно находиться в обществе человека, приблизи-
тельно одного с ней возраста, холодного по натуре, но
обладающего весьма достойными качествами: благоразу-
мием, рассудительностью, умом, знаниями, справедли-
востью и даже чувствительностью; он был ее другом,
поверенным, советчиком и утешителем, ибо у женщины
этой были семейные неприятности. С ним случилось то,
что неминуемо должно случиться со всяким, кто возьмет
на себя нескромный и опасный труд выслушивать к уте-
шать женщину молодую и любезную; сначала он из
сочувствия будет проливать вместе с нею слезы; затем
станет проливать иные слезы, но им предоставят литься,
не осушая их, а может быть., иЬсупют. Его слезы осушили.
Страсть продолжалась два года. После этого краткого
промежутка, при отсутствии измены и недовольства, при
отсутствии всех тех причин, что обычно вызывают охла-
ждение и пресыщенность, нежная страсть, но лишь с
его стороны, перешла в искреннюю дружбу, в крепкую
привязанность, неоспоримые свидетельства моей про-
явились и проявляются при любых обстоятельствах. Лю-
бовь же прошла бесследно. Он продолжает встречаться

364
Денн Дидро
с нею, как брат, которому дорога сестра. Она, увидев
перемену, испытала, глубокую скорбь. Но у нее остался
друг, поверенный, советчик, и это облегчило утрату любви.
Так обстояло дело, когда другой человек, весьма далекий
от мысли, что у нее когда-либо могла быть любовная
связь, привлеченный единственно лишь молодостью, кро-
тостью, умом, прелестями и талантами упомянутой особы
и, быть может, ободренный ее равнодушием к супругу,
разумеется, не достойному лучшего, вступил в ряды
соискателей ее; это и есть тот самый человек, с кото-
рым я сегодня обедал. Он умен, образован, молод, красив
и, бесспорно, благонравнейшее создание из всех, кого
я знаю. Ему тридцать лет; он еще ни разу не любил,
и, думается мне, не знает женщин, несмотря на то, что
обладает весьма чувствительным сердцем и пылкой го-
ловой. Всё дело в робости, воспитании и обстоятельствах.
Посещения его часты; он ведет себя так, как может го>
зволить вести себя честный человек, желающий нравиться;
ой молчит, но весь облик и поведение его столь красно-
речивы, что двое людей сразу поняли его. Вот что слу-
чилось с ним в один и тот же день. Утром оя отправился
к любимой женщине. Сперва разговор* шел о пустяках,
затем он принял иной оборот, стал увлекательнее, увле-
чение росло, и, наконец, йаотуяил момент, когда мой
молодой человек, не будучи ни безумным, ни ветреным,
ни дерзким, счел себя вправе броситься на колени, взять
руку любимой женщины, поцеловать ее, признаться в
своей страсти — первой в жизни, и самой пылкой, какую
когда-либо испытывал мужчина. Дама, не думая отнимать
руки, которую мой молодой человек осыпал поцелуями,
поднимает его, усаживает напротив себя, и тут ой видит
лицо ее, орошенное слезами. Судите, какое впечатлейие
произвело это лицо, выражавшее сильнейшую скорбь, без
малейшего следа гнева, удивления, презрения, равйоду-
шия. «Вы плачете, сударыня?» сказал мой молодой че-
ловек. «Да, я плачу». — «Что с вами? Неужели я имел
несчастье огорчить вас или чем не угодил вам?»—«Be
угодили? —нет. Но вы меня (огорчили, да. Я сделала

Письма к Софи Воллан
365
всё, что могла, дабы отдалить эту минуту; поверьте,
я давно вижу, что вы меня любите, и скоро мое горе
усугубится вашим горем. Вы любите меня?» — «Люблю
ли!» — «Ну вот. Мне кажется, что и я вас люблю, но
к чему это признание после того, что мне остается вам
открыть? Вы, по крайней мере, узнаете, до какой сте-
пени я вас уважаю: редко женщина признается в том,
в чем я сейчас признаюсь вам; еще реже делаются по-
добные признания человеку в вашем возрасте; но я вао
знаю, и знаю очень хорошо». Затем она всё рассказала
ему; и пока мой молодой человек, столь изумленный и
опечаленный, что и высказать нельзя, обдумывал ответ,
она добавила: «Больше всего приводит меня в отчаянье
неуверенность в собственном сердце; в том, что вы живете
в нем, я уверена, но я отнюдь не уверена, что тот,
другой, из него изгнан. Здесь хаос, мрак, ночь, лаби-
ринт, и я в нем теряюсь. Сердце мое с некоторых пор
стало для меня загадкой, я не в силах разобраться
в нем. Бывают минуты, когда я хотела бы умереть». Тут
опять в изобилии полились слезы, и дама, задыхаясь
от рыданий, продолжала: «Что станет со мною, что ста-
нет с вами, если я послушаюсь вас, а в это время тот
человек вновь воспылает ко мне прежними чувствами и
возродит их во мне? Я в восторге, что знаю вас; лучше б
я вас никогда не знала. Вы не можете сблизиться с дру-
гой и не можете стать близким мне, не причинив мне
смертельной муки. Сотни раз желала я, чтобы вы пере-
несли любовь свою на другую, но этого хотел разум,
а сердце сжималось, противясь такому желанию. То я
рассудительна, то безумна; я не понимаю себя; одно лишь
знаю: пока длится столь жестокое положение, я пред-
почту тысячу раз умереть, нежели сделать то, что на-
рушило бы чье-нибудь счастье». Я мог бы продолжать
этот разговор, но вы сами его дополните. Наши влюб-
ленные расстались. Заметьте, что она не назвала предмет
своей первой страсти,, а молодой человек счел бы нескром-
ностью спросить ее.
Он ушел, достойный сожаления, оставив ее, достой-

366
Деяи Дидро
ную, быть может, еще большей жалости, ушел, погру-
женный в думы, не зная, куда направить свои стопы. Был
час обеда; наш молодой человек зашел к приятелю. Тот,
поздоровавшись, проговорил: «Вы являетесь как нельзя
более кстати. Посмотрите, я как раз писал вам письмецо,
в котором прошу вас провести со мной нынешний вечер.
Меня давно уже мучит одна забота, и я очень упрекаю
себя за то, что скрыл ее от вас. Сначала отобедаем;
я велю никого не принимать и мы поговорим без помехи».
Во время обеда приятель замечает смущение, грусть и
глубокую меланхоличность нашего молодого человека и
говорит ему шутя: «Если б я не знал, как вы избегаете
женщин, то подумал бы, что вы влюблены, и влюблены
несчастливо».— «Оставим мое горе,—ответил молодой че-
ловек,— оно пройдет, быть может. Откройте мне причину
вашего беспокойства». — «Моего беспокойства? — Изволь-
те, скажу вам в двух словах: мне кажется, что вы уха-
живаете за г-жою имярек. Так вот, друг мой, эту
женщину я любил страстно и нежно, я сохраняю и со-
храню до могилы искреннейшую дружбу, уважение, глу-
бокое почтение и полнейшую преданность ей. Любовь
моя прошла; она об этом знает; тем не менее, я остался
свободен, не связав себя новыми узами. Она — един-
ственная женщина, о которой я встречаюсь, и ваши уха-
живания, так же как и манера, с какой она принимает их,
огорчают меня. Сотни раз спрашивал я себя о причине
такого огорчения и не мог найти ответа. Какая бессмыс-
лица, твержу я себе, и в то же время чувствую, что
моя душа страдает. Я еще не кончил; несмотря на свое
страдание, я продолжал хранить в отношении ее тон
чистейшей дружбы. Неоднократно встречаясь с нею, я ни
разу не пытался вернуть ее на путь прежней нашей
связи, хотя видел, что она без отвращения выслушала
бы меня. Если бы я любил ее настоящей любовью, то
сказал1 бы вам: «Мой друг, я люблю г-жу имярек,
и надеюсь, что чувство дружбы подскажет вам, как вести
себя, не нарушая моего спокойствия; но я не могу так
говорить, ибо это было бы признанием в чувстве, какого

Письма к Софц Воллан
367
я не испытываю ни в отдалении, ни: вблизи ее. Будь
я уверен, что страсть моя никогда не вернется, я бы
молчал, и ваше ухаживание не только не причинило 15ы
мне страдания, но я приветствовал бы ваш выбор, ибо
лучшего, несомненно, быть не может; я почел бы даже
своим долгом оодействовать вам в ваших намерениях.
Но я не понимаю, что творится в собственном моем сердце.
Когда знаю, что вы вместе, я не нарушаю вашего пре-
бывания с нею, хотя и испытываю подчас большое иску-
шение. Когда мы обедаем вместе у каких-нибудь общих
друзей и вас сажают рядом с нею, я чувствую смятение
и должен в первые минуты принудить себя казаться ве-
селым. Не то чтобы мне хотелось быть на вашем месте;
когда вас нет, я не стремлюсь его занять и не забочусь
о том, кто займет его, я сам или другой. У вас ^есть
соперники, и даже опасные; я никогда не обращал вни-
мания на то, что они говорят ей, равно как и на ее
ответы; недавно oflfa хотела что-то вам прочитать, вы
попросили у меня ключ от моего кабинета, и я вам дал
его; однако мне показалось, что вы слишком долго оста-
вались с нею наедине, и тем не менее, не видав ее целую
неделю, я и не подумал осведомляться о том, что между
вами происходит. Вечером, когда вы провожали ее, я не
приложил ни малейших стараний к тому, чтобы узнать,
не войдете ли вы к ней в дом; а между тем, мне быдо
любопытно. Я тревожусь лишь тогда, когда знаю или
подозреваю, что вы вместе; в другое время я об этом не
думаю. Целый месяц прожил я в деревне, был доволен,
весел, спокоен, и мысль, что, быть может, вы проводите
дни, объясняясь ей в любви, а она, слушая вас,— эта
мысль либо вовсе не приходила мне в голову, либо
являлась столь мимолетной, что я и не помню о ней.
Но если бы, по моем возвращении, кто-либо вздумал
сообщить мне успокоительные на ваш .счет сведения, ой
отнюдь не был бы мне неприятен. Не знаю, чего я хочу,
чего захочу. Не знаю, что я такое, чем буду. Ничего
я от вас не требую, ди о чем не спрашиваю; быть может,
пугает меня ваша искренность, цо я только объясняю вам

368
Депи Дидро
состояние моей души, вы же поступайте так, как вам
угодно. Как бы вы ни поступили, я не могу на вас се-
товать, надеюсь, что и вам не придется сетовать на меня,
что бы ни случилось со мной в будущем. А ведь весьма
легко может статься, что вы окажетесь для меня, как и
я для вас, причиною величайшего страдания. Умоляю
вас, друг мой, вникнуть, и притом вникнуть в самую
суть вещей... Вы молоды, но столь благоразумны, как
редко бывают благоразумны люди даже вдвое старше
и опытнее вас. Вы не знали, что я любил когда-то
г-жу имярек, йе зйаете также, люблю ли я ее теперь;
да и как могли бы вы знать о том, что мне самому Не-
известно? .Поэтому я не делаю вам никаких упреков, ни за
прошлое, ни за настоящее, и объявляю, что и впредь
не имею права ни в чем вас упрекать. Но коль скоро
мы с вами в этом деле плохие судьи, то пусть Поло-
жение наше рассудит какой-нибудь разумный человек,
который разберется лучше нас с вами; и ему мы все
трое будем обязаны своим счастьем».
Ну-с, дорогой и нежный друг мой, какой, чорт возьми,
совет можно, по-вашему, дать людям, очутившимся в столь
странном положении? Прошу вас верить, что во всё
вышесказанное ни слова нельзя ни прибавить, ни убавить.
Я рассказал вам чистейшую правду, за исключением не-
которых речей, которые я, быть может, йемнюго при-
украсил, а может быть, передал менее хорошо, чем было
на самом деле. Вот вы и подумайте теперь все сообща
и постарайтесь найти подходящий для меня совет. Вот
что мне нравится в этой истории: все трое — существа
несомненно честные и притом весьма благоразумные.
Лучше всего было бы продолжать письмо, так как сей-
час два часа ночи, а это удивительное происшествие Не
дает мне уснуть.
Вы-то спите! Вы не думаете о том, что в шестидесяти
льё от вас находится человек, который любит вас и бе-
седует с вами, между тем как кругом вое спят. Завтра
я буду одной из первых ваших мыслей. Прощайте, друг
мой; люблю тебя так, как ты того желаешь, как ты

Письма к Софи Воллап
369
заслуживаешь, и буду любить всегда. Мое почтение воем
вашим дамам; нежный, нежный привет нашей любимице.
Сколько разговоров вызовет мое письмо! Как хотел бы
я вас послушать.
С9 (128)
[Париле, 10] декабря 1765 й
Ну что стало бы со мной, друг мой, если б я не
пристрастился к науке и к уединению? Гримм занемог,
и у него ослабело зрение; он завален работой, «Корреспон-
денция» его задерживается. Работа нагромождается. Нынче
вечером был у него и взял на себя часть его обязан-
ностей по этому периодическому изданию, что более всего
беспокоит его. Итак, не ждите от меня в течение бли-
жайших двух недель ничего иного, кроме кратких посла-
ний, составленных по вашему предписанию: здоров.
Я люблю вас, как может человек любить только
однажды, и кроме вас никого не полюблю. Окружая
вниманием любезнейшую и злополучнейшую из сестер,
просите ее и от меня принять уверение в дружеокюм
расположении. Передайте мое почтение и любовь, ка-
кими обязано всякое благородное дитя своей матери,
вашей маменьке, и уверьте ее, что ода будет также и моей,
пока я жив. Не забудьте приветствовать от моего имени
г-жу де-Бласи, и скажите мадмуазель де-Бласи, что она
окажется маленьким чудовищем, если забудет меня. Дер-
жите свои двери на запоре. Возложите на г-на Лежандр
обязанность согревалъ вас, пока он с вами. А когда
расстанетесь с ним, поддерживайте то же тепло и грейтесь
на другой манер. Коротайте скучные зимние дни за по-
лезным и приятным чтением. Крепче прильните друг к
дружке. Любите одна другую и будьте откровенны между
собой, ничего не скрывая. Веселой шуткой* развлекайте
подчас свое благоразумие. Для тех, кто так проводит
время, зима протекает приятно — будь то на экваторе
или на полюсе.
Не знаю, писал ли я вам, что регулярные обеды Ш
24 Д. Дидр->, VIT!

370
Деии Дидро
улице Рояль прекратились. Барону надоело иметь у себя
двадцать семь или двадцать восемь человек, когда он
ожидает не более двадцати. Баронесса в восхищении.
Я внушил ей, каким способом продлить эту реформу.
К сожалению, никаким благополучием она не дорожит
настолько, чтобы обеспечить себя им и победить свою
лень. Она во всем поступает так же, как Сюар. Между
тем, возвращение из Фонтенебло вызывает в ней дрожь.
Оттуда понаедет, как она выражается, превосходный вы-
бор надоедливых людей; однако при мысли об этом она
берет свою лютню и готова всё снести.
Кстати, я случайно произвел опыт над опасностью ее
чар; и должен сознаться, что для человека, чье сердце
не столь хранимо, как мое, опасность велика. Не сумею
выразить вам, в чем дело; тут и кокетство, такое тонкое,
непринужденное, естественное; тут и столъ неуловимое
искусство привлекать, обнаруживать или скрывать себя,
поддерживать свое достоинство; тут и речи, не то чтобы
ласковые, но столь похожие на ласку и нежность; тут
и манера смотреть, говорить, наклоняться; она столь
дружески к вам расположена, внушает вам такое до-
верие, в йей такая необычайная смесь фамильярности
и благопристойности; глаза выражают такой интерес ко
всему, что вы ей говорите; не удивительно, если люди
теряют голову. Не знаю, как случилось, но я сделал
одно остроумное замечание, по поводу которого ода очень
смеялась; и она имела смелость повторить его, несмотря
на всю его вольность, а именно: жена и возлюбленная
моего друга — единственные священные сосуды, мне из-
вестные.
Видел сегодня приятеля нашего Гашона; лицо его
пышет здоровьем, с чем я его поздравил. Он ответил,
что только раз в неделю познает удовольствие.— Это не-
много для июль любезной женщины,— возразил я. Он
улыбнулся, и в это время вошли двое его соотечествен-
ников, желавших со мною познакомиться. Он поручил
мне всех вао поцеловать и ваялся помирить меня с мад-
муазель Буало; я согласился, если только он от этого* не

Письма к Софи Воллан
371
похудеет. Надобно, однако, к нему явиться на днях.
Не следовало бы прекращать работу, державшую меня
взаперти, как раз в тот момент, когда г-жа Лежандр
вернется в Париж. Я не хочу, чтобы доброе намерение
показалось кому-нибудь плохим поводом.
Я знал, что срок аренды дома на улице Пале-Рояль
истек. Гашон узнал об этом от Дюваля, а я от Гашона.
Это дало мне повод предположить, что дело обстоит го-
раздо серьезнее, чем вы полагаете. Суть в том... но так
как я раз уже оказался плохим пророком, то отказываюсь
от этого ремесла. Признаюсь, я не верил, что всё та-к
устроится. Сверх того, я не знаю, какое решение примет
ваша уважаемая маменька. Всё будет зависеть от степени
беспокойства, какое может причинить Валье слишком
продолжительное хранение вашей мебели в Шато-дю-Кок
и от безопасности ее там. Одно лишь очевидно, нам
грозят четыре переезда: один уже совершился; другой
состоится из Шато-дю-Кок на улицу Пале-Рояль, третий
с улицы Пале-Рояль неизвестно куда, если ремонт не
будет закончен к пасхе или окажется слишком свежим,
чтобы можно было поселиться в доме, четвертый — не-
известно откуда на улицу св. Анны. Но не переезды
эти приводят меня в отчаяние, а те мелкие корыстные
расчеты, которые будут служить причиной их, ибо из
этого надо всегда исходить. Если бы не торговались
из-за чувства дружбы, то вы бы имели квартиру. Вам
и в голову не приходит, что вы со всем этим столкне-
тесь. Пусть вам приходит в голову всё, что угодно,
мадмуазель, только не говорите мне об этом. Коль скоро
человек готов покинуть своих друзей, значит oit их не
любит.
Просто непостижимо, до какой степени я вас знаю.
Иногда мне слышатся речи, которые я невольно припи-
сываю вам, и* они меня огорчают. Судите же, какое они
производят действие, когда вы действительно их произно-
сите. Недавно рассказывали про человека, страдавшего
водянкой; после продолжительного обморока он показался
на вид таким здоровым и бодрым,—как часто случается
24*

372
Дели Дидро
при подобных болезнях,— что вид этот обманул окру-
жавших больного друзей. Один из них возьми да и скажи
ему, что это пустяки, смерть не столь близко, как он
опасался. «Пустяки? — ответил больной,— через шесть
минут меня не станет. Я чувствую, как подступает вода.
Я жив только благодаря прямому положению тела, оно
удерживает воду в равновесии. Если я склонюсь
на подушку, всё будет кончено. И если вам желательно,
я могу доставить вам это удовольствие». Он положил
голову на подушку и умер. Вы принадлежите к числу
тех женщин, которые прощаются с друзьями так же
легко, как этот человек; не советую вам гордиться этим.
С нетерпением жду последствий разговора уважаемой
маменьки с Доном Диэго. Но ручаюсь, что он будет дер-
жаться в стороне и заставит говорить свою жену. Это
наилучший выход, и Дон Диэго вовсе не столь глуп,
чтобы не воспользоваться им. Напишите мне поскорей и
расскажите всё это подробно, особенно, если сцена про-
изойдет между нею и il signore Cavaliero; я так и вижу
й слышу дорогую сестрицу, которая начинает разговор,
слышу и вижу вашу маменьку, знаю почти всё наизусть.
Разве она не добивается всего, чего захочет. Одного только
тигренка во всем мире она никогда не могла смягчить.
Ах, дайте мне работать сколько мне хочется! В этом
моя жизнь, мой покой, мое счастье, здоровье. Возвра-
тилось то время, когда, обернувшись к книгам, я говорил:
«вот кто никогда не причиняет мне огорчений».
Известно ли вам, что после того, как я продал свою
библиотеку, императрица предложила мне через князя
Голицына продать мои рукописи? — «Продать мои руко-
писи?— ответил я князю,— мне очень досадно, сударь
мой, то это невозможно». — «А почему?» — «Да потому что
я их продал».—«Продали? Ах, сударь, разве я могу
об этом написать?» — «Ничего нет легче, сударь, я продал
их вместе с книгами».—«Прекрасно, сударь, я извещу
обо всем так, как вы говорите». Он это и сделал, а импе-
ратрица ответила, что подобйый поступок нисколько ее
йе удивил и она не останется в долгу.

Письма к Софи Виллан
373
Энтузиазм? О да, его достаточно. Вдоволь также и
здравого смысла; а еще больше того — патетичности и
тонтсостй. Так, в одйом месте я говорю, что самый мудрый
из афийяй, забывая о себе самом, чтобы защитить честь
своих сограждан, обращается к ним со следующей речью:
«Знаю, афиняне, чем можно вас растрогать и добиться
пощады, но мне не подобает прибегать к таким сред-
ствам, хоть я и не порицаю их у других. Лишь когда
меня не будет, вы воздадите мне должное. Вы будете
вспоминать мое поведение и мои речи. Вы пожалеете
обо мйе, афиняне». Затем я добавляю: «Разве мы не
в Афинах? Разве не ждет нас всех одинаково последнее
изгнание? Не приятно разве заранее вкусить сожаления
справедливой или неблагодарной отчизны? Счастлив тот,
кто может унести чувство это с собою до юродских'во-
рот!»
Таких мест найдется много.
Но так как этот отрывок приведен в ответ на письма,
упреки коих приходится время от времени угадывать,
было бы приятнее прочесть ого, если бы: он: был 'дан без
заранее обдуманного намерения, а не к случаю.
Не знаю, как поступят со мной дорогие сограждане.
Достоверно лишь то, что на будущей неделе я увижусь
с Даламбером и, быть может, прочту в Академии известную
меморию. Если не ошибаюсь, я сделал единственное пра-
вильное открытие из всех, какие были сделаны Большем199,
и тем более велика будет честь, что его тщетно пытались
сделать все нации и во все времена. Молитесь за меня.
Или, лучше, не тревожьтесь ни о чем. Я не совершу
ни одного необдуманного шага; если все произойдет так,
как я предполагаю, я не стану от этого ни тщеславнее,
ни самодовольнее; если же меня постигнет неудача, я не
буду-ни унижен, ни огорчен. Когда любишь и любим,
чего недостает для счастья? Ничего или столь мало, что
не стоит об этом и говорить.
Г-н де-Сен-Ламбер весьма остроумно сказал про Русс**,
когда кто-то пожалел его за то, что преследования гонят
его из одной страны в другую: «Э, госуда,рн мои, он не

374
Деын Дидро
столь несчастлив, как вам кажется, он путешествует со
своей возлюбленной — репутацией».
Иду обедать в город в ночном колпаке и шлафроке,
ибо он служит мне покровом в этот обеденный час, и. со-
бираюсь я отобедать наедине с приятелем.
Я думаю, что дело насчет налога уладится, до я сей-
час же хочу освободить Виаде от мучительной для него
мысли, надеюсь вы меня понимаете. Итак, не запрещайте
мне; когда вы получите мое письмо, это будет уже
сделано.
Не может быть сомнения в том, что ваши хлопоты
стали бы также и моими, будь я уверен1 в том, что они
приведут вас в Париж. О выходе нашей работы было бы
давно уже объявлено: но мы в ожидании одного крупного
события. Яснее выскажусь в следующем письме; яснее ли?
Право, не знаю. Добрый вечер.
70 (127)
[Париж], 18 января 1766 г.
Очень хочется мне побранить вас. Как, вот ужзе две
недели вы не имеете от меня вестей и нисколько не
жалуетесь на это! Ах, друг мой, разлука оказывает свое
действие — вы меньше любите меня. Предвижу то время,
когда вы совсем сможете обходиться без меня, и время
еще более отдаленное, когда, быть может... Друг мой,
не огорчай меня; ведь я пишу совсем не то, что думаю.
Ведь ты благожелательно относишься ко всем моим де-
лам. Ты во всем винишь лишь положение, в каком я очу-
тился, и с большой деликатностью стараешься не усу-
гублять своими упреками тягость его. Ты всегда будешь
ждать моих писем с нетерпением, всегда будешь читать
их с удовольствием. Они будут служить главным уте-
шением твоей тоске в изгнании, в каком, я вижу, ты
принуждена оставаться. Сколь печально olio теперь, твое
изгнание! Но подожди, друг мой, повремени еще немного,
ц скоро тот, кого ты любишь, кого жаждет твое сердце,

\ Письма к Софи Воллан 375
соединится с тобой, и присутствие его разгонит все твои
печали^
Три\дня провел я вместе с милой сестрой. Она хво-
рала и й^чала было выздоравливать, когда, любезностью,
довольно неуместной, затянула недомогание, какое уже
приближалось к концу. Дон Диэго пригласил человек
десять к обеду; она спустилась в маленькую столовую,
где температура была крайне неровной: то холодно,
то обдавало жаром, а Суфло- — глотка у него здоровая —
часа три, по крайней мере, гудел над нежным ее ухом.
Поднялась она к себе) с безумной головной болью; снова
началась лихорадка, ночь прошла скверно, к !утро не
принесло почти никакого облегчения; а сегодня она не
может повернуть голову от болей, которые и беспокойны
и мучительны. А к нездоровью своему она еще умудри-
лась создать себе домашнюю неприятность. О, на сей
раз Дон Диэго прав, и я нахожу, что сестрица ваша
повела себя или как самая нескромная из прелестниц,
или как кокетка, желающая с ума свести своего мужа,
или как ветреница, легкомыслие которой столь велико,
что она поступает очертя голову и забывает о послед-
ствиях. Вообразите, ей захотелось посмотреть пьесу «Фи-
лософ, сам того не зная» — таково название вещи Седена,
и она поручила другу вашему Гашону достать ей ложу.
Ложа взята, но вдруг Гашон заболевает и сестрица ваша
следом за ним; тут стала она иска/гь желающих приобрести
билеты, что ей легко удалось. Однако в среду
утром, в день открытия театра, г-жа Труар, купившая
уже два билета, попросила у нее третий. Сестрица ваша,
втайне уверенная, что г-н Перронне взял себе билет
только ради нее и очень мало интересуется спектаклем,
в особенности в день заседания Академии, возьми да и
напиши ему, что, быть может, он предпочитает вместо
театра провести вечер в ином месте и что, прислав ей
свой билет, даст ей возможность осчастливить некую
особу. Особенно взвесьте последние слова. Перронне от-
казывается от билета и проводит весь вечер с вашей милой
сестрой. Между тем, муж ее, сохранивший свое адесто

376 Дели Дидро /
в ложе, едет на другой конец Парижа по делу, является
на спектакль к концу последнего действия и не Заходит
единственного человека, чье отсутствие могло 6t>i заин-
триговать его. Подозрения туманят ему голову, он тут
же едет домой, и узнает, что Перронне провел весь вечер
у него, а затем и всё остальное. Судите, каково было
его расположение духа. Нехватало только, чтобы дву-
смысленная записка, адресованная Перронне, попала в
руки мужа или чтобы на другой день он присутствовал
при разговоре нашей милой оесггрщы с Гашоном, когда,
называя присутствовавших на спектакле, она упомянула
Перронне, а Фанфан, перебивая ее, воскликнул: «Ну да,
он предпочел пожимать руки маменьке, чем сидеть па
комедии». И вправду, что удивительного было бы в сте-
чении этих обстоятельств?
Сюар жена/г со вчерашнего дня. Скоро уже месяц,
как он посвятил меня в свое безумное намерение, какое
вчера получило завершение, а я всё никак tfe могу от-
делаться от неприятного чувства. Люблю Сюара, он —
сама честность, у него нейснейшая и прекраснейшая душа,
какую мне когда-либо приходилось встречать; он преис-
полнен ума, вкуса, знаний, жизненного опыта, учтивости
и деликатности. Не думаю, чтобы в нашем обществе мог
встретиться человек более совершенный. Женись какой-
нибудь Мармонтелъ, Кармонтель200, наконец, граф Нес-
сельроде, Гримм,— их счастье весьма мало обеспокоило
бы меня. Первые — из камня, а последний, обладая чув-
ствительностью, имеет достаточно мужества, опыта и
строгости. Но Сюар, печальный, нежный, меланхоличный
Сюар! Если в течение месяца сердце его не будет пора-
жено тысячью уколов, значит жена его окажется спо-
собной на чуткость, поистине, редкую. Когда он сове-
товался со мной, я сказал ему лишь две вещи, как
мне кажется, весьма устрашающие: «Ну, были ли вы
некогда,— так промолвил я,— заключены в темницу? Так
берегитесь, друг мой, как бы вы не вспомнили той темницы,
и не пожалели о ней». Я прибавил еще, что видел однажды,
как он бродил по берегу реки, и как он ни был мне

\ Письма к Софи Виллан 377
дорог тогда, как я ни сочувствовал состоянию его души,
я был менее обеспокоен, чем теперь: ведь то была лишь
тягостная минута. Я пригласил его как-нибудь поутру
заглянуть ко мне, чтобы поговорить на свободе о деле,
которое требует тем больше размышлений, чем меньше
оно впоследствии сможет дать утешения несчастному че-
ловеку; он обещал придти и не пришел. Как я слышал,
чувство чести и неосторожное поведение привели его к
женитьбе. Говорят также, что жена его весьма хороша
собой и что, коль скоро мужчина изъявил желание по-
любить ее, он мог в проявлениях своего чувства захо-
дить как угодно далеко. Ох, болит у меня душа, и я не
в силах шутить. У Сюара маленькое состояние, и хватит
его не надолго, у нее же нет ни маленького, ни большого.
Он ленив, большой сибарит, очень элегантен, расточи-
телен; она изящна, молоденькая, легкомысленная, весе-
лая транжирка, очень любит роскошь. Пойдут дети. И чем
больше я раздумываю, тем яснее мне становится, что
человек этот погиб. Гримм считает, что если тогда, у реки,
он не утопился, то лишь отложил эту затею на будущее.
Всего несколько дней назад я уверял баронессу, что
эта проклятая свадьба — одна из ее проделок. Она мне
ответила что-то столь смелое, столь безразличное по
отношению к человеку такому обаятельному, и человеку,
питавшему к ней длительную и нежную привязанность,
что мнение мое насчет доброты ее сердца сильно поко-
лебалось. После я узнал, что поспешил со своим сужде-
нием. Месяц тому назад горничная баронесы передала ей
два письма: одно вскрытое — для барона, другое, служив-
шее первому конвертом,— дл'я йее. Оба были от Сюара.
Он писал, что должен отказаться от ее общества, вслед-
ствие причин, угадать какие негрудйо, и заканчивал свое
послание просьбой прочесть письмо к барону и передать
ему, если она найдет нужным. В последнем он почти
признавался барону, что полюбил его жену, а потому
считает единственно уместным, принимая во внимание
уважение к барону, перестать бывать в его доме, 'несмотря
на ласку, какую встретил там. Баронесса получила оба

378 Дели Дидро
письма больная, лихорадка принуждала ее лежат^ в по-
стели. Странная выходка эта совершенно вскружила ей
голову. Температура поднялась. Призвали Гатгй, но он
ничего не мог понять в ее состоянии. Ночью баро-
несса встает и пишет Сюару, что шаг, на который он
решился, мог бы почитаться благородным разве четыре
года тому назад, но теперь он являет собой лишь гнусное
лицемерие; письмо она отсылает ему обратно, и он волен
поступить с ним, как ему заблагорассудится, но может
быть уверен, что коль скоро оно попадет к барону,
она постарается описать последнему всё его поведение
с той минуты, как он был принят в их доме как друг.
На другой день Сюар является. Они беседуют, и баро-
несса убеждается, что этот человек, которому, как будто,
следовало бы скорбеть, написав подобные два письма,
оказывается, запеча/гав и отослав их, отправился ужинать
в приятную компанию, а оттуда на бал. Но и это еще
не всё. Заметьте, пожалуйста, что в обоих письмах Сюар
ни словом не обмолвился о своей женитьбе, между тем,
она была уже делом решенным и почти выполненным,
так как не прошло и трех дней, как он рассказал о лей
и баронессе, и барону. После этого баронесса, поясняя
мужу письмо Сюара, воскликнула: «Нечего сказать, бла-
городный поступок — сказать своему другу: «я люблю
твою жену, но видишь ли, я женюсь и собираюсь любить
свою, так дозволь же мне оставить твою в покое, а если
бы не это, я продолжал бы и дальше волочиться за
твоей»,— и прибавила — а вы хотите после всего, чтобы
судьба подобного человека хоть капельку интересовала
меня». По правде говоря, поступок Сюара ни на что
не похож. В первый раз слышу, что здравый смысл изме-
нил ему. Однако баронесса серьезно занемогла, и нетрудно
сосчитать, что начало и конец ее болезни прекрасно
совпадают со временем получения писем и свадьбой.
Всё так запутано, что трудно разобраться. Я ничего не
знал, когда, однажды, сидя подле милой баронессы, та-
кой бледной и печальной, откинувшей головку на спинку
кресла и закрывшей глаза, заметил ей, что страдает не

Письма к Софи Воллаи
379
только ее тело, а и душа, в коей она затаила огор-
чение, подтачивающее ее силы; не собираясь выпытывать
у нее ее тайны, я лишь посоветовал ей излить свою душу
каким-нибудь преданным друзьям, что принесло бы ей
гораздо больше пользы, чем все советы Гатти. Ничего
не ответив, она лишь улыбнулась мне.
Кстати, посещения Гримма сделались необычайно ко-
роткими и редкими, и разрешением уходить в свои ком-
наты, когда ей пожелается, что я выхлопотал для нее
у барона, баронесса пользуется лишь для того, чтобы,
запершись у себя, играть по два, по три часа подряд
на лютне с де-Котом201. До сих пор еще никто не получил
разрешения нарушать их уединение. Чем всё это кон-
чится, неизвестно, будущее покажет.
Кажется мне, что вы совершенно перестали интере-
соваться моим юным влюбленным. Ах, с ним приключилась
история, которой вы никак йе ожидаете; а она Амогла
легко вернуть нас к жизни. У женщины, о которой идет
речь, есть закадычная подруга. Эта подруга, завернув
несколько пакетиков конфет, собиралась раздать их под
Новый год как рождественский подарок, и преподнесла
один из них моему влюбленному. Но знаете ли вы, в ка-
кую бумажку были завернуты конфеты? То было письмо,
написанное его богиней, и в нем она всячески поносила
его, и, что самое странное, здесь не было йикакош
умысла — одно легкомыслие и случай. Доказательством
служит то, что обе подружки чуть глаза не выцарапали
друг другу, а ветреница погрузилась в самое мрачное
отчаянье. Мы, конечно, поняли, что они будут всячески
стараться уладить историю. Так и случилось. Со своей
стороны, мы представились оскорбленными, полными пре-
зрения, намекнули на возможность разрыва и продолжаем
дальше в том же тоне. Не являемся на свидания,
а когда приходим, то лишь на минутку. Кончились ужины,
исчезла благородная обходительность, вежливость. Ни
одного сколько-нибудь нежного словечка не услышишь от
нас. Горе полное: произносятся речи, которых мы не
понимаем —мы чертовски неприступны. Тогда прибегают

380
Донн Дидро
к иному: стараются возбудить ревность, что удается еще
меньше, так как другой, если еще не понял в чем дело,
во всяком случае близок к истине, и вовсе не хочет
играть той роли, какую ему навязывают. Говоря о нем,
о моем мальчике и о муже нашей дамы, ее друг сказал
ей: «Что с вами, дорогая, вы задумчивы, грустны, рас-
строены, точь-в-точь — корабль, потерпевший крушение».
Покойной ночи, дорогая. Лишь чувствуя такую любовь,
как ваша — чистую, честную, истинную,— можно почи-
тать себя счастливыми. Давай же любить друг друга
попрежнему.
71 (138)
[Париж], 8 сентября 1767 г.
Нежный друг мой, до сих нор ни одна просьба моя
не исполнена. Так хотелось мне услышать подробное опи-
сание! вашего путешествия; вы мне это обещали, а сами
считаете, что исполнили свой долг, написав лишь:
«В Шалон мы приехали в два часа утра, прекрасная
дама слегка вздремнула, маменьку же мучили колики».
Этот лаконизм надобно исправить. В четверг утром я
направился к г-же де-Бласи, чтобы узнать, в котором
часу вы отбыли. Оттуда зашел в Салон; хвалил там
мало, порицал же многое; пробыл там до двух часов и
направился к г-же Лежандр. Застал ее весьма опечален-
ной тем, что, не предупредив ее, не попрощавшись с ней,
вы скрылись. «Несмотря на хлопоты и дорожные приго-
товления, минутку,— сказала она,— урвать можно было,
и прежде нашли бы ее,— верно, мало меня любят». Я от-
ветив ей, что в девятом часу вечера вы не были рще
уверены, будут ли готовы на завтра лошади, что вы могли
уехать в любую минуту или же через три дня,— столь
неопределен был час вашего отъезда.
Я отправился за г-жеИ де-Бласи,— она была при-
глашена, к обеду, но отказалась под каким-то предлогом,—
и привел се. Отобедали; обед был нревеоолый, часть ве-
чера провели все вместе. Был г-н Диясон, и мы — г-жа

Письма к Софи ]3u.i.iai!
381
Де-Riacu и я--заметили, что чопорный наставник и ко-
кетливая маменька, сами тою но подозревая, а быть мо-
жет и наоборот, в отношениях своих подвигаются весьма
успешно. Расстались рано, нужно было доставить обратно
в монастырь подругу мадмуазель Лежандр. Последняя —
прелестное дитя, с сердцем гораздо более нежным, чем
то может показаться. Застал я ее, как пришел, в слезах:
плакала, что так долго не посылают за ее подругой;
маменька бранила ее, я же сделал eii комплимент.
На другой день, в пятницу, снова посетил выставку;
встретилось несколько хороших картин, но при внима-
тельном осмотре они не столь привлекательны. Оттуда
направился обедать на улицу Пули. Кормят вкусно, Но
дороговато. Хознйка — весьма привлекательная особа. Об-
ладает красивым лицом, скорей греческого, нежели рим-
ского типа, прелестными глазами и ртом; в меру полна,
со станом высоким и стройным, с походкой легкой и изящ-
ной, и только руки и кисти рук у ней весьма некрасивы.
Отобедав, направился к Ван-Лоо провести вечер.
Ему пустили кровь из руки от сильной головной боли,
вызванной внутренними нарывами, и из ноги тоже. Этот
дурень Ламот, его врач, не понимает, что пока кожное
заболевание не выйдет наружу, вытяни он из пациента
хоть всю испорченную кровь, всё равно не излечит его.
Ужинать отправился на Новую улицу ей. Августина,
там много беседовали о вас. Вот он уж истинный влюблен-
ный. С разлукой никак примириться не может: грустен,
полон меланхолии, тоски и ревности. С большим хладно-
кровием, каким я иногда владею, забавлялся тем, что
приводил его в отчаяние, стараясь представить события
в самом мрачном виде. К примеру,— ничего предосуди-
тельного в том, чтобы г-н Дестейн*^ поставил опреде-
ленные условия, продвигая обоих братьев прекрасной дамы
по службе, ведь, в конце концов, каждая вещь имеет
свою цену. Рафаэль чао или два играл на арфе я кла-
весине, и в положенный час, пожелав друг другу по-
койной ночи, мы разошлись.
В субботу я отправился в Муссо с приятелем моим

082
Дсня Дидро
Нэжоном, а к двенадцати часам был ужо у г-жи Лежандр.
Она как раз вернулась из театра, умирала ог усталости,
на ногах не стояла,—так ей хотелось спать. Мы же усе-
лись на соломенных стульях, в прихожей ее сына, где
собирались пробыть не более четверти часа. Однако она
развязала свои банты, распустила юбки, и в половине
второго ночи мы всё еще там сидели. Много говорили
о г-не Дижюн. Я предсказывал 0й, что и трех месяцев
не пройдет, как она услышит из его уст объяснение
по всем правилам. «Вы ошибаетесь».— «Напротив, оши-
баетесь вы».— «Ведь он так холоден».— «Разгорячится».—
«Я впервые встречаю человека столь сдержанного».— «Со-
гласен; но вот вам, если хотите, история его любви:
ему покажется, что ой питает к вам лишь уважение,
на самом деле чувство это окажется любовью. Быть мо-
жет, он дольше, чем другой, будет определять истинный
характер своих чувств, но он в нем разберется. Он за-
хочет победить страсть свою, это ему не удастся. Долго
будет он скрывать ее в себе, долго будет молчать, ме-
ланхолично грустить, страдать, но, в конце концов, тоска
надоест ему. Он произнесет слова, которых вы не пой-
мете, столь туманен будет их смысл. Тогда польются
речи более пошггаые, но для вас они будут столь же
неясны; и вот тут нетерпение, удобный момент приведут
к объяснению, не знаю к какому: быть может, то будут
слезы, рука, покрытая поцелуями, быть может, од па-
дет на колени, а затем начнет смущенней, прерывистый
разговор, будет говорить, будете говорить вы».—«Прекрас-
ный роман! Как быстро все складывается в вашем во-
ображении». — «А что, если бы я ввел подобный персо-
наж в каюсУй-нибудь роман и так описал бы его поведе-
ние? Каким бы он показался вам?» — «Правдивым».— «Но
если подобный тип правдив в романе, то лишь потому,
что и в жизни встречаются такие же».— «Ах, оставьте
меня в покое; вы меня смущаете».— «Послушайте, а вдруг
ой решит избрать меня своим наперсником?» — «Этого быть
не может; однако что бы вы ему тогда сказали?» —
«Что бы я сказал ему? Да то, что сказал Гораций своему

Письма к Софи Воллйн
383
другу, влюбленному в его раба: он красив, ловок, вос-
питан, умен, образован, словом, он — совершенство во всех
отношениях, но предупреждаю вас — он несколько неспо-
собен...» Тут раздался взрыв смеха, усталость забыли,
сой как рукой сняло, и вся ночь прошла в болтовне.
Да, забыл вам сказать, что среди всех перечислен-
ных событий я не оставлял своим вниманием и г-жу де-
Бласи. Я встречался с нею, встречался весьма часто,
и мы провели немало сладостных минут. Мы беседовали
о маменьке, беседовали о вас — и не знаю, кто из нас
чаще повторял, что любит вас. Сестра ваша — редкая
женщина. В ней столько суровой честности, что в лю-
бом обществе, рассуждающем о добродетели и честности,
она о полным правом могла бы заявить: «Я делаю всё
то, что люди почитают лишь за житейское правило».
Воскресное утро — кажется, я как раз на нем и остаг
йовился — я провел за исправлением своих заметок о жи-
вописи. Обедать отправился на улицу св. Анны, куда
меня пригласили о условием, что в половине четвертого
отправят домой. И вот, в сильную грозу, бреду в Сент-
Перин-де-Шальо.— «Пешком?» — «Нет, разве я когда-ни-
будь хожу пешком?» — «А зачем вы вообще отправились
в Сент-Перин?»— «Без всякого сомнения, шел к жен-
щине».— «А по какому делу вы шли к ней?» — «Без вся-
кого дела».— «Тогда вы, верно, хотели поговорить с ней?
Ведь не за тем, так за другим вы шли к ней?» — «Шел,
чтобы сказать ей, что лучше быть хорошей матерью, чем
хорошей любовницей, что угрызения совести тяжелее пе-
чали», и т. д. и т. д. Словом, разговору этому не было бы
конца, и я думаю ого сохранить для вас, к вашему воз-
вращению. Мне кажется, что провидение решило напра-
вить ко мне всех несчастных на свете.
Вернувшись из Сент-Перин, где я в течение трех ча-
сов трудился над тем, чтобы взрастить материнскую лю-
бовь с ее обязанностями на развалинах страсти самой
преданной, самой благородной, самой длительной и самой
нежной, я снова отправился к г-же де-Бласи, где и про-
вел вечер.

