ЛЕТ
 всесоюзной
пИОНЕРСКОЙ
ОРГАНИЗАЦИИ
ИМЕНИ В.И.ЛЕНИНА

ПИОНЕРА
ИЗБРАННЫЕ
ПОВЕСТИ
И РАССКАЗЫ
VIII
ГОСУДАPCTBЕHHOЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Детской ЛИТЕРАТУРЫ
Министерства
ПросвещенияРСФСР

ЛЮБОВЬ
ВОРОНКОВА
СТАРШАЯ СЕСТРА
ЛИЧНОЕ
СЧАСТЬЕ
ПОВЕСТЬ
ОБ АТЛАНТИДЕ
РАССКАЗЫ

ЛЮБОВЬ
ВОРОНКОВА
СТАРШАЯ СЕСТРА
ЛИЧНОЕ
СЧАСТЬЕ

СТАРШАЯ СЕСТРА
ВЕТКА ДУБА
Зина шла по лесу и молча любовалась деревьями, трону¬
тыми красками сентября.
Коней лета был дождливым и холодным, поэтому не по¬
жухли еловые лапы и трава на лесных полянах зеленела све¬
жо и ярко. И от этой яркой зелени еще жарче пылали крас¬
ные осинки и еще желтее казались листья берез, а белые
стволы их с темными чечевичками словно светились под солн¬
цем. Зина придет домой и непременно нарисует вот эту се¬
мейку тонких плакучих березок с золотой россыпью листьев
у подножия, на зеленой траве.
Зина очень любила рисовать и по рисованию была первая
ученица в классе. Но сама она никогда не была довольна сво¬
ими рисунками — на бумаге все получается не так, как хочет¬
ся, и не то, что видит глаз.
Девочки разбрелись по лесу. И всюду, среди кустов и де¬
ревьев, мелькали их цветные шапочки и платки, отовсюду
слышались голоса, которые в прозрачной тишине зв\чали осо-
бенно звонко.
7

Тропинка, полузаросшая травой, вела к станции. Учитель¬
ница Елена Петровна вышла на эту тропинку и приставила
руки ко рту, изображая, что трубит в трубу:
—	Ту-ру-ру! Собирайтесь ко двору!
—	Идем! Собираемся! — отозвались со всех сторон де¬
вочки.
Солнце ложилось теплым румянцем на запрокинутое смею¬
щееся лицо учительницы. Она была молодая, каштановые
волнистые волосы ее блестели на солнце, и в темно-карих
глазах сверкали живые искорки.
—	Тра-та-там! Тра-та-там! — опять затрубила Елена Пет¬
ровна.
И множество задорных голосов подхватило:
—	Собирайтесь ко дворам! Собирайтесь ко дворам!
Девочки развеселились: так играла с ними Елена Петров¬
на, когда они были еще маленькими.
Оживленные, посвежевшие после дня, проведенного в ле¬
су, девочки возвращались на станцию. У каждой была охапка
красных и желтых листьев. Говор не умолкал: одна нашла
старую голубую сыроежку, другая видела белку, а третья
слышала шорох и шум в кустах — наверно, там пробежала
лисица...
К Зине подошла ее подружка Фатьма Рахимова:
—	Посмотри, какую я ветку нашла — дубовую, с желу¬
дями!
Зина потрогала пальцем блестящие светлые желуди.
—	Какие хорошенькие! Маша, Маша! — позвала она.—
Поди сюда, посмотри!
Маша Репкина, невысокая, крепкая, круглолицая, гладко
причесанная на прямой пробор, быстро подошла к ним. Она
взглянула на желуди и отстранила ветку, которую протянула
ей Фатьма.
—	Девочки, — сказала Маша, глядя куда-то в березовые
вершины, — давайте тихонько попрощаемся с лесом!
Зина засмеялась и обняла ее за плечи. Маша Репкина, ста¬
роста класса, всегда такая сдержанная и суровая, здесь, в ле¬
су, вдруг дала волю своим чувствам.
—	Прощай, лес! До свиданья, березы! — прошептала
Зина.
—	До свиданья, красные осинки!—^подхватила Фатьма.
И Маша добавила:
—	До свиданья!..
Они все три тесно шли рядом, касаясь плечами друг друга,
и, притихшие, прощались с деревьями и полянками, с лесной
тишиной.
Зина глядела на желтые и красные деревья, на зеленую
8

густую хвою елок, на коричневые и серые стволы. Сердце бы¬
ло полно безотчетной, неясной радости. Как это хорошо, что
они идут по лесу в такой тихий закатный час! Хорошо, что по¬
други идут рядом с ней! Хорошо, что впереди слышен голос
любимой учительницы и ее светлая кофточка мелькает среди
веток! И вообще, как все хорошо на свете!
Вдруг почему-то пришла мысль о маме. Если бы еще и
мама никогда не болела... А она часто болеет. Зина даже боя¬
лась радоваться — так, чтобы ог всей души. Только обра¬
дуешься чему-нибудь, но тут сразу и вспомнишь про маму — а
вдруг она опять лежит с мокрым полотенцем на сердце?
Мысли ее прервала Маша.
—	Девочки, — сказала она, — давайте всегда дружить,
а? Вот так — крепко дружить, помогать друг другу во всем...
И в уроках. И в жизни.
—	Ив жизни, — повторила Зина. — Да, и в жизни.
—	А как узнаешь, что случится в жизни? — задумчиво,
будто глядя куда-то в свое будущее, сказала Фатьма. — Сей¬
час я вас очень люблю, девочки. А что дальше... когда мы вы¬
растем? Я не знаю...
—	Значит, ты не обещаешь всегда дружить с нами? —
огорченно спросила Зина. — Да? Ну так и скажи: не обещаю,
Фатьма нерешительно повторила:
—	Не знаю. Сейчас очень вас люблю. А пока буду любить,
до тех пор и дружить буду.
—	А я обещаю, — сказала Зина. — Ведь мы шестой год
вместе — в одной школе, в одном классе... И не можем обе¬
щать?
—	Я обешаю, — сказала Маша.
—	Я обещаю тоже! — раздался вдруг сзади голос Тамары
Белокуровой.
Девочки удивленно оглянулись, а Тамара, разняв руки
Зины и Фатьмы, втиснулась в середину.
—	Я всё слышала, — сказала она, — всё! И я хочу тоже
быть с вами.
Зина не ожидала этого и немножко растерялась. Белоку¬
ровы приехали недавно. Тамара первый год училась в их
классе, и девочки еще очень мало знали ее. Зине не совсем
нравилась Тамара — смелая в обращении с людьми, немнож¬
ко развязная не только с подругами, но и со взрослыми. Чув¬
ство недоверия мелькнуло в душе, но Зина тотчас отогнала
это чувство: не отталкивать же человека из-за пустяков, если
этот человек обещает тебе быть другом на всю жизнь!
—	Девочки, вы принимаете меня? — спросила Тамара,
глядя по очереди на подруг своими быстрыми синими гла¬
зами.
9

—	Конечно, принимаем! — живо отозвалась Маша. — Мы
очень рады! Конечно! Почему же нет?
—	Мы рады... — тихо повторила Зина.
А Фатьма промолчала. Она не знала, рада ли Тамаре, и
не сказала ничего, чтобы не сказать неправды.
Елена Петровна была уже далеко впереди. И девочки, весь
шестой класс, гурьбой спешили за нею. Отстали только эти
четверо.
По сторонам тропинки поднимались неподвижные деревья,
среди их стволов уже сгущался зеленый сумрак, и казалось,
что лес приумолк и внимательно прислушивается к тому, что
говорят девочки.
—	Только надо нашу дружбу обязательно закрепить, —
озабоченно наморщив брови, сказала Тамара.
Маша удивилась:
—	Как — закрепить?
Тамара снисходительно пожала плечами:
—	Ну, клятвой, конечно.
—	А зачем нам клятвы? — не могла понять Маша. — Мы
же пионерки!
—	Мало ли что! — возразила Тамара. — А все-таки так
крепче. Так уж на всю жизнь.
Маша усмехнулась:
—	Ну, как хотите!
Это становилось забавным, как игра. Наверно, Тамара
большая выдумщица! Приняв важный вид и взяв из рук
Фатьмы ветку, она отломила четыре сучка.
—	Как крепко это дерево — дуб, так крепка будет наша
дружба! —торжественно произнесла она, раздала всем по суч¬
ку и один оставила себе. — Девочки, дайте руки!
Они взялись за руки.
—	Повторяйте! — приказала Тамара. — Обещаем дружить
и помогать друг другу всю жизнь!
Фатьма тихо отняла свою руку. Подруги обернулись к ней.
—	Ты все-таки не обещаешь? — нахмурилась Зина. Она-то
не видела в этом игры, она принимала всерьез обещание по¬
друг и сама, также всерьез, обещала быть им верной и по¬
могать всю жизнь. — Ты, значит, не обещаешь?
—	Нет, — покачала головой Фатьма и опустила свои гу¬
стые, изогнутые реснииы.
Между Фатьмой и ее тремя подругами прошел холодок.
—	Хорошо. Не дружи, — сказала Тамара.— А мы трое
будем. Мы обещали — и будем крепко дружить. На всю
жизнь! Правда, девочки?
—	Правда, — отозвались Зина и Маша.
Зина была глубоко огорчена. Значит, Фатьма совсем не
10

любит своих подруг? Значит, она может в любую минуту от
них отступиться?
Они все трое до самой станции шли, держась за руки.
А Фатьма шла с ними рядом и думала: правильно ли она
поступила? И отвечала сама себе: «Да, правильно. А вдруг я
не смогу с кем-нибудь дружить всю жизнь? Надо поступать
честно». Но хоть и почувствовала Фатьма, что поступила чест¬
но, на душе у нее оставался горьковатый осадок. Она украд¬
кой поглядывала на свою любимую подругу Зину, понимала,
что обидела ее. Но что же теперь делать?
Около самой станции, когда откуда-то из-за леса уже до¬
носился гудок электрички, Зина вдруг спросила негромко:
—	Где у тебя твоя дубовая ветка?
Фатьма показала:
—	Вот она.
Зина взяла ветку у нее из рук и бросила в кусты. Фатьма
вспыхнула, хотела закричать, толкнуть Зину и неизвестно еще
что сделать, но сжала губы и ничего не сказала. Стерпела. Ей
и так все время говорят, что у нее нет выдержки.
ДОМА
«Хорошо, если бы все были дома!» — думала Зина, подни¬
маясь по лестнице через две ступеньки. Ей казалось, что она
очеьь давно отсутствовала, так давно, что даже немножко
соскучилась.
У двери сидел светло-серый кот Барсик. Он увидел Зину,
встал и мяукнул, глядя ей в глаза своими круглыми, прозрач¬
ными, как виноградины, глазами.
—	А, домой хочешь? — сказала Зина. — Я тоже хочу!
Зина позвонила, дверь открылась, и они вместе с Барси-
ком вошли в квартиру.
—	Ух, пелый веник принесла! — закричал открывший две¬
ри Антон. — Дай мне листиков!
Из комнаты уже сыпались, как горох, отчетливые, малень¬
кие шажки — бежала Изюмка. По-настоящему Изюмку звали
Катей, но мама уверяла, что у Кати черные глаза, как изю¬
минки в белой булочке, да так и прозвали ее Изюмкой. Изюм¬
ка, не замедляя хода, подбежала к Зине и схватилась за ее
пальто.
—	И мне! — еще громче, чем Антон, закричала она.—
И мне листиков!
—	Вот налетели на меня! — засмеялась Зина. — Со всеми
поделюсь, не кричите только... Антон, а мама дома?
Мама уже стояла в дверях комнаты в своем домашнем
11

полосатом платье с подвернутыми рукавами и в синем фарту¬
ке, с которым почти не расставалась.
—	Долго ры как! — сказала она с упреком, а добрые се¬
рые глаза ее светились от улыбки. — Я уж думала, не случи¬
лось ли чего... Садись скорее за стол, сейчас соберу поесть.
—	У тебя всегда так—обязательно «что-нибудь случи¬
лось»! — весело возразила Зина. — А папа дома?
—	И папа дома, — отозвался из комнаты отец, — все дома.
Как погуляли? Весело?
—	Очень весело!
Зина разделась и вошла. Как хорошо — все дома!
—	Мама, я не буду есть, я потерплю до ужина, — сказала
она.
—	Да ведь проголодалась же!
Зина и правда очень проголодалась, но все-таки повторила
свое:
—	Да нет, мама, нет! Я не люблю, когда не со всеми.
В комнате было тепло. Из-под большого желтого абажура
лампы проливался на стол широкий круг света. Зина взгляну¬
ла на стол и сразу увидела, кто чем был занят. На одном краю
лежат тетради и букварь — Антон делает уроки. Чуть подаль¬
ше'— красный клубок шерсти с начатым вязаньем: мама вя¬
зала теплые носки Изюмке. На другом краю стола —раскры¬
тая книга, общая тетрадь и в ней карандаш: папа готовился
к политзанятиям. А Изюмка? Что делала Изюмка? На диване
и на полу пестрые лоскутки и полуодетая кукла — Изюмка
одевала куклу.
—	Ну хорошо, со всеми так со всеми, — сказала мама и
снова принялась за вязанье.
А папа прошелся раза два по комнате, спросил, как там
дела в лесу и поспела ли рябина, и снова уселся за книгу.
Но Антон и Изюмка уже не могли вернуться к своим заня¬
тиям. Они растаскивали Зинин букет, ссорились, спорили.
Изюмка хотела непременно взять именно то, что брал Антон.
—	Эту ветку мне! — говорил Антон.
—	Нет, мне!
—	Ну, тогда мне шишку!
—	Нет, мне шишку!
—	Ребята, идите-ка все в ту комнату или в кухню, — ска¬
зала мама, — отцу заниматься не даете.
Зина немедленно собрала свой пестрый шумящий ворох
листвы и веток:
—	Ребята, в кухню!
Но отец вдруг захлопнул книгу и сказал:
—	Хватит. Голо.ва больше не соображает. Да ведь и вос¬
кресенье все-таки сегодня! Я должен отдохнуть или мет? А?
12

—	Ну-ка, иди сюда, еловая шишка!..

—	Должен! — хором ответили ребята.
И мама поддержала их:
—	Конечно, должен!
—	Ну, показывай твое богатство, — потирая свои большие,
красивые, с загрубевшими ладонями руки, сказал Зине
отец. — Посмотрим!.. Ну-ка, скатерть долой! Высыпай все это
на стол! Давайте сюда клей. Картонки какие есть. Лучин¬
ки...
Изюмка, визжа от радости, бросилась за клеем, а потом в
кухню за лучинкой. Вот игра сейчас начнется! Антон тоже
побежал и за клеем и за лучинкой, но Изюмка всюду опере¬
жала его. Однако и Антон не растерялся: он откуда-то из-за
шкафа достал старую папку и хлопнул ее на стол.
—	Это что такое? Шишка? — начал отец. — Ну-ка, иди сю¬
да, еловая шишка, сейчас ты у нас превратишься... Ребята, в
кого?
—	В гуся! — громко крикнула Изюмка.
—	В человечка! — еще громче крикнул Антон.
—	Ну, пусть в человечка, — сказал отец. — Вот из этого
листика — юбка, а из этого цветка — шляпка, а из этих лучи¬
нок—ножки... Ножки! А башмаки из чего? Глина есть?
—	Нету.
—	Тогда несите кусок хлеба.
И снова Антон и Изюмка бросились наперегонки в кухню
за хлебом. Отец отщипнул немного мякиша, смял его и сле¬
пил человечку башмаки.
—	Ай, какой человечек! — радбстно вопила Изюмка. — Ай,
мама, смотри-ка — на ножках!
—	Я тоже такого сделаю, — заявил Антон. — Дайте мне
шишку
—	Ия человечка, — решила Изюмка.
—	Нет, мы с тобой сделаем собачку, — сказала Зина. —
Давай пробку, давай спички...
Вот и начали появляться на столе человечки из шишек и
листьев, собачки из пробки, птички из желудей, корзиночки
из тонких веток... Потом оказалось, что хлеб пропал: Зина не
заметила, как съела этот материал. Пришлось принести еще
кусок. Сколько было смеху за столом, сколько говору!
Только мама сидела тихо й поглядывала на них ясными
серыми глазами. На ее продолговатом, никогда не загораю¬
щем лице лежал всегдашний слабый румянец — словно отку¬
да-то издали на щеки ее падал отсвет осеннего солнца. Круп¬
ный рот ее был крепко сжат, но казалось, что мать его нароч¬
но покрепче сжимает, чтобы спрятать улыбку, однако улыбка
то и дело раскрывала ее губы. И только на белом лбу ее, над
светлыми, еле заметными бровями, лежат и не уходят мор¬
14

щинки, маленькие добрые морщинки неустанной материнской
заботы. Зина случайно взглянула на мать — и вдруг вскочила
со своего места, подбежала к ней и обняла за шею:
—	Ой, мамочка, какая ты красивая!..
Мама засмеялась и шепнула ей в ухо:
—	Я не красивая, а счастливая. Потому что я всех вас
очень крепко люблю!— И тут же, вздохнув, добавила: — Ах,
только бы все были здоровы!
—	Вот у нас мама всегда так, — сказала Зина, возвра¬
щаясь на свое место, — всегда чего-то боится!
Отец быстро взглянул на маму и пропел:
—	Нам не страшен серый волк, серый волк! А?
—	Не страшен серый волк! — подхватила Изюмка.
А Антон объявил:
—	Я даже атомной бохмбы и то не боюсь.
Все засмеялись. Отец посмотрел на него и сказал:
—	Антон, полегче хвастай.
Вдруг Зина закричала:
—	Эй, храбрец, не бери эту ветку! Дай-ка ее сюда! Давай,
давай!
—	Мне нужен желудь... — начал Антон.
Но Зина решительно отобрала у него дубовый сучок с
тройкой зеленых желудей и унесла на свой столик.
—	Эту ветку трогать нельзя. Мне ее беречь надо. — И, бе¬
режно уложив ветку в ящик, сказала самой себе: — На всю
жизнь.
ДРУГУ НАДО ПОМОГАТЬ
Зина всегда слышала утренние гудки. И сегодня она напо¬
ловину проснулась от привычного напевного голоса гудка.
«Завод будит папу, велит вставать...» — подумала она
сквозь сладкую дрёму.
И папа встал. Он тихо, стараясь не очень топать своими
тяжелыми ботинками, которые надевал на работу, прошел в
кухню, к умывальнику. Потом возвратился к столу.
Мама уже тем временем поставила на стол горячий чай¬
ник и тарелку с разогретым супом: отец любил завтракать,
чтобы обязательно были щи или суп.
«Так покрепче», — говорил он.
Чуть-чугь звякает посуда, еле слышно разговаривают ма¬
ма и отец... И вот снова наплывает сон, и не поймешь —то ли
шепот голосов слышится, то ли шелест клена за окном, кото¬
рый заглядывает в открытую форточку. Вот и второй гудок.
И еше раз хлопнула дверь —ушла на работу соседка, тетя
Груша. Они с отцом работают на одном заводе. Зина знает,
15

что скоро вставать и ей, и спешит поглубже зарыться в по¬
душку. Вот уже из темно-зеленой травы поднимаются желтые
рыжики, всё выше и выше. И уже не рыжики это, а желтые
цветы качаются на высоких стеблях...
И вдруг, сразу обрывая сон, оглушительно, будто гром,
обрушивается музыка. Зина вскочила. В комнате на полную
мощность гремело радио.
—	Антон, — крикнула Зина, — ты с ума сошел, наверно!
Из кухни уже бежала мама. Она повернула рычажок, и
музыка зажурчала, как вода по камешкам, нежная и дале¬
кая...
—	Ну вот, — недовольно пробурчал Антон,—не дают
марш послушать!
—	Ты что, глухой разве? — спросила мама. — Разве тебе
так не слышно?
—	Пускай всем слышно.
—	А ты за всех не решай. Кому захочется, тот сам себе
радио включит. Тебе хочется сейчас музыку слушать, а кому-
нибудь не хочется. Соседка Анна Кузьминична дежурила се¬
годня— так ей поспать надо. А вот напротив студент Володя
живет — ему, может быть, надо заниматься. Мы с тобой, дру¬
жок, не в чистом поле живем, а среди людей. А раз мы живем
среди людей, так надо о них думать, надо с ними считаться.
Понял ты?
—	А почему же Петушок из пятой квартиры всегда запу¬
скает? — сказал Антон.
—	А потому, что твой Петушок — несознательный человек,
некультурный. Ну, а разве ты тоже хочешь быть несознатель¬
ным и некультурным?
—	Нет, — решительно ответил Антон и слез со стула, на
котором стоял, командуя приемником.
—	Ступай умывайся, сынок. Скоро в школу, — сказала ма¬
ма, накрывая на стол. — А я пока завтрак соберу... Зина, ты
как?
—	Встала, — отозвалась Зина.
Зина вышла из спальни и быстрым шагом направилась в
кухню. Антон, сообразив, что она сейчас займет кран, бросил¬
ся бегом захватывать место.
Но сообразил поздно: Зина уже отвернула кран.
—	Я первый встал! — Антон пыхтел и отталкивал Зину.—
Я первый...
—	Антошка, перестань!
У раковины началась возня.
—	Я первый! — твердил Антон. — Пусти!
—	Умоюсь, тогда пущу! — не сдавалась Зина.
Антон, увидев, что не может справиться, зажал пальцем
16

отверстие крана, и вода радужным веером поднялась и обрыз¬
гала все вокруг: и стены, и полку с посудой, и Зину, и маму,
которая только что вошла.
—	Ой-ой, — не повышая голоса, сказала мама,—какие
умные и какие дружные у меня дети! Ах, как хороши!
Зине вдруг стало совестно, что она взялась сражаться с
Антоном — это с первоклашкой-то! И она отступила, хотя мы¬
ло щипало глаза.
Антон умылся, как всегда, неторопливо, обстоятельно.
Долго вертел в пухлых руках кусок мыла, тер и уши, и ще¬
ки, и лоб, — как учила мама.
—	Ну, скорее, скорее ты!—торопила его Зина, нетерпе¬
ливо топая ногой.
Но Антон отошел от раковины только тогда, когда сделал
все, как учила мама. Зина в отместку брызнула ему вслед во¬
дой— прямо за шиворот. Антон покрутил головой и засмеял¬
ся. Зина засмеялась тоже. И в это утро они такими же друж¬
ными, как всегда, вышли из дому в школу.
В соседнем дворе, в зеленом деревянном домике, жила
Фатьма Рахимова. Обычно Зина, проходя мимо, стукала паль¬
цем в окошко, и Фатьма тотчас кричала: «Иду!» — и выбега¬
ла на улицу. Но сегодня Зина прошла мимо зеленого домика
и не постучала в окно.
Зина и Фатьма выросли вместе, .вместе пошли в школу и
все годы, ни разу не поссорившись, просидели на одной парте.
«Это мой самый верный друг, — говорила сама себе Зи¬
на,— самый верный!»
И вдруг оказалось, что Фатьма никакой не верный друг.
Сама вчера сказала, что не обещает быть другом. Вот как
можно обманываться в людях! Машу Репкину Зина всегда
считала такой суровой и даже черствой: Маша постоянно го¬
ворила об уроках да о делах, будто только и есть у нее всякие
деловые мысли, а чувств никаких нет. А вот, однако, как по¬
ходила по лесу, как побегала под деревьями, так и оказалась
совсем другим человеком. Вот и Тамара... Никогда бы Зина не
подумала, что у этой заносчивой Тамары окажется такое вер¬
ное сердце. До чего же красиво она сказала: «Как крепко это
дерево — дуб, так крепка будет наша дружба!..» Очень кра¬
сиво! И тоже обещала — на всю жизнь. А Фатьма...
Антон убежал вперед. А Зина шла одна по улице, рассуж¬
дала обо всем этом и старалась убедить себя, что ей совсем
все равно, идет Фатьма сегодня рядом с ней или нет.
Быстрый-быстрый топот торопливых шагов послышался
издалека. Это Фатьма бежала, догоняя Зину. Она догнала ее
вся красная, запыхавшаяся; вязаная шапочка ее сбилась на
ухо, черные глааа горячо блестели.
О Библиотека пионера, VIII
17

—	Что же ты? — спросила Фатьма удивленно. — Почему
не постучала? А я сижу и жду... Так и в школу могла бы
опоздать!
—	Но у вас же есть часы, — возразила Зина, не глядя на
Фатьму.
Фатьма заглянула ей в лицо:
■— Ты из-за чего сердишься? Скажи! Я ведь не знаю.
—	Я не сержусь. —Зина поджала свои маленькие губы, и
лицо ее приняло замкнутое выражение.
—	Нет, ты не поджимайся! — вспыхнула Фатьма. — Ты
скажи!
Зина пожала плечами:
—	А что тебе говорить! Сейчас мы с тобой подруги. А за¬
втра ты, может быть, сделаешься мне врагом. Разве тебе мож¬
но верить?
—	Можно, — твердо возразила Фатьма. — Я пионерка, и
ты пионерка. Я не могу сделаться твоим врагом. Но, конеч¬
но... Если ты меня теперь не любишь... то, конечно...
Зине захотелось взять Фатьму под руку, засмеяться и
сказать: «Ой, да забудем все эти глупости!», но Зина тут же
возразила себе, что это вовсе не глупости, и сдержалась, а до¬
брая минута ушла, ускользнула... И Фатьма с мрачным ли¬
цом, больше не оглядываясь на Зину, вошла в ворота школы.
«Ну и ладно! — опять поджимая губы, подумала Зина.—
У меня Маша есть, Тамара... И еще мало ли девочек в
классе!»
В школе уже звенел звонок. Зина торопливо раздевалась,
когда сверху, с площадки лестницы, ее окликнула Маша:
—	Зина, Тамару не видела?
—	Нет, — оглядываясь, ответила Зина.
Маша беспокойно повела бровями:
—	Неужели опять опоздает?
Девочки поспешно становились на линейку. Тамары не
было.
—	Опять, опять опоздала... — озабоченно вздохнула Маша.
—	А что, трудно ,быть старостой? — поддразнила Машу
Сима Агатова, председатель совета отряда. — Смотри, на со¬
вете спросим, почему у тебя ученицы опаздывают!
Тамара Белокурова вбежала в класс вслед за учительни¬
цей и вихрем промчалась на свое место. Волосы у нее были
небрежно завязаны измятой синей лентой, галстук съехал
куда-то на плечо.
Учительница русского языка Вера Ивановна, высокая, пря¬
мая, с бледным лицом и большими бледно-серыми холодными
глазами, подошла к столу, односложно ответила на привет¬
ствие девочек и обернулась к Тамаре:
18

—	Опоздала?
—	Вера Ивановна, у меня мама... — торопясь, начала Та¬
мара.
Вера Ивановна, не слушая дальше, что-то отметила у себя
в журнале:
—	В следующий раз попрошу быть аккуратнее.
—	Но у меня мама заболела! — протестующе возразила
Тамара.
—	А сейчас изволь выйти из класса, — продолжала Вера
Ивановна, будто не слыша. — Причешись, приведи себя в по¬
рядок— и тогда только можешь сесть за парту. — И, обра¬
щаясь ко всему классу, будто Тамары уже нет, сказала: —
Начнем наш урок. В прошлый раз мы остановились...
Зина с тревогой и сочувствием оглянулась на Тамару.
В какое неприятное положение попала ее подруга! Ей теперь,
наверно, просто сквозь пол провалиться хочется. Но Тамара,
ничуть не смущаясь, окинула класс спокойным и даже весе¬
лым взглядом, ровным шагом вышла из класса и довольно
громко стукнула дверью. Обратно она явилась почти в самом
конце урока. Волосы ее были причесаны и примочены водой,
а концы галстука спрятаны под грудкой фартука.
В перемену Маша и Зина, словно пчелы, жужжали Тама¬
ре с двух сторон.
—	Может, тебе помочь нужно? — заботливо спрашивала
Зина. — Мама очень больна? Что с ней?
—	Ты больше не должна опаздывать, — твердо повторяла
Маша. — Ты уже третий раз опаздываешь, а еще и сентябрь
не прошел!
—	Маша, как тебе не стыдно! — остановила ее Зина. —
У Тамары мама заболела, а ты... Мы помочь ей должны!
—	Будет отставать в уроках, так и поможем, — упрямо
ответила Маша. — Прикрепим Симу Агатову, она первая уче¬
ница у нас...
—	Как это — Симу? — удивилась Зина. — Это мы долж¬
ны: ты или я. Мы же вчера обещали друг другу...
—	Я не отказываюсь, — пожала плечами Маша, — но
только говорю одно: не опаздывай. Я староста класса, и нече¬
го меня подводить!
—	А я и не знала, что все должны .вовремя приходить,
только чтобы не подводить старосту! — насмешливо сказала
Тамара.
Маша покраснела, у нее загорелись уши.
—	Я не то хотела...— начала она, но больше не знала, что
сказать.
—	Тамара, ты не смейся! — горячо и огорченно вступилась
Зина. — Ведь о Маше гоже надо думать. Она же староста.
19

Ну, а если тебе трудно приходить вовремя... может,
ты не просыпаешься... то, хочешь, я буду за тобой захо¬
дить?
—	Значит, твое слово крепко? — чуть заметно усмехнулась
Тамара.
Но Зина не видела ее усмешки и чистосердечно ответила:
—	Конечно, крепко. Как дерево дуб!
К ним неслышно подошла Елена Петровна и, улыбаясь,
обняла всех троих за плечи.
—	Какой-то митинг здесь, — сказала она, лукаво погляды¬
вая на девочек по очереди, — и какое-то слово здесь «креп¬
кое, как дуб».
Зина и Маша смутились. Но Тамара глядела в глаза учи¬
тельнице прямо и спокойно. Все трое молчали. Елена Петров¬
на сделала серьезное лицо:
—	Значит, тайна? Ну, не могу врываться. Тайны, конечно,
полагается хранить. Будьте покойны, девочки: никакого «креп¬
кого дуба» я не слыхала.
И она, дружелюбно кивнув головой, отошла.
—	Может, скажем?.. — нерешительно произнесла Зина.
—	Зачем? — прервала ее Тамара. — Раз мы втроем произ¬
несли наше обещание, то должны его помнить и хранить.
И всегда, во всякой беде помогать друг другу.
У нее вышло это так красиво, будто она декламировала
стихи. Зато голос Маши прозвучал совсем прозаически.
—	Вот ты, Зина, и заходи за ней каждое утро, — сказала
она, будто гвоздями приколачивая каждое слово. — И чтобы
ты, Тамара, больше не опаздывала. Помогать так помогать.
ЗИНА СТАРАЕТСЯ ПОМОГАТЬ ДРУГУ
В отдельной квартире инженера Белокурова почти не
слышно заводского гудка. Николая Сергеевича поднимает бу¬
дильник— маленький, круглый, с нежным звоном будильник,
который он ставит около своей постели. А чтобы этот будиль¬
ник никого не тревожил в квартире, Николай Сергеевич спит
у себя в кабинете, за плотно закрытой дверью.
Никто не слышит, как утром встает и уходит на работу Ни¬
колай Сергеевич, — ни жена его Антонина Андроновна, ни
дочка его Тамара, ни работница Ирина. Зачем их тревожить?
Позавтракать можно и в заводском буфете... Правда, Николай
Сергеевич нередко забывал и в буфете позавтракать: ведь
утренние часы, если прийти пораньше, так хороши для работы!
Николай Сергеевич привычным движением приглушил бу¬
дильник, быстро оделся, отдернул тяжелую зеленую штору.
20

С улицы глянуло серенькое утро, большая светлая капля про¬
бежала по стеклу, оранжевый кленовый лист медленно проле¬
тел мимо окна... Но Николай Сергеевич ничего этого не видел,
он просто посмотрел, не идет ли дождик и не надо ли взять
прорезиненный плащ. В неясном свете осеннего утра его слов¬
но вытянувшееся лицо казалось еще бледнее, еще темнее каза¬
лись тени вокруг глубоко сидящих глаз. Нечаянно заглянув
в зеркало, он удивился: почему у него такое лицо, лицо боль¬
ного человека? Устает он слишком, что ли?
Недавно директор остановил его с этим же вопросом.
«Не знаю. По-моему, не болен», — ответил, улыбаясь, Ни¬
колай Сергеевич.
«Не знаете! — с упреком возразил директор.— И нико¬
му, видно — ни вам, ни домашним вашим, — до этого дела
нет? Балуете вы их, домашних-то своих, Николай Сергеевич!
Думаете, нккому не известно, что вы даже на работу приходи¬
те без завтрака!»
«Пусть живут, как им хочется!» — добродушно отмахнул¬
ся тогда Николай Сергеевич.
Но разговор этот оставил в душе чувство неясной горечи.
Сейчас эта горечь шевельнулась снова. В самом деле, почему
это о нем никто не заботится, никто не беспокоится? Почему
бы Ирине не приготовить ему завтрак?
Стараясь ступать неслышно, чтобы не скрипел паркет, он
прошел в кухню. Ирина, позевывая, расчесывала перед зерка¬
лом косу.
—	Ирина, — обратился к ней Николай Сергеевич, — вот
дело-то какое...
—	Какое? — удивилась Ирина, раскрыв свои круглые боль¬
шие глаза.
—	Да вот... — Николай Сергеевич усмехнулся и пожал
плечами. — Нет ли у тебя чего-нибудь поесть?
—	Поесть? — Ирина еще шире открыла глаза. — Как
это — поесть?.. Чего поесть?
—	Ну, чего-нибудь. Позавтракать.
Ирина откинула на спину косу и, в свою очередь, пожала
плечами:
—	Вы бы, Николай Сергеевич, с вечера говорили. А сей¬
час что же? Тут есть колбаса, но ведь это Тамаре бутерброд
в школу. А грудинка—Антонине Андроновне на завтрак. Да¬
вайте сейчас сбегаю на рынок, куплю чего-нибудь...
—	Что, на рынок? — испугался Николай Сергеевич. — Ну
нет, матушка. Мне ждать некогда. Впрочем, не беда. Позав¬
тракаю в буфете.
—	Конечно! — весело согласилась Ирина. — А то тут пока
принесешь да пока приготовишь...
21

Николай Сергеевич надел шляпу; прислушавшись на
мгновение к сонной тишине своей квартиры, сказал со вздо¬
хом:
^ Пускай живут.
И вышел, неслышно прикрыв дверь.
«Что это сегодня с хозяином? — недоумевала Ирина, укла¬
дывая косу на голове. — Вдруг завтракать попросил...»
В прихожей раздался несмелый звонок. Ирина побежала
открывать: «Уж не вернулся ли?»
Но Николай Сергеевич не вернулся. А на пороге стояла
тоненькая светлоглазая девочка в синей вязаной шапочке и
со школьной сумкой в руках.
■— Здравствуйте. Я к Тамаре, — сказала она.
—	Ай, батюшки! — Ирина всплеснула руками. — А я и за¬
была, что Тамару будить пора!
И Ирина, легко ступая на цыпочках, убежала в ком¬
нату.
—	Спит?! — удивилась Зина.
Зина Стрешнева, как и обещала, зашла за Тамарой, чтобы
Тамара не опоздала и сегодня. Скоро восемь, а она спит! Но
вот из комнаты быстрым шагом вышла Ирина, а за ней в ноч¬
ной рубашке и ночных расшитых туфельках появилась Тама¬
ра. Зина чуть не выронила сумку:
—	Тамара, что же ты? Мы же совсем опоздаем!
—	Не волнуйся, — ответила Тамара. — Иди сюда. Ты по¬
сиди, а я буду одеваться.
—	Только ты скорее!
—	Да я сейчас.
Но «сейчас» не получалось. Сначала куда-то девались ре¬
зинки. Тамара перерыла и разобрала всю свою постель — ре¬
зинок не было. Полезла под кровать, заглянула под кресло.
И наконец нашла их на своем письменном столе, заваленном
книгами, коробками, лентами и флаконами...
Зина незаметно приглядывалась к окружающему. Какие
богатые вещи! У постели ковер, на круглом столике бархатная
скатерть, на резной полочке хрустальная ваза, в ней цветущая
вишня, сделанная из розового шелка... На окне, среди цветов,
аквариум с одиноко плавающей золотой рыбкой.
—	Как хорошо у вас! — сказала Зина. — Красиво. Ты ры¬
бок разводишь, да?
—	Я? Нет! — ответила Тамара, поспешно натягивая чул¬
ки.— Сначала они мне нравились. А потом — то одна подох¬
нет, то другая... Возня с ними!.. Ну вот, теперь башмаков нету!
Зина начинала нервничать: стрелка больших, стоящих на
комоде часов побежала за восемь.
-— Тамара, мы опаздываем!
22

—	Ничего. Сейчас.
Однако и опять это «сейчас» не получилось. У форменного
фартука не оказалось застежки.
—	Разве ты вчера не знала, что у тебя застежка оторва¬
лась? — осторожно заметила Зина.
—	А она не знала? — возразила Тамара, кивая в сторону
кухни. — Деньги получать — так она знает. Ей и мама сколь¬
ко раз говорила: «Вы, Ирина, отлично знаете, когда день
вашей получки. А что надо сделать то-то и то-то, так вы не
знаете». А она тут же и начнет: «Да у меня стирка, да
у меня обед, да мне на рынок бежать!..» Подумаешь —
стирка!
—	Не знаю... — потупясь, сказала Зина. — Я сама себе
застежки пришиваю... Ну, что тут такого? — Взглянув еще
раз на часы, Зина вдруг встала: — Я пойду, больше никак
нельзя ждать!
Тамара только что налила себе чаю.
—	Нельзя?—спросила она, и в темных глазах ее загоре¬
лись знакомые Зине насмешливые огоньки. — То дружба на
всю жизнь, и ничего не жалеть друг для друга, и быть около
друга в беде... А то три минуты подождать нельзя. Вот так
дружба! Ну что ж? Ну, опоздаем. Но ведь мы же обещали
беду вместе делить. А теперь ты меня бросаешь! Хорошо, я
пойду без завтрака.
—	Почему это ты пойдешь без завтрака? — спросила
вдруг, входя в комнату, мать Тамары, Антонина Андронов--
на. — Что за каприз?
Зина встала и поздоровалась. И не поняла — не то заме¬
тила Антонина Андроновна ее поклон, не то не заметила.
—	А потому не буду, что меня ждет подруга Зина Стреш-
нева. Вот она.
—	Но Зина-то Стрешнева, конечно, позавтракала?
—	Мы опаздываем, — робко произнесла Зина, почему-то
чувствуя себя виноватой в том, что успела позавтракать. — Но
ты, Тамара, попей чаю все-таки.
На часах было двадцать минут девятого. Их класс сей-
ч‘ас построился на линейку. И огорченная Маша записывает
в дневник, что ни Стрешневой, ни Белокуровой на линейке
нет.
Зина почти бежала по улице. Тамара еле поспевала за
ней. На углу, где дорога в школу пошла через бульвар, Та¬
мара замедлила шаг:
—	Не беги — все равно опоздали. Но ты не бойся: я тебя
выручу. Я-то друга не оставлю!
В школе стояла глубокая, напряженная тишина. От этой
тишины у Зины захолонуло в сердце — уроки начались. Сунув
23

свое пальто удивленной гардеробщице, Зина, как осенний ли¬
сток, подхваченный ветром, влетела на третий этаж. Голубые
стены коридоров, полные смутных отражений, показались ей
холодными, как застывшая вода, а закрытые двери классов
выглядели строго и отчужденно. Подойдя к дверям своего
класса, Зина остановилась. Ей вдруг неодолимо захотелось
повернуться и уйти домой — что будет, то и будет. Но войти
сейчас, когда уже начались занятия!..
—	Боишься? — усмехнулась Тамара и спокойно подошла
к двери. — Иди за мной.
Тамара открыла дверь. Учитель математики Иван Про¬
кофьевич поглядел на вошедших поверх очков.
—	В чем дело? — спросил он.
—	Мы опоздали, — сказала Тамара. — У меня мама боль¬
на... Мы бегали в аптеку... Извините.
—	Садитесь, — пожав плечами, ответил Иван Прокофье¬
вич. — Вы учитесь не для меня, а для себя. Мне лично вы ни¬
какого одолжения не делаете.
И, отвернувшись от них, продолжал объяснять задачу.
Зина, покрасневшая до слез, ничего не видя, прошла на
свое место. Фатьма отодвинула задачник, чтобы он не мешал
Зине, но ничего не сказала. Быстро оглянувшись в сторону
Маши, Зина встретила ее сердитый взгляд. И, больше не огля¬
дываясь, стала слушать объяснения учителя.
В перемену удивленная и встревоженная Елена Петровна
позвала Зину и Тамару в учительскую.
—	Не выдавать! — коротко напомнила Тамара, сверкнув
на Зину глазами.
Зина молча кивнула головой, даже боясь подумать о том,
что делает.
Елена Петровна усадила девочек в угол, где никто не по¬
мешал бы их разговору. Лицо ее было, как всегда, спокойно,
темно-коричневые глаза внимательны и дружелюбны, и толь¬
ко между бровями лежала морщинка... Увидев эту морщинку,
Зина поняла, что у Елены Петровны не совсем хорошо на
душе.
—	Значит, у тебя заболела мама, — сказала учительница;
глядя на Тамару. — Ты побежала в аптеку... Надо будет на¬
вестить твою маму и как-нибудь устроить, чтобы в аптеку хо¬
дила ваша работница в то время, когда тебе надо идти в
школу.
—	А зачем ее навещать? — немножко смутилась Тама¬
ра. — Ей уже гораздо лучше. Она уже встает!
Зина глядела вниз, заливаясь румянцем. «Она уже
встает!» Антонина Андроновна, крупная, румяная, полусон¬
ная, стояла перед глазами Зины.
24

—	Ах, вот как? Уже встает! Очень рада, — продолжала
ровным голосом Елена Петровна, а морщинка между бровя¬
ми делалась все резче и глубже. — Значит, надо зайти и по-,
здравить ее с выздоровлением.
—	Но она же... она же сегодня уедет на дачу к бабуш¬
ке!— торопливо возразила Тамара. — Бабушка у нас забо¬
лела!
—	Новая беда! — Елена Петровна покачала головой. — То
одна, то другая... Так ты иди, Белокурова, отдохни на пере¬
мене. Ведь можно до смерти устать, когда в доме больные.
Я понимаю!
Тамара, уходя, искоса взглянула на Зину и подмигнула:
«Видала, как я?»
Елена Петровна молчала, пока за Тамарой не закрылась
дверь.
—	Так, Зина,--начала'сна и, взяв со стола стопку тет¬
радей, стала перебирать их. — А ты тоже сочинила какую-
нибудь историю, чтобы обмануть меня?
—	Нет! — быстро ответила Зина.
—	Тогда расскажи, почему вы с ней опоздали сегодня.
Ведь ты взялась помогать подруге. А вместо того чтобы ее
притащить вовремя, опоздала и сама. Почему так случилось?
Зина молчала. Сказать неправду она не могла — не хотела
обманывать Елену Петровну. Сказать правду тоже не мог¬
ла— нельзя было выдавать друга, которому дала обещание
«крепкое, как дуб» быть верной на всю жизнь. И она молча¬
ла, опустив свою белокурую голову.
—	Не можешь сказать? — помолчав, спросила Елена Пет¬
ровна.
—	Не могу, — прошептала Зина.
—	Это что... слово, крепкое, как дерево дуб?
Зина быстро взглянула на Елену Петровну и, встретив ее
глаза, в глубине которых золотым огоньком дрожала улыбка,
поджала губы.
—	Не могу, — повторила она.
—	Зина, неужели какая-то глупая дубовая ветка, какая-то
детская затея, — начала Елена Петровна, — заставляет так
замыкаться от меня?
—	Не потому, что ветка... — сурово, не поднимая глаз,
возразила Зина, — а потому, что мы обещали... Дали слово...
—	А, ну раз дали слово —другое дело, — согласилась
учительница. — Когда человек дает слово, он должен его дер¬
жать. Особенно-, если этот человек — пионер.
А когда Зина вышла, так и не подняв головы, Елена Пет¬
ровна проводила ее задумчивым взглядом.
«Однако история перестает быть ерундой, — сказала ома
25

самой себе,.— одна лжет, а другая поддерживает ее. И станет
поддерживать, потому что находится в плену какой-то выдум¬
ки. Как разрушить это? Передать в пионерскую организацию?
Девочки соберут отряд, разоблачат эту «тайну» и всё развен¬
чают. Это так. Но кто знает, не окажется ли Тамара в глазах
Зины человеком, пострадавшим за дружбу, и не почувствует
ли Зина себя предательницей?..»,
ДУМЫ И НАСТРОЕНИЯ
В этот вечер у отца с Антоном произошел конфликт. Антон
пришел из школы очень веселый: он еще с порога прокричал
на всю квартиру, что ему в классе дали поручение. Это было
его первое поручение и, конечно, очень важное: следить за
цветами на одном из окон.
—	А Варвара Захаровна сказала: у кого есть дома цве¬
ты, если захочет — пусть приносит, — сообщил он. — А я го¬
ворю: у нас есть, и я принесу... Мама, можно я отнесу в шко¬
лу цветок?
—	Ты бы, сынок, сначала спросил у меня — можно ли? —
а потом и обещал, — сказала мама, приглаживая его белесые
вихры. — Ну, а теперь мы с тобой в безвыходном положении:
раз обещал, надо отнести.
—	А какой отнести?
В дело вмешалась Изюмка:
—	Пусть вот эти листики отнесет, они некрасивые!
—	Сынок, а знаешь что? — сказала мама. — Эти листья
ты, пожалуй, и возьмешь. Только не сейчас — сейчас они вя¬
лые, желтые. Скоро и совсем опадут. Но зато после Нового
года как начнет этот цветок новые листочки выпускать да
как начнет цвести красными граммофонами!.. Это богатый
цветок— амариллис. Вот его и возьмешь.
Антон согласился. Ему сразу представилось окно, залитое
весенним солнцем, и среди зеленых стеблей и листьев разных
бегоний и гераней его цветок горит красным огнем! И он тут
же пощупал пальцем землю — не сухая ли? Теперь этот цве¬
ток будет все время под его личным наблюдением.
Лишь только раздался отрывистый, короткий звонок, Ан¬
тон, а за ним Изюмка выбежали открывать отцу.
—	Тише, тише, — легонько отстранил их отец. — За меня
не хватайсь!
—	Всегда за тебя «не хватайсь»! — обиделась Изюмка.
—	Да ведь это только временно, — возразил отец. — Вот
сейчас умоюсь, переоденусь... ну, тогда другое дело. А то ви¬
дишь — спецовка какая? Тут и гарь, тут и масло...
26

—	Папа, папа! — перебил Антон. — А мне в классе пору¬
чение дали!
—	Скажи пожалуйста! — покачал головой отец. — Пору¬
чение! Ты, Антон, однако, важным человеком становишься!
А мать тем временем уже сновала из комнаты в кухню, из
кухни в комнату — накрывала на стол. Как любила она эти
часы, когда вся ее семья собиралась вместе! Светлыми, ве¬
селыми глазами поглядывала она и на детей и на мужа, губы
морщились от сдерживаемой улыбки, а проворные руки ста¬
вили кастрюлю на огонь, резали картошку, раскладывали
рыбу на блюде...
За обедом, как всегда, шел оживленный разговор. Отец
рассказал про одного лектора из райкома. Лектор прочел лек¬
цию, а потом пошел ходить по заводу. Ходил, дивился. На
краны дивился, на горящие мартены, на грохочущие станы.
Около него, Стрешнева, долго стоял и все удивлялся, как это
вальцовщик так ловко подхватывает огненную проволоку, бе¬
гущую из стана. А потом оперся рукой на бунты проволоки,
а бунты эти были еще горячие — ну, и обжегся. Да хорошо,
что не сильно, заживет...
—	Мы тоже скоро к вам на завод придем! — сказала Зина.
—	Э, нет, ничего не выйдет! — возразил отец. — Посто¬
ронним вход воспрещен. И правильно. А то вот забредет ка¬
кой да и попадет под какую-нибудь чушку... Или в раскален¬
ной проволоке запутается. Ищи его тогда!
—	А вот мы все-таки пойдем! — весело повторила Зина.—
Со школьной экскурсией.
—	Ну, это другое дело, — сдался отец. — Конечно, не
лишне знать, где ваши отцы работают и что делают.
Но больше всех говорил за столом Антон. Он был в отлич¬
ном настроении — пожалуй, даже сверхотличном. Из ума не
выходило то важное обстоятельство, что у него теперь есть
школьное поручение. Надо было объяснить, какие цветы стоят
на его окне, и как их надо поливать, и как Петушок Галкин
из пятой квартиры сказал, что Антону всегда везет, а что он,
Петушок, справился бы лучше, только ему не везет...
После обеда отец повозился с младшими ребятишками,
потаскал их, обоих сразу, на загорбке.
—	Ну, теперь я немножко отдохну, — сказал он, опуская
их на пол. — Полежу в спаленке.
Но Изюмка, обняв ногу отца, не пускала его и смеялась:
—	Ой, папка, какой ты огромный!
А за другую ногу теребил Антон и, подняв на отца боль¬
шие, ясные глаза, лукаво прищурился и спросил:
—	А что ты обещал сегодня? Знаешь?
—	Знаю, человечков из бумаги вырезать.
27

—	Да, да!
—	Ну и вырежу. Только полежу. Чуть-чуть, — ответил
отец.
Он ушел в спальню, мать мыла посуду на кухне, а Зина
принялась убирать со стола.
—	Я буду тебе помогать, — объявил Антон.
--Ия! — закричала Изюмка.
—	Ох, куда деться от этих помощников! — вздохнула Зи¬
на.— Ну уж ладно. Я вам буду давать по вещичке, а вы от-
носйте в буфет.
Изюмка получила кафельную дощечку, на которой режут
сыр. Она крепка, обеими руками, прижала ее к груди и тихо,
еле переступая, направилась к буфету. Антон же, наоборот,
повинуясь своему праздничному настроению, скакал впри¬
прыжку с розовой маминой чашкой в руке. Но разбежался —
и налетел на раскрытую дверцу буфета. Чашка со звоном раз¬
летелась на мелкие блестящие кусочки.
—	Разбил! — закричала Изюмка.
—	Нет, — рассердился Антон, — она сама!
—	Не выдумывай! — сурово сказала Зина, подбирая
осколки в фартук.
Из спальни выглянул отец:
—	Что это... кажется, авария?
—	Нет! — поспешно ответил Антон. — Ничего и не разби¬
лось.
Темные отцовы глаза перестали улыбаться.
—	Ничего не разбилось?
—	Нет, — опять сказал Антон.
Зина с осколками в фартуке молча стояла у стола.
Отец внимательно посмотрел на Антона. Лицо его стало
скучным, словно погасло, а на лбу сразу появились мор¬
щинки.
—	Мы сегодня не будем вырезать человечков, — сказал он
и вздохнул. — Наш Антон — обманщик.
—	Я, я разбил чашку! — закричал Антон, и крупные сле¬
зы тотчас покатились по круглым, тугим щекам. — Я не об¬
манщик!
—	А почему ты не сказал сразу?
—	Я думал, что ты за это... не будешь вырезать человеч¬
ков...
—	Я не буду их вырезать не за «это», а за то, что ты меня
обманул. Рабочий класс обманщиков презирает. Понял?
Отец уселся у окна и загородился газетой.
—	Ну, папа... ну, я больше не буду!
Антон ревел, но отец не отвечал ему. Антон начал тере¬
бить его колено.
28

—	Человечков я тебе сегодня вырезать не буду,— снова
сказал отец. — Ты меня обманул. И больше не кричи, ничего
не получится. Вот тебе и весь сказ.
Антон в слезах отправился на кухню к маме. Мама стояла
у дымящегося таза, мыла тарелки и весело разговаривала с
соседкой — старушкой Анной Кузьминичной.
—	У моего сына что-то случилось, — сказала мама. — Не
могу ли я помочь?
—	Можешь! — крикнул Антон. — Папа не хочет вырезать
человечков!
—	Почему же?
—	Я его обманул.
—	А, — серьезно сказала мама, — уж тут я ничего не мо¬
гу поделать. Не надо было обманывать. Зачем же ты обма¬
нул папу?
—	Я твою чашку разбил нечаянно...
—	Мою чашку? Вот ты какой неаккуратный! Из чего же
я теперь чай пить буду?
—	Из моей...
—	А ты из чего?
—	А я из ковшика...
Анна Кузьминична засмеялась. Мама отвернулась и низко
нагнулась над тазом—мама считала, что Антон не должен
видеть, что она тоже смеется.
—	Уж прости его, Нина Васильевна, для завтрашнего
праздничка! — сказала Анна Кузьминична. — Он разбил-то не
нарочно.
—	Пускай бы разбил, да сказал бы правду, — возразила
мама. —А обманывать ни в праздник, ни в будни нельзя.
—	А я ничего не разбила и папу не обманула! — сообщила
Изюмка, прибежавшая следом.
Зина молча высыпала в ведро осколки.
«Антон обманул — и вон сколько слез пролил из-за это
го, — думала она. — А я? Разве я не обманула Ивана Про¬
кофьевича, когда опоздала? И маму тоже. Разве не обману¬
ла? Еще хуже обманула!»
После ужина, когда уже все улеглись в постели и только
мама ходила по комнате, что-то прибирая, Зина тихонько по¬
дошла к ней:
—	Мама, а если человек про что-нибудь не скажет, он то¬
же обманщик? Или нет? Вот промолчит просто — и всё.
—	Я что-то не понимаю, дочка, — ответила мать, чуть-чуть
наморщив свой гладкий белый лоб. — Ты не можешь пояснее?
—	Ну, вот человек слышит, как другой человек говорит
неправду, а сам молчит. Значит, он тоже обманывает?
—	По-моему, обманывает.
29

—	А если что-нибудь сделает плохое... Ну, случится с ним
что-нибудь... а он не скажет. Это тоже обманывает?
Мама с Изюмкиной куклой в руках, которую подняла с
пола, села на диван и усадила Зину рядом:
■— Если, ты пионерка и сделаешь что-нибудь недостой¬
ное..* Ну, например, спишешь что-нибудь или вдруг отколо¬
тишь маленького на улице...
—	Мама, что ты! —улыбнулась Зина.
—	Ну нет, это я для примера... И промолчишь об этом, то
ты обманешь свою пионерскую организацию. Все будут ду¬
мать, что ты хорошая пионерка, а ты хорошая будешь только
внешне, поверху... — попробовала объяснить мама. И тут же,
взглянув на Зину, спросила:—А теперь скажи, что у тебя
случилось?
—	У меня? — попыталась удивиться Зина.
—	Да-да, у тебя, дочка, — твердо повторила мама. — Ну-
ка, давай выкладывай.
Зина помялась немножко. Но преодолела себя и, запи¬
наясь, начала рассказывать. Сегодня был у них сбор звена.
И на звене девочки очень стыдили Тамару Белокурову за то,
что она опаздывает. И ее, Зину, тоже бранили...
Мама удивленно поглядела на Зину: а ее-то за что же?
Зина опоздала вместе с Тамарой. Зашла за Тамарой —
ну, обе и опоздали.
—	Значит, ты хотела ее вверх потянуть, а она оказалась
сильнее и тебя вниз потянула. Ну, а дальше?
—	И, кроме того, Тамара обманула всех, что у нее мать
заболела. А у нее мать ничуть не заболела — такая румяная,
толстая... А здоровается так, что и не поймешь, поздорова¬
лась она или нет: глядит на человека, а будто его и не видит.
—	Это у нашего инженера Белокурова такая жена? — уди¬
вилась мама. — Жалко... Но не о ней речь. Речь-то о тебе. Не¬
складно ты поступила, дочка. Подругу защищаешь, а школу
обманываешь. А в школе-то кто? Твои же все подруги, това¬
рищи. И учителя. Но опаздывать да еще обманывать — учи¬
телей обманывать! — нет, дочка, это никуда не годится. Нику¬
да не годится! И бранили вас на звене мало... Я бы перед
всей дружиной побранила!
—	А как же быть-то? — тихо, не поднимая головы, спро¬
сила Зина. — Ведь я должна ей помогать... ну, Тамаре-то.
—	Вы все должны друг другу помогать. Но одна ты перед
ней слаба, пускай за нее отряд возьмется.
—	Нет, я должна.
—	Именно ты?
—	Да. Я должна. Я обещала... Мы друг другу обещали...
всю жизнь помогать.
30

Мама с минутку подумала, потом сказала:
—- А знаешь, дочка? Вот этим ты и поможешь ей лучше
всего: обратись к своему пионерскому отряду. Вместе-то, всем
отрядом, вы и поможете. — И, понизив голос, добавила: —
Только не будем папе об этом говорить, ладно? Он ведь, зна¬
ешь, всякого обмана просто терпеть не может — он ведь у нас
такой принципиальный. Это его прямо за сердце берет. А за¬
чем нам его огорчать? Сами справимся. Расстроится, заду¬
мается на работе, а работа у него на заводе, сама знаешь,
опасная. Чуть зазевался — пожалуй, раскаленной проволо-
кой-то и опояшет!
—	Не скажем, не скажем! — горячо прошептала Зина.—
Ни за что не скажем! Я всё поправлю!
—	Шептунов — на мороз! — вдруг раздался негромкий
полусонный голос отца.
—	Всё, всё! — ответила мама. — Спать.
Зина с облегченной и успокоенной душой отправилась в
спальню, мимоходом уложив в кровать Изюмкину куклу,
оставленную мамой на диване. Зина и .сама еще так недавно
играла в куклы.
ГДЕ РАБОТАЮТ ИХ ОТЦЫ
Ну вот наконец и собралась школьная экскурсия на завод.
Фатьма торопливо одевалась, а сама все поглядывала на
часы.
—	А что ж ке зайдет за тобой подружка твоя? — спросила
у Фатьмы ее мать, веселая, круглолицая Дарима.
У Даримы были узкие, немножко косо поставленные гла¬
за, и стоило ей чуть-чуть прищурить веки, как уже казалось,
что глаза ее смеются и озаряют улыбкой все лицо. Во дворе
все любили дворника Дариму, и жильцы дома, встречая ее,
всегда кланялись ей и спрашивали, как ее дела. Дариму лю¬
били за то, что она была приветлива, и за то, что неинтерес¬
ную и трудную свою работу (ну что такое работа дворника:
подметешь двор, а через час хоть опять подметай!) Дарима
умела делать весело, прилежно, по-хозяйски. Это она посеяла
газон во дворе около забора, это она притащила откуда-то и
посадила у ворот два молодых тополька, это она защищает
и бережет старые деревья под окнами флигеля, так украшаю¬
щие двор.
«Мой двор», «У меня во дворе» — так любила говорить
Дарима. И уже вся улица привыкла к этому, и соседи не на¬
зывали этот дом домом № 5, а говорили: «В доме у Даримы»,
или: «Как пройдешь дом Даримы»... И даже Фатьма иногда
сбивалась и тоже говорила; «Мамин дом», а потом смеялась
31

этому. А иногда, возражая на слова матери, которая, подсчи¬
тывая зарплату, вздыхала: «Эх, ну и богачи же мы с тобой!» —
Фатьма говорила: «А чем же не богачи, мама? У тебя вон
целый дом есть, и двор, и деревьев вон сколько!»
Давно уже не видела Дарима в «своем доме» любимую
подружку Фатьмы, Зину Стрешневу. Все помалкивала, а нын¬
че спросила:
—	Где же она, твоя подружка, та, беленькая, как преник
все равно?
—	Не преник, а пряник, — отозвалась Фатьма, не отвечая
на вопрос.
—	Да я и говорю — преник. Эх, эх, видно, пошла у вас
дружба, как листья по ветру...
Да. Вот уж и деревья облетели, и морозец начинает при¬
хватывать по утрам, и мать, вставая в шесть утра подметать
двор, уже надевает теплый платок, и в школе кончается пер¬
вая четверть, а «беленькая подружка» Фатьмы больше не
приходит в их зеленый домик. Врозь уходят в школу и врозь
возвращаются домой. И если бы Дарима знала, до какого
больного места в сердце Фатьмы дотронулась она, то ни о
чем не стала бы спрашивать и не стала бы говорить о листьях,
которые разлетаются по ветру!
Очень скучает о Зине Фатьма, скучает об их дружбе. Каж¬
дый день они встречаются в школе, и даже сидят по-прежне¬
му на одной парте, и говорят то о том, то о другом... Но
между ними словно стоит стена. И каждую перемену Зина —
с Тамарой, с Машей или с кем-нибудь другим, но не с Фать-
мой...
А Фатьма тоже не бегает за ней. Если ее перестали лю¬
бить, то и она перестанет...
Она быстрыми шагами идет по звонкому, скованному мо¬
розцем тротуару. Вот и улица кончилась, вот и сквер, и шко¬
ла. А вот уж и подруги кричат, толпясь у ворот школы:
—	Фатьма! Фатьма! Скорее!
—	Скорее, Фатьма! — кричит и Зина.
Фатьма подбежала к Зине, слегка закрасневшись от бега
и радости, что вот, кажется, Зина опять по-прежнему позвала
ее и сейчас исчезнет и рассеется то непонятное, что так на¬
долго разделило их...
То же самое радостное чувство засветилось и в глазах Зи¬
ны. Вот бежит ее милая подружка Фатьма, с которой они уже
так долго не болтали, не смеялись, не вели задушевных бе¬
сед! Зина уже сделала шаг к ней навстречу... Вдруг давниш¬
няя обида опять встала перед нею. Разве они помирились?..
А Фатьма, заметив, как замкнулось и погасло Зинино лицо,
тоже сдержала шаг и сказала, обращаясь ко всем:
32

—	Здравствуйте, девочки!
Нет, нет! Ее мать Дарима никогда, ни при какой нужде и
беде не унижалась ми перед кем. Вот и Фатьма такая же.
И еще раз золотая минутка ускользнула у подружек.
И обе пожалели об этом, но ничего не сказали друг другу.
...Школьники, держась парами, шли вдоль высокого серо¬
го забора.
Сегодня день был ясный, с крепким холодком, и трубы ку¬
рились прямо в небо. Вот и ворота,, проходная. Елена Петров¬
на и старшая вожатая Ирина Леонидовна пошли за пропу¬
сками.
Вскоре калитка проходной открылась. Молодой рабочий
в спецовке сказал Елене Петровне, что он проведет экскурсию
по заводу, и, сосредоточенно сдвинув брови, предупредил
очень строго, что самостоятельно по заводу ходить нельзя,
что отбиваться и вылезать вперед нельзя, отставать нельзя и
до чего-либо дотрагиваться — тоже нельзя...
Зина ходила по заводу и с любопытством смотрела по сто¬
ронам. Здесь, за высоким забором, был совсем иной мир, чем
тот, в котором до сих пор она жила. Среди огромных встопор¬
щенных холмов сырья — тут и обломки железных кроватей, и
обрезки жести, и всякий металлический лом, который колюче
поблескивал на солнце, — ходил проворный паровозик с
платформами, развозя груз по территории завода. Зина с
улыбкой проводила его глазами: вот он, маленький, веселый,
который погукивает на весь квартал и тревожит в душе ка-
кие-то неясные мечты о дальних путешествиях и неведомых
странах...
А это что такое?
Экскурсанты остановились, полные любопытства: огром¬
ный круглый магнит, висящий на крюке крана, грузил сырье
на машину. Кран стоял около колючего железного холма. Он
ловко поднимал тяжелую магнитную лепешку, опускал ее на
верхушку этого холма, поднимал снова, а вместе с ней подни¬
мал охапку всевозможных железных обломков и обрезков,
приставших к магниту, и бережно относил в железные ящи¬
ки — мульды. Это было очень занятно, и девочки, развеселив¬
шись, кричали:
—	Смотри, смотри! Опять хватает! Вон полкровати пота¬
щил!
Зина оглядывалась вокруг и думала: «Вот здесь наш папа
проходит каждый день...»
По сторонам поднимались вверх сквозные железные фер¬
мы, разделяя цехи. В одном из переходов школьницам встре¬
тился инженер Белокуров.
—	Папа! — крикнула Тамара и выбежала из рядов.
33

—	Осторожнее! Осторожнее! — резко остановил ее отец. —
Видишь? — И он показал наверх.
К ним приближался большой кран с тяжело волочащейся
цепью и с огромным крюком на конце цепи. Рабочий, прово¬
дивший экскурсию, нахмурился, молодое лицо его залилось
румянцем.
—. Кто будет нарушать правила, удалим с территории за¬
вода, — предупредил он. — Ведь, вот зашибет кого-нибудь, а
мы отвечай. Ишь бросилась, давно папу не видела!
Учительница тоже испугалась. Она велела Тамаре вер¬
нуться на место. Та вернулась, но глаза ее сердито блестели.
—	Тоже еще, кричит... — пробормотала она в сторону ра¬
бочего.
И, обернувшись, проводила взглядом отца, который сво¬
бодно и будто не глядя уклонился от страшной цепи и про¬
шел в цех. Тамара почти не узнавала его. Какой он молчали¬
вый и незаметный дома и какой значительный и по-хозяйски
уверенный здесь! Дома он просто «папка». А здесь он — ин¬
женер Белокуров, большой человек. Вон как приветливо, с
каким уважением кланяются ему рабочие! Снимают кепки,
чуть только завидят его. И как серьезно слушают то, что он
говорит... И шутят с ним — и отец с ними шутит. И смеется
даже, а дома Тамара никогда и улыбки его не видела!
Тамара глядела на отца с неожиданным чувством робости
и смутного уважения. Только вот зачем он так резко прикрик¬
нул на нее, да еще при всех?.. А такой случай был показать
перед девочками свое превосходство — ведь она все-таки дочь
инженера Белокурова!
Зина, увидев, что Тамара нахмурилась, сказала:
—	Ведь тут опасно, вот он и испугался. Ты лучше посмо¬
три: вон еще кран идет... А кто это оттуда смотрит? A-а, тетя
Груша! Наша соседка тетя Груша.
Зина помахала ей рукой. Тетя Груша, закутанная от пыли
платком, тоже помахала им сверху. Тогда и все школьники
подняли веселый крик и принялись махать крановщице. Лишь
Тамара стояла молча, со скучающим видом. Ну что ей за дело
до этой тети Груши на кране и до этих мрачных цехов, где
тяжелые цепи подхватывают крюками чугунные опоки, похо¬
жие на коробки, и рядами устанавливают их, подготавливая
к принятию литья, и до этих штабелей еще горячего листово¬
го железа, и до этих станов, которые прокатывают эти листы...
И вообще до всей этой тяжелой, трудной и непонятной работы
и до всей этой чуждой ей жизни завода...
А Зине было интересно все. Особенно поразило ее махо¬
вое колесо в прокатном цехе. Оно было такое огромное: по¬
ловина его уходила под пол, а другая половина подиима-
31

лась к потолку. Такое колесо даже и во сне не может при¬
сниться.
—	Ох, громадина! — почти вскрикнула, увидев это колесо,
Фатьма.
И Зина подхватила:
—	Никогда, никогда я бы не подумала, что такие бывают!.
А ты?
—	Ия!
Руки их как-то сами собой протянулись друг к другу. Но
подошла Тамара, решительно взяла Зину под руку и отвела
в сторону.
—	Колесо, колесо! Ну что особенного! — сказала она.—
А вот послушай, что мне сейчас Агатова сообщила: на совет
отряда вызывают.
—	Кого? — испугалась Зина.
—■ Ну, меня!—Тамара иронически усмехнулась. — Маша
Репкина постаралась. А как же — староста класса! Это для
нее важнее всего — староста класса. А все из-за одной только
двойки! Тоже друг называется!
—	Зачем же прямо на совет отряда? — расстроилась
Зина.
Оглянувшись, она отыскала глазами Машу и пробралась
к ней.
—	Зачем же прямо на совет отряда? — сказала она Ма¬
ше. — Разве нельзя было нам самим с ней поговорить? Из-за
одной двойки!
—	Не из-за одной двойки, — твердо возразила Маша, — а
из-за всего. Из-за опозданий. Ты вот пробовала заходить за
ней... Ну и что же? Сама опоздала. Я пробовала — то же са¬
мое. Только я не ждала ее, как ты, а просто уходила, и она
все равно опаздывает. Елена Петровна вызвала ее мать. Мать
не пришла. Наверно, Тамара не передала записку. А я — ста¬
роста класса, я отвечаю!.. Ого! — вдруг подтолкнула она Зи¬
ну. — Гляди, гляди, что делается!
Из огромного ковша хлынул в опоки огненный ручей. Над
котлом вспыхнул столб яркого света.
Зина на мгновение закрыла глаза, но и сквозь веки она
увидела красный отблеск, словно от пожара. Среди оживлен¬
ных восклицаний подруг Зина различила голос Фатьмы:
—	Жидкий огонь течет! Ой, как интересно!
И вдруг так досадно стало Зине и так захотелось ей от¬
махнуться, словно от надоевшей мухи, от Тамары, когда та
снова проворчала около нее:
—	Обещают дружить до самой смерти и помогать... а са¬
ми — на совет отряда!
Зина не отмахнулась, сдержалась, чтобы не обидеть ее. Но
35

и не ответила ничего, сделала вид, что не слышала. А впро¬
чем, было не до разговоров — школьницы подошли к печам.
Вдоль всего цеха бешено гудели мартены. Рабочих совсем
не было видно. У каждой печи стоял только один человек.
Пахнуло жаром. Огонь в печах так завывал, что заглушал
голоса, и рабочие делали свое дело бесшумно и молчаливо.
Иногда кое-кто из них оборачивался к девочкам и глядел на
них сквозь квадратные темные очки, прикрепленные к защит¬
ному козырьку. Печи были закрыты заслонками, и только
сквозь круглое отверстие заслонок было видно бушующее
пламя. Но вот подъехал к одной печи кран, развернулся, дер¬
жа на круглом хоботе мульду с металлом. Рабочий, стоявший
у приборов, нажал кнопку и открыл заслонку. Кран рывком
тронулся с места и направил в бушующее пламя хобот с муль¬
дой, перевернул эту мульду, высыпал весь металл в печь и
отъехал к стене. Крышка снова захлопнулась, однако Зина
успела увидеть, как бешено крутится в печи огненный вихрь,
выбрасывая искры прямо в цех.
У входа в мех, где стояли девочки, был устроен кран с
прохладной газированной водой. Один из рабочих подошел
напиться.
—	Интересно? — спросил он, и белые зубы сверкнули на
покрытом сажей и гарью лице.
—	Да, — несмело ответили девочки.
—	Ты, Сергей, дай им в свои очки посмотреть, — попро¬
сил рабочий, проводивший экскурсию.
—	А ты что сегодня — выходной? Или сбежал с вальцов¬
ки?— спросил белозубый парень.
—	Да вот приказано экскурсию проводить. До смены
успею.
—	Ну как я им очки-то свои дам? — замялся рабочий.
—	А что?
—	Да кепка-то моя... того. Прокопченная. Гарью пахнет.
—	А от нашего отца тоже всегда гарью пахнет! — сказала
Зима. — Как приходит, так и снимает всё. А все равно пахнет.
—	И от нашего! — сказал кто-то из девочек.
—	И от нашей матери — тоже!
—	Э, да тут все рабочий класс собрался! — засмеялся
сталевар и подал Зине свою кепку с очками.
В это время как раз открыли одну печь, и Зина могла спо¬
койно глядеть, как взвиваются языки огня и кипит металл. Но
глядеть долго не пришлось: другие ребята отняли у нее очки.
Потом глядела в эти очки и Елена Петровна,, и их молодень¬
кая, аккуратненькая старшая вожатая Ирина Леонидовна...
Только Тамара не просила очков; она стояла поодаль, словно
боясь запачкаться... Неужели и ее отец приходит с завода
36

такой же пропахший гарью? Впрочем, почем она знает — ведь
он приходит поздно, а потом долго моется под душем... Мо¬
жет быть, поэтому и моется так долго...
Опять вспомнилась встреча с отцом в первом цехе, и Тама¬
ре показалось, что он прошел мимо какой-то далекой-далекой,
своей дорогой... А она живет рядом и не знает о нем ничего...
Подходя к прокатному цеху, девочки еще издали, через
широкие открытые ворота, увидели, как по полу ползут бес¬
конечные огненные полосы. Исчезает одна, вильнув хвостом,
как змея, а следом уже ползет другая...
—	Здесь тянут проволоку, — объяснил провожатый. — Ви¬
дели там стальные чушки?.. Видели. А здесь вот такую чушку
протягивают сначала через один стан, потом через другой,
потом через третий... пока чушка не станет толщиной в пять
миллиметров, а то и в три с половиной, если нужно.
—	Такую огромную чушку сделают тонкой проволокой? —
удивились девочки. — Как же это?
—	А вот смотрите как. Только не баловать, — строго при¬
бавил он и окинул школьников острым взглядом небольших
серых глаз, — и не кричать ничего! Тут работа рискованная,
отвлекать человека нельзя.
—	Тихо стоять! — предупредила и Елена Петровна.
Она остановила весь класс у самых ворот. В стороне сиде¬
ли рабочие — покуривали, отдыхали, ждали своей смены.
Раскаленные оранжевые полосы — потолще и потоньше —
выползали из отверстий станов. Меж двух станов стоял ра¬
бочий-вальцовщик с большими клещами в руках. Зина чуть
не вскрикнула вроде Тамары: «Папа!», но вовремя сдержа¬
лась и даже закрыла ладонью рот. У стана стоял ее отец.
Да, эта работа требовала большого уменья, точных движе¬
ний и напряженного внимания. Из стана справа выскакивала
раскаленная полоска стали и устремлялась вперед. Но валь¬
цовщик точным и необыкновенно ловким движением хватал
ее клещами и направлял в отверстие стана, стоящего слева.
Огненная змея, сделав полукруг около его колена, так же
стремительно уходила в другой стан. Но в то время как бе¬
жала эта полоска, из второго зажима справа вылетела еще
одна раскаленная змея, словно стремясь выскочить из стана и
убежать совсем из цеха. И опять тем же непринужденным,
красивым и точным движением вальцовщик схватил ее и сно¬
ва, окружив свои колени огненным кольцом, отправил гиб¬
кую, полыхавшую жаром полосу в левое отверстие стана...
Между тем первая полоса скрылась, вильнув обрубленным
хвостом, но справа уже показалась следующая, такая же
стремительная, готовая вырваться из стана и пробежаться по
всему цеху...
37

Школьники стояли затаив дыхание. Так же молча, не спу¬
ская с вальцовщика глаз, стояла рядом с ними и Елена Пет¬
ровна. Все они были под одним и тем же необыкновенным
впечатлением — впечатлением красоты человеческого труда.
И сам вальцовщик Стрешнев был очень красив в эти минуты.
Молодое лицо его, серьезное и сосредоточенное, слегка по¬
красневшее от жара, освещалось снизу багряным отсветом
раскаленной стали. Те же жаркие отсветы глубоким огнем от¬
ражались в его спокойных темных глазах. Он стоял прямо,
слегка выставив вперед правую, защищенную панцирем ногу,
и лишь чугь-чуть склонялся, то принимая из стана полосу, то
направляя ее в другой стан. Казалось, он чувствует каждое
движение этих огненных полос. Он опускал клещи именно
тогда, когда из отверстия показывалась оранжевая головка,
подхватывал полосу именно в тот момент, когда она готова
была уйти от него, и спокойно подводил очень точно к неболь¬
шому отверстию, куда и выпускал ее. Он работал так четко,
так ритмично, что работа его была на грани искусства. По¬
этому и стояли люди и глядели не отрываясь на этого челове¬
ка, сумевшего свой тяжелый труд сделать таким красивым.
—	Из этого стана сталь вышла в пятнадцать миллимет¬
ров, — пояснил провожатый, — а из следующего выйдет уже
не в пятнадцать, а в десять. А потом пройдет через третий
стан — и уже толщина ее будет пять миллиметров. Так вот
дойдет и до трех с половиной...
Уходя, девочки видели под навесом бунты готовой про¬
волоки. Некоторые из них еще светились малиновым отсве¬
том, остывая на холодноватом воздухе.
Зина шла домой задумчивая и счастливая. Ей казалось:
теперь она еще больше любит своего отца и гордится им. Но
как права была мама, когда говорила: «Не будем расстраи¬
вать его, а то еще задумается от неприятностей, да и случится
что-нибудь. Ведь работа у него опасная!»
Да, очень опасная у него работа! Чуть ошибется, не успеет
подхватить огненную змею — она вырвется из рук и прижмет
вальцовщика к стану или опояшет огненным кольцом! Хоть
и защищает его железный столб, но неизвестно ведь, как по¬
вернется и взовьется эта живая раскаленная сталь.
Зина шла, думала об отце и совсем не слышала, что гово¬
рила ей Тамара. Зина машинально отвечала ей что-то.
—	А правда, как мой отец ловко работает? — вдруг с тай¬
ной гордостью спросила она.
Но Тамара взглянула на нее с недоумением — видно, она
говорила Зине о чем-то совсем другом...
Отец!.. Тамара тоже думала о своем отце. Но почему-то
говорить о нем ей не хотелось.
33

ЗА ДЕЛО БЕРУТСЯ ПИОНЕРЫ
В пионерской комнате заседал совет отряда. В школе уже
было тихо, только уборщицы хлопали дверьми и шаркали
щетками.
Первым на совете отряда стоял вопрос о поведении Тама¬
ры Белокуровой.
—	Бранить ее бесполезно, — сказала Маша Репкина.—■
Я староста класса. Ну и что же? Я должна терпеть, что она
опаздывает? Но ей что ни говори — будто не слышит. Заткнет
пальцами уши — и всё.
—	На звене — то же, — подтвердила Оля Сизова, вожатая
звена. — Стали говорить, так она зажала уши и сидит.
Оля вспомнила про эту обиду и насупилась.
—	Ребята, вы только жалуетесь на нее, а ничего не пред¬
лагаете,— сказала Сима Агатова. — Ну, не говорить, ну, не
ругать. А что же делать? Ведь и отступиться от нее мы тоже
не имеем права.
Вечно прищуренные смешливые глаза Симы в эту минуту
были серьезны и остры. Сима сейчас была не просто школь¬
ница, которая не прочь и пошалить, и понасмешиичать, и про¬
бежаться по лестнице через три и четыре ступеньки. Сейчас
Сима была прежде всего пионерка, председатель совета от¬
ряда, которая должна выполнить свою обязанность, очень
сложную и важную, — найти путь к сердцу человека.
—	Давайте напишем про нее фельетон! — предложила Ка¬
тя Цветкова, редактор отрядной газеты. — Ты, Сима, напи¬
шешь, а Зина нарисует. Можно так смешно сделать, что вся
школа будет смеяться. Ой-ой! Я представляю!
И худенькая, бледная Катя рассмеялась, словно уже ви¬
дела эти смешные картинки, и порозовела от смеха.
Но Зина поспешно отказалась:
—	Нет, нет! Нельзя так... А если бы это над тобой вся
школа смеялась? Нет, это очень обидно.
—	Боюсь, что мы Тамару еще больше этим оттолкнем,—
задумчиво согласилась Сима. — Тогда с ней нам и совсем не
подружиться.
—	Может быть, сходить к ее матери? — предложила
Оля. — Пожаловаться?
—	Нет, нет, — возразила Зина, — к ее маме не надо хо¬
дить! Я знаю...
Сима обернулась к ней:
—	Вот ты, Зина, все: то не надо, другое не надо. Ну, а что
же, по-твоему, надо?
Зина потупилась. Разглаживая на колене свой черный
фартук, она начала несмело:
39

