зизаоизь и
ионнзизэа о
MMHVHS
4±DOlAI3VUd3h3M3H
••••*
•#••#••«••«
••••*••*••«
•••••••••■•••4
**•••••••••••••••<
••••«••••••••••а*
•••••••
••••••••••••»•••*
• •••••• ••••#• •••••••••••••••••i;;i
*••>••••••••••••••••••••
«•«•«•««••«•••••«••••••••«a
««•«••«••••••••■••••••••••••9I««
::!I!::S:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
• •••••••««•••«•••••••••a» «•••■••••• •••• •
'••••••••••••••••в •«••••••••••f»«
'••••••■•••••••*>
>••••••
••••,
•••••••ft
• •••«• ••
•••..;-••••••••
••••••••••■
•••••••
»•••••••••
;;;;• •Ill II III •*
• ••••».*••••• •••••■■•••»•
.•.•.:••••• •
«••••.
•••
♦• • •
■•• •• •<
■ •• •• •
• •••••••• ••■«« •••••••tit*«f
• •• •• •• ••••••••••••••••••••
• ••••••«a ••••• ••»••••••••••
• •• •••••• #•••••••••••••••••
««•••••••••*
• • •
•••••••
• • • * •
««•#•••••••••>••
•••••
• • •
■ ••••
• •• •
• • • •
. ■ • •
■ • • • <
♦•••
•
•
*
I
m
*
•
*
•
• i
» *
t
t 1
■
•*■>••
• • ■ •
• • • ■
• • •
• • *
II
or* ono nssi

В НОМЕРЕ
2 Письмо в редакцию
4 Во всем мире
5 Пути России
A. Ахиезер
ПОЧЕМУ МЫ ТАКИЕ
БЕДНЫЕ?
16 Курьер науки и техники
18 «СОДЕЙСТВОВАТЬ
К ПРЕУСПЕЯНИЮ...»
20 Во всем мире
22 Проблема:
исследования и раздумья
B. Барашенков
ВОЛНЫ ПРОСТРАНСТВА И
ВРЕМЕНИ
31 Во всем мире
32 Курьер науки и техники
34 Волшебный фонарь
35 Клуб «Гипотеза»
А Хазин
ПРЕДАНИЕ ОБ АДАМЕ И
ЕВЕ: ИСТОКИ И
СЛЕДСТВИЯ
44 Природа, общество, человек
/. Любарский
ЭКОЛОГИЯ ТЕХНИКИ
52 Время и мы
Ю. Лексин
ПРОСТО БЯКОВ,
или
КОСМИЧЕСКИЕ ЛУЧИ В
ТЕМНОМ ЦАРСТВЕ
68 Наш юбилей
70 Человек и общество
С. Климова
РАБОТА В ЖИЗНИ
ПОСТСОВЕТСКОГО
ЧЕЛОВЕКА
77 Л. Подзолка
СТО САМЫХ
ЗНАЧИТЕЛЬНЫХ
АМЕРИКАНЦЕВ XX ВЕКА
84 Экспедиции, поиски и
находки
В. Поветкин
ПО НИВЕ - И МУЗЫ
НАРОЖДЕНИЕ
92 Взгляд из настоящего в
прошлое
А, Цирульников
СТОЛПЫ РЕАКЦИИ
£
3
«1*1
* я §

101 ЛИЦЕЙ:
102 Курс лекций
История западной
цивилизации XX века
Б. Меерсон, Д. Прокудин
ДИВНЫЙ НОВЫЙ -МИР И
ЕГО КАТАСТРОФА (1923 —
1933)
107 Конспект
С. Аверинцев
ИЕРУСАЛИМСКАЯ
ЛЕКЦИЯ
Реферат
109 Т. Савицкая
РЕБЕНОК В КУЛЬТУРЕ XX
ВЕКА
115 В. Жуков
ЕСЛИ ВЫ ВЫБИРАЕТЕ
ЧАСТНУЮ ШКОЛУ...
Г. Цукерман
САМОРАЗВИТИЕ: ЗАДАЧА
ДЛЯ ПОДРОСТКОВ И ИХ
УЧИТЕЛЕЙ
129 Понемногу о многом
131 Память войны
И. Косое, И. Новожилов
САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ ФРОНТ
140 История простых вещей
142 Ad memoriam
*РАД ПИСЬМАМ, ДАЖЕ
ЖАЛЕЮ, ЧТО
ПРИЕЗЖАЕТЕ...»
153 Страна Фантазия
Б. Шоу
СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ДЕНЬ
ВАШЕЙ ЖИЗНИ
Б. Пронзили
ПО МОЕМУ ХОТЕНЬЮ, ПО
МОЕМУ ВЕЛЕНЬЮ
Э. Д. Хоч
ЗООПАРК
160 Мозаика
R Калинин. "Подражание"
Из общего тиража журнала 11,5 тысяч
экземпляров производятся по заказу института «Открытое
общество», который ежемесячно направляет их в
библиотеки России и ряда стран СНГ.

ЗНАНИЕ -
СИЛА 4/95
Ежемесячный
научно-популярный
и научно-художественный
журнал для молодежи
№ 4(814)
Издается с 1926 года
Зарегистрирован 23.01.1995
года
Регистрационный № 013253
Журнал издается под
эгидой
Международной ассоциации
«Знание»
Главный редактор
Г; А. Зеленко
Редакция:
И. Бсйненсон
Г. Вельская
В. Брель
И. Вирко
(зам. главного редактора)
С. Глейзер
М. Курячая
Ю. Лексин
А. Лео нови ч
И. Прусс
И. Розовская
И. Умнова
Н Федотова
Г. Шевелева
В. Янкулин
Заведующая редакцией
А. Гришаева
Художественный редактор
Л Розанова
Оформление
А. Эстрина
Корректор
И. Любавина
Технический редактор
О. Савенкова
Сдано в набор 31.01.9S.
Подписано к печати 29.03.95.
Формат 70 х 100 1/16.
Офсетная печать. Печ. л. 10.0. Уел ■
печ. л. 13,0. Уч.-изд. л. 18.17. Усл.
кр-отт 52,00- Тираж 24 400 экз.
Зак. 27
Адрес редакции: 113114, Москва,
Кожевничесан ул., 19, строение 6.
Тел. 235-89-35
Ордена Трудового
Красного Знамени
Чеховский
полиграфический комбинат
Комитета
Российской Федерации по печати
142300, г. Чехов
Московской области
тел. (272) 71-336
фахс (272) 62-536
Цена свободная
Индекс 70332
СГ\
S
Уважаемая редакция!
Ваш журнал один из немногих
уделяет постоянное внимание
положению российской науки. В
публикации С. Яковленко «Есть ли шанс у
нашей науки?» («Знание — сила»,
1994, № 4) дается достаточно
развернутый анализ состояния дел в этой
области. Однако некоторые выводы
ученого, в частности относительно
пресловутой «утечки мозгов»,
требуют, на мой взгляд, уточнений.
«Бегут, как правило, не самые
талантливые в науке, а самые шустрые в
умении устраиваться»,— успокаивает
С. Яковленко.
Однако причины эмиграции
ученых различны.
Помимо кризиса в науке, низкой
зарплаты необходимо отметить и
неполную занятость ученых,
снижение спроса на профессионалов.
Сейчас кандидатам, а тем более
докторам наук, довольно сложно
устроиться на работу на престижные
должности в научно-исследовательские
институты. В случае эмиграции
ученые за рубежом часто принимают
предложения, которые заведомо ниже
их возможностей и способностей,
причем то же самое их ждет и дома,
в России. Правда, зарплата, условия
1)
ж
X
п
X
го
¥

жизни и работы там гораздо лучше,
чем у нас.
Кто же сейчас остается в науке в
условиях значительного оттока
научных кадров? Говорят, что «балласт»
и фанатики. О последних говорит С.
Яковленко: «научные корни пока еще
не погибли, и возрождение
возможно». Несколько лет назад один из
наших академиков высказал
оригинальную идею о том, что ученым
надо платить не больше, а меньше
других категорий трудящихся, тогда
в науке останутся те, кто беззаветно
ее любят, энтузиасты и фанатики. С
грустью приходится признавать, что
по такому сценарию и идет дело. Но
также надо признаться и в том, что
одни фанатики не делают науку!
Как правило, и по сокращению
штатов, и по собственному желанию
сначала уходят те, кто моложе. В
результате мы имеем то, что имеем,
а именно: «старение» научных
кадров, увеличение доли женщин
предпенсионного возраста без ученой
степени (или пусть даже и с ученой
степенью).
«Балласт» в науке — слово
неприличное, но его роль здесь
неоспорима. В этой области всегда было
довольно большое количество людей
нетворческих (однако исполнители
нужны в любом деле), пришедших
сюда не столько по призванию,
сколько по другим соображениям,
поскольку до недавнего времени наука
была все же престижным, неплохо
оплачиваемым (по советским
масштабам) и не слишком
утомительным занятием.
Феномен внутренней и внешней
миграции ученых ставит и другую
проблему. В семидесятых —
восьмидесятых годах престиж советской
науки был высок, многие
выпускники вузов (до шестидесяти процентов)
почти не зависимо от их профиля
отдавали предпочтение науке в
качестве своей будущей работы.
Однако должны ли «мозги» общества
входить только в сферу науки? Или же
их место и в других сферах жизни?
В период посткоммунизма
произошла переоценка ценностей. С этой
позиции закономерен отток научных
сотрудников с целью заполнить
другие социальные и престижные ниши.
С феноменом «утечки мозгов» трудно
мириться, но с явлением внутренней
миграции научных сотрудников
мириться можно и должно. Сейчас эти
явления — болезнь, которой надо
«переболеть», а затем надо ее
излечить. В науке происходит стихийная
структурная перестройка, которую
необходимо осмыслить и подчинить
разумному управлению.
Есть еще один интересный аспект.
В условиях посткоммунизма
общество неожиданно заговорило об
«утечке мозгов», о «мозге» общества, об
интеллектуальной элите. И это уже
хорошо! Ведь совсем недавно в ходе
строительства «реального
социализма» социологические исследования
на рубеже восьмидесятых —
девяностых годов выявили парадоксальную
особенность: государственная
политика всегда велась таким образом,
что интеллектуальный потенциал В
стране рос в обратно
пропорциональной зависимости от потребности
в нем. Интеллектуальный потенциал
оставался невостребованным, люди
«умнели» ради процесса, оставаясь в
глазах правящей тоталитарной
системы «гнилой», «вшивой»
интеллигенцией. Естественно, престиж
интеллектуального труда
дипломированных специалистов постепенно падал
и даже сейчас, в годы
посткоммунизма, еще не поднимается выше
дворника, управдома, рэкетира,
«нового русского», коммерсанта,
торгового работника, депутата.
В памятные годы застоя мы не
горевали об «утечке мозгов» в лице
Солженицына, физика Орлова,
генерала Григоренко (перечень может
быть длинным), а сейчас разрешено
горевать, но вот помочь пока нечем.
То, что сейчас i шука в России
переживает суперкризис, всем ясно.
Если процветающая, сверхразвитая
Америка пережила свой «кризис»
науки в шестидесятых —
семидесятых годах (проявившийся в «калиф-
на-часовском» отставании от
советской космической науки и в
неудачной системе образования), то нам
преодолеть наш кризис, да еще в
переходный, посткоммунистический
период, будет гораздо сложнее. Все
надежды на самоорганизацию
российского общества и русский дух. •
Рудольф ГЛЕБОВ,
доктор биологических наук
Москва
II
ш л
X с:
X Ш
(В О.
1

ВО ВСЕМ МИРЕ
Новый сорт
проса
Ученые китайского
Института хлебных злаков
провинции Хэбэй впервые в
мире с помощью генной
инженерии вывели прямо-
колоснын сорт проса.
Растение имеет высоту около 87
сантиметров при длине
колоса примерно 13
сантиметров. Урожайность
нового сорта — 570
килограммов с одного му (одна
пятнадцатая гектара)!
Дважды
магическое ядро
В конце апреля прошлого
года группа немецких фн
знков под руководством
Йорга Фризе из Дармштад-
та обнаружила дважды
магическое ядро с числом
протонов н нейтронов по
50. Пятьдесят —
магическое число потому, что такое
количество протонов
полностью заполняет ядерные
уровни энергии. В мире
атомов аналогия таким ядрам
— это инертные газы, то
есть атомы с целиком
заполненными электронными
оболочками.
На сегодня известно
всего четыре ядра с равным
числом протонов и
нейтронов: гелий — 4,
кислород — 16, кальций — 40 и
никель — 56. Более тя-
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Э
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
желые ядра с равным числом
протонов н нейтронов
трудно образовать из-за
сильного электромагнитного
расталкивания.
Авторы открытия
разгоняли в специальном
ускорителе ноны ксенона-124 ло
энергии один ГэВ на нуклон
н сталкивали их с
неподвижной бернллневой
мишенью. В результате
столкновения рождались
всевозможные ядра-осколки, и
среди них удалось отыскать
дважды магические,
правда, всего семь штук на
двадцать триллионов
столкновений.
Изучение свойств этого
ядра позволит лучик
понять строение ядра и
свойства ядерных сил.
Танкеры
с двойным дном
Катастрофы,
случающиеся время от времени с
нефтяными танкерами,
наносят огромный вред природе.
Чтобы избежать этого, в
США готовится новый
закон, согласно которому до
2010 года все танкеры,
плавающие в американских
водах, должны иметь двойной
корпус. С этого года
запрещено спускать на воду
плавающие цистерны без
двойной обшивки.
В чем причина
астмы
Английские исследователи
Бэрри Кэй, Эндрю Александер
н Ненл Барнз получили
убедительные свидетельства
того, что астма развивается
вследствие сверхвысокой
активности Т-клеток
иммунной системы, н, таким
образом, открыли путь для
проведения испытаний но-
л
а.
о
О
ш
а
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
вого поколения препаратов
против астмы, блокирующих
такие клетки.
Ученые давно
подозревали, что Т-хелперы
иммунной системы играют
важную роль в заболевании
астмой. Будучи
активированными, эти клетки
вырабатывают белкн-«по-
сланкнкн», называемые ци
токннямн, которые в свою
очередь инициируют ряд
явлений, приводящих к
сужению дыхательных путей.
Ученые провели на
тридцати трех больных
тяжелой хронической астмой
клинические испытания
циклоспорина, обычно
использующегося для
предотвращения отторжения
пересаженных органов.
Полагают, что циклоспорин
предотвращает активацию
Т-хелперов, хотя н
подавляет некоторые другие виды
клеток.
У двадцати шести
человек после испытаний под
воздействием циклоспорина
произошли положительные
изменения: улучшилось
дыхание и уменьшилось
количество приступов астмы, прн
которых приходилось
применять дополнительное
лечение стероидными
препаратами.
Такие результаты,
считает Бэрри Кэй, стали новым
подтверждением
предположения о том, что Т-клет-
кн играют важную рол» при
астме.
Почему
новорожденные —
голубоглазые?
Офтальмологи из
Калифорнийского университета в
американском городе Сан
Днего связывают ответ на
этот вопрос с тем фактом,
что у новорожденных
отсутствует пигмент,
окрашивающий глаза. Для
образования такого пигмента
необходимо 20—30 месяцев.
Голубой цвет детских глаз
объясняется точно так, как
и голубой цвет неба,—
рассеиванием солнечных лучей
и отражением синей части
спектра. С возрастом цвет
глаз меняется даже у тех
детей, которые остаются
голубоглазыми,

ПУТИ РОССИИ
и")
8
«в
а.
Александр Ахиезер
Почему
мы такие
бедные?
Почему мы всегда считаем себя
умнее других, но хвалимся в основном
размерами и богатством недр или
количеством боеголовок? Или
сформулируем вопрос иначе: если мы такие
умные, то почему такие бедные?
Почему мы не хвалимся зарплатой,
производительностью и качеством
труда, количеством автомобилей и
квадратных метров на душу
населения, многим другим, что касается
всех и каждого?
Б. Федоров,
депутат Госдумы
«Если мы такие умные,
то почему такие бедные?»,
«Известия», 1994 год. 12 июля
Принято думать, что бедным можно назвать того, у кого нет каких-то
важных ресурсов — природных или созданных в обществе, например земли,
зверя для охоты, товаров в магазине. Наверное, такой подход правомерен.
Бедные — это те, кто не приобщен к богатству общества, кого обнесли на
пиру человечества.
Бедность распознается легко. У бедного всегда неподалеку есть богатый
сосед, который поглощает эти ресурсы в значительно больших масштабах,
что и позволяет рассматривать общество через противопоставление бедных
и богатых.
Однако возможно и иное толкование бедности. Ее можно рассматривать
не как результат отсутствия ресурсов (обстоятельств, не зависящих от
человека), а как следствие специфической «настройки» человека, группы
людей, целого народа на воспроизводство тех условий, средств и целей,
которые воссоздают, продлевают бедность.
Иначе говоря, проблему бедности можно рассматривать, выражаясь
философским языком, в разных модальностях. Дяя одной характерно прежде
всего внимание к объективным характеристикам. Для второй важен анализ
• В заставке — Р. Антинис. «Раздумье»

% I особенности самого человека, соответствующих групп или общества в
1 | целом. Ясно, что акцент перемещается.
J Под воспроизводством в данном случае следует понимать способность
5 I людей воспроизводить не только и не столько свои экономические парамет-
£ I ры, сколько всю систему общественных отношений, соответствующую
da | субкультуру.
Воспроизводство может быть простым, статичным, то есть реализовы-
51 I вать стремление соответствующего субъекта сохранить неизмененным свое
.5 I исторически сложившееся место между полюсами бедности и богатства. Или
же интенсивным, то есть воплощать стремление сдвигать свое место к
полюсу богатства, уходить от бедности.
Возможен и деструктивный тип воспроизводства, это — неспособность
предотвращать сползание к полюсу бедности.
В западной социологии сложилось целое направление, изучающее
культуру бедности. Она — результат длительного исторического опыта. И
опыт этот особый: бедность нацеливает воспроизводство субъекта на
согласие с низким уровнем жизни и почти полным неучастием в основных
институтах общества, нацеливает на минимальный уровень
организованности и на преобладание таких установок, как беспомощность, зависимость,
униженное положение, на низкую мотивацию к труду и достижениям.
В нашей стране исторически преобладало именно такое представление
о бедности. И это значит, что все более важным становится осознание не
только масштабов и глубины нашей бедности, но и исторически
сложившейся способности ее воспроизводить. У нас на это явление, как правило,
смотрят с позиций политических: виновато правительство, которое либо по
недомыслию, либо по злому умыслу не обеспечивает людей минимумом
ресурсов и тем самым создает бедность. При этом бедность всегда
рассматривается как результат внешних обстоятельств, и значит — надо жалеть ее
жертвы и оказывать им необходимую помощь.
Однако есть еще один, не менее важный аспект. Культура бедности,
если масштабы ее переходят некоторый критический рубеж, представляет
собой разрушительную силу. В нашем обществе бедность приобретает
массовый характер, и существует опасность, что «культура бедности»,
присущая на Западе ограниченному числу людей, станет у нас
общепринятой. Поэтому феномену бедности должно быть уделено самое пристальное
внимание.
Истоки и причины культуры бедности
Культура бедности, как, впрочем, и любая другая, имеет свои истоки. И
конечно, необходимо их знать прежде всего для того, чтобы устранить
причины ее развития. Думаю, в первую очередь нужно обратить внимание
на процессы, определяющие внутреннее напряжение человеческой
деятельности. Не сами по себе условия, внешние для человека, формируют культуру
бедности, но лишь те, которые превратились в живое содержание
воспроизводящей деятельности.
Одним из таких факторов, без сомнения, постоянно становится
ограниченность ресурсов в масштабах, значимых для общества, для формирования
способов, средств, целей воспроизводственной деятельности.
Вопреки широко распространенному убеждению, Россия исторически
сложилась как страна сравнительно бедная. Часть ее населения находилась
на определенных этапах вообще на грани выживания. Еще в двадцатых годах
XIX века в исторической науке формируются новые представления о
начальной истории России, а господствующие прежде, согласно которым
Россия предстает небывало великой и могучей, объявляются ложными.
Ответственность за распространенность ложных воззрений возлагалась на
• позднейших переписчиков летописей, историков от Татищева до Карамзина.
|№ Уже М. Т. Качановский (1775—1842) писал о ложных понятиях, касающихся
|8> древнего могущества, богатства отечества, и его «баснословии». С тех пор
ал накоплен большой материал, позволяющий взглянуть на проблему иначе, с
11 научной точки зрения.
п5 Прежде всего скажу о содержательном исследовании Л. В. Милова

«Природно-климатические факторы и особенности российского
исторического процесса». Именно на него буду неоднократно ссылаться в
дальнейшем. Вывод работы заключается в том, что «природно-климатический
фактор имеет огромное влияние на формирование типа общества. Причем
разницу в проявлении роли этого фактора можно выявить не только в случае
наиболее ярких природных различий (например, условия Средиземноморья
и севера Европы), но и при не столь заметных и очевидных (центр и восток
Европы)... Отсюда и резкие конкретно исторические различия между
западом и востоком Европы в типе собственности, в форме хозяйствования, в
типе государственности и характере развития капитализма. Наиболее же
ярко контрастируют между собой политические структуры запада и востока
Европы».
Автор делает ряд очень важных выводов, исходя из общеизвестного
факта, что все пространство, составляющее историческое ядро Российского
государства, «было малоплодородным*. В период господства подсечной
системы земледелия урожаи доходили до 10—15 и более центнеров с гектара.
Переворот в земледелии, связанный с переходом к регулярному паровому
трехполью, повлек за собой снижение урожайности, изменение структуры
посевов в сторону так называемых серых хлебов. С середины XV века
урожайность значительно падает. Милов приводит данные о крайне низкой
урожайности. Например, сведения новгородских писцовых книг XV века
позволяют дать порайонные оценки урожайности, они составляли сам-2,
сам-3. В XVI веке на монастырских землях урожайность ржи была в пределах
от сам-2,45 до сам-3,3, овса — от сам-1,8 до сам-2,56, пшеницы — от сам-
1,6 до сам-2,0, ячменя — от сам-3,7 до сам-4,2 и т. д. В XVII веке в наиболее
плодородном в пределах Нечерноземья районе урожайность ржи колебалась
от сам-2,3 до сам-4,5, овса — от сам-1,6 до сам-2,6, ячменя — от сам-4 до
сам-4,3. Причем на тех же полях к середине XVIII века урожайность
снизилась, в целом же в этом веке общая картина урожайности практически
не меняется, оставаясь очень низкой.
Мало что изменилось и в XIX веке. В историческом центре Российского
государства в течение по крайней мере 400 лет уровень урожайности
необычайно низок. В конце XIX — начале XX века агротехнический уровень
становится несколько выше и благодаря этому, а кроме того
интенсификации труда, урожайность повышается. Это не привело, правда, к
кардинальным изменениям, но лишь к некоторому росту объема зерновой продукции.
С 1801 по 1914 год урожайность зерна повышалась в среднем на 0,5 процента
в год. Тем не менее крайне важно, что рост производства определялся в
значительной степени возрастанием числа занятых в сельском хозяйстве
людей, то есть чисто экстенсивным путем. Без сомнения, в гигантской
империи это не могло не иметь очень серьезных негативных последствий.
Для нас же важно, что именно этот факт впоследствии превращается в
реальный внутренний элемент воспроизводственного процесса, в мощный
социальный фактор, и наконец, порождает фатальное отставание сельского
хозяйства со многими вытекающими отсюда последствиями.
Этот фактор, безусловно, находится в тесной связи с низким
плодородием худородных почв. Однако во многих странах Европы тоже были плохие
почвы," но это компенсировалось тщательной обработкой и обильным
удобрением, и урожаи росли, особенно в новое время. Какую-то роль
прежде всего со второй половины XVIII века играла возрастающая
плотность населения России, пашенной земли стало не хватать, начали
распахивать луга. Это, в свою очередь, сократило скотоводство и в конечном
итоге — удобрения, что опять-таки ударило по урожайности. Но и это могло
не быть решающим, так как в центральных районах России еще оставались
пространства с хорошей базой для скотоводства.
Основную причину отсталости сельского хозяйства России Милов „
находит в специфике природно-климатических условий исторического цен- х^,
тра России. Специфика эта состояла в необычайно коротком цикле сельско- (8>
хозяйственных работ — с середины апреля до середины сентября по старому а
стилю, то есть всего 125—130 рабочих дней.
Природные отличия России от Западной Европы оказались столь п-5
х с:

s
1
Q.
существенны, что сформировали иной
воспроизводящий процесс, а это
привело к различиям в укладе
крестьянина и в его культург в целом. А
различие в первую очередь заключалось в
том, что работа на пределе сил
препятствовала развитию интенсивных
форм хозяйствования, переходу к
более совершенным производительным
формам труда, воспроизводства.
Именно это обстоятельство представляется
исключительно важным для анализа
причин формирования бедности.
Русский земледелец должен был в
21—25 рабочих дней реально вложить
в землю такой объем труда, который в
более благоприятных условиях
требовал около 40 рабочих дней.
«Крестьянину на западе Европы ни в
средневековье, ни в новом времени такого
напряжения сил не требовалось, ибо
сезон работ был там гораздо дольше,—
пишет Милов.— Перерыв в полевых
работах в некоторых странах был до
удивления коротким (декабрь—январь).
Конечно, это обеспечивало более
благоприятный ритм труда. Да и пашня
могла обрабатываться гораздо
тщательнее (в 4—6 раз). В этом заключается
фундаментальное различие между
Россией и Западом, прослеживаемое ш>
протяжении столетий». И далее он развивает свою мысль: «В течение, по
крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации,
когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени у него
просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота... Находясь в столь
жестком цейтноте, пользуясь довольно примитивными орудиями,
крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обрабатывать свою пашню,
и его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и
капризов погоды». Это приводило к тому, что в XVIII и XIX веках половина
крестьянской пашни не засевалась. Сама по себе устойчивость на
протяжении веков воспроизводства этой ситуации вынуждала общество
приспосабливаться к ней и организовывать культурное богатство соответствующим
образом.
Бедность как фактор истории
Природная ситуация, о которой шла речь, стимулировала в стране
дефицит хлебного бюджета. По одному из расчетов, относящемуся к
вотчинам Кирилло-Белозерского монастыря тридцатых годов XVII века,
этот дефицит составлял 10 пудов на члена семьи, а с учетом необходимости
прокормить одну лошадь 70 процентов дворов оказывались не
обеспеченными зерном. В XIX веке настало малоземелье, что еще ухудшило кормовую
базу животноводства в условиях, когда сверхэкономный режим кормления
скота сеном уже был традицией. При этом не хватало даже соломы. «В итоге
столетиями крестьянин имел малорослый, слабый, малопродуктивный скот.
Падеж его был очень высоким»,— пишет Милов.
Важный вывод заключается прежде всего в том, что чрезвычайно низкая
урожайность, небольшие размеры крестьянской запашки, очень слабая база
скотоводства на основной исторической территории России привели к тому,
что совокупный прибавочный продукт в российском обществе был
относительно низким, а это по сути и означало бедность. Бедность, которая
8

А. Венецианов. «На жатве», 1820-е годы
П. Брейгель. «Жатва», 1565 год.
оказывала существеннейшее влияние на формирование общества, его
культуры, отношений и всех форм деятельности.
Хлеба в стране не хватало. Например, расчетная потребность в
продовольственном зерне в пятидесятых годах XIX столетия составляла
15,456 тысячи тонн, а реальный сбор в среднем за 10 лет — 15,792. И расчет
этот был основан на заниженной норме потребления зерна и круп
(278,4 килограмма на взрослого едока). Кроме того, расчет не включал
расходы на винокурение и экспорт зерна. И то и другое шло за счет
снижения нормы питания. Крестьянин шел на рынок из нужды, экономя на
питании. Так было и во второй половине XIX — начале XX века.
После крестьянской реформы 1861 года положение крестьян
постепенно существенно ухудшалось. В 1900 году крестьянин был беднее, чем
в 1800 году. Если судить по беллетристике шестидесятых годов, послерефор-
менная деревня являла собой безотрадную картину. Периодические
голодовки свидетельствовали об оскудении, значительная часть крестьянства
находилась в состоянии хронического недоедания. Беспрецедентный рост
населения крайне ухудшил ситуацию. За сорок пять лет после реформы число
людей почти удвоилось. Если в течение пяти веков количество земли в
стране росло быстрее населения, то теперь все шло наоборот. С ростом
населения сокращался крестьянский надел: если на ревизскую душу
приходилось в шестидесятых годах 4,8 десятины, то в 1880 году надел уменьшился
до 3,5, а в 1900 — до 2,6 десятин. В дальнейшем он сократился до двух
десятин. Недостаток земли не компенсировался ни повышением
урожайности, ни новыми запашками. А с падением цен на хлеб стало еще хуже.
Недоедание, высокий уровень заболеваемости — такова картина
крестьянского оскудения в послереформенной России. В стране, где крестьяне
составляли основную массу населения, эти процессы грозили вырождением
всего общества.
Критическая ситуация заставляла напряженно искать выход. В
соответствии со сложившейся традицией искали готовые ресурсы, которые можно
было бы изъять, конфисковать, экспроприировать. Попытки формировать
новые, более производительные формы труда, если они и имели место, не
получали массовой поддержки. Когда Россия вступила на путь
индустриализации в самом начале XX века, возрастающим по важности источником
ресурсов были технические идеи, технологии, прямое финансирование,
идущие из стран Запада. На этой основе создавались целые отрасли
промышленности в России в новое время. Мировая война велась также за
счет значительных иностранных кредитов. Гражданская война использовала
в значительной степени ресурсы, накопленные до войны. После 1917 года
важным ресурсом было имущество состоятельных классов. Затем настала
очередь крестьян.
Я
О) j>
Т Ф
<П О.
п<

% I Борьба за уже готовые ресурсы становилась все более важным элемен-
I I том социокультурной жизни общества. Сами земельные переделы в кресть-
J ' янских общинах, которые участились в конце XIX века, включали и борьбу
I с более состоятельными крестьянами. Пограбить богатого соседа, отнять у
него накопленное стало культурной нормой. Это было логическим продол-
^^ I жением, последующим звеном поисков экстенсивного пути получения
n a I необходимых ресурсов в критической ситуации.
J | | Другой стороной этого процесса было выкачивание государством средств
S | из деревни. В доброй половине России главная часть населения, земледель-
<с= ческая, платила в казну больше, чем сама получала от своего главного
занятия — земледелия. По расчетам С. Н. Прокоповича, крестьяне при
доходах на душу населения в 33,6 рубля имели расходы 48,84 рубля. И были
вынуждены для уплаты податей продавать хлеб. За 14 лет перед первой
мировой войной страна получила от экспорта хлеба 7,3 миллиарда рублей.
Чтобы оценить значение этого факта, следует учесть, что производство хлеба
на душу населения в России было в 2 раза меньше, чем в США, в 2,5 раза
меньше, чем в Аргентине, и почти в 3 раза меньше, чем в Канаде.
Выкачивание ресурсов из деревни резко усилилось при советской
власти. Причем благодаря господству параноидальной идеологии, кажется,
удалось убедить значительную часть населения в исторической
необходимости расставаться со своими скудными ресурсами. Была сделана попытка
превратить сельское хозяйство в источник капиталов для индустриализации,
чего не удалось сделать во времена монархии, когда она проводилась в
значительной и возрастающей степени иностранным капиталом. В 1932 году
крестьяне сдали государству четверть урожая, в 1933—1934 годах — более
трети, в 1935 — почти 40 процентов.
Каково же значение дефицита важных ресурсов для судеб общества?
В данном случае неблагоприятные условия сельскохозяйственного
производства превращаются в крайне важную внутреннюю проблему человека,
в неразрешимое противоречие: нищая жизнь становится нормой, с которой
человек смириться никак не может, и фиксация и воспроизводство этой
коллизии неизбежно становятся содержанием культуры.
Это противоречие требует выхода. Совершенно ясно, что необходимо
перейти к интенсивным формам воспроизводства, но неспособность сделать
это в должных масштабах лишь усугубляет положение, делая em
неразрешимым. Тайна нашей бедности заключается в том, что при обилии природных
ресурсов мы оказались бедны массовой способностью реализовывать это
потенциальное богатство. Почему? Потому что не умеем формировать
функциональное общество, способное переходить к решению назревающих
все более сложных проблем.
Сохранение древних форм
как способ выживания
Одно из важных последствий исторически сложившегося
противоречия — стремление сохранить унаследованные формы организации. Усилия,
которых требовала подсечная система земледелия, могли осуществляться
лишь большим коллективом (общиной). Рубка целых массивов леса при
почти ежегодной смене участков обрабатываемой земли — занятие не для
одиночек. Но вот переход к регулярному паровому трехполью давал
крестьянину огромную экономию труда и, казалось, мог бы изменить весь уклад
жизни, то есть перенести центр тяжести с общины на индивидуальное
крестьянское хозяйство. Этого не случилось. И объяснялось тем, что при
трехполье скудные почвы стремительно выпахивались и теряли плодородие,
а восстановление его было связано опять-таки исключительно со старой
архаической традицией — применением подсеки и перелога, то есть вновь
^ требовало больших затрат труда и помощи общины. Потому что, только
*л прибегая время от времени к дополнительному возделыванию земли с
|8> помощью перелога или подсека, то есть к коллективной расчистке леса,
«л подъему целины, создавая «излишние» временные пашни, русский кресть-
|| янин более или менее сводил концы с концами.
п§ И значит, никого не должен удивлять вывод, к которому пришел
10

Милов,— что решающим обстоятельством, объясняющим необыкновенную
живучесть в России общины, стал извечный для крестьянина дефицит
рабочего времени. Это то, что кардинально отличало способ ведения
сельского хозяйства в России от западной традиции.
А консервация древних коллективных форм органически связана с
определенным типом государственного устройства — с созданием
авторитарного государства, то есть с созданием механизмов, направленных на
принудительную циркуляцию ресурсов, вплоть до вмешательства помещиков в
режим питания крестьян. Л. Милов считает, что «именно отсюда идет
многовековая традиция деспотической власти российского самодержца,
отсюда идут в конечном счете и истоки режима крепостного права в России,
суровость которого не имела аналогий в мире». Проблема заключалась в том,
что прибавочный продукт приходилось буквально «выдирать» из хозяйства
русского крестьянина.
В результате своеобразие российского образа жизни сводилось к
отсталости центров культуры, очагов прогресса, а если короче — к отставанию
развития городов, к отставанию и, мягко говоря, своеобразию
складывающейся урбанизированной культуры. Общая ситуация в архаичном сельском
хозяйстве оказалась крайне неблагоприятной для развития
товарно-денежных отношений: товарных излишков по существу не было.
И в этом, кстати, громадное отрицательное значение общины. Она
веками стояла прочным заслоном на пути зарождения частной
собственности крестьян на землю и — что особенно любопытно — даже на пути
развития частной феодальной собственности. А это было мощным
препятствием на пути товарно-денежных отношений!
В России с ее постоянной нехваткой ресурсов усиливалось стремление
жестко, используя силу государства, прикрепить личность, сословие,
сообщество к определенным ресурсам, к функциям, обеспечивающим
воспроизводство этого порядка. Крестьяне прикреплялись к земле, посадские — к
своим повинностям, служилые — к своим государственным функциям. Это
касалось всех, включая и правящую элиту. Чистой вульгаризацией было бы
рассматривать этот порядок как результат стремления злодейского
меньшинства создать себе райскую жизнь за счет эксплуатации большинства. Это
было мучительное приспособление общества для ответа на повседневный
вызов истории.
Понятно, что такой порядок ограничивал товарно-денежные
отношения, и потребность в них порождала периодические попытки государства
путем реформ перейти к интенсивному воспроизводству. Но рывки такого
рода требовали свободной циркуляции ресурсов, что в бедном обществе
грозило еще большим обнищанием, люмпенизацией, разрушительным
взрывом массового недовольства, а в результате — поворотом к контрреформе.
Из-за этих-то двух исключающих друг друга циклов — «реформ —
контрреформ» — сложилось специфическое общество промежуточного типа. И среди
многих его особенностей важное значение имеет неспособность пробиться к
формам жизни, основанным на господстве интенсивного воспроизводства.
Между тем множество сигналов из самых разных сфер жизни, и прежде
всего из сферы хозяйства, свидетельствует о неотложной необходимости
кардинального сдвига в самосознании, в жизненной ориентации.
Ориентация на собирание, захват готовых ресурсов должна поменяться на
совершенствование собственной способности наращивать ресурсы.
Последствия бедности
Именно бедность (или, по-научному, низкий объем совокупного
прибавочного продукта) определяла упрощенную структуру государственного
механизма. В ней же истоки и малочисленности, и позднего генезиса светской
культуры, класса «слуг общества*: художников, актеров, ученых и т. д. Иначе
говоря, последствия бедности пронизали все поры общества. Например,
получила развитие способность русского человека к крайнему напряжению
сил, концентрации всех физических и духовных усилий в критических
ситуациях. Не здесь ли, кстати, следует искать корни знаменитой россий- 11
ской штурмовщины? Вместе с тем вечный дефицит времени, веками
11
И

• С. Иванов.
«Смерть переселенца»
Царь дарит кольчуги,
кубок и меховую шубу
казакам Ермака,
которым предстоит
завоевать Сибирь.
• А. Архипов.
«Прачки»
S с;
Z Ш
а о.
Z С
<
отсутствующая связь между качеством земледельческих работ и урожайностью
хлеба не выработали привычку к тщательности, аккуратности в работе.
Следовательно, факторы, обусловившие устойчивый и очень низкий
объем прибавочного продукта в России, оказались в конечном итоге и
факторами, сильно повлиявшими на культуру и ментальность народа. Но не
будем прямолинейны.
Ни на секунду не следует забывать, что в истории всегда есть варианты,
альтернативы, а абсолютной единственной необходимости просто не
существует. Человек имеет свободу выбора в каждой точке своей жизни и
деятельности, свободу преодолеть инерцию истории, навязываемую ему
прошлым опытом. Но в каждое время существует своя мера этой
способности, мера ощущения самого себя свободным и возможность изменять эту
меру, расширяя и углубляя свою свободу. Изучение истории, на мой взгляд,
вообще немыслимо без изучения динамики этой меры, а для познания
истории России — в первую очередь — крайне важно знать, как формируется
способность преодолевать историческую инерцию, развивая меру свободы.
И вот тут-то мы и подходим к другой теме — к теме раскола.
В любой культуре существуют дуальные оппозиции: добро — зло,
правда — кривда, верх — низ, мужское — женское и т. д. Вся культура есть
бесконечно усложняющаяся система дуальных оппозиций — этих первичных
клеточек культуры. Каждое событие, отношения осваиваются человеком в
процессе его отождествления с каждым из полюсов дуальных оппозиций.
Так формируется смысл, осмысляется явление. Этот смысл может быть
результатом инверсии (упрощая — существует только черное и белое,
враги — друзья). И тогда он не выходит за рамки уже имеющегося
содержания культуры. Но может быть и результатом медиации, то есть
сложного рисунка между полюсами, поиска синтеза культурного содержания
в новом логическом пространстве, втягивания в процесс многих оппозиций.
В результате возникает понимание, смысл, обогащающий культуру.
Анализ русской культуры приводит к выводу, что в ней недостаточно
развита рефлексия. Внимание многих исследователей привлекло
гипертрофированное использование в культуре инверсии в ущерб медиации. Именно
это мешает поиску эффективных решений сложных проблем. И идет это
издавна. Подобный тип самосознания коренится в глубокой древности,
когда отношения между первичными группами людей основывались на
отношении геноцида и мир рассматривался как расколотый на зло и добро.
Преодоление этой дуальности, расколотости, а попросту крайности
(суждений, поведения, решений) — самая первостепенная, на мой взгляд, задача.
Проблема срединной культуры
Бедное общество характеризуется тем, что в нем группа бедняков в
соответствии с господствующими критериями слишком велика. Но это еще
12

А это — снимок,
сделанный в наше время
В. Маковский.
«Свидание*
Симонов монастырь.
Красноармейский
субботник,
1925 - 1927 годы.
Автор фото неизвестен.
не все. Оно может характеризоваться также малочисленностью тех, кто
находится между бедными и богатыми, слабостью среднего слоя.
Преодоление бедности — это наращивание среднего слоя. А это требует рассмотрения
решений и смыслов, отдаленных от крайностей. Именно здесь лежит
генеральный путь преодоления бедности. Но именно наращивание среднего
слоя вступает в конфликт с расколом, с массовым стремлением к
уравнительности.
Эта особенность российского общества • четко выявлялась, например, в
истории хозяйства. В обществе постоянно оказывались слабыми и
незащищенными промежуточные слои — ремесленники, массовые мелкие
производители, то есть средний класс. Еще Петр I насаждал именно крупные
промышленные предприятия: горные, оружейные, литейные и т. д., то есть
концентрировал пригодные для промышленности ресурсы в крупные
анклавы. С середины XIX века изделия крупной промышленности стали
вытеснять кустарей. С. Ю. Витте, еше будучи министром финансов, видел одну
из задач своего министерства в развитии производительности, которую он
отождествлял с крупной индустрией. Реализация этой политики разоряла
кустарей, лишала побочных заработков крестьян. Сразу были выбиты из
прежних позиций миллионы мелких производителей. Именно в этом
обстоятельстве следует видеть еще одну причину, ускорившую расстройство
крестьянского быта и обнажившую ненормальность экономического строя
России.
Более того, подобное развитие — и на это следовало бы историкам
обратить самое пристальное внимание — подавляло, уничтожало, парализо-
вывало развитие местной инициативы, развитие рынка, товарно-денежных
отношений, развитие свободной личности. Тем самым при видимости роста
новых тенденций сохранялась его традиционная основа.
Определяющим в обществе оставалось господство патриархальных до-
рыночных отношений при недостатке капиталов в условиях крайне робкой
и слабой предприимчивости населения при массовой враждебности к ней.
Однако именно это открывало зеленую улицу для тех немногих, кто обладал
капиталом и инициативой, кто вырвался вперед и смог идти по пути
концентрации производства и формирования монополий. Почвенные силы
подавлялись крупным производством, которое получало государственное
покровительство или прямо сливалось с государством. Именно такое
своеобразное развитие хозяйства, постоянно вымывающее и подавляющее
срединную культуру во всех видах,— трагическая особенность России. Троцкий
писал: «...Где у нас в России мелкая буржуазия? Ее экономическая роль
ничтожна. Русский капитализм с самого начала стал развиваться в своих
высших централизованных формах». Эта старая хозяйственная традиция
создала историческую основу для монопольной центральной власти над
13

% I хозяйством и для точки зрения, что «социализм есть не что иное, как
I I государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего
3 I народа» (Ленин). Теперь совершенно ясно, что это не капиталистическая, но
1 | докапиталистическая монополия. Именно в этом фундаментальная ошибка
% | Троцкого, Ленина и всего большевистского движения.
^д . В основу нового большевистского, или коммунистического общества
| * I автоматически закладывался отказ от массовой частной инициативы и как
J j | следствие — культура бедности и ее воспроизводство. Осуществилась утопи-
2 | ческая попытка построить «общество низшего класса», где остались одни
<с бедняки, которые должны были тем не менее кормить всех бедных и
богатых. Общество, решившееся жить, добивая богачей, лишило себя
человеческого ресурса, на основе которого только и можно преодолеть
бедность. Потому что ответ на вопрос, кто кого кормит — бедные богатых
или богатые бедных, оказывается не простым. Бедные кормят, когда отдают
часть результатов своего труда — полюдье, налоги, аренду и т. д. Но и
богатые кормят, когда, опираясь на определенный избыток своих ресурсов,
расширяют возможность приобщаться к более производительному труду и
более совершенным формам воспроизводства. Отсюда следует, что
невозможно всем стать богаче, выйти из бедности, опираясь на уравнительно
распыленные скудные ресурсы.
Обречены ли мы на бедность?
Что же это означает? Не приговорила ли нас история к вечной и
бесконечной бедности?
Общество стоит перед альтернативой: либо оставаться в рамках
исторической инерции, либо начать поиск интенсивных путей умножения
ресурсов. К сожалению, существуют мощные инерционные силы. Опыт истории
показывает, что у населения на протяжении веков не создавалось, не
возникало стимулов уйти от традиционных экстенсивных форм ведения
хозяйства к новым, более эффективным. Эта альтернатива возникла не
сегодня. В первой половине XVI века были крестьяне, которые перешли от
экстенсивного к интенсивному типу хозяйствования. И что же? Их было
слишком мало, и государство быстро задавило их, ибо оно сделало выбор в
пользу экстенсивного пути — пути захвата чужих земель. Многие историки
считают, что именно этот путь вплоть до сегодняшнего дня определил нашу
жизнь. А результат — фантастическое истребление ресурсов, бедственное
положение природы, беспрецедентно низкий удельный вес зарплаты в
национальном доходе.
История не злонамеренна, но безжалостна к тем, кто не совершенствует
свои смыслы, свои культурные программы в соответствии с изменяющимися
условиями, кто не меняется, чтобы соответствовать времени.
Опыт истории подсказывает, что главная опасность не всегда носит
внешний характер, например нападение соседей. Она может корениться в
самом субъекте, в его попытках, лишенных соразмерности, идти путем
гордыни титанизма и, возможно, одновременно гордыни пассивного
самоуничижения и отрешенности от реальных проблем. В советское время, да и
раньше, мы жили, веря, что весь мир наполнен врагами, которые день и
ночь, забросив все свои собственные дела, пытаются нас погубить.
Выяснилось, однако, что, занятые наращиванием своей военной мощи, мы не
заметили собственного распада, нравственной деградации, приведшей нас к
самой главной форме бедности — бедности наших решений, неспособности
искать и находить пути преодоления все более сложных проблем во все
усложняющемся мире.
В 1995 году выходит фундаментальный труд А. С, Ахиезера в двух
• томах *Россия: критика исторического опыта*. Заказы направлять в
1Л редакцию журнала «Знание — сила*.
14

Д. Сикепрос. «Таковы мы сегодня»

КУРЬЕР НАУКИ И ТЕХНИКИ
«
В «светлое будущее» —
через черную дыру
Нам известен всего один мир —
тот, где мы живем, наша Вселенная.
А вот физики знают их множество.
Правда, те миры — еще не открытые,
не наблюдаемые, они существуют пока
«в теории». Что не умаляет нх
познавательного значения и для нас.
Существует, опять же в теории,
вселенная Фридмана, говорят» очень
похожая на нашу. А ждет ее
перспектива превращения, через миллиарды
лет, во вселенную де Ситтера, то есть
коллапс, сжатие в точку. Имена
ученых, присвоенные этим причудливым
мирам, свидетельствуют о приоритете
их первооткрывателей, обнаруживших
их «на кончике пера», и отважно
приложивших их к судьбам нашей,
неповторимой и единственной Вселенной.
Еще большой вопрос, совпадает ли
реальная Вселенная с придуманными
моделями, но, увы, многие данные
астрофизики и космологии говорят о
том, что это почти так. И тогда
всеобщая погибель мира —
гравитационный коллапс — когда-нибудь
станет реальностью.
Для физиков это стало предметом
вспышки нового профессионального
любопытства: «а что потом?».
Не дожидаясь космических
катаклизмов, они уже сегодня в своих
расчетах строя г и проигрывают
сценарии, играют, можно сказать, наши-
16

С. Красаускас. «К звездам»
ми отдаленными потомками и
судьбами. Уже, например, известно, как
именно происходит (будет
происходить) коллапс обычной, средней,
изотропной вселенной.
В последние годы эта проблема
интенсивно изучается группой физиков
из Дубны, возглавлявшейся известным
отечественным ученым, академиком
Моисеем Александровичем Марковым,
ушедшим из жизни в прошлом году.
Так вот, из их расчетов следует, что
любой коллапс любой вселенной
доходит до сжатия ее материи к строго
определенной плотности, плотнее
которой ничего быть не может. Речь
идет о плотности в 10м грамма на
кубический сантиметр. Величина эта
была вычислена еще в 1982 году
М. А. Марковым и обнародована им
в статье «Предельная плотность
материи как универсальный закон
природы». Но у этого закона очень
скоро обнаружились ограничения сферы
его действия. В частности, вселенная
должна быть закрытой, то есть не
связанной с другими какими-нибудь
мирами. И тогда результат коллапса
оказывается очень слабо связан с массой
вселенной — рано или поздно она все
равно схлопнется в точку, не исключая
вариантов ее последующего
расширения. Расширение же наступит как
следствие излишне большой исходной
массы. Она при сжатии должна была бы
превысить плотность предельной, а это
запрещено упомянутым законом.
Значит, взаимное притяжение неминуемо
сменится отталкиванием, и вселенная
пойдет расширяться вновь. Это,
собственно, и есть характерное поведение
всех вселенных Фридмана.
Но совсем не то и не так будет
происходить с черными дырами. Их,
во-первых, множество уже
обнаружено, как полагают, в нашей
Вселенной. И во-вторых, они являют собой
разнокалиберные, но вполне
реальные модели сколлапсировавших
«вселенных», правда, не изолированных
от внешней среды.
Изучая черные дыры как модели
дальнейшего развития событий после
коллапса, ученые приходят к
удивительному выводу. Внутри дыры
материя продолжает все время
сжиматься, как будто закон предельной
плотности — для нее не указ. Тогда
либо неверен сам закон, что
совершенно исключено, либо материя,
пользуясь неизолированностью дыры, куда-
то из нее утекает.
Возникает вопрос: куда «сбегает»
избыточная масса из неуклонно
сжимающейся черной дыры? Академик
М. А. Марков предлагал такой ответ:
«...Черная дыра оказывается
источником новых вселенных, которые
появляются в своем пространстве в
абсолютно будущем времени по
отношению ко временам, где возникла
черная дыра...». Вот туда, следовательно,
и утекает излишек материи. Более того,
некоторые дыры целиком сжимаются в
точку, а это означает, что вся масса
дыры полностью перетекла в будущее.
Отсюда и перспектива для
желающих попасть в «светлое завтра»:
хотите в будущее — ныряйте в черную
дыру. Оно, будущее, несомненно, там,
на самом ее дне.
С САМОЙЛОВ
17

Ежегодные премии, имевшие назначение
«содействовать к преуспеянию наук, словесности
и промышленности в своем отечестве», были
учреждены в 1831 году 77. Н, Демидовым, одним из
представителей знаменитой уральской династии*
После смерти учредителя по его завещанию премии
выплачивались в течение двадцати пяти лет,
последнее присуждение наград
состоялось в 1865 году* В прошлом году
эта прекрасная традиция была возобновлена.
Накануне вручения Демидовских премий 1994
года корреспондент газеты «Наука Урала» А. КИЛИН
встретился с академиком Геннадием Андреевичем
МЕСЯЦЕМ — инициатором создания и президентом
Демидовского фонда.
Борис Викторович Раушенбах.
I «
а а
— Геннадии Андреевич, с того
момента, когда после почти полутораве-
кового перерыва были названы
лауреаты возрожденной Демидовской
премии, прошел год. С некоторой
осторожностью можно утверждать, что
это значительное для российского
научного сообщества событие становится
традиционным. Чем оно будет
ознаменовано в этом году?
— Нынче торжественная
церемония вручения премий проводится в
Москве, в здании Президиума
Российской Академии наук. Затем
лауреаты посетят Екатеринбург, где
примут участие в Демидовских чтениях.
В этом году размер персональной
Демидовской премии зафиксирован в
валюте и составит 10 тысяч
долларов. В соответствии с «Положением
о Демидовских премиях и наградах»
Комитет определил четырех
лауреатов. Пятый кандидат — руководитель
одного из приватизированных
предприятий, представленный комиссией
«Содействовать
по экономике и предпринимательству,
утвержден не был. Причина —
неразработанность критериев отбора
кандидатур в области
предпринимательства. В нынешних стремительно
меняющихся условиях трудно адекватно
оценить степень успеха
экономической деятельности.
— Все названные лауреаты —
академики. Не будет преувеличением
сказать: всемирно известные ученые. Их
научные заслуги уже были отмечены
правительственными и
международными наградами. Между тем
существует мнение, что крупными денежными
суммами более целесообразно поощрять
менее именитых, но подающих
надежды и активно работающих молодых
ученых, остро нуждающихся в
материальной поддержке. Такого мнения, в
частности, придерживается Н. A. Ме-
зенин, автор книги ^Лауреаты
Демидовских премий Петербургской
Академии наук». Он, кстати, ссылается на
демидовское «Положение», согласно
которому члены академии к участию в
конкурсе не допускались.
— С подобным мнением я
категорически не согласен. Это
принципиальная позиция — моя и других
членов комитета.
Во-первых, аналогия с
присуждением Демидовских премий в прошлом
веке некорректна. Тогдашняя
Академия наук представляла собой
элитарное научное общество, включающее
30—40 членов. Сегодня Российская
Академия насчитывает около 1200
членов. Отказаться от выдвижения их
18

Александр Александрович Баев. Петр Николаевич Кропоткин.
Никита Ильич Толстой.
к преуспеянию...»
кандидатур — значит
проигнорировать цвет отечественной науки.
Во-вторых, статус
общенациональной неправительственной
Демидовской премии весьма высок — мы к
этому стремились изначально, это
заложено в самой концепции
Демидовского фонда,— поэтому она и
присуждается крупнейшим ученым,
внесшим вклад не только в
отечественную, но и в мировую науку.
В-третьих, наши лауреаты, как
правило, создатели новых научных
школ. Отмечая высокой наградой
лидера, тем самым мы в определенной
мере способствуем сохранению и
упрочению возглавляемой им научной
школы. Это в нынешних условиях
крайне важно.
— Все лауреаты Демидовской
премии этого года — москвичи. И в
прошлом году из четверых
награжденных двое — столичные жители. Не
тенденция ли это? Не оказывается ли
провинциальная наука снова в тени?
— Суждение очень поверхностное.
Кандидата в лауреаты выдвигают
независимые комиссии, возглавляемые
крупнейшими специалистами данной
отрасли знания. Члены комиссий
представляют почти все регионы:
Москву, Урал, Сибирь, Дальний Восток,
Поволжье, Петербург. Например,
среди четырех руководителей комиссий
этого года — академики Н. Н. Красов-
ский (Екатеринбург) и Н. П. Юшкнн
(Сыктывкар), а также москвичи —
академики А. Т. Мокроносов и Е. П.
Челышев. Демидовский фонд ни в коей
мере не вмешивается в работы своих
комиссий. Ученые сами обсуждают
кандидатуры, тайно голосуют, никто
не оказывает на них давления. Тот
факт, что лауреатами 1994 года
оказались москвичи, свидетельствует как раз
об объективности членов комитета.
— Демидовская премия сильна своей
неформальностью,— продолжает
председатель совета Демидовского фонда
А. Ф. Бубенщиков,— тем, что научные
достижения лауреатов оцениваются
самими учеными по критериям,
принятым в научной среде. И потому
здесь исключены какие бы то ни было
административные влияния,
«проталкивания» или ошибки. Этот подход имеет
и формальную, договорную основу и
подкреплен человеческим
взаимопониманием учредителей. Провести отбор
достойнейших из достойных — дело
научного сообщества, наша задача —
следить за соблюдением совместно
выработанных принципов присуждения и
обеспечить финансирование.
— Демидовским фондом задана очень
высокая планка требований как к
выбору лауреатов, так и к чисто
материальной весомости присуждаемых
премий. Удастся ли в дальнейшем
сохранить эти высоты?
— Выскажу лишь свою точку
зрения. Я думаю, что известный здоровый
консерватизм необходим в подходе к
оценке научных достижений. Наше
время очень изменчиво, неустойчиво в
своих симпатиях и антипатиях,
слишком поспешно как в ниспровержении,
так и в возведении новых идеалов и
1ц,
V!
« Л
X С
1 Ж
10 О.
19

•I
II
1|
"I
Si
кумиров. В этом есть определенный
оттенок спекуляции, лотереи, дурной
удачи, ие освященной трудным
опытом, нравственными исканиями,
выношенными убеждениями, в конце
концов упорным систематическим
трудом. Так часто бывает в бизнесе
и, наверное, в современной науке.
Демидовский комитет, например,
столкнулся с трудностями по
присуждению премии в области
экономики и предпринимательства.
Сиюминутный успех в нашей экономике
сомнителен*. Предпринимателя
выделить трудно, и сегодня невозможно
подобрать оценочные критерии. Ведь
дело не в количестве денег, а в
концептуальных подходах, прогнозе,
экономической стратегии, то есть в
долгосрочном успехе. Демидовскими
лауреатами могли бы быть
экономисты Кондратьев, Чаянов,
Канторович, Леонтьев, их теории выдержали
испытание временем. Нужно искать
соизмеримые величины из числа
современных ученых-экономнстов.
Награждая престижной премией
признанных российских ученых, фонд
исходит из того, что в их лице
оценивается научный труд тех, чьи
достижения неотъемлемо и
бесспорно принадлежат России и будут
принадлежать во все времена, при
любых правительствах. Для научной
молодежи — это лучший пример. Не
легкий, конъюнктурный успех, не
карьера как таковая, но стремление
к поиску истины и жизнь,
построенная на этих принципах.
Поздравляем лауреатов премии
Демидовского фонда 1994 года:
Бориса Викторовича РАУШЕН-
БАХА, академика, за выдающийся
вклад в развитие механики и
теории управления. 6 (61)*;
Александра Александровича БА-
ЕВА, академика, за выдающиеся
достижения в области химии и
биологии. 7 (62);
Петра Николаевича
КРОПОТКИНА за выдающиеся достижения в
области наук о Земле. 8 (63);
Никиту Ильича ТОЛСТОГО,
академика, за выдающиеся
достижения в области гуманитарных
наук. 9 (64).
М. К. Эшер.
«Бабочки»
ВО ВСЕМ
МИРЕ
* Цифры в скобках — порядковый номер,
данный лауреату со времени Демидова
71
ф х
S С
I ID
га С
Совершенная
тактика
беззащитных
бабочек
Одно из правил
биологической эволюции гласвт:
если не хочешь быть
съеденным, маскируйся под
несъедобного. Классический
пример такой мимикрии
демонстрирует бабочка лнмени
тес. Она почти не отличима
от другой бабочки —
данаиды, которая настолько
отвратительна на вкус,
что хищники ие
прикасаются к ней. Таким образом,
уподобляясь невкусной
данаиде, лнменитес
защищается. Так считалось до сих
лор.
Американские биологи из
университета штата
Флорида решили проверить этот
хрестоматийный пример.
Они предложили в внщу
дроздам брюшки, чтобы не
влияла окраска крыльев
разных бабочек. Выяснилось,
что дрозды ие клюют
лнменитес. Спрашивается: зачем
лимеинтес так старательно
маскируется, если в
действительности она
неприятна на акус?
Дело а том, что хищник
должен уничтожать
определенную часть бабочек дан-
20

о
ного внешнего вила,
прежде чем поймет, что они
несъедобны. И вот в чем
хитрость. Если два вида
невкусных бабочек
отличаются внешностью, они
понесут равные потери, пока
хищник не научится не
нападать на них. Но если два
вида мы глядят одинаково,
каждый понесет меньшие
потери, пока хнщннк усво
нт урок. Таким образом,
шансы обоих видов уцелеть
значительно повышаются.
Вывод: никогда не
доверяй хрестоматийным
примерам!
От чего зависит
мужское красноречие?
Недавно американские не
следователи из
Пенсильванского университета
опубликовали в «Докладах
Национальной академии США»
результаты исследований,
очень неприятные для
мужчин,— ухудшение речи с
возрастом протекает у мужчин
быстрее, чем у женщин. В
исследованиях участвовали
34 мужчины и 35 женщин в
возрасте от восемнадцати до
восьмидесяти лет.
Наблюдения показали, что
ухудшение работы мозговых
полушарий, особенно левого,
контролирующего
лингвистические и речевые
способности, протекает у мужчин
в два-три раза быстрее по
сравнению с женщинами. По
мнению исследователей, эти
различия, связанные с
полом, показывают, что,
вероятно, зашита мозга от
старческой атрофи и
зависит от женских половых
гормонов. Как считает
руководитель исследования
профессор Рубен Гур,
открытая закономерность поз-
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
волит в будущем продлить
жизнь клеток.
Исследования
проводились методом магнитного
резонанса, с помощью
которого измерялись параметры
мозговой жидкости и
мозговой ткани. Левая часть
мозга связана с языком и
логическим мышлением.
Правая, контролирующая
визуальные изображения и
пространственное мышление,
считается творческой
половиной. У пожилых мужчин
особенно активно
атрофируется именно левая
половина, в то время как у
женщин мозг атрофируется
симметрично.
В будущем ученые
намереваются изучить
корреляцию между способом
атрофии мозга и изменениями в
характере пожилых людей.
Сам себе
кассир
В магазинах
самообслуживания нередко случается
такой конфуз: кассир
подсчитал общую сумму за
покупки, а денег, как
выяснилось, не хватает. Одна
американская фирма
предложила выпускать тележки для
товаров с встроенным в ннх
калькулятором, чтобы
каждый покупатель мог
подсчитать свои затраты.
s
«о
га
5
«Искусственная
паутина»
На конгрессе
Американской Ассоциации научного
прогресса, состоявшемся
недавно в Нью- Орлеане,
молекулярный бнолог Стивен
Ломбарлн сообщил, что ему
удалось пересадить в одни
внд бактерий специфичный
ген паука, отвечающий за
плетение паутины.
Теперь бактерии
производят волокна гораздо про-
Q
X
m
5
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
чиее не только паутины, но
и натурального шелка. Их
прочность в десять раз
превышает прочность стальной
нити того же диаметра н
может растягиваться на
двадцать процентов, не
разрываясь. В дальнейшем
«искусственную паутину» можно
будет использовать для
создания практически вечных
колготок, парашютов и
кофточек.
При политической
нестабильности
и ослам плохо
Африканский дикий осел
— редкое животное — стал
жертвой бедности и
политической нестабильности в
Сомали, Эфиопии и
Судане. По данным
специалистов, сегодня их
насчитывается там всего лишь
несколько сотен — слишком
мало для поддержания
генетического разнообразия при
разведении. На воле
хронические засухи усилили
конкуренцию этих животных с
домашним скотом в борьбе
за воду и пастбища. К тому
же днких ослов истребляют
ради мяса и получения
лекарственных веществ. В
генетическом смысле
наибольшую угрозу представляет
частое скрещивание диких
ослов с домашними. А
трагические беспорядки на
Африканском Роге
осуществление программы по
охране природы делают здесь
весьма затруднительным.
Тем не менее группа
биологов поставила целью
довести местную популяцию дн-
ких ослов до двадцати пяти
тысяч. Она же рекомендует
как можно скорее создать в
Сомали многоцелевой
заповедник, где будут обитать
не менее пятисот днких
ослов.
21

