ж
"Knowledge ftsetf is power "(F.Bacon)
ILJAUME- Г1ХПД
^k г ^ Л

В январе далекого 1926 года
вышел первый номер
журнала «Знание — сила».
Это значит, что для нас
наступивший год — юбилейный.
Семидесятый год сотрудники
журнала и его авторы
стараются донести
до читателей все богатство
человеческих знаний,
пробудить умение думать,
радоваться неисчерпаемости
человеческих возможностей
в познании окружающего
мира. Мы поздравляем
наших читателей (и, конечно,
самих себя) с этой
замечательной датой.

В НОМЕРЕ
2 Письмо в редакцию
С. Сперанский
ЕЩЕ РАЗ О «HOMO
MIL1TARIS»
3 Во всем мире
4 Отходная XX веку
В. Парус
И ВСЕ-ТАКИ ЗНАНИЕ —
СИЛА!
12 Наши интервью
Л. Хптин
ДАВАЙТЕ ПОЗНАКО
МИМСЯ ЕЩЕ РАЗ
17 Курьер нвуки н техники
18 Во всем мире
20 Время и мы
A. Зубов
ГРАД ЗЕМНОЙ ИЛИ
ГРАД НЕБЬСНЫЙ
26 Беседы об'экономнке
Ю. Латынина
ИСКУССТВО СТЯЖА
ния
36 Во всем мире
37 У нас в гостях
Д. Яковлев
ДИАЛОГИ С МИТТЕЛЬ-
ШНАУЦЕРОМ
40 Природа, общество,
человек
С. Давыдова
«ЧУЖИЕ» НАХОДЯТ
ДРУГ ДРУГА
49 Курьер науки и техники
52 Космические катаклизмы
Б. Силкин
КОГДА ЖЕ ЕЙ
ВСТРЕТИЛСЯ ЮПИТЕР...
56 Экспедиции, поиски,
находки
B. Янин
ЯРОСЛАВ — КНЯЗЬ
РУССКИЙ
58 Клуб «Гипотеза»
C. Самойлов
ГЕОПОЛИТИКА СИНЬ-
ЗЕЛЕНЫХ
67 Мозаика
11
68 Портретная галерея
70 Волшебный фонарь
71 Есть ли логика в истории
России?
А. Янов
ИВАНИЛНА
84 Мыслители XX века
МАРТИН БУБЕР
Г. Померанц
ВСТРЕЧИ С БУБЕРОМ
93 Мозаика
96 ЛИЦЕЯ
Курс лекций
История западной
цивилизации XX века
Б. Меерсон. Д. Прикудин
ФАШИЗМ В ИТАЛИИ
103 «Круглый стол»:
Рынок образования
МОЖНО ЛИ КУПИТЬ
ЗНАНИЯ?
108 Дневник:
Ребенок в немецкой школе
А. Семенов
УРОКИ НА УЛИЦЕ
ВЕТРЯНЫХ МЕЛЬНИЦ
112 Монолог учителя
С. Смирнов
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО
ЭКЗАМЕНУ
117 Консультация психолога
М. Жамкочьян
В УГЛУ, «БЕЗ БЕЛОЙ
ОБЕЗЬЯНЫ»
123 Люди науки
Ю. Лексин
ОТЕЦ
141 Понемногу о многом
142 Научные чтения
ПАМЯТИ С. В. МЕЙЕНА
144 Исторический детектив
£. Черняк
ЗАГОВОР
Af. Бубер
3ATMEHHF БОГА
ЗНАНИЕ —
СИЛА 1/95
Ежемесячный
научно-популярный
и научно-художественный
журнал для молодежи
№ 1 (811)
Издается с 1926 года
Заре г и стр и ро ва и
23.01.1995 года
Регистрационный № 013253
Журнал издается под эгидой
Международной ассоциации
«Знание»
Главный редактор
Г Зеленко
Редакция:
И. Бейненсон
Г. Вельская
B. Брель
И. Внрко
(зам. главного
редактора)
C. Глейэер
М. Курячая
Ю. Лексин
А. Леонович
И. Прусс
И. Розовская
И. Умнова
Н. Федотова
«Знание — сила», 1995 г.
I Т. Чеховская I
(ответственный
секретарь)
Г. Шевелева
Заведующая редакцией
А. Гришаева
Художественный редактор
Л. Розанова
Оформление
А. Обросковой
Корректор
Н. Малисова
Технический редактор
О. Савенкова
Слано в набпр 03.11.94
Подписано к печати 31.01.95
Формат 70X100 1/16.
Офсетнаи печать.
Печ. л. 10.0. Усл.-печ. л. 13,0.
Уч.-изд. л. 18.15.
Усл. кр.-отт. 52,00.
Тираж 24000
Заказ 3542
Адрес редакции:
113114, Москва.
Кожевническая ул., 19.
строение 6.
Тел. 235-89-35
Ордена Трудового
Красного Знамени
Чеховский
полиграфический комбинат
Комитета
Российской Федерации
по печати
142300. г. Чехов
Московской области
Цена свободней
Индекс 70332

со
03
ш
о
S
л
и
к
с
2
ы
ь
оа
Вторая статья В. Дольника,
завершающая тему «Homo militaris» («Знание —
сила», 1994 год, № 3), не обманула моих
ожиданий. В ней с блеском продолжена
серия глубоких аналогий между
поведением животных н проявлением воинственных
инстинктов у человека, вплоть до абсурда
«сверхмилитаризации», заставляющей
вспомнить о легендарном приземлении
Руста на Красной площади. «Каста вояк»
у одного из видов термитов слишком
специализировалась к «различным тонким
боевым операциям», и в результате другие
виды без труда проникают в термитник
и крадут что хотят. Да, очень, очень
убедительно!
В то же время у меня окрепло желание
возразить автору по сугубо
принципиальным, мировоззренческим вопросам.
Любопытно (и весьма знаменательно!),
что два Gналога — В. Дольник и В. Эф-
роимсон — с прямо противоположных
позиций обсуждают один и тот же ряд
аналогий в поведении животных и людей.
Говоря о проявлении у тех и других
поведенческих реакций, которые в
человеческом обществе квалифицируются как
высшие проявления духа (альтруизм,
самопожертвование). Дольник констатирует:
вот они, наши «святые» чувства,— на
самом деле всего лишь реализация
инстинктивных программ, свойственных н
животным. Эфроимсон же делает вывод:
смотрите, не только нам, людям, но и
животным свойственно высокое. Спорить тут
бессмысленно — сами аналогии
амбивалентны. Однако мне симпатичнее позиция
Эфроимсоиа.
Редукционизм (во всех его видах) —
коварная штука. Сведение высшего к
низшему очень часто оправданно и почти все
объясняет. Но в этом неуловимом
«почти» — вся суть расхождения между
противостоящими мировоззрениями.
Для Дольника «почти» не существует.
Отсюда его крайний пессимизм. Все
логично: если сводить поведение человека к
инстинктивным программам, то надеяться
ие на что. Не на «чокнутых» же
пацифистов, в самом деле! Хотя Дольннк
вкладывает это определение в уста
«неблагосклонного» читателя, но в сущности сам с ним
согласен.
Уповать на естественный отбор,
который приведет инстинктивные запреты «в
соответствие», можно (по Дольнику) лишь
«в масштабах биологического времени
эволюции». То есть нельзя, нбо каждому
ясно, что темп «нормальных»
эволюционных процессов не соизмерим с темпом
движения человечества к глобальной
катастрофе.
Я все же думаю, что в
действительности положение далеко не так безнадежно.
Краем я касался этой темы в своих
статьях «Болото или Вселенная?» и «Кажется,
мы меняемся...» («Знание — сила»,
1991 год, № 10 и 1992 год, J* 8). Дело в
том, что сейчас происходит стремительное,
взрывообразное изменение человечества
как вида, и один из знаков этого —
смещение функциональной асимметрии мозга
в сторону большей активности правого
полушария. Этот фактор действует по
принципу триггера (спускового крючка),
когда малым по абсолютной величине
сдвигам соответствует лавина далеко
идущих последствий. И темп радикальных
преобразовании измеряется в этом случае
не миллионами лет, а немногими годами.
Несравнимо шире и глубже, чем в моих
статьях, этот процесс отражен в книге
С. Грофа «За пределами мозга» (Москва,
1993 год). Старая, так называемая
«ньютоно-картезнанская» парадигма
отживает свой век. Человечество движется
к развитию «холотропного сознания»
(по Грофу), для которого характерна
коемнчность мировосприятия, резкое
усиление надличностных ориентиров в
поведении индивидуума.
Вот на это, я думаю, действительно
можно надеяться. А книгу Грофа
рекомендую для прочтения каждому, кому
небезразлична судьба человечества.
С. СПЕРАНСКИЙ,
доктор биологических наук
г. Новосибирск

ВО ВСЕМ МИРЕ
Почему
грызуны
опасаются
луны?
Мнение, согласно
которому мелкие животные
ограничивают свою активность
в полнолуние, неново.
Обычно это связывают с тем,
что при сравнительно ярком
свете зверьки становятся
легкой добычей хищников.
Однако все это до сих пор
не было подкреплено
экспериментом.
Канадские зоологи из Мак-
масте рс к ого у ни ве рс итета,
возглавляемые Мартином
Дели, завершили
десятилетнюю серию наблюдений за
поведением долотозубого
кенгурового прыгуна,
населяющего полупустынный
Бойал Каньон в штате
Калифорния.
Каждая из подопытных
особей грызуна, ведущего
ночной образ жизни, была
снабжена миниатюрным
радиомаячком, позволяющим
прослеживать все его
передвижения.
Оказалось, что в
новолунные темные ночи животное
удаляется от своей норки
на значительно большие
расстояния, а в полнолуние,
наоборот, как правило, совсем
не выходит наружу. Такой
«пост» прыгун компенсирует
усиленной кормежкой во
время сумерек. Главная
угроза для кенгурового пры-
О
q
О
О
О
О
О
О
°
О
1
О
О
гуна — ушастая сова и
гремучие змеи разных видов.
Таким образом, в
отношении, по крайней мере, одного
нз грызунов это
подтверждено научным способом.
Марсель
доказал свою древность
В любом путеводителе по
Марселю можно найти
гордое упоминание о том, что
этот южнофранцузский
город намного старше самого
Парижа. Однако до сих пор
все свидетельства в пользу
такой древности хранились
в документах, находимых в
иных местах, а не в этом
городе, история которого,
несомненно, восходит к VI
веку до новой эры.
Экспедиция,
возглавляемая Антуанеттой Эснар из
Провансского университета,
открыла здесь множество
древних предметов — от
«зернохранилища» до
остатков греческих судов, возраст
которых около двадцати
пяти столетий, от еще более
старых гончарных изделий
и до свидетельств того,
что эти места были
населены людьми в
доисторические времена.
Опять
паровозы!
Американская фирма
«Коэл энтерпрайс» начала
серийное производство
паровозов, которые экономичнее
своих дизельных собратьев.
Во-первых, дизельное
топливо сейчас почти в четыре
раза дороже угля.
Во-вторых, повышен коэффициент
полезного действия паровой
машины н одновременно
уменьшен ее вес за счет
употребления новых
материалов и пластмасс
В кабине машиниста есть
компьютер, который
контролирует все
теплотехнические процессы, расход
угля, выделение дыма.
Максимальная скорость
паровоза — 130 километров в час.
О
о
о
о
О
о
о
О
О
о
о
кажется чем-то
необыкновенным. По сути дела,
редкостное или ценное
животное становится «фабрикой
эмбрионов», а другое, более
распространенное,
вынашивает, а затем и
вскармливает полученное потомство.
Таким способом детенышей
редкого снежного барса
могут рождать африканские
львицы, редких пекари —
домашние свиньи, а
бамбукового медведя — бурые
медведицы.
Рождение животных с
помощью пересадки эмбрионов
позволяет сегодня не только
увеличить число особей
редких видов, но и получить
потомство более здоровое,
чем рожденное нормальным
путем. А разработанные
методы замораживания
эмбрионов — исходного
материала — позволяют
сохранять их длительное время
и транспортировать в
небольших
теплоизолированных контейнерах.
Благодаря применению
методов размножения
животных искусственным
путем, виды, уже находящиеся
на грани вымирания, смогут
снова процветать.
На фото — жеребенок
зебры, выношенный и
рожденный домашней лошадью.

\
ОТХОДНАЯ XX ВЕКУ
Владимир Порус
И все-таки
знание — сила!
Совсем недавно лозунг «Знание — сила!» звучал с надеждой и уверенностью.
Уходящий XX век придал ему зловещий оттенок. Вместо уверенности в нем
слышится скепсис. Наука дает знание, знание дает силу... Для каких целей?
Служит ли оно освобождению от власти стихий, голода, болезней?
Исправляет пороки людей и общества? Или это сила на службе у низменных
страстей, орудие утонченного рабства, унижения свободы, уничтожения
миллионов? Возвышается ли жизнь от накопленных и производимых продуктов
научной работы? Или они вовлекаются в необратимый процесс измельчания
и опошления человеческой жизни, низведенной до вынужденного участия
в бессмысленных круговоротах производства и потребления?

Никогда в истории будущее так
не зависело от настоящего:
человечество стало смертным и даже,
как говорил булгаковский Воланд,
«внезапно смертным» — коллективное
самоубийство может стать
результатом оплошности, злого умысла или
психопатии изуверов.
Но никогда в истории
человечество не располагало и столь
мощными средствами защиты от
возможных катастроф, такой глубокой
перспективой осмысленного развития.
И все это — благодаря науке.
Что бы ни говорили критики науки,
но именно к ней люди обращают не
только свои требования, но
и мольбы. Множество наших
современников склонно объяснять неудачи,
недостатки жизни не чрезмерным,
а, напротив, слишком малым
участием в ней науки.
Она пользуется уважением, в
котором есть что-то от поклонения
идолам. Идол — не Бог, он требует
жертв. Жертвы приносятся, и не
всегда добровольные. Речь не о
расходах на научные исследования,
затраты на науку — это не жертвы,
а скорее инвестиции, вложение
капиталов в расчете на увеличение
прибыли. Причем инвестиции самые
надежные и доходные. Но науке
посвящают жизни. Не в том
романтическом смысле, когда говорят о
жизненном подвиге героев науки, а в
том, буквальном, жестоком смысле,
когда жертвами становятся люди,
не имеющие никакого отношения к
науке. Кто спрашивал согласия
жителей чернобыльской зоны на
эксперименты, приведшие к самой крупной
катастрофе XX века?
Да, у науки есть свои мученики
и герои. Достижения ученых
изображаются художниками и писателями
подобно деяниям святых. Занятия
наукой, если даже они не сулят
материального достатка и не манят
призраком славы, все же
приподнимают над рутиной повседневности
и потому окружены в общественном
сознании ореолом духовности. К
слову ученых прислушиваются, даже если
оно распространяется не с помощью
спутникового телевидения, а
отпечатано на портативной машинке или
переписано от руки — вспомним
А. Д. Сахарова. Ученые
вовлекаются в политические и общественные
движения, им предоставляют
министерские посты и парламентские
трибуны.
И в то же время публицисты,
литераторы, философы соревнуются в
беспощадной критике науки.
П. Фенерабенд:
сВ отношении науки все ясно...
Наши оболваненные прагматические
современники склонны предаваться
восторгам по поводу таких событий,
как полеты на Луну, открытие
двойной спирали ДНК или
термодинамического неравновесия. Однако при
взгляде с иной точки зрения все
это — смешно и бесплодно.
Требуются биллионы долларов, тысячи
высококвалифицированных
специалистов, годы упорной и тяжелой
работы для того, чтобы дать
возможность нескольким косноязычным
и довольно-таки ограниченным
современникам совершить неуклюжий
прыжок туда, куда не захотел бы
отправиться ни один человек,
находящийся в здравом уме,— в
пустой, лишенный воздуха мир
раскаленных камней. Однако мистики,
пользуясь только своим сознанием,
совершали путешествия через
небесные сферы и созерцали Бога во
всей его славе, что придавало им
силы для жизни и для
просвещения своих сторонников. Лишь
невежество широкой общественности н
ее строгих воспитателей,
интеллектуалов, поразительная скудость их
воображения заставляют
бесцеремонно отвергать подобные
сравнения».
Автор этой филиппики — не
обскурант или хулиганствующий
возмутитель общественного спокойствия,
а известный философ, прекрасно
разбирающийся в истории и
методологии науки. Прислушаемся к его
словам, в них — важная тенденция
общественного сознания, которую
нельзя высокомерно и бесцеремонно
отвергнуть.
Подобно тому, как древние
язычники наказывали плетьми своих не
оправдавших надежд идолов, наши
современники спешат обвинить науку
и ученых в том, что сила знания
используется для насилия, что не
сбылись их, надежды на безопасное и
обеспеченное благоденствие, что мир
техники и сверхиндустрии
механизирует жизнь самого человека, что
будущее все чаще вырисовывается как
и

В. Порус.
И все-таки знание — сила!
О U1
I <*
•
х л
X О.
V €1
X Ш
Р) х
кошмар всеобщей катастрофы, что
тревога и неудовлетворенность не
оставляют нас от рождения до смерти,
что умножившиеся знания умножили
скорбь.
К- Ясперс:
«Наука доступна лишь немногим.
Будучи основной характерной
чертой нашего времени, она в своей
подлинной сущности тем не менее
духовно бессильна, так как люди
в своей массе, усваивая
технические возможности или
догматически воспринимая ходульные
истины. остаются вне ее...
Как только это суеверное
преклонение перед наукой сменяется
разочарованием, мгновенно следует
реакция — презрение к науке,
обращение к чувству, инстинкту,
влечениям. Разочарование неизбежно
при суеверном ожидании
невозможного: наилучшим образом
продуманные теории не реализуются,
самые прекрасные планы
разрушаются, происходят катастрофы в
сфере человеческих отношений, тем
более непереносимые, чем сильнее
была надежда на безусловный
прогресс».
Современные язычники хлещут
своего идола, а на место
девальвированного образования и
дискредитированной науки спешат маги,
колдуны, прорицатели и чудотворцы.
Многие из них называют себя
учеными, выступают от имени
«подлинной» науки. Видимо, так легче
войти в доверие к людям, не
утратившим фетишистского преклонения
перед наукой. Тьма суеверий потому
и не рассеивается в свете
рациональной науки, что этот свет
преломлен в суеверном сознании.
Уж не правы ли те, кто
призывают ограничить непомерные
притязания научного познания? Может
быть, и впрямь достоинства науки
преувеличены и мифологизированы?
П. Фейерабенд:
«Науку всегда ценили за ее
достижения. Так не будем же забывать
о том, что изобретатели мифов
овладели огнем и нашли способ его
сохранения. Онн приручили
животных, вывели новые виды растений,.,
обнаружили важнейшие связи
между людьми и между человеком и
природой. Древние народы
переплывали океаны на судах, подчас
обладавших лучшими мореходными
качествами, чем современные суда
таких же размеров, и владели
знанием навигации и свойств
материалов, которые, хотя и
противоречат идеям науки, на поверку
оказываются правильными. Они
осознавали роль изменчивости и
принимали во внимание ее
фундаментальные законы... Изобретатели мифа
положили начало культуре, в то
время как рационалисты и ученые
только изменяли ее. причем не всегда
в лучшую сторону».
Стоп. Это — уже откровенная
демагогия. Никто не умаляет заслуг
первых укротителей огня и
изобретателей севооборота, древних
мореплавателей и животноводов. Но так
же ясно, что пар и электричество,
расщепленный атом и
расшифрованный генетический код это
совершенно новая культура. Лучше ли она
древней? Вопрос бессмысленный, ибо
история необратима. Наука и
образование не сделали людей
счастливыми. Означает ли это, что путь к
счастью лежит через возврат к
невежеству?
Но и здесь за демагогической
оболочкой скрыта реальная проблема.
Рассуждения Пола Фейерабенда
перекликаются с невеселыми
диагнозами Карла Ясперса. Если ценность
науки измерять только ее
практическими применениями, то одного
существования ядерного оружия
достаточно, чтобы поставить эту
ценность под сомнение. Призрак
Чернобыля бродит по современному
миру...
Но, быть может, главная
опасность — разлад между
интересами науки и всеобщим интересом
человечества. Когда-то такой разлад
был немыслим, сегодня уже нельзя
не думать о нем. Какая сила
способна предотвратить эту опасность?
А. Печчеи:
«Инициатива установления
определенного кодекса, регулирующего
границы и ответственность за
научное и техническое развитие и внед-

рение, должна исходить прежде
всего от самих представителей
научной общественности, от ученого
сообщества... Известно, что сегодня в
мнре больше ученых, чем их было
за все предшествующие века. Как
социальная группа они
представляют сейчас достаточно реальную силу,
чтобы недвусмысленно н во весь
голос заявить о необходимости
всесторонне оценивать технический
прогресс и потребовать
постепенного введения контроля за его
развитием в мировых масштабах».
Организатор и первый президент
Римского клуба* верил в духовную
| силу научного сообщества,
способную стать решающим политическим
и культурным фактором нашей
эпохи. Однако мировое научное
сообщество совсем не однородно и
состоит вовсе не из одних только
бескорыстных
интеллектуалов-гуманистов, озабоченных судьбами
человеческой культуры.
К. Ясперс:
«Факт превращения свободного
исследования отдельных людей в
научное предприятие привел к тому,
что каждый считает себя
способным в нем участвовать, если
только он обладает рассудком и
прилежанием. Возникает слой плебеев
от науки... Кризис науки — это
кризис людей, который охватил их,
когда они утратили подлинность
безусловного желания знать».
Существует философская традиция,
выводящая противоречия, связанные
с наукой и ее развитием, из проти-
Щ воречий общества, в котором это
развитие происходит.
Согласно марксизму,
двойственность и противоречивость науки —
видимость. За ней стоят
социальные противоречия, и разрешив эти
противоречия, человечество может
спокойно пользоваться наукой,
избавленной от дурных влияний и
вернувшейся к своей гуманистической
цели. Для этого нужно только взорвать
буржуазный мир, «упразднить»
частную собственность как социально-
* Римский клуб — созданная в 1968 году
международная организация ученых,
общественных и политических деятелей, привлекшая
общественное внимание к глобальным
проблемам современного человечества, связанным с
научно техническим развитием.
экономическую основу социальных
антагонистических противоречий. Этот
замысел лег в основу социальной
утопии, попытка осуществления
которой в экстремистской практике
российского большевизма была
опровергнута историческим опытом
двадцатого столетия.
Критика общественного порядка,
культуры, в которой наука может
использоваться как орудие
уничтожения и самоуничтожения, как сила,
подавляющая и нивелирующая
человека, свойственна не только
марксизму. К ней прибегают различные
социально-философские теории, в
которых утверждается порочность,
тупиковый характер европейской
культуры. В науке усматривают
«дьявольское перерождение> духа,
соблазненного призраком неограниченной
власти над природой и людьми, над
жизнью и смертью. Такой властью,
как повествует Евангелие, соблазнял
Иисуса дьявол в пустыне.
Обезумевший человеческий разум,
ослепленный гордыней, не в силах постичь,
что его бесчисленные завоевания —
путь к духовной пустоте;
неутолимая жажда познания, будучи
оторвана от идеалов Добра и Красоты,
направляется только волей к власти и
оборачивается «неодолимым роком»
человечества.
Такая философия ищет корни
трагедии в иссушенной почве
духовности. «Отчужденная наука» —
следствие утраты нравственных и
религиозных ориентиров и ценностей,
утверждали русские религиозные
философы.
С. Булгаков:
«...Никакое развитие знаний и
блеск материальной культуры не
может возместить упадка веры;
можно допустить, что человечество ли-
шнтся своей науки, своей циви-
лизации, как оно н жило без них
в течение веков. Но полная
потеря веры в добро означала бы
нравственную смерть...»
Эти слова были сказаны в 1912 году,
в канун мировой войны и
последовавшего за ней революционного
пожара. Философ взывает к вере и
добру, но зов его повис в пустоте.
Между идеалами добра и веры и
жизненной реальностью пролег глубокий
разлом. Цивилизация идет к кризису,
X Л
х а
■ т
х ■
С*1 I
V ОС

В. Порус.
И «се-таки знание — сила!
X Л
* «
вера — к упадку, наука лишается
нравственной опоры...
Н. Бердяев:
«В нашу эпоху нет более острой
темы и для познания, и для жизни,
чем тема о культуре и цивнлн
зацни. Это — тема об
ожидающей нас судьбе».
Н. А. Бердяев рассматривал
исторический процесс как взаимодействие
творческого духа и овеществленных
объектов его творчества. Формы
общественного бытия
противопоставлялись им «внутренним началам»
человеческой жизни, имеющим
духовную природу. Эти начала,
воплощаясь в идеалах и ценностях,
понимаются как культура, тогда как
материализованные, «опредмеченные»
реализации идеалов и ценностей
называются цивилизацией.
И. Ильин:
«Культура есть явление
внутреннее и органическое: она захватывает
самую глубину человеческой души
и слагается на путях живой,
таинственной целесообразности. Этим
она отличается от цивилизации.
которая может усваиваться внешне
и поверхностно и не требует всей
полноты душевного участия.
Поэтому народ может иметь древнюю
и утонченную культуру, но в
вопросах внешней цивилизации (одежда,
жилище, пути сообщения,
промышленность, техника и т. д.)
являть картину отсталости и
первобытности. И обратно: народ
может стоять на последней высоте
техники и цивилизации, а в
вопросах духовной культуры
(нравственность, наука, искусство, политика
и хозяйство) переживать эпоху
упадка».
Конечно, отношения культуры и
цивилизации более сложны, чем
простые оппозиции «духовного» и
«материального».
Афоризм испанского философа и
писателя М. де Унамуно гласит: «Все
цивилизации служат тому, чтобы
порождать культуры, а культуры —
чтобы порождать человека».
М. Мамардашвнлн:
«Цивилизация предполагает
формальные механизмы
упорядоченного, пра вового поведени я, а не
основанные на чьей-то милости,
идее или доброй воле... Когда под
лозунгом потустороннего
совершенства устраняются все формальные
механизмы, именно на том
основании, что они формальны, а
значит, абстрактны в сравнении с
непосредственной человеческой деист
внтельностью, легко критикуемы,
то люди лишают себя и
возможности быть людьми...»
<
Философ подчеркивает, что вне
цивилизации культура безжизненна.
Ценности и цели, идеалы и
жизненные ориентиры имеют смысл
только в контексте цивилизации. Вне
этого- контекста — это пустые и
опасные в своей обманчивости символы.
Цивилизация — та сила, которая
«блокирует энергию зла»,
примитивные и разрушительные инстинкты,
слепую стихию неразумия или не
менее опасную разнузданность разума,
соблазненного волей к власти.
Но если эта сила — только
формальный механизм, она утрачивает
свое предназначение и легко
перерождается в насилие. История нашего
столетия показала, что дремучее
варварство, звериная жестокость,
ненависть и алчность вполне уживаются
и с наукой, и с техникой, и даже
с мощными механизмами контроля и
порядка. Противостоять катастрофам
может только цивилизация, одухотво- ,
ренная высокой культурой. Это,
мечтал Мераб Мамардашвили, должно
стать «непреложным устройством
самого бытия, жизни». Против зла
нужно выставить не
«трансцендентную» свободу потустороннего бытия,
а законность и право, действующие
в общественной жизни с
необходимостью естественного порядка.
Разрыв цивилизации и культуры
обращает цивилизацию против
человека. Это и имел в виду Н. А.
Бердяев, называя цивилизацию «смертью
духа культуры». Летальный исход
настигает культуру, несмотря на то,
что принципы и устои цивилизации,
приобретая прочность, казалось бы,
надежно защищают культуру от распа-

да. Этот парадокс возникает из-за
подмены смысла и ценности жизни
материальными продуктами этой
жизни. Тогда распадается бытие:
культура умирает, лишаясь условий своего
существования и «свертываясь» в
цивилизацию, а цивилизация без
культуры превращается в антигуманный
механизм.
Так вот: наука — один из
важнейших узлов, связывающих культуру
и цивилизацию. Она сама
одновременно принадлежит и культуре,
и цивилизации. В этом ее сила и
источник продуктивности, в этом же —
причина ее слабости,
противоречивости.
М. Мамардашвили:
«Наука есть сфера деятельности,
в которой происходит
«экспериментирование с человеческими
возможностями», реализация «возможного
человека».
Дело в том, что наука воплощает
в себе двойственность,
противоречивость движущегося познания. Она
создает, конструирует природный и
социальный космос из добытых
знаний, позволяет культуре ощущать себя
частью этого космоса. Но в то же
время она постоянно разрушает свое
собственное единство, выходит за
рамки установленных ею же понятий,
преступает пределы наличных
возможностей познания, реализованных
культурой. То есть выступает силой,
способной создавать новые
культурные возможности, выходить за
рамки культурной обусловленности и
становиться условием любой возможной
культуры. Это значит, что наука —
не только порождение культуры, но и
культуротворческая сила, благодаря
которой возможны различные
культурные проекты.
Но эта сила способна
действовать, если только культура «отли-
вается> в конкретно историческую
форму — форму цивилизации.
Именно цивилизации наука обязана своей
культуротворческой миссией. И она
же не останавливается перед
необходимыми изменениями цивилизаци-
онных форм.
В этом и заключен механизм
связи между культурой и цивилизацией,
реализованный в науке. Но даже
внутри самой науки единство культуры
и цивилизации — это единство в
противоречии, в драматическом
соперничестве. Т. Кун уподобил структуру
научного сообщества замкнутой
иерархической системе, принцип
деятельности которой — безусловное
подчинение господствующей догме,
фундаментальной теории, сквозь призму
которой рассматривается любое
явление. Сама эта теория как способ
объяснения фактов поддерживается
авторитетом научных лидеров
благодаря социально-психологическим
особенностям «научных команд». Наука
функционирует нормально до тех пор,
пока сохраняется этот порядок;
другими словами, цнвилизационные
«каркасы» жестко привязывают к себе
все содержание научной деятельности.
Положение может внезапно
измениться, наступает кризис оснований,
рушатся авторитеты, сменяются
фундаментальные теории и образцы
научной деятельности, происходит
«научная революция». Этот «скачок» не
имеет рационально-логического
объяснения. На смену старой
приходит новая «парадигма», и весь
процесс повторяется.
В концепции Т. Куна, как и в ряде
других моделей развития науки
(И. Лакатоса, С. Тулмина, Дж. Хол-
тона), равновесие между
культурными и цивнлизационными
характеристиками науки периодически
нарушается и восстанавливается, что и
составляет драматическую фабулу
исторического движения научного
познания. Этот процесс испытывает
влияние культурно-цивилизационного
взаимодействия в масштабах всего
общества.
Как духовные ценности научные
знания принадлежат культуре, как
стимулы и основания практики — они
служат цивилизации. Если в
общественной жизни между культурой и
цивилизацией удерживается
равновесие, то оно есть и в науке. Когда
равновесие нарушено, наука
деформируется.
Примером может служить история
становления науки в России, начало
которой можно отсчитывать от эпохи
преобразований Петра I.
Царь-реформатор вводил основы европейской
цивилизации в стране, культурные
основания которой явно не
соответствовали нововводным формам
государственной и общественной жизни.
Петра мало привлекали культурные
основания европейской науки, чуж-
«
X Л
z a
с с

В. Порус.
И псе токи знание—сила!
Wlrt
I <*
I *
е
z м
X О.
22
СП X
■ те
дые не только деспотическому
характеру императора, но, что гораздо
важнее, культурной «почве» России
конца XVII — начала XVI11
столетий. Импортированная из Европы,
наука была первоклассной. Среди
первых русских академиков такие
всемирно известные ученые, как Л. Эйлер,
Д. и Н. Бернулли, X. Гольдбах
и другие. Однако ценностный статус
науки, ориентированный на
рациональное исследование, проникающее
в любые сферы природы и
общественной жизни, противоречил и
традиционным ценностям русской
культуры допетровской эпохи, и сугубо
прагматическим ориентациям самих
реформаторов. (В этом российская
ситуация отличалась от
западноевропейской, где наука со времени
Фомы Аквинского, а особенно благодаря
идеям Реформации имела
религиозную и культурную ссанкцик».)
Противоречие между наличной
культурой и внедряемой цивилизацией
преломлялось в самой русской науке,
тормозило ее развитие. Российская
наука набрала темпы роста только
полтора столетия спустя — с
началом новых общественных процессов,
связанных с реформой 1861 года.
Повторим еще раз.
Наука как мощная цивилизующая
сила становится частью культуры,
если существует равновесие
культуры и цивилизации. Тогда
профессиональная деятельность ученых не
только служит формам цивилизации,
но и получает положительную
оценку в общественном сознании,
научное звание признается ценностью,
поиск истины — самоценной
активностью, духовным самовыражением
человека. Когда равновесия нет,
страдают и наука, и общество, их
взаимоотношения мучительны и
противоречивы.
Наука, став непосредственной
производительной силой, вошла в
процесс интенсивной
профессионализации и институционализации. И в этом
процессе столкнулись ее культурные
и цивилизационные качества.
-
М. Вебер:
«Наука есть профессия,
осуществляемая как специальная
дисциплина и служащая делу
самосознания и познания фактических
связей, а вовсе не милостивый дар
провидцев и пророков, приносящий
спасение и откровение, и ие
составная часть размышлений мудрецов
и философов о смысле мира».
Профессионализация науки —
необходимое условие ее современного
существования, но когда
профессиональную сторону науки
противопоставляют ее ценностному смыслу,
расщепляется ее единство. Тогда
самые блестящие победы познания
оборачиваются тяжкими духовными
и нравственными провалами.
В 1975 году ведущие ученые-
биологи пошли иа заключение
добровольного моратория на проведение
экспериментов в биологических
институтах, занимавшихся проблемами
генной инженерии. Причина
беспрецедентного решения заключалась
в том, что молекулярная биология,
совершив резкий рывок, вышла к
возможности конструирования живых
организмов с заданными свойствами;
это открывало перед наукой
колоссальные перспективы практического
применения. Но среди возможных
использований результатов генной
инженерии могли оказаться и такие,
которые поста вили бы под вопрос
само существование человечества
(например, использование
бактериологического или экологического оружия).
Опасность таилась даже в
случайной небрежности, из-за которой
слабораторный материал» мог войти |.
в соприкосновение с биосферой пла- щ
неты с непредсказуемыми
последствиями.
В данном случае «наука как
профессия» оказалась — к счастью
для человечества — не отделимой
от «науки как призвания». Но
история знает и другие примеры.
Известно, что в лабораториях
фашистского лагеря смерти Бухенвальд
проводились научные эксперименты по
изготовлению противоэлидеотческих
вакцин. Материалом для
исследований были препараты, изготовленные
из крови узников, заражаемых
тифом и другими смертельными
заболеваниями. Бухенвальд был моделью
мировой цивилизации, замышленной
10

фашистскими идеологами; наука в
Бухенвальде стала монстром, ее
профессиональная рациональность
служила безумию.
Разрыв духовной культуры и
цивилизации — опасность слишком
грозная, чтобы полагаться только на
собственные нравственные, духовные
силы ученых. В конце тридцатых
годов, перед самым началом второй
мировой войны, В. И. Вернадский
писал:
«Мы стоим сейчас перед готовыми
к взаимному истреблению
многочисленными государственными органи
зациямн — накануне новой резни. И
как раз в это время, к началу XX
века, появилась в ясной реальной
форме возможная для создания
единства человечества сила — научная
мысль, переживающая небывалый
взрыв творчества. Это — сила
геологического характера,
подготовленная миллиардами лет истории
жизни в биосфере. Она выявилась
впервые в истории человечества в новой
форме, с одной стороны, в форме
логической обязательности и
логической непререкаемости ее основных
достижений, и во-вторых, в форме
вселенскости — в охвате ею всей
биосферы, всего человечества, в
создании новой стадии ее
организованности — ноосферы».
Но наука, способная создать
ноосферу, способна и на участие в
бойне, которая может оказаться
последней...
Спор и взаимообусловленность
культурных и цивилизационных начал —
вечная проблема. Признание этого
не означает примирения с
противоречием. Вспомним слова Н. А.
Бердяева: человеческое сознание все
глубже осознает свои собственные
противоречия. Вместе с этим растет
понимание того, что высшей
ценностью является творческая свобода,
возвышающая и оправдывающая
само существование человечества.
Овладение этой ценностью
достигается дорогой ценой: вечным борением
духа с самим собой, непрестанным
стремлением выйти за рамки
собственной ограниченности, вечной
неудовлетворенностью достигнутым в
поиске совершенства.
Наука — одна из важнейших
форм этой духов ной работы. Он а
ощущает на себе разрушительное
действие разлада между культурой и
цивилизацией, более того, может
усугублять этот разлад, но
способна и регулировать отношения
культуры и цивилизации, превращая их
в предмет своего исследования. Для
этого требуется исключительное
напряжение рефлексии. И это
напряжение посильно для науки, в
которой, как верил В. И. Вернадский,
аккумулируется вся
интеллектуальная мощь ноосферы. У
человечества просто нет иного выбора: либо
с помощью науки разрешать
противоречия бытия, угадывать и
исполнять свое предназначение, либо
прийти к апокалипсическому
завершению своего земного существования.
Преодолевая противоречия,
превозмогая скепсис, обобщая
исторический опыт, вступая в диалог с
искусством, религией, учась на своих
поражениях и гордясь победами,
наука утверждает ценность истинного
познания и самопознания,
удовлетворенных земных желаний,
возвышенных нравственностью и идеями
бессмертия человеческой сущности. •

НАШИ ИНТЕРВЬЮ
С Леонидом ХОТИНЫМ, главным редактором реферативного журнала
«Зарубежная периодическая печать на русском языке», выходящего
в Сан-Франциско (США), беседует наш корреспондент Ирина ПРУСС.
Леонид Хотин:
Давайте
<
Z Л
х я
Г) I
12
— Сколько всего эмигрантских изданий на русском языке?
— Более сотни. Пятьдесят три выходят в США, семнадцать — в Израиле,
четырнадцать — во Франции, десять — в Германии; в остальных странах,
от Аргентины и Австралии до Бельгии и Швейцарии, по одному-два. Ни в одной
библиотеке мира, даже в Библиотеке Конгресса США, нет и половины этих
изданий. Узнать о них практически можно только из нашего журнала.
Мы сами поразились этому обилию, когда в 1980 году начали готовить
выход первого номера. Десятки журналов и газет, тысячи книг издают
русские эмигранты, несмотря на огромные финансовые трудности,— право,
это достойно восхищения. Скажем, старый казак, поручик царской армии,
регулярно пишет и издает мемуары, которым нет цены. Три, пять экземпляров,
нигде они не зафиксированы, наследники свалят их на чердак, а потом
выбросят.

Если экземпляр не послан в Библиотеку Конгресса, значит, у издания
нет «копирайта», оно никому не известно. Мало кто знает, сколько таких
малотиражных изданий выпускают эмигранты первой и второй волн. Ценны
они прежде всего мемуарами, уникальными воспоминаниями времен
гражданской и второй мировой войн. Это же какое богатство для историков!
В Бельгии эмигрант первой волны издавал свой журнал с 1918 по начало
ЗАРУБЕЖНАЯ
ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ том 10
НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ №1-2
реферативный журнал
ХМСТМЛНСЖО1
ЧТЕНИЕ
познакомимся еще раз
восьмидесятых годов; остался один-единственный в мире полный комплект
этого журнала у моего приятеля-американца.
— А у наследников?
— Зачем он им? Они говорят и читают только по-французски... Гибнут
архивы, рукописи, книги; порой у эмигрантов просто нет денег, чтобы послать
все это на родину. Мы стараемся сохранить как можно больше из всего,
что издавала русская эмиграция.
— Кто читает ваш журнал?
— Это, во-первых, «клубы» эмигрантов — единомышленников по
политическим, идеологическим, религиозным взглядам. Часто это община,
объединенная церковью или Союзом землячеств. Например, журнал выписывает
Русская православная церковь за границей, казачества, скауты. Они тесно
связаны со «своей» зарубежной прессой — это активные авторы писем.
X m
13

S посетители встреч с читателями. Кубанские, донские, терские казаки регу-
« лярно получают казачью прессу из разных стран; российские монархисты,
I живущие в Америке,— газету «Наша страна» из Аргентины. А наш журнал
5 помогает им найти новых единомышлеиников или узнать, что пишут на интере-
» сующие их темы люди других взглядов.
Основной наш подписчик,— конечно, профессиональный славист: исто-
S рик, литературовед, политолог — американский, японский, израильский,
иранский и так далее, и так далее. Именно для них мы и затевали журнал,
5| десять лет издавали его на английском языке — и теперь, через трина-
* 2 дцать лет, этого своего читателя мы не потеряли.
Надеюсь, через Библиотеку иностранной литературы, которая теперь
будет получать наш журнал, мы станем доступны н российским славистам.
Конечно, сегодня вряд ли есть в России профессионалы, не знакомые с
«Вестником РХД», «Новым журналом», некоторые — и с «Записками
русской академической группы в США». Но я уверен, что никто из нынешних
славистов здесь не представляет себе эмигрантскую прессу в полном объеме.
Наконец, еще одна группа наших читателей — просто эмигранты,
постоянные читатели газет «Новое русское слово», «Русская мысль»,
журналов «Время и мы», «Панорама».
Особенно активно зарубежную прессу на русском языке эмигранты
читают в первые годы после приезда на Запад, стараясь разобраться в
окружающем мире, преодолеть шок и легче адаптироваться к новой жизни.
— Значит, внимательнее всех за русской зарубежной печатью следят
американские специалисты по России. Это для них — способ узнать нашу
страну?
— И да и нет... Знаете, русская печать в США — как и китайская,
иранская, кубинская — результат замечательной толерантности этой страны.
Вы, русские, приехали к ним, но вы хотите по-прежнему читать по-русски,
писать по-русски, хотя бы в свободное от работы время? Пожалуйста. Это
ваше дело. Но не более того.
Американцы никогда не относятся на полном серьезе к информации,
которую можно получить у эмигрантов. Факты — да, факты все подбирают,
разбирают, сортируют: каков был ваш семейный бюджет на родине? что вы
знаете о теневой экономике? сколько и каких справок вам понадобится
для того, чтобы... ну и так далее. А интерпретации фактов — нет, увольте,
этого нам не надо. Американцы заранее уверены в предвзятости эмигранта.
Раз уехал из своей страны — значит, тебе там было плохо, значит, ты
обижен и пристрастен. И не надо нас учить, как нам относиться к Ирану:
между прочим, иранские эмигранты поддерживают шаха, а американские
власти — Хомейни и садятся в лужу со своей поддержкой...
Между прочим, один из немногих серьезных проектов начала
восьмидесятых годов — проект «Все об СССР» — показал, что если мнения
русских эмигрантов о своей стране в чем-то и неточны, как считают
американцы, то, скорее, в лучшую, а не в худшую сторону. Не на уровне
государства — государство все клянут, и Брежнев зол и глуп, зато мой
директор молодец, он для нас делал все, что мог. А вообще серьезные
ученые, участники этого проекта, удивлялись точности информации, которую
они получили от эмигрантов.
— Теперь можно проводить исследования не только среди эмигрантов:
пожалуйста, страна открыта, все жаждут вступить в контакт с
каким-нибудь иностранцем...
— А как раз в такой ситуации исследования, как правило,
сворачиваются. Пристально изучают врагов, на друзей силы и средства тратить
кажется бессмысленным. Этому меня сразу научили в Монтерее, где я
прожил десять лет в среде эмигрантов первой, второй и третьей волн: там
« тогда же жили Эдуард Лимонов и Саша Соколов, Вадим Кревс и Николай
х Марше. Это маленький американский городок, в котором расположен
\£ институт иностранных языков американской армии. Так вот, в Моитерее
5^ все знали: советские войска вошли в Афганистан — будет набор препода-
f ; вателей русского языка; запахло разрядкой — могут разогнать и набранных
"« преподавателей. Знаете, как Брежнев закрыл целый исследовательский
14

институт? Был такой американский Институт изучения СССР, находился
он в Мюнхене. Поехал Киссинджер в Москву углублять разрядку, а
Брежнев ему и скажи: что это вы завзятых антисоветчиков, клеветников на наш
передовой строй содержите? Мне докладывали, в Мюнхене их целый
институт... Ну институт тут же и прихлопнули: зачем дразнить медведя?!
Только я полагаю, в Монтерее скоро новый набор начнется.
— Зачем?
- Затем, что после взаимных восторгов начинается взаимное
охлаждение. На Западе перестают вас понимать, вам доверять, доверять
исследованиям российских социологов, политологов, экономистов, культурологов.
Начинают побаиваться — то ли Ельцина, то ли его преемников.
И у вас в последний приезд я особенно ясно почувствовал, как
слепое доверие и ожидание чуда сменяются глубоким разочарованием.
Наверное, это естественный ход событий, а разочарование когда-нибудь
(будем надеяться, скоро) сменится нормальным отношением к нормальной
стране Америке. Но сейчас наблюдать это, честно говоря, не слишком
приятно.
Помню, года два-три назад, приезжая сюда, я ловил себя на том, что
старательно рассказываю о проблемах рядового американца, о том, что
он — такой же не дурак словчить, как и русский, что американская
бюрократия ничуть не приятнее российской,— я боялся, что чрезмерные восторги
обязательно кончатся столЬ же чрезмерным разочарованием. В последний
свой приезд мне, наоборот, все время хотелось защитить Америку и заодно
выяснить, почему мои собеседники возмущены тем, что она не презрела
собственные интересы ради российских? Почему они убеждены, что все развитые
страны обязаны помогать России?
Как раньше, так и на этот раз меня слушали в лучшем случае
невнимательно, в худшем — с большим раздражением. Синхронно с
отношением к Западу изменилось и отношение к русской эмиграции.
Раньше эмигрантам, приезжавшим в Россию учить ее уму-разуму,
смотрели в рот. Владимир Буковский, Владимир Максимов, Эдуард Лимонов,
Александр Янов — каждый пророчествовал по-своему. Естественно, все
отдавали должное мужеству бывших диссидентов. Но со временем выяснилось:
о путях России эмигранты говорят то же самое, что говорят и здесь, что в
советские годы говорилось на кухнях, а теперь говорится открыто.
Я мог бы предсказать это. заранее: никакого принципиально нового
слова о судьбах России у эмиграции, по-моему, нет. Сейчас особенно ясно
обнаруживается, что эмигрантская политическая мысль прямо и
непосредственно продолжает российскую политическую мысль. Здесь — вечный спор
западников со славянофилами, и там — вечный спор о том, особый ли
путь у России или ей по пути с Западом. Здесь с самого начала отношение
к Горбачеву было намного критичнее, чем иа Западе, и российский эмигрант
был единственным, чье саркастическое замечание тонуло в восторгах
американцев. Да что говорить: читайте наш журнал — и вы найдете там все
ваши споры.
— Так вы считаете, эмигрант не скажет нам ничего нового?
— Скажет, если вы правильно спросите.
Российские эмигранты на самом деле — носители уникального знания,
которого ни у кого, кроме них, иет и быть не может.
Прежде всего никто вам не расскажет о Западе так, как ваш же собрат,
глядящий на него вашими глазами. Ведь вас на самом деле интересует
не Запад вообще, сам по себе, «вещь в себе», а Запад по отношению к вам,
вашей ментальности, привычкам и представлениям, целям и ценностям,
"икакой иностранец этого рассказать не может, его информацию вам
приходится реконструировать, дешифровать, помещая в собственное
семиотическое пространство. А рассказ эмигранта можно брать «в чистом виде», •
это Запад русскими глазами. I
Кроме того, эмигранты первого поколения — носители уникального J"gj
опыта жизни русского человека в демократической стране с рыночной эко- ;~
номикой. 12
Среди нынешних реформаторов, как и среди «прорабов перестройки» в "«
15

3 свое время, популярна идея, что главный тормоз преобразований —
неподготовленность масс. Старая песня о ленивом и лукавом народе, о его
привычке к иждивенчеству, о его непомерных требованиях к государству, о
нехватке у него инициативы и ответственности. Короче говоря, homo soveticus,
народ, который лучше бы всего поменять, да не получается.
Сторонники теории homo soveticus есть и среди эмигрантов; более
того, онн ее и выдумали. Но опыт эмиграции как раз и говорит о том,
с что это не так.
Во-первых, русские эмигранты ведут себя настолько по-разному, что их
очень трудно привести к общему знаменателю. Прежде всего, они
отличаются друг от друга в зависимости от того, откуда приехали: ленинградцы,
москвичи, одесситы, уральцы. На мой взгляд, лучше всех оказались
подготовленными к жизни при капитализме одесситы: трезво, без иллюзий,
но и без злобы, с юмором. Менее всех, по-моему, готовы к жизни в
демократическом обществе ленинградцы — они долго не могут расстаться с
ощущением своей «элитарности».
Во-вторых, если советский человек — это нечто сугубо противоположное
свободному гражданину капиталистического государства, как бы другой
полюс, то почему вы не найдете русских эмигрантов среди бездомных и
нищих? Русские довольно благополучны не только среди эмигрантов, но и
среди американцев. Другое дело — как давалось это благополучие.
И вот тут-то эмигрант многое мог бы рассказать оставшимся на родине.
Такое впечатление, что вся Россия начинает этот трудный путь эмигранта
в демократическое государство рынка и частной собственности. Первый шок:
понимание того, что никто не поднимет тебя со дна, кроме тебя самого,
что у каждого свои проблемы; понимание не головой, а шкурой, что
идеального государства не бывает, что бюрократия — везде бюрократия... Все это
проходил каждый эмигрант, теперь это проходит целая страна.
Я думаю, очень важны простые навыки, которыми эмигрант овладевает,
решая свои проблемы; потом эти навыки входят в кровь и плоть, и никому
не приходит в голову, что им можно и нужно учить других.
Так ведь можно и нужно...
Еще нужно взглянуть друг на друга без предубеждений, трезво и
доброжелательно — только тогда возможно нормальное плодотворное
сотрудничество. Меня возмутил фильм, снятый американцами о русских в
Америке. Задача, которую поставили перед собой его авторы, ясно видна была
в каждом кадре, в подборе собеседников: доказать, что русский человек
не готов к свободе и не хочет ее. Но ведь «быть не готовым» и «не хотеть» —
принципиально разные вещи. Готовность, действительно, появляется не
сразу. Труднее всего постигается, что демократия — это ограничения,
принимаемые человеком для того, чтобы другие смогли осуществить свою
свободу,— и их ограничения для твоей свободы. Ограничения очень жесткие,
во многом гораздо жестче, чем при тоталитаризме.
А здесь я посмотрел несколько передач о русской Америке и удивился
подбору героев. В часовой передаче минуты две дали человеку, который,
по-моему, действительно знает Запад: это женщина-искусствовед, приехала
давно, стала здесь директором гастронома; очень хотела повести дочь на
концерт Окуджавы, но та не пошла: вот если бы был Боб Дилан!.. В
течение остального часа в кадре были какой-то приятель автора фильма,
« живущий в Америке два года и восторгавшийся тем, что ему дали пособие;
х какая-то женщина, приехавшая в Америку три дня назад и авторитетно
I £ толковавшая, как наши страны должны друг с другом взаимодействовать...
S^ Надеюсь, что наш журнал, который теперь доступен русским в России,
12 даст более полное представление об эмиграции, ее мыслях и спорах, ее
*2к проблемах.*

Фото посте нов к в В. Бреля
I °~
x л
x a
■ «
x ■
PI i
Курьер науки и техники
Оправдание канцерогена?
Канцерогенные вещества, действие
которых на организм, как мы до сих
пор привыкли думать, вызывает рак,
возможно, ничего такого и не делают.
Таков смысл новой гипотезы,
разрабатываемой сотрудником пущинского
Института теоретической и экспериментальной
биофизики РАН Ю. Н. Корыстовым.
Но кто-то ведь должен быть в том
повинен? Ведь не зря же в онкологии
накоплено множество данных, вошедших
во все учебники, увязывающих между
собой попадание в организм вредных
веществ и появление в нем
злокачественных опухолей.
Анализируя генетические и
физиологические механизмы перерождения клеток,
исследователь учел, разумеется, этот
огромный опыт практической медицины.
Учел, но остался на своей точке
зрения — канцерогены рак не вызывают.
Вот какие доводы он приводит.
Известны опыты зарубежных ученых,
которые проверили свойства двухсот
признанных канцерогенных соединений. Их
попадание в организм — при некото-
17

i
U о.
об
z л
i О.
«
рых условиях и в определенных дозах,—
как правило, заканчивается
онкологическим заболеванием.
Но они же, эти вещества,
одновременно оказались и сильными
токсикантами, то есть ядами.
Простое совпадение? Вредное «по сути»
вещество вредно и «по форме». Так
сказать, зло должно быть отвратительно
во всех его проявлейиях сразу. Но в
природе так не бывает. И ученые
долго не могли найти объяснения этому
странному сочетанию отрицательных
свойств у одних и тех же веществ.
Ю. Н. Корыстов, может быть, первым
допустил, что эта особенность
канцерогена, его токсичное гь,— не побочная
функция, а главная. И именно она
создает условия для разрастания
опухоли. Как? Очень просто. Будучи ядом,
канцероген, попав в организм,
отравляет клетки-мишени, и те погибают.
И все. На этом его миссия
заканчивается. А как же опухоль? Она,
согласно гипотезе, разрастается уже потом,
в ходе восстановительного бурного
деления соседних, вполне здоровых клеток,
не затронутых ядом-канцерогеном.
Закрывая своим потомством амбразуру
дыры, пробитой канцерогеном, они
активно размножаются и при этом иногда
выходят из-под контроля и
превращаются в злокачественную опухоль.
Генетическая причина перерождения
клеток сегодня во многих случаях
связывается с мутациями в геноме. Пу-
щинский ученый проанализировал все
возможные ситуации в жизни клеток, когда
такое может произойти. Оказывается,
прямое попадание канцерогена в клетку или
немедленно ее убивает, или же с той ничего
не происходит. Факты прямого
повреждения ДНК канцерогенами крайне редки.
Даже мощная радиация в 4—6 гигарент-
геи в состоянии вызвать не больше
одной «плохой» мутации на миллион
облученных клеток. И надо ждать смены
многих поколений, пока ее потомки
размножатся и станут заметны в общей
популяции. Но ведь клетки опухоли
ведут себя совсем по-другому, они гораздо
более активны.
По мнению ученого, мутации чаще
всего возникают в процессе
самокопирования ДНК. А их «нужное»
количество накапливается только при
интенсивном делен ни самих здоровых клеток.
Это случается как раз в зоне
регенерации ткани на месте убитых
ядом-канцерогеном клеток.
Если окажется, что гипотеза Ю. Н Ко-
рыстова будет подтверждена, то
канцерогенные вещества придется не только
оправдать, но и переименовать. Ведь
«канцероген» — значит «фактор,
вызывающий раковое заболевание».
С. САМОЯЛОВ
ш
ее
С
со
О
О
О
О
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Ферма...
в центре города
Такого не бывает! Бывает,
но не у нас. Во всяком
случае, такие фермы
существуют в нескольких десятках
крупных городов
Великобритании. Пятнадцать лет назад
два гектара земли в
центре Бристоля были заняты
разбитыми машинами,
выброшенной за
ненадобностью старой мебелью и
прочим хламом. А сегодня...
здесь действует отличная
ферма, пользующаяся
успехом у местных жителей.
Около ста тысяч детей
посещают ежегодно этот
уголок деревни.
Здесь все как на
обычной сельскохозяйственной
ферме: постройки для
крупного рогатого скота, свиней,
редких пород овец и
сотен кур, уток, гусей и
другой птицы. А ведь совсем
недавно — в 1976 году —
единственными животными
тут были крысы. Участок
хотели разровнять,
превратив его в автопарк
грузовых машин, однако группа
местных жителей убедила
членов муниципалитета
провести опрос среди
жителей: а не согласятся ли они
на создание фермы?
Нашлись энтузиасты, и
«процесс пошел». К концу
1979 года уже привезли
«первых поселенцев» —
кроликов, кур, уток и даже осла.
А сегодня годовой оборот
фермы составляет 400
тысяч фунтов стерлингов.
Именно городская ферма
Бристоля стала флагманом
городских общественных
ферм всей страны.
А если и у нас...
Попробуйте заикнуться — и
увидите, что из этого
получится. Скорее всего, вам
скажут: «Нельзя!» Но лет
через двадцать — тридцать
к этому вопросу можно
будет и вернуться.
В пустыне
Намиб...
Французская
палеонтологическая экспедиция, воз-
18

главляемая Мартином Пик-
фордом из Коллеж-де-Франс
и Бри ж и т Сеню из
Национального музея
естественной истории в Париже,
обнаружила в пустыне На-
миб, в Юго-Западной
Африке, яйцо неизвестной
ископаемой птицы. Хотя
рядом с ним и на ходили сь
останки древней черепа хи,
химический анализ
подтвердил, что это птичье яйцо.
Судя по всему, оно было
отложено пернатым —
родственником современных
нам страусов. Новичок
получил латинское
наименование — диаманторнис вар-
ди. Он жил в этой
местности около семнадцати
миллионов лет назад.
Скорлупа яйца могла
вмещать почти 1,7 литра
жидкости. Покрывающие ее поры
вполне различимы
невооруженным глазом: их
диаметр — от двух до
восьми миллиметров, тогда как
у нынешних страусов они
не превышают миллиметра.
Толщина скорлупы — от
2,8 до 3,9 миллиметра, а
покров страусиных яиц —
лишь 1,8 миллиметра.
Ключ
к тайникам памяти
Компьютерная
томография оказалась полезной не
только для диагностики
заболеваний разного рода, но
и для фундаментальной
науки. В Хаммерсмитовском
госпитале в Лондоне доктором
Э. Паулесу с
помощниками реализована
исследовательская программа по
изучению кратковременной
памяти человека.
Применяемый в опыте новейший по
зитронно-эмиссионный
томограф (ПЭТ) помог
обнаружить повышение
активности двух небольших
участков кортикоида левого
полушария у участников опыта,
когда им предъявлялись
знакомые с детства буквы
родного языка. Когда же им
показывали совсем не
известные корейские знаки,
активность повышалась в
правом полушарии мозга.
Таким образом убедительно
и наглядно показана
дихотомия обеих половин
мозга — по-разному реагировать
на вербальную или логиче-
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
скую информацию и на
образную или визуальную. Это
«разделение труда» связано
с ре чью, та к как хорошо
знакомые цифры или буквы
как бы проговариваются в
уме. И томограммы четко
зафиксировали этот
внутренний голос
Швейцарцы восходят
на вулкан в Иране
В восьмидесяти
километрах от Тегерана, в горах
Эльбурса, на ходится как
будто бы спящий сейчас
вулкан Демавенд. В верхней
его части — кальдера
(мелкий, но широкий кратер)
диаметром девять
километров. Недавно вулкан
посетила группа швейцарских
ученых, возглавляемая Жаном
Сесьяно с
минералогического фа кулътета Женевского
университета. Специалисты
обрнаружили, что на южной
кромке кальдеры «работает»
небольшая, но весьма
активная расселина, из
которой валит сероводород,
разогретый до пятидесяти
градусов по Цельсию. На
окружающих склонах —
множество пятен серы.
В кратере на глубине
двадцати метров находится
замерзшее и летом озеро
диаметром сорок метров,
вокруг которого заметны
снежные наносы. Хотя
вершина Демавенда и возвы-
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
шается более чем на пять
с половиной километров над
уровнем моря, постоянной
ледяной шапки там нет.
Ее образованию мешает
очень сухой климат этого
региона, где осадки
редкость. Все же кое-где на
верхних склонах отдельные
фирновые и снеговые пятна
существуют.
Судя по всему, самое
древнее излияние лавы из
здешнего кратера не старше
38 500 лет. Пока Демавенд
не активен...
Будет ли побежден
атеросклероз?
Группа уругвайских
ученых во главе с Анхельмом
Грильо доказала, что
антарктический криль
содержит вещества, которые
противодействуют образованию
в кровеносных сосудах
холестериновых бляшек.
Эксперименты, проведенные на
пингвинах в специальной
лаборатории, показали, что
холестерина у них в крови
не было вообще, поскольку
они питались крилем.
Кстати, по мнению Грильо,
масса криля сегодня больше
массы всей человеческой
популяции.
Уругвайские ученые
приступили к разработке
лечебного препарата на базе
извлеченного из криля
полезного вещества.