—	Девочки... Может, я неверно...
—	Ну, говори, говори, — подбодрила ее Сима.
—	Может, так сделать... Вот нам сейчас надо будет гото¬
виться к празднику. Пускай Тамара возьмет какую-нибудь
интересную работу...
—	И завалит ее, — докончила Маша. — Вот выбрали ее в
редколлегию, а она работать не стала!
Зина поглядела на Машу:
—	А может, не завалит. Девочки, вот мы будем ставить
«Морозко». Будем же мы шить костюмы? Для снежинок, для
сиротки Дашеньки... Пусть и она с нами шьет!
Маша покачала головой:
—	Не будет. На фартуке крючок пришить не может, а то...
—	Маша! — остановила ее Зина и значительно поглядела
на нее. — А разве мы с тобой не поможем ей?
Но Маша не поняла ее взгляда.
—	А почему всё именно мы с тобой? — возразила она.—
Что мы с тобой — няньки, к ней приставленные?
«Маша все забыла!—удивилась и огорчилась Зина.— Мы
же обещались...»
—	Ну и что ж, что не умеет крючка пришить, — сказала
она, решившись быть твердой, — а мы возьмем да научим.
И все.раньше не умели. А как начнет костюмы шить — так ей
и понравится... И подружится со всеми... Вы еще не знаете,
какая она... Она в душе хорошая...
Сима, прищурившись, слушала Зину. Глаза ее опять заго¬
релись веселыми огоньками.
—	Но до чего ж наша Зинка тихоня! И хитрая — все как-
нибудь потихоньку, осторожно, чтобы подружку свою не оби¬
деть. Знаю я тебя! — И добавила уже серьезно: — Мне ка¬
жется, что Зина права. Давайте так и сделаем. А поговорить с
ней поручим Зине. Вот пускай Тамара в спектакле участвует,
снежинку будет танцевать!
—	А главное, надо подтянуть ее по русскому и по матема¬
тике, — сказала Маша.
—	Пускай Зина поможет, раз она ее подружка! — предло¬
жила Оля Сизова.
И все поддержали:
—	Пускай Зина!
—	Хорошо, — коротко ответила Зина.
С вопросом о Тамаре Белокуровой было покончено, и де¬
сочки с удовольствием перешли к другим делам. А эти «дру¬
гие» дела были очень интересные. Старшая вожатая принесла
целый ворох белой, розоватой и голубой марли — для костю¬
мов «снежинкам». «Снежинки» будут кружиться и танцевать
вокруг оставленной в лесу сиротки Даши.
40

—	Дашу играет Соня? — спросила Зина.
Ей почему-то подумалось, что Тамаре непременно захочет¬
ся играть эту самую главную роль. Но она тут же возразила
самой себе: а почему она так думает? Тамара еще ничего ни¬
кому не говорила. Она вообще держит себя так, будто и не
знает ничего об этом спектакле.
—	Да, Соня Поливанова из седьмого «А», — ответила Си¬
ма.— Она очень подходящая к этой роли. Правда, девочки?
—	Правда! — раздались голоса со всех сторон. — Она
очень хорошенькая. И тихая такая же, как та Дашенька...
—	А нашу Зину тоже можно было... — сказала Сима.—
И тихая и хорошенькая!
—	Как не стыдно! — отмахнулась Зина и покраснела.
—	И снежинкой могла бы, — сказала с улыбкой, подмиги¬
вая девочкам, Оля, — беленькая!
—	Ни за что! Ни за что! — затрясла головой Зина. — Я и
повернуться-то не умею. Перестаньте, девочки!
—	Она нам красиво стенгазету разрисует, вот увидите,—
сказала Маша Репкина. — Уж это она сумеет!
—	Полная характеристика! — сказала Сима. — Зина, ты
довольна?
—	Довольна, довольна! — засмеялась Зина.
Как бегут дни! Вот уже и праздник Октябрьской револю¬
ции проводили, и другой — Новый год — забрезжил впереди.
Вот уже и снег ложится на тротуары...
Зина тихо шла по своей сразу побелевшей улице. Шла и
глядела на падающий снег. Зине казалось, что она может гля¬
деть бесконечно на эти пушистые снежинки, которые бесшум¬
но появляются откуда-то из глубины светло-серого неба и всё
летят, летят, теряясь в наступающих сумерках, в легком дыме
заводских труб...
«Моя подружка! Моя подружка! — Зина опять вспомнила
про Тамару и поморщилась, словно от зубной боли. Но тут же
и упрекнула себя: — Вот ведь какая! Как обещать — так это
я. А как до дела дошло, так уж мне и не хочется!»
ЗИНА ИСПОЛНЯЕТ ДОЛГ ДРУЖБЫ
Зина и Тамара сидели за маленьким письменным столом.
Горела настольная лампа, накрытая пестрым шелковым пла¬
точком. Из-за стены слышалась негромкая музыка — Анто¬
нина Андроновна любит слушать радиопередачи. Когда при¬
емник выключен, то ей кажется, что в квартире слишком
тихо и скучно и чего-то не хватает. Дверь в соседнюю комнату
41

была открыта, и Зина видела Антонину Андроновну; она ле¬
жала на диване, читала какую-то толстую растрепанную кни¬
гу и щелкала кедровые орешки.
Зине мешала музыка, не давала сосредоточиться. Намор¬
щив брови, она старалась сообразить, с чего надо начать за¬
дачу. Тамара, с рассеянным видом слушая музыку, легонько
постукивала ногой в такт.
—	Ну вот, Тамара, слушай...
Тамара зевнула и, поближе придвинувшись к Зине, взяла
карандаш:
—	Ну?
Подруги принялись решать задачу. Вернее, решала Зина,
а Тамара записывала.
Они записали первый вопрос.
—	Ну, и что ты сделаешь дальше?, — спросила Зина.
Тамара задумалась.
—	Ну, помножу триста двадцать на двенадцать...
Зина с изумлением взглянула на нее:
—	Зачем?
—	Тогда к тремстам двадцати прибавлю двенадцать и по¬
том разделю...
—	И что будет? — Зина слабо улыбнулась. — Да ты ниче¬
го не поняла, Тамара! Давай сначала.
Зина терпеливо принялась объяснять задачу.
—	А, вон что! — Тамара кивнула головой. — Ну, поняла,
поняла. Надо разделить триста двадцать...
—	Правильно, правильно! — обрадовалась Зина.
Но Тамара вдруг насторожилась, прислушалась:
—	Канделаки поет! Ой, как я люблю! Нани-на, нани-на!..
Тамара, подпевая Канделаки, вскочила, бросилась в ком¬
нату матери и включила приемник на полную мощность.
...Приезжайте, генацвале!
Нани-на, нани-на!
Угостим вас цинандали —
Нани-на, нани-на...
—	Что ты делаешь! — испугалась Зина. — Разве можно
так запускать?
Тамара звонким и чистым голосом подпевала Канделаки.
Зина взглянула на Антонину Андроновну, ожидая, что она
остановит Тамару, но та невозмутимо продолжала читать, по¬
щелкивая орехи.
В дверях появилась Ирина.
—	Там опять, соседи пришли, просят радио убавить, —
сказала она.
Антонина Андроновна подняла от книги глаза:
42

—	Опять пришли?, Удивляюсь, какой невоспитанный на¬
род!..
—	Ну, вот ты опять им и скажи, — подхватила Тамара,—
что мы к ним не лезем, пусть и они не лезут. Мы в своей квар¬
тире пускаем радио, а не у них!
—	И скажи, что я полагаю, — добавила Антони-на Андро-
новна, — что в собственной квартире я хозяйка и что хочу, то
и делаю... Прямо житья нет, такая некультурщина — лезут в
чужую квартиру да еще диктуют, как поступать и как не по¬
ступать! А для чего же радио изобретали, спрашивается,—
чтобы оно молчало? И за что же мы тогда за радио платим,
интересно знать?
—	Но мне тоже надо уроки делать! — возразила Ирина. —
Ведь оно сбивает...
—	Оставь меня, пожалуйста, и не раздражай! — ответила
Антонина Андроновна. — Когда будет у тебя своя квартира,
в чем я сомневаюсь, тогда будешь поступать так, как тебе за¬
хочется.
—	Да, уж так, как вы, поступать не буду! — проворчала
Ирина и ушла в кухню.
Зина сидела, низко склонясь над учебником. Ее лицо го¬
рело от стыда. Ей хотелось собрать свои книги и тетради и
немедленно уйти из этой «собственной» квартиры и никогда-
никогда не возвращаться в нее больше! Но Зина знала, что не
уйдет до тех пор, пока Тамара не сделает задачу, пока она
не поймет ее как следует.
—	Тамара, уже поздно, — напомнила она.
—	Ну, иду сейчас!—неохотно ответила Тамара. — Ой, и
надоели эти. задачи! Ну что я буду с ними возиться, раз я все
равно не понимаю!'
—	Да ведь надо же решить! — взмолилась Зина.
Ей очень хотелось домой. Мгновенно представилось, как
дома сейчас сидят все вокруг стола, занимаются своими дела¬
ми. Может, Антошка уже сделал уроки, и теперь папа читает
вслух «Конька-горбунка» — он вчера начал... А мама сидит и
шьет что-нибудь или вяжет. Домой!
—	Давай повторим, — со вздохом сказала Зина. — Тама¬
ра, садись.
Тамара села и снова взяла карандаш. Первый пример ре¬
шили. На втором Тамара начала барабанить пальцами в такт
веселой польке, звучавшей по радио.
—	Может, в самом деле выключить приемник? — негром¬
ко предложила Зина. — У нас дома мы всегда выключаем...
—	Вот еще нежности! — возразила Тамара. — Давай го¬
вори, что там дальше...
Будто после тяжелой работы возвращалась Зина домой.
43

Легкий снежсгк искрился под фонарями, острый морозец при¬
ятно освежал лицо. Сейчас Зина первый раз созналась самой
себе, что она устала. Устала от этих занятий с Тамарой, уста¬
ла от этой дружбы, где все основано на чувстве долга, только
на чувстве долга. А одного этого чувства мало для настоящей
дружбы. Зине вдруг стало ясно, что Тамара ей совсем чужой
человек и что сердце давно уже закрылось для этой подруги.
И впервые ей подумалось: а может, права была Фатьма, когда
в тот вечер, в лесу, отняла свою руку?
Зина оглянулась на зеленый домик, мимо которого прохо¬
дила. Дворничиха Дарима, черноглазая, румяная, в красном
с цветами полушалке, стояла у ворот. Зине вдруг очень захо¬
телось забежать к Фатьме, посидеть вместе с ней у них на
крылечке, глядя, как падает снег. А потом взять метлу да вме¬
сте с Фатьмой помочь тете Дариме размести снег на тротуаре.
—	Здравствуйте, тетя Дарима! — сказала Зина чуть-чуть
зазвеневшим голосом.
Она была рада, что сейчас придет к Фатьме и все будет,
как прежде. Хватит уж, хватит! Хоть и не верный друг Фать¬
ма, но зато Зина — верный. И больше не хочет она жить без
Фатьмы!
—	Здравствуй, здравствуй, — ответила Дарима.
И Зина съежилась, почувствовав в ее голосе острый холо¬
док.
—	Фатьма дома?
—	Фатьма дома. Только она, знаете, дворникова дочка. Не
инженерова.
Зина растерялась:
—	Тетя Дарима, что вы...
—	А ничего я. Сама все вижу. Сама все понимаю. А меж¬
ду прочим, в Советском Союзе все — люди: инженеры — лю¬
ди и дворники — люди.
У Зины слезы подступили к глазам.
—	А я разве... — начала было она.
.Но Дарима посмотрела вокруг, вздохнула:
—	Эх, снег, снег! Кому — любоваиье, а кому — работа.
Эх, эх!
А потом повернулась и ушла, больше не взглянув на
Зину.
«Ну, вот и всё, — сказала Зина самой себе. — И нечего
лезть. Они будут меня выгонять, а я буду лезть?»
Слезы уже не держались в глазах, они брызнули и пока¬
тились по щекам.
«А как будто мне не все равно, кто инженер, а кто двор*
ник!.. У-у...»
Она шла и ревела, как маленькая. И, только подойдя к
44

своему двору и увидев Антона и Петушка из пятой квартиры,
которые лупцевали друг друга снежками, она сразу умолкла
и поспешно вытерла рукавичкой лицо. Еще не хватало, чтобы
эти малявки увидели, что Зина плачет!
Зина пришла домой, когда мама уже собирала ужинать.
—	Что-то поздно, — сказал отец.
Он действительно читал вслух «Конька-горбунка» и сейчас
бережно ставил книгу на полку.
—	Задачка не выходила, — вяло ответила Зина.
Отец внимательно поглядел на нее.
—	Зина, нарисуй мне медведя, — начала просить Изюм¬
ка, как только Зина вошла в комнату.
—	Зина устала, — сказал отец. — Ты не приставай к ней,
Изюмка, а то позову петуха — он тебя склюет. — И обратил¬
ся к Зине: — Иди-ка сюда, потолкуем, пока мать ужин соби¬
рает. Погляди-ка на меня.
Зина села рядом с отцом и поглядела ему в глаза. Отец по¬
качал головой:
—	Эге, дочка! Так не годится. Гляди-ка, позеленела.
Гулять побольше надо. Как хочешь, но пусть тебя от этих
занятий освободят...
—	Но я же сама... — перебила было Зина.
Но отец заявил:
—	Велика нагрузка. Ходи к Тамаре с кем-нибудь по оче¬
реди. Одной тебе тяжело. А то — гляди, я сам в школу приду.
На совет отряда.
—	Что ты, папа, что ты! — испугалась Зина. — Не надо.
Девочки подумают, что я жалуюсь. Я должна! Скоро чет¬
верть кончится, и тогда...
—	Да ты не выдержишь!
—	Папа, я должна! Я не могу, чтобы Тамара с двойками
осталась. Я выдержу!
Отец еще раз внимательно посмотрел на нее:
—	А сама на двойки не съедешь?
—	Нет, не съеду. Ты же сам всегда говоришь, — лукаво
улыбнулась Зина, — взялся за гуж — не говори, что не
дюж!
—	Говорю, — согласился отец, — но ведь бывает, что гуж-
то не под силу.
Никто не заметил дома, что Зина только что плакала. Но
мама заметила. Вечером, когда все легли спать, мама и Зина
опять сидели и шептались на диване.
—	Скоро день твоего рождения, — начала прикидывать
мама, когда Зина рассказала ей о всех своих неприятно¬
стях.— Это в воскресенье... Ага. Так. Ну, уж я знаю, что я
сделаю!
45

—	Что, мама?
—	Да уж знаю. Сделаю так, что ты со всеми подружками
помиришься! Задам я вам пир, испеку пирог, а ты на свой
праздник зови всех, кого хочешь.
—	Хоть весь класс?
—	Весь класс? — Мама покачала головой. — Это, пожа¬
луй, многовато. У нас и места не хватит.
—	А, испугалась!—засмеялась Зина. — Ну, не бойся, ма¬
мочка. Мы с тобой тогда посоветуемся: кого скажешь, того и
позову. Как хорошо ты это придумала!
...На другой день после уроков Зина опять пошла к Тамаре.
Надо было делать письменную работу по русскому — у Тама¬
ры и с русским все еще были нелады.
—	Подумай, — сказала Зина с улыбкой, как только они
уселись за стол, — вчера мой отец вдруг сказал, что в школу
придет! Вот ведь что выдумал.
—	Отец? — удивилась Тамара. — Почему отец?
—	Ну, ему показалось, что я устаю очень.
—	Чудеса! — пожала плечами Тамара. Этот жест она пе¬
реняла у матери и в точности повторяла его.— Отец— и вдруг
вмешивается в школьные дела!
—	И вмешивается очень неудачно, — сквозь речь диктора
о том, что в колхозе «Звезда» построен механизированный
скотный двор, прозвучал голос Антонины Андроновны.— Соб¬
ственно, еще неизвестно, кто кому помогает — Зина Тамаре
или Тамара Зине. А устает именно Зина... Скажите пожалуй¬
ста!
Зина промолчала. А Тамара через некоторое время опять
возвратилась к этому разговору:
—	А почему ему так показалось, что ты устаешь?,
—	Ну, он поглядел на меня, говорит: «Сядь-ка со мной.
Ну и позеленела ты!» Так ему что-то показалось. Сказал:
«Гулять надо». Он уж у нас такой — так за всеми и глядит!
Заботливый уж очень!
—	Посадил и сказал: «Устаешь»? И потом сказал: «Гу¬
лять надо»?
—	Ну да!.. Ну ладно, давай писать скорее, а то он и прав¬
да выдумает — в школу пойдет.
Зина почти до конца дописала работу. А когда подняла
голову, чтобы посмотреть, как идет дело у Тамары, то увиде¬
ла, что Тамара сидит с высохшим пером, остановившись на
полуслове. Зина посмотрела в ее глаза, полные какой-то
невеселой думы, и поняла, что мысли Тамары далеки от сочи¬
нения.
—	Ты о чем задумалась? — окликнула ее Зина. — Пиши
скорее!
46

—	А почему мой папа никогда со мной не разговари¬
вает?— задумчиво, скорее обращаясь к самой себе, сказала
Тамара. — Никогда, никогда!
—	А ты с ним не разговариваешь тоже?, — удивилась Зи¬
на. — Никогда?
—	Никогда! — ответила Тамара. Но тут же тряхнула го¬
ловой, откинула со лба крупные растрепавшиеся завитки и
усмехнулась. — Да и не надо. И не о чем нам с ним разгова¬
ривать...
Но Зина видела, что и усмехается она притворно и говорит
не то, что думает. И на душе у нее не так хорошо, как старает¬
ся показать.
«А что, если бы и наш папа никогда с нами не разговари¬
вал? — подумала Зина. — Приходил и уходил бы. Как чу¬
жой. Ой, нет, нет! — У Зины даже сердце заныло от этой мыс¬
ли.— Разве так может быть? Нет, так не может быть! Так
ни за что не может быть! Папочка наш золотой, дорогой!.. Не
разговаривать — ведь это все равно что его вовсе не бы¬
ло бы!»
А представить себе, как бы они жили, если бы не было ее
отца, Зина не могла ни на одну минуту. И теплое чувство жа¬
лости к подруге скрасило и согрело часы их совместных за¬
нятий.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Вот и наступил этот день, которого с радостным нетерпе¬
нием ждала Зина: день ее рождения. Зина проснулась, но
лежала, не открывая глаз. Можно было чуть-чуть подольше
понежиться в постели — сегодня воскресенье, в школу не ид¬
ти. Праздничный запах пирогов уже бродил по квартире, как
бы возвещая, что сегодня день особенный и совсем не такой,
как все другие дни, полные забот и разных дел. Сегодня толь¬
ко одно дело — праздновать.
Антон уже встал. Он сбегал на кухню. Потом потихоньку
подошел к Зине; приподнявшись на цыпочки, заглянул в ее
лицо — спит или проснулась? Зина сонно посопела носом. То¬
гда Антон что-то осторожно сунул ей под подушку и убежал.
Зина хотела повернуться, посмотреть, что такое он тут поло¬
жил, но Антон снова появился в спальне. Он подошел к Изюм-
ке и стал шепотом будить ее:
—	Спит и спит. А у Зины день рождения. Изюмка, ты за¬
была, да?
Изюмка открыла свои круглые темные глаза, с минуту
смотрела на Антона, ничего не понимая спросонья. И вдруг
вспомнила и сразу вскочила, чуть не упав с кровати.
47

—	Тише, тише! — зашипел Антон. — Разбудишь.
Зине очень хотелось рассмеяться, но она только покрепче
зажмурила глаза. Изюмка прошлепала босыми ножонками по
всей комнате, подкралась на цыпочках к Зининой кровати.
Тут они с Антоном что-то пошептались, зачем-то вытащили
из-под кровати Зинины башмаки. Один башмак вырвался из
рук Изюмки и упал, стукнув каблуком. Ребята затаили ды¬
хание, примолкли, прислушались. Зина для их успокоения
опять посопела носом. Ребятишки еще пошелестели немнож¬
ко и побежали на кухню. И Зина слышала, как они оба кри¬
чали маме еще из коридора;
—	Мама, Готово! А она все спит и спит!
—	Все спит? — отозвалась мама. — Ишь ты какая! Надо
разбудить ее, а то весь свой праздник проспит...
Зина поспешно укрылась с головой одеялом. Мама, Изюм¬
ка и Антон вошли в спальню, встали у Зининой постели и за¬
пели хором:
С днем рожденья поздравляем,
Шлем привет!
Шлем привет!
Счастья, радости желаем
Много лет!
Много лет!
—	И давайте ей пятки щекотать! — закричал Антон.
Тут одеяло взлетело над Зиной, и она со смехом вскочила
с постели. Мама держала на блюде большой круглый пирог с
вареньем. На пироге, выложенное тестом, красовалось имя
Зины.
Зина, счастливая, как весенний скворец, запрыгала и за¬
плясала вокруг мамы. А вместе с ней запрыгали и Антон с
Изюмкой.
Мама не очень хорошо чувствовала себя сегодня, с трудом
поднялась утром. Это с ней бывало иногда — глухая боль в
области сердца отнимала силы. Но она никогда не при¬
давала этому значения: поболит и перестанет. Так бывало
всегда: мама полежит на диване, отдохнет — смотришь, все
и прошло.
И сегодня тоже пройдет. Зачем думать об этом? И мама,
румяная от жара плиты, тихонько смеялась вместе со всеми,
скрывая свое нездоровье.
—	Ну, я собираю на стол, — сказала она, — а вы одевай¬
тесь... Сейчас отец придет, будем завтракать.
—	А куда папа ушел? — удивилась Зина.
—	Да так, пройтись, — уклончиво ответила мама.
Зина начала одеваться. А младшие ребята таинственно пе¬
реглядывались и чего-то ждали. Сделав вид, что ничего не
48
2

знает, Зина приподняла подушку. Там лежал еще теплый
кренделек в форме цифры «пять».
—	Пятерка! — Зина всплеснула руками. — Ой, какой по¬
дарочек!
—	Это я! Это я! — закричал Антон. — Это я тебе подарил!
—	Ой, спасибо, Антон! — ответила Зина.—Ох, я люблю
пятерочки!
Антон побежал рассказывать маме, как Зина нашла его
пятерку. А Изюмка все еще ждала и ждала, следила за каж¬
дым движением Зины. Зина быстро оделась, натянула чулки
и взялась за ботинки. У Изюмки заблестели глаза. Зина су¬
нула ногу в ботинок.
—	Что такое? — сделав удивленное лицо, сказала она. —
Не лезет! Ноги, что ли, у меня выросли за ночь?
Она еще раз попробовала надеть башмак:
—	Нет. Не лезет. Вот чудеса! Придется мне в день рожде¬
ния в одних чулках ходить!
—	Да ты посмотри, что там! — не выдержала Изюмка.
Зина сунула руку в ботинок и вытащила оттуда что-то за¬
вернутое в носовой платок. Зина с любопытством развернула
платок — там лежало несколько крымских камешков, отшли¬
фованных морем. Зина радостно удивилась:
—	Откуда они?
—	А это я! — закричала Изюмка, подпрыгивая на одном
месте. — Это я подарила!
—	Да где же ты взяла это, Изюмка?
—	А в детском саду. С одной девочкой поменялась. Я ей
маленькую куколку, а она мне камешки.
—	Ты, Изюмка, отдала свою маленькую Катеньку? Свою
любимую-то?
Изюмка вздохнула:
—	Ну что ж... А зато она мне камешки! А зато я тебе по¬
дарила!
—	Ну, спасибо, Изюмка, спасибо! Я эти камешки буду
всегда беречь.
Зина бережно взяла подарки — румяный кренделек, имею¬
щий такую приятную форму, и три зеленых с пенными узора¬
ми камешка, — чтобы спрятать в свой стол. Но когда она от¬
крыла ящик стола, то тихонько вскрикнула от новой неожи¬
данности: там лежали сияющие атласные ленты — две синие,
две белые, две коричневые.
—	А уж это мама!
И она тут же побежала на кухню обнять маму и сказать
ей спасибо.
К завтраку явился отец. Он поставил на стол высокую
круглую коробку.
3 Библиотека пионера, т. VIII	49

Антон и Изюмка со всех сторон оглядели коробку. Там,
конечно, торт. Только вот какой?
Когда все уселись за стол, папа открыл коробку. Там дей¬
ствительно был торт, ореховый с белыми и розовыми розами
из крема. И розовым кремом была написана цифра «13». Три¬
надцать лет сегодня исполнилось Зине!
Отец принес Зине еще один подарок, и этот подарок боль¬
ше всех других обрадовал ее. Он неожиданно подал ей чер¬
ную лакированную коробку. Это были краски. Хорошие аква¬
рельные краски, большой набор. И тут же две новые, еще
нетронутые кисточки. Зина чуть не заплакала от счастья —
ей так давно хотелось иметь настоящие акварельные краски!
До сих пор у нее были только жалкие круглые красочки на
картонке, какие покупают малышам.
После завтрака отец и младшие ребята отправились в
дальнее путешествие — в Зоопарк. А Зина осталась помогать
маме. У них сегодня будет полно гостей — надо как следует
принять их.
—	Кого же ты позвала? — спросила мама. — Давай по¬
считаем.
Зина начала считать по пальцам:
—	Тамару Белокурову позвала, Машу Репкину, Симу
Агатову, Шуру Зыбину...
—	А Фатьму?
—	И Фатьму. И еще Сима просила пригласить ее брага
Костю. И, наверно, Машин братишка придет...
—	Ну ладно, — решила мама,— давай готовить побольше,
чтобы всем хватило. Пускай твои подружки как следует по¬
празднуют!
А подружки уже собирались, спешили к Зине.
Маша гладила свое новое сатиновое, с красными цветоч¬
ками платье. Мать ее торопливо пришивала пуговицы к го¬
лубой полосатой рубашке: Ваня, младший брат Маши, тоже
шел на день рождения. Он стоял перед зеркалом и приглажи¬
вал свои желтые вихры, которые топорщились, как сухая со¬
лома.
—	Ты их примочи, — посоветовала Маша.
Ваня сбегал под кран, примочил вихры, но они топорщи¬
лись по-прежнему.
—	Как дикобраз! — хихикнул младший братишка, Петь¬
ка. — В книжке — аккурат такой.
Ваня показал ему кулак, но Петька не испугался: мать до¬
ма и Маша дома, ничего ему Ваня не сделает!
Младшая сестренка, Галя, тоже хлопотала. Она то пода¬
вала Маше ленту для косы, то чистый носовой платок:
■— Маша, не забудь!
50

Ей тоже хотелось пойти с Машей в гости. Она до послед¬
ней минуты надеялась на это — а может, Маша все-таки возь¬
мет и ее? Но когда Маша и Ваня, уже совсем одетые, стали
среди комнаты и мать в последний раз посмотрела — все ли
в порядке,— Галя заплакала:
—	Ване можно, а мне нет!
—	Ну вот еще! Не хватало, чтобы	вы туда	всей	оравой
явились! — прикрикнула мать. — Вон вас сколько!
Но Галя не слушала никого и цеплялась за новое Машино
платье. Тогда Маша напомнила:
—	Галя, если ты уйдешь,	кто тогда	Мурку	накормит?
Значит, она должна голодная	сидеть?
Галя притихла. Кормить Мурку было ее обязанностью.
Однако Маша медлила уйти — уж очень жаль было Галю.
Пробежав глазами по своей полке, где стояли книги и храни¬
лись разные нужные вещи — корзинка с яркими нитками для
вышиванья, краски, ленты для кос, — Маша вдруг оживилась.
—	А я тебе одну вещичку подарю! — сказала она. — Гля¬
ди какую! — И достала с полки засохшую дубовую ветку с
пожелтевшими твердыми желудями.
У Гали засветились глаза.
Подошел и Петька.
—	Дай и ему один желудок, — сказала Маша.
Но Петька презрительно отвернулся:
—	Очень он мне нужен! Мы сейчас с ребятами на каток
пойдем.
—	Ну и не бери! — обрадовалась Галя и побежала, захва¬
тив желуди, в уголок, где лежали ее игрушки.
Маша улыбалась, шагая рядом с Ваней по хрустящему
заснеженному тротуару. Вспомнился приятный, свежий денек
в лесу, подруги, их обещания... «Выдумали тоже — на ветке
обещать! —с улыбкой думала Маша. — Мы и так будем дру¬
жить. А ветки тут при чем? Чудаки! Наверно, и Зина и Тамара
давно свои выкинули... Ну, пускай хоть Галька позабавится».
И она посмотрела на Ваню, который бережно нес закутанный
в газету цветок герани — их общий подарок Зине.
—	Смотри не сломай!
—	Ну вот еще! — возразил Ваня. И покрепче прижал к
груди драгоценную герань.
...Тамару Белокурову мать сначала не хотела пускать:
—	Ну что там интересного? Что за компания такая? Двор¬
никова дочка, да уборщицы дочка, да вальцовщика доч¬
ка... Ах, какое общество завидное! Уж лучше, если хочешь,
я возьму тебя с собой к Лидии Константиновне. Она, про¬
сто ужас, как звала меня сегодня! Она, я знаю, будет очень
рада...
51

—	Так же, как ты ей? — спросила Тамара.
Антонина Андроновна строго посмотрела на нее.
—	Что ты этим хочешь сказать? Я просто не понимаю те¬
бя! — сердито сказала она. — Не хочешь — не ходи!
—	Не хочу, — спокойно ответила Тамара. — Будем там
сидеть — так «душеньки». А как уйдем — так «наконец-то их
черти унесли!» Ведь и ты тоже всегда так говоришь, когда от
тебя гости уходят!..
—	Перестань, пожалуйста! — оборвала ее Антонина Анд¬
роновна. — Как ты обращаешься с матерью? Ты должна ува¬
жать маму... Ну да как тебя воспитаешь, если ты все время
среди некультурных людей! Разве там услышишь, что маму
уважать нужно?..
—	Какое мне платье надеть? — не обращая внимания на
ее слова, спросила Тамара.
—	Какое платье? — оживилась мать. — Надень бежевое
с вышивкой. Обязательно и ленту другую, коричневую.
Тамара оделась, посмотрелась в большое зеркало — кра¬
сиво. Очень красиво! Это платье идет к ее рыжеватым воло¬
сам, к ее розовому лицу. И Тамара вышла из дому очень до¬
вольная собой.
Но подумать о подарке для Зины ни ей, ни ее матери и в
голову не пришло.
Со всех сторон бежали, спешили по морозной улице Зини¬
ны гости. Проходили мимо зеленого домика под белыми от
инея старыми тополями, в котором жила Дарима с дочкой.
Фатьма Рахимова тоже была приглашена, но она сидела
дома за книгой и никуда не собиралась.
—	Конечно, ты можешь идти. Но я бы, например, не по¬
шла,— сказала ей мать, самолюбивая Дарима. — Мне бы не
нужны были такие подружки: сегодня дружат, а завтра про¬
ходят мимо... Там дочка директора. Там дочка инженера...
А дочка дворника зачем?
—	А я и не собираюсь, — ответила Фатьма и уткнулась в
книгу, подперев голову руками.
Изредка поднимала она глаза и поглядывала в заиндевев¬
шее окно. Опять начал опускаться снежок.
—	Беда моя! — вздохнула Дарима. — Опять сгребать да
возить!..
—	Ничего, мама, — сказала Фатьма, — я тебе помогу.
А ты знаешь что: спой какую-нибудь старую татарскую пес¬
ню. А?
—	Не спою, — ответила Дарима. — Ты мне книжку не
приносишь* почему я буду твои просьбы исполнять? Ты мои
не исполняешь.
Фатьма улыбнулась:
52

—	Про цветы книжку? Ну, принесу, мама. Завтра обяза¬
тельно схожу в библиотеку. Вот увидишь!
—	Тогда — ладно!
И Дарима запела негромким голосом какую-то протяж¬
ную, монотонную песню. Фатьма не понимала слов, да и сама
Дарима наполовину забыла татарские слова. Но эта песня
журчала, как ручеек весной. Что говорит ручеек, о чем он рас¬
сказывает? Не все ли равно? От этого нежного напева так же
волнуется сердце и неясные мечты зовут неизвестно куда.
Фатьма тихонько подпевала матери. Дарима была доволь¬
на, что ее обиженная дочка нисколько не скучает дома и забы¬
ла о своей негодной подружке, «беленькой, как преник».
Фатьма подпевала матери, а перед глазами ее возникала
светлая комната, празднично накрытый стол, шумная компа¬
ния, веселые голоса, смех... Как позвала ее Зина? «Приходи и
ты», — сказала она словно между прочим. И даже не спроси¬
ла, придет или нет Фатьма. И разве послушалась бы Фатьма
свою мать и разве б сидела она сейчас дома, если бы Зина
позвала ее иначе? Фатьма напевала вслед за матерью свое¬
образную мелодию, повторяла странно звучащие слова, а ее
мысли текли своей чередой — лишь бы никто не узнал, что
она приготовила Зине подарок, беленький кружевной ворот¬
ничок, за которым ездила в большой универмаг...
За столом у Зины все места были заняты. Только место
Фатьмы оставалось пустым. Среди смеха и веселой болтовни,
сама радостная и беззаботная, Зина нет-нет да и поглядит на
это пустое место.
—	Может, кто-нибудь пока сядет здесь? — спросила Си¬
ма Агатова.
Но Зина сказала:
—	Нет, нет! Она придет. Она обязательно придет!
Бывают удачные празднества, словно само веселье сидит
за столом с гостями. Каждая шутка вызывает неудержимый
хохот, каждая песенка, пропетая хором, звучит необыкновен¬
но складно... Все кушанья, какие бы ни стояли на столе, ка¬
жутся вкусными, а дом, где собрались гости, самым милым и
уютным домом в мире.
Так вот было и у Зины в этот день рождения.
Сима привела с собой своего старшего брата Костю. Он
учился в седьмом, но не воображал себя взрослым, как часто
делают мальчики, встретившись с людьми на год моложе се¬
бя. Костя очень занятно показывал фокусы на картах. И еше
он делал фокус со спичкой. Спичку клали ему в носовой пла¬
ток — он завертывал ее и ломал несколько раз. Потом развер¬
53

тывал платок, а спичка оказывалась целой! Просто чудеса
какие-то делал!
Вместе с Шурой пришла ее мать Екатерина Егоровна —
жена директора завода.
—	Стрешневы, принимайте гостей, — весело заявила она
еще с порога, — и званых и незваных!
—	Милости прошу к нашему шалашу! — живо ответил
отец и поспешил помочь ей снять пальто. — Вот хорошо, что
собрались к нам!
—	Очень мы вам рады! — сердечно поздоровалась с ней
Зинина мама. — Тесновато у нас сегодня... Ну, да вы не осу¬
дите!
—	А что осуждать? — ответила Екатерина Егоровна. —
Эх, дружок мой, Нина Васильевна, да разве я-то весь век в
отдельной квартире живу? Тоже всего бывало — и в общежи¬
тии жили, и в каморке жили, а гостей принимали!
Отец, мать и Екатерина Егоровна уселись вместе, в сто¬
ронке от ребят. Тамара поглядывала в их сторону, прислуши*
ваясь к разговору, недоумевала...
—	Это директорша?—тихонько спросила она у Зины. —
Правда?
—	А что? — удивилась Зина. — Конечно, директорша. Это
же Екатерина Егоровна! Она часто к маме приходит.
—	Ну... — Тамара сделала гримасу. — Она же совсем про¬
стая...
Зина удивилась еще больше:
—	Как — простая? А какая же она должна быть?
—	Ну... И говорит как-то просто. И одета просто. Моя ма¬
ма ни за что в таком платье в гости не пошла бы!
—	А моя пошла бы, — с легким вызовом ответила Зина. —
И Екатерина Егоровна очень хорошая. Она и в будни иногда
приходит к маме.
—	К твоей маме?
Зина немножко обиделась:
—	А разве к моей маме приходить нельзя? Они вместе на
курсы кройки и шитья ходят. И потом, они в родительском
совете при заводском детском саде.
—	А почему же она к моей маме... — начала было Тамара.
—	А потому, что твоя мама ничего не делает, — прервала
Зина, — вот и сидит одна. — И тут же, испугавшись, что оби¬
дела подругу, Зина ласково обняла ее за гглечи. — Тамарочка,
запой что-нибудь!.. Товарищи, у Тамары очень хороший го¬
лос — пусть она споет!
Неприятный разговор рассеялся, как тучка. Тамара запела
«Чибиса», все дружно подхватили — и праздник пошел даль¬
ше своей шумной и радостной дорогой.
54

Маме все еще нездоровилось — глухая боль засела где-то
в левом боку и не уходила. Но разве она хоть полсловом об¬
молвилась бы кому-нибудь об этом? Попробуй обмолвись —
тут и забеспокоятся все и праздник испортят!
Мама часто выходила на кухню — то отнести тарелки, то
подать еще что-нибудь на стол. К чаю у нее готовился огром¬
ный крендель; он еще дышал, пыхтел и покрывался румяным
загаром в жаркой духовке.
Мама открыла дверцу, посмотрела — готов крендель! Она
вытащила его, положила на блюдо. Теплый сдобный запах на¬
полнил кухню. Мама пошла в комнату посмотреть, можно ли
подавать крендель или еще рано. В комнате стоял гомон. Ре¬
бята — и большие и маленькие — встали в круг, держась за
руки. Костя стоял, согнувшись на один бок, — с этой стороны
у него была Изюмка. По кругу ходила Зина. И все, даже отец
и Екатерина Егоровна, изо всех сил пели: «Каравай, каравай,
кого хочешь выбирай!»
Мама стояла в дверях, глядела на детей добрыми, потуск¬
невшими от боли глазами.
«За что же я такая счастливая? — думала она. — Чем же
я это заслужила?. Такая у меня золотая семья и милые все
мои со мной! Только бы вот не болело так сильно... Ну да ни¬
чего. Проводим гостей, отдохну — и вся боль кончится. Разве
это в первый раз? С такими болями люди до ста лет живут».
И вдруг неясное, но тяжкое предчувствие охватило ее.
Будто вот сейчас все радостное кончится, погибнет, и она,
мать, не в силах будет защитить свою горячо любимую семью
от какой-то неведомой, грозящей им беды.
Холодок прошел у нее по плечам, и глаза на мгновение
заволокло туманом.
Она провела рукой по влажному лбу.
«Откуда это? Что такое на меня нашло? Вот еще глупость
какая-то! Вечно я сама себе придумываю! Просто мне нездо¬
ровится... Да и, наверно, крепко нездоровится. Лечь бы мне
сейчас...»
В это время ребята допели песню, хоровод распался, и все
разбежались по своим местам.
—	Подаю крендель! — стараясь казаться веселой, прого¬
ворила мама и внесла большое блюдо с кренделем.
—	Ну и крендель! — закричал Антон и захлопал в ла¬
доши.
А. за ним и все ребята захлопали, и Екатерина Егоровна, и
отец...
Зина тоже хлопала в ладоши, смеялась вместе со всеми
неизвестно чему — просто так, просто потому, что ей было хо¬
рошо, весело, радостно и вся жизнь впереди казалась свет¬
55

лой, веселой и радостной. И всем было весело: и отцу, и Анто¬
ну, и Изюмке...
И никто не знал, что грозная беда уже стоит у них на по¬
роге и ждет той зловещей минуты, которая скажет ей: «Мож¬
но. Войди»,
ВЕДА ВОШЛА В ДОМ
Фатьма так и не пришла на праздник. Зина, глубоко оби¬
женная, сидела на уроке, поджав губы.
«Даже не спросила, — думала Фатьма. — Наверно, и не
заметила, что меня не было!..» И тоже не заговаривала с
Зиной.
И обе они, каждая про себя, решили: «После каникул на¬
до сесть на другую парту».
День прошел как всегда, с той лишь разницей, что было
много разговороз в классе о вчерашнем празднике. Девочки
спрашивали, какие подарки получила Зина. Зина рассказы¬
вала. Отцов подарок — краски — она принесла в школу и по¬
казала девочкам. Девочки любовались ими, немножко зави¬
довали — ах, какие краски! Яркие, чистые. Если, например,
покрасишь небо голубой краской, то уж небо будет по-настоя¬
щему голубое, а сделаешь красный флаг, так уж флаг будет
действительно красный!
Только Фатьма молчала — разве Зине есть дело до ее мне¬
ния?
И не удивилась такому прекрасному подарку Тамара.
—	У меня такие краски еще в первом классе были, — ска¬
зала она. — Что же в них особенного?
—	У меня, между прочим, тоже были, — насмешливо от¬
ветила ей Сима Агатова, — но в наших руках эти краски, ко¬
нечно, ничего особенного. А вот в Зининых руках это будет
особенное! Нам с тобой хоть в золотой коробке дай — мы все
равно ничего не сумеем.
Тамара пожала плечами:
—	Подумаешь!
После уроков Зина и Тамара вышла вместе. Немножко за¬
метало. Крыши домов на фоне темно-серых туч казались осо¬
бенно белыми.
—	Значит, после обеда придешь? — спросила Тамара.
—	Конечно, приду, — ответила Зина, задумчиво глядя
вдоль улицы.
Она глядела на серые и зеленые заборы, убранные белой
кромкой снега, на белые ветки деревьев... Вот кто-то зажег
свет, окно засветилось — желтое пятно среди белых, серых и
синевато-серых томов. Приятно сжалось сердце — Зина сейчас

придет и нарисует все это, обязательно, обязательно нарисует!
И назовет картину «Вечерняя улица» или «Сумерки на
окраине»...
—	Ну, смотри приходи, — прервала Зинины мысли Та¬
мара.
Ее голос ворвался в мир неясных и сладких ощущений и
причинил Зине почти физическую боль. Хотелось сказать:
«Да отойди ты от меня, пожалуйста, оставь меня одну!» Но
Зина сдержалась, только покрепче сжала губы.
—	Ведь завтра — контрольная, — продолжала Тамара. —
Смотри, а то еще срежусь!
—	Я приду, — сказала Зина и поспешила войти в калитку
своего двора.
Она шагала через две ступеньки; сейчас поскорее пообе¬
дает, немножко порисует, а потом сходит к Тамаре — и вече¬
ром, когда некуда будет спешить, порисует как следует. Ах,
хорошо жить!
Но только она открыла дверь квартиры, как улыбка сбе¬
жала с ее лица. В квартире было уж что-то очень тихо, пахло
лекарствами...
Антон, который открыл ей дверь, глядел на Зину глазами,
полными тревоги.
—	Тише... — сказал он, — мама заболела.
Зина сбросила пальто и почти вбежала в комнату. Мама
лежала на диване, какая-то вся ослабевшая, неподвижная, с
мокрым полотенцем на груди. Зина присела на край дивана:
—	Мамочка, ты что?
На Зину глянули большие серые, почти незнакомые глаза.
Зина не видела никогда такого взгляда у мамы, не то сурово¬
го, не то испуганного.
«Ведь она и утром еле встала сегодня, — мелькнуло в го¬
лове Зины. — Ей вдруг захотелось полежать...»
—	Мамочка, что с тобой?
Мама слабо улыбнулась:
—	Ну вот, уж и всполошилась. Заболела немножко, да и
всё. Все люди болеют, а мне нельзя?
—	Может, пойти позвонить папе?
—	Что ты, что ты! — Мама почти рассердилась. — Разве
можно? Ты ведь знаешь, какая у него работа, — разве можно
его тревожить! И ничего ему не говорите — слышите, ребята?
Ну, поболит, да и пройдет... Вот ты, Зина, лучше намочи-ка
мне полотенце.
Зина быстро сбегала на кухню, намочила полотенце холод¬
ной водой.
—	Вот и вr'ft. Вот и хорошо, — улыбнулась мама. — По¬
лежу — и пройдет.
57

—	Мама, а ты лекарство какое-нибудь пила?
—	Конечно, пила. Вот валерьянки с ландышем выпила. —-
И, взглянув на Антона, который, как испуганный зайчонок,
стоял рядом с Зиной, мама опять улыбнулась. — Ну что ис¬
пугались, дурачки? Ступайте пообедайте да делайте уроки.
А я вот полежу и пойду в детский сад за Изюмкой.
Зина пошла в кухню разогревать обед. Жизнь сразу по¬
меркла, будто тяжелая туча заслонила солнышко. В кухню
вышла соседка, крановщица тетя Груша.
—	Что, шибко мать-то захворала?. — спросила она озабо¬
ченно.
—	Говорит — ничего, — ответила Зина. — Хочет встать.
—	Доктора бы надо... Она еще вчера все за бок-то хвата¬
лась — я видела.
Зина собрала на стол. Присмиревший Антон молча при¬
нялся за суп.
-— Мама, давай вызову врача? — предложила Зина.
—	Никаких врачей! — отмахнулась мать. — Что это из-за
пустяков людей тревожить? Мало ли какие тяжелобольные
есть, а то ко мне врача! Чуть нездоровится — уж и врача!
Вот еще ландышевых выпью на ночь — и все пройдет. Я и без
врачей знаю — не в первый раз. Пустяки все это.
Зина нехотя съела котлету. Убрала со стола, вымыла по¬
суду.
—	Мама, сменить компресс?
—	Смени. А я сейчас полежу и пойду за Изюмкой.
Но, когда подошел час идти за Изюмкой, мама встала,
прошлась по комнате и снова легла. Зина с тревогой вскочила
из-за стола:
—	Я сама схожу, мама! Лежи, пожалуйста!
Зина привела Изюмку из детского сада. Изюмка подбе¬
жала к матери:
—	У тебя головка болит?
■— Сейчас болит. А скоро пройдет, — улыбнулась ей
мама.
Изюмка тотчас успокоилась и начала весело рассказывать,
что сегодня у них в детском саду был кукольный театр, что
там медвежата подрались и разорвали калошу и еще потом
гусенок потерялся, а Настенька его все искала...
От Изюмкиной болтовни повеселел и Антон.. Он тоже ви¬
дел этого гусенка — они еще осенью всем классом ходили в
кукольный театр.
Зина решала задачи, но украдкой то и дело поглядывала
на маму. Мама1 лежала все такая же неподвижная, будто
смертельно усталая. «Ну, может, все-таки ничего? — думала
Зина. — Может, скоро пройдет? Вот полежит побольше...»
58

—	Скоро папа придет? — вдруг после долгого молчания
спросила мать.
—	Скоро, — ответила Зина. — Можно поставить суп разо¬
гревать?
—	Поставь, поставь... А я сейчас встану.
Мать поднялась, сняла с груди мокрое полотенце, пригла¬
дила волосы.
—	Только смотрите отцу ничего не говорите! — приказала
она ребятам. — Нечего его зря расстраивать.
В прихожей раздался звонок.
—	Ну вот и он идет. Зина, помалкивай!
И, превозмогая слабость, она стала доставать из буфета
хлеб и тарелки.
Отец, как всегда, сначала снял свою пахнущую дымом и
гарью спецовку, потом долго мылся под краном. С обычными
своими вопросами: как дела? как уроки? какие отметки? что
нового у Изюмки? — отец сел за стол, усталый и проголодав¬
шийся.
—	Что-то сегодня у нас Зина за старшего, — пошутил он,
когда Зина подала на стол горячую кастрюлю.
Мать, чувствуя, что в глазах слегка темнеет, постаралась
улыбнуться:
—	Да вот, заленилась... Барыней посидеть хочу...
—	Здорово! — усмехнулся отец. — Ребята, слышите?
Мать-то у нас барыней захотела быть! Да сумеешь ли! Вот
жена нашего инженера Белокурова, говорят, вправду барыня.
То подай, это прими, а сама от безделья замучилась! И отку¬
да в наше время берутся такие люди?..
Мать слушала его улыбаясь. Слова доносились до нее от¬
куда-то издалека, сквозь шум и звон в ушах. С трудом
уловив смысл его речи, она ответила:
—	Может, у богатых родителей росла... Избаловали не¬
множко... То в школе училась... то в институте училась... Ра¬
ботать... человеку не пришлось...
—	Где она там училась! — прервал отец. — Семилетку за¬
кончить духу не хватило. И кабы правда из ученых, а то ведь
из нашего же брата: диспетчером работала. Люди-то ведь
знают, помнят ее!.. Дай мне соль, пожалуйста.
Мать протянула руку, чтобы подвинуть ему соль. Но рука
ее беспомощно упала и, слабо застонав сквозь стиснутые
зубы, мать схватилась за грудь и склонилась головой на стол.
Отец, сразу побелевший, вскочил и подбежал к ней:
—	Что с тобой? Что с тобой?
—	Мама! Мама! — закричала Изюмка.
Антон заплакал в голос. Зина, уронив учебник, выскочила
из-за стола.
59

Отец перенес маму на диван, подложил ей подушку под
голову. Мама подняла на него глаза, и по этому беспомощно¬
му взгляду он понял, как тяжело она больна.
—	Да ты совсем больная! — сдерживаясь, чтобы не кри¬
чать, сурово сказал он. — И молчишь! Эх ты, «барыня»! И как
же тебе не стыдно!
Отец подозвал Зину:
—	Зина, положи компресс. Не отходи от мамы. Я сейчас
сбегаю, позвоню доктору.
Врач пришел тотчас — заводская больница была недале¬
ко. Детей отослали в спальню.
Зина обняла Антона и Изюмку, прижала их к себе, угова¬
ривая молчать. Из комнаты слышны были негромкие голоса
отца и доктора.
—	Сердечный приступ, — внятно сказал доктор, — в боль¬
ницу немедленно. Сейчас пришлю машину. И что же вы так
медлили? Ведь она уже давно больна! Не давайте ей ни
вставать, ни двигаться — ни в коем случае! Слышите? — об¬
ратился он к отцу.
—	Да, да. Слышу, слышу, — торопливо и как-то растерян¬
но сказал отец.
Доктор ушел. Отец запер за ним дверь. Потом позвал
детей.
—	Идите сюда, — сказал он (и Зина не узнала ни его
лица, ни его голоса), — побудем все вместе с матерью. Ее
сейчас увезут.
Зина со страхом поглядела на отца:
—	Что, папа? Разве надо в больницу?
Антон, услышав, что мать увезут, заревел, не умея пла¬
кать тихо. А Изюмка, не слушая ничьих уговоров, бросилась
к матери на грудь, обняла ее и, заглядывая в лицо, закричала:
—	Мама, мама, открой глазки! Я больше никогда не бу¬
ду баловаться! Мама, открой глазки!..
И, словно услышав откуда-то, из неведомой дали, голос
ребенка, зовущего ее, мать медленно открыла глаза. В глуби¬
не тусклых зрачков постепенно загоралось сознание. Она пе¬
реводила взгляд с одного лица на другое, подолгу задержи¬
ваясь на каждом из них, будто хотела унести с собой отраже¬
ние их в своих глазах в ту неведомую тьму, куда отходила
навеки.
Под окном прогудела машина. Пришла «скорая помощь».
—	Зина... жалей маленьких... — сказала мама, прощаясь
с детьми, — береги отца... береги отца...
Это были ее последние слова.
Под громкий плач детей ее на носилках унесли из ком¬
наты. Отец уехал вместе с нею в больницу.
60

Ночью она потеряла сознание и к утру умерла от паралича
сердца. Наступил день. Отец вернулся к своей семье один,
оглушенный горем, немой, почерневший, как дерево, в которое
ударила молния.
ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ
Старшая вожатая Ирина Леонидовна работала в школе
первый год. Она старалась держаться независимо, но это ей
трудно удавалось — уж слишком недавно она сама была уче¬
ницей, и привычка слушаться учителя, вставать, когда он вхо¬
дит, поднимать руку, когда хочется что-нибудь спросить, —
эта привычка очень мешала Ирине Леонидовне занять свое
место.
«Надо придумать что-нибудь очень интересное, — думала
Ирина Леонидовна,— такое, что захватило бы всю школу. Ну,
поездка за город... Ну, спектакль на Новый год... Однако все
это уже бывало и раньше. А что внесу в школу я — я, комсо¬
молка, старшая вожатая?»
Хотелось придумать что-то новое, свое, такое, что дышало
бы сегодняшним днем.
Вот подробное сообщение в газетах о Пленуме Централь¬
ного Комитета нашей партии. Ирина Леонидовна не прошла
мимо этого события — в школе были собрания, читки, кон¬
сультации. Ирина Леонидовна собирала вожатых, расска¬
зывала им о значении этого пленума для сельского хозяй¬
ства нашей страны, а вожатые рассказывали своим отря¬
дам...
«И все это — обычная, заурядная форма! — мучительно
сознавалась себе Ирина Леонидовна. — Рассказ, доклад...»
И вдруг явилась новая мысль. Оживленная этой мыслью,
она, словно на крыльях, влетела по лестнице на второй этаж.
В учительской сидела Елена Петровна, просматривая свои
записки, приготовленные к уроку.
—	Елена Петровна, простите!
Учительница подняла на нее глаза.
«Чистенькая, свеженькая, как плотичка!—.подумала Еле¬
на Петровна. — Совсем девочка. И волосы-то по-взрослому
еще не умеет причесывать...»
—	А что, если сделать в школе выставку о передовиках
сельского хозяйства? —начала Ирина Леонидовна.— Собрать
их портреты и всякие картинки. Обо всем подробно написать.
Под каждым портретом, под каждой картинкой поместить ка¬
кой-нибудь интересный очерк, как они работают... Ведь долж¬
ны наши ребята знать людей, которые для нас хлеб выращи¬
вают!
61

—	Не только знать, но и любить, — вставила Елена Пет¬
ровна.
—	Ну вот, например, Малинина Прасковья Андреевна.
Молодец ведь женщина — такое хозяйство подняла! Вот и по¬
местить ее портрет, показать молочную ферму, коров, телят...
Есть же снимки! И написать все, что она для своего колхоза
сделала... И так про каждого... Правда?
—	По-моему, очень хорошо. — Елена Петровна одобри¬
тельно посмотрела на вожатую. — Очень интересно и очень
нужно. Надо, чтобы и городские дети научились любить де¬
ревню — не как дачу, не как место отдыха, а как поприще
огромного и великолепного труда, где — как знать? — может
быть, многим из них придется работать.
—	Значит, хорошо? — обрадовалась Ирина Леонидовна и
чуть не захлопала в ладоши.
—	Хорошо, — твердо ответила Елена Петровна. — А я се¬
годня хотела сама прийти к вам поговорить, только по друго¬
му делу... — продолжала она.
И вожатая увидела, что лицо учительницы потемнело и
между бровями появилась неожиданная для молодого лба
глубокая морщинка.
Ирина Леонидовна встревожилась: неужели у нее опять
где-нибудь промах?
Но Елена Петровна думала совсем о другом.
—	У нас в шестом классе беда...
—	Что такое?
—	У одной девочки — Зины Стрешневой... умерла мать.
Елена Петровна умолкла, отошла к окну и стала глядеть
на сквозистый узор голых березовых веток, качавшихся за
окном. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее расстроен¬
ное лицо.
Наступило молчание. В учительскую торопливо вошла
учительница немецкого языка, маленькая, кудрявая, с боль¬
шим портфелем, и сейчас же занялась своими делами. Вошла
Вера Ивановна. Ее зоркие холодные глаза тотчас обратились
на Елену Петровну и Ирину Леонидовну:
—	В чем дело, товарищи?
Она глядела то на одну, то на другую, в глазах ее можно
было прочесть: «Что, поссорились? Это не годится. Мы все
служим одному делу. И если вы ссоритесь — значит, вы обе
неправы!»
Елена Петровна овладела собой.
—	У Зины Стрешневой умерла мать, — сказала она.
—	Умерла мать? — Вера Ивановна на мгновение задума¬
лась. — А отец есть?
—	Отец есть.
62

—	Ну что ж... Значит, не так страшно, — определила
она, — дети будут и сыты и одеты. Каждый день на свете
кто-нибудь умирает—и бывает, что остаются сироты, кото¬
рым некуда идти.
—	Почему же некуда?— возразила Елена Петровна (и во¬
жатая услышала в ее голосе жесткую и даже враждебную но¬
ту).— У нас есть детские дома.
—	Правильно! — ничуть не смутясь, подхватила Вера
Ивановна. — Конечно, в нашем государстве нет сирот!
Елена Петровна нахмурилась и не ответила. В ее темных
глазах появилось выражение боли.
—	Мне сходить туда?. — тихо спросила Ирина Леони¬
довна.
—	Я сегодня была у них, — сказала Елена Петров-на, со¬
бирая свои записки: в коридоре уже настойчиво звенел зво¬
нок. — Они и сыты и одеты, — она бросила горячий, злой
взгляд в сторону Веры Ивановны, — но там столько горя,
что...
Елена Петровна махнула рукой и быстро направилась к
двери. И уже у двери обернулась к Ирине Леонидовне:
—	Сходите. Туда нужно ходить.
—	Я схожу, — кивнула головой вожатая. — А сейчас по¬
бываю в шестом классе.
—	Хорошо. Пойдемте вместе.
Шестой класс уже знал, что случилось у Зины Стрешне¬
вой. Эта весть прошла, как ледяной ветер, и холод его проник
до самого сердца. «Мама умерла! Мама... Мама...»
Сегодня Зина Стрешнева не пришла в школу, она хорони¬
ла мать. Фатьма сидела одна на парте с опухшими от слез
глазами — она обо всем узнала еще вчера. У многих девочек
навернулись слезы, когда Елена Петровна сказала, почему се¬
годня нет Зины. А Сима Агатова, которая только что подшу¬
чивала над добродушной Шурой Зыбиной, услышав и поняв, о
чем говорит Елена Петровна, вдруг изменилась в лице и горь¬
ко заплакала, припав головой к парте.
—	Друзья, там остались маленькие дети... — сказала Еле¬
на Петровна. — А главное — смотрите не покидайте Зину в
таком горе...
—	Но разве мы оставим ее! — всхлипывая, сказала Си¬
ма. — Ой, что случилось, что случилось! Ой, почему так сразу?
—	Главное — поддержать ее сейчас с уроками, ей будет
трудно... — Маша Репкина говорила, как всегда, твердо и
веско;, светлые брови ее сдвинулись к самой переносице, и гу¬
бы чуть-чуть задрожали. — Зине сейчас будет очень труд¬
но... И ребята еще маленькие. Изюмку в детский сад водить
надо. Очень много дел...
63

—	Товарищи! — встала Тамара, и звонкий голос ее заста¬
вил всех обернуться к ней. — Это наш долг. Мы должны каж¬
дый день ходить к Зине, помогать ей, заниматься с нею. И если
изменим дружбе — мы недостойны носить пионерские галсту¬
ки.—Тамара взяла конец своего пионерского галстука, при¬
подняла его и торжественно заявила: — И если я окажусь
плохим другом, снимите с меня его!
—	Я знала, что именно так — горячо, искренне — отнесе¬
тесь вы к горю вашей подруги... Дети мои дорогие...
У Елены Петровны прервался голос, и она быстро вышла
из класса.
Ирина Леонидовна тоже осталась довольна шестым клас¬
сом. Девочки дружные, так горячо откликнулись на горе сво¬
ей подруги. Особенно понравилась Ирине Леонидовне Тамара
Белокурова. Какое благородство души! Пионерка с большой
буквы! «Обязательно надо дать Тамаре какое-нибудь настоя¬
щее поручение, — решила Ирина Леонидовна, — привлечь в
актив. Такая девочка может многих повести за собой. Это мне
помощница, я вижу».
—	Надо бы устроить что-то вроде дежурства, — предло¬
жила она, — а то, я боюсь, сегодня у Зины будет много по¬
мощников, а завтра никого.
—	Я буду следить, — сказала Маша Репкина, — я же ста¬
роста!..
ФАТЬМА
А жизнь шла. Так же, как шла она вчера и как будет идти
завтра.
Так же в сером мареве раннего зимнего утра запевал свою
песню заводской гудок и будил отца. Так же приходили учи¬
теля в класс, объясняли предмет и задавали уроки на дом.
Так же по вечерам зажигались на улице большие белые фона¬
ри, и школьники, смеясь и толкаясь, спешили на каток...
Зине казалось, что она уже больше никогда не будет сме¬
яться. Она ходила в каком-то мрачном отчаянии и недоуме¬
нии. Мамы нет. Как это может быть? Случилось что-то непо¬
стижимое. То, что казалось совершенно неотъемлемым в ее
жизни, вдруг исчезло, ушло. А почему же стоят дома на ули¬
це и не исчезают? Почему растут деревья? Почему не развер¬
зается земля под ногами? Все это существовало до Зины, оно
казалось вечным. Мать тоже существовала до нее. Мать —
это каменная стена, на которую обопрешься, если падаешь,
это кровля над головой, если тебе грозит буря... И вот ее нет.
Ее, родной, такой необходимой им всем, нет нигде, на всем
белом свете! И никогда не будет. W, когда доходило до созна-
64

иия то, что матери с ними не будет, Зина снова начинала без¬
утешно плакать, и казалось, что слез этих не выплакать, они
не кончатся!.. Как им жить без мамы? Как им теперь жить?..
Но жизнь идет. И жить надо.
Вечер после похорон прошел неизвестно как. Утром сосед¬
ка тетя Груша приготовила им обед. Зина отвела Изюмку в
детский сад. Антону сказала, чтобы он мылся обязательно
так, как велела мама, чтобы поел чего-нибудь и не опоздал в
школу. Сама она, оставшись в пустой, неубранной квартире,
села на свою незастеленную кровать и прислонилась лбом к
ее холодной спинке. Надо идти в школу. Надо убрать кварти¬
ру. Надо что-то делать — то, что делала всегда. И еще что-то
делать — то, что делала мама... Но Зина сидела неподвижно,
ощущая лбом холодок металлической перекладины и не дви¬
гаясь с места. И не хотела двинуться. Какое-то тяжелое без¬
различие охватило ее. Зима сейчас, лето — не все ли равно?
Идти в школу, а зачем? Сердце лежало в груди тяжелым кам¬
нем и болело. Вот и все, что ощущала Зина в этот безысход¬
ный час.
Кто-то быстрым, легким шагом вошел в комнату и оста¬
новился в дверях спальни. Зина не подняла головы: не все ли
равно кто?
—	Зина!—окликнул ее мягкий, давно знакомый голос.
Он донесся до нее словно откуда-то издалека, из тех свет¬
лых дней, которые остались по ту сторону черной грани, так
резко разделившей ее жизнь. Зина обернулась. В дверях стоя¬
ла Фатьма со школьной сумкой в руках.
—	Зина, Зиночка! — Фатьма подошла к ней и, отбросив
сумку, крепко обняла ее. — Ну, Зина!
Зина прижалась лицом к ее плечу. Обе заплакали.
—	Не уходи, — сказала Зина.
—	Я не уйду! — горячо сказала Фатьма. — Я никогда от
тебя не уйду! Что ты! Даже и говорить об этом не надо. Но
только, знаешь, Зина, ты одевайся поскорее, и пойдем в
школу.
—	Я не выучила уроков, — безучастно сказала Зина.
—	Ничего, что не выучила! Тебя сегодня не спросят. А по¬
том вместе выучим.
Зина покачала головой:
—	Я и завтра не выучу. Я теперь как-то ничего не могу...
Она медленно огляделась вокруг. Вдруг с новой силой за¬
щемило сердце: Зина увидела на маленьком столике белый
мамин воротничок. Этот воротничок был на ней в день рожде¬
ния Зины,
—	Ой, мама, мама! — Зина с плачем упала лицом в по¬
душку. — Ой, что ты наделала...
65

Фатьма снова принялась терпеливо утешать ее.
—	Подумай, — сквозь рыдания еле проговорила Зина, —
она устраивала мне праздник, а сама была уже больная...
И все скрывала... чтобы нас не тревожить!.. Ой, мамочка, что
ты сделала!
Кто-то позвонил. Фатьма побежала открыть. В квартиру
вошла Екатерина Егоровна. Ее пухлое лицо было в красных
пятнах от слез, но держалась она бодро и немножко строго.
—	Как, девочки? Что у вас? — спросила она, оглядывая
неубранную и словно потемневшую квартиру.
Зина поднялась навстречу. Екатерина Егоровна поглади*
ла ее влажные, нерасчесанные волосы.
—	Почему вы обе не в школе?
■— Я вот не знаю, — нерешительно сказала Фатьма, — как
нам... мы опоздали уже...
—	Ничего, ничего, — не допускающим возражения тоном
ответила Екатерина Егоровна. — Сейчас же умываться, при¬
водить себя в порядок и идти в школу. Без горя, дети, жизнь
не проживешь. Надо уметь стойко принимать беду. Так .или
иначе, а дело свое делать надо. Видишь, отец-то небось не ле¬
жит и не плачет, а стоит у своего станка, тянет проволоку.
А разве ему легче? Эх, дети!.. Тяжко! — Екатерина Егоровна
грузно опустилась на стул и закрыла лицо рукой. Но тут же,
овладев собой, стукнула ладонью по столу. — Хватит! Иди
умывайся, Зина. А ты, девочка, золотая подружка, помоги ей
собрать книги. Опоздали уже — ну ничего. Сегодня вам про¬
стится.
Зина взяла полотенце и пошла умываться...
Вернувшись из школы, Зина увидела, что комнаты чисто
прибраны. Правда, прибраны чужой рукой — подушки на ди¬
ване положены не так, как они всегда лежали. Коврик по¬
стлан у двери, а не около дивана. Посуда поставлена не на
ту полку... Зина быстро переставила посуду, переложила по¬
душки и постлала коврик к дивану. Так было при маме, и
пусть так будет всегда. Но все-таки спасибо Екатерине Его¬
ровне. Это, конечно, она убрала квартиру.
На столе Зина нашла записку: «Зина, в кухне за окном
мясо. Свари суп». Это соседка тетя Груша ходила утром за
мясом и Зине взяла, не забыла.
Зина прошла в кухню, остановилась у своего столика. Ка¬
стрюли, горшочки стояли на полке чистые, пустые, холодные,
словно давным-давно не были в руках проворной и веселой
хозяйки.
В кухню вошла, другая соседка, старушка Анна Кузьми¬
нична.
—	Ну что ж стоишь смотришь?, — сказала она Зине. —Бе¬
66

рись-ка за дело. Теперь уж давай управляйся за хозяйку, те¬
тя Груша не будет тебе каждый день обед варить. Умеешь
картошку-то чистить?
—	Умею, — тихо ответила Зина.
—	Вот и хорошо! А теперь поставь мясо варить, потом
картошку положишь. Не велика мудрость. Чего не сумеешь —
нужда научит. Да ведь и некогда особенно горевать-то. Антон
из школы сейчас придет, Изюмка из сада, отец с работы — все
есть запросят. А кто же их накормит? Ты должна. Ты — стар¬
шая.
Зина, смахивая снова появившиеся слезы, принялась гото¬
вить обед.
—	А слезы-то в суп не роняй, — заметив это, сказала Анна
Кузьминична. — Слезы-то у тебя сейчас уж очень горькие да
соленые. Эхе-хе! — вздохнув, добавила она. — Ни за что по¬
гибла бабочка. А давно-давно она припадала — я-то видела.
Да лечиться до смерти не любила. Все ей вишь некогда бы¬
ло, а теперь вот как: сразу со всеми делами управилась...
Вскоре пришел Антон. Он посмотрел на Зину круглыми
голубыми глазами и неуверенно спросил:
—	Зина, а чего поесть?
—	Возьми хлебушка пока,—ответила Зина и отверну¬
лась, чтобы опять не расплакаться. — Придут папа с Изюм¬
кой— обедать будем. Только вот и за хлебом еще надо схо¬
дить... И суп посмотреть надо. Ты, Антон, сумеешь суп по¬
смотреть?
—	А я что буду делать? — Фатьма неслышно вошла в
кухню. — Хочешь, я за хлебом схожу?
—	Фатьма! — сказала Зина. — Ой, как хорошо, когда ты
здесь! Ну ладно, сама выбирай: или суп вари, или за хлебом
иди.
Не успела Фатьма выйти, раздался звонок. Зина подума¬
ла, что вернулась Фатьма. Но это пришли Маша Репкина и
Сима Агатова.
—	Входите, девочки! — Зина без улыбки кивнула головой.
Девочки вошли молча, неслышно ступая, словно боясь
оскорбить шумом то большое горе, которое поселилось здесь.
Поговорили обо всем. Об уроках, о делах, о сельскохозяй¬
ственной выставке, которая затевается в школе. Правда, го-
вЪрила Маша, а Сима только старалась как-нибудь выразить
Зине свою ласку и участие. То она подняла ей упавшую ленту,
то сбегала на кухню за водой и полила цветы. Спросила у Ан¬
тона, как его дела, посмотрела его тетрадки и дневник, похва¬
лила за хорошие отметки...
А Маша серьезно объясняла Зине:
—	Ты пропустила... ну в тот день... а нам новые правила
67

объясняли. Мы обещали Елене Петровне, что объясним тебе,
чтобы ты не отстала. С кем ты хочешь заниматься? С Тама¬
рой, наверно?
—	С Тамарой? — вмешалась Сима. — Ну уж нет! Тамара
сама только и смотрит, чтобы ей кто помог. А кстати, почему
ее нет? Она уже была у тебя сегодня, Зина?
Зина покачала головой: нет, Тамара у нее не была.
—	Не была?! — Сима приподняла брови. — Как — не бы¬
ла? Почему?
Зина не знала почему.
—	Ну, в общем, — сказала Маша, — Зина ее тянула изо
всех сил, а теперь Тамара должна ей помогать.
—	Я буду с Фатьмой заниматься, — возразила Зина. —
Мы рядом живем...
Маша внимательно поглядела на нее:
—	Она... будет приходить к тебе?
—	Она уже пришла. Еще с утра... — И, услышав, что хлоп¬
нула входная дверь, добавила: — Она и сейчас здесь.
В комнату заглянула Фатьма:
—	А, девочки! Вы пришли — как хорошо!.. А я принесла
хлеба.
—	И Фатьма здесь, а Т амары нету... Как же так? — Сима
никак не могла понять этого. — Зина, а ведь я думала — она
с тобой больше всех дружна!
—	Я тоже думала... — тихо ответила Зина.
Вечером Зина, стараясь все делать так, как делала мама,
уложила спать младших ребят. Антон, притихший и какой-то
сразу оробевший, тут же послушался Зину и улегся. Но с
Изюмкой пришлось помучиться. Она капризничала, звала ма¬
му и никак не хотела ложиться.
—	Когда мама придет, тогда лягу.
—	Мама не придет, Изюмка, ложись, — уговаривала ее
Зина.
—	Нет, придет!
—	Ну, может быть, завтра придет. А сегодня давай я тебя
уложу. Мама велела, чтобы я...
—	А она почему...
—	Она ушла, Изюмка. Но ты же ее послушаешься, раз
она велела?
В спальню вошел отец, хотел помочь Зине, но она замаха¬
ла на него рукой, и он вышел.
Изюмка плакала, и Зина плакала вместе с ней. Не плакал
только Антон; он лежал молча и все думал о чем-то, пока не
уснул.
Зина дождалась, когда уснула Изюмка, и, совсем измучен¬
ная, вышла из спальни. На столе стоял остывший недопитый
68

чай. Зина тихонько прошла в кухню. Отец стоял возле
стола и мыл тарелки. Выходило это у него очень неуклюже —
вода плескалась и на стол, и на пол, и на брюки.
— Папочка, ну что это ты! — Зина слабо улыбнулась.—
Я сама вымою, ты же не умеешь. Смотри, облился весь.
Зина решительно отобрала у него полотенце и оттеснила
от стола. Отец смущенно посмотрел на свои подмоченные об¬
шлага.
—	Значит, по-твоему, я это не умею? Гм.. — Он вытер ру¬
ки и присел около Зины на табуретку. — Вот как круто
нам пришлось!—вздохнул отец. — Всем нам: и мне, и тебе,
и им. — Он кивнул в сторону спальни. — Но жить на свете
надо.
—	Все так говорят, — прошептала Зина.
—	И правильно говорят, дочка. Но вот дело-то в чем...
Труднее всего приходится тебе. Я — при своей работе. Ребя¬
тишки — при своих делах. А у тебя, кроме твоих дел, еще и
материны заботы...
—	Я справлюсь, папа.
—	Всерьез так думаешь?
—	Да. — Зина подняла на него глаза. — Девочки мне по¬
могать будут. У меня знаешь какие подруги!
—	Я тоже тебе буду помогать. Буду на рынок ходить.
Только ты мне говори, дочка, когда что купить надо. Делай
заказы, так сказать...
—	Хорошо, папочка. — И, серьезно посмотрев ему в гла¬
за, Зина сказала: — Только ты, смотри, там, на работе ни о
чем не думай. Ни о чем не беспокойся. Ладно?
—	Ладно, — согласился отец. — Но трудно тебе будет с
ребятами. Ну, уж ты наберись терпения как-нибудь... Что
же поделаешь? Уж очень рано у них матери не стало...
—	У меня тоже рано, — прошептала Зина.
И, уходя спать, сказала:
—	Если просплю, ты, папа, смотри разбуди меня. Я теперь
вместе с тобой буду вставать.
—	Придется так... — со вздохом ответил отец.
У ТАМАРЫ ОТ УСПЕХОВ КРУЖИТСЯ ГОЛОВА
Елена Петровна, как делала это часто, на перемене подо¬
звала Зину:
—	Девочки не забывают тебя?
—	Вчера были Шура Зыбина и Аня Веткина, — ответила
Зина. — И потом Фатьма. Фатьма каждый день ходит, мы
вместе занимаемся.
69

«— И Тамара, верно, ходит каждый день? — Елена Петров¬
на взглянула на Белокурову, которая в это время проходила
мимо.
Но та тотчас отвела глаза.
—	Нет, — опустив голову, сказала Зина. — Тамара еще не
была. У нее как-то все не получается... Не успевает.
—	За полторы недели не была ни разу? — удивилась Еле¬
на Петровна. — Тамара, подойди сюда.
—	У меня мама болела, — не глядя на учительницу, отве¬
тила Тамара.
—	А бабушка еще не больна? — Елена Петровна, ирони¬
чески улыбнувшись, отвернулась от Тамары.
«Дубовые ветки кончились, — подумала она, — так и надо
было ожидать. Хорошо, что я не вмешалась тогда в это дело,
всё пустяки!»
Зина задумчиво глядела на Тамару. Услышав ее всегдаш¬
ний довод «у меня мама болела», Зина почувствовала, что
краснеет от стыда за подругу и от своего унижения. Если бы
Тамара сказала что-нибудь другое — не успела из-за уроков,
или прокаталась на катке, или что угодно, — только пусть бы
это было правдой. Но Зина знала, что Тамара говорит не¬
правду. Значит, она не приходила потому, что ей не хотелось
прийти. За десять дней — ни разу! А какие говорились слова!
Оглянувшись на девочек, которые уже стояли около них
полукругом, Тамара почувствовала, что сделала ошибку и что
ее объяснению никто не поверил.
—	Да я сегодня пойду... — поспешно сказала она, — я уже
говорила. Только вот... Зина, а что там у тебя надо делать?
—	Ну как — что? — вмешалась Сима Агатова. — Что при¬
дется. Мало ли дел по хозяйству... Можно посуду помыть.
Картошку почистить... Только имей в виду: пирогами там тебя
угощать не будут!
—	Очень хорошо! — пожала плечами Тамара. — Сделаю
уроки и приду. Разве я отказываюсь? И не насмешничай.
—	Ия приду, — отозвалась Шура Зыбина.
—	Но ты же вчера была, — сказала Маша Репкина.
—	Ну и что же? А раз мне хочется! — возразила Шура. —
И мама мне говорит, чтобы почаще к Зине ходила... Зина,
можно?
Зина признательно поглядела на нее:
—	Конечно! Что ты, Шура, еще спрашиваешь!
Елена Петровна, успокоенная, отпустила девочек.
«Молодцы девчонки, — подумала она, — крепко подхвати¬
ли подругу, не оставляют в беде!.. Только вот Тамара... Эта,
видно, из тех, кто друзья лишь до черного дня. Она к Зине
придет, конечно, но... кому нужно участие по принуждению?»
70

В этот день Тамару вызвали к доске. Иван Прокофьевич
продиктовал задачу и взглянул на Тамару поверх очков:
—	Вы поняли задачу?
В классе наступила настороженная тишина. Тамара не¬
множко подумала, вглядываясь в белые цифры. Что-то зна¬
комое есть в условии этой задачи... Тамара быстро оглянулась
и вопросительно поглядела на Зину. Зина подбадривающе
кивнула головой. Да, это одна из тех задач, которые они ре¬
шали с Зиной и в которых Зина помогала ей разобраться.
—	Поняла, — спокойно ответила Тамара.
—	Пожалуйста, решайте.
Иван Прокофьевич, протерев свои большие очки, раскрыл
журнал и ни разу не оглянулся на Тамару. Он никогда не под¬
сказывал и не помогал учащимся, делая вид, что ему совер¬
шенно безразлично — решит человек задачу или не решит.
Случалось, что какая-нибудь девочка вдруг беспомощно оста¬
новится среди задачи и глядит на него, не зная, что делать.
Тогда Иван Прокофьевич говорит сухо и вежливо:
—	Привыкайте работать самостоятельно. Вы учитесь для
себя, а не для меня. А если не желаете серьезно заниматься —
сделайте одолжение. Не мне оставаться на второй год, а
вам.
Тамара уже знала это и не надеялась на его помощь. Но у
нее была хорошая память.
«Вот такую задачу мы решали с Зиной. Я хотела начать
так... а Зина сказала — нет. Надо вот с этого. Ага! — чуть не
крикнула Тамара. — Да, правильно. Знаю уже!..»
И она, бойко стуча мелом по доске, решила задачу. Иван
Прокофьевич окинул доску взглядом:
—	Можете садиться.
Зина, улыбаясь Тамаре, ждала ее взгляда. Но Тамара про¬
шла на свое место, не заметив ее улыбки. Она села, спокойно
и ясно окинув глазами класс, и в этом спокойствии был вызов:
«Ну что? Плохая я ученица? Попробуйте вы так!»
Зина опустила голову. Она поймала себя на том, что жда¬
ла благодарности. Как это нехорошо — помочь в чем-нибудь
человеку, а потом ожидать от него благодарности. Будто пла¬
ту требовать!
Это так. Но сама-то Зина разве могла бы забыть чью-ни¬
будь услугу? И разве сейчас не полно ее сердце благодарно¬
сти ко всем, кто сказал ей в эти трудные дни хоть одно ласко¬
вое слово! А Тамара будто и не помнит, что, если бы не
Зина, ей бы сегодня ни за что не решить этой задачи. А ведь
она-то помнит же!
Когда окончился последний урок, Тамара подошла к Зи¬
не и громко, чтобы слышали окружающие, сказала:
71

