ISSN 0130-1440
"Knowledge itself is power "(F.Bacon)
ЗНАНИЕ- СИЛА
95

-
Борис Клейн.
«Солнечная
пирамида»
Художественный образ
помогает проникновению в
тонкий мир непроявленных
форм. Современный физик
надеется достичь того же.
Правда, придется
полностью сменить парадигму
науки, а заодно — и
картину мира. Читайте об этом
в беседе Виталия Пацюко-
ва с автором теории
физического вакуума.

В Н О М Е Р Е 103
3 Письмо в редакцию
Э. Бормашенко
МЫСЛЬ И ПОСТУПОК 108
ОБРАЗУЮТ СТРУКТУРУ
БЫТИЯ
5 Беседы о социологии
С. Климова 116
МЫ СТАЛИ НЕ ХУЖЕ,
А ГИБЧЕ
12 Демократия на распутье
Э. Соловьев 120
ЧТОБЫ МИР ДО ВРЕМЕНИ
НЕ ПРЕВРАТИЛСЯ В АД
21 Во всем мире
121
122
22 Курьер наука ■ техники
24 М. Поповский
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
31 Во всем мире
32 Клуб «Гипотеза»
Г. Шипов, В. Пацюков
СЦЕНАРИЙ
РОЖДЕНИЯ МАТЕРИИ
44 Курьер науки ■ техники
46 Продолжение темы
Г. Георгиев
ГЕНЫ И МЕТАСТАЗЫ
49 История простых вещей
50 Будни науки
С Самойлов
ВЫРАСТЕТ ЛИ У ДРАКОНА
НОВАЯ ГОЛОВА, ИЛИ
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО
56 Экспедиции, поиски н находки
R Янин
НОВГОРОД
67 Библейские смыслы
Б. Берман
УРОКИ КАИНА
73 Понемногу о многом
76 Понять историю — понять себя
А Киличенков
1904-1905:
СЛУЧАЙНО ПРОИГРАННАЯ
ВОЙНА?
84 В. Панин
ЛЕГЕНДЫ И ФАКТЫ
РУССКО-ЯПОНСКОЙ
войны
91 Во всем мире
95 ЛИЦЕЙ:
96 Курс лекций
История эададиой цивилизации
XX века
Б. Меерсон, Д. Прокудин
ТОТАЛИТАРИЗМ
128
Консультация психолога
R Лосева, А Лунъков
ПОЧЕМУ МЫ БОИМСЯ
ШКОЛЫ?
Мемуары
С. Смирнов
ОТБЛЕСКИ ВТОРОЙ
ШКОЛЫ
Самоучитель
R Строите
СВЕРИМ НАШИ
ЗАБЛУЖДЕНИЯ
Письмо
А Гусев
ДАЧНАЯ ПЕДАГОГИКА
Волшебный фопврь
Время и мы
Р. Фрумкина
ВНУТРИ ИСТОРИИ
Плвнета у нас одна
130 Российский унострой
А Цирульников
ГОСУДАРЬ ТЫ МОЙ,
ДИТЯТКО...
138 Мозаика
139 Уроки истории
В. Сойфер
ТРОФИМ ДЕНИСОВИЧ
ЛЫСЕНКО
153 Исторический детектив
А Бурлинова
КОРОЛЕВА ШПИОНАЖА
На развороте
использованы иллюстрации
к статьям
«Трофим Денисович Лысенко»,
«Как росла книга»,
«Сценарий рождения материи».

Редакция:
И. Бейненсон
Г. Вельская
B. Брель
И. Вирко
(зам. главного редактора)
C. Глейзер
М. Курячая
Ю. Лексин
A. Леонович
И. Прусс
И. Розовская
И. Умнова
Н. Федотова
Г. Шевелева
B. Янкулин
(зам. главного редактора)
Заведующая редакцией
А. Гришаева
Художественный редактор
Л. Розанова
Оформление
А. Обросковой
Корректор
И. Любавина
Технический редактор
О. Савенкова
Сдано в набор 29.04.95 Подписано к печати 26.06.95
Формат 70X100 1/16. Офсетная печать. Печ. л.
10,0. Усл. печ. л. 13,0. Уч.-иэд, л. 16^3. Усл. кр,-
отг. 52,00 Тирах 16 200 экз. Заказ 499
Адрес редакции: 113114, Москва, Кожевническая
ул., 19, строение 6. Тел. 235-89-35
Ордена Трудового Красного Знамени Чеховский
полиграфический комбинат Комитета Российской
Федерации по печати 142300, г. Чехов Московской
области
Цена свободная
Индекс 70332
ЗНАНИЕ - ™
СИЛА 7/95
Ежемесячный
научно-посул ярныа
■ научно-художественный
журнал для молодежи
№ 7 (817)
Издается е 1926 года
Зарегистрирован 23.01.1995 годя
Регистрационный № 013253
Журнал издается под эгидой
Международной ассоциации «Знание»
Главный редактор
Г. А. Зеленко
X
Ф
D
о
ом
ЕВ
£1
Дорогие друзья!
И снова
на пороге —
подписка.
Жизнь идет,
события
развиваются,
но для подлинных
ценителей
знание
в любые времена
остается
в силе.
Ужв70лет
журнал жив
своим читателем.
Надеемся,
и дальше
мы пребудем
вместе
друг с другом.
71
D
а
Из общего тиража журналаТЗОО тысяч эк-
••мпляров производятся по заказу
института «Открытое общество», который
ежемесячно направляет их в библиотеки Рос- <jp
сии и ряда стран СНГ. g
© «Знание — сила», 1995 г. ям U
«НЕ ТАК!»
Совместная
передача
журнала
«Знание—си/ia»
и Алексея Бенедиктова
на волнах
радиостанции
«Эхо Москвы»
Слушайте
передачу
«Не так! ...»
каждую
субботу
в 18.15
на средних
ультракоротких волнах,
£1
Ф
D
О
0X1
ЕВ
в.
£)
71
Гч
X
D
0
а
OJ

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Мысль и поступок
образуют структуру бытия
В 1919 году Людвиг Витгенштейн написал странную книгу. Само появление
ее на свет сопровождалось событиями необычайными. Гений логики, друг и
учитель Витгенштейна Бертран Рассел напишет к ней предисловие, из
которого Витгенштейн заключит, что Рассел в книге ничего не понял. Чтобы
не обижать учителя, Витгенштейн принимает решение книгу не публиковать.
Для хорошей книги разве имеет значение, выйдет она на сто лет раньше или
позже?
Хороша или плоха та, довоенная, Европа, но она в состоянии была
рождать людей, которые не только могли писать в окопах «Логико-
философский трактат», но и из соображений чести отказаться от его
публикации. Невероятная прозрачность мысли (вовсе не тождественная
легкости ее понимания) сопровождала рождение онтологии; Витгенштейном
выполнялось именно и специфически философское усилие, вкус которого
помалу забудется в тридцатые годы, когда философию придавит своими
успехами и величием громада теоретической физики, а еще через
десятилетие человечеству будет уже не до философии. Форма, выбранная
Витгенштейном в «Трактате», обязывает. В первую очередь обязывает мыслить и
высказываться ясно. Автор набрался решимости переформулировать мир в
чеканном стиле «Логико-философского трактата».
Прошел ли даром XX век? Если ожидать от человечества того, что оно
чему-либо научилось, то да. Бюргеру по-прежнему булка с маслом и перина
дороже ближнего своего, в России по-прежнему дурны дороги, политики, как
и встарь, готовы превратить нас в пушечное мясо и при надобности, уж
будьте уверены, запихнуть несогласных за колючую проволоку.
Умным людям, однако, удалось еще раз понять мир и нанести
«тончайшей кисточкой из верблюжьей шерсти» еще один микрон смыслов на сферу
человеческого духа. Мераб Мамардашвили сказал, что Декарт остается
живым до тех пор, пока мы удерживаем его живым. XX веку, может быть,
как никакому другому удалось удержать культуру живой. Хайдеггер,
Витгенштейн, Мамардашвили, Фейерабенд, Рассел, Фуко сохранили для XXI века
Гераклита, Декарта и Канта.
XX век родил время, не время физических процессов, не четвертую
координату теории относительности, не время-деньги, но время мира, с
ужасающей скоростью превращающее будущее в прошлое. Время,
заставляющее выполнить самое трудное — акт мышления, здесь и сейчас. Время,
покусившееся на самую кровавую химеру в истории человечества,— вечную
и абсолютную истину. Не случайно Мераб Мамардашвили говорил: энергия
истины, энергия видения истины часто питает мировое зло. Смыслы
существуют только локально, пространство смыслов образуется только в данной
точке вместе с его носителем — человеком. Единственный способ
удерживать смыслы — это мыслить их в данной точке пространства и времени.
Эйнштейн провозгласил: нет никакого таинственного тяготения — есть
структура пространства-времени. Следуя безупречной логике гения, мы
можем повторить за ним: нет никакой таинственной Сверхистины — есть
структура Бытия.
Наше столетие едва ли сможет поделиться с потомками ценными
соображениями в области этики. Мартин Хайдеггер и вовсе развел руками:
не вижу того авторитета, от которого может быть предложена новая этика.
Людвиг Витгенштейн считал этические предложения невозможными, призна-

х| вая примат поступка перед словом. Однако и поступок реализует, по-
JI видимому, лишь местный, локальный смысл, и не более того. Дав хулигану
gl по морде, мы можем сохранить чувство собственного достоинства, но вряд ли
н | стоит надеяться, что при этом мы совершили акт исправления человечества.
ai Но честь и достоинство разве не стоят того, чтобы совершать поступки?
о I Истекающий век окончательно обессмыслил кровавую бойню войн. За что
в| воевали герои второй мировой? За то, чтобы освободить пленных Аушвица,
£| или за то, чтобы запихнуть за решетки мыслящую часть люден, населявших
*: Восточную Европу?
«I За что воевали Ростропович и Смоктуновский в августе девяносто
g >. I первого? За идеалы демократии или за то, чтобы усадить в Белый дом
• ё I первого секретаря обкома КПСС и учинить геноцид чеченского народа? Не
| s' будем, однако, забывать того, что Сократ, Декарт и Витгенштейн воевали и
£*| воевали храбро. Ненавидевший войну Оруэлл, когда немцы напали на его
ш з | родину, воскликнул: Англия, моя бедная Англия, что я могу для тебя сделать?
о>' И не остался в стороне. Есть такие ситуации, когда мужчина не может
остаться в стороне. Ну не мог Мераб Мамардашвили не сказать, что он
думает о Звнаде Гамсахурдиа, хоти уж он-то наверное знал, что человечество
не подлежит исправлению. Но он не мог и уронить достоинства философа,
не реализовав акт мышления и не артикулировав его немедленно, здесь и
сейчас.
Мысль и поступок образуют структуру бытия, нам дано в этом
участвовать, мало ли этого? Сама смерть мыслители (Сократа и
Мамардашвили) подчас образует эту структуру и обеспечивает передаваемость смыслов.
Философам не случайно не удаютсн рассуждения на темы нации,
государства. Не удаются из-за невозможности мыслить сам обсуждаемый
предмет. Философ не может мыслить массами людей, нет у него в арсенале
средств дли подобного обдумывания. Структура бытия запрещает редукции к
единственно верным решениям.
Химера истины, которую можно схватить за хвост, зафиксировать и
рядом с ней удовлетворенно прикорнуть, потрепана все-таки основательно.
Сон разума упорно рождает только чудовищ. И потрепали эту злокозненную
химеру Пол Фейерабенд, Василий Васильевич Налимов и Сергей Викторович
Мейен. Понимание бытия не только допускает, но требует всех возможных
его интерпретаций. Anything goes! В мышлении все дозволено! И не только
дозволено, но и необходимо. В один и тот же момент, в одной и той же точке
структуру бытия образуют все возможные его представления. Выбор одного
из них, фиксация одной из интерпретаций обусловлена ограниченными
возможностями нашего сознания. Эта фиксация, приводящая к охлопыванию
бытня, лежит в основе нашей возможности познавать мир и ограничивает
способность понимать мир. Нам очень хочется опереться на что-нибудь
надежное. Ну хотя бы на «вечные» законы логики. Однако наша уверенность
в том, что Бог подчиняется законам логической онтологии, с одной стороны,
свидетельство слабости нашего сознании, а с другой — его чудовищной
самоуверенности. Мы все еще наивно думаем, что в состоянии понимать Его
промысел и толковать Его знаки.
Грядущий век требует нового понимания Бытия, что предполагает четкое
разграничение Мира и Бытия. Бытие осознается как продукт
упорядочивающей силы сознания. Мир сводится к бытию посредством языка. Самое же
интересное разыгрывается на границах Мира и Бытия. Направимся же в путь
к этим границам. Как любил повторять Мераб Мамардашвилн, человек —
это, с одной стороны, уснлне стать человеком, а с другой — это
передаваемость человека. Несмотря на кошмары уходящего века, передаваемость эта
не нарушилась. Мы в состоянии удерживать живыми Борхеса и Хайдеггера,
Рассела и Витгенштейна. •
| Эдуард БОРМАШЕНКО,
5 преподаватель гимназии ОЧАГ,
„i г. Харьков
I *
п

БЕСЕДЫ О СОЦИОЛОГИИ
Светлана Климова
Мы стали не хуже,
а гибче
«Чтобы понравиться другому человеку, надо...»
Чем вы закончите эту фразу? Вы считаете, что нравятся
прежде всего те, у кого есть деньги, связи, кто хорошо
одет? Или те, кто может показать себя и свое хорошее
к другому отношение? А может, важнее быть самим собой?
Быть открытым другому, понимать и уважать его?
Но вы можете предпочесть и иное утверждение: нравятся те,
кто не высовывается, ведет себя прилично, закрыт
для окружающих и хорошо себя контролирует. А можете
заявить, что, по-вашему, нравятся обычно люди социально
зрелые и компетентные* Или нравственные: добрые, честные,
справедливые,. Или сильные: уверенные в себе, смелые,
решительные, без комплексов. Наконец, вы можете считать,
что нравятся люди, имеющие навыки общения...
Итак, что бы вы выбрали?
В периоды кризисов или социаль- Ее-то изучают, а вот изменения
ценных перемен прежние нормы пере- ностно-нормативных ориентиров в
стают соответствовать новым жиз- среде законопослушных граждан ис-
ненным условиям, разрушаются. Люди следуются реже. Очень мало таких
теряют ориентацию, перестают по- исследований, доступных широкому
нимать, как им следует действовать в читателю. Зато в газетах и журналах
новых условиях, чтобы выжить и появляется множество спекулятив-
добиться успеха. Времена социаль- ных рассуждений о русском нацио- |
ных перемен всегда сопровождаются нальном характере, в которых он " ю
ростом дезорганизации и социаль- чаще всего оценивается крайне нега- »8>
ных отклонений. Один из признаков тивно. 11
такой аномии — рост преступности. Одна из последних публикаций <з|

5
ll
б
С. Климова.
Мы стали не хуже, а гибче
такого рода — статья философа А. А.
Зиновьева «Гибель «империи зла»
(очерк российской трагедии)» в
журнале «Социологические
исследования» (№ 10 за 1994 год). Основными
чертами русского народа автор
считает слабую способность к
самоорганизации и самодисциплине,
склонность к коллективизму, холуйскую
покорность высшей власти,
склонность смотреть на жизненные блага
как на дар судьбы, а не как на
результат собственных усилий,
творчества, инициативы, риска. Автор
считает, что семьдесят советских лет
делались «попытки привить русским
людям наилучшие человеческие
качества», но они потерпели крах.
Ослабление контроля государства за
гражданами привело к тому, что
«народ обнаружил в полную силу все
свои природные качества, по
преимуществу вызывающие гнев,
омерзение, презрение».
Коли .существуют «природные
качества», которые не смогли
уничтожить семьдесят лет «перековки», то
уж за последние десять лет вряд ли
что-то изменилось, А если и
изменилось, то только те представления и
особенности поведения, которые
были вынужденными тогда или
диктуются конкретными жизненными
обстоятельствами сейчас.
Мы решили сравнить
представления жителей крупных городов
России о других людях и отношениях
между ними, о предпочитаемой
стратегии успеха, бытующие в середине
восьмидесятых годов и сейчас. Цель
наша — понять, что изменилось в
этих представлениях за десять лет, а
что осталось неизменным,
действительно ли русские люди — рабы и
«халявщики» или в них есть черты,
за которые им стоит себя уважать.
Заканчивая предложенные нами
фразы, вы невольно выдаете нам
очень важную информацию о том,
какие правила поведения в
некоторых ситуациях вы считаете
правомерными и целесообразными.
Иными словами, вы даете нам
конкретные примеры обоснований —
заданных культурой образцов целей и
мотивов. Обоснования — это
нравственные предписания, которые
передаются людьми друг другу в
повседневном общении. В большинстве
случаев обоснование не осознается
как урок нравственности, но в
неявной форме задает ту или иную норму
поведения. Ясно, например, что в
двух фразах — «Папа идет на работу,
чтобы зарабатывать деньги» и
«...чтобы лечить людей» — разные нормы.
Папа делает и то и другое
одновременно, но мама, объясняя ребенку,
куда он уходит, подчеркивает какую-
то одну сторону его работы, задавая
тем самым сыну главный мотив его
будущей профессиональной
деятельности.
Итак, сравним, что ценили в себе
и в других наши соотечественники в
период застоя, под строгим
присмотром государства, и сегодня, во
времена радикальных перемен. Мы
опрашивали мужчин наиболее
активного возраста — от двадцати до
сорока пяти лет: студентов, инженеров,
рабочих, предпринимателей
(брокеров Российской товарно-сырьевой
биржи). Это люди, которые по
существу и формируют новые
отношения в обществе, поскольку они
активно включены в те сферы, где
происходят изменения.
В числе прочих мы предлагали
закончить такие предложения:
«Сегодня отношения между людьми...»,
«Чтобы понравиться другому
человеку, надо...», «Люди добры ко мне до
тех пор, пока...», «Я стараюсь не
портить отношения с теми, кто...»
Мы считали, что ответы помогут нам
выяснить представления этих людей
о стратегии успеха. Ведь свои
жизненные проблемы люди соотносят с
ситуацией, важнейший элемент
которой — другие люди и отношения
между ними. И выбирают линию
поведения, приемлемую для данной
ситуации и способную привести к
успеху.
Нравственный ригоризм
и нравственная индифферентность
Оценивая нынешние отношения
людей друг к другу, участник
исследования, как и любой человек,
неявно соотносит эту оценку с важной,
на его взгляд, нормой — на неважное
он просто не обратит внимания. Если
человек грустит о том, что
отношения ныне стали слишком сложными,
то, очевидно, он высоко ценит не-

посредственность. Бели сетует на
утилитарность отношений — судя по
всему, ценит бескорыстие. Тот, кто
говорит о нервных перегрузках,
видимо, мечтает о стабильности и
размеренности, а сетующий на
разобщенность — о близких личностных
отношениях.
В исследовании 1993—1994 годов,
по сравнению с проведенным десять
лет назад, в полтора раза чаще
отмечалось, что люди разобщены. Более
чем в три раза возросло число тех,
кто считает, что отношения между
людьми стали очень нервными (если
раньше это отличало 6,5
процента участников исследования, то
теперь — 20,3). Повседневными
раздражителями стали скупость,
холодность, равнодушие в отношениях и
их интенсивность, нестабильность,
нервность. Жалобы на нервные
перегрузки представляются
естественными: любые перемены
жизненной ситуации требуют напряжения
физических и душевных сил, тем
более когда они касаются основ
личного существования, когда 'первые
опыты жизни в изменившихся
условиях оказываются неудачными, а
будущее пугает своей
неопределенностью и признаками разрушения.
Неудивительно, что положительно
оценивают нынешние отношения
между людьми более чем в три раза
реже, почти каждый четвертый
оценивает их крайне отрицательно.
Мрачнее всех смотрят на жизнь
рабочие: около половины всех
опрошенных рабочих назвали отношения
волчьими, хамскими,
отвратительными, звериными.
Многие из них поясняют, что
такие отношения сложились из-за
плохих материальных условий жизни.
Но вот брокеры, которые имеют
возможность зарабатывать куда больше»
чем рабочие, тоже не в восторге от
существующих отношений. У них
негативных оценок больше, чем в
среднем по группе взрослых. Ответы
брокеров более развернутые, чем
ответы рабочих, но не менее резкие:
«очень похоже на гражданскую
войну», «совершенно ненормальные и
дикие».
Некоторые, однако, отмечают, что
эти оценки относятся к
посторонним, в то время как положительные
чаще даются с оговоркой: «В моем
окружении — хорошие», «Со мной —
нормальные». Если люди из разных
сфер считают отношения в своем
кругу хорошими, а за его пределами
плохими, то где они плохие? Мы
предполагаем, что здесь сказывается
известный психологам феномен
приписывания негативных черт
незнакомым людям и обстоятельствам.
Играют свою роль, конечно, и
объективные условия: рост
преступности, инфляция, общая нестабильность
порождают в людях неуверенность в
том, что люди за пределами «своего»
круга будут вести себя по общим
привычным правилам.
Но вот что странно: стало меньше
жалоб на корысть, утилитарность
отношений. Идеологи рыночных
реформ легализовали личный
материальный интерес как двигатель
социальной активности. Неужели
реально жизнь меняется в
противоположном направлении и отношения стали
менее утилитарными? В это,
пожалуй, никто не поверит.
Тогда остается предположить, что
изменилось не само явление, а
отношение к нему. Исчез диссонанс
между декларируемыми и реальными
нормами. Люди стали открыто
учитывать в отношениях свой
материальный интерес, и это перестало
вызывать раздражение. Формируется
готовность принимать как должное
прагматизм, тем более что и прежде
такой тип отношений был известен.
Эта готовность, очевидно,
сопровождается снижением требовательности
к нравственному компоненту
отношений: теперь реже жалуются на
несоответствие отношений
культурным нормам.
Что стоит за ней: растущая
терпимость к особенностям поведения
других людей? Индифферентность,
равнодушие, готовность принять
норму «с волками жить по волчьи выть»?
Вероятно, здесь опять проявляется
аномия — старых норм уже нет, а
новые еще не сложились, и
непонятны критерии, по которым следует
оценивать тот или иной поступок.
Изменяются сложившиеся в
течение многих лет отношения и
иерархия статусных групп в обществе.
Наши современники вступают в
новые рыночные отношения с
настороженностью и опаской, стараясь
держаться поближе к «своим». Но
бывает и так, что «кругом чужие, а где
свои — неизвестно» (запись в анке-

I О-
Ф о»
С. Климова.
Мы стали не хуже, а гибче
те). О том, как стать «своим», люди
размышляют, отвечая на вопросы о
стратегии успеха.
Открытость или самоконтроль?
Большинство опрошенных
считают, что общество за пределами
«своего» круга состоит из нечестных
богачей (мафиози, политиканов,
представителей некоторых национальных
кланов) и «середняков» или
«бедняков», которые хотят жить честным
трудом. Отношения в этом обществе
жестокие и корыстные. Поэтому
нужно либо приспосабливаться к таким
отношениям (пассивность —
коллективизм), либо сделать более
жизнестойкой свою собственную группу,
расширить или создать ее
(активность — коллективизм), либо
бороться в одиночку (активность —
индивидуализм), либо остаться
одному и жить «как повезет»
(пассивность — индивидуализм).
Предполагалось, что установка на
«индивидуализм — активность»
(идеал сильной личности) будет более
распространена среди молодых,
приспособившихся к изменившимся
условиям групп,— у нас это брокеры и
студенты. Такие установки обычно
означают, что потребность
идентифицировать себя с какой-либо
реальной общностью ослабла. Это не
исключает, однако, поддержку
лидеров или групп, которые декларируют
ценности индивидуализма.
Так мы полагали. Что же
получилось на самом деле?
Наибольшие сдвиги по сравнению
с исследованием начала
восьмидесятых обнаружились в завершениях той
самой фразы, закончить которую я
уже предлагала: «Чтобы понравиться
другому человеку, надо...».
Если расположить варианты
ответов по степени убывания их
популярности в последнем исследовании,
мы увидим, что статичные и
репрессивные установки, связанные с
самоконтролем, сменяются ориентацией
на открытость и гибкость во
взаимодействии с партнером.
Сейчас, желая понравиться,
можно оставаться самим собой
(раньше — иметь ресурсы и постоянно
себя контролировать), но
одновременно нужно уметь понимать
другого человека, уметь манипулировать
им. Примечательно, что открытость
сочетается со снижением
требовательности к самоконтролю и
нравственности в отношениях с другими
людьми. Установка «открытость —
активность» в сочетании с
нравственной индифферентностью
обнаружена примерно у трети опрошенных,
прежде всего у брокеров и студентов.
Рабочие и инженеры более
консервативны. Они сравнительно чаще
говорят о необходимости себя
контролировать, быть всегда
нравственным, чтобы понравиться другому
человеку. Но и в этих группах заметен
сдвиг к более гибким стратегиям,
предполагающим, с одной стороны,
открытость и чувство собственного
достоинства, а с другой — готовность
понять партнера, если понадобится,
ему подыграть («быть таким, как ему
хочется»).
Во всех возрастных и
профессиональных группах — сильное и
напряженное желание открытости в
отношениях и возможности оставаться
самим собой. Десять лет назад о
таких желаниях говорили редко: эти
склонности были подавлены
необходимостью быть не таким, каков ты
есть на самом деле, играть
навязываемые роли одобрятелей
вышестоящих решений, бескорыстных
тружеников, прилежных исполнителей.
Сейчас не страшно быть
оригинальным, необходимо отслеживать
меняющуюся ситуацию и применяться к
ней.
А как же нравственный аспект
отношений? Действительно ли
вместе с терпимостью к самобытности
другого человека растет степень
принятия его нравственной
неполноценности? Вот несколько типичных
высказываний рабочих завода «Калибр».
«Чтобы понравиться другому
человеку, нужно...» «...иметь не только
красоту, но и свой ум, свои
человеческие качества», «...уметь его слушать и
постараться понять»,
«...изворачиваться, обманывать, льстить (правду люди
не любят)».
Для сравнения приведем наиболее
популярные высказывания рабочих,
полученные десять лет назад. «Чтобы
понравиться другому человеку, надо....
«...быть честным», «.„правдивым»,
«...справедливым», «...вежливым»,
«
8

«...хорошим», «,..в меру веселым и
эрудированным», «...вежливым и
культурным», «...иметь деньги»,
«...хорошо выглядеть».
Как видим» в прошлом в качестве
нормы предлагались общие, надситу-
ативные правила, которым
необходимо соответствовать в любой
ситуации. Сейчас акцент смещается на
конкретную ситуацию, в которой есть
«Я» — субъект с личными
особенностями характера и поведения;
партнер должен их оценить. И тут же —
«Он», тоже со своими особыми
свойствами, и я тоже должен понимать и
учитывать их в общении, если оно
представляет ценность для меня.
Иными словами, происходит
партикуляризация нравственной нормы,
сведение ее к ситуативному
реагированию.
Ситуативное поведение помогает
человеку применяться к
изменениям, делает его более мобильным. Но
без нравственной нормы такое
поведение чревато риском конфликта с
законом или с ожиданиями
окружающих.
Криминалистам известно, что
большая часть правонарушений связана
именно с неспособностью человека
удержаться от ситуативного гнева или
соблазна. Посмотрите хотя бы
криминальную хронику газеты
«Московский комсомолец»: сплошная
«бытовуха» — преступления, совершенные
в ситуации, когда человека не
сдерживало то, что над ним: Бог,
нравственная норма или страх перед
законом.
Склонность детей и подростков к
ситуативному реагированию
известна психологам. Поэтому в
американских школах, например, детей
специально учат, как сказать «нет»,
когда тебе предлагают сделать что-то
рискованное. Умение сказать «нет»
себе или партнеру — это и есть
способность к надситуативному
поступку, когда в качестве точки отсчета
берется не сиюминутная польза, а
ценность нравственная, не
возможность эмоционального выплеска, а
рациональное действие.
Состояние, когда прежние нормы
перестали действовать, а новые еще
не сложились, не может
продолжаться долго, поскольку оно чревато
распадом общества на враждебные
группы, прекращением его целостного
существования. Люди чувствуют это
и пытаются найти основу взаимного
согласия, как бы отступив несколько
назад: от норм, регулирующих
отношения в широком социуме, к
«первичным идеалам» — сочувствия,
честности, справедливости, сохраняемым
в группах непосредственного
общения.
Люди добры, когда я силен
или когда угоден им?
Между утверждениями «люди всегда
добры» и «люди никогда не добры»
располагается веер обстоятельств,
ограничивающих людскую доброту.
Мы сгруппировали завершения
фразы «Люди добры ко мне до тех
пор, пока...» так, чтобы
обнаружились три стратегии поведения.
Первая — подчинение людям или
нормам, конформизм (пока я
угодничаю, потакаю, не критикую; пока
я честен, внимателен, добр; пока я
их не подвел, не оскорбил, не
дерусь). Вторая стратегия —
доминирование (пока меня боятся; пока у
меня есть деньги, власть, авторитет;
пока надеются что-то от меня
получить). Наконец, еще одна
стратегия — партнерство (пока я сам добр
к ним, пока у нас хорошие
отношения).
Число высказываний,
обнаруживающих «конформизм», за десять лет
уменьшилось почти в два раза: с 48,2
до 28,5 процентов у взрослых и с 22,8
до 17,6 процентов у студентов.
Студенты, как видим, и в прошлом были
меньшими конформистами, чем
взрослые. Но проявилась и заметная
разница между студентами и
брокерами, с одной стороны, и
инженерами и рабочими — с другой. У первых
снижение установок на конформное
поведение идет за счет отказа
приспосабливаться к другим людям: тем,
кто сильнее, кто у власти. Но они
готовы подчиняться нормам,
безличным правилам. (Люди добры, пока я
соблюдаю правила общежития, пока
я терпим и ровен в общении.)
Инженеры и рабочие тоже
становятся меньшими конформистами, но
отказ ориентироваться на
авторитеты сопровождается у них
разочарованием в нормах, регулирующих
отношения. Это связано, возможно, с
тем, что инженеры и рабочие,
работающие на производстве, оказались
«8

■я
и
10
С. Климова
Мы стали не хуже, а гибче
более уязвимыми, чем их
современники, обладающие большими
социальными ресурсами (молодостью,
образованием, предприимчивостью).
Прежние представления о том, что
добиться успеха можно, если будешь
хорошо работать и выполнять
указания начальства, оказались
несостоятельными в новой ситуации, значит,
следует отказаться не только от
прежних надежд на хорошего
начальника, но и от прежних правил.
Студенты гораздо чаще теперь
связывают стратегию успеха с
индивидуалистическим идеалом сильной
личности. Они считают, что люди
добры до тех пор, пока «...я
независим», «„.есть деньги», «„.надеются
что-то получить», «...у меня есть то,
что им нужно», «...я им нужен».
Брокеры тоже сравнительно чаще
заявляют о своих претензиях на
доминирование.
А вот партнерские отношения
(«Люди добры, пока я плачу тем же»,
«...есть взаимопонимание, хорошие
отношения», «...есть дружба,
уважение») оказываются для студентов
менее предпочтительными, чем для
взрослых, хотя и у них в эту группу
вошло около трети высказываний.
Видимо, здесь сказались амбиции
молодости, уверенность в своей
способности противостоять жизненным
обстоятельствам в одиночку. У
взрослых доля ориентации на партнерские
отношения выросла с 25 до 35
процентов. Основа партнерства, по их
мнению,— личностные связи,
определяемые взаимным доверием или
узами дружбы, а не функциональные
контакты, основанные на безличных
правилах. Означает ли эта
склонность к поиску личных контактов в
кризисной ситуации примитивный
коллективизм, «стадность» русского
народа, столь осуждаемую его
критиками? И действительно ли рост
потребности в других, стремление к
коллективизму есть базовая и
уникальная черта русской культуры?
В поисках новой общности
В комментарии к исследованию
«Американский солдат» Р. Мертон
пишет, что личностные и
социальные трудности в ситуации перехода
из одной группы в другую спосо!б-
ствуют росту значимости старых
связей — тех, которые раньше казались
обыденными и не очень нужными.
Мертон говорит об этом
психологическом феномене как о «чрезмерной
психологической тревожности,
которая может рассматриваться как
индекс поведения в состоянии
временного отсутствия всякой группы».
Иными словами, если у человека
(будь это американский солдат или
российский инженер) оказались
разрушенными прежние связи, он
испытывает очень большую тревогу и
стремиться укрепить те, которые у
него еще остались,— семейные,
дружеские, соседские.
Когда мы анализировали
завершения предложения «Я стараюсь не
портить отношения с теми, кто...»,
мы предполагали, что больше всего
ответов наберет вариант «...кто
сильнее». Ведь растерянные люди,
оказавшись в новой для них ситуации,
будут стремится к тому, у кого есть
ресурсы: вдруг что-то достанется и
ему.
Оказалось, что наши мужчины
предпочитают вести себя несколько
иначе.
Так же, как и американские парни
в исследовании Р. Мертона,
опрошенные нами россияне стали
значительно чаще обращать внимание на
тех, кто рядом на работе и дома.
Почти в два раза выросло
количество ответов типа; «...с кем вместе
живу и работаю», «...с соседями»,
«...с теми, кто меня окружает». Рост
числа таких ответов свидетельствует
о том, что у людей сохраняется
потребность в принадлежности к какой-
либо общности. Вполне по Мертону,
наш соотечественник старается
сохранить те связи, которые раньше
были обыденными и уже поэтому не
очень важными. Стали чаще
говорить о необходимости особых
усилий, чтобы не испортить отношения
с друзьями и любимыми.
Как и прежде, очень редко (около
четырех процентов) упоминаются
слабые. (Не порчу отношения с теми,
кто слабее меня, кто от меня
зависит, кто во мне нуждается.) Значит
ли это, что люди и прежде, и теперь,
не задумываясь, портили отношения
с теми, кто слабее? Если другой
близок, любим, то неважно, слаб он или
,

силен? У меня не хватает данных,
чтобы ответить на этот вопрос. Пусть
каждый попытается вспомнить,
старался ли он уклоняться от
конфликта, если партнер был очевидно
слабее или оказывался зависимым от
вас.
Впрочем, среди опрошенных нами
мужчин были и такие, кто
отказывался от предложенной нами
формулировки и говорил: «Если нужно,
порчу отношения с кем угодно» или:
«Стараюсь не портить ни с кем».
Наверное, в этом тоже есть
житейская мудрость.
Сравнительное исследование,
проведенное с десятилетним
интервалом, позволило обнаружить
устойчивые и подвижные установки в
восприятии и оценке людьми
социального мира. Как выяснилось,
стереотипы восприятия окружающих
людей и отношений между ними
существенно изменились и,
соответственно, изменились нормы,
регулирующие эти отношения.
Мы предполагали, что установки
на индивидуализм — активность
будут больше распространены среди
наиболее приспособившихся к
изменившимся условиям групп (в нашей
выборке это брокеры и студенты), а
основания «пассивность —
коллективизм» будут базой для
поведенческих стратегий менее социально
активных групп. На самом деле
картина оказалась несколько иной.
Действительно, в более молодых и
активных группах установка на
«активность — индивидуализм» немного
выросла, однако и теперь она — не
основная. Большинство выбранных
нашими респондентами стратегий
скорее питаются установкой на
«активность — коллективизм».
У всех снизилась доля жестких
установок, связанных с
самоконтролем, подавлением импульсов, и
выросла степень открытости,
готовности к взаимодействию с
окружающими (активность — основа таких
установок). Но в восприятии социального
мира существует граница между
«своими» и «чужими». Столь
распространенное мнение, что люди стали хуже,
злее, оказывается, не
распространяется на тех, с кем человек постоянно
общается.
Установка «открытость —
активность» в сочетании с нравственной
индифферентностью проявляется
примерно у трети опрошенных,
прежде всего у брокеров и студентов.
Сегодня люди почти перестали
употреблять такие понятия, как
«идеалы», «справедливость», «честность»,
«порядочность» в качестве
ценностных ориентиров собственной жизни.
И понятно: слишком долго ими
спекулировали политические демагоги.
Но отказ от ценности нравственных
норм означает и отказ от
противодействия тем, кто их нарушает,
потерю ориентиров (что — нельзя, что —
можно?). И это особенно опасно для
массовой психологии.
Растет доля ориентации на круг
лично знакомых людей к
родственников в сочетании с равнодушием
или страхом по отношению к чужим.
На бытовом уровне становится все
более ощутимым поле отчуждения,
где не действуют, в восприятии
опрошенных, нормы морали, принятые
среди «своих». И чем ощутимее это
поле, тем сильнее желание
сохранить свой круг. Чужие опасны,
поэтому нужно отслеживать их
действия, в случае необходимости —
подчиняться, представится
возможность — подчинять себе.
Если сохранится эта тенденция, в
обществе сформируются отношения
корпоративного типа, где
договорные отношения будут замещены
свойскими, закон и право —
неформальным разрешением конфликтов, а
индивидуальная ответственность —
круговой порукой. Противостоять этой
тенденции можно, только опираясь
на нравственные ценности. •
Социолог Светлана Георгиевна
КЛИМОВА исследует
социально-психологические механизмы
идентификации и социальной солидарности
людей, потерянных среди сегодняшних
постперестроечных развалов.
Причисляет себя к отечественной традиции,
воплощаемой советскими
социологами — В. Ольшанским, Т.
Заславской, В. Ядовым. Впрочем, не забыты
и французские — Бурдье и Дюркгейм.
и
11

В 1923 году в
размышлении «Демократия на
распутье» русский правовед
77. И. Новгородцев писал:
«За неимением другой
веры, на демократию
возлагают все надежды как
на всемогущую и
всеисцеляющую силу* В ней
видят некую высшую и
конечную форму, в которой
политическое развитие
достигает своей предельной
точки... Современная
политическая теория
откидывает эти взгляды как
наивные и поверхностные
и противопоставляет им
целый ряд наблюдений и
выводов, снимающих с
демократии ореол чудесного
и предотвращающих
резиньяцию...».
Эрих СОЛОВЬЕВ
(известный нашему читателю по
статье «Глас народа —
глас Божий?», 1992 год,
№ 9) откликается на эту
проницательную реплику и
предлагает некоторые
«наблюдения и выводы»,
особо значимые для
нынешней ситуации
крушения завышенных прогрес-
систских ожиданий.
Крушения надежд на то, что
демократия
автоматически приведет общество
к прогрессу и
процветанию.
ДЕМОКРАТИЯ НА РАСПУТЬЕ
Эрих Соловьев
Чтобы мир до времени
не превратился в ад
(Религия прогресса и идеал правового государства)

1. Демократическое правовое
государство как цивилнзационное
изобретение
С бременем народовластия может
справиться лишь народ, способный к
самоограничению.
ПИ. Новгородцев
Демократическое правовое
государство (как идеал и как реальность)
покоится на двух одинаково
существенных принципах: на идее
народного суверенитета и идее
прав человека («прав свободы», «баг
зисных прав», «неотъемлемых
субъективных прав личности»). Первая
предполагает, что воля народа есть
высший закон и что всякая власть
исходит от народа (только через его
волю становится легитимной).
Вторая, идея прав человека, требует,
чтобы власть, от кою бы она ни
исходила, признавала базисные
правомочия каждого отдельного
человека (правомочия свободы, жизни,
собственности, участия в
формировании общенародного волеизъявления).
И народный суверенитет, и права
человека — представления с давней
традицией. Мысль о том, что воля
народа есть высший закон,
встречается уже в древних общинных
демократиях, известных многим культурам
(античная полисная демократия —
лишь классический их пример). Идея
неотменяемой свободы осознается
(или, по крайней мере,
предчувствуется) всюду, где развертывается борьба
против притеснения веры
(радикальные формулы свободы совести,
родившиеся в Западной Европе на
исходе Реформации и проложившие
путь декларациям прав человека —
лишь наиболее последовательное
выражение этой тенденции). Можно
сказать поэтому, что ни идея
народного суверенитета, ни идея
базисных прав не являются
принципиально чуждыми ни для одной из
традиционных культур
(национально-освободительные движения во всех
регионах планеты обычно
принимали их в качестве давно
предугадываемых).
Иное дело соединение этих идей в
композиции демократического
правового государства. Оно не
подсказывалось никакой традицией и
появилось на свет в качестве народного
изобретения.
Как это ни парадоксально, но
нормы и институты правоупорядочен-
ной демократии являются
«иноземными», «заимствованными»,
«западными» для всех этносов и
локальных культур. Они родились в
заатлантическом Новом Свете — в
стране, еще не имевшей собственных
устойчивых традиций, и двигались
на Восток, сперва подчинив себе
Францию, а затем в долгой борьбе
овладевая сознанием политически
активных сословий в Германии и
государствах Восточной Европы, в
России и азиатских странах. И не
было в Старом свете такого
общества, которое не сопротивлялось бы
опыту новой демократии и не
выдвигало против нее достаточно
весомых возражений от лица своей
культурно-политической самобытности.
Удивляться приходится не тому, что
эта аргументация упорно
воспроизводится и поныне, а тому, что
концепция и практика
демократического правового государства вопреки всем
контраргументам утвердилась в
таких культурно разнородных странах,
как Франция и Германия, Голландия
и Италия, Израиль и Южная Корея,
Коста-Рика и Новая Зеландия.
Везде, где народам удалось дотерпеть до
«возмужания демократии», она
достаточно успешно ассимилировала их
уникальный культурно-политический
опыт.
Как внетрадиционное народное
изобретение демократическое
правовое государство обнаруживает
известное сходство с изобретениями
техническими. Вместе с тем (и это
необходимо особо подчеркнуть) оно
совершенно нетехнично по
своему смысловому устройству.
Правоупорядоченную демократию
нельзя мыслить как
институциональный механизм, который, будучи
однажды отлажен и заведен, затем
работает автоматически, энергией
привычки. Не только ее
совершенствование, но и стабильное
функционирование требует постоянного,
преемственного усилия. Содержание
этого усилия определяет способ
(нормативный формализм), каким
объединяются два одинаково
существенных принципа, входящих в
понятие демократического правового
государства. Речь идет об автономии
народной воли.
Правовое демократическое
I
13

я
В. i
О.
С
оз
5
rif
ство существует с того момента,
когда народ, уже обладающий полнотой
власти, добровольно ограничивает свою
власть и волю признанием прав
человека. Он сам ставит эти права выше
любых своих желаний, интересов и
соображений выгоды; он сам, в
качестве суверена, утверждает примат
идеи прав человека над идеей народного
суверенитета. Таково
первоначальное усилие самодисциплины и само-
обязывания, которое затем
становится перманентным, шаг за шагом
подчиняя базисным правам
положительное право народного
государства, его политические институты и
процедуры, его корпорации и
объединения, его хозяйственную
практику.
Прислушаемся к поразительной
политической лексике «века
Просвещения», родившейся в Северной
Америке, отчеканенной во Франции
и ясно (для всех будущих времен)
истолкованной в Германии, в
сочинениях В. фон Гумбольдта и И.
Канта.
При своем появлении на свет
права человека именовались
прирожденными, священными и
неотчуждаемыми правами. В XIX, да и в XX
столетии многие мыслители относились к
этим выражениям с высокомерной
иронией, видя в них риторические
штампы отжившего свой век
натуралистического, теологического и до-
гматико-юридического языка. При
этом из виду упускалось самое
главное, а именно единое представление
о самоценности и безусловной
значимости прав человека, достаточно
удачно высказанное на каждом из
этих языков.
а). Натуралистический термин
«прирожденные» фиксировал
понимание прав человека как таких
индивидуальных правомочий, которые
существуют до и независимо от
любых человеческих установлений, от
всей практики положительного
права, от самой политики. Кант говорит
об этом так: люди «совершенно
одинаково имеют прирожденное право (то
есть принадлежащее им до
совершения какого бы то ни было правового
действия)».
б). Выражение «священные»,
напоминающее о концептуальном
родстве прав человека с «божественным
правом» позднего средневековья,
имело вместе с тем точный аналог в
языке секулярном, нетеологическом.
«Священные права» именовались
здесь «безусловными» и
«неоспоримыми». Признавать святость
прирожденных прав, разъяснял Кант,
значит видеть в них «высший принцип,
из которого должны исходить все
максимы, касающиеся общества, и
который не может быть ограничен
каким-либо иным принципом».
в). Но, пожалуй, самое
существенное — это аутентичный смысл,
который изначально вкладывался в
понятие «неотчуждаемых прав».
Во-первых, оно подразумевало, что
базисные права «неотъемлемы», то есть
признаны за человеком навечно. Во-
вторых, стершийся, утерянный смысл
выражения «неотчуждаемые»
состоял в том, что человек сам
неправомочен уступить свои права или
отказаться от них по каким-либо
привходящим соображениям. Никто из
граждан правового государства не вправе,
например, продать себя в рабство,
обменяв свободу на скромный
обеспеченный достаток1. Можно
жертвовать жизнью, но не свободой
распоряжения жизнью; можно отчуждать
собственность, но не право
собственности. Или, как выражался Кант:
«каждый имеет неотъемлемые права,
от которых он не правомочен
отказаться, если бы даже и хотел». Но
если ни один гражданин не вправе
отказаться от свободы, то этого не
может сделать и народ в целом2.
Признавая базисные права личности
в качестве «неотчуждаемых», он
подводит себя самого под вечный зарок
свободного политического
существования.
Сама торжественность выражений
«прирожденные», «священные» и
«неотчуждаемые» доносит до нас язык
клятвы. Да, декларации конца
XVIII века по самой сути своей были
клятвенным обещанием отныне и
навсегда относиться к правам свободы
как к дополитическому, безусловно
значимому, неотменимому
основанию государственности. И к этой
клятве присоединяется каждый
народ, который включает права чело-
1 Дж. Локк еще должен был обстоятельно
(политико-теологическн) обосновывать это в
первом трактате о государственном правлении.
2 Кант разъясняет это применительно к
проблеме общественного договора, В. фон
Гумбольдт — применительно к проблеме limited
govcrment.
,
14

века в свой основной закон. Такова
скрытая, снова и снова
воспроизводящаяся предпосылка всей
концепции демократического правового
государства. Ее политико-юридическим
выражением является понимание прав
человека как неперерешаемой части
конституции. Соответствующие
статьи можно лишь дополнять, но
нельзя истолковывать в сторону
ограничения.
Все только что сказанное — не
просто историческая правда генезиса
правоупорядоченной демократии, о
которой важно знать и с которой
полезно считаться в законодательной
практике. Главное заключается в том,
что это — нормативная правда,
которая сохраняется в качестве
непременной компоненты живого
гражданского сознания и должна стать
нравственно-безусловным
основанием всех действий политика (то есть
любого человека, рискнувшего
принять участие в практике
приобретения, удержания и использования
легитимной власти). В той мере, в
какой понятие политической этики
вообще еще имеет смысл для нашей
современности, оно предполагает
правовую совесть.
Суждения последней верховны по
отношению ко всем доводам,
диктуемым партийно-групповым
интересом, государственной
целесообразностью, сочувствием к народной
нужде и, наконец, самими общественно-
историческими запросами, поскольку
последние вообще поддаются
осознанию и рациональному
выражению.
Попробую развернуть и
обосновать этот тезис, у многих, надо
думать, вызывающий несогласие.
2. Право как мораль политика
Законодатели, правители, судьи
только тогда стоят на высоте
своего призвания, когда они
руководятся волей к цели права, а вследствие
этого и к самому праву.
И. А. Ильин
Политик в демократическом
обществе — это человек, получающий
власть из рук народа и присягающий
народу. В своей присяге он
присоединяется к той священной клятве,
которую дал сам народ при
конституционном утверждении
государственности. Но тем самым политик
как личность интериоризирует,
воспроизводит в себе автономию
народной воли. Подчинение
конституционно-правовым началам демократии
становится его собственным
основным принципом.
Это и имеет в виду формула,
которую я вынес в заголовок настоящего
раздела. Попытаюсь разъяснить ее
полный смысл.
Под правом я понимаю (а) права
человека, как они декларированы в
конституции; (б) формулы
положительного права (гражданского,
процессуального, уголовного),
эксплицирующие права человека в
значении субъективных личных прав; (в)
политические институты, правила и
процедуры, эксплицирующие права
человека в значении права активного
гражданства (то есть
конституционно-правовую арматуру демократии).
Под моралью (в соответствии со
всей послекантовской этической
традицией) я понимаю безусловные
нравственные требования, не
сводимые ни к какому расчету выгод.
Под политиком —
политика-демократа, отстаивающего благо
народа, поскольку оно поддается
выражению в формулах правомерного
общественного интереса.
Соответственно, говоря о праве
как морали политика, я имею в виду
следующее.
Требование сохранения и
соблюдения права (в только что
разъясненном смысле) имеет для политика-
демократа, отстаивающего благо
народа, такой же безусловный
приоритетный смысл, какой для человека,
ищущего свое собственное благо,
имеет мораль.
Это значит, что любые запросы,
предъявляемые политику от имени
общей пользы, целесообразности,
настоятельной народной
потребности и т. д., признаются им в качестве
существенных, обязующих и все же
условных императивов. Прежде чем
принять эти запросы к исполнению,
политик может и даже должен
выяснить, а действительно ли это
целесообразно, а действительно ли в этом
(и прежде всего в этом) состоит
народная нужда, и так далее. Все, что
относится к благу народа, подлежит
рационально-эмпирическому
обоснованию. Последнее испытывается в
свободной политической дискуссии
и допускает паллиативное или
компромиссное признание. Но требова-
* 5.
15

Si
gz
eg,
ние сохранения и соблюдения права
есть категорический императив
политической практики. Более того, он
сам является «безусловным
условием», conditio sine qua поп при
обсуждении любых рационально
обосновываемых требований и
предложений. Если условием и ценой
мелиоративного (или даже неотложного
спасательного) мероприятия
оказывается отмена хотя бы некоторых
базисных прав, оно (мероприятие)
должно отвергаться без всякого
обсуждения. Признавая иной образ
мысли, политик-демократ допустил
бы перформативное противоречие в
определении самой своей роли (роли
выразителя и защитника
правомерных интересов народа), а проще
говоря, ликвидировал бы эту роль,
используя свои правомочия для
отрицания своих правомочий.
Формула «право как мораль
политика» предполагает известную
обязательную иерархию нормативных
предпочтений, которая структурирует
моральную личность политика.
Приведу некоторые примеры этой
иерархии, развернув ее в виде
своеобразных «триад».
Императив конституционного
образа действий обладает приматом по
отношению к императиву общего
блага, который в свою очередь
приоритетен по отношению к любому
требованию, оформляющему особые
интересы.
Уважение чужого права как
максима практического разума выше
политической целесообразности как
максимы рассудка, хотя эта последняя
сама возвышается над
избирательным чувством сострадания.
Добродетель справедливости
должна предпочитаться добродетели
социального благоразумия, хотя эта
последняя сама доминирует над
добродетелью милосердия.
На мой взгляд, ригористически
последовательное соблюдение этой
иерархии нормативных предпочтений
есть основная установка, которой
политик-демократ должен ответить
на нравственную критику
современного популизма. Разумеется,
ответить делом и самокритикой, а не
просто публицистическим
оправданием.
Но есть еще один, и пожалуй,
самый существенный вопрос, перед
которым ставит политика
сегодняшняя нравственно-политическая
инвектива.
Должен ли политик-демократ
подчиниться прямому требованию
народной воли (которая заявляет о себе,
например, через массовые
манифестации или референдум), если это
требование противоречит
конституционному выражению народной воли?
К плебисцитарному
волеизъявлению народа политик не может
относиться как к условному императиву
(иначе он просто отрицал бы
принцип народного суверенитета). И все-
таки подчиниться этому
волеизъявлению, если оно
антиконституционно и обращено против права,
политик-демократ не может, и притом
категорически. Политико-этически он
мог бы выразить это следующим
образом.
Обладатель легитимной власти
уполномочен не спонтанной, а
автономной народной волей. Все его
обязанности вытекают из
клятвенного конституционного обещания,
которое народ дал перед Богом,
мировым сообществом и собственной
совестью. Своим плебисцитарным
волеизъявлением народ эту клятву
нарушает. Но воля нарушителя
присяги не имеет никакой обязующей
силы.
Я специально использовал в этом
«ультиматуме неповиновения»
старомодный язык, близкий морально-
правовой лексике XVIII века. Но он
(ультиматум) мог бы быть выполнен
и в современной политологической
терминологии. Роберт А. Даль
пишет: «Основополагающие права
(включая права политические) в
известном смысле предшествуют
демократии. Они проистекают из
моральных установок и основ
человеческого бытия... Они не только пер-
вее демократии (как власти народа.—
Э. С), но и выше ее. Они могут
поэтому трактоваться как права,
которым гражданин (в нашем
контексте — политик.— Э. С.) в случае
необходимости вправе
воспользоваться для защиты от превратностей
демократического процесса».
Для сегодняшней России
обсуждаемый вопрос (референдум или
конституция) — отнюдь не схоластика.
Он лежит в подоплеке многих
дискуссий и разъедает политическую
мысль, подобно кислоте. Не
случайно в некоторых законодательных до-
16

кументах или их проектах
специально кодифицируется то, что, в
сущности, является очевидностью:
«Референдум не может считаться
действительным» если его результаты
противоречат Конституции».
3. Права человека и
исторический опыт
Ошибка Маркса заключалась в том,
что первые шаги правового
государства он принял за его последние
успехи, что по первому его
выступлению он решил судить о самой его
природе*
П. И. Новгородцев
Обратимся теперь к сложному и
нервному вопросу о возможности
исторической оценки эффективности
правоупорядоченной демократии.
Не так уж трудно показать, что в
основу такой оценки, поскольку она
мыслится как практическая и
опытная, всегда — пусть неявным
образом — кладется
социально-утилитарный критерий (политический
порядок обсуждается как средство
достижения общего блага). Но причуда в
том, что оценка-то предъявляется от
лица истории, инстанции как бы
сверхэмпирической и даже
священной.
Политическая философия давно
знакома с этой трудностью и,
сталкиваясь с нею, как правило,
довольствовалась разъяснением того, что
проверка демократии может быть
признана исторической, только если
она достаточно долгосрочна.
«Достоинство демократии,— наставлял
когда-то Алексис де Токвиль,— можно
познать только тогда, когда она
достигает почтенного возраста». Ничто
так не вредит ее формированию, как
«тяга к легкому успеху и
безотлагательному удовлетворению
потребностей».
Этих мудрых изречений вполне
достаточно, чтобы парировать
расхожие инвективы, которые в
сегодняшней России звучат примерно так:
«Вот уже три года живем при
демократии, а что-то не видно, чтобы она
содействовала прогрессу общества».
Однако это еще не спор по существу
дела. Мы остаемся на поверхности
проблемы, пока не спросим: а может
ли вообще история считаться
абсолютно полномочным, непогрешимым
судьей демократического правового
государства?
Прежде всего надо задуматься над
феноменом, на который указывает
Токвиль: почему, собственно,
благотворное воздействие демократии на
общество оказывается отдаленным,
более того — как бы отсроченным
эффектом.
Историческая проверка на
эффективность подразумевает, что
демократия, вкупе с ее конституционно-
правовым устройством, представляет
собой политическое средство
общественного прогресса.
Думаю, такая интерпретация
вполне корректна лишь по отношению к
демократической власти. Трудно
отрицать, что власть эта ответственна
за то, «работала ли она на прогресс»,
обнаружила ли волю и упорство,
компетентность и искусство
прагматического цриноравливания,
необходимые для удовлетворения
общественно-исторических запросов.
Иное дело
конституционно-правовое устройство, или просто право
демократии. Средством прогресса в
прямом смысле слова оно не
является. Это скорее «средство для
средства», то есть совокупность правил, в
соответствии с которыми
избирается, контролируется и действует власть,
«работающая на прогресс».
Но, как давно подметила операци-
оналистская философия, «средство
для средства» является эффективным
только тогда, когда за ним в каком-
либо отношении признается
самоцельность. Это давно почувствовали
и политики, занимавшиеся историей
демократии. В разных контекстах, в
разных выражениях они
фиксировали следующий удивительный
парадокс: право оказывается хорошим
средством для цели (прогресса)
именно тогда, когда его не толкуют как
средство и ценят безотносительно к
самой цели. Прямая цель
достигается при этом как бы в качестве
побочной: внепрограммно, с
отсрочками (!), «по воле Провидения». Это
очень похоже на истолкование
нравственности в этически
квалифицированной теологии: исполнение
заповедей есть средство спасения, но
лишь при том условии, что к нему не
относятся как к средству, то есть
выполняют заповедь «от сердца» или
17

с;
и
Л\
II
ев
О
i
ригористически, без всякого расчета
небесных выгод. Обязательность
морального требования не зависит от
сотериологии (учение о путях
спасения). Сотериология лишь вовлекает
само по себе обязательное
моральное действие в структуру своих
представлений о целях и средствах.
Так же, мне думается, обстоит дело
и в случае с правом. Само по себе, в
своем основном смысле, оно не
имеет никакого отношения к
проблематике власти, «работающей на
прогресс». И вместе с тем право
способно быть хорошим средством этой
работы, если соблюдается свято,
строго, без всякого инструментального
подлаживания к цели.
Но если право инородно по
отношению ко всей практике
осуществления прогресса, то откуда оно
вообще получило свой смысл? Какое
усилие духа породило его в этом
мире, устремленном к разного рода
будущим благам; частным,
особенным, общенародным и всемирным?
Мне кажется, краткий ответ на
этот вопрос мог бы быть таким;
право (в том смысле, как я его
определил выше) порождается духом
отвержения былого
бесправия, или актом п о -
литико -
юридического раскаяния. Политическая
свобода покоится на правовом «это
не повторится». Чтобы убедиться, что
это действительно так, достаточно
знакомства с тремя важнейшими
декларациями прав человека.
Первая из них, Декларация
независимости (1776), как известно,
ознаменовала отделение американских
колоний от нагло-деспотичной
метрополии. Но одновременно она была
еще и актом отторжения от всего
Старого Света с его земельными эк-
спроприациями, монархическими
произволами и (это главное)
религиозными гонениями. Давно замечено,
что самые энергичные, точные,
выстраданные статьи американских
поземельных конституций — это
формулы свободы совести. Их смысловой
приоритет и фиксировала
Декларация независимости, когда под
абстрактным именем свободы (без
каких-либо предикатов и генетивов)
превращала нестесненность совести,
суждения и выбора в первоочередное
из трех базисных прав (свобода,
жизнь, стремление к счастью).
Французская Декларация прав
человека и гражданина (1789) прямо
говорила в преамбуле об отречении
нации от ее собственного
деспотического прошлого. Декларация
подготовлялась полувековой критикой
абсолютизма, вплотную
подведенного к понятию преступного
государства. Определяющим мотивом этой
критики была застойная
бедственность французского хозяйства,
обусловленная отсутствием свободы в
распоряжении своими силами и
имуществом. Соответственно,
подлинными шедеврами французской
декларации стали формулы свободы
занятий и священного права
собственности.
Наконец, Всеобщая декларация прав
человека, принятая ООН в 1948 году,—
это по самому своему существу
антитоталитарное юридическое вето. Ее
обосновывал Нюрнбергский процесс.
Она кодифицировала осуждение
мировым сообществом гитлеровского
«нового порядка» и раскаяние в
допущении этого порядка. И каждое
государство, подписывающее данный
документ, присоединяется ко
всемирному антитоталитарному зароку,
представленному прежде всего как
расчлененный комплекс
ссылающихся друг на друга формул личностной
автономии
(нравственно-интеллектуальной, утилитарно-практической и
гражданской).
Употребляя термин «раскаяние* для
характеристики акта, определяющего
общецивилизационный смысл
базисных прав, я не имею в виду каких-
либо внешних выражений
сокрушенного духовного состояния.
Раскаяние не обязательно предполагает
покаянные жесты и даже может их
отрицать. В своем первоначальном
(греческом) звучании раскаяние есть
просто metanoia, то есть полная и
необратимая перемена мысли. Ей
соответствует торжественный язык
клятвенного отречения. Но это и
есть собственный язык деклараций
прав человека.
Разумеется, в их тексты проникает
и язык упования — надежды на
совершенное будущее человечества, В
самом перечне базисных прав мы
находим проспективные обещания,
или «права-идеалы», которые на деле
еще не могут быть обеспечены
обществом. Но концептуальное
единство документа определяется не этим.
18

Глубоко прав французский
философ Андре Глюксман, когда говорит:
«Идея прав человека обретает свой
определенный контур не потому, что
мы знаем, каким должен быть
идеальный человек, каким он должен
быть по природе или в качестве
совершенного человека, нового
человека, человека будущего и так далее.
Нет, идея прав человека обретает
определенность потому, что мы очень
хорошо представляем себе, чем
человек не должен быть...».
Смысл базисных прав осознается в
негативном опыте унижения и
претерпевания насилия (порабощения,
закабаления, деспотизма,
диктаторства, утилизации, манипуляторства,
авторитарной опеки, принудительного
осчастливления и так далее).
Базисные права декларируются, когда
народ приходит к пониманию того, что
известные формы насилия он впредь
не будет терпеть никогда и ни при
каких условиях (нет ни обстоятельств,
ни целей, которые могли бы к этому
принудить). Последнее особенно
важно в контексте нашего рассуждения.
Бесправие (особенно тотальное
бесправие) не может быть средством ни
для какой цели. Этот постулат
присутствует во всем праве демократии.
Права человека (особенно в XX
веке) скрывают под собой такое
страшное знание истории, которое
уже не позволяет считать ее
безгрешным верховным судьей над
политической практикой. Нет больше
заведомого доверия к
объективно-историческим заданиям и вызовам: они
сами подлежат нашей опенке. Нет
больше и латентно-морального
понятия прогресса. Кончилось время,
когда социальный утилитаризм
(принцип общественного или
общенародного блага) мог рядиться в тогу
священных исторических запросов.
Запрет на то, чего не должно быть,
имеет приоритет над
осуществлением возможного и необходимого.
Сопротивление неправовым способам
решения общественных проблем (его
последовательность, длительность и
сила) — это главное, что должно
приниматься во внимание при
исторической оценке эффективности
демократии. Это важнее любых
осуществляемых ею прогрессивных
реформ и мер по приближению
царства народного благоденствия.
Предупредительно-охранительную
функцию права хорошо понимали
лучшие умы прошлого, еще не
ведавшие социальных кошмаров нашего
столетия. В конце XIX века
Владимир Соловьев отчеканил следующую
замечательную формулу: «Задача
права вовсе не в том, чтобы лежащий во
зле мир обратился в Царство Божие,
а только в том, чтобы он до времени
не превратился в ад».
Можно сказать, что у права и
правосознания настороженно
рекогносцирующий образ мысли. Они
смотрят вперед из прежнего негативного
опыта бесправия и пытаются
предотвратить его повторения или
новообразования. Это позволяет правильно
понять удивительную
реминисценцию, которой Алексис де Токвиль
завершает свою книгу «Демократия в
Америке»: «Будем же смотреть в
будущее с тем спасительным страхом,
который заставляет быть начеку и
бороться...».
«Спасительный страх» очевидным
образом противоречит пафосу,
который издавна внушали доктрины
гарантированного и неумолимого
прогресса. Токвиль, ригористический
защитник безусловной ценности
базисных прав, был в то же время и
одним из первых критиков этих
доктрин. Случайно ли? Я думаю,
далеко не случайно.
Концепция прирожденных,
священных, неотчуждаемых прав (или
новое «естественное право»)
появилась на свет вместе с религией
прогресса и вскоре вступила с нею в
тесный идейный союз. В начале XIX
века считалось само собой
разумеющимся, что защищать «естественное
право» — это то же самое, что
отстаивать основные предпосылки
поступательного развития общества.
Однако союз «естественного права» и
религии прогресса пошатнулся
тотчас, как последняя приняла жесткие
историпистские формы,
провозгласив свои «закономерные стадии»,
«диалектические отрицания», а
главное — «неумолимую историческую
необходимость», которая нуждается
в крупных издержках и требует
правового оформления этих издержек.
Подчиняясь этим новым формам
прогрессистского мышления,
правоведение покатилось под откос
юридического позитивизма, а затем и
правового нигилизма. Обнажилась
изначальная духовная неродствен-
19