384
Дени Дидро
Кстати, очень хотелось бы мне знать, на что уши-
лись бы вы, если бы вам нужно было оставить навсегда
возлюбленного, очень дорогого вашему сердцу, и заняться
воспитанием дочери, только что вышедшей из монастыря
и рискующей попасть в скверные руки. Любовник придер-
живал ся моего мнения: он пожертвовал собою. Что мне
сказать вам? Не люблю столь великодушных любовников;
восхищаюсь ими, но никогда не стал бы им подражать.
Мне кажется, что с сотворения мира рассудок только
и служит для того, чтобы попирать ногами любовь. И мне
кажется еще, что мало любят те, кто прислушивается
к голосу долга. Я не могу не заподозрить столь благо-
разумных любовников в желании самим выдумывать для
себя такой долг. Им кажется, будто, изъясняя свои чув-
ства тем же языком, что и в первые минуты, они любят
попревшему, повторяя старые слова; они верят, что и
чувство их не изменилось, на самом же деле! ничего уже
нет; но не имея никаких оснований жаловаться друг на
друга, они не перестают уверять себя, что остались та-
кими же как были, что йичуть не изменились одий по
отношению к другому, так как причин к непостоянству
они в себе не находят. Подобная истина исходит только
от рассудка, но не от сердца. Рассудок твердит одно,
сердце же чувствует совсем иное. Нет ничего более за-
урядного, как заменять сердце головой.
Мои дорогие, хорошие мои подруги, я счастливейший
из мужчин; рассудок мой твердит мне, что я имею тысячи
оснований любить вас, и сердце ему не противоречит.
И пусть это счастье и эта гармои'ия существуют вечно!
И они будут существовать, прошедший опыт в десять-
двенадцать лет обеспечивает мне будущее.
Князя203, весьма печального, прямо поражает моя ве-
селость. Он не знает ведь о том, что я привык разлу-
чаться с вами на шесть месяцев в году. Устройте же
так, чтобы прекрасной даме пришлись по душе ваши
поместья и чтобы мы больше н:е расставались. Однако,
как же перенесла она путешествие? Как себя чувствует?
Как-то вы поладили между собою? Очень хотелось бы

ïCJtniUrb SrruiçO
WuuletUUH~3 (?t Пё i clI-J)
C^wiCc.ilaii/ cl<-Lue I v
<)r Гил ex. U> C/Cwi-J/>£'._
u. «,„...„, 9>u .,«,„ |РЖБ
<%£ &ulUi)uii3
C/ULUL )Ub
/С ц/л
,^&
rl. M. Голицын
С гравюры Тардье по портрету Друэ

Письма к Софи Воллан
ш
мне невидимо присутствовать при вашем разговоре обо
мне у г-на Дюкло. Да и вообще подслушать вое ваши
беседы в Иле. Как хотелось бы мне быть там, какая
радость наполнила бы всё мое существо! И вы полагаете,
что я усидел бы, притаившись в уголке? Не набросился
бы на вас, на маменьку, на прекрасную даму, на г-жу
Дюкло, не потопил бы вас в своей нежности? Маменька
не столь болтлива, как вы; она прислала лишь одно
словечко, но словечко это так хорошо сказано, так метко
выбрано, так нежно, что стоит всех ваших фраз! Доро-
гой друг мой, поцелуйте ее за меня десять, нет .лучше
двадцать раз.
Проклятые колики, они ведь мне хорошо знакомы!
Однажды, на этой самой дороге, я всячески старался
облегчить их. Вы — умница, что сообщили мне одновре-
менно и о болезни, и о выздоровлении. Напомните на-
шей милой маменьке, что ей суждено оплакивать всех
нас,—так пусть же она ни одним днем не нарушит на-
шего гороскопа.
Как вам и прекрасной даме жилось в Иле? Князю
вы буквально вскружили голову своим любезным обхо-
ждением с нею и с ним; он все себе объясняет вашим
добрым сердцем и почтительно вам кланяется. Я явился
к нему в понедельник вечером, как раз чтобы прочесть
письмо от прекрасной дамы; хотелось бы мне, чтобы и
вы прочли это письмо. Я не в силах описать, в каких
благородных и трогательных выражениях она отзывается
о вас. Она прекрасно, превосходно пишет. Видно, хоро-
ший стиль также исходит от сердца; вот отчего, должно
быть, столько женщин говорят и пишут как ангелы, хотя
ни тому ни другому не учились; иные же педанты вою
жизнь учатся, а говорят и пишут прескверно; видно,
наука им в прок не идет.
Однако что же я делал в понедельник? Писал кри-
тические статьи о некоторых картинах, обедал в ресто-
ране, благо хорошо кормят и хозяйка красивая. Во втор-
ник день был праздничный, старался рассеять свою тоску,
бродил целый день, смотрел, как играют в шахматы, на-
25 Д. Дидро, VIII

386
Дени Дидро
вестил г-жу Лежандр, но ее не было дома; она отпра-
вилась к заставе Бланш приводить в восхищение двадцать
или тридцать бездельников. Зато мужа ее застал; он вер-
нулся (давно пора), но, слава богу, не надолго. Вечер
провел у маркиза Круамара; там Дамилавилль передал
мне ваше письмо. Отвечаю вам сегодня, в среду утром,
и сейчас, как только отделаюсь от двух-трех непро-
шенных посетителей, помчусь на выставку и передам Да-
милавиллю—он будет там ждать меня — это послание,
чтобы он скрепил его своей подписью. Всего хорошего,
дорогие мои, добрые, нужные, уважаемые друзья. Жду
вас о нетерпением и, в качестве поэта, обращаюсь к сен-
тябрю с покорнейшей просьбой поспешить; увы, сентябрь
меня не слушается и всё еще на девятом числе, а завтра
будет лишь на десятом.
Мадмуазель Воллан, я чувствую себя как в первый
день нашего знакомства, а когда мы увидимся — всё бу-
дет как при первом свидании.
Всего хорошего, всего лучшего, дорогие мои.,
[P. S.] Ах да, забыл самое интересное. В ответе
своем напомните мне об этом, и я напишу вам всё по-
дробно. Это касается наставника и маменьки. Я предска-
зывал объяснение через три месяца, а оно случилось
на другой день.
72 (139)
] В Муссо, близ Паргюка. [17] сентября 1767 г.
Вот два письма, друг мой, и оба полны упреков.
Второе получил в Мусоо, где я решил провести день
в беседе с вами, в то время как остальная компания
отправится в Сен-Клу полюбоваться сражением йа реке
и фейерверком.
Я предсказал ей, что не пройдет и трех месяцев, как
она услышит самое горячее объяснение. Оказалось, я на-
значил этому событию слишком длительный срок. В то
воскресенье, когда я собирался в Сент-Перин-де-Шальо,
после обеда мы рассуждали о геройских поступках. Я рас-

Йисьма к Софя Вешая
387
сказал историю о торговце, который во время пожара
на ярмарке бросился прежде всего спасать свою соседку;
Миленькая сестрица ваша с большой хвалой отзыва-
лась об этом поступке; одно лишь шгтереоовало ее, ка-
ким образом можно выразить свою благодарность. Вопрос
этот весьма мучил ее; г-н Дижон решил помочь ей и ска-
зал: «Что бы ей полюбить своего соседа?»,— а я, об-
ращаясь к г-же Лежандр, прибавил: «Как вы смотрите
на это, прекрасная соседка?» Однако мне нужно было
спешить. Я стал собираться. Г-жа Лежандр проводила
меня до лестницы. Тут я и сказал ей: «Ну как дела?
Никаких перемен?» —«Никаких,—отвечала она,—я ни-
чего не желаю выслушивать».
Забыл, насчет чего я писал спустя несколько дней.
Кажется, относительно одной старой итальянской оперы,
игранной во Франции еще при кардинале Мазарини. Этой
пьесой весьма интересуется г-н Дижон, а вашей сестре
страсть как хочется достать ее для него, так как он со-
бирается переделать ее. В своем письме я предупреждал
г-жу Лежандр, что она сильно рискует подвергнуться са-
мой жестокой йеблагодарности. Такое мнение мое смер-
тельно обеспокоило ее, хотя свою озабоченность она вы-
ражала в форме несколько забавной и, как всегда, словно
просит разрешения пококетничать.
Они избрали путь в высшей степени благоразумный:
решили побродить по коллежам университета, где на-
деются откопать какого-нибудь хорошего, никому неизвест-
ного человечка, заканчивающего свое образование, не
знающего куда голову преклонить и способного удовле-
твориться скромной оплатой. Таковой найден — он священ-
ник. Если г-н Дижон влюблен, в чем я не сомневаюсь,
то он сделал мастерский ход. Он нашел человека, при-
надлежащего к ненавистной ей касте, предложил его
в отсутствие мужа., которого успокоил, и подобным поступ-
ком сам приобрел больше свободы. Соединенные заботы
о наставнике удвоят успехи воспитанника. Таким путем,
влюбленный заставит умолкнуть вое насмешки друзей, со-
хранит благопристойность в глазах света и, быть может,
2р*

388
Донн Дидро
в глазах какой-нибудь ревнивой особы, привязанной
к нему. Отвращение нашей сестрицы к священникам дало
повод к следующему заявлению о его стороны: «Вы что
же, боитесь, как бы он не влюбился в вас?» Вопрос
смелый. «Нет,— возразила она,— но ведь у меня есть
дочь». Ответ, как мне кажется, простоты почти столь же
смелой, что и вопрос. Со всем тем ей причиняет жестокое
страдание событие, которое часто будет лишалъ ее обще-
ства столь для нее приятного. Она признает, что между
ним и ею существует безусловно некая связь, уважение,
доверие, какого не наблюдалось в первое время. Но она
продолжает настаивать на его безразличном к ней отно-
шении,—ведь он так холоден, он не принадлежит к числу
мужчин, способных плести любовную интригу, да, на-
конец, у него же есть, вероятно, какой-то определенный
вкус, а она ничего не сделала, чтобы пробудить в нем
иной вкус: — «Ничего? Уверены ли вы в этом?» — «Впол-
не».— «Как, неужели вы не испытывали никогда ни ма-
лейшего желания ему понравиться?» — «Уверяю вас, что
меня заставила поступать так лишь крайняя моя чувстви-
тельность к той большой услуге, какую он: мне оказывает,
да еще весьма сильное желание выказать ему свою бла-
годарность».— «А вы когда-нибудь говорили аму об
этом?» —«Твержу постоянно».—«Однако вы весьма не-
осторожны или же торопитесь вызвать третье объясне-
ние».— «О, с этой стороны нет никакой опасности».— «Это
меня весьма удивляет».— «А меня нисколько; и нако-
нец, что он может сказать мне; ну что сказали бы вы,
если бы были на его месте?» — «Ничего».— «Точно так же
поступает и он».— «Но я бы с нежностью погрузил свои
взоры в ваши, потом опустил бы их долу и замолчал».—
«Я бы точно так же поступила, или нет, я бы говорила,
говорила без конца, всё, что ни взбрело бы мне ,в го-
лову».— «Пожалуй, говорить-то лучше; ведь уж если два
человека замолкают одновременно, сразу кажется, что они
прекрасно понимают друг друга. Но, по чесгли, вы вполне
уверены в том, что» в !ваших отношениях с г-ном Дижоном
вы не переступили границ простого кокетства, как, к при-

Письма к Софи Воллан
389
меру, со мной?» — «О, я была бы истинно огорчена, если
бы зашла столь далеко».— «Как? Неужели в свое кокет-
ство вы ив вложили той особенной соблазнительности,
какая столь интригует сердце, действуя в то же время на
чувства? Не торопитесь с ответом. Мне не хочется, чтобы
вы выказывали остроумие или лицемерили сами о собой,
я взываю к вашей совести. Ну-ка, закройте глазки, так,
а теперь посмотрите на меня и скажите правду».—«Ну...
да... быть может, и проскальзывало нечто, но столь ми-
молетное, что он не мог ни заметить, ни почувствовать
это».— «Почему же так, скажите на милость?» — «Да по-
тому, что у него нет задних мыслей, а у вас ойи.естъ».—
«Потому что у него нет никаких планов, а вы посту-
паете и говорите так, как если бы: ойи у вас были».—
«Наконец, он ведь прекрасно понимает, что я имею на него
виды для моей фчери!, и ничуть не меньше, чем вы, хоть
и говорите, что он имеет виды на маменьку... Но, ради
бога, скажите мне, откуда берется роковая привлекатель-
ность, которая так влечет ко мне всех мужчин?» — «Ни-
чего йе может быть легче. Я думаю, что лестный отаыв
о вас в устах вашего друга не будет вам неприятен,
а я клянусь, что мне ото Ль же приятно произнести его,
как и вам слушать».— «Ах, суть вовсе не в том, чтобы
хвалить меня. Ужели не существует женщин во сто крат
красивее меня?» — «Весьма возможно, зато нет йи одной
столь привлекательной».— «Ужели нет женщин, более ум-
ных, знающих, рассуждающих и говорящих красивее
меня?» — «Я таких не знаю».— «Более чувствительных,
изящных?» — «Ни одной».—«Но почему они не подвер-
гаются подобным преследованиям?» — «Их преследуют
точно так же, как и вас, а если оставляют в покое,
то лишь потому, что они кем-то уже заняты, а вы нет;
и, придерживаясь весьма высокого мнения насчет их вы-
бора, считают, что они не изменят его».—«Вы угадали.
Все дело в этом».—«Без сомнения, а потому разрешите
мне предложить вам некое средство. Вы сами натолкнули
меня на него, и я уверен, что оно во всяком случае
уменьшит толпу обольстителен»,— «Ну, говорите же ско-

390
Дени Дидро
рей, каюое?»— «Заведите себе мнимого любовника».— «Ве-
ликолепно, чудесно, но кто же сыграет сию роль?» —
«Я, с вашею разрешения. Я выкажу себя постоянным,
внимательным, изображу страсть, ревность».— «С большой
охотой ооглашакюь».— «Позвольте, однако, предупредить
вас, что роль эта, чтобы быть хорошо разыгранной, по-
требует некоторых привилегий».—«Согласна и на это».—
«К примеру, нужно будет вздыхать».— «Буду».—«Кидать
нежные взгляды».— «Хорошо, только уж не слишком ча-
сто».— «Позволить в обществе целовать руку».— «Уступаю
и руки».— «Да хорошо, чтобы нас застали во время по-
целуя».— «Согласна, лишь бы поймали в удачный мо-
мент».— «Ну, а когда предполагаешь, что никто не ви-
дит, разрешить некоторые вольности».— «О, только не фа-
мильярность. Никакой фамильярности. Вот уж чего не
люблю — прекрасный способ вечно чувствовать себя сму-
щенной, иметь дурную репутацию от проступка, не имея
от него никаких выгод».— «Но помилуйте, муж ваш бу-
дет спокоен, толпа вздыхателей исчезнет, угрызений со-
вести не будет, друзья и родственники поймут в чем дело,
а ошибутся, так простят вас. Не безразлично1 ли вам бу-
дет тогда осуждение посторонних?» — «Почти безразлич-
но».— «Итак, ничто не мешает нам попробовать».— «Я того
же мнения».—«На какой же день назначается мой де-
бют?» — «На сегодня, на завтра, чем раньше, тем лучше;
мне так надоели вое мои вздыхатели прежние, тепереш-
ние и даже будущие».— «Лишь одно маленькое сомнение
тревожит меня».— «Ну вот. Вы что же, собираетесь на
попятный?» — «Но мне кажется не совсем честным при-
ступить к своим обязанностям, не предупредив о том вашу
сестру, а то боюсь, как бы способ, который я придумал,
чтобы вызволить вас из объятий нежности, не показался
ей весьма удобным, чтобы отнять у меня все те милости,
какие она дарит мне; ведь хорошо изображая мнимого
любовника, я ничем не буду отличаться от настоящего,
а сыграв перед вами первою, я уже йе сумею быть для
нее другим».— «Это и меня беспокоит; во время ее от-
сутствия мы, пожалуй, могли бы?» —«Вы правы, она па

Письма к Софи Воллан 391
этом ничего не потеряет».— «Ах, то будет прелестная
комедия».— «А быть может, трагедия весьма патетиче-
скал?»— «Трагедия? Но что может довести нас до тра-
гического?»— «Очень просто. Пылкий и ревнивый сопер-
ник вызывает меня на дуэль. Ведь нечестно в подобный
момент разоблачить себя. И вот я дерусь. Получаю ве-
ликолепный удар шпагой в грудь, а затем ваш мнимый
любовник умирает самым реальным образом».— «Ах, не
люблю я таких развязок, придумайте что-нибудь повесе-
лее».— «Извольте».— «Какую же?» — «Как бы, усердно ра-
зыгрывал роль любовника, я...»—«Ну, не говорите так,
это еще хуже».— «Ничего подобного. Ведь и вы, разыгры-
вая влюбленную женщину, можете...» — «Мы полюбили бы
друг друга. О только не это, только не это. Предпочи-
таю, чтобы вы умерли».— «Ну, а я не столь жесток,
и способен вас еще сильнее полюбить».—«Г-н Дидро!»
Тут наступила минута серьезного, сосредоточенного мол-
чания, а затем мы оба расхохотались. Во время этой
легкомысленной беседы за мной прислала г-жа де-Бласи,
она просила меня зайти к ней по важному делу... «Послу-
шаете, разве вас не дожидается г-жа де-Бласи?» —
«Да, она ждет меня».—«Так бегите же к ней, да по-
скорей, и скажите, чтобы она поблагодарила меня за
то, что я так рано отпустила вас».—«О, да, ведь всего
первый час пополуночи»...— Снова взрыв хохота.
Между тем, за мной приезжает карета. Еще несколько
секунд мы болтаем на лестнице, потом расстаемся, и я
приезжаю к г-же де-Бласи ближе к часу, чем к полу-
ночи. Отучу, слышу кашель у ее окна. Это' она. Она
собиралась на другой день отправиться в поместье г-на
де-Треоеана204, где должна была провести с недельку.
Ей действительно нужно было сообщить мне о вещах
серьезных и весьма спешных. Но всё кругом спало, и боль-
шого ключа от входной двери никак нельзя было найти.
И вот начали беседовать о делах — она у окна, я по-
среди улицы. Однако, чтобы избежать столь непристой-
ною положения и скандала, она решилась разбудить при-
вратника. С неимоверным грохотом дверь открыли, я

392 Депи Дидро
/
Ероскользнул в нее, и она тихонечко закрылась за мной.
[у, посмейтесь еще минутку, потому что боюсь, что лица
ваши вытянутся, когда вы услышите о несчастье, об-
рушившемся на сына этой бедной женщины. О, она, ка-
жется, вгикогда не перестанет быть доброй матерью. В двух
'словах вот вам вся история. Охотники поджигают саванну;
меньше чем в четверть часа вся местность объята пла-
менем, королевские склады сожжены, дом Файолля пре-
вратился в груду пепла, он, жена ею и теща — без крова,
без всякой помощи, посреди степи, не имея никакой
одежды, кроме тсУй, какая была на них; и должность
его потеряна. Подумайте только, должность потеряна!
Понимаете ли вы что-нибудь в этом деле? Был ли о:н
в числе охотников? Бросился ли спасать свое имущество
вместо королевсшго и счетоводйых книг? Был ли он за-
интересован в том, чтобы книги погибли в пламени? По-
дозревают ли его в каком-либо проступке? Ровно ничего
не понимаю. Если он виновен, кажется невероятным, что
ой до сих пор жив. Если же невиновен,— не может быть,
чтобы его отрешили от должности. Ой был любим и ува-
жаем своим начальником. Я думаю, его должны были
спасти, приютить; ни в одной стране в мире в момент
бедствия, и бедствия столь тяжкого, нет места для злобы
и мщейия. У погорельцев нет врагов. Напишите мне, что
вы думаете об этом событии.
Завтра отправлюсь к г-йу Дюбюку и, если Файолль
невинен, я без сомнения добьюсь его восстановления
в должности; и невиней ли он или виновен — добьюсь
помощи, о которой ой просит.
Есть еще одно непонятное обстоятельство: вместе
с известием об его ужасном разорении мы получили от
него письмо, написанное одним из его начальников. По-
следней обращается к нему как к королевскому юоло*
иисту, с которым поступили чрезвычайно несправедливо.
Неужели письмо это подложное? Всё приходит в голову,
И правда, ну станет ли, да и осмелится ли уважающий
себя чиновник давать хороший отзыв, выказывать ува-
деемие и сочувствие негодяю, подозреваемому или вииоп-

Письма к Софи Воллан 393
ному в преступлении? Файолля делают ответственным за
шбель счетоводных книг. Но ведь, в конце концов, не
мог же он заставить пламя пощадить их. Еще раз при-
знаюсь, что ничего не понимаю.
Добрый день, или, верней, покойной ночи, дорогие
мои. Очень хочется повидать вас. Сегодня вечером,
в понедельник, возвращаюсь в Париж. Князь ждет меня
к ужину. Князь преисполнен благодарности за все те
любезности, какие вы оказываете прекрасной даме. Она
в двух письмах писала ему о них в выражениях столь
чувствительных и достойных, что передать их я не в
силах.
Мадмуазель Воллаи, смотрите, заботьтесь как следует
о здоровье маменьки, я и слышать больше не хочу об
ее скверных коликах.
Будьте здоровы. Любите меня так же, как я люблю
вас; быть может, я rie стою такой любви, но на меньшую
не согласен.
Визиты мои в Салон никак не прихо/дет к концу.
Г-н де^Ларю совсем забыл меня. Что за причина — не
знаю, уж не сманила ли его ради г-на; Дижона г-жа Ле-
жандр? Признаюсь, это весьма мало огорчило бы меня.
От Нэжона получил всего несколько записок, пока он
этим и ограничился. Некто обещал мне кое-что, но
ничего не сделал. Сильно недостает мне Фальконэ205.
По всем признакам, сегодня вечером узнаю сообщение
об окончательном разрыве обоих дворов, а также и об
окончании службы князя в Париже206; он вероятно по-
кинет Париж и отправится в одно из соседних госу-
дарств. Он как будто не слишком огорчен: радость осво-
бождения от дел, так озабочивающих его, ощутительнее,
чем печаль от расставания с друзьями. Минута весьма
критическая для прекрасной дамы. По крайней мере, вы-
ясним истинное положение вещей.
Целую маменькины ручки; вам же целую всё, что
вы хотите, без исключения. Всего доброго, всего доброго.

394
Дени Дидро
78 (140)
[Париж, 19] сентября 1767 г.
Попробуйте-ка разобрать всю эту мазню. И судите
сами, могу ли я продолжать писать свой дневник. По-
следние строчки мои были как будоо из Мусоо. Преза-
бавная история приключилась с нами на обратном пути.
Нескромность, какой никак не ожидаешь, и, тем не ме-
нее, чрезвычайно естественная. Возвращались мы под
вечер в кабриолете. Бру и я поместились на задней
скамеечке, и у меня на коленях сидела давняя ею
приятельница, которая вот уже много лет реанует его
к другой женщине, хотя, как он уверяет, он не под-
держивает с этой дамой никакой связи и не бывает
у нее. Пришлось нам как раз проезжать мимо дома, где
проживает та дама. Подъезжаем, вдруг лошадь свора-
чивает с дороги и бросается прямо к дому. Кучер пу-
скает в дело кнут; лошади кажется, что ее хотят круто
повернуть; она останавливается, оправляется, ну точь-
в-точь как то делают лошади, когда хотят лихо под-
катить к дому. Словом, понадобилось немало усилий,
чтобы помешать dft отвезти йас туда, куда мы, понятно,
весьма мало стремились. Женщина, сидевшая у меня на
коленях, сказала моему приятелю: «Смотрите, даже ло-
шадь, и то правдивее вас». Остаток пути провели в пол-
ном молчании.
Ужинал у князя. Он прочитал мне еще одно письмо,
полученное от прекрасной дамы. Трудно опиеаяъ, сколь она
тронута вашими любезностями; невозможно выразить бла-
годарность в словах более теплых и искренних, чем это
делает она. Князь вне себя от радости, и мне награда
за это: он и ласкает и целует и беспрестанно благодарит
меня, а мне поручил от него вам в ножки поклониться.
В понедельник вечером мы ужинали вместе. Князь был
весьма озабочен!: о того письма, о котором я писал вам
выше, он ничего не слыхал о своей милой подруге,
Я старался утешить его и сказал: «Ну что ж, она при-
ехала, ей нужно делать визиты. А, быть может, она

Письма к Софи Воллан
395
сейчас в Меце и зайята ухаживанием за г-йом Дестеййом
для продвижения своих братьев по службе». Князь вско-
чил и яростно крикнул: «Проклятый, безумный философ,
уж йе задались ли вы целью свести меня с ума?» Потом,
смягчившись, добавил: «Ну, друг мой, хватит этих сквер-
ных шуток, своей веселостью вы разрываете мне сердце».
Меланхоличный голландский посланник только за бока
держался и хохотал до слез. Затем пустились в серьез-
ные рассуждения.
Согласились с тем, что приятной и бойкой женщине
каждый месяц представляются сотни случаев обмануть
нас, о чем мы и не подозреваем, а потому самое легкое,
самое верное и самое прямое — положиться на ее чест-
ность о таким полным доверием, чтобы стыд помешал
ей обмануть нас. Князь не противоречил, но с условием,
что ему дозволят быть подозрительным, ревнивым и вы-
смеивать за это не станут.
Вторник. С половины восьмого до двух или трех
часов пробыл йа выставке, потом обедал у прекрасной
рестораторши на улице Пули, и гулял пока не смерклось.
К восьми часам был на улице св. Анны. Сынок ее20''
делает поразительные успехи. Дижон приходит, чтобы дать
ей в этом отчет. Она полна радости, однако мимолетной,
словно проблеск молнии в грозу; вообще же, оба кажутся
мне весьма грустными. А так как всё, что мне известно,
я узнал в откровенной беседе, а не путем личных наблю-
дений, то считаю себя не вправе сказать вам больше.
У г-на Дижона нет и не было ничего общего с г-жой де-
Гранпре. Открытие было сделано по случаю того, что
собирались пригласить наставника, которого, однако, до
сих пор не взяли. «Непременно нужно найти,—говорила
г-жа Лежандр Дижону,—боюсь, что частые ваши по-
сещения сильно беспокоят некую особу, а огорчать ее
я не желала бы ни в коем случае».— «Понимаю вас,
сударыня, и клянусь, что эта особа весьма заинтересована
в успешности моих занятий здесь, и порицать их ойа
не вправе».— «Но быть может, осуждение будет исходить
от другой».—«Другой также вое известно, да и, кроме

396
Дени Дидро
того, она уже давно пользуется свободой в своих по-
ступках; точно так же как и я в своих. При встрече
мы обо всём рассказываем друг другу, и никаких упре-
ков не срывается с наших уст».—«Но общество? У меня
дочь; одно лишь предположение, что у вас имеются виды
о этой стороны, удалит всех претендентов; предположение
же обратное заставит людей благоразумных судить о вос-
питании дочери по поступкам матери...» —«Сударыня, на
последние доводы я не нахожу ответа». Я же, прослу-
шав рассказ об этой беседе, прибавил1: «Не знаю,
дорогая* сестрица, каковы ваши планы, но согласитесь,
что между вами и г-ном Дижоном существует, очевидно,
большая близость в отношениях, и коль скоро вы, без
всякой опаски, разрешаете касаться некоторых струн и
задаете ему столь йескромные вопросы, то тем самым
даете ему полную свободу говорить о вами, о чем ему
заблагорассудится». Она со мной согласилась: «Какое же
средство от этого?» — «Никакого, разве только, при первом
разговоре подобного характера, объясниться с «ним на-
чистоту; смотрите, однако, чтобы беседа не показалась
заранее подготовленной; скажите ему о долге каждой
честной женщины, об опасностях, которые влекут подоб-
ные связи, о потерянном домашнем мире и еще о мно-
гих и многих вещах, и всё это опишите ему о большой
силой и настойчивостью,— вот и остановите героя своего,
по крайней мере на несколько месяцев. Хотя кто знает,
что из этого выйдет». — «Ах:, я тоже не |3наю». — «А ведь
вряд ли природа в честь вашу отступит от своих общих
законов, так что будете вы или не будете потакать
склонности г-на Дшкона, ее всё равно заметят, и тогда
сын ваш лишится превосходнейшего наставника, какой
когда-либо существовал, дверь ваша навсегда закроется
для г-на, Дижона, и быть может, придется ребенка отдать
в коллеж; поразмыслите-ка обо всём этом».
Во вторник вечером, придя домой, я нашел1 две за-
писки; из одйой узнал, что барон в Париже, другая
была от Гримма. Он вернулся из Бриша с неким баро-
ном Щведшгсе208, Последний перед отъездом в Готу же-

Письма к Софи"Волла1Г
397
л ал Непременно встретиться со мной, чтобы рассказать
своей повелительнице, что он самолично видел1 меня, дер-
жал в своих объятиях и облобызал от ее имейи, а потому
я не должен пропустить пикника, устраиваемого завтра.
Записка Гримма, приправленная несколькими язвительными
словечками, порядочно оскорбила меня: будто я был везде,
за исключением Бриша, где г-жа Эпине, оставшись одна-
одинешенька, тщетно ждала меня; ужели наградой за
ее внимательность к моим вкусам и даже капризам могло
послужить столь обидное для нее исключение. Вообра-
зите, оказывается, я был в Гранвале лишь для того,
чтобы услужить барону, в Муссо—лишь потому, что
оттуда удобно каждое утро ходить в Салон, да и в Па-
риже я существую только ради той же выставки, будь
она проклята, да, только ради нее. А тут еще барон — он
только и думает о своих удобствах — собирался, уладив
свои дела в Париже, увезти меня в пятницу в Гранваль;
обманутый в своих надеждах, он устроил мне отвратитель-
ную сцену. Тогда, выведенный из себя, становясь красно-
речивым вследствие несправедливости всех этих людей,
я сделал ужасный выпад против дружбы вообще. Я об-
рисовал ее, как самую невыносимую тиранию, как самое
большое мучение в жизни, и закончил словами: «Друзья
мои, вы, которых я в последний раз называю обоими
друзьями, объявляю вам, что у меня нет больше друзей,
что я хочу жить в одиночестве, если родился столь
плохим, что не могу составить счастья кому бы то ни
было, и весь отдам себя на служение лишь тем, кто мне
дорог». На миг сердце у меня сжалось и ручьи слез
потекли из моих глаз; маркиз, находившийся вместе
со мной, обнял меня и увлек в одну из отдаленных
аллей Тюильрийского сада,— там перед обедом и про-
изошла вся сцена. Он наговорил мне много самых бла-
городных и утешительных слов, пролил немного елея на
мои раны, и привел меня к друзьям, которых я отверг,
убедил пообедать о ними, ибо я хотел уходить, и немного
успокоил меня. Больше всего уязвила меня фраза Гримма,
в которой он говорил, что писать мне он может лишь

398
Дени Дидро
одну правду, а моль скоро она причиняет мне такую
боль, то он совсем не будет писать.— «Вот, — сказал л
маркизу,— люди, почитающие себя весьма деликатными:
сначала они доводят меня да отчаянья, а* когда я начинаю
жаловаться на те огорчения, которые они причиняют мне,
у них хватает духу холодно сообщить, что они их причи-
нять больше не будут». — Тем не менее, обед прошел
весьма приятно. Говорили о ничтожности тех, кто отка-
зывает в покровительстве из-за тщеславия... Разошлись
рано... облобызав друг друга с большой нежностью.
Дамилавилль хотел увезти меня к г-же де-Мо; она
больна, у нее кровотечение. Я предпочел отправиться
на улицу св. Анны, куда и пошел. Там пробыл я не-
долго. Г-жа Лежандр собиралась отправиться за г-жой де-
Бласи к г-ну де-Трессан и спросила меня, смогу ли я
достать ей лошадей. Вечером, ужиная с князем, я по-
просил его об этом, и он любезно согласился. Вечер
мы провели с ним за спором об одной из особенностей
живописи: суть в том, что в природе гораздо чаще
встречаются массы, чем отдельные группы. Вы в этом
ничего не понимаете, но знайте, когда мы стали приво-
дить в пример композиции больших мастеров, я доказал
ему, что в композициях Пуссена, где насчитывалось
до ста, ста двадцати фигур, было двенадцать, пят-
надцать масс и лишь две или три группы, а, к примеру,
в «Суде Соломоновом» от двенадцати до тридцати фигур
и ни одной группы.
Остаток вечера мы провели, беседуя о неравных бра-
ках, заключенных без согласия родителей; по этому по-
воду князь рассказал мне кое-что о г-не Парсеваль; быть
может, вы не слышали этой истории, а тогда она вам
очень понравится. Сын его женился без его согласия.
На утро после бракосочетания невестка г-на Парсеваль
явилась к нему. Он еще не вставал. Тогда она опу-
стилась на колени у его постели, взяла его руку в свою
и оросила ее слезами. Г-н Парсеваль сказал: «Ужели
сын мой не побоялся лишиться наследства?» Невестка
ответила: «Он слишком хорошо знает вас, чтобы бес-

Письма к Софа Воллйй
399
покоиться об этом». Г-н де-Пароеваль прибавил: «Встаньте,
дочь моя, вы отняли у меня сына, надеюсь, что через
девять месяцев вы мне подарите другого и сумеете вос-
питать его так, чтобы он не посмел даже хороший выбор
сделать без вашего согласия», затем он поцеловал ее,
но сына принять вое же не захотел. Чтобы примирить
их, воспользовались посредничеством монсеньёра де-Сен-
Флорантен. При первых же его словах добряк Пароеваль
сказал: «Ах, монсеньёр, насколько меньше вы причи-
нили бы мне огорчений, если бы раньше подумали об
этом!»
В четверг весь дейь ушел на ведение моих дел в Сент-
Перин, которые с места не сдвинулись, а в ночь с чет-
верга на пятницу я переписывал чернилами заметки
о живописи, сделанные карандашом на выставке. Обедал
в семейном кругу. Заставил дочку поиграть на клавесине.
Затем явилась с визитом г-жа Жоффрен, она обошлась
со мной, как с последним негодяем, и посоветовала жене
моей последовать ее примеру. В первый раз она пришла
портить мою дочь, сегодня — жену, пришла учить ее
трескучим фразам и презрительному отношению к мужу,
хотя последнее и так в ее привычках.
Не помню, как прошел остаток дня. Заглянул
к г-же Лежандр, она сообщила мне о возвращении
г-жи де-Бласи и сказала, что собирается воспользоваться
лошадьми князя для поездки в Со или для другой какой-
нибудь загородной прогулки с г-ном Дижоном. Я улыб-
нулся; она сделала всё возможное, чтобы отговорить меня
от обеда в Mycicioi и увезти с собой. На мой решительный
отказ, она вздумала пригласить г-жу де-Бласи, потом
ей вдруг пришло в голову, Из подумают ли, что она
боится оставаться наедине с г-ном Дижоном столь продол-
жительное время, и в конце концов сама не знала, как
ей лучше поступить. На другой день, в субботу, она
в письме сообщила мне, что предложила отправиться на
прогулку г-же де-Бласи и та согласилась. И вот она,
г-н Дижон, дети и г-жа де-Бласи — по дороге в Оо,
а я — в Myссо, откуда и пишу вам сегодня утром, в вое-

400
Дойн Дидро
кресенье; обедать буду у г-жи Лешдадргв Париже, а потом
раненько вернусь домой, чтобы собрать дорожный ме-
шок, таю как завтра, в понедельник, отправляюсь в
Гранваль вместе с маркизом, Гриммом и Дамилавиллем;
там я проведу остаток месяца, что не помешает мне
получать от вас письма, да и самому отправить несколько
писем с почты в Буасси.
Описывая в подробностях, день за днем, жизнь мою,
забыл о многих вещах. Судьба князя решена. Я по-
лучил вести из России. Мне прислали бюст императрицы.
Фалъюонэ повздорил с генералом Бецким20Э, но он сейчас
в таком фаворе у императрицы, что как бы министру
не пришлось больше опасаться его, чем ему — министра.
Я получил от него рукопись относительно понятия о бес-
смертии и уважении к потомству; я сильно боялся, что
он напечатает ее в Санкт-Петербурге без моего участия;
в рукописи лежала записка, в коей продолжаются уго-
воры, вы знаете какие. Вы не поверите, как сильно они
озабочивают меня. Благодарность, какую я чувствую
к государыне, нежность, какую чувствую к вам, мучают
меня весьма жестоко; но, друг мой, верх всегда берете
вы. Да, я в состоянии взять пачку золота210, которую
я получил, и бросить ее к ногам посланника, но я не
в силах расстаться с вами. Прощайте, друг мой, де
браните меня, не присоединяйтесь к моим друзьям, чтобы
сделать жизнь мою горькой. Приветствую вас и целую
от всей души. Передайте мое нежное почтение и неиз-
менную привязанность вашей маменьке. Займитесь ее
здоровьем, а она пусть займется вашим. Скорей воз-
вращайтесь. Дни стоят такие прекрасные! А какие про-
гулки в Медон мы еще устроим, если вы того поже-
лаете!
Прощайте, прощайте. Надеюсь, Дамилавилль, кото-
рый доставит вам мое послание, привезет и мне от вас
весточку.
Думается мне, у вас, как и у меня, неумение рас-
ценивать события вызывает, поистине, изумление: как
часто мы обманываемся в выгодах, которые они нам су-

Письма к Софи Биллан
401
лят. На какой-то миг я видел состояние мое удвоенным,
приданое дочери обеспеченным (всё это, не затрагивая
моих, сравнительно небольших, доходов), видел обеспе-
ченными свое довольство и отдохновение в жизни. Я по-
радовался, порадовались и вы вместе со мной. И что же?
Что получилось на самом деле, что оказалось реальным
во всей этой истории? Дар императрицы вынудил меня
прибегнуть к займу. Заем уменьшил мой маленький до-
ход, новое же пользование средствами, денежный фонд
которых был уменьшен рентой, какую я затронул ранее,
вызвал новый заем; и так, от сделки к сделке, фонд
этот в конце концов обратился в ничто, а ведь никогда
не был он больше,* да и растрачен тоже не был. Не
правда ли, презабавно? Зато совсем не забавно, что неже-
лание мое быть неблагодарным по отношению к моей благо-
детельнице почти принуждает меня совершить путеше-
ствие в семьсот-восемьсот льё; а не решусь я на это
путешествие — я буду в разладе с самим собой, да и
с ней, быть может. Мысли эти мучают меня ужасно.
Возвращайтесь, возвращайтесь поскорей, чтобы дать мне
возможность забыть возле вас о всех этих обязанностях и
огорчениях. Фалысонэ, которому г-н де-ла-Ривьер211 пере-
дал мое письмо, пишет, что тон его весьма напоминает ему
те письма, какие пишут с угла улицы Таранн на улицу
Анжу. Тем не менее, сто раз уже был у него большой
соблазн послать его императрице. Соблазну он, конечно,
поддастся, смею вас уверить; а вы прекрасно знаете,
что таково было мое тайное желание, когда я писал это
письмо. Ну, что же! Что найдет в нем императрица?
Что я люблю, люблю безумно, и все дары — ничто для
меня, по сравнению со счастьем моей любимой. Она
увидит, что то, что останавливает меня, во все века
толкало людей на великие дела, на страшные престу-
пления, на маленькие и большие безумства. Что если
человек влюблен, он является олицетворением всего хо-
рошего и плохого. Если она вдумчиво прочитает напи-
санное, она не назовет меня неблагодарным, а назовет
влюбленным. Письмо мое уже у нее, ручаюсь, и она
26 Д. Дидро,VHI

402
Дени Дидро
меня извиняет, по крайней мере я хочу так думать,
это успокаивает меня. Возвращайтесь; когда я увижу
вас, всё будет хорошо, или же меня перестанет беспо-
коить плохое. Вспоминаю, я как-то оказал про одного
человека, что у него не больше морали, чем в голове
у щуки. Теперь я переменил сравнение, и говорю:
в сердце влюбленного. Влюбленный — только влюбленный
и больше ничего-. К чорту благородство, добродетель,*
если в дело' вмешивается любовь. Я не хочу сказать,
что из-за любви можно совершить поступок гнусный и
низкий. Нет, золотого экю никто не украдет, но сжечь,
убить, убить себя самого сможет.
Прощайте, прощайте. Обещали завтра пораньше раз-
будить меня и доставить в Париж к девяти утра, а сами
уехали без меня. Им хочется оставить меня к обеду,
и боюсь это им удастся. Предположив последнее, я вер-
нусь в Париж поздно, что не помешает мне, однако, по-
видать г^-жу де-Бласи: нам необходимо посоветоваться
насчет ее сына. Быть может, она; увиделась с тем, кто
привез его жалобные послания. Мне очень важно, прежде
чем говорить с г-йом Дюбюк, узнать, виновен ли он,
или невиновен; совсем другим тоном говоришь.
Быть может, в первом же вашем письме вы сообщите
мне о дне вашего возвращения.
Еще раз до свиданья, смотрите, любите меня как
следует, а то князь уже укладывает свои вещи.
74 (141)
[Гранваль, 24] сентября 1767 г.
Вот письмо, так письмо. Раз в жизни вы беседовали
со мной на пяти юги шести страницах подряд! Не знаю,
почему не провожу я вое дни мои за письмами к вам.
Мне так приятно чита/гь ваши! Вижу по молчанию, какое
вы храните по поводу многих вопросов, обращенных к вам,
что два или три моих письма еще в пути в Иль. Тем
лучше, ибо они весьма длинны и Неразборчивы, и пока

Письма к Софи Воллан
403
вы будете портить глаза, разбирая их, вы не станете
думать о других и не пожелаете бранить меня. Нежная
моя подруга, не брани меня больше, ты не поверишь,
какую боль мне причиняешь этим. Разве ты не понимаешь,
что всякие бездельники, друзья, дела — свои и чужие —
почти не дают мне возможности оставаться наедине
с тобою? Для одной оперы, будь она проклята, понадо-
бившейся г-ну Диакону, нетерпение твоей дорогой се-
стрицы десять раз призывало меня с улицы Тарани на
угол улицы Кло~Жоржо, откуда, как попадешь туда,
выбраться невозможно. Последней нашей беседе, которую
я передал вам слово в слово, предшествовала другая,
несколько иного характера, но столь же любопытная.
Сущность ее заключалась в том,% чтобы определить, как
далеко дозволено заходить искусству в подражании при-
роде. Она дала мне возможность наметить те легкие
нюансы, какие отделяют химерическое от возможного,
возможное от чудесного, чудесное от естественного. Так
как и вы и маменька ваша находите удовольствие в пред-
метах серьезных, я бы ничего не имел против, чтобы вы
тогда слышали меня. Дорогая сестра как будто осталась
весьма довольной, но я не смею доверять ее суждению:
ведь она нуждается во мне — вот в чем причина ее
снисходительности. Я — складочное место для всех чувств,
которые она растит в своем сердце, и каковые все же
проистекают лишь от рассудка. Уверяю вас, дорогой мой
друг, женщина эта ничего не чувствует, ну ровнехонько
ничего. Г-н Дижон, да и она сама, оба будут обмануты
ее милой болтовней, весьма очаровательной, впрочем;
а иллюзии, какими она себя тешит, умрут, когда исчез-
нет в йей потребность в мужчине. Однажды я послал к ней
некоего юношу двадцати шести, двадцати семи лет, ре-
комендованного мне маркизой де-Лафар. Он ни дурен
собой, ни красавец; выражение лица у него кроткое л
располагающее. Огихи, приятные для чтения и полные
страсти, написанные им, доказывали его знание языка.
В продолжение нескольких лет он преподавал гумани-
тарные науки в провинции; знаком с математикой, геогра-
2Î*

104
Дони Дидро
фие1й, историей; музыкой владеет столь хорошо, что мог
бы принять участие в концерте. Прибавьте к этому, что
очень стесненные обстоятельства делают его весьма не-
прихотливым, но г-н Дшкон продолжает настаивать на.
священнике. Я заметил, что, при всей своей благопри-
стойности, подобная личность нам никак не подходит.
Г-жа Лежандр убеждена в этом, и всё-таки у нас будет
священник, если мы не решимся пригласить кого-нибудь
другого. Маленькая дочка ее несколько раз присутство-
вала при наших беседах, и мне показалось, что она
знает толк, в приятных вещах. Ежеминутно забывая об
ее присутствии, я позволяю себе некоторые вольности,
а мамаша выходит из себя. Уж не помню когда, заго-
ворили мы о браке; мое мнение о нем вы знаете. Я ска-
зал, что этот обет столь же бессмысленен, как и вся-
кий другой, с той лишь разницей, что в одном случае
берешь на себя обязательство держать всё тело свое
взаперти в большой келье, тут же запираешь часть тела
в маленькую келью.
Всю прошлую неделю я только тем и занимался, что
бранился со всеми моими друзьями. Попросил Нэжона —
прежде чем стать философом он был рисовальщиком,
художником, скульптором — пойти несколько раз в Салон
вместо меня. Он пообещал, но не пошел. Совесть,
однако, упрекала его в нарушении данного слова. Он
заговорил со мной об этом. Я оказал ему, что он может
яе беспокоиться, поскольку дело касается не долга,
а лишь услуги; что долг свой выполнять нужно, а услуги
можно оказывать по желанию, да и, в конце концов,
такая маленькая невнимательность с его стороны лишний
раз доказывает мне, что я больше люблю своих друзей,
чем они меня, что в течение десяти лет, к примеру,
я посвятил гораздо больше месяцев Гримму, чем требовал
от него минут. Подобное, весьма короткое и сухое нраво-
учение оказало должное действие, и только что мне вместо
о вашим письмом вручили записку от Нэжона, которая
мне пригодится.
В понедельник утром был в Муссо, надеялся вер-

Письма к Софи Воллап
405
нуться к обеду домой или к г-же Лежандр, куда был
приглашен, но ничего не вышло, меня не разбудили,
уехали без меня, и я употребил всё утро на писание
огромного послания, которое вы получите. Ах, я ошибся:
в воскресенье я, помимо своего желания, провел весь
день в Муссо. Предложил Бру после полудня сыграть
со мной партию в пикет на мелок; она оказалась для него
несчастливой и привела в дурное расположение духа,
вылившееся в весьма горькие шутки, когорыэ я с трудом
переваривал. Да, люди, умеющие красиво играть в кар-
ты,— редки!
Чем объяснить, что люди великодушные и даже рао-
точительные, которым ничего не стоит выкинуть за окно
золотую монету, не могут примириться с проигрышем
в одно экю? Тщеславие ли это, оскорбленное ли само-
любие по поводу самого мелкого из существующих преи-
муществ одного человека над другим? Не думаю: ведь
люди эти говорят о своих слабостях и легко сознаются
в них, когда они касаются предметов гораздо более
серьезных. Исполняя ваше желание писать вам обо воем,
я описываю даже всякие мелочи.
В воскресенье вечером вернулся в Париж рано, ехал
в коляске с одной девицей, и она весьма серьезно уве-
ряла меня, что сильная страсть в наше время просто
смешна, что сейчас ищут лишь наслаждения, какое может
оказаться более или менее приятным и длительным, и что,
таким образом, навсегда избавляешься от всех лживых
клятв прежних времен. Я осмелился заметить ей, что
я как раз принадлежу к этим старомодным людям. «Тем
хуже для вас,— возразила она,— либо вас обманывают,
либо вы обманываете». Подобные рассуждения подтвердили
лишь рассказанное мне о ней: эта девица обладает здравым
смыслом и знаниями, но ни к кому никогда не была
привязана. Была ли она счастлива или нет? Вот на что
вы должны мне ответить.
Так рассуждали мы, пока я ire доставил ее домой,
после чего помчался к себе, чтобы приготовить дорожный
мешок на следующий день. Меня ожидали в Гранвале.