- ^ -— - - ——~- - — — — г - ~-~-jT ■» - ——— — у ш—ш,г^— — -— ч — — — — ^ » »ж Т" "" ^J ' ^ »&/Wf>wt tuunrviff/ii | 4J
«(/«огповимнрггг-иимиг») ч/лой*.'Ь ПрЧВНЪ thtOUOtQ лЪ6сл[>и,1АОмЬ гнид,* t ■'•
потопив 1^Одлие(М ф*гЪ$г& T^ilttATHCtffb Jf\HvrGfp!miAJH in/ }nH*O
* HAobefh голову л о£Ь глощл пброям 4tAoet чь* у ii.n тнрровы шснн л -
I нтыо 6оро^,Ь львином ротЬ в-чол/чЬ /ultimo jbgo \
Т1АЛ.Ъ МрЬчМ ПШЛЫмМЬ** **fЛЛВ1 ЧОЛлЬ ГПОЛЬНО ПЛИЯЛлб'О Ч| >
ПА(ть гто1И7ыты* fО4а(М>иА р&унш^Ъ цбпгГПОбЪ mtAub тлнЬ -
*iff тглН БнЬ Бйлмчимою ' io^tmb плти фуггцлвЬ
АюиличаЪ 1л nmh
ВРЕМЯ И МЫ
Андрей Зубов
Град земной
или град небесный
Цели и ценности современного российского общества

Прожив с начала
государственности без малого тысячелетие в
системе восточнохристианской
«идеологии», а затем семь десятилетий — в
системе идеологии коммунистической,
русское общество после разгона
КПСС в августе 1991 года впервые
обнаружило себя в идеологическом
вакууме.
На самом деле идеологической
пустоты не было и на этот раз.
Идеология — это не
навязываемая обществу система чуждых ему
взглядов. Такая идеология никогда
не смогла бы привиться.
Государственная идеология в момент своего
принятия — это система идей,
которые объясняют и упорядочивают
уже наличествующее в обществе
миросозерцание. Перед принятием
идеологии общество напоминает
насыщенный раствор, повторяющий
форму сосуда (старая идеология),
в который он налит. Но достаточно
внести в раствор крупицу твердого
вещества — и соли, растворенные в
воде, начинают кристаллизоваться,
однако не по законам этой крупицы,
но по законам самого растворенного
вещества. Когда процесс
кристаллизации завершился, стенки сосуда уже
не нужны. Идеология — это «точка
кристаллизации». Она «е влияет на
форму кристалла, но только
способствует его появлению. Форму же
определяет само общество —
растворенное вещество.
Каков был духовный строй
древнерусского общества накануне его
христианизации, мы можем судить
лишь очень приблизительно, но
общество накануне «советизации» нам
прекрасно известно. И любому
непредвзятому наблюдателю ясно, что
Россия второй половины XIX —
начала XX века
православно-христианской страной не была. Был
император, венчавшийся на престол по
византийскому чину в древней
Успенской церкви, были знаки орденов с
именами христианских святых, было
именование воинства
«христолюбивым», были обязательное причастие
и исповедь раз в год для всех чинов
империи, был юридически
признаваемым только церковно венчанный
брак, были сотни монастырей и
десятки тысяч хра мов. Не было только
одного — дающего всему этому смысл
всецелого напряженного искания
вечной жизни со Христом, стремления
творить Его заповеди ради
достижения теозиса по ту сторону смерти.
Разумеется, не переводились на
Руси и глубоко верующие люди, и
целые школы старчества, вроде Опти-
ной или Валаама. Но когда
говорим мы о массовом сознании, то
всегда имеем в виду доминирующую,
главенствующую тенденцию, а она
была секулярной, в лучшем случае —
религиозно равнодушной.
Вера в Бога и Его царство «не от
мира сего» определенно сменилась на
практике верой в прогресс и науку,
которая создаст гармоничные и
совершенные формы бытия в этом,
земном мире. Забывая о Боге, человек
все больше доверял самому себе.
Фейербахова мысль, что вера в
Бога — это мифологизированная вера
человека в самого себя, для
предреволюционных десятилетий
оказалась безусловно справедливой.
Потому-то старая Россия рухнула, а
коммунистическая идеология победила.
Она не дала российскому обществу
ничего нового, кроме центра
кристаллизации того насыщенного
раствора безбожия, прогрессизма,
самоуверенности и искания правды
человеческой в этом мире, каким было
российское общество начиная, по
крайней мере, с десятилетия
Великих реформ. Общество, столь
гениально отображенное в «Анне
Карениной» и «Братьях Карамазовых».
Когда в марте 1917 года Временное
правительство отменило обязательное
причастие военнослужащих, 92
процента солдат и офицеров
православного происхождения перестали
участвовать в этом существеннейшем для
христианина таинстве.
Коммунистическая идеология не
разрушила живые основания
прежней российской жизни, но заместила
ставшие анахроничными религиозные
обоснования бытия новыми,
соответствовавшими господствующему в
обществе духу.
То же самое случилось и в годы
перестройки. Сознавал ли это сам
мастер новых Великих реформ, но он
разрушал оболочки, уже лишившиеся
содержания. Вера в социальный
прогресс, в строительство
совершенного земного общества, во
всемогущую науку и тем более вера в то,
что именно советское общество
наиболее последовательно осуществляет
х л
i а.
« «
X ш
Г) X
* ОС
21

о «
х a
SS
эти упования, вера эта начала слабеть
уже в хрущевское десятилетие и
окончательно исчезла после трагедии
августа 1968 года.
Для нас, когда мы ведем речь о
постсоветской идеологии, особенно
важно понять, что исподволь
замещало коммунистические ценности в
России 1960— 1980 годов: в ка кой -то
степени воскресли «науки о вере»,
религиозность вновь становится
приметной «идеологией», растет интерес
к отечественной религиозной
философии дореволюционного и
эмигрантского времени. Книга С. Аверинцева
«Поэтика ранневизантийской
литературы» становится вехой и началом
не материалистического, но
христианского осмысления истории, культуры,
судьбы и достоинства человека в
среде новой российско-советской
интеллигенции.
Однако рехристианизация не ста-
л а гл а вной оп редел яющей нового
сознания. Большая часть общества
осталась равнодушной к вопросам
христианской сотерии (спасения).
В усилившейся в те же годы
национально-патриотической идеологии
православие рассматривалось как
необходимый элемент национального
комплекса, но не как цель бытия. Целью
в этой системе была сама
национальная плоть России, ее почва.
Иногда,— впрочем, достаточно
редко — христианство могло
подменяться здесь даже славянским
язычеством, как «истинной русской верой»
(Кобзев и другие). Но в любом
случае национально-почвенническая
идеология строилась на растворе
этноцентризма, на противопоставлении
«гниющему Западу», на более или
менее грубом антисемитизме. Часто эта
идеология переживала опустошенные
предреволюционной эпохой формы
старого русского общества как живые,
наполненные подлинным
православно-патриотическим содержанием и
даже грезила их возрождением в
будущей России. Здесь — то же
устремление к земному идеалу, что и у
коммунистов, но не перспективному,
а ретроспективному (И. Глазунов,
В. Солоухин).
Но главным в предперестроечной
сумме идей стало «низкопоклонство
перед западным строем жизни», а
следовательно — и перед западной
социально-политической системой. В
отличие от предреволюционной эпохи
начала XX века общество русское
теперь не жило социальным
идеалом, общим делом, народным
счастьем. Теперь идеал стал частным,
эгоистическим и, как правило, вполне
гедонистским. Богатый, полный
всевозможных «радостей жизни», Запад
начал восприниматься как уже
осуществленный земной рай. Страстное
стремление в него обнаружилось в
эмиграции, бегстве куда угодно,
борьбе за загранкомандировки,
ставшие для многих целью жизни.
Более основательные и серьезные люди
мечтали о том, как распространить
этот западный рай на наше нищее
отечество (А. Сахаров), лишенное
как экономической, так и
политической свободы.
В сущности перестройка прошла
для общества под знаком
романтического вестернизма. Побеждали те
политики и партии, которые были
максимально западно ориентированы,
рыночны, парламентарии, которые
наиболее решительно порывали с
былым национально-коммунистическим,
«советским» идеалом. В 1989—1991
годах это был Борис Ельцин,
межреспубликанская депутатская
группа, ДемРоссия. Все попытки
остановиться на середине, построить
социализм «с человеческим лицом»,
как «в Швеции»,— все эти
половинчатые проекты с пренебрежением
отвергались.
Французы любят говорить, что нет
ничего ужасней воплотившейся
мечты. Рынок, парламентаризм,
демократические свободы пришли в Россию
в 1992—1993 годах. Для иных жизнь
изменилась к лучшему, для мно- ^
гих — и к худшему, но рай не на- 1
ступил ни для кого, поскольку на
Земле он вообще, понятно,
невозможен. Потому, даже получив полный
прилавок и внутреннюю
конвертацию рубля, российский обыватель
не обрел чаемого с их пришествием
счастья. Тут все осталось
по-прежнему.
Нелегально главенствовавший в
обществе в предперестроечную эпоху
«вестернизм», ярко проявившись в
1989—1991, с 1992 года начал
чахнуть. Как показали выборы 12
декабря 1993 года, с рынком
большинство россиян расставаться не
желает и в прошлое возвращаться не
жаждет. Но осуществление интер-
22

национального либерального вестер-
низма не ввело Россию в Запад,
а напротив, ясно проявило
презрение и недоверие этого сытого и
богатого Запада к России, и, видимо,
поэтому от партий откровенно
западнического типа — «Выбор
России», РДДР — дистанцировалось
большинство россиян.
В условиях демократического
политического процесса вестернизм
начал замещаться альтернативной
«идеологией» предперестроечного
времени — национал-патриотизмом. Как
известно, эта установка в своих
демократических и радикальных
формах суммарно собрала две трети
голосов избирателей. Она немедленно
была воспринята чутким ко всему
новому российским правительством.
Фразеология весны 1994 года
разительно отличается от призывов весны
1992 и даже 1993 года.
В России в декабре 1993 года
случилось то же самое, что в
Восточной Европе. Идеология, подпольно
главенствовавшая в обществе в конце
коммунического времени, та, что
заместила собой утратившую смысл
марксистскую фразу, идеология эта,
не приведя ни один народ в земной
рай. оказалась отвергнутой. В
Восточной Европе и во многих республиках
бывшего СССР такой идеологией
был националистический,
антироссийский вестернизм, в России —
вестернизм интернационалистический,
поскольку россиянам некого было
винить в своих бедах, кроме самих
себя да извечных козлов отпущения —
евреев.
Хотя и восточноевропейцы, и
русские отвергли партии, выведшие их
из коммунистического вчера, они
отнюдь не собираются отказываться
от реальных «завоеваний»,
сделанных этими партиями в пору их
пребывания у власти. Национальная
независимость, большая интегрирован-
ность в Европу, а также рынок стали
ценимой реальностью
восточноевропейского образа жизни. Рынок,
демократия, открытость миру —
образа жизни российского. Но эти же
ценности написали на своих знаменах
и партии оппозиции, добавив к ним
то, от чего первое поколение
посткоммунистов предпочло отказаться.
Социальная справедливость — в
Восточной Европе, национализм — в
России.
Если национал-капитализм, ныне
ставший фактически государственной
идеологией администрации Ельцина,
не сможет удовлетворить россиян,
его может сменить идеология
неосоциализма с рыночными и
националистическими элементами прошлых
утопий.
Но вера в скорый земной рай,
воодушевлявшая национал-вестерни-
стов Восточной Европы и интерна-
ционал-вестернистов России в
первые годы посткоммунизма, вера эта,
кажется рассеивается. Реальный
грубый капитализм, открывающий
перед современным, заземленным
человеком немалые возможности, но
требующий труда, изворотливости,
порой циничной беспринципности,—
эта рутина повседневной
самоответственной жизни, которой был лишен
идеологический человек
коммунистического вчера или христианского
позавчера, заставляет забыть о рае и
на земле, и на небе,
удовлетворившись мелкими и, бесспорно,
частичными радостями
сегодняшнего дня.
Так бескрыло, хотя и уютно
живет большей частью современный
Запад. Такая же жизнь, скорее
всего, ожидает и нас, и наших былых
товарищей по «блоку» и Союзу.
Если мы удовлетворимся ею, то смесь
рынка, социальных гарантий и
разумного защитительного национализма
станет рамками демократического
процесса, а эдемы и царства не от
мира сего рассеются или забудутся
всеми, кроме чудаков-эксцентриков.
Если же удовлетворения не
наступит, то, значит, в нашем народе, или
народах, живо еще алкание истины
и настоящей правды. И тогда от
бесплодных поисков земного рая
общество снова обратится к исканиям
того царства, которое лежит за
пределами этого мира. Религиозный
идеологический пласт в своей чистой, не
социальной и не
национально-монархической форме также присущ
нашим обществам — и русскому, и
польскому, и мадьярскому, и
словенскому. Но до актуализации его,
вообще маловероятной, в любом случае
еще далеко •
23

На страницах
номеров
этого года
мы вспомним
многих, кто
делал журнал
в прошлые годы,
и представим тех,
кто делает его
сейчас.
А также
напомним,
как выглядел
журнал
и его полосы
в различные
минувшие годы.
о
а.
«о
О
V

БЕСЕДЫ ОБ ЭКОНОМИКЕ
Юлия Латынина
Искусство стяжания
В восьмидесятые годы мы наблюдали конец семидесятилетнего
поединка двух экономических систем — капитализма и социализма.
Социализм проиграл, и для экономиста-рыночника его победа
была исторически предопределена.

В самом деле, история XX века
убедительно доказала: плановое
хозяйство — экономически
несостоятельная вещь, а свобода
экономически выгодна; в истории
торжествует то, что экономически выгодно.
Но для историка также
несомненно, что торговля (а не просто обмен
вещами) как социальный институт
существует шесть тысяч лет
(считая с первых городов Месопотамии),
а демократический капитализм —
немногим более двухсот. И если триумф
демократического капитализма —
историческая необходи мость, стало
быть, исторические необходимости
торжествуют в истории лишь чудом.
Борьба между капитализмом и
социализмом, можно считать, закончена
и нынче имеет, скорее,
историческое значение, вроде борьбы между
гвельфами и гибеллинами или
жирондистами и якобинцами. Но распря
между капитализмом и культурными,
социальными и политическими
моделями, которые предотвращали
возникновение капитализма на
протяжении тысячелетий, продолжается.
Речь идет об
антипредпринимательской оппозиции, более
фундаментальной, нежели оппозиция между
капитализмом и социализмом.
История — это история игр, в
которые играют культуры, и чтобы
понять особенности игры под назва-
нием рыночная экономика, надо
взглянуть на другие, дорыночные
игры. Человечество плохо помнит,
что было до восемнадцатого века и
до промышленной революции,—
хуже, чем взрослый человек помнит все,
что было с ним до пяти лет. Но
психоаналитики недаром уверены:
важней всего то, что происходило до
трех лет.
Оставляя в стороне все
проблемы, связанные с благородными
дикарями, блаженными народами и
даровой экономикой, попытаемся,—
очень кратко — охарактеризовать
три группы факторов, которые
мешали купцу сделаться капиталистом,
а деньгам приобрести ту творческую
способность к преумножению,
которую мы и подразумеваем под
словом «капитал».
Это:
политические факторы
(взаимоотношения предпринимателя и госу-
да рства);
внутренние экономические
противоречия, присущие самому
предпринимательству;
культурные факторы (отношение
z
той или иной культуры к
обогащению, господствующие в ней
метафоры богатства и формулы успеха).
Предприниматель
и государство
Школа Карла Поланьи в своих
фундаментальных исследованиях именует
z a

стадию, предшествующую рыночной
экономике, редистрибутивной
экономикой. Если рыночная экономика —
это взаимоотношения равноправных
партнеров, где А продает товар Б,
если это выгодно А, а Б покупает
товар у А, если это выгодно Б, то в
редистрнбутивном обществе
преобладающий тип обмена
неравноправный. Крестьянин А обязательно
посылает зерно сеньору, королю,
императору, епископу Б. Люди
обмениваются не товарами, а налогами.
В идеале материальные ценности
обмениваются на нематериальные:
зерно — на справедливый суд, на
защиту от нападений-
В редистрибутивном обществе
можно выделить два идеальных типа:
централизованная империя с сильным
Z О.
■ V
I *
р* I
« ОС
государем и исполняющими его волк.
чиновниками (Египет Птолемея II,
Китай Цинь Ши-хуанди. Византия
Юстиниана, Османская империя Су-
леймана Великолепного) и
феодальный строй, где государство
ослабло, а чиновники превратились в
наследственных владетелей земли,
людей и правосудия (как во
Франции Меровингов) или где
государства, как в лангобардской Италии
или Болгарии при царе Симеоне
собственно говоря, никогда и не
было, а была лишь система личных
связей, взаимных обязательств
вассала и господина и наделов,
даруемых за военную службу.
Административно-бюрократическая
империя в идеале организуется на
принципе всеобщей подчиненности
государству. Чиновник, владеющий
каналами распределения, занимает
позицию более сильную, чем
предприниматель, владеющий средствами
производства. Редистрибутивная империя
вырабатывает изощренные
культурные модели (ибо в традиционных
империях именно культура, а не
мелкая собственность оказывается
самым надежным медиатором между
суверенной личностью и произволом
государства), и в рамках этих
моделей обогащение неизменно
рассматривается как дестабилизирующий
фактор.
Китайская философия хозяйства,
от Ван Фу до Ли Гоу (XI век),
неизменно исходит из постулата, что
лучше всего, если в государстве нет
ни бедных, склонных к бунтам, ни
богатых, склонных к независимости.
Сильные византийские императоры,
борясь с могуществом земельной
знати, неизменно расточают
проклятия сильным и богатым, из-за
которых «бедняки подвергаются
опасности впасть в крайнюю нищету и не
быть в состоянии уплачивать
обычные и установленные по казенным
описям налоги» (Юстиниан), и в
преамбулах к эдиктам,
предусматривающим возврат законно и
незаконно купленных бедняцких земель,
напоминают, что «это от людей,
гоняющихся за богатством и подвер-
женных страсти стяжания,
происходят всякие бедствия» (Роман Ла-
капин).
Фиксированные цены на товары;
государственные предписания, что,
как, где и когда сажать; обширные
государственные монополии; царские
мастерские; контроль чиновников над
сельским хозяйством и
ремесленными цехами — более или менее
регулярная черта экономической жизни.
С властью предпринимателю
плохо, без власти — еще хуже. «В
стране без царя,— как совершенно верно
отмечено в «Рамаяне»,— люди не
создают радостно ни дворцов для
собраний, ни прекрасных садов, ни хра-
28

мов». Торговые дороги приходят в
негодность. Новые прокладывают
только тогда, когда один князек идет
войной на другого князька.
Поместья превращаются в замки. Воин,
кормящийся мечом, сильнее купца,
кормящегося с торговли. Война
становится главным способом
экономического обмена, и рыцари, по
замечанию саксонского хрониста XIV
века, «кормятся из стремени, убивают,
кого могут, заграждают и
перерезают дорогу и превосходно гоняются
за теми, кто по своему промыслу
должен путешествовать».
Традиционная империя
ни в коем случае не враждебна
частной собственности вообще. Даже в
тех предельных случаях, когда вся
земля государства и в самом деле
объявляется государственной
собственностью, а урожай не убирается,
не будучи предварительно пересчитан
ство не осуждается как таковое,
но оно раздается верховной властью
и верховной же властью отбирается.
Среднее купечество подпадает под
груз более или менее забавных
налогов; крупные финансовые
операции, те сдел ки, что и оп ределяют
движение времени, вершатся не теми,
кто богат, а теми, кто богат через
причастность к власти.
История Византийской империи
насчитывает несколько поучительных
примеров частнопредпринимательской
деятельности чиновников. В Адриано-
польской катастрофе (378 год),
первом межевом столбе на пути от
Rax Romana к средневековью, в
битве с готами, в которой варварские
всадники восторжествовали над
римскими легионами и в которой пал
сам император Валент, современники
винили корыстолюбие императорских
чиновников. Готы, стоявшие на
Дунае, вовсе не собирались воевать:
царскими чиновниками (как
происходит в птолемеевском Египте), это
делается только затем, чтобы сейчас
же выделить обширные классы
людей, получающих эту землю в дар.
Но оппозиция «причастный к
власти — не причастный к власти»
вытесняет все другие оппозиции:
«богатый — бедный», «благородный —
неблагородный» и так далее. Богат-
выгнанные из родных земель
гуннами, они просили статуса римских
союзников и возможности поселиться на
землях империи. Разрешение было
дано, двое высших чиновников
направились к Дунаю с продовольствием
для бедствующих готов. В
чиновниках проснулся торговый дух — они
воспользовались выгодной
конъюнктурой, чтобы сбывать голодающим
хлеб втридорога и закупать в рабство
их детей и жен. Готы не выдержали
и взбунтовались.
В самом конце IX века Стилиан
Заусса, фаворит византийского
императора Льва VI, отец его любовницы
и позднее — жены, перенес всю
болгаро-византийскую торговлю из
Константинополя в Тессалоники. Отныне
болгары не могли покупать визан-
9
X Л
X О.
« «
X m
m i
* к
29

I О
It
X О.
тииские товары прямо, но только
через двух купцов-посредников,
больших приятелей самого временщика.
Результатом этой финансовой
операции явилась болгаро-византийская
война, сокрушительное поражение
империи и дань, которую та
обязалась выплачивать болгарам.
Вышеописанная
предпринимательская деятельность не подходит под
неолиберальную аксиому о том, что
человек тогда более всего полезен
обществу, когда он преследует
собственную выгоду. Это подпадает под
традиционное представление о
человеке, ищущем собственную выгоду
ценой общественных бедствий.
В традиционной империи человек
обогащающийся попадает в
замкнутый круг. Для больших операций
нужны не только деньги, но и власть.
Большая власть вызывает опасения
государя, а большие деньги
вызывают его зависть. Богача всегда есть
в чем обвинить; у богача всегда
есть что конфисковать.
Птолемей III казнит Аполлония,
министра финансов своего отца и
крупнейшего предпринимателя
Египта, и отбирает его имения. Эуста-
сий Малейн, каппадокийский магнат,
принявший в своих поместьях
императора Василия II, вызван в
Константинополь и арестован; имущество
его, сильно поразившее императора,
попросту конфисковано. Михаил Кан-
такузин, крупнейший банкир
Османской империи, повешен в 1578 году
на воротах своего собственного
дворца; Хе Шень, фаворит
маньчжурского императора Цяньлуна, казнен
новым императором, а состояние его
отобрано в казну.
«Мы слышали от разумных, что
когда меняются к людям
намерения султана, их благоденствие njfe-
кращается, и малым становится у
них добро»,— справедливо роняет
один из героев «Тысячи и одной ночи».
В традиционном обществе не
действует неолиберальная модель, в
которой деньги приносят деньги.
Действует, скорее, старая метафора
зависти богов, коварства судьбы, которая
знаменитейших обращает в ничто,
богатейшим приносит бедность.
Деньги приносят не деньги — они
приносят гибель: гибель от зависти
правителей, от зависти завоевателей, от
зависти городской черни.
А феодальный мнр?
Мир войны, мир народов, которые,
подобно остготам Теодориха,
считают несправедливым, что остготы,
превосходящие доблестью все
другие народы, владеют гораздо
меньшим достоянием (как то указал сам
Теодорих в письме императору Зе-
нону). В этом мире война не
продолжает политику или экономику,
а замещает их. Грабеж заменяет
налог в качестве доминирующего
способа обогащений.
Предприниматель — это человек,
стремящийся вкладывать деньги
туда, куда выгодно. В
централизованном государстве выгодно вкладывать
деньги в чиновников, в нужных
людей. В феодальном государстве
предприятие с наибольшей нормой
прибыли — это война. Норманны,
разорившие в очередной раз остатки
Римской империи, были пиратами или
купцами — смотря по
обстоятельствам (так же, впрочем, как и
европейские мореплаватели XVI—XVII
веков). Исландские саги донесли до нас
трепетное, нежное отношение к
великой удаче богатства, привезенного
из походов.
Все можно было взять грабежом:
быков, тучных овец, металлические
котлы и коней с золотистой гривой,
как воскликнул Ахилл у Гомера.
Война была предприятием и на
протяжении веков осознавалась и
описывалась как таковое.
Богатство воина всесильно, если его
раздать. Успех Чингисхана
начинается тогда, когда «люди,
столкнувшись, сказали: "Эмиры тайджиутов
нас без пути притесняют и мучают,
тогда как этот царевич Темучжин
снимает с себя одежду и отдает ее,
слезает с лошади, на которой он сидит,
и отдает ее"». Тогда «благодаря его
щедрости и тароватости слава и
молва о нем распространилась по
окрестностям, и в сердцах людей
зародилась великая любовь к нему» (Ра-
шнд ад-Дин).
Спустя полтораста лет после
Чингисхана другой монгол, поначалу
промышлявший простым разбоем,
повторит его успех: «И вот они стали
наскакивать на окрестных жителей
и отбирать то овцу, то другую. И
всякий раз, когда им удавалось их дело,
он устраивал пир и щедро угощал
своих людей. За то, что он был че-
30

ловек храбрый и доброго сердца и
хорошо делился тем, что у него бы-,
ло, собирались к нему другие люди,
так что наконец у него было триста
всадников»,— так начинает Клавихо
свой рассказ о Тамерлане.
Итак, в территориальном
государстве предприниматель оказывается
между Сциллой и Харибдой. Сцил-
лой военной анархии, где бедняк не
спокоен за свою жизнь, а богач — за
свое имущество, и Харибдой
бюрократического государства, где
предпринимателя, собственника средств
производства, вытесняет чиновник,
собственник каналов распределения.
И в том и в другом случае жажда
обогащения удовлетворяется, по
справедливому замечанию Вернера Зом-
барта, «за Пределами собственно
хозяйственной деятельности». И в том
и в другом случае богатство не
вкладывают в дело, а раздают друзьям.
В одном случае друзьями
оказываются чиновники, в другом — дру-
жинннки. Всюду действует принцип:
не имей сто рублей, а имей сто
друзей. Имеющий сто рублей вызывает
зависть и желание овладеть
неправедно нажитым добром. Имеющий сто
друзей имеет власть.
Поэтому неудивительно, что
зонами зарождения и расцвета
предпринимательства становились не
территориальные государства, а
небольшие города: Тир, Карфаген, Сидон,
Эфес, Афины, Рим, Брюгге, Гент,
Венеция, Антверпен, Генуя, Лион.
Предприниматель
н город
История Европы знает два типа
городов-государств: античный полис
| и средневековая городская коммуна.
Полисы возникли в отсутствие
прочих государств и прежде всего из
военных нужд; их народные
собрания были одновременно собраниями
воинов, и кусок земли за
городскими стенами, положенный воину,
давал ему не средства к
существованию, а средства на вооружение.
Средневековые коммуны (а тот, кто
говорит «средневековая коммуна»,
говорит — «городская республика»,
«республика торговых и ремесленных
цехов») обретали независимость в
квазисвободном пространстве, в
обстановке вражды между папами и
императорами, между королями и
знатью. Они собирали в свои стены
не воинов, а купцов, их
покровителями были то бароны, вдруг
сообразившие, что доходы от ярмарки
надежней доходов от грабежей, то
короли, видевшие в городах союзников
против непокорной знати.
Современное хозяйство устроено
так, что свобода экономически
выгодна.
Античная демократия была глубоко
экономически невыгодна и приучала
народ понимать право на
гражданство как право на социальное
обеспечение. Постоянные требования
передела земли и прощения долгов,
подрывающие всякое доверие в
денежных делах; исключение из
гражданской жизни чужестранцев-метеков,
торговцев по преимуществу;
ежедневные проповеди демагогов,
натравливающих толпу на богачей.. Все это
вылилось в конечном счете в
систему, эквивалентную современной
системе социального обеспечения, хотя
включала она в себя теорикон
(плату гражданам за посещение зрелищ,
как бы в компенсацию за
незаработанные деньги), плату за участие в
народном суде и систему
полупринудительных литургий.
Литургии — идущая от времен
даровой экономики привычка и
обязанность богатого кормить и развлекать
бедняка вкупе с призывами демагогов
и честолюбием самих богачей —
оказались весьма опасны. Наступила
пора Дионисиев, пора младших
тиранов, приходивших к власти,
раздавая народу деньги и еду, выкупая
должников, нанимая самых
отчаянных в свою личную охрану. Снова
богатство приносило пользу, лишь
если его раздать друзьям. Только на
этот раз раздающие богатство были
друзьями народа. Одни тираны
приходили к власти, раздавая свое
добро, другие — обещая раздать чужое.
То же и в Риме: если в начале
республики популистские меры, вроде
выплаты денег за несостоятельных
должников, немедленно пресекались
как знак стремления и тирании, то
в конце республики раздача денег
избирателям была уже не подкупом,
а нормой.
Империя, продолжая считать себя
республикой, сохранила субсидии
черни. Еще в IV веке Юлиан
Отступник напоминал жителям Антиохии:
«Увидев, что жалобы димов
справедливы и что дороговизна товара про-
X л
X О.
52
СП X
м ОС
31

x л
x a
исходит не от недостатка его на
рынке, а от жадности торговцев, я
установил таксу на каждый предмет и
объявил ее всем. Всего оказалось
в достатке: и вина, и масла, и
прочего». Жертвами такой политики,
предусматривавшей принудительные
цены и поставки продовольствия,
неизменно, конечно, оказывались
«богачи, которые тайно продавали
заготовленный заранее хлеб и
обременяли народ»,— полумифическая фигура,
равно популярная и в императорских
новеллах и в городских сплетнях.
Вплоть до гибели Византии
столичные восстания, а значит — и
заискивание перед чернью, оставались
существенным аспектом философии
хозяйства.
Совсем другую картину представ
ляли средневековые города, населен
ные не чернью, а купцами. Онн н
платили за участие в суде и не
возводили кормежку черни в
государственную обязанность, наоборот,—
чтобы стать гражданином коммуны,
требовалось иметь дом, или
виноградник, или иное имущество для
возмещения издержек в судебном
процессе. Не закрывали переселенцам
доступ к гражданству, опасаясь, что
чем больше граждан, тем меньше
доля каждого в социальном пироге,
а с охотой принимали беглецов из
поместий. Они не терпели рабов,
этого главного двигателя крупных
хозяйств, работающих на рынок в
античности. Рабы составляли опасную
конкуренцию городским ремесленникам.
Поэтому городской воздух делал
человека свободным.
Но странное дело: ни один из этих
городов не мог надолго удержать за
собой первенство. Брюгге и Гент —
Венеция — Антверпен — Генуя —
Амстердам,— все они, казалось,
расцветали только затем, чтобы
утратить роль торгового и финансового
лидера, отнюдь без того, чтобы быть
завоеванными и разоренными. Они
вдруг угасали, в пику теории
прогресса и в подтверждение мысли о
мрачном роке, который низких возвышает,
а возвысившихся обращает в ничто.
История заката Венеции нли Генуи —
это прежде всего...
история внутренних кризисов
предпринимательства.
История городских экономик
демонстрирует нам почти в чистом виде
.тенденцию каждого поколения
предпринимателей прибегать к
внеэкономическим методам обеспечения
своего могущества. Нигде мы не видим
свободной торговли, везде —
стремление к монополии любыми
средствами, стремление, которое в конце
концов приводит к войне: Венеция
воюет с Генуей за первенство в
Средиземном море и с
континентальными владыками, нарушающими ее
соляную монополию. Фландрская
городская верхушка, бывшие
предприниматели, запрещает новому
поколению аутсайдеров ставить станки по
городам. Голландская Ост-индская
компания (читай — город
Амстердам) завоевывает Молуккские
острова, вожделенные острова пряностей.
Остров Амбон становится островом
монокультуры — коричного дерева,
а на других островах корица
вырубается для обеспечения монополии.
Известные морские пути мимо мыса
Доброй Надежды и через Магелла-
i
32

нов пролив также объявляются
собственностью компании — всем прочим
голландским судам плавать через них
запрещено.
Торговый город и его житель
рождается как аутсайдер, обделенный
судьбой. Он занимается торговлей
потому, что иные пути наживы ему
закрыты. По мере обогащения он
стремится к двум вещам: к монополии
и безопасности. Ищущим
безопасность торговые руководства, от Аль-
берти до Даниэля Дэфо,
предлагают, собрав достаточный капитал,
вкладывать его в землю, а не в
опасную коммерцию. Ищущие монополию
учреждают цеха и ратуши, а если
город утратил самостоятельность,
покупают должности и ренты. Если
государства нет — его создает сам
предприниматель и, встав во главе цехов
или городских ратуш, делает все.
чтобы умерить пыл наступающих на
пятки. «Все равно,— справедливо
замечает М. М. Ковалевский,—
удерживается ли регулирование
промышленности в руках центрального
правительства или оно вверяется
заботам торговых гильдий и
промышленных цехов, при одном лишь контроле
чиновников — свободная конкуренция
одинаково устранена
вмешательством государства в порядок
промышленного производства и
распределения потребительских ценностей».
Амстердам стал столицей мнра в
начале XVIII века, а в конце его
уже сходил со сцены. «Семьдесят
лет назад,— сетует Исаак де Пинто
в 1771 году,— у самых крупных
амстердамских негоциантов не было
ни садов, ни загородных домов,
сравнимых с теми, какими владеют
ныне их посредники. Строительство
и громадные затраты на содержание
таких волшебных дворцов, или,
вернее, таких бездонных прорв,— не
самое большое зло, но рассеянность и
небрежение, кои порождает эта
роскошь, зачастую наносят немалый
ущерб в делах и коммерции».
Предприниматель не хочет
торговать и производить — он хочет
иметь деньги. Бессильный аутсайдер,
он занимается торговлей. Когда
торговля дает ему в руки власть, он
обращается к власти как более
надежному инструменту обогащения.
И — что немаловажно — к более
престижному. В докапиталистическую
эпоху предприниматель отрицается
не только государством, но прежде
всего самим собой.
Предприниматель
и общественная элита
На протяжении тысячелетий
культурные элиты предлагали обществу
идеальные модели мира, в которых
не было места предпринимателю.
Воины считали, что это большая
несправедливость — приобретать
трудом и хитростью то, что может быть
приобретено доблестью. Самые
различные религиозные системы
утверждали, что «дела, совершенные не
ради жертвы,— оковы для мира» (Бха-
гавадгита) и что богатство, не
розданное на подаяние и милостыню,
губит душу. Философы, начиная с»
Платона, доказывали: чем выше
процветание общества, тем ниже его
мораль. И даже конфуцианство —
единственная практическая
философия средневековья — устами своих
чиновников повторяло, что низкий
человек заботится о выгоде, а
благородный муж заботится о
справедливости. В литературе, за редким
исключением, предприниматели
представали в виде шейлоков, делающих
людям гадости, от которых и едят
свой хлеб.
Базовые метафоры богатства
организуют опыт культуры не на уровне
описания мира, а на уровне его
восприятия и взаимодействия с ним.
Возьмем метафору «богатство
подобно морю», постоянно
встречающуюся в греческой культуре от
Гесиодовых строф о счастливых вре-
менах, когда люди довольствовались
плодами хлебодарных нив и не пуска-
лись в море, до анонимного александ-
рийского папируса III века, пори-
в
z a
2 Знание — сила № 1
33

1 О
2 ■
z a
цающего торговцев, которые
бросаются в море и плывут, «подобные
гарпиям с крючковатыми пальцами,
готовые все погубить в морских
пучинах в своем стремлении к
наживе — жизнь, супругу, детей».
Метафора «богатство есть морская
пучина» совершенно естественно
приписывает богатству признаки
пучины — оно так же переменчиво и
опасно, так же поглощает и губит
людей. Метафора эта, с одной
стороны, естественная в береговой
культуре, где ненаследованное богатство
действительно проистекало прежде
всего из морской торговли.. С
другой — она организует культуру на
началах сопротивления богатству.
Она оказывается тем культурным
субстратом, на основе которого
возникает и Платоново убеждение в том,
что богат не тот, кто имеет
наибольшие деньги, а тот, кто имеет
наименьшие потребности, и Аристотелево
различение между экономикой,
правильным и бесприбыльным ведением
хозяйства, и хрематистикой,
наживанием денег ради денег же.
Сходным образом организует мир
античная метафора «зависти богов».
Злая судьба постигает Поликрата,
Мидаса или Креза, ибо «круговорот
дел человеческих не допускает,
чтобы одни и те же всегда были
счастливы» (Геродот).
Античная метафора «зависти
богов», в средневековье переходящая
в метафору «колесо Фортуны»
(«Госпожа Фортуна вращает свое колесо
быстрее, чем ветряная мельница»),
предусматривает, что богатый будет
непременно разорен, счастливый —
несчастен, гордый — унижен.
Понятие «капитала» покоится на
представлении, что тот, кто имел 99 овец,
будет иметь их 100, и первое есть
причина второго. Метафора «колеса
Фортуны» покоится на представлении,
что тот, кто имел 99 овец, лишится
и их, и жены, и детей, и первое
опять-таки есть причина второго.
Когда богатство — лишь соблазн
для чиновников, выкатывающих глаз
на чужое добро, для
профессиональных грабителей, именуемых
странствующими рыцарями, и, наконец, для
народа, жаждущего прощения долгов
и передела земли, эта метафора верно
отражает положение дел. «Мы
слышали от разумных, что когда
меняются к людям намерения султана.
их благоденствие прекращается и
малым становится у них добро».
Еще один уровень картины мира,
в котором отражены метафоры
богатства и модели успеха —
циклические концепции истории,
недействительные нынче, но действительные
в традиционной истории.
Цикличны китайские концепции
истории, пугающиеся времен, когда
народ бросает земледелие и, ие в
силах прокормиться, занимается
торговлей. Увы! Если на одного
крестьянина приходится десять торговцев,
то скоро на одного торговца будет
приходиться десять повстанцев.
Цикличны античные и средневековые
концепции истории, от Платона до
Джамбаттисты Вико.
Ибн Хальдун в своем «Введении»
так описал историю арабских стран:
в начале нравы правящей династии
просты, роскошь ей неведома, налоги
низки, предприимчивые люди
получают полную возможность
удовлетворять свою страсть в торговле. По
мере их деятельности культурный
уровень поднимается, вместе с
культурным уровнем вырастают культурные
запросы двора, а за запросами двора
вырастают налоги. Чем выше налоги,
тем ниже предприимчивость людей и
доходы государства. Все
уменьшающиеся доходы и все
увеличивающаяся роскошь двора вовлекают
царство в смертельный кризис,
заканчивающийся завоеванием и
приходом к власти новой, не
искушенной в культуре династии.
Парадокс заключается не в том,
что Вико или Ибн Хальдун
ошибались, упуская из виду могучую силу
прогресса, а в том, что они были
правы. Они совершенно точно
описывали правила игры внутри данной
культуры. Не забудем, что все
грандиозное здание прогресса и рыночной
экономики возведено на очень
непрочной аксиоме: «Счастье — это успех в
делах». Сама же рыночная
экономика не стала ни «естественной»,
ни «рациональной» для человечества
вообще: для многих культур
естественно и рационально накапливать не
деньги, а престиж, не собственность,
а власть. #
Статья написана при поддержке
Международного научного культурного
фонда
34

ее
s
X
ОС
и
н
и
и
S
ю
о
С тех пор, как люди стали ценить
деньги, погибла истинная ценность
вещей.
Сенека
Всякого, кто говорит, что оя
презирает богатство, я считаю лгуном,
пока он не представит мне
убедительных доказательств своей правоты.
Когда же я удостоверюсь в
истинности его слов, тогда я с
уверенностью скажу, что он дурак.
Абуль Ф а р а д ж
О деньгах говоришь, а деньгам веры
нет!
Добро бы знал ты, что на веки
вечные
Они тебе достались — ну, тогда бы
пусть
Берег их, не делясь ни с нем. А то
ведь все,
Чем ты богат, подвластно не тебе —
судьбе.
Так для чего ж, отец, скупиться,
жадничать,
Когда судьба другому, недостойному.
Играя, может все твое добро отдать?
Всем помогай и чаще по возможности
Твори благодеянья. Вот где кроется
Бессмертное богатство...
Менандр
(IV век до новой эры)
Первоначально у него не было
никаких внешних средств для
достижения царской власти, кроме богатства,
которое, если им пользуются с умелою
решимостью, оказывает во всяком
начинании несомненные и большие
услуги, но без этих качеств в
большинстве случаев становится источником
несчастия и самой гибели*
Полибий — об Аттале I,
основателе Пергамского царства
(£41 год до новой эры)
Если ты даже разжиреешь от
службы царю, то все же прикидывайся
тощим, чтобы быть в безопасности.
Разве ты не видишь, что баран,
пока он тощ, в безопасности от
смерти и никто его зарезать не
старается. А когда он разжиреет, всякому
хочется его зарезать... Но почет на
службе царя — лучшее богатство,
и от него-то деньги и скапливаются.
Поэтому ради барыша не упускай из
рук самый капитал.
«Кабус-наме»
Несчастно государство, терпящее
этих людей, питающих страсть к
наживе и богатству. Ничего, пусть они
будут богаты, пусть будут
состоятельны, все равно они наполнят
государственную казну. Последователи
Кассия возвратят верховную власть
государству.
Авнднй Кассий
Будут деньги — будут люди, будут
люди — будут и деньги.
Юлий Цезарь
Впрочем, будь торговля и честным
занятием, однако те, кто гонится за
богатством, одержимые своей
страстью, нет-нет да и совершат
недостойный поступок, это неизбежно.
К тому же обман и коварство у вас
всегда наготове. Одним словом,
плутни и надувательство — вот
неотчуждаемая ваша собственность.
Ульрих фон Гуттен
Стремление к деньгам может
погубить Спарту, остальное же — ничто.
Ответ оракула Ликургу
Дела, совершенные не ради
жертвы,— оковы для мира.
Бхагавадгита
Торговлю создал Господь для
того, чтобы между людьми воцарились
мир и согласие.
Жак Савар
Судьба послала богатым деньги
не в дар, а дала им их в ссуду.
Б и о н
Алчность разорвала братские узы,
первоначально соединявшие людей
между собою, тогда, когда они были
неиспорчены и послушны законам
природы. Но уклонение от этих законов
не принесло пользы человечеству:
страсть к наживе стала источником
бедности даже для тех, кого она
больше других обогащала. Люди
перестали владеть всем, начав
добиваться определенной собственности.
Посндоний
Суеверия в Харькове были
явлением чрезвычайно распространенным.
Достаточно иногда было человеку
выделиться из среды других своим
состоянием или особенно счастливою
торговлею, и легенда уже
складывалась среди обывателей города как о
человеке не таком, как все люди.
О нем говорили, что он свою душу
продал черту и потому его
торговля идет так широко и удачно.
В. Карпов
35

ВО ВСЕМ МИРЕ
О даленна. Чтобы достигнуть
q окрестностей Земли,
кометам потребуется не менее
О двадцати миллионов лет.
Когда наступит
«год кометы»...
В радиусе примерно пяти
парсеков от нашего Солнца
(парсек равняется трем с
четвертью световым годам)
расположено 57 звезд.
Большая их часть — «красные
карлики» с массой меньше,
чем у нашего светила. И
если бы даже они сблизились
с Солнечной системой, их
тяготение оказало бы на
нее не столь уж
значительное влияние.
Однако в сумме масса
систем Альфа и Бета
Центавра уже вдвое превышает
солнечную. И этого вполне
достаточно, чтобы вывести
из равновесия так
называемое Облако Оорта —
скопление комет, окружающее
нашу систему на дальних
к ней подступах.
Облако содержит около
пяти тысяч миллиардов
отдельных комет. Радиус его
почти достигает половины
парсека, то есть примерно
в двести тысяч раз
превышает расстояние между
Землей и Солнцем.
Согласно расчетам
английского астронома Роберта
Мэтьюза из Оксфорда,
через 28 тысяч лет часть
созвездия Центавра
подойдет к нашей системе на
расстояние всего в один
парсек. В результате,
считает Мэтьюз, около
двухсот тысяч комет будут
сорваны тяготением звезд
Центавра со своих
нынешних орбит и выброшены
во внутренние области
Солнечной системы. Немалая их
часть может оказаться на
пути Земли и столкнуться
с нею. Однако подобная
угроза весьма и весьма от
О
О
О
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Открыт вход
в сокровищницу
Судьбы произведений
искусства, похоже, так же
неисповедимы, как и судьбы
людские. Удивительно, что
впервые за многовековую
историю античные творения
ваятелей, ювелиров и других
мастеров Древней Греции
возвращаются к своим
пенатам — в новый музей в
Афинах. Напомним: они
были спасены от небытия в
период Османской империи и
размешены в основном в
залах Британского музея.
Столь же беспримерно и
благодатно согласие
Ватикана предоставить на
всеобщее обозрение ранее почти
недоступные широкой
общественности живописные
полотна из коллекции
знаменитой Ватиканской
библиотеки. Они выйдут за
пределы Ри ма и даже Италии,
и это стало возможным
только сейчас благодЪр,я
чудесному сплаву трех
информационных технологий конца
двадцатого века —
оптического считывания с четким
цветоделением,
компьютерного банка изображений в
цифровой форме и сети
доступа. Все эти достижения
сведены воедино в
разработанной недавно фирмой IBM
системе электронного
художественного архива.
Шедевры мастеров кисти из
ватиканской коллекции уже
продемонстрированы читателям
Библиотеки Конгресса США.
По отзывам, впечатление
незабываемое.
1
О
С
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
г
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
с
о
А как с погодкой
внизу?
«Атмосферой управляет
океан»,— говорит Пол Скал-
ли- Пауэр, океанограф из
Центра подводных систем
ВМС США, исследующий
динамику морей всего мира
в течение многих лет. Он —
первый из океанографов,
побывавший в космосе на
корабле многоразового
использования еще в 1984 году.
Пол убедился, что
механика движения водной массы
океана и погодных
изменений в атмосфере сходны.
Его фотоснимки, сделанные
с высоты двухсот миль,
зафиксировали
взаимодействие огромных масс воды
и воздуха. Еще в
пятидесятых годах были открыты
гигантские морские
течения в виде кольцевых
вихрей диаметром до двадцати
миль. Позднее по
космическим снимкам в них
выявили новые детали: были
обнаружены внутренние волны,
находящиеся ниже
поверхности воды, и спиральные
вихри — уменьшенные
варианты кольцевых.
Детальные исследования
уникальных космических снимков и
непосредственные
наблюдения Скалли-Пауэра
подтвердили гипотезу: атмосферой
Земли управляют океаны.
На фото:
1. Течения, подобные этим
океаническим вихрям,
генерируют кольцевые
изменения погоды.
2. Облака, завихряюшие-
ся по спирали, показывают:
активность ветров в
атмосфере соответствует
активности океанических течений.
36

У НАС В ГОСТЯХ
Диалоги
с миттельшнауцером
Есть магия круглых дат, и международный журнал-клуб «Ма-
гистериум» поддался этой магии. Новый журнал — попытка
осмысления итогов уходящего тысячелетия, амбициозное стремление
оставить потомкам послание о нашей цивилизации: ее истинах и
заблуждениях, победах и катастрофах, находках и потерях.
Время издания журнала ограничено 2001 годом. Каждый том
журнала объемом в 500 страниц будет посвящен какой-то одной
теме полифонического целого, называемого обитаемой Вселенной.
В мае 1994 года вышел в свет первый, обзорный номер
«Кольцо «Магистериума».
В ближайшее время будут напечатаны тома: «1/6 часть суши»,
«Семья», «Кентавр», «Вселенная». Тираж каждого выпуска — две
тысячи экземпляров.
Телефон для справок: 925-83-13.
Слово — основателю и директору журнала Александру
Григорьевичу ЯКОВЛЕВУ,

Когда «Магистериум» только
зарождался, этой собаки еще не было
на свете. Может быть, поэтому
первые шаги нашего журнала были
столь трудны.
Полтора года назад в моем доме
появилось замечательное
четвероногое — ушастое, бородатое создание по
кличке Федор. На самом деле его
настоящее имя звучит весьма
аристократично: Адриан Кристофер Люмен
Бест. Но поскольку официальный
владелец этого пса — моя жена,
а сам я тоже несколько бородат и,
следовательно, четвероног, мы — я и
пес — оказались в совершенно
равных условиях, и называть друг
друга полными именами в этой
ситуации было бы просто смешно.
Надо сказать, Федор достаточно
скептично относится к большинству
моих идей. Беседуя с ним, я
замечаю, что иногда он откровенно
и невпопад зевает, а во время
прогулок порой попросту пренебрегает
моими словами, отвлекаясь иа
любую проходящую собачью
вертихвостку. Впрочем, с тех пор, как я
немного рассказал ему о «Магистериуме»,
он стал относиться ко мне чуть
более уважительно. И в отличие от
моего друга художника Бориса Жу-
товского с большим вниманием и
пиететом выслушал полный перечень
членов нашего клуба и список
рассылки журнала, особенно умильно
повиливая хвостом при упоминании
лиц королевской крови.
С появлением Федора дела
«Магистериума», как мне кажется, пошли
более оживленно.
Будучи сам двухцветным (его окрас
в родословной именуется сперец с
солью»), он весьма одобрительно
отнесся к черно-белому
изобразительному решению тома «Вселенная».
Правда, мой друг-космонавт, трижды
возносившийся и столько же раз
возвращавшийся, воспринимает космос
явно иначе, чем Федор или
художник этого тома Юрий Курбатов, но
в конце концов еще почти пять
миллиардов населения Земли вообще
не думают о Вселенной. «Что мне
Гекуба?»
Как истинный патриот своей
страны, особенно двух ее московских
лужаек, Федор полностью принял
концепцию номера «1/6 часть суши»*:
ж ■
■ ас
• Постоянные читатели нашего журнала
«Историю советской цивилизации
надо сохранить для потомства. Мы
ведь тоже метим свои места».
Но особенно близким оказался
ему том «Семья». После того, как
я рассказал ему, что «Магистериум»
вовсе не журнал, не книга и не
альбом, а некий совершенно никому
не понятный и наукой до сих пор
не объясненный артефакт, он
полностью согласился с тем, что
«Магистериум» надо не столько читать
(читать он, увы, не умеет) или
листать (листать, конечно, может,
но с трудом), сколько иметь.
Поскольку семью тоже надо иметь и
это теперь ежедневная и постоянная
забота моего Федора, он стал
абсолютным адептом идеи, что все
население нашей планеты — одна
большая семья. Люди и собаки. Но
только не кошки.
К номерам «Магистериума»,
находящимся в работе, Федор
вдумчиво принюхивается.
Главное в томе «Диаспоры» —
влияние малого на большое и
большого на малое, взаимопроникновение
культур и этносов — воспринимается
им, как и большинством наших
авторов из самых разных стран,
достаточно односторонне. В частности,
безоговорочно мой пес признает
только существование диаспоры миттель-
шнауцеров (его прямые родственники
живут в Швеции, России. Германии
и Чехии), равно как диаспор
ризеншнауцеров и цвиргшнауцеров. Все
же остальное требует обоснований,
и он с нетерпением ждет их со
страниц «Магистериума» в следующем
году.
«Сочетание несочетаемого» —
основная мысль тома «Кентавр» — вое- *
принимается Федором
исключительно через личность автора этой
идеи, писателя и ученого Даниила
Данина, везде и всюду
умудряющегося отыскивать кентавров,
выказывая тем самым завидное чутье,
что весьма уважаемо собачьим
племенем.
Тему «Спорт — зеркало для
человечества» Федор считает
сформулированной совершенно неточно. Он
неоднократно давал мне понять, что
уже знакомы с одним нз м атериалов
номера «1/6 часть сушн». Это —
оригинальный способ описания «советской
цивилизации» через «Фундаментальный лексикон»
(№№ 1, 3—6 за 1994 год).

только собака способна показать
человеку, чем ои является на самом
деле. А рассматривать вопросы
национализма, красоты, евгеники или
там пропаганды через призму
спорта — ие более чем конъюнктурный
ход в преддверии столетнего юбилея
современного олимпийского
движения.
Но особенно интересно протекает
наше общение, когда я делюсь с
Федором замыслами будущих номеров
«Магистериума». Вот мы степенно
вышагиваем на прогулке, я и Федор,
а мимо проносятся автомобили.
— Понимаешь,— говорю я,—
человек соразмеряет себя с пространством
с помощью транспортных средств.
Соглашаясь, он бодро семенит на
своих четырех транспортных
средствах, соразмеряя себя с длиной
поводка.
— Когда человек приручил
верховых животных, стали возможны
великие завоевания и великие
перемещения народов. Освоив парус,
человечество освоило новые земли.
Аэропланы и батискафы еще более
расширили ойкумену, а ракеты
позволят людям обрести космическое
мышление...
Федор садится- и умильно
склоняет голову набок.
— Господи, с кем мне приходится
делить этот поводок,—
расшифровываю я его мысли.— Неужели так
трудно сообразить, что перемещение
и мышление—разные вещи. Диоген
вообще из бочки не вылезал, а
оказался великим философом.
Ощущая правоту миттельшнауце-
ра, я перевожу разговор на
другую тему.
— А как ты посмотришь, если мы
сделаем том под названием
«Смешное»? В конце концов, сказано же:
сМир выжил, потому что смеялся».
— Кто это — мы? — понимаю я его
невысказанный вопрос.— Вот мы,
собаки, действительно, могли бы о вас,
людях, порассказать много веселого.
— Хорошо,— соглашаюсь я,— но
ведь номер журнала под названием
«Книга» я с тобой все равно
обсуждать не буду, поскольку читать
ты не умеешь.
Федор прерывает меня настолько
негодующим лаем, что я сразу же
осознаю свою неправоту. Конечно
же,-цивилизация книги уже
закончилась, пришла эра электронной
информации, воспринимаемой почти
любым животным, включая,
естественно, и человека. Другое дело, что
телевизор его, Федора, вообще не
интересует, но это уже вопрос
содержания.
— Вот ты все время бегаешь по
помойкам,— пеняю я своей собаке,—
и не думаешь о том, что скоро
жя наша планета станет одной
большой помойкой. Разве это не тема?
Экология — больное место Федора.
Тут ему есть что сказать: кормил
бы почаще и повкуснее — да кто
бы стал искать твои помойки! Вот
паразиты — это и есть подлинная
экология. И Федор яростно чешет
ухо задней лапой.
И я понимаю, что ни один
нормальный миттельшнауцер ие будет
обсуждать эти никчемные
умозрительные вопросы. Но поскольку я
все-таки его хозяин и обязан быть
на высоте положения, то ничего не
остается, как выпустить эти тома
«Магистериума». Поэтому я резко
прерываю нашу прогулку и иду
домой — работать. А Федор неохотно
плетется сзади и думает про себя:
«И кто меня тянул за язык говорить
ему правду?».
Вот так, в противоборстве с мит-
тельшнауцером Федором и
окружающим миром рождается «Магисте-
риум». #
е
а.
LO
СО
о
о
в
39

ПРИРОДА, ОБЩЕСТВО, ЧЕЛОВЕК
Светлана Давыдова,
доктор химических наук
«Чужие»
находят друг друга
После нас —
только Буркииа-Фасо
В 1993 году ЮНЕСКО и ВОЗ
опубликовали результаты
исследований экологического состояния стран
мира. Оценка производилась по
пятибалльной системе:
5 баллов не имеет ни одна страна;
4 — Скандинавские страны и
Исландия;
3 — такие развитые страны, как
США, Япония и Германия;
2 балла получили Китай, Турция,
страны Восточной Европы, Балтии;
1,7—1,9 имеют многие страны СНГ,
Центральной и Восточной Африки;
1.5— 1,6 — Центральная Африка,
Афганистан;
1,4 удостоилась за 1992—1993
годы. Россия...
Правда, есть страны с еще более
низким баллом—1,1 —1,3. Это Чад,
Эфиопия и Буркина-Фасо. Но, по
мнению вышеупомянутых организаций, в
них «любая международная помощь
бессмысленна, поскольку здесь уже
нет внутренних источников
поступательного развития и иммунитета,
здесь уже требуется изменить всю
социально-экономическую политику:».
Трудно это произнести, но нынешняя
Россия ненамного опережает
Буркина-Фасо и другие обреченные
страны!
Мы вступили
в предсказанные годы
В самом начале шестидесятых
годов человечество стало отчетливо
сознавать всю глубину встающих
перед ним экологических проблем.
Естественно, возник вопрос: сколько
же времени осталось у нас, если
загрязнение пойдет такими темпами?
Сколько времени пройдет, прежде
чем человек столкнется с уже
трагическими последствиями
пренебрежительного отношения к среде, в
которой он обитает? В то время
считалось, что, скорее всего,
потребуется лет тридцать — тридцать пять...
Сейчас, когда мы уже вступили
в предсказанные годы, самое время
поговорить не столько об известных
типах химических загрязнителей (они
хорошо известны практически все),
сколько о возможности их
взаимного влияния друг на друга. В этом
заключена реальная опасность.
Вопрос о взаимодействии известных
загрязнителей друг с другом совсем
не удивителен, если помнить о
высокой реакционной способности
каждого из химических токсикантов.
«Ксенобиотики» («ксенос» —
чужой) — так называются загрязнители
окружающей среды сегодня.
Следовательно, то, о чем пойдет речь,—
это контакты вредных «чужих» с
иными «чужими», в результате чего
образуются еще более опасные
«чужие».
Некоторое время назад в своей
книге «Трудный путь к
воскресению», написанной в форме
диалога, два ведущих эколога мира —
А. Яблоков (Россия) и Р. Эдберг
(Швеция) — уже упомянули
возможность взаимодействия «один
загрязнитель — другой загрязнитель». Они
рассматривали химические
загрязнители как «любое вещество, которое
появляется не в том месте, где оно
о.
ш

С. Давыдове
«Чужие* находят друг друге
должно быть, не в то время, когда
оно должно быть, и не в том
количестве, в котором оно должно
быть». И привели самый, пожалуй,
широко распространенный пример
загрязнения — так называемую
кислотную интоксикацию планеты.
Механизм ее известен: сера при
сгорании топлива образует сернистый
газ, выбрасываемый в воздух из
заводских и домашних труб,
сернистый газ легко окисляется в
серный, и этот процесс еще
ускоряется присутствием в атмосфере ионов
тяжелых металлов, о которых речь
пойдет ниже. Затем при
взаимодействии с атмосферной водой
образуется серная кислота, которая и
выпадает на землю, траву, листья
деревьев в виде «кислых дождей».
Вдумайтесь: серная кислота льется
с неба, и никто при этом не кричит
«караул».
Пока такие дожди поливали
землю и озера, мы реагировали до
странности вяло. Когда же деревья
стали сбрасывать хвою и листья
(я до сих пор вспоминаю жуткие,
голые перелески под Мончегорском),
люди стали реагировать острее: мы
воспринимаем деревья, по-видимому,
как символы жизни, и когда деревья
чахнут, это касается уже и нас...
Сернокислые и азотнокислые дожди
не признают никаких
государственных границ. Они идут от
европейских берегов на зеленого
«скандинавского тигра», и это легко
увидеть на рисунке. Уже в семидесятых
годах было замечено сильное под-
кисление пресных озер в Швеции
и Финляндии — до 5,5 единицы
кислотности за десятилетие. А это
значит, что пороговая, смертельная
величина для обитателей пресных озер
Севера, увы, уже достигнута.
В книге американского эколога
Б. Небела «Как устроен мир»1,
недавно вышедшей в Москве, очень
остро ставится вопрос о том, как
достичь устойчивого развития
цивилизации. При нынешнем
положении вещей само устойчивое
развитие человечества становится пробле-
* а
« ю
х т
• Б. Небел, «Наука об окружающей среде.
Как устроен мнр», Москва, «Мнр», 1993 год,
перевод с английского.
матичным. Б. Небел приводит
рисунок, на котором показана ель,
гибнущая не только из-за кислых
осадков, но еще и из-за
комбинированного их действия с озоном. Эта
комбинация вызывает острый дефицит
питания деревьев, в первую очередь
хвойных. Из окон подмосковной
электрички и мы с вами видим
мелькание порыжевших елей и сосен в
наших лесах...
Есть еще одии путь взаимодействия
неорганического загрязнителя озона
уже с хлор- и фторсодержащими
органическими загрязнителями. В
семидесятых годах появились сигналы
химиков о связи таких
хлорированных-фторированных углеводородов с
утоньшением «озоновой шубы» Земли.
Тогда в США и некоторых странах
запретили использование аэрозольных
баллончиков для лекарственных,
моющих, косметических средств и
репеллентов с этими наполнителями, но
большинство стран этому не
последовало. Выпуск всех этих продуктов,
равно как и хладоагентов для
холодильников, продолжал расти:
вплоть до 1985 года на это
обращали мало внимания. И лишь когда
осенью того года спутниковые
наблюдения показали «дыру» в озоновом
экране Земли над огромной
территорией, когда, пусть и временно,
содержание озона в этом экране
сократилось почти наполовину, когда
усиленное воздействие
ультрафиолетового света и космических излучений
на поверхность Земли стало уже
реальностью, вот тогда люди
забеспокоились по-настоящему.
К 1987 году стало ясно, что
частицы облаков, формирующиеся в
стратосфере при очень низких
температурах, стимулируют выделение
свободного хлора из хладагентов.
В период холодной антарктической
зимы атомы хлора накапливаются,
а весной активное солнце вызывает
разрушение озонового слоя
агрессивными хлорными атомами. Даже
периодическое раскрытие «озоновой
дыры» над Антарктидой чревато
гибелью для всего морского фитоплаик-
тоиа. В феврале 1989 года в
стратосфере не только над
малонаселенной Антарктидой, но и над
Арктикой обнаружили присутствие тех
же самых химических реагентов. Здесь
последствия могут быть куда
серьезнее. Если нынешние выбросы лету-

'
ac*KJL£tZ
I
чих галогеноуглеводородов в
атмосферу сохранятся, можно ожидать
разрежения озонового слоя над всей
планетой. Чем это грозит людям,
объяснять не надо, оно гибельно
для человечества. Правда,
Монреальские соглашения о сокращении
производства, а к началу 2000
года и о полном запрете (1986
год, Канада) заставили гигантские
химические концерны, такие, как «Дю-
поиде-Немур» (США) или «Империал
хемикал индастриз» (Англия), или
«Хехст» (Германия), приняться за
поиски безопасных для озона
заменителей хладагентов. Из Германии
сообщили уже о производстве
нового типа холодильников (без хлор-
содержащих фреонов), но пока это
дело еще в самом начале.
«Троянский конь»
современного мира
Среди, множества других проблема
экологически чистого сельского
хозяйства — одна из важнейших хотя
бы потому, что каждый из нас
потребляет эти продукты и при всем
желании никогда не сможет от
этого потребления отказаться или хотя
бы зримо его ограничить. Речь
пойдет об органических загрязнителях,
в частности о пестицидах. Эта
«ядовитая приправа>, как назвал ее А. Яб-
локов, занимает особое положение
среди загрязнителей: ее вносят в
окружающую среду специально...
Пестициды так и называют «троянским
конем современной цивилизации».
Никогда не было и ие будет
полной уверенности в оценке всех
последствий воздействия пестицидов иа
живую природу, ибо с увеличением
объема наших знаний, с прогрессом
в методах анализа вскрываются
все новые и новые негативные
аспекты их действия. Так, до
недавнего времени в большинстве тестов
иа токсикологию пестицидов
учитывали лишь подавление ими клеток.
Теперь уже доказано, что хлорсо-
держашие пестициды подавляют и
межклеточный перенос информации.
Пестициды — опаснейшие
токсиканты!
Все без исключения органические
пестициды обладают высокореакци-
ониоспособными группами —
фосфорнокислыми, азот- и серосодержащими,
благодаря которым оии могут легко
соединяться с иными загрязнителями,
43

С. Давыдове.
■ Чужие» находят друг друга
IS
«
x л
X О.
v с
X в
ет х
= ос
например с тяжелыми металлами.
Более того, ранее выпускались для
употребления (теперь, конечно,
многие из них запрещены) пестициды
и инсектициды, в составе которых
имеются такие ядовитые химические
элементы, как мышьяк, олово, цинк,
медь и даже ртуть. В
сравнительно недавней моей книге «О
токсичности ионов металлов» среди
запрещенных теперь к применению
содержащих тяжелые металлы
пестицидов были показаны следующие: цинк-
содержащие «цинеб» и «поликарба-
цин.., а также марганцевый «манеб».
Пестицид с медным наполнением
«купрацин». Страшнейшие по
токсичности и имеющие в своем
составе ртуть «гранозан»,* «мертиолят»,
«меркуран», а еще и
оловосодержащие — «фентин», «птирилин» и
другие.
Металлсодержащие пестициды
лмеют еще одну зловещую
способность — связывать разнообразные
группы нуклеиновых кислот и как
следствие вызывать мутации,
вызывать канцерогенную активность. В
последние годы, правда, проявляется
особо серьезное внимание к
токсичности пестицидов. Благодаря
медицинскому контролю за
последствиями их действия, исключению
наиболее ядовитых из них «средняя» их
токсичность понижена примерно раз
в десять. Но это ведь не снимает
опасности для здоровья все еще
применяемых сегодня пестицидов!
В уже упоминавшейся книге Б.
Небела подробно рассказывается о
новых методах борьбы с вредителями
сельского хозяйства. Они хороши
тем, что не привносят в природу
чуждых ей веществ. Речь идет о
биологических способах борьбы с
вредителями сельского хозяйства,
заведомо сохраняющих устойчивость
современных экологических систем.
В чем суть новейших способов?
Она — в состязательности с
природой. В ответ на «химию»
вредители нашли пути приспособления
к изменившимся условиям их
существования. Б. Небел приводит в
своей книге рисунок, показывающий
рост числа нечувствительных к
нынешним пестицидам видов насекомых,
появившихся в период сороковых —
восьмидесятых годов. Возникли
виды насекомых (свыше четырехсот!),
весьма устойчивые к призванным
искоренять их химикатам. Отмечены
даже отдельные случаи, когда
устойчивость популяций вредителей к
химикатам возрастала не в десятки
или сотни, а в десятки тысяч раз.
Около двадцати пяти основных видов
вредителей полей стали устойчивы
ко всем пестицидам. Любопытно,
что обретая устойчивость к одному
препарату, популяция иногда
становится нечувствительной и к
другим, неродственным веществам, даже
если и не подвергалась их
воздействию. Известны даже
вторичные вспышки численности
вредителей, вызванные самим человеком.
Энтомолог П. Дебах
экспериментально продемонстрировал «рецепты
разведения вредителей с помощью ДДТ
для красной померанцевой щитовки
на цитрусовых». Энтомолог считает:
этот эффект связан с тем, что
обработка пестицидами сильнее влияет
на естественных врагов вредителей,
чем на них самих!
Что же делать? Ответ на этот
вопрос — в применении природных
методов борьбы с вредителями.
Биологические, природные методы
борьбы заключаются в поиске
естественных врагов сельскохозяйственных
вредителей. Внимательное изучение
пищевых цепей подсказывает, как
составить эту цепь, чтобы съеден был
сам вредитель. Это поможет
избавиться от нашей зависимости от
пестицидов и, значит, сохранить
окружающую среду и здоровье людей,
сократив к тому же экономические
затраты на производство и на
защиту растений синтетическими
химическими средствами.
Нефть и уголь —
наше богатство?
Есть еще одна группа хорошо нам
известных токсикантов. Это
энергоносители, такие, как нефть и уголь.
При их сжигании в атмосферу
промышленных городов попадает
колоссальное количество оксидов серы и
азота. Из труб ТЭС в воздух
летят оксиды и сульфаты
остроядовитых металлов. Мельчайшие
частицы аэрозолей величиной всего в
несколько микрон легко проникают в
легкие человека и животных, падают
в водоемы и на почву, вступают там
44

во взаимодействие с иными
«чужими». В аэрозолях, образующихся
при сжигании разных видов топлива,
«подложкой» токсикантам служат
оксиды кремния и кальция,
частички сажи и копоти или другие
твердые вещества.
Но нефть — это токсикант и в
своем обычном виде; ее проливают
на землю и в воду при добыче,
при транспортировке, при
переработке. Недаром фирма «Philips»
выбрала в качестве образа
нефтедобывающей промышленности картинку, где
как бы «ископаемый яшер» грозит
округе. В последние годы участились
техногенные катастрофы: здесь и
крушение танкеров, и выбросы нефти из
буровых скважин, расположенных в
открытом море. Единовременные
выбросы миллионов тонн сырой нефти
или тяжелых ее фракций — очень
опасное дело! Еще спустя многие
месяцы после любой аварии
нефтеналивного судна птицы и морские
животные гибнут в таких масштабах,
какие не наблюдались ранее никогда.
Для уничтожения пролившейся в
воду нефти применяют все известные
сегодня методы предотвращения
загрязнения: ограждают пятна бонами,
отсасывают водно-нефтяную
эмульсию на спасательные суда,
разбрасывают всевозможные диспергаторы.
И вот что интересно: в тех местах,
где применяют химические реагенты-
диспергаторы, для восстановления
флоры и фауны понадобилось
гораздо больше времени, чем там,
где ее убирали механически.
Великий поэт Востока XIII века Саади
говорил: «С противоядием не страшен
яд...», но химические «противоядия»
могут оказаться хуже самого яда.
Судьбу нефти, попавшей в морскую
воду, вряд ли можно описать с
большой точностью, ведь нефть разных
месторождений имеет разный состав.
Здесь и токсичная сера, и соли
ядовитых тяжелых металлов, таких,
как ванадий, никель или ртуть,
здесь и тяжелые углеводороды, и
многое другое. Естественно, в море в
момент катастрофы на нефть или
ее фракции действуют самые
различные факторы — ветер разной силы и
направлений, температура воздуха
и воды, сила волнения и прочее.
Тяжелые фракции нефти — мазуты,
асфальтены, гудроны —
нерастворимы, однако соли тяжелых металлов,
карбоновые кислоты все же
частично растворяются. Еще нефть
эмульгируется и диспергируется, при
сильном волнении моря образуются
эмульсии «масло в воде» и «вода в масле».
С поверхности моря испаряется не
менее 10 процентов нефти за сутки
и примерно 50 процентов за три
недели. Все это разрывает сплошной
нефтяной ковер, и на поверхности
воды и в ее толще нефть начинает
плавать в виде хлопьев, капель
разной величины и формы. Затем уже
нефть, исчезнувшая с поверхности
моря, подвергается биологическим,
химическим, физическим процессам
разложения.
Все эти «чужие» вступают во
взаимодействие с морской водой, с
содержащимися в ней солями, с
окислителями и так далее. Часть
образующихся веществ продолжает
мигрировать в воздух и в пищевые
морские цепи; в такой картине
разобраться совсем не просто, но
знать об этих загрязнениях надо.
Хотя бы для того, чтобы понять:
в местах катастроф рыба — уже
совсем не тот замечательный продукт,
каким мы привыкли ее считать.
Одно личное впечатление. В мае
1994 года я делала сообщение на
конференции, посвященной одному
из опаснейших металлических
токсикантов — свинцу. Она проходила в
Вашингтоне. Речь шла и о том,
в частности, как влияет свинец на
иные — токсичные или необходимые
живому организму — тяжелые
металлы. После доклада меня забросали
вопросами (я была единственным
представителем российской науки).
Спрашивали о том, как борется
наша экологическая общественность
с применением этилированного, то
есть содержащего тетраэтилсвинец,
бензина. Эта добавка повышает
октановое число бензина, но приносит
огромный вред человеческому
организму. Задавали вопросы о
штрафах и наказаниях местных властей,
продолжающих применять
этилированный бензин. Но потрясшим меня
был вопрос: что делается в России
по проведению анализов у всех
(поголовно!) детей на содержание
свинца у них в крови?
Дело в том, что в США и
других развитых странах не только
полностью исключены свинцовые добавки
к топливу для автотранспорта, но
х л
х с
« ю
45