и
е;
х
►-
лз
Q.
ш
V
D.
с
0)
а
m
I
I
СП
ность «естественного права» и
религии прогресса. Стало очевидным, что
нельзя признавать безусловную
значимость базисных прав и в то же
время исповедовать историциэм,
основное юридическое кредо которого
гласит: раз это необходимо (для
прогресса), значит и правомерно.
Но не следует ли отсюда, что
развитое правосознание вообще не
может искать поддержки ни у какой
теории исторического процесса? Нет,
ему созвучна версия открытой
истории, которая была впервые
обозначена А. де Токвилем, А- Каву-
ром, А- И. Герценым и получила
серьезное обоснование в
современной эпистемологии истории.
Будущее, утверждает эта
эпистемология, неустранимо
неопределенно — слишком неопределенно и
многовариантно, чтобы мы могли
следовать какому-либо
единственному, теоретически постигнутому
повелению истории. Но именно
поэтому будущее зависит от наших
этически обоснованных принципов и
позиций: от нашей неустранимой
возможности выбирать, а это
значит — отклонять по крайней мере
такие фактические вызовы истории,
условием осуществления которых
является возврат к уже осужденным
формам и типам исторической
практики. Открытая история
запрашивает право в качестве существенного
критерия приемлемого будущего:
прогрессивно только то, что правомерно.
Можно сказать, что таково
правило, в соответствии с которым
история протекает в
демократических обществах.
Одновременно это и итоговая,
интегральная максима политической
этики, адекватной понятию
демократического правового государства.
Но вопрос об отношении
концепции прав человека и религии
прогресса имеет еще один аспект,
который не может быть подробно
освещен в рамках выбранного мною
замысла и все-таки должен быть хотя
бы обозначен.
Доктрина гарантированного и
неумолимого совершенствования
общества — продукт
западно-европейской культуры как одной из
особых региональных культур. Это секу-
лярная аннотация
иудео-христианского восприятия мироздания.
Доктрина гарантированного
прогресса от начала заражена
«европоцентризмом». Однако, будучи
усвоена людьми других культур в качестве
эволюционной или диалектической
схемы, она тотчас центрируется
иначе. По-иному видится финальное
совершенное состояние, к которому
стремится история; по-иному
осмысляются ее закономерные стадии или
формации. И конечно же, каждый
народ старается тем или иным
способом приобщить себя к
историческому авангарду — к той наиболее
передовой, для победы избранной
силе, которая непременно
предполагается доктриной
гарантированного прогресса в ее историцистски
проработанных формах (у О. Конта, И.
Г. Фихте, Г. В. Ф. Гегеля, К.
Маркса). На мой взгляд, в современном
мире нет другой философии, которая
так способствовала бы разобщению
людей и культивированию их
социально-групповых, этнических и
конфессиональных амбиций. Логическая
конструкция предустановленной
всеобщей истории, поддающаяся
произвольным толкованиям и
трансформациям,— это наилучший
инструмент для спекулятивного оснащения
особых исторических миссий, для
изоляционистской или агрессивной
фиксации культурных своеобразий.
У концепции прав человека
совершенно иная смысловая
направленность. Напомню еще раз глубокое
рассуждение Андре Глюксмана: «Идея
прав человека обретает
определенность именно потому, что мы очень
хорошо представляем себе, чем
человек не должен быть... Опыт
бесчеловечности для нас гораздо более
осязателен и понятен, чем опыт
совершенной человечности». Я добавил
бы: «более осязателен, понятен и
обобщаем». Нет народа, который не
ведал бы негативного опыта
бесправия, а нотому основные
предпосылки неподневольного существования
поддаются общезначимому
выражению. В этом отношении они
подобны запретительным нравственным
заповедям, типа «не лги», «не убий»,
«не предавай», «не кради»» которые
признает все человечество.
Конечно, и у бесправия есть
культурное своеобразие. Но кто станет
им кичиться! Мне еще не встречался
мыслитель, который обосновывал бы
непризнанную самобытность своей
культуры ссылками на особую изо-
.
20

щренность пыток или небывало
долгое сохранение крепостного
состояния. Опыт бесправия объединяет
через неприятие бесправия.
Наивно ожидать, что люди когда-
нибудь будут сплочены одной и той
же мечтой о совершенном будущем
мире. Но вот в суждениях о том,
на каких условиях
совершенный мир
никогда не может быть
по строен, они, мне кажется,
легче могут добиться согласия.
И есть основание допустить, что
самую существенную лепту в
утверждение такого согласия суждено
внести странам, претерпевшим в
нынешнем веке бесправие
тотальное.
Но, разумеется, это может
произойти лишь в том случае, если
жестокость и коварство
тоталитаризма не изгладятся в памяти и если
народ, который его допустил и
испытал, сумеет отринуть
национальные амбиции, подогреваемые
спекулятивной историософией, и
усмотреть свое сегодняшнее призвание в
возрождении универсального циви-
лизационного усилия, сделанного
Западной Европой и Америкой на
заре Нового времени. •
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
ВО ВСЕМ МИРЕ
Кто вы,
неисправимые
курильщики?
Кто из курильщиков неисправим?
Ответ на этот вопрос дает
исследование, проведенное в
Южнофлоридском университете (США).
Это те курильщики, которые
зажигают сигареты тотчас же после того,
как откроют глаза. Лишь девять
процентов из них способны сами
отказаться от курения. Для
сравнения скажем, что среди тех, кто
может утром удержаться от
сигареты хотя бы полчаса, 07 процентов
способны самостоятельно
отказаться от этой привычки.
Причина, по мнению
исследователей, в биохимической
потребности организма в никотине —
курильщики должны быстро
компенсировать то количество никотина,
которое ночью разложилось в
организме. Эта группа курильщиков
может быть излечена только с
помощью внушения, иглотерапии,
психотерапии, специальной жвачки,
кожных пластырей и тому
подобного.
О
О
О
о
о
о
о
Имя Эриха Юрьевича СОЛОВЬЕВА хо- О
рошо запомнили гуманитарии
старшего поколения, пораженные в шее- О
тидесятые годы его блестящими
статьями о философии экзистенциа- о
лизма Личность и ситуация, этика и
история, мораль и право — вот круг
вопросов, которые занимают фило- ■
софа в его работах: «Непобежденный |
еретик» (книга о Лютере), «Прошлое j
толкует нас» (сборник статей), «И. *
Кант: вэаимодополнительность
морали и права».
II
Рисунок Ю. Сарафанова
21

Чистых кристаллов
практически не бывает, потому
что в их структуре
попадаются дефекты. Природные
кристаллы приобретают их
как по причине случайного
включения «не того» атома
в свою решетку, так и в
связи о оставлением в узле
решетки вакансии —
пустого места.
Мало того, что подобные
дефекты плохо влияют на
кристалл: чем их больше,
тем более хрупким он
становится. Они еще могут
быть и полезными в
технологическом отношении —
от них зависят такие
параметры, как
электропроводность, оптические и
полупроводниковые
свойства, а также каталитические
способности. Хорошо бы в
связи с этим научиться
управлять степенью
дефектности кристалла в
зависимости от того, какие
свойства желательно от
него получить.
Весьма перспективным
методом «размножения»
дефектов в металлах
выступает электромагнитное
СВЧ-излучение. Ученые
московского Института
высоких температур РАН
совместно с сотрудниками
Томского
инженерно-строительного института и НИИ
ядерной физики при
Томском политехническом
университете применили
для зтой цели короткие и
очень мощные СВЧ-им-
пульсы. При длительности
импульса в миллионные
доли секунды и мощности
в два киловатта на
квадратный сантиметр в
опытном кристалле — медной
фольге — развивается так
называемый скин-эффект,
Он связан с появлением
блуждающих токов,
которые мгновенно нагревают
фольгу с поверхности,
вызывая в ней перепады
механических напряжений в
сотни миллионов Паскалей.
Эти напряжения вызывают
множество микрораэрывов
в структуре кристалла.
По подсчетам ученых,
количество дефектов от
одного такого импульса в
кристалле меди увеличи-
вается сразу в сотни раз.
• Полезные дефекты
• Из чего сделаны наши девчонки
• Земля горит под ногами
• Дорогие соседи!
• Рождение аминокислоты
• Уборка стронция на полях
Обнаружена связь
между рисунком узоров на
наших пальцах и характером
электроэнцефалограммы
нашего же мозга»
Получившие эти данные
московские
исследователи, сотрудники Института
высшей нервной
деятельности и нейрофизиологии
РАН, Института
клинической психиатрии Центра
психического здоровья
РАМН и
Медико-генетического центра Детской
клинической больницы имени
Н. Ф. Филатова, полагают
теперь, что их работа в
конце концов приведет к
взаимозаменяемости
разных методов
диагностики — дерматоглифики и
электрофизиологии.
Можно будет снимать или
только отпечатки пальцев, или
только ЗЭГ с головы. Оба
метода объективно будут
свидетельствовать о типе
нервной системы и
характере психического
здоровья. Но это — в
будущем.
Пока же такая
корреляция разных показателей
организма наблюдается
только у шести-восьмилет-
них детей, и только у
девочек. Наиболее ярко
подобная связь проявляется
в направлении — чем выше
сложность уэора на
пальцах, тем мощнее
высокочастотная
альфа-активность и низкочастотная
бета-активность головного
мозга.
Как считают
исследователи, причиной этой
корреляции служит то
обстоятельство, что ЦНС и кожа
рук у эмбриона человека
закладываются
одновременно, и, более того,
происходят они от единого
предшественника —
эктодермы.
В естественных
условиях выделение из почвы
природных газов —
метана, водорода —
происходит не так уж редко.
Процессы гниения,
микробного разложения органики,
выделяющие горючие газы,
происходят в почве лесов,
на болотах, на городских
свалках.
Возникает при этом
некоторая опасность
возгорания, лесных пожаров и
тому подобных несчастий,
как связанных с
неосторожным обращением с
огнем, так и нет. Но оитуа-
ция выглядит еще хуже —
реальные природные
почвы, через которые
просачиваются подземные газы,
сами могут прогорать
насквозь.
Таковы результаты
специальных екопериментов,
проведенных в
новосибирском Институте
гидродинамики имени М. А.
Лаврентьева СО РАН. Ученые
исследовали разные
пористые материалы, в том
числе и пробы грунтов, при
прохождении через них
газов с последующим
загоранием. В результате
опытов выяснилось, что
практически все почвы не
только хорошо пропускают
горючий газ — смесь
водорода о воздухом. При
поджигании смеси пламя
вначале стоит над землей,
а потом проникает в нее,
двигаясь навстречу
газовому потоку. Скорость
такого «прогорания» грунта
составляет миллиметры в
секунду, а результатом его
служит прочное спекание
образца — его прочность и
плотность после огня
возрастают в десятки и сотни
раз.
Исследователи в связи с
етим задаются вопросом —
а нет ли тут основы для
разработки новой
технологии упрочнения пористых
материалов.
22

В твердом теле атомы
лишены свободы
передвижения. Они закреплены в
узлах кристаллической
решетки неким равновесием
сил взаимного притяжения
и расталкивания. Чисто
теоретический1 вопрос —
сколько соседей может
иметь такой атом,
сидящий внутри кристалла,—
сказался не так уж прост.
Впрочем, точные
кристаллографические расчеты,
выполненные еще в 1847
году отечественным
ученым Н. В. Беловым, дали
ответ: для металлов
максимальная упаковка
атомов предполагает наличие
двенадцати атомов —
соседей.
Однако использованная
тогда математическая
модель оперировала
параметрами жестких, то есть
несжимаемых шаров, что
вполне соответствовало
случаю атомов в чистых
металлических структурах.
В то же время практика
сегодняшнего дня ставит
перед учеными задачи
определения
максимальной плотности упаковки
довольно больших молекул,
то есть «мягких шаров».
Дело в том, что
соединения металлов,
органические и неорганические,
тоже образуют кристаллы,
но, будучи сжимаемыми,
правилу двенадцати
соседей уже не подчиняются.
Определить
закономерность плотной упаковки в
кристалле етих
разнообразных молекул решили
исследователи из
Самарского государственного
университета. В
результате выполненных ими
расчетов получалось, что
«новые правила соседства»
предполагают наличие у
молекулы ораэу
четырнадцати соседей-молекул.
Чтобы проверить ату
гипотезу, ученые
воспользовались данными о более
чем четырех тысячах
соединений титана,
циркония, гафния, молибдена,
технеция, урана и
нептуния. Подставив конкретные
значения в свою модель,
они получили, что от 56 до
75 процентов разных
соединений разных
металлов так упакованы в своих
кристаллах, что имеют
именно по четырнадцать
соседей каждое.
Синильная кислота —
простейшее трехатомное
соединение водорода,
углерода и азота, по данным
аотрофизических
наблюдений, очень
распространена в просторах космоса.
Благодаря етому
обстоятельству в научных кругах
получили хождение
различные гипотезы и
догадки о том, что вот, мол, оно,
самое начало абиогенеза
— процесса, ведущего от
неживой природы к живой.
Насколько правомерны
такие ожидания?
Вот вопросы, которыми
задались ученые
Института химической физики РАН
из подмосковного города
Черноголовка.
Чтобы получить ответы,
исследователи начали
экспериментировать о
синильной кислотой. Они
заморозили ее до твердого
состояния при
температуре минус 196 градусов,
крепко облучили
радиацией, поместили в вакуум
и начали наблюдать
испарение.
Образец-таки
испарился, но оставил после себя
небольшой остатск. Когда
остаток извлекли и
изучили, то оказалось, что ето
смесь порошка синильного
полимера и еще каких-то
кристаллов.
Рентгеноструктурный
анализ показал, что ети
кристаллы являют собой
тетрамеры (соединения из
четырех мономеров) той
же синильной кислоты. Но
если о большим
полимером далее ничего не
происходит, то тетрамеры,
оказывается, при
простом гидролизе
немедленно превращаются в
аминокислоты. И если гидролиз
осуществим где-либо в
космосе, то там
обязательно появятся
аминокислоты, составные части
молекулы настоящего живого
белка.
В небольшом
количестве, в две тысячные доли
процента, металл стронций
всегда присутствует в
нашем организме. Он иногда
заменяет близкий по
химическим свойствам
кальций, хотя и нелучшим
образом. Оба они попадают
в организм из почв, и рао-
тение, например, само их
как-то определяет и
разделяет, предпочитая все-
таки кальций.
Хуже обстоит дело,
когда этот стронций
радиоактивный. Тогда даже
малые «нормальные» его
концентрации несут угрозу —
стронций-00, накапливаясь
в костях, служит
источником постоянного
внутреннего радиооблучения
организма бета-лучами. И
проблема
обеззараживания территорий, где земля
загрязнена этим изотопом,
весьма актуальна.
До оих пор для етого
использовали минералы
цеолиты и ионообменные
омолы. В результате
поисков других опособов сбора
радионуклидов ученые из
Института химической
физики РАН и инженеры НПО
«П рипять» раз работали
полимерную структуру,
изначально «настроенную»
именно на стронций. Для
етого были использованы
органическое соединение
нерадиоактивного
стронция — диакрилат
стронция, стирол и один из эфи-
ров. При гамма-облучении
такой смеси в ней
начинается радикальная сополи-
меризация, конечным
продуктом которой служит
сложный металлополимер-
ный материал. Далее, если
обработать его соляной
кислотой, то ионы
стронция из него удаляются.
Остающаяся структура
оказывается
«настроенной» только на
недостающие элементы — на ионы
стронция. Новый материал
поэтому избирательно
поглощает этот металл из
зараженной почвы, даже
несмотря на явный
переизбыток в ней химически
сходных ионов кальция.
23

Об авторе этого очерка
Жизнь с каждым годом мчится все быстрее,
Я темп люблю, но тут уж больно скоро
Стрекочут дни, как палкой вдоль забора.
Так сколько ж их осталось, январей?
Выстраданной горечью отливают эти строки Марка Поповского. Такую
интонацию он позволял себе редко. Журналист и писатель, автор 22 книг, в
большинстве своем известных нашему и зарубежному читателю, он всегда
ищет и находит своих героев среди людей стоической судьбы. Выбирает тех,
кому пришлось осуществить свое дело, призвание с громадными усилиями н
жертвами, удивляя современников, а потом и нас, читателей, силой
характера, бескорыстием и преданностью идеям и людям.
Книга Марка Поповского о корифее мировой биологической науки
Николае Вавилове, погибшем в застенках КГБ,— плод многолетней работы
в архивах, непрестанных поездок по стране. За публикацию пары глав из
этой книги в памятную всем «оттепель» редактор журнала «Простор»
поплатился снятием с работы.
Другая книга «Жизнь и житие Войно-Ясинецкого, архиепископа и
хирурга» вышла у нас недавно лишь в журнальном варианте. Замечательная
эта вещь еще найдет своего благодарного читателя, который оценит подвиг
и нравственную высоту Войно-Ясинецкого, крупного хирурга и одновременно
выдающегося деятеля Православной церкви, с удивительным мужеством
противостоявшего в одиночку бесчеловечной государственной машине. В то
время о публикации нечего было и думать. И автору, которого Александр
Мень назвал «неутомимым воссоздателем исторических характеров»,
пришлось уехать...
Слово «неутомимый» точно отражает стиль работы Поповского-докумен-
талиста. Чтобы восстановить истину, он исколесил всю страну, встретился
с сотнями свидетелей трагических потрясений и перипетий в жизни
праведника и благодетеля людей, каким был Войно-Ясинецкий. Да и сам Марк
Поповский не искал легких путей. Прошел всю Великую Отечественную от
звонка до звонка, несколько месяцев провел в блокадном Ленинграде. И
сегодня, после тяжелой операции на сердце, он остается в творческом строю,
по-рыцарски бросаясь на защиту таланта, трудолюбия и справедливости.
Жизнь и деяния наших соотечественников, отмеченных печатью таланта и
благородства,— вот тема его постоянных выступлений в газете «Новое
Русское Слово» и книгах, выходящих на другой стороне планеты.
Я. СУХОВА
Марк ПОПОВСКИЙ
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Эти строки никогда бы не были ский адрес, прислала просьбу напи-
написаны, если бы через семнадцать сать воспоминания о ее отце. В 1995
лет после отъезда из Советского Со- году, к его девяностолетию, она
союза меня не догнало в Нью-Йорке биралась выпустить книгу воспоми-
письмо доктора химических наук, наний. Ряд бывших сотрудников и
москвички Евгении Николаевны Ол- учеников покойного Николая Гри-
суфьевой. Не знакомая мне ученая горьевича уже писали статьи для сбор-
дама эта, разыскав мой американ- ника.
1

Да, конечно, я не забыл Николая
Григорьевича Олсуфьева, серьезного
ученого, члена-корреспондента
Академии медицинских наук, чуть ли не
четыре десятка лет возглавлявшего
лабораторию туляремии в Институте
эпидемиологии и микробиологии
АМН. В моей литературной жизни
человек этот сыграл хотя и краткую,
Борис Элъберт
но чрезвычайно яркую роль, рискнув
сообщить мне то, о чем никто другой
рассказать не решался.
На пороге шестидесятых мне еще
не было и сорока. Влюбленный в
творчество Поля де Крюи (де Край-
фа), американского
писателя-документалиста, писавшего о людях
науки, я пытался продолжать его
традиции в российской литературе. В
поисках выдающихся ученых
медиков и биологов я мотался по всей
стране. Мое увлечение вполне
соответствовало тогдашней официальной
ориентации. По логике тех лет самая
передовая в мире советская наука,
конечно же, была родиной самых
великих научных достижений. Мне,
начинающему литератору-публицисту,
надлежало подкреплять этот
пропагандистский тезис своими газетно-
журнальными очерками и книгами.
Что я и делал. Носился из месяца в
месяц по так называемым
творческим командировкам в поисках
достойных героев. Пожаловаться не
могу, меня печатали в толстых и в
тонких журналах, в «Литгазете»,
«Известиях» и даже в «Правде». В 1961
году, когда на подходе оказалась
пятая по счету книга, меня приняли в
Союз писателей. Та книга под заго-
Николай Тайский
ловком «По следам отступающих»
должна была сообщить немало
интересного о борьбе ученых с опасными
и особо опасными болезнями. В
поисках героев я побывал в Астрахани,
Ташкенте, Самарканде, Ленинграде,
Саратове. На Саратове я и
споткнулся.
Все не так просто...
Сейчас уже не помню, кто именно
посоветовал мне описать «туляре-
мийную эпопею», историю открытия
туляремии, похожей на чуму
болезни, которой люди заражаются от
крыс, мышей, диких грызунов. Ею
имели шанс заразиться в нашей
стране не менее пятидесяти миллионов
человек. Но лишь пока не создали
противотуляремийную вакцину.
Профессор Олсуфьев, ведущий
специалист в этой области,
порекомендовал мне для начала съездить в
8
25

М. Поповский.
Предательство
Саратов, в институт «Микроб».
Сотрудники института Алевтина Воль-
ферц, Дмитрий Голов и Сергей
Суворов в середине двадцатых годов
первыми обнаружили туляремию на
территории нашей страны, выделили
Член-корреспондент АМН СССР
профессор Я. Г. Олсуфьев
микроб и разобрались, как эта зараза
передается от грызунов к человеку.
Поездка в Саратов оставила у меня
странное ощущение. Мои
собеседники-ученые явно увиливали от
откровенного разговора. Все три
первооткрывателя и исследователя
туляремии к этому времени уже были в
могиле. Их коллеги вроде бы охотно
сообщали суть научных поисков Во-
льферц, Голова и Суворова, но когда
дело доходило до подробностей их
жизни, смущались, умолкали,
уклонялись от деталей. Тем не менее
фигуры этих троих вызвали у меня
несомненное уважение. Алевтина
Вольферц, молодая хрупкая
женщина, чтобы изучить характер болезни,
привила себе инфекцию и
тяжелейшим образом переболела.
Страстно был увлечен
эпидемиологией и Дмитрий Голов. Он
выловил несколько тысяч насекомых»
обитающих в норах грызунов, и
установил, что именно комары и иксодо-
вые клещи виноваты в передаче
болезни от животных к человеку. Если
про американца Френсиса,
открывшего туляремию в Соединенных
Штатах, говорили, что он делает все
пятьдесят опытов там, где сорока
восьми было бы вполне достаточно,
то современники Голова утверждали,
что он делал сто экспериментов там,
где всякий другой на его месте
поставил бы пятьдесят.
О кончине этих троих саратовцы
говорили неохотно. В начале
тридцатых всех троих почти одновременно
арестовали неизвестно за что.
Вольферц после восьми лет лагерей
вернулась в институт, но туберкулез,
которым она заразилась в лагере,
очень быстро свел ее в могилу. Она
умерла в возрасте сорока шести лет.
Сергей Суворов провел в застенках
ОГПУ шесть лет, а Дмитрий Голов в
институт вообще не вернулся, что с
ним произошло, никто не знает. Есть
слухи, что его расстреляли в 1937
году.
За что, почему пострадали эти
герои науки, никто в Саратове мне
ответить не смог, а может быть» и не
захотел. Я допытывался, где и когда
была создана вакцина против
туляремии, но собеседники мои явно
увиливали от ответа и на этот
вопрос. Советовали только разыскать в
Минске профессора Эльберта,
одного из двух творцов этого
замечательного препарата, который спасает ныне
от заражения миллионы людей.
Второй творец вакцины, Николай Гай-
ский, к этому времени умер.
Встретиться с профессором Эль-
бертом мне долго не удавалось: он
тяжело болел, перенес несколько
операций. Я звонил и писал ему в
Минск, но он просил меня не
приезжать. Работа над книгой
застопорилась. Научных фактов мне удалось
накопить вполне достаточно, но
обстоятельства, в которых
исследователи совершали свои открытия, плыли
в каком-то тумане.
В эти месяцы и состоялись наши
встречи с Олсуфьевым. Высокий,
изящный, аккуратно одетый
профессор был вполне корректен, но
поначалу показался мне человеком
суховатым и даже скрытным. На мои
жалобы, что саратовцы что-то
утаивают, Олсуфьев молча пожал плеча-
26

ми, дескать, не мое дело. Отогреть
этого ученого, приблизить его к моим
творческим проблемам и
переживаниям никак не удавалось.
Раздосадованный, я во время одной из встреч
начал втолковывать ему, что не
просто пересказываю услышанное от
ученых, но ищу у своих героев
элементы мужества, высокой
нравственности, самоотверженности. Я
попытался объяснить моему суховатому
собеседнику, что именно
нравственное лицо ученого более всего
занимает меня. Вот почему я так
настойчиво пытаюсь проникнуть в личный
мир моих героев, в детали их жизни.
Этот монолог как будто чуточку
сблизил нас. Когда я показал
Олсуфьеву привезенную из Саратова
фотографию 1934 года, на которой
он вместе с покойным Головым ехал
вылавливать зараженных туляремией
грызунов, он оживился, позволил себе
несколько сочувственных фраз о
своем погибшем коллеге. «Это был
рослый красавец с капитанским басом
и повадками морского волка,—
сказал Николай Григорьевич.— Голов
переболел всеми болезнями, которые
изучал,— сыпным тифом, туляремией,
бруцеллезом. Но его ничто не
останавливало. У себя дома Голов хранил
коллекцию живых клещей, тех
самых, что передают туляремию от
грызунов к человеку. Когда его
забирали, он на прощанье сказал жене:
«Сбереги дочь и клещевой
питомник». Вторую просьбу мужа жена
выполнить не смогла: Дмитрий
Голов кормил клещей собственной
кровью».
Я попытался вытянуть из
профессора какие-нибудь подробности об
арестах ученых в тридцатые годы, но
Николаи Григорьевич замкнулся. Я
снова сел на своего конька.
Рассказал, как трудно мне находить
порядочных ученых, тех, кто не гнутся
перед чиновниками, ставят истину
выше страха. Ведь сопротивлялся же
политическому давлению Иван
Петрович Павлов. Он даже настаивал на
своем праве выехать из
большевистской России в Англию. Именно
такая нравственная прочность ученого
и заставила Ленина в конце концов
распорядиться о специальной
помощи знаменитому физиологу.
Олсуфьев и эту мою тираду
выслушал молча. Сегодня, прочитав
письмо его дочери, я лучше понимаю его
тогдашнее состояние. Оказывается,
отец Олсуфьева, знаменитый ученый-
энтомолог, эмигрировал в первые
годы после революции. Он не давал
о себе знать десятки лет. Только
сорок пять лет спустя Олсуфьев-сын
узнал, где жил и как умер его отец.
А ведь за «папу-шпиона» можно было
угодить в лагерь, а то и куда
подальше и в тридцатые, и в сороковые, и
в пятидесятые годы. Надо ли
удивляться, что сын почти весь свой век
пребывал в тайном страхе. Даже в
его некрологе, опубликованном в 1988
году, все еще значится, что отец
Николая Григорьевича, знаменитый
энтомолог, был всего лишь
«служащим»...
Подавая руку на прощанье,
профессор предложил в следующий раз
встретиться не в его служебном
кабинете, где мы всегда беседовали, а у
него дома. Я не придал этому
обстоятельству никакого значения. И
напрасно.
Наука за решеткой
Разговор в профессорской
квартире на улице Литвина-Седого начался
несколько неожиданно. Олсуфьев
напомнил о моем взволнованном
монологе по поводу науки и этики.
«Вы, наверное, правы,— сказал он,
почему-то хмурясь,— но я в теорию
пускаться не стану. Просто расскажу
о том, о чем саратовские коллеги
говорить побоялись».
Вкратце рассказ Николая
Григорьевича свелся к следг/ющему. В начале
тридцатых годов в западных
журналах появились статьи о том, что в
будущей войне не исключено
применение бактериологического оружия.
Скорее всего его применит
Германия, чтобы отомстить союзникам,
разгромившим ее в первой мировой
войне. Началась дискуссия, в
которой высказывалось суждение, что
агрессор изберет для атаки чуму или
недавно открытую туляремию.
Скорее всего даже туляремию, так как
она не убивает свои жертвы
немедленно, а только выводит их из строя.
Масса тяжелобольных в рядах
зараженной армии противника способна
деморализовать фронт и тыл,
посеять панику в рядах врага.
Сталину, конечно же, доложили
об этой научной дискуссии.
Происходила она в то самое время, когда
5
27

-а
51
М Поповский.
Преда тел ьст в о
Гитлер рвался к власти. Из Кремля
последовал соответствующий приказ:
активизировать в СССР
производство наступательного и
оборонительного бактериологического оружия.
Осуществить приказ практически
было поручено ОГПУ. Начались
аресты микробиологов, имевших
отношение к исследованиям чумы и
туляремии. Одними из первых взяли
Алевтину Вольферц, Дмитрия
Голова и Сергея Суворова, затем
схватили еще несколько десятков
микробиологов Москвы, Харькова, Саратова,
Минска. Среди арестованных
оказались, в частности, минский
профессор Борис Эльберт, ученый из
Москвы Николай Гайский, директор
саратовского института «Микроб» Ни-
каноров и много других. Их обвиняли
в чем угодно — в шпионаже,
вредительстве, саботаже, но подлинную
причину ареста от них скрывали.
Ученых-арестантов свезли в город
Суздаль, где в старинном женском
монастыре был создан секретный
«институт». В 1932 году девятнадцать
свезенных сюда со всей страны
микробиологов начали работу над
наступательным и оборонительным
бактериологическим оружием. Именно
здесь, напряженно работая, Эльберт
и Гайский создали к 1935 году
первую в мире живую противотуляре-
мийную вакцину. Вакцина,
получившая название «Москва», оказалась
идеальным препаратом: стоило
привить ее человеку, и он навсегда
приобретал иммунитет к туляремии.
В 1937 году «институт» в Суздале
расформировали. Часть сотрудников
расстреляли, других перевели в
дальние лагеря. Эльберту и Гайскому
повезло: их выпустили на свободу.
Покидая Суздаль, они сдали все свои
записи и пробирки тюремщикам.
Позднее выяснилось: ценнейший
препарат утерян. Те, кто умели
неплохо охранять ученых
микробиологов, абсолютно не способны были
сохранить микробную культуру.
Я передаю лишь малую часть
узнанного в тот день. Николай
Григорьевич рассказал, как ученые в
Суздале голодали, как с риском доя
жизни лазили за картошкой в
соседские огороды, болели и умирали в
убожестве лагерной жизни. Бывшего
директора института «Микроб» Ни-
канорова расстреляли лишь за то,
что он отрицательно высказался о
научной ценности некоторых
проводимых в Суздале исследований. Я
слушал Олсуфьева с изумлением и
благодарностью. Хотя на дворе уже
стоял 1962 год, девятый год после
смерти Сталина, такие подробности
о деятельности ОГПУ в прессу еще
не проникали. То, что разгласил в
тот день профессор Олсуфьев, могло
очень серьезно сказаться на его
карьере. Но, завершив свой рассказ, он
не пустился в рассуждения о том,
следует или не следует писать обо
всем этом, надо или не надо
упоминать его имя. Просто как человек,
исполнивший свой долг, встал и
подал мне, ошарашенному, свою
сильную руку: «Желаю успеха».
Под свежим впечатлением от всего
услышанного я в те же дни засел за
главу, посвященную суздальской
шарашке. Только написал первые
страницы — звонок от Бориса
Яковлевича Эльберта. Творец туляремийной
вакцины сообщил, что приехал в
Москву на операцию. Мы можем
побеседовать в онкологическом
институте, где он пробудет не менее
месяца. Об этих встречах наших в
больничном коридоре вспоминаю я с
горечью. У профессора Эльберта был
рак горла. Он не морщился, но я
явственно видел страдание в его
глазах. После каждого свидания (всего
их было пять) у моего собеседника
опухало горло, и он лишался голоса.
Но проходило несколько дней, и я
снова получал приглашение
продолжить интервью.
После рассказа Бориса
Яковлевича картина жизни в
«научно-исследовательской каталажке» стала еще
страшней и детальней. Оказывается,
в те самые годы, когда огэпэушники
потеряли вакцину Эльберта — Гай-
ского, на страну несколько раз
обрушивались эпидемии туляремии.
Столкнулась с этой болезнью и Советская
Армия. Атаковали наших бойцов не
немцы, а клещи, забиравшиеся в
окопы и землянки. Отбить эти атаки
было нечем. Правда, незадолго до
начала войны Эльберт подбил Гай-
ского попробовать повторить
проделанные в тюрьме опыты. После двух
лет работы вакцину удалось создать
заново. В послевоенные годы она
спасла от заражения миллионы лю-
\
<
ш
28

лей, которым угрожали
многочисленные эпидемии туляремии,
прокатившиеся по стране. В частности,
удалось остановить эпидемию
туляремии, которая обрушилась на тех,
кто приехал восстанавливать
Сталинград. Этот успех был отмечен
властями: два бывших заключенных, Эль-
берт и Гайский, удостоились
Сталинской премии 1946 года.
«Мы не понимали, за что нас
убивали и мучали,— сказал во время
последней нашей беседы профессор
Эльберт.— Наше единственное
желание состояло в том, чтобы дать
родине наилучшие препараты в
кратчайший срок. Чего добивались наши
тюремщики, мне так и осталось
непонятно. Если от туляремии на сто
заразившихся обычно умирали пять
человек, то из ста советских
микробиологов, исследователей чумы и
туляремии, схваченных в начале
тридцатых годов, в живых не осталось и
пяти». Наш разговор с Борисом
Яковлевичем происходил в декабре 1962
года. Полгода спустя его не-стало.
Но до этого я еще успел получить от
него письмо из Минска.
Запомнилась фраза из последнего, можно
сказать прощального, послания:
«Благодарю судьбу, что мне-довелось быть
участником и свидетелем событий,
скрытых под спудом, но
оказавшихся интересными для истории».
«Скрытых под спудом...» Очень
скоро мне пришлось убедиться:
советский режим не так-то легко
расстается со своими тайнами.
Вечные вопросы: «Кто виноват?»
и «Что делать?»
Моя редакторша в издательстве
«Молодая гвардия», Л. А., женщина
неопределенного возраста из тех, о
ком хочется сказать «без цвета и без
запаха», в общем-то не слишком
жестоко корежила мои тексты.
Думаю, что ей было решительно
наплевать на всех этих героев науки и их
подвиги. Главное достоинство моих
рукописей виделось ей, очевидно, в
их политической безопасности. Это
и было то самое, за что ей платили
зарплату и даже обещали в будущем
году дать квартиру. Квартира,
насколько я мог понять, была главной
мечтой Л. А. К этой теме она
возвращалась особенно охотно.
Вычитанная рукопись «По следам
отступающих» (имелись в виду
отступающие под натиском науки
человеческие болезни) пошла в
типографию. Казалось бы, ничто не могло
помешать книге выйти в свет в
следующем, 1963 году в полном
соответствии с издательским планом. Но,
зайдя по какому-то пустяковому
поводу в редакцию, я застал Л. А.
непривычно смущенной. Она
положила передо мной верстку книги и
как бы между прочим заметила, что
некоторые места пришлось убрать. Я
перелистал текст и ужаснулся: вся
история о трех саратовских ученых,
открывших туляремию и в
благодарность за свои открытия истерзанных
огэпэушниками, была исчеркана, а
суздальская эпопея и вовсе
выброшена полностью.
«Это не наша правка,—
беспокойно защебетала редакторша.— И даже
не нашего цензора. Так наверху
решили». Я ответил, что в таком виде
выпускать книгу не согласен.
Напомнил Л. А. о том, сколько времени
и сил ушло у меня на поиски
исходного материала. Да и вообще, какое
мы имеем право замалчивать эту
трагическую историю. «Я не виновата,—
продолжала твердить Л. А.— Это все
наверху».
В конце концов удалось дознаться,
что рукопись мою издательский
цензор на всякий случай заслал на
Лубянку, и читал ее там сам генерал Бело-
конев или что-то вроде того.
Откровенность, в которую пустилась со
мной редакторша, стала понятно*!,
когда Л. А., чуть не плача,
напомнила о предстоящем получении
квартиры: «Поймите, если книга ваша,
стоящая в плане, не выйдет в срок, мне
голову оторвут, а что квартиру не
дадут, так это уж точно».
Я предложил компромисс:
редакторша добивается аудиенции в
соответствующем отделе ГБ, и мы вдвоем
с ней пойдем выяснять, почему
понадобилось уродовать рукопись. Как
ни странно, такая встреча
состоялась. Помню какой-то неприметный
вход со стороны Кузнецкого моста,
несколько ступенек вниз. Осталось в
памяти и на редкость бесцветное
лицо принимавшего нас
кагэбэшника (сам генерал до встречи с нами,
разумеется, не унизился). Я
произнес бесцветному дяденьке заранее
заготовленную речь о демократии,
которая ныне, после двадцатого съез-
•8
"1
29

М. Поповский.
Предательство
да партии, восторжествовала в
нашей стране. О необходимости
восстановить правду о несправедливо
замученных ученых-патриотах. Гэ-
бэшник не перебивал. А потом
спокойно, как о чем-то давно и твердо
решенном, заявил, что
восстанавливать авторский текст в
первоначальном виде никто мне не разрешит. И
вообще, кому это сегодня интересно
читать про события тридцатилетней
давности. Я еще раз вякнул, что в
изуродованном виде книгу свою
выпускать не позволю, и направился к
выходу. Не проронившая за время
беседы ни слова редакторша с
опушенной головой поплелась следом.
Я хотел как можно быстрее
выбраться из этого подвала и
отцепиться от Л. А., но она не дала мне уйти.
ТУг же на тротуаре стала твердить,
какие беды ждут ее, если книга не
выйдет, сквозь слезы взывала к моей
совести, твердила в десятый раз, что
ее вины тут нет, а пострадает в
конечном счете только она одна. Я
молчал. Уже умер профессор Эль-
берт, благодаривший меня за то, что
я вытащил из-под спуда правду о
трагической судьбе десятков
российских ученых. Пошел на риск
профессор Олсуфьев, рассказавший о
суздальской трагедии. Ну, допустим, я
согласился бы на кагэбэшный
вариант, Олсуфьев взял бы вышедшую
книгу и увидел бы, что я сдрейфил,
не рискнул сообщить правду,
которую он мне открыл. Нетрудно
представить, как это больно ударило его,
как оскорбило бы. А с другой
стороны, эта несчастная Л. А. Она
действительно ни в чем не виновата.
Квартира... Кому как ни мне об этом
знать! Я лишь в сорок лет впервые
въехал в сколько-нибудь нормальное
жилье. До этого десяток лет жил с
женой и ребенком в девятиметровой
коммунальной каморке.
Сейчас уже не помню, какие
именно аргументы взяли во мне верх. Но
в какой-то момент, не выдержав
стенаний редакторши, я крикнул ей:
«Делайте, что хотите, уродуйте
книгу, как угодно, мне это все надоело!»
И зашагал прочь. Вечером рассказал
жене о случившемся. Она одобрила
меня: «Ты же почти два года вбил в
этот труд. И о гонораре не забудь, у
нас нет никаких накоплений...» Да,
про гонорар, конечно, верно.
Литератор живет от книги до книги. И
далеко не каждый год видишь свое
произведение вышедшим из печати.
Бее вроде правильно, и тем не менее
сегодня, глядя на обложку той
старой книги, которая никого уже не
интересует и интересовать не может,
я думаю об измене, которую
допустил более тридцати лет назад.
Изменил исторической правде, изменил
тем двум ученым, которые
доверились мне. А не точнее ли назвать мое
тогдашнее поведение тэедательством?
Ведь согласившись издать книгу в
искаженном виде, я подыграл
кагэбэшникам, на многие годы
отодвинул разоблачение одной из наиболее
гнусных сталинско-огэпэушных
акций. Да, они давили на меня. Но в
таких случаях куда пристойнее сжать
зубы и промолчать, а не мычать
полуправду.
Есть у этой грустной истории и
одна забавная деталь. Книга вышла в
срок, редактор Л. А. получила
долгожданную квартиру. Очевидно, и
дяди с Лубянки были удовлетворены:
пресекли, предотвратили. Ведь
кроме всего прочего, глава о
суздальском «институте» приоткрывала
важный государственный секрет:
подписав в 1925 году в Женеве
международное соглашение о запрете
бактериологического оружия,
Советский Союз и после того активно
продолжал заниматься бомбами,
начиненными заразой. Итак, о
Суздальском монастыре ни слова. Но
тому, кто возьмет в руки книгу «По
следам отступающих» и станет
разглядывать фотографии героев,
несомненно, бросится в глаза рисунок,
помещенный рядом с портретами
Эльберта и Тайского,— стены
старинного монастыря, купола соборов
и церквей. Суздаль! Вырвался все-
таки кусочек правды из-под спуда.
Не досмотрели кагэбэшники.
Прошляпили... •
30

ВО ВСЕМ МИРЕ
И что же
это такое?
Посмотрев на снимок,
вряд ли кто ответит на
этот вопрос правильно. А
запечатлен на фото самый
большой в Азии комплекс
камер искусственного
климата, имитирующих
четыре времени года. Он
создан учеными
Всекитайского
научно-исследовательского института риса
в городе Ханчжоу. Камеры
используются для проводе-
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
У еукариотов подобный
белок участвует в
дешифровке генетической
информации. Белки
настолько схожи по своей
структуре, что белок архео-
бактерий может почти
полностью брать на себя
функции ТВ-протеина
еукариотов.
Впрочем, общий предок
археобактерий и
еукариотов не был первым
существом на Земле. Он
происходит от древнейших
эубактерий, давших
начало всей жизни на Земле.
ния различных научных
экспериментов и, в
частности, для выведения лучших
сортов риса.
Наши старейшие
родственники
У человека и
археобактерий, живущих в
глубоководных пещерах, есть
общий предок. Группа
исследователей из
Кембриджского университета
во главе со Стивеном
П. Джексоном обнаружила
белок, имеющийся как в
археобактериях, у которых
нет ядра, так и у ядросо-
держащих еукариотов, к
числу которых относится и
человек.
Ученые вышли на след
родственников,
насчитывающих почти три
миллиарда лет, после открытия так
называемого ТВ-протеина
у одного из видов
археобактерий.
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Алмазы
животного
происхождения
Алмазы могут быть
остатками отмерших
бактерий. Ученые из
Лондонского университета выяснили
это методом изотопного
анализа.
Ископаемые
микроорганизмы, населявшие в
ранние геологические эпохи
горячие океанские
глубины, очевидно, могли
«привариваться» к разогретым
донным и береговым
породам, при етом часть
органического углерода
превращалась в алмаз. Во
время вулканических
извержений эти образования
оказывались на
поверхности земли.
Эту идею британским
ученым подсказало
чрезвычайно высокое
содержание легкого углеродного
изотопа С-13 в некоторых
драгоценных камнях.
Известно, что таким же
высоким содержанием С-13
отличаются некоторые
определенные виды
бактерий — прежде всего, оби-
О тающие в подводных гео-
_ термальных источниках.
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Помидоры зреют
по заказу
Биотехнологи научились
таким образом
модифицировать томаты, что они
зреют в два раза дольше
обычных. Этот успех
ученых может
способствовать тому, что
большинство тропических плодов и
овощей будет долгое
время оставаться свежими.
Сейчас почти треть плодов
из тропических стран
сгнивает прежде, чем они
дойдут до потребителя в
страны с умеренным климатом.
Атанасоио Теологис и его
коллеги из
Калифорнийского университета
создали такой сорт томатов,
которые созревают по
заказу, стоит их опрыскать
этиленом или пропиленом.
Помидоры, так же как
бананы или персики,
производят свой собственный
этилен, чтобы ускорить
процесс созревания, хотя
точный механизм етого
процесса все еще
остается загадкой.
Исследователи замедлили процесс
созревания томатов,
блокировав производимый ими
этилен введением в плод
фальшивого гена. Этот ген
вмешивается в синтез
одного энзима, важного для
производства этилена в
томатах. Энзим, названный
«АСС синтеза», ускоряет
производство соединения,
в сочетании с которым
получается этилен. В новых
томатах производство
этилена уменьшается на 99 с
половиной процентов.
Обычно для созревания
томатов требуется 56—60
дней после опыления.
Новые помидоры стоят
оранжевыми от 00 до 120 дней,
не размягчаясь и не
чернея. И в любой момент их
можно заставить созреть,
опрыскав етиленом.
31

КЛУБ «ГИПОТЕЗА»
Сценарий
рождения
материи
Беседа искусствоведа
Виталия ПАЦЮКОВА
с физиком
Геннадием ШИПОВЫМ
Впервые наука начинает осознавать:
окружающий нас мир
включает в себя наблюдаемое,
наблюдателя и процесс наблюдения.
Это — наша новая картина мира.
Пацюков: — Вы в своей теории
возвращаете в физику и,
естественно, в визуальную культуру картину
мира. Ту самую картину мира, когда
мир открывается не только
понятийно, но и образно, как в таких
мощных мировоззренческих научных
системах, как теория Ньютона, теория
относительности Эйнштейна. Что
принципиально нового,
радикального в вашей картине мира?
Шипов: — Во-первых, очень
существенно, и это свидетельствует о
той особой ситуации, которую
переживает мир, что и у Ньютона, и у
Эйнштейна картина мира не
включала в себя такое понятие, как Бог. Он
всегда находился вне тех научных
коммуникаций, которыми
пользовался аппарат физики. По-видимому, я
говорю это с осторожностью, сейчас
создана такая картина мира, где
появляется Нечто, что претендует на
звание Бога. Вся классическая наука
строилась так, что происходило
разделение на субъект и объект, на
объективное и субъективное. Мы
считали: все, что нас окружает,— это
объективно. Если нас не будет, то этот
мир будет продолжать существовать
без нашего вмешательства и без
нашего сознания, то есть мы как бы
исключаем человека из картины мира.
Мы изучаем такую физику, где
человеку, его сознанию как бы нет места.
И сам человек в этой системе не
соотносился с высшими силами
жизни, все завершалось на уровне массы
материи — отсутствовал
вертикальный план бытия, он был скорее
горизонтальным.
Пацюков: — А у Эйнштейна в
теории относительности разве на-

блюдатель не является участником
события и не искривляет
пространство своим присутствием? И я
вспоминаю такую фразу Эйнштейна:
«Бог не играет в кости».
Шипов: — Как ни странно,
Эйнштейн как раз стоял на довольно
осторожных материалистических
позициях. Он считал, что
материальный мир существует вн?
зависимости от нашего сознания. И в истории
мьгсли присутствует известный спор
между Рабиндранатом Тагором и
Альбертом Эйнштейном, когда они
встретились в Индии. Они долго спорили
на эту тему — о включении в
мироздание Сознания.
Пацюков: — Универсального
Сознания?
Шипов: — Сознания как такового.
Во всех его иерархиях.
Пацюков: — А включенность
личности как гравитационной массы,
как создающей относительность? Ведь
Эйнштейн первый показал, что
позиция наблюдателя, его
относительное место разрушают устойчивую
систему координат, делают ее
относительной и меняют картину мира.
Шипов: — Об этом начал говорить
впервые Нильс Бор. Он ввел в
физику принцип дополнительности. Этот
принцип появился в квантовой
механике и свидетельствует, по
существу, о том, что картину мира
разделить на наблюдателя и наблюдаемое
невозможно. Когда вы создаете
образ мира, то фактически должны
учитывать наблюдателя, наблюдаемое
и процесс наблюдения. Тогда
откроется полная, целостная картина,
пронизанная единым сознанием.
Искусство последних десятилетий также
мучительно переживало эту
проблему.
Пацюков: — Она впервые была
осознана Дюшаном — сознанием
наделялась не только Мона Лиза, но и
любой предмет банальной
реальности. Жест единства с миром
наполнял «голубое» у Ива Кляйна и
знаменитые акции Бойса «Я люблю
Америку. Америка любит меня».
Шипов: — Но чистая рефлексия
сыграла здесь свою драматическую
роль. Все это разделение в
структурализме на «означаемое» и
«означающее» — в реальности они способны
слипаться. И важно в этой проблеме
их не только дистанцировать, но и
рассматривать интегрально. Если вы
их начинаете препарировать, то у вас
получается неполная,
препарированная картина. Я повторяю, впервые
наука начинает осознавать, что
окружающий нас мир включает в себя
наблюдаемое, наблюдателя и
процесс наблюдения. И все это в
сумме — наша новая картина мира. В
этой картине мира, кроме грубой
материи — твердой, жидкой,
газообразной, плазмы, элементарных
частиц,— которая, на первый взгляд,
существует независимо от того,
будем ее изучать или нет, появились
объекты, напрямую связанные с
нашим сознанием.
Пацюков: — То есть вы
математически описали то, что прежде
реально существовало в древних знаниях,
но не подвергалось анализу,
инструментальному подходу и связывалось
с мистикой?
Шипов: — Это так называемые
первичные торсионные
(вихревые) поля. Моя теория
соединила мир плотных форм и
тонкоматериальный мир.
В новой картине мира
появляется тонкий мир
Пацюков: — Народная культура,
народная традиция всегда связывала
тонкоматериальный мир с
вихревыми образованиями. В индийских
текстах, описывающих
тонкоматериальные центры человеческого тела,
существуют такие структуры — чакры,
имеющие форму кольцеобразных
вихрей.
Шипов: — Сегодня это входит в
фундаментальную теорию. Реальный
мир, оказывается, устроен гораздо
сложнее, чем все существовавшие
прежде научные представления,
описывавшие лишь мир плотных форм.
Очевидно, наш мозг — это прибор,
который взаимодействует с
торсионными полями, несущими
информацию. В структуре этой картины мира
существует информационное поле,
содержащее информацию обо всем, что
может быть, что было и что будет.
Торсионные поля функционируют как
посредники, они связывают нас с
информационным полем. Это
информационное поле в западной
терминологии называют полем
сознания.
Выясняется, что весь плотный мир,
вся плотная материя рождаются из
2 Знание—сила N° 7
33

Г. Шипов.
Сценарий рождения материи
вакуума. Но выше вакуума стоит
именно это первичное поле — поле
сознания. Первичные торсионные
поля как вихри, несущие
информацию, по своим свойствам очень
близки к наблюдаемым явлениям в
области психофизики, таким как
телепатия, телекинез, ясновидение, рет-
ровидение и так далее. И если мы
представим, что существует некий
физический носитель в этих
явлениях, то этой физической сущностью
выступит поле сознания, единое поле,
занимающее высшее место в этой
иерархии. Больше того, есть еще более
высокий уровень, который
называется Абсолютное Ничто, и для него мы
не можем ничего конкретно
написать — в смысле уравнения.
Абсолютное Ничто, которое как раз
является источником всего.
Пацюков: — Можно ли это
представить аналитически?
Шипов: — Это как раз появляется
тогда, когда картина мира выходит за
аналитические рамки*
Пацюков: — Следовательно, это
доступно лишь образу, образному
сознанию.
Шилов: — Информация в этом
случае не структурирована, то есть
не разбита на отдельные элементы,
она существует как целостный образ.
Так вот, Абсолютное Ничто — я хочу
это подчеркнуть — как раз и
претендует на образ Бога. Мы можем
сказать об этой сущности только то, что
она обладает абсолютными
творческими способностями. Она —
Абсолютное Ничто, о котором ничего
конкретного сказать нельзя, описать
формулами, но тем не менее оно
стоит над всем и над всеми и все
творит. Я воспринимаю его как Бога.
И если свойства Бога известны
религии, искусству и если я начинаю
сопоставлять эти свойства с
качествами Ничто, пронизывающими мою
теорию, то я вижу и понимаю, что
это Бог.
Пацюков: — Казимир Малевич
называл свой «Черный квадрат»
Абсолютным Ничто — «царственным
младенцем», сравнивал его с Богом.
Может ли «Черный квадрат»
Малевича, некая изначальная
сингулярная сущность, претендовать на это
Ничто?
Шипов: — Да, я думаю, что да. В
искусстве, новейшем искусстве, этот
образ появился впервые,
по-видимому, в «Черном квадрате» Малевича.
Он был первый, кто указал на мир
непроявленных форм и на его
иерархии. «Черный квадрат» — это
героическая попытка передать
Абсолютное Ничто как Всё.
Пацюков: — «Черный квадрат»
Малевича появляется между 1913 и 1914
годами. Это было прозрением на
уровне искусства. Когда же физика
достигла этого уровня сознания?
Шипов: — Я считаю, что все
завершилось в 1988 году. Искусство
опередило физику на 75 лет. В 1988 году
была создана теория вакуума, все
было опубликовано — и принципы,
и уравнения.
Пацюков: — До 1988 года для
физики существовала только грубая
материя?
Шипов: — Плотный мир. И
сегодня в новой картине мира появляется
тонкий мир. Происходит полное
изменение парадигм науки и,
очевидно, культуры, как это было в начале
XX века. Мистические учения
древности оживают в новейшей физике.
По-видимому, мы переживаем
исключительную точку в истории.
Предстоят новые технологии и
одновременно отказ от инструментального
отношения к миру. Новый Ив Кляйн
обязательно полетит, как летают
сегодня конструкции Татлина.
Пацюков: — Вот Вы пережили
открытие, перевернувшее физику. Как
развивались Ваши мыслеобразы, ведь
в конечном счете все завершилось
формулой, как в фундаментальной
науке. Ваша мысль шла
аналитическим путем или ваше мироощущение
пронизывалось другими формами
информации — нелинейной и не чисто
рефлексивной?
Шипов: — Всю теоретическую
физику можно представить тремя
классами работ. К первому классу
относятся так называемые
стратегические работы — именно они
формируют картину мира, они
открывают образ мира. Ньютон неотделим от
зрелого Ренессанса, от образов
прямой перспективы. С именем
Эйнштейна связаны кубизм и
искривленные художественные
пространства начала нашего века.
Стратегические работы поднимают
сознание человека на более высокую
34

ступень. Но стратегическую работу
невозможно сделать, опираясь на
логику детерминизма. Основной
метод — это интуиция. Вы
подключаетесь к какому-то информационному
полю и с помощью интуиции
совершаете какие-то именно
нелогические шаги. Не случайно Эйнштейн
сказал, что Достоевский дал ему
больше, чем Гаусс. Вы перескакиваете
барьеры, уходите в тонкий
материальный мир, в области, логически
совершенно не связанные с тем, что
вы знали до сих пор. Может быть,
происходит то, что сегодня называют
интегративной техникой, и, когда вы
возвращаетесь, как шаман во время
лечения болезни, на сознательный
уровень, вот уже тогда вы пытаетесь
найти ту математику, с помощью
которой это все можно было бы
описать на почве логики. В этот
момент соединяются два
пространства — сознания и бессознательного.
Пацюков: — Может ли в будущем
измениться структура информации?
Сегодня мы используем линейное
письмо, дискретные лингвистические
единицы, с помощью которых мы
составляем алфавит наших
сознательных операций. Информация, идущая
от ваших торсионных структур,— она
какого типа? Можем ли мы найти
аналог этой информации здесь, в
наших земных человеческих
измерениях? Как она переводится на наш
язык?
Шипов: — По своему опыту я
знаю лишь следующее: это
напоминает состояние транса. Вы
фактически выходите из окружающего мира
в другое состояние сознания.
Традиционно это называется
вдохновением, что прекрасно описывал
Пушкин. Вы входите в другой мир и
видите его образы. Это, несомненно,
образное мышление, власть
правостороннего полушария. Я думаю, что
создание стратегических работ
больше относится к искусству, чем к
науке. Вы видите объект в каком-то
особом восприятии. Но и
следующий этап — переведение этих
эмоциональных подсознательных
образов на язык строгой математики —
очевидно, такая же задача (может
Джотто. «Вознесение». Фрагмент фрески
35

Г. Шипов.
Сценарий рождения материн
быть, даже более сложная), как у
художника. И этот процесс — уход в
тот мир, в то транссознание —
происходит несколько раз, пока образ
не принимает четкие очертания
математического жеста, пока он не
становится достоянием той реальности,
в которой мы живем. Вы его оттуда
постоянно вытаскиваете в наш мир.
Завершается дихотомический
принцип мышления, человечество
переходит на расширенное сознание, где
реализуется одновременность всех
уровней. В нашей реальности мы
всегда воспринимали функцию, а
сущность оставалась за пределами
нашего сознания. Новая структура
информации должна преодолевать
противоречие между функцией и
сущностью.
Пацюков: — В этой системе
информации функция и сущность
должны стать едины?
Шипов: — Да, интегральны. Сами
образы становятся более
универсальными, и запись их приобретает
характер образа. Это видно уже на
работах топологов-математиков.
Математики в реальности работают с
образами. И уравнения
дифференциальные они уже не пишут — как я,
например. У них собственные знаки,
образы, соотношения, выходящие на
иной уровень обобщения.
Современный аппарат математики
пространственен, если можно так выразиться,
он как бы картинен. Знаки
математики сближаются с семантическими
единицами нового образного
сознания. Топология тонких миров
получает свою образную систему, и в
этом не только новое качество
информации, но и ее новая
образность — именно образность..
Пацюков: — Какую же роль в этой
системе играет мозг человека? Какие
функции он сохраняет и как он
соотносится с сознанием?
Шипов: — В реальности нервная
система реализует только
вспомогательные функции, стереотипные
поведенческие акты. Психика
человека, его личность локализована за
пределами мозга и за пределами
человеческого тела. Это уже нашло
свое подтверждение в современной
нейрофизиологии. Психика человека
структурируется его ментальным
телом, находящимся в тонком мире,
вне его физического тела. Она
связана с информационными полями, с
торсионными структурами, с Ничто
вакуума.
Пацюков: — Не напоминает ли
тогда тело человека что-то вроде
тела биоробота с набором
стандартных поведенческих программ,
управляемого сознанием через мозг-
приемник?
Шипов: — Мозг-компьютер.
Человеческий мозг очень напоминает
компыотер. Этот компьютер, сам себя
осознающий и поддерживающий,
начинает решать задачи. ■ Если есть
программа, он решит.
Запрограммированные внешними системами
ученые компьютеры могут сами
программироваться, могут сами решать
более сложные задачи. Но такой
компьютер никогда не может сам
поставить задачу, которая открывает
выход в новое измерение, где
создается стратегия. Находясь внутри
программы, этот мозг не видит
конфликта. Программа такого мозга —
это программа большинства, но не
живой истины.
Пацюков: — Она блокирована своей
локальностью?
Шипов: — Миром плотных форм,
их механистической
детерминированностью. Сознание живет в
тонкоматериальном мире, и для
стратегической науки совершенно естественны
феномены посмертного
существования, переживания людей,
побывавших в клинической смерти, и так
называемые кармические
воспоминания о предыдущих жизнях. Это
информация мира проницаемых
форм, о котором так хорошо знали
древние.
За единичным всегда открывается
единое. Для этого нужно освободить
сознание от конвенционального
знания, предоставить его самому себе.
Как говорили дзенские мыслители и
как потом повторил Малевич, нужно
разорвать цепь причин и следствий,
чтобы увидеть дерево в его древес-
ности, огонь в его огненности и сам
цвет в его цветности, вне контура. В
этот момент гасится логическое
мышление в общепринятом смысле,
включаются стратегические программы,
восстанавливается незамутненность
сознания, открывается Ничто,
Небытие как истинно сущее. Небытие
восточных религий напоминает со-
37

ю
w
•Illllifl
Illlllltl
liiiinn
•iiiiiiii
inintii
Э. Ла Надула и дрю.
Дворец римской цивилизации
в квартале ЭУР в Риме. 1938.
К. Иванова. «Композиция*.
•8
Г. Шипов
Сценарий рождения материи
стояние физического вакуума, когда
все уравновешено и пребывает в
покое.
В Ничто, в вакууме,
структурируется Троица
Пацюков: — Но вернемся
непосредственно к вашей теории. К
физическому вакууму как основной ее
составляющей. На чем
заканчивалась наука до вас?
Шипов: — На элементарных
частицах и полях. И все. Это был
передний край науки. Оказалось, что в
теории элементарных частиц
возникает понятие физического вакуума
как основного состояния, из
которого рождаются все частицы и поля.
Но для этого состояния не было
никаких уравнений — ведь это
состояние пустоты, Ничто. Оно только
называлось, указывалось. А
оказалось, что это потенциальное,
возможное состояние материи. .Материя
в этом состоянии никак себя не
проявляет во взаимодействии как
матрица возможного, но способна
описываться математически. И все, что
генерируется этой матрицей
возможного, непроявленного мира,
подчиняется тем же уравнениям, которым
подчиняется сама пустота.
Пацюков: — Но это Ничто имеет
свою структуру и свои ипостаси в
апофатической религиозной
терминологии и образности.
Шипов: — Как и следовало из
канона — и это уникально для
математики и для физики. Это звучит
ортодоксально для интеллектуальной
мысли, но в Ничто, в вакууме,
структурируется тройка, Троица — Бог
Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.
Бог Отец — это и есть высшая
иерархия Абсолютного Ничто: это то, что
не имеет уравнения. Затем то, что я
называю собственно вакуумом, из
чего рождается все проявленное, это
и есть Бог Сын. Вакуум,
обладающий определенной структурой,
соотнесенной с нашим человеческим
сознанием,— Бог Сын. Существует еще
третье состояние — то, что мы
называем первичными полями. Это
сверхсознание, или первичное
информационное поле. Это третье состояние
38

вакуума — между Богом Отцом и
Богом Сыном.
Пацюков: — Описывается ли это
состояние?
Шипов: — Оно описывается
аналитически. Причем интересно:
можно чисто формально показать, что
разницы между ними практически
нет, то есть любое из этих состояний
может переходить в другое.
Пацюков: — Как ангелы в
рублевской «Троице»? Это в реальности
демонстрирует аналитически
ипостаси Абсолюта, я даже боюсь
произносить — Бога?
Шипов: — Всегда можно найти
точку зрения, представляете,
математическую точку зрения, когда один
переходит в другой. Но на вершине
всей Троицы стоит Бог Отец,
«Черный квадрат», Абсолютное Ничто,
который порождает Бога Сына и Бога
Духа. Он выше других, хотя он как
бы и относителен, так как
транслируется в другие ипостаси. Он
транслируется и порождает прежде всего
тонкие материи — поля сознания, то
есть развитие идет от сознания, а
потом появляется плотный мир,
грубая материя. Как вы помните, в
нашей идеологии и науке материя
первична, а сознание вторично. На
самом деле в этой картине мира
такого противопоставления материи
и сознания нет. Они существуют,
взаимно пронизывая друг друга, но
активное начало все же лежит в
сознании — материя как бы
пассивна.
Пацюков: — Но в вашей теории
все насыщено жизнью — всюду
пронизывают нас поля сознания?
Шипов: — Любая материя, и это
доказывается математически,
обладает в той или иной мере сознанием.
Естественно, что плотный мир
обладает низким сознанием, но большой
энергией, если это, например,
представить в килокалориях. Тонкие
миры, наоборот, обладают
небольшими энергиями, но зато высоким
сознанием. Сознание — это и есть
организация, чем выше у вас
сознание, тем больше в вас Бога. Если
посмотреть на это с некоторой мета-
точки, то совершенно очевидно, что
мы созданы. Это может быть
непреднамеренный акт — это
процесс проживания. Наше
предназначение — осознать свое место в этом
мире. А сама эволюция заключается
в том, чтобы совершенствовать свое
сознание.
Пацюков: — Это и есть жизнь
сознания.
Шипов: — Это и есть жизнь
сознания — уменьшать свою
энергетическую сущность и увеличивать свою
сознательную сущность. Так
протекает художественный процесс —
возрастание информационной емкости
и уменьшение энергетической.
Я не знаю образа того,
что называется «физический
вакуум».
Искусство, очевидно, на пороге
обнаружения этого образа
Пацюков: — Ваши торсионные
структуры, несущие информацию, это
спирали?
Шипов: — Если в трехмерном
образе — это спирали. Но в реальности
это четырехмерные образы, они
более сложные и труднопредставимые
наглядно. Но если попробовать их
описать пространственно, в нашей
системе координат,— они как бы
спирали. Они могут раскручиваться,
скручиваться.
Пацюков: — Как духи,
вылетающие из бутылок в арабских сказках?
Шипов: — Это и есть дух. Когда из
ничего рождается что-то, то
рождается в первую очередь спираль —
правая и левая. Если вы берете
правую и левую спирали и соединяете,
то они дают вам ноль. Рождение
начинается с того, что рождаются
правые и левые вихри, несущие в
себе информацию. Я рассказываю о
процессе рождения так, как он идет
по формулам, но, с другой стороны,
эти три высших состояния — вакуум,
первичные поля и Абсолютное
Ничто — настолько едины, что их
невозможно разделить. И то, что я увидел
внутри, какие-то градации этого
единства,— это все относительно.
Пацюков; — Казимир Малевич и
Владимир Татлин, художники
практически одной генерации, одной фазы
исторического сознания, открывали
новые реальности и новые
измерения. Малевич прикоснулся к
Абсолютному Ничто, к «Черному
квадрату»; Татлин в «Башне III
Интернационала* взял за основу мироздания
спираль как рождение нового мира.
Ничто и спираль как носители
высшей информации составляют
фундамент вашей теории. Случайно ли
это?
«
39