Владилен Барашенков, Т^^лттттт Т
доктор физико-математических наук J—* V-/J AJTjJD_L

ПРОБЛЕМА: ИССЛЕДОВАНИЯ И РАЗДУМЬЯ
пространства и времени
Можно ли заглянуть в далекое прошлое — в момент, когда в пароксизме
первичного взрыва рождалась наша Вселенная?
Сохранились ли «фотографии» этого грандиозного явления?
Как проникнуть в центр Солнца, рассмотреть невидимое
космическое вещество, услышать предсмертный «крик»
провалившейся в черную дыру звезды?
Может ли быть движение без энергии? И вообще, так ли уж все
в порядке в современной физике? Ответы на эти и многие другие
фундаментальные вопросы об истории и устройстве окружающего
нас мира тесно связаны с проблемой гравитационных волн,
давно предсказанных теоретиками, но уловить которые никак не удается
экспериментаторам. Удастся ли это когда-нибудь сделать?
Кривая пустота
и закрученное время
До тех пор, пока в тридцатых годах
прошлого века профессор и ректор
Императорского Казанского
университета Н. И. Лобачевский не
обнародовал свою «воображаемую
геометрию» искривленных пространств,
вопрос о том, может ли абсолютная
пустота — лишенный всего
материального вакуум — быть сама по себе
искривленной, вообще не приходил
никому в голову. Математики
изучали кривизну линий, различные
формы поверхностей, но по отношению
к пространству понятие кривизны
казалось просто бессмысленным. В
чем, внутри чего ему искривляться,
если оно исчерпывает весь мир и
ничего «более объемного» в природе
не существует?
Лобачевский, венгр Больяи, а
позднее немецкий математик Риман
первыми обратили внимание на то, что
пространственная кривизна
существует, так сказать, сама по себе,
независимо от высших размерностей, и
что, подобно воображаемому
двумерному муравью, ползущему по сфере,
мы просто не замечаем кривизны
нашего мира. Вообще говоря, могут
существовать миры различной
кривизны, и, возможно, наш мир не
единственный во Вселенной. Так это
или нет, на этот вопрос в конечном
счете может ответить лишь опыт.
М( К. Чюрленис. «Соната элеэд. Аллегро*
Мировоззренческое, философское
значение этого вывода можно
сравнить лишь с идеей Джордано Бруно
о множественности обитаемых
планет.
Отсюда был уже всего лишь шаг до
предположения о том, что кривизна
пространства может изменяться со
временем по-разному в различных
его точках, и эти изменения, как и
саму кривизну, мы должны ощущать,
то есть на нас должны действовать
какие-то силы. Пожалуй, наиболее
четко эта мысль была
сформулирована в конце прошлого века
английским математиком Клиффордом,
считавшим, что окружающий нас мир
представляет собой всего лишь
появление искривлений, завихрений,
различных «раковин» пустого
пространства, силовое воздействие которых,
их сопротивление, мы воспринимаем
как материальные тела.
Следующий шаг был сделан
Эйнштейном в его Общей теории
относительности, уравнения которой
приводили к выводу о том, что
искривляется не только пространство, но и
время. Эйнштейн тоже был убежден
в том, что основой мироздания
является геометрия. Целых сорок лет,
большую часть своей жизни, он
потратил на создание «Единой
геометрической теории». В частности, уже
в его Общей теории относительности
показано, каким образом сильно
искривленные раковины пустого
пространства приобретают массу и дру-
Ф л
X С
л о.
23

1. Кривизна одномерной кривой.
Аналогичные волны -складки переменной кривизны
катятся по двухмерной поверхности и
внутри трехмерного пространства.
2. Пространство «распухает» в каждой
своей старой и вновь образующейся
точках.
3. Так изменяется форма круга под
действием гравитационной волны, падающей
перпендикулярно плоскости рисунка.
4. Стрелки показывают, какие силы
действуют на пластинку в двух следующих
одна за другой фазах гравитационной
волны.
5. Пример преобразования механических
колебаний в электромагнитные. Изменение
емкости конденсатора при вибрации его
пластины, жестко скрепленной со
«звенящим» цилиндром, вызывает зл ектромаг-
нитные колебания в контуре с током. В
других случаях цилиндр крепится к пьеэо-
кристаллу, который отвечает
электрическими импульсами на свои растяжения и
сжатия.
гие свойства материальных тел,
которые в свою очередь порождают
вокруг себя новые, более слабые
искривления, воспринимаемые нами
как гравитация — силы всемирного
тяготения. Все это описывается очень
сложными нелинейными
уравнениями, решения которых характеризуют
различные типы миров. Подобно
тому, как имеется неисчислимое
количество изогнутых линий и
поверхностей, должно существовать и
бесчисленное многообразие вселенных.
Лишь в пределе очень слабых
искривлений уравнения
эйнштейновской теории переходят в известные
нам уравнения Ньютона. При этом
массы приобретают смысл
гравитационных зарядов — источников поля
тяготения, а их движение, подобно
движению электрических зарядов,
должно порождать расходящиеся
волны в окружающем пространстве.
Только не электромагнитные, а
гравитационные — волны кривизны.
Всякое тело, до которого они
добегут, будет, как поплавок на воде, то
подниматься на гребень, то
опускаться в ущелье волновой гармошки.
Ритмично, в такт пространственной
волне изменяется и течение
времени. Эта картина — неизбежное (или,
как говорят теперь, «железное»)
следствие эйнштейновской теории,
экспериментальная проверка которого
может ее подтвердить или
опровергнуть.
И вот что замечательно: волны
кривизны, если они действительно
24

существуют, должны без заметного
поглощения пробегать гигантские
расстояния и огромные толщи
вещества. Это объясняется тем, что
гравитационное взаимодействие
несравненно слабее всех других
известных нам сил природы. Даже
всепроникающие нейтрино не могут
сравниться с гравитационной волной. Она
может принести нам сведения о
явлениях на самом краю Вселенной, о
процессах внутри огромных
небесных тел, откуда не выходит ни одно
другое излучение, может рассказать
о таинственной невидимой материи,
которая составляет большую часть
вещества Вселенной и о
существовании которой мы догадываемся лишь
по ее огромному полю тяготения. И,
пожалуй, самое интересное:
гравитационные волны способны
«просветить* Вселенную не только в
пространстве, но и во времени.
Чтобы понять, в чем тут дело, нам
придется вспомнить об открытии,
которое около семидесяти лет назад
сделал американский ученый Эдвин
Хаббл. Он скрупулезно изучал
скорости движения очень далеких
галактик, которые стали видны в
новый, построенный в Калифорнии,
телескоп. Сравнивая данные, он
заметил, что галактики разбегаются в
разные стороны и тем быстрее, чем
больше между ними расстояние.
Выходило, что под действием
какого-то начального импульса
пространство распухает сразу во всех своих
точках и удаляющиеся объекты
непрерывно наращивают свою скорость.
Наблюдения Хаббла хорошо
согласовались с одним из решений
эйнштейновских уравнений,
описывающим сферически симметричный,
стремительно расширяющийся,
«вырастающий из точки» мир. Время
взрыва можно установить,
продолжив скорости разбегания в обратном
направлении. Получается около 15—
20 миллиардов лет.
Космической историей Вселенной
занималось много ученых — и у нас,
и за рубежом. Сегодня в нашем
распоряжении летопись событий от
эпохи кипящей плазмы правсщества до
современного состояния. Даже есть
прогнозы далеких будущих событий.
Однако все это в основном результат
расчетов. Экспериментальных
свидетельств, подтверждающих фактов
не так-то уж много. Казалось бы, мы
никогда и не сможем проверить
расчетную летопись и узнать, что на
самом деле творилось внутри юной,
бурно эволюционировавшей
Вселенной, все следы давным-давно
исчезли. Оказывается, это не совсем так.
О некоторых особенностях
«космической печи», сварившей
окружающее нас атомное вещество, удалось
узнать, исследуя реликтовые остатки
ее остывающего «жара», дошедшие
до нас в виде заполняющего космос
микроволнового электромагнитного
излучения.
О еще более ранней эпохе, о
детстве и младенчестве Вселенной,
когда она была заполнена не
сохранившимся до наших дней правеществом,
можно узнать, изучая испущенные
тогда гравитационные волны. Они
прошли сквозь плотные слои праве-
щества и «гуляют» теперь в космосе
в виде своеобразного
«гравитационного эха».
Еще более интересные сведения
несут гравитационные волны,
приходящие к нам с границ Вселенной.
Некоторые из них испущены еще в
раннем ее детстве, вместе с
обломками правещества они были унесены
стремительно расширявшимся
пространством и только теперь, с
опозданием на полтора десятка
миллиардов лет, попадают в наши «очки»-
приборы. Можно сказать, это за -
стывшие во времени фотографии
предельно далекого прошлого.
Впрочем, от строгой науки тут очень
легко перейти к фантастике...
Как бы там ни было,
гравитационная астрономия и «археология»
необычайно расширят наши горизонты
в космосе как вширь, так и вглубь.
Движение без энергии?
Есть еще одна причина, почему
гравитационные волны вызывают
острый интерес физиков. Как это ни
удивительно, но в теории
Эйнштейна не удается вычислить энергию —
там просто нет величины, которую
можно было бы ею назвать.
Соответственно нет и закона сохранения
энергии. С первого взгляда это
выглядит каким-то недоразумением, ведь
ньютоновский закон тяготения —
частный случай теории Эйнштейна, а
уж он-то, без сомнения, позволяет
вычислить энергию. В любом
школьном учебнике физики написано, как
рассчитать потенциальную энергию
1
Ф о
. о
mm
0) х
X С
X О)
Я О.
25

II
-I
fl
i «I
mm
X W
10 Q.
сил тяготения в простейшем случае.
За счет этой энергии работают
гидростанции, да и простой житейский
опыт убеждает нас в том, что это
вполне «осязаемая» величина.
Нельзя, однако, забывать, что мы живем
в условиях слабой гравитации, а
трудности возникают лишь при переходе
к сильным полям. В этом случае
энергия, если вычислять ее по
известным нам правилам, становится
неоднозначной, зависящей от выбора
системы координат. В
прямоугольных декартовых координатах для нее
получается одно выражение, а в
полярных — совсем другое. Но не
может же в самом деле физическая
величина зависеть от способа ее
расчета! Это было бы удивительнее
вечного двигателя: стоит лишь изменить
точку отсчета (а это можно сделать
мысленно, без каких-либо реальных
перемещений предметов), и,
пожалуйста, совершенно бесплатно
получаем прибавку энергии.
А может быть, к кривизне и к ее
волнам вообще не применимо
понятие энергии? Если это так, то мы тут
имеем дело с первым примером
движения без энергии, с первыми
шагами какой-то принципиально новой
физики, последствия которой,
теоретические и практические, трудно
себе представить...
Когда я еще совсем молодым
физиком узнал об «энергетическом
кризисе» эйнштейновской теории,
первой мыслью было, что дело тут в
каких-то неточностях вычислений;
наверное, думал я, просто неверно
обобщается известное нам
выражение энергии. Я выбрал эту тему в
качестве реферата при сдаче
кандидатского экзамена и несколько
месяцев с утра до позднего вечера сидел
за расчетами. Ко мне присоединился
Д. И. Блохинцев. Он был страшно
загружен административной работой
в связи с запуском первой атомной
электростанции, но вечерами «для
разрядки» (как он шутил, «чтобы не
усохли мозги») размышлял над
проблемой энергии. Раз в неделю иногда
в его просторном институтском
кабинете, а иногда — в домашнем, из
окон которого были видны высокие
столетние сосны, глухой забор с
колючей проволокой и лениво
прохаживавшийся часовой, мы
сравнивали результаты расчетов.
— Теорию, если она правильная и
логичная в своих основах, можно
объяснить любому красноармейцу,—
говорил Блохинцев, требуя от меня
объяснения физического смысла
многоэтажных формул, которые я
выписывал на доске. Мы перепробовали
массу вариантов, но найти не
зависящую от системы координат
энергию кривизны так и не смогли.
Эта проблема не решена до сих
пор. Ей посвящены толстые
монографии и сотни статей в физических
журналах, тем не менее по-прежнему
продолжаются споры о том, нужно
ли совершить работу для того, чтобы
искривить пространство, и уносят ли
с собой энергию гравитационные
волны.
Строго говоря, «энергетическая
проблема» присутствует и в
ньютоновском пределе, только зависящие
от выбора координат члены тут очень
малы. Они не сказываются на
практике, а в теории их просто
вычеркивают. Как шутил Блохинцев, мы
заметаем мусор под ковер, но ведь
когда-то его все равно придется
убирать!
В связи с теми или иными
успехами теории периодически
возрождаются надежды, что наконец-то
физическая наука приближается к своему
завершению, когда будут познаны все
фундаментальные законы природы и
физика станет инженерной наукой.
Ну чем-то вроде сопромата, науки
трудной, требующей
изобретательности в решении конкретных задач, но с
абсолютно точными, раз и навсегда
сформулированными законами.
Такие взгляды были весьма популярны
в конце прошлого века, когда
казалось, что термодинамика,
ньютоновская механика и электромагнитная
теория Максвелла исчерпывающим
образом объясняют все физические
явления и ничего другого в природе
нет. Имеют они хождение и в наши
дни, в том числе и среди
профессионалов-физиков. Появился даже
специальный термин: теория всего
сущего.
Можно подумать, что развитие
физики в последние десятилетия
подтверждает такую точку зрения. Уже
созданы теории всех четырех типов
действующих в природе сил —
электромагнитных, сильных и слабых
ядерных, гравитационных.
Разрабатываются схемы, объединяющие их в
одну теорию, где различные типы
26

сил рассматриваются как отдельные
грани, специфические проявления
одного и того же универсального
взаимодействия. Тем не менее
можно быть уверенным, что и на этот раз
надеждам на завершение физики не
суждено сбыться. Никогда не бывает
так, чтобы теория была совершенно
замкнутой и внутренне
непротиворечивой, в ней всегда остаются
«темные места» и парадоксы, из которых
как раз и вырастают новые
теоретические построения.
Трудность с гравитационной
энергией — именно один из таких
парадоксов. Это не мелкая недоделка
теории, которая будет устранена в
будущем, стоит, мол, только
подождать; все говорит о том, что
потребуется изменение самых глубинных
представлений об окружающем мире.
Без подсказки эксперимента тут не
обойтись. Опыты с волнами
кривизны — первый шаг в этом
направлении. Из всех гравитационных
экспериментов они — одни из самых
простых, хотя и в этом случае, как
увидим ниже, трудности
чрезвычайно велики. Впрочем, профессия
физика тем и хороша, что, подобно
путешественнику по незнакомой
планете, ему приходится иметь дело с
загадками и тайнами, которые
заставляют забыть о невзгодах пути!
Предсказания теоретиков
Все, что мы знаем о
гравитационных волнах,— результат теории;
наблюдать волну пространственной
кривизны на опыте еще никому не
приходилось. Анализ уравнений
Эйнштейна подсказывает, что во многом
она должна быть похожей на
радиоволну. Она распространяется от
источника во все стороны и бежит в
пространстве с такой же скоростью
света. При удалении она быстро
ослабевает — ее интенсивность
уменьшается во столько же раз, во сколько
увеличивается расстояние. Однако
вдали от источника большие участки
волнового фронта можно считать
плоскими, с практически
постоянной амплитудой, как морские волны
вдали от берега. Подхватываемые
такой волной тела колеблются в
плоскости, перпендикулярной ее
движению. Вот только колебания будут не
такими, как в электромагнитной
волне. Там заряженное тело всегда
совершает одномерное движение,
растягиваясь и сжимаясь вдоль прямой;
гравитационная же волна действует
на тело сразу в двух
перпендикулярных направлениях — растягивает его
в одном и сжимает в другом, потом
наоборот, и так далее.
Накладываются как бы две перекрестные
волнообразные силы тяжести. Используя
гравитационную волну, можно
передать значительно больше
информации, чем с помощью
электромагнитной волны.
Читатель, наверное, знает, что
электромагнитное поле можно разложить
на простейшие порции — кванты,
которые во многих отношениях ведут
себя как частицы. Их называют
фотонами. Ест ограничиться очень
слабой гравитацией, когда с хорошей
точностью можно говорить об
энергии, то бегущую в пространстве
кривизну тоже можно представить в виде
потока элементарных квантов —
гравитонов. Сталкиваясь, они могут
превращаться в вещество, например в
пару кварков или в разлетающиеся в
разные стороны электрон и
позитрон.
А вот что будет с такими
процессами и возможны ли они в условиях
сильных гравитационных полей,
таких, какие действовали внутри
плотной юной Вселенной? Что будет
тогда с законом сохранения энергии?
Пока это область загадок.
Однако если интересоваться
вопросами обнаружения
гравитационных волн, то самое главное их
отличие от электромагнитных —
различный характер взаимодействия с
частицами вещества. Окружающие нас
тела состоят из положительно
заряженных тяжелых атомных ядер и
подвижных электронов с
отрицательными зарядами. Электроны легко
приходят в колебательное
движение относительно положительно
заряженного остова тела, поэтому они
очень чувствительны к воздействию
внешних электромагнитных полей и
сами эффективно их излучают. В
случае гравитации роль зарядов
играют массы, которые все одного знака,
поэтому волна кривизны сжимает и
растягивает все тело целиком. Без
всяких расчетов ясно, что сделать
это значительно труднее, чем раска-
чать легкие электроны, а это означа-
ет, что гравитационные волны взаи-
модействуют с веществом, погло-
щаются и испускаются несравнен-
( 8
27

II
h
и I
I
а
h
i
0) л
но слабее электромагнитных. Кроме
того, если посмотреть на формулы
ньютоновского закона всемирного
тяготения, то легко заметить, что
гравитационный заряд тела равен не
просто его массе, а массе,
помноженной на очень маленький
численный коэффициент. Все это приводит
к тому, что взаимодействие
гравитационной волны с веществом
оказывается чрезвычайно слабым.
Электромагнитная волна
поглощается тонким листом металла, а вот
уменьшение интенсивности
прошедшей сквозь земной шар волны
кривизны проявляется лишь в
двенадцатом десятичном знаке. Массивный
500-тонный стальной брус
20-метровой длины, вращающийся с
максимально допустимой скоростью,
близкой к границе его разрыва, излучает
на двадцать пять порядков слабее
крошечного карманного
радиопередатчика. Невообразимо малая
величина!
Сполохи
космических катастроф
Еще совсем недавно, каких-нибудь
несколько десятков лет назад,
казалось, что нам следует оставить все
надежды научиться «ловить» волны
кривизны и уж тем более создать
сверхдальнодействующий
гравитационный телеграф, о котором мечтают
писатели-фантасты. Однако если нет
надежд построить в обозримом
будущем приемник искусственных
гравитационных волн, то нельзя ли
заметить всплески гравитационного
излучения, сопровождающего такие
впечатляющие космические явления, как
взрыв Сверхновой? Гравитационный
коллапс звезды, когда она
практически мгновенно сжимается в
нейтронный карлик или превращается в
черную дыру? Слияние и
столкновения таких «дыр» и «карликов»? Схло-
пываться в черные дыры могут даже
ядра галактик, содержащие многие
миллионы звезд. Во всех этих
случаях в гравитационное излучение
переходит значительная часть массы
сталкивающихся и коллапсирующих
объектов — примерно столько, сколько
в виде тепла и света излучает
миллиард миллиардов звезд, подобных
нашему Солнцу. И вся она
выплескивается в пространство за тысячные
доли секунды и уносится
разбегающимися в разные стороны волнами
кривизны. Грандиозное явление!
Вот только очень уж далеко от
нашей планеты оно происходит, и
волна, растекаясь по пространству,
успевает превратиться из гигантской
горы-цунами в маленький «валик»,
который изменяет размеры земных
тел не более чем на 10"19. Сжатие
цилиндра метровой длины при этом
примерно в миллиард раз меньше
размеров атомного ядра. Попробуйте
измерить такую величину, да еще за
тысячную долю секунды, в течение
которой по телу пробегает «валик»
кривизны! Но даже такие
супермикроскопические колебания размеров
довольно редки — не чаще одного
раза в месяц, а скорее, и того реже.
Большинство же гравитационных
всплесков, приходящих К нам от
очень далеких космических
катастроф, совсем слабенькие —
неразличимо мелкая дрожь пространства.
И тем не менее при современной
технике эксперимента регистрация
гравитационного эха космических
взрывов, по крайней мере наиболее
крупных из них, в наших силах.
Звенящие цилиндры,
качающиеся зеркала
Изучать изменения длин можно
двумя способами — измерять длину
самих тел или измерять расстояния
между ними. В первом случае можно
воспользоваться тем, что резкое
растяжение и сжатие тела эквивалентно
удару. При этом тело перейдет в
состояние упругих колебаний — в
его веществе возникнет волна
разряжений и сжатий. Образно говоря,
тело звенит, и этот звон,
продолжающийся еще и некоторое время
после удара, можно услышать. Конечно,
не ушами, а с помощью
специального устройства, преобразующего едва
уловимые механические колебания
тела в электрические, которые
известными в радиотехнике способами
можно еще более растянуть, усилить,
а затем увидеть на экране
осциллографа, услышать как щелчок
громкоговорителя и записать на ленту
самописца.
Во втором случае используют две
пары далеко разнесенных зеркал. На
них подаются два перпендикулярных
друг другу луча лазера, которые
после отражения, каждый от своей пары
зеркал, интерферируют в
фотодетекторе. Зеркала крепятся к массивным
28

свободно подвешенным телам. При
прохождении гравитационного
импульса эти тела чуть-чуть изменяют
свои размеры, и расстояние между
одной парой зеркал увеличивается, а
между другой, ей перпендикулярной,
уменьшается*. Пути лазерных лучей
изменяются, и это сразу приводит к
смещению интерференционных
полос в фотодетекторе — прибор
сигнализирует о прохождении
гравитационной волны. Весь процесс
завершается за время прохождения
гравитационного всплеска. В отличие от
«звенящего тела» никакой
временной растяжки всплеска здесь нет, но
распространяющиеся с огромной
скоростью световые лучи успевают
многократно отразиться от зеркал, во
много-много раз увеличивая тем
самым разность хода и,
соответственно, точность измерений.
Идеи в общем-то простые, но
только на первый взгляд. Их
практическая реализация связана с
огромными техническими трудностями.
Прежде всего нужно надежно отделить
слабенькие гравитационные толчки
от несравненно более мощных и
частых сейсмических, промышленных и
множества других шумов. На
точность измерений влияют даже
микротолчки прошедших сквозь
атмосферу частиц космических лучей. Для
того чтобы исключить шумы,
установки приходится тщательно
изолировать с помощью специальных
виброустойчивых платформ и подвесов.
Их помещают в вакуумированные
камеры, чтобы исключить
акустические помехи; используют сразу
несколько одновременно действующих
установок, часть которых отнесена
на большие расстояния, с тем чтобы
путем сравнения их показаний
отфильтровать шумы «местного
значения». Плоский фронт приходящей
издалека гравитационной волны
одинаков на всей Земле и в отличие,
например, от сравнительно
медленно распространяющихся
сейсмических волн синхронно воздействует на
далеко разнесенные приборы.
* На самом деле лазерные лучи можно
направить так. что достаточно всего трех зеркал,
но для понимания основной идеи эксперимента
это несущественно. С деталями можно
познакомиться, например, в книге В. Б.
Брагинского и А. Г Полнарева «Удивительная
гравитация», изданной в библиотечке «Квант»,
Москва, 1985 год.
В интерференционных детекторах
иногда наряду с основными
используют еще и дополнительные зеркала,
расположенные на меньших
расстояниях. Это также позволяет " путем
сравнения исключить часть помех.
Еше труднее бороться с тепловым
шумом, возникающим в результате
случайного сложения хаотических,
броуновских толчков движущихся
молекул. Амплитуда тепловых
всплесков значительно больше
гравитационных вздрагиваний прибора; к
счастью, они быстро убывают при
понижении температуры, и когда она
опускается до долей градуса вблизи
абсолютного нуля (-273 °С),
тепловые флуктуации становятся уже
несущественными. Если использовать
всю мощь криогенной техники,
таким путем можно добраться до
гравитационных сигналов, вызывающих
у цилиндра метровой длины
смещения порядка I0'19 см, а в опытах с
интерференционными установками
для лазерных лучей измерять даже
расстояния 1021 — 1022 см.
А дальше в игру вступают
квантовые законы, запрещающие
одновременное и точное измерение
координаты и скорости тела. Увеличивая
точность измерения одной из них,
мы обязательно несколько
«размажем» другую. Это знаменитый
принцип неопределенности Гейзенберга,
мешающий измерению слабых
гравитационных толчков, ведь даже если
мы очень точно определим
положение тела, то в следующий момент
размазка скорости (ее неустранимое
дрожание) все равно сдвинет,
исказит измеренное значение и
гравитационный толчок затеряется.
Но и из этого «безвыходного»
положения был найден выход. Сначала
профессор Московского
университета В. Брагинский, а затем
американский физик-теоретик Кип Торн
разработали методику «неразмазываю-
щих» измерений за гейзенберговским
барьером. Рассказ о ней увел бы нас
далеко в дебри квантовых
закономерностей, к тому же она имеет пока
только теоретическое значение,
поскольку современные гравитационные
тгге!и 1ы-детекторы еще далеки от
квантового барьера. Однако важно
знать, что на пути к очень слабым
гравитационным сигналам нет
никаких принципиальных препятствий.
Только технические.
X ф
о а
<
29

II
«I
- О
шш
Тридцать лет назад первое
поколение гравитационных детекторов
работало на уровне 10"14 см. Это были
направленные на центр нашей Га-
ла ктики полутораметровые алюми-
ниевые цилиндры весом более
тонны. Чтобы исключить случайные
сбои, цилиндры работали в режиме
совпадений. И сначала казалось, что
они что-то «слышат» — в среднем
раз в неделю, а иногда и чаще, они
регистрировали общий импульс,
который приходил даже в том случае,
если расстояние между ними
увеличивалось до тысячи километров.
Потребовалась многолетняя
тщательнейшая отладка методики измерений и
значительное усовершенствование
самих детекторов, чтобы убедиться в
случайном, фоновом происхождении
этих сигналов.
Чувствительность современных
гравитационных антенн в тысячу раз
выше — на уровне 10"17 см, но они
тоже ничего «не слышат».
Использовались различные конструкции
детекторов, вместо цилиндров ставили
«звенящие» шары и диски в надежде
увеличить амплитуду резонансных
колебаний, применяли изощренные
системы фильтрации, однако
«гравитационный эфир» оставался
безмолвным. По-видимому, нужно дожать
по крайней мере еще пару порядков,
только тогда, на уровне 10" —
10"20 см, мы услышим его «дыхание».
Сегодня к этому наиболее близки
две установки. Итальянские физики
строят детектор с многометровым
алюминиевым цилиндром, который
будет охлаждаться до температуры,
лишь на десятую долю градуса
отличающейся от абсолютного нуля.
Многотонный детектор, подобно атому,
будет подчиняться квантовым
законам. Его расчетная чувствительность
— около 10"19 см.
Ближе к запуску американская
гравитационно-волновая обсерватория
ЛИГО, состоящая из двух
управляемых компьютерами модулей, один
на западном, другой на восточном
побережье США. Каждый модуль —
многокомпонентная система из
нескольких работающих в режиме
совпадений интерференционных
детекторов. Расстояние между зеркалами,
которое многократно пробегает луч
лазера,— целых 4 километра.
Расчетная точность этой обсерватории тоже
около 10"" см, но в принципе может
быть увеличена.
Высокочувствительная
интерференционная антенна создается в
Западной Европе, многотонный
сферический гравидетектор конструируют
бразильские физики.
Как будут разви ваться события
дальше, лет через десять, сказать
трудно. Есть проекты по радикальному
усовершенствованию земных грави-
детекторов, предлагается создать
высокоточные интерференционные
детекторы на основе спутников,
использовать в качестве массивных тел,
к которым крепятся отражающие
зеркала, Луну и Землю и т. д. Но все это
требует затрат. В течение многих лет
физические исследования
достаточно щедро финансировались,
поскольку их результаты служили базой для
различных военных разработок —
новых источников энергии (в том
числе взрывных), новых способов
передачи информации. Снижение
уровня военно-политического
противостояния в мире привело к тому,
что во всех странах ассигнования на
науку, и прежде всего на наиболее
дорогостоящие физические работы,
сократились. Будем надеяться, что
это временное явление, ведь
изучение глубин микромира и космоса
важно еще и потому, что
удовлетворяет в конечном счете самую
главную потребность человечества — его
стремление к знанию. И кто знает,
может, именно через развитие
гравитационной технологии проходит путь
к общению с внеземными
цивилизациями...
Неожиданный подарок
Пока физики-теоретики спорят
о мощности космических
генераторов волн кривизны, а их коллеги
экспериментаторы с огромным
трудом пробиваются к порогу их
детектирования, астроно мы обнаружили
вдруг объект, который не только вот
уже сотни миллионов лет
непрерывно «гонит» в окружающее
пространство интенсивную гравитационную
волну, но и имеет автоматический
счетчик теряемой им энергии. Речь
идет о двойных звездных системах.
Почти половина всех звезд
объединена в такие системы, где одна
звезда вращается вокруг другой или обе
они вращаются вокруг общего
центра масс. Подобно раскручиваемому
стержню, о котором упоминалось
30

выше, такие системы испускают
непрерывную гра витационную волну,
интенсивность которой очень велика
благодаря колоссальной массе
вращающегося вещества. Истощая себя
излучением, звездная система
должна постепенно сжиматься. К
сожалению, уменьшение ее размеров,
весьма быстрое по космическим меркам,
по нашим земным масштабам
невелико — всего несколько десятков
метров за столетие, и заметить это
практически невозможно.
И вот тут природа сделала нам
щедрый подарок. Астрономы
обнаружили двойную систему, один из
компонентов которой — пульсар,
периодически включающийся и
выключающийся источник
радиоизлучения. Мы не будем сейчас касаться
механизма этого удивительного
явления (оно хорошо объясняется
современной астрофизикой), важно, что
период радиомигания может быть
измерен с высокой точностью, а это
позволяет рассчитать орбиту
вращения и следить за ее изменением.
Результаты прекрасно, с огромной
точностью согласуются с тем, что
теория Эйнштейна предсказывает для
истекающей гравитацией двойной
звездной системы!
Конечно, это — лишь косвенное
подтверждение существования
гравитационных волн. Для объяснения
сжатия звездной системы можно
придумать и другие механизмы.
Поражает, однако, высокая точность
согласия расчетов и наблюдений.
Как видим, многое говорит о том,
что мы действительно на пороге
рождения гравитационной астрономии.
Она расскажет нам о космических
катаклизмах, о глубинном строении
небесных тел, покажет Вселенную
совсем в других красках, чем
оптические телескопы и
радиоастрономия. Подниматься по этой крутой
лестнице чрезвычайно трудно, а
детектирование реликтового
гравитационного фона — вообще
невообразимо сложная задача. Сегодня. А
завтра? Наука и техника развиваются
стремительно, и прямая
экстраполяция современных условий может
привести к ошибкам. Неожиданные
научные открытия и
непредсказуемые технические
усовершенствования могут существенно изменить все
прогнозы. •
ВО ВСЕМ
МИРЕ
*1Л
Пестициды
в третьем мире
По мнению некоторых
ученых, на сегодняшний лень
во многих развивающихся
странах положение с
использованием пестицидов
оставляет желать лучшего. Так,
в любом провинциальном
городке Центральной
Америки в небольшом
магазинчике и на местных ранках
совершенно свободно
можно приобрести ДДТ и
другие высоктоксичные
химикаты, причем зачастую в
совершенно недопустимой
упаковке, а в некоторых
случаях — и без
инструкции к употреблению.
Большинство развивающихся
стран практически не имеет
никакой системы
государственного контроля за
продажей, хранением и
использованием химикатов. По
подсчетам ученых, число
отравлений людей
пестицидами там достигает более
семисот тысяч ежегодно,
причем около 23 000
случаев—с летальным исходом.
Из-за многократного
использования пестицидов на
сельскохозяйственных
угодьях (7—8 раз за сезон)
появляются более выносливые
разновидности насекомых-
вредителей. Те же самые
поля через несколько лет
потребуют обработки уже
30—40 раз за сезон. Л о
иронии судьбы продукты
питания с отравленных
полей некоторых
развивающихся стран (бананы, чай,
кофе, какао н другие)
попадают на стол жителей
стран — производителей
пестицидов. Почему же это
происходит?
Развивающиеся страны представляют
собой хороший рынок сбыта
продукции химических
компаний ведущих
капиталистических стран, в том
числе и той, которая в самих
странах-производителях дав-
ным давно уже запрещена к
употреблению. А фирмы,
производящие химикаты,
зачастую связаны с людьми,
определяющими политику
стран — потребителей
химикатов. В итоге от
двадцати до сорока процентов
культур в них бывают
повреждены пестицидами.
31

Раньше полагали, что
основные генетические
процессы в клетке —
транскрипция, репликация,
рекомбинация — проходят чисто
биохимическим путем.
Недавно выяснилось, что не
последнюю роль при ЭТОМ
играют и механические
явления. Например, спираль
ДНК должна быть не
просто скручена, а «сверхскру-
чена» с образованием
сверхвитков. Тогда, при
раскручивании этой пружины, ее
части приобретут нужную
энергию и тем самым
обеспечат важную регул «торную
роль. Энергия пружины, без
которой, оказывается, не
идут генетические процессы,
была названа торсионным
напряжением.
Дальше начались загадки.
Закрученные пружины ДНК
были повсеместно
обнаружены у прокариотных
организмов н совсем не встречались
в клетках эукариот.
Возникло даже подозрение, что
у последних механической
энергии в генетических
делах не требуется вовсе.
Чтобы внести ясность в
это положение,
новосибирские ученые из Института
цитологии и генетики СО
РАН выдвинули гипотезу, что
ДНК у эукариот тоже свсрх-
закручикается. Но
пребывает в этом напряженном
состоянии не всегда, а только
в нужные короткие периоды
времени. Например, в
моменты одновременной
активации сразу многих генов.
Для проверки этой
гипотезы ученые отловили
комаров хнрономусов и
выделили у них изолированные
ядра клеток слюнных желез.
Комары при этом были в
разных стадиях развития,
включая стадии личиночной
линьки. И вот выяснилось,
что именно у линяющих
особей в ядерной ДНК
действительно попадаются
сверхвиткн в спирали. Более
того, сверхвиткн занимают
у них до 10 процентов всей
длины ДНК, чего, по
мнению исследователей,
достаточно для образования
в геноме «неканонических
структур» — крестов, Н-
ДНК, зет-ДНК и других.
• Спираль ДНК —
механическая пружина?
• «Чувство родины»
• Генератор подводного ветра
Оказывается, вопрос «с
чего начинается родина?»
волнует не только
профессиональных патриотов и
политиков, но и ученых-
орнитологов. У них он
приобретает форму чисто
научной задачи: знает ли
птичка перелетная, где ее
«корни»? На первый взгляд,
знает, ибо «перелетная» —
значит, совершающая
регулярные сезонные миграции
от мест зимовки до мест
выведения птенцов и
обратно. Да и
любители-натуралисты могут
подтвердить, что в устраиваемых
ими домнкдх-скворечниках
поселяется на много лет
одна и та же птичья пара.
Но вопрос ставится
глубже: закреплено ли «чувство
родины» на генетическом
уровне? Если да, то разные
популяции одного вида,
естественно расселенные по
разным местностям, являют
собой уже результат идущей
полным ходом
микроэволюции. А если нет, то нет.
Ученые Зоологического
института РАН в
Санкт-Петербурге и МГУ с 1990 года
проводят специальные
эксперименты по проверке
уровня филопатрии
(степени патриотизма) у
воробьиных птиц — мухоловок-
пеструшек. Для этого яйца
подмосковных птиц были
перевезены на тысячу
километров и подложены в
гнезда куртской популяции того
же вида, обитающей в
Калининградской области.
Родившиеся птенцы выросли
и сами стали перелетными.
Но ни одна из них не
вернулась на «историческую
родину», то есть в
Подмосковье, все мухоловки по
весне возвращались из
жарких стран только на
обретенную по воле ученых землю
обитания — на Курпккую
косу Балтийского моря.
Как считают ученые,
«чувство родины» у птенцов
зарождается
(запечатлевается) только на тридцать
пятые — пятидесятые
сутки жизни. А врожденного
знания тут нет.
Как быть, если в
водоеме нужно создать поток,
смывающий ил с
каменистого дна? Поставить
насосы? Опустить в воду
корабельный вннт? Можно, но
эффект будет
минимальный. Наибольшее течение
образуется только в узкой
зоне около винта либо у
выходной трубы насоса, а
дальше скорости быстро
сойдут на нет. И у дна
останется невозмутимо
спокойная стоячая вода.
Задача, казалось бы, не имеет
решения.
Но вот краснодарские
математики из Кубанского
государственного
университета вплотную подошли к
решению чисто
теоретической задачи — о поведении
вязкой жидкости при
воздействии на нее вибрацией.
Сама задача выглядит как
система уравнений Навье —
Стокса, известных из
гидродинамики. Введя условия
заданной глубины,
определенной силы воздействия
вибратора на поверхность
жидкости н направления
движения поверхностных волн,
ученым удалось выявить весь
спектр разнообразных
вариантов превращения стоячей
жидкости в медленно
текущие потоки. Так — при
определенном сочетании
параметров — весь поток
удается пустить именно по дну
водоема, в то время как иа
поверхности, где
собственно и работает вибратор, вода
остается практически
стоячей.
Этот эффект может най-
тн применение в том числе
и в медицине, где уже
сегодня применяемый
вибромассаж мог бы «заодно» и
целенаправленно подгонять
потоки крови в спрятанной
в глубине организма
системе кровообращения.
32

Как трудно выпасть в осадок
Золоторудные волны
Синтетический ген работает
В море есть масса
прекрасного строительного и
поделочного материала. Это
кальцит, кальциевая соль
угольной кислоты. На суше
ее залежи называют
известняками, или
известняковыми шпатами. На море же
их используют
беспозвоночные для создания
коралловых рифов.
В принципе нэ-за своих
химических свойств
кальцит должен был бы сплошь
устилать собой морское дно,
так как вода пересыщена
им в несколько раз.
Однако ои почему-то в осадок
выпадает неохотно. Кто-то
явно препятствует нам в
получении очередного «дара
природы».
Найти причины столь
необычного поведения этого
весьма распространенного по
морям и океанам вещества
решили ученые-океанологи
из МГУ. В лаборатории они
промоделировали все
варианты поведения морской
воды, искусственной и
натуральной, для чего в
опытах в нее добавляли разные
соли и иные реагенты.
В результате выяснилось,
что вместо 10 тысяч лет —
нормального периода
химического осаждения
кальцита из вдвое-втрое
пересыщенной им воды — он весь
может выпасть на дно за
год-два при наличии
следующих факторов. Если вода
будет не стоячая, а
перемешиваемая течениями н если
избыточные фосфаты будут
немедленно изыматься нз
воды фотосинтезирующими
растениями и водорослями.
Похожие ситуации
наблюдаются и в природе.
Известны феномены
«повеления» воды в Персидском
заливе и на Багамской
банке. Условия теплых и
перемешивающихся там
поверхностных вод ускоряют
процесс осаждения кальцита до
нескольких дней.
Месторождения золотя
бывают продуктивными, то
есть подлежащими
промышленной разработке, и не
очень — их оставляют
нетронутыми «до лучших
времен». Проблема тут
состоит в том, что где-то рядом
находятся пропущенные
разведкой богатые
месторождения. Вот только
неизвестно где. «Методом проб и
ошибок» приходится
перерывать всю местность
вокруг, но настоящего золотя
можно так и не найти.
Нужна хорошая теория,
и над ней работают в
московском Институте
минералогии, геохимии и
кристаллохимии редких элементов
РАН. За основу модели
ученые взяли представление о
«фильтрации гидротерм и
движении температурного и
щелочно-кислотного
барьеров», приведших некогда к
образованию
месторождений. Новую модель
наложили на карту известных
рудных жил в Болгарии и
Узбекистане и получили
следующую картину.
Нормальное
месторождение являет собой
пространственную
последовательность «капель* общей
длиной в десятки километров.
«Капли» вытянуты и
следуют одна за другой с
интервалом в два-три километра.
Геохимически они четко
разделяются — в каждой
«капле» повторяется
состав тыла всего ряда
«капель» и его фронта. По
мере продвижения «капли*
от тыла к фронту ряда зона
максимальной
концентрации золота также
перемещается внутри самой
«капли» от ее тыла к ее
фронту.
Различные клетки в
нашем организме, например Т-
лимфоцнты, фибр области н
другие, в процессе своей
жизнедеятельности
выделяют наружу некий белок.
Дальше в межклеточной
среде от него отпадает малая
часть, пептид, который,
встретив углевод,
превращается в вещество глико-
протенн с новыми
замечательными свойствами. Он,
оказывается, способен
резко усиливать размножение
и образование колоний
таких важных элементов кро
вн, как лейкоциты и
макрофаги.
Глнкопротеин давно
замечен в медицинской
практике, где с его
применением связываются надежды на
эффективную луче- и
химиотерапию, борьбу с
инфекциями и побочными
эффектами при
трансплантации костного мозга. Но в
самом организме его
вырабатывается мало. Нет ли
путей его искусственного
синтеза?
Положительный ответ
может быть найден пока
только на путях генной
инженерии, чем вплотную
заняты инженеры НПО
«Вектор» из Новосибирской
области и московские ученые
из Института биооргакичес-
кой химии РАН.
Исследователи химически
синтезировали нужный ген —
фрагмент нуклеиновой кислоты,
включенный в плазмиду с
рекомбинантной ДНК.
Дальше плазмиду с новым геном
внедрили в бактерии эше-
рихии и слегка их
размножили. Колония бактерий
содержала много белков, в
том числе до семи
процентов того самого протеина.
Его отделение от клеточной
массы и последующее гли-
козилирование труда не
составили.
Полученный продукт при
его добавлении в культуру
макрофагов и лейкоцитов
вызвал резкий рост их
колоний. Синтетический ген
заработал в полную силу.
X
2 Знание — сила № 4
33

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
19
«Тезис «Вначале была симметрия»
заведомо важнее тезиса Демокрита
«Вначале была частица».
Элементарные частицы воплощают симметрию,
являясь ее простейшими
проявлениями, но они — лишь следствия
симметрии. В ходе эволюции космоса в
игру вступает случай. Но случай
играет роль лишь при зарождении
установившихся форм, он удовлетворяет
вероятностным законам квантовой
механики». Так писал один из
замечательных физиков нашего времени
лауреат Нобелевской премии Вернер
Гейзенберг. Древние также
размышляли о роли симметрии в
мироздании, сопоставляя четыре Платоновых
тела стихиям, а пятое — космосу.
Юлий ДАНИЛОВ
34

КЛУБ «ГИПОТЕЗА»
Александр Хазин,
доктор биологических наук,
член Нью-Йоркской Академии наук
Предание
об Адаме и Еве:
истоки
и следствия
М. К. Эшер. «Шестой день творения».
4
У?
Q Л
X с:
га а
3S
Это ужасно, непереносимо, но, быть может,
не боги и не труд дали решающий толчок
к возникновению мозга человека. Всему виною
женщины, точнее, изменения у них ягодичных мышц
и скелета, вызванные хождением на двух ногах.
Эти две шокирующие мелочи и есть решающие причины
возникновения нашего мозга. К таким скандальным
выводам пришел в процессе своих исследований
биолог Александр Хазин. Не останавливаясь
на достигнутом, он пошел дальше и теперь склонен
считать, что, возможно, те же «пустяки»
спровоцировали появление у человека совершенно
особенного полового поведения, которое в просторечии
называют сексом. Доказывая это, наш автор приходит
к выводам еще более парадоксальным. Анализируя
понятия добра и зла, он объясняет, каким образом
это оказалось связанным с возникновением
собственно человеческого мозга.
Что задает направление эволюции
в сторону увеличения мозга?
Почему одним из направлений в эволюции млекопитающих было
увеличение мозга? Попробуем задуматься над, казалось бы, бесспорной
истиной, и мы откроем здесь много неожиданного.
Известно, что рост тела и мозга регулируется гормонами.
Они заметно различаются между собой. Гормоны для нервных систем и
мозга не похожи на те, что отвечают, например, за размеры костей скелета.
35

Ростом мозга командуют мужские половые гормоны — андрогены. Но они
же управляют и размножением. В итоге те, кто имеют повышенную
концентрацию андрогенов, одновременно и лучше размножаются, и имеют
больший мозг. Естественный отбор использует это — по мере эволюции
увеличение мозга млекопитающих становится закономерным.
Давно установлено, что мужские гормоны есть и у самок, и у детенышей
независимо от пола, хотя и в разных концентрациях. У самок их действие
на рост мозга плода проявляется преимущественно в конце вынашивания.
У детенышей (как показывают опыты, например, над крысами) после
рождения есть периоды, когда концентрация андрогенов высока независимо
от пола. Именно тогда у них наиболее быстро и растет объем мозга.
Но от концентрации андрогенов зависит также и мышечная сила. А это
о
о
м
я!
а
создает особенности при естественном отборе. Какие же?
Размножение должно быть эффективным. Поэтому у большинства видов
млекопитающих есть механизм, гарантирующий оплодотворение и нередко
задающий его биологическую сезонность,— течка. Короткий биологический
период для размножения обладает своей спецификой. В конкуренции между
самцами за право на оплодотворение он создает условия, когда побеждает
тот, кто сильнее. В эволюционном плане это тот, у кого влияние андрогенов
на мышечную силу оказалось больше, чем на рост мозга. В итоге течка
тормозит эволюционное увеличение мозга.
Чем раньше детеныш приобретает самостоятельность, тем защищеннее
и он, и его мать. Череп с отвердевшими костями способствует этому.
У четвероногих скелет образует арку над животом: его кости не создают
помех при рождении детеныша с твердым черепом. Но, увы, такой череп
ограничивает рост мозга после рождения.
Что же получается? Биохимия организма задает направление эволюции
в сторону увеличения мозга, но движение по нему тормозят сопутствующие
эффекты.
О роли ягодиц
в возникновении человеческого мозга
Случайности было легко создать виды обезьян, крупных по размерам и
весу, которым пришлось «спрыгнуть с дерева». Сортируя их, естественный
отбор с «большими сомнениями» выделил ветвь эволюции, которая
«захотела» передвигаться только вертикально — на двух ногах. Ведь тогда центр
тяжести тела оказывается очень высоко. Чтобы сохранять вертикальное
положение, необходимы мощные ягодичные мышцы. Их надо крепить к
скелету. Это требует места на костях. Именно здесь и возникли «сомнения»
у естественного отбора — изменения костей стали несовместимы с
возможностью рождения детей с большим, хотя бы как у предшественников,
твердым черепом.
Прежде чем отбор забраковал бы «прямоходящую обезьяну» как
неспособную размножаться, природе требовалось «попробовать». Единственный
выход, когда в такой ситуации не погибает мать,— «выкидыш»
недоношенного ребенка, череп которого еще не успел отвердеть. Что и стало
происходить. Стадный образ жизни обезьян облегчал уход за недоношенными: их
смогли выращивать. Это рассеяло «сомнения эволюции». И тут
обнаружились преимущества мягкого черепа: исчез фактор, ограничивающий рост
мозга после рождения. Прямоходящая «обезьяна» получила гораздо больший
мозг, чем ее предшественники.
Так гипертрофия ягодиц способствовала эволюции к человеку
разумному.
Почему взаимосвязаны секс и размеры мозга человека?
^ Изменения женского организма способствовали появлению самых пер-
«ю вых предков современных людей. Их мозг был еще относительно мал по
V8 сравнению с теперешним человеческим и что-то не слишком быстро рос. Но
Ф л надо ли тому удивляться? Отбор топтался на месте, потому что течка
х о
га О.
X С
• М. Шагал. «Памяти Аполлинера».
36

11
создавала преимущества тем, у кого влияние андрогенов на мышечную силу
оказывалось больше, чем на рост мозга. Там, в глубине сотен тысячелетий,
были мегантропы — двухметровые силачи, а также гигантопитеки (все они
вымерли). И можно сказать, что в пределах своих возможностей отбор
работал неплохо.
Но эволюция продолжалась. Что же двигало ее к человеку разумному?
Нет, вовсе не руки, освобожденные для трудовой деятельности, как считали
классики. Главное состояло в том, что «двуногая обезьяна» напрочь
испортила себе систему размножения: какая-то из ветвей ее эволюции потеряла
сигнал течки. Оплодотворение стало случайным. Для рождения детей
понадобилось избыточное, как самоцель, половое поведение, которое
сегодня принято называть сексом.
Исчезла биологическая обусловленность коротких периодов
размножения. И новые условия стали действовать как бы вопреки «силовой»
социальной иерархии стада. Они позволяли давать больше потомства тем, у
кого давление андрогенов на рост мозга выше, чем на рост силы.
Случайность — главное действующее лицо в эволюции. Но чем выше
на эволюционной лестнице биологический вид, тем уже диапазон
возможностей, из которых способна выбирать случайность. Всего один процент
генов отличает человека от шимпанзе. В пределах этого процента
естественный отбор испробовал множество вариантов, в частности — отличающихся
сигналом течки при размножении или его отсутствием в сочетании с
самыми разными другими особенностями «обезьян».
В эволюции человека подобные варианты могли реализовываться
сложным образом в пространстве и во времени. Один из первых, наверное, имел
место на рубеже вымирания питекантропов. Но последние находки в пешере
Кафзех в Израиле позволяют мне утверждать, что, во всяком случае,
решающий шаг в возникновении современного мозга человека достоверно
связан именно со случайностью оплодотворения — сексом. Косвенной
уликой при этом становится предание об Адаме и Еве.
Где и в чем истоки предания об Адаме и Еве?
Находки в пещере Кафзех показали, что неандертальцы и практически
современный человек длительное время проживали почти совместно, имели
много общего в культуре. Но большинство исследователей склоняются к
выводу о том, что между ними не было смешения! Утверждение совершенно
загадочное.
И существует единственная возможность объяснить его: у
неандертальцев был сигнал течки, а у современных людей, как известно, он отсутствует.
В период течки женщины-неандерталки «блокировались» своими
мужчинами и оказывались недоступными для «чужаков». Для
мужчин-неандертальцев женщины без течки не представляли интереса. Это гарантировало
отсутствие смешения.
Предания возникают на основе чего-то очень важного для выживания
человеческого общества. История Адама и Евы — не исключение. Однако
широко известная легенда воспринимается привычно, а потому мимо
нашего внимания проходит особенность, которая на самом деле выглядит
весьма странно. Где и что так поразило человека, что память о
несопоставимом, казалось бы,— связи познания и процессов размножения —
пережила тысячелетия?
Ответ дают находки в пешере Кафзех. Вчитайтесь внимательно в
библейское предание. Что там написано? Мужчины и женщины были
нагими. Это им не мешало. Но как раз так ведут себя все животные в стадах
вне периода течки. Разница в поле не создает проблем и помех при их
совместной охоте и прочих занятиях.
* Предание констатирует: у женщины что-то скачком, одномоментно
5.П изменилось (именно к этому сводится поэтическое описание грехопадения).
"8 Что же? Попробуем разобраться.
« л Известно, что в период течки одна самка способна изменить поведение
* g. самцов вокруг. В это время привычная жизнь стада нарушается. Ослабляет-
«5 ся, например, чувство опасности. Возникают другие «отклонения». У новой
38

женщины, женщины-человека, нет сигнала течки, а потому она не может
вносить столь большую дезорганизацию. Но возникает другая проблема:
биологические ограничения времени, когда возможно оплодотворение,
теперь отсутствуют. Чем это грозит?
У человека уже не стадо, а общество. Но и оно не сможет существовать,
если не ограничить (во времени и в пространстве) обязательные при
оплодотворении процессы конкуренции. Необходима замена утраченного
биологического сигнала на социальный. Одной из главных его
составляющих и становится одежда. Женщина одета (пусть символически, ведь это
только сигнал), занимайся охотой, собирай плоды — работай и не мешай
другим. Об этом поэтически и рассказывает легенда.
Нудисты ошибаются, апеллируя к примерам животного мира. Биология
человека иная. Обсуждение допустимой степени обнаженности женщин
(обратите внимание: именно женщин) не зря сопровождает всю историю
человечества.
Случайность оплодотворения стала причиной увеличения мозга у
потомков праженщины. У них скачком возросли способности к обучению и
прочие известные проявления разума. Это, естественно, настолько поразило
современников, что легло в основу предания: запретный плод сорван с
дерева познания — «древо... вожделенно, потому что дает знание».
Для серьезного социального запрета наказание изгнанием традиционно.
Трудно установить, кто считал свой образ жизни раем. Вполне возможно,
что раем были места обитания именно неандертальцев, а выгнали разумного
человека за то, что полученный им от природы секс был несовместим с
социальной структурой неандертальцев. В бездонном колодце прошлого, как
назвал Томас Манн историю рода человеческого, не все можно найти и
восстановить.
Не буду обсуждать те причины, которые поддерживали и сохраняли в
памяти социальное значение легенды в последующие времена. Для нас
важно лишь то, что ни одна из них не могла создать причудливость этой
легенды. Просто так придумать подобное невозможно. (Конечно, ряд
подробностей я опустил, но теперь, когда сказано основное, можно ввести
уточнения. Гормоны в организме влияют на некоторые «мишени». Их
действие зависит не только от концентрации в организме, но и от
чувствительности «мишеней». Поэтому, говоря об изменении концентрации
гормонов, я, разумеется, имел в виду совместный с этими изменениями результат.
Необходимо также подчеркнуть, что связи, выделенные мною, не всегда
прямые. Но это лишь усиливает изложенные позиции, поскольку прямодей-
ствующие, сильные взаимосвязи завели бы эволюцию человека в тупик. Что
и случилось с мегантропами и гигантопитеками. Для проявления
случайностей и их дальнейшего действия в эволюции выгодны слабые связи.)
Мой анализ предания об Адаме и Еве заставляет задать токсикологам
вопрос: а нет ли среди представителей ближневосточной флоры слабых
мутагенов, способных воздействовать на гормональную систему? Возможно,
действительно существует плод или что-либо подобное ему,
соблазнительное, но ядовитое? Обычаи запрещали употреблять это в пищу. Но почему-
то праженщины нарушали запрет. Какая-то из них не умерла, но в гораздо
больших муках, чем ее подружки, родила удивительную девочку, которая,
став взрослой, не имела сигнала течки и могла быть с мужчиной в любое
время. Как давно помнит это человек? Сорок тысяч лет?.. Точного ответа
нет.
«Религия — опиум для народа»
Рациональные объяснения поэтической легенды об Адаме и Еве
выглядят очень скучно, а для многих просто оскорбительно. Но я не могу не
говорить об этом, тем более что библейское предание не исчерпывается •
данной проблемой. И теперь настала пора перейти к новой теме. iw
Речь пойдет о довольно распространенном заблуждении, будто сущест- ^8
вование мозга есть априорная гарантия блага человека, залог успеха на пути * ^
построения справедливого общества. Я убежден, что это не так: автомати- | •
чески, фактом своего существования мозг не способен защитить человечес-
39

*
8
Ф. Буше.
«Пастушеская сцена».
Середина XVIII века.
тво от самоуничтожения, гарантировать ему жизнь, о которой мечталось
к I тысячелетиями. Но. может быть, такие гарантии содержит разум как продукт
S' обученного мозга?..
Все Процессы » мозге, как и любой другой процесс там, протекают с
участием специфических химических веществ — нейромедиаторов. В них
нет ничего, Прямо или косвенно связанного с той информацией, в создании
которой они участвуют. Изменение их концентрации управляет
установлением и запоминанием связей между самыми разными сигналами органов
чувств и процессами внутри организма. В конечном счете все определяется
биохимией выживания организма. Эффект нейромедиаторов, ощущаемый
человеком, нередко проявляется в чувстве удовлетворения, такого же, как в
результате сытной еды или выполненных функций размножения. У человека
подобное специфическое чувство могут вызывать мыслительные процессы,
абстрагированные от функций выживания,— решение научной задачи,
стихи, музыка и многое другое, сугубо человеческое.
Казалось бы, совсем недавно Зигмунд Фрейд создал удивительную
теорию о связях сознательного и бессознательного. Она завоевала мир и
навсегда останется среди непреходящих достижений человечества. Но
биохимия нервных систем как наука во времена Фрейда не существовала. И
прав был ученый, подчеркивая, что он избегает биохимических объяснений
своих результатов.
Сегодня ясно, что эмпирические открытия Фрейда имеют
биохимическую основу. Существует сходство в составе и действии нейромедиаторов
коры головного мозга (ответственной за человеческое творчество) и
вегетативной части нервной системы (управляющей примитивными функциями
выживания организма).
Действие нейромедиаторов есть материальный процесс,
сопровождающий и выработку тех суждений человека, которые не могут быть проверены
логикой. Попросту они известны как вера. Именно поэтому вера первична
для — работы человеческого мозга, не может быть доказана или
опровергнута, лежит в основе человеческого творчества.
Как известно, разнообразные наркотические препараты есть прямые
или косвенные аналоги нейромедиаторов. Широкая группа
нейромедиаторов имеет химическое сходство с опиумом. Их даже называют «эндогенные
(внутренние) опиаты». Наркомания в конечном счете заменяет
удовлетворение, которое должна получать личность в результате своей деятельности.
Здесь происходит прямая инъекция «веществ удовлетворения» в кровь.
Поэтому набившие оскомину слова «религия — опиум для народа» имеют
прямой биохимический смысл: вера как абстрактная потребность человека
« & снабжает его мозг необходимым организму количеством эндогенных опиа-
S < тов.
40

К. Kappa.
*Овм явлений»,
1918 год.

I
о
ii
II
«Яблоко Ньютона» иррационально
Совершенство человечества, его поразительная способность к познанию
основаны... на песке, на произволе. Материально подобный произвол
выражается в том, что, например, «яблоко Ньютона» вызвало в мозге ученого
выделение эндогенных опиатов.
Наука в своей первооснове — такая же вера, как и вера в любых богов.
Она выросла из религий. Ранние этапы ее истории связаны с создателями
и хранителями религий.
В обобщенном смысле история веры есть движение по пути уменьшения
количества исходных аксиом (принимаемых как основа веры) и увеличения
на их базе доли логических доказательств. Язычество — это лишь одни
аксиомы, почти без участия логики. Каждый важный для человека процесс,
явление природы имеют своего бога — свои не зависящие друг от друга
аксиомы.
& I Проходит время. Растет запас логических построений. Это позволяет в
I разных вариантах оставить только одного бога — огромный шаг в развитии
человеческого общества. Но объем логических результатов по мере развития
человечества продолжает увеличиваться. Без схоластики средневековья,
гиперболизировавшей роль логики, возникновение современной науки было
бы невозможно. (Эта мысль неоднократно подчеркивалась профессором
С. Я. Яновской в ее работах по методологии науки.) И именно вера в Бога
создала условия для ее замены верой в аксиомы науки. Атеисты — такие же
верующие. Только боги у них свои. Вера в механику Ньютона, которая
сегодня стала абсолютной истиной, потому что известно, где она ошибочна.
Вера в уравнения Максвелла и Шредингера, границы справедливости
которых еще уточняются.
Любопытно, однако, как единодушны все религии и атеизм в своем
мнении о роли человека в общей картине природы. Ему отводится там
центральное место: для верующего человек — венец творенья, для атеистов
— цель эволюции жизни. Однако главная движущая сила возникновения и
эволюции жизни — стремление к максимальному беспорядку, который
возможен в данных конкретных условиях. Если сравнивать существующие на
Земле формы жизни, то человек превосходит всех по способности
превращать окружающее в мусор. В некотором смысле это обосновывает постулат
о центральном месте человека во Вселенной. Однако это же дает основания
для предупреждения. Человек, берегись! Природа отвела тебе роль чемпиона
разрушения. Будь осторожен! Не уничтожь сам себя!
«Знающие добро и зло»
Андрогены как биохимическая причина эволюции в направлении роста
мозга наделяют его одной весьма неприятной особенностью. В природе
встречается жестокость, кажущаяся человеку невероятной. Если самка
богомола очень голодна, она съедает оплодотворяющего ее самца в процессе
этого акта. Да еще, чтобы не мешать ему завершить выполнение своих
функций, начинает есть его с головы. Однако подобное поведение только
кажется жестокостью из-за распространения явно неправомерного переноса
особенностей жизни человеческой семьи на насекомых.
Нет! В мире «неодушевленных» форм жизни жестокость кажущаяся.
Нельзя распространять человеческую мораль на объекты, для которых она
неприменима.
Все наоборот. Для животных (особенно при возникновении стада)
ведущим эволюционно выгодным признаком становится взаимопомощь. У
них нет бесцельной агрессивности. За малым исключением (к которому, как
это ни парадоксально, относятся голуби — символ мира), животные одного
• вида не дерутся между собой насмерть.
Sw Известный российский генетик В. Эфроимсон в 1971 году опубликовал
?8 в журнале «Новый мир» статью «Родословная альтруизма». В ней он
м доказывал, что альтруизм при защите других даже ценой собственной жизни
| j или в процессе длительной заботы о детях, стариках есть самое главное, что
сопровождает эволюцию человека. Ученый, безусловно, прав!
42

Возникновению человеческого мозга способствовали гипертрофия
ягодиц и секс. Но эволюция смогла сохранить мозг только потому, что
существующая у всех стадных животных забота о потомстве вышла на
первый план. Ведь человеческий детеныш только к девяти — пятнадцати
годам становится самостоятельным, а жирафенок через пятнадцать минут
после рождения способен удирать от хищников почти так же быстро, как и
мать. И обучение мозга невозможно без преемственности поколений,
которую создает забота о стариках, бесполезных в стадах животных.
Альтруизм как эволюционная составляющая развился из наследства,
которое оставили человеку животные. И это, благодаря свойственной
человеку способности к абстрактным построениям, приводит к
возникновению понятия «добро». «И вы будете как боги, знающие добро и зло»,— так
отображает история Адама и Евы тот факт, что решающий эволюционный
шаг, вызванный случайностью оплодотворения, превратил инстинктивный
альтруизм животных в главенствующее для человека понятие добра.
Но при чем здесь зло? Почему и оно вдруг оказалось связанным с
решающим шагом в эволюции человеческого мозга? У животных понятия
«зло» нет. Закусить кем-то, ухватить жертву так, чтобы побыстрее добиться
ее гибели, не обращая внимания на то, как это выглядит в глазах человека,—
пожалуйста!
Локальный закон борьбы за существование не может быть отменен. Но
он не есть зло как таковое, это жизнь. Зло — когда вред себе подобным
становится самоцелью. Но подобное как система, как принцип у животных
отсутствует.
Нет! Не от животных человек унаследовал зло.
Биохимия млекопитающих приготовила человечеству малоприятный
сюрприз. Сугубо человеческое свойство, отличающее наше общество от стад
животных, есть... взаимная агрессивность. Это совершенно бесспорный,
хотя и ужасный факт!
И он не случаен: андрогены не только стимулируют рост мозга, но
одновременно ответственны за агрессивность. Вот почему в легенде об
Адаме и Еве добро и зло появляются вместе, отражая историю
возникновения собственно человеческого мозга! Андрогены, влияя на объем мозга,
кроме преимуществ, приносят человеку и огромные неприятности: он
становится чемпионом по взаимному уничтожению. Но ведь у него есть
разум! Увы, вместо того чтобы блокировать биохимические следствия,
приводящие к агрессивности, мозг, наоборот, может усиливать их.
Андрогены — не исключительная причина агрессивности. Но
определенная корреляция существует. Добро эволюционно унаследовано
человеком от животных. Зло для человека уникально. Как нейтрализовать
приобретенную человеческую особенность — ало? Вот в чем вопрос!
Обстоятельства, благодаря которым возник человек, его мозг и разум,
так малозначительны. Но еще более ничтожными могут стать причины
исчезновения человека разумного с лица Земли. Это я и хотел подчеркнуть.
Вот в чем следствие легенды об Адаме и Еве, важное для выживания
человечества, для возможности построения справедливого общества.
Традиционно считается, что весь живой мир неодушевлен и только
человек имеет душу, а потому не подчиняется биологическим законам. К
сожалению, это не так. Общие для всех форм жизни физические,
химические, биологические законы обязательны и для человека. Именно они
определяют особенности человеческого общества. И это не освобождает
человека от подчиненности законам природы. Он обязан их уважать и имеет
право их использовать.
Компьютер способен помочь при анализе любой модели. Он может
избавить человечество от экспериментирования над народами. Но компь- £
ютср работает только на основе тех посылок, которые закладывает в него *«,
человек. При их формулировке человеческий мозг не имеет априорных | ?
гарантов истинности. Потому-то и нет пока,— а может быть, и вообще — j $
хеппи энда в создании справедливого общества. 5&
Разумен ли человек? Ответа нет. Хочется верить, что разумен. • о 5
43

ПРИРОДА. ОБЩЕСТВО, ЧЕЛОВЕК
И. Босх. «Корабль дураков».
Георгий Любарский
Экология
техники
Человечество
ужасно обращается
с природой,
и об этом сейчас
много говорится.
Однако до сих пор
так и не осознано,
насколько чудовищно
отношение человека
к искусственному,
к техносфере.
Этика заключается
не только в том,
чтобы помогать
слабой, поверженной,
но прекрасной
и мудрой природе.
В глубочайшем
смысле этично
помогать огромной,
могучей, но такой
безобразной и грубой
технике. Причем,
если по отношению
к природе мы несем
сыновний долг,
то по отношению
к техносфере —
долг не менее
высокий:
родительский.
Попробуем
представить, как
изменятся некоторые
сферы нашей жизни,
если попытаться
осуществить один
из утопических
проектов, объединив
искусство и технику.