—	Ну, значит, я к тебе приду сегодня!
И пошла, не заметив, что Зина глядит на нее каким-то
странным, пустым взглядом, и ничего не отвечает ей.
Тамара уже вышла из ворот, когда ее окликнула Сима
Агатова:
—	Белокурова, погоди, разговор есть!
Разговор оказался интересным. Ирина Леонидовна на бю¬
ро совета отряда предложила поручить Тамаре ответственное
дело.
У Тамары сверкнули глаза: какое? Только если опять со¬
бирать заметки для стенгазеты или марлевые юбочки шить для
спектакля, то она не будет. Если это действительно ответст¬
венное, тогда она посмотрит.
—	Это насчет выставки, — объяснила Сима.— Ирина Лео¬
нидовна хочет, чтобы ты была ответственным организатором
нашего класса.
—	А почему это я должна за всех вас отвечать?
—	Да не отвечать! — рассердилась Сима. — Ты органи¬
зуешь всех девочек, чтобы каждая принесла рисунок, картин¬
ку или фото и каждая что-нибудь написала. Она говорит, что
ты это сумеешь, тебя девочки послушаются. Ну? Возьмешься?
Или, как всегда, возьмешься, а потом сдрейфишь?
—	А что это ты вечно задираешься?
—	Характер такой! — Сима насмешливо взглянула на нее
косым взглядом и повторила уже всерьез: — Ну, возьмешься?
Или в коленочках слаба?
—	Возьмусь! — с вызовом ответила Тамара.—И сделаю
не хуже тебя.
—	Ну и делай! А провалишь — взгреем. И так с тобой,
как с конфеткой, все время носимся.
И Сима, забыв проститься, побежала на ту сторону, хотя
могла бы дойти с Тамарой до угла.
«Противная какая! — поморщилась Тамара.— Вот вооб¬
ражала!»
Остался неприятный осадок. Но при мысли, что Ирина
Леонидовна так отличила ее — выбрала из всего класса! —
этот осадок улетучился. Просто Сима завидует, вот и задн
рается.
—	Мама! — закричала Тамара, едва войдя в прихожую.—
Мама, у тебя есть какие-нибудь журналы?
—	Какие журналы? — Мать вышла из кухни, где наблю¬
дала, как Ирина готовит обед. — «Огонек», что ли?
—	И «Огонек», и всякие другие! Дай мне, мама, сей¬
час же!
—	Но пообедать же надо! Какая ты... экстеричная! —
Чувствуя, что произнесла что-то не совсем вразумительное,
72

Антонина Аидроновна покосилась на кухонную дверь. — Что
такое тебе понадобилось?
—	Надо, и всё! Давай скорее!
Тамара разделась, бросила на диван сумку с книгами и
пошла в мамину спальню за журналами. Она забрала всё:
«Огоньки», какие нашлись, «Крокодилы» и «Работницу».
—	Не растеряй «Работницу»! — крикнула ей вслед Анто¬
нина Андроновна. — Там рецепты всякие, вышивки!
Тамара взяла ножницы и принялась перелистывать жур¬
налы. Она высматривала все, что касалось сельского хозяй¬
ства, — и перед ней раскрылись сады, полные розовых яблок,
стада коров на зеленых полянах, скотные дворы с автопоил¬
ками и подвесными путями, какие-то неведомые и сложные
машины, идущие по бескрайним полям...
Сады с яблоками и стадо коров Тамара немедленно выре¬
зала и отложила в сторонку. Но когда стала разглядывать
машины, сеялки и тракторы, то почувствовала, что к ней на¬
чинает подбираться скука.
«Ну что тут интересного? Какой-то трактор. К нему еще
что-то прицеплено... И как-то это все работает. Тут написано,
можно прочесть. Ну, а толку что? Все равно не понять ни¬
чего!»
Тамара отодвинула журналы, стряхнула обрезки на пол и
сказала:
—	Мама, давай обедать. Есть до смерти хочется!
За обедом Тамара подробно рассказала матери о том, как
ее отличила старшая вожатая — одну из всего шестого клас¬
са! — и теперь она, Тамара, отвечает за весь класс. Вот какое
серьезное поручение ей дали! А то что там — в редколлегии!
Или еще какие-то пустяки ей поручали... Конечно, она их не
выполняла, потому что неинтересно с пустяками возиться. Но
вот теперь — они увидят! Особенно Сима Агатова. Еще неиз¬
вестно, что будет. А может, придет время, и отряд единоглас¬
но скажет: «Не хотим Симу Агатову. Пусть председателем
совета отряда будет Тамара Белокурова!»
—	А что — не могу?
—	Почему же нет, — уверенно ответила Антонина Андро¬
новна. — Отлично можешь! Естественно!
—	И знаешь — ой, чуть не забыла! — Тамара, увлеченная
своими успехами, говорила громко, будто мать сидела не ря¬
дом с ней, за столом, а в соседней комнате. —Меня сегодня к
доске вызывали, и я сразу решила задачу. Сразу! Даже и не
задумалась.
—	Ну вот. А все говорили, что тебе Зина помогает!.. Какая
отметка?
—	Пять, конечно!
73

Мать улыбнулась:
—	Отлично! А что ты так на меня поглядываешь?
—	А разве я поглядываю?
—	Да вижу, вижу. Все понимаю. Подарок за мной.
Обе рассмеялись.
—	Мама, пестрые варежки и шарфик, ладно? — сказала
Тамара, заглядывая матери в глаза. — А то больше ни одной
пятерки тебе не будет!
После обеда Тамара опять взялась за журналы.
—	Ты бы погуляла, — посоветовала мать. — Отдохни да
за уроки.
—	Когда еще гулять! Столько дел всяких... Мама, у тебя
больше нет журналов?
—	Нет.
—	А книг?
—	Книги есть, но они без картинок.
—	Ну вот! А мне нужны именно картинки.
Антонине Андроновне пришла счастливая мысль:
—	У отца на столе что-то сельскохозяйственное... Какие-то
косилки-молотилки. Он ведь у нас немножко тронулся сейчас
этими косилками... Но ты посмотри — может, что подойдет.—
И, не то вздохнув, не то зевнув, сказала голосом, в котором
уже слышалась сладкая дремота: — Я полежу. Опять что-то
нехорошо, под ложечкой...
Тамара тотчас отправилась в кабинет отца. У него на
столе действительно лежали журналы: «Новости техники»,
«Московский колхозник», «Сельское хозяйство» — целая гру¬
да. Тамара сбегала за ножницами.
На минутку ее смутила мысль: ведь журналы-то из биб¬
лиотеки.
«Ничего, — решила Тамара, — я же кое-где... Никто и не
заметит».
И Тамара с увлечением принялась вырезать цветные ил¬
люстрации из журналов — то в одном месте выхватывала, то
в другом, чтобы не очень заметно было.
«Вот будет выставка! Вот так выставка будет! — думала
она. — Посмотрим, чей класс лучше сделает!»
Тамара набрала картинок, сложила журналы, как лежали.
И вдруг вспомнила: «К Зине!..»
Медленно, с погасшим настроением она вошла в свою ком¬
нату. Надо ведь идти к Зине, чего-то там помогать ей, мыть
посуду... Нахмурясь, она перебирала картинки — веселые ка¬
кие картинки, с зеленью, с солнцем, с цветами и яблочками!
Такое дело интересное, и вот бросай все. иди к Зине!
«Что важнее: пионерское поручение или Зинина посу¬
да? — сказала она сама себе. — Какой же тут вопрос! Какое
74

же тут сравнение! Мне дали поручение, и я должна его вы¬
полнять. Вот и всё! И, пожалуйста, отстаньте от меня все!.. —
Тамара мысленно отмахнулась от упреков девочек, зная, что
без этого не обойдется. — Буду делать свое дело, вот и всё!»
Сразу стало весело, легко, свободно. Мысль, что она вы¬
полняет пионерское поручение и что пионерское поручение
важнее всего, защищала ее от неприятных чувств, похожих на
упреки совести. Если бы она из-за своего личного дела не
пошла, тогда другое дело!
И Тамара, снова вытащив картинки из конверта, с удо¬
вольствием начала раскладывать их на столе. Антонина
Андроновна, свежая, румяная, приятно отдохнувшая после
обеда, вошла к ней в комнату, задернула тяжелые шторы,
зажгла свет:
—	Занимаешься?
—	Да. — Тамара озабоченно наморщила лоб. — Не знаю,
как мне успеть... Еще уроки эти... Завтра история, а я ничего
не учила. А тут еще к Стрешневой идти...
—	Ну уж нет, — сказала Антониуа Андроновна решитель¬
но, — теперь ты пойдешь гулять! Никакой истории, никакой
Стрешневой!
Тамара не возражала. Ей и самой уже хотелось на све¬
жий воздух.
—	Может быть, на каток?
—	Пожалуй!
Тамара оделась, захватила коньки и вышла на улицу.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Шел снег. Тротуары уже покрылись свежей белизной. Сле¬
ды прохожих четко печатались на этой мягкой белизне, но
тут же снова теряли свои очертания, застилаемые новыми
снежинками.
«Э! Какой уж каток, — подумала Тамара, — все занесло!
Вот досада! Может, к Зине все-таки пойти, раз уж катка все
равно нет?»
Она повернулась и медленно пошла по той улице, где жи¬
ла Зина.
«Да, а уроки? — Тамара опять остановилась. — Весь вечер
там пробуду, а уроки учить когда?»
Тамара повернула обратно. Отвечать историю Зина за нее
не будет!
Она уже почти дошла до своей калитки и снова останови¬
лась: «Историю учить... А почему я не могу историю вместе с
Зиной учить? И гораздо лучше запомнится».
75

Тамара пришла в отличное настроение и, размахивая конь¬
ками в такт своему шагу, отправилась к Зине. Вот как хорошо
она придумала — и Зина будет довольна, что Тамара навести¬
ла ее, и Тамара выполнит обещание. А кроме того, и урок
выучит.
Зина ждала Тамару с той минуты, как пришла из школы.
Они с Антоном пообедали побыстрее, убрали со стола, вымы¬
ли посуду. Теперь Антон аккуратно относил посуду в буфет,
не прыгал с чашками в руках. Он словно повзрослел за эти
несколько дней и всерьез старался помогать Зине. Зина посу¬
ше вытерла клеенку, постелила скатерть — сейчас придет Та¬
мара, и они сядут за уроки. Но Тамары не было, и Зина пока
что принялась штопать Антону чулки.
В хозяйстве было столько мелких, но необходимых дел! То
у ребят пуговиц не хватает — надо пришить, то чулки проно¬
сились — надо заштопать, то у Изюмки все платья загрязни¬
лись— надо постирать... А там надо белье снести в прачеч¬
ную, сходить за ним. И пол надо вымыть в субботу.
А уроки! Обед!.. Ни одной минуты терять нельзя!
Каждый день кто-нибудь из девочек приходил к Зине — не
по одной, а по двое, по трое. Каждая старалась что-нибудь
сделать—зачинить ребячью рубашонку, прибрать... И плохо
ли, хорошо ли, хозяйство у Стрешневых держалось.
Но вот сегодня Зина неожиданно осталась одна.
—	Сегодня снегу навалило, — сказала Фатьма, — надо
маме помочь снег с улицы свозигь.
—	Ступай, Фатьма, ступай, — ответила Зина. — Конечно,
надо помочь. А ведь ко мне сегодня Тамара придет!
Тамара не приходила. Зина и Антон сели за уроки. Они
сидели за круглым столом друг против друга. Все как будто
было такое же, как и раньше, — и стол, и скатерть на столе,
и лампа над ними, как большой желтый цветок. Но не сидела
рядом с ними мама, не согревала их своим добрым, заботли¬
вым взглядом и улыбкой... И скатерть, которая у мамы буд¬
то и не пачкалась никогда, нынче была вся в пятнах, и жел¬
тый абажур не светился так тепло и весело. Чувствовали
дети, что их квартира стала какой-то будничной, словно по¬
вернули ее окнами на север и солнышко перестало освещать
ее. Зина старалась держать все в квартире так, как было при
маме, но у нее не хватало ни сил, ни уменья, ни времени.
Прошло больше часа. Антон сделал свои уроки и дал Зине
проверить. Он ждал, навалившись на стол и подпершись лок¬
тями, что она скажет.
—	Ну что? Много насажал ошибок?
—	Нет, не много. А две все-таки посадил.
—	Где это?
76

—	А вот написал «снех». Разве «снег» так пишется?
И еще — «чевер». Что за «чевер»?
—	Какой «чевер»?
—	Не знаю. У тебя надо спросить.
Антон глядел в тетрадку, почесывая затылок.
«Вихры отрастил,— заметила Зина,— остричь его надо...»
—	А! — Антон обрадовался. — Это не «чевер», а «вечер»!
Это никакая не ошибка, просто я буквы не туда поставил.
Исправив ошибки, он поднял на Зину свои круглые голу¬
бые глаза и спросил негромко:
—	А сегодня, значит, твои подруги не придут?
—	Почему это не придут? — возразила Зина. — Тамара
придет. Ты, Антон, сделал уроки, так иди погуляй.
—	Я не пойду гулять, — заупрямился Антон, — там снег.
—	Ну и что ж, что снег? Можно в снежки играть, горку
строить. А ты забыл, что мама всегда гулять велела?
Антон молчал.
—	Ну скажи, — настаивала Зина, — мама велела или не
велела?
—	Велела, — пробурчал Антон и начал сползать со стула.
—	Надо бы мне с тобой в парикмахерскую сходить... —
сказала Зина, провожая его глазами, — но как же уйти? Сей¬
час Тамара придет...
Антон ушел. Зина принялась за историю. Но, повторяя
урок, она прислушивалась, поглядывала на часы, ждала...
«Как же так? — Зина задумалась над раскрытой книгой.
Ей вспомнился осенний лес, дубовая ветка, руки подруг, со¬
единившиеся для вечной дружбы. — Как же так? На всю
жизнь... Помогать в беде... Ну, вот она — беда. А Тамара?..»
У Зины сжались губы и брови нахмурились. Приходилось
признать, что все это было пустое — пустые слова, пустые обе¬
щания. Умеет Тамара произносить складные фразы, ну и про¬
износит... А она-то, Зина, поверила!
«А может, она не могла прийти сегодня? — Зине очень хо¬
телось оправдать и как-нибудь выгородить Тамару перед со¬
бой. Но тут же сама себе возразила с горечью: — Сегодня не
могла, и вчера, и столько дней не могла. А Фатьма пришла
сразу — почему же она могла?.. Помогать... А мне и не нужно
помогать. Я все сама сделаю. Но побыть-то со мной, побыть-то
со мной! Ведь мне одной нельзя—я умру, если буду одна!..
Мамочка!.. Мамочка, помоги мне как-нибудь! У меня очень
душа болит...»
Заводской гудок, далекий, протяжный, пропел свою песню.
Зина вытерла глаза и пошла разогревать отцу обед.
Отец и Изюмка (отец теперь прямо с работы заходил за
ней в детский сад) явились все в снегу.
77

—	Дед-мороз и Снегурочка, — улыбнулась Зина и приня¬
лась раздевать Изюмку.
Изюмка смеялась, глядя на отца:
—	У, какой, даже на бровях снег!
А отец еще с порога спросил:
—	Как дела?
Он теперь всегда так: не успеет войти и уже спрашивает,
все ли благополучно дома, а сам тревожно, какими-то странно
большими глазами, оглядывает детей, словно боится, что
опять какая-нибудь беда забрела в его семью.
—	Все в порядке, папа, — поспешила ответить Зина. —
Обедать садись.,
Но отец, прежде чем сесть за стол, выложил перед Зиной
покупки:
—	Вот мясо — купил по дороге, вот масло — взял в завод¬
ском буфете, вот колбаса — там же взял...
—	Папка, какой ты становишься хозяйственный! — сказа¬
ла Зина и, очень довольная, отнесла свертки на холод.
—	Учусь помаленьку, — ответил отец. — Скоро буду со¬
всем догадливый. Завтра утречком, до работы, за картошкой
схожу. Картошки-то, наверно, нужно?
—	Нужно, нужно! — подтвердила Зина. — И моркови за¬
хвати. И хорошо бы свеклы...
—	Ой, дочка, я такие сложные задачи решать не могу, —
запротестовал отец. — Ты напиши мне на бумажке.
—	Хорошо, папочка, — улыбнулась Зина, — я все тебе на¬
пишу.
После обеда отец уселся на диван. Изюмка взобралась к
нему на колени. Антон сосредоточенно строгал лучинку: ему
нужна была ось для тележки, которую он мастерил.
—	Антон, иди-ка и ты сюда, — позвал отец. — Ты что-то
лсвеселый... Не заболел ли?
—	Я не заболел, — ответил Антон, — я занятой...
—	Ох ты, «занятой»! — засмеялся отец. — Такой занятой,
что и вихры причесать некогда. Вот мы с тобой в субботу вме¬
сте стричься пойдем.
Зина почувствовала себя виноватой,
—	Я хотела с ним сходить сегодня, да не успела, — поспеш¬
но сказала она. — Завтра — обязательно!
—	Ничего, ничего, — ответил отец.—До субботы и так до¬
живет.
—	Я доживу, — подтвердил Антон.
И, собрав свои лучинки, катушки и коробки, тоже отпра¬
вился к отцу на диван.
Зина спросила:
—	Папа, ты не очень устал? Если не очень, посиди с ними.
78

— Эге, лошадки не подкованы! — смеялась Дарима.

А я к Фатьме схожу. Они с тетей Даримой снег сгребают, я
им помогу. Очень много снегу сегодня...
—	Ступай, дочка, — ответил отец. — Какой же разговор!
Конечно, помочь нужно.
Зина, застегивая на ходу пальто, бежала через двор. В во¬
ротах кто-то загородил ей дорогу:
—	Стой! Куда?
—	Тамара... — Зина на мгновение растерялась: что же,
возвращаться? Сидеть с ней, разговаривать... Нет!
—	Ну, вот видишь, я и пришла! — весело улыбнулась Та¬
мара.— Видишь, даже каток из-за тебя отложила!
Зина не ответила на ее улыбку.
—	А ты и ступай на каток, — сухо сказала ома.
—	Но я же к тебе! — удивилась Тамара.
—	Ко мне? Ну, а меня дома нет! — И Зина, поджав губы,
прошла мимо Тамары.
До позднего вечера Дарима убирала с улицы снег, а Фать¬
ма и Зина помогали ей. Дарима широкой лопатой сгребала
снег в кучи, очищая тротуар. А Фатьма и Зина, впрягшись в
салазки, на которых стояла большая корзина, возили этот снег
во двор.
—	Поменьше накладывайте! Эге! — кричала им Дарима.—
Зачем тяжело таскать? Не надо!
—	Нам не тяжело! — отвечали девочки и проворно оттас¬
кивали салазки.
Они тащили салазки в самую глубину двора, под старые
тополя, и тут, остановившись, опрокидывали корзину, вывали¬
вая снег. А порожняком мчались уже во всю прыть, скользили
на тротуаре, а иногда и падали.
Девочки смеялись, и Дарима смеялась еще больше, чем
они:
—	Эге, лошадки не подкованы! Зачем не подкованы? Хо-
зеин у вас плохой!
И только лишь когда закончили работу и отвезли салазки
в сарай, Зина рассказала Фатьме про Тамару.
—	Так и сказала: «Меня дома нет»? — Фатьма хлопнула
большими дворницкими рукавицами. — Вот здорово! Теперь
она обиделась, наверно. И не помирится с тобой.
—	А мне и не надо, — ответила Зина.
Зина и Фатьма тихо шли, взявшись за руки. Они устали,
им было жарко от работы; пальтишки их распахнулись, ша¬
почки сдвинулись на затылок.
Свет фонаря лежал белым сверкающим квадратом в сине¬
ве снежного двора. Окна домов светились желтым и розовым
светом, а одно, крайнее, было голубое, будто там поселилась
луна...
80
3

И в первый раз за все это тяжелое время Зину потянуло к
краскам, к кисти, к бумаге...
—	Хочется рисовать, — тихо сказала Зина.
И чувство, похожее на смутную радость, возникло на ми¬
нуту в ее сердце.
Но она шла домой, а в доме у них было тяжело, мрачно, у
них все еще жила беда, жила и не уходила. И радость тут же
погасла.
Неизвестно какими путями все это поняла Фатьма.
—	Приходи к нам почаще, Зина, — сказала она, — и ребя¬
тишек приводи. Моя мама вот как рада будет! И краски за¬
хватывай. Посидишь, порисуешь — у нас стол большой и лам¬
па светлая. Ты будешь рисовать, а мы — смотреть. Я тоже
люблю смотреть, когда ты рисуешь. Приходи, а?
Зина кивнула головой:
—	ЛаднЬ. — И задумчиво, с оттенком грусти, сказала: —
Тамара-то все просто так говорила — и про ветку, и про друж¬
бу, и про всё... Всё просто так! А я тогда, в лесу, поверила,
думала — правда. Но... как случилось с мамой — гляжу, а ей
все равно. Знаешь, тут я сразу поняла, что она не настоящий
Друг!
—	А я это уже давно поняла, — еле слышно ответила
Фатьма.
НОВЫЙ ГОД СТОИТ У ВОРОТ
В школе готовились к Новому году. В шестом классе де¬
вочки были очень заняты — клеили из разноцветной бумаги
елочные игрушки, пестрые цепи из разноцветных бумажных
колечек, золотые и серебряные корзиночки, разные фонарики
и все, что только могли придумать... Нанизывали на длинные
нитки кусочки ваты, чтобы потом подвесить их к потолку,—
эти пушистые белые клочки будут изображать падающий
снег. Шили к спектаклю платья из белой и голубой марли в
пышных оборках и сборочках, украшали их серебряными
звездами — это костюмы для «снежинок», которые будут тан¬
цевать вокруг деда-мороза.
Как и предвидела Зина, Тамара Белокурова отказалась
изображать «снежинку».
—	Соне Поливановой почему-то главную роль, а мне —
снежинку, — сказала она. — Снежинку кто хочешь сыграет —
кружись, да и все... Лучше я совсем не буду играть!
—	Ну и ладно, — решили девочки, — пусть тогда выставку
делает. Как бы еще не раздумала да не бросила бы всё...
Но Тамара не собиралась бросать свое дело. Она с увлече¬
нием собирала картинки, требовала, чтобы девочки отыскива-
4	Библиотека пионера, т, VIII
81

ли иллюстрации и фотографии по сельскому хозяйству. Мате¬
риала у нее накопилась уже целая большая папка. И Тамара
в свободные от уроков и от катка минуты просматривала и
перебирала свои материалы с торжествующей улыбкой: «Вот
посмотрим, чья выставка будет лучше! Ага! Посмотрим! Ну,
может, в других классах тоже найдут такие же картинки —
из «Огонька» и «Пионера»... Но вот из таких журналов, кото¬
рые у папы... Ну уж нет! Дудочки! Скоро все будут около меня
кружиться... Не будете говорить, что «меня дома нет».
В последние дни задушевной подругой Тамары стала Шура
Зыбина. Шура была добродушное существо, она дружила со
всеми. Она всегда была чисто умыта, чисто одета, хорошо при¬
чесана. Все в классе любили ее за приветливый характер, за
отзывчивость. Шура хорошо училась, и, если кто-нибудь из де¬
вочек просил помочь, Шура охотно помогала. Никто не видел
ее ни сердитой, ни печальной. Она не плакала над грустной
книгой, а если случалось что-нибудь очень смешное и в клас¬
се стоял громкий хохот, Шура только улыбалась тихонько.
Наблюдая ее, Елена Петровна иногда думала:
«Кто она? Или очень добрый и спокойный человек, вырос¬
ший в хорошей, доброй семье, или она просто равнодушное
существо, еще не понимающее настоящих привязанностей, не
знающее огорчений?»
Тамаре, с ее тревожной и сумрачной душой, сейчас была
нужна именно такая подруга. А Зина... Тамара никак не могла
забыть встречу с Зиной на вечерней улице: «Ты ко мне?..
А меня дома нет!»
Эта фраза оскорбляла Тамару каждый раз снова и снова,
как только приходила на память. Подумайте! Тамара, как
лучший друг, идет навестить Зину, даже на каток не пошла...
А она — вон как!
—	А ты чего хлюпаешь-то? — утешала Тамару мать.—
Нашла о ком тужить — о Зине Стрешневой, вальцовщиковой
дочке! Ну уж дорогое знакомство, нечего сказать!
Антонина Андроновна присела к столу рядом с Тамарой:
—	А я тебе скажу вот что: ты уже большая, и я могу тебе
это сказать.
У Тамары глаза заблестели от любопытства.
—	Все это пустяки. Самое главное — помни одно, что ты
дочь главного инженера!
—	А в пионерском отряде... — начала было Тамара.
Но мать прервала ее:
—	Пионерский отряд — дело одно, а жизнь — дело другое.
Не будь похожа на своего отца. Посмотри на него — кто его
друзья? Вальцовщики, крановщики, прокатчики... И всё пото¬
му, видишь ли, что он сам когда-то слесарем был и что, ви¬
82

дишь ли, они в свое время помогли ему высшее образование
получить, как-то там поддерживали его... Видите ли, он не
хочет от массы отрываться. Да мало ли что было когда-то?
Надо все это забыть теперь. Ведь он же главный инженер — и
вот весь свой предстиж с этими рабочими теряет. И ни к какой
культуре у него стремления нет!
—	Престиж, а не предстиж, — машинально поправила Та¬
мара.
Она опустила ресницы, взгляд ее заволокло дымкой. Тотчас
возникли огромный цех завода, черные от гари фермы, унося¬
щие куда-то вверх невидимый потолок, бешеный вой пламени
и горячие отблески мартеновских печей... А по цеху мимо вою¬
щих печей идет ее отец, уверенный, строгий, прямой, и рядом
с ним сталевары в прокопченных спецовках, с очками на кеп¬
ках, измазанные сажей, веселые, дружелюбные люди... Тамара
снова услышала их почтительные голоса, слова, полные ува¬
жения, обращенные к ее отцу...
—	Кто бывает у нас? — продолжала мать. — Инженер Ма¬
шин с Марьей Борисовной, но он же подчиненный отца, и я
знаю, почему он бывает: просто хочет подслужиться... Ну и
еще кое-кто. А директор завода когда-нибудь у нас был? А же¬
на его, Екатерина Егоровна, когда-нибудь у нас была? Нет.
И не пойдут они никогда. А почему? Потому что я их пригла¬
шу, а отец сейчас же какого-нибудь вальцовщика позовет.
А разве директор захочет за одним столом с вальцовщиком
сидеть?
—	Екатерина Егоровна у Зины Стрешневой на дне рожде¬
ния была... — задумчиво сказала Тамара.
Антонина Андроновна откинулась на спинку дивана:
—	Что? У Стрешневых?
—	Да. — Тамара кивнула головой, все так же задумчиво
глядя куда-то в угол комнаты. — И теперь приходит... И Шура
к ним приходит тоже.
—	Шура? Директорова дочка? А! Ну, видишь вот! Зина
твоя знает, с кем дружить. А через дочку и родители заводят
знакомство. А ты вот не умеешь. Почему к тебе Шура не при¬
ходит? Ты приведи ее. Придет Шура — придет и Екатерина
Егоровна!
Тамара поглядела матери в глаза и отрицательно покачала
головой.
—	Нет, — сказала она, — Екатерина Егоровна не придет.
—	Почему?
—	Не знаю почему... — Тамара встряхнула кудрями, слов¬
но отгоняя какие-то трудные мысли. — А вот знаю, что не при¬
дет, — и всё.
Антонина Андроновна рассердилась:
83

—	А вот об этом не тебе судить! Вот и видно, что не пони¬
маешь ничего. Другая бы уже давно пригласила к себе Шу¬
рочку, подружилась бы...
—	Пожалуйста! — Тамара пожала плечами. — Шура завт¬
ра же будет здесь.
—	А, хитрюга! —-Антонина Андроновна погрозила ей паль¬
цем.— Ты, я вижу, кое-что соображаешь! Есть надежда, что
ты будешь во всем похожа на меня — и правильно! Научишься
жить на свете как следует. От жизни надо все самому брать,
а милостей не дожидаться, так и Мичурин говорил...
—	Мичурин не так говорил, — прервала Тамара. — Мичу¬
рин говорил, что нам нельзя ждать милостей от природы...
—	Ах, это неважно! — отмахнулась Антонина Андроновна
и с горячностью продолжала: — Вот кто такая я была? Про¬
стой диспетчер. Жила бедно, в какой-то комнатушке. А теперь?
Отдельная квартира, ковры, машина, домашняя работница...
И всего этого я добилась. Ну? Есть чему поучиться или нет?
Тамара глядела на нее странным взглядом и не отвечала.
—	Мама, а ты счастлива? — спросила вдруг Тамара.
Антонина Андроновна растерянно уставилась на Тамару:
—	Что?.. Что?..
—	Ну, вот ты скажи, — настаивала Тамара, — вот ты все¬
го добилась: квартиры, ковров, машины... А ты счастлива?
—	Вот еще! Да все мои знакомые от зависти...
—	Ну, знакомые — ладно. Пускай. А ты счастлива? Толь¬
ко, чур,правду!
Лицо Антонины Андроновны как-то обмякло, затумани¬
лось. Она обвела глазами комнату, словно ища поддержки у
всех этих ковров и хрустальных ваз...
—	Чудная ты! — Антонина Андроновна недоумевающе
улыбнулась. — А чего же еще-то надо?
—	А о чем же ты плачешь? Думаешь, я не знаю? Плачешь
потихоньку. Вот и сегодня плакала. Глаза красные...
Антонина Андроновна опустила ресницы, брови у нее за¬
дрожали, и на лбу появились мягкие морщинки. Но она тут же
справилась с собой:
—	Нервы у меня. Вот иногда и поплачу. — Она не то
усмехнулась, не то всхлипнула. — Посидишь вот так-то с утра
до ночи одна... да с ночи до утра... ну и заскучаешь. А вам-то
с отцом разве до этого дело есть?
Она сердито выхватила из кармана платок и вытерла
глаза.
Тамара глядела на нее странным, что-то угадывающим
взглядом и не отвечала.
—	Ну, я не очень-то и нуждаюсь в вашем с отцом внима¬
нии. У вас свои дела, у меня свои.
84

Она отвернулась, рассеянно посмотрела в окно и, помол¬
чав, добавила:
—	Только ты смотри не болтай повсюду насчет... ну, дис-
петчера-то. Незачем это... И вообще — что это за разговор с
матерью завела?
Тамара, ничего не ответив, встала и молча ушла в свою
комнату. Она уселась за письменный стол, разложила учебни¬
ки, но долго сидела, запустив руки в растрепавшиеся густые
кудри, глядела мимо задачника и думала.
«...Одна с утра до ночи... И с ночи до утра, а вам с отцом
разве до этого дело есть?» Очень горько прозвучали эти слова
матери. «Но почему же она одна?.. Потому, что ничего не де¬
лает, как сказала Зина?»
Наверно, поэтому. Вот она, Тамара, учится — так у нее по¬
други по школе. Отец работает — так у него друзья на заво¬
де. Но разве так же не могла бы и мать завести себе друзей?
А где же она их возьмет? Ей ведь хочется, чтобы друзья у
нее были инженеры и их жены. Вот ей хочется, чтобы к ней
жена директора приходила. А почему бы и нет? К Стрешне¬
вым приходила же...
Хорошо. Тамара поможет матери. Екатерина Егоровна и к
мим придет тоже. Тамара поможет, если отцу ни до чего нет
дела.
Отец! Тамара помрачнела. Ей вдруг стало ясно: не к ней, а
к отцу обращена вся горечь упреков матери. Мать не жалует¬
ся, не бранится. Но это из-за отца она так одинока, это его не
видит она «с утра до ночи и с ночи до утра». Это он виноват,
что оставил мать устраивать и улаживать жизнь в одиноче¬
стве. А она не умеет, у нее ничего не получается. Отец-то
знает, что счастье не в квартире и не в коврах... Ведь нет
счастья в их богатом доме, нет его! Но почему же отец никак
не поможет матери устроить их жизнь так, чтобы им всем
было счастливо и хорошо?
Может, он их просто не любит?..
На другой день Тамара попросила Шуру Зыбину прийти
позаниматься с ней.
—	Зина к тебе не ходит больше? — спросила Шура.
—	Нет, — холодно ответила Тамара.
—	Да, правда, когда же ей ходить! — вздохнула Шура.—
Дома у нее работы пропасть. Надо теперь тебе к ней ходить.
Тамара нахмурилась:
—	Да, знаешь... я тебе правду скажу: мне с ней занимать¬
ся не очень легко. Она как-то плохо запоминает... И вообще...
—	А ты тогда хорошо отвечала, — напомнила Шура, —
когда с Зиной занималась.
Тамара покраснела, но Шура не за-метила этого.
85

—	Ну, тогда ведь Зине легко было, — продолжала она, —
а теперь ей надо помогать. Я-то, по правде говоря, собира¬
лась сегодня к ней, но раз ты просишь...
—	Ой, да! Я это новое правило никак понять не могу.
—	Ну ладно. Я пойду к тебе. А к Зине Фатьма пойдет.
И потом, хотела пойти к ней Поля Розеткина, и еще Лида Ли¬
монова хотела. Ладно. Приду.
Антонина Андроновна, как только услышала, что к Тамаре
пришла Шура Зыбина, сейчас же, будто лебедь, выплыла из
спальни, где она постоянно от чего-то отдыхала.
—	Раздевайся, деточка, раздевайся! — заторопилась Анто¬
нина Андроновна. — Вот сюда повесь... Тамара, что же ты не
поможешь? Гостей надо встречать с уважением!
—	Я сама, — пробормотала Шура, смущенная таким не¬
обыкновенным приемом, и поспешно повесила свое пальто.
—	Иди сюда. — Тамара провела Шуру в свою комнату.
Но Антонина Андроновна поспешила войти туда же и при¬
нялась наводить порядок на письменном столе.
—	Вам удобно будет, девочки? Может, лампу отсюда
взять? Или стол придвинуть вон туда, там как будто свет¬
лее?
—	Да ничего не надо! — Тамара нетерпеливо отстранила
мать. — Мы же всегда тут занимались.
—	Но то вы занимались со Стрешневой, а Шурочка при¬
выкла заниматься в лучших условиях, — возразила Антонина
Андроновна и, переложив еще раз с места на место книги и
учебники, наконец ушла из комнаты. — Занимайтесь, девочки.
Не буду вам мешать.
Тамара и Шура уселись за стол. Через пять минут дверь
снова открылась. Антонина Андроновна глядела на них забот¬
ливыми глазами:
—	Ну что, девочки? Удобно ли вам?
Тамара сверкнула на нее взглядом, а Шура поспешно от¬
ветила:
—	Да-да, очень хорошо.
Антонина Андроновна исчезла. Но через некоторое время,
когда девочки совместными усилиями решали трудную задачу
и уже уловили правильный путь решения, двери открылись
снова, и Антонина Андроновна вошла с двумя чашками чаю
на маленьком подносе.
—	Ну, мама, — нетерпеливо крикнула Тамара, — ты же
нам мешаешь!
—	Ничего не мешаю, отнюдь,— ответила Антонина Андро¬
новна. — Выпейте чайку, отдохните. А потом снова будете за¬
ниматься. Вот и печенье. Берите, Шурочка... Как поживает ва¬
ша мама?
86

Шуре стало неловко от неожиданного «вы» и от этой чрез-
мернои'ласковости. Она почувствовала, что ей хочется уйти из
этого дома. Но выражение ее лица оставалось спокойным и
безмятежным.
—	Мама ничего поживает, — ответила она, подняв на Ан¬
тонину Андроновну большие светлые глаза. — Ока сейчас все
шьет и шьет.
Антонина Андроновна удивилась:
—	Что шьет?
—	Подарки. Она хочет подарить платье Зине к Новому го¬
ду и Изюмке. И Антону костюмчик тоже. У них ведь нету ма¬
мы теперь...
—	Это, конечно, очень хорошо. Но зачем же терять вре¬
мя? Можно бы купить в магазине. Это же такая нудная
работа!
—	А мама любит шить.
—	Ваша мама, Шурочка, очень добрая. Но вот уж не знаю,
стоит ли это... Обычно за добро люди спасибо не говорят, а
только обижаются. Дашь — мало. Еще дать — все равно бу¬
дет мало. Лучше уж вообще не давать — тогда и обижаться
не будут. Но, впрочем, это так, я немножко философствую.
А как же? Нас, знаете, приучают философствовать. Вот полит¬
кружок сейчас — и там все философия, философия... Николай
Сергеевич занимается, а я, по правде сказать, не могу, голова
болит... Ешьте печенье, Шурочка. И вот что попрошу: передай¬
те вашей маме, Екатерине Егоровне, что я, мол, ее к себе
приглашаю. Просто так — посидим, поболтаем. Обещаете
передать?
—	Хорошо, передам, — ответила Шура и поглядела на Та¬
мару.
Тамара поняла ее взгляд:
—	Мама, ну нам же заниматься надо!
—	Я уже ухожу! — Антонина Андроновна собрала чашки
на подносик. — Но ты, Тамара, не забудь — Шурочка обяза¬
тельно должна быть у тебя на елке. Если до Нового года Ека¬
терина Егоровна не выберется, то уж на Новый год обяза¬
тельно. Так, Шурочка, и передайте.
—	Я маме передам, — сказала Шура. — Только на елку...
на Новый год... я не могу к вам прийти: мы к Зине пойдем.
—	Но, голубчик, — весело удивилась Антонина Андронов¬
на, — что же там за елка будет? Наверно, наша все-таки будет
и побольше и понаряднее. И угощенье получше.
—	Нет, — снова отказалась Шура, глядя на нее спокойны¬
ми, ясными глазами, — я не могу. Я обещала к Зине...
И снова взглянула на Тамару.
—	Мама, уходи же, — сказала Тамара, — ты нас совсем
87

сбила — то с чаем, то с елкой. Ну что ты все к нам пристаешь
и пристаешь!
—	Каждый делает свое дело, деточка, — возразила Анто¬
нина Андроновна, закрывая за собой дверь.
Девочки снова уселись за стол. Но мысли уже бежали по
разным путям, далеким от задачника.
—	А почему ты на елку непременно должна к Зине идти?—
хмуро спросила Тамара. — Там и без тебя хватит...
—	Я очень Изюмку люблю и Антона, — с теплой улыбкой
ответила Шура, словно эти ребятишки стояли перед ее глаза¬
ми. — Их повеселить нужно... И я же обещала!
—	Подумаешь — обещала!
—	Да если бы и не обещала, пошла бы, — продолжала
Шура, — и обязательно пойду. А к тебе — потом. Ладно?
Праздник-то не один день! Сначала пойдем к Зине, а потом к
тебе. Ладно?
—	Почему-то ко мне — всегда потом! А сначала — всегда
к кому-нибудь другому! — недовольно сказала Тамара.
Шура с упреком посмотрела на нее:
—	Тамара, но ведь там же маленькие дети! Сиротки! Как
же им одним на Новый год?..
Тамара пожала плечом.
—	Ну, пусть тогда твоя мама придет к моей маме! — по¬
требовала она.
Шура смутилась. А разве она распоряжается своей мамой?
И она ответила как могла мягче:
—	Я попрошу маму. Я скажу ей. Если она сможет, то, на¬
верно, придет. Но я же не знаю...
Тамара замолчала и нахмурилась. Она поняла, что Екате¬
рина Егоровна не придет к ее маме.
НЕУДАЧА ЕЛЕНЫ ПЕТРОВНЫ
Директор школы Марья Васильевна просматривала спи¬
ски успеваемости. Услышав легкий стук в дверь, она сдвинула
очки на лоб:
—	Войдите.
Вошла Елена Петровна. Усталые, с припухшими веками
глаза Марьи Васильевны приветливо засветились, сразу
украсив ее немолодое, давно утратившее свежесть лицо.
—	Вы расстроены? — сказала она, жестом предлагая
Елене Петровне сесть.
—	Я пришла посоветоваться с вами, — ответила Елена
Петровна садясь.
Марья Васильевна молча ждала, все так же приветливо
88

глядя на Елену Петровну, на ее опущенные большие ресницы,
на морщинку меж темных красивых бровей.
—	Мне трудно, — сказала Елена Петровна, и морщинка
стала еще резче, — со мной не считаются. А как заставить
считаться — не знаю.
—	А что же случилось, друг мой? Что вас встревожило?
Ваш шестой класс... — Марья Васильевна перелистала не¬
сколько страниц, лежащих на столе. — Ну, что же? Ваш
шестой по успеваемости на одном из первых мест. Даже
Белокурова подтянулась — последний раз по математике у
нее пятерка...
—	Это случайная пятерка, — хмуро возразила Елена Пет¬
ровна. — Ия знаю, откуда она взялась. А посмотрите, что у
нее по другим предметам.
—	Да-а... Какие скачки! Одно время совсем было выровня¬
лась, а потом опять — вниз, вниз...
—	Выровнялась, когда с ней занималась Стрешнева Зина.
А как стала самостоятельно заниматься — так и пошла вниз.
—	Может, кто-нибудь другой помог бы ей?
—	А почему ей все время должен кто-то помогать? — горя¬
чась, возразила Елена Петровна. — Почему это? Что она —
убогая, больная? Или у нее дома заниматься негде? Она в
лучших условиях, чем любой ученик в классе, и почему-то
другие без конца должны ей помогать, тащить ее, тратить на
нее и силы и время... Разве у других детей больше сил и вре¬
мени, чем у нее? Это неправильно — нянчиться с лентяями!
Марья Васильевна спокойно ждала, пока Елена Петровна
выскажется. И, встретив ее ясный взгляд, Елена Петровна
сказала:
—	Ну, вот видите... У меня совсем нет терпения.
—	Насчет того, что мы иногда напрасно нянчимся с лен¬
тяями, вы правы, — ответила Марья Васильевна.
—	Это просто несправедливо по отношению к другим уче¬
никам! — возмутилась Елена Петровна. — Разве им без этого
мало дел?
—	Дружок мой, я согласна с вами, — повторила Марья
Васильевна, не повышая голоса, однако в этом спокойном
тоне послышалась такая твердая и даже немного повелитель¬
ная нотка, что Елена Петровна больше не решилась прервать
Марью Васильевну. — Об этом я не раз думала сама, — про¬
должала Марья Васильевна, — и, если помните, не раз выска¬
зывала эту мысль на педсовете. Очень рада, что вы так горячо
относитесь к делу. Но что же вас волнует сейчас?
—	Вот я и подумала, — сказала Елена Петровна, — пусть
Белокурова возьмется за уроки как следует, без чужой помо¬
щи. Девочка, которая тащила ее, как ленивого осла, больше
89

не может... У нее слишком большое горе дома... Я говорю о
Зине Стрешневой.
—	Так что же вы решили?
—	Я решила вызвать мать Белокуровой. Хотела погово¬
рить с ней.
—	Поговорили?
—	Нет. Я послала с Тамарой записку, но мать не пришла.
—	Бывает и это.
Елена Петровна встала и отошла к окну.
—	Вот вы спокойно относитесь к этому, а я не могу! —
сказала она. — Когда нашалят ребята, или напроказят, или
ошибутся в чем-то, я все эти дела разбираю спокойно, уверяю
вас. Но когда взрослый человек, мать ребенка, который учится
у меня, отказывается прийти на мое приглашение, я этого не
понимаю! Ну еще если бы ей было некогда, но ведь она же
нигде не работает...
—	Друг мой, — остановила ее Марья Васильевна, — люди
есть на свете всякие. И родители есть всякие. Иногда неизве¬
стно, кто больше нуждается в наставлении: ребенок или его
мать. Ну, представьте, что вы врач, а она — больной...
—	Больной! — Елена Петровна негодующе пожала пле¬
чами.
—	Да, да, больной, — продолжала Марья Васильевна. —
Ну не туберкулезом, скажем, и не ангиной или еще там чем, а
болен этот человек зазнайством, или некультурностью своей,
или, может быть, ленью... Вот и надо попробовать как-нибудь
полечить этого больного.
Елена Петровна улыбнулась и снова села:
—	Так, значит, надо мне самой к ней идти?
—	Да, дружок, надо сходить. — Марья Васильевна подня¬
ла на нее глаза и согрела взглядом. — Обязательно надо схо¬
дить.
Елена Петровна снова вскочила.
—	Вот это-то мне и обидно! — почти закричала она. —
Ведь у меня уроки, у меня класс на попечении... ученические
тетрадки и подготовка к завтрашним урокам... У меня каж¬
дая свободная минута на счету, а я должна идти к ней, терять
несколько часов! Почему это так?
—	Это не всегда будет так, дружок, — тихо возразила
Марья Васильевна. — Эта порода людей, которая не считается
с другими, которая не умеет ценить чужой труд, — эта порода
выведется, уйдет. Ну, а пока... Сходите, непременно сходите.
Посмотрите, что и как там у них дома. Тогда вам и с девочкой
ладить будет гораздо легче...
Елена Петровна поглядела ей прямо в глаза:
—	Марья* Васильевна, скажите: как это вы умеете быть
90

всегда сдержанной, всегда спокойной? Почему вы никогда не
раздражаетесь, никогда ни на кого не кричите? Откройте мне
этот секрет!
Марья Васильевна усмехнулась:
—	Да что вы, дружок мой, помилуйте! Если учительница
на кого-то кричит, это уже не учительница. А я ведь работаю
почти тридцать лет.
—	Но какой же силой вы так держитесь?
—	Стараюсь, дружок. Силой воли. А ведь по существу-то
и я не ангел. Да не только не ангел, а самый обыкновенный
человек, с нервами, с слабостями, — засмеялась она. — Такая
же, как все. Да еще, может, и похуже многих.
Елена Петровна протестующе покачала головой:
—	Вы лучше многих, Марья Васильевна!— и вздохнула.—
Если бы и мне так научиться!
—	Все придет в свое время, — успокоила ее Марья Ва¬
сильевна. — Вы еще молоды.
Тамара делала уроки. Задачка все не выходила и не вы¬
ходила.
«Вот прошлый раз я решала на почтовой бумаге — у меня
и вышло, — подумала Тамара. И она пошла к маме попросить
у нее почтовой бумаги. — Может, и теперь выйдет!»
У мамы сидела ее приятельница Лидия Константиновна —
жена технолога Петушкова. Она иногда заходила к Антонине
Андроновне — то показать вышивку, то поболтать о заводских
делах, о которых рассказывал ей муж, да посудачить о толстой
директорше Екатерине Егоровне, которая совсем и на дирек-
торшу-то не похожа: и одеться не умеет, и знакомства не вы¬
бирает, вечно с простыми работницами дружбу водит...
Обе женщины сидели сегодня призадумавшись. Лицо Ли¬
дии Константиновны, белое, пухлое, все в ямочках, обычно
улыбающееся, нынче глядело изумленно и растерянно. Чуть
приоткрыв по-датски маленький рот, она сочувственно слуша¬
ла Антонину Андроновну.
—	Так я ничего и не могу понять, — говорила Антонина
Андроновна, проводя по глазам скомканным платком. — Уж,
кажется, всё сделала, всё! Отдельную квартиру достала? До¬
стала. Пошла куда следует, и не раз ходила, и не два. И вот—
квартира. Можно бы за это хоть спасибо сказать, а?.. Тебе
что надо? — обратилась она к Тамаре.
—	Мне листочек почтовой бумаги.
—	Возьми в ящике.
—	Неужели и спасибо не сказал? — потрясенно спросила
Лидия Константиновна.
91

—	Что вы! — Антонина Андроновна махнула рукой. — Да¬
же обиделся, что я у начальства пороги обивала. А не обивала
бы — и кабинета у него не было бы, и ванны не было бы. Ну,
да что ему! Ведь ом у нас такой отсталый. Он и без ванны
будет жить. И вот еще: зачем, дескать, я одеваюсь да завива¬
юсь. Ну и ты одевайся. Что же я, не даю? А у него одно:
сестре помочь надо —у нее семья большая, да брату — он
учится... А почему это, спросить? Мы вот устроились и живем.
Ну и вы устраивайтесь, если голова на плечах есть, я вам не
мешаю. А так-то что ж: одному дай, другому дай... И вот еще:
почему я не работаю. Зачем же мне работать, если у нас и
так всего хватает? Ну, зачем, а? И вот все недоволен и все не¬
доволен... Необязательно, говорит, из-за денег работать. А из-
за чего же тогда, спрашивается?
—	Не понимаю я Николая Сергеевича! — Лидия Констан¬
тиновна тяжело вздохнула и покачала головой.
—	Вот и я не понимаю! — снова вытерев глаза, сказала
Антонина Андроновна. — Уж и понять отчаялась. А вот те¬
перь, видите, собрался... третьего дня говорит... Тамара, ты
что стоишь? Иди отсюда сейчас же!
Тамара вышла в столовую. Но, прикрыв дверь, останови¬
лась: ей очень хотелось узнать, что же такое страшное сказал
третьего дня ее «отсталый» отец.
—	Я спокойно просто повторить не могу! — продолжала
мать, задыхаясь от волнения. — Он вдруг заявляет: «Как
жаль, говорит, что я не могу поехать в эмтээс...»
—	Ай-яй-яй! — всплеснула руками Лидия Константинов¬
на. — Да что же ему там делать? Ну, чудак, чудак...
—	И — вы слышите? — что «сейчас все сознательные люди
едут в эмтээс»! Я просто похолодела. Что еще в голову взбре¬
дет человеку? Ну я, конечно, на другой же день — к директо¬
ру... Я заявила, что Николая Сергеича ни в коем случае нельзя
отпускать в колхоз.
—	А директор?
—	Ну, директор усмехнулся — не могу сказать, чтобы при¬
ятно... Но это абсолютно неважно. Говорит: «Не пошлем, по¬
тому что Николай Сергеевич заводу тоже нужен». Ну, я на
всякий случай заявила: «Имейте в виду: вы разрушите совет¬
скую семью, потому что я, имейте в виду, в колхоз с ним не
поеду!» Я там так воевала, прямо в пот их всех вогнала! При¬
ходится воевать иногда.
—	Э! Не стыдно подслушивать? — вдруг сказала Ирина,
входя в столовую: она вошла накрывать стол к обеду.
Тамара надменно посмотрела на нее:
—	Уж ты-то меня не учи, пожалуйста!
—	А чего ж не поучить, если плохо делаешь?
92

—	А то и не учи, что не твое дело. Иди в свою кухню.
—	Я вот и в кухне сижу, стряпаю для вас да стираю, а на
паре, однако, домой не езжу.
—	Я на тебя маме пожалуюсь!
—	Жалуйся. Подслушивай. Это как раз всё по-пионерски!
Зачем ты галстук-то носишь?
Ирина пренебрежительно улыбнулась и ушла в кухню. Та¬
мара в мрачном настроении снова уселась делать задачу. Но
и на почтовой бумаге задача не получалась. В голову лезли
посторонние мысли. Вспоминался подслушанный разговор
о желании отца уехать в МТС. И тут же ей представлялось,
как он собирает свой чемодан, а мама бранится и плачет.
Из коридора донесся разговор: мать провожала Лидию
Константиновну.
—	Может, останетесь пообедать? — говорила мать. —
Оставайтесь! Мы всегда обедаем вдвоем с Тамарой...
—. А Николай Сергеевич?
—	А я, право, не знаю, когда и где он обедает. Он никогда
не приходит вовремя. Оставайтесь, душечка!
Но Лидия Константиновна спешила — ей надо скорее до¬
мой. Муж придет обедать, надо, чтобы все было готово, он
ждать не любит, да и некогда ему ждать.
—	А наш никогда домой не спешит!—вздохнула Антонина
Андроновна. — Нашему в столовой обед вкуснее...
Антонима Андроновна села за стол и, думая да раздумывая
все о том же: почему же это Николай Сергеевич все дальше и
дальше уходит от нее? — молча ждала, пока Ирина подаст
обед.
В прихожей неожиданно прозвенел звонок. Антонина
Андроновна встрепенулась: неужели он, Николай Сергеевич,
легок на помине, сегодня вспомнил, что иногда и дома пообе¬
дать можно?
Но послышался чей-то чужой женский голос.
Спрашивали Антонину Андроновну. Голос показался Тама¬
ре знакомым. Она выскочила из-за стола и выбежала в при¬
хожую. Там стояла Елена Петровна.
—	Здравствуйте... — растерянно сказала Тамара, забыв,
что они с Еленой Петровной не так давно расстались.
—	Кто там? — громко спросила из столовой мать.
—	Мама, это Елена Петровна... наша учительница, — ска¬
зала Тамара, не зная, что ей делать: то ли предложить Елене
Петровне раздеться, то ли провести ее в комнату.
В дверях кухни стояла Ирина и с любопытством глядела,
словно ожидая чего-то интересного.
—	Мне нужно видеть твою маму, — сказала Елена Пет¬
ровна без улыбки.
93

Антонина Андроновна вышла из столовой. Она окинула
Елену Петровну хмурым взглядом и спросила с холодком в
голосе:
—	В чем дело?
—	Здравствуйте, — сказала Елена Петровна, еле сдержи¬
ваясь, чтобы не вспылить от обиды за такой прием. — Мне
нужно поговорить о вашей дочери.
—	О дочери?.. — Антонина Андроновна обернулась к Та¬
маре. — Ты что натворила?
Тамара недоумевающе подняла брови:
—	Я? А что я? Я ничего! Что ты, мама!
—	Ну, а в *1ем же тогда дело? — повторила Антонина
Андроновна с нетерпением.
—	Я бы хотела поговорить... посоветоваться с вами, — ска¬
зала Елена Петровна, чувствуя, что на лице у нее начинают
проступать красные пятна.
—	Ну что ж, войдите! — со вздохом пригласила Антонина
Андроновна. — О чем советоваться-то нам с вами, не знаю...
Тамара, иди-ка отсюда.
Тамара молча наблюдала эту встречу. Она подошла было
к двери послушать, о чем будет разговор, но, встретив насмеш¬
ливый взгляд Ирины, быстро вернулась к столу.
«Жаловаться пришла, — думала она. — Ну и пусть! Не
очень испугалась».
Антонина Андроновна, жестом пригласив Елену Петровну
сесть, уселась первая. Кресло скрипнуло под ее тяжестью.
Елена Петровна села тоже.
—	Ваша дочь плохо учится, — сказала учительница. — Она
не делает домашних заданий, не учит уроков...
Антонина Андроновна посмотрела на нее с удивлением:
—	А я-то при чем же? Я, что ли, буду за нее уроки учить?
—	Но вы можете и должны последить за тем, чтобы она
готовила уроки.
Антонина Андроновна отвернулась, махнув рукой:
—	Не до того мне. Не до того! Сами управляйтесь.
—	А разве вам все равно, как учится ваша дочь?— спроси¬
ла Елена Петровна спокойно, хотя в глазах уже горели огонь¬
ки. — Поймите меня, прошу вас! Я не жаловаться пришла, а
просто посоветоваться... Помогите мне!
Антонина Андроновна пожала плечами:
—	Ну уж, голубушка...
—	Меня зовут Елена Петровна.
—	Очень хорошо, что вас зовут Елена Петровна. Но уж я
вам скажу откровенно, Елена Петровна. Вот, скажем, для при¬
мера, моя портниха шьет мне платье — и помощи никакой не
просит. Вот, скажем, приходит монтер чинить электричество—
94

и тоже помощи не просит. Да и чудно было бы, если бы они
помощи просили, ведь они же за свою работу деньги получают.
А почему же вам надо помогать? Ведь вам тоже деньги платят
за то, что вы наших детей учите! Мое дело — кормить ребенка,
одевать. А уж учить — это дело ваше. А если моя дочь плохо
учится, значит, вы, голубушка... уж вы меня извините... значит,
вы учительница так себе... Неважная вы учительница.
Елена Петровна вскочила.
—	Ваша тупость меня потрясает! — сказала она дрожа¬
щим от гнева голосом. — Может быть, я неважная учительни¬
ца, но вы очень плохая мать!
Она с пылающим лицом быстрыми шагами вышла из ком¬
наты. Хлопнула входная дверь.
Антонина Андроновна слегка покраснела, глаза ее сверк¬
нули.
—	Еще чище! Здравствуйте! Теперь уж и мать плохая! Не
видали вы плохих-то матерей. Вон по двору детишки бегают: у
другого и под носом не промыто, и пуговицы все оборванные...
А у моей все начищено да наглажено. Ишь ты! Это я-то пло¬
хая мать!
Но вдруг, сообразив, что ее никто не слушает, Антонина
Андроновна встала и пошла в столовую обедать.
—	Еще забота мне — за уроками смотреть! — ворчала она,
усаживаясь за стол. — «Плохо учится»! Да как учится — так
и выучится. Что ей — министром, что ли, быть? Я вот нигде
не училась, а на-ка тебе: и квартирка отдельная, и ванна, и
живу — другие пусть позавидуют, а то... Ишь ты!
Тамара спокойно ела суп, сделав вид, что не слышит.
«Так и есть, нажаловалась, — думала она, склоняясь ни¬
же над тарелкой. — Сейчас начнется проборка...»
Но, прислушавшись к словам матери, Тамара подняла го¬
лову — оказывается, ругают не ее, а учительницу.
—	Она у нас самая задавака, — сказала Тамара.
—	А ты хорошая? — вдруг обрушилась на нее мать. — Вон
как, учительница жаловаться на тебя приходит! Ишь ты, как
красиво! Мало мне забот, так еще за тебя задачки решать
надо!
Тамара поспешно принялась за второе. Скорее доесть да
вон отсюда, подальше от гнева матери. А то еще и стукнет,
если очень разойдется!
Кое-как пообедав, Тамара встала из-за стола.
—	Мамочка, я сейчас прямо за уроки сяду! — сказала
она. —-Я прямо сейчас же, вот увидишь.
Но мать уже.вся погасла. Она думала свою думу. Досадли¬
во поморщившись, она слабо махнула рукой, сверкнув перст¬
нем:
95

—	Ах, ну иди, иди ты, пожалуйста!.
И полезла в карман за своим скомканным, еще не высох¬
шим платком.
А Елена Петровна, злясь на себя и стыдясь до отчаяния,
шла по улице и плакала. Все не так сделала, все не так, все
не так! Опять вспылила, не сдержалась — никакой силы воли
у нее нет. Надо сохранять спокойствие. Но вспомнила Анто¬
нину Андроновну — и снова то же яростное возмущение за¬
ставило ее вскипеть.
«Еще раз встретиться с этой глупой гусыней... да ни за что!
Разве доходят до нее человеческие слова, разве могут дойти?
Так для чего же мне портить себе нервы? Разве они не нужны
мне для более настоящего дела, чем учить ослиц понимать че¬
ловеческие слова!»
Елена Петровна, подходя к дому, замедлила шаг: пусть
обдует ветерком. Не хочется приходить домой с заплаканными
глазами.
НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ У ЛЮДЕЙ
Зина и ребятишки очень любили стоять около витрин игру¬
шечных магазинов в эти предпраздничные дни. Каждый день,
ранними сумерками, Зина выходила погулять с Антоном и
Изюмкой. Открывая калитку, она спрашивала:
—	Куда пойдем? На сквер?
Но и Антон и Изюмка отвечали в один голос:
—	На большую улицу, елку смотреть!
И они все трое, держась за руки, отправлялись на боль¬
шую улицу, полную прохожих, огней и широких магазинных
витрин.
Их влекла к себе всегда одна и та же обрамленная огнями
витрина. Достигнув ее, они останавливались и с увлечением
разглядывали волшебное царство, сверкающее за толстыми
зеркальными стеклами.
Во все окно, до самого потолка, стояла там зеленая, живая
елка, вся сверкающая серебряной мишурой и разноцветными
огнями лампочек. А что же творилось под ее распахнутыми
лапчатыми ветками! Тут румяные куклы в синих и белых ша¬
почках катались на санях с горки. Бежали на лыжах веселые
лыжники. Снегурочка в серебряной шубке кормила морковкой
плюшевых зайцев. Красная Шапочка разговаривала с волком,
а волк поблескивал зелеными прозрачными глазами-пугови¬
цами. Здесь, у ствола елки, стоял веселый дед-мороз в крас¬
ной с золотом шубе, с серебряной бородой и с большим меш¬
ком за плечами. Яркие парашюты спускались сверху, а над
ними парйли серебряные самолеты с красными звездами на
96

крыльях... И над всем этим сказочным миром висели непо¬
движные ватные снежинки, отливающие серебром, — словно
и правда снег идет, только снежинки летят так медленно, что
не заметно, как они опускаются вниз.
—	А у нас елка будет? — спросил однажды Антон, стоя у
новогодней витрины.
—	Будет, — ответила Изюмка уверенно.
Но Антон смотрел на Зину и ждал ответа.
Будет у них елка или нет? Зина и сама не знала. Отец ни¬
чего не говорил... Может, пойти да купить самой? А как она
ее понесет? А может, обойтись без елки?..
Зина поглядела на ребят и встретила две пары глаз,
устремленных на нее.
—	Будет елка, конечно, будет! — поспешила ответить она.
«Хоть волоком, да притащу им елку!»
До Нового года оставался один день. А перед Зиной стояла
гора дел и забот. И она не знала, как ей справиться. Только
что прошли контрольные. Отец ей настрого приказал:
«Дома делай только самое необходимое, уроков не запус¬
кай. Дома потом и выстирается и вымоется. А сейчас самое
главное — учись».
И Зина большие хозяйские дела все откладывала да от¬
кладывала.
Контрольные прошли хорошо, но Зина была недовольна:
затесались две четверки — по русскому и по географии. Уже
не круглая пятерочница. Конечно, с такими отметками закон¬
чить полугодие не стыдно. Лида Лимонова, например, которая
только и держится на тройках, могла бы позавидовать Зине.
Но что из этого? Зина-то всегда училась отлично.
Огорчился этим и отец. Но виду не показал, а сделал весе¬
лое лицо:
—	Молодец! Норму держишь! Не хуже, чем у людей, а?
Зина тоже постаралась улыбнуться. Однако не нашлась,
что ответить.
—	Ну, а теперь как же, дочка, у нас с хозяйством будет?—
спросил отец. — За что приниматься?
Зина окинула взглядом комнату. Скука давно не мытого и
не чищенного жилища смотрела из всех углов: запыленные
цветы, застиранная, плохо проглаженная скатерть, смятые
чехлы на диванных подушках... Эти подушки где только не
побывали! И на полу под столом, когда Антон и Изюмка
устраивали себе там квартиру, и в углу за диваном, где они
строили пещеру... А уж про пол и говорить нечего. Зине трудно
было мыть полы: не хватало времени и не хватало сил.
—	А еще целый бак белья нестиранного, — прошептала
Зина, подытоживая запущенные хозяйские дела.
97

—	Да... — Отец подавил вздох и только крякнул, словно
поднимая большую тяжесть.
Зина сжала губы и молча глядела на отца. И хотя оба они
молчали — каждый из них знал о тяжести, лежащей на серд¬
це другого.
«Береги отца... Береги отца...» — эти слова прозвучали в
воспоминании так отчетливо, будто Зина сейчас снова услы¬
шала их. «А как же мне беречь его? Вон он какой худой, чер¬
ный, и морщины на лбу... Раньше всегда бритый ходил, чи¬
стый, причесанный. А сейчас? Вон борода-то... И на висках
седина. А рубашка... ворот-то какой заношенный!»
Зина еще крепче сжала губы и, чтобы отец не увидел, что
к глазам ее подступили слезы, отошла к окну, раздвинула што¬
ры. Морозные стекла переливались огоньками при свете улич¬
ного фонаря, а в круглые проталинки глядел синий вечер.
«Не смей! — приказала Зина сама себе. — Не смей пла¬
кать! Не смей!»
Это помогло. Будто кто-то посторонний приказал ей, и Зи¬
на, переводя дух, отошла от окна.
—	Ну и что же? — бодрым голосом начала она, сно¬
ва подойдя к отцу. — Вот как возьмемся завтра за всё сразу
да всё и сделаем! И квартиру вымоем. Белье я после празд¬
ника в прачечную отнесу, а кое-что сегодня ночью постираю.
Отец поглядел на нее:
—	Постираешь! Эх ты, канареечка моя! Да где ж тебе с
бельем справиться?
—	Вот и справлюсь! — горячо возразила Зина, тронутая
ласковым словом «канареечка». У них в семье такими словами
зря не разбрасывались, — А ты, папочка, пойди побрейся и
новую рубашку надень. И причешись как следует!
—	Ну, я и так хорош, — усмехнулся отец.
Но Зина не отступилась:
—	«Хорош»! Вот так хорош! Папочка, а если бы мама тебя
таким увидела, что бы она сказала, а?
Отец вдруг встал и подошел к зеркалу. Он глядел на себя
немножко изумленным взглядом, будто был не совсем уверен,
он ли это.
Антон, который строил для Изюмки домик из карт, огля¬
нулся на отца и засмеялся:
—	Папка сам себя не узнал!
—	Да-а... — Отец покачал головой, не спуская глаз со сво¬
его отражения. — Вот это да-а... — И, виновато поглядев на
Зину, провел рукой по колючим щекам и взлохмаченной голо¬
ве. — Да она меня, пожалуй, и домой-то не пустила бы, — ска¬
зал он. — Просто бродяга какой-то!., А ведь послезавтра
праздник!

Сказал — и вдруг, хлопнув себя по лбу, остановился среди
комнаты:
—■ А елку-то? А елку-то мы что же?..
—	Давай я схожу! — живо предложила Зина.
Отец с усмешкой поглядел на нее:
—	Ты, кажется, и этого мне не доверяешь? Ну уж нет!
Елку я сам куплю. Пойду завтра с работы и захвачу. Не бес¬
покойся, выберу хорошую.
«Если еще елки к тому времени останутся...» — подумала
Зина, но ничего не сказала, лишь улыбнулась отцу.
В дверь постучали. Вошла тетя Груша. Она была приземи¬
стая, широкоплечая, скуластая, говорила грубым голосом с
хрипотцой. Но тетю Грушу любили все: и рабочие на заводе,
и соседи, и все ребятишки во дворе. Из ее небольших ярко¬
синих глаз глядела горячая, добрая душа.
Изюмка и Антон, как только появилась тетя Груша, урони¬
ли свой карточный домик, подбежали к ней и ухватились с
двух сторон за ее наглаженный серый фартук.
—	Ну вот, ну вот! — загудела тетя Груша своим про¬
стуженным басом. — Свалите с ног-то! А поднимать кто
будет?
Она пошарила в карманах и достала два мятных пряни¬
ка — розовый и белый.
—	Мне розовый! — закричал Антон.
—	И мне розовый!—еще громче закричала Изюмка.
—	Начинается! — с упреком сказала Зина. — Это вместо
того, чтобы спасибо сказать...
—	Спасибо! — крикнули ребята в один голос.
Но Изюмка тут же добавила:
—	А мне розовый!
—	Антон, уступи, — попросила Зина. — Ты ведь у нас уже
большой!
Антон поглядел на Зину и протянул розовый пряник
Изюмке.
—	Слушает сестру, молодец парень! — Тетя Груша похло¬
пала Антона по спине. — Ну, что же вы сидите, воробьи под-
застрешные, а?— обратилась она к отцу и к Зине.— Праздник
ведь на дворе!
—	Да, праздник, — согласился отец и снова провел рукой
по небритым щекам.
—	А что-то у вас праздника не видно, — продолжала тетя
Груша. — Пироги-то будете печь?
—	Я не умею... — негромко сказала Зина и покачала го¬
ловой.
—	Не умеешь — так сумеешь, — возразила тетя Груша. —
Пойдем тесто ставить.
99

—	Эх, до пирогов ли... — сказал отец. — Тут вон и пол,., и
белье там...
В комнату без стука вошла Анна Кузьминична:
—	Мир вам, и я к вам!
—	Милости просим! — ответила Зина. Так отвечала мама.
—	Вы что же, хозяева, — начала старуха, — когда-нибудь
свой черед по квартире справлять будете, ай нет? Одну неделю
пропустили, и другую, и третью... И конца этому нет. Зна¬
чит, так и дальше будет? Топтать — топчете, вон у вас лю-
дей-то сколько, одни ребятишки взад-вперед... а коридор
мыть — я?
—	Я вымою... — Зина покраснела и украдкой взглянула
на отца.
—	Ну вот видишь? — обратился отец к тете Груше.—
А ты — пироги!
—	Еще что! — загудела тетя Груша на Анну Кузьминич¬
ну. — Заставь, заставь, старая, девчонку всю квартиру мыть,
благо она сиротка! Вот так... Со слабыми-то воевать не велик
труд!
—	А что, я должна за всеми убирать? — закричала Анна
Кузьминична. — Мне ведь скоро на седьмой десяток, не моло¬
денькая!
—	Давайте-ка я вам пол вымою, — предложил отец. — Не
сумею, что ли?
Подожди, не спеши, — сказала тетя Груша. — Все это
дело не трудное. Чего проще? Заплати нашей уборщице —
она придет, да и вымоет, да еще спасибо скажет.
—	Правильно! — обрадовался отец. — И как же я сам-то
не догадался? Конечно, так и сделаем. Только где эту убор¬
щицу взять?
А чего ее брать — вон она-в том флигеле живет, — вме¬
шалась Анна Кузьминична. — Утром схожу да позову. Только
деньги оставь, не забудь.
—	Вот и уладилось, — заключила тетя Груша. — А теперь,
дочка, все-таки пойдем тесто ставить. Ну что за праздник без
пирогов!
Зина отправилась с тетей Грушей на кухню, и ребятишки
потянулись за ними. Тетя Груша говорила:
—	Нагрей молока... клади масла, сахару... Дрожжи раз¬
мешай...
Зина все это делала, а ребята глядели. Так все вместе они
поставили тесто для праздничных пирогов.
Утром, когда Зина спешила в школу, она еще издали уви¬
дела, что Фатьма поджидает у ворог. А рядом, с метлой в ру¬
ках, стоит ее круглолицая, черноглазая мать — Дарима.
—	Здравствуйте! — закричала им Зина и прибавила шагу.
100

—	Здравствуй, здравствуй, белый пренпк! — Дарима улы¬
балась ей, блестя крупными зубами. — Подойди поближе, го¬
ворить надо!
—	Что?
—	Как праздник справлять будешь?
—	Вчера тесто поставила! — живо сообщила Зина. — Тетя
Груша пирогов напечет.
—	А в доме-то небось ничего не прибрано?
Зина замялась:
—	Нет еще... Уборщица придет...
—	Мама, мы с девочками соберемся,— сказала Фатьма,—
вымоем всё,
—	Эге! Вымоете вы! — Дарима махнула своей брезенто¬
вой рукавицей. — Ты лучше скажи мне, белый преник: там в
комнату меня кто-нибудь впустит?
—	Там Анна Кузьминична... А ключ — на вешалке.
—	Хорошо, очень хорошо!—Дарима похлопала Зину по
спине. — Бегите в школу теперь. Насчет уборки не беспокой¬
ся — все будет чисто к празднику!
—	Спасибо! — обрадовалась Зина. — Спасибо, тетя Дари¬
ма! А я вам потом тоже буду помогать снег возить!
Девочки взялись за руки, как маленькие, и побежали в
школу.
В первую же перемену к Зине подошла Елена Петровна.
—	Как у тебя дома? — спросила она, внимательно загля¬
дывая ей в глаза. — Девочки ходят? Помогают?
—	Ходят, —ответила Зина, —помогают все время.
—	А елка уже есть у вас?
—	Елки еще нету. Папа сегодня принесет.
—	Пойдем-ка.
Елена Петровна повела Зину в кабинет завуча, где был те¬
лефон.
—	Как позвонить на завод, знаешь?
Зина сказала номер. Елена Петровна вызвала ее отца.
—	Андрей Никанорыч? Это учительница... Да, Елена Пет¬
ровна. Вы за елкой не ходите. Мы сами сходим... Доставьте
нам это удовольствие... Да, уверяю вас, что это для нас удо¬
вольствие!.. Ну, за что же столько благодарности?
И, положив трубку, она обернулась к Зине:
—	За елкой вместе пойдем.
Зина радостно вскинула на нее глаза:
—	С вами?
—	Со мной.
Зине хотелось обнять Елену Петровну, прижаться к ней ли¬
цом, но разве она посмела бы? Ока только зарумянилась и
заулыбалась, с гордостью поглядывая на девочек, которые
101

слышали этот разговор: вот видите, Елена Петровна сама
пойдет покупать им елку!
Когда кончились занятия и звонок прозвенел в последний
раз, отпуская учителей и учеников на новогодние праздники,
Елена Петровна и Зина пошли за елкой. Вместе с ними отпра¬
вилась и Фатьма. У самой калитки школьного сада их нагна¬
ла Шура Зыбина. А если елка попадется большая, то без нее
не дотащат! И обязательно захотела пойти с ними Сима
Агатова. Чем больше народу, тем веселее.
Было солнечно, морозно, в воздухе сверкали искорки.
Праздник уже бродил по улицам. Спешили прохожие с покуп¬
ками. Несли елки. Проезжали груженные елками машины.
Магазины сверкали елочными украшениями. Веселые ребя¬
тишки пробегали стайками и толпились возле витрин с игруш¬
ками...
Недалеко от вокзала, в заснеженном сквере, вырос еловый
лесок. Елочки стояли, увязнув в сугробе или прислонившись к
ограде, растопырив зеленые ветки, украшенные снегом, и каж¬
дая словно говорила: «А посмотрите-ка на меня! Вот я какая
хорошенькая!»
Покупатели ходили по скверу, выбирали елки. Ходили и
выбирали елку и наши друзья. Выбирали, присматривались,
и все казалось, что не эта елка самая лучшая, а самая лучшая,
пожалуй, вон та.
Наконец Елена Петровна сказала:
—	Кажется, лучше этой не найдем.
Елочка была небольшая, пушистая, с красивой макушкой.
Заплатили деньги, вытащили елочку из сугроба, связали ее ве¬
ревкой, чтобы не топорщилась, и понесли домой. Зина шла и
улыбалась: «Вот теперь ребятишки обрадуются!»
Едва войдя в квартиру, Зина почувствовала, что праздник
заглянул и в их дом. Пахло теплыми пирогами, свежестью чи¬
сто промытых полов... И как только внесли елку, по всем ком¬
натам побрел веселый запах леса, смолы и хвои...
Навстречу вышла Дарима, румяная, слегка растрепанная.
Она только что кончила уборку и стояла, вытирая покраснев¬
шие от воды руки:
Входите, входите! Все готово! Управилась.
—	Спасибо, тетечка Дарима! — сказала ей Зина.
А Дарима, увидев елку, радостно всплеснула руками:
—	Ай-яй, и елочка есть!
Комната показалась Зине и просторнее и светлее, словно
Дарима каким-то волшебством раздвинула и осветила ее. Пол
стал белым, как свечка. Коврик, вычищенный снегом, ярко пе¬
стрел голубыми и' красными цветами. Полотняные чехлы на
диванных подушках, выстиранные и проглаженные, сияли
102

Елочку связали веревкой и понесли домой.