Г. Шипов.
Сценарий рождения материи
Шипов: — Мысли и образы этих
художников выстраданы в
величайших трагедиях XX века, в
открывшихся новых планах реальности. Они
были первыми, кто прикоснулся к
живой, дышащей картине мира. Их
открытия свидетельствуют о правоте
Эйнштейна, благодарившего
Достоевского за новое зрение. Русский
авангард еще до конца не
переосмыслен, и, естественно, что
бессознательно он присутствует в
новейших откровениях физики. Сегодня
образ является интегралом в
парадигмах науки. Но Татлин в моей
системе стоит все же ниже
Малевича. Спирали как структура мира —
величайшее открытие, но по
градации ниже, чем Абсолютное Ничто.
Они — внутри «Черного квадрата»,
они — первое, что рождается из
«Черного квадрата»-. Но после
спиралей должно еще что-то родиться, что
потенциально рождает все
проявленное. Я не знаю этого образа, того,
что называется «физический
вакуум». Когда мы выпускали мою книгу
(«Теория физического вакуума», М.,
1993), то искали художника, который
мог бы представить визуально образ
вакуума, потенциального состояния
материи, из которого все рождается.
Пацюков: — Искусство, очевидно,
на пороге обнаружения этого образа.
Подобный сдвиг сознания
происходил в начале нашего столетия, когда
художники увлекались теорией
относительности, и Маяковский даже
послал приветственную телеграмму
Эйнштейну. В свою очередь,
Малевич присутствовал на лекциях П. Д.
Успенского. Возможно, через П. Д.
Успенского Малевич узнал о теории
английского теософа К. Брэгдона о
человеке-кубе, где метафизическая
сущность человека описывалась как
куб. Этот куб двигался из тонких
миров и попадал в наш плотный
мир, теряя измерения и превращаясь
в плоскость. Этот образ очень
актуален в вашей системе, где наш мир
представляет собой проекции высших
реальностей.
Шипов: — Эта идея очень
правильная. Окружающий нас мир,
данный нам непосредственно в
ощущениях,— трехмерен. Всего три
измерения. Это очень затрубленный мир,
соответствующий нашему
повседневному опыту. А если вы начинаете
«видеть» мир целостно, интегрально,
вы осознаете, что он многомерен.
Сначала он открывался как
трехмерный и плоский, потом
четырехмерный и плоский, затем
четырехмерный и искривленный. А в
завершение оказывается десятимерным,
внутри каждой точки есть свои измерения,
внутренняя симметрия — десятимер-
ность и так далее. На самом деле мир
совершенно иной, чем мы его себе
представляем, и именно искусство
постоянно говорит нам об этом.
Пацюков: — Почему в вашем
описании звучит такое странное
соединение — трехмерный и плоский?
Шипов: — А потому что механика
Ньютона — это геометрия Эвклида,
трехмерная, но плоская, где
кратчайшее расстояние между точками есть
прямая. Потом приходят Лоренц —
Пуанкаре и заявляют: нет, геометрия
четырехмерная. Время является тоже
измерением, но мир все. же остается
плоским — все та же прямая линия.
Далее является Эйнштейн и
добавляет, что мир еще и искривлен, но
.сегодня возникает новое
представление — что он десятимерен. Эта деся-
тимерность впервые появилась в
квантовой механике, но на уровне
отвлеченных категорий — под
давлением экспериментов. В теории
вакуума она раскрывается как реальность,
как естественность.
Пацюков: — И получается, что
квантовая механика как бы не имела
картины мира.
Шипов: — Квантовая механика —
это теория, которая была построена
так, что не имела внутри себя
образных средств.
В ней отсутствовало образное
мышление. Ее теоретики считали, что
образы необязательны. Существуют
уравнения — их надо решать. Что
происходит за ними, что они
описывают,— это не имеет никакого
значения. Решили, проверили, с ответом
совпадает. И хорошо. Важны только
структурная сущность, сам язык, его
грамматика. Квантовая механика
напоминает последнее состояние
описания мира. Какой аналог в
культуре?
Пацюков: — Я думаю,
постмодернизм. Чисто рефлексивное
описание, где все можно разложить и
заново сложить в любых скрытых ком
40

бинациях на уровне текста, но сама
жизнь уходит, как вода в песок, в это
время.
Шипов: — Современная наука
выходит за границы постмодернизма.
Пацюков: — Это уже следующее
состояние, просвечивание
пространства сквозь логос.
Шипов: — Следующий этап.
Сейчас в теории вакуума присутствует
квантовая механика, как в
современном искусстве концептуализм, но в
ней есть образы, есть
непосредственная реальность, есть гармония
высших измерений.
Сегодняшняя парадигма:
локальное и глобальное —
одновременно
Пацюков: — Какой же процесс
происходит в квантовой механике?
Меняются ли какие-то
пространственные реалии?
Шипов: — В современном векторе
мысли квантовая механика начала
понимать, что изучает протяженные
объекты, а не точечные, в отличие от
старой квантовой механики.
Пацюков: — То же самое сегодня
происходит в современном
искусстве, где актуальным становится
процесс, а не традиционная выставка
как остановка.
Шипов: — Но конфликт
заключался в следующем. Реальный объект
был протяженным, а концепция
базировалась на том, что он точечный.
И потому свойства точечного и
протяженного объектов как бы не
встречались. Что же сделала физика? Она
просто отказалась от присутствия
протяженного объекта — и картина мира
исчезла. Она превратилась в чистую
рефлексию. А сейчас реальность
восстановилась — она протяженная, она
обладает топологией, и открывается
ее образ.
Пацюков: — Но протяженность не
снимает проблему сущности?
Сущность мы всегда понимаем как
первоэлемент, как стягивание
протяженности, как сгущенный опыт?
Шипов: — Скорее всего, нет. Мы
думаем, что объект представляет
точку и находится только в этой точке.
На самом деле образ существует во
всем пространстве сразу. Прежде мы
рассматривали локальное. Сегодня —
локальное и глобальное
одновременно.
Иванова. «Композиция».
Борис Клейн. «Встреча с Кандинским*.
41

«i
Г. Шипов.
Сценарий рождения материи
Пацюков: — Сегодняшняя
парадигма — и то и другое одновременно.
Шипов: — Электрон — маленькая
частица. Но сам радиус электрона
бесконечен. Почему? Потому что у
него есть внешнее поле и это поле
распространяется куда угодно. Но все
дело в том, что существует масса
других электронов.
Пацюков: — Ему
препятствующих — как в жизни?
Шипов: — Которые его
экранируют. Но если он свободен — он
бесконечен, он способен стать
Вселенной. Но в реальности он не свободен
и, соответственно, не бесконечен.
Пацюков: — А ваши торсионные
вихреобразные структуры — они не
встречают экрана, они всепроникаю-
щи?
Шипов: — Обычная материя их не
экранирует. Все другие физические
поля, кроме гравитационных, можно
заэкранировать. А вот эти поля не
экранируются принципиально. Для
них отсутствует понятие скорости.
Скорость вы ощущаете и понимаете,
когда в разные моменты времени вы
можете указать разные положения
СЦЕНАРИЙ РОЖДЕНИЯ МАТЕРИИ
АБСОЛЮТНОЕ "НИЧТО11
ПЕРВИЧНО*. ПОЛЕ КРУЧЕНИЯ
(ПОЛЕ СОЗНАНИЙ)
ВАК* УМ
ПЛАЗМА
'(ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ ЧАСТИЦЫ)
ГАЗ
жидкость
ТВЕРДОЕ ТЕЛО
VI
VII
движущегося тела. Но есть такой
объект, для которого этого понятия
нет. Эти первичные вихри и поля, в
религии открываемые как Святой Дух,
присутствуют везде и всегда.
Мы вступаем в сдвиг эпох.
Древнее встречается с современным.
Начинается Эра Водолея
Пацюков: — Наша сегодняшняя
ситуация рассматривается как
неустойчивая. Имеет ли она аналог в
высших структурах, в ваших тонких
мирах?
Шипов: — Безусловно, имеет. Это
то, что называется флуктуациями.
Дело в том, что это Абсолютное
Ничто, или Черный квадрат, если
приглядеться к его пространству
внимательно, оказывается живым. Он не
просто сплошной Черный квадрат, а
у него в каждой точке возникают
процессы рождения и уничтожения
виртуальных частиц. Если вы
усредняете ситуацию, то Черный квадрат
обретает сплошность. На самом деле
он непрерывно живет. Вы видите
частицы, живущие в нем, где все
дышит и движется. Абсолютное
Ничто постоянно структурируется, оно
неустойчиво. Вакуум обладает этим
свойством, это его божественное
свойство. Пустота в реальности
живая. В ней все время что-то
рождается и что-то уходит, идет процесс
рождения всего из ничего.
Абсолютное Ничто обладает
необыкновенной активностью, и эта активность
проявляется в непрерывном
рождении.
Пацюков: — Мы на пороге
социальных и духовных изменений. И эта
неустойчивость — определенный
знак, симптом, предощущение иных
состояний.
Шипов: — Безусловно. Но не
следует думать, что это только сегодня.
Это всегда. Просто, очевидно,
наступают такие моменты, когда
реализуются наиболее радикальные
изменения. Сейчас наступило время
великих изменений. Наша сегодняшняя
научная технология неэффективна.
Директивный характер старой
науки, ее законодательный пафос был
связан с тем, что мы отделяли себя
от мира, от всей природы. Сознание
существовало отдельно, а
объективный мир отдельно. Мы не
представляли, что сознание едино, что все
наделено сознанием. Сегодня мы на-
42

чинаем осознавать, что являемся
частью Бога. Мы интегрируем то,
что раньше рассматривалось только
дифференцированно. Мы ощущаем
иерархию сознания.
Пацюков: — Как инструментально,
практически мы можем использовать
теорию вакуума?
Шипов: — Технология
принципиально меняется, как и в искусстве.
Возникают новые технологии
медитации, позволяющие управлять
направленностью процессов. Бели,
например, корень квадратный из
одного процента населения начнет
медитировать, то произойдут
определенные изменения в структуре мира.
Пацюков: — Значит, молитва
становится реальностью? Она обретает
свое не только мистическое, но и
физическое объяснение?
Шипов: — Молитва и есть
медитация. И мне кажется, что первые
знания человечеству были даны
через религию. Религия — это знание
на уровне другой, более высокой
реальности. И это знание
сознательного живого существа значительно
важнее, чем знание техническое. Мы
вступаем в иную цивилизацию, и это
совпадает со сменой зодиакальных
периодов. Начинается Эра Водолея,
манифестирующая новый архетип
человека. Его отношение к миру, его
инструментальность будут меняться.
Мы обнаружим, что можно летать не
только на самолетах, сжигая нефть в
огромных количествах, уничтожая
кислород и создавая озоновые дыры.
Пацюков: — Авангард всегда
соприкасался с реликтовыми
структурами, с первознанием. Вы считаете,
что сегодня мы вновь приходим к
первичным ценностям, данным нам
в первых шагах цивилизации?
Существует ли связь между реликтовым
и современным сознанием?
Шипов: — Мы вступаем в сдвиг
эпох. Древнее встречается с
современным. Это удивительная фаза.
Понятийное научное знание
наполняется реликтовой семантикой.
Возникает новая наука, чья
инструментальность генерируется образами —
как в искусстве, открывается
сознание, то есть появляется возможность
прямой коммуникации с
окружающим миром.
Наука открывает структуры
гиперпространственных переходов — так
называемые фракталы.
Пацюков: — Ваша теория
неотделима от пространственного
понимания мира. И ваша стратегия
исходила из развития эйнштейновских
уравнений. Искривленный мир
Эйнштейна вступил в новую фазу. Вы как бы
реально переживали эволюцию
жизни пространства.
Шипов: — Мне удалось геометри-
зовать правую часть уравнения
Эйнштейна. У Эйнштейна пространство-
время, единая структура, была
искривлена, а у меня она искривлена и
закручена. И кручение это связано с
торсионными полями, с жизнью
вакуума, с Абсолютным Ничто.
Пацюков: — Материя включилась
в единый организм, потеряв свою
автономность и власть.
Шипов: — Материя была
включена в геометрию, в геометризирован-
ное пространство. Я следовал мысли
Эйнштейна, опирался на его
фундамент, я, можно сказать, подчинялся
эволюции универсального сознания.
Я жил его образами и, кстати, много
занимался образами современного
искусства.
Пацюков: — Процесс эволюции
вашей мысли органично совпадал с
живой драматургией универсального
сознания. Вы сами им жили и могли
бы повторить эту знаменитую фразу:
«Достоевский дал мне больше, чем
Гаусс!» • -=*-
Полный текст беседы опубликован
в №4 «Художественного журнала*.
К. Иваново
43

u
44
Курьер науки и техники
«Тарелки» вылетают из-под земли?
Сегодня все, даже самые трезвые рационалисты,
ощущают конец тысячелетия как слом, сдвиг, как
радикальную смену наших представлений о мире. Одни
считают это психологической реакцией на в общем-то
условную дату, другие же говорят о наступлении Эры
Водолея, в которой будет преодолена ограниченность
грубого материального мира. Свершится прорыв в
тонкоматериальный мир, в единое поле сознания.
Симптомы такого прорыва обнаруживают в
искусстве XX века (что неудивительно) и в науке, причем в
физике, что удивительно, потому что именно физика
всегда была опорой классической рационалистической
картины мира.

Феномены НЛО пока еще мало изучаются традиционной наукой — g
физикой, астрономией, гидрометеорологией, хотя видели «летающие та- &
релки» уже многие, а некоторые, говорят, на них даже летали... ш
Тем более интересны научные конференции, где профессионалы-уче- |
ные делятся в своем кругу немногочисленными наблюдениями, которые не ==
вызывают сомнений. Об одной такой конференции, состоявшейся в марте |
1994 года в Норвегии, рассказывает участвовавший в ней московский &
физик Б. М. Смирнов.
Кроме почти уже «узаконенного» наукой феномена шаровой молнии,
кстати, так до конца физически и не понятой, на этот раз международное
сообщество сосредоточило свое внимание на «долгоживущих светящихся
объектах» в атмосфере. Интересно, что таковые объекты человеком
наблюдались всегда — первое упоминание относится к 300 году нашей эры,
это «огни святого Эльма». С тех пор «огни» и им подобные необъяснимые
штуки люди видели в разные годы и во многих местах, «не замечать» их
продолжали только самые ортодоксальные деятели науки прошлого и
настоящего.
А вот австрийский ученый, доктор 3. Бах побывал недавно в
экспедиции на Филиппинских островах. Он привез много собственных наблюдений
и записей рассказов очевидцев из числа местных жителей. Из доложенных
им материалов следовало, что не далее чем 15 июня 1991 года
филиппинский вулкан Пинатубо, давно уже потухший, подарил миру целую
коллекцию «неопознанных летающих объектов». Вот как это было.
В тот день рано утром вулкан вдруг задымил, вокруг стало совсем
темно, как ночью. Из кратера более ничего не выделялось, он
по-прежнему господствовал над местностью совершенно черной горой. И вдруг из
него один за другим стали вылетать яркие огненные шары со светящимися
хвостами. Они мерцали, издавали звуки наподобие ружейного хлопка.
Все эти объекты были совершенно круглыми, а самые большие имели
диаметр до двухсот метров. Конечно, есть разница между круглым шаром
и плоской «тарелкой*, но кто знает?..
Филиппинские «НЛО» — самые свежие Документально
подтвержденные наблюдения феноменов. Но более ранние, оказывается, делались уже
давно и ближе, в Норвегии. Более того, сама конференция, где все это
обсуждалось, проходила в месте, где неподалеку аналогичные объекты в
атмосфере «посещают» нас наиболее часто. Это окрестности города Хес-
сдален. Ученые даже обозначили все непонятное, творящееся вокруг, в
прилегающей долине, «явлением Хессдалена».
В принципе цивилизованные норвежцы, жители долины, много лет
видят у себя все то, о чем рассказывал доктор Бах про филиппинские
«чудеса». С 1981 года здесь в темное время суток над горами регулярно
появляются светящиеся огненные шары. Одни из них, желтые, дрейфуют
по долине между горами до часа-двух непрерывно. Другие, голубоватые,
объявляются на более короткое время и мерцают. Третьи возникают сразу
связанными вместе группами.
Ученые регистрировали все эти небесные странности уже несколько
сот раз. С 1G83 года в стране осуществляется специальный научный «Хес-
сдален-проект». В его рамках в «нехорошей» долине развернута и
постоянно действует сеть приборов и датчиков. Данных получено уже много,
они обрабатываются, но пока их сумма не дает ответа на вопрос — что же
это за такие огненные шары?
Шары хорошо отражают сигналы радара, что позволяет точно следить
за скоростью их перемещения. А был еще случай, когда один такой
огненный шар буквально прополз по заснеженной поляне и оставил после
себя в снегу неглубокий след, закручивающийся в виде спирали.
Заинтригованные этим обстоятельством ученые тут же взяли пробы снега из £
«следа НЛО» и сравнили их с нетронутым снежным покровом вокруг. Снег 5
из следа был, в общем, тот же самый, вот только бактерий в нем оказа- "
лось в сто раз меньше, чем рядом... »°>
С. САМОЙЛОВ $i
45

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ
Продолжаем серию статей,
знакомящих читателей с
новейшими исследованиями и идеями в
молекулярной генетике* Серия
начата статьей И. Максимова
«Жизнь длиною в один метр» (№№ 5
и 6 за этот год)*
Георгий Георгиев,
академик РАЯ
Гены
и метастазы
о
is
и
46
Злокачественная опухоль опасна не
своим быстрым ростом, а
способностью к метастазированию.
Метастазы возникают из-за того, что
отдельные клетки отслаиваются от
опухоли и проникают в лимфатические
или кровеносные сосуды. Там они
переносятся с током лимфы или
крови на новые места в организме,
проникают в ткань, где в последующем
размножаются и создают новый очаг
опухолевого роста.
Часто на ранних стадиях развития
опухоль не обладает способностью к
метастазированию, а приобретает ее
позже, в результате так называемой
прогрессии.
Попытки определить некие общие
биохимические причины, которые
запускают процесс метастазирования,
оказались неудачными. И
нормальные, и опухолевые клетки выделяют
слишком много разных ферментов, и
никак не удавалось выявить среди
них какие-то, однозначно
присутствующие в нормальных и
отсутствующие в опухолевых клетках, или
наоборот.
Гораздо больше информации
можно получить из молекулярно-генети-
ческих исследований, где предметом
первичного изучения является не
белковый продукт, а кодирующий
его ген.
Именно молекулярно-генетический
подход за последние годы позволил

очень глубоко продвинуться в
изучении механизмов превращения
нормальной клетки в раковую. Были
найдены гены, повреждение которых
или, наоборот, их чрезмерная
активация встречались во многих
опухолях. Эти гены клонировали
(размножали) и затем вводили в геном
нормальных клеток. Во многих случаях
происходило превращение
нормальных клеток в раковые. Гены,
избыточная работа которых, то есть
избыточный синтез белкового продукта,
приводит к трансформации клетки,
превращению ее из нормальной в
раковую» называют онкогенами. Гены
же, повреждение или потеря
которых ведет к трансформации,
называют антионкогенами, или супрессора-
ми опухолей, так как
предполагается, что существование этих генов в
клетке в нормальном состоянии
препятствует возникновению онкоген-
ных процессов.
Каждый онкоген или антионкоген
выполняет в организме
определенные, часто весьма важные функции,
и лишь нарушение регуляции его
работы ведет к трансформации.
За последние годы открыто много
онкогенов и антионкогенов. Число
их уже близко к сотне.
Накопленная за последнее время
информация позволила понять
механизмы возникновения многих типов
опухолей, но пока мало дала для
разработки методов борьбы с ними.
Одной из причин является большое
разнообразие генетических
повреждений. Разные опухоли содержат
разный набор измененных онкогенов и
антионкогенов. Более того, при
развитии или прогрессии могут
включаться или выключаться новые гены,
в том числе и онкогены. В результате
опухолевая клетка может стать более
злокачественной и приобрести
способность к более быстрому росту.
Среди таких изменений могут быть и
гены, изменения в работе которых
будут способствовать метастазирова-
нию.
Есть разные пути поиска генов,
которые могут участвовать в метаста-
зировании. Один подход состоит в
изучении генов, кодирующих белки,
часто встречающиеся в метастазиру-
ющих опухолях, например, генов для
деструктивных ферментов, протеаз
(разрушающих белки) и других. Для
этого, однако, надо уже знать, какие
белки изменены в метастазирующих
клетках.
Другой подход состоит в поиске
генов, которые бы работали в
метастазирующих опухолях и, наоборот,
не работали бы в опухолях,
находящихся в спокойном состоянии. Для
этого сейчас используют разные
методы. Один из них, который был
применен в работе нашей
лаборатории, носит название «вычитание
библиотек кДНК».
Комплементарная ДНК, или
кДНК — это ДНК, синтезированная
на матрице матричной РНК (или
мРНК). Она, таким образом,
представляет собою набор мРНК,
присутствующих в данной клетке. Ее
клонируют в бактериофаге и
получают «библиотеку», представленную
колониями фага, содержащими
разные кДНК. Если, скажем, получить
библиотеку кДНК метастазирующей
опухоли и затем удалить из нее
методом гибридизации с мРНК (или
кДНК) неметастазирующей опухоли
все те клоны, которые представлены
в обеих библиотеках, то полученная
таким «вычитанием» библиотека
будет обогащена копиями мРНК,
синтезирующимися преимущественно в
метастазирующих клетках.
С помощью этого довольно
сложного метода группой Евгения Лука-
нидина в нашей лаборатории был
выделен ген, избирательно экспрес-
сирующийся, то есть «работающий»,
в ряде метастазирующих опухолей и
не экспрессирующийся в неметаста-
зирующих опухолях. Этот ген был
назван «метастазин I».
Определена его нуклеотидная
последовательность и на ее
основании — аминокислотная
последовательность белка. Оказалось, что ген
«метастазин I» кодирует небольшой
белок метастазин, способный
связывать ионы кальция и относящийся к
известному семейству кальцийсвязы-
ваюших белков. К белку получены
антитела, позволяющие
непосредственно определять белок как
таковой.
Этот ген работает и во многих
нормальных клетках, прежде всего в
тех, которые обладают инвазивным
поведением, способностью внедряться
в другие ткани. К ним относятся,
например, ряд лимфоидных клеток,
в частности макрофаги.
Покоящиеся, неактивные макрофаги не произ-
н
с;
X
о
'*
£8
47

Г. Георгиев.
Гены и метастазы
водят белок метастазин, но когда
они активируются, усиливается их
подвижность и инвазивность,
одновременно растет экспрессия
указанного гена. Другой пример — амнито-
тические клетки плода. Когда они
начинают внедряться в стенку матки,
в них активно экспрессируется ген
«метастазин Г>.
Чтобы выяснить
причинно-следственную связь между повышенной
экспрессией этого гена и метастази-
рованием, проводили опыты, где в
генетический аппарат раковых
клеток мышей вводили конструкции,
либо активно экспрессируюпще сам
ген (мРНК), либо синтезирующие
РНК, комплементарную к нему.
Последняя связывается с мРНК и инак-
тивирует ген. Конструкции первого
типа ведут к усилению выработки
метастаэина. Конструкции второго
типа ее подавляют.
Оказалось, что на некоторых, но
не на всех, опухолях усиление
продукции метастазина резко усиливает
метастазирование, а ее подавление
ослабляет метастатический
потенциал. Следовательно, в ряде опухолей
между гиперэкспрессией указанного
гена и метастазированием
существует причинно-следственная связь.
Однако это не является общим
правилом, поскольку имеются разные
пути активации процесса метастази-
рования, как и разные пути
превращения нормальной клетки в
опухолевую.
Каким образом действует
метастазин? Этот белок находится в
цитоплазме клетки. Как было недавно
установлено в совместной работе
нашей лаборатории в Институте
биологии гена РАН в Москве и
лабораторией в Институте рака в
Копенгагене, возглавляемой сейчас
моим бывшим сотрудником Лукани-
диным, белок метастазин образует
комплексы с белком миозином,
участвующим в движении клеток.
Вероятно, через взаимодействие с
миозином метастазин может
контролировать движение клетки, то есть
клеточную функцию, играющую важную
роль в процессах метастазирования.
Эти работы требуют дальнейшего
развития.
Активно ведутся исследования того,
как регулируется экспрессия гена
«метастазин Ъ в нормальной и
опухолевой клетках. Уже обнаружена целая
группа факторов, влияющих на нее.
Это исследование позволит понять
механизмы включения гена в работу.
Проводятся и работы по выяснению
возможности использования белка
метастазина в диагностических и
прогностических целях.
К сожалению, пока нет еще
подходов для использования
полученных результатов в целях терапии
метастазов. Для этого надо
преодолеть ряд больших трудностей
принципиального и методического
характера.
В других лабораториях за это же
время открыто несколько других
генов, вероятно, участвующих в
контроле метастазирования. Два таких
гена связаны с контролем клеточных
контактов: их белковые продукты
соединяют клетки между собой. В
отсутствие соответствующего белка
клеточные агрегаты «рассыпаются»,
и отдельные клетки легче попадают в
кровоток или в ток лимфы.
Последнее способствует метастазированию.
Ведется активный поиск новых
генов. Как отмечалось, каждый шаг
на этом пути дается очень непросто.
Сейчас Андрей Кабишев и Ольга
Кустикова в нашей лаборатории
выделили два новых гена, избирательно
экспрессирующихся в опухолевых
клетках. Один новый ген такого типа
изолирован Луканидиным. В какой
мере они действительно играют роль
в процессах метастазирования,
покажут будущие исследования. Как бы
то ни было, мы еще далеки от
сколько-нибудь полного понимания
прогрессии опухоли и, в частности, ее
метастазирования. Однако эта
область становится все более «горячей
точкой» современной науки, и
ближайшие годы принесут в ней много
новой и важной информации. •
,
ГЕОРГИЕВ Георгий Павлович —
академик РАН, директор
Института биологии гена РАН. Специалист
в области молекулярной генетики.
48

ИСТОРИЯ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ
Светить всегда,
светить везде...
Потребность в
искусственном освещении возникла у
людей еще в доисторические
времена. Первым источником
искусственного освещения был
обыкновенный костер. Большим
шагом вперед стал переход от
костра к лучине и факелу как
обособленному источнику
света. С этого периода
начинается техническое
совершенствование источников света, а
вместе с тем и искусственного
освещения. Позднее древесные
факелы были заменены
факелами с животными жирами и
воском, а затем, в связи с
изобретением фитиля, в качестве
горючего стали использовать
различные масла и сало.
В Древней Руси были
распространены многоярусные
светильники так называемого
киевского типа,
представляющие собой несколько блюдец,
укрепленных одно над другим
на стержне-подставке.
В древности люди ложились
спать рано, но с развитием
производства возникла
потребность в большом рабочем дне
и хорошем освещении.
Леонардо да Винчи
обнаружил, что если над пламенем
свечи поставить цилиндр, то
теплый воздух будет
подниматься вверх, а снизу
проходит новый, холодный. Так
искусственно создается тяга, то
есть обеспечивается большая
подача кислорода, который
улучшает процесс горения.
Только в первой половине XIX
века появились более удобные
источники света в виде
стеариновых и парафиновых
свечей и масляных (а позднее и
керосиновых) ламп со стеклом.
Француз Кенке первый
установил над лампой цилиндр и
таким образом изобрел
масляную лампу, названную в его
честь кенкаркой. Многие
пытались ее усовершенствовать.
Более удачную модель сделал
швейцарец Арган, вставивший
в лампу широкий фитиль,
лучше впитывавший масло.
Но лампы имели и
противников. Графиня де Жанлис,
например, считала, что они
вредны для глаз и только
чтение при свечах не портит эре-
uua
i iriu...
Революция в освещении
произошла, когда была найдена
нефть и из нее получили
керосин. Лампа Аргана могла
работать и на керосине, причем
намного лучше, посколькутогь
ливо легче поднималось по
фитилю и ярче горело.
Интересно, что еще
Людовик XIV отдал распоряжение
освещать улицы Парижа.
Хозяева домов должны были по
ночам держать в окне
зажженную свечу или лампу.
Возникает цех фонарщиков и
факелоносцев, которые за
специальное жалованье освещали
дороги и зажигали фонари.
Уличные светильники горели до
утра.
Во время Великой
французской революции эти фонари
сослужили свою мрачную
службу в качестве виселиц.
К первой половине XIX века
относится начало применения
в целях освещения горючих
газов. Первую установку для
производства газа сконструировал
англичанин Уильям Мардок
(1754—1839). В качестве сырья
для получения газа
использовали уголь, В России первый
завод светильников был пущен
в 1635 год/ в Петербурге.
Газ по трубам подавался к
уличным светильникам. Конец
трубы закрывался крышкой с
дырочками, через которые он
выиэдил, когда открыт вентиль,
Газовый свет был очень ярким,
но для освещения домов он еще
долго не использовался из-за
дороговизны.
Геннадий ФРОЛОВ
&v<
49

m
Семен Самойлов,
наш специальный корреспондент
ВЫРАСТЕТ ЛИ У ДРАКОНА
НОВАЯ ГОЛОВА,
ИЛИ
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО

Почему может восстановиться утраченный пальчик в
детстве и не может в зрелом возрасте?
Ученый доказал, что для успешной регенерации
остатки утраченного органа необходимо разрушить.
Речь идет о фантастических перспективах
практической медицины — отращивании заново почти любого
утраченного или плохо работающего органа.
Эффект индукции, обнаруженный Л. В. Полежаевым,
дал в руки нейрохирургов совершенно новое средство
лечения. Речь идет о регенерации костной ткани, в
частности, костей черепа.
Исследования по регенерации открывают перспективы
лечения некоторых тяжелых нейродегеративных
заболеваний мозга у людей.
Говорят, у былинного дракона, Змея Горыныча, легко вырастали новые головы
взамен отрубленных богатырским мечом. Еще, помнится, было в нашем
детстве что-то связанное с ящерицами — у них заново отрастал хвост,
правда, не слишком быстро, но отрастал. А пойманная юркая ящерица легко
оставляла его в руке хулигана, удирая уже без хвоста. На языке науки
отращивание заново утраченного органа называют регенерацией.
Интересно, когда же возможна регенерация, а когда — нет, и что сулит
человеку эта сфера научного поиска?
Какие-то ответы на эти вопросы, пока еще далеко не окончательные, дают
обширные исследования главного научного сотрудника,— консультанта
Института общей генетики РАН, доктора биологических наук,
действительного члена Российской Академии естественных наук Льва
Владимировича Полежаева. Начатые еще в тридцатые годы, они
продолжаются по сей день* И теперь, видимо, уже можно рассказать о
некоторых итогах этой уникальной работы.
Чудо на пальцах
Поговорим о детях. Если, не дай Бог, с пальчиком ребенка что-либо случится,
это большое горе для малыша и его родителей. Маленькие дети, не обладая
опытом, осваивают предметную среду, знакомятся с ней, именно ощупывая все
вокруг пальчиками. Метод проб и ошибок иногда приводит к тому, что ребенок
попадает пальчиком в щель между дверью и дверным косяком, со всеми тяжелыми
последствиями. И это бывает не так уж и редко. Но медицина утверждает, уже
вполне уверенно, что ситуация поправима. Гильотинная ампутация ногтевых
фаланг пальцев при определенных условиях приводит к полной регенерации,
восстановлению нормального пальчика, что можно считать почти чудом.
Что это за условия? Во-первых, возраст. Малыш должен быть не старше пяти-
шести лет, чудеса, как видно, бывают только в раннем возрасте. И второе, чисто
медицинское условие,— раневая поверхность поврежденного пальца не должна
быть зашита кожей, иначе ничего не выйдет. К этому итогу наука приближалась
все последние двадцать лет, в течение которых шло планомерное накопление
знаний и опыта о пальцевой регенерации у человека в раннем возрасте. Ученые
отечественные — С. Я. Долецкий, В. Ф. Самойлович, Е. А. Володько и в большей
мере зарубежные — К. Босли, С. Чоу, Р. Дуглас, А. Хольм и И. Захария, К.
Иллингворт, П. Кинг, Л. Розенталь, М. Зингер с сотрудниками, а также Н. Ванек
с коллегами, доказали, что это — установленный факт, биологически закономер-
51

С. Самойлов.
Вырастет ли у дракона голова.
или
Обыкновенное чудо
ное явление. И оно, как оказалось, свойственно не только людям. Высокая
регенеративная способность обнаружена и у детенышей обезьян.
Все это очень интересно и заставляет задуматься: почему организм может
восстанавливать утраченный пальчик в детстве и не может в зрелом возрасте?
Вроде как в детстве в нас еще живы и действуют некие спасительные силы
природы, которые затем оставляют человека «на произвол судьбы». Это
соображение ставит на повестку дня определенные общебиологические вопросы. А
потому ученые перенесли внимание с практической медицины на теоретические
вопросы общей биологии.
«Теория чуда»
Еще в тридцатых — сороковых годах Л. В. Полежаев на большом
практическом материале установил, какие факторы обеспечивают регенерацию органа.
Тогда же и родился метод восстановления. Внешне выглядит он жестоко. Ученый
доказал, что для успешной регенерации остатки утраченного органа необходимо
разрушить, а его ткани «дедифференцировать». Что это значит? В нормальной
ткани разные группы клеток узко приспособлены к выполнению разных задач —
дифференцированы. Вот это-та специализация теперь мешает, надо от нее
избавиться любым путем и проще всего самым жестоким — расчленением единой
ткани на массу разрозненных, то есть не связанных между собой клеток. Опыт
показывает, что они внешне приобретают все черты, характерные для совсем не
специализированных клеток эмбриона. Под микроскопом уже невозможно
определить, из какой ткани были извлечены и разделены те или другие — они все
теперь похожи друг на друга, а все вместе — на эмбриональные.
Но пережитый ими в ходе онтогенеза целого организма процесс
специализации не пропадает зря. Настоящие эмбриональные клетки имеют идентичный
состав ДНК, а эти, «вторично-эмбриональные»,— уже разный. Изменения в ДНК
происходят в зависимости от направления дифференциации клетки и далее
закрепляются навсегда. Потому каждая «вторично-эмбриональная» клетка как бы
«помнит», кем она была в ткани и кем ей должно стать, как только начнется
регенерация.
Вот тогда она примется искать свое место среди себе подобных, вступать
заново в контакты с соседями — заработает, наконец, общий «план» строения
утраченного органа, и произойдет «чудо» — утерянное, казалось бы, навсегда,
начнет развиваться заново.
Давно известно, что культя конечности у ряда позвоночных отрастает сама
собой, превращается в нормальный орган, но — только у ранних головастиков
лягушек, тритонов и аксолотлей. Этого ценного качества уже нет у поздних
головастиков лягушек, у ящериц (не путайте конечность с хвостом), а также у
мышей. Однако вот что поразительно — метод Л. В. Полежаева позволяет и у них
превратить бесформенную культю в нормальную лапку! Каким-то образом он
затрагивает глубинные связи и механизмы в организме, затрагивает и приводит в
действие.
Минул не один год, пока исследователю удалось осознать полученные
результаты и доказать свою правоту. После десятилетий экспериментов Л. В.
Полежаев пришел к открытию (диплом № 144 от 1974 года): «...Способность к
репаративной регенерации конечностей у позвоночных закономерно утрачивается
в онто- и филогенезе... и восстанавливается при усилении разрушения и дедиф-
ференцировки». Специалистам эти лаконичные строчки говорят о многом. В
сущности речь идет о фантастических перспективах практической медицины —
отращивании заново почти любого утраченного или плохо работающего органа.
Это еще не новая голова,
но...
Американец Томас Морган, еще до того, как стать «основоположником
вейсманизма-морганизма» в генетике, в 1901 году провел классификацию всех
способов регенерации в живой природе. Способов оказалось только два.
52

У низших животных, например, гидры, планарии, инфузории, целый
организм мог целиком вырасти, восстановиться из отрезанной части без размножения
клеток, путем простого перераспределения функций у клеток имеющихся. Этот
способ получил название «морфаллаксис».
Высшие животные должны решать обратную задачу — отрезанную часть надо
чем-то заменить. О регенерации, которая здесь бывает» мы уже рассказали.
Восстановление утраченного органа происходит за счет бурного размножения
клеток по краю ранки. Именно так отращивает новую лапку тритон. Способ этот
называется «эпиморфоз».
Но оказалось, что существует еще один, не известный во времена Моргана
путь регенерации — индукция. Ее обнаружил в своих исследованиях JL В.
Полежаев. Как и эпиморфоз, она возможна в тканях высших животных, но
механизм здесь более сложный. Тут уже для регенерации ткани необходимо, по
словам ученого, «действие некоторого химического фактора на способный к
реакции (компетентный) материал».
Попробуем разобраться, что это означает в реальности.
Инфаркт миокарда бывает не только у человека, но и у других
млекопитающих, причем у кроликов, например, его можно вызвать исдсусственно. Это очень
удобно, поскольку позволяет ученым-медикам в нужное время и в нужном
количестве иметь «соответствующих пациентов». Разумеется, такие
«инфарктники» лишены дара речи. Но он в данном случае не очень-то и нужен. Необходимые
сведения исследователи получают при анализе экспериментов. И вот что они
выяснили.
До недавнего времени считалось, что мышца сердца после травмы никогда не
восстанавливается, а очаги ее -повреждения закрывают рубцы. Рубец —
естественная реакция организма, направленнная на затягивание раны,— мешает полному
восстановлению ткани, ее истинной регенерации. Обычные средства,
останавливающие рубцевание (пирогенал и другие), здесь неэффективны. Первое время
они, конечно, оказывают свое действие: в очагах повреждения рубец не образуется
и вырастают новые мышечные волокна. Но, увы, они очень недолговечны: через
пару месяцев их целиком поглощает новый рубец. В процессе поисков удалось
подобрать специальные средства, способные достаточно долго стимулировать
регенеративную способность клеток сердечной мышцы (кардиомиоцитов).
Индукторы — так называются подобные «лекарства» — запускали механизм массового
синтеза ДНК в ядрах кардиомиоцитов, затем начиналось деление самих клеток и,
как следствие, шел рост мышечных волокон.
И вот здесь-то выяснилась поразительная вещь: индуктором, запускающим
регенерацию, могут быть не только чужеродные мышечные клетки, но и свои
собственные! После инфаркта миокарда в пораженном очаге сердечной мышцы их
вполне хватает. Надо только не дать им покрыться рубцом, а заставить
распадаться. Тогда иммунная реакция организма на продукты этого распада каким-то
образом стимулирует появление на месте мертвых клеток не рубца, а нормальных
и здоровых кардиомиоцитов. Более того, химические средства, которые ускоряли
распад мертвых клеток, одновременно приводили к улучшению работы сердца,
связанному с частичным восстановлением сердечной мышцы.
Одно из таких средств — препарат метапрогерол — зарекомендовал себя
просто блестяще. Правда, поначалу подтверждали это только кролики. Наконец,
после долгих испытании, было получено «добро» на проверку в шести ведущих
кардиологических клиниках Москвы. В результате препарат метапрогерол в 1983
году был защищен авторским свидетельством как изобретение, и его
рекомендовали к широкому внедрению в медицину.
Но, как это часто бывает в науке, одно открытие повлекло за собой другое.
Эффект индукции, обнаруженный Л. В. Полежаевым, дал в руки нейрохирургов
совершенно новое средство лечения. Речь идет о регенерации костной ткани, в
частности, костей черепа. Разумеется, предварительно ученые провели множество
опытов на мышах, крысах, кроликах и собаках и полностью подтвердили такую
возможность. В основном тут использовался «метод деструкции». Костную ткань
разрушали до состояния опилок, которые затем помещали на место раны в черепе.
Всего за неделю опилки растворялись, из них выделялись особые вещества
белковой природы, стимулирующие развитие новообразованной кости, причем
практически в ста процентах случаев.
53

С. Самойлов.
Вырастет ли у дракона голова.
или
Обыкновенное чудо
И тогда руководство Института нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко АМН
поставило перед группой Л. В. Полежаева задачу добиться такого же эффекта при
лечении людей. Там ежедневно шли, и по сей день идут, операции, в которых у
пострадавших удалялись куски свода черепа, а их место закрывали пластинами из
тантала, оргстекла и других материалов. Метод индукции позволял подойти к
решению этой проблемы иначе, ведь он открывал возможность регенерации
собственной костной ткани у человека. Врач-хирург В. Д. Куница успешно
воспользовался им при проведении более двухсот пятидесяти операций на людях
в клиниках города Новомосковска и других городов страны. В результате метод
Л. В. Полежаева был рекомендован к внедрению.
«Пейте, дети, молоко —
будете здоровы»
Процессы регенерации оказались поистине уникальным объектом
исследования. Ее дремлющие силы в организме не так уж легко подавить. Это ярко
проявляется у низших позвоночных, особенно у аксолотля (личинка одной из
амфибий), который легко отращивает новую лапку взамен отрезанной. Но у
людей далеко не всегда способность к регенерации бывает на благо. Это
прекрасно известно врачам-онкологам, которые борются с вредной регенерацией,
выражающейся в безудержном росте опухолевой ткани. Интересно, что,
демонстрируя случаи регенерации, природа не делает большого различия* между
человеком и аксолотлем (и другими низшими позвоночными); и тот, и другой имеют
очень сходный материал для роста ткани — каждый раз им оказываются клетки,
лишенные какой-либо специализации в организме (то есть дедифференцирован-
ные).
Клетки — родоначальники будущей раковой опухоли у человека или новой
конечности у амфибии — имеют «нормальных родителей», но под действием
некоторого внешнего или внутреннего фактора лишаются «социальных
ориентиров» и начинают жить и размножаться, ни с кем не считаясь, как бы на ровном
пустом месте, где нет ни соседей, ни родственников, ни законов, ни правил.
Остудить излишний энтузиазм тех и других можно одним из проверенных
способов — радиацией. Ею лечат рак у людей, точно так же подавляют
регенерацию у лабораторных животных, в данном случае у аксолотлей. Излучение
здесь просто уничтожает или сильно травмирует неспециализированные клетки в
очаге их сосредоточения.
Однако потенциал регенерации в организме настолько высок, что, скажем, доза
в три с половиной тысячи рентген мала для аксолотля и взамен отрезанной все
равно вырастает новая лапка. Чтобы полностью остановить этот процесс,
требуется вдвое большее облучение. Но даже после такого мощного воздействия
(провоцирующего незатухающие рентгеновские язвы, склонные перерождаться в
раковые опухоли) сохраняются немалые шансы для полного восстановления
регенеративных возможностей организма (увы, пока речь все о тех же аксолотлях).
Если в остаток лапки-культи ввести шприцем некое инородное тело, то оно одно
само по себе как бы дезавуирует, «отменит» все предшествующее радиационное
облучение, и новая лапка отрастет вновь как ни в чем не бывало.
Каким должно быть это чужеродное тело? Опыты дают исчерпывающий ответ:
хороши гомогенаты (однородные растворы) из свежих, замороженных, убитых
кусочков тканей самого аксолотля, а также крыс и кроликов. Неплохо показали
себя в этом качестве ядра клеток печени, препараты с РНК и ДНК. Лучше всего
сыграл роль «чужака» кислый белок, выделяемый из обычного молока. Все эти
препараты как бы излечивали организм облученного (и обреченного) аксолотля от
полученной им огромной дозы радиации и восстанавливали его способности к
регенерации.
Роль индуктора сводится, по-видимому, к включению неких генетических
механизмов, переводящих облученные клетки из полуживого и пассивного
состояния в неспециализированное и активное, дающее начало новому росту
утраченного органа.
54

Надо ли объяснять, насколько важны полученные результаты для практической
медицины. Хотя, разумеется, исследования в этой области далеко не окончены.
Исцеление болезни души?
Если говорить точно, то исследования, связанные с регенерацией, вряд ли будут
когда-нибудь завершены окончательно. Слишком необозримая это область. Вот
еще одна сфера медицины, где феномен регенерации был бы важен до
чрезвычайности,— мозг и его болезни. По современным представлениям, возрастное
слабоумие, шизофрения, маниакально-депрессивный психоз и другие нервно-
психические заболевания связаны с нарушениями в клетках мозга, вызываемыми
дистрофией нейронов. Все болезни души, таким образом, возникают из-за
дегенерации мозговых нервных клеток. И вопрос исцеления душевнобольных
связан с возможностью или невозможностью возобновления жизнедеятельности
нейронов.
Известно, что простая травма любой ткани, приводящая часть клеток к гибели,
омолаживает продуктами их распада саму ткань и стимулирует ее регенерацию.
Для мозга такие случаи не наблюдались.
Но был опробован уже другой путь — индукция. Весь вопрос теперь сводился
к тому, чтобы подобрать нужные индукторы биологического происхождения,
появление которых в мозге пробудило бы регенеративные процессы. Такие
индукторы удалось найти. Одним из них оказался гомогенат ткани мозга,
естественно, чужого. Эксперименты проводились на лабораторных животных, и
результаты убедительно показали: чужеродный индуктор явно спровоцировал
массовое деление нервных клеток. Опыты повторили на «душевнобольных»
крысах — предварительно у них специально вызывали дистрофию нейронов в
мозге. И дистрофия исчезала — крысы выздоравливали.
Однако лучшим индуктором показала себя эмбриональная нервная ткань. Ее
получали от другого животного в стадии, когда оно было еще зародышем, и
вживляли кусочки в мозг больного зверька. Процесс происходит без отторжения
и рассасывания, чего никогда не бывает при трансплантации ткани от взрослого.
Эмбриональные присадки действуют на нейроны мозга вдвойне положительно.
Во-первых, нейроны присадки устанавливают свои новые синаптические связи с
нейронами мозга, как бы естественно встраиваясь в его структуру и принимая на
себя исполнение каких-то нужных, но, может быть, уже не исполняемых
клетками мозга хозяина функций. Во-вторых, они выделяют еще и ряд
биологически активных веществ. Это белки, пептиды, РНК, которые уже сами по себе
стимулируют возобновление почти утраченных способностей
нейронов-дистрофиков. И эти последние постепенно избавляются от дистрофии, возвращаются в
нормальное состояние, приобретают здоровый вид. Становится нормальным и
поведение животных.
Опыты по излечению мозга лабораторных животных путем трансплантации
эмбриональной нервной ткани выполнены М. Софроньевым, О. Изаксоном и А.
Бьерклундом в 1986 году. Потом были и первые попытки прямого излечения
людей, больных шизофренией. Успешные работы в данном направлении сделаны
чехословацкими исследователями И. Колариком, П. Надворником, К. Табаркой
и М. Дворжаком в 1988 году.
И уже с уверенностью можно сказать: исследования по регенерации открывают
перспективы лечения некоторых тяжелых нейродегенеративных заболеваний
мозга у людей. Это та цель, к которой следует идти, и к ней явно ведут исследования
Льва Владимировича Полежаева, его учеников и последователей. •
Семен Ильич САМОЙЛОВ — биофизик, кандидат биологических наук. С 1082 года
профессионально занимается литературной деятельностью. Постоянно
сотрудничает с нашим журналом. Автор сценариев учебных и научно-популярных фильмов,
детских научно-познавательных радиопередач.
55

экспедиции, поиски и находки
Валентин ЯНИН,
академик
Новгород
В течение долгого времени в
исторической науке господствовала
«торговая теория» происхождения
русских городов. Согласно ей,
Новгород, в частности, не имел развитого
ремесла, удовлетворяясь ввозом
ремесленной продукции из-за рубежа в
обмен на продукты промыслов
(пушнину, мед, воск, льняные ткани,
ценные породы рыб и тому подобное).
Раскопки в Новгороде открыли
остатки около ста пятидесяти
ремесленных мастерских (при том, что
археологически изучено только два
процента древней территории
города) разных веков — от X до XV — и
разных профилей: замочников,
кожевников, ювелиров, литейщиков,
токарей, бондарей, ткачей, красильни-
ков, пивоваров, хлебников и так
далее. Почему мы решили, что это
мастерские? Потому что там — масса
специализированного
инструментария, отходов производства,
бракованных изделий. Но это еще не все.
Изучение техники и технологии
таких производств, как обработка
черного и цветного металла, ткацкое
ремесло, сапожное дело,
стеклоделие, обработка дерева и кости,
показало, что по уровню специализации
и дифференциации, по
оснащенности специальным инструментарием и
технологической рецептурой уровень
ремесла на всем протяжении
исследованного времени был отнюдь не
ниже производства в прославленных
средневековых центрах Западной
Европы и Ближнего Востока.
Не менее важные наблюдения были
-
56

сделаны при изучении
новгородского импорта. Оказалось, что главную
его основу составляло разного рода
ремесленное сырье, собственными
месторождениями которого
Новгород не располагал. Привозными в
Новгороде были все виды цветных
металлов (золото, серебро, медь,
свинец, олово), поделочные камни (их
везли с Урала и волжским путем из
Ирана), даже некоторые виды
ценной древесины. Так,
многочисленные туалетные гребни изготовлялись
преимущественно из самшита,
который поступал в Новгород из Южного
Прикаспья. Излюбленным
материалом для бус и перстней был янтарь,
ввозившийся в основном из
Прибалтики. Металлографические и
спектрографические исследования с
каждым годом расширяют и
детализируют картину конкретных связей
Новгорода с центрами поставки сырья.
Однажды, например, в слоях XIV
века был найден слиток свинца
весом в сто пятьдесят килограммов с
клеймами польского короля
Казимира Великого; анализ показал, что
свинец происходит из
полиметаллических месторождений района
Кракова.
Подавляющее большинство
открытых в Новгороде ремесленных
мастерских не принадлежало свободным
ремесленникам. Эти мастерские
обнаружены на больших боярских
усадьбах. Их хозяева, эксплуатируя труд
вотчинных мастеров, основывали
свою хозяйственную деятельность на
крупном землевладении. Заботам об
этом посвящена львиная доля их
берестяной переписки. Действие
системы «боярин — крестьянин —
торговец — ремесленник — боярин*
обнаруживается при изучении
некоторых категорий ремесленных
предметов XI—XII веков.
В XI веке ножи в Новгороде
изготовлялись преимущественно
техникой «пакета». К стальному лезвию с
двух сторон приваривали щечки из
более мягкого железа, благодаря чему
я
к
X
о
I m
• SI
ж»-
if
57

SI
- О
mi
I ю
нож приобретал качества
самозатачивающегося инструмента: в
процессе работы железные щечки
постепенно стирались, все больше и
больше обнажая стальное лезвие,
которым можно было работать
практически до полного его стирания. В
первой половине XII века на смену
этой технике приходит более
простая: узкая полоса стального лезвия
приваривается к железной основе,
образуя лишь тонкий рабочий край
инструмента. Такое упрощение,
характерное и для других видов
производств того времени, связано с
массовым переходом ремесленников
от кропотливого изготовления
продукции на заказ к стандартизации
производства в расчете на широкий
рыночный спрос. За одно и то же
время мастер изготавливает больше
продукции, нежели раньше, правда,
вещи становятся менее
долговечными. Резкое увеличение производства
требует, естественно, увеличения
объема сырья, а вместе с тем и
увеличения импорта. Однако его рост может
быть достигнут лишь за счет
наращивания экспортируемых из Новгорода
товаров. И первое место здесь
действительно занимают продукты
промыслов. Далеко не случайным
поэтому представляется в это же время
резкое расширение боярской
колонизации в северных промысловых
районах — в Обонежье и на
Северной Двине.
Именно на период конца XI —
первой половины XII века
приходятся и наиболее значительные успехи
боярства в создании
республиканских форм правления, в
антикняжеской борьбе. К концу XI века
относится возникновение органа
боярской государственности —
посадничества как института зашиты боярства
перед князем и его аппаратом. На
рубеже XI—XII веков происходит
становление вотчинной системы,
иными словами — системы крупного
частного землевладения бояр. А в
1136 году в результате успешного
антикняжеского восстания,
возглавленного боярами, окончательно
торжествует республика, превратившая
приглашенного князя фактически в
чиновника боярского управления.
В современной исторической
науке широко бытует еще один
ложный постулат. Используя
наблюдения над структурой позднесредне
векового города (XVI—XVII),
исследователи фетишизировали понятия
«кремль» и «посад», понимая под
первым центральный городской
район, в котором сконцентрировано
защищенное фортификациями
аристократическое население, а под
вторым — широкое, вне стен
центрального укрепления пространство,
населенное простонародьем, в том
числе и в первую очередь
ремесленниками. Фетишизация этих понятий
имела одним из следствий их
перенос на городские структуры более
раннего времени, для которого
провозглашалась их обязательность.
В Новгороде один из его пяти
концов называется Гончарским,
другой — Плотницким; в окраинной
части города расположен район,
называемый Кожевники. Существуют
и другие улицы — Щитная, Молот-
ковская, Котельницкая, а целая
сторона (половина) города именуется
Торговой. Если бы не было
раскопок, какой убедительной силой
доказательности обладала бы
топонимика города, свидетельствуя о
наличии социальной топографии в
средневековом Новгороде! Однако
раскопки показали, что понятие
«посад» ни к одной из частей Новгорода
X—XV веков неприменимо.
Боярские усадьбы расположены во всех
районах города, но не в кремле. На
всех боярских усадьбах обнаружены
следы ремесленных производств, то
есть вотчинного ремесла.
Социальная стратификация города отнюдь не
проявлялась здесь территориально.
Боярская усадьба
Любопытные материалы для
характеристики городского хозяйства и
вотчинного ремесла дает
топографический анализ находок берестяных
грамот. Исследование большой
площади соседствующих усадеб с
персонификацией каждой из них
позволило установить в ряде случаев
клановый характер городского боярского
землевладения в средневековом
Новгороде. Выяснилось, что
значительные участки города составляли
наследственную собственность крупных
боярских родов: владельцы таких
соседствующих усадеб вели
происхождение от одного общего предка.
Впервые такая структура была
выявлена при раскопках 1951—1962 годов
58

на Неревском конце, где не менее
десяти расположенных на одном
участке больших дворов (в среднем
величиной около 1200—1500 квадратных
метров каждый) принадлежали
потомкам знаменитого в новгородской
истории боярина рубежа XIII—XIV
веков Юрия Мишинича. Хотя
генеалогия этого рода не может быть пока
прослежена глубже указанной даты,
сам объем участка и стабильность
его планировки, неизменные с
X века, свидетельствуют о глубокой
древности подобной структуры.
То же самое мы увидели и при
раскопках большого участка в Сла-
венском конце, принадлежавшего
предкам и потомкам боярина Федора
Тимофеевича, который жил в конце
XIV — первой четверти XV века. Но
наиболее важные материалы были
собраны во время раскопок в Люди-
не конце, начатых в 1973 году. Здесь
аналогичная структура кланового
боярского землевладения в городе
зафиксирована для XII века, когда
значительный участок, включающий
не менее семи усадеб, принадлежал
знаменитой в Новгороде боярской
семье потомков Несды — Внеэду и
Мирошке с их нисходящими.
Такой способ организации
городского владения не только делал его
экономически устойчивым (боярские
усадьбы не меняют своих границ на
всем протяжении X—XV веков), но и
позволял создавать замкнутую
систему самодовлеющего
(автаркического) хозяйства. Практически на
каждой боярской усадьбе была какая-
либо ремесленная мастерская, но в
пределах такого клана большая
боярская семья имела возможность
располагать исчерпывающим набором
разных производств, которые
обладали очевидной товарностью,
прочно связывая владельцев усадеб с
городским торгом. Там, в городе, и
реализовывалась избыточная
продукция. В то же время такая система,
способствуя боярской консолидации,
решительно препятствовала
консолидации ремесленников по
профессиональному признаку. В Новгороде
не возникло цеховых организации.
Участие мастеров разных
производственных профилей в единой
хозяйственной организации боярского
клана становилось для этого
неодолимым препятствием. Между тем
многие авторитетные историки упорно
внедряли в литературу тезис о
существовании в средневековой Руси
ремесленных цехов.
Экономическая основа
формирования
новгородского боярства
Раскопки последних лет
поставили перед исследователями Новгорода
непростую проблему: какова
экономическая основа происхождения
боярской республиканской
государственности. Долгое время такой
проблемы не существовало.
Предполагалось, что с появлением общерусской
столицы в Киеве в конце IX века
правившие в Новгороде князья,
будучи по своему положению
преемниками киевского стола в случае
смерти сидевшего на нем князя (в
Новгород обычно назначались
княжить старшие сыновья общерусских
правителей), не проявляли интереса
к новгородским землям, постоянно
обращая взоры в сторону Киева, что
создавало возможность
беспрепятственного захвата новгородских
общинных земель местной
аристократией — боярством. Однако в
последние годы благодаря совокупному
изучению источников, в числе которых
не последнее место занимают
берестяные грамоты XI—XII веков, было
выяснено, что образование частной
земельной собственности бояр,
возникновение вотчинной системы
начинается только в первой четверти
XII века, то есть тогда, когда
новгородское боярство УЖЕ добилось
заметного перевеса над князем. То, что
считалось следствием, обернулось
причиной. Именно политические
успехи бояр в их борьбе с князем
привели к созданию вотчинной
системы, достигшей кульминации лишь
в XIV веке.
На чем же основывались успехи
бояр в более раннее время? Из
летописного рассказа известно, что
существенных преимуществ
новгородское боярство добилось уже в первой
половине XI века, когда князь
Ярослав Мудрый дал «им правду, и устав
списав, тако рекши им: по сей
грамоте ходите». Естественно, пути
решения этой проблемы можно искать
исследованием археологических
комплексов X—XI веков. И первая
неожиданность, подстерегающая здесь
исследователя, состоит в том, что
способ организации и хозяйствовав
59

x
о
I w
«<n
r я
I ния в родовых боярских кланах на-
| чала X века оказывается точно та-
. ким же, каким он предстает в XIV и
I XV веках.
В XIV веке городская усадьба
боярина была центром поступления,
переработки и реализации продуктов
сельского хозяйства из его
обширных вотчин (порой расположенных
за сотни верст от Новгорода). Но и в
X веке в самых ранних слоях
городских боярских усадеб
обнаруживаются такие же ремесленные
мастерские, те же наборы жилых и
хозяйственных построек. Даже частоколы
усадеб, поставленные на их
пограничных линиях в начале X века,
возобновлялись практически на тех
же линиях вплоть до конца
новгородской независимости в 1478 году.
Возникновение вотчинной системы
в XII веке никак не проявляется в
характеристиках богатых городских
усадеб. Поэтому можно
предположить, что и в X—XI веках
землевладение было основой боярской
экономики, осуществляясь в каких-то
иных, не частновладельческих
формах.
Возможность решить эту проблему
дали ранние берестяные грамоты и
замечательная группа необычных
находок, которые на протяжении
тридцати лет оставались совершенно
загадочными. Речь идет о
деревянных цилиндрах (их найдено уже
одиннадцать, последний — в 1991 году) со
взаимно перпендикулярными
сквозными пересекающимися каналами.
На поверхности таких цилиндров в
ряде случаев изображены
геральдические знаки — тамги князей и
вырезаны надписи; вот четыре из них:
«Емца гривны 3», «Княже», «Меч-
нидь мех в тех местах Полотвечь»
(Мешок мечника Плотвицы под этой
метой), «В Пинеге 3 тысячи». У
некоторых цилиндров короткий
(поперечный) канал забит деревянной
расклиненной пробкой, практически
неизвлекаемой. Упоминание в одной
из надписей «меха», то есть мешка, и
наличие пробок позволили понять,
что эти цилиндры служили как бы
замками-пломбами, надежно
запирающими завязки мешков с
ценностями.
Концы веревки или кожаного
ремешка, продернутые через холстину
мешка, завязывались узлом, туго
стягивая его горловину. Свободные
концы веревки вводились после этого с
двух сторон навстречу друг другу в
продольный канал цилиндра и уже
вместе выпускались наружу через
поперечный канал. Затем эти концы
связывались еще одним узлом,
который убирался внутрь цилиндра,
оставаясь на линии поперечного канала
(выходящие наружу концы веревки
позволяют фиксировать его в
нужном положении). Последняя
операция — введение в поперечный канал
деревянной пробки и расклинивание
ее. Концы веревки могут быть
обмотаны вокруг цилиндра, следы этого
мы находим в двух случаях.
Закрытый таким образом мешок можно
открыть только двумя способами —
или разрезав веревку, или расколов
цилиндр. Иными словами, он
надежно гарантирует сохранность и
неприкосновенность узла, а следовательно,
и содержащихся в мешке ценностей.
Каких же? «Емец», или «мечник»,—
лицо, уполномоченное князем для
сбора податей с населения. Согласно
древнейшему русскому писаному
закону — «Русской Правде» (XI век),
эти подати самой общиной, с
которой они взимались, распределялись
на три части. Самая большая шла
князю (то есть в доход государству),
десятая часть («десятина») — церкви
(а до принятия христианства, надо
полагать,— жрецам), но
определенная законом доля полагалась и
самому сборщику. Надписи на цилиндрах
и указывают, кому назначался
запечатанный таким цилиндром-пломбой
мешок. Справедливость раздела
податей, по-видимому, контролировалась
в самом Новгороде, когда эти
цилиндры отрезали и выбрасывали.
Если бы сбор податей поручался
только княжеским дружинникам,
приходившим с князем из Киева и
составлявшим его двор, то
цилиндры, естественно, можно было бы
находить только на княжеском
дворе. Однако те, которые уже найдены
(за единственным исключением),
обнаружены в разных районах
Новгорода на территории тех усадеб,
которые в позднейшее время
известны как дворы богатейших бояр: в
частности, три найдены там, где в
конце XII века жил знаменитый
новгородский посадник Мирошка Нес-
динич, два — там, где в XIV веке
жили бояре Мирошкиничи, шесть

поколений семьи которых давали
Новгороду посадников —
руководителей боярской республики. ч»
Однако почти все цилиндры
найдены в слоях XI и даже X века, то
есть относятся к тому времени, когда
предки этих знатных бояр еще не
владели вотчинами. В этот период
они, следовательно, принимали
активное участие в сборе
государственных доходов и в контроле за ними, а
сама земельная собственность,
бывшая экономической основой
государства, таким образом, была
корпоративной. Определенная часть
доходов оставалась в руках верхушки
местного общества, постепенно
увеличивая материальную базу боярст-
• ва.
Изложенный здесь вывод
достаточно ответственен. Ему может быть
противопоставлено возражение: а не
могла ли на исследованных усадьбах
в какой-то момент произойти
принципиальная смена владельцев? Ведь,
может быть, мечник Плотвица
принадлежал к княжеской дружине, тем
более что на его усадьбе найдено
множество предметов вооружения и
конского снаряжения — свидетельств
дружинного быта жителей этой
усадьбы. А в XII веке той же усадьбой
владел новгородский боярин Мирош-
ка, отнюдь не бывший потомком
Плотвицы.
Вся группа усадеб, расположенных
на древней Черницыной улице Люди-
на конца, на рубеже XII—XIII веков
принадлежала боярину и посаднику
Мирошке Несдиничу, и это
засвидетельствовано несколькими
берестяными грамотами, адресованными ему
или касающимися его посадничес-
кой деятельности. Мирошка стал
героем боярского Новгорода потому,
что не побоялся отстаивать
новгородские привилегии перед лицом
самого могущественного русского
князя той поры — владимиро-суз-
дальского властелина Всеволода
Большое Гнездо, который даже два года
продержал Мирошку у себя,
безуспешно пытаясь добиться от него
уступки своим требованиям. Рядом с
раскопанным участком в старину
находилась упраздненная в XVIII веке
церковь Святого Образа,
инициатором перестройки которой в
девяностых годах XII века был родной брат
Мирошки Внезд Несдинич.
Отец Мирошки и Внезда — Несда
— известен летописцу как «бирич»,
судебный исполнитель, то есть лицо
совместной княжеско-посадничьей
администрации. Он был убит в 1167
году. Об отце Несды и других его
предках источники молчат, но в ходе
раскопок 1983 года на той же усадьбе
в слоях начала XII века была
найдена весьма замечательная берестяная
грамота (№ 613). Она дошла до нас в
виде небольшого обрывка, который,
к счастью, сохранил имя адресата —
Ставр. Единственный известный
источникам новгородец Ставр
фигурирует в летописи под 1118 годом как
«сотский», то есть несомненное лицо
княжеской администрации, но его
отношение к князю весьма
двусмысленно. В указанном году киевский
князь Владимир Мономах
разгневался на Ставра, вызвал его в Киев и
заточил в тюрьму. Живые
подробности этого конфликта народная
память сохранила и расцветила в
былине о новгородском боярине Став-
ре Годиновиче. Герой этой былины
Ставр хвастался, что «в Новгороде
живет он хозяином», и издевался
над киевскими княжескими
боярами, утверждая, что у него «широкий
двор не хуже будет города Киева».
Несмотря на службу князю, Ставр
характеризуется былиной как
представитель в первую очередь
боярского Новгорода, противопоставивший
себя князю.
Возникшая перед нами цепочка
имен, ранние представители
которой, будучи новгородцами, состоят
на княжеской службе, а поздние
руководят боярской антикняжеской
политикой, хорошо сочетается с
выводом об участии местной
аристократии Новгорода в контроле за
государственными доходами и в их
освоении. Участие новгородского
боярства в сборе государственных доходов
продолжается и в вотчинный период
на тех землях, которые составляли
пояс внешней колонизации
Новгорода. По договорам Новгорода с
приглашаемыми князьями в XIII—XIV
веках вход княжеских чиновников на
такие территории был запрещен, а
доходы с их населения в княжескую
казну можно было собирать только
новгородцам.
В 1990 году в Новгороде была
найдена берестяная грамота (Jsfe 718),
в которой содержатся сведения об
и
I т
в en
J5-