I-
Техносистемы
Почему искусственную среду не
удается отрегулировать? Один
комплекс причин ясен: очень уж сложна
система. Глобальный техноценоз
ныне охватывает всю Землю, и
возникает система чудовищной
сложности. Пока нет примеров
детального управления такими системами. Все
мы перевариваем пищу, но даже
самый крупный спеииалист по
физиологии пищеварения не способен
переварить и крошки хлеба путем
сознательного руководства.
В последнее время к подобному
порядку сложности стали
приближаться компьютерные и
энергетические сети, и управление ими стало
серьезной проблемой. Без ошибок
здесь не обойтись, а это может
означать гибель планеты.
Но устойчивое состояние техно-
системы есть нечеловеческое
состояние. Оказывается, упрямую техно-
среду не удается «гуманизировать»,
она диктует свои условия, к которым
вынужден приспосабливаться
человек. При этом изменения его
психики и физиологии таковы, что он
постепенно перестает быть собой.
«Негуманного», «технического»
человека можно считать человеком
лишь «по происхождению».
Однако техническую цивилизацию
нельзя отменить.
Какое же изменение техносферы
необходимо для выхода из
экологического кризиса? Здесь прежде всего
надо понять, в чем же ее
несовместимость с живой природой.
Проблема призраков
При любых попытках определить
жизнь исходят из тавтологии, что
животные и растения — живые.
Правда, любой живой организм содержит
и мертвые части, доля которых в нем
• В. Луганский. «Арал»
45

II
15
Я Q.
может быть велика. Однако они
составляют одно целое с живой тканью
и объединены вместе с ней в
целостный живой организм. Именно так
обстоит дело и с планетой Земля.
Сегодня многие ученые склоняются
к тому, что это — целостное биокос-
нос тело, отдельные части которого,
несомненно, живые. А потому, по их
мнению, Земля жива, как и всякий
живой организм, без всяких
метафор. Ее следует признать живой
целостностью на точно таких же
основаниях, что и живую биосферу.
А техносфера в основном мертва:
машины, свалки, дороги, города,
шахты... Живые организмы,
вовлеченные в техносферу,— посевы
сельскохозяйственных культур,
одомашненные животные, посадки лесов в
промышленных целях,— все более
механизируются. Они становятся все
более несамостоятельными,
неспособными существовать без
вмешательства человека, их биологические
характеристики ориентированы не на
выживание, а на производство
максимальных количеств необходимых
человеку продуктов. Это — фабрики
для производства зерна, мяса,
молока, древесины. Жизнь
перестраивается по образцу технических систем
и даже стандартизируется; землю
покрывают одинаковые поля,
фермы, лесопосадки, газоны...
При насильственном объединении
с мертвым живое уступает место
блестящему протезу. Мертвые части
техносферы в живой природе —
протезы, созданные человеком. Они
заменяют необходимые человеку живые
части. Технотворчество — это
создание искусственных органов
человека, то есть органопроскций
(понятие, над развитием которого работал
П. А. Флоренский). Сначала то были
внешние органы, предназначенные
для освоения внешнего мира. Потом
появились и внутренние
искусственные органы: не только
искусственные сердца и почки, но и любые
лекарства. Принимая таблетку
аспирина, мы внедряем в организм
искусственный агент для произведения
определенного действия, которое
почему-либо не совершается
естественным путем собственными
системами организма. А теперь
психотропные вещества и
информационная техника заменяют органы
душевные. Таким образом, техносфера —
это проекция человека в мир
внутренний и внешний, это андроид,
созданный «по образу и подобию», но
созданный весьма несовершенным.
Искусственные объекты несущнос-
тны, в онтологическом плане это
призраки. Призраками принято
называть нечто нематериальное, и мы
«знаем», что призраков «не бывает».
Однако машины есть материальные
призраки, не укорененные на
сущностном плане, сушностно не
самостоятельные. Сейчас на Земле
материализованные призраки
человеческих идей вытесняют живую природу,
создавая свою, призрачную
реальность. В силу своей материальности
призраки эти смертельно опасны.
А в духовную реальность
человечества призраки вошли давно и
занимают в ней большое место. Радио
и телефон — акустические призраки,
телевидение и кино — визуальные.
Действительность, которую
воспринимают люди, создается
восприятием, сознанием. Появление
компьютеров порождает новое качество
реальности — реальность
компьютерную. Социологические опросы
показывают, что миллионы людей
относятся к ней так же, как к «первой»,
не отличают их и наделяют той же
долей истинности, что и реальность
природную. В таком контексте
призраки — уже не метафора и не
оценка. Это точное наименование того,
что вошло в нашу жизнь. Влияние
«информационных призраков» на
духовный мир современного
человечества столь же гибельно, как
воздействие материальных призраков —
машин — на мир живой природы.
Но тогда — тупик. Человек,
получается, по определению не может
творить «сущностное», он создает
только искусственные объекты, только
вторую природу, которая никогда не
сольется с живой и не способна даже
к мирному соседству с сущностными
живыми объектами.
Однако столь ли безвыходно
положение?
Все ли искусственные объекты
несущностны? Или все-таки
технические объекты могут излечиваться
от своей призрачности?
Искусство
Вспомним, какие смыслы несет
слово «искусство». Один из них
закрепился в прилагательном «искус-
46

ственный» — «не природный,
сделанный наподобие подлинного,
притворный, неискренний» (Ожегов), и
потому «искус» — проверка чьих-
либо качеств, проверка на
подлинность. Непригодностью,
неподлинностью и даже нереальностью
отмечена современная техника. Но в
техносферу входят и объекты искусства.
В наиболее употребительном смысле
слово «искусство» —
«воспроизведение действительности в
художественных образах», а также «умение,
мастерство, знание дела»; это —
греческое технэ. Из древнего технэ
развилась и современная техника —
искусная, искусственная,
искушающая,— и современное искусство,
столь далекое от техники. Эти две
далеко разошедшиеся области
техносферы когда-то были едины.
Произведения искусства сушност-
ны, они имеют сущность. Созданные
руками человека, они живут сами по
себе, не являясь средством для
внешней по отношению к ним цели.
Искусство может использоваться для
чего-либо, как дерево или камень,
но создается оно не для
использования, а для бытия. Единственные из
искусственных объектов, имеющие
cyiui юсть, предметы искусства со-
причастны природе: творчество
природы и творчество человека здесь
едины.
Искусство оказывается
совместимым с природой, со-природным,
поскольку оно живое, произведения
искусства — рукотворные живые
организмы. В мире нет чувственно
зримого Зевса, и лишь Фидий создал
этот величественный облик,
«восходящий» к творящей природу
сущности, но в природе как таковой не
выразимой. Только человек
способен свести на Землю, воплотить те
сущности, которые действуют в
природе без-лико, не проявляясь в ней.
Искусство продолжает деятельность
природы с того самого места, где та
«прекращает дозволенные речи».
Идеи, которые не могут
воплотиться природой, воплощаются
человеком. Искусство как бы
зачаровывает идеи, запечатлевая их в
материи, создавая красоту. Замысел
художника-демиурга осуществляется с
помощью искусства. Поэтому
материальная сфера деятельности
человека, в которой создаются новые
явления, есть сфера искусства.
И напротив, явление,
рассматриваемое с точки зрения науки,
рождается в сознании ученого как мысль.
Эстетический аспект мира есть
воплощение, познавательный — раз-
воплощение, приведение к
идеальному. Искусство воплощает идеи в
явлении, а наука изучает явления,
возводя их к идеям, освобождая их в
акте мышления.
Искусство и наука, находясь в про-
тиводвижении, созидают мир:
искусство творит реальность, наука
открывает ее смысл. Но это — в
идеале. Пока же современные наука и
искусство глухи друг к другу. Там,
где бодрствует искусство, наука спит.
Отказываясь от поддержки
искусства, научно-техничес кая революция
создала новый мир, уже близкий к
«прекрасному новому миру», но этот
мир важнейшим образом недоделан,
недовоплощен. Поэтому выход из
кризиса техносферы видится не в
новой науке, а в новом искусстве —
искусстве как технэ.
Речь идет о слиянии техники с
искусством. Наше мышление сейчас
железное, тяжко последовательное,
жесткое, оно — отражение нашей
техники. Вое питанная способность
работать с абстрактными понятиями
вполне пригодна для размышлений о
соприродном — о твердых телах, о
механизмах. При изучении живого
это же мышление оказывается
нечутким и оттого — нечетким.
Науки, одна за другой, выходят к
барьеру новой парадигмы;
преодолеть его возможно, лишь оживив и
одухотворив мышление. Новая, не
видимая еще за горизонтом наука
вряд ли будет похожа на
современную; скорее, она будет относиться к
ней, как наука нового времени
относится к схоластике. Очищенное от
«мыслительных машин» второе
мышление сможет создать истинно
человеческую вторую природу — пре-
красную и живую, гармонично
соотносящуюся с человеком и миром.
Чего же потребует это новое
мышление от нашей технической
цивилизации?
Этика человека и машины
Техносфера — ребенок
человеческой культуры, ее произведение и в
то же время — ее задача. При взгляде
на великие произведения искусства
мы видим, чем может и должна стать
7*
И
я о.
47

!i
i_CO |
I?
• л
5 8.
вся техносфера, видим будущее
техносферы, как отблеск взрослого
выражения на лице ребенка. Наш долг
— преобразовать технику, машину в
нечто если не
материально-органическое, то совместимое с
органическим, сопоставимое с ним. Этика
благоговения перед жизнью затрагивает
отношение не только к живой
природе, но и ко всем живым и
могущим стать живыми сущностями: и к
объектам культуры, и к предметам
техносферы.
Те дары техники, которые сейчас
все глубже проникают в нашу жизнь,
тем опаснее, чем больше их мощь.
Они воспринимаются как
индульгенции слабости: можно ничего не
уметь — и владеть «кнопкой»:
«машины все сделают». Дар не по силам
— хуже проклятия. Чтобы владеть
мощью, надо и меть собстве иную
мощь. Отказаться от машин
невозможно и не нужно, но уже из
каждодневного опыта ясно, какие надо
иметь силы, чтобы принимать
лекарства, смотреть телевизор или
пользоваться компьютером. Вот она,
задача, стоящая перед человечеством. Это
не туманные перспективы обжива-
ния космоса и другие проекты, что
«становятся былью», а совсем иная
проблема. Как правильно
распорядиться тем, что мы уже получили за
последние века и десятилетия и чем
пользуемся привычно, незаметно?
Не раздумывая, что происходит,
ограничиваясь поверхностным
представлением о технике, человек
подпадает под ее власть. Сейчас
распространено мнение, будто прелесть
техники в том и состоит, что «ничего
не надо знать». В действительности
техника требует большей силы
понимания, а не меньшей; уходя от
нашего познания в темные закоулки, куда
должны проникать «только
специалисты», техника перерождается.
Все более сложные технические
системы, вынужденно сосуществуя,
создают все новые эффекты,
непонятные уже и специалистам. Техно-
система действует, зажигается своей
призрачной, мертвенной активностью,
потому что человек — создатель,
выбросил ее из сознания в темный
угол, в подвал, в ничто, где ее никто
не осознает. Техносфера
предназначалась на роль незаметной и
безответной «прислуги за все» — и вот она
уже властвует. Техносфера разруши-
тельно сильна не своей силой, а
недодуманностью и недоделанностью.
Можно сказать, что все не сделанное
нами с машиной, не допущенное к
бытию, свершается и обращается
против нас.
Мы привыкли пользоваться
машинами примерно в той же степени,
как привыкли сетовать на
чрезмерную механистичность. Спасать
природу, воспитывая любовь к
машине,— такой путь может показаться
странным, но еще более странными
могут оказаться экономические
следствия такого решения.
Экономика и экология
Представление, что любая
экономическая операция рано или поздно
должна приносить выгоду ее
участникам, считается очевидным.
Очевидным настолько, что остается лишь
принимать его как факт и строить на
нем любые частные экономические
теории. Но так ли это? Можно ли
рассматривать экономику только как
науку о приобретении богатства?
Ясно, если вести домашний очаг,
стремясь только к выгоде, он в конце
концов развалится. Значит, нужны
еще какие-то затраты, на первый
взгляд, бесполезные. Именно к
таковым можно отнести затраты на
охрану окружающей среды. Они не
приносят доход в явном виде, но они
необходимы для поддержания самой
экономики, ее «вещественного
начала». Из собственного опыта мы
знаем, что столь же основополагающим
экономическим актом, как купля-
продажа, служит акт дарения. Но
наука забыла об этом.
И здесь есть что-то общее в
создаваемых теориях экономики и
экологии. Как экология стала «биологией
продуктивности» и занялась
исследованием циркулирования атомов в
природе, так современная экономика
рассматривает циркуляцию денег в
сфере хозяйственной деятельности
человека. Деньги — «атомы»
хозяйственной жизни человека, и в
первую очередь изучается их судьба при
прохождении через «тела»
экономических единиц. При внедрении
подобного подхода в экологию стали
безразличны конкретные живые
формы, через которые идет поток
атомов. Животные, например, здесь лишь
звенья цепи в круговороте азота в
природе. И главное назначение, до-
48

пустим, козы — перевести
растительный белок в животный, чтобы
тот путем гниения распался на
аммиак и соли аммония. При
соответствующем понимании экономики
исчезли экономические субъекты, те
«очаги», которые, как
предполагалось, надо изучать, и теперь
рассматривается движение «дров» через
«очаги», то есть обращение капиталов.
Однако к здравой экономической
теории можно прийти, только
поставив в центр внимания ее истинный
объект — индивидуальный,
конкретный хозяйственный организм: от
всепланетной экономической
системы до хозяйства отдельной семьи.
Экономика не замыкается на
«материальном» обеспечении «очага»
«дровами». В современном мире
наиболее рентабельными оказываются те
экономические системы, которые
уделяют подчеркнутое внимание «не-
маммонологическим» факторам
ведения хозяйства (вспомним опыт
Японии).
Речь не о том, чтобы вовсе
отказаться от выгоды, принять тезис
«принципиальной убыточности»
производства — это было бы абсурдным.
Но высшая цель здесь — не выгода,
а сохранение и развитие
экономического субъекта. При таком подходе
изменится отношение к
функционированию индивидуального
хозяйственного организма. Если, как в
современной экологии, назначение
козы — перевести растительный
белок в животный, то неважно, каким
образом она достигает этого
результата, важна только полнота и
скорость гниения «производимого»
белка. Если цель предприятия —
приносить выгоду, то неважно, каковы
условия труда на предприятии,
состояние среды вокруг него и даже
качество выпускаемого продукта.
Продукт оказывается побочным
результатом, а целью — прибыль.
Созданная для получения прибыли
экономическая машина не
приспособлена для природоохранительных
задач и потому пытается
заинтересовать в этом предприятие с помощью
премий и штрафов. Но поскольку
любое «природоохранное»
запрещение наложено на хозяйственную
систему извне (помимо ее целей,
которые состоят в выгоде), та активно
ищет пути обхода запрета. Не в этом,
так в ином участке экономической
цепи выгода будет извлекаться за
счет разрушения «даровой» природы.
Если же цель экономики —
сохранение и совершенствование
хозяйственного организма, тогда процесс
производства входит сюда как
важнейшее звено. Сам хозяйственный
организм будет стремиться к тому,
чтобы процесс производства был чист
и красив. Процесс производства
станет так же важен, как его результат.
Сама по себе такая экономика не
обеспечивает сохранения природы,
но она и не стремится к
обязательному ее разрушению. Новая
экономика будет двигаться к иной цели —
построению техносферы как технэ.
Сохранение и совершенствование
«очага» подразумевает его
существенность и уместность, и
хозяйственный организм, изъятый из-под
омертвляющего влияния экономических
теорий XIX века, будет жить не за
счет природы, а на природе. Это
случится, когда производство,
существование данного организма
перестанет быть средством для добывания
прибыли и станет целью.
Красота спасет мир
Каким может быть путь к
построению подобных экономических
отношений, к слиянию техники с
искусством? Человечество
направляется к технэ самим ходом вещей, но
это не значит, что без нашего
участия все само сделается. Всегда есть и
другая возможность: опоздать, не
суметь — и погибнуть. Итак, надо
понять истинную природу
современной техносферы и задаться целью
изменить ее.
Первый и основной шаг —
ментальная революция, изменение всего
образа мыслей современных людей.
Чтобы сделать что-либо, надо
понять, что делать, и захотеть этого.
Тогда вести хозяйство
сегодняшними методами будет не только
невыгодно, вредно, опасно, но и просто
стыдно. Сегодняшняя норма
устройства техносферы станет
хозяйственным хулиганством, непростительным
и грязным, как стрельба по воронам
и преследование кошек.
Конечно, дать сколько-нибудь пол-
ное представление о хозяйственном
организме, основанном на требова-
ниях красоты, весьма трудно. Но,
например, плохо представимо искус-
ство, выдающее свои результаты се-
49

II
J J I
** •— I
О I
as
3 I I
I*
П Q.
рийно, пачками картин, стихов...
Объекты искусства уникальны, как
любые самостоятельные организмы.
Поэтому конвейерная организация
промышленности, массовое
производство товаров, рассчитанные на это
гигантские производства должны
исчезнуть.
Что же взамен, неужели снова
«кустари»? Нет, конечно. Но между
прочим, при современной технике
лучшими оказываются мелкие
предприятия: они мобильнее, у них выше
качество продукции... В нашей
стране сейчас, как десятилетиями ранее
на Западе, предпочитают
заводы-гиганты, монопольно обеспечивающие
целую отрасль, а в США и Европе
уклон уже в сторону мелких фирм.
Так же, по-видимому, будут
исчезать монокультуры в сельском
хозяйстве, неустойчивые, разрушающие
почву, уничтожаемые вредителями.
Здесь действует второй
экологический принцип, или принцип Тинсма-
на (1918 год). По нему в бедном
видами, специфичном биоценозе с
высокой численностью особей
преобладающих видов условия
отклоняются от нормы, от экологического
равновесия: такой ценоз нестабилен.
Неустойчивый ценоз, на который
обрушиваются тонны удобрений,
требующий постоянного надзора,— чем
можно его стабилизировать? Может
быть, методами «натурального
сельского хозяйства», описанными Ма-
санобу Фукуока,— сельского
хозяйства без удобрений, инсектицидов и
даже без вспашки? Существует
правило: чем биоценоз разнообразнее,
тем он устойчивее (третий
экологический принцип, или принцип
Франца, 1952 год). Возможно, есть смысл
отказаться от бескрайних полей со
стоящими по ранжиру колосьями,
которые и обрабатывать надо
дивизиям хлеборобов под прикрытием
чудовищных комбайнов.
Интересные методы
«сельскохозяйственной гомеопатии» предложил
Р. Штейнер: вместо химической
борьбы с вредителями детально
учитывать ритмы роста растений, а в почву
в небольших количествах вносить
мертвых вредителей. Несколько лет
назад его идею проверили, и
результат оказался обнадеживающим.
Причем цена таких «чистых» продуктов
ниже, чем химически обработанных.
Есть интересные предложения и в
области изменения ландшафтного
облика сельскохозяйственных угодий,
например, запашка «кружевом», поля
вперемежку с лесополосами
неправильной формы.
Методов ведения «чистого»
сельского хозяйства предложено
достаточно. Но пока нет охотников
применять их в крупных масштабах —
все привыкли к химической грязи. А
пора бы уже перестать бодаться с
дубом и не природе навязывать
систему хозяйства, а применять
хозяйство, соответствующее природе.
Массовая продукция — грязная
продукция. Хорошие вещи делаются
штучно, и тогда уж — на совесть.
Это — еще один принцип искусства:
личная ответственность за свою
работу. Истинный творец делает не
«как можно больше», а «как можно
лучше», ведь продукция
производится не ради какой-то посторонней
цели, а «для себя». Следующий
шаг — красота процесса создания,
когда совсем не безразлично, как
получилась данная «единица
потребления». Человеком должны
производиться уникальные, прекрасные,
чистые вещи. Такой высоты цель не
достигнуть запрещениями и
понуждениями «сверху». Здесь имеет силу
только творчество множества творцов...
Конечно, мне не вполне удалось
нарисовать путь к утопии — к
обществу, где крестьяне и
ремесленники стали художниками, где красота
спасает мир и трактор мирно стоит
рядом с козленком. Попытка была с
негодными средствами, и не выручит
даже обычная ссыл ка на размеры
статьи, которые «не позволили
коснуться...» Хотелось лишь побудить
благожелательного читателя
обратиться к собственному опыту в поисках
примеров, сопоставлении, гипотез.
Э. Немеш. «Дилемма птицелове».
50

ВРЕМЯ И МЫ
Юрий Лексин,
наш специальный корреспондент
Просто
Бяков,
или
Космические
лучи
в темном
царстве
з*
1>л
У?
Ф л
Н
а о.
52
К шестидесяти трем годам жизни Всеволод Михайлович Бяков, человек,
по его словам, в науке рядовой, способностей средних, но ясных, как и
положено, сам того не заметив, оброс некоторыми правилами. Правила не
были обременительны, потому что прорастали медленно и не навязывались
ему, а происходили из него самого и на окружающих, можно сказать, не
распространялись, уходя опять в него же. Просто соблюдение их — даже не
всегда последовательное и скрупулезное — давало ему больше спокойствия,
чем несоблюдение; спокойствие же в его возрасте было уже богатством
вполне отчетливым и необходимым.
Всех правил набежало семь, и первое из них, которое он даже называл
законом, при поверхностном взгляде делало Всеволода Михайловича как бы
и не рядовым, а кем-то более высшим, однако это только при первом
взгляде. Дело в том, что, исходя из этого закона, он был избранным. Сам
же закон говорил: произведение количества гипотез на количество фактов,
которые надо объяснить, есть величина постоянная. Таким образом и число
людей, занимающихся выдвижением гипотез,— разумеется,
жизнеспособных, а не бредовых,— тоже получалось числом постоянным во все времена,

Всеволод Михайлович Бяков.
а это уже и есть избранность. К тому же отмечала она человека не за какие-
то особые заслуги, ему надо было лишь не отказываться прислушиваться к
себе. Так совершается избранность.
Однако степень ее положено было определять самому человеку —
самому и перед самим собой. Вот Всеволод Михайлович и определил ее.
Получилось: рядовой избранный. Двусмысленное словосочетание. А что
поделать? Впрочем, уже следующее правило — смирения — снимало все
подозрения в культе собственной личности, если они и возникали. Правило
говорило: любого исследователя можно заставить заниматься чем угодно, и
если он смиренно подчинится, то непременно в конце концов полюбит и эту свою
работу.
Далее шло несколько странное — опять же на первый взгляд — правило •;
неузнавания лишнего: причины поступков людей так многообразны и тайн- 1^
ственны, что даже если их поступок касается лично тебя, узнавать причины (§>
этого поступка бессмысленно, а потому лишне.
Потом, а может, впереди всего, шло правило веры: относиться к вере по-
детски — не мудрствуя и не вопрошая. Как говорил преподобный Нил
О Л
к с;
X 0)
го О.
53

I Синайский, «О Троице не испытуй, но веруй только и поклоняйся, ибо кто
испытует, тот не верует».
Сюда примыкало правило порядочности: непорядочно не сопротивляться
| н | тому, что ты считаешь скверным.
ri а | Правило последовательности в работе: от прикладного — к фундамен-
тальному.
И наконец, правило сомнения, которое хотя и выглядело законом, но
на самом деле было самым незавершенным: прислушиваться к своим
сомнениям больше, нежели к своей правильности и правоте, потому что не
исключено, что итог жизни — это всего лишь собранные нами сомнения.
А теперь кое-что о долгой дороге к этому незавершенному правилу.
В беззаконном обществе самое удобное занятие —это отыскивать законы.
Физические
Избранность воплощалась непросто. Космические лучи, которым он
посвятил всю свою жизнь, Бяков начал изучать, не имея о них ни малейшего
представления.
— На пятом курсе физического факультета университета,— говорит
он,— об астрономии я не знал ровным счетом ничего. Ее проходили в
десятом классе, а преподаватель наш все время спрашивал: «Ну, кто сегодня
хочет отвечать?». Ясно, как все происходило дальше. В год я ему ответил
четыре раза, прочитав что-то на переменах. Так что в астрономии я не дошел
до египтян и древних греков: на небе есть Солнце и звезды — вот и все. А
как они прикреплены там — великая тайна.
На физфаке астрономию не изучали, но там было отделение строения
вещества. Туда все рвались, попал как-то и я. Потом произошло новое
деление — по кафедрам, и я оказался на кафедре космических лучей. Тут-
то руководство и решило, что двое из нас должны заниматься
происхождением этих самых лучей. И было это году в пятьдесят третьем. А может...
— Сталин был жив или нет?
— Нет, его уже не было. Значит, в пятьдесят четвертом.
Воспоминания — жанр особенный. Их выбирают лишь в самом начале,
а потом уже или слушают, или нет, но уж не поправляют — иначе какой в
них смысл? Бякова направили делать дипломную работу к профессору Якову
Петровичу Терлецкому — «человеку уже довольно известному, хотя и
молодому».
— Космическое излучение,— говорит Бяков,— просто поток протонов
с чрезвычайно большой энергией, и он со всех сторон падает на Землю. Если
солнечный свет идет к нам только со стороны Солнца, то эти лучи — со всех
сторон. Но почему? И откуда они? И как возникли? И такая
равномерность... И только ли протоны здесь? Все это и пытались понять многие. В
том числе и Терлецкий с Логуновым, он был тогда аспирантом у Терлецкого.
Одна гипотеза механизма образования космических лучей в то время
уже была. Ее предложил Ферми. Тот самый, который построил первый
ядерный реактор в Америке в сорок втором году. Ферми принял во
внимание, что в заполненном газом межзвездном космическом пространстве
газ располагается неравномерно: плотные образования его перемежаются
пространствами разреженными, то есть это какая-то облачность, клоки. И
вот эти громадные облака газа — каждое размером в несколько световых лет
— движутся в межзвездном пространстве. Подобно гигантским молекулам,
они сталкиваются, расходятся.
И вот заряженная частица, скажем, протон. И он налетает на
покоящееся магнитное облако. Значит, отскочит он с той же энергией, с какой и
падал. Налети он на уходящее от него облако, часть энергии он потеряет. Но
если нарвется на облако, летящее ему навстречу, то он приобретет энергию.
« И число таких встречных столкновений всегда больше, чем догоняющих,
«g Ведь если вы идете по улице, и по ней в ту и другую сторону движется
I * одинаковое количество людей, то встречать вы будете больше, чем догонять.
5 £ Вот еще встреча, еще... Протон будет все ускоряться, энергия его —
51 возрастать. Но до каких же пор? В принципе — до того, пока его энергия
<?* не сравняется с энергией облака. То есть практически до бесконечности. Но
54

это же какая-то невероятная энергия. Такого просто никогда не может
произойти! Вот это и есть механизм образования космических лучей,
предложенный Ферми.
Он объяснил факты: поток лучей идет к нам со всех сторон — Земля
внутри Галактики, а газовые облака вокруг, везде. И интенсивность этого
потока везде одна и та же. Все приемлемо. Но есть еще энергетический
спектр космических лучей. Протоны ускоряются за счет столкновений с
облаками — ускоряются все, но тем не менее обладают разными энергиями.
Просто каким-то протонам больше везет — они все время сталкиваются с
облаками встречными. Другие же...
— Но ведь они уже сталкивались бесконечно долгое время. Могли бы
и догнать друг друга в энергии, сравняться?
— Нет. И их бесконечно много. И кому-то все-таки больше везет... В
дальнейшем будет так же — они не сравняются. А главное — есть еще и
закономерность: если частицы увеличивают свою энергию в два раза, то
число таких частиц падает в четыре, энергия увеличилась трижды — число
уменьшилось в девять раз и так далее. Здесь чисто экспериментальный факт.
Теория должна была объяснить и это, а Ферми как раз и не смог. Удайся
ему его теория до конца, и она получила бы общее признание. Вот
Терлецкий и Логунов занялись этой проблемой: как, находясь в рамках
теории Ферми, понять зависимость между энергиями и количеством частиц.
И придумали очень сложное математическое уравнение: оно описывало
ускорение частиц. А решить это уравнение Терлецкий предложил мне в
качестве дипломной работы.
Но решить его, видимо, просто было невозможно, приходилось
рассматривать какие-то частные случаи: вот при таком предположении получится ли
то, что нужно? А при таком? Я перебирал разные возможности, но того
экспериментального закона не выходило. У меня не получалось ничего.
Время шло, я топтался на месте.
А между тем были и другие теории. Свой механизм образования
космических лучей предложили Шкловский и Гинзбург. Они доказывали,
что космические лучи образуются не в межзведной среде, а на сверхновых
звездах. Звезды эти есть большие, очень, а есть и поменьше — как наше
Солнце. И те и другие, как все во Вселенной, не остаются неизменными,
они живут. И большие в отличие от малых проходят свой жизненный путь
довольно быстро, а перед гибелью еще и «хлопают дверью» — взрываются.
Многие из атомов внешней оболочки при взрыве оказываются
заряженными, при движении этой туманности происходит то же намагничивание
оболочки, возникает та же самая клочковатая облачная структура — все, как
и в межзвездной среде, только в уменьшенном масштабе. И потом то же
ускорение частиц — только внутри туманности. Когда же частицы набирают
достаточное количество энергии, они вытекают из туманности и разлетаются
по всей нашей Галактике. То есть разница лишь в том, что ускорение
набирается внутри оболочек, а не в межзвездном пространстве, как у Ферми.
— Всеволод Михайлович, а если бы еще случилось пятнадцать человек,
задумавшихся над этим,— и тоже с изощренным мышлением,— то родилось
бы еще пятнадцать гипотез?
— В принципе — да.
— То есть количество гипотез зависит только от количества толковых
задумавшихся людей?
— Гипотез — да. Но вот дальше... Любое явление допускает несколько
объяснений. Это во всем. Тут единственное: можно ли из гипотезы получить
все следствия. Чем, скажем, Терлецкого или меня не устраивала теория
Ферми? Она не объясняла энергетический спектр. А он ведь не получался
и из теории Гинзбурга—Шкловского.
— И Терлецкий, разумеется, знал, что у вас, студента, ничего не £
ПОЛУЧИТСЯ? gtf)
— Возможно. А может, он и надеялся на что-то... Но у меня-то ничего \Щ
не выходило. Я бросил эту задачу и перестал к нему ходить. Раз в неделю, « £
в две появлялся, показывал, что вот, мол, что-то делаю, такой-то случай £ £.
попробовал, другой — ничего не выходит... Я его не обманывал, но и ходить m-S
55

Л часто, чтобы только и признаваться в своей беспомощности... Тяжело это
. 11 было, бессмысленно. Я стал все время проводить в библиотеке, читал
* &' журналы. Стал изучать астрофизику и физику космических лучей с самых
| g | азов. Перебирал всех подряд, кто хоть что-то говорил на эту тему.
_ о. I — И были журналы? Это ж пятьдесят четвертый год.
— Поступали иностранные журналы, были. В отличие от нынешнего
времени. С некоторыми, правда, было очень трудно. На физический журнал
приходилось добывать специальное разрешение. Я так и не понял, почему.
Что там было такого ужасного? А часто журналы имели странный вид —
вдруг вырезанные листы... Значит, кто-то просматривал их, что-то вырезал.
Но по каким соображениям? Загадка. Я почему это вспомнил... И в науке,
и в жизни я предпочитаю оппонента, а не единомышленника — это
продуктивней. Например, в прошлом году я выписывал «Советскую
Россию». Но потом она перестала приходить. Стали выписывать какую-то
«Российскую газету» — скучная донельзя, одни постановления. А мне-то
главное выписать что-то, не согласное с телевизором.
— А вообще газеты для вас дороги?
— Так получаем-то совсем мало. Сто двадцать сейчас. И то недавно.
Приходится изыскивать какие-то возможности. Есть конкурсы, фонды, вы
делаете какие-то предложения, и вам могут под них что-то дать. Пятьсот
долларов от Американского физического общества получил, потом от
Сороса — пятьсот. А в этом году повезло: получил предложение на
конференцию во Францию — две недели там был, потом в Греции — школа
НАТО, потом в Японии и, наконец, в Китае, недавно. Удачный год. Без
такого везения я даже и не представляю, как бы мы вообще существовали...
Вы про умных людей говорили: сколько, мол, умных, столько и гипотез. А
я, думаю, тут закон есть: произведение количества гипотез на количество
фактов, которые надо объяснить, есть величина постоянная.
— А велика ли она?
— А это неважно, велика ли. Главное — это константа. Теперь смотрите,
что получается... Но я скован. Понимаете, скован я. Не могу говорить.
Я давно заметил, что он все время оглядывался. Что там? Позади было
окно, за спиной холодильник — мы, как и положено, сидели на кухне. На
холодильнике — телефон. Светлый. Иногда он даже звонил, и Бяков отвечал
с чрезвычайной любезностью. Это наша русская привычка — в разговорах
по телефону быть приветливей и предупредительней, чем в жизни. Но что-
то тут не то было. Всеволод Михайлович еше раз — с какой-то прямо болью
на лице — оглянулся на аппарат и вдруг быстро и решительно проговорил:
— Я привык к тому, что мою речь всегда прослушивают.
Так вот оно что! Он все время, уже битый час, думал об этом! Я уже
знал его способность молчать в разговоре очень долго, как будто
собеседника и не существует совсем, но сейчас мы молчали и молчали.
— И вы были в этом всегда уверены? — не выдержал наконец я.— Всю
жизнь?
— Абсолютно. У нас в институте все разговоры по телефону
записывались. Может, года двалтри назад это прекратилось, не знаю. И все это знали,
нас даже предупреждали... Поэтому я вот и не могу... Часто даже просто
отключали, и вы понимали: значит, вы или ваш собеседник уже сказали что-
то недозволенное, не то.
— То есть каждый разговор не только записывался, но и внимательно
слушался?
-Да.
— Ну что ж, давайте молчать тогда.
Мрачная шутка вызвала у него смех — тоже мрачный.
— Кошмар какой-то, Всеволод Михайлович. Как же можно было жить
& вот так... и думать о звездах?
gg Он продолжал смеяться, но уж не так нервно. Видно, ему стало легче
I § — он все время хотел указать об этом проклятом телефоне, но никак не мог,
! £ мучился и все-таки сказал — отлегло.
«I — Жалко,— услышал я вдруг голос Бякова.— Этот маленький эпизод
«< занял у нас столько времени.
56

— Этот «маленький эпизод», как те самые протоны, обволакивает всю
вашу жизнь.
— Да,— согласился он.
— Всю нашу. И мою.
-Да.
Тут я перестал быть уверен, что его «да» означали согласие. Скорее это
был отсчет времени беседы, тиканье часов: да, да, да, да.
— Да. И вот время шло, почти целый год, я ему не показываюсь почти...
Это он о Терлецком? Конечно. И о той неисполнимой задаче, об
уравнении.
— ...а сам что-то пытаюсь делать. И знаете, в конце концов дело
кончилось тем, что я понял. Я понял, как получить тот спектр. Именно
понял, как можно объединить результаты Шкловского и Гинзбурга с
результатами Логунова и Терлецкого. И вот, представляете, буквально
несколько дней до окончания университета — мы зимой кончали — у меня
ни одной дипломной строчки. А что я понял? Очень трудно рассказать. В
общем, нужно было несколько изменить представления о величинах
магнитного поля в межзвездной среде. Я, может, потом это расскажу, я сейчас о
другом хочу... Вдруг объявляют о конференции по космическим лучам. В
физическом институте Академии наук собралась куча народа, выступают,
обсуждают. Тут и Гинзбург, и Шкловский, и Терлецкий... И вот я сидел —
сидел и все-таки набрался храбрости — поднял руку и вылез на сцену.
— Вы же мальчишка, студент... А там волки. И каждый в своей стае...
— Конечно! Ужасно все. Не знаю даже, почему я не смог удержаться,
только в течение семи — десяти минут я изложил, как это все можно
согласовать.
— И их помирить?
— В какой-то мере. Хотя я вряд ли думал об этом. Получилось, в
сущности, я встал на позицию Шкловского и Гинзбурга. Я показал, как
можно доработать их модель, чтобы получить тот спектр. Объективно это,
конечно, было против Терлецкого. И вот на следующий день, может, через
пару дней мне вдруг звонят в общежитие: извольте защищаться, пора.
Понимаете, я иду, а у меня ничего нет, я только накануне отдал текст своему
рецензенту.
— А после выступления вашего что было? Вы на них-то смотрели?
— А ничего. Там ведь не принимают никаких решений. А вот когда я
пришел защищаться и вышел к доске, я изложил то же самое. Сел. «Это
совсем не та работа, которую я дал,— говорит Терлецкий.— Но результат
есть. Так что, я считаю, оценить ее надо очень хорошо». Вот когда у меня
отлегло. И рецензент — слава Богу, он был на конференции и все слышал
— он хоть и сказал, что все это никуда не годится, работа выросла за
последнюю ночь, трудно было даже с ней ознакомиться, но...
Бякову предложили аспирантуру по астрофизике, и так бы все и
покатилось по наезженному, да снова неожиданность.
Не так живи, как хочется
Опять звонок и приглашение — работать в Институте теоретической и
экспериментальной физики, или теплотехнической лаборатории, как он
тогда назывался.
— Меня позвал к себе Завойский. Это известный академик, открывший
электронный парамагнитный резонанс, метод в большом ходу. Как средство
исследования он используется во многих областях.
И совершенно ненужным стало, что студент Бяков в объяснении
космических лучей пошел дальше Ферми, неважно, что дал шанс для
примирения двух враждующих групп. «Все сбилось,— говорит Всеволод
Михайлович,— никакие космические лучи тут не были нужны». Он попал £
в лабораторию, где проектировался так называемый кипящий гомогенный 1Л
ядерный реактор. I §;
— Реактор представлял собою кастрюлю. Ее заполняли водой, в воду « *
сыпалась урановая соль, концентрация ее все увеличивалась, и начиналась &
цепная реакция. Вода закипает, пар идет, как из носика чайника, его $
57

; | направляют на турбину — предполагалось направлять. То есть примитивный
. 11 реактор — кипит себе, и все вертится.
|5 I Только просто все было на бумаге. Задачу недооценили на всех этапах.
| g | И вообще, ее нужно было поручать не физикам. Задача была чисто
■ £ | химическая, а простота обманчивая. Из чего, например, делать саму кастрю-
лю? Обычный материал быстро подвергался коррозии, и все текло. Нужно
было искать особый. Дальше: кипение в таком реакторе совсем не похоже
на кипение воды в чайнике. В нем тепло образуется на дне, потом пузырьки
пара всплывают и уходят. Тут же не было перегретой поверхности, как в
чайнике, и тепло появлялось не на дне, оно выделялось во всем объеме
жидкости. Получается объемное кипение, а оно совсем не похоже на
обычное. Идет нагревание, где-то в центре образуется пузырек, он быстро
растет — и получается нечто вроде взрыва. То есть реактор похож на бомбу.
Да еще и уран оседает на стенках или выпадает в осадок. Целая куча
химических проблем.
Вот с ними в лаборатории и возились еще до моего прихода — в
пятьдесят четвертом — и вплоть до шестьдесят второго. Уже начали строить
экспериментальный реактор, построили три этажа — и вдруг почему-то
Хрущев решил, что все это не нужно. Он ли, кто другой, но решили так. И
все прекратилось. Решено было строить реакторы Курчатовские.
— А вы отдали этому...
— Семь лет. И к тому времени уже стал больше химиком, чем физиком...
— То есть все — чистый случай: та конференция и диплом, потом
Завойский, химия, Хрушев? Не вы это выбирали?
— Не я.
— И не закрой Хрущев дело, вы бы так им и занимались?
— Без сомнения.
— И вы от всего этого не испытывали огорчения?
— Очень даже испытывал. Мне так не хотелось бросать космические
лучи... Но теперь я уже понял, что все это не имеет значения. Человека
можно заставить заниматься чем угодно — все равно он устроен так, что
любит в первую очередь себя и свой труд.
— Но ваш труд у вас тогда и отнял случай.
— Ничего страшного. Вас — вот сейчас! — можно заставить заниматься
чем угодно — вам это понравится. Человек любит свою работу, и когда вы
вложите в нее себя, вы полюбите ее. Все те п робле мы — движе ние
жидкости, осаждения — мне казалось, нет ничего скучнее. Но ничего,
ничего! Теперь мне все это очень нравится.
— А тогда?
— И тогда, когда прошло какое-то время. Поначалу вас надо заставлять
палкой, плеткой, может быть, но дальше вы уже пойдете сами. Я на себе это
проверил: заставить можно все. А уж потом как можно не любить? Это же
ваше творение. Это как любовь к детям...
— И все-таки хоть где-то сопротивление должно быть у человека? Не
хочу, мол, вот этим заниматься!
— Ну конечно. Поначалу оно и было. Но что сопротивление... Вот не
хотел я вначале идти сюда, в институт, а мать сказала: «И не думай, иди».
Она не физик, врач и жила в то время не в Москве, в Рязани. Но дело-то
в том, что с Завойским она была знакома еще во время революции. И вдруг
он приглашает меня... А знакомство их было не очень простое, наверное.
Мой дед по матери — Козловский — был химик, занимался он взрывчатыми
веществами. Поначалу они жили в Кронштадте, потом дед стал директором
Шлиссельбургского порохового завода — во время первой мировой. Ну,
война, революция. Естественно, он попал в тюрьму. Но посидел недолго, его
направили в Казань — главным инженером на пороховой завод. Однако
п немного он там проработал, что-то около года, и умер. Я думаю, быть может,
|ш на его счастье. А семья, большая, осталась без средств. И там же — соседями
I? по дому и по заводу — были Завойские. Отец их был врачом на том же
*£ пороховом. Он тоже умер, и в то же время. Вот с тех пор все и шло. Моей
п а. матери было восемнадцать, а Завойскому поменьше, наверное, немножко.
«5 Потом пути их разошлись. До войны они, думаю, поддерживали какую-то
58

связь, а уж в войну вряд ли. Так что и не знаю, как он меня здесь и нашел.
— Но он, безусловно, знал, что за человека приглашает?
— Да ничего он не знал.
— Но, может быть, хоть слышал вас на той конференции?
— Не слышал он ничего^
— Как же он пригласил вас? С какой стати?
— Не знаю. Я этого вопроса ему так и не задал. Получилось как-то, а
как — не знаю.
А вообще, как понял я Бякова, в жизни можно такой ответ получить,
что не обрадуешься вопросу. «Да»,— сказал бы Бяков. И понимай, как
хочешь: то ли согласен он, то ли просто так дакнул, а сам думает, что же
было дальше.
Но не о прошлом он, оказывается, думал. От всего нынешнего у него
опять «сбилось» все, по его выражению.
Плохое случилось. Но и хорошее тоже
— Вам не кажется,— спросил он,— что мы идем к тому же, что и было?
Не хочу сказать, что уже пришли, но...
Настала и моя очередь говорить его «да».
— А вам разве не все равно, Всеволод Михайлович? Занятие ваше —
наукой — вполне аполитичное, тут свои преимущества.
— Какие же?
— Да те же реакторы... Они всем властям нужны.
— Не нужны! — вспыхнул он.— Не нужны! Новой власти ничего не
нужно.
— Ну это так, временно. Помните, говорили, нам и армия не нужна, а
сейчас опять в нее вваливают наши с вами деньги. И вы будете нужны. Дают
же вам сто двадцать тысяч. И будут давать — на прокорм. Плохо, помалу,
а будут. А вам не нравится то, что происходит?
— Конечно! Я давно разочаровался. Поначалу я очень даже с
энтузиазмом, как все, наверное. И голосовал двумя руками... Но не хочу я строить
капитализм, не нравится он мне. Мне не нравился тот строй, я никогда не
был в партии, в комсомоле был — в девятом-десятом классах, самым
последним вступил — в институт не взяли бы. Но и капитализма я не хочу.
— А чего ж вы хотите? Нельзя же голову в песок.
— Вот именно. Знаете, что японцы говорят? «У нас не капитализм»,—
говорят. Французы — «не капитализм». Тем более — китайцы... Они в один
голос говорят: единственная страна капиталистическая — Америка. «А вот
у вас,— говорят они,— как раз и будет капитализм». И так и есть.
Посмотрите на один этот грабеж. Все государство разворовывается теми,
кому это доступно. Разве можно согласиться с этим? Причем подменяются
понятия: сравнивают, что было и что есть,— естественно, с выгодой для
нынешнего времени. Появилась-де свобода. Да, появилась. Но надо-то
видеть, что будет, мы же в переходном этапе. И такое различие в доходах...
Если взять зарплату японского профессора за единицу, то президент
университета получает там две его зарплаты, члены комиссии по атомной
энергии — их пять человек всего, я имел честь с одним из них разговаривать,
его уровень — что-то около замминистра — у них около четырех единиц,
сами министры — тоже четыре-пять единиц. И больше, выше — просто нет.
А минимальная — это половина профессорской. И это самый большой
интервал. Может быть, он даже и меньше. Причем получающих зарплату в
четыре-пять единиц — тоже единицы
Похоже, мы уходили в разговор без окончательных доводов — треп
безвременья, без этого сейчас не живет ни одна печатная страница. Находясь
между двух берегов — хорошо, если двух,— можно сколько угодно
захлебываться доводами и в ту и в другую пользу, а самое удивительное, что каждый j
желает захлебнуться как можно более основательно, то есть доказать свою |ц,
правоту уж совсем полной бездыханностью. Одно из чудес переходкого (8>
периода. И, кажется, есть тут всего одно: узнать, а на что, собственно, «л
решился именно этот человек — вот Всеволод Михайлович Бяков? И £&
решился ли? «5
59

i | — Возмущение ваше бесполезно, вам все равно придется заниматься
. | своей работой — другого выхода нет. А результаты — отдавать власти, как
151 и отдавали, не соглашаясь с происходящим и тогда, и сейчас. Так ведь?
1
* 11 Он молчит.
■ й | — Вы же, не разделяя того, что сейчас происходит, итог своего
мышления несете им — за сто двадцать тысяч, на которые нельзя жить.
Правильно?
Молчит.
— Это хорошо?
Бяков глядит в стол.
— У вас есть успехи. И все это вы отдадите им, и тот самый капитализм,
который вам противен, станет еще крепче — в своей отвратителыюсти.
Молчит. Даже не дакает.
— Так как же быть?
— Да,— наконец произносит он.— Я никогда не думал, что я именно
так буду... что я изменюсь... что я когда-то... вот так даже... Что я буду
симпатизировать коммунистам. Никак я этого не представлял себе.
— А ведь безвыходное положение получается.
-Да.
— И вроде бы свобода.
И он, как эхо:
— Свобода.
— А вы уж совсем аполитичный человек были?
— Совершенно. Но тоже, в каком смысле... Что меня не устраивало —
отношение к религии. Это, я думаю, основной момент того неприятия.
— Его можно назвать верой?
— В известной мере.
— А с вашими космическими занятиями она в мире?
— Конечно. И не вижу, как она может быть не в мире. Почему?
— Ну, эти ваши туманности, взрывы суперзвезд, ускоряющиеся
протоны — какое-то не очень уютное место для крыльев серафимов.
— А почему они должны быть там? Вы мне сколько раз Толстого
цитировали, процитируйте тогда еще раз.
— «Царство Божие внутри нас».
— Да. Зачем им тот простор? Это новое измерение... Как на плоскости
перед нами — простора нет, но есть третье измерение. Этим можно
заниматься серьезно: верю — не верю, настоящая ли вера, истинная ли? А
можно по-детски. Я думаю, это лучше.
— Молитва утром и вечером?
— Угу.
Он так по-детски и сказал, кивнув головой.
— Вы знаете, я не хочу вникать во все эти философЛле проблемы. Мне
это не нужно.
— А все-таки, насколько вы не выносите происходящее сейчас? Так, что
уж и жить не хочется, или посмиренней как-то?
— Да ведь я не могу не работать, будут мне платить или нет. Это как
кто-то говорил, что же, мол, будут делать писатели, если ликвидируется их
союз? Да писать будут. То же и я. У меня и хобби никакого нет, я только
и могу менять одно направление работы на другое — вот и все.
А сейчас у того, чем я занимаюсь, и прикладных выходов никаких нет.
Они могли бы быть, но их нет. И вообще, я как раз тот же писатель:
пытаюсь понять, что же происходит, только в физическом мире, и ничего
больше. Тогда-то у меня даже и поползновения не было заниматься
политикой... А сейчас все время — по крайней мере, в душе — ищу пути,
как бы заняться какой-то деятельностью. Потому что я хочу активно
« противодействовать тому, что происходит. Мне это происходящее не нра-
og вится. Теперь я бы и в партию какую-нибудь вступил, если б найти
I £ подходящую. Раньше я просто избегал этого, а теперь, чувствую, мог бы и
\ с вступить. Ведь нельзя же смотреть, что происходит. Мне все больше
I1 кажется, что даже и непорядочно сейчас ничего не делать, не сопротивляться
|?< происходящему.
60

И хвост собакой вертит
РЕКЛАМА I
— С реактором дело у нас развалилось, и я занялся радиационной
химией. Здесь тоже два подхода: можно смотреть фундаментально — что же
происходит под действием космического излучения? — и прикладным
образом. Поначалу я по-прикладному и попытался смотреть.
Каждый реактор в качестве замедлителя нейтронов использует воду, а
вода — под действием ионизирующего излучения — разлагается на свои
составные части: радикалы водорода и гидроксила. Потом эти осколки
двигаются в той же воде, сталкиваются и могут снова регенерировать воду.
Но могут сталкиваться и атомы водорода — тогда образуются молекулы
водорода. Гидроксильные же радикалы при столкновении друг с другом дают
перекись водорода. Так образуются стабильные продукты разложения воды.
Водород вылетает, и известно, к чему это привело в Чернобыле...
Выходит, энергия тратится на образование бесполезных продуктов. Но
мы добавили в воду немножко спирта. Сделали водку. Правда, метиловую и
не сорокаградусную, а четырехградусную. Теплофизические свойства воды
от этого не испортились — концентрация спирта очень мала, но теперь
осколки воды должны были уже встречаться не друг с другом, а с молекулами
спирта. Подходя к молекуле спирта, гидроксильиый радикал отрывает от нее
атом водорода — образуются молекула воды и спиртовой радикал. Когда же
два спиртовых радикала столкнутся между собой, образуется молекула
этиленгликоля. А это уже сырье для лавсана или антифриз для автомобилей,
самолетов и чего угодно. Выходит, вместо вредных и ненужных мы получаем
продукт очень полезный.
И мы получили этиленгликоль, килограмма два или три, и сдали его на
анализ — продукт годится. На этом все кончилось. Пытались сделать
экономические оценки: смотрите, мол, получается недорого, и все из так
называемого возобновляемого топлива. Бесполезно. Нас убеждали, что куда
проще получать этиленгликоль из нефти — она, дескать, и сейчас не очень
дорогая, а будет еще дешевле. Но дешевизны не получилось. А сделано это
было в шестьдесят седьмом — шестьдесят восьмом годах.
— И до сих пор ничто не шевельнулось?
— Нет.
РЕКЛАМА II
— После этого я решил больше заняться теоретическими проблемами —
механизмом первичного радиобиологического действия...
Тут, мне кажется, Всеволод Михайлович был несколько неточен. «Я
решил* — это не совсем так, а может быть, и совсем не так. Занятие
исследователя рождает потихоньку целый новый мир — интеллектуальный
клубок, в котором порой самое крошечное и неожиданное следствие
вынуждает человека заниматься им, выскочившим вдруг, побочно, как черт
из табакерки. Проследить это на уровне «почему» практически невозможно,
хорошо, если удается понять хотя бы последовательность событий. Всякий
исследователь, например, мечтает, чтобы доведенную им до практики мысль
у него прямо-таки выхватили из рук для применения. Однако этого не
происходит. И тогда он невольно начинает украшать свою мысль
следующей, он переходит к фундаментальности и тем поддерживает себя на
привычном уровне работоспособности и самоуважения, так нужного ему.
Это не какой-то прямой путь в фундаментальность — а ну-ка я займусь! —
нет, скорее это интуитивная попытка смотреть пошире, а уж там — что
выйдет. У Бякова вышло.
— Когда человек подвергается действию любых ионизирующих частиц
— гамма-лучей, электронов и прочих — каков здесь механизм
биологического эффекта? g
Обычно все сводят к образующимся ионам и электронам. Они трансфер- gg>
мируются в радикалы воды, и те начинают реагировать с биомолекулами |§
организма. А так как наш организм — это на семьдесят процентов вода, то ^
и первичное воздействие происходит на воду. Дальше все идет печально. «£
Однако, если подсчитать, какое же количество радикалов образуется под ™<
61

i | воздействием, скажем, пятисот РАД — страшной, летальной дозы, то
обнаружится, что их удивительно мало, немногим больше, чем в нас есть
s5 I всегда, без всякого облучения. Выходит непонятная вещь: человек погибает,
| g | но очень уж странно — под воздействием ничтожного количества продуктов
^ & | радиолиза. Так, может, механизм воздействия излучения вовсе не в образо-
вании ионов и электронов, не в образовании радикалов? Но в чем тогда?
Возьмем куриное яйцо и начнем его варить. Ясно, что цыпленка из него
уже не выведется. Но почему? Все молекулы, которые были в яйце, после
варки остались целы, мы их не разрушили. Случилось другое: каждая
биомолекула выполняет свои функции, если имеет определенную
пространственную форму скрученного клубка, форма эта поддерживается очень-
очень слабыми связями внутри клубка, так называемыми водородными
связями. Нагревание разрушает именно их, и тогда молекула денатурируется
— она раскручивается, как растянутая спираль от плитки.
А не делает ли такую же штуку, как кипячение с яйцом, заряженная
частица? Она движется в клетке и разрушает водородные связи. Идет
денатурация молекул. Это происходит либо под воздействием
электрического поля, либо как-то иначе: под воздействием излучения возникают такие
частицы, как ионы водорода, и они — уже своим электрическим полем —
производят денатурацию. Вдоль пути быстрой заряженной частицы
возникает целая область с повышенной кислотностью — ведь ионы водорода и
есть кислота. Вот в этой области и идет денатурация.
Но так ли это? Нужно было найти какой-то простейший объект для
исследования. Ведь все закономерности квантовой механики исследовали на
элементарном — на атоме водорода. И тут надо было найти свой «атом
водорода». Им стал хрусталик глаза — это совершенно однородные клетки,
без сосудов, без всего «лишнего». Известно, что происходит с ним при
старческой катаракте. Это были очень старые биологические работы, и я
просто наткнулся на них. Тогда и подумал: значит, если вдоль пути
заряженных частиц образуются зоны с повышенной кислотностью, то и
здесь может происходить некое помутнение — лучевая катаракта.
Но это была лишь мысль: такое может происходить. Как проверить
гипотезу? Опять так же — посмотреть следствия. А следствием было вот что:
оказалось, что биологическая эффективность разных видов ионизирующих
излучений различна. Есть слабоионизирующие излучения, например
быстрый электрон. Он летит, ионизирует какую-то молекулу, потом пролетает
большое расстояние и ионизирует следующую. У него редкие следы, как у
зайца, прыгающего по снегу. Движущийся протон, обладая такой же
энергией, как электрон, производит ионизацию чаще. А уж альфа-частица
и вовсе часто. Вдоль ее пути остается сплошной след ионизации.
Биологическая же эффективность этих видов излучений хитрым образом зависит от
их ионизирующей способности. Имеется закономерность: поначалу, по мере
увеличения плотности ионизации, биологическая эффективность тоже
растет, потом же начинает падать. И вот эту-то картину, оказалось, можно
объяснить, исходя из той модели денатурации. Без всяких подгонок. Из
других же существующих представлений объяснить ее нельзя. Значит, это
уже довод.
Мало того, есть еще один интересный вопрос. Существуют такие
вещества — называют их радиопротекторами. Они ослабляют действие
излучения на организм. Вы их принимаете перед облучением — и действие
его становится слабее. Но почему? Объясняют это тем, что эти вещества —
перехватчики радикалов. Они захватывают образовавшиеся уже осколки
воды, возникшие под действием излучения, и не подпускают их к
биомолекулам. То есть берут удар на себя.
Но оказалось, они не радикалы перехватывают, а предотвращают
5 образование ионов водорода. То есть, если их ввести, то не образуется
|ш кислота, и белки не регенерируют. Поэтому-то и снижается воздействие
11 облучения. Выходит, надо искать радиопротекторы, основанные совсем на
ш м другом механизме действия, чем искали их прежде, ведь их-то искали среди
££ перехватчиков радикалов. А такие радиопротекторы существуют, только
«< надо продолжить их поиск.
62

— И опять ничего не выходит?
— Да. Мы показали, что механизм действия радиопротекторов не таков,
каким его представляли. В семьдесят втором году на биологическом
конгрессе в Москве мы даже попытались все это изложить. Совсем недавно — опять
тыкались. Напрасно.
— В чем же суть сопротивления?
— А ни в чем. Просто, как в вату. Я думаю, у нас так: пока не
опубликуешь на английском языке, до тех пор ничего не получится.
— Так, может, нам сейчас перевести все это на английский?
— И пусть мучаются?
— Да. Если уж по-русски не хотят понимать.
«Не сладко ль я живу...?»
— А вы давно, Всеволод Михайлович, поняли, что заниматься можете
только наукой, а в ней лишь этими космическими ионизирующими лучами?
Как вы убедились, что хлеб свой будете добывать именно мышлением?
— Не знаю. Ей-Богу, не знаю. Я ведь не думал о хлебе тогда, мне просто
нравилось — и все.
— И даже невостребованность эта вас не очень беспокоит?
— Нет. Ну конечно, приятно, если что-то получает признание, но...
можно и так.
— А сами вы каким словом определяете свое предназначение в жизни?
— Предназначение? — Бяков опять умолкает надолго, и непонятно, что
же его мучает теперь.— Вот тут как раз, знаете ли... — никак он не решается
сказать. И все же говорит.— Как раз чем дольше я живу, тем больше
сомневаюсь... А в этом ли предназначение заключается, чтобы заниматься
лишь тем, что нравится тебе, ради своего удовольствия?
— А что же гложет? В чем сомнение?
— Какой ответ давать на страшном суде...
Теперь уж я молчу.
— Но ведь мы не знаем, как там спросят,— говорю я.— Пока живы, мы
сами готовим тот вопрос... Какой вы ставите себе?
— Ну вот, хорошо ли так жить? Отгородился от всего — и ладно, и очень
славно. Миллионов не нужно, на жизнь хватает, а дальше буду заниматься
тем, что нравится. Вот правильно, хорошо ли это?
— В «Заезжем музыканте» у Окуджавы есть: не слишком ли хорошо, что
живу «тобой лишь дорожа»? Что ничего кроме. У него это как-то печально,
красиво спрошено.
— Вот-вот! Раньше-то я не задумывался над этим, а теперь...
— А не от того ли, что уже хочется вмешаться в жизнь, а как —
неизвестно?
— Нет. Знаете ли, у меня вот появляется некое чувство зависти —
небольшое — к тем людям — тут не только зависть, это что-то большее, иное
— к людям, которые способны на подвижнические дела, даже просто на
доброе дело, вот так, видимо, верней. Да, да. Укор я как-то ощущаю к себе,
когда слышу о таких людях или вижу их.
Мне никогда еще — до этой встречи — не представлялось понять
случившееся. Наверное, самое главное. Бяков был один, потом он
раздвоился, и тот, второй звал к порядочности. Да попросту — к жизни. Теперь
же они должны были объединиться. Конечно, первому придется что-то
уступать, вдвоем они решат, что. Им это удобней всего сделать наедине с
собою. Лишь бы это объединение произошло при жизни. Случилось бы.
— А много вас таких — самонаслаждающихся своим мышлением?
— По-моему, любой научный работник. Разве нет?
— Сомневаюсь.
— А почему же? «
— Многие, мне кажется, лишь долей какой-то, частью души занимаются |*л
этим. Один побольше, другой лишь чуть прислоняется. Вы вот совсем уж | ?
прямо. Так что все разные, наверное. А вот таких, совсем прислоненных, »£
много? Вокруг себя вы многих видите? £ £
— Встречаются. <?<
63