С. Давыдове.
«Чужие» неходят друг друге
X
I &
в ~~
с этого года идет обязательная
проверка всех детей дошкольного
и младшего школьного возраста на
содержание свинца у них в крови.
Выпушено очень много литературы
на эту тему, повсюду развешаны
плакаты, призывающие проводить
подобные анализы. Имеются на эти
темы игры, значки и, как сказали
бы у нас, другая снаглядная
агитация».
Что могла я им ответить?
Официально считается, что у нас, в
Москве, не применяется этилированное
топливо, но... Проведенные в нашей
лаборатории анализы на содержание
свинца в почве (на асфальтовом
покрытии, в скверах) вдоль
Ленинского проспекта, где находится наш
институт, отчетливо показали: есть
свинец в почве, и в довольно
большом количестве. Даже если в
основном бензин, используемый
транспортом в Москве, и не содержит
сегодня свинца, его уже столько
накопилось в почве, что
понадобятся десятки лет, нет, не для его
разложения — тяжелые металлы ие
разлагаются, они могут только менять
форму! — а хотя бы для
«разбавления» незараженной землей.
И снова все тот же вопрос:
в чем выход из положения?
Очевидно, что надо использовать, в
любом сочетании, два основных
подхода: энергосбережение и
альтернативные источники энергии. «Ядерная
энергия и синтетическое топливо»,
«Солнечная энергия и другие
источники энергии», «Геотермальная
энергия», «Энергия приливов-отливов и
морских волн» — таковы названия
глав уже неоднократно мною
упоминавшейся книги Б. Небела. Наша
зависимость от объема ископаемого
топлива и от ядерной энергии не
способствует устойчивому развитию
общества. Ведь с ними связаны еще
и загрязняющие отходы —
отработанное ядерное топливо и сами
продукты переработки нефти (мазуты,
коксы, пеки). Ситуация взывает:
нужны альтернативные технологии!
Б. Небел подходит к решению
вопроса «альтернативная энергия и
экология» вполне критично. Для
защиты окружающей среды и
сохранения устойчивости развития
цивилизации альтернативные источники
получения электричества единственно
надежны. К сожалению, они никак
не решают проблемы сокращения
запасов сырой нефти, которая, увы,
по-прежнему необходима для
движения транспорта. Рассматриваются,
правда, два вида альтернативного
горючего для автомобилей:
этиловый спирт и водород, получаемый
за счет солнечной энергии. С точки
зрения социального резона (имеется
в виду конкуренция с пищевыми
отраслями), производство спирта для
транспортных нужд пока невозможно.
Что же касается получения
водорода с помощью солнечной энергии,
то здесь для разработки технологии
потребуются еще дол гие двадцать
лет.
Бомба
замедленного действия
Я много раз с уважением
наблюдала, как аккуратные немцы
складывают в желтые мешки или опускают
в контейнеры с разными надписями
свой мусор. Все строго по
назначению: металлические отходы (чаще это
алюминий, железо, олово),
стеклянные (даже по разным сортам
стекла), бумага и печатные издания
(здесь опасен свинец от литер),
пластмассы, электробатарейки —
каждое отдельно. Выгляните,
пожалуйста, на рассвете в ваше окно,
увидите, как горят костры нашего
бытового мусора. Дворники «наводят
порядок». В огне и дыму таких
костров взаимодействуют друг с
другом хлоруглеводороды, разнообразные
металлы, окислители и т. п. «Чужие»
ликуют!
Состав городского мусора хорошо
известен: бумага — 41, остатки
пищи— 21, стекло—12, железо и его
сплавы — 10, пластмассы и
древесина — по 5 каждое, резина и кожа
(вместе) — 3, текстиль — 2,
алюминий и прочие металлы — 1 процент;
цифры эти. понятно, могут
несколько колебаться. Бытовые отходы
неуклонно растут в мире. Не только в
отсталых странах кривая роста таких
отходов за период последних
двадцати лет в США обгоняет рост
народонаселения. Альтернатива здесь
вроде бы ясна; это либо
захоронение, что занимает колоссальные
территории и выводит землю из
пользования, либо сжигание, что
46

должно производиться на
специализированных предприятиях. В первом
случае мусор становится опасным
источником загрязнения грунтовых вод,
во втором — ои превращается в
источник загрязнения воздуха.
Сжигание мусора в местных печах
или на кострах запрещено во всех
европейских странах еще в
семидесятых годах, и там этому запрету
строго следуют. И не только в
Германии. Оставшаяся после сжигания
мусора ядовитая зола вымывается
в грунтовые воды, и сверхъядовитый
раствор, содержащий свинец, ртуть,
цинк, кадмий, алюминий, течет в во-
доиосиые горизонты. В культурных
странах хорошо понимают
комбинированное действие ядовитых мусорных
отходов! Вот и шли поезда и суда
с мусорным грузом сначала только
в Африку, потом — в бедные страны
Европы, а теперь уже подбираются
и к нашим берегам.
Рециклизация, то есть вторичная
переработка отходов,— очевидный
выход из положения, и разумеется, его
предлагали давно. В небольших
масштабах стекло, бумага,
алюминиевые банки рециклизируются десятки
раз. Но перерабатывать весь утиль
мешает ряд препятствий. Из них
первое — сортировка. Нельзя
сбрасывать весь мусор в один контейнер
(как это делается у нас и давно
не делается в Германии!) —
сортировать его необходимо либо дома,
либо потом, после полного сбора.
Второе — стандартизация, ибо
сортировка затруднена отсутствием
стандартов, когда в одних и тех же
продуктах присутствуют совершенно
разные материалы. Третье —
переработка, поскольку должны существовать
предприятия, заинтересованные во
вторичном сырье, иначе все это
снова попадает иа свалку. И наконец
последнее — противоречия между
местными властями и
производственниками: сборщики мусора не хотят
вникать в проблемы дальнейшей
переработки, а производственники
предпочитают иметь дело с чистым и
однородным исходным сырьем.
Решение вопроса сейчас состоит в том,
чтобы множить фирмы, которые
обеспечивают рециклизацию отходов.
Местная администрация должна
предоставлять таким фирмам
значительные льготы и защиту.
Есть еще один способ переработки
отходов, популярность которого
растет — это компостирование, то есть
естественное биоразложение (у нас
говорят — перегнивание) любого
органического вещества в присутствии
воздуха. А конечный продукт — гу-
мусоподобное вещество, которое
вполне можно использовать как
органическое удобрение. Поскольку бытовые
отходы обычно на 60—80 процентов
состоят из органики (здесь и бумага,
и остатки пищи, древесина, ткаиь
и прочее), то их как раз и следует
компостировать; правда, металлы,
стекло и пластмассу нужно отделять
либо до, либо после
компостирования. Содержание в отходах
органического вещества позволяет
использовать их как топливо, хотя и
низкокалорийное. Ряд таких установок
за рубежом уже работает, еще
больше строится.
В нашей стране мусор становится
очень большой проблемой. И не
только технической или, скажем,
химической — у иас это проблема еще и
психологическая. Квартиры могут быть
вычищены и вылизаны, но что
творится на лестничных клетках, в
лифтах, во дворах! Мусор — это бомба
замедлнного действия. Мы пока не
представляем себе, когда она
взорвется. Но взорвется обязательно.
Очень тяжелые металлы
Тяжелыми некоторые металлы
называют потому, что у них
сравнительно большая атомная масса. Я бы
к этому добавила: они «тяжелы»
еще и потому, что среди
химических загрязнителей славятся самыми
тяжелыми последствиями
воздействия.
Посмотрите на эффекты
избирательной токсичности при загрязнении
тяжелыми металлами.
Избирательная токсичность
при загрязнении
тяжелыми металлами
Загрязнитель Главное воздействие
на здоровье
Мышьяк Рак легких; кожные
болезни, включая изъязвления;
гематологические эффекты,
включая анемию.
Бериллий Дерматиты, язвы;
воспаления слизистых оболочек.
Кадмий Острые и хронические
респираторные заболевания;
почечная дисфункция;
злокачественные образования.
z л
z С
47

С. Давыдова.
«Чужие» находят друг друга
41 и
X ■
СО I
Хром Рак легких;
злокачественные образования в
желудочно-кишечном тракте;
дерматиты.
Свинец Нарушение процессов
кровообращения; повреждение
печени и почек; нейрологи-
ческие эффекты.
Ртуть Воздействие на нервную
систему, включая
краткосрочную память, нарушение
сенсорных функций и
координации; почечная
недостаточность.
Никель Респираторные
заболевания, включая астму,
нарушение дыхательной
защитной системы; пороки
рождения и уродства; рак
носа и легких.
Таллий Биоаккумуляция;
токсичность по отношению к
растениям и животным,
облысение.
Ванадий Раздражение дыхательных
путей, астма; нервные
расстройства; изменения
формулы крови.
Список этот может быть
продолжен, но и приведенные данные
впечатляют.
Тяжелые металлы опасны своей
способностью легко накапливаться
в живой ткани, нарушать
обменные циклы, образовывать высоко
токсичные металлсодержащие
соединения. Но самое главное,
отличающее эти металлы от других
загрязнителей: они быстро меняют свою
химическую форму, например, под
действием окислителей или при
переходе из одной природной среды в
другую. Они не поддаются
биологическому разложению! Легко
вступают в организме во
взаимодействие друг с другом, равно как
н с биологически активными
неметаллами, как это показано на
рисунке. Так, цинк, например,
взаимодействует в организмах с
высокотоксичным кадмием, но также и с
нужной для организма медью,
последняя действует на молибден и т.д.
И неудивительно, что за много лет
споров о
допустимости-недопустимости различных сочетаний пищевых
продуктов так и нет
удовлетворительного ответа. Наверное, разным
индивидуумам в разных условиях
жизни и даже на разном этапе
могут быть полезными несходные
сочетания металлов и других
элементов в пище. Пример:
обогащение продуктов питания железом,
проводящееся во многих странах мира,
позволяет защитить примерно десять
процентов населения от анемии, но
это опасно для здоровья лиц,
страдающих гемохроматозом —
нарушением всасывания элементов в
кишечнике.
Но вернемся к вопросу, чем
особенно опасны ионы тяжелых
металлов. Есть у них еще особое
химическое свойство: они способны
катализировать многочисленные
химические реакции, протекающие в
биосфере, что может иметь следствием
непредсказуемый ход биологических,
экологических процессов. В качестве
примера приведем судьбу ртути,
одного из самых страшных
металлических токсикантов.
Знаете ли вы, что антропогенная
эмиссия ртути только в Европе
достигла ужасных размеров —
порядка десяти тонн в год на каждое
из северных ее морей. А ведь
«ртутные дожди» пострашнее
описанных в начале статьи кислотных!
Соответствующим комиссиям ООН
известны и страны, наиболее
«отличившиеся» в этом: в 1987 году
эмиссия ртути составила в ГДР —
330. в СССР —около 90, в ФРГ—
65, в маленькой Польше — 45, в
Англии и Франции — около 30 тонн
в год. Выброшенная в атмосферу
металлическая ртуть окисляется
кислородом и озоном до двухвалентной,
последняя легко соединяется с
хлорид-ионами, и все это оседает,
например, на территории той же
Скандинавии. Двухвалентная ртуть
способна под действием бактерий
метилироваться в водной среде с
образованием монометилртути или диметил -
ртути. Такие метилпроизводные
ртути необычайно летучи и
чрезвычайно токсичны для всего живого!
Увы, метилироваться под
действием бактериальной флоры способна не
только одна ртуть, этим же свойством
обладают и ионы олова. Это металл,
который до сих пор и не считают
остротоксичным. Причем настолько,
что продолжают употреблять
оловянную посуду и посуду из пьютера
(сплава олова). Олово вводят в
композиции .при производстве бумаги,
48

стекла и пластиков.
Оловосодержащими составеми покрывают днища
кораблей, чтобы препятствовать
обрастанию подводной части корабля
моллюсками и водорослями. Но
катионы олова способны метилироваться
под действием бактерий, а
образующееся диметилолово — тоже летучее
и тоже очень токсичное соединение.
Этилированное производное
свинца — тетраэтилсвинец, как я уже
упоминала, добавлялось долгое
время, да и сейчас у нас добавляется,
в автомобильное топливо для
повышения его качества. Но
тетраэтилсвинец — страшный токсикант, и
все плюсы хорошего бензина меркнут
в сравнении с вредом, который он
приносит практически всем людям.
Мы не будем обсуждать здес ь
все массовые смертельные случаи
поражения населения метилпроизвод-
ными металлов в городских и
сельских районах мира. Упомянем лишь
три: скандал в Минамате, Япония
(1948—1956 годы), иракскую
катастрофу 1976 года, вспышку болезни
«итаи-итаи» (в русском варианте
«ох-ох-ох») в Японии восьмидесятых
годов. Это катастрофы, унесшие
многие тысячи жизней. А как много
каждодневных, не таких массовых
происшествий, которые в сумме своей
дают достаточно грозную картину!
Что же сказать в заключение?
Все правильные слова учеными уже
сказаны, но влияния они пока
оказывали мало... Может быть, как это
предлагает президент
Международного фонда социально-экологической
помощи В. И. Романов в своем
предисловии к «Экологическому
букварю», дать читателям инструкции
и сборники правил вроде тех, что
висят в метрополитене,
«разрешается» или «запрещается»? Что-то вроде
«Правил проживания на планете
Земля». Но кто же у нас
соблюдает правила? Как говорится, «пока
гром не грянет...».
Считайте, что гром уже грянул. •
X
Ф
X
т
х
а
о
л
Q.
лд
АЛ
Д Д
Д А
Д А
Д А
А А
А А
А А
Ад
Ад
А д
А Д
А А
Ад
Ад
А А
А А
А А
А А
А А
А А
А А
А А
А А
А А
А А
Лекарство
от радиации
Радиация вредна вообще
и для здоровья будущих
поколений — в частности.
И дело тут не столько в
возможных мутациях в
генетическом аппарате, которые
еще надо прослеживать,
сколько в прямом
повреждающем ее воздействии на
развивающийся в теле
матери эмбрион.
Некоторые стадии в
развитии плода особенно
чувствительны к радиации, ибо
в основном на них
закладываются будущие
аномалии и уродства,
сохраняющиеся потом на всю жизнь.
Вот почему внимание
ученых сосредоточи вается на
поиске средств,
обеспечивающих противолучевую
защиту именно еще не
родившегося организма.
Большие надежды в этой
связи возлагаются на серо-
тонин, вещество, естественно
образующееся в организме
и участвующее в
биохимических процессах
проведения нервного импульса.
Если самок мышей облучить
на восьмой-девятый день
беременности, то есть во
время, когда у плода
закладывается центральная
нервная система, то
последующие инъекции
добавочного количества серотонина
почти полностью устраняют
повреждения центральной
нервной системы зародыша.
Получившие такие
обнадеживающие результаты
сотрудники московского
Института биологии развития
имени Н. К. Кольцова РАН
попытались сделать
следующий шаг. На лесятый-оцин-
надцатый день развития у
эмбриона мыши
закладывается костно- мышечная
система. Облучение в эти
два дня дает уже чисто
физические уродства. Но,
как показали опыты, на
данной стадии се ротони н не
действует.
Единственное, что можно
рекомендовать в данном
случае,— вводить уколы этого
вешества не после, а перед
облучением. Тогда уродства
не возникают. Но как знать,
когда именно подхватишь
дозу?
49

Курьер наукн и техники
Кукуруза еще себя покажет!
Нецепной ядерный реактор!
Наши глаза видят УФ-пучи?
Москва — глядя из космоса
График земпетрясений
ф Потенциальные
возможности растений —
наращивать своб биомассу и
давать невероятные урожаи —
огромны. Просто далеко не
всегда в природе, на полях
и делянках, да и в
пробирках в научных лабораториях
этим возможностям дают
реализоваться. Нужны
некие внешние, особые
условия, чтобы генетический
потенциал заработал в полной
мере.
В этой связи несомненный
интерес представляют опы
ты, проведенные в
московском Институте физиологии
растений имени К. А. Тими
рязева РАН. Узнав о том,
что клетки из тканей
новообразований на теле
растения имеют небольшую
электрическую полярность,
ученые решили
воспользоваться этой любезной
подсказкой природы. Они взяли
незрелые зародыши
кукурузы, нарезали их на
одинаковые кусочки, поместили на
целый месяц в питательную
среду. И самое главное —
через всю эту «кашу»
пропустили постоянно
действующий слабый
электрический ток.
Надо сказать, что и без
тока аналогичные кусочки
зародышей вели себя как
целые зародыши —
увеличивали массу, выпускали
стебли и корни. Но под
действием тока этот процесс резко
усилился. Сказалось,
видимо, взаимодействие
внешнего и внутреннего
электрических полей. Так, под
током зародыши по массе
обогнали контрольных в три
с половиной раза, стеблей
они выпустили чуть ли не
в пятьдесят раз, а корней —
в пять раз больше, чем
такие же, но без тока.
Эффект резкого усиления
всех жизненных процессов
еще нуждается в
объяснении. Кроме взаимодействия
полей, возможен путь
усиления электричеством
потоков питательных веществ из
среды внутрь ткани.
Стимуляция током может
оказаться весьма полезной для
ускорения раз вития клеток
других растений, например
однодольных, имеюших от
природы невысокую эмбрио-
генную способность.
щ Ядерная реакция дает
полезный эффект тогда,
когда она сама себя может
поддерживать. То есть в
виде цепной реакции, что и
происходит в реакторах иа
АЭС. Но после
Чернобыля многие работы по
развитию ядерной энергетики
застопорились.
А что если вовсе
отказаться от «цепей»?
Отечественные ученые
разрабатывают новые, совершенно
безопасные, «нецепные» ядер
ные реакторы. В них
энергию получают за счет
естественного распада ядер в куске
урана докритической массы.
Скорость распада может
быть ускорена или
замедлена сторонним источником
частиц. Наш журнал уже
рассказывал о работах
физиков из Дубны, где в
качестве временного источника
протонов использовался
обычный ускоритель
(«Знание — сила», 1994 год, № 7,
статья В. Барашенкова
«Постскриптум семнадцать
лет спустя»).
Другой вариант
предлагает группа специалистов
Физического института РАН
совместно с научными
центрами Минатома и
Миннауки РФ. Они
разрабатывают проект гибрида
ядерной и термоядерной
установок, где низкоинтенсивнын
термояде рный си нтез
служит сугубо получению
нужного потока нейтронов.
Чтобы вызвать такой синтез,
предполагается использовать
деитериево тритиевую смесь,
поджигаемую мощным
лазером.
Достоинство гибридного
реактора — его
«неприхотливость» к виду ядерного
топли ва, в качестве
которого сгодятся уран
природного изотопного
состава, другие делящиеся
материалы, а также любые
радиоактивные отходы.
Такого топлива на Земле
хватит на несколько
тысячелетий.
Действующая модель
электростанции на гибридном
реакторе по замыслу
ученых заработает уже к
2004 году.
50

Курьер науки и техники
ф Человек сам разделил
оптический диапазон на
видимый и невидимый свет,
исходя из того, что
инфракрасные и ультрафиолетовые
лучи его глаз не
воспринимает. Их, однако, видят
глаза животных, например
рыб или змей. Кроме того,
эти не видимые нами лучи
играют важнейшую роль в
жизни растений.
Но вот, оказывается,
человек слегка недооценивает
самого себя. Появились
данные, что ультрафиолет
воспринимают и наши глаза,
но только в раннем детстве.
Получившие эти результаты
сотрудники московского
Института химической физики
имени Н. Н. Семенова РАН
сообщают, что человек
рождается с хрусталиком глаз,
в спектре пропускания
которых обязательно есть
«ультрафиолетовое окно» —
повышенное пропускание
света волн 300—350
нанометров. Лучше всего УФ-лу-
чи видят новорожденные,
двухмесячные младенцы уже
теряют наполовину эту
способность, а в подростковом
возрасте она исчезает.
Интересно, что у взрослых
людей продолжается
возрастной сдвиг световосприя
тия к более длинным
волнам уже внутри
оптического диапазона. К старости
хрусталик
трансформируется так, чтобы по
возможности сохранить остроту
зрения, но за счет
ухудшения различения цвета.
А в младенчестве? Или
хрусталик ребенка как
незрелый еще не обзавелся
защитой против вредоносных
УФ-лучей, или же
ультрафиолетовое зрение — некий
атавизм, доставшийся нам
от далеких предков. И
может быть, для чего-то
нужный?
ф Большой город
Москва, и проблем в нем все
больше и больше. Как с ними
справиться? Как, например,
принимать архитектурно-
планировочные решения или
учитывать
микроклиматические изменения?
По мнению ученых
Института географии РАН,
лучше всего для этих целей
пользоваться космическими
снимками столицы,
получаемыми с искусственных
спутников Земли, благо их еще
достаточно летает и вновь
запускается. Как пример
ученые разбирают задачу,
много ли в городе зеленых
насаждений и как они тут
размещены. Ведь от
характера распределения зелени
среди домов и кварталов
зависит и формирование
микроклимата, а значит, и
дальнейшие
градостроительные замыслы.
Вся работа в этой
задаче сосредоточилась на
изучении космических снимков
города, полученных в
летнее время. С помощью
компьютерной техники снимки
делились на мельчайшие
клеточки площадью 2,5 на 2,5
метра, что примерно
соответствовало кроне одного
хорошего дерева. В
результате работы со
множеством — около трех
миллионов — этих клеточек, пустых
и заполненных, удалось
получить фрактальное
пространство, описываемое
непростыми уравнениями,
больше известными из
физики твердого тела. Тем
не менее последующие
расчеты по этим уравнениям
дали такие результаты.
Площадь зеленых насаждений
составляет 45,5 процента от
плошади всей Москвы. На
четверть — это лесопарки,
на три четверти — скверы,
аллеи и отдельные деревья.
0 В сейсмически
активных зонах часто случаются
землетрясения. Это
очевидно, ибо потому зоны так и
называют — сейсмически
активные. Но вот вопрос: нет
ли какой-либо системы в
частоте и периодичности
землетрясений,
происходящих неподалеку друг от
друга?
Элементы такой системы
взаимосвязей, естественно
возникающих на
ограниченной территории твердого
участка земной коры,
нащупывают ученые из
Института сейсмологии АН
Республики Кыргызстан.
Они изучили район горных
систем Тянь-Шаня, Памира,
Кунь-Луня, Гиндукуша,
Гималаев и Тибета,
называемого еще «Высокая Азия».
Весь район регулярно
сотрясается сильными и
слабыми толчками. И вот
оказалось, что за последние
семьдесят лет на участке
длиной менее 200
километров успело случиться 140
только сильных
землетрясений, с магнитудой больше
шести.
Построив карты
размещения очагов землетрясений и
их удаленных отголосков и
учтя глубины гипоцентров,
ученые пришли к выводу:
сейсмические толчки
определенно влияют друг на друга.
Так, землетрясения Гинду-
кушской зоны,
происходящие с интервалом
примерно раз в десять лет,
провоцируют толчки в радиусе
до тысячи километров
вокруг себя. Но также
возможен и обратный вариант:
стимулированный извне
толчок на окраине круга, а это
бывает каждые сорок лет,
приходит назад к центру,
вызывая землетрясение уже
здесь.
51

р
*
Борис Силкин
Когда же ей
Эта неделя в середине июля прошедшего года, несомненно, войдет в
историю астрономии. В течение шести ночей обсерватории всего мира не
отводили взора своих телескопов от крупнейшей планеты Солнечной системы —
Юпитера — в ожидании ее столкновения с кометой. Но сперва несколько слов
о том, что этому событию предшествовало...
В марте 1993 года америкаиские астрономы супруги Каролина и Юджин
Шумейкеры и Дэвид Леви открыли новую комету, девятую на своем счету. Ин-
52

терес к событию подогрел тот факт, что по существу это было не единое тело,
а довольно компактное скопление обломков, движущихся по общей орбите
подобно ожерелью.
Удалось подсчитать, что мини-катастрофа с кометой, развалившая ее
на куски, произошла совсем недавно: в июле 1992 года это, тогда еще цельное,
небесное тело проходило в опасной для себя близости к Юпитеру, и мощное
тяготение планеты «разорвало» еще не открытую комету на куски.
На том специалисты не остановились и высчитали, что в июле 1994 года
все (более двадцати) обломки кометы Шумейкеров — Леви 9 обрушатся на
поверхность Юпитера. К сожалению, это должно было произойти на обратной
стороне планеты, так что самого события непосредственно наблюдать нам не
было дано. А к тому времени, когда эта сторона Юпитера обернется к Земле,
следы взрывного удара, вероятней всего, уже рассосутся.
Однако некоторые ученые предполагали, что за падением последует такая
вспышка, которая отразится поверхностью крупнейших естественных
спутников Юпитера, а они находятся в пределах видимости с Земли и послужат для
нас своего рода зеркалом.
Другие же астрономы сомневались: по их мнению, к моменту
столкновения обломки должны измельчиться настолько, что многие из них
превратятся в пыль, другие же — в Такую «мелочь», что серьезного всплеска нечего и
ожидать.
Все зависело от того, какой же величины достигнут фрагменты. Так или
иначе, они слишком малы и слишком далеки от нас, чтобы с точностью
установить их диаметр. Даже космический телескоп имени Хаббла «видит» их
как булавочные головки.
А размер таких обломков, по существу, решает все: энергия,
выделяющаяся при столкновении, зависит от их массы, умноженной на квадрат
скорости. При равной плотности тела масса возрастает в кубической
прогрессии по отношению к размерам объекта. Таким образом, соударение с планетой
объекта диаметром 10 километров выбрасывает в пространство в тысячу
раз больше энергии, чем падение однокилометрового обломка.
Юпитер много крупнее Земли, так что притягиваемое им тело
обрушивается на поверхность со скоростью 60 километров в секунду (на Земле эта
величина около 11 километров в секунду).
Это приводило к заключению: столкновение Юпитера с обломками кометы
Шумейкеров — Леви 9 повлечет такой выброс энергии, который вполне
сопоставим с подобной гипотетической катастрофой, погубившей 65 миллионов лет
назад динозавров на нашей планете. Ученые полагают, что это событие,
случившееся в меловую эпоху, было связано с падением на Землю объекта
поперечником около 10 километров.
Следует еще учесть, что юпитерианская атмосфера — не в пример
земной — своей большой плотностью могла заметно повлиять на все события.
Некоторые математические модели показывали, что обломки кометы вскоре
после соприкосновения с газовой оболочкой Юпитера должны просто
взорваться. Да так, что вызовут ударную волну вроде повалившей сибирскою тайгу
по берегам Тунгуски во время приснопамятных событий 1908 года. Разумеется,
ни динозавров, ни тайги на Юпитере нет, но это не уменьшало интереса
специалистов к грозному явлению.
Хотя раньше астрономы ничего подобного не видели, само это событие
ие должно быть особой редкостью в Солнечной системе. Ученые полагают,
встретился Юпитер...
что кометы разваливаются около Юпитера или падают на него не реже одного
раза в десятилетие.
Снимки, полученные с борта «Вояджера-I», продемонстрировали, что на
Каллисто (одна из крупных «лун> Юпитера) есть не менее 13 цепочек
кратеров, возможно, оставленных подобными столкновениями. Большая их
часть — на той стороне, что обращена к великой планете; так и должно быть,
если «виновата» комета.
X С
Ж ■
53

к
. о
Словом, в июле 1994 года по рядам астрономов всего мира пронеслась
команда: «Равнение на Юпитер!>. Что ж, комета не подвела — почти все.
i предсказанное специалистами, было разыграно, словно по нотам.
Единственным, пожалуй, исключением было излишне смелое предположение о большой
яркости вспышек, которые должны были отразить на Землю естественные
спутники Юпитера. Даже один из крупнейших — Европа, покрытая льдом,—
не стал при этом намного светлее.
Астрономы, насколько смогли, использовали редчайшую возможность:
ведь никогда ранее у них не было столь заблаговременного предупреждения
о грядущем столкновении какого-либо небесного тела с любой планетой. Одним
из первых, кто наблюдал явление, стал директор Южно-Африканской
обсерватории Роберт Стоби. В тот момент быстрое вращение Юпитера вокруг
его собственной оси («день» на этой планете длится лишь 10 земных часов)
вывело спустя всего несколько минут место падения фрагмента А на видимую
нам сторону Юпитера. Оно озарилось столь сильной вспышкой, что по яркости
превзошла известную «луну» Юпитера — Ио. Возникшее в атмосфере планеты
темное пятно было хорошо различимо в телескоп в течение еще нескольких
суток.
Но самым крупным оказался обломок G. Его вхождение в плотные слои
атмосферы Юпитера, случившееся 18 июля, сопровождалось выбросом
раскаленного столба газов, яркость которого сравнялась со свечением всей
остальной планеты. Инфракрасные детекторы, присоединенные к крупнейшему в мире
десятиметровому телескопу, что на вершине горы Мауиа-Кеа в штате Гавайи,
«ослепли» и зашкалились от этого света.
Ознакомившись с первичными данными наблюдений, один из
первооткрывателей кометы. Юджин Шумейкер, подчеркнул, что они дают четкое
представление о количестве выделившейся энергии. Теперь можно определить,
что фрагмент G обладал поперечником около 3 километров.
Одно только его падение выбросило в окружающую среду такое
количество энергии, которое содержится в 6 миллионах мегатонн взрывчатки.
Высота столба газов и частиц, выброшенных падением фрагмента G на
Юпитер, достигала 2200 километров. Более «слабые» обломки А, С и Е
вздыбили подобные колонны на высоту около одной тысячи километров над
верхушками юпитерианских облаков.
Космический телескоп имени Хаббла получил четкие изображения места
падения обломка G, детально проследил в течение нескольких минут за
развитием возникшего столба и зафиксировал появлеиие на поверхности Юпитера
огромного темного пятна, окруженного двумя кольцами, диаметр внешнего из
которых достигал 12 тысяч километров.
Изучавшая результаты наблюдений астроном Хейди Хаммел из
Массачусетсского технологического института заметила: затемненная область,
окружающая кольца извне, очень неплотна — сквозь нее остаются видимыми
давно известные полосы в атмосфере планеты. Вся же область, на которой
различимы последствия падения этого обломка, в первые сутки после него
превышала размерами Землю и еще продолжала расширяться.
Тысячекилометровые пятна оставались видимыми длительное время, по
30—40 часов после события. В инфракрасной части спектра пятна выглядели
весьма яркими, а в видимой — темными. Все это облегчало наблюдения
тысячам астроиомов-любителей. Тем не менее падение, например, небольшого
фрагмента В было замечено очень немногими.
Космохимики не предполагали увидеть в составе материалов,
выброшенных при падении и взрывах, сернистые вещества и металлы. С другой стороны,
там не оказалось с уверенностью ожидаемой ими воды. По мере постепенного
потемнения возникших пятен, однако, появлялись следы сернистых веществ,
магния, кремния и, возможно, железа. Полагают, что все это происходит от
- обломков кометы и не принадлежит самому Юпитеру.
Отсутствие воды и других веществ, содержащих кислород, остается за-
j*g! гадочным — оии должны были бы входить в состав как атмосферы планеты,
*~ так и в тело кометы. Верхняя часть атмосферы Юпитера «сделана» из частиц
| % льда аммиачного состава. Под «чистым» аммиаком, согласно существовав-
™« шим представлениям, должны располагаться сероводородно-аммиачные облака,
54

а еще 50—100 километрами ниже — облака из более привычных землянам
частиц льда водного происхождения.
Если обломки кометы проникли достаточно глубоко в газовую оболочку
планеты, то при их взрыве из нижней атмосферы в верхнюю должна была
выброситься масса водяных паров. Почему ничего подобного обнаружено не
было, остается неясным.
Отсутствие «наверху» следов воды вызвало подозрение, что обломки
кометы просто не «вонзились» глубоко в газовое тело Юпитера. Еще один аргумент
в пользу этого выдвинул американский астроном Эндрю Ингерсол из
Калифорнийского технологического института. Ему удалось зафиксировать
низкочастотные звуковые волны, вызванные падением. Из той области, где с
поверхностью планеты соприкоснулся фрагмент G, вырвалась мощная звуковая
волна, распространявшаяся со скоростью 800 метров в секунду. Из более глубокой
области атмосферы, где скорость звука меньше, побежала значительно
ослабленная волна. Ученый делает вывод, согласно которому свою энергию комета
потратила в основном «наверху», а не в глубинных слоях газовой оболочки.
Это как раз можно сравнить с событиями, связанными с Тунгусским
метеоритом, также разрушившимся высоко над Землей.
Интересно, что эффект, произведенный в окружающей среде, заметно
зависел от места, которое тот или иной из обломков кометы занимал в «ожерелье».
Дело в том, что еще на дальнем подходе к «цели» часть из них вышла из
строя «в затылок» и продолжала нестись к Юпитеру по несколько сдвинутой
в сторону самостоятельной траектории.
Те фрагменты» которые оставались на «стрежне» основного потока,
вызвали значительно более яркие вспышки, чем остальные. А результаты
падения «сошедших с рельсов» фрагментов, очевидно, никому наблюдать так и не
удалось. Это, вероятно, объясняется гипотезой Дэниела Грина из Гарвардско-
Смитсоновского астрофизического центра. Он думает, что такие обломки
выделили сравнительно небольшую энергию, так как были более рыхлыми,
внутренние связи в их теле ослабли, и они легко развалились от трения и удара
в атмосфере.
Зато обломок М, потерянный астрономами в полете еще несколькими
месяцами ранее, внезапно обнаружил себя в момент падения. Ранее Ю. Шу-
мейкер высказывал предположение, что он, пропав из поля зрения, не перестал
существовать, но просто с его поверхности окончательно прекратили
выделяться газы и пылевидные частицы, которые, активно отражая свет, и делают
его видимым с Земли.
Фрагменты Q, R и S попали почти в одно и то же место, однако во время
трех последовательных оборотов Юпитера. Причем R перед самым соударением
неожиданно развалился по крайней мере на две части, что еще более ослабило
эффект...
Задним числом выяснилось, что человечество ранее так или иначе
подозревало о подобных событиях. Так, историк науки Томас Хоки из университета
Северной Айовы привел ряд случаев, когда различные астрономы, включая
таких выдающихся, как Уильям Гершель и Джованни Кассинн, давным-
давно сообщали о своих наблюдениях неких пятен на Юпитере, которые могли
быть вызваны также падением комет
Тем не менее ничего подобного событиям 1994 года ученые отчетливо не
наблюдали. Прежние рисунки вообще могли отражать явления иного рода, как
это было, например, с несуществующими на самом деле марсианскими
«каналами».
Несколько неожиданную реакцию вызвали эти события и в мире политики.
Конгресс США обеспокоился хотя бы теоретической возможностью
столкновения Земли с какой-либо иной кометой со всеми вытекающими отсюда
печальными последствиями. На своем заседании, состоявшемся как раз во время
падения одного за другим обломков на Юпитер, Комитет палаты представи- ■
телей США по науке, космосу и технике выдал указание в адрес НАСА. Оно I
гласит: «...поручается каталогизировать и отслеживать все крупные кометы | £
и астероиды, которые могут пересекать орбиту Земли». Это ли не оценка важно- iZ
сти события и пользы, которую могут приносить представители, казалось бы, | •
столь «неприкладной» науки? # "«
55

s
s
UJ
О
о
о
a*
CO
и
т
CD
x
cd
Oh
£tX
С
CO
В истории России немало громких имен, но вряд ли какое-нибудь
из них может сравниться достоинством с именем князя Ярослава
Владимировича. Его отца, крестившего киевлян, былины титулуют
«Красным Солнышком», но сам Ярослав в памяти скупого на похвалы
народа оказался единственным русским правителем, заслужившим
прозвище «Мудрый». Единственным за целую тысячу лет,
а это, наверное, что-нибудь значит!
v Для Новгорода это особое имя, не уходившее с
.4, его карты десять веков — ровно столько времени
^ \ прошло с вокняжения Ярослава в городе, где он
основал резиденцию, названную потомками
«Ярославовым дворищем».
Строго говоря, мы не знаем точной
даты этого события, как не знаем достоверно
и года рождения Ярослава. Летопись,
рассказывая о приходе Ярослава в Киев после
смерти Владимира в 1015 году, утверждает,
что Ярославу было тогда 28 лет, то есть он
родился около 987 года, но некоторые ученые
полагают, что речь там идет о времени
княжения Ярослава на севере, а родился он немного
раньше. Сначала он получил от отца Ростов, а когда
умер княживший в Новгороде его старший брат Выше-
слав, ему вместо захолустного Ростова достался Новгород.
По-видимому, это случилось в рамом конце X века, то есть ровно
тысячу лет тому назад.
Вряд ли можно пройти мимо такого юбилея, тем более что с
именем Ярослава связаны два важнейших события новгородской, а по
существу — всей русской истории.
В 1019 году, окончательно утвердившись в Киеве, Ярослав
в награду за помощь, оказанную ему новгородцами, дал им «Правду
и Устав», то есть те льготы, которые стали конституционной основой
Новгородской вечевой республики. На «Ярославовы грамоты» как на
гарантию вольности новгородцы ссылались всегда, когда
приглашаемые ими князья делали попытки ущемить вечевую свободу.
А в 1030 году Ярослав «прииде к Новугороду, и собрав от
старост и от пресвитеров детей 300, и повеле учити книгам». Неугасимый
огонь российского светского просвещения был зажжен Ярославом.
Даже за это он заслужил свое гордое прозвище. И колыбелью
просвещения по праву может считаться Новгород.
В этом городе в тысячелетнюю годовщину Ярослава появилось
новое высшее учебное заведение — Новгородский государственный
университет. И было бы исторически справедливо присвоить ему
имя Ярослаьа Мудрого, как в былые времена иуя Святого Владимира
носил Киевский университет, а в наши дни имя Климента Охрид-
ского носит Софийский университет.
Все эти мысли оказались более чем уместными в связи с новой
сенсационной находкой, обнаруженной Новгородской археологической
экспедицией на Троицком раскопе. До сих пор реликты новгородской
государственности времен Ярослава были известны по редчайшим
серебряным монетам, чеканенным в Новгороде в ту пору, когда в нем
княжил Ярослав, то есть до 1019 года. На одной стороне этих монет
был помещен родовой знак Ярослава — трезубец — и надпись
«Ярославле сребро», а на другой — погрудное изображение св. Георгия,
небесного патрона князя (Ярослава при крещении нарекли Георгием);
имя святого обозначено по сторонам этого изображения. Такие монеты
встречаются только в северных кладах, а по изяществу исполнения
они резко отличаются от киевских монет Владимира и Святополка.
На их новгородское происхождение указывает и то обстоятельство,
что при Ярославе после 1019 года в Киеве монет уже не чеканили.

28 июня 1994 года в слое начала XI века была найдена свинцовая
печать (ее диаметр 32—36 миллиметров), на одной стороне которой
помещено изображение св. Георгия, выполненное опытной рукой почти
наверняка того же мастера, который резал штемпели для серебряных
монет Ярослава-Георгия. Ошеломляющее впечатление производит
вторая сторона печати. На ней изображен погрудно
воин в высоком островерхом шлеме, с длинными
торчащими усами, в княжеской одежде,
скрепленной у плеча застежкой-фибулой. Надпись по ^
сторонам изображения сообщает имя и
звание этого грозного воина: «Ярослав князь
русский».
Разумеется, это не совсем портрет: в ту
эпоху подобные изображении носили
характер обобщения, подчеркивая признаки сана
и героизируя персонаж. Однако вряд ли
нужно сомневаться в том, что некоторые
черты сходства обязательно присутствуют на
печати. Иначе Ярославу едва ли захотелось
бы пользоваться изображением, совсем на него
не похожим.
Широко известна портретная реконструкция
Ярослава, выполненная по черепу известным
антропологом Михаилом Михайловичем Герасимовым. Она
мало напоминает изображение на печати. Но ведь Герасимов
реконструировал облик мудрого семидесятилетнего
старца, а перед нами — пусть условное, но изображение молодого воина,
которому еще нет и тридцати.
Любая средневековая свинцовая печать — материальный
остаток акта высокой государственной власти. Актов и печатей стало
много, когда с возникновением крупной частной собственности на
землю (а это случилось в XII веке) появились многочисленные
жалованные грамоты на владение землей. Но в начале XI столетия
документы, снабженные печатями, исключительны. Вместе со вновь
найденной насчитывается всего лишь три печати времени более древнего,
чем середина одиннадцатого века. А это значит, что грамота,
которая была ею утверждена, невероятно значительна, как невероятно
значительными в новгородском обществе начала XI столетия были
владельцы той усадьбы, где печать обнаружена.
Мы уже знаем, что в XII веке на этой усадьбе жили богатые
бояре; некоторые из их числа избирались в посадники —
руководители Новгородской республики. Теперь мы смогли взглянуть в лицо
Ярослава Мудрого на усадьбе предков этих бояр.
Щедрость новгородского культурного слоя безгранична. Что-то
он подарит нам завтра?!
Свинцовая печать, найденная -28 июля в Новгороде.
На одной ее стороне — изображение св. Георгия.
На второй стороне — изображение воина. Надпись по сторонам
изображения сообщает его имя и звание: *Ярослав князь русский».
х л
X О.
о с
57

ОТ w

КЛУБ «ГИПОТЕЗА»
Семен Самойлов
Геополитика синезеленых
Читаю рукопись книги «Экологический кризис: стратегия выживания».
Уж сколько стрел переломано вокруг экологических проблем,
восприятие совсем даже притупилось!..
Но вот глаз натыкается на ключевую фразу: «Появились признаки
экспансии других видов».
Это еще кто такие? Оказывается, старые знакомые — сине зеленые
водоросли. А вот и неожиданное томи подтверждение. Вечерняя
газета принесла весть о том, что в холодном Финском заливе
появились целые «поля» плавающих цианобактерий. Они дрейфуют
в восточной части залива и угрожают нашим берегам —
в таких дозах водоросли и их выделения довольно ядовиты.
Вот, кажется, тот самый случай, когда действительно стоит
остановиться, подумать, прислушаться к голосу ученых.
Ибо это касается всех!
Бойцы невидимого фронта
С некоторых пор американские
вооруженные силы стали нести
необъяснимые потери. Рассеянные по
множеству военных баз во всем мире,
солдаты и офицеры периодически
подвергались каким-то массовым
заболеваниям. Словно бы некий
недоброжелатель вознамерился оспорить их роль
«мирового жандарма» в хмурые годы
после второй мировой войны.
Как известно, недоброжелатель у
империализма тогда был один — он
подозревался во всяческих кознях,
включая даже «летающие тарелочки»,
но здесь его предполагаемая
диверсионная деятельность выглядела как-то
странно.
Проанализировав все данные о
заболеваниях янки за рубежами своей
страны, американские военные медики
пришли к следующим выводам. Все
случаи массовых болезней можно
было разделить на три группы. Первая,
связанная с разнообразными
нарушениями нервной проводимости,
включая параличи, вызывалась какими-то
алкалоидами — гетероциклическими
соединениями. Вторая группа
касалась заболеваний печени, таких, как
цирроз и рак, словно бы возникших
из-за больших и неизвестно как
попавших в организм циклических
пептидов. Третья группа являла собой
целый набор разных форм диареи,
сильнейших расстройств желудка.
Коварный враг явно решил полностью
подорвать боевой дух янки, травя их
направо и налево, не гнушаясь даже
такими сомнительными результатами
своей подрывной деятельности, как
обычные, но массовые поносы.
Оставалось только назвать имя врага.
Но американские ученые рассудили
иначе. В Форт-Детрике, штат
Мэриленд, в закрытом Институте
инфекционных болезней армии США прове-
о.
D
и
С в
X ■
П I
59

С. Самойлов.
Геополитика смнезвлвных
х л
х а
« «
X в
СП X
рили характер географической
распространенности как самих баз, так и
соответствующих вспышек
заболеваний, поражавших без всяких
видимых причин ту или иную воинскую
часть. А заодно и сопоставили эти
сведения с заболеваниями среди
местного населения. И пришли к выводу,
что мировой коммунизм тут ни при
чем.
Причина же кроется в воде,
которую вынуждены пить солдаты и
местные жители. А в воде в тех местах как
раз и встречаются резко повышенные
концентрации алкалоидов,
циклических пептидов и диарейных токсинов.
Главный недруг американской армии,
подбрасывающий в воду эти вещества,
был в конце концов вычислен,
обнаружен, пойман за рукн с поличным.
Им оказалась... синезеленая
водоросль.
Конечно, эти низшие растения
обитают в воде всегда, но только при
совсем неблагоприятных
обстоятельствах — при жаре, например, или при
сбросах сточных вод, насыщенных
органикой, они вначале бурно
размножаются, а потом столь же бурно
погибают, гниют и заражают своими
выделениями всю воду вокруг.
Вот они-то, как выяснилось, и несут
в себе главную опасность для
боеспособности американских
вооруженных сил.
Ветераны —
вне подозрений?
У синезеленых славное прошлое.
Они, если и не самые первые
обитатели Земли, то, во всяком случае,
«вторые». По сведениям
палеонтологии, они первыми освоили фотосинтез,
что произошло примерно три с
половиной миллиарда лет назад, в архее.
В биологической систематике сине-
зеленые занимают двойственное
положение. Ботаники склонны считать их
«своими», так как по всем признакам
это низшие растения, живущие за счет
фотосинтеза. Всего известно около
тридцати тысяч видов водорослей,
среди них есть как зеленые, так и
других цветов, например бурые или
красные.
Отличие всех синезеленых от
настоящих водорослей состоит в том, что
они не имеют клеточного ядра, то есть
это прокариоты. Поэтому
микробиологи включают их в свое ведение.
Ведь по физиологии и морфологии
сииезеленые — типичные бактерии.
Их тут так и называют — циано-
бактерии. Кроме них, есть и другие
бактерии, тоже фотосинтезирующие,
но не зеленые и не водоросли.
Прокариотов насчитывают шесть тысяч
видов, к ним относятся все
бактерии, цианобактерии, вирусы и кое-кто
еще.
Итак, по признаку отсутствия
ядра синезеленая — бактерия. Но по
физиологии и экологии это водоросль,
низшее растение. Есть некоторое
противоречие в такой двойственности
положения.
Микробиологи видят разгадку
этого противоречия, распутывая сложные
пути предшествующей эволюции
прокариот. Так, сотрудник Института
микробиологии АН В. И. Дуда,
занимаясь архебактериями, выстраивает
общее генеалогическое древо
эволюции прокариот. И выясняется, что
цианобактерии возникли очень давно,
почти не изменились и являют собой
теперь всего лишь тупиковую ветвь
развития среди других бактерий.
Ближайшие их соседи — спирохеты и
грамположительные бактерии. Очень
неприятное соседство. И самое
главное — никаких родственных связей со
столь похожими на них зелеными
растениями эукариотами, в том числе и
другими водорослями. Однако дело
еще можно спасти.
Есть гипотеза, родившаяся в начале
века и до сих пор не опровергнутая.
Она состоит в том, что сами высшие
растения произошли когда-то из неких
бесцветных гетеротрофов за счет
включения в свой организм (тогда -
еше как паразитов) клеток
синезеленых водорослей. Эти иммигранты,
однако, хорошо прижились, вступили
в симбиоз с хозяином, отчего тот и
«позеленел». Цианобактерии, сильно
изменившись, якобы и сегодня живут
в организме растения — это его хлоро-
пласты, зеленые органоиды, где,
собственно, только и происходит
фотосинтез — сотворение органики из
неорганики.
Гипотеза эта вновь серьезно
обсуждается в наши дни. Ее подтверждение
снимет много вопросов, среди
которых — почему остановилась эволюция
сннезеленых, а также откуда
есть-пошли зеленые растения эукариоты.
60

О пользе
открытых публикаций
Когда заокеанские военные медики
убедились, что дело тут вполне
обходится без «происков красных» и
что от гнилостных выделений сине-
зеленых столь же широко, если не
шире, страдают дружественные
Америке страны и народы, проблема стала
выходить из разряда секретных.
«Ихние» первые отделы дали добро на
открытые публикации. И детальные
научные сообщения на эту тему
появились только примерно с 1989 года.
С тех пор за рубежом довольно
регулярно публикуются рассекреченные
карты на каждый сезон, где очаги гу^
бительной активности цианобактерий
обведены черными кружками.
Странное впечатление производят эти
карты: сплошные цепочки черных
кружков иногда покрывают собой почти все
побережье Северного и Средиземного
морей, Балтики, Юго-Восточной Азии,
Атлантического побережья США.
У нас же в стране среди тех, кто
подключился к расследованию
«подрывной антиамериканской
деятельности» водорослей, был Александр
Яковлевич Кульберг, член-корреспондент
Российской Академии медицинских
наук и действительный член Нью-
Йоркской Академии наук.
Дело в том, что водоросли гннют
и у нас, но наша военная медицина
как-то до сих пор обходила их
стороной. Гражданской же медицине
сегодня вообще не до них.
Взяв за основу сводки заболеваний
из-за рубежа, проведя собственные
лабораторные эксперименты, а также
выполнив некоторые теоретические
разработки, А. Я- Кульберг уже в 1993
году пришел к формулированию своей
новой концепции биосферы, где
переосмысливается роль и место
невидимых синезеленых водорослей в
истории жизни на Земле, ее настоящем и
будущем. И в рамках этой концепции
сегодняшние проблемы с цианобакте-
риями смотрятся уже совсем
по-другому.
Концепция Александра Яковлевича
широко дискутируется в ученых
кругах и на страницах научной печати,
и оценки ей дадут специалисты. Нас
же будет пока интересовать более
частная задача, решение которой
вытекает из биохимической концепции
поля, окружающего каждый организм
и создаваемого им для каких-то целей
(и тогда —для каких?).
Колониальный раздел мира
Все организмы живут
сообществами, колониями, собственно говоря,
вся биосфера Земли есть некоторое
сообщество, регулируемое и
управляемое некими сигналами, испускаемыми
и воспринимаемыми каждым из них
(и из нас). Эти сигналы
биохимические, они представляют собой
макромолекулы, довольно сложные по
структуре и одновременно достаточно
простые и универсальные, судя по тому,
как их легко «понимают» самые
разные члены сообщества. Но это очень
широкое обобщение, оно более
гипотетическое, чем реально известное из
фактов экспериментальной науки. А
точно известна подобная взаимосвязь
части и целого, индивида и
сообщества пока только для настоящих
колоний — бактерий и других микробов.
Так, одни колонии могут
периодически колебаться, сжимая и
разжимая свое общее вполне
макроскопическое тело, другие —
целенаправленно переползать по земле в поисках
«лучшей доли». Колония проявляет
себя как целый надорганизм, где
наблюдается полная подчиненность
интересов индивида интересам всего
коллектива, что, впрочем, известно нам и
на других примерах...
Материальный носитель сигналов,
циркулирующих в «теле» такого над-
организма, известен — это вещества
пептидогликаны. Они представляют
собой отрицательно заряженные
полисахариды, связанные с полипептидной
группой. В зависимости от своей
концентрации в среде эти вещества
проявляют замечательные свойства.
Когда их много, они -— антиоксиданты,
когда мало — прооксиданты.
Это необычное свойство
объясняется просто. Как показали опыты,
проведенные А. А. Родниковой и Е. Е.
Бабаевой в лаборатории автора, пепти-
догликан в воде собирается в
кластеры — олигомеры, составленные из
четырех мономеров. Когда концентрация
пептидоглнкана уменьшается, то
кластер распадается. Трехмономерный
ищет недостающий и, найдя,
присоединяет его к себе. Двухмономерный
и единичный мономер, наоборот, сами
достаются другим белкам, которые
достраивают ими свою ту или иную
конструкцию. Отсюда и чередование про-
х а.
в «
X в
Г) I
61

С. Самойлов.
Геополитика синезеленыя
и антиоксидантных свойств в
зависимости от степени разведения в воде.
Механизм такого влияния на белки чи-
сТо физико-химический. Пептидогли-
кзны влияют на гидродинамику
белков, точнее, могут усиливать
свойства последних сворачиваться в
клубок или разворачиваться в нить, что
по-научному называется изменением
конформации.
Сигналы-антиоксиданты
способствуют покою, стабилизации,
консолидации колонии как единого целого.
Сигиалы-прооксиданты, наоборот,
ведут к распаду колонии на части, на
уход отдельных индивидов во все
стороны, что, скорее всего, имеет цель
положить начало образованию из них
новых дочерних колоний на новом
месте.
Химическое оружие
в ненадежных руках
Далее мы вступаем в область
гипотез, догадок и полуфантастических
предположений.
По мысли автора, некие
одноклеточные организмы — генераторы пеп-
тидогликанов — вполне могли бы
служить инструментом управления
всеми процессами в биосфере в целом
через создание и распад тех или иных
колоний, включая одноклеточные и
многоклеточные, прокариоты и эука-
риоты, растения и животных, не
исключая, разумеется, и сообщества
людей.
Организм, производящий эти
вещества в воду, мог бы вполне с их
помощью послать сигнал «Всем, всем,
всем!» в биосфере о своем состоянии,
о состоянии окружающей его среды,
о своих дальнейших «намерениях».
Этот всемогущий одноклеточный
генератор биохимических сигналов,
которого «слышат все», становится до-
минантом в биосфере, повелителем,
определяющим, кому и как дальше
надлежит жить на Земле. На эту роль
лучше всего подходят синезеленые.
А вот и эксперименты,
раскрывающие механизм зловредных действий
коварной водоросли. Сотрудница
лаборатории И. А. Тарханова и студент
МГУ А. В. Киташев следили за
сроками первого появления пептидогли-
канов в культуре изолированной
колонии водоросли. Так вот,
оказывается, что пептидогликаны в воде
появляются далеко не сразу. Они
обнаруживаются только на пятнадцатый
день, и их количество в воде,
омывающей клетки, нарастает вплоть до
тридцатого дня. Накопление пептидогли-
канов совпадает с накоплением и иных
продуктов обмена веществ, шлаков в
среде, что заставляет заподозрить
пептидогликаны в том, что они всего
лишь часть этих самых шлаков. Но
нет, это не шлаки, это сигналы
тревоги, они имеют конкретный адрес —
они обращены к самим клеткам
водорослей. И как раз к тридцатому дню
колония клеток распадается на
единичные клетки. Они разбредаются по
всему объему, подальше друг от друга,
явно, чтобы уменьшить напор
вдыхаемых от соседей экскрементов.
В других опытах, наоборот,
раствор пептидогликана извне добавляли
в культуру с нормальной и здоровой
колонией синезеленых клеток. И уже
через сутки колония распадалась,
клетки отходили друг от друга все
дальше и дальше.
Автор склонен видеть в этом
поведении глубокий смысл: клетки
расходятся, индивидуализируются, когда
совсем трудно стало жить. Условия
среды меняются так, что массовая
гибель будет неминуема. Выживут
немногие, самые стойкие. Им на^о
оказаться подальше от основного «поля
брани», ибо им, их потомству
отводится почетная миссия — дать начало
новой популяции, все члены которой
были бы устойчивы к новым
неблагоприятным условиям среды.
Ничего особенного, клетки в
популяции мутируют, среда же проводит
свой естественный отбор. Так было
всегда, так будет и впредь.
Но пептидогликаны — это не просто
шлаки. Они, во-первых, почти не унич-
тожимы. За полчаса кипячения в воде
при 100 градусах Цельсия они
снижают свою биохимическую активность
только наполовину. Во-вторых, они
влияют — деколонизируют — не
только на своих. Пептидогликаны алги
точно так же разрушают колонии
совершенно чуждых клеток, например
культуру фибробластов кожи
человека. Механизм тут тоже
биохимический — эти вещества расщепляют фи-
бронектин, белок, служащий своего
рода матрицей, к которой
Прикрепляются клетки в организме
многоклеточных.
<
62

Здесь же стоит упомянуть и
опыты Н. Н. Кулагиной и Ю. И. Ива-
шечкиной, которые специально
исследовали этот вопрос. Так, известно, что
в норме клетки фибробластов сами
выделяют фибронектин, служащий им
средством взаимного сцепления в
многоклеточную ткань. При появлении же
в среде, омывающей клетки кожи,
низких доз пептидогликана выработка
собственного фибронектина резко
уменьшается. Значит, их
деколонизирующее влияние универсально?
В-третьих, пептидогликаны вызывают
усиление мутаций.
Сотрудники Всероссийского
онкологического центра, используя
выделения синезеленых, полученные в
лаборатории автора концепции, провели
эксперименты, где исследовался
мутагенный эффект. Так, в известном
тесте Эймса у бактерий сальмонеллы
под действием выделений выявилось
множество мутантов. По величине
мутагенности низкая доза пептидогли-
канов получилась примерно равной
средней дозе ДДТ.
В других опытах выяснилось, что
личинки мушки дрозофилы по-разному
реагируют на различные дозы
добавляемого извне раствора этих веществ.
Странно, но сильнее всего (и хуже
всего) получилось влияние н чистого и
густого раствора, а раствора,
разведенного водой в десять раз. Меньшие
и большие дозы уже не давали такого
эффекта — половина личинок
погибла, а среди выживших резко возросло
число мутантных форм. Вывод из этого
был сделан такой: самый сильный
мутаген — именно одиночный мономер
пептидогликана.
И столь сильные вещества регу-
лярио выделяются в среду синезеле-
ными водорослями, что чревато
тяжелыми последствиями для всего
живого. Автор назвал эти вещества
ДВ-молекулами.
Вода — как театр
военных действий
Выделения синезеленых,
распространяясь с помощью диффузии в воде,
доходят до каких-то других
одноклеточных и вносят полный разброд
в спокойное существование последних.
Эти одноклеточные мишени, получив
«плохую весть», начинают покидать
свою колонию, усиленно
размножаться и мутировать.
Но сигнал тревоги идет дальше.
Повстречав многоклеточный организм,
он находит в нем себе жертву по
плечу— лимфоцит. Весьма показательны
в этом отношении результаты опытов
С. Б. Чекнева. По полученным им
данным, низкая концентрация ДВ-ве-
ществ вызывает митогенную
активацию лимфоцитов, то есть усиленное
их размножение. Лимфоциты вообще
так реагируют на каждую новую для
организма угрозу. Через усиленное
размножение и повышенное
генетическое разнообразие вариантов в новых
поколениях быстро находится тот
мутант, который только и способен дать
нужный ответ на новый
неблагоприятный для организма фактор среды —
инфекцию, чужеродный белок, на
собственных перерожденцев — клетки
опухоли и другие. Получается, что,
с одной стороны, пришедшие извне
ДВ-молекулы вызывают в организме
нормальную ответную реакцию
тревоги, с другой — ДВ-молекулы
подавляют способность лимфоцитов
служить естественными килерами против
опухолевых клеток. Интересно, что
сами килеры-лимфоциты борются с
опухолевыми клетками, обдавая их
протеогликанами, то есть другими ДВ-
молекулами собственного
производства. Так вот, «те» ДВ-молекулы
препятствуют выработке «этих»
ДВ-молекул, чем объясняется еще одно
вредное воздействие на человека
выделении синезеленых.
Продолжительный мониторинг
водопроводной воды в таких городах,
как Вашингтон, Лос-Анджелес, Сан-
Франциско, Париж, Токио, Шанхай,
ну и, конечно, Москва, показывает,
что практически везде в ней
встречаются ДВ-молекулы, правда,
неизвестно чьи. Есть много косвенных
данных, что это продукты циаиобак-
терий. Собственно говоря,
незагрязненная ДВ-молекулами вода
встречалась только в некоторых
артезианских скважинах.
Есть сведения с берегов реки
Потомак о том, что лето 1991 года у них
было жарким. Жарким оно было и
у нас, на берегах Москвы-реки, но
несколько в ином смысле. А у них жара
сопровождалась бурным цветением
водоемов, питающих реку, причем
именно синезеленые на этот раз
размножались особенно активно.
К осени, естественно, похолодало,
водоросли в водоемах стали гибнуть,
гнить, а вода в кранах Вашингтона
63

С. Самойлов.
Геополитика симезеленыж
ровья, и хорошо, если бы они в
организм человека не попадали вовсе.
X Л
X О.
« ю
I ■
Г) X
• XX
стала дурно пахнуть. Специальные
измерения показали, что в ней в этот
период резко возросла концентрация
ДВ-молекул. Происхождение ДВ-мо-
лекул в водопроводной воде от
гибнущей цианобактерии алги где-то в
бассейне водосбора было, таким
образом, доказано.
Строго говоря, не так уж и важно
знать, чьи это ДВ-молекулы в воде,
синезеленых, красных, пурпурных или
бурых бактерий. Важно знать,
насколько они могут быть вредны.
Какой-то ответ, положительный для
ученого, но отрицательный для
гражданина, пользующегося водопроводной
водой, дают специальные опыты.
Итак, белые мыши пили воду. Одни
из них пили «нормальную»
московскую водопроводную воду, которая
течет в наших кранах весной, другим
животным давали воду зимнего
сезона. Содержание ДВ-молекул в воде из
крана в точном соответствии с
содержанием этих же веществ в водоемах,
питающих трубы Мосводопровода,
колеблется от сезона к сезону,
повторяя те или иные периоды жизненного
цикла синезеленых. Так вот, весной
в наших кранах на кухнях
ДВ-молекул в четыре раза больше, чем зимой.
Мы этого, очень может быть, и не
замечаем (пока), а вот мышь белая,
лабораторная, очень даже заметила!
Животных опытной группы мучила
жажда, они выпивали отравленной
воды вдвое больше, чем контрольные.
За десять дней наблюдений они
сильно потеряли в весе, приобрели иные
признаки, характерные д.,я диагноза
«несахарный диабет». Ослаб у них и
иммунитет против инфекций.
В другом опыте зверькам, наоборот,
предлагали воду, полностью
очищенную от ДВ-молекул. Здесь
наблюдался общестимулирующий эффект
чистой воды — животные стали более
активны, быстрее прибавляли в весе,
чем контрольные. Вода без
ДВ-молекул по своему действию могла бы,
возможно, заменить в некоторых
случаях даже экстракты женьшеня,
элеутерококка и тому подобных адапто-
генов.
Отсюда вывод: получаемые нами
вместе с водой те илн иные
«безвредные» порции выделений
цианобактерии достаточно опасны для здо-
Гонка вооружений
в биосфере
Концепция ДВ-молекул была
сформулирована в 1993 году. В основе ее
лежит представление о не менее чем
трех уровнях ДВ-молекул, сходных по
химическому строению и
физиологическому действию с живыми
организмами.
Самые простые ДВ-молекулы — это
пептидогликаны, выделяемые
бактериями, прежде всего синезелеными
водорослями.
ДВ-молекулы второго уровня —
протеогликаны, выделяемые органами
и тканями многоклеточного
организма и служащие примерно тем же
целям «колонизации-деколонизации»
внутри систем организма. Примером
может служить гепарин, протеогли-
кан, вырабатываемый у нас в
организме и являющийся важным звеном
противосвертывающеи системы крови.
Наконец, ДВ-молекулы третьего
уровня — это так называемые Р-бел-
ки. Их функции еще недостаточно
изучены, но они, по мнению автора,
могут служить целям
«колонизации-деколонизации» в сообществах людей,
содействуя образованию в одних
случаях сплоченных коллективов
единомышленников, в других же,—
способствуя, наоборот, распаду семьи,
общества и государства.
Пептидогликаны от одноклеточных
могут влиять как на сами
одноклеточные организмы, свои и чужие, так
и на адресаты следующего уровня,
на органы и ткани многоклеточного
организма. При этом сигнал пептидо-
гликана «преобразуется» здесь в
соответствующий залп протеогликана со
всеми полагающимися последствиями
для организма.
Адресаты третьего уровня — члены
человеческого сообщества — также
получают сигналы пептидогликанов,
но здесь их прием получает отклик
в виде выработки Р-белков.
Три уровня связаны между собой
горизонтальными и вертикальными,
во всяком случае снизу вверх,
информационными узами. Биохимическое
поле объединяет все это в нечто
целостное, интегрированное в биосферу!
И человек здесь — не более чем
частный случай, локализованный в полях
второго и третьего уровня, но доступ-
64