406
Депи Дидро
Гримм, Дамилавилль, маркиз Круамар и немецкий барон
готского двора сопутствовали мне. Гримм нанял фиакр,
который довез его до Боннейль, откуда он закончил свое
путешествие пешком... Итак, я вновь в Гранвале, и оста-
нусь там до конца месяца. Я во-время приехал туда,
чтобы спасти жену, тещу, дет^й и наставника: их вконец
извело дурное расположение духа барона; сам он, окру-
женный всем, что могло бы осчастливить, по крайней
мере, с десяток людей, похож на человека, обреченного
на несчастье. Читаю его работы, гуляю с ним, стараюсь
ого рассеять, и он чувствует себя уже лучше. Дни наши
протекают совершенно одинаково. Встаем рано, весело
завтракаем, плотно и долго обедаем, занимаемся на
удобных диванах пищеварением, перебрасываясь шутками.
Разыгрываем две-три разорительных партии в кости или
же вооружаемся палками и предпринимаем огромные про-
гулки, а вернувшись, наряжаемся все в ночные колпаки.
Коо и баронесса берут лютни, или же мы садимся за
карты, а тут и звонок к ужину. Ужинать надо обязательно,
а то рискуешь вызвать неудовольствие хозяйки дома.
После ужина болтаем, и болтовня заводит нас иногда
весьма далеко. Затем укладываемся спать в постели
столь хорошие, что в йих-то только и спать. А на другой
день начинаем всё сначала.
Тороплюсь покончить с рукописями 6ajpcml и приняться
за работу Гримма, чьи материалы я привез о собери.
Баронесса чрезвычайно весела. Подозреваю, что наш
приятель Коо смертельно влюблен в нее. Тем хуже для
него. Баронесса слегка напоминает нашу сестрицу, а по-
тому боюсь, как бы наш музыкант не уподобился ее
наставнику. Г-жа. Дэн еще более ветрена, чем всегда.
Были здесь ее сын и невестка. Как-то утром услыхал
я громкие взрывы хохота в апартаментах тещи. Ее оде-
вали. Барон с баронессой также сидели там. Зашел' и я:
«Вы пришли как раз во-время», —промолвила г-жа Дэн».—
«Чем могу служить, сударыня?» — «А вот чем, снимите-ка
мерку с моего зада, а потом о зада моей невестки,
и когда вы удостоверитесь, что мой — ничто по сравнению

Письма к Софи Воллап
407
с ее, вы скажете барону, зятю моему, здесь присут-
ствующему, что он осел». Нечего и говорить, всё это
весьма плоско, однако согласитесь, вместе с тем, весьма
повинно и весело, а ведь мы в деревне, да и, наконец,
то, что забавляет, всегда превосходно.
Спор наших двух соседей остался нерешенным.
Еще с недельку осталось мне прожить здесь. Молите
бога, чтобы я не скончался от несварения желудка. Каждое
утро из Шампиныт приносят нам устриц, весьма острых
и коварных, и маленькие астраханские дыни, а туг и ква-
шеная капуста, куропатки о тушеной капустой, и тетерева
а-ла-краподин, и бабы, и пироги, и торты,— и вообще
нужно обладать дюжиной желудков, или же одним, в ко-
торый нужно вместить пищу для двенадцати. К счастью,
пьем пропорционально,— и ничего, всё проходит.
Думал было за десять экю купить лошадь. Но, по
правде говоря, она или пропала или издохла. Лошадь
эта принадлежит доктору Джемсу. Вы как будто еще не
слыхали о нем. Весьма приятный человек и холодный
фанатик. Собираясь отправиться в Англию, он поручил
свою лошадь Бержье212. Знаком ли вам этот последний?
Бержье отдает ее юому-то другому, а этот последний
третьему, третий — четвертому, и вот уже скоро месяц,
как доктор гоняется за своей лошадью.
Завтра покидает нас Коо, я весьма огорчен, баронесса
также, а он больше всех. Кстати, хочу вам рассказать
о замечательном поступке нашего загадочного барона. Не
желая отставать от других, Коо играет а кости, и очень
несчастливо. Однажды барон заметил, что Коо весьма
огорчен довольно значительным проигрышем. Утром он
отправился к нему в комнату, подозревая, что дела Коо
очень запутаны, и не ошибся. Барон садится, расспраши-
вает его, бранит за неуместное молчание, горячо благо-
дарит за услуги, оказанные баронессе, и засжшляет взять
пятьдесят луидоров. Прекрасный поступок, скажете вы?
Однако это еще не всё. На другой день барону приходит
в голову, что, быть может, для устройства дел Коо этой
суммы не хватит, и он заставляет его взять еще пять-

408
Дспн Дидро
десят луидоров, с настоятельными извинениями, что не
решился предложить деньги раньше. Коо тут же, под
свежим впечатлением, рассказал мне всю историю.
Из Парижа прислали нам новую австрийскую библио-
теку: «Дух церкви»213, «Попы без маски»214, «Воин-
философ»215, «Лицемерие священников»216, «Сомнения по
поводу религии»217, «Карманная теология»218. Я прочел
лишь последнюю. Это собрание большого количества
довольно хороших шуток, потопленных, однако, в значи-
тельно большем количестве дурных. Вот, сударыни, какал
пища приготовлена к вашему возвращению. Не знаю,
что случится с нашей бедной церковью христовой и про-
рочеством, которое гласит, что врата адовы не одолеют
ее. Не забавно ли получится, когда в Париже церкви
обратятся в развалины, а где-нибудь в Алжире или Ту-
нисе будут воздвигать христианские храмы? Да будет
так, лишь бы не принялись нас обрезать, когда станут
крестить мусульман; уж лучше крестины, нежели обре-
зание: не так больно.
Работаю для барона, а сам тайком начал и свою
работу. Пожалуй, если так будет продолжаться, Гримм
совсем разорится. Одной картины Дуайена хватило на
пятнадцать, шестнадцать страниц.
Всё это прекрасно, но маменька, верно, уж выражает
нетерпение, не находя до сих пор ни одного слова в от-
вет на ваше письмо. Мадмуазель Воллан, письмо ваше
очаровательно. Как бы горяча я любил вас, если бы
был в силах любить больше! Но, ради бога, по-
больше спокойствия. Не приятнее ли для вас думать,
что я ленив, невнимателен, занят, а не мертв или болен?
Не повторял ли я вам сотни раз, что бессмертен? И разве
до сих пор это не было истиной? Не принимайте мои
слова за невинную ложь, это чистейшая правда. Я дей-
ствительно слыхал, что люди смертны, но нисколько не
верю сему. Примите мою благодарность за подробное
описание вашего путешествия. Вы прибыли в Шалон
часа на два позже, чем высчитали князь и я, вы стуча-
лись в дом к г-ну директору, заснувшему рядом о особой,

Письма к Софи Воллан
40i>
которая другого заставила бы бодрствова/гь, в то время
как мы пили за ваше здоровье.
Никаких молитв святому Юлию; я его не люблю;
к тому же этот святой, кажется,. внимает лишь молитвам
мужчин.
Итак, в пятницу и субботу вы занимались танцами
и пением? Ну, не был ли я прав, когда уверял князя,
что только глупец стал бы расстраиваться.
Я зиал наизусть все обходительные любезности, ка-
кие вас ожидали у г-на Дюкло. Не говорите мне о ва-
шем маленьком влюбленном ханже. Первая же женская
мордашка, какая ему встречается, кружит ему голову,
и я не поручусь, что, вздыхая по мадмуазель Гарго,
он в то же время не лорнирует весьма томно красотку
мадмуазель Дорне. А я, человек так строго следящий
за своими мыслями, словами и поступками, способный
любить с благоговением, уважением и чистотой прямо
ангельской, какал не позволяет ни одному взгляду, ни
одному вздоху моему уклониться в сторону, я, кому Села-
дон завещал свои владения и совесть, наследие, которое
я постарался усовершенствовать ухищрениями, на какие
не решался ни один мистик, ни в любви, ни в религии,—
судите сами, как должен я презирать мимолетную неж-
ность! Я — истинный янсенист, а, быть может, и хуже;
и хотя молоденькая г-жа Дэн — прелестная о головы до
пяток — обладает самыми очаровательными ножками в мире,
блестящими глазками, весьма плутовскими даже в при-
сутствии мужа, и двумя маленькими грудками, которые
она показывает, сколько возможно,— богом клянусь, я ни-
чего этого не заметил. В раю для любовников меня
поместят, по крайней мере, на второе небо, среди дев-
ственниц, где я надеюсь встретить и вас, по причине
хорошо вам известной... Не знаю, как повлияет путе-
шествие на здоровье прекрасной дамы, князь же очень
надеется на ваше благотворное воздействие на ее ха-
рактер. Он желал бы, по возвращении ее, увидеть, что
она освободилась от некоторых предрассудков, какие
составляют предмет ее мучений. Женщина эта так много

410
Денц Дидро
.встречала негодяев и дегодяек, что 'изверилась в честно-
сти. Не поручайте только мамейьке вашгёй беседовать с ней
на подобные темы.
Очень понравилась мне шутка, какую сыграли над
вами г-н и г-жа Дюкло и Эврар. Она очаровательна,
и я прощаю вам вашу веселость,— честь своего- дома
надо всегда поддерживаяъ. Приведу подобные же доводы
своему огорченному партнеру, но боюсь, что он не в со-
стоянии оценить их разумности: он мечтает, вздыхает,
тоскует и льет слезы. Очень хотел бы поступать так же,
ведь это так прекрасно; но стоит мне придти к нему, как
я не могу удержаться от смеха. И все же я уверен,
что люблю больше него: ведь я не сделал двадцати восьми
лье, чтобы встретиться с красивой женщиной, и угрызе-
ния совести меня не мучаю г, но... пи слова об этом
путешествии. В последнем своем письме к князю пре-
красная дама о лестной похвалой отзывалась о маменьке,
об ее заботах о своих вассалах, об их привязанности
к ней, о помощи, какую они находят в замке, и о той
форме, в какой ее оказывают там. Письмо ее написано
весьма красиво, а строчки, посвященные маменьке,— луч-
шие. Мне кажется, что писать их — было для нее большим
удовольствием. Состояние ее таково, что ваше внимание
ее особенно трогает. Мнительность делает ее весьма чув-
ствительной к тому, как с нею обращаются. Нужно или
поминутно думать, или же делать вид, что никогда не
слыхал об ее прошлом. Всё же я как-то осмелился ска-
зать ей, что лучше всего можно поладить с ней, обра-
щаясь совершенно просто. Однако она еще не освоилась
с этим.
Не знаю, что предполагает делать князь; пока он в де-
ревне, я также; он наслаждается своим Фонтенбло; кстати,
как я уже говорил вам, политическая миссия его кон-
чена. Он, как будто, нисколько не огорчен этим, боюсь,
однако, что не вполне искренне. Он ждет распоряжения
от своего двора. Не знаю, как определится его судьба,
но главная забота его в том, какое решение примет пре-
красная дама в случае, если ему придется уехать. Me-

Письма к Софи Волдан
411
жду нами говоря, она очейь его уважает, оберегает его,
пожалуй, даже больше, чем если бы питала к нему страсть,
каковой у нее нет. А потом Париж и слабое здоровье,
и сотни других причин, истинных и химерических, уважи-
тельных и вздорных. Кто из вас, сударыни, так сильно
любит, чтобы последовать за своим возлюбленным в Не-
тербург? Я наблюдал женщин очень влюбленных, очень
увлеченных, которых раздражала просьба пересесть с од-
ного кресла на другое. Обстоятельства, кои дают нам
случай оценить наше чувство, всегда очень небла-
гоприятны, и очень тяжело почувствовать, что любишь
меньше, нежели ты думал.
Князь — сама простота. Никто меньше него не ки-
чится значительностью своего положения и происхожде-
ния. Он инстинктивно верит в равенство состояний, что
много лучше рассудочной веры в это. Он всегда знал
лишь свой первый титул, титул — человека. Выходя из
дома князя Депона, где мы обедали, он сказал мне: «Он
хороший человек, но любит всегда быть первым». Лишь
по фасаду отличает ой замок от лачуги. Привычки его
так же просты, как и его одежда. Я никогда не слыхал
от него непродуманных слов, непрочувствованных сужде-
ний. Он преисполнен чувствительности и здравого смысла.
Нет занятий, какие бы связывали меня; я буду делать
то, что понравится вам. Однако, друг мой, оогласитесь,
что я перегружен работой. Гримм только и делает, что
кричит на меня; он считает, что двухлетняя оторочка,
предоставленная мне, так расстроила его дела, что он
до сих пор не может оправиться. Мне тем менее хотелось
бы оставить его без помощи сейчас, что мы несколько
повздорили. Всё же князя я увижу...
В предыдущем моем письме вы нашли окончание лю-
бовной истории нашего наставника. Он объяснился, она
притворилась глухой. Должно быть, во время прогулки
в Со произошло нечто серьезное; заметна была большая
сдержанность. Подождем, ведь ей не меньше хочется
рассказать мне обо всём, чем мне выслушать. Больше
вс<его меня бесит уверенность этой женщины в том, что

412
Дени Дидро
она что-то чувствует; на самом лее деле, ее ровво ни-
что не трогает, и сама она в конце концов попадет на
удочку собственного кокетства.
Коль скоро я решу приехать в Иль, вам придется
всему учить меня,— ведь человека, меньше меня смысля-
щего в делах продажи земель, не существует. Но суп»
не в том, насколько я буду полезен; достаточно того,
что вы уверены в этом.
Право, я вовсе не хочу, чтобы ваши труды пропали
даром! Я проделаю сей путь, движимый одним лишь же-
ланием украсить вашу келыо. Считайте, что я приеду,
если только мне не помешают дела князя. А мой Са-
лоп? Ну его к чорту. Вы желаете меня видеть, маменька
также,— ваши желания звучат приказанием для меня, но
приказанием весьма приятным.
Г-жа де-Бласи, которая или совсем недогадлива,
или же слишком догадлива, поняла всё так же ясно,
как и вы...
Итак, недостаточно только любить вас; вам надо это
повторять. Ну что ж. Повторю. Слышите, я люблю вас,
люблю, люблю от всего сердца и никого не буду любют»
кроме вас. До свиданья, друг мой.
75 (142)
[Грапваль, 28] сентября 1767 г.
Я всё еще в Граявале. Дамилавилль хотел заехать
за мной сегодня, в понедельник, но не собрал компании,
и потому поездка отложена до среды. Итак, в среду
я буду уже в Париже, куда вы, быть может, попадете
раньше меня. Ни словом не обмолвлюсь о той жизни,
какую мы здесь ведем. Небольшая работа утром, партия
в биллиард или беседа у камина перед обедом, беско-
нечный обед и прогулки; если бы в течение тех восьми
или девяти дней, что я нахожусь здесь, я приложил бы
их одну к другой, то, пожалуй, они довели бы меня до
Иля и даже дальше. Сегодня мы посетили замок и оады

Письма к Софи Воллан
41 8
г-яа Дормессон-Дамбуаль. Он истратил огромные деньги,
чтобы создать себе самое печальное и скучное жилище
на двадцать льё в окружности. Представьте себе готи-
ческий замок, окруженный рвами и со всех сторон за-
крытый возвышенностями, террасами, откуда не откры-
вается никакого вида, аллеи без тени — всюду картина
полного хаоса. Если когда-нибудь я повстречаю э*гого
человека или управляющего его, я разорю его, предло-
жив проект, который, правда, украсит его жилище, но
будет стоить еемьоот-восемьоот тысяч франков. Напро-
тив замка возвышается небольшой холм, а за ним тя-
нется равнина и обширные водные пространства. Мой
весьма разорительный совет таков: направить воду на
вершину холма и устроить там водопад, подобно тому,
какой находится у вас в Брюнуа. Вода у подошвы холма
будет попадать в прекрасный канал, как будто нарочно
для нее прорытый.
Барон во всём ищет мораль; он клянется, что ни-
когда не простит мне создание этого водопада, разве
только я утоплю в нем обоих детей г-на Дормессон.
После этих долгих прогулок, длину которых мы сокра-
щаем разнообразнейшими беседами на темы политические,
литературные и метафизические, мы проводим время, как
нам заблагорассудится: играем в пикет на мелок, кон-
чаем партию после ужина, а потом, оо свечой в руке,
каждый уходит в свою спальню. Трудно выразить, на-
сколько такая чистая, спокойная, здоровая жизнь удо-
влетворяет меня! Сегодня, возвратившись домой, мы за-
стали Коо, разлегшегося на диване рядом с баронессой.
Он приехал из Парижа в фиакре, довезшем его до Ша-
рантона, откуда он пришел пешком в половине седьмого.
Он настроит лютню баронессы, даст ей и детям урок,
отужинает с нами, а завтра отправится в Иль-Адан. Будь
я влюблен, я поступил бы так же; если же он не влю-
блен— это весьма благородно.
При входе в дом барона, он получил для меня письмо
от г-жи Лежаидр, полное кокетства, но кокетства на-
прасного. О, если б я дал увлечь себя в эти сети, дело

414
Депи Дидро
было бы давно сделано. И, уверяю вас, мой нежный
друг, нме'й она в тысячу раз больше прелестей, ума, гра-
ции, ловкости,— ничего не изменилось бы. Вы не пове-
рите, насколько чистым душой становишься в пятьдесят
лет и с каким мужеством отказываешься от наслаждений,
вкусить какие ты уже не в силах! И если бы какая-
нибудь молодая женщина и пожелала меня выслушать,
смею ли я сомневаться в том, как мало мог бы я ска-
зать ей? Не полагаясь на верность мужчин, вы всегда
можете рассчитывать на их слабость. Вернусь к вам
целым и невредимым, и обрывка веревки за мной воло-
читься не будет. Не знаю, что думают о моих ночных
визитах на улицу св. Фомы, одно лишь верно: я люблю
г-жу де-Блаои, люблю безумно, и если бы она хорошо
поняла это... тогда? Тогда! Она не была бы для меня
опасней, чем 'любая другая. Всё тот же стыд мешает ухо-
дить со своими немощами от людей, которые с ними ми-
рятся. Оправдание не слишком возвышенное, но, боюсь,
единственно верное. Мы большего не стоим, и вот почему
утром, после спокойного она и приятного пищеварения,
я становлюсь менее щепетильным, чем в любой другой
момент дня. Вот они, опасные для добродетели мгнове-
ния, к счастью они кратки. Ах, эсе мы добродетельны,
когда не в силах совершать безумства. Мы полны ува-
жения к женщинам, когда лишь однФй во всем миро ка-
жемся пристойными. Я мог бы рассуждать иначе; ведь,
без хвастовства, у мейя было несколько приключений,
какими другой весьма бы гордился, йо прежде, чем хва-
лить себя, вникнем в самую суть. Можно зада/гь себе
сотню вопросов вроде: очень ли она вам нравилась? Были
ли вы уверены в <ее здоровье? Не скрывалась ли в ва-
шем отказе меркантильная причина? Не боялись ли вы,
что у вас потребуют больше, чем ваш кошелек в состоя-
нии дать? Не предпочли Ли вы оставить по себе хорошее
мнение — минутному наслаждению? Не промелькнула ли
в уме вашем поговорка: «приглядно, да не прибыточно»?
Но почувствовали ли вы смущения, "когда увидели, как
мало соответствует вашему представлению достигнутое

Письма к Софи Воллан
4l;V
вами, и не -предпочли! ли честь — удовольствию? Ах, до-
рогой мой друг. Когда дерзнешь заглянуть в самую суть
даже героических поступков мужчины, не знаешь никогда,
какими они окажутся; тот лишь воздаст себе должное за
свой поступок, кто сможет умалить его, разобравшись
серьезно в природе того или иного побуждения. Отнимите
у одной из ваших сестер благоразумие, внушите другой
немного доверчивости, а там посмотрим, что получится.
Я непрочь похвалить себя, но лишь пройдя пять или шесть
раз через испытание Робера Дарбрисселя219. А таю как
не стоит упускать случая познать самого себя, если он
только представится, я уж им воспользуюсь. Как же я
буду горд завтра, если это завтра не принесет с собой
сожалений о том, насколько удачно я справился со своей
задачей; ведь сожаление о добродетельном поступке сильно
умаляет его достоинства. А вы всерьез думаете, что я
могу спокойно спать на одном ложе с двумя юными су-
намитянками? А если бы это случилось, не был бы я
немножко зол на себя, как вы думаете? Мне очень при-
скорбно быть столь высокого мнения о своей особе. Я, быть
мож!ет, и стою большего, чем мне кажется. Быть может,
я скромничаю. Всё откроется когда-нибудь, но не хоте-
лось бы мне, чтобы этот день был далек. Пока я всем
сердцем люблю вас, люблю лишь вас, и мне горестно было
бы представить себе, что я способен любить другую. Это
не шутка. Дружок мой, ведь, правда, вы ревнуете, л, про-
должая в таком тоне, я лишь мучаю вас. Ужели после
двенадцатилетней привязанности вы меня еще не знаете?
Я поцелую улицу св. Анны, как раз около ротика — таков
мой обычай, а улицу св. Фомы куда дозволят.
Понравился ли мне ресторан? Да, я нахожу в нем боль-
шую прелесть. Превосходно кормят, дороговато, зато когда
угодно. Прекрасная хозяйка никого не беседует с кли-
ентами; она слишком приятно порядочна и пристойна; но
клиенты болтают с ней, сколько их душе угодно, и она
преловко отвечает им. Кушают в одиночестве. У каждого
свой маленький юабинетик, на который распространяется
ее заботливость: она сама приходит, чтобы убедиться, не

410
Дени Дидро
недостает ли вам чего-нибудь: это весьма приятно, и ка-
жется мне, что всем нравится.
Ваи-Лоо всё так лее плох. Г-жа Ван-Лоо и г-жа Берже
весьма тронуты вашим вниманием к ним. Не желаете ли
передать что-нибудь мадмуазель Берне? Я очень люблю
поручения к ней. Порекомендую ей вашего Эскулапа, и он
будет весьма неловок, если поймет не больше Ламота.
Ах, для князя Голицына — никакой пощады: у ка-
ждого имеется свое больное место; мое — ревнивцы.
Я весьма огорчен, что прелестная дама не написала вам:
получили бы весьма любопытное послание. Но я пони-
маю — вы напугали ее.
Вернусь ли я в Сент-Перин! Я думаю. Вы слишком
много хотите знать, а сами ведь не ответите на вопросы,
к вам обращенные. Нужно либо вернуться к своей до-
чери, либо сохранить любовника. Вот главное. Что бы
избрали вы?
Поедет ли князь к ней навстречу или нет? Вот уж не
знаю, не знает и он. Со дня на день ожидает он депеш,
кои должны дать ему распоряжения. Уверен, что мое
отсутствие весьма беспокоит его. Он прислал мне еще
одно письмо своего двора, оно ждет ответа. Боюсь,
как бы эти русские не оказались довольно грубыми.
Исключаю императрицу, как вы хорошо знаете. О ней
мижет существовать лишь одно мнение. Неужели всё
светлое, всё величественное целой империи заключается
в ней одной? Если так, как жалею я ее! Она достойна
управлять лучшей нацией.
Полночь. Смертельно хочу спать, но Коо должен увезти
завтра мое письмо, а не запечатаю я его до тех пор, пока
не расцелую вас обеих, сначала маменьку, потом вас,
пока не уверю вас, что чувство, которое с наибольшим
наслаждением нахожу в своей душе,— моя нежная,
искренняя, вечная привязанность к вам. Всю жизнь мою
вы будете моим другом, другом единственным; она же
не перестанет быть моей уважаемой маменькой до конца
дней своих; а я всегда надеюсь, что она переживет нас.
Просите маменьку, чтобы она берегла себя, не беспо-

Письма к Софи Воллан
417
коила бы себя заботами, каких у нее было достаточно.
Ужели хватит у нас неблагодарности, чтобы не заботиться
непрестанно о ее счастье?
Покойной ночи, покойной ночи, дорогие мои.
76 (143)
[Париж,] сентябрь 1767 г.
Чтобы поболтать с вами, покидаю мою дочурку, ко-
торая стала играть йа своем инструменте, как ангел.
Итак, я вернулся из Гранваля, вопреки желанию ба-
рона., баронессы, мальчиков, девочек, г-жи Дэн и слуг.
Оставляю их всех в жертву плохого расположения духа
нашего хозяина; он развлекается тем, что доводит до
отчаяния домашних, когда возле него нет друга, до-
ставляющего ему счастье. Бегаю, пишу направо, налево,
чтобы послать им кого-нибудь на помощь. Но Галиани
любит город, где на него постоянно обращены вое взоры;
доктор Гатги как тень ходит за г-жою Шуазель; Дален
занят в Фонтенбло; Гримм из благопристойности скучает
в Брише; Морелле если еще йе в Ворее, то по дороге
туда; прекрасная г-жа Гельвеций заставляет его бегать,
как бискайца; наш Орфей220 в Иль-Адане; Сюар при-
надлежит стольким женщинам, что не думает больше о
баронессе. Тщетно толковал я Леромену221, что ею с удо-
вольствием примут в Гранвале,— меланхолия удерживает
его в темной лачуге, где он предается мрачным размыш-
лениям, предпочитая окрасить в черный цвет своей пе-
чали всю природу, вместо того, чтобы наслаждаться ею
в деревне. Можно было бы совратить толстяка Бержье,
но ему, видно, не до того, ибо он грустен, молчалив,
сонлив и занят подозрительными вещами. Дамилавилль
постоянно твердит о делах, кои он не выполняет. Нэ-
жон умрет от тоски, если не сможет часто ходить к Ван-
Лоо, где он надеется встретить г-жу Блондель, которую
вовсе не любит, хотя и говорит о ней постоянно, и если
не заглянет, по обыкновению, в Пале-Рояль в тот самый
час, когда она там гуляет. Аббату Рейналю всегда не по
27 Д. ДИдро, VIII

418
Дени Дидро
себе там, где он не может ораторствовать насчет коло-
ний, политики и торговли. Сен-Ламбер уехал в Мон-
Моранси. Наш сынок Дэн со всех йог кинулся в погоню
за интендантством в Ошском округе, которое он прези-
рает, как лисица незрелый виноград. Барон Глейхея пре-
краснейшим в мире садам предпочитает раскопки Герку-
ланума. Наш приятель Леруа живет для себя и бывает
лишь там, где рассчитывает повеселиться больше, чем
в другом месте; к тому же сейчас время охоты, а он ее
обожает. Круамар слишком любит разнообразие, а посему
не может долее одного дня пробыть в одном ме-
сте; человек этот никогда не ночует вне дома, не имея на
то весьма важных и уважительных причин, и не упускает
из виду Феррайльсюой набережной, лавок букинистов и
антикваров. У на-с нашлось бы много женщин, но их мы
не хотим, ибо редко можно встретить среди них чело-
века. Доктор Ру — в поисках за больными. Доктор Джемс
всё гоняется за своей лошадью. Доктор Дарсе, быть мо-
жет, сидит под замком у графа Лораге, покуда; не сде-
лает для него какого-нибудь открытия. Граф Крейц в
экстазе созерцает свои картины или жену художника,
которая еще более галантна, чем красива. Гельвеций,
нахлобучив на голову колпак, разлагает фразы и пытается
доказать, сидя у себя в имении, что его ловчий мог бы
с тем же успехом написать книгу «Об уме», как и он
сам. Вилькс в немилости, ввиду того, чт близок к ра-
зорению, а мы, сами того не замечая, всегда забегаем
вперед в предвидении несчастья и порываем с друзьями
до того, как оно наступит, ибо сдалалъ это после — не-
благородно. Кавалер Шателлю222 прикован к кому-то,
а в молодые годы ошвы эти крепки. Баронесса гово-
рит, что аббат КоЙэ — перебродивший нарбонский мед,
и присылать его не нужно. Кавалер Валори уже лет
шестьдесят как бегает, точно собачка, за Жаном де-
Нивелль. Вот, приблизительно, всё общество, какое вы
знаете почти столько же, сколько я сам. На вашем без-
рыбье отправил я к йим еврея Берлиза; он секретарь
нашего сынка Дэн и управляющий его матери. Ой играет,

Письма к Софц Воллаа
419
мелет вздор; над нцм насмехаются, он сердится и вы-
зывает еще больше насмваек.
Мое возвращение в Париж затянулось на два-три
дня благодаря маленькой хитрости баронессы, которая
тайно подкупила тех, кто обещал за мной приехать.
Я прибыл как раз во-время, чтобы предотвратить ряд
домашних бурь, разыгравшихся в мое отсутствие между
сестрами, матерью и дочерью, теткой и племянницей.
Каждая пришла ко мне со обоими жалобами; все были
неправы. Я всех умиротворил. Маленькая кукла обещала
быть сдержаннее на словах, и все успокоились. Моей
первой заботой, по возвращении, было навестить г-жу
де-Бласи, ибо если я и непрочь посмеяться, то еще
более люблю утешать тех, кто плачет.
Затем я посетил сестричку; застал ее за чтением
ваших писем, причем она недоверчиво крутила но-
сиком, читая ваши уверейия в дружеских чувствах. У нее
был Дижоя. Меня пригласили отобедать сегодня, в суб-
боту; но вдруг вспомнили, что этот день обещан сель-
чанам из Муссо, и соображение это вовлекло нас в бе*
седу о святости обещаний. Дорогая сестрица собиралась
уже высказать по этому поводу самые возвышенные
истины, когда я позюлил себе заметить, что существует
тысяча разнообразнейших обетов, не менее обязывающих,
чем самые торжественные клятвы или обещания, подпи-
санные кровью. — Существуют, к примеру, услуги,— про-
должал я,—о которых у нас о моим другом никогда
не было речи; но я рассчитываю на них, ибо они вхо--
дят в число обязательств дружественного договора; и при
случае я требую их, как исполнения обещания, данного
в ту минуту, как между нами произнесено было слово
«друг».— Тут мы Пустились в рассуждения об обязанно-
стях дружбы. На этот счет я придерживаюсь басни Ла-
фонтена: я требовал, чтобы друг мой не спал от одного
беспокойства, что мне плохо спится, и тгобы он уложил
своего раба, если мне не хочется лежать одному. При
слове «раб» Дижон покачал головой, на что я сказал —
суть в том, что я из страны Мономотапа, а он нет.
27*

420
Дени Дидро
Оставив эту тему, мы перешли к моему продолжи-
тельному пребыванию в дереше и к описанию жизни,
какую проводят в Грайвале. Меня спросили, чувствует
ли себя баронесса счастливой всюду, где нравится ба-
рону и где о ней находятся ее дети и лютня. Дабы
понять дальнейшее, вам надобно знать, что г-жа Лежандр
раза два или три имела случай встретиться с Сюаром
у г-жи Граяпре и что Сюар пятнадцать лет знаком с Ди-
жоном и г-жой Гранпре. По поводу различия между вре-
мяпрепровождением в Гранвале и з Париже, я заметил,
что, к чести баронессы, она немедленно отказывается
от самых приятных для нее городских развлечений, если
не видит со стороны своего супруга полного одобрения.
Когда я произносил эти слова, г-н Дижон и г-жа Ле-
жандр с улыбкой переглянулись. Это мне не понрави-
лось. Дижон ушел заниматься с малышом, а я остался
о г-жой Лежандр и г-жой де-Бласи. Тогда я голосом
гораздо более суровым и твердым, чем: обычно, заметил
г-же Лежандр, что те, кто судят о г-же Гольбах только
со слов Сюара, совершенно не знают *ее, ибо Сюар не
очень-то склонен хорошо о ней отзываться. Я понял,
и кажется не ошибся, что у Сюара хватило бесстыдства
уронить баронессу во мнении друга г-жи Лежандр, а тот
весьма легкомысленно внушил то же ложное мнение г-же
Лежандр. Через несколько минут, прошедших в молча-
нии, г-жа Лежандр зажгла свечку и удалилась; это окон-
чательно подтвердило мои подозрения. Я подумал, что
она пошла поделиться о Дижоном свежеполученным стро-
гим выговором; не сомневаюсь в правильности моей до-
гадки. И это называется — порядочные люди! Их прини-
мают с распростертыми объятиями, хозяин дома осыпает
их любезностями, благодеяниями, дарит их своей друж-
бой и уважением, оказывает им всяческие зн?аки внима-
ния,— они же, вместо благодарности, делают всё воз-
можное, чтобы совратить его жену; а потерпев неудачу,
обливают грязью эту женщину. Если Дижон будет про-
должать свое, он много потеряет в моих глазах. Человек
этот видит род человеческий в черном свете. Он не ве-

Письма к Соф и Воллан
421
рнт в добродетельные поступки, а унижает и оспари-
вает их существование; если он рассказывает о каких-
нибудь фактах, то только об отвратительных и скандаль-
ных. Вот уже о двух моих знакомых женщинах говорил
он с г-жой Лежандр и об обеих отзывался плохо. У них,
несомненно, есть недостатки, однако имеются и хоро-
шие качества. Зачем же умалчивать о достоинствах и об-
наруживать одни лишь недостатки? Я вижу в этом ка-
кую-то зависть, и она меня оскорбляет, — ведь я чи-
таю в сердцах людей, как в открытой книге, и обременяю
свою память лишь тем, что полезна знать и чему стоит
подражать. Благодаря болтливости Сюара, разговор его
с г-жою Лежандр принял весьма оживленный характер.
Они стали искать причину того, что чувствительные души
столь быстро приходят в глубокое и восхитительное вол-
нение, когда они слышат рассказы о прекрасных дея-
ниях. Сюа-р утверждал, что такою действие шестого чув-
ства, дарованного нам природой для распознавания добра
и красоты. Спросили мое мнение. Я ответил, что шестое
чувство, учение распространяемое некоторыми английскими
метафизиками — не что иное, как химера; что всё, про-
исходящее в нас, является результатом опыта; что с са-
мого раннего детства инстинкт учит нал, что следует
скрывать и что обнаруживать; что когда мы познаем
причину своих поступков, суждений, доказательств,— мы
имеем то, что называется знанием. А если память наша
сохраняет только ощущения, связанные с ними, то мы
имеем так называемые вкус, инстинкт, осязание; что при-
чины, пробуждающие нашу чувствительность, когда мы
слушаем рассказы о прекрасных деяниях, — неисчислимы;
что мы зачастую обнаруживаем качества, достойные ве-
личайшего уважения; что мы готовы отдать дань глубо-
чайшего почтения всякому, кто заслуживает его каким-
либо достойным и необычайным поступком, поощряя тем
самым к совершению такового; что хорошие поступки
вселяют в нас надежду найти среди окружающих чело-
века, способного совершить их; что, восхищаясь ими,
мы внушаем другим мысль, что и сами способны, при

422
Дени Дидро
случае, совершить их; что помимо всех этих сообра-
жений, у нас имеются известные представления, склон-
ность к порядку, с которыми мы не в силах бороться,
ибо они увлекают нас помимо нашей воли; что ни одно
доброе дело не обходится без жертв, и мы не можем не
воздать хвалы тем, кто жертвует собою; что, хоть и
жертвуя собою, мы делаем лишь то, что нам хочется,
но, тем не менее, совершенно справедливо воздаем честь
тем, кто отказывается от ценнейших выгод во имя добра
и кто уважает себя за это, заставляя и других еще
более уважать себя; что тот, кто добивается всеобщего
уважения, весьма льстит иным людям, как бы говоря им,
как один из древних, уж не помню кто: «О римляне,
сколько я не спал дней и ночей, чтобы заслужить и
услышать от вас лестную похвалу! Так стараться можно
лишь для тех, кою уважаешь».
Г-жа Лежаидр считает, что Сюар говорит недоста-
точно понятно. По-моему, она ошибается. Б этом глав-
ное его достоинство. Наш спор повлек за собою рассказ
о том, что произошло недавно в Дейле. Священник этого
прихода перешел в церковь Грослей. Прихожане так до-
рожили им, что, несмотря на свою бедность, охотно
устроили бы между собой складчину, чтобы доход его
в Дейле был не меньше, чем* в Грослее, если бы свя-
щенник согласился на это. Несколько дней тому назад,
ой отправился в свой новый приход. Посреди чтения
Те Deum laudamus *, он заметил среди молящихся де-
сятка два своих прихожан: они плакали; тут и у него
пресекся голос и на глазах навернулись слезы. Вое при-
нялись хвалить священника и прихожан. Это маленькое
происшествие блестяще подтверждало мои взгляды. Бе-
седа, которая как нельзя лучше пришлась по вкусу
г-же де-Бласи, задержала последнюю до половины один-
надцатого. Я предложил г-же де-Бласи руку и отпра-
вился к ней, где и завершил вечер; мы беседовали с ней
о маменьке, о вас. «Когда они вернутся?» — Скоро.—
* Тебя, господи, славим.

Письма к Софи Воллап
423
«А вы поедете в Иль?» — Это больше зависит от князя,
чем от меня.—«Вы видели его?» — Нет.— «Отчего же?» —
Да он уехал в Фонтенбло.—«А когда] ой вернется от-
туда?»—Не знаю. Он уже четыре дня там и не потре-
бовал еще лошадей.— «Значит маменька не будет здесь
к своим именинам?» — Не думаю.— «Я напишу ей».—
Я также; добрый вечер.
Присовокупите мое поздравление, букет и поцелуй к
вашим, мадмуазель Воллан. Передайте от меня маменьке
самые нежные и приятные чувства, какие внушит вам
сердце ваше, и не бойтесь превзойти то, что чувствую я.
Погода стоит отвратительная. Прекрасная дама на-
прасно задерживает вас в вашем печальном замке. Что
она делает в провинции? Если бы она скучала даже вдвое
меньше, чем князь, то вы уже два дня назад были бы
в Щалоне. Г-жа Дюкло советовалась с Дамилавиллем
относительно поездки в Париж. Она доставляет ему массу
хлопот и то и дело устраивает ему ссоры в Брише; ой
же предпочитает, чтобы она оставалась в Шалоне, что
она. и сделает, если последует его совету. Я 'ей не пи-
сал, но моя дочурка сделала это за; меня: это одно
и то же; к тому же я предпочитаю заслужить ее упреки,
нежели ваши. Несколько раз я брался за перо, но вся-
кий раз вместо нее писал вам. Поторопитесь, однако,
вернуться. Знаете ли вы, что за вами остался еще букет?
Положение князя настолько неопределенно, что он
не может поехать навстречу своей подруге; с каждой
почтой он ожидает приказа о переводе. К тому же оба
они столь своенравны, недоверчивы, спортивы и придир-
чивы, что меня нисколько не удивит, если они рассо-
рятся в письмах. Лучшие люди в дружбе подчас весьма
глупы в любви. Быть может, кйязь — моралист с головы
до пят — вздумал преподать ей совет, касающийся их
будущего счастья. Он мог вложить в свои слова всю
мягкость, осторожность, уважение, какое только можно
вообразить; и, тем не менее, они не были как следует
восприняты, оттого что люди деспотичные, вообще го-
воря, не любят советов, а все красивые женщины деспо-

424
Дени Дидро
тичны. Поистине, я терпеть йе могу женщин, которые
сразу же придают значение своей благосклонности.
Прощайте, милые мои подруги; дождь льет как из
ведра. Не пищу вам столь часто, как хотелось бы; зато
когда берусь за письмо,— то уж пишу без коща. Рас-
считываю на ваше одиночество и дружбу. Рассчитываю
на то, что вы всегда читаете между строк; он любит
нас, любит,, если верит, что мы без отвращения снисхо-
дим ко воем пустякам, какие од рассказывает.
Кстати, известно ли вам, что г-жа Дэн стала вольно-
думкой? Несколько дней тому назад она объявила нам,
будто верит, что душа ее вместе о телом сгниет
в земле.— Зачем же вы молитесь богу? — «Право не
знаю».— Вы, значит, не верите в таинства?—«Иногда
верю, иногда кет».— А что вы делаете в тот день, когда
верите?—«Злюсь».— А к исповеди ходите?—«Зачем?» —
Исповедываться в грехах.— «У меня их нет; а если бы
я их и совершила, да ходила бы исповедываться к свя-
щеннику, разве они стали бы от этого меньше?» — Значит
вы не боитесь попасть в ад? — «Столь же мало, сколь мало
надеюсь попасть в рай».— Но откуда вы всё это взяли?—
«Из милых бесед моего затя: право, Нужно иметь боль-
шой запас религиозности, чтобы хоть капля осталась после
разговоров с ним. Смотрите, зятек, вы перевернули вверх
дном весь мой катехизис; будете отвечать за меня перед
господом богом».— Вы, стало быть, верите в бога?—
«В бога? Я так давно о нем не думала, что боюсь ска-
зать, верю в него или нет. Знаю только, что если я
буду осуждена на вечные муки, то не я одна; а от того,
буду ли я ходить на исповедь и к обедне -или нет, дело
нисколько но изменится. Незачем зря себя мучить из-за
пустяков. Случись это со мной, когда я была молода,
я, быть может, натворила бы много приятных вещей,
каких не сделала в свое время. Теперь же не знаю,
на что мне мое неверие. Не стоит оно ломаного гроша.
Если я не стану читать Библию, придется читать ро-
маны, иначе я буду скучать как пес».—Но Библия —
прекраснейший роман.—«Вы правы, ей-богу; никогда не

Письма к Софи Воллан
425
смотрела я на нее о такой точки зрения, тоогда читала;
завтра же начну, быть может, посмеюсь».—Прочтите
в первую очередь Иезекииля.— «Ах, да, из-за этой Оголы,
Оголивы и ассирийцев, которые...» —И которых более
не существует.— «А мне-то что за дело, существуют они
или нет? Ведь ко мне ни один из них не явится; а если
бы даже их и явился целый десяток?..» — Вы, вероятно,
отправили бы их к своей соседке, не правда ли? — «Зави-
сит от момента».— А у ьао еще бывают моменты?—
«Почему же нет? Сказать по чести, я полагаю, что ,у
женщины они бывают до самой могилы. Они таят в .себе
последний признак жизни; когда это в женщине умирает,
значит всё остальное давно уж умерло. Вы смеетесь;
поверьте, однако, что те, кто говорит иначе, — лгут; от-
крываю вам нашу тайну».—.0, мы не злоупотребим ею.—
«Надеюсь. И то еще не знаю: если бы судьба послала
вам только одну женщину, и та оказалась моего возра-
ста, я отнюдь не уверена в fee безопасности, да и вы
также. Вернемся, однако, к нашему неверию».— Нет,
оставим это... То, о чем мы только что говорили, го-
раздо забавнее, по-моему.— «Вы правы, ей-богу».
И вот вечер проходит в легкомысленных разговорах;
один! лишь бог знает, каких мы только глупостей не
говорим. Раз десять гасили и снова зажигали свечи. В это
время Коо запустил' г-же Дэн руку за спину, забираясь
всё глубже и глубже; а она говорила, отбиваясь: «Ну
и повеса этот музыкант, вечно подбирается к музы-
кальным инструментам; да перестаньте же».
— «Вы все уснете через четверть часа, а я должна
еще прочитать молитвы».— Как, разве вы нам !не гово-
рили, что не молитесь богу?— «А разве не приходится мне
стоять на коленях из-за моей горничной?» — О чем же
вы думаете, стоя на коленях? — «О том, что будет завтра
к столу; это длится довольно долго, и горничная моя
уходит весьма удовлетворенной, ибо она набожна; правда,
достоинств у нее от этого не прибавляется». Если б было
место, я продолжал бы свою болтовню, которая, навер-
ное, вам уже надоела. Итак, покойной ночи, добрые
подруги.