- О
Ш1
I ю
объеме доходов в пользу князя и
сборщиков за четыре года с одной из
таких территорий в восточной части
Новгородской земли — Бежицкого
Верха. Летопись позволяет
установить, что сбор доходов сразу за
четыре года в силу возникших тогда
политических и военных обстоятельств
был осуществлен только однажды —
в 1229 году, к которому и относится
этот документ. Но найден он был
при раскопках на боярской
Прусской улице, а не в княжеской
резиденции.
Обнаруженный в 1991 году
деревянный цилиндр-пломба с
княжеским знаком и надписью «В Пинеге
3 тысячи» (подразумевается сумма в
три тысячи белок) свидетельствует о
доставке государственной подати с
реки Пинеги на крайнем севере
новгородских владений, то есть с
территории, куда уже на рубеже XII—XIII
веков был запрещен доступ
княжеским чиновникам. Этот цилиндр
найден в слоях рубежа XII—XIII веков
на усадьбе бояр Несдиничей.
Доля сборщика доходов,
разумеется, не исчерпывала объем
обогащения сборщика. И вот почему. Сбор
доходов с сельской округи
осуществлялся, естественно, в натуральном
виде. Поступая же на усадьбу
сборщика, этот продукт подвергался
переработке, превращался в товар, а
это резко повышало его цену. Между
тем в княжескую казну уходил лишь
эквивалент денежной нормы, тогда
как разница между ценой
обработанного продукта и исходным
продуктом оставалась в распоряжении
сборщика. Иногда эта разница
значительно превышала цену исходного
продукта. Переход к вотчинной
системе начался тогда, когда в
новгородских землях широко
распространился западно-европейский
серебряный динарий, уплата налога
которым лишала сборщика привычной
прибыли, так как сбор в серебре
целиком уходил в княжескую казну.
Но и это — превращение сырья в
товар — было не единственным
источником обогащения раннего
боярства. Как показало изучение
берестяных грамот, право сбора
государственных доходов уже в этот
начальный период закреплялось за
отдельными семьями, которые
контролировали поступление податей с
определенных территорий, порой
далеко отстоящих друг от друга.
Сборщики податей поэтому приобретали
особую мобильность, используя ее
для эксплуатации денежного
обращения. Органичной частью их
деятельности стало ростовщичество.
Весьма показательна берестяная
грамота (Nq 526), относящаяся к
восьмидесятым годам XI века.
Запечатленный в ней размах
ростовщической деятельности поразителен.
Паутина ростовщических операций
одного из предков посадника Ми-
рошки Несдинича охватывает
практически всю территорию тогдашней
Новгородской земли. Его должники
живут на реках Луге и Шелони (в
50—100 километрах к западу и юго-
западу от Новгорода), в Русе
(теперешний город Старая Русса в 100
километрах от Новгорода) и на озере
Селигер (в 160 километрах к югу от
Новгорода)... Для столь раннего
времени, которое привычно
характеризуется господством автаркического
хозяйства, такая мобильность
кажется прямо-таки сверхъестественной.
Но она становится понятной, когда
знаешь, сколь подвижны, мобильны
были сборщики податей. Участие бояр
в этой системе хорошо
подтверждается многочисленными
упоминаниями ростовщических действий в
ранних берестяных грамотах XI—XII
веков.
Таким образом, боярство
Новгорода формируется в недрах ранней
государственности как сословие,
обладающее правом участия в
государственной деятельности и
государственных доходах. Сама эта
деятельность и укрепляет, и консолидирует
верхушку местного общества, давая
ей средства и возможность борьбы с
княжеской властью. Сопротивление
князю усиливается на протяжении
XI века. К концу этого столетия
возникают особые формы боярской
власти — посадничество, а с
возникновением вотчинной системы на
рубеже XI—XII веков экономическая
основа боярства укрепляется до
такой степени, что уже возникшее
двоевластие князя и бояр (в результате
антикняжеского восстания 1136 года)
окончательно приводит к
возникновению республики бояр, в которой
князь оказывается подконтрольным
посаднику.
62

Некоторые замечания в связи
с «норманской проблемой»
Изложенные наблюдения ставят
перед исследователями Новгорода еще
одну серьезнейшую проблему.
Государственный механизм Новгородской
республики, ее «вечевой строй» в XII
веке не основывается на захвате
институтов княжеской власти. Он
противостоит им, явно развивая основы
специфической государственности,
которые восходят к древним формам
общественного устройства —
народному собранию (вече) и племенным
старейшинам (посадники). Это
обстоятельство тесно связано с
пресловутой «норманской проблемой»,
занимавшей умы историков на
протяжении двухсот лет и имевшей
больше политический, нежели научный
характер.
По воззрениям крайних норманис-
тов, основы государственности,
правопорядка и культуры были впервые
заложены на Руси приглашенным из
Скандинавии князем Рюриком. Мы
видим, однако, что традиционные
формы «вечевой» государственности
оказались в Новгороде более
жизнестойкими, чем привнесенная
извне княжеская власть.
Что касается правопорядка, то
сомнения в его раннем существовании
исходили главным образом из
следующих фактов. Во-первых, в формуле
призвания варяжского князя
новгородцами имеются слова «земля наша
велика и обильна, а наряда в ней
нет», в которой слово «наряд»
толковалось как «правопорядок».
Во-вторых, основы древнерусского
процессуального кодекса известны
исключительно из позднего юридического
памятника — «Псковской суцной
грамоты» XV века. В-третьих,
древнейший писаный закон — «Русская
Правда» — возникает только в
первой половине XI века.
Предполагалось, что основные нормы этого
закона, в том числе замена кровной
мести системой штрафов в пользу
государства, формируются только с
принятием Русью христианства в
конце X века, а до того
господствовало обычное право, исходящее из
принципа кровной мести и
компенсации ущерба только самому
потерпевшему.
Между тем в ходе раскопок в
Новгороде была обнаружена берестяная
грамота (JSfe 531), относящаяся к
концу XII века и подробно
описывающая сложное судебное дело. В этом
документе применены именно те
нормы судебного процесса, которые
до того были известны лишь по
памятнику на два века более позднему,
из чего следует, что сами эти нормы
сформировались достаточно давно и
лишь случайно не отразились в
ранее известных древних текстах. Уже
упомянутые цилиндры сборщиков
податей своими надписями
отражают действительность системы
штрафов, известной по «Русской
Правде», однако два таких цилиндра
обнаружены в пластах семидесятых
годов X века. Из этого следует, что и
до принятия христианства в конце
восьмидесятых годов X века русский
правопорядок был принципиально
сходен с позднейшим. Очевидно
также, что слово «наряд» в формуле
приглашения варяжского князя не
означает «правопорядок», а может
быть переведено как обозначение
порядка в общем смысле этого слова
— состояния общества,
потребовавшего вмешательства третьей силы,
третейского судьи, нейтрального по
отношению к соперничающим друг с
другом частям взбудораженного
общества. •
Валентин Лаврентьевич ЯНИН —
академик, историк, археолог,
нумизмат, член редколлегии
журнала, его автор с незапамятных
времен и главное — друг и помощник,
уникальный специалист в своей
области, эрудит, человек
широчайших интересов.
л
с
X
и
I ю
«3
х ■-
«I
63

Художник Анна Оброскова

НАШ ЮБИЛЕЙ
Главный художник журнала
в 80-е годы Гвидон Агаянц
и фотограф Олег Маликов
3 Знание — сила № 7
65

г\
т г
в а

БИБЛЕЙСКИЕ СМЫСЛЫ
В прошлом году мы ознакомили читателя с библейским
взглядом на происходившее в Саду Эдена. С изгнанием
Адама в наше земное существование вошло зло. Этапы
этого вхождения представлены в 4—11 главах Книги Бытия,
осмысление которых и предлагается в публикации этого
года.
Весь цикл публикаций — попытка проникновения в
библейские смыслы, в истоки той драматической ситуации, в
которую поставлен человек на Земле.
Напомним, что он создан на основании магнитофонных
записей лекций 5. И. Бермана (1957—1992 годы),
прочитанных им в Москве и Израиле.
Некоторые сведения об авторе и его лекциях вы найдете
в № 3 журнала «Знание — сила» за 1994 год.
Борис БЕРМЛН
Уроки Каина
В процессе творения, о котором повествует первая глава Книги Бытия, S
действует Элоким, Бог. Во второй и третьей главах, с момента объявления
человеческой свободы и Пути человека, стал действовать Гашем Элоким, v
Господь Бог, тот, кто ведет человека, кто управляет всем челове- *
чеством. В четвертой же главе Всевышний взаимодействует с Каином, |
с отдельной личностью. С Каина начались личные отношения J
человека и Всевышнего. Если Адам первых трех глав — родовое имя ^
человечества, то с четвертой главы Адам становится, как и Каин, собствен- К,
ным именем конкретного человека. Смысл библейской истории Каина ;§
раскрывается в личных, духовно-нравственных отношениях с Господом.
«И Адам познал Еву (Хаву), свою жену, и зачала и родила Каина. И
сказала: я обрела (канити) мужа (иш) с Господом» (Б., 4:1).
Грамматика этого стиха такова, что ясно: речь в нем идет о
произошедшем ранее, то есть до изгнания Адама из Эдена. Будучи в саду Эден, Ева
сразу зачала и сразу же родила. Не сказано, что ребенку дали имя Каин, он
сам по сущности своей — Каин. Обратите внимание: «и сказала» — не так,
как во многих других местах: «потому, что сказала». Ева увидела внутренним
взором, что у нее родился ребенок, который по- своей сущности — Каин, «и
сказала», что она обрела его с Господом.
Ева — первая роженица, не знавшая, что такое зачатие, беременность,
роды. И произведя ребенка из своего чрева, она, пораженная, решила: «я
обрела» с особым ударением на своем «я».
Родился сын, свершилось «творение через рождение», в котором Ева
наравне с Богом осознает себя главным действующим лицом. Она — с
Господом родила сына! Увидьте ее вызывающую посадку, с которой она
произносит на весь мир: Ани канити иш — «Я обрела мужа!» Не младенца,
а мужа, сильного человека. Как гордо!
Слово «канити», которое употребляет Ева, означает «приобрести себе», £
«сделать своим». Имя же Каин — одного происхождения со словом «кана», jj
«ревность». По природной очевидности Ева решила, что она обрела сына i л
себе и сын ее — ревнивец, требующий себе и сетующий об утраченном. •§>
Само по себе слово «каин» лучше всего перевести словом «претендующий», » -
человек претензии. Дадим себе отчет, что его претензия не на пустом месте. «|
з* 67

« | Есть родственное приведенным словам слово «кана», которое означает
я « I «обрести и созидать», отстраивать, ставить, воздвигать на свое основание.
|х I Каин есть основание всего дома Адама, на котором далее должно отстраи-
ш о | ваться человечество. Каин — основоположник, и потому Господь говорит
111 ** ему об основополагающих положениях человеческой жизни как таковой.
Авелю, как и Каину, никто не давал имени. Что значит Авель? Я
перевел бы это имя словом «бренность». «Хевель» — это тот, чье
существование обрывается, не обязательно насильственно, но по самой своей
природе. (Кстати, это то знаменитое слово в книге Екклезиаста, которое
переведено словом «суета». «Хевель» — это не суета, а тщетность, бренность,
то, что рассеивается в мире, как пар.)
О Каине сказано вполне спокойно: он был земледелец. О брате же
его — с каким-то особым значением: «И стал Авель пастухом». Вспомним,
что на человека Богом наложено работать землю. То, что Авель стал
пастухом, весьма неожиданно. Уясним различие в роде занятий братьев и их
образе жизни.
Так уж устроено, что вес силы земледельца уходят на возделывание
земли. Работая на земле, отдавая ей всего себя и получая плоды своего труда
от земли, человек в душе удовлетворен тем, что это он как бы сделал их, он
«обрел». Это важное обстоятельство душевной жизни земледельца. Недаром
идолопоклонничество повсеместно господствовало среди земледельческих
народов.
Пастух ведет совсем другой образ жизни, и у него иное душевное
удовлетворение от его трудов. Он живет в одиночестве, в созерцании,
наедине с природой, сам выбирает себе место. Для земледельца
животные — средства труда, для пастуха они — предмет труда и его друзья,
требующие от него заботы и самоотдачи. Конечно, задача человека —
работать землю, но духовных высот скорее всего можно достичь, будучи
пастухом.
«К концу дней», то есть «к концу цикла дней», по окончании
земледельческого года, когда созрели плоды, Каин принес жертву Богу. Дело
житейское. Авель увидел, что делает его брат Каин, и поспешил за ним.
«Авель, и он тоже, принес от первенцев своего скота и от тука их*.
Жертва всегда выражает самого человека. Жертва — это практическое ли,
символическое ли, мистическое ли самовыражение приносящего.жертву.
Смысл жертвы не столько в том, что приносится, сколько в том, что готов
принести человек в жертву. Каин как будто приносит что попадется,
особенно не выбирая. Авель же несет Господу самое лучшее.
Каин несет жертву для удовлетворения своих религиозных нужд, но делает
это так, словно Господу нужна его жертва. Наверняка у него есть
практическая мысль: вот год кончился, я сделал все сам, несу тебе жертву, дабы
ты на будущий год не помешал мне. За этим стоит всем хорошо знакомое
жизнечувствование. Авель же принес первенцев, выражая этим, что Господь
для него — начало всего и что он приносит ему всего себя. Различие в
жертвоприношении очевидно. И каков результат?
«И обратился Господь к Авелю и к его жертве. И загорелось Каину предельно,
и пало его лицо» (Б., 4:5).
Каин — первенец и основоположник. Он один приносит жертву за всю
свою семью, это его право и обязанность. Как основоположник он первым
в человечестве устанавливает институт жертвоприношения. Авель для
Каина — беззаконник и узурпатор, заслуживающий, если есть в мире закон
и справедливость, кары. Авель вроде бы лишает брата его уникального
статуса. Понятно, как «загорелось Каину»! Ему кажется, что его лишили
одному ему принадлежащего достоинства, «и пало его лицо». Для него,
ревнивца, это трагедия.
Теперь мы подошли к стиху, который считается одним из самых трудных
в Торе. Давайте наберем глубокого дыхания и хоть как-то попытаемся
разобраться в нем. Господь сам (и первым!) непосредственно и лично
обращается к отдельному человеку, и человек слышит его. Таков тут уровень
близости человека и его создателя. Надо помнить и то, что Господь
68

обращается к первенцу и основоположнику Каину и впервые сообщает
нечто исключительно- важное для всех нас. Слова его не удастся перевести
гладко.
«Почему же тебе стало досадно? И почему упало лицо твое? Ведь если будешь
хорошо *сет» (несение, вознесение) и если не будешь хорошо» — вот первая
часть Его речи;
«У входа (ла-петах) хатат (условно «грех») лежит (ровец), к тебе влечение
его, а ты управляй им» (Б., 4:7).
В Библии всегда, когда Всевышний спрашивает человека, то Он этим
самым желает вернуть его на истинный путь. Господь убеждает Каина не
досадовать» не падать духом, не ревновать к Авелю. И объясняет, почему это
не должно и что надлежит Каину делать с собой в такой ситуации.
Уясним слова. «Петах» — нечто открытое наверх. «Ровеи» — глагол
мужского рода: улегся, разлегся он. Особое значение имеет понятие «хатат».
Этот «хатат» имеет чисто человеческую природу, он вошел в существование
человека вместе с изгнанием его из Эдена. «Хатат» — это и общее понятие
греха (хет), и результат греха, и его вместилище, и некоторая сущность,
бытующая отдельно, в своих границах, словно некоторое существо. Хатат
может действовать и бездействовать, стремиться и желать, внедряться и
исходить, властвовать и быть управляемым, влиять и испытывать влияние.
Нам важно понять, где в словах Господа Каину завершается условие
(«если») и где надо бы поставить «то» — следствие, утверждение. Рассмотрим
такой вариант: если ты делаешь хорошо, то лицо твое не падает, а
возносится вверх (сет), а вот если ты делаешь не хорошо, то у входа улегся
грех, к тебе его стремление, но ты им управляй. Смысл тот, что если ты
возносишь жертву плохо, не с тем направлением сердца, то как же ты
хочешь, чтобы жертва твоя поднялась ко Мне, когда у самого хода наверх
разлегся хатат и закрывает вход? Если же несешь жертву хорошо, то и жертва
твоя поднимается, возносится ко мне.
Можно прочесть и иначе: хорошо ли ты делаешь или не хорошо — у входа
лежит грех, к тебе влечение его, и твоя задача — одолеть его. Легко понять
так: находящийся у входа хатат подстерегает тебя и стремится, как дикий
зверь, схватить, заесть и уничтожить. Таково стандартное представление о
зле греха в человеческой душе. Но хатат лежит у входа не как голодный
зверь, а как домашняя скотина. Конечно, ты сам можешь открыть ему вход,
и он с удовольствием уляжется в покоях твоей души. Но это — другое дело.
Да, хатат лежит и желает войти к тебе. Но для чего? Для того ли, чтобы
уничтожить твою душу? Для того ли, чтобы ты боролся и подавил,
уничтожил его? Ни для того и ни для другого! Хатат лежит и ждет, влечется
в душу человека, но не для ее погибели, а для того, чтобы человек им
правил. Хатат сам стремится в душу человека, чтобы стать ведомым,
получить управление. Но в каком смысле?
Употребление слова «сет» в словах Господа свидетельствует о том, что
существует некоторая личная связь между человеком и Им. Человек
способен «нести» к Богу от души своей, «возносить» из себя к Нему. Жертва есть
и выражение ведомости, и выражение влечения души к Господу.
Но у входа наверх лежит хатат, будь ли это животная природа человека
или его человекобожеская самостность, или иная темная душевная сила.
Идущей к Богу душе нельзя не споткнуться об этот хатат. Однако задача не
в том, чтобы человек споткнулся и упал, а в том, чтобы он, споткнувшись
«у входа», обнаружил грех и одолел его. Хатат — необходимое препятствие
на пути человека к Господу. Хатат нужен душе для свершения душевного
труда, для работы духовного восхождения души, без которой не может
состояться «брак» между Господом и человеком. И у каждого из нас — свой
хатат. У Каина — Каинов хатат: претенциозность, гневливость, ревнивость,
обиженность. Это чрезвычайно возбудимый и активный хатат, особенно j
настойчиво стремящийся в душу. Как только Господь принял жертву Авеля, 5
так хатат Каина ворвался в его душу, распалился в ней, «и пало его лицо». (
Хорошо бы так и держать хатат у входа, не пускать его в душу. Сыну Евы
осуществить это чрезвычайно трудно, да и поздно — хатат уже там. Что ж
теперь-то делать?
5
69

; | Как, скажите, Каину уничтожить свою самостную природу, с которой, как
« 5. это сразу же увидела его мать, он родился на свет? Каин — не Каин без
| х I своего греха. Самое большее, что человек может сделать, это не распалять
Л || хатат в себе. Пусть бы хатат остался равен сам себе, не набирал силу в душе.
10 *' Такой хатат человек способен подчинить, но не в смысле подавить или
поставить на службу. Само наличие хатат в душе предполагает
необходимость резкого усиления сил вознесения, восхождения человека. Вес хатат в
душе должен становиться все меньше и меньше, но не за счет самого по себе
изничтожения его, а как бы помимо него.
В распоряжении смертного и греховного человека и на Земле остались те
духовные силы, с помощью которых он должен был проходить свой путь в
Эдене. Они и только они возносят человека к Богу. Правда, теперь в
человеке есть и другая составляющая — темная сила хатат, которая тем не
менее неудержимо стремится в душу, чтобы стать в ней ведомой. Две эти
силы, две эти стороны души можно сталкивать друг с другом, тратя
драгоценные ресурсы светлой стороны на подавление темной. А можно и не
трогать хатат (в общем случае — самостно-животную сущность человека) и
задействовать светлые силы души только для духовного роста. Так что Каину
следует перенести центр тяжести своей души с хатат, в полной власти
которого оказалась душа первенца человечества, на духовные силы
вознесения и этим поставить свой хатат в подчиненное и малозначимое положение.
Иначе — беда.
Отметим еще одно обстоятельство: Господь «обратился к Авелю» не
навсегда, а пока что, на этот раз, на один этот час, в этом конкретном
случае. У Каина явно неадекватная реакция на случившееся. Эпизод жизни
он принял за трагедию всей своей жизни. Отсюда «почему упало лицо
твое?».
«И сказал Каин брату своему Авелю...»
Что сказал? Тора молчит. Эта лакуна в тексте заполняется по-разному.
Подумаем, как мог бы Каин понять обращение к нему Господа. Каин вовсе
не человек сокровенных смыслов. Он весь обращен наружу, в окружающую
его реальность и должен был понять «реально»: хорошо ли ты принес мне
жертву или не хорошо — все равно, есть некий хатат, стремящийся погубить
тебя, и ты для своего спасения подави врага сам. Где же этот враг, что
против меня? Кроме меня, Каина, на Земле теперь есть только один муж,
и муж этот — мой брат, узурпатор, зарящийся на мое первородство. Его-то
и надо убрать.
Из дальнейших событий мы знаем, что ничто не переменилось в душе
Каина после слов Господа ему. Его ревнивый хатат продолжал гореть в нем
в той же злобе и гневе на брата. И Каин, как и сонмы обиженных после
него, убеждает себя, что нет в мире справедливости и нет никого, кто
обеспечит ее, а есть хатат,— о существовании которого ему рассказал сам
Господь,— который перекрывает вход человеку. И потому человек вынужден
решать свою судьбу сам, опираясь на свои силы и возможности. Однако
Каин — все же не один из нас, он родился еще в Эдене, вел диалог с
Господом и непосредственно знал присутствие Всевышнего в мире. Как же
мог он утверждать такое? Ради своего желания первенствовать — человек
способен не видеть, не слышать, забыть и отрицать что угодно, даже самое
очевидное, даже своего Создателя, который на памяти Каина вершил свой
суд над его отцом и матерью.
«И было при бытии их в поле...
Так начинает Тора тяжелый рассказ о первом убийстве и о судьбе
первых людей на Земле. Такой зачин — «И было...» — всегда имеет в Торе
особенно значительное, часто трагическое звучание.
...И восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Б., 4:9).
• Туг сразу возникает множество вопросов. Несмотря на то, что Всевыш-
• ний ввел смерть в существование людей, до сих пор еще никто не умирал.
{т Каин не мог видеть смерть. Да и понимал ли он, что это такое — умереть?
• & И откуда было ему знать, что вообще возможно убить человека, то есть
; £ искусственно и насильственно выпустить его душу из тела? Ведь в челове-
ст| ческом сознании, не знающем смерти, душа и тело неразрывно связаны. Не
70

ведал Каин тем более и того, как, каким способом можно «восстать» на
человека, чтобы убить его. В состоянии ли был он хотя бы замыслить
убийство? То, что он смог это сделать и сделал, наверняка было для него
самого неожиданностью, потрясением.
И сказал Господь Каину: «Где же Авель, брат твой?»
Разумеется, Всевышний точно знает, кто, где и когда. Он разговаривает
вопросами с человеком для того, чтобы вернуть его на верный путь. Так Он
обращался к Адаму: «Где ты?» Не «где твое местонахождение?», а «куда ты
от Меня ушел? Опомнись!» Так и теперь Господь, видимо, ждал на свой
вопрос ответа Каина: «Он мертв, Господи, я убил, я виноват».
Но ответил Господу Каин: «Я не знал!* Что, разве я хранитель своего
брата?»
Ответ Каина, как все речи Торы, многопланов. Понимание его зависит
от того, как выставить смысловое ударение. Если в последней фразе ударно
слово «хранить», то Каин, как и его отец Адам, пробует оправдаться: Авель
пошел сам и погиб, это его дело, я не сторож, не хранил его.
Попробуем выставить ударение иначе: «Разве я хранитель брата?» Ведь
не я — Ты его хранитель. Ты управляешь и направляешь все на свете, Ты
создал мир, где все обусловлено и детерминировано. Человек,
проживающий в Твоем мире, обязан считать: то, что должно было свершиться, то и
свершилось. При чем тут я? Ты сторож, я же, Каин, действую, как действую,
согласно своей натуре и не без Твоего участия рожден Евой.
Другой смысл мы получим, если выставим ударение на первой части
речи Каина. Да, «я не знал!» — говорит он. Не знал, что такое смерть и
убийство, или не знал, что нельзя убивать, не знал, что есть нравственная
ответственность человека перед человеком, что брат обязан быть хранителем
брата, не знал, что такое братья, в конце концов. Ты только что об этом
сказал. Как видите, Каин защищается от Господа на юридическом языке: не
знал, что есть такие законы или запреты. Ты мне их заранее не сообщал,
откуда ж мне знать?
«Что сделал ты?! — отвечает ему Господь.— Слышишь, крови брата
твоего вопиют ко Мне от Земли!»
Иными словами, как ты «не знал», когда знание это заложено в основах
мира и в задаче человека и вопиет ко Мне от Земли. Но вопиет теперь не
само по себе, а ко Мне, Судье. И потому:
«И теперь проклят (орур) ты».
Изгнание из Эдена не было проклятием. Человек проклят только в
Каине. Если благословение (браха) — это включение человека в целостную
систему мира, в которой все получает свое назначение и благоволение,
нужное для исполнения этого назначения, то «орур», напротив, это нечто
вырванное из системы и оторванное от источника. «Орур» связано с
понятием «бесплодие». Проклятый отрезается так, чтобы он не давал плода,
чтобы впредь не было продолжения его.
Однако Каин проклят, оторван не от Всевышнего, а от Земли, которая
не дает места Каину и закрывает от него источники своей силы. Господь
говорит далее, что «Земля раскрыла (пацета) свой рот, чтобы принять крови
твоего брата от руки твоей». «Пацета» имеет особый смысл: не просто
раскрыть — раскрыть поневоле. Словно Каин сумел насильно заставить
Землю «раскрыться», чтобы принять кровь Авеля.
«Когда ты будешь работать землю (адама), не будет она больше давать
свою силу тебе, скитальцем будешь ты на Земле» («арец») (Б., 4:12).
В стихе этом два разных слова, одинаково переводимых по-русски
словом «земля». Есть человек, Адам, и есть «адама» — земля и земляная
плотская сила, которой живо тело человека. Земля лишает Каина природных
сил, плотски обессиливает его. «Арец» — это Земля как обитель со всем тем,
что ей свойственно. Каин присуждается к непрерывному перемещению по а
лику Земли, к «неприкаянности» и должен жить на ней, как в изгнании, в |
отчуждении от Земли, которую он заставил принять кровь Авеля. i
* Обращаю внимание на неточность всех русских переводов, в которых Каин отвечает: «Я
не знаю!» В подлиннике ясно читаем: *Я не знал!» Так еще Адам отвечал Богу: жена дала, а я и
не знал.
71

55
; I «И сказал Каин Господу: преступление мое слишком велико, чтобы нести
его» (Б., 4:13).
§-* I Слова эти хочется прочесть как возражение, полувопросительно: неуже-
ш 11 ли мое преступление так велико, что нельзя нести его, нельзя простить его?
** > Но есть мнение, что Каик совершил тут покаяние. Он сделал это только
теперь, когда наказан! Чтец' разумеется, характерно для психологии
преступления. «Не знал я, что нельзя убивать, и теперь только, когда наказан, узнал,
что, убивая Авеля, я тем самым убил и себя». Каиново раскаяние...
«Вот прогнал Ты меня сегодня с лица Земли, и от лика Твоего сокроюсь и
стану я скитальцем по Земле, и будет: всякий встречный убьет меня».
Что это? Жалоба: теперь каждый способен убить меня, слабого,
лишенного плотских сил, Твоей защиты и зашиты своего места обитания на Земле;
или пожелание себе смерти: чем влачить свою жизнь в ничтожестве и
неприкаянности, лучше пусть кто-нибудь убьет меня! Или есть третий
смысл, вернее, хитрость, расчет?
Адам и Ева родили бренного Авеля, который не мог быть основанием
человечества, и Каина, само имя которого показывает, что именно он
основание, что от него должно бы строиться человечество. Каин убил брата,
и теперь на Земле, кроме самого Адама, нет мужа, от которого пошел бы род
людской. И Каин говорит: пусть так, обессилен я, и от лика Твоего
сокроюсь (хотя как раз про это Каину ничего не сказано), стану вечным
скитальцем и меня убьют. Тебе-то, Господи, что из того? Не будет меня,
Тебе же придется заново решать бытие человечества, которое, как велено
ему, должно множиться и наполнять Землю. Как же позволить Земле
проклясть меня? Во исполнение замысла Твоего я должен жить на ней.
«Исказал о нем Господь...» (обратите внимание: «сказал о нем», а не ему).
Господь говорит «о нем», о необходимости продолжения существования
Каина на Земле.
«Потому-то (то есть по тем самым причинам, о которых говорит Каин)
всякому убивающему Каина — отмщение («юкам») всемеро».
«Юкам» — от корня «накам», восстановить разрушенное, сломанное,
восстановить справедливость. Тот же корень в слове «теком» (месть) и в
заповеди «ло теком» (не мсти!), отсылающей к словам: «Мне отмщение и Я
воздам*т Господь запрещает убивать Каина, так как восстанавливать
разрушенное Каином и воздавать Каину — Его дело. Да и наказание Каину — не
в смерти его, а в его жизни, в самой дальнейшей жизни его заложено
отмщение. Тут всем нам научение, урок жизни.
«И поставил Господь для Каина знак, для того чтобы не поразил его всякий
встречный.»
Отмщение Каину — не казнь, а его образ и само имя его в человечестве.
«И вышел Каин от лица Господа и осел в земле Иод, к востоку от Эдена»
(Б., 4:16).
Везде в Торе убийцы уходят на восток. Кара за непредумышленное
убийство — изгнание, а не смертная казнь. Каин ушел в изгнание на восток;
тут намек на то, что он убил брата все же не злонамеренно.
Каин приговорен к «скитанию по Земле». А он, как мы видим, осел в
стране Нод, к востоку от Эдена. Название этой страны восходит (а иногда
так и переводится) к слову «навенад»у скитание. Заметьте, что из слова этого
убрана первая его часть, означающая собственно странствие, постоянное
передвижение. Осталась лишь вторая часть — «нод», то есть отчуждение.
Каин, возможно, раскаялся, и с него снята часть наказания; он осел на
земле, но в отчужденности и от Господа, от лица которого он отвернулся,
и от Земли, и от людей. Каин — чужой и чужак. Вот его кара. •
Публикация Игоря МЛРДОВА
Борис Игоревич БЕРМАН — филолог, педагог, религиозный мыслитель. Он
*> погиб в 1002 году, не дожив до тридцати пяти. Его лекции (мы начали их
* публикацию в 1004 году) — глубоко и личностно пережитый опыт проникнове-
£ ния в смыслы Бытия, опыт передачи на русском языке духовного напряжения и
| интеллектуальной энергии библейских текстов.
72

ПОНЕМНОГУ
О МНОГОМ
Древнейший предок
из Афара
Экспедиция, которую
возглавляли Тимоти Уайт
(университет штата
Калифорния в Беркли, США),
Ген Сува (Токийский
университет. Япония) и Бер-
хан Асфау (Палеоантропо-
логическая лаборатория в
Аддис-Абебе, Эфиопия),
завершила очередной
сезон раскопок в пустынной
местности Средний Аваш в
Северной Эфиопии.
На окраине деревни
Арамис, е нескольких
километрах к западу от реки
Аваш, им удалось
обнаружить фрагментарные
останки гоминид,
представлявших, по-видимому,
семнадцать отдельных
особей древних предков
человека,— обломки
черепных костей, нижнюю
челюсть ребенка,
множество зубов и частей верхних
конечностей. Место
находки лежит всего в
семидесяти пяти километрах к
юго-западу от того
пункта, где ранее были
найдены останки так
называемой Люси, известной
представительницы
австралопитека афаренского, и
нескольких других обеэь-
янообразных ее
соплеменников, считающихся
древнейшими среди наших пра-
а
D
□
а
□
а
□
а
□
п
□
а
□
а
□
□
□
D
D
а
□
□
□
□
□
п
а
□
родителей. Они
существовали в период между 2,9 и
3,9 миллионов лет назад,
возраст же самой Люси
определяется как близкий
к 3,1 миллиона лет.
(Подробный рассказ об
истории находки и
исследованиях Люси был
опубликован нашим журналом в
№№10 и 11 за 1984 год.)
Новая находка получила
наименование
Australopithecus ramldus (второе
слово здесь произведено
от прилагательного
«коренной» на афарском
языке). Возраст этого
существа достигает 4,4
миллиона лет, что делает его
древнейшим среди
доступных пока науке пралюдей.
Специалисты считают,
что новичок —
австралопитек рамид — заполняет
часть пробела между
последним известным
общим предком
африканских обезьян и ранними
гоминидами
австралопитеками. Ряд существенных
черт отличает рамида от
тех, что присущи Люси и
ее современникам.
Антропологи установили,
что генеалогическое древо
африканских обезьян и
человека разделилось на
различные ветви в период
между шестью и восемью
миллионами лет назад, но
ископаемых останков
существа, промежуточного
между обезьяной и чело-
D
D
□
а
D
□
D
П
□
D
D
П
□
а
D
□
D
□
□
D
С
а
□
п
D
D
□
О
□
веком, до сих пор не
обнаруживали. Нынешняя
находка позволяет отнести
время разделения ближе к
моменту, отстоящему от
нас на шесть миллионов
лет.
К сожалению, среди
ныне найденных останков
нет бедренных костей и
нижних конечностей, так
что о способе
передвижения их владельцев можно
только догадываться.
Однако один намек на это
имеется: у
австралопитека рамида так называемый
форамен магнум, большое
отверстие в основании
черепа, через которое мозг
сообщается с
позвоночником, находится намного
ближе к передней части,
чем у обезьян. Это
говорит о том, что голова у него
была как бы
сбалансированной на хребте. Вместе
с размерами и формой
зубов это, очевидно,
отличает арамисскую гоминиду от
африканских
человекообразных обезьян — как от
вымерших, так и от
сохранившихся доныне.
Однако пока в руки
ученых не попадут останки
рамида, включающие
недостающие еще черепные
кости и остатки нижних
частей конечности, связь
его с австралопитеком
афаренеким и более
поздними предками человека
остается неясной.
€0
г

НАШ ЮБИЛЕЙ
.
Журнал создают не только авторы и редакторы. На этой полосе вы видите ретушера Татьяну
Матвееву, библиографа Наталью Шохину и технического редактора Ольгу Савенкову.
74

ПОНЕМНОГУ
О МНОГОМ
Как росла
книга
В древнем Китае записи
делали реэцом на костях,
выдалбливали на камнях,
отливали и чеканили на
бронзе. А на дереве,
бамбуке, шелке и бумаге
писали кистью.
Книгопечатание же в
стране возникло в конце
правления династии
Восточная Хань (25—220
годы). Первые печатные
книги получали с помощью
резных деревянных досок.
Так продолжалось около
семи столетий. Самой
древней в мире из
обнаруженных сегодня печатных
книг является «Сутра
Праджна» (Алмазная
священная книга). Ее нашли в
Дуньханских пещерах. Это
свиток, склеенный из семи
листов бумаги, длиной
более пяти метров при
ширине 30 сантиметров.
Специалисты отмечают
великолепное качество бумаги
и туши. Есть в книге и имя
печатника: «Книга
напечатана Ван Цэе, почитающим
своих родителей, 15
числа, 4 месяца, 0 года
правления танского
императора Ицзун, царствовавшего
под девизом Сяньтун» (866
год). Представление об
этой книге дает
иллюстрация ее титульного листа.
Периодом расцвета
печатания с резных досок
стала эпоха Сун (960—1270
□
□
□
D
D
а
а
а
а
G
□
□
D
□
□
□
□
а
□
а
□
D
а
□
□
□
□
с
D
□
а
годы). Книги этого
периода отличаются не только
высоким качеством бумаги
и туши, но и
каллиграфическим исполнением.
А во времена правления
династии Юань (1270—1368
годы) в книгопечатании
появилось новшество —
печать стала цветной.
Самая ранняя из цветных
книг — «Комментарии к
«Сутре Праджна»». Она
была напечатана в два
цвета: черный и красный.
При следующей династии
- Мин (1368-1644 годы)
— книги стали печататься
уже в пять красок.
Появляется высокая печать.
Наличие в стране большого
количества книг,
безусловно, способствовало
распространению знаний. Но
книги с клише стоили
дорого. Ведь резные доски
годились для издания
тиража только одной книги.
□
D
□
D
□
D
а
а
а
D
а
а
D
D
D
□
□
а
В период правления сун-
ского императора Жэнь-
цзун (1041—1046 годы)
были изобретены
отдельные литеры, что давало
возможность набирать текст.
Первые литеры были
глиняные, позднее —
оловянные и деревянные, а в
эпоху Мин появляются медные
и свинцовые. Любопытно,
что в следующую эпоху —
Цин (1644-1011 годы) -
пользовались даже
магнитными литерами. Тогде
же появляются книги
на языках национальных
меньшинств.
На фото: 1. Старинные
книги цветной печати апох
Юань и Мин; 2.
Деревянные литеры на языке хуэй-
ху (первая половина XIV
века).
75

■
к
с
с
I
S
S
I
с
с
Алексей Килиненков,
кандидат исторических наук
1904-1905: случайно
проигранная война?
76

Ночь с 30 на 31 марта 1904 года
выдалась тревожной в русской
крепости Порт-Артур. Война с Японией,
начавшаяся два месяца назад,
складывалась крайне неудачно для
России. Противник, нанеся внезапный
удар по русской эскадре, уничтожил
и тяжело повредил часть ее
кораблей. Обеспечив себе таким образом
господство на море, японцы
высадили на материк свою экспедиционную
армию, которая, нанеся ряд
поражений русским сухопутным силам на
Дальнем Востоке, быстро
продвигалась в глубь Маньчжурии. В Порт-
Артуре, расположенном на самой
оконечности Квантунского
полуострова и соединенном с Россией
единственной железной дорогой, со дня
на день ожидали высадки японцев на
полуостров с целью отрезать и
блокировать с суши крепость,
служившую главной базой русского
Тихоокеанского флота.
Тем не менее эскадра
Тихоокеанского флота, базировавшаяся в Порт-
Артуре, хотя и ослабленная
потерями, представляла серьезную опасность
для японских экспедиционных сил.
Появление ее в Желтом море могло
поставить под угрозу саму
возможность ведения боевых действий на
континенте, поскольку все
снабжение японской экспедиционной
армии шло по морю. Эта опасность
многократно возросла после
назначения командующим флотом Тихого
океана вице-адмирала Степана
Осиповича Макарова. В течение месяца
он сумел восстановить
боеспособность порт-артурской эскадры:
активно шел ремонт поврежденных
кораблей, моряки, офицеры
значительно приободрились — в Макарова
поверили. Шла решительная
подготовка к борьбе за господство на море.
Понимая это, противник попытался
заблокировать эскадру во
внутреннем бассейне крепости, затопив на
узком и мелководном фарватере
брандеры — старые, загруженные
каменным балластом . пароходы. Первая
попытка была успешно отражена,
теперь в крепости ждали вторую
атаку брандеров.
В ту же ночь на тридцать первое
адмирал Макаров получил
сообщение разведки о том, что японцы
готовят высадку на Ляодун. Чтобы
помешать этому, в ночной поиск
были посланы два отряда
миноносцев под командованием капитана II
ранга Е. П. Елисеева и М. В.
Бубнова. Второй отряд, составленный из
кораблей, не имевших опыта
совместного плавания, очень скоро в
тумане потерял строй. Входивший в
состав этого отряда миноносец
«Страшный» после нескольких часов
безуспешного плавания в поисках отряда
обнаружил четыре миноносца и
примкнул к ним. Под утро «Страшный»
поднял свои позывные, и через
мгновение на него обрушился шквал огня.
Окруженный кораблями
противника, «Страшный» в первые же минуты
боя потерял командира, почти всю
артиллерию и лишился хода, его
положение стало безнадежным.
Эту ночь командующий флотом
адмирал Макаров в ожидании атаки
брандеров провел на дежурном
крейсере «Диана», прикрывавшем вход на
внутренний рейд. Все было
спокойно, адмирал решил немного
вздремнуть в кресле на мостике крейсера,
но через полчаса был разбужен
дежурным офицером, доложившим, что
наблюдательными постами крепости
и сигнальщиками крейсера на внеш-
Броненосцы «Ретвизан» (слева) и
«Полтава» в последние дни существования
Первой Тихоокеанской эскадры.
77

нем рейде Порт-Артура обнаружены сившиеся на помощь шлюпки и ка-
силуэты небольших кораблей, совер- тера спасли немногих уцелевших,
шавших непонятные маневры. Ко- Адмирала Макарова среди них не
мандир «Дианы» просил разрешения было... Из воды подняли лишь его
открыть огонь, но Макаров, полагая, шинель, вывесили на палубе одного
о j что это потерявшиеся миноносцы, из крейсеров, и матросы, крестясь,
посланные накануне в поиск, запре- подходили к шинели адмирала —
тил открывать огонь. В действитель- всему, что осталось от столь люби-
ности это были японские корабли мого ими «Степан Осипыча», и при-
особого отряда капитана II ранга К. кладывались к ней, как к иконе...
|«1 Ода, которые выставляли минное Значение катастрофы 31 мая, по
заграждение на пути движения рус- мере осознания ее последствий, ока-
скоЙ эскадры... залось не менее ужасающим, чем
Около шести утра в крепости ста- сама картина гибели «Петропавлов-
ли слышны звуки артиллерийского ска». Слова одного из матросов эс-
боя, и вскоре было получено изве- кадры: «Что броненосец?! Хоть бы
стие о том, что миноносец «Страш- два, да еще пару крейсеров в
приданий» в одиночку ведет бой с отрядом чу! Голова пропала...» — могли в тот
противника. Командующий немед- момент разделить очень многие в
ленда отдает приказ командиру крей- Порт-Артуре. Флот, армия, Россия
сера «Баян» идти на выручку «Страш- потеряли не просто адмирала, они
ному», вскоре тот же приказ получи- потеряли надежду на то, что можно
ла «Диана». Через полтора часа на переломить роковой ход событий и
внешний рейд вышли броненосцы выиграть так несчастливо начатую
«Петропавловск» (под флагом коман- войну. Никогда боевой дух эскадры
дующего) и «Полтава». Узнав от от- не поднимался на такую высоту, ка-
ходившего с боем «Баяна», что кой она была при Макарове, более
«Страшный» погиб, и несколько че- того, со временем сама катастрофа
ловек из его экипажа, возможно, «Петропавловска» стала казаться фа-
остались на месте гибели мино- тальной, многие усматривали в ней
носца, Макаров приказывает броне- перст судьбы, доказательство обре-
носцам идти к месту боя. В 8.40 ченности Порт-Артура и эскадры,
были обнаружены шесть броненос- Только во время командования ад-
цев и два крейсера противника, и мирала Макарова флот готовился к
командующий отдает приказ повер- решительной борьбе на море, его
нуть обратно. Вернувшись на рейд и гибель во многом предопределила
присоединив к себе броненосцы «Пе- неудачу русского флота и исход вой-
ресвет» и «Победа», Макаров решает ны в целом.
принять бой под прикрытием бере- Итак, случайная по своей сути
говых батарей. В 9.40 «Петропав- гибель одного человека, пусть даже
ловск» начал очередной поворот, и в адмирала и командующего флотом,
этот момент, по свидетельствам оче- определила исход войны. Почему
видцев, «в его носовой части с пра- случай сыграл решающую роль и
вого борта раздался взрыв, напоми- почему он оказался на стороне про-
навший заглушённый залп башни тивника? И почему, наконец, рус-
главного калибра броненосца. «Пет- ско-японская война в изобилии на-
ропавловск» сразу накренился и стал сышена случайностями, роковыми для
уходить носом под воду. Над местом России и счастливыми для японцев?
взрыва выкинуло громадное пламя и Вот лишь несколько примеров.
целую кучу дыма. После этого взры- 28 июля 1904 года русская эскадра
ва было слышно еще несколько... вышла из уже осажденного Порт-
Палуба была мгновенно объята пла- Артура, чтобы прорваться во Влади-
менем, трубы и мачты сразу куда-то восток. В ходе четырехчасового сра-
исчезли, корма выскочила из воды, жения в Желтом море этот прорыв
винт левой машины заработал в воз- почти удался, но уже на исходе боя
• духе, люди падали кучами, многие в флагманский броненосец «Цесаре-
5 падали в винт, и их размалывало на вич» попал японский снаряд, он уго-
"и наших глазах...». Через полторы ми- дил в фок-мачту. Взрыв уничтожил
«3 нуты после взрыва на поверхности почти весь штаб русской эскадры во
; л остались только быстро исчезающее главе с ее командующим — контр-
«| облако пара и куча обломков. Бро- адмиралом В. К. Витгефтом. Коман-
78

дир флагманского броненосца, узнав
о гибели адмирала, решил во
избежание замешательства вести эскадру
сам. Но спустя сорок пять минут,
когда командующий японским
флотом адмирал X. Того уже был близок
к тому, чтобы выйти из боя, другой
снаряд с одного из японских
броненосцев взрывается вблизи боевой
рубки «Цесаревича», и его осколки,
проникнув сквозь визирные щели
рубки, выводят из строя всех
находившихся внутри. Но мало того —
один из случайных осколков
обрывает рулевой привод корабля. К
несчастью, за несколько минут до
этого руль был положен немного вправо
и оказался заклиненным в этом
положении. Флагманский броненосец
становится неуправляемым и
совершенно смешивает строй эскадры. В
результате она поворачивает обратно
в обреченный Порт-Артур.
Два случайных попадания в один и
тот же корабль в одном и том же
сражении решили исход прорыва и
судьбу эскадры. А если обратить
внимание на те случайности, которые
выпали на долю противника?
Взглянем хоть мельком на них. В том же
сражении в Желтом море, уже на его
исходе, русский снаряд большого
калибра разорвался на переднем
мостике японского флагманского
броненосца «Миказа», где, как и на
«Цесаревиче», располагался штаб
японского командующего. Осколки снаряда
обрушились на мостик, положив на
месте семь человек убитыми и
шестнадцать тяжелоранеными, среди них
оказались командир броненосца и
два флаг-офицера командующего. И
что же адмирал Того? Самым
удивительным образом он не был даже
ранен! Чудом уцелев 28 июля,
японский адмирал вновь искушает судьбу
и во время Цусимского сражения
опять остается на мостике «Миказа».
И вновь русский снаряд, на этот раз
угодивший в фок-мачту (точно как
на «Цесаревиче»!), буквально на
части разносит японский штаб —
двенадцать человек погибают
мгновенно и еще пять получают тяжелые
ранения. И опять адмирал Того
остается невредимым — лишь кровь
погибшего флаг-офицера забрызгивает
его форменную тужурку!
Но и это еще не все. Вот самое
фантастическое везение противника.
На исходе первого часа того же
Цусимского сражения русский
бронебойный снаряд пробивает броню
кормовой башни главного калибра
«Фудзи». Его взрыв уничтожает
прислугу башни, выводит из строя
орудия и воспламеняет пороховые
заряды, приготовленные к выстрелу. Лишь
секунды отделяли корабль от пожара
в погребе боезапаса, детонации и
мгновенной гибели со всем
экипажем. И опять — случай! Осколки
того же снаряда перебили магистраль
гидропривода башни, и вода, под
большим давлением ударившая в
пламя, погасила пожар...
Видимо, еще не одно поколение
историков будет в недоумении
останавливаться перед этими фактами и
думать — случай явно пристрастен к
японцам. А что же мы? Мы тоже
подумаем.
В действительности любой факт,
рассматриваемый нами, нейтрален,
лишь в нашем сознании он обретает
окраску случайности или
закономерности. Именно поэтому одно и то же
явление зачастую оценивается
одними как случайное, другими как
необходимое или закономерное.
Понятно, что закономерность
представляется нам прежде всего как
устойчивая связь явлений,
повторяющаяся во времени. Если мы выявим
эту связь, то считаем, мы сможем
прогнозировать будущее. Случайность
же, напротив, неустойчива и
спорадична, и предсказать ее невозможно.
И проистекают эти различия из их
разной природы. Необходимые связи
возникают как результат действий,
составляющих внутреннюю
структуру явления, а случайные
определяются и создаются действием
внешних для данного явления факторов.
А теперь попробуем ответить на
наши вопросы.
Прибыв в Порт-Артур спустя
месяц после начала боевых действий,
адмирал Макаров поставил перед
собой решительную задачу —
подготовить флот к борьбе за господство
на море. Победа в генеральном
сражении с японским флотом могла
коренным образом изменить ход
войны . Для достижения этой задачи
новому командующему необходимо
было предпринять целый ряд
радикальных мер. В первую очередь —
поднять моральный дух эскадры,
вдохнуть в нее веру в победу,
несмотря на столь неудачное начало
79

II
5.
С О)
li
войны. Радикального улучшения
требовала и боевая подготовка эскадры,
вступившей в кампанию лишь за
несколько дней до начала войны.
Параллельно с этим флоту
необходимо было установить и поддерживать
контроль за прибрежной полосой
Квантунского полуострова для
предотвращения возможной высадки
неприятеля. И, наконец, подготовка
эскадры к активным действиям
требовала скорейшего ремонта и ввода в
строй поврежденных кораблей.
Эти задачи в свою очередь с такой
же необходимостью диктовали не раз
повторявшиеся действия адмирала
Макарова: желая укрепить
моральный дух эскадры, командующий
лично участвует во всех операциях, в
том числе и в самых рискованных,
где его присутствие отнюдь не
диктовалось обстановкой; активно
занимаясь подготовкой эскадры,
Макаров выводит ее в море как можно
чаще, и всякий раз, когда в виду
крепости появляются японские
корабли; с целью не допустить десант
противника по ночам в море
периодически посылались миноносцы.
Понятно, что действия русского
командующего были в той ситуации
совершенно необходимы. Если
устранить хотя бы одно звено из цепи
шагов, предпринятых адмиралом
Макаровым, возникнет явное
несоответствие обстановке на театре
войны и целям русского
командующего. Далее, совокупность именно
таких действий была вполне
прогнозируема, что, кстати, и послужило
основой для плана адмирала Того —
выставить минное заграждение в
районе постоянного маневрирования
русской эскадры.
Действия адмирала Макарова,
жестко детерминированные
закономерностями войны, содержали в себе
значительный риск, который к тому
же усиливался импульсивностью
характера самого адмирала. Именно
последним обстоятельством
главнокомандующий вооруженными
силами России на Дальнем Востоке
адмирал Е. И. Алексеев впоследствии
объяснял катастрофу 31 марта,
отмечая в своем докладе на высочайшее
имя: «Характеру покойного адмирала
Макарова были присущи порывы
увлечения боевой обстановкой, что
облегчало неприятелю применение
своих тактических приемов.
...Поспешному выходу
броненосцев в море с маневрированием на
рейде без тех же мер
предосторожности нельзя найти ни основания,
ни объяснения.»
Но объяснение этому факту найти
можно. Взрыв «Петропавловска» и
гибель адмирала Макарова стали
результатом возникновения случайной
связи целого ряда, событий.
Думаю, понятно, что для того из
противников, кто предусмотрел
действия соперника и в соответствии с
этим нанес свой удар, конечный итог
будет результатом необходимой
связи. В то же время для тех, кто не
смог предвидеть действия
противника и не в состоянии выстроить
необходимые связи, конечный итог будет
результатом случайной связи.
Диалектика необходимого и
случайного хорошо видна в действиях
адмирала Макарова после его
прибытия в Порт-Артур. Неготовность
флота к войне создавала
невероятный груз упущений и ошибок,
который, доставшись в наследство
новому командующему, лишал его
возможности выстроить необходимые
связи и свести случайность к
минимуму. Русский адмирал все время
находился в ситуации,
напоминающей перенасыщенный раствор, в
котором самопроизвольно
начинается процесс кристаллизации —
установления новых связей. Случайные
связи вокруг адмирала Макарова и
русской эскадры возникали
самопроизвольно, помимо воли и
желания русского командующего...
Эскадру, практически не имевшую
опыта совместного плавания,
необходимо было как можно чаще
выводить в море для боевой подготовки,
но неопытность командиров и
экипажей делала невозможным все
предусмотреть и рассчитать. В результате
этого 13 марта во время очередного
выхода произошло случайное
столкновение броненосцев «Пересвет» и
«Севастополь». В итоге «Севастополь»
получил повреждение, ограничившее
его скорость.
Эскадра должна была
отрабатывать боевые задачи, а для этого —
плавать и плавать, но возникшее в
первый же день войны
преимущество противника в силах заставляло
Макарова ограничиваться небольшим
участком внешнего рейда,
защищенного огнем береговых батерей. Эта
80

вынужденная ограниченность в
свободе маневра русской эскадры
открывала дорогу новым случайностям.
Необходимость контроля
прибрежных вод заставляла Макарова
посылать миноносцы в ночной поиск, но
их командиры зачастую не имели
опыта ночных плаваний, и
миноносцы теряли строй, отбивались от
своих. Миноносцев было мало, их
приходилось беречь и посылать в
море небольшими группами. В
условиях, когда противник
значительными силами осуществлял ближнюю
блокаду, эти небольшие группы
нужно было прикрывать крейсерами, но
потеря эскадрой в начале войны почти
половины своих крейсеров
заставляла командующего посылать
миноносцы без прикрытия, что, конечно,
чрезвычайно увеличивало риск.
Миноносцы несли неизбежные потери.
12 февраля (еще до прибытия
Макарова) и 26 февраля при сходных
обстоятельствах погибли миноносцы
«Внушительный» и «Стерегущий».
В ситуации «перенасыщенного
раствора» произошли и события 31
марта 1904 года. Необходимые действия
русского командующего: посылка
миноносцев в море в ночь на
тридцать первое, личное присутствие на
дежурном крейсере, выход эскадры
навстречу противнику,
маневрирование эскадры на ограниченном
участке внешнего рейда — оказались до-^
полненными роковой совокупностью
случайностей...
Не имевший опыта совместного
плавания, ночью командир
«Страшного» капитан II ранга К. К. Юра-
совский теряет свое место в строю
второго отряда и случайно
натыкается на японцев, приняв миноносцы
противника за свои. Далее. Макаров,
зная, как плохо подготовлены
посланные миноносцы, и допуская, что
кто-то из них может случайно
отбиться от своих, запрещает открыть
огонь, когда русские
наблюдательные посты доносят ему о движении
на внешнем рейде. Еще одна роковая
случайность.
Получив известие о бое
«Страшного», русский командующий очень
болезненно реагирует на это. Он
торопится и, не теряя времени на
перенос флага на стоящий под парами
«Баян», отправляет его на выручку.
Узнав о гибели «Страшного», о бое
«Баяна» с четырьмя крейсерами
противника и, видимо, желая хоть как-
то смягчить впечатление от этого
известия, командующий сам, на
своем флагманском броненосце, решает
идти к месту боя для спасения
оставшихся в живых. В этой
лихорадочной спешке, страшной
эмоциональной напряженности Макаров
случайно забывает о своих обычных
мерах предосторожности — тралении
рейда перед выходом...
Эскадра в составе шести кораблей
выходит в море к месту гибели
«Страшного». «Петропавловск» огнем
с дальней дистанции отгоняет
японские крейсера, но встретив
броненосную эскадру адмирала Того,
Макаров поворачивает обратно.
Присоединив к себе еще два броненосца,
русский командующий вновь
поворачивает на противника, и в этот
момент «Петропавловск» случайно
касается мины (ранее русские
корабли дважды пересекли линию
минного заграждения, не задев мин).
Касание мины приходится в район
носовой башни главного калибра (через
несколько минут броненосец
«Победа» также касается мины, но ее взрыв
приходится в район угольных ям, и
корабль остается на плаву). Взрыв
мины у борта флагманского
броненосца случайно вызывает детонацию
его боезапаса (впоследствии
однотипный броненосец «Севастополь»
дважды подрывался на минах, и оба
раза взрывы также произошли в
районе носовой башни, не вызвав
детонации). Адмирал Макаров во время
взрыва находился на мостике
броненосца вместе со своим штабом и
случайно погиб в первые же минуты
катастрофы (в момент взрыва на борту
«Петропавловска» находились 767
человек, из которых спаслись 117, в
их числе оказались командир
броненосца капитан I ранга Н. М.
Яковлев, состоявший в штабе
командующего великий князь Кирилл
Владимирович и семь других офицеров).
Вся приведенная
последовательность событий — от момента потери
«Страшным» строя до гибели
адмирала Макарова во время взрыва —
носила явно случайный характер.
Доказательства? Попробуем разорвать
эту связь в любом ее звене.
«Страшный» не теряет строй или же,
разминувшись с японцами, благополучно
возвращается в Артур, командующий,
согласно им самим установленному
81

и
3
порядку, приказывает протралить рейд
— и мы получаем совсем иной, но
вполне реальный результат.
Допустим и другой разрыв —
«Петропавловск» все же натыкается на мину,
но ее взрыв не вызывает детонацию,
и корабль лишь получает
повреждение — и опять совсем иной
результат, ни коим образом не
противоречащий каким-либо закономерностям.
Эти, как, впрочем, и другие, реально
существовавшие возможности, не
реализовавшиеся случайно, могли в
любой момент направить ход
событий по иному пути, исключив и взрыв
«Петропавловска», и гибель
адмирала Макарова.
Кроме того, последовательность
событий в ночь на тридцать первое
не только допустимо разорвать, но и
еще совершенно невозможно
предсказать, прогнозировать.
Гибель адмирала Макарова —
действительно результат случайных
совпадений. Но случайны ли такое
число случайностей и возможность их
рокового сцепления? Вот тут-то, как
говорится, и «зарыта собака».
Неготовность к войне не только создала
условия для возникновения
случайностей, но и предопределила ту
особую роль, которую сыграл случай в
этой войне. Это особенно бросается
в глаза, если взглянуть на японскую
случайность. Вот события в Порт-
Артуре спустя месяц.
В ночь на 2 мая 1904 года русский
минный заградитель «Амур»
выставил мины на пути обычного
следования японской эскадры,
продолжавшей поддерживать ближнюю блокаду
крепости. Противники на этот раз
явно поменялись местами. Утром 2
мая на минном заграждении «Амура»
подорвались и затонули броненосцы
«Ясима» и «Хатцусе», причем взрыв
последнего почти в точности
повторил картину гибели
«Петропавловска». В один день адмирал Того
потерял третью часть своих
эскадренных броненосцев. По соотношению
затрат и потерь это была самая
эффективная операция войны.
Но эта роковая случайность никак
не отразилась на ходе боевых
действий. Здесь возникает вполне
закономерный вопрос: почему потеря
«Петропавловска» и гибель адмирала
Макарова, смерть адмирала Витгефта
и повреждение «Цесаревича» во
время прорыва 28 июля — случайные по
своей сути события, приобрели
фатальный смысл, сделав возможной
высадку неприятеля на Квантунский
полуостров, блокаду Порт-Артура с
суши, гибель Первой Тихоокеанской
эскадры и полное господство
японцев на море, и почему противник
после гораздо более тяжелых потерь
не испытал на себе такого влияния
случая?
Посмотрим на обстоятельства
неудачного прорыва порт-артурской
эскадры во Владивосток 28 июля
1904 года. Совершенно очевидно, что
если бы она, подобно Второй
Тихоокеанской эскадре адмирала
3. П. Рождественского, потерявшей
в начале Цусимского сражения и
флагманский корабль, и
командующего, но сохранившей строй,
продолжила бы прорыв, то ни смерть
адмирала Витгефта, ни повреждение
«Цесаревича» не стали бы считаться
роковыми. Роковыми они стали из-
за последовавших за ними
событий — потери эскадрой управления и
возвращения в Артур.
Но почему случай решил исход
дела? Думаю, существовала некая
закономерность, согласно которой
действия русского командования в
описанных ситуациях были
рассчитаны именно на случай. В образном
выражении это напоминало
действия одного из игроков в бильярд,
когда он, не имея возможности
предвидеть противодействия противника
и рассчитать свой удар, делает его
вслепую, на авось.
Назначение адмирала Макарова
командующим флотом Тихого
океана представляло по своей сути такой
удар «на авось». Высокие чины в
столице надеялись, что энергии
адмирала хватит на исправление
многочисленных и давних просчетов и
упущений. Адмирал Макаров,
подобно шару, запущенному отчаявшимся
игроком, был направлен в гущу
событий — через непродолжительное
время в Петербурге о нем просто
забыли. Адмирал просил ускорить
прибытие в Порт-Артур отряда
контрадмирала А. А. Вирениуса, который
вышел на усиление Первой эскадры
еще до начала войны и к тому
времени находился в Красном море. Но
этот отряд вс коре после отбытия
Макарова из Петербурга был отозван
на Балтику. Новый командующий
очень рассчитывал на отправление
82

по железной дороге в Артур
миноносцев с Балтики — ослабленной
первыми потерями эскадре они были
нужны как воздух, но в Петербурге
это посчитали нецелесообразным.
Прибыв на место, адмирал
Макаров оказался один на один со всеми
проблемами, какие только может
создать неготовность флота к войне.
Назначенный командовать флотом в
расчете на благоприятный случай, он
оказался его заложником.
Примерно так же складывалась
ситуация и во время неудавшегося
прорыва эскадры во Владивосток.
Выходя утром 28 июля на прорыв,
командующий эскадрой
контр-адмирал В. К. Витгефт не имел плана
действий. Во время обсуждения на
совещании флагманов предстоящего
прорыва «кто сможет, тот и
прорвется», сказал он. Опять все должен был
решить случай. Именно он и решил
исход сражения, а заодно и судьбу
эскадры. Но вот что важно: даже
если бы эскадре удалось прорваться
и дойти до Владивостока, это был бы
случайный успех.
В отличие от русского
командующего адмирал Того стремился ничего
не отдавать на волю случая, и если
он возникал (гибель «Хатцусе» и
«Ясима»), то оказывался результатом
редкого просчета в планировании
операции. Можно вполне
обоснованно предположить, что даже
гибель адмирала Того не оказала бы
решающего влияния на ход войны.
Точные, высокопрофессиональные
действия японского командования
накануне войны и в ее начале
обеспечили такое преимущество
японскому флоту, которое позволило
свести число случайностей к минимуму,
а их последствия сделало
малозначащими для хода войны.
Думаю, можно сделать вывод, что
случайность находится в обратной
зависимости от уровня подготовки
противника.
Факты подтверждают это. За
пятьдесят лет до эпопеи Порт-Артура
произошли события, в которых
современники японской войны
усматривали прямую аналогию,— это
оборона Севастополя в 1854—1855 годах.
В самом ее начале, во время первого
штурма крепости 5 октября 1854 года,
случайным снарядом был убит вице-
адмирал В. А. Корнилов —
организатор и вдохновитель обороны
Севастополя. Но его смерть не имела
катастрофических последствий —
оборона продолжалась еще
одиннадцать месяцев. Гибель адмирала
Корнилова и ее возможные роковые
последствия были компенсированы
уровнем подготовки Черноморского
флота накануне войны, деятельностью
«лазаревской школы» — целой
плеяды выдающихся флотоводцев и
командиров, подготовленных в
тридцатые — сороковые годы, в период
командования флотом адмирала
М. П. Лазарева. Среди них —
адмиралы П. С. Нахимов, Ф. М. Ново-
сильский, В. И. Истомин. Имея
отлично подготовленный флот,
опытные экипажи, талантливых
начальников, русское командование могло
парализовать последствия любых
возможных случайностей.
Действие этой же закономерности
видим и в событиях, последовавших
спустя десять лет после
русско-японской войны. В мае 1915 года в
результате простуды, вызвавшей
воспаление легких, умер командующий
Балтийским флотом вице-адмирал
Н. О. фон Эссен. Но его смерть не
стала роковой для русского флота. В
отличие от своего учителя, адмирала
Макарова, Эссен успел подготовить
флот к войне и успел в предвоенные
годы создать свою школу. А из нее
вышли олестящие офицеры и
флагманы, такие, как адмиралы А. В.
Колчак, А. И. Непенин, А. В. Разво-
зов, М. К. Бахирев, А. М. Щастный.
Принципиально иная ситуация
существовала в русском флоте
накануне войны с Японией. К 1904 году
русский флот не представлял собой
сложившегося единого организма. Это
изначально задавало ситуацию,
исключавшую планомерные действия,
ситуацию, создавшую огромное поле
свободы для случая. Думаю, что
именно поэтому русско-японская война и
продемонстрировала такое
множество роковых случайностей в
бесславном для России финале этой
«случайно» проигранной войны. •
Алексей Алвкоеевж КИЛИЧЕНКОВ —
кандидат исторических наук,
преподаватель Института стали и сплавов. В
его занятиях историей категории
случайности и закономерности
занимают особое, можно сказать, любимое
место.
Эта статья — первая публикация
А. А. Кил иченкова в нашем журнале.
83