ный вредоносным сигналам сразу со
всех трех этажей их генерации.
Есть и обратная связь.
Антропогенные загрязнения ухудшают условия
жизни и размножения синезеленых
прямо и косвенно, они начинают
гибнуть, деколонизироваться, испускать
во все стороны дополнительные
потоки сигналов тревоги, этих самых
ДВ-молекул. Сигналы несут с собой
беду, новые неприятности всем,
включая и человека. Круг «плохих вестей»
замыкается, человек как бы наступает
на грабли.
Ощущение обреченности не
покидает все время, пока читаешь рукопись
книги, думаешь, вникаешь в суть и
смысл концепции автора. Все в мире
связано, но чтобы так жестко?! И
почему мы еще уцелели на челе
планеты, а не распались на стада
странствующих рыцарей или разъездные
тройки непримиримых комиссаров?
Уже давно было бы пора...
Кто и как на нас
влияет «плохо»?
Биологические системы трех
уровней почти одинаково реагируют на
свое неблагополучие. Они генерируют
и вбрасывают в окружающее
пространство весьма вредоносные отходы
своей жизнедеятельности. По
химической структуре они сходны между
собой, отличаясь определенным
усложнением в ряду «пептидогликаны —
протеогликаны — Р-белки».
Наблюдается и прямая связь между уровнем
ДВ-молекул в воде и уровнем Р-бел-
ков в крови животных, потребляющих
эту воду в качестве питья. Таким
образом, всякая активность синезеленых
имеет возможность повлиять на
состояние многоклеточных организмов
через повышение либо понижение
содержания в них Р-белков.
Чем это чревато для
многоклеточного организма?
Во-первых, стоит указать на то,
о чем свидетельствует содержание
Р-белков само по себе. Клинические
данные показывают, что чем хуже
состояние иммунной системы у
человека, тем выше у него в крови
концентрация Р-белков. И тут еще не
известно, что — причина, а что —
следствие. Если Р-белки — просто
инертный продукт метаболизма организма
с «барахлящим» иммунитетом, это
полбеды. А если наоборот? Если
повышенный уровень Р-белков,
навязанный, может быть, извне, сам по себе
ведет к ослаблению иммунитета?
Тогда любой фактор, чреватый
повышением Р-белков, будет одновременно
и губительно действовать на наш
иммунитет. Таким фактором вполне
могут быть цианобактерии и их
выделения — ДВ-молекулы.
А если это так и автор концепции
настаивает именно на таком повороте
событий, то между царствами
одноклеточных и многоклеточных
существуют «управляющие связи»,
реализуемые вначале через пептидогликаны
в воде, а затем и через Р-белки в
крови. Причем настоящим «управителем»
оказывается именно мир
одноклеточных, а в полной мере
«управляемым» — царство многоклеточных, где
среди других монстров-марионеток —
и мы, люди.
Человек подобен водоросли
Но вернемся к картине
биохимического поля, той, которая уже четко
вырисовывается из всей суммы фактов
и идей, развиваемых А. Я- Кульбергом.
Вокруг и внутри нас — вода. Вода,
кругом вода. А с ней — и множество
ДВ-молекул, от которых просто некуда
деться, никуда не спрятаться. Их
можно только контролировать приборами,
для этого достаточно использовать
детекторы свободных радикалов.
ДВ-молекулы пришли в организм
многоклеточного. Они здесь
выполняют двоякую негативную работу. Во-
первых, вызывая непредсказуемым
образом деколонизацию где-то в тканях
и органах, они стимулируют
отщепление отдельных клеток от
многоклеточных коллективов и их
ускоренное размножение, что чревато
злокачественными разрастаниями.
Во-вторых, организм как целое
откликается на волну ДВ-молекул,
вырабатывая свои аналоги этих веществ,
то есть Р-белки. Р-белки несут
опасность самому организму, о чем мы уже
говорили, но самое главное — они
угрожают и соседним многоклеточным
организмам. О чем тут может идти
речь? Есть основания думать, что при
норме и патологии внутренние органы
и системы организма генерируют
«хорошие» и «плохие» Р-белки. А значит,
человек больной может плохо влиять
на других людей через свое биополе,
через выделяемые им в воздух
вредоносные соединения. Ведь больной
человек имеет в своей крови повышен-
х л
о «
3 Знание-сила № 1
65

С. Самойлов.
Геополитика сннезелвным
ное содержание Р-белков;
повышенная концентрация их фрагментов,
сходных с ДВ-молекулами,
наблюдается и в воздухе. Тогда болезнь
или некоторые ее проявления могут
передаваться другим людям не через
инфекции, а через биополе, в данном
случае биохимическое.
Когда биополе человека
опасно для общества
А теперь представим себе, что будет,
если где-то в человеческом обществе
сразу многим людям станет
«нехорошо». Неважно в данном случае, по
каким именно причинам. Это могут
быть общие для них заболевания,
угнетенное состояние духа, наподобие
коллективного умопомрачения,
вызванного болезнью или внушением со
стороны внешнего злодея, или же
общее ухудшение состояния здоровья,
связанное с загрязнением
окружающей среды. Тогда эти самые первые
жертвы нового и неизвестного
поветрия начнут в такт, совершенно
синхронно, излучать через свое биополе
мощный поток «плохих новостей».
Чем это будет чревато? Весь вопрос
в том, на какую почву попадут эти
сигналы. Однако мало кто из
попавших в зону их влияния окажется к ним
безразличен. В стороне никому не
удастся отсидеться, часть здоровых
людей, будучи подвержена этой
информационно-инфекционной атаке,
заболеет. Начнутся шарахания и сбои
в работе иммунной системы, а с
ними — и настоящие инфекционные и
онкологические болезни.
Другая же часть граждан, приняв
сигналы и попав с ними в нечто вроде
резонанса, наоборот, почувствует
прилив сил и немедленно
присоединится к исходной, вначале небольшой
группе не вполне нормальных людей,
генерирующих коллективные Р-волны.
Тогда потоки Р-белков только
усилятся, вовлекая в сферу своего
воздействия все новые жертвы, с одной
стороны, и все новые индивидуальные
генераторы, подкачивающие и
усиливающие эти потоки,— с другой.
Результатом всего этого будет
форменная эпидемия — эпидемия безумия...
Это, конечно, пока только гипотеза.
Но, кто знает, не такой ли процесс
лежал и лежит в первооснове многих
массовых безумств, свидетелями
которых мы были даже в этом столетии?
Быстрое и необъяснимое торжество
той или иной идеологии, массовые
неразумные поступки типа голосования
на выборах за случайного кандидата
или скупки акций сомнительных
компаний,— все эти случаи массового
психоза вполне могли бы иметь под
собой именно такую материальную
базу: резонансные явления в излучении
и поглощении Р-белков.
инициируемые случайно или злонамеренно.
Во всяком случае, автор концепции
считает, что многие факты
социального поведения человека связаны с
влиянием «сильных»
выделителей-генераторов Р-молекул на «слабых».
Таким образом, у людей в обществе
выявляется картина, очень схожая
с миром одноклеточных. Р-белки у
людей, как и ДВ-молекулы у циано-
бактерий, служат общей
дестабилизации общества, наподобие
деколонизации у одноклеточных. Р-молекулы
способствуют отчуждению людей друг
от друга, нарастанию агрессивности,
распаду связей между личностями, а
также — очень возможно — усилению
мутагенеза, опасного для человека как
биологического вида. Это опять же
гипотетическое предположение.
Но автор концепции, Александр
Яковлевич Кульберг, предупреждает.
Предупреждает о том, что в
биосфере Земли происходит общее
накопление вредоносных ДВ- и Р-молекул.
Они образуют уже некий постоянный
фон, который с какого-то
критического уровня — концентрации этих
веществ в воде и в аэрозолях воздуха —
будет представлять прямую опасность
для всего живого, и прежде всего —
для человечества. Если эта
критическая масса в биополе будет превзойде- |
на, то нам уже ие помогут ни «мир во *
всем мире», ни всеобщее и полное
разоружение, ни экологически чистые
технологии.
В биосфере Земли возникнет явная
угроза «массового психоза», а с ней —
и безудержной экспансии тех или иных
животных, растений, микробов. Или,
еще того хуже, угроза массового
психоза людей, психоза без всяких
кавычек...
Бороться ли с этой опасностью
путем «воспитания нового человека» или
же заняться укрощением активности
синезеленых водорослей в заморных
болотах — решать каждому для себя.
66

с.ДВ-молекулы синезеленых
бактерий — хотя и не единственный, но
очень важный инструмент управления
жизнью разнообразных биологических
сообществ. Важный и, по-видомому,
центральный уже хотя бы потому, что
эти бактерии, несомненно,
исторически и количественно доминируют в
биосфере, а среда их обитания —
вода — преобладает на поверхности
Земли, и без воды не способно
существовать ни одно живое существо на
нашей планете». Это — одно из
важных положений концепции автора.
«Сегодня мы не на параде!..»
А есть ли в нашем отечестве
намерение всерьез сразиться с
невидимым и коварным врагом — синезеле-
нон водорослью?
У нас, увы, заботы иные... И если бы
не настойчивость автора и его коллег,
возможно, не было бы рассмотрения
этой проблемы в Президиуме АМН.
Не было бы и последующего
обращения к правительству Российской
Федерации. Ответа, правда, пока нет,
вопрос «изучается», но со стороны,
например, московских властей работа
ученых получает поддержку.
Что же конкретного предлагают
ученые? Они предлагают изменить
ГОСТы, характеризующие качество
питьевой воды в стране с учетом
особого контроля токсинов от
синезеленых. Они предлагают внедрить"
повсеместно уже разработанные ими
приборы и системы контроля и
очистки воды. Это частично уже
начинается на некоторых предприятиях
Газпрома в Надыме и Астрахани.
Проектируемые там фильтры будут
очищать от выделений цианобактерий
воду, применяемую для коммунальных
нужд.
Сама разработка фильтра,
контролирующего и очищающего воду по
семидесяти двум параметрам, включая
лазерный флюоресцентный анализ,
«тянет» на миллиард в ценах лета
1994 года. Кто даст его ученым?
Пока же по решению Президиума
РАМН создан и работает «штаб» для
борьбы с синезелеными в составе:
НИИ экологии человека и гигиены
окружающей среды имени А. Н. Сы-
сина, НИИ эпидемиологии и
микробиологии имени Н. Ф. Гамалеи, а
также и частное предприятие «Биокорд».
Так что «ждем-с»! •
D D
D D
П D
□ С
a d
d a
D D
D D
D D
П D
D D
D D
D D
D D
D D
D D
DOS
□ П |
D D <3
D □ 52
d a I
U D I
D D
d a
a d
D a
□ d
МОЗАИКА
n
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
□
D
D
□
a
D
□
D
D
a
a
D
□
D
D
D
Когда
не хватает
тюрем
В Нью-Йорке проблема с
тюрьмами. Даже плавучих
тюрем, устроенных на
кораблях, стоящих на якоре в
нью-йоркском порту, не
хватает. Поэтому около
четырнадцати тысяч осужденных
американцев отбывают срок
заключения у себя лома пол
охраной «электронного
сторожа» — укрепленного на
руке миниатюрного
передатчика. Как только хозяин
квартиры попытается
покинуть жилище, передатчик
тут же проснгнализует об
этом полиции.
s
s л
Пострадал
за перерасход
Театр французского
города Бордо размещается в
большом красивом здании,
построенном в XVIII веке.
Со строительством его
связана необычная история. В
1773 году королевская
казна выделила по ука зу
монарха 2 350 000 франков на
возведение здания театра.
Однако архитектор Виктор
Луи не уложился в смету
и перерасходовал 50
франков. В наказание зодчему
не заплатили ни сантима.
67

Hti V*
ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ
Кто ты,
Индиана Джонс?
Рыцарь по имени
Индиана Джонс ищет Знание.
Современный рыцарь в
кожаной куртке и кожаной
шляпе. Герой новых и старых
времен. Искатель святого
Грааля и легендарного
старозаветного ковчега, он чаще
всего представляет
приверженцем истины. Он владеет
искусством перепрыгивать
через безбрежные пропасти,
избегает природных ловушек
и козней злых людей.
Археология, антропология,
физика, химия и география —
вот области, где он
настоящий виртуоз. Он умеет
ускользать от мстительных
духов во время своих
странствий, преодолевать широкие,
быстрые реки и
водовороты, покорять высокие горы,
пересекать опасные и густые
джунгли, открывать новые
местности и опускаться
глубоко под землю в
страшные лабиринты, чтобы
приподнять завесу тайн давно
погибших цивилизаций. Он
добр, доблестен, честен,
смел и эрудирован.
Этот Индиана Джонс
известен нам по фильмам
волшебников кино — Стивена
Спилберга и Джорджа
Лукаса. Но настоящий он
герой или выдуманный?
Действительно ли они «отцы»
Инди или же показали в
лице своего героя
подлинную личность? Кто-то
считает, что он выдуман,
другие — что такие уникальные
личности, сочетающие
физическую и интеллектуальную
силу, эрудицию и интуицию,
огромные знания и ловкость,
действительно существуют.
Итак, расскажем вам
сейчас о настоящем Индиане
Джонсе, французе по
происхождению.
Мишель Пейсел,
антрополог и археолог, своим
умением, силой и
находчивостью неоднократно бросал
вызов ее величеству Смерти.
Между прочим, он автор
четырнадцати книг. Учился
на факультете торговли
и бизнеса в Гарвардском
университете, но не
закончил его. Именно он
построил лодку древних
викингов и проследовал по
их путям, преодолев около
двух тысяч двухсот
тридцати километров от
Балтийского до Черного моря по
Западной Двине и Днепру.
Экипаж из пяти человек,
включая и жену Пе'йсела
Мисси Алан (бывшая
сотрудница Гарвардского
университета), использовал
весла и паруса в этом трудном
и тяжелом плавании против
течения Двины и по
течению Днепра. А чтобы
пересечь часть маршрута —
87 километров между
истоками двух великих рек,—
пришлось нести на плечах
свою деревянную лодку
размерами 15 на 7,5 метра.
«Я ставил своей целью
преодолеть исторический
маршрут, по которому в
IX веке прошли варяги,
принимавшие в свое время
участие в основании
Киевской Руси»,— заявил
Пейсел во время краткого
пребывания в Париже.
Озадаченный тем, что журналисты
не понимают цели этого его
очередного путешествия, он
объяснил ее более
подробно: «Таким образом, я
подтвердил свою гипотезу о том,
что варяжские лодки с
малой осадкой с
комбинированной движущей силой весел и
парусов были, несомненно,
наиболее скороходным
транспортом до введения
пароходов и железных дорог».
Пейсел — доктор
антропологии Сорбонны. Он
утверждает, что все его
исследовательские экспедиции
финансируются
благотворительны ми обществами или
филантропами.
Высокорослый, слегка сгорбленный, с
серебристыми от седины
волосами, он, несмотря на свои
шестьдесят лет. чувствует
себя неплохо и обычно при
знакомстве шутливо
представляется «неукротимым
антропологом», чья жажда к
открытиям никогда не будет
удовлетворена.
«Всю свою жизнь я
посвятил исследовательской
работе и связанным с ней
различным приключениям и
путешествиям,—
подытоживает он.— Никогда я не
был авантюристом.
Путешествовал обычно по тем
областям, которые никто из
ученых до меня не посещал,
и работал над материалом,
который никто до меня не
открывал».
Его интерес к древнему и
неизвестному начался еще в
школе, когда по ошибке он
купил тибетскую
грамматику. Заинтригованный, он
начал изучать язык и мечтал
в один прекрасный день
посетить Тибет и Гималаи.
Когда Мишелю Пейселу
был 21 год, он провел
студенческие каникулы,
исследуя полуостров Юкатан и
побережье мексиканской
федеральной территории Купи
тана-Ру, раскинувшейся от
Мексиканского залива до
Гондураса. Это его
путешествие затянулось, и
Пейсел забросил учебу в
Гарварде. За счет этого он
открыл 14 археологических
объектов, связанных с майя,
а также 108 различных
дворцов, пирамид и храмов их
культуры и цивилизации.
В самом сердце Юкатана
располагаются руины
древнего города Калакмула, в
котором некогда
насчитывалось более шестидесяти
тысяч жителей. Мексиканское
правительство недавно
создало в этой области
огромную биорезервацию,
названную по имени города. В ее
периметре находится самая
большая пирамида,
построенная майя,— высотой 53
метра и основанием,
занимающим пять акров. В
окрестностях храма обитает
обезьяна, чей рев оглашает ночью
джунгли как рев голодного
68

ягуара. Она живет в
настоящем море из вечной
зелени, в кронах деревьев на
высоте около 45 метров.
Густые ветви и лианы
скрывают под собой больше
древних поселений по сравнению
с существовавшими некогда
во всем Древнем Египте.
Обезьяна практически
никогда не спускается на
землю. Да и зачем ей земля?
Веками обезьяну почитали
как бога письменности майя,
которые властвовали над
этими землями и создали
самый сложный и
изысканный язык, существовавший
когда-нибудь на территории
обеих Америк.
Почему же майя выбрали
обезьяну божеством? Как и
на многие другие вопросы
об их культуре, и на этот
нет удовлетворительного
ответа. Майя создали
культуру, которая процветала, в то
время как Европа
находилась во мраке раннего
средневековья. Культуру,
которая просуществовала в шесть
раз дольше, нежели Римская
империя. Календарь майя
не хуже нашего. Их
разработка — настоящая
концепция для нуля в
математике. Их открытия
посвящены движению Венеры, и
ошибка при вычислениях,
сделанных столетия назад,
равна всего 14 секундам в
год. Вот такие интересные
факты приводит Пейсел.
Во время одного из своих
путешествий по этим
таинственным землям он
оказался в подземных пещерах,
сопровождаемый местным
проводником, потомком
майя. Пещеры Юкатана
считаются наследницами
древней цивилизации для
преддверия подземного мира их
предков. Продвигаясь по
пещерным галереям, Пейсел
искал следы этого мира. Бы-
I ло темно, влажно, тихо.
Пейсел слышал, как бьется его
собственное сердце-
Неожиданно проводник
остановился, ухватив его за руку:
«Сеньор, слышите?! Лос
вьейос! Голоса древних
обитателей этих земель!».
Сегодня Пейсел
признается, что ничего не слышал.
«Естественно, что местный
житель просто податлив по
отношению к
унаследованным суевериям. Но разве
все это суеверия?» —
спрашивает он с улыбкой.
Именно на этом месте он открыл
дюжину рисунков,
запечатленных углем, и сотни
рельефных фигур, которые
археологи Джордж и Дэвид
Стюарты датируют как 1200-
летние находки —
эквивалент самого ценного, что
найдено в районе Мертвого
моря. Они отбрасывают свет
на древние имена, даты и
города и помогают
археологам разложить их по
«полочкам», чтобы ввести все
факты и данные в
современную генеалогию. «Это одна
из богатейших находок
письменности майя»,— отметят
Стюарты позднее. «Голоса
древних обитателей»
заговорили...
Пейсел отмечает, что
самые интересные моменты
своей жизни он пережил
на Юкатане. Исследователь
подчеркивает, что майя не
покинули это место
навсегда — почти повсюду в этом
районе их потомков
намного больше, чем европейских
завоевателей, хотя живут
они как-то в стороне от
экономики, политики и
социальных забот континента.
Кроме того, тропические
леса не столь ужасны, хотя
кишат змеями и
всевозможными страшилищами типа
«сауни», среди которых
только Индиана Джонс и может
уцелеть, а скорее эти леса
представляют собой
экологические рога изобилия,
которые обеспечивали древним
майя нормальную жизнь,
пропитание и интересные
занятия. И Пейсел,
по-видимому, прав.
Он с теплотой
отзывается о своем коллеге —
антропологе Уилли Фолене, чье
житье-бытье в Калакмуле
похоже на отрывок из
фильмов об Индиане Джонсе.
Руины этого древнего
города буквально «заросли»
плотной растительностью
мексиканских джунглей возле
залива Кампече. К нему ведет
всего одна тропинка,
которая становится
непроходимой, когда начинается
дождь, а дожди там
явление частое. Однако для Фо-
лена препятствий нет —
находки в этом районе стоят
намного больше всех
усилий, времени и других жертв.
За последние десять лет
Фолен и его небольшой
отряд исследователей —
большинство их потомки майя —
отыскали около 6750
значительных археологических
памятников. Его последние
находки — орнаментированная
гипсовая голова
американской дикой свиньи,
погребальная урна с фигурой
мужчины и филинами
вокруг головы — символами
загробной жизни. В другой
гробнице Фолен обнаружил
роскошную нефритовую
маску аристократа VII века.
Из подобных отдельных
звеньев он постепенно
составил масштабную картину
могуществе иного центра
культуры майя. Начало его
упадка относится к IX
столетию. Причина его —
засуха, вызванная рубкой и
расчисткой тропических
джунглей землепашцами. Как
видим, экологические ошибки
начались еще столетия
назад.
М. ФИЛОНОВ

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
«И в небе и^в^земле" сокрыто
больше, че^-е1Тится вашей мудрости,
— заметил Гамлет, принц
*бкий. Познавая MHpv ученые
смотрят в кривое зеркало модели- и
видят карикатурное, хотя и
узнаваемое, изображение действительности. Отсюда — множество парадоксов
и измышлений в научных теориях. Как язвительно заметил,
перефразируя Шекспира, ученый, коллега лауреата Нобелевской премии Макса
фон Лауэ, наши мудрецы знают много такого, о чем не подозревает
природа.
Ю. ДАНИЛОВ
70

ЕСТЬ ЛИ ЛОГИКА В ИСТОРИИ РОССИИ?
Имя историка и публициста Александра Янова, должно быть,
известно читателю. Его подчас парадоксальные концепции истории и
будущего России неизменно вызывали бурю в кругах специалистов
и в журналистике, как на родине, так и в эмиграции, где Янов оказался
в начале семидесятых годов. Книга о первой, по мнению Янова,
попытке модернизации российской экономики и общества в XV —
первой половине XVI века имела ту же судьбу. Но блестящий
публицист, Янов зовет к спору, будит мысль, заставляет снова
задуматься о, казалось бы, решенных проблемах. С целью пробудить
читателя к размышлению мы и публикуем главы из его книги
«Происхождение автократии».
Г) I
* те
Александр Янов
Иваниана
Из предисловия
Читатель, вероятно, в недоумении, откуда возникла сама идея этой
книги, а вместе с нею та принципиальная позиция, из-за которой оказался
я в еретиках по обе стороны океана.
Произошла она из разгрома хрущевской реформы, из сокрушительного и,
как тогда казалось, окончательного поражения моего поколения. Мы
очнулись от смертельного сна сталинизма в 1953 и в который уже раз поверили —
прямо по Пушкину,— что наконец-то восходит она, звезда пленительного
счастья, обещанная нам полтора столетия назад. Ох уж эта звезда! Сколько
на ее совести обманутых российских поколений! Тут и декабристы, и Герцен,
и народовольцы, и либералы, и большевики. Конечно же, и нас она обманула.
Спустя лишь десятилетие увидели мы себя беспомощно барахтающимися
в трясине брежневизма. А еще через несколько лет оказались мы
раскиданными по ссылкам и заграницам или ушли в глухое подполье — без надежды,
без веры, без будущего. Но почему? Откуда у благородной пушкинской
звезды это свойство коварно обманывать тех, кто в нее поверил? С этого
вопроса и начинается моя книга.
Почему обманывала пушкинская звезда неизменно наших
предшественников — поколение за поколением? Почему так победоносно и хамски
возрождалось на Руси из обломков то самое самовластье, в конец
которого им — и нам — так страстно хотелось верить?
У моей задачи не было заранее заданного ответа. И не спешил мне на
помощь Достоевский с его русскими «бесами» — надо было еще объяснить,
откуда взялись на Руси эти бесы. И не протягивал мне руку помощи со своим
евреем Антихристом Константин Леонтьев. Надо было еще ответить,
почему именно из ее, России, недр надлежало ему выйти. И ни Бердяев, ни
о. Сергий Булгаков, ни вся блестящая веховская плеяда, мучительно
размышлявшая над злоключениями 1905, ничем не могла мне помочь, когда дело шло
об истоках трагедии: о провале церковной реформации, начатой Иваном III,
или о катастрофе Алексея Адашева в 1550-е. Что знали они о грандиозной
контрреформе Ивана IV, о его собственном 1917, внезапно превратившем
его в грозного царя, о корчившемся под его руками великом народе,
загоняемом в крепостное рабство?
Тут не отделаться уже было стандартными ссылками на «орден русской
интеллигенции», на «бесов», на секулярных либералов или на Антихриста.
Не было привычного козла отпущения. Автору самому приходилось думать.

Мне требовалось как-то связать в один узел не либералов с большевиками,
но Московское царство с Петербургской империей и советским их общим
инобытием. Тут надо было разобраться не только в том, что отличает Россию
постленинскую от доленинской или петровскую от допетровской, но и в том,
что связывает их в единое целое. Требовалось принципиально новое
решение, новое историческое видение, новая парадигма, если угодно. Ибо
представшая передо мною реальность была не только страшна, но и попросту не
объяснена.
Я увидел народ, способный на великие подвиги, бесконечно талантливый
и невероятно, уникально несчастный. Народ, на протяжении столетий
мечущийся «аки во адове твердыне» в ловушке средневековой автократии и не
умеющий выбраться из нее собственными силами. Я увидел народ, полный
любви и доброты,— обреченным на самоистребление. Народ, способный на
любые жертвы во имя свободы,— обреченным на вековое рабство. Почему?
Как устроена эта коварная историческая ловушка? Как из нее вырываться?
Читатель, конечно, понимает, что как только встали передо мною эти
роковые вопросы, я уже просто не мог позволить себе иллюзию, которой
безмятежно предавались консервативные советологи и солженицынствующие
эмигранты: вот скинем коммунизм, «интернационалистскую мафию»,
оседлавшую пару поколений назад великую страну, бросившую ее, как вязанку
хвороста, в пожар мировой революции,— и наступят на Руси долгожданный
мир и православное возрождение, и в человецех благоволение. Иллюзия эта
казалась мне опасным вздором, сколько бы памфлетов и эпопей ни было во
имя ее написано. Она уводила далеко в сторону от действительных проблем
страны, ожидавших немедленного разрешения. И тем самым готовила она
очередную трагическую конвульсию России.
В центре работы — гибель великой в прошлом перестройки, увенчавшей
серию замечательных реформ Ивана III, возрожденных поколение спустя
после его смерти правительством Алексея Адашева. Россия, возможно, была бы
совсем другой страной сегодня, если бы тогдашний ее прорыв в политическую
модернизацию завершился успехом. Она вернулась бы в европейскую семью
народов, не узнала бы крепостного права и тотального террора,
присоединилась бы к человечеству. Она жила бы не хуже других великих народов.
Но именно с тех пор стало это судьбою России: едва начиналась в ней
европейская реформа, изоляционистские силы всегда успевали
консолидироваться быстрее — и дело неизменно заканчивалось триумфом брутальной
контрреформы- Самая недавняя из них, сталинская, все еще на памяти у
живущих поколений.
От цивилизации —
к варварству?
22 октября 1721 года на празднестве в честь победы во второй великой
Северной войне, возвратившей России Балтийское побережье (утраченное ею
в 1581 в результате первой великой Северной — Ливонской — войны) канцлер
Головкин только сформулировал общее мнение, объявив главной заслугой
Петра I следующее: его «неусыпными трудами и руковожденнем мы из
тьмы небытия в бытие произведены и в общество политичных народов
присовокуплены». Русский посол в Константинополе Неплюев выразился в 1725-м
еще более откровенно: «сей монарх... научил (нас) узнавать, что и мы люди».
Полвека спустя руководитель русской внешней политики при Екатерине II
граф Панин подтвердил это мнение петровских политиков. «Петр,— писал
он,— выводя народ свой из невежества, ставил уже за великое и то, чтоб
уравнять оный державам второго класса».
На протяжении столетий убеждение, что Петр извлек Россию из «небытия»
и «невежества», научив нас узнавать, что и мы — люди, стало настолько об-
i щим местом — и не только для профанов-политиков, но и для экспертов-
| историков,— что никому уже как-то не приходило в голову спросить: а когда,
|"£ почему и как Россия в состоянии упомянутого «небытия» и «невежества»
5~ оказалась? Почему нас до Петра за людей не считали? Почему стать державой
I« даже «второго класса» было счастьем для нас?
г?! Один из лучших русских историков, Сергей Соловьев уверенно писал
72

?5
Иллюстрация Е. Силиной

(в своем знаменитом панегирике Петру) о России допетровской как о «слабом,
бедном, почти неизвестном народе». И даже его постоянный оппонент Михаил
Погодин в этом был с ним совершенно согласен.
Итак, выходит, что все десять допетровских веков русской истории были
одной сплошной тьмой, так сказать, предыстории, из которой Отец Отечества
вывел страну к свету, славе и богатству. Я вовсе не намерен оспаривать, по
крайней мере в этой книге, мнение классиков русской историографии о
Петре I, давно обретшее силу стереотипа. Мне хотелось бы только спросить,
как согласуется оно с некоторыми общеизвестными фактами?
Например, современный английский историк М. Андерсен, специально
изучавший вопрос о взглядах англичан на Россию, пишет, что в XVII веке
в Англии знали о России меньше, чем за сто лет до этого. Как это объяснить?
Первый англичанин, посетивший Россию в 1553-м, Ричард Ченслер,
почему-то назвал одну из глав своих записок (изданных в Англии, между
прочим, в 1589), скажем, не «О слабом и бедном царе пребывающего в небытии
народа», а наоборот: «О великом и могущественном царе России». Как это
объяснить?
Другой англичанин, Антоний Джонкинсон, книга которого тоже была
опубликована в Англии в конце XVI века, писал: «Здешний царь очень
могуществен, ибо он сделал очень много завоеваний как у лифляндцев, поляков,
литвы и шведов, так и у татар и у язычников». Во многих документах,
циркулировавших в шестидесятые годы XVI века при дворе и в канцелярии
германского императора, говорится о том, что московский великий князь — самый
могущественный государь мира после турецкого султана и что «от союза с
великим князем всему христианскому миру получилась бы неизреченная
польза и благополучие; была бы также славная встреча и сопротивление
тираническому, опаснейшему врагу турку». Похоже это на характеристику
«слабого» народа?
Как, наконец, объяснить удивительное пророчество французского
протестанта Юбера Ланге, сделанное им в августе 1558-го в письме к Кальвину:
«Если суждено какой-либо державе в Европе расти, так именно этой»?
Так обстоит дело со слабостью и небытием допетровской России. Теперь
немного о ее бедности.
Тот же Ченслер нашел Москву «в целом больше, чем Лондон с
предместьями» и размах торговли в ней, как ни странно, удивил даже англичанина.
Вся территория между Ярославлем и Москвой, по которой он проехал,
«изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно
смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут
в Москву в таком громадном количестве, что кажется удивительным. Каждое
утро вы можете встретить от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом...
Иные везут хлеб в Москву; другие везут его оттуда, и среди них есть такие,
которые живут не меньше, чем за 1000 миль».
За четверть века до Ченслера, еще до начала морской торговли,
императорский посол Сигизмунд Герберштейн пришел к выводу, что Россия
эффективно использует свое центральное положение между Западом и Востоком,
успешно торгуя на обе стороны: «в Германию отсюда вывозятся меха и
воск... в Татарию седла, уздечки, одежда, кожи; оружие и железо вывозятся
только украдкой или с особого позволения... Однако они вывозят и суконные
и льняные одежды, топоры, иглы, зеркала, кошельки и другое тому подобное».
Современный немецкий историк В. Кирхиер замечает, что после
завоевания Нарвы в 1558-м Россия стала практически главным центром балтийской
торговли и одним из центров торговли мировой. Любекские корабли,
игнорируя Ригу и Ревель, направлялись в Нарвский порт. Несколько сот судов
грузились там ежегодно — из Гамбурга, Антверпена, Лондона, Стокгольма,
Копенгагена, даже из Франции.
,- Это подтверждается многочисленными данными о том, что экономика
1 России в первой половине XVI века переживала значительный подъем,
ys сопровождавшийся усилением дифференциации крестьянства, миграцией его
• ~ в города, стремительной урбанизацией страны, созданием крупного производ-
| * ства и образованием больших капиталов. Известно, что на Русском Севере
?« появилось в это время множество новых городов (Каргополь, Турчасов,
74

Тотьма, Устюжня, Шестаков). Еще больше выстроено было* крупных
крепостей (Тульская, Коломенская, Казанская, Зарайская, Серпуховская,
Астраханская, Смоленская, Китай-город в Москве). Я не говорю уже о размахе
строительства менее значительных городов-крепостей (Елец, Воронеж, Курск,
Белгород, Борисов — на юге. Самара, Уфа, Саратов, Царицын — на востоке,
Архангельск, Кола — на севере). Вообще урбанизация страны становится
в XVI веке поистине национальным феноменом. У некоторых наблюдателей
создавалось даже впечатление массовой миграции деревенских жителей в
города. В 1520-м жители Нарвы писали в Ревель: «Вскоре в России никто
не возьмется более за соху, все бегут в город и становятся купцами... Люди,
которые два года назад носили рыбу иа рынок или были мясниками,
ветошниками и садовниками, сделались пребогатыми купцами и финансистами и
ворочают тысячами».
Вопрос, который в связи со всеми этими фактами возникает, можно было
бы сформулировать так: не играл ли своего рода «строительный бум»,
принявший такой грандиозный размах в XVI веке, ту же самую роль, которую
играл известный «железнодорожный бум» конца XIX века в индустриализации
России и формировании ее третьего сословия? То есть не создал ли этот
«строительный бум» уже в первой половине XVI века экономические
предпосылки для тех самых социальных процессов, которые реализовались на
самом деле в России только три столетия спустя?
У меня решительно нет здесь возможности доказывать эту гипотезу.
Я бы только хотел обратить внимание на некоторые факты, логически
ведущие к такому заключению.
Возьмем простейший пример. Сохранились расчеты материалов,
потребовавшихся для строительства Смоленской крепости. На нее пошло 320 тысяч
пудов полосового железа, 15 тысяч пудов прутового железа, 1 миллион гвоздей,
320 тысяч свай. Не буду приводить другие цифры, чтобы не делать свой
текст похожим на прейскурант. Однако можно представить себе, сколько
понадобилось материалов для строительства всех новых городов. Кто-то же
должен был все это произвести! Не ввозились же доски, железо и камень из-за
границы. А это, естественно, предполагает наличие крупного
специализированного производства. И притом не искусственно насаждаемого, не опекаемого
и регулируемого государством, как при Петре, а, в полном смысле этого слова,
частного крупного предпринимательства. Во всяком случае, все предпосылки
для него (рынок свободной рабочей силы, наличие свободных капиталов,
правовая защита частной — не феодальной — собственности, совершенно
очевидная в Судебнике 1550 и, наконец, экономический бум) были налицо.
Непосредственно на строительстве одной Смоленской крепости было
занято 16 тысяч рабочих. И притом, согласно царскому указу,
исключительно вольнонаемных. Если учесть, что таких крепостей и городов одновременно
возводились десятки, это предполагает наличие огромного рынка свободной
рабочей силы. Что же касается свободных капиталов, то, отослав
заинтересованного читателя к длинным спискам богатейших купцов этого времени
(содержащимся в книгах советских историков Д. Маковского и Н. Носова),
я приведу здесь лишь отдельные примеры. Смоленский купец Афанасий Юдин
кредитовал английских купцов на огромную по тем временам сумму
6200 рублей (свыше 450 тысяч рублей в золотом исчислении конца XIX века),
дьяк Тютин и Аифим Сильвестров кредитовали литовских купцов на 1210 рублей
(свыше 100 тысяч рублей золотом), член английской компании Антон Марш
задолжал С. Емельянову 1400 рублей, И. Бажену — 945, С. Шорину — 525.
Альберт Кампензе писал папе римскому, что «Московия весьма богата
монетою, добываемою более через попечительство государей, нежели через
посредство рудников, в которых, впрочем, тоже нет недостатка, ибо ежегодно
привозится туда со всех концов Европы множество денег за товары, не
имеющие для москвитян почти никакой ценности, но стоящие весьма дорого в на- •
ших краях». Это что касается бедности и неизвестности допетровской России. ;
Однако всеми этими свидетельствами и фактами я вовсе не намерен до- 1§
казывать, что Головкин, Соловьев или Погодин были ие правы, характеризуя
состояние допетровской России. Парадокс состоит в том, что они были
н правы и ие правы. Ибо там, где Ченслер в 1553-м нашел деревни замеча-
75
X ж
х о.

«2
11
Ж Л
X D.
76
тельно населенные народом, четверть века спустя его соотечественник Флет-
чер обнаружил пустыню. Ибо там, где, начиная с конца XV века крестьяне
деятельно расчищали лесные массивы, активно расширяя живущую (то есть
обрабатываемую) пашню, опять появились пустоши и леса. В писцовых
книгах 1573—1578 годов в станах Московского уезда числится от 93 до 96 процентов
пустоши. В Можайском уезде насчитывается до 86 процентов пустых деревень.
В Переяславль-Залесском — до 70. Углич, Дмитров, Новгород стояли
обугленные и пустые. В Можайске было 89 процентов пустых домов, в Коломне —
92 процента. И так происходило повсюду, по всей стране. Оиа вдруг начинает
деградировать. Экономические и социальные процессы, разворачивавшиеся,
как мы видели, в первой половине XVI века и обещавшие, казалось, России
нормальный европейский прогресс, вдруг исчезают, словно бы их и не было.
Исчезает дифференциация крестьянства. Исчезает прогрессивная трехпольная
(паровая) система земледелия. Разрушается крупное производство.
Урбанизация страны сменяется переурбанизацией. Стремительный социальный
процесс превращения холопов (рабов) в наемных рабочих сменяется столь же
стремительным обратным процессом — превращения наемных рабочих в
холопов.
Я не знаю, что может лучше, чем этот пример, иллюстрировать внезапную
катастрофу русских городов и русского крестьянства. К XVIII веку Россия
действительно превращается в «слаб,ый, бедный, почти неизвестный» народ,
действительно погружается во тьму политического и экономического небытия.
Вот почему Головкин, Соловьев и Погодин и правы и не правы. Правы, говоря
о России после постигшей ее во второй половине XVI века катастрофы. Не
правы, говоря о России до этой катастрофы.
Так не дает ли это нам основание, по крайней мере, предположить, что
развитие этой страны вовсе не было равномерным путем от тьмы к свету, от
варварства к цивилизации? Может быть, наоборот, в какой-то точке своего
развития, за полтора столетия до того, как Петра титуловали Отцом Отечества,
она устремилась от цивилизации к варварству, от бытия к небытию?
И тут мы подходим к основному вопросу этой книги: почему? Почему в
XVI веке Россия могла претендовать на первые роли в европейской политике,
а в XVIII счастлива была обрести статус «державы второго класса»?
Почему в XVI веке ей предсказывали блестящее будущее, а в XVIII «нас за людей
не считали»? В чем состояла политическая основа экономической и военной
катастрофы, что привела ее к тому самому «небытию», о котором так уверенно
говорили русские политики и русские историки?
Альтернатива
Нечего и пытаться ответить на этот роковой вопрос, не припомнив хотя бы
в самой схематической форме политическую ситуацию России, как
складывалась она к XVI веку.
В середине XIII века идущая с Востока, из монгольских степей,
неостановимая, казалось, лава азиатской варварской конницы растоптала на своем
пути в Европу Россию, оставив за собой «выжженную землю». На Венгерской
равнине, которой заканчивался великий азиатский клин степей, ведущий из
Сибири в Европу, эта лава была остановлена и хлынула назад. Но вся
восточная часть того, что некогда называлось Киевской Русью, оказалась
на столетия отдаленной европейской провинцией гигантской колониальной
империи. Золотой Орды. Десять поколений понадобилось Москве, чтобы в
процессе того, что можно было бы назвать русской Реконкистой, собрать по
кускам раздробленную землю и к середине XV века силой отвоевать свою
независимость. В 1480 последний хан Золотой Орды Ахмат был встречен
русской армией на дальних подступах к столице, на реке Угре, и, не решившись
на открытый бой, отступил. Отступление превратилось в бегство. Ахмат
сложил голову в Ногайских степях от татарской же сабли. Золотая Орда
перестала существовать. Московская Русь начала свой исторический марш.
Это общеизвестно. Но нас сейчас интересует то, что на волне национально-
освободительного движения Москва начала свой марш необыкновенно
успешно, что несколько поколений после этого начала она была не в обороне,
а в непрерывном наступлении. Казалось, она осознавала свою историческую

задачу и упорно шла к ее реализации. И задача эта, насколько можно
реконструировать ее сейчас непредвзятому наблюдателю, заключалась в
завершении Реконкисты (то есть в возрождении Киевской Руси) и в реевропеиз^-
ции страны.
И международная геополитическая ситуация благоприятствовала
осуществлению этой цели. Параллельно дезинтеграции северного ударного
кулака агрессии — Золотой Орды, стремительно набирал силу новый, южный
его кулак — Османы. В первой половине XV века они захватывают
Балканский полуостров, в середине века сокрушают Восточную Римскую империю,
а к началу XVI уже угрожают важнейшим жизненным центрам Средней
Европы. Мартин Лютер, например, оценивал турецкую угрозу очень серьезно. Он
даже пытался обосновать международно-политическую необходимость
Реформации тем, что Европа легко может стать добычей турецких завоевателей, если
не переживет духовного возрождения.
Из этого изменения политической геометрии в Европе и могла вырасти
новая конструктивная роль России. В самом деле, теперь завоеватели шли
иа Европу не с востока, как в XIII веке, а с юга, рассекая ее на две части. На
пути азиатской конницы лежала теперь не Россия, а Германия. И ей, а не
России, впору было думать о своей безопасности. А Москва теперь оказывалась
в позиции ценного потенциального союзника для любой европейской
антитурецкой коалиции.
С высоты нашего времени мы отчетливо можем видеть, какая
драматическая альтернатива развертывалась перед тогдашней Москвой, какой поистине
исторический выбор: либо добиваться своих национальных целей как союзнику
Европы либо добиваться их, противопоставляя себя Европе, добиваться их
против Европы, выступая в ее глазах лишь северной модификацией
азиатского варварства, лишь заместителем исчезнувшей Золотой Орды. Теперь,
когда мы знаем, что Москва в конечном счете успешно завершила свою
Реконкисту и даже превратилась в сверхдержаву, тем более драматическим
представляется нам ее исторический выбор Ибо речь шла совсем не о том,
способна ли она это сделать, но о том, какой ценой способна она это сделать.
Европеизируясь или деевропеизируясь? Так, как сказал о ней однажды
Герцен («Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской
жизни»), или, наоборот, опираясь на все это свободное? Убнвая своих
Пушкиных и Мандельштамов и изгоняя своих Курбских и Герценов или, наоборот,
употребляя это великое духовное богатство на пользу и славу нации? Мне
кажется, что здесь, у самых истоков русской исторической реки, мы стоим
перед захватывающим зрелищем. Не судя по готовым результатам (готовый
результат есть нуль, как говорил Гегель, дух отлетел уже в нем от живого
тела исторических событий), а обозревая все богатство возможностей, все
вероятные пути и развилки, мы стоим вместе с тогдашней Россией перед
выбором, определяющим ее будущее.
На пути к реевропеизации
Если допустить, что наша реконструкция исторической цели Москвы после
обретения ею независимости верна, то какие задачи предстояло ей
выполнить для завершения Реконкисты? По-видимому, в первую очередь избавиться
от наследства двухвековой татарщины, основательно деевропеизировавшей
страну, и завершить процесс ее политического, социального, экономического,
правового и культурного воссоединения. Какие препятствия стояли на пути
осуществления этой задачи?
Во-первых, наследство феодальной дезинтеграции страны, создавшее
глубокую путаницу в ее экономической и правовой структуре, при которой целые
области обнаруживали опасные сепаратистские тенденции и по сути делали
невозможным ее функционирование как единого целого. Ликвидация этого •
наследства требовала ряда существенных административных и политических «
реформ. I
Во-вторых, русская церковь, иа протяжении всего колониального периода |
пользуясь поддержкой завоевателей, собравшая под своим контролем треть
всего земельного фонда страны и, главное, продолжавшая отнимать у прави-
X Л
X О.
77

тельства все большую долю национального богатства. Ликвидация этого
наследства татарщины требовала церковной реформации.
В-третьих, Литва, оккупировавшая всю западную часть Киевской Руси,
когда страна лежала, раздавленная железной монголо-татарской пятой.
Ликвидация этого наследства требовала возврата западнорусских земель.
В-четвертых, осколки бывшей метрополии, Казанская и Астраханская
орды, держали под своим контролем великий волжский путь в Иран и Среднюю
Азию. Крымская орда контролировала весь юг страны, ее богатейший фонд
чернозема, ее главную кладовую и главную надежду. Все три орды
беспрестанно угрожали — и с востока и с юга — нормальному функционированию
страны и, главное, инспирируемые Турцией могли в любой момент сделать вид,
что Угры не было, то есть возобновить традиционные колониальные
претензии Золотой Орды.
В-пятых, отсутствие морских портов, отрезавшее страну от прямой связи
с Европой. Устранение этого препятствия допускало варианты. Можно было
использовать Белое море и Северный морской путь. Можно было завоевать
или просто построить порт на Балтике. Можно было, наконец, в процессе
наступления на Крымскую орду пробиться к Черному морю.
Чего нельзя было сделать — это сокрушить все препятствия и
реализовать все цели одновременно. В этом была проблема. Страна нуждалась в
глубоко продуманной, гибкой национальной стратегии, способной, с одной
стороны, разработать иерархию целей, и с другой — вносить изменения в эту
иерархию по мере изменения внутренней и международной ситуации, не
упуская из виду своей двоякой исторической цели: завершения
Реконкисты и реевропеизации страны.
На протяжении всего «столетия выбора» Москва сделала достаточно
много в направлении реевропеизации.
Она завершила воссоединение страны без гражданской войны и «малой
кровью» сравнительно, например, с Францией, и далеко опередив Германию
или Италию.
Она стала на путь церковной реформации раньше других европейских
стран.
Она провела ряд важных административных, социальных и правовых
реформ, позволивших ей покончить с феодальным сепаратизмом.
Она научилась использовать Белое море для международной торговли
и завоевала порт на Балтике (Нарва), пользовавшийся, как мы помним, такой
популярностью у европейских купцов.
Она отвоевала у Литвы ряд важнейших западнорусских территорий.
Она разгромила Казанскую и Астраханскую орды, взяв тем самым под
свой контроль великий волжский путь.
Она не ставила никаких препятствий ключевым и спонтанным
экономическим процессам крестьянской дифференциации и урбанизации страны,
активизировав правовую защиту частной (нефеодальной) собственности, и тем
самым в ходе экономического бума первой половины XVI века постепенно
создавала русскую предбуржуазию, третье сословие, которое могло стать
основой и хребтом для полной реевропеизации России. Так постепенно
формировались экономические ограничения власти.
Она создала условия для широкой интеллектуальной дискуссии о будущем
страны, развертывавшейся на протяжении всего «столетия выбора» главным
образом, в связи с перспективой церковной реформации. Так формировались
идеологические ограничения власти, основы феномена, который мы назвали бы
сейчас идеологическим плюрализмом.
Она мирилась также с плюрализмом и конкуренцией социальных элит.
Формируя сильный бюрократический аппарат централизованного государства
и постепенно ограничивая архаические привилегии наследственной
аристократии (боярства), она тем не менее не ставила вопрос в плоскость
смертельной борьбы между двумя этими элитами. Обе элиты обучались
взаимодействию в процессе принятия политических решений. Таким образом,
политическое функционирование наследственной («вотчинной») и потому независимой
от государства аристократии представляло собой мощное социальное
ограничение власти.

Она оказалась способной создать местное самоуправление и суд
присяжных, наконец, созвать даже некое подобие национального
представительства — Земский собор.
Можно утверждать, следовательно, что древняя европейская часть
«русской традиции» на протяжении всего «столетия выбора» была в наступлении.
Во всяком случае, до 1560 года могло казаться, что, продолжая идти в
направлении реевропеизации, Москва снова, как во времена Киевской Руси,
входит в европейскую семью народов. Вся сумма постепенно складывающихся
ограничений царской власти, хотя и не затрагивавшая непосредственно
политической сферы, тем не менее де-факто лишала эту власть ее автократического
(неограниченного) характера.
Выбор
Конечно, были и тревожные признаки и процессы, которые могли
привести к возрождению ничуть не менее древней византийской части «русской
традиции», к феодальной реакции, к новому татарскому завоеванию Руси,
на этот раз без татар.
Перспектива церковной реформации, ставшая, казалось, к началу XVI
века достаточно реальной, уперлась в тупик к его середине. Мощная
контрреформистская (иосифлянская) иерархия не только саботировала реформы,
но и выработала идеологическую платформу автократической «революции
сверху», единственно способной (как ей казалось) защитить церковные
богатства.
Наряду с многообещающим процессом крестьянской дифференциации в
стране шел зловещий процесс дифференциации феодальной, в ходе которого
центральная бюрократия все больше и больше опиралась на укрепляющийся
класс служебного дворянства (русский аналог европейского рыцарства)
против наследственной аристократии. Создавалась возможность формирования
новой коалиции (которую я называю «коалицией страха»),
заинтересованной в сокрушении как социальных, так и экономических, и идеологических
ограничений власти, ограничений, которые были еще юны, незрелы и не
успели закрепиться в обыденном сознании народа. Громадную роль в этих
условиях приобретала личность царя. Он был тем арбитром, в руках которого
находились потенциально гигантские, почти неограниченные полномочия
(в ситуации неустойчивого баланса политических сил и фундаментальной
двойственности политической культуры страны) определить ее исторический
выбор.
Ядром этого выбора оставался вопрос стратегический: продолжит ли
Москва свое так удачно начавшееся наступление против последнего осколка
Золотой Орды — Крымского ханства и стоявшей за ним Турции
(присоединившись тем самым де-факто к европейской, антитурецкой коалиции) или ударит
по Ливонии, «повернет на Германы», говоря языком Ивана IV (став, таким
образом, де-факто членом антиевропейской коалиции). От этого выбора,
полагаю, зависела вся политическая судьба страны: будет она продолжением
реевропеизации или реставрацией византийщины.
Я понимаю, что у читателя, не искушенного в историографии, может
возникнуть вопрос: как это после стольких поколений неслыханного
угнетения и унижения, после того, как татары десятками тысяч продавали русских
рабов на всех азиатских базарах и, следовательно, стали предметом
откровенной национальной ненависти, как — после всего этого — протатарская
стратегия вообще была мыслима для московских политиков? Увы, профессионалам-
историкам вопрос этот даже не приходит в голову. Естественно, необходимо
рассмотреть, что могла выиграть и что проиграть от каждой из возможных
стратегий каждая из политических коалиций, сложившихся в Москве к
началу шестидесятых годов XVI века. Но здесь мы скажем лишь, что к этому
времени роковая альтернатива России успела перейти из области теоретической
в сферу практической политики. На самом деле война с Крымом уже началась,
когда Иван Грозный вдруг круто «повернул на Германы». И началась
отлично, блестяще. И ничего, конечно, нет удивительного в том, что именно по
этому вопросу московское правительство — так называемое «правительство
компромисса», управлявшее страной с 1547, — раскололось. Большинство
79

.- ; его действительно, как верно предположил неискушенный читатель, стояло
11 за антитатарскую стратегию, казавшуюся не только единственно правильной,
но и естественной национальной политикой. Естественной даже с точки
зрения чисто тактической. Никто не угрожал России с Запада, тогда как
оставлять открытой южную границу было смертельно опасно.
Тем не менее царь и аппарат внешнеполитического ведомства (опираясь
на «коалицию страха») выбрали стратегию противоположную. В 1560 Иван
Грозный совершил государственный переворот, разогнав «-правительство
компромисса». После учреждения в начале 1565 опрнчннны переворот этот
перешел в «революцию сверху», сопровождавшуюся массовым террором,
постепенно переросшим в террор тотальный, в ходе которого погибли не
только сторонники «правительства компромисса», но и его противники,
инициаторы государственного переворота, а затем и сами инициаторы террора.
Уже тот факт, что для проведения антиевропейской стратегии царю
пришлось — впервые в русской истории — применить политический террор, да
еще тотальный, в результате которого были истреблены все лучшие
дипломатические, военные и административные кадры страны, уже один этот факт
говорит о первостепенной исторической важности стратегического выбора царя.
А если мы еще примем во внимание, что в ходе этого террора были не только
уничтожены десятки тысяч людей, но и сокрушена традиционная политическая
структура, то мы поймем, что выбор этот имел действительно историческое
значение для судеб России. И значение это состояло в том, что европейская
часть «русской традиции» была раздавлена как политический феномен.
Восторжествовала византийская ее часть. Антиевропейская стратегия Ливонской
войны принесла России антиевропейскую автократию.
И тут мы подходим к самой интересной и загадочной проблеме этой книги.
Катастрофа
Правилен ли, однако, был «поворот на Германы» с точки зрения сугубо
прагматической, с точки зрения реализации национальных целей России?
Согласно моей гипотезе, утверждающей, что Ливонская война стала колыбелью
русской автократии, то есть той структуры управления, которая означала
деевропеизацию России н предопределила ее трагическую судьбу на столетия
вперед — до наших дней, этот выбор, как легко может заключить читатель,
был неправилен. Но моя гипотеза может быть и неверна. И кроме того,
я — лицо заинтересованное. Я говорю — или пытаюсь говорить — от имени
тех самых интеллектуалов России, которых традиционно давит русская
автократия и которые столь же традиционно находятся к ней в оппозиции. Но никто
еще не доказал, что интересы интеллектуалов обязательно совпадают с
интересами нации. Обратимся поэтому к беспристрастному здравому смыслу.
Трудно отрицать — что-то очень странное случилось с Россией на
протяжении Ливонской войны. В самом деле, только что заносчивый Иван
официально отказывался называть «братом» короля Швеции или короля Дании,
утверждая, что «братом» смеют его называть лишь величайшие суверены
тогдашнего мира — германский император н турецкий султан. Только что бранил он
«пошлой девицей» английскую королеву Елизавету и третировал как плебея
в царской семье польского короля Стефана Батория. Только что отказывался он
от почетного мира с Польшей, отдававшего России завоеванные ею ливонские
города, включая первоклассный балтийский порт Нарву. Только что в
презрительном письме к первому русскому политическому эмигранту князю Курбскому
утверждал царь, что Бог на его стороне, доказательством чему —
победоносные знамена Москвы, развевающиеся над Прибалтикой, и если бы не
изменники, подобные Курбскому, он завоевал бы с Божией помощью и всю
Германию. Короче говоря, только что Россия была на вершине своего
могущества.
И вдруг все это, словно по волшебству, изменилось. Как легко можно
было предвидеть, «повернув на Германы», Иван по сути пригласил татар
атаковать Москву. И в самом деле, в 1571 Россия оказывается не в силах
защитить собственную столицу от крымского хана, сжегшего Москву на
глазах у изумленной Европы. Падение ее мощи и престижа доходит до того,
"к что она сама — впервые после Угры! — становится предметом вожделения
80
11

жадных соседей. Никто больше в Европе не предсказывает ей блестящего
будущего. Напротив, предсказывают ей новое татарское завоевание. И
крымский хан действительно распределил уже области русского государства между
своими мурзами и дал своим купцам право беспошлинной торговли в
России, которую он вдруг опять — словно в старые колониальные времена —
стал рассматривать как данницу Орды. Письмо сбежавшего из Москвы
опричника Генриха Штадена, Габебургу так и называется: «План, как
предупредить желание крымского царя с помощью и поддержкой султана...
завоевать русскую землю». Один завоеватель спешил опередить другого.
И спесивый царь, опустошив и терроризировав свою страну, вдруг
начинает сооружать в непроходимых вологодских лесах неприступную крепость
в надежде спрятаться в ней от собственного народа и вступает в переговоры
с «пошлой девицей», выговаривая себе право политического убежища в
Англии. Москва потеряла не только сто один ливонский город — все, что за
четверть века завоевала,— но и пять ключевых русских городов в придачу.
Все это пришлось отдать полякам. Шведам отдано было Балтийское
побережье, принадлежавшее до этого России, то самое «окно в Европу»,
которое полтора столетия спустя должен был ценою еще одной четвертьвековой
ливонской бойни отвоевывать Петр I. Французский историк XVII века де Ту,
вообще благосклонно относившийся к Ивану Грозному, вынужден был
закончить свой панегирик неожиданно печальным эпилогом: «Так кончилась
Московская война, в которой царь Иван плохо поддержал репутацию своих
предков и свою собственную. Вся страна по Днепру от Чернигова и по Двине
до Старицы, края Новгородский и Ладожский были вконец разорены. Царь
потерял более 300 тысяч человек, около 40 тысяч были отведены в плен. Эти
потери обратили области Великих Лук, Заволочья, Новгорода и Пскова в
пустыню, потому что вся молодежь этого края погибла в войне, а старики не
оставили по себе потомства».
Де Ту ошибался. Он не знал, что, по тогдашним подсчетам, до 800 тысяч
человек погибло и было уведено в плен татарами только после их похода
на Москву в 1571-м. Учитывая, что все население тогдашней Москвы
составляло 10 миллионов человек, получается, что жизнью каждого десятого,
тяжелейшими территориальными потерями, отрезавшими ее от выхода к морю,
неслыханным национальным унижением расплачивалась Россия за
исторический выбор своего царя.
Все это, кажется, дает нам достаточное основание полагать, что
разгром России в Ливонской войне вовсе не был простым военным поражением.
Не был даже тяжелым поражением. Это был политический коллапс Москвы.
Как сырьевой рынок и как удобный способ сообщения с Персией она, конечно,
не перестала существовать н после Ливонской войны. Она перестала
существовать как один из центров мировой торговли и европейской политики.
С ней перестали считаться. Ее перестали бояться и перестали уважать. Она
превратилась в третьестепенную державу, в нечто вроде восточного Ганновера.
И в этом смысле Ливонская война была внешнеполитическим эквивалентом
той экономической катастрофы второй половины XVI века, о которой мы
говорили выше.
Так обстоит дело с точки зрения беспристрастного здравого смысла.
Так говорят факты. Но не так думали — и думают! — русские историки.
Наоборот, их заключение прямо противоположно. От одного из них вы
услышите, что именно в своем решении выступить против Европы и затеять
Ливонскую войну «Иван Грозный встает как великий политик» (И. И.
Смирнов). От другого,— что именно в этом решении царя «встает во весь рост
крупная фигура повелителя народов и великого патриота* (Р. Ю. Виппер).
От третьего,— что царь «предвосхитил Петра и проявил государственную
проницательность» (С. В. Бахрушин). От четвертого,— что «Иван Грозный
лучше понимал интересы государства, чем его противники» (Я. С. Лурье).
Это все современные советские историки. Но и дореволюционные нх
коллеги — за одним-единственным исключением (Н. И. Костомаров) —
придерживались аналогичной точки зрения. И уж, во всяком случае, никто из
них никогда не интерпретировал Ливонскую войну как историческую
катастрофу, положившую начало деевропеизации России. Никто даже не пытался
X Q.
43 В
X ■
Г) X
■ ОС
81

. « I серьезно анализировать альтернативы этой войне, как будто бы она была само
3; I собою разумеющейся, естественной, фатальной, неотвратимой, единственно
* I j возможной стратегией русского государства. Никто не связывал ее с проис-
<х| хождением русской автократии.
Почему?
«Для ума загадка»
Для меня этот вопрос имеет столь же драматическое значение, как и вопрос
о самих причинах катастрофы. В самом деле, о жизни Ивана Грозного и его
характере, о его реформах и войнах, о его терроре и опричнине за четыреста
лет написана, без преувеличения, целая библиотека: статьи, монографии,
памфлеты, диссертации, стихи, оды, романы — тома и тома. И нет в них
одинаковых оценок, сходных суждений, примиренных коллизий. Шквал
противоречий, фатально и неукоснительно воспроизводящийся из книги в книгу, из
поколения в поколение, из века в век — вот что такое на самом деле «Иваниана».
Все, что историки, романисты, диссертанты и поэты думали о сегодняшнем
дне своей страны, они пытались обосновать, подтвердить, подчеркнуть или
оправдать, обращаясь к гигантской фигуре Ивана Грозного. Русская история
двигалась. И вместе с нею двигались интерпретации, апологии, обвинения и
оправдания этого ключевого ее персонажа. И в этом смысле тема Ивана
Грозного в русской литературе есть по сути своеобразная модель исторического
общественного сознания (и даже в одном этом качестве она, кажется мне,
заслуживает отдельного исследования).
Много раз на протяжении этой истории лучшие из лучших, честнейшие
из исследователей признавались в отчаянии, что, по-видимому, загадка Ивана
Грозного вообще не имеет решения и потому «Иваниана» не может иметь
конца. По крайней мере до тех пор, пока не закончится история России.
В XVIII веке Михаил Щербатов произнес по этому поводу злополучную,
ставшую впоследствии классической фразу, что царь Иван «в столь разных
видах представляется, что часто не единым человеком является».
В начале XIX века Николай Карамзин воскликнул в сердцах, что
«характер Иоанна, героя добродетели в юности и неистового кровопийцы в летах
мужества и старости, есть для ума загадка».
В конце XIX века крупнейший идеолог русского народничества Николай
Михайловский писал: «Так-то рушатся одна за другою все надежды на прочно
установившееся определенное суждение об Иване Грозном... Принимая в
соображение, что в стараниях выработать это определенное суждение
участвовали лучшие силы русской науки, блиставшие талантами и эрудицией, можно,
пожалуй, прийти к заключению, что сама задача устранить в данном случае
разногласия есть нечто фантастическое... Если столько умных, талантливых,
добросовестных и ученых людей не могут сговориться, то не значит ли это,
что сговориться и невозможно?»
Уже в наше время, в XX веке, один из самых блестящих советских
историков Степан Веселовский горько заметил: «Со времени Карамзина и
Соловьева было найдено и опубликовано очень большое количество новых источников,
отечественных и иностранных, но созревание исторической науки подвигается
так медленно, что может поколебать нашу веру в силу человеческого разума
вообще, а не только в вопросе о царе Иване и его времени».
Как может видеть читатель, многое было в «Иваниане», как многое было
в русской истории, были открытия и были разочарования, были надежды и
было отчаяние. Но нас в данном случае интересует не то, что в ней было, а то.
чего в ней не было. А не было в ней гипотезы об Иване Грозном как о
прародителе, я бы даже сказал, изобретателе русской автократии, то есть той
псевдоевропейской политической формы, которая отличается как от восточного
деспотизма, так и от европейского абсолютизма, той политической формы,
• которая словно бы эклектически совмещает параметры обеих этих кажущихся
х несовместимыми политических форм и вместе с тем демонстрирует миру такую
I & устойчивость и силу, что ни государственные перевороты, ни реформы, ни ре-
;1 волюции оказались не способны сокрушить ее — до наших дней. Не было, как
мы видели, в «Иваниане» гипотезы о Ливонской войне как о своего рода
алхимической лаборатории, в которой выработана эта чудовищная, как будто бы
X ■
* ОС
82

неподвластная времени и коррозии форма. Не было в ней гипотезы об
автократии как о результате «революции сверху», проведенной Иваном Грозным
в начале 1565.
Почему не было такой гипотезы? Недоставало необходимых для этого
документов, архивных находок, текстологических исследований, которые
открыли бы глаза историкам? Их было более чем достаточно. И на Западе и в
России историки это знают. «Можно считать,— писал в 1964 в книге,
опубликованной в Москве, Александр Зимин,— что основные сохранившиеся
материалы по истории опричнины в настоящее время уже опубликованы». Еще
более решительно признал это Энтони Гробовски в 1969 в книге,
опубликованной в Нью-Йорке: «Дискуссия об Иване IV идет не по поводу мелких
деталей — нет согласия по вопросу о смысле всего периода. Едва ли можно
обвинить в этом недостаток источников. Даже беглое ознакомление с
работами Карамзина, Соловьева и, например, А. А. Зимина и И. И. Смирнова
обнаруживает, что основные источники были доступны и известны уже
Карамзину, и что преимущество Зимина и Смирнова перед Соловьевым крайне
незначительно».
Но если все документы, необходимые для рациональной постановки
вопроса о «смысле всего периода», известны, и давно, то почему вопрос этот не
был поставлен рационально?
Чтобы попробовать в этом разобраться, мне придется, испытывая
терпение читателя, выдвинуть еще одну гипотезу. Мне кажется, что опричнина
Ивана Грозного была не только политической революцией, обрекшей страну
на странное циклическое воспроизведение собственной истории — все новых
и новых ее террористических взлетов, неизменно сменяющихся бесцветным
прозябанием, все новых и новых, условно говоря, сталинистских и брежне-
вистских фаз; не только экономической революцией, обрекшей страну на
периодическую смену судорожной модернизации и затяжного застоя,
периодических попыток «догнать и перегнать Европу», неизменно кончающихся
унизительной зависимостью от этой самой Европы; она была и культурной
революцией, обрекшей многие лучшие умы России, в том числе и умы ее
историков, на унизительную интеллектуальную зависимость от автократического
стереотипа, на неспособность выйти за его рамки.
Возможно ли это? Марк Твен в свое время утверждал, что возможно.
«Унаследованные идеи,— писал он,— забавная штука, и очень любопытно
наблюдать и изучать их... если вы родились под властью монархии и
аристократии, вы никогда сами не догадаетесь об оскорбительности своего
положения и не поверите, если кто-нибудь вам об этом скажет». Не поверите
именно потому, что сам угол зрения, под которым вы рассматриваете свой
политический статус, сам критерий его оценки прочно интроецирован в ваше
сознание общественной средой, в которой вы родились и выросли, потому что
он запрограммирован в вас политической культурой вашего народа, которую
вы впитали с молоком матери.
Великий сатирик, конечно, преувеличивал. Все революции в истории, все
интеллектуальные мятежи и духовные бунты, и даже современный
антиавтократический диссент в СССР,— тому свидетельство. И все-таки Марк
Твен заметил нечто очень важное и существенное, чего нельзя игнорировать
историку, намеревающемуся исследовать эволюцию своей страны через
эволюцию сознания, через надежды и отчаяние, через борьбу и ошибки своих
коллег.
Вот почему роль Ивана Грозного в русской истории связана нерасторжимо
с ролью его в русской историографии. Ибо созданная им автократия не мертва -
и в сегодняшней России. Ибо она по-прежнему работает. И не только в реаль- I
ной политической структуре страны, но и в умах ее мыслителей и ее историков. fgj
Ибо «Иваниана» оказывается, таким образом, не только печальной повестью ;~
о днях минувших, но и о сегодняшнем и—более всего — о завтрашнем дне | 8-
моей страны. • ?J
83