12b
Дени Дидро
77 (Ш)
[Париж, 11] октября 1767 г.
Не могу удержаться, прерываю Салон1, чтобы немно-
жечко побеседовать с вами. Сколь отлична жизнь в Гран-
вале от той, какую я веду здесь! И это тотчас же
сказалось на моем здоровье: сплю плохо, пищеварение
никуда не годится, была безумная мигрень. Однако все
обошлось, и сейчас от больших прогулок чувствую лишь
какую-то особенную легкость в мускулах, крепость в ко-
ленях — а я-то думал, что навсегда утерял ее; не хожу —
летаю!
Вот уже* два дщя, йак я не видел милых сестриц.
Субботнее утро провел1 за работой, остаток дня посвятил
делам. Почтил святость воскресенья, проведя весь день
у постели больного г-на Девэна — у него грипп, и при-
том самого высшего качества.
Ван-Лоо до оих пор не видел1, увижу лишь завтра.
Мишель прислал сделанный им о ме'ня прекрасней портрет;
он прибыл к великому удивлению г-жи Дидро : она считала,
что портрет предназначался кому-то или какой-то. Пове-
сил его над клавесином малютки. Г-жа Дидро находит,
что художник придал мне вид старой кокетки — губки
сложил бантиком и сшггает, что еще может нравиться.
Сия критика, впрочем, не лишена известной доли истины.
Но как бы там ни было, это знак дружбы со стороны
превосходного человека., а потому он должен быть мне
дорог и будет дорог всегда.
Жду бюста императрицы. Очаровательное письмо напи-
сала она Мармонтелю по поводу его «Велизария». А еще
одно он получил от сына шведской королевы вместе
с прекрасным подарком от нее: это золотая шкатулка,
где на эмали переданы все эстампы из его вещи. Письмо
сына еще более денно, чем подарок матери. Постараюсь
раздобыть все это и как следует угостить вас. На водах
Экс-Ла-Шапель Мармоятель встретился с наследным гер-
цогом Брауншвейгским, который обласкал его. Ужели вы
думаете, что, после этого, Мармонтеля могут хоть сколько-

Письма к Софи Воллан
427
нибудь трогать гоиейая в Сорбонне? Да, забыл вам ска-
зать, что он: всячески поносит достойную Сорбонну во всех
своих письмах. Великий австрийский исследователь доктор
Ван-Свитен по приказанию императора и императрицы
должен был приветствовать Мармонтеля; он возложил эту
обязанность на своего сына., и последний превосходно
справился со своей задачей. Знаете, какой вывод я делаю
из всего этого? Нет большего удовольствия для иностран-
ных дворов, чем, хотя бы слегка, задеть наше мини-
стерство,— и уж тут они стараются не упустить ни малей-
шей возможности. Должно быть наш язык здорово при-
жился во всех северных краях, так как, будь эти письма
написаны самыми любезными сановниками нашего двора,
они не были бы лучше. А вот вам второй вывод. Если
судить по той славе, коей пользуется труд Мармонтеля
в этих странах, нужно признаяъ, что и в 'политике здесь
несколько отстали от нас. Однако они ведь читали Мон-
тескье. Прибавьте ко всем этим почестям удовольствие,
которое доставила Мармонтелю месть Вольтера. Последний
обрушился на всех Кож(э и Рибалье и прочих фанатиков-
геологов, инициаторов цензуры, сатирой, полной поистине
ребяческой веселости и, вместе с тем, вероятно злобной.
Именуется она «Богословские благопристойности»223. Все
это ожидаегг ва1с, а вы не едете.
На тех же водах Мармонтелъ повстречал двух еписко-
пов и уж поспорил с ними вволю; а ведь большего удо-
вольствия для него нет. Святые пастыри, вздыхая, утвер-
ждали, что если дальше так пойдет, то религии останется
пе больше полсотни лет существования. Какая жалость!
Они наиходят, что врата ада- находятся в Ферней, и забы-
вают о том, что, согласно писанию, они никогда не возы-
меют преимущества.
Сестрица так хорошо себя чувствует после путеше-
ствия в Со, что, кажется, не возражала бы против того,
чтобы вернуться туда. Мы ждем лишь возвращения князя
и хорошей погоды, и тогда достанем лошадей. Получится
забавно, если ее постигнет поражение как раз в тех ме-
стах, где она однажды столь бесполезно позволила себе за-

425
Депи Дидро
блудиться с Перронне. Вы, разумеется, помните этот слу-
чай? Кстати, ничего не слышно о Виалэ? Мне любопытно
было бы вновь повидать Сюара,— и не без причины.
Прощайте, доброй ночи, милые подруги! Вы хотели быть
в Париже 4 или 5 октября. Вот как вы держите слово!
Целую вас от всего сердца, полон любви к вам.
78 (US)
[Париж, 10 сентября 1768 г.]
Милостивые государыни и добрые друзья.
Я ничего, решительно ничего не делаю, не исключая
Салона, конца которого не надеемся увидеть ни я, ни
Гримм. А, между тем, когда вечером я ложусь спать,
моя голова полна самых добрых намерений. Но утром,
вставая, я чувствую отвращение, вялость, ненависть к чер-
нилам, перьям и книгам, что указывает на леность или
дряхлость. Мне больше нравится проводить несколько
часов в комнате барыни или барышни, сидеть скрестив
ноги и руки и насмехаться над всем, что они говорят
или делают. Дорядкюм им наскучив, вижу, что браться
за работу слишком поздно — одеваюсь и ухожу. Куда?
Ей-ей не знаю; иной раз к Нэжону или к Дамилавиллю;
иной раз к мадмуазель Байон, которая садится за кла-
весины и играет мне вое, что я хочу. Набережная с кни-
гами— последнее мое прибежище. Досадно только, что
от такого времяпрепровождевия толку нет. Впрочем, я на-
хожу, что прекрасно пользуюсь временем. Показывал вся-
кие достопримечательности двум англичанам; осмотрев всё,
они уехали, и я чувствую, что мне их недостает. Они
не восторгаются своей родиной; как-то сказали мне, что
наш язык достиг высшей степени совершенства, тогда как
их остался почти варварским.— Это потому,—ответил я,—
что в вашу речь никто не вторгается, между тем как
у нас сорок гусей охраняют Капитолий224.— Сравнение
показалось им тем более правильным, что наши гуси,
так же как и римские, охраняют Капитолий, но не защи-
щают его. Сорок гусей недавно признали достойной на-

Письма к Софи Воллан
429
грады плохую пьесу некоего Сабатена Ланжак, пьесу еще
более юную, чем ее автор, пьесу, коей попотчевали Мар-
монтеля; а он прочел ее на публичном собрании, но даже
его пленительная декламация не могла скрыть ее не-
достатков. А некоего Рюльера, который прислал на
конкурс превосходную сатиру о бесполезности споров,
превосходную как по форме, так и по содержанию, ли-
шили награды; ею сочли нужным исключить под тем
предлогом, что она затрагивает личности. Суждение гостей
послужило поводом к бурной сцене между Мармонтелем
и молодым поэтом, по имени Шанфор225, человеком о
весьма приятным лицом, довольно талантливым, с виду
чрезвычайно скрытным и обладающим хорошим достат-
ком. Случилось так, как бывает, если проколоть булавкой
воздушный шарик: из него тотчас же вырвется сильней-
шей струей воздух. Вот начало: «Должно быть, пьеса,
которую вы удостоили награды, — превосходна». — «По-
чему же?» — «Потому что она лучше Лагарповой226».—
«Она может быть лучше Лагарповой и все же оказаться
плохой».—«Но ту я видел». — «И нашли, что она хо-
роша?» — «Весьма хороша».— «Это доказывает, что вы
ничего не понимаете».—«Если Лагарпова плоха, но лучше,
чем Сабатенова, значит последняя отвратительна».—
«Возможно».— «Зачем же присуждать награду за от-
вратительную пьесу?» — «Отчего же вы не задавали та-
ких вопросов, когда сами получали награду?» и проч.
и проч. Как бы то ни было, пока Мармонтель отделывал
таким образом Шанфора, публика, с своей стороны, не
щадила Академию.
Женевский гражданин продолжает преследовать бед-
нягу Лаблотгри227. Вот новая острота, отпущенная на
его счет:
Вопль испустил пронзительный бедняк;
Добр Шуазель: ему алтын бросает.
Но оскорблять прохожих стал чудак;
Прав Шуазель : его он покидает.
Мой Лаблеттри, брось гнев, не будь жесток,
Бери алтын и получай пинок.

430
Донн Дидро
Дражайший Лаблетгри исхлопотал постановление, по
которому энциклопедисты и все лица, причастные к Энци-
клопедии, навсегда исключаются из Академии. Так опозо-
рилась Французская академия; а вот обещанная история
о том, как опозорилась Академия художеств.
Как вы знаете, у нас есть школа живописи, скульптуры
и архитектуры, где места распределяются по конкурсу.
В этой школе пребывают три года; причем ученики полу-
чают квартиру, стол, отопление, освещение, образование
и ежегодную стипендию в триста ливров. По истечении
трех лет, ученик отправляется в Рим, где у нас имеется
другая школа. Там ученики пользуются теми же бла-
гами и получают ежегодно да сто франков больше. Париж-
ская школа выпускает в год по три ученика, и они
отправляются в Рим, освобоокдая здесь место для трех
вновь поступающих. Подумайте, какое значение имеют
эти места для детей, чьи родители большей частью бедны
и много принесли ради них жертв, работая долгие годы;
сколь же преступна несправедливость, если местами рас-
полагают не заслуги соискателей, а пристрастие судей.
Каждый ученик, слабый или сильный, имеет право
участвовать в конкурсе. Академия дает тему. В нынеш-
нем году темФй был триумф Давида после поражения фи-
листимлянина Голиафа. Каждый из соискателей предста-
вляет эскиз, подписывая внизу свое имя. На первом об-
суждении Академии выбирают из поданных эскизов наибо-
лее достойные для участия в конкурсе. Их оказывается,
обычно, штук семь или восемь. Молодые авторы эскизов —
скульпторы или живописцы, должны, согласно принятым
эскизам, нарисовать картину или сделалъ барельеф. Их
запирают каждого отдельно, и они работают над своими
произведениями. По окончании работы, произведения вы-
ставляются на несколько дней для публичного осмотра,
а в первую после дня св. Луи субботу Академия при-
суждает награду или стипендию.
В этот день площадь перед Лувром полна художни-
ками, учащимися и различными гражданами. Все молчаливо
ждут приговора Академии. По живописи награда была

Письма к Софи Воллан
431
присуждена некоему юноше, по имени Веноан. Немедленно
раздались приветствия и аплодисменты; награда была
получена заслуженно. Товарищи подхватили победителя на
плечи и пронесли вокруг площади; после этой, своего
рода, овации ему была присуждена стипендия. Церемо-
ния эта, которая вошла в обычай, мне очень нравится,
да и вам, верно, придется по вкусу.
Покончив с этим, стали снова молча дожидаться при-
суждения награды скульптору. На конкурс были пред-
ставлены три замечательных барельефа. Юные скульпторы,
из которых каждый надеялся получить награду, дружески
говорили один другому: «я сделал довольно хорошую
вещь, но твоя лучше», «если награду присудят тебе,
я не стану дос&довалъ». Представьте себе, милостивые
государыни, что все трое обманулись в своих ожиданиях.
Клика присудила награду некоему Муатгу, ученику Пи-
галля. Наш друг и Л ему an покрыли себя позором. Пи-
галль сказал Лемуану: «Если не присудят награду моему
ученику, я уйду из Академии». Но у последнего не хва-
тило мужества ответить : «Если Академия может сохранить
вас только при помощи несправедливости, то для нее
больше чести будет вас norejwnb». Вернемся, однако,
к ожидавшим на площади перед Лувром.
Все онемели от изумления. Ученик, по имени Мило,
которому публика, здравая часть Академии и товарищи
присудили награду, почувствовал себя дурйо. Тогда под-
нялся ропот, перешедший в крики, брань, свистки, воз-
мущение. Стоял ужасающий шум. Первым вышел из
Академии ее почетный член, красивый аббат Поммье.
Народ напирал на дверь; Поммье просил, чтобы его
пропустили. Народ расступился, и а&б&т прошел под крики
«Проходи...ев...осел...». Затем появился несправедливо на-
гражденный ученик. Самые младшие из ею товарищей
схватили его за полы одежды с криком: «Пачкун, сквер*
ный, гнуспьгй пачкун, не пустим тебя, убьем, а не
пустим». Крики стали громче, раздался оглушительный
свист. «Милостивые государи мои, я не виноват, это Ака-
демия»,— говорил дрожащий, смущенный Муатт, но ему

432
Дени Дидро
отвечали: «Если ты rie подлец, вернись тотчас же и скажи
им, что не хочешь поступать в школу». Между тем,
какой-то голос крикнул: «На четвереньки его, посадим на
него верхом Мило, пусть прогуляется вокруг площади»,—
что чуть-чуть не было исполнено. Тем временем, акаде-
мики, ожидая, что они будут освистаны, пристыжены и
осмеяны, боялись показаться. Они не ошиблись,— это было
проделано с величайшим шумом. Напрасно Кошен кричал:
«Кто недоволен, подходите, записывайтесь у меня»,—его
не слушали; их освистывали, срамили, высмеивали. Пи-
галль, надвинув шляпу, обратился к какому-то субъекту,
принимая его за художника, !и спросил, считает ли он
себя способным судить лучше его, Пигалля. Субъект
нахлобучил ему на нос шляпу и ответил, что ничего
не понимает в барельефах, но зато умеет распознавать
нахалов, и он, Пигалль, из их числа. Вы, быть может,
думаете, что с наступлением темноты все стихло. Не
совсем: возмущенные ученики собирались кучками, уго-
вариваясь подготовить первому собранию Академии новое
оскорбление. Они разузнали в точности, кто из акаде-
миков был за Мило и кто за Муатта. В следующую
субботу все они собрались на Луврской площади, имея
при себе инструменты для кошачьего концерта и намере-
валясь пустить их в ход; но страх пред стражей и тюрьмой
заставил их отказаться от этого намерения. Они огра-
ничились тем, что образовали проход, через который
принуждены были пройти все их наставники. Первыми
вышли Буше, Дюмок, Ван^Лоо и еще несколько защит-
ников справедливости; их тотчас же окружили, обласкали,
приветствовали аплодисментами. Появился Пигалль. Едва
Ой вошел в проход между рядами, как раздалась команда:
«Спиной!» — вое сделали полуоборот и приветствовали
его задами. Ту же честь 'оказали Кошену, супругам де-
Виен и другим.
Академики отдали приказ разбить все барельефы,
чтобы не осталось никаких следов совершенной ими не-
справедливости. Вы, быть может, Яепрочь познакомиться
с работбй Мил!б, я Ьидел ее и опишу вам.

Фасад старого Лувра
С гравюры и рисунка Риго

Письма к Софи Воллан
433
Направо — три высоких филистимлянина, с видом
весьма сокрушейным и униженным; у одного руки связаны
за спиной; израильтянин связывает руки двум остальным.
Затем молодой Давид на колеснице, которую влекут жен-
щины— одна из них, распростершись, обнимает его ноги,
другие — снимают его с колесницы и, наконец, еще одна
возлагает ему на голову венок. Далее, снова его колес-
ница, запряженная двумя горячими конями, впереди ко-
нюший сдерживает их уздой и передает вожнт триум-
фатору. На переднем плане — сильный израильтянин вон-
зает пику в голову сраженного Голиафа, громадного,
страшного, с рассыпавшимися по земле волосами. Далее,
налево женщины: они пляшут, поют, настраивают инстру-
менты. Одна из танцующих напоминает вакханку, она
бьет в бубен:, нагибаясь с бесконечной грацией, выбра-
сывая ноги и руки. На переднем плане другая танцов-
щица держит за руку дитя, которое также пляшет; ню
взор его устремлен на страшную голову, и глаза выражают
испуг и радость одновременно. В глубине мужчины, жен-
щины с разверстым ртом, с воздетыми кверху руками,
приветствуют триумфатора радостными кликами.
Академики заявили, что был дан не такой сюжет; им
ответили, что они ставят в упрек ученику) талант. Они
придрались к колеснице, между тем как она отнюдь не
является вольностью. Более находчивый Кошен писал
мне, что каждый из них судил cto своей точки зрения и
считал того, кого награждал, наиболее талантливым. Та-
кие речи могут исходить от человека без вкуса и недобро-
совестного. Другие признались, что барельеф Мило дей-
ствительно превосходен, но Муатг искуснее; тогда им
возразили — к чему награды, если судят о человеке, а не
о работе.
Послушайте, однако, какое странное стечение обстоя-
тельств. В ту самую минуту, когда Мило лишился на-
грады в Академии, я получил письмо от Фальюонэ, в ко-
тором он пишет: «Видел у Лемуана ученика, по имени
Мило, кажется, весьма талантливого и учтивого,*" поста-
райтесь прислать его ко мне, условия предоставляю ва-
ге Д. Дидро, VIII

434
Дени Дидро
шему усмотрению». Бегу к Лемуану, сообщаю ему о дан-
ном мне поручении. Лемуай поднимает руки к небу, вос-
кликнув: «Провидение, провидение».— Провидение, прови-
дение,— отвечаю я ворчливо,— уж не думаешь ли ты,
что провидение создано на то, чтобы исправлять ваши
глупости! — Тут появляется Мило, я пригласил его к себе.
На следующий день он был у меня. Юноша осунулся
точно после продолжительной болезни, глаза у него опухли
и покраснели. «После того, как я семнадцать лет сидел
на шее у своих бедных родителей и только было стал
надеяться,—оказал он мне душераздирающим голосом,—
после того, как семнадцать лет я работал с раннего утра
до поздней ночи... Ах, милостивый государь, я погиб.
Если бы еще у меня была надежда получить награду
в наступающем году, но это мало вероятно, имеется некий
Стуфф, некий Фуко!» Так зовут его конкурентов нынеш-
него года. Я предложил ему поехать в Россию, он по-
просил дать ему время обдумать мое предложение и по-
советоваться о друзьями. Несколько дней тому назад он
снова был у меня и дал следующий ответ: «Милостивый
государь, я как нельая более признателен вам за ваши
предложения и сшнаю всю их выгоду, но с нашим та-
лантом не совместим интерес. Надлежит дать академикам
возможность исправить несправедливость: либо попасть
в Рим, либо умереть». Вот, милые мои друзья, каким
образом лишают мужества и обездоливают достойных,
каким образом позорят себя и всю свою корпорацию,
каким образом делают несчастными одного и другого уче-
ника, ибо товарищи в течение семи лет будут бросать
последнему в лицо постыдный способ, каким он добился
приема; иногда же доходят до кровопролития.
Академия склонна была устроить жеребьевку. Буше,
декан Академии, отказался принять участие в этом обсу-
ждении. Ван-Лоо заявил, что все они в равной степени
виновны или невиновны; у них отнюдь не военные законы,
и он не отвечает за последствия. На самом деле ученики
твердо решили исколоть Кошена шпагой, если бы ака-
демики вздумали привести в исполнение свой проекг. На

Письма к Софы Воллан
435
долю Кошена, который более других пользовался благо-
склонностью и служил предметом зависти, выпало больше
всего ненависти учеников и публичного осуждения.
Я писал ему несколько дней тому назад: «Итак, вы
были освистаны, посрамлены, опозорены своими учениками.
Возможно, что они ошиблись: можно, однако, побиться
об заклад, что они правы. У этих ребят есть глаза и им
впервые случилось ошибиться». На самом деле, едва лишь
выставляются конкурсные работы, как ученики выносят
свое суждение, говоря: «Вот лучшая из всех». Мне до-
велось при этой оказии узнать про странный случай,
происшедший о Фальконэ. Сын его принимал участие
в конкурсе. Работы соискателей были на выставке, причем
картина, молодого Фальковэ оказалась плохой. Отец, взял
его за руку, привел в зал и сказал: «Вот, суди сам
о своей работе». Сын молча опустил голову. Тогда отец
обернулся к своим собратьям академикам и произнес: «Он
написал никуда негодную конкурсную работу, но у него
нехватает мужества убрать ее отсюда. Не он, я унесу
ее, милостивые государи». Затем он взял картину сына
подмышку и вышел. Ах, если бы этот справедливый, не-
навидящий Пигалля ворчун был в Париже и присутство-
вал на заседании Академии!..
Когда стихи, бывшие на конкурсе, были напечатаны,
кто-то сочинил следующее двустишие про Сабатена, Сен-
Флорантена, Фелиппо, Ланжака:
Приказ великим сим: хвалить мои стихи.
Луи Филиппо.
Итак, мадмуазель, я вас спрашиваю, если одна моя
строчка стоит вашей страницы, когда вы расквитаетесь
со мной? Однако спите спокойно и не тревожьтесь об
этом долге: у меня есть совесть и я знаю, что стоит
крупица золота.
Четыре дня, как Дамилавилль поселился на улице
Сент-Оноре, а три дня тому назад уехала г-жа Дюкло.
Она не надеется более увидеть своего друга и, сокру^
шаясь, рассталась а ним. У нее прекрасная добрая душа.
28*

436
Доли Дидро
Она много страдала. В присутствии г-жи Mo больной
обращался о йей, как с сиделкой. Не было ее —и он
тотчас же становился учтивым. Третьего дня я навестил
его: там была дама, о которой шла речь, со своей до-
черью, красивый декан, Гримм, Даламбер, г-жа Эпине,
еще кто-то и я. Каждая из этих птичек щебетала по-
своему, и я уверен, что Слегка пришлась бы вам по вкусу:
Кто-то заметил, что влюбленность — естественное явление
и что животные влюбляются; что у человека, повидимому,
есть своя, ему одному присущая манера влюбляться. Тут
заговорили о нравах разных народов. Дикарь поджари-
вает себя спичками, мусульманин калечит себя ножом;
испанец немеет под кровлей о гитарой в руках; фран-
цуз— делает пируэты, свистит, насмехается, выставляет
напоказ ноги, зубы. Г-й декан — сторонник физической
чистоты, без всякой примеси дурной нравственности, свой-
ственной этой отрасти. В этом виноваты женщины: свиде-
тельством служат те широчайшие мужланы, от которых
женщины без ума, несмотря на дурное обращение. Мне
казалось, что женщины льнут к ним оттого, что никогда
не уверены в их любви —это вопрос тщеславия. Такой
разговор может далеко завести, и я покинул их.
Я возвращался домой; ветер, срывавший крыши,
утих; было тепло, небо покрылось звездами, и я обрадо-
вался за своих приятельниц, которым погода сулила
приятные прогулки.
Я ничего не сказал про здоровье больного. Он ослаб
и похудел более, чем когда-либо; лихорадка продолжается,
боль не дает ни минуты передышки, железы опухли
сильнее; даже появилась новая опухоль под подбородком;
подмышечные железы так раздулись, что нельзя опустить
руку. Борде говорит — тем хуже. Троншен — тем лучше.
Очень боюсь, как бы Борде не оказался великим врачом.
Г-жа Дюкло говорила мне, что симптомы болезни и стра-
дания в точности таковы, как он предсказал. Впрочем,
квартира у него как нельзя более приятная: под окнами —
тенистые сады президента Гено и другие; по ту сторону —
массив деревьев Тюильри.

Письма к Софи Воллан
437
Итак, великолепное письмо Сен-Флорантеду оказа-
лось небесполезным. Он прислал несколько луидоров, мои
почтительно оставили в уголке на камине, и обещал
помочь и побывать лично. Видно, не столь уж бесполезно
уметь писать, а красноречием можно тронуть и камни.
Усомнитесь-ка теперь в истории моих прадедов Амфиона228
и Орфея.
Пью утром молоко, вечером лимонад; здоровье мое
прекрасно, что меня удивляет; а барон с помощью Сталь
и Бекер229 доказывает мне, что я зря... удивляюсь.
Следовало бы послать вам прошение Пуэнсиняе230,
показать вам еще одно прекрасное послание, ответить на
ваше последнее письмо, но не хватает места. Напомните
мне об этом и о басне, а также об одном или даже
двух рассказах в моем духе.
Будьте и впредь все три здоровы; это1 одно* из усло-
вий нашего договора. Только что получил извещение от
одной из барышень Арго; она просит сообщить вам
о кончине г-на Дюперье, последовавшей накануне дня
богородицы. Он умер в два часа пополудни; в три всё
было опечатано. !
Мое почтение вам всем. Больше писать нет места.
79 (150)
[Париж, 21 сентября 1768 г.]
Милостивые государыни и добрые друзья!
Не говорил ли я вам, что канцлером и хранителем
государственной печати был г-н де-Мопу, а Далигр —
его преемник в качестве канцлера. Таким образом, вам
легко представить себе, как вице-канцлер, сидя в кресле,
произносит монолог Васпа из «Шотландки»231: «А мне ни-
чего!» Ламуаньон поклялся сохранить свое звание до тех
пор, пока оно сможет ему служить. Наступил момент, когда
голова его настолько ослабела, что он понял, сколь
затруднительным было бы для него исполнение обязан-
ностей, если бы их восстановили. Его семья указала ему

438
Доии Дидро
на огромное количество долгов. Король заплатил их, и он
подал в отставку. Ламуаньон — добрый человек, он пил,
ел, прекрасно спал. Никто в мире не умел так тонко
оценить нежность окорока. В качестве великого канцлера
он был тем же, чем был покойный аббат Саллье в каче-
стве королевского библиотекаря. Оба они — знаменитые
лакомки и гораздо лучше знали привилегии своего зва-
ния, чем связанные с ним обязанности.
Еще одна крупная новость: этот дурак — Лаверди232
больше не состоит главным контролером. Он уходит в
отставку самым позорным образом, с огромным состоянием,
не выполнив удачно ни одного дела. К награбленным,
наворованным двум стам тысячам ливров добавляют пять-
десят тысяч ливров пенсии. Я слышал, некоторые утвер-
ждают, будто это воровство, распространяясь на большое
множество лиц и предметов, мало вредит государству;
однако люди эти не приняли в соображение огромного
количества побочных растрат, на которые начальство
должно закрывать глаза, чтобы мелкие растратчики,
в свою очередь, смотрели сквозь пальцы на его собствен-
ное воровство. Господа, сидящие в парламенте, должны,
наконец, понять, что человек у себя в комнате может
быть орлом, а в финансовых делах оказаться болваном.
Будь я господином, я взял бы этого остолопа за ухо,
привел бы к его собратьям и сказал: «Вот вам ваше
добро, и, коль скоро вам более ничего не известйо,
постарайтесь не вмешиваться в мои дела». Изданйый им
указ, запрещающий печатать что бы то ни было, касаю-
щееся правительства и министерства финансов, навсегда
упрочит за ним репутацию глупца.
Преемник его — некий г-н Денво, бывший амбенский
интендант.
Третье событие радует меня немного более двух пред-
шествующих. Несколько дней тому назад король сказал
Дегильону, что он бледен и вид имеет печальный, встре-
воженный, утомленный; король стоял на своем, хотя Де-
гильон отрицал, что он бледен, печален, встревожен и
утомлен. Король сказал еще, что Дегильон, несомненно,

Письма к Софи Воллан
439
нуждается в покое и должен отдохнуть; король стоял
на своем, несмотря на уверения Дегильона, что он полон
сил и желания служить его величеству. Встревоженный
Дегильон отправился к Сен-Флорантену и сообщил, что
ему, Дегильону, но придется председательствовать на
собрании штатов в Бретани, что песенка его спета. «Вы
с ума сошли,— ответил ему Сен-Флорантен,— не далее
как две недели тому назад я говорил с королем, и мне
дан приказ составить для вас инструкцию, что я и де-
лаю». Между тем Сен-Флорантен, со своей стороны,
весьма довольный, отправился к королю и высказал ему
свои и Дегильона опасения. «Как, вы всё о нем? Уж
две недели, как я назначил на его место герцога Дюрас;
вы единственный человек, который об этом не знает».
С тех пор этот кабан Сен-Флорантен немного сбавил
спеси; маленькая немилость никогда не вредит. Что же
касается Дегильона;, то он, с его характером, может уме-
реть от ярости. Было бы хорошо, чтобы и Лашалоте238
добился оправдания и вернулся к исполнению своих обя-
занностей. Г-н Дюрас весьма любезный человек, но как
бы то ни было — он придворный.
Слыхали ли вы когда-нибудь о некоей г-же Филипп,
вдове старшего клерка министерства финансов? Три ме-
сяца тому назад она вышла замуж за молодого человека
по имени Делавилльменю. Сей г-н Делавилльменю— че-
ловек честный и отнюдь не хотел обмануть жену; в не-
скольких письмах, написанных рукою г-жи Филипп, было
оговорено, что г-н Делавилльменю не разделит с нею
супружеского ложа. На таких условиях и был заключен
брак. Вечером г-жа Делавилльменю приказала зажечь в
своей спальне свечи; в пылающих сосудах курились благо-
вония; и, вопреки условию, она дожидалась супруга,
который спал в отведенном для него отдельном малень-
ком помещении и не явился. На следующую ночь — та
же иллюминация, те же благовония, то же ожидание су-
пруга, который снова не явился. На третью ночь, во
втором часу, г-жа Далавилльмейю спустилась и вошла
к мужу. Он почувствовал прикосновение руки, услышал

440
Дени Дидро
чьи-то вздохи, проснулся и спросил, кто здесь. Голос,
прерывающийся от рыданий, ответил: «Это я». Супруга
умоляла вернуть ей ее права, супруг настаивал на усло-
виях. С одной стороны — слезы, с другой — доводы. Она
готова была ограничить, насколько возможно, свои при-
тязания, просила оказать лишь самое малое уважение.
Он утверждал, что это невозможно, ибо- знал, что доста-
точно один раз нарушить условие, чтобы оно было унич-
тожено окончательно. Когда наступило утро, барыня
ушла к себе весьма недовольная. С той поры она стала
громко взывать ïc обществу, мир покинул ее дом, и су-
пруги разошлись через три месяца после женитьбы.
Я узнал про всё это от Дамилавилля. Делавилльменю —
его гость, я несколько раз встречался с ним у нашею
больного. Человек он весьма кроткий, обязательный, веж-
ливый, и никто не поверил бы, что он способен на столь
решительное противодействие. Подумав про себя, я вы-
нужден был сознаться, что, явись юо мне в два часа
ночи под приличной личиной сам сатана и начни плакать,
вздыхать да стонать над моей подушкой,— у меня ни
за что не хватило бы мужества прогнать его прочь, не
уважив его, особенно если бы ой был не требовательнее
г-жи Делавилльменю. Приятно послушать, что болтают
здесь про это. Одни стоят за мужа и условия, другие
за жену и ее права. Я же смущен только утренней сценой,
ибо душа у мейя добрая.
В настоящее время мне предстоит оказаться в поло-
жении, несколько отличном от положения Делавилльменю,
но не менее тягостном, особенно, если я обнаружу ту
доброту души, какой хвалюсь, а именно: таинственное
свидание. Право выбора места действия предоставлено
мне; либо в большом замке в двух шагах от заставы,
либо в Париже на нейтральной почве, либо в загородном
домике близ Вожирара. Предаю еебя йашим молитвам,
г-жа де-Бласи. Пришлите мне скорее флакончик вашего
бальзама или помолитесь за меня богу. Когда это при-
ключение окончится, расскажу вам о нем подробно. Со-
ветовался с умными людьми. К несчастью, все держатся

Письма к Софи Воллан
441
одного мнения, что надобно идти. Итак, пойду. А пока
несказанно тревожусь, что скажут мне и чего от меня
потребуют.
Этот г-н Денво — в своем роде философ, человек от-
нюдь не честолюбивый, ленивый; живет он окруженный
друзьями и книгами, весьма образованный и честный,
как говорят. Зачем стал он главным контролером? Он —
двоюродный брат Мальзерба23*, а также дальний родствен-
ник аббата235.
Раз уж я собрался выложить перед вами всё, что
у мейя на душе, то расскажу вам про Фалъбера236; этот
последний, автор «Честного преступника», связанный
дружбой с неким музыкантом и доктором, по имени Ла-
борд, одним из покровителей Гима,р, попал ка.ким-то
образом на Ьбед к сей прекрасной девице. После обеда
сели играть. Г-н Фальбер обратил внимание на жетоны.
На одной стороне был изображен алтарь с Евангелием,
а на обратной стороне маленький крест, и под ним слова
«conventus cleri gallicani, anno 1765»*. Вот, по-моему,
черта, характеризующая испорченность нравов нашего
века, особенно после распространившихся слухов. Ах,
г-жа де-Бласи, где было место свято, там мерзость за-
пустения!
Та история, почти романтическая, о которой я говорил
вам когда-то, близится к развязке. Прочел во имя святой
Перин молитву умирающих. Удивителыно, сколь разно-
образные роли приходится мне играть в этом мире. Не
могу подчас удержаться от смеха и называю сам себя
дядюшкой Веоь-для-Всех.
Князь Голицын, который в своих письмах никогда
не забывает самым любезным образом упомянуть о вас,
остается на зиму в Брюсселе. Затем ой уезжает в Пе-
тербург вместе с женой, которую любит попрежнему.
Императрица одобрила его брак, что весьма приятно. Но
чего вы не знаете — это что я поссорюсь с ним, если не
поцелую его жены. Он изо всех сил старается обольстить
* собор галликанского духовенства 1765 года.

442
Дсни Дидро
меня, но я, повидимому, не поддамся, несмотря на большое
желание. А вот другая история: картинная галлерея,
по поводу которой он был столь гнусно обманут, вышла
на славу. По моим предположениям Е. И. В. желает,
чтобы он занял должность генерала Бецкого, что было бы
неплохо. Только что написал ему много лестного о его
дражайшей половине, его самого подбодрил. Быть может,
подобно иным пророкам, я предрекаю то, чего и сам не
подозреваю.
Не в обиду будь вам сказано, мадмуазель, здравого
смысла в вас мало; ну какое может быть сравнение
между гнилым стариком, сплошь покрытым нарывами и
пластырями, и женщиной дородной, приятной на вид,
пухлой, здоровой и веселой, женщиной, с которой, по-
желай она, иной непрочь был бы и согрешить? Уверяю
вас, человек этот был уже трупом за десять лет до того,
как его похоронили, ваша же маменька всех нас пе-
реживет.
Когда случается нам захворать, знаем ли мы секрет,
как вылечиться от насморка, от моего она с такою быстро-
той умеет избавляться? Ойа прекрасно сложена, духом
и телом здорова, и, право, едва ли доставит вам
огорчение — получить от нее наследство. Вы и сейчас
уже заговариваетесь, она же отличается полной ясностью
ума,—следует вам об этом сказать, коль скоро вы изнемо-
гаете после жалкой прогулки. Подумайте о своем здо-
ровье и скажите г-ну аббату, что я ему сверну шею,
если он вздумает повести вас дальше, чем следует.
Проклятая у Дамилавилля болезнь; и никто ничего
в ней не смыслит. У него несомненно был кризис, во
время которого болезненные явления изменились, но без
всякого улучшения. Опухоль его — символ неподвижности.
Не хвалите меня за усердие — я встречаю там превос-
ходное общество. Щебетание канарейки как нельзя более
забавляет меня. Трудно лучше устроить свое благопо-
лучие. Птенчик наш всегда готов предаться удоволь-
ствию. Бывают и у него огорчения, по он быстро с ними
справляется. Он знает тысячу способов, как сохранить

Письма к Софи Воллан
443
веселость, и миллион способов, как избавиться от докуки
и печали; ко всему он относится легко, и я не ошибусь,
если скажу, что вряд ли что-нибудь тревожит его в этом
мире. Поистине — он человек в духе Рабле: facere
officum suum taliter qualiter, semper benedicere de do-
mino priori, sinere ire mundum quomodo vult*. Вот в чем
мудрость.
Готов побиться об заклад, что вы ни слова не передали
от меня г-ну Лафаргу, и он обиделся. Прощаю ему
веру в освящение колоколов; это не приносит вреда,
но вера в снадобья убьет его.
Ради вас пойду погулять в сад с барышнями с улицы
св. Фомы. Прислать вам красивое послание, прошение,
два рассказа? У меня и другого дела много. Знаете ли,
история с портретами князя, которые мне поручено было
взять, стала предметом мистификации; о ней написано
чуть ли не полтома. Откладываю всё это на мертвый се-
зон!. Вследствие этой истории,— независимо от того, получу
ли я портреты или нет,— вы, пожалуй, подумаете, что
я способен иногда быть ужасным негодяем. Мое почтение
всем вам. Сообщите мне что-нибудь о г-же де-Бласи.
Увы, она более не думает о моей страсти к ней, а между
тем, страсть эта весьма искренна!
80 (152)
[Париж, 8 октября 1768 г.]
В воскресенье Лаверди работал вместе с королем и
ушел от него преисполненный безмятежного спокойствия;
он отправился в Невилль, в свой загородный дом, распо-
рядиться насчет ремонта. В понедельник к нему должны
были явиться разные лица, которым он назначил там свида-
ние, а во вторник он рассчитывал вернуться к исполнению
своих обычных обязанностей; между тем, в тот самый день,
в десять часов утра, пред ним предстал Сен-Флорантен.
Увидев государственного секретаря, Лаверди произнес:
* Как-нибудь исполнять спои обязанности, всегда хорошо
говорить об отце-настоятеле, давать миру идти, как ему угодно.

444
Дсни Дидро
«Для визита, граф, час слишком райний», и он оказался
прав. Говорят, будто лицо короля никогда не бывает
столь безмятежно и открыто в беседе с министром, как
накануне опалы. Не знаю, в чем здесь суть, но поверите
ли, я не смог бы его за это порицать. Царедворцы
настолько привыкли к различным личинам своего государя,
что сразу разгадали бы, что у него на уме, если бы он
не притворялся; и на него посыпалось бы столько просьб,
что ему трудно было бы удалить слугу, которым он
недоволен, не причинив огорчения целому ряду лиц, быть
может, любимых им. Такое притворство тем более необхо-
димо, чем уступчивее характер, не говоря уже о настой-
чивости людей, добивающихся освободившегося места,
а также их покровителей. Это единственное средство со-
хранить за собою свободу выбора и предупредить всякую
попытку к клевете, которая могла бы поставить в за-
труднительное положение.
Случилось маленькое происшествие, доказывающее,
что все наши прекрасные проповеди о нетерпимости пока
еще не принесли плодов. Один благородный юноша, по
слухам служивший в лавке не то москательщика, не то
аптекаря, захотел выучиться химии; хозяин согласился,
при условии, что молодой человек будет платить за со-
держание; тот выдал расписку. По окончании первой
четверти года, хозяин потребовал денег; ученик уплатил.
Вскоре хозяин снова потребовал денег, но ученик возра-
зил, что срок еще не подошел. Хозяин стал отрицать
получение денег за первую четверть. Дело перешло в суд.
Хозяина приводят к присяге, и он клянется говорить
правду. Не успел он произнести свою ложную клятву,
как ученик представил квитанцию, и вот хозяин приго-
ворен к штрафу и опозорен, оказавшись мошенником,
получившим по заслугам. Однако ученик проявил легко-
мыслие, за которое поплатился более чем жизнью. Он
получил в уплату или иным способом от книгоноши по
имени Лекюйе два экземпляра «Разоблаченного христиан-
ства»237 и продал один из них своему хозяину. Послед-
ний донес йа него начальнику полиции; и вот книгоноша,

Письма к Софи Воллан
445
его жена и ученик арестованы; их поставили к позорному
столбу, наказали плетьми и клеймили. Ученика пригово-
рили к каторжным работам на девять лет, книгоношу —
на пять, а жену его — к пожизненному заключению.
К «Разоблаченному христианству» приговор добавил «Че-
ловека в сорок экю»238 и «Весталкр239 — трагедию, ко-
торую мы читали в рукописи. Все возмущены Сартином.
Представьте вы себе последствия такого приговора. Ка-
кой-нибудь книгоноша приносит мне запрещенную книгу.
Если я куплю больше одного экземпляра, меня сочтут
человеком, преступившим закон, и подвергнут ужасней-
шему преследованию. Вы ведь знаете «Человека в сорок
экю». Трудно угадать, по какой причине произведение
это замешано в позорном обвинении. Очевидно, это след-
ствие глубокого негодования властей, вызванною некоей
статьей в «Карманном словаре»240, озаглавленной «Ти-
ран»— вы, быть может, помните ее? Наши вельможи ни-
когда не простят Вольтеру его слов, что лучше иметь
дело с одним лютым зверем, от которого можно спастись,
чем с целой сворой мелких хищников, которые вечно
путаются под ногами. Вот почему «Карманный словарь»
был сожжен во время разбора дела молодого Лабарра241,
у которого даже не было этой книги.
Боюсь, как бы, несмотря на уважение, покровитель-
ство, редкий талант, прекрасные труды нашего милого
патриарха, эти люди не устроили ему какой-нибудь га-
дости. Я прекрасно знаю, что потомство изольет на них
же бесчестье, каким они покроют его; но какой толк от
того человеку, обратившемуся в прах? Знаете ли вы, что
они три дня тому назад обсуждали вопрос о предании
его суду?
Возвращаюсь к двум несчастным, приговоренным на
каторгу. Что будет с ними, когда они вернутся оттуда?
Им останется одно — сделаться грабителями на большой
дороге. Позорное наказание, лишающее человека средств
к существованию, хуже смертного приговора, отнимаю-
щего у него жизнь.
Видел г-на Лафарга, исхудавшего, «пожелтевшего, изме-

446
Дони Дидро J
нившегося. Он сообщил мне прежде всего о -вашем здо-
ровье, о пожелании вашем видеть меня в Иле, где
хотелось бы мне быть; затем о чудесном действии моего
письма г-ну Тру ару. Неужели я окажусь столь несча-
стливым, что из десятка однородных дел, в каких я
принимал участие за последние три-четыре месяца, именно
это, более других вызывающее во мне интерес, потер-
пит неудачу?
На днях мне предстоит отобедать в обществе Дю-
бюка и одной знатной дамы, чье имя мне неизвестно.
Вы, копечно, догадываетесь, г-жа Бласи, что я не за-
буду при таком случае родственничка вашего, который,
надеюсь, более не живет одними обезьянами да попугаями.
Забыл сказать вам еще одну вещь: что будет с нашей
любовью, если закроется, как предполагают, почтовое
отделение на улице св. Айны?
Сообщают, что доходы с капитала составят пять
на сто.
Не советую вам сетовать на меня, мадмуазель! По-
считайте-ка мои письма и потрудитесь загладить свою
вину передо мной.
Дамилавилль, увы! Бедняга Дамилавилль страдает, ху-
деет, тает на глазах; он не может более ходить. Если
Троншен поставит его на ноги, я уверую в медицину
и в чудеса.
Теперь уже не дочка больна, а мать; подагра хватила
ей голову, грудь, глаза. Это ничего; она отделается
страхом, а нам придется испытать несколько вспышек
плохого расположения духа. Г-жа Дидро принадлежит к
небольшому числу женщин, кои не умеют страдать. С не-
делю меня мучают боли в желудке, но и это пустое, по-
чему я ничего и не стану предпринимать.
Да топите же, ради бога, камин, если вам холодно,
И не простуживайтесь! Не к вам и не к г-же де-Бласи,
двум хилым созданиям, обращаюсь я: вам дозволено хво-
рать, сколько душе угодно; но для маменьки, которой
одного желания достаточно, чтобы быть здоровой,— вот
для нее это невыносимо.