С происхождением человека
дело все так же не выплясывается
* 2 | Со временем Бякову все чаще стало казаться, что «роль ионизирующих
&| излучений и процессов, которые они вызывают, сильно недооценивается».
Оно и конечно. Если человек всю жизнь чем-то занимается, то постепенно
это «что-то» может заслонить все на свете и стать главным не только для
занимающегося, но вроде бы и для всех. И тут надо быть осторожным.
Впрочем, осторожности Бякову не занимать. Он, как я понял, двигался тихо
и очень постепенно, а уж с конечными выводами он... Однако тут надо
вообще быть очень осторожным — с конечными.
— Эту роль трудно выявить,— говорит Бяков.— Все излучения никогда
не исполняют партию соло, а действуют в оркестре, вместе со всеми другими
физическими факторами. Тут и температура, и давление, и прочее. Потому
партию излучений выделить так же трудно, как партию скрипки в оркестре.
Но скрипка-то звучит.
Мы попытались выяснить роль ионизирующих излучений в
образовании угля и нефти. И тут прикладные дела переплетены с
фундаментальными. Ведь если понять происхождение нефти, то это вполне может помочь
и в поисках ее. Но здесь — следствие чисто фундаментальной работы.
По осадочным породам повсеместно рассеяны ничтожные количества
урана. Однако оказалось, что без воздействия его излучения невозможно
образование ни угля, ни нефти. В лучшем случае получился бы какой-
нибудь бурый уголь. Но каменного угля, антрацита, графита не будет,
совершенно исключено.
И получилось, что все мои работы, о которых я говорил и о которых
не говорил, они вес связаны, как бисер ниткой, идеей роли излучений в
разных процессах. Так уж пошло с того самого ядерного реактора. Теперь
же получилось совсем интересно. Оказалось, что это излучение
недооценивается и в развитии органического мира на Земле.
Со времен Кювье нам говорили о всяких биокатастрофах, а в последние
годы выяснилось, что происходили они с удивительной регулярностью.
Сверхновые звезды расположены в пространстве не хаотично, они
сосредоточены преимущественно в слое вдоль экватора Млечного пути. А наша
Солнечная система колеблется около этого экватора, как маятник, с
полупериодом около тридцати миллионов лет. И вот всякий раз, когда
Солнце пересекает галактическую плоскость, у него появляется вероятность
попасть в остаток от вспышки Сверхновой — в ту самую туманность, с
которой мы с вами начали разговор, то есть прямо в источник космических
лучей.
Значит, плотность излучения в эти периоды повышается на Земле в
десятки и сотни раз. Значит, наступает вселенский Чернобыль на всей
Земле. А это вполне может приводить к вымиранию целых групп организмов
— наиболее радиочувствительных, то есть высших организмов. Какие-
ыибудь сине-зеленые отлично все это выдержат, еще и будут развиваться, а
вот высшие погибнут. В их числе — те же динозавры.
Идея, что такие события могли быть и даже бывали, высказана давно,
но предполагали, что такое могло случиться один или два раза за весь
период жизни Земли. Мне же удалось показать, что происходило это
регулярно: раз — в тридцать миллионов лет. А это как раз и совпадало с
катастрофическими вымираниями.
Таких было около двадцати. Семь крупных, остальные — штук
пятнадцать — поменьше. Всех почему-то поразила и поражает до сих пор гибель
динозавров. Очень уж большие — поэтому, наверное. А вымирание тех, что
поменьше, как бы и неинтересно. Все, как в нашей обычной жизни: смерть
а значительных людей замечаем, остальных — земля им пухом... Поэтому вот
g№ и я на память даже не вспомню их, те пятнадцать. Можно, конечно, пойти
I §> и взглянуть нам с вами...
«л — Нет уж. Раз не помним, значит, тому и быть.
«| — А если это так, то нужно пересмотреть весь взгляд на эволюцию
живых организмов. Говорят, для того чтобы эволюция произошла, чтобы из
64

какого-то одноклеточного создать человека, нужен миллиард лет. И это при
условиях, которые примерно сейчас на Земле. А миллиарда-то этого и не
было дано!
— Он весь поделен на тридцатимиллионные куски?
— Совершенно верно. И даже не тридцатимиллионные, считать надо от
последнего момента. А когда он был — последний?
— Не динозавры?
— Нет. Это семьдесят миллионов.
— А последний?
— Всего-то около миллиона лет назад.
— И кто ж тогда исчез?
— Кто исчез, не знаю. Может быть, предки человека — «недостающее
звено». Они ведь до сих пор так и не отысканы. Во всяком случае, если они
даже и были, то уж выжить никак не могли. А если это повторится, то и мы
с вами выжить не сможем. Поэтому я и считаю, что возраст высших
организмов, включая человека, не больше миллиона лет.
— То есть человек не имел ни малейшей возможности возникнуть?
— Не имел. Только после этого, последнего события — пожалуйста.
— А за миллион он мог хоть как-то произойти?
— Не знаю. Знаю, что дарвинизм отпускает на всю эволюцию миллиард.
Так что судите сами.
— Но это ж целая тысяча миллионов!
— Да. И в вашем распоряжении только одна тысячная этого срока.
— Помилуйте, но мы же есть. На кухне вот сидим...
— Вот и возникает вопрос: а мог ли человек произойти за столь
короткий срок?
— Так что ж, выходит, нас нет?
— Нет.
— Или мы возникли каким-то другим образом?
-Да.
— Каким же?
— А кто его знает! Вам же известно: есть два направления в биологии.
Эволюционисты — тупоконечники и остроконечники, у них концы с
концами, как видите, не сходятся. И креационисты. Конечно, они страшно
не терпят друг друга. Вторые говорят, что все было создано изначально.
Появилось — и все.
— Но откуда?
— А мне нет нужды погружаться в их размышле!гия. Я предпочитаю
найти ответ в Библии, меня устраивает и этот. Главное, можно утверждать,
что человек имеет возраст всего в миллион лет.
— А по библейскому исчислению?
— Шесть тысяч лет.
— Не маловато? Даже судя по раскопкам...
— Я не хотел бы это обсуждать, там с определением возраста тоже не
так все бесспорно. Я же просто хочу сказать, что есть выводы, которые
можно утверждать совершенно определенно, а есть и такое, о чем даже
размышлять пока преждевременно. Значит, либо нужно как-то учитывать
роль воздействия ионизирующих излучений в теории эволюции — и это,
возможно, к чему-то приведет: изменит сроки и так далее, не знаю,— либо
нужно как-то отказываться от этой теории эволюции.
— Во имя креационизма?
— Научного креационизма. Я пока не буду об этом говорить.
— Пока! У нас с вами нет времени, почти не осталось...
— Да. Ну вот, если вы будете столь проворны и найдете такой механизм
эволюции, при котором сумеете создать высшие организмы и человека за
миллион лет, тогда вам хвала. Если же нет, то должны признать: нужен «
другой путь. 5g
— А вы пришли к твердому «не знаю»? I-
— Да. Я совершенно не знаю, как произошел человек. Я и раньше не fi
знал. Как и теперь. Я-то хотел выяснить лишь одну вещь: какова причина ||
тех биокатастроф. Воззрения на них были разные, я предлагаю свое. (?<
3 Знание — сила Ms 4 65

JI Интересно, что как раз сейчас наша Солнечная система находится в центре
того слоя, мы вблизи галактического экватора. Поэтому очень даже любо-
|ш I пытно, когда же было подобное столкновение...
■ g I — И через сколько ж жахнет?
■ S | — Ну, приблизительно раз в тридцать миллионов лет.
— Сколько ж осталось нам?
— А оно же нерегулярное строение — остатки сверхновых. Так что
может уже и жахнуло — миллион лет назад.
— Тогда осталось двадцать девять?
— Не знаю. Мы же, я говорил, летим сейчас где-то в середине слоя
остатков сверхновых, и если нам не повезет в этом проходе... Мы же еще
далеко не все прошли.
— Значит, еще может и недожахнуло?
— Возможно. А может, и повезет — выскочим.
— Всеволод Михайлович, то, о чем вы говорите, и огромно, и тревожно,
а вы вроде даже с улыбкой. Откуда это?
— Ну а что ж туг тревожного?
— Ну, во-первых, мы и так-то не поймем, кто мы и зачем. А теперь еще
и когда? И вообще, нас не должно быть. Смотрите, сколько всего. Это не
тревожно? А вы посмеиваетесь...
— А разве что-то изменилось в сравнении с прежним нашим
непониманием?
— Ну хотя бы то, что вы все это осознали с новыми доказательствами
— своими.
— Осознал.
— Многие живут, вообще не думая об этом. Вы же осознали. Что это
осознание вам принесло? Беспокойство? Или, наоборот, успокоение? Или
только желание рассматривать все это и дальше?
— Конечно. Мне просто интересно найти следствия — такие факты, что
Земля-таки попадала в остатки сверхновых. И что же из этого происходило?
Вымирание — лишь одно из следствий. Есть и другие. Геологического
характера. Мы говорили о колебаниях в тридцать миллионов лет. А давайте
посмотрим на геологические периоды. Как устанавливали рубежи между
ними? По каким-то катастрофам. Один период от другого отделяют сто
восемьдесят миллионов лет. Это промежуток между одной катастрофой и
следующей. И длительность периодов может быть кратно выражена все тем
же числом тридцать, умноженным на л. Это же факт.
Дальше... Что такое остатки сверхновых? Они не только источник
космических лучей, но еще и гигантская фабрика тяжелых элементов. В том
числе и урана. Теперь представьте скважину в земле... Вы опускаете туда
счетчик радиоактивных элементов, берете пробы и измеряете концентрацию
урана по глубине. Вот вначале она небольшая, потом доходим до какого-то
слоя — вдруг она увеличивается в сотню раз. Резко. Проходите еще метров
тридцать — сорок — концентрация спадает к исходному низкому уровню.
Снова идем по слоям — опять подскочила, опять возврат к исходному и так
далее. И так насчитываете слоев двадцать. Постройте эти данные как
функцию глубины — расстояния меж слоями разные — и сможете
определить возраст каждого слоя, геологи это умеют. Если теперь вместо глубины
отложить возраст слоев со вспышками радиации, то обнаружится: все
периоды будут характеризоваться теми же тридцатью миллионами лет и
совпадут с периодами тех самых массовых вымираний.
Вот эти слои — с высокой концентрацией урана, дождь и пыль из
частичек тяжелых элементов — называются черными сланцами. И в них
очень высокая концентрация органического вещества. Но это органическое
вещество в отличие от того, которое находится в промежуточных слоях —
£ радиоактивно спокойных, очень специфично: это самые примитивные
§щ организмы. В периоды сильного облучения все высшие организмы вымира-
I §> ли, оставались лишь самые устойчивые к излучению, самые примитивные.
• £ Они-то и получали возможность размножаться неограниченно. Отсюда и
огромное количество их останков. И кстати, содержание, например, тория
в костях динозавров в сто раз больше, чем должно быть. Это тоже факт.
66
5

Но самое-то интересное другое. Тридцать миллионов лет — это не
совсем точно. Моменты пересечения Землей галактической плоскости
строго следовали друг за другом через каждые тридцать три миллиона лет —
та же точность попадания, как у качающегося маятника. Но сверхновые
сосредоточены в некоем слое, поэтому столкновение может произойти, либо
когда Земля только вошла в слой, либо уже на выходе из него. Стало быть,
будет какой-то разброс по времени. Значит, зная скорость движения Земли
и время разброса между геологическими периодами, мы можем посчитать
толщину слоя, в котором сосредоточены сверхновые звезды. То есть сделать
это чисто по геологическим данным. Потом сопоставить это с тем, что
говорят астрономы,— они-то эту толщину просто видят. Взглянули на
Млечный путь — и определили. Так вот: две цифры эти совпадают! Значит,
можно определить толщину слоя сверхновых звезд, не глядя на небо.
Напротив, глядя в Землю, в ее глубину. Такое кажется невероятным, но это
так.
Признаться, я не находил это «самым интересным». Не понимал?
Наверное. Он тряс эволюцию, с нее спадали, быть может, последние листы
— пожухшие. И спрашивал меня: «А почему от этих знаний я должен
печалиться? Я никак не пойму этого».
— Выходит, спокойствие дает вам только процесс узнавания, а результат
его...
— Процесс. Конечно, процесс,— загадочно улыбался Бяков.
Который из них? Первый — замученный подслушиванием, с правилом
не узнавать лишнего и все же умный? Или второй — мучимый
порядочностью и знающий все о первом? А может, уже один — просто Бяков? Не
знаю. •
1
I

Перед вами, редакционный раритет — обложка журнала (№ 8 за J96S год), которой не
увидел читатель. Эта обложка была напечатана типографией, но запрещена
компетентными органами в качестве акта возмездия и предостережения за публикацию «буржуазно-
космополитической ноги» на обложке предыдущего (седьмого) номера. Не помогли даже
ссылки на «Давида» великого Микеланджело, нога которого, как утверждал художник
Анатолий Брусиловский, скопирована фотографически точно.
68

ВИЖУ ^' "ий-
вес это трудно
поверить, но на 48-й полосе
8 — 65 г. остались следы
На обложив:
1-я стр.— -ркс. Б. АЛИМОВА
К стать* кПрогиворвчма зр«-
ния*, 4-» стр. — репродукция
старинного рисунки н
публикации «Послания Амсриго
экзекуции — ссылка на
рисунок Бориса Алимова, вместо
которого напечатана
фотография вулкана. В августе
1995 года состоится 30-дет-
ний юбилей этого события.
««8.

ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО
Светлана Климова
Работа в жизни
постсоветского человека
С опозданием попал мне в руки журнал со статьей И. Прусс
«Общество трудовых коллективов?* («Знание — сила*, 1993 год,
№ 9), потому и отклик мой на нее тоже запоздалый. Но, думаю,
не устаревший: нам еще только предстоит выяснить,
какую роль играет сегодня и будет играть завтра
работа в жизни нашего соотечественника, как меняется его отношение
к ней и к своим коллегам.
Та статья кончалась именно этими вопросами, обращенными
к социологам. От них и ожидался ответ. И статья была опубликована
под рубрикой «Заявка на исследование».
Что ж, такие исследования мы как раз и ведем.
Об одном из них я и хочу рассказать.
Мне показалось, что я смогу ответить на некоторые из вопросов статьи.
Во-первых, можно вспомнить и сравнить данные двух исследований:
представления о нормах и ценностях изучались в 1983 году (работа под
руководством В. Б. Ольшанского) и но той же самой методике десять с
лишним лет спустя, в 1993—1994 годах. Исследования продолжаются и
сейчас в русско-американском Фонде профсоюзных исследований и обучения,
созданном для поддержки новых демократических профсоюзов, туда все
время поступают новые данные.
Мы живем в период глубоких социально-экономических перемен. И это
дает уникальную возможность изучать меняющиеся и устойчивые ценности.
Десять лет назад в любой формализованной группе существовал неявный
договор относительно того, что можно говорить властям любого уровня и что
иметь при этом в виду (говорить о разделяемых идеалах коммунизма, желая
поехать за границу, или о пожизненной, с сегодняшнего дня, трезвости,
рассчитывая на прощение начальства после учиненного пьяного дебоша).
Правила этой игры были знакомы всем, ситуация — понятной и
предсказуемой, поскольку сбывались ожидания относительно слов и дел носителя того
или иного статуса.
Сейчас идеологический пресс ослабел, но не исчезло влияние
социокультурных стандартов на целеполагание и декларирование ценностей. Они
насаждаются через властные, воспитательные и информационные каналы,
формируются в личном общении.
Изменения касаются прежде всего комплекса ценностей, связанных с
трудом. Если раньше работников убеждали в том, что труд для них должен быть
самостоятельной ценностью, а справедливая его оплата — не самое главное, то
« сейчас пропаганда призывает: «Обогащайся, кто может».
и" Цинизм и того, и другого лозунга очевиден. «За спасибо» люди не работали
I * и прежде. Те, кто нынче не может обогащаться в силу объективных или
£ £ субъективных обстоятельств, с раздражением слушают рассуждения о «неогра-
ничейных возможностях». И все же нельзя сказать, что пропаганда и
соответствующие ей организационные усилия властей не влияют на поведение
70

Видите, с какой быстротой люди осваивают новые для себя виды
деятельности? Как исчезает тип работника, о котором говорили прежде:
«бескорыстный энтузиаст», «скромный труженик»? Но любой психолог и социолог
скажет, что ценности — весьма устойчивые образования и они не меняются
радикально за несколько лет.
Мы и хотели узнать, как изменились ценности россиян, насколько
нынешние идеологемы соответствуют их жизненным приоритетам.
Исследование проводилось с помощью методики неоконченных
предложений. Мы не предлагали респондентам готовых подсказок, вариантов
ответов, они сами должны были за одну минуту закончить предложение,
начало которого мы им диктовали вслух. Преимущество прежде всего в том,
что человек сам находит ответ, а не соглашается с тем или иным мнением
исследователя. Мы получили возможность анализировать нюансы
высказываний — эмоциональное отношение к тому, о чем говорит человек, те или
иные специфические выражения, присущие только этой группе или
употребляемые именно в данное время или в определенном месте.
Предлагаю обсудить результаты анализа четырех (из четырнадцати)
неоконченных предложений:
Главная проблема лично моей жизни...
Периодически возникающие проблемы...
Мои повседневные проблемы...
У меня всякий раз портится настроение, когда...
Первые три вопроса позволяли определить, к чему человек стремится
(его позитивные ценности); четвертый — то, чего он хочет избежать, что его
огорчает. Итак, сравним результаты опроса инженеров и рабочих десять лет
назад и сейчас. Возьмем для сравнения только анкеты мужчин наиболее
активного возраста — 25—45 лет.
Участники нашего исследования писали о деньгах и отношениях в семье,
о нравственных ценностях и стремлении себя реализовать, о независимости и
страхе одиночества.
Какое же место среди всех этих проблем и ценностей занимает работа?
Десять с лишним лет назад, когда каждый был обязан почитать ее превыше
всего остального, и сегодня, когда никаких идеологических предписаний на
сей счет нет?
В исследовании десятилетней давности на первое место — как у мужчин,
так и у женщин среднего возраста — вышли деньги, работа, семья. Работа была
на втором месте по числу упоминаний.
В прошлом был такой тип адаптации людей к социальным условиям: цель
— материальное потребление, а средство — работа или занимаемая должность.
Считалось, что с переходом к новым экономическим отношениям станет важнее
непосредственный трудовой вклад, а принадлежность к какой-то отрасли или
должность будут играть все меньшую роль. Если судить по данным нашего
опроса, этого не произошло.
За минувшие десять лет резко снизилась значимость работы и изменилось
ее место в жизни человека.
Работа, которая прежде была и источником материального благополучия,
и местом, где человек находил друзей, решал свои бытовые проблемы, теперь
зачастую не выполняет даже своей основной функции — места, где можно
заработать деньги. Чаще всего об этом говорят рабочие, завершая предложение
«У меня всякий раз портится настроение, когда...»: «...прихожу на работу, а
после работы — в магазин...», «...я не могу заработать себе на жизнь на
производстве, где проработал всю жизнь...»
В шесть раз реже вспоминают рабочие о своем производстве, когда их
спрашивают о главных жизненных проблемах, в два с половиной раза — о
периодических и на 2,4 процента — о проблемах повседневных. «
Десять лет назад отношение инженеров к своей работе было гораздо богаче, |«
чем у рабочих. Работа упоминалась ими чаще, чем всеми другими группами | §
опрошенных. Ответы были развернутыми, в них часто говорилось о конкретных %
производственных задачах, психологическом климате в коллективе, о профес-
снопа льном росте, удовлетворенности трудом. Доля таких высказываний нена-
71

9 К
X га
ч
много, но превышала долю ответов, где работа упоминалась как источник
отрицательных эмоций.
В последнем исследовании круг тем, связанных с работой, в ответах
инженеров резко сузился. Это короткие клише: «работа», «проблемы на
работе». Еще о ней вспоминают, завершая предложение «У меня всякий раз
портится настроение, когда...»: «...неудачи на работе», «...беспорядок на
работе», «...теряешь интерес к делу», «...неудовлетворен результатами работы
как своей, так и партнеров», «...недоволен собой и положением дел»...
Инженеры перестают «жить на работе», и это вызывает у них чувство
разочарования и жизненного тупика. Именно инженеры, судя по анкетам, более
других стремятся к самоутверждению. И тем болезненнее для них потеря.
У бывших инженеров, которые оставили государственную работу и стали
брокерами на бирже, еще сильнее выражено ощущение, что они, приобретя
материальное благополучие, потеряли что-то важное, придающее жизни смысл
в долговременной перспективе: «Нет будущего», «Невезучий я». У брокеров
больше, чем в среднем по массиву, высказываний, отнесенных к комплексу
изолированности.
Итак, работа перестала быть одним из главных элементов, организующих
жизнь, придающих ей смысл. Практически исчезли надежды на то, что
товарищи по работе помогут человеку в трудной жизненной ситуации. Если
десять лет назад «в случае несчастья» на трудовой коллектив, коллег
рассчитывал почти каждый десятый, то сейчас таких не больше одного процента.
Что же в устремлениях наших собеседников заняло место работы? К чему
они стремятся теперь? На первый взгляд кажется — к материальной
обеспеченности, к деньгам. Но более внимательный анализ показывает, что это не так или
не для всех так.
Наиболее сильны и устойчивы установки на материальное благополучие у
рабочих — на первом месте, как главная проблема жизни. Все остальные, в том
числе инженеры, нехватку денег упоминают чаще всего как периодическую и
повседневную проблему, а также обстоятельство, которое портит настроение.
Отсутствие денег — повседневный психотравмирующий фактор, но не главная
жизненная проблема,— примерно так можно сформулировать позицию,
лежащую в основе такого распределения ответов.
Что же, если не работа и не деньги, главное в жизни? Для инженеров
— семья. Причем семья в их ответах выглядит последним окопом, который
надо во что бы то ни стало удержать. Ответы говорят скорее о стремлении
сохранить стабильность и приемлемый уровень благополучия, а не завоевать
новые позиции: «Обеспечить свою семью, если это возможно, нормальной
человеческой жизнью — безголодной, обутой и одетой (в данное время — без
всяких излишеств)»; «Сохранить здоровье и благополучие родных». Редким
исключением выглядят размышления инженеров о будущем членов семьи:
«Вырастить и воспитать детей, чтобы они были грамотными и
соображающими, а также терпимыми».
О нравственности, об отношениях между людьми стали упоминать реже,
говоря о жизненных проблемах. Зато в качестве обстоятельств, влияющих на
настроение, проблемы нравственности стали упоминаться значительно чаще,
особенно рабочими. Портится настроение, когда «меня обманывают», «хамят»,
«презирают», «обижают».
Рабочие в отличие от представителей других социально-профессиональных
групп практически не пытаются понять трудности кризисного времени как свои
личные. Для них это трудности чаще внешние и общие для всех. Лейтмотив
высказываний рабочих — социальная критика: «Самая главная проблема в
нашей жизни — это установление настоящей власти»; «Везде бардак»; «В стране
нет стабильности». Настроение портится, когда «слушаю наших политиков»,
«смотрю телевизор», «в стране творятся безобразия: бедные становятся беднее,
i богатые — богаче».
§и> Несомненно, эти настроения формируются объективными обстоятельствами
I §> — бесправным и униженным положением рабочих, отсутствием на производстве
« £ ив обществе институтов, способных защитить их права. Старые профсоюзы
а практически никогда не имели функций социальной защиты, а новые на
5 большинстве предприятий еще не сформировались. Кроме того, рабочие —
72

это группа, не имеющая таких социальных ресурсов, как их более богатые
или образованные сограждане. Поэтому они чаще чувствуют, что многое в их
жизни от них не зависит. Рабочие выглядят гораздо более одинокими, чем
представители других социально-профессиональных групп. Показатели по
«комплексу изолированности» у рабочих близки к показателям брокеров, ио
у последних одиночество — сознательный выбор человека, решившего в
одиночку бороться с обстоятельствами, а у рабочих — не зависящая от них
дискомфортная ситуация.
Чтобы понять, какая реальность стоит за данными этого сравнительного
исследования, обратимся к другим источникам.
Социологи В. Кабалина и Т. Металина изучили влияние приватизации на
поведение работников и руководителей предприятий. Оказалось, что на
некоторых предприятиях (исследовалось, в частности, самарское предприятие
«Прокат») рабочие становятся первыми инициаторами увольнения провинившихся, а
не берут «иа поруки» прогульщика или пьяницу, как это было прежде. Люди
начинают думать в первую очередь о том, что уволенный работник — их шанс
сохранить свое место. Эти настроения подогреваются администрацией, которая
превратила угрозу безработицы в средство шантажа. Авторы утверждают:
«Признаков селективной политики в области занятости, предусматривающей
комплекс мер по формированию трудового коллектива, пока не наблюдается».
Попросту говоря, администрация не занимается переобучением,
перепрофилированием неприбыльных производств, полагая, что только силовым давлением
она может добиться, чтобы работники повышали квалификацию и соблюдали
трудовую дисциплину.
К распаду трудовых коллективов ведут и индивидуальные трудовые
контракты с администрацией. Рабочих делят на «чистых» и «нечистых». Первые —
это добросовестные работники с высокой квалификацией. С ними заключают
бессрочные контракты. Вторые — не очень добросовестные, не очень
квалифицированные, те, чьи рабочие места предполагается сокращать. С ними
заключают контракты иа год или меньше. Естественно, коллективному договору и
профсоюзу в такой ситуации практически не остается места.
Но встречается и другой тип поведения работников, который коротко
можно сформулировать так: «Лучше мы все вместе будем меньше загружены, но
сохраним работу». Эта позиция, если она к тому же защищается сильным
профсоюзом, заставляет администрацию искать альтернативные увольнению
стратегии в сфере занятости. Создаются новые рабочие места, работников
перемещают из одного подразделения в другое, обучают новым профессиям.
Вторая стратегия встречается значительно реже. Как свидетельствуют
письма рабочих и профсоюзных активистов, приходящие в Фонд профсоюзных
исследований, очень часто коллектив раскалывается на группы в зависимости
от отношения к начальству, новым хозяевам или к своим товарищам.
Приближенные к начальству. В основном это бывшие активисты, члены
парткомов и месткомов. Всегда главным их качеством было умение ладить с
вышестоящими: они сидели в президиумах, получали награды, квартиры вне
очереди и прочие дефицитные блага. Они и сейчас не теряются: помогают
директорам вывозить оборудование с завода, используют технику и материалы
для того, чтобы обогащать начальство и обогащаться самим. Они связаны друг
с другом своими секретами и круговой порукой. Эти люди — как щупальца
мафиозного спрута, захватывающего нашу промышленность.
Конформисты. Работники, поставившие своей целью выжить,
удержаться на предприятии во что бы то ни стало, даже за счет товарищей по работе.
Либо они еще не потеряли надежду получить жилье, либо хотят дотянуть до
пенсии, либо у них нет перспективы найти другую работу из-за низкой
квалификации или отсутствия инициативы и предприимчивости. Именно эта
группа — резерв директора на случай борьбы с непокорными или проведения
антиправительственных акций. Ядро их составляют рабочие предпенсионного
возраста, которых на наших промышленных предприятиях большинство.
Мастера. Спокойные, независимые люди, знающие, что без них
остановится производство. Таких работников немного, но неформальный авторитет
их высок. Они не спешат вступать в конфликты с администрацией, но и не
заискивают перед ней. Начальство и ситуацию на предприятии оценивают.
73

как правило, с точки зрения не личной выгоды, а долгосрочных перспектив
производства.
Борцы. Самая малочисленная группа. Это люди с обостренным чувством
о I социальной справедливости. Пополняется она в основном за счет «мастеров».
g I «Мастер» становится рабочим лидером, когда «кончается терпение», когда
g I бывшие директора, а нынешние хозяева, начинают уж очень нагло
обворовывать свой завод. Противостояние с начальством они ведут так же обстоятель-
£1 но, как и работают: создают свободный профсоюз, начинают изучать законы
и донимать администрацию предприятия судебными процессами. Вокруг них
формируются группы сочувствующих, создаются поначалу небольшие, но
авторитетные рабочие комитеты, стачкомы, профсоюзные организации.
| л I Оказалось, что ощущение одиночества, незащищенности, утери прежней
принадлежности к группе товарищей по работе заставляют работников искать
для себя «группы поддержки» на работе или вне ее. Те, кто обладает меньшими
ресурсами — пожилые, неквалифицированные, люди с алкогольными
проблемами,— стараются быть поближе к тем, кто у власти или кто сильнее, либо по
крайней мере не конфликтовать с ними.
Сильные, работящие, способные пытаются создавать новые формы
коллективности, отстаивая общие интересы (вспомним, что рабочие чаще
воспринимают нынешние проблемы не как индивидуальные, а как общие).
Рабочие лидеры реально угрожают благополучию новых хозяев, поэтому
последние не останавливаются перед угрозами и насилием. Так случилось,
например, с лидером свободного профсоюза ярославского объединения
«Автодизель» Леонидом Афанасьевым, которого зверски избили «неизвестные лица» как
раз накануне собрания акционеров моторного завода. О непрекращающихся
актах насилия против профсоюзных активистов сообщают из Тюмени,
Екатеринбурга, других городов России.
Не везде дело доходит до уголовщины, но практически всюду — как на
приватизируемых, так и на государственных предприятиях — трудовые
коллективы раскалываются на администрацию, управленцев и рядовых работников.
Административная верхушка обладает властью, деньгами, связями, может
нанять даже вооруженных охранников и сражаться со своим коллективом в
буквальном смысле этого слова. Так случилось, например, в Москве, в
Центральном институте типового проектирования (ЦИТП-1), где директор
обратил БТРы против коллектива, недовольного мошеннической, по мнению
коллектива приватизацией.
Естественно, администрация пытается расколоть коллектив на мелкие
группы, чтобы легче было одних запугать, а других подкупить. Исследование
Н. Ильченко фиксирует в коллективах множество конфликтующих групп.
Рабочие недовольны избыточной, по их мнению, численностью ИТР и их низкой
квалификацией. Инженеры говорят о продолжающейся люмпенизации рабочего
класса, о том, что нарушителей трудовой дисциплины и пьяниц увольняют
редко, потому что начальству выгодно держать «взятых на крючок». Работники
прибыльных производств возмущаются тем, что им приходится «обрабатывать»
убыточные и вспомогательные. Молодежь считает пожилых работников
сварливыми, зацикленными на деньгах, а последние, в свою очередь,
упрекают молодых в недостатке почтения. В целом возникает картина
диффузной враждебности, пронизывающей все грани отношений на производстве.
Основной стимул этой напряженности — трудное настоящее и
неопределенное будущее предприятия и, соответственно, личное будущее каждого труженика.
Наемные работники начинают противостоять друг другу в понимании
стратегии защиты своих прав. Те, кто старается приспособиться к новой
ситуации, не злить начальство или даже демонстрировать лояльность по
отношению к нему, остаются, как правило, в традиционных профсоюзах,
входящих ныне в систему ФНПР. Профбоссы этой структуры как были, так и
i остались придатком администрации и даже защищают ее интересы в судах.
|ш Разумеется, за особую плату: у них больше акций приватизируемых предпри-
15 ятий, чем у рядовых работников, им достаются дешевые товары по бартеру,
• g нх особняки стоят рядом с замками директоров в пригородах.
| & Члены новых, демократических профсоюзов ведут изнурительные судебные
п% тяжбы по защите прав наемных работников. Активисты товарищества проф-
74

союзов Екатеринбурга даже создали обществеиную организацию «Сутяжник»,
которая помогает трудовым коллективам вести подобные дела.
А некоторые, отчаявшись отстоять справедливость законными способами,
начинают искать поддержку у политических экстремистов. Так случилось на АО
«Северсталь» в Череповце, где члены первичной организации Конфедерации
свободных профсоюзов России (КСПР) стали заложниками альянса лидера
конфедерации А. Алексеева с экстремистской организацией Русское
национальное единство (РНЕ), возглавляемой А. Баркашовым, который провозглашает
своим принципом насильственную борьбу за справедливость (в его понимании).
Вот пятый пункт Кодекса чести РНЕ: «Соратник, являясь полномочным
представителем Русской Нации,
обязан восстанавливать справедливость в отношении русских людей своей
властью и своим оружием, не обращаясь в судебные и иные инстанции». Пункт
шестой: «Любые вопросы Соратник решает, руководствуясь только
национальным правосознанием в соответствии с полномочиями, данными ему Главным
Соратником, и никаким иным законам не подчиняется».
По призыву «соратников» в Череповце рабочие встали на рольганги, по
которым движется раскаленный металл,— остановилось производство.
Директор комбината, до этого много месяцев не обращавший внимания на
предложения профсоюза начать переговоры, срочно послал самолет за Алексеевым в
Москву, чтобы «вождь» остановил своих людей. Тот с достоинством сошел с
трапа в сопровождении охраны, состоящей из «соратников» Баркашова, был
принят директором и победил — нашлись деньги на выплату задержанной
заработной платы, началось обсуждение других больных вопросов жизни
трудового коллектива.
Примерно так же действует профсоюз «Защита», возглавляемый В. Анпи-
ловым. В Калужской области на Кондровском бумажном комбинате члены этого
профсоюза создали рабочие дружины, взяли под контроль предприятие и не
пускали туда директора до тех пор, пока не созвали чрезвычайную конференцию
и не избрали нового. Правовые нормы были отброшены, власть брали силой.
Все это, вкупе с результатами исследований, позволяет утверждать, что
ценности, связанные с трудом, изменились не столь радикально, как это иногда
кажется. Помимо заработка для наемных работников по-прежнему важны и
другие ценности.
Попробуем сформулировать их не в той пропагандистской упаковке,
которая существовала много лет в социалистической идеологии, а в форме,
важной и для вчерашнего, и для сегодняшнего «человека с улицы». Прежде
всего — поддержка товарищей по работе в трудной ситуации, самореализация
в профессиональной деятельности, связь заработка с количеством и качеством
труда. Казалось бы, в жизни этого уже не осталось, но все это осталось в
сознании как важные обстоятельства, придающие работе смысл, выходящий за
рамки материальных потребностей.
Комплекс ценностей, связанных с работой, оказался устойчивым потому,
что выполнял важнейшие социально-психологические функции. Во-первых,
это функция идентификации — принадлежности к большому социуму через
малый трудовой коллектив. Когда понятие «трудовой коллектив» изъяли из
идеологического лексикона, когда коллективы стали распадаться на мелкие
конфликтующие группы, оказалось, что в прежнем коллективе при всем его
давящем лицемерии были и положительные стороны. Раньше можно было хоть
иногда, если с человеком случится несчастье, рассчитывать на товарищей по
работе, профсоюз. Сейчас же шансы получить здесь помощь практически равны
нулю, и это вызывает сильнейший психологический дискомфорт. Установки на
индивидуальное выживание, характерные и в прошлом, и в настоящем для
элитарных высокообразованных слоев, оказались неприемлемыми для
большинства наемных работников. i
Сохранилась значимость и второй важной функции работы — возможность *«
профессиональной самореализации. Только разрушив профессиональные школы |«
и коллективы специалистов высокой квалификации, мы обнаружили: часто они { g
существовали потому, что профессия для многих людей была единственным £ &
способом утверждения себя в обществе. Человек не мог реализовать себя, 35
75

21 скажем» в политике или в общественной деятельности, и все свое честолюбие
направлял на совершенствование в профессии и должностную карьеру.
| Особенно трудно оказалось расставаться с представлениями о соцналь-
©I ной справедливости, выраженными прежде всего в социалистических посту-
Si латах о связи труда и вознаграждения. Всем ясно* что такой связи не было
|i и раньше, но с реформами связывалась надежда на то, что она появится.
■8 Индивидуалистический лозунг «Обогащайся, кто может» воспринимается
U многими как очередное лицемерие новой власти. В анкетах «затюканным
= 1 жизнью людям», «бедным работягам» чаще всего противопоставляются «гос-
|| пода, богатеи, политические авантюристы, ограбившие страну».
д||' Наемные работники нуждаются в политических силах, которые смогли
|а| бы осознать и выразить в виде политических программ эти ценности.
* г I Стратегическая ошибка наших реформ в том, что трудовые отношения не
изменились вместе с отношениями собственности. Работник оказался незащи
щенным в гораздо большей степени, чем был прежде. Директоров не трогают ни
голодные обмороки у станка, ни пикеты, ни воззвания, ни обращения в суд.
Эффект, достигаемый насильственными действиями, непрочен. Продолжаются
задержки с выплатой зарплаты, обещания что-то улучшить, не имеющие
юридической силы, забываются. Поэтому среди наемных работников растут
апатия и недоверие к властям, не способным восстановить порядок, дать
человеку труда законную возможность отстоять свои интересы.
Многие социологи и публицисты говорят о растущей нравственной
индифферентности в обществе, о падении нравов. Если судить по данным
криминальной статистики, это действительно так. Однако, по данным исследований,
для законопослушных граждан ценности добра, порядочности, честности,
справедливости сохраняются. Но действуют они только в кругу близких —
друзей, родственников, некоторых товарищей по работе. За пределами этого
круга мир воспринимается как жестокий и несправедливый. Наиболее
активные наши современники пытаются создавать свой, более узкий круг на
месте бывших аморфных (в социально-психологическом плане) трудовых
коллективов. Они называются по-разному: профсоюзы, рабочие клубы,
рабочие комитеты. Часто они существуют очень недолго: возникнув на волне
трудового конфликта, затем распадаются, возникая вновь по другому поводу.
Но сами эти попытки свидетельствуют о потребности в организациях,
выражающих интересы наемных работников. Они в отличие от
многочисленных партий создаются снизу, не имеют ни организационного, ни
юридического опыта для того, чтобы действовать эффективно. Но именно в них —
основа будущего гражданского общества.
В таком пульсирующем, нервном режиме живут сейчас практически все
трудовые коллективы в нашей стране. Сохранятся ли они как равноправный
партнер в социально-трудовых отношениях? Или работодателям — новым
хозяевам, менеджерам — будут противостоять массы одиноких, запуганных и
озлобленных работников? Альтернатива будет определять судьбу не только
отдельных трудовых коллективов, но и страны в целом. Об этом надо
помнить всем: судьям, принимающим неправосудные решения, директорам,
нанимающим бронетехнику для борьбы со своими работниками, рабочим,
которые берутся за булыжник, а не за Трудовой или Уголовный кодекс,
интеллектуалам, которым комфортнее рассуждать «о судьбах Родины», чем
помогать в решении насущных проблем трудовых коллективов.
Формы такой помощи, кстати, отработаны в других странах. Создавать
общественное мнение через прессу, лоббировать в законодательных органах,
давить на правительство через общественные организации, объединяющие
интеллектуалов.
Пока же нашим пишущим собратьям интереснее то, что происходит в
коридорах власти, а не в рабочих курилках. Но когда из этих курилок в
& коридоры власти пройдут баркашовы — анпиловы, «специалисты» по русскому
|и> национальному характеру дружно скажут, что русский человек по природе раб
I §> и неблагодарный хам, не оценивший прелести рыночной демократии.
л Боюсь, однако, что это будет слабым утешением. •
(О О.
76

Людмила Подзолка
Сто самых значительных
американцев XX века
8
Американцы любят подводить
итоги и, оглядываясь на десятилетия,
дают им емкие, меткие названия,
которые образно выражают суть
этого периода: «Век джаза» — о
двадцатых годах, «Великая депрессия» — о
тридцатых, «Я-десятилетие» — о на-
рциссических семидесятых и т. д. У
каждого периода есть свои вехи, свои
пророки и мифологизированные
символы: Фрэнсис Скотт Фицджералд и
Мартин Лютер Кинг, «потерянное
поколение», «молчаливое поколение»,
хиппи и яппи.
Сейчас, когда завершается бурный
XX век, американский журнал «Лайф»
взял на себя смелость определить
самых значительных
соотечественников, тех, которые «сделали этот век
тем, чем он стал*. Специальный
номер «Лайф» посвяшен «ста самым
значительным американцам XX
века»*. Они — необязательно вели-
кис (хотя среди них немало
великих). Главный критерий — влияние
этих людей на жизнь американцев.
Составители убеждены — не будь их
Соединенные Штаты были бы
другими; именно эти люди определили
особенности американской жизни
нашего века. Среди них много
известных ученых, музыкантов,
художников, писателей, но немало и забытых
или вовсе не известных широкой
публике, хотя без их изобретений,
открытий немыслима современная
жизнь американцев. Например, Джон
* Life Special issue: The 100 mosi important
americans of the 20 th Century.— 1990.
Бардин (1908), американский физик,
дважды лауреат Нобелевской
премии — создатель первого транзистора.
Его изобретение во многом определило
бурное развитие радио и телевидения,
компьютерной техники. Или Уоллес
Карозерс (1896—1937) — этот
«безрадостный гений», создавший
суперсинтетическое вещество: найлон.
А вот — Рей Крок (1902—1984) —
«король гамбургеров». Его
изобретение 1954 года — явление того же
масштаба, что и продукция заводов
Генри Форда (1863—1947) в области
автомобилестроения; он тоже стал
«отцом поточно-массового
производства», основные характеристики
которого — качество, быстрота
обслуживания, чистота, низкая цена.
В 1939 году настоящую революцию
в чтении американцев произвел
Роберт де Граф (1895—1981) —
издатель, давший Америке знаменитые
«покет-букс» — дешевые книги
небольшого формата в мягкой обложке
с изображением кенгуренка, которые
пользовались небывалым успехом.
Книги в заманчивых ярких обложках
были легкодоступны — дешевые, они
продавались всюду: на остановках, в
аптеках, небольших киосках и т. п.
Некоторые люди покупали книги
впервые в жизни. Примечательно,
что в этой серии с самого начала
издаются не только популярные
детективы (А. Кристи), но и классика
(например, В. Шекспир).
Америка — нация прагматиков. Это
расхожее утверждение имеет под
собой философское обоснование. Джон
Дьюи (1859—1952) — философ, один
77

I-
TS
ф л
x с
X Ф
(В О.
X С
<
из ведущих представителей
прагматизма, который доказал, что «ходить
в школу можно для удовольствия и
развлечения». Основатель
Чикагского университета и учебной
лаборатории, автор особой методики
обучения «познавай на практике».
Американцы любят, когда им
раскрывают глаза на самих себя и
предлагают различные рецепты по
поведению в разных ситуациях. Книга
Альфреда Кинси (1894—1956)
«Сексуальное поведение мужчин»,
появившаяся в сороковые годы,
«выбила дверь из спален американцев» и
рассказала им много интересного о
самих себе. Этот труд, основанный
на интервью с 6300 человек, сделал
всеобщим достоянием любопытную
статистику: каждый третий мужчина
имел гомосексуальный опыт, а
половина интервьюированных —
внебрачные связи. Последовавший за
этим бестселлером доклад о
сексуальной жизни женщин довершил
начатое; оказалось, что половина
женщин имела добрачные связи, а
каждая четвертая — изменяла мужу.
Скромный зоолог, большую часть
своей жизни посвятивший изучению
насекомых, любящий классическую
музыку и садоводство, выпустил
джина из бутылки. После его книг
интимная жизнь американцев не могла
оставаться прежней, эти
исследования были важным звеном в цепи,
приведшей к последующей
«сексуальной революции».
Благодаря же Маргарет Сангер
(1883—1966) появилась возможность
вступать в интимный контакт без
страха по поводу нежелательной
беременности — в жизнь американцев
вошли противозачаточные пилюли.
Появление детей стало в
большинстве случаев запланированным и
желанным событием. А книга по уходу
за ребенком Бенджамина Спока (1908)
стала просто Библией для
нескольких поколений. Впервые изданная в
1946 году, она выдержала множество
изданий на двадцати двух языках.
Своеобразным катехизисом служат
для миллионов взрослых
американцев и книги Дейла Карнеги (1888—
1955). Типичный «селфмейдмен»,
человек, выбившийся из низов
собственными силами, Карнеги
основал Институт ораторского искусства
и человеческих отношений. Он
предлагает людям практическое
руководство в деловой, общественной и
личной жизни, помогая им советом «как
приобретать друзей и оказывать
влияние на людей». (Книга под таким
названием — одна из восьми книг
этого автора — приобрела друзей во
всем мире: с 1936 года было продано
20 миллионов экземпляров этой книги
на тридцати пяти языках.)
О Маргарет Mud (1901—1978) —
этнографе, исследовавшем
отношения между различными возрастными
группами в традиционных (папуасы,
самоа и другие) и современных
обществах, журнал «ЛаЙф» пишет: «Она
побывала в разных странах и
показала нам самих себя».
Джордж Гэллап (1901—1984)
научил, «как измерять пульс
общественности». Еще в двадцатые годы,
защитив диссертацию об изучении
общественного мнения через
интервьюирование людей различных
возрастных и социальных групп, в
1935 году он основал Американский
институт общественного мнения,
известный как Институт Гэллапа.
Социолог сделал себе имя,
предсказывая на основании опросов
общественного мнения результаты
президентских выборов.
В свой список «Лайф» включил и
тех американцев, кто боролся за
права человека в США. SFro писатель,
историк и общественный деятель
Уильям Дюбуа (1868—1963),
защищавший права темнокожего населения
США, ставший духовным лидером
движения за гражданские права.
Бетти Фрайден (1921) — «обыкновенная
домохозяйка, которая освободила
женщин». Возглавив женское
движение за уравнивание в правах с
мужчинами, Б. Фрайден вошла в
историю феминизма. (В 1966 году она
основала Национальную организацию
женщин и стала ее президентом.)
Однако Элизабет Арден (1884—1966)
хорошо поняла, что мечта любой
женщины — оставаться молодой,
красивой, желанной. Она «сделала
красоту бизнесом, открыв еще в начале
века роскошные косметические
салоны, предложив американкам
заманчивые баночки и флакончики с
кремами, тоником и т. п.».
«Отец промышленного дизайна»
Раймонд Лоуви (1893—1986)
стремился обычные, функционально
полезные вещи сделать красивыми.
Согласно философии дизайнера, любой
78

предмет — не важно, простой он или
сложный — должен иметь идеальную
форму, которая выражает его
функцию экономично и элегантно.
Француз по происхождению, Р. Лоуви в
1919 году переехал в Нью-Йорк и
последующие 60 лет ставил свою
подпись на различных товарах:
холодильниках, автомобилях, бутылках
кока-колы и т. д. Он создал
крупнейшую в мире фирму по
промышленному дизайну, где старался
следовать правилу: «Удачный дизайн
делает потребителя счастливым».
Клэр Маккарделл (1905—1958) —
модельер, сумевшая оттеснить
французскую моду и создать
американскую, подходящую для любой
женщины: удобную, практичную. Ее
первым настоящим триумфом стало
«монашеское» платье в 1938 году.
Оказалось, что этот «мешок» идет
каждой женщине, если она носит его
с подходящим широким поясом.
Выглядеть по-американски стало
модно...
А Джон Рокфеллер-младший (№14—
I960) «сделал бизнесом
филантропию». Сын одного из богатейших в
мире людей, он начал с того, что
зарабатывал по 2 цента тем, что
точил карандаши. Большую часть
своей жизни Джон Рокфеллер-
младший посвятил не умножению
богатства, а избавлению от него. «Мой
отец*,— заявил он,— создал систему,
увеличивающую богатство. Я считаю
своим долгом передать значительную
часть накопленного им состояния на
нужды людей». Миллиард долларов
был передан различным учреждени-
ямкультуры — Музею современного
искусства, Линкольновскому центру
искусства и т. д.
Соединенные Штаты — страна
сравнительно молодая, не без
иронии американский писатель Генри
Джеймс писал в середине прошлого
века: «Возьмем характерные
признаки высокоразвитой цивилиза ции,
присущие любой стране и
отсутствующие в Америке... В европейском
смысле этого слова, государства у
нас нет, да еще не совсем понятно.
* Рокфеллеры — финансовая группа США —
сложилась в конце XIX века. Ее основатель —
Дж. Д. Рокфеллер-старший. Промышленное ядро
— нефтяная компания «Стандарт ойл компа-
ни». Сфера влияния — промышленность и
кредитно-финансовые институты.— Примечание
авт.
какая мы, собственно говоря,
народность. У нас нет монарха, двора,
бескорыстной преданности кому бы
то ни было, нет аристократии,
церкви, духовенства, армии,
дипломатической службы, сельских джентри,
дворцов, замков... нет великих
университетов и закрытых школ...
Литературы нет, романов нет, нет музеев,
картин, закоренелых политиков,
заядлых спортсменов...». Но вспомним,
что в Америку направили свой путь
европейские изгнанники, и их
первым желанием было, чтобы новая
родина ни в чем не походила на
оставленную Европу. Еще в 1782 году
Гектор де Кревкер отметил
характерные черты американского общества
в своем знаменитом эссе «Что такое
американец?», где он писал, что в
отличие от Европы Америка «не
знает знатных и владетельных вельмож
и людского стада, лишенного всего...
Всех нас воспламеняет дух
индустрии, сбросившей путы и кандалы,
ибо каждый трудится только на себя...
Нет у нас принцев, ради которых
надо проливать пот, голодать и
истекать кровью. В современном мире
наше общество самое совершенное.
Человек обрел у нас положенную
ему свободу... И граждане по праву
гордятся достижениями своей
страны в XX веке и теми американцами
— а среди них большое количество
иммигрантов! — которые, «трудясь
только на себя», преумножили
материальное, интеллектуальное и
духовное богатство Америки, сделав ее
тем, что она есть».
В число «значительных людей,
оказавших влияние на американское
общество XX века», журнал «Лайф»
включил и немало писателей,
художников, музыкантов и других
представителей мира искусства. Список
прославленных американских писателей
нашего века значительно длиннее,
однако составители этой
своеобразной энциклопедии не случайно
назвали лишь тех, кто, на их взгляд, не
только определил историю
американской литературы, но и повлиял в
целом на американское общество и
место американской культуры в мире.
Так, Эрнест Хемингуэй (1898—1961)
писал на английском языке, но это
был новый, неузнаваемый язык:
сжатый, резкий. Колдовская сила новой
манеры письма помогла перевести
богатый жизненный опыт журналис-
:*
• л
s
79

Д Поллок. «Живопись 1948»
авл?5»
S
2
:е
71
та в художественные произведения,
заворожившие читателя своей
обнаженной правдой. Роман «И восходит
солнце» потряс читателей всего мира.
После Хемингуэя английский
синтаксис уже не мог оставаться
прежним...
Томас Элиот (1883-1965) —
«проповедник модернизма» в поэзии,
совершивший настоящий переворот в
американской литературе и
повлиявший на развитие всей англоязычной
поэзии XX века, нобелевский
лауреат 1948 года.
Еще один лауреат Нобелевской
премии — Уильям Фолкнер (1897—
1962). Его сложные, поражающие
воображение рассказы об
американском Юге сделали региональный
южный роман произведением не только
национального, но и мирового
масштаба. Затаенные душевные
терзания, кровные узы и кровная месть,
трагические конфликты на
социально-расовой почве и трудно
мотивируемые поступки, живописание
ужасного и отвратительного — все это
мир Фолкнера. Он поселил своих
героев в «Йокнапатофский округ»,
но читатель узнает штат Миссисипи.
Расползающиеся, взбаламученные,
почти лишенные всякой пунктуации
фразы, бесконечные повторы...
Книга рекордов Гиннеса полагает, что
именно Фолкнеру принадлежит одно
из самых длинных предложении в
80

англоязычной литературе — из 1300
слов. Причудлив был не только стиль,
но и характер писателя — он
отказывался, например, ехать в Швецию за
присужденной ему Нобелевской
премией до тех пор, пока не решил, что
его дочери полезно побывать в
Европе.
Джек Керуак (1922—1969) — лидер
«разбитого поколения» (именно ему
принадлежит термин «Beat»,
«битники»). Самая известная его книга —
«На дороге» (1957 год), где он создал
образ Америки, иссеченной следами
шин автомобилей, дороги, «ведущей
в никуда, по которой идут без
имени, без цели...». Эта книга стала
путеводителем для молодых
бунтарей не одного поколения: и
битников пятидесятых годов, и хиппи
шестидесятых, и эксцентричной
молодежи семидесятых. Повести Джека Ке-
руака (как и поэмы Аллена Гинзберга
«Вопль», «Кэддиш») — программные
произведения контркультуры.
Драматургом, с которым в
американский театр пришел беспощадный
реализм, называет «Лайф» Юджина
О'Нила (1888—1953). На смену
сентиментальной мелодраме в
американский театр вторгся жестокий
реализм человеческих страданий, о
которых с бесстрашной обнаженностью
рассказывал драматург (в его пьесах
8 самоубийств, 12 убийств, 23 смерти
7!
81

si
i!
I'
•I
I
h
\
:e
и 7 случаев психических
заболеваний). В 1936 году Ю. О'Нилу была
присуждена Нобелевская премия.
Не менее жесток драматический
мир Теннесси Уильямса (1914—1983).
Драматург повествует о человеческих
страданиях и не льстит читателям и
зрителям: он говорит о
каннибализме, гомосексуализме, душевных
заболеваниях и т. п.
Кино — эта та область, где
американцы XX века действительно
прославились. Однако «Лайф» отобрал
лишь несколько имен. Прежде всего
это Дэвид Гриффит (1875—1948).
Благодаря ему «родилось американское
кино». Это был «первый волшебник
кино, за которым последовали
остальные». Его фильм «Рождение
нации» (1915 год) стал настоящим
открытием нового вида искусства.
Гриффит обогатил
художественную выразительность кинояэыка.
Крупный план, параллельный
монтаж — все это не устарело до наших
дней.
Луи Майер (1885—1957) —
голливудский магнат, сумевший воплотить
«американскую мечту» в кино.
Майер, кстати, русский по
происхождению, удивительно точно
почувствовал американскую любовь к
«звездам» и построил голливудскую
систему, принесшую ему огромные
прибыли. Его формула была
простой, но безотказной: «овладей
рынком, заполучив к себе всех кинозвезд
— Гарбо, Гарленд, Гейбла, Астера и
других, угождай им и контролируй
их». В 1948 году Майер отошел от
киноиндустрии — послевоенное
время потребовало реалистичных
кинолент; ему на смену пришли другие
кинодеятели. Однако на похороны
Майера в 1957 году собралось огром-
.ное число людей. О нем писали: «Ты
дал людям то, чего они жаждали,—
любовь, сентиментальность, добрые
старомодные чувства».
Еще одну черту американского
характера замечательно угадал
кинорежиссер Джон Форд (1895—1973). Он
как никакой другой американец
сумел показать прошлое и
американцев-покорителей Дикого Запада,
создав целую серию вестернов. Самые
известные его фильмы (а за 50 лет
творчества их создано более 140) —
«Дилижанс» (1939 год), «Гроздья
гнева» (1940 год). Четыре раза Форд был
удостоен премии «Оскар».
В 1928 году появился знаменитый
мышонок Микки, а вслед за ним —
утенок Дональд и другие персонажи
мультфильмов, любимые детьми и
взрослыми и поныне, и не только в
Америке, но и во всем мире. Их
создатель — Уолт Дисней (1901—1966).
Марлона Брандо (1924) журнал
«Лайф» называет «крестным отцом
новой актерской манеры игры». До
него единственно возможной
представлялась игра на великолепном,
безукоризненном классическом
английском языке (исполнение Лоуренса
Оливье и его школы). Брандо сломал
традицию: он выглядел простым
работягой и говорил слегка
проглатывая слова в бродвейской постановке
"Трамвая «Желание" 1947 года. Роль,
от которой отсчитывается история
нью-йоркской актерской школы. Его
манеру игры один из критиков
назвал «идеальным союзом интуиции и
ума». Уже несколько поколений
актеров, включая Роберта де Ниро и
других, следуют его реалистичной
манере.
Америка не имеет такой
многовековой истории изобразительного
искусства, как Европа. У нее нет своего
Рафаэля или Рембрандта. Но у нее
есть Джэксон Поллок и Энди Уор-
хол, в определенной степени
символизирующие искусство XX века.
Джэксон Поллок (1912—1956) в
сороковые годы выступил как глава
«абстрактного экспрессионизма». Он
был наиболее влиятельным
художником своего времени, и благодаря ему,
подчеркивает «Лайф»,
художественный центр переместился из Парижа
в Нью-Йорк.
Энди Уорхола (1928—1987) можно
было бы назвать поп-звездой в
живописи, его слава длилась не одно
десятилетие. Когда в 1987 году он
умер, кто-то сказал, что с его смертью
завершились наконец шестидесятые
годы, которые он воплощал своим
творчеством. Он трансформировал
искусство, стерев грань между
эстетическим и коммерческим
(знаменитые консервные банки на его
полотнах).
Благодаря мистеру Джазу,
подчеркивает «Лайф», родилась подлинно
американская музыка.
Луи Армстронг (1900—1971) —
американский трубач, певец,
композитор, автор джазовых песен,
организатор джаз-ансамблей. Армстронг-
82

виртуоз преобразил уличные ритмы
Нового Орлеана в музыкальную
форму, ставшую самым значительным
американским экспортом. Его
исполнительский стиль не знал себе
равных. По словам певца Бинта
Кросби, Луи Армстронг — это «начало и
конец музыки в Америке».
Леонард Бернстайн (1918— 1990) —
дирижер, пианист, композитор. Как
композитор он подарил Бродвею
знаменитую «Вестсаидскую историю»
(1957 год). В мире музыки — был
«первым американским маэстро,
получившим международное
признание». Но главная его заслуга,
утверждает «Лайф», заключается в том,
что он дал американцам
классическое музыкальное образование.
Бернстайн — главный дирижер Нью-
Йоркского симфонического
оркестра (1958—1969), первый исполнитель
многих произведений современных
американских композиторов. Он
сумел сделать симфоническую музыку
доступной для каждого американца,
классическая музыка зазвучала в
каждом доме благодаря увлекательным
лекциям-концертам по телевидению,
которые организовал Бернстайн.
Ричард Роджерс (1902-1979) —
композитор и продюсер, который
«превратил Бродвей в Бродвей».
«Бродвейский мюзикл» — это
детище Р. Роджерса. Самый известный
спектакль композитора — «Звуки
музыки».
Ирвинг Берлин (1888-1989) —
композитор, с чьими песнями Америка
пережила и годы Великой
депрессии, и годы второй мировой войны;
он «научил американцев танцевать
щека к щеке», его песня «God Bless
America» стала неофициальным
национальным гимном.
Исполнительская манера Бита
Кросби (1904—1977) вдохновила
многих певцов, пришедших за ним. Фрэнк
Синатра назвал его отцом своей
карьеры. Б. Кросби вел собственную
радиопередачу (тридцатые —
сороковые годы), снимался во многих
кинофильмах и получил премию
«Оскар», играл в мюзиклах (самая
знаменитая мелодия «Белое
Рождество» моментально стала популярной).
Его пластинок было продано больше
(300 миллионов), чем у любого
певца до Элвиса Пресли (1935—1977) —
«короля рок-н-ролла», чья музыка
стала знаменем бунтующей
молодежи. После того как в 1957 году по
национальному телевидению
21-летний Пресли исполнил песню «Отель
разбивающихся сердец», ни музыка,
ни молодежь никогда уже не были
прежними.
Джордж Баланчин (1904—1983) —
«русский, создавший американский
балет». Сын советского грузинского
композитора М. А. Баланчивадзе, он
в начале двадцатых годов работал в
Академическом театре оперы и
балета в Петрограде, в 1924 году уехал за
границу. До Баланчина,
подчеркивает «Лайф», балет импортировался в
Америку из Ленинграда и Парижа.
Этот властный человек, «любивший
женщин и кошек», преобразовал
балетное искусство для нового мира. В
его балетах зрители «могут смотреть
музыку и слушать танец».
Американская танцовщица и
хореограф Марта Грэхем (1894—1991),
скончавшаяся в возрасте 97 лет,—
крупнейшая представительница
школы танца «модерн». В течение
шестидесяти лет она возглавляла
созданную ею труппу и покоряла зрителей
танцевальным искусством, в котором
непостижимо слились миф,
ритуальный танец, эротика.
Журнал «Лайф» пытается также
определить, кто из ныне живущих
американцев сможет оказать серьезное
влияние на американскую жизнь
ближайшего будущего. По мнению
«Лайф», это композитор Филип Гласе,
который сделал оперу зрелищным
искусством. Это темнокожий
киноактер и независимый режиссер Спайк
Ли. Это известный журналист,
ставший популярным писателем, Том
Вульф (книга «Костры амбиций»),
создавший поразительную смесь факта
и вымысла. Возможно, это и Луис
Валдес, американец мексиканского
происхождения, режиссер, чьи
работы символизируют новую эру
американо-испанской культуры, и Тед
Тернер, основатель телекомпании
круглосуточных новостей Си-Эн-Эн,
покрывший весь мир кабельной сетью
«Ньюс Нетуорк», возможно, он тоже
будет помянут потомками. •
(Обзор подготовлен
по материалам
специального выпуска (1990 год)
журнала «Лайф».)
СВ
Н
Ф л
S С
X Ф
<• О.
83