свежестью. Большая полотняная скатерть, с тугими складками
на сгибах, лежала на столе, словно впервые выпавший снег.
Цветы на окнах стали зелеными и живыми... Так вот было при
маме. Будто это она вошла и прибрала у них и сделала все,
как было... На мгновение Зине показалось, что мама дома, что
она здесь, что она лишь на минуту вышла в кухню, а сейчас
войдет, улыбнется и скажет что-нибудь веселое... Но мгнове¬
ние пролетело, и Зима сжала губы от душевной боли. В комна¬
ту вместо мамы вошла тетя Дарима.
Девочки суетились, развязывали елку, прикидывали, куда
поставить. И никто не заметил волнения Зииы. Заметила толь¬
ко Фатьма.
—	Зина, что ты? — спросила она потихоньку.
—	Нет, ничего, — поспешно ответила Зина. — Мне показа¬
лось, что мама дома. А она... Не спрашивай ничего, не говори.
У нас Новый год, а она... в могиле...
Голос у Зины прервался. Но, почувствовав, что еще не¬
множко — и слезы хлынут из глаз, она грозно приказала себе:
«Не смей!» И еще раз: «Не смей!»
И это опять помогло.
Елена Петровна тревожно взглянула на нее, но тотчас по¬
няла, что Зину надо отвлечь от ее тяжелых воспоминаний.
—	Где у вас всегда стояла елка, Зина? — спросила она,
будто не замечая, что у Зины глаза блестят от слез.—
У окна?
—	Нет. — Зина торопливо отодвинула маленький сто¬
лик. — Вот здесь, чтобы ее в зеркале было видно. Тогда у нас
будто две елки: одна здесь, а другая в зеркале.
Разыскали старую деревянную крестовину, установили
елку. Достали со шкафа коробку с елочными игрушками.
—	Давайте, я прикреплю звезду на верхушку, — сказала
Елена Петровна. Взяла звезду и, подставив стул, влезла на
него. —Вот так не криво?.. Хорошо?
Елка стояла вся зелененькая, как в лесу, и только на вер¬
хушке сияла серебряная граненая звезда.
—	А теперь я, девочки, пойду домой, дома меня тоже
ждут. — Елена Петровна слезла со стула и полюбовалась на
звезду. — Вы поможете Зине нарядить елку?
—	Конечно, поможем! — закричали и Сима, и Шура, и
Фатьма — все сразу.
Елена Петровна улыбнулась им, нежно провела рукой по
гладким белокурым волосам Зины, простилась и ушла. А вслед
за ней ушла и Дарима.
—	Девочки, а вот я читала «Детство Никиты», — сказала
Сима, — там знаете как? Пока елку не нарядят, ребятишек не
пускают. А потом сразу — хлоп! —двери настежь. Ребятишки
104

входят, а елка уже вся наряженная и в огнях! Давайте и мы
так сделаем, пока их нет дома!
Девочки весело согласились:
—	Давайте!
—	А вдруг Антон сейчас возьмет да придет со двора? —
сказала Сима.
—	Не придет! — ответила Зина. — Они всем классом в
кукольный театр пошли. А мы в это время все игрушки пове¬
сим, лампочки зажжем! У нас ведь игрушек не очень много...
Бусы побились... Шариков тоже мало осталось... А кани¬
тель-то какая! Не блестит уже... Ну ничего. Что есть, то и
есть.
Все вышло так, как задумали девочки. Зато и было же
радости, когда перед Антоном и Изюмкой вдруг раскрылись
двери комнаты и наряженная елка встала перед ними вся в
огнях и блеске! Изюмка закричала, засмеялась и бросилась
к елке, под самые ветки, начала прыгать, хлопать в ладоши.
Антон, весь расплывшись в улыбке и затаив дыхание от сча¬
стья, подошел к елке, словно боясь, что она сейчас исчезнет.
Ведь еще утром никакой елки не было. Откуда же она взя¬
лась? Постоял, посмотрел, а потом и сам начал прыгать вме¬
сте с Изюмкой. Девочки были довольны: вот сколько веселья
доставили они ребятам!
Впрочем, тут произошел маленький эпизод, который чуть
не разрушил эту непрочную радость осиротевшей семьи...
Антон попрыгал, поплясал, а потом снова задумался о чем-то
и вдруг потихоньку исчез из комнаты. Зинины подруги, разве¬
селившись, потешали Изюмку как могли — пели песенки,
водили хоровод, читали маленькие смешные стихи. А Зина,
тотчас заметив исчезновение Антона, вышла из комнаты. Она
нашла его в кухне. Антон стоял, открыв дверь кладовки, и
смотрел туда, в холодную темноту. Услышав шаги, он обер¬
нулся, и Зина увидела, что глаза его широко открыты.
—	Ты что тут делаешь? — негромко спросила Зина. — Что
ищешь?
Антон тихонько прикрыл кладовку:
—	Я думал — может, она там...
У Зины сжалось сердце.
—	Кто — там? Что ты говоришь, Антон?
—	Да так просто... — Антон отвел глаза. — Я подумал...
может, мама? А кто же принес елку? А может, она вдруг взя¬
ла да и пришла из больницы?
Зина взяла его за руку и повела в комнату.
—	Нет, — сказала она ласково, — наша мама не пришла.
Это мы с Еленой Петровной купили елку. Иди попляши с
Изюмкой, не надо сейчас говорить про маму — ладно? А то
105

папа придет, и ему станет скучно... Не будем папу расстраи¬
вать. Знаешь, мама велела его беречь!.. Ладно?
—	Ладно, — согласился Антон й кивнул своей острижен¬
ной круглой головой.
Вскоре пришел и отец. Он пришел чистый, выбритый, под¬
стриженный, в свежей рубашке — видно, прямо с работы
успел сходить в баню. Он вошел в комнату и развел руками:
—	Что такое? Куда я попал? Домой я пришел или нет?
—	Домой! — закричал Антон, — Это наш дом!
—	Это наша елка! — подхватила Изюмка. И тут же бы¬
стрые глаза ее подметили, что отец, войдя, поставил на стул
большую белую коробку. — Папочка! А это что? Покажи
скорее!
Белую коробку тотчас окружили:
—	Что там такое, а?
—	Торт! — сказала Шура и причмокнула. — Наверно, с
кремом!
—	Ничего подобного, торт завязывают ленточкой, а здесь
веревочка, — возразила Сима.
—	А может быть, пирожные?.. — мечтательно предполо¬
жила Фатьма.
Зина вздохнула с улыбкой:
—	В такой большой коробке-то? Что ты! Этого не может
быть. Наверно, папа себе ботинки купил...
Отец, молча улыбаясь, исподлобья поглядывал на ребят и,
забавляясь их нетерпением, не спеша развязывал веревочку.
—	Ну, папка, скорее же! — Изюмка кричала и дергала его
за рукав. — Ну что ты, развязывать не умеешь?
Наконец веревочка развязана, коробка открыта — ив ком¬
нате раздался общий вздох восхищения. Из коробки хлынули
серебряные лучи, искры и молнии...
Игрушки! Такого подарка никто не ожидал. Новые елоч¬
ные игрушки!
Девочки тотчас принялись разбирать их и вешать на елку.
Потянулись цепи круглых блестящих бус, закачались на вет¬
вях большие шары с красными и синими вмятинами, полились
серебряные нити дождя, засверкали рыбки, птички, парашю-
тики, корзиночки, зайчики, снежинки из тонкого серебра...
В эту минуту вошла Екатерина Егоровна.
—	Ах, какая богатая елка! — сказала она. — Вот так
елочка! Хороша!
Отец вскочил, обрадовался:
—	Вот спасибо, Екатерина Егоровна! Спасибо, что не за¬
бываете нас.
—	Выдумал! Почему же это я буду вас забывать? Вот тут
ребятишкам кое-что. Хозяйки-то в доме нет, а вы, мужчины, в
106

этом ничего не понимаете... Зиночка, поди-ка сюда! На вот по¬
смотри, что тут — годится ли?
Зина поблагодарила Екатерину Егоровну и унесла сверток
в спальню. И подруги и ребятишки гурьбой бросились туда
же. В свертке оказалось голубое платье из легкой шерсти —
Зине. Розовое платьице, все в складках, — Изюмке. И синий
костюм с матросским воротником — Антону. Девочки приста¬
ли, чтобы все это надеть сейчас же. Антон, ничего не говоря,
уже стаскивал с себя старую рубашку, а Изюмка приплясы¬
вала на месте от радости. LLIvpa и Фатьма принялись одевать
ребятишек, а Сима помогала одеться Зине. И вот они все трое,
нарядные и немного смущенные, вышли из спальни. Зина бро¬
силась к Екатерине Егоровне, крепко обняла ее и поцеловала.
Отец покачал головой:
—	Как благодарить вас, Екатерина Егоровна, не знаю...
—	А и знать-то нечего! — засмеялась Екатерина Егоров¬
на. — Еще неизвестно, кому и кого надо благодарить. Неиз¬
вестно, что приятнее: получать подарки или дарить? Мне вот,
например, дарить всегда веселее... А между прочим, — Екате¬
рина Егоровна оглянулась на пустой стол,— соловьев баснями
не кормят. Давайте-ка Новый год встречать!
—	А как же хозяин? — спросил отец.
—	Сейчас и хозяин прибудет. Заедет на минутку. Встретим
у тебя, а потом на банкет поедем. Что ж делать? Директор.
Обязательно — банкет. А по мне, хоть бы и дома посидеть.
—	Сюда приедет? — обрадовался отец. — Ах, какой же вы
мне праздник устроили!
Отец засуетился. Он шепнул, чтобы Зина и Фатьма сбегали
за Даримой: она была добра к ним — нельзя же не позвать ее
на праздник. ПозЕали и тетю Грушу — без тети Груши тоже
нельзя. И Анну Кузьминичну позвали: хоть и не сходила Анна
Кузьминична за уборщицей, но ведь все-таки сходить хоте¬
ла же!
Скоро вокруг белоснежного стола собрался веселый круг
гостей. Приехал и «хозяин», директор завода, муж Екатерины
Егоровны — Владимир Никитич. Он вошел с шумом, с гром¬
ким говором, румяный, коренастый, голубоглазый человек.
За стол вместе со взрослыми посадили и Шуру, и Фатьму,
и Антона, и Изюмку, и Зину. Только Сима ушла — было уже
поздно, а она жила далеко.
—	С наступающим Новым годом! — Владимир Никитич
поднял рюмку и чокнулся с отцом. — С наступающим! Желаю
тебе, Андрей Никанорович, твердо стоять на земле. А пошат¬
нешься — протяни руку: поддержим. Не забывай, что рядом с
тобой товарищи и друзья. С наступающим!
—	Спасибо! — ответил отец. — Желаю вам всем счастья...
107

Желаю того, что вам самим хочется. А говорят, когда пожела¬
ешь людям чего от чистого сердца, обязательно сбудется!
С наступающим!
Звенели рюмки и стаканы, люди говорили друг другу доб¬
рые, хорошие слова, от которых всем становилось тепло и ра¬
достно... И богато убранная елка празднично и торжественно
сияла своими огнями.
Зина выбрала минутку, вошла в спальню. И, подойдя к
портрету матери, который она повесила над постелью Изюм-
ки, прошептала:
—	С Новый годом, мамочка! Видишь, мама? Вот и у нас
не хуже, чем у людей. Видишь, мамочка? Ты за нас не бойся.
ТАМАРА ТОЖЕ ВСТРЕЧАЕТ НОВЫЙ ГОД
Тамара видела, как девочки, окружив Зину и Елену Пет¬
ровну, отправились покупать елку. Минуты две она глядела
им вслед блестящими глазами: может, побежать догнать и
пойти вместе с ними? Она уже сделала несколько шагов... и
остановилась: а зачем? Разве они звали ее?
«Звали! Вот еще! Агатову тоже не звали, а она взяла да
и пошла. Может, и мне?»
Тамара выбежала за калитку и опять остановилась.
«Даже и не оглядываются... А что, я им буду навязываться?
Не буду. Стрешнева тоже хороша. То друзья на всю жизнь, а
го... А может, догнать все-таки...»
Но девочки и Елена Петровна уже скрылись за углом, и
Тамара повернула домой. Еще в прихожей она услышала, что
дома у них неурядица. Из столовой доносились раздраженные
голоса.
—	А я нахожу, что это возмутительно! — говорила мать.—
Я берегу девочку, чтобы никакой работы, никакой заботы, не
позволяю ей носового платка выстирать! Да-да, и незачем ей
это делать, у нас есть Ирина, мы ей за это деньги платим...
Естественно. А тебе непременно нужно, чтобы Тамара шла
к каким-то Стрешневым что-то мыть, что-то убирать!
—	Ничего позорного не вижу, — холодно отвечал отец. —
Моя мать сама мыла полы, обшивала и обстирывала всех сво¬
их детей, а у нее нас было пятеро. И ничего не внушала лю¬
дям, кроме уважения.
—	Что ты все говоришь мне о своей матери! У твоей ма¬
тери отец не был главным инженером. Какое сравнение!
—	Ох, не кричи так!
Отец резко отодвинул тарелку, и что-то со звоном полетело
на пол.
108

—	Как это — не кричи? — прибавила голосу Антонина Ан¬
дроновна. — Я и так все одна. Весь дом на моих плечах, а ты
даже и посоветовать ничего не хочешь.
—	Я тебе уже сказал, что девчонка могла бы пойти и по¬
мочь подруге в такой день, как сегодня. Ведь там матери нет!
Доходит это до тебя или не доходит? А ты боишься, как бы
она ручки не запачкала...
—	Если твоя мамаша мыла полы, то, значит, не надо на¬
шей дочери создавать хорошую жизнь?
—	Ах, создавай, создавай, пожалуйста! Делай из нее па¬
рикмахерскую куклу без души и сердца!.. Такую же, как ты
сама!
—	Ну вот, ну вот! — Антонина Андроновна заплакала. —
Если я люблю культуру... если ты сам отсталый... грубый...
Отец стремительно вышел из столовой и захлопнул за
собой дверь кабинета.
Тамара неподвижно стояла у вешалки, наполовину расстег¬
нув шубку. Праздничное настроение — елки, подарки, Новый
год — сразу исчезло. Она медленно разделась и подошла к
большому зеркалу. «Парикмахерская кукла»... Почему «па¬
рикмахерская кукла»? Она уже не носит клетчатого банта на
голове, а форменное платье у нее такое же, как у всех девочек,
только получше сшито. Почему же «парикмахерская кукла»?
Может, потому, что ее рыжеватые кудри копной стоят на го¬
лове? Но ведь она их приглаживает и примачивает, когда идет
в школу: ей уже не раз доставалось за эти завитки от учитель¬
ницы. Так почему же «парикмахерская кукла»?
И вдруг она догадалась: «...без души и сердца!»
A-а, значит, вот почему! Но разве отец знает, почему Тама¬
ра не пошла к Зине сегодня? Разве он знает, как Зина ответи¬
ла ей однажды: «Ты ко мне? А меня нет дома!»?
Горькие, противоречивые чувства кипели в сердце Тамары.
Каждый раз, когда отец и мать ссорились, Тамаре казалось,
что в квартиру входила тоска, наполняла все комнаты, при¬
давая каждой вещи мрачное выражение. Так и сегодня: все
сделалось скучным и темным. Даже огромная елка, протянув¬
шая во все стороны тяжелые от игрушек лапы, словно ску¬
чала и томилась в углу ее спальни.
Как быть Тамаре? На чью сторону стать, за кого засту¬
паться? А ссорятся они чаще всего именно из-за нее. Как-то
отец послал Тамару за хлебом (Ирина была в отпуску), но
мать не пустила ее и пошла за хлебом сама. Отец тогда так
рассердился, что уехал без обеда. Так же рассердился он из-за
дорогого шелкового платья, которое мать сделала ей к Перво¬
му мая. Он сказал, что девчонкам, которые еще не знают, как
зарабатывать на хлеб, незачем носить дорогие платья. Ну,
109

магь, конечно, тоже не молчала — она так кричала на отца,
что он сразу убежал из дому. Они кричали и бранились, не
выбирая выражений, а Тамара так и не знала: кто же из них
прав? И как ей жить на свете: так, как велит мама, или как
живет отец? Ее избалованным рукам, нравилось безделье,
шелковые платья ей тоже нравились... Но Тамара уже начи¬
нала понимать, что отец презирает мать за ее праздную жизнь,
за ее самомнение, за эгоизм, за то, что от нее на земле «ни
пользы, ни радости людям»... Ведь она не раз слышала все
это, при ней не стеснялись высказываться. Раньше, когда
Тамара была поменьше, все было просто: мать балует ее —
значит, мать и права. А на отца вообще нечего обращать вни¬
мание: он отсталый, некультурный, и считаться с ним не стоит.
Даже Ирина и та с ним не считается!
Но теперь, особенно после того, как Тамара увидела своего
отца на заводе и почувствовала, каким уважением и симпати¬
ей он там окружен и что как раз с ним-то очень считаются,
тревожные и трудные мысли стали одолевать Тамару. Так ли
уж права ее мать? И такой ли уж отсталый и некультурный у
нее отец? И почему директор сколько раз приглашал к себе
отца на совет, а потом увозил его домой и там принимал как
гостя, а мать в это время сидела дома? Тамара слышала, как
она горько пеняла отцу за это. И почему Екатерина Егоровна
так любила Зинину мать, а прийти к Тамариной матери отка¬
залась? И почему теперь — Тамара чувствует это — подруги
всё дальше и дальше отходят от нее самой?
Тамара сумерничала в своей комнате и думала. Алые от¬
блески дня, горевшие в бусах и цветных елочных шарах, туск¬
нели и гасли один за другим. Слышно было, как ходит за сте¬
ной мать, как Ирина убирает со стола, гремя посудой... Только
в кабинете отца стояла тишина. Вдруг мать, шурша жестким
шелком, вошла в комнату и включила свет.
—	Ты здесь? — удивилась она, увидев Тамару. — Ты не
обедала?
—	Нет.
—	А почему же? Какие странные фантазии! Может, пото¬
му, что у твоего отца мамаша нередко без обеда оставалась?
Тамара понимала, что эго говорится для отца, и молчала.
—	Иди обедай сейчас же! — приказала мать. — Что это за
фокусы? Сидит одна и думает о чем-то, будто какой-нибудь
Стократ.
Лукавое лицо Ирины, проходившей мимо с посудой, появи¬
лось в двери.
—	Как, Антонина Андроновна? Как его звали?
—	Кого? — гордо спросила Антонина Андроновна, чувст¬
вуя, что у нее краснеют уши.
110

—	Ну, вот того, кто-сидел и думал?.. Стократ? Может, Со¬
крат?
—	Делай свое дело и не лезь, где тебя не спрашивают!
Ирина тотчас скрылась, но Тамара уловила насмешливую
улыбку, скользнувшую по ее круглому лицу.
—	Ступай обедай! — приказала Антонина Андроновна до¬
чери. — Скоро собираться надо — Новый год встречать. Толь¬
ко я и заботься обо всех! Все я да я. А больше никому и дела
нет! Стократ, Сократ — подумаешь, разница!
На улице стемнело. Тамара пообедала и уселась с книгой
в уголок дивана. Но ей не читалось. Шум улицы и блеск празд¬
ничных огней не проникал в ее окна, плотно закрытые што¬
рами. Вечер, от которого она ожидала столько радостей, тя¬
нулся медленно и как-то бесцельно и никаких радостей не
приносил.
Между тем ее мать готовилась к банкету. Новое ярко-фиоле¬
товое платье лежало на кресле, широко раскинув модные ру¬
кава. Антонина Андроновна причесывалась перед зеркалом.
—	Тамара, что же ты сидишь? — укладывая крутые локо¬
ны, спросила она. — Ты бы хоть платье примерила. А вдруг
что не так? Тогда в последнюю минуту и начнется горячка!
—	В последнюю минуту я лягу спать, — ответила Тамара.
Антонина Андроновна чуть не выронила щипцы из рук:
—	Что такое? Ляжешь спать?
—	Да.
—	А что же к Шурочке?..
—	Она меня не звала.
—	Вон как!— Антонина Андроновна начала яростно на¬
кручивать на щипцы прядь волос. — Знаться не хотят! А кого
же они позвали, интересно?
—	Никого. Они сами к Стрешневым пошли.
—	Чудно!—Антонина Андроновна усмехнулась и пожала
плечами. — Подходящее общество для директорской семьи!
Ну так поедем, как и собирались, к Лидии Константиновне.
Я тебя взяла бы на банкет, но это неудобно, неприлично!
—	Я не поеду к Лидии Константиновне.
—	Как? Но не сидеть же мне с тобой дома?
—	Я буду сидеть одна. А ты не сиди.
—	Опять фокусы!—закричала Антонина Андроновна.
Тамара заткнула уши.
Мелодично прозвенел телефон. Антонина Андроновна по¬
спешно взяла трубку, но звали не ее, а Николая Сергеевича.
Она остановилась у двери и стала слушать. Тамара видела,
что мать стоит и слушает, и тотчас представила, как она сама
не раз подслушивала у дг-:ери. Тамара отвернулась.
—	Сейчас Приехать? — говорил кому-то отец.— А вы тоже
ill

у Стрешневых?.. Хорошо. А как же банкет, Владимир Ники¬
тич?.. Успеем? Хорошо, Владимир Никитич. А Стрешнева
нельзя с собой утащить?.. Хочет побыть с детьми?.. Да, да.
Он прав. Хорошо, еду.
—	Это куда такое, разрешите спросить? — вскинулась Ан¬
тонина Андроновна.
—	К Стрешневу. А ты бери машину и поезжай на банкет...
—	Одна? При живом муже?
—	Пригласи Петушковых. Я потом приеду.
Отец оделся и ушел. Мать, разгневанная, скрылась в
спальне.
Тамара сидела в уголке дивана и прислушивалась, что де¬
лает мать. Вдруг она сейчас выйдет из спальни в своем до¬
машнем халате, с косой, заплетенной на ночь, и скажет:
«Стрешнев хочет побыть с детьми сегодня. Знаешь, я тоже
решила сегодня побыть со своей дочкой».
«Да, да, мамочка! — закричит тогда Тамара, вскочит с ди¬
вана и закружится по комнате. — Как я рада, что мы с тобой
будем встречать Новый год! Мы накроем стол, поставим все,
что у нас есть, зажжем елку. Потом мы с тобой споем песен¬
ку, которую ты пела мне, когда я была совсем маленькая.
Помнишь? Я ложилась спать, а ты около меня пела, и я
засыпала... Такая хорошая песенка! Отец ушел. Он сказал,
что Стрешнев сегодня хочет побыть с детьми. А у нашего отца,
значит, нет никого! Ну и ладно. А мы с тобой встретим
Новый год, мамочка! Ты со мной не соскучишься, вот уви¬
дишь!»
Большие часы в столовой медленно пробили десять. Мать
в ярко-фиолетовом платье с золотыми пуговицами и золотым
поясом, завитая и надушенная, вошла в комнату. Тамара
вскочила, но, взглянув на нее, снова забилась в угол дивана.
—	Ты что? — спросила Антонина Андроновна.
—	Ничего... — И вдруг спросила:—Мама, а что, если бы
ты побыла дома немножко?.. Еще рано...
Но мать, расстроенная исчезновением отца и озабоченная
тем, как сидит ее новое платье и не скажет ли кто, что жена
главного инженера небогато одета, не обратила внимания на
эти слова.
—	Глупости, глупости, — сказала она, заглядывая в зерка¬
ло. — Еще рано? Ничего. Я заеду к Петушковым... Запри
дверь хорошенько и никому не открывай. Слышишь? Никому.
Ирина сегодня не вернется, а у нас есть ключ. Спокойной ночи,
девочка. В буфете торт. Отрежь себе кусочек!
Тамара так и сделала. Заперла за матерью дверь, отреза¬
ла себе торта. Но что же делать дальше одной в пустой квар¬
тире в такой вечер, когда все люди веселятся?
112
4

«Твоя мама ничего не делает и никого не любит, вот и си¬
дит одна!» — сказала ей как-то Зина. Может, и она, Тамара,
тоже сидит одна потому, что не любит никого? Она — никого...
И ее — никто...
Ну и пусть! Тамара будет одна встречать Новый год!
Она запустила радио на полную мощность, обошла все
комнаты и всюду зажгла свет. Включила разноцветную сеть
лампочек на елке, отчего елка зажглась серебром и блестка¬
ми... Хотела достать из буфета вина и хрустальный бокал, но
оказалось, что вино и бокалы заперты. Тогда она налила в
чайную чашку холодного чая. И, подойдя с этой чашкой к
зеркалу, крикнула:
—	С Новым годом, Тамара!
Странное отражение взглянуло на нее — растрепанные во¬
лосы, скрутившийся в трубочку пионерский галстук, смятое
платье. Тамара Белокурова, у которой сегодня нет ни матери,
ни отца, — вот она какая!
Тамара поспешно убрала чашку, погасила огонь, выключи¬
ла радио. Только разноцветные лампочки на елке оставила.
И легла спать. Так она встретила Новый год.
В этот вечер она особенно остро поняла, что такое остать¬
ся одной, когда у тебя нет друзей и когда никто не ждет и не
зовет тебя...
ПЕРЕМЕНЫ
Прошли, прошумели зимние каникулы. Школьники наши
веселились как могли. Многие побывали в Колонном зале
Дома союзов на елке. Зина с ребятишками тоже ходила.
И долго все трое рассказывали отцу, каких чудес они там
нагляделись. Они видели елку ростом с большой дом, и елка
эта не стояла неподвижно, а медленно кружилась и еся бле¬
стела. Они плясали там со Снегурочкой и с Котом в сапогах;
у Кота были длинный хвост и красная шляпа с пером. Там
был клоун, который играл на гармошке, дудел в дудку и в то
же время стучал в медные тарелки... И там в кукольном театре
бегала мышка. А всем ребятам раздавали золотые и серебря¬
ные шапочки. Антон свою шапочку уронил и сам же наступил
на нее нечаянно. А Изюмка свою принесла — вот она!
Подруги собирались и толпой ходили на каток. То-то ра¬
дость, то-то веселье мчаться под музыку по зеркальному льду,
в котором сияют, словно в темной воде, отражения больших
фонарей... Ходили в кино. Побывали в кукольном театре.
Ездили в Третьяковскую галерею.
Зина в Третьяковской галерее была первый раз. Да, пожа¬
луй, и никто из девочек не бывал здесь раньше. Школьники
5	Библиотека пионера, т. VIII	ИЗ

сбились в кучку, стараясь не отстать от Ирины Леонидовны и
боясь потеряться в толпе. Экскурсовод вел их из залы в залу,
объяснял, кто написал эти картины, чем эти картины замеча¬
тельны, рассказывал, как они были написаны... Зина жадно
слушала, боясь проронить слово, старалась все понять, все за¬
помнить; некоторые картины она радостно узнавала. Вот миш¬
ки — «Утро в сосновом лесу» Шишкина. А вот «Березовая
роща» Куинджи — репродукция с этой картины висит у них
в классе. Вот и репинские «Бурлаки» тянут тяжелую баржу,
вот и «Аленушка» Васнецова — печальная девушка на камне
у темной воды...
Царство картин, неведомое и прекрасное, встало перед Зи¬
ной, окружило и ошеломило ее. Оттого, что хотелось все уви¬
деть и запомнить, заболела голова. Внимание притупилось.
И Зина сердилась на себя за то, что начинает проходить мимо
некоторых картин не глядя... Но дошли до картин Левитана,
и Зина встрепенулась снова. Школьницы посмотрели их и по¬
шли дальше. А Зина осталась. Она не заметила, как ушла
экскурсия. Фатьма потянула ее за руку, но она сказала: «Сей¬
час, сейчас», а сама все стояла и глядела на неподвижную во¬
ду омуга, на золото березок над синей водой, на первую весен¬
нюю зелень... Девочки потом еле отыскали Зину, а она стояла
перед этими картинами как во сне.
—	И что ты в них увидела? —- небрежно сказала Тамара.—
Тут даже и людей нету.
—	Зина, а правда, почему ты тут стояла? — спросила ее
Маша Репкина. — Вот Иван Грозный убил сына — это да!
А что тут стоять?
—	Не знаю, — ответила Зина.
—	Моей маме тоже, наверно, эти картины понравились
бы, — сказала Фатьма. — Она очень любит деревья.
«А правда — почему?» — думала Зина. И не знала почему.
Она чувствовала только, что новый мир открылся перед ней,
волнующий мир красок, настроений, мир, куда бессознательно
все время тянется ее душа...
«Я еще приду сюда, — решила Зина, — обязательно при¬
ду! Приду одна и буду глядеть сколько захочу. Завтра же
приду!»
Но назавтра Зине не удалось прийти в Третьяковскую га¬
лерею: оказалось, что дома кончились крупа и масло, надо
было идти на рынок и в магазины. И послезавтра не удалось—
у Антона прохудились локти на курточке: надо было зачинить.
Очень долго чинила Зина эту курточку; все получалось как-то
нескладно: то заплатка велика, то заплатка мала, то стяги¬
вается кульком — как же Антон наденет такую? Потом надо
было ребятам постирать чулки; а стала стирать — увидела,
114

что их и штопать нужно. Мелкие хозяйственные дела обсту¬
пили Зину со всех сторон, а руки у нее были еще неопытные,
неумелые, и что мама делала между прочим — у Зины отни¬
мало много труда и много времени. Иногда ей очень хотелось
бросить всё и убежать к подружкам: к Фатьме, к Шуре, к
Маше Репкиной... У Маши всегда затевались какие-нибудь
игры — народу в семье было много. Или пойти к Симе Агато¬
вой? Там тоже было не скучно: Костя созывал своих това¬
рищей, устанавливал аллоскоп и показывал картины, как
в кино.
Убежать? А Изюмка пусть ходит с оторванными пуговица¬
ми? Недавно Анна Кузьминична увидела, что у Изюмки обо¬
рвался шнурок на ботинке, и начала вздыхать: «Эх, без мате¬
ри-то! Всё вкривь да вкось!»
Ну нет! Не будет у них все вкривь да вкось! Зина не бро¬
сит все и не убежит к подружкам. Что же делать, ведь она
старшая сестра!
В свободные минуты тянуло рисовать. Рисовала что при¬
дется: тропический лес, возникающий на морозном стекле,
цветок на окне, освещенный солнцем, луга и березки над синей
речкой, которые часто мерещились ей...
Но свободных минут этих было так мало! А когда кончи¬
лись каникулы, то их не стало совсем. Зина вымыла кисти,
сложила бумагу и краски и убрала в ящик своего стола.
В ящике она увидела засохшую желтую веточку дуба с по¬
тускневшими желудями. Зина взяла ее в руки — сразу вспом¬
нились обещания в лесу: «Пусть будет наша дружба крепка,
как этот дуб!» Зина улыбнулась: какая маленькая и глупая
девчонка была она тогда! И небрежно бросила веточку на
стол.
«Кто был со мной, когда пришла беда? Кто настоящий
друг — тот и был. А кто клялся на всю жизнь — ту я и не ви¬
дела. «На всю жизнь»! Тамара... А где она? Я Фатьме не
обещала. И Фатьма мне не обещала. И правда, зачем обе¬
щать? Мы и без обещания никогда не разлюбим друг друга».
И чтобы дубовая веточка не напоминала больше ни о чем,
Зина открыла форточку и выбросила ее за окно.
После Нового года, в первый же день занятий, шестой
класс услышал неприятную новость: Елена Петровна тяжело
заболела, и к ним в шестой пришла Вера Ивановна. Когда
Вера Ивановна вошла в класс и, окинув девочек светлыми
глазами, сообщила это, над партами пронесся встревоженный
вздох.
—	А что с Еленой Петровной?— раздались голоса.— А ко¬
гда она придет?
Вера Ивановна спокойно поглядела на всех:
115

—	Когда хотите спросить — поднимайте руку. И, обра¬
щаясь к учительнице, надо вставать. Разве вы этого не знаете?
Сима Агатова подняла руку.
—	Встань и скажи, что ты хочешь, — сказала Вера Ива¬
новна.
Сима встала. Смуглое лицо ее жарко загорелось.
—	Я хочу узнать, чем заболела Елена Петровна. Потому
что мы ее очень любим и...
—	У Елены Петровны воспаление легких, — ответила Ве¬
ра Ивановна,— и вернется она в класс тогда, когда будет здо¬
рова.
Вера Ивановна прошлась от стола к окну, от окна к столу.
Класс молчал.
—	Надеюсь, вы каникулы не пробегали зря, — сказала
она. — Полагаю, что вы читали, повторяли пройденное, гото¬
вились к занятиям? Наша главная задача — овладеть знания¬
ми. И я надеюсь, мне не придется напоминать вам об этом.
А теперь начнем урок.
Зина слушала, поджав губы и опустив ресницы. Елена Пет¬
ровна больна! Милая, добрая Елена Петровна! Зина только
сейчас почувствовала, как ей нужно, как необходимо теплое
внимание их дорогой учительницы, и поняла, что эта учитель¬
ница действительно дорога ее сердцу. Уже напуганная одной
страшной катастрофой в своей жизни, она ждала и здесь ка¬
кой-то беды. Скучными, мрачными показались ей грядущие
дни. Елены Петровны не будет у них. А Вера Ивановна, кото¬
рую Зина боялась и сжималась в комок, когда та вызывала
ее отвечать, и от взгляда которой делалось холодно, — эта
Вера Ивановна теперь будет все время у них. Все время, каж¬
дый день!
Зина оглянулась на ребят и увидела на их лицах то же
выражение печали и разочарования. Казалось, родной класс
утратил свою приветливость, и даже в «Березовой роще» на
стене словно потускнело солнце.
В тот же день Сима Агатова, Шура, Фатьма и Зина побе¬
жали к Елене Петровне.
Дверь открыл долговязый Артемий, брат Елены Петровны.
Он был немножко несуразный — широкоплечий не по возра¬
сту, из рукавов вязаной курточки далеко вылезали крупные
руки с широкими запястьями — сразу видно, что курточка
.становилась ему мала. Артемий снисходительно, с высоты
своего роста, поглядел на девочек:
—	К Елене Петровне?
—	Да! — ответила за всех Сима.
—	Она в больнице. Только вы туда не ходите — к ней вас
не пустят.
116

Девочки молчали, переглядывались. Так и уйти, ничего не
узнав?
—	Вам ясно? — осведомился Артемий и поглядел на дево¬
чек — на каждую по очереди.
У него была какая-то своя, особая манера глядеть: ясные
глаза ничего не выражали, губы складывались' без улыбки —
маленькая верхняя губа плотно прилегала к толстой нижней
губе. И ничего не понять было по его лицу: рад ли он, что де¬
вочки пришли к Елене Петровне, или, наоборот, досадует на
это. И тон такой категорический, что поворачивайся да уходи.
Но Зина никак не могла уйти, ни о чем больше не спросив.
—	А как же нам узнать о здоровье? — нерешительно про¬
изнесла она. — Нам очень нужно!
—	Нам очень нужно! — повторила и Фатьма, испугав¬
шись, что он сейчас выпроводит их, ничего не ответив.
—	Можете позвонить. Мы с мамой... Вернее, то я, то мама
каждый день бываем в больнице. Еще вопросы будут?
Тот же ясный, ничего не выражающий взгляд, те же плотно
сложенные губы. Только широкая бровь с маленьким шрамчи-
ком у виска чуть приподнялась, словно спрашивая и ожидая
ответа.
—	Нет, не будут! — ответила Сима. Что-то сердило ее в
этом человеке, и она, резко повернувшись, распахнула дверь.
Шура и Фатьма, пробормотав «до свиданья», поспешили за
нею. Но Зине было все равно, как смотрит и как разговари¬
вает этот суровый «брат». Она думала только об Елене Пет¬
ровне.
—	Скажите, а она очень больна? Очень сильно?.. А может,
все-таки в легкой форме?.. — спросила она, заглядывая ему в
глаза.
—	Мы с мамой думаем, что поправится. Она должна по¬
правиться... — ответил он.
И вдруг Зина заметила, что в его лице что-то жалобно,
по-ребячьи дрогнуло. «Такой же Антон, только взрослый»,—
подумала она.
—	Я буду звонить вам. Ладно?
—	Звони. — Он поерошил рукой свои пепельно-светлые во¬
лосы, словно собираясь сказать еще что-то, но только нахму¬
рился чуть-чуть и повторил: — Звони.
И закрыл за девочками дверь.
—	Ну и воображала! — возмущалась дорогой Сима. —■
А сам-то что? Ну, десятиклассник — и все. А воображает!
—	Смешной какой-то, — добродушно улыбалась Шура. —
Неуклюжий!
—	Слова по рублю, лишнего не скажет! — вторила ей
Фатьма.
117

Зина молчала. Артемий понравился ей. У него глаза со¬
всем такие же, как у Елены Петровны.
Вскоре и еще одна перемена произошла в жизни: Зина
стала плохой ученицей.
Как же это случилось? Как произошло, что у круглой пя¬
терочницы Зины Стрешневой появились тройки? И чем даль¬
ше, те*м больше троек, они постепенно вытесняли последние
пятерки из ее табеля.
Случилось это не сразу. Дни бежали за днями, и в классе,
где была своя кипучая жизнь, постепенно отошло на какой-то
далекий план тяжелое событие, которое ворвалось в жизнь
ученицы Зины Стрешневой. Бывает так: попал человек в
яму — его вытащили. Может быть, ценой больших усилий, но
вытащили. И беда кончилась. Или заболел человек тяжело:
его вылечили, выходили — и опять беда кончилась. Но то, что
случилось у Зины, не могло кончиться. И, может быть, легче
совершить ради друга героический поступок, даже подвиг, чем
изо дня в день помнить о каких-то мелочных заботах и неуря¬
дицах, которые твоего друга одолевают. У каждого человека
свои дела и свои заботы. То надо готовить уроки, то надо
помочь маме—помыть посуду, сходить в магазин. То слишком
хороша погода на улице и слишком заманчиво блестит лед
на катке — ну как же не сбегать, не покататься! А там — пио¬
нерские поручения, школьные дела... Да мало ли...
Так понемножку все реже и реже стали приходить к Зине
подружки помогать ей в хозяйстве.
Ирина Леонидовна в первые дни очень горячо интересова¬
лась жизнью Зины, забегала к ней домой, подбадривала ее.
А потом тоже остыла — у старшей вожатой ведь так много
дел, в школе такая большая пионерская дружина! Дела эти
шли, как шумный, пестрый поток: то сборы, то прием в пио¬
неры, то стенгазеты, то экскурсии... Где же ей взять времени
для Зины?
«Время все лечит, — повторяла она старую пословицу,
успокаивая себя. — И ведь Зина не одна. Зина в коллективе!»
А Елены Петровны, которая каждый день спрашивала:
«Девочки, а не забыли вы Зину Стрешневу?», у них уже не
было. Елены Петровны не было долго. На звонки из школы
отвечали сдержанно: «Опасность миновала, но с постели вста¬
вать нельзя. Придется полежать». Придется полежать!.. Да
сколько же еще придется лежать ей?
Шестой класс казался сиротой в школе. Вера Ивановна не
могла заменить Елену Петровну — у нее был свой класс, пя*
тый «А», и она не знала как следует учеников шестого, ей не
хватало времени узнать получше каждого из них. А уж если
говорить правду, то и особого желания не было. У нее есть
113

свой пятый — и хватит с нее. А с шестым — как-нибудь. Ведь
она же тут временно.
Ребята видели это и понимали. И тоже так думали: это
временно, Вера Ивановна от них все-таки уйдет. И если бы
эта холодная, уверенная в себе Вера Ивановна знала, как они
ждут не дождутся этого дня!
Если бы она знала это, она бы очень удивилась и огорчи¬
лась. Почему так? Разве она к кому-нибудь несправедлива?
Разве она обидела кого-нибудь? Разве она отступает от пра¬
вил школы? И никак бы она не могла понять, что для всех
детей — и маленьких и больших — важно не только, чтобы с
ними были справедливы и не отступали от правил, но и чтобы
интересовались их жизнью, радовались их радостям, сочув¬
ствовали горестям, а проще всего сказать — чтобы их любили!
Марья Васильевна, понимая это, стала сама то и дело на¬
ведываться в шестой класс.
—	Что же это у вас стенгазета все еще прошлогодняя бол¬
тается?— сказала она как-то, остановив Машу Репкину на
большой перемене. — Почему же так?
Маша покраснела, оглянулась на Шуру Зыбину, которая
стояла рядом, на Олю Сизову... Те молчали.
—	Потому что Катя Цветкова — она редактор — то прихо¬
дит в класс, то не приходит. Она болеет. И заметок мало.
А потом, Зина Стрешнева никак не может заголовок нарисо¬
вать— ей некогда... Вот и газеты нет.
—	Эх, вы! —Марья Васильевна покачала головой. — Зна¬
чит, у вас дело на Кате да на Зине повисло? А помощники где
же? Редколлегия? Актив?..
Замечание Марьи Васильевны было как искра, брошенная
в костер. Машу окружили девочки из шестого, пошли разгово¬
ры, расспросы. Тут же решили, что если Катя болеет, то член
редколлегии Шура Зыбина заменит ее, а заголовок нарисуют
Оля Сизова и Мотя Щеглова — они тоже неплохие рисоваль¬
щицы.
Мимо прошла Вера Ивановна, молча посмотрела на эту
кучку шестиклассниц, громко щебечущих о чем-то, и верну¬
лась:
—	Что случилось, девочки?
—	Мы хотим выпустить новую стенгазету, — ответила ей
Маша.
Вера Ивановна кивнула головой:
—	Конечно, конечно! И давно бы надо! — и пошла дальше.
А девочки тотчас забыли о ней, продолжая обсуждать свою
будущую газету.
Как-то заговорила Марья Васильевна и с Зиной Стрешне¬
вой. Увидев ее в коридоре, Марья Васильевна подошла к ней:
119

—	Зина, как ты поживаешь? Как у тебя дома, девочка?
Как ты справляешься?
—	Ничего, — застенчиво ответила Зина.
—	Ты почему такая бледная? Устаешь, наверно? А девоч¬
ки помогают тебе?
Заботливый голос Марьи Васильевны, теплота ее глаз,
нежное прикосновение руки — все это взволновало Зину.
«Я очень устала, — хотела ответить Зина, — очень я уста¬
ла! Девочки ходят ко мне редко, часто ходит только одна
Фатьма... Она помогает мне, но мы ничего не успеваем. И уро¬
ки делать я не успеваю тоже...»
Так бы она хотела ответить. Но вместо этого опустила гла¬
за и промолчала. Если девочки услышат, что она жалуется,—
хорошо ли это будет? Если Марья Васильевна узнает, что
девочки почти перестали помогать Зине, то не будет ли не¬
приятностей ее подругам? А неприятностей Зина им не хоте¬
ла — они тогда были добры к ней, они много заботились о
ней, много помогали... И Зина ответила:
—	Нет, ничего. Я справляюсь... И Фатьма приходит.
Но Марья Васильевна, внимательно глядя ей в глаза, по¬
качала головой. Нет-нет, не так благополучно у этой девочки,
как она говорит! Может быть, Елене Петровне сказала бы все,
как есть, а ей, директору, сказать стесняется.
Не откладывая дела, Марья Васильевна вызвала к себе
Веру Ивановну.
Вера Ивановна вошла к ней с толстой тетрадкой в руках.
—	Мои наблюдения, — сказала она Марье Васильевне,—
когда-нибудь пригодятся молодым учителям. Это об учениках
шестого класса.
—	Можно?
Марья Васильевна раскрыла тетрадь Веры Ивановны.
«Сима Агатова слишком много и громко смеется — это
изобличает легкомыслие характера. Она председатель со¬
вета отряда — это ошибка. Председателем должна быть Ал¬
ла Сергеева, она скромна, тиха и умеет вести себя при¬
лично...»
—	Алла ленивая! —заметила Марья Васильевна, прочитав
эти строчки. — Она вялая, безынициативная. А разве предсе¬
дателю совета отряда надо непременно быть тихим? Разве
в этом главное качество пионера? Да с Аллой весь отряд про¬
сто заснет!
—	Я думаю иначе, — возразила Вера Ивановна.
«...Благородная девочка Тамара Белокурова. Недавно она
сказала: «Перед лицом друзей моих обещаю, что выставка
нашего класса будет самая лучшая в школе!» Такие слова мо¬
жет произнести только человек с высокой душой...»

—	Такие слова может произносить и пустой, самонадеян¬
ный человек тоже, — сказала Марья Васильевна.
Вера Ивановна взяла тетрадь из ее рук:
—	У нас разные взгляды.
Марья Васильевна пожала плечами:
—	Возможно. Только, пожалуй, я этих детей знаю луч¬
ше... Но я вас попросила вот зачем. Там у вас — Зина Стреш¬
нева. Сирота. У нее недавно умерла мать.
—	Знаю, — сказала Вера Ивановна. — Так что же?
—	Так вот: что-то очень плохой вид у нее. Боюсь, что труд¬
но ей приходится. Надо бы проследить, помогают ли ей пио¬
нерки. Ведь девочек много. Если забежит одна, другая — Зине
будет гораздо легче. В таком случае, как у Зины, нельзя огра¬
ничиться, так сказать, «кампанией», тут все время надо по¬
мнить о ней, поддерживать...
Марья Васильевна подняла глаза и встретила холодный
взгляд Веры Ивановны.
—	Я поговорю с ней. Но, — круглые брови Веры Иванов¬
ны поднялись к самым волосам, — у меня метод воспитания
другой. Я считаю, что не надо расслаблять человека всякой
помощью и поддержкой, а надо закалять его. Пионер должен
быть сильным и закаленным.
Марья Васильевна мягко остановила ее:
—	У всякого свой метод воспитания. У вас — свой. У ме¬
ня— свой. А так как руковожу школой я, то давайте приме¬
нять мой метод. Хорошо?
—	Я схожу, — коротко ответила Вера Ивановна и вышла
из учительской.
Зимний день играл морозными искорками на стеклах. Зина
стояла у плиты и задумчиво глядела на эти искорки, маши¬
нально помешивая кашу.
«Что сначала — сделать уроки или убрать комнату? — ду¬
мала она. — А на улице как хорошо... Девочки сегодня соби¬
рались в Зоопарк... Красиво там, деревья в инее и снежок хру¬
стит под ногами. А что, львы боятся морозов? Наверно, боят¬
ся. Они привыкли в пустынях жить... Да, так что же сначала?
Повторю географию. Завтра география, а я еще и прошлый
урок не выучила, спутала всё... К завтрему обязательно под¬
готовиться надо, обязательно, а то совсем провалюсь!.. Или
все-таки комнату убрать, а уроки вечером? А то отец придет —
ничего не убрано...»
Запахло горелым. Зина поспешно сняла кастрюлю с огня.
В коридоре тотчас послышалось знакомое шарканье ту¬
фель Анны Кузьминичны.
—	Опять горит что-то? Эх ты, хозяйка! Стоит у плиты — и
спит. Полну квартиру гари напустила.
121

—	Чуть-чуть, — негромко возразила Зина.
Но лучше бы не возражала. Анне Кузьминичне хотелось
поговорить, а не с кем было. Ну, хоть поворчать на Зину — и
то разговор. И Зина должна была выслушать, что в старину в
ее годы девчонки в поле работали и за станками на фабрике
стояли, копейку для дома зарабатывали, а она вот не умеет
даже кашу сварить! Зина не отвечала. Она начинала привы¬
кать к воркотне Анны Кузьминичны. А главное — боялась, как
бы старуха не начала жаловаться на нее отцу. Отца нельзя
расстраивать — он на опасной работе.
«...Знаешь, какая у него работа опасная! — Зина каждый
раз словно наяву слышала эти слова матери. — Расстроится,
задумается, а раскаленная полоса и вырвется из рук и опоя¬
шет...»
Зина молчала. Она поставила на огонь большую кастрюлю
с супом и пошла убирать комнату. В открытую форточку хлы¬
нул морозный воздух, и Зине опять захотелось на улицу, на
каток, к Фатьме. Хоть бы снег повозить вместе с нею и с тетей
Даримой!
Зина уже научилась быстро готовить свой незатейливый
обед, быстро убирать комнату и справляться со всеми хозяй¬
скими делами. Пол в комнате уже не был грязным и запущен¬
ным, как прежде. Зина каждый раз протирала его сырой тряп¬
кой. Скатерть тоже была чистая — Зина приноровилась во¬
время относить в прачечную белье. Убравшись в комнате, она
полила и сбрызнула цветы. Все хорошо — свежо, чисто
убрано!
«Теперь — за географию!»
Но взглянула на часы — какая там география! Скоро
уже и отец с Изюмкой придут. И когда это пролетело время?
И когда успели погаснуть искорки на ..морозных стеклах?
А тут еще Антон убежал куда-то. Разболтался парень, где-то
ходит по целым дням, а Зина и не знает где. Что с ним де¬
лать? Ну ладно, сегодня Зина как следует поговорит с ним.
Антон явился поздно, когда уже и Изюмка и отец были до¬
ма. Отец встретил его сурово.
—	Ты что — уже взрослый? — спросил он нахмурившись.—
Можешь жить самостоятельно? Если ты так считаешь, то мо¬
жешь и вообще не приходить домой!
Антон сопел носом, ковырял пальцем дырочку на обшивке
дивана и не поднимал головы.
—	Ну, что молчишь? — продолжал отец. — Где был?
—	Там, у Яшки Клеткина голуби... На том дворе... — на¬
чал Антон, еле удерживая слезы. — Он их гонял... А потом
турман улетел... Мы искали...
—	Вот в следующий раз запомни, — отец хлопнул ладонью
122

по столу, — если это повторится, домой не приходи! Так и жи¬
ви тогда у Клеткина вместе с турманами...
Антон помолчал немного и, вдруг всхлипнув, громко заре¬
вел— он представил, как страшно и холодно будет ему с тур¬
манами на темнохм чердаке.
—	Папочка, он больше не будет! — закричала Изюмка и
тоже заплакала.
—	Ну, а ты чего? — смягчился отец. — Ты-то ведь из дому
не бегаешь?
—	Он тоже не будет бегать, — вступилась за Антона Зи¬
на. — Правда, Антон?
Зина уже и сама готова была заплакать от жалости, хотя
только что крепко сердилась на Антона. И, стараясь, чтобы
все поскорее забыли об этой ссоре, она весело сказала:
—	Сейчас обедать будем! Ах, и суп же у нас сегодня!
С грибками, со сметаной!.. Мойте руки, ребята, садитесь!
Антон, который пробегал целый день на морозе, первым
побежал мыть руки и первым уселся за стол.
—	А после обеда смотри не засыпай! — предупредила Зи¬
на. — Не дам спать, пока уроки не сделаешь.
—	Ладно, — бодро ответил Антон.
Однако пришлось помучиться с ним Зине, пока он пригото¬
вил свои уроки. Антон решил, что засыпать не будет, а сон
одолевал его. Отец ушел на политзанятия, а если бы он был
дома, то, наверно, опять рассердился бы на Антона.
Но вот наконец прошел день. Тихо в квартире. Ребята
спят. Посуда вымыта. Теперь можно и за географию!
Зина уселась за стол, раскрыла учебник, разложила карту.
Синие моря, желтые пустыни, зеленые степи, звездочки и кру¬
жочки больших городов... Зина любила географию, любила
рассматривать рисунки в учебнике и старалась представить: а
как это все выглядит в жизни? Здесь было раздолье для меч¬
таний. Земля — огромный неведомый мир, полный чудес и
неожиданностей. Как бы хотелось увидеть своими глазами
всё — и сполохи северных сияний, и друзы хрусталя в недрах
гор, и плеск синих морей и тесные улицы восточных городов,
где рядом с машинами проходит верблюд... С каждым уроком
всё новые и новые картины жизни земного шара раскрывает
перед ними учительница географии Софья Николаевна. Как
интересно она рассказывает! Учебник лишь скупо, краткими
фактами подтверждает ее рассказы.
«Сейчас выучу за прошлый урок. А потом — за сегодняш¬
ний...» Зина жадно принялась перечитывать заданный урок.
«Азия — огромная часть света; она занимает несколько мень¬
ше трети всей поверхности суши и около одной двенадцатой
всей поверхности Земли...»
123

Показалось, что неудобно сидеть. Зина забралась на стул
с ногами, подперлась рукой и продолжала готовить урок.
«...На юге полуостров Малакка доходит почти до эквато¬
ра...»— Зина зевнула. — «Малакка доходит до экватора...»
Ой, как устала, оказывается, и как хочется спать! Нельзя,
нельзя спать, не смей! «Доходит... до экватора...»
Песчаные барханы пустыни запестрели перед глазами.
Экватор... Солнце над головой и никакой тени. Усталый кара¬
ван пробирается через пески... Зеленые пальмы, вода... Как
много воды и как она блестит на солнце — режет глаза...
Зина во сне отворачивается от света лампы, закрывает ла¬
донью глаза...
Отец вошел, посмотрел на Зину, и лицо его затуманилось.
Он тихонько тронул ее за плечо:
—	Дочка...
Зина тотчас проснулась. Она провела рукой по лицу и от¬
кинула со лба белокурые прядки растрепавшихся волос.
—	Дочка... как же ты? — каким-то виноватым голосом ска¬
зал отец. — Видно, совсем замучилась?
Зина поспешила улыбнуться:
—	Что ты, папа! Просто повторяла географию, да вот...
заснула! Как маленькая все равно...
—	А ты успеваешь ли уроки-то учить? — спросил отец.
—	Конечно, успеваю, — ответила Зина как можно уверен¬
нее. — Все успеваю, ты не беспокойся.
—- Мужественный ты у меня человек! — сказал отец и
вздохнул. И, взглянув на часы, добавил: —- А теперь иди спать.
—	Я вот еще хоть страничку...
—	Нет-нет! — Отец решительно закрыл учебник. — Завтра
вставать рано.
Зина проворно сложила книги и ушла в спальню. Отец за¬
думчиво проводил ее взглядом:
«Мужество — мужеством. Но сил-то хватает ли?»
И — уж который раз! — горько упрекнул жену:
«Ах, что же ты... ну что же ты наделала!..»
Зина так и не успела выучить географию и получила двой¬
ку. Первую двойку за всю свою жизнь.
Маша и Фатьма провожали ее домой. Они утешали ее, го¬
ворили хорошие, ласковые слова, стараясь подбодрить... Зина
не отвечала и словно не слышала, что они говорят.
—	Ничего, — говорила Маша, — ты получше позанимайся,
и опять у тебя будут четверки и пятерки... Ты немножко зале¬
нилась, наверно!
Зина молчала.
—	Я буду к тебе почаще ходить, — ободряла ее Фатьма. —
Вот не пришла я вчера — ты и не успела выучить. Это я вино¬
124

вата. Это моя двойка, не твоя! Но теперь обязательно буду
приходить! Буду тебе картошку чистить, за хлебом бегать!..
Зина молчала. Слова подруг летели мимо ее ушей. Ей бы¬
ло все равно — одна двойка, две, три... Все равно. Теперь уже
все пошло вкривь и вкось, и не остановишь этого и не попра¬
вишь.
Маша и Фатьма проводили ее до дому. Фатьма хотела что-
нибудь поделать по хозяйству, но Зина сказала, что ничего
не надо, что она все сделает сама. Ей хотелось остаться одной
и чтоб никто ее не трогал. Она машинально накормила ребят,
убрала посуду.
—	Уроки вместе будем делать? — спросил Антон.
—	Делай один, — ответила Зина, — нам не задали.
Отец, придя с работы, сразу увидел, что у Зины что-то слу¬
чилось. Он тревожно поглядывал на нее и молчал. И лишь
поздно вечером, когда Зина уложила ребят, позвал ее и поса¬
дил против себя за стол:
—	А теперь, дочка, скажи мне все.
Зина попыталась улыбнуться, но отец остановил ее движе¬
нием руки:
—	Не обманывай меня. Говори.
У Зины сбежала улыбка с лица.
—	Я получила двойку сегодня...
У нее вдруг задрожали губы, и слезы брызнули из-под
крепко зажмуренных ресниц.
—	Так... — Пальцы отца нервно забарабанили по столу.—
Так... Довели мы тебя... Как же это я не подумал раньше?
Растерялся, видишь ты, растерялся я немножко... Виноват я в
этом.
—	Папочка, что ты говоришь! Как же вы меня довели?
Я просто не выучила... И в тот раз не выучила...
—	Дай-ка мне табель.
Зина достала табель и подала отцу.
—	Так, — снова повторил отец, просмотрев табель. — Ко¬
нечно, больше так нельзя.
—	Я буду учить уроки, папочка!
—	Конечно, будешь. Только дальше так жить нельзя. Так
мы тебя не только в двойки, а прямо в гроб загоним! Посмот¬
рела бы на нас мать в эту минуту — ох, и досталось бы мне
за тебя!
—	Что ты, папочка...
—	Нет, нет, довольно. Давай посоветуемся, как нам быть.
Я вот думаю: не позвать ли нам к себе из деревни бабуш¬
ку? Пусть она живет у нас, варит обед, за ребятами смот¬
рит...
—	А я?
125

—	А тебе учиться надо, дочка. Ты будешь помогать ей.
И будешь учиться.
Отец помолчал, дожидаясь ответа Зины.
—	Ну, как же — позовем бабушку? — ещё раз спросил он.
Зина посмотрела на него и кивнула головой:
—	Давай позовем, папочка. Я очень устала. Ох, и до че¬
го ж я устала, папочка!
БАБУШКА.
О бабушке Устинье у Зины сохранились неясные, полуска-
зочные воспоминания. Зина была совсем маленькая, такая же,
как Изюмка, когда они с мамой ездили к бабушке в деревню.
Тогда все казалось волшебным, нереальным, как во сне. Зина
помнит бабушку в огороде, среди смородиновых кустов, а ку¬
сты огромные, выше Зининой головы. Зина влезла под эти
кусты, в зеленый полумрак, а там висело множество черных
круглых, как бусы, ягод. И эти ягоды можно было рвать —
рви сколько хочешь! Только надо спросить у бабушки...
Помнит Зина солнечный огромный луг, такой огромный,
что если собьешься с тропинки, то и потеряешься. На этом
лугу росли необыкновенные цветы, красные, белые, лиловые, и
такие они крупные были, что лишь несколько штук помеща¬
лось в Зининой руке. Зине хочется побегать по траве — здесь
можно бегать, никто не запрещает. Хочется сорвать вон тот
розовый цветок, что покачивается на бугорке, и вон тот, в се¬
ребристых сережечках... Но надо поспевать за бабушкой
Устиньей, которая широким шагом, не оглядываясь, идет впе¬
реди по тропинке, а то отстанешь и останешься одна... Зина
тогда очень боялась остаться одна, да еще среди такого огром¬
ного луга! Надо было поспевать за бабушкой и не жаловать¬
ся, что устала: бабушка не любила, когда устают.
Помнится Зине светлая речка с белым песком и маленьки¬
ми рыбками... Бабушка Устинья стоит на камне и колотит
вальком белье. А Зина, робко переступая, бродит по мелкой
воде, пугая рыбок, и смотрит, как у того берега тихонько ко¬
леблется темная тина и зеленая осока, кивая, нагибается к
воде и опять выпрямляется. И Зина старается понять: кто же
там сидит, на темном дне, и трогает осоку?..
Мама почему-то слишком скоро увезла Зину из этого вол¬
шебного мира, полного необыкновенных тайн и неожиданных
радостей. Может, потому, что бабушка из-за чего-то накрича¬
ла на нее...
Видела Зина бабушку Устинью и еще один раз. Как-то
•утром, когда Зина еще в одной рубашонке сидела в постели,
бабушка вдруг вошла в спальню с красными и лиловыми ма¬
126

ками в руках... Как обрадовалась ей Зина, как бросилась ей
на шею! А потом, позже, почему-то поняла, что мама ей не
очень обрадовалась и что сама-то Зина не столько бабушке
обрадовалась, сколько тому, что явилась она из того прекрас¬
ного мира, который так и остался для Зины полным очарова¬
ния...
И вот много лет прошло. Зина выросла, и ребятишки по¬
явились в доме, а бабушка Устинья так и не приезжала боль¬
ше. И мама не ездила к ней. Отец иногда отправлялся в отпуск
к бабушке Устинье — «походить по траве», как он говорил,
половить рыбки. Но мама — нет, никогда. Она говорила: ба¬
бушка живет далеко, лучше снять комнату под Москвой —
солнце и тут такое же и зелень такая же. Отец не спорил.
И теперь, вспоминая все это, Зина поняла, что мама и бабуш¬
ка в чем-то на всю жизнь не поладили друг с другом...
Зина вертела в руках только что полученный голубой кон¬
верт, на котором крупными неровными буквами был написан
их адрес.
—	А что, если открыть? — сказала Фатьма. — А может,
она уже выехала, ее встретить надо?
—	Нельзя. — Зина положила конверт на стол. — Чужие
письма не открывают.
^ Ну, а если нужно? — настаивала Фатьма.
“ Все равно нельзя. Не могу я... — Зина отложила письмо
на комод, подальше от соблазна. — Лучше давай приберем
почище, а то скажет — грязно у нас...
Зина радовалась приезду бабушки. С бабушкой хорошо!
Вон у Симы Агатовой бабушка все хлопочет по дому, всех
кормит, за всеми смотрит, заботится... А по вечерам, когда сво¬
бодна, рассказывает ребятам сказки. Как бы они жили без
бабушки?
А теперь и у них будет бабушка. Она будет сама хлопотать
по хозяйству, обо всем заботиться. Зина только теперь созна¬
лась самой себе, как надоели ей и плита и посуда. Она ста¬
нет помогать бабушке, конечно станет — и за покупками
сходит, и посуду вымоет. Что бабушка скажет, то Зина и сде¬
лает. Только бы не думать каждое утро: а что сегодня сварить
на обед, а чем накормить ребят, а не пора ли нести белье в
прачечную... Обо всем этом будет думать бабушка, а Зина
будет думать об уроках, о стенгазете, о рисовании... Порисо¬
вать! Ой, как давно не доставала Зина из стола свои краски!
—	Послушай-ка! — вдруг окликнула ее Фатьма, бросив на
диван взбитую подушку. — А что, если нам сейчас сбегать к
твоему отцу на завод. А?
—	Правильно! — обрадовалась Зина, — Как мы сразу не
догадались!
127

Девочки быстро оделись и, захватив голубой конверт,
исписанный крупными буквами, побежали на завод.
—	Только скажите, что плохого ничего не случилось,—
предупредила Зина дежурного в проходной завода, который
взял телефонную трубку, чтобы вызвать Стрешнева. — Мы
получили письмо от бабушки — вот и пришли. А плохого ни¬
чего, а то он еще испугается...
Дежурный переговорил по телефону и подозвал девочек:
—	Отец велел вскрыть конверт и прочитать, а сам он вый¬
ти сейчас не может.
Тут же, выйдя из ворот, девочки вскрыли конверт.
«Здравствуйте, дорогой мой сын Андрей и дорогие внучки
мои Зинаида, Антон и Катя! Желаю, чтоб вам бог послал здо¬
ровья...»
«Бог послал!» — улыбнулась Зина.
«гВы пишите, чтобы я приехала. Когда всю жизнь прожили,
то я была тебе, сынок, не нужна. А как нужда приспела, то и
мать вспомнили. Трудно мне тревожить свои старые кости —
ну, бог даст, соберусь с силой. Колхозники наши во вторник
повезут в Москву картошку на рынок и меня захватят. Во
вторник и приеду. Затем до свидания, желаю всего хорошего
и в делах ваших успеха.
Устинья Стрешнева».
—	Во вторник! — Зина и Фатьма поглядели друг на дру¬
га. — Завтра, значит!
Неожиданно какое-то неприятное, смутное чувство тронуло
сердце Зины.
—	Я боюсь! — вырвалось у нее.
—	Что ты! — удивилась Фатьма и засмеялась. — Чужая
она, что ли? Своей бабушки боится!
Вечером пришла Дарима.
—	Хочу ваше хозяйство проверить, — сказала она отцу,
улыбаясь и сверкая зубами. — Новая хозяйка приедет — ру¬
гать будет. Там грязно, там плохо... Надо, чтобы квартира как
зеркало блестела!
Проворные, сильные руки у Даримы! Все она перебрала,
все заново перемыла, перечистила. Нестираные Антоновы ру¬
башонки и платьица Изюмки забрала с сббой: «Выстираю
дома...»
А наутро приехала бабушка. Дома никого не было. Сосед¬
ка Анна Кузьминична открыла ей дверь, помогла втащить
узлы и корзинки. Бабушка вошла в комнату, взглянула в один
угол, в другой.
—	Что ж это—и перекреститься не на что! — сказала
128

она. — Эхе-хе, выгнали бога, а потом обижаемся, что жить
тяжело...
—	Вот именно! — подхватила Анна Кузьминична. — Все
очень умные стали... Да, признаться, и я, старая, свои иконы
в самоваре сожгла...
—	Ой! — охнула бабушка. — Да как же это ты?
—	А все жгли, ну и я... Как съездила в Лавры — давно,
еще в старое время. Со стариком своим ездили...
—	В Киево-Печерские?
—	Да, в Печерские. Пошли мы там угодникам поклонить¬
ся. Гляжу я, один-то гроб со святыми мощами не закрыт.
Говорят, сушить выносили да закрыть-то не успели. Я и за¬
глянула. Батюшки! Гнилые кости, а больше и нет ничего. «Вот
так святой! — думаю. — Да такие-то кости и от меня останут¬
ся, не хуже!..»
Анна Кузьминична засмеялась. Усмехнулась и бабушка
Устинья:
—	Греховодница ты, я вижу, Кузьминична! Ну, увидела
кости — и молчи. Зачем же людей-то смущать! Раз говорят
тебе — мощи, ну ты и молись. А чего тебе надо в гробы-то за¬
глядывать?
—	Ну, «чего, чего»! Поглядела — да и все. А с тех пор и
не молюсь. Бог-то — он, может, и есть, а угодникам не верую.
Ну и пожгла иконы.
—	И руки не отсохли?
—	Еще чего! И не подумали. — Анна Кузьминична пока¬
зала бабушке Устинье свои старческие, жилистые, но еще
крепкие руки. — Вот они! Все сама делаю, без помощи обхо¬
жусь. А ты, сватья, давай-ка бросай тут свои узелки да пой¬
дем ко мне чай пить. Варенье есть, вишню варила.
—	Да неплохо бы, — согласилась бабушка Устинья.—
Сейчас лепешки достану. Тут у меня сдобные, на сале...
Бабушка Устинья достала из мешка две большие лепеш¬
ки, и они с Анной Кузьминичной отправились пить чай. Анна
Кузьминична была довольна: вот наконец-то в квартире будет
с кем поговорить, поспорить, посудачить, вспомнить прежнее
житье-бытье и свои молодые годы...
Возвращаясь из школы, Зина увидела, что на улице, у ка¬
литки их дома, стоит Антон. Он стоял и помахивал своей
школьной сумкой, румяный, с покрасневшим носом, с инеем
на ресницах.
—	Ты что стоишь? — удивилась и встревожилась Зина.
—	Ничего. Тебя жду.
—	Почему это вдруг?
—	Пойдем домой вместе.
—	А почему один не шел?
129

—	Потому... — Антон опять начал раскачивать сумку.—
Там же бабушка...
—	А! — Зина улыбнулась и взяла его за руку. — Ну, пой¬
дем. Ты ведь нашу бабушку никогда не видел. А чего ж ее
бояться? Она же наша бабушка, не чужая! Ох, и глупый же
ты, Антон, ну и глупый!..
Зина уговаривала Антона, посмеивалась над ним. Однако
и сама, чем меньше оставалось ступенек на лестнице, тем не¬
решительнее шагала. Но, может, бабушка еще не приехала?
В квартире бродили новые, незнакомые запахи. Пахло де¬
ревенскими сдобными лепешками, и как будто овчиной, и се¬
ном — теплые, волнующие запахи, пришедшие сюда по лесным
и полевым дорогам. Из комнаты открылась дверь, и навстречу
Зине и Антону вышла бабушка — толстая, румяная, с белой
головой и черными, как сливы, глазами. На ней была широкая
синяя юбка, на плечах лежал черный, с яркими цветами пла¬
ток, а обута она была в добротные деревенские валенки. Ба¬
бушка раскрыла руки, протянула их к детям.
—	Ах, сиротки мои, горемычные мои... — В голосе ее на¬
чались всхлипы. — Идите, идите ко мне, под мое, под сизое
крылышко...
—	Бабушка, здравствуй! — обрадованная ласковой встре¬
чей, закричала Зина и бросилась обнимать ее. — Ой, как хо¬
рошо, что ты приехала!
Антон же стоял и ждал, когда бабушка обернется к нему,
а сам поглядывал, стараясь понять, где же у нее эти сизые
крылышки, под которые им, сироткам, надо идти.
ТАМАРИНА ВЫСТАВКА
Вот наконец открылась в школе выставка по сельскому
хозяйству. Каждый класс выставил свои материалы — карти¬
ны, репродукции, фотографии, рисунки, статьи, очерки, рас¬
сказы, и большой зал во время перемен гудел, как улей.
«Вот теперь увидим, что будет, — думала Тамара Белоку¬
рова, веселыми глазами окидывая стены зала, — чья выстав¬
ка окажется самой лучшей! Ага! А вот и нет ни у кого таких
картинок, как у шестого класса, — не в каждом классе есть
ученики, у которых дома найдешь заграничные журналы!
Ага!»
Если окинуть взглядом стены выставки, то сразу видно, что
самый яркий и нарядный уголок — это уголок шестого класса.
Солнечные зеленые луга и рощи, синие озера, белые гуси на
синей воде... А внизу — какие-то необыкновенные машины, яр¬
кие, как реклама.
130

Тамара стояла около окна, недалеко от своей выставки, и
волновалась: заметят ли? Похвалят ли?
Выставку шестого класса заметили. Девочки спешили по¬
дойти именно к этому уголку — как тут все было красиво и
ярко! Правда, задерживались они здесь недолго, но подходи¬
ли новые, и уголок этот не пустовал.
—	Как бабочки на цветы, — улыбнулась Марья Васильев¬
на. — Летят туда, где поярче... Но боюсь, что они там не най¬
дут ничего, кроме удовольствия посмотреть пестрые картинки.
—	Вам не нравится? — насторожилась Ирина Леонидов¬
на.— А по-моему, очень красиво сделано. И ведь знаете: это
все Тамара Белокурова сделала почти одна.
—	Это видно. — Марья Васильевна с неопределенной
усмешкой кивнула головой.
Ирине Леонидовне, по молодости, очень хотелось отличить¬
ся, хотелось, чтобы в школе чувствовалось ее влияние, чтобы
опытные учителя признали в ней талант руководителя, вожа¬
ка, умеющего с одного взгляда распознавать людей. Она
жаждала похвалы, и всякое замечание огорчало ее. Лицо ее
приняло немножко обиженное выражение, как у маленькой
школьницы, получившей не ту отметку, которую она ожидала.
После занятий на школьную выставку пришли все учителя.
Вера Ивановна ходила по залу, разглядывала большими
холодными глазами одинаково равнодушно и телят, и пшени¬
цу, и столбики диаграмм, и сложные комбайны. Это был чу¬
жой, непонятный для нее мир. Каждый делает свое дело. Вера
Ивановна преподает в школе, а те люди работают на земле.
А есть люди, которые прокладывают железные дороги. А есть,
которые добывают уголь. Неужели Вере Ивановне надо все
это знать и понимать? И не все ли ей равно, гнездовым или не
гнездовым способом будут сажать картошку? Это их де¬
ло. Вера Ивановна прочитала решение Пленума ЦК — и
хватит.
Ирина Леонидовна, подметив скучающее выражение на ее
лице, огорчилась еще больше:
—	Вам не нравится, Вера Ивановна?
—	Почему же? Это очень интересно, — ответила Вера Ива¬
новна.— Особенно шестой класс... Такие пейзажи!
Ирина Леонидовна просияла:
—	Вот видите! А Марье Васильевне не нравится. Сделала
все почти одна Тамара Белокурова. Способная, талантливая
девочка!
—	Да, — согласилась4 Вера Ивановна, — я тоже заметила,
что эта девочка стоит выше своих одноклассников. У нее бла¬
городный образ мышления. А ведь когда-то я отсылала ее из
класса за опоздания, за неряшливость... Вот что значит пра¬
131

вильное воспитание — никогда не давать поблажки, — оно и
сказалось... Я очень рада.
Ирина Леонидовна, улыбаясь, подошла к Тамаре:
—	Всем нравится твоя работа. Отметим это на дружине.
Тамара покраснела от радости. Ну вот, теперь можно не
волноваться, теперь все увидят, что такой пионерке, как Бело¬
курова, можно давать серьезные поручения, а не какую-то
там редколлегию!
Пришли на выставку и учитель математики Иван Про¬
кофьевич, и учительница географии Софья Николаевна. При¬
шла и завуч, седая, чернобровая Людмила Ефимовна.
Математик Иван Прокофьевич, который молча ходил и
рассматривал выставку, вдруг снял очки и сказал:
—	Ничего не понял!
По залу пронесся смех.
Марья Васильевна, сверкнув очками, переглянулась с ним.
В глазах ее мелькнул лукавый огонек.
—	Что ж, девочки, придется помочь Ивану Прокофьеви¬
чу,— сказала она. — Да, пожалуй, не только ему, но и нам
всем. Дежурные, объясните нам, что тут такое у вас выстав¬
лено: какие тут машины, что с этими машинами делают и за¬
чем они нужны... Не всё же учителя должны объяснять вам —
объясните и вы нам!
Дежурная седьмого класса Леночка Лазаревич взяла при¬
готовленную палочку и, вся пунцовая от смущения, принялась
объяснять:
—	Это картофелесажалка. Раньше картофель сажали при¬
митивно — просто клали в борозду как попало. А теперь будут
поле делить на квадратики и в каждый квадратик класть кар¬
тофель, по нескольку штук. Вот и будет квадратно-гнездовой
способ посадки.
—	Но какая же разница? — спросил Иван Прокофьевич. —
Земля-то от этого не изменится?
Леночка, почувствовав сопротивление, сдвинула черные
бровки и приготовилась к бою:
—	Земля изменится, потому что обработка изменится! То
ее... ну, картошку-то... с двух сторон опашником окучивали, а
теперь будут с четырех сторон окучивать. Машина будет и
вдоль поля ходить и поперек — вот и надо, чтобы ровные
квадратики были. Этим маркером все поле на квадратики
делят.
—	И зачем столько хлопот? — возразил Иван Прокофье¬
вич. — Вот еще поле маркеровать надо!
Учителя, сдерживая улыбки, молча наблюдали за этой
борьбой. Леночка, услышав такие отсталые речи, засверкала
глазами:
132

—	Да ведь это же всё машины сделают! Если картошку
руками сажать — за день десять человек посадят всего два
гектара, а машина за день может посадить десять гектаров, и
работать там будут только три человека. Машина освобож¬
дает человека — пусть он учится, читает, повышает свою куль¬
туру.
—	Так учение партии нашей осуществляется в жизни,—
добавила Марья Васильевна и обернулась к Ивану Прокофье¬
вичу. — Ну как, друг мой, сдаетесь?
—	Сдаюсь! — Иван Прокофьевич развел руками и надел
очки.
—	Пойдем дальше, — предложила Марья Васильевна,—
посмотрим, что нам в пятом расскажут... Вот тут, я вижу, ко¬
ровы хороши. И телятки. Только не пойму что-то — почему
они каждый в своем домике?
—	Это совхоз «Караваево», — начала объяснения дежур¬
ная пятого класса, сероглазая, спокойная Таня Дроздова.—
В этом совхозе очень хорошее молочное хозяйство...
Обстоятельно, не горячась, Таня рассказала и о знамени¬
том зоотехнике Штеймане, и о холодном воспитании телят,
которое ввел Штейман, и о необыкновенных удоях костром¬
ских коров... Таня даже и цифры приводила, только для вер¬
ности заглядывала в бумажку, где эти цифры были у нее за¬
писаны...
Доклад Никиты Сергеевича Хрущева оживал в наглядных
примерах, в ярких иллюстрациях. Марья Васильевна была
очень довольна; темные глаза ее сияли и лучились из-под
очков, и улыбка не сходила с лица.
Видя это, сияла и Ирина Леонидовна.
Дошла очередь и до Тамары Белокуровой. Но что случи¬
лось с ней? Куда девался ее победоносный вид? Почему она
так растерянно взглядывает на Ирину Леонидовну, словно
ища у нее помощи?
Заметив это, Марья Васильевна решила помочь Тамаре —
она сказала:
—	Девочки, спрашивайте теперь вы, а мы просто так по¬
слушаем.
Но неизвестно, помогла ли этим Марья Васильевна Тама¬
ре. Девочки оживились, вопросы посыпались со всех сторон:
—	А чье это стадо? Какого колхоза?
—	А почему здесь луг выставлен — чем он замечателен?
—	Тут вот лошадь мчится — это какой-нибудь породистый
конь? А кто его вырастил?
—	А машины? Это какие машины, что ими делают?
Тамара нервно вертела палочку в руках, глаза ее тревож¬
но сверкали, отыскивая Ирину Леонидовну.
133

Ирина Леонидовна подошла поближе:
—	Ну что же ты, Тамара? Ты хорошо знаешь материал,
ведь это ты его собирала! Ну же...
Наступило странное молчание.
—	Ну что же, Тамара? — уже сама встревоженная, сказа¬
ла Ирина Леонидовна.
—	А что говорить? — вся подобравшись и овладев собой,
сказала Тамара. — Ну, это луг. А это коровы. Это относится
к сельскому хозяйству? Относится.
—	А машины? — прозвучал чей-то одинокий голос.
—	Ну и машины, — продолжала Тамара. — Всякие моло¬
тилки, сеялки. Ну вот те, что сейчас самые новые...
—	Позвольте, — сказал, приглядываясь к ярким фотогра¬
фиям машин, Иван Прокофьевич, — но ведь, насколько я по¬
нимаю, это врубовые машины. А это угольный комбайн.
Последнее достижение техники. Но при чем же тут сельское
хозяйство? Белокурова, объясни, пожалуйста. Ты, наверно,
знаешь, если поставлена здесь дежурной.
—	Врубовые! Угольный комбайн! — разнеслось по залу.
Лицо Ирины Леонидовны потускнело. Она начинала пони¬
мать, что произошло.
—	Вы что же, пионеры, значит, просто так собирали кар¬
тинки?— спросила Марья Васильевна, обращаясь к пионер¬
кам из шестого класса, стоявшим рядом. — Лишь бы красиво
было?
Сима Агатова с пылающими щеками выступила вперед.
—	Мы не собирали ничего, Марья Васильевна, — сказала
она, и в голосе ее звенела обида. — С нами Тамара даже и
не советовалась. Она хотела одна...
—	А когда мы спрашивали, то говорила, что не наше де¬
ло, — вмешалась Маша Репкина, староста класса. — Она
хотела одна выполнить поручение... Говорила, что ей довери¬
ли, а не нам!
—	Да, я хотела, чтобы она выполнила это поручение,—
сказала Ирина Леонидовна. — Я думала, что она справится
одна... Но вот что получилось...
При этих словах Тамара положила палочку и быстро,
почти бегом, расталкивая по пути учеников, вышла из
зала.
—	Друзья не помогли вовремя, — сказала Марья Василь¬
евна.— Мудрено ли, что дети верят громким словам, если
даже взрослые придают им значение!.. Громкие слова —
болезнь этой девочки. А мы иногда этой болезнью любуемся...
Марья Васильевна говорила вполголоса. Но слова ее про¬
звучали отчетливо в притихшем зале.
—	А я нахожу, что выставка шестого класса ничуть не
134

хуже других, — холодно и независимо произнесла вдруг Вера
Ивановна.
—	Значит, вы не поняли, для чего эта выставка устраива¬
лась,— ответила ей Марья Васильевна и добавила негром¬
ко: — Как и многого не понимаете в нашей жизни.
—	Я плохо веду свой предмет? — осведомилась Вера Ива¬
новна.
И Марья Васильевна впервые увидела румянец у нее на
щеках.
—	Преподавательница вы хорошая, — возразила Марья
Васильевна, — но... прошу вас, зайдите после уроков ко мне —
поговорим еще на эту тему.
Тем временем Зина, увидев, как убежала Тамара Белоку¬
рова, поспешила за ней. Следом выскочила в коридор и
Фатьма:
—	Зина, куда ты?
—	За Тамаркой... Куда она умчалась: наверх или в раз¬
девалку?
—	Ага, утешать! — Фатьма с возмущением отвернулась.—
Как она на тебя наплевала! А ты беги скорей, утешай!..
Но Зина, не слушая Фатьму, уже бежала вниз по лестни¬
це. Как теперь стыдно Тамаре! Как ей теперь тяжело! И как
же не побыть с нею в такую минуту!
Но Тамары уже не было в раздевалке. Тетя Саша сказала,
что она схватила свое пальто и ушла.
Фатьма догнала Зину:
—	Знаешь, у тебя самолюбия нет!
Зина поморщилась:
—	Ну, Фатьма, ведь она провалилась! Легко, дума¬
ешь?
—	Если бы не так высоко себя ставила, то и падать было
бы не так низко, — возразила Фатьма. — И никакого горя тут
нет, а только наука. Лучше пойдем к нам, я тебе покажу, что
моя луковица вытворяет.
—	Уже росток? Но ведь февраль только наступил... Не¬
ужели росток?
—	Увидишь.
«А может, и правда Тамаре лучше побыть одной, — реши¬
ла Зина. — Ей, может быть, теперь никого и видеть-то не хо¬
чется...»
И Зина пошла к Фатьме посмотреть, что вытворяет ее лу¬
ковица.
А Тамара и в самом деле хотела побыть одна. Она сидела
в своей комнате, забившись в угол дивана, не зажигая света.
Она никого не хотела и не могла видеть сейчас. Матери не
было — она уехала в гости к Лидии Константиновне, и Тама¬
135

ра была рада этому. Хотелось все продумать и понять, где и
как она ошиблась.
Почему она оттеснила всех одноклассников от этой вы¬
ставки? Потому что это было особое пионерское поручение,
которое дала именно ей старшая вожатая.
Но почему же тогда она и с вожатой не посоветовалась?
А потому, что тогда сказали бы, что вожатая ей помогала и
что она не сама выполнила это поручение.
В комнату, напевая, вошла Ирина и зажгла свет. Она
слегка вскрикнула, увидев Тамару:
—	Фу, испугала! Что ж ты сидишь в темноте — двойку
получила?
—	Хоть бы и кол! — ответила Тамара, не глядя.
Ирина подошла ближе:
—	Да ты не заболела ли?
—	А хоть бы и умерла! Тебе-то что?
Ирина внимательно поглядела на нее, взяла со столика
стеклянный кувшин, чтобы налить свежей воды, и вышла.
«И свет не погасила!» — с досадой подумала Тамара, но
сама не встала: не хотелось двигаться, не хотелось шевелить¬
ся. Пусть горит.
А ведь и девочки, ее подруги, не очень-то настаивали, что¬
бы выставку делать вместе. Не очень-то приставали к Тамаре.
А почему? Хотели посмотреть, как она выдвинется или как
провалится? Это все Сима Агатова. Она не любит Тамару, за¬
видует ей...
«Завидует? — тут же прервала себя Тамара. — А почему
она будет мне завидовать? Чему? Что я всегда сижу одна и
не знаю, что мне делать?»
Тамара чувствовала себя глубоко несчастной и, насупясь,
глядела куда-то в одну точку. Хоть бы и правда умереть, раз
она не нужна никому на свете!
Хлопнула дверь. Пришел отец. Вот он раздевается. Вот он
заглянул 6 столовую...
—	Антонины Андроновны нет?
—	Нету! — ответила из кухни Ирина. — Велела обедать
без нее. Накрывать?
—	Накрывай, — ответил отец и прошел в свой кабинет.
«А про меня и не спросил даже», — не то усмехнулась, не
то всхлипнула Тамара.
Но что с отцом? Он открыл дверь и громко позвал Ирину:
—	Кто трогал мои журналы?
Ирина не знала, кто трогал журналы. Она их не трога¬
ла. Отец вошел к Тамаре. Тамара выпрямилась. В руках
у отца трепетали истерзанные ножницами страницы журна¬
лов.
135