Письма к Софи Воллан
447
Если бы только я знал, какой день был 4-го октября?
Не удостаиваю это даже ответом.
Все ваши любезности доставляют мне большое удо-
вольствие, ибо я люблю давать, а еще больше получать
поцелуи; однако сохраните их до вашего приезда, они
не заплесневеют. Больше всего обрадовало меня получен-
ное от .г-на Лафарга известие, что я увижу вас через
шесть недель; мне кажется, будто шесть педель меньше,
нежели полтора месяца.
Не вздумайте приписывать г-ну Лежандру замечатель-
ное красноречие, столь восхищающее вас, — он собрал
отрывки из разных написанных ему сочувственных писем,
какие припомнил. Наш приятель Дижон действительно
занят иными делами; ему некогда кружить голову своему
трезвому будущему тестю. Впрочем, очень хорошо со
стороны последнего угождать вам обеим. Он не знает,
в чем секрет.
Никакого вина, изволите вы говорить, мадмуазель!
Моя сестра очень довольна нынешним сбором винограда.
Боюсь только, как бы не испортилось вино; впрочем, есть
средство — поскорее его выпить.
Поздравляю вас о урожаем. Если цена) на рожь не
упадет, значит старых запасов нет, а ковую еще не
смолотили. Я не верю в монополию. Монополия на зерно
вреда не принесет, если только не вмешается власть.
На что вам г-н Грае? Пусть себе торгует зерном,
лишь бы вы из-за него не прогорели. Достаточно предло-
жить маменьке объясниться с ним по этому поводу свой-
ственным ей твердым тоном.
Ах, слава богу, дон Мику Мерен уехал, и вы не
будете больше изнемогать от усталости в его обществе.
Если он не отослал вам, по меньшей мере, два письма,
то я ничего не понимаю; мне кажется, что я вам писал
ежедневно.
Князь Голицын в Брюсселе, пробудет там два месяца,
оттуда направится в Берлин, где проведет зиму, если
его оставят в покое. Из Берлина он поедет в Петербург,
и я непременно хочу, чтобы он увез с собою свою жену,

448
Дени Дидро
так как, говорят, чего-чего, а уж хитрости у ней до-
вольно— похвала, какая может быть отнесена ко всем
женщинам, за исключением агнца божьего, которого я
люблю за редкостность и другие прекрасные качества.
Ах, если бы она захотела уехать хотя бы на год. Пред-
ложите ей еще раз, мадмуазель.
Ах, ах, вы идете по стопам своего привратника и вам
также нужны попы! Недурно, однако. Голый священ-
ник— такой же мужчина, как всякий другой: спросите-ка
аббата Марена или г-жу де-Мо-де-Витри.
Нет, мадмуазель, я больше не стану говорить, что
люблю вас, а если скажу — то против своей воли, по
привычке.
Кажется, третьего дня я сказал вам, что ненавижу
вас. Это неправда. Не верьте. Передайте от меня поклон
маменьке, а также г-же де-Бласи, и покончите с насмор-
ками; они надоели мне,"несмотря на их хорошие свойства.
81 (156)
[Париж, 12 ноября 1768 г.]
Милостивые государыни и дорогие друзья!
Вы не хотите, чтобы я сердился; хорошо, не стану
сердиться. Буду говорить с вами самым спокойным тоном,
если вам так больше нравится.
Отправил вам через г-на Дормессона пакет, в котором
находились брошюра и письмо. О судьбе этого пакета
мне ничего неизвестно.
В следующем письме я спрашивал вас, получили ли
вы пакет! И об этом письме, как и о пакете,— никаких
сведений.
В третьем умолял вас просить маменьку, чтобы со-
благоволила сделаться ученицей Гатги. И тут ни слова
в ответ, так что я затрудняюсь угадать, почему вы до-
вольны моей точностью; ведь вы, как будто, ни одной
строчки от меня не получаете?..
Книгоношу и москательщика судил некий благочести-

Письма к Софи Волдан
449
вый г-н Сен-Фаржо. Он же не так давно приговорил
одного юношу к пытке, чтобы тот выдал родного отца,
причем утверждал, что некоторые казуисты допускают
подобные жестокости. «Я мало читал ваших казуистов,—
возразил ему один молодой советник,.— не знаю, разре-
шают ли они это, но мне известно, что природа запрещает».
Подумайте только, та девушка, которой при крещении
по ошибке дали мужское имя, рискует утратить состояние.
И всё из-за рассеянности пономаря.
Писал ли я вам о сведении, полученном через Пантена
и мадмуазель Гимар, что тайный обед с Дюбюком дол-
жен был состояться у г-жи де-Коален? Сколько бы я
ни читал и ни перечитывал ваши письма, никогда 'не
могу вспомнить, о чем писал или не писал вам. Но что
означает эта нелепость? Зачем понадобился я г-же
Коален?
У меня было три друга: я охладел к одному, почти
поссорился с другим; третий был смертельно болен. Та-
кое положение внушило мне столь великое отвращение
к людям, что я готов был замуровать себя.
Барон вернулся, в понедельник я обедал о ним. Отно-
шения немного наладились. Аббат Галиани присутствовал
на обеде; он много проповедовал против вывоза зерна,
выставляя довольно своеобразные доводы, а имению : су-
ществование плохих законов необходимо везде, где в
министерствах нет людей достаточно разумных, кои су-
мели бы выполнить хорошие, в предвидении невыгодных
последствий наиболее выгодных нововведений.
Он проповедовал против льгот, оказанных сельскому
хозяйству, по причине весьма странной; указав на значи-
тельную роль сельского хозяйства, он заметил, что по-
требовалось более четырех тысяч лет на то, чтобы умалить
его значение; стремление вывести его из этого уничто-
жения равносильно стремлению, в свою очередь, умалить
значение герцогов и пэров и привести к тому, что король
войдет в парламент, оопутствуемый десятком булочников.
«Согласен, аббат,—ответил я,—только это случится через
десять тыояч лет!» О, сколько может быть сделано бес-
29 Д. Дидро, VIII

450
Дени Дидро
плодного для землепашцев, прежде чем они составят свиту
короля!
Вольтер опубликовал две басни: «Марселец и лев»
и «Три императора в Сорбонне»— обе весьма приятны,
а первая — прелестна. Можно было бы попытаться послать
их вам, если бы только знать, дойдут ли они до вас или
нет. Вы видите, я не сержусь, трудно быть более
сдержанным!
Странный аббат занимался когда-то восхвалением Ти-
верия и Нерона. Вчера он взялся за Калигулу. Он утвер-
ждал, что Тацит и Светоний — невежественные люди, на-
пичкавшие свои труды грубыми пересудами черни.
Такого рода нелепости, отмечающие талант, знание,
работу мысли, я предпочитаю плоским и смешным, вечно
повторяющимся фразам об И. X. и апостолах.
Между тем, барон сделал замечание, о котором я по-
думал еще раньше, а именно: чем объяснить такое стран-
ное явление, что человек, всегда проповедывавший против
храмов и священников и отдавший за это жизнь, свою
религию основывает на храмах и священниках!
Не понимаю, как можно пробыть в Иле не более
двух дней, раз уже отправляешься туда. Не сомневаюсь,
что эти два дня будут проведены очень весело: хозяйки
замка отличаются веселостью, приезжие таЛсже.
Не люблю злых женщин; это почти противно природе.
Вот нам, сильным мужчинам, надлежит быть злыми. Если
г-н Эврар сдержал данное вам слово, значит вы были
на спектакле и получили удовольствие, какое себе сулили.
Датский король, весьма любезный человек, скучает
здесь на славу! Наши мудрые головы не сумели изобрести
иных развлечений, кроме театра, и преподносят ему по
четырнадцати актов в день. Они затрудняются заполнить
досуг путешественника, который приехал погостить на один
месяц, в страну, где за десять лет всего не пересмотришь.
Этот государь остроумным ответом нередко умело выхо-
дит из затруднительного положения. Однажды король ска-
зал, указывая ему на г-жу де-Флавакур: «Ваше величество,
взгляните на эту даму, не правда ли она хороша? Поверите

Письма к Софи Боллаи
451
ли, ей 58 лет, да, 58 лет, она на год моложе меня».—
«Я вижу, ваше величество,— ответил молодой монарх,—
что в вашей стране не стареют!»
С этим государем случилось как раз обратное тОгму,
что бывает с другими: басня «Поплавки» — прямая про-
тивоположность.
Жду, когда вам вернут долг, чтобы вдоволь посмеяться
над последствиями этой истории.
Сколько я ни твердил, что всех вас возненавижу,
если вы будете и впредь хворать, никто, кроме мадмуа-
зель Воллан, не устрашился!
Можете как угодно вздыхать по аббате Марен; меня
это не трогает. Наконец-то я вздохнул свободно. Бедная
художница 242 еще не попала в Шарантон, но скоро будет
там; в свое время я расскажу вам об этом.
Примите) и передайте выражение моего уважения. Я всё
тот же, друг мой; да, всё тот же. Возвращайтесь, .если
сомневаетесь.
82 (157)
[Париж, 15 ноября 1768 г.]
Умоляю вас, друг мой, не жаловаться на мою небреж-
ность. Я отвечаю тотчас же. Последнее ваше письмо
получил 13 ноября, а предпоследнее было помечено одним
из последних чисел октября.
Я ни минуты не сомневался в том, что маменька,
добрая, человеколюбивая, благодетельная, счастливая, как
все осторожные люди, примет мое предложение. Я уве-
домил Гатги, который ждет ее возвращения с таким же
нетерпением, как и я, и охотно поделится сг нею своим
опытом в прививке оспы. И надо же, чтобы в тот (Самый
момент, как я обращаюсь1 к нзй с просьбой, случай послал
ей несчастное создание, ослепшее от черной оспы, точно
в подтверждение моего ходатайства!
А вы не боитесь, как бы эта злая женщина не дога-
далась или не заподозрила вашего участия в этой ма-
ленькой комедии и не выкинула бы какой-нибудь от-
чаянной шутки? Берегитесь, друзья мои.
29*

452
Дони Дидро
Портрет г-жи Бушар испортили у ней в доме, причем
испортили так, что исправить его почти нельзя. Художница
сделала все, что в ее силах, и он почти , такой же,
каким был.
Забыл вам сказать, что Гатги привил в своей ма-
ленькой больнице оспу шестидесяти одному ребенку, и ни
один из них не лежал в постели.
От всего сердца обнимаю молодчину лекаря, который
с утра до вечера трудится, делая доброе дело, и с бла-
годарностью относится ю тем, кто издали следует по его
стопам. , i » i .
Думаю, что вы любите меня все так ^же; охотнее до-
веряюсь вашей любви к справедливости, нежели внеш-
ним признакам.
Что касается маменьки, то я уверен, что дорог ей;
это явствует из того, что она позволяет вам мне об
этом сказать. ;
Какой вздор вы болтаете о зерне? На рынке имеется
мука двух сортов: мука мал нее,— называетсл так по имени
того, кто ее поставляет,— лучше, дороже и, может быть,
продается в запечатанных мешках.
Мне нравится поведение ваших чиновников; муници-
пальные власти редко обладают подобной твердостью.
Если я не отделаю как следует дорогого родствен-
ничка, то поручу его некоему Тарже, который прекрасно
расправится с ним вместо меня.
Откровенно говоря, я не знаю, какие могут у нас
с ним быть спорные дела. Он предъявил свои требования;
их выполнили. Он выдал доверенность и вошел в сделку
за себя и за своих правонаследников. Он хочет опубли-
ковать пасквиль. Нужно этого ждать и надеяться, что
и у нас, и у закона имеются когти.
О добром ангеле — это сказки; ходили и здесь слухи,
но не в том суть.
Слушайте приятную, великую, замечательную новость:
г-жа Тербуш уехала в воскресенье между девятью и
десятью часами вечера и находится сейчас на пути в
Брюссель, в почтовой карете, ибо она никогда не желала

Письма к Софи Вол л а и
453
почтить присутствием своей особы дилижанс. В этой жен-
щине немало ребяческого тщеславия такого же порядка.
Мне поручена покупка всех картин Генья, и я не-
медленно к этому приступаю.
Я говорил вам, что Гримм причинил мне много зла.
Вчера было повторение той же сцены с бароном.
Эти люди не хотят, чтобы я был самим собой; брошу
их и поселюсь в какой-нибудь дыре; давно уже обду-
мываю я этот проект.
Дамилавилль умирает. Совсем обессилел, не может
ни шагу ступить. Отсутствие аппетита; тошнота, обмо-
роки— врачи от него отказались.
Не знаю, что вам ответить по поводу истории с порт-
ретами: не понимаю, в чем тут дело. К тому же, между
моими письмами и вашими ответами проходит добрых две
недели! Уж не хотите ли вы меня уверить, что это
мистификация?
Хлопоты, связанные с предстоящим отъездом, всё при-
остановили, самый отъезд всё свел ю нулю. У нас оста-
лась только одна прекрасная сцена, обманутое ожидание
трех или четырех других подобных ей, и никаких
портретов.
Я не видел г-на Труара. Всё еще жду его визита;,
обещанного аббатом. Если он не придет, то я пойду к»н!ему.
Мн£ кажется, я уже говорил вам, что этот обед был
ловушкой, и я чуть было не попался; меня спас случай,
какой бывает только в нашей стране. Мне предстояло
свидание наедине с г-жой Ко&лен. Тайна открылась благ
годарл Гимар, которая узнала об этом, сообщила одному
из повес, бывающих в ее обществе, а тот предупредил
меня. О прекрасная страна, где философа удерживает
от легкомысленного шага повеса, где посредником между
герцогиней и непотребней девкой является тот самый по-
веса; который часто поверяет девке то, что скрывает
от герцогини!
Иногда мне кажется, что г-н Труар хочет представить
меня к назначению аббатом; шутка как раз в его духе:
посмотрим, не следует обольщать его тщетными Надеждами.

451
Донн Дидро
Проигрывайте, сударыня, проигрывайте сколько душе
угодно в триктрак, но не вздумайте выигрывать в вист;
это было бы нечестно.
Ах, аббат Марен приехал! Бог знает, когда я получу
от вас весточку. Но я готов всему покориться.
Я уже раньше знал всё, что вы мне рассказываете
про г-на и г-жу Дюкло; он — счастливец, не стареет;
завидую его тайне, а также удовольствию быть возле
вас. Вот строчка, которую вы не пропустите,* хоть и не
велико ее значение, коль скоро она написана; зато если
бы я ее пропустил, вы придали бы этому некоторое
значение.
Всем вам мое почтение.
63 (15$)
[Париж, 22 ноября 1768 г.]
Милостивые государыйи и милые друзья!
День отъезда вашего еще не назначен. Неужели и
плохая погода не ускорит вашего возвращения? Что де-
лаете вы в Ильском замке такого, чего нельзя было бы
сделать еще лучше на улице св. Фомы? Тут есть садик,
куда проникает первый луч солнца; здесь ждут вас же-
ланные друзья; зеленый столик, на который можно обло:
котиться; новости — достоверные или лживые, доставлен-
ные из первых рук; очаг, вокруг которого можно со-
греться в большие морозы; развлечения, которых нечем
заменить в деревне, когда дождь, ветер, туман держат
дома, взаперти.
Где те дни, когда мое нетерпение, досада, гнев до-
ставляли вам столь великое удовольствие? Когда вы при-
ходили в восторг, если у мейя не хватало терпения до-
ждаться ответа на письмо, которое не успело еще дойти?
Когда, не получая от меня два дня весточки, вы упре-
кали меня, точно молчание мое длилось две недели?
Ныне ъам кажется, что я несправедлив: вы чрезвычайно
точны, удивительпо благоразумны, не сердитесь более;

Письма к Софи Воллан
455
не хотите, чтобы я сердился. Обещаю вам, что впредь
сердиться не буду.
Г-жа Ван-Лоо чуть было не умерла, однако гнойное
кровохарканье прекратилось, и она снова стала выезжать
до нового приступа.
Г-жа Коален не увидит меня: я наотрез отказал
г-ну Дюбюку,— он вошел ко мне в ту самую минуту,
как я вскрывал толстый пакет, полученный от г-жи де-Бла-
си. Скажите этой милой мамаше, что она может быть
совершенно спокойна насчет своего сына; всё, что нужно
ему, он получает, в том мне порукой слово г-на Дюбюк,
человека, который отнюдь не склонен обещать то, чего
он не думает выполнить, так же как и обнадеживалъ,
пока дело не сделано.
Письма ваши,, направленные через Далгалавилля, по-
лучаю без оплаты за дФстаЬку; если я не ответил ранее
на этот вопрос, то лишь потому, что не считал его
достойным внимания.
Как я познакомил'сл с Гимар? Да в любое время
имелась тысяча способов, а, в моем возрасте тысяча при-
чин— познакомиться с какюй-йибудь Гимар. В этих со-
зданиях заложены иногда такие исключительные свойства,
каких й думать нечего встретить среди порядочных жен-
щин, не говоря уже о том, что) с ними можно держать
себя как угодно: хорошо ли, плохо ли, в первом случае
нечего хвалиться, а во втором — стыдиться.
Впрочем, о кознях г-на Дюбюка' и г-жи Коален сооб-
щил мне, по нескромности, автор «Честного преступника»
г-н Фальбер, который, неизвестно для чего, посещает Гимар.
Я был на таинственном свидании, но решительно отка-
зался выполнить то, чего от меня ожидали. Чего же
ожидали? Если маменька немного поразмыслит, то сразу
догадается. Вы же, милостивые государыни, поберегите
лучше свои головы, это вам не под силу.
Отчего бы вашей монахине не бросить к чорту свое
монашество и не укрыться в каком-нибудь безвестном
уголке, где она будет спокойно жить и мирно умрет?
Дайте ей такой совет, г-жа де-Бласн также одобрит

456
Дени Дидро
его. Надо быть самим Эпиктетом, чтобы не проклясть
себя навеки, находясь в темнице.
Постараюсь всеми силами доставить вам басни Воль-
тера; однако было бы весьма любезно с вашей сто-
роны, если бы вы приехали за ними. Доставлять вам
развлечения — значит плохо соблюдать собственный инте-
рес; если можно город иметь у себя в деревне, я не
вижу необходимости приезжать из деревни в город.
Помирился ли я с Гриммом? Ну, да, до некоторой
степени, полагаю; случилось так, как я предвидел: мне
было больно, и я не уклонился от его посещения.
Принц243 был1 у меня инкогнито и просидел часа два;
то было в среду. В четверг весь день провел с ним
у барона, не узнавая его,—так, по крайней мере, ду-
мают; на самом деле, барон меня предупредил, и обман-
щики были обмануты, а я прекрасно разыграл свою роль.
Сент-Перин, оказывается, женился на племяннице
г-на де-Нефона; я только нынче об этом узнал, судите,
как необходимо забыть всю эту историю.
Доказал нашей художнице за два часа до ее отъезда,
что она истратила около восьмисот луидоров менее чем
в полтора года. Она уехала в Брюссель. Князь Голи-
цын ее доставит с почетом на родину, к ее родным, и не
моя вина, если сын ее не окажется секретарем по-
сольства.
Наш приятель Нэжюи совсем залгутался в сетях. Eheu!
quanta laboras in Charybdi, digne puer meliore flamma!*
Аббат Марен объяснит вам эту латынь.
* Цитата из Горация ГОда 27-я первой книги, стих 17
и ел,.) с легким искажением: у Горация не «Eheu», a «a miser»
(то есть не «Увы», а; «о несчастный») :
a miser
quanta laboras in Charybdi,
digne puer meliore flamma.
О, бедненький
В какой Харибде ты страдаешь,
Юноша, лучшей любви достойный!
(Перевод Н. И. Шатерникова).

Письма к Софи Воллан
457
Впрочем, прекрасная дама чуть не умерла, от воспа-
ления брюшины, сопровождавшегося сильным кровоте-
чением.
Вы справедливо сожалеете, что не прочли Салона,
потому что там, ей-богу, встречаются довольно красивые
места, подчас не столь серьезные, но весьма занима-
тельные.
Не знаю, кто возьмется защищать нашу неправильно
окрещенную девицу. Если бы вы немного поразмыслили
над этим делом, то увидели бы, что оно представляет
гораздо больше затруднений, чем кажется с первого
взгляда.
Прежде чем так уверенно говорить о вашей аккурат-
ности, мне хотелось бы знать, за каким номером послед-
нее письмо.
У сестры более нет хорошего вина в погребах; она
прислала мне последние две бутылки.
Всё, что вы рассказываете о маменьке,—сущие пу-
стяки. Суть вот в чем: вы убедили ее, что у нее больные
ноги, г-жа де-Бласи составляет ей компанию, а сами вы
бродите по полям вдвоем с аббатом. Хитро придумано!
Я безумно влюблен в свою дочь: она говорит, что
мама, ее молится богу, а папа делает добро; что мой
образ мыслей похож на мои сапожки, которые надевают
не для щегольства, а чтоб было тепло ногам; что мы
иногда избегаем поступков, которые нам могут принести
пользу, не другим вредят, вроде того, как, любя чеснок,
не едим его, потому что он воняет; что, глядя на проис-
ходящее вокруг, она не дерзает смеяться над египтя-
нами; что будь она матерью многочисленной семьи, и ока-
жись среди ее детей один очень, очень дурной ребенок,
она не решилась бы взять его за йоги и сунуть головой
в печку. Всё это она высказала в течеиие полуторача-
совой беседы в ожидании обеда.
Я нашел, что она чрезвычайно развита,— вот почему
в прошлое воскресенье, отправившись с нею на прогулку
по поручению ее матери, я решил открыть ей всё, касаю-
щееся женщины, и йачал со следующего вопроса : «Знаешь

458
Дени Дидро
ли ты, чем отличается один пол от другою?» Тут я вос-
пользовался случаем, чтобы растолковать ей смысл любез-
ностей, с какими обычно обращаются к женщинам. «Это
значит,— сказал я ей,— не угодно ли, барышня, из рас-
положения ко мне обесчестить себя, утратить положение,
удалиться от (общества, заточить себя навсегда в мо-
настырь и свести в могилу jot горя отца и мать?» Я на-
учил, что надо я чего 4не надо говорить, что следует
слушать, а чего нет; как должно оказывать послушание
матери; какой черной неблагодарностью отплачивают иные
дети, огорчая ту, что жертвовала своей жизнью, чтобы
дать им жизнь; что мне №а обязана любовью и бла-
годарностью только как благодетелю; иное дело — малъ;
я объяснил ей, какова истинная основа приличия, указал
на необходимость кжрьшатъ некоторые части своего тела,
вид которых склоняет к пороку. Я открыл ей всё, что
можно высказать, не оскорбляя благопристойности; после
этого она заметила, что теперь, когда ей всё известно,
соверши Юна проступок, вина ее будет сугубо тяжкой, ибо
нельзя 'извинить 'ее ни неведением, ни любопытстаж.
Когда речь з1ашла .о происхождении молока в сосцах,
и о ■необходимости употребления ею в пищу ребенку,
или уничтожения tabiM путем, она воскликнула: «Ах,
папа, как ужасно .бросать в нужник пищу своего ди-
тяти». По "какому только пути можно было бы направить
мысли этого ребенка, попадись ей в руки кой-какие
книжки, оставленные по забывчивости!
По поводу этой беседы советовался с несколькими
благоразумными людьми; все сочли, что я поступил пра-
вильно. Быть может, потому, (что не следует порицать
то, чего нельзя исправить?
Она сказала мне, что никогда не думала о таких
вещах, потому что рано йлй поздно пришло бы врем;я,
когда 'необходимо было бы iee просветить: она еще не
думает о замужестве, но* если б ей пришла на ум та-
кая фантазия, она не стала бы скрываться, а сказала
бы без обиняков: «Папа, *мама, выдайте меня замуж»,
ибо она "не видит в этом никакого стыда.

Письма к Софи Воллап
459
Мне кажется, я умер бы с горя, если бы потерял
втого ребенка; не могу выразить вам, как люблю ее.
Благочестие, предписывающее утомительное соблюде-
ние обрядов, вызывает, обычно, плохое расположение
духа, распространяющееся на других.
Наконец аббат Галиани высказался. Одно из двух:
либо вызов есть глупость, либо политика ничего не до-
казывает. Клянусь вам, друг мой, что никто еще не
сказал своего первого слова по этому вопросу; я молил
его опубликовать свои идеи.
Вот одно из его положений: «Что значит продавать
зерно?» — Это значит получать деньги в обмен на зерно.—
«Вы не понимаете, что говорите: это значит получать
зерно в обмен на зерно. Теперь скажите, можете ли
вы прибыльно обменять имеющееся у вас зерно на зерно,
какое вам лродадут?» Он показал нам разветвления этого
закона,—они многочисленны; объяснил причину нынешней
дороговизны, и мы убедились, что никто понятия об этом
не имеет. Я еще никогда не слушал его с таким удо-
вольствием.
Еще раз повторяю, милые друзья, берегитесь, как бы
эта злая женщина не угадала ваших намерений ! Э ! Какие
недоразумения могут произойти с платежами?
Не знаю, что вы подразумеваете под Шарантонской
заставой: либо вы неверно прочли, либо я не знал, что
пишу. Я сказал вам, что портрет г-жи Бушар, несмотря
на старания художницы, остался несколько туманным;
и этот недостаток можно исправить, только написав пор-
трет заново.
Ну да. молодой король должен был познакомиться
со всеми нами! Это было решено на зло ею и нашим
министрам. Мы Должны были «обедать у барона Глей-
хена; король собирался придти и застать всех нас в
сборе, но он заболел, измученный торжествами и скукой.
Барон утверждает, что встреча только отложена; я очень
желал бы этого, чтобы доказать нашим ослам, что в
других странах нас ценят.
Я не хотрл присутствовать на обеде, вследствие чего

460
Дени Дидро
между мною и бароном произошла такая же в точности
сцена, какая была у меня неделю тому назад с Гриммом.
Все наши благодеяния кончаются неудачей. Мы прию-
тили одну соотечественницу, которую несчастье привело
в Париж. За три месяца, что она разделяла постель
с моей дочкой, она взбудоражила весь дом своими сплет-
еями. Вы сидите домоседками там, в Иле, и не знаете,
как нужны вы мне в Париже. Только- что получил от
императрицы приказ о приобретении собрания картин
Геяья.
Бомбы градом сыплются на божий дом, я всегда
боюсь, как бы кому-нибудь из этих храбрых артиллеристов
не стало от них дурно. Тут и «Философские письма»
Толанда, действительно или мнимо переведенные с англий-
ского; и «Письма к Евгении»; и «Священная зараза»;
и «Исследование пророчеств»; и «Жизнь Давида, или
история человека по сердцу божию» 2и, это тыаяча вы-
пущенных на свободу дьяволов. Ах! Г-жа де-Бласи,
боюсь, что сын! человеческий у порога, что близко явление
Илии, что мы приближаемая! к царству антихриста. Каждое
утро, встав с постели, я гляжу в окно, не разгуливает ли
по улицам великая вавилойская блудница, с чашей в
руках, и не появились ли на небе предсказанные зна^
мения?
Что делаете вы в Иле? Возвращайтесь скорей, чтобы
мы все месте присутствовали при воскресении из мертвых.
Как же вы вернетесь в Париж, если будете дожидаться,
пока протухнет солнце? Неудобно путешествовать, когда
ни зги не видать!
А г-н Труар не приходит. Разве плохо, если я пойду
к нему?
Кланяюсь вам и целую вас всех разом и каждую в
отдельности, с йодобающим различием.
Пыо по утрам лимонад, а вечером — холодное молоко,
и я вполне здоров. Гатги утверждает, что такой режим
не втоль глуп, как полагают.
Не засыпаю, как вы, мадмуазель, хотя время как
раз подходящее.

Письма к Софи Воллан
461
84 (163)
[Париж], 10 августа 1769 г.
Сударыни и добрые подруги !
Ну и жарко! Вы мае так и представляетесь все три
в купальных костюмах. Вы глубоко правы, мадмуазель,
когда говорите, что весьма жестоко работать в такую
погоду. Что делать — необходимо! Впрочем, мы квиты —
и мысли ленивые и столь же ленивы писания.
Но знаете ли вы, что меня огорчает больше всего?
Некому прочесть множество восхитительных мелких заме-
ток; как они позабавили бы вас и как; надежда вас
развлечь поддержала бы мещя в моем труде! По поводу
весьма посредствейной даэмы, озаглавленной «Нарцисс»245,
я написал1 заметку, очаровательную по своей наивности,
теплоте и сладострастным мыслям. В поеме есть всё,
что только в состоянии себе представить фантазия, и,
однако, г-жа де-Бласи, не краснея и не запинаясь, прочла
бы ее в обществе.
После полудня- писать не смогу, да. даже если и
придет охота,— дочка, не даст: она считает, что» коли
я не «сижу запершись, то должен быть с ней. Сколь
прекрасен путь, которому самостоятельно следует дитя!
На днях я рискнул спросить ее, что такое душа. «Ду-
ша?— ответила она.— Да ведь создавая плоть, создают
и душу».
Она считает, что если человек бессмертен, а животное
погибает навсегда, и если истинней разум — есть то пре-
восходство ума, которое отличает человека от животного,
то она должна погибнуть, так как между ней и мной
разпица еще большая, чем между ней и животным.
Звали меня в Граиваль, чтобы уладить семейную ссо-
ру. К великому моему огорчению, поехать не удалось,
а я всегда не без сожаления мсертвую возможностью быть
полезным.
Обедал в Шевретге, рассчитывал на исходе дня взять
свою трость да зашагать домой, но не тут-то было —
остался ужинать. Явился Седэн. Прослушал одну вещь

462
Деки Дидро
в его чтении, комическую оперу «Ооюсш2^6, и в два
часа пополуночи еще не добрел до своего порога.
Аббат247 пишет мне грубости, и его весьма мало
заботит, отвечу ли я ему или нет; впрочем, я и не отве-
чаю. Не следует, чтобы он знал, как вы поживаете и
любите ли его попрежнему; не следует также, чтобы
и вы знали, что он наслаждается добрым здравием и чем
лучше себя чувствует, тем чаще вспоминает о вас! Вот
уж этого он мне никогда не простит. Вы ни в чем не
упрекаете меня; и это понятно; быть может, вам даже не
пришло в голову, что я заслуживаю упреков. Но г-жа
де-Бласи любит меня, она прекрасно доказала это, и
всё-таки, смею вас уверить, ее письма — твердый орешек.
Я думал, что она дурно обращается только с аббатами
и священниками, однако у нее находятся крепкие сло-
вечки и для философов.
Да, сударыни и добрые подруги, я есть и буду всегда
одним и тем же, и если сломаю ногу, а я думал вчера,
что так оно и будет,—тотчас же извещу вас.
Скажите мне, друг мой, уж но захворали ли вы?
Я принимаю протянутую мне маменькой руку и под-
нимаюсь— ведь вот уже две недели я стою на коле-
нях,—беру перо и прошу прощения.
Дьявольская вакханалия разыгралась вчера! в «Индий-
ской компании». Министр прекратил ее. Аббат Морелле
опубликовал меморшо, которая нашла весьма скверный
прием. Аббата, напавшего на Компанию, сравнивают
с аббатом Террасоном, защищавшим систему Лоу. Будь
я на месте аббата Морелле, мне не слишком пришлось бы
по вкусу подобное сравнение.
Сумасшедший граф де-Лораге написал гнусное письмо
против аббата. Но этим tie ограничился: он поднял неве-
роятную шумиху во Французской комедии; интересно,
догадаетесь ли вы о причине ее? Дело в том, что там
в данный момент играют моего «Отца семейства». Бризар—
отец, Молэ — любовник, м-ль Долиньи — Софья, г-жа Прэ-
виль — Сесиль, командор —не энаю кто. Бедняга коман-
дор— ему не везет!

Письма к Софи Воллан
463
Поверьте, я весьма огорчен тем, что меня, так ска-
зать без моего согласия, выставляют перед публикой.
После первого представления я вас извещу о провале
или успехе.
Всего хорошего, сударыни и добрые подруги. Пот
о моих рук увлажняет бумагу. Собран ли урожай?
Приветствую вас, целую в лоб, в глазки, повсюду,
куда вы позволите.
Сего 10 августа 1769 г.
85 (164)
; [Париж], 23 августа 1769 г.
Как хорошо, нежный друг мой, что вы пишете р том,
как проводите время, как развлекаетесь, каков урожай.
Вы предполагаете, что меня вое это интересует, и глу-
боко правы. Итак, ваши амбары и чердаки полным-полны!
Вы, значит, здорово разбогатеете? И в нынешнем году
бедняки совсем переведутся, останутся одни лентяи! Вы
не можете себе представить, как радостно мне всё это
слышать !
Маменькина нога здорово меня тревожит. Не знаю,
почему так выходит, но меня менее заботит здоровье
вас обеих, чем ее. Ведь люблю я вас всех одинаково.
Вряд ли маменька и старшая дочка желали, чтобы было
иначе. Если хотите, прочтите им это место. Надеюсь,
у них хватит здравого смысла выслушать меня и не
рассердиться. Ведь это слово полно нежности, и притом
сказано оно мною: быть может, за ним, о моей стороны,
последуют и другие.
Черновики мои разобрать немыслимо, и тот, кто пере-
писывает их для Гримма, будет обязан мне потерей зре-
ния. Однако посмотрим. Поверьте, моя готовность посы-
лать вам записки, которым я придаю некоторую ценность,
равносильна вашему желанию получить их. Ужели вы
не знаете, что, после удовольствия услужить другу, моей
самой приятной наградой является хоть на минуточку
позабавить моих подруг?

464
Депи Дидро
Завтра, в пятницу, отправляюсь на целый день в Гран-
валь. Нам так и но удалось ни разу собраться туда
компанией. Мне кажется, нынешний год весьма не бла-
гоприятствует дружеским связям. Надеюсьv наша дружба
не пострадает от этой эпидемии.
Итак, «Оща семейства» сыграли! Молэ — Сент-Аль-
бен — великолепен; Бризар — терпим, Сесиль — г-жа Прэ-
виль — незаметна; Гэрмей — скверен, командор Ожэ — по-
средственен, исключая отдельные сцены; м-ль Долиньи —
Софи —неплоха. Но нужно отдать справедливость им
всем, они пустили в ход всё свое искусство, и сыгран-
ность их была столь превосходна, что целое искупало
отдельные недочеты. Помимо того, — и тут я вполне бес-
пристрастен,— вещь сама по себе столь живая, столь
яркая: и сильная, что совершенно убить ее было попросту
невозможно. Словом, она дошла и вызвала аплодисменты.
Не знаю, каким эпитетом охарактеризовать их? То было,
и так повторяется на всех последующих представлениях,
невероятное столпотворение и дикий шум. Подобного успе-
ха, да еще на первом представлении, когда вещь, так
оказать, почти никто не знал, уже давно не запомнят.
Существует лишь одно мнение, и я не могу: к нему не
присоединиться: это, уверяю вас, значительное, прекрас-
ное произведение. Я сам был поражен. Правда, что [на
сцене вещь производит совсем иное впечатление, чем в чте-
нии. Ваше отсутствие лишило нас всех большого удоволь-
ствия. Если бы все роли были исполнены так, как роль
Сент-Альбена, просто выдержать было бы невозможно.
Только бы меня не попросили еще раз взвалить на себя
подобную обузу,—не выдержу, да и голова уже не та,
не справится с такой штукой. Покидая зал!, Дюкло заме-
тил, что три такие пьесы в год способны окончательно
убить трагедию. Пусть их, если им хочется, подвергают
себя таким треволнениям; и после этого, если могут, терпят
Деггуша) и Лашоосэ. Мне лишь хотелось узнать, нужно ли
писать комедии так, как их шппу я, или же так, как
их пишет Седэн. Теперь это вопрос! решенный и для
меня, и для всех остальных. :

Письма к Софи Водлан
4G5
Друзья мои вне себя от радости; я всех их видел.
Вы не поверите, но Мармонтель далее прослезился, целуясь
со мной!
Дочка моя побывала на спектакле и буквально остол-
бенела от удивления и восторга. Вы, верно, думаете,
что я безмерно счастлив,— ничуть не бывало! Не знаю,
что-то у меяя в душе происходит неладное и сильно
мучит менл. Дело в том, что у меня деприятности. Бед-
няга Гримм приедет как раз накануне последнего пред-
ставления.
Работа для йего удручает меня. Если бы вы видели,
какую она составила груду бумаг, и представили бы себе,
сколько тут потребовалось прочесть литературы, то ре-
шили бы, вероятно, что я читал и писал с утра до
ночи.
Итак «Индийскую Компанию» разогнали. Аббат Морел-
ле почти опозорен. Он написал меморию против Компании,
сыграв роль наемника, "Продавшего свое перо государ-
ству и выступившего против своих же сограждан. Г-и Нею-
кер своим ответом, исполненным суровости, надменности
и презрения, должно быть, поверг аббата в полное от-
чаяние. Аббат 1федполагает ответить; другими словами,
пырнув человека нооком, он хочет насладиться тем, чтобы
попрать ногами и его труп. Аббат более дальновиден, чем
мы вое: через год о бесчестном поступке забудут, а ой
будет наслаждаться обещанной ему пенсией.
Всего лучшего, славная моя, добрая подруга. Под-
ставьте щечки, чтобы я мог расцеловать их. Желаю вам
веселого праздника. Г-я Пер!р6нне, рядом с которым я
только что сидел во Французской комедии, поручил мне
прибавить в мой букет цветочек и от него.
Машенька, г-жа де-Бласи, будете ли вы настолько
любезны, что расцелуете от моего имени мадмуазель Вол-
лан? Всем вам —мое почтение.
Париж, сею 23 августа 1769 г.
Еще раз повидал г-жу Бушар; муж ее как 'будто стал
выглядеть лучше.
30 Д. Дидро, VIII

466
Дени Дидро
86 (165)
[Париж, 2] сентября 1769 г.
Ну нет, милый друг, вам нечего жаловаться. Я вам
писал, и в эту минуту вы получаете от меня еще одно
послание, так как я никогда не верил в пропажу писем.
Ужели вы могли думать, что я забуду о 25-ом — дне
вашего рождения? Ужели я мог не известить вас о своем
успехе, зная, как вас всегда интересует всё, что меня
касается? С кем же, по вашему, я должен: был этим
поделиться? Хотя Париж почти совершенно опустел,
вплоть до последнею представления зал был полон, и тот,
кто хотел попасть на спектакль, должен был заблаго-
временно позаботиться о билете. Повинуясь просьбам пар-
тера, актерам, хоть это совсем tie входило в их планы,
пришлось два лишних раза сыграть пьесу. Об этом, неиз-
вестном мне, обстоятельстве рассказал г^н Дижюн. Дело
в том, что я несогласен с вами, будто мои друзья более
горячо отнеслись к этому событию, чем я сам. Уже очень
давно я, так сказать, с самим собой выяснил вопрос
об общественном уважении, и Юпыт мне наглядно показал,
что! я был совершенно прав, приписывая ему весьма малое
значение. Наконец и г-жа Дидро решилась в пятницу
вечером, накануне последнего представления, отправиться
в театр вместе с дочерью: она поняла, как неловко ей
будет в ответ на комплименты по поводу пьесы говорить,
что она ее и не видела. В тот вечер актеры превзошли
самих себя, и г-же Дидро, против воли, пришлось отдать
должное и игре, и самой вещи. Дочка рассказала мне,
что мать была, пожалуй, потрясена больше, чем все
остальные зрители. Но самое большое удовольствие мне
всё-таки доставили объятия и поцелуи актрис; среди них
есть три или четыре еще довольно свеженькие. И всё-
таки как странно все устраивается в этом мире! Из всех
тех, кого мие хотелось бы видеть на этом спектакле,
кому мсУй успех вскружил1 бы голову, один* умер, другой
носится но полям, вы в деревне. Они считают, что это
побудит меня и дальше работать в этом направлении,—

Письма к Софи Волдан
46?
Hie думаю. Так увлекаться я уже неспособен, голова не
та. Знайте, коль скоро поэт начинает лениться, лень
его можно только приветствовать, так как, какие бы пред-
логи он ни выставлял, истинной причиной отвращения
к творчеству является упадок таланта; тут поэт подобен
старцу, у которого уже нет никакого желания бегать.
А вот если ваша маменька, несмотря на; свою больную
лапку, еще любит попрыгать — значит ее старость еще
не пришла. Раз я нахожу такое удовольствие в чтении
чужих произведений, значит для меня время творить их
прошло. И всё-таки посмотрим: засел у меня в голове
некий «Шериф»248, и ведь придется мне в конце концов
избавиться как от йеах>, так и от тех надоедливых людей,
которые с меня его требуют. Пока у меня работы выше
головы; вот уже три или четыре дн!я не вылезаю из
халата. К приезду Гримма лавочка его здорово- попол-
нится. Взялся за две или три порученные мяе работы,
авторы которых уже давно по ним вздыхают. Если удастся
поехать в Гранвалъ, то уж вернусь оттуда только окон-
чательно отделав мою переписку о (Фальконэ. Сейчас про-
сматриваю работу аббата Галиани и исправляю его гранки.
Не знаю, кто на время моего отсутствия займется этим
изданием. Сказать по правде, у меня* такой человечек
есть. Желания у него хоть отбавляй, но, на мой взгляд,
никакого таланта. Всё это мейя весьма тревожит: и барона
хочется удовлетворить, и аббата жалко забрасывать, тем
более, что он? в отгьезде, а мне вовсе не желательно, чтобы
ой сказал, будто об отсутствующих никогда не1 помнят.
Еще одна история: только что получил от Вольтера коме-
дию 249 для представления в театр. Между нами говоря,
он сделал весьма посредственную вещь из прекрасного сю-
жета. Гурвилль отдает половину своего состояния некоему
святоше, который отрицает наличие вверенного ему иму-
щества, а другую половину — Нинон. Последняя честно
возвращает Гурвиллю всё, хотя во время его отсутствия
терпела острую нужду. Прибавьте к этому еще четыре
или пять странных комических персонажей. Комедия напи-
сана- стихами и состоит из пяти актов. Сомневаюсь, чтобы
30*

468
Дени Дидро
актеры ее приняли а; даже если и примут, то вряд ли
полиция разрешит поставить вещь: это сумасбродная и
весьма слабая копия «Тартюфа». А вот вам вторая исто-
рия, из которой право не знало, как мы и вьйдем. Цензор,
которого Сартий назначил для нашей работы, какой-то
завзятый святоша, режет направо и налево, как ему
заблагорассудится. Вот уже четыре или пять раз, как я
обращался к сему несравненному чиновнику, заверяя его
своей честью, что тому, кто оставляет пробелы, при-
дется потрудиться и восстановить их.
Bice мои удовольствия сводятся к тому, чтобы напи-
сать вам втихомолку несколько строчек, а; затем, когда
голова у мейя уж очень устанет, перейти в соседнюю
комнату и там понасмешничать над матерью и дочкой.
Вчера дитя собиралось йа прогулку, и вот вам маленький
пример нашего разговора: «Ну-ка, что это ты на; голову
надела, ведь она у тебя величиной с тыкву?» — «Это
«коляска». — «Да ведь тебя и не видно из-под нее, тем
более, что в другой ты будешь сидеть». — «Тем лучше:
больше будут смотреть!» — «А тебе нравится, когда
смотрят?» — «Пожалуй, большого йеудобсгеа я в этом не
нахожу».— «Ты, значит, юокетка?» —«Немножко. Один го-
ворит: недурна;* другой — мила; третий — красива. Вер-
нешься домой, а в ушах все эти ласковые словечки,
и так приятйо, приятно!» — «Нечего сказать, удоволь-
ствие!»— «Знаете, папочка, как хотите, а ço-моему луч-
ше понемножку нравиться мвгогим, чем очень —одному».—
«А ну — тебя! Поди ты со своей «коляской»! —«Ах, па-
почка, позвольте вам йоступать, как мы хотим, нам
слишком хорошо известию, что нам к лицу, и, поверьте,
что! и у «коляски» есть свои маленькие преимущества». —
«Какие же?» — «Во-первых, взгляды бросаешь «иоподтиш-
ка» (это ее «словечко»), а; потом размеры этой штуки при-
дают личику миловидность», и т. д. и т. д.
Я, кажется, вам уже говорил, что найисал «ДиалЮг»
между Даламбером и мною. Когда я перечитывал <его,
мне пришли в голову написать еще один. «Так я и сделал.
Собеседники — спящий Даламбер, Борде и подруга Далам-