ЭКСПЕДИЦИИ. ПОИСКИ И НАХОДКИ
Владимир Поветкин
По ниве — и музы нарождение
р
Закатилось лето. И многому
подводятся итоги. В Новгороде, в старой его
части, археологи докапывают
«середину X века», выйдя, как они говорят, на
материк.
Итог сезона раскопок сочетается с
началом Нова города — так в ту пору
сказали бы. Чудно: от начала к итогу
— сотни, бывает, тысячи лет. От
итога до начала — считанные метры вниз
от свисающих над раскопом свежих
корней и ветвей. Сверху оседают
испарения наезженного асфальта и
ранящие слух децибеллы дискотек. Внизу
же сквозь остатки самых ранних
усадебных частоколов кое-где
проступают, как ни неожиданно, еще более
древние следы вспашки. Именно
вспашки! Вот он, профессионализм
работающих здесь людей: ошибись в зачистке
материкового слоя на сантиметр-два
вверх или вниз — и исчезнут еле
приметные глазу свидетельства
предыстории города. Правда, сами
археологи говорят, что открытию помогла
сухая погода. Что ж, никто им не
запрещает быть скромными.
Так вот. Что-то ведь в те лета зрело
на этой пашне? Или, как высказался
А* С. Хорошев, заложивший еще в
1973 году Троицкий раскоп, это была
ритуальная вспашка перед
заселением? От всего этого еще не раз
разболятся головы у исследователей.
А пока что очевидным «урожаем» в
слое с пашней останутся
изготовленные первопоселенцами и их
наследниками вещи — костяные,
металлические, деревянные. Среди них — детали
различных музыкальных инструментов,
по-старому — гудебных сосудов. Туг и
кобылки от смычковых, трехструнных
гудков и однострунного инструмента,
возможно, загадочного смыка, и
шпеньки, пригодные для настройки струн на
гудке или гуслях, и, наконец,
вырезанный из цельного куска дерева молоток,
которым, подавая сигналы, ударяли в
металлическое блюдо, иначе, гонг —
это еще один бытовавший когда-то на
Руси, а потом забытый тип
музыкального инструмента. Можно вспомнить о
состоявшихся в Новгороде в прежние
годы раскопках таких выдающихся
находок, как лирообразные гусли, или
гудки, и сопель, например, с их
удивительными возможностями. Все это
создавалось с помощью специального
деревообрабатывающего инструментария.
В частности, ствол сопели сверлился
буравом или даже набором
увеличивающихся в диаметре буравов.
Поражает то, что первые жители
здешних мест уже изначально несли с
собой, иначе не скажешь,
классическую городскую инструментальную
музыкальную культуру. На это
указывают и изысканная конструкция
инструментов, и их художественные
достоинства, и, самое главное, их способ
строительства — «городской», то есть
с помощью специальных резцов и в
условиях, приближенных к
мастерской. Были бы это носители сельской
культуры, то и музыкальные их
инструменты соответственно
изготавливались бы, по крайнем мере
некоторые, «деревенским» способом, то есть
с помощью лишь простого ножа.
Был, например, еще недавно
популярен в деревнях, особенно у детей,
свисток. В начале лета, когда деревья
полны соков, со стволика ивы, про-
84

стукав его слегка ручкой ножа и
прорезав заранее свистковое окошечко,
снимали кору. Потом, удалив на
оголенном стволике лишнюю массу
дерева и сохранив в свистковой части
пыж с усеченным боком, ставили
снятую кору на место. Каких только
трелей, сопя наперебой, не выводили
на сделанных подобным образом
свистках или дудках! Правда, звучали они
недолго — до усыхання коры.
Еще показательнее —
традиционный пастуший рожок. Многие
старожилы новгородских сел помнят, как
они его когда-то мастерили. Все так
же в начале лета срезали, например,
ольховый стволик. С одного его
конца ножом обнажали «сердечник»,
который затем выкручивали зубами.
Получалась небольшая трубочка, цевка,
с помощью ножа в ней вырезали три
игровых отверстия и «пищик», или
«язычок». Берестяной раструб к этой
цевке мог делаться и вовсе без ножа.
Такой рожок, смачиваемый перед
игрой, мог служить несколько лет.
Некоторые пастухи, правда» с новым
сезоном выпаса скота мастерили новый
рожок. Ну да им виднее.
Не позволим себе проникать в
профессиональные таинства пастухов. Но
обмолвимся хотя бы о том, что
пастухам мы обязаны немалым числом
сохранившихся издревле
инструментальных наигрышей, а также о том, что
это они были удостоены чести
оповестить мир о Рождестве Христовом.
Кстати, в Микулином Евангелии
XIV века — рукописи новгородского
происхождения — великолепен образ
благовествующего пастуха; ликующее
дыхание его трубы властвует над
временем. Вспомним еще и о том, что
простоватой с виду и одновременно
таинственной фигуре пастуха селяне
вверяли едва ли не самое
драгоценное, составлявшее основу и
равновесие их жизни,— коровье стадо. От
Егорьева дня до Покрова (от б мая до
14 октября по новому стилю)
слышался над омутами, перелесками и полями
несравненный, обладающий тайной
властью над животинами голос рожка.
Попытки так называемого
усовершенствования, доведения пастушьего
рожка до концертной жалейки и
подобных инструментов, вплоть до
кларнета, свидетельствуют об одном: о
перенесении его конструктивной идеи в
совершенно иную культурную
обстановку, о полном забвении его
магической роли и значит — об отрыве от
породившей его нивы.
Ясно, пастухи — люди непростые,
толк в своем деле знали. Блюдя древ-
7!
* л
85

'I
J
|||
i si
ft)
°l
del
II
ние заветы, они сохранили в своем
обиходе неповрежденный
усовершенствованиями классический образец
деревенского музыкального инструмента.
По способу изготовления специалисты
относят его, а равно и инструменты
типа упоминавшегося ранее свистка к
числу архаичных, то есть, надо
полагать, более древних по
происхождению, нежели, например, новгородская
сопель XI века.
Если взглянуть на Новгород XII—
XV веков, то кое-какие из бытовавших
в нем в этот период сигнальных или
музыкальных инструментов
отмечаются ныне или отмечались в недавнем
прошлом в селах Новгородской
области. Как в XII веке, так и поныне к шее
домашнего скота привешивают
жестяную колоколку для того, чтобы он не
потерялся в лесу и чтобы на него не
напал зверь или дух болезни. Недавно
еще в наших деревнях, как в Древнем
Новгороде, использовались трещотки
или колотушки ночного сторожа,
такие, например, как деревянная
лопатка с ударяющимся о нее шариком, а
также в виде набора издающих при
встряхивании треск дощечек, одна из
которых с держалкой. Как в
древности, звучал в новгородском крае в XIX
веке трехструнный смычковый гудок
и, как в средние века, в 1920—1930
годах новгородские деревни по
праздникам оглашались звоном гуслей.
Разумеется, перемещение
конструктивных идей музыкальных
инструментов во времени и пространстве, в
частности из села в город или наоборот,—
тема очень непростая. Что касается, к
примеру, колотушек ночного сторожа,
то они равно могли использоваться и в
древнем городе, и в деревне. Жестяная
колоколка, сваренная медным
припоем, могла изготавливаться кузнецами в
средневековом Новгороде, возможно,
не столько для собственных нужд,
сколько для продажи на село.
Относительно же гудка и гуслей можно
предполагать, что таковые,
принадлежавшие бродячим профессиональным
музыкантам — скоморохам, в прошлом
выходцам из Византии, появились
поначалу в городе и обслуживали
аристократическую верхушку, а потом
постепенно распространились на село и
закрепились там, озвучивая прежде
всего обрядовые пляски. В такой именно
роли использовались в XX веке
малострунные гусли в селах восточнее
Новгорода.
При этом приходится помнить, что
между новгородскими гуслями XIV—
XV веков и гуслями, бытовавшими в
XIX—XX веках в селах Новгородской
и прилегающих областей, протянулся
почти полутысячелетний период
«молчания»: простонародные гусли с
веерообразным расположением струн были
изображены лишь однажды — в 1795
году в «Диссертациях о русских
древностях» Матиаса Гутри. И все же,
если сравнивать деревенские гусли
XIX—XX веков с их древними
новгородскими образцами, то древние во
всех отношениях — по добротности
строительства, по использованному при
этом набору деревообрабатывающих
инструментов, по художественному
оформлению и общему скульптурному
облику выигрывают перед поздними.
Случайно или нет, но деревенские
гусли, не лишенные, конечно, своей
грубоватой прелести, в способе их
изготовления были в конце концов
доведены до крайней степени простоты.
Правда, все это сплетено с общим процессом
упрощения, отмечаемым в самом
Новгороде, особенно со второй половины
XIII века.
Село, похоже, не раз
приспосабливало к своим условиям «городские»,
или «новые» музыкальные
инструменты. Вспомним, что те же гусли,
всевластные в песнях и старинах, самогуд-
ные и златострунные, почитавшиеся в
веках, были тем не менее вытеснены
из жизни сразу же, как только
появились громкоголосая фабричная
балалайка, а особенно гармонь.
Гармонисты ловко переняли все, что раньше
игралось на гуслях.
И теперь, когда говорят, что у
такого-то народа такой-то музыкальный
инструмент — собственно
национальный и существует испокон веков пото-
му-де, что используется в
традиционных обрядах, то это не самый
безупречный довод: гармонь, как видим,
отнюдь не древний инструмент, но
прочно вошла в обрядовую жизнь села,
и не только у русского народа.
Таким же образом когда-то были
восприняты селом и гусли —
инструмент для своего времени многозвучный
и чарующий. Их обрядовая роль по
сравнению с гармонью была более
выраженной, но это вовсе не означает,
что конструктивные истоки гуслей
возникли в сельской среде. В основе
сельской музыкальной культуры заложен
магический ритуальный шаг, пляс, к

нему приспосабливались те или иные
музыкальные инструменты, а не
наоборот.
Не будем далее внедряться в эту
тему. Заметим лишь, что и ранние
сельские музыкальные инструменты и
инструменты, воспринятые селом
позднее, в большей или меньшей мере со
временем приобретают облик,
соответствующий условиям их бытования. Они
так или иначе становятся плодами
сельской природной и культурной нивы.
При этом пастушьи инструменты в
сельском музыкальном
инструментарии представляются наиболее
архаичными.
И вот теперь, стоя на зачищенной
поверхности материка со следами
древней вспашки, с обнажившейся вдруг
под самыми нижними плахами
мостовой Черницыной улицы грунтовой
дорогой, с удивлением понимаешь, что не
только в поздних культурных
напластованиях, когда Новгород вырос и
стал называться Великим, но и в
изначальных слоях не обнаружено именно
этих, деревенских архаичных
музыкальных инструментов. Что еще раз
доказывает их городское начало в
Новгороде. Да впрочем, если что-то в
таком роде и найдется, то
сложившееся впечатление вряд ли по сути
изменится: слишком уж популярны были в
древнем Новгороде гудочники,
гусляры, сопельщики.
Первые новгородцы — кто они?
Каково было их отношение к земле? А
скорее, быть может, к воде? Что-то
ведь, например, означают
использованные вместо лаг под первой
мостовой все той же Черницыной улицы две
огромные, двенадцатиметровые
бортовые корабельные доски. Причалили —
и корабль, размерами не
отличающийся от птицеподобных кораблей
викингов, стал ненужным?
Все это похоже на некое
напоминание или, точнее, на запоздалую
традицию Великого переселения народов.
Говорится же в преданиях — и,
похоже, не напрасно — о давних связях
новгородцев со скандинавами, с
Польским Поморьем. А. А. Зализняк,
открывший в берестяных грамотах
новгородский диалект XI—XII веков,
обнаружил многие его признаки в
западнославянских языках, в польском в
особенности, где отмечается, кстати, и
большое совпадение имен с
дохристианскими именами новгородцев.
Поражают, наконец, и совпадения в
области музыкальной археологии.
В 1949 году в Опале в слое XI века
и Гданьске в напластованиях XIII века
были обнаружены обломки струнных
музыкальных инструментов. В верхней
их части имелось игровое окно.
Поскольку для Польши в течение многих
веков оставалась характерной игра на
смычковых музыкальных
инструментах, то специалисты реконструировали
означенные находки как смычковые
гэншьле. Спустя десятилетия,
основываясь на подобных новгородских
находках начала XI— середины XIII
веков, но в большей мере уцелевших,
удалось сделать доказательную
реконструкцию польских гэншьле как
щипковых лирообразных инструментов.
Стало ясно, что польские н
новгородские лирообразные гусли —
произвольные единой школы строительства
музыкальных инструментов.
Но вернемся к музыкальным
древностям нынешнего археологического
сезона. Вот два колка, или шпенечка,
рубежа X—XI веков, служившие для
настройки струн. Один из них,
возможно, принадлежал гуслям. Если так,
то возраст лирообразных гуслей удрев-
няется на два-три десятилетия
относительно прежнего свидетельства —
обломка таковых, изъятого из слоя
первой четверти XI века.
Вообще лирообразные гусли —
открытие особого значения.
Определенные Б. А. Колчиным еще на рубеже
1960—1970 годов как струнный
щипковый музыкальный инструмент, они
ие перестают будить воображение и,
оставаясь во многом тайной за семью
печатями, вызывают к жизни один,
пожалуй, главный вопрос: почему в
нашей исторической памяти — устной,
письменной, изобразительной — не
нашлось места характернейшему в
средних веках музыкальному орудию? Были,
правда, попытки увидеть его
изображенным в Новгородской Симоновской
(Хлудовской) Псалтири конца ХШ века,
но утверждать, что художник
срисовывал с натуры именно новгородский тип
лирообразных гуслей невозможно:
показанный в книге, причем дважды,
лирообразный инструмент лишен
струнодержателя, а по нему-то и
определяется тип.
В отличие от западноевропейских
шестиструнных лир, популярных в
первом тысячелетии, новгородские
лирообразные гусли не имели под струнами
о л
X с;
я Ж.
55
87

ю
13
1. Общий вид раскопа в Новгороде. На
заднем плане — мостовая Черницыной
улицы на уровне X—XI веков.
2. Обломки гудка (они обозначены
темным цветом) и вариант его
реконструкции. Новгород, начало XIIIвека.
3. Обломки лирообразных гуслей.
Новгород, XI — XII века.
4. Вариант реконструкции гэншъле,
часть которых была найдена
археологами в 1949 году в Гданьске в слое XIII
века. Хранится в Новгородском центре
музыкальных древностей.
5. Гусли шестиструнные. Новгородская
область, начало XX века.
6. Гусли лирообразные семиструнные.
Реконструкция. Новгород, рубеж XII —
XIII веков.
7. Лирообразные пятиструнные гусли.
Новгород, середина XI века.
8. Трещотки новгородские. Слева —
археологическая находка, справа —
варианты реконструкции, начало XII века.
9. Подставка (кобылка) для струнного
инструмента. Новгород, X век,
10. Подставка для однострунного
смычкового инструмента. Новгород, начало
XI века.
11. Сопель. Реконструкция. Новгород,
XI век.
12. Пастуший рожок. Новгородская
область, XX век.
13. Коник, детская игрушка. Новгород,
X век.
14. Обломки и детали древнейших
музыкальных инструментов, середина X —
начало XI века. Археологические
раскопки последнего сезона, лето 1994 года.

X
I.
-О
ас
я
Г?
Ф J>
S К
X Q
л a
кобылки, иначе — подставки,
механически влиявшей на резонансный
процесс; их струны беспрепятственно
тянулись от стержня струнодержателя к
шпенькам, определяя таким образом
принцип звукообразования,
основанный на «чистом» резонансе. Эта
важная особенность лирообразных гуслей
сохранялась впоследствии в
традиционных новгородских гуслях, уже не
имевших игрового окна, вплоть до XX
века. Что и позволило, основываясь на
традиционных приемах гусельной игры
и обрядовых наигрышах, записанных
наконец-то и осознанных в их
подлинном культурном значении лишь на
исходе XX века, представить
реконструктивный вариант звучания древшейших
на Руси гуслей. Лирообразные гусли —
это едва ли не самое наглядное
свидетельство связи русской культуры с
культурами древних цивилизаций,
ближайшая из которых — античная
Греция* Вспомним, что великая эпоха
игры на щипковых лирообразных
инструментах от середины XIII века
уходит в глубь времен на несколько
тысячелетий.
Кроме двух шпеньков, в
напластованиях конца X века обнаружено
свидетельство еще одного удивительного и
также затерявшегося в нашей памяти
древнего музыкального инструмента.
Это подставка, или кобылка, с
засечкой для одной струны. С этой
находкой получает объяснение смущавшая
до сих пор и головка однострунного
музыкального инструмента периода
XVI—XVII веков, которая была
обнаружена археологами в скарбе русских
полярных мореходов на Мангаэее.
Возможно, это и есть пресловутый
смык, упоминаемый в древнерусских
книгах. Деталь, найденная в
Новгороде, удивительно схожа с кобылкой,
точнее, с седлом южнославянского
однострунного смычкового инструмента
— гуслы. Считается, что с приходом
гуслы в Европу примерно в IX веке
связано начало европейской традиции
музицирования на смычковых
инструментах.
Словно по иронии судьбы вслед за
описанной деталью из влажного слоя X
века был извлечен необычный
обломок. Это оказалась шейка настолько
некогда изящного в очертаниях
смычкового музыкального инструмента, что
в утраченной головке, кажется, могло
поместиться не более одного отверстия
для шпенька. Теперь преследует
неотвязная мысль: вот, де, так близка
была возможность
непредположительно узнать о форме и устройстве еще
одного бытовавшего на Руси гудебного
сосуда — однострунного.
Бели согласиться, что именно
таковому принадлежал этот обломок, то
однострунный инструмент, возможно,
именовавшийся смыком, отличался от
грушеобразного в очертаниях
трехструнного гудка лишь зауженными
формами. Может быть, этим
оправдывается путаница в названиях: одни
считают, что смык и гудок — названия,
в разное время присвоенные
конструктивно одному инструменту, другие, и
в частности И. Ямпольский,
полагают, что за этими названиями
скрываются различные инструменты, на
которых «власеном лучцем посмыцали»,
то есть извлекали звук с помощью
лукообразного смычка, прядь конских
волос которого была натерта смолой
хвойных деревьев — канифолью.
О трехструнном гудке в
новгородской археологии до сих пор было
собрано немало сведений — от больших
и малых обломков, от инструментов,
подчас мастерившихся детскими
неумелыми ручонками, от гудков с
уцелевшими основными их деталями —
долбленым корпусом и тонкой, с двумя
полукруглыми вырезами полочкой —
до топором тесанных заготовок, одна
из которых, хотя и обугленная, чудом
уцелела в пожаре. О, этот враг древо-
дельных хитростей, коими славились
новгородцы! Да, немало известно о
гудке, но вместе с тем десятилетиями
приходилось мечтать о находке,
например, небольшой, но существенной в
конструкции гудка детали,
составлявшей комплекс струнодержателя,—
кобылке.
В реконструированных гудках
долгое время использовался ее условный
вариант в виде простой плашечки. И
всего лишь год минул с того
мгновения, как выяснилось, что еще в 1987
году эта деталь с двумя ножками и
тремя засечками для струн прошла
нераспознанной в потоке поступающих
с раскопа мелких деревянных деталей,
поделок непонятного назначения,
детских игрушек, в том числе и
игрушечных коников. Асимметричная, она,
действительно, чем-то могла напомнить
незавершенную игрушку коника. Сам
факт выявления ее в коллекционных
журналах — чрезвычайная неожидан-
90

ность. Но еще большее впечатление
произвел другой факт: среди
окружавших ее в слое середины X века
вещей она оказалась древнейшей.
Давно подмечена такая
закономерность. Увиденный однажды искомый
предмет, его тип, впоследствии как бы
сам себя выявляет в хаосе инородных
вещей. Так случилось и с кобылкой
гудка. Узнанная в прошлом году, она
встретилась в нынешнем
археологическом сезоне еще трижды.
Одна из них, обнаруженная в слое
рубежа X—XI веков и достигающая в
длину почти одиннадцати
сантиметров, оказалась вдвое крупнее
открытой год назад. Значит, на рубеже I и II
тысячелетий различие в размерах
смычковых инструментов было примерно
такое же, как и в XVII веке; в
письменных источниках этого времени
упоминаются: гудочек, гудок, гудище.
Две другие кобылки были обронены
на землю в середине X века.
Исполненные руками скульптора в
художественном стиле, по которому узнаются
многие североевропейские шедевры, они
еще раз убедили в том, что
первопоселенцы Новгорода владели
конструктивно самым сложным для своего
времени музыкальным инструментом —
смычковым трехструнным гудком.
История гудка, подобно другим
музыкальным инструментам, туманна и
одновременно занимательна как
история человечества. Считается, что его
происхождение связано с центрально-
азиатским культом лошади. Чему
подтверждением стали названия
слагающих частей европейских смычковых
инструментов, в первую очередь
южнославянской гуслы. Вот они: голова,
шея, хвост, живот, спина, седло, или
кобылка. Мифологический образ
гудка раскрывается в былине «Вавило и
скоморохи», сюжет которой, по
мнению специалстов, восходит к периоду
индоевропейской общности. В былине
сказывается о волшебном повелении
святых скоморохов Козьмы и Демиана:
Заиграй, Вавило, во гудочек,
А во звончатой во преладец,
А Кузьма с Демьяном припособит...
После чего вожжи в руках у Вавилы-
оратая превращаются в шелковые
струны, а понюгальце, то есть кнут,— в
погудальце, то есть смычок.
Остальное внимающему ясно: былинный
гудочек — это звучащий конь.
Остается добавить, что эта былина,
записанная в 1900 году в Олонецком крае
от выдающейся сказительницы Марьи
Дмитриевны Кривополеновой и
сохранившаяся только в ее памяти,
причислена специалистами к
новгородскому циклу былин. Кстати,
другие герои этого цикла — легендарный
Садко, Василий Буслаев,
безымянные скоморохи — владеют
искусством игры на гуслях.
Согласно «Повести временных лет»,
на Руси в XI веке по обычаю перед
князьями звучали в ансамбле
различные музыкальные инструменты.
Среди них упоминаются и бубны. От
этих мембранных инструментов в
новгородских раскопках выявлены лишь
колотушки в виде палочки со
свилеватым шарообразным наростом.
Обломок предполагаемой колотушки
бубна был обнаружен и минувшим летом
в слоях земли вместе с упомянутыми
музыкальными древностями.
Несомненную ценность являет
собой и иного рода колотушка, точнее,
молоток второй половины X века,
аккуратно вырезанный из цельного
куска ясеня. Таким молотком,
подавая сигналы, по-видимому, ударяли в
металлическое блюдо (гонг).
Традиция использования на Руси блюда в
качестве сигнального и музыкального
инструмента отмечается в «Проски-
нарии» Арсения Суханова 1653 года,
где говорится: «А в кандию и в блюда
ударяют во глас пения; а громки
гораздо, и глас разсыпается, якобы ким-
вальныя струны». Возможно, именно
такого типа серебряное блюдо
упоминается в жалованной грамоте
великого князя Мстислава и сына его
Всеволода Юрьеву монастырю (близ
Новгорода) ИЗО года.
Итак, изготовлявшиеся в X—XI
веках с помощью специальных резцов и
соединявшиеся, если требовалось,
рыбьим клеем гудки, гусли, сопели, бубны
— все эти инструменты, и даже
блюдо-гонг, вещают об основателях Нова
города как о людях с изысканными
жизненными потребностями,
почитавших прекрасное. Это было общество
во главе с аристократами — князьями
и боярами, которых в первую очередь
и радовали своим искусством
профессиональные музыканты — скоморохи.
Не случайно впоследствии в боярских
кладах XII—XIII веков окажутся
серебряные с позолотой и чернением
широкие створчатые обручи, на
которых «кузнецы меди и серебру» искус-
С Л
15
л а
91

но награвировали гудцов с гуслями,
сон елями и другими гудебными
сосудами и окруженных плясуньями»
борцами и прочими выпивающими
ритуальную чару участниками языческих
празднеств. Иной раз кажется, будто
это общество, народ, племя по
вышнему знаку явилось к колыбели
будущего города с миссией возвели-
чать его временам на память во
всеразличных украсах. И поэтому
уже только на небольшом
пространстве земли близ Черницыной улицы
с приходом первопоселенцев звучало
не менее трех гудков. Три их
кобылки на сегодняшний день самые
ранние материальные свидетельства
европейской традиции игры на
смычковых инструментах.
Историки выстроились чередой во
времени. У каждого своя версия о
происхождении Новгорода, о его
первых жителях. Путь к истине
бесконечен. Древний Новгород для нас стал
таким же по сути далеким, как для
современных греков — античная
Греция. В калейдоскопе взглядов на
Новгород появился и вот этот, благодаря
которому можно с восхищением
сказать: культурная нива пришедших сюда
в древности людей и музу облюбовала
по себе.
Свисают над былым тускнеющие
корни. И упал побледневший лист.
Вестник осени.
Нива современного Новгорода,
вбиравшая в себя десятилетиями
музыкальное цветение нивы деревенской и
опустошившая все вокруг себя,
также, быть может, претендует на музу.
Но, надо полагать, облик и
выражение таковой сродни очертаниям
города, а также настроению его
обитателей.
Памятна мысль Германа Гессе,
которая здесь так уместна:
«Государства, находящиеся в состоянии упадка,
и люди, созревшие для гибели, тоже
имеют свою музыку, но музыка их не
бывает ясной. Потому: чем неистовее
музыка, тем меланхоличнее люди* тем
большая опасность нависла над
государством, тем ниже опускается
государь. Так утрачивается суть музыки».
Сентябрь 1994 года
Новгород.
ВЗГЛЯД ИЗ НАСТОЯЩЕГО В ПРОШЛОЕ
Анатолий Цирульников
Столпы реакции
Портреты людей
на фоне опущенной шторы
Как и прогресс, реакция стоит
на каких-то фигурах* Крупных мелкие
не удержат. Реакция — это все же
груз истории. Некое серьезное
противодействие, возникающее в ответ
на легкомысленные подчас действия.
Как и в физическом законе,
в общественном силы реакции и
прогресса не уравновешивают друг друга,
приложены к разным точкам. Не
сосуществуют вместе, а приходят на смену:
реформация сменяется консервацией,
прогресс — регрессом. Но в отличие
от великих реформаторов лица
замечательных реакционеров
стирает время.
А это несправедливо
по-человечески.
Стряхнем-ка вековую пыль с портрета
деятеля старой русской реакции.
Не только для того, чтобы лучше
рассмотреть новую. Но еще,
быть может, понять и по достоинству
оценить некий культурный максимум,
высшую планку, которую ставят
своими деяниями для общества, нас с вами,
большие реакционеры и которую
никогда, что бы там ни говорили,
не дадут нам взять маленькие...
!U1
'8
0 л
п

Обер-прокурор Победоносцев
Он был лопоух. Носил большие круглые очки в черепаховой оправе.
Константин Петрович, как уважительно, с любовью называли
Победоносцева в царском доме, был воспитателем государя.
Сохранилась таблица, наподобие учебного пособия, которую составил
Константин Петрович для юного Александра III. Три группы стран. Одни,
вроде Англии, давным-давно нашли форму правления, достигли
общественного согласия и мирно идут по этой дороге. Другие, как Франция, век
мечутся, льют кровь, республика не раз сменяется диктатурой, но в конце
концов и они вступают на цивилизованную тропу. Наконец, третьи.
Кажется, что путем долгого опыта они достигли мира. Но это иллюзия. За
поворотом — непредсказуемость, снова перевороты. К этой группе в
середине прошлого столетия Победоносцев отнес Германию, Испанию,
Латинскую Америку...
России в классификации вообще не было. Что он имел в виду?
Тютчевское «умом не понять»? Или что найденная и удерживаемая веками
форма правления есть для России единственно возможная?
Внук священника, сын профессора Московского университета и сам
профессор законоведения, Константин Петрович Победоносцев был одним
из образованнейших людей своего времени. Даже политические противники
признавали его «образованным врагом», «столпом реакции». Его курс
гражданского права переиздавался четыре раза и был переведен на многие
языки мира. Победоносцев знал Европу, много путешествовал, исследовал
быт в российских губерниях. Издавал знаменитый «Московский сборник»,
в котором печатались интереснейшие статьи по философии, педагогике,
кстати, весьма гуманистические, с критикой формализма и заботой о
воспитании юной личности. Заслугой Победоносцева была реформа
начальной народной школы. Аракчеев соединил деревни узкими шоссейными
дорогами. Победоносцев покрыл Россию, самую отдаленную, глухую, сетью
церковно-приходских училищ.
А в памяти осталось не это. Современники вспоминали дом в
Петербурге на Литейном проспекте, двухэтажный, темный. Увидев его, прохожий
спешил мимо. Тут располагался громадный кабинет обер-прокурора
Святейшего синода. Колоссального размера письменный стол, покрытый
бесчисленными книгами и брошюрами. Посетитель заметил: «Становилось
страшно от ощущения развиваемой здесь мозговой работы. Он все читал, за всем
следил, обо всем знал».
Этот человек с оттопыренными ушами четверть века считался самым
влиятельным, всесильным в России. В ежедневной переписке со своим
царственным воспитанником, в форме ласковых, учтивых советов государю
Победоносцев не упускал ни одного сколько-нибудь существенного события
государственной жизни. Всего, что казалось ему важным и опасным,—
г?
О л
d a
Когда этот материал был
уже готов к печати,
обнаружился утерянный
портрет министра, графа
Д. А. Толстого. Вот он,
оказывается, какой!
Редкая находка. Благодарим
главного библиографа
ГНПБ имени Ушинского
Р. П. Буданова.
93

либеральные взгляды министра, посягательства на церковный обряд, «Крей-
f 3 церову сонату» Льва Толстого... Константин Петрович умолял царя, приго-
11| товляясь ко сну, внимательно осмотреть спальню, заглянуть в шкафы,
£л | опустить шторы, дабы личная жизнь государя была в полной безопасности.
3JJ Точно так же он опускал шторы в государстве.
Б те годы дальние, глухие
Б сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла...
Прочтя это о себе, Константин Петрович, наверное бы, удивился. А
может, и нет. Он привык, что о нем складывают легенды. Придают его
персоне непомерное значение.
Утверждают, замечал он в автобиографии, специально составленной для
другого царя, Николая II, что обер-прокурор всемогущ. Что по мановению
его руки уходят министры, сменяются правительства. Но это неправда. Он
лишь давал советы покойному государю, предложил несколько кандидатур.
Говорят, он остановил реформы, превратил Россию в «тихую, безмятежную,
безмолвную, темную, холодную могилу». Какая нелепость! И разве это под
силу одному человеку? Да, это он, Победоносцев, писал высочайшие
обращения, призванные укрепить самовластие. Отстаивал твердую силу,
непоколебимую волю единственного в России гаранта мира и спокойствия.
И разве не была на десятилетия остановлена революция?
И не было ни дня, ни ночи,
А только — тень огромных крыл;
Он дивным, кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи...
Победоносцев получал сотни писем. Его корреспонденты — из всех
слоев общества: чиновники, учителя, священники, писатели... «...Вчера
вечером скончался Ф. М. Достоевский. Мне был он близкий приятель... У
меня для него был отведен тихий час, в субботу, после всенощной, и он
нередко ходил ко мне, и мы говаривали долго и много за полночь».
Петр Чайковский писал ему благодарные письма. И в то же время это
он, обер-прокурор Победоносцев, запрещал распространение сочинений
Льва Толстого, отлучил его от церкви.
В частной жизни Константин Петрович менее всего походил на
нелюдима, ночную сову, каким изобразил его Блок. В отношениях с
окружающими был весьма прост и обходителен, ценил искренность, не
любил низкопоклонства. Был бескорыстен (никто не мог сказать, что казна
когда-либо прилипала к его рукам), страдал от чужой неблагодарности,
верил в человеческое раскаяние. «После моей смерти пусть говорят что и
как хотят, пусть печатают критические разборы моего печатного слова, но
этот публичный разбор моей личности тяжел для меня...»
Его можно было встретить незаметно затерявшимся в молящейся толпе
в Казанском соборе. Не любил, чтобы его в это время узнавали. В семье был
несчастлив, напоминая в чем-то Каренина. А в общем, как многие люди
того времени, был христианином, и это объясняет многое в его характере,
частной жизни.
Но в жизни государственной, политической К. П. Победоносцев
представал совершенно другим человеком. С непоколебимой твердостью
убеждений и неумолимой последовательностью действий. Уверяли, что обер-
прокурор обладал каким-то особым даром логики, которой подчинялись все,
даже люди, нисколько от него не зависящие. «По его воле,— сказал
современник,— мы неуклонно шли назад, хотя все чувствовали необходи-
« мость идти вперед».
|w Но куда вперед? По пути свободы или поджогов, бунтов, гласности или
l ? разнузданности печатного слова, судебной реформы или коррупции, местно-
« I го самоуправления или самоуправства? Одно без другого не существовало.
|& Что сказал этот мальчик, стрелявший в обер-прокурора Победоносцева?
«5 Что хотел уничтожить мракобеса, насадителя церковно-приходской школы?
94

Несчастные... Куда вперед — к конституции, демократии, парламенту, этой
«величайшей лжи нашего времени»?
«Одно из самых лживых политических начал,— разъяснял он,— есть
начало народовластия, та... идея, что всякая власть исходит о т н а -
рода и имеет основания в воле народной».
Народное представительство? Ложь. «По теории народные
представители имеют в виду единственно народное благо, на практике...— личное благо
свое... По теории избиратель подает голос за своего кандидата потому, что
знает его и доверяет ему, на практике — избиратель дает голос за человека,
которого по большей части совсем не знает. По теории депутаты должны
быть из лучших, излюбленных граждан, на практике...»
«При крайней ограниченности ума, при безграничном развитии эгоизма
и самой злобы, при низости и бесчестности побуждений человек с сильной
волей может стать руководителем партии». «Можно при самых заурядных
умственных способностях и знаниях обладать особливым даром
красноречия, воздействующего на толпу».
Тогда еще не было Государственной думы. Но уже сверкнула
французская революция. Был опыт раннего европейского парламентаризма,
который, за исключением Англии, не внушал Победоносцеву доверия. Вообще
он не желал ставить в России экспериментов. Не та страна. Не для этого.
...Ом дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна...
Демократия в России неминуемо приведет к вспышке национализма.
«Мы видим теперь, что каждым отдельным племенем, принадлежащим к
составу разноплеменного государства, овладевает страстное чувство
нетерпимости к государственному учреждению, соединяющему его в обший строй
с другими. Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все
подобные требования и порывы, и не одной только силой, но и уравнением
прав и отношений под одной властью. Но демократия не может с ними
справиться...»
И формулировка, будто телеграмма-молния, отправленная в другой век:
«Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам
роковой дар — всероссийского парламента».
Что такое реакционер? Человек-политик, говорится в энциклопедии,
который идет против общественного прогресса. Почему, зачем он это
делает? Может, как считали в том веке, это особый тип личности, в мозгу
которой отсутствует клетка исторического хода вещей? Неужто же
умнейший Константин Петрович полагал всерьез, что можно остановить историю,
избежать естественного конца той необыкновенной, удивительной
картинной эпохи, которая, писали в некрологе, отошла с Победоносцевым в
вечность? Но... замедлить? «Спустить в песок», как выражался он о каком-
нибудь злополучном законопроекте. Говорили, что вся его система состоит
из «не надо», «остановить», «затруднить». Да, он любил силу инерции, эту
«натуральную великую силу», без которой невозможно благосостояние
общества*. Московское славянское общество подарило Победоносцеву
широкое дубовое кресло, на спинке которого древнерусской вязью было
написано: «Тише едешь, дальше будешь».
Ушел в отставку он тихо накануне первой русской революции. Перевел
«Новый Завет». Скончался в начале столыпинской реформы...
Министр Толстой
Ух, строгий был министр. Причем дважды — народного просвещения,
а позднее — внутренних дел. В чем не находил никакого противоречия. И
относился к гражданам, как к нерадивым ученикам, там младшего возраста, g
а тут — старшего... *
Явился в конце реформы шестидесятых, «оттепели» XIX столетия. Она, i
как известно, кончилась морозом. «Теперь нужны люди новые»,— вздохнул g
государь, увольняя предшественника Толстого, известного реформатора-
либерала. Они с Толстым были из одного круга. Окончили один универси-
95

ш * I тет, служили по очереди в тех же канцеляриях. Граф Дмитрий Андреевич
11 следовал по пятам своего светлого либерального предшественника — откуда
5 || тот уходил, туда этот приходил. И имения у них были рядом. В ту эпоху
|д| новый государственный человек не с Луны падал.
511 Назначение Д. А. Толстого общество восприняло как стихийное
<о| бедствие. Всем хорошо известны были его взгляды. К сожалению, мы не
нашли портрета министра Толстого. Перерыли архивы, пролистали
увесистый том «Истории министерства народного просвещения» за столетие —
нету! «Популярности я не ищу, популярничанье презираю»,— вот вместо
портрета ответ нам» потомкам. И своему времени. Прессе, общественному
мнению, к которому был не то что равнодушен, а именно презирал.
Невзирая на пересуды, препятствия, проявлял волю, шел против
течения, как именовал то, что другие считали прогрессом. Имел
собственный взгляд. Далеко не столь прямолинейный, какой выводили из
его воспитательной системы, весьма строгой, с карательными мерами дяя
примера. Но отождествлять графа Дмитрия Андреевича с каким-нибудь
классным надзирателем негоже. Все же почетный доктор Лейпцигского
университета. Президент Императорской Академии наук. За строгостью у
него всегда находишь какую-то мысль, философию необходимости суровых
мер.
В одном из трудов с присущей ему сухостью и основательностью ученый
министр пояснял, что со времен Петра русское общество приучилось
смотреть на себя как на европейски образованное, «не замечая, что из
Европы взята одна внешность, одно подобие образования, а не его
сущность». Эта-то внешне, легковесно образованная часть общества и
сопротивляется серьезному учению. Преодолевать сопротивление — значит идти
против течения. Выходило, что он не против общественного прогресса, а
наоборот, желал, чтобы общество встало на его твердую дорогу. И надо
отдать должное: министр Д. А. Толстой приложил невиданные усилия, волю,
упорство, чтобы это сделать.
■ Его коньком стала классическая гимназия, одна дающая дорогу в
университет, в высшие сферы. Гимназия с латинским и греческим, двумя
мертвыми языками. Зачем ему мертвые понадобились?
Позднейшим поколениям они оказались ни к чему, поскольку те
вполне обходились без классической культуры и римского права. Но дело не
только в этом. «Изучение мертвого языка трудно, поэтому крайне
необходимо»,— утверждал Дмитрий Андреевич. Странная мысль. Трудно, труд,
трудолюбие? Нет, не просто труд, а такая усердная
последовательность, какой не дает никакой другой предмет, в особенности
новейшие языки. Перевод с них доступен любому верхогляду, который, не
утруждая себя переводом всего текста, догадывается по отдельным фразам об
общем смысле. Все новейшие языки в сущности сходны друг с другом. А при
легковесности, лени, которые свойственны русскому человеку, при
стремлении к слепому подражательству нужен такой язык, который бы не имел
ничего общего с шаткой действительностью, вел к устоям и вырабатывал у
учащегося привычку к основательности и незаемному мышлению.
Вот, по-моему, мысль министра Толстого, обращенная к русскому
образованному обществу, если очистить ее, мысль, от политической шелухи:
коли уж мы, господа, не способны понять язык нормальный, живой, на
котором обычно говорят люди, попробуем с помощью мертвого.
Поняли его немногие. Очень многие возмутились. К тому же эту свою
идею (весьма здравую, как вам кажется?) он не очистил от политической
шелухи. Связал с общественными беспорядками. Напирать стал.
Преследовать инакомыслящих. Назначал в директора гимназий только
преподавателей мертвых языков (вроде как век спустя — учителей-историков, членов
| КПСС). Ах, какой крик, шум поднялся в том либеральном обществе! Какие
£« письма, телеграммы шли ему из его же круга. «Вы, граф, калечите целое
I £ поколение», «Прекратите опыт, который вы производите in animo vili наших
£ £ детей!*.
I1 Кстати, писали, используя латынь. Хотя вообще-то спор шел не о том.
•5* Его система вела наверх, в высшие этажи власти — власти аристократов.
96

(«Это правда,— согласился он на одном из обедов, устроенных в его
честь.— Но каких? Аристократов ума (браво, браво!), аристократов знания
(браво, браво!), аристократов труда...») И закрывала дорогу пестрой,
разночинной России. Оставляла ей' место где-то на обочине, в своих малых
уездных городках, торговых рядах, фабричках, мастерских, для которых Д. А.
Толстой открывал, кстати, и реальные училища, промышленные и народные
школы, допускал частные заведения, женское образование, «однако не в
ущерб более важному сохранению женственных качеств...» (В этом месте его
всеподданнейшего отчета государь отметил: «Весьма желательно».)
Министр граф Дмитрий Андреевич, если взглянуть более внимательно,
отнюдь не таков, каким представлен в позднейших портретах. Чем-то даже
симпатичен. О его личной жизни известно мало. Происходил из
знаменитого рода, откуда все Толстые. Жену звали тоже Софьей Андреевной. Имел
десяток имении в Рязанской губернии, особенно любил Маково. Тут
возвели разные постройки, двухэтажную библиотеку в саду, и помещик
Дмитрий Андреевич провел ряд нововведений — приказал выписать плуги
от Лингарта, разводил племенных жеребцов... Говорят, был рачительным,
скупым хозяином. Строго следил за отчетностью. С крестьянами обращался
так: честным труженикам давал на водку, а воров сурово наказывал. «Когда
одного такого негодяя сошлют в Сибирь, то уже другие рубить леса не
будут».
«И караульщики наши будут покойны...»
Он сам был караульщик, охранял существующий порядок. Плох он или
хорош, но другого-то нет. «Историю, милостивые государи, творим не мы —
мы только ее принимаем...»
И ему не все нравится. Мало дураков в департаменте? А надо
обращаться учтиво. «Не сделаете ли вы мне удовольствие,— пишет записку
подчиненному,— приехать на чашку чая завтра вечером часов в восемь, но,
разумеется, не по-казенному, а в сюртуке, если не хотите меня обидеть».
«Многоуважаемый...» «Будьте так добры...» «Сделайте одолжение...»
Язык старого чиновника. Бюрократа, как называл себя сам. «Докажите
Каткову, что от времени до времени ему необходимо приезжать в Петербург,
он совсем забыл наш бюрократический город».
Ироничен, когда надо. Знает, с кем и как говорить. Но не лебезит даже
перед государем. Докладывает сухо и четко. Всеподцанейшие отчеты
Министерства народного просвещения основаны на строгих цифрах и фактах. Что
именно сделано. Чего нет. Нет физического кабинета — значит нет. Дом
тесен и неудобен — значит так и есть. Но уж коли знания основательные...
«Успеваемость по всем предметам в С.-Петербургском округе 54 %, что на
3 % выше, чем в предшествующем, 1871 году...»
Удивительное чувство испытываешь, рассматривая эти отчеты, тетради,
методички обучения чистописанию толстовского времени,— полуовалы и
овалы, правые и левые петли, позабытые такты и нажимы. Отметки за
поведение и прилежание. Пропущенные уроки...
Записка министра Толстого на синенькой четвертушке листа 23 января
1867 года: «Душевноуважаемый Иван Давидович, в субботу в Соединенных
департаментах законов будет слушаться представление... о мерах к
предотвращению развития коммунистических идей, куда и я приглашаюсь.
Я объяснил барону Корфу, что в субботу мне решительно невозможно
приехать, и просил назначить какой-нибудь другой день недели, но он мне
сказал, что это невозможно...»
Написано по частному поводу, а какой по прошествии времени
приобрело всеобщий, чуть ли не исторический смысл! Тема того
заседания. И г о д. И то, что он не может приехать, просит отложить. А
ему отвечают: невозможно.
А он все-таки отложил. Лет на сорок, на пятьдесят, пока управлял сам <э
и действовала его система. Педагогическая — казенная, не исключавшая 5$
свободных публичных чтений, насадившая во всех губерниях классические I £
гимназии и «образцовые» министерские училища, в которых, впрочем, было ? £
душновато в сравнении с земскими, запретившая автономию университета, 11
но не повлиявшая на расцвет науки. И государственная — в бытность его <?**
97
4 Знание — сила № 4

■ || министром внутренних дел — известная русская государственная система.
11] При умелом пользовании она может отложить заседание на известный срок.
11| Но рано или поздно оно ведь состоится! Его проведет молодое поколение.
Sal Все подобные заседания проводили молодые. С классическим образованием
з| или реальным, со знанием мертвых языков или без них. Бурные заседания,
<ol горячие... «Пребывание мое здесь осталось не бесплодно»,— написал он по
какому-то поводу. Кто знает...
Редактор Катков
Страсть Михаила Никифоровича доходила до рукоприкладства, до
дуэли. Раз чуть было не с Пушкиным...
Дело было так. В 1864 году у «Русского вестника» вышла из-за
публикации какая-то глупая ссора с членами Московской думы. Слово за
слово, кончилось тем, что редактор Катков вызвал на дуэль гласного думы
С. Н. Гончарова, брата жены великого поэта. Ночь перед дуэлью прошла
тревожно. «Воротился из редакции расстроенный,— записал сотрудник
журнала,— неужели возможно, что чья-то злосчастная рука лишит Россию
человека, которого все сердце, все существо болит за Россию...» Можно
подумать, что сказано о Пушкине.
К счастью, другой сотрудник опередил редактора, тоже послал вызов
Гончарову, и утром дуэлянты сошлись в Петровском парке. Каткова
представлял ближайший сотрудник, а Пушкина — его шурин с секундантом,
сыном Александра Сергеевича. Убивать друг друга никто не собирался.
Противники дали промах...
В этой почти что анекдотической истории — многое о Каткове. Он где-
то рядом с классикой, в сложных с ней взаимоотношениях, порой
драматических, порой курьезных.
До того как стать редактором знаменитого издания, окончил
Московский университет, учился, надо сказать, блестяще, инспектор П. Б. Нахимов,
будущий легендарный адмирал, говорил молодежи: «Что болтаетесь, подите
послушайте, как Катков отвечает». Защитил диссертацию, дождался
кафедры, но педагогика была не его стезя, томился профессором... Одно время
походил в кружок Белинского, пересказывал критику, не знавшему
немецкого языка, эстетику Гегеля. Великий революционер-демократ восторгался
будущим реакционером-государственником: «Какая даровитость, какая глу-
бокость, сколько огня душевного!..»
Тут, кстати, подвернулся случай. Редактор университетской газеты
увлекся заезжей танцовщицей и после заключительного утреннего
спектакля, а дело было на масленицу, с букетом в руках уселся на козлы кареты.
Начальству показалось: это уж слишком. В итоге освободилось место
редактора. Катков считал, что это судьба. К своему предназначению он
относился очень серьезно. Что не было лишено оснований, ведь он стал-
таки знаменит. И не будучи ни великим русским писателем, ни важным
сановником, был, по общему мнению, «властителем дум» особого рода —
государственных. Катков — крестный отец четвертой, как теперь говорят,
власти: политической печати.
В то время обычные издания имели право лишь перепечатывать без
комментариев правительственную хронику. Изложение собственного взгляда
на происходящее лучше всего удавалось статскому советнику Ивану
Андреевичу Крылову. Но закончилась николаевская эпоха и с нею вместе система
управления при всеобщем безмолвии. Новая, как обычно, началась с
гласности. «Мы стоим пред дверях светлой эпохи, эпохи оживления мысли,
когда слышится голос, высказывающий нужды, потребности, желания
общества...»
Стиль у Каткова всегда был замечательный. Став редактором, он сделал
| свое издание самым популярным в России. Собрал подписку больше, чем
«Современник». На страницах «Русского вестника» были напечатаны не
самые худшие произведения русской литературы — «Анна Каренина»,
«Преступление и наказание», «Отцы и дети»... Выступили знаменитые
экономисты, юристы о развитии железных дорог и торговых ассоциаций,
* земском самоуправлении и суде присяжных. Все это было свежо, ново.
98
11
<

Дорога, открывшаяся перед Россией. Широкое общественное мнение,
прогресс, в отношении которого редактор Катков развил целую теорию
«постепенности», «разумного прогресса». Имелось в виду — в отличие от
неразумного. Его исповедовали радикалы из бывшего кружка Белинского,
некие Чернышевские, отношения с которыми резко испортились. Катков
напечатал статью «Нигилизм как патологическое явление русской жизни».
Бывшие коллеги объявлялись как бы душевнобольными. Ответа долго ждать
не пришлось. Началась перепалка. Зазвонил «Колокол». В общем, Катков
вышел из лагеря либералов.
К тому времени обстановка в империи в очередной раз изменилась.
Опять выстрелы, беспорядки, восстания... Настоящей знаменитостью
Катков стал во время польского восстания. Тогда все правительство было в
шоке. Не знали, применять силу или не применять. Газеты молчали, даже
аксаковский «День». Вдруг раздался голос Каткова. Страстный, горячечный
— о позоре отечества, о попранном патриотизме, о русской миссии... Это
был звездный час Михаила Никифоровича. «Они требуют, чтобы Россия
возвратила Польше ее независимость? Возвратить независимость Польше!
Но что такое Польша, где она начинается, где оканчивается?»
В обычном течении жизни, в «разумном прогрессе» Катков чувствовал
себя плохо, болел, мучился бессонницей, засыпал в редакции где-нибудь на
краю дивана или в вагоне московско-петербургского экспресса, куда
вскакивал в последнюю минуту. Он вообще плохо различал время, вечно
опаздывал, путал дни недели. Но когда в ровном течении образовывались
завихрения, возникала экстремальная ситуация, требовавшая немедленного
решения, Михаил Никифорович преображался. Тусклые, бесцветные глаза
озарялись, огонь душевный бушевал, страсть, горячечность выливались
ночью под диктовку секретарю (у Каткова были плохое зрение и дурной
почерк) в ясное до безумства решение:
«Или Польша от моря до моря, а Россия — азиатская орда, или полное
поглощение Польши в русском государственном море. Все среднее есть
перемирие, а не разрешение вопроса!»
Он говорил то, чего не решались высказать министры иностранных дел,
премьеры. Когда в 1885 году Россия и Англия столкнулись из-за афганского
вопроса, Катков немедленно призвал к войне с Англией и пригрозил
броском на юг — завоеванием Индии.
В теплые моря Россия не пошла, но Польшу подавила. Катков приобрел
неслыханную известность. Ему слали поздравительные телеграммы, жали
руку высшие государственные деятели. Он сам стал фактически
государственным деятелем без всякой должности, «по долгу», как выражался сам.
Теперь не он следовал за общественным мнением, а оно следовало за ним.
Прислушивалось к каждому его слову.
Наибольший интерес из сочинений этого периода представляют
рассуждения Михаила Никифоровича о природе власти.
Государство, напоминает он читателю, олицетворяется сильной
государственной властью. С идеей власти связана идея службы. И правители, и
правимые служат государству. Это есть их священная обязанность. И эта
обязанность есть свобода. Утверждают, что в России нет свободы? Неправда!
«Когда и верхние слои, и темный народный фундамент проходит сознание,
что существующий государственный строй есть дорого купленный и
подлежащий самому бережному охранению результат тяжелой исторической
работы, поднявшей страну, тогда, будет ли страна демократической
республикой или неограниченной монархией, она чувствует себя свободною...»
В этот период своей политической карьеры Михаил Никифорович
чувствовал себя абсолютно свободным. В его лице печать достигла зенита
государственного влияния и славы. Призывы к сильной власти и
надлежащим мерам к тем, кто изменяет ей, ослабляет отечество, находили полное |
понимание. Печать, общественное мнение, пройдя эволюцию от полного gg
безмолвия к гласности, от влияния на власть к следованию за властью, 12
полному слиянию с нею, совершали свой славный круг. Но темперамент, • *
сознание того, что им ведет высшая сила, сыграли с Михаилом Никифо- | £.
ровичем недобрую шутку. В конце жизни он обмишурился, перебрал в «^
99

ш |1 критике отдельных служителей власти, переругался со всеми. Неудачно
| £ превознес Бисмарка. Ошибся в прогнозах. Вышел скандал. Знаменитое
5 «I издание чуть было не закрыли. Занялся просвещением. Вначале поддержал
£з| графа Д. А. Толстого с его реформами, а потом из-за чего-то разошелся.
5| Повздорил с Победоносцевым. Ну ничего, сказал тот, «свои люди —
<о| сочтемся». Помирились.
Поднимем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!..
Был обед, данный благородным собранием московского городского общества
в честь открытия памятника Пушкину. Среди прочих приглашенных выступил
редактор Катков, призвав всех, кто бы ни были, откуда бы ни пришли и как
бы ни разнились во всем прочем, к примирению в этот день, у Пушкина.
И прочтя вышеуказанные стихи, потянул свой бокал к сидевшему неподалеку
Тургеневу. Тот поставил свой на стол и прикрыл ладонью. «Я старый
воробей,— вспоминал позже Иван Сергеевич,— меня на шампанском не
обманешь».
Умер Катков в 1887 году в возрасте шестидесяти девяти лет, от рака. Его
смерть еще более, чем жизнь, стала событием государственным. По всей
России в церквах служили панихиды. Иностранные представители возлагали
венки. Из городов шли письма и телеграммы. Так редко когда хоронили
высших правительственных чиновников. «Так не провожали ни Достоевского,
ни Гоголя, ни Пушкина»,— с грустью и завистью заметил Лесков...
Послесловие в конце века
Признаемся, писать о старых реакционерах значительно приятнее, чем о
новых. История обладает тем свойством, что умеряет наш пыл, смягчает
страсти и, отсеивая второстепенное, оставляет главное — итоги. Попытаемся
подвести их в конце века.
Вывод первый напрашивается сам собой: реакция бывает воспитанная и
вышедшая из лесу. Первая находится в контексте культуры, и если сама не
ставит общественные вопросы, то отвечает по-своему на повисшие. Вторая,
выпавшая из культуры реакция, имеет явно неприличный вид. Все время
злится, всех подозревает, ненавидит, обладает явной агрессией. У этого рода
реакции невероятные амбиции. Их выражают маленькие злющие редакторы,
крошечные обер-прокуроры, которые очень хотят вырасти, заполнить собою
День и навязать обществу свое Завтра. Скорее всего у них ничего не выйдет,
но не следует упускать из виду, что с противоположной стороны столпов
культуры и прогресса тоже что-то не наблюдается.
Поэтому второй вывод можно сформулировать так: маленькие реакционеры
рождаются от маленьких добродетелей, герои по обе стороны баррикады
нередко одного роста.
Вывод третий, кажущийся банальным: о том, что реакционерами не
рождаются. Действительно, они могут выходить из одной среды и с
радикалами, и с либералами, и с демократами. Нет, пожалуй, демократы не
из этой среды, туг они никак не могут появиться. Что подтверждается
довольно быстрым переходом известных лиц из одного стана в другой,
особенно при перемене общественного положения. Глядишь, какой-нибудь
Михаил Никифорович вчера был один, а сегодня совершенно другой.
Последний вывод — о сущности реакции. Политики, наверное, скажут об
этом глубже, как о явлении, а наша задача скромней, ограничивается
фигурами. Что это за особая фигура — реакционер? Не беремся судить о
| всех, но что касается нас лично, мы тоже в чем-то реакционеры. Грустно,
5g обидно, но следует признать этот факт. Мы — реакция нашего слабодушия
12 и слабоумия. Неспособности проявлять волю и упорство, держаться за руки
*£ и в то же время идти собственной дорогой. Реакция боязни выбора, страха
перед решением. Непоследовательности действий. Того, что умудрились
сделать с собственной жизнью, и еще больше — чего не сделали.
Впрочем, конец века — еще не вечер... •
100
1

впыи-ша
"Knowledge itself is power "(F.Bacon)
ЗНАНИЕ- СИЛА 4/95

КУРС ЛЕКЦИЙ
история западной цивилизации XX века
Борис Меерсон,
Дмитрий Прокудин
Дивный новый мир
и его катастрофа
(1923 - 1933)
g
После первых серьезнейших
экономических и социальных кризисов
послевоенного периода, после
преодоления коммунистической
опасности на Западе, после более или
менее адекватного пересмотра
международных проблем, в частности
репарационного вопроса (планы Дау-
эса и Юнга), после начала
включения в систему международных
отношений даже советской России
(полоса признаний),— после всего этого
Запад вступил в полосу стабильности
и процветания, знаменитую эпоху
prosperity. Казалось, что Западу
удалось наконец достичь той
стабильности, о которой мечтали в Версале.
С 1923 по 1929 годы постепенно
сошли на нет массовые
политические акции, ибо постоянно рос
уровень жизни. Экономическая
ситуация выглядела довольно устойчивой.
Европейцу и американцу, казалось,
не о чем больше беспокоиться.
И все это благополучие
катастрофически рухнуло в 1929 году, после
такого не слишком заметного на
первый взгляд события, как крах Нью-
Йоркской фондовой биржи.
За счет чего Западу удалось
достичь стабильности в условиях
массового, а значит — нестабильного,
общества? И что произошло в 1929
году, что разрушило дивный новый
мир»?
В экономике основой prosperity ста-
Продолжение. Лекция седьмая Начало — в
7 номере за 1994 год.
ло крупное конвейерное
высокотехнологичное производство,
ориентированное на выпуск товаров широкого
потребления длительного
пользования (см. лекцию 4). Процессы,
начавшиеся на рубеже веков
(«электрическая революция»), казались
исключительно положительными и
прогрессивными. Товары, ранее считавшиеся
предметами роскоши, превратились
в обычные предметы потребления.
Доходы предпринимателей, клерков
и рабочих постоянно росли.
Огромные предприятия обеспечивали
работой большую часть населения. Рост
производства, который считался
залогом процветания, продолжался
неуклонно, и никому не приходило в
голову, что этот рост, как и любой
другой, имеет свои пределы.
Речь идет о механическом росте, о
производстве все большего
количества стандартных однотипных
товаров, благо монополизм (состояние
рынка при резком снижении
конкуренции) позволял увеличивать
доходы, производя больше товаров, не
обращаясь к вопросу о качественном
их совершенствовании. Это говорит
о непрочности достигнутого
материального благополучия;
экономическая база стабилизации была весьма
неустойчивой.
В политической жизни в 1923—1929
годах существенно снизилась
активность населения. В Германии,
Франции резко падает авторитет «партий
нового типа», и заклинания
Коминтерна о мировой революции или
заклинания крайне правых о борьбе с
102

мировым еврейским заговором
воспринимаются как чисто ритуальные.
Политическую жизнь определяют два
направления, условно обозначаемые
как «левые» и «правые». «Правые»,—
например, консерваторы в Англии,
республиканцы в США и их аналоги
во Франции и Германии (иногда
партии, иногда коалиции),
отстаивали традиционные
индивидуалистические ценности: свободу частного
предпринимательства, ограниченную
роль государства в экономике,
либерально-демократические принципы в
политике. «Левые» —
социал-демократы в Германии, лейбористы в
Англии, социалисты во Франции —
настаивали на усилении
государственного регулирования экономики,
проведении широких социальных
программ, сохраняя при этом
основы частнокапиталистической
экономики и демократических свобод.
Именно в это время окончательно
изменила смысл традиционная для
XIX — начала XX веков
политическая терминология. Возникшие в эпоху
Великой французской революции
политические течения «правых» и
«левых» воспринимались изначально как
более умеренные и консервативные
(правые) и более радикальные,
реформистские, а в крайнем случае —
революционные (левые). После
первой мировой войны содержание этих
понятий постепенно начинает
меняться в связи с тем, что уже
возникли «партии нового типа». Правые
в понимании XIX века —
умеренные — оказываются в центре
политического спектра, правее их теперь
не «только стена», по известному
выражению Пуришкевича, а новые
политические силы радикальной
направленности, но в отличие от
крайне левых апеллирующие к
шовинизму, расизму, имперской идее.
Примером могут служить итальянские
фашисты.
Фланги политического спектра
парадоксально сближаются и, во
всяком случае, находятся дальше от
умеренных партий, чем друг от друга.
Их показная ненависть друг к другу
не меняет того факта, что при
захвате власти они ведут себя удивительно
похоже. Впрочем, это на самом деле
неудивительно, ибо социальная база
тех и других одна.
Стабилизация 1923—1929 годов
естественно охватила и область
международных отношений. Казалось,
окончательно уходит в прошлое
война как способ решения
межгосударственных проблем, торжествует
провозглашенный еще Вильсоном в
Версале пацифизм — принцип
исключительно мирного урегулирования всех
вопросов, при котором война
считается абсолютным злом, и вся
международная политика строится на
основе договоров безопасности и
сотрудничества в рамках Лиги Наций.
Сеьезные изменения произошли в
культуре. Главное — завершилось
формирование индустриальной массовой культуры.
Это культура, во-первых, тиражируемая,
то есть распространяемая техническими
средствами и доступная фактически
каждому. Доступность эта не только
техническая, но и обусловленная, во-вторых,
чрезвычайно упрощенной эстетикой,
основанной на очень простых идеалах. Это
культура, отрицающая всякую элитарность
и ориентированная на человека массы:
поставленное на конвейер
кинопроизводство Голливуда, эстрада, тиражируемая
радиостанциями и граммофонными
пластинками, многочисленные шоу, кабаре,
варьете. Формы массовой культуры могло
принимать и высокое искусство, более
того, часто именно через эти формы ре-
ализовывались новые художественные
идеи: вспомните фильмы Чаплина или
джаз. Но культура не исчерпывается
искусством. Процессы создания массовой
культуры захватили в какой-то мере и
науку, породив феномен
научно-популярных фильмов, книг, лекций,
журналов.
Парадоксальные, но внутренне вполне
обусловленные изменения происходят и в
высокой культуре. Интеллектуальная и
художественная элита Запада, давно
одержимая идеей переделать человека
(поскольку человек существующий ее совсем
не устраивал), неожиданно увлеклась
модой на идеологии и идеологов «партий
нового типа». С одной стороны,
возникает культ всего советского и
коммунистического, с другой — симпатии к идеям
крови и почвы, К идеям фашистов,
впрочем, в политические движения такие
деятели не включались, считая это не
совсем пристойным.
Все это вместе серьезно изменило
общество. Состояние массового
общества сохранилось, но массовая
ментальность во многом ушла на
бытовой уровень, перестала быть
доминирующей и на уровне
политическом стала скорее потенциальной,
чем актуальной. Степень
политизации общества несколько снизилась.
Частичная демассовизация
выражалась в том, что аморфная политиче-
103