—	Это ты сделала?
Тамара со страхом поглядела в его черные гневные, окру¬
женные тенью глаза. Сознаться? Отказаться?
—	Ты зачем трогаешь мои вещи? Зачем ты трогаешь без
спросу, а?
—	Я спросила... — ответила, запинаясь, Тамара. — Мама
сказала — можно.
—	Ах, мама сказала «можно»! — Отец принялся ходить
взад и вперед. — Но вещи-то не мамины? Может, следовало
бы у меня спросить — можно ли? И зачем, для чего нужно
было так все уродовать, для какой прихоти, если бы я мог
понять! Такие нужные мне журналы!
Тамара вдруг успокоилась.
—	У тебя спросить... — сказала она. — А где я тебя вижу?
То на заводе, то в кабинете на запоре... У тебя спросить, да?
Видно, отец уловил в голосе Тамары какую-то особую,
горькую интонацию, потому что он остановился и вниматель¬
но поглядел на нее.
—	А я не для прихоти изуродовала... — продолжала Тама¬
ра, — мне нужно было. Для пионерского поручения, для вы¬
ставки... По сельскому хозяйству.
—	Ну, и ты сделала выставку?
Голос отца звучал уже гораздо мягче, и гневный огонь в
глазах погас.
—	Сделала, — ответила Тамара, — только... не так. Не су¬
мела. Провалилась — вот и всё.
—	С кем же ты советовалась?
—	Ни с кем.
—	Но почему же ты не посоветовалась со мной? — опять
загорячился отец. — Я ведь кое-.что понимаю в сельскохозяй¬
ственных машинах... и вообще в сельском хозяйстве, ты же
знаешь. Иначе мне бы незачем ехать в эмтээс.
—	Как — в эмтээс?
—	Да вот так. Ты же знаешь, что в сельском хозяйстве
нужны специалисты — агрономы, зоотехники, инженеры...
Слышишь? Инженеры. А я ведь инженер.
—	А почему же именно тебя посылают? — Тамара по при¬
вычке пожала плечом, сама не заметив этого.
Но Николая Сергеевича передернуло от этого жеста.
—	Пожалуйста, не пожимай так плечами, — резко сказал
он, — это вульгарно!
—	А мама...
—	Чем меньше ты будешь подражать маме, тем будет
лучше.
Тамара внимательно посмотрела на него, нахмурилась, но
ничего не сказала. Отец с минуту молча ходил по комнате.
137

—	Да, эта задача трудно решается... — пробормотал он в
замешательстве.
Как объяснить дочери, что ее мать — несчастье его жизни?
И хорошо ли, допустимо ли говорить плохое ребенку о его
матери? И, не сумев решить этой задачи, Николай Сергеевич
продолжил прерванный разговор:
—	Меня никто не посылает. Я сам поеду. Здесь инжене¬
ров и без меня хватает, а там... там специалисты до зарезу
нужны!
—	И тебе хочется туда ехать? — Тамара поглядела на него
недоверчиво. — В деревню... в деревянную избу...
—	Хочется j!h? А я об этом даже и не думаю. — Взгляд от¬
ца стал далеким и каким-то чужим, как тогда, на заводе.—
Мне надо ехать. Я коммунист. Если бы, скажем, началась вой¬
на— разве я думал бы, хочется мне воевать или не хочется?
Я должен. Ты же знаешь, как это бывает.
Тамара покачала головой:
—	Я не знаю ничего... Как будто бы когда-нибудь ты со
мной разговариваешь! Вот с Зиной Стрешневой отец всегда
разговаривает. А ты... только ругаешься... да кричишь... да
уходишь и запираешься...
Голос Тамары прервался. Она замолчала — гордость не
позволяла заплакать при отце. Пусть не думает,, что это для
нее так уж важно.
Но отец видел, как это важно для нее и как ей больно. Он
потупил глаза, брови его сошлись. Он сел к письменному сто¬
лу и задумался. Тамара, также насупясь, молчала. Ирина за¬
глянула в комнату и незаметно скрылась.
«Сидят, как два воробья, — нахохлились, — подумала
она. — А как похожи-то друг на друга!»
—	Ты говоришь — я запираюсь, — после угрюмого молча¬
ния сказал отец, — не говорю с тобой. Ну, а ты-то хоть раз
пришла ко мне с чем-нибудь, а?
Их глаза встретились.
—	Да, — Тамара снова перешла в наступление, — а в Но¬
вый год я одна была! Во всей квартире! Хорошо мне было,
по-твоему?
—	Наверно, плохо, — сочувственно сказал отец. — Но не¬
ужели ты совсем одна была?
—	А, вот ты и не знаешь ничего! Очень нужны мне всякие
шелковые платья! А я все одна да одна! Посоветуйся с тобой!.
А если бы посоветоваться, то выставка не провалилась бы?
Посоветуйся с тобой, как же!..
Тамара вдруг расплакалась. Отец подошел, смущенно и
неловко погладил ее по густым рыжеватым волосам.
—	Ну ладно... ну ладно, — виновато заговорил он. — Ну,
138

теперь мы договорились с тобой. Мы с тобой теперь всё по¬
няли, правда? Всё теперь поняли. Оба мы виноваты... и оба
не виноваты... правда? Ну я, может быть, побольше вино¬
ват. А?
Тамара утерлась подолом черного школьного фартука и,
взглянув на отца, усмехнулась сквозь слезы.
—	Не знаю, кто больше, — сказала она. — Только ты... не
уезжай в эмтээс. А если уедешь — мне опять одной быть?
Отец задумчиво посмотрел на нее.
—	Вот какое дело-то, — он обращался к ней, как к взрос¬
лой, — я, пожалуй, все-таки поеду. А ты пересмотри-ка себя.
Если хочешь, давай вместе подумаем. Почему ты одна? По¬
чему у тебя нет верных друзей? Все другие плохие — одна ты
хорошая? Так не бывает. Если у человека нет друзей, это
очень опасно. Такой человек должен хорошенько посмотреть
на себя самого: а может, это я плоховат, что людям со мной
и скучно и холодно, что людям не хочется прийти ко мне, что
людям все равно — трудно мне или легко? А может, это я сам
такой холодный и равнодушный — так и люди платят тем же?
Горячий, внимательный, добрый к людям человек никогда не
остается один. Никогда! Приглядись-ка ты получше к себе.
Приглядись, я тебе советую.
Тамара молчала.
—	А насчет эмтээс... видишь ли, какое дело... — продолжал
отец. — Я уже подал заявление. И согласие получил... А ты
летом ко мне приедешь — правда? Приедешь?
—	Приеду, — со вздохом ответила Тамара. И добавила,
жалобно заглядывая отцу в глаза: — Папочка, прости меня за
журналы!
Тамара и Николай Сергеевич мирно и дружно пообедали
вдвоем. Николай Сергеевич расспрашивал дочь то о том, то о
другом — о ее школьных делах, о пионерском отряде, о по¬
другах... Из ее скупых ответов, неясных и недобрых отзывов
о девочках и учителях Николай Сергеевич понял, как трудно
и сложно >т*мвется Тамаре. Он с горечью и болью открывал,
что дочь его, только еще вступающая в жизнь, уже тронута,
как ржавчиной, недоверием к людям, что в характере ее мно¬
го черствости и глубокого, словно врожденного эгоизма. Он
глядел на свою дочь — свежую, белолицую, с живыми, быст¬
рыми глазами девочку, напоминающую цветок, который толь¬
ко что раскрылся... А вместо цветка ему почему-то представ¬
лялась новенькая стальная деталь, только что отлитая,
свежая, блестящая. Как будто отличная деталь — а глаз
инженера видит в ней непоправимые дефекты: тайные рако¬
винки внутри, делающие эту деталь негодной и ненужной...
После обеда Тамара, надев недавно подаренные мамой
139

шапочку и рукавички, ушла на каток. А Николай Сергеевич
еще долго ходил по своему кабинету и думал, думал... Кто ви¬
новат, что Тамара становится второй Антониной Андронов-
ной? И кто виноват, что Антонина Андроновна оказалась
такой тупой обывательницей? А где же был он, когда все это
происходило с его близкими людьми?
Трудно было внушить что-нибудь высокое и благородное
Антонине Андроновие: она была человеком недалекого ума и
огромной энергии. Легче было просто отойти — пускай посту¬
пает и живет как хочет.
И что же вышло? Он, коммунист, едет в село, потому что
считает своим долгом быть на «переднем крае»—гак сейчас
говорят о работе в селе. И на войне он тоже был на переднем
крае, всю войну на передовой позиции. И не по приказу на¬
чальства, а по приказу своей партийной совести. А его дочь
только что со снисходительной улыбкой сообщила ему:
«Все люди говорят о подвигах — и все притворяются. По¬
двиги только в книжках бывают!»
И так уверенно в этом сообщении прозвучал голос Анто¬
нины Андроновны, что Николая Сергеевича охватила тоска.
«Подвиги бывают и в жизни», — ответил он.
Но Тамара только улыбнулась на это.
«Надо взять ее с собой в село, — решил Николай Сергее¬
вич. — Поеду, устроюсь, а потом возьму и ее. Поживет без
матери... Что ж делать, не всякая мать может вырастить на¬
стоящего человека».
БАБУШКИНЫ СКАЗКИ
Первое, что сделала бабушка Устинья, поселившись в
квартире Стрешневых, — это повесила в спальне икону.
Изюмка вечером увидела в углу темное лицо с яркими
белками глаз и выбежала оттуда с криком. Зина вздрогнула
и сделала кляксу в тетради.
—	Ну что ты, Изюмка! — Зина обняла сестренку, прижав¬
шуюся к ее коленям. — Чего испугалась?
—	Картинка страшная... — Изюмка показала рукой на
дверь спальни.
—	«Картинка»! — Бабушка сдвинула на лоб очки и опу¬
стила чулок, который штопала. — Да нешто это картинка?
Это лик божьей матери, богородицы... Ох, греховодники, ни-
чего-то они не знают!
Антон поднял голову от задачника:
—	Это богова мама, да?
—	Ты решай, решай, Антон, — остановила его Зина. — Ко¬
гда сделаешь уроки, тогда и разговаривай.
140

Но тут вмешалась Изюмка:
—	А у нее от головы лучики идут. Разве так бывает?
—	Никогда не бывает, — ответила Зина.
—	У бога все бывает, — возразила бабушка, задетая уве¬
ренным тоном Зины, — он все может и все знает. Вот ты си¬
дишь и уроки учишь, а он знает. И о чем ты сейчас думаешь —
он тоже знает.
—	Бабушка, — вмешалась Зина, — а он знал, как фаши¬
сты в наши дома бомбы бросали?
—	А нешто не знал? Он все, батюшка, отец небесный, ви¬
дел.
Зина сердито усмехнулась:
—	Вот так отец! В людей бомбы бросают, а он сидит да
смотрит.
—	А значит, так надо было. Испытание посылал. Пути бо-
жии неисповедимы. На все его святая воля. А без его воли и
волос не упадет с головы! Так-то...
—	Значит, и все плохие дела тоже по его воле делаются?—
Зина начинала горячиться. — Вот я сейчас возьму да изобью
Изюмку ни за что — значит, божья воля будет? Или дом подо¬
жгу?
—	Ну, бог тебя и накажет.
—	Но, бабушка, — закричала Зина, — за что же он будет
меня наказывать, раз все по его воле делается? Это нечестно.
Значит, он сам решит — пусть Зина отколотит Изюмку, а по¬
том сам же за это и накажет!
—	Тьфу ты, греховодница! Согрешишь тут с вами! — Ба¬
бушка отложила чулок и встала. — Пойти к ужину сварить
чего-нибудь...
А Зина, разволновавшись, глядела в учебник и никак не
могла понять, что там написано.
—	Ты смотри не спорь с бабушкой, — прошептал Антон
Зине, — а то еще возьмет да уедет!
Зина мрачно взглянула в его широко раскрытые, встрево¬
женные глаза и, ничего не ответив, снова уткнулась в книгу.
Да, с бабушкой спорить нельзя. При ней все дела у них нала¬
дились. Придешь домой из школы, а на плите уже обед варит¬
ся, и в комнатах чисто, и пуговицы у ребятишек пришиты, и
чулки заштопаны. И сама бабушка такая опрятная, бодрая,
никогда ни на что не жалуется, как другие: то болит да другое
болит. Если даже что и болит у нее, то помалкивает. Может
быть, привыкла молчать, долго жила одна, а когда человек
живет один, то кому же жаловаться! И красивая у них ба¬
бушка, хоть и морщинки на лице. А чуть выйдет на улицу, так
и разрумянится вся, как ягодка. Но вот дался ей этот бог!
Дня не пройдет, чтобы не поговорила бабушка про бога да
141

про святых угодников божьих. Сначала Зина молчала, потом
стала возражать, спорить...
Изюмка долго не могла привыкнуть к темному лицу с бе¬
лыми глазами, которое глядело из угла в спальне. Она боя¬
лась спать — и Зине приходилось сидеть у ее постели, пока
Изюмка не заснет. Зина повесила на спинку ее кровати теп¬
лый платок, чтобы ей не видно было иконы.
—	А она меня тоже не видит? — спрашивала Изюмка.
—	Нет, не видит, — успокаивала ее Зина.
—■ А она смотрит?
—	На тебя мама смотрит, а не она. Видишь нашу ма¬
мочку?
Изюмка поворачивалась к маминой фотографии. И ей ка¬
залось, что то страшное белоглазое существо в золотом венке,
которое зачем-то поселилось в их теплой уютной спаленке,
боится маму. И если мама смотрит на Изюмку, то можно
спать спокойно — уж мама-то ее в обиду не даст никому.
Бабушка как-то нечаянно вошла в спальню и услышала
этот разговор.
—	Ну и чему же ты ребенка учишь? — рассердилась она
на Зину. — Нешто мать-то у вас святее богородицы была? Ну,
погоди ужо, погоди! Вот бог-то тебя накажет! Еще как нака-
жет-то — спохватишься!
Изюмка, услышав, что бог накажет Зину, раскричалась и
расплакалась.
—	Я не дам Зину! — плакала она. — Зина, я не дам тебя!
Пусть он не приходит! Это наш дом!
Зина еле успокоила ее. Она шептала Изюмке в ушко, что
никто ее не накажет, потому что никакого бога и на свете-то
нет. Но уж так шептала, что бабушка ничего не слышала.
Зина с затаенной тревогой ждала, не скажет ли бабушка
что-нибудь отцу за ужином, не пожалуется ли на нее. Но
бабушка уже опять была весела и приветлива, пила горячий
чай, дула в блюдце и с каждой чашкой становилась всё? румя¬
нее. Зина успокоилась. Вот и хорошо. А зачем отцу знать все
их размолвки да маленькие неурядицы — мама велела бе¬
речь отца.
Зина стала осторожнее с бабушкой. Не хотелось ее сер¬
дить. Но что было делать ей, если она сама невольно серди¬
лась на бабушку!
Следующая ссора у них произошла из-за Антона. Зина
немножко запоздала из школы. Она пришла, когда Антон са¬
дился обедать. Антон не видел, как она вошла, а Зина так и
застыла в дверях, от изумления. Парнишка, собираясь сесть
за стол, стоял перед открытой дверью спальни и, глядя на
богородицу, крестился широким крестом.
142

—	А теперь кланяйся боженьке, — учила его довольная
бабушка, — «Господи, благослови!» Вот так. Тебе бог здо¬
ровья пошлет.
—	Бабушка! — не сдержавшись, крикнула Зина. — Зачем
вы его учите? Зачем, ну?
—	А нешто я плохому учу? — возразила бабушка. — Я не
плохому учу. У сиротинки бог — первая защита.
—	Антон, ты что это... — Зина готова была нашлепать его
от досады. — Богу молишься, да? Отсталый ты человек! Ведь
тебя же в пионеры не примут!
—	А почему не примут? Вот еще! — сказала бабушка, на¬
ливая Антону супу. — Еще как примут-то! А нешто мы пой¬
дем в трубы трубить, что богу молимся? Эва! Мы ведь тоже
не дураки, жизнь понимаем.
—	Значит, обманывать будете?
—	Какой тут обман? — Бабушка снисходительно махнула
рукой. — Да если и обмануть маленько — с умом, конечно,
обмануть, — то какой тут грех? Сиротке простится, ему свою
жизнь-то потруднее устраивать, чем у кого отец да мать для
него дорогу пробивают. Ничего. Я плохому не научу — кров¬
ные, чай, внуки-то, не чужие. Надо к порядку привыкать.
А то что же за порядок: садятся за стол — лба не перекре¬
стят, вылезут из-за стола — также. Не поблагодарят отца
небесного.
—	«Отца небесного»! — Зина нервно засмеялась. — А за
что благодарить-то?
—	А за то, что хлеб-соль нам посылает.
—	Хлеб-соль нам отец зарабатывает, нам никто его не по¬
сылает. А если бы наш папка не работал, то и хлеба-соли не
было бы.
Зина пришла домой голодная, но сейчас ей и есть расхоте¬
лось.
—	У нас скворца говорить обучили — он так же тре¬
щал,— сказала бабушка, начиная сердиться. — Птица небес¬
ная не жнет, не сеет, а бог кормит ее.
—	А зачем же ты-то, бабушка, ходила в колхоз на рабо¬
ту?— не сдавалась Зина. — Ты бы не сеяла и не жала, пускай
бы тебе бог посылал!
—	А что, не посылал бы? Вот один святой пророк удалил¬
ся в пустыню, заповеди там писал, и нешто с голоду умер? Не
умер же! Потому что ворон ему пищу приносил. Прочитай,
прочитай-ка — ведь про это все в церковных книгах написано!
И чтобы избежать крупного спора — Зина, пожалуй, еще
что-нибудь такое скажет, на что и ответить не найдешься, —
бабушка поспешно подхватила грязные тарелки и скрылась в
кухне.
143

—	Антон! — сказала Зина. — Ну, скажи, что это ты взду¬
мал? Ты что, и правда думаешь, что бог есть?
—	Бабушка говорит — есть...—смущенно опустив ресни¬
цы, ответил Антон.
Зина укоризненно потрясла головой:
—	Бабушка в старое время росла, чудак ты! Тогда люди
думали, что и правда бог есть. А тебе разве мама говорила,
что надо богу молиться?
—	А ведь я тогда не был сирота...
—	А, бедный! Так уж тебе плохо жить, такой уж ты забро¬
шенный? Надо, чтобы и тебе ворон пищу приносил? — Услы¬
шав шаги за дверью, Зина торопливо добавила: — Имей в ви¬
ду: если ты опять креститься вздумаешь, я буду тебя прези¬
рать.
Антон испуганно поглядел на нее:
—	Да ведь я так, нарочно. Чтобы бабушка не серди¬
лась, ну!
—	Значит, обманываешь?
Антон засопел и насупился. А откуда он знал, что полу¬
чится обман?
—	Ну, что ты не обедаешь, пигалица? — Бабушка явно не
хотела продолжать с Зиной предыдущий разговор. — Ешь по¬
больше, ишь худая какая! Человек должен есть как следует.
А который худой, так нешто это работник?
Бабушка налила Зине супу. Зина успокоилась; суп был
очень вкусный, и туча неудовольствия, сгустившаяся было в
доме, рассеялась. И все пошло своим чередом.
«Бабушка-то хорошая, — думала Зина, — только вот как-
то мы всё думаем по-разному... У нее, оказывается, и обма¬
нуть не грех, если выгодно... А этот дурачок Антон слушает...»
Бабушка приветливо хлопотала в комнате. Потом села с
Изюмкой шить платье для куклы, чтобы Изюмка не мешала
Зине и Антону делать уроки... Кажется, все так хорошо!
И отец, придя с работы, заглянул в комнату, улыбнулся.
Зина видела, что отец доволен, что он успокоился за своих
детей.
Но Зина не была спокойна. Противоречивые чувства му¬
чили ее. С бабушкой хорошо. И плохо с бабушкой, плохо!
Может, сказать отцу? Может, она зря одна мучится?
Но вспомнила Зина светлую улыбку отца, которую она
подметила в ту минуту, когда он заглянул в комнату, и опять
решила:
«Не буду его расстраивать. Бедный папка немножко пове¬
селел — зачем же. огорчать его? Поспорим, поспорим с бабуш¬
кой, да как-нибудь и поладим... Справлюсь и одна, без папы».
Но Зина ошиблась, понадеявшись на свои силы и на то,
144
5

что они поладят с бабушкой. Проходили дни, недели, месяцы
проходили, а Зине с веселой, румяной бабушкой Устиньей все
тяжелее и тяжелее становилось жить.
Откуда брался раздор? Откуда он возникал? Чаще всего
из-за бабушкиных религиозных убеждений: Молится бабушка,
ходит в церковь — это ничего бы... Ну, пусть молится, это ее
дело. Так ее воспитали. Но Зина не могла спокойно отно¬
ситься к тому, что Антон, мягкий и робкий, начал все больше
и больше поддаваться ее влиянию. Он-уже привык крестить¬
ся, садясь за стол. И Зина видела, как мальчику трудно.
С одной стороны стоит бабушка* строго смотрит на него:
«Опять садишься — лба не перекрестишь?» А с другой — Зи¬
на с насмешливой улыбкой: «Вот так будущий пионер! Имей
в виду: когда будут принимать тебя в пионеры, дам отвод.
В пионерском отряде богомольщики не нужны!»
Антон крестился, а сам испуганно и жалобно поглядывал
на Зину. И, улучив минутку, подходил к Зине, когда она сиде¬
ла за уроками, обнимал ее за шею и шептал на ухо:
—	Это я понарошку крещусь. А то. она все ругается... Как
тебя нет — так и ругается.
Но Зина поджимала губы и сердито отвечала:
—	Ты обманщик! Я тебя не уважаю.
Тогда Антон уходил куда-нибудь в уголок и потихопьку
плакал. А у Зины сердце разрывалось от жалости. Но что же
ей было делать?
И однажды, после того как она застала Антона в слезах в
темном углу спальни, Зина решила поговорить с отцом. Вече¬
ром к тому времени, как на заводе загудеть гудку, Зина подо¬
шла к плотно закрытым воротам заводского двора.
Отец, увидев ее, испугался:
—	Что случилось?
—	Да ничего, ничего! — Зина улыбнулась, чтобы отогнать
тревогу. — Просто надумала с тобой поговорить.
—	Давай поговорим, — согласился отец, внимательно
поглядывая на нее. — Давай, дочка, мужественный чело¬
век!
—	А вот и не мужественный, — сказала Зина. — Видишь,
пришла... Сама не справилась.
—	Плохо с уроками?
—	Нет, — Зина покачала головой, — не с уроками...
—	Дома?
—	Да. Дома.
Над улицей висели зимние сумерки. Ии одного цветного
отсвета кругом — темное небо над тускло-белыми крышами,
темные квадраты окон, серые заборы, черные стволы деревь¬
ев... У этого февральского вечера не было никаких красок,
0 Библиотека пионера, т. VIII
145

кроме белой и черной, но и в этом была какая-то особая
прелесть.
Зина скупо рассказывала о своих осложнениях с бабуш¬
кой. А когда все рассказала, то увидела, как отец сразу по¬
мрачнел и постарел. Зина испугалась:
—	А может, не надо бабушке говорить, а? Я уж как-ни¬
будь с Антоном договорюсь. Да еще, может, мне просто ка¬
жется...
—	Плохо! — Отец вздохнул. И замолчал до самого дома.
Отец не послушал Зину, он решил вмешаться. За ужином
он насмешливо посмотрел на Антона:
—	Ну, что же ты не крестишься?
Антон растерялся. Взглянул на Зину, на бабушку, как пой¬
манный зайчонок.
—	Ты ведь, я слышал, богомолыциком у нас стал!
Антон, красный и смущенный, молча пододвинул стул.
У бабушки в черных глазах забегали сердитые огоньки.
—	А нешто плохо, если человек, как полагается, перед обе¬
дом лоб перекрестит? — сказала она.
—	Очень плохо, — стараясь скрыть раздражение, ответил
отец. — Ведь ты же, мама, знаешь, что я коммунист. Я воспи¬
тываю детей, как учит меня партия, — пойми ты это! Зина у
нас пионерка. И Антон — будущий пионер. Они у нас никогда
не слышали про бога — и не нужно им про это слышать... Ты,
мама, молись. Если веруешь в бога — ну и молись. Мы тебе
не мешаем. Но ребят не сбивай. И к обману не приучай.
Бабушка бросила на стол нож, которым резала хлеб:
—	К обману?! Это к какому же обману? Это с каких же
пор у тебя мать в обманщиках ходит? Да если я не ко двору,
то я ведь и уехать могу! Слава богу, дорогу в свой собствен¬
ный дом мне еще вьюгой не замело. А то очень-то надо! Ходи
тут за ними, обшивай да обмывай, а потом тебе тут всякие
грубые слова будут говорить! Вот еще, да нешто я не могу
собраться да уехать?
Отец долго объяснял бабушке, что обижать ее не собирает¬
ся, что он просит ее жить, как она хочет, но только пусть
не заставляет детей молиться богу, в которого они не верят,
что это лицемерие и обман, а обмана он не переносит...
А бабушка в ответ только одно и повторяла, что ей недолго
собраться да уехать. А если трудно одному с детьми, то кто
же ему мешает жениться! Взял да женился бы, вот и хозяйка
в доме была бы. А уж она, бабушка-то, довольно поработала
на своем веку, ей и в деревне на печке неплохо...
Зина убежала в кухню и стояла там, пока не затихли голо¬
са. Вышла в кухню тетя Груша, вздохнула и прогудела своим
простуженным голосом:
146

—	Вот нравная старуха! Ишь ты, как схватилась! А на
вид — прямо святая...
Неслышно объявилась в кухне и Анна Кузьминична:
—	Ого! Слышали? А все небось из-за ребят. Ох-ох, уж где
ребята, там и брань, известно!.
Наконец в комнате стало тихо, и Зина ушла из кухни. Ан¬
тон, заплаканный, сидел в углу дивана. Изюмка, прижавшись
к коленям отца, исподлобья сердитыми глазами смотрела на
бабушку. У отца над бровями лежали две темные морщины,
а бабушка резкими движениями собирала со стола посуду и
ни на кого не глядела.
Зина тихо прошла к своему столику.
«Больше никогда ничего не скажу отцу, — думала она.—
Бедный! Вон какой он сразу стал измученный... Ох, мамочка,
почему тебя нет на свете!»
Она незаметно прошла в спальню. И там, подойдя к порт¬
рету матери, висевшему на стене, посмотрела в ее улыбчивое,
с ямочками лицо, в ее светлые глаза, которые словно спраши¬
вали: «Как живете, мои детки? Хорошо ли вам?» Поглядела
и немножко успокоилась. И еще крепче решила:
«Никогда больше ничего не скажу отцу. Сами справимся!
Да теперь и бабушка угомонится, не будет больше толковать
про богов. Наверно, не будет, раз папа ей сказал».
Но на другой день, когда она пришла от Фатьмы, к кото¬
рой ходила заниматься, Изюмка весело рассказала ей:
—	Зина, Зина, а где ж ты была так долго? А нам бабушка
сказку рассказывала, как Илья-пророк ехал на конях, а бо¬
женька его на небо к себе взял, и вместе с лошадьми и с теле¬
гой.
Зина сердито сжала губы. Но тут же овладела собой и
усмехнулась.
—	Ну, что это за сказки! — сказала она. — Вот я тебе про¬
читаю сказочки, так уж сказочки: про царя Салтана и про
Балду. Завтра принесу книгу. Картинки там какие! Вот уви¬
дишь тогда. А то Илья-пророк с лошадью на небо поехал! Да
разве это интересно?
КРАСНЫЙ АМАРИЛЛИС
Антон аккуратно выполнял классное поручение. Его под¬
шефное окно было всегда в порядке, цветы зеленели.
Антон поливал их, как научила учительница: не часто,
потому что зима, и как следует, чтобы весь ком земли был
смочен, а не только верхний слой. Он наливал воды в горшок
и следил, как она постепенно проходила сквозь землю и вы¬
ступала на поддоннике.
147

Потом он снимал с бегонии пожелтевшие листочки. Проти¬
рал сырой тряпочкой жесткий темно-зеленый фикус. И стара¬
тельно опрыскивал водой пушистую шапку аспарагуса — этот
цветок любил влагу.
—	Вот какой хороший садовник наш Антон! — сказала
сегодня учительница. — Поглядите, какое зелененькое у него
окно! Из всех окон самое хорошее. Это потому, что он хоро¬
шо выполняет поручение класса.
—	А завтра еще лучше будет! — сказал Антон.
—	Чем же лучше? — спросили ребята.
Но Антон сделал загадочное лицо:
—	Увидите!
А когда прибежал домой, то сразу сунулся к цветам. Инте¬
ресовал его только один горшок — луковица амариллиса. Там,
рядом с двумя молодыми нежно-зелеными длинными листья¬
ми, поднимался толстый росток с тугой почкой на верхушке.
—	Скоро расцветет! — радостно крикнул он. — Зина! Зи¬
на, погляди-ка, уже можно в школу тащить!
Но Зины не было дома. На его зов из кухни пришла ба¬
бушка:
—	Ты что кричишь? Кого тащить?
—	Бабушка, — смеясь от радости, сказал Антон, — ви¬
дишь, что цветок-то вытворяет? На улице снег, а ему хочется
цвести!
—	Хороший цветок! — сказала бабушка.
—	Я его завтра в школу отнесу! У меня классное поруче¬
ние за цветами смотреть. А я сегодня сказал, что окно мое еще
лучше будет — вот и правда будет! Как расцветет весь крас¬
ный— вот будет красиво! А нет?
—	Ас какой стати ты его в школу понесешь, скажи, пожа¬
луйста? — вдруг возразила бабушка. — Не дам я тебе его в
школу! Нешто можно? И цветок хороший, и горшок денег
стоит.
—	Что ты, бабушка!—огорчился Антон. — Мне надо обя¬
зательно его в школу отнести. Я же обещал!
—	Подумаешь, важность — обещал!
Антон глядел на нее удивленными глазами. А разве можно
не делать, раз обещал?
—	И мне тогда мама разрешила... Она мне этот цветок
дала.
—	Эх, мама твоя! —Бабушка, открыв комод, энергичными
движениями разбирала и укладывала белье. — Мама твоя,
только дай ей волю, все раздала бы! Копеечку беречь не уме¬
ла... А жалко, что ли, незаработанного? Муж добудет!
Антон не совсем понимал, что она говорит. Он понимал
только одно: бабушка плохо говорит о его маме. Антон насу¬
148

пился, замолчал и принялся ковырять пальцем землю в горш¬
ке своего амариллиса. Сердце его возмущалось. Ему было
неприятно, что она трогает мамино белье и кладет его по-сво-
ему... Он смутно чувствовал, что должен защитить свою маму
от бабушки, но как защитить? Бабушка большая, сердитая, ее
даже отец побаивается, а он, Антон, еще вон какой малень¬
кий!
Бабушка словно угадала его мысли.
—	Ну, что взъерошился, как воробей? — сказала она.—
Нешто я неправду говорю? И нешто плохому учу?
—	Плохому! — неожиданно вырвалось у Антона, и он тут
же будто съежился весь, испугавшись своей смелости.
—	Во как! Поглядите-ка на него! — У бабушки из рук, раз¬
вернувшись, выпала большая простыня. — Это родная бабуш¬
ка твоя тебя плохому учит? Ах ты, глупец! Что же лучше —
отдать или себе взять, а? А ну-ка, скажи? — Бабушка засмея¬
лась, уверенная в своей правоте.
А Антон пробормотал:
—	Себе взять, конечно, лучше... А если обещал?..
—	«Обещал, обещал»! Ну, вчера обещал, а сегодня отка¬
зал! — сказала бабушка. — Вот и весь сказ!
Но здесь Антона сбить было нельзя. А что отец скажет?
А Зина?' Она скажет: ты не держишь своего слова, я тебя не
уважаю!..
Антон в тоске вышел в прихожую, надел пальто, надвинул
треух и отправился искать Зину.
Зина сидела у Фатьмы. В маленькой комнате было тесно.
Простые, с прямыми спинками стулья жались к накрытому
клеенкой столу; из-за шкафа, занявшего целый угол, дверь в
комнату наполовину не открывалась... Но Зине всегда нрави¬
лось в этой комнате. Когда-то, еще совсем маленькими дев¬
чушками, они с Фатьмой залезали под этот стол, спускали
пониже клеенку и, затаившись, сидели там. А тетя Дарима,
делая вид, что никак не может найти их, ходила по комнате,
заглядывала во все углы, и в шкаф, и даже в ящик с дрова¬
ми, кричала, звала их... Потом поднимала клеенку и спра-
шивала:
—	А это кто здесь спрятался?
И Зина с Фатьмой с визгом и смехом вылезали из-под
стола.
Эта комната была для Зины как свой дом. На узенькой
тахте у печки они грелись, придя с мороза; в углу за тахтой
жили их куклы... На облупившемся подоконнике широкого
окна, где всегда было зелено от цветов, они с Фатьмой, вы¬
полняя школьное задание, проращивали фасоль и горох...
Особенно хорошо было в этой комнате сейчас. Солнце
149

только что село, отсвет вечернего неба наполнял комнату.
Слабое сияние его лежало на желтой клеенке, на белых кафе-
лях печки, на переплетах рам, и от этого нежного теплого
освещения комната казалась нарядной и радостной.
А может быть, оттого Зине казалась эта комната такой
нарядной и радостной, что ей было здесь очень уютно и спо¬
койно. Здесь они могли с Фатьмой сколько угодно болтать и
смеяться, и никто не вмешивался в их разговоры, никто не
останавливал их. Дарима вечно что-нибудь делала во дворе.
А когда она была дома, то это еще лучше. Дарима сама лю¬
била и болтать и смеяться с девочками, любила выспраши¬
вать все школьные новости: и кто как отвечал сегодня, и ка¬
кую отметку получили, и что было на пионерском сборе, и
когда будет какой-нибудь школьный вечер — пусть ей заранее
скажут, она тоже обязательно придет на этот вечер!
Сейчас, в этот закатный час, девочки сидели одни. Зина
рисовала, расположившись посередине стола, а Фатьма, за¬
бравшись на сгул с ногами и навалившись на стол, смотрела.
На подоконнике, тесно уставленном цветами, стоял на вы¬
сокой подставочке красный амариллис — гордость и радость
Даримы. Эту луковицу она добыла у кого-то из жильцов, за¬
ботливо выхаживала ее, давала отдыхать в зимние месяцы и
не забывала поливать в жару. Луковица выросла и расцвела.
За окном лежал сугроб. Серебряный морозный узор, трону¬
тый розовыми искорками, светился по краям стекол. А крас¬
ные лепестки амариллиса пламенели под лучами заката. Зина
рисовала этот цветок, старательно подбирая и смешивая кра¬
ски. Ей так хотелось передать красное сияние этих лепестков,
их атласную свежесть и эти узенькие черные тычинки, довер¬
чиво и мило глядящие из раскрытых чашечек...
—	Получается... — шепотом, словно боясь спугнуть то, что
возникало под рукой Зины, сказала Фатьма. — Ой, Зиночка,
получается...
Зина, не отвечая, вся охваченная неспокойной радостью
творчества, ловила кисточкой отсвет солнца на лепестках, ло¬
вила и торопилась, потому что солнце это становилось все
бледнее и бледнее...
Дарима с Фатьмой жили в маленьком домике — в двор¬
ницкой, — который стоял, прижавшись к высокой кирпичной
стене соседнего дома. У них были свои сени, свое крыльцо,
свой палисадник под окнами. Заснеженные кусты сирени и
высокие тополя дремали у самых окон, погруженные в непо¬
движность зимнего покоя.
Кто-то вдруг пробежал мимо этих окон. Хлопнул дверью,
загремел оставленной в сенях лопатой. Фатьма проворно со¬
скочила со стула и выбежала в кухню: кто там явился?
150

Явился Антон, подрумяненный морозом и с застывшими
слезами на глазах.
—	Зина у вас?
—	У нас, Антон!—Фатьма тотчас принялась раздевать
парнишку. — Иди скорей приложи руки к печке, у нас печка
теплая!
—	Ты как хвост у меня, Антон, — сказала Зина, увидев
брата, — куда я — туда и ты.
—	Да-а... — проворчал Антон и шмыгнул носом, собираясь
заплакать, — а если она цветок не отдает!
—	Цветок?
—	Ну, мой цветок! Я его в школу обещал... Мне еще мама
дала. А она не отдает!
Закатное небо погасло. Теплые отсветы в комнате исчез¬
ли, красный цветок потускнел. Зина положила кисточку.
—	А нельзя — если в школу не нести?—осторожно спроси¬
ла Фатьма.
—	Нельзя, — ответила Зина, — он обещал.
—	Я обещал, когда будет расцветать... — Антон захлю¬
пал.— А вот он уже и расцветает. И мама говорила... А она
теперь не отдает!
—	Это кто такой здесь сырость разводит? — послышался
веселый голос Даримы.
Она вошла, свежая и румяная, стряхнула иней с платка,
зачесала гребенкой черные вьющиеся волосы.
—	Это ты, Антон, сырость разводишь? Что с тобой случи¬
лось? Ах ты, снегирь краснощекий!
Не успели девочки объяснить, что случилось, как в дверь
раздался негромкий стук. Фатьма побежала открывать.
—	Ой!—В голосе Фатьмы прозвучало удивление,—Это ты?
—	Кто такой? — спросила Дарима.
В комнату вошла Тамара Белокурова. Зина и Фатьма пе¬
реглянулись.
—	Девочки, я к вам, — стараясь держаться как можно сво¬
боднее, сказала Тамара. — Что вы делаете?
—	Когда приходят в дом, то с хозяевами здороваются, —
вдруг сказала Дарима. На ее круглом лице появилось над¬
менное выражение.
Фатьма, зная ее горячий, обидчивый нрав, испугалась:
—	Мама, ну что ты!..
Но Дарима будто не слышала.
—	А если инженеровы дочки не хотят здороваться с двор¬
никами,— продолжала она, — то пусть они к ним не ходят.
Тамара смутилась. Одно мгновение она колебалась — мо¬
жет, ответить дерзостью и уйти? Резкие слова так и просились
на язык.
151

Но тут живо вмешалась Фатьма:
—	Мама, что ты! Она не успела еще поздороваться. А ты
скорей кричать!
—	Я не успела, — сказала Тамара, переломив себя, — толь¬
ко хотела...
Дарима что-то проворчала в ответ и вышла в кухню.
—	Тамара, иди садись к печке! — начала суетиться Фать¬
ма, незаметно поглядывая на Зину.
Зина молчала, Тамара почувствовала, что она прервала
какой-то разговор, подметила слезы на глазах Антона. И, по¬
глядев на Фатьму и Зину, сказала:
—	А что это' у вас случилось? Мальчик плакал, что ли?
—	Так, случилось... — уклончиво ответила Зина.
Но Фатьма не стала скрывать:
—	Антону надо цветок в школу отнести. А...
Толчок под столом прервал ее, она взглянула на Зину и
все поняла.
—	...цветок сломался!
Зина улыбнулась — хорошая подруга Фатьма! Разве Зине
хочется, чтобы все люди знали, что они не ладят со своей ба¬
бушкой!
—	Вот так беда! — засмеялась Тамара. — Да если хотите,
я вам розочку принесу! У нас есть розочка, летом цвести бу¬
дет. Хочешь розочку, Антон?
Антон со вздохом покачал головой:
—	Мне нужно мою луковку... она ничуть не сломалась.
Она расцветет завтра.
—	Не сломалась? — Тамара подозрительно посмотрела на
Зину и Фатьму.
Они что-то скрывают от нее, отстраняют ее от себя. Отец
сказал, что она сама виновата, что у нее нет друзей, а чем же
она виновата? Вот она хочет, чтобы у нее были друзья, она
пришла к ним, а они отстраняются, она мешает им. Но она
не уйдет. Она сейчас что-нибудь такое придумает, такое инте¬
ресное...
—	Девочки, а знаете что? — начала она с оживлением.—
Давайте соберемся все трое и пойдем в Планетарий!
—	А мы же в ту пятницу идем в Планетарий всем отря¬
дом,— напомнила Фатьма. — Ты забыла?
Тамара чуть-чуть растерялась. Но тут же снова приняла
оживленный вид:
—	А, правда, я забыла! Но вот я что хотела сказать, де¬
вочки... А что, если... а что, если... — Тамара торопливо при¬
думывала, что сказать. — А что, если бы нам поехать в Парк
культуры на каток. Я бы у мамы попросила на нас на всех
денег...
1*52

—	Мне отец сам даст денег, — возразила Зина, — только
ведь у нас же свой каток близко...
Тамара с напускным оживлением говорила о том, как в
Парке культуры весело, и как там много народу, и какая там
музыка, и какие фонари...
Потом она заговорила о новой книге, которую ей принес
отец, — стихи советских поэтов. А что, если ее читать всем
вместе, вслух?
Тамара говорила и чувствовала, что все это зря. Девочки
отвечали вяло. В ней начинали закипать раздражение и оби¬
да— как она старается, как она хлопочет, как она добивает¬
ся их дружбы, а они только и ждут, когда она уйдет! Гордость
ее взбунтовалась.
—	Ну ладно, я пошла, — сказала она и встала.
Подруги не удерживали ее.
Тамара шла домой раздраженная, обиженная, уязвлен¬
ная.
«Вот я сегодня скажу отцу! — повторяла она. — Только все
я виновата, все я! А если они меня не принимают!»
Оскорбленное самолюбие напоминало ей слово за словом
весь ее неудавшийся разговор. И она понять не могла: как
это случилось, что она пришла к девочкам, чтобы подружить¬
ся, а они не захотели? Ей всегда казалось, что лишь бы она
захотела подружиться, а уж с ней-то, конечно, захотят! И вот
почему-то нет! Тамара не знала, что дружбу нельзя добывать
холодным расчетом и что даже самый недалекий человек все¬
гда почувствует, если ты подошел к нему со сладкими слова¬
ми, но с сердцем расчетливым и равнодушным.
«Ну, а что у меня, подруг, что ли, нет? — утешала себя Та¬
мара. — Подумаешь, только они две на свете? С кем захочу, с
тем и подружусь... А еще со Стрешневой на ветке обещались!
Вот сейчас приду домой и выброшу эту ветку!»
С твердым решением тотчас же выбросить заветную дубо¬
вую ветку она вошла в свою комнату. Вошла... и остановилась
посреди комнаты: «А где же эта ветка? Куда же я положила
ее тогда?»
А ветки давно уже не было в доме: Ирина убирала комна¬
ту и вместе с мусором выкинула ее в тот же день, когда Тама¬
ра принесла ее из лесу...
Дарима, как только за Тамарой закрылась дверь, вошла в
комнату. Она была очень сердита.
Фатьма посмотрела на нее и покачала головой:
—	Ой, мама, ты как маленькая все равно! Ну что ты сер¬
дишься? Ушла из комнаты... Разве это хорошо?
—	Хорошо, — ответила Дарима. — Кого не люблю — на то¬
го и глядеть не хочу.
153

Зина улыбнулась. Ох, тетя Дарима! Кого не полюбит — то
уж не полюбит. И ничего тут не сделаешь.
Чтобы разогнать неприятное чувство, оставленное посеще¬
нием Тамары, и восстановить всегда милую теплоту этой пол¬
ной цветов и тишины комнаты, Зина сказала:
—	А я какую книжку видела сегодня в библиотеке! Тол¬
стая, с картинками — «Цветоводство и садоводство»!
Зина знала, что надо сказать и на какую дорожку свер¬
нуть разговор. Дарима тотчас просияла, и полные ее губы
раскрылись в улыбке.
—	А ну-ка, сядь сюда к печке, белый преничек, со мной
рядышком, и получше, получше расскажи!
Все, посмеиваясь от удовольствия, уселись к печке, на ма¬
ленькую тахту. В самую середину уселся Антон.
—	Только Изюмки нет, —сказала Фатьма.
—	А Изюмка тоже бежит! — вдруг крикнул Антон.
Зина вскочила, а за ней Фатьма, и обе бросились к окну.
По снежной дорожке от зеленой калитки мелкими шажками
бежала Изюмка. Зина вышла, встретила ее.
—	Я от бабушки убежала! — сообщила Изюмка в востор¬
ге.— Она велит: гуляй во дворе! А я не хочу. Я сказала: пой¬
ду к Зине. И пошла! Меня Петушок проводил. А бабушка ска¬
зала: ну и пожалуйста, иди, я без вас не заплачу. Я и пошла,
потому что Петушок сказал: Антон пошел к Зине в зеленень¬
кий домик!
—	Все ясно, — сказала Зина.
А Фатьма, схватив Изюмку, принялась раздевать ее, цело¬
вать, тискать, а потом сказала, что все равно ее съест когда-
нибудь, потому что очень любит изюм, и усадила вместе со
всеми на тахту.
—	А теперь, Зина, расскажи, какой там сад нарисован,—
попросила Дарима. Самой сладкой мечтой ее было стать са¬
довником или хоть поработать в каком-нибудь большом, бо¬
гатом саду. — Какие цветы сажают?
Зина бегло просмотрела книгу «Цветоводство», но картин¬
ки были такие, что ей показалось, будто она сама побывала в
этом необыкновенном саду. Она видела голубую полянку, за¬
сеянную незабудками и окаймленную белыми цветами. Среди
этой полянки, будто зеленые островки среди голубого озера,
стоят кудрявые кустарники, и это очень украшает полянку.
Она видела там яркие придорожные грядки из крупноцветных
цинний, красных, оранжевых и желтых. Там были круглые и
квадратные водоемы с белыми чашечками и круглыми темны¬
ми листьями лилий, плавающими на светлой воде. Там под¬
нимались высокиё кустики львиного зева богатых колеров —
чисто белые, темно-пурпурные, светло-розовые с медно-крас¬
154

ными и оранжевыми пятнами. Запомнилась ей вербена, пре¬
лестные зонтичные цветы которой припадали к земле на при¬
шпиленных ветках и создавали огненно-красные, белые и тем¬
но-синие бордюры. И особенно — розы. Чайные, бенгальские,
ремонтантные... И вьющиеся розы, которые поднимаются по
стенам здания, как плющ, и всё закрывают густой листвой и
маленькими яркими цветами...
Все слушали рассказ Зины, будто сказку.
—	Дочка Фатьма, расти скорей! — крикнула Дарима. —
Давай расти скорей, учись скорей, учительницей скорей де¬
лайся!
—	Скоро вырасту! Только ты в бок меня не толкай! — сме¬
ясь, отвечала Фатьма.
—	А когда скоро? — Изюмка вскочила и забралась на ко¬
лени к Фатьме. — Завтра вырастешь?
—	Вырасту!
—	Ас кого?
—	Завтра — с маму, а послезавтра — со шкаф. А через не¬
делю — с дерево!
Изюмка удивленно глядела на нее с минуту, а потом нача¬
ла смеяться, потому что все засмеялись.
—	А, я знаю, ты шутишь!
—	Вот как будет Фатьма у нас учительницей, — начала
мечтать Дарима, — мы поедем с ней в большую школу, в се¬
ло. И там у нас будет большой сад, и мы с ребятами там всё
сделаем — голубую полянку сделаем и розы посадим!.. Зина,
принеси мне эту книгу, я пока буду учиться, как эти цветы
сажать!
—	Я тебе принесу, — пообещала Фатьма, — успокойся.
—	А там луковицы красные тоже были?—спросил Антон.
Зина посмотрела на него:
—	Антон, как же нам все-таки с твоей луковицей-то быть?
—	С какой луковицей? — спросила Дарима.
Зина и Фатьма рассказали о затруднении, появившемся у
Антона.
—	Вот какое дело... — сказала Дарима, покачав голо¬
вой. — Значит, не отнести — нельзя. Обещал. А нести — нече¬
го. Вот так дело...
Она посмотрела на свой красивый амариллис, полюбова¬
лась им с минутку, будто желая, чтобы хоть в глазах у нее
осталось отражение его красных лепестков, и сказала:
—	Бери, Антон, мой цветок и отнеси. А что думать?
—	Бабушка сказала, что брать — лучше, а отдавать — ху¬
же. Значит, тебе, тетя Дарима, хуже? — спросил Антон, и по
глазам его было видно, что он решает очень важный для себя
вопрос.
155

Зина покраснела, а Дарима рассмеялась:
—	Ах ты, маленький мужичок-чудачок! Ишь ты, о чем он
думает! Ну, а если мне хуже, тогда что?
—	Тогда я не возьму.
Антон опустил глаза и засопел носом.
—	Э, сейчас заревет! Сейчас заревет! — указывая на него
пальцем, закричала Изюмка.
—	Не реви, Антон, — сказала Дарима. — Кому—лучше
брать, а кому — лучше отдавать. Вот если ты возьмешь цве¬
ток и отнесешь в школу, будет хорошо. Правда?
Антон охотно кивнул головой.
—	А раз тебе будет хорошо, то мне от этого — еще лучше.
Ты, Антон, понял?
Антон поднял голову, улыбнулся, и круглые глаза его про¬
светлели. Яснее всего он понял одно: завтра утром он возьмет
цветок и отнесет в школу, и будет все, как он думал,—среди зе¬
лени загорится на окне красный цветок, и как все будут в
классе радоваться, и как будут любоваться его цветком. И, мо¬
жет, из другого класса прибегут посмотреть. А учительница,
наверно, скажет: «Вот как наш Антон Стрешнев любит свою
школу!»
Антон соскочил с тахты и пощупал пальцами землю в
горшке — не сухая ли.
—	Подумаешь, садовод! — засмеялась Фатьма.
А Зина упрекнула:
—	Эх, ты, а «спасибо» за тебя кто скажет?
ВЕРА ИВАНОВНА РАЗГОВАРИВАЕТ С ЗИНОЙ
В школе жизнь шла своим чередом. Зина выправила свои
отметки и снова заняла место среди хороших учениц. Ста¬
роста класса Маша Репкина с удовольствием отмечала это
в своем дневнике, где записывала все классные дела и со¬
бытия.
Сима Агатова, председатель совета отряда, тоже переста¬
ла тревожиться за судьбу пионерки Зины Стрешневой. Зина
охотно разрисовывала стенную газету, занималась в кружке
рисования, не пропускала сборов отряда, аккуратно выпол¬
няла все поручения, которые давались ей. Поручили ей наве¬
стить снова заболевшую Катю Цветкову — Зина навестила.
И не только навестила, но сумела устроить так, что к Цвет¬
ковой стали ходить каждый день то Шура Зыбина, то Фать¬
ма, то Вера Кузнецова — одна из лучших учениц класса.
И Зина зорко следила, чтобы Катя ни на один день не остава¬
лась без уроков до тех пор, пока не выздоровеет. Сделано это
156

было тихо, без суеты. Так тихо, что даже сама Катя не узна¬
ла, кто так неустанно все это время заботился о ней.
Потом поручили Зине у подшефных малышей-первоклашек
организовать классную библиотеку. В помощь ей дали Тама¬
ру Белокурову.
Совет отряда не знал, как вовлечь Тамару хоть в какую-
нибудь пионерскую работу. И решили прикрепить к Зине —
Зина ее подтянет.
Но Тамара, как только узнала, что ее дают в помощь Зине,
обиделась:
—	Почему это меня ей в помощь? А может, ее мне в по¬
мощь?
Сима хотела объяснить Тамаре, что Стрешнева любит ма¬
лышей и лучше сумеет с ними сговориться, но Зина переби¬
ла ее:
—	Ну какая мне разница? Пускай буду я в помощь ей!
Так и записали, как хотела Тамара. Но на деле все-таки
вышло, что всю работу вела Зина: объясняла ребятишкам,
какие книжки надо принести, сама ходила по классам и про¬
сила, чтобы девочки приносили книжки для маленьких, у кого
что есть. А потом сидела с первоклашками во время больших
перемен, учила их обертывать собранные книги, надписы¬
вать, подклеивать. Тамара иногда подходила к ним, глядела и
опять исчезала. Ну что это за работа — скука одна, и только!
Зина любит малышей, ну пусть она с ними и возится.
Дело делалось, и опять никто не слышал, когда и как оно
сделалось. Не слышала об этом и Вера Ивановна.
Веру Ивановну мало интересовала эта тихая, незаметная
девочка Зина Стрешнева. Но все-таки она исполнила просьбу
Марьи Васильевны и поговорила с ней. Она подозвала ее к
столу, перед тем как начать занятия.
Зина, немножко оробев, подошла. Почему ее зовут к столу
перед всем классом?
—	Как ты живешь? — спросила Вера Ивановна.
Зина съежилась под ее светлым холодным взглядом.
—	Ничего, — сказала она.
—	Теперь у тебя есть время делать уроки?
—	Да. Теперь есть время.
—	Но ты помогаешь бабушке?
—	Помогаю.
—	Значит, все уладилось. — Вера Ивановна нашла, что тут
нелишне улыбнуться: тонкие, бескровные губы ее раздвину¬
лись и показали белизну превосходных зубов. — Ну и отлично!
Садись... Девочки, начинаем урок.
Итак, в школе у Зины дела шли своим чередом. Отметки
получала хорошие, пионерские поручения честно выполняла.
157

Зина была чисто одета и никогда не опаздывала на занятия.
Все было хорошо.
И никто не замечал, что Зина давно уже не ходит на каток,
что она редко смеется, что она бледна, задумчива, всегда оза¬
бочена чем-то, будто носит в душе какую-то тяжесть и устала
от этой тяжести. И всегда она спешила домой. Кончаются
уроки — и она бежит, как будто у нее дома пожар.
—	Нелюдимка эта Стрешнева!—сказала однажды Тама¬
ра Белокурова, глядя вслед Зине, которая быстрым шагом
шла впереди.
—	И правда, — кивнула закутанная в пуховой платок ху¬
денькая, похожая на цыпленка Катя Цветкова. — Когда ко
мне приходила, то была какая-то... ну, дружная. А теперь, ка¬
кая-то... ну, недружная. Все почему-то молчит...
—	А потому что нелюдимка, — подтвердила Тамара, — и
воображала. Они с Фатьмой все время воображают.
Вдруг крепкий снежок ударил ее в спину. Тамара живо
обернулась. Девочки из их класса, собравшись в сквере, сме¬
ясь хватали снег и лепили снежки.
—	А, вот как! — Тамара перебежала дорогу и, увертыва¬
ясь от снежков, сама принялась хватать снег.
Тамара была ловка и проворна и так закидала девочек
снежками, что они закричали и запросили пощады.
Катя Цветкова осталась на тротуаре и, улыбаясь, смотре¬
ла на этот снежный бой. Сама она, нежная и слабая, всту¬
пить в этот бой не решалась. Раза два она взглянула в сто¬
рону Зины. Мелькнула смутная мысль: а может, догнать,
остановить или пойти с ней вместе?.. Ведь Зина помогала Ка¬
те заниматься, когда она была больна... Но синее пальто Зи¬
ны уже исчезло за углом. А девочки так шумно и весело сра¬
жались и смотреть на них было так интересно, что Катя оста¬
лась стоять на тротуаре.
Зина сегодня возвращалась домой одна. Фатьма зашла в
библиотеку, а Зина не могла ее дожидаться. Если задержишь¬
ся где-нибудь, то бабушка обязательно скажет: «Опять про-
баловалась где-то? Тут с ног сбиваешься, а она, как малень¬
кая, бегает по улицам. Распустила вас мать-то!»
Сначала Зина защищалась, возражала. Но постепенно, са¬
ма не зная как, все больше и больше подчинялась тяжелой
воле бабушки. Бабушка считала, что ходить на каток — это
мальчишеское дело, и незачем Зине туда ходить, только одё¬
жу рвать.
...Искрометная радость катка, летящие по льду конькобеж¬
цы, веселые, румяные лица, вьющиеся снежинки, музыка...
И сама летишь, как птица, — коньки несут тебя, они словно
рады разбегу, который дает нога, они мчатся, еле касаясь
158

льда, а у тебя замирает дух и от быстроты и от какого-то ни
с чем не сравнимого счастья. А рядом бегут девочки-подруги
и догоняют, перегоняют тебя, кружатся или, взявшись за ру¬
ки, плавно идут, чуть склоняясь то в одну сторону, то в дру¬
гую... И, отдохнувшая, с какой веселой душой возвращаешься
всегда с катка!
Так было всегда. А теперь не так. Теперь только лишь Зи¬
на снимет коньки, только выйдет из ворот парка на улицу, как
улыбка уже пропадает у нее, и чем ближе подходит к дому,
тем тяжелее на сердце. Скрывая тревогу; Зина прощается с
подругами, стараясь казаться веселой. Но остается одна с
Фатьмой, и Фатьма видит, как сдвигаются ее тонкие бровки
и поджимаются губы.
—	Боишься бабушку? — спрашивает Фатьма.
—	Боюсь, — тихо отвечает Зина.
И обе они молча идут до дома. Фатьме жалко Зину, но что
же сделаешь? А Зину охватывает тоска от мысли, что ее сей¬
час опять начнут бранить дома.
И дома начинают бранить.
—	Уроки бы учила получше, — говорит бабушка и, опу¬
стив на колени шитье или вязанье, укоряюще смотрит на Зи¬
ну.—На что надеешься? Ты уже большая, пора за ум брать¬
ся. Нешто можно целый вечер без дела бегать? Ведь ты сиро¬
та, должна вот как за дело цепляться!
Бабушка бранит. А ребятишки, как только появляется Зи¬
на, бросаются к ней, будто неизвестно сколько времени ее
не было дома. Видно, скучают они без нее; видно, без нее им и
холодно и одиноко. Ведь она их старшая сестра!
Постепенно бабушка Устинья вытеснила из дома и ее
подруг. Особенно не нравилось ей, что Зина дружит с Фать¬
мой.
—	Ну, что ты не найдешь себе подружки настоящей! Ка¬
кая от нее корысть? Я гляжу — нет у тебя соображения, как
и у матери гее было. Эхма! Людей ведь тоже надо себе подби¬
рать: хороших, видных — глядишь, потом пригодятся в жизни,
помогут, устроят на хорошее местечко... Ведь ты сирота! Да
улыбнись кому надо лишний раз, да поклонись пониже — го¬
лова-то не отвалится. А у вас ведь все гордость какая-то...
Ну, с гордостью в жизни далеко не уйдешь!
Зина только глядела^на нее отчужденными глазами и мол¬
чала, крепко поджав губы. Она уже по опыту знала, что спо¬
рить не надо: бабушку ни в чем нельзя было разубедить. Луч¬
ше все это пережить молча: и обиду, и возмущение, и презре¬
ние, которое Зйюа смутно чувствовала, но не хотела признать¬
ся себе, что это чувство копится в ее сердце, как горький и
тяжелый груз. Дружить из расчета! Не водиться с Фатьмой
159

потому, что от нее корысти нет! Если бы мама слышала это!
И если бы отец это знал!
А отец ничего не знал. Он чувствовал, что в доме нет на¬
стоящего мира и покоя. Но, может, и не признаваясь самому
себе в том, что не хочет знать настоящей правды, был доволен
и тем, что внешний мир был сохранен. Как-нибудь, как-ни¬
будь... Ну, а что же делать? Жить-то на свете надо! И ведь
все-таки детям лучше с бабушкой — они умыты, они сыты,
одеты... Иногда он спрашивал, делая веселое лицо:
—	Ну, дочка, как у нас с тобой дела?
—	Ничего, папочка. Все хорошо, — отвечала Зина улыба¬
ясь. — Пятерку по русскому получила.
—	Молодец! Значит, пятерка?
Отец гордился и радовался — вот и опять Зина учится на
пятерки! Но он замечал в ее глазах затаенную печаль, заме¬
чал, что нет в ней прежней веселости, и, подавляя вздох, го¬
ворил сам себе: «Что же делать... Что же делать... Мать из
могилы не поднимешь».
Так шли однообразные, как бы притушенные дни. Как буд¬
то все хорошо, все благополучно, а на сердце тяжело, тесно,
трудно. Человеку нельзя долго жить без радостей, с таким
стесненным сердцем, и Зина все чаще и чаще обращалась к
отсутствующей Елене Петровне. Она звонила много раз, и
каждый раз Артемий отвечал:
—	Получше. Но к ней нельзя. Ясно?
—	Ясно.
И Зина со вздохом клала трубку.
Но вдруг среди вереницы сереньких дней‘блеснул один де¬
нек радостью.
В этот день Зина, как всегда, торопилась из школы домой.
Хрусткий, слегка подтаявший снег резко блестел на солнце.
В воздухе бродили неясные запахи, напоминающие о весне.
О том, что весна где-то близко, напевала и тоненькая капель,
падавшая с пригретых крыш на солнечной стороне.
Ох, как хорошо сегодня! Как не хочется идти домой! Такие
дни, когда что-то еще неизвестное, неуверенное, тревожное и
радостное происходит в природе, — Зина такие дни тонко чув¬
ствовала и любила их. Нежное предчувствие весны волновало
и тревожило ее. Гудок маленького паровозика снова, как и в
прежние годы, звал куда-то в неизвестные страны, полные чу¬
дес и радостных неожиданностей.
На крышах, под застрехами, на мостовых и на деревьях
азартно щебетали отогревшиеся на солнце воробьи. От этого
веселого птичьего щебета и от звона капели, от ее огнистого
блеска будний день показался праздником. Зина замедлила
шаг, а потом неожиданно для себя свернула на другую ули¬
160

цу — пройдет полквартала и вернется к дому с другой сторо¬
ны. Хотелось еще послушать воробьев и посмотреть на капель.
Ведь можно же иногда хоть немножко опоздать из школы!
Зина прошла полквартала, хотела уже свернуть переулком
на свою улицу, но увидела на той стороне будочку телефона-
автомата. Может, позвонить? Может, сегодня Артемий скажет
что-нибудь новое? Но, если и не скажет, она все-таки позвониг
и хоть-что нибудь да услышит о Елене Петровне.
Зина торопливо расстегнула сумку. На дне, под книгами, у
нее всегда хранится в запасе монетка для автомата. Набирая
номер, она спешила придумать такие слова, на которые Арте¬
мий отвечал бы не очень лаконично.
—	Слушаю!
—	Артемий, ты не можешь спросить, когда Елена Петров¬
на придет в школу?
—	Сейчас спрошу.
—	Сейчас?!
«Он сказал «сейчас», а у кого же он спросит?»
И вдруг знакомый голос, такой ясный и теплый, окликнул
Зину из трубки:
—	Это ты, Зина? Здравствуй, девочка!
—	Елена Петровна!..
—	Да, это я. Как дела у тебя? Как ты живешь? Как дома?
Зина не знала, что отвечать и на какой вопрос отвечать.
Да это было и неважно — как ее дела и как она живет. Важно,
что Елена Петровна уже дома, что она ходит, что она разгова¬
ривает!
—	Ой, Елена Петровна!.. — повторяла она и больше ничего
не могла сказать.
Учительница все поняла. Она тихонько засмеялась и ска¬
зала:
—	Теперь можно меня навестить. Хотя бы в воскре¬
сенье...
Зина бежала домой, размахивая школьной сумкой. Ей хоте¬
лось прыгать, петь и выкрикивать на всю улицу: «Елена Пе¬
тровна вернулась! Мы к ней пойдем! Мы ее скоро увидим! Ура!
Ура!» А кругом еще веселее щебетали воробьи, еще громче и
озорнее погукивал паровозик за заводской стеной, делая вид,
что уходит куда-то в неизвестные страны.
КАК БЫТЬ ТАМАРЕ?
Николай Сергеевич, отец Тамары, сегодня что-то очень ра¬
но пришел с работы. Антонина Андроновна встревожилась,
она даже привстала с дивана, хотела пойти к мужу узнать: не
161

заболел ли, нет ли каких неприятностей по работе? Но, к ее
удивлению, Николай Сергеевич сам постучался к ней.
—	Что-нибудь случилось? — спросила Антонина Андронов¬
на мужа.
Николай Сергеевич был задумчив и как будто чем-то взвол¬
нован, но он старался казаться спокойным и равнодушным.
Однако голос его звучал глухо, когда он ответил, не глядя на
жену:
—	Да, случилось...
Антонина Андроновна сейчас же встала и закрыла дверь в
комнату Тамары. Но было поздно: Тамара уже услышала это
пугающее слово «случилось». Она легонько, чтобы не зашу¬
меть, отодвинула стул, вышла из-за стола и притаилась у
двери.
—■ Ничего страшного, — продолжал отец. — Я уезжаю в
деревню. В колхоз.
—	Что?! — вскрикнула Антонина Андроновна. — Как —
уезжаешь? Как это так? А почему мне ничего не сказал?
—	Вот говорю.
—	Но почему ты говоришь, когда уже все решено? Я бы
сходила к директору, в партком! Я бы им доказала...
—	Вот поэтому я и не сказал тебе раньше.
Тамара невольно нажала ручку двери, и дверь открылась.
—	Тамара, иди отсюда! — резко сказала мать.
Но отец распахнул дверь:
—	Нет-нет! Зачем же ей стоять за дверью и подслушивать?
Пусть лучше вместе с нами подумает, как нам быть дальше...
Тамара, ты слышала, о чем разговор?
—	Да,	— покраснев, созналась Тамара.
—	Ну,	что же ты об этом думаешь?
—	А что она может думать? — раздраженно начала Анто¬
нина Андроновна. — Она может думать только одно — что
отец у нее бессердечный человек, что он бросает семью на про¬
извол судьбы: как хотите, так и живите! Кукушка ты — и всё!
—	Почему же я бросаю? — пожав плечами, сказал отец. —
Ты тоже можешь поехать со мной.
Антонина Андроновна вскочила:
—	Что? Я поеду с тобой? Я?..
Трудно передать, сколько изумленного возмущения звучало
в ее голосе.
—	Ну	да. — Глаза Николая Сергеевича	насмешливо	блес¬
нули. — А	почему же нет? Ты тоже можешь	принести	немало
пользы колхозу — ты ведь работала когда-то диспетчером.
Ты с ума сошел! — задохнувшись, сказала Антонина
Андроновна. — Что вспомнил! Ты хочешь, чтобы я, взобрав¬
шись на гору, снова в яму свалилась? Когда это я работала
162

— Что?! — вскрикнула Антонина Андроновна. — Как — уезжаешь?..

диспетчером? Когда еще глупая девчонка была. А теперь!.. Да
ты посмотри на меня, на мои руки... — Она протянула Николаю
Сергеевичу свои белые, с красными ногтями руки, давно не
знавшие никакой работы. — Ну, нет! Не могу говорить... Ты с
ума сошел!
—	Значит, поеду один... — Отец уселся в кресло, медленно
вытащил папиросы, хотел закурить, но, вспомнив, что здесь
нельзя курить, потому что на мебели светлая обивка, спрятал
папиросы в карман.— Да, — повторил он, — всегда один.
—	Папочка, а я? — вдруг жалобно сказала Тамара.
—	Ты? — Отец внимательно поглядел на нее. — Ты при¬
едешь ко мне. Ведь мы с тобой решили?
—	Что такое? — вмешалась Антонина Андроновна. — Вы
решили? Не спросив меня?
—	Да. Решили, — подтвердил Николай Сергеевич.
—	Они решили! — Антонина Андроновна иронически за¬
смеялась. — Так ты что же будешь там делать, Тамара? Телят
поить? Сено сгребать? Навоз возить на поле?
—	А почему бы и нет? — весело возразил Николай Сергее¬
вич. — Правда, Тамара? Это всё очень нужные дела. А почему
бы нет?
Он оглянулся на Тамару, ожидая ее поддержки. Тамара
молча встретила его взгляд. И опять отец словно впервые уви¬
дел свою дочь. Что в этих глазах? Что в этой душе? Какая она,
эта душа?.. Николай Сергеевич смущенно отвел взгляд, — сей¬
час он особенно остро почувствовал, что девочка выросла без
него, что он, отойдя от жены, отошел от дочери... А дочь уже
большая, она уже о многом думает, многое чувствует. Он отдал
ее матери, которая ничему хорошему — ни любви к труду, ни
стремлению к знаниям,—ничему не может научить ее. Он знал
это.
Знал — и устранился. А каким путем пойдет его дочь даль¬
ше в жизнь? С одной стороны, пионерский отряд, школа.
С другой — мать, для которой нет ничего выше материального
благополучия. Кто победит? И кого слушаться Тамаре? А если
победит мать, то в жизнь войдет вторая Антонина Андронов¬
на... И виноват в этом будет он.
—	Это ужасно! — вырвалось у Николая Сергеевича.
—	Да, это ужасно! — подхватила Антонина Андроновна.—
Тебе уже обещали квартиру в высотном доме. А теперь что же?
Значит, останемся в этой? И сколько ты теперь будешь полу¬
чать? Уж наверно, меньше...
Николай Сергеевич встал и, не ответив, вышел из ком¬
наты.
—	Вот, вот! — закричала Антонина Андроновна. — Теперь
запрется! И смотрите — он даже не возражает, что я остаюсь!
164

Она вскочила и, шумя шелковым халатом, побежала вслед
за Николаем Сергеевичем, оскорбленная, покрасневшая от гне¬
ва. Тамара, насупившись, со сдвинутыми бровями, вышла в
прихожую, оделась и ушла на улицу. Неоконченные уроки
остались на столе.
Тамара шла, куда несли ноги. Она не видела ни красивых
витрин с пестрыми шелками, которые обычно любила разгля¬
дывать, ни ярких афиш кино, ни прохожих, спешивших куда-
то... Ей не хотелось видеть никого из своих подруг. С кем из
них можно поговорить о том, что происходит у н<ее в доме? Ко¬
му из них она сознается, как ей тоскливо, как ей страшно?..
Отец уходит от них. Хоть он и говорит, что едет только на ра¬
боту, но это неправда, он уходит навсегда.
«Почему навсегда?—старалась разубедить себя Тама¬
ра. — Почему это? Разве он сказал?»
Нет, не сказал. Но разве не видит Тамара, как он презирает
ее мать? Да, они оба не обращают внимания на Тамару, счи¬
тают, что она еще маленькая и не понимает ничего, а Тамара
все понимает!.. И как же будет теперь? Вот всё — «папка» да
«папка». Папка что-то там делает, где-то работает, живет ка¬
кой-то своей жизнью... Ну и пусть работает! Ну и пусть живет!
Но все-таки он есть. Он с ними. Его присутствие необходимо
в жизни. А как же иначе? Как же это может быть, что у Та¬
мары не будет отца?
Тамара сама не знала, сколько времени ходила она по ули¬
цам. На улицах зажглись фонари, когда она вернулась к сво¬
им воротам. Раздевшись, Тамара неслышно подошла к дверям
отцова кабинета. Там было тихо. Тронула ручку — дверь
заперта.
Из кухни выглянула Ирина.
—	Ты что же от обеда убежала? — сказала она. — Садись
поешь. Я тут для тебя котлету отложила.
—	Почему ты? — Тамара холодно покосилась на нее через
плечо. — Не ты, а мама,
—	Есть когда маме сейчас думать о тебе! — проворчала
Ирина, собирая обед на краешке стола. — То не думают о че¬
ловеке, топчут человека, можно сказать, а потом начнут исте¬
рики устраивать да к начальству бегать.
«Опять к директору пошла. — Тамара молча сдвинула бро¬
ви.— Опять кричать там будет. Ой!..»
Тамаре было больно за мать, ее оскорбляло такое поведе¬
ние матери. Но тут же вскипело и раздражение. А почему не
кричать? Надо кричать1 Раз они портят всю нашу жизнь,
надо кричать. Им не нравится? Ну и пусть не нравится! Зато
мама задаст им жару — так и надо!..
Тамара проснулась ночью оттого, что услышала за стеной
165

шаги отца. Отец шагал взад и вперед по комнате, чиркал
спичками, ломал их, снова чиркал видно, папироса не заку¬
ривалась.
Тамара встала, надела халатик и постучалась к отцу.
—: Ты что? — удивился отец. — Почему не спишь? Третий
час...
—* Папа, — сказала Тамара, глядя ему в глаза, — скажи...
только правду. А если бы не надо было ехать в колхоз... ты
никуда не уехал бы?
Отец отошел, сбросил в пепельницу пепел с папиросы:
—	Правду?
—	Да, правду!
—	Уехал бы.
■— Ты не хочешь жить дома?
—	Не хочу. Не могу. Нет, нет!
Тамара опустила голову. Да, она давно уже поняла это. Не
только партийный долг заставляет отца уехать из дому. Он
больше не может жить с ее матерью.
—	И завтра ты уедешь?
—	Уеду.
—	Ты уедешь... Мама останется. А я? Где я буду жить?
—	Именно о тебе я и думаю сейчас... Ну что же... Сначала
я доеду один, огляжусь, устроюсь. А ты... Я-то очень хотел бы,
чтобы ты жила около меня.
—	А если я не приеду, значит, мы тебя больше и не увидим
никогда? — продолжала спрашивать Тамара, не спуская с от¬
ца блестящего напряженного взгляда.
—	Почему же это? — ответил отец. — Я буду приезжать...
Как дела позволят, так и приеду... Повидаться...
—	Значит, ты не навсегда?
—	Навсегда? Почему это пришло тебе в голову? Разве я
могу тебя бросить?
Тамара радостно улыбнулась, подбежала к отцу, схватила
его за руку и прижалась лицом к этой жесткой, пахнущей та¬
баком руке. Отец осторожно высвободил руку и провел по ее
волосам.
—	А хорошо бы мы там жили! — сказал он.
И Тамара, может быть в первый раз, увидела, как ласково
и мечтательно умеет улыбаться отец.
—	Сколько бы ты интересного увидела! Деревня, колхоз—
это же огромный мир, которого вы, городские школьники, со¬
всем не знаете. Вот если бы ты там пожила, как бы это тебя
обогатило! И ум твой. И душу. И уж тогда-то, —отец весело
усмехнулся, — ты свою выставку не зав-алила бы!
—	Я приеду к тебе, папочка! — прошептала Тамара.
Долго они еще говорили вполголоса о том, как будут жить
166

в деревне. Тамара будет ходить за водой на речку, будет бере¬
зовым веником подметать избу, ходить за ягодами с колхозны¬
ми девочками...
Уже под утро, забравшись в свою постель, Тамара продол¬
жала мечтать. Как рады будут ей колхозные девочки! Она
расскажет им о Третьяковской галерее, о Планетарии, о пио¬
нерских сборах, которые устраивались у них в школе, о книгах,
которые она читала... Да мало ли! Разве они там, в колхозе,
видели столько, сколько она видела?
И, засыпая, Тамара подумала: «Надо маму попросить, что¬
бы сшила мне несколько сарафанчиков... несколько новеньких
сарафанчиков... пестреньких, с цветочками... только чтобы мод¬
ные были...»
Во сне она видела себя идущей по зеленому лугу в пестром
шелковом сарафанчике. А вокруг нее колхозные девчонки, за¬
горелые, босоногие, идут и дивятся —какая красивая Тамара,
какие у нее кудри, какое лидо белое, какое платье нарядное!..
И все они ждут: что велит им Тамара, то они сейчас же и сде¬
лают.
БАБУШКА ПОСТИТСЯ
Бабушка за обедом не стала есть мяса. И от молока тоже
отказалась.
—	Ешьте, ешьте, — необычно кротким голосом сказала она
Зине и Антону, — а мне нельзя мяса.
—	Ты заболела? —спросил Антон.
Бабушка улыбнулась:
—	Нет, глупый. Я пощусь. Мне скоромного нельзя. Я вот
кусочек рыбки съем — и довольно с меня.
Антон с любопытством глядел на бабушку:
—	А как ты постишься? Покажи, бабушка!
—	Ах, глупенький! — Бабушка снисходительно погладила
его по голове. — Пощусь — ну, значит, скоромного не ем. Вот
мяса не ем...
—	А почему?
—	Ну, потому что мясо — от убитого животного. А божень¬
ка убивать не велел.
—	А рыба — не убитая?
Антон хотел понять все и ничего не понимал. Он вопроси¬
тельно поглядывал на Зину — может, она объяснит? Но Зина
молчала. Ей и самой было непонятно: почему это мясо нельзя
есть, а рыбу можно? И почему рыбу можно, а молоко нельзя?
Да и кому это было понятно?
Бабушка рассердилась бы на Антона, но ей и сердиться в
эти дни было нельзя. Вернее, рассердиться-то она рассерди¬
167

лась, но показать этого не показала. Только высоко подняла
свои круглые брови и сказала:
—	Согрешишь с вами!
А потом оделась во все темное, покрылась черным шерстя¬
ным полушалком и отправилась в церковь.
—	За Катюшей сходи, — сказала она Зине,—отцу обед ра¬
зогрей и подай. Я не скоро приду, сегодня служба долгая.
Страстная неделя идет.
Бабушка ушла. Зина как-то вдруг встрепенулась. Ушла ба¬
бушка—и снова она почувствовала себя дома, как прежде. Вот
они, их чистые, милые комнаты. Зина запела веселую песенку.
Антон подхватил — правда, неуклюже подхватил, у него не бы¬
ло слуха, — и никто не остановил их, не сказал, что на страст¬
ной неделе петь нельзя; потому что грех. Антон, увлекшись
песней, задумал дирижировать пеналом, но потерял равнове¬
сие и свалился со стула. Он хотел было скривить губы, но Зина
принялась так весело хохотать, что и Антон засмеялся. Они
смеялись, болтали, ловили друг друга, бегая вокруг стола,—
они были дома!
—	А если бы страстная неделя тянулась долго-долго,—
сказал Антон, — хорошо бы, да? Бабушка все ходила бы и хо¬
дила бы в свою церковь. Да?
—	Ты глупости, Антон, болтаешь, — ответила Зина. — Да¬
вай-ка за уроки садись.
А сама вздохнула и подумала: «Да, хорошо бы!»
Зине нравилась страстная неделя — бабушка очень мало
бывала дома, держалась тихо, кротко. Не вспоминала маму
недобрыми словами, как привыкла делать в последнее время.
Не жаловалась отцу на Зинину грубость, на ее плохой, угрю¬
мый характер. Только одно не нравилось Зине в эти дни: ба¬
бушка слишком много говорила о боге. Бог так и вертелся у
нее на языке: то «бог знает», то «бог спасет» (от чего спасет?),
то «бог поможет». Так уж божественно она была настроена.
И даже когда Зйна нечаянно, встретясь в дверях, толкнула ба¬
бушку и сказала: «Прости, бабушка!», бабушка не прикрикну¬
ла: «Нешто можно так носиться по квартире!», но и тут отве¬
тила: «Бог простит».
«Бог простит! — усмехнулась про себя Зина. — А бог-то тут
при чем?»
И ей никак не понять было: как это бабушка верит в како¬
го-то бога, которого никто никогда не видал и не слыхал, и по¬
чему-то считает, что этот невидимый бог должен участвовать
во всех их делах? Вот он даже и Зину должен прощать за то,
что она нечаянно толкнула бабушку!
В пятницу, придя из школы, Зина застала в квартире раз
гром. Бабушка только что вымыла окна. Таз с грязной водой
168

А вот, сказала бабушка, - бери тряпку да протирай все картинки...