Письма к Софи Воллан
469
бера — мадмуазель Леспинас. Диалог называется «Сон
Даламбера». Пожалуй, ничего более проникновенного и
безумного я не видел. По&же я прибавил к .«Диалогу» еще
пять или шесть страничек, от которых у моей влюбленней
буквально волосы дыбом встанут. А потому она их ни-
когда и не узрит. Но, что самое удивительное, в диа-
логе йет ни олова о религий и ни одной непристойности.
А теперь запрещаю вам догадываться о том, что это
может быть.
Кстати о влюбленной, я послал ей письмо от г-на
Дюбюка. Получив его, она сразу почувствует себя гораздо
лучше. Передайте ей, что я выполнил все ее поручения
и, хоть она постоянно ругает меня, люблю ее попрежнему:
коли милые время от времени не бранятся — значит и
любви у них нет. Г-жи Бушар не видел .о тех пор,
как доставил ей большое удовольствие, послав ее в Ко-
медию. Ну что ж, она меня расцелует, если повстречает
на улице! Бог мой, всюду, куда ей только угодно: трудно
быть жестоким) с подобного рода женщинами. Моя актриска
из Бордо250 уже давйо бы меня о ума свела, если бы
она интересовала меня в определенном смысле. Пред-
ставьте, она из протестантской семьи и имеет удовольствие
получать пенсию1 в двести ливров как новообращенная. Так
вот, сия новообращенная, которая ежегодно получает
двести франков только за то, что падает ниц перед изобра-
жаем господним, однажды осмелилась глумиться над
ним. Об ее речах донесли генеральному прокурору. Тот
отдал приказ об аресте: актриску схватили и бросили
в тюрьму, причем вызволить ее оттуда удалось только
за деньги. Дерроние тяжко заболел; он лежит взаперти
и никого не принимает. Морелле дни и ночи строчит ответ
г-ну Неккеру.
Сегодня был приглашен отобедать в Шатильоне
с г-ном и г-жой Трюден. Они действительно с большой
симпатией относятся ко мне. Принес извинения — как мог,
но все это — лишь разбег для лучшего прыжка. Да, пьеса
произвела чертовскую сенсацию! Вот уж другой исполь-
зовал бы положение, чтобы втереться повсюду! Со мной

470
Дени Дидро
этого 1ïe случится, разве только я изменюсь. Однако,
мне не удалось отделаться от авансов и любезностей г-на
и г-жи Салъверт. Вот уже во второй раз я собираюсь по-
сетить их загородную резиденцию, поистине одну из самых
очаровательных в окрестностях Парижа. Она располо-
жена примерно так же, как дом отца Лашеза, и кажется,
будто Париж специально построен для нее.
До свиданья, славные мои подруги! Любите меня по-
прежнему, хоть я того и не достоин. Желаю Гра выздо-
роветь, а проклятым дождям, столь расстраивающим вас,
прекратиться. Написал сестре насчет вина, однако ей
едва хватит для себя, и если погода йе изменится, вино
будет дорого и отвратительно. Ну что ж, подождем, по-
смотрим, что принесет нам сбор винограда;.
87 (166)
[Ппрпж, 11] сентября 1769 г.
Милостивые государыни и добрые друзья!
Я занят по горло. Пора бы Гримму вернуться, а мне
передать ему все снасти его лавочки. Мне надоело это
ремесло; ведь вы согласитесь со мною, что нет на свете
ремесла скучнее, чем читать все скучные произведения,
кайие появляются в печати. О, если б мне дали столько
золота, сколько во мне весу,— а его не мало,—я д то
не согласился бы продолжать. Радуйтесь, наконец-то я
окончательно освободился от издания «Энциклопедии» бла-
годаря дерзости одного из издателей. Это ничтожество
Панкук, надувшись от спеси, свойственной выскочкам,
позволил себе забыться у меня в доме, считая, что
может обойтись со мною так же, как он обычно обхо-
дится с каким-нибудь бедняком, которому дает возмож-
ность заработать кусок хлеба; хлеб, правда, достается
им дорогой ценой — коль скоро они .должны перевари-
вать его глупость; однако, ему это не удалось. Я дал
ему волю, а затем решительно встал, взял его за руку
И оказал: «Где бы то ни было, с кем бы то ни было, на

\ Письма к Софи Боллан 471
улице ли, в церкви ли, в непотребном ли месте,— надобно
всегда говорить пристойно, г-я Панкук; а тем более,
когда разговариваешь с человеком столь терпеливым, как
я, да еще в его доме. Убирайтесь к чоргу вместе с вашей
работой; я не желаю ее делать. Если бы вы даже дали
мне двадцать тысяч луидоров, и я мог бы окончиггь
вашу работу в мгновение ока, я и то отказался бы..
Сделайте одолжение, выйдите вон отсюда и оставьте меня
в покое». Итак, надеюсь, что с этой заботой покончено.
«Отец семейства» продолжает пользоваться огромным
успехом. Театр всегда переполнен, несмотря на то, что
Париж опустел. Послезавтра последнее представление;
не хотят заиграть пьесу и сохраняют ее до будущей
зимы, к тому же Молэ надолго не хватит.
Неделю тому назад я сидел в партере рядом с г-ном
Перронне и г-жой де-Ларюэгг. Я напросился к нему
в Нейлъи, чтобы взглянуть на его работу, при условии,
что нас будет не более четырех человек, считая и его.
Прекрасно! Настал условленный день; встреча была
назначена у меня, но вместо г-на Перронне за мной
пришел г-н Сеннвилль. Отправляемся в Нейльи и застаем
за столом четырнадцать или пятнадцать человек, кроме
хозяина, который вовсе не явился. Время провели очень
хорошо: Сеннвилль как нельзя более весел и любезен,
поговорил с ним о г-же Лежандр; он сознался, что она
немного уязвила iero сердце. Вернулись мы вместе в ка-
рете г-на Перронне; он высадил меня у Вертящегося
моста, и ta расстались весьма довольные друг другом.
Живу, почти не снимая халата, читаю; пишу до-
вольно хорошие вещи по поводу весьма плохих вещей,
которые читаю. Ни с кем не вижусь, потому что в
Париже никого нет. Г-н Вушар посетил меня, и я был
чрезвычайно рад : коль скоро он с улицы Старых августин-
цев пришел на улицу Таранн и взобрался на пятый
этаж, значит здоровье его поправляется.
Если нет новых книг, о которых я мог бы дать отзыв,
я делаю выписки из несуществующих книг, в ожидании,
что их напишут. Когда этот, довольно обильньй, испгоч-

472
Дени Дидро
ник иссякает, я прибегаю к иному — пишу Небольшие
сочинения.
Написал диалог между Даламбером и мною; беседа
наша довольно веселая и даже понятная, несмотря на
сухость 'и туманность предмета. За первым диалогом сле-
дует второй, более длинный, он служит пояснением пер-
вого; последний озаглавлен «Сон Даламбера». Собеседники
в нем —спящий Даламбер, мадмуазель Лесшгнас — подру-
га Даламбера и доктор Борде. Если бы я захотел по-
жертвовать богатством идеи ради благородства формы,
моими действующими лицами были бы Демокрит, Гип-
пократ и Левкипп; но правдоподобие заключило бы меня
в слишком тесные рамки древней философии, и диалог
много бы потерял. В нем сочетание необычайного сума-
сбродства с глубочайшей философией, нужно было неко-
торое искусство, чтобы вложить свои идей в уста спящего
человека; чтобы мудрость сделать более доступной, сле-
дует иногда облекать ее в форму безрассудства. Я пред-
почитаю услышать «Да, это всё не так бессмысленно,
как кажется!», чем «Послуша]йте-ка, что за; премудрость!»
Мои прогулки с малюткой идут своим чередом. В по-
следний раз я намеревался ; внушить ей, что всякая добро-
детель вознаграждается дважды: удовольствием, какое
доставляет доброе дело, и удовольствием от благожзелаг
тельства других. Всякий же порок дважды терпит нака-
зание: одно из них мы испытываем в Глубине собствен-
ного сердца, другим служит чувство отвращения, какое
мы вызываем в людях. То был не бесплодный разговор;
мы перебрали все добродетели, затем я показал ей за-
вистника с ввалившимися глазами, с лицом бледным и
худым, обжору, страдающего расстройством желудка и
подагрой, сладострастника с астматическим дыханием и
следами многих болезней, от которых либо совсем нельзя
вылечиться, либо можно лишь в ущерб остальному. Пре-
красно, у нас не будет яикайих предрассудков; зато мы
будем обладать скромностью, твердыми правилами и нрав-
ственностью, присущими всем нациям во все века. Послед-
нее замечание сделано ею.

Письма к Софи Воллан
473
Присутствовал вчера на удивительном обеде: провел
почти весь день у одного знакомого в обществе двух
монахов, отнюдь не отличающихся ханжеством. Один из
них251 прочел» нам первую тетрадь трактата об атеизме,
очень свежего, очень бодрого, преисполненного новых и
смелых мыслей; я с изумлением узнал, что это модное
учение весьма распространено у них. Впрочем, оба мо-
наха— самые значительные лица в своей обители; они
обладают умом, веселостью, учтивостью и знаниями. Ка-
ковы бы ни были наши мнения, мы всё же, несомненно,
нравственны, если три четверти жизни проводим в уче-
нии; и я готов побиться об заклад, что эти монахи-
атеисты — самые праведные во всем монастыре. Чрезвы-
чайно забавляли меня усилия нашего апостола мате-
риализма найти оправдание закону о вечном мировом по-
рядке; однако вас еще более позабавило бы добро-
душие, с каким этот апостол утверждал, что его си-
стема, затрагивающая всё, что только есть на свете
наиболее почтенного, невинна и не может навлечь на
него никаких неприятностей; между тем, каждая его
фраза стоила бы костра.
Вместо ответа, посылаю моей влюбленной письмо
г-на Дюбюка, полученное почти одновременно с ее
письмом.
Приветствую вас троих и от всего сердца целую.
Ну-ка, влюбленная, подставьте ваши щечки; а вы, ма-
менька, дайте мне руку; вы же, мадмуазель Воллай,—
всё, что вам пожелается.
Вот так раз! Забыл вам сказаль, что набрался, на-
конец, храбрости и отправился в деревню отобедать
у г-на де-Сальверт. День прошел весьма гладко, весьма
просто, очень хорошо. Наши супруги любят друг друга
и пребывают в наилучших отношениях с родителями.
По дороге заехал к Казанова и нашел у г-жи Каза-
нова252 всё те же полные щечки, те же красивые глаза,
те же прекрасные зубы, о чем я прекрасно сумел до-
ложить ей!
Муж ее временами любезно отворачивался, чтобы

474
Денн Дидро
мы, не стесняясь, могли ласкать друг друга; заметьте,
что это происходило в деревне, вследствие чего не имело
последствий.
88 (167)
[Париж, 22] сентября 1769 г.
После дня со. Матфея.
Ну да! Вы угадали, милый друг! Он написал мне
из Берлина253, накануне последнего представления, что
ему осталось проехать пять или шесть сот льё. На по-
следнем представлении произошла крайне чувствитель-
ная сцеца, чуть было не расстроившая весь спектакль.
В ту минуту, когда в доме слышен шум и Сент-Альбен
грозится убить первого, кто прикоснется к его возлюблен-
ной, в одной из первых лож раздался такой же пронзи-
тельный крик, как на сцене; это кричала какая-то мо-
лодая женщина, которой стало дурно. Согласно обычаю,
она впервые после замужества появилась в театре. Об-
стоятельству этому я обязан визитом, который нанес мне
муж этой дамы, взобравшийся на пятый этаж, чтобы
поблагодарить меня за удовольствие и страдание, при-
чиненное ему и его,жене. Молодой человек — генеральный
адвокат парламента в Бордо, по имени Дюпати. Мы
беседовали весьма приятно. Уходя, он скромно вытащил
из кармана печатный труд и просил меня бросить на
него снисходительный взгляд, извинившись за свою мо-
лодость ;и ничтожный талант. Затем он скрылся, а я
принялся за чтение и, ,к величайшему удивлению своему,
обнаружил произведение, полное красноречия, смелости
•и логичности: то была защитительная речь в пользу
одной женщины, обвиненной р том, что она немного раз-
влекалась в первый /год вдовства, за что, по закону, ей
гроз'ила "утрата всех дреимуществ, связанных с брачным
контрактом. Позднее я узнал, что тот же юный адвокат,
выступив против притеснений герцога Ришелье, осмелился
ограничить власть начальников и закона; он заставил

Письма к Софи Водлан
475
открыть двери тюрьмы нескольким гражданам, заключен-
ным туда властями. Я узнал, что, усмирив начальников
провинций, он принялся за епископов, аннулировавших
протестантские браки, и заставил восстановить сорок бра-
ков. Недурно было бы, чтобы когда-нибудь дух филосо-
фии и патриотизм преодолел эти старые умы! Не столь
это невозможно. Когда я вновь увиделся с г-ном Дюпати,
я сказал ему, .что, по прочтении его ;речи, мое уязвленное
тщеславие нашло успокоение упишь в надежде на то,
что когда у него пойдут дети, то жажда благосостояния,
покоя, почестей й богатства захватит его целиком, и та-
лант его сведется je нулю. «Вы улыбнулись бы просто-
душию, с каким он обещал мне обратное.
Еще неделю или десять дней, по меньшей мере,
осталось мне исполнять скучные обязанности. Думаю,
что с той поры, как вы приветствовали возвращение
хорошей погоды, воды Марвы поднялись, и ваша мутная
речонка, разлившись и достигая ширины Сены, покрыла
луга й принуждает вас сидеть взаперти, точно в оса-
жденном замке. Давно уже кометы лишены влияния на
наши дела; хорошо это или плохо? — сказать по чести,
не знаю. Вы, конечно, твердите, что из-за них проигры-
ваешь, м'аменька говорит, что они способствуют выиг-
рышу; происходит то, что бывает всегда в этом мире —
что полезно одному, то вредно другому. Витриши, или
вернее Вилли, был ггрусским врачом; он опубликовал
несколько трудов, между прочим, и тот, о котором вы
мне лише'те — в нем он говорит о некоторых чудесных
свойствах янтаря й других натуральных веществ. Он
умер не во Франкфурте, как утверждает президент де-Ту,
а в Либузе. Если вы хотите узнать что-нибудь еще,
и если найдется в округе некто, кому нужен иной лю-
бовный напиток, а не добрый стакан вина, предложенный
вами и припра&ленный особенным вашим взглядом, то
я охотно одолжил бы его. Итак, уро1ж)ай у вас еще не
снят? А гусеницы, кажется, взялись избавить вас от
необходимости собирать брюкву? Отчего же было не
уничтожить их? . '

476
Дени Дидро
Работы в Нейльи очень хороши, но архитектор всё
еще лрикован к дому болезнью. Г-н и г-ж!а Трюден вос-
пылали ко мне необыкновенной любовью, и от меня лишь
зависело два или три раза отобедать в Шатильоне, в ин-
тимной кампании. Однако я и яе подумал поехать, по-
тому что я бирюк; Но обещал,—это мне ничего не
стоит, ибо я Никогда не обязываюсь выполнять свои обе-
щания. Ничего яе !мЮгу сообщить вам относительна
монсеньёра и г-жи Бушар, я их не видел. Ни один
отшельник не живет столь замкнуто, как я. Воздержусь
от посылки вам «Д1иалОгов», иначе я лишу себя удоволь-
ствия прочитать их вам. Впрочем, йе сомневаясь в вашей
проницательности, я считаю, что нужно сделалъ к ним
маленькое пояснение. Тот знакомый, который был с двумя
монахами,— некий Туш; вы наверное слыхали о нем от
г-жи Лежандр, которая знала и уважала еРо? Ваши щеки
и ,ваш!и глаза! О! Советую вам больпге преуспевать,
если вы не хотите, чтобы г-жа Казакова опередила вас.
Вот свежая новость, она доставит вам удовольствие:
князь Голицын назначен послом в Гаагу,— э^го самое
лучшее и самое легкое назначение. Итак, он на всю
жизнь обеспечен богатством, ему можно лениться; он
будет жить в самом центре живописи, вблизи своих дру-
зей; я уверен, что у него голова закружилась от радости.
Он выезжает из Петербурга с женой; она родит в Бер-
лине, а оттуда они отправятся в Голландию.
Готов умереть на месте, если яе вижу в этом отрывке
из письма то же самк>е, что видите в нем вы сами;
человек воспользовался каким-нибудь пустым случаем,
доставившим вам удовольствие, и ловит благоприятный
момент, .чтобы оправдать в ваших глазах нежные чувства,
которые он питает к вам, смея надеяться, что вы их
примете благосклонно; это не лишено ловкости. Неза-
висимо от удачи, он свое сделал — объяснился, но ой вас
не знает, вы ему на это не ответите.
Добрый .вечер, милостивая государыня и добрьце
друзья! Я изнемогаю от усталости. Пора бы уж Гримму
возвратиться в свою лавочку.

Письма к Софи Воллан 477
89 (175)
[Париж, 20] ноября 1770 г.
Сударыни и милые подруги!
Побывал еще раз в Гранвале, вел там жизнь самую
приятную: дни проходили за работой, вкусной едой, про-
гулками и играми,— да и той безграничной свободой,
которую здесь предоставляет гостям хшяйка дома, по-
истине не пользуешься даже у себя дома.
Вернулся в Париж на четвертые или пятые сутки
после дня св. Мартина в весьма тревожном сюстоянии.
Верил бы я в предчувствия, таю сказал бы, что у меня
таковые были.
Трудно себе представить, сколько я выстрадал со
дня приезда. Кажется,* не будь у меня развлечения з виде
напряженнейшей работы, я просто помешался бы.
Перше — ужасающая сцена между бароном и мной,
причем виноват был я.
Второе — ряд неприятных поручений князя Голицына,
Гримма и других.
Третье — почечные припадки, правда, относительно
слабые, но тем не менее весьма неприятные.
Четвертое —и это истинная правда — совесть не да-
вала мне покюя: каждый день я повторял себе: «Нужно
написать моим друзьям, они беспокоятся, мое молчание
их тревожит» —и всё-таки со дня на день откладывал
письмо.
Дятое — сколько времени, сюольюо труда положил я
на работу аббата Галшни, а заслужил лишь одни (Не-
приятности. И всё это из-за безалаберной бабёнки. Всю-
ду-то она суется, всё путает, и ведь уверена, что- всё
может, а, по правде говоря, ни к чему не годится.
Шестое — недомогание дочки, ее мучит постоянная
рвота; я просто не знаю, что и делать.
Седьмое — сделал все возможное, чтобы предотвратить
большое несчастье, и всё-таки не сумел помешать ему.
Человек, которого я всячески почитал, неделю тому назад
размозжил себе голову двумя пулями; моя же еще до
сих пор в себя не пришла.

478
Дени Дидро
Я мог бы прибавить еще восьмое — большое бед-
ствие. О нем никто не знает, так как мне удалось самому
всё уладить. Как вам известно, я работаю по ночам.
И вот, однажды, так утомили меня и работа и вое мои
горести, что я заснул тут же за столом. Пока я так по-
чивал, то ли пламя от лампы попало на бумаги, то ли
по какой-либо другой причийе, но огонь охватил все
окружавшие меил предметы. Половина книг и бумаг,
лежащих на столе, сгорели. К счастью, ничего особенно
важного для меня не пострадало. Я ни словом не об-
молвился об этом случае, та.к кай один нескромней ла-
мек способен был бы навсегда лишить покоя мою су-
пругу. Я принял все предосторожности, и ничто не ука-
зывает на ту опасность, которой подвергались и они, и я.
Простите! Примите мой почтительный привет, пожа-
лейте меня и возвращайтесь все три, если вы хотите
сами убедиться в том, сйолъ искреШно вас почитают и
нежно любят.
90 (180)
Гаага, 22 июля 1773 г.
Милостивые государыни и милые друзья!
Чем более я узнаю эту страну, тем лучше прино-
равливаюсь к ней. Ооль, свежие сельди, камбала, окуни,
весь так называемый у них waterfish,— превосходней-
ший в мире народ. Прогулки восхитительны. Не знаю,
насколько благоразумны здешние женщины, но когда они
проходят, опустив глаза, в своих больших ооломейных
шляпах и безобразных косынках, завязанных на груди,
у них всегда такой вид, будто они возвращаются с ве-
черни или идут исповедоваться. Мужчины весьма рассу-
дительны, отлично понимают толк в делах, несомненно
проникнуты республиканским духом; это относится как
к высшим, так и к низшим состояниям. Мне пришлось
слышать от одного ремесленника — седельщика такие
слова: «Надо поскорей взять из монастыря свою девочку,
боюсь, как бы она не приобрела там подлых монархиче-
ских привычек». Дочка его воспитывалась в Брюсселе.

Письма к Софи Воллаи
479
Не буду распространяться об этой стране; отклады-
ваю этот разговор до той поры, когда вновь буду иметь
счастье увидеть вас у вашего камина, чтобы всласть
наговориться о вами, и надеюсь, что вы побережете себя
для своих друзей — для меня, ибо я твердо решил лю-
бить вас всю вашу и свою жизнь, а посему, как равно
и по многим другим причинам, желаю, чтобы она дли-
лась как можно дольше.
Княгиня вернулась из путешествия. Женщина она
весьма живая, веселая, умная, с лицом довольно при-
ятным, молода, образованна, талантлива, начитана; знает
несколько языков — таков обычай в Германии; она играет
на клавесине и поет как ангел, она остроумна и добра.
Встреча с несчастными так приятна, сказала княгиня вчера
за обедом, что она охотно прощает провидению несколь-
ких бедняков, брошенных на улицу. Когда один из при-
сутствовавших, большой дуралей, выразил сожаление, что
не заказал в Париже своего портрета, она спросила, не
жил ли он: там во время Удри254. Княгиня отличается
крайней чувствительностью, даже чрезмерной для столь
счастливой женщины. Обладая знаниями и справедливо-
стью суждения, она спорит точно львенок. Я безумно
люблю ее, и жизнь моя с князем и его супругой про-
текает так, точно я живу с добрым братом и сестрой.
Здесь умеют пользоваться временем; нет докучных
людей, которые отнимают у вас всё утро. Плохо лишь,
что спать ложатся очень поздно и поздно встают. Жизнь
мы ведем спокойную, воздержанную и замкнутую.
Встретил здесь двух стариков, которые в настоящее
время остались не у дел и поэтому, не без причины,
чувствуют себя весьма плохо; но до своей отставки они
оказывали большое влияние на государственные дела.
У них такой важ!ный вид и такая поучительная и стро-
гая речь, что, право, мне казалось, будто я нахожусь
в обществе Фабиев и Регулов; никто так не напоминает
древних римлян, как эти две достопочтенных особы: это
двое Бентингов—один Шарль Бентинг, другой Бентинг,
граф де-Руон.

480
Дени Дидро
Написал две или три довольно веселых вещицы255.
Сижу дома; а если выхожу, то иду на берег моря;
ни разу не видел я его ни спокойным, ни бурным; огром-
ная, слегка рокочущая гладь навевает мечты; вот где
мне хорошо мечтать! Напрасно искал я книг, иностранцы
расхватали все книжки, которыми я хотел запастись.
Обычный мой недуг снова дает себя знать; это, как
вам известно,— желудок; в первый месяц мне казалось,
что я вылечился.
Приветствую вао и от всего сердца целую. Передайте
мой привет и почтение г-ну и г-же Бушар, г-ну и г-же
Диадой, г-ну Дюваль; я признателен ему за участие,
с каким он относится к вашим и моим делам.
Напомните обо мне г-ну Гашон, когда увидите его.
Желаю вам скорейшего ц счастливейшего окончания
домашних дел.
Я сохраню привязанность к вам, пока буду жив, и где
бы я ни находился волею Небес, всегда буду носить
любовь в своем сердце.
91 (181)
Гаага, 13 августа 1773 г.
Милостивые государыни и добрые друзья!
Неужто вы решились привести менй в отчаянье? Це-
лую вечшсть не имел я от вао вестей; быть может, вы
не получили моего последнего письма? Если б вы знали,
мадмуазель Воллан, какие мрачные думы преследуют меня,
вы бы остереглись оставлять мейя долее с ними; напи-
шите хоть, что вы здоровы и любите мейя, дайте еще
раз увидеть ваш почерк.
Итак, друзья мои, жребий брошен;, я еду в дальний
путь; йе тревожьтесь, однако.
Некий г-н Наришин256, камергер ее императорского
величества, дает мне место у себя в хорошей карете
и везет меня в Петербург; поедем втихомолку, удобно,
с остановками там, где нам подскажет любопытство или
необходимость отдохнуть.

Письма к Софи Воллан
4SI
Г-и Наришин весьма любезный человек, он очень по-
любил меня и проникся ко мне большим уважением в Па-
риже; в варварской стране он приобрел изысканные до-
бродетели страны просвещенной; эти добродетели свой-
ственны ему.
Это еще не всё: в январе будущею года я буду си-
деть в другой хорошей карете рядом с братом князя Го-
лицына и его женой, которые едут во Францию и выса-
дят меня на углу Тараннской улицы.
Быть может, когда-нибудь я и пожалею, что пре-
небрег путешествием, совершить которое обязывает бла-
годарность и из которого, по мнению князя Голицына,
я извлеку большую пользу, о чем можно побиться об
заклад.
Если надежды эти осуществятся, тем лучше; если
вернусь уставшим, постаревшим и немного менее бога-
тым, то утешусь возле моих: подруг.
Добрый день, г-жа де-Власи; приветствую и целую
вас от всей души.
Добрый день, г-жа. Бушар; вас также приветствую
и целую.
Прощайте, милая подруга, мадмуазель Воллан. Через
четыре дня я буду на пути в Петербург. Помолитесь
за себя и за меня.
Разница в градусах широты не изменит моих чувств;
и под полюсом вы будете столь же дороги мне, как под
меридианом Касснни.
Не беспокойтесь; не тревожьтесь; берегите себя. Мы
будем немного дальше друг от друга, чем тогда, когда
вы уезжали из Парижа в Иль; но разлука наша не бу-
дет столь продолжительной, и сердца наши не перестанут
соприкасаться.
Примиритесь о важными обстоятельствами так же, как
примирялись с необходимостью сопровождать любимую
мать в край, служивший для нее усладой.
Я знаю, что тяжело сразу лишиться всех, кого мы
любим; но ведь мы вновь увидимся, моя милая, нежная
подруга! ■ . , .
31 Д. Дидро, VIIJ

482
Дени Дидро
Если будете писать, адресуйте письма в Гаагу, князю
Голицыну, а он перешлет их мне в Петербург.
Кланяюсь вам, сжимаю вас в своих объятиях; душа
моя полна горести, меня поддерживает лишь одна на-
дежда— вновь встретить любимую женщину и неукосни-
тельно вернуть ей человека, всегда нежно любившего ее.
Г-жа Бушар, я отправляюсь в страну, где буду вспо-
минать о вашей склонности к естественной истории и к по-
целуям крест-накрест, я получу свою долю, если только
господь продлит мне жизнь, но это будет не в первые
дни. Надеюсь, вы соблаговолите уступить мои щеки мад-
муазель Воллан и г-же де-Бласи— они будут столь рады
снова обрести меня!
Прощайте; думайте обо мне, говорите обо мне; гово-
рите плохое, говорите хорошее. Только бы вы проявили
участие, и я буду доволен.
Еще раз шлю вам нежный и искренний привет. Не
ждите из Петербурга ничего, кроме самых общих слов.
Приберегу всё к тому времени, когда мы соберемся у
камелька, а это будет не позже начала февраля.
Мы вместе проведем масленицу, обещаю вам.
Прощайте, прощайте.
[P. S.] Я надеялся встретить Гримма в Петербурге,
в свите принцессы Дармштадской, одна из дочерей ее
выходит замуж за великого князя; однако всё рас-
строилось— и праздник и путешествие Гримма.
Не без огорчения узнал я эту новость.
92 (182)
[Санкт-Петербург, 29 декабря 1773 г.]
Мадмуазель, милая подруга!
Промучившись две недели из-за невской воды, я по-
правился. Чувствую себя хорошо. Всё в том же фаворе
у ее императорского величества. Когда вернусь домой,
у меня будет сознание, что я совершил прекраснейшее
путешествие, какое только возможно совершить. Мы уедем

Письма к Софи Воллан
483
с Гриммом в феврале. Кланяюсь вам и целую нежнее,
чем когда-либо. Тысячу нежнейших приветствий моей воз-
любленной, г-же де-Бластг, г-ну и г-же Бушар, аббату
Лемонье и г-ну Гашону. Сколько разговоров ждет нас
у вашего камелька.
Канун Нового года. Остальное понятно само собою.
93 (183)
Гамбург, 30 марта 1774 г.
Милостивые государыни и милые подруги !
5-го марта выехал я из Петербурга; «приблизительно
после двадцати пяти суток беспрерывной езды прибыл,
наконец, в Гамбург; таким образом, нахожусь прибли-
зительно в пятистах пятидесяти льё от русского двора,
в ста льё от Гааги и в 80 льё от Парижа, куда приеду
не так скоро, как вы и я сам того желаю. Задержусь
несколько времени в Голландии, чтобы выполнить пору-
чение ее императорского величества: дело идет о француз-
ском издании «Основания различных учреждений», создан-
ных ею в государстве для блага и славы своих подданных.
Г-жа Бушар, вы бы солгали на свою голову, и если только
кому довелось совершить почетное и счастливое путеше-
ствие,— это, несомненно, мне.
Я видел государыню, видел ежедневно, видел ее
с глазу на глаз, видел ее от трех до пяти, а иногда до
шести.
Я был обласкан ею.
Я мог бы черпать из ее казны, сколько душе угодно,
однако деньгам предпочел право свободно- высказывать
свои мысли. Мне не хотелось, чтобы русские говорили,
будто, под предлогом благодарности за старые благодея-
ния, я приехал просить о новых; а французы — что вместо
правды они слышат глас подозрительной благодарности.
Я осмелился предъявить свои условия, и государыня
на них согласилась.
Я попросил ее взять на себя расходы по моему
j*

484
Дени Дидро
путешествию, пребыванию в России и возвращению, и она
сказала: «Будет исполнено».
Я попросил, чтобы один из ее офицеров доставил
меня здоровым и невредимым туда, куда я захочу отпра-
виться, и она ответила: «Будет исполнено».
Я попросил у лее какую-нибудь безделку, ценную
лишь тем, что она ею пользовалась, и императрица ска-
зала, улыбнувшись: «Будет исполнено».
Она приказала даль мне возок, в котором можно «си-
деть и лежать.
Она поручила меня офицеру, который был обязан
беречь меня, как зеницу ока.
Накануне моего отъезда, в присутствии всего двора,
она сняла с пальца перстень и приказала своему ка-
мергеру Нарышкину передать его мне, причем громко
сказала: «Он просил безделку — вот она; он хотел без-
делку, какая была у меня в употреблении,— окажите ему,
что я носила этот перстень; я уверена, что он останется
доволен»,—то был ее портрет.
Рассказываю вам эти подробности, потому что вы меня
любите, и ойи доставят вам удовольствие.
Клянусь вам остатком своей жизни, что душа Цезаря
соединилаоь в ней со всеми соблазнами Клеопатры. Теперь,
когда я ее покинул, сознаюсь вам, как трудно устоять
против нее. Если вы полагаете, что можно выказать своим
родным или друзьям больше привязанности нежели ей,
вы, значит, не знаете ее.
Если царствование ее продлится до восьмидесятилет-
него возраста, как она мне обещала, то, поверьте, она
изменит лицо своей империи.
Если какой-нибудь француз будет при вас злословить
насчет России, то знайте, что он, очевидно, не сумел
заслужить расположения государыни или ее придворных.
Тронутый почестями государыни, я встречал всяческие
любезности со стороны ее вельмож. Одно, быть может,
влекло за собой другое.
За половину своего состояния я не согласился бы
отдать путешествие, кюторое вы так порицали, призвав

Письма к Софи Воллан
485
на помощь г-жу Бушар, чье® рукой хотели нанести мне
удар. У меня останется удовлетворение, что я выполнил
долг, а также высокое покровительство при всех слу-
чаях жизни. Смею даже сказать, что у меня имеется
царственный друг.
В течение пяти месяцев, что я провел при дворе
императрицы, я старался доказать ей свое рвение, пре-
данность и признательность.
Ничто меня не тревожит; какие бы ни произошли фи-
нансовые перемены, у меня останется достаточно средств,
а также прочнее убежище, куда я смогу отправиться,
как только захочу.
Яшо чем не просил ее императорское величество,
кроме разрешения прибегнуть к ней в случае несчастья,
и она ответила мне, что я всегда найду у нее прибежище;
но ответ ее не был1 столь сух, как получился в моем
письме. Следовало бы описать вам, каши она; была в ту
минуту, описать ее глаза, лицо, чтобы добавить к речи
моей то, чего ей недостает.
Я думал, что утомлюсь, думал, что убью себя; и вот
я здоров. Постарайтесь, чтобы я застал вас в добром
здравии, тогда счастье мое будет полным.
Кланяюсь вам; целую вас; примите выражение вели-
чайшего моего уважения и вечной,- нежной дружбы.
До скорого свидания, г-жа де-Бласи, мадмуазель Вол-
лан, и вы также, г-жа Бушар, миг сей недалек.;
94 (184)
Гаага, 9 апреля 1774 г.
Милостивые государыни и милые подруги!
Проехав семьсот льё в двадцать два дня, я прибыл
в Гаагу 5-го числа сею месяца, в добром здравии и
менее усталый от столь огромного путешествия, чем,
бывало, иной раз после прогулки. Возвращаюсь к вам
осыпанный почестями. Если бы я пожелал, то мог бы,
думаю, полными пригоршнями черпать из царской казны;

486
Дени Дидро
йо я предпочел заткнуть рот петербургским клеветникам,
а парижских маловеров заставить поверить мне. Все те
мысли, какими была полйа моя голова, когда я уезжал
из Парижа, рассеялись в первую же йочь, проведенную
мною в Петербурге. Мое поведение вследствие этого
стало более благородным и возвышенным. Не надеясь
ни на что и ничего не боясь, я мог говорить так, как
мне хотелось. Когда будем мы иметь удовольствие сви-
деться? Возможйо через две недели, а может быть,
и значительно позднее. Императрица поручила мне изда-
ние Регламента для ее многочисленных и полезных учре-
ждений. Если голландский издатель окажется, по своему
обычаю, жестокосердым мздоимцем, я брошу его и приеду
в Париж, чтобы там напечатать книгу. Если же с ним
можно будет разумно сговориться, я останусь до тех
пор, пока не выполню своего долга, что также будет
длиться не вечно. Хоть погода была так хороша, что
и по заказу йе могла быть лучше, хоть дорога и дни
были прекрасны, тем не менее мы не обошлись без
приключений: четыре кареты сломались в пути. Я и сей-
час еще дрожу, вспоминая опасную переправу через по-
лувскрывшуюся Двину в Ригу, когда вода бушевала
вокруг нас, а лед то вздымался, то опускался под тя-
жестью возка и трещал со всех сторон. Я думал, что
сломаю себе руку и плечо во время переезда на пароме
в Митаве, где тридцать человек несли наш возок на
руках, рискуя упасть и сбросить нас всех вперемешку
в реку. Из Гамбурга в Амстердам мы вынуждены были
отправить свой багаж да почтовой телеге. Перегруженный
возок не мог бы одолеть трудности дороги.
Я у князя Голицына; как он обрадовался, увидев
меня, вы сможете представить себе по той радости, какую
испытаете рано или поздно.
Кажется, я уже писал вам, что, оказав мне самый
ласковый прием, позволив входить к йей в кабинет еже-
дневно от трех до пяти или шести часов, императрица
соблаговолила исполнить все просьбы, с какими я обра-
тился, прощаясь с нею. Я просил ее взять на себя

Письма к Софи Воллан
487
расходы по моему путешествию, пребыванию и обрат-
ному переезду, заметив ей, что философ путешествует
отнюдь не как вельможа; она согласилась. Я попросил
у нео какую-нибудь вещицу, вся ценность которой за-
ключалась в том, что государыня пользовалась ею, она
согласилась и притом сделала это с изысканной грацией
и выражением величайшего уважения. Расскажу вам про
это, если уже не рассказывал. Я попросил, чтобы один
из офицеров ее свиты доставил меня здравым и невре-
димым, куда мне пожелается, и она исполнила мою
просьбу, сама заказала возок и все принадлежности для
моего путешествия.
Клянусь вам, милостивые государыни и добрые друзья,
что этот промежуток времени в моей жизни был наиболее
благоприятен для удовлетворения самолюбия.
О вы, ей богу, должны будете поверить всему, что
я расскажу вам об этой необыкновенной женщине. Ибо
хвала моя не подкуплена, она исходит не из продаж-
ных уст.
Кланяюсь вам, целую вас и прошу принять увере-
ние в нежнейшем моем почтении.
Вы очень несправедливы, если не верите, что чувства
мои к вам неизменно те же, что были до разлуки с вами;
видно, не в моем, а в вашем сердце произошла перемена.
Мое почтение г-же Бушар. Если увидите г-на Гашона,
просите его вспомйить обо мне. Целую вас от всего
сердца, мадмуазель Воллан. Разве здоровье ваше не по-
правилось?
95 (186)
Гаага, 15 июня 1774 г.
Милостивые государыни и милые подруги!
Путешествие мое было tfe только приятно, но и весьма
почетно; со мной обходились как с представителем про-
свещейных и талантливых людей моей родины. Таковым
я считаю себя, когда сравниваю знаки внимания, какими
меня отличали, с тем, на что я мог рассчитывать. Когда
я отправился, рекомендацией мне служило оказанное бла-

4У8
Деии Дидро
годеяиие, в каковом я был гораздо более уверен, чем
в собственных заслугах; вот что я говорил себе: «Тебя
представят императрице; ты поблагодаришь ее; месяц
спустя, она, быть может, пожелает тебя увидеть вновь;
она задаст тебе несколько вопросов; еще через месяц ты
попрощаешься о нею и вернешься на родину». Не согла-
ситесь ли вы, милые подруги, что при любом дворе,
за исключением петербургского, дело обстояло бы именно
так.
Там — наоборот, двери кабинета государыни были от-
крыты для меня ежедневно от трех до пяти, а иногда
и до шести часов пополудни. Вхожу, меня усаживают,
и я беседую о тою же свободой, с какой разговариваю
с вами, а выходя оттуда, должен признаться самому
себе, что был рабом в стране, именуемой страной сво-
бодных людей, и стал свободным человеком в стране, ко-
торую называют страной рабства. Ах, друзья мои, какая
государыня! Какая необыкновенная женщина! Меня не
могут обвинить в продажности за мою хвалу, ибо я
поставил наиболее узкий предел ее щедротам; мне должны
будут верить, когда я стану описывать ее, воспользо-
вавшись собственными ее словами; вы должны будете
признать, что душа Брута соединилась в ней с обликом
Клеопатры: твердость одною с соблазнительностью дру-
гой; невероятное постоянство мысли со воем изяществом
и легкостью выражения; любовь ее к истине не имеет
пределов, а в делах своего государства она разбирается
так же, как вы в своем хозяйстве. Я расскажу вам об
этом, но когда? Ей-богу, хотелось бы, чтобы это слу-
чилось через неделю, ибо на переезд из Гааги в Париж
понадобится даже меньший срок, если ехать с той же
скоростью, с какой я прибыл из Петербурга в Гаагу.
Но ее императорское величество и ее министр генерал
Бецкий поручили мне издание плана и статута различных
учреждений, основанных государыней в ее империи для
просвещения юношества и на благо всех ее подданных.
Буду торопиться насколько возможно, ибо вы, надеюсь,
не сомневаетесь, милые подруги, что я также стремлюсь

Письма к Софи Воллан
489
возвратиться к тем, кто дорог мие, как и они — вновь
увидеть меня. А пока — узнайте, что произошло три
чуда, благоприятных для меня: во-первых, сорок пять
дней кряду, пока я был в пути, стояла прекрасная по-
года; во-вторых, пять месяцев провел я при дворе, не
навлекши на себя злобы, и к тому же, имея на ред-
кость откровенный характер, ни разу не попался в сети
лукавых и завистливых царедворцев; в-третьих, обратной
путь совершил без всяких приключений, если не считать
четырех сломанных карет,— мы четыре раза меняли их,—
при беспримерной погоде, продолжавшейся целый месяц
подряд. Сколько захватывающих подробностей прибере-
гаю я для наших бесед у камина! Постепенно теряю
следы старости, какиег наложила на меня усталость; так
приятно было бы мне застать вас в добром здравии, что
непрестанно льщу себя этой* надеждой. Очень рассчиты-
ваю на заботы г-жи де-Бласи и г-жи Бушар. Приветствую
их и целую. Да позволит мне г-жа Бушар, которая с
трудом прощает всякий пустяк, сохранить чувство глу-
бокого негодования, какое еще не покинуло меня, за
причиненное мне зло.
Передайте г-ну Гашону, как только увидите его, что
я отнюдь не забыл об его деле; если оно не вышло, то
лишь потому, что обстоятельства не способствовали успеху
его в стране, где всё взвешивается самой государыней.
Я виделся несколько раз с Эйлером257, добрым и по-
чтеиным Эйлером: он автор книг,- какие нужны вашему
племяннику. Надеюсь, он останется доволен. Княгиня
Голицына устраивала ею дела перед моим отъездом,
а после приезда ими занялся князь Анри. Вы скажете:
«Зачем полагаться на других в том, что можно сделать
самому?» Суть в том, что издание одного из томов, на-
печатанных в Петербурге, разошлось, а издание другого
тома печаталось в Берлине, куда я не хотел заезжать,
хотя получил приглашение от короля. Но от невской
воды я занемог — у меня было два приступа воспаления
кишок в дороге, колики и сильнейшая боль в груди,
причиненные суровым петербургским морозом во время

490
Денн Дидро
моего пребывания там, а на обратном пути я чуть не
убился при переправе на пароме.в Митаве; но боль от
ушиба и прочие невзгоды рассеялись, и если ваше здо-
ровье столь же хорошо, как мое, то я чрезвычайно вами
доволен.
Я покинул Гримма в Петербурге больным; сейчас он
выздоравливает и собирается в обратный путь; душа его
повержена в глубокую печаль: скончалась ландграфиня
Дармштадская, которую он сопровождал,— его друг, мать
великой княгини. Не могу выразить, как для него велика
утрата этой женщины. Моя дочь извещает меня, что за
время моего отсутствия вы были добры к ней; приношу
вам большую благодарность. Не беспокойтесь о моем здо-
ровье; мы расходимся по своим комнатам и почти не ужи-
наем. У меня нет еще сил приняться за работу — надо
подождать, пока окрепнет разбитое тело; всё зависит от
сна, и, действительно, с тех пор, как я вернулся, я сплю
по восемь, девять часов кряду. Князь занят политикой;
княгиня ведет жизнь отнюдь не совместимую с ее моло-
достью, легкомыслием и ветреным нравом, свойственным ее
возрасту; она мало выезжает, почти никого не принимает;
имеет учителей истории, математики, языков, охотно по-
гадает придворный пышный обед, чтобы возвратиться во-
время домой в час урока, старается понравиться мужу;
следит сама за воспитанием своих детей; она отказалась
от нарядов; рано встает и рано ложится спать, и моя
жизнь установлена согласно порядку в доме. Развлече-
ния ради мы спорим как черти; я не всегда согласен
с мнением княгини, хотя мы оба немного страдаем анти-
квоманиеЙ, а князь, кажется, задался целью перечить
нам во воем: Гомер — болван, Плиний — отъявленный ду-
рак, китайцы — честнейший народ в мире, и так далее.
А так как вое эти люди нам не родня и не друзья, то
спор наш отличается веселостью, живостью, шутливостью
и сдабривается легким налетом самолюбия. Князь, кото-
рый приобрел много картин, предпочитает скорее сознаться
в собственном невежестве в этой области, чем признать
за любителем заслугу что-либо в них смыслить.