МЫСЛИТЕЛИ XX ВЕКА
Мартин Бубер
Богослов, философ, поэт Мартин (Мордехай) Бубер родился в 1878 году
в Вене. Детство провел в Галиции, в имении деда. Учился в Вене и Лейпциге.
Жил в Германии. Здесь в 1922 году опубликовал «Я и Ты», книгу, доставившую
ему мировую славу. В 1933 году Гитлер пришел к власти. Зигзаг в сторону
коллективизма заглушил (по выражению Бубера) одиночество личности и
растворил ее в «народе», из которого евреи были исключены. Бубер
эмигрировал в Швейцарию, а потом в Палестину. Умер в Иерусалиме в 1965 году.
Последняя его крупная работа — «Происхождение и сущность хасидизма».
В лекциях, прочитанных в 1936 году в Иерусалимском университете, Бубер
разделил всех мыслителей на проблематичных и непроблематичных. Оба
слова имеют у него свой особый смысл. Аристотель, Аквинат, Гегель
захвачены проблемами бытия, но они «непроблематичны» по характеру. Их не мучает
вопрос, «быть или не быть?». Как характер, как личность они прочно
укоренены в бытии, обустроены. Другое дело — Августин, Паскаль, Кьеркегор.
Их мысль исповедальна, автобиографична. Нельзя понять Августина без его
ужаса перед бездной греха, Паскаля — без страха перед бесконечным
пространством. Они проблематичны для самих себя, они бездомны, они
чувствуют пустоту под ногами и ищут почву, на которой может остановиться падение
в Ничто.
Бубер продолжает ряд, начатый Августином, традицию философии
кризиса, выход из которой — вера. Он беспощадно критикует экзистенциалистов,
остановившихся на падении в Ничто. Однако исходный пункт Бубера —
«экзистенциальный»: одиночество, заброшенность, оставленность.
Четырехлетним ребенком его разлучили с матерью (родители
разошлись, и он увидел свою мать только много лет спустя, будучи взрослым
человеком, отцом семейства). Школьные годы прошли в лицее Франца-Иосифа
ь. в вежливом отчуждении между учениками поляками и евреями.
Преподавание велось на польском языке, день начинался с католической молитвы, и
ь ученики-евреи должны были молча при этом присутствовать. Внешних при-
с знаков ксенофобии не было, но каждая религиозная община держалась
особняком.
^ Отвращение Бубера к прозелитизму и захваченность проблемой диалога
jj между общинами — с тех школьных лет. Зная несколько языков, мальчик
Бубер пытался высказывать одну и ту же мысль по-латыни и на иврите, по-
французски и по-немецки. Его поражало, как трудно разноязычным людям
'§ понять друг друга.
*ч Но Бубер никогда не написал бы, как Сартр, что «существование другого —
з недопустимый скандал». Он не верил в бытийственную глубину отчуждения.
Он верил в любовь, и опыт любви присутствует в каждой его мысли и осо-
03 бенно в философии диалога.
<t> Бубер — один из сильнейших критиков миросозерцания одиночки, не
£ способного выйти за пределы своей обособленности. Это сближает его с
« русской философией. Не случайно интеллектуальная дружба связывала его с
о Бердяевым; Бахтин признавал, что испытал влияние буберовской философии
*Ч диалога.
Бубер одновременно иудаист и суперэкуменист. Поэт и мыслитель.
Мыслитель немецкий, укорененный в немецком языке, и в то же время аполо-
5 гет и еретик иудаизма: вряд ли какой-нибудь иудей, не читавший Канта и не
У<? привыкший различать «чистый» и «практический» разум, мог сказать, что ве-
**~л рит в Бога во втором лице (как Ты) и не верит в третьем (как Оно).
В родословной «Я и Ты» — «Песнь Песней», псалмы Давида, возможно —
и лирика бхактов, суфиев; любовь земная здесь становится образом любви
85

небесной, а небесная освещает собой отношения мужчины и женщины...
Другой ряд «предков» — немецкие классики философской спекуляции,
от Канта до Хайдеггера.
Бубер пытается воскресить дух древнееврейского «эмуны» (веры без
попыток раскрыть Божью тайну, веры как абсолютного доверия Непостижимому,
без всякого символа веры). В своей критике отчужденного от Бога мира
«51 — Оно» Бубер вписывается в современную европейскую философию и
социологию, выросшую на почве христианской цивилизации, перекликаясь
со своими оппонентами — Хайдеггером, Сартром — в философском анализе
повседневности (как царства безличности, как разрыва между Я и Другим).
По теории Л. Н. Гумилева, из такого сочетания разноликих культур
должна была бы выйти «антисистема», «химерический комплекс», несущий
дух конфликта, разлада; а вышла неповторимая личность, глубоко верная себе
и своему — доцерковному — пониманию Христа; вышла поэма о любви к Богу
и людям, одинаково доступная иудею, христианину, мусульманину, бхакту
Кришны или Шивы, почитателю Будды Амиды...
Григорий ПО/АЕРАНЦ
Мартин Бубер
Затмение Бога
Мысли по поводу взаимоотношений религии и философии
(Фрагменты*)
Я хочу рассказать о двух
разговорах. Первом, который, как мне
кажется, завершился так, как может завер-
ш нться далеко ие всякий разговор,
ио по сути остался все же
недоговоренным; и втором, который, по всей
видимости, оказался прерванным и
тем ие менее все же привел к такому
завершению, какое редко приходится
встречать в разговорах.
Оба раза это был спор о Боге, о его
понятии и имени, но проходило это в
каждом случае совершенно
по-разному.
Три вечера подряд я читал в
народном университете для взрослых одного
среднегерманского промышленного
города лекции на тему «Религия как
действительность». Под этим я
разумел следующее простое положение:
«вера» — это не чувство в
человеческой душе, это есть вступление
человека в действительность, в полную
действительность, без пропусков и
сокращений. Мысль эта
незамысловата, однако она противоречит
общепринятому представлению. Поэтому
для ее разъяснения и понадобилось
три вечера, и даже не просто три лек-
х л
I О.
« с
I ■
П I
а К
* Сборник произведений Мартина Бубера
с предисловием Григория Померанца скоро
выйдет в издательстве «Республика».
ции, но еще и три диспута, которые
последовали за лекциями. Эти
диспуты меня в некотором отношении
удивили и обеспокоили. По всей
видимости, большую часть аудитории
составляли рабочие, но ни один из них не
брал слова. Говорили — задавали
вопросы, излагали свои сомнения и
соображения — в основном студенты
(поскольку в городе имеется
старинный знаменитый университет), хотя и
все прочие слои также оказались
втянутыми в обсуждение; и лишь один
рабочие хранили молчание. Только в
конце третьего вечера выяснилась
причина этого, ставшего для меня
уже весьма мучительным, положения.
Одни молодой рабочий подошел ко
мне и сказал: «Знаете, не можем
мы вот так прямо здесь
разговаривать. Вот если бы вы захотели
посидеть с нами наутро, можно было бы
побеседовать обо всем этом».
Разумеется, я согласился.
На следующий день было
воскресенье. После обеда я пришел на
условленное место, и тут мы
проговорили до самого вечера. Среди
рабочих был одни, уже немолодой
человек, на которого я вынужден был то
и дело поглядывать, потому что
слушал он как действительно
жаждущий слышать человек. Редко когда
86

теперь можно встретиться с таким
вниманием, и если оно проявляется,
то скорее у рабочих, которым в
отличие от буржуазной публики нет дела
до говорящего, а только до того, что
он говорит. У человека этого было
примечательное лицо. На одном
старофламандском алтаре есть картина,
изображающая поклонение пастухов;
так вот, у одного из них, у того, что
протягивает руки к яслям, как раз
такое лицо. По виду сидевшего передо
мной человека нельзя было подумать,
что его охватывает подобное чувство,
да и само его лицо не было таким
открытым, как у пастуха на картине;
но по нему можно было заметить,
что он и слушает и обдумывает
медлительно и с немалым усилием.
Наконец заговорил и он. «Я убедился,—
сказал он подчеркнуто медленно,
повторяя выражение, которым в беседе
с Наполеоном воспользовался
астроном Лаплас, соавтор (вместе с
Кантом) теории возникновения
Вселенной,— что мне нет надобности в этой
гипотезе — Бог, чтобы разобраться в
мире». Он так выговорил слово
«гипотеза», словно посещал лекции
видного естествоиспытателя,
преподававшего в этом промышленном и
университетском городе и незадолго
перед этим, в возрасте восьмидесяти
пяти лет, скончавшегося. Так вот,
этот ученый мог говорить с подобной
интонацией, когда речь шла не о
зоологии, а о мировоззрении, хотя и не
пренебрегал обозначением «Бог» для
выражения своего представления о
природе. Короткая реплика этого
человека задела меня; я увидел в ней
более требовательный, более настоя-
тельный вызов, чем со стороны про-
чих. До сих пор разговор носил хотя
и серьезный, но несколько
беспорядочный характер — и вдруг все
стало жестким и напряженным. С чего
следовало мне начать свой ответ,
чтобы это действительно было
ответом? Некоторое время я размышлял
в разом сгустившемся воздухе. Мне
представилось, что я, встав именно на
его точку зрения, точку зрения
научного мировоззрения, должен потрясти
то состояние уюта, из которого он
размышлял о «мире». Что это за мир?
Что мы называем миром, миром, в
котором имеются цвета киновари
и травы, до-мажор и си-минор, вкус
яблока и полыни, «чувственным
миром»? Есть ли это что-то иное,
нежели результат встречи наших
наделенных специфическими свойствами
чувств с теми немыслимыми
процессами, сущность которых то и дело
тшетно пытается истолковать физика?
Красного, что открывалось нашему
глазу, не было ни там, в «вещах»,
ни здесь, в «душах», но из взаимного
зацепления того и другого оно каждый
раз появлялось и пылало до тех пор,
пока воспринимающий красное глаз
и порождающее красное «колебание»
находились друг против друга. Так
где же мир с его уютом? Там —
неизвестные «объекты», здесь,— на
первый взгляд, такие знакомые и все
же непостижимые «субъекты» и такое
реальное и в то же время неуловимое
соприкосновение тех и других,
«явления»,— разве это не три особых мира,
которые уж невозможно охватить од-
ним-едииственным словом? Где
«место», в котором мы могли бы
совместно мыслить об этих мирах, столь
отделенных друг от друга, что это за
бытие, которое сообщало
устойчивость ставшему вдруг таким
сомнительным «миру»?
Когда я закончил говорить, в
теперь уже погружавшемся в сумерки
помещении повисло тяжелое
молчание. И тогда человек с лицом пастуха
поднял тяжелые веки, которые все это
время оставались опущенными, и
подчеркнуто медленно сказал: «Вы
правы».
В ошеломлении сидел я напротив
него. Что я сделал? Я привел
человека на порог покоя, в котором
царствует величественный образ,
названный великим физиком и великим
верующим Паскалем Богом философов.
Этого ли я желал? Не другим ли
был тот, к которому я хотел его
подвести,— тем, кого Паскаль называл
Богом Авраама, Исаака и Иакова,
тем, к которому можно обращаться
на ты?
Смеркалось, было поздно. На
следующее утро я должен был уезжать.
Я не мог, хотя на самом деле и
должен был, остаться здесь, поступить
на фабрику, где работал этот человек,
стать его товарищем, жить с ним,
заслужить его доверие, помочь ему
вместе со мной пройти путь твари,
которая принимает творение. Я мог
только посмотреть ему в глаза.
Через некоторое время я был в
гостях у одного старого благородного
с
х
87

мыслителя. Я познакомился с ним
на съезде, на котором он выступал
с докладом о народной
общеобразовательной школе, а я — о народном
университете. Это нас сблизило,
поскольку мы были едины в том, что
в обоих случаях слово «народный»
следует понимать в одном
расширительном смысле. Тогда меня еще
приятно поразило то, что этот человек
с отливающими сталью волнами седых
волос попросил нас в начале своей
речи забыть все, что, как мы полагали,
знаем о его философии из его книг.
Дело в том, что за последние годы —
а это были военные годы —
действительность придвинулась к нему
настолько близко, что он все
пересмотрел и переосмыслил.
Преклонный возраст — это чудесная вещь,
если человек не разучился тому, что
называется «начинать»; и этот старый
человек, быть может, по сути
научился этому только в старости. Он не
стал молодым, он оставался все
таким же старым, но теперь это была
юная, знающая, что значит
«начинать», старость.
Жил он в другом университетском
городе, иа западе страны. Когда
тамошние студеиты-теологн пригласили
меня прочитать у них лекции о
пророчествах, я поселился у старика.
В доме его царил добрый дух, дух
стремления к жизни, который в то же
время не предписывает этой жизни,
где ему появиться.
Однажды я встал рано поутру,
чтобы прочесть корректуру. Накануне
вечером я получил гранки
предисловия своей книги, а поскольку это
предисловие имело исповедальный
характер, я хотел очень внимательно
его прочитать еще раз перед печатью.
И вот я спустился с корректурой вниз,
в рабочий кабинет, которым мог при
надобности пользоваться. Однако
старик уже сидел там за своим
письменным столом. Поздоровавшись со
мной, он тут же спросил, что это
у меня в руках, и когда я ответил,
спросил, не желаю ли я прочесть это
ему. Я сделал это с удовольствием.
Он слушал меня дружелюбно, но был
явно поражен, и изумление его все
время возрастало. Когда я закончил,
он заговорил с сомнением в голосе,
но, подхлестываемая важностью
предмета, речь его становилась все более
страстной: «Как это вам удается раз
за разом произносить слово «Бог»?
Как можете вы ожидать, что ваш
читатель воспримет его в том смысле,
какой соответствует вашему
желанию? Ведь то, что понимаете под
ним вы, это превыше всякого
человеческого понимания и постижения, и
именно эту-то возвы шенность вы и
подразумеваете. Произнося же это
слово, вы его отдаете в человеческое
распоряжение. Какое другое слово
человеческого языка претерпело столь
многие злоупотребления, было так
замарано, так опозорено! Невинно
пролитая во имя его кровь лишила его
блеска. Несправедливости, которые
оио вынуждено было покрывать,
исказили его облик. Когда я слышу,
как Всевышнего называют «Богом»,
ниой раз мне это представляется
богохульством».
Добродушно ясные глаза сверкали
огнем. Сам голос пламенел.
Некоторое время мы молча сидели друг
против друга. Комнату заливало
сияние раннего утра. Мне показалось,
что свет вливает в меня силы. То, что
я тогда возразил, я воспроизвести
не в состоянии, могу только иа это
намекнуть.
«Да,— сказал я,— это самое
отягощенное слово человеческого языка.
Нет другого такого замаранного,
такого искромсанного. Именно
поэтому я и не должен от него
отказываться. Поколение за поколением
переваливали иа это слово тягость
своей исполненной страха жизни,
придавливая его к земле; оио валяется
во прахе и иесет иа себе всю их ношу.
Поколение за поколением раздирали
это слово в религиозных распрях;
за него они убивали и умирали сами;
на нем отпечатались их пальцы и
запеклась их кровь. Где мне иайтн слово I
для именования Всевышнего, которое
бы ему равнялось! Если я возьму
самое чистое, самое блестящее
понятие из заповедной кладовой
философии, через него я смогу уловить
лишь необязательный мысленный
образ, но не реальное присутствие того,
кого я имею в виду, того, кого
почитали и унижали своей
ужасающей жизнью и смертью бесчисленные
поколения людей. Но именно его имею
я в виду, того, кого подразумевали
терзаемые адом и рвущиеся иа небеса
поколения. Разумеется, они рисуют
образину и подписывают: «Бог»; они
убивают друг друга и говорят: «Во
имя Божье». Но когда разлетается
88

обман и рассеиваются иллюзии,
когда они стоят против него во мраке
одиночества и не говорят более: «Он,
он», а вздыхают: «Ты, ты» или
возглашают: «Ты!», все — одно и то же,
и прибавляют к этому «Бог»,— не
есть ли то настоящий Бог, к которому
все они обращаются. Единый Живой,
Бог сынов человеческих? Не тот ли
он, кто их слушает? Кто их —
слышит? И не потому ли именно слово
«Бог», это слово-зов, ставшее именем
слово, освящено во всех человеческих
языках на все времена? Мы должны
считаться с тем, кто клеймит это
слово, поскольку не приемлет
несправедливости и бесчинств, столь
охотно прибегающих к «Богу» за
поддержкой; ио мы не должны от него
отказываться. Как это понятно, когда
кое-кто предлагает какое-то время
помолчать относительно «последних
вещей», дабы принести избавление
используемым не по назначению
словам! Но так их не избавишь. Мы не
в состоя н ии отмыть добела слово
«Бог» и не можем восстановить его
целостность. Но мы можем его — как
оно есть, запятнанное и изодранное,—
поднять с земли и водрузить над
собой в час величайшей нужды».
В комнате стало очень светло. Свет
уже более не втекал, он был здесь.
Старик встал, подошел ко мне,
положил руку на плечо и сказал: «Будем
на ты». Разговор был окончен. Ибо
где двое воистину вместе, там они
вместе во Имя Божие.
Перевод Игоря МАХАНЬКОВА
Григорий Померанц
Встречи с Бубером
По преданию — недостоверному,
но красивому — некий человек
обратился к двум мудрецам с
вопросом: объясните мие суть Писания,
пока я стою на одной ноге. Портной
Шамай схватил аршин и избил
нахала. А добрый сапожник Гиллель
ответил: это очень просто — не делай
другим того, чего не хочешь себе.
По-моему, Бубер согласился бы с
этим. Вера, в его понимании, есть
доверие Богу, пронизывающее
каждый шаг. Это ежедневное,
поминутное выполнение Божьей воли. Не
словесная формула, не обряд или
таинство, а жизнь под взглядом Бога.
Стоя на одной ноге, я передал бы
суть всех книг Бубера так: пройти
сквозь страх Божий и дойти до любви,
до любви к Богу Иова; временами
страшному, не загороженному от
верующего иконой или катехизисом,
незримо личному, открытому
верующему Я как любящее Ты.
В книге «Затмение Бога» Бубер
пишет: «Всякая религиозная
действительность начинается с того, что
библейская религия называет «страх
Божий», то есть с того, что бытие от
рождения до смерти делается
непостижимым и тревожным, с
поглощением таинственным всего
казавшегося надежным... Тот, кто начинает
с любви, не испытав сначала страха,
любит кумира, которого сотворил
себе сам и которого легко любить, но
не действительного Бога,
первоначально страшного и непостижимого.
Если же впоследствии человек, как
Иов или Иван Карамазов, замечает,
что Бог страшен и непостижим, он
ужасается и отчаивается... если
только Бог над ним не сжалится, как над
Иовом, и не приведет его к себе».
Сам Бубер пережил страх Божий как
страх бесконечности, но Бездна
раскрылась перед ним — человеком
Нового времени — ие как «тьма
внешняя» на том свете, а как дурная
бесконечность ньютоновской Вселенной.
Как пустота, в которой тонет все
земное и весь смысл человеческой жизни.
Так, как это впервые почувствовал
Паскаль, а в русской поэзии —
Тютчев.
«Бесконечное мировое пространство
пугало Паскаля и вызывало у него
мысль об эфемерности человеческого
существа, покинутого на милость
этого мира...— пишет Бубер в
«Проблемах человека».— По-видимому,
любая концепция пространства—
тревожила его самим переживанием
бесконечности... В свои неполные
четырнадцать лет я и сам узнал об этом
иа опыте, который оказал глубокое
влияние на всю мою жизнь. В ту пору

L. СО
надо мной нависло какое-то
безотчетное принуждение: я должен был то и
дело представлять себе то край
пространства, то его бескрайность, и
время — то имеющее начало и конец,
то без конца и начала. И то и другое
было одинаково невозможно и
бессмысленно, и все же казалось, что
выбор существует только между
двумя этими абсурдами. Подавленный
необходимостью выбора, я бросался
из стороны в сторону и временами был
так близок к сумасшествию, что
всерьез хотел искать спасения в
своевременном самоубийстве. Избавление
принесла мне, уже
пятнадцатилетнему, книга Канта «Пролегомены
ко всякой будущей метафизике...»,
где объяснялось, что пространство и
время — лишь формы человеческого
созерцания». (У меня в мои
шестнадцать не было под руками такого
философского транквилизатора, и я
просто запретил себе заглядывать в
бездну; а потом, в двадцать лет, когда
Тютчев, Толстой и Достоевский снова
втолкнули в дурную бесконечность,
мои метафизические мучения
кончились открытием собственных
транквилизаторов. Впоследствии
философские таблетки перестают действовать,
и надо заново погружаться в тьму —
до прячущегося иа дне ее света.
Для Бубера эти повторяющиеся
открытия есть шаг навстречу выходу
Бога «из затмения», открытие Бога
как Ты.)
В автобиографических заметках Бу-
бер рассказывает о разговоре с
пастором Гехлером в 1914 году. Гехлер
верил в пророчество Даниила о
конце света. Бубер с внезапной
решимостью ответил: «Если верить в
Бога значит способность говорить о нем
в третьем лице, то я не верю в Бога.
Если верить в Него значит
способность говорить с Ним, то я верю в
Бога». И после короткой паузы: *Бог,
который дал Даниилу такое
предвиденье... не мой Бог и вовсе не Бог.
Бог, к которому Даниил взывал в
своих мучениях,— это мой Бог и Бог
каждого».
Все главные мысли Бубера
основаны на таких внезапных прозрениях.
Из этого прозрения выросло буберов-
ское разделение мира «Я — Ты» и
мира «Я — Оио». Бог не может быть
мыслим в категориях «Я — Оно»,
в категориях науки. Вера не есть во-
левой акт, которым принимается
некоторое суждение, подобное научному.
Вера есть доверие Богу, которого мы,
как Иов, не понимаем и не можем
понять, но чувствуем сердцем, как в
земной любви, и беседуем с Ним, как
с незримым Ты. Об этом — шедевр
Бубера, поэма-трактат «Я и Ты».
Бубер благоговейно относился к
еврейской традиции, он много сделал для
возрождения ее духа. Однако
традиция, которую пытается возродить
Бубер,— это борьба за дух веры против
буквы в самом иудаизме. Это не
самоутверждение застывшего, а создание
живого, способного сказать свое слово
в начавшемся вселенском диалоге.
Истина диалога как целого господ- ,
ствует в сознании Бубера. Это надо
постоянно иметь в виду, читая «Два
образа веры»,— спор Бубера с
апостолом Павлом, попытку возродить
подлинного Иисуса, еще не «измененного»
апостолами и отцами Церкви. Бубер
.убежден, что «затмение Бога»
началось еще с апостола Павла. Такой
взгляд, высказанный в книге «Два
образа веры», не может быть просто
отвергнут.
Мандельштам как-то сказал, что
историю литературы можно написать
как историю потерь: тезис, который
возник как полемический антитезис к
школьному преподаванию, где
романтизм — шаг вперед к правде после
классицизма, а реализм — еще
большая правда. Исторический процесс в
целом есть развитие, развивание
цельной веревочки. Прогресс в частностях
достигается за счет разрушения
целого, за счет потери Главного, потери
смысла бесконечно усложнившейся
жизии; и время от времени Главное^
приходится находить заново и
утверждать его в какой-то новой форме.
То, что верно в истории литературы,
верно и в истории религии. Переход
от Ветхого к Новому завету не был
чистым прогрессом наподобие
перехода из начальной в среднюю школу.
Что-то было потеряно.
Я склонен пойти дальше Бубера и
сказать, что переход к монотеизму
тоже не обошелся без потерь.
В примитивных племенных
обществах каждый непосредственно
переживает истины веры. Как писал Тейлор,
«дикарь видит то, во что он верит, и
верит в то, что он видит». В более
90

развитых обществах это дано только
немногим. В язычестве было чувство
божественности природы, утраченное
монотеизмом. Нет ничего
удивительного, что переход от монотеизма
избранного народа к вселенскому
монотеизму тоже связан с утратами.
В Павловых антиномиях Бубер видит
сознание, потерявшее цельность веры,
веру на пороге отчаяния,
вынужденную поминутно призывать Спасителя.
Бубер остро чувствует гигантскую
личность Павла, внутренний
драматизм духа, потрясенного могуществом
зла. Но он увлекается, приписывая
исключительно характеру Павла то,
что во многом было характером
эпохи. Бубер подчеркивает разницу
между верой — «эмуной» (иврит),
беспредельным доверием Творцу, и
верой — «пистис» (греческий),
твердым убеждением в известных истинах
(я верю, что Христос воскрес,— я
убежден, что Христос воскрес).
Различие стилей веры не совпадает,
однако, с границей между иудаизмом и
христианством. В древнем Израиле
вера друзей Иова, твердо знавших
правила, по которым действует Бог, тоже
противостояла вере Иова, не
понимавшего Бога. Вера Иова в Библии
поставлена выше, но от этого
богословы, мыслившие, как друзья Иова, не
исчезли с лица Земли. По мере того
как складывались убеждения,
принципы, философские идеи, религия
также принимала характер принципов и
убеждений, делалась «верой во что-
то». Безграничное доверие опиралось
на чувство локтя в народе, веками
доверявшем Богу Авраама. Исаака и
Иакова. А мировой религии надо было
захватить и убедить «детрибализован-
ную», как сейчас говорят, оторванную
от корней массу граждан,
подданных и рабов Рима; массу,
затронутую обрывками философии и
потерявшую чувство целого Вселенной.
Мировая религия приходит после
философии и пользуется оружием,
выкованным философией,— уже не может
обойтись без «символа веры», без
формул «во что»... Так это и в
Средиземноморье, и в Индии, и в Китае.
Чувство беспомощности перед злом
и порыв к Спасителю не раз
повторялись, создавая культы Кришны и
Рамы, Авалокитешвары и Майтрейи.
В исламе (шиитском) есть вера в
скрытого имама; и евреев, после
очередной катастрофы, охватывала вера
в скорый приход мессии. В конце
концов, именно из этой веры и выросло
христианство. Личность Павла не
случайно оказалась в центре
религиозного процесса. Он тем и велик, что
глубже других понял и пережил свой
перекресток времени и вечности.
Многое Павел только начал.
Обратившись к язычникам, он увидел, что
надо как-то перевести веру с языка
вслушивания на язык зримых образов.
Немцы называют библейский мир
«культурой уха», а гомеровский —
«культурой глаза». Грекам
непременно надо было видеть Бога (хотя
бы в воображении). И Павел связал
незримое со зримым. Его незримый
еврейский Бог явил себя в зримом
Сыне, и познавая Сына, мы познаем
Отца. Из этой формулы выросло три-
нитарное мышление, возникла икона.
Дело Павла оказалось прочным —
почти на две тысячи лет.
Однако сегодня здание, заложенное
Павлом, в трещинах, как некогда
языческий мир. Сын постепенно
оттеснил Отца, икона — Бога, и
конструкция, созданная святоотеческим и
схоластическим разумом, рушится под
напором разума Нового времени.
Христос остается знаком христианской
цивилизации, но Христос, теряющий
связь с Отцом. «Припасть к Сыну,
отодвинувшись от Отца,— основное
расположение духа Ивана
Карамазова, а в романе «Бесы» припертый к
стене христианин вынужден смущенно
лепетать, что хотя он верит в Христа,
но в Бога — только будет верить»,—
пишет Бубер, не совсем точно
пересказывая Достоевского. Он мог,
впрочем, опереться на письмо
(Фонвизиной, 1854), где Федор Михайлович
сам признается, что предпочел бы
оставаться с Христом вне истины, чем
с истиной вне Христа. Это не атеизм
(как у Ивана Карамазова), но какая-
то новая вера, и может быть, она не
так далека от веры Бубера — веры во
втором лице (Я — Ты) и неверия в
третьем (Я — Оно). Обе веры пара-,
доксальны. Оба, Достоевский и Бубер,
отталкиваясь от традиций (иудаизма
или православия), придают им новый
смысл.
Плодотворно воспринять «Два
образа веры» Мартина Бубера не как
спор двух вероисповеданий, а как
стремление прийти к незримому, не
выраженному в слове единству всех
9 "
X Л
х а.
« в
X в
П х
К ОС
91

Ф х
I Q.
Z и
О I
к ОС
высоких религий. Этот дух выражен
у Достоевского в «Сне смешного
человека», а у Бубера — в «Я и Ты>,
где просто вынесены за скобки
приметы вероисповеданий.
Есть что-то более важное, чем
различия священных книг: стиль веры.
сЯ не уверен в Боге,— пишет Бубер
в своих автобиографических
заметках,— скорее, я — человек,
чувствующий себя в опасности перед Богом,
человек, вновь и вновь борющийся за
Божий свет; вновь и вновь
проваливающийся в Божьи бездны...»
Это мог бы сказать о себе Шестов,
мог сказать Бердяев — мог бы сказать
Достоевский, который писал Наталье
Фонвизиной в феврале 1854 года: «я
дитя века, дитя неверия и сомнения до
сих пор и даже (я знаю это) до
гробовой крышки. Каких страшных
мучений стоила и стоит мне теперь эта
жажда верить, которая тем сильнее в
душе моей, чем более во мне доводов
противных. И, однако же, Бог
посылает мне иногда минуты, в которые
я совершенно спокоен; в эти минуты
я люблю и нахожу, что другими
любим...».
Есть что-то общее у чутких
мыслителей, сложившихся в конце XIX —
начале XX века, на пороге великого
кризиса, в глубине сзатмения Бога»,
но еще до самих катастроф, до
кровавых оргий насилия, до того, как
философия превратилась в крик.
После двух мировых войн Бубер
кажется несколько архаичным,
кажется «уходящей натурой», как
выразился бы наш современник Лев
Аннинский. Пастернак писал, что 1913
год — последний, «когда легче было
любить, чем ненавидеть», и отсвет
этого времени лежит на Бубере. К вес-
ие 1914 года относится
замечательный разговор, положивший начало
философий диалога: шел спор, кто
лучше понимает Христа — иудей или
христианин. После ответа Бубера
христианин «встал, я также стоял
(вспоминает Бубер в «Диалоге».1—
Г. П.). Мы посмотрели в глаза Друг
другу. «Забыто,— сказал он, и мы
братски обнялись в присутствии всех.
Выяснение отношений между иудеями
и христианами .превратилось в союз
между христианином и иудеем, и в
этом превращении совершился диалог.
Мнения исчезли...».
(Продолжение диалога было
намечено на август 1914 года. Оио не
состоялось. Сближение народов и вер
откладывалось до неопределенного
будущего. Бубер стал более сдержан в
своем экуменизме, ио он никогда не
отказывался от него. Бежав от
Гитлера в Израиль, Бубер выступал против
еврейского государства, за союз
еврейских и арабских общин и
накануне смерти, в 1965 году, возглавил
кампанию за отмену военного
положения в арабских районах.)
«Мне можно возразить,—
продолжает Бубер рассказ о молчаливом
примирении: там. где речь идет о
существенных, миросозерцательных
взглядах, разговор нельзя обрывать
таким образом... (Курсив Бубера.—
Г. /7.)
Я отвечаю: ...Ни один из спорящих
не должен отказываться от своих
убеждений, но... они приходят к чему-
то, называемому союзом, вступают в
царство, где закон убеждений не
имеет силы».
Другое возражение: «Даже если это
возможно в рамках воззрений, в
области вероисповеданий это
неприменимо... Для того, кто готов умереть
за свою веру, готов убить за нее, не
может быть царства, где закон веры
не имеет силы».
Мне приходилось выслушивать
подобные аргументы много раз. Они
коренятся в характере веры,
возникшей вместе с мировыми религиями:
веры в словесные формулы в ущерб
невысказанной тайне Бога. Ответ
Бубера на эти возражения кажется мне
исчерпывающим:
«Я не могу осуждать Лютера,
отказавшегося в Марбурге поддержать
Цвингли, а также Кальвина, вииов- -
иого в смерти Сервета, ибо Лютер
и Кальвин верят, что слово Божье
настолько проникло в души людей, что
они способны признать его однозначно
и толкование его должно быть
единственным. Я же в это не верю, для
меня слово Божие подобно падающей
звезде, о пламени которой будет
свидетельствовать метеорит; вспышки
я не увижу, я могу говорить только
о свете, но не показать камень и
сказать: вот он. Но различие в вере
ие следует считать только
субъективным. Оно основано не иа том, что
мы, живущие сегодня, недостаточно
стойки в своей вере; это различие
останется, как бы ни окрепла наша
вера. Изменилась сама ситуация в

мире в самом строгом смысле, точнее:
изменилось отношение между Богом и
человеком. И сущность этого
изменения не может быть постигнута, если
мыслить лишь о столь привычном
нам затмении высшего света, о ночи
нашего, лишенного откровения бытия.
Это — ночь ожидания, не смутной
надежды, а ожидания. Мы ждем Бо-
гоявлеиия, и нам известно только
место, где оно произойдет, и это
место — общность».
Бубер не может сказать и никто не
может сказать, каким образом
раскроется эта общность, этот дружеский
диалог великих религий, эта «Роза
мира», если воспользоваться
поэтическим образом Даниила Андреева. Но
он верит, что затмение Бога
прекратится, и различие букв Писания
перестанет затмевать единство духа.
Если кризис древности, кризис
распада племенных религий кончился
созданием Главной книги, одной в
каждом царстве (Библия, Коран, Бха-
вават-гиты), и вокруг этой Главной
книги строилась культура средних
веков, то нынешний кризис не может
кончиться еще одной, главнейшей
книгой. Невозможно стать нулее нуля,
бесконечнее бесконечности. Дух всех
великих религий бесконечен, и мыслим
только диалог, основанный на
движении каждого — каждого человека и
каждого вероисповедания — от буквы
к духу. Здесь возможности
безграничны, и для чуда нет пределов...
МОЗАИКА
Амазонки
из джунглей
Специальная экспедиция
будет отправлена на поиски
диких амазонок в джунгли
Новой Гвинеи. Она
организована индонезийскими
властями и должна
проверить достоверность слухов,
согласно которым там
существует селение, где обитают
только женщины.
Говорят, что эти
амазонки имеют монголоидные
черты лица, желтую кожу и
прямые волосы. Для
продолжения рода они
«употребляют» пойманных ими
заблудившихся мужчин и
убивают новорожденных
мальчиков, оставляя только
девочек.
«Экспедиции не придется
плутать в джунглях, ей
будут даны точные
координаты изолированного от внеш-
□
□
□
D
D
□
□
П
□
□
□
D
□
П
D
D
D
□
□
□
□
D
□
D
□
П
□
□
него мира селения, где
живет несколько сотен жен-
шин»,— заявил некий
протестантский миссионер.
Можете не верить,
№■■•
Люди в большей степени
пророки, чем предполагают.
Американский математик
В. Кокс собрал большую
статистическую информацию о
поездах, потерпевших
крушение. Исследование, охва-
тываюшее период в
несколько лет, показало, что в этих
поездах всегда было меньше
пассажиров, чем обычно, то
есть многие люди словно
предчувствовали беду.
Решающий год
По предложению
американского ученого Карла
Андерсона из
Калифорнийского технологического
института, «звездный час»
человека — 26 лет. Именно в
этом возрасте Альберт Эйн-
□
□
D
D
D
□
D
D
D
D
D
□
□
□
□
D
□
□
штейн создал теорию
относительности, Александр
Македонский начал завоевание
мира, Авраам Линкольн
занялся политикой, Вильям
Шекспир написал свое
первое крупное произведение,
Леонардо да Винчи был
провозглашен маэстро
живописи, а Уинстон Черчилль стал
членом парламента.
И что же
это такое?
На фотографии — самое
длинное название
железнодорожной станции. В нем
58 букв! Одиннадцать раз
встречается буква «1»,
причем в одном месте — четыре
«1» подряд! Интересно, как
же они произносятся? И еще
вопрос: может ли хотя бы
один англичанин прочитать
название станции в Уэльсе
до конца? Ведь пока
дойдешь до середины, забудешь
начало.
93

■MUH-IMt
"Knowledge itself is power "(F.Bacon)
g
ЗНАНИЕ-СИЛА 1/95
У*"

КУРС ЛЕКЦИЙ
ИСТОРИЯ ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ XX ВЕКА
Борис Меерсон,
Дмитрий Прокудин
Фашизм в Италии
Само слово «фашизм»
традиционно ассоциируется с Германией 1933—
1945 годов. Типично советская точка
зрения: режим Гитлера и режим
Муссолини — реакция крупной буржуазии
на победное шествие
коммунистической идеологии. В режимах Гитлера
и Муссолини действительно много
общего. Впрочем, в 1935 году, когда
VII конгресс Коминтерна
сформулировал этот тезис, общего между ними
было меньше, чем между советским
и германским режимами, что, кстати,
признавал и Гитлер.
Фашизм, в строгом смысле слова,
есть прежде всего явление
итальянское. Слово имеет латинское
происхождение: fascii — плотно связанные
пучки прутьев со вставленными в них
топориками, которые носили
телохранители римских должностных лиц —
ликторы. Сначала ликторы выполняли
полицейские функции, и фасции
использовались для разгона толпы,
позже ликторы с фасциями стали
символом власти и могущества Рима.
Выбор в качестве имени и
символа латинского слова характерен для
Италии вообще и для Муссолини в
частности. Долгое время после
падения империи на Западе (476 год по
РХ) римские государственные
традиции сохранялись в Европе и
особенно в Италии, где папский Рим
считал себя прямым преемником Рима
имперского. В течение многих
столетий Италия, даже лишенная
государственного единства, оставалась
одним из центров европейской
политической жизни. Лишь к XVIII веку
она сходит с авансцены
политической истории, хотя остается одним
из центров культурной жизни
Европы.
Италия стала европейскими
задворками и объектом территориальных
захватов для Франции и Австрии.
Лишь во второй половине XIX века
блистательному политику
единственной независимой области Севера —
королевства Пьемонт — маркизу Ка-
милло Бендзо Кавуру удалось на
волне неизбежного национализма,
рожденного промышленной революцией и
усиленного чувством национального
унижения, сложной дипломатией и
войнами, объединить Италию в единое
государство под властью пьемоитской
королевской династии
(шестидесятые — семидесятые годы XIX века,
период Рисорджименто).
Отметим, что страны, в которых
вторая фаза модернизации началась
сравнительно поздно (ближе к концу
XIX века) и создание
индустриального общества носило взрывной
характер, оказались лишенными
механизмов защиты от негативных черт
массового общества. Обстоятельства I
исторической судьбы Англии и
Америки уменьшали опасные последствия
образования массового общества.
В них сложилась и окрепла
устойчивая индивидуалистическая
традиция: человек ценен сам по себе, а не
В течение четырех лет молодые учителя
Дмитрий ПРОКУД.ИН и Борис МЕЕРСОН в
гуманитарных классах московской школы № 57
€ отрабатывали» свою концепцию истории
нашего столетия. Считают ее оригинальной
для школ России. Все их ученики поступают
в вузы. Дмитрий Прокудин — также автор
школьного курса ^История философии».
* Продолжение. Лекция пятая. Начало
номере 7 за 1994 год.
96

как член коллектива — общины.
Предпринимательская и трудовая этика
обеспечивала нормальное
функционирование капиталистических
отношений в экономике (элементарное
доверие бизнесменов друг к другу).
Непрерывная демократическая традиция
существовала в Англии с 1688, а в
Америке — с 1780 года без серьезных
потрясений, порождала уважение
народа к закону и укрепляла
легитимное основание власти.
Урбанизация была довольно длительной по
времени и эволюционной.
В таких странах, как Россия,
Германия, Италия (Франция в силу
особенностей своей истории XIX века
занимала промежуточное положение),
индустриализация носила взрывной
характер, темпы промышленного
роста в конце XIX — начале XX века
были просто горячечными, принципы
либерализма распространялись в
обществе, во многом еще традиционном,
с трудом их воспринимавшем,
урбанизация шла форсированно.
Создалась благоприятная почва для бурного
развития массовой меитальности.
В Италии даже после первой
мировой войны мы можем увидеть
множество черт аграрного общества.
Индустриализация, начавшаяся
сравнительно поздно, затронула в основном
север; юг Италии и по сию пору
остается вполне аграрным. Да и на
севере сельское хозяйство, причем
помещичье, долго продолжало играть
существенную роль в экономике.
Очень сомнительно, что в конце
XIX века с объединением Италии
под национальным лозунгом
действительно сложилась единая итальянская
нация. На государственном языке
(литературном итальянском) говорил
лишь небольшой процент населения,
большинство говорило на диалектах.
Аристократы-латифундисты,
занимавшие важное место в экономике,
оставались традиционными патронами
окрестных крестьян. До недавнего
времени им принадлежала в итальянских
государствах политическая
монополия; они сохранили старые связи и
старое влияние и оставались одной
из ведущих общественных сил. В
Италии титул даже после первой
мировой войны был реальным
экономическим и политическим капиталом.
Итак, в Италии сохранялись
многие элементы традиционного
общества, включенные в
индустриальное. А в любой кризисной ситуации
влияние традиционной идеологии
отнюдь ие способствует поиску
рационального демократического
выхода.
После объединения Италия всеми
силами стремилась войти в число
великих держав и вела для этого
активнейшую внешнюю, в том числе
колониальную политику. Перед первой
мировой войной Италия примкнула
к Тройственному союзу, надеясь на
колониальный передел мира. Однако
уже в самом начале войны
итальянское правительство, не рискнув
ввязываться в европейскую войну,
объявило нейтралитет. Но уже в 1915
году, после того как стал очевидным
провал немецкого плана войны,
прельстившись обещаниями Антанты
(англичане и французы сулили ей
изрядный кусок альпийских и
балканских земель), Италия объявила
войну Австро-Венгрии. Кончилась эта
авантюра печально: переброшенные
на юг две германские дивизии
прорвали фронт у реки Капоретто, чем
обратили итальянскую армию в
паническое трехсоткилометровое бегство.
После катастрофы, которой
закончились активные боевые действия
на итальянском фронте, Антанта
перестала воспринимать Италию как
реальную силу. Поэтому на
Парижской мирной конференции, хотя
итальянский премьер-министр Орландо и
входил в «большую четверку»
вместе с Клемансо, Ллойд-Джорджем и
Вильсоном, Антанта и не думала
выполнять своих обещаний,
ограничившись передачей Италии оставшихся
бесхозными после распада Австро-
Венгрии Южного Тироля-Трентино и
Истрии с Триестом.
Такой итог мирной конференции
был воспринят в Италии как
«дипломатическое Капоретто».
Национальные чувства, особенно острые в
недавно объединившейся стране, вновь
были оскорблены. Это оскорбление
наложилось на тяжелейший
послевоенный экономический и социальный
кризис в слаборазвитой Италии.
Война нанесла сильнейший удар по
финансовой системе. Внешний долг
страны к концу войны составил
19 миллиардов лир. Военные расходы
в 1918 году поглошали до 80
процентов бюджета (46 миллиардов лир).
Золотой и валютный запас был
практически исчерпан из-за закупок
4 Знание — сила № 1
97

!
=3"
стратегических материалов и
вооружения в ходе войны. Началась
неконтролируемая инфляция. Военные
заказы прекратились, казна не могла
далее поддерживать производство.
Экономику сотрясли лавинообразные
банкротства предприятий. В 1919 году
несостоятельными признаны 500
предприятий, в 1920 — 700, в 1921 —
1800, в 1922 — 3600, в 1923 —
5700. В полтора-два раза падает
добыча всех полезных ископаемых,
сокращаются посевные площади, что
приводит во все еще аграрной по
преимуществу стране к массовому
обнищанию крестьянства.
Такому экономическому кризису
сопутствовал стремительный рост
безработицы, усиленный массовой
демобилизацией солдат. В 1920 году в
Италии насчитывалось 150 тысяч
безработных, в 1922 — 407 тысяч.
Все это создавало
плодотворнейшую почву для активизации
массовой ментальности. Начались
спонтанные массовые погромы
продовольственных магазинов (в повышении цен
оказались виноваты торговцы или
правительство), самовольные захваты
земель в деревне. Активно
действовали и организации, манипулирующие
массой, прежде всего радикальное
крыло социалистов, ориентированное
на Коминтерн (центром их была
редакция туринской газеты с
характерным названием «Ordine Nuovo> —
«Новый порядок»). Воспользовавшись
ростом стачечного движения (в 1919
году случилась 1871 забастовка с
более чем полутора миллионами
участников), эти социалисты придали
ряду стачек политический характер.
Активизация массы неизбежно вела
к перерастанию экономического
кризиса в политический.
Король, правительство и парламент
не могли урегулировать ситуацию.
Старые либеральные партии не умели
действовать в новых условиях,
авторитет их был подорван военными,
дипломатическими (даже это
оказалось небезразлично массе) и
экономическими неудачами.
Спектр сил Италии выглядел в это
время так. На левом фланге
находилась социалистическая партия, в
которой осталось умеренное крыло
(в 1921 году социалисты-радикалы
окончательно вошли в Коминтерн,
оформившись как коммунистическая
партия). Правее находились:
Народная партия, ориентированная в
основном на крестьянство, либералы и,
наконец, Националистическая партия,
выступавшая с шовинистическими
лозунгами. Лозунги националистов
соперничали в популярности с
коммунистическими, большая часть
крестьян, рабочих, интеллигенции с
ущемленным после войны и Версаля
национальным самолюбием живо
откликалась на призывы вернуть
Италии «исконно итальянские»
Далмацию, Албанию и Северную Африку.
Наиболее радикальное крыло
требовало отобрать у Франции (!) Ниццу,
Савойю и Корсику. Более всего
националистов волновала судьба ад-
риатического порта Фиуме (Риека).
Известный итальянский писатель
Габриэле д'Аннунцио даже оставил
свои литературные штудии ради того,
чтобы с отрядом набранных им
«легионеров», не мудрствуя лукаво,
захватить Фиуме и установить там
республику во главе с самим собой в
качестве диктатора по
древнеримскому образцу. Самое смешное, что
ему это удалось, и республика
д'Аннунцио просуществовала целых
шестнадцать месяцев, с сентября 1919 по
январь 1921 года, когда итальянские
войска под давлением Антаиты были
вынуждены выгнать их оттуда. Этот
эпизод, с одной стороны, хорошо
показывает, в какой степени
правительство контролировало положение
дел в стране, а с другой —
указывает на очень важный симптом:
массовая ментальность оказывается
весьма заразительной и охватывает своим
влиянием и рафинированную
интеллигенцию; позже д'Аннунцио будет
активнейшим сторонником фашизма.
В 1919 году появилась новая
политическая сила, не признававшая
правил парламентской игры,
опиравшаяся на оружие, военную
дисциплину и безудержную демагогию.
Это были знаменитые фаши ди ком-
баттименто — боевые группы.
Оформленные как местные организации,
дабы подчеркнуть связь с местным
населением и региональными
проблемами, ие имевшие первоначально
единого формального центра, они
были объединены фигурой харизматиче-
98

ского лидера — Бенито Муссолини,
«дуче» — «великого».
Главным в деятельности фаши
стала пропаганда и вооруженная
борьба с социалистами, которые были
объявлены главными врагами Италии.
Фаши издавали свою газету,
которая была, разумеется, «коллективным
пропагандистом, агитатором и
организатором»: «Пополо д'Италия» —
«Итальянский народ».
Идеология, которую
пропагандировала газета, не представляла собой
чего-либо стройного и продуманного
и была рассчитана на человека
массы. Сводилась она к следующему:
Во-первых, величие Италии.
Фашистская идеология — идеология
прежде всего националистическая,
шовинистическая и
империалистическая. Оиа поддерживала и
раздувала политическую истерию массы,
направляя ее к довольно
бессмысленным, но броским целям, например
восстановить Римскую империю и
превратить Средиземное море в «таге
nostrum», «наше море». Совершенно
откровенно фашисты заявляли, что
достичь этого можно только войной
с бывшими союзниками по Антанте,
которые «испортили» Италии победу
в первой мировой войне. «Только
кровь дает бег звеня щему колесу
истории»,— говорил Муссолини.
Ближайшими врагами объявлялись
Греция, Албания и Королевство
Сербов, Хорватов и Словенцев —
ставленники Антанты, угрожающие
Италии
Во-вторых, ненависть к бывшим
союзникам объяснялась загниванием
демократии в этих странах.
Соответственно, «прогнившая» демократи-
ческая система была презираема и
подлежала уничтожению в Италии. Во
всех итальянских бедах оказывались
виноваты «неспособные и
продавшиеся парламентские болтуны и
демагоги». При этом фаши быстро
образовали вполне легальную
фашистскую партию, не брезговали
участием в «прогнивших»
парламентских выборах (партия нового
типа!). Формальными программными
требованиями фашистов на этих
выборах были: установление
республики, выборы в учредительное
собрание, конфискация
«непроизводительного капитала» (ненависть к
богатым и стремление к «социальной
справедливости» характера для
проявлений массовой психологии,
независимо от их политического
оформления) . Программа характерно
популистская.
В-третьих, особо подчеркивалась
ненависть к «красным», в которых
фашисты видели опасных
политических конкурентов. Муссолини заявлял
себя как национальную альтернативу
коммунизму.
Напомним, однако, что главным
лозунгом новой партии был:
«Великая Италия».
Говорить о социальной базе
фашистов бессмысленно. Их поддерживали
представители совершенно разных
слоев населения — предприниматели
и рабочие, крестьяне и
священнослужители, студенты и солдаты,
безработные и домохозяйки. Можно
вспомнить здесь «феномен д'Аннун-
цио» и указать на то, что среди
сторонников Муссолини были и
представители титулованной зиати.
(Зятем дуче был граф Чиано.)
Массовая ментальность действительно
охватывала все слои населения,
смыкаясь в Италии с
традиционализмом социальных слоев, связанных с
аграрным обществом.
Для массового человека
привлекательно было почувствовать себя
великим просто в силу того, что ты
итальянец (в Германии позднее —
ариец, в советской России —
рабочий). Такая откровенная лесть
дополнялась простым и понятным
указанием на врага, виноватого во всех
бедах каждого, обещаниями сделать
всех счастливыми на следующий
день после прихода к власти,
апелляцией к «великому прошлому» и
«национальным традициям», а также
своеобразной, точно просчитанной
импонирующей массе эстетикой,
эстетикой лакированного сапога
(красивая форма — черные рубашки,
военная выправка, римское приветствие —
знаменитый жест, позаимствованный
позднее Гитлером, театрализован-
ность всех массовых действий).
Большую роль в укреплении
авторитета фашистов сыграли созданные
ими массовые организации —
«приводные ремни» партии, соединяющие
ее с населением в одно целое». Это
детская организация «Баллила»,
подростковая — «Авангард»,
молодежная — «Молодые фашисты». Это
Добровольная Милиция Националь-
99

ной Безопасности, которая, имея опыт
фаши, в ряде районов страны без
особого сопротивления даже
разоружала полицию и фактически
захватывала власть. Наконец, это сама
партия, которая стремительно
становилась массовой, причем рядовые
партийные организации были отделены от
руководства («внутренняя» и
«внешняя» партии, по выражению Дж.
Ору элл а).
Правительство не приняло сколь-
нибудь серьезных мер для
сдерживания явно выходящих за рамки
всякого нормального права фашистов.
Считая главными врагами демократии
коммунистов, правящие партии даже
рассчитывали использовать фашистов
в борьбе с ними. Полиция
оставалась нейтральной во время погромов
социалистических газет, и погромы
стали доброй традицией; первый
произошел в апреле 1919 года, когда
боевики разгромили редакцию газеты
«Аванти», главным редактором
которой незадолго до этого был сам
Муссолини. Во время стычек с
коммунистами полиция порой поддерживала
фашистов, суды часто оправдывали
фашистских боевиков, армия явно
симпатизировала Муссолини, многие
офицеры вступили в партию (и
привнесли в нее военную дисциплину и
методическую жестокость).
Опасность фашизации была понята
очень поздно. В 1921 году
правительство попыталось урегулировать
обстановку в стране, подписав с
лидерами фашистов и коммунистов
«пакт умиротворения». Но,
разумеется, пакт не соблюдался. Чем
отчаяннее становилось экономическое
положение, тем быстрее теряли
авторитет старые демократические партии,
тем сильнее делались фашисты.
17 октября 1922 года начальник
службы армейской безопасности
писал: «Муссолини настолько уверен в
победе и в том, что он является
хозяином положения, что предвидит
даже первые шаги своего
правительства. Кажется, он намеревается
совершить переворот от 4 до 11 ноября».
Офицер ошибся, переворот произошел
28 октября.
Событие, именуемое «Походом на
Рим», походом в военном смысле
слова не являлось. За этими
громкими словами, вызывающими в памяти
либо имперскую эпоху, либо время
Рисорджименто, скрывается не более
чем весьма пышная демонстрация, не
встретившая практически никакого
сопротивления. Пышные черные
формы фашистов выгодно выделяли в
центре скромный штатский костюм
дуче (показная личная скромность -
качество для харизматического
лидера необходимое). Это хорошо
отрежиссированное представление
закончилось весьма эффектно —
отставкой правительства Луиджи
Факта и назначением премьер-министром
Бенито Муссолини.
Так была соблюдена видимость
легитимности, что было очень важно
для традиционалистски настроенной
большой части населения, да и для
самой фашистской верхушки, тесно
связанной с прежними социальными
и политическими элитами.
Муссолини получил власть из рук главы
государства — короля, то есть не было
революции, для каковой, кроме
незаконного характера, необходимы
насилие и участие большой части
населения. Но не было и легитимной
государственной процедуры, ибо
«поход на Рим» был организован
вопреки действовавшим законам и
королю просто не оставалось ничего
другого, как узаконить фактический
захват власти «партией нового типа».
Тем более что с последней были
связаны большие надежды на
политическую, экономическую и
социальную стабилизацию в стране.
Подобный характер захвата власти
в отличие от революционных
событий в России несколько ограничил
на первых порах вожделенную
политическую монополию фашистов.
Первое правительство Муссолини не
было однопартийным. Видимость
легитимности и более сильные, чем в
России, либеральные традиции, а
главным образом — неполная
уверенность в собственных силах
заставили терпеть в правительстве
нефашистское большинство (фашисты
получили лишь четыре портфеля), что
определенно сводило на нет эффект
«Похода на Рим».
Таким образом Муссолини оказался
премьером в рамках старой,
«прогнившей» государственной системы.
Вывод из этого был сделан весьма
простой: систему следует перестроить.
Перестройка государственного аппа-
100

рата началась практически сразу,
ио продолжалась весьма долго.
Прежде всего уже в декабре 1922 года
был образован Большой
Фашистский Совет, взявший на себя многие
функции государственной власти.
В него входили министры-фашисты
и руководство партии. Назначался
он лично Муссолини, который стал
его бессменным председателем.
Большой Фашистский Совет
контролировал деятельность правительства и
рассматривал законопроекты перед
их поступлением в парламент.
Уходил в прошлое ненавистно
либеральный принцип разделения властей,
более того, явно началось
сращивание руководства партии с
государственным аппаратом — залог
политической монополии. Другим
актом политической перестройки стал
королевский указ, узаконивший
Добровольную Милицию Национальной
Безопасности наравне с полицией;
Муссолини получал таким образом
вполне легальную личную гвардию,
на все готовую для дуче.
Но до создания тоталитарного
режима было еще далеко. Фашисты
не пользовались еще необходимой
для этого поддержкой масс, весьма
сильна была еще оппозиция, армия
внушала некоторые сомнения,
наконец, экономические проблемы
Италии, вопреки обещаниям дуче, не были
решены мистическим способом после
прихода к власти, а напротив того,
продолжали углубляться.
И хотя на парламентских выборах
1924 года фашисты победили,
довольно много голосов получила
оппозиция — социалисты, Народная
партия и даже коммунисты. И тут
фашисты совершили ошибку,
попытавшись одним ударом разрубить
гордиев узел политических отношений,
ошибку, повлекшую за собой
серьезнейший кризис партии. На сей раз
мафиозные методы фашистов
обернулись против них самих.
Один из лидеров оппозиции,
особенно часто донимавший дуче
нападками в парламенте — Джакомо
Маттеотти — был похи щен и убит.
Взрыв возмущения, последовавший
за этим, едва не привел партию к
развалу. Массовый выход из партии
и растерянность руководства
заставляли Муссолини даже говорить о
возможной отставке. Оппозиция же,
воспользовавшись растерянностью
врагов, создала первый на Западе
антифашистский фронт — Авентинский
блок (по одной из версий, именно
на Авентинский холм удалились
римские плебеи во время борьбы с
патрициями, что принесло им
победу). Блок отозвал депутатов из
парламента и начал широкую
антифашистскую пропаганду.
Однако довольно пассивная
тактика Авентинского блока,
непримиримая вражда внутри
антифашистского лагеря (коммунисты так и не
вошли в блок) и, после некоторой
паузы, рост влияния сторонников
дуче, позволили ему реанимировать
и усилить свою власть.
В 1925 году, отбросив либеральные
реверансы, Муссолини прямо заявил
о своих намерениях. «Мы хотим
фашизировать нацию. Должны быть
итальянцы эпохи фашизма, как были,
например, итальянцы эпохи
Возрождения». Более конкретная
программа заключалась в том, чтобы
обуздать всяческую оппозицию и
восстановить Римскую империю: «Для
фашизма стремление к империи, то
есть к национальному
распространению, является жизненным
проявлением. Обратное, то есть сидение
дома — есть признак упадка. Народы,
возвышающиеся и возрождающиеся,
являются империалистами».
В 1926 году, после неудачного
покушения на Муссолини, вступили
в силу «чрезвычайные законы».
Специальным законом распускались все
«антинациональные» партии, то есть
создавался однопартийный режим.
Но Муссолини получал всего лишь
банальную военную или партийную
диктатуру, а этого было мало. Ему
нужен был не коммунистический, но
тоталитарный режим, суть которого
дуче сформулировал чеканной
формулировкой: «Все в государстве, ничего
вне государства». Власть должна быть
«общенациональной»: нужно было
крепко привязать население (вполне
готовое психологически, и фашисты
это знали и учитывали) к
фашизированному государству.
Система «приводных ремней» была
в Италии построена своеобразно.
Закон, именуемый «Хартией труда»,
запрещал все нефашистские
профессиональные союзы, бывшие явной
угрозой всеобщему объединению под
руководством партии, и создавал вме-
101

сто них корпорации. Они должны
были включать (а в 1930 году
специальным указом включили) все
население Италии, что позволяло
власти контролировать массу и
направлять ее политическую активность
в нужное русло.
Кандидатов в итальянский
парламент могли выдвигать теперь только
корпорации, причем Большой
Фашистский Совет, фактически
окончательно заменивший правительство,
одобрял или не одобрял эти
кандидатуры. Выборы, таким образом,
хотя формально и сохранились,
потеряли всякий смысл.
Корпорации также решали
важнейшую для тоталитарного режима
проблему контроля над экономикой,
которая в отличие от советской
России не была национализирована.
В корпорации входили не только
рабочие, но и предприниматели,
вынужденные соблюдать некоторую
дисциплину и лишенные таким образом
хозяйственной свободы. К 1932 году
в Италии насчитывалось двадцать две
корпорации по отраслям экономики.
Это позволяло государству прямо
управлять экономикой, мобилизовы-
вать население, например иа «битвы
за хлеб», волевыми методами решать
хозяйственные проблемы, сводя на нет
рыночные законы. В результате
удалось несколько стабилизировать
финансовое положение, ограничить
инфляцию, поднять производство,
сократить безработицу. Впрочем, великая
депрессия положила конец первым
успехам, Италия в отличие от других
тоталитарных режимов оставалась
включенной в мировую торговлю.
Помимо корпораций, действовали и
другие «приводные ремни»:
«внешняя» партия, школа, армия,
молодежные, женские, спортивные и другие
организации.
Итак, Италия первой приобрела
опыт создания тоталитарного
общества некоммунистического типа. ,Од-
нако опыт этот удался не вполне.
Хотя Муссолини очень активно
использовал термин «тоталитарное
государство», оно все-таки окончательно
таковым не стало. Если сравнить
фашизм с советским коммунизмом
или германским
национал-социализмом, это станет совершенно ясно.
Италия не знала террора такого
масштаба, как Германия или Россия:
с 1926 по 1932 год «особые
трибуналы» вынесли политическим
«преступникам» всего семь смертных
приговоров. Двенадцать тысяч человек
были признаны невиновными после
ареста — можно ли представить себе
такое в Германии или России?
Излюблен ный метод политических
репрессий — насильственное кормление
жертвы касторкой с последующим
освобождением при большом
скоплении народа. Когда Муссолини
спросили, почему в Италии не
расстреливают на месте воров, проституток,
бродяг, он ответил: «Мы не в России».
Поэтому за все годы фашистского
правления так и не удалось подавить
оппозицию.
Итальянский тоталитаризм,вопреки
сути этого явления, вполне мирно
уживался с такими вполне
традиционными институтами, как монархия
(Муссолини всегда оставался лишь
премьер-министром), католическая
церковь (именно Муссолини заключил
с папой Пием XI в 1929 году
Лютеранский конкордат — соглашение,
по которому папе предоставлялась
светская власть во вновь
созданном государстве Ватикан) и
аристократия. Фашизм накладывался на
столетиями сложившиеся формы
жизни маленьких итальянских городков
и деревень, весьма мало или вовсе не
затронутых индустриализацией, ие
разрушая их, как это делал
большевизм в России, а пытаясь
приспособить к новой идеологии
(апеллирующей к традициям) и способам
социальной организации.
Все это делало фашистов
ущербными в глазах их союзников —
немецких национал-социалистов.
Геббельс писал, что дуче «ие
революционер, как Гитлер и Сталин..,
ему не хватает широты мирового
революционера и мятежника». Сам
Гитлер много раз давал понять,
что Сталин по духу гораздо ближе
ему, чем Муссолини. И только
безудержный империализм дуче делал
Гитлера его союзником в войне
против старых демократий Запада.
Что же до сути тоталитарного
режима некоммунистического типа, то
существенно более чистая модель его
была создана в Германии, но в
совершенно других условиях.
102

«КРУГЛЫЙ СТОЛ»
РЫНОК ОБРАЗОВАНИЯ
Можно ли купить знания?
В номере И журнала за 1994 год мы опубликовали
материалы семинара, проведенного в рамках программы
«Правовая культура» (руководитель Лариса Богораз)
Московской Хельсинкской группы. В этом номере — еще
одна обсуждавшаяся тема.
Абрам ФЕТ, научный сотрудник
(Новосибирск): Этот редкий,
изысканный товар трудно приобрести даже
за высокую цену.
Сама постановка вопроса выглядит
странно, и, конечно, он не возник бы у
образованного человека. Но до тех
пор, пока значительная часть нашего
общества готова ответить иа этот
вопрос утвердительно, к нему надо
обращаться вновь и вновь.
В основе подобных представлений
лежит подсознательное убеждение,
что все на свете является рыночным
товаром. И в том числе человек.
С этой точки зрения новорожденный
стоит, конечно, не очень много и
выступает в роли первичного сырья для
выделки «квалифицированного
работника», стоящего гораздо больше.
Процедура такой выделки и есть
образование, создающее в некотором
смысле «прибавленную стоимость»
человека. Понятно, что люди с такими
представлениями склонны
рассматривать образование как товар. С этой
точки зрения товаром следовало бы
считать ие только человеческую
рабочую силу, создающую «образованного
человека», но и готовое изделие.
Иначе говоря, товаром оказывается и сам
образованный человек.
Конечно, сейчас мало кто возьмется
утверждать это прямо,— все будут
уверять, что человек не может
рассматриваться как товар, а имеет,
напротив, некоторые неотъемлемые,
врожденные права, то есть может
претендовать на бесплатное
предоставление ему обществом некоторых
благ. Список таких благ вызывает
некоторые споры, но в большинстве
цивилизованных стран к ним
относятся, в частности: право на правосудие,
право на медицинскую помощь и
право на образование...
Общество заинтересовано в том,
чтобы каждый гражданин получил
некоторый минимум образования.
Такая заинтересованность возникла
сравнительно поздно, в девятнадцатом
веке, когда бесплатное начальное
образование было введено в
законодательном порядке во всех
цивилизованных странах. Значительно раньше
такое образование считалось
желательным из гуманных или
религиозных соображений, но я понимаю, что
эти соображения не убедительны для
моих оппонентов. Для них вовсе не
страшна перспектива духовного
обнищания значительной, даже большей
части своих сограждан, как не
страшит их наличный факт физического
обнищания.
Уже в прошлом столетии
невежественный простой человек, чеховский
«злоумышленник», представлял
угрозу для общества. Сложная техника
предполагает значительно более
высокий уровень образования каждого
гражданина, чем простое умение
читать и писать. Пока этого умения
хватало, было достаточным всеобщее
бесплатное начальное образование.
В наше время люди с таким уровнем
образования были бы непригодны для
большинства производственных
функций и, тем самым, стали бы бременем
для общества. Однако попытки
повысить всеобщий образовательный
уровень, предпринятые в двадцатом ве-
103