стоял среди пола. От окон к двери текли ручьи. Коврики собра¬
ны в кучу. Все, что обычно висело на стенах — картина с из¬
бушкой на морском берегу, фотографии, календарь с левита-
новской осенью на папке, портреты Ленина и Пушкина, — все
лежало на столе. Бабушка щеткой, закутанной в тряпку, обме¬
тала потолок.
У Зины чуть не выпали книги из рук:
—	Бабушка, что это?
—	А вот, — ответила бабушка, — бери тряпку да протирай
все картинки. Накопили тут грязи! Нешто можно все так-то
оставить к светлому-то Христову воскресению?
Бабушка устала и, забыв, что в эти дни полагается быть
кроткой, прикрикнула на Зину. Зина поспешно разделась и,
взяв чистую тряпочку, принялась перетирать рамки картин и
фотографий.
Вскоре пришел и Антон. Он долго возился в прихожей, по¬
тому что пришел весь в снегу и спешил стряхнуть пальто и об¬
мести валенки, пока бабушка не увидела. Он вошел в комнату
красный, с красными руками, с живыми искорками смеха, еще
дрожащими в его широких глазах. Ребята только что лупили
снежками и сажали в сугроб друг друга. Оттого и получилось,
что Антон сегодня очень долго шел из школы. И до чего за¬
хотел он есть! Прямо тарелки три супу съел бы и пять чашек
молока выпил бы.
Но в доме и не пахло обедом.
—	У-у!.. — разочарованно протянул Антон. — А обедать
когда же?
—	Уберемся и обедать будем. Не помрешь, — ответила
бабушка.
—	А какой праздник— Первое мая?
—	Ох-ох! — вздохнула бабушка. — Растут, -как трава в
лесу. Какое же Первое мая, когда апрель жшыю еще на¬
чался?
Она взяла у Зины тряпку, а ей велела вешать уже протер¬
тые фотографии.
—	А больше и праздников не знаете? — продолжала ба¬
бушка. — Согрешишь с вами! Воскресение Христово, пасху не
знают! Христос воскреснет из мертвых послез,а«тра — понима¬
ешь или нет?
Антону стало интересно.
—	Бабушка, а как он воскреснет из мертвых? Из гроба?..
А ты пойдешь смотреть? А не побоишься?..
—	Замолол языком! — прервала бабушка и присела отдох¬
нуть. — Нешто он сейчас воскресать будет? Он уже почти две
тысячи лет тому назад воскрес. Встал из гроба и вознесся на
небо. Понял теперь?
170

—	А Илья с лошадьми на небе? — продолжал спрашивать
Антон. Он любил сказки, и то, что рассказывала бабушка, бы¬
ло ему интересно, как всякая сказка.
—	И Илья-пророк на небе, —уверенно сказала бабушка,
будто она сама только что оттуда.
—	Бабушка, — не выдержала Зина, — да где же это небо?
Ведь небо — это воздух, атмосфера. А облака — туман, влага.
А где же, на чем эти ангелы-архангелы живут? Неба-то ведь
нет!
—	А уж это не наше дело знать, где они живут, — отмах¬
нулась бабушка. — Нешто может человек всё знать? Ему это
не дано.
—	Бабушка, а ты завтра тоже в церковь пойдешь? — по¬
молчав, спросил Антон.
Он уже прикинул: если бабушка уйдет, он позовет Петуш¬
ка из пятой квартиры, и они будут играть в Землю и в Луну.
Сегодня учительница в школе показывала им глобус и объяс¬
няла, как вертится земной шар вокруг Солнца и как вокруг
земного шара вертится Луна. Сначала на глобусе объясняла.
А потом всё изображали сами ребята. Витя Апрелев был
Солнце. Ваня Мешалкин — земной шар, а он, Антон Стреш¬
нев, представлял Луну. Витя Апрелев стоял среди класса, Ва¬
ня тихонько ходил вокруг него, а Антон ходил вокруг Вани и
вместе с ним вокруг Вити. Вот получилось весело! Антону
очень хотелось еще раз поиграть в эту игру: пускай Зина по¬
смотрит, и тогда она тоже узнает, как Земля и Луна кружатся
вокруг Солнца!
Он жадно ждал, что скажет бабушка. И бабушка, к его
удовольствию, ответила:
—	Обязательно пойду. Обязательно пойду, Антоша. Испо¬
ведаться. Причаститься святых тайн.
—	Каких тайн?
—	Тела и крови Христовой причаститься.
Антон молча вытаращенными глазами глядел на бабушку.
—	Ну, что вытаращился? Очень просто. Батюшка помолит¬
ся — дух святой и сойдет в чашу. И станет просвирка телом
божьим, а вино станет его кровью.
—	Кровью! А как же ты, бабушка, будешь из этой чаши
пить? — со страхом спросил Антон.
—	Тьфу, греховодники! — рассердилась бабушка и вста¬
ла. — В такие дни в грехи вводят! Вешай картинки, — обрати¬
лась она к Зине, — а то еще мне пасху делать надо, кулич ста¬
вить... Ох, женился бы, что ли, отец... Молодая хозяйка все
сделала бы., а мне-то уж трудно!..
Зина побледнела. Отец женился бы! Как это — отец женил¬
ся бы?.. Молодая хозяйка...
171

—	Ну, что ж ты стала? — сказала бабушка. — Помогай же!
Вдвоем-то поскорее управимся.
К приходу отца в квартире было все чисто, все блестело.
Наступил вечер, а у Зины из головы не выходили бабушки¬
ны слова — бабушка уже не в первый раз говорит об этом. Зи¬
на ждала того часа, когда уляжется бабушка; она непременно
должна была узнать у отца: может, он и правда думает же¬
ниться? Зина страдала от этой мысли, она никак не могла
себе представить чужую женщину вместо своей милой ма¬
мочки.
По задумчивости, по тревожному блеску ее глаз отец видел,
что Зине о чем-то надо поговорить с ним. И он не ложился,
сел за книгу и ждал, когда все улягутся, а они сядут с дочкой
на диван, как садилась с ней когда-то мама, и поговорят по
душам.
Зина была благодарна отцу, что он вот так, без слов, пони¬
мает ее.
—	Папа, — начала она сразу, — ты женишься?
Отец в изумлении откинулся на спинку дивана.
—	Значит, нет еще?
—	Конечно, нет, — пожал плечами отец. — Откуда это?
—	Бабушка сказала, что ей трудно... Что молодая хозяйка
нужна... все делать...
Отец улыбнулся:
—	Эх, ты! Да что ж я, какой-нибудь царский единолич¬
ник— жену в хозяйство для работы брать? Это так рань¬
ше бывало: мужик жену в дом приводил — печку топить
некому. И лошадь также покупал — пахать не на ком. Зна¬
чит, ты думаешь, что и я от того мужика недалеко ушел? А?
Отец засмеялся. Зина засмеялась тоже, у нее отлегло от
сердца.
—	Может быть, когда-нибудь и женюсь. Чего не бывает! —
помолчав, задумчиво сказал отец. — Если встретится хороший
человек... Если она моих ребят будет любить. И если мы все
друг друга будем любить... Как ты на это смотришь?
—	И если она мамочку нашу будет любить, — вздохнув,
добавила Зина.
—	О, уж это-то обязательно! — подтвердил отец. — Но
это, может, будет... а может, и не будет никогда. Вот ты, доч¬
ка, вырастешь и узнаешь тогда, что человек человека по за¬
казу не выбирает, а что скажет сердце — то и будет. А серд¬
ца-то наши, сама знаешь... Ничего прежнего... еще не за¬
были...
Голос у отца прервался. Он встал и начал ходить по комна¬
те от окна к двери, от двери к окну.
«Опять папку расстроила!—укладываясь спать, сердито
172

пеняла Зина самой себе. — Ничего потерпеть одна не можешь,
скорей уж отца расстраивать...»
Но все-таки то, что сказал отец, ее успокоило.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЗИНОЙ
Утром Зина слышала, как бабушка, вставая, охала и крях*
тела:
—	Ох, ох, батюшки, кровные... Как поясницу-то разло¬
мило!
—	А не надо было вчера тут целую баню устраивать, —
сказал отец. — Замучилась вчера — вот и болеешь! Чего ради?
—	Как — чего ради? Ты-то еще, греховодник! Завтра пас¬
ха, а он —чего ради!.. Пойти тесто посмотреть — подходит ли.
В школе тоже кое-где бродили разговоры о завтрашнем
празднике христианской церкви.
—	Девочки, а у Белокуровых пасху справляют! — сообщи¬
ла курносая, вечно оживленная, вечно все знающая Аня Вет¬
кина.— Отец—коммунист, а они пасху справляют!
Тамара услышала.
—	Ничего подобного! Мы ничего не справляем, — возрази¬
ла она. — Просто мама велела сделать пасху и кулич испечь.
Что ж такого? Просто вкусные вещи. Отчего же не поесть, если
вкусно? Вот еще! Мы же их в церковь не понесем!
—	А что, сладкий творог можно только именно в этот день
есть? — запальчиво вмешалась в разговор принципиальная
Сима Агатова. — А в другие дни нельзя? Вот у нас в молоч¬
ной очень часто бывает сладкий творог с изюмом — купи да
ешь!
—	Ну, уж в этот день... — как-то осторожно, поджимаясь,
промямлила Ляля Капустина, последнее время так и ходив¬
шая по следам Тамары. — В этот день... как все...
—	Как все? — вспылила Сима. — Как кто — все?
—	Ну, народ... — Ляля взглянула на Тамару. — Подума¬
ешь, какое дело...
—	Народ! — вмешалась Маша Репкина. — Народ уже дав¬
но никаким богам праздники не справляет. Эх, вы, а еще пио¬
нерки!
Маша круто отвернулась от них, взяла под руку Симу, а
другой рукой — Зину, которая молча стояла тут же, и они все
трое пошли по широкому голубому коридору. В конце коридо¬
ра сияло огромное, освещенное солнцем окно.
—	Пионерки тоже! — повторила Маша. — Им все равно,
лишь бы вкусно. Они, если хочешь, и в церковь пойдут!
—	Это нечестно — то, что они говорят! — возмущенно ска¬
173

зала Сима. — Пионерки не должны так думать и так гово¬
рить!.. Зина, почему ты молчишь?
—	Я думаю, — негромко сказала Зина, — а что может Та¬
мара сделать, если-ее мама захотела кулич испечь? Ведь она
у Тамары не спросилась же!
—	Ну и правильно. И конечно, не спросилась. Ну, а у Та¬
мары, у пионерки, должно быть свое отношение к этому?
Должно. А у нее нету. Ей лишь бы послаще чего, самое глав¬
ное! Ее это не волнует даже. По-твоему, это по-пионерски?
—	Нет, — согласилась Зина, — конечно, не по-пионерски!
Зина сказала и тут же проверила себя: а она разве бабуш¬
киному куличу'не радуется? И, к успокоению своему, почув¬
ствовала, что нет, не радуется, что бабушка своими церковны¬
ми разговорами так замучила ее, и так устала она бояться, что
все эти церковные обряды заинтересуют и увлекут ребят и они
вдруг вместе с бабушкой начнут веровать в бога и молиться.
Зина так устала от этого, что и кулич и пасха казались ей чем-
то враждебным, как опасная приманка в западне. Нет, Зина
ничему этому не радовалась.
Они шли по коридору, а Тамара и Ляля Капустина гляде¬
ли им вслед, внутренне смущенные. Но смущения своего они
даже и друг другу показать не хотели.
—	Подумаешь! — сказала Тамара. — Уж очень умные че¬
ресчур!
—	Подумаешь! — повторила и Ляля, не зная, что бы такое
сказать еще. Но ничего не придумала и опять повторила: —
Подумаешь!
Зина была согласна и с Симой и с Машей. Пионер должен
быть принципиальным всегда и во всем. Но она не знала, ка¬
кое испытание ждет сегодня ее самое.
Дома по всей квартире плавал запах сдобного теста. В ком¬
натах было празднично прибрано, стол накрыт самой лучшей
скатертью с желтой каймой — эту скатерть мама стелила толь¬
ко на Новый год, на Первое мая и на Октябрьские праздники.
В спальне перед бабушкиной иконой горела маленькая зеленая
лампадка.
Бабушка лежала на диване.
—	Пришла? — окликнула она Зину. — Ох, ох... Вот и хоро¬
шо. Придется тебе, Зина, мне услужить сегодня... Прямо не
разогнусь после вчерашней-то уборки. Не знаю, как сегодня
заутреню выстою...
—	А может, тебе не ходить сегодня в церковь, бабушка? —
сказала Зина.
—	Что ты! Да нешто можно! —Бабушка села на диване и
опять охнула. — Это к заутрене-то! Да ведь «Христос воскре-
се» будут петь!
174

—	А что надо сделать? — спросила Зина, прикидывая в
уме, что такое понадобилось бабушке.
—	Сходи, матушка, в церковь, освяти куличик, — ласково
сказала бабушка. — Ох... сама никак не могу!
Зина повернулась к бабушке и уставилась на нее изумлен¬
ными глазами:
—	Что?!
—	Ну — что-что! — со скрытой досадой сказала бабуш¬
ка. — Как будто и невесть что говорю. Сходи, говорю, в цер¬
ковь, тут недалечко, не на край света посылаю, да освяти ку¬
лич, — вот и все, и ничего больше! Кабы я сама могла, разве
бы я просила?
—	Я не умею куличи святить, — бледнея от возмущения,
ответила Зина и отошла к своему столу.
Еще этого не хватало, чтобы школьница, пионерка, пошла
в церковь кулич святить!
Но бабушка не собиралась уступать Зине.
—	А и уметь-то нечего, — возразила она. — Вот завяжу
тебе в платочек, да и отнесешь. А там уж — что люди, то и ты.
Поставишь куда надо. Покажут. Батюшка придет, побрызгает
святой водой — и всё. Возьмешь и обратно принесешь.
—	Бабушка, я пионерка, я не могу ходить в церковь, —
сказала Зина как могла спокойнее. — Я не могу. Это нечестно!
—	Эко, выдумки какие! — Бабушка начала понемногу да¬
вать волю своему раздражению. — Нечестно своей бабушке
услужить! Бабушка-то вон не посчиталась, дом свой бросила
да к вам приехала... А вот заболела и конец. Оставайся без
праздника!
—	Бабушка, пусть Анна Кузьминична снесет.
—	Снесет она, как же, греховодница такая! — Бабушка
махнула рукой. — Давай, говорит, я твой кулич из-под крана
попрыскаю, а поп-то, говорит, нешто не такой же водой прыс¬
кает. Всё ведь насмех — вот в Москве народ-то какой! Ну,
что ж поделать... видно, без праздничка оставаться. Да, вид¬
но, пора и вещички свои собирать, да и отправляться опять из
земли Халдейской в землю Ханаанскую. Домой, восвояси. Там
хоть соседи вокруг меня, а тут? Вот и в родной семье, а од-
ним-то одна, некому кулича освятить!
Зина молчала. Слушала. Так и решила отмолчаться. Но за¬
явление бабушки о том, что она уедет восвояси, испугало
Зину.
—	А папа? — живо сказала она. — Папа тебя не пустит.
Бабушка тотчас поняла, в какую точку надо бить.
—	Ну уж нет! — покачала она головой. — Никто меня не
удержит. Отцу твоему, конечно, приятности мало. Нешто хо¬
рошо? Родную мать из дома выжили. Вот каких деток воспи¬
175

тал! Ну, а мне что? Мне и дома на печи не дует. Только молча
я не уеду. Все отцу выложу. Один-то раз, единственный ба¬
бушка попросила — и на тебе, сделать не хочет!
Зина нахмурилась, опустила голову и угрюмо смотрела,
как за стеклом падает капель.
«Что же мне делать? — думала Зина. — Ну что же мне те¬
перь делать?»
Если бы можно было сейчас прибежать к Елене Петровне
и все-все ей рассказать! Но как же прибежишь? Ведь она еще
не в школе, а домой к ней не прибежишь когда вздумается.
И когда же бежать, если бабушка — вот она! — стоит над ду¬
шой неотступно со своим куличом?
Зина пожалела сейчас, что не рассказала про свои домаш¬
ние дела Елене Петровне в тот день, когда ходила навещать ее.
Зина только сидела и радовалась, что снова видит ее, слушает
ласковый, живой разговор, ощущает ее доброе присутствие...
Да и как было рассказывать? Тут же сидели и другие девоч¬
ки— Сима, Фатьма, Шура Зыбина. И еще Аня Веткина, кото¬
рая сейчас же все это и разнесла бы по всему классу. Елена
Петровна сказала, что скоро придет в школу... Да, она скоро
придет. А вот что же делать Зине сегодня?
Бабушка шумно вздохнула, охнула и поднялась с ди¬
вана:
—	Ох... Видно, нет у меня никого. Ни внучки, ни сына...
Зина устало отвернулась от окна и поглядела на бабушку.
Она уже знала, что будет дома, когда вернется отец: расстро¬
енное лицо бабушки красноречиво говорило об этом. Зина по¬
чувствовала, что у нее больше нет сил выдержать домашний
разлад. Воля ее надломилась.
И, как всегда, когда у человека ослабевает воля и когда
он устал от сопротивления, начинают появляться откуда-то
мелкие, компромиссные доводы, которые могут вывести из
трудного положения.
«Может, сходить, освятить ей этот кулич? — подумала Зи¬
на. — Ну что я от этого сразу верующая стану, что ли? Ну,
она верует, ей это нужно. А если бы она меня за лекарством
послала, я ведь пошла бы! Должна же я, правда, делать,
если бабушка велит... Она же все-таки моя бабушка. Я обя¬
зана...»
Но главная мысль, которая диктовала ей это, была та, что
вот сходит она с куличом — ив доме все будет тихо, и никто
никуда не уедет, и отец не расстроится.
Бабушка раза два взглянула на Зину и достала из карма¬
на своего фартука носовой платок.
—	Ну что ж... значит, я без праздничка... — Бабушка при¬
ложила платок к глазам. — Значит, так и останусь...
176
6

—	Бабушка, я пойду! — остановила ее Зина. — Где твой
кулич?
Бабушка всхлипнула еще разок и сразу перестала пла¬
кать — как ребенок, которому дали то, что он просил. Кулич
уже был приготовлен — высокий, с темными глазками изю¬
ма и с белой сахарной поливой наверху. На этой поливе
лежали две буквы из румяного теста: «X. В.» — «Христос
воскрес».
«Ну и зачем это все надо ей, — с тоской думала Зина, при¬
нимая белый узелок с куличом, — если никакой Христос ни¬
когда и нигде не воскресал? Ведь она уж большая, старая да¬
же, а как же она может этому верить?»
—	А ты — переулочком, — учила бабушка Зину. — Не хо¬
ди по улице-то... Переулочком, а потом проходным двором.
Вот тебя и не увидит никто, уж коли тебе совестно с куличом
идти.
Зина, не отвечая, оделась, засунула поглубже под пальто
свой пионерский галстук и, взяв поудобнее белый узелок, вы¬
шла 'из дому.
Зина шла по улице с опущенными глазами, и ей казалось,
что все прохожие глядят на нее, качают головами, улыбаются
насмешливо или осуждающе сдвигают брови. Сверкало солнце
в лужах, чирикали воробьи, где-то звонко лаяла собака, смея¬
лись мальчишки, гукали автобусы, покрикивал на заводском
дворе маленький паровозик... Весна, заполняя улицы, делала
их шумными и веселыми.
Зина, ничего не видя и ничего не слыша, с опущенными
глазами и крепко сжатым ртом, пробиралась к церкви. Ах,
если бы сделаться ей маленькой-маленькой, такой, что прошла
бы она по улицам и никто бы ее не увидал! Иногда Зина под¬
нимала голову и быстро оглядывалась вокруг: не идет ли по
улице кто из знакомых девочек? Не следят ли за ней чьи-ни¬
будь глаза?
В глухом переулке никого не было. Шли пожилые женщи¬
ны, шли старухи с такими же белыми узелками в руках. Вот
еще и дяденька какой-то идет — тоже с куличом.
Из-за крыш маленьких старинных домов наконец показа¬
лись круглые купола притаившейся среди них церкви. Кресты
ярко блестели на солнце — один повыше, другой пониже. На
том кресте, что пониже, уселась пара шустрых воробьев, про¬
чирикала что-то и улетела снова...
Зина, успокоенная тем, что церковь уже близко и что ей,
к счастью, никто по пути не встретился, проводила взглядом
этих воробьев и улыбнулась им.
Но тут же, будто кто толкнул ее, Зина оглянулась и увиде¬
ла Тамару Белокурову. Тамара шла откуда-то со своей ма¬
7 Библиотека пионера, т. VIII
177

терью. Зина прибавила шагу, надеясь свернуть за угол, пока
Тамара не увидела ее. Тамара в этот момент обернулась в ее
сторону и приподняла руку в пестрой рукавичке... Увидела?
Нет?
«Нет, наверно, нет!»
Зина быстро, не оглядываясь, свернула в заросший дере¬
вьями двор церкви и скрылась в холодном полумраке ее боль¬
ших раскрытых дверей.
Тамара и ее мать возвращались с вокзала. Они провожали
отца. Антонина Андроновна отпустила машину. После волне¬
ний сегодняшнего дня лучше было пройтись и подышать возду¬
хом, тем более что на улице солнечно и на тротуарах почти су¬
хо — можно вполне пройти, не замочив и не испортив туфель.
У Антонины Андроновны были заплаканы глаза. Попла¬
кать пришлось и утром, когда она увидела, что Николай Сер¬
геевич все-таки уезжает, несмотря на ее сопротивление. И у
поезда тоже поплакала — все-таки уезжает муж из дому.
И хотя не в какие-то дальние страны, а в приволжский сов¬
хоз, — все-таки уезжает же!
Ссоры и объяснения кончились. Сначала Антонина Андро¬
новна была уверена, что Николай Сергеевич никуда не поедет,
если не поедет она. Но он решил ехать. Тогда Антонина Ан¬
дроновна приготовилась к отпору: Николай Сергеевич, конеч¬
но, будет требовать, чтобы она поехала с ним. Смешной сле¬
пец, он ничего не видит! Он не видит, что жена так перегнала
его в своем культурном развитии, что она уже не может жить
без ванны, без своей спальни, без хороших ателье, без парик¬
махерской наконец! А ему, которого по-прежнему так и тянет
к каким-то слесарям да прокатчикам, а теперь еще вот и к
трактористам, — ему, бедному, отсталому, ничего этого не
нужно!
Антонина Андроновна приготовилась к отпору, а никакого
отпора давать не пришлось. Николай Сергеевич даже и не по¬
думал настаивать. «Отказываешься? Ну что ж, оставайся до¬
ма». Ее глубоко задело это.
—	Ты, кажется, даже рад, что я остаюсь?
—	Даже рад.
—	Что такое?
—	Да, рад. Таким барыням, как ты, там делать нечего, —
ответил Николай Сергеевич. Он собирал свои вещи и уклады¬
вал их в чемодан.
—	Так это что же — ты, значит, разрушаешь семью?.. Пе¬
рестань возиться со своими рубашками и отвечай мне — я
серьезно тебя спрашиваю.
И что же? Николай Сергеевич не смутился и ничего не стал
отрицать. Он вдруг сказал:
178

—	Ay меня семья уже давно разрушена!
Антонина Андроновна растерялась. Почему он так сказал?
И, не найдя, что ответить, она пожала плечами:
—	Глупости!..
Ну, он и поехал. Хорошо, что московская квартира оста¬
лась нетронутой. Надо вот сменить коврик в столовой — не
зайти ли ей сейчас по пути в Мосторг?.. Только почему это он
сказал, что его семья давно разрушена? Разве они разводят¬
ся? А если ссорятся иногда, то кто же не ссорится?
И теперь, все еще возражая мужу, мысленно повторяла:
«Глупости, глупости это! У нас очень хорошая семья!»
А Тамаре было по-настоящему и больно и грустно. Отец
уехал. Он поехал куда-то в совхоз, на «передний край», как он
сказал ей однажды.
«Ты, значит, приедешь ко мне? — спросил он Тамару, уже
стоя на площадке вагона. — Обещано?»
«Обещано!» — крикнула Тамара.
И непослушные слезинки нечаянно выкатились из ее глаз.
Поезд тронулся. Мать вынула платок и начала плакать.
Тамару раздражало это — ей казалось, что мать плачет по¬
тому, что так полагается, потому, что провожающие должны
плакать, когда уезжает кто-нибудь близкий. Прищурив глаза
от ветра, Тамара не отрываясь глядела вслед поезду, который
все уменьшался и уменьшался, убегая вдаль.
Тамару последнее время мучили противоречивые чувства.
Словно два разных человека, совсем не похожих друг на дру¬
га, боролись и спорили в ней. То ее тянуло к отцу, ей хотелось
покрепче подружиться с ним, его слова заставляли ее заду¬
мываться над собой, над своими поступками. Она чувствова¬
ла, что отец идет по какому-то хорошему, настоящему пу¬
ти в жизни, что он делает какое-то важное и нужное дело и
счастлив этим и что счастье это у него какое-то хорошее,
большое...
А бывало, что становилось трудно с отцом — и все-то она
не такая, и все-то она не так делает... А что плохого, если хо¬
чется утром полежать в постели? И что такого, если Ирина ей
почистит ботинки — Ирина обязана ей чистить ботинки, это и
мама говорит!.. И вообще с мамой легче: для нее и Тамарины
пятерки необязательны, даже можно иногда и в школу не
пойти, только скажи, что голова болит. А главное, что у мамы
Тамара всегда права., а неправы учителя, которые ставят ей
плохую отметку, и неправы подруги, если они не дружат с
ней, и неправ отец, если требует, чтобы она сама чистила се¬
бе ботинки.
Но сейчас Тамара шла, растроганная разлукой с отцом, и
не помнила ничего, что было трудного в отношениях с ним.
179

Сейчас дома — пустой кабинет с закрытой дверью. Эта
дверь так и будет закрыта и сегодня, и завтра, и неизвестно
еще сколько дней...
В это время она увидела Зину Стрешневу, которая тороп¬
ливо переходила через дорогу. Тамара заметила, что она несет
какой-то узелок. Сначала не поняла, что это такое...
—	Люди куличи понесли святить, — сказала мать, будто
немножко завидуя им.
Тамаре стало ясно: Зина несет кулич в церковь! — и неволь¬
но подняла руки и всплеснула ими, слегка хлопнув пестрыми
рукавичками. И мгновенно вся ее грусть исчезла. Воспомина¬
ние о том, как вчера девочки так пренебрежительно отнеслись
к ней за то, что она похвасталась своими куличом и пасхой, —
это воспоминание словно опалило ее.
—	А, вот как! — улыбаясь торжествующей улыбкой, ска¬
зала она. — У меня к куличам пионерского отношения нет!
А у них есть, у них вот есть! Ага! Куличики в церковь носи¬
те?.. Мама, мама, ты послушай! — нервно и горячо начала
объяснять Тамара в ответ на недоумевающий взгляд мате¬
ри. — Я вчера только сказала, какие у нас вкусные кулич и
пасха, а уж они начали: «Не по-пионерски! Куличу и пасхе ра¬
дуешься! А еще пионерка!» А теперь гляди-ка, гляди, — Тама¬
ра засмеялась, — вон она! Кулич в церковь понесла! Вот это
так да! По-пионерски!..
Антонине Андроновне было тяжело. Она не допускала мыс¬
ли, что Николай Сергеевич уехал навсегда, но предчувствие
беды томило ее и в сердце закипал гнев. Как он мог так посту¬
пить?
—	Ну, вот ты и скажи об этом где надо, — сказала мать,
радуясь случаю хоть на ком-нибудь сорвать свою обиду. —
В следующий раз узнают, как над тобой смеяться!
—	Конечно, скажу, — ответила Тамара. — А что, скрывать
буду? Уж я-то знаю! Я не только в нашем отряде скажу. Что
наш отряд! Я прямо старшей вожатой скажу. Вот они узнают
завтра, как у них настоящие пионеры поступают!
ЗИНУ СУДЯТ ТОВАРИЩИ
В понедельник Зина пришла в школу и сразу поняла, что
уже весь класс знает о том, что она ходила в церковь. Де¬
вочки шушукались у нее за спиной, переглядывались, умол¬
кали, когда она к ним подходила.
—	Все говорят, что ты с куличом в церковь ходила... —
шепнула ей Фатьма на первом же уроке. — Вот что выдумали!
—	Они не выдумали, — ответила Зина.
180

Фатьма, слегка отодвинувшись, посмотрела на нее:
—	Ты ходила в церковь?
—	Да.
Иван Прокофьевич прервал объяснение задачи и покосил¬
ся из-под очков в их сторону.
—	Если некоторые думают, что я объясняю задачу для
собственного удовольствия, то они ошибаются.
Зина сидела молча, с неподвижным лицом. Казалось, что
она внимательно слушает задачу и что думает только о том,
как бы понять лучше и запомнить объяснение учителя.
А Зина думала совсем о другом. Она вся замирала от мыс¬
ли, что уронила свое пионерское достоинство и что теперь уже
ничего поправить нельзя. Сегодня или завтра — все равно
когда — ее вызовут на совет отряда. И будут спрашивать, и
будут стыдить ее, и будут удивляться, как могла она так по¬
ступить. И вся школа будет знать об этом... уже знает, навер¬
но. И Елена Петровна... Что теперь скажет Елена Петровна?
И только одна Фатьма понимала, что переживает подруга,
и ее горячие темные глаза все время наливались слезами.
—	Я знаю, — шепнула она, когда Иван Прокофьевич ото¬
шел к доске, — это все твоя бабушка.
Зина не отвечала.
Фатьма не могла дождаться перемены. И как только за¬
звонил звонок и Иван Прокофьевич вышел из класса, Фатьма
набросилась на Зину:
—	Почему я не знала ничего? Почему мне не сказала? Ну,
почему это, а?
—	А зачем тебе говорить! — возразила Зина. — Я нарочно
не сказала. Пусть я одна буду виновата...
Они вышли из класса вместе. Фатьма крепко держала ее
за руку. Тут же к ним подбежала Шура Зыбина:
—	Зина, правда, что ты в церковь кулич носила?
—	А кто это сказал? — сердито вступилась Фатьма.
—	Ну, я так и знала! — У Шуры просветлело лицо. — Ко¬
нечно, наболтал кто-то...
—	Не наболтал кто-то, а Тамара сама видела!.. — К ним
подошла Сима Агатова, хмурая, будто обиженная. — Зина,
что ж ты молчишь? Если неправда — так... Я тогда Белокуро¬
вой за клевету...
—	Я правда ходила в церковь, — сказала Зина.
Сима сразу умолкла, а Шура испуганно охнула.
—	Девочки, ее бабушка заставила! — горячо заговорила
Фатьма. — А если бы у вас была такая бабушка? Вот заста¬
вила бы — и тоже пошли бы!
—	Никогда бы меня никто не заставил! — гордо возразила
Сима. — Никогда и никто!
181

Незаметно подошла Маша Репкина. Она стояла и слуша¬
ла. А потом сказала, как всегда, отчетливо и твердо:
—	Надо обсудить на звене!
—	Нет, не на звене... — Сима отрицательно покачала голо¬
вой. — На совете отряда надо.
—	Да что вы, девочки! — вскипела Фатьма. — Прямо уж
суд какой-то хотите!.. А если бабушка велит?
—	Мало ли кто что велит! — возразила Маша. — Мы
должны прежде всего думать, что нам красный галстук велит!
—	Девочки, жалко... — заступилась за Зину Шура. — Об¬
судим на звене— и хватит! А как же быть-то? Ведь мы долж¬
ны же взрослых слушаться!
Сима резко повернулась к ней:
—	А если взрослые скажут тебе: сними и брось свой пио¬
нерский галстук — ты снимешь и бросишь? Мы дали торже¬
ственное пионерское обещание. Мы не имеем права ходить в
церковь, кто бы нас ни заставлял. Пионер не имеет права! Раз
пионер идет в церковь — значит, он поддерживает религию.
И, значит, нарушает свое торжественное обещание...
—	Да что она, молилась там, что ли? — прервала Симу
Фатьма. — Она же не молилась!
—	Все равно, — вмешалась Маша. — Раз пошла в цер¬
ковь, да еще кулич святила, — это все равно. Настоящий пио¬
нер так никогда не сделает. Это вам не забава.
Перемена кончилась, разговор прервался. Сима с упре¬
ком сказала Зине:
—	Эх, ты, а я тебе больше всех верила!
И отошла, будто Зина очень обидела ее лично.
С каждым уроком, с каждой переменой, с каждым часом
Зина чувствовала, как вокруг нее нарастает тревожное и тя¬
гостное внимание. Она ловила любопытные взгляды, отрывки
разговоров:
—	А что будет?
—	Наверно, на совет отряда...
—	А говорят, Ирина Леонидовна хочет прямо перед всей
дружиной галстук снять...
Зина, услышав это, машинально схватилась за концы сво¬
его галстука. Но тут же разжала руку. А может, они правы...
хМожет, с нее и правда надо галстук снять...
Она ждала, что ее вызовет к себе Вера Ивановна, и гото¬
вилась все рассказать ей и все объяснить. Но Вера Ивановна
была занята на уроках в других классах. И лишь, встретив
Зину в коридоре на одной из перемен, сказала:
—	Нехорошо, нехорошо ведешь себя, Стрешнева!
—	Вера Ивановна, я... — начала было Зина.
Но Вера Ивановна не стала слушать. Она спешила в учи¬
182

тельскую, потому что не успела подготовиться к следующему
уроку и потому что считала лишним выслушивать всякие объ¬
яснения и оправдания — провинившиеся всегда оправды¬
ваются.
Девочки, то одна, то другая, подходили к Зине — кто с лю¬
бопытством, кто с сочувствием, кто с осуждением... Лишь Та¬
мара держалась в стороне. Она словно не видела Зину. А Зина
смотрела на нее издали и все как будто старалась понять: что
же это за человек Тамара Белокурова, с которой они обещали
дружить на всю жизнь?
«Она видела меня, она обязана была сообщить, — думала
Зина. —Да, обязана. Нет, она настоящая пионерка».
Так говорила себе Зина, но сердце ее почему-то не прини¬
мало этих слов. Все правильно — и что-то не то, и что-то не
так!
«Ну, если она настоящая пионерка, — Зина продолжала
спор сама с собой, — то подойди к ней и скажи ей какое-ни¬
будь хорошее слово — ведь она же поступила правильно!»
Но тут ее сердце яростно протестовало:
«Нет, я не могу подойти к ней! Я не могу сказать ей хоро¬
шего слова! Она сто раз права, а я не могу! И не хочу! И не
буду!»
На большой перемене к Зине подошла Шура Зыбина и от¬
вела ее в сторону:
—	Ирина Леонидовна Елене Петровне звонила... Девочки
слышали! Все ей сказала! Что делать?
Зина молча покачала головой: она не знала, что ей делать.
К концу дня Зина так устала от всех этих переживаний,
что на последнем уроке сидела, ничего не понимая. Ботаника,
любимый предмет. На какие-то несколько минут раскинулась
круглая голубая полянка с бело-розовым бордюром вербены и
островками зеленых кустов... Но вдруг на ее парту упала ту¬
го сложенная записочка: «Тамара бегала к вожатой, чтоб те¬
бя вызвали на дружину. Я буду за тебя заступаться. Шура».
Зине стало тяжко и душно, как перед грозой. Перед всей
дружиной! Что делать? Может, взять вот сейчас да и убежать
из школы?..
Ирина Леонидовна, в то время как шел урок, сидела одна
в пионерской комнате. Брови ее были озабоченно сдвинуты.
«Надо будет организовать это как следует, — думала она,
записывая план будущего совета дружины. — Стрешневу мож¬
но будет поставить первым вопросом. Нет, лучше последним,
а то, пожалуй, из-за нее сорвется весь план».
Ирина Леонидовна ни за что не созналась бы даже самой
себе, что она чуть-чуть рада тому, что произошло с Зиной.
Не потому, что ей не нравилась Зина и что она хотела ей зла,
183

нет. Но этот случай дает ей возможность показать свою высо¬
кую принципиальность, свою активность, как старшей вожа¬
той, которая строго следит за воспитанием своих пионеров.
Можно будет и о Тамаре Белокуровой сказать — так вот,
принципиально, должен поступать пионер. Это будет наука и
другим, которые вздумают тайком сбегать в церковь. Можно
также поговорить и о лицемерии, когда на словах говорится
одно, а на деле делается другое, и привести в пример Зину...
Вообще этот совет дружины можно сделать очень содержа¬
тельным и интересным...
Неожиданно в пионерскую комнату вошла Марья Василь¬
евна. Ирина Леонидовна вскочила:
—	Как хорошо! А я только сейчас хотела рассказать вам,
что я решила сделать!
—	Вот и я, голубчик, услышала, что вы тут что-то решили.
Может, вы сразу мне и расскажете? — ответила Марья Ва¬
сильевна, грузно усаживаясь за узкий, покрытый кумачом стол.
Ирина Леонидовна начала рассказывать о том, что будет
у нее на совете дружины, который она соберет завтра или по¬
слезавтра. Глаза ее сверкали, пухлые щеки горели румянцем —
с. таким увлечением она рассказывала.
Марья Васильевна слушала опустив ресницы.
—	Вы советовались с Еленой Петровной? — спросила она.
Да, Ирина Леонидовна советовалась, но Елена Петровна
с ней не согласилась. Она сказала, что ни в коем случае нельзя
это выносить на совет дружины и даже на совет отряда нельзя.
Однако Ирина Леонидовна считает, что это будет непринци¬
пиально. Это такой случай: пионерка — и вдруг в церкви!
И вот, когда Ирина Леонидовна, закончив свою речь, под¬
няла от своей записки взгляд, то увидела, что Марья Василь¬
евна стара и больна, что лицо у нее желтое, что губы сложены
устало и печально. Но все эго пропало, как только Марья
Васильевна подняла свои лучистые глаза.
—	Дружок мой, все это очень интересно, — сказала она,
словно глядя сквозь свои большие очки прямо в душу молодой
вожатой,.— но вы забыли об одном...
—	О чем? — Ирина Леонидовна живо приготовилась запи¬
сать то, что скажет Марья Васильевна.
—	О человеке. О Зине Стрешневой, — сказала Марья Ва¬
сильевна. — О ней-то вы, дитя мое, совсем не подумали!
—	А ей будет наука, Марья Васильевна, — возразила во¬
жатая, — надо же воспитывать!
—	Да, надо... Но вот, знаете, — одно деревце гнется, а дру¬
гое — ломается. Боюсь, что это деревце вы как раз сломаете.
Этого же боится и Елена Петровна. А Елену Петровну следо¬
вало бы послушать — она своих учеников знает очень хорошо.
1S4

Ирина Леонидовна растерялась и огорчилась:
—	Но это и другим было бы полезно...
—	«Другим полезно»! — Марья Васильевна покачала го¬
ловой. — Разве для пользы тех, других, необходимо быть
беспощадным к этим? А что Стрешнева переживает — разве
неважно? А ведь она получит глубокую травму, уверяю вас.
Ирина Леонидовна нервно постукивала карандашом. Ду¬
мала и хмурилась.
—	Подумайте, подумайте об этом хорошенько, дитя мое, —
сказала, вставая, Марья Васильевна. — За эти два дня можно
многое передумать и перерешить...
Но думать два дня Ирине Леонидовне не пришлось. Про¬
звенел последний звонок, и почти тут же, не успела Марья Ва¬
сильевна еще и уйти, в коридоре послышался топот бегущих
ног й в дверь торопливо застучали. Ирина Леонидовна крик¬
нула:
—	Войдите!
В комнату не вошли, а ворвались девочки из шестого —
маленькая Катя Цветкова и курносая, красная от возмущения
Аня Веткина.
—	Ой, ой! Ирина Леонидовна...
Увидев Марью Васильевну, девочки осеклись, замолкли.
—	Что случилось, дети? — спросила Марья Васильевна.
—	Ой! Там у нас Фатьма Рахимова Тамару отколотила! —•
сообщила Аня.
—	Ага! Тамару отколотила! — подтвердила и Катя.
Ирина Леонидовна вскочила:
—	Я иду! Девочки, бегите вперед! Пусть весь отряд оста¬
нется, погодите расходиться...
Каблучки Ирины Леонидовны мелко застучали по коридо¬
ру. Она бы и сама побежала бегом, но для старшей вожатой
это было несолидно.
Вслед за нею поспешила и Марья Васильевна, широко и
грузно ступая по натертому паркету.
Почти все девочки были в классе. Ушли только трое:
одна — потому, что ей надо было к зубному врачу, другая —
потому, что не была пионеркой, третья — потому, что тоже не
была пионеркой и, кроме того, потихоньку носила на шее крес¬
тик, который повесила мать.
Зина стояла бледная, встревоженная. Она оглядывалась то
на одну, то на другую свою подругу и чем-то очень напоми¬
нала птицу, только что пойманную и посаженную в клетку.
Милые, почти родные лица подруг казались ей чужими. Она не
знала, что они сейчас думают и что будут говорить о ней. Она
знала только, что думает и что будет говорить Фатьма. Но
Фатьма и сама сейчас очень провинилась: она обругала Тама¬
185

ру крысой и два раза ударила по спине, да так крепко удари¬
ла, что Тамара отлетела к доске и чуть не опрокинула доску.
Фатьма сидела красная,- злая, как петух, который только что
подрался и готов подраться опять, если его затронут.
У Тамары был вид человека, очень оскорбленного. На
ресницах блестели слезы, но их было так мало, что Тамара
не спешила их вытирать, — пусть же все видят, как ее оби¬
дели!
Девочки волновались, переговаривались. Вожатой Оле Си¬
зовой с трудом удалось призвать их к порядку. И, несмотря на
то что здесь была Ирина Леонидовна, а вскоре и сама Марья
Васильевна вошла в класс, все-таки то в одном, то в другом
углу вспыхивали шепот и споры.
Маша Репкина подняла руку. Зина тотчас устремила на
нее глаза, будто сейчас вся ее жизнь зависела от того, что
скажет Маша Репкина.
—	Фатьма говорит, что Зина пошла в церковь потому, что
ей бабушка велела, — сказала Маша. — Но Зина все равно не
должна была ходить. Я предлагаю ее вывести из совета от¬
ряда.
Потом встала Сима Агатова. И Зина так же внимательно,
не дрогнув ресницами, стала глядеть на нее, как только что
глядела на Машу, будто хотела и не могла понять, как это слу¬
чилось, что близкие подруги стали сегодня ее судьями.
—	Нет, товарищи! — В голосе Симы слышались и горечь и
обида. — Вывести из совета отряда мало. Что вывести надо, то
тут даже и спорить нечего. Пионер, который ведет себя в жиз¬
ни не так, как полагается настоящему пионеру, недостоин но¬
сить такое почетное звание. Но я считаю, что надо серьезно
отнестись к этому. Стрешнева опорочила звание пионера. Что
она делает, когда идет в церковь? Она поддерживает цер¬
ковь, поддерживает суеверия, поддерживает то, против чего
мы боремся. Так почему же она должна носить звание пио¬
нера, почему она должна носить на груди красный галстук,
частицу великого знамени нашей Коммунистической партии?
Общий вздох прошел по классу. Все снова заспорили, зашу¬
мели. Шура Зыбина вдруг утратила свое всегдашнее спокой¬
ствие.
—	Девочки, это неправильно! — взволнованно заговорила
она. — Зина — хорошая ученица... хорошая пионерка...
—	Вот так хорошая пионерка — в церковь ходит! — крик¬
нула с места Ляля Капустина.
—	А вот и да! А вот и все-таки хорошая пионерка!.. — по¬
вторила Шура Зыбина.
И девочки в первый раз увидели, что всегда спокойные и
ясные глаза ее вдруг сердито засверкали.
186

— Стрешнева опорочила звание пионера...

—	А вы... а вам... лишь бы назло!.. Не к чему придираться,
а вы придираетесь!..
Шура не могла больше говорить, слезы подступили к ее
горлу, и речь получилась отрывистой и неубедительной.
Наконец заговорила Тамара.
—	Товарищи... — начала она слабым голосом, каким и по¬
добает говорить человеку избитому и оскорбленному, — това¬
рищи, что это у нас за отряд? Ты же поступаешь принципиаль¬
но: видишь, что пионерка нарушает... просто позорит отряд —
идет в церковь с куличом, — и ты приходишь и говоришь кому
следует. А теб,я за это бьют!.. Да еще крысой обзывают...
—	Конечно, крыса! — вдруг крикнула Фатьма.
На Фатьму зашикали. Марья Васильевна, сидевшая за сто¬
лом, укоризненно покачала головой.
—	А за это, — голос Тамары сразу окреп,— я считаю —
перед лицом всего класса говорю это, — надо исключить из от¬
ряда Стрешневу и Рахимову. Нам таких пионерок не надо!
Отряд зашумел. Кто-то кричал: «Это тебя надо исклю¬
чить!» Кто-то требовал слова, кто-то объяснял, что тогда надо
и других исключать, потому что ели и куличи и пасхи, а зна¬
чит, тоже справляли христианский праздник.
—	Дайте мне слово, — попросила Катя Цветкова. — Зачем
же сразу исключать? По-моему, неправильно!..
—	Неправильно!.. Неправильно!—послышались отдельные
голоса.
—	Товарищи, надо организованно, — предложила Ирина
Леонидовна. — Только давайте решать честно и принципиаль¬
но. Иногда дружеская привязанность мешает нам отнестись
к решению объективно и принципиально, но у нас в отряде
юных пионеров этого не должно быть. Ставлю на голосование:
оставить Стрешневу в пионерском отряде или исключить? Кто
за то, чтобы исключить, прошу поднять руку. Впрочем, давай¬
те сначала решим: ставить ли вопрос о Зине Стрешневой на
совете отряде или на совете дружины?
—	Да полно вам! — остановила ее Марья Васильевна.—
Что так пышно? Поговорить о ней и здесь можно — вполне
этого достаточно.
Ирина Леонидовна, вся красная от волнения, от желания
быть принципиальной и от некоторой растерянности, все-таки
решила не соглашаться с Марьей Васильевной. Ей казалось,
что, уступив директору, она тем самым поступится своими
принципами.
—	Все равно где: здесь или на совете дружины, а я долж¬
на сказать свое мнение! — веско сказала Ирина Леонидов¬
на. — Я не мыслю себе такого отношения к своим пионерским
обязанностям, к своей пионерской совести, такого непринци¬
188

пиального поведения человека, который носит красный пионер¬
ский галстук. Я считаю, что таких пионеров в отряде остав¬
лять нельзя — красный галстук носить они недостойны!
Класс замер, ошеломленный тем, как повернулось дело.
Марья Васильевна протестующе обернулась к Ирине Леони¬
довне.
—	Исключить! —тут же крикнула Тамара и подняла руку.
Зина, увидев, как поднялась эта рука в белом кружевном
манжетике, встала и вышла к столу. Она решила, что все
кончено. Если бы она оглянулась на класс, она бы увидела, что
вслед за Тамарой руки подняли всего две или три девочки. Но
она не оглянулась. Почти никого не видя, она подошла к столу,
машинально развязала свой галстук, сняла его и положила на
стол. И, глядя прямо перед собой пустыми глазами, поверну¬
лась и пошла из класса.
—	Да что же это такое? — Марья Васильевна легонько
хлопнула ладонью по столу. — Да что тут происходит?.. Зина,
вернись сейчас же!
Зина нерешительно остановилась и, не зная, как ей посту¬
пить, отошла в сторонку, к доске.
Ирина Леонидовна растерялась. Она только стучала ка¬
рандашом по столу, но, что дальше делать, не знала. Таких
случаев в ее жизни еще не было.
Марья Васильевна встала. На лице ее выступили красные
пятна, но голос, когда она заговорила, звучал, как всегда,
твердо и спокойно:
—	Какое поспешное, какое необдуманное заключение!
Я понимаю — молодость всегда принципиальна. И мы должны
быть принципиальными. Но, товарищи, если одна какая-то ве¬
точка повреждена, то неужели надо сразу рубить все дерево?
Неужели, если человек, если наш друг и товарищ ошибся или
смалодушничал, то мы тут же должны отречься от него? Вы
еще молоды, вы еще дети, и разве все вы застрахованы от оши¬
бок? И разве...
Марья Васильевна должна была прервать свою речь, по¬
тому что вдруг открылась дверь и в класс вошла Елена Пет¬
ровна. Возгласы радостного удивления раздались со всех сто¬
рон.
Зина на мгновение подняла глаза, но, увидев Елену Пет¬
ровну, побледнела и еще ниже опустила голову.
Елена Петровна, немного похудевшая, повязанная теплым
шарфом, тревожно огляделась, машинально и как-то беззвучно
поздоровалась. Увидев Зину, стоявшую среди класса, увидев,
что ее пионерский галстук лежит на столе, Елена Петровна вы¬
прямилась, и острая морщинка тотчас прорезалась между ее
бровями.
189

—	Марья Васильевна... что это такое?
Марья Васильевна улыбнулась и укоризненно покачала го¬
ловой:
—	А это что же такое, а? Кто это вас звал сюда, а? С боль-
ничной-то постели!
—	Это неважно. Это совсем неважно, — ответила Елена
Петровна,—все равно мне уже пора... Но я услышала сегодня
такой разговор, Марья Васильевна, и теперь вот... — Она ука¬
зала на Зину Стрешневу и на ее положенный на стол гал¬
стук. — Ну что это все значит, объясните мне, пожалуйста!
Я просто как во сне..
—	Идите сюда, друг мой, — мягко позвала ее Марья Ва¬
сильевна. — За то, что пришли раньше времени, я вас потом
побраню. А правду сказать, очень хорошо, что вы пришли.
У нас тут молодежь шибко набедокурила! Идите-ка, идите сю¬
да, классная руководительница! Идите, поговорите со своим
классом! — И она тихонько рассказала вкратце, что здесь про¬
изошло.
Елена Петровна подошла к столу и встала рядом с Ириной
Леонидовной и Олей Сизовой, которая во время этого бурного
совещания совсем стушевалась.
—	Что вы делаете, товарищи? — начала Елена Петров¬
на.— Что это вы делаете? Я много лет знаю Зину Стрешневу,
я знаю ее с первого класса, она пришла ко мне вот такой крош¬
кой... И на протяжении всех школьных лет я видела, как рас¬
тет этот человек, как он ведет себя в жизни, — так же, как
видела всех вас. Я была с вами — и с ней тоже — в те дни,
когда вы готовились вступать в пионерский отряд. И в тот день
я была с вами, когда вы давали свое торжественное обещание.
И я, и вы — мы все знаем нашу Зину Стрешневу. И теперь я
вас спрашиваю: была Зина плохим товарищем?
—	Нет!.. Не была! — вразнобой ответил класс. — Она хо¬
роший товарищ. Она всегда заниматься помогала, кто отста¬
вал!
—	И была ли она плохой пионеркой? Может, она не¬
серьезно, или нечестно, или пренебрежительно относилась к
своим пионерским обязанностям, к поручениям, которые да¬
вал ей отряд? Оля Сизова, ответь ты на это — ты вожатая
отряда.
Оля Сизова встала:
—	Зина всегда выполняла поручения... И никогда не спо¬
рила. Всегда хорошо выполняла. Она была очень хорошей
пионеркой!
—	Может, она обманывала учителей?
При этих словах Тамара Белокурова покраснела и опусти¬
ла глаза.
190

—	Может, она бросала друга в беде? Может, она когда-
нибудь лицемерила?
—	Нет!.. Нет!.. Нет!.. — кричали девочки в ответ на слова
Елены Петровны. — Она мне помогала, когда я была боль¬
ная!.. И мне тоже!.. Она никогда не обманывала!..
—	А вот теперь я и хочу спросить Симу: как же ты,
Сима, председатель совета отряда, так легко, не задумываясь,
предложила исключить из отряда хорошую пионерку только
за то, что она ошиблась?
—	Я думала... — хмуро ответила Сима, — я весь день ду¬
мала... И я думала: раз не по-пионерски поступает, то зачем
же ей быть в отряде? И... — губы у Симы дрогнули, — я... мне
было очень обидно... Я ей больше всех верила... А она!..
Сима замолчала.
—	Конечно, это обидно, — согласилась Елена Петровна,—
только надо помнить и крепко держать себя и смотреть, что¬
бы личная твоя обида не решала судьбу товарища. А ты, Си¬
ма, это проглядела. Ну, это поправимо. Ты хоть и очень ошиб¬
лась, все-таки останешься лучшим товарищем Зины. Это я
знаю. Но вот хотелось бы мне поговорить сейчас о другой де¬
вочке...
Все обернулись и поглядели на Фатьму.
—	Хотелось бы мне поговорить о Тамаре Белокуровой.
Тогда все глаза обратились на Тамару. У Ирины Леонидов¬
ны удивленно и недоумевающе поднялись брови. А она-то как
раз хотела привести Тамару как пример высокой принципиаль¬
ности!
—	Вот ты, Тамара... — Елена Петровна стояла прямо пе¬
ред Тамарой и глядела ей в лицо. (Тамара хотела бы отвер¬
нуться, но некуда было, и она принялась внимательно разгля¬
дывать царапинку на парте.) — Вот ты, Тамара, увидела Зину
с куличом. А почему же ты не побежала за ней, не остановила
ее, не поговорила с ней? Почему же тебе так нужно было,
чтобы об этом непременно узнала вся школа? Разве не доволь¬
но было бы поговорить со своим вожатым отряда? Но нет,,
тебе непременно нужно было прежде всего бежать к старшей
вожатой, устраивать вот такое судилище! Поступают так на¬
стоящие друзья? Нет, не поступают. И вот я знаю, что ты обе¬
щала Зине дружбу на всю жизнь, ты обещала не покидать
друга в беде. А когда у Зины случилась беда, где ты была в
то время? Почему тебя не было с нею в те дни, когда твоему
другу была необходима твоя помощь? Поступают так настоя¬
щие друзья? Нет, не поступают. И совсем недавно слышала я
такую речь. Ты, Тамара, держала конец своего пионерского
галстука и говорила: «Если я окажусь плохим другом, снимите
с меня его!» Так вот должна тебе сказать, Тамара, что ты ока¬
191

залась плохим другом. И если придавать значение твоим гром¬
ким словам, то надо бы сейчас этот галстук с тебя снять! По¬
тому что, когда твой друг ошибся, ты не сумела вовремя оста¬
новить его и первая подняла против него руку!
Сдержанный гул прошел по классу.
Тамара сидела красная, не поднимая головы. Ей уже каза¬
лось, что к ней сейчас подойдут и снимут галстук. Однако ее
испугало не то, как она вдруг останется вне пионерского отря¬
да, это ей сейчас пока в голову не приходило, а то, как это на
глазах у всех с нее снимут галстук и все будут глядеть, шеп¬
таться... может быть, насмешничать...
Но никто не подходил к Тамаре и не снимал с нее галстука.
И как только внимание было отвлечено от нее, она, искоса
поглядывая по сторонам, снова подняла голову и, спокойная,
только слегка более румяная, чем всегда, сидела так, будто
ничего особенного не произошло и ничего плохого о ней не
было сказано. Зина, которая понемножку пришла в себя, по¬
глядела на нее в эту минуту и была поражена: Тамара сейчас
как две капли воды была похожа на. свою мать — та же осан¬
ка, тот же уверенный, чуть снисходительный взгляд, то же
спокойствие.
Зина отвернулась. Видно, Зина все-таки была плохой пио¬
неркой. Хоть сто раз повтори ей, что пионеры должны дружить
и крепко стоять друг за друга, — с пионеркой Тамарой Бело¬
куровой она больше дружить не могла.
—	Я не хочу сказать, что Зина совсем не виновата,—
говорила между тем Елена Петровна. — Конечно, мы знаем,
что Зина это сделала не потому, что она верует в бога, не
потому, что действительно считала нужным нести в церковь
кулич. Она сделала это потому, что так велела бабушка. Стар¬
ших надо слушаться. Это так. Но нельзя забывать и о том, что
вы пионерки, что вы носите красный галстук на груди. Всту¬
пая в отряд, что вы торжественно обещали перед лицом
своих товарищей? Верно служить делу Ленина, делу партии.
Подумайте, какое высокое, какое большое обещание вы дали!
Можете ли вы нарушать это обещание? Нет, не можете. Ни
на один шаг вы не можете отступать от своих пионерских
принципов. И если уж пришлось так — если старшие говорят
противное этим принципам, выбирать не приходится. Труд¬
но противостоять иногда, но что ж делать — надо противо¬
стоять. Павлику Морозову было нелегко идти против своего
отца, но он не уступил, не сдался. Умер, но пионерской совести
своей не уронил.
Елена Петровна умолкла. Наступила тишина. Но никто
этой тишины не прервал.
—	Иногда кое-кто из пионеров считает: «Ну, а что из то¬
192

го, что я сбегаю в церковь? — снова начала Елена Петров¬
на. — Я же не молиться. Я же в бога не верую». И не пони¬
мает такой пионер, что он уже против своих пионерских прин¬
ципов чем-то поступился. Сегодня этим поступился — сбегал в
церковь, завтра чем-нибудь другим поступился — обманул ро¬
дителей или учителя, не пошел в школу, потому что не хотелось
приготовить урок... А послезавтра еще какой-нибудь как будто
пустяк»... А принципиальности-то пионерской уже и нет
у человека. Сегодня он поступился в мелочах, завтра посту¬
пится в серьезном. Как же верить такому пионеру? Все, что я
говорю, относится и к тебе, Зина. И дело вовсе не в том, увиде¬
ли тебя или не увидели. Каждый из нас сам себя должен видеть
всегда и во всем и никогда не поступать так, чтобы приходи¬
лось от других прятаться.
Зина поникла головой. В классе стояла тишина. Ирина
Леонидовна что-то торопливо записывала в своей тетради. Все
это было уроком и ей, старшей вожатой: он заставил ее над
многим призадуматься.
—	А мы тоже хороши, — продолжала Елена Петровна. —
Походили-походили к Зине, да и забыли. А как там сложилась
жизнь? Нам и узнать некогда было! И мне в том числе. Соби¬
ралась пойти к Зине — и не сходила. Ну что ж — бабушка
дома, значит, все хорошо. А вот, оказалось, не все хорошо.
И вместо того чтобы помочь, чтобы поддержать друга, когда
он оступился, мы не нашли ничего лучшего, как устроить целый
суд... Зина! — Елена Петровна обернулась к Зине и протянула
к ней руку, подзывая ее. — Подойди сюда и возьми свой гал¬
стук. Он твой. И мы, друзья, не должны, не имеем права сни¬
мать его — мы не меньше виноваты, чем Зина!
—	Да-да! Надень галстук! — подтвердила Ирина Леони¬
довна.
Зина, поглядев Елене Петровне в глаза, подошла к столу,
взяла свой галстук и снова надела его.
И вдруг весь отряд взбушевался. Девочки захлопали в ла*
доши, закричали.
—	Зина, иди к нам! — кричали они со всех сторон. — Иди
к нам, садись!.. Иди к нам!
Зина, словно придя в себя, слабо улыбнулась. И, неизвест¬
но откуда взявшись, отчетливо, будто сделанные из золота,
зазвенели в ее памяти строчки писателя Гайдара:
«...И в сорок рядов встали солдаты, защищая штыками те¬
ло барабанщика, который пошатнулся и упал на землю...»
Это она, пионерка Зина Стрешнева, пошатнулась и упала
на землю. Но встали за нее товарищи в сорок рядов!
И, потеплевшими, просветленными глазами окинув дево¬
чек, которые все еще хлопали в ладоши и не могли уняться,
193

она вернулась на свое место и села по-прежнему рядом с
Фатьмой, со своим верным другом.
Марья Васильевна улыбалась уголками рта, глаза ее лучи¬
лись на помолодевшем лице. Она молча незаметно кивала го¬
ловой: все произошло так, как должно было произойти. А Ири¬
на Леонидовна, когда девочки захлопали в ладоши, вдруг за¬
была, что она старшая вожатая, и захлопала вместе с ними.
Она была искренне рада, что все так обернулось и что ей не
надо делать то трудное сердцу дело, которое она считала
себя обязанной сделать, — вывести Зину на суд совета
дружины.
А придя домой, записала в свою книжечку слова Марьи
Васильевны: «Руководя людьми, надо поглубже заглядывать
в их душу и прежде всего помнить, что каждый из них — жи¬
вой человек...»
„КАК ПОВЯЖЕШЬ ГАЛСТУК —БЕРЕГИ ЕГО“
Зина сидела за уроками. Антон с Изюмкой играли в мячйк.
Из кухни доносились отголоски мирного, веселого разговора—
это бабушка и Анна Кузьминична сидели там, пили чай, уго¬
щались куличом и вспоминали свою молодость. Карандаш
отца шуршал по бумаге: отец готовился к докладу на произ¬
водственном совещании.
Мирно и тихо в квартире: смех и возня ребятишек не нару¬
шали общей тишины, но придавали ей какую-то милую весе¬
лость дружной семьи. А Зина, все еще взволнованная тем, что
произошло с ней в школе, глядела в учебник и ничего не пони¬
мала. Она ждала, когда же отец спросит о ее школьных делах,
он ведь всегда теперь спрашивает об этом. Но отец, увлечен¬
ный своей работой, ни о чем не спрашивал.
—	Папа, — сказала Зина, чувствуя, что больше не может
выдерживать этого молчания, — меня сегодня хотели исклю¬
чить из отряда...
У отца карандаш застыл в руке.
—	За что же? Плохо работала?
—	Нет, не за это... — Зина отрицательно покачала голо¬
вой. — За то, что я в церковь ходила...
—	Ты — в церковь? — удивился отец; ему показалось, что
он ослышался. — Как это — в церковь? Зачем?
—	Бабушке... кулич святить...
Отец встал, резко отодвинул стул и, побледнев от гнева,
молча направился в кухню.
Зина испугалась и замерла на своем стуле: она никогда
еще не видела отца таким гневным и страшным. Ребятишки
194

хохотали, швыряя друг в друга мячиком. Но, почуяв что-то
неладное, присмирели, поглядывая на Зину.
А в кухне мирная беседа была нарушена.
—	Мать, — голос отца был резкий и твердый, какой-то
совсем незнакомый, — пойдем-ка в комнату. Поговорим.
Отец, крупно шагая, вернулся в комнату. За ним, еле по¬
спевая, вошла изумленная и немного оробевшая бабушка.
—	Слушай, мать, давай поговорим с тобой серьезно и раз
навсегда, — обратился к бабушке отец, когда оба сели. — Го¬
ворю это при детях, пусть слышат.
—	Да чего дело-то касается, *не пойму никак? — сказала
бабушка. — Нешто опять не угодила?
—	Дело касается вот чего... — Отец старался говорить спо¬
койно, но это трудно ему давалось. — Ты в бога веруешь, ну и
веруй... Мы уже говорили с тобой об этом...
—	А, вон что! — перебила бабушка. — Опять за бога взя¬
лись. Не запретишь!
—	Веруй, пожалуйста! Молись! — продолжал отец. — Твое
дело. Мы никому молиться не запрещаем. Но еще раз — в по¬
следний раз! — предупреждаю: детей не трогай. Я коммунист.
И дети мои станут коммунистами, если будут того достойны.
А я хочу, чтобы они были достойны.
Бабушка всплеснула руками:
—	Ах, батюшки, кровные! Ведь я же ей говорила: иди
переулочком, чтобы никто не видел!
—	А если бы никто не видел, — сурово возразил отец,—■
так она сама была бы обязана рассказать на отряде... А де¬
ло-то, мать, хуже, чем ты думаешь, — продолжал он суро¬
во.—Ты ее заставила изменить пионерской организации, ты
ее заставила изменить своему пионерскому слову, своему
пионерскому торжественному обещанию. Какие слова она про¬
износила, когда вступала в отряд? «...перед лицом своих то¬
варищей торжественно обещаю...» Какое же это обещание,
если пионер с красным галстуком на шее идет в церковь и
всякие обряды суеверия совершает? Если отступил от своих,
то куда перешел? К противникам перешел. Сегодня уступил
по слабости — в церковь сходил. А завтра может снова по
слабости уступить — предателем Родины стать?..
—	Папа, что ты! — прервала Зина и приподняла руку,
словно защищаясь от удара.
—	Да-да! — сурово продолжал отец. — А откуда же бе¬
рутся предатели? Вот из таких людей они и берутся, которые
не умеют твердыми быть, не умеют быть принципиальными.
А какая же ты пионерка, если при первом же испытании и
сдалась? И почему мне не сказала?
—	Я не хотела тебя расстраивать... — прошептала Зина.
195

—	А что же, я у тебя только подопечный? А разве я тебе
помочь не смог бы? Ты, значит, и сильнее меня и умнее?
Зина поглядела в темные сверкающие глаза отца:
—	Ой, что ты, папочка!
Отец подошел к Зине, погладил ее понуренную голову.
—	Нет, дочка, так не годится — все на себя брать, — уже
гораздо мягче сказал он. — Если друзья, так друзья: и радо¬
сти пополам и горести пополам. А трудное дело в жизни встре¬
тится — решать вместе. Авось и я на что-нибудь тебе приго¬
жусь!
Зина схватила руку отца и молча прижала ее к своей мок¬
рой от слез щеке.
—	Весна идет... — вдруг задумчиво сказала бабушка,
взглянув на сосульку, повисшую за окном. — Скоро огороды
сажать...
—	Что это... вдруг? — Отец внимательно посмотрел на ба¬
бушку.
—	А так, — уклончиво ответила бабушка. — Землю гото¬
вить надо. А вы уж тут без меня...
Отец пожал плечами не то с досадой, не то с печалью.
—	Я тебя, как говорится, не неволю, — сказал он. — Мо¬
жет, тебе у нас и не нравится — с ребятами трудно, к городу
не привыкла... Гляди сама. Я бы рад тебя не отпустить — ко¬
гда ты здесь, у меня за ребят душа спокойна, — но если тебе
плохо... то...
—	А что мне плохо? — прервала его бабушка. — Я не жа¬
луюсь. Я просто так — поглядела на сосульку, весна вспомни¬
лась... Огороды сажать...
—	Да какие уж тебе огороды сажать — скоро семь десят¬
ков стукнет! — возразил отец. — Тебе посаженного хватит. Ну
что ж, ты опять одна там будешь? Подумай!
—	А что я — не была одна? Как старик умер, так и одна,
никому не нужная... Не привыкать!
—	Ты права, мама... — хмуро сказал отец. — Да, забывал
я тебя в жизни... Не забывал, конечно, а одну оставлял. Вино¬
ват в этом. — И сердечно, будто прося прощения, поглядел ей
в глаза. — Ну, а теперь-то зачем тебе одной жить? Подумай!
—	Да ведь подумаю. Конечно, подумаю. Да ведь если и
останусь — неизвестно, угожу ли... Детки-то у тебя не очень
покорные.
—	А ты не к «деткам» обращайся, а ко мне. С детьми я
сам договорюсь. Они у нас скоро вырастут, совсем умными
станут... Правда, ребята?
Бабушка, польщенная тем, что она так нужна, считала, что
можно еще и помучить его немножко: не отвечала ни «да», ни
«нет». Может, останется, а может, уедет. Кто ей запретит? Но
196

сама-то она знала, что никуда не уедет. Она уже обжилась в
этой уютной теплой квартире, ей уже понравилось заправлять
хозяйством и всей семьей, она полюбила вечерние чаи с пиро¬
гами в обществе Анны Кузьминичны... А праздники, когда
можно пойти в «Гастроном» да понабрать разных вкусных ве¬
щей! Андрюша-сынок всегда был прост на деньги — и сейчас
не хитрее: никогда и не спросит, куда она их истратила.
В коридоре раздался робкий звонок. Антон бросился от¬
крывать. Несмело, словно в первый раз, в комнату вошла
Фатьма. На лице у нее не было улыбки, а широко открытые
глаза сегодня особенно напоминали цветы.
—	Фатьма! — обрадовалась Зина и, взяв ее за руку, ввела
в комнату.
Фатьма с опаской взглянула на бабушку Устинью. Но отец,
заметив этот взгляд, ласково сказал:
—	Входи, входи, чего боишься? К чужим, что ли, пришла!
Девочки уселись в стороне и принялись было шептаться.
Но отец никак не захотел сегодня оставаться в стороне.
—	Шептунов на мороз!—сказал он. — Ты что же, Фатьма,
за подругой не усмотрела? Вон как ей в отряде-то досталось
сегодня!
—	А мне тоже досталось... — хлопая своими большими,
загнутыми ресницами, сообщила Фатьма.
—	Да ну? — удивился отец. — А тебе за что же?
—	За непионерское поведение.
Ответ Фатьмы прозвучал еле слышно, будто мышь пропи¬
щала.
■— Эге!—сказал отец. — Ишь какой голосок-то у тебя то¬
ненький... А во время этого твоего «непионерского-то поведе¬
ния» он небось погромче был, а?
Фатьма и Зина переглянулись: они обе вспомнили и кула¬
ки и «крысу» — и ничего не ответили.
—	Эх, вы! Штрафники, значит, — сказал отец и, сунув ру¬
ки в карманы, принялся ходить по комнате. — Эх, Зина, а ведь
на тебя малыши смотрят — ты ведь у них старшая сестра!
Как же это так, а?
Бабушка, вспомнив, что у нее в кухне и чай, и кулич, и Ан¬
на Кузьминична дожидается, отправилась туда. Изюмка не¬
медленно забралась на колени к Фатьме. А Антон стоял око¬
ло Зины, тихонько сопя носом, и, не зная, как выразить свое
сочувствие, теребил ленту в ее косе.
—	Да, товарищи, — помолчав, сказал отец, — жизнь — это
вещь сложная. Жизнь прожить — не поле перейти. И ошибки
бывают, и промахи, и тяжелые дни. На ошибках нам учиться
надо. А тяжелые дни переносить стойко. Что ж поделаешь!
Отец вздохнул. Он-то знал, как нелегко быть стойким в тя¬
197

желые дни. Горе, которое было недавно пережито, потеряло
свою невыносимую остроту, но легче не стало. Оно ушло в
глубину сердца и напрочно поселилось там.
—	Ну и галстук-то свой пионерский надо беречь. Как это
там в стихах-то говорится?
Как повяжешь галстук —
Береги его.
Он ведь с нашим знаменем
Цвета одного,—
подхватили в два голоса Фатьма и Зина.
—	Вот то-то — цвета одного. Частица этого нашего знаме-
ни-то. Вот ведь как крепко его беречь-то надо!
—	Мы будем беречь! — тихо сказала Зина.
—	Мы будем беречь! — повторила Фатьма, не поднимая
ресниц.
Изюмка обняла Фатьму за шею и прижалась щекой к ее
щеке. Все примолкли, задумались.
А за окнами стоял уже по-весеннему голубой вечер, пада¬
ли и разбивались подтаявшие сосульки, звякала веселая ка¬
пель. И тонкая веточка с чуть набухшими почками легонько
постукивала в окно, стараясь напомнить о том, что скоро вес¬
на, что впереди очень много света, солнца и радости.