Письма к Софи Воллан
491
Прощайте, милые подруги, примите мое нежнейшее
почтение и верьте, что я ваш, каким был и буду всю
свою жизнь.
96 (187)
[Гаага], 3 сентября 1774 г.
Сударыни и добрые подруги!
Сундуки мои вчера отчалми в Роттердам, а поклажи
осталось ровно столько, сколько кладут в дорожный ме-
шок, рассчитывал пробыть в пути пять-шесть дйей.
Голицыны, и князь и княгиня, всё возможное делают,
чтобы задержать меня до конца месяца. Они считают,
что мне удобнее всего у них дожидаться окончатель-
ного решения русского двора по поводу некоего проекта,
сроком выполнения коего сама императрица назначила
нынешний месяц; впрочем, ничего из этого не выйдет.
Издание ее книги еще не закончено. Я, так «сказать сам
для себя, решил дать издателю еще доделю сроку, а, по-
том, пусть заканчивают работу, как знают. Несмотря
на всё гостеприимство моих хозяев и на всю приятность
пребывания в Гааге, я сохну на глазах,— мне нужно
всех вас увидеть. Если бы в момент отъезда из Парижа
в путешествие, которое, я предполагал, продлится пять-
шесть месяцев, кто-нибудь сказал, что оно затянется
почти втрое, я назвал бы того гнусным лгуном. Нако-
нец я вернусь к своим пенатам, чтобы уже до конца
дней своих не покидать их. Прошла пора, когда время
измерялось годами, теперь нужно уже вести счет дням.
А ведь чем меньше дохода, тем важнее наивыгоддое
использовать его. Быть может, у мейя в запасе есть еще
о десяток лет. Флюсы, ревматизм, остатки этой весьма
трудно-перевариваемой семьи годика два-три отберут, по-
стараемся, сколь возможно бережливее, использовать остав-
шиеся семь на отдохновение и те скромные удовольствия,
какие можно себе позволить, перейдя за шестой десяток.
Вот мой план, и я надеюсь, вы не откажетесь помочь
мне выполнить его. Я думал, что струны сердечные с го-
дами черствеют, ничуть не бывало: моя чувствитель-

492
Дени Дидро
ность разве только возросла, всё меня трогает, всё вол-
нует. Я буду невероятно плаксивым старикашкой, какого
вы когда-либо знали.
Прощайте, сударыни и добрые подруги, еще не-
множко, и мы увидимся. Приветствую вас и целую от
всей души. Г-жа де-Бласи, ходят слухи, будто в мое
отсутствие кто-то вытеснил меня из вашего сердца. Ну,
коли вы не изменились, то зря не оставили меня при
себе. Если же отступились от суровых своих принципов,
то разрешите поздравить вас с развращенностью и не-
постоянством.
Уж и расцелует менл г-жа Бушар, если она до сих
пор питает слабость к естественной истории! Есть у меня
мрамор — ух, сколько поцелуев за мрамор! Есть и ме-
таллы— ух, сколько поцелуев за металлы! Найдутся и
минералы — ух, сколько поцелуев за минералы! Как-то
ей удастся расплатоться с целой Сибирью ! И если каждый
поцелуй должен! иметь отдельное местечко, то я советую
ей запастись приятельницами, которые бы согласились,
в крайнем случае, заменить ее. Я свои поцелуи, как вы
понимаете, сделаю самыми малюсенькими, но ведь Си-
бирь-то велика!
Вы поступили бы столь же не хорошо, как и я, если
бы не напоминали г-ну и г-же Дижон о моем суще-
ствовании. Замолвите за меня словечко г-ну Гашону,
разумеется, если вы повидаете его до моего приезда.
Он еще не сложил с себя должности спутника одной из
самых экстравагантных планет, которая уже побывала
с ним под всякими горизонтами.
Прощайте, добрые подруги, до свиданья, скоро я по-
кажусь на вашем, чтобы уже никогда не покидать его.
Гаага, сего 3 сентября 1774 г.

Фрагменты писем без даты
Сколько раз Гримм говорил мйе, будто я создан
для иного мира. Не знаю, так ли это; адно лишь верно,
что вот уже пятьдесят лет, как я — посторонний в
этом, веду жизнь подражательную, неустанно подлажи-
ваюсь к поведению других и похож на собаку, которую
учат ходить на задних ланках. Вот почему и йоходка
у меня то своеобразная, то неуклюжая. То, что происхо-
дит во мне, гораздо большего стоит, чем то, что от меня
ускользает. Хорошо я говорю только с самим собой,
а с другими разве тогда, когда йи о чем не думаю.
Чем больше я пишу, тем лучше. Ебли уж я острю, то
острю удачйо. Не знаю, право, на что я '-еще способен.
Великие деяйия и красивые вещи оставляют долгий след
в моей душе, глубоко волнуют меня. И тут, не остере-
гись я во-время, я готов присвоить их себе. "Витая в
облаках, я замечаю на земле даже соломинку. То, чем
я восхищался однажды, будет восхищать меня всегда.
Мало цены придаю я тому, что не трогает 1мое сердце.
Вот отчего себе подобным я отдаю предпочтение перед
всеми. Сделайте, если можете, чтобы этот кусок мра-
мора вызвал мой восторг, и я с ним никогда не расста-
нусь. Да, нежные глаза пленяют меня больше, чем все-
ленная !

494
Дени Дидро
* * *
Обедал у барона... С известной вам сдержанностью
он защищал положения Булеивилье и юдициарной астро-
логии258. И я, пожалуй, согласен, что Сатурн производит
на нас, примерно, впечатление пылинки на башенных
часах.
Почему-то больше всего напоминает о сие беседа
двух или трех вполне прогнувшихся людей, которые,
каждыИ день совершая путешествие из Шампани в Кюско
в старом рыдване, вдруг зайялись вопросом о зароды-
шах. Знаете ли вы, что это за звери? Это вы, я, это вбйз
люди, существующие и существовавшие, вышедшие один
из другого, начиная от чрева нашей прародительницы
или семени Адама. Адам и Ева — вот два; первые вмести-
лища, из которых с течением времени вышло столько
дураков, не считая самих защитников этой системы. Но
ведь одно безумство всегда влечет за собой другое. Дол-
жно быть, потому мне и пришло в голову, что скверные
годы выпадают йе только на долю яблок, слив, груш
й винограда, но и на долю людей, когда 'на свет по-
являются лишь жа^кт ублюдки.
А потом мы стали рассуждать о тех бесчисленных
опытах, что моокйо проделать. Например, обесплодить
деревья, точно так же, как то делают ci людьми. А по-
том мы учредили orpoM&rëi монашеский орден, посвя-
тивший себя исключительно изучению природы; а по-
том мы прибыли в Кюско через понтуазскйй курятник.
* * «-
Тот, кто сказал, что чувства наши напоминают по-
золоту, был вполйе прав. От постоянного растяжения
они повсюду образуют точно плшку, и как тонка сия
плгака, как тонка!
Прочел всю корреспонденцию из Иль-де-Франс, обра-
щенную к французскому двору. Ах, друг мой, сколько
раз на глаза мои навертывались слезы! Разве так должно

Письма к Софи Воллан
495
обращаться с людьми? Вы не можете себе представить,
что такое эти королевские интенданты и генералы, кото-
рых посылают к беднягам-островитянам; что такое коло-
ниальный суд, что такое негоциант! У негоцианта ка-
менное сердце: жизнь человеческая для него ничто, он
готов уморить голодом целую область, лишь бы вздуть
цейы на продукты питания. Судья — волк, он жадно сле-
дит за тем, кто благоденствует, и в глубине души лишь
подстерегает момент, чтобы без всяких к тому оснований
впутать его в какое-нибудь скверное дело, погубить или
ограбить. Генералы и королевские интенданты — это же-
стокие проконсулы, которые во времена римской импе-
рии повергали в отчаяние целые провинции, опуспошали
их, а сами набивали себе карманы. А если среди них по-
падаются честные люди, как бедняга г-н Дюма,— горе
им! На пути его воздвигнут тысячи препятствий, ему
расставят столько ловушек, что ой никогда не сумеет
всех их избежать; он* вызовет такую вражду, на него
выльют такие ушаты клеветы, что министр вынужден бу-
дет отозвать его, и т. д.
Вас интересует, что я делаю. Пожалуйста. Перепи-
сываю набело очаровательный спор, завязавшийся с Одного
угла улицы на другой, между художником, презирающим
потомство, и философом, мстящим за это чувство, и за-
щитником будущих похвал. Художник — Фальконэ, фи-
лософ— я259. Получилась довольно большая вещь, ввиду
того что предмет ейора, как это всегда бывает, раза
два или три изменялся. Местами попадаются весьма инте-
ресные штуки, а в целом вещь отличается большой не-
посредственностью. Меня вы здесь увидите в роли весьма
почтенного безумца, а Фальконэ — в роли софиста, очень
спесивого и изворотливого. Один без зазрения совести, бес-
пощадно наносит удары противнику. Другой спокойно и
безмятежно растянулся на земле; он подобен огромному
лъву, выпускающему когти, с улыбкой говоря своему
врагу: «Если бы я захотел»... но сейчас же прячет их.
А записки мои по математике совсем готовы! Зйаю,
вы йе поклонница сей печальной науки. Но ни вам, ни

496
Дени Дидро
кому другому не известно, на что я способен в этой
области. Я двигаю каменные глыбы соломинкой, разби-
ваю их булавкой. Подумайте, • я изобрел собственное
исчисление. Это ни анализ, ни синтез, а логогриф. Эле-
менты его я написал сам, и никто после меня здесь
ничего не поймет. Запискам я хочу предпослать очерк
о способности восприятия у современного человека. За-
писки пойдут за очерком. Появятся две машины. Одна,
предназначенная для общественных деятелей, сможет на-
писать письмо ста тысячи видов и тут же расшифровать
их. Другая, предназначенная для философов и всех тех,
кто склонен себя скомпрометировать, всегда высказывая
истины, выполняет функции типографии, причем занимает
пространство меньше игрушечного столика. К этому я
прибавлю написанный мною отрывок о свободе печати,
где я излагаю историю ограничений, введенных в печат-
ное дело, а также тех обстоятельств, вследствие коих
они были введены, говорю о том, какие из них нужно
сохранить и какие уничтожить. В заключение я изложу
некоторые свои соображения об изящных искусствах, на-
веянные мне Салонами.
Отнюдь не нужно думать, друг мой, что я даром те-
ряю время. KalK бы там ни было и что бы ни говорили
мои друзья, стоит вам только употребить ту власть, коей
вы пользуетесь над моим сердцем, сказать лишь слово
и посулить поцелуй, воспитать меня как юнош спартанца
и привести в храм славы дорогой наслаждений, как,
уверяю вас, я добьюсь!
Если бы мужчины походили друг на друга, а женщины
пожелали бы! Не было бы нужды ни в одной обществен-
ной организации: чего бы не сделали ради женщины,
куда бы не увлекла нас страсть — эта наиболее бурная,
наиболее всеобъемлющая сила в природе! Женщина го-
ворила бы мужчине: ты совершил великое деяние, ты
прославился, создав совершенное творение, ты меня лю-
бишь, так приди же в мои объятия и насладись. Любовь,
друг мой, которая у нас играет роль легкомысленного,
безумного, капризного и коварного дитяти, стала бы вдох-

Письма К Софи Воллан
497
новителем всего великого, чувстюм пламенным и возвы-
шенным. Дикарь тянется ночью к ложу любимой, а она;
говорит ему: «Добудь двадцать скальпов и тогда приходи».
Татарин! колет себя ножом и говорит своей подруге: «Смо-
три и знай, на что я способен ради тебя». Любовь в та-
ком виде свирепа, она вызывает дрожь ужаса;, но я не
могу оказать, чтобы Она, не привлекала меня. Эта же
любовь в обществе более цивилизованном стала бы и
зародышем и вознаграждением всех добродетелей. Поду-
майте, друг мой, осмелился бы человек низкий, йризнан-
ный лицемер, мошенник, лгун, развратник и Шкупец когда-
либо приблизиться к вам ! Почему tie берут о вас примера
все остальные женщины? Ведь 'если бы йе было женщин
для злых, то и злых было бы куда меньше.
* * к
Оставшись вдвоем с бароном, мы беседовали об одном
весьма серьезном возражении, капающемся производитель-
ности животных. Почему природа, исчерпав себя, не со-
здает новые виды? По этому поводу мне в голову пришло
немало интересных мыслей. Я обратил внимание на то,
что на небесах есть потухшие солнца, точно так же как
и вновь зажегшиеся. Вы, вероятно, спросите, к чему
это я веду с моими вновь зажигающимися и потухшими
солнцами. Сейчас вы увидите. Далее, я прибавил: наше
солнце может постичь та же участь. Пусть мне скажут,
что же тогда случится со всем животным миром? Он по-
гибнет. А если вновь зажечь солнце? Тогда шь нашем
шаре снова появятся растительность, плоды, насекомые
и, вероятнее всего, животные и человек — как есте-
ствейные продукты почвы... Человек,—скажете вы?.. Да,
и человек, но не в том виде, в каком он существует
сейчас. Сначала в каком-то, не знаю, в каком виде, за-
тем снова, не знаю, в каком, и наконец, спустя сотни
миллионов лет, из этой сотни миллионов видов получится
двуногое животное, называемое человеком! Все эти мыс-
ли— истинные ли, ложные,—очаровательно скрадывают
время, забавляют приятеля, с коим ведешь беседу, и т. д.
32 Д. Дитро.УШ

498
Дени Дйдро
* * *
Некий монах по прозвищу Дом-Дешан дал мне про-
честь одну из самых сильных и оригинальных вещей,
которые я когда-либо знал. Речь идет о социальном строе,
к которому придут через строй; первобытный и цивилизо-
ванный. Только пережив последний, на опыте убедятся
в тщете всего, чему придают значение в йашем мире, и,
наконец, поймут, что род людской будет несчастен до
тех пор, пока существуют цари, священники, чиновники,
законы, «мое» и «твое», пустые слова о пороке и добро-
детели. Судите сами, как мне должна была прийтись по
вкусу эта вещь, как бы плохо написана; она ни была:
ведь я вдруг перенесся! в мир, для коего я, так сказать,
создан!.. Вернувшись домой, я еще долго думал о взгля-
дах и суждениях моего толстого- бенедиктинца,— у него
и вид и тон старого философа,— и 1не нашел в его труде
буквально ни одной строчки, которую следовало бы вы-
бросить, он полон новых идей и смелых утверждений.
Даламбер также ознакомился с этим трудом, но судил
о нем совсем не по-моему. Дело в том, что геометры —
плохие метафизики, и как раз по той же причине, что
и плохие игроки. HQ в природе и во всех играх есть не-
кий элемент предчувствия; для познавания некоторых
явлений нужен не расчет, а чувство. По той же причине
математики должны быть и скверными политиками. У них
отсутствует чутье, помогающее напасть на след некото-
рых почти неуловимых явлений. Этого нельзя выразить
при помощи «х» или «у»; это относится к той тончайшей
цепи явлений природы, объяснение которым можно найти
только в результате постоянного наблюдения. Наблюде-
ние уже далеко, но факт остается... Огранна,я вещь та
точность, с которой мы выносим суждение о характерах.
Не существует слов, какие могли бы передать наши чув-
ства и мысли на этот счет. А если мы пытаемся объяс-
нить их, то никогда не скажем самого основного, а будем
вертеться вокруг да около, и только люди с большой
способностью понимания улОвят это основное. Есть сло^

Письма к Софи Воллап
499
ва — сказанные или написанные, которые кажутся мне
словно дыркой, внезапно провернутой в моей двери,—
через нее я вижу всю внутренность помещения, или лу-
чом, внезапно осветившим глубину пещеры: и постепенно
потухающим. ;
* * *
Барон ведет определенную политику, которая, вервЮ,
вызовет у вас улыбку. Стоит только появиться на ино-
странном языке какому-либо религиозному труду, как ои:
спешно призывает дурака-татарина — тот всегда к его
услугам — и поручает ему перевод. И вот ой переводит,
переводит скучно, плоско, и попросту убивает всю вещь.
Но об одном барон и не подозревает, а именно, ту же
штуку он проделывает юам! о авторами, чей образ мыслей
соответствует его собственному. Знаменитый ГЪббс напи-
сал изумительней трактат о человеческой природе, ио-
торый я рекомендовал бы прочитывать хотя бы один раз
в год и своему ребенку и своему другу. Сей труд, на мой
взгляд, лишает Локка и Гельвеция всех их заслуг;
ето отличает совершенно' новая, своеобразная логика, осо-
бая глубина, новый размах мысли. Излагая столь темный
и трудный, столь спорный и абстрактный предмет, автор
не допустил! на протяжении всей вещи ни одного туман-
ного олова, ни одного двусмысленного определения. Здесь
одна строчка более насыщена, чем у другого сотни стра-
ниц. Здесь истина громоздится на истину, но столь систе-
матически, что от этого сближения она становится лишь
убедительной и очевидной. Это катехизис, в котором
ценно каждое слово. Этот труд, верно, поверг в изумле-
ние все светлые умы своей нации, н, быть может, у нас
не произведет почти никакого впечатления в яйлу при-
сущей барону растянутой, плоской, нескладной манеры
изложения. Как мне быть? Сказать барону, что перевод
плох? Он не йоверигг, а если и поверит, то это ничего ни
убавить, ни прибавить не может — работа останется преж-
ней, а барона я только огорчу. Исправить перевод?
Немыслимо, можно поправить отдельную ошибку, но не
32*

500
Дени Дидро
общий порок стиля. Сделать его заново? По правде го-
воря, этот труд я охотно взял бы на себя и в честь
английского философа, и ради пользы моей дочери и моей
подруги. Я никогда еще столь ясно не ощущал, какую
важйую роль играет в том или ином предмете способ
изложения. Помните ли вы послание Седэна к своему
фраку? «О мой фрак, скольким я тебе обязан!» Поверьте,
это правильно, несколько в ином смысле, в приложении
к автору, и еще больше к книжке. Небрежный, непра-
вильный язык не может исказить отдельной мысли, да
он утомляет и наскучивает в целом произведении — книга
буквально валится из рук. Если приходится усомниться
в том, что книжка должна нас развивать и облагоражи-
вать, то уж позабавить нас — ее первый долг! Я начал
с трактата о человеческой природе. Как досадно, что
здесь не удалось сочетать легкость и ясность стиля с
убедительностью и силой мысли! Насколько Локк ка-
жется мне непосл)едовательным и [небрежным, Лабрюйер
и Ларошфуко жалкими и ничтожными! по сравнению с То-
маоом Гоббсом! Какую точность приобрели бы разговор-
ный язык и стиль любого автора, «если бы: ой ясно пред-
ставлял себе то мощное сцепление фактов, на; основании
коих сей философ выводит наши чувства, предрассудки,
мысли, интересы, страсти! Вот мига, которую можно
читать и комментировать всю жизнь! Здесь человек со
вкусом отказался от особого схоластического варварского
жаргона,— он отвращает от чтения женщин, детей и лю-
дей светских. Те, кто презирают изящество стиля, плохо
знают людей и весьма мало заботятся о том, чтобы
принести им пользу. Еще меньше их беспокоит собствен-
ная репутация. Они мыслят, но скверно излагают свои
мысли. Они прячутся по углам библиотек, пока их не
вытащит на свет божий какой-нибудь светлый ум, при-
своив себе их труд. Правда, всегда находится какой-
нибудь Фрерои, который обнаруживает плагиат и предает
это гласности. Однако он не в силах помешать людям
восхищаться очаровавшим их автором плагиата. По суще-
ству, именно ой — истинный владелец участка, правда пло-

Письма к Софи Воллан
501
дородного, но вздыбившегося корнями и колючками. Он
вспахал это поле и на месте колючек взрастил цветы
и злаки. Музыка, друг мой, великое искусство! Поистине,
огромной властью обладает ухо над нашей душой! Знаете,
кто, на мой взгляд, самое красноречивое существо под
солнцем? Красивая женщина о трогательным голосом.
Если самые обыдейные вещи в ее устах звучат сладостно,
то сочетание звука со всем ее обликом, взглядом, выго-
вором создают гармонию прелести почти неодолимой.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые письма Дидро к Софи Воллан были изданы
в 1830—1831 году. Публикация была произведена по копиям
писем из архива Дидро, переданного после его смерти Екате-
рине II. Копии, несомненно, прошли цензуру дочери Дидро,
г-жи Вандель, причем скопировано было лишь небольшое число
писем. Этот же текст был воспроизведен и в двадцатитомном
издании сочинений Дидро под редакцией Ассеза и Турне.
Лишь в 1925 году Поль Ледье получил доступ к архиву
Дидро и обнаружил не только подлинники писем числом 187,
т. е. на 51 письмо больше чем было известно, из существовав-
ших по крайней мере 553 (на подлинниках имеется нумерация
рукою Софи Воллан), ш> и вторую копию писем, редакция кото-
рой несколько полнее ленинградской, но не воспроизводит пол-
ностью оригинала. Современники (по всей вероятности, дочь
Дидро и ее муж) внесли ряд «поправок» как в текст обеих ко-
пий, так даже и в оригинал. Некоторые изменения были внесены
в письма еще С. Воллан; некоторые вычерки произвел сам
Дидро, получивший после смерти Софи свои письма к ней.
Полностью все обнаруженные до сих пор письма Дидро
к Софи Воллан были опубликованы в трех томах в 1930 году
Андре Бабелоном: «Denis Diderot. Lettres à Sophie Volland.
Texte, en grand partie inédit, publié pour la première fois ^d'après
les manuscrits originaux, avec introduction, des variantes et des
notes, par André Babelon, 3 vol., Paris, NRF, 1930». Русский
текст настоящего издания является переводом основною те-
кста, изданного А. Бабелоном.
По условиям настоящего издания сочинений Дидро в том
включены избранные письма числом 96 из 187 опубликован-
ных Бабелоном, причем каждое письмо имеет двойной номер:
первый — сквозной и второй в скобках — по изданию А. Ба-
белона. При отборе писем для настоящего издания руковод-
ствовались как их познавательной, так и художественной цен-
ностью. Все сколько-нибудь значительные по содержанию письма
вошли в настоящий том.

1 Марли — местечко близ Версаля, где при Людовике XIY
была установлена гидравлическая машина, приводившаяся в дей-
ствие лошадьми и доставлявшая воду из Сены для фонтанов
Версальского парка.
2 Тлейхен, Генрих, барон (1735—1807)—датский послан-
ник во Франции. I :
3 Намек на смерть маркграфини Байрейтской (14 октября
1758 г.); барон Глейхен был близким ей человеком и носил
звание ее камердинера.
4 Наш барон... Речь идет о Гольбахе; в дальнейшей
переписке Дидро называет его просто бароном.
6 Сен-Ламбер, Жан-Франсуа, де- (1716—1803) — извест-
ный поэт, автор поэмы «Времена года», высоко ценившейся
современниками; был сотрудником «Энциклопедии». Дидро непра-
вильно приписывает в одном письме Сен-Ламберу «Рассуждение
о сатире на философов»; в письме от 27 октября 1760 г. Дидро
называет истинного автора ее — аббата Койэ. Сен-Ламбер был
возлюбленным г-жи Удето.
6 Удето, г-жа — невестка г-жи Эпине.
7 Сестра Софи Воллан — г-жа Лежандр, жена Лежандра,
дорожного инженера в округе Шалон.
8 Так Дидро называет Руссо за его сочинение: «Г-н Да-
ламбер, о его статье «Женева» в седьмом томе Энциклопедии,
и в частности о проекте создания театра комедии в этом городе»
(Амстердам, 1758), в котором Руссо высказывался против от-
крытия в Женеве театра.
9 Пти, Антуан (1718—-1794) —известный французский
врач; написал ряд научных трудов по медицине.
10 Всименес, Огюстен-Луи (1726—1817) —драматург, автор
ряда исторических драм, из которых пользовалась некоторым
успехом трагедия «Дон-Карлос».

Примечания 507
11 К г-лее Лежаядр.
12 Мадмуазель Буало — близкий друг семьи Воллан.
13 В марте 1759 г., по пути в Женеву, Гримм нарочно
заезжал в Лангр, чтобы повидать отца Дидро. Отец Дидро
умер 4 июня 1759 г.
14 Историю аббата де-Прада, известную «Апологию аббата
де-Прада», третья часть которой принадлежит перу Дидро.
15 Брат Дени Дидро — Дидье, каноник Лангрского собора
(1722—1787).
16 Эмин— мера сыпучих тел, равная во Франции от 20 до
47,6 литров зерна.
11 Призи, Клод-Гаспар (ум. 1784) — бригадир королевских
войск, друг семьи Воллан.
18 Аббат — Лемонье, Гильом-Антуан (1721—1797), извест-
ный в свое время литератор, автор многочисленных басен и
сказок в духе Лафоятена.
19 Г-н Ташон — друг семьи Воллан.
20 В это время у г-жи Лежандр был болен ребенок.
21 С 4 марта 1751 г. Дидро состоял членом Берлинской
академии.
22 Эмилия — дочь г-жи Лежандр, вышедшая позднее
(в 1770 г.) замуж за некоего Дижона, упоминаемого в дальней-
шей переписке Дидро.
23 Аббат — имеется в виду Лемонье (см. выше примеч. 18).
24 Скамья в Аржансонской аллее, где Дидро встречался
с Софи и ее сестрой.
25 Дидро обращается здесь к г-же Лежандр.
26 Урания — прозвище, которое Дидро дал сестре Софи
Воллан, г-же Лежандр.
27 Постановлением Королевского cotera от 8 марта 1759 г.
было аннулировано разрешение на издание «Энциклопедии».
Постановление это было принято по докладу особой комиссии
парламента, «ввиду того, что приносимая науке и искусству
польза совершенно не соответствует приносимому религии и
нравственности вреду». «Под страхом примерного наказания»
запрещалось распространять вышедшие в свет тома «Энцикло-
педии» и печатать новые.
28 Речь идет об издателях «Энциклопедии».
'29 Гранваль — замок в коммуне Гюсси, округа Буасси-
Сен-Леже (Сены и У азы), принадлежал г-же Дэн, теще Гольбаха.
80 Гольбах, Шарлотта-Сюзанна — вторая жена Гольбаха,
который в первый раз был женат на ее сестре, Базиль-Же-
невьеве-Сюзанне Дэн, умершей в 1754 г.
31 На этой улице жила семья Воллан.
32 Домону Арнольф (1720—1800) — известный в то время
ученый врач.
33 Речь идет о статьях для «Энциклопедии»,

508 Примечания
34 Лебретон, Андре-Франсуа (1708—1779)— владелец типо-
графии и главный издатель «Энциклопедии».
35 Монтами, Дидье-Франсуа Даркле — автор «Трактата
о живописи по эмали», который Дидро редактировал и издал
в 1765 г.
36 Речь идет о Лемонье, жившем близ Пале-Рояля.
37 Фридрих II пригласил Даламбера в Везель.
39 Книга Даламбера «Mélanges de littérature, d'histoire et de
philosophie», Berlin, 1753, 2 тома.
39 Мопертюи, Пьер-Луи (1693—1759) — французский есте-
ствоиспытатель и философ, президент Прусской академии.
40 Силуэты, Этьен, де- (1709—1767)—генеральный кон-
тролер финансов. Призванный на этот пост благодаря протекции
Помпадур, он первоначально провел ряд мер, улучшивших со-
стояние государственной казны, но огромные расходы двора
побудили его прибегнуть к сомнительным финансовым опера-
циям, нанесшим большой ущерб частным лицам и восстановив-
шим против него общественное мнение.
41 Сюсси — деревня близ Гранваля.
42 Дядюшка Уп — шотландский врач-хирург.
43 Сен-Жермен (по прозвищу граф, де-) — известный в свое
время авантюрист; выдавал себя за изобретателя жизненного
эликсира. Ум. в 1780 г.
44 В 1755 г. Франция была втянута в Семилетнюю войну
и терпела поражения от англичан как на суше, так и на море.
46 Бовоу Шарль-Жюст, де- (1720—1798) —маршал Франции.
Член Совета при Людовике XVI с 4 августа 1789 г.
46 3 сентября 1759 г., в годовщину покушения на порту-
гальского короля Хозе I, иезуиты были изгнаны из Португа-
лии и имущество их конфисковано. Шестьсот человек было
выслано в Италию. Из Женевы иезуиты были изгнаны в авгу-
сте 1762 г.
47 Арпуу Мадлен, прозванная Софи (1744—1803)—певица
парижской Оперы. Поступила в Оперу в декабре 1757 г., испол-
няла роль Колетты в комической опере «Деревенский колдун».
Лучшие ее роли относятся к операм Глюка «Ифигения в Авлиде»
и Рамо «Кастор и Поллукс». Славилась своим остроумием.
Сборник ее острот издан в 1813 г.
48 Амбуаль — замок поблизости от Гранваля, принадлежав-
ший семье Дормессон.
49 «Сарацины» — статья для «Энциклопедии». Приводимый
в письме абзац (за исключением реплик) напечатан в «Энцикло-
педии» полностью.
60 Геджра — бегство Магомета из Мекки в Медину (28 июля
622 г.) — начало мусульманского летоисчисления.
61 Берлиз — управляющий имением барона Гольбаха.
62 Шарон — владелец замка Грапваль до Гольбаха.

Примечания
509
вз Ансельма — горничнал г-жи "Дэн.
и Янсенисты — последователи голландского богослова Ян-
сения (1585—1638), согласно учению которого спасение чело-
века зависит только от искупительной силы благодати.
Молинисты — последователи испанского богослова Луи Молина
(1535—1600), учившего о врожденной благодати; молинизм
был особенно распространен среди иезуитов. Пирроники — по-
следователи Пиррона (360—270 до н. э.), греческого философа*
скептика.
65 Манихеи — последователи религиозно-философского уче-
ния Манеха (III век н. э.). В основе этого учения лежала
идея о борьбе двух начал — добра и зла, бога и дьявола, заим-
ствованная у древних иранцев и парфян, представлявших мир
созданием двух борющихся богов, доброго — Агурамазды (Ор-
музда) и злого — Ангроманья (Аримана). Разумеется, Дидро го-
ворит здесь о молинистах, манихеях и т. п. среди магометан
в переносном смысле.
66 «Об уме». Речь идет о книге Гельвеция «De l'Esprit».
67 Имеется в виду окончание работы над «Энциклопедией».
68 ДамилавиллЬу Этьен-Ноэль — директор дпадцатого почто-
вого округа в Париже, друг Вольтера и сотрудник «Энциклопе-
дии», пользовался печатью главного контролера для свободной
доставки писем своих друзей. Дидро просил Софи Воллан
адресовать ему письма на имя Дамилавилля в его бюро на
Мирамионской набережной, чтобы избежать ссор с женой.
бо i>0fc — помощник генерального прокурора в округе Ви-
три-Франсуа, которого Дидро использовал, как и Дамилавилля,
для передачи писем Софи Воллан.
60 Речь Даламбера, произнесенная им на премию 1760 г.,
напечатана в его сочинениях под заголовком «Размышления
о поэзии».
61 «Психея». Дидро ошибочно приписывает здесь Расину
трагедию-балет Корнеля, Мольера и Кино.
62 «Послание Сатаны» маркиза де-Л*** вышло в 1760 г.
Автор этого произведения неизвестен. Вышедшая вскоре после
него (в 1762 г.) брошюра «Ответ Вольтера на Послание Са-
таны» была написана не Вольтером.
63 «Танкред»—трагедия Вольтера, находилась в это время
еще в рукописи, была поставлена на сцене 3 сентября 1760 г.
64 Сорэн, Бернар-Жозеф (1706—1781)—драматург, автор
пьес «Спартак», «Гипермнестра», «Современные нравы», не поль-
зовавшихся успехом.
66 «Рассуждение о сатире на философов». В письме от
26 октября 1760 г. Дидро приписывает его аббату Койэ, кото-
рого принято считать действительным автором этого произве-
дения.
60 Имеется в виду «О драматическом искусстве» Дидро.

5lO
Примечания
67 Речь идет о «Послании Сатаны» (см. примеч. 62 и
письмо от 15 октября 1759 г.).
68 Коллеги мои — сотрудники по «Энциклопедии».
69 «Сборник современных оатир». Полное название — «Сбор-
ник парижских шуток за первые шесть месяцев 1760 года».
Деятельное участие в этом сборнике принимал аббат
Морелле.
70 Скарлатти, Алессандро (1659—1725)—итальянский ком-
позитор, глава так называемой Неаполитанской школы.
71 Салиньяк — муж сестры Софи Воллан, сборщик налогов;
бежал в результате злостного банкротства, после чего жена его,
сестра Софи Воллан, приняла фамилию де-Бласи. Дидро в даль-
нейшей переписке упоминает двух ее детей: сына Файолля
и дочь Мелани. Последняя ослепла в возрасте двух лет. О лю-
бопытных наблюдениях над нею Дидро рассказывает в приложе-
нии к своему «Письму о слепых», см. том I.
72 ...с меня пишут портрет. Портрет работы Гарана,
воспроизведен в I томе настоящего издания.
73 Галианщ Фердинанд (1728—1787) — аббат, неаполитан-
ский посланник, автор «Диалогов о торговле хлебом».
74 Палиссо, Шарль — автор комедии-пасквиля на энци-
клопедистов под названием «Философы».
75 Рессегье, Клеман-Ияьяс (1724—1797) — литератор, обла-
давший блестящим сатирическим талантом. За свои эпиграммы
против высокопоставленных лиц несколько раз сидел в Ба-
стилии. Особенно резко выступил он против маркизы Помпадур.
Мнение Дидро, что он был автором «Послания Сатаны», ничем
не подтверждается. Обычно это произведение приписывают
врачу Жиро.
76 Оливе, аббат (1682—1763) — грамматик и литератор.
77 Пюмпиньян, маркиз Ж.-Ж. Лефран (1709—1784) — поэт.
Автор лирических и драматических произведений. Умеренный
либерал по убеждениям, он выступал против революционных
тенденций просветителей и был жестоко высмеян Вольтером.
78 Филемон и Бавкида — античные образы долголетней идил-
лической супружеской жизни.
79 Даржанталь, граф,—племянник г-жи де-Тенсен, матери
Даламбера; предполагаемый сотрудник последнего в составле-
нии «Мемуаров графа де-Комманж», которые г-жа де-Тенсен
опубликовала под его именем. Дружил с Вольтером.
80 Фрерон, Эли-Катрин (1719—1776)—литератор, извест-
ный своими нападками на энциклопедистов и особенно на
Вольтера («Письма графини де-***», «Письма о некоторых
произведениях нашего времени» и др.). Вольтер написал против
него брошюру «Анекдоты о Фрероне» и высмеял его в комедии
«Шотландка». Упоминаемое письмо не фигурирует ни в перетюке
Вольтера, ни в мемуарах г-жи Эпине,

Примечания 511
81 Лалив-де-Жюлли, Анж-Лоран (1725—1775)—гравер и
живописец.
82 Фридрих II настойчиво приглашал маркиза Даржан в
Пруссию. Письмо датировано 27 августа 1760 г. в Германс-
дорфе. Месяц спустя оно появилось в «Переписке» Гримма.
83 Триентский Собор — церковный Собор, созванный в 1545 г.
для обсуждения догматических вопросов в связи с протестант-
ским движением.
84 Детт, мадмуазель — подруга г-жи Эпине, умерла
в 1785 г.
86 Имеется в виду Дамьен, Робер-Франсуа (1715—1767) —
сын зажиточного фермера, лакей в аристократических домах;
он покушался на жизнь Людовика XV. На допросе заявил:
«Я это сделал во имя бога и народа, потому что Франция
гибнет».
86 Регул, Марк-Аттилий — римский полководец, проигравший
войну с Карфагеном, был взят карфагенянами в плен и отпра-
влен с карфагенским посольством в Рим для ведения перегово-
ров с римлянами о мире. Когда римляне отвергли невыгодные
условия мира, Регул по данному им слову вернулся в Карфа-
ген, где был подвергнут жестоким истязаниям.
87 Леруа, Шарль-Жорж — заместитель начальника королев-
ской охоты и заведующий Версальским парком, сотрудник
«Энциклопедии».
88 Сент-ЭвремоНу Шарль (1613—1703) —видный писатель-
«вольнодумец», автор философских антирелигиозных сочинений
(«Беседа маршала Докинкура с отцом Кане») и сатирических
произведений («Академики»), блиставший остротами в высших
кругах французского общества XVII в.
89 Жоффрену Марк-Тереза Роде (1699—1777) — подруга
графа Понятовского, впоследствии польского короля. В ее из-
вестном салоне на Сен-Жерменском бульваре собиралось ари-
стократическое общество.
90 ...наш сынок Дэн... так, несколько фамильярно, Дидро
называл сына г-жи Дэн и брата жены Гольбаха.
91 ...Тарквиний, насиловавший Лукрецию. Согласно легенде,
римская матрона Лукреция покончила с собой от отчаянья,
будучи обесчещена сыном царя Тарквиния Гордого.
92 «Памела», «Кларисса» — романы Ричардсона. «Том
Джонс» — роман Фильдинга.
93 Севиньву Мари де-Рабютен-Шанталь, маркиза (1626—
1696) — автор «Писем к дочери, графине де-Гриньян», являю-
щихся ценным документом быта XVII в.
94 Парис (1690—1727) — французский викарий. Над его
могилой, по россказням «конвульсионистов», совершались раз-
личные «чудеса».
95 «История царя». Речь идет о сочинении Вольтера «Исто-

512 Примечания
рия России при Петре Великом». Первый том ее вышел в свет
в 1760 г.
96 Защищая молодого человека... Эта фраза подчеркнута
в рукописи. Повидимому, Дидро отвечает на вопрос Софи Воллан
в одном из ее писем.
97 Вуазенон, Клод-Анри (1708—1775) — писатель, автор ко-
медий и эпикурейских стихов. Упоминаемая Дидро «Тем лучше
для нее, забавная сказка» (Вилльнёв, 1760) вошла в т. IV
«Собрания сочинений Вуазенона», Париж 1781. Одно время
Вуазенон был в дружеских отношениях с Вольтером,
98 «Видение Шарля Палиосо», 1760 г., было переиздано в
«Сборнике шуток» с купюрами, о которых говорит Дидро.
99 Мелит и Анит — афиняне, главные обвинители Со-
крата, добившиеся его осуждения.
100 КойОу Габриэль-Франсуа (1707-—1732) —аббат, автор
«Рассуждения о сатире на философов», «Афины», 1760 г. За-
щищал также книгу Гельвеция «Об уме» в своей брошюре
«Письмо Бертье о материализме», которая была сожжена по
постановлению парламента вместе с трудом Гельвеция.
101 Астрея — неприступная героиня одноименного пастуше-
ского романа Оноре д'Юрфе (1568—1625). Селадон — герой этого
романа, томный, робкий влюбленный. Здесь имеются в виду
Марсон и г-жа Лежандр, о которых только что говорилось.
юг Итак, она не вернется с вами. Цитата из письма Софи
к Дидро.
103 Морфиза — прозвище, которое Дидро дал г-же Воллан,
матери Софи.
104 «Всеобщая история» — труд кальвиниста Агриппы д'Оби-
нье (1550—1630).
106 Тибулл (54—19 до н. э.)—латинский поэт, автор
«Элегий».
106 Санчец (1699—1783)— врач, португалец.
107 «Цветок шиповника» и «Четыре факардинца» — сказки
Гамильтона.
108 Сефи — шестой или седьмой шах персидской династии
Софи (ум. в 1642 г.), известен как один из самых жестоких
тиранов среди всех восточных правителей. Согласно запискам
Герберта и Олеария, ослепил свою мать и истребил ближайших
родственников из боязни лишиться престола.
109 ...Сатира из Хижины. Речь идет о Леруа (см. письмо
от 8 октября 1760 г.).
110 ЯСокур (1704—1779), сотрудник «Энциклопедии», после
ухода Даламбера был одним из активнейших участников в ре-
дактировании десяти последних томов.
111 До предложения от Екатерины II Дидро несколько раз
тщетно пытался продать свою библиотеку, чтобы составить
приданое для дочери.

Примечания
513
*12 Мармонтель, Жан-Франсуа (1723—1799)—французский
писатель и критик, автор «Инки», «Велизария», «Клеопатры»
и др., редактировал некоторые статьи для «Энциклопедии»,
непременный секретарь Академии после смерти Даламбера,
автор нескольких комических опер (музыка Гретри и Пуччини;,
автор поэмы «Девять муз с острова Цитеры».
из Диэску — Диэскау, Людвиг-Август (1701—1767) — не-
мецкий генерал на французской службе, был адъютантом графа
Мориса Саксонского во время войны за австрийское наследство.
В 1755 г. выехал в Канаду, где возглавлял французские отряды
в войне с английскими колониальными войоками, стремившимися
вытеснить французских колонистов из Америки.
114 Касту — Кастри, Шарль-Эжен-Габриэль, маркиз де-Ла-
круа (1727—1801)—маршал Франции.
116 Сегюр, Филипп-Анри, маркиз (1724—1801)—маршал
Франции.
116 Джонсон, Виллиам, сэр (1715—1774)—полковник анг-
лийской колониальной армии в Америке, действовавший в 1755 г.
против французских войск; некоторое время исполнял обязан-
ности посредника между англичанами и индейцами как знаток
обычаев и языков последних; написал работу «Нравы, обычаи
и языки североамериканских индейцев».
117 Маршал Саксонский, Герман-Морис, граф Саксонский
(1696—1750). Отличился в войне за австрийское наследство
(1743—1747), выиграв в пользу Франции знаменитое сражение
при Фонтене в Нидерландах (1745).
118 Анжелика — дочь Дидро (1753—1824), впоследствии
г-жа Вандель; подружилась с Софи Воллан во время пребы-
вания Дидро в России.
119 Речь идет о брате Дидро, канонике.
120 ...«ко мне, зятья мои»... См. письмо от 20 октября
1760 г.
121 «Еалиста» — пьеса Коллардо, была поставлена 12 ноября
1760 г. и выдержала не более десяти представлений.
122 Клерон, Клер-Жозефина Легрис-де-ла-Тюд (1723—
1803)—известная трагическая актриса, оставила ценные «Ме-
муары», характеризующие общественную жизнь и бытовую
обстановку интеллигентских я аристократических кругов пред-
революционной Франции.
123 Риккобони, Мари-Жанна-Лабора-де-Мезьер (1714 —
1792) — французская писательница и актриса. Написала романы
«Письма мисс Фанни Буттер», «Амелия» и др.
124 речь идет 05 английском короле Георге III, вступившем
яа престол после смерти Георга II.
125 Лораге, граф Лун-Леон-Фелисите, герцог де-Бранжа —
драматург, автор «Иокасты» и «Клитемнестры».
126 ...пролил слезы... «Калиста», У акт.
33 Д. Дидро, VIII.