ке, провалились. Неграмотность
людей физического труда, относительно
безвредная прежде, когда от них
требовался лишь простой ручной труд,
сменилась малограмотностью,
угрожающей самому существованию
сложной технической цивилизации.
В Соединенных Штатах эту угрозу
уже видят, хотя и не понимают, как
с ией бороться. По данным
американского правительства, около
тридцати процентов окончивших среднюю
школу в Соединенных Штатах
практически не умеют читать и писать.
Независимые исследователи уверены,
что подлинное положение вещей
гораздо хуже: большинство детей,
учившихся в бесплатных муниципальных
школах, иа всю жизнь остается
малограмотным. Это уже осознано как
общественное бедствие;
правительство и конгресс в течение десятилетий
пытаются помочь школьному
образованию, но без всякого успеха, потому
что полагаются на единственное
понятное им средство — бюджетные
ассигнования. Этот подход в точности
соответствует взгляду на образование
как на рыночный товар.
Такое же положение сложилось в
американских университетах.
Американцы, с которыми я обсуждал этот
вопрос, соглашаются с моим мнением,
что безудержное разрастание
университетов в Соединенных Штатах
связано с бюрократическим способом
управления — не только в
правительственных учреждениях, ио и в
частных корпорациях. Оии прибавляют,
что администраторы,
заинтересованные в грамотности нанимаемых
сотрудников, давно уже не полагаются
на аттестат средней школы и
надеются на университетский диплом.
В сущности, люди, правящие в
Соединенных Штатах, не видят
разницы между образованием и
всевозможными видами товаров и услуг. Если
какой-нибудь товар не удовлетворяет
требованиям потребителей, рынок
всегда предлагает товар лучшего
качества, но по более высокой цене.
Поскольку в данном случае
потребителями являются государственные
организации, они и предлагают более
высокую цену, наивно рассчитывая,
что от этого каким-то образом
появится требуемый товар. Такая наивность
не может удивить никого, кроме
уверовавших в рыночную панацею и не
желающих видеть (или просто не
знающих), что провал рыночного
подхода к образованию ярко
демонстрируют именно американские частные
школы.
В Америке существует множество
школ для детей богатых родителей,
где обучение стоит очень дорого. Эти
школы оборудованы и снабжены
разными вещами с невиданной у иас
щедростью, ио, по единодушным
отзывам всех, кто имел возможность с
ними познакомиться, оии представляют
собой лишь смешную пародию на
образование. Комфорт может быть
доведен в такой школе до абсурда, когда
устраиваются движущиеся дорожки
для перемещения учеников, и при
этом их учат шаблонными приемами,
натаскивая на стандартные тесты.
Образование оказалось, таким
образом, редким и изысканным товаром,
который трудно купить даже за
высокую цеиу, а точнее — вовсе ие
товаром, а чем-то совсем другим.
. Чтобы понять, в чем тут дело, надо
присмотреться к еще сохранившимся
на Западе приличным школам и
университетам. От них зависит все еще
высокий уровень науки и техники. Эти
учебные заведения можно узнать по
их общей особенности: они
старомодны. Образованных преподавателей
можно еще иайти на тех кафедрах и
в тех школах, где в какой-то форме
продолжается девятнадцатый век, где
жива еще непосредственная связь
между учителем и учеником, где
сохраняется живая любознательность и
где «практические» цели ие вытеснили
еще настоящее содержание
образования — продолжение духовной
культуры.
Для интеллигентных американцев
образование детей является трудной '
проблемой. В большом городе еще
можно иайти школу с хорошей
репутацией. В ряде случаев родители
переезжают в другое место, нередко
жертвуя выгодной работой, чтобы дать
детям приличное образование в
настоящей школе. Понимание этой проблемы
характерно как раз для мыслящих
американцев, обычно получавших
образование в школах старого типа и
стремящихся воспитать детей в
собственной культурной традиции. Я ие
хочу этим сказать, что такие
старомодные школы в самом деле хорошо
воспитывают детей, но оии, по крайней
мере, не уродуют их и оставляют им
возможность культурного развития.
104

Примечательно, что обучение в
таких школах стоит не так дорого, как в
новомодных технически
ориентированных школах. Впрочем, в лучших
университетах приходится дорого
платить. Но особо одаренные дети во
многих частных школах могут учиться
бесплатно, а в университетах
получают стипендии. В общем, родители
способных детей, даже если они
небогаты, могут дать им приличное
образование, но для этого они должны
понимать, что такое образование.
Образование нельзя купить. Однако
опыт прошлого учит, что можно
создать условия, при которых оно может
существовать и развиваться. Эти
условия хорошо известны, ио мне кажется
уместным еще раз их напомнить.
Целью образования является
воспитание всесторонне развитого
культурного человека, проникнутого
ценностями гуманизма. Подготовка к
будущей профессии ие может быть
целью среднего образования, ио
может приниматься во внимание в
старших классах.
Среднее образование должно быть
бесплатным. Начальное образование
должно быть обязательным.
Желательно, чтобы и высшее образование
было бесплатным. Расходы иа
бесплатное образование несет все
общество, точно так же, как оно
содержит армию, полицию и систему
правосудия. Но в отличие от этих
учреждений допускаются частные учебные
заведения, в том числе с платным
обучением. Все учебные заведения
пользуются широкой автономией. Их
деятельность регулируется законом,
но оии не подчиняются
государственным чиновникам. Качество
дипломов может проверяться
независимыми экзаменаторами.
Общественные школы ие
занимаются ни религиозным обучением, ни
политическим иидоктрииированием
учащихся. В частных школах
допускается такое обучение по желанию
родителей, ио не против воли учеников.
Законом запрещается национальная
и расовая дискриминация, а также
пропаганда национальной и расовой
ненависти. Образование должно
готовить учащихся к жизни в
демократическом обществе, то есть в обществе
с представительной системой
правления и ненасильственным решением
конфликтов.
Итак, «право иа образование»
можно, по-видимому, определить как право
каждого ребенка получить бесплатное
образование в общественной школе в
пределах программы средней школы.
Если понимать эту программу всерьез,
то осуществление права на
образование оказывается очень трудной
задачей, решение которой может занять
целую историческую эпоху. Диапазон
знаний и навыков, соответствующий
обычной программе средней школы,
достаточно широк, но в нынешних
условиях обучение всему этому
остается, как правило, чисто номинальным.
Никто никогда не видел юноши или
девушки, окончивших среднюю школу
с подлинным пониманием всех
премудростей, содержащихся в школьной
программе. Аттестат о среднем
образовании ничего не стоит. Разумеется,
сама программа должна быть
пересмотрена — не в смысле расширения
материала, а в смысле улучшения
содержания; в частности, из нее
должны быть удалены явные нелепости,
заполняющие курсы истории и
литературы еще со сталинских времен. Но
после этого надо научиться эту
программу выполнять.
Воспитание учеников должно быть
неразрывно связано с их обучением:
дети — как и взрослые —
воспитываются интересным для них трудом.
Поэтому воспитание и образование
по существу тождественны: подлинное
образование воспитывает человека, и
другого способа воспитания иет.
Таков желательный минимум
бесплатного образования. Как видите,
этот минимум долго еще останется
для нас благим пожеланием. И у иас
очень мало учителей, способных
обеспечить даже этот минимум
образования. Определяя его нынешней
программой средней школы, я исхожу из
того, что деятельность советских <ор-
ганов просвещения» по поводу
школьных программ очень мало затронула
номинальный объем школьного
образования. А он примерно соответствует
дореволюционным программам
гимназий или современным программам
западных школ. Все согласны в том,
чему следует учить, но почти никто не
умеет это делать.
Таким образом, прежде всего надо
поднять уровень всеобщего
бесплатного образования, превратив его из
фиктивного в подлинное. Конечно, для
этого нужны материальные условия.
Их должно создать общество. Я пред-
105

ставляю себе общественные школы,
принадлежащие муниципалитетам.
Забота об образовании и воспитании
детей будет, таким образом, в руках
людей, избранных родителями этих
детей. И дети будут получать это
образование и воспитание даром, а
родители позаботятся, чтобы этот дар
зависел от достойных людей. Здесь
речь идет о праве человека, и рынку
здесь места нет. Требуется щедрый
дар образования для наших детей.
Конечно, на это потребуются и
немалые средства. Но деньги здесь —
ие главное. Должна быть проделана
огромная культурная работа, прежде
всего по образованию учителей. Опыт
Европы прошлого века — и даже опыт
дореволюционной России, где было
слишком мало свободы,—
показывает, что эта задача может быть решена,
во всяком случае, в узких рамках
привилегированного образования. Итак,
надо поднять всеобщее образование
на «гимназический уровень».
Должно ли быть сверх того
некоторое «элитарное» образование?
Здесь и возникает вопрос о «рынке
образования», но этот вопрос не так
уже серьезен в нынешней России.
У иас уже завелись богатые люди,
которые захотят дать своим детям
лучшее образование, чем могут
получить их менее счастливые сверстники.
Эти люди будут искать платные
школы, и, несомненно, найдутся
деятели, которые такие школы устроят.
Думаю, что платное обучение будет
у нас «элитарным» только в одном
отношении — по цене.
У иас почти нет учителей,
способных дать своим ученикам хотя бы
приличное образование, не говоря уже
об «элитарном». И конечно, у этих
немногих учителей почти не будет
шансов попасть в «элитарные»
школы. В престижных платных школах
учителям будут платить значительно
больше, чем в обыкновенных, и
нетрудно предвидеть, что отсюда
должно произойти. Ведь устраивать эти
школы будут дельцы, умеющие
преодолеть все нынешние хозяйственные
трудности, то есть на практике
дельцы, связанные с «теневой
экономикой». Эти совсем ие культурные люди
наберут в свои школы учителей не
по собственному сознательному
выбору, а «по блату», по рекомендации
знакомых. И, конечно,
высокооплачиваемые места в частных школах
заполнят новаторы-прожектеры или
просто ловкачи, оттеснив
добросовестных учителей, которые останутся при
своей скудной зарплате. У нас
возникнет «элитарное» псевдообразование с
внешними эффектами,
напоминающими американские дорогие школы.
Хорошую школу может создать
только опытный и одаренный
учитель, умеющий подобрать коллектив
из знакомых ему людей. Но такой
организатор школы вряд ли найдет в
нынешних условиях материальную
поддержку, зависящую от
некультурных дельцов, по существу,
уголовного типа. Должно пройти два или
три поколения, прежде чем у нас
появятся просвещенные покровители
культуры и образования. Ведь эти
люди должны сами получить
достойное образование, а его негде взять.
Поэтому в нынешних российских
условиях вопрос о рынке образования —
это мнимый вопрос. Не может быть
рьшка для товара, которого иет.
Игорь ДМИТРИЕВСКИЙ, доцент
Московского инженерно-физического
института: Стратегия и тактика
образовательного рынка противоречат
естественным законам жизни.
У «рыночной темы», которую мы
обсуждаем, есть два аспекта. Один —
коммерциализация образования.
Другой я бы назвал рыночной идеей.
Она по-своему применима и к
образованию.
Речь идет о законе нормального
распределения. Откуда берется
удивительно нормальное распределение
во многих жизненных процессах?
Люди рождаются в «нормальном
распределении» по росту, размеру
обуви, и это использует швейная и
обувная промышленность, планируя
выпуск продукции. Нормальное
распределение — колоколообразная линия.
При чем тут рыночная идея? Цена
товара складывается на рынке
благодаря многим факторам —
конкуренции, разнообразию производителей,
и эти обстоятельства приводят к
нормальному распределению.
Так вот, обязательное среднее
образование — это отход от рыночной
идеи. Естественный закон природы
говорит, что рожлаются дети, которые
по нормальному распределению, в
основном «нормально» хотят учиться.
И есть два «хвоста»: один — те,
которые очень хотят учиться, второй —

те, которые очень не хотят. Если я
буду исходить из чиновничьей идеи
обязательного образования, я сразу
же нарушу этот закон, деформирую
нормальное распределение. Я
противопоставлю естественному закону свой
искусственный закон. А с природой
нельзя спорить. Она всегда сильней.
Идти против природы значит обречь
себя на неуспех.
Но когда нормальное распределение
нарушается, всегда возникает
тенденция к его восстановлению.
Проводились опыты на крысах, но они
почему-то не оценены по достоинству.
Заметили, скажем, что популяция
крыс делится на три части: рабочие
крысы, руководящие крысы и такие,
которые передают команды от
руководящих к рабочим. Сделали
следующее: рабочую часть в этом
нормальном распределении выделили в
отдельную группу. Она мгновенно
расслоилась иа те же три части.
Какое отношение это имеет к
нашему предмету и какую можно из этого
извлечь пользу? Если мы осознаем,
что сейчас мы в силу разных
обстоятельств имеем дело в области
образования с ненормальными
распределениями, это даст нам силу и знание,
в каком направлении двигаться,
чтобы наша стратегия и тактика не
противоречили естественным законам. Я
говорил уже о распределении
учителей. Другой пример — класс ияи
студенческая группа. Если она не
находится в нормальном распределении,
оиа очень много теряет. При
нормальном распределении студенты
обучают друг друга. Отсутствие одной
из компонент нормального
распределения отрицательно сказывается и на
I другой части. Выпускники должны
быть разные: от некоторых
потребуется генерирование идей, от других —
просто трудолюбие.
Еще пример. Каким должно быть
образование — частным или
общественным? Ответ: должно быть и то, и
другое. Если будет только частное
или только общественное, будет очень
плохо.
Так вот, для меня нормальное
распределение это отражение рыночной
идеи: все должно складываться из
множества причин, а не создаваться
искусственно, и должна быть
конкуренция. Вот что такое для меня
рынок. И если понимать рынок в этом
смысле, то идея рынка в грамотном
приложении к образованию тоже
принесет пользу.
Алексей ГЛАДКИ Й, профессор
Российского государственного
гуманитарного университета: Под видом
образования на рынке продается нечто
другое,
Я согласен с тем, что вопрос,
может ли образование" быть платным,
вовсе не равносилен вопросу, можно
ли торговать образованием? Раньше
это понимали иначе. В
дореволюционной России все среднее и высшее
образование было платным, но я
думаю, что любой педагог страшно
оскорбился бы тогда, если б ему
сказали, что он или его учебное заведение
торгует образованием.
Сейчас мало кто знает, что в
дореволюционных гимназиях не брали
плату за обучение. Брали плату за право
учения — так оиа официально
называлась. То есть платить нужно
было за право пользоваться
возможностями, предоставляемыми школой,—
подобно тому, как надо платить за
книги. При этом школа ие брала
обязательства во что бы то ни стало вы-
'учить, она обязана была только
создать для учения все необходимые
условия. А когда говорят «плата за
обучение», возникает представление о
сделке: я тебе плачу деньги, а ты
обязуешься дать моему сыну
образование. Обучаемому отводится при
этом чисто пассивная роль, и природа
процесса обучения безнадежно
искажается.
Теоретики «образовательного
рынка» скажут, вероятно, что они
предлагают торговать не образованием
как таковым, а «образовательными
услугами». Но что бы ни говорили
теоретики, в массовом сознании в
наше время прочно укоренился взгляд
на образование как на род личного
имущества. Поэтому рыночные
отношения в области образования
«широкая публика» понимает именно в
том смысле, что за свои деньги
каждый может приобрести такое
образование, какое ему по карману.
И нет недостатка в дельцах от
образования, которые этим пользуются
и делают из образования бизнес, тем
самым превращая его в фикцию.
Больше того, в руки таких дельцов
постепенно переходит руководство
образованием. Объявление о колледже
при Московском физико-техническом
107

институте — «Мы поможем вам
превратить ваши деревянные рубли в
конвертируемые знания!» — с
предельной ясностью показывает, что
организаторы этого колледжа
рассматривают знания как товар, который
можно купить за деньги и потом выгодно
перепродать. Григорий Ефимович
Крейдлин, доцент нашего
университета, рассказывал, что когда он в
прошлом году преподавал в одном из
американских университетов, некое
административное лицо при первой
встрече предупредило его, что
отчисление студентов нежелательно,
потому что оии платят деньги. Это лицо
полагает, очевидно, что университет
должен гарантировать студенту за его
деньги не только «образовательные
услуги», но и само образование или по
крайней мере документ,
удостоверяющий его наличие.
Таким образом, когда говорят о
рыночных отношениях в области
образования или о «рынке
образовательных услуг», подразумевается все-
таки торговля образованием как
таковым. Но образование и торговля
несовместимы по своей природе. Под
видом образования иа рынке
продается нечто совсем другое: липовые
свидетельства об образовании,
выдаваемые необразованным людям.
ДНЕВНИК:
РЕБЕНОК В НЕМЕЦКОЙ ШКОЛЕ
Александр Семенов
Уроки на улице ветряных мельниц
Жизнь нашего многодетного
семейства сложилась так, что в 1991 году,
за день до августовского путча, мы
отправились в Гамбург, где мне
предстояло работать в составе
международного сотрудничества в физическом
центре ДЕЗИ. Трудно передать, с
какими чувствами мы провели первые
три дня, практически не отрываясь
от всевидящего ока CNN.
Единственное, что отрывало нас от этого
печального зрелища,— подготовка
Леночки к школе.
В старые добрые застойные
времена советским детям нельзя было
посещать немецкую школу в целях
сохранения идеологической чистоты
воспитания. В больших городах, где
Советский Союз имел посольство, при
нем создавалась школа для детей, но
если такой советской школы в городе
(при посольстве или консульстве) не
было, тогда не разрешали брать с
собой детей школьного возраста. Даже
перестройка и гласность не смогли
нарушить канонов социализма, и лишь
августовский путч подвел черту подо
всеми запретами.
Итак, мы прилетели в Гамбург,
затем — путч, а на следующий день
наша доченька отправилась в школу.
Первый раз в первый класс
Покупая обычный (хоть и гораздо
более симпатичный) набор предметов
для школы, мы обратили внимание на
одну необычную вещь: все
первоклашки покупали себе огромный
кулек из цветного картона. Купили его
и мы, а потом все же
поинтересовались, зачем он нужен. Оказалось, его
надо нагрузить конфетами и отнести
в школу. Следуя российской традиции,
мы вбухали в это сооружение больше
двух кило не самых дешевых
сладостей и отправили Лену с кульком на
первый урок. Оказалось, что есть его
в классе ие положено, надо принести
все домой и поедать не торопясь,
всем семейством, вспоминая радости
первого школьного дня.
Опасаясь за Леночку, не знавшую
ни одного немецкого слова, я через
пару дней отправился к учительнице
с вопросом: чем нам надо
дополнительно заниматься дома, чтобы не от-
108

ставать? С очаровательной улыбкой
госпожа Швандер отвечала: «Ничем!..
Главное, чтобы Лена получала
удовольствие от школы». На меня это
заявление произвело сильное
впечатление — я, в свое время, много чего
получал от школы, кроме одного —
удовольствия. Поэтому через две-три
недели я со скрытым сарказмом
поинтересовался, как нравится Лене в
школе...
...И получил в ответ бурю восторга:
школа — лучшее место в мире,
учительница делает подарки —
карандаши, книжки, тетрадки, сладости;
есть урок игр и урок мультфильмов;
все дни рождения детей отмечают в
классе — все участники получают по
небольшому кулечку конфет. Класс
завешан и заставлен детскими
поделками, портретами, фотографиями —
войти приятно. Через месяц учебы Ле-
иа заявила, что больше всего на свете
не любит выходные дни, когда не надо
ходить в школу. И все это на фоне
абсолютного незнания языка —
никакого непонимания, никаких
комплексов и огорчений.
Послушав эти школьные восторги,
я уже начал пристально
приглядываться к урокам — есть ли в них что-
нибудь, кроме удовольствия.
Оказалось, что есть. Правда, надо честно
признать, что наша российская школа
дает больше знаний и с большей
интенсивностью. В начальной школе
идет отставание примерно на класс:
их третьеклассники идут по программе
наших второклассников. Но есть и то,
что стоит перенять.
Весь год — на шпаргалках
Для занятий детям выдают очень
красивые книги, заполненные
красочными математическими примерами,
где приходится складывать все, что
угодно,— от машин до яблок. После
первого знакомства с цифрами и
действиями задания становятся просто
увлекательными: дети должны
раскрасить некоторое мозаичное поле в
разные цвета: каждый кусочек — в свой
цвет, а в какой — это ты узнаешь,
решив простенький пример. Если все
50—70 примерчиков ты решил
правильно, то получится красивая
картинка.
По немецкому языку буквы
изучались при помощи не менее
красивых сказочных картин, где все было
на одну букву. Их надо было
раскрашивать, вырезать, наклеивать.
Каждая из букв изготавливалась
несколько раз и разного размера из самых
разных материалов: обрывков
бумаги, палочек, тряпочек, камушков —
причем все это горделиво
развешивалось по стенам дома. Опять —
восторг и удовольствие.
Все, что требуется для работы,
детям выдают в школе, родители лишь в
начале года вносят на эти цели
небольшую сумму, а большую часть
платит город.
Специальные уроки ведет
полицейский — объясняет, как надо перехо
дить улицу. Если есть светофор — там
все понятно, а если есть переход без
светофора, то машина всегда
пропустит идущего пешехода, особенно
малыша. И тысячи семилеток ходят в
школу самостоятельно, впитывая с
малолетства абсолютную уверенность в
действенности правил.
Довольно часто тот же
полицейский стоит перед школой и проверяет
качество велосипедов, на которых
дети прибывают в школу — всего
восемнадцать пунктов.
Необычны и осмысленны уроки
труда: иа одном дети старательно
выпиливают из дерева и шлифуют
вилочку, на следующем учатся готовить
картофель-фри и есть его каждый
своей вилочкой. Был специальный урок
для изготовления рождественского
печенья с последующим родительским
собранием — кофепитием. Был урок
украшения класса к карнавалу и
специальных подарков для мам. Как-то
все там более осмысленно и разумно.
И самое главное — никаких оценок,
все всегда молодцы!
Удалось отхлебнуть из этого океана
удовольствия и мне...
Родительское собрание
Вид у меня доброжелательный и
положительный; наверное, поэтому на
первом же родительском собрании
меня избрали в родительский
комитет —- заместителем председателя.
Честно говоря, за два года
пребывания иа почетном посту я не
перетрудился — делал какие-то мелочи. Но на
каждом собрании все родители
здоровались со мной очень почтительно,
сидел я всегда рядом с
председателем на почетном месте и по любому
обсуждаемому вопросу спрашивали
мое мнение.
Проходят родительские собрания
109

в очень непринужденной обстановке:
все сидят за столами, сдвинутыми
кругом, пьют пиво, вино или
минеральную воду и закусывают
хрустящими вкусностями.
Рассказать я хочу об одном из
последних собраний, посвященном
обсуждению осенней классной поездки
на ферму пони. Во время осенней
недели каникул дети должны жить
там, у каждого будет персональная
лошадка, за которой они будут
ухаживать, играть и кататься. Какие же
проблемы волновали родителей?
Мама Эрика: «По-моему, это
слишком шикарно для второклассников.
Если и дальше так пойдет, то в
седьмом классе придется ехать в Париж,
а в девятом — в Австрийские Альпы*.
Ответ учительницы: «Что же
плохого в том, что дети вместе насладятся
катанием на пони, а в седьмом
классе — Лувром и Версалем? В
коллективе все воспринимается ярче и
запоминается лучше».
Родители Михаила (многие
приходят на собрание парами): «Не надо
давать детям карманных денег — от
этого будут огорчения у детей заботы
у учительницы. А чтобы дети могли
попить, надо привезти им на ферму
десяток ящиков сока».
Родители Маши: «Маша пьет
только минеральную воду, поэтому надо
захватить еще и ящик минеральной
воды».
Мама Петера: «Предусмотрены ли
шлемы для детей? А если случится
травма и учительнице придется
сопровождать ребенка в больницу, кто тогда
будет следить за оставшимися на
ферме детьми?». Этот вопрос обсуждался
около получаса. Решили никого из
родителей не посылать — это может
помешать комфортному отдыху
ребенка. Учительница обещала пригласить
с собой подругу-учительницу.
По предложению учительницы
решили два месяца на уроках труда
печь печенье и продавать его в школе
на перемене, а вырученные деньги
вносить в кассу поездки, чтобы дети
почувствовали свою причастность к
затратам на поездку.
Так приятно сидеть на подобных
собраниях! Так разумно немецкие
друзья относятся к детям!
Каникулы
Немецкая разумность хороша не
везде и не всегда, но в школьных
делах она, несомненно, уместна. Взять
хотя бы каникулы. Как ни радуются
наши российские ученики приходу
трехмесячного летнего безделья, но к
середине августа даже самые
выносливые уже томятся по ие слишком
любимой школе. Три месяца — это
абсурд. В Германии же у каждой земли
свои порядки и свои каникулы. Я
расскажу о том, как обстоит дело в
свободном ганзейском городе Гамбурге.
Летние каникулы — шесть недель:
с начала июля до середины августа.
Осенние — неделя в конце октября.
Рождественские — две недели. 31
января — день для беседы родителей с
учителями. В марте — две недели
пасхальные каникулы. В мае — две
недели или десять дней на праздник
«Троицу». Два месяца учебы, потом
небольшой перерыв,— по-моему, очень
разумное правило. А теплым июнем,
когда голова детская не слишком
расположена к серьезным расчетам и
диктантам, учителя находят другие за-
иятия. Например, всю неделю ездят
на крестьянскую ферму иеподалеку от
города, изучают всех домашних
животных и все виды крестьянского
труда. Следующая неделя полностью
посвящается обсуждению предыдущей:
рисунки зверей, лепка зверей, писание
сочинений о сельской жизни...
Ученики четвертого класса,
например, аналогичную неделю провели в
цирке — вот им завидовали! Все
делается серьезно и фундаментально,
не для галочки. Также организуются
походы в зоопарк, на фабрики, в порт,
в лес, в музей. И все это — в форме
урока, поскольку на самом деле
происходит активнейшее познание
окружающей жизни в разнообразных
формах. Я все время завидовал, что они
меня ие берут в свои
увлекательнейшие путешествия.
Рождественская история
Ближайшая к школе церковь
пригласила провести школьный
новогодний праздник в своих стенах.
Церковь скромная — никакого
убранства, ряды скамеек, орган. Праздник
состоял из того, что детский хор пел
какие-то религиозные песни, три из
них пели все присутствующие —
приятное ощущение. Но более всего мне
запомнилась такая история.
Под Рождество во многих семьях
разыгрывают нехитрую сценку. Иосиф
и Мария, усталые и продрогшие,

подходят к дверям гостиницы и
просят приюта. Грубый голос из-за
дверей отвечает: «Нет вам приюта,
нищие». На роль голоса «из-за двери»
никто не соглашался — еле удалось
уговорить самого младшего члена
семьи — Якоба. Настал день
репетиции. Мария и Иосиф, пошатываясь
от усталости, подходят к двери,
стучат и спрашивают: «Нет ли для нас
местечка в вашей гостинице?» Из-за
двери им отвечает радостный голосок
Якоба: «Конечно, есть!!!»
Ох и сердились на него все
участники маленького спектакля — ну как
можно перепутать такую простую
роль! Объясняли ему и
втолковывали все снова — вроде бы понял.
Настал вечер перед Рождеством.
Опять остановились Иосиф и Мария
перед запертыми дверьми и усталыми
голосами попросили приюта —
никакого ответа... Они повторили свою
просьбу вторично — молчание. Тогда
Иосиф осторожным голосом
произнес: «Наверное, для нас иет места в
вашем доме...». В ответ из-за двери
донеслось «Ну что вы, заходите!».
В этом месте все дети, сидящие в
церкви, расхохотались, рассмеялся и
пастор, а потом сказал: «А почему мы
смеемся с вами, дети? Ведь
маленький Якоб был прав. Он даже
понарошку не мог вообразить, как это
возможно — запереть дверь перед
усталыми путниками... Давайте и мы с
вами откроем наши двери перед
страждущими и нуждающимися. Пусть
будет дверь открыта!».
После такого рождественского
вечера в моей душе боролись два
ощущения (что бывало часто в той немецкой
жизни): ощущение радости и
удовлетворения от чего-то хорошего и
ощущение грусти от того, что ничего
подобного иа Родине мне испытывать не
доводилось.
Разговор, подслушанный
в кабинете директора школы
По правде говоря, я и
подслушивать ничего не хотел, просто стоял и
ждал, пока секретарша выпишет мне
нужную справку для детей. И как раз
в этот момент к директору зашел
солидный усатый мужчина в плаще и
между ними произошел разговор,
который мне показался очень
характерным для немецкого образа мысли и
жизни. Мужчина далее обозначается
буквой М, а директор — Д
М.— Добрый день, герр директор.
Я председатель родительского
комитета третьего класса. Хочу обратиться
к вам с просьбой по поручению
родительского комитета нашего класса.
Д. — Добрый день, герр
председатель. Я готов выслушать просьбу от
имени родительского комитета
третьего класса.
М.— Вчера состоялось очередное
заседание нашего комитета. Одним из
вопросов повестки дня была проблема
улучшения атмосферы
взаимопонимания в классе. После обсуждения мы
пришли к выводу, что одним из
эффективных средств улучшения
упомянутой атмосферы могут стать
неформальные вечерние встречи учеников.
Д.— Очень приятно слышать, что
иа заседаниях родительского
комитета обсуждаются столь актуальные
проблемы. Я рад, что мы работаем
рука об руку в сложное время, когда
в нашей школе много иностранных
детей и проблема взаимопоиимания
выходит иа первый план по остроте и
важности.
М.— Мы решили провести вечер
класса в специально отведенном для
этого помещении школы. Прошу вас
разрешить нам занять это помещение
с 16 до 19 часов. Мы обсудили
программу вечера и утвердили меню.
Д.— С большой радостью даю вам
необходимое разрешение. Надеюсь,
что меню будет не слишком
обширным — ведь главное это общение.
Но у меня есть одно условие, без
выполнения которого проведение вечера
будет невозможным.
М.— Большое спасибо, герр
директор, за глубокое понимание
проблем нашего класса. Мы заранее
согласны выполнить любое ваше
условие. В чем же оно?
Д.— Мой многолетний опыт работы
в школе подсказывает мне, что после
классных вечеров в комнате остается
порой немало постороннего мусора.
Подобное отношение к классным
помещениям затрудняет работу уборщиц
и оказывает непоправимое
отрицательное воздействие иа воспитание
детей. Мое условие: после вечера
класс должен остаться в том же
состоянии, что и перед его началом.
М.— Я обещаю вам, герр директор,
что родительский комитет нашего
класса не уйдет нз классной
комнаты, пока не приведет ее в полны й
порядок...
111

Тут я прервусь, чтобы не утомлять
читателя немецкой вежливостью, но
разговор продолжался еще минут
пять — собеседники прощались и
желали друг другу всевозможных
успехов.
Приятно было смотреть и слушать,
как собеседники уважают друг друга
и о том, чем оба занимаются. И от
подобного внимания к мелочам
вырастает спокойная уверенность в том,
что все будет хорошо.
О дружбе, гостях, визитах
и прочем
В пику бытующему мнению, что
западные семьи живут изолированно и
замкнуто: с первых же недель
подружки по классу стали приглашать
Лену в гости. Со временем я понял,
что это обычное явление: все друг у
друга гостят и ночуют по очереди.
Вместе ходят в бассейн, ездят за
город, а на дни рождения собираются
по полкласса, причем девочки
приглашают мальчиков наравне с
девочками — нет присущих нам половых
различий с раннего детства.
Уезжая на каникулы в горы или на
море, обычно все посылают открытки
своему классу — есть специальная
доска для этих открыток. Мои дети
из Москвы уже на каждый праздник
слали по тридцать открыток —
каждому однокласснику персонально.
Дети дарят друг другу подарки,
просто так, без особого повода, никто
никогда никого не обзывает — они
просто ие знают, что значит
обзываться. И хотя есть, конечно,
группировки и мелкие обиды — кто-то с кем-
то дружит, а с кем-то — нет, общая
атмосфера в классе добрая и
дружелюбная. В худшем случае толкаются,
но за волосы девочек не дергают.
В заключение мне хотелось бы
подчеркнуть, что это лишь впечатления
родителя от школы, которая
отличается от нашей. Я не берусь судить,
какая из школ лучше, я просто
стараюсь передать переполняющие меня
эмоции. Во всяком случае, после двух
лет учебы в немецкой школе дети
уезжали из Гамбурга со слезами и до сих
пор не верят мне, что во время
Отечественной войны немцы воевали с
русскими, потому что немцы — хорошие
люди.
МОНОЛОГ
УЧИТЕЛЯ
Сергей Смирнов
Похвальное слово экзамену
Начнем со студенческого анекдота.
Преподаватель: «Как вы думаете,
что такое экзамен?». Студент:
«Приятный разговор двух умных людей!».
Преподаватель: «А если одни из них
не совсем умен?». Студент: «Тогда
другой останется без стипендии!».
Здесь все — правда; ио не вся
правда, ибо описанный экзаменатор был
воистину «ие совсем умен», и потому
студент ничуть не поумнел иа
экзамене. А мог бы — и тогда не считал бы
стипендию самым важным
последствием разговора «двух умных людей»...
Мне повезло: я понял это на первом
курсе, встретившись с великим
экзаменатором — Владимиром
Михайловичем Алексеевым. К счастью,
встреча началась еще до экзамена — на
зачете по математическому анализу,
который вогнал большинство моих
товарищей в трепет: ведь уже были
примеры, когда неглупый человек
получал зачет только с шестой попытки.
Меня это почему-то ие смутило: если
так принято, приду и в третий раз, и в
шестой. Что тут страшного?
Во-первых, зачет — не экзамен, его в конце
Сергей СМИРНОВ — педагог. Закончил
механико-математический факультет МГУ.
Преподавал математику в знаменитой
московской школе № 2. Тополог. Историк. Автор
уникального «Задачника по истории».
Знаком каждому, кто читает наш журнал
последние двадцать лет.
112

концов ставят всем, кроме явных
дураков. А во-вторых, я уже заметил по
себе: в конце каждого разговора с
Алексеевым чувствуешь себя
несколько умнее, чем ты был.
Ради этого не грех и поговорить
лишний раз с умным человеком,
генеральная линия которого ясна: на
зачете студент доучивается всему, чему
он не научился в семестре! Кто может
решить десяток разнообразных
нетривиальных задач в один присест (за
3—4 часа), тот получит зачет с
первого раза (но таких среди нас не
нашлось). Кто этого ие может, тот
просто работает в темпе, который для
него естествен, с удивлением
обнаруживая в своих познаниях множество
пробелов, и либо латает их на месте,
либо понимает, что ему надо прочесть
дома, перед следующим сеансом
зачета. Итак, зачет — это просто
концентрат учебного семестра. Что-то
будет на экзамене?
Оказалось — ничего нового; только
все плотнее сжато и потому острей на
вкус. Теоретические вопросы — это
просто отрывки из лекций или из
учебника; их надо пересказать своими
словами, без логических пробелов и
суметь ответить на встречные вопросы
экзаменатора (как жаль, что мы не
задавали таких вопросов лектору в
учебном году!). Еще пара-тройка
дополнительных задач — не сложнее
тех, что были на зачете. Но эти
требуют кратких безошибочных
рассуждений — вместо привычных вычислений.
Оттого многие студенты возятся с
ними долго. Ну а итоговая оценка —
она, как правило, обратно
пропорциональна времени ответа на
экзамене. Кто быстрее рассуждает и не де-
лает ошибок — тот и отличник.
Как мне все просто казалось
тогда — с позиции отличника! Но
Алексеев знал больше, понимал лучше и не
питал иллюзий. Да, для знающего
студента зачет — это концентрат
семинара, а экзамен — выборка из
концентрата учебного курса. Но для
незнающего — это чудище, не
поддающееся прогнозированию, а потому —
«огромно, озорно, стозевно и лайя!»
Задача преподавателя — провести
большинство учеииков от «чудища» к
трезвой модели. Задача студента —
пройти такой же путь самому, если
не нашлось толкового преподавателя.
Эта неприятная участь мне тоже
выпадала,— к счастью, после второго
курса, когда я уже твердо знал,
каким должен быть настоящий зачет
или экзамен. А каким должен быть
для этого настоящий учебный курс —
об этом студенческие головы редко
задумываются...
Мне пришлось задуматься на
четвертом курсе, когда я сам начал
преподавать в физматшколе и понял,
чем она отличается от кружка.
В школе иной принцип: кого ты не
сумел заразить любовью к науке, с тем
будешь мучиться и год, и два, и
больше. А потому — думай сам, как
зацепить каждого ученика за живое. И
какую добычу ему подсунуть, когда его
«зацепит»,— чтобы аппетит не пропал
во время еды, чтобы всегда было, чем
похвастаться и над чем голову
поломать.
Школьному экзамену надлежит
быть концентратом такого стиля
работы, причем роль главного актера
передается «иа один час» от учителя к
ученику. Учитель же превращается на
целый час в заинтересованного
зрителя, либо даже эту роль передает
своим коллегам, те же стремятся на
экзамен, как в театр — в первый ряд
партера.
Увы, все это лишь предел мечтаний.
В реальном экзаменационном театре
Гамлета или Макбета играют все,
кому не лень, и даже те, кому лень...
Но ведь приказано! И в партере
сидят, как правило, не Мейерхольды и
не Станиславские. Оттого в вузах
родился особый стиль «поп-театра для
доцентов»: Бог с ней. с актерской
выразительностью! Тут хоть роль
назубок выучи — и будет тебе пятерка.
А если в одном-двух местах
оговоришься или «петуха пустишь»,—
тогда четыре. И так далее...
Каждый волен сам судить, нужен
ли такой «театр» в театре. Но в вузах
и школах он оказался очень нужен,
и единственная цель — чтобы
преподавательская серость могла
воспроизводиться по образу и
неподобию своему. Не зря великий физик
Петр Капица возмущался
знаменитыми физтеховскими экзаменами:
«Наивысший балл ставится тому, кто
много знает, а не тому, кто многое
понимает или многое умеет! Но ведь
многознание ничего ие создает, а
понимание и умение создают новое,
так что они выше знания!». В своем
институте Капица строил
аспирантские экзамены иначе: так, чтобы в
113

них рождалось новое знание, а
вместе с ним воспроизводились его
творцы — те, кто задается новыми
вопросами и способен находить иные
решения старых задач.
Итак, экзамен в науке — это
важнейший способ ее естественного
воспроизводства. П. Л. Капица и
Л. Д. Ландау сумели наладить этот
процесс в среде аспирантов-физиков
и пытались — со значительно
меньшим успехом — реализовать его среди
студентов элитарного физтеха. Мой
учитель В. М. Алексеев гнул ту же
линию в главном математическом
вузе России — и многое успел.
Уместен ли стиль Капицы — Алексеева
на школьных экзаменах?
Угадать это я мог бы еще в
студенческие годы, ио не сообразил, хотя
все факты были налицо. После одного
года учебы «по Алексееву» зачеты и
экзамены стали для иас обычным
делом, не лишенным спортивного
интереса. На втором, третьем курсах мы
уже сами охотились за
преподавателями этого типа, стремясь набрать
«полный бант* оценок по спецкурсам
у самых ярких лидеров московской
математики — В. И. Арнольда,
С. П. Новикова, Ю. И. Маиина,
А. А. Кириллова, Д. Б. Фукса,
Э. Б. Винберга... Все они еще ие
были ни академиками, ни докторами,
но льва легко узнать по когтям,
особенно — когда эти когти впиваются
в твою шкуру! Да и лев хорошо
чувствует, кого он «когтит>: так Эрнст
Резерфорд почувствовал Петра
Капицу, а Нильс Бор — Льва Ландау.
И продолжилась цепочка нобелевских
лауреатов через священные укусы и
царапанье на очередных экзаменах...
Но, конечно, передается эта «зараза»
не каждому: сдать «Ландау-минимум»
самому мэтру сумели около сорока
человек, ио второго Ландау среди
них не нашлось. Вывод ясен: если ты
лев или хотя бы барс, постарайся
«закогтить* побольше своих
«меньших братьев», авось, кто-нибудь из
иих превзойдет тебя!
Начиная с 1990 года появилась
возможность проверить эту идею на
самых меньших братьях. В Питере
заработала первая «классическая»
гимназия, и двенадцатилетние
«классики» начали сдавать экзамены по всем
предметам — от математики до
истории и латыни. Это длится уже пять
лет, можно подвести итоги.
На исходе шестого класса почти
все гимназисты еще «сырые»:
экзамен для них — в новинку, он важен
и страшен как процесс, за хороший
результат борются немногие,
спортивного азарта в малышах еще не
заметно. Вот тут-то их и заражать этим
азартом! Пусть, отдекламировав свой
рассказ по билету, смышленый
ребенок наткнется иа пару неожиданных
вопросов «олимпиадного» типа!
Откладывать этот боевой опыт до
студенчества попросту опасно:
честолюбцы перегорят и погаснут,
трудоголики устанут ждать и обленятся,
любопытные увлекутся какой-нибудь
чепухой. Но, сказавши «А», надо
говорить и «Б». Дав ребенку опыт
экзамена в стиле рыцарского турнира,
мы тем самым обещаем ему новый
стиль обучения, где инициатива будет
поощряема, а не наказуема. Такое
обещание трудно сдержать, а дать
его сравнительно легко, особенно от
чужого имени. Поэтому многие
незаурядные учителя не любят слишком
активных гостей на своих экзаменах:
те якобы напугают их любезных
питомцев! Нет, тут другое. Успешно
пережив подобный экзамен, школьники
возжаждут такой же лихости от
своего преподавателя, чтобы им можно
было гордиться: «Наш-то — во дает!».
И получится круглогодичный экзамен
для учителя, а кто же любит сдавать
экзамены в зрелом возрасте! На
экзамене ты невольно подвергаешься
некой эволюции — зрелость же
означает конец всякой эволюции...
А ведь это интересно: экзамен как
общедоступная модель эволюционного
процесса! Может быть, даже
универсальная модель всякой природной
эволюции? Вглядимся повнимательнее в *
тонкости этого стихийного
эксперимента: какие научные таинства
скрыты за конфликтным, ио
конструктивным диалогом Экзаменатора и
Абитуриента?
Вспомним общенаучные азы:
эволюция означает изменение форм и
функций: преобразования форм
описываются элементами некой группы;
эта группа преобразует множество
наблюдаемых параметров; их можно
считать координатами в многомерном
пространстве. Как все это
проявляется на простом школьном экзамене по
геометрии или по истории?
В геометрии все кажется ясным.
Всякий объект имеет свое

определеиие — значит, определения можно
принять за координаты в некоем
пространстве. (Ох, и многомерное оно
получается! Хорошо, что большинство
учителей и все школяры этого ие
замечают!) Далее: каждая аксиома
задает соотношение между объектами.
Тем самым она евырезает* в огромном
координатном пространстве некое
подмножество — примерно так же, как
прямая вырезается из плоскости
своим линейным уравнением. Нужное
нам «фазовое» пространство будет
пересечением всех «аксиомных
вырезок». А что будет допустимым
преобразованием такого пространства?
Ясно, что — любое безошибочное
рассуждение или построеиие! Доказывая
теоремы или строя фигуры циркулем
и линейкой, мы как бы «трогаем
руками» главный объект геометрии —
группу автоморфизмов фазового
пространства. Трогаем, но ие замечаем
ее, как не заметил слона герой кры-
ловской басни. Конечно же: вот грубая
серая кожа, рядом с нею — гладкая
кость, а подальше — жесткие волосы
кисточкой; ио где же здесь слои?
Примерно так же дискутируют о
геометрическом «слоне» экзаменатор
и его партнер. Верно решить
задачу — значит, найти в группе
автоморфизмов фазового пространства
такой элемент (или цепочку элементов),
которые переводят одну заданную
точку (условие задачи) в другую "—
тоже заданную (ее решение). А
поставить хорошую задачу — значит, удач-
ио выбрать в фазовом пространстве
две точки. Всего-иавсего! А трудов
сколько, а нервотрепка какая!..
Кстати, о нервотрепке: как ее
описать по-иаучиому? Что значит — ре-
шение задачи не приходит в голову?
А приходят иные рассуждения: либо
доказывающие то, что мие вовсе ие
нужно, либо ведущие к нелепым
выводам. То и другое означает, что я
неудачно выбрал преобразование
координат-объектов,— либо все оии
«жмутся» в слишком маленькой
подгруппе фазовой группы, либо,
наоборот, выходят вне ее, в бессмыслицу.
Как преодолеть эту беду? Надо
постепенно расширять либо сужать
подгруппу попыток и гипотез, то есть
изменять ее размерность. Для этого
надо усилием воли (очень заметным
со стороны экзаменатора!) вводить в
употребление все новые координаты
фазового пространства, сиречь
понятия, либо все новые его связи,
сиречь аксиомы, которыми я
поначалу пренебрег. Каждое волевое и
смысловое усилие описывается
траекторией экстремального, ио не
минимального действия. Только хороший
физик или тополог умеет объяснить,
что это такое. Но почувствовать это
своей шкурой дано каждому студенту
или школьнику!
Что же делает при этом толковый
экзаменатор? Зная решение задачи
(то есть необходимую подгруппу в
фазовой группе), он мысленно следит:
умещаются ли в ней домыслы
экзаменуемого и порождают ли они ее
всю? Если то и другое выполняется,
экзаменатор молчит или бормочет
ничего ие значащие слова. Если же
нет, то ои начинает подсказывать,
проверяя реакцию партнера: легко ли
тот воспринимает «подталкивания» в
нужную сторону и не слишком ли
легко поддается толчкам «не в ту
степь»? После завершения диалога
оценка выводится именно по этим
данным: насколько большое
«действие» экзаменатора потребовалось
для приведения первоначальных
гипотез и импульсов абитуриента в
полное соответствие со строением
фазовой группы предмета их дискуссии.
А что еще делает экзаменатор, если
он хочет, чтобы его партнер поумнел
в ходе диалога? Надо, чтобы человек
свободно плавал по всему фазовому
пространству с помощью движений
из фазовой группы, выбирая их со
вкусом,— не больше и не меньше, чем
нужно, чтобы добраться из любой
точки в любую другую. Для этого личный
опыт движений «пловца» в группе
должен быть значительно больше числа
координат в фазовом пространстве;
желательно, чтобы число
испробованных движений было не меньше
квадрата размерности фазового
пространства (почему так — легко угадает
каждый, кто знаком с
комбинаторикой).
Но чаще, увы вместо свободного
плавания по фазовому пространству
следуют прыжки с камня на камень —
перечисление основных объектов на
память и только в виде исключения —
кое-что о связях между ними. Что
Октавиан был усыновлен Цезарем и
боролся за власть с Антонием,
которому помогала Клеопатра,— это
многие запомнили и уж тройку себе
обеспечили. Чтобы выделить возможных
115

«четверочников», надо спросить: как
участвовали в этой борьбе сенаторы и
Цицерон? Если не зиают, пусть
догадываются; по этим догадкам все будет
видно, а свой успех в таком гадании
ребенок не скоро забудет! А кто
рассчитывает на пятерку, тот пусть
вспомнит или сообразит: куда бежали из
Рима Брут и Кассий и почему именно
там (в Македонии и Эпире, где
оставалось много ветеранов Помпея) они
легко набрали войско против
наследников Цезаря.
В итоге каждый шестиклассник
узнает (нередко — с удивлением), что
в истории, как и в геометрии, не
нужно все запоминать. Часто проще
сообразить самому! Каждая решенная
задача знакомит школьника с еще
одним или несколькими элементами
фазовой группы. Как только число
известных элементов становится
больше размерности фазового
пространства, сама группа начинает казаться
важнее, чем то пространство, которое
она преобразует. И это — сущая
правда: в любой науке набор инструментов
важнее того сырья, с которым ты
работаешь! Когда наличных
инструментов не хватает для решения
очередной задачи, ученик сам задает вопросы
учителю (иногда — даже
экзаменатору!). Если так, цель достигнута —
начался тот равноправный диалог
умных людей, числовой результат
которого (отметка или стипендия) уже не
кажется самой важной вещью в
жизни.
Таков идеальный ход экзамена, с
позиций профессионала-исследователя.
Понятно, как надо строить учебный
курс под такой экзамен. Главную роль
в нем играют семинарские занятия,
где ученики имеют равное право
голоса с учителем, отставая от него
лишь в объеме начальных знаний,
но не в личной инициативе. Кстати,
в отличие от экзамена (где диалог
идет содин на один» или даже «двое
иа одного>) семинар (или урок) —
это диалог «один против двадцати».
Тут совокупная осведомленность
учеников может не так уж много
уступать знаниям преподавателя. Это
позволяет вести (или имитировать)
диалог иа равных: вот как много вы
уже знаете все вместе, а вот что я
могу к этому добавить для полного
совершенства! На экзамене каждый из
вас должен понимать все это и уметь
толково рассказать.
Но, увы, очень часто вузовский
(а порою — и гимназический) курс
оказывается «лекционио-цеитрич-
ным». Видно, лектору не повезло в
юности с семинарским
руководителем, и он искренне считает лектора
более важной персоной. Тут
неизбежны плачевные результаты. Не надеясь
иа самостоятельность слушателей
(а что он сделал, чтобы ее
пробудить?), лектор либо высыпает на них
гору фактов, упорядоченность
которых замечает ои один, либо — что еше
хуже — бомбардирует уши (но ие
умы!) своих подопечных мудрыми
концепциями, которые должны каким-то
чудом увязать воедино некие факты,
якобы известные слушателям.
Плохие лекторы первого типа чаще
встречаются среди историков; мы уже
видели, что у них получается. Второй
тип горе-лекторов преобладает в
физике.
Многие примеры — из физики,
математики, истории — убедили автора,
что в специфических условиях
экзамена, где приступы надежды
многократно чередуются с приступами
страха, проявляется единый, общий тип
взаимодействия умных людей между
собою (или с природой). Он сводится
к обмену постановками и решениями
«качественных» задач, которые не
требуют громоздких вычислений или
долгих логических рассуждений. Но они
требуют одинаково свободного
манипулирования научными понятиями и
общеизвестными природными
фактами, которые по ходу дискуссий то
быстро «слипаются» в осмысленные
комплексы, передаваемые партнеру,
то вновь расщепляются, подвергаясь
переосмыслению и рекомбинации. При
таком обмене обе стороны заметно и
быстро умнеют,— пожалуй, быстрее,
чем партнеры за шахматной доской.
Отчего же шахматы так популярны у
нас, а экзамены не очень любимы?
Объяснение видится только одно:
участник шахматной партии чувствует
себя гораздо лучше подготовленным
к ней, чем участник экзамена — к
своему поединку. Вывод: порочна
система подготовки!
Можно ли вообразить шахматиста,
который, готовясь к турниру, только
читает шахматную литературу да
разбирает чужне партии? Нет! Он
обязательно сам играет пробные партии с
тренерами и друзьями, анализируя по
ходу дела всевозможные варианты.

Увы, школьники и даже студенты
лишены столь полной жизни, если они
не работают с репетиторами (каким
был для нас свирепый и мудрый
В. М. Алексеев). Казалось бы, есть
«легальные» репетиции и перед
экзаменами — так называемые
консультации. Но режим их совсем иной,
чем режим экзамена,— это ие цельная
партия, которую ты играешь сам от
начала до конца, а лишь набор
отдельных задач и этюдов. Нет,
полноценной подготовкой к экзамену может
стать только экзамен, который
студенты или гимназисты принимают
друг у друга или у своих младших
товарищей после того, как они
посмотрели пару раз, как это делает их
преподаватель, и задали кучу
«процедурных» вопросов.
Современные девятиклассники
вполне способны на активную роль в
таком диалоге; даже восьмиклассники
охотно пробуют свои силы в этом
ремесле, а многие десятиклассники
достигают в нем профессионального
уровня. Все это я видел не раз и сам
участвовал в тренировке подобных
умельцев. Стоит ли удивляться, если
такая молодежь ие «сыплется» иа
вступительных и иных экзаменах в
самых строгих вузах, даже когда
экзаменаторы ие проявляют
гостеприимства, а готовы «засыпать» каждого
оступившегося? И научная работа в
факультативных семинарах
становится для таких студентов обычным
делом с первого курса, а ие позже...
Ну а если они, подобно автору этих
строк, охладевают к шахматам,
увлеченные более сложной и далеко
ведущей игрой в научные экзамены,
стоит ли об этом сожалеть? Ведь из тех,
кто не бросил шахматы, попав в
Московский университет, вышел в
чемпионы только Анатолий Карпов, а из тех,
кто их бросил, вышло немало
академиков! Нет, что ни говори, а
экзамены все-таки придуманы Богом!
КОНСУЛЬТАЦИЯ
ПСИХОЛОГА
Маргарита Жамкочьян
В углу, «без белой обезьяны»
Хочется ли вам меняться? Есть ли
цель, которой вы хотите добиться для
себя? А может быть, вас волнуют
проблемы ваших детей или ваших
учеников, иа которые у вас нет ответа?
В результате психологического
анализа школы как культурного
феномена, которому были посвящены
шесть предыдущих статей серии
«Сквозь психологический кристалл»,
мы шаг за шагом пришли к
неутешительному выводу, что трудно выжить и
выстоять личности человека в
условиях самых благополучных семей и
самых благополучных школ, где есть
все, кроме права и возможностей быть
самим собой, стать самим собой и
понять самого себя. Психолог,— по
определению, защитник этого
священного права.
Мне предложили попробовать
открыть психологическую консультацию
иа страницах журнала — в помощь
учителям, родителям, детям и
школьным психологам. Если ты не
шарлатан, давать универсальные
рекомендации сразу тысячам интеллигентных
людей — занятие не из самых
пристойных. Да и читатель этого журнала
особенный. Он любит думать сам.
Но уже пошли первые двойки и
письма, пошел поток проблем, о которых
Среди первых психологов МАРГАРИТА
ЖАМКОЧЬЯН в конце восьмидесятых пришла
в школу. Работала в знаменитых школах Миль-
грама и Тубельского и в районных
новостройках. Заведует кафедрой в Российском
Открытом Университете. Автор учебного курса
«Психология реабилитации школьников».
Практикующий психотерапевт.

и посоветоваться не с кем. Стоило
написать о том, что наши школьные
туалеты угрожают достоинству
ребенка, как посыпались сообщения о
бедных первоклассниках,
отказывающихся ходить в школу уже после первой
недели обучения. Старшие ребята
оскорбляют и высмеивают их в
туалетах. Что ответить ребенку, как себя
вести, что можно предпринять?
По опыту знаю, что ни учителей, ни
директоров эта проблема ие
взволнует и не заинтересует, для них все, что
касается жизни тела, как будто
протекает в другом измерении. «Тела
должно быть как можно меньше». Но
мы-то знаем, что с пренебрежением
телом, телесным начинается уход от
себя.
Вот маленькое наблюдение, которое
может сделать любой внимательный
учитель. Подростки, не умеющие
управлять собой, не доверяющие себе, не
верящие в свои способности, не могут
проделать ни одно упражнение, в
котором надо войти в контакт со своим
телом хотя бы в воображении.
Например, представлять разные цифры,
буквы, образы по очереди в правом
и левом полушарии мозга, чтобы
ощутить разницу в легкости и яркости
представлений, почувствовать интерес
и уважение к сложной работе,
которую выполняет для нас наш мозг.
Школьникам разного возраста это
упражнение очень нравится, и, как
правило, они потом замечают
изменения в самих себе, в школьных
успехах. Но всегда находится несколько
ребят, которых охватывает нервный,
полуистерический смех при одном
только предложении коснуться себя,
погрузиться с интересом в свои
ощущения. Что-то мешает. Чаще всего это
страх перед собственным телом или
слишком низкая ценность его,
внушенная воспитанием и обучением.
На этом маленьком примере
проясняются контуры нашей
психологической консультации, которую мы все же
попробуем открыть.
Во-первых, это возможность
сообщить людям, что они не одиноки со
своими проблемами и что эти
проблемы можно обсуждать.
Во-вторых, мы с вами вступаем
в особые взаимоотношения:
ответственность за ваши изменения, за
ваши решения будет лежать на вас, а не
на мне. Если я терапевт (пусть
психотерапевт), то вы — больной,
глотающий советы со всеми вытекающими
последствиям и. Но из п редыду щих
статей мы уже знаем, что в
положении больного человек перекладывает
ответственность за себя на врача и
личность его неизбежно деградирует
(в этот период времени). Иногда
говорят, а сейчас все чаще, что ребенок
требует коррекции. Но кто я тогда —
корректор? В журнале корректор
приводит тексты в соответствие с нормами
языка. А кто создал нормы, по
которым один человек приводит в
соответствие другого? Не слишком ли
большая претензия?! Само название
классов коррекции в школах мне кажется
нарушением прав личности.
В любом случае я ие хочу
пристраиваться сверху к моему
уважаемому читателю. Я вижу в нем
состоявшегося, компетентного в
профессиональном и личностном плане
человека, который только сам может
решить, в чем и до какой степени он
хочет меняться или расти. И неважно,
взрослый или юноша передо мною.
Грамотному и любознательному
читателю журнала, старшекласснику и
учителю, я предлагаю двигаться
навстречу друг другу. Я буду
постепенно вводить вас в свою лабораторию,
а вы — ставить опыты на себе.
В-третьих, большинство проблем
детей, подростков, юношей и даже
взрослых — это проблемы роста, кризисов
развития. И потому нет безнадежных
детей, нет безнадежных проблем.
Когда мы работаем с ребенком, на нас
работает время. Оно побуждает, толкает
его к изменениям. Наш опыт работы
в Пироговской школе, открытой в
Москве Александром Менем,
показывает, что перевод детских проблем
в проблемы личностного развития, 4
в проблемы познания собственной
личности позволяет помочь и в
случаях, которые связаны с серьезной
патологией, и в случаях с
элементарной безграмотностью. Открытие
особой способности — быть свободной,
знающей свои силы и принимающей
себя целиком личностью — стало
своеобразным кредо нашего учебно-
консультативного центра.
А проблемы, связанные с
непониманием, незнанием себя или насилием
над собою, стали нашей
специализацией. На них мы и сосредоточимся в
нашей психологической консультации.
Без вашей собственной внутренней
работы мои слова будут мертвы, в луч-
118

шем случае занимательны. Поэтому
будьте готовы к необычным вопросам
и необычным ощущениям, к
собственным неожиданным реакциям, если
получится.
Девочка из Франции
Посвящается детям
физико-математической интеллигенции
Как вы относитесь к горным лыжам?
Хорошо? У меня к ним отношение
особое. Из десяти — пятнадцати
подростков, проблемы которых коренятся
в недоверии к себе, все катались или
катаются на горных лыжах. Проблемы
же их вовсе не так очевидно похожи
на первый взгляд: от почти
патологической потери внутреннего контроля и
способности сосредоточиваться
<мальчик одиннадцати лет, который назвал
себя невменяемым) до потери своей
определенности в обществе
(зависимость от болезненного сравнения с
окружающими) или потери
определенности жизненного пути (паралич
выбора, отказ от учебы или, прежде
успешной, деятельности). Объединяет
их то, что они мои клиенты, а еще —
горные лыжи в биографии.
Мистическая загадка. Почему не теннис, не
плавание? «Роль горнолыжного
спорта (любительского) в искажении
личностного развития» — неплохой
заголовок для сенсационной статьи. У
меня уже есть своя версия и
обоснование ее. Мне кажется, это не случай
ное совпадение.
Поэтому, когда ко мне пришла
милая симпатичная девушка лет
шестнадцати и со слезами стала
рассказывать о своих проблемах, я ничуть не
удивилась тому, что где-то на второй
минуте в разговоре появились и
замаячили горные лыжи. «И что
странно: в детстве я серьезно занималась
горными лыжами и музыкой, у меня
неплохо получалось, почему же я
боюсь шаг шагнуть, почему теряюсь во
всех ответственных ситуациях?»
И я понимаю: это «мой» клиент,
«мои» проблемы. Постепенно у меня
складывается своя «личностная»
консультация. Потеря безопасности,
потеря цели, определенности, потеря
внутреннего согласия — центральные
проблемы, которыми мы будем
заниматься. Оказывается, множество
затруднений, в том числе с учебой, в
контактах с детьми разрешаются в
процессе личностного роста.
У молоденькой девушки —
«джентльменский набор»: помимо
горных лыж и музыки — знание
иностранного языка, обучение в одном из
лучших колледжей (уровень хорошей
гимназии) во Франции. Родители ее,
физики, работают во Франции по
контракту. В семье она — одна, любимая
дочь. Восемь классов закончила в
Москве, в престижной школе. Молода,
умна, хороша собой — и во Франции.
Кто из нас не почувствовал бы себя
счастливым на ее месте... Увы! Ей
жизнь кажется беспросветным
испытанием. Нигде не чувствует она себя
спокойно и уверенно. Только дома,
в одиночестве и за чаем. Она как
будто воюет со всем миром и
проигрывает всегда.
Проблема, с которой она у меня
появилась,— страх перед аудиторией,
страх перед контрольными и
экзаменами. Дома она решает большинство
задач, а на экзаменах способности
изменяют ей. Неудачи, конечно, не
прибавляют уверенности. Как
избавиться от этого страха? Могу ли я ей
в этом помочь? На первый взгляд
проблема кажется понятной и
распространенной. Многие читатели сейчас
пожимают плечами: «У кого ее нет!».
Но мои коллеги, психологи, знают, что
практически никогда ие
предъявляется сразу истинная проблема. Ее еще
надо вскрыть, обнаружить и, может
быть, не одну. Самый простой
способ предварительной ориентации —
это поработать с целью, с
ожидаемым результатом. Попробуйте
ответить вместе с ней на несколько
вопросов, проверьте себя.
Чего вы хотите для себя?
Ответили? Запишите свой ответ.
Так уж мы устроены, что наша
психика, наш мозг не приемлют приказов
с частичкой «не». Мы не можем
заказать себе «не думать о...», «не пере
живать из-за...», «не бояться...».
Каждый подобный заказ вызывает как раз
тот образ, который хочется забыть,
как в знаменитом наказании, которое
невозможно выполнить,— «встать в
угол и не думать о белой обезьяне».
Поэтому мы не принимаем цели типа
«хочу избавиться от страха перед
экзаменами», то есть «хочу ие бояться».
Ее надо переформулировать из
негативного утверждения в позитивное.
Например: «Хочу успешно сдать
данный экзамен». Но чаще всего цель
переделывается, преобразуется после
этого вопроса совсем в другую, не-
119

ожиданную для самого человека. «Я
хочу иметь свою позицию, занимать
определенную позицию и отстаивать
ее»,— говорит моя девушка и
провозглашает эту цель на разные лады.
Она только что ее для себя открыла.
Это действительно то, что она хочет. И
надо сказать, проблемы успеха на
экзамене как-то сразу отошли на
задний план. Больше они в беседе и не
возникали.
Чья это цель?
Ваша или кто-то другой должен ее
добиться? Здесь моя клиентка
отвечает определенно: да, это ее цель,
и только она может ее добиться. Но
бывают и другие варианты.
Проверьте себя. Одна женщина ответила так:
«Я хочу, чтобы у моего сына был
успех». Чья же это цель?
Фактически она хочет, чтобы ее сын добился
успеха, но она сама за него это сделать
не сможет. Конечно, она пытается
объяснить, что она должна создать ему
условия для успеха, но это все уловки,
отвлекающие от того, что клиент
пытается подменить свою цель чужой.
Кстати, и проблемы взаимоотношений
с сыном крутятся вокруг подмены
целей, неразделения их. Прогресс в
работе начинается, когда она
переформулирует свою цель таким образом:
«Я хочу получать удовольствие от
своих отношений с сыном».
Достижима ли эта цель?
Очень важный вопрос. Фактически
каждый в воображении прикидывает
на себя конечный результат, уже
достигнутую цель. Вольно или невольно
замыкается цепь между желаемым и
сбывшимся. Практически никто не
называет свою цель совсем
недостижимой. А если это вдруг произойдет,
надо искать другую цель. Вполне
достижимой показалась ее цель девочке
из Франции, хотя раньше в беседе
она не могла вспомнить ни одного
периода или эпизода в своей жизни,
когда у нее получилось бы
«отстаивать себя», как она выразилась. Тем
не менее сомнений у нее не было.
Когда удастся достичь этой цели?
Через месяц, год, десять лет,
пятьдесят? Здесь возможны варианты. В
нашем случае был назван год.
Весьма оптимистично, я бы сказала. Хотя
если систематически работать с ней
целый год, все может быть...
И самый необычный вопрос:
Представим, что цель достигнута.
Ты уже там, в ситуации, где
желанная способность с тобой. Что ты там
видишь?
— Я со своей подругой, которая
раньше всегда вызывала у меня
чувство, что мне нечего ей
противопоставить. Теперь мы сидим, пьем чай на
кухне и беседуем на равных.
— Что ты слышишь?
— Ничего.
— Что ты чувствуешь?
— Состояние уверенности и покоя.
Мне не надо ничего доказывать.
Очень важно представить себя со
своей достигнутой целью (можно с
закрытыми глазами) и по очереди
увидеть что-то, услышать и
почувствовать. Та женщина, у которой
проблемы с сыном, увидела, как она с
восхищением смотрит на сына снизу
вверх. В ее мрачно безнадежном от-1
ношении к будущему сына произошел
маленький прорыв. Интересно, что
когда через две недели в семье
действительно возникла подобная
ситуация, она ее «узнала». Было похоже
на воображаемую картину.
Вы спросите, что бы изменилось,
если бы не проигрывалась цель? Мать,
о которой я рассказываю, сама
ответила на этот вопрос: «Раньше я бы
подавила чувство удовольствия, о
восхищении и говорить смешно. Чем
восхищаться, если в целом-то все равно
плохо?». (Мальчик в четырнадцать
лет бросил школу и вот уже больше
года проводит время в коммерческом
ларьке. Отец и мать — кандидаты
наук, материально очень хорошо
устроены.) Пока ситуация казалась
безнадежной (цель-то ставилась, чтобы у
сына все было хорошо, то есть чужая
цель, заведомо не в ее власти),
никакие проблески выхода или
проблески другой цели (собственного
удовольствия) не воспринимались как
достижение.
Фактически здесь уже произошло
крошечное психотерапевтическое
действо. И если вы обратили внимание,
вся работа проделана самим
клиентом. Психолог здесь только «родо-
вспомогатель». Все муки — ваши.
Еще вопросы, тоже хорошие:
Где, в каком месте может быть
достигнута цель?
В стране, в городе, в селе, на даче,
у реки, в доме?
Здесь ответ девочки из Франции
простой: «У меня дома на кухне».
С кем ты разделишь свой успех?
Ответ: «Со своим другом» (кото-
120

рому сейчас нелегко выдерживать
вспышки и истерики девушки, по ее
собственному признанию). Заметьте, что
родителей в этом ответе нет.
Представьте себе, что прошло пять,
десять лет. Что изменилось?
«Чувствую себя уверенной и
спокойной. Прежней проблемы нет>.
Это всего лишь малая часть нашей
первой беседы, но она очень многое
для меня прояснила. Я уже знаю, что
надо углубиться в детство, в
отношения с матерью, в те самые
потемки с горными лыжами. Во-первых,
проблемы неуверенности в себе всегда
так или иначе связаны с матерью,
а во-вторых, наверное, нет ни одного
образованного человека, который не
знал бы со времен 3. Фрейда, что
корень зла (и добра) надо искать
в раннем детстве. «Ребенок — отец
взрослого человека:».
И как только мы погружаемся в
разные периоды детства, школьного
и дошкольного, у моей юной
клиентки ручьем льются слезы,
необъяснимые и неостановимые. Никаких
дурных воспоминаний, наоборот. С
матерью прекрасные отношения, по
крайней мере на словах. Только вот с
самого раннего детства она свою дочь
все время сравнивает с другими.
Запомним это.
А другой рубеж, вызывающий
слезы,— восьмой класс, когда после
одинокого, в общем, детства с музыкой
и горными лыжами начинается
радостное общение со сверстниками. Она
принята, к ней все хорошо относятся.
Появляются друзья на всю жизнь.
Почему же льются слезы? Она не
знает. Конфликтов не было: нельзя было
себя показывать, а то дружить бы
не стали.
Все моменты, где льются слезы
сами собой, содержат скрытые для
клиента кризисные точки, где, скорее
всего, и происходил отказ от себя.
Они открываются со слезами, потому
что находятся под большим
психологическим давлением.
Прежде чем их вскрывать,
обратимся к детству как источнику помощи
и поддержки. Попытаемся
соединиться со своим внутренним ребенком.
Вы уже незаметно для себя
соединили себя со своей целью. Сейчас я
предлагаю вам выполнить упражнение
более сложное, потому что выполнять
его надо на самом себе. По мере
прочтения текста «Встреча с внутренним
ребенком> попробуйте представлять
все то, о чем прочтете. Можно
выполнять упражнение небольшими
фрагментами, с каждым новым
условием погружаясь в воспоминания все
глубже и глубже. Но будет проще,
если вы найдете себе помощника,
который произнесет для вас этот текст.
Если у вас получится вступить в
контакт с тем ребенком, которым вы
когда-то были, напишите в журнал о
своих впечатлениях, а также о своих
пожеланиях и проблемах.
Консультация так консультация.
Желаю успеха!
«Встреча с ребенком»
Попробуйте мысленно пройти все
этапы, которые я перечислю. Лучше,
если кто-нибудь прочтет вам
инструкцию, пока вы будете сидеть с
закрытыми глазами. Но можно попробовать
и одному, если у вас хорошее
воображение и вы на каждом этапе
можете прерваться, прочесть следующий
этап и снова мысленно погрузиться
в ту же ситуацию. Возможен и
третий вариант — сначала выучить все
этапы, а затем проиграть их в своем
воображении. Упражнение можно
повторять время от времени, эффект
сохраняется. Только представьте себе:
вы с вашей компетентностью, с
вашими знаниями сможете встретиться
с собой маленьким и помочь ему там,
в прошлом.
Первый этап. Сядьте удобно,
расслабьтесь, чтобы дыхание было
свободным и ровным, и закройте глаза.
Второй этап. Наверняка в детстве
у вас было какое-то место, где вы
чувствовали себя в полной безопасности,
где любили играть, где вам было
хорошо. Это может быть дом, двор,
уголок парка, бабушкина деревня.
Вспомните это место.
Третий этап. Каким-то образом,
через люк, через дверь в стене, вы
проникаете в это место. Вы уже
мысленно перенеслись туда, оглядываетесь
кругом, узнаете знакомые места. Как
давно вы там не были! Вдруг вы
видите, что где-то вдали навстречу вам
идет ребенок. Он подходит все ближе
и ближе, вы всматриваетесь в него,
он тоже смотрит на вас с интересом
и любопытством... И вдруг вы
понимаете, что он — это вы, только
маленький. Вы смотрите ему в глаза,
может быть, прикасаетесь к нему
рукой и говорите: «Ты — это я, ты ви-
I
I
I
1
121

дишь, все в порядке, ты вырос, ты
выжил».
Четвертый этап. Вы берете ребенка
за руку и подводите к стене, которая
отделяет вас от внешнего —
большого — мира. Вы подводите его к
двери и говорите ему: «Смотри, до сих
пор эта дверь открывалась только
снаружи, каждый мог заглянуть и зайти
к тебе, и ты ничего не мог поделать.
Теперь я переставлю ручку внутрь
(и вы берете ручку и переставляете
ее на внутреннюю сторону двери), и
только ты один теперь сможешь
открывать и закрывать эту дверь. Ты
всегда сможешь приоткрыть дверь и
выглянуть во внешний мир, когда тебе
захочется. И если тебе понравится,
ты откроешь дверь пошире. А если не
понравится то, что ты там увидишь,
ты сможешь плотно закрыть эту дверь.
Отныне никто не сможет попасть сюда
без твоего ведома».
Пятый этап. Вы обнимаете ребенка
за плечи, поворачиваете его спиной
к двери и видите то, чего раньше не
замечали. Совсем рядом находится
небольшая ниша, пещерка, в которой
лежит любимая игрушка ребенка,
любимая книжка. Вы говорите ему: «А это
уголок безопасности, сюда никто и
никогда не сможет проникнуть, в случае
чего ты всегда сможешь здесь
отсидеться».
Шестой этап. Вы поворачиваете
ребенка к себе, обнимаете его,
смотрите ему в глаза и говорите: «А теперь
я должен попрощаться с тобой. Я
ухожу в большой мир, в котором ты
тоже окажешься через некоторое
время. Я ухожу, но я оставляю тебе
дверь, которая открывается только
изнутри, я оставляю тебе уголок
безопасности. И ты сам закроешь за мной
дверь». И вы выходите, и ребенок
медленно закрывает за вами дверь.
Седьмой этап. Вы возвращаетесь
во внешний мир, чувствуете тяжесть
своего тела, посторонние звуки,
открываете глаза и оказываетесь в
своем времени, в своем кресле. Вы
получили сильные впечатления,
испытали сильные переживания. Вы
приобрели новый субъективный опыт.