С. О. Майоров спускается
посмотреть на повреждения
броненосца «Цесаревич*
Флагманский броненосец С. О. Макарова
«Петропавловск»
Николай Лапин
Легенды и факты
русско-японской войны
84

В нашем историческом сознании
русско-японская война 1904—1905 годов
занимает вполне определенное место —
место события, воспринимаемого
современниками и воспринимаемое сейчас как
катастрофа, национальное унижение, как
некое преддверие социальных потрясений,
апогеем которых стали октябрь
семнадцатого года и гражданская война
И сегодня тема русско-японской войны
не потеряла своей актуальности,
напротив, судя по количеству публикаций,
посвященных этому периоду, интерес к ней
резко возрос. Идет серьезная переоценка
большинства эпизодов войны, хотя, к
сожалению, не удается избежать резкого
шараханья из одной крайности в другую.
Интерес этот связан не только с
героизмом участников войны, никто никогда не
ставил под сомнение их подвиги, а с
ошибками, приведшими к национальной
катастрофе.
Казалось, о русско-японской войне мы
знаем все или почти все. За девяносто
лет, прошедших с ее окончания, было
написано множество работ, опубликовано
большинство документов. Но, к
сожалению, с самого начала изучения истории
русско-японской войны эмоции одержали
победу над холодным расчетом, слишком
больно задевало самолюбие россиян
поражение в этой войне. Начался поиск
виновных в этом поражении, «стрелочников»,
а отнюдь не истины. А главное, в попытке
оправдаться участники событий порой
бессознательно искажали их, создавая
таким образом исторические легенды,
которые были подхвачены историками и
стали частью официальной истории.
Пятитрубный красавец крейсер *Асколъд»
— один из немногих кораблей Первой
Тихоокеанской эскадры, вырвавшихся из Порт-
Артура.
Место гибели броненосцев «Петропавловск»
и «Севастополь»

Командующие русским флотом в русско-
японской войне: вице-адмирал С. О.
Макаров (в центре), контр-адмирал 3. Я. Ро-
жественскип (слева), контр-адмирал
Н. И. Небогатое (справа).
Вице-адмирал О. Ж Старк (внизу,
второй слева в первом ряду) со штабом
86

Сейчас, когда современные историки
пытаются переписать заново всю
отечественную историю, возникает опасная
тенденция использования документов и
воспоминаний участников русско-японской
войны на веру без должной проверки, без
учета психологических настроений той
эпохи.
И дело не в ошибках исторических
трудов, а в искажении исторической
реальности в нашем сознании. Для избежания
этого необходимо отказаться от мифов,
как бы соблазнительно они не выглядели.
В данной статье сделана попытка
выявить, опираясь на факты, несколько
исторических легенд русско-японской
войны и попытаться воссоздать картину
происходящего, настолько великого, что мифы
для его приукрашения не требуются.
Легенда 1.
Внезапное нападение японцев
на порт-артурскую эскадру
Вот расхожее мнение: ночная атака
японских миноносцев на русскую эскадру
смена дежурила ночью у заряженных
орудий. Чтобы оповестить эскадру о
появлении японских кораблей, назначались два
дежурных миноносца и канонерская
лодка.
Решения эти были крайне
непоследовательны, так как в инструкции для
дозорных кораблей были даны указания «без
особых приказаний боевого вооружения к
бою не готовить и крейсировать с
открытыми отличительными огнями».
Утром 25 января 1904 года адмирал
Алексеев получил телеграмму о разрыве
дипломатических отношений с Японией, но не
разрешил опубликовать ее, «чтобы не
волновать общество».
26 января 1904 года начальник эскадры
вице-адмирал О. В. Старк отказался от
употребления сетевого заграждения, «как
могущего задержать движение эскадры
при необходимости экстренной съемки с
якоря».
Таким образом, командование порт-ар-
турской эскадры не только предполагало
была неожиданностью, до нападения на
эскадре не было принято никаких мер
безопасности. Но вот факты 17 января 1904
года русское командование на Дальнем
Востоке вынуждено было пойти в связи с
явными приготовлениями Японии к войне
на ряд мер, повышающих боевую
готовность флота. Для отражения возможного
внезапного нападения на эскадру на ночь
заряжали орудия и торпедные аппараты,
гасили часть корабельных огней, одна
Флагманский броненосец Второй
Тихоокеанской эскадры «Суворов»
возможность ночного нападения, но и
принимало меры для заблаговременного
обнаружения противника. К сожалению,
решения командования были половинчаты.
Здесь необходимо понять психологию
командования, зависимость от политики
двора Его Величества. С одной стороны.
87

Памятник «Стерегущему» в Петербурге
Лейтенант А. С. Сергеев — командир
«Стерегущего» (слева), спасшиеся матросы
«Стерегущего» в японском плену (справок
на флоте готовились к войне, с другой —
убеждали себя, что войны точно не будет,
не надо только провоцировать
противника. Картина, хорошо известная по началу
Великой Отечественной войны.
Лвгецда 2.
Гибель миноносца «Стерегущий»
«Поврежденный «Стерегущий» чудом
держался на воде. В 8 часов 40 минут к его
борту подошла японская шлюпка.
Противник пытался завести на миноносец
буксиры. Как докладывал позднее японский
офицер, на «Стерегущем» он увидел
страшную картину. Фок-мачта была
сбита, мостик снесен прямым попаданием
снаряда. На верхней палубе лежало около
двадцати убитых моряков. Японцы завели
буксир, но двум оставшимся в живых
русским матросам, укрывшимся в трюме,
удалось открыть кингстоны. Японцы во
избежание гибели срочно покинули
корабль, и «Стерегущий» затонул».
Эта версия гибели «Стерегущего»
воплощена в памятнике, установленном в
Санкт-Петербурге, где и был запечатлен
подвиг двух неизвестных матросов.
Но версия с открытием кингстонов
вызвала сомнение Исторической комиссии,
готовившей материалы по
русско-японской войне. Дважды в комиссию
приглашали представителей Морского
технического комитета с чертежами миноносца. В
Исторической комиссии пытались
разобраться с системой трубопроводов и
забортных отверстий. Вывод комиссии
гласил: «...Необходимо заметить, что
разновременные показания упомянутых
четырех свидетелей боя (оставшихся в живых
матросов «Стерегущего») настолько
сбивчивы и разноречивы в подробностях, что
считать их достоверными нет достаточных
оснований. Вода вливалась в пробоины, и
внутренность миноносца была затоплена
водой, по показаниям как наших матро-

сов, так и японского офицера. Поэтому
сомнительно, чтобы можно было в это
время пробить трубу холодильника, так как
кингстонов затопления на миноносце в
машинном отделении не было, а
следовательно, нельзя было с их помощью
затопить «Стерегущий»».
Лучше всего обо всем этом сказал в
далеком 1910 году Е. М. Квашин-Самарин:
«Грустно видеть — в великой России кто-
то на авось пропагандирует постановку
памятника несуществующим морским
героям, когда вся история нашего флота...
полна настоящими подвигами... Всякому,
кто прочел бы и сопоставил все
собранные по делу «Стерегущего» материалы и
документы, было бы совершенно ясно,
насколько велик был подвиг
«Стерегущего» даже без недосказанного мифа*.
Действительно, после часового боя,
расстреляв все снаряды, исчерпав все
боевые возможности, потеряв всех офицеров
и сорок пять из сорока девяти матросов,
миноносец, затапливаемый водой через
множество пробоин, пошел ко дну,
изумляя врага доблестью своего подвига. Не
несуществующему подвигу двух
безымянных матросов должен был быть открыт
памятник, а подвигу всего экипажа мино-
Последние дни nopm-артурской эскадры:
«Ретвизан» и «Полтава».
тур после короткого боя с передовым
отрядом японских кораблей, взорвался и в
течение нескольких минут затонул
флагманский броненосец «Петропавловск».
Погибли 29 офицеров, в числе которых
был вице-адмирал С. О. Макаров, и более
600 унтер-офицеров и матросов. До
Цусимского сражения эта была самая
тяжелая потеря флота.
Официальное заключение: подрыв на
мине заграждения, вследствие чего сде-
тонировал боезапас носовой башни и
последовал взрыв котлов. Но эта причина
гибели «Петропавловска» не была
безоговорочно принята обществом. Уже во
время русско-японской войны ходило
множество слухов по поводу гибели
«Петропавловска», в том числе о диверсии
японцев.
После войны, в 1912 году японцы
провели обследование останков броненосца
«Петропавловск», которое показало, что
броненосец разломился на две части. Это,
однако, лишь подтверждает взрыв
боеприпасов, а отнюдь не объясняет причины
этого взрыва.
Сомнений в официально названной
причине гибели броненосца было несколько.
Во-первых, на японских минах
заграждения подорвались броненосцы
«Петропавловск», «Победа» (одновременно с
«Петропавловском»), «Севастополь»
(однотипный с «Петропавловском») и броненосный
носца «Стерегущий», до конца
выполнившего свой долг и погибшего в неравной
схватке с противником. И не надо за
мнимыми событиями забывать настоящий
подвиг.
Легенда 3.
Подрыв на мине и гибель
броненосца «Петропавловск»
31 марта 1904 года в 9 часов 43 минуты в
двух милях от полуострова Тигровый
Хвост, во время возвращения в Порт-Ар~
крейсер «Баян». Из них от подрыва на
мине погиб один только «Петропавловск».
Во-вторых, интерес, проявленный сразу
после войны японцами к останкам
«Петропавловска», можно объяснить
стремлением установить истинную причину
гибели броненосца. А это означает, что у
японцев была причина усомниться в том, что
«Петропавловск» погиб на мине.
При анализе возможности подрыва на
мине необходимо учитывать расстояние
89

от борта до места хранения боеприпасов,
наличие на пути ударной волны переборок
и силу ударной волны от взрыва мины,
зависящую от величины ее заряда и
состава взрывчатого вещества.
Исследований, насколько реальна детонация
боеприпасов, не проводилось. Выводы были
сделаны умозаключительно на основе
немногих свидетельских показаний, что в
данном случае явно недостаточно.
Другой причиной гибели броненосца
«Петропавловск» могло быть возгорание
пороха, аналогично случаю с
черноморским линкором «Императрица Мария» в
октябре 1916 года. Гибель почти всего
экипажа «Петропавловска» не дает
возможности воссоздать картину происходящего
на корабле в последние минуты перед
взрывом. Возгорание могло произойти
вследствие некачественного изготовления
бездымного пороха или использования
пороха, в котором начались процессы его
разложения из-за длительного хранения.
Такие случаи не единичны в истории
военно-морских флотов многих стран мира в
начале XX века. Это наиболее вероятная,
на мой взгляд, причина гибели
броненосца «Петропавловск». Ведь в начале XX века
ни один броненосец или линкор мира не
погиб от подрыва на одной-единственной
мине.
Третьей вероятной причиной можно
назвать диверсию. Подобные версии уже
высказывались некоторыми историками.
Здесь ответ могут дать только архивные
изыскания и обследования обломков
«Петропавловска». Во всяком случае,
вероятность подрыва броненосца вследствие
диверсии возможна не в меньшей
степени, чем от самовозгорания пороха.
Легенда 4.
Опрокидывание броненосцев типа
«Бородино» в Цусимском сражении
вследствие перегрузки
и потери остойчивости
Описывая Цусимское сражение» почти
все историки указывают на плохую
остойчивость русских броненосцев типа
«Бородино», три из которых, по их мнению, по
этой причине опрокинулись в бою.
Что говорят по этому поводу факты?
Броненосец «Суворов» опрокинулся
после атаки японских миноносцев, получив
несколько попаданий торпед. Нужно
учитывать, что он к этому времени утратил
почти всю свою боеспособность, хотя и
сохранял плавучесть. Броненосец
«Бородино» перевернулся и затонул после
наблюдавшегося с других кораблей взрыва
бортовой шестидюймовой башни. И
только опрокидывание «Александра III» не
сопровождалось видимыми повреждениями,
хотя это не дает права утверждать, что он
опрокинулся исключительно из-за потери
остойчивости вследствие перегрузки.
Таким образом, два броненосца —
«Суворов» и «Бородино» — погибли по
боевым причинам, а не вследствие
конструктивных недостатков или перегрузки. Здесь
необходимо помнить, что перегрузка»
конечно, оказывала влияние на потерю
части боеспособности кораблей и могла
ускорить их гибель, но только ускорить, а не
быть причиной гибели броненосцев.
Легенда 5.
Скорострельность японской
корабельной артиллерии
Во всей литературе, посвященной
русско-японской войне, можно встретить
сведения о высокой скорострельности
японской корабельной артиллерии. На
показания участников войны действовали
определенные психологические факторы, не
позволяющие правильно воспринимать
временные промежутки, поэтому их
сведения требуют критического подхода.
В исследовательской литературе
приводятся примерно одинаковые данные
скорострельности корабельной артиллерии
японцев: двенадцатидюймовые орудия
делали один выстрел в минуту,
восьмидюймовые — два выстрела в минуту,
шестидюймовые орудия — четыре
выстрела в минуту. Теперь рассмотрим время, за
которое можно было расстрелять весь
боезапас корабля при такой
скорострельности. На эскадренных броненосцах на
одно двенадцатидюймовое орудие
приходилось по 60—80 снарядов, то есть на 60—
80 минут боя. Шестидюймовых снарядов
было по двести на одно орудие, или на 50
минут боя (при стрельбе орудий одного
борта всего боекомплекта хватало на 100
минут боя).
Боекомплект броненосных крейсеров
составлял: для восьмидюймовых орудий
— 80 снарядов (на 40 минут боя), для
шестидюймовых орудий — 80 снарядов
(на 40 минут боя), для шестидюймовых
орудий — по 150 снарядов (на 38 или 76
минут боя, если использовать снаряды с
двух бортов).
Теперь обратимся к
продолжительности морских сражений русско-японской
войны.
Бой крейсеров в Корейском проливе 1
августа 1904 года продолжался 4 часа 50
минут, и в течение всего боя японцы, по
утверждению участников боя, вели
весьма интенсивный огонь. И это при часовом
запасе боеприпасов!
В Цусимском сражении, продолжавшем-
90

ся 5 часов, противники вели огонь в
общей сложности 2 часа 33 минуты
(остальное время они маневрировали без
огневого контакта), при этом японцы
израсходовали только половину снарядов главного
калибра. А это означает, что японцы
делали из двенадцатидюймовых орудий один
выстрел в семь минут. Таким образом,
утверждения о высокой скорострельности
японской корабельной артиллерии не
выдерживают даже простых арифметических
расчетов.
Легенда 6.
Неподготовленность русских
комендоров
Обвинение русских комендоров в
плохой подготовке и стрельбе при Цусиме
также не выдерживает критики.
Японские корабли в Цусиме получили
тридцать шесть попаданий только
двенадцатидюймовыми снарядами, не считая
более мелких, это по японским данным.
Простой подсчет показывает, то русские
комендоры не могли выпустить за время
боя более тысячи двенадцатидюймовых и
десятидюймовых снарядов, то есть они
добились около четырех процентов
попаданий, а это являлось отличным
показателем русско-японской войны. Нужно
отметить, что даже для первой мировой войны
при заметном усовершенствовании
прицелов и приборов управления стрельбой
это был неплохой результат.
Результат Цусимского сражения был
связан не с плохой стрельбой русских
комендоров, а с плохим качеством русских
снарядов, часть из которых при
попадании просто не разрывалась. Иначе
результаты и Цусимского сражения, и боя в
Желтом море, и боя крейсеров в Корейском
проливе были бы совсем другими.
Из всего сказанного можно сделать
вывод, что история русско-японской войны
еще недостаточно изучена и ждет своих
исследователей, которым предстоит
изучить ее заново, поскольку многие «факты»
представляют собой исторические
легенды. •
О ВО ВСЕМ МИРЕ
О
Николай Константинович ЛАНИН
— дебютант нашего журнала. Он —
педагог, в прошлом электронщик,
участвовал в испытаниях самолета
Су-27, человек разнообразных
интересов. С юности, например,
увлекается историей флота.
Результатом «того увлечения и явилась эта
статья.
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
ж
(О
X
и
I л
— о»
Две отметины
Земли
Речь идет о следах
столкновения метеоритов о
нашей планетой,
конкретно—о результатах
падения двух иа них. Первый
упал сравнительно
недавно, всего двадцать пять
тысяч лет назад, в эпоху
последнего ледника, там,
где ныне американский
штат Аризона. Своим
происхождением кратер
диаметром более километра
обязан желеэоникелево-
му метеориту, имеющему
двадцать пять метров в
поперечнике. В масштабах
местности это буквально
крохотный, малозаметный
объект, однако точные
расчеты показали, что в
зависимости от скорости
при соударении небесное
тело способно вызвать
выброс грунта в сто —
тысячу раз больше
собственного объема.
Продолжаются
исследования (теперь уже из
космоса) кратера-гиганта в
Швабии, в центре
Германии, где он возник
пятнадцать миллионов лет назад.
Его взрыл каменный
метеорит диаметром в
километр. Шрам же от
космического болида составил
все четыреста. По всей
длине рва разбросаны
стеклообразные тектиты,
так называемые молдави-
ты. О чудовищной силе
удара свидетельствует то,
что стометровый осколок
создал отдельную воронку
в три километра шириной.
Снимок со спутника
хорошо прорисовывает
контуры густо заросшего
большого кратера с
первоначальной глубиной семьсот
метров. Ученые
справедливо называют это давнее
событие подлинным
потрясением материка Европы.
91

L
Все дела в редакции — от скрепок до получения зарплаты — решаются в секретариате. Перед
вами заведующая редакцией Алиса Гришаева.

ВО ВСЕМ МИРЕ
Важность
непубликуемого
Серьезность «серого»
вещества, как иногда
именуют наш мозг, никто
не подвергал сомнению.
Меньше повезло «серой»
литературе — нвпубликуе-
мым работам. Их часто
только принимали к
сведению или утверждали и
клали на полку, а в
библиотеках и фондах относили
к материалам групповой
обработки. И вот в
безбрежном море конгрессов,
съездов, симпозиумов в
Лондоне состоялась
наконец первая международная
конференция по их
использованию, вызвавшая
широкий резонанс.
Информационная сеть
для подобных источников,
ранее финансируемая
комиссией нынешнего
Европейского союза, теперь
воецело принадлежит
одному учреждению —
Европейской ассоциации по ио-
пользованию непубликуе-
мой литературы. Поиск в
базах обширных данных
атой сети ведется по двум-
ста сорока шести
предметным рубрикам, а
пятнадцать процентов записей в
этих базах содержат
дополнительные ключевые
слова, уточняющие узкую
тематику. Правила
каталогизации взяты из
Международной системы ядерной
информации, а предметная
классификация
рекомендована Комитетом по
научно-технической
информации. Эта новая
онлайновая система имеет
спонсоров в лице институтов
Японии и США.
На конференции
подчеркивалась важность
доведения до практической
реализации результатов
отдельных полезных
сообщений, препринтов, отчетов и
тому подобных разработок,
а также расширение
связей вплоть до
межконтинентальных. Вскоре к этой
сети планируют
присоединиться Чехия и Венгрия.
о
э
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
э
э
о
о
о
э
о
о
о
о
о
о
э
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Дерево
дает отпор
Интересное явление
отметил американский
биолог Трумэн Янг. Он вел
наблюдения за небольшим
деревом, которое растет
в африканской саванне.
Для защиты от больших
животных дерево
располагает острыми колючками
длиной до семи
сантиметров. Если колючки удалить,
козы с удовольствием
съедят хрупкую древесину.
До сих пор ботаники
считали, что такие средства
защиты растений, как
колючки, не реагируют на
внешние нападения.
Однако американский ученый
установил, что колючки на
дереве, уже атакованном
однажды животным,
вырастают на четверть
длиннее нормы.
Чего ждать
от Везувия?
Если бы извержение
Везувия произошло сегодня,
то погибло бы не менее
миллиона человек всего за
пятнадцать минут. К
такому выводу пришла группа
итальянских вулканологов
из университета Пизы
под руководством Аугусто
Нери. Они
смоделировали на компьютере
извержение семьдесят девятого
года, уничтожившее
близлежащие города Помпею и
Геркуланум. Тогда
погибли несколько тысяч
римлян, но сейчас эта
местность очень плотно
заселена. Расчеты показывают.
что все живое в радиусе
семи-восьми километров
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
а
8
от вулкана будет
уничтожено через четыре минуты
на южных склонах и через
пятнадцать — на северных.
Последнее крупное
извержение произошло в 1631
году, но Везувий проявлял
активность не далее как в
1944 году, и Нери считает,
что следующее извержение
может случиться в любое
время. Надо переезжать...
Малярия
наступает
После многих лет
оптимизма, связанного с
вакцинированием против
малярии, американские
специалисты пришли к выводу
о том, что он не оправдан.
Вопреки героическим
усилиям по ликвидации этого
заболевания в пятидесятые
и шестидесятые годы, оно
не только сохранилось,
но и распространилось в
опасных масштабах.
Численность больных
малярией и летальных исходов,
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
связанных с етим,
выросла до беспрецедентного
уровня. Доктор Чарльз
Карпентер, председатель
комитета по борьбе с
малярией, заявляет:
«Инфицированных малярией
сейчас в мире около трехсот
миллионов. От одного до
двух миллионов в год
умирают ежегодно от этой
болезни. Для сравнения — в
1060 году число
инфицированных составляло 150
миллионов. Основные
лекарства против малярии
уже не эффективны, так
как малярийные паразиты
уже выработали иммунитет
против этих веществ.
Кроме того, комары стали
также очень устойчивыми
против множества
инсектицидов, так что
контролировать их популяции
невозможно».
93

ВО ВСЕМ МИРЕ
С бактериями
против
радиационных
отходов
Доктор Брендмен Фей-
эен из американской
лаборатории Оукридж в
Теннесси (США)
обнаружил безвредную бактерию,
которая может устранять
радиоактивные
загрязнения в воде. Это открытие
может привести к
новому способу биологической
фильтрации отработанных
вод из атомных
электростанций. Притом
эффективнее, быстрее и
дешевле известных до сих пор
химических методов. В
данном случае процесс
очень отличается от
биологической обработки, ска-
О
О
о
о
о
Q
О
О
О
О
О
О
о
о
о
о
о
Q
О
О
С
О
о
о
о
о
о
с
с
о
жем, нефтяных пятен. В
отличие от питающихся
нефтью бактерий микробы,
которые «очищают»
радиацию, не превращают
загрязнение в безопасную
субстанцию. Вместо этого
они приклеиваются к
радиоактивным частицам и
обволакивают их, затем
воду фильтруют, и
загрязнение остается в осадке.
Открытая доктором Фей-
эеном бактерия может
обволакивать частицы
стронция — наиболее
часто встречающегося
загрязнителя в радиоактивных
водах.
Возврат
к рельсам
В ФРГ железная
дорога — самый крупный
должник страны. Это
произошло в связи с тем, что
большую часть перевозок, как
грузовых, так и
пассажирских, принял на себя
автомобильный транспорт. Но,
похоже, наступает время
возврата перевозок
большинства грузов по
железным дорогам. До 2000 года
планируется сдать в
эксплуатацию
2000-километровую скоростную
железную дорогу, по которой
будут ходить как
пассажирские, так и грузовые
поезда. Передачи
значительной части грузовых
перевозок на рельсы
требует общественность
страны.
о
о
о
о
о
CD
8
I
«
8-
о
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Мангусты
и наркотики
Всем известны
способности собак в поисках
наркотиков. Да, немецкие
овчарки оказывают хорошую
услугу таможенникам и
специальной службе по
борьбе с наркотиками. Но,
оказывается, использовать
их можно далеко не везде.
В тропических странах,
например, из-за
непомерной жары они быстро
слабеют и выходят из строя.
Кроме того, вид собак у
тур истов-мусульман
вызывает чувство оскорбления,
поскольку собаку они
считают животным нечистым.
А с туристами,
приносящими в бюджет страны
немало валюты, следует
считаться. Да и не так уж
дешевы собаки,
специализирующиеся на , поиске
наркотиков.
В Шри-Ланке выход из
положения нашли в
использовании местных
зверьков мангустов, с
помощью которых жители
испокон веков уничтожали в
своих жилищах змей и
грызунов. Получив от
госдепартамента США дотацию
в десять тысяч долларов,
сотрудники
зоологического сада в Шри-Ланке
осуществили
экспериментальную программу по
тренировке мангустов как
искателей наркотиков. Из
десяти участвующих в ней
животных два показали
обнадеживающие результаты
в поиске гашиша и
героина.
94

"Knowledge itself is power "(R Bacon)
ЗНАНИЕ-СИЛА 795

КУРС ЛЕКЦИЙ
история западной цивилизации XX века
ы
Борис Меерсон,
Дмитрий Прокудин
Тоталитаризм
ЯВЛЕНИЕ И СУЩНОСТЬ
КОНЕЧНО, в общеисторическом
плане совершенно несопоставимы 70
лет советского режима и 500 лет
Римской империи или
многотысячелетне государств древнего Египта или
Китая. Этот факт — факт
чрезвычайной кратковременности,
исторической мгновенности тоталитарных
режимов (германский нацизм
существовал с 1933 по 1945 год,
итальянский фашизм — с 1922 по 1945,
тоталитарный в строгом смысле
слова советский коммунизм — с начала
тридцатых годов до середины
пятидесятых, а в широком — с 1917 по те
же пятидесятые) должен
осознаваться очень четко, поскольку именно на
его фоне деятельность
большевиков — ленинцев или германских
«наци» и производит столь
ошеломляющее впечатление: подавляет
количество злодеяний, совершенных за
единицу времени.
Именно поэтому тоталитаризм не
мог не вызвать исключительного
интереса политологов, социологов,
психологов, а сейчас — и историков.
Но, как мы говорили в прошлой
лекции, наряду с синдромным,
описательным определением
тоталитаризма; необходимо дать определение
сущностное или генетическое,
которое и позволило бы отделить
тоталитаризм от обычных, пусть даже
весьма кровавых, диктатур прошлого.
ЭТО определение видится нам в
том, что тоталитаризм — высшая
точка органического саморазвития
массового общества, в котором
массовая ментальность проявляется не
на уровне бытовом и не в
одномоментных политических акциях, а
конституируется в систему институтов
государственной власти.
Такое определение позволяет
выйти за рамки синдрома. В предыдущих
лекциях мы пытались показать, как
массовизация ведет к
возникновению тоталитарных режимов в
Италии и Германии. Именно такие
свойства массовой ментальности, как
коллективизм, аксиома «как все»,
связанные с агрессивной
ксенофобией, преклонение перед
харизматическим лидером, власть «партии
нового типа», черно-белое восприятие
мира, а главное — политизация,
охватывающая все стороны
социального существования личности, и
основанный на такой политизации
энтузиазм — эти свойства и
представляются основными для тоталитарного
режима, впрочем, они лишены
стихийности проявления и введены в
прочнейшие рамки государственных
институтов. Сметающий прежние
формы жизни, системы ценностей и
представлений, поток массы на
гребне волны приводит к власти «партию
нового типа» во главе с
харизматическим вождем. Получив власть от
массы, партия и вождь стремятся эту
власть удержать, на массу опираясь.
Для этого сознательно консервируют
массовую ментальность, не давая
«В истории XX века труднее всего
понять, объяснить, как возник
тоталитаризм»,— считают молодые учителя
московской иколы № 57 Борис
МЕЕРСОН и Дмитрий ПРОКУДИН. И
продолжают свое исследование истоков
тоталитаризма — ключевого момента их
авторского курса лекций для иколы.
(Начало в № 7 за 1094 год.)
96

массе растекаться на вторичные
социальные группы (не допуская де-
массовизации), но вводя этот
бурный поток в бетонные берега
тоталитарного государства. Физический
и интеллектуальный террор,
партократия, идеократия, диктатура и
отсутствие нормальной законности —
все эти синдромные признаки
тоталитаризма лишь следствие или
проявление основной — массовой —
характеристики режима.
ОДНАКО всякая сущность видима нам
лишь сквозь череду конкретных явлений,
поэтому синдромное, «симптоматическое»
описание все же необходимо, и, имея в
виду генетические признаки, следует
попытаться назвать те черты, по которым
мы можем судить, что перед нами —
тоталитаризм.
Начать следует, разумеется, с
политических факторов, ибо именно они
представляются ведущими, обеспечивая
действенность всей системы в целом. Среди них
главным можно назвать искусственную
политизацию населения. Фактически всю
деятельность тоталитарного государства
можно свести именно к этому.
Мы видели, что апелляция к массовой
ментальности открывает «партиям нового
типа» дорогу к власти. Именно
энтузиастическая поддержка вплоть до готовности
отдать жизнь за светлые идеалы
(массовый человек воспринимает политические
программы как нечто непосредственно
его касающееся) и является главной
опорой «партии нового типа». Масса, идущая
под руководством харизматического
лидера на бой с врагами, естественно
обеспечивает таковую в начале, уверенная,
что любая победа лидера — ее победа, а
власть лидера — ее власть. Но, как мы
уже видели, нормализация обстановки
часто ведет к демассовизации, а значит,
под угрозой энтузиазм по поводу лидера
и любовь к нему. В Италии, а в гораздо
большей степени — в России и Германии
был найден выход из этой ситуации.
Здесь и начинают работать механизмы
политизации. В тоталитарном обществе
любое действие должно быть непременно
нагружено политическим смыслом.
Рабочий на заводе не просто стоит у станка,
зарабатывая кусок хлеба, крестьянин не
просто обрабатывает землю, этот кусок
добывая, ученый не просто из научного
интереса корпит над формулами,
музыкант не просто исполняет (Вагнера,
конечно), писатель не просто сочиняет
роман. Все они выполняют прежде всего
важнейшее политическое дело, догоняя и
перегоняя врагов, создавая арийскую (или
марксистскую) математику или физику в
противовес еврейской (или буржуазной),
борясь по мере сил каждый на своем
фронте (хозяйственном, научном,
идеологическом, спортивном). Население
таким образом накрепко привязывается к
политике и к определяющему ее
государству.
Политическая жизнь структурирована
системой «приводных ремней», то есть
системой организаций (общественных, по
интересам, культурных, экономических),
которые и становятся средствами
привязки населения к политике. (Сталин писал,
что «диктатура пролетариата» состоит из
руководящих указаний партии,
проведения этих указаний массовыми
организациями пролетариата (!) и претворения их
в жизнь населением.) Так выстраивается
пирамида, вершину которой составляет
«внутренняя партия» во главе с вождем, а
основание — массовые организации (и
даже — государственные институты),
включающие в орбиту своей деятельности все
население и его политизацию. Вне такой
пирамиды в тоталитарном государстве не
может существовать ничто и никто («Все
в государстве, ничего вне государства» —
формула Муссолини.)
«Приводными ремнями», как мы уже
видели, могут служить любые
организации: государственные (местные органы
власти, армия, «внешняя партия»,
признанная именно государственным
институтом во всех тоталитарных государствах),
трудовые и экономические (профсоюзы,
например, «Немецкий трудовой фронт»,
итальянские корпорации, ВЦСПС в
СССР), культурные (начиная со школы и
далее — союзы писателей, художников,
ученых, клубы и лектории),
общественные (женские и молодежные, например,
пионерская организация и комсомол в
СССР, Юнгфольк и Гитлерюгенд в
Германии). Нет сферы человеческой
деятельности, которая не была бы охвачена
такими организациями. Все они преследуют
одну цель: политизировать население,
сделать каждое действие любого человека
политическим и таким образом
поддерживать столь необходимый массовый
энтузиазм.
А ничем иным, кроме массового
энтузиазма, нельзя объяснить «великие
стройки» индустриализации в СССР или
готовность легко умереть за фюрера
германского солдата второй мировой войны.
Только человек, искренне считающий
существующий режим своим, а власть
вождя —- своей властью, чувствующий
постоянно кровное родство с этой властью,
не видящий себя без или вне государства,
способен на такие действия.
ПЕРЕЧИСЛЯЯ политические
признаки тоталитаризма, следует
обратить внимание и на самые
очевидные, такие как диктатура. Диктатура
как форма правления не только
свойственна всем рассматриваемым
режимам, она прямо декларируется ими.
4 Знание — сила № 7
97

В СССР это диктатура пролетариата,
в Германии — арийцев. То есть
декларируется диктатура одной части
населения («большинства») над
другой («меньшинством»). Если обычно
известные в истории государства
провозглашали своей целью достижение
и укрепление социального мира, а
значит — поиск способов примирить
интересы всех социальных групп, то
тоталитаризм откровенно требует
дискриминации, угнетения, подавления
и даже уничтожения части
населения (буржуазии, евреев). Связано это
с необходимостью иметь врага, на
которого направлен деструктивный и
агрессивный энтузиазм массы.
Еврейский геноцид в Германии или
судебные процессы против
«троцкистских зловещих выродков» в СССР
— прекрасное средство политизации
населения, крепчайший «приводной
ремень». Население делается таким
образом соучастником преступлений
(хотя бы они и воспринимались как
высшая справедливость), участвует во
власти (иллюзорно, разумеется) и
воспринимает диктатуру как свою
собственную.
Но реальная власть, естественно,
принадлежит избранным. Эти
избранные объявляются «авангардом» и
наделяются уже законодательно всей
полнотой власти. Речь идет о
«партиях нового типа», о партократии,
одном из важнейших признаков
тоталитарного общества.
Несмотря на подобные
декларации, отнюдь не вся партия
наделяется властью. Большая ее часть
постепенно начинает играть роль одного
из «приводных ремней», и не более
того. А власть сосредоточивается в
тончайшем слое «внутренней
партии». Быстро складывается
диктатура — форма не ограниченного
ничем, в том числе и законом,
правления немногих. Такая диктатура
имеет мало общего с бывшими ранее в
истории человечества — она
несравнимо прочнее, ибо основана на
массовом политическом энтузиазме..
Диктаторы, а скорее — один
диктатор-вождь, не связывают свою
власть с законностью. Легитимация
S (обоснование) власти здесь не закон-
Ы_ ная и не традиционная, а
харизматическая. А поэтому вся структура
власти, весь правопорядок определяются
властным произволом. Вполне
естественно в этих условиях полное
отсутствие либеральной демократии и
связанного с нею разделения властей и
парламентаризма, а также
политических прав и свобод населения.
Власть организована чрезвычайно
просто: всем распоряжается
несменяемый и неизбираемыЙ диктатор-
вождь, правящий через развитый
бюрократический аппарат
(самовоспроизводящийся, занятие любой
должности должно быть соотнесено с
политическими требованиями) при
опоре на армию и карательные
органы, но более всего — на искреннюю
и горячую любовь населения,
оформляемую через систему «приводных
ремней».
ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ и важнейший
политический признак
тоталитаризма, второй якорь государства, наряду
с системой «приводных ремней»,—
система физического террора.
Тоталитарные режимы и вошли в
историю прежде всего как режимы
террористические. Очевидная преступность
и омерзительность масштабных
репрессий заставляли считать
государственный террор основной
характеристикой тоталитаризма. Но, как мы
видели, основа таких режимов в
другом. Репрессивно-полицейское
государство — еще не тоталитарное
государство. Однако государственный
террор против населения —
неотъемлемая и важная черта строя.
Какова цель государственного
террора в условиях массовой
энтузиастической 'поддержки? Целей этих
несколько.
Изначально террор, не массовый и
не слишком жестокий, был не более
чем средством подавления
оппозиции. Когда ее не осталось, он стал
средством подавления возможной
оппозиции, средством недопущения
самой мысли о возможности
таковой. «Ночь длинных ножей» в
Германии, процессы против «троцкистско-
зиновьевских ублюдков» в СССР —
уже не борьба с оппозицией. Власть
чувствует себя достаточно уверенно,
и террор вовсе не является
признаком слабости режима. Основная цель
репрессий лежит не в необходимости
бороться за власть или ее удерживать
с помощью силы.
Мы видели, что экономическая и
политическая стабилизация может
вести к демассовизации. А это
реальная угроза тоталитарной власти. Вы-
i
98

ход — фиксируя массовое состояние
общества, политизируя его через
«приводные ремни», стараться не
допускать стабилизации. Другими
словами, общество должно пребы-
вдгь в постоянном кризисе. Такая
цель очень редко открыто
декларируется властью, но всегда имеется в
виду. Совершенно открыто заявляли
об этой цели Троцкий (теория
перманентной революции — мировой,
конечно) и Мао Цзедун («культурная
революция» имела цель
революционизировать, взбудоражить страну, в
которой уже довольно долго
существовал режим коммунистов).
Постоянный (перманентный) кризис,
сознательно поддерживаемый
государством, можно наблюдать и в СССР
(индустриализация,
коллективизация), и в Германии (милитаризация
страны, внешняя агрессия), и в
Китае («Большой скачок» и «культурная
революция»). Террор, массовые
репрессии одной из целей имеют
создание как раз такого перманентного
кризиса, в котором население не
должно чувствовать себя спокойно.
С этим связаны и другие цели
репрессивной политики. С помощью
системы террора создается еще один
«приводной ремень», масса
постоянно получает образ врага, с которым
следует бороться всеми силами.
Идеологическое обоснование террора
(«Усиление классовой борьбы по мере
продвижения к социализму» в СССР,
мировой еврейский заговор в
Германии) способствует повышению
уровня политизации населения,
призывая оное к повышенной
бдительности (доносительству) и возбуждая в
массе соответственные агрессивные
и ксенофобские чувства. Все
население включается таким образом в
борьбу с гипотетическими шпионами,
вредителями, врагами трудящихся или
арийцев.
Еще одна важная цель террора —
держать в постоянном напряжении
не только население, но и
управленческий аппарат. Ни один
наделенный частичкой власти человек не
должен чувствовать себя уверенным
в своем положении. Сила
бюрократического аппарата в тоталитарном
обществе ни в каком случае не
может стать поэтому самостоятельной
и таким образом создать угрозу
власти вождя. Все это касается и самих
карательных органов.
Конечно, террор, если он
масштабный, не может не вызывать вполне
естественного страха в каждом
человеке. Но этот страх, как ни странно,
отнюдь не ослабляет
энтузиастическую поддержку массовой власти, ат
напротив того, служит вторым
якорем, удерживающим неселение.
(Современному школьнику, выросшему
в совершенно новых,
нетоталитарных и даже уже не массовых
условиях, сложнее всего оказывается
понять, что при ужасающих масштабах
репрессий даже родственники и
друзья репрессированных
продолжали любить и поддерживать режим. В
это просто отказываются верить —
«так не бывает». Однако фильмы и
документы, иллюстрирующие,
например, «Большой террор» в СССР,
заставляют поверить в кажущееся
невозможным.) Действительно, случаи
отказа от родства с «врагом народа»,
супружеские, дружеские и другие
предательства были нередки и как
предательства не воспринимались,
будучи вызваны не только страхом.
Наконец, самой простой,
прагматической, а потому — особо
циничной целью террора была цель
экономическая. С помощью системы
концентрационных лагерей (будь то в
СССР, Германии или Китае)
государство получало огромное
количество совершенно бесплатной, а
главное — легко восполняющейся
рабочей силы, которую можно
использовать там, где условия труда наиболее
критические, а часто и вовсе
убийственные.
ВЕСЬМА важная политическая
черта тоталитарных режимов —
террор интеллектуальный.
Информационная и идеологическая монополия
государства, недопущение никакого
инакомыслия — естественная черта
тоталитаризма.
Для того чтобы система
«приводных ремней» была достаточно
эффективной, вся политизация должна
строиться на тонко просчитанной и
обязательной идеологической базе.
Именно идеологическая нагружен-
ность во многом и делает школу,
профсоюзы, молодежные и женские
организации, армию, «внешнюю
партию» «приводными ремнями».
Следовательно, государство должно
уделять идеологическим вопросам
внимание особое.
99

Действительно, целые ведомства в
тоталитарных государствах
посвящают свою деятельность
формулированию идеологических концепций,
исходящих от «внутренней партии».
Идеология эта должна прежде всего
отвечать массовой ментальности. Мы
уже видели основные
идеологические формулы фашистов и нацистов;
советская идеология, будучи
изначально более сложной (марксизм), в
конце концов была упрощена до
уровня ее восприятия массой.
Сформулированные идеологические догмы в
обязательном порядке внедряются в
систему «приводных ремней», и ни
одна сфера человеческой
деятельности не обходится без них, ибо
идеологизация жизни — один из
главных инструментов ее политизации.
Все это позволяет говорить об иде-
окра плеском характере тоталитарного
государства, где все подчинено идее
(построения коммунизма или
арийского мирового господства). Любой
научный труд, любое произведение
искусства, любой акт местного,
например, управления,— все, вплоть до
севооборота в сельском хозяйстве,
должно быть соотнесено с
идеологическими установками.
При этом такие установки вовсе
не должны были апеллировать к
разуму. Они могли быть
иррациональны или просто отдавать легким
безумием (фразы типа «течет вода
Кубань-реки, куда велят большевики»),
ибо массовая ментальность не
требует рациональности. Но при таких
довольно неопределенных рамках
существовало очень жесткое
требование: все идеологические установки
должны быть единообразны —
противоречия и сомнения массе
непонятны. Поэтому государство весьма
строго следило за каждым
идеологическим актом, реализуя таким
образом монополию в сфере
интеллектуальной деятельности. Цензура,
сокрытие и искажение информации —
это просто средства реализации
такой монополии.
НАКОНЕЦ, в качестве
политического и одновременно социального
признака тоталитаризма следует
назвать весьма высокую иерархичность
общества. Впрочем, о собственно
иерархии как способе
структурирования общества речь не идет.
В условиях, когда искусственно
поддерживается состояние
активности массы, социальная структура
должна принять совершенно особый вид.
Мы видели, что уже в классическом
индустриальном обществе социальная
иерархия сглаживается, и процесс
этот усиливается в обществе
массовом, живущем аксиомой «как все»
(об этом в лекциях 1, 2 и 3). О какой
же иерархии можно говорить, имея
это в виду?
Тем не менее иерархия в
тоталитарном обществе весьма жесткая.
Вершиной ее служит, конечно,
фигура вождя. Культ личности обязателен
для любого подобного режима, ибо в
любви к квазирелигиозной фигуре
лидера персонифицируются чувства
массы в отношении государства.
Вождь — воплощение власти, к
которой каждый чувствует свою
причастность. Вождь поэтому должен
иметь личное касательство к
каждому. Отсюда утверждения, что лидер
является лучшим специалистом во
всех областях человеческой
деятельности (великий художник и писатель
Гитлер, лучший друг
физкультурников Сталин, поэт и пловец Мао —
они корифеи во всем).
Харизматический лидер непогрешим, не
способен ошибаться, имеет героическое
прошлое, но аскетичен, прост («как
правда»), скромен и любит детей.
Харизматический лидер для каждого
одновременно близок, как друг или
родственник, и далек, как бог.
Вождь прочно занимает верхнее
место в иерархии, смена его
практически не предполагается. Что же
касается всех, кто ниже, то за ними
место в пирамиде не закреплено.
Место в тоталитарной иерархии не
обусловлено личными качествами (ум
человека, красота, сила). Отличия
одного винтика в политической
машине от другого минимальны. Таким
образом, речь может идти об
иерархии положения винтиков, об
иерархии должностей, которые занимают
более или менее одинаковые люди. В
этих условиях естественна
высочайшая социальная мобильность
(свойственная массовому обществу
вообще и тоталитаризмом усиленная):
смена места каждого винтика может
происходить стремительно. Рабочий
легко делает карьеру, становясь,
например, секретарем партийной
организации цеха, завода, города,
области. Министр внутренних дел ста-
100

новится министром водного
транспорта (Ежов). Один из вождей
«внутренней партии» в одночасье
становится заключенным
концентрационного лагеря. Человек
молниеносно поднимается по социальной
лестнице и так же молниеносно падает
на самое дно.
Маргинальный характер массового
общества, его социальную
мобильность тоталитаризм таким образом
усиливает и поддерживает.
КАК ВИДИМ, от политических
особенностей тоталитарного
общества неотделимы и определенные
социальные и культурные
характеристики. К политическому ряду
следовало бы отнести и факторы
экономические, ибо мероприятия
тоталитарных лидеров в экономике
часто не несли никакой
экономической нагрузки; целью тоталитарных
государств является не построение
работающего народного хозяйства, а
усиление самого себя за счет
создания новых «приводных ремней», на
сей раз — экономических.
А раз так, первая экономическая
задача режимов — установление и
удержание государственной
монополии в экономике в целом. Такая
монополия достигается или прямой
национализацией промышленной и
финансовой сфер и полного
подчинения формально
негосударственного сельского хозяйства
(коммунистический вариант), или включением
экономических отношений в
политическую систему с помошью
административного подчинения без
национализации (Германия, принцип
фюрерства), или созданием
специальных полуполитических —
полуэкономических «приводных ремней*
(корпорации в Италии). В любом
случае рыночные отношения
заменяются редистрибутивными, а
свободная экономическая деятельность
исключается, и государство получает
возможность распоряжаться в
хозяйственной сфере, игнорируя даже
очевидные экономические законы.
Итак, государственная монополия
в экономике создает условия и
служит для ее политизации (что,
подчеркнем, является главной целью
режима, как и во всех других сферах
жизни общества).
Получив возможность
произвольно распоряжаться хозяйственной
жизнью, тоталитарный режим
соответственно своим интересам ее
перестраивает. В результате такой
перестройки экономика перестает быть
потребительской и ориентируется в
основном на крупную, тяжелую,
прежде всего военную, промышленность
(геринговы «пушки вместо масла»).
Конечно, взяв на себя роль
монополиста, государство должно
позаботиться об экономическом
положении потерявшего самостоятельность
населения. Отсюда широчайшие
социальные программы тоталитарных
режимов — бесплатная медицина и
образование, ликвидация
безработицы, государственные пенсии и
пособия... Впрочем, не следует
рассматривать эту деятельность государства
как благотворительную.
Поддерживая жизнеспособность общества в
условиях несамостоятельности его
членов, власть получает лишние
«приводные ремни» для политизации
населения.
ИТАК, перед вами эскизный
теоретический портрет тоталитарного
общества. Вроде бы все ясно. Однако
вернемся к началу наших
размышлений. Тоталитарные режимы
недолговечны. Очень прочны, удивительно
прочны: ни народное возмущение,
ни даже верхушечные заговоры
режиму реально не угрожают, но при
этом долго (в историческом смысле,
конечно) не живут. Прочность и
недолговечность: чем объяснить столь
парадоксальное сочетание?
Для этого, как нам кажется, надо
вновь обратиться от описания
явлений к анализу сущности.
Тоталитаризм есть превращение массовой
ментальности в систему
политических институтов. Но почему именно
политических? Почему не
экономических, социальных, религиозных,
семейных? Ведь главное, на что
обращаешь внимание при изучении
«тоталитарного синдрома» (мы
постарались это показать выше) — это
превращение всего и вся в политику
и только в политику.
Ответ, как представляется,
достаточно прост. Обратимся к основе
основ тоталитаризма — массовой
ментальности. Во второй части
третьей лекции мы говорили о том,
что основой ее как специфического
типа коллективистского сознания
является принцип «Я — как все»,
101

который может быть реализован
только через политическое насилие
(другого пути достижения идеала
всеобщей одинаковости быть не может),
поэтому тоталитаризм и становится
с неизбежностью системой
институтов политического насилия,
основанного на массовом энтузиазме.
Долговечность традиционных форм
коллективистской ментальности
объясняется тем, что в ее рамках
организовывались все стороны жизни
человека (в рамках крестьянской
общины или ремесленного цеха
организовывались производство и
социальная взаимопомощь, заключались
браки и совершались религиозные
обряды, отстаивались в каких-то
случаях и политические цели), тем, что
традиционный коллектив был
интегральным, всеобъемлющим.
Устойчивый коллектив — масса есть
коллектив, кристаллизующим ядром
которого выступают политический
лидер-вождь и политическая
организация — партия нового типа.
Созданное в результате деятельности
такого коллектива и его вождей
государство должно быть и реально
является идеальным, самым
совершенным в истории инструментом
политического насилия, и поэтому
никакими политическими методами
изнутри общества не только
уничтожено, но даже серьезно поколеблено
быть не может. Вот, собственно
говоря, причина исключительной
прочности тоталитарных режимов.
Однако человек не может жить
только политикой. Выполнять
важную политическую миссию на
работе, в семье, на киносеансе
длительное время невозможно:
неполитические виды человеческой
деятельности являются неполитическими
именно по своей природе, они не
сводимы к политике (растить хлеб и
бороться с врагами это все-таки
разные занятия, как ни крути), поэтому
исторически долго поддерживать
массовый энтузиазм не удается. Как
показывает опыт, это получается на
протяжении периода активной
деятельности одного поколения,— того,
которое привело режим к власти и
считает его своим. А потом членам
марксистского общества охотников
и рыболовов постепенно становится
интереснее ловить рыбу, нежели
пропагандировать марксизм.
Начинается отчуждение населения от власти,
что отчетливо видно в СССР со
второй половины пятидесятых и в
Китае восьмидесятых годов. В этой
ситуации режим постепенно
эволюционирует к авторитаризму с
сохранением ритуальной демонстрации
энтузиазма, постепенно
деградирующего в маразм. Итак, первая
причина недолговечности тоталитарных
режимов: невозможность
длительного сведения к политике
неполитических сфер человеческой жизни, что
делает невозможной тотальную
политизацию более чем на период
активной деятельности одного поколения.
И еще одно. Основная
мифологема массовой ментальности — «Я —
как все». Присмотримся к этой
формуле повнимательней. Она
двухчастна, и при этом из двух элементов
первый — определяющий.
Действительно, «как все» может быть только
«я», но «я» в принципе совершенно
необязательно быть «как все»; «я»,
вообще говоря, может существовать
и само по себе, по крайней мере,
такая возможность есть всегда.
Вспомним также, что исторически
массовая ментальность появляется на фоне
победы ментальности
индивидуалистической на рубеже XIX—XX веков и
реально существует (в той же
тоталитарной пропаганде) как ее
отрицание. Таким образом, и логически и
исторически массовая ментальность
является не чем-то самодовлеющим,
но лишь зловещей тенью
индивидуализма, болезненно
трансформированной его формой, лишенной
самостоятельного творческого
потенциала. Не зря тоталитарные режимы,
наиболее полно воплощающие эту
ментальность, производят
смешанное , отталкивающе карикатурное
впечатление: они лишь тяжкая и
страшная болезнь, уродство
индустриальной цивилизации; реально
обустроить жизнь людей и обществ
на каких-то самостоятельно
выработанных основах они не могут.
Тоталитарная угроза, как
показывает опыт монстров последней трети
XX века полпотовской Камбоджи или
Ирана Хомейни, не ушла из жизни.
Мы живем в стране, где она, увы,
весьма реальна. Однако, как
говорили мыслители средневековья и как
мы постарались показать выше,
«дьявол — обезьяна Бога». В этом
есть, пожалуй, отсвет не только
надежды, но и уверенности.
102

КОНСУЛЬТАЦИЯ
психолога
Вера Лосева,
Алексей Луньков
Почему мы
боимся
школы?
У большинства родителей, чей
ребенок начал учиться в школе,
возникает множество вопросов: *Как
относиться к школьным отметкам?»,
«Как реагировать на мнение учителя
о ребенке?», «Заниматься ли с ним
дома?» Обычно ответы на эти
вопросы определяются полуосознанным и
полузабытым школьным опытом
самих родителей. Фигура учителя для
многих взрослых продолжает
оставаться символом контроля и
источником тревожности.
Большинство взрослых очень
нервно воспринимают опенки своих
детей, как будто эти опенки
поставлены им самим. Это происходит
потому, что родители бессознательно
относятся к оценке ребенка,
полученной в школе, как к оценке своей
— родительской успешности.
Просматривая тетрадь или дневник,
родители часто забывают, кто они на
самом деле: отцы и матери своих
детей или же дети некоего
суперродителя, символом которого
выступает учитель.
Особенно ярко это видно на
родительском собрании. Вполне
уверенные в себе взрослые люди на глазах
превращаются в притаившихся
подростков, .со страхом ожидающих,
когда прозвучит их фамилия.
Мы проводили со студентами
педагогического вуза, будущими
учителями и будущими родителями,
деловую игру «Родительское собрание».
Группа была разбита на две
неравные части: четыре человека играли
роли «учителей», а другие оказались
«родителями». «Учителям» была дана
установка вести себя максимально
критично, «строго». В каждой своей
реплике они должны были
стремиться убедить каждого «родителя», что
ребенок имеет «серьезные
недостатки», недобросовестен. Иными
словами, «учителю» предлагалось занять
позицию «уличителя»-. «Родителям»
не давали никаких предварительных
инструкций.
Вера ЛОСЕВА — мена Алексея Лунь-
кова. Психолог, психотерапевт.
Практикует и читает лекции для педагогов,
психологов, преподавателей вузов,
врачей — психотерапевтов.
Профессор Московского акстерного
гуманитарного университета.
Алексей ЛУНЬКОВ — муж Веры
Лосевой. Кандидат психологических наук.
Заведующий кафедрой того мо» вуза.
Одиннадцать лет занимается
книгоиздательской деятельностью в области
педагогической психологии. Афер
концепции помощи двоечнику или тому,
кого уэю никто не берется учить.
ш
103

«Родители» с самого начала
практически не оказывали никакого
сопротивления. Но с каждым новым
«разбором» со все большей
готовностью обещали «принять меры»,
«проследить», «усилить контроль»...
Более того, активно стремились
продемонстрировать согласие с
педагогом, приводя «дополнительные
примеры» из домашней жизни своих
детей. Например, «учительница»
говорит: «Ваш Вася — лентяй, на
уроках ничего не делает». Мама: «Да, вы
правы. Я вам больше скажу: он и по
дому ничего не делает».
Поведение участников игры было
достаточно однообразным, пока один
из «пап» в ответ на реплику
«учительницы»: «А у вашего Саши нет ни
стыда, ни совести»,— не ответил: «А
вот тут позвольте с вами не
согласиться. Совесть у моего сына есть».
И только в этот момент дружная и
послушная компания «родителей»
взорвалась: «Как вы смеете такое
говорить!» — понеслось со всех
сторон, но, как ни странно, не в адрес
«учительницы», а в адрес «отца
Саши».
Начался всеобщий гвалт, и все
наперебой старались убедить «отца
Саши», что «учительница» права.
Создавалось впечатление, что
«родители» соревновались за право
первым продемонстрировать лояльность
«учительнице».
На этом мы прервали игру и
задали «родителям» только один вопрос:
«Почему вы не пытались защитить
своего ребенка, когда унижалось его
достоинство?» Ответы оказались
настолько же стереотипными, как и
поведение «родителей» на собрании:
«Боялся, чтобы не стало хуже», «Если
я «возникну», то она будет ставить
моему ребенку плохие отметки»... Все
«родители» отмечали, что на
собрании им было стыдно, тревожно и
«вообще плохо». А на вопрос: «Как
же чувствует себя ваш ребенок на
уроке у этой учительницы?»
«родители» либо пожимали плечами, либо
заявляли: «Ну и что? Все через это
прошли». Зато «учителя» хором
сказали, что в предложенной роли им
было «нормально».
Очевидно, что ребята вынесли эти
стереотипы из своего школьного
опыта. И для того чтобы они не
понесли их дальше, в свою семейную
и профессиональную жизнь, эти
стереотипы нужно было отрефлексиро-
вать.
Конечно, на это можно возразить:
«Но ведь они еще только студенты, у
них нет своих детей. Вот когда у них
появятся дети, тогда они научатся их
защищать». К сожалению, наша
практика работы по психологическому
консультированию детей и их
родителей свидетельствует об обратном.
Не только не «обучаются защищать»,
но и осваивают особые навыки
психологической самозащиты вместо
защиты собственного ребенка. Эти
навыки психологической
«самообороны», обусловленные неизжитыми
страхами родителей перед школой,
часто предъявляются в форме
«педагогических рекомендаций» (а по
существу — опасных, как мы покажем
ниже, стереотипов). Например:
«Родители всегда должны поддерживать
учителя, чтобы не ронять его
авторитет» или: «Если мы будем защищать
своего ребенка, то он никогда не
научится защищать себя сам».
Иногда родительские страхи перед
школой, вынесенные ими из их
собственного детства, настолько
велики, что находят свой выход в
жестоком и агрессивном отношении к
детям. Учителя, зная это, чувствуют
себя скованными и в оценке таких
детей, и в разговоре с их родителями.
Учительница жаловалась нам, что не
знает, как вести себя с одним из
учеников: «Рука не поднимается
поставить ему плохую отметку. Ведь я
знаю, что каждый раз в таких
случаях отец его порет. На собрания отец
всегда приходит сам. А я не могу
допустить никакой критики в адрес
его ребенка, ведь я знаю, что он его
жестоко накажет, приговаривая:
"Учись так, чтобы мне за тебя
краснеть не приходилось"».
Всем ясно, что жестокие
наказания не способствуют развитию
чувства собственного достоинства и
самоуважения у ребенка. Но давайте
проанализируем с этой точки зрения
поведение самого отца. Тогда
окажется, что его собственное
самоуважение зависит от отметок сына.
Иными словами, взрослый человек,
испытывая страх перед
«унижением», делает ответственным за свою
самооценку ребенка: «Только от тебя
зависит, придется мне испытывать
стыд или нет. Ты несешь ответствен-
104

ность за мое внутреннее состояние и
переживания».
Эта позиция носит чрезвычайно
распространенный характер и, по
сути, является делегированием
ответственности от старшего к
младшему: «Веди себя в школе хорошо,
чтобы мне не было плохо». Тогда
ребенок вынужден нести бремя
двойной ответственности: и за себя, и за
эмоциональное состояние родителя.
Часто такой груз оказывается
непосильным для ребенка, и он
выстраивает систему психологических защит
от всего сразу: и от школы, и от
родителей, и от учения.
Только немногие пытаются
самостоятельно разобраться в системе
ловушек, выстроенных страхами
взрослых. Ученица третьего класса,
родители которой были чрезвычайно оза-
боче ны ее отметками в школе,
самостоятельно, без родителей,
записалась к нам на психологическую
консультацию. Ее волновал вопрос:
«Если папа говорит, что учеба — мое
личное дело и учусь я только для
себя, то почему он так нервничает
из-за моих отметок?» Мы спросили:
«А ты спрашивала папу об этом?»
Девочка грустно ответила: «Да. Но
он только заорал: "Ты мне не хами!"»
В подобных случаях мир взрослых
может стать для ребенка тотально
опасным и сплоченным. В нем не
будет союзников — только враги. А
«на войне — как на войне». А как на
войне?
Первой жертвой такой войны
становятся способность и интерес
ребенка к самому познанию, а главной
для всех участников становится
проблема «поведения». На подобной
войне у ребенка остаются два выхода:
или начинать боевые действия, или
сразу сдаться на милость, «в плен»
всем победителям сразу. В первом
случае ребенок защищает свою
свободу и желания путем
протестующего хулиганского поведения ценой
отказа от учения вообще, а во
втором — адаптируется ко всем
взрослым по очереди, приучаясь к хитрым
играм с родителями и особому
учебному поведению, адресованному
учителю. Он приучается существовать в
«расколотой жизни».
Первый путь — путь протеста —
можно назвать «путем хулигана».
Второй путь — путь приспособления
к бесчисленным взрослым
«победителям» — «путем невротика»,
потерявшего связь со своими желаниями.
Любопытно, что, по нашему опыту,
этот второй путь школьника часто
заканчивается золотой медалью и
визитом к психологу-профконсуль-
танту, которому выпускник задает
вопрос: «Помогите определить, к чему
у меня способности, какую мне
профессию выбрать. Сам я в полной
нерешительности, мне все предметы
одинаково нравятся, не знаю, к чему
больше лежит душа». Итак, разрыв
контакта со своими подлинными
желаниями оборачивается
неспособностью к самостоятельному
жизненному выбору, и, надо отметить, не
только в отношении выбора
профессии.
Родителям, ребенок которых
находится еще только в начале своего
школьного пути, рекомендуем
самоопределиться в отношении своих
детских страхов перед школой.
Например, если вы испытываете страх
перед «походом» на родительское
собрание, попробуйте мысленно
представить своего ребенка, сидящим на
этом собрании рядом с вами.
Представьте, что он видит и слышит все
то же самое, что и вы. Присутствие
его образа поддержит вас в качестве
его защитника и позволит вам в
большей степени чувствовать себя
его родителем, нежели ребенком
обобщенного социального суперотца
или суперматери, образы которых
бессознательно отождествляются с
учителями.
Родителям, испытывающим
«школьные страхи», не следует
забывать, что учитель, пугающий их, сам
тоже многого боится. И это связано
с самой природой школы как
социального института. Не секрет, что
школа предоставляет ребенку массу
возможностей утратить интерес к
познанию и подменить его учебным
поведением, ориентированным на
отметки и формальное выполнение
норм школы как организации. Это
доказывается тем, что снижение
интереса к учебе, начиная с третьего
класса, становится массовым
явлением.
Школа для родителей всегда
выступает в качестве новой формы
власти над их ребенком. А ребенок для
родителей — часть их самих, причем
наиболее незащищенная часть. И
наибольшие страхи перед школой
105

испытывают те родители, которые
сами имеют проблемы
эмоционально-психологического характера в
отношении власти как таковой,
различных форм подчинения и
доминирования в мире взрослых. И
проблемы ребенка во взаимоотношениях со
школой могут стать дополнительным
поводом для их самоанализа и
личностного роста.
Перед учителями как будто стоят
обе задачи: и обеспечить
результативность усвоения знаний, и
сохранить интерес к познанию, однако
оценка их собственной работы идет
только по первому критерию. Тем
самым учителя подталкиваются к
достижению результативности
усвоения любой ценой. И это не
противоречит задаче школы как системы
принудительной передачи знаний
детям и структурирования времени
ребенка, пока родители на работе.
Чтобы мир взрослых мог
воспроизвести себя, ребенку полагается
овладеть знаниями и средствами,
необходимыми для этого.
Но каждый учитель, как отдельная
личность, рано или поздно делает
свой индивидуальный выбор: кто
он — учитель, поддерживающий
мотивацию к познанию в своих
учениках, или же ученик, отвечающий свой
урок обобщенному социальному
суперучителю. И если учитель
обеспечит результативность усвоения
знаний, неважно каким способом, и не
будет стремиться к развитию
познавательной мотивации, то
суперучитель отметку за его труд ему не
снизит.
Критерий «плохого» и «хорошего*
учителя весьма прост: хорошему
учителю не нужен страх ваших детей и
ваш собственный страх для того,
чтобы их чему-то научить. Плохой же
учитель чувствует свою слабость и
страх в противостоянии
обезличенному знанию или обезличенным
социальным требованиям. И, чтобы
освободиться от собственного
подавленного страха, он передает его
вашим детям и вам самим.
Очевидно, что вы как родитель
обязаны сделать свой выбор в пользу
SS развития познания и понимания у
UJ. своего ребенка. Если вы помогаете
ребенку делать уроки, то главным
критерием для вас должна быть
обратная связь от него типа «понял —
не понял», а не то, какую отметку за
совместно достигнутое с вами
понимание он получит завтра в классе.
Советуем в домашней работе с
ребенком не пытаться копировать
деятельность учителя: он делает свое
дело, а вы должны делать свое. Ваша
задача — обеспечить ребенку
атмосферу безопасного познания, вне
зависимости от складывающихся у него
отношений с учителем и школьной
успеваемости. И, естественно,
подчеркнуть, что ваши чувства к нему и
ваше отношение к себе не зависят от
оценок, которые он принесет из
школы.
Прямо противоположными этой
задаче являются бытовые
«воспитательные» формулировки типа:
«Знаешь, как мы будем тебя любить, если
ты станешь отличником!» или «У
мамы из-за твоей двойки заболело
сердце — так она расстроилась». К
этому же типу эмоционального
шантажа можно отнести и
интерпретацию родителями школьной
успеваемости ребенка как признака его
отношения к родителям («Если бы ты
нас любил, ты бы нас не огорчал
двойками».)
Все эти «воспитательные меры»,
адресованные отнюдь не
познавательной, а эмоциональной сфере
ребенка, будучи во многом обусловлены
родительскими «школьными
страхами», заставляют и ребенка бояться
школы: ведь это пространство, где
может произойти нечто, «из-за чего
меня будут меньше любить», или,
что еще ужаснее, «подумают, что я
их люблю недостаточно».
Подобного рода эмоциональный
шантаж эксплуатирует уже
имеющуюся у ребенка способность вступать
в рынок чувств и действий, в
отношения своеобразного обмена: менять
свои действия на чьи-то чувства и
своими чувствами вызывать действия
окружающих. А у развития этой
способности — длинная история.
Для каждого человека
столкновение с первым в его жизни
социальным требованием (например,
навыками опрятности) означает, что тот
период его жизни, когда ему
автоматически улыбались на улыбку, не
требуя от него никаких действий, не
ставя ему никаких условий, навсегда
остался позади. Приучение к горшку
не вытекает из физических
потребностей ребенка, а связано с его
желанием сохранить любовь матери. И
106