514
И римечания
127 Речь идет о Вольтере.
128 Лакондамин, Шарль-Мари (1701—1744) — известный
путешественник.
129 ï-н де-Лимож — лиможский епископ, член Академии
с апреля 1761 г.
130 Вателе, Клод-Анри (1715—1786)—литератор и худож-
ник. Написал «Словарь живописи, гравюры и скульптуры»,
«Искусство рисовать». Ему принадлежат также трагедия «Дев-
калион и Пирра» и «Дидактические поэмы».
131 Лапорт, Жозеф, аббат (1713—1779)— видный публи-
цист, написавший большое число критических работ по истории
литературы, философских и исторических этюдов, был актив-
ным соратником энциклопедистов в их общественно-просвеги-
тельской деятельности.
132 Вершен, Ж.-Б. (1729—1792)— генеральный контролер
финансов.
133 Юос, Аделаида-Луиза-Полина (1734—1805) — актриса
Французского театра, затем театра в Петербурге.
134 Виале — инспектор путей сообщения провинции Шам-
пань, друг семьи Воллан.
136 ...завещания Клариссы... Клариссы Гарлоу, героини ро-
мана Ричардсона.
136 Рейналь (1713—1796) — аббат, автор «Философской и
политической истории открытия и торговли обеих Индий».
В этом труде принимал участие и Дидро.
м Руйе, Антуан-Луи, граф де-Жуй (1689—1761)— мор-
ской министр и министр иностранных дел, сторонник эконо-
мических реформ, был близок к просветителям; принял ряд
мер по усилению флота. В 1757 г. происками реакционных
кругов был отстранен от ответственных постов.
188 Т-н посланник — Мельхиор Гримм.
139 Фиц-Джемс, герцог — генерал и пэр Франции.
140 Караман, Виктор-Морис, граф (1727—1807)— генерал,
отличившийся в так называемой Семилетней войне (1756—
1763), в которой в это время участвовала Франция.
141 Речь идет о М. Гримме.
142 Бризар, Ж.-Б. Бритар, по прозвищу Бризар (1721—
1791) — актер Французской комедии, сначала играл в провин-
ции; создатель ряда ролей благородных героев, был также
талантливым учеником художника Карла Ван-Лоо.
143 Речь идет о подготовке Дидро к печати одиннадцати
томов гравюр и объяснительных текстов, которыми заканчивав
лась «Энциклопедия».
144 Эта покупка не состоялась.
145 Этот затворник... боров, принадлежавший владелице
Масси.
.146 Сен-Флорантен, Фелипо де-ла-Врилльер, граф (1705—

Примечания
515
1777) — французский государственный деятель, в 1749 г.—
министр королевского двора, с 1757 г., кроме того, министр
полиции.
147 Еарвальо, маркиз де-Помбаль — первый министр Хуа-
на VI, изгнавший иезуитов из Португалии в 1759 г.
и* ...она всё это говорит...— г-жа Лебретон, жена изда-
теля «Энциклопедии», у которой Дидро провел два дня
в Масси. » I '
149 Он возвратился из Женевы... — граф Лораге.
150 «Письмо г-на Тужю» — письмо Шарля Гужю к братьям
в «Шутках» Вольтера.
151 Малагрида, Габриэле (1680—1761) — итальянский иезуит,
пропагандировавший в Португалии цареубийство. После поку-
шения на короля Хозе I, в 1758 г., был предан португальскими
войсками инквизиции как еретик и сожжен вместе с другими
тридцатью тремя иезуитами.
162 «Мисс Сарра Сампсон» — трагедия Лессинга, переведен-
ная Дидро, видимо, с помощью двух юношей-немцев, о ко-
торых он писал 25 октября 1761 г.
153 ...об этой потаскушке...— Софи Арну.
154 ...под конями...—в начале Елисейских полей, под ко-
нями Марли.
155 ...обедаю на острове...— у Дамилавилля.
156 Сюар, Жан-Батист-Антуан (1732—1817)— видный кри-
тик, публицист, примыкавший к просветителям.
157 Еолле, Шарль (1709—1783) — автор «Светского театра»,
написал значительное количество пародий. «Отец Киприан» —
пародия на модную в ту эпоху песенку.
158 Гаттщ Анджело — доктор, профессор Пизанского уни-
верситета.
169 ...Дело Руссо... Гримм написал в своей «Корреспондент
ции» (15 июня 1762) статью об «Эмиле», вышедшем в свет
в мае 1762 г. и возбудившем против Руссо кальвинистов и
католиков. Архиепископ парижский Кристоф де-Бомон опубли-
ковал против Руссо послание.
160 ...на даму с улицы Рояль. На улице Рояль-Сен-Рок
находился особняк Гольбаха.
161 Буланже, Никола-Антуан (1722—1759), историк-ис-
следователь, примыкавший к просветителям; книга его «Разы-
скания о происхождении восточного деспотизма» была издана
в 1761 г. бароном Гольбахом; принимал некоторое участие
в «Энциклопедии». Был известен как атеист и первоначально
считался автором памфлета «Разоблаченное христианство» Гольд-
баха.
162 «Эмиль» Ж.-Ж. Руссо был осужден и сожжен в Же-
неве перед зданием Ратуши 19 июня 1762 г.; автор, при
появлении в городе, должен был быть арестован.
зз*

516
Примечания
163 Комюс — известный фокусник, псевдоним Ледрю.
164 «Меркурий» («Французский Меркурий»), общественно-по-
литический, научный и критический журнал, был основан
в 1678 г. Визе под названием «Галантный Меркурий».
166 Леруа, Жюльен — известный часовщик.
166 Деспот наш... — Гримм.
167 ...с проклятым святым... Дидро имеет в виду своего
брата-каноника.
168 Валлайе, Анна Костер — художница. Написала портрет
Софи Воллан на обложке одного из экземпляров «Горация»
из библиотеки Дидро. Этот портрет пока не обнаружен.
169 Пирон, Алексис (1689—1773) — плодовитый французский
писатель, автор пьесы «Метромания» и ряда сатирических про-
изведений.
170 Речь идет о Дамилавилле.
171 Метастазио, Пьетро (1698—1782)—крупный итальян-
ский поэт, автор мелодрам «Фемистокл», «Покинутая Дидона»,
«Аттилий Регул», «Олимпиада» и многочисленных канцон, отли-
чающихся исключительной музыкальностью. В XYIII в. поль-
зовался среди просветителей большим почетом. Вольтер при-
равнивал его к Расину,. Руссо заявлял, что он не находит
среди современных поэтов равного Метастазио.
172 Калас, Жан — крестьянин-протестант, был ложно обви-
нен в убийстве сына, якобы за то, что тот хотел перейти
в католичество ; реабилитирован по инициативе Вольтера в марте
1765 г., уже после казни, которой добилось фанатическое като-
лическое духовенство. Дидро воздал в «Племяннике Рамо»
должное гражданскому мужеству Вольтера в этом деле. Два
новых документа по делу Каласов, о которых говорит Дидро,
это «Мемуары Доната Каласа в защиту отца, матери и брата»,
в сопровождении «Декларации Пьера Каласа», редакция Воль-
тера, Женева, июль 1762.
173 Лавалетт (1707—1762)—глава миссии на острове Мар-
тиник. В письме Дидро намекается на процесс, который Казотт
возбудил против иезуитов, вызвав этим нападки на них. Ка-
зотт продал отцу Лавалетту свою собственность на острове
Мартиник, которая была оплачена векселями. Ввиду плохого
состояния дел отца Лавалетта иезуиты допустили протест
этих векселей.
174 Бурдалу. Луи (1632—1704)—иезуит, придворный про-
поведник. Вольтер высоко ценил ораторский сталь Бурдалу
и ставил его наряду с Паскалем.
176 Экземпляр «Эмиля», вышедшего в июне 1762 г.
176 Речь идет о проекте сотрудничества Дидро в газете
«Французский Меркурий».
177 Она отнюдь не кокетка. — Речь идет о г-же Лежандр.
178 Лагир, Филипп (1640—1716) —ученый геометр.

Примечания 517
170 Елеро, Алексис-Клод (1713—1765) — крупнейший мате-
матик и астроном.
180 Речь идет о низложении Петра III и возведении на
престол Екатерины II 9 июля 1762 г.
181 Честерфилд, Филипп, граф (1694—1773) — английский
государственный деятель.
182 Речь идет о жене Дидро.
183 С 1759 г. начальником полиции был Сартнн (1729—1801).
18* Малборо, Джон-Черчиль (1650—J 722)—известный воен-
ный и политический деятель. В этом анекдоте анахронизм,
так как Монтескье ездил в Англию лишь через семь лет после
смерти Малборо.
186 Ленотр, Андре (1618—1700)—архитектор-рисовальщик,
создавший план Версальского парка.
186 Тонесс — поместье неподалеку от Гранваля.
187 Голицын, князь Дмитрий Михайлович (1735—1803) —
русский посланник в Париже, затем в Гааге, друг Дидро и
Гельвеция.
188 Покупка Екатериной II библиотеки Дидро за 16 тыс.
франков.
189 Тома, Антуан-Леонард — писатель, автор «Опыта о жен-
щинах».
190 Нэжон, Жак-Андре (1738—1810)—литературный со-
трудник Гольбаха, впоследствии друг Дидро.
19i ...с ним...—с Гриммом.
192 Эскулап — Троншен, который был врачом, Аполлон —
Вольтер.
193 Перронне, ЗКан-Родольф (1708—1794)— инженер путей
сообщения.
194 Ван-Лоо, Шарль-Аидре (1705—1765) —художник, брат
Луи-Мишеля Ван-Лоо, автора портрета Дидро.
195 Гаррик, Давид (1717—1779; — английский актер, из-
вестный исполнитель шекспировских ролей.
196 Шателе — крепость старого Парижа. Большой Шателе,
на правом берегу Сены — местопребывание судебных властей
гор. Парижа. Малый Шателе, на левом берегу Сены —
тюрьма.
m Юм — речь идет о философе Давиде Юме (1711—1776).
198 День синагоги — так назывались в кругу друзей жур-
фиксы у Гольбаха.
199 Вельш (1624—1677)—немецкий врач, ориенталист и
писатель, автор нескольких работ по медицине.
200 Еармонтель, Луи Карроги (1717—1806)—французский
писатель и живописец, автор драматических пословиц, считается
родоначальником этого жанра.
201 Кот, де—известный исполнитель музыкальных произ-
ведений на лютне. Комическая опера Мармонтеля «Альпий-

518 Примечания
скал пастушка» была положена на музыку Когом и поставлена
в Итальянской комедии 19 февраля 1766 г.
*°*Дестейн, граф (1729—1794)—алтор трагедии «Фермо-
пилы».
203 Речь идет о кн. Д. Голицыне (см. примеч. 187).
204 Трессан de-Лабсрн, граф (1705—1783)—писатель, со-
трудник «Энциклопедии».
205 Фальконэ, Этьен-Морис (1716—1791) — известный скульп-
тор, друг Дидро, автор памятника Петру I в Ленинграде.
206 Речь идет об обострении отношений между Россией
и Францией, приведшем к отзыву русского посланника из
Парижа.
207 Сынок ее — сын г-жи Лежандр.
2°з Шведнисс неправильно; речь идет о бароне Штуднице,
посланнике Готы.
2°э Бецкий, Иван Иванович—генерал, министр Екатерины II.
Написал книгу «Планы и статуты различных учреждений, осно-
ванных императрицей Екатериной II для воспитания юно-
шества» (Амстердам, 1775). Для издания этой книги Дидро,
по поручению Екатерины И, останавливался в Гааге на обрат-
ном пути из Петербурга.
210 ...взять пачку золота. Речь идет о деньгах, полученных
Дидро от Екатерины II за библиотеку.
211 Мерсье-де-ла-Ривьер (1720—1794)-—советник парламен-
та, автор «Естественного и существенного порядка обществ».
Дидро рекомендовал его Екатерине II в качестве советника
по экономическим вопросам.
212 Бержье, Никола-Сильвестр (1718—1790)—теолог, автор
богословского словаря (1789), боролся против философов и
деизма; в 1868 г. был королевским исповедником, написал «Ана-
лиз материализма, или Опровержение Системы природы» — про-
тив Рольбаха (1771).
213 «Дух церкви, или Месть первобытного христианства за
грабительство и разгул современных священников», перевод
с английского, Дж. Тренчерд и Т. Гордон — атеизированная
переработка барона Гольбаха и Нэжона, Лондон (Амстердам),
1767, 2 тома.
214 «Попы без маски, или Несправедливости христианской
церкви», соч. Гольбаха, Лондон (Амстердам), 1768.
216 «Воин-философ, - или Трудности религии, предложенные
отцу Мальбраншу», соч. Нэжона и Гольбаха, Лондон (Амстер-
дам), 1768.
216 «Лицемерие священников, или Сборник статей о духовен-
стве», перевод с английского Гольбаха, Лондон, 1767.
217 «Сомнения по поводу религии в сопровождении анализа
теояого-по логического трактата Спинозы», соч. графа Анри

Примечания 519
де-Буленвилера. Лондон, 1767. Труд этот приписывается также
перу де-Пиваль.
218 «Карманная теология, или Сокращенный словарь хри-
стианской религии», аббата Бернье, соч. Гольбаха, Лондон, 1768.
210 Дарбриссель, Робер—основатель и первый аббат об-
щины ордена Фонтевро; согласно легенде, спал с двумя мона-
хинями, чтобы испытать свое целомудрие.
220 Наш Орфей — Кот, см. примеч. 201.
221 Леромен — главный инженер острова Гранады, автор
статей о сахаре в «Энциклопедии».
222 Шателлю, Франсуа-Жан, маркиз (1734—1788)—воен-
ный литератор, член Французской академии с 1775 г.; был
близок к энциклопедистам.
223 Памфлет Дамилавилля, который выдал его за произведе-
ние Вольтера. В «Корреспонденции» Гримма от 15 декабря
1768 г. указано, что он был просмотрен Гольбахом.
224 Намек на. сорок «бессмертных» Французской академии.
225 Шанфор, Никола (1841—1894)—французский писатель,
автор чувствительной драмы «Юная индианка», комедии «Купец
и смирный» и других пьес, а также «Мыслей, афоризмов, анек-
дотов», проникнутых едкой иронией и пессимизмом.
226 Лагарп, Жан-Франсуа (1739—1803) — французский пи-
сатель, теоретик классицизма, автор «Курса литературы» и
трагедий: «Филоктет», «Мелани» и др.
227 Лаблеттри, Ж.-Ф. Рене, аббат (1698—1772) — литера-
тор и историк: переводчик Тацита.
228 Амфион — в древне-греческой мифологии легендарный
поэт и музыкант, сын Юпитера и Антилопы.
22Э Бекер, Сюзанна Шуршо-де-ла-Наз — мать г-жи де-Огаль,
основательница больницы ее имени, большая почитательница
Дидро.
230 Пуэнсинт, А.-А.-Г. (1735—1769) — драматург, автор
пьес «Круг, или модный вечер», «Колдун», пользовавшихся зна-
чительным успехом.
231 «Шотландка»—трагедия Вольтера.
232 Лаверди, Клеман-Шарль-Франсуа (1723—1793)—юрис-
консульт и финансист, был назначен после Бергена на пост
главного контролера финансов (в 1763 г.) по протекции мар-
кизы Помпадур. При нем финансовый кризис обострился.
В 1768 г. был внезапно отстранен от должности.
233 Лашалоте, Луи-Рене де-Казрадек (1701—1785)—гене-
ральный прокурор Реннского парламента, способствовал запре-
щению ордена иезуитов, опубликовав отчет о конституции этого
ордена.
234 Мальзерб (1721—1794)—французский государственный
деятель, сторонник реформ, облегчавших буржуазное развитие
Франции, начальник управления печати, сочувственно относился

520 Примечания
к изданию «Энциклопедии», министр внутренних дел при Лю-
довике ХУ1.
235 Аббат Морелле.
236 Фенуйо-де-Фальоер-де-1\енсей, Шарль-Жорж—французский
писатель, автор драмы в пяти действиях «Честный преступ-
ник» (1767).
237 «Разоблаченное христианство» — атеистическое сочинение
Гольбаха.
238 «Человек в сорок экю» — сочинение Вольтера.
239 «Эризия, или Весталка» — пьеса Фонтенеля.
240 «Карманный словарь» — первое название «Философского
словаря» Вольтера.
241 Дело Лабарра. Де-Лабарр, Жан-Франсуа — молодой дво-
рянин, казненный в 1767 г., за неуважение к религиозной про-
цессии. Вольтер тщетно пытался защитить его.
242 Бедная хуеожнигщ...— Анна-Доротея Тербуш, худож-
ница прусского короля.
243 Принц был у меня инкогнито... Принц Саксонский,
которого Гримм накануне представил Дидро под именем
Эрлиха.
244 «Философские письма» Д. Толанда — вольный пере-
вод с английского Гольбаха; «Письма к Евгении»—со-
чинение Гольбаха; «Священная зараза» — сочинение Голь-
баха, представляющее собой коренную переработку английской
брошюры Д. Тренчерда ; «Исследование пророчеств» — перевод
Гольбаха английской книги А. Коллинза; «Давиду или История
человека по сердцу божию» — вольный перевод Гольбаха англий-
ской книги П. Аннета. Все эти атеистические работы Гольбаха
(в которых принимал участие и Нэжэн) вышли в одно время,
в 1768 г.
245 «Нарцисс на острове Венеры» Мальфилатра.
246 «Сокол» — комическая опера, поставленная в первый раз
19 марта 1772 года.
247 Аббат — Лемонье; см. примеч. 18.
248 Дидро набросал лишь план этого произведения.
249 Речь идет о «Хранителе».
250 Речь идет о мадмуазель Жоден.
251 Один из них...— монах Дом-Дешан (умер в 1774 г.),
автор философского трактата «Истина, или Истинная система»;
был приором.
252 Казанова—первая жена художника Ф.-Ж. Казановы,
была фигуранткой в «Итальянской комедии».
268 Он написал мне из Берлина...— Гримм.
254 Удри, Жан-Батист (1686—1755)— известный француз-
ский художник-анималист.
255 ...две или три довольно веселых вещицы. Несомненно,
«Племянник Рамо», написанный в 1762 г. и пересмотренный
в 1773 г., и «Жак Фаталист».

Примечания 521
256 j\H Даришин — Нарышкин, который сопровождал Дидро
в Петербург.
257 Эйлер, Леонард (1707—1783) — известный немецкий ма-
тематик, академик Петербургской академии наук.
258 Юдициарная астрология, в отличие от астрологии на-
туральной, по учению астрологов, занималась предсказаниями
социально-политических событий.
269 Письма Дидро к Фальконэ публикуются в т. IX на-
стоящего издания.

Указатель имен
Абелар—47.
Авезак-Лавинь—XI.
Альмамон—65.
Анжелика см. Дидро Анжелика.
Анит—141, 512.
Ансельма, мадмуазель—63, 66,
72, 151, 157, 509.
Апицдй Целий—226.
Ариосто—353.
Арну, мадмуазель—56, 200, 204,
212, 216, 221, 228, 229, 508,
515.
Ассез—505.
А стрел см. Лежандр, г-жа.
Бабелон—IX, XI, 505.
Багвиль де—107, 131.
Байон, мадмуазель—428.
Барон см. Гольбах де-, барон.
Барт—326.
Бах де-, г-жа—71.
Бекер, г-жа —487, 519.
Бентинг —479.
Берже—13, 31, 107.
Берже, г-лса—96, 185, 416.
Бержье—407, 417, 518.
Берлиз-61, 70, 72, 73, 418, 508.
Беррье—300.
Бертен Ж.-В.—194-197, 209, 216,
217, 220, 514.
Бецкий—400, 442, 488, 518.
Блан—173.
Бласи де-, г-жа—X, 103,107,185,
223, 250, 313, 315, 318, 369,
380, 381, 383, 391, 398, 399,
402, 412, 414, 419, 420, 422,
440, 441, 443, 446, 448, 455,
457, 460—462, 465, 481—483,
485, 489, 492, 510.
Блондель, г-жа—340, 341, 417.
Бово де- - 53, 508.
Бомбард де—229.
Бон—330.
Борде—436, 468.
Борджа Цезарь—248.
Бофремон де—263.
Бретейль-238, 239, 261.
Бриар—462.
Бризар см. Бритар Ж.-Б.
Бриоше—199.
Бритар Ж.-Б.—209, 464, 514.
Бру—394, 405.
Брут—21, 488.
Буало, мадмуазель—9, 13, 17,38,
82, 93, 107,142,166,174,183—
185, 189, 313, 340, 348, 355,
370, 507.
Буданже—$50, 515.
Бурдалу—271, 516.
Буржель—330.
Бушар—471, 480, 483.
Бушар, г-жа—452, 459, 465, 469,
476,480—483,485,487,489,492.
Буше—432, 434.

Указатель имен
523
Бюффон—135, 181, 192.
Бюффон, г-жа—181.
Бюшлей—86.
Вадлайе, г-жа—261, 516.
Валдье—371.
Валори—144, 418.
Валори, мадмуазель—278.
Ван-Дейк—244.
Вандель де—XI
Ван-Лоо, г-жа—416.
Ван-Лоо, Луи-Мишель—517.
Ван-Лоо, Шарль-Андре-340,381,
416, 417, 426, 432, 434, 455,
&17.
Ван-Свитен—427.
Вателе—193, 330, 337, 514.
Велыпа—373.
Венель—100.
Вергилий—87.
Берне, г-жа—340, 416.
Венсан—431.
Виале-197, 203, 217, 225, 228,
238, 239, 243, 261, 266, 291,
, 374, 428, 514.
Виен де 432.
Виктуар, г-жа—204.
Вилльнев де XVI, 59, 94—96,
107, 136, 141, 145, 146, 291.
Вилькс—418.
Вильям 1—356.
Виньолль де— 204.
Витриши—475.
Вокансон—341.
Воллан, г-жа, мать Софи Вол-
лан-Х, XIII, XIV, XV, 12, 31—
36, 38, 42, 47, 95, 96, 100,104,
121, 122, 142, 173, 175, 178,
179, 185, 186, 202, 206, 210,
213, 230, 238, 243, 250, 253,
273, 291, 321, 467, 512.
Воллап Жан-Робер —X.
Вольтер—84, 89, 91,93,102,140,
204, 212, 221—223, 270, 272,
308, 311, 340, 427, 445, 450,
456, 467, 509 — 511, 514 —
520.
Вуазенон де 140, 512.
Вьелар—195—197.
Галиани—100, 122, 124, 169,181,
190, 449, 459, 467, 477, 510.
Гарго, мадмуазель—409.
Гаррик—347, 350, 517.
Гатти-239, 240, 241, 285, 286,
378, 379, 417, 448, 451, 452,
460, 515.
Гашон—13, 15, 17, 92, 138, 142,
145, 183—185, 259, 294, 305,
332, 339, 361, 370, 371, 375,
376, 480, 483, 487, 489, 492,
507.
Гельвеций—295, 313, 354, 418,
499, 509, 517.
Гельвеций, г-жа—181, 417.
Гельвециус см. Гельвеций.
Гено—436.
Генрих IV—303.
Генья-453, 460.
Георг Ш-183, 513.
Гимар, мадмуазель—441,449,453,
455.
Гиппократ—472.
Глейхен—3, 5, 353, 354,418,459
506.
Глен—297 - 299.
Гоббс-499, 500.
Годе—83, 235, 315, 316, 509.
Голицын -311,372, 384, 385,393—
395,400, 410,411,416,423,427,
441, 447, 456, 476, 477, 481,
482, 486, 490, 491, 517, 518.
Голицына—489, 491.
Гольбах де-, барон—XIII, XVIII,
4, 37, 39, 40, 49, 53, 54, 58-
60, 79, 93, 96, 104, ПО, 117,
123, 133, 137, 143-145, 147,
150-158, 160, 166, 167, 169,
170, 185, 229, 236, 237, 239,
240, 250, 259, 263, 265, 266,
278, 295, 297, 310, 313, 325,
326, 328—331, 333, 346—350,
352—355, 370, 377, 379, 396,
397, 406—408, 413, 420, 437,

524
Указатель имен
449, 453, Г456, 460, 467, 494,
497, 499, 506, 507, 515, 517—
520.1
Гольбах де-, баронесса—39, 60,
104, 105, ПО, 117, 119, 120,
123, 133, 144, 152, 156, 157,
170, 171, 232, 236, 237, 239,240,
247, 248, 263, 264, (295, 310,
329, 331, 336, 370, 377—379,
406, 407, 413, 417-420, 507.
Гомер—39, 84, 87, 243, 255, 490.
Гондуэн, г-жа—103.
Гораций—39, 382, 456.
Гра—470.
Грани ре де-, г-жа—395, 420.
Грае—291, 447.
Гримм—XI—ХШ, XVI, 4, 5, 7,
9, 12, 17, 38,41,42, 46, 47,53,
54, 72, 73, 83, 86, 88—90,92—
97, 99, 100, 102, 103, 122,124,
127, 136, 157, 158, 161, 162,
170, 174, 175, 179, 181, 183,
186, 191, 194, 199, 205, 210,
213, 217, 221, 228, 236—238,
240—242, 246, 254, 263—266,
273, 278, 285, 297, 299, 310,
311, 314, 316, 318, 327, 337,
361, 363, 369, 377, 379, 396,
397, 400, 404, 406, 408, 411,
417, 428, 453, 456, 460, 463,
465, 467, 470, 476, 477, 482,
483, 490, 492, 507, 511, 514—
517, 519, 520.
Гриффе—285.
Грожан—252.
Гур вилль—467.
Гэрмей—464.
Давид—37.
Даламбер—42, 45, 59, 84, 189,
208, 261, 280, 292, 329, 330,
337, 341, 373, 436, 468, 469,
472, 498, 506, 508—510, 512.
Дален см. Даленвилль.
Даленвилль—104, 122—124, 152,
217, 218, 263, 296, 331, 347,
417.
Далигр—437.
Дамилавнлль- 82/ 83, 86—88, 90,
93, 95, 96, 107, ;110, 116, 133,
135, 137, 150, 153, 155, 170,
175, 176, 178, 183, 187, 19S,
218, 221, 224, 230, 233, 234, 253,
266, 268, 278, 285, 290, 292,
297, 306, 311, 314, 316, 327,
330, 333, 336,386, 398,400, 406,
412, 417, 423, 428, 435, 440,
442, 446, 455, [509, 515, ,516,
518, 519.
Дамьен—115, 511.
Дарбриссель—415, 519.
Даржан—109, 511.
Даржанталь—102, 510.
Даржансон—202—204.
Дарсе—418.
Девэн—426.
Дегильон—438, 43,9.
Декарт—326.
Дедавилльменю—439, 440.
Делавилльменю, г-жа—440.
Демаре—12, 86, 176.
Демаре, мадмуазель—32.
Демокрит—472.
Денво—438, 441.
Депон—411.
Десклавелль, г-жа—94, 217.
Дестейн де 381, 395, 518.
Детт, мадмуазель—114/116, 144,
511.
Детуш—464.
Дефорж—256.
Дешан, мадмуазель—143, 318.
Джемс—407, 418.
Джонсон—163.
Дидро, аббат, брат Дсни Дидро,—
10, 11, 14, 18-20, 22, 24—27,
32, 92, 180, 261, 296,507, 513.
Дидро Анжелика (в замужестве
де-Вандель),дочь Дени Дидро,—
XIV, XV, 171, 179, 192, 193,
218, 225, 262, 304, 314, 318,
399, 400, 417, 419, 428, 446,
457, 458,461,465,466,468,472,
477, 490, 505, 513.

Указатель имен
525
Дидро, г-жа, жена Дени Дидро—
XIV, 92, 157, 192, 218, 250,
318, 329, 330, 426, 446, 466,
468, 478, 517.
Дидро, Дидье, отец Дени Дидро—
9, И, 22, 27.
Дижон—380, 382, 387, 388, 393,
395, 396, 399, 403, 404, 419,
420, 447, 466, 480, 492, 507.
Дижон, г-жа—480, 492, 507.
Диэго дон—338—340, 372, 375.
Диэску (Диэскау)де 160—163,
165, 166, 513.
Добантон—341.
Доберваль—209.
Долиньи, мадмуазель —462, 464.
Дом-Дешан—498, 520.
Домон—41, 507.
Дорваль—142.
Дормессон-Дамбуаль — 413, 448,
508.
Дорме, мадмуазель—409.
Дуайен—408.
Дэн—59.
Дэн, г-жа-39, 49,51,55, 70—72,.
104, 106, ПО, 113, 117, 120,
123, 131—133, 144, 150, 155,
160, 170, 171, 224, 296, 314,
406, 409, 417, 424, 507, 511.
Дэн, сын г-жи Дэн,—122, 132,
174, 418, 511.
Дюбуа-294.
Дюбюк—392, 402, 446, 449, 455,
469, 473.
Дюваль—175, 176, 250, 318, 361,
371, 480.
Дюкло—292, 385, 409, 410, 423,
454, 464.
Дюкло, г-жа, —234,410, 435,436,
454.
Дюкро—VIII, IX, XI.
Дюкюдрей—327.
Дюма—495.
Дюмок-432.
Дюмон—363.
Дюмонсе—92.
Дюнати-474, 475.
Дюиерье—437.
Дюрас—439.
Дядюшка Уп см. Уи.
Евринид—87.
Екатерина И—XVI, 328,400,401,
426, 441, 482-486, 488, 489,
491, 505, 512, 517, 518.
Жермен, г-жа —339.
Жилле де- —83, 86, 91, 97, 253.
Жоден, мадмуазель—469, 520.
Жокур де- 155, 187, 512.
Жоффрен, г-жа—122-124, 162,
249, 399, 511.
Иде —59.
Императрица еле. Екатерина И.
Казанова, г-жа—473, 476, 520.
Казанова Ф.-Ж., художник—473,
520.
Калас—269, 270, 277, 292, 295,
307, 340, 516.
Калигула—450.
Караман де 204, 514.
Карвальо—218, 515.
Карл ХП-133.
Кармонтель—376, 517.
Кастр (Кастри) де- —161, 310,
513.
Кленшан-199, 200.
Клеопатра—484.
Клермон Дамбуаз—204.
Клере, мадмуазель—269.
Клеро—280, 341, 517.
Клерон, г-жа—180, 513.
Князь см. Голицын.
Коален де-, г-жа-449, 453, 455.
Коже—427.
Ко'йэ—141, 361, 418, 506, 509,
512.
Коллардо—180, 186, 513.
Колле -238, 515.
Коллен-де-Сен-Марк — 323—325,
343.
Комюс (Ледрю)—253, 273, 516.

526
Указатель имен
Коо—406—408, 413, 416, 425.
Корнель—272, 311 509.
Кот де- —379, 417, 517—519.
Кошен—432—435.
Краммер-223, 224.
Кребидьон—223.
Креёц—418.
Кромвель—21.
Ксименес де 7, 85, 157, 158,
506.
Круамар—386, 406, 418.
Куртейль де 82, 83, 90, 97,
292.
Лабарр де 445, 520.
Лаблеттри—429, 430, 519.
Лаборд—441.
Лабурдоннуа де-, г-жа—151, 165.
Лавалетт—271, 516.
Лаверди—438, 443, 519.
Лагарп-226, 519.
Лагир де 279, 516.
Лакондамин—189, 262, 514.
Лашв дс-Жюлли—103, 511.
Ламартилдьер де-, г-жа—210.
Ламот—381, 416.
Ламуаньон—437, 438.
Лапорт де 194, 514.
Ларошфуко—500.
Ларю де 337, 342, 393.
Ларюэтт де-, г-жа—471.
Латур—341.
Латуш—54.
Лафар де-, г-жа—403.
Лафарг—317, 443, 445, 447.
Лафарг, г-жа—317.
Лафермьер де 227.
Лафонтен—419, 507.
Лашалоте—439, 519.
Лашоссэ—464.
Лебретон—41, 210, 220, 223,224,
229, 230, 238, 317, 508,
Лебретон, г-жа—210, 295, 317,
515.
Левкип—472.
Легран—338, 340.
Ледье—IX, XI, 505.
Лежандр—X, 35, 57, 315, 361,
369, 447, 506.
Лежандр, г-жа—X, XII, XIV, XV,
6, 9, 13, 14, 32, 34, 36, 38, 39,
42, 54, 57, 86, 95, 96, 99, 101,
102, 104, 120—122, 133, 135—
137, 139, 140-142, 145—147,
150, 162, 174-176, 180, 185,
194, 197, 198, 200-203, 205,
208, 210, 216, 220, 222, 227,
229, 230, 232, 234, 237, 243,
244, 250, 252, 254, 256-258,
261, 262, 268, 269, 283, 284,
305, 309, 312, 315, 321, 325,
339, 340, 371, 380, 382, 386,
387, 393, 395, 398-400, 404,
405, 413, 420—422, 471, 476,
506, 507, 512, 516, 518.
Лежандр Эмилия, мадмуазель—
14, 94, 381, 507.
Лейбниц—129.
Лекюйе—444.
Лемонье—13, 17, 42, 462, 483,
507, 508, 520.
Лемуан—431, 433, 434.
Ленотр—303, 517.
Лепри, г-жа—191.
Леромен—417, 519.
Леруа Жюльен—255, 516.
Леруа Шарль-Жорж—119, 122—
124, 127, 131, 136, 174, 239—
241, 247, 263, 418, 511, 512.
Леспинас де-, мадмуазель—330,
469, 472.
Лимож де 193, 514.
Локк—499, 500.
Лораге де 183, 199, 200, 212,
216, 221, 222, 228, 418, 462,
513, 515.
Лоу—462.
Луиза, г-жа—204.
Лукрециа—130, 511.
Людовик XIV—303, 506.
Людовик XV—134, 285.
Магон—152, 153.
Д'аварини—387.

Указатель имен
527
Макиавелли—285.
Малагрида—223, 515.
Малборо-301, 517.
Мальзерб—441, 519.
Мансар—319.
Марен—173, 447, 448, 451, 454,
456.
Мариэтт—295.
Марк Аврелий—227.
Мармонтель-160, 326, 327, 332,
426, 429, 465, 513.
Марсон—140—142, 146, 512.
Марте—159, 160.
Мелит—141, 512.
Меньер де 324, 325.
Меран—175.
Мерлен—327.
Метастазио—268, 516.
Микельанджело—278, 293, 294.
Мило—431-434.
Мишель—426.
Mo де 82.
Mo де-, г-жа —236, 237, 241,
398, 436, 448.
Молэ—462, 464, 471.
Мольер—326.
Монморанси де—204.
Монсе де 238.
Монтами де- —42, 46, 70, 218,
229, 318, 381, 508.
Монтескье—287, 288, 301, 358,
427, 517.
Моптиньи де 210.
Мопертюи—45, 153, 508.
Моду де—437.
Морелле—330, 417, 441,462,465,
469, 510, 520.
Морфиза см. Воллан, г-жа.
Муатт-431—433.
Наришин см. Нарышкин.
Нарышкин—480, 481, 484, 521.
Неепс де-, г-жа—57.
Неккер—465, 469.
Нерон—450.
Нефон де- — 297, 314, 354, 456.
Нивелль де—418.
Нэжон—327, 382, 393, 404, 417г
428, 456, 517, 518, 520.
Ожэ—464.
Оливе—101, 510.
Омелан—318.
Омер-де-Флери—312.
Налиссо—101, 140, 510.
Панкук—470, 471.
Иантен—449.
Пари, г-жа—183.
Парис, викарий—133, 511.
Парсеваль де 398, 399.
Паскаль—14.
Патлен—316.
Перронче—340, 347, 375, 376^
465, 471, 517.
Петр 1-133,135, 518.
Пигалдь-431, 432, 435.
Пирон—263, 516.
Ниссо—235.
Платон—92, 255, 300.
Плиний—490.
Плутарх—134.
Полизи—210.
Иолиньяк де-, г-жа—238.
Поммье—431.
Помпадур дс-, г-жа—101, 510.
Помпиныш де 101, 229, 230г
510.
Иортайль, г-жа—200.
Прада де 10, 507.
Прессиньи де-, г-жа—68, 71.
Иризи де 13, 17, 35, 56, 82,.
137, 174, 185, 266, 313, 507.
Прэвиль, г-жа—462, 464.
Пти—7, 506.
Иу8о-292.
Пуссен—398.
Пуэнсинне—437, 519.
Пюи дю 84.
Рабле-314, 443.
Рамзай—340.
Рандю—175.
Расин—84, 171, 258, 509, 516.

528
Указатель имен
Рафаэль—381.
Рафаэль, художник—294,
Регул Марк-Атилий—115, 511.
Рейналь-200, 254, 261, 273,285,
417, 514.
Рессегье—101, 510.
Ретель Мазарини—313.
Рибалье—427.
Ривьер де-да 401, 518.
Риккобони, г-жа—180, 265, 513.
Ричардсон—201, 293, 510.
Ришелье—474.
Робек де-, г-жа—140.
Родье—122.
Родье, г-жа—122, 148.
Роже—12, 269.
Ру—418.
Pv8e де- —203, 204, 514.
Руссо Жан-Жак—6, 168, 242, 251,
252, 273, 373, 506, 515, 516.
Рюльер—429.
Саади—74, 75, 78.
Сабатен Ланжак—429, 435.
Оалиньяк де- —X—XII, 96, 107,
142, 185, 314, 317, 318, 510.
Оалиньяк де-, г-жа, см. Бласи
де-, г-жа.
Оалиньяк Мелани де-, мадмуа-
зель—250, 332, 343, 360, 361,
510.
Оалиньяк Файолль—X, 250, 260,
318, 392, 393, 510.
Саллье—438.
Сальверт де 470, 473.
Сальверт де-, г-жа—470.
Санчец-150, 512.
Санчо дон-359, 360.
Оартин до- —298, 321, 445, 468.
Сафо—92.
Светони—450.
Севелепж де 361.
Севипье де-, г-жа, —131, 510,
611.
Сегюр де 162, 513.
Сегюр де-, г-жа—162.
Седэи—461, 464, 500.
Селадон см. Марсон.
Сен-Жени де 86, 93, 100,175,
178.
Сен-Жермен—49, 508.
Сен-Ламбер де 5, 52, 89, 92,
94, 101, 151, 228, 285, 327, 373,
418, 506.
Сен-Марк см, Коллен-де-Сен-
Марк.
Сен-Фаржо—449.
Сен-Флорантен де- —216, 255,
399, 435, 437, 439, 443, 514.
Сеннвилль—471.
Сент-Обен де-, г-жа—40, 69, 71,
72.
Сент-Перин—456.
Сент-Эвремон—120, 511
Сефи 1—151, 512.
Силуэтт де 46, 79, 508.
Скарлатти—94, 510.
Сорэн-88, 93, 99, 102, 171,186,
190, 199, 217, 259, 509.
Софи, г-жа—204.
Софокл—87.
Софья, царовна—135.
Сталь де-, г-жа—437, 518.
Стерн—314.
Стуфф—434.
Суфло—375.
Сципион—21.
Сюар-237, 239—241, 244, 247—
249, 258, 263, 264, 296, 301,
331, 362, 370, 377, 378, 417,
420—422, 428, 515.
Сюсси де 53.
Сюсси де-, г-жа, —71.
Таванн де 204.
Тансен, г-жа—293.
Тарже—452.
Тацит—135, 450.
Тербуш, г-жа—451, 452, 520.
Террасой—462.
Тибулл—149, 512.
Тиверий—450.
Тилле—176.
Тирьо-187, 188, 224.

Указатель имен
529
Толанда—460, 520.
Тома—325, 326, 517.
Троншен—XY11,323,436,446,517.
Трессан де 391, 398, 518.
Труар—446, 453, 460.
Труар, г-жа—375.
Трюден—99, 469, 476.
Трюден, г-жа—469, 476.
Ту де 475.
Турне—505.
Удето, г-жа—5, 41,52,53, 92,94,
228, 237, 244, 506.
Удри-479, 520.
Уи—49, 50, 65, 69, 79, 104, 105,
110—112, 118, 119, 127, 133,
137, 143, 149-151, 155, 156,
164, 167, 183, 508.
Урания см. Лежандр, г-жа.
Фальбер де 441, 455, 520.
Фальконэ—V1I1, 393, 400, 433,
435, 467, 495, 518.
Фанфан—376.
Фаржес де- —158, 210.
Фарр де-ла- (Рувр де-)—30.
Фелиппо—435.
Филипп, г-жа—439.
Филиппе, мисс—143.
Фиц-Джемс—204, 614. .
Флавакур де-, г-жа—460.
Фолле—249.
Фонтэнь—318.
Фрерон—ЮЗ, 500, 510.
Фридрих II—109, 508, 511.
Фуко—434.
Фурмон—142, 157, 174, 175, 186.
Хоу, мисс—201, 202.
Цезарь—21, 484.
Честерфилд—287—289, 301, 517.
Шанфор-429, 519.
Шапп-176,177.
Шармуа де-, г-жа—62, 122, 132.
Шаролуа де 324.
Шарон—61, 508.
Шателлю—418, 519.
Шекспир—347, 350.
Шистр де- —122—124.
Шистр де-, г-жа—122—124.
Штудниц (Шведнисс)-396, 518.
Шуаведь, г-жа—417, 429.
Эврар—450.
Эврар, г-жа—410.
Эйлер—489, 521.
Эли-де-Бомон—295, 306.
Эпиктет—456
Эпине—96.
Эпине, г-жа—41, 86, 93, 94, 96,
98—100, 102 — 104, 116, 121,
152, 170, 173, 181, 190, 205,
217, 223, 236, 237, 239, 240,
241, 264, 265, 278, 285, 297,
310, 311, 327, 397, 436, 506,
510.
Юм Давид—351, 352, 517.
Юс, мадмуавель—194—196, 209,
216, 514.

Перечень иллюстраций
1. Дидро. С портрета маслом М. Ван-Лоо (Лувр, Париж). VI—VII
2. Часть плана Парижа с улицами и местами, о которых
Дидро упоминает в своих письмах. Из плана Парижа,
составленного в 1763 г. Деьармом. . . VIII—IX
3. Каскад в Марли. С грае, и рис. Риьо (Госуд. Музей
Изобр. Искусств в Москве) 8—9
4. Пале-Рояль. С грае, и рис. Рию (Госуд. Музей Изобр.
Искусств в Москве). 32—33
5. Поль Гольбах. С рис. Кармонтеля. 40—41
6. Г-жа Удето. С портрета, приписываемого Фрагонару. 48—49
7. Г-жа Эпинэ. С грае. Пуассона по портрету Лгютара
(Музей в Женеве)/ 96—97
8. Галиани. С рисунка неизвестного художника 104—105
9. Г-жа Жоффрен. С грае. Миже (Госуд. Музеи Изобр.
Искусств в Москве) 120—121
10. М. Гримм. С грае. Тардье по рис. Кармонтеля. . . 216—217
11. Сена у дворца Тюильри в Париже. С грае, и рис. Риго
(Госуд. Музей Изобр. Искусств в Москве) 232—233
12. Рейналь. С грае. Сент-Обсна (Госуд. Музей Изобр.
Искусств в Москве) 272—273
13. Каштановая аллея в Версальском парке. С грае, и рис.
Риго (Госуд. Музей Изобр. Искусств в Москве) . . 304—305
14. Гельвеций. С грае. Волитера (Госуд. Музей Изобр.
Искусств в Москве). . . , , , f f . , . 312—313

532
Перечень иллюстраций
15. Мармонтель. G грае. Дюшепа (Госуд. Музей Изобр.
Искусств в Москве) 328—329
16. Тюильри. С грае, и рис. Риго (Госуд. Музей Изобр.
Искусств в Москве) 336—387
17. Д. М. Голицын. G грае. Тардье по портрету Друэ
(Госуд. Музей Изобр. Искусств в Москве) 384—386
18. Фасад старого Лувра. С грае, и рис. Риго (Госуд. Музей
Изобр. Искусств в Москве) 432—433

Содержание
Воллан VII
Письмо 1 (1) 3
Письмо 2 (2) 6
Письмо 3 (5) 9
Письмо 4 (8) 10
Письмо 5 (9) 13
Письмо 6 (11) 18
Письмо 7 (12) 22
Письмо 8 (13) 23
Письмо 9 (14) 31
Письмо 10 (16) 39
Письмо 11 (20) 42
Письмо 12 (21) 48
Письмо 13 (22) 54
Письмо 14 (23) 55
Письмо 15 (24) 60
Письмо 16 (25) 79
Письмо 17 (30) 82
Письмо 18 (32) 86
Письмо 19 (34) 89
Письмо 20 (35) 93
Письмо 21 (36) 98
Письмо 22 (37) 100
Письмо 23 (38) 104
Письмо 24 (42) 106
Письмо 25 (44) ПО
Письмо 26 (47) 122
Письмо 27 (48) 138
Письмо 28 (49) 147
Письмо 29 (50) 154
Письмо 30 (52) 159
Письмо 31 (56) 178
Письмо 32 (57). 184
Письмо 33 (59) 193
Письмо 34 (60) 198
Письмо 35 (61) 200
Письмо 36 (62) 205
Письмо 37 (63) 210
Письмо 38 (64) ...... 214
Письмо 39 (65) 218
Письмо 40 (66) 222
Письмо 41 (67) 225
Письмо 42 (69) 231
Письмо 43 (70) 238
Письмо 44 (72) -246
Письмо 45 (73) 253
Письмо 46 (74) ...... 267

Письмо 47 (75) ...... 262
Письмо 48 (76) 267
Письмо 49 (77) 271
Письмо 50 (78) 274
Письмо 51 (83) 278
Письмо 52 (84) 283
Письмо 53 (87) 292
Письмо 54 (88) 296
Письмо 55 (89) 299
Письмо 56 (91) 306
Письмо 57 (92) 310
Письмо 58 (93) 313
Письмо 59 (94) 3l6
Письмо 60 (104) 321
Письмо 61 (108) 322
Письмо 62 (ПО) . ... 328
Письмо 63 (111) 333
Письмо 64 (114) 337
Письмо 65 (115) 343
Письмо 66 (116) ... .348
Письмо 67 (119) 355
Письмо 68 (120) .... . 360
Письмо 69 (123) . ... 369
Письмо 70 (127) 374
Письмо 71 (138) 380
Письмо 72 (139) . . . . 386
Письмо 73 (140) 394
Письмо 74 (141) 402
Письмо 75 (142) 412
Письмо 76 (143) 417
Письмо 77 (144) 426
Письмо 78 (148) 428
Письмо 79 (150) 437
Письмо 80 (152) 443
Письмо 81 (156) 448
Письмо 82 (157) 451
Письмо 83 (158) 454
Письмо 84 (163) ..... 461
Письмо 85 (164) 463
Письмо 86 (165) 466
Письмо 87 (166) 470
Письмо 88 (167) 474
Письмо 89 (175) ..... 477
Письмо 90 (180) 478
Письмо 91 (181) 480
Письмо 92 (182) 482
Письмо 93 (183) 483
Письмо 94 (184) 485
Письмо 95 (186) 487
Письмо 96 (187) 491
Фрагменты писем без даты 493
Примечания.. . . 505
У к а з а т е л ь и м е н . . .
Перечень иллюстраций 521

Редактор Л. Я. Рейн гард
Художественная редакция
М. П. Сокольников
Литер.-технвческ. наблюде-
ние В. В. Ч е ш я х и н а
Техническая редакция
Л. А. Ф р я з и н о в а
*«*
Сдано в набор 28/IV—36 г.
Подпис. к печати 29/1—37 г.
Тираж 5 300. Уполн. Глав-
лат а Б-30136. Зак. типогр.
M 721: сАс.» 228. Инд.А—1.
Бум. 82ХИ01/*. П. л. 335/,
У.а.л. 28,2.
***
Отпечатано на. ф-ке кнаго
«Красный пролетарий»,
Партивдата . ЦК ВКП(б).
Москва, Краснопролетар-
ская, 16.
Цена Р. 9.00
Переплет Р. 2.00

ОПЕЧАТКИ
Стр.
XI
53
107
173
374
514
386
307
•
Строка
14 сн.
17 сн.
6 сн.
11 сн.
7 св.
17 св.
И св.
4 св.
Напечатано:
М. Гриму
с ним
Это
цыгапов
Виаде
ГОос
нужные
...и его
Следует:
М. Гримму
с ними
Этот
цыганок
Виале
Юс
нежные
... и его*
Дидро, Собр. соч., т. VIII

1
■ I

>
ДЕНИ I
дидро ;
СОЧИНЕНИЯ
ACADEMIA.