Юрий Лексин,
наш специальный корреспондент
ЛЮДИ НАУКИ
Отец
В лаборатории нобелевского лауреата академика
И. П. Павлова было наложено строжайшее вето на слова
«собака подумала». На то, чтобы снять этот запрет,
Леонид Викторович Крушинский положил полжизни.
Наш журнал публиковал материалы о Леониде
Викторовиче Крушинском, в том числе и его собственные
статьи — в основном в семидесятые годы,— стараясь
следить за его самыми крупными идеями. Этот очерк —
воспоминания дочери ученого, изложенные ею нашему
специальному корреспонденту Ю. Лексину,— штрихи к
биографии, срез жизненных реалий талантливого и
самостоятельно мыслящего исследователя, работавшего в
тисках «самой передовой науки в мире». Естественно,
воспоминания в чем-то субъективны. И разумеется, не
претендуют на полноту изложения. Впрочем, это так
естественно — Наталья Леонидовна больше рассказывает
не об ученом, а об отце. Однако мы надеемся, что на
нашу публикацию откликнутся коллеги и друзья Леонида
Викторовича. Возможно, их воспоминания лягут в основу
книги, рассказывающей о жизни и деятельности Л. В. Кру-
шинского.
Стоит, однако, напомнить, что Крушинский был
замечательным физиологом, тонким экспериментатором,
генетиком и этологом. Сквозная тема его исследований —
поведение животных, зарождение рассудочной
деятельности, ее эволюция в животном мире, структуры мозга,
«отвечающие» за индивидуальное поведение животного,
«технология» наследования способности к рассудочной
Win
I *>
• """
x л
x a
X ■
123

деятельности и т. д, И задачи, поставленные себе ученым, только потому и
были им решены, что он обладал целым спектром научных «специальностей»,
каждой из которых другому хватило бы на целую жизнь. Вдобавок ко всему,
избранная сфера деятельности требовала от Леонида Викторовича
незаурядной смелости, можно сказать, фантастической смелости, потому что многие
годы она была дважды запретной. Подвергалась гонениям генетика, за
занятия ею зачастую грозила тюрьма, а иногда расплачивались жизнью. Но еще
более суровым табу было покушение на особую привилегию человека — разум.
Утверждение, что животные и, страшно сказать, птицы способны думать,
было смерти подобно — уж во всяком случае научной — даже тогда, когда
генетику «отпустили на волю», и еще долго после этого. Поэтому Леонид
Викторович всегда был крайне осторожен и не допускал вольностей в
формулировках своих идей.
Одной из любимых его тем было исследование истоков альтруизма.
Он развивал идею, что именно «любовь к ближнему» у животных с
высокоразвитой психикой помогает выжить сообществу, а не агрессия, как считали
и считают другие этологи.
Леонид Викторович не удостоился таких высоких наград в своем
отечестве, каких заслуживал этот незаурядный мыслитель. Он недостаточно
широко был известен и на Западе: железный занавес не способствовал этому,
да и справедливое опасение, что такая известность может отнять
возможность удовлетворять единственную страсть ученого — страсть к
исследованиям.
Со слов Натальи Круши некой
— Наташа, как я понял, Леонид Викторович
Крушинский был тебе не только отцом, но и
другом. Он мечтал о сыне, родилась ты и стала ему и
дочерью, и сыном...
— Да, он был мне друг.
— Значит, он позволил тебе проникнуть в
себя ровно настолько, насколько могла проникнуть
ты, насколько была способна.
— Да. Он был открытый человек. По
отношению ко многим. А по отношению ко мне,—
может быть, в большей степени.

Мне года три, и мы несемся по лесу.
Отец несется — я-то у него на плечах.
«Ты видишь, видишь? Смотри!» —
слышу я его голос. Там, впереди,
заяц. Он улепетывает от нас, а отец
мчится за ним, не разбирая дороги.
Он хочет, чтобы я как можно дольше
видела этого зайца. И я вижу его,
и руки отца так крепко держат меня,
что мне совсем не страшно. Только
откуда-то сзади, издалека нас
догоняет бабушкин крик: «Лева, вы
выхлестнете ветками ребенку глаза!
Лева!..» И отец целует меня: «Ты
видела, видела?».
«Я не люблю это растение»
«Советская биологическая наука
понесла большую утрату. 25 мая
1984 года после непродолжительной
тяжелой болезни скончался
выдающийся физиолог, один из крупнейших
специалистов в области этологии и
генетики поведения, создатель учения о
физиологических основах
элементарной рассудочной деятельности,
заведующий кафедрой физиологии высшей
нервной деятельности Московского
государственного университета
имени М. В. Ломоносова,
член-корреспондент АН СССР, профессор
Леонид Викторович Крушинский».
Он умер в семьдесят три года.
Однако болезнь, приведшую в конце
концов к смерти, врачи обнаружили,
когда ему было всего тридцать три.
Опухоль щитовидной железы —
доброкачественная, но широко
проросла в соседние ткани. Оперировал
отца талантливый хирург Феликс
Моисеевич Лямперт. Оперировал два
раза — в сорок четвертом и год
спустя. Операции были тяжелые,
поправлялся отец с трудом, несмотря
на самоотверженный уход мамы и
бабушки. Требовалось хорошее
питание, фрукты. А где все это взять?
Ведь шла война. Помогали, как могли,
друзья... На всю жизнь остались после
операции большие шрамы, красивая
молодая шея — и эти страшные
шрамы. Лямперт сказал ему тогда:
«Забудьте все и живите спокойно».
Отец был молодой, он действительно
как бы забыл об этом. Но где-то
в подсознании всегда жило
беспокойство по поводу этой опухоли. После
смерти Лямперта (кстати, от рака)
он перестал показываться врачам,
притом упорно не желал их посещать
до самой смерти. Жил все-таки страх,
что опухоль растет.
А умер он... Началось все с того,
что он слабел и слабел. С
семидесяти лет у него вдруг начали уходить
силы. Мы жили в деревне на Валдае,
и вот уже трудно ему и на охоту
пойти, и пройти те десять километров
от станции до нашей деревни. Уже
возили его на лошади. Часто мы
заставали его сидящим на любимом белом
камне на берегу озера. Он грустно,
задумчиво смотрел вдаль, видимо,
прощаясь со всем.
Что он думал о смерти?.. Смерть
его страшила. Он любил жизнь.
Любил не тот свет, а этот — с голубым
небом, травой, снегом, солнцем и
звездами, любил до страсти и поэтому
смириться со смертью не мог. Когда
он в лесу видел папоротник, говорил:
«Не люблю это растение. Memento
топ». Папоротник у него
ассоциировался со смертью...
Его отношение к религии? Думаю,
он был атеистом. Когда я однажды
в детстве спросила, верит ли он в Бога,
отец ответил совершенно
определенно: «Нет». Он воспитывался в
нерелигиозной семье. Знаю наверное, что
его мать, Анна Александровна, была
неверующей и церковь не посещала.
Моя мама, как и отец,
придерживалась атеистических взглядов. Хотя
она-то выросла в атмосфере
православной веры. Родители ее в церковь
ходили. Дома и Рождество, и Пасху
справляли, даже в периоды тяжких
гонений на религию. Моя бабушка,
Юлия Николаевна, говорила: «Пока
я жива, у нас на Рождество всегда
будет елка». А чтобы с улицы елку
не видели, окна плотно
занавешивала шторами. Дед, мамин отец, ходил
в церковь слушать хор и меня брал
с собой...
Война. Отца вызвали в военкомат.
И вот его собирают, мечутся все.
Мне шесть лет. Бабушка и мать не
в себе — сборы эти ужасные, суета
бестолковая — суют что-то в
вещмешок, какую-то икру красную, и
почему-то она вылезает из банки,
упакована плохо, и мама препирается
с бабушкой по этому поводу. И помню:
у нас была икона, я в уголок перед
ней встала и молилась. Первый раз
в жизни. Что я молила, о чем я
125

в""
X »
х а.
просила — не знаю. Искала, видимо,
защиты: надвигалась злая непонятная
сила. И родители защитить от нее
не могут. А отец через два часа
вернулся — дали белый билет...
Опасный дом
Я смутно помню тот дом. Он стоял
в Денисовском переулке, был
двухэтажный, каменный, с крыльцом во
дворе. Отец принес меня к нему на
руках. Еще до войны. Помню какой-то
большой коридор, большую комнату
и еще одну — совсем крошечную,
как бы отгороженную. И все. Кстати,
снесли его относительно недавно,
лет десять назад. Но никогда больше
отец не приводил меня к нему.
Дом не любили — он представлял
опасность, потому что был бывшей
собственностью Крушинских. Купил
его дед моего отца, Леонид
Викторович Крушинский, известный
московский адвокат. В доме жило
многочисленное семейство Крушинских, его
дети и внуки. Старший сын, тоже
адвокат, Виктор Леонидович, женился
на моей бабушке Анне
Александровне. И они поселились в
денисовском доме. Тут родился мой отец.
Его появления очень ждали. Но в
четырнадцатом году Виктора
Леонидовича призвали в армию. Большую
часть времени он провел на фронте,
а после революции прожил недолго
и умер от язвы желудка в двадцать
втором году. Моему отцу было только
одиннадцать лет.
После двадцатого года сестры и
братья Виктора Леонидовича
постепенно покинули опасный дом.
Получилось так, что из всей
многочисленной семьи в нем осталась только моя
бабушка со своим престарелым отцом
и маленьким сыном. Для Анны
Александровны начались тяжелые
времена.
Как бывшую совладелицу дома ее
лишили избирательных прав и поэтому
никуда не брали на работу. Помощи
ждать неоткуда. Они буквально
голодали. Отец ходил, как тогда говорили,
«с ложкой> в бесплатную столовую
для беспризорников. Бабушка
пыталась перешивать старые детские
платья и продавать их на базаре.
Не знаю, покупали их у нее или нет,
иголкой она всегда плохо владела.
Только позже ей удалось с помощью
друзей устроиться переводчицей.
А в дом вселили людей самых
разных, как в Вороньей слободке.
В основном, почему-то его
обитателями были мелкие жулики и воры.
Рядом в комнате жила проститутка.
А с другой стороны поселился
Виктор Иванович Любомилов —
отцовский друг детства, он мне потом и
рассказывал об отце и их проказах.
В доме преобладали так называемые
«деклассированные элементы», как
говорила моя «Бабанечка» — Анна
Александровна. И среди них — она,
ее отец — член Государственной
думы, профессор математики Василий
Павлович Васильев, самый, что
называется, рафинированный интеллигент,
и мой будущий отец. И хотя им
оставили всего две комнатки, дом
висел над ними тенью. Бабушка
боялась доносов и хотела все время
меняться.
Во-первых, родством она была
связана с Керенским. Двоюродная
сестра ее, Ольга, вышла за него
замуж. Соседи могли узнать об этом,
а уж в ЧК-то знали точно. Во-вторых,
брат и сестра эмигрировали, и брат
даже помогал бабушке, присылал ей
доллары из Америки. Да еще и
домовладелица. То есть попасть были все
шансы. Случайно не попала.
Несколько раз ее вызывали на
Лубянку, но все как-то обходилось. «Я умею
разговаривать с мужчинами»,— шутя
говорила она. Но дело, конечно,
было не в этом. Наверно, просто
везло.
И только в тридцать девятом году
ей наконец удалось ускользнуть из
того опасного дома в полуподвальную
квартиру в Харитоньевском
переулке — страшно сказать, в какую. До
революции там был склад надгробий,
под полом всегда стояла вода, и отец,
моясь в кухне, лил воду прямо на пол:
«А, все равно там вода под нами!».
Кажется, это было невероятно
давно... А ведь только-только умерла
одна из обитательниц дома в
Денисовском, двоюродная сестра отца —
ей было девяносто шесть лет, тетя
Маруся. Что такое время?.. Все они
еще живут в том доме, которого нет.
Каждый пятый
Отцом тоже интересовались.
Приходили в Харитоньевский «люди в
штатском», расспрашивали бабушку
о нем. Но его как-то все время не
126

было — то он в университете, то на
охоте. Конечно, повернись дело по-
другому — и это не стало бы помехой,
но пронесло. Так, следили, но что-то
не сложилось, слава Богу.
Отец был общительным человеком,
с достаточно широким кругом
знакомых. Естественно, близкие, дружеские
связи возникли в студенческой среде,
с учеными старшего поколения —
со многими он вместе охотился.
С ними он мог достаточно
откровенно высказывать свои политические
взгляды. Однако жизнь заставляет
общаться не только с близкими по
духу и воспитанию людьми.
Основным правилом отца было не обсуждать
со знакомыми события, происходящие
в стране. Это он позволял себе только
в кругу семьи и с верными друзьями,
в которых был уверен, как в себе. По
вычислениям отца каждый пятый был
«стукачом». Вот этого «пятого» надо
было вычислить и как-то миновать.
У родителей был пунктик —
обсуждать, кто из их знакомых и
сотрудников «стучит». Мне эти вечные
прикидки даже надоедали...
Помню, я еще маленькая, мне лет
десять, отец везет меня на трамвае:
♦Вон, Наташа, то желтое здание.
Видишь?». Он показывает на Лубянку.
«Это самый страшный дом». В Москве
ли самый страшный, вообще или в
нашей жизни — не помню, как он
сказал. Главное: «Если ты где-
нибудь будешь делиться разговорами,
которые мы ведем в своем доме,—
с приятелями, друзьями, неважно,—
то" мы попадем туда, а ты будешь
в детдоме». В меня запали эти слова
на всю жизнь. Другие как
воспитывали своих детей? От них многое
l скрывали, как умели, «лакировали»
жизнь, а мне с детства объяснили
все до конца: «Пойми, мы живем
на грани жизни и смерти, и если ты
где-нибудь что-нибудь ляпнешь...».
Только дед, мамин отец, позволял
себе вольные разговоры и о
большевиках, и о Ленине, учил меня петь
частушки о великих вождях
революции. Он был своеобразный
человек. В двадцатых годах отсидел
восемь месяцев в тюрьме за
свободное высказывание своего мнения.
Его брата расстреляли большевики
в первые годы революции. Но дед
продолжал держать себя вполне
независимо.
Запомнился слышанный в детстве
рассказ бабушки, маминой мамы, про
большевиков... Как «уважаемые»
коммунары вошли в их дом. Ходят по
комнатам, смотрят по сторонам и
«невзначай» набивают себе в
карманы что приглянется. Один даже
скатерть со стола бархатную стащил.
И бабушка не выдержала: «Скатерть
отдайте, это моему мужу пациенты
подарили». Дед был врачом.
Так и складывалось у меня, что
большевики — не самые лучшие
люди. Вот только говорить об этом
нельзя — «пятый» слышал все.
И отец боялся. Всю жизнь. Все
боялись. Жили в страхе. Это был фон
жизни. Как во время войны, во время
бомбежки — всегда есть страх, но
ведь ты живешь. Знаешь каждое мгно-
вен ие, что на тебя может бомба
упасть, но живешь. И даже вполне
нормально, полноценно. Правда,
какой ценой? Когда у отца потом
начался невроз, вот тогда все и
проявилось. Это когда посадили любимого
ученика, Бориса Вепринцева. Вот тут
вдруг, сразу, резко все и произошло.
Он уже разговаривал со мной только
в поле. Ни в доме, ни даже в лесу —
ни в коем случае. «Нельзя. Там
подслушают». Только в поле.
Звери, улица, черта
Коза жила за занавеской.
Держала ее, вместе с курами, на той же
общей кухне в Денисовском нянька
Варвара. Яуза тогда еще не была
забетонирована, и отец пас козу прямо
на берегу. Тут же и заготавливал
для нее на зиму сено. На лето коза
переезжала со всей семьей на дачу
в Удельное. Вернее, переходила. Всю
дорогу отец вел козу на вере вке
рядом с подводой, на которой везли
веши. У отца, наверное, это было
первое животное, повадки которого
можно было изучать. Впрочем, он
еще в семь лет променял
«волшебный фонарь» на щенка пойнтера.
В денисовской кухне соседи, как ни
странно, терпели и кур, и козу.
Но однажды отец приволок откуда-то
настоящего дикого волчонка. Пока тот
был маленьким, он как-то уживался
с живностью Варвары, но потом стал
да вить кур и бросаться на людей.
Наконец обитатели дома вздохнули
с облегчением — волк сбежал. Да
не тут-то было. Ребята отыскали его
возле больничной помойки, он там про-
127

Анна Александровна Крушинская
с сыном Леонидом,
приблизительно 1911 год.
Леонид Викторович Крушинский
с женой Татьяной
Александровной Бедняковой и дочерью
Наташей, 1938 год.
мышлял. Устроили засаду. В воротах
больницы поставили Виктора
Ивановича Любомилова, он-то и должен
был схватить волка. И вот зверя
погнали к воротам — озлобленного,
затравленного. Виктор Иванович,
когда увидел бегущего на него
волка, естественно, отскочил в
сторону, и тот бла гополучно убежал.
Уже навсегда. Отец, конечно, был
огорчен.

Он вообще не
мог спокойно
пройти мимо любой
собаки. Надо было
обязательно
подойти — погладить,
рассмотреть все
достоинства,
недостатки, ее
экстерьер. Не всем
собакам это нравилось,
одна как-то
бросилась на него —
хорошо, он успел
закрыть лицо
руками. Лицо-то он
загородил, а руки она
искусала ему
сильно.
Хуже
закончилась другая
история, но это уже
иная страсть
отца - к охоте.
Охотиться он начал с шестнадцати
лет и не под чьим-то влиянием,
а по собственному пристрастию. Но
интерес к ружьям появился у него еще
раньше. С ребятами они собирали
по частям свои первые ружья, а
однажды на чердаке дома в
Денисовском нашли старое охотничье
ружье. Вот оно и разорвалось в руках
у одного из мальчишек. Он погиб.
И все равно никого и ничто не
останавливало.
Откуда в нем появилась эта страсть
к животным, к природе? Мать и дед —
люди очень городские. Биологов в
семье не было. Анна Александровна
вначале не одобряла увлечение отца
биологией, она мечтала, чтобы сын,
как и дед, занялся математикой. Дед
понял внука лучше. Видя его
увлечение, он и посоветовал ему
поступать на биологический факультет
и даже подарил ему «Зоологию»
Гексли. Но это случилось позже,
когда отец учился в старших классах.
А пока был помладше, то, конечно,
не избежал компании сверстников
с Денисовской слободки, среди
которых нередко встречались и жулики,
и настоящие грабители. Отец рос
общительным и любознательным
мальчиком. Он гонял со слободскими
голубей, играл в городки, ходил на
Яузу купаться, набираясь у них
житейской мудрости. Но когда шли
«на дело», пути их расходились: отец
всегда знал ту черту, которую он не
может переступить. Та к он и рос,
испытывая два диаметрально
противоположных влияния — «улицы» и
семьи. Дед и мама воспитывали его
в традициях уходящей в прошлое
культуры. Но Денисовская слободка
сделала свое дело — он всю жизнь
тяготел к простонародью.
Отец принял и сохранил
свободную манеру поведения, полное
пренебрежение к мелочам жизни, то есть
к условностям этикета, который был
свойственен поколению его
родителей. Нашу бабушку, конечно,
шокировали манеры и стиль жизни отца.
Он нам со смехом рассказывал, что
Анна Александровна иногда
переходила на другую сторону улицы,
встретив его в соответствующей
компании.
Я знаю, что отцу стоило
некоторых усилий пользоваться ножом и
вилкой, не посадить пятно на белую
скатерть... Более естественно для него
было сидеть в избе за дощатым
столом, с удовольствием обгладывать
кость, разгрызать ее, складывая
остатки рядом на стол, или бросать
на пол собакам. Внешний лоск
поведения стеснял его. Он не пожелал
принять приемы «утеснительного сана».
Хотя в то же время был неизменно
галантен и любезен в дамском
обществе, сохранил прекрасную
манеру прошлого — целовать женщине
руку. Если было необходимо, отец
умел вести себя корректно, изящно
и с достоинством.
«Лева, не ходи по
лепесточкам!»
В 1545 году из Ливонии в державу
Ивана Грозного перешел барон
Иоганн фон Икскюль и принял святое
крещение именем Федора Ивановича.
Сын его, по прозвищу Соковня, стал
полковым воеводою, а его правнук —
он умер в 1662 году — носил титул
наместника калужского. Дети его
породнились потом с Милославскими,
Морозовыми, Урусовыми, а один из
них, Алексей Прокопьевич Соковнин,
и есть наш прямой предок. Он
возглавил заговор против Петра I. В том
заговоре участвовали также
стрелецкий полковник Иван Алексеевич Цик-
лер и зять Алексея Прокопьевича
Соковнина, Федор Матвеевич
Пушкин. В «Моей родословной» Пушкин
потом напишет о нем:
Упрямства дух нам всем
i a
подгадил:
5 Знание — сила № 1
129

В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур
не поладил
И был за то повешен им.
Правда, заговорщики не были
повешены, их обезглавили... Отца
интересовали предки, и он с гордостью
показал нам, детям, это
генеалогическое древо.
Но в большей степени он гордился
учеными предками. Прадедом своим,
востоковедом Василием Павловичем
Васильевым,— особенно. Академик
Петербургской Академии наук, декан
восточного факультета
Петербургского университета, он десять лет провел
в Китае, в совершенстве изучил язык,
написал много трудов по истории и
культуре Китая. А его тесть,
известный астроном, ректор Казанского
университета Иван Михайлович
Симонов, был научным руководителем
знаменитой кругосветной экспедиции
Беллинсгаузена и Лазарева, ходил
на шлюпах «Восток» и «Мирный».
Даже один из открытых ими
островов назвали его именем. Ну и,
конечно, дед — Александр Васильевич
Васильев. Один из основателей
Казанского физико-математического
общества, он в течение двадцати лет
возглавлял его. Выбранный от
Академии наук и университетов, дед
стал членом Государственного совета,
это он иаписал первую научную
биографию Лобачевского.
Отцу было очень интересно, что в
родственниках оказался Александр
Федорович Керенский. Тот женился
на его двоюродной тетке,
Барановской, с которой бабушка была очень
дружна. Когда пошел в школу (это
уже после революции), в первом
классе учительница однажды
спросила: «А кто из вас, дети, видел
знаменитого или великого человека
и может о нем рассказать?» Отец,
конечно, вытянул руку: «Я видел».
«Кого же?» «Я видел Керенского.
Мы с ним знакомы, и он почти мой
родственник». Уж как это пролетело
в то время, просто не знаю. А
бабушка все время волновалась по
поводу опасного родства. Ей часто
снилось, что Александр Федорович
приезжает в Россию и хочет к ней прий-
Генеалоги ческое
древо
Крушинских.
ти... И страшно его пригласить в дом, i
и нужно, ведь они так давно знают
друг друга... У Анны Александровны 5 %
хранилась всю жизнь фотография Qо \
сестры — Ольги Керенской: она в
подвенечном платье с фатой, а жених —
Александр Федорович — отрезан,
там пустота.
Отец рассказывал: у детей
Керенского н у него была общая бонна.
Немка. И как она говорила,
сопровождая его на прогулках: «Лева, не
ходи по лепесточкам!» И немецкий
он знал поэтому. А потом такой
контраст — Денисовская слободка.
Его университеты
У меня не было сомнений: конечно,
он стал поступать в Казанский
университет чисто по семейной
традиции. Там учились его дед, Александр
Васильевич, и прадеды, китаевед
Васильев, астроном Симонов. Там
вообще уже были вековые традиции.
В нем учились Аксаков, Толстой,
Балакирев, работали Лобачевский,
Зинин, Бутлеров. Это был один из
самых престижных университетов.
Куда еще и поступать? Конечно, туда.
Но не так все было. В Московском
университете у него даже не взяли
документы: не соответствовало
происхождение. Вот тогда-то на семейном
совете и решили: ехать в Казань.
Там знакомая профессура, много
учеников деда, помогут. Не от хорошей
жизни решили.
Поступить отцу удалось. Но и в
Казани обстановка была тяжелейшая.
Наркомпрос еще в двадцать первом
году принял «Положение об
управлении вузами», и по нему всей жизнью
университетов заправлял некий
коллегиальный орган, то есть попросту
несколько коммунистов. Вековые
традиции рушились.
Та самая ячейка была всесильной,
ни студент, ни профессор не могли
и шагу ступить без ее ведома.
Большинство студентов были ярыми
коммунистами, и отец жил изолированно.
«У тебя недружеский взгляд»,—
говорили ему. Общаться он мог только
с профессурой, но даже и знакомые
профессора предупреждали, чтобы *
отец с ними не здоровался на людях,
нельзя было ставить их под удар. fg;
Жить в общем можно было, только ;^
съежившись. Но еще не выкорчевали § ;
всю науку, ею отец и занимался. Ч£
131

Курсовую работу он делал на
кафедре Николая Александровича
Ливанова, известного зоолога. Вообще,
2 6 в то время в университете работали
выдающиеся исследователи:
Бехтерев, Самойлов, Терновский, Мислав-
ский. Но руководство считало
главным не науку, а
общественно-политическую работу. Студенты даже
принимали участие в раскулачивании
крестьян.
Здесь была совсем другая
обстановка: его окружала дружная,
творческая, а главное, увлеченная наукой
студенческая молодежь. Тогда и
состоялась его новая встреча с
Михаилом Михайловичем Завадовским. Они
познакомились, когда отец был
школьником и ходил на занятия в кружок
Московского зоопарка. Михаил
Михайлович курировал проводившиеся
там исследования. Те, еще детские.
i о-
А однажды, как рассказывал отец,
произошло вот что. «Я сидел в
библиотеке, а за перегородкой —
невысокой — шло заседание ячейки.
Рассказывали, как происходит
раскулачивание и переселение. Вдруг
кто-то встал. «Как же,— говорит,—
быть? Это ж невозможно! Там же
дети, плач стоит... Приходится
забирать и детей. А они-то в чем
виноваты?» И тут стук кулаком по столу,
главный их: «Советская власть не
делает установки на детей!». И
тишина. Мертвая. «Все,— понял я,—
это конец, я не могу с ними...». И
больше никаких иллюзий, никаких
отношений с ними я не имел». Это был
рубикон его отношений с советской
властью.
А потом дед умер. Анна
Александровна осталась теперь одна. И отцу
удалось перевестись в Московский
университет.
Михаил Михайлович Завадоеский.
наблюдении в зоопарке переросли
в университете в серьезную работу.
Отец стал заниматься генетикой
поведения животных. В то время это
было совершенно новое направление
в науке. Татьяна Антоновна Детлаф,
однокурсница и друг отца, ныне
известный эмбриолог, писала: «Лева
был одним из наиболее зрелых,
знающих и самостоятельно мыслящих
студентов... Его работы легли в
фундамент созданной им позднее новой
главы науки — биологии развития
поведения».
Но. конечно, дыхание эпохи
ощущалось и в Московском
университете. Татьяна Антоновна в своих
воспоминаниях (они пока не
опубликованы) описывает некоторые приметы
времени: «Для характеристики общей
обстановки тех лет на факультете
•
132

стоит сказать несколько слов о
студенте нашей группы «папе Буркине».
Он был раза в два старше
остальных и часто приходил на занятия
с сынишкой пяти-шести лет. Он
никогда не расставался с книгой
Энгельса «Диалектика природы>,
которую он непрерывно («непрерывно»
зачеркнуто.— /О. Л.) цитировал на
семинарах и лекциях, прерывая
профессоров и преподавателей и поучая
их менторским тоном. Однажды
«поучения» Буркина во время лекции
вынудили профессора Л. А.
Зенкевича, одного из лучших лекторов
факультета, покинуть аудиторию.
Модны в то время были
проработки профессуры- Запомнилась
большая зоологическая аудитория,
залитая электрическим светом,
заполненная людьми. В президиуме с
высоко поднятой головой Михаил
Михайлович Завадовский в роли
подсудимого, а на кафедре — его
младший брат, Борис Михайлович
Завадовский, рассказывает, что М. М.
Завадовский не рекомендовал ему читать
Плеханова «Развитие монистического
взгляда на историю» и тем самым
тормозил его политическое
развитие...».
Жаль, отец н мама не записывали
все это сразу, тогда же, но ведь
боялись...
Отец окончил университет в
тридцать четвертом году. И получил очень
лестное для него предложение от
Николая Константиновича Кольцова:
он приглашал его в аспирантуру
своего Института экспериментальной
биологии заниматься изучением
наследования поведения у животных.
Но отец почему-то предпочел
аспирантуру в университете на кафедре
динамики развития организма,
которой заведовал Михаил Михайлович
Завадовский. Может, подействовало
детское впечатление. Не знаю.
«Проявление и выражение
оборонительных реакций поведения у
собак» — это была его кандидатская
диссертация. И защищал он ее в
тридцать седьмом году. Страна как-то
жила, и диссертации защищались —
все происходило.
Отец формировался как ученый,
несомненно, под влиянием Михаила
Михайловича — блестящего ученого
с широкой эрудицией, он много от
него получил. Но потом стал
пробивать собственный путь в науке.
Этот процесс шел нелегко, начались
конфликты: наверное, была ревность,
что отец отошел от его направления
и занялся решением своих научных
проблем. Обычная ситуация «отцов
и детей».
Спустя три года после зашиты
кандидатской диссертации по
рекомендации Кольцова отца пригласил
в Колтуши Леон Абгарович Орбели,
ближайший ученик самого Павлова.
Отец числился в Институте
физиологии научным консультантом по
изучению генетики поведения животных...
Любовь
Я уже говорила, что еще
школьником отец стал посещать кружок
юных натуралистов при Московском
зоопарке. Руководил им ассистент
лаборатории Михаила Михайловича
Завадовского, Николай
Александрович Ильин. Он изучал наследование
окраски у кроликов, а отцу поручил
ухаживать за ними. Но как-то сразу
получилось, что тот не только чистил
клетки и кормил кроликов, но и
наблюдал за их поведением, так что очень
скоро включился в исследовательскую
работу лаборатории. В зоопарке отец
познакомился и с моей матерью,
Татьяной Александровной Бедняко-
вой, она тоже работала у Ильина.
Мама была старше отца и раньше
его окончила биофак. Их пути
разошлись: отец уехал в Казань. Но когда
вернулся в Москву, в университет,
волею судеб они встретились вновь,
у Ильина в Центральной школе
Красной Армии в Новогиреево. Мама там
работала в лаборатории кинологии.
Очень красивая — прабабка ее была
таборной цыганкой,— независимая, с
живым характером, она не могла
не нравиться. У них началась большая
любовь.
Недалеко от лаборатории
располагался Кусковский парк, в нем они и
гуляли. Есть там итальянский домик.
Очень красивый. Самое красивое,
наверное, из всего, что там есть.
Я очень люблю туда ездить. Это
любимое наше место прогулок с детьми...
Так вот, весь их роман протекал в том
итальянском домике, тогда там
располагалось общежитие военных.
А еще были окрестности
Звенигорода. Отец брал маму с собой
на охоту и потом с гордостью
рассказывал, как она, не жалуясь на
г
Г) I
«к
133

96
усталость, часами ходила за ним по
болотам, продиралась сквозь чащу...
А уж решилось-то у них все, как я
понимаю, когда они опоздали на поезд.
Последний паровичок ушел, была
весна, у костра они просидели всю
ночь. Мама была в черной кожанке,
сапогах и в красной косынке: она
тогда немного играла в революцию.
Мода была такая.
Родители мамы радовались, что
отец появился — человек своего
круга. У мамы до этого был роман
с красным командиром-чекистом, и
она чуть не вышла за него замуж.
Вся ее семья была в ужасе: красный
командир вот-вот должен войти в
семью. Но судьба спасла мать.
Страшная история. Чекист
застрелился.
Вскоре я родилась. Это был
тридцать четвертый год
Его страсть
х а.
X в
СП I
« ОС
Уже в семидесятые годы мы жили
в деревне Заозерье. Это в
Новгородской области, на берегу
небольшого озера Дивинец. Оно очень
красивое, а названо так из-за своего
необычного «поведениям в
засушливые годы уходит под землю.
Карстовое явление.
Мы любили с отцом ходить вместе
в лес, по вечерам, после заката.
Особенно осенью, когда у лосей
начинается гон. Слушали их рев. Отец
умел подзывать к себе ревнивого быка.
Он брал стекло от керосиновой
лампы и дул в него, прихватив край
губами. Получалась полная имитация
лосиного рева во время гона. Очень
красивый звук — напоминает
далекий стон.
И вот мы идем с ним в полной
темноте, он гуднт, я сзади, и
появляется лось... В лесу ни зги не видно,
но я чувствую, как лось идет из
тьмы нам навстречу, хлюпая по
болоту. Все ближе, ближе... Весь
напряжен, рычит, он полон безумной силы.
Удар лосиного копыта смертелен.
Рога служат им только для
турнирных боев, убивают они, нанося удар
копытом. В Воронежском заповеднике
я видела машину, пробитую лосем.
Фотограф, снимавший его, успел
влететь в машину и захлопнуть
дверцу, а преследовавший лось ударил
по ней. Страшная вещь. А тут тьма,
и лось уже буквально в нескольких
шагах. Я не выдерживаю и хлопаю
в ладоши. Зверь замер и ушел.
Боже, как отец ругал меня! Ему
надо было знать, как близко он
подойдет, как будет вести себя, на что
решится.
— Как можно было! Испортить все!
Как ты могла? Нет, не знал я, что
ты такая трусиха.
Уважение ко мне сильно
поубавилось. А ведь раньше на него уже
бросалась лосиха в подмосковном
лесу. Отец хотел забраться от нее
на дерево, зацепился за сук, но тот
надломился, и он с треском упал —
лосиха испугалась шума и убежала.
Но отцу этого, видно, было мало...
А как-то мы стояли на тяге, выбе- j
гает кабан — почуял нас, затормозил
так, что проехал на передних ногах.
Я только успеваю спрятаться за
отца — пусть, это его дело, что дальше
будет. Кабан круто разворачивается,
шум, треск, хрюканье, и он уносится
прочь. А отец счастлив — он
доволен, он видел все, он рад.
А что он со мной делал! Я
приходила к нему, уже взрослая
женщина, и он запирал меня в клетку
с волками. Волки у него там жили
для опытов. Проверял, как я буду
себя вести. Ему обязательно нужно
было знать, как. Я и они. Молодые
волки окружали меня. Они скалились,
принюхивались, а я стояла ни жива
ни мертва. Но страха старалась не
проявлять.
Когда отец занимался изучением
рассудочной деятельности животных,
у него в виварии жил и медведь.
Как-то он высунул лапу между
прутьев, схватил отца за рукав,
вырвал его и руку поранил. И это
было — вот! То самое, что нужно, щ
Не знаю даже, как сказать. Тот край,
где уже все, дальше некуда, полное
торжество, край ситуации. Меньшее
его просто не устраивало. Без такого
конца вроде и ничего нет —
незавершенность. А вот это — да!
Полный восторг! И вообще с
животными — только до края! Тогда все
тут — и страстная любовь его, и
единоборство, и предел чувств и
наблюдений, все!
Не знаю, можно ли было иначе.
Первая его большая генетическая
работа сделана на гибридах волка и
собаки. Он всегда утверждал: гибрид
волка с собакой обычно труслив.
По отношению к человеку. Это так
134

называемая пассивно-оборонительная
реакция. Почему она возникает?
Волки более спокойны. Возбудимость
у них меньше, чем у собак. Собаки,
по-видимому, и отбирались с
повышенной возбудимостью. И при
скрещивании гибриды рождались пугливыми.
Людей они боялись, приручались
плохо, работать с ними было трудно.
И все потому, что на фоне
повышенной возбудимости — собачьей —
проявляется еще и волчья трусость
по отношению к человеку. Если
нервная система невозбудима, ничто не
может проявиться. Возбудимость и
есть тот проявитель, на фоне
которого высвечивают очень глубокие
свойства психики. Трусость вообще
может казаться простой
флегматичностью, но если впрыснуть тот же
кофеин, повышающий возбудимость,
то зверь оказывается труслив. Вот
в общих чертах смысл той первой
генетической работы. Главное — ему
удалось понять зверя, выявить его
свойства, дойти до края его натуры...
Он рассказывал, что в лесу с ружьем
и собакой ему хорошо думается.
Однажды его пес преследовал подранка,
и тот забежал в куст. Собака туда
не полезла, а обогнула куст и стала
ждать птицу с противоположной
стороны. Тогда и родилась мысль, что
животные способны
экстраполировать, то есть предвидеть последствия
происходящих событий. Позже это
вылилось в многолетние лабораторные
исследования: изучалась способность
животных разных видов решать
элементарные логические задачи...
Два дома
Бытовая сторона жизни у мамы
с отцом получилась нелегкой. Ему
не удалось прижиться в семье мамы.
Мешало все. И возраст отца — когда
я родилась, ему было всего двадцать
два, маме же — двадцать семь.
К нему там поначалу не относились
всерьез. Он, еще такой молодой, вел
себя по-мальчишески бесшабашно.
Возился шумно с нами, детьми, учил
меня, маленькую, боксировать —
хотелось все-таки, чтобы я
мальчишкой была. Но для серьезных
занятий места ему там не нашлось.
Часто бывает, когда несколько
поколений живут вместе, у молодых
трудно формируется своя семья.
Надо либо выделяться, либо распад
неизбежен. Так случилось и у отца:
в новой семье нет взаимопонимания,
а в Харитоньевском — у его мамы —
обожание, все подчинено его вкусам
и привычкам, созданы условия, чтобы
он занимался наукой. Вот и вышло,
что отец стал жить на два дома. Это
и было началом распада семьи.
Жили в Харитоньевском
своеобразно — быт сводился к минимуму,
им как бы пренебрегали. К этому
располагала и убогость квартиры.
Вечно дымящая дровяная плита,
заделанные решетками, как в тюрьме,
окна, сырость по углам. Но в те годы
это было обычным для многих
интеллигентных семей. Покой и отдых от
жизненных тревог Анна
Александровна находила в книгах и работе.
Она с головой погружалась в перевод
«Социальной истории Англии» Тре-
вельяна или писала биографию своего
деда, Василия Павловича Васильева.
Бабушка стойко переносила
жизненные неурядицы. Ее отличало
совершенное равнодушие к бытовому
благополучию, и она не уставала
повторять мудрое изречение Гете:
«Имущество потерять — ничего не
потерять, честь потерять — много
потерять, присутствие духа потерять —
все потерять».
Думаю, интеллигенцию всегда
спасает стойкость духа. Она не
опускается до животного состояния, когда
у нее отнимают все жизненные блага,
удобства быта, она ведь «ничего не
теряет».
Война
Лесок паршивенький. В Горенках,
под Балашихой. Мы там жили на даче.
И вот тогда мы пош пи в этот лес,
он показывал мне птиц, мы смотрели
в бинокль, такие радостные были,
запоминали их песни, и он
довольный — мы же вместе. Подходим к
дому, и мама, высунувшись из окна,
кричит: «С Германией война
началась!».
С дачн мы не уехали, начались
первые налеты и бомбежки, и отец
с хозяином дачи на картофельном
поле за домом выкопали «щель».
Не помню, отец, наверное, уезжал
и приезжал, а мы прятались в ту
землянку. Даже картинка такая есть,
я нарисовала тогда: мы с
чемоданчиком ныряем в свою «щель», воет
сирена, а мама — она всюду опазды-
X
х т
Г) I
« те
135

<26
к а
X Л
вала — несется к нам с маленькой
сестренкой через картофельное поле.
Отец тогда приехал в Москву из
Колтушей за несколько дней до
начала войны. Помню, я спросила его:
— Что 6 ты делал, если бы война
застала тебя там, в Ленинграде?
— Пешком бы пришел. По шпалам,
но все равно бы пришел к вам.
С дачи в Москву мы вернулись
в августе. И начались разговоры
об эвакуации. В университете уже
готовили списки отъезжающих.
Мамины родители наотрез
отказались уезжать из Москвы, заболела
тяжело бабушка, мама сказала, что
без нее уж точно никуда не поедет.
Отец рискнул остаться, вернее, не
увезти детей. Потом, уже после войны,
когда стали известны все зверства
нацистов, он понял, что, оставшись,
сильно рисковал...
Отца не взяли на фронт нз-за
травмы ноги, полученной в
мотоциклетной аварии. Когда университет
эвакуировали, он стал работать в
Центральной школе связи Красной
Армии в Новогирееве. Он занимался
подготовкой собак для
противотанковой обороны, миноразыскной
службы и перевозки раненых. Отец
отбирал собак, определяя у них тип
нервной системы и остроту обоняния
(для этого он разработал специальные
методики).
Собаки с сильным типом нервной
системы, у которых отсутствовала
пассивно-оборонительная реакция,
проще говоря, трусость, годились для
дрессировки по противотанковой
обороне. Их дрессировали бежать под
движущийся танк с прикрепленной к
спине миной. Для перевозки
раненых отбирались выносливые и
непугливые собаки. Для миноразыскной
службы нужны были собаки с
хорошим чутьем. Отец разрабатывал
способы усиления у них остроты
обоняния, применяя сочетание разных
фармакологических препаратов —
фенамина, кофеина, брома. Он ездил
потом с этими собаками на фронт.
Позже, в сорок седьмом году, он
защитил докторскую на этих
материалах. Туда же вошли данные,
полученные в Колтушах.
На фронт он ездил и по другим
делам. В лаборатории исследовались
еще и фармакологические препараты,
снимавшие утомляемость у бойцов.
Тогда с этой целью применяли
фенамин. И вот вечер. Я, маленькая, сижу
со всеми взрослыми, и на рычажных
весах мы взвешиваем порошок. Тут
же мама, бабушка. Отец уже
собирается. А упаковочек надо сделать
бог весть сколько. Каждая — на один
прием. Я потом ночью не могла
заснуть, так возбудилась.
Дмитрия Андрияновнча Флесса —
они же вместе с отцом работали —
я спрашивала: «Ведь страшно на
фронте? Что у вас осталось,
воспоминание какое?». Он с юмором
человек: сСпать хочется,— говорит,—
очень хочется спать. И больше
ничего. Мечтаешь, чтоб тебя легко
ранили, отправили в лазарет и там
спать и спать. Все время думаешь
только одно: где бы как пристроиться
и поспать». Это самое страшное —
бойцы засыпали прямо на ходу.
Буквально. И вот они ездили с этими
препаратами на фронт,
предварительно их опробовав на животных.
Все о том же
Первым избу под лабораторию на
Истре снял Дмитрий Дмитриевич
Ромашов — генетик, ему удобно было
там работать, материал для
исследования всегда под рукой. Отец
однажды поехал к нему по каким-то
делам и взял меня. И вдруг я увидела
пойменные луга. Истру, а на бугре
изумительное Веледниково. И
километрах в шести — Димитровское и
там церковь. Сейчас-то изгадили там
все, а тогда... Я такой красоты
никогда раньше не видела. Да еще весна
и эта дорога — паровичок, потом
идти километра два и все время видеть
ту красоту... Я, конечно, начала
просить его снять там дом. Отец
уговорил наше семейство, и мы жили
в Веледникове четыре лета.
Туда стали съезжаться биологи,
физики, архитекторы, артисты.
Почему-то именно там образовалось
милое интеллигентное сообщество.
Мы, дети, жили, конечно, своей
жизнью. Мне четырнадцать лет, у нас
своя веселая компания, мы были
полны собой и друг другом. А у меня,
честно сказать, происходили тогда
конфликты с родителями — вырвался
человек, отбился от рук, я приходила
домой только перекусить да ночевать.
Но даже мы поняли: что-то произошло
тогда, в августе сорок восьмого.
Собирались вечерами растерянные.

оцепеневшие взрослые — прекрасные
люди — и говорили угрюмо и тихо:
«И этот продался». А кто еще?
А кто нет? И все это в лицах,
подробно, много раз, без конца...
Чайные разговоры становились все
мрачнее. Ясно было, что генетика
как наука прекращает свое
существование у нас. Кто поддерживает
Лысенко — вот главное. Естественно,
Сталин. Имя его никогда не называли,
говорили по-немецки: «фатер».
«Фатер» явно поддерживал Лысенко.
И многие настоящие ученые
отрекались в страхе. И все это уже
описано хотя бы в тех же «Белых
одеждах».
Людей выгоняли с работы, сажали.
Ромашова посадили в тюрьму, Астау-
ров уехал в Ташкент. Отца выгнали,
просто закрыли кафедру Завадов-
ского. Помню, как он приехал из
Москвы и сказал, что кафедру
динамики развития закрыли, всех
сотрудников сократили и что на последнюю
зарплату он купил себе плащ, и
плащ этот — вот он, на нем. Он
так старался быть бодрым, в тяжелые
минуты он умел собраться с духом.
Отец тогда занимался
проблемами возбудимости и проявлением
патологии. Моделью он выбрал
эпилептический припадок. Внешне
эксперимент выглядел так: крысу
помещали в замкнутое пространство и
внезапно давали сильный звонок.
Чувствительные к звуку начинают
метаться, бросаться на стенки, словно в
истерике, и появляются судороги.
Крыса лежит, деревенеет. Потом
припадок проходит. Она, вся вялая,
начинает приходить в себя.
Крысы очень часто после припадков
гиблн. Отец стал исследовать, почему.
Оказалось, к смерти приводили
кровоизлияния в мозг. И все это в
результате перенапряжения возбудительного
процесса нервной системы.
Это была огромная, очень
интересная работа. Она лишь начиналась,
и тут лабораторию разгоняют. Что
делать?
Отеи пишет Презенту, тогда декану
биологического факультета МГУ,
подробил 1 записку, как все это важно
и ну...но. Речь-то идет об эпилепсии,
это ведь модель эпилептического
припадка, там открывались потрясающие
вещи...
Все это отец написал и передал
Презенту. Можно было подать
бумагу и сидеть ждать, но он был
остроумный человек. Взял крысу, посадил
в банку, принес к Презенту, поставил
на стол и позвенел над банкой
ключами. Крыса тут же забилась в
судорогах. Зрелище потрясающее.
Сработало мгновенно. Поведенчески отец
рассчитал все точно. Презент был
ошеломлен. Буквально через
несколько дней отец со своей лаборанткой
Людмилой Николаевной Молодкиной
снова были зачислены в университет.
Им, правда, не выделили рабочего
места, предложили его искать самим,
но это уже другое дело. Место отец
нашел в Останкино — на базе
Пушкинской зоологической станции. Там
и начались обширнейшие
исследования. Крыса в банке сделала свое
дело.
Была выведена путем селекции
высокочувствительная к звуковому
раздражителю линия крыс «КМ» (Кру-
шинский — Молодкина), с ними до
сих пор работают и у нас, и за
границей.
Эпилепсия — страшная болезнь,
которой страдает достаточно большой
процент людей. Вот отец и его
сотрудники и занялись изучением нервных
процессов, ответственных за
возникновение недуга у животных...
Оказалось, что эпилептиформные
припадки на звонок возникают только
у крыс очень возбудимых. Если таким
крысам искусственно с помощью
транквилизаторов снижать
возбудимость, припадок может и не
проявиться при включении звонка. Возникает
вопрос: а у возбудимых людей эта
болезнь тоже чаще проявляется?
Когда летчикам при прохождении
медкомиссии ввели тест на
предрасположенность к эпилепсии (запись
электроэнцефалограммы при
мелькающем в определенном ритме свете),
у части обследованных обнаружили
специфические ритмы. На ЭЭГ
появлялись высокоамплитудные пики. Это
сигнал скрытой эпилепсии. Она пока
дремлет, но может проснуться. Значит,
эти лица нельзя допускать к
полетам? Так оказалось, что летчики
высшего пилотажа в своей
энцефалограмме имеют часто эпилептоидные
пики! Высокая возбудимость мозга —
палка о двух концах. Она проявляет
и гениальные способности, и
генетически заложенные патологии.
На эту тему не так давно
переиздана замечательная книга Ламбро-
х а.
« с
X ■
О X
а ОС
137

с
с; а-
с
96
z ■
ft X
зо «Гениальность и помешательство».
Автор признает несомненным факт
связи между гениальностью и
развитием «душевных болезней».
У отца в лаборатории шли работы
и по парабиозу. Что такое парабиоз?..
На сильный раздражитель животное
обычно реагирует большей
реакцией, чем на слабый. И на звонок
тоже. Но если продолжать утомлять
животное все больше, то его нервная
система начинает вести себя
парадоксально: нарушаются силовые
взаимоотношения реакции организма на
предъявляемый раздражитель.
Вначале и на слабый, и на сильный
раздражитель реакция идет
одинаковая. Следующая стадия: на сильный
раздражитель реакция слабая и,
наоборот, на слабый — сильная. А потом
возникает парадокс: отсутствие
раздражителя дает вспышку реакции,
животное мечется, а как только
включается раздражитель, крыса сидит
тихо. Вот оно, включение
охранительного торможения, и предохраняет
животное.
Потом, скажем, перерыв... Это уже
очень человеческое, хотя и показано
на крысах. Впрочем, все предыдущее
тоже. Когда человек сильно
переутомлен, когда работает до предела и
потом — стоп, остановился, перестал
работать в том привычном и
утомительном режиме, сразу же
начинают выползать болезни, и нервы
расшатываются, и ты не спишь — плохо,
в общем, дело. Это убралось
охранительное торможение, которое шло
параллельно твоей интенсивной
работе. И теперь, если тебе дать
маленький отпуск — день, два, три, да
просто суббота и воскресенье,—
тебе кажется: все, ты восстановился
и можешь опять так же вкалывать.
Но охранительное торможение уже не
сработало, и ты запросто можешь
получить и инфаркт, и
кровоизлияние, и что угодно. Так что ты или
продолжай отдыхать, или уж работай
без отдыха. А если прервался, то
восстанови себя не за счет
запредельного торможения, как это было
во время работы, а за счет чистого
ничегонеделания.
Похоже, многие друзья отца и он
тоже работали тогда в таком
беспрерывном режиме. Работа была
единственным, во что можно было уйти от
всего происходящего вокруг. Но не
давали же!
И новый круг
Отец был просто очарован
Борисом и без конца рассказывал мне,
какой он замечательный,
талантливый, редкий. Борис Вепринцев был его
любимым учеником.
И вот однажды приходит отец:
«Бориса арестовали». Позвонила его
сестра Марина. Ни в чем не
повинный человек, молодой, только
начинающий жизнь — и десять лет
тюрьмы! Это конец. Только что в
Останкино Борис делал доклад об
ориентации птиц, а летом они с отцом
решили, что он начнет работу по
ориентации почтовых голубей —
их держали на Пушкинской зоостан-
ции,— и ничего этого не будет, и
не будет этого человека.
Арестовали его из-за отца. Борис
вначале поступал на физфак и
написал в биографии, что отец
репрессирован. Его не приняли. Поэтому,
когда пошел на биофак, он уже не
написал про отца. Но дознались.
Было судилище: «Как ты мог скрыть?
Не сказать? Отец же твой был враг
народа?». А Борис был страшно
возбудимый, сказал: «Считаю, что отец
невиновен». Враг-то народа! Его
давно и в живых не было, он умер
в сорок первом году. Но Бориса
обвинили, что он... укрывал отца!
Отец любил Бориса. «Такие
студенты,— говорил,— из тысяч — один».
Действительно, любознательность у
него была страстная ко всему.
Борису из Бутырок удалось
передать письмо матери, он просил книги.
По биологии, физике, математике.
Он не хотел отстать от курса.
Любимый ученик просил книги. Из
тюрьмы.
Отец стал собирать эти посылки и
всякий раз старательно мне
показывал: вот мы посылаем Борису,
отобрали... Я не вникала тогда, как же
это все происходило. Оказывается,
отец собирал посылку, Людмила
Николаевна Молодкина отвозила ее
сестре Бориса Марине, а та уже
отправляла все собранное по
назначению. Но было еще одно звено.
Не будь его, книги никогда не дошли
бы до Бориса. Это папин знакомый —
юрист Розов — смелый и порядочный
человек.
Не знаю, можно ли чувство страха
назвать страхом, если победил его...
Ведь боялся отец, собирая те книги,
138

за себя, за нас. Но вот надо было.
Если он что-то считал нужным
сделать, рисковал абсолютно всем ради
Бориса, ради поступка — и жизнью,
и положением, всем.
А одну из присланных книг Борис
хранил до конца жизни —
«Экспериментальная эмбриология» Гексли и
де Бера.
Отец был угнетен обстановкой. Тут
все сошлось. Только что минул
жуткий сорок восьмой, совсем недавно
травили Орбели. И кто? Его же
Когда Борис вернулся, то
изъяснялся преимущественно по-английски
и на матерном диалекте. Он мало и
неохотно говорил про лагерь. Мы
поженились, а я стеснялась его
расспрашивать. Не хотела травмировать
тяжелыми воспоминаниями.
Ты счастлива?
Когда отец умер, не представляла,
как буду дальше жить. Появилось
ощущение полной незащищенности.
бывшие ученики и соратники на
научной сессии в пятьдесят первом году.
Травлю организовал отдел науки
ЦК ВКП(б). И вот теперь посадили
самого лучшего студента, близкого
ему человека. Все, некуда дальше.
Кольцо сужалось. Всю жизнь
бабушка, а потом и отец ждали ареста.
Теперь эта участь казалась отцу
почти неизбежной. И он сдал. У него
развился тяжелый невроз, от
которого он страдал много лет. Отец стал
раздражительным, мнительным...
Лагерь, где сидел Борис, находился
в Кемеровской области, в поселке
Ольжерас, сейчас это город Между-
реченск. В сталинских лагерях
собрали цвет нашего общества, элиту.
Теперь об этом много написано. Вот и
у Бориса прямо над ним верхние нары
занимал будущий историк Лев
Николаевич Гумилев, а нижние —
дипломат, востоковед Марк Исакович Ка-
занин, человек с европейским
образованием, окончил Сорбонну, был
адъютантом Блюхера. Его жена,
англичанка, просидела в советских
лагерях девятнадцать лет...
Справа налево: Леонид Викторович Кру-
шинский с тещей Надеждой Петровной
Розановой, дочерью Натальей
Леонидовной Крушинской и любимым учеником
Борисом Николаевичем Вепринцевым.
1954 год.
Всю жизнь знала: если отец рядом,
я ничего не боюсь.
Война. Первые бомбежки, мы сидим
в щели, бабки деревенские шепчут
молитвы, бухают зенитки. А мы
с отцом наблюдаем из щели, как
прожектора «ловят» немецкий самолет,
а зенитки его сбивают. Просто
интересно на все это смотреть, как
бегают по небу прожектора. Никакого
страха, отец рядом и объяснил:
очень мало шансов, чтобы бомба
попала на наше картофельное поле.
Значит, все так и есть.
Уже была у отца вторая семья и
родился долгожданный сын Алеша,
а он все продолжал звонить нам на
Лялин каждый день. Если что-нибудь
случалось, первый звонок — к отцу.
Тяжело заболела Катюша, опасная
инфекция. Полная растерянность.
Что делать, куда ее везти? Папа
x л
X Q.
139

звонит — все становится на свои
места, все, что нужно, делается быстро
и точно. У мамы обнаружили
опухоль — забыты обиды, опять — к отцу,
организуется консультация, находят
хорошего хирурга. Его имя
открывало двери, и не потому, что он
член-корреспондент, просто вот такой
человек.
Он помогал всем, кто обращался
за помощью... В деревне корова не
может разродиться, погибает —
бегут к Леониду Викторовичу,— укол,
согревающий компресс, корова жива.
Надо взять на работу вернувшегося
из ссылки диссидента — опять к
Леониду Викторовичу, он как-нибудь
поможет. К отцу за помощью шли
все и всегда. А многие его искренне
любили.
Уже прошло десять лет со дня
смерти отца. А я живу, занимаюсь своими
делами, но рядом всегда ощущаю
пустоту, которую никто не заполнит.
Все очень обыденно, и никаких
высоких слов, напутствии перед
смертью. Только спросил: «Наташа,
ты счастлива?». И несколько вопросов
о своей книге «Биологические
основы рассудочной деятельности»,
которую в то время издавали за
границей. Единственно, мне ужасно
хотелось поцеловать его руку. Но я не
решилась. Он ведь мог подумать, что
я с ним прощаюсь навсегда. И я не
поцеловала...
Он умер двадцать пятого мая. На
его могиле на Немецком кладбище
стоит большой гранитный черный
камень, двухметровый. Это как-то не
соответствует скромному облику отца.
Но такой полагался
члену-корреспонденту в то время. У подножья
памятника — маленькая мраморная
доска: «Профессор В. П. Васильев,
А. А. Крушинская», дед и мать рядом
с ним. Сколько раз пыталась посадить
у его могилы папоротник — не
приживается. Не любил его при жизни,
не хочет, чтобы он и тут рос. #
Четыре поколения. Справа налево: Леонид
Викторович Крушинский, его дочь
Елена, внук Григорий Попову правнучка Нина.

ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
Жульничество
в янтарном обрамлении
140 лет гордостью Музея
естественной истории в
Лондоне служит кусочек янтаря,
в котором заключена...
навозная муха. Гордость
вполне законная: нигде больше
во всем мире не сушествова-
ло образца такого
насекомого, возраст которого, судя
по всему, превышал
тридцать восемь миллионов лет.
Причем отлично
сохранившегося образца...
За время пребывания
среди других двенадцати тысяч
ископаемых
энтомологических экспонатов этот
приобрел прямо-таки мировую
известность. Он оказался
древнейшим из доступных науке
представителей всего
семейства мух домашних. Муха
с очевидностью доказывала,
что вид без существенных
изменений может
просуществовать миллионы лет. И
даже глаза этого насекомого
поблескивают красновато-
металлическим цветом так
же, как у его современных
соплеменников.
Видный немецкий
энтомолог Вилли Хенниг в 1966
году дал этой «узнице
янтаря» подробнейшее описание
и четко определил:
«семейству удалось
просуществовать примерно 40 миллионов
лет без эволюционных
сдвигов. В то же время следует
отметить, науке не известны
ни предшественники этой
формы, ни ее современные
нам потомки».
Даже в вышедшем в 1992
году многотомном
«Палеонтологическом трактате» —
новейшей «библии» всякого
сегодняшнего
специалиста — целый абзац посвящен
этому «индивидууму»:
«Многие заключенные в янтарь
балтийского происхождения
древние виды в
удивительной степени сходны с ныне
существующими. Среди них,
согласно подробнейшему
исследованию, предпринятому
Хеннигом, как кажется,
следует назвать экземпляр
навозной мухи финниа скала-
D
□
□
D
D
D
D
□
□
□
□
D
D
D
D
D
□
а
U
D
□
□
D
О
D
□
□
П
D
□
П
□
□
□
□
О
□
а
рис фабрициус, хранящийся
в лондонском Музее
естественной истории». Может ли
еше большей славы
удостоиться простая навозная
муха?..
И вот — сенсация в па-
леоэнтомологическом мире!
Молодой ученый Эндрю Росс
недавно одним ударом
разрушил казавшийся
непоколебимым почти полутора-
вековой мушиный авторитет.
Склонившись над
микроскопом, Э. Росс заметил
на поверхности янтарного
обрамления мухи две
тоненькие трещины — по одной на
каждой из сторон. Он
поспешно отодвинул образец
от лампы, тепло которой
могло повредить тельце
насекомого и нарушить какие-
нибудь его анатомические
детали. Перевернув образец
другой стороной, чтобы
проверить, насколько серьезны
обнаруженные им трещины,
ученый увидел, что весь
кусочек янтаря обегает слабая,
но достаточно ясная
непрерывная черточка.
Дальше — больше. Сама
муха как бы «сидела» в
центре довольно правильного
округлого углубления. Все
это можно было разглядеть
с обеих сторон прозрачной
мушиной «тюрьмы». И тут
Росса осенило, что перед
ним — классический пример
«дублета», уловки, вот уже
много веков известной
нечестным ювелирам, которые
хотят «раздуть»
драгоценный камень до еше более
драгоценных размеров.
Очевидно, кусок
подлинного древнего
прибалтийского янтаря был когда-то
аккуратно распилен пополам
и на одной его стороне
сделано маленькое углубле-
□
□
D
□
D
□
□
П
□
□
D
а
а
D
а
□
а
□
□
□
□
а
п
□
□
G
□
D
П
□
а
а
□
а
G
rate, в котором хитрый
мастер и «захоронил» вполне
современную ему муху. Затем
оставалось только заполнить
углубление напоминающим
по виду янтарь клеящим
средством, и «дублет» был
готов начать свою «научную
карьеру».
Происхождение
фальшивки доподлинно неизвестно.
Однако выяснено, что
впервые этот экспонат
упоминается в датированной 1850
годом описи коллекции X. Ф.
Лёва, немецкого эксперта
по «мушиным вопросам».
В 1922 году Музей
естественной истории купил у
наследников X. Ф. Лёва
триста образцов янтаря, в том
числе и тот, о коем речь.
А сорок лет спустя его
описал упомянутый выше Вилли
Хенниг, искренне
удивлявшийся неизменности столь
«древнего» существа...
Автор же статьи в
палеонтологическом трактате был
достаточно осторожен. С
научной скрупулезностью он
применил выражение «как
ка жется». А Эндрю Росс
считает, что именно высокая
репутация Хеннига
помешала разоблачить
жульничество раньше.
Кто именно был этот
«фальшивоэнтомолог» —
остается тайной. Двигало им,
вероятнее всего, простое
желание подзаработать: в
середине XIX века
коллекционеры, подобные X. Ф. Лёву,
готовы были заплатить за
интересный экспонат
немалые деньги, и существовал
даже своего рода «ры нок»
фальшивок. Вряд ли жулик
ставил своей сознательной
целью ввести в заблуждение
целые поколения
энтомологов и эволюционистов,
просто навозная муха была
близко под рукой...
Следует сказать в
заключение, что «шерлок-Холмсов-
ский» подвиг Росса у
многих специалистов вызвал
вздох облегчения. Они давно
истощили все
правдоподобные объяснения тому
странному факту, что столь
хорошо развитый организм мог
уже существовать десятки
миллионов лет назад.
141

Научные чтения
памяти С. В. Мейена
Это становится хорошей традицией. Уже второй год в стенах
нашей редакции проводятся чтения, посвященные памяти Сергея
Викторовича Мейена. Состоялись они в день рождения ученого — 17
декабря. Выдающийся палеоботаник, С. В. Мейен оставил яркий след
не только в науке, но и в жизни многих людей. Вот почему чтения,
посвященные его памяти, собирают многочисленных слушателей. В этом
году оргкомитет решил отказаться от большого количества докладов
и, как оказалось, не зря: обсуждение выступлений и вопросы к
выступавшим затянулись допоздна.
Название своего доклада доцент биологического факультета
МГУ В. Л. Войейков сформулировал в виде вопроса: «Теория
эволюции Дарвина: истина или заблуждение?>. Попытка дать
однозначный ответ здесь неправомерна, считает автор. Всякая
революционная идея в науке продвигает нас к истине', но, как правило, таит в себе
и ошибочные суждения. В этом смысле теория эволюции Дарвина —
не исключение. По мнению докладчика, механизм эволюции,
сформулированный самим Ларвином, описывает лишь одну, хотя и очень
важную сторону эволюционного процесса, то есть снижение степени
целостности живой системы. Этот этап абсолютно необходим для
развития любого биологического объекта. Вот почему теория
Дарвина, когда она будет дополнена механизмом повышения степени
организации живых систем, останется неотъемлемой частью обшей
теории органического прогрессивного развития.
«Рефрены Мейена в биосфере и сфере образования» — такова
была тема выступления преподавателя московской
физико-математической школы № 57, кандидата физико-математических наук
С. Г. Смирнова. Считая выдвинутую С. В. Мейеном идею о рефренах
практически универсальной, докладчик резюмировал свое
выступление емкой фразой: «Рефрен — это атом эволюции». Однако, заметил
С. Г. Смирнов, есть два важных различия между биосферой и
школой. Во-первых, срок формирования ученических и
учительских таксонов занимает считанные годы. Во-вторых, рождение нового
таксона школьников (например, математического класса)
происходит только под наблюдением и частичным руководством такого
творца (учителя), присутствие которого в биосфере большинство биологов
склонно отвергать.
Заключительным в этот вечер стало выступление Ю. В.
Чайковского нз Института истории естествознания и техники. Автор совершенно
по-новому взглянул на научное наследие ученого. Это нашло
отражение уже в самом названии доклада—«Сергей Мейен и
возрождение натурфилософии».
По мнению докладчика, именно натурфилософия заставила в
свое время искать во всем целесообразность — то была
натурфилософия естественного богословия, позже целиком усвоенная
дарвинизмом; затем во всем стали искать причинно-следственные цепоч-
142

ки — то была натурфилософия механицизма; в наше время
натурфилософия системности понуждает во всем искать целостность
и т. д. Для натурфилософии очень важно выявленне рядов в чем-то
сходных друг с другом объектов. Достаточно вспомнить ряды
химических элементов Д. И. Менделеева нли ряды сходных организмов
Н. И. Вавилова. То общее, что есть в различных рядах,
постарался выявить С. В. Мейен. Это равным образом касается н
палеоботаники, и физиологии: налицо однотипные ряды исторического
развития знания в разных науках. Данные ряды выявлены Ю. В.
Чайковским в рамках метода познавательных моделей уже после смерти
С. В. Мейена*. Однако, по мнению докладчнка, успех был бы
немыслим без мейеновского мероно-таксономнческого анализа.
Таким было вкратце содержание выступлений, прозвучавших на
чтениях памяти С. В. Мейена. Но изложение событий будет
неполным, если ничего не сказать о душевном настрое собравшихся.
«Принцип сочувствия», много лет назад провозглашенный Сергеем
Викторовичем, на глазах обретал черты реальности.
Доброжелательное внимание к докладам, а в перерывах — трогательная радость
общения создавали настроение негромкого праздника. Его усиливало
присутствие самых близких Сергею Викторовичу людей: Маргариты
Алексеевны Мейен и дочерн — Екатерины Викторовны.
Впрочем, слово «присутствие» здесь не очень подходит. Верный
друг С. В., Маргарита Алексеевна, взяла на себя основную долю
забот, связанных с организацией чтений. Ее же рукамн были нспече-
ны замечательно вкусные пирогн, с аппетитом поедаемые в
перерывах между докладами. Уходить никому не хотелось, и будь на то
воля собравшихся, проговорили бы до утра.
Но постепенно жнтейскне заботы взяли верх, внизу глухо
хлопнула дверь за последними гостями. За окнами еннел зимний вечер, в
редакции установилась непривычная тишина. И на другом конце
телефонного провода внимательно слушала рассказ о
происходившем Татьяна Петровна Чеховская. Номинально — ответственный
секретарь, а в действительности — душа и сердце редакции, в 1993
году она предложила организовать Мейеновские чтения. Она же и
провела их тогда в первый раз. Болезнь не позволила ей быть с
нами в этот день. Но только благодаря инициативе н напору Татьяны
Петровны смогли состояться вторые чтения. Уже ослабевшая,
прикованная к постели, она утрясала темы докладов, созванивалась
с участниками и поддерживала сомневающихся в успехе. Ее не стало
22 декабря...
По-прежнему синеют за окнами московские вечера. Все также
мерцают на небе далекие звезды. И нх тнхий свет неведомым
образом напоминает нам об ушедших.
М. КУРЯЧАЯ
Редакция н оргкомитет благодарят Сергея Смирнова и
Владислава Тарасова за помощь в подготовке и организации Мейеновских
чтений.
* Ю. Чайковский. Познавательные модели. «Знание — сила>, 1993, № 4
143

I
н
ш
Б
S
и
ш
т
S
о.
о
Z
««л
z л
г a
■о «
Р) I
Ефим Черняк
Заговор
Дрейфус во время суда п Руане
Провокация
В начале необычно жаркого
августа 1899 года город Ренн —
тихий, сонный центр Бретани — на
время уподобился шумному Парижу.
Армии журналистов, съехавшнеся со
всех концов мнра, штурмом
захватывали немногочисленные отели.
Повсюду слышалась иностранная речь,
то там, то здесь мелькали хорошо
знакомые всем лица политического,
журналистского, литературного
Парижа, прибыло много знаменитостей
из-за рубежа. Газета «Тан» немного
позднее, 6 сентября, писала: «Ренн
стал центром мира». Седьмого августа
в Ренне открылись заседания
военного трибунала. Хотя они были
гласными, но только с помощью
сложных формальностей можно было
попасть в число избранных — сотен
корреспондентов ведущих газет
многих стран и просто влиятельных лнц,
тех, кого пропускали в здание
местного лицея, где проходили заседания
суда. А ведь это был не первый
процесс над обвиняемым. Перед судом
уже успелн предстать как его
сторонники, так н противники. Однако это
только увеличивало жгучий интерес
к «делу», которое превратилось в
острую проблему, разделившую всю
Францию на два лагеря, до предела
накалив политические страсти.
Речь идет о знаменитом «деле
Дрейфуса». Начало ему было
положено еще пять лет назад.
В этом деле причудливо
столкнулись подлинные патриотические
чувства и звериный шовнннзм, выгоды
клики военных ничтожеств и
интересы французского народа, иезунты и
республиканский строй. Величие
гуманизма выступало против низости
реакционной демагогии. Широкая
гласность перемежалась со строжайшей
секретностью, а настоящая драма —
с опереттой. Детективный роман
прочно вплетался в ткань
международных отношений. В уродливом
хороводе сменяли друг друга
поддельные документы, высокопоставленные
офицеры, нацепляющие фальшивые
бороды и темные очки для встречи
с заведомым преступником,
содержатель публичного дома, возведенный в
ранг национального героя, и
послушные судьи, в порядке воинской днс-
цнплины с готовностью принимавшие
на веру любые небылицы.
«Дело Дрейфуса» имело
совершенно очевидный смысл — это была
попытка монархической и
клерикальной реакции «свалить» республику,
предотвратить либеральные
политические преобразования в стране. Среди
организаторов «дела» нередко мелька-
144

ли лица с аристократическими
титулами (генерал маркиз де Буадефр,
маркиз Анрн дю Пати де Клам и
другие).
«Дело» началось в сентябре 1894
года с обвинения артиллерийского
капитана Альфреда Дрейфуса в
шпионаже в пользу Германии. Сын
богатого фабриканта из Эльзаса —
французской провинции, после 1871 года
присоединенной к Германской
империи,— Дрейфус по своим взглядам и
настроениям никак не выделялся из
окружавшей его военной касты. Но его
еврейское пронсхожденне могло
послужить удобным поводом для
разжигания националистической кампании,
для обвинения республики в том, что
1 «чужак» смог проникнуть в святая
святых монархического офицерства —
Генеральный штаб. Поэтому и было
решено сделать ничем не приметного,
бесцветного капитана жертвой
крупной политической провокации.
Военный министр Мерсье и заправилы
Генерального штаба с самого начала
знали о невиновности Дрейфуса и
сознательно скрывали документы,
которые свидетельствовали об этом.
Генерал Мерсье был явно
инициатором всего дела. Этот человек
с морщинистым лицом и маленькими
черными глазками очень напоминал,
по свидетельству современников,
старую пантеру, притворяющуюся
спящей, но в действительности не
спускающую глаз с добычи. Опытный
интриган, он умело притворялся
добродушным старым солдатом,
целиком озабоченным только ннтере-
сами страны, ловко скрывал свои
честолюбивые планы. Ярый
реакционер и клерикал, он сделал карьеру
в качестве чуть ли не
«республиканского» генерала, «не ходящего к
мессе». В конце 1894 года у Мерсье
были серьезные личные причины для
инсценировки «дела Дрейфуса».
Военный министр так хорошо носил маску
республиканца, что вызвал даже
недовольство в монархических и
католических кругах (вдобавок жена Мерсье
была протестанткой!). Все это за
какие-нибудь две недели декабря 1894
года исчезло, как по мановению
волшебной палочкн, после известия об
аресте Дрейфуса; националистические
газеты, еще за несколько дней до
этого оплевывавшие Мерсье, стали
прославлять его как «спасителя
отечества».
Непосредственно провокация
зародилась в недрах
контрразведывательного отдела «секции -статистики» (так
называлась военная разведка)
французского Генерального штаба. Главой
этого отдел а был тогда майор
Анри — грубый, малообразованный
офицер, но зато исполнительный
бывший полицейский. Начальником
«секции статистики» был
подполковник Сандерр, который подчинялся
заместителю начальника
Генерального штаба генералу Гонзу.
В конце сентября 1894 года
«секция статистнкн» получила, или,
точнее, утверждала, что получила, от
своего агента Брюкера, наблюдавшего
за немецкий военным атташе Шварц-
коппеном, документ, впоследствии
названный «бордеро»,—
сопроводительное письмо с описью
разведывательных донесений, которые автор
этого (недатированного и
неподписанного) перечня пересылал
полковнику Шварцкоппену. В конце
«бордеро» сообщалось, что написавшее его
лицо должно вскоре отправиться на
маневры.
Наименее загадочным в «бордеро»
было отсутствие подписи: шпионы не
любят оставлять свою визитную
карточку. Но надо добавить, что
столь же мало принято у них и
составление подобных описей (тем
более от рукн, а не на пишущей машнн-
ке!), а у руководителей шпионажа -
небрежно бросать в корзину для бумаг
столь секретные документы. А такой
опытный человек, как полковник
Шварцкоппен, даже не дал себе труда
хорошенько разорвать «бордеро» на
мелкие куски — оно, лишь слегка
поврежденное, попало в «секцию
статистики». Подобное непонятное
легкомыслие Шварцкоппена было
тем более необъяснимо, что
«бордеро» появилось после так
называемого «дела Милькамп». Некая
Милькамп (ее настоящее имя было Мари
Форе), любовница французского
разведчика Брюкера, в конце 1893 года
повздорила со своим возлюбленным
и решила отомстить. Милькамп
сообщила французским властям, что он
не заслуживает доверия, а в
германское посольство — что Брюкер
участвует в секретном наблюдении за
немецкими дипломатами. В результате
Милькамп была арестована и в январе
1894 года приговорена к пяти годам
тюрьмы. Следовательно, Шварцкоп-
х л
z a
х a
в ОС
145

пен еще за год до прибытия
«бордеро» был вполне осведомлен, что
за ним установлена слежка, и не мог
не быть настороже.
Вскоре после того, как «бордеро»
попало в руки руководителей
французской армии, один из видных ген-
штабнстов, подполковник д'Абовиль,
заявил, что почерк ему знаком.
Письмо написано, сказал он, капитаном
Дрейфусом, проходящим стажировку
«В качестве доказательства
поддельные бумаги вообще ценнее подлинных,
прежде всего потому, что они
специально изготовлены для нужд
данного дела,— так сказать, на заказ
и по мерке». Не менее ценными были
и фальшивые эксперты.
Не дождавшись даже заключения
экспертов, двенадцатого октября
вечером начальник Генерального штаба
генерал Буадефр вызвал майора дю
Полковник Пикар дает
показания
Разжалование капитана
Дрейфуса
ж л
х а
а с
х ■
Г) I
в Генеральном штабе. Сначала,
девятого октября, обратились к лучшему
эксперту — сотруднику французского
банка Гоберу — с просьбой
сличить «бордеро» с бумагами,
написанными Дрейфусом. Как позднее на
процессе в Ренне сообщил Гобер,
принявшие его генерал Гонз, Сандерр,
Анри и другие были заранее
убеждены в виновности Дрейфуса.
Тринадцатого октября 1894 года Гобер
заявил, что, как ему кажется,
письмо к Шварцкоппену составлено
другим лицом. Гобер еще изучал
фотокопию «бордеро», а Генеральный
штаб, предчувствуя отрицательный
ответ, нашел для перестраховки
более сговорчивого эксперта —
сотрудника парижской полиции Бер-
тийона. Тот через несколько часов
представил нужный ответ: «бордеро»,
вне всяких сомнений, написано
Дрейфусом. В романе А. Франса
«Остров пингвинов» Мерсье,
изображенный под именем Гретока, заявляет:
Пати де Клама и "сообщил ему, что
военный министр генерал Мерсье
принял решение об аресте
Дрейфуса и ему, Пати де Кламу,
поручается вести следствие.
Утром пятнадцатого октября
Дрейфуса вызвали в канцелярию
начальника Генерального штаба; здесь Пати
де Клам, сославшись на порезанный
палец, попросил капитана написать
несколько строк — заранее
заготовленный «диктант». Пати де Клам
будет потом неоднократно повторять,
что первоначально спокойный
«изменник» вдруг забеспокоился. Это
отразилось и на его почерке.
— Что с вами? — спросил Пати
де Клам.— Вы дрожите?
— У меня мерзнут руки,— якобы
ответил капитан. Однако имеется
фотокопия «диктанта». В ней нет
никаких следов дрожащей руки. Как
неосторожно впоследствии признал в
Ренне Пати де Клам, был
предусмотрен и другой вариант: если Дрей-
146

фус не обнаружит никаких признаков
волнения, это будет считаться
доказательством того, что он был
предупрежден об опасности.
Еще через несколько лет, в 1906
году, Пати де Клам рассказал, что
Дрейфуса ненадолго оставили
одного в комнате, указав на
заряженный револьвер. Дрейфус
отказался покончить самоубийством, которое
было бы так на руку его врагам.
Пришлось спешно готовить
судебный процесс, разумеется (поскольку
дело шло об офицере), передав дело
в военный трибунал, заседавший за
закрытыми дверями. Была проведена
новая экспертиза «бордеро»
специалистами, подобранными военным
министерством. Но и здесь вышла
осечка: лишь двое из них признали руку
Дрейфуса, третий отрицал. Вдобавок
не удалось найти буквально никаких
мотивов для преступления: Дрейфус
был богатым человеком и нисколько
не нуждался в тех денежных
подачках, которые он мог бы получать
от Шварцкоппена. Капитан не имел
долгов, не вел крупной карточной
игры, в его поведении не было
ничего предосудительного с точки зрения
норм, принятых в буржуазных кругах
и офицерском корпусе. Немудрено,
что обескураженный Патн де Клам
в конце октября известил начальство
о крайней шаткости доказательств,
которая может привести к
оправданию подсудимого, и возбуждал вопрос,
не разумнее ли отказаться от
судебного преследования. Новое следствие
в ноябре не прибавило ничего,
кроме досужих вымыслов, ничем не
подкрепленных догадок и даже
вскрыло неприятные обстоятельства —
крайне маловероятно, чтобы
Дрейфусу были известны по крайней мере
некоторые сведения, упомянутые в
«бордеро». Выяснились н другие
несуразности, которые возникали, если
считать Дрейфуса автором «описи».
Однако Мерсье и другие генералы
менее всего собирались отказаться от
столь удачно начатого дела,
поместив уже в реакционной печати
сведения об аресте «предателя».
Вопреки всем правилам, Мерсье в
интервью, напечатанном в конце
ноября в газете «Фигаро», объявил, что
он имеет бесспорные доказательства
измены Дрейфуса, и трудно было это
расценить иначе, чем фактический
приказ офицерам — членам военно-
генерал Бийо
генерал Гэлиффе
\
Дю Пати де Клам
Эстергази
Полковник
Шварцкоппем
генерал Мерсье
го суда не колебаться в вынесении
обвинительного приговора.
В декабре проходили закрытые
заседания военного трибунала. Не
было никаких доказательств. Мерсье
147

•
X Л
1 О.
■ Я)
X т
т г
почувствовал, что н на военных
судей в таких условиях нельзя
полностью положиться. Поэтому в
последний день заседаний трибунала его
членам были неожиданно переданы
три документа: два — написанные
полковником Шварцкоппеном,
третий — итальянским военным атташе
Паниццарди (Италия была тогда
союзницей Германии). В одном
донесении немецкого полковника
упоминался какой-то «каналья Д», в другой
депеше — об «одном французском
офицере», в письме Паннццарди к
Шварцкоппену — о «вашем друге».
Все это бездоказательно объявлялось
относящимся к Дрейфусу. Грубо
нарушая законы, Мерсье прнказал,
чтобы документы были доведены
только до сведения судей. Ни
обвиняемый, ни его адвокат не были
поставлены в известность об этих
дополнительных материалах.
Двадцать второго декабря военный
суд признал Дрейфуса виновным и
приговорил к пожизненной каторге.
Пятого января 1895 года состоялось
публичное разжалование Дрейфуса,
во время которого он срывающимся
голосом не раз выкрикивал: «Я не
виновен! Да здравствует Франция!».
Восемнадцатого февраля Дрейфус
был отправлен на Чертов остров,
около берегов Кайенны, где
нездоровый климат н тяжелые условия
каторгн должны были, по расчетам
Мерсье и его коллег, довольно
скоро избавить военное
министерство от нежелательного свидетеля —
жертвы беззакония. Некоторое время
казалось, что Генеральный штаб
одержал в «деле Дрейфуса» полную
победу.
Шестнадцатого января, за месяц
до этого, произошел очередной
министерский кризис. Военным министром
(вместо Мерсье) стал генерал Зур-
линден. Но ни он, ни его преемники
ничего не изменили в позиции,
которую заняло прн Мерсье военное
министерство в «деле Дрейфуса».
«Разбойничий притон»
...В июле 1895 года Сандерр
оставил пост начальника «секции
статистики». Его сменил майор Пикар. Он
ничем не отличался от других
офицеров Генерального штаба. Впрочем,
одно отличне все-таки имелось: Пн-
кар был честным человеком н, как
показали обстоятельства, не захотел
пойти на сделку с совестью, что
проделывали его сослуживцы с
легкостью.
Многие французские военные
теоретики утверждали, что Франция
потерпела поражение в 1870—1871 годах
главным образом вследствие
превосходства прусской системы
шпионажа. Понятно, что были приложены
усилия не повторять прежней ошибки
и парировать активность германских
шпионов. Французские офицеры,
особенно майор Анри, широко прибегали
даже к услугам уголовных
преступников. Однако, пожалуй, наиболее
важным из шпионов Второго бюро
была мадам Бастнан, уборщица в
германском посольстве, выполнявшая
также обязанность личной горничной
дочери посла графинн Мюнстер.
Шварцкоппена увернлн. что мадам
Бастиан можно не опасаться, и, как
писал сам посол со слов
рекомендовавших ее лнц, она «к тому же
слишком тупа, чтобы заниматься
шпионажем». Немецкий дипломат
заблуждался.
По роду своей службы
француженка имела доступ во все
помещения посольства. За ежегодно
переводимую на ее нмя круглую сумму
из секретного фонда Генерального
штаба мадам Бастнан согласилась на
небольшую работу по
совместительству: она заботливо собирала
содержимое корзинок для мусора в служебных
кабинетах, а также каминов н дважды
в месяц передавала добычу во Второе
бюро. Доставка бумаг была налажена
отлично. Мадам Бастиан нередко
выполняла обязанностн консьержки.
Кроме того, столь разносторонняя
дама имела нескольких любовников,
которых принимала в прнвратннцкой.
Именно оттуда в сентябре 1894
года один нз возлюбленных мадам
Бастиан, вышеупомянутый Брюкер,
тоже шпион Второго бюро, и доставил
майору Анри знаменитое «бордеро»,
на основании которого был осужден
Дрейфус...
В марте 1896 года мадам
Бастиан обычным путем уведомила
заказчиков о том, что она может
вручить им очередную добычу. Однако
Анри в тот момент был целнком
поглощен семейными делами. Он лишь
бегло просмотрел очередную порцию
бумаг. Дорого бы дал потом Анри,
чтобы исправить эту оплошность! Но
тогда майор Анри ушел в отпуск по
148

семейным обстоятельствам, а бумаги
попали к временно принявшему на
себя его обязанности капитану Лоту.
В их числе было несколько десятков
обрывков голубой бумаги, на которой
тогда в Париже печатались почтово-
телеграфные бланки. Составить из
этих кусков разорванное письмо не
представляло большого труда, и
вскоре перед полковником Пикаром лежал
восстановленный документ. В нем
значилось:
«Париж, улица Биенфезанс. дом 27,
майору Эстергази.
Милостивый государь! Прежде
всего я надеюсь получнть от Вас более
подробную информацию, чем недавно
переданную Вами мне, по вопросу,
' о котором шла речь. Поэтому я
прошу Вас сообщить мне ее письменно,
чтобы у меня была возможность
судить, смогу ли я впредь
поддерживать связи с фирмой Р.
К...т>.
Сопроводительное письмо обычно
складывалось и без конверта
отправлялось адресату. Но на этом
письме не было почтового штемпеля,
следовательно, оно не было на почте.
Относнтельно автора не существовало
никакого сомнения: это мог быть
только полковник Шварцкоппен. Правда,
оно было написано не им самим, а
одним из его друзей. Но тот и ранее
составлял за полковника
аналогичные письма, подписанные «К...Т», и
слегка измененный почерк этого
сотрудника Шварцкоппена был отлично
известен Второму бюро благодаря
услугам мадам Бастиан.
Почему письмо не было отправлено
Эстергази, так н осталось загадкой.
. Возможно, Шварцкоппен изменил
решение — он собирался прервать
связи с Эстергазн, переставшим
передавать достаточно ценные сведения,—
и, внезапно разорвав письмо, бросил
обрывкн в уже потухший камин.
Одно теперь не подлежит сомнению —
это подлинность документа. Ее
признал через много-много лет сам
Шварцкоппен.
Пнкар, как уже говорилось, был
честным человеком. Он был убежден
в виновности Дрейфуса, раз его
осудил военный суд. По-видимому,
имеется еще один предатель, подумал
Пикар и решил заняться делом
Эстергази. Сам, не поставив об этом
в известность свое начальство.
Только это и дало расследованию
возможность не заглохнуть с самого
начала.
Но пора познакомиться и с самим
корреспондентом полковника
Шварцкоппена — Эстергази, или, как его
официально именовали, графом
Мария Шарль Фердинанд Вальсин
Эстергази. Родился он в Париже,
графский титул присвоил себе сам, учнл-
ся в военной академии в Вене,
участвовал в австро-прусской войне,
а потом поступил во Французский
иностранный легион. Дальнейшая его
карьера во французской армии
кажется весьма презентабельной.
«Кажется» — потому что сведения
почерпнуты друзьями Эстергази из
служебного формуляра, который
составлялся под его диктовку. Очевидно
также, что он работал на
французскую разведку и контрразведку —
шпионил за другими офицерами.
Имел широкие знакомства в военных
кругах. Среди них числился некнй
офицер Анри, который занял у
Эстергазн солидную сумму денег —
шесть тысяч франков — и никак не
мог отдать долг. Это был тот самый
майор Анрн, один из руководителей
Второго бюро.
Однако Эстергази не ограничивался
службой во французской армии и
разведке. Он был к услугам любого,
кто давал хорошую цену.
Сомнительный граф стал международным
шпионом, продававшим тайную
информацию Англии, Италии, Австрии и,
конечно, прежде всего Германии,
которая платила дороже всех за военные
секреты своей главной тогда
соперницы — Франции. Из опубликованных
посмертно в 1930 году мемуаров
Шварцкоппена известно что
Эстергази состоял у него на службе с
середины июля 1894 года до октября
1897, когда полковник покинул пост
германского военного атташе во
Франции. Эстергази получал
ежемесячно по две тысячи марок, а часто
и добавочные суммы за документы,
представлявшие особый интерес для
германского Генерального штаба.
Многое нз тайной жизни Эстергази
стало нзвестно лишь впоследствии,
но и того, что узнал весной 1896 года
полковник Пикар, было достаточно.
Он особенно насторожился, когда его
агент, немец нз Берлина, сообщнл,
что французские военные секреты
выдает какой-то офицер, последние
пятнадцать лет командовавший ба-
149

тальоном. Данные слишком подходили
к Эстергазн. Это не могло не
броситься в глаза Пикару, хотя ему было
известно лишь немногое из скрытой
жизни блестящего майора. В
частности, до сведения Пикара дошло,
чтет Эстергазн. имевший копни
важнейших секретных документов,
обременен массой долгов. Пикар приказал
наблюдать за Эстергазн, а его
заместитель майор Анрн поспешил
известить своего великодушного друга об
7становленном за ним наблюдении.
В августе 1896 года,
ознакомившись с «делом Дрейфуса»,
подполковник был поражен полным отсутствием
доказательств его виновностн. Еще
большим сюрпризом была схожесть
почерка Эстергазн с почерком автора
«бордеро». Пикар показал письмо»
написанное Эстергази (не называя его
автора), Бертийону, эксперту, который
так безапелляционно уверял в 1894
году всех в виновностн Дрейфуса.
— Это почерк «бордеро»! —
воскликнул удивленный Бертийон, не
подозревая, какую медвежью услугу
оказывает своим клиентам нз
военного министерства.
Первого сентября подполковник
подал начальнику генерального штаба
Буадефру докладную записку,
фактически не оставлявшую места сомнению
в том, что Эстергази работает на
немецкую разведку и что это именно
он автор «бордеро». Ошеломленный
генерал Буадефр отправил чрезмерно
усердного офицера к своему
заместителю Гонзу. Тот, скрепя сердце,
разрешил Пикару продолжать
расследование поступков майора Эстергази,
однако без всякой связи с «делом
Дрейфуса».
Пикар продолжал собирать все
новые улики. С ними, он снова
предстал перед генералом Гонзом. Он
просил санкции на арест Эстергази.
Гонз отказал и раздраженно заметил,
что не понимает причины
заинтересован ностн Пикара в деле
Дрейфуса: это дело нельзя поднимать
вновь — в нем замешаны генералы
Мерсье и Соссье. Однако Дрейфус
невиновен, пробует возражать
Пикар,— теперь для него это
совершенно ясно. Не имеет ныне никакого
значения, следует ответ генерала. Но
ведь в случае раскрытия дела позор
падет на Генеральный штаб, делает
последнюю попытку Пикар.
— Если вы никому ни о чем не
расскажете, никто об этом и не
узнает,— заявляет Гонз.
— Это гнусно, мой генерал? —
восклицает Пикар.— Я не желаю
уносить эту тайну с собой в могнлу.
Военная клика чувствует угрозу.
Пикар в Париже становится грозной
опасностью. Следовательно, его надо
удалить из столицы. Военный
министр поручает Пикару спешную и
секретную мнссию. Настолько
спешную, что подполковник едва имеет
пару часов на сборы в своей
парижской квартире. Настолько секретную,
4TQ Пикар должен объехать
несколько армий, расположенных на границе
с Германией, нигде не останавливаясь
более, чем это нужно для быстрого
выполнения служебных дел. А из
Парижа Пикара нагоняют
дополнительные, напнсанные в дружеском тоне,
но категорические письма-приказы:
скорей, скорей! Сегодня Пнкар в
Марселе, завтра — в Лионе,
послезавтра — в Гренобле. Как только
миссия подходит к концу, ему
поручается другое неотложное дело —
организовать разведывательную
службу во французских колониях
Алжире и Тунисе. А вскоре Пнкар
получает назначение заместителем
командира четвертого стрелкового
полка в Алжире, который занят
преследованием повстанческих
отрядов, сражавшихся против
французских колонизаторов. В такой
обстановке пуля повстанца, а быть может,
переодетого наемного убийцы,
должна избавить генеральскую клнку от
неудобного свидетеля. А пока, чтобы
исполнительный служака Пикар
молчал, генерал Гонз и другие
начальники генерального штаба шлют ему
письма с выражением своей
пламенной привязанности и уважения.
Требуя от Пикара молчания, сами
они, напротив, сочли все средства
дозволенными для распространения
ложных сведений о процессе
Дрейфуса. Десятого и пятнадцатого
сентября 1896 года в газете «Эклер»,
тесно связанной с военными кругами,
появились две статьи под названием
«Изменник». В ннх утверждалось,
что имеются неопровержимые
доказательства виновности Дрейфуса. При
этом приводился текст письма, якобы
посланного Шварцкоппеном Паниц-
царди, где прямо указывалось:
«...Решительно эта скотина Дрейфус
становится слишком требовательным».
150

Воспроизведя эту фальшивку, явно
полученную из военного министерства,
газета добавляла для большей
убедительности: письмо было столь
секретным, что его довели до сведения
судей военного трибунала уже в
совещательной комнате в отсутствие
адвоката. Однако тем самым
анонимные поставщики материалов для
статьи «Изменник» проговорились о
грубом нарушенин закона,
допущенном по приказу Мерсье при ведении
процесса Дрейфуса. Восемнадцатого
сентября на этом основании жена
Дрейфуса возбудила ходатайство о
пересмотре дела.
Встревоженный генеральский
муравейник стал проявлять лихорадочную
активность. На парижской почте
«случайно» было задержано письмо на
имя бывшего капитана Дрейфуса с
самым невинным содержанием.
Однако между строк симпатическими
чернилами был напнсан совсем другой
текст: «Невозможно расшифровать
последнее сообщение. Возобновите
старый способ для ответа. Укажите
точно, где находятся представляющие
интерес документы н проекты,
связанные с вооружениями. Актер готов
действовать немедленно». Подделка
была топорной, «невидимые» чернила
были различимы еще до того, как
бумагу подержали в тепле для
проявления букв. Но ведь никто и не
предполагал, что новый «документ»,
свидетельствовавший не только о ви-
новностн Дрейфуса, но и о том. что
у него имелся сообщник (актер),
попадет к ненадежным людям.
Однако и это было еще не все.
Автор новой фальшивки Анри
вдобавок подделал письмо от тридцать
первого октября, якобы отправленное
Паниццардн к Шварцкоппену и
подписанное псевдонимом «Александрина».
В нем итальянский военный атташе
подчеркивал, будто он станет
отрицать всякую связь с Дрейфусом, и
просил, чтобы его немецкий коллега
занял аналогнчную позицию.
Фальшивка была написана таким образом,
чтобы создалось впечатление, будто
письмо продолжает
предшествовавшую переписку и предваряет
последующую. Утром первого ноября
Анри поспешил с этим «документом»,
призванным покончить с любыми
сомнениями, к генералу Гонзу.
Но тут — новая «неприятность».
Газета «Матэн» десятого ноября
1896 года публикует фотографический
снимок «бордеро», полученный от
одного из участников экспертизы 1894
года. Увидев этот снимок, банкир
Кастро сразу узнает хорошо ему
известный почерк Эстергази — дрей-
фусары узнают имя истннного автора
«бордеро». Генералы с согласия
военного министра Бийо приписали Пика-
ру разглашение секретных
служебных материалов. Майор Анрн
фабрикует анонимные пнсьма, будто бы
исходившие от Пикара и призванные
доказать, что он, подкупленный дрей-
фусарами, разбалтывает военные
тайны.
В марте 1897 года, вырвавшись
на неделю в Париж, Пнкар
наконец осознал, что против него тайно
ведется кампания. Десятого июня он
снова приезжает в столицу и на
следующий день показывает своему другу
адвокату Леблуа свою переписку с
генералом Гонзом относительно
Дрейфуса и Эстергази. Леблуа передает
ее вице-президенту сената Шереру-
Кестнеру.
В военном министерстве спешно
создается секретный штаб в составе
Гонза, Пати де Клама, Лота для
борьбы с дрейфусарамн.
Восемнадцатого октября Пати де Клам в письме,
подписанном «Эсперанс», известил
Эстергази о туче, навнсшей над ним
в результате разоблачений Пнкара, а
также о том, что дрейфусары собрали
многочисленные образцы почерка
майора. Потерявший от страха
голову Эстергази помчался в германское
посольство и потребовал от Шварц-
коппена: «Дайте мне пнсьменное
заявление, что вы имели связи с
Дрейфусом. Я вам буду взамен
поставлять важные н всегда точные
сведения». Это было фантастическое
требование — признаться публично
в том, что немецкое посольство
занимается шпионажем! К тому же
Шварцкоппен отнюдь не собирался
способствовать затуханию
разгорающегося во Францни политического
скандала.
— Вы наглый негодяй! —
восклицает в ответ разгневанный полковник.
Потерявший от страха голову,
озверевший от ярости Эстергази
начинает грозить Шварцкоппену
разоблачениями совсем другого рода. Его
вышвыривают за дверь. Однако
буквально через несколько часов Эстер-
газн появляется вновь. Перед Шварц-
151

1
коппеном стоит вежливый, чуть
надменный аристократ, приехавший
попрощаться со своим уважаемым
другом...
Что же произошло? Влиятельные
генштабисты пробуют спасти
положение, свое реноме прежде всего. Они
сообщают Эстергази, что в руках
генштаба находится неопровержимое
доказательство виновности Дрейфуса,
оно заставит замолкнуть всех, кто
осмелится бросить тень подозрения
на майора. Они точно инструктируют
Эстергази, как следует действовать,
и окрыленный негодяй... начинает
писать одно за другим письма.
Сначала военному министру, требуя
принять его для разговора, который
может предотвратить возникновение
громкого скандала. Но министр не
рискует послушаться совета
генералов и скомпрометировать себя
приемом майора Эстергази.
Пнсьма его заполнены громкимн
декларациями, сейчас они кажутся
невероятно нанвнымн. В этих
письмах, а одно из них — президенту
республики Феликсу Фору,
сменившему в 1895 году Казимира Перьев,—
проходимец уже открыто угрожал,
что обвинение его, Эстергази, может
привести к войне с Германией.
Президент не ответил на послания
Эстергази.
Между тем подполковннк Анри,
набивший руку на фабрикации
подложных писем, занялся теперь
фальсификацией подлинного письма
Шварцкоппена Эстергази. Теперь
видно, что имя адресата — майор
Эстергази — явно написано взамен
другой фамилнн. искажен и номер
дома; отныне можно будет твердо
уверять, что Пикар злоумышленно
переделал какое-то, к тому же
совсем невинное, письмо, чтобы
обвинить Эстергази. (Анрн и его коллеги
упустили из виду, что Пикар с самого
начала приказал снять фотокопию с
письма.) Мало того, Анри
подделывает и письмо Паниццардн к Шварц-
коппену, написанное в марте 1894
года. В нем, между прочим, речь
шла о некоем «Р», «доставляющем
много интересных сведений». Чтобы
фальшивка выглядела
правдоподобнее, букву «Р» превращают в «D».
Наконец, в первой половине ноября
1897 года в дополнение к уже
сфабрикованным материалам против
Пикара Анри смастерил еще две
телеграммы, якобы отправленные на нмя
подполковника, которые можно было
бы инкриминировать ему, предав суду
за преступное разглашение
государственных секретов. Из этих депеш
следовало также, что письмо
Шварцкоппена Эстергази было подделано
самим Пнкаром. Одиннадцатого
ноября военный министр Бийо поручил
Гонзу секретное расследование дела
подполковника четвертого
стрелкового полка Пнкара.
Несколько позднее Анрн совершил
еще один подлог. У подполковника
имелось письмо Паннццарди,
сообщавшее, что итальянец получил
сведения о французских железных
дорогах. Этими сведениями мог
располагать и Дрейфус. Отличное
доказательство. Но вот беда: на письме
стояла дата 28 марта 1895 года, когда
Дрейфус уже был отправлен на
Чертов остров. Оторвав вверху слева
кусок бумаги, где была обозначена
дата, Анрн внизу поставил красными
чернилами: «апрель 1894».
Лихорадочная возня в военном
министерстве шла неспроста. В газете
«Тан», вышедшей пятнадцатого
ноября 1897, было напечатано открытое
письмо Шерера-Кестнера, в котором
говорилось» что «бордеро» написано
рукой не Дрейфуса, а другого лица и
что он, Шерер-Кестнер, предостерегал
военного министра против доверия к
всплывшим новым «доказательствам»,
которые вполне могли быть
сфабрикованы действительным виновником.
Как видим, Шерер-Кестнер был очень
не далек от истины.
Пятнадцатого ноября в прессе
появилось письмо Матье Дрейфуса на
имя Бийо. В нем прямо говорилось,
что «бордеро» написал Эстергази. j
Матье Дрейфус требовал пересмотра
приговора своего брата.
Семнадцатого ноября военному
коменданту Парижа генералу Пелье
было поручено пронзвестн
расследование «дела Эстергази». Действуя с
редкой оперативностью, Пелье уже
через трн дня доложил, что,
конечно, майор Эстергази, вне всякого
сомнения, невиновен. Он счел
излишним даже осмотр апартаментов
Эстергазн. И несмотря на это в газету
попала сенсация. Таинственная дама
под вуалью, часто навещавшая
Эстергазн в его апартаментах, оказалась...
подполковником Патн де Кламом,
который руководил действиями Эстер-
152

гази. Вслед за этим газета
«Фигаро» опубликовала старые письма
Эстергази к одной из его
многочисленных любовниц, где герой
националистов и клерикалов поносил
французский народ и французскую
армию, писал, с каким восторгом,
находясь во главе немецких уланов,
он убил бы сто тысяч французов и
отдал на разграбление Париж.
Тридцатого ноября «Фигаро»
воспроизвела фотокопию «уланского» письма и
рядом снимок «бордеро» —
разительное сходство почерков еще раз
выявило автора «описи».
И тут, почувствовав жуткую
опасность, нависшую над ним, Эстергази
начал шантажировать. Либо его
освобождают от обвинений, либо он
покинет Францию и расскажет всю
правду о «бордеро». Это был наглый,
но беспроигрышный ход мошенника,
который надеялся нажить состояние
на продаже в газеты «секретной
истории» «дела Дрейфуса».
Десятого января 1898 года начался
суд над Эстергази. На другой день
судьям потребовалось всего три
минуты, чтобы единодушно вынести...
оправдательный приговор.
Один из лидеров радикалов» Жорж
Клемансо, не без основания именовал
тогда военное министерство
«разбойничьим притоном».
«Я обвиняю»
Через два дня после этого
позорного суда на всю Францию, на
весь мир прогремела знаменитая
статья Золя «Я обвиняю»,
опубликованная в радикальной газете
l «Орор». Он писал, что за осуждением
» Дрейфуса маячила тень реакции,
клерикализма и оголтелой военщины.
Великий писатель прямо обвинял
военного министра Бийо, генерала
Буадефра, его заместителя Гонза в
организации темных махинаций,
приведших к осуждению ни в чем не
повинного человека и к укрытию,
выгораживанию виновного.
После некоторых колебаний
генералы, взбешенные статьей Золя,
решают — с согласия правительства —
привлечь писателя к ответственности.
Суд над Золя шел более двух
недель. Организаторы процесса
делали все возможное, чтобы не
допустить обсуждения вопроса о «деле
Дрейфуса». Это, однако, оказалось
невозможным. Ведь речь шла об
оскорблении генерального штаба.
Реакционная печать призывала к
погромам дрейфусаров. Генерал Пелье
принялся разжигать шовинистические
чувства: «Я заявляю, что отнимать у
армии доверие к ее начальникам —
вещь преступная! Эмиль Золя
выиграет новое сражение, напишет
новый «Разгром» и покажет свои победы
Европе, из которой Франция уже
будет исключена». Отвечая на
демагогию генералов, адвокат Лабори в
своей речи предостерегающе заявил:
«Ведь все чувствуют, что этот
человек — честь Франции... Золя
пораженный — это Франция, поражающая
сама себя!».
Но красноречие Лабори не могло
повлиять на исход процесса. Золя
был приговорен к максимальному
наказанию — трем тысячам франков
штрафа и трем годам тюрьмы. Чтобы
не попасть за решетку, писатель
вынужден был уехать в Англию,
продолжая оттуда вести борьбу.
Итак, гражданский суд подтвердил,
по существу, решения военного.
Вскоре Пикар был изгнан из армии,
Шерер-Кестнер еще в январе 1898
года не был переизбран сенатом на пост
вице-председателя верхней палаты.
На парламентских выборах в мае
1898 антидрейфусары, плывшие на
мутной волне шовинизма, добились
крупных успехов.
...Седьмого июля 1898 года перед
членами палаты депутатов предстал
тощий, нескладный субъект с впалой,
чахоточной грудью; жесты и
воспаленный взгляд выдавали человека
больного, одержимого тщеславием.
Это был военный министр Эжен-
Гоффруа Кавеньяк, сын палача
парижских рабочих, восставших в июне
1848 года. Он решил поразить и
покорить палату своим анализом «дела
Дрейфуса». Радикал, стремящийся
попасть в тон монархической
реакции, озлобленный и циничный,
разыгрывающий из себя спасителя
отечества, он мечтал о роли
добродетельного диктатора. Не называя по
фамилии Шварцкоппена и Паниццар-
ди (они фигурировали лишь как
лица, с успехом занимавшиеся
шпионажем), военный министр
зачитал фальшивки Анри. Палата
встретила бурными аплодисментами
выступление Кавеньяка и постановила
разослать текст речи во все
департаменты.
X Л
х О.
153

в с
X «а
Знал ли Кавеньяк, что он
оперирует фальшивками? Во всяком случае,
это отлично понял Пикар,
объявивший девятого июля в открытом
письме председателю Совета
министров Бриссону о подложности
представленных парламенту материалов.
Кавеньяк в ответ потребовал от
министерства юстиции предъявить
Пикару обвинение в разглашении
государственной тайны. Однако
вместе с тем, желая покончить с
«делом Дрейфуса», Кавеньяк решил,
вопреки советам встревоженных
генералов, пожертвовать Эстергази.
Националистическая печать даже
заподозрила военного министра в
стремлении отделаться от всех лиц, так
или иначе запятнанных участием в
деле Дрейфуса.
Одиннадцатого августа он
предложил арестовать по обвинению в
заговоре видных дрейфусаров —
Матье Дрейфуса. Шерера-Кестнера,
Деманже, Лабори, бывшего министра
Трарье. У Кавеньяка были в это
время далеко идущие планы.
Еще в апреле 1898 года Анри
было поручено составить досье,
включающее все документы, относящиеся
к «делу». Одним из его помощников
стал капитан Кюинье, выказывавший,
как и все генштабисты, твердую
уверенность в виновности Дрейфуса.
Но вдруг как-то вечером,
рассматривая под лампой оригинал
письма Паниццарди, где Дрейфус был
назван по имени, капитан
разглядел, что оно склеено из трех кусков
бумаги. Отрывок, содержащий строки,
где был упомянут Дрейфус, оказался
написанным на бумаге другого цвета.
Иначе говоря, Анри разрезал это
письмо и вклеил в середину нужный
ему текст. Фальсификатор, видимо, не
обратил внимания на несовпадение
цвета бумаги, вернее, рассчитывал,
что фальшивка никогда не попадет в
руки человека, готового разоблачить
подлог.
Кюинье сделал свое открытие и
поспешил о нем доложить, но получил
приказ пока молчать, и это легко
объяснить: в эти дни шел процесс
Пикара, как раз указавшего, что
документы, которые были зачитаны Ка-
веньяком в парламенте,— подделка.
Но после обвинительного приговора,
вынесенного двадцатого августа Пи-
кару, военный министр начал
действовать.
Полковник Анри был арестован и
отправлен почему-то в крепость Мон-
Валерьен под Парижем, а не в
военную тюрьму, как этого требовали
правила. По дороге в тюрьму Анри
сказал сопровождавшему его
полковнику Фери: «Какое несчастье, что я
должен был действовать вместе с
такими жалкими людьми. Они —
причина моей беды». Уже в тюремной
камере Анри написал жене: «Я вижу,
что все, кроме тебя, отреклись от
меня, и вместе с тем ты знаешь, в
чьих интересах я действовал». На
другой день, тридцать первого
августа, Анри нашли мертвым, с
перерезанным бритвой горлом. Наложил
ли он на себя руки или от автора
фальшивок как опасного свидетеля
решили отделаться с помощью
инсценированного самоубийства? Ведь по
правилам заключенным не оставляли
бритву. Интересно, что после ареста
Анри буквально преследовала мысль,
что км сознательно пожертвовали его
сообщники для собственного
спасения.
С полным основанием ждал любых
неожиданностей и Эстергази. К тому
же майора привлекли еще раз к суду,
на этот раз гражданскому. Героя
националистов обвиняли теперь
просто в воровстве большой суммы
денег, которые его племянник
попросил положить в банк. Майор
сообразил, что Анри избран козлом
отпущения и что следующей будет
очередь его, Эстергази. «А я по своей
природе питаю непреодолимое
отвращение к роли жертвы,— писал
немного позднее многоопытный жулик...—
Мой отъезд был решен». Налегке,
как бы отправляясь на прогулку, он
сел на дачный поезд, потом пересел
на другой, пересек бельгийскую
границу и вскоре очутился в Лондоне.
Это произошло через сутки после
того, как Анри нашли мертвым в его
камере...
В первые дни после разоблачения
фальшивки Анри реакционную прессу
поразил столбняк. Но она вскоре с
новым рвением развернула кампанию
против пересмотра «дела Дрейфуса».
Идеолог монархистов Шарль Моррас,
обращаясь к тени Анри, писал в
«Газетт де Франс»: «Ваша
злополучная фальшивка будет считаться в
числе ваших самых славных военных
подвигов». Он добавлял: «Наше по-
154

рочное, полупротестантское
воспитание мешает нам осознать подобное
интеллектуальное и моральное
благородство». Моррас обрушивался на
«палачей» своего героя, «членов
синдиката измены».
Была организована подписка на
сооружение памятника Анри. Самый
опасный для генералов свидетель,
Пикар, быть может, спас себе
жизнь, заявив: если его найдут,
подобно Анри, в камере с перерезанным
горлом, пусть не считают это
самоубийством.
Немало хлопот доставлял
реакционному лагерю и его прежний любимец
Эстергази. Очутившись в Лондоне,
бывший майор решил подороже
продать газетам свои признания —
секретную историю «дела Дрейфуса».
После того как первый урожай
гонораров был снят, в ход пошли более
серьезные вещи. Еще в интервью
английской газете «Обсервер»
Эстергази уверял, что он написал
«бордеро» по указанию полковника Сан-
дерра; об этом знал и Анри, но, к
сожалению, оба этих лица мертвы и не
могут подтвердить его слова.
«Бордеро» было составлено, чтобы
скомпрометировать Дрейфуса. Против него
у Генерального штаба не было
вещественных доказательств, хотя было
известно от французских
разведчиков, что Берлин получает сведения,
которые якобы только Дрейфус мог
сообщить, поэтому они и были
перечислены в «бордеро». Это была явная
ложь. Войдя во вкус разоблачений,
авантюрист не жалел крепких
эпитетов для своих бывших патронов,
именуя их не иначе как ослами,
кретинами, лицемерами. В другом
случае Эстергази заявил — и на этот
раз он говорил правду,— что генералы
с самого начала знали о невиновности
Дрейфуса и отнюдь не были
жертвами обмана со стороны
недобросовестных подчиненных.
Французские националистические
газеты, обливая помоями своего
вчерашнего кумира, в свою очередь
доказывали: «негодяй Эстергази
подкуплен дрейфусарами».
Просьба о пересмотре, посланная
женой Дрейфуса, была принята
уголовной палатой кассационного
суда Франции. Однако Генеральный
штаб решил выиграть и второй
раунд — он начал новую сложную
игру. Капитан Кюинье и его
начальник майор Роллен, сменивший Анри
на посту шефа контрразведки,
выдвинули новое и, как позднее
выяснилось, опять ложное доказательство
виновности Дрейфуса. Среди бумаг,
конфискованных у Дрейфуса в 1894
году, имелся экземпляр секретного
курса, прочитанного в военной
академии. В копии якобы отсутствовало
несколько страниц. Именно эти
страницы, оказывается, были найдены
в документах, похищенных одним
французским агентом у первого
секретаря германского посольства.-
Капитан Кюинье, ответственный за
досье по делу Дрейфуса, в
показаниях на заседании уголовной
палаты отбросил явные фальшивки, но
одновременно подчеркнул сделанное
им открытие относительно пропавших
страниц секретного курса, пытался
истолковать в пользу своей версии
и ряд других документов.
Но третьего июня 1899 года в
Лондоне Эстергази дал интервью
корреспонденту «Матэн». Он снова
подтвердил, что был автором «бордеро»
и что Сандерр, Бийо, Буадефр и
Гонз знали об этом с самого начала.
В тот же день кассационный суд
единодушно постановил, учитывая
вскрывшиеся факты, аннулировать
приговор 1894 года и — уступка
националистам — передать дело на
новое рассмотрение военного
трибунала. Несмотря на лихорадочную
агитацию, манифестации, погромы
«изменников», положение антидрей-
фусаров стало очень непрочным.
Первоначально в правых партиях
усилились крайние, экстремистские
элементы, но потом даже многие
консервативные деятели типа Пуанкаре и
Барту сообразили, что дальнейшая
безоговорочная защита махинаций
скомпрометировавших себя главарей
военщины может повредить их
политическому будущему, и в своих
выступлениях изменили тон.
В церковных кругах, в частности
среди иезуитов, тоже стали
опасаться, как бы «дело Дрейфуса» не
превратилось в бумеранг, который
ударит по клерикализму, и пытались
поэтому нащупать почву для
соглашения с дрейфусарами. Беспокойство
стал негласно выражать даже папа
Лев XIII. Начались всевозможные
передвижки и тайные сделки среди
различных группировок дрейфусаров
и антидрейфусаров, многие из них по
W1
I О-
I о-
155

в
х л
х а
X л
беспринципности и карьеризму вполне
стоили друг друга. В июне 1899 года
был образован кабинет Вальдека-
Руссо, именовавший себя
правительством «защиты республики». В него —
наряду с военным министром Га-
лиффе — впервые вошел социалист
Мильеран.
Новые суды
И вот наконец седьмого августа
1899 года открылись заседания
военного суда в Ренне, куда Дрейфуса
доставили с Чертова острова. «Он
выглядит стариком, стариком в 39
лет»,— писал корреспондент «Тайме».
Процесс велся с откровенным
пристрастием. Генералы и офицеры,
выступавшие свидетелями, ежедневно
держали совет, распределяя задания.
Другие офицеры — члены военного
трибунала прилагали немалые
усилия для претворения этих планов
в жизнь. Суд ставил всяческие
рогатки защите. Семеро судей, чуть ли
не третируемые генералами, являли
собой жалкое зрелище. Прокурор
майор Карьер выглядел просто
ординарцем «свидетеля» — генерала
Мерсье. Ряд свидетелей-офицеров
теперь, в Ренне, повинуясь дирижерской
палочке генералитета, показывали
прямо противоположное тому, что
говорили ранее. Военные пытались
бросить тень на все действия Пи-
кара, обвиняя его в подлогах,
которые столь обильно фабриковал
генеральный штаб.
Уже до открытия процесса Мерсье
громогласно объявил, что он на
этот раз скажет абсолютно все. Это
«все» на деле оказалось более чем
легковесным.
Обжегшись на письменных
фальшивках, генералы сделали ставку на
устный обман в надежде, что их
труднее будет разоблачить. Был
подготовлен целый парад сознательных
или бессознательных лжесвидетелей.
Они уверяли, что Дрейфус
подозрительно долго засиживался на
работе — разве это не свидетельство,
что он снимал копии с секретных
документов для Шварцкоппена?
Отыскали свидетелей, которые будто бы
видели Дрейфуса игравшим в карты.
(Потом было доказано, что его
спутали с его однофамильцами.)
Конечно, это не опровергало, что он в
1894 году по-прежнему владел
крупным состоянием, но все же... Были
разысканы лица, уверявшие, что
Дрейфус высказывал
«антинациональные» чувства, говорил, что
эльзасцам лучше под германским
управлением, чем под французским.
Собранные с таким трудом «показания»
об этом, если бы они были верными,
свидетельствовали скорее о
невиновности Дрейфуса. Ведь будь капитан
действительно германским шпионом,
он, конечно, поостерегся бы открыто
выражать свои антифранцузские
настроения.
Защита сумела эффективно
разбить аргументы обвинения. Труднее
было опровергнуть сенсационное
заявление обвинения — бывшего
австрийского офицера Чернуского. Он уверял, л
будто, еще находясь на службе,
узнал от своего друга —
высокопоставленного военного, что Дрейфус
был наиболее важным агентом во
Франции. Чернуский даже сообщил,
что ему показывали информацию,
полученную от Дрейфуса. Тогда в Ренне
нельзя было уличить Чернуского во
лжи. Однако возникло серьезное
подозрение, что его показания были
оплачены «секцией статистики»
генерального штаба. Последующая
проверка — уже в 1904 году —
выяснила, что действительно были
произведены траты на неизвестные цели.
В мае 1904 года был арестован
архивист Дотриш, но доказать, что
деньги были израсходованы на подкуп
свидетелей, не удалось, и дело было
прекращено. А в Ренне голословные
показания Чернуского составили
главный козырь в небогатом наборе
доводов обвинения.
Дрейфуса защищали два адвоката,
оба — великолепные ораторы. Деман-
же и Лабори, выступавший и на про- *■
цессе Золя. Деманже пытался вести
дело так, будто речь шла об
обыкновенном уголовном процессе. Точным
анализом несостоятельности улик он
надеялся добиться понимания его
позиции со стороны членов военного
трибунала (как будто перед ним
находились беспристрастные судьи!) и
оправдательного приговора. Лабори
своим великолепным ведением
судебного следствия вызвал яростную
ненависть клерикалов и военщины. В него
даже стреляли, ранили, и он из-за
этого десять дней не мог принимать
участия в заседаниях. Суд ему
всячески ставил палки в колеса.
«Я констатирую,— говорил с го-
156

речью Лабори,— что меня лишают
слова всякий раз. как только я
увлекаю противника на почву, на которой
он бессилен оказывать мне
сопротивление».
Генерал Мерсье накануне процесса
бросил наглый вызов: «В этом деле,
несомненно, кто-то является
виновным, и этот кто-то либо он, либо я.
Если не я, значит — Дрейфус». Но
адвокаты в Ренне по существу не
приняли генеральского вызова. Де-
манже даже заявил, что нет нужды
представлять, будто речь идет о
выборе между Мерсье и Дрейфусом.
Лабори тоже был готов считать
осуждение Дрейфуса результатом
ошибки. Иначе надо было обвинять
в циничном подлоге весь цвет
французского генералитета. Получалось,
что блестящие адвокаты Дрейфуса
объективно неплохо защищали,
выводили из-под огня и действительных
преступников, организаторов
судебного фарса 1894 года.
Судьи в частных разговорах
разъясняли, что, хотя официальный
обвинительный материал и не содержит
доказательств измены Дрейфуса,
имеются другие данные, создавшие
уверенность в его виновности.
Военный трибунал (большинством в пять
голосов против двух) объявил
Дрейфуса виновным, но со смягчающими
вину обстоятельствами и приговорил
к десяти годам тюрьмы. Такое
решение куда более устраивало
правительство Вальдека-Руссо, чем
реабилитация, которая могла выдвинуть на
первый план неприятный вопрос об
ответственности генералов.
Правительство уверяло лидеров дрейфуса-
ров, что можно рассчитывать на
оправдательный приговор, и тем
самым побудило их более или менее
пассивно ждать исхода процесса.
Еще в феврале 1899 года, за
несколько месяцев до вторичного
разбора «дела Дрейфуса», скоропостижно
умер президент Фор.
Новый президент Лубе был опытным
политиканом. Мастер улаживать дела
на основе компромисса. Лубе
помиловал осужденного Дрейфуса,
освободив от отбывания оставшегося ему
срока наказания. Еще ранее был
выпушен из тюрьмы Пикар.
Но «дело» оказалось еще далеко не
законченным. Парламентские выборы
в 1902 и особенно в 1906 кончились
тяжелым поражением правых партий.
В апреле 1903 года Жан Жорес
потребовал в палате депутатов
нового пересмотра дела помилованного,
но не реабилитированного Дрейфуса.
Правительство Комба высказалось за
пересмотр. Военный министр генерал
Андре приказал произвести новое
изучение «досье» Дрейфуса. Были
выяснены ранее оставшиеся неизвестными
подделки Анри. На этот раз появились
и подлинная экспертиза, и
показания ранее молчавших политиков,
дополнительно прояснившие картину.
В марте 1904 года объединенная
сессия всех палат кассационного
суда аннулировала приговор военного
трибунала в Ренне. Дрейфус был
признан невиновным. По решению
парламента он был снова принят в
армию, прикомандирован в чине
майора к Генеральному штабу и
награжден орденом Почетного
легиона. Но немедленно подал в
отставку. Пикар был возвращен в армию
в чине бригадного генерала. Еще
один герой «дела, Эмиль Золя,
к этому времени уже умер. В июне
1908 года его прах перенесли в
Пантеон.
«Дело», длившееся двенадцать лет,
на этот раз было закончено, хотя
организаторы остались
безнаказанными.
В этом «деле» нет неясностей в
отношении роли самого Дрейфуса.
В последующие годы своей жизни он
вернулся на некоторое время на
военную службу и проявил себя
человеком, каким был всегда,—
добросовестным, заурядным офицером, вполне
разделявшим предрассудки своей
касты. Тем не менее и до сих пор в
этой истории еще много «белых
пятен».
На протяжении десятилетий
реакционеры фашистского и
полуфашистского толка, воспроизводя
фальшивки антидрейфусаров, пытались
представить «дело» в извращенном виде.
Новейший пример — книга А. Фигера
«Дело Дрейфуса», в которой оно
представляется заговором против
Франции, ее армии и католической
церкви...
И все-таки, несмотря на
неразгаданные загадки, общий политический
смысл, ясный уже и современникам,
вполне подтверждается и сегодня
серьезными исследователями. •
х т
157

J

ТАТЬЯНА ЧЕХОВСКАЯ
У редакции большое горе — умерла Татьяна
Петровна Чеховская. Она была частью нашей души, с ней связан
огромный и важный кусок нашей жизни. Двадцать с
лишним лет: последний, мрачный период «застоя»,
перестройка, неуверенный шаг реформ после августовского путча.
Журнал менялся вместе с эпохой и читателем, и важной
движущей силой этих перемен была Татьяна.
Есть такое понятие — «знаньесильство». Оно не
поддается определению. Просто одним статьям и одним людям
оно соответствует, а другие — не наши, хотя, возможно,
и прекрасные статьи и люди. Татьяна не просто
«соответствовала», она складывала этот дух и развивала его.
Придя в журнал в 1973 -году, она приняла
традиции, идеологию, характер «Знание — сила» как свои
собственные. Она собрала блистательный коллектив авторов-
биологов, организовала очень важную по тем временам и
даже скандальную дискуссию об эволюции. Привела в
журнал тогда еще никому не известных, ныне маститых
фантастов. Отыскивала замечательные книги о животных...
Да разве все перечислишь...
Ее энергии хватило бы на десятерых.
А потом еще обнаружилось, что она талантлива в
общении с редакторами и художниками, что умеет настоять
на своем, никого не обидев и не упираясь, если ваши
доводы убедительны. И тогда, когда она стала
ответственным секретарем, а это случилось почти десять лет назад,
ее таланты, известные и прежде, раскрылись по-новому.
Четкая и определенная — до жесткости — во
взглядах на жизнь, гибкая, мудрая и хитроумная почти по-
улиссовски — в отношениях с людьми, любознательная
и отзывчивая на новые веяния в жизни, в науке, в
журналистике, она стала мощным центром кристаллизации
творческих и организационных процессов в редакции.
Татьяна принадлежала к тому поколению, которое,
если без дураков, можно по-настоящему назвать
шестидесятниками, и значит, всерьез жила радостями и
горестями страны. Ее подготовило к этому все
предшествующее: раннее начало самостоятельной жизни, учеба на
филологическом факультете МГУ в весьма непростое
время финальной сталинщины (от космополитизма и
дискуссии по проблемам языкознания до смерти вождя), бур-
иая жизнь и деятельность в редакции журнала «Вокруг
света», находившегося в шестидесятые годы в состоянии
блестящего расцвета. Но, конечно, решающую роль
сыграли ее личностные установки: стремление
ориентироваться на человеческие смыслы жизни, иа серьезность
идеалов и целей, на нравственную обоснованность
решений и действий. И все это — без «звериной
серьезности». В меру весело, порой — легкомысленно,
поддаваясь временным увлечениям, доводя иной раз
последовательность до упрямства, а хитроумность — до
эквилибристики и непрерывно порождая все новые и новые идеи
и замыслы.
Вы держите в руках номер нашего журнала — ее
журнала. На всем, чем он хорош, лежит явственный
отпечаток ее личности. И пока мы будем работать в этой
редакции, мы не выйдем из силового поля ее влияния. Мы
и не стремимся из него выйти.
159

«Не так!..»
Совместная
передача
журнала
«Знание-сила»
и Алексея
Бенедиктова
на волнах
радиостанции
«Эхо Москвы»
И колхозник,
и моряк,
Слесарь,
инженер, рыбак.
Финн, индеец
и поляк
Люди слушают
«Не так»
Видишь, в Думе
полумрак
Дума слушает
«Не так»
Слушайте
передачу
«Не так!..»
каждую субботу
в 18.15
на средних и
коротких волнах

Григорий Андреевич Зелен
ко — ■ редекции с 1963 года
С 1989 года — главный ре
дектор.