тогда ребенок улавливает, что он
получает «любовь» в ответ на какие-
то свои «действий», но отнюдь не в
ответ на свои чувства к маме,
которые остаются неизменными. Ведь он
продолжает зависеть от нее и
нуждаться в ней, как и прежде, но
«поглаживания» и наказания начинает
получать не за то, что он чувствует
или желает, а за то, выполняет он
или нет определенные требования.
Так ребенок получает опыт обмена
своих действий на чужие чувства,
хотя у каждого человека остается
память о периоде его жизни, когда
его любили за сам факт его
существования, ничего не требуя взамен.
В течение всего дошкольного
детства ребенок обучается обменивать
свои действия на чувства близких
ему людей и с этим опытом
приходит в школу. И это нормально и
обычно» Ненормально другое: если
ребенок становится полностью
убежденным в том, что эта форма
обмена — единственная. То есть что
чувства других надо обязательно
заслуживать своими действиями или же
что он обязан испытывать чувства в
ответ на адресованные ему действия
других людей. Печально, если он
забывает, что чувства могут
обмениваться на чувства без посредства
каких-либо действий, например, в
любви. Так же как и действия могут
обмениваться на действия без
посредства каких-либо чувств
(например, в производстве, торговле,
бизнесе). И эти формы обмена вполне
честные.
В школе ребенок применяет свой
опыт обмена действий на чувства, но
переносит его уже на отношения с
учителем. Но поскольку учитель
начальных классов часто не имеет
возможности возвратить свои чувства
каждому ученику в ответ на его
действия или же возвращает совсем не
те чувства, которые ожидал ребенок,
то у школьника может пропасть
желание вообще что-либо делать, если
его действия не вознаграждаются
ожидаемыми им чувствами
взрослого. И здесь родители просто обязаны
«додать» ребенку свои чувства в его
домашней учебной работе.
Переход в школу для каждого
ребенка означает то, что отныне
отношения с учителем будут для него
более «социально напряженными»,
чем отношения с родителями.
Именно учитель становится
ответственным за усвоение ребенком новых
норм и знаний. А до этого нормы и
знания передавались в основном
родителями.
Таким образом, механизм обмена
действий на чувства с этого момента
задействуется в основном школой и
учителем, а родители могут стать
более автономными от ситуации
такого обмена. Здесь они получают
новый шанс: в «социально
ненапряженной» ситуации (если они,
конечно, самоопределились относительно
школы как социального института)
исполнить дома роль «учителя»,
заинтересованного исключительно в
развитии познания ребенка и не
связанного ограничениями школы,
где с учителя «спрашивают» за
конечный результат. Тем самым
родители получают возможность вернуть
ребенку ситуацию обмена чувств на
чувства и действий на действия. Ведь
они могут положительно
подкреплять промежуточные результаты
работы ребенка, на что сил у
школьного учителя, как правило, не хватает.
Принимая новые задачи своей
родительской роли, мы получаем
возможность преодолеть, помогая
ребенку, неизжитые страхи
собственного детства, и, используя свой
«взрослый» опыт, создать условия,
чтобы наш ребенок не попал в те же
ловушки, в какие попадали мы.
А как это сделать, мы расскажем в
следующей статье.
107

МЕМУАРЫ
Сергей Смирнов
Отблески второй школы
В последние годы «элитарное»
образование вновь переживает бум. Как
грибы, множатся гимназии и лицеи с
самыми разными программами —
государственные и частные, семейные и
муниципальные. В такую пору многим хочется
обернуться и взглянуть в светлое
прошлое: как действовали наши коллеги по
мысли до революции или сразу после
нее, или в эпоху хрущевской оттепели?
Одна из самых светлых страниц той
поры — знаменитые физматшколы
шестидесятых годов. От большинства из них
остались сейчас только номера, отры-
вочные устные предания да небольшое
число нестареющих пожилых людей —
тогдашних аспирантов и студентов,
которые ежегодно набирали и
воспитывали новые математические классы.
Половина их учеников рассеялась по
дальнему зарубежью и процветает там, другая
половина осталась в России и играет
заметную роль в рядах «перестроечной»
интеллигенции. Но педагогическая
традиция прервалась!
Недавно один из
героев-просветителей шестидесятых годов давал
публичное интервью в одной из лучших
физматшкол Москвы. Новые ФМШата
глазели на него, как на марсианина, а
ведущий — историк — приговаривал:
«Обратите внимание! Вот человек
говорит то, что думает, и как ему трудно это
говорить!»
Возможно, публикуемый ниже текст
вызовет у многих читателей подобные
эмоции- Но что поделать — такова эпоха!
Эти воспоминания были написаны в
самом конце «застоя» и охватывают 1962—
1982 годы: жизнь и быт последних
математических кружков и первых
физматшкол Москвы, особенно знаменитой
второй школы с ее дерзким девизом:
«Вторая — никогда, не вторая, а всегда —
первая!» Это было почти правдой —
тогда...
Как положено, начало тонет в
туманной дымке. Была,
видимо, простая спецшкола (с
преподаванием ряда предметов на
английском языке), возглавляемая
В. Ф. Овчинниковым — историком
по профессии. Но это был Директор
с большой буквы. Правда, я совсем
не знаю его как личность: я был
тогда молод, не людовед по характеру
и познакомиться с ним я не успел до
первого, еще не окончательного,
разгона руководства школы, а потом
поздно стало. И вот Директор понял:
серьезная спецшкола должна иметь
свое серьезное направление, а
«язычество», то есть спекуляция на
общем низком уровне преподавания
иностранных языков в наших
школах,— это вещь не серьезная.
Овчинников стал приглядывать
новую специальность и скоро нашел
математику. Это естественно: конец
пятидесятых и начало шестидесятых
годов в Москве отмечены
небывалым расцветом математических
кружков в университете и
возникновением «вечерних и математических
школ». Их вели студенты и
аспиранты математического факультета МГУ,
а школьники толпами посещали их.
Одновременно работали двадцать —
тридцать кружков для разных
классов (от седьмого до десятого, потом
от шестого до одиннадцатого), и
случались сборища более чем из ста
человек зараз, у самых талантливых
и активных руководителей, вроде
Н. Н. Константинова или А. А. Ле-
мана.
Ребята решали разные задачи олим-
пиадного типа, элементарные, но
непривычные для школьного
преподавания и требующие
нестандартного подхода: надо, чтобы человека
осенило; а кого временами осеняет,
108

тот только и имеет шанс (при
достаточном упорстве и некотором
везении) стать творческим математиком.
Благодаря большой к тому времени
традиции Московских
математических олимпиад (с 1935 года, с
перерывом в войну), такого рода задач
было уже изобретено несколько
сотен, и кружковские руководители
обстреливали ими
школьников-неофитов. Кому нравилась задача и кого
посещало вдохновение, тот скоро
попадался на крючок и становился
профессиональным кружковцем,
вкусившим «пищи лотофагов», как
назвал эти вещи Д. Гильберт.
После двух-трех (или менее) лет
посещения разных кружков (иногда
нескольких сразу, ибо они
происходили в разные дни недели, в разных
местах, и бывали школьники, чьей
алчности и упрямства хватало на три-
четыре кружка одновременно)
школьник готов к превращению в
незаурядного студента с первого же курса
мехмата, физтеха или иного
серьезного вуза. Отсюда то великолепное
поголовье молодых математиков и
физиков, которые тогда вступили в
жизнь, а теперь вышли на уровень
разных премий, докторских степеней
и тому подобного, не говоря уж о
тех, кто волею судеб выплеснулся за
пределы страны.
Важно заметить, что все это
просвещение шло исключительно
благодаря личной инициативе: студент или
аспирант из бывших активных
кружковцев набирался смелости и в
сентябре объявлял (рукописным
объявлением на дверях старого здания МГУ
на Моховой, где теперь факультет
журналистики) новый кружок в
такое-то время такого-то дня недели, в
такой-то аудитории на Моховой (где
очень тесно) или на Ленинских горах
(где просторнее, и школьников «на
кружок» вахтеры впускали тогда без
всяких пропусков).
Руководитель кружка обычно сам
находил себе одного-двух или более
ассистентов из своих
друзей-однокурсников или из своих же
вчерашних учеников, нынешних студентов.
Он подавал диспетчеру факультета
устную (!) заявку на какую-нибудь
аудиторию в подходящее время; заявка
принималась всегда, ибо пустых
аудиторий после 16.00 бывало
достаточно, несмотря на обычное для
мехмата обилие вечерних спецкурсов
и спецсеминаров для студентов.
Школьники тоже всегда являлись
немалой группой на первое занятие,
и кружок начинал существовать.
Обычно никакой программы заранее
не составлялось; руководители
просто предлагали самые любезные их
сердцу задачи, школьники пытались
их решить, вылезали к доске с
готовыми решениями или с тем, что им
самим казалось решением, и шел
разбор — с коррекцией руководителя
кружка, с вопросами с мест и
исправлениями, предлагаемыми
прочими кружковцами.
В общем, у талантливого от
природы руководителя быстро получался
очень нескучный математический
клуб, который функционировал в
течение года, а то и больше: если к
концу учебного года оставалось
более десятка крепких кружковцев, то
руководитель продолжал в
следующем году свой кружок для
повзрослевших ребят, пичкая их более
трудными задачами и иногда рискуя
рассказывать серьезную математическую
теорию: азы теории вероятностей или
векторной алгебры, теории групп, а
то и топологии. В одном примере
Д. Фукс довел группу своих
«гвардейцев» (в числе коих были И. Берн-
штейн, А. Геронимус, Л. Гончарова,
В. Фишман, Л. Макар-Лиманов) до
решения задач по гомотопической
топологии, включая не только
фундаментальную группу, но и когомо-
логии! А уж до азов анализа
доходили многие, обычно через теорию
множеств, где много нетрудных
красивых задач для введения.
И вот здесь выделяется фигура
Н. Н. Константинова —
математического просветителя «божьей
милостью», который, видимо, первый
решился превратить математический
кружок в неофициальную
«математическую школу», где талантливых
ребят тренируют продуманной
вереницей задач по математическому
анализу, до производных и
интегралов включительно,— так же, как в
школе ребят тренируют евклидовой
геометрией.
Конечно, реализация такой
программы требует большого
непрерывного труда: уже не один
руководитель, а пять-шесть, а то и больше его
соратников разгуливают по
аудитории, подходя к каждому школьнику
и не только осведомляясь о его успе-
109

хах и о том, что ему непонятно, но и
активируя его наводящими
вопросами, направляя его изобретательность,
пробуждая его дерзость, критикуя его
ошибки. Такой-то персональный
подход и позволял обучать
восьмиклассников вопросам, входящим в
программу первого курса, в ходе
семинарских занятий, обходясь без
специальных лекций: «ибо теория —
цемент, а задачи — кирпичи; и если
из одних кирпичей можно выстроить
пирамиду, то из одного цемента даже
собачью будку не выстроишь!»
Из всего этого видно, что все
научные и педагогические компоненты
для будущих физматшкол в
пятидесятых годах уже существовали. Но
почему же сами ФМШ сложились
только в начале шестидесятых? Бог
знает: то ли хрущевская реформа
школы (внедрение
«производственного обучения») позволила умным и
инициативным директорам
истолковать общие указания на пользу
серьезному делу (например, ввести в
качестве «производственной
специальности» для школьников работу
программиста, а это большой шаг к
настоящей математике — так
сложилась старейшая в Москве
физматшкола № 444, то ли требование к
вузам — помочь школе — открыло
зеленую улицу для кружковских
руководителей разного ранга (вплоть
до академика А. Н. Колмогорова,
создавшего в 1963 году знаменитый
интернат Nb 18 для математически
одаренных ребят из глубинки).
Факт тот, что около 1960 года в
нескольких школах Москвы
открылись «вечерние матшколы» и «физ-
школы», где организованные
бригады преподавателей — аспирантов и
студентов мехмата или физтеха
обучали всех приходящих ребят
математике или физике по продуманной
программе, скомпонованной из
программ мат- и физкружков.
Одновременно сходные системы внедрились
в нескольких дневных школах: там
был введен особый предмет —
«факультативный курс математики», уроки
по которому вела университетская
публика; она сама определяла и
программу курса, и стиль преподавания,
и уровень требований к ученикам ( и
к преподавателям, конечно, тоже).
Публика эта была незаурядна — член-
корреспондент И. М. Гельфанд
(знаменитый кружковец тридцатых
годов), профессор А. А. Кириллов
(недавний блестящий олимпиадник,
самый молодой тогда профессор на
мехмате, которому ученый совет, по
слухам, присудил докторскую
степень за кандидатскую диссертацию),
профессор Е. Б. Дынкин и другие.
Вот эту-то команду и заманил
в свою школу № 2 В. Ф.
Овчинников. Как ему это
удалось — не знаю; вероятно, кто-
то вывел его на Гельфанда, а тот
захотел заиметь свою школу, но
пошел по иному пути, чем
Колмогоров. Важно то, что при таком
солидном и оформленном шефстве
мехмата над школой лидеры
математизации сумели обеспечить
небывалую интенсивность
преподавания — до шести ассистентов на класс,
так что за один урок удавалось не раз
поговорить с каждым школьником
(вполголоса, на месте, по
конкретным вопросам, «в духе
Константинова»).
Важно и то, что усилился
элитарный дух школы, где каждый год
набирались новые классы «со стороны»
из школьников, успешно прошедших
собеседования (их проводила та же
комиссия из будущих
преподавателей «факультативной» математики)
по программе, объединявшей
школьный курс математики с олимпиадны-
ми задачами. Конкурс бывал
велик — более трех человек на место,
это при том, что набирали сразу два-
три класса в нескольких параллелях.
В итоге в разные годы школа имела
до семи параллельных классов в
старших уровнях (девятые и десятые
классы), а ниже — меньше, в расчете на
добор новичков. Шестых классов
бывало два-три, а младших вовсе не
было: первоклашек школа не
принимала, благо рядом с ней стояли еще
три школы, в их числе — спортивная
и английская, куда шли ребята из
этого микрорайона. Да и район
удачный — Ленинский проспект, где уйма
академических институтов, а рядом
живут научные работники, которые
стремятся отдать своих детей в
школу, известную высоким уровнем
преподавания. Вот так и получилась
знаменитая школа № 2.
Кстати, тут не было ничего
беспрецедентного: из воспоминаний
А. Н. Колмогорова я узнал, что до
революции университетские профес-
110

сора создали вскладчину особую
гимназию для своих детей, сами в ней
преподавали, и уж там уровень
преподавания был тот, что надо! Правда,
в девятисотых годах сделать такое
было, видимо, легче, чем в
шестидесятых, а в семидесятых это стало
вовсе невозможно, но об этом
потом.
Эдакая школа имела одно важное
демократическое отличие от своей
дореволюционной
предшественницы — в нее рвались дети не только
университетской публики, но и
почти всей московской
научно-технической интеллигенции, да и
художественной тоже. Были тут дети
академика-ядерщика Флерова и
писателя-диссидента Даниэля, известного
журналиста из «Известий»
Аграновского и работника аппарата ЦК, по
слухам, зав. отделом, Соколова и так
далее. Конечно, были дети и
«простых смертных», в классных
журналах значилось порой: «бригадир
слесарей», «корректор», «следователь
КГБ».
Известно, что умственные
способности и склонности не наследуются.
Наверняка директору школы
приходилось при приеме новичков не раз,
скрепя сердце, принимать
заурядное дитя слишком влиятельного
родителя, зато не приходилось
отказывать талантливому мальчишке или
девчонке, а ведь это — главное, ради
этого вся школа существует.
Конечно, вторая школа не была
уникальна в Москве, были еще
школы сходного уровня: № 444, о
которой уже говорилось, № 7 и N° 57, где
действовала славная дружина
учеников Н- Н. Константинова, и
некоторые другие. Но их было мало, и
многие школьники добровольно
ездили каждый день из дома в школу
дольше часа в один конец! Такое из-
под одной лишь родительской палки
не сделаешь, тут нужно, чтобы сам
школьник считал свою школу вроде
гвардейского клуба, какого рядом с
домом не найдешь. А чтобы не
чувствовать себя в этом клубе
замухрышкой и придурком, надо было
весьма бодро решать задачки по
математике и физике, очень быстро
«усекать» нетривиальные объяснения
преподавателя, которые нередко и
не восстановишь по учебнику. Ибо,
конечно, единого
удовлетворительного учебника для школ с такой
программой не было (и поныне нет),
приходилось пользоваться Фихтен-
гольцем, Гельфандом (лекции по
линейной алгебре) и Бог знает чем
еще.
Так что умственный климат в
небывалой школе воцарился на
редкость стимулирующий, и отсев был
невелик: уходили сами те, для кого
радость самостоятельных открытий
не компенсировала тяжкого труда в
учении, и «уходили силком» тех, кто
«не сек»; занятия шли так, что
выучить, не поняв, было практически
непосильно.
Весть о том, что рядом с
универмагом «Москва» скопилось
сотен пять головастых и жадных
до занятий ребят, которым за
наукой и стекла бить почти некогда,
эта весть неизбежно повлияла на
приток новых учителей в школу, где
было много вакансий: ведь
лишившись младших классов, школа
заимела огромную потребность в
учителях старших. К тому же
университетские культуртрегеры не
собирались подменять, например, школьных
учителей элементарной математики,
только немногие разделы, вроде
теории пределов, ушли в
факультативный курс. Поэтому Овчинников мог
с большим разбором принимать в
школу новых учителей, а те рвались
поработать с такой ухватистой
аудиторией.
В итоге в школе № 2 сложился
необыкновенно сильный
преподавательский коллектив, включавший
таких зубров, как математики
3. М. Фотиева, Н. Ю. Вайсман,
И. X. Сивашинский, Б. П. Гейдман,
физики Р. К. Бега, Г. А. Ефремова и
другие. И не только «физматики»
проявили активность, незаурядные
гуманитарии тоже рванулись
проповедовать юной элите. По-моему,
каждый из учителей школы вел себя так,
будто школа является спецшколой
по его предмету! Особенно
отличались литераторы В. И. Камянов,
Ф. А. Раскольников, 3. А. Блюмина,
Г. Н. Фейн, не уступали им историки
(Г. А. Богуславский), биологи и
химики.
Но все же активность литераторов
школы более всего поразила меня в
момент моего появления там в
1966 году: из трех завучей матшколы
двое(!) были литераторы, а еще два
111

литератора — Камянов и
Раскольников — не только рассказывали на
уроках литературы о Бабеле и о
«русском символизме» в поэзии 1910-х,
но еще читали два спецкурса(!) по
литературе после уроков, и
спецкурсы эти изрядно посещались юной
интеллигенцией. Потом это
пресеклось... Но ведь было! Вообще не
чувствовалось в школе конфликта
между «физиками» и «лириками»:
здесь на выпускных вечерах пел
известный бард Сергей Никитин, а
среди выпускников школы есть
священник и палеоботаник, историк-
архитектуровед и вирусолог, целая
орава филологов, не говоря уж о
физико-математических сотрудниках
ФИАН и ИФП, МИАН и ИПМ,
ИТЭФ, ИАЭ, о преподавателях МГУ
и Гарварда, МФТИ и Беркли,
Сорбонны и Тель-Авива.
А теперь о том, как я попал в
школу. Я — овощ позднего
созревания, математикой
заинтересовался только в восьмом-
девятом классе в пятнадцать лет, но
кончал я одиннадцатилетку, так что
времени на кружковские увлечения
мне как раз хватило. В I960 году
друзья-одноклассники, из коих,
кстати, ни один потом не стал
математиком, завлекли меня в вечернюю мат-
школу на Арбате, недалеко от нашей
родной 103-й. Учителя в 103-й были
очень хорошие (как я теперь вижу,
тогда я считал их просто
«нормальными», ибо плохих не знал, за
исключением дурака-чертежника), и
учился я хорошо, потом,
естественно, стал медалистом.
Однако до своего появления в
вечерней матшколе я просто не знал,
как хорошо я приспособлен
природой для увлечения математикой. Я
редко сталкивался с олимпиадными
задачами, на математическую
олимпиаду в МГУ впервые пришел
весной 1961 года и там с треском
провалился, не прошел даже на второй
тур, однако получил большое
удовольствие от решения непривычных
задач, пленился их красотой. Кстати,
годом раньше я явился на
физическую олимпиаду в МГУ, и там мои
успехи были больше, а удовольствие
почему-то меньше. Почему? И как
вообще разделяются люди по своим
симпатиям на математиков и
физиков-теоретиков?
Видимо, математика привлекают
«игры с полной информацией», где
решение заведомо может быть
найдено на основе заранее обозримого
массива данных и арсенала
известных методов, надо только очень
нетривиально исхитриться, чтобы
придумать способ поиска этого
решения. У физика ситуация иная, там
задача, как правило, изначально
некорректна, то есть надо еще с умом
уточнять ее условия, внимая при этом
«подсказкам природы», массив коих
необозрим, ибо включает в себя
бытовой опыт, и делая много
нахальных необоснованных упрощений
ситуации.
Прелесть некоторых некорректных
задач я понял гораздо позже, в
аспирантуре, а в школьные годы
регулярно ходил на физические олимпиады,
успешно выступал в первых двух
турах (решение теоретических задач), а
на третий, экспериментальный тур
не являлся и поэтому премий не
получал. А вот математика меня
задела всерьез, когда с осени 1960 года
мы с друзьями —
девятиклассниками — стали ходить сразу в вечернюю
матшколу и в кружок Н. Н.
Константинова в МГУ на Моховой.
Это было то, что надо: в школе,
где преподавали будущие доктора
Э. Б. Винберг, А. Л. Шмелькин и
другие мехматяне, я за два года
познакомился с многомерной
геометрией, с азами интегрирования (в духе
Кеплера), с линейной алгеброй, с
теорией вероятностей, с азами
программирования и немного с
группами; все это — на примере богатого
зоопарка задач, совсем без лекций.
Там же я узнал о существовании
своей будущей профессии —
топологии; ей нас не учили, но
посоветовали прочесть «Очерк основных идей
топологии» Болтянского и
Ефремовича, напечатанный тогда в
малодоступном журнале «Математическое
просвещение». Я не поленился
прочесть его в Ленинской библиотеке, в
детском читальном зале, был тогда
такой; продирался сквозь этот текст
с огромным трудом и с таким же
удовольствием от нового
невероятного и увлекательного мира.
Однако вечерняя матшкола
кажется мне сейчас скорее «цепочкой
экскурсий» в разные математические
миры, а вот на кружке
Константинова я попал в индустрию изучения
112

всей математики через анализ.
Например, пришлось мне, уже
одиннадцатикласснику, придумать с
помощью канторова множества
функцию, на каждом интервале
пробегающую все действительные значения.
Решение пришло очень нескоро,
через полгода после постановки задачи
на перемене перед уроком химии, но
зато какое удовольствие я получил!
Кружок-семинар Константинова
предвосхищал своей
программой все будущие физматшколь-
ные курсы. И если что-то не
связанное с анализом
преподносилось в скромном объеме (как
линейная алгебра) или неудачно в
методическом плане (как теория групп с
выходом в теорию Галуа), то зато
бывали на семинаре темы совсем
поразительные — например,
Константинов рассказывал нам о
тогдашней революции в генетике
(1961 год — расшифровка
генетического кода).
Для меня эти вещи были
китайской грамотой и не очень меня тогда
волновали (интерес к молекулярной
биологии и проблемам биоэволюции
пришел гораздо позже, в
аспирантские годы). Но и в этом отношении
я пошел позднее по стопам своего
Учителя: случалось мне читать для
второшкольников ознакомительные
лекции по феноменологии
элементарных частиц, да и по
средневековой истории тоже. И главного
идеолога нашей палеоботаники
С. В. Мейена я приглашал потом на
встречи-лекции по теоретической
биологии во вторую школу, общение
с ребятами получалось очень
успешное. «Настоящий ученый должен все
знать, а всем остальным
увлекаться» — эта формулировка поздно
попалась мне на глаза, но
предчувствовал я ее со старших школьных лет, а
потом активно внедрял в хорошо
подготовленные для этого умы
второшкольников.
Но все же высшим достижением
♦школы Константинова», наиболее
полезным для* математического
образования тех, кто ее окончил и сам
стал исследователем или
просветителем, я считаю высокую культуру
владения математической семантикой.
Ведь не сосуд наполняем, а
светильник зажигаем! И привитие
математического вкуса должно идти
параллельно с воспитанием логической
строгости в рассуждениях. Притом
это должно быть увлекательно, а для
этого надо преподавать в
постоянном диалоге с учеником. Этим
сократовским мастерством,
помноженным на математическую строгость,
всякий удачливый кружковский
руководитель владеет в высокой
степени; овладел и я в студенческие годы,
но закваска была получена у
Константинова. Так, видимо, начинались
биографии многих будущих лидеров
школы № 2 и иных физматшкол.
Высокий уровень требований к
содержательности и логической
строгости всего, что произносится на
маткружке, вовсе не означает, что
там царит атмосфера
священнодействия. Наоборот, господствует дух
развлечения, игры. Олимпиадная
задача нередко начинается так:
«Мудрый Таракан решил отыскать
Истину...» или «Остап Бендер организовал
в городе Фуксе раздачу слонов
населению...» А в физматшкольных
лекциях звучат слова «кормушка» и
«ловушка», так Дынкин излагал
теорию пределов.
Очень важно убедить школьника,
что наука есть игра с природой,
которая ошибок не прощает, но и
занудством не отличается. Ведь только
атмосфера игры амортизирует
нешуточное умственное напряжение
школьника при изучении высоких
математических материй, которое
редко идет в идеальных условиях...
Однако вернемся в 1962 год,
когда первые физматшколы уже
произвели свой первый набор,
но не сделали еще первого
выпуска (он состоялся через год).
Мы, кружковцы из обычных школ,
тогда мало слышали об этих новых
заведениях и в большинстве своем
не испытывали потребности
переходить туда на один-два оставшихся
школьных года. Наоборот, многие
толковые ребята, учившиеся в
бестолковых школах, с отвращением
отнеслись к перспективе учиться
одиннадцать лет вместо прежних десяти
(тогда шла эта хрущевская реформа)
и перешли на последний год в
вечерние школы рабочей молодежи.
Потом в университете они с гордостью
именовали себя ШРМыжниками. Но
у нас, с нашей хорошей школой и
отличным кружком Константинова,
ИЗ

не было и такой потребности. И в
свой последний, дополнительный
школьный год (слабо загруженный),
почувствовав, что стандартные круж-
ковские темы мне уже знакомы, я
стал ездить по вечерам в
университет, на семинар П. С. Александрова
и его учеников по общей топологии,
которая была для меня естественным
продолжением математического
анализа «по-константиновски», и на
семинар Д. Б. Фукса, своего будущего
научного руководителя, по
алгебраической топологии.
Вот уж где у меня мозги трещали
от непривычной алгебры! Мало что я
там понимал, но все это оказалось
отличной акклиматизацией в
атмосфере мехмата, куда я поступил в
1963 году. С нами вместе впервые
поступала пачка выпускников
второй и 444-й физматшкол (И. Берн-
штейн, В. Фишман, А. Геронимус,
Л. Гончарова и другие). У меня не
было ощущения, что эти ребята
заметно умнее меня или получили
значительно лучшее образование.
Хорошая обычная школа и сильный
математический кружок почти во
всех отношениях могли заменить
для способного школьника
физматшколу.
Но некую зависть к этим
ребятам — всем вместе, а не к каждому
в отдельности — я все же
чувствовал, очевидно, не хватало мне для
научного развития коллектива, клана
равносильных единомышленников.
Среди такой толпы (ее я встретил
только на мехмате) талантливый
юноша умнеет куда быстрее, чем варясь
в собственном соку в обычной школе,
где он — корифей и не имеет особых
стимулов для ускоренного развития,
и в маткружке, где умные ребята
общаются лишь раз в неделю в
течение двух часов. Так что учиться в
физматшколе все-таки полезно.
И вот я на мехмате. Что делать?
Ясно, надо посещать все возможные
факультативные курсы и семинары
по всем хоть немного интересующим
меня вопросам, то есть решать,
решать и решать математические
задачи, как раньше на кружке. А вот
вести ли кружок, это не ясно; но я
был не прочь вернуться в новом
качестве в привычную атмосферу
«клуба олимпиадных задач». И
поскольку математические кружки при
МГУ еще продолжали процветать, то
два следующих года я был соруково-
дителем одного из них.
Однажды попал я и в школу
№ 2, меня завез с собой
А. А- Кириллов, который читал
там лекции одному потоку
школьников, а меня, видимо, не прочь
был втянуть в свою орбиту. Но моя
привязанность уже была отдана
топологии, а не функциональному
анализу. В школе же мне тогда не
понравилось! Почему? Видимо, не
хватало на том семинаре (его вели
студенты из круга Кириллова)
привычной лихой атмосферы
математического кружка. И еще: семинаристы
здесь были явно подмастерьями, не
имели такой свободы в выборе тем и
задач, к какой я уже привык на
своем кружке для девятиклассников.
И сам Кириллов — лектор — не
участвовал систематически в
ведении семинара (он и не мог успевать
сразу во всех классах своего потока).
От этого научный уровень семинара
не был максимально высок; такая
жизнь меня не прельстила, и я не
показывался во второй школе до 1966
года, когда первая волна
просветителей уже завершила там свою работу,
так что никого из них я не видел в
деле.
На третьем курсе я не вел кружка,
видимо, это бытие мне приелось и в
положении «сверху», как прежде
приелось оно в положении «снизу». Да и
неохота было возиться с
организационной работой, наскребать себе кучу
школьников активной пропагандой,
ведь к 1965 году матшколы уже
«отсосали» из сферы маткружков
значительную часть самых талантливых
ребят, и университетские кружки
начали хиреть. Нет уж, пусть мне
кто-нибудь другой организует ватагу
толковых школьников, а тогда я их
буду учить тому, что в математике
мне наиболее интересно, а им
наиболее полезно. Этот нахальный
запрос и привел меня во вторую
школу.
Все получилось просто: школа
каждый год набирает два-три потока
новых классов разного возраста,
значит, нужны новые лекторы с
бригадами семинаристов. Но молодых
активных профессоров и доцентов на
мехмате не так уж много.
Овчинников нашел выход: он стал
выискивать новых лекторов среди родителей
114

новых учеников школы. Какой же
профессор откажется читать лекции
по своему предмету курсу, где
присутствует его чадо! Так через
детей попали в школу Е. Б. Дынкин,
С. Г. Гиндикин, А. Л. Брудно,
В. П. Смилга и многие другие. Но
Брудно, например, работал не в
университете, а в «закрытом» НИИ, и не
мог набрать у себя бригаду
семинаристов. Тогда в мехматских
коридорах раздался клич: «Второй нужны
семинаристы!» Я его услышал и,
будучи безработным, отреагировал
положительно.
Александр Львович Брудно мне
сразу понравился как личность (хоть
он — программист, а я — тополог, но
общая мехматская культура важнее!),
и симбиоз у нас пошел удачно.
Брудно почти не бывал на семинарских
занятиях в нашем 9 «г» (его сын
учился в параллельном классе), и
этот класс был фактически «на
откупе» у нас с Толей Кобринским,
тоже лихим мехматянином, учеником
Е Б. Дынкика, сыном известного
специалиста по роботам А. Е. Кобрин-
ского. И уж мы не подкачали! Оба
полукласса занимались порознь
(классных комнат хватало), раз в неделю,
два часа (еще два часа — лекция
Брудно). Мнение о том, что из
высшей математики физматшкольнику
нужнее всего, у Брудно было
примерно такое же, как у
Константинова, так что тут проблем не было: мы
учили ребят анализу через задачи.
Кто это — мы? Не мог же я
один просвещать в режиме
Сократа двадцать физмат-
школьников, или ФМШат, как
еще говорили, не имея ни опыта в
ведении школьного урока с выстановкой
оценок, ни отработанного списка
задач (он родился в процессе нашей
работы, но рождение и шлифовка его
заняли годы!). Один не смог бы, а
втроем мы смогли. Дело в том, что
студентам и аспирантам мехмата (как
и всем прочим) нужна была
«общественная работа» неглупого
содержания, чтобы комсомольская
организация не навешивала им совсем уж
неприятных нагрузок. Преподавание
в ФМШ было весьма
респектабельным занятием, и это создавало
стимул, наполнявший вторую школу
незаурядными преподавательскими
кадрами. Не все они имели сильно
развитую преподавательскую жилку,
но все они очень любили
математику, то есть любили сами решать в
ней красивые задачи и заражать этой
любовью других. Оттого эти
неопытные педагоги куда как успешно
справлялись со своей работой, и даже
первый блин не вышел комом.
Стоит учесть, что разница в
возрасте между преподавателями и
учениками составляла всего пять —
десять лет, и мы были для ребят в
сущности старшими братьями с
похожим кругом интересов. Это
обстоятельство успешно восполняло
недостаток у нас педагогических
навыков. Важно и то, что интересы в
математике у нас, преподавателей,
были весьма разнообразные,
например тополог, алгебраист и
функционалист, и каждый окрашивал
излагаемый материал в свои цвета. Ведь
школьники в тринадцать —
пятнадцать лет уже четко проявляют
сформировавшиеся пристрастия к
наглядной геометрии либо к алгебре и
теории чисел, либо к логике, и
желательно каждому иметь учителя с
такими же вкусами. Этот идеал,
конечно, недостижим, но если в классе
несколько преподавателей с
разными интересами и стилями, то
школьнику легче выбрать себе лидера по
нраву. Фактически наши
восемнадцать ребят очень скоро разделились
на малые группы вокруг трех
руководителей, и опека стала
персональной; впрочем, каждый из нас знал
всех учеников полукласса по их
способностям, и если один был болен,
его паству успешно опекал другой.
Это все — о волках, а что же
овцы? Я согласен с тезисом, что
основной вопрос педагогики — «кого
учить, а кого так пустить?» Далее по
важности следует «кому учить?» и
лишь после этого — «чему и как
учить?» Этот последний вопрос
успешно решается сам, если удачно
решены первые два вопроса.
Окончание в следующем номере
115

САМОУЧИТЕЛЬ
Владимир Строилов
Сверим наши заблуждения
Заметки астролога
Трудно отрицать, что в
беспокойные времена шарлатанам от
астрологии раздолье. Так же, впрочем, как и
ларлатанам от политики. Так же,
как и шарлатанам от экономики.
Тем не менее экономику как
таковую ругать по этому поводу мало
кому приходит в голову. Даже
политику ругают не всегда. Политикам,
правда, достается. Ну, тем поделом.
А вот за астрологию хочется
заступиться.
Обиднее всего, что астрологию
частенько ругают умные люди. Целая
вереница замечательных публикаций
в «Науке и жизни», «Природе»,
«Кванте», казалось бы, не оставляет от нее
камня на камне. С этими
публикациями просто невозможно не
согласиться, если считать критику
направленной не против самой
астрологии, а против ажиотажного и
поверхностного интереса к ней.
Против такой критики возражать,
разумеется, нет смысла.
Что же касается критики самой
астрологии, то ведь она чаще всего
сводится к такому нехитрому тезису:
«Я этим языком не владею,
следовательно, это ерунда!» Более прямые и,
казалось бы, более доказательные
нападки связаны с неспособностью
астрологии предсказать то или иное
событие. На мой взгляд, сама
претензия на подобное предсказание
свидетельствовала бы скорее всего о
недостаточной квалификации
предсказателя как астролога. Что вы
скажете о философе, предсказывающем
землетрясение, или о физике,
предсказывающем экономический
кризис?
Критиковать тут стоит, пожалуй,
только обращающихся к астрологам
за предсказаниями, будь то
предсказания государственных переворотов,
Когда Владимир СТРОИЛОВ, учитель
физики и математики, давний автор
журнала, завел разговор о
публикации, связанной с астрологией, мы
думали, что он шутит. Но
познакомившись с рукописью, отнеслись к ней
всерьез. Чего и вам желаем.
116

Каких только художественных
интерпретаций знаков Зодиака не увидели мы в
последнее время/
117

подорожания бензина или личного
счастья. Шарлатаны с готовыми
ответами на все их вопросы найдутся,
будьте уверены. Нужно будет, так и
астрологами не постесняются
назваться, и десяток терминов позаковы-
ристее ввернуть.
А сама астрология — вещь
прекрасная. Это удивительно точный и
удивительно емкий язык для
описания удивительно сложной и
удивительно тонкой сущности —
человеческой души, ее эволюции, ее
особенностей, ее состоянии...
Поразительно, что такой язык существует.
Поразительно, что такой язык
сохранился, несмотря на ограниченность
круга носителей. Поразительно,
наконец, что каждому из основных
символов этого языка соответствует
зримое небесное тело. Наверное, прав
был Кант, сопоставлявший «звездное
небо над нами и нравственный закон
внутри нас».
ПОПРОБУЮ представить
астрологию так, как сам ее понимаю. Но
прежде мне хотелось бы вспомнить
один эпизод из собственной жизни.
Лет двадцать назад я впервые
построил себе стеллажи для книг. Не
имея опыта и фактически из ничего.
Удалось с толком разместить книги,
да еще и красиво.
Многим друзьям и знакомым
стеллажи понравились. Причем
простота, даже примитивность
конструкции и отсутствие отделки никого не
смущали. В этом видели своего рода
прелесть и просили меня построить
«точно такие же» стеллажи.
Построил. Много. До сих пор горжусь.
Как ни странно, несколько лет
спустя, когда я впервые серьезно
столкнулся с астрологией,
описанная ситуация повторилась почти в
точности. Та же потребность
упорядочить и систематизировать
накопленное. На сей раз не книги, а
разрозненную мозаику философских,
психологических, религиозных
представлений. Та же случайность и
фрагментарность исходной
астрологической информации, играющей в
данном случае двоякую роль; и
материала, и инструмента. И, наконец, то
же отсутствие опыта.
Похожим получился и результат.
Те же груды отходов. Та же простота
конструкции. Та же
вспомогательная, упорядочивающая роль
построенного астрологического каркаса. И,
наконец, то же удивление —
сработанное тобою для себя еще кого-то
интересует, кому-то нужно, имеет
самостоятельную ценность.
ВОТ РЯД особенностей
получившейся конструкции.
Первая. Астрология, какой я
собираюсь ее представить, ни в коей мере
не противоречит ни христианскому,
ни иудейскому, ни мусульманскому
вероучениям. Она как раз помогает
увидеть связь между Землей и
Небом. Между священными текстами и
повседневной жизнью. Между
миром горним и миром дольним.
Позволяет критически отнестись ко
многим бездуховным теориям от «все
предопределено» до «все дозволено»*
Словом, как и в любой другой
области, в астрологии «малое знание
уводит от Бога; большое знание
приводит к Богу».
Вторая. Астрология — одна из
древнейших ветвей культуры. С одной
стороны, эта древность внушает
уважение и доверие, с другой —
накладывает определенную
ответственность. Следует отличать элементы,
присущие самой астрологии,
основные понятия, без которых
астрология немыслима, от позднейших
наслоений, от понятий, без которых
можно обойтись, от всякой чепухи,
сформулированной на
астрологическом языке. Везде, где возможно, я
буду стараться придерживаться
именно классической системы понятий,
отметая порой соблазнительные, но
сомнительные нововведения.
Третья. Астрология — вещь
полезная, но не следует ждать от нее
прямой сиюминутной выгоды вроде
ответов на вопросы типа
«Подходящий ли сегодня день для подписания
договора?» или «Стоит ли сегодня
ждать неприятностей от
голубоглазой блондинки?» Астрология — это
система понятий, которая помогает
что-то понять» в чем-то разобраться,
взглянуть на ту или иную ситуацию с
подходящей точки зрения. Помогает
избежать раздражения, страха.
Помогает увидеть красоту. Помогает
прощать. Астрология — это язык,
при помощи которого можно
обмениваться информацией, можно
формулировать вопросы, можно давать
ответы, можно, наконец, читать
подсказки, написанные не где-нибудь, а
;
118

прямо на небесах. Но любую
подсказку не так-то просто
использовать, если не понял, в чем
заключается вопрос.
ЧТОБЫ избежать путаницы в
терминах, выделим несколько понятий,
различность которых нам все время
придется иметь в виду.
Астрономия — звездные
вычисления, небесные вычисления. Умение
указать, в какой точке неба
находилось или будет находиться то или
иное светило в любой момент
времени. Астрономия — наука
техническая. Ей в наших рассуждениях будет
отведена второстепенная,
подчиненная роль.
Астрогнозия — прогнозирование
при помощи звезд. Предсказание
событий, процессов, состояний. Это
задача практическая. Важно
понимать, какие вопросы поддаются
прогнозированию в большей, какие в
меньшей степени. Под
прогнозированием понимают, как правило,
прогнозирование событий, хотя
интересуют нас, скорее, состояния,
возможно, этими событиями
обусловленные. На мой взгляд, интереснее
пытаться предсказывать именно
состояния, отодвигая связанные с ними
события на второй план.
Оказывается, такой прогноз можно выполнить
гораздо точнее. Часто приходится
говорить: «...не знаю, вследствие
каких событий, но в такой-то период
вы будете испытывать прилив
жизненных сил и душевный подъем...».
Попытки же определить, какие
именно события повлияют на состояние
души, несут в себе гораздо большую
неопределенность. Замечу еще, что
прогноз состояний гораздо более
индивидуален, чем прогноз событий.
Астрогностика — познание при
помощи звезд. Познание человека,
составление психологического
портрета. Астрогностика лежит уже в
области гуманитарных знаний. Она
сродни психологии, но более
индивидуальна. Ведь за всю историю не
было моментов с одинаковым
расположением светил. Значит, не
существует и двух одинаковых гороскопов.
Что же касается людей, родившихся
одновременно, то мы ведь пытаемся,
как правило, сравнить события их
жизни и, как правило, находим мало
общего; если же сравнивать не
события, а состояния этих людей в
определенные периоды, общего будет
гораздо больше.
И, наконец, астрология — наука о
звездах, слово о звездах, логика звезд,
логика небес. Система понятий и их
взаимосвязей, представленная на
небесах планетами и созвездиями, а в
дгуше каждого из нас —
способностями и вкусами, мыслями и эмоциями,
стремлениями и верованиями. Здесь
мы находимся на границе
гуманитарной и мистической сфер.
Астрология — это своеобразный язык,
приспособленный для описания
человеческой души, ее особенностей,
состояний и происходящих с ней
процессов. Бессмысленно
спрашивать: «Верите ли вы в астрологию?»,
скорее, можно говорить: «Владеете
ли вы астрологическим языком?»
Или: «Относитесь ли вы к
астрологическому языку с уважением?» Увы,
мы редко относимся с уважением к
незнакомому языку.
АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ язык
хорошо структурирован. Он использует
сравнительно небольшой набор
основных символов, но развитая
система связей между этими символами
отличается четкостью, ясностью,
простотой, цельностью и гармонией.
Каждый символ очень емок.
Выразить стоящую за ним сущность на
общедоступном языке — проблема.
Неизбежны и недомолвки, и
неточности, и превратные толкования, и
разночтения, да и просто ошибки. В
нескольких следующих за этой
публикациях я попытаюсь на обычном
языке (более или менее русском)
лишь намекнуть, обозначить
сущность, стоящую за каждым из
основных символов астрологического
языка, чтобы они по крайней мере не
путались друг с другом. Затем
расскажу о наиболее важных, на мой
взгляд, взаимосвязях между ними.
Достраивать же, шлифовать образы,
стоящие за этими символами,
каждому придется в соответствии со
своим внутренним языком, своим
собственным опытом, своей системой
ценностей. Ведь лучшим астрологом
для каждого человека — по моему
глубокому убеждению — является он
сам.
119

письмо
Дачная педагогика
Сын приблизительно с шестилетнего
возраста начал меня спрашивать: «А
что ты на работе делаешь?»
Я объяснял, что делаем мы разные
приборы по заказам морских
организаций.
— Нет, а ты именно, сам ты, что
делаешь?
Ну, говорю, составляю технические
задания на эти приборы» договоры
пишу, согласовываю, подписываю,
объясняю... Пришлось поведать ему,
что люди разные бывают, умные и не
очень, и не всегда грамотные. И у
меня ошибки бывают, и мне тоже
приходится их исправлять. На работу
его водил, показывал, как все это
выглядит. Но ведь весь творческий
процесс не покажешь, и как объяснить
смысл работы ребенку — непонятно.
Из современных профессий, пожалуй,
программист с домашним
компьютером в лучшем положении, все можно
сразу и рассказать, и показать, и дать
попрактиковаться. А как сына
инженерному делу учить? На школу надежда
слабая, там знания дают как бы к
реальному делу и не привязанные...
Решил я летом с сыном и дочерью
заняться, не донимать их
школьными задачками, а учить на живых
задачах — инженерных. Но не будешь с
детьми подводную лодку или батискаф
проектировать, тем более никогда их
до «металла» не доведешь. Да и
времени нет, как моя теща говорит, «в
игрушки играть». А тут конкретное
дело — туалет новый надо строить.
Простой способ, проверенный, это
когда я строю, а дети у меня на
подхвате. Считается, что они при этом
плотницкое дело осваивают. Но тут я
домашним объяснил, что если они из
детей хотят плотников делать, то надо
Сеньку-плотника пригласить. А я буду
детей инженерному делу учить. На
конкретном примере.
Начали мы с технических требований
к объекту» их нам «заказчики»
продиктовали. Потом составили
техническое задание, где изложили назначение,
условия эксплуатации, основные
параметры, применяемые материалы.
После того как чертеж общего вида
сделали, предложил я детям
разделиться: они макет делают, а я за сам
объект принимаюсь. Еле сына убедил, что
макет — это не баловство, а
необходимый этап для проверки
конструкторских решений. Ведь если бы я знал,
как его строить, то никакого макета
не нужно. А у меня каждый вопрос
вырастает в проблему, надо, например,
представить, как оптимально каркас
связать, чтобы лотом наружная
обшивка на него плотно без щелей легла.
У плотника с этим проблем нет, но я-
то — не плотник. Меня учили
самолеты, а не туалеты строить, а там
технологические приемы совсем другие,
да и думают над ними технологи —
разделение труда. А здесь весь процесс
надо самому продумать и в материале
осуществить.
Дети к макету сначала
легкомысленно отнеслись, думали, что это что-то
вроде домика из кубиков. Оказалось,
что здесь надо все время думать и
самим решать: из чего, как, чем делать.
Самая ремесленная работа, когда ее
делаешь впервые, превращается в
творческую. Это специалисту думать
не надо, у него на каждый случаи уже
готовые методы и приемы в голове, а
если каждую мелочь заново
придумывать — получается тяжелая работа.
Конечно, с рациональной точки зрения
это — не метод, но для обучения,
скорее даже для развития мозгов, очень
подходит.
Дети мои довольно скоро утомились
самостоятельно плотницкие задачки
решать. Они предпочитали посильно
мне помогать на основном объекте,
там думать меньше приходилось. В
конце концов туалет был завершен
раньше макета. Однако я сумел им
показать, от каких ошибок и лишней
работы они бы меня избавили, если
бы завершили макет вовремя.
Лето кончается. На будущий сезон
мы наметили строительство душа и
бани — как программу максимум. Но
на этот раз вся подготовительная
работа, в том числе и макетирование,
должна быть проведена загодя, зимой
в Москве. Пока мои «инженеры»
полны энтузиазма, посмотрим, каким
будет результат.
Владимир ГУСЕВ
120

D E
BEGHINSELEN
DER WEEGHCONST
BESCHREVEN DVER
SIMON STEVIN
van Brugghe.
Tot Leyden,
Indc Druckeryc van Chriftoffcl Plantijn,
By Fran<^oys van Raphelinghcn.
Clo. 1э. LXXXVI.
ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
Голландский инженер Симон Стевин (1548—1620) вывел закон
равновесия сил, удерживающих грузы на гранях призмы. О своем открытии Стевин
поведал миру в книге, изданной в 1586 году в Лейдене. Девиз на фронтисписе
этой книги над призмой гласит: «Чудо, которое не чудо».
Юлий ДАНИЛОВ
l
121

ВРЕМЯ И МЫ
Ревекка Фрумкина
Внутри истории
Памяти М. Фейнберг
Время, несущееся вскачь
Недавно я навестила мою добрую знакомую. За десять лет, что мы не
виделись, хозяйка дома, родившаяся в середине двадцатых, конечно, не
помолодела. В остальном же она мало изменилась: так же неутомима и
проницательна в оценках, так же хлебосольна и нежна к друзьям, тот же
любимый пирог с курагой. Отдохнув душой, я не удержалась от вопроса:
«Скажите, М. И., вот вы живете здесь же, работаете так же, что в вашей
жизни изменилось?» И получила ответ: «Как что? Все изменилось.
Решительно все».
Странным образом я почему-то надеялась на другой ответ. В
дальнейшей беседе обнаружилось, что из всех сложностей сегодняшней жизни более
всего удручает нас обеих ощущение полной и всепроникающей нестабиль*
ности. И квартира та же, и жизненный уклад (как будто) тот же, но это не
дает чувства душевной устойчивости. Выходят новые статьи и книги — а
ощущение зыбкости всего не оставляет...
А ведь обе мы прошли через столько потрясений, характерных для
наших «сопластников»,— война, репрессии, цензура. Все это, наконец,
позади. Откуда же ощущение неутихающей тревоги?
Нестабильность — одна из главных составляющих психологии в эпохи
перемен, когда время движется вскачь. Особенности таких процессов и их
влияние на ментальность и поведение людей изучаются социологией и
исторической психологией. Но каждый из нас находится внутри истории и
переживает ее «роковые минуты» в одиночестве, замкнутый в свою
оболочку.
Вот и я пытаюсь осмыслить свои отношения с историческим временем
здесь и сейчас. Я думаю, что это — единственный шанс избежать
разрушительного воздействия «ускоренного времени».
В самом деле. Менее чем за семь лет в стране (а не только в трех-
четырех крупных городах) рухнули чуть ли не все мыслимые нормативы. Не
только социальные, но и психологические.
Смотрите: только недавно действительно свободный выбор страны
п проживания стал, наконец, реальностью. И уже молодые люди двадцати —
| тридцати лет уезжают, бестрепетно и навсегда покидая не только отчий дом,
i но и сравнительно молодых, но уже неконкурентоспособных (по западным
%% меркам) родителей. У учительницы из Уфы внуки рождаются в шведском
11 городе Лунде. Лунд, конечно, ближе, чем какой-нибудь Мельбурн, но
«I учительские гроши не сулят в обозримом будущем желанной встречи ни с
122

детьми, ни с внуками. Выходит, каких-то семи лет хватило, чтобы изменить
такую устойчивую ценностную структуру, как семья.
Сверхвысокая концентрация во времени разнонаправленных изменений
меняет и само отношение к времени. А ведь отношение ко времени тоже
исключительно устойчивый культурный стереотип. Об этом аспекте
переживаемого нами уникального опыта и пойдет дальше речь.
«Когда Бог создавал время, он сотворил его достаточно»
Так, по словам Генриха Белля, говорят ирландцы.
Человеческое время — это совсем не время астрономическое. В любой
культуре, даже в самой традиционной, время едва ли переживается
отдельным человеком как непосредственная сугубо природная данность.
Протекание времени оформлено культурой, обработано традицией и закреплено
календарем. В этом смысле можно сказать, что время культурно
опосредовано и социально структурировано.
Конечно, время имеет совершенно разный характер в традиционном
обществе и в обществе более динамичном. К тому же, в одном социуме
одновременно реализуются разные временные ритмы. Будучи горожанкой и,
более того, москвичкой, я не берусь судить о том, в каких ритмах живут мои
сограждане вообще в России. Несомненно, однако, что не только
российские горожане (то есть более 70 процентов населения), но и жители се.ла
давно уже не живут в обществе традиционном, где все заранее определено
и человек практически лишен выбора социальной и личной перспективы.
Если родился землепашцем, то и умрешь им. В пределах каждой страны
наперед известны социальные роли мужчин, женщин и детей. Более того,
заранее расписано, что кому положено делать не только в соответствии с
временем года, но и со временем дня. В таком обществе человек
рассматривает свое будущее как воспроизведение прошлого своих предков. Чаемая,
гармоничная судьба — прожить весь свой век на берегу той же реки, где
родился.
Романтично, не правда ли? Столь же романтично, сколь и
неестественно в наши дни. Однако ситуация, полностью противоположная описанной,
оказывается источником огромного дискомфорта и ощущается как плохо
переносимый хаос, как давление невидимого жернова, перемалывающего
нашу жизнь.
У каждого человека существуют свои, глубоко личные отношения со
временем. Мудро сказал Тургенев: «Время, дело известное, летит иногда
птицей, иногда ползет червяком; но человеку бывает особенно хорошо
тогда, когда он даже не замечает — скоро ли, тихо ли оно проходит».
Личные отношения со временем имеют разные аспекты. Я остановлюсь
на трех.
Во-первых, это «общее» время, соотносимое с такими важнейшими
отрезками, как сутки, месяц, год. И если начать с суток, то лучше всего
«общее» время в нашем социуме маркирует — по крайней мере, для
горожан — некогда одноименная вечерняя телевизионная программа новостей.
Совершенно не случайно многие мои сограждане продолжают называть
«Временем» любые доступные им вечерние ТВ-новости, а не только новости
первого канала. И нет ничего странного в том, что в 19, 20 или в 21 час все
мы оказываемся у телевизоров.
Повинуясь тому же общему времени, но уже в пределах годичного
цикла, мы продолжаем мыть окна «перед майскими» и прибираться «перед
ноябрьскими». А что здесь удивительного? Ритуал уборки перед «красными
днями календаря» имеет не большее отношение к идеологии, чем
непременное печение куличей на Пасху в тридцатые годы в нашей московской
коммуналке — к религии. (Ни одна из русских семей, там живших, не была
религиозной, а образцовыми признавались куличи, испеченные моей
еврейской мамой.) «
Календарные праздники, не связанные с конфессией, структурируют 5
годичный цикл. Поэтому государственные праздники везде, а не только у i
нас, имеют тенденцию к деидеологизации. Один молодой американец, S
человек космополитического склада, будучи в Москве, очень жалел, что |
День Благодарения он не сможет провести с родителями. «Я все думаю,— Ч?
123

Р. Фрумкина
Внутри истории
сказал он мне,— как все американцы в этот день собираются за семейным
обедом и едят индейку».
Я до сих пор не могу смириться с тем, что у меня как бы украли все
праздники, кроме Нового года.
Наравне с ритмами «общего» времени у человека любой культуры
существует и «индивидуальное» время. В этой второй своей ипостаси время
прихотливо и течение его переменчиво в зависимости от того, насыщена ли
жизнь событиями, ставит ли человек перед собой какие-либо дальние цели,
осознает ли лично себя как звено в некоторой цепи поколений.
«Индивидуальное» время, конечно, соотносится с хронологическим
возрастом, но далеко не напрямик. Л. Я. Гинзбург, достигнув тридцатилетия,
записала, что осознала себя взрослой недавно, когда поняла, что «нечто уже
поздно и, главное, что ничто уже не рано».
В переживании времени немалую роль играют и особенности
темперамента. Как известно, есть люди быстрые и медленные, живущие на бегу и
плетущиеся шагом, похожие на отлаженные часы и периодически
замирающие, подобно мелодии в старой музыкальной шкатулке. Этот
«внутренний» аспект времени, впрочем, тоже не свободен от внешних по отношению
к отдельному индивиду факторов.
В частности, содержание понятий «жить на бегу» или «уделить немного
времени» оказывается разным на Севере и Юге, на Западе и Востоке. Это
известное обстоятельство впечатляет, если сам ты привык думать, что
живешь на Западе, а оказывается — отнюдь нет.
Однажды в Сиднейском университете я обратилась с просьбой о
консультации к коллеге по кафедре. Наши кабинеты располагались через
стенку, что не помешало ему назначить мне встречу только спустя неделю.
А затем, ровно через 40 минут разговора, мой собеседник дал мне понять,
что у него есть и другие дела. Я почувствовала себя весьма задетой, тем
более что он прервался чуть ли не на полуслове, и я мало что узнала.
Я тоже ценю свое время. Но, разумеется, друзья, их дети, друзья детей
и родители учеников не в счет: мы живем по московскому времени...
Уместно выделить еще и переживание времени, которое зависит от
конкретных ситуаций — точнее, от нашего личного восприятия таких
ситуаций. Конечно, человек, живущий «вскачь», в среднем менее терпелив,
но это не значит, что человек, «плетущийся шагом», менее тревожен. В
одной и той же ситуации — например, в ожидании взлета самолета,
«быстрый» человек может равнодушно ждать, а «медленный» — беспричинно
нервничать.
Тревожность — это проекция будущего в настоящее, в результате чего
настоящее переживается как цепь неожиданных и нежеланных сюрпризов.
Уверенный в себе сангвиник, напротив, проецирует настоящее в будущее и
как бы не берет в расчет превратности судьбы.
В целом же в той мере, в которой ритмы личного времени и времени
общего хотя бы приблизительно совпадают, течение времени не слишком
замечается. Время идет как бы нормально, «правильно». Иногда даже
приятно выйти из привычного ритма и пожить в ином. В поисках тишины
в душе житель большого города идет в байдарочный поход или едет в
заброшенную северную деревню. Стремление ускорить время часто
проявляется в непоседливости и в страсти к авантюрам. В мирное время мальчики
убегали из дома навстречу вымышленным опасностям, в военное --
навстречу подлинным.
(Иногда для смены ритма вовсе не обязательно передвигаться в реаль-
ном пространстве: можно, например, не выходя из дома, погрузиться в
«утраченное время» Пруста или же в «быстрое» время боевиков и детектив-
ных историй.)
В среднем же — большей частью неосознанно — каждый из нас
стремится так урегулировать свои отношения с временем, чтобы не ощущать
душевного дискомфорта. Приехавшая на год в Москву художница из
.
124

Флоренции сказала мне недавно: «Тяжело здесь: ведь я из тихого маленького
города». Разумеется, я знала, что Флоренция — не мегаполис, но никогда
не думала о ней как о тихом маленьком городе! Но и прожив всю жизнь в
центре Москвы, я не ожидала, что в мирное время буду чувствовать себя
точно внутри центрифуги — нарушился баланс между естественным для
меня ритмом и «ускоренным временем», куда я вынужденно погружена как
член социума.
Отцы и дети
Разные аспекты переживания времени, о которых было сказано выше,
совмещаясь, регулируют и формируют явные и неявные установления
повседневного человеческого взаимодействия, иными словами — все то, что
описывается словами «это принято» или «так не полагается». Все эти
«принято» и «не полагается» создают культурные стереотипы, повседневную
традицию. Культурные стереотипы обладают огромным запасом инерции: во
многом благодаря им социум сохраняет свою структурную стабильность.
По-видимому, одно поколение может пусть болезненно, но
продуктивно воспринять и обжить только одну смену фундаментальных культурных
стереотипов и правил. (В русской традиции со времен Тургенева
объективация переживания слома стала называться проблемой отцов и детей).
Травма, обусловленная таким сломом, проявляется, в частности, в
характерных для любой эпохи жалобах на то, что в «наше» время все было
не просто иначе, но — лучше. Замечательно это выражено в строфе из
«Жития Алексея, человека Божьего» в редакции XI (!) века:
Памятна слава исчезнувших лет:
В них справедливость, любовь и совет,
Вера была. Ничего больше нет,
Все онемело, утратило цвет.
Прежним не станет уже белый свет!
Похоже, что даже в наиболее динамичные времена фундаментальные
культурные стереотипы остаются в силе по крайней мере цдя двух
поколений. Аркадий Кирсанов из тургеневского романа забыл уроки Базарова и
стал примерным семьянином. Хиппи, пережившие в свои восемнадцать —
двадцать Вудсток, остриглись и оделись в респектабельные костюмы от
«Брукс Бразерс».
И, видимо, нет такой культуры, такого социума, где бы глубинные
стереотипы неоднократно менялись в пределах жизни одного поколения, а
общество при этом не переживало бы глубочайшего надлома. Надлом
проявляется в том, что отставание от времени переживается не только
«отцами», но и «детьми».
Обвальное изменение социальных нормативов неизбежно приводит к
переживанию «ускоренного времени» и, как следствие,— к ощущению
катастрофичности жизни. Чувство это может быть источником вдохновения
для отдельных людей и даже групп — это замечательно описал В. Ходасевич
в «Некрополе», в очерке «Конец Ренаты», где он рассказывает о
принципиальной катастрофичности, внутри которой «положено» было существовать в
кругу символистов.
Но социум в целом никогда не воспринимает запредельную скорость
перемен как благотворную.
Подчеркнем, что ощущение катастрофичности не обязательно зависит
от сущностного характера изменений (мы, конечно, не говорим о
катаклизмах — войнах, землетрясениях, авариях). Важно именно то, что в случае
всеохватных и очень быстрых изменений дискомфорт так или иначе
ощущают все — стар и млад, удачники и маргиналы. Мы просто не успеваем
уследить за переменами и усвоить новые правила игры. а
Q
_ О
Вчера, сегодня, завтра i
1%
В человеческой жизни прошлое, настоящее и будущее существуют не | -
поврозь, а в обязательной увязке. Настоящее — всегда наследие, говорил «|
125