ски активная и агрессивная масса
начала обретать внутреннюю
структуру и ее единый политический
импульс разбивался на множество
мелких групповых интересов.
Стремительный рост уровня
жизни создал феномен, определивший
во многом социальное лицо эпохи:
феномен middle classe — среднего
класса. Это слой людей, который в
отличие от марксовых «классов»
определялся не «по отношению к
средствам производства», а гораздо
проще — по доходам. Представителей
этого класса можно
квалифицировать и как буржуа, и как
пролетариев: они чаще всего имели
сбережения, вложенные в акции или банки и
приносящие им доход в процентах
или дивидендах, оставаясь при этом
наемными работниками. Как
правило, уровень жизни среднего класса
довольно высок и отличается
развитым престижным потреблением (то
есть потреблением не просто
необходимых предметов и продуктов, а
тех, пользование которыми создает
общественное реноме). Внутри слоя
возникала масса градаций на основе
престижного потребления: качество
и местоположение жилья, наличие
автомобиля и его марка, уровень
посещаемых магазинов и ресторанов —
все это делило средний класс на еще
более мелкие, относительно
изолированные друг от друга группы
(переход из одной в другую был
возможен — социальная мобильность
оставалась высокой — но, как правило,
означал смену круга общения).
Множество мелких групп, «своих
кругов», снижало значимость аксиомы
«как все», означало «как все
приличные, то есть нашего круга люди».
Возникал социальный барьер против
массовизации.
Масса структурируется и
политически. Интересы различных слоев
среднего класса и близких к ним
социальных групп находят ясное
политическое выражение в легально
действующей политической системе
и утрачивают потребность в
экстремизме. Процесс дробления массы
(демассовизации) захватывает и эту
сферу жизни; группами второго
уровня социальности здесь становятся
законные политические партии,
общественные объединения,
профсоюзы. В целом интерес населения к
политике существенно снижается.
Сам феномен массовой культуры,
как ни странно, также способствует
демассовизации. Массовая культура
создает огромное количество групп
второго уровня социальности:
поклонники джаза и голливудских звезд,
болельщики той или иной
футбольной команды, любители детективов
или радиосериалов («мыльных опер»),
клубы по интересам, «просвещенная
публика», посещающая все
популярные лекции. Но главное в том, что
массовая культура создает в большом
количестве столь необходимых для
массы кумиров, переводя
политические страсти и фанатизм в игровые
формы.
Благополучие дивного нового мира
кончилось внезапно и
катастрофически. Кризис всей системы начался
с банального экономического
кризиса перепроизводства, но столь
непомерной разрушительной силы, как
ни один до 1929 года.
Мир подошел к этому страшному
году безо всякого предчувствия беды.
24 октября 1929 года после долгой
игры на повышение (скупка акций,
что приводит к повышению их цены)
спекулянты на Нью-Йоркской
фондовой бирже начали эти акции
активно продавать, что, конечно,
объясняется прекрасной
осведомленностью о реальном положении дел
на предприятиях. А дела шли весьма
плохо: произведенный товар
задерживался на складах, не находя
покупателя, массовое предложение
превысило — и намного — спрос,
заработал механизм кризиса
перепроизводства. Уже к 29 октября («черный
вторник») стало ясно, что объем
продажи акций катастрофичен и речь
идет о биржевом крахе. В этот день
было продано 16,4 миллиона акций,
что соответствовало потере
примерно 10 миллиардов долларов.
Крах Нью-Йоркской фондовой
биржи стал детонатором взрыва,
похоронившего prosperity.
Последовавшие за ним банкротства, остановка
заводов, развал хозяйственных
связей, подрыв доверия к партнерам и
связанная с этим паника привели к
ужасным последствиям для всех:
предпринимателям они принесли
разорение и массовые самоубийства,
описанные в литературе, клеркам и
рабочим — безработицу, среднему
классу в целом — потерю накоплений и
104

резкое снижение уровня жизни.
Кризис поразил прежде всего
страну, бывшую экономическим лидером
мира,— США, а оттуда
распространился на Европу, на Латинскую
Америку, на колониальный мир. Кризис
остановился лишь у границ СССР,
ибо последний не был включен в
мировую хозяйственную систему.
Кризис продолжался примерно
четыре года — с 1929 по 1933 — и
обладал огромной разрушительной
силой. Промышленное производство
в целом сократилось примерно на
треть; раньше кризис
перепроизводства считался глубоким, если
производство сокращалось на 10—15
процентов. Последствия кризиса
сопоставимы с разрушениями,
вызванными первой мировой войной. В США
некоторые отрасли экономики были
отброшены к уровню 1905—1906
годов, в Германии — к уровню конца
XIX века.
Более всего кризис сказался на
США и Германии, зависевшей от
американских кредитов; в меньшей
степени он поразил Великобританию,
экономика которой была достаточно
стабильной и не переживала резких
взлетов и падений. Франция,
лишившаяся немецких репараций,
пережила пик падения производства
несколько позже (в 1935 году), но
весьма болезненно; в Испании он
настолько обострил социальные и
политические проблемы, что привел
к революции. Даже фашистская
Италия, стремящаяся к экономической
независимости от Запада, вышла из
кризиса только благодаря резкому
вмешательству тоталитарного
государства (многомиллиардные
субсидии корпорациям). Со страшной
силой кризис обрушился на колонии и
страны Азии и Латинской Америки,
которые страдали от обвального
падения цен на главный предмет их
экспорта — сырье и
сельскохозяйственную продукцию.
Кризис охватил все отрасли
экономики, но прежде всего —
промышленность и финансы.
Банкротства предприятий были
естественным образом связаны с разорениями
банков. Связанная с дезорганизацией
финансовой системы инфляция
сказалась не только на долларе: самая
стабильная валюта XIX века, фунт
стерлингов, который ни разу за все
столетие не подвергался инфляции,
был обесценен на треть. Во всех
странах правительства вынуждены
были отменить золотой стандарт
(твердое обеспечение бумажных
денег золотом): в 1931 году это сделала
Великобритания, в 1933 — США.
Перекинувшись на сельское
хозяйство, кризис привел к массовому
разорению фермеров (к 1933 году в
США за долги было продано около
миллиона ферм), что имело и
обратный эффект: обедневшая деревня
перестала покупать промышленную
продукцию, кризис стал
самоподдерживающимся процессом.
Разрушение сложившейся системы
международных хозяйственных
связей привело к полному
прекращению экономического сотрудничества.
Правительства, спасая собственную
экономику, вводили
протекционистские таможенные тарифы, началась
настоящая таможенная война. В
обзоре Лиги Наций за 1931—1932 годы
указывалось: «Никогда раньше еще
не было такого всеобщего и
широкого отступления от международного
экономического сотрудничества».
Кризис охватил и рынок труда.
Безработица достигла невиданных
масштабов: в великих державах
число полностью безработных (не
считая занятых один-два дня в неделю)
исчислялось десятками миллионов
(двадцать шесть в 1932 году) — до
трети всех трудоспособных, а
заработная плата у работающих резко
упала.
Великая депрессия оказалась
самым длительным, самым
разрушительным и самым масштабным
кризисом из всех известных ранее.
Причин этому несколько. Прежде всего,
следует вспомнить, что стабилизация
Запада 1923—1929 годов покоилась
на весьма непрочном основании. Эту
стабильность (выразившуюся в
частичной демассовизации)
обеспечивал рост уровня жизни, который, в
свою очередь, основан на росте
производства. А производство росло за
счет использования новых
технологий, ориентированных на
однотипные товары массового спроса без их
постоянного совершенствования. Рост
был постоянным, но скорее
механическим, количественным, а не
качественным. Естественно, рано или
поздно он должен был закончиться.
Но вполне закономерный в этих
условиях кризис перепроизводства
105

I
стал катастрофой потому, что
происходил в условиях
монополистического массового производства:
гигантские предприятия настолько
инертны, что не могут быстро
сократить и перестроить производство,
оперативно отреагировав на кризис. Не
могут, да и не хотят, полагаясь на
конкурентоспособность своего
капитала и на монопольные цены.
Замедленная реакция на
изменение ситуации сильно ударила по ним
и во многом о пределила глубину
кризиса.
Еще одной причиной
катастрофических последствий Великой
депрессии стало нарушение традиционной
системы международных отношений
и экономических связей после
первой мировой войны. В Европе
появилось множество новых субъектов
хозяйства. Из мировой экономики
почти выпала Россия. Пораже ние
Германии и жестокая репарационная
политика про отношению к ней
дисбалансировала европейский рынок.
Наконец, международный
экономический центр окончательно
переместился из Лондона в Нью-Йорк.
Мировая торговля и финансы были
теперь жестко привязаны к экономике
США, экономическое господство
которых держалось на английских,
французских и особенно немецких
долгах. Это, последнее само по себе
рождало некоторую нестабильность
экономических связей.
Огромное место в любой торговле
и денежных операциях всегда
занимает доверие партнеров друг к другу.
Быстрое, слишком быстрое
перемещение мирового экономического
центра в Америку не создало ей
такого доверия, что делало твердость
и надежность доллара несколько
эфемерными. Доверия у Аме-рики было
значительно меньше, чем
должников.
Социальные и политические
последствия Великой депрессии
огромны. Главное из них то, что
разрушение благополучия Запада в условиях
массового общества вело к новой
волне массовизации, к торжеству
массовой ментальности в Германии,
в США, во Франции, в Испании.
Рабочие, лишаясь работы, средний
класс, лишаясь накоплений и
предметов своей гордости (квартиры, дома,
автомобили), разоряющиеся
крестьяне, неимущие интеллигенты,
безработная молодежь, бездомные,
живущие в «гувервиллях» (лагерях из
коробок и фанеры),— все они
создавали грозную в своей деструктивной
потенции массу. Новые социальные
связи, группы второго уровня
социальности (да и первого — семьи)
рушились, оставляя человека один
на один с мировыми
экономическими проблемами и формируя из
одинаковых одиноких людей массу с ее
деструктивными стремлениями и
тягой к харизматическому лидеру,
который наведет порядок и укажет на
виновника всех бед. Ведь кто-то
должен быть виноват в том, что в то
время, как в «гувервиллях» голодают,
на землю выливается молоко,
сжигается зерно, в море выбрасывается
настоящий бразильский кофе.
Даже верхние слои общества —
теряющие доходы предприниматели
и не видящие выхода из создавшейся
ситуации политики — восприняли
некоторые массовые лозунги, в
частности о наведении порядка твердой
рукой, такой, как у Муссолини, и
даже такой, как у Сталина
(популярность советского варианта
тоталитаризма серьезно возросла: Великая
депрессия не коснулась СССР, что,
казалось, свидетельствовало о его
экономической состоятельности).
Старые политические партии и лидеры
стремительно теряли авторитет, не
умея и не желая бороться с
экономической катастрофой (позиция Гувера
в США по-прежнему заключалась в
невмешательстве государства в
экономику). Немногие предпринятые
правительствами шаги сводились к
протекционизму во внешней
торговле, сокращению социальных затрат и
увольнению государственных
служащих ради экономии средств.
Массовизация и связанная с ней
социальная нестабильность,
радикализация общества разрешились в
разных странах по-разному. В Германии
она привела к власти нацистов, в
США была преодолена Рузвельтом,
который совместил в себе и
легитимного, и харизматического лидера
(что очень важно для массы), во
Франции серьезнейший социальный
и политический кризис был
разрешен с огромным трудом Народным
фронтом, а в Испании привел к
гражданской войне, которая стала
пробой сил грядущей второй
мировой войны.
106

КОНСПЕКТ
Сергей Аверинцев
Иерусалимская лекция
Я всегда смущаюсь и стыжусь, когда
меня спрашивают: а чем,
собственно, ты занимаешься? Есть две
сферы, два типа занятий, которые дают
человеку уверенность в себе и
обладают определенной
самотождественностью. С одной стороны, чистая
академическая наука, которая занята
своим собственным делом и которой
ни до чего остального нет и не
должно быть дела, которая должна быть
автономной. С другой — нечто
совершенно иное, а именно: мир — в
лучшем случае философов, в
худшем — авторов исторических
романов. Весь тот мир, который не имеет
абсолютно никакого отношения к
исторической науке, к научной
истории культуры, но который создает
для широкой публики (а ведь
публика есть только обозначение для
некоего множества подобий Божьих),
имидж прошлого.
Моя деятельность межеумочная,
она порождена тревогой, тревогой за
то, что между первой и второй
сферой так мало контактов, что каждая
из них существует сама по себе. Но,
действительно, не может же ученый
бросать свои дела и исправлять
какие -то бредовые, абсурдные
представления своего собрата по
человечеству. С другой стороны, нельзя же
ожидать от авторов исторических
романов, а впрочем, увы, даже и от
философов — по крайней мере тех,
что у нас,— чтобы они имели
настоящий контакт с настоящей историей
как наукой. Я старался, стараюсь и,
вероятно, буду стараться как-то
исправить положение моими слабыми
силами. Поэтому я очень хорошо
понимаю, что всегда уязвим с обеих
сторон. Я всегда готов к тому, что
академический ученый мне скажет,
что я недостаточно научен и что я
занимаюсь скорее популяризацией,
чем собственно наукой. И что лихие
популяризаторы меня упрекнут: то, с
чем ты идешь к широкой публике,
интересует немногих. Есть вещи,
которые действительно интересуют
немногих, но нужны всем. Это
относится вовсе не ко всей сумме
гуманитарных или любых других знаний.
Было бы просто риторической
фигурой или утопией сказать, что
абсолютно все, чем занимается наука,
должно, хотя бы в идеале, быть
доведено до сознания абсолютно всех
современников. Но есть веши,
которые нужны всем.
Родившись в конце тридцатых
годов в Москве, я вступил в мир, где
болезненнее всего был разрыв с
Библией. На втором месте стоял разрыв
с античной традицией. И я старался
что-то сделать, чтобы восстановить
оборванное.
Когда я читал Нобелевскую речь
Бродского, на меня, конечно,
наибольшее впечатление произвело то
место, где он говорит о своем
поколении (о поколении, к которому
принадлежу и я): мы родились в тот
исторический час, когда
гитлеровская машина уничтожения работала
на полную мощность, когда величие
Сталина было совершенно
сверхчеловеческим и когда как будто бы
было выяснено, что культура
кончилась. Бродский — гениальный
человек, а я нет, и хотя мы говорим от
имени одного и того же поколения,
он имеет право говорить менее
смиренно. Я думаю, что должен
говорить более смиренно. Я не буду
говорить как о чем-то удавшемся: мол,
нам, немногим, удалось
восстановить преемство культуры... Я не знаю.
Нам удалось очень мало. Мне
удалось очень мало.
Историческое понимание сейчас
находится в самой тяжелой
опасности. Кроме всего прочего, когда
исторические нити преемства насиль-
Сергей АВЕРИНЦЕВ — филолог, историк,
философ, профессор Московского университета.
Лекция, прочитанная в Иерусалимском
университете,— первая публикация ученого в нашем жур-
ипяа
нале.
107

ственно обрываются, некоторое
время это не так болезненно ощущается
в жизни, потому, что еще держится
какая-то инерция нравственных
навыков, без соответствующей опоры в
мировоззрении. А затем, когда
мысли людей уже вроде бы начинают
исправляться, когда люди готовы
вернуться к традиции на уровне
мировоззрения,— вот тут-то и
настигает расплата за грехи отцов, потеря
нравственных навыков. Они
создаются работой ряда поколений, этого
не сделаешь быстро, не добьешься,
написавши несколько книжек,
статей... Но вот это то, что я хотел бы
делать,— добьешься, стоя между
собственно наукой и той жизнью,
которая обходится без науки, моими
собратьями по человечеству, которым
недодают знаний. Сделать то, что
могу,— против забвения, ведущего к
безумию.
Напомню сюжет из записок
психоаналитика Карла Густава Юнга.
Как-то к нему пришла молодая
девушка, страдавшая неврозом. Когда
более тривиальные попытки — что-
нибудь насчет родителей — не дали
никакого успеха, Юнг, отчаявшись,
спросил ее про дедушку. Девушка
отвечала крайне неохотно, что
дедушка ее был хасид, религиозная
личность сверхобычного масштаба.
Но она постаралась это забыть. И
Юнг сказал ей: «Будучи
всего-навсего психоаналитиком, всего-навсего
врачом, я не могу вам сказать, каким
должно быть ваше отношение к миру
вашего дедушки. Но вы должны его
найти, это ваш единственный шанс
выздороветь». Рассказав этот сюжет
как басню, в качестве ее морали
добавлю, что речь идет не только о
высокой вещи, называемой
духовным здоровьем. Не только духовное,
но самое элементарное душевное,
психическое здоровье находятся под
тяжелой угрозой до тех пор, пока
современный человек отрезан от
библейской традиции. Просто для того,
чтобы обрести для начала
всего-навсего самое элементарное
психическое здоровье, ему необходимо найти
какой-то свой путь, восстановить
оборванное.
Я употребил немногим меньше
тридцати лет на то, чтобы как-то
нести эту службу. С переменным
успехом, скорее плохо, чем хорошо, но
нести ее.
108

Si i
in
РЕФЕРАТ
Татьяна Савицкая
Ребенок в культуре
XX века
Джон Дьюи назвал когда-то
ребенка «самым большим открытием XX
века». Не случайно среди множества
определений века двадцатого есть и
такое: «Век ребенка».
В самом деле, именно в XX веке
существенно сокращена детская
смертность, в большинстве стран введено
всеобщее обязательное образование.
А вот как звучит первый пункт
Декларации прав ребенка, принятой ООН
в 1959 году на основе документа,
разработанного еще в 1924 году: «Все
дети без различия или дискримина-
Татьяна САВИЦКАЯ — филолог. Много лет
работает в Информационном центре по культуре
Российской государственной библиотеки.
Постоянный доступ к новейшим зарубежным
исследованиям позволяет ей отслеживать и
анализировать современные процессы мировой культуры.
109

ции на основании расы, цвета кожи,
пола, языка, религии, политических
или иных убеждений, нации или
социального происхождения,
имущественного достатка, статуса
рождения — имеют право на должное
питание, кров, отдых и медицинское
обслуживание».
Все это — правда, но правда и
другое: катастрофическое падение
рождаемости в развитых странах;
возрастающее число врожденных
патологий и уродств; ухудшение детского
здоровья — физического и в
особенности психического; снижение
стандартов образования; раннее
биологическое взросление, сочетающееся с
социальным инфантилизмом;
упрочение «антикультурного синдрома»
как питательной почвы для
антисоциальных подростковых субкультур.
В чем причина столь
противоречивого сочетания в современной
культуре аффектированного детолюбия,
охотно снабжающего лозунги «Все
лучшее — детям!», «Дети — наше
будущее!» щедрой
институциональной и правовой поддержкой, с
фактическим игнорированием таких
кардинальных прав детей, как право на
существование, здоровье,
осмысленную, полноценную жизнь? (Ведь, как
отмечают многие ученые и
публицисты, легализация абортов в
большинстве стран под лозунгом полной
«репродуктивной свободы» и
расширения прав женщин по сути дела
приводит к общественно
санкционированному инфантициду.)
Как возможно внутри одной
культуры объединение явного детоцен-
тризма с нигилистической
идеологией «антинатализма», с «культурной
дискриминацией» ребенка? То он —
«несовершенный взрослый» (как будто
детство — болезнь, проходящая с
возрастом!), то — некий
«антивзрослый» (с последующей
неоромантической идеализацией в духе истертых
клише: «дитя природы», «невинный
дикарь»...)
Попробую подойти к ответу на эти
очень непростые вопросы, пытаясь
прояснить статус детства,
своеобразие облика ребенка в современной
культуре.
а? Несмотря на значительный про-
Д- гресс в изучении ребенка (особенно
К психологии детского развития), он
Д остается для современной культуры
анонимным существом в себе. И дело
не только в особенностях детской
культуры — фольклоре, игре,
этикете — с ее своеобразным
мировоззрением, этикой и эстетикой, влачащей
полулегальное существование на
задворках «взрослой» культуры. Я имею
в виду другое, один загадочный
эффект: из почти безграничного набора
хранящихся в социальной памяти
человечества обликов детства
культура отбирает по сути лишь
суррогаты, соответствующие тому «месту»
на пересечении смысловых осей
культуры, в которое «укладывается»
выбранный облик. Или скажу иначе:
культура использует тот образ
ребенка, который не противоречит его
концептуальному статусу в культуре,
независимо от того, лестным или
отталкивающим является этот образ.
И потому представление о том, что
дитя — это «откровение природы»
(популярное в восьмидесятые годы в
рамках неопочвеннического культа
совершенного ребенка), вполне
совместимо с образом ребенка-дьявола
(вспомним неожиданную
актуализацию этой мифологемы-метафоры в
фильмах Романа Поланского
«Ребенок Розмари», У. Фридкина «Экзор-
цист»...).
В начале семидесятых годов
Маргарет Мид, крупнейший
американский социолог и этнограф, в работе
«Культура и сопричастность» ввела
чрезвычайно интересное
разграничение между культурами трех типов в
истории человечества:
«постфигуративными» (в основном —
традиционного склада, где молодежь
полностью заимствует социальный опыт
старших), «конфигуративными» (где
приходится учиться и взрослым, и
детям, в основном у своих
сверстников) и «префигуративными» (когда в
силу быстроты общественного
развития, беспрецедентное™
накапливаемого социального опыта взрослые
вынуждены учиться у детей).
Оценивая современную западную культуру
как «префигуративную» по
преимуществу, Маргарет Мид так
характеризует молодых, призванных волею
судьбы быть законодателями
социальных норм, вынужденными
«учителями нации»: «Они — дома в этом
времени. Спутники привычны в их
небесах. Они никогда не знали
времени, когда война не угрожала бы
уничтожением. Использующие
компьютер не антропоморфизируют бу-
110

дущее, они знают, что сами они —
запрограммированные человеческие
существа».
Чрезвычайно показательна
двойственность этой характеристики, ярко
высвечивающая противоречивость
современного культурного статуса
молодых. С одной стороны —
Непомерность адресованных им социальных
чаяний, зачастую перерастающая в
идолизацию молодежи. С другой —
очевидная неготовность к
удовлетворению запросов этого Now
Generation (буквально €сейчас —
поколение»), Me Generation («мне
поколения»), рок-поколения, привыкшего
жить в мире легких ответов, где
«мысль — наклейка на бампере, а
философия — лозунг на значке»-.
Мода на молодежь, симбиоз
молодежной культуры и культуры
массовой поставили популярный лозунг
молодежного движения
шестидесятых «Молодежь — мессия нового
мира» в рыночно-потребительский
контекст.
Безусловно, распространенное на
Западе апокалиптическое видение
«архипелага молодых» как надежды
нации, грандиозной лаборатории, где
идет отчаянный социальный
эксперимент, исход которого во многом
непредсказуем, оказалось
утопическим. И не только потому, что
успешная коммерческая колонизация
все в большей мере превращает этот
архипелаг в «супермаркет новых идей
и жизненных стилей». Речь идет об
исходной ущербности социально-уго-
пического мышления, все более
очевидной на исходе богатого
социальными потрясениями XX века. Речь
идет о склонности
«переадресовывать» достижение того или иного
социального идеала в некое
«будущее», накрепко его соединяя с
какой-либо «избранной» социальной,
сословной, демографической группой.
Речь идет, наконец, о вынужденной
попытке заместить новым
социальным идолом вакуум, возникший в
результате глубокого внутреннего
кризиса классической культуры и
ортодоксальной религии, очевидной
неадекватности предлагаемых ими
представлений о мире и человеке
реалиям XX века.
Удивительно ли, что молодежь,
абсолютно не готовая к роли
«мессии», функцию гаранта морально-
психологической и
мировоззренческой стабильности переадресовывает
клану сверстников. И эта
«социальная утроба» дает подростку
ощущение личной и групповой
идентичности, подтверждаемой главным
образом при потреблении того или
иного молодежного «товара» —
модной одежды, различных аксессуаров
причастности к группе, музыке и
прочего. Если учесть, что заботливо
изолируемая от серьезной
социальной деятельности молодежь, как
правило, старательно вытесняется с
рынка труда на обочину, в культурные
гетто (дискотеки и прочее), то роль
ее в обществе закономерно сводится
к обеспечению ненасытного,
управляемого капризами моды рынка
потребления. И потому рассуждения о
«всемирно-исторической миссии»
молодых как авангарда мирового
процесса, носителей экстраординарной
«культуры нового», представляются
безответственным фарисейством. В
этом контексте традиционный
лозунг западных либералов «Дитя ведет
нас» приобретает несколько
зловещий смысл, напоминая об известной
поговорке: «слепые вожди слепых».
Было бы значительным
упрощением считать, что присущие
современной культуре образы детства
полностью исчерпываются потворством
поколенческому шовинизму молодых
в угоду будущему, догмам
застарелого прогрсссизма. Диапазон проблем,
обрисовывающих уникальность (и
кризисность) современного
социокультурного статуса ребенка,
поистине неисчерпаем. Даже их простой
перечень говорит о многом: распад
привычных моделей социализации
детей, нарушение культурной
преемственности, изменение семьи,
внутрисемейных отношений и
социально-демографических процессов под
воздействием новых технологий
рождения, новые подходы к уходу за
детьми и их воспитанию с позиций
«экологии здоровой личности»,
значительное ослабление детоцентризма
к концу века по сравнению,
например, с вдохновенной «прокреацион-
ной этикой» пятидесятых годов,
эпохи «беби-бума* на Западе (особенно
в США). Как оказалось,
современная семья цементируется не столько
наличием детей, сколько
ощущением эмоциональной защищенности и
удовлетворением потребности в
«стабильном признании личного тожде-
111

ства», жаждой самовыражения. По
данным одного из опросов
американского социолога Д. Янкелевича,
лишь 16 процентов опрошенных
ответили утвердительно на вопрос:
«Должны ли родители жертвовать всем,
чтобы дать детям все лучшее?» Две
трети опрошенных высказали
убеждение, что «важнее для родителей
жить своей жизнью и своими
интересами», даже если это угрожает
сокращением времени, затрачиваемого
на детей.
И потому не случайно, что
родители все чаще доверяют попечение о
детях разным специалистам,
превращаясь в неких диспетчеров по
организации платных услуг в
воспитании, лечении, обучении,
развлечениях своих отпрысков. Это приводит к
падению родительского авторитета и
нередко связано с нежеланием, а то
и неспособностью родителей нести
ответственность за детей. Ребенок
часто рассматривается как товар,
«предприятие», в которое выгоднее
всего вкладывать капитал, или как
беспроигрышное средство
реализации родительских амбиций.
Американская исследовательница Ч. Бен-
нет в статье с красноречивым
названием «Право ребенка быть
любимым» пишет: «Дитя в наше время
редко является желанным, будучи по
большей части побочным продуктом
похоти и невежества, случайностей
зачатия, чьих-либо сумасбродных
представлений. Хуже того, с
большей или меньшей решительностью
дети создаются для того, чтобы
удовлетворить чрезмерную жажду людей
неполноценных быть родителями,
чтобы спасти брак, подтвердить чью-
либо мужественность или
женственность, пристыдить супруга, потешить
свое «Я», приобрести игрушку —
живую куклу, получить право на
дополнительное питание, заполучить
прислугу, заставить любовника
жениться. Ложным ожиданиям нет
конца». Семья же, зажатая в тисках
модернизации, все сильнее
«приватизируется», одомашнивается,
превращается в оплот потребительства, то
есть становится не производителем,
а потребителем моральных цен но-
• Р. Тамайо. «Танцующий рок-н-ролл»
стей, вынужденным убежищем
растерянных и одиноких людей разного
возраста, сбившихся возле
телевизионного «электронного очага».
Очень заманчиво возложить вину
за нравственную деградацию семьи
на триумф морали вседозволенности,
увидеть в ней плод излишней
либерализации детского воспитания,
скажем, по системе доктора Спока.
Подобные обвинения в адрес этого
замечательного врача и
общественного деятеля неоднократно
высказывались в США на протяжении ше-
стидесятых-семидесятых годов. Так,
еще вице-президент Спиро Агню
винил в молодежных волнениях
шестидесятых годов «состоятельных, все
своим детям дозволяющих родителей
из верхушки среднего класса,
которые начитались доктора Спока и
выкинули дисциплину в окошко».
Однако таким образом проблема лишь
мистифицируется, но отнюдь не
проясняется.
В поисках более убедительного
подхода я перевернула горы книг, и
наиболее плодотворной мне
показалась попытка американских
социологов Б. и П. Бергеров выявить
единый смысловой стержень всех тех
изменений, о которых мы говорили
выше. По их мнению, их смысл
сводится к взаимодействию двух
противоречивых глобальных процессов —
«сверхрационализации» и
«сверхиндивидуализации».
Первый из этих процессов
проявляется в избыточной рассудочности,
излишней интеллектуализации,
механистичности, пронизывающих
душевную жизнь людей в развитых
странах в попытках рационального
управления телесной, биологической
жизнью индивида. То есть,
расшифровывают исследователи, в
современном «культе здоровья,
превращающемся в институциализированную
ипохондрию, в сексуальных
экспериментах, в технике контроля над
рождаемостью, в абортах, в
генетической инженерии», «утрате
естественности», накладывающей даже на
самые интимные взаимоотношения
между супругами, между родителями
и детьми «стойкую патину
абстракции». Стремление достичь
максимума эффективности приводит к
постоянной внутренней оценке («ква-
лифицированию») всех без
исключения сторон частной жизни: «хороший
113

брак», «хорошие дети» и даже...
«хороший развод».
Содержание второго процесса —
сверхиндивидуализации — поиски
самовыражения, полноты ощущения
«Я», не взирая ни на какие
моральные и правовые ограничения. Эту
вышедшую из-под контроля тягу к
слепому самоутверждению «Я»
исследователи усматривают, например,
в распространенной среди молодежи
практике строить жизнь по своему
желанию, не считаясь с интересами
семьи, коллектива, общества. В
попытках идейно обосновать защиту
таких социальных и правовых
реформ, которые обеспечили бы
индивиду безграничный простор
самовыражения, охотно «фантазируют» об
«экзистенциальных проявлениях,
полностью свободных от риска», об
идеале свободного одиночки,
отвергающего семейные узы ради
осуществления своих бесконечных «проектов
самореализации», идеализируют аборт
как кардинальное средство сделать
сексуальные отношения
«безопасными», бездетность, гомосексуальные
связи и прочее.
Опасное сочетание в
общественной психологии сильных и по сути
антигуманных тенденций к
сверхрационализации и
сверхиндивидуализации ведет к формированию в
современной культуре «констелляции
декаданса» в разнообразных формах
его проявления. Одна из этих форм
и может быть наиболее опасна для
будущего — кризис статуса детства.
И потому, подобно чистой воде,
воздуху, малым и большим
уникальным творениям природы, ребенок в
культуре XX века находится под
угрозой, нуждается в особой охране и
защите в рамках специальной
экологии — «экологии детства».
• Для оформления статьи
использованы работы
художников и фотографов:
Р. Тамайо,
Ф Мазереля,
Д. Лоллобриджиды,
М. Штейнбока,
В. Михайловского,
3. Гумпаловой,
Р. Актиниса.

Владимир Жуков
Если вы выбираете
частную школу...
У американских педагогов я
встретил любопытную рекомендацию.
Когда вы разговариваете с ребенком,
старайтесь не возвышаться над ним;
важно, чтобы ваши глаза оказались
на уровне его глаз. Так вот, «глаза»
частной школы, по моим
наблюдениям, гораздо ближе к глазам
ребенка, чем это обычно получается у его
государственной сестры.
Прежде всего частная школа
точнее улавливает и отражает
конкретные социальные, мировоззренческие,
этнические интересы различных
слоев общества, отдельной семьи,
познавательные запросы и
индивидуальные особенности самого ребенка.
Отсюда школа эта крайне редко
бывает школой вообще, она неизменно
несет на себе печать
индивидуальности, штучности. Таковы частные
национальные школы, школы с
духовной ориентацией, профильные
школы, школы для аутичных детей,
детей-инвалидов, школы-пансионы.
Многих родителей привлекает в
частной школе комфортность
условий, в которых протекает учение.
Здесь нет самодовлеющего темпа
урока, стремления к пресловутой «на-
копляемости оценок». Нерегламен-
тируемый в своем
профессиональном самовыражении учитель редко
прибегает к насилию над личностью
_ребенка. Это благоприятно
сказывается на общей
эмоционально-психологической атмосфере в классе, на
взаимоотношениях детей друг с
другом.
Ученые-педагоги, управленцы из
органов образования нередко
посматривают на частную школу
свысока, видя в ней лишь феномен
рыночной экономики. Да и газеты
наперебой сообщают в основном о
размерах платы за обучение в таких
школах. Между тем частная школа —
это прежде всего свободная школа.
Свободная от духа воинствующей
государственности, от уравниловки, от
унижения достоинства учителя и
ученика. И если она до сих пор не
проявила какие-то из своих
возможностей, то лишь потому, что
находится только в начале пути. Пути,
усыпанном пока больше шипами,
нежели розами.
Вот от них, от этих «шипов», я и
хотел бы предостеречь тех
родителей, которые выбирают сегодня
частную школу — одну из четырехсот,
действующих в России.
Увы, мало кто из пап и мам
представляет себе в полном объеме те
проблемы, с которыми сталкивается
частная школа уже на этапе своего
создания. Ведь здесь многое
изначально делается по-своему, не так,
как в школе государственной. Иначе
отбираются ученики и учителя,
иначе складываются финансирование и
управление, строятся отношения
школы с государственными органами и с
теми же родителями. Даже самой
обыкновенной государственной
школе-новостройке, если ее принимают
опытные педагоги, требуется
минимум год, чтобы заработать без
перебоев. Частной же школе на это
понадобится времени в два-три раза
больше. Вспомним еще и то сложное,
неоднозначное отношение, которое
подчас встречает негосударственная
школа в округе и у коллег из
государственной системы образования...
Опубликовав в 1990 году цикл
статей-исследований о негосударственном образовании, жур-
налист «Учительской газеты* Владимир Жуков
сменил профессию. В 1992 основал собственную
фирму «Частное образование» и начал издание
журнала «Частная школа*. Сегодня он, пожалуй,
самый квалифицированный эксперт по этой про-
блеме
115

Понятно, что слишком многое на
этом этапе жизни новой школы
будет зависеть от уровня личной
компетентности, опыта и, если угодно,
профессиональной интуиции
учредителей и администрации школы. А
стало быть, поначалу почти
неизбежны ошибки, сбои, возможно, даже
неудачи, особенно в вопросах,
имеющих в частной школе свои
особенности,— юридических, финансовых,
управленческих, кадровых.
Таким образом, отдавая своего
ребенка в частную школу, вы должны
осознавать, что рискуете. И риск
этот состоит в том, что новая школа
может попросту не оправдать ваших
надежд и ожиданий. Причем уже в
самом начале своей деятельности.
Свести этот риск к минимуму,
надеюсь, помогут предлагаемые
рекомендации. Но и к ним не стоит
относиться как некоему «оружию»
против «врага», как к шпаргалке,
заглядывая в которую вы можете
придирчиво инспектировать
действия организаторов частной школы.
(С такой установкой лучше вовсе не
переступать ее порог.) Эти
рекомендации — скорее ключ к осознанию
родителями наиболее сложных,
подчас не видимых извне сторон
становления частной школы. Хочется
надеяться,— ключ к большему
взаимопониманию и сотрудничеству.
Итак, прежде всего внимательно
ознакомьтесь с законом Российской
Федерации «Об образовании*, он
опубликован в «Российской газете» 31
июля 1992 года. Не поленитесь
перечитать его два-три раза, сделайте
необходимые выписки. Четко уясните
свои права и обязанности, а также те
обязательные процедурные
требования, которые государство
предъявляет к учредителям частной школы на
этапе ее создания и становления.
Особо обратите внимание на статьи
32, 33, 34, 38, пункт 7 статьи 41
Закона.
Во-вторых, узнайте, кто
учредитель (учредители) школы, или,
другими словами, ее владельцы, и
постарайтесь познакомиться с ними*
(Подчеркну, что директор школы и ее
учредитель — не всегда одно и то же лицо.)
Учредитель школы не должен оста-
м- ваться для вас анонимным, даже если
это не физическое лицо, а фирма
или ассоциация, слишком многое в
судьбе вашей школы и вашего
ребенка теперь будет зависеть от него
(статья 11 закона «Об образовании»).
Обратите внимание, имеет ли
учредитель педагогическую
квалификацию и опыт работы с детьми.
Зафиксируйте степень открытости и
компетентности, с которой он
отвечает на ваши вопросы. Постарайтесь
определить гамму мотивов создания
им частной школы
(профессиональные педагогические интересы,
предпринимательские интересы,
открытие школы «под» своего ребенка...).
Забегая вперед, скажу, что
оптимальным является, по-видимому,
сочетание всех этих мотивов.
В-третьих, попросите учредителя или
директора школы познакомить вас со
свидетельством о государственной
регистрации школы как
негосударственного образовательного учреждения.
(Если школа существует пока как
структура образовательной фирмы или
учебного центра, познакомьтесь со
свидетельством о государственной
регистрации фирмы или центра.) Без
такого свидетельства школа по
закону не имеет права не только вести
образовательную и хозяй ственную
деятельность, не только не может
иметь печать, расчетный счет в
банке, заключать договор об аренде, но
и вообще фактически не существует
(пункты 1—5 статьи 33 Закона).
В-четвертых, познакомьтесь с
лицензией школы (разрешением) на
образовательную деятельность,
выдаваемой государственными органами
управления образованием (п. 7 ст. 33
Закона).
Лицензия может (а согласно п. 6
ст. 33 Закона — и должна) быть
получена школой до начала учебного
процесса, так как в ходе
лицензирования оцениваются не учебный план
и программы, а условия
образовательной деятельности. А именно:
соблюдение в школе санитарных и
гигиенических норм,
образовательный ценз педагогических
работников, укомплектованность штатов,
оборудование учебных помещений и
оснащенность образовательного
процесса... (п. 9. ст. 33 закона). Обычно
рассматриваются также
учредительные документы школы и договор об
аренде помещений.
Не секрет, что в силу разных
обстоятельств некоторые частные
школы подают документы на
лицензирование лишь спустя какое-то время
116

после начала учебного года. Работа
без лицензии чревата для такой
школы малоприятной перспективой вдруг
оказаться закрытой по итогам
экспертизы местной санэпидстанции
или, скажем, госпожнадзора.
Основанием для отрицательного
заключения вполне может явиться какая-
нибудь «мелочь», которой
организаторы школы вообще не придали
значения. Например, уровень
естественной освещенности учебных
кабинетов, количество посадочных мест в
столовой или соответствие возраста
учеников этажу, на котором ведутся
занятия.
Лицензия — документ временного
действия. Она выдается на период от
трех до пяти лет с указанием
максимально возможной наполняемости
школы и, соответственно, должна
периодически продлеваться. С момента
получения лицензии частная школа
во многом уравнивается в правах с
государственной и, в частности,
получает важные льготы — дотации на
питание учащихся, талоны на
школьную форму; возможность получения
бесплатных учебников, льготных
проездных билетов; на ее учеников
распространяется теперь и право
получения через органы управления
образованием поступающей в регион
гуманитарной помощи. А в Москве
частные школы, получившие
лицензию, могут претендовать и на
госфинансирование — в размере,
установленном для ученика школы
государственной. Для пользования всеми
этими льготами частная школа
обычно заключает соответствующий
договор с местными органами
управления образованием.
Таким образом, лицензия — это
свидетельство государственного
признания законности ведения
образовательного процесса данной школой,
гарантия ее минимальной
стабильности. И если ваша школа пока не
имеет лицензии, убедитесь, что
документы, по крайней мере, уже
поданы ею на лицензирование.
В-пятых, учредители школы
обязаны познакомить вас с уставом школы
(п. 2 ст. 16 Закона). По закону это
должно произойти до официального
зачисления ребенка в школу, ибо
устав — это тот документ, который
родители обязаны безоговорочно
выполнять (ст. 52). Устав, согласно
статье 13 Закона, определяет
основные принципы и механизмы
деятельности школы, регулирует права
и обязанности участников
образовательного процесса.
В-шестых, отношение частной
школы и родителей с первого дня должны
быть юридически оформлены
соответствующим договором (пункт 3
статьи 16), обычно именуемым
«Договором о сотрудничестве». В таком
договоре (а вы должны
познакомиться с ним непременно до зачисления
ребенка в школу) должны быть
четко, конкретно оговорены права и
обязанности сторон, сумма и
порядок внесения платы за обучение и
содержание ребенка, дополнительные
услуги, условия повышения этой
платы и ее возвращения, порядок
приема и основания для отчисления
ребенка из школы, гарантии
выполнения и санкции за невыполнение
сторонами своих обязательств.
Особое внимание в договоре
обратите на гарантируемый школой
учебный план, то есть набор учебных
предметов в данном классе и
количество часов в неделю, на них
выделяемое. В этом плане (и в договоре)
должно быть предусмотрено
овладение детьми государственными
образовательными стандартами, то есть
гарантированы результаты обучения
в том минимальном объеме, без
усвоения которого ваш ребенок станет,
по сути, заложником частной школы
и не сможет при необходимости
перейти в другое учебное заведение,
прежде всего в государственную
школу. Вы должны знать, что
свидетельство об окончании основной
девятилетней школы и аттестат о среднем
образовании могут быть выданы
вашему ребенку только при условии
обеспечения частной школой
государственных образовательных
стандартов.
Обратите внимание на возможные
перегрузки детей, вызванные
введением значительного числа
дополнительных предметов. Обычно их
удается избежать, пересмотрев учебный
план и программы. Не спешите
пугаться, если вы вдруг обнаружите
отставание частной школы от
государственных программ по математи-
>S
ке или, скажем, по русскому языку.
Темп прохождения программ у
каждой частной школы и каждого учите- S
ля свой, и к концу года дети обычно
нагоняют «упущенное». Другое дело —
117

отставание, вызванное стихийными
причинами, например длительной
болезнью учителя.
Но вернемся к документу об
образовании. Многих родителей волнует,
имеет ли частная школа право
выдавать аттестат уже в первый год своей
работы. Имеет, но только
собственного образца, как правило, не
признаваемого за стенами данной
школы. На выдачу же аттестата
государственного образца, по закону,
частная школа может претендовать лишь
спустя три выпуска, да и то после
аттестации (изучения уровня
подготовки выпускников и его
соответствия требованиям государственных
образовательных стандартов) и
выдачи по ее итогам свидетельства о
государственной аккредитации. До этого
срока возможна сдача
старшеклассниками частной школы выпускных
экзаменов экстерном в одной из
государственных школ (для этого
должен быть ранее заключен
соответствующий договор между школами).
Однако в этом случае они получают
и аттестат государственной школы.
Впрочем, в ряде регионов местные
власти провели «досрочную»
аттестацию частных школ. Наличие у такой
школы свидетельства о
государственной аккредитации говорит о том, что
она имеет такие же права в выдаче
своим выпускникам документов об
образовании, как и любая
государственная школа.
Наконец, родителям желательно
познакомиться с договором школы об
(тренде помещений для занятий —
документом, завершающим наш
длинный список, но отнюдь не последним
в нем по своему значению. Проблема
здесь в том, что частная школа, за
редчайшим исключением,
собственного здания не имеет и иметь пока
не может. (Закон «Об образовании»
«забыл» оговорить этот весьма
принципиальный вопрос.) Вместе с тем
она не может, согласно требованиям
санитарных и противопожарных норм,
располагаться в любом нежилом
здании, а только в специально
приспособленном для занятий с детьми,—
например, в помещениях бывшей или
действующей государственной
школы, дошкольного учреждения, Дома
пионеров. Если такое пустующее
здание находится, это наверняка удача.
А если нет — приходится идти на
поклон к директору госучреждения.
Перед таким директором, даже если
он человек порядочный, искренне
желающий помочь новому делу,
встает дилемма. Заключить с частной
школой полноценный договор об
аренде он не может, ибо
собственником здания не является (он такой же
арендатор, как и наша чаетная
школа). С другой стороны, соглашаться
на заключение частной школой
арендного договора с настоящим
собственником — городской мэрией или
местным комитетом по госимуществу —
ему тоже невыгодно. Ведь тогда
львиная доля арендной платы пойдет на
счет арендодателя. Так, в качестве
компромисса возникает «договор о
сотрудничестве» частной школы с
государственной, по которому
фактически аренда будто бы есть, а
юридически, формально ее и нет.
И частные школы нередко
вынуждены соглашаться на этот вариант,
надеясь на авось... А точнее, на
личную порядочность конкретного
человека. Ведь, скажем, под влиянием
коллег или начальства такой
директор, по сути, безнаказанно может
однажды выставить частную школу
на улицу — в нарушение всех ранее
взятых на себя обязательств.
Подобные ситуации возникали уже десятки
раз, что вынуждает сделать
невеселый вывод: трудности уживания в
одном здании государственной и
частной школы носят скорее
закономерный, чем случайный характер. И
связаны они прежде всего с
уравнительными тенденциями в общественном,
в частности учительском, сознании,
с ведомственными амбициями
чиновников в местных органах
образования, с юридической
незащищенностью права частной школы и ее
учеников на крышу над головой,
кстати, однажды уже оплаченную
через госбюджет
родителями-налогоплательщиками.
Выход, по сути, единственный —
попытаться «совместить
несовместимое». С одной стороны, заключить
договор об аренде по всем правилам.
А с другой — попытаться
заинтересовать своим соседством
государственную школу, прежде всего с
точки зрения профессиональной.
Случаи подобной гармонии интересов, к
счастью, известны.
Рекомендую также обратить
внимание на долгосрочный характер
заключаемого договора и на то, предус-
118

мотрено ли в нем использование
частной школой не только предметных
кабинетов, спортивного и актового
залов, мастерских, но и
оборудования, мебели, технических средств
обучения в них, а также школьного
буфета, медицинского кабинета,
раздевалок и, конечно, мест общего
пользования. Понятно, что мелочей
в таком договоре быть не может. Все
это — минимальные гарантии
жизнеспособности, устойчивости школы
уже в первые месяцы ее работы.
Итак, если, взвесив все, вы все же
решите отдать своего ребенка в
частную школу, вы должны знать, что
закон «Об образовании» определяет
не только порядок приема в школу,
но и ваши права.
Вы имеете право участвовать в
управлении школой (пункт 1
статьи 52). Это участие возможно
через попечительский совет,
назначаемый учредителями школы и
действующий на основании школьного
устава (пункты 1 и 2 статьи 36). По
решению общего собрания
родителей может быть подана жалоба на
качество образования в частной
школе, которая будет рассмотрена
государственной аттестационной
службой на предмет представления школе
соответствующей рекламации
(пункты 1—4, статьи 38). Подчеркну, что в
вопросах финансовой, кадровой
политики частная школа, по закону,
самостоятельна (ст. 32) и не обязана
(хотя при благоприятных
обстоятельствах, безусловно, может) давать
отчет о своих действиях родителям.
Однако мнение родителей может и
должно учитываться при выборе форм
обучения ребенка, защите его
законных интересов и прав (ст. 52).
Что касается финансовых
вопросов, то это наиболее деликатная и
подчас болезненная сфера
взаимоотношений родителей и частной
школы. Например, родители иногда
предъявляют претензии учредителям или
администрации школы, что «по
некоторым признакам» тот или иной
учитель получает низкую зарплату.
Между тем условия индивидуальных
учительских контрактов в частной
школе — это, как правило,
конфиденциальная информация. Но если
какой-то учитель все же нарушил
профессиональную этику и
намекнул родителям о своем
неудовольствии получаемой зарплатой, то и это
еще не значит, что учредители
школы — мошенники, а все деньги,
получаемые в качестве платы за
обучение, они кладут себе в карман.
Наверняка у руководства школы есть на
этот счет собственная точка зрения.
В частности, в первые месяцы
работы школы, на мой взгляд,
зарплата большинства учителей (заведомые
«звезды» не в счет) и не должна
намного превышать размеры
государственной. Это происходит позже,
когда оплата учительского труда
дифференцируется уже с учетом первых
итогов работы. Согласитесь, что важна
не сама по себе высокая зарплата, а
зарплата, отражающая реальное
мастерство педагога.
Единственное, в чем надо
убедиться родителям, так это в
правильности оприходования платы за
обучение — в том случае, если она сдается
наличными. Кассир школы должен
выдать вам корешок приходного
ордера, где указываются номер и дата
выдачи платежного документа,
назначение платежа с указанием
фамилии ребенка и сумма (цифрами и
прописью), а также ставятся подпись
должностного лица, принявшего
деньги, и печать школы.
Как это ни парадоксально, но
плата за обучение и в сто, и в пятьсот
тысяч рублей в месяц может
оказаться одинаково разумной. Весь вопрос
лишь в том, что дает школа ребенку
за такую плату, насколько
выполняет она взятые на себя обязательства.
Высокая плата, например, может
свидетельствовать о высокой
профессиональной квалификации педагогов,
достаточной степени их
учительского самоуважения, об элитарном
уровне образования, предоставляемого
школой. Меня, например, как раз
смутило бы обратное: если бы школа
в отсутствие спонсоров установила
ежемесячный родительский взнос,
скажем, всего 50—80 тысяч рублей.
Ну а если, взимая высокую плату,
школа все же не сумела полностью
выполнить взятые на себя
обязательства — сперва выясните, почему
произошел сбой. Потому что она долго
и придирчиво искала замену надолго
заболевшему учителю или же
учитель здоров, но позволяет себе
формально относиться к своим
обязанностям?
По мнению некоторых родителей,
закон «Об образовании» недостаточ-
119

но защищает их права как
потребителей образовательных услуг во
взаимоотношениях с частной школой.
Речь идет о случаях ненадлежащего,
а иногда и недобросовестного
выполнения школой своих
обязанностей по договору с семьей ребенка.
Незадолго до принятия закона «Об
образовании» были введен в
действие другой закон Российской
Федерации — «О защите прав
потребителей» (он опубликован в «Российской
газете» 7 февраля 1992 года). Этот
закон достаточно жестко и
конкретно ставит вопрос о санкциях по
отношению к производителям услуг,
в том числе и образовательных, в
случае нарушения ими прав
потребителей.
Добавлю лишь, что по искам,
связанным с защитой прав родителей
как потребителей образовательных
услуг, государственная пошлина при
обращении истца в суд не взимается.
И все же хочу предостеречь
родителей: избегайте скоропалительных
выводов, не спешите с ходу делиться
ими с другими мамами и бабушками,
вызывая у них преждевременные
сомнения и беспокойство. Девяносто
процентов ошибок администрации
школы, повторяю, случается не по
злому умыслу, а по незнанию,
неопытности.
Ну а если возможности для
диалога с администрацией, учредителем
школы, на ваш взгляд, исчерпаны,
все равно тридцать раз подумайте,
прежде чем «выносить сор из избы».
Спросите себя: движет ли мной
только стремление помочь школе или
также желание задеть «обидчиков»
побольнее? Может, в свою обиду вы
неосознанно вкладываете и
собственное недовольство жизнью, и
навалившиеся финансовые проблемы, и
даже подспудное осознание
уязвимости оппонентов? Тогда не
правильнее ли было бы — в интересах
остальных родителей, которым, воз-
НАШЕ ДОСЬЕ
Зимой 1988 года Совмин СССР
запрещает «организацию общеобразовательной
школы как части кооперативного движения».
(Наряду с игорными заведениями и
производством оружия.) И почти одновременно
появляются первые репетиторские
кооперативы, курсы обучения быстрому чтению,
домашние мини-школы для малышей.
Деятельность частных школ спустя два
года легализует закон Российской
Федерации «О предприятиях и
предпринимательской деятельности*. Спустя еще полгода,
Гособразование СССР готовит проект
постановления «О порядке организации и
функционирования частных школ». Однако
Кабинет Министров СССР его не принимает.
Указ Л£ 1 Президента России впервые за
всю историю страны летом 1991 года
поручает правительству предусмотреть в
Государственной программе развития
образования поддержку негосударственных
образовательных учреждений. Одновременно
Министерство образования публикует
Временное положение об их функционировании.
Этот документ несколько раз
редактируется, согласуется с Минфином,
Минюстом, в Правительстве, но в результате не
утверждается.
Только в феврале 1992 года Московский
департамент образования выдает первую
лицензию на ведение общеобразовательной
деятельности частной учебной фирме
«Рекорд*. В июле на Сахалине министерство
открывает экспериментальную площадку по
развитию негосударственного образования.
Закон Российской Федерации «Об
образовании» (июль 1992 года) де-юре уравнивает
в правах частные школы с
государственными. По решению Правительства
Министерство начинает работу над законом о
развитии негосударственного образования.
(Однако сегодня среди документов, <нахо-
дящихся на исполнении», он не значится...
В результате не определены механизмы
лицензирования и аккредитации
негосударственных образовательных учреждений, что
дает возможность для самодеятельности
на местах. Постоянно растет арендная
плата. Заблокирована разработка закона о
приватизации государственных и
муниципальных образовательных учреждений,
предусмотренная Указом Л& 1 Президента
России. Уставная непредпринимательская дея-

можно, нравится школа — просто
повернуться и уйти из нее?
По-английски. Ведь жалоба родителей в
гороно или суд — это наверняка
начало войны, в которой не бывает
победителей и которая почти
неизбежно заканчивается
непоправимыми моральными потерями для
школы и лихорадочным устройством
вашего собственного ребенка — уже
куда попало.
— Вы противоречите собственным
советам,— возможно, заметит
заинтересованный читатель.— Ведь если
я в первый день попрошу
учредителей школы представить все
названные вами документы, то на меня уж
точно посмотрят, как на сквалыгу...
Верно, грань между родительской
дотошностью, въедливостью и
некорректным вмешательством в сферу
профессиональных интересов
педагога-предпринимателя перешагнуть
несложно. (Поэтому-то многие
частные школы отбирают не только
детей, но и — неофициально, не
афишируя этого,— и родителей.) Тем
более важны в таком диалоге тон
разговора, доброжелательность
общения, нацеленность на
сотрудничество и помощь школе, осознание не
только своих прав, но и
обязанностей.
И последний совет. Не ждите от
частной школы немедленного
волшебства, особенно в использовании
учителями альтернативных программ,
авторских методик. Хорошо, если они
есть (хотя не менее важно,
насколько они соотносятся между собой и с
общей концепцией школы). И если
вашему ребенку уже с первых дней
тепло в новой школе, если он бежит
в нее с радостью, а покидает с
неохотой, если ему интересно учиться,—
значит, в главном ваш выбор все же
сделан правильно.
тельность — издание учебных пособий,
проведение семинаров для учителей, средства
от которой реинвестируются в частную
школу, вопреки закону «Об образовании»
облагается всеми видами налогов.)
В целях поддержки системы
негосударственного образования в России приказом
министра в сентябре 1992 года созданы
опорные центры: в Обнинске,
Южно-Сахалинске, Саратове, Екатеринбурге и в
Москве.
И последняя точка в хронике. Комитет
по вопросам науки, культуры и образования
Совета Федерации внес проект
Федерального Закона «О внесении изменений и
дополнений в закон "Об образовании"». Он
предусматривает государственную
регламентацию деятельности негосударственных
образовательных учреждений.
Лицензия — разрешение на
образовательную деятельность — теперь будет
выдаваться только тем, кто имеет «собствен-
ную учебно-материальную базу». Значит,
частным школам остается арендовать
земельные участки (за государственными
школами они закрепляются в бессрочное
бесплатное пользование согласно другой
поправке законопроекта) и... строиться.
Впрочем, и сдача в аренду земельных участков,
помещений государственных,
муниципальных учреждений должна осуществляться по
ценам коммерческих аукционов.
Из закона Российской Федерации «Об
образовании» предложено исключить пункт
статьи 41 о праве негосударственных
образовательных учреждений на
государственное, муниципальное финансирование с
момента их государственной аккредитации.
Предложено исключить гарантированное
возмещение гражданам затрат на
обучение, если они учатся в негосударственных
учреждениях (имеющих, впрочем,
государственную аккредитацию). Также
исключается право граждан на получение личного
государственного образовательного кредита.
Частным школам почему-то
разрешается иметь не более тридцати процентов
педагогов-совместителей (под угрозой
отзыва лицензии). А ведь это небольшие
школы, у большинства учителей не может
быть здесь полной нагрузки. Да и почему бы
не сохранить для школы возможность
приглашать в течение года ученых, деятелей
культуры, преподавателей вузов для
проведения конкретного урока или оригинального
учебного курса?
Предлагается также отменить
отсрочку от несения воинской службы для
абитуриентов и студентов негосударственных
вузов.
121

Галина Цукерман
Саморазвитие:
задача для подростков
и их учителей
Всякий, кому предстоит делать дело, увидит, что прежде
всего он должен познать, что он такое и на что способен.
Монтеиь
Психологом в школе я работаю
уже двадцать два года, но о
преподавании психологии школьникам
задумалась совсем недавно. У меня
никогда не было сомнений в том, что
психология — предмет
захватывающе интересный, но чтобы развлекать
«крошек», не обязательно делать
новую игрушку из своего самого
любимого предмета.
Курс психологии я начала
разрабатывать потому, что догадалась, какие
задачи взросления не могут быть
решены никакими иными средствами,
кроме психологических. Все они
начинаются с корня «САМ» —
самоутверждение, самообразование,
самосовершенствование, самоуважение,
самооценка, самоопределение,
самообладание. Ни одно из этих важных
дел не может быть совершено, пока
не будет изучен предмет этих
действий, пока мальчик или девочка не
узнает, кого он(а) собирается
утверждать, образовывать,
совершенствовать, уважать, оценивать.
Психология располагает средствами для
изучения этого странного «предмета» —
Я САМОСТИ.
Памятуя мудрое замечание Монте-
ня, создание курса психологии я
начала с вопроса о себе, а точнее — об
особенностях позиции
преподавателя психологии, направленной на
постановку и решение задач
саморазвития.
Если вы давно преподаете физику,
химию, биологию или математику,
то вам уже хотя бы однажды
встречался ученик, который пробовал
меряться с вами своими знаниями. И
некоторые вопросы он
действительно мог знать лучше вас. Подобные
соревнования эрудитов дарили вам и
сладкие, и горькие минуты, но в
целом ваша позиция в классе
оставалась позицией эксперта, знатока,
хозяина, который радушно вводит в
свою вотчину непосвященных и
непросвещенных, причем независимо
от их желания. И даже самого
блистательного из ваших учеников,—
возможно, даже напичканного
информацией абитуриента физтеха,
мехмата или биофака,— чаще всего
отличает от его учителя не только общая
сумма знаний, но главное —
недостаточная системность предметного
мышления, способность видеть
каждую проблему в общем контексте, с
разных точек зрения. Короче,
преподаватель естественных и точных
наук качественно превосходит своих
учеников и в знании, и в видении
целого, а также в знании деталей.
Если вы преподаете литературу или
историю, то ваша позиция в классе
несколько иная. Разумеется, ваш
объем знаний и опыт размышлений о
своем предмете несопоставим с
ученическим. Но если ваше видение
целого — целостного культурного
контекста каждого исторического
события или отдельного литературного
произведения,— безусловно, богаче
и полнее, чем ученическое, то отно-
Доктор психологических наук Галшна ЦУК£Р~
МЛН работает в академическом институте и
одновременно в школе. Реальные и всегда нереша-
емые проблемы класса и теоретические,
решаемые веками проблемы психологии развития —
вот маятник, отмеряющий жизнь этого
психолога уже двадцать два года.
122