ЛИЧНОЕ СЧАСТЬЕ
НАЧАЛО ТРЕВОГИ
Автобус уходил все дальше и дальше по улице. Блеснув
красным кузовом, он повернул за угол и исчез. И все исчез¬
ло— веселые и заплаканные лица детей, глядевшие из окон,
их цветные шапочки, панамки... Исчез и клетчатый платочек,
которым махала Изюмка, прощаясь с Антоном и Зиной.
Уехали.
Зина понимала, что грустить тут нечего. Маленькая се¬
стренка отправилась с детским садом на дачу, к солнышку,
к реке, к лесу... Только радоваться надо, что так счастливо
удалось устроить Изюмку. Впрочем, и устраивать-то особенно
не пришлось: в заводском комитете знали и помнили, что у
Стрешневых дети растут без матери. А кому же, как не си¬
ротам, нужна особая любовь и забота?
Грустить, конечно, нечего. Однако у Зины в ее темных
ресницах все-таки заблестели слезы. На всяких проводах,
даже если человек уезжает ненадолго и уезжает для отдыха
и радости, присутствует затаенная печаль... Только что щебе¬
тала здесь Изюмка, обещала поймать живую рыбку в реке и
привезти Антону, а для Зины найти самый-самый красивый
199

цветок в лесу. И все тревожилась, как бы у ее новой сумочки
для носового платка не оторвалась тесемка, и все напомина¬
ла, чтобы папа купил ей книжку, которую обещал, чтобы он
не забыл купить эту книжку... И вот — нет ничего. Только
узорчатый след широких скатов автобуса на сырой от полив¬
ки мостовой.
Матери и бабушки, провожавшие детей, начали расходить¬
ся. У ворот детского сада наступила тишина. Слышней стал
трамвай, проходящий по соседней улице. Отчетливей прозве¬
нел на дереве дружелюбный разговор воробьев. Зина, смор¬
гнув слезы, поглядела на Антона. Антон все еще стоял, устре¬
мив глаза на тот угол, за которым исчез автобус.
—	Ну что ж, пойдем? — сказала Зина.
И тут же по привычке окинула его взглядом — все ли пу¬
говицы на месте, не торчит ли где вырванный клок. Ну, так
и есть: рукав у рубашки разорван, штаны в известке. И поче¬
му это мальчишкам вечно надо куда-то лазить, пачкаться,
рвать все на себе?
Антон поднял на Зину голубые задумчивые глаза:
—	А мы с тобой к ним поедем?
—	Конечно, поедем. В родительский день.
—	И с папой?
—	И с папой обязательно.
Зина и Антон шли рядом по узкому тротуару своей старой,
осененной липами и тополями улицы. Деревья были зеленые,
только что развернувшие молодую листву. Они еще не успели
запылиться и стояли, празднично осыпанные маленькими
солнечными огоньками. На дощатом, лиловом от времени
заводском заборе лежали ребристые тени. Оттуда, из-за этого
высокого забора, взлетали веселые, задорные гудки паровози¬
ка, развозившего груз по заводскому двору.
С тех самых пор, как Зина живет на свете, слышит она эти
тонкоголосые отрывистые гудки. Раньше она думала, что там
ходит большой паровоз с золотой звездой на груди и с огнен¬
ными глазами. Он являлся из дальних странствий, из тех
неизвестных заманчивых далей, которые лежат за пределами
московских окраин. Он приходил, промчавшись сквозь дре¬
мучие леса, он дышал жаркими запахами цветущих степей,
он, может быть, пил студеную байкальскую воду...
Позже, когда со школьной экскурсией Зина вошла в завод¬
ской двор, она увидела маленький черный паровозик, бегав¬
ший по узким рельсам от склада сырья к цехам и от цехов к
складам. Бегал и гудел-покрикивал, чтобы люди сторонились
с его путей, хоть он и маленький, но все-таки паровоз же!
Зине тогда стало очень смешно — ну и воображала этот паро¬
возик, ну и обманщик!
200

Однако и сейчас, на своем пятнадцатом году, услышав
знакомые гудки, Зина почувствовала то же сладкое и немного
грустное волнение детских лет; те же неясные мечты о даль¬
них странствиях затуманили ей глаза. Пятнадцатая весна...
Уже пятнадцатая весна, а Зина еще нигде не была, кроме ба¬
бушкиного деревенского Подмосковья. А мир так велик, так
огромен и разнообразен!
Но скоро, уже теперь совсем скоро Зина закинет походный
рюкзак за плечи и выйдет из ворот. Надолго, почти на все ле¬
то, она уйдет из дома. Их школьная группа — все хорошие,
крепкие ребята, все ее друзья и подруги. Как же весело будет
им идти по солнечным дорогам, углубляться в лесные чащи,
купаться в реках и озерах, ночевать у костров, под звездами!
Сколько песен они запишут, сколько соберут гербариев,
сколько зарисовок акварелью сделает она, Зина!.. Ох, уж ско¬
рей бы!
Антон вдруг пронзительно свистнул, и Зина, очнувшись от
своих весенних дум, вспомнила, что он идет рядом.
—	Ты что это, Антон? — строго сказала она.
—	А что?
Зина уловила в его голосе чуть-чуть вызывающую нотку.
Это что-то новое — Антон был всегда послушным и мягким.
Может, даже чересчур мягким...
—	Зачем ты свистишь?
—	А там Алешка Маркин идет, из нашего класса. Вот я
ему и свистнул. Все так свистят.
—	Кто же это — все?
—	Все. И Клеткин так свистит.
—	Клеткин! — Зина покачала головой. — Нашел това¬
рища. Он же на три года старше тебя. Чего ты все к нему ле¬
зешь? На голубях помешался?
—	Не на голубях, — нехотя возразил Антон. — Он их сам
не любит, только гоняет.
—	Так что же тебе у него сладко?
Антон, не отвечая, сплюнул сквозь зубы.
—	А это что — тоже клеткинский шик? — спросила Зина.
Антон поморщился. Но Зина не отставала:
—	Клеткин тоже так плюет?
—	Он еще дальше умеет, — возразил Антон. — Он может
за семь шагов в человека попасть.
—	Значит, ты отстал. Только за три шага можешь попасть
в человека!
Зина нахмурилась, лицо ее стало чужим, холодным.
Но Антон будто и не заметил этого. Он шел, засунув руки
в карманы, рассеянно и независимо поглядывая по сторонам.
С какого-то времени, Зина не заметила с какого именно,
201

Антон перестал держаться за ее руку, когда им случалось
вместе идти по улице. Ну что ж, значит, большой становится,
уже не хочет ходить за ручку!
Эта мысль отозвалась в ее сердце неожиданной горечью.
Почему? Неужели потому, что Антон становится большим?
Прислушавшись к себе, Зина поняла, что нет, не поэтому.
Это очень хорошо, что Антон подрастает, что он уж не такой
робкий и податливый. Только почему же, подрастая, человек
должен отходить от своих близких, от тех, кто его опекает и
заботится о нем? Неужели и от мамы, если бы она была жи¬
ва, Антон вот так же замыкался бы, закрывал бы свою душу,
всегда такую доверчивую и открытую? Еще не так давно
Зине стоило только слегка нахмуриться, как Антон уже вино¬
вато заглядывал ей в глаза своими широко открытыми глаза¬
ми, в которых можно было прочесть все его мысли, все до
одной! Он так всегда торопился восстановить дружбу с Зи¬
ной, он так держался за нее, за старшую сестру, как листик за
ветку...
А нынче — вот он идет, руки в карманы, свистит, плюет¬
ся. И словно дела ему нет до того, что думает об этом Зина!
Входя во двор, Антон опять плюнул сквозь зубы, словно
выстрелил из рогатки.
—	Продолжаешь? — холодно спросила Зина.
Антон опять ничего не ответил.
—	Придется с отцом о тебе поговорить. Что с тобой тво¬
рится?
—	Ну что я сделал-то? — хмуро возразил Антон. — Ско¬
рей уж с отцом! Только и знаешь.	1
Во дворе, на лавочке под кленом, Зину ждала Фатьма
Рахимова, ее подруга с детских лет. Фатьма сидела, склонив¬
шись над книгой, длинные черные косы ее сбегали по плечам,
от густых ресниц падала нежная тень на смуглые, побледнев¬
шие за зиму щеки.
Услышав шаги, она подняла ресницы. Взгляд ее был да¬
леким, он еще был устремлен в тот праздничный, в тот мучи¬
тельный и роковой день, когда Джемма, увидев, как Овод
обрывает лепестки розы, узнала в нем своего Артура.
Фатьма улыбнулась Зине. Но тут же ее крупные красные
губы задрожали и Фатьма неожиданно всхлипнула.
—	Ты смеешься или плачешь? — спросила Зина, присажи¬
ваясь на скамью.
—	Смеюсь, — ответила Фатьма, утирая слезы.—Это я
только из-за Овода... А так, конечно, смеюсь!
—	А я-то, думаешь, не плакала из-за Овода? — сказала
Зина. — И, если снова начну читать, опять заплачу. Как он
их любил — и отца и Джемму!
202

—	Любил, а мучил! Ну зачем он Джемму так мучил? Мне
очень Джемму жалко...
У Фатьмы снова навернулись слезы.
—	А мне нет, а мне не жалко, — сдвинув брови, прервала
Зина, — она за другого замуж вышла.
—	Ну, а если Артур погиб? Ведь она думала, что он
умер!
—	Все равно. Раз он умер и раз он был не виноват — зна¬
чит, и она должна быть верной. А она уж скорей замуж. Я бы
никогда, никогда бы так не сделала!
—	А он должен был понять и простить!..
—	Где же Антон? — вдруг спохватилась Зина и, огляды¬
ваясь, встала со скамьи. — Куда же он делся?
Двор был полон утренней свежести и тишины. Девочки-
первоклашки прыгали через веревочку. Малыш из квартиры
номер два с восторгом теребил кустик мокрижника, выросший
у забора...
Антона не было.
—	Наверное, в пионерский лагерь убежал, — сказала
Фатьма.
Зина озабоченно покачала головой:
—	Если бы в лагерь! Иногда придешь туда посмотреть,
что он там делает, а его и след простыл — бегает неизвестно
где, неизвестно с кем. Обманывать начал.
—	Антон? Обманывает? Что ты! — Фатьма улыбнулась. —
Да он же простота, он и обмануть-то не сумеет!
—	Понемножку учится... — Зина вздохнула, светло-серые
глаза ее помрачнели. — Ну вот куда он сбежал? Неужели
опять к этому Клеткину?
Зина заглянула за угол флигеля. Прошла к воротам, по¬
глядела на улицу.
—	Да, может, он дома давно? — крикнула ей Фатьма.
—	Дома никого нет. Ключи у меня, — ответила Зина, чув¬
ствуя, как у нее начинает ныть сердце от каких-то неясных
подозрений.
Фатьма вскочила, откинув на спину свои длинные жесткие
косы.
■— А давай сбегаем в лагерь, посмотрим!
АНТОН В ПЛЕНУ
Ветерок слегка пошевеливал красное полотнище с при¬
ветливой надписью «Добро пожаловать!», приглашающей в
окруженный зеленью светлый и веселый мир пионерского
лагеря.
203

Недалеко от старых улиц с узенькими тротуарами и под¬
слеповатыми домишками недавно поднялся новый квартал.
Величаво и уверенно встали одетые розоватым и белым кам¬
нем дома с большими окнами, с балконами, с цветами и газо¬
нами у входных дверей.
Среди этих красивых домов, кое-где еще не достроенных,
была оставлена широкая площадка для городского пионер¬
ского лагеря. Всего год назад открылся этот лагерь, а уже
молодые кудрявые липы окружили его, вдоль свежеокрашен¬
ного забора поднялись кусты сирени и акации, зацвели левкои
и золотые шары, среди лагеря появились беседки, уголок
спорта, маленькая библиотека, площадка для младших
школьников. Посреди лагеря поднялась мачта пионерского
лагерного флага, а линейку, всегда посыпанную свежим пе¬
ском, обвела зеленым квадратом полоска густого дерна.
Очень много людей потрудилось здесь. И пионеры, и ком¬
сомольцы, и учителя, и родители, и заводские шефы. Ребята,
оставшиеся в городе, любили свой лагерь: он спасал их от
одиночества, безделья и скуки, от пыльных, тесных дворов и
темных задворок, которые особенно томительны в жаркие дни
лета.
Каждый день, ровно в десять, над лагерем красной птицей
взлетал лагерный флаг, слышался пионерский горн, голоса
рапортующих вожатых. И целый день лагерь звенел песнями,
смехом, радостью кипучей ребячьей жизни.
—	Всегда здесь полно, — сказала Фатьма, когда песок ла¬
герных дорожек легонько захрустел под их ногами, — как в
улье все равно.
—	Да, хорошо здесь. Занятий разных сколько: хочешь —
играй, хочешь — читай...
—	Хочешь — поливай цветы, — добавила Фатьма.
—	Да, вот видишь, не всем это интересно. Некоторых все
тянет куда-то...
Они прошли мимо беседки, где занимался кружок «Уме¬
лые руки». Ребята азартно мастерили что-то из яркой.цветной
бумаги, резали, клеили, примеряли. Фатьма не утерпела, под¬
бежала к ним. Оказалось, ребята мастерят шапочки ко Дню
цветов. Шапочки эти будут не простые, они будут как цве¬
ты — шапочка-ромашка,, шапочка-колокольчик, шапочка —
яблоневый цвет.
В тени старого дерева, на круглой скамеечке, сидели две
девочки с вышиванием в руках. Пожилая, с сединой на вис¬
ках, с двойным подбородком женщина в очках, видно чья-
нибудь бабушка, учила девочек вышивать. Яркие, разноцвет¬
ные нитки цвели в их корзиночках, как цветы.
В дальнем углу, за густыми сиреневыми кустами, слыша¬
204

лись не очень стройные голоса — там разучивали какую-то
песню.
—	Дай-ка я сбегаю большую клумбу посмотрю, проверю,
как мои юннаты работают, — сказала Фатьма. — А то раза
два забудут полить — и прощай георгины.
Фатьма, взметнув косами, убежала на свой юннатский
участок. А Зина поспешила на площадку младших школьни¬
ков, куда с самой весны ходит Антон. Щебет ребячьих голо¬
сов, смех и веселые крики сливались с азартным воробьиным
щебетом. На площадке раскачивались качели. В углу под на¬
весом стучали молотки мастеров кружка «Сделай сам». На
открытой полянке ребятишки бегали, запуская змеев. Змеи,
причудливые, расписные, со смешными рожами, то беспо¬
мощно клонились к земле, то взмывали выше деревьев, выше
крыш высоких новых домов.
Зине навстречу выбежала румяная шалунья Поля-По¬
лянка:
—	Зина, Зина пришла! Рисовать будем.
Вслед за ней, соскочив с качелей, подошел тоненький, неж¬
ный Витя Апрелев.
—	Рисовать? А разве сегодня вторник?
Зина вела у них кружок рисования. Но приходить она
могла только один раз в неделю, а ребятам хотелось рисовать
каждый день.
Зина вышла на площадку, оглянулась. Антона не было.
Дежурная вожатая, крепкая, немножко неуклюжая, всегда
веселая пионерка Саша Тюльпанова, сунула Вите в руку вере¬
вочку от змея, который запускала, и подошла к Зине. Она
подошла запыхавшаяся, вытирая со лба пот и еще не отдох¬
нувшая от беготни и смеха.
—	Здравствуй, Зина! Здравствуй, Зина! — пропела она.
И тотчас со всех сторон хором откликнулись ребячьи
голоса:
—	Здравствуй, Зина! Здравствуй, Зина! Здравствуй,
Зина!
—	Здравствуйте, здравствуйте! — ответила Зина, стараясь
улыбнуться. — Саша, скажи, ты Антона не видела?
Саша беглым, сверкнувшим взглядом окинула площадку:
—	Он не приходил сегодня, Зина. Я здесь с самого утра.
Да он уж и давно не приходит.
—	Давно?
—	А разве ты не знала? Я думала, может, он заболел. Или
к бабушке уехал.
—	Да, он немножко болел, — торопливо сказала Зина, чув¬
ствуя, что краснеет от стыда, — он только сегодня вышел.
Ребята на качелях поссорились и подрались. Вожатая
205

обернулась на крик, а Зина, торопливо пробормотав: «До
свиданья», — бросилась к выходу. Фатьма догнала ее у ворот.
—	Ну чего ты убиваешься? Придет твой Антон, никуда
не денется. Ну хочешь, еще где поищем?
—	Я знаю, где он, — ответила Зина, — только я не пойду
туда.
Да и некогда было Зине идти, пора готовить обед.
Хмурая, расстроенная, она чистила картошку, жарила
мясо. Хотела было, как всегда, сварить манную кашу, но
вспомнила, то не для кого. Изюмки уже нет дома. Как-то она
там? Наверное, приехала. Может быть, уже обедает. Вот не¬
бось таращит глаза — какие большие деревья кругом! Сколь¬
ко цветов! Какие бабочки летают!
Ласковые мысли об Изюмке немножко развлекли Зину.
Как хорошо, что девчушка может побегать по травке, позаго¬
рать на солнышке! А в воскресенье Зина поедет к ней. Вот-то
будет радость, вот-то наслушаются они рассказов с отцом и
Антоном!
Но вспомнила про Антона, и снова стало сумрачно на
душе. Как же случилось, что они так разладили с братом?
Антон явился к концу дня, перед тем как прийти отцу с
работы. Он вошел как-то чересчур независимо, искоса взгля¬
нув на Зину. И, словно не зная, куда себя девать, походил по
комнате, взялся за книжку, отложил ее. Потом лег животом
на подоконник и стал смотреть во двор.
Зина молча следила за ним. Она ждала его взгляда, жда¬
ла, что он обратится к ней, скажет что-нибудь. Но Антон де¬
лал вид, что ничего не замечает.
—	Где ты был? — наконец спросила Зина. — Опять у Клет¬
кина? Ведь я просила не ходить к нему!
—	А я и не был у Клеткина! — торопливо, не глядя на нее,
ответил Антон. — Почему это у Клеткина?
—	А где же?
—	Ну где? На пионерском дворе был.
—	Антон, повернись, пожалуйста, ко мне. Что же ты —
разговариваешь со мной, а глядишь куда-то в окно? Разве это
хорошо?
—	Ну, а что ж такого? — возразил Антон.
Однако нехотя сполз с подоконника и повернулся к Зине.
—	Антон, — Зина изо всех сил старалась сдержать гнев и
говорить спокойно, — ты не был на пионерском дворе. Поче¬
му ты обманываешь меня?
—	Нет, был! Был! — упрямо повторил Антон. — Я там
был! Спроси у ребят, спроси!
206

—	Я спросила. Тебя там не было.
—	Нет, был! Нет, был!
В его голосе зазвенели слезы. В широких, открытых гла¬
зах Антона Зина увидела какое-то смятение—не то страх, не
то вызов, не то отчаяние... Зине стало нестерпимо жалко его.
Что с ним делать? Может, успокоить его, посадить рядом с
собой на диван, поговорить с ним по душам? Ведь так делала
мама, чуть подметит, что у Зины какая-то невзгода. Посадит,
бывало, ее рядом с собой и скажет: «Давай поговорим, доч¬
ка!» И Зина ей все расскажет. А мама выслушает и всегда
найдет, чем успокоить Зину, всегда подскажет, что надо сде¬
лать и как лучше поступить. Поговоришь так с мамой — и все
невзгоды рассеются. Как хорошо было с мамой жить на свете!
Весело, просто, легко! Зачем ты умерла, мамочка?!
Поговорить с Антоном... Но ведь Зина-то никогда не обма¬
нывала маму, а этот смотрит Зине в глаза и говорит неправ¬
ду. В семье у Стрешневых презирали ложь. Но что делать с
Антоном, ведь он уже не в первый раз обманывает ее! Зина
сколько раз объясняла ему, что лгут только трусы и подлые
люди, и, если человек лжет, значит, он скрывает что-то нехо¬
рошее. Но Антон никогда не сознается, что говорит неправду.
Может быть, не приласкать, а наказать следует его за это?
—	Хозяйка, — закричала из кухни Анна Кузьминична,—
суп-то бежит, всю плиту залило!
Зина вскочила и побежала в кухню.
Вытирая плиту, она услышала, что хлопнула входная
дверь. Кто-то пришел?.. Нет, все тихо. Неужели Антон... Зина
поспешно направилась в комнату. Антона не было. Он скрыл¬
ся, словно ждал, когда выйдет Зина из комнаты.
Зина огорченно заглянула в спальню, хотя знала, что
Антона и там нет. Убежал! Лишь бы не разговаривать с Зи¬
ной. Теперь придет вместе с отцом, дождется его во дворе и
придет. Он знает, что Зина не захочет расстраивать отца и
при нем ничего не скажет Антону.
«Что хочет, то и делает! — почти со слезами подумала Зи¬
на. — Весело ему!»
Но Антону совсем не было весело. Его жизнь уже давно
пошла вкривь и вкось. Если бы он был покрепче характером и
если бы он знал, что дела так сложатся, он давно бы все рас¬
сказал Зине.
Антон очень любил Зину. Когда не стало матери, он по¬
чти не отходил от старшей сестры, словно боялся, что вдруг
и она куда-нибудь исчезнет. Зина заняла мамино место. Она
сажала их с Изюмкой обедать, она знала, какую рубашку на¬
до надеть Антону, она помогала разобраться в задачке, если
Антон становился в тупик, ей он рассказывал о всяких школь¬
207

ных делах, у нее он спрашивал обо всем, чего не мог понять
сам... Он не любил приходить домой, если Зины не было дома.
Даже тогда, когда у них жила бабушка, без Зины ему каза¬
лось скучно и сиротливо. Иногда он ходил ее встречать — Зи¬
на позже приходила из школы, чем Антон, — и шел вместе с
ней, держась за руку. Они шли и болтали с Зиной, а с ними
всегда шла Зинина подружка Фатьма. И часто кто-нибудь из
старших ребят-школьников шел с ними — Андрюша Бурмист¬
ров, Вася Горшков, Дима Козырев... Так весело было!
И как-то случилось, что Антону встретился на улице Яшка
Клеткин.
—	Хочешь моих голубей поглядеть?
Антон шел встречать Зину. Но он не посмел отказать
Клеткину. Уж если Клеткин заговорил с таким малявкой, как
Антон, — разве откажешь?
Голуби обольстили Антона. А Яшка, которого все малень¬
кие ребятишки на улице боялись, ошеломил Антона своей
добротой. Он дал ему погонять стаю, а потом сказал, что пу¬
скай Антон когда хочет, тогда к нему и приходит.
Однако отец, еще два года назад, раз и навсегда запретил
ему ходить к Яшке. И задворки, заваленные грязными сугро¬
бами, где за старым сараем торчала Яшкина голубятня, ста¬
ли для Антона желанной, но запретной зоной.
Однако все это прошло и забылось бы, если бы Яшка не
являлся время от времени перед глазами Антона, если бы,
словно невзначай, мимоходом, не вмешивался в его жизнь.
Однажды в конце зимы он встретился им с Зиной, когда они
шли из школы. Засунув руки в карманы, Яшка остановился и
осклабился:
—	Уа! У а! Деточка — за ручку держится!
Зина не обратила на него внимания. Но Антон шага через
три тихонько высвободил из ее руки свою руку.
—	Ты что, Антон?
—	Ничего. Шнурок развязался.
Он отстал на минутку, потеребил крепко завяза«нный шну¬
рок. Но когда догнал ее, то за руку больше не взялся. И уже
никогда больше не брал Зину за руку: Яшкино «уа, уа» за¬
прещало ему эту ласковую детскую повадку. А Зина ничего
не заметила.
В яркий предвесенний день, когда весело позванивали
сосульки под крышами, Антон шел из школы, беззаботно раз¬
махивая портфелем.
И тут снова перед ним появился Клеткин.
—	Чегой-то веселый больно?
—	Пятерку получил! — еле сдерживая счастливую улыб¬
ку, ответил Антон.
208
7

—	Пфу, — пренебрежительно усмехнулся Яшка и сплю¬
нул сквозь зубы, — тоже нашел радость. А я в школу больше
не хожу. Очень-то надо.
—	Как — не ходишь? — Антон оторопел, он не мог себе
представить, чтобы это было возможно. — А отец тебе — ни*'
чего?
—	А отцу что? — резко ответил Клеткин, глаза его стали
узкими и злыми. — Он, что ли, за меня экзамены будет сда¬
вать? Пускай сдает. Не может? Ну и я не могу. Не хочет? Ну
и я не хочу. Все. Сеанс окончен.
Клеткин засунул руки в карманы и, небрежно насвисты¬
вая, пошел по улице.
Антон задумчиво смотрел ему вслед. Он был ошеломлен.
Вот смелый человек, а? Не захотел экзамены сдавать — и не
стал. Ушел из школы, да и все. И никого, даже отца не боит¬
ся! А вот он, Антошка, наверное, всегда будет малявкой,
«уа-уа».
Вскоре Антон еще раз убедился в Яшкином геройстве.
Однажды дворник начал бранить Яшку за то, что он сло¬
мал молодое деревце. Если бы дворник так закричал на Анто¬
на, Антон летел бы домой не чуя земли и, наверное, полгода
боялся бы встретиться с дворником. А Яшка не побежал. Он
сунул руки в карманы, сплюнул в сторону дворника и небреж¬
но сказал:
—	Слыхали. Все. Сеанс окончен.
Дворник побежал было за ним с метлой. А Яшка лишь
отскочил от него шагов на пять и пригрозил:
—	Смени пленку. А то все эти твои елки-палки перело¬
маю!
Дворник махнул рукой:
—	И откуда у нас, в советское время, такой дурной народ
берется? И учат их, и дворцы им строят. А на что такой дуби¬
не дворцы?
И ушел.
Антон сияющими глазами смотрел на Яшку. Сам дворник,
сам Данила Петрович сдался, не справился с Клеткиным!
Весь этот вечер Антон учился плевать сквозь зубы, чтобы хоть
немного быть похожим на Яшку Клеткина.
С тех пор, словно привороженный, Антон бродил по улице
в надежде встретить Яшку, стоял у ворот двора, где жил этот
отчаянный человек, заглядывал в калитку. Иногда, завидев
стаю голубей, взлетающую над крышами в голубом утреннем
сиянии, он бросал игру, отходил от ребят и мечтательно гля¬
дел, как поблескивает под солнцем голубиное крыло, как стре¬
мительно падают птицы вниз темными комочками и, вдруг
взвиваясь, тонут в небесной синеве... В такие минуты Антон
g Библиотека пионера, т. VIII
209

не слышал и не видел никого, он был там, с Яшкой, на глухом
пустыре за сараем, который неотступно тянул его к себе тре¬
вожным очарованием запрета.
Яшкина жизнь обрывками доносилась до него. Антон ви¬
дел, как иногда Яшка вскакивает в трамвай и уезжает куда-то
в «центр». Ему было известно, что Яшка не пропускает ни
одной кинокартины в их заводском клубе. «Тарзана» Яшка
смотрел много раз и по-тарзаньи умел кричать даже лучше,
чем сам Тарзан. Люди пугались по вечерам, когда из тьмы
заднего двора неслись над улицей его дикие завывания, а ма¬
ленькие ребята вздрагивали в постелях. Вздумал было в от¬
вет ему завыть и Антон, но отец так рассердился, что остава¬
лось только немедленно умолкнуть и украдкой вздохнуть.
Яшка любил поговорить о кинокартинах. И всё-то он знал,
и всё-то понимал. «Попрыгунья»? Мура! «У стен Малапаги»?
Тоже мура. «Смелые люди» — это ничего, смотреть можно.
«На заставе» — тоже ничего... И Антону было ясно, что нет
такой картины на экране, о которой у Яшки не было бы свое¬
го мнения. Это был очень знающий человек!
—	А вы что знаете, улитки? — сказал однажды Яшка
Антону и еще двум-трем ребятишкам, которые разинув рот
слушали его рассказы. — А вы что видели?
Антон хотел сказать, что они с Зиной ходили в Зоопарк,
потом в Кукольный театр, но тут же раздумал. Яшка скажет:
«Детки! В Кукольный театр, за ручку, уа-уа!»
—	Да, — сказал он, — хорошо, у тебя деньги есть. В кино
небось без билетов не пускают.
—	«Деньги есть»! — передразнил Яшка. — А кто мне их
дает, деньги-то? Своим разумом добываю. Вот есть у тебя
разум?
Антон поежился, он что-то не знал — есть ли у него ра¬
зум? Кажется, есть. Но тогда почему же он не добывает
денег?
—	Ну, есть или нет?
—	Есть, — нерешительно сказал Антон.
—	А догадка есть?
—	Нету, — сдался Антон.
—	Вот то-то, что нету. А денег кругом сколько хочешь.
Клеткин раздул широкие ноздри, и короткий нос его с глу¬
бокой переносицей стал похож на маленький шалаш.
—	Денег сколько хочешь, только бери.
Ребятишки жадными глазами глядели на Клеткина и не
знали, верить ему или не верить.
—	А где они? — простодушно спросил Антон.
—	Где? У любого человека. Вот идет по улице человек, а
у него обя-за-тельно в кармане деньги есть.
210

И задворки, заваленные грязными сугробами, где за старым сараем торчала
Яшкина голубятня, стали для Антона желанной, но запретной зоной.

—	Да! Полезешь, а он тебя за руку!—сказал кто-то из
ребятишек.
—	Конечно, за руку. И в милицию. А уж там тебе — всё.
Сеанс окончен! И правильно. Не лезь в чужой карман.
—	А тогда как же? — растерялся Антон.
—	Эх, догадки у вас ни у кого нет. Попросить надо. «Дя¬
денька, дайте две копейки! Шел за хлебом, потерял, теперь не
хватает, qi мамки попадет!» Вот и все. Кто же две копейки
пожалеет? Пожалуйста! Ты сейчас: «Спасибо, гражданин!»
А как отошел — опять: «Тетенька, две копейки... Не хва¬
тает!»— и еще тебе. Часу не пройдет, а денег у тебя уже на
два сеанса. Понятно?
В этот вечер Зина заметила, что Антон, сидя за книжкой,
часто задумывается о чем-то. Сидит, будто читает, а у самого
глаза уперлись в скатерть и мысли где-то очень далеко.
—	Ты спишь? — окликнула его тогда Зина и засмея¬
лась. — Папа, смотри, наш Антон стихи сочиняет!
Но Антон в это время решал вопрос: попросить — так же
плохо, как в карман залезть, или это ничего? Если спросить
об этом у отца или Зины, то они оба удивятся и рассердятся,
почему такие мысли бродят у него в голове, и, пожалуй, тот¬
час догадаются, что он виделся с Яшкой.
Конечно, Антон никогда и не подумает залезть кому-ни¬
будь в карман. Чтобы Антон стал жуликом? Да от одного
этого слова мурашки бегут по спине. Антон никогда не взял
бы чужих денег. Вот пришел бы он, например, в школу, а там
на полу валяются деньги. Так разве он взял бы их? Просто
поднял бы и отдал учительнице. Но попросить... А что плохо¬
го. если попросить? Ведь человек, если не захочет, — не даст
А если даст — значит, ему не жалко...
Вечерами Антона увлекали мечты. Зина делала уроки, го¬
товилась к экзаменам. Отец что-то чертил, напряженно сдви¬
нув брови, — он ведь тоже учился, хотел получить настоящее
образование. Изюмка тихо играла на диване, строила домики
из спичечных коробок. А потерявший спокойствие Антон, за¬
быв про книгу, звенел пригоршнями мифических1 монет в
карманах. Жизнь заманчиво и радостно раскрывалась перед
ним, кинокартины одна за другой вспыхивали на экране.
И разве только кино? А мороженое? Сливочное, клубничное, с
вафлями... А конфеты? Только подойти к ларьку — и любая
конфета твоя!
Если бы Зина повнимательней поглядела на него в тот ве¬
чер, она бы заметила, что Антон не дремлет над книгой и не
сочиняет стихов. Она бы поняла, что в душе ее младшего
1 Мифический — существующий только в воображении.
212

брата происходит что-то неладное, а если бы поняла, то суме¬
ла бы выспросить обо всем и вовремя предостерегла бы его.
Но Зине тогда и в голову не приходило, что Антон может что-
нибудь скрыть от нее, и она опять ничего не заметила.
ВИШНЕВОЕ ВАРЕНЬЕ
Успех пришел не сразу. Антон начал с того, что робко
остановил женщину с желтой хозяйственной сумкой, спешив¬
шую в магазин.
—	Две копейки? — сурово переспросила она, остановив¬
шись на ступеньке магазина. — Это на что же тебе?
—	На кино, — растерявшись, ответил Антон.
—	Ишь ты, какой быстрый! — Черные глаза этой жен¬
щины так и жгли Антона. — А два шлепка не хочешь? Давай-
ка веди меня к своей матери, я у нее спрошу, почему она те¬
бе разрешает побираться? Ну-ка, веди, веди!
—	У меня нету мамы! — испуганно крикнул Антон.
И, видя, что женщина хочет взять его за рукав, бросился бе¬
жать.
После этого они с Яшкой Клеткиным сидели на старых
досках за сараем, среди грязных предвесенних сугробов, и
Яшка поучал его:
—	А ты никогда к таким не подходи. Если с авоськой — то
подальше. Эти и на рынке из-за каждой копейки торгуются.
Вот как моя мать — полдня простоит, если что на копейку
дешевле. А ты хочешь, чтобы она тебе две копейки дала! Эх,
нет у тебя смекалки, чего нет, того нет!
Яшка почесал свою косматую, заросшую голову, сдвинув
ушанку на ухо. Антон заметил, что руки у Яшки черные и что
вообще неизвестно, когда он был в бане.
—	А тебе не влетает от матери... что не умываешься? —
осторожно спросил Антон.
—	А ей-то какое дело? — удивился Яшка и растопырил
короткие пальцы. — Грязные, да? Ну и что же? Мои руки!
Не ее.
Антон легонько вздохнул: попробовал бы он так ответить
Зине. Другой раз до смерти не хочется мыться, прямо тоска
берет. Но Зина все равно заставит, а то еще и сама начнет
щеткой тереть.
—	А это потому, что ты волю над собой даешь, — объяс¬
нил ему Яшка. — Вот они и делают с тобой, что хотят. Со
мной небось никто ничего не сделает!
Смелый человек этот Яшка Клеткин, отважный. Не то, что
Антон, который каждого Зининого слова слушается.
213

—	А гы подходи всегда к дядькам, — учил дальше Яшка
Клеткин, — если с работы идут, с завода — к ним не подходи.
Эти строгие. А ты к тем, которые с портфелями. Они спешат
всегда, а в карманах у них постоянно мелочь. Даст и не по¬
считает, лишь бы ты отстал от него. А ты тут же и отстанешь,
целоваться не обязательно. Вот и все — сеанс окончен.
Яшка вытащил из кармана пачку папирос, с треском рас¬
крыл ее, взял папиросу, закурил. Он сидел нога на ногу, пле¬
вался длинными плевками и пускал дым из широких ноздрей.
Антон чувствовал себя ничтожеством.
—	Хочешь? — Яшка протянул Антону папиросу.
Антон затянулся и тут же закашлялся до слез.
—	Мал еще, — небрежно сказал Яшка. — Уа-уа!
Это «уа-уа» было нестерпимо. Подожди, Антон докажет,
что никакой он не «уа».
Дня через два он пришел к Яшке, звеня монетами в кар¬
мане. Это уже не был звон, созданный мечтами. Это звенели
настоящие монеты. Забравшись за сарай, Антон и Клеткин
пересчитали их. Клеткин взял себе половину за науку. Анто¬
ну было не жалко, пусть берет. Тут осталось и ему на днев¬
ной сеанс.
В этот день Антон украдкой сбежал из школы и посмотрел
«Подвиг разведчика». Вот это была картина!
Антон не сводил глаз с экрана, сердце у него замирало.
Иногда Яшка напоминал ему, чтобы закрыл рот, но Антон
только отмахивался.
За обедом он проговорился:
—	Знаешь, Зин, а как шпион-то за ним ходил... Я чуть не
умер!
—	Какой шпион? — удивилась Зина.
—	А ты разве не смотрела «Подвиг разведчика»?
—	Я смотрела. Только тебя с нами тогда не было. Ты что,
сегодня в кино ходил?
—	Да.
—	А кто тебе билет купил?
—	Ну, мы всем классом ходили... Мы же... Анна Павловна
покупала.
—	Только на скатерть не плескай, — сказала Зина. — Что
ты так ложкой болтаешь? Смотри, суп-то через край летит!
Зина забеспокоилась, что Антон прольет суп, и не увидела,
как он смутился, как мучительно покраснел.
Скверно было в этот час на душе у Антона. Обманул Зину,
свою любимую старшую сестру!
После обеда он помогал ей мыть посуду. Сам вызвался
сходить за хлебом. Играл с Изюмкой, пока Зина готовила
уроки. И все заговаривал с ней, ласкался... А Зина думала,
214

что, может быть, Антон сегодня почему-нибудь вспомнил ма¬
му, затосковал, и старалась сама быть с ним поласковей.
«Никогда я больше не пойду к этому Яшке Клеткину, —
покаянно думал Антон, лежа в постели, — не пойду, и все!»
Это он так думал сегодня. А назавтра снова стоял у Клет¬
кина во дворе.
—	Ты уже настрелял что-нибудь? — спросил Клеткин.
—	Нет еще, — ответил Антон, — и потом... я больше не
буду. Вдруг наши узнают...
Клеткин презрительно сплюнул:
—	Уа-уа. Сеанс окончен. А я хотел тебе одно дело ска¬
зать. Ну раз так — катись колбаской по Малой Спасской.
—	А что? Какое дело? — заинтересовался Антон.
—	Дело простое, как стеклышко. Ты варенье любишь?
—	Какое?
—	Ну вишневое, например.
Антон улыбнулся, не понимая, к чему речь.
—	Конечно, люблю.
—	А поел бы сейчас вареньица?
—	Конечно, поел бы. А где оно у тебя?
—	Оно у меня пока что стоит вон в той квартире, за окном.
Видишь?
Клеткин показывал на чье-то окно в первом этаже дере¬
вянного флигеля. Там за стеклом на подоконнике стояла лит¬
ровая банка варенья, перевязанная голубой тесемкой. Антон
широкими, недоумевающими глазами посмотрел на Яшку.
—	У тебя?.. Да разве это у тебя? Это же у чужих!
—	Пока что у чужих. А вот, если ты войдешь в квартиру
и скажешь: «Можно мне ну... Анну Ивановну?» А тебе ска¬
жут: «Таких тут нету». Ты опять: «А мне сказали, что она
сюда переехала». Ну и еще что-нибудь. Там старая такая тет¬
ка живет, заговори ей зубы, а потом скажи: «Ну, значит, я
ошибся»... Вот и все. И уходи. Целоваться не обязательно.
Понял?
Антон кивнул головой.
—	Понял.
—	Сумеешь?
—	Сумею. А для чего?
—	Эх, нет у тебя смекалки. Никакой! Это игра такая. Ну
ступай. А потом приходи за сарай.
Антон все так и сделал, как велел ему Клеткин. Поговорил
с доброй старой женщиной, которая открыла ему дверь. А по¬
том отправился за сарай, радуясь, что так хорошо сумел ра¬
зыграть ее. Яшка сидел на старых досках и открывал банку
с темным вишневым вареньем. Голубая тесемка валялась на
почерневшем, подтаявшем сугробе.
215

—	Ой! — удивился Антон. — Откуда? Как?
—	А так, — спокойно ответил Клеткин, — садись и ешь.
Разговаривать после будешь.
Они ели варенье прямо из банки через край. Темные, на¬
литые сладостью вишни таяли на языке. Антону сначала
казалось, что, если бы у них было хоть пять таких банок, он
все варенье смог бы съесть один. Он старался повыше запро¬
кинуть банку, чтобы как можно больше попало в рот этой тя¬
гучей, густой вишневой сладости. Варенье текло по подбород¬
ку, попадало за воротник, длинные медленные капли падали
на рубашку, на распахнутое пальто. В банке оставалось чуть
поменьше половины, когда Яшка вдруг оттолкнул варенье:
—	Ешь сам. Не хочу больше.
Но и Антон, к своему удивлению, больше не хотел, черес¬
чур сладко, приторно до отвращения. Ни одной этой набух¬
шей сладостью ягоды он больше не мог взять в рот.
—	Ешь, чего ты, — сказал Яшка. — Сам же хотел ва¬
ренья!
—	Отнеси лучше домой, — попросил Антон.
То, что полчаса назад казалось ему необыкновенной, по¬
хожей на чудо удачей, сейчас было невыносимо тягостным и
противным.
—	Ешь, ешь, — настаивал Клеткин. — Куда это мне до¬
мой нести? Думаешь, мать за ворованное похвалит?
«Ворованное»!
Антон вдруг прозрел. Пока он разговаривал со старой
женщиной, Яшка вытащил банку в форточку. У Антона что-
то задрожало внутри. Он встал и начал мыть жестким, остек-
лившимся снегом липкие руки, оттирать пальто. Брошенная
тесемка от банки пронзительно голубела на сугробе.
—	Ты что это? — насторожился Клеткин и по-недоброму
прищурил и без того узкие глаза. — Может, пойдешь расска¬
жешь? Предателем хочешь быть?
«Предателем»? Антон всегда знал, что предатели — это
самый подлый народ на земле, что предателей все презирают,
что лучше умереть, чем стать предателем.
—	Никакой я не предатель, — сказал Антон расстроен¬
но,— только я не хочу... ворованное.
—	А, когда наелся, теперь «не хочу»? Ну и не надо. Но
смотри, — добавил Яшка с угрозой, — если кому доведешь —
то ведь и я доведу. Воровали вместе и ели вместе. Мне-то
мой отец ничего не скажет, а вот твой-то отец с тобой пого¬
ворит!
У Антона по спине пробежал озноб.
—	А я и не скажу... Чего ты еще! Буду я говорить, что
ли? Я и не собираюсь даже...
216

—	Пока ты не соберешься, до тех пор и я не соберусь,—
сказал Яшка, снова принимаясь за варенье, — а если ты со¬
берешься— пощады не жди. Все. Сеанс окончен, целоваться
не обязательно.
Антон ушел от него с внутренней дрожью. Несчастный,
презирающий себя, он пришел домой и сразу стал уклады¬
ваться спать.
—	Ты что это? — удивилась Зина. — Еще и восьми нет!
Антон молча снимал рубашку. Зина, приглядевшись к не¬
му, испугалась.
—	Да ты болен, Антон! Сейчас я тебе чаю с малиновым
вареньем дам.
—	Не хочу я варенья, не хочу! — вдруг зарыдал Антон и
зарылся головой в подушку.
—	Ну так и есть, заболел! — Зина принялась укрывать
Антона сверх одеяла теплой шалью. — Ой, скорей бы папа
приходил! Надо доктора...
—	Да не заболел я, не заболел! — с рыданиями повторял
Антон. — Не надо мне доктора, не заболел я!
У отца сразу осунулось лицо, когда он увидел Антона в
постели. Смерили температуру* оказался легкий жар. Отец за¬
ставил Антона проглотить таблетку и все подходил к нему,
все прикладывал руку к его вспотевшему лбу, заглядывая ему
в глаза темными встревоженными глазами:
—	Ты что ж это, брат? Смотри у меня. Никто тебе разре¬
шения не давал болеть-то!
У Антона от этих ласк и забот еще безысходней томилась
душа. Он снова и снова начинал плакать: из-за того, что отец
и Зина его так любят, а он их обманывает; из-за того, что он
теперь вор и если отец узнает, то выгонит его из дома. А если
и не узнает, то все равно Антону — вору и обманщику — не¬
возможно будет жить на свете.
Изюмка, увидев, что Антон плачет, тоже заревела. И у
Зины, глядя на них, навернулись слезы на глаза.
—	Ну полно, что вы, я ведь тут, с вами... — Отец начал и
не договорил, сел рядом с Антоном у его постели. Он чувство¬
вал, что если скажет еще что-нибудь, то и у самого сорвется
голос и тогда он совсем расстроит своих детей, которые так
рано остались у него без матери.
Антон взглянул на него, на его усталое, встревоженное,
с подчеркнувшимися скулами лицо... Может, взять сейчас да
и рассказать обо всем отцу? Вот тогда и болезнь сразу прой¬
дет и все станет ясно, как жить дальше. Антон приподнялся
было... Но решимость тут же оставила его. Он глубоко вздох¬
нул и закрыл глаза. Нет, он не может сказать отцу такие
страшные слова, что его Антон — вор и обманщик. Ему было
217

тошно, вишневое варенье душило его отвращением. А из глаз
все не уходила, куда бы он ни глядел, тесемка от банки, прон¬
зительно голубеющая на темном дырчатом снегу.
Антон глубоко вздохнул и закрыл глаза. Нет, он ничего
не скажет отцу. Но уж теперь-то он больше никогда не пой¬
дет к Клеткину. Никогда!
НАРУШЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ
Зина почти не знала Клеткина. В школе он у них был все¬
го один год, да ,и то перед экзаменами скрылся. Зина слыша¬
ла, что пионеры из четвертого класса ходили к нему домой, но
он от них спрятался. Ребята пошли еще раз — их встретил
пьяный Яшкин отец и выгнал из квартиры. И что же Антону
нравится там, что интересного он там находит?
Клеткин был просто противен Зине. И потому, что он хо¬
дил вечно немытым, с оторванными пуговицами. И потому,
что он нахально смеялся над пионерами и над всеми их дела¬
ми, считая все их заботы детскими забавами, «уа-уа». И боль¬
ше всего потому, что он уводил у нее Антона, что он делал их
кроткого, простодушного Антона похожим на себя, со своими
плевками, со своим презрением ко всем хорошим ребячьим
делам.
Теперь, когда Изюмка уехала и занятия в школе окончи¬
лись, Зина решила как следует заботиться о младшем брате.
—	Больше не отпущу от себя Антошку!
И утром, прибрав комнату, она весело сказала:
—	Антон, знаешь что — не поехать ли нам с тобой на Вы¬
ставку?
Антон едва поверил своим ушам:
—	На Выставку? И меня возьмешь?
—	Конечно.
Он глядел на Зину прежними открытыми, широкими гла¬
зами, в которых так и лучилась огромная ребячья радость.
—	А кто еще поедет?
—	Я и ты.
Антон со счастливым визгом запрыгал на одной ножке.
Зина почувствовала угрызения совести — как же мало зани¬
мается она Антошкой, как мало думает о его радостях! Прав¬
да, некогда ей — то уроки, то хозяйство, то пионерские пору¬
чения... Но это не оправдание. У них нет матери, а она —
старшая сестра!.. Зина с нежностью посмотрела на Антона.
Дурачок! В третий класс перешел, скоро в пионеры будут при¬
нимать, а он еще вон какой дурачок! Зина засмеялась, пойма¬
ла Антона и шутя отшлепала его.
218

—	Расти, Фома, прибавляй ума!
—	Прибавлю, прибавлю! — смеясь, закричал Антон. И, за¬
глядывая сестре в глаза, спросил: — Зина, а можно нам и
Петушка взять?
—	Петушка? Ну что ж. Если мама пустит, возьмем и его.
Антон побежал звать Петушка. Зина оделась, натянула на
голову свой старенький, съежившийся голубой берет и подо¬
шла к зеркалу. Зеркало, висевшее в простенке, было словно
кусочек зеленоватой неподвижной воды, ни одного луча солн¬
ца не проникало к нему. И словно из воды проглянул оттуда
милый облик белокурой девочки с серьезными светло-серыми
глазами, с нежно очерченными темными ресницами. Эти не¬
ожиданно черные ресницы на безбровом светлоглазом лице
придавали Зине какую-то особую трогательную прелесть. Но
Зина не видела этой прелести, она не нравилась себе — «вся
белесая, как опенок какой». Если бы ей хоть чуточку быть
похожей на Тамару Белокурову! Для Тамары природа кра¬
сок не пожалела. Родятся же на свет такие красивые люди!
Зина со вздохом отошла от зеркала. Ну где они там, эти
малявки?
Сильно хлопнула в прихожей дверь. Антон и Петушок бур¬
но ворвались в комнату.
—	Пустили!—кричали они в два голоса. — Мама пусти¬
ла! Только не велела убегать от Зины!
Вслед за ними неслышно вошла Фатьма.
—	Это что здесь такое? Новгородское вече, что ли, крик
такой?
Узнав, что собрались на Выставку, Фатьма разочарованно
подняла брови:
—	Ну вот. А я ведь за тобой, Зина!
Зина сунула в карман ключи от квартиры и, проверяя,
не забыла ли взять с собой деньги, рассеянно спросила:
—	А что? Куда?
—	К Тамарке. К двум часам. Какой-то пир затеяла, вот
и зовет теперь нас всех. Антонина Андроновна говорит:
«Пусть к тебе все твои подружки соберутся, надо же попро¬
щаться на лето».
Антон и Петушок сразу притихли. Они со страхом глядели
на Зину, ожидая, что сейчас все может рухнуть и в то же
время не веря этому. Не может быть, чтобы Зина допустила
такую несправедливость, ведь она же им обещала!
Зина медленно, словно еще не сознавая, что делает, ста¬
щила с головы свой голубой берет.
—	А кого еще она позвала?
—	Симу Агатову позвала, Андрюшку. Кажется, Васю
Горшкова.
219

—	Горшкова-то надо бы. Он ей всю зиму по математике
помогал.
—	Еще Гришку Брянцева
—	Ну уж Брянцева обязательно: она его из-за одного
галстука позовет! Он же теперь при галстуке ходит!
Зину уже начинал увлекать разговор, в ее глазах заигра¬
ли огоньки.
—	Потом какая-то еще ее подруга придет, маминой зна¬
комой дочка, — скороговоркой продолжала Фатьма, — потом
какой-то знакомый этой подруги... Ну, в общем, весело будет!
Антон легонько потянул Зину за рукав. Зина оглянулась
на него вся уже отсутствующая, вся уже устремленная туда,
в это необычайное событие — пир у подруги!
Круглое лицо Антона было красноречивым — на лбу со¬
брались горькие складочки, губы сложились сковородником,
а в широких голубых глазах бегали слезинки.
—	А как же мне с ребятами?.. — нерешительно сказала
Зина.
Но Фатьма не отступала:
—	Ну, а что ребята? Сегодня поиграют на пионерском
дворе. А завтра съездите на Выставку. Вот и все. Правда, ре¬
бятишки?
—	Нет. Не правда, — глухим голосом ответил Антон.
Зина села на диван и притянула к себе Антона.
—	Антон, — сказала она, глядя ему в глаза, — видишь, ка¬
кое дело-то? Выставка и завтра будет на том же месте, а это¬
го бала завтра уже не будет. И подумай-ка, все мои подруги
соберутся, все мои товарищи, а меня не будет с ними. Разве
это хорошо?
Петушок, насупившись, молча направился к двери. Антон
вздохнул и понурил голову. Он ничего не мог противопоста¬
вить словам Зины, кроме своей горести.
—	Ведь ты же не эгоист, Антон, правда? — продолжала
Зина, хотя сердце ее сжималось.
Она знала, как трудно отказаться от радости, в которую
человек до конца поверил. Она никогда не нарушала своих
обещаний. Но сегодня... А может, все-таки поехать на Вы¬
ставку?
—	Артемий тоже придет, — как бы между прочим сказала
Фатьма, разглядывая какую-то книжку на Зинином столи^
ке. — Тамара его звала...
При этих словах чашки весов вздрогнули и переместились.
Чашка, на которой лежали радости Антона, взлетела кверху.
—	Ну скажи, Антон, ведь ты же не эгоист? — продолжала
Зина. — Ты же можешь потерпеть до завтра, а?
Антон, ни слова не говоря, начал снимать новую курточ¬
220

ку, которую Зина только что надела на него. Зина изо всех
сил крепила сердце, чтобы не махнуть рукой на весь этот бал.
Атмосферу трагедии разбил легкий смех Фатьмы:
—	Ну почему столько расстройства, чего вы оба нахохли¬
лись? Чудак ты какой, Антон! Привык ходить за Зиной, как
хвостик все равно. А уже большой!
—	Нет, что ты, — стараясь задобрить Антона, возразила
Зина, — он у нас знаешь какой самостоятельный. За хлебом
один ходит. И еще куда-то по своим делам ходит, даже я не
знаю! Ну не тужи, Антон, завтра мы обязательно поедем с
тобой на Выставку. Ладно?
—	Ладно, — коротко, со вздохом согласился Антон.
—	А сейчас ты пойдешь в пионерский лагерь. Ладно?
Возьми конфетку, ступай.
Проводив Антона, Зина вернулась в комнату с расстроен¬
ным лицом.
—	Ну что ты, Зина, — ласково упрекнула ее Фатьма. — Ну
какая беда случилась? Нельзя же все только для ребят, для
себя тоже что-нибудь нужно... Ты в каком платье пойдешь?
Это был самый верный ход, чтобы переключить направ¬
ление мыслей.
Зина достала из шкафа белое в голубой горошек платье
и голубую ленту в косу.
—	Как думаешь — ничего? У меня ведь нет другого.
.— Что ты! — восхитилась Фатьма. — Очень хорошее! Оно
тебе так идет, прямо Белоснежка!
—	Уж скажешь!
—	А я в этом... — Фатьма расправила подол своего поло-
сатенького платья. — Я подпушку выпустила. Не заметно?
—	Ничуть не заметно!
Радость предстоящего праздника захватила Зину. Где-то
в душе было неспокойно — обидела она Антона! Но тысячи
оправданий заглушали это неприятное чувство. Ведь надо же
и ей когда-нибудь попраздновать, ведь это ее пятнадцатая
весна! Слишком тесно набиты ее дни всякими заботами и де¬
лами, а повеселиться и порадоваться так хочется!
А главное — придет Артемий. Конечно, этот человек Зину
даже и не замечает, он уже студент, а Зина только перешла
в восьмой. Но ей и не надо, чтобы замечал. Только увидеть
его, сказать несколько слов — и то уже радости хватит на¬
долго.
Чем же так замечателен Артемий? Ну, прежде всего тем,
что он брат Елены Петровны, ее дорогой учительницы. А уж
если он брат Елены Петровны, то, конечно, это очень хоро¬
ший человек. Правда, он немного суров и вечно занят каки-
ми-то своими, очень важными делами, но улыбка, шутка, ска¬
221

занная мимоходом, а иногда и спор, затеянный из-за какой-
нибудь книги или фильма, поддерживали незаметно
возникшую дружбу.
Зина считала его очень умным. А разве может не быть
умным Артемий, если он брат Елены Петровны? Он все по¬
нимал и во всем разбирался. Он мог объяснить, как устроена
кибернетическая машина, он знал, как устроен земной шар,
и что такое ядерпая реакция, и почему игра пианистки Боч¬
ковой достойна первой премии... Часто он отвергал книги,
которые нравились ребятам, и хвалил те, которых им и чи-
тать-то не хотелось.
Ребята сердились, особенно Сима. Но Зина молча при¬
слушивалась к его словам и потом брала книгу, расхваленную
Артемием... И что же? То, что казалось и трудным и неинте¬
ресным, раскрывалось неожиданной красотой, глубиной мыс¬
ли, заставляло задуматься... И Зина мысленно благодарила
за это Артемия.
И, конечно, по ее тайному счету, Артемий казался Зине
очень красивым. Может, другие видели, что он немного
неуклюж, и что уши у него торчат, и что ходит он вперевал¬
ку, и что плечи у него не по росту широки... Может, и Зина
это видела, но это-то и считалось для нее самым красивым
и красивее быть не могло.
И вот сегодня, сейчас Зина увидит его, услышит его го¬
лос, будет сидеть с ним за одним столом... А если затеятся
танцы, то, может, он еще и танцевать ее пригласит... Ой, как
хорошо жить на свете, как хорошо жить!
ПИР У ТАМАРЫ БЕЛОКУРОВОЙ
Тамара Белокурова ждала гостей.
Ее мать Антонина Андроновна, нарядная, как павлин, хо¬
дила из комнаты в комнату, оглядывая свои владения — все
ли стоит на местах, стерта ли пыль с полированных столов и
шкафов, красиво ли разложены пестрые подушки на диванах.
Новая домработница Анна Борисовна, пожилая, толстая и
ворчливая, была не так расторопна, как Ирина. А Ирина
ушла. Поступила, видите ли, в техникум. Переехала в обще¬
житие. Ну что ж, пусть узнает, как жить на стипендию. Здесь
ела что хотела, первый кусок ее—а как же у них, у домра¬
ботниц? Как ни гляди — не углядишь! А там живо поясок
свободен станет. Вспомнит еще свою хозяйку Антонину
Андроновну!
С чувством тревоги она заглянула к Тамаре. Ну так и
есть: постель еще не убрана, всюду валяются чулки — на
222

стульях, на диване, даже на письменном столе. Да разве Ири¬
на допустила бы это?
—	Анна Борисовна! — с рокотом отдаленного грома в го¬
лосе позвала Антонина Андроновна. — Пожалуйте-ка сюда!
Анна Борисовна степенно вошла, вытирая фартуком мо¬
крые, покрасневшие от горячей воды руки. Лицо ее, круглое,
поблекшее, хранило выражение собственного достоинства, а
светлые, выцветшие глаза смотрели спокойно и сурово.
—	Анна Борисовна, это что же за безобразие такое, а? —
Антонина Андроновна дала волю своему гневу и мощному
голосу. — Скоро придут гости, а здесь... Это что же?!
—	Непорядок, — согласилась Анна Борисовна. — Только,
думаю, девушка сама должна за собой постель убирать. Мои
дочери, бывало, с шести лет за собой убирали.
—	Ваши дочери! — Антонина Андроновна пожала своими
широкими толстыми плечами. — Но если ваши дочери такое
отличное воспитание получили, то как же они позволяют вам
по чужим кухням ходить? Хорошие дочери до этого не допу¬
стили бы!
По лицу Анны Борисовны прошла мрачная тень, две горь¬
кие морщины появились у рта.
—	Да, плохие у меня дочери, — слегка понурив голову,
негромко сказала Анна Борисовна. — Одна в партизанском
отряде погибла... Другая вместе со своей санчастью под
Ржевом могилу нашла...
Антонина Андроновна смутилась.
—	А что я по чужим кухням хожу, — продолжала Анна
Борисовна, принимаясь застилать Тамарину постель, — так
надо же работать где-нибудь. Не сказать, что нуждаюсь,—я за
своих дочек пенсию получаю. Да ведь не без дела же сидеть.
Не урод ведь я, не калека еще. Совестно по земле-то без дела
ходить. Работа — какая бы ни была — все работа. А человек
без работы — это как сорняк в поле. Кому он нужен, только
зря хлеб ест.
Анна Борисовна ловко заправила постель и заспешила в
кухню — у нее там что-то жарилось.
—	Скажите, — проворчала Антонина Андроновна, — «сор¬
няк в поле»! Это что же, не про меня ли? А разве я ничего не
делаю? За хозяйством смотрю, дочь воспитываю. Целая квар¬
тира на моих руках. Да еще работница. И все одна управ¬
ляюсь, без мужа...
Воспоминание о муже совсем погасило праздничное на¬
строение Антонины Андроновны. Она машинально взяла со
стола тоненький скомканный Тамарин чулок и опустилась на
стул. Вот уже третий год, как инженер Белокуров по призыву
партии уехал в МТС. И с тех пор — ни встречи, ни звука его
223

голоса, ничего... Только денежные переводы и на переводах
коротенькие сообщения о том, что он здоров, что все благопо¬
лучно, и просьба к Тамаре, чтобы писала почаще. И ни разу
он не позвал к себе Антонину Андроновну, и ни разу ни пол¬
слова о том, что скоро вернется. Ведь два года отрабо¬
тано, срок закончился. Но этот странный человек словно и
забыл, что у него есть родной дом, что у него есть семья...
В чем дело?
Впрочем, пусть поступает как знает. Антонина Андронов¬
на ему не скажет ни слова, у нее тоже есть гордость. Рано или
поздно приедет. Вот тогда-то она и отыграется! «Ты обо мне
совсем не заботишься!» — «А ты обо мне заботился, когда
оставил одну?» — «Куда же вы собрались с Тамарой, мне же
одиноко одному!» — «А мне не было одиноко одной, когда ты
жил там, в своем совхозе?» Уж она найдет, как расплатиться
с ним и за тайную обиду его пренебрежительного молчания,
и за то, что не звал ее к себе, не тосковал о ней, и за то, что
не находил времени побывать дома — то у него посевная, то
у него уборка, то у него хлебосдача... Все для него важно, все
нужно, все интересно, кроме жены. А жена для него словно
собака — сторожит квартиру, и ладно.
Слезы обиды и оскорбленной женской гордости закипели
в груди Антонины Андроновны, подступили к горлу. Что де¬
лать, что ей делать, в конце концов? И сколько же это можно
еще терпеть?
Постукивая каблучками лакированных туфель, в комнату
вошла Тамара. Антонина Андроновна тотчас овладела собой.
—	Убери комнату. Что это все разбросано у тебя?
—	Но я уже оделась! — Тамара развела руками. — Поче¬
му ты мне раньше не сказала?
Тамара была похожа не то на бабочку, не то на розовый
цветок. Яркие рыжеватые волосы, коротко подстриженные и
завитые, кудрявой шапочкой лежали на голове. Шелковые
розовые оборки топорщились над голыми руками, топорщи¬
лись и на широком подоле.
—	Ведь я же вся сомнусь!
—	А ты не знала, что за собой убирать нужно? Вон у
Анны Борисовны дочери с шести лет убирали.
Тамара улыбнулась:
—	Но ведь у Анны Борисовны работницы не было.
И вообще, мама, — продолжала Тамара, убирая чулки в ящик
письменного стола, — мне кажется, что нам с работницами не
везет. Ирина такая дерзкая была, она меня так мучила!
—	Мучила? — Антонина Андроновна встрепенулась, как
наседка, завидевшая коршуна. — Как это мучила? А почему
ты мне не говорила?
224

Ирина, молодая задорная девушка, бывало, дразнила
Тамару за двойки — но об этом не стоит говорить. Ирина пре¬
зрительно обходилась с ней, когда заставала Тамару подслу¬
шивающей у дверей, — об этом тоже не стоит. Ирина стыдила
ее за неряшливость— пожалуй, и это тоже...
—	Да что вспоминать! — Тамара тряхнула кудрями, слов¬
но отгоняя ненужные мысли. — Я тогда маленькая была, сей-
час-то она не посмела бы. Но вот эта... Мне кажется... Мне
кажется, она тебя, мама, просто не уважает!
Антонина Андроновна нахмурилась. Она и сама чувство¬
вала, что Анна Борисовна только служит ей, но совсем не
уважает ее.
—	Все понятно, — сказала она, невольно вздохнув. —
Был бы отец дома, так все бы меня уважали. А вот как оста¬
лась женщина одна, так всякий норовит обидеть.
Антонина Андроновна горестно подперлась рукой. Этот
исконный бабий жест, пришедший из старой крестьянской
семьи, знавшей и нужду, и недород, и тяжкую заботу о зав¬
трашнем дне, жест, унаследованный от матери, бабок и пра¬
бабок, покоробил нарядную барышню Тамару.
—	Мама, ты сейчас запоешь «Лучинушку»...
Антонина Андроновна встала и гордо выпрямилась, словно
напрочь отрекаясь от своих извечно работавших на земле
предков.
—	Я не знаю, что думает твой отец, — сказала она с раз¬
дражением, — когда кончится это его самомучительство! Если
бы хоть понять, для чего он это делает, кому хочет угодить
или угрозить? Ведь не объясняет же ничего!
Тамара повернула к себе карточку отца, стоявшую на ее
столе. Худое лицо, запавшие черные глаза, иронический склад
губ... Таким он уезжал, чужой, замкнувшийся, отгородившийся
от них с матерью своими, только ему известными делами и за¬
ботами. Возникло видение — весна, дымящийся сырой асфальт
перрона, пронзительные до боли гудки электричек. На площад¬
ке поезда дальнего следования стоит отец. Поезд уже трогает¬
ся, а отец все повторяет Тамаре:
«Так приедешь? Договорились?»
И Тамара сквозь слезы улыбается ему и тоже повторяет:
«Приеду, обязательно приеду!»
Но вот два года прошло, а Тамара так и не собралась к
отцу. Мать, уязвленная тем, что отец зовет только Тамару,
будто ее, его жены, и нет здесь, ни разу не напомнила Тамаре
о ее обещании.
Что делать, так сложилась жизнь. То она ездила с мамой
выбирать дачу, то они переезжали. И на другое лето так же.
На даче собрался веселый круг знакомых, танцы, игры, прогул¬
225

ки, лодка на Москве-реке... И так все дальше и дальше отходи¬
ла в прошлое эта площадка вагона, и облик отца, и его зову¬
щий голос. А теперь — куда же ехать? Он и сам скоро вернет¬
ся домой.
На даче Тамара подружилась с дочкой Лидии Константи¬
новны Олечкой. Маме очень нравилось это знакомство. У этой
семьи была своя дача, своя машина. Что ни говори, а очень
удобно иметь таких друзей. Лидия Константиновна помогла
снять дачу Антонине Андроновне, она охотно подвозила ее и
Тамару из города на своей машине. Антонина Андроновна
садилась в машину с затаенным негодованием на отсутствую¬
щего мужа. Разве, если бы он был нормальным человеком, у
нее тоже не было бы своей машины?
тамара втайне завидовала Олечке, но это не омрачало ее
настроения. Ей нравилось быть нарядной среди нарядных, ей
нравилось ничего не делать среди ничего не делающих, ей
нравилось мчаться в машине (пускай в чужой) мимо колхоз*
ных полей, где над чем-то трудились обожженные солнцем лю¬
ди. Ей нравилось мечтать, лежа в гамаке, среди яблоневой
прохлады. Радость трепетала в каждой ее жилке, когда на
соседней даче собирались гости и Олечка приходила звать ее.
Там, среди Олечкиных друзей, Тамара увидела и отличила
одного. Высокий, стройный, с черным изломом бровей, с на¬
смешливо-добрым взглядом. Таким, только таким, как Ян
Рогозин, был Гамлет, принц Датский. Вот увидят его сегодня
девчонки и все до одной умрут От зависти!
Тамара отодвинула портрет отца, ее глаза уже не видели
его. Она вскочила, встряхнула свои оборки.
—	Мама, а как ты думаешь, можно мне твои серьги на¬
деть?
—	Потеряешь. Они же дорогие!
—	Ну, мамочка, что ты! Я примерю, ладно?
Тамара сбегала к матери в комнату и явилась оттуда в ма¬
териных бирюзовых серьгах.
—	Что, скажи, некрасиво, да? Ну скажи, может, снять?
—	Оставь, пусть будут. — Антонина Андроновна откровен-
но любовалась дочерью. — Ты ведь все равно на сзоем поста¬
вишь!
Сбор гостей был назначен на два часа. А в половине тре¬
тьего квартира уже гудела от говора, от смеха, от звонких
восклицаний.
Улыбаясь доброй улыбкой, вошла тихая белокурая Зина
Стрешнева. Вместе с ней, смущаясь и краснея, явилась черно¬
бровая Фатьма, неизменная Зинина подружка.
Пришел Вася Горшков, их одноклассник, первый ученик
по математике. Он столько раз помогал делать Тамаре задач¬
226

ки, что ей совестно было не позвать его. Долговязый, в потер¬
тых, с пузырями на коленках штанах, с вихром на голове,
которого он так и не смог ни примочить, ни пригладить, Вася
вошел и сразу застеснялся. Он не ожидал, что попадет в та¬
кую богатую квартиру, он не смел наступить на ковер, разо¬
стланный в прихожей. Вася попятился было к двери. Однако
товарищ его, Гришка Брянцев, который везде чувствовал себя
как дома, схватил Васю за рукав.
—	Хозяйка! —закричал он. — Гость удирает!
Тамара, как птичка, подлетела к ним:
—	Ничего подобного, никто не удерет! Проходите в ком¬
наты, ребята!
Раздался новый звонок, вошла Сима Агатова, а с ней--
неуклюжий увалень Андрей Бурмистров. Тамара сделала пе¬
ред ними шутливый реверанс, придерживая кончиками паль¬
цев свои розовые оборки. Тамара и Сима тайно и давно не
любили друг друга. Но Сима комсорг, нельзя не позвать...
—	Что это ты прямо как на сцене, — улыбнулась Сима,
стараясь изо всех сил быть доброжелательной. — Реверансы,
серьги. Это что, для игры?
—	Почему для игры? — так же изо всей силы стремясь ка¬
заться веселой и простодушной, засмеялась Тамара.—Моя
бабушка в пятнадцать лет замуж вышла. А мне уж и серьги
нельзя надеть?
И все бы сошло хорошо, если бы Тамара удержалась и
не добавила:
—	Я же ведь не в школе и не на комсомольском собрании!
—	Ах, вот как! — тотчас подхватила Сима, все так же
улыбаясь, но уже с недобрыми огоньками в глазах. -^Значит,
у тебя два лица: одно для комсомольского собрания, другое
для дома?
Тамара изобразила чрезвычайно почтительное сожаление:
—	Это что — выговор по комсомольской линии? Но я еще
не подавала заявление о приеме!
Тамара, шурша оборками, повернулась на одной ноге,
Сима прошла в комнату. Они обе поняли, что сделали ошибку:
Тамара ошиблась, что позвала Симу, а Сима ошиблась, что
пришла.
Андрей, добродушный и неуклюжий, как медвежонок, ни¬
чего не заметил. Он видел, что встретились две веселые, задор¬
ные подружки и, любя, немножко пощипали друг друга.
—	А шарады ставить будем? — сразу спросил он. — Я уже
придумал одну!
Тамара ввела гостей в столовую, велела садиться. Разгова¬
ривая с ними, она всем существом своим слушала — когда же
раздастся тот звонок, которого она так ждала...
227

И звонок раздался. Тамара бросилась в прихожую:
—	Олечка! Лидия Константиновна! — И тут же, с упав¬
шим сердцем, проронила нечаянно: — А где же?..
Олечка поняла:
—	Приехал, приехал. Он зашел в кондитерскую.
Тамара порозовела от счастья. Приехал!
—	Мама, мама!—закричала она. — Лидию Константи¬
новну встречай!
Антонина Андроновна тотчас явилась из своей спальни, в
которой укрывалась от Тамариных гостей.
—	Наконец-то!—пропела она. — Как я рада. А то ведь
у нас так: народу полно, а встретить некого!
Лидия Константиновна, рыхлая, подкрашенная блондинка,
протянула сверкающую кольцами руку:
—	Очень рада повидаться с вами, дорогая. Однако не бу¬
дем мешать детям.
Помогая Олечке раздеться, Тамара украдкой быстро рас¬
смотрела ее наряд. Ну совсем простое платье. Только почему
оно держится таким пузырем? Ах, да оно же капроновое! Ну
конечно, разве Тамарина мать позаботится о том, чтобы и
Тамара была модно одета! Вот всегда она должна удариться
лицом в грязь. Сшила ей какое-то шелковое. А зачем ей шел¬
ковое, когда все носят капрон или тафту!
Олечка, худенькая, хрупкая, с короткими взлохмаченными
волосами, бегло оглядела себя в зеркало. Ее большие непо¬
движные глаза под красивыми, высоко поднятыми бровями
не выражали ничего. На первый взгляд даже и не понять бы¬
ло — живой это человек, с мыслями, с чувствами, с бьющимся
сердцем, или искусно сделанная красивая кукла, которая
говорит, движется, ходит только потому, что внутри ее рабо¬
тает какой-то хитроумный механизм.
—	Уж ты не больна ли, девочка? — спросила Антонина
Андроновна и тут же изобразила тревогу на своем румяном
лице.
Олечка повела на нее ничего не выражающими глазами:
—	Я вполне здорова.
—	Она у нас как водяная лилия, не правда ли? — негром¬
ко, но так, что Олечка все-таки слышала, сказала Лидия Кон¬
стантиновна.—Однако давайте уйдем, дорогая, не будем им
мешать.
ПРИНЦ ГАМЛЕТ
Гости сразу разделились на званых и избранных. Тамара
почувствовала, что ее новая подруга никому не понравилась.
Гришка Брянцев сделал за спиной у Олечки недоумевающее
228

лицо, словно стараясь понять, что это такое. Глаза Симы Ага¬
товой насмешливо сверкнули, а этот дурак Андрюшка Бур¬
мистров уставился на Олечку и глядел не спуская глаз, как
она двигается, как она, поклонившись, сразу села и протяну¬
ла ноги, будто очень устала.
Олечка сидела с неподвижным лицом, с заданным выраже¬
нием глаз и чуть приподнятыми бровями. Так держала себя
одна заграничная актриса. Кто-то сказал, что Олечка похожа
на нее. Возможно, что это была неправда, но Олечка этому по¬
верила и всеми силами старалась сохранить это сходство. Бед¬
ная девочка с убогим воображением, сама не замечая этого,
превратилась в неподвижную куклу. А ей казалось, что вот
тсперь-то она достигла той красоты и обольстительной преле¬
сти, о которой другие могут только мечтать.
Андрей глядел на нее до тех пор, пока Сима не дернула его
за рукав:
—	Ты что? Съесть ее хочешь?
Андрей вспомнил, что неприлично так вот, в упор, разгля¬
дывать человека. Да, кажется, и разглядывать было больше
нечего.
—	Кривляка, — сделал он вывод.
И Олечка с этой минуты потеряла для него всякий интерес.
Тамара, оскорбленная за подругу, села с ней рядом. У них
сразу начался какой-то разговор вполголоса. Тамара расска¬
зывала о чем-то с нарочитым оживлением, то хмурилась, то
задыхалась от смеха. А Олечка еле улыбалась, еле отвечала,
еле приподнимала тяжелые ресницы — она во что бы то ни
стало должна была сохранить свой стиль «водяной лилии».
Тамара разговаривала с Олечкой, а сама искоса погляды¬
вала на своих одноклассников, на своих друзей, с которыми
так и не подружилась. Она радовалась недоброй радостью,
чувствуя, что обижает их и что они вот сидят и молчат, нико¬
му здесь не нужные, и не знают, что им делать. Тамара мсти¬
ла, как могла, мстила за то, что она была плохой пионеркой
и плохой ученицей, мстила за то, что, боясь отказа, не пода¬
вала заявления в комсомол, мстила за то, что обманывала и
лгала им, зная, что они презирают ее за это. Мстила за то,
что она так и осталась среди них чужой, несмотря на внешние
приятельские отношения, за то, что они никогда не доверяли
ей. И вот теперь, нарядная, красивая, в своей богатой квар¬
тире она может, наконец, показать, что она не их поля ягода,
что у нее в друзьях вот такие богатые, вот такие «стильные»,
вот такие, приезжающие на собственной машине.
А остальные гости и действительно не знали, что им де¬
лать. Зина и Фатьма забились в уголок дивана и сидели тихо,
как птицы, попавшие в клетку. Вася хмурился и все подби¬
229

рал под стул долговязые ноги: он страдал оттого, что ботинки
у него с побелевшими от футбола носами, что брюки у него
не отутюжены, что надо лбом у него торчит неукротимый ви¬
хор, словно хохол у попугая.
Сима покусывала губу, в черных глазах ее горели сердитые
огоньки. Она понимала, что происходит, но еще не знала, как
вырваться из этого положения. Понимал это и Гришка Брян¬
цев. Он поглядывал то на одного, то на другого своими светлы¬
ми узкими озорными глазами.
«Зачем мы сюда пришли? — спрашивал его взгляд. — Не
встать ли да не уйти торжественно?»
Словно подхватив его мысль, Вася вдруг встал и решитель¬
но направился к двери. Он больше не мог и не хотел терпеть
мучительного положения гостя, которого лишь допустили в
дом.
Тамара вскочила, шумя оборками:
—	Ты хочешь обидеть меня, Горшков?
Она с упреком глядела ему прямо в глаза. Горшков опу¬
стил ресницы:
—	Да нет... Чего там — обидеть... Дела у меня есть.
—	Никаких дел у тебя нет! — резко возразила Тамара.—
Как не стыдно!
—	Пошли, ребята, на волейбольную площадку! — объявил
Гришка Брянцев. — Чего тут сидеть! Зря только галстук на¬
девал!
Сима с готовностью встала.
Зина и Фатьма поднялись вслед за ней. Если Сима ухо¬
дит, то...
У Тамары гневно загорелись глаза, щеки побледнели.
«Ну и уходите, — хотелось ей крикнуть, — вылетайте! По¬
жалуйста!»
Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы сдер¬
жаться и не крикнуть этого. Она только сверкала почерневши¬
ми глазами, не зная, что сделать...
В это время прозвучал звонок, и в комнату вошел новый
гость.
—	Ян! — Тамара почти побежала ему навстречу. — Нако¬
нец-то!.. Знакомься, мои товарищи по школе. И подруги.
В этом слове «подруги» невольно прозвучала ироническая
нотка, и девочки, почувствовав ее, переглянулись.
Ян Рогозин, высокий, стройный, с длинными волосами,
зачесанными назад, вошел так, будто он здесь уже был сто раз
и сто лет со всеми знаком. В первую минуту мальчики насторо¬
женно подобрались, а девочки застеснялись, Рогозин показал¬
ся им человеком какого-то другого мира — и очень красивым
и очень нарядным. Только Олечка не изменила раз заданного
230

выражения лица. Она слегка кивнула своей растрепкой-при-
ческой и чуть-чуть покривила губы, изображая улыбку. Но
стоило Яну заговорить, как все почувствовали себя свободно,
всем стало просто, весело, и готовая вспыхнуть ссора погасла.
—	Да тут дивная компания! — радостно, словно он ни¬
когда в жизни не надеялся очутиться в такой очаровательной
компании, воскликнул Ян, пожимая руки ребятам. — Как я
рад, честное слово!
Зина смутилась, ей показалось, что этот красивый восем¬
надцатилетний юноша как-то по-особенному поглядел на нее и
пожал ей руку. Но, когда он подошел к Фатьме, Зина увидела,
что и та залилась румянцем и опустила глаза...
Только одна Сима встретила его ироническим взглядом.
Она быстро справилась с первым смущением и совсем холод¬
ными глазами за несколько минут успела разглядеть Яна.
И как странно—Сима увидела его совсем другим, чем осталь¬
ные. Она почувствовала, что любезность его какая-то не
настоящая, .преувеличенная, словом, он разыгрывает из себя
такого вот хорошего парня и раскланивается с ними со всеми,
и заглядывает в глаза, а сам в душе смеется над ними. И как
же он одет! На первый взгляд как будто и очень модно и на¬
рядно, но разберешься — Есе как-то слишком, все чересчур,
все пестро и безвкусно: и голубой пиджак с желтым цветком
в петлице, и брюки такие узкие, что чуть не лопаются на
икрах, и ярко-красные носки...
—	Попугай!
Сима чуть не фыркнула, но сдержалась. Однако насмешка
так и светилась в ее глазах. Сима не сумела, да и не захотела
ее скрыть.
Ян тотчас почувствовал это.
—	Не приемлете? — негромко, с усмешкой спросил он.
—	Посмотрим! — в тон ему ответила Сима.
У Яна пропала улыбка, брови приподнялись и горестно изо¬
гнулись. Мгновенный облик задумавшегося над жизнью, чем-
то разочарованного^ и тоскующего человека мелькнул перед
ней и тут же исчез. Ян уже улыбался.
—	Товарищи, а я притащил торт! — объявил он. — Может,
сейчас прямо и съедим, а?
—	Давайте! — Фатьма подпрыгнула на стуле и хлопнула в
ладоши.
—	Давайте! Ура! — тотчас подхватил Гришка Брянцев.—-
Это нам в полдела!
Но Тамара остановила их:
—	Ничего подобного! Торт к чаю. А пока давайте иг¬
рать.
—	В шарады, — сказал Андрей, — я уже придумал.
231

—	Отлично! Отлично! — радостно поддержал Ян. — Мы с
Андреем начинаем. Кто с нами? Фатьма, хотите?
Фатьма вспыхнула и вскочила:
—	Да!
—	Я тоже! — немедленно заявила Тамара. — Начинаем!
Ян подошел к Олечке:
—	А вы?
—	О, нет...
Тамара ревнивыми глазами следила за ними. Да, конечно,
он глядит на Олечку! Конечно, Олечка ему нравится. А разве
может ему нравиться она, Тамара, крепкая, грубая, как моло¬
дая лошадка, она даже топает, когда ходит!
Но Ян отошел, а Олечка осталась на месте. Нет, Тамаре
показалось. Он такой же веселый, как и был. Только вот что
это он все глядит на Фатьму? Сколько уже раз она из его уст
слышит сегодня это имя — Фатьма, Фатьма, Фатьма!
И Тамара в глубине своей ревнивой души уже почти жа¬
лела, что дала угаснуть ссоре, что не выгнала вон всех этих
девчонок, всех своих «дорогих» подруг.
Шарады, шарады! Живо была устроена сцена — отодвину¬
ли стол и стулья. Из шкафа полетели всякие шарфы, кофты,
простыни... Из отцова кабинета явился старый портфель.
Ян играл, дирижировал, сочинял песенки. Публика хохота¬
ла, и сами актеры хохотали, убегая за кулисы. И даже Сима,
правда, то и дело цапаясь с Яном, увлеклась игрой.
Только Зина и Олечка не участвовали в шарадах. Олечка
со скучающим видом сидела на диване, изредка улыбаясь. Она
боялась выйти из роли, а вдруг да разыграется, рассмеется,
начнет скакать и бегать, как все эти... Что же останется тогда
от водяной лилии?
А Зина стеснялась играть, она считала себя и неуклюжей и
ненаходчивой. Кроме того, что-то неясное тревожило ее. Впро¬
чем, она отгоняла эту тревогу, не хотела задумываться и до¬
искиваться причины такого неподходящего настроения.
В столовую пришли смеющиеся, разгоряченные, со следа¬
ми грима на раскрасневшихся лицах. Казалось, все было так
дружно и весело и всем было просто и хорошо. Даже Вася
забыл, что у башмаков разбитые носы, что брюки у него не от¬
глажены, а на голове торчит вихор.
Ян принялся рассказывать анекдоты. Иногда получалось
очень смешно, так смешно, что гости чуть не падали со стульев
от смеха. Правда, иногда в этих анекдотах проскальзывало
что-то такое, что коробило и смущало., иногда пошлость осто¬
рожно, словно пробуя почву, легонько выставляла свои безоб¬
разные уши, и тогда смех становился нарочитым, смеялись,
потому что полагается смеяться, если рассказывают анекдот.
232

А у Зины веселье неудержимо пропадало. Смеялась она
ради приличия, даже не вслушиваясь в разговор. Все смеют¬
ся — значит, надо смеяться и ей. Но что же случилось, поче¬
му так все померкло кругом, стало таким будничным и неин¬
тересным?
Да, конечно, это так: не пришел Артемий. А ведь его-то
она и ждала все это время. Артемий не носил таких красивых
голубых костюмов и цветов в петлице, он не умел играть в
шарады, сочинять песенок и рассказывать анекдотов... И рук
девочкам он никогда не пожимает, куда там! Смотрит так
сурово всегда, что и не подступишься, а спорщик — лучше не
связываться.
И все-таки как счастлива была бы Зина, если бы Артемий
сидел сейчас с ними за столом!
Под шум голосов и всплески смеха Зина вспомнила, как
однажды они с Симой и с Фатьмой пришли навестить больную
учительницу, свою дорогую Елену Петровну. И Андрюшка с
Васей пришли. Сидят в ее желтой комнатке на коричневом
диване. И Артемий, брат Елены Петровны, здесь же. И, конеч¬
но, спор.
«Туманность Андромеды»? Да, тем, кто любит лущить се¬
мечки всякой бездарной уголовщины, кто не интересуется бу¬
дущим науки, у кого спит фантазия, да, тем эту книгу читать
не стоит!»
Общий смех, взлетевший над столом, вернул Зину к дей¬
ствительности. Она удивленно оглянулась, оказывается, смея¬
лись над ней.
—	Ты заснула? — кричал ей Гришка Брянцев. — Побаю¬
кать тебя?
—	Она замечталась, — сказал Ян с улыбкой, — о чем?
Зина покраснела:
—	Да нет, я так. Ни о чем!
—	Смотрите на нее — как мило она краснеет! ■— продол¬
жал Ян.
Но Тамара тотчас прервала его:
—	Ребята, кто был на Выставке? Я все еще не соберусь
никак! Говорят, так интересно — и спутники там, и ра¬
кеты...
Упоминание о Выставке больно ударило Зину по сердцу.
«Антон! Бедный парнишка... Зачем я обманула тебя сего¬
дня? И где ты бегаешь сейчас, один?!»
—	Ты о чем? — заметив, как омрачилась Зина, тихонько
спросил Андрей.
—	Я про Антона вспомнила. Мне надо домой.
Тамара услышала. Она все видела и слышала сегодня.
—	Вот еще! — возразила она. — Все только Антон, да
233

Изюмка, да обед, да посуда... У тебя совсем нет личной жизни,
Стрешнева!
Зина смущенно покосилась в сторону Яна:
—	Почему же? А разве, если я забочусь о младших... и
все для них делаю, разве это и не моя личная жизнь? Их —
и моя.
—	Если все для других, то это уже не личная жизнь, —
вдруг флегматично произнесла Олечка.
Она так долго молчала, словно ленясь произнести слово,
так безучастно, отсутствующе держалась, что это ее вступле¬
ние в разговор было всеми замечено. Улыбка чуть-чуть трону¬
ла ее губы, Олечка была довольна: уж если она решилась за¬
говорить, так пусть слушают как следует, а то ведь она опять
замолчать может.
—	Все для других, — медленно продолжала она, — как это
скучно!
И тут, неизвестно как, снова возникла и разгорелась ссора,
она, словно огонь, пробилась из-под остывшего было пепла.
—	Вот это странное рассуждение, — внезапно осмелев, ска¬
зал Вася, машинально взъерошив свой и без того непоклади¬
стый вихор. — «Скучно»! А что же тогда весело — все для се¬
бя, что ли?
—	Горшков, — оборвала его Тамара, — если ты хорошо
знаешь математику, то это еще не значит, что ты все на свете
понимаешь!
— Ничего, ничего,— ласково вмешался Ян,— Горшков по¬
нимает. Да и все люди понимают. Ведь если я, к примеру, ем
эту конфетку, — он содрал бумажку с «Мишки на Севере», —
то мне все-таки она вкуснее, чем если эту конфетку ест кто-
нибудь другой.
—	Смотря кто этот другой!—совсем забыв о том, что он
в гостях, закричал Вася. — Если это буржуй, фашист какой-
нибудь ест, то конечно. А если мой друг, мой товарищ ест или
братишка — так почему же? Пускай ест на здоровье. Мне это
так же приятно!
Ян рассмеялся, закинув голову.
—	Колоссально! — простонал он. — Циклопично!
Олечка снисходительно пожала плечами:
—	Некоторые люди так привыкают притворяться, что
даже... перед самим собой... не в состоянии быть искрен¬
ними.
—	Ну почему же притворяться? — добрым голосом возра¬
зил Ян. — Мальчик просто еще очень... ну, наивен, что ли..,
«Комсомольскую правду» читает.
—	Вы хотите сказать, что я дурак? — вспыхнул Вася.
Небольшие бесцветные глаза его заискрились, веснушки
234