Р. Фрумкина
Внутри истории
замечательный историк Жак Ле Гофф. Расхожая фраза «Нельзя лишать
людей их прошлого» проникновенно и демагогически адресуется почему-то
преимущественно нашим пенсионерам. На деле она не только глупа, но и
унизительна.
Прошлое — и весьма богатое — есть даже у ребенка. Каждый психиатр
знает, что фраза «Я ощущаю свою прошлую жизнь как набор рассыпанных
и случайных кадров», которую нередко приходится слышать от пациентов,—
это свидетельство глубокого душевного нездоровья.
А ведь любые масштабные социальные перемены влекут за собой новую
интерпретацию прошлого, настоящего и будущего.
Покойный Алесь Адамович после Чернобыля сказал: «Не может
нормально жить человек, сознающий, что его прошлое ужасно, настоящее
невыносимо, а будущее непредсказуемо». С тех пор прошлое открывало все
больше ужасов, а настоящее становилось все менее выносимым. Что
касается будущего, то вместо несколько абстрактной его непредсказуемости
появилась конкретная — следствие инфляции и нарастающего общего хаоса.
Хотим мы того или нет, наше прошлое во многом определяет наше
настоящее, притом это влияние может с годами как усиливаться, так и
ослабевать. В школе, где я училась в середине сороковых годов, за
соседними партами сидели две девочки, судьбы которых так или иначе
оказались трагическими. У одной из них отца забрали в 1937 как деятеля
Коминтерна. От чужих это как-то удалось скрыть, поэтому чуть ли не до
конца шестидесятых считалось, что он пропал без вести в начале войны. По
существу все настоящее — детство, юность и даже зрелость моей подруги —
были накрыты ужасом длящегося прошлого. Мои школьные годы тоже не
были безоблачными, но школу нашу я вспоминаю с благодарностью, а
подруга моя — с содроганием.
Другая моя соученица не очень представляла себе, где именно и кем
работал ее отец: что-то там секретное. Ничего особенного, полгорода —
тогда мы не знали, что полстраны,— работало в разных «секретных» местах.
В 1956 году профессия его станет известна, а имя сделается нарицательным:
он был следователь-изверг. В самый раз сейчас его дочери рассказывать о
своей юности внукам. И что она им расскажет?
Наше личное прошлое в большой мере состоит из переосмысленного
нами прошлого наших родителей. А наше общее прошлое — это память
культуры. Еще недавно мы любили песню Окуджавы «И комиссары в
пыльных шлемах...» Разлюбили. Тем самым у огромного числа россиян, быть
может, за вычетом тех, кто сейчас выходит из подросткового возраста,
внезапно не стало ни определенного общего прошлого, ни прошлого
личного. А поскольку прошлое человеку необходимо, оно сочиняется.
И вот немолодая уже женщина с совершенно советской психологией,
выросшая без отца (погиб на войне до ее рождения) и служившая всю жизнь
библиотекарем в каком-то НИИ, ходит по архивам и библиотекам в поисках
своей не то дворянской, не то купеческой родословной. Бабушка,
оказывается, была дворянкой из Елецкого уезда, то есть из бунинских мест. Так
достигается чувство обретения разом и личного прошлого, и прошлого
культурного.
Иначе и быть не может; личность — это вместилище культуры.
Отдельный человек, пусть даже сверходаренный, не может самолично
творить свое мироустройство, свой собственный космос. Человек
интерпретирует свой жизненный опыт в понятиях, которые не смог бы
сформулировать, живи он в полной изоляции.
| Что касается настоящего, то в нашем обществе настоящее время как
S таковое ценилось очень низко. Собственно, его как бы и не было — мы
i стремились перескочить из прошлого (великого прошлого великой державы)
х| в будущее (светлое). И не торопитесь ухмыляться: в его предощущении
11 написал Шостакович музыку к песне «Не спи, вставай, кудрявая!» А
^1 гениальное искусство не лжет. Не может.
126

И вдруг социальное время изменилось так, что прошлое оказалось
заполнено плохо увязанными мифами, будущее размылось до полной
неопределенности. Ну а что произошло с настоящим? Вот здесь можно
увидеть парадокс. С одной стороны, настоящее съежилось до очень
коротких интервалов. То обстоятельство, что даже на газеты можно подписаться
только на полгода,— одна из значимых характеристик этого ускользающего
настоящего. С другой стороны, нас стали призывать из этих неосязаемых
интервалов «урвать момент», дабы обогатиться.
Но такое отношение к моменту никак не вписывается в российский
культурный стереотип переживания времени. Мудрец и ученый Любищев,
который так ценил время, что оставил нам свидетельство чуть ли не каждой
прожитой им минуты, стремился наполнить каждый момент смыслом.
Иными словами, не время — деньги, а наоборот, истинная ценность — это
наше с вами время.
(Занятно, кстати, что такая трактовка времени соответствует
раннехристианскому пониманию его ценности. Время считалось одним из пяти
«талантов», заповеданных людям Богом. Правильно распорядиться этим
талантом — значило не проводить время в праздности. Дурно и даже
преступно распоряжались временем ростовщики: они посягали на Божье
время, заставляя его работать на себя, в результате чего денно и нощно
приумножались лежавшие в их сундуках деньги.)
Но если истинная ценность — это время, наполненное смыслом, то
настоящее нуждается в будущем как своем продолжении. Итак, наше завтра.
Что с нами будет?
Взгляните на себя в зеркало, читатель. С вами будет то же, что и со
всеми. Как и все на этой земле, мы будем назначать свидания, растить детей,
ругать начальство, жаловаться на дороговизну и дожди, пересказывать
Жванецкого, поносить МММ, «сладкую парочку», правительство и
депутатов, одалживать у соседей луковицу, мучаться от бессонницы, возмущаться
соломинкой в чужом глазу и копить на мебель «как у людей».
А вот чего с нами не будет: мы не будем ждать ночных звонков в дверь,
не будем1 «рычагами» в чужих руках, не будет анкет на 97 вопросов, слов
«талоны» и «с вещами», мы не будем писать чернилами номерок на ладони
в очереди за сахаром или водкой и не будем мы строить светлое будущее
вместо домов и дорог.
Недавно Аркадий Ваксберг, известный журналист и юрист, делился в
радиоинтервью своими планами на будущее. Ведущий не скрыл своего
удивления тем, что планы эти были весьма обширны дня человека
почтенного возраста. На что Ваксберг ответил: «Нельзя планировать смерть.
Планировать можно жизнь».
Взгляните на себя в зеркало, читатель.
Давайте планировать жизнь. •
Ревекка Марковна ФРУМКИНА — постоянный автор журнала, многолетний
друг редакции. Доктор наук, профессор и прочее. Женщина-ученый. А
значит — немного кентавр. Удовольствие от занятий науками — филологией, и
лингвистикой, психологией — она счастливо сочетает с удовольствием жить и i т
понимать жизнь. I 8
«Другая жизнь» {№ 2, 1004), «Лингвистика как ремесло и профессия» (№ 5, 11
1004), «Пространство поступка» (№ 5, 1003) и многие, многие другие. п|
127

ПЛАНЕТА У НАС ОДНА
Да, все мы живем на одной планете.
И оказывается, она не так велика, как нам
казалось раньше, И если где-то осушаются
болота или горят леса, исчезают редкие
птицы или увеличивается содержание
вредных примесей в воде — это касается
всех нас, жителей планеты Земля.
Половина болот
уже потеряна
Начиная с 1760-х годов в
сорока восьми штатах США
процесс уничтожения болот идет
со скоростью 24 гектара в час,
то есть всего за прошедший
период потеряно около 46
миллионов 800 тысяч гектаров
болот, об этом сообщено в новом
отчете Службы рыбных
ресурсов и живой природы США В
нем впервые приводятся
хроникальные данные о потерях
болот в отдельных штатах и
указывается, что в двадцати
двух из пятидесяти штатов
страны уже исчезла по
крайней мере половина всех болот
в основном за счет
превращения их в сельскохозяйственные
угодья. Лщвр этого
процесса — штат Калифорния, где
уничтожено около 61 процента
существовавших ранее болот.
Национальная федерация по
охране живой природы
подчеркивает, что сохранение болот
обеспечивает среду обитания
для половины всех растений и
животных США, которые
находятся под угрозой
исчезновения.
У какало
есть шанс
От популяций огромного,
почти не способного летать и
ведущего ночной образ жизни
попугая какало, который
некогда густо населял Новую
Зеландию, осталось лишь сорок три
экземпляра. Из них
четырнадцать — самки, ни одна из
которых за последние девять лет
не снесла ни одного яйца.
Трагедия какало началась тогда,
когда первые переселенцы
привезли в Новую Зеландию
п
D
□
р.
D
р.
П
u
П
rj
□
П
□
□
□
□
□
□
крыс и кошек, для которых не
умеющие летать птицы
оказались очень легкой добычей.
Какало гнездятся прямо на
земле. Отцы не заботятся о
судьбе своего потомства, а
матери часто оставляют яйца и
вылупившееся птенцов без
надзора, несмотря на то, что несут
яйца лишь раз в четыре года. В
начале восьмидесятых годов
орнитологи создали для кака-
по резерват на одном из
северных островов Новой
Зеландии, куда'хищники еще не
добрались. Резерват регулярно
снабжался орехами, семенами
и фруктами, которые остров не
мог обеспечить. Наконец,
спустя почти десять лет ожидания,
одна самка снесла первое яйцо!
Руководитель программы
спасения какало Д. Мертон из
Управления охраны природы в
городе Вашингтоне надеется,
что в ближайшее время можно
ожидать и потомства.
Не только <
сэкономить энергию
Обычные компрессоры снаб-
жвны коленчатым валом,
который превращает вращательное
движение мотора в воэвратно-
поступательное движение
цилиндра.
Недавно в США
сконструирован компрессор
принципиально нового вида, в котором
мотор движет цилиндр
непосредственно, что заметно
повышает его коэффициент
полезного действия. Эффективность
его на девять — пятнадцать
процентов выше, чем у
современных компрессоров, в кото-
рых происходит перекачивание
газа-рефрижвранта.
П
D
D
□
□
□
□
D
а
D
D
D
□
D
D
D
□
а
□
а
□
□
а
□
D
□
а
□
□
а
□
□
а
□
□
□
а
□
а
□
□
□
□
а
Более того, как с
удовлетворением сообщает Управление
по охране природной среды
США, использование такого
механизма сократит выброс
углекислого газа в воздушное
пространство на то жв
количество, на какое оно
уменьшалось бы, если бы автомашин
на дорогах страны оказалось
на два миллиона меньше, чем
Если все холодильники США
будут оснащены подобным
устройством, в атмосферу
страны ежегодно будет поступать
углекислого газа на девять
миллионов тонн меньше. А в
случае, если еще и все
кондиционеры воздуха перевести на
новую систему, то можно
будет сэкономить количество
электроэнергии, эквивалентное
выработке восьми крупных
электростанций, использующих
ископаемое топливо.
1=1 Лучше никак
□ не чистить
Неожиданный вопрос встал
перед американскими
экологами. Анализ, проведенный
Национальным управлением по
исследованию океанов и
атмосферы, показал, что борьба с
нефтяными пятнами, которые
образуются после аварий
гигантских танкеров у берегов
Аляски, приносит больше
вреда природе, чем пользы.
Синтетические моющие средства,
горячая вода и другие
используемые при этом вещества
уничтожили скрестную флору
и фауну, и они все еще не
могут восстановиться. В то жв
время на тех местах, где по
той или другой причине не
велась борьба с разливом
нефти, экосистема практически
нормализовалась.
Дерево
питается ураном
Тропическое дерево может
впитывать ядерные отходы
и очищать промышленные
стоки. Семена стрихнос потато-
рум — дерева из рода
стрихнос — выуживают
радиоактивные изотопы, например,
уран, и такие ядовитые
металлы, как кадмий.
До сих пор эту особенность
дерева, растущего в Индии,
Шри-Ланке и Бирме,
используют лишь местные жители: с
128

О ляется с самым большим и
сильным австралийским полу-
его помощью они очищают
питьевую воду. Индийский био-
химик Дурга Прассад выяснил,
что на одну весовую единицу
семян приходится 20—25
единиц поглощенных ими
металлов. Причина заключена в
специальных белках, которые
содержатся в семенах.
Ученый надеется отыскать
генетический код этих белков
и начать их промышленное
использование.
И Арктику
загрязнили...
Оказывается, грязный
воздух из Северной Европы,
России и Северной Америки
собирается в Арктику и висит там
смогом не хуяе лондонского.
Дмсвральд Сгенхилл из
Израильского
сельскохозяйственного института проанализировал
данные двадцати двух
метеостанций в Арктике и пришел к
выводу, что за последние
сорок лет поток солнечного света
на арктические льды снизился
на пятнадцать процентов.
Сгенхилл считает, что именно этот
смог помогает Арктике
нагреваться меньше, чем Антаркти-
] де, в последние десятилетия.
Таким неожиданным образом
D
приостановлено глобальное по-
□ тепление в этом районе.
П
D
D
D
D
□
D
D
D
D
П
□
П
□
П
□
D
□
□
□
□
D
□
С
□
D
□
□
D
□
а
Местонахождение
сохраняется в тайне
Никто на видал его с 1010
года! Его, большого рымэго
ястреба, густо населявшего
некогда Западную Австралию.
Ему выделили место в Красной
книга как исчезнувшему или
находящемуся на грани
исчезновения виду...
Какова хе была радость
орнитологов (а разве и не
каждого из нас?!), когда недавно
появилось сообщение о том,
что в безлюдных горах
Кимберли, на северо-западе
Австралии, зоологи обнаружили
четыре обитаемых гнезда этой
птицы.
Большой рыхмй ястреб
питается средними и даив
большими птицами (разумеется,
согласно описаниям, сделанным
до 1910 года)- Срываясь с
места, он буквально мгновенно
ловит быстро летающего попугая
лори, находящегося в двухстах
метрах от него! Самка в
поисках пищи для птенцов справ-
какаду, весящим около кило-
Точное местонахождение
гнезда воскресшей птицы,
разумеется, сохраняется в
тайне. Бесспорно, большой ршмй
ястреб — хищник, но
человек — еще больший хищник.
Не пей воды,
□ Иванушка!
□
а
о
а
а
с
а
D
Правильнее было бы
оказать— Вильямушка, потому что
речь пойдет об английских
рачках и ручейках В Центральной
Англии по берегам реки Сейша
стали вдруг рождаться
странные помидоры: то маленькие»
то кривые, а то вдруг листья на
кусте окручиваются.
Тщательные исследования показали,
что это не болезнь, а просто-
напросто в воде, которую брв-
П
О
о
□
□
□
□
п
Q
□
□
D
ОС
с
Я
л
ли для полива из блихайшвй
речки, слишком много
пестицидов и гербицидов. Мало того,
что вода убивает растения, она
убивает и аквариумных
рыбок — теперь стало ясно, что
за странная эпидемия
погубила половину раду)№ых гуппи,
любимиц тамошних фермеров.
И это в Англии, где всегда тща-
тапыю берегут драгоценнее
влагу и умываются из раковины...
и
О-
129
"Чняиир. — пмпя No 7

о
S
и
о
р.
Анатолий Цирульников
Государь ты мой,
дитятко...
Треть наших государей, царей-батюшек, вовсе, оказывается, не
батюшки. Царствовали в весьма юном возрасте: Федору, Романову
третьему, было четырнадцать, Петру I — десять... Выходит,
русскую историю творили дети? Это, конечно, многое объясняет.
Как они управляли Россией? И кто управлял ими? Вопросы
праздные, из чистого любопытства, а все же... О недолгом
царствовании одного несовершеннолетнего императора сохранились
записки очевидца — некоего герцога Лирийского, пребывавшего при
российском дворе в качестве испанского посла. Было это в начале
восемнадцатого столетия.
«Все закричали **ура!м»
Скончалась императрица
Екатерина, супруга Петра I. Согласно
духовному завещанию, на престол вступил
внук — Петр П. Об этом объявил
светлейший князь Меншиков. «Все,
бывшие в собрании, тотчас
закричали «ура!». Тетка царя, герцогиня Гол-
штинская, первая пала к его ногам, а
за нею и все прочие и тут же
присягнули в верности».
По завещанию покойной, государь,
которому исполнилось одиннадцать,
не должен был править до
шестнадцатилетнего возраста. Назначался
опекунский совет. Но воля
императрицы осталась без исполнения. Царя
тут же объявили совершеннолетним.
Почему? Зачем это было сделано?
Имелись высшие государственные
соображения?
В то время при русском
императорском дворе противоборствовали
две партии. Московская была крайне
консервативной. Ее члены
предлагали выгнать из России всех
иностранцев, перенести столицу в Москву и
вернуться к тому образу правления,
который был в допетровы времена.
Другая партия — петербургская —
стремилась, напротив, укрепить
Петербург, морскую силу, дела
Петровы. До этого все шло вроде по
петербургской линии, но, как сообщали в
своих депешах чужеземные
дипломаты, отвечавшие за европейскую
политику, нельзя ручаться, «чтобы
через неделю не случилось чего-нибудь
совершенно противного, ибо нет в
Европе двора непостояннее
здешнего».
Тем более что юный император
мало походил на своего знаменитого
деда. Разве что внешне. Петр II был
красив. Сложения крепкого, силы
необыкновенной и чрезвычайно
высок ростом для своего возраста.
Однако, в отличие от деда, не терпел ни
моря, ни кораблей, а любил псовую
охоту. Этим и воспользовалась
московская партия, зазывая государя в
Москву, где по сравнению с
Петербургом больше дичи.
Московская партия тоже была не
монолитна и состояла из разных
домов, боровшихся за влияние на царя.
Один знаменитый дом представлял
член Верховного тайного совета князь
Дмитрий Голицын. Он был из тех
стариков, кто, покачивая головою,
говорили: «К чему все сии затеи?
Разве мы не можем жить так, как
живали наши отцы и деды, которые
не пускали к себе иностранцев!»
Другой, не менее знаменитый
московский дом представлял князь
Алексей Долгоруков, тоже член Тайного
совета. И о нем осталась неплохая
характеристика: «Был ума очень
ограниченного и, не зная никаких
хороших светских обрашений, был
коварен... набит тщеславием».
Чтобы у читателя не сложилось, не
дай бог, одностороннего
впечатления от московских портретов, при-
130

ведем петербургский. Вот вельможа
Гогенцоллерн, «был человек
честный, добросердечный, но глупый, не
знавший ничего, и пьяница. Но
несмотря на это, он хорошо знал
русскую землю».
Словом, люди достойные. И
каждый желал блага отечеству,
стремился оказывать на юного государя
благоприятное влияние. Одни дарили
ему ружье, другие — бочонок вика.
Князь Долгоруков — своего сына
Ивана, который, служа камергером,
пользовался такою доверенностью,
что не оставлял государя ни на
минуту и даже спал с ним в одной
комнате.
Представим себе юного царя. Как
он жил, чем занимался?
«Царь отправился на охоту»
1728 год. «Января 17-го, а по
старому стилю, шестого, день
крещения,— записывает очевидец,— был
обряд водоосвящения... Гвардия и
весь Петербургский гарнизон
выстроились на Неве, где было устроено
здание арками, а в нем прорубь со
ступенями до самой воды. Его
величество вышел из дворца в 11 часов и,
прибыв к реке, стал в первый раз
перед Преображенским полком,
которого он был полковником... с ес-
понтом* в руке. Все войско сделало
залп, и вместе с тем была пушечная
пальба с крепости, и царь вел свой
полк до самого дворца».
Трогательная картина? ^го вам не
юный Петр Великий с его
«потешной ротой». И не потомок Николай I,
игравший в детстве лишь с
оловянными солдатиками. Впрочем, в
царском семействе случалось разное.
Бывало, что и взрослые государи
чудили как дети. Император Карл
(Петр III), уже будучи женат, не мог
расстаться с любимыми куклами, за
чем его не раз заставали придворные
посетители. По повелению Его
величества были сделаны восковые,
свинцовые, деревянные солдатики со
специальным приспособлением.
Государь расставлял их по столам в своем
кабинете, надевал парадный
вицмундир и дергал за шнурки, наслаждаясь
звуками, напоминавшими беглый
ружейный огонь. Он был дурачок...
...Января двадцатого юный царь
6?
I
!
i
i
* Это не сабля, а церковное орудие
водоосвящения.— А. Ц.

6
II
ill
отправляется со всем двором в
Москву. По дороге инкогнито посещает
свою бабку Евдокию (первую жену
Петра I, заточенную в монастырь).
Внука она до этого никогда не
видела. Происходит долгожданная
встреча. Царю бабка отчего-то не
понравилась (кто его знает отчего, ну не
понравилась). Боясь, чтобы она не
стала говорить о делах
государственных, царь «сделал так, чтобы не
оставаться с нею наедине» (интересно,
как он это сделал). Впрочем,
обращался с бабкою вежливо, назначил
ей содержание шестьдесят тысяч в
год и отвел комнаты во дворце с
прислугою.
Душа у государя была отзывчивая.
Ему нравилось делать доброе.
Своему любимцу Ивану дал звание обер-
камергера двора. Другого произвел в
генералы. К третьему был послан
обер-церемониймейстер, который с
величайшей доверенностью
вызнавал у вельможи: будет ли тот
доволен, если Его величество пожалует
ему орден? Царь через
приближенного как бы спрашивает: а он хочет
такую игрушку? Тотчас и выдали.
Государю подсказывают, что надо
веселить народ, и марта десятого на
большой дворцовой площади были
устроены два больших фонтана, «один
с красным, а другой с белым вином».
Придворный этикет государь
выполнял неукоснительно. Но иногда
увлекался, пугая регламент: с неким
чужеземным послом просидел за
столом полтора часа, хотя обыкновенно
сидеть обедать не любил, как все
дети его возраста, «терпел не более
четверти часа».
В феврале происходит
торжественная коронация Петра II в Кремле.
Представители петербургской партии
уговаривают царя вернуться в
столицу, где ждут дела. Но московская
старается удержать его поближе к
своим деревням. Чтобы царь
полюбил Москву, возят по загородным
домам, беспрестанно забавляя псо-
вою охотой, которую он страстно
любил, и твердят о величайшей
разнице климата петербургского и
московского. «И в самом деле они
говорили правду,— подтверждает
современник из XVIII столетия,— потому
что нет земли и климата лучше
московского».
Между тем в государстве
происходят какие-то важные события,
решается вопрос века: присоединять к
Польше Курляндию или не
присоединять, дружить с Пруссией или
раздружиться, не говоря уж о более
второстепенных. Некий придворный
архитектор Растрелли бродит по
Петербургу с какими-то проектами.
Находящийся на русской службе Витус
Беринг держит курс к какому-то
проливу. Михайло Ломоносов вот-вот
пойдет в Москву. И на фоне этого...
«Октября 25-го,— записывает
посол испанский,— я представил царю
две борзовые собаки, кои нарочно
выписал из Англии, и Его
величество так был доволен, как будто я
подарил ему величайшую
драгоценность».
Как видим, наш дипломат —
неплохой психолог. Выписал не
механическую карету, а пару борзых.
Знает, чем угодить юному государю. Хотя
почему только юному? У всякого
государя, если отбросить мишуру, есть
своя «величайшая драгоценность».
Своя борзая. Может быть, именно
из-за нее все в государстве и
происходит.
«Множество дичи
в окрестностях сего города...»
Между тем петербургская партия
тоже не бездействует.
Предпринимает что-то. Главное действующее лицо
тут не менее знаменито, чем
московское. Бывший переводчик Петра I,
ныне вице-канцлер. Низы, может
быть, его не так знают, но в верхах
хорошо известен. Переписывал за
царей указы. Человек прогрессивных
взглядов — Остерман. Про него
летописец говорит, что он истинно
желал блага России, «был очень скуп,
но не любил взяток, в величайшей
степени обладал искусством
притворяться... Словом, это был великий
министр».
Итак, великий министр пытается
через камергера Ивана (все, кстати,
действуют через камергера,
стольника, спальника — «комнатного
человека») внушить государю, что делу
время, а потехе час. Нельзя более
медлить — пора возвращаться в
Петербург. Это, внушает вице-канцлер,
крайне необходимо: для государя —
по причине его здоровья, для
государства — чтобы у Его величества
были перед глазами завоевания деда,
флот, который истребится, если двор
будет оставаться в Москве, да и для
>
132

Долгоруковых из московской
партии,— объясняет лидер
петербургской,— так будет лучше, потому как
если с царем случится несчастье (тут
мне кажется, великий министр
делает камергеру какой-то знак, но тот
зевает), то они, Долгоруковы,
пропадут совсем, ибо общая ненависть к
ним так велика, что народ их
передушит.
Камергер передает слова
вице-канцлера государю.
Император задумчив. Все находят,
что он очень изменился. Ему уже
тринадцать лет. Хорошо изъясняется
по-латыни, по-немецки и
по-французски, впрочем, давно бросил
науки. С приближенными обходится
ласково, но держится на расстоянии,
не вступает в слишком короткие
связи. Поведение царя-подростка —
психологическая загадка. Поставим на
место Петра II обыкновенного
ребенка, себя в детстве. Что бы мы
сделали? Как повели себя? У
польского педагога Януша Корчака есть,
кажется, сказка про подобную
ситуацию, мальчик становится королем,
Тадеушем вторым. Придворные
думают, что им можно будет управлять,
а он неожиданно начинает управлять
сам. Становится самодержцем...
Многие дети хотели бы быть царями-
самодержцами. Для чего? Может,
чтобы в отместку управлять
взрослыми?. Мать Петра II скончалась через
десять дней после его рождения, отец,
царевич Алексей, казнен. Бабка
сослана в Шлиссельбургскую крепость.
Деда-преобразователя видел мало.
Были какие-то учителя, но не
Жуковские, не Соловьевы, как у иных
царей. Приближенные в детстве не
насмехались над ним открыто, не
укладывались с ногами в постель
покойного батюшки, как в случае с
Иваном, будущим Грозным
(характеризуя последнего, Ключевский, к
слову, заметил: «его ласкали как
государя и оскорбляли как ребенка»).
Петра II так, видимо, не оскорбляли.
Как-то по-другому.
Дергали за нитки... Князь
Долгоруков не отходит от царя ни на
минуту, а чтобы еще более отвратить
его от возвращения в Петербург,
уговаривает ехать на охоту на несколько
недель, верст на пятьдесят от
Москвы. Расчет прост: по возвращении
начнется оттепель, и дорога
испортится так, что поездку отложат до
будущей зимы, поскольку царь ни за
что не выедет из Москвы летом «по
причине множества дичи в
окрестностях сего города...»
Петербургская партия в отчаянии.
Чужеземные послы негодуют. Они
заявляют канцлерам и министрам,
что если дело пойдет таким образом
и царь месяцами будет находиться за
пятьдесят миль от Москвы и за тыщу
от Петербурга, то они уведомляют,
что в России им делать нечего. Идет
Венский конгресс, возможна война и
прочее, а кто будет выполнять
обязательства... И кроме того, заявляют
послы, «это противно достоинству
наших государей, что мы так долго
живем в Москве, не зная с кем
говорить о делах...» В ответ: «Все
министры выслушали вас
внимательно».
Из какого это века?
Говорят, что народ ропщет. Царь
не показывается народу. Фаворит
Иван успокаивает: все, что послы
внушили ему на свидании, он
передал государю, и на того это так
сильно подействовало, что «впредь
Его величество будет ездить на охоту
не более как за 8 или 10 лье от
Москвы...»
Ситуация в государстве
Российском складывается, прямо скажем,
нелепая. В Петербурге, в Москве
ропщут на образ жизни царя,
справедливо приписывая происходящее
тем, кто его окружил. Борьба идет
уже не за русский флот. Два
влиятельных дома вцепились друг в друга
мертвой хваткой. Зарубежные послы,
анализируя ситуацию, склоняются к
тому, что из двух худ следует
выбирать меньшее. Только вот какое?
Возьмет верх один дом —
законопатят окно в Европу, одолеет другой —
будет баня по-черному... Любившие
отечество приходили в отчаяние,
видя, что государь каждый день
поутру, едва одевшись, садится в сани
и мчится в Подмосковье, оставаясь
там целый день и «забавляясь как
ребенок» (видно, что у любивших
отечество тоже наступало затмение и
они забывали, сколько государю лет).
Верховный совет не собирался.
Государственный канцлер (кстати,
хороший, устойчивый человек, посол
про него говорит: «держался при всех
государях и в самых затруднительных
обстоятельствах») лежал в подагре.
Князь Голицын притворялся боль-
133

111
ным и не хотел даже слышать о
делах. А его соперник Долгоруков
внушал между тем своему сыну,
государеву любимцу Ивану — не
оставляй ни на минуту, будь повсюду с
государем. Ибо «не было,— отмечает
летописец,— недостатка в людях, кои
извещали царя о ропоте народном...»
Этот «народный ропот» — еще одно
примечательное лицо пьесы, герой
нашей детской государевой истории.
Или, лучше сказать, ее декорация,
фон. Не один лишь малолетний
государь ему не придавал значения.
Другие, великовозрастные — тоже.
Что, в общем, правильно. Поскольку
этот народный ропот у нас крайне
редок, а может, напротив, столь
постоянен, что превращается именно в
фон, вроде шума морского, на
который не обращают внимания многие
государи. Внимание, и пристальное,
они уделяют другому шепоту —
ропоту, который возникает в
дворцовых покоях. С малых лет он
пугает их.
Примечательно, что многие юные
цари были боязливы и
подозрительны, веселый и добрый нрав часто
сочетался в них с мнительностью и
страхом, припадками гнева и
раздражительности, что в общем можно
объяснить детским капризом. Но не
полностью. Во всяком случае
некоторые историки-летописцы
предполагают, что царевичи и царевны
догадывались, чем кончают цари.
Скажем, Петр III, отец Павла I,
скончался вдруг от «геморроидальных
ко ликов» (в связи с чем
французский энциклопедист Д'Аламбер,
дипломатично отказываясь от лестного
приглашения Екатерины стать
воспитателем наследника, писал
Вольтеру: «Я очень подвержен геморрою,
а он... опасен в этой стране»). Или
история с тем же Павлом I (папа
Александра I), случайно"
задушенным в собственной спальне...
Увы, Петр II тут не был
исключением, вспомним историю с его
дедом Петром I и отцом, царевичем
Алексеем. И мы даже думаем
(детские психологи нас, возможно,
поддержат), не объясняется ли нелюбовь
юного государя к Петербургу не
только несносным климатом, но и —
прямо по Фрейду... Э, куда заехали.
Прошу прощения у читателя за
детские ужасы, влезающие без спроса в
нашу забавную историю, они, как
фальшивые ноты, портят гармонию,
особенно в наш век, полный забав и
чудес, экстрасенсов и телепатов,
медиумов и астрологов,
предсказывающих конец света в самом его начале.
Темно... Темно? — переспросил
поэт.— Значит, скоро светать будет.
«Марта 12-го царь отправился на
охоту за 12 лье от Москвы и пробыл
за городом до святой недели...»
«Я приводил ему в пример короля
французского»
Герцог Лирийский, посол
испанский, оставивший нам эти
уникальные записки (вообще, надо сказать,
не умаляя наших столпов, русских
государственных историков, что
интересней всего почему-то читать о
России записки иностранцев — с XV
столетия они не делают обобщений,
но сообщают потомкам
неповторимые подробности), так вот, посол
испанский (прямой потомок, кстати,
Марии Стюарт, но об этом в другой
раз), сочувствуя юному государю,
желая помочь ему лично (ему,
заметим, а не государству Российскому),
пробивается к царю на прием. На
личную аудиенцию. А там дверь. Еще
дверь, фаворит Иван... Нет, все-таки
нам без него не обойтись. История
наша будет без него неполной.
Только, ради бога, без исторических
параллелей и меридианов. Никаких
параллелей. Совершенно конкретный
Иван. Князь Долгоруков. Лет
двадцати от роду. Любимец государя, спит,
как вы помните, с ним в одной
комнате. Обер-камергер. Многие
считают его за дурачка, всячески
подкупают, пробуют влиять через него на
государя, но ведь и сам Иван чего-то
стоит. В дневниках современника ему
дается следующая характеристика:
«Государь любил его так нежно... и
он любил государя так же. Отличался
добрым сердцем. Ума в нем было
мало, а проницательности никакой,
но зато много спеси и никакого
расположения к трудолюбию; любил
женщин и вино; но в нем не было
коварства. Он хотел управлять
государством, но не знал, с чего начать;
не имел воспитания и образования,
словом, был очень прост».
Во всех этих насмешливых, злых и
несправедливых, надо полагать,
характеристиках русского придворного
человека (что и понятно, писал ведь
чужеземец) нас, однако, умиляет, что
134

все, абсолютно все хотят управлять
государством. Дряхлые старики и
младенцы (да, и младенцы тоже —
Иван VI Антонович был
провозглашен императором в двухмесячном
возрасте и, говорят, кивал головкой,
люлюкал). Петербуржцы и старые
москвичи. И новые. Любовь к власти
во славу отечества — поистине
необъяснимая эпидемия русской
истории. Она сильнее любви к отеческим
гробам. От нее нет лекарств.
Вот и Иван заболел. Но, видимо,
любил испанского посла, был с ним
откровенен, отчего тот,
воспользовавшись случаем, «говорил ему так,
будто я сам был русский».
Тут нам кажется, что посол
испанский (которого, не знаю как вы,
читатель, а мы за время нашего
повествования полюбили) несколько все
же преувеличил, на наш взгляд, свое
знание русской психологии, потому
как что он говорит Ивану, какие
доводы приводит? Что «ропот
народный» — ну с этим мы уже
разобрались — не слышат. Какие следствия
могут произойти от дурного
воспитания государя? — ну не Ивану же
объяснять это. В детской игре
«холодно-горячо» это холодно. Что всех
их, Долгоруковых, ждет погибель? —
уже теплее, впрочем, непонятно, о
чем речь, позже станет яснее.
Намекнул об обязанностях князя Ивана
и отца его советовать царю заняться
делами государственными? —
сколько уж намекали. Держать Россию в
цветущем и грозном положении, в
которое поставил ее «великий дед»?
Вроде бы верно, да очень уж
отвлеченно для князя Ивана-то. Тут надо
бы поконкретней. На примере. Нет,
зря мы на посла клевещем. И пример
есть.
«Я приводил ему в пример короля
французского Людовика XV,
который, быв еще ребенком,
присутствовал в своем совете, дабы научиться
искусству царствовать, также пример
нашей покойной королевы Савойс-
кой, которая, сделавшись
правительницей Испании в 14 лет, имела
терпение присутствовать в каждом
собрании совета».
Вот как? Оказывается, не у нас
одних цари — дети. У них тоже.
Впрочем, и у нас не все влезали на
трон без специальной подготовки,
минуя вступительные экзамены. Иные
царевичи и царевны имели
прекрасное образование, кто древнерусское,
кто на уровне Царскосельского
лицея. Учились по индивидуальной
программе. В определенном возрасте
стажировались в боярской Думе,
посещали заседания Сената, знакомясь
с машиной русского
государственного управления. Согласно традиции,
воспитание царей XIX века
завершалось путешествием по России и
Европе, а для ознакомления с
военными науками наследники
отправлялись на театр военных действий.
Обращались с ними строго. В
петербургском архиве сохранилась
записка — наставления Александра II
юному цесаревичу Константину, как
вести себя в военной кампании.
Писана государем собственноручно
карандашом на почтовых
полулистках. Содержит семнадцать пунктов.
К примеру:
«Никаких почестей как Великого
князя не принимать...»
«Совершенная скромность в
суждениях об чем бы ни было, подавно
о военном деле».
«Пленных не обижать, увечным
помогать».
«Глядеть, учиться, слушать и
молчать, а для себя записывать».
Хоть так, что ли... Словом, посол
всесторонне образовывает Ивана.
Высказывает царскому фавориту все,
что думает о поведении царя, от
чистого сердца. Иван соглашается со
всем и благодарит. «Однако же мне
показалось,— выводит
наблюдательный посол,— что не слишком много
хотел последовать моим советам...»
Между тем родственники
фаворита действуют на царя более верным
способом.
«И начался бал...»
Марта семнадцатого во время
охоты царя навещают матушка и две
сестры Ивана, одна краше другой, на
выбор. Сговора не получается, Его
величество имеет даже некое
неудовольствие на своего министра,
которое, впрочем, остается без всяких
последствий (следует заметить в
скобках, что этот старинный способ
сразу решить дело пробовали и другие
партии, но неумело. Не вовремя.
«Государь не имел еще ни малейшего
желания...» — тонко записывает
дипломат).
Охота продолжается... В Москве в
это время вспыхивает какая-то эпи-
и
|S
и
135

||
Oil
l?l
til
демия. Много больных. В каждом
доме лежат в постелях три четверти
слуг, и многие начинают бояться
заразы. Вскрывают трупы — вроде
ничего не обнаруживают.
Апреля восемнадцатого царь тоже
занемог простудною лихорадкою с
кашлем, но, пролежав в постели с
испариной, через три дня
выздоровел. И снова отправился на охоту за
пятьдесят верст от Москвы.
Так продолжается все лето и осень
(записки посла об этом изредка
перемежаются другими новостями
государства Российского, не столь,
впрочем, примечательными). А осенью
дело приобретает неожиданный
оборот. Царь, которому уже
четырнадцать лет, призывает к себе
министров Тайного совета, фельдмаршалов
и других первейших особ и
объявляет, что женится. Вступает в
законный брак. Что? Как? Немая сцена...
Родственники Ивана,
Долгоруковы, добиваются-таки своего. На
сцену выходит Екатерина. Принцессе
восемнадцать. По сведениям одних
историков — неписаная красавица.
Другие уверяют, что ничего
особенного, царь на нее даже не взглянул.
Утверждают, что с того дня, как
объявил о намерении жениться, впал
в такую задумчивость, что ничто его
уже более не развлекало. Даже
сказал своим приближенным, что жизнь
ему наскучила и он умрет скоро...
«Почему он так сказал?» —
спросили мы у знакомого психолога,
ожидая разъяснений.— «А это,—
ответил он,— никому не дано знать.
Тайна божественная...»
Тайна царя-отрока. Уже не
ребенка, но еще вроде не человека. Не до
конца человека (люди появляются
потом, не случайно говорят — юные
люди. Молодые, зрелые...). Тайна
впадины между отроками и людьми.
Кризиса, про который забываем, что
и с нами было: вдруг наскучат все
игры, сверстники, и подступит такое
одиночество... Раздвоение личности —
с одной стороны, много детского,
детские инстинкты, реакции, и на
этом можно «ловить» (что и делает
успешно московская партия), а с
другой — надвигающаяся взрослость —
«ты наш царь-батюшка», Ваше
величество, Государь, Вас ждут дела (к
чему обращается петербургская).
Жуткая мешанина из блоков, тросов,
которые разрывают. Одни дергают за
детское, другие за взрослое — кто
передернет?
Царевнам тоже не просто. Про эту
Екатерину, невесту государеву, увы,
мы ничего не знаем. Придворный
летописец не записал, и все —
провал, пропасть (обращаюсь нижайше
к будущим летописцам и настоящим,
как к самому себе,— не
мельтешитесь, не разменивайтесь на
масштабные полотна, исторические
баталии — фиксируйте сущие пустяки,
глупости, сплетни, никому не
нужные подробности: что ели на
завтрак, куда мчались в карете, с кем,
как раскланивались — подбирайте
все эти вечные, неповторимые
подробности, не оставляйте на
полдороге, как сказал поэт,— «не подымете
потом»...).
Декабря одиннадцатого вечером
свершается обручение «с
величайшей пышностью». Туг вот все как
раз подробно описано. Где сидела
принцесса, где царь, родственники.
Как проходил обряд. Была пушечная
стрельба. «Затем сожжен был
прекрасный фейерверк и начался бал,
который продолжался, впрочем,
недолго, потому что принцесса очень
устала».
Все как в сказке. Исключая
некоторые детали, характеризующие
нравы того времени. Партия
Долгоруковых добивается своего. Празднует
победу. Но так, видимо, боится
партии побежденных, что в этот
счастливый день ставит во дворце караул
из целого гвардейского батальона —
1200 человек, в то время как обычно
в Кремле их 150. (Мало? Не
забывайте, это восемнадцатый век.)
Гренадерской роте отдан приказ — войти
тотчас за царем в залу, зарядить ружья
боевыми патронами и, если бы
произошло какое смятение,— немедля
стрелять в мятежников.
Впрочем, до нового 1730 года
ничего не происходит, за исключением
печальной смерти князя Меншико-
ва, фаворита Петра I (при Петре II
он был лишен чести, имения и
закончил дни в ссылке, что, видите,
подтверждает нашу гипотезу о царях,
детях, внуках и фаворитах),
А после нового года...
События разворачиваются
неожиданно и молниеносно.
Января семнадцатого (по старому
стилю шестого) в жестокий мороз
136

царь с невестой объезжал в санях
войска, шедшие по случаю
праздника Богоявления для парада в Кремль.
На следующий день, «января 18-
го, поутру Его величество
почувствовал в себе лихорадку и не выходил из
комнаты, а как болезнь не
уменьшилась и в следующие два дня, то стали
догадываться, что она должно быть
очень сильна».
Января двадцать первого узнали,
что царь занемог оспою, которой
высыпало много, «но тут же увидели,
что она была злокачественна».
Двадцать второго лихорадка
прошла, стали надеяться, что царь
выздоровеет. Но вечером двадцать
восьмого жестокая лихорадка опять
вернулась, да с такой силой, что
двадцать девятого царя причастили
Святым таинствам.
Между тем Долгоруковы
составили духовное завещание, по которому
в преемники царя назначалась
обрученная невеста. Поднесли бумагу для
подписания государю, но в нем уже
не было «ни языка, ни сил».
Тридцатого числа в 1 час 25 минут по
полуночи, записывает современник,
Петр II испустил последнее
дыхание...
Ужасная история. И такой
неожиданный конец. Бедный государь. Ему
не было пятнадцати. Владел Россией
два года, восемь месяцев и
тринадцать дней, сказано летописцем. Много
это или мало? Говорят, тяжела ты,
шапка Мономаха. Наверное, так и
есть, точно не знаем, не мерили. В
нашей славной истории лучше бы
сказать «великовата». Ведь видно же,
погляди какая большущая, размер не
твой, ну что ты ее на голову
нацепил, глаз не видно. Как дети... Это и
к придворным относится.
После кончины государя
произойдет дворцовый переворот. Победит
не первая партия и не вторая. Князь
Долгоруков будет сослан новою
царицей Анной Иоановной в Березов,
где заболеет и умрет. Его сын Иван,
государев любимец, будет колесован.
Другой министр, Голицын, сгинет в
каземате Петропавловки. Прочие
канцлеры, вице-канцлеры, члены
Верховного тайного совета,
переименованного вновь, как при Петре
Великом, в Сенат, будут обвинены и
судимы «за взятки и воровство». Как
говорится, новая метла метет
заново...
Придут другие государи, другие
вельможи и воспитатели. Все еще не
раз повторится. Давно замечено,
стало почти что общим местом, что
русская история, как дидактика,
склонна к повторению, что в
отличие от западно-европейской,
которая, к счастью, замерла, трогательно
застыла в старинных дворцах и
булыжных мостовых, русская — все
лязгает, скрипит своими затворами и
воротами, жульнически выглядывает
из подворотни или забавляется как
дитя малое, и всего этого так много,
что можно понять Ключевского,
желавшего, вопреки профессии, «чтобы
вокруг нас было поменьше истории».
С другой стороны, кажется нам
необъяснимым, почему, если все так
хорошо известно,
читано-перечитано, каждый раз русская история так
увлекательна, что читаешь ее будто
заново. И пересказываешь взахлеб
как подросток. У нас есть версия,
впрочем, читателю это вряд ли
интересно.
Что касается Петра П, то, как
справедливо замечает наш испанский
посол,— хотя и трудновато сказать
что-либо о будущем характере
государя, но можно было
догадываться, что если бы он прожил дольше,
то был бы вспыльчив, решителен и,
может быть, жесток. В отличие от
одного известного царя он не терпел
вина, то есть не любил пить более
надлежащего, в отличие от другого —
не стучал сапогом, однако, как все
цари, не забывал своего высокого
сана. Быстро понимал все, но был
осмотрителен, любил народ свой и
мало уважал другие. «Словом,—
полагает дипломат,— мог быть со
временем великим государем, если бы...
поправить недостаток воспитания».
•
Санкт-Петербург — Москва,
1727—1995.
Анатолий Маркович ЦИРУЛЬНИКОВ -
доктор педагогических наук, журналист,
писатель. В круге его интересов —
история образования, особенно в России,
личности, повлиявиме на развитие
образовательных идей. Именно эти
вопросы легли в основу серии его
публикаций в нашем журнале. Но не чужды
ему и чисто исторические темы...
137

МОЗАИКА
Остатки
с барского стола
Неужели эта океанская
рыбина вот-вот проглотит
малюток? Трагедия не случится.
Просто три голодные рыбы-
лоцмана плывут около рта
сорокапятикилограммовой луны-
рыбы в надежде поживиться
остатками ее обеда. Рыба на
фото небольшого размера, а
встречаются и весом более
тысячи четырехсот
килограммов при длине свыше трех
метров. Однажды удалось даже
зафиксировать гиганта длиной
более пяти с половиной
метров, правда, вэс остался
неизвестным, так как рыбу не
поймали.
Луна-рыба— плохой плоооц.
Чаще всего, вяло покачиваясь
на волнах, она медленно
плывет и, кажется, дама беа
видимой цели. Для человека
представители этого семейства не
опасны, так как питаются в
основном зоопланктоном.
Любопытно, что этот вид один из
самых плодовитых. Самка
выметывает до трехсот
миллионов икринок! Нерест
происходит в тропических водах
Атлантического океана.
D
D
Q
□
D
D
D
D
На клыках
мамонта
/ЪобоптмыЙ снимок
поместил на своих страницах
американский журнал «Аляска». Эта
девочка сидит на клыках
мамонта, найденных в долине
реки Колорадо. Сегодня ату
редкую находку можно увидеть
в муэее Аляскинского
университета в городе Фербенксе.
П
D
Почему
звенят бокалы
D после какого-либо тоста? По-
П
П
D
□
□
□
D
□
□
□
D
П
Q
видимому, он появился среди
рыцарей. Согласно наимм ро-
мантичвоким представлениям,
они были честными и
благородными, но время от
времени, случалось, добавляли яд в
бокал своего противника. И вот
уж совсем по-рыцарски ввали
следующее правило. Чтобы
избежать подобного
«некорректного» поступка, варнао. для
большей уверенности, перед
тем как поднести бокал к
своим устам, каждый иэ
участников пира догони! был отлить
часть содержимого иэ своего
бокала окружающим. При
соприкосновении бокалы эвене-
ли, как, впрочем, и сегодня.
Почти живые
Ужв появилась и пластмасса
«с памятью». Японская фирма
«Мицубиси» сделала иэ такой
пластмассы цветы. При
нагревании они распускаются, а при
охлаждении закрываются —
почти как настоящие*.
D
Как возник обычай чокаться D

УРОКИ ИСТОРИИ
Читателям журнала
«Знание — сила»
Книгу «Власть и наука. История
разгрома генетики в СССР» я писал при
необычных обстоятельствах жизни.
До 1975 года я был вполне успешным
научным работником: сразу после
окончания школы в городе Горьком
поступил в московскую Тимирязевскую
академию, с четвертого курса академии
был переведен на новую кафедру
биофизики физфака МГУ, затем был
принят в аспирантуру Института атомной
энергии имени Курчатова, в 25 лет
защитил кандидатскую, в 38 лет —
докторскую диссертации, работал в
Академии наук СССР, опубликовал две
большие монографии, одну из
которых перевели в США и Германии, на-'
писал с десяток книг об истории
генетики и научно-популярных книг,
выполнил несколько интереоных работ по
радиационной и молекулярной
биологии и генетике, затем в системе
ВАСХНИЛ на базе моей лаборатории
создали решением ЦК КПСС и
Совмина СССР новый Всесоюзный НИИ
прикладной молекулярной биологии и
генетики (сегодня Институт
сельскохозяйственной биотехнологии). Я был
назначен заместителем директора по
научной работе. Но именно после
перехода на более высокий
административный уровень группа талантливых
интригантов со связями, партийными
билетами или званиями академиков и
членов-корреспондентов начала меня
потихоньку выживать. Путь у них для
этого бьш один — меня, так и не
вступившего в партию, стали обвинять в
связях с диссидентами, сионистами.
врагами отечества и прочее, и прочее.
Обстановка накалялась месяц за
месяцем, начались вызовы на
проработки в райком партии, мне
показывали обвиняющие меня письма
партийцев в ЦК КПСС. Поначалу я смог
съездить на конференции в три соцстраны
(в капстраны меня категорически не
пускали), затем в открытую на
партсобрании института мне отказали в
праве поездок и в соцстраны. Почти сразу
же пришло решение о запрете
публиковать научные статьи в зарубежных
журналах. Наконец, мы с женой
поняли, что нормальной жизнью мне жить в
СССР не дадут. После долгих споров и
раздумий мы решились на шаг,
который обрезал все внутри страны, но
оставлял надежду на будущее: в конце
1978 года мы подали в ОВИР заявление
о желании эмигрировать. Жену тут же
уволили с работы, мою лабораторию
разделили на две части, в основной
стал хозяйствовать секретарь
партийной организации института, человек
без научного лица, но с партбилетом и
подобострастной улыбкой для
начальства и злобным оскалом для меня. Мы
надеялись быстро уехать, потому что
никогда я не занимался секретными
исследованиями, все мои результаты
были опубликованы на Западе, но
через год ожидания нас вызвали в ОВИР
и сообщили, что по соображениям
секретности в отъезде отказано. Началась
наша десятилетняя пора жизни в
«отказе». Однако на работе меня еще
сохраняли — старшим научным
сотрудником.
а £
и
139

Но тут мы совершили еще один шаг,
теперь уже стоивший мне работы.
Близилось шестидесятилетие А. Д,
Сахарова, и я написал для самиздатского
сборника, который друзья Андрея
Дмитриевича готовили к его юбилею,
статью о том, как Сахаров и другие
физики боролись с лысенковщиной
Статья была сугубо академической по
тону, ничего антисоветского в ней не
было, но одно лишь имя
опального Сахарова, видимо, злило власть
предержащих. Затем мы с женой и
нашими близкими друзьями,
чемпионами СССР по шахматам Борей
Гулько и Аней Ахшарумовой,
написали открытое письмо в защиту А. Д.
Сахарова, письмо это часто
передавали по «Голосам». Этого КГБ и
партийные боссы перенести не смогли.
Хотя только что я более чем успешно
отчитался за пятилетний срок, и Ученый
совет института единогласно одобрил
мою научную работу, в институте
разошлись слухи, что со дня на день меня
выгонят.
В институте в это время появился
новый директор Г. С. Муромцев —
микробиолог, работавший много лет в
секретном институте, занимавшемся
военными программами, и сын
известного в прошлом офицера КГБ — садиста,
собственноручно избивавшего
находившихся под его присмотром
заключенных, да к тому же проводившего
человеконенавистнические опыты над
людьми. Директор с первого дня его
службы начал мне открыто хамить.
Меня это даже смешило, а его
физиономия багровела, глаза наливались
кровью, он начинал сильно заикаться и
брызгать слюной. Ученый совет в
институте был сменен, Муромцев ввел в
его состав нескольких старых друзей.
Неожиданно мне объявили, что я
подлежу внеочередному (и в буквальном
смысле противоречащему
законодательству) прохождению на мою же
ставку по конкурсу. Хотя я понял, что
кольцо сжалось, многие мои друзья
уговаривали меня, что я еще смогу
побороться за свои права, так как на
моей стороне закон. Однако, как мне
поведал один из моих друзей, членов
совета по одиночке пригласили перед
заседанием в кабинет директора, где
представитель КГБ «дружески
советовал» завалить меня на перевыборах как
политически вредную личность.
Восемь послушных членов совета
проголосовали так, как им было приказано
КГБ, четверо приказа не послушали и
проголосовали за оставление меня на
работе. При этом подавляющее число
участников заседания совета в
дискуссии не пустились, и лишь двое —
заместитель директора О. Мелик-Сар-
кисов и человек к институту далекий,
но, видимо, со специальной целью в
совет введенный, доктор наук из МГУ
Б. Ф. Ванюшин,— распаляясь и
подзадоривая друг друга, пространно
зубоскалили на тему о моей научной
зловредности. Особенно старался
Ванюшин.
Я все-таки продолжил борьбу,
обратился в суд. но суд мое исковое
заявление даже не принял к рассмотрению.
Я стал писать в райком партии, в
горком, в ЦК. Группа самых уважаемых
генетиков страны отправила письмо
Брежневу, наконец, меня принял
тогдашний заместитель министра
сельского хозяйства СССР Шевелуха,
отвечавший за работу ВАСХНИЛ.
Шевелуха поначалу улыбался, стал
вспоминать о том времени, когда мы вместе
учились в Тимирязевке, но стоило мне
спросить, можно ли ожидать, что меня
оставят на работе и отменят
несправедливое решение о том, чтобы
задерживать меня в стране как знающего
мнимые секреты, раскричался. Вскоре
неопределенность в моей судьбе
завершилась. 31 декабря 1979 года с
нарочным мне была доставлена на дом
трудовая книжка, в которой было
написано, что меня уволили как не
прошедшего очередной конкурс на
занимаемую должность. Спешность без
сомнения определялась желанием
Муромцева выслужиться перед КГБ и
«очистить» вверенный ему очаг науки
от «антисоветской скверны» к нужной
дате.
Оказавшись без работы, я прежде
всего начал искать любые
возможности заработать на жизнь где угодно,
чтобы прокормить жену, себя и двоих
маленьких детей. Главным источником
средств к существованию стали
ремонты квартир. Когда один, а когда
адвоем с женой, я нанимался красить
потолки, клеить обои, настилать
линолеум... Но оставалась еще уйма
свободного времени, и в дни и недели,
когда заказов на ремонты добыть не
удавалось, главной трудностью стал
поиск того, чем себя занять.
Безработица протянулась почти восемь лет, и
каждое утро я должен был искать себе
занятие. Пить я не умел, многих из
140

знакомых, которые прежде обрывали
телефоны с утра до ночи, как ветром
сдуло, по телевизору ничего
интересного не показывали, ходить просто в
библиотеку, чтобы читать научную
периодику и «оставаться на плаву»,
довольно скоро наскучило, и я в конце
концов нашел себе занятие по вкусу:
начал писать на темы, которых раньше
сам старательно избегал. Чтобы
рассказать об этом, мне придется начать
издалека.
От моего папы — большевика,
вступившего в партию еще до революции,
у меня остались собрания сочинений
Ленина и Сталина. За несколько лет до
описываемых событий я как-то долго
не мог справиться с воспалением
легких, валялся в постели почти два
месяца, и от нечего делать однажды взял в
руки первый том Ленина.
Принужденный болезнью к лежачему образу
жизни, я начал лениво читать этот том от
корки до корки, затем взялся за
второй том, а потом неясное еще чувство
интереса к личности автора этих
темно-коричневых книг проснулось в моей
душе. Сначала меня заинтересовало то.
как Ильич легко менял без сожаления
взгляды и убеждения, сохраняя
неизменным одно доминирующее
стремление — сколотить узкую группу
заговорщиков и захватить власть в стране.
Эта «легкость» натуры Ленина легко
выплыла из чтения не выборочных
работ, умело скомпонованных для нас в
институтские годы преподавателями
марксизма-ленинизма, а из
систематического сопоставления одной за
другой всех его работ. Я проглатывал том
за томом, отмечал на полях
интересующие меня места, стал делать
выписки. Помимо моей воли в мозгу стал
выкристаллизовываться образ
незнакомого мне раньше Ленина. Если до
этого у меня и возникали мысленные
конфликты с партийной риторикой,
если нередко я внутренне вскипал при
обдумывании несправедливого
устройства общества большевиками, их
всеохватывающего контроля за каждым
шагом и каждой мыслью всех жителей
страны поголовно, то Ленин как-то
оставался за пределами этого мира.
Можно даже сказать, что если что-то и
оставалось до этого для меня святым в
большевистском мире, так образ
Ильича. Правда, за много лет до этого
писатель В. Тендряков дал мне
прочитать книгу Н. Валентинова о Ленине, но
признания бывшего друга Ленина, а
потом ставшего к нему нелицеприятно
критическим эмигрантского
публициста как-то не затронули сути моего
благоговейного отношения к Ленину.
Моральные и общественные изъяны,
сложившиеся в стране так называемых
Советов, я готов был отнести не к
Ленину, а к сменившим его властителям, и
прежде всего к Сталину.
И вдруг из личных писаний Ленина
перед моим взором стал проступать
портрет человека до крайности
неприятного — такого злобного и яростного
(и к врагам, и благодетелям, таким
как Плеханов), такого властолюбивого
и несправедливого, такого жестокого
и малоинтеллектуального. Я не смог
уже остановиться — и читал все
остальные тома с все более жгучим
интересом. Последние тома — с
перепиской Ленина — поставили все мои
мысли на место. Образ страшного
человека оказался завершенным в мозгу. Но
еще несколько лет я боялся об этом
сказать вслух, даже самому мне
близкому человеку — моей жене. Особенно
неприятно поразило меня, что Ленин,
на протяжении всей жизни менявший
убеждения и привычные взгляды с
необыкновенной легкостью (только бы
сначала ухватить власть любой ценой,
а потом удержать ее любой ценой),
оставался верен одному чувству:
ненависти к людям культуры, науки и
образования. Постепенно я понял, что эта
ненависть произросла на почве его
личной недообразованности.
Учившийся на отлично в гимназии мальчик, как
мне стало ясно из его же
произведений, не знал ни одного из языков, по
которым он получал пятерки в
гимназии. За что же их ему ставили? Не за
красивьв же глазки? Скорее всего,
чтобы угодить папе — надзиравшему за
учебными заведениями Симбирской
губернии. Затем пришла недообразо-
ванность институтского времени: не
проучившийся и года в университете,
Ульянов по собственной инициативе
покинул Казанский университет и
ухитрился позже получить экстерном
диплом о высшем образовании. Однако
не учившийся нормально юноша,
покорпевший месяц над экзаменами и
поднатасканный репетиторами,
вполне естественно не смог стать
настоящим дипломированным специалистом.
Не случайно поэтому не сложилась
карьера юриста: недоучившийся
адвокат проиграл первое же дело, с
треском провалились и все остальные дела.
l
i
141

и пришлось ретироваться с поля
юриспруденции и подаваться в
революционеры. Отсюда, видимо, сохранилась
неприязнь и просто ненависть к
истинным интеллектуалам, которых Ленин
на протяжении всей жизни ругал
самыми бранными словами.
Оказавшись предоставленным
самому себе, я решил написать книгу о
Ленине и интеллигенции. Я достал с
полок испещренные моими заметками
тома его собрания сочинений и
принялся за работу. Вот тогда-то я и
столкнулся с неприятно поразившей меня
собственной неспособностью
предавать бумаге мысли, которые крутились
где-то в мозгу, но воплощались в
весьма причесанные и невинные фразы.
Болезнь самоцензуры, о которой я
мельком слышал раньше,
оказывается, поразила и меня, и мне стоило
большого труда постепенно пересилить
своего внутреннего цензора и начать без
страха писать о том, что я сам же
обдумал и понял.
Рукопись завершенной книжки,
которую я назвал «С отеческой любовью.
Как Ленин и Сталин любили
творческую интеллигенцию», я тщательно
припрятал, на титульном листе стоял
придуманный псевдоним, один экземпляр,
собственноручно перепечатанный на
папиросной бумаге, я с верными
друзьями переправил на Запад... И с
облегченной душой принялся за новую
работу.
Теперь я решил описать феномен
Лысенко, которого я знал лично,
встречался с ним в студенческие годы. Я
знал и многих его соратников, и,
разумеется, многих коллег-генетиков.
Книга о Лысенко отняла у меня почти
восемь лет. Мне пришлось пять раз
переписывать ее заново, многие генетики
помогали мне материалами,
хранившимися в домашних архивах
десятилетиями. Теперь походы в библиотеку
приобрели смысл, и я проводил месяц
за месяцем в чтении книг, статей,
бесчисленных брошюр и газетных
публикаций. Рукопись обрастала новыми
деталями, оказалась заполненной
массой цитат, сносок, цифр. Я пришел к
выводу, что ни одно утверждение не
должно быть голословным. Поэтому в
конце концов в книге оказалось почти
четьре тьюячи ссылок.
Когда первая копия рукописи была
принята на хранение в библиотеке Мэ-
рилендского университета, я вздохнул
свободнее и стал давать читать новые
редакции будущей книги не только
коллегам, но и писателям,
редакторам, журналистам. Я понимал» что
издать ее в брежневско-андроповско-
черненковской стране не удастся, и
компенсировал, насколько мог,
свободным хождением книги в самиздате.
Затем отрывки из книги напечатали
некоторые западные журналы.
Хотя я был вполне удовлетворен
отзывами читателей и их замечаниями,
одно из настойчиво повторяющихся
требований долгое время не давало
мне покоя. Впервые я услышал его от
писателей Георгия Николаевича Вла-
димова и Семена Израилевича Липки-
на. Оба сказали мне примерно одно и
то же: фактическая сторона книги не
оставляет недоуменных вопросов,
однако позиция автора в отношении
личности его героя, оценки его
поведенческих стереотипов остается
нераскрытой. Кому, как не вам. знавшему
Лысенко лично, часами беседовавшему с ним,
не рассказать о Трофиме Денисовиче
как человеке,— говорили они мне.
Так я постепенно пришел к выводу,
что должен написать заключительную
главу книги, в которой не должно быть
ничего, кроме рассказа о личности
Лысенко, о его поведении в быту,
встречах с друзьями, о том, как он
проводил неслужебное время, где
следует также обрисовать
взаимоотношения Лысенко и его непосредственных
последователей. Глава эта сильно
отличается от остального текста, более
сухого и академического. Я верю в то,
что читатели, которые захотят узнать
существо лысенкоизма и историю
большевистских гонений на науку в
СССР, возьмут в руки весь толстенный
том, недавно изданный в России и
только что опубликованный
по-английски в США, а те из читателей, которые
захотят ограничиться более кратким
чтением, смогут все-таки почерпнуть
многое о Лысенко из этой главы. Не
скрою, мне доставляет большое
удовольствие думать, что на моей родине
еще одна большая группа читателей
сможет познакомиться с моей работой
из чтения журнала «Знание — сила»,
где в шестидесятье годы я нередко
публиковал свои статьи.
Валерий СОЙФЕР,
профессор Университета
имени Джорджа Мэйсона,
академик Нью-Йоркской Академии наук
25 июля 1994 г.
142

Трофим Денисович
Лысенко
Hem! — воскликнул я,— воспитание великое дело, и мальчиков надо
пороть под латинской грамматикой.
А. А. Фет. Из письма к Л. Н. Толстому
Приятно и даже соблазнительно властвовать над людьми, блистать
перед другими, но есть в этом и некий демонизм, опасность,
Герман Гессе. «Игра в бисер»
За годы, пока я собирал материалы
об истории лысенкоизма, читал речи,
статьи, книги, разыскивал живых
свидетелей тех лет, знавших лично
героев случившейся драмы,— и из
Из книги «Власть и наука. История разгрома
генетики в СССР».
лагеря Лысенко, и из среды ученых,
противостоявших ему,— я невольно
сживался с образами этих людей,
они мне грезились наяву и во сне.
Их голоса звучали, как живые. Я
снова видел перед собой Трофима
Денисовича, каким видел его в
студенческие годы,— в вечно сереньком
143

В. Сойфер.
Трофим Денисович Лысенко
балахоне, в помятом пиджачонке и в
штанах с сальными пузырями,
вздувшимися на коленках. Его
надтреснутый голос прорывался из строк
статей и докладов. Его сухая жилистая
фигура, казалось, могла появиться в
дверях. И мне хотелось бы еще раз
увидеть его, усесться за длинным
столом в его маленьком неуютном
кабинетике в Тимирязевке, никак не
соответствующем его величайшему
посту, но так соразмерном с его
собственным неказистым видом.
В те годы я сам ходил в шитом-
перешитом продувном пальтишке,
вечно недоедал и не задумывался над
тем, а почему богатый академик и к
тому же президент щеголяет в таких
нарядах? Что это, поза,
демонстрация самого престижного в те годы
пролетарско-крестьянского
происхождения или внутреннее кредо,
отражение цельности натуры, сущности
этого сильного человека, целиком и
полностью отданного делам и не
желающего знать ничего о внешних
атрибутах, модных портных,
добротных вещах?
Я жил в общежитии, уехав от мамы,
оставшейся в Горьком, пропадал дни
и ночи в лабораториях и аудиториях,
был робким с девушками, поэтому
мне и в голову не приходила простая
мысль: а как же смотрели на эту
опрощенность его жена, дети,
почему академик, еще вовсе тогда не
старый человек, пренебрегает
внешностью, не следит за собой, неужели
ему не хочется выглядеть получше
перед всегда оценивающими глазами
окружавших его женщин? Что он, и
ими пренебрегал? Или совсем уж
щекотливый вопрос: а были ли у
него любимые женщины? И посещал
ли он театры, бывал ли на
концертах, почитывал ли романчики, ходил
ли в гости? Были ли у него друзья
задушевные? Не холуи, не
прилипалы, каких около столпов всегда уйма,
а настоящие друзья. Встречался ли
он с ними в домашнем кругу и, если
встречался, выпивал ли положенные
на Руси сто грамм, а может, пятьсот?
Ведь здоровый был мужик. Или
вовсе спиртного в рот не брал? А как
относился к деньгам? Был скуп или,
напротив, щедр?
Сколько таких вопросов возникло
у меня позже и как мне хотелось
узнать на них ответы! Ведь что ни
говори, а я сжился с моим главным
героем, перечитывал, часто вслух,
цитаты из его статей, силился
вспомнить, как он сам говорил в
аудитории про то же. Я старался понять
мотивы его действий и, если сказать
честно, не мог временами не
испытывать уважения к его методичным,
тонко продуманным акциям.
Если в начале работы над книгой
мне казалось кристально ясным, что
Т. Д. Лысенко — не просто
посредственность, а отвратительный тип,
монстр, негодяй, то со временем я
стал стремиться к тому, чтобы не
навешивать в каждом случае
подобных ярлыков, а стараться подходить
к любому из его поступков с
пригашенными эмоциями и холодной
головой. При таком подходе я нередко
не мог не отдать должного изрядной
смелости этого человека, его умению
концентрировать силы, парировать
выпады врагов, прекрасно говорить
на публике, решать психологические
задачи, выкарабкиваться из ловушек,
вскакивать на ноги после падений.
Окровавленные челюсти
сталинской машины перемололи таких
гигантов, как Яковлев, Эйхе, Чернов, с
которыми рядом находился и
Лысенко, но он увернулся и уцелел.
Против него лично были направлены
действия его научных противников,
и если смотреть правде в глаза, кое-
кто из них наверняка не только
думал, но и делал все, чтобы любыми
методами свалить его и
изничтожить, как изничтожались десятки
миллионов других людей в это
страшное время. А он выжил и победил,
хотя побывал в непростых
передрягах. Было бы неправильным
недооценивать ловкость и самообладание
этого человека. Тем более что, когда
дело шло о научных взглядах, его
повеление было в основном
открытым, хотя высказывался он подчас
грубо, его позиция была ясной, хотя
и неделикатной.
Вот для оценки позиции и
действий Лысенко и пригодились бы
ответы на многие из вопросов о его
личности. Кое-что я узнал от
близких к нему людей, кое-что
прояснилось в беседах с людьми, не столь
близкими, но все-таки знавшими его
лично. И тем не менее картина эта
была мозаичной, поступки не всегда
144