сительно глубины проникновения в
конкретный культурный факт этого
безапелляционно утверждать нельзя.
Конечно, вы уже сталкивались с
юношами и девушками, чье
прочтение, например, Гамлета поразило вас
неожиданной свежестью и проница-
тельностькх При этом такой ученик
может ничего не знать о
многовековой традиции шекспироведения и
промахнуться на целый век в
хронологии. Он может, не заглядывая в
учебник или в предисловие к
произведению, высказать весьма глубокое
суждение. В гуманитарной сфере
прорывы такого осмысления
возможны и даже нередки, ибо
воображение, интуиция и сопереживание
молодого человека могут мошно
срабатывать порой и без понятийной
основы. Языку поступков и образов,
символов и архетипов могут внимать
не только те, кто досконально
изучил его грамматику. Это — родной
язык человечества. Правда,
современная рационализированная
цивилизация для левополушарного
большинства нередко оказывается той
иноязычной средой, в которой
родной язык «забывается». Но известно,
с какой волшебной легкостью якобы
забытые слова начинают всплывать в
памяти при общении с живым
носителем языка, например с текстом
художественного произведения.
Следовательно, преподаватель
естественных наук так же, как и
гуманитарных дисциплин, оказывается
хозяином общекультурного
контекста, что, разумеется, делает его
видение более объемным, многослойным.
Но по отношению к конкретному
факту возникает новая ситуация:
учительская и ученическая партитуры
прочтения «образа героя»- или
мотивов исторического поступка могут
оказаться разными, но равновозмож-
ными и равнодостойными. И
учителю-гуманитарию в какие-то
моменты приходится разговаривать с
учеником как с коллегой, чье суждение
может действительно обогатить
культуру.
А теперь представьте себе, что вы
изучаете «Войну и мир» с
Машенькой и Андрюшей Болконскими,
Наташей Ростовой и Петей Безуховым.
Или вообразим, что вы
рассказываете о строении атома
непосредственно элементарным частицам,
наделенным самосознанием и речью.
Пожалуйста, не читайте дальше.
Закройте глаза. Сделайте два-три
глубоких вдоха. И задайте себе вопросы
о «Войне и мире» и атоме. Какое
чувство вы испытали? Помедлите с
ответом, сохраните его до тех пор,
пока не сможете дать ему название.
Интересно, в вашем букете чувств
возникли какие-то оттенки страха?
Задав впервые этот вопрос себе, я,
психолог, преподающий психологию
самопознания, испытала настоящий
страх. Тогда я спросила себя: «Что
меня пугает?». И нашла два ответа.
Во-первых, я перестаю быть
экспертом в своем предмете. Ученики
оказываются держателями не менее
полного знания. И им нет дела до
того, что я читала много других книг,
кроме произведения «Война и мир»,
и, в частности, немало книг о самом
романе «Война и мир». Все равно
Наташа знает Наташу и Наташины
отношения к маме и папе, к Соне и
Курагину, к абстрактному добру и
абстрактному злу, к понятиям войны
и мира лучше меня и Льва
Николаевича Толстого, вместе взятых... Но
давайте вначале уточним, что значит
«знает»? И в чем это личное знание
лучше (а в чем хуже) моего,
профессионального? И наконец, так ли уж
ей необходимо мое
профессиональное психологическое знание?
Задав эти вопросы, я смогла найти
еще одну причину своего испуга. Я
поместила себя в ситуацию, где мне,
профессионалу, влюбленному в свой
предмет, предстоят встреча и диалог
с возлюбленным предметом. Будет
ли достигнута та полнота
взаимопонимания, которая отличает
истинную любовь от мимолетного
увлечения? Пока ответ не будет получен
эмпирически, состояние тревоги
закономерно. Рационализация —
отличное средство для работы с
тревогой, поэтому можно попробовать
рискнуть рационализировать
метафору и представить себе преподавание
психологии, подобно преподаванию
физиологии растений для
одушевленных цветов, с которыми можно
общаться как с людьми.
Итак, чем курс психологии
принципиально отличается от курсов
естественно-научных и гуманитарных
наук, преподаваемых в школе?
Психолошю можно преподавать,
как, например, физику: изучать свой-
123

f
ства нервной системы,
экспериментировать с порогами ощущения,
типами запоминания, скоростью
реакции, объемом внимания и прочим. И
чувствовать себя при этом
экспертом, ведущим разговор знающего с
незнающим. А вопрос «зачем это
нужно ученикам?» объявить
некорректным, пускаясь в снобистские
рассуждения о бескорыстии познания, а
может быть, наоборот, с умным
видом определяя место
психологического знания в общей картине мира
и научном мировоззрении.
Психологию можно построить как
гуманитарный предмет, заполнив
преподавание героями (интровертами и
экстравертами, манипуляторами и ак-
туализаторами, интуитивистами и
рационалистами), действующими по
законам жанров мышления, эмоций,
деятельности, коммуникации.
Правда, вопрос «зачем это нужно
ученикам?» по-прежнему останется без
ответа, а память о странном
привкусе художественных текстов,
«изучавшихся в школе», меня лично
удерживает от попытки преподнести
ученику — живому «носителю психики» —
психологию в виде классического
учебного предмета.
Будущий предмет
психологического познания дан ученику весь,
целиком, во всех деталях, и знание это
эмоционально насыщено, личностно
значимо. Правда, это знание
нерефлексивно, несистемно, не
представлено в сознании в терминах языка.
Но нужно ли говорящему стихами
рефлексивное, системное знание
законов стихосложения и истории
поэзии? Да, нужно, но не впрок (авось,
пригодится при случае), а лишь
тогда, когда оно необходимо самому
говорящему для решения его
собственных проблем.
Следовательно, психологией
можно заниматься только с теми, у кого
к началу занятий уже сформировался
собственный запрос на такие
занятия. Запрос, как известно,
принципиально отличается от жалобы на
неудачу. Когда человек жалуется
психологу на свои проблемы, он не
допускает возможности того, что
работа с ситуацией — это только его
личное дело. Наоборот! Когда
ребенок говорит: «Не могу выучить
таблицу умножения», то обычно он как
бы передает взрослому и другое,
скрытое послание: «Сделай со мной что-
нибудь (желательно безболезненное
и не очень горькое), чтобы эта
таблица оказалась в моей памяти».
Какими приемами запоминания этот
ребенок пользуется? {Саков его
индивидуальный мнемический стиль,
какие методы мнемотехники следует
использовать при таком стиле?
Существуют ли у этого ребенка
смысловые, мотивационные блоки
запоминания? Разобраться во всех этих
вопросах предлагается взрослому —
человеку, привычно берущему на себя
ответственность за все детские
проблемы.
В отличие от психотерапевта,
работающего с «жалобой клиента» и
помогающего человеку
переформулировать конкретную жалобу в
конкретный запрос о средствах
самоизменения в данной ситуации, учитель
психологии решает одну-единствен-
ную задачу: как помочь ученику
любую жалобу превращать в запрос
самостоятельно.
Иными словами, задача психолога
в школе — научить учеников ставить
задачи саморазвития и искать
средства их решения. Возможно ли это
сделать в рамках школьного
обучения? Да, возможно, если задуманный
курс психологии саморазвития будет
принципиально отличаться от других
курсов прежде всего по способу
планирования учебной работы. В чем
должны состоять эти отличия?
Психолог не может прийти в класс
с заранее составленным планом
всего учебного курса, где обозначена
строгая последовательность тем,
подлежащих усвоению, отмерен объем
минимальной информации, которую
ученикам надлежит освоить,
определен материал для работы. В курсе
психологии саморазвития материал
для работы могут предложить только
сами ученики, ибо никто, кроме них,
не является экспертом в проблемах и
задачах их собственных жизней. По
той же причине последовательность
тем, обсуждаемых вопросов тоже не
может быть определена заранее:
каждый класс должен намечать ее в
соответствии с собственными
интересами. Установку на вопросы,
поставленные самими детьми во время
уроков психологии саморазвития,
необходимо отличать от любых
других уроков, где учителя щедро
снабжают учеников ответами на
незаданные вопросы.
124

Научить спрашивать, ставить
проблему, формулировать
альтернативные гипотезы, искать
экспериментальные способы их проверки,
собирать недостающую информацию —
это значит научить человека учиться
самостоятельно расширять пределы
собственных знаний, умений, опыта.
Почему тема (проблема)
саморазвития буквально ворвалась в
современное педагогическое сознание как
выпущенный из бутылки джин и (в
точности как освобожденный джин,
не руководимый мудрым хозяином)
немедленно принялась возводить
дворцы для новых властителей дум
(идей, провозглашающих примат
индивидуального над всеобщим) и
разрушать дворцы былых владык (идей,
выводящих индивидуальное сознание
из общественного). Прежде чем стать
пылкими неофитами или стойкими
диссидентами очередной вспышки
веры в человеческую самость,
давайте оглянемся и сверим часы: что у
нас сейчас — время собирать камни
или время разбрасывать камни?
«Порвалась дней связующая нить» —
эта печаль всех смутных времен
нависла и над поколениями,
живущими сегодня. Разрывность, кризисность
нынешней педагогической ситуации
в России состоит не только в том,
что младшие, юные критикуют и
отвергают ценности отцов (этот
конфликт извечен, он специфичен не
только для смутных времен, а для
всего так называемого современного,
нетрадиционного общества), но
прежде всего в том, что старшие —
«взрослые» — не торопятся передавать
молодым те странные ценности,
которые достались им в наследство.
Трансляция культуры, во всяком случае в
той форме, которая была характерна
для последних поколений России,
перестает быть основой образования.
В будущее мы должны передать
совсем не то (или не совсем то), что
получили из прошлого, и посему
находимся в настоящее время в
чрезвычайном затруднении, испытываем
растерянность перед новыми
педагогическими ситуациями.
Да, какое облегчение чувствуешь,
размечтавшись о молодых,
способных самостоятельно выбирать
жизненные ценности и при этом не
дешевить, впадая то в ошибки
«предков», то в обесценивание всего на
свете в мстительной обиде на
«промотавшихся отцов». Да, хочется
самоустраниться, переложить на детей
ответственность за их развитие. Но
полно, к чему плодить сирот при
живых, хотя и нездоровых,
родителях?! Тем более, что мы точно знаем:
опыт сиротства не порождает
способности творить новые ценности,
напротив, снижает общий потенциал
развития.
Самостоятельность, ответственность,
инициативность — все эти качества
есть непременное условие
саморазвития и в той или иной степени
присущи даже маленьким детям. Но
детские самостоятельные,
ответственные, инициативные действия
существуют как островки в океане взрослых
забот. Ситуация кардинально
меняется лишь в подростковом возрасте:
эти островки сливаются в материк,
на котором долго еще остаются
более или менее обширные области
несамостоятельности,
безынициативности, безответственности,
исследованием и покорением которых
человек занимается всю оставшуюся
жизнь.
Итак, на границе детства и
отрочества, в предподростковом возрасте
(десять — двенадцать лет),
школьникам необходимо помочь в том
трудном деле, которым они
полубессознательно начинают заниматься,— в
постановке задач саморазвития и
поиске средств их решения.
Почему речь идет о десяти —
двенадцати годах, а не о четырнадцати —
шестнадцати, периоде расцвета
подростковой проблематики? По той же
причине, по которой к моменту
пубертата (полового созревания)
сексуальное просвещение должно в
основном заканчиваться. Помощь
взрослых нужна детям и отрокам в зоне
ближайшего развития новой
способности, тогда, когда они в принципе
готовы осваивать что-то новое, но
еще не могут разобраться в этом
новом самостоятельно. Те смутные
брожения души, которые ребенок еще
не в силах осмыслить
конструктивно, как поиск себя, своего места и
предназначения в мире, смысла
собственной жизни, принимают
зачастую раздраженно-капризные
формы, что сильно и надолго отравляет
жизнь и самим подросткам, и их
ближним. Помочь отроку увидеть,
осознать как сам процесс поисков,
125

так и то, что он ищет, но не
подменять его собственный поиск
готовыми ответами, в этом, очевидно, и
состоит функция учителя
психологии.
Поворотный момент развития,
кульминация которого — открытие
собственного «я», вся мировая
психология традиционно связывает с
подростковым возрастом. Его
биологические границы заданы точкой
пубертата, а психологические
границы подросткового возраста размыты
до полной неопределенности.
Социальные границы возраста,
переходного от детской невинности и
безответственности к полноте взрослой
ответственности за свое поведение и
окружение, хорошо фиксированы
обрядами инициации, которые в
разных традициях приходятся на разные
сроки, но все укладываются в
интервал от семи до шестнадцати лет.
Именно в этом возрастном
промежутке совершается конфирмация в
разных христианских конфессиях.
Обрезание мальчиков-мусульман
происходит между семью и десятью
годами. Еврейское религиозное
совершеннолетие отмечается тогда, когда
мальчику исполняется тринадцать лет
и один день и отец произносит над
ним формулу посвящения во
взрослость: «Благословен Б-г, который
снял с меня ответственность за
этого!».
Церковное совершеннолетие
фиксирует новое социальное ожидание,
предъявляемое ребенку: «Ты сам(а)
можешь отвечать за свои поступки
перед Богом и людьми». Считается,
что по достижении ребенком
возраста около семи лет такое ожидание
может быть впервые возложено на
его плечи. Здесь — начало конца
детства. Около шестнадцати лет
прощание с детством практически
заканчивается. А в середине этой
переходной фазы наступает тот перелом,
когда островки взрослой
ответственности в океане детской
безответственности начинают сгущаться в
материк. Открытие «я» и есть толчок,
который приводит к этому
геологическому катаклизму.
А что же приводит к самому
открытию «я»? Для ответа на этот
вопрос рассмотрим несколько
подробнее те два возрастных периода,
которые лежат вокруг этого события.
Период, который сейчас принято
называть по месту социальной
прописки ребенка младшим школьным
возрастом (шесть-семь и десять —
двенадцать лет), есть возраст
принятия предъявленного ребенку
социального ожидания ответственности.
В этом возрасте начинается
освоение качественно новых отношений с
людьми, отношений равенства перед
всеобщими законами. Младшие
школьники обнаруживают, что
законы математики и гармонии, физики
и нравственности соблюдаются не
потому, что «так сказал Учитель», а
совсем по другим причинам. Поиск
этих причин, если, конечно, он
происходит не в форме репродукции
готовых сведений из учебника, а в
форме сотрудничества ученика,
строящего свои догадки о
мироустройстве, с учителем, помогающим эти
догадки проверять, порождает в
ребенке могучую способность
рефлексии — знание о границе собственных
знаний, умений, возможностей. И
способность выходить за эти
границы.
До какого-то момента предметы,
на которых младшие школьники
оттачивают свои рефлексивные
способности, не выбирались самими
учениками. Их предлагали взрослые. А
первоклассники, гордые
возложенным на них ожиданием личной
ответственности, с готовностью (эту
готовность мы справедливо
называем школьной) брались постигать
устройство предложенного предмета, не
спрашивая: «Зачем мне это надо?» В
дальнейшем такими предметами
могут стать латынь, география,
программирование, бальные танцы —
все, что угодно взрослому, лишь бы
оно оценивалось уважительно, как
шаг к взрослой ответственности и
независимости.
Но ответственность за свое
поведение, которую взрослые внушают
ребенку, иронична, двойственна.
Принятая ребенком ответственность
может обернуться неожиданной для
взрослых стороной, ибо личная
ответственность предполагает и
личный выбор. Прежде всего — это
выбор предмета совместных занятий
и партнеров для них. Когда ребенок
впервые оказывается в состоянии
реализовать этот выбор, можно
констатировать, что наступает
патетический момент развития, так как
отрок предлагает взрослым и свер-
126

стникам тот предмет, который для
него наиболее ценен и интересен,—
свое собственное «я».
Обычно мы не замечаем это
событие, потому что внешние его
проявления весьма трудно уловимы. И
буквально натыкаемся (как
наступаем на грабли) лишь на последствия
своей слепоты — на капризность
отрока, чьих острейших интересов мы
не заметили и не удовлетворили, чьих
вопросов о себе просто не услышали.
Стоит ли уточнять, насколько
собственное «я» — предмет, который
отрок предъявляет всем людям для
совместного постижения,
аффективно заряжен и значим для подростка?!
Но следует помнить, что
парадоксальная конфликтность
подросткового «я» состоит в том, что это, с
одной стороны, энергетически
мощная, рвущаяся к самовыражению
реальность, а с другой — «пустыня
отрочества», бытие, еще не
определенное личными выборами и
поступками. Полнота бытия и его
незаполненность «моими» событиями (но
загроможденность обломками чужих
историй и биографий) представлены
отроку одновременно. Напряженность
этого парадоксального переживания
столь же труднопереносима, сколь
труднопереносимы подростки в быту.
А разрядка напряжения в своих
высших формах проявляется как прорыв
полноты бытия, высшей мудрости
(отрок Варфоломей), в низших —
как прорыв небытия, беснования
(подростковый вандализм).
Попытаемся понять механизм
происхождения этой парадоксальности
подросткового самосознания,
рассмотрев отношение двух понятий,
описывающих самосознание,
понятий «я» и «самость» с позиций
самого ребенка.
«Я-самость» изначально присуща
любому живому существу и начинает
обнаруживать себя вместе с первыми
признаками жизни. Но что значит
«обнаруживать»? Кто ее
обнаруживает? Кто читает тот уникальный текст
поведения, в котором выражена
неповторимость моего существования?
Другие. И это чтение сопровождает
меня всю мою жизнь: те, с кем я
общаюсь, все время в той или иной
форме возвращают мне свои
прочтения моей самости. «Ты — мой
маленький мальчик!». Каждое слово —
отдельная поэма: «Я — твой!!!»; «Я —
маленький»; «Я — мальчик». А
выражение маминых глаз — целая
история о моих невероятных
достоинствах. «Смотри, отец, что нарисовал
твой сын!». Гордая интонация мамы
и удовольствие на папином лице —
захватывающая повесть о том, какой
я замечательный.
Но постепенно я и сам(а) учусь
читать чужую и свою самость:
«Леночка такая добрая, она дала мне свои
санки!» или «Посмотри на мои
заколочки, правда, я красивая?!».
Начальные этапы чтения трудны всегда:
я могу прочитать отдельное слово,
даже целую фразу, но всю эту
бесконечно увлекательную и бесконечно
длинную книгу про меня пусть
лучше мне прочтут другие... Однако вот
что странно: все, что в этой книге
написано про меня, очень занятно,
но не все правильно. В главе N
сказано, что я еще маленький, но я-
то уже выкурил свою первую пачку
сигарет и уже научился отвечать с
шикарной небрежностью и
презрительностью взрослых парней. А в
следующей главе мне заявляют, что я
уже большая и должна обслуживать
себя сама. Но я совсем не могу
вымыть и расчесать свои длинные
волосы! Постригусь всем на зло!..
Мне ставят тройки, то есть
утверждают, что способности мои весьма
заурядные, но они просто не знают,
на что я способен!.. Мне твердят, что
я хорошенькая, но я-то знаю, что
говорят они из жалости, и чувствую
себя гадко — и некрасивой, и
обманутой... А о чем-то очень главном,
что я угадываю в себе, но еще не
могу назвать, вообше молчат. Нет,
эта увлекательная книга заслуживает
лучшего автора!
Открытие «я» и есть открытие
собственного авторства, подготовленное:
а) принятием социальных ожиданий
ответственности; б) развитием
рефлексии, обеспечивающей выход за
границы данности; в)
усовершенствованием в навыках «чтения»
человеческих самостей.
Своя собственная самость
перестает быть лишь предметом чтения
(а чаще — слушанья), она становится
предметом творчества. Выбор жанра, я
сюжета, героев — это' захватываю- к
щее, но одновременно и
мучительное занятие. Еще не взявшись за
перо, я уже нахожусь в гуще текстов
других авторов, пародистов и подра-
127

жателей. Как только я отыскиваю нужное слово,
немедленно выясняется, что оно уже было
сказано — подростковое страдание: «Я — как все! Не
желаю быть среднестатистической серостью!». Или,
что не менее тягостно, мое слово никому не
внятно — подростковое страдание: «Я не как все!
Во мне что-то не так!». Меня обступают чужие
тексты и настаивают, клянчат, заклинают,
требуют: «Выбери меня! Спиши меня, скопируй! Здесь
все о тебе сказано точно. Лучше тебе не
выдумать...» Хорошо тому, кто нашел своей текст и
теперь, старательно вникая в суть, обводит букву
за буквой. А мне каково?!
Итак, в самом общем виде саморазвитие — это
сочинение текста собственного поведения,
предполагающее способности к воплощению
жизненного замысла на языке биографии. И если не
попытаться развить эту фантастическую
способность в подростковом возрасте, то она станет
уделом редких избранных, а педагоги, разводя
руками, будут лепетать про дар свыше.
Стоя над колыбелью новой педагогики
саморазвития, хочется пожелать ей несбыточное: хоть
чему-нибудь научиться на ошибках своей
предшественницы — педагогики развивания,
формирования (знаний, умений, навыков, способностей,
ценностей...). Иначе мы рискуем уподобиться
герою Эфроима Севелы с его страшной угрозой:
«Если я сейчас же не получу визу в Израиль, то
устрою на Красной площади самосожжение моей
жены». Если мы не сможем сейчас же встроить
свои педагогические замыслы в логику развития
детской самости, то создадим подобную же
нелепицу: будем саморазвивать ребенка. Поэтому
вопрос о сроках постановки задач саморазвития
перед детьми надо решать чрезвычайно
осмотрительно и лучше семь раз отмерить с помощью всех
известных периодизаций психического развития
детей. Этому и будет посвящена статья в
следующем номере.
Лицей
128

ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
На чем писали
в Китае?
На бумаге, разумеется,
ведь она там и изобретена.
Оказывается, ие всегда.
Первыми китайскими
иероглифами были
пиктограммы — изображения
предметов, событий и лей-
ствий с помощью
условных знаков, выполненные
в пещерах и на скалах
около них. Следующая
стадия развития китайского
письма — надписи на
костях, затем появляются
надписи на бронзовых
изделиях и на камнях.
Девяносто лет назад в селе
Сяотунь, близ города Ань-
яи, провинция Хэиаиь,
было обнаружено
множество надписей, сделанных на
гадальных костях,
которые принято считать
первыми историческими
записями Китая. Они
повествуют о быте людей
далекой эпохи Инь.
Кинги на шелке
появились в стране в V веке до
новой эры. Для письма в
этот период использовали
дерево, бамбук и шелк,
причем на юге страны люди
писали на бамбуке, а на
севере — на дереве. Таких
надписей этой эпохи
обнаружено немало. Но у
стволов дерева и бамбука
был существенный
недостаток — они были
слишком тяжелыми. Известный
литератор династии Хань
Дунфан Шо однажды
написал для императора
статью... на трех тысячах
древесных стволов,
которые доставляли во дворец
с большим трудом. Шелк
тоже имел недостаток —
а
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
п
а
□
□
□
□
D
Р
□
D
а
□
□
□
□
□
D
он был слишком дорог.
Требовался новый
материал для письма. Им н
стала бумага.
Она была изобретена
Цай Лунем во втором веке
новой эры. Появление
бумаги способствовало
возникновению настоящих
книг. Император Хэи Сю
ань приказал писать
только на бумаге и запретил
употреблять для письма
деревья. С тех пор бумага
становится официальным
материалом для письма. А
в V—VI веках бумажные
книги были
распространены уже по всему Китаю.
Из Китая бумага
распространилась в районы
Средней Азии, в Европу и по
всему миру.
Пропала...
торпеда!
Объявление: «Пропала
торпеда. В последний раз
ее видели под 65 градусом
южной широты. Она
направлялась в сторону от
предписанного маршрута,
под дрейфующими льдами
в водах, омывающих Ан-
тврктиду. Нашедшего
торпеду просим вернуть ее в
Институт исследования
Антарктики и Южного
океана при Тасманийском
университете в Хобарте».
Такое объявление
вполне могло бы появиться в
австралийских газетах
после того, что
приключилось на борту
научно-исследовательского судна
«Орора острализ». Всего
за 150 долларов купив у
королевских
военно-морских сил страны ненужное
тем грозное оружие, уче-
□
□
□
D
□
□
□
□
□
□
□
□
D
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
D
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
ные оснастили его звуко-
локационным
оборудованием для изучения плавучих
льдов. Цель — принимать
акустический сигнал,
отраженный нижней
поверхностью льдины, точно
измерять ее толщину и
определять ее «изнаночную
топографию». В «мозг»
электронной
вычислительной машины, внедренной в
«чрево» торпеды, была
заложена программа,
приказывающая ей по
окончании работы сделать
поворот «кругом» и вернуться
обратно.
На испытаниях в
открытой воде все
устройства работали безупречно. Но
вот подо льдом они
подвели ученых и инженеров.
Когда торпеду спустили за
борт, а моторы еще не
заработали, волны
развернули ее градусов на
девяносто по отношению к
запланированному курсу.
Система наведения ие
справилась с ситуацией, и
устройство на курс так и
не легло. Более того,
очевидно, из-за мороза
(около минус 20 градусов)
система слежения также не
сработала.
Словом, плакали
денежки; ведь оборудование,
установленное учеными на
торпеде, стоило более
35 000 долларов, что для
провинциального
университета деньги немалые.
Однако ученые все же
намерены повторить свою
попытку с другой такой же
торпедой, правда,
оборудование на этот раз будет
там подешевле.
5 Знание — сила № 4
129

Фото Г Липскерова. «Пусть солдаты немного поспят*

ПАМЯТЬ ВОЙНЫ
I
В августе сорок второго Игорь Косо*, двадцатилетний
старший лейтенант, становится командиром гвардейского
минометного дивизиона, повелителем огня, грома, сотни
машин и полутысячи людей, С этой грозной силой он
брошен на Волховский фронт, где Манштейя уже
изготовился к решающему штурму Ленинграда,
Надо полагать, немцы не смогли продвинуться
во всех этих местах еще и потому, что им
противостояли здесь гвардейские минометные части*
Потому что здесь производил свои громокипящие
залпы Игорь Сергеевич Косое*
О боях на Волховском фронте рассказывает он
сам*
Игорь Косое,
Игорь Новожилов
Самый
тяжелый
фронт
В августе сорок второго служил я на Брянском
фронте в должности командира 268-го дивизиона
гвардейских минометов. Отсюда меня направили
командовать 509-м отдельным гвардейским
минометным дивизионом Ставки Верховного
Главнокомандования. Отдельный — значит, над ним нет ни полка,
ни бригады. Этот дивизион был только что
сформирован, побывал лишь раз в бою, в котором погиб
всего один человек — командир дивизиона капитан
Козырь. Его звали Игорь Сергеевич, как меня.
if
* Продолхение. Начало — в № 3 за этот год
131

И. Косое, И. Новожилов.
Самый тяжелый фронт
17 августа я приехал в этот дивизион на собственной машине «бентам»,
типа «виллиса».
Первое, что увидел,— стоит «шевроле», в кузове солдат, весь в
масле—и гимнастерка, и галифе.
— Да как ты сам-то не утонул?! — допытывался замполит.
Я выскочил из машины, представился, поинтересовался, в чем дело.
Оказывается, ездили за продуктами, получили водку, бочку
подсолнечного масла... Видно, поддали. Солдат заснул, а бочка потекла. Кузов
железный, солдат в нем и поплыл.
Пришел я в штаб дивизиона. Отдал распоряжения. Подходит ко мне
старший политрук, начальник особого отдела Петриченко:
— Солдата надо судить.
— А почему судить? Если судить, так бочку. Я в дивизионе первый день
и не собираюсь начинать с того, что отдам человека под суд,— отвечаю.
У меня в кармане был уже приказ о переходе дивизиона под Елец в
резерв фронта. Восемнадцатого под вечер мы были там. Здесь вручили мне
новый приказ — быть с дивизионом двадцатого в Москве. В Москве мне
сказали:
— Вы пробудете здесь день, а затем — на Волховский фронт.
Погрузились одним эшелоном два дивизиона — 512-й и мой, 509-й.
Я был начальником эшелона. Того «масляного» солдата, Александра
Ивановича Котова, комиссар рекомендовал мне в ординарцы. Это был мой
Котяра. Уже в эшелоне он мне говорит:
— Как это — выпить нечего?
— А что ты предлагаешь?
— А вы снимите свой «бентам».
— Снимай,— говорю.
Котяра с солдатами с платформы посреди путей сняли машину и
уехали...
Нас уже вытянули на Бескудниково, а их все нет. Я начал волноваться,
пошел было к коменданту. Тут на пути вылетает мой «бентам» с двумя
ящиками водки. Котяра до войны был директором комиссионного
магазина. Вот он и слетал по старым связям.
28 августа прибыли на Волховский фронт. Втянулись на станцию
Жихарево, разгружаемся. Над нами висит немецкий разведчик...
Позже вызывает меня начальник оперативной группы гвардейских
минометных частей фронта Павел Николаевич Кулешов, потом он стал
маршалом артиллерии. Я с ним был знаком с сорок первого года по Северо-
Западному и Калининскому фронтам. Очень приятный, милый человек.
Спрашивает:
— Ты зачем себя называешь по рации фамилией, а не цифрой?
— А кому нужна моя фамилия?
— Не скажи...
И достает перевод немецкой справки. Перечень частей: ...509-й
дивизион, командир дивизиона Косов Игорь Сергеевич, домашний адрес...
разгрузился на станции Жихарево 28 августа.
Не успели разгрузиться, появляется какой-то майор.
— Немедленно в штаб артиллерии фронта.
Тут я понял, что предстоящая операция будет кровавой.
Одиннадцатая армия Манштейна после Крыма готовилась штурмовать
Ленинград. Наступление планировалось на 1 сентября. Девять дивизий
первого эшелона, одиннадцать — во втором. Дивизии полнокровные, их
g готовили -в Кенигсберге к уличным боям. Авиации было много. Глядишь,
5g это был бы конец Ленинграда и Балтийского флота.
I - Нам была поставлена задача — повернуть их на себя. Мы начали эту
Синявинскую операцию 28 августа. Имели успех, прошли километров пять,
взяли эстонские поселки, угрожали даже снять блокаду. Толщина немецко-
го кольца была здесь двенадцать с половиной километров.
132

Три дня немцы крепились, чтобы не поворачивать силы от Ленинграда.
А на третий день повернули и так ударили!
Нас туда тоже подтянули — будь здоров! Двадцать восемь дивизионов
«катюш»! Много артиллерии. Две ударные армии — восьмая и вторая.
Вторая армия была сформирована заново после того, как ее остатки вышли
из окружения. Хорошая пехота. Я такой великолепной пехоты — из
тихоокеанских моряков — никогда больше не видел. Они почти все там и
полегли. 265-я дивизия вошла в бой, когда началось наступление. Утром
было двенадцать тысяч, вечером — полтысячи. За всю войну я не видел
столько раненых. Лес, болота — тут всегда много жертв.
Синявинская операция шла примерно до 20 октября. К концу ее все
вернулось на исходные позиции, но на Ленинград немцы уже не
пошли.
Сперва я с дивизионом намучился: не обстрелян совсем, был только
один раз в бою, потерял командира. Это их деморализовало. Я наверху —
они наверху, я в блиндаж — и они прячутся.
В начале сентября мы стояли под станцией Назия. 3 сентября я поехал
к своему начальству П. Н. Кулешову. Не доехал полкилометра, появилось,
как наваждение, неприятное чувство: надо повернуть обратно. Повернул.
По дороге переезд через насыпь железной дороги на станции Жихарево. А
на станции горит эшелон с боеприпасами. Снаряды рвутся наверху, на
насыпи. Над головой летят части вагонов. Шофер забился мне под ноги,
под колени. Я — за руль. Подкатил к переезду — на нем разрыв, и я сквозь
разрыв проскочил на ту сторону. Еще метров за двести до дивизиона вижу,
что там черт знает что творится! Паника. Машины дивизиона выползли из
аппарелей и собираются удирать. Только что был мощнейший артналет, и
все растерялись, ничего не видят, не слышат. Командиры батарей зеленые.
Комиссар, еще времен гражданской войны, сидит, держится за голову.
Выскакиваю.
— Машины назад! Людей в ровики!
А они меня не слышат. Я жахнул из маузера поверх голов.
— Командиры батарей, ко мне!
Услышали. Машины загнали в аппарели, людей — по ровикам. И тут
немцы накрыли нас новым мощным артналетом. К счастью, никто не
пострадал. Сразу после налета я вывел машины лесом на другое место.
Понял, что на нас смотрит немецкий разведчик и дорогой уходить нельзя.
Как раз в этот день, 3 сентября, мой день рождения. Исполнился 21 год.
Перед тем, как ехать к Кулешову, я собрал приятелей. Были командир
соседнего 512-го дивизиона Гриша Грузин, майор Джорджадзе, командир
зенитного полка, и другие. Джорджадзе сейчас генерал-лейтенант, академик
Грузинской академии. Был там у меня домик. В нем — ничего, кроме
шкафа. С утра Котяра спрашивает:
— Что бы вам подарить на день рождения?
— Саня,— говорю,— свари нам борщ.
Мы там ели только бычков в томате. Пока Саня варил борщ, был такой
артналет, что мы потом в борще нашли осколок. Шкаф положили набок —
вместо стола, расселись кто на чем: на канистрах, чурбаках. Саня притащил
ведерный чугун с борщом. Выпили. И тут Котяра кричит:
— Пятнадцать штук летит!
И сыпанули на нас. Гриша-Грузин, большой любитель выпить, схватил
бутылки, поставил на пол:
— Побьют ведь!
Схватил чугун:
— Горячий, сволочь!
А вокруг все летит и рвется. Когда немцы улетели, мы с таким *
удовольствием поели борща. В этот налет трахнули мой «бентам» — только 5g
колеса полетели. 15
Немцы повернули на нас всю авиацию, нацеленную сначала на S й
Ленинград. Как же нас лупасили! Целый день бомбежка, самолеты висели * J-
над нами непрерывно. *?*
133

И. Косое, И. Новожилов.
Самый тяжелый фронт
Сижу раз под Троицком на блиндаже. Жарко. Надо мной
разворачивается «ЛаГГ». Еле летит, мотор с перебоями, висят какие-то ошметки. За
ним два «мессера». Как в тире, по очереди заходят и расстреливают. Рядом
под церквушкой стояла наша зенитная батарея. Они как раз обедали. Вдруг
оттуда одиночный выстрел. Пук! И 85-миллиметровый снаряд попал прямо
в центроплан одного «мессера». У того — раз, крылья сложились и отлетели.
Не видел бы — не поверил. Второй «мессер» повернул, дал с перепугу такой
с дымом форсаж и рванул. Наш истребитель сел на поле, рядом, на нем
живого места нет. Удивительно, что не загорелся. Вытащили оттуда летчика.
Живой. Белобрысый, мордастый.
А то я видел — нашего «ЛаГГ'а» лупит «мессер». Наш — раз и сел на
поле перед лесом. Там были пеньки. Попал бы на них, остались бы только
клочья. А «мессер» не выскочил из пике и попал в верхушки елей.
Разлетелся буквально на мелкие кусочки. Наш летчик выскочил из кабины
и погрозил кулаком.
— Раньше, там надо было пугать,— говорю я ему.
Под Назией, рядом стояла 37-миллиметровая зенитная батарея.
Командовал ею лейтенант лет двадцати. Рядовые — лет по восемнадцати, сущие
пацаны. Бегали друг за другом, играли в чехарду. Но стреляли бесподобно.
Каждый день по самолету сбивали, хотя у них всего-то на тысячу метров
эффективного огня. Насолили немцам здорово. Те однажды и навалились
на них. Пикировало штук пятнадцать. А наши ребята ни на секунду не
прекращали огня. Видно, и боеприпасы были на батарее — не жалели.
Сбили пять штук! И хоть бы одна бомба упала рядом. Немцы с мандража
кидали бомбы метров за триста—четыреста.
Сначала под Назию пришел мой дивизион, а потом — они. Очень долго
колупались на позиции, лейтенант заставлял их зарываться, а солдаты —
мальчишки, гоняются друг за другом. Уговаривать пришлось до первой
бомбежки. После нее зарылись с головой, только стволы торчали.
На Волховском фронте у меня уже был громадный опыт работы с
пехотой. Дивизион был отдельный, и я работал исключительно по заявкам
пехоты. То для 265-й дивизии, то 115-й, то для бригады морской пехоты,
где служил А. Н. Яковлев, будущий академик и член Политбюро.
Дают задание: подавить узел сопротивления. Размером — много с
полкилометра. Например, цель «Роща круглая» была метров триста. Немцы
ее оборудовали черт знает как. В этой роще были сосны в обхват, после нас
остались одни пеньки. Выдвинется дивизион, даешь залп, над тобой столб
пыли поднимается метров на сто. Тут же надо удирать. Каждый залп — с
заранее подготовленной позиции. Иногда немцы и прихватывали, когда
засекали залпы второй раз с одного места. Но они это делали редко, не
ожидая, что мы будем стрелять дважды с одного места.
А у меня раз пехота не поднялась.
Особисты доложили, что я накрыл своих, а артиллерийское начальство
это прикрыло. Я как раз тогда боялся попасть по своим и потребовал от
начальника артиллерии 265-й дивизии Деркача подписать карту. Тот дал
мне передний край и координаты цели. Я увидел, что при нашем сильном
рассеянии почти накрываю своих. Перенес установки на 200 метров вперед.
Шарах! А пехота не поднялась...
Приехала комиссия. Со мной все ясно: где стояли мои установки —
дырки, вынесенные на 200 метров вперед супротив карты. Составили акт:
по своим не попадал. Я приехал к следователю. Капитан, военюрист
третьего ранга. Сижу у него в палатке, на ящике, нога за ногу. Акт у меня
& в кармане. Он на меня:
§« — Как вы сидите перед следователем?!
I ? А я ему:
»£ — Пошел ты... Будешь командовать, как мне сидеть.
| £. Повернулся и ушел.
«5 д тут как раз наложилось: мой солдат Файзуплин украл мешок капусты.
134

Не для себя, конечно. Я пошел к прокурору, военюристу первого ранга.
— Почему я должен стоять перед ним навытяжку? — спрашиваю,— И
санкцию на Файзуллина не дам.
Прокурор сказал мне:
— Пиши характеристику на солдата.
Вызывает моего следователя: .
— В следующий раз, когда Косов тебе понадобится, поедешь к нему на
передовую.
Я написал Файзуллину самую лучшую характеристику и пришлепнул
свою печать. На его деле прокурор написал: «Дело прекратить».
Кончилось так. Собрался я в штаб армии. Прибегает старший
лейтенант Петриченко, мой оперуполномоченный — тот, кто накапал:
— Товарищ капитан (мне присвоили звание капитана 27 сентября),
захватите меня.
Прибыв в штаб, отправился к своему начальству, а Петриченке сказал,
чтобы подходил к машине. Окончив свои дела, прихожу к машине. ТУг
бежит Петриченко:
— Товарищ капитан, вас просит полковник, начальник особого отдела
фронта.
Ничего себе, думаю. Иду. Полковник спрашивает:
— Скажите, капитан, какие у вас претензии к оперуполномоченному?
Я при Петриченке отвечаю:
— Пусть на меня не пишет доносы.
— Откуда вы знаете?
— Я видел.
— Где вы видели?
— Когда был у следователя, видел на ящике.
Процитировал полковнику кусочки. Похоже, он с трудом удерживался
от смеха.
— И все-таки вы это зря,— мягко сказал он мне.— Идите к машине.
А вы,— обратился он к Петриченко,— задержитесь.
Я ушел. Спустя малое время бежит Петриченко — малинового цвета.
— Вы извините,— говорит мне,— у нас все будет в порядке.
В сентябре под Синявином у меня не хватило возраста и мудрости.
Хорошая погода. Я нацелился на рощицу, от меня километрах в двух.
Видел, как сначала туда зашли немецкие танки, а потом прошли бензовозы.
ТУг вызывает начштаба артиллерии армии полковник Солодовников.
— Товарищ Косов, вам другая цель. Огонь открыть через десять минут.
А я со своего места по новой цели не достаю. Надо переезжать. За
десять минут не успею. Я стал было возражать, но он так на меня
насыпался... Я сказал:
— Слушаюсь,— и положил трубку.
Комиссар спрашивает:
— Что будешь делать?
— Стрелять по старой цели.
— Ты что, с ума сошел?!
Я подождал десять минут. Скомандовал... Шарах! У немцев в роще
начался такой тарарам: горит, взрывается. Солодовникову, видать,
доложили с передовой.
Он звонит:
— Ну, вот, видишь, вышло хорошо.
Я ему в ответ ляпнул:
— Так я стрелял по старой цели, товарищ полковник!
Такой туг пошел фонтан!
Дня через два меня вызывает начальник артиллерии армии генерал
Безрук. Для начала сильно выругал. Потом спрашивает: |
— Объясни, в чем дело. 5g
Я объяснил с картой. I*
Безрук ворчит: 11
— Вот ведь он какой дурак. А почему скандал? 1|
— Я ему сказал, что стрелял по старой цели. *
135

И. Косов И. Новожилов.
Самый тяжелый фронт
— А теперь ты дурак. Надо было промолчать. Сейчас бы дырочку
вертел.
Хитрый такой был.
Попадал я в переплеты и похлеще. Раз немцы очень удачно ударили и
отсекли на наблюдательном пункте меня со взводом управления от
дивизиона. Танки прошли над нами. А у меня уже был опыт окружений по сорок
первому году. И мы пошли, пошли по болоту. Жижа — по горло. Болото
заросло кустамЪ, тростником. Немцы перекликались через наши головы с
островков, а мы шли между ними. Если бы обнаружили, переболи бы, как
котят. Через два-три часа вышли, человек пятьдесят—шестьдесят. Надо
было видеть нас! Сухими были только документы и курево в фуражках.
Я не любил сидеть в блиндаже во время обстрела. Было приятнее
чувствовать себя в траншее. Особенно после того, как меня завалило.
Впереди Жихарева на Синявинских высотах был у меня блиндажик.
Паршивенький, стены из плетня, потолок — накат в одни тонкие бревна.
Меня позвал в блиндаж телефонист. Только я зашел, как в угол ударила
мина. Потолок рухнул. Телефониста я подмял под себя. Он остался жив.
Нас быстро откопали. Мне ободрало лоб и спину. От гимнастерки остался
один воротничок. Целый день, пока не привезли новую гимнастерку, ходил
в плаще.
На Волховском фронте, километрах в двенадцати от Невы был на
болоте сухой остров. Мы его звали «остров Рудольфа». Раз я с разведчиками
шел по болоту к острову. Напоролись на немцев. Они, примерно рота,
вышли из-за гребня острова и стали спускаться к болоту. Естественно, и
мы, и они залегли. Мы — прямо в воду за кочки. Они, идиоты,— на
песчаном склоне, обращенном к нам. Как на ладони, метрах в ста
пятидесяти. Мы их били на выбор. Я очень точно стрелял по ним из
маузера, который подарил мне П. А. Ротмистров под Калининым.
Прицелишься — раз! И он только дернется. Мы обнаглели. Котяра, мой
ординарец, раскурил папиросу, дал мне: «Покурите, капитуся». Так он меня
звал. Я то курну, то выстрелю. Немцы уползли за бугор, а мы по болоту
вернулись обратно.
Той же осенью я приезжал к генералу Калашникову, командующему
артиллерией 2-й армии. Ну, лев был! Там же были Зубков, член военного
совета у Кулешова, и капитан Бакай.
Когда стали выходить из блиндажа от Калашникова, шли так; Бакай,
я, Зубков. И тут — шарах! Неподалеку рвется двухсотдесятимиллиметровый
снаряд.
— Товарищ полковник, может быть, переждем?
Повернулись. Опять свист. Зубков успел вскочить в блиндаж, дверь за
ним захлопнулась. И снаряд в двести десять миллиметров вошел в дальний
от нас скат блиндажа. Дверь вырвало, она ударила меня. Сшибло. Я на
Бакая, сшиб его. Мы с ним остались живы, а Зубкову снесло полчерепа. И
он, и Калашников похоронены в Старой Ладоге.
От этого удара через несколько месяцев у меня получились спайки
радужной оболочки. Зрачок стал зубчатым. Света не выносил, боль ужасная,
будто клещами выворачивают глазницу. Кулешов, когда увидел, послал
меня в госпиталь к знаменитости — ленинградскому профессору-окулисту
Нечволодову. Он осмотрел меня.
— Молодой человек, вы что, хотите остаться слепым?
Хотел положить меня в госпиталь, но раз мои тылы были от госпиталя
в пяти километрах, разрешил жить у себя при условии, что меня будут
привозить к нему два раза в день со скоростью десять километров в час.
Дней двадцать я ничего не видел. Потом прошло.
После Синявинской операции до конца года шли тяжелые местные
бои. Там, на Волховском фронте, был такой порядок месяц воюешь, месяц
отдыхаешь. Жуткие потери. Оправдание этих потерь: вести себя активно —
удерживать немецкие части от переброса их на Ленинград и под Сталин-
136

град. Манштейна потом кинули под Сталинград на командование
деблокирующей группировкой «Дон», но одного.
Уже спустя много лет, когда я работал в издательстве «Наука» и
редактировал книгу маршала Еременко, я спросил его:
— Могли немцы тогда деблокировать Сталинград?
— Могли, конечно. Но потом, когда Манштейна отбросили, можно
было действовать по-другому. Сталину приспичило уничтожить
окруженную группировку. А они там кончились бы и сами. Если бы часть войск со
Сталинграда бросить на Ростов и запереть Клейста на Кавказе, весь южный
фланг немцев рухнул и война кончилась бы на год раньше.
Двенадцатого января сорок третьего года началась операция по дебло-
каде Ленинграда. В эту зиму снег был такой, что болото не промерзло. Мы
загодя чистили дороги и площадки. За сутки они промерзали, как асфальт.
Но когда стреляешь, от огня все тает и летит такая грязюка!
Тут случилась у меня скандальная история. Мне поручили временно
командовать четырьмя дивизионами. И приказали передать в соседнюю
дивизию дивизион М-тринадцатыЙ. Им командовал Ильин, однокашник по
училищу, на год моложе. Ему указали цель. Он забоялся, что попадет по
своим. Потребовал, чтобы координаты дали за подписью. Дали. Он
отстрелялся и попал-таки по своим. Формально командовал Ильиным я. Меня
вызвал командующий фронтом Мерецков и стал разносить. Бешеный был
мужик. Я тоже разозлился. Он мне десять слов, я ему — двадцать. Начал
было объясняться...
А с начальством надо поступать так: молчать, пока не накричит. Потом
оно обязательно спросит: а как было на самом деле? Как в случае с рощей
и генералом Безруком.
С Мерецковым было что-то страшное. Он совсем взбесился:
— Отстраняю от командования, и в штрафной батальон!
Все обалдели. Я разозлился, уехал в тыл. Решил зайцев погонять. У
меня в дивизионе были две борзые и две лошади. Но настроения нет. Сижу
в избе. Вдруг приезжает Кулешов, тогда генерал-майор. Спрашивает:
«Позавтракать дадут?».
Поели. Он выпивал очень мало. Обращается ко мне:
— Ты что тут сидишь?
— Да вот, отстранили и в штрафной батальон.
— Какой еще штрафной батальон? Уже помиловали! Поезжай к себе.
Узнав про эту историю, он, оказывается, съездил к Мерецкову и все
объяснил. Мерецков ко мне хорошо относился. Я как-то быстро попал ему
на глаза, уже в октябре сорок второго. Был молодой парень, а уже шпалу
носил.
Мерецков был ужасно вспыльчивый человек, но кончилось это ничем.
Он хорошо понимал, кто и что чего стоит.
В воспоминаниях Игоря Сергеевича о крупных военачальниках то и дело
мелькают фразы «он меня любил*, «он ко мне хорошо относился**
Что могло сдвигать неизмеримую дистанцию между молодым офицерам
и генералом?
Игорь Сергеевич служил в «катюшах* — элитных воинских »ыстях.
Боевые задачи перед ним ставило начальство очень высокого ранга. Думаю,
это начальство с опасливой почтительностью относилось к зарождающемуся
грозному роду войск и новым профессионалам, мальчишкам-громовержцам.
Игорь Косое вырос в семье военного. Военная среда была ему родной, и он
с детства не робел перед высокими чинами. Лейтенант, потом капитан,
Косое имел несомненную репутацию храброго и толкового офицера. Он был
умен, интересен, удачлив. Держался независимо до дерзости. И был так |
молод. Генералам, с которыми его сводила война, он годился в сыновья. |«
Вспоминая сорок первый—сорок второй, Игорь Сергеевич то и дело \ °>
удивляется: «Я был еще такой мальчишка*. После Волховского фронта и £ *
Курской дуги, когда он стал матерым воякой, «пьющим водку*, ремарки ||
подобного рода в его воспоминаниях уже не встречаются. «<
137

II
И. Косое, И. Новожилов.
Самый тяжелый фронт
Еще эпизод с Мерецковым.
Ехал я по дороге. Подъезжаю к КПП. Меня останавливают. Прошу:
— Девочки, пропустите. Лишних тридцать километров...
Они, дуры, на меня винтовки наставили. Я разозлился, схватился за
наган. Девки — по кустам. Я поднял шлагбаум и поехал, куда надо. ТУг один
настучал Мерецкову про эту историю: «Косов КПП разогнал». Могли и
судить. А Мерецков расхохотался:
— Вы что, Косова не знаете? Хулиганит мальчишка.
И пошел хохоча.
Как-то позже мы попались ему пьяными. Мы обедали с майором
Грузиным. Он крепко любил выпить. Так надрались... А мне только что в
рембате восстановили английскую легковую машину «грехэм». Майор
спрашивает:
— Твоя машина?
— Моя. Поедем!
Там вся тыловая жизнь проходила на высоковольтной линии.
Выскочили на высоковольтную. Вдруг видим сзади «Форд-8». Такая машина была
только у командующего фронтом. Я попытался удрать. Он догнал и встал
поперек. Мы вылезли из машины, Мерецков тоже вылез из машины.
Внимательно посмотрел:
— Сейчас же домой!
И стоял, смотрел, как мы развернулись и поехали.
18 января сорок третьего года мы соединились с 67-й армией
Ленинградского фронта. Пробили в кольце коридор в двенадцать километров
шириной. Провели в нем железную дорогу. Поезда идут, вся колея
дышит — такая почва.
Во время этих боев Кулешов был у меня на наблюдательном пункте на
высотке. Стали уходить на обратный скат. Траншея — по голень. Как
шарахнет мина! Комиссару оторвало мочку уха. Мне ударило комом мерзлой
земли по виску. Синячище был!.. А Кулешову — осколок в живот. Я его в
охапку. Привез в госпиталь. Хирургом у нас был Александр Александрович
Вишневский, сын академика Александра Васильевича. Я с нашим
Вишневским был хорошо знаком, а с Кулешовым они дружили.
Палатка. В ней плюс тридцать: в четырех углах печки из бочек.
Спрашиваю у Вишневского:
— Уезжать?
— Постой, всякое может быть... Посмотришь, как мы оперируем.
Взрежем...
Этого «взрежем» я не стерпел, хотя видел всякое. Вывалился наружу.
— Ну и ступай, дурак, на мороз.
И я простоял с двенадцати ночи до семи утра на улице. Замерз жутко,
хоть был в инкубаторных штанах и шубе. В семь утра выходит Вишневский.
Лысый, в расстегнутом халате, весь в поту.
— Я твоему начальнику вырезал кусок кишки и вставил кусок
водопроводной. А ты что стоишь?
— Вы же сами мне велели...
— Ты ж весь синий. Пойдем к начальнику госпиталя.
Пришли.
— Налейте этому синему стакан спирта.
Я выпил. Он тоже. Потом еще раз. Я вижу — надо уносить ноги...
В марте сорок третьего мы опять пытались брать Синявино. Оно стояло
на горе. Мы забирались на гору, но нас сбивали.
Я там встретил Жукова и говорил с ним.
Меня вызвал Кулешов. Вхожу в дом. Полутемно. Над столом —
аккумуляторная лампочка. Полно генералов. Кулешов сказал мне:
I — Будешь стрелять по Синя вину, прикрывать пехоту и помогать взять.
Мне задача не понравилась. Я понимал, что понесу большие потери.

Немцы в Синявино на горе, я — на открытой позиции, сильно побьют. Я
стал крутить носом. Кулешов на меня накричал. Вэнервился, чего с ним
никогда не было. Резко приказал.
— Есть,— отвечаю.
Выхожу. Сбоку на венском диванчике сидят два генерала. Один меня
окликнул.
— Капитан, вернитесь.
Я повернулся. Он был в метре от меня. Я увидел пять звезд в
петлице — полный генерал. Жуков.
Спрашивает:
— Сколько у вас людей?
— Триста человек.
— Вы давно воюете?
— С сорок первого.
— Значит, вы человек опытный. Сколько погибнет пехоты, если вы не
будете стрелять?
— Пара тысяч, если они будут лезть на эту горку.
— Арифметика вам понятна?
— Слушаюсь, товарищ генерал!
— Счастливого пути.
Я вышел — бух в машину, поехал. Соображаю: выдвинутые машины вес
равно погибнут, надо спасать людей — стрелять с выносных пультов.
Мы выдвинулись ночью и стреляли на рассвете. Я сидел в ровике
неподалеку. Меня всего залепило торфом: лицо, глаза. Отстрелялись.
Немецкая батарея, заблиндированная на горке, расстреляла нас прямой
наводкой. Все двенадцать машин сгорело. Но было только двое раненых.
Одному оторвало палец, другому попало в мякоть ноги. На что уж Кулешов
вежливый человек, а когда я ему доложил о потерях, сказал:
— Врешь!
На этом фронте у нас сзади был Волхов. Плохо было весной и летом.
Немцы разбивали мосты. Мы кормились сушеной картошкой, сухарями, что
закидывали на самолетах. Болели цингой. Однажды Кулешов привез нам лук
— угостить. Мы грызли луковицы, как яблоки. Кулешов сказал:
— Мне на вас, ребята, горько смотреть.
Куриной слепотой у меня болели примерно шестьдесят процентов.
Там я познакомился с академиком Вотчалом — главным терапевтом
Волховского фронта. Он поднял шум по поводу авитаминоза на фронте. Его
прихватил особый отдел — и в Москву. Судили, дали десять лет, попал в
лагерь. Тут в Москву прибыла делегация каких-то английских медиков,
которые захотели увидеть члена Королевского общества. Вотчала извлекли,
одели, нацепили погоны. А потом вернули на фронт. Тут он наладил
изготовление хвойного отвара, витаминных сиропов, и болезни отступили.
Особенно скверно было весной, в распутицу. В любых сапогах ноги к
вечеру мокрые. У меня даже коленки начали болеть. Приехал под Курск —
все прошло.
Весной и наши, и немцы вылезали на бугорки-пригорки и
отсиживались посреди воды. Друг в друга не стреляли. Смотришь — рукой подать —
сидят, портянки сушат. Только над головой снаряды пролетают, а ружейного |
и пулеметного — ни-ни. 5g
1§
Это был самый тяжелый, кровавый фронт. • | £
со а
Продолжение следует ^

• В. Верещагин. «Двери Тимура»
ИСТОРИЯ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ
Древняя
артиллерия
У кочевых народов —
сарматов, скифов, древних
индийцев, турок, арабов,
гуннов, монголов и других —
лук и стрелы были
основным оружием. Они
использовались для стрельбы с
коня, верблюда или слона.
Западные же цивилизации,
связанные с землей и
городами, такие, как римляне,
греки, французы, англичане,
использовали лук и стрелы
как традиционное оружие
бедных классов. Рыцарь
убивал копьем и мечом, но на
земле за спиной у него была
поддержка пешего лучника.
Лук изготавливали из
самых разных материалов —
тиса, ясеня, вяза, клена,
березы, боярышника,
орешника, а кроме того, из
рогов быка, буйвола,
антилопы или козы. Использовали
и металл — медь, бронзу и
сталь. Китайцы и
некоторые африканские народы
применяли при изготовлении
лука и стрел тростник.
Форма этого вида
оружия у разных народов
различна. Простой, или
обычный лук известен в Африке,
на Мадагаскаре, на Ин-

дийском полуострове, в
Океании, в Америке, в
Древнем Риме, у норманнов и
англосаксов. Он имел одну
лучную часть, а в разрезе
был овальным или
прямоугольным. Сложный лук,
состоящий из двух или более
частей, изготавливают в
Азии. Скифы, монголы и
гунны усиливали его
снаружи высушенными
сухожилиями, а изнутри —
костяным покрытием. Азиатские
народы, предпочитающие
рисунок с симметричными
кривыми линиями, перенесли это
и на оформление оружия.
Существовали и другие
формы. Некоторые народы
использовали лук, похожий на
греческую букву е, а воины
персидского полководца
Ксеркса употребляли луки,
которые можно было
натягивать с двух сторон.
На территории бывшего
Советского Союза сложный
лук был известен уже в
первом тысячелетии до
новой эры у скифских и
сарматских племен, гуннов
Забайкалья и среднеазиатских
народов. Тогда же здесь
появились и древнейшие
конные лучники. Полагают, что
лук был заимствован
древними персами, греками, да-
коми у скифов-кочевников.
Древнерусский лук
относился к типу сложных,
характерных для восточных
народов. Тетива, составная
его часть, изготавливалась
из конского волоса, кожи,
воловьих жил,
растительных волокон, шелка. Из-за
чувствительности к влаге
стрелкам приходилось
носить с собой запасные
тетивы, а восточные народы
вообще прекращали войну,
военные действия, если
зарядят длительные дожди.
Длина лука была различна
— она менялась в
зависимости от методов войны,
роли стрелка на поле боя,
от его роста. Размах
норманнского и французского
лука составлял метр,
японского — более двух метров,
итальянского — полтора
метра, у индейцев Южной
Америки — свыше трех метров,
у карликовых племен
Африки — SO сантиметров.
Стрела состояла из
наконечника, прута и
оперения. Заостренный копчик
делали из вулканического
стекла, кремня, кости,
железа, меди или очень
прочного- дерева. Для корпуса
стрелы использовали легкую
древесину или камыш.
Оперение приклеивалось или
прикреплялось иным способом.
Его делали из перьев,
легкого дерева или материала с
подобными же свойствами.
В Америке использовали
стрелы без оперения,
которые бросали рукой.
Длина стрелы диаметром
семь — десять
миллиметров, как правило,
составляет половину длины лука. В
Англии — это 90
сантиметров.
Стрелы использовались
как пробойное средство,
были также
отравляющими и зажигательными. У
последних острия
смазывали битумом или смолой, у
отравляющих —
растительным ядом (олеандром,
беленой, дурманом, белладонной
или черемицей). При этом
даже легко раненный
неприятель неизбежно погибал.
Самую известную и
сильнодействующую отраву — яд
кураре — придумали
индейцы из бассейна рек Ориноко
и Амазонка.
В зависимости от целей,
видов и способов боя лучник
носил с собой двадцать —
пятьдесят стрел. Он
выпускал их на расстояние 100,
200 и более метров.
Натягивали лук при
стрельбе разными
способами — ступней и коленом
или тремя пальцами правой
руки. Левая всегда была на
рукоятке. Длина лука
определяла и положение стрелка
при стрельбе. Короткий
держали горизонтально,
стрелок стоял прямо или на
колене. Длинный требовал
стоячего положения, стре-
л ы извлекали из -за пояса
или втыкали в землю
накануне боя перед собой. А
скорость, как и точность,
зависела уже от мастерства
стрелка. За пять—десять
минут могло быть
выпущено около пятидесяти стрел.
В искусстве и скорости
стрельбы всех превзошли
английские лучники XIV века.
Они презирали того, кто не
в состоянии был выпустить
более десяти — двенадцати
стрел в минуту и поразить
противника на расстоянии
двухсот метров.
Одним из видов холодного
дальнобойного оружия,
которое стреляло снарядами
по принципу лука и стрел,
был самострел. На
деревянном или металлическом
ложе находились части для
натяга, очень сходные с
луком. Спуск производился
тетивой, а лук был сделан
из дерева или металла.
Выстреливались стрелы
большой пробивной силы,
зажигательные стрелы — из
металла и дерева, каменные
или металлические шары.
Дальность стрельбы из
самострела достигала около
пятисот метров, он
пробивал кольчугу в ста
двадцати пяти шагах, а шлем — в
трехстах. Скорость
стрельбы — две стрелы в минуту.
У самострела хватало
серьезных недостатков:
невысокая точност ь, малая
скорострельность, довольно
сложный и медленный
натяг. Преимущество же —
большая пробивная сила и
дальнобойность.
Когда в 1328 году угасла
французская ветвь Капетов,
на престол взошла новая
династия — Валуа. Но на
корону по родственным
связям имела право и
английская правящая семья План-
тагенетов. Эдвард III,
король Англии, напал на своего
дядю Филиппа VI, короля
Франции. Началась
Столетняя война за французскую
корону. И итог первой
крупной сухопутной битвы этой
войны как раз предрешили
лук и стрелы, когда
английский король с 1200
рыцарями, 1750 копейщиками и
7000 пешими лучниками
победил в битве при Кресси 26
августа 1346 года
французскую армию из 8000
конников и 4000 пехотинцев.
Г. ФРОЛОВ
141

AD MEMORIAM
«Рад письмам, даже жалею,
что приезжаете...»
В этом году в апреле Натану исполнилось бы 65 лет.
g Мы переписывались...
| «Эка невидаль! — хмыкнет непосвященный.— А меньшей банальности
§ •§ не нашел для зачина?» Однако знавшие Эйдельмана поймут, что информация
э | не из рядовых. Я-то, на протяжении десятилетий старавшийся ускользать из
11* Москвы, давно привык к этому отмирающему способу общения, заразив им
§ с еще нескольких друзей, Натан же сперва искренне изумлялся: зачем? Когда
1^ есть телефон!.. Но потом ему так понравилось получать письма, что он
to | втянулся, и вот нынче я один из очень-очень немногих владельцев серии
ж | эйдельмановскнх писем. Кажется, даже больше того: случай скорее исключи-
| § тельный, нежели редкий, как выразился кто-то.
§ 3 Вначале ему не хватало терпения писать самолично, он диктовал, даже на
§ « южном пляже, и его жена Юля покорно стучала на машинке, иной раз для
^ | забавы вставляя свои реплики с ремаркой: «Голос из тьмы»; затем уже Натан
11 стал писать своею рукой, чему особенно радоваться не приходилось: при его
J & почерке нетерпеливца каждое, ну, допустим, десятое слово прочесть сходу мне
^ « не удавалось.
* Сейчас письма окончательно расшифрованы той же ЮлеЙ, Юлией
Моисеевной, вдовой, и в моем комментарии не нуждаются. Единственное, от чего
не могу удержаться, так это от того, чтоб не задать последний вопрос —
себе, но как бы и ему, Натану.
Самое последнее письмо от него я получил 4 сентября его последнего,
« 1989 года,— письмо, настолько переполненное злободневностью, что нынче
|т задумываюсь: обладая таким общественным темпераментом, не задвинул ли
I Щ бы он куда-то во второстепенность исторические свои штудии, художествен-
• g ную свою прозу? Не ушел бы, как многие, в голую публицистику, в чистую
1 & (вот уж, однако, неподходящий эпитет) политику?
<■?** Судя по тому же письму, вопрос не совсем праздный. Помянутый
142

темперамент, невероятная работоспособность, жадность до разных жанров, тем и
занятий (я, помню, шутил, перевирая Достоевского: «Широк еврейский
человек, хорошо бы сузить!»), все это не дало бы ему уединиться с историей.
Он сам это заранее сознавал, как бы винясь в письме: «Я тут опять
раззадорился «не своим делом»...»,— хотя кавычки, подхватившие под бока это
неуверенное «не своим», явственно обнажили размышление: а какое, собственно,
дело — «наше», и только «наше»? И что принуждает браться за «не свое»,
откладывая то, что ты можешь исполнить, как никто другой в целом свете?
Да все то же самое: энергия просветительства, которой Эйдельман был
заряжеп всегда. Обстоятельства, конечно, меняются, но они, обстоятельства,
для него и были пе только злободневностью, куда нас занесло, а и нашей
историей, пашей словесностью, подсказывающими нам выбор и выход,
предлагающими варианты спасения. И когда историк Божией милостью брался за
«не свое», кидался в актуальные баталии, он не то что не изменял своему
призванию, но выявлял его сущность. Человеку надо растолковать, что он .
живет в истории, что он ее звено — ие ради ностальгических охов, не ради
утешительной гордости былым величием. Ради спасения.
Натан Эйдельман — растолковывал, вероятно, как никто иной. Потому
его так ие хватает сегодня, и никакие публикации не заполнят того, что
опустело, и не скрасят моего (извините, что о себе) одиночества.
Cm, РАССАДИН
Дорогие Стасики!
Начну с главного у меня. 14-го июля умер мой отец. Отмучился. Сегодня
ровно неделя. Держался до конца — просил экзаменовать его на чтение
стихов — все помнил, последние сутки бредил. Мать и я фактически не
спали недели две. 15-го похоронили: Юлик и тут помог — ускорили.
Сейчас прихожу в себя. К матери приехала сестра, и они 25-го уезжают
в Ужгород, к родне, я же пока переберусь на дачу,— может быть, оклемаюсь,
да и работать надо начинать.
На примере отца (которому я очень и очень многим обязан) — я убедился,
как относительна формула: «пожил, слава богу,— за 80...» А ведь наоборот —
если личность полноценная, то, чем больше возраст, тем жальче (похороны
Льва Толстого! Я — ие сравниваю, а просто иллюстрирую). Если увидишь
Камила,— передай ему о смерти отца: он старика любил. Когда вы вернетесь,
я, скорее всего, буду здесь — или на несколько дней отправлюсь за матушкой
в Ужгород. Юлик скажет! Очень хотелось бы с вами, ребята, напиться.
Громова мне звонила в самые тяжкие дни — уехала в отпуск. В середине
августа вернется — и я с ней все обтолкую.
То, что ты, Стась, пишешь о Языкове,— очень интересно, но тут ты
впадаешь в темнейшую и запутаннейшую область «социальных репутаций»,
бытового восприятия etc. Убежден, что тебе (даже тебе!) очень много дал бы
хотя бы двухчасовын треп на эту тему с такими лучшими, на мой взгляд,
«психоаналитиками»-пушкинистами, как Ю. Лотман и В. Вацуро. Тут ведь
источником, и первостепенным, становятся как-то случайные письма,
мемуары, записи разговоров. Тебе и так все или почти все ясно — и интуиция тебя
вряд ли обманывает,— ан нет, подведи фундамент из 5000 цитат. В общем,
приезжай — жду.
Мои кланяются, и если Аля меня только приветствует (как я написал), так
я ее в ответ только целую.
Ваш Н. А. Тан
21/VII—1978. Москва — Саулкрасты
*
а
Дорогие Стасики! 5g>
Улетая 17-го, я все забыл, «измотан и жалок». Но — последовало i §
возмездие. В Сочи, среди магнолий, орущих детей, холодных (так!) волн и
прохладных котлет — шестикрылый Станислав на перепутье мне явился: купил
«Лит. Грузию», № 4, нашел — прочел — а ночью (честное слово, не вру!) —
143