оказывались однозначными и легко
трактуемыми.
Да, он был своеобразным аскетом,
его не волновало то, как он одет, он
мог десяток лет таскать одно и то же
пальтецо, месяцами завязывать все
те же потрепанные шнурки, во
многих местах порвавшиеся и связанные
узелками, и это его нисколько не
смущало: раз можно завязать, чтобы
ботинки не болтались, то и ладно, не
в узелках дело.
Да, он не читал беллетристики,
вообще читал мало и по пустякам не
разбрасывался. Никто не помнил,
чтобы он по собственной
инициативе хоть раз сходил в театр, на
концерт, он жил в ином мире и ничуть
этим не тяготился. (Впрочем, одно
исключение из правила стало мне
известно: чета Глущенко пригласила
как-то Трофима Денисовича в
Государственный еврейский театр на
«Короля Лира». По словам Ивана
Евдокимовича Глущенко, игра Михоэлса
потрясла Лысенко, и он попросил
Берту Абрамовну Глущенко сводить
его еще раз в театр; но, кто знает,
может быть, давнишнее чувство
Лысенко к жене Глущенко,
толкавшее его и раньше на необдуманную
прыть, и здесь сыграло свою роль?).
А женщины, в общем-то,
волновали его мало: дотошные сослуживцы
вспоминали пару историй, когда вроде
бы что-то когда-то было, но и здесь
инициатива исходила скорее всего
не от него, и, кажется, он быстро
остывал. «Да, и скажите,— говорил
мне академик Т., близко его
знавший,— при такой жене, как его
Александра Алексеевна, которая вообще
за ним не следила никак и, по-
моему, белья ему не стирала и
обедами не кормила, кто бы удержался?»
И тем не менее выходило, что в
целом удерживался. Не' манило это
его — иными целями жил.
В послесталинское время он завел
раз и навсегда определенный
распорядок дня: с утра на работе, с
которой в шесть часов вечера он уезжал
всегда в одном и том же
направлении — в цековскую столовую на
улице Грановского. Там он обедал,
брал в распределителе кое-какие
продукты для семьи и затем ехал домой.
Пока он обедал и отоваривался,
шофер успевал купить когда одну,
когда две бутылки пива (которое
Лысенко любил). Несколько раз в
месяц он сам (всегда сам, а не
шофер) покупал бутылку сухого вина.
Но не водку. (Как разночтение
возникал рассказ человека из
противного лагеря — генетиков, который
узнал от своей знакомой, дочери
крупного языковеда,
члена-корреспондента АН, что ее отец дружил с Лысенко
и иногда зверски с ним напивался, и
тогда они якобы на равных ругали
советскую власть. Но так ли это?)
Все близко его знавшие дружно
свидетельствовали, что Трофим
Денисович не любил оставаться один и
всегда вызывал к себе домой кого-
либо из приближенных. Вернувшись
с работы, он спал час или два, а
затем звонил, как правило, Презенту
или Глущенко (последний жил
неподалеку на Якиманке), и с восьми
вечера до двух-трех часов ночи они
проводили время в беседах, обсуждая
темы, называемые ими научными.
Не любил он оставаться один в
своем кабинете на работе, вечно
требовал, чтобы кто-нибудь с ним был
рядом.
Собственноручно он своих статей
никогда не писал, а диктовал
стенографистке. Потом кто-то из
грамотных приближенных (опять-таки чаще
всего Презент или Глущенко) правил
тексты, полученные от машинисток,
и отдавал их Трофиму. Он снова
что-то диктовал, если считал
нужным, и так статью доводили до
завершения.
Конечно, такой стиль творчества
не споспешествовал тому, чтобы стать
более грамотным. Лысенко не знал
правил грамматики и при письме не
ставил знаков препинания. Я видел
как-то посвящение на книге,
выведенное рукой Лысенко в 1937 году:
«Дорогому... дарю свою первую
работу думаю и верю что твоя первая
работа будет несравненно лучше
вернее (затем слова «несравненно лучше
вернее» были повторены еще раз и
зачеркнуты, после чего дарственная
надпись продолжалась) мечтаю
чтобы твои работы были продолжены и
главное более верными как это
сделает
Т. Д. Лысенко»
Дата была написана так, как
пишут врачи на рецептах,— 19 21/Х 37,
запятые и точки отсутствовали, а на
конце слова «сделает» от буквы «ш»
вниз шла какая-то робкая маленькая
черточка, будто он задумался, а не
X
«О
X
145

В. Сойфвр
Трофим Денисович Лысенко
следует ли здесь еще что-то дописать,
но потом не решился и оставил все,
как было. Поражал в этой подписи и
удивительно корявый почерк, «как
курица лапой», из криви вкось. Но
уже в пятидесятые годы он делал
надписи на книгах более четким
почерком, хотя все еще каким-то
детским и по-прежнему без знаков
препинания.
К слову сказать, когда я несколько
лет работал с Н. П. Дубининым, я не
раз удивлялся тому, сколь
неграмотен этот человек, каждый день
писавший сам помногу и довольно
интересно. Несколько раз я пытался в
шутливой форме сообщить ему,
например, что причастный оборот,
стоящий после определяемого этим
оборотом слова, выделяется запятыми.
В конце концов после, наверное,
десятого упоминания про эти
злосчастные запятые, Николай Петрович
вышел из себя и, рассвирепев,
закричал:
— Запомните, я — академик и
вовсе не должен помнить об этих
запятых! У меня всегда найдутся
умники вроде вас, которые за меня их,
где нужно, расставят.
В другой раз Дубинин, взявшийся
в шестьдесят с лишним лет
педантично учить английский и быстро в
этом преуспевший, в той же манере
проговорил уже не мне, а своей
молоденькой жене, приставшей с
нотациями по поводу неправильного
употребления герундия:
— Не знаю я ничего про эти
герундии. И знать не хочу. И без них
обойдусь.
Возможно, в таком
грамматическом нигилизме сказывалось плохое
начальное образование обоих
академиков, хотя Дубинин вел
происхождение от дворянина, а Лысенко от
крестьянина. Во всяком случае, не
один Лысенко отличался нелюбовью
к запятым.
Было широко известно, что
Лысенко не проявлял жадности к деньгам
и, если узнавал о чьем-то безде-
нежьи, лишениях (естественно, в
своем кругу), просто и без всякой
позы давал нуждающимся деньги,
порой немалые, причем умел давать
их так, чтобы не обидеть человека.
Так было в Одессе, так
продолжалось и в Москве. Этим, конечно, не
раз пользовались ловкачи, но
изворотливость и жадность отдельных
людей не пригасила готовности
Лысенко помогать деньгами
ближним. Например, еще в Одессе на его
доброте неплохо поживился его
заместитель на директорском посту
А. Родионов. Этого простого рабочего
(который, как помним, в анкетах в
строке «образование» писал:
«незаконченное среднее самообразование»)
Лысенко возвысил. Почему-то он
решил, что семья Родионова
бедствует, и несколько лет давал
регулярно любимцу деньги.
В это самое время Родионов,
будучи заместителем лысенковского
института по
административно-хозяйственной работе, прекрасно был
осведомлен о том, что лично Лысенко
денег не хапает, так как
демонстративно не получает положенных ему
как научному руководителю
гонораров за семерых числящихся за ним
аспирантов, объясняя это тем, что
ему на жизнь хватает. Заведенное
правило — давать
вспомоществование Родионову — действовало до тех
пор, пока Лысенко не узнал
ненароком, что Родионов выстроил себе
неплохую дачу, которую, конечно,
при бедности не построишь. Он тут
же прекратил благодетельство и
долго с Родионовым не разговаривал.
Он постоянно ругался со своим
зятем, мужем родной сестры,
оставшейся жить в Карловке, в родовом
гнезде Лысенко. Зять частенько
наезжал в Москву, чтобы поспекулиро-
вать какими-то товарами.
Останавливаться он мог не только у своего
высокого родича, но тем не менее
всегда приезжал на квартиру к
Лысенко. Последний узнавал о цели его
приезда, и тогда между ними
начиналась перепалка. Но наезды от
этого не прекращались, поведения
своего никто не менял. Как занимался
зять спекуляцией, так он и
продолжал это делать дальше, как ругался с
ним Трофим в прошлые разы, так
ругался и позже. Но чтобы власть
употребить — это ему и в голову не
приходило, и зять это хорошо
учитывал. Если вспомнить, как
обходились с неприятными им
родственниками другие люди из верхушки при
Сталине, то можно оценить
терпимость Лысенко.
Характерно вел себя Трофим Де-
146

нисович и в отношении еще одного
родственника — родного отца. Денис
Никанорович управлял в Горках так
называемой бригадой полеводов.
Однако положенной ему по закону
зарплаты не платили: так
распорядился сынок. «Я тебя кормлю и на
одежку и на обутку даю. Не
бедствуешь»,— отрезал как-то сын раз и
навсегда, и заносчивый старик по
этому поводу никогда не роптал. Он
поддерживал хорошие отношения со
всеми дружками сына, любил зазвать
их в свою избу в Горках, угощал
всегда одинаково — шматом
украинского сала (которое никогда не
переводилось) и полстаканом водки.
Отказываться от угощения было
нельзя, иначе старик бы обиделся, при
этом он всегда приговаривал, что вот
всю жизнь так обедает и здоров как
бык. За четыре месяца до смерти
колоритный старик заявил Трофиму,
что чувствует приближение конца и
просит отвезти на родину в Карлов-
ку. Желание было исполнено. Он
умер в своем доме, сидя за столом и
положив голову на руки.
Я узнавал эти подробности из
жизни знаменитого человека, они,
конечно, о многом говорили,
подтверждая правоту давно известной
мысли, лаконично выраженной А.
Моруа: «Нет науки без обобщений,
но и нет человеческой истины без
индивидуальных черт». И, тем не
менее, на многие вопросы ответа я
не знал, и вряд ли кто-нибудь мог их
прояснить.
А главное — эти подробности
уводили от основного, затемняли
фундаментальные черты его характера,
ставшие основополагающими для его
профессиональной деятельности.
Чертами же этими были уникальная
для масштаба его личности серость,
узость интересов и скудость знаний.
Рука судьбы оказалась к нему
благосклонной на заре жизни, когда
забросила в Гянджу под начало
талантливого ученого Н. Ф. Деревиц-
кого, когда дала ему возможность в
первый же год работы общаться с
такими выдающимися людьми, как
Н. М. Тулайков, крутиться в
атмосфере ВИРовского энтузиазма, быть
включенным в нешуточное дело. Но
складывающаяся обстановка
государственного благоволения к тем, кого
А. И. Солженицын метко обозвал
«образованщиной», коснулась и
молодого Трофима. Посланцем Молоха
выступил московский журналист Вит.
Федорович, прославивший Лысенко
на страницах центральной газеты, и
не удержался молодой агроном,
покатился колобком по сусекам,
наращивая силу, но убегал от
образования, науки, ученых. Как у
Антихриста в легенде Владимира Соловьева, у
которого после сговора с дьяволом
ни одно дело больше уже не
удавалось, так и у Трофима вся
последующая жизнь пошла в мистическую
пустоту — за что он не брался, все
оканчивалось конфузом и провалом.
Мечась от одной догадки к другой и
не умея ни к одной из них подойти
серьезно, как то подобает
настоящему ученому, он падал вниз, не
осознавая этого. И как дьявольское
наваждение появилась жажда власти —
и он поддался на приманку, стал
судорожно карабкаться вверх,
расходуя на это все свои недюжинные
природные данные. В годы взлета
он, наверно, чувствовал себя
счастливым, а то, что за внешним
процветанием терял все больше, он и
осознать не мог. Цена теряемого
ускользала от сознания. Маленькие
уступки самому себе оставались
незаметными, облепившие его со всех
сторон помощнички и ученички,
менее талантливые, но более
злобные, только ускоряли процесс
развала личности, оскудения интеллекта,
притупления совести.
В церковь он не ходил, и в Бога,
видимо, уже не верил, и не было у
него духовника, некому было
покаяться в грехах, некогда поразмыслить
над ними. Самый страшный грех —
грех гордыни — обуял душу, а ведь
склони он непокорную голову даже
перед потаенной иконой, возможно,
и навели бы его молитвы на мысли о
греховности содеянного и
ежеминутно творимого. Но нет, не до того
было. Он даже один, наедине со
своими мыслями боялся остаться,
звал к себе клевретов и подхалимов,
искал успокоения в беседах с ними.
Так и уходило счастье человеческое,
заменялось деловитой суетой.
Вращение в системе власти
создавало веселое мелькание в глазах, но
от этой ряби настоящее дело не
сдвигалось вперед ни на йоту, а лишь
обрастало грязью. Как не работала в
социалистической системе ни одна
деталь, так не работал и Лысенко,
147

В. Сойфвр
Трофим Денисович Лысенко
оставаясь вес тем же полуграмотным
знатоком из народа,
кустарем-самоучкой. Уже первая его работа была
построена на обмане, подделке, а
вовсе не была «открытием агронома
Лысенко», как трубили газеты и как
до сих пор многие наивно полагают.
Не обрастал он знаниями и позже,
не смог стать настоящим ученым.
Так выстраивался порочный круг:
плохое образование — отсутствие в
последующем стимулов к
самостоятельному росту — замена
необходимости движения вперед в науке
движением вверх по лестнице власти —
а там, только бы удержаться, только
бы не упасть. Вырваться из круга
можно было на начальных этапах, но
туг помешала социальная среда,
открывшая ворота для середняков,
посредственностей, серостей, лишь бы
они были своими, и одновременно
перекрывавшая все пути для
образованных, продуктивных, но «не
своих».
Личные устремления этого
человека, его недюжинная
работоспособность, крестьянская смекалка и
выносливость могли бы помочь его
самосовершенствованию. Но
оказавшись замешанными на самолюбии,
все более перераставшем в
болезненное тщеславие, эти свойства
характера постепенно редуцировались в
банальное упрямство и нежелание
слушать кого бы то ни было, кто
брался учить его уму-разуму. Он
потерял самокритичность — качество,
абсолютно необходимое ученому,
окружил себя льстецами. Они
называли его гениальным человеком, а ведь
правильнее было сказать, что он все
более превращался в ограниченного
человека, в гениальную
посредственность.
Середняки взяли власть,
приобрели силу во всех сферах жизни, стали
триумфаторами в массе, а отсюда
проистекало признание Лысенко как
яркого представителя
посредственности, блещущей лишь словесными
императивами и готовой
ежесекундно идти на подлог, лишь бы не
утерять не по праву захваченные
позиции. Конечно, середняков не
советская система породила. Но она
призвала их в науку, дала им
преимущества в занятии мест и в
институтах и в академиях, так что весь
феномен лысенкоизма был чисто
советским. «Середняк пошел в
науку» — этим сказано все.
Но не только в науке Лысенко
остался навсегда серым. И в другой
сфере бытия — в обыденной жизни —
он свою серость не поборол. Его
личная жизнь, как и жизнь его
кумира Сталина, была убогой. Все, что
так ценимо людьми иного, высокого
стиля,— искусство, музыка, книги,
радость дружеского общения, взлеты
духовной жизни, даже пылкая
любовь к женщине — все осталось
вовне, не коснулось его. Его жена была
такой же серой посредственностью,
как и он сам. Их трое детей выросли
кичливыми, они унаследовали его
тщеславие и ожесточение, где только
можно разглагольствуют о величии
их непонятого, опередившего свое
время родителя, а как только
прослышат о публичных упоминаниях
ошибок Лысенко, строчат протесты
и опровержения.
Не понимали и сам Лысенко, и
даже Сталин и Хрущев, так его
защищавшие, что пир победителя
Лысенко, богатырски разгромившего
врагов его «учения» и недругов
социализма, был пиром во время чумы.
Все общество, управлявшееся
«победителями», было тяжело и
безнадежно больно, и, взглянув
непредубежденно на одни лишь проявления
лысенкоизма, можно было выявить
симптомы болезни и узреть ее
первопричину, ее главный
болезнетворный «...изм», ибо та же болезнь
охватила весь социум. Еще крепким было
тело с виду, еще мало кто понимал
серьезность надвигавшейся беды, еще
радовались большевики, что
оказались способными охватить треть
Европы, Монголию и Китай, Вьетнам
и Корею, а уже тогда глубокое
нездоровье всей системы изобличала
история болезни Лысенко.
В самом деле, ведь в любом
обществе всегда были и будут
шарлатаны и просто ошибающиеся люди.
Они могут пытаться надуть
окружающих — с умыслом или по
неведению. Но в здоровом обществе
коллеги тут же обратят внимание на
ошибки, проверят выкладки и вынесут им
объективную оценку. За «липовым»
открытием быстро наступит черед
закрытия. И никто не подвергнет
репрессиям закрывателей несостояв-
148

шегося открытия, никто из членов
правительства или секретной
полиции не набросится с
политиканскими обвинениями на честных и
действительно ищущих новое и несущих
обществу пользу ученых. Даже если
бы это случилось, то немедленно
сказалось бы на судьбе тех, кто
посмел поднять руку на мозг нации.
Такое возможно только там, где
альянс лысенок и Сталиных с бериями
был частью раскручивавшейся
кровавой колесницы социализма.
Конечно, и в жизни
цивилизованных обществ бывали моменты, даже
в новейший период истории, когда
мракобесы временно приобретали вес
в обществе, когда из школьных
библиотек изымали книги Дарвина, как
это было в США, но эта временная
лихорадка быстро проходила,
организм был достаточно силен, чтобы
оказаться подкошенным ею. Однако
даже в пору пика болезни ученых не
хватали, не заточали в тюрьму, не
казнили и не унижали, а развитие
науки не останавливалось ни на
секунду.
Бывали и такие случаи, когда
отдельные самородки опережали свое
время, выдвигали идеи, до которых
еще десять и двадцать лет должны
были дорастать их менее
дальновидные коллеги. Такие истории
встречаются и по сей день. Но пионеры
науки, первопроходцы и
«прорицатели» не на том добивались успеха,
что отвергали безо всяких на то
оснований теорию гена или всю
генетику сразу, а предлагали на самом деле
новые идеи. Барбара Мак-Клинток в
пятидесятых годах открыла явление
перескакивания генов в хромосомах,
разработала теорию этого переноса,
и, тем не менее, голос этой хрупкой
и тихой женщины был не то чтобы
не услышан, а просто недопонят и
недооценен. Понадобилось двадцать
лет, чтобы ее идеи подхватили в
семидесятых годах генные
инженеры, чтобы автора по заслугам
увенчали Нобелевской премией. Такая
грустная (все-таки двадцать лет
потеряно) и радостная (все-таки труд не
пропал) история лучше любой
другой истории подтверждает здоровье
системы, которую ленины, Сталины,
Хрущевы и лысенки обвиняли во всех
мыслимых и немыслимых грехах. Эти
люди не понимали (вернее, не
желали понять) самоубийственность их
партийных устремлений.
Естественно, не понимали этого и тысячи тех,
кого мы сегодня называем
постыдным именем лысенкоисты.
Разумеется, было бы жестоким
винить в недопонимании принципов
научной работы, в замыкании в
скорлупу ограниченности и за счет этого
в обкрадывании самого себя лишь
одного Трофима Денисовича. Он жил
в том мире, который, во-первых,
создавался идейными вождями
общества, а, во-вторых, был ему по
душе, о чем он так любил
разглагольствовать. Мифотворчество вкупе с
шапкозакидательством, с
отвержением ценности настоящей науки стало
веянием того времени, и Лысенко
следовал этим завихрениям.
Водоворот огромных по масштабу
социальных перемен втянул в себя Лысенко,
закрутил его и поглотил, как
поглощают водовороты щепки, а
случается, и крупные бревна.
При обсуждении таких вывертов
советской жизни принято валить все
беды на Сталина. Однако наивно
считать, что во всем Сталин один
виноват. Пожалуй, надо сказать
определеннее: ссылки на Сталина
особенно нелогичны. И уж совсем
наивно обвинять в бедах, случившихся с
Лысенко, Сталина. Лысенко
выступил на авансцену благодаря своим
недюжинным природным данным, он
завоевал с боем позиции на вершине
пирамиды власти благодаря умению
вести борьбу, а не в силу
случайности или прихотей Сталина. В
созданной системе ценностей он был
настоящим самородком чистой пробы,
драгоценным бриллиантом. Только
караты драгоценности взвешивались
на иных весах, фальшивые поделки
ценились выше подлинных
бриллиантов. Так что в своей системе
измерений он был рекордсменом. Даже в
личных отношениях со Сталиным он
переиграл рябого диктатора, сумел
втереть ему очки в тот момент, когда
другие лидеры партии уже раскусили
Трофима. В этом он тоже был
рекордсменом. Благодаря поразительной
интуиции царедворца и
проницательности своеобразного мудреца,
благодаря умению разгадывать тайные
помыслы Сталина, он смог играть на
тех струнах, которые при ином
прикосновении издали бы фальшивые
звуки и вызвали бы лишь
раздражение «великого кормчего». Несерьез-
а
•=.
х
и
V)
|S
« £
51
149

В Сойфер
Трофим Денисович Лысенко
но отрицать эти яркие черты его
характера.
И никто не мог сравниться с ним
в умении общаться с
простолюдинами, говорить на их языке. Он
обращался не к рассудку крестьян, он
взывал к их предрассудкам, он будил
в них эти живучие предрассудки,
столь близкие сердцу темных и
исконно забитых крестьян. Значит, умел
он, взлетев наверх, не растерять
навыков общения с низами.
Распространено мнение о том, что
медвежью услугу оказали ему
помощники,-накипь, облепившая его
со всех сторон. С этим нельзя не
согласиться. На ура воспринимали
они любой бред, любые эрзацы
мысли их шефа. И туг же преподносили
ему доказательства правоты по
каждому пункту. Вранье, фальшь,
шулерские замашки его помощничков,
конечно, оказались страшным бичом
■лысенкоизма и привели к гибели все
«учение». Лысенко должен был бы
проклясть свою школу, откреститься
от нее. Только ведь для этого надо
встать над самим собою, а такого
никому не дано. Своими силами
этого не сделаешь.
Но, с другой стороны, в школе
Лысенко были не одни лишь
циничные жулики. Было много и простых
людей, может быть, не очень глубоко
образованных, но по-своему
неглупых. Они все поголовно обожали
своего вождя, боготворили его, ни на
миг не могли допустить мысли, что
он мог в чем-то ошибаться или что-
то недопонимать. Я не раз встречал
таких людей, каждый раз
обнаруживая их гранитную убежденность во
всеобщей правоте идей, некогда
исходивших от теперь уже покойного
шефа.
Как-то раз я столкнулся с этим во
время поездки в Горки Ленинские,
когда И. Е. Глушенко уговорил меня
посмотреть его опыты по переделке
озимых пшениц в яровые.
Сопровождать нас он позвал давнишнюю
сотрудницу Горок, много лет
проработавшую с Лысенко, а теперь
перешедшую к Глушенко. Мы ходили
весь день по полям и делянкам, я
дотошно спрашивал о деталях их
работы, пытался разобраться в
количественной стороне дела, найти
генетическую причину превращений.
Причина эта ускользала. Я видел, что эта
сотрудница очень хотела убедить меня
в одном и разубедить в другом. Мы все
устали, выдохлись, хотя она
превосходно себя вела, была сдержанна,
терпелива и терпима. Она
заинтересованно слушала возражения и старалась
мягко их парировать. И вдруг на фоне
этой усталости я, видимо, слишком
жестко сказал о наивности попыток
Лысенко обойтись без генов. На это
последовала реплика, смысл которой
сводился к тому, что Трофим
Денисович понимал все на свете, а вот мы
пока действительно наивно думаем,
что можем своим умишком дорасти
до него. Тут уж удивился я и спросил:
— Неужели Вам кажется, что
Лысенко был прав всегда?
На это она твердо и без внешней
аффектации, как-то устало, сказала:
— Трофим Денисович был гением.
Все его идеи гениальны и будут
восприняты в будущем.
Был конец лета. Желтели
бесчисленные колосья. Сухонькая фигура
женщины, резко очерченная
боковым светом заходящего солнца,
контрастно выделялась на золотистом
фоне. Было бы бестактно
рассмеяться на эти слова. Было, наверняка,
нелепо пытаться ее разубедить. Я
счел за благо промолчать, избрав
единственную, как мне казалось,
форму несогласия — оставления ее
реплики без ответа, глухого с моей
стороны молчания. Вскоре я
распрощался...
Много раз я вспоминал этот
разговор, в памяти всплывал образ старой
женщины, долгие годы
проработавшей вместе с Трофимом
Денисовичем и сохранившей к нему высокое
чувство преклонения. Меня
изумляло и, признаюсь, даже как-то
сердило, что и она, и прочие лысенкоисты
рассматривали своего бывшего
патрона как непризнанного
абсолютного гения, просто опередившего свое
время и потому несправедливо
оплеванного в конце жизни. Они жалели
то время, которое ушло и унесло с
собой ореол славы великого
Лысенко. Это напоминало бесчисленные
рассказы о солдатах Наполеона,
забывших и тяготы службы, и
жестокость тирана, и горечь поражений, а
сохранивших лишь святое чувство
преклонения перед их великим пред-
150

водителем. Многих из этих людей
Лысенко лично оскорблял, ко
многим из них персонально относился
высокомерно, третировал, держал в
черном теле, не давал защищать
диссертации, продвигаться по службе,
благоволя в то же время на их же
глазах всяким проходимцам и явным
мошенникам типа Карапетяна. Обо
всем этом они порой рассказывали,
не стесняясь. Казалось бы, сделай
они всего одно движение, встряхни
лишь головой — и розовые очки
спадут с глаз, открывая еще одну
черту Лысенко — его научное
убожество и банкротство. Но этого-то
как раз никогда и не происходило.
Как о человеке говорили порой
плохо, вспоминали, правда, с натугой,
всякие дурнопахнущие историйки, а
стоило копнуть глубже, задеть его
научное «кредо», как следовал
категоричный и вполне единодушный
взрыв признания:
— Лысенко? Гений!
И только когда я стал смотреть на
этих людей не как на более или
менее симпатичных или
отталкивающих персон — то говорящих на
чистом литературном русском языке, то
на диалекте с исковерканными
словами и выражениями, что было чаше,
а как на ученых, то есть
специалистов своего дела, я понял, в чем тут
загвоздка. Все эти люди, вся «школа
Лысенко» несла на себе
непременную печать научного убожества, все
они были учеными не второго и даже
не третьего сорта, а хуже. Каждый из
них знал лишь какое-то ремесло,
свою узенькую темку, никогда не
следил за научными аргументами
своих оппонентов. Как
закономерный результат такого отбора
сотрудников само собой получалось, что
все идеи Лысенко воспринимались
ими одинаково некритически. А
посему то, что покоробило бы любого
образованного биолога, лысенко-
истами акцептировалось
восторженно. В каждой идее Лысенко яркой
стороной выступала демагогическая,
бесшабашная ненаучность,
сдобренная фальшивой «заботой об урожае».
Эрзац бил в глаза неспециалистам
повышенной тягой к утилитарности
и внешней революционностью.
Авторитеты запросто сбрасывались с
пьедестала, их заумные, на взгляд
середняков, идеи и законы
отвергались бездоказательно, но шумно. А
от зажигательной революционности,
от причастности к «великому труду
очищения науки от реакционного
буржуазного хлама, оставшегося нам
в наследство от старого мира»
(Ленин), самомнение этих людей
росло. Участие в «величественной
деятельности» приятно щекотало
нервы, прибавляло веса в собственных
глазах. Именно в этой приземлен-
ности, излишней и покоившейся на
пустом месте самоуверенности и
зарождалось чувство преклонения лы-
сеикоистов перед Лысенко, перед его
якобы гениальными идеями,
которым еще не настал черед.
Стоит ли говорить, что эти люди с
порога отвергали малейшее
подозрение в преступности поступков и
самого Лысенко, и его ближайших
сторонников в еще одной области —
репрессалиях. Аресты и гибель
научных противников списывались на счет
Сталина. Иногда вскользь
говорилось о том, что не может быть
развития науки без драмы идей, хотя кому
не ясно, что развитие науки должно
сопровождаться драмами, но не
драмами человеческого бытия.
Один из самых близких к нему
людей как-то вечером рассказывал,
как Лысенко спасал несправедливо
арестованных людей, как
возмутился, узнав, что его первые в жизни
аспиранты написали в газету «Соц-
земледелие» статейку о
непозволительном, на их взгляд, факте
разгильдяйства двух сотрудников
одесского института — Куксенко и Гар-
кавого, разгильдяйстве, якобы
граничащем с вредительством. После
публикации письма в газете обоих
тут же арестовали, но Лысенко,
узнав о самоуправстве аспирантов, не
убоялся написать реляцию в НКВД,
и через какое-то время обоих
освободили, а Гаркавый позже даже
дружил с теми, кто на него
«пожаловался в газету». Рассказывалось и о
замечательном, по словам этого лы-
сенкоиста, человеке и прекрасном
редакторе первых выпусков журнала
«Яровизация» Ф. И. Филатове,
арестованном только за то, что над его
столом висел портрет Есенина. И за
него вступился Лысенко, добился
освобождения Филатова, тот уехал
потом в Саратов, был верным лысен-
ковцем и, спустя годы, защитил
докторскую диссертацию.
Но известна мне была и другая
я
8
151

§1
В. Сойфор
Трофим Денисович Лысенко
история. После ареста А. К.
Запорожца — агрохимика и директора
института, созданного
Прянишниковым, его жена, скульптор Ольга
Владимировна Квинихидзе -Запорожец,
смогла попасть на прием к Лысенко,
завела с ним речь о муже, моля о
помощи. Лысенко куда-то спешил,
разговор продолжался по дороге,
потом Трофим сел в машину.
Квинихидзе набралась смелости и тоже
села на заднее сидение. Пока
машина ехала, она продолжала
упрашивать Президента ВАСХНИЛ и
депутата Верховного Совета СССР.
Лысенко молчал, словно воды в рот набрав,
так и не заметил много раз
протягиваемого ему прошения, и вышел из
машины, зло хлопнув дверцей.
Там, в Одессе, речь шла Ъ своих,
здесь его просили за несвоего, за
человека из другого лагеря, и
доброта испарилась
Так размывалась пасторальная
картинка, появлялись сцены из другого
жанра, в котором добрый гений
обращался в хищного и злого колдуна.
Не понимали лысенкоисты и те,
кто взрастил Лысенко, его пагубной
роли в еще одном вопросе. Когда
отдается приказание, которое может
быть выполнено, начальник
выступает в роли вождя, указующего путь
к победе и этим укрепляющего свой
авторитет. Люди начинают верить в
силу этого человека: энтузиазм
отдельных маленьких человечков
складывается в одну огромную волю,
творящую подчас чудеса. А тот, кто
придал начальный импульс,
приобретает величественные очертания в
глазах исполнителей, ставших
реальной силой, подвигнувшей реальные
горы. Отражение величия
свершенного на лицо, от которого исходил
этот начальный импульс, наделяет
это лицо в глазах человечков силой
прозрения, сообщает ему сияние
гения. В обществе, имеющем
моральные критерии, сказали бы, что на
это лицо упала Благодать Божия, что
он следовал персту Божию. В
обществе бездуховном весь успех
припишут гениальности этой личности.
Когда же приказ заведомо
неисполним, проигрывают все, но более
всего тот, кто такой приказ отдал.
Его могут обозвать бранными
словами, охарактеризовать как фигляра,
игравшего со своим народом в
нечистые игры. Этот человек — при
жизни мертвец.
Однако действие этого принципа
простирается дальше. Неспособность
дать правильный приказ неминуемо
ведет к отказу от идеологии, на
которой покоил свои взгляды (и
выводы) несчастный лидер,
превратившийся в фигляра. От неисполнимое*
ти его приказов непременно
протягивается ниточка к недейственности
всей доктрины, руководившей
фигляром. Не просто итог жизни этого
человека окажется плачевным — его
история высветит пороки и всего
общества.
Заканчивая книгу этой мыслью,
центральной для меня во всем
повествовании, мне хочется сказать
словами Алексея Константиновича
Толстого, завершившего в «Князе
Серебряном» описание страшных лет
царствования Иоанна Грозного:
«Да поможет Бог и нам изгладить
из сердец наших последние следы
того страшного времени... Простим
грешной тени царя Иоанна, ибо не
он один несет ответственность за
свое царствование; не он один
создал свой произвол...
...но помянем добром тех,
которые, завися от него, устояли в добре,
ибо тяжело не упасть в такое время,
когда все понятия извращаются,
когда низость называется добродетелью,
предательство входит в закон, а
самая честь и человеческое
достоинство почитаются преступным
нарушением долга!». •
Валерий Николаевич СОЙФЕР —
доктор биологических наук,
биофизик, ныне живет и работает в
США.
152

ш
о
X
о
а.
|
а *
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЛЕТЕКТИН
«Шерше ля фам» — кому не известна эта старинная французская
поговорка. «Ищите женщину» — говорили, когда по неизвестным
причинам скоропостижно отправлялся на тот свет неудачливый
монарх, неожиданно происходил дворцовый переворот или под
топором палача летели головы участников несовершившегося
заговора... И действительно, не так уж редко за этими событиями
стояли представительницы слабого пола. В истории случалось такое.
Не стал исключением и наш двадцатый век.
Мата Хари — имя, широко известное. Она стала героиней романа
Бланка Ибаньеса, а также многочисленных и популярных в свое
время произведений второстепенных писателей в Англии, Франции и
Германии. В Голливуде был снят фильм, где роль Мата Хари
исполняла знаменитая киноактриса Грета Гарбо. И книги, и фильм
рассказывали людям о легендарной Мата Хари, миф о «роковой
красавице» и знаменитой шпионке.
Но на русском языке информации о ней почти нет, и, кажется,
история ее реальной жизни еще не рассказана.
Алла Бурлинова
Королева
шпионажа
Метаморфоза
В 1905 году пресыщенное
парижское общество клюнуло на пряную
диковинку — восточные танцы с
раздеванием. Их исполнительница
Мата Хари, не лишенная
артистических способностей, скоро стала
модной танцовщицей, получающей
баснословные гонорары.
С этого времени и начинают
складываться легенды о ней. И первой,
кто их распространял, была сама Мата
Хари. Во всяком случае не без ее
участия. Рассказывали, что актрису
воспитали на юге Индии, в
полумраке таинственных храмов. Ее похитил
английский офицер, за которого она
вышла замуж. Ребенок, родившийся
от этого брака, был отравлен слу-
Ведь шахматные же пешки/
И кто-то играет в мае.
М Цветаева
гой — индусом-фанатиком,
мстившим Мата Хари за измену богам.
Утверждали, что Мата Хари якобы
сама задушила убийцу. Вскоре умер
муж, и оставшаяся без всяких средств,
она стала танцовщицей. Когда
специалисты обратили внимание на то,
что ее танцы скорее индонезийские,
чем южноиндийские, легенда
подверглась изменению.
По новой версии, Мата Хари была
дочерью голландского фермера,
женившегося на яванке. Родилась в
голландской Ост-Индии и от матери
унаследовала утонченность,
вкрадчивость, льстивость. После смерти отца
мать, желая избавить дочь от
необходимости работать на яванских
сахарных плантациях, пристроила ее в
один индонезийский храм на дву-
153

«I
if
смысленную роль танцовщицы.
Какой-то британский офицер,
очарованный красотой девушки, помог
бежать ей из храма и женился на
ней. Далее история рассказывалась
по «индийскому» варианту.
Внешность, смуглая кожа и блестящие
черные глаза красивой брюнетки,
естественно, придавали этому
рассказу правдоподобный характер.
Не столь эффектными и мало
похожими на легенду были
документальные свидетельства ее жизни. По
этим данным, она родилась в Леевар-
дене 7 августа 1876 года в семье
почтенных голландцев Адама Зелле и
Антье ван дер Мелен. Была крещена
154
,1юд именем Маргарита-Гертруда
Зелле. В восемнадцать лет вышла замуж
за офицера голландской
колониальной армии, который вскоре после
свадьбы уехал из Голландии на Яву,
куда взял с собой жену. Его звали
Маклеод. Он был по происхождению
шотландец, человек надменный,
грубый и вдобавок пьяница. Их
совместная жизнь превратилась в ад.
Рассказывали, что муж обращался с ней
очень жестоко: колотил, таскал за
волосы, что слуга-туземец будто бы
убил их сына из-за ненависти к
своему хозяину, а мать собственноручно
застрелила убийцу...
Маклеод тиранил жену, изменял
ей. Она же, чтобы забыться, ходила
смотреть ритуальные танцы яванских
танцовщиц, которым и сама начала
подражать. За шесть лет пребывания
в тропическом изнурительном
климате Явы — в той части света, где, по
словам Киплинга, «нет места для
десяти заповедей и где лучшее похоже
на худшее»,— Маргарита Маклеод в
совершенстве овладела мастерством
танца вообще и восточного, в
частности. Она так хорошо изучила
это искусство, что когда выступила
на сцене, то сумела убедить парижан,
даже людей, знакомых с Востоком,
что с детства была храмовой
танцовщицей и священной проституткой
Сивы*.
В 1901 году несчастливая
супружеская пара вернулась в Голландию
с пятилетней дочерью Марией-
Луизой. Маргарита Маклеод
несколько раз пыталась развестись с мужем.
Однако все закончилось тем, что
«герой» еще раз отколотил ее и
бросил, забрав с собой дочь. И тогда,
едва ли не в первый раз, будущая
Мата Хари проявила свой характер и
энергию, добившись от суда
решения, по которому Маклеод обязан
был вернуть ей дочь и содержать их
обеих. Супруг ответил на это
клеветой, но доказывал ее так уверенно,
что даже родная тетка Маргариты, к
которой та обратилась за помощью,
поверила Маклеоду и выгнала ее вон.
Адам Зелле пытался помочь дочери,
но и он побаивался Маклеода, его
положения в обществе и армейского
престижа.
В конце концов Маргарите
Маклеод удалось обмануть судьбу. Она
сумела вырваться из деревенской
глуши Голландии и уехала в Париж
искать счастья на артистическом
поприще. И помогали ей в этом
богатое воображение, отчаянная
решимость и желание блистать.
Благодаря «ненасытной жажде роскоши и
денег», как говорила впоследствии
сама Мата Хари, произошла
поразительная метаморфоза: голландка
превратилась в яванку, Маргарита
Маклеод — в танцовщицу Мата Хари
(«утренний луч»). Ей было тогда 29
* Сива, или Шива — одно из трех главных
божеств религии индусов, олицетворение
разрушительной силы природы. При храмах,
посвященных богу Снве, жили женщины,
занимавшиеся «священной», или «храмовой»
проституцией (доходы от которой поступали в пользу
храма) н исполняющие ритуальные танцы.

лет. Успех и известность не
заставили себя ждать...
Агент X—21
Сделавшись знаменитой, Мата
Хари становится великосветской
куртизанкой. Это позволяет приобрести
связи в высших кругах Франции,
Германии и других стран Европы. И
сделаться по-настоящему богатой.
Она тратит деньги направо и налево,
ведет роскошную жизнь и очень
скоро. .. возникают финансовые
трудности. Этим воспользовалась
германская разведка. В лице Мата Хари она
нашла одного из самых
эффективных, как говорит легенда, агента.
Когда именно танцовщица
превратилась в шпиона, неизвестно.
Однако агентурный номер X—21, под
которым значилась у немцев Мата Хари,
указывает на то, что случилось это
еще до 1914 года. Во время войны
буквой X агенты не обозначались.
Если о профессии и источниках
доходов этой женщины можно
думать что угодно, то в ее храбрости
сомневаться не приходится.
Тридцать восьмой день рождения Мата
Хари пришелся на 7 августа 1914
года... Когда вспыхнула война, она
танцевала в Винтергартене в
Берлине. Позже французские агенты
видели ее разъезжавшей по запруженным
возбужденными толпами улицам в
компании начальника полиции фон
Ягова, с которым она давно
поддерживала знакомство.
Впервые она возбудила
подозрения английской и французской
разведок во время своих выступлений в
Мадриде в июле 1915 года. Это были
дни, когда англо-французское
наступление во Фландрии закончилось
неудачей, а итальянцы начали свои
первые атаки на реке Изонцо.
Сомнения усугубились после того, как
в Париже была получена телеграмма
итальянской разведки:
«Просматривая список пассажиров японского
пароходства в Неаполе, мы
обнаружили Мата Хари, знаменитую
индусскую танцовщицу, собиравшуюся
выступать якобы в ритуальных
индусских танцах в обнаженном виде.
Она, кажется, отказалась от
притязаний на индусское происхождение и
сделалась берлинкой. По-немецки она
говорит с легким восточным
акцентом.»
Копии этой телеграммы были
разосланы во все страны Антанты как
предупреждение об опасной
шпионке. Когда артистка вернулась во
Францию, контрразведка организовала за
ней слежку, парижская «Сюрте-Же-
нераль» (охранка) также взяла ее под
подозрение. Чиновник полицейской
префектуры, в которой Мата Хари
выдала себя за уроженку Бельгии,
сделал на ее бумагах пометку:
«Следить». Несмотря на все это, Мата
Хари умудрялась танцевать даже в
скудно освещенном театре
французской военной секретной службы.
Такое демонстративное поведение
сбивало с толку контрразведку.
Актриса никогда не конспирировалась,
никого не боялась и ничего не
скрывала. Тем труднее было французам
доказать факты похищения военных
секретов, а тем более узнать, каким
путем эти секреты передавались
немцам.
У танцовщицы было много
приятелей в дипломатическом мире, в
том числе шведский, датский и
испанский атташе. Это давало ей
возможность пользоваться
дипломатической почтой, которая, по обычаю
и международным правилам, была
неприкосновенной. По ее словам,
она переписывалась со своими
родственниками в Голландии, однако
спецслужбы полагали, что ее письма
предназначались для немецких
тайных агентов.
Убедившись, что Мата Хари
«совратила» нейтральных атташе,
французы решили вскрыть мешки с
дипломатической почтой. Когда ее
корреспонденция была вскрыта,
оказалось, что сообщения записаны с
помощью шифра. Прочитать его не
удалось, и Мата Хари в очередной
раз удалось избежать ареста...
Вскоре после этого было
установлено, что танцовщица хлопочет о
пропуске в Виттель (курорт в
Северной Франции) под тем предлогом,
что там находится ее близкий друг
капитан Маров, потерявший зрение
на войне и нуждающийся в уходе.
Привязанность женщины к этому
злополучному русскому офицеру не
возбудила бы подозрений, но близ
Виттеля незадолго перед тем был
оборудован новый аэродром. «Сюр-
те-Женераль» перехватила
адресованную германским шпионам
шифрованную инструкцию о
необходимости получить данные об этом аэро-
155

«I дроме. Надеясь, что теперь Мата Хари Так в 1916 году Мата Хари оказалась
| окончательно разоблачит себя, фран- в Лондоне. Англичане восполь-
й £I цузские контрразведчики позаботи- зовались этим, задержали ее и
0 11 лись, чтобы пропуск ей был выдан, привезли в Скотленд-Ярд на допрос
|2 Но, увы... В Виттеле она повела себя к сэру Бэзилю Томсону. Но и тут
£§1 так, что никто ни в чем не смог ее танцовщица поставила в тупик
<2| Уличить, и французские власти были допрашивающих ее лиц. Фелстэд —
вне себя от бессильной злости: чув- один из надежнейших авторитетов
ствуя угрозу, они не могли поймать по закулисным делам шпионажа —
шпионку с поличным. В конце кон- излагает эту историю таким образом:
цов возник вопрос: не выслать ли ее? когда было прямо заявлено, что Мата
Что и было сделано. И тут при вы- Хари является германской шпион-
сылке Мата Хари повела себя как кой, она с обворожительной улыб-
мелкий шпион-наемник: стала клясть- кой сказала Томсону: «Мне нужно
ся, что никогда не работала на нем- Вам рассказать кое-что, но раньше
цев, и... заявила о своей готовности попросите всех этих джентльменов
поступить на службу во французскую выйти из комнаты». Когда они ушли,
разведку. Она даже стала хвастать Мата Хари заявила: «Да, я действи-
своим влиянием на многих высоко- тельно состою тайным агентом, но
поставленных лиц в Германии и вы- работаю не в пользу бошей. Нет!
звалась отправиться туда, чтобы до- Тысячу раз нет! Я работаю для Фран-
быть сведения, нужные французско- ции!» После этого начальнику уго-
му генеральному штабу. ловно-следственного отдела остава-
Начальник одного из отделов Вто- лось лишь рыцарски замаскировать
рого бюро, капитан Жорж Ладу, еде- свой скептицизм... Сам Бэзиль Том-
лал вид, что верит. Ей предложили сон в «My Experience at Scotland
отправиться в Брюссель и выведать Yard» признается, что сказал сорока-
все, что удастся, поскольку она за- летней «яванской» танцовщице: «Ма-
явила, что генерал-губернатор Бель- дам... если хотите верить слову чело-
гии фон Биссинч с первого же взгля- века, который почти вдвое старше
да падет к ее ногам. Для этого сооб- Вас,— бросьте то, чем Вы занима-
щили фамилии шести агентов в лись». Это был, пожалуй, самый де-
Бельгии, с которыми она могла не- ликатный прием контрразведыватель-
медленно войти в контакт. Все они в ной техники в истории войны!
Париже числились сомнительными Так или иначе, но после допроса
агентами. Причиной тому были хро- английскими следственными властя-
нические преувеличения, которые до- ми Мата Хари была выслана в
Испускались в рапортах. После прибы- панию с добрыми пожеланиями на
тия Мата Хари в Брюссель один из будущее.
этих шести бельгийцев был аресто- В Мадриде, однако, она оказалась
ван немцами и расстрелян. в дружеских отношениях с военным
Казнь агента озадачила французов, атташе фон Кроном и германским
Они не получали от него ничего морским атташе — капитаном фон
ценного и полагали, что все его до- Калле. Именно он, по приказу гер-
несения пишутся под немецкую дик- майской разведки, послал X—21 ра-
товку. И если немцы осудили его за диограмму с требованием направить-
шпионаж, стало быть, он — двойной ся во Францию. Телеграмма была
шпион, сообщающий верные сведе- составлена по коду, уже известному
ния их противникам. Через некото- французам. Для приманки фон Кал-
рое время это подтвердили англича- ле объявил, что в Париже она полу-
не: один из их шпионов был загадоч- чит пятнадцать тысяч франков за
ным образом выдан немцам какой- свою работу в Испании «от дружес-
то женщиной. Стали даже известны твенного ей лица в одной нейтраль-
ее приметы, но разыскать предатель- ной миссии». Мата Хари вернулась
ницу так и не удалось. во Францию, где немедленно напра-
« Вскоре после этой истории Мата вилась в отель Плазо-Атэне на аве-
5 Хари направилась в Испанию, что- ню Монтень. На следующий день, 13
1 л бы выступить с концертами в января 1917 года, она была арестова-
S8 Мадриде. По непредвиденным об- на. Она отрицала все, но не могла
|ё стоятельствам теплоход вынужден скрыть своего изумления, узнав, что
*? I был зайти в британскую гавань, французам известен немецкий шифр.
156

Суд
Предварительное следствие по делу
Мата Хари было поручено
представителю военного министерства
капитану Бушардону. При
ознакомлении с материалами следователь
вынужден был признать, что фактов,
которые можно было бы считать
действительными уликами,
свидетельствовавшими о шпионской
деятельности артистки, слишком мало.
Точнее, их было всего два: получение
опрефленных сумм из Голландии и
донесение из Мадрида о X— 21.
«Вещественные» доказательства,
найденные при аресте, стоили и того
меньше. «Секретные» чернила, по
утверждению арестованной, были
просто каким-то снадобьем, которое
она принимала. В большинстве же
своем обвинения пестрели ничем не
подкрепленными подозрениями и
бесчисленными донесениями
французских агентов о всех действиях и
переездах танцовщицы.
24 и 25 июля 1917 года Мата Хари
предстала перед французским
военным судом, о котором тогда было
известно, что приговоры в нем
составляются заранее и выносятся по
заготовленному тексту.
Председателем суда был полковник Санпру —
полицейский офицер, командовав*
ший республиканской гвардией. Он
высказал убеждение в виновности
Мата Хари. Майор Массар и
лейтенант Морне заявили, что они тоже
не питают сомнении на сей счет.
Единственным человеком, думавшем
об оправдании ее, был адвокат Клю-
не. Будучи1 защитником по
назначению, он стал преданным другом
артистки и, говорят, великолепно вел
это безнадежное дело.
Председатель Санпру начал с
обвинения Мата Хари в близких
отношениях с начальником берлинской
полиции и особенно напирал на
тридцать тысяч марок, которые она
получила от фон Ягова вскоре после
начала войны. Мата Хари
утверждала, что это был дар поклонника, а не
плата за секретные услуги.
— Он был моим любовником,—
оправдывалась она.
— Это мы знаем,— возражали
судьи.— Но и в таком случае сумма
слишком велика для простого
подарка.
— Не для меня! — возразила Мата
Хари.
Председатель суда переменил
тактику:
— Из Берлина Вы прибыли в
Париж через Голландию, Бельгию и
Англию. Что Вы собирались делать в
Париже?
— Я хотела проследить за
перевозкой моих вещей с дачи в Нейи.
— Ну, а зачем было ездить в Вит-
тель?
Хотя в полицейских донесениях
указывалось, что Мата Хари
самоотверженно и любовно ухаживала за
потерявшим зрение капитаном Ма-
ровым, тем не менее она сумела
свести знакомство со многими
офицерами-летчиками.
— Штатские мужчины меня
нисколько не интересовали,—
следовал ответ.— Мой муж был капитан.
В моих глазах офицер — высшее
существо, человек, всегда готовый
пойти на любую опасность. Если я
любила, то всегда только
военных, из какой бы страны они ни
были.
Когда ей напомнили о
предложении сделаться шпионкой в пользу
Франции, она слегка заколебалась,
но затем сказала, что ей нужны были
деньги, так как она хотела начать
новую жизнь.
Показания свидетелей носили
драматический и одновременно
трогательный характер. Бывший министр
и крупный чиновник подтвердили,
что являлись любовниками Мата
Хари, но дружно уверяли, что
никогда не разговаривали с ней о
государственных делах и что она никогда не
интересовалась никакой военной
информацией.
На процессе Мата Хари не было
приведено никаких дополнительных
доказательств, сверх того, что стало
известно во время следствия. Но для
членов военного трибунала и
имевшихся свидетельств оказалось
достаточно. Попытки адвоката Клюне
выявить слабость предъявленных улик
разбились о стену предубеждения
военных судей, решение которых
было уже принято: обвиняемую
приговорили к расстрелу.
15 октября 1917 года в Венсенской
крепости приговор был приведен в
исполнение. Мата Хари осталась
верна себе до последней минуты. Утром
она, как обычно, поднялась с
постели и с особой тщательностью
оделась. Тюремный врач подал ей рюм-
•8
157

a I
SI
sl
«*l
I
Ш g.
8£
ку коньяка. Когда пришло время,
Мата Хари прямо, с высоко
поднятой головой, прошла мимо взвода,
который должен был ее расстрелять,
послала воздушный поцелуй
солдатам, священнику и всем
присутствующим. А потом отказалась надеть
повязку на глаза. Раздался залп
двенадцати винтовок...
Так в возрасте сорока одного года
закончила свою карьеру знаменитость,
«королева шпионажа».
«Дело Малыш»
Прошло около восьми лет после
казни Мата Хари. И вот 16 июля
1925 года в «Пти журналь» два
французских писателя — Марсель Надан
и Андре Фаж — опубликовали статью,
в которой впервые открыто
высказали сомнение в виновности
танцовщицы. Но, к сожалению, полные
отчеты о ее процессе хранились в
тайне.
Жорж дк> Парк, чиновник Второго
бюро генерального штаба
французской разведки, рассказывает в своих
воспоминаниях, что Мата Хари
просила его записать ее мемуары.
Познакомился он с ней в бытность свою
парижским журналистом, и
знакомство это длилось не один год. Дю
Парк навестил ее в камере на правах
старинного друга. В это время он уже
не мог заниматься частными
литературными делами. Когда же доложил
своему начальнику о желании
осужденной «рассказать все», граф де Леден
рекомендовал ему принять это
предложение. Однако было поставлено
условие, что все записи будут
переданы Второму бюро, если что-нибудь
из сообщенного танцовщицей
представит интерес для контрразведки.
Дю Парк сообщает, что Мата Хари
в течение трех часов диктовала ему
свои «откровения», явившиеся
«обвинительным актом против многих
высокопоставленных чинов как
английской, так и французской
армии». Впоследствии эти
воспоминания были погребены в хорошо
охраняемых архивах секретной службы в
Париже. Сам дю Парк обязан был.
хранить тайну в силу данной клятвы
и особенно ввиду своей связи с
разведкой. Вероятнее всего,
«признания» Мата Хари останутся еще очень
долго необнародованными.
Между тем, в деле Мата Хари
французские военные показали всю свою
предубежденность и склонность к
крючкотворству. Во время процесса
танцовщицы французская секретная
служба провокационно объявила, что
некий член кабинета министров,
подписывающийся «М и»,
отправил немало любовных писем
знаменитой куртизанке (одно из них
фигурировало на суде). Генералу Нивелю
и его коллегам нужно было
оправдаться перед общественным
мнением в провале наступления в
Шампани и в других своих бездарных
действиях. Козлом отпущения,
по-видимому, сознательно был избран Луи
Жане Малыш, тогдашний министр
внутренних дел, хорошо знакомый с
секретной службой, расследованием
и надзором, осуществлявшимися
гражданским бюро политической
полиции. Вполне возможно, что какой-
нибудь из агентов Мальви
столкнулся с генералом, связь которого с
поставками армии носила скорее
политический, чем патриотический
характер. И в виде возмездия
французская секретная служба не только
допустила, но и поощрила
распространение слуха: Мальви — тот самый
министр, который предавал
Францию немцам при помощи шпионки-
куртизанки... Мальви —
единственный «М и» во французском
кабинете!
Министра внутренних дел предали
суду. Среди свидетелей по этому делу
были четыре бывших премьера
Франции. Каждый удостоверял, что
Мальви — честный и преданный слуга
республики. И несмотря на это,
военная камарилья требовала его
осуждения. Франция воевала, армия
главенствовала во всем, поэтому
последнее слово в деле Мальви также
принадлежало военной клике.
Сенат приговорил его к
семилетней высылке за пределы Франции.
Если учесть обстановку, то можно
утверждать, что Мальви должен был
считать себя счастливчиком,
поскольку ему удалось избежать смертного
приговора или ссылки в Кайенну.
Когда раны, нанесенные войной,
начали затягиваться, «измена»
Мальви была забыта, а его самого
амнистировали. Пре мьер Эдуар Эррио
возвратил бывшего министра к
общественной жизни и даже
предложил место в своем кабинете.
Наступил день, когда Луи Жане
Мальви должен был предстать перед
158

палатой депутатов для реабилитации.
Когда он поднялся и заговорил,
голоса оппозиции оборвали и
заглушили его. «Мата Хари! — вопили
оппозиционеры.— Мата Хари!.. Мата
Хари!» Мальви пытался говорить, но
ему не дали сказать ни слова.
Здоровье его было подорвано годами
испытаний, и он рухнул на пол без
чувств.
Через несколько лет произошло
событие, вновь ярко осветившее все
лицемерие французской военной
клики. В деле Мальви — Мата Хари
появилась еще одна пленительная
женшина. Теперь уже не
танцовщица, не куртизанка, не шпионка, а
умная и талантливая журналистка.
Она добыла запоздалое признание у
одного из тех людей, которые
погубили министра внутренних дел.
На этот раз сознался настоящий
«М и» — генерал Мессими,
который в начале войны занимал пост
военного министра. Это был
самодовольный бездарный жуир и
претенциозный невежда, который своей
халатностью и ленью нанес немало
вреда французской армии. Первая же
битва на Марне сбросила его с
министерского поста. Именно этот
Мессими являлся близким другом
Мата Хари. Несомненно, он и был
назван и «разоблачен» в
воспоминаниях, которые Мата Хари диктовала
дю Парку. Так генерал Мессими в
конце концов реабилитировал
Мальви, признавшись ловкой
журналистке, что он был членом кабинета,
писавшим письма
шпионке-куртизанке. Но Мессими принадлежал к
той самой военной клике, которая
затравила Мальви, и конечно же,
никто не отправил его ни в ссылку,
ни тем более на венсенский
полигон. Он даже не подвергся критике,
так как на его защиту стеной встало
военное ведомство.
Шпионка или содержанка?
После подобного рода
разоблачений в рассказе о Мата Хари можно
было поставить точку, если бы не
один вопрос, который до сих пор
остается без ответа. Кем же на самом
деле была Мата Хари — танцовщицей
с европейским именем, деятельным
работником германской разведки и
шпионом первой мировой войны или
всего лишь высокооплачиваемой
содержанкой, покорительницей
мужских сердец? Вопрос возникает не
случайно. Ведь так и не стало
достоверно известно, за что она получала
свои огромные гонорары. А
посылались они на имя X—21. Этот номер
значился в перехваченном
французами списке германских шпионов.
Мата Хари, действительно,
обладала многими данными, чтобы
сделаться ценной шпионкой. Но, с
другой стороны, был у нее и большой
«дефект» — слишком уж заметна,
слишком бросалась в глаза. Такой
шпион не может безнаказанно
действовать в течение всей войны.
К тому же, если бы, как
утверждали французы, X—21 было условным
обозначением немецкой шпионки
Мата Хари до августа 1914 года, то
чем объяснить ее странное
поведение в первые месяцы войны? Ибо
почти на протяжении целого года
эта X—21 — умная и щедро
оплачиваемая шпионка — находилась вдали
от театра войны и полевой
секретной службы. Почему? Неужели
только для того, чтобы заставить
союзников ломать себе голову над
вопросом: когда же она начнет шпионить
по-настоящему? В
профессиональном шпионаже так не бывает.
А может быть, шпионская
деятельность Мата Хари — это еще одна
легенда, которая явилась
продолжением ее сценической репутации
«яванской храмовой танцовщицы»?
Во время войны артистка не
прекращала концертной деятельности. Она
неоднократно приезжала в Париж,
вероятно, могла через своих
многочисленных любовников добывать
самые важные военные тайны и, как
полагала французская разведка,
передавать их немцам. Так, например,
считается, что именно по этому
каналу Германия узнала о планах
нескольких французских наступлений,
которые захлебнулись в крови, а
гастроли экзотической танцовщицы
стоили жизни многим десяткам тысяч
французских солдат и офицеров.
Утверждают также, что с помощью
«дипломатии подушки» Мата Хари узнала
о дате отплытия крейсера «Хэмп-
шир», на котором находился
английский главнокомандующий лорд
Китченер. Крейсер был потоплен
торпедой, пущенной с немецкой
подводной лодки. Все находившиеся на нем
люди погибли...
К сожалению, невозможно опре-
•8
X
СВ
I
Г)
159

is
1*1
* О
ox
IS
делить, что в рассказах о ее
деятельности правда, а что — вымысел.
Французскому военному суду не
удалось обнаружить никаких
вещественных доказательств в пользу того, что
Мата Хари действительно
занималась шпионажем, или тем более, что
она открыла немцам хотя бы одну из
тех многочисленных военных тайн, в
передаче которых ее обвиняла молва.
Да, танцовщица могла предложить
свои услуги агентам немецкой
разведки в Голландии, но, вероятно, не
собирала для них никакой
шпионской информации. Та же история
повторилась и с французской
разведкой. Да, Мата Хари встречалась с
несколькими немецкими военными
и разведчиками. Но вполне
возможно, что они были ее любовниками.
Попытка артистки поступить на
службу во Второе бюро вероятнее
всего была связана с отсутствием у
нее в это время денег, что и
утверждала Мата Хари на следствии. Ее
приезд в Париж после того, как она
за границей не выполнила никаких
поручений капитана Ладу, говорит о
том, что Мата Хари не совершила
ничего наказуемого по закону.
Напротив, если бы она была шпионкой,
то ее возвращение во Францию
трудно объяснить.
Так, может быть, нужно поверить
самой Мата Хари, которая перед
французским военным судом
энергично защищалась, доказывая, что
она была вовсе не шпионкой, а лишь
хорошо оплачиваемой содержанкой
нескольких германских чиновников?
Некоторые из этих господ (например
фон Калле) могли оплачивать часы,
проведенные с нею, из фондов
разведки. Когда же немцы сократили
расходы на секретную службу и всем
центрам разведки был дан приказ об
экономии, ослепительная Мата Хари,
безнадежно скомпрометированная и
всеми подозреваемая, оказалась
непомерной роскошью, существование
которой представители германской
разведки не могли себе больше
позволить. Преступление было
раскрыто, и те же господа спокойно
передали ее в руки французов.
Если это действительно так, то
тогда становится понятно, почему
после первой мировой войны, когда
немцам уже не было никакого
смысла замалчивать свои успехи,
руководители кайзеровского шпионажа
(включая известного полковника
Вальтера Николаи — наставника
гитлеровцев) отрицали, что^танцовщица
работала на германскую разведку. А
ведь они не упускали случая
блеснуть своими достижениями!
Для французского военного суда
«дело Мата Хари» тоже оказалось
очень выгодным. В промежутке
между арестом танцовщицы и
вынесением ей приговора сорвалось широко
возвещаемое наступление Нивелля,
в котором французская армия
понесла огромные потери. Вслед за этим в
армии начались бунты, и по всей
Франции прокатилась волна
пораженчества. Нужно было чем-то
отвлечь общественность от военных
неудач Франции, и «дело» было
предано широкой огласке.
Мата Хари считала, что ее выручат
многочисленные поклонники. И
действительно, сильнейшее давление на
суд оказывали влиятельные частные
лица. Ходили слухи, что за
танцовщицу ходатайствовали два короля и
германский кронпринц.Но даже они
не смогли добиться пересмотра
приговора. Французы во время войны
считали необходимым не
церемониться и безжалостно казнили шпионов.
В иной обстановке Мата Хари могла
бы отделаться тюремным
заключением. Но в данЯой ситуации президент
Пуанкаре отказался помиловать ее
или смягчить вынесенный приговор.
В Гааге премьер-министр ван ден
Линден безуспешно умолял королеву
подписать обращение в ее пользу...
После объявления Мата Хари смер*
тного приговора член военного
трибунала лейтенант Морне заметил
одному другу: «Ба, все улики в этом
деле гроша ломаного не стоят!»
Значит, это было юридическое
убийство? И значит, Мата Хари была
не виновна? И на суде она и адвокат
Клюне были единственными, кто
говорил правду?.. Такие выводы, во
всяком случае на наш взгляд, более
соответствуют истине, чем легенда о
«королеве шпионажа». •
Алла Юрьевна БУРЛИНОВА.
историк, молодая учительница из
города Подольска, сама учится в
аспирантуре МПГУ имени Ленина.
Разведка — одна из тем, которые
привлекают ее научные интересы.
Статья о Мата Хари — первая
публикация Бурлиновой.
160

л
\
■ ■ ■

А