II
?i
ты явился, конечно, под влиянием сонно-теневых рассуждений в статье
(ожидал ли столь непосредственного эффекта?) — явился и требовал мою
книжку, каковую в страхе высылаю, ибо начал бояться твоей тени, или
тени-тени. Далее скажу еще кое-что, а тому следуют пункты:
|i 1. Статья умна, как ты и Чиладзе; твой объект невольно (или вольно?)
о навязал тебе особый, изысканный стиль. Ценных мыслей попутных — много,
что хотел сказать о поэзии вообще — сказал, и за то спасибо.
«I 2. Все же много, ох, как много цитируешь, отчего статья делается более
литературоведческой, чем, наверное, тебе хочется? Ей-богу, поменьше цитат —
излагай, уйми эрудицию, притворись оракулом.
3. Все же следовало признаться, что Чиладзе, в зависимости от
переводчика—то ахмадулен, то евтушенковат: ты ведь это видишь, да сказать боишься.
Я бы ряд мест лучше вжарил бы подстрочником.
о\ 4. Уж больно ты деликатен (хотя я понимаю, что Чиладзе поэт
хороший) — кто бы поверил, что беспощадный СБР может выдать фразу
«...способны побудить стороннего наблюдателя к комментарию неприязненному
и, может показаться, не совсем необоснованному»: это как в кинофильме
«Следствие ведут знатоки»: «Если кто-то кое-где у нас порой честным быть не
хочет...»
5. Все равно ты — молодец. (...)
До свидания, ребята; скажу вам по секрету, что настроение мое по
причинам житейским хреноватенькое, но, авось, воздух и море ослабят дух,
усилят плоть.
Обнимаю вас; Юля очень кланяется.
Н. А. Тан
Мечтаю показать мое неожиданное (и самому себе) творение — роман о
Пущине в виде его фальшивых мемуаров длиною в 449 страниц. И покажу! И
ты подвергнешь рукопись комментарию неприязненному и, может показаться,
не совсем необоснованному.
Целую.
21/VI-1980. Сочи — Москва
Ваше Рассадинство!
Ваши нежности плюс рычание получил, свое ничтожество осознал.
В «Юность» позвонил, говорил с Ковальджи, условился о рецензионе,
впрочем, понял, что меня не торопят, что уже имеется некая очередь и т. п.
Я, конечно, тут же расслабился и жду твоего грозного окрика. С твоей
новомирской рецензией меня все поздравляют (А. 3. Крейн специально звонил).
Популярность ее особенно усиливается тем, что все уж, разумеется, кидаются
на повесть Катаева и потрясенные не могут остановиться и дочитывают журнал
до конца. Пока выслушал две точки зрения на твой опус: 1) все замечательно,
наконец-то нашелся человек, который сказал, и т. п. 2) три коллеги-историка,
не сговариваясь, заявили (после вступительных комплиментов в твой адрес),
что «сразу видать критика-филолога», что мало сказал о главном, по их
мнению, то есть о том, какой Пушкин был ие декабрист. Я же со всем этим
согласен и не согласен (узнаёшь либерала-соглашателя?): считаю, что дело
хозяйское, с какой стороны и под каким углом тебе на меня выходить, можно
так, а можно эдак. Главное же не объект говорения, а субъект, то есть
душевная глубина С. Б. Рассадина, открывшаяся отчасти благодаря моему
опусу.
Интересно, как идет твой Денис 2-й? Не кажется ли тебе, что для более
глубокого проникновения ты должен войти в гусарский образ — скакать,
рубать, напиваться, выгонять иноземца? Напиши, что ты из этого осуществил.
А кстати, поскольку ты уж наверняка проштудировал всю литературу, не
попадались ли тебе данные, где находится переписка Давыдова с девицей
% Золотаревой? Ах, как хотелось бы написать об этом! Впрочем, чур меня!
11 Вернувшись с юга, кинулся на работу. Пишу о Павле и XVIII веке, о
«< Пушкине и Таците, Маккиавелли, Пугачеве, Нащокине и т. п., и т. д.
144
1

Москва опустела, не узнал бы. К Олимпиаде относятся столь любовно, что
называют ее именем уменьшительным.
Все друзья и знакомые на своих (или не на своих) местах. Обнимаю и
целую тебя вместе с Алей» но Алю еще и отдельно за ее доброту.
Юля, рукой которой все это печатается, присоединяется.
Натап
20/Ш—1980. Москва — Саулкрасты
Дорогие ребята!
Пишу (пишем), как это ни смешно, на пляже: жара, хоть и ослабела, но
существует, и мы время от времени укрываемся то на дачку, то на канал, где
под кооперативными домами, среди огрызков и клочков бумаги, ловим кайф в
тепловатой, грязноватой Москве — Волге.
Томка уже здорова, со вчерашнего дня как ошпаренная бегает на
фестиваль. А мы, кстати, тоже пару раз заходили в ЦДЛ, но больше 20 минут
высидеть ни разу не удалось: уж очень хороши фильмы! Когда среди массы
двоечников попадается троечник, все в восторге и принимают его за отличника:
на одного из них (Трюффо) идем 15-го — об евреях при оккупации. Ох уж эти
евреи и эта оккупация! Где-то на самых сверхузких просмотрах, только для
продюсеров, показывают Феллини «Город женщин» и еще чего-то рыбного.
Меж тем пока поглядел «Амаркорд» и имел свое удовольствие (меня на
хорошую картину не взял, сбегал в одиночку! — Ю.). Но, кажется, кино
занимает в письме несоответствующее ему место.
(...) Все время что-то делаю, насчет уединения плоховато, маму ие очень
оставишь больше чем на сутки. С горя стал ходить в архив, разыскиваю
пропавшие бумаги Карамзина, тут разворачивается целый детектив, о чем —
при встрече.
Эх, брат Рассадин, перенестись бы мне к тебе или пам с тобою в какой-
нибудь тихий замок, «и государь-император, видя такое наше усердие...».
И не пьешь ты ни грамма не потому, что трезвенник, а потому, что меня
нет рядом.
(...) Отдыхаю-работаю, ребятушки, ибо сие одно и то же (а
противоположное состояние — уставание-безделье).
По всей видимости, до сентября никуда из Москвы ие двинемся. Посему
приглашаем вас на первую августовскую выпивку (праздник урожая, вернее,
неурожая!).
Обнимаю, целую,
ваш Натан
С подлинным верно, Юля.
13/VII—198L Химки — Саулкрасты
Бедные Стасики, сколько же вы писем отписываете? Нам — три уже,
Кренделям — три, Эльке — два, Давыдову, Красухину — небось по три, а
еще — сколько неизвестных мне адресатов! Молодцы однако...
(...) В последнем послании было много о Пушкине, но мало — о грибах,
пляже и подобном: Алечка, помоги этому интеллигенту спуститься до нас,
грешных, трудовых евреев, ставящих жизнь выше искусства. А меж тем
посыпал дождичек, а до того были прелестные теплые недели три. Пишу из
Переделкина: слева Юля отстукивает мои творения, справа — снедь, которую
через час-другой сожрут мои одноклассники, имеющие прибыть на день
воскресный. Маму я отвез 7-го в Кратово, где обнаружил внучку, очень
веселую, хотя и съеденную наполовину комарами. Мама благодарит за память, £
кланяется — говорит, что ей необходима правнучкотерепатия. §«
Читаю письма Ростопчина к князю Цицианову (1803—1805 гг.): что за i 2
прелесть, что за проза! И, главное, все все в ту пору читали — у нас же, вроде * *
бы, выходят интереснейшие вещи, о которых узнаешь вдруг, случайно, или «1
не узнаешь: говорят, что в апрельском № «Крокодила» — острейшая статья <?<
145

Можаева, а в последних №№ «Знамени» (да, да!) — прелюбопытнейшие
мемуары Шахурина и еще несколько «почти сенсационных» материалов; а
в «Иностра. Л-ре» № 8 занятнейшее интервью, взятое Киплингом у Марка
Твена (это уж я сам читал). Итак, все пишут — все читают — и ничего не
происходит. Кажется, последний афоризм — Булата. (При вас ли умерла его
мама? Сын же, несмотря на повреждение руки, сдал все экзамены и
поступил в консерваторию.)
Не знаю, сколько продержимся в Переделкине, но ждем, зовем, скучаем
(с нашей путевкой в Гульрипш тишина, но вроде бы можем не беспокоиться,
и значит — отчалим 28-го).
О Пушкине: справедливы слова твои, Станиславе,— и ко мне крепко
относятся! Но что же делать? Нельзя писать о нем — и нельзя не писать. Пока
что я поклялся, что это есть наш (мой) последний бой о ием, и разумеется,
комментарий, история — нетто мы что другое умеем? И, главное, кое-что
занятное, даже очень занятное нашел (более или менее собрал главы «Беседа
П. с Николаем», «Пушкин и Карамзин» — прижизненные и посмертные
71 отношения. Споры с Мицкевичем, Новое о Гавриилиаде, о Просвещении
1800— 1830-х и пушкинских надеждах на оное), но это история России, а не
Пушкин, и, единственное, надо суметь во всем этом где-то признаться.
Ах, ребята, лет уже много — дорожите молодостью. Когда Эйдельмав был
таким, как вы, он был еще о-го-го!
А вообще — рад письмам, даже жалею, что приезжаете; единственная
надежда — на новые расставания. (...)
14/VIII.1983. Москва — Саулкрасты
Дорогой Стася! Письмо твое шло дней десять. Сколько же идти моему?
Сегодня День победы — для меня и мамы день воспоминаний об отце. Пытаюсь
по телевизору и радио пробиться к подлинным, старинным военным песням и
т. п. Но это очень трудно — преобладают жирные, самодовольные кобзопо-
хнлевские рулады. Все обсмысливаю свою старую, навязчивую идею (кажется,
говорил тебе — ну ничего, еще раз потерпишь!) — что тайна Войны еще и
близко не затронута: между «Войной и миром» и 1812-м — 57 лет: до того
подобный роман не мог бы явиться — ветераны бы заели (оии и так трепали
Л. Н-ча), и написать должен был именно человек со стороны, родившийся 16
лет спустя. Но позже, если б Толстой опоздал, 1812-й так бы уже удалился,
что слился бы с Семилетней, Ливонской и прочими абстрактными понятиями.
И если я прав, то для настоящей книги о 1941—1945 осталось еще лет 15...
Впрочем, не шибко верится — уж больно мы удалые, сытые, победоносные.
(...) Все эти дни работаю над ППС Лунина для «Липамятников*. По-
видимому, изучаемый текст обладает обратным действием — эдак повозишься
с Луниным, и вдруг ничего и не страшно (хотя, с другой стороны, все как-то
и безразлично).
(...) Меж тем отбросил плавы насчет Риеги — и знаешь, на ком сейчас
сосредоточился? Вл. Ф. Раевский. Уж больно много можно высказать. Хотя,
повторяю, если б мне именьице или капиталец — лет 5 писал бы только в стол
или стул.
Обнимаю, скучаю.
Натан.
9/V—1984. Москва — Малеевка
Дорогие ребята!
Ваше письмо шло неделю, а затем я никак не мог «собраться», ибо живу
| ва двух квартирах и двух дачах (и, стало быть, главная творческая работа —
og в электричках). Но вам нужны новости, новости: нате!
I - (...) 2) 15/VI в Д/К Горбунова было поразительное чествование Булата,
I i устроенное Клубом самодеятельной песни. Дело даже не в «сути», а в
|1 атмосфере. Сотни очень хороших молодых лиц (Фазнль сказал, что он видел
с?< такие на фото времен Февральской революции; я его, правда, огорчил и
146

вспомнил, что в 37-м были не хуже). Вел программу Юлик Ким, выступали
все певцы, барды (наконец услышал песню Вероники Долиной про Натана
Эйдельмана) — все были в большом ударе (особенно Никитины и Валя
Никулин, сам Ким) — затем вышел Булат, еще с ангиной, и спел пару новых
чудесных песенок (о генерале и о скрипке). В последней ему вдруг подыграл
сын на фортепиано и один прекрасный скрипач: это был сюрприз и выглядело
трогательно, естественно. А после — человек 60 оказались за столом, за
кулисами — и там было опять весело; и тут уж Ким опять «выдавал», а Булат
попросил помянуть Александра Аркадьевича и Владимира Семеновича.
И разошлись в 2 часа; Булат сказал, что знал — будет хорошо, но не
ожидал, что так хорошо. Ему сделали массу остроумных подарков — в том
числе газетку «Менестрель», где многие (и я) написали. А сверх того — полное
собрание его сочинений в одиннадцати томах в одном экземпляре: перевели на
ксероксе все, что он когда и где-либо напечатал на машинке — все когда-либо
написанное; это снабдили фотографиями, предисловиями (к каждому тому),
переплели и вручили. Не знаю, хорошо ли я передал мысль, но вдруг будто
вернулись «идеальные» шестидесятые и т. п. Ладно.
3. Внучке моей 6/VII полтора года: веселая крошка с грустными глазами.
Говорит мало — все понимает (вдруг выпаливает трудные слова — «водопад»,
«балалайка»). Мама устала, и я ее забрал на время в город. Живем мы с ней
в пустой квартире, я хотя бы могу дотянуться к своим книжкам (знаете
анекдот — кто кого любит? «еврей любит маму»). Мама кланяется, ей хочется в
кино, театр, даже в турпоездки, а сил маловато, и мне ее очень жалко...
Дожимаю комментарии к Лунину. Клятвенно объявляю, что это — самая
трудная работа, которую я когда-либо делал (и одна из самых невыгодных!).
Старик сыпал непонятными афоризмами, именами, образами из разных эпох —
а ты комментируй (нам уже увеличили объем книги до 45 листов). Только за
последние несколько часов я занимался: 1) историей Чувашии, 2) Пифийской
речью Пиндара, 3) отыскивал цитаты в 14-томной History of England, 4) искал
изречения по всему Паскалю (пока не нашел), 5) искал иркутского земского
исправника (1838 год) — нашел. Параллельно отделываю беседу Пушкина с
Николаем I,— может быть, оттащу в «Нов. мир» (они у меня «набеседовали»
уже на 200 страниц).
4. Вышла книжка стихов Городницкого «Берег», где впервые — под
названием «Северная песня» — «От злой тоски не матерись...».
5. Мою заявку о Владимире Раевском приняли. Грозятся через месяц
заключить договор. Так что возвращаюсь под эгиду Аллы.
(...) Все, ребятушки, старый Мазай разболтался.
Целую. Натан
(а не Натанчик, товарищ Стасик)
1/VII—1984 — Москва — Саулкрасты
Стасички!
(...) Спасибо, Стасик, за хорошие слова в адрес моего А. С. П. Я вообще-
то все больше с тобою согласен, что Пушкина надо бы «изолировать от
общества», и даже сам не рад, что сверх этой сдал еще одну книжку,
последнюю, о нем: инерция, старые запасы... Просто образуется сегодня от
писания о нем какая-то химическая реакция великого поэта и дурного общества
потомков: срочно нужны новые обезвреживающие средства. Я, конечно, хотел
все больше поговорить об истории — благо, прикрывшись мэтром, это полегче.
Вот и сейчас, собирая мою давно замысленную и уж залежавшуюся кавказскую
монографию, влез в дебри грибоедо-булгарино-тыняново-лебедевские, куда —
ты понимаешь! В частности, углубился в исторические подробности вокруг и
внутри Закавказской кампании; и сдается мне (хотя я, конечно, очень |
субъективен), что Тынянов «верхним чутьем» чуял верно (хотя многие его Sg
факты оспорены, и на том выплясывают противники); что, в самом деле, если IS
бы осуществилась та кампания, это был бы ужасный колониальный вариант, % £
куда хуже индийского, соединивший бы все ужасы капитализма и всю 11
дикость российского феодализма. В общем, эк. прогресс был бы и челове- <?<
147

ческий, духовный погром был бы; и ничего бы не осталось от той азиатской
прелести, патриархальности, дикости — того, что мы сегодня числим в
достоинствах, в духовных ценностях Кавказа. В общем, залезаю в проблему
S| и дискуссию — там посмотрим!
Q.I
о 18/11—1985. Москва — Малеевка
Здрасьте!
У нас проливной дождь, и дом протекает на всех этажах, демонстрируя
еще раз недостатки ЛГ (небось в Пицунде не течет!).
|1 Тем не менее — в море +21-23, отсыпаемся, и я занят любимейшим делом
2~| (Рассадину пе то что не понять — не вообразить!): читаю журнал «Вестник
si древней истории», где в трудных, наукообразных текстах попадается такая
о' прелесть, какую (для меня) ие поставляет ни один исторический роман
(например, письма древнеримских солдат, жалующихся на тяжкую службу в
пустыне и тоску по дому — письма, извлеченные из великой Оксиринханской
помойки, куда египтяне более 1000 лет выбрасывали ненужные вещи, старые
письма и т. п.). Сверх того поглядываю уже на груду грибоедовских бумаг, но
боюсь прикасаться («взялся — ходи»); ясно понимая, что мне не представится
в ближайшие несколько лет случая — поделиться с писателем Р. своими
находками и гипотезами, я захватываю его врасплох, за чтением письма, и...
небрежно сообщаю 1—2 тезиса. Главное, по-моему, в том, что, следуя за
тыняновско-рассадинской мыслью (нет, чисто рассадинской, если не пиксанов-
ской), что Грибоедов оттого ударился в карьеру, что «творчество не шло»,— я
убедился, что это неверно.
1. Слишком мало времени после «Горя», чтобы убедиться в бесплодии; к
тому же он, по всей видимости, высоко ценил «Грузинскую ночь» (дело не в
нашем несогласии, а в его субъективном мнении).
2. Но не это главное. Главное, что все, все (и Тынянов, и Лебедев, и мы,
грешные) — люди XX века, наделяющие Грибоедова нашей позицией,— что
писателю делать гос. карьеру нелепо, стыдно. Меж тем — для XVIII — начала
XIX это нормально, естественно; даже наоборот — писатель вне гос.
деятельности странен. Так что Грибоедов продолжал традицию Кантемира —
Державина — Карамзина...
3. Может быть, главное. Грибоедов видел поэзию в гос. деятельности на
Востоке, недаром говорил с Бегичевым, что явится туда пророком, видел в этом
и независимость, и полезность, и «высокую болезнь»: а может, и правда, друг
Стасик, быть министром или послом столь же интересно и возвышенно, как
писать книжки о былых веках и людях?
Это не все, до чего я дошел, а так, «конспект».
Здесь почти никого нет из знакомцев, кроме Славы Поспелова с женой —
так что почти Саулкрасты. Играю, впрочем, блиц с Чапчаховым (крепкий
перворазрядник) и даже выигрываю. Очень не хватает Меггера, тут все от
. старожилов-курортников до шоферов и официантов о нем тоскуют, со всеми он
умел найти «пару слов» — вот чего, грешен, не умею.
Юля спит и спит, но во сне — приветствует. Алечке — нежности.
Натан
25/ГХ—1985. Гульрипш — Москва
Здорово, ребятушки! Только что приехала Эля — говорит, что купаться в
Рижском заливе все же «не рекомендуется» (подробности можете у нее
узнать) — так что, может, уж не «рыпайтесь», сидите в Малеевке. Впрочем,
внуки мои все же брызгаются в прибое.
| Маму мою тут чуть не определили в больницу — на разные необходимые
5g ей процедуры, но пока, бог даст, надолго, отбились. Жара ослабела — ей
полегчало, мы же с Юлей перебрались в Переделкино, где и работаем
* £ Раевского etc.
X О
j £ Конференция окончилась хорошо, М. С. добился чего хотел (это легко
» заметить, хотя бы по тому, что в предварительных тезисах главного пункта, о
148

райкомах и советах, не было — значит опасались обсуждения и отвержения;
значит — здесь собака зарыта! и резолюцию о выборах в паргорганы и Советы
в 1988—89 гг. приняли в последний вечер быстренько, под занавес, очень
поздно, когда все были утомлены и отвлечены Ельциным. Теперь, по замыслу
М. С: 1) пройдут выборы в парткомы и Советы в 3—4 приема, и — отсекут
кого пожелают; 2) райкомы, обкомы будут лишены отделов, сильно сокращены;
3) формально подчинены Советам, где много беспартийных. Обращаю
внимание на три момента: а) возобновляется по сути ВЦИК, то есть
постоянный «парламент» в несколько сот человек; Сталин знал, что делал, когда
в 1936-м его ликвидировал и заменил крохотным президиумом Верховного
Совета; б) до Сталина основным аппаратом был все же советский — Коба
оттеснил его, расширив партийный слой и ГБ-шный. Теперь как бы обратный
маневр; в) М. С. сделал важное открытие (впрочем, приоритет у китайцев):
большего можно добиться не бездушными депутатами-попками (как было и при
Сталине, и при Хрущеве и после), но активной, направляемой массой.
Теперь секретарь обкома будет смещатъси не узким пленумом,
приехавшим дядей из ЦК, но довольно широкой, подготовленной из Москвы массой.
Таков замысел; разумеется, у противников своя игра, но они мне не
смотрятси. Е. К. выступал неудачно, все исторические аналогии — против
него. Мы отменили в августе Пицунду, перенесли на октябрь, ибо надо
работать и, сверх того, на 12—22/IX приглашаюсь на историческую («белые
пятна») конференцию в Польшу (снова — Катынь, 1939—41 и т. п.); в Ляхах
никогда не был — жду благословений. Прочитал, наконец, твою статью в
«Октябре». Все правильно, но... несколько концепционно, что ли. Про меня
все верно, но вспомнился рассказ об одном циркаче, который не показывал
некоторых номеров, ибо «публика не оценит», так и я: главная «доблесть» —
сколько архивно нового нашел, что считалось невозможным; Бонди,
реставрировавший беседу А. С. П. с Николаем, попал в легенды, а мы, сделав в 10,
нет, в 50 раз больше... хе-хе-хе. Надеюсь, ты меня не заподозришь в досаде
etc. Просто не понять тебе, филолуху, наших исторических достижений.
Целую, ребята. Повторяю, что беру комиссии в Москве — можешь
написать, позвонить маме или Крелнну.
U/W—1988. Москва — Малеевка
Отказнички! (в Рижском смысле). Хорошо вам в жару, да в Малеевке, а
плохо нам — в жару да на Москве-реке. А тут еще и Карабах. Так и слышу
ваше: «Что же теперь произнесет карась-эйдельмась?»
А вот что:
1) Худо, опасно; боюсь кровопролития, грубых перебивов, обличительных
статей, где авторы (в «Известиях») утверждают, что Абр. призывал
«отделяться» — значит преступник (забыли про «право отделения»).
2) Снова, как на XIX парт, конф., искал «скрытого смысла», который
(как я убедился на многих примерах) — вдруг возникает между строк, между
делом, между прочим.
3) Думаю — раз так хвалят азербайджанцев и перебивают армян — вроде
бы за этим должна скрываться какая-то акция, которой в Баку не могут быть
довольны, но «не заметят» или проглотят в обмен на престиж и похвалы.
4) Так и есть: НКАО — остается в АзССР, просьбы армян о
«президентском правлении» отклонены, но объявляется комиссия (видимо, постоянная
или длительная) из Москвы, которая, очевидно, будет управлять Карабахом,
«консультируясь с АзССР и АрмССР»: Ага! значит, усиливается прямая
власть Москвы, и армяне подключаются к ее контрольным действиям. Иначе
говоря — реальное президентское правление, но без объявления оного!
5) Далее — либо армяне это в конце концов принимают как гарантию «
(это важное слово неск. раз повторено), либо внешняя несомненная оскор- eg
бнтельность для них всего действа берет верх — и начннаетси буча. I £
Никакого оптимизма, но, кажетси, это, в наших условиях, — оптималь- * i
ный вариант? не так? ||
Из Риги звонят детки — все же купаются, у них «водный режим» не столь ?<
149

•| строгий, как в Юрмале (привет Ольге Давидовне — метиной тетке
£■ предназначался, но два конверта лежали рядом — увы!)..
| Время делим между Москвой (мамой) и Переделкино («Раевский» плюс
двинулась моя «Рев. сверху» — и в «Н. и жизни», и в «Книге»); а тут еще
§| засвербила, покоя не дает, одна «темка»: «Предчувствие будущей революции
о| и послереволюционных бед в российской словесности. (Радищев — Пушкин —
Лермонтов — Герцен — Чернышевский — Щедрин — Достоевский — Блок etc.):
§1 взрыв неминуем, смириться со старой властью нельзя, а новая «бессмысленна
и беспощадна».
.1 Стасичек, если бы я обижался,— писать бы не стал. Ты ведь мне веришь,
что я тебе никогда не вру? Я несколько огорчился — да пожалуй, и не твоей
статьей, а вообще — как бы ты сам огорчился бы, если б, к примеру, твой
тонкий стиховедческий анализ был бы похвален за «хорошее знание истории»!
3| Бог с ним — поверь, ничего от тебя не скрыл.
с (...) Целую Алечку — с участием Юлечки.
Натан
24/VU—1988. Москва — Малеевка
Дорогие ребята!
Пишу, как всегда, бессвязно — что в голову... Здесь хорошо: и в воде и
в воздухе +20% раздражающих субъектов почти нет.
(...) Читал газетку эстонского Народного фронта, очень смелую, но
притом разумную, с предложением русским — вступать, образовывать свою
секцию; с рассказом, как в Нарве секретарь райкома пытается стравить
русских и эстонцев etc. С непривычки все это страшновато, но непривычек у
нас вряд ли меньше, чем привычек... Только здесь почувствовал, насколько
устал: сплю и купаюсь, сплю и купаюсь: ведь в последние недели окончательно
сделал «Грибоедова», гнал и гнал «Раевского» (но еще много впереди), готовил
«Катынскую» публикацию, сделал для «Юности» б листов из своей
ленинградской книжки о фр. революции, отделал для «Огонька» статью об Италии, да
еще меня ихний отв. секретарь Глотов долго интервьюировал, да еще у Томки
в школе и музее Герцена болтал, да еще занимался нашими бумажками в ин.
комиссии по поводу предполагаемой 10—2U/XII Пушк. конференции в ФРГ. В
общем — расхвастался, и жду вашенского списка, каковой, точно знаю, не
меньше; жажду иронии, сплетен, осуждения моих ошибок, обычной
непочтительности и обычного дружества. Пишу на балконе одиннадцатого этажа,
осень, тепло — Юля очень приветствует, говорит, что уже отоспалась (я ее
загнал за лето и осень). Звонили ль вы моим кутузовским? Да, прочел интервью
Юрки Давыдова в № 1 «Лит. обоза» за 1988, не очень, ибо — слишком много
о себе. Еще раз обнимаем, ждем ответа, как Лигачев лета (то есть
сельхозсезона).
Натан + Юля
13/Х—1988. Пицунда — Москва
Дорогие ребята!
У нас лето (или поздняя весна?), хожу без пиджака, цветет японская
вишня и какие-то другие немыслимые деревья, на подоконнике нахально сидит
белка. До моря — полчаса на машине — и Сан-Франциско, прелестный,
портовый, с рыбным базаром, небоскребами, теплоходами, уходящими на
Гавайские острова (мечтали и туда добраться, но вроде не получается).
Живем в большой, дороговатой квартире — в 10—15 минутах от универ-
| ситета. Каждое утро хожу на работу, чего со мною давно не было: в архив,
Sg да еще какой! Стоило ехать 11 000 километров, чтобы читать и копировать
I § депеши Горчакова, кавказские бумаги Ермолова, переписку семьи Герцена,
% $ костромские земские документы, письма царских дочерей из Тобольска
|| (1918 год), мемуары революционеров, контрреволюционеров, колхозников,
<?< колым-скнх и воркутинских лагерников и — много другого; благо — в зале
150

стоит ксероаппарат, и я уже «нащелкал» килограммов пять разных тугамен-
тов. Общество наше состоит из знакомых американцев, русских первой и ев-
русских последней эмиграции (по своему, а не рассадинскому, характеру уже
оброс «коллективом»).
После месяца без малого такой жизни (плюс пара семинаров и лекций;
кстати, на днях здесь же, на три месяца, с чтением спецкурса появится
Мариетта Чудакова) — так вот, в двадцатых числах апреля мы отправимся в
двух-трехнедельный вояж по университетам, которые просто не мыслят своего
существования без тов. Эйдельмана Н. Я. Побываем на Чикагщине, Бостон-
щине (опять Коржавин!), Нью-Йоркщине, и оттуда — через Вашингтон и
Канзас обратно в Калифорнию: там, в мае, последний архивный натиск, еще
2—3 лекции и семинара — и 29 мая к вам, мои дорогие, удаленные от нас на
11 часов. Пока суть да дело — крепко пополняем образование, ибо всяческие
книжечки дают на дом,— и вот все читаем, читаем все больше по-русски, а
порою и по-басурмански. Юля сидит и переводит фрагменты из старой книги
Дж. Дэвиса (посла США в Москве в 1936—38 гг.) «Миссия в Москву». Его
наивные впечатления от Сталина, Ворошилова, Молотова, Вышинского, от
процессов 1937—38 годов столь любопытны и характерны, что просто требуют
воспроизведения где-нибудь в «Огоньке» etc.
(...) А теперь, ребятушки, обнимаем и просим не забывать.
Ваши Натан и Юля
(калифорнийский разлив)
3/IV—1989. Стенфорд — Москва
Liebe Stasicuses!
(я теперь только на соответствующем языке!)
Позавчера прибыли из Мюнхена (до того — Кельн). В Кельне заседали в
«гнезде»: Авторханов, Зиновьев, Максимов, Восленский, Страда, Безансон,
Горбачевская, Григорьянц, Эд. Кузнецов и еще ряд — не упомню. Представьте,
все благопристойно. Была предложена резолюция (отредактированная Ваксбер-
гом и др.) — о положении в стране — насчет крым. татар, форм собственности,
аппарата, гласности etc. Стреляный сказал, что у нас в Москве и не такое-то
принимают. Зиновьев только не стал подписывать и произнес пламенную,
художественно эффектную (дурацкую) речь — что ничего у нас не переменится,
а западные страны, полагающие, что экономика развивается, не понимают
Россию так же, как звери при водопое не способны постигнуть верблюда,
которому давно бы полагалось в пустыне сдохнуть. Зин(овьев) сплотил
оппонентов — и мы разъехались вполне корректно. ... На 3-й день мы
расстались, и каждый поехал своим путем. Мы — через Кельн (где общались
с Левой Копелевым и семьей Камила), представьте, что для доставки урны с
прахом в СССР ее должны освидетельствовать, раскрыть в сов. посольстве —
«нет ли бриллиантов?» Лева, впрочем, ничего, общался в Бонне с Горбачевым,
который воскликнул: «Так Вы и есть тот самый Копелев!»
Затем — «do Баварии хмельной», 4 дня в Мюнхене. Город столь прелестен,
ухожен, удобен, как и 50 лет назад; а попался бы я кому-нибудь на улице в
1939-м — эх-хе-хе — и в гестапо. Наша страна все же хоть позволяет понять,
что были тут зверства и лагеря, а Германия — ну прямо не догадаешься!
В Москве начинается азарт кинофестиваля, от коего намерен скрыться,
чтобы привести себя и свои «сочинения» в порядок. Кое-что, впрочем, вот-вот
выходит («Револ. сверху», «Грибоедов...»). Все лето будем в Москве, особенно
в связи с тем, что мама в весьма неважной форме. К сему прилагаю записку
от Клары Страды, которая очень и очень просила кланяться, хотя я ее не
обнадеживал насчет результатов прилагаемого прошения.
Ладно, ребятки, — звоните, скоро увидимся, как славно посидели у вас на §
прощание. Sje
Целуем. 5 4
Н + Ю 1$
X С
4/VII—1989. Москва — Саулкрасты
151

В иллюстрации Ю. Сарафаноеа использован рисунок
девятилетней Сайт Монастырской.

СТРАНА ФАНТАЗИЯ
Боб Шоу
Счастливейший
день вашей жизни
Джин Баннион крепко прижала к
себе сына и часто-часто заморгала,
пытаясь унять жжение невесть
откуда навернувшихся на глаза слез.
Привычно податливый на ласку,
восьмилетний мальчик прильнул к
материнскому плечу. Джин кожей
ощутила, как сух и прохладен у сына
лоб, от волос его повеяло свежестью
только-только снятого с просушки
белья. Дрожь едва не свела ей губы.
— Нет, вы только поглядите! — с
укором воскликнул Дуг Баннион.—
Уже захныкала! А представляете, если
б Филип в школу на долгие годы
отправился, что бы тогда с вашей
мамой стало?
Дуг тенью навис над
преклонившей колени и обвившей руками
своего мальчика Джин, снисходительно
погладил ее по голове. Мужа
ситуация явно забавляла. Оба старших
сына понимающе улыбнулись.
— Наша мама — транжира
эмоций,— произнес десятилетний БоЙд.
— Она склонна к душевному
самоедству,— прибавил
одиннадцатилетний Теодор.
Джин растерянно и беспомощно
подняла глаза и наткнулась на их —
одинаковый у обоих — взгляд, в
котором мерцало то, что вызывало в
ее душе самую жгучую ненависть, с
тех пор как мальчики одолели
Простейший Путь,— благостная и
окаянная их снисходительность.
— Но-но! — прикрикнул Дуг
Баннион.— Могли бы выказать
побольше уважения: это ваша мать все-
таки.
* Окончание. Начало — в № 3 за этот год.
— Спасибо,— кивнула мужу Джин,
хотя в голосе ее не было и следа
признательности: Дуг, понятно,
пеняет сыновьям не потому, что
считается с ее чувствами, а из стремления
вовремя подправить любые мелочи,
грозящие порчей становлению их
личностей. Она еще крепче обняла
Филипа, тот заелозил,
высвобождаясь из стеснявшего кольца
материнских рук, словно предупреждал: и
этот сын, скорее всего, уйдет от тебя,
если не сразу, так через
годик-другой.
— Филип, — с отчаяньем
прошептала она в холодненькое по краям
ушко,— ты помнишь кино, которое
мы вчера смотрели?
— «Буратино».
— Тебе ведь оно понравилось, да?
— Джин! — Дуг с силой, почти
грубо, оторвал сына от жены.—
Пошли, Филип. Не хватало еще, чтоб
ты опоздал в первый и
единственный свой день в школе.
Отец взял сына за руку, и они
зашагали по сверкающему, слегка
пружинящему под ногами полу, через
убранный в цвета прихваченной
инеем зелени вестибюль Академии
Простейшего Пути Познания туда, куда
стекались, словно песчинки в
песочных часах, пришедшие дети и
родители,— к входу в камеру
индуцирования. Филип слегка пришмыгивал
ногами: ах, так хорошо знакомая
привычка! — и Джин внезапно ожег
резкий укол совести: почувствовала,
как боится мальчик того, что ему
предстоит. Сын, однако, так ни разу
и не обернулся.
— Вот, настал и его черед,—
горделиво сказал десятилетний Бойд,— На-
?!
т л
л о.
153

II
щ
ll
ч
II
iooI
я
■> л
х =:
X Ш
Л Q
деюсь, завтра отец введет Филипа в
дело: я бы от помощника не
отказался.
— В моей конторе места
побольше,— возразил одиннадцатилетний
Теодор.— К тому же на следующей
неделе новый Закон о Фидуциарных
Обязательствах пойдет в последнем
чтении, предстоит десяток, если не
больше, исков и прошений по
поводу компенсации. Так что мне он
нужен больше, чем тебе.
Сыновья состояли младшими
компаньонами в юридической фирме Дута
Банниона. Джин Баннион глянула
на спокойные, умудренные лица своих
детей, и на мгновение ее обуял страх.
Она повернулась и, не разбирая
дороги, пошла прочь, изо всех сил
сдерживаясь, все мышцы лица
напрягая, чтобы не превратилось оно в
ребячливую маску
ревушки-коровушки. Шла мимо других родителей —
довольных, холодно торжествующих,—
их вид еще больше выводил Джин из
себя, переполнял чашу ее
сдержанности.
Нашелся наконец единственный
путь к спасению от этого кошмара.
Бегом метнулась она туда, где могла
спрятаться, затаиться в одиночестве:
в почти пустой музейный зал ППП,
где светящиеся трехмерные
изображения и вкрадчивый шепоток
механических гидов повествовали о
славной истории Академии.
При входе в воздухе на фоне
полуночной синевы парили, переливаясь,
бледно-зеленые буквы, составившие
два изречения. Джин ступила на
скользящую дорожку и, минуя в
молчании, прочла их:
«Ученье, труд — вот получить обра-
зованъе средство:
Ученость от отца к сынку не
перейдет в наследство».
гэй
«Если бы только Гэй увидел вас
сейчас».
МАРТИНЕЛЛИ
И рядом — солидный портрет
Эдуарда Мартинелли, основателя
академии и руководителя
научно-исследовательского коллектива, который
разработал и до совершенства довел
комплекс операций на коре
головного мозга. По прицельно
направленному звуковому лучу в уши Джин
проник голос самого Мартинелли,
записанный за несколько месяцев до
кончины ученого; волна стыдливого
стеснения окатила женщину от
почти интимной близости этого голоса.
«С тех пор, как знание сделалось
основным оружием среди всех
вооружений человека, главным его
союзником в битве за выживание, люди
неустанно вели поиски средств,
позволявших ускорить процесс
обучения. К середине двадцатого века
сложность условий обитания
человечества достигла стадии, когда для
получения образования специалистам
приходилось тратить целую треть
полезного срока отпущенной им жизни
на непроизводительную фазу
усвоения сведений и...»
Вкрадчивая звуковая ласка
тщательно подобранных слов не тронула
Джин: запись она уже слышала
дважды—и оба раза бесстрастные
перечисления технологических приемов
не имели для нее никакого смысла.
Уникальные средства, применяемые
в Академии: многоуровневый
гипноз, психоневротические
препараты, электрон-модификация
протеиновых протоков в мозге,
множественное наложение информации —
все это было для нее пустым звуком
в сравнении с очевидностью того,
что получалось в итоге.
А в итоге получалось, что всякий
ребенок,— разумеется,
определенного уровня умственного развития —
мог за два с небольшим часа обрести
все формальные познания, все то,
что содержалось в программах
старших классов средней школы и
университета, на что в обычных
условиях уходило десять лет.
В число счастливчиков попадали
не просто круглые отличники, а те
из них, чьи семьи могли позволить
себе выложить разом кругленькую
сумму: столько же примерно,
сколько пришлось бы потратить на
образование отпрыска в течение десяти
лет обычного учения. Вот почему
лица собравшихся в вестибюле
родителей сияли от гордости. Вот почему
даже Дуг Баннион (а он собственную
флегму обратил в профессию)
поглядывал вокруг тяжелым, горящим
взглядом человека, познающего
удовлетворение.
Еще бы! Он — отец троих детей,
154

интеллектуальные данные каждого из
которых шли по разряду гениев и
каждый из которых без сучка и
задоринки одолел все отборочные
испытания, многим преградившие доступ
к Простейшему Пути Познания. Мало
сыщется мужчин, кто мог бы
похвалиться тем же, мало найдется
женщин, имевших честь разделить
эдакий триумф...
Зачем, почему, терзалась Джин, на
меня это свалилось, отчего на мою
долю выпало? Моим детям? Или
почему у меня мозги не так устроены,
как у Дуга? Чтобы, пройдя
Простейший Путь, мои мальчики стали бы
мне ближе, а вовсе не...
Скользящая дорожка кружила ее
по молчаливому залу. При
приближении Джин стенды с экспонатами
оживали и проникновенным
шепотом убеждали ее в превосходстве
Простейшего Пути перед старой,
растянутой, преступно расточительной
системой образования. Ей вешали о
фантастическом счастье юного Филипа,
родившегося в такое время, когда
благодаря чудесам гуманотехники он
сумеет за считанную пару часов
получить почетный диплом магистра
права.
Джин, замкнутая в темнице своего
отчаяния, ничего этого не слышала.
Едва подошла к концу церемония
вручения дипломов, Джин,
извинившись, покинула Дуга и старших
сыновей. Те не успели и слова сказать,
чтобы удержать ее: Джин стремглав
выбежала из аудитории и
направилась к машине. Нагретый солнцем
пластик заднего сиденья неприятно
обжигал сквозь тонкую ткань платья.
Она зажгла сигарету и невидящим
взором уставилась на пышное
разноцветье и лоснящиеся обводы
чужих лимузинов. Так и просидела,
пока не явился Дуг с тремя
ребятами. Отец привычно скользнул на
водительское место, мальчики со
смехом и возней устроились с ним
рядом. Сидевшая сзади Джин
почувствовала себя в семье отрезанным
ломтем. Ей никак не удавалось
отвести глаза от аккуратной,
прилизанной головки Филипа. Внешне не
было заметно никаких перемен,
ввинченных в его извилины и
сознание,— мальчишка как мальчишка,
все они, когда нормальны и
здоровы... такие в восемь лет...
— Филип! — имя сорвалось с
языка помимо воли Джин.
— В чем дело, мама?
Сын оборотил к ней голову.
Уловив в голосе матери некие эмоции,
Теодор и Бойд тоже обернулись. Три
румяные почти неотличимо похожие
физиономии взирали на мать со
спокойным любопытством.
— Так, ничего. Я... — горло Джин
сковало болью, задохнулись слова в
нем.
— Джин! — раздраженно сквозь
зубы прорычал Дуг Баннион,
ссутулившийся за рулем. Пальцы его так
стиснули баранку, что
просвечивавшие сквозь кожу суставы сделались
цвета слоновой кости.
— Все в порядке, отец,— успокоил
его десятилетний Бойд. — Для
большинства женщин отсечение,
резекция психологической пуповины,
несомненно, травмирующее испытание.
— Успокойся, мама,— сказал
Филип и неожиданно взрослым жестом
потрепал Джин по плечу.
Она стряхнула его руку. Сяезы,
жгучие слезы покатились по щекам,
и уже ничто не могло их остановить,
ибо, даже не заглядывая в глаза
своего восьмилетнего сына, мать знала,
что эти глаза переполняют
здравомыслие, снисходительность и
старость.
Перевод с английского
В. МИСЮЧЕНКО
« л
S С
X Ф
л а
155

Билл Пронзыны
По моему хотенью,
по моему веленью
S ^
X Ш
а а.
Молодой человек лет
четырнадцати восседал на троне из вынесенного
морем плавника возле громадных
серых валунов и созерцал, как
сердито пенящиеся волны раз за разом
набрасываются на стылую и
пустынную белизну пляжа. Он вслушивался
в скрежещущие стенания чаек,
беспрестанно кружившихся у него над
головой, в звучный плач
пронизывающего октябрьского ветра. Мыском
плетеной сандалии молодой человек
чертил на серебристом песке
непонятные фигуры, потом старательно
стирал их подошвой и начинал все
сызнова.
Бледный, светловолосый, корот-
костриженый, он взирал на мир
глазами цвета увядших васильков. На
нем были легкие вельветовые брюки
и серая суконная курточка; узкие,
тоненькие ноги в сандалиях были
босы. Звали молодого человека
Дэвид Ланнин.
Обратив лицо к серым небесам,
Дэвид прикрыл глаза от слепящего
сияния, сочившегося сквозь
свинцовую вату облаков. Пальцы мальчика
посинели от холода. Медленно
повернув голову, он уставился на утес,
круто вздымавшийся над пляжем у
него за спиной, разглядывал пятна
камышовых зарослей, что покрывали
изъеденную ветром, морщинистую
поверхность камня, словно щетина —
давно не бритое лицо старика. Дэвид
шумно перевел дыхание — будто,
выдыхая, печаль на волю выпустил —
снова повернулся к морю и снова
стал смотреть, как бьются и
откатываются в пене волны прибоя.
Мальчик поднялся и не спеша
двинулся вдоль пляжа, глубоко засунув
руки в карманы суконной своей
курточки. Порывом ветра взметнуло
столб песчаной пыли и обдало ею
мальчика с ног до головы; похожие
на иней пятнышки высыхающей
морской соли покрывали его кожу.
Следы подошв прочертили на
песке пологую дугу. Впереди, в двух
сотнях ярдов от кромки воды,
торчала выбеленная солнцем верхушка
огромного бревна, наполовину
вросшего в песок. Возле бревна лежало
что-то зеленое и поблескивало;
проходя тут в прошлый раз, он ничего
не заметил.
Бутылка.
Он сразу узнал, что это бутылка.
Лежала на боку, горлышком в
мокрый песок уткнулась,— наверное, ее
недавно вынесло приливом. Форма у
бутылки странная, а стекло
непроницаемо темно-зеленого цвета — у
моря такой же цвет,— очень гладкая,
никаких наклеек, никаких знаков или
меток. На вид бутылка казалась очень-
очень старой и очень-очень хрупкой.
Дэвид опустился рядом на колени
и взял бутылку в руки, бережно
смахивая песчинки с высокого, узко
вытянутого горлышка. Наглухо
вбитая пробка была обильно залита не
то смолой, не то воском: виднелись
полустершиеся следы какой-то
непонятной — разобрать невозможно —
древней печати. Тонкие пальчики
156

ловко и проворно отколупнули
большую часть оболочки, высвободили
из-под нее замшело-коричневую
пробку. Дэвиду удалось расшатать
затычку... и бутылка вдруг задрожала, едва
ощутимо затряслась в его руках.
Внезапный хлопок — будто огромная
бутыль шампанского выстрелила, — и
долю секунды спустя глаза резануло
ослепительной вспышкой
ярко-малинового сияния.
Дэвид закричал и откинулся на
песок. Бутылка вырвалась у него из
рук. Мальчик часто-часто заморгал,
а где-то рядом, совсем-совсем
близко, раздались заливистые
громоподобные раскаты гулкого хохота,
волны которого мешались с шумом
ветра и прибоя, рокочущим эхом
отдавались в стылом осеннем
воздухе. Но Дэвид не видел ничего. Вот
поодаль валяется на песке
отлетевшая на несколько футов бутылка...
вот вросшее в песок бревно — оно
на месте... вот пляж, вот море... но
больше — ничего-ничего нет, нико-
го-никого не видно.
Меж тем гулкий, раскатистый,
дребезжащий хохот не умолкал. Дэвид,
испуганно озираясь по сторонам,
вскочил на ноги. Страх закрался ему
в душу. Захотелось бежать, он все
тело напряг, готовый дать стрекача...
И тут в миг единый хохот смолк.
Прямо в уши внезапно вторгся
пронзительный голос, голос, как и
хохот, из ниоткуда, голос без
интонаций, не мужской и не женский,
средний какой-то голос: «По моему
хотенью, по моему веленью».
— Что? — вскинулся Дэвид, без
толку поводя широко раскрытыми
глазами.— Ты где?
— Я здесь, — сообщил голос—
Здесь я, на ветре лежу.
— Где же? Мне тебя не видно.
— Видеть меня никому не дано.
Я — Царь Духов, Повелитель
Джиннов, я — Всемогущий, смертным
колдуном — Амрож его звали —
неправедно обречен был вечно
обитать вон в том сосуде.— Хохот.—
Тысячу лет провел я один —
тысячелетие на холодном, покрытом
мраком, пустынном дне океана. Один. В
заточении. И вот, наконец, я
свободен, ты освободил меня. Я знал, что
ты так сделаешь, ибо мне известно
все. Три твоих желания должен
исполнить я — таков обычай, так по
традиции положено. По моему
хотенью, по моему веленью. Запомни
эти заветные слова: они распахнут
для тебя врата твоих самых
восторженных снов, самых твоих заветных
желаний. Где угодно произнеси их, в
любое время: я услышу тебя — и все
сбудется. Каждое из твоих желаний
сбудется.
Дэвид высунул язык и облизнул
губы.
— Любые три желания?
— Любые три,— ответил голос—
Никаких оговорок, никаких условий,
никаких ограничений. Я — Царь
Духов, Повелитель Джиннов, я —
Всемогущий. По моему хотенью, по
моему веленью. Запомнил заветные
слова? Ты ведь запомнил их?
— Да! Да, я их запомнил.
Хохот. «Амрож, жалкий фокусник,
грязный смертный, я отомщен! Прочь
отсюда! прочь! прочь!»
В море шумов гигантская воронка
вдруг вызвала провал звука,
оглушительную бурю молчания, так
кольнувшего слух, что Дэвид от боли
заплакал. Но миг пролетел — и все
ушло, унеслось, улетело, не осталось
ничего, кроме воплей прибоя, и
ветра, и кормящихся отбросами птиц,
что низко-низко кружили над морем.
Дэвид, наверное, целую минуту
стоял, неподвижно замерев, прежде
чем пришел в себя. Потом пустился
наутек. Он не бежал — он летел по
ветру подальше от наполовину
вросшего в песок бревна, подальше от
гладкой пустой зеленой бутылки.
Ноги в сандалиях, казалось, порхали
над песком, оставляя на нем лишь
едва-едва заметные следы.
Он несся вдоль пляжа, пока
впереди не показался маленький белый
домик, высившийся на крутом
обрывчике вдали от океана. Большое
окно светилось ласковым желтым
теплом. Вязкий песок кончился,
мальчик еще быстрее побежал по твердой
земле к белому домику над обрывом.
Показалась деревянная лестница,
спиралью уходившая по скале в
поднебесье. Когда Дэвид добежал до нее,
по лестнице торопливо спускалась
женщина. Она подбежала к
мальчику, обняла и крепко прижала его к
груди. «Ах, Дэвид, ну куда ты пропал!
Я извелась от беспокойства!»
Ф л
X С
X Ф
СО Q.
I С
<
157

2*
— На пляже,— ответил он,
захлебываясь огромными глотками
стылого соленого морского воздуха,
вливавшегося в его легкие колющей
болью.— У больших камней.
— Но ведь сколько раз говорено:
тебе туда ходить нельзя, — сказала
женщина, обнимая его.— Ты же
знаешь это, Дэвид. Посмотри только,
как ты одет. Никогда, слышишь,
никогда больше этого не делай.
— Я бутылку нашел у большого
бревна,— сказал Дэвид.— Там внутри
джинн сидел. Мне его не было
видно, но он все смеялся и смеялся, а
потом подарил мне три желания. Он
сказал, что мне нужно только
захотеть, а он сразу сделает так, что мое
желание сбудется. Потом он еще
немного смеялся и говорил что-то, я
не понял, про что, а потом пропал, а
у меня ушам больно сделалось.
— Ах, какая сказка! Дэвид, откуда
у тебя такая сказка?
— У меня есть три желания,—
твердо выговорил молодой человек.—
Могу что хочу попросить — и все
сбудется. Так джинн сказал.
— Ах, Дэвид, Дэвид, Дэвид»
— У меня есть желание: хочу
миллион, триллион эскимо на палочке; у
меня есть желание: пусть океан будет
всегда такой же теплый, как вода в
ванне, где я моюсь, чтоб мог я
плескаться в нем, когда захочу; у меня
есть желание: пусть все-все
мальчики и девочки во всем мире станут
точно такими, как я, чтоб никогда-
никогда навсегда не было так, что
мне не с кем играть.
Мать мягко, заботливо взяла за
руку своего слабоумного сына. «Пора
идти, дорогой. Пойдем».
— По моему хотенью, по моему
веленью,— произнес Дэвид. •
Эдвард Д. Хоч
Зоопарк
X «
со Q
В августе, особенно ближе к
двадцать третьему числу, детишки
всякий раз становились паиньками. Еще
бы! В этот самый день в районе
Чикаго совершал посадку громадный
серебристый космолет с
Межпланетным Зоопарком на борту, и
профессор Гюго давал ежегодное
шестичасовое представление.
Еще до полудня собирались толпы
людей, выстраивались длиннющие
очереди и из детей, и из взрослых.
У каждого в руке зажат заветный
доллар — это давало право взглянуть,
что за стадо необычайных созданий
доставил профессор в этом году.
Насмотрелись всякого: были и
трехногие существа с Венеры, и
высоченные, худющие мужланы с Марса,
и вовсе какие-то змееподобные
страшила космические из дальних краев
Вселенной. И вот снова серебристая
158

круглая громадина корабля медленно
опускается на гигантскую
автостоянку трех слившихся городов совсем
рядом с Чикаго, и люди
благоговейно наблюдают, как плавно
поднимаются створки обшивки, являя взорам
знакомые клетки с крепкими
решетками. На сей раз в них обитала дикая
порода из сущего кошмара ночного:
маленькие, на лошадок похожие
животные, двигавшиеся быстро — на
манер пауков, как бы дергаясь,— во
все стороны и неумолчно
верещавшие и по одному, и парами, и все
разом на пронзительном языке.
Жители Земли толпились и глазели, а
экипаж профессора Гюго
быстренько собирал ждавшие своей очереди
доллары. Вскоре перед публикой
предстал самолично добрый
профессор, одетый в многоцветный
радужный плащ и высокий цилиндр. «Люди
Земли!»,— произнес он в микрофон.
Шум толпы стих, и профессор
продолжил.
— Люди Земли! В этом году за ваш
всего-навсего один-единственный
доллар вы получаете истинное зрелище:
вы видите малоизвестную расу коне-
пауков, обитающих на Каане.
Специально для вас мы, солидно
поиздержавшись, доставили их сюда
через миллион космических миль. Так
подходите ближе! всмотритесь в них!
понаблюдайте за ними! вслушайтесь
в их речь! — и расскажите обо всем
вашим друзьям и приятелям. Только
торопитесь! Мой корабль может
оставаться здесь всего-навсего шесть
часов!
И толпа людей сменялась толпою
людей, и все они испытывали ужас
очарования странными этими
существами, которые были похожи на
лошадок, но бегали по стенкам
клетки, будто пауки. «Поглядеть на
такое — не жалко и доллар отдать,—
произнес один мужчина, торопливо
выбираясь из толпы.— Лечу домой,
надо успеть и жену привезти сюда».
И так — целый день, пока мимо
устроенных внутри космолета клеток
не прошли десять тысяч человек.
Тогда (шестичасовой срок уже истек)
профессор Гюго вновь взял в руки
микрофон:
— Сейчас мы должны улетать, но
на следующий год, в этот же день,
мы прилетим снова. Если в этом
году наш зоопарк вам понравился, то
позвоните вашим друзьям и
знакомым в других городах, расскажите им
о том, что вы здесь увидели. Завтра
мы приземляемся в Нью-Йорке, а на
следующей неделе — в Лондоне,
Париже, Риме, Гонконге и Токио. А
после — к иным мирам!
Профессор помахал толпе рукой
на прощанье, корабль взлетел, а люди
Земли еще долго говорили между
собой, соглашаясь, что в этом году
Зоопарк был самым чудесным из
всех...
Два месяца и три планеты спустя
серебристый космолет профессора
Гюго совершил, наконец, посадку
среди знакомых зазубренных скал
Каана, и странные конепауки мигом
высыпали из клеток. Профессор Гюго
произнес несколько прощальных
слов, и пассажиры его стремительно
разбежались в сотнях разных
направлений, отыскивая среди скал родные
жилища.
В одном из них вернувшихся
самца и детеныша радостно встречала
самка. Она проверещала-пробулька-
ла на пронзительном их языке
приветствие и бросилась обнимать своих
ненаглядных. «Как же долго вас не
было! Ну как, хорошо слетали?»
Самец солидно кивнул. «Особенно
малютке понравилось. Мы в восьми
мирах побывали и на много всякого
насмотрелись».
Малютка взбежал по стене
пещеры. «А одно место, Земля
называется, лучше всех. Там чудища такие,
они тряпичные покровы поверх кожи
носят, а ходят они на двух ногах».
— Батюшки-светы! — охнула
самка-— А не опасно это?
— Ничего,— успокоил ее самец.—
Нас от них защищали прутья
решеток, очень крепкие. Мы все время на
корабле оставались. В следующий раз
и ты полетишь вместе с нами. Такое
путешествие стоит девятнадцати ком-
моков, что берет профессор.
Малютка быстро-быстро закивал:
«Это был самый-самый лучший
Зоопарк...». •
Перевод с английского
Владимира МИСЮЧЕНКО
X 9
л а.
<
159

МОЗАИКА
Эйфелева башня
в Пекине
В Фэнтайском районе
Пекина создан крупнейший в
Азии парк миниатюр
«Достопримечательности мира».
Он расположен на площади
47 гектаров. В парке
возведено более ста
уменьшенных копий известных
архитектурных памятников
пятидесяти с лишним стран.
Здесь можно увидеть
египетские пирамиды, Эйфе-
леву башню, собор
Парижской богоматери, Белый дом
Вашингтона и многое
другое. Любопытно, что в
парке проложена сеть каналов
н осмотр экспонатов можно
производить с прогулочного
катера. Разумеется, лучше
один раз увидеть, чем сто
раз услышать.
Опасная лампа
Француз Патрис Ансон,
страстный коллекционер
настольных ламп, пригласил
к себе приятеля — военного
инженера, чтобы
похвастаться новым
приобретением. Это была
оригинальная лампа с массивной
подставкой круглой формы.
Едва взглянув на нокупку,
друг Ансона бросился вон
из комнаты, увлекая за
собой и Патриса. Вскоре по-
лнция эвакуировала все
здание, а потом в квартиру
Ансона прибыли саперы.
Подставка дорогой антн -
квариой лампы оказалась
неразорвавшейся немецкой
миной.
□
D
D
D
□
a
D
□
П
a
D
П
□
D
a
□
D
□
□
D
D
D
D
D
П
D
D
D
a
D
D
a
D
D
D
Палка — якорь
Китайские и египетские
мореплаватели
использовали в качестве якоря палку.
Ее привязывали канатом и
тащили по дну, пока она за
что-нибудь ни цеплялась.
Фнннкнйцы и греки для
этих же целей применяли
пни, наполненные свинцом.
В VI веке до новой эры
появился якорь —
свинцовая болванка. С развитием
металлургии якорь
приобретает определенную
форму, но в воду по-прежнему
его опускали на веревочном
канате, который быстро
перетирался. Металлический
трос для этих целей стали
использовать лишь
немногим более ста лет назад.
Русская тройка Нобеля
В 1893 году Альфред
Нобель приобрел имение «Ма-
нор хаус» в ста пятидесяти
пяти милях от Стокгольма —
в трех часах езды на
поезде. Наконец исполнился
завет отца — хотя бы одному
из сыновей вновь стать
владельцем усадьбы, каким
некогда был он сам до
разорения из-за неудачного
предпринимательства и страсти
к изобретательству. В
имении кроме роскошного
особняка находилась и
знаменитая лаборатория (сейчас оба
здания отданы под музей).
До этого Нобель почти ни
одного года не провел
всецело у себя на родине.
Недаром новые соседи и друзья
встретили его шутливым
транспарантом: «Привет
самому богатому бродяге
мира!». Не любивший
фотографироваться и позировать
осаждавшим его художникам
Нобель все же хорошо за-
а.
D
D
D
□
D
a
п
D
О
D
□
П
D
a
a
a
a
□
D
D
П
D
□
D
П
D
□
помнился обитателям
окрестных поместий... своей
русской тройкой. Закупив в
России трех великолепных
рысаков, он нередко
разъезжал под звон бубенцов по
всей округе. Его страсть к
техническим новинкам и тут
проявилась в полной мере:
со сверкающей сбруей на
лошадях, элегантный, на
резиновом ходу экипаж был
осиащеи лампочками для
освещения и аккумулятором,
а для разговора с кучером
имелся вполне современный
телефонный аппарат.
Смерть
кинозвезды
В возрасте двадцати двух
лет в лондонском зоопарке
умерла паучиха Белинда,
прославившаяся многими
ролями на телевидении и в
киносериалах о Джеймсе
Бонде. Она родилась в
Мексике. В Лондон прибыла в
1978 году и «благодаря
открытому характеру,
дружелюбию и послушанию»
быстро стала настоящим послом
зоопарка в мире.
Любопытно, что природный
гипнотический дар паучихи
использовали при лечении
некоторых больных. Длина ее тела
составляла 17 сантиметров,
а весила она 45 граммов.
Раз в три недели Белинда
съедала одну саранчу.
Потомства паучиха, к
сожалению, не оставила.
Нет худа без добра
У Аидреса Ариаса из
Стокгольма вот уже
одиннадцать раз угоняли его
любимый «Вольво». Но
хозяин только радуется этому.
Во-первых, полиция
неизменно находит машину н
возвращает Андресу,
во-вторых, воры каждый раз
делают ремонт неисправных
агрегатов и узлов. К тому
же в салоне неизменно
остается что-нибудь из вещей
похитителей: банки с
пивом , одежда, продукты, а
однажды — даже
стереомагнитофон. Находки
полиция отдает Ариасу в счет
амортизации автомобиля.
На Ш стр. обл.
ная Вселенная»
Макс Эрнст. «Наив-
На IV стр. обл.— Макс Эрнст. «Слепой
пловец: эффект контакта*
(фрагмент)

.•
%

1 i
■
'Г
Н- !
1 1 - ' *
II