утонули в горячем румянце, который охватил не только лицо,
но и уши и шею.
Андрей неуклюже поднялся.
—	А почему это вы считаете, что мы притворяемся? — спо¬
койно обратился он к Олечке. — Потому что вы думаете не
так, как мы?
—	Вася все сказал правильно, —краснея и теребя кончик
скатерти, вступила Зина. Она ни за что не стала бы ни с кем
спорить сейчас, но почувствовала, что обязана поддержать
друзей в таком принципиальном вопросе. — Конечно, очень
вкусно съесть конфетку самому. Но бывает и так, что тебе го¬
раздо больше радости, если отдашь конфетку другому. Ну вот
хотя бы Антону или Изюмке, чем съесть самой. Я это не выду¬
мываю и не притворяюсь. Я это знаю.
—	Они тоже не притворяются, Зина, — громко, звенящим
от волнения голосом и стараясь, чтобы слышали все, сказала
Сима. — Ты вот это знаешь. И я знаю. И Фатьма, и Вася, и
Андрюшка. А эти люди, — Сима сверкнула глазами в сторону
Олечки, — этого не знают. Они просто не подозревают, что ко¬
го-нибудь в жизни можно любить больше, чем себя, и что-ни¬
будь в жизни ставить выше, чем свое я!
Наступило молчание. Тамара еще раз страстно пожалела,
что позвала Симу.
Очень кстати вошла Анна Борисовна и поставила на стол
горячий пирог с малиновым вареньем. Темные заманчивые
ягоды лежали будто на блюде, окруженные пахучей подрумя¬
нившейся корочкой.
—	Ешьте пирог, — сказала Тамара.
Но ни одна рука не протянулась к пирогу.
—	Какая отповедь, — все так же ласково, с той же улыб¬
кой сказал Ян. — Но если бы вы, Сима, захотели разговари¬
вать очень-очень честно, начистоту...
—	А разве я разговариваю не честно?!
Сима побледнела от негодования.
—	Я не хочу сказать, что вы лжете, нет, нет... — Ян сде¬
лал рукой примиряющий жест. — Но ведь мы все люди. Не
правда ли? И ничто человеческое нам не чуждо. И если вы
заглянете в себя поглубже, то все-таки увидите, что и вы че¬
ловек. Такой же, как все. А человеку — каждому! — свойст¬
венно любить прежде всего самого себя. И с этим ничего не
поделаешь. Только нужно, чтобы хватило честности признать
это.
—	Только не судите всех по себе. — Сима встала, лицо ее
побледнело еще больше. — Если бы все были такие, как вы,
то, наверно, и целины не подняли бы, и городов новых не по¬
строили бы. А сколько ребят сейчас в колхозы едут на самую
235

трудную работу, а могли бы гораздо легче жить. Почему же
они все-таки идут туда, где труднее? От любви к себе, к своей
особе? Ой, да что я распинаюсь перед пустым местом! —
вспылила она, увидев, как насмешливо глядит на нее Рого¬
зин. — Разве такие... разве.такие понимают что-нибудь, кроме
своих удовольствий, своих удобств, своих выгод? Разве пони¬
мают такие, что можно сделать что-либо в ущерб себе для
других, да еще и радость в этом найти?!
—	Художественный театр!.. — усмехнувшись, проронила
Олечка.
Сима решительно отодвинула стул.
—	Хватит с меня, я больше не хочу выслушивать пошло¬
стей!
И Сима вышла из-за стола.
—	Правильно! — крикнул Вася и тряхнул вихром. — Я то¬
же не хочу.
Андрей последовал за ними, пробормотав на ходу: «До сви¬
дания».. Неловко зацепившись за стул, он опрокинул его. Ян
весело и дружески засмеялся. Но Андрей, красный как свекла,
поднял стул, поставил на место и, ни на кого не взглянув,
пошел из комнаты.
—	Этажерку не опрокиньте, — нежно посоветовала ему
вслед Олечка.
Зина быстро и растерянно поглядела на всех — на краси¬
вого Яна, у которого горестно сломались высокие черные бро¬
ви, на Тамару с сердитыми слезами в глазах, на притихшую
Фатьму, на Гришку Брянцева, смотревшего с любопытством
на все это, как на внезапное представление...
—	Пойдем, — сказала Зина Фатьме,— пойдем!
—	Но, Зина! — умоляюще схватив за руку, остановила ее
Фатьма. — Ну зачем все это! Зачем обижать...
—	А зачем выслушивать обиды? Ведь они нам не верят.
Наверное, потому, что сами могут лгать!
—	Ничего, у некоторых это в обычае, —. любезно объяснил
Ян, — поесть, попить и...
—	...и оскорбить хозяина, — закончила Олечка.
Слыша, что ребята в прихожей уже оделись, Зина вырвала
у Фатьмы руку и выбежала из комнаты, забыв попрощаться.
Гришка Брянцев тоже встал было, но посмотрел на пи¬
рог... Эх, что за пирог лежит на столе, румяный, набитый ва¬
реньем, нарезанный дольками, — бери да ешь! И снова уселся.
Фатьма смущенно катала хлебный шарик по скатерти и
мучительно боролась с собой: остаться, уйти?
Услышав, что в прихожей хлопают двери, Антонина
Андроновна вышла из своей комнаты:
—	Что, еще пришел кто-нибудь?
236

—	Нет, — сдержанно ответила Тамара, — некоторые
ушли.
—	Некоторым не понравилось наше общество, — все с той
же доброй улыбкой сказал Рогозин.
—	Грубые мальчишки и грубые девчонки! — узнав, в чем
дело, сказала Антонина Андроновна. — Да и что с них спра¬
шивать? Семьи-то ведь у них какие — слесаря да вальцов¬
щики. А то, если хотите, и дворники!
Фатьма опустила голову, пропадая от стыда.
«Уйди! Уйди сейчас же! — твердила она себе. — Чего ты
сидишь здесь? Ведь тебя оскорбляют!»
И сидела как прикованная, не находя в себе мужества
встать и показать всем, что она обиделась. Что сказала бы ее
мать, гордая дворничиха Дарима, если бы слышала и видела
все это!
—	А почему вы так говорите? — простодушно спросил
Гришка Брянцев, набивая рот пирогом. — Разве если рабо¬
чие, то уже, значит, и плохие?
—	Это только значит, что они не умеют воспитывать сво¬
их детей, — отозвалась из-за широких плеч Антонины Андро-
новны мать Олечки, — вот и все, молодой человек!
—	А что, Антонина Андроновна, — не смущаясь, продол¬
жал Гришка, пододвинув себе еще дольку пирога, — ведь и
вы тоже из нашего рабочего класса. Ведь вы на заводе рань¬
ше диспетчером работали.
—	Это еще что за новости! — вспылила Антонина Андро¬
новна. — Сплетни какие-то!
—	Да что за сплетни? Это все знают. А что тут обидного?
Уж вы вроде и забыли, где живете. Страна-то ведь наша
рабоче-крестьянская, не буржуазная какая-нибудь. И слесаря,
и дворники у нас такие же люди, как вы!
—	Ах, что ж это я! — прервал Гришку Рогозин. — Плас¬
тинку же я принес!
И тотчас завел патефон. Разбитый слащавый тенор затя¬
нул какую-то заунывную любовную песню. Пел он по-русски,
но русские слова произносил странно, словно забыв, как они
звучат.
Обе матери снова ушли к себе, недовольные и негодующие.
Ян тихонько подпевал тенору. Искоса поглядев на Фатьму,
он сказал, не то спрашивая, не то утверждая:
—	Нравится?
Фатьме не нравилось. Но ей хотелось угодить Яну.
—	Да, нравится. Только он что — не русский?
—	Он русский. Лещенко. Просто он уже давно живет за
границей.
—	Эмигрант, значит, — сказал Гришка.
237

—	А музыка нравится? — Ян будто не слышал Гришку, он
говорил только с Фатьмой.
—	Не знаю... Не совсем как-то...
Здесь Фатьма не сумела слукавить. Тамара нетерпеливо
вмешалась в разговор:
—	Но ведь это же заграничная музыка! А ей не нравится!
Гришка доел пирог и встал.
—	Спасибо за угощение, — громко сказал он, хотя тенор
брал свою самую жалобную ноту, — и пора домой. А что до
этого певца, то, правду сказать, наш Бобик так же воет, ко¬
гда ему долго есть не дают. Идем, Фатьма!
—	Ой, Гришка! — в отчаянии прошептала Фатьма и по¬
спешила за ним.
Ян уходил последним. Тамара проводила его до двери.
—	Ян, ты сердишься?— спросила она.— В больших потем¬
невших глазах у нее были слезы. — Я столько неприятностей
пережила сегодня из-за них. Противные!
—	Быть грубым проще всего, — снисходительно объяс¬
нил Ян.
Лицо его было грустно, задумчиво. Брови горестно изло¬
мились. Да, таким был принц Гамлет — оскорбленным, оби¬
женным, непонятым.
—	Но ты будешь приходить к нам, Ян?
—	Конечно, буду, Тамара.
—	Ко мне? — тихо спросила Тамара.
—	К тебе, — так же тихо ответил Ян.
Он пожал .руку Тамаре, заглянул ей в глаза проникновен¬
ным взглядом и исчез.
—	Ну и парень!—Анна Борисовна, стоя в дверях кухни,
покачала головой.— Ну и жох!
—	Он настоящий Гамлет, правда, мама? — сказала Тама¬
ра взволнованно.
—	Что хамлёт то хамлёт, — согласилась Анна Борисов¬
на, — по всему вижу.
АНТОН ЗАПУТАЛСЯ
Когда Зина убежала вместе с Фатьмой в гости к Тамаре,
Антон, разочарованный, подавленный, вышел во двор. Очень
трудно бывает человеку, если он всем существом настроил¬
ся праздновать, примириться с тем, что праздник не состоял¬
ся. Надо снова подбирать концы всех отброшенных было
повседневных интересов, чтобы продолжать обычную жизнь.
Петушок еще был во дворе.
—	Пойдем в пионерский? — предложил Антон.
233

Петушок колебался.
—	Пойдем... Только давай сначала в чижика поиграем, а?
—	Давай!
Игра быстро развлекла ребят. «Чижик» летел то в один
конец двора, то в другой, то давал свечу выше клена. Ребята
вошли в азарт, кричали, хохотали. Антону повезло: он поймал
свечу. Размахивая «чижиком», он бежал по двору и кричал:
«Ура!»
И в ту же минуту увидел Яшку. Яшка неслышно подошел
к ним и молча стоял в стороне, устремив на Антона узкие
насмешливые глаза.
У Антона заныло сердце от предчувствия беды. То страш¬
ное и темное, от чего он спасался, снова настигло его. Ве¬
селье сразу исчезло, стало тоскливо и душно до слез.
Антон попробовал сопротивляться.
«А что он мне? — независимо подумал Антон. — На что
он мне нужен? Пришел, ну и пусть стоит».
И он, уже с притворным весельем, продолжал игру, будто
и не видел Клеткина.
—	Эй, Антон! — крикнул тогда Клеткин. — Вареньица не
хочешь?
Антон ударил мимо «чижика» — у него дрогнула рука. Но
и Петушок промахнулся, не попал в клетку. Он схватил «чи¬
жик» и, снова прицеливаясь, крикнул Антону:
—	Гляди в оба, защищайся! Сейчас ты погибнешь!
Но Антон уже не мог защищаться. В шутливых словах
Петушка прозвучало для него страшное предупреждение. За¬
щищайся! А как защищаться? Он опустил лапту, и «чижик»
тотчас ловко вскочил в клетку. Но Антону было не до «чижи¬
ка» Быстро взглянув на Яшку, он бросился домой.
Яшка в два прыжка догнал его:
—	Ты куда? Жаловаться?
Жаловаться? А кому Антон будет жаловаться? Отец на
работе, а Зина ушла к Тамаре. И Антон стоял перед ним, как
кролик перед большой собакой.
—	Нет, что ты, ^— начал он торопливо, — просто мне Зи¬
на домой велела. Вот я и побежал... И все...
Клеткин положил ему на плечо свою крепкую, хваткую
непромытую руку.
—	Если Зина велела — иди. Только мне нужны деньги.
—	Идти на кино просить? — покорно спросил Антон.
—	Не на кино. Это я и сам добуду, у меня — замыслы.
Когда накоплю сколько нужно, скажу.
—	А где у меня деньги? — растерялся Антон.
—	ТвОи деньги у Зины в сумочке, понятно? Догадка есть
или нету?
239

Антон опустил глаза, у него задрожали губы.
«Защищайся, погибнешь!» Это крикнул ему его друг Пе¬
тушок. Но как защищаться, что делать?!
Клеткин тряхнул его за воротник:
—	Я сказал. Ты слышал. Все, сеанс окончен. Сегодня ве¬
чером принесешь.
—	Мне нельзя вечером из дому... Меня не пускают вече¬
ром...
—	Ладно, учтем, — деловито согласился Яшка. — Значит,
завтра, в это время. Только смотри, крупные не хватай, за¬
метят.
Он повернулся и пошел, сунув руки в карманы и насви¬
стывая песенку из фильма «Бродяга». Слух у него был вер¬
ный, и свистел он очень хорошо.
Петушок с «чижиком» и лаптой все еще стоял у клетки.
—	Ну что ж ты? — крикнул он, когда Яшка ушел. — Давай
води!
—	Я больше не играю, — померкшим голосом ответил
Антон.
—	Ага! Как тебе водить, так ты не играешь!
Но Антона эти укоры уже не трогали, он их не слышал.
С тяжелым сердцем, машинально считая ступеньки, Антон
поднялся к себе на второй этаж.
—	Антоша, хочешь оладушка? — крикнула ему из кухни
Анна Кузьминична.
Антон ответил еле слышно:
—	Нет, не хочу.
В комнате было тихо, чисто, светло. Чуть пошевеливались
за окном молодые кленовые листья. На подоконнике ярко
краснела распустившаяся герань — маленькая шапочка крас¬
ных цветов среди бархатных листьев.
«Расцвела! И когда это она успела?» — подумал Антон.
Где-то в соседнем доме пела женщина. Антон прислушал¬
ся— живая или по радио? Нет, по радио. Женщина умолкла,
и тут же, почти без перерыва, мягкий мужской голос начал
задушевную песню:
Забота у нас простая,
Забота наша такая...
Антон очень любил эту песню. Заслышав ее, он немедлен¬
но включил радио. И вот уже прямо для него поют два хоро¬
ших мужских голоса, рассказывают свое самое дорогое, самое
задушевное.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет...
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет!..
240
8

Антон рассматривал герань, слушал песню. А внутри, где-
то вторым планом, настойчиво, неотвязно, диктующе шло тя¬
желое течение мыслей. Надо достать денег. Надо взять их из
Зининой сумочки и отнести Яшке. Надо взять и отнести. На¬
до, надо, надо... Надо сделать это сейчас, пока никого нет.
Взять и спрятать. А завтра отнести.
Антон вдруг заторопился. Чего же он тут стоит да разду¬
мывает, пропускает нужное время? А если завтра Зина все
время будет дома или куда-нибудь уйдет и унесет сумочку?
Забота у нас простая,
Забота наша такая,
Жила бы страна родная,
И нету других забот...
«А у меня какая забота? — подумал Антон. — А у меня...
деньги достать! Не буду, не буду я брать у Зины денег!»
Но тут же в его воображении возникло лицо отца, узнав¬
шего от Яшки про вишневое варенье! Ой, что будет тогда?!
Отец обязательно выгониг его из дому! А как Зина будет пла¬
кать! И Анна Кузьминична, и соседка тетя Груша, все узнают.
И во дворе, и в школе!
Нет. Уж лучше отдать ему эти деньги. Пускай только он
отстанет.
Антон поспешно вошел в спальню, открыл незапертый
комод, достал черную кожаную сумочку с испорченным зам¬
ком и слегка потертую по краям. Мамина сумочка, это же
мамина сумочка! Это мама ходила с этой сумочкой за покуп¬
ками, мама держала ее в руках... А он, что же он-то делает?
Ворует деньги из маминой сумочки!
Антон быстро сунул сумку обратно и захлопнул комод.
Губы у него скривились, в три ручья хлынули слезы, он да¬
же заревел слегка, но тут же умолк, испугавшись, что услы¬
шит Анна Кузьминична. Всхлипывая и утираясь кулаком,
Антон уселся на диван. Он не знал, что ему делать.
В шестом часу пришла Зина. С первого же взгляда она
заметила, что Антон расстроен, что глаза у него покраснели
от слез и что утирался он немытыми руками. Она подозвала
его к себе, заглянула в лицо, потеребила его светлый вихо¬
рок.
—	Ну, Антошка, — ласково сказала она. — Ну как тебе
не стыдно! Как будто горе какое случилось — на Выставку не
пошли. Неужели плакать из-за этого? Вот соберемся завтра
да и пойдем, и горю конец. Глупый ты еще какой, а?
—	Когда пойдем, утром? — спросил Антон голосом, еще
прерывающимся после недавнего плача.
—	Утром. Как с делами по дому управимся, так и пойдем.
—	А придем когда?
g Библиотека пионера, т. VIII
241

—	Ну, уж это наше дело. Захотим — и весь день прогу¬
ляем. И пообедаем там. И мороженого поедим на ледяной
скале.
—	На какой скале?
—	Ну там такая белая скала стоит, на ней сосульки свер¬
кают и белые медведи живут.
—	Живые?
Зина засмеялась:*
—	Пожалуй, нам с тобой не поздоровилось бы, если бы
живые! Скульптура такая. А под сосульками столики стоят.
—	А сосульки не тают?
—	Нет, Антон, ты совсем малютка! — снова засмеялась
Зина. — Неужели ты думаешь, что они настоящие? Эх ты, чу-
дачище ты наш!
Она обняла Антона за плечи, потискала его. Зина чув¬
ствовала себя виноватой перед ним, ей так хотелось загла¬
дить свою вину, сделать все, чтобы Антон развеселился, что¬
бы он забыл про свои слезы, чтобы он простил Зину за то, что
она сегодня так обманула его. Если бы он знал, этот глупый
Антошка, как скверно у нее на душе! Обманула ребят, отня¬
ла у них радость, заставила братишку сидеть здесь и плакать
в одиночестве. А зачем, ради чего? Какое удовольствие она
получила на этом пиру, какой долг выполнила? Тамаре вовсе
не нужно было ее присутствие. А уж то, чем кончился пир, и
совсем получилось гадко. Убежала не простившись. И все
убежали. А Фатьма осталась почему-то. Но самое главное
разочарование было, конечно, в другом — Артемий не пришел.
И как она могла поверить, что Артемий пойдет к Белокуро¬
вым, пойдет в дом, где когда-то так оскорбили его сестру, их
дорогую учительницу, что она потом со слезами бежала по
улицам?
Ведь тогда Елена Петровна пришла к Белокуровым, что¬
бы поговорить с Антониной Андроновной о Тамаре, о том,
чтобы мать проследила за домашними заданиями Тамары,
а Антонина Андроновна нагрубила ей и почти выгнала из
дома.
«Дура я, и всё, — нахмурясь, с сердцем сказала самой се¬
бе Зина, — а еще Антона браню!»
Зине хотелось надавать себе пощечин.
—	Сейчас приготовим все к ужину и давай пойдем встре¬
чать отца. А? — ласково обратилась она к Антону. — Хочешь?
—	Хочу, — вяло ответил Антон.
Зина внимательно посмотрела на него. А ведь с ним что-
то творится. Неужели все Выставка виновата? Или у него
рост такой тяжелый?
—	Только мне нельзя завтра весь день на Выставке,—
242

сказал Антон, разглядывая царапину на коленке. — Мне в
три часа надо...
Зина удивилась:
—	Что тебе надо в	три часа?
—	Ну надо мне в	одно место.	По делу.
—	Ой, батюшки! — Зина от	души рассмеялась.	— Наш
Антон уже взрослый	человек, оказывается!	Ему	надо	по
делу!
Она смеялась и совсем не подозревала, в каком тяжелом
плену томится ее братишка Антон.
ОМРАЧЕННЫЙ ПРАЗДНИК
На другой день утром Зина и Антон вошли в сказочно вы¬
сокие ворота Выставки. Зина уже несколько раз была здесь,
она уже знала, где павильон юннатов, и станция юных тех¬
ников, и памятник Мичурину, и серебристый павильон ра¬
дио, и стойла породистого скота, и, само собой, павильон
мороженого...
Антон впервые вступал сегодня в этот волшебный город,
который может только присниться во сне. Машинально при¬
держиваясь за руку Зины, чтобы не потеряться, он таращил
вокруг изумленные глаза.
—	Гляди, золотые фигуры! Они танцуют! Ух ты! И вода
бьет... Зина, ты гляди!
—	Да я гляжу, Антон. Только не показывай пальцем, я же
все вижу и так.
—	А они из чистого золота? Прямо из кусков? А где же
такие глыбы золота нашли?
—	Они только сверху позолоченные, Антон. Разве такие
глыбы золота могут быть?
—	Ух ты! А вода как играет! А как это сделано, что вода
кверху бьет?
Зина еле успевала отвечать. Все волновало Антона, все
ему нужно было знать, до всего допытаться. А Зине хотелось
молчать. Свежесть солнечного утра, озаренная сверканием
фонтанов, зелень травы, нежная пестрота цветов, сияние не¬
ба сквозь причудливые арки восточных павильонов, фантас¬
тические дворцы, возникающие, как видения, из-за густых
древесных крон, — все рождало неясные и тревожные мечта¬
ния.
Но Антон не уставал спрашивать. Ему уже было неваж¬
но, что Зина почти не отвечает, он сам спрашивал и сам же
отвечал на вопросы, сам недоумевал и сам же, как умел, раз¬
решал свои недоумения.
243

Антону казалось, что он сможет до самой ночи ходить по
Выставке. Но, когда поднялось солнце и начало припекать
его белобрысую макушку, Антон почувствовал, что жара и
усталость полегоньку начинают одолевать его.
—	Ну что, набегался? — спросила Зина. — Может, пой¬
дем поедим мороженого?
—	Ой! — обрадовался Антон, который в азарте своих по¬
трясающих открытий совсем забыл о белом медведе, сидящем
на ледяной скале.
Да, Зина сказала правду. Белая скала стояла среди зеле¬
ных деревьев, длинные радужные сосульки сверкали на ней,
и белый медведь поглядывал на Антона сверху, когда они с
Зиной поднимались по узкой лесенке.
Если сказать правду, девушка, разносившая в металли¬
ческих вазочках холодные разноцветные шарики, была не
очень-то приветлива,. Зине и Антону пришлось порядочно по¬
дождать, пока девушка обратит на них внимание. Но ничто
не могло испортить их хорошего настроения. Они отдыхали
здесь в холодке, предвкушая удовольствие.
И вот оно, это удовольствие, наконец наступило: по че¬
тыре шарика лежало в их вазочках — сливочное, шоколад¬
ное, ореховое, крем-брюле. Антон осторожно трогал ложеч¬
кой то один шарик, то другой, стараясь уловить разницу во
вкусе. Он был счастлив!
В эту счастливую минуту кто-то сидящий за соседним
столиком спросил:
—	Который час, Женя?
—	Третий, — ответил женский голос, — успеем еще.
У Антона застыла ложечка в руках. Третий! Третий час!
В три часа Яшка будет ждать его на задворках. И, если Ан¬
тон не сделает то, что он велел, вся Антонова жизнь разобьет¬
ся вдребезги.
Мороженое вдруг потеряло вкус. Гора, на которой сидел
белый медведь, превратилась в груду белой известки, а вол¬
шебные сосульки оказались просто разноцветными стекляш¬
ками.
—	Зина, пойдем скорей домой, — попросил Антон, — пой¬
дем прямо сейчас, а?
Зина удивленно раскрыла глаза:
—	Что это ты? А ведь мы еще на пруд хотели. И на кру¬
говом троллейбусе покататься!
—	Нет, пойдем лучше домой!
—	Да ты же еще и мороженое не съел!
Антон торопливо проглотил оставшийся у него полурас-
таявший шарик и слез со стула.
—	Съел. Пойдем.
244

Зина только пожала плечами.
Антону казалось, что прошло очень много времени, пока
Зина расплатилась, пока они спустились вниз по узкой ка¬
менной лестнице, пока дошли до высоких ворот. Дворцы и
сквозные арки остались позади, они отходили за купы деревь¬
ев, как сон, приснившийся среди дня. Большой фонтан шумел,
будто осенний дождь, золотые статуи тяжело громоздились
у водоема, и уже ни лиц, ни улыбок, ни манящих рук не было
у них, — лишь сплошные блики раскаленного золота, от кото¬
рых слепли глаза.
—	Да чего ты так торопишься? — сказала Зина, придер¬
живая его бегущий шаг. — До вечера далеко еще.
Зина была чуть-чуть обижена. Так звал ее Антон на Вы¬
ставку, ревел даже. А теперь, когда его желание исполнилось,
он бежит домой и не оглянется на все эти чудеса, которыми
только что восторгался. Не поймешь его никак!
Антон всю дорогу был молчалив и задумчив. Он еле
понимал, о чем разговаривает с ним Зина, еле отвечал ей.
В голове было только одно: как ухитриться достать из комода
черную сумочку — Антон даже в мыслях избегал называть ее
маминой, — как достать из сумочки деньги и как выйти с эти¬
ми деньгами из дома, чтобы Зина ничего не заметила?
Придя домой, Зина тотчас сняла свое праздничное платье,
надела халатик и поспешила на кухню.
—	Сейчас будем чай пить, Антон. Мой руки.
—	Ладно.
Но через пять минут, войдя в комнату, Зина увидела, что
Антон исчез. Ей бросилось в глаза, что один из ящиков комода
неплотно закрыт и уголок желтой скатерти торчит оттуда.
Зина машинально поправила этот уголок и закрыла комод.
Что же это с Антоном? Неужели опять Клеткин?..
А бедный Антон уже снова был во власти своей тоски.
Весь дрожа от того, что Зина чуть-чуть не застала его около
комода, куда она кладет сумку с деньгами, он шел к Яшке,
зажимая в руке рублевку.
Наступающее лето, игры на пионерском дворе, дружба с
Зиной, сегодняшний праздник — все было омрачено. Он
опять идет к Яшке. И никак нельзя ему не идти туда. И ни¬
как нельзя освободиться от этого.
Но может все-таки что-нибудь случиться. Вот, например,
Яшка возьмет да и уедет куда-нибудь и никогда-никогда
больше не вернется на их улицу. Или Яшкин отец вдруг ска¬
жет: «А не поехать ли нам жить в какой-нибудь другой город,
а то что ж мы все в Москве да в Москве?»
А то еще может случиться, что милиция поймает Клетки¬
на, когда он снова полезет за вареньем. Разве не может? Вот
245

бы тогда хорошо стало жить Антону! Легко, просто, как всем
ребятам, как Петушку, как Вите Апрелеву. И он бы, как все
ребята, ничего не боялся, ничего не скрывал. Готовился бы в
пионеры, как все. А сейчас? Разве может он — такой! — всту¬
пать в пионеры!
Все возможности освобождения прикидывал Антон, кроме
одной, самой верной: взять да и рассказать отцу и Зине о
том, что случилось. Но Антон даже и подумать об этом
не мог, на такое признание у него ни за что не хватило бы
духу.
А Зина по-прежнему ничего не замечала...
ТОСКА
У Тамары дни проходили словно в каком-то мучительном
сне. Она не могла разобраться в своих чувствах, которые не
давали ей покоя. Мимоходом виденное пламя в мартеновской
печи их завода, которое шумело и бушевало за черной заслон¬
кой, вот это самое пламя, казалось ей, шумит и бушует в ее
душе, испепеляет ее.
Тамаре не с кем было поговорить. В школе у нее не ока¬
залось настоящих друзей. Раньше, когда она еще училась в
шестом классе, Тамара почему-то была уверена, что дружба
с товарищами зависит только от нее. Захочет она подружить¬
ся с кем-либо, так подружится. Ей и в голову не приходило,
что кто-то может отказаться от ее дружбы.
И вот сейчас, когда ей необходим был верный друг, по¬
друга, которой можно до конца довериться, можно рассказать
обо всем, что мучит душу, вот сейчас-то и оказалось, что у
нее совсем нет друзей. Да и с кем подружиться Тамаре?
Девчонки в классе все такие недалекие, сентиментальные.
Ребята — грубые, примитивные. Одни вечно возятся на при¬
школьном участке, чего-то там сажают, что-то к чему-то при¬
вивают и делают вид, что это им очень интересно. Другие не
вылезают из книг. Третьи носятся с пионерским лагерем, с
какими-то кружками, с какими-то экскурсиями. А как одеты!
Штаны широкие, пиджачишки потертые. А у Васи Горшкова
вечно колени на брюках вздуваются. И, главное, это им все
равно, они даже не замечают этого!
—	Ах, Рогозин, Рогозин...
Если бы не встретился Тамаре этот человек, откуда бы
она знала, какими бывают настоящие люди? Все стихи о
любви, которые она читала, разве не о нем? Разве не о его
глазах, похожих на озера, рассказано в тех стихах? Какой он
особенный, какой непохожий на других, всегда задумчивый
246

и печальный. Да, таким был принц Гамлет, не нашедший в
жизни своего счастья.
Рогозин никогда не жалуется. Но Тамара знает, что ему
нужна другая жизнь — яркая, нарядная, праздничная. Это
всегда проскальзывает в его речах. Он так создан, он не ви¬
новат. Если садовый цветок вянет в огороде, этот цветок не
виноват, что он садовый!..
Но что делать Тамаре?
Может, пойти с ребятами в поход? Лесные и полевые до¬
роги, купание в реках, ночевки в колхозах... Тамаре тотчас
представилось, как идет она с рюкзаком за плечами по зной¬
ному проселку. Солнце печет, лямки трут плечи, хочется пить,
ноги устали... А впереди этой дороге и конца нет! И сегодня,
и завтра, и послезавтра все то же. Ночевать где-то на сене,
без простынок, сено колется. Утром вставать на заре, когда
снятся самые хорошие сны... Ой, да к чему это все!
Но что же делать Тамаре?
Вот уже вторая неделя пошла, как она в последний раз
видела Рогозина. Двенадцатый день. Одиннадцать с полови¬
ной дней! Сколько раз она брала телефонную трубку и снова
бросала ее. Иногда бросала сразу после первого же гудка.
Иногда, услышав женский голос, сдержанный, холодноватый
голос матери Рогозина, она робко опускала трубку на рычаг.
Ян не подходил к телефону.
Чтобы как-то рассеяться, Тамара ходила в кино. Иногда
со своей школьной подругой Лялей Капустиной, но чаще
одна: уж слишком глупа и пресна была эта толстая белесая
Лялька.
Уезжала за город на дачу к Олечке. Но о чем было гово¬
рить с Олечкой, если нельзя говорить о Рогозине? При каж¬
дом упоминании этого имени Олечка поднимает на нее свои
медлительные глаза, в которых так и чудится Тамаре тайная
насмешка. Нет, подальше от Олечки.
Часто она бродила около переулка, где жил Рогозин, в на¬
дежде случайно встретить его. Но встречи не было. Покоя не
было. Пустые дни проходили один за другим.
Сегодня Тамаре приснился необыкновенный сон. Она
плыла в лодке по тихой реке, и в воду с неба падали звезды.
Они были маленькие и тяжелые, будто отлитые из серебра,
они плюмкали, падая в воду, и сразу тонули с нежным зво¬
ном. Тамара тянулась к ним, очень хотелось поймать хоть
одну звездочку, но они проскальзывали меж пальцев или па¬
дали слишком далеко. И вдруг одна из них — дзинь! — упала
прямо в лодку, и дно лодки осветилось. «Моя!» — крикнула
Тамара и проснулась.
И сразу кончилось волшебство. В окно глядело буднич¬
247

ное утро, из-за шторы пробивались назойливые солнечные
лучи.
Тамара нехотя поднялась и подошла к окну.
«Каким ты будешь, сегодняшний день? Что ты принесешь
мне? И принесешь ли хоть что-нибудь?»
И тут же подумала:
«Да, что-то должно случиться! Обязательно! Ведь я же
поймала свою звездочку!..»
Полоска неба безмятежно сияла над крышами лазурью
поздней весны, Во дворе уже играли ребятишки, спорили из-
за чего-то, смеялись. Где-то пело радио. Всё как вчера, как
позавчера.
Нет, сегодня не будет всё как вчера, как позавчера. Что-
то должно случиться — ведь звездочка упала прямо к ней в
лодку! Вдруг вот сейчас зазвонит телефон, она возьмет труб¬
ку, и его голос окликнет ее! Или выйдет она сейчас на улицу,
а навстречу, по узенькому тротуару, мимо старых лип,
идет он!
Тамара медленно подошла к зеркалу, побледневшая, с го¬
рящими глазами, с большим полуоткрытым ртом. Она разгля¬
дывала себя, стараясь понять, хороша она или дурна. Глаза
ее с широкими зрачками жестко, холодно и пристрастно спра¬
шивали у зеркала, хороша ли она? По-честному. Без скидок...
—	Тамара, что с тобой? — Антонина Андроновна неслыш¬
но подошла и остановилась в дверях. — Что такое ты увидела
в зеркале — уж не Марию ли Стюарт и Риенци?
Тамара сразу отошла от зеркала и принялась поспешно
одеваться.
—	Я вижу, ты вчера читала Конан-Дойля, — неласково
ответила она. — И что это, мама, у тебя за привычка появи¬
лась входить украдкой?
—	И не думала входить украдкой. — Антонина Андронов¬
на пожала широкими полными плечами. — Чего это вдруг
мне вроде кошки украдкой ходить? Просто туфли у меня
такие...
Тамара покосилась на ее большие, свободные на ноге
мягкие зеленые туфли с бантиками, торчавшими вроде ко¬
шачьих ушей.
—	Ты, мама, опускаешься. Старушечьи туфли какие-то
надела, с ног, того гляди, свалятся*
—	А зато ногам хорошо — тепло, просторно.
—	Вот я и говорю, что опускаешься. И толстеешь с каж¬
дым днем. Ты подойди к зеркалу, ну на кого ты похожа, ма¬
ма? Какой-то полинялый халат, под мышками дырки. Фу!
Антонина Андроновна приподняла свои круглые ровные
брови и как-то устало покачала головой:
248

—	А не все ли равно? Придут гости, тогда и наряжусь.
А дома — к чему мне это? Кто меня видит? Одевайся, завтра¬
кать давай.
И она, переваливаясь, неслышной походкой пошла из
комнаты. Тамара проводила ее угрюмым взглядом.
«Отец бросил ее, — подумала Тамара, — не говорит, а я-то
вижу! Бросил, конечно, бросил! Оттого и в отпуск не приехал.
А она все обманывает зачем-то, скрывает. А я все равно
вижу!»
Накинув халат, Тамара быстро вошла вслед за матерью в
столовую. Ей надо было убедиться немедленно, сейчас же, в
том, что догадка ее справедлива. Мать достала чайницу, что¬
бы засыпать чай, но Тамара взяла из ее рук чайницу, поста¬
вила на стол и спросила, глядя прямо в ее синие погасшие
глаза:
—	Отец тебя бросил?
У Антонины Андроновны на лице мгновенно выступили
яркие розовые пятна. Она гордо вздернула голову:
—	Ты что это? Это кто тебе сказал? Что за новости?
Тамара опустила глаза. Она села к столу и принялась
разводить по клеенке маленькую лужицу пролитого молока.
Мать давно уже не стелит скатертей на стол — к чему лишняя
стирка?
«Значит, да, — думала Тамара, — если бы нет, так она
только усмехнулась бы... А то будто ножом по больному ме¬
сту. Значит, да. Значит, мы с ней такие... которых не любят.
Которых бросают... Но разве и я, и я такая же?»
Нет. С этим Тамара не могла и не хотела согласиться. На¬
скоро позавтракав, она достала свое лучшее платье, голу¬
бое с белым цветком на груди, узкое в талии и широкое в по¬
доле.
—	Куда это наша красавица с утра разрядилась? — ска¬
зала вдруг Анна Борисоьна, войдя в комнату со щеткой и
тряпкой. — Нешто праздник какой?
—	Какое тебе дело? — зашипела на нее Тамара, стараясь,
чтобы мать не слышала их разговора. — Ну что ты все время
лезешь ко мне?
Она глядела на старушку злыми глазами и, казалось, го¬
това была ударить ее.
—	Да какое мое дело, конечно! — согласилась Анна Бо¬
рисовна.— Проживайте, донашивайте, а новое когда еще
справите — неизвестно! Вон уж и мне за два месяца задолжа¬
ли. Отец-то у вас, чай, не миллионы получает.
Она распахнула окно, принимаясь за уборку. Тамара, мел¬
ко постукивая каблуками босоножек, вышла в прихожую.
Мать окликнула ее, но Тамара, будто не слыша, захлопнула
249

дверь. Она спешила уйти из дома. Все равно куда, лишь бы
поскорее уйти.
В последнее время в их красивой квартире поселилась ка¬
кая-то душная тоска. Тамара задыхалась от этой тоски. На
улице было легче. Нежная тень деревьев лежала на тротуаре.
Из-под забора выглядывала свежая травка-мокрица. Откуда-
то из открытого окна доносилась негромкая песня, красивая
печальная песня о любви и разлуке, о разлуке и верности.
«Далеко, далеко...» — запевал мужской голос — и перед
глазами вставали какие-то далекие равнины, повитые голу¬
бым туманом, леса и горы... А там, за лесами и горами, на
далекой границе, — «он», тоскующий о той, которую любит.
Тамара прислушивалась к словам любви, и ей казалось, что
эти слова обращены именно к ней. Она шла, еле касаясь
асфальта, словно крылья несли ее. Это утро, такое взволно¬
ванное, совсем не похожее на те утра, которые были вчера и
позавчера. Сегодня обязательно должно было что-то произой¬
ти. Ведь звездочка упала к ней в лодку!
«Если сейчас на углу будет зеленый свет, — загадала Та¬
мара, — значит, я его встречу».
С замирающим сердцем подошла она к углу, из-за которо¬
го был виден светофор. Свет был зеленый. Но он тотчас сме¬
нился желтым.
«А все-таки, когда я взглянула, он был зеленый! Да, зеле¬
ный, зеленый! — настаивала Тамара, стараясь отогнать свои
сомнения. — Я увижу его сегодня! Я должна его увидеть се¬
годня».
Тамара вышла на центральную улицу, в суету спешащей
в ту и в другую сторону толпы, в шум автобусов и неясного
говора идущих мимо людей. Она широко открытыми глазами
жадно глядела вокруг, она чувствовала, она знала, что долж¬
на встретить Рогозина.
Проходя мимо «Гастронома», Тамара неожиданно столк¬
нулась с Зиной Стрешневой. Тамара хотела притвориться, что
не видит Зину, и пройти мимо, но Зина окликнула ее.
—	Куда ты бежишь, Тамара? — спросила она, улыба¬
ясь. — Догоняешь кого-нибудь?
—	Никого не догоняю, — сдержанно ответила Тамара.—
Ты из магазина?
—	Да. За мясом ходила. Отец, если	мяса	не	сваришь,
будто и не ел ничего. Без	мяса и не обед	ему!
Тамара со скучающим	лицом слушала ее.	Мясо,	обед...
Крупные губы ее сжались	будто от боли.
—	Ты не больна? — спросила Зина.
Тамара подозрительно сверкнула на нее мрачными гла¬
зами:
250

—	Почему это? Почему ты так думаешь?
—	Мне показалось.
Тамара еще раз поглядела на Зину. Нет, Зина ничего не
знает. Нежное Зинино лицо с тонкими светлыми бровями и
темными ресницами было простодушно и участливо, а в свет¬
ло-серых глазах светилась забота и тревога.
—	А тебе-то что? — усмехнулась Тамара. — Что ты мне,
мать, что ли? Или, может быть, старшая сестра?
Зина смутилась.
—	Да. Я, наверное, так привыкла — дома-то я уже третий
год старшая. Вот и привыкла. Как-то сразу начинаю беспо¬
коиться. Глупо, конечно. Ты не домой?
—	Нет, не домой, — ответила Тамара.
Но ей еще не хотелось уходить от Зины. Хотя она и не
дружила со Стрешневой, сейчас, в минуты тоски и душевной
неурядицы, приятно было побыть около тихого, спокойного и
доброго человека.
—	Я провожу тебя немного, — сказала Тамара.
Зина удивилась.
—	Но ведь ты спешила куда-то?
—	Ты что, хочешь избавиться от меня? — нахмурилась
Тамара.
—	Нет, — просто ответила Зина, — почему это? Я бы и
сама прошлась с тобой по улицам. Только мне ведь некогда.
Да и сумка тяжелая.
Она улыбнулась и взяла сумку в другую руку.
—	Что же, так и всегда будет? — спросила Тамара, кивая
на ее нагруженную провизией сумку. — Магазины, хозяй¬
ство?..
Зина поглядела на Тамару ясными, немного удивленными
глазами:
—	А как же? Отец с работы придет, ему поесть надо?
—	Ой, какая скучная, скучная жизнь, — почти простона¬
ла Тамара, — какое однообразие, какая тоска!
Зина выслушала ее, приподняв брови, и неожиданно рас¬
смеялась. Ей показалось, что Тамара играет.
—	Ты как будто одна из тех чеховских трех сестер. «Тос¬
ка, тоска»! Какая там тоска? Откуда? Конечно, бывают не¬
приятности...— Зина немного нахмурилась. — Только это не
тоска и не скука... Знаешь, я как-то совсем не понимаю, что
такое скука.
—	И тебе никогда не бывает скучно?
—	Скучно? Да что ты, Тамара, столько дел всяких. Конеч¬
но, надоедают иногда эти дела, так надоедают, что бросила бы
все да и убежала куда-нибудь!
—	А ты брось да и убеги.
251

—	Легко сказать. У тебя нет младших сестер или братьев,
вот ты и не знаешь, как это бывает. Хоть и сил нет, как на¬
доест иногда, а делаешь. Как же быть? На кого их бросить?
И отца тоже ведь жалко...
—	Ты что, в этом подвиг видишь, что ли? Героический
подвиг?
Зина почувствовала в словах Тамары ироническую ус¬
мешку.
—	Я в этом чувство долга вижу, — ответила она. — А если
хочешь знать, когда человек не' знает, что такое чувство
долга — ну хотя бы в мелочах, вот в таких, как у меня, — то¬
гда такой человек и подвига никогда и никакого не совершит.
—	Ух ты! — Тамара засмеялась. — Значит, ты тот чело¬
век, который может и подвиг совершить? Сомневаюсь. По-
моему, тебе просто счастье доставляет с кастрюлями возиться.
Возишься, стряпаешь и сама собою любуешься — вот я какая
примерная! И, кроме этого, по-моему, тебе и не надо ничего.
Зина искоса поглядела на Тамару, встретила ее насмешли¬
вый взгляд и сразу замкнулась. Спорить? А зачем? Если
Тамара даже задуматься не хочет над тем, какая тяжелая,
какая трудная доля досталась Зине, как нелегко ей порой
отказываться от своих радостей и удовольствий. Какую силу
воли нужно, чтобы спокойно, с веселым лицом, изо дня в день,
изо дня в день выносить эту нескончаемую вереницу домаш¬
них забот и хлопот, отупляющих человека...
Когда-нибудь человек освободится от этих нудных дел,
загромождающих жизнь, но пока... Да и разве только это?
А разве не нужно следить Зине за Антоном, за Изюмкой,
разве можно ей не заботится о них ежедневно, ежечасно? Ведь
они еще маленькие, а она — их старшая сестра!
Если Тамара ничего этого даже и понять не может — то
что же ей объяснишь?
—	Куда наши ребята решили? — Тамара перевела раз¬
говор, заметив, что Зина нахмурилась. — На Алтай? Или
так — пешком по стране?
—	Кажется, все-таки пойдут пешком.
—	С рюкзаком за спиной?
—	Да. — Зина вздохнула. — Хорошо!
—	А почему ты говоришь «пойдут»? Разве ты не идешь?
—	Наверное, нет. Я хотела, но...
—	А! — Тамара засмеялась. — Только других уговари¬
вать— хорошо, весело, прекрасно! А сама-то небось сдрей¬
фила.
—	Я не сдрейфила. — Зина опустила глаза и еще раз пе¬
реложила сумку из одной руки в другую. — Что ты(! Я бы
бегом побежала. Только вот Антона оставить нельзя одного.
252

Но Тамару только раздражали Зинины заботы.
—	Опять Антон! Опять обед, мясо! А там еще Изюмка,—
нетерпеливо оборвала она Зину. — Да что он — грудной, что
ли, твой Антон?
—	Все равно одного оставить нельзя.
—	Ну и дура!
Тамара резко свернула в переулок. Все равно куда, лишь
бы избавиться от Зины. Тамару уже разозлило это упорство,
которое казалось ей тупой ограниченностью; ее злило, что
Зина и живет и думает иначе, чем она, Тамара, и что Тамаре,
несмотря на все ее насмешки, никак не удается сбить эту, ка¬
залось бы, такую тихую и слабую девчонку.
—	А ну ее! — с сердцем проворчала она.— Наседка ка-
кая-то! Домашняя хозяйка!
И опять она осталась одна. И опять тоска погнала ее в
тот тихий переулок с широкими тротуарами, где жил Рого¬
зин.
Вот он, серый дом с большими окнами, с широким подъ¬
ездом. Там, где-то на третьем этаже, окна рогозинской квар¬
тиры... И подумать только: он здесь, в этом доме, он может
подойти к окну и увидеть ее!
Но Рогозин не подходил к окну. Тамара в волнении про¬
шлась по переулку. Может, его вовсе нет дома? Может, он
уехал? А может, он болен? Иначе почему же он так исчез из
ее жизни?
И вдруг ее осенило. Ну конечно, конечно, он болен. Он
болен, а она ни разу не навестила его. Что же он скажет, ко¬
гда они встретятся?
Не давая себе задуматься над своим поступком. Тамара
поднялась по широкой прохладной лестнице.
С бьющимся сердцем она нажала белую пуговку звонка.
И тут же робость охватила ее — может, убежать, пока не
открыли?
Но за дверью уже послышались шаги. Тамара слегка
отступила, словно ожидая, что сейчас из-за распахнувшейся
двери на нее дохнет пламенем.
В дверях стояла высокая худая женщина в темном. Стро¬
гие брови, суровый взгляд печальных светлых глаз, окружен¬
ных морщинками, бледное продолговатое лицо... Тамара уга¬
дала, что это его мать. Она растерялась, может быть, первый
раз в жизни.
—	Здравствуйте, — сказала она запинаясь и чувствуя,
как загораются у нее уши. — Скажите, Ян... он не болен?
Женщина внимательно поглядела ей в глаза.
—	Да, — сказала она жестко» — Ваня очень болен.
—	А можно мне...
253

—	Нельзя. А кроме того, девушка, скажите своей маме,
чтобы она получше смотрела, где бывает ее дочка и с кем она
дружит.
Женщина сжала тонкие губы, отчего две резкие морщины
обозначились на ее щеках, и захлопнула дверь. Тамара не¬
сколько мгновений стояла приоткрыв рот и глядела на чер¬
ную обивку двери. Опомнившись, она, вся красная от стыда,
сбежала с лестницы. Тихий теплый день мирно сиял на ули¬
це. Своим чередом шла жизнь. Дымилась заводская труба,
погукивал паровозик за заводским забором. Шелестели ста¬
рые деревья. Играли ребятишки во дворах. Проносились ма¬
шины. Летали голуби.
А Тамара шла шаг за шагом по улицам и переулкам, она
ничего не видела и не слышала, только все думала и переду¬
мывала: что же хотела сказать эта женщина, его мать, своей
последней фразой?
«Ваня, — повторяла Тамара, — она зовет его Ваней».
И вот же, так и есть, она угадала: Ян тяжело болен! Что
же, это и есть та звездочка, которая упала к ней в лодку?
ИЗЮМКИН МИР
Этот солнечный мир был полон чудес. Сказка появлялась
всюду.
Утром в окно влетела оранжевая бабочка и кружилась по
всей веранде над постелями спящих ребят. Изюмка следила
за ней изумленными глазами — живая бабочка!
И вдруг эта бабочка села прямо на Изюмкино одеяло, по-
махала-померцала крылышками и снова улетела в окно. Это
она прилетела из лесу, чтобы сказать Изюмке: «Здравствуй!»
А иначе зачем же?
А в полдень оказалось, что зацвел колючий куст под окна¬
ми. Изюмка познакомилась с ним в первый же день приезда.
Она хотела сорвать с него хорошенькую пушистую веточку,
но тут же отдернула руку: весь куст оказался в шипах, будто
•кривые кошачьи коготки сидели на ветках.
«У! Сердитый. Колючкин-царапкин!» — решила Изюмка и
стала обходить его подальше.
А сегодня взглянула на этот куст и увидела на нем розо¬
вый цветок. Цветок только что распустился, в его свежей
атласной сердцевине еще дрожала граненая капелька утрен¬
ней росы.
—	Глядите, глядите! — закричала Изюмка. — На царапке
цветок расцвел! Розовый!
—	Ну и что же? — спокойно сказала, медленно и отчетли¬
254

во выговаривая слова, подружка Лена. — На кустах всегда
бывают цветы.
—	А ведь этот же колючий! — возразила Изюмка. — Он же
как кошка все равно. А цветочек у него розовый и даже
смеется!
—	Почему смеется? — серьезно спросила Лена.
—	Ну потому что расцвел!
—	А ты почему знаешь, что он смеется?
Лена, насупив бровки, глядела Изюмке в глаза и ждала
ответа. Но Изюмка и сама не знала, почему она знает. Зна¬
ет — и всё.
И, выбежав на площадку, Изюмка стала звать ребят:
—	Идите сюда скорей! Царапкин цветок расцвел!
Ребятишки сбежались к зацветшему кустику. Подошла и
руководительница детского сада Полина Аркадьевна:
—	Кто расцвел? Колючкин-царапкин?
Она присела перед кустом и, не дотрагиваясь до ветки, по¬
нюхала цветок.
—	Очень душистый. А вы знаете, дети, как его зовут?
—	Колючкин-царапкин! — закричали ребята вразнобой.
—	Нет, — сказала Полина Аркадьевна, — это мы его так
прозвали. А по-настоящему он называется «шиповник».
—	Ши-пов-ник, — повторила Изюмка, и ей показалось, что
даже самое это слово тоже розовое и душистое, как его цве¬
ток.
—	А как ты думаешь, почему его так назвали? — спроси¬
ла Полина Аркадьевна у Изюмки. — А ну-ка повтори на¬
звание.
—	Шип... Шиповник... Шип... — повторила несколько раз
Изюмка и вдруг догадалась:—А, шип! Потому что на нем
шипы!
—	Правильно! — Полина Аркадьевна кивнула головой, и
у нее из волос тотчас упала коричневая роговая шпилька.
Все бросились поднимать. У Полины Аркадьевны постоян¬
но падали шпильки с головы, и ребятишкам это нравилось,
как игра: кто успеет схватить шпильку, тот имеет право во¬
ткнуть ее в кудрявые волосы Полины Аркадьевны. А волосы
у нее были такие, что никаких шпилек и никаких гребенок не
слушались и всё норовили рассыпаться во все стороны.
—	Шиповник, потому что на нем шипы, — сказала Поли¬
на Аркадьевна. — И вот как интересно, ребята. Мы все его
дразним «колючкин-царапкин». А он взял да и приготовил
нам цветочек к празднику!
—	А какой праздник? — спросил толстый Витя, уставив на
нее безоблачно-голубые глаза.
Полина Аркадьевна изумленно подняла брови:
255

—	Вы забыли?
Первой спохватилась Лена, она захлопала в ладоши и за¬
прыгала на одном месте:
—	Мама приедет! Сегодня мама приедет!
Изюмка вспомнила: родительский день! Как .же она не по¬
думала об этом сразу, когда проснулась? Изюмка тотчас по¬
вернулась и побежала к воротам. Может быть, там папа,
и Зина, и Антон пришли давным-давно и дожидаются, когда
она их встретит!
Но за воротами было тихо, безлюдно. Солнечные пятна
бродили по зеленой траве, по лиловым и желтым цветам, а
деревья там стояли высокие, такие высокие, что верхушку
у них никак нельзя было увидеть. Они стояли неподвижно,
грелись на солнышке и думали о чем-то. Высоко в ветвях, в
зеленом сумраке, запела птичка, в ответ ей мимолетно про¬
шелестела листва. Что сказала птичка? Что ответили ей де¬
ревья?
Изюмка не сомневалась в том, что деревья разговари¬
вают между собой, она сколько раз слышала, как они шеп¬
чутся. Только вот никак не разберешь, что они говорят. А мо¬
жет, они нарочно так неразборчиво говорят, потому что не
хотят, чтобы Изюмка их слышала и понимала?
Прямая светлая дорога уходила вдаль и пропадала где-
то в приземистых темно-зеленых кустах. Она была посыпана
песком, а по краям пестрыми грядками стояли анютины глаз¬
ки. Эти цветы рвать нельзя, потому что они глядят вокруг
своими глазками и у них такие милые маленькие лица. Изюм¬
ка любила разговаривать с этими цветами, если ей случа¬
лось проходить мимо.
Изюмка стояла у ворот, прижавшись лицом к зеленой де¬
ревянной решетке, смотрела, как играют солнечные зайчики
на белой дороге и лиловых цветах.
И вдруг она увидела Зину. Зина волшебно появилась из-за
кустов; она шла к Изюмке своим легким шагом; солнечные
зайчики играли в ее белокурых волосах, бегали по ее плечам,
по ее платью с голубыми горошинами. Зина шла, помахивая
маленьким чемоданчиком, и улыбалась Изюмке.
Изюмка, наконец поверив, что это ей не грезится, что
это живая Зина идет к ней, легонько взвизгнула от радости
и, схватившись за дерезянные переплеты ворот, принялась
кричать:
—	Зина! Зина! Зина идет!
Подошел сторож, хромой дядя Илья, отпер ворота и рас¬
пахнул их настежь — пускай идет родня.
—	Вот ранняя пташка, — сказал он, — первая, как лас¬
точка.
256

Изюмка, вырвавшись из ворот, бросилась Зине навстречу.
Зина присела, раскрыла руки, и маленькая сестренка с раз¬
бегу налетела на нее, обняла ее обеими руками за шею и
прижалась щекой к ее щеке. Легкие теплые слезы набежали у
Зины на глаза.
«Личное счастье, — подумала она, крепко прижимая к се¬
бе Изюмку, — а разве это не мое счастье? Разве это не мое
личное?» Но она тотчас отогнала неприятные воспоминания.
Зачем тащить их сюда, в этот мир тишины, зелени и малень¬
ких милых детей!
Изюмка потискала Зину за шею своими теплыми руками,
повизжала от радости ей в ухо и тут же оглянулась:
—	А папа? А Антон?
—	Они не приедут сегодня, Изюмка, — сказала Зина, ста¬
раясь, чтобы улыбка у нее получилась беззаботной. — Папа
не мог поехать, у него какая-то работа срочная. Ну, а Антона
я не взяла, пускай с папой побудет, правда? А то как же по¬
лучается— мы все вместе, а папа один. Нехорошо, правда?
Изюмка подумала и со вздохом кивнула головой:
—	Правда. Пускай с папой побудет. А потом все ко мне
приедете, да, Зина?
—	Конечно, Изюмка. Иначе и быть не может.
Изюмка снова обхватила Зину за шею и вдруг сказала,
глядя ей в глаза:
—	У тебя глазки болят?
Зина удивилась немножко чересчур весело:
—	Почему это?
—	Да, болят! У тебя глазки красные. У Коли Казарина
были красные, так ему капли пускали.
Зина провела рукой по глазам:
—	Нет, Изюмка, это так просто, ветром надуло. Я ведь
на грузовике ехала. Наша заводская машина шла мимо, я и
попросилась. Прямо от дома и сюда. Вот ловко, а? А то ав¬
тобуса ждать... Ну что ты на меня смотришь? Вот гляди луч¬
ше, что я привезла тебе.
Зина открыла чемоданчик. Там было два апельсина, три
конфетки «Мишка на Севере» и книжка для раскрашивания.
Зину предупреждали, чтобы сладости в детский сад не во¬
зить, но как же все-таки прийти с пустыми руками? Изнжка
схватила и апельсины, и конфеты, и книжку и так со всеми
прижатыми к груди богатствами повела Зину к дому.
В это время к воротам подошел автобус. На площадке пе¬
ред домом сразу стало тесно, весело и шумно. Мамы, бабушки,
отцы приехали навестить своих ребятишек. Они уселись на
скамейках вокруг клумбы, на деревянных ступеньках веран¬
ды, кто-то пристроился на старом пеньке под кустами.
257

Лена сидела рядом со своей мамой на лавочке, болтала
короткими толстыми ногами и грызла большое красное
яблоко. Увидев Изюмку, она протянула ей яблоко:
—	На, откуси.
Изюмка откусила и дала Лене конфетку. Полина Аркадь¬
евна, придерживая шпильки в пушистых волосах, сбежала
по ступенькам веранды. Она обошла гостей, поздоровалась
с ними, поговорила, а потом подозвала Зину, усадила ее на
дальнюю скамеечку возле жасминного куста и сама села ря¬
дом.
—	Как у тебя дома, девочка? Все ли хорошо?
—	Все хорошо, — сдержанно ответила Зина.
Полина Аркадьевна внимательно поглядела ей в глаза:
—	Правда?
—	Правда.
—	Ну и отлично, — сказала Полина Аркадьевна, а Зи¬
на в ее голосе услышала: «Не хочешь — не говори. А я-то ви¬
жу, что не все хорошо».
Зина покраснела и опустила ресницы.
—	А у нас кустик зацвел! — начала рассказывать Изюм¬
ка. — То кололся, царапался, а то вдруг взял да и расцвел.
Это он к праздничку, к вашему приезду. И потом, на лугу
есть колокольчики, они звенят по утрам...
—	Катя! —остановила Изюмку изумленная Полина Ар¬
кадьевна. — Какие колокольчики звенят?
—	А те, лиловые. У них есть язычок желтенький, и они
звенят, я сама слышала. А еще одна птичка вечером всегда
кричит: спать пора! спать пора! Тетя Полина, знаете, у па¬
пы работа срочная, и Антон с ним остался. А то бы папа один
был, разве это хорошо, правда?
—	Конечно, — согласилась Полина Аркадьевна. — А папа
здоров?
—	Здоров, спасибо, — ответила Зина.
—	И Антон здоров?
—	Он здоров.
Зина не сумела скрыть тени, пробежавшей по ее бровям.
Полина Аркадьевна провела рукой по гладким белокурым
косам Зины:
—	Славные косы у тебя, Зина. И вообще ты у нас чело¬
век славный. Как собираешься провести лето?
—	Хотела в поход, но...
—	А что же мешает?
—	Антона оставить нельзя.
—	Но ведь вы же хотели его в пионерский лагерь?
—	Нет, нельзя его в лагерь. За ним очень смотреть надо.
Как только речь коснулась Антона, у Зины упал гояос и
258

слезы подступили к горлу. Полина Аркадьевна ждала, но
Зина не могла рассказать того, что случилось дома. Это было
так горько, так страшно, так стыдно... Утром отец поймал
Антона на улице, когда тот выпрашивал у прохожего копе¬
ечку на кино. Прохожий не дал, Антон крикнул ему вслед:
«Жадина!» — и плюнул сквозь зубы. Отец схватил Антона за
шиворот и привел домой.
Отец привел Антона домой расстроенный, разгневанный,
огорченный до глубины сердца. И дома никого не было.
А где же была она, Зина, старшая сестра? Где она была
в то время, когда Антон шатался по улицам без присмотра?
Она бегала к подругам, сидела в гостях у Тамары, шила
себе сарафанчик для похода, ездила с Фатьмой на выставку
цветов, готовила обед, стирала Антону рубашки, следила, что¬
бы у него все пуговицы были на месте. Вот за пуговицами-то
следила, а самого Антона не усмотрела!
—	А мы спутник видели! — прервала ее мысли Изюмка,
торопясь выложить сестре все свои новости. — Вечером мы
глядели на звезды, а одна звездочка летит-летит и потом
пропала. А мы уже ее увидели. Это спутник был! Знаешь, он
так пикает в телевизоре — пип-пип-пип!
Полина Аркадьевна встала:
—	Ну поговорите тут пока, а я пойду с другими гостями
повидаюсь.
—	Шпилька! Шпилька! — закричала Изюмка и, вскочив,
подняла маленькую роговую шпильку.
—	Опять! — охнула Полина Аркадьевна. — Наказание. —
И нагнула голову, чтобы Изюмка могла воткнуть шпильку
в ее волосы.
В саду было зелено, солнечно. Среди широкой светлой лу¬
жайки цвела большая клумба розовых и белых левкоев, их
сладкий запах бродил в теплом воздухе. Высокие березы и
липы окружали лужайку. А за деревьями мерещились поля¬
ны и узенькие дорожки, зовущие куда-то в зеленые края...
—	Тебе хорошо здесь? — спросила Зина.
—	Хорошо, — ответила Изюмка. — Только ты приезжай
почаще.
—	Ну вот ты какая. А если я в поход с ребятами уйду?
—	В какой поход?
—	В далекий. Возьмем рюкзаки да и пойдем,
—	А если устанете?
—	Устанем — разожжем костер, сварим кашу, поедим и
ляжем спать около костра. Звезды будут над нами светить,
месяц... А солнышко встанет — умоемся росой и пойдем
дальше.
—	А сказки будете рассказывать?
259

—	Ишь, хитрая! — Зина погрозила ей пальцем. — Вот к
чему весь разговор!
—	Да, ты давно не рассказывала!
Новая сказка — это один из гостинцев, которые причита¬
лись со старшей сестры.
Зина уселась поудобнее, обняла Изюмку за плечи. Изюм¬
ка уютно прижалась к ней, и сказка началась.
Сказка эта была про Дюймовочку, про маленькую девоч¬
ку, которая родилась в цветке. Эта девочка плавала в орехо¬
вой скорлупке по озеру, которое помещалось в тарелке. А по¬
том ее утащил жук...
Зина рассказывала сказку, а мысли ее шли своим чере¬
дом, каким-то вторым планом, они жгли и мучили ее. Отец
поймал Антона на улице. У отца было такое осунувшееся,
словно скомканное от горя и от гнева лицо, что Зина испуга¬
лась. А ведь она еще не сказала отцу самого главного — о про¬
павшем рубле. Нет, нет, Зина не скажет ему об этом. Мама,
умирая, наказывала беречь отца. Да и как же им не беречь
его!
Два расстроенных человека ждали ее дома — отец и Ан¬
тон. И разве не она виновата в том, что эти два человека
сейчас так несчастны?
«Ну что же, не могу теперь из дома выйти? — защищалась
Зина сама от себя. — Не имею права с подругами повидать¬
ся?» — «Не притворяйся, не притворяйся, — сердито возра¬
жала она самой себе, — тебе хочется бегать с подругами, а
парнишка давно уже один ходит куда-то. Ах, ты не знала?
Очень плохо, что не знала. И неправда это — ты знала, что
он опять дружит с Клеткиным». — «Но я же бранила его!» —
«А не бранить надо было. Отстоять надо было, защитить от
Клеткина. А ты что? Окрики, выговоры?»
—	Ой, Антон, Антон! — вдруг посреди сказки вздохнула
Зина. И тут же испуганно поглядела на Изюмку: проговори¬
лась или нет?
Изюмка засмеялась:
—	Что это ты? Тут крот пришел к Дюймовочке, а ты —
Антон? Крота, что ли, так звали?
—	Так, что-то мне Антошка вспомнился, — сказала Зи¬
на. — Может, они с отцом сейчас тоже про нас говорят.
—	Наверное, говорят, — согласилась Изюмка. — Но ты
досказывай, досказывай!
Какая же это была трудная и длинная для Зины сказка!
То лягушки украли Дюймовочку, то мышка решила выдать
ее замуж за слепого крота... Просто конца нет злоключени¬
ям этой крошечной цветочной девочки. Но вот, наконец, ле¬
тит Дюймовочка на спине ласточки через леса и моря в
260

теплый край, где растут огромные красивые цветы, а в этих
цветах живут такие же маленькие, как она, человечки с про¬
зрачными крылышками — эльфы. И, пока эльфы радовались
Дюймовочке и плясали вместе с ней на лесных росистых по¬
лянках, а светляки светили им, в голову лезло одно и то же:
«Как-то дома... Что там?»
Прозвонил колокольчик, позвал ребят обедать. А вслед за
обедом подошел к дверям тихий час. Загудел за воротами ав¬
тобус. До свидания, родители! До свидания, мамы, папы и де¬
душки! До свидания, сестра Зина!
Зина, прощаясь, поглядела Изюмке в глаза:
—	Изюмка, ты ничего не будешь от меня скрывать? Ты
все-все будешь мне рассказывать?
—	А про что?
—	Ну про все, что с тобой случится, куда ты будешь хо¬
дить, с кем ты будешь водиться. Про все будешь мне расска¬
зывать?
—	Буду про все, — серьезно ответила Изюмка.
—	Как маме, да?
—	Как маме.
Изюмка снова обхватила руками Зину за шею и прижа¬
лась носом к ее щеке.
Автобус гудел, звал Зину. Зина крепко обняла Изюмку,
прошептала: «До свидания!» — и побежала к автобусу.
—	Катя, пойдем чай пить! — сказала Полина Аркадьев¬
на. — Сегодня твои любимые ватрушки с творогом!
Изюмка еще минуточку постояла у ворот. Там за ворота¬
ми опять было тихо, только перекликались птички и шепта¬
лись деревья. Изюмка повернулась и, подпрыгивая, побежала
пить чай.
БЕСПОЛЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
Вальцовщик Стрешнев знал слесаря Клеткина: они в од¬
ной смене работали на заводе, иногда возвращались вместе
домой. Но Стрешнев, всегда трезвый и сдержанный, не искал
дружбы с Иваном Клеткиным, а скорее сторонился его.
Клеткин был кроткий и тихий человек, но до первой рюмки.
Выпив, он сразу преображался. Он вдруг начинал повышать
голос, с каждой фразой все выше и выше. Он стучал себе
кулаком в грудь и кричал, что никого не боится, что, наобо¬
рот, скоро все другие его забоятся. Он начинал приставать к
знакомым и незнакомым и грозно спрашивал: боятся они его
или нет. Нет? Ну тогда он сейчас покажет, кто он такой, и
все узнают, можно ли его бояться.
261

Маленький слабый слесарь Клеткин лез в драку с кем
попало. Никто с ним не связывался, просто отталкивали его
или, сжалившись, уводили домой. Стрешнев брезгливо про¬
ходил мимо. У него все это не вызывало сочувствия, наобо¬
рот, было противно.
—	Слабость! — иногда говорил кто-нибудь из товарищей,
снисходительно махнув рукой.
—	Распущенность! — возражал Стрешнев. — Свинство, и
больше ничего.
И разве думал он, что когда-нибудь пойдет к Ивану Клет-
кину разговаривать о своем сыне и что Иван Клеткин в ка¬
кой-то мере будет решать его судьбу!
С потемневшим лицом, с заострившимися скулами Стреш¬
нев постучался в квартиру, где жили Клеткины. Еще из-за
двери услышал он пьяный голос:
—	А! Вы меня ни во что не ставите? Ни во что? Молчать!
По струнке ходить! По одной половице! Ну?
Стрешнев вошел в комнату. Иван Клеткин сидел, разва¬
лясь на стуле. Одна нога его была в сапоге, другая путалась
в портянке.
Жена молча убирала со стола. Она сегодня, ради воскре¬
сенья, постелила чистую скатерть, поставила букетик души¬
стого горошка, приготовила хороший обед. И сама приоде¬
лась: белое в синюю полоску платье молодило ее. Утром,
когда муж вышел купить папирос, она весело ходила по
прибранной комнате, заглядывала в зеркало и улыбалась от
удовольствия. Она, оказывается, еще и не старая совсем, гла¬
за у нее еще яркие, серые с блеском. Просто жизнь у них
какая-то нескладная: муж то пьяный, то больной, парень от
рук отбился, ни праздника, ни буден, все не так, как надо...
Но теперь все будет иначе. Вчера ее портрет — портрет
крановщицы Ксении Любимовны Клеткиной — был напеча¬
тан в многотиражке на заводе. Ее поздравляли, она видела
вокруг себя столько добрых лиц, столько улыбок, что и сама
вдруг вся просветлела и заулыбалась.
Вот тут и созрело решение взять в свои руки домашнюю
жизнь, потребовать от мужа, чтобы перестал пить, погово¬
рить, может, поссориться, пригрозить... Ссориться с Иваном
не пришлось, он сразу со всеми ее доводами согласился.
—	Да что ты, неужто мне дороже водки ничего нет? —
сказал он, сделав изумленные глаза. — Ведь это я так, сду¬
ру. А захочу бросить, так сразу и брошу. На что мне она?
У меня знаешь какой характер? Как скажу, так и будет.
—	И что с Яшкой делать, тоже в сам-деле подумать
надо. Не то учится, не то нет. Учительница приходила, жало¬
валась. Пионеры житья не дают, пристают, требуют чего-то.
2G2

А я — что говори, что не говори, — не слушает. Отцовская ру¬
ка нужна, Иван!
—	А как же? Подожди, я за него возьмусь. Он мою руку
живо почувствует!
Только вчера были все эти разговоры и приняты все ре¬
шения. Утро началось тихое и веселое, словно что-то новое,
хорошее вошло в давно запущенную, безрадостную квартиру.
Ксения Любимовна приказала Яшке чисто умыться, дала
ему голубую рубашку. С песенкой, которую любила напевать
когда-то в молодости, принялась готовить завтрак. Даже ко¬
фе сварила сегодня, хороший крепкий кофе, праздничный за¬
пах которого пошел по всей квартире.
Потом Иван ушел за папиросами. И вернулся вот только
к обеду, и в таком вот виде... Мечты сразу разлетелись, все
погасло. Нет, не вырваться им из этой тоски, никому не вы¬
рваться — ни Ивану, ни ей, ни Яшке. Нет, все останется как
было, и жизнь пойдет все так же, кувырком. И как могла она
поверить этому человеку?
Когда Стрешнев вошел в комнату, Ксения Любимовна
сверкнула в его сторону недовольным взглядом и покрасне¬
ла. И что ходят, когда их не зовут? Очень ей нужно, чтобы
посторонние люди любовались ее пьяным мужем, ее бедой!
—	Здравствуйте! — сняв кепку, сказал Стрешнев.
—	Милости просим, Андрей Никанорыч! — ответила хо¬
зяйка, не оборачиваясь и с досадой гремя тарелками.
—	А! Стрешнев! — заорал Иван Клеткин. — А у нас,
брат, праздник. А как же? Воскресенье — не каждый день,
а только раз в неделю. А она, гляди-ка, сердится, — он кив¬
нул на жену, — героиня-то наша! А что такое героиня? Ге¬
роиня труда! Подумаешь! В газетке в нашей напечатали. Да
я если захочу, так меня завтра в «Правде» напечатают. А то
газетка, многотиражка. Тьфу, и все. Садись, Стрешнев. Ты
меня не бойся.
Стрешнев сел. Он с угрюмой печалью глядел то на Клет¬
кина, то на его жену, уголок его рта нервно подергивался, и
он не знал, как начать разговор и стоит ли начинать.
—	С чем пожаловал, Андрей Никанорыч? — сухо, еле
разжимая губы, спросила Ксения Любимовна.
—	Да вот о ребятах наших хотел поговорить...
Ксения Любимовна насторожилась:
—	А что такое? Случилось что-нибудь?
—	Очень даже случилось. По босяцкой линии они у нас
с вами пошли. Давайте думать, что делать с ними...
Хозяйка вспыхнула:
—	Ну уж если ваш по босяцкой линии пошел, так вы
других не путайте. Еще чего! Тут учительница пришла, си¬
263

дела, в уши дула — учиться не стал, что ж вы думаете с ним
делать, да то, да се... Теперь вы еще какую-то линию ему
приплетаете. Ну, учился плохо, ну, бросил школу... А что я
могу сделать? Не хочет — вот и не учится. Не всем же уче¬
ными быть. А вот уж вы... Да соображаете вы, что говорите-
то, в самом-то деле!
—	Если я говорю — значит, я знаю, — не повышая голо¬
са, возразил Стрешнев, и уголок рта у него задрожал еще
больше. — И не жаловаться я на него пришел, а предупре¬
дить, чтобы вы взяли его в руки.
—	Своего берите в руки, если ваш по босяцкой линии по¬
шел! — со слезами обиды ответила хозяйка. — А то что ж это
такое, в самом-то деле! Уж хуже моего и нет? Учить прихо¬
дят! Своих учите!
Стрешнев молча посмотрел на нее и встал:
—	Своего я научу. Но ведь мой-то еще маленький. А ва¬
шему работать пора, а не бегать по дворам да не подбивать
маленьких на всякие плутни.
—	Здравствуйте! — Ксения Любимовна уже кричала, она
была похожа на разъяренную наседку, которая защищает
своего цыпленка, все равно какой бы он ни был. Раз он ее
сын — значит, лучше его нету и виноватым он никогда быть
не может. — Здравствуйте! Это скорей ваш моего плутням
учит. А мой этого не позволит!
—	И не позволю! — вмешался Иван Клеткин. — Никому
не позволю меня учить!
—	Я вижу, с вами не договориться, — устало сказал
Стрешнев, встал и направился к двери.
—	Постой, постой! — остановил его Клеткин. — Ты что,
не веришь? А знаешь, как меня в переулке бандиты встре¬
тили? Подходят: «Давай часы!» А я — одного налево, друго¬
го направо. Словно бабки, так и летят! А которые на ногах
остались, разбежались кто куда! А потом из-за угла погля¬
дывают... А я: «Подходи. Кто там еще?» Ну они на по¬
пятный, видят, дело плохо, «Да что ты, говорят, Клеткин? Мы
у тебя прикурить хотели. Вот и все». А сами за угол да бе¬
жать. Так и сгинули. Во как! Запомнят Клеткина. А ты бу¬
дешь меня учить? Не позволю!..
Стрешнев вышел. По коридору от двери метнулся Яшка.
Стрешнев поймал его за руку. Яшка молча и яростно начал
вырываться, но Стрешнев без всяких усилий вывел его на
лестницу.
—	Поговорим давай, — сказал Стрешнев. — Или ты толь¬
ко с Антоном храбрый?
Яшка тотчас принял надменный вид. Если с ним хотят
говорить, пожалуйста. Не испугался. Он независимо присел
264

— Да ты, брат, оказывается, не наш, не советский человек растешь.

на подоконник и с мрачным вызовом глядел на Стрешнева.
Нет, Яшка уже не боялся его, он же слышал, что говорилось
дома. Если бы мать поверила Стрешневу, еще стоило бы
встревожиться. Но если мать за него, за Яшку, то что может
ему сделать посторонний человек — Стрешнев?
Стрешнев, прищурив темные, окруженные морщинками
глаза, разглядывал Яшку. Желтые нечесаные вихры. Нос
кверху. Дерзкий взгляд. Немытые, с черными ногтями руки...
Беспризорник, и все. А ведь и отец, и мать есть...
—	Что же ты, Яшка, думаешь делать все-таки? — начал
Стрешнев. — Школу бросил, потерял год...
—	А что мне школа? — Яшка хотел сплюнуть, но почему-
то сдержался. — Люди и без школы живут.
—	Те, кто без школы, очень плохо живут. Ну куда ты
пойдешь? В грузчики? В землекопы? Так уже и эти работы
машины делают.
—	Куда-нибудь пойду. Была бы шея — хомут найдется.
—	Нашел пословицу, нечего сказать. Что ж ты, весь век
собираешься в хомуте ходить?
Яшка дерзко взглянул на него и оскалил крупные
зубы:
—	А вы не в хомуте ходите?
Стрешнев еле сдержался, так ему хотелось сдернуть с
подоконника Яшку да отлупить хорошенько! Но он никогда
не бил своих детей. Чужого он тоже не мог ударить. Он спра¬
вился со своим мгновенным гневом, но чувство было такое,
будто мальчишка дал ему пощечину.
—	Нет, я не в хомуте хожу, — ответил он, стараясь гово¬
рить спокойно. — Я свою работу люблю. А хомут разве лю¬
бят?
—	А я вот никакую работу не люблю. И работать я не бу¬
ду, никогда!
—	А кто ж тебя кормить станет? Всю .жизнь собираешься
на чужой шее сидеть? Люди вон какие подвиги совершают —
новые города строят, целину распахивают. В космос, вон, ле¬
тают! А тебе ни до чего и дела нет?
—	А какое мне дело? Распахивают — ну и пускай распа¬
хивают, если им хочется. А мне вот не хочется.
Стрешнев внимательно поглядел на него:
—	Да ты, брат, оказывается, не наш, не советский чело¬
век растешь.
Яшка соскочил с подоконника:
—	А чей же я? «Не советский»! Еще чего!
Но Стрешнев уже повернулся и пошел вниз по лестнице.
Яшка, сунув руки в карманы, глядел ему вслед. Яшке необ¬
ходимо было, чтобы Стрешнев остановился и ответил ему.
266

—	Почему это я не советский? Что я — в Америке, что ли,
родился? Я небось в Москве родился!
Но Стрешнев, не отвечая, спустился с лестницы, и дверь
за ним захлопнулась. Яшка мигом слетел вниз, выскочил на
улицу.
—	Я небось в Москве родился! — крикнул он еще раз
вслед Стрешневу.
Но Стрешнев ушел, так и не обернувшись и не ответив
ему ни слова.
—	Нашел дураков, — бормотал Яшка, — целину распахи¬
вать. На пустом месте жить, в палатках всяких. В болотах
там... Очень надо. Слышали, знаем! Пускай дураки едут.
Я тоже поеду, только вот сейчас сбегаю калоши надену! По¬
говорили, всё. Сеанс окончен. А почему это я не советский
человек, когда я в Москве родился? В Америке, что ли?..
МАЛЕНЬКИМ НУЖНЫ СТАРШИЕ
Антон сидел у окна и смотрел во двор. Там, на расчищен¬
ной площадке, ребятишки играли в «чижика». Антон участ¬
вовал в игре, он «болел». При каждом удачном ударе лаптой
он кричал: «Ловко! Крепко!» Если били мимо — «Мазила!»
А когда Витя Апрелев поймал «свечу», Антон заорал так, что
от восторга чуть не свалился с подоконника.
Ребята услышали его.
—	Выходи! — закричали сразу несколько голосов.
Антон ринулся было к двери, но тут же остановился. Им
хорошо. А его подстерегает Яшка. Антону казалось, что стоит
ему только покинуть свою квартиру, которая так надежно за¬
щищала его, и Яшка окажется тут как тут.
В дверь позвонили. Антон вздрогнул и окаменел. Только
подумал про Яшку, а он уже здесь, уже и в квартиру вры¬
вается...
Анна Кузьминична выглянула из своей комнаты:
—	Ты что ж стоишь? Не слышишь — звонят?
Но Антон глядел на нее широкими, испуганными глаза¬
ми и не трогался с места.
На площадке зазвенели ключом. Дверь открылась, и Зина
с сумкой в руках вошла в прихожую. Не успела она удивить¬
ся— чего это Ангон дома, а дверь не открывает, — как пар¬
нишка, взвизгнув от радости, бросился к ней. Он выхватил у
Зины сумку из рук и потащил в кухню.
—	Чудной какой-то стал. — Анна Кузьминична пожала
плечами. — Говорю: открывай, а он стоит, глаза вытаращил!
Но Зина поняла. С острой жалостью в сердце, но с весе-
267

лым лицом она подошла к Антону, поерошила рукой его свет¬
лый чубчик.
—	Почему ты не пошел в пионерский лагерь, Антон?
Антон ответил, не глядя:
—	Не хочется. А что там? Жарко.
—	А со мной пойдешь?
Антон живо вскинул на нее заблестевшие глаза.
—	Пойду!
—	Надень чистую рубашку,
Антон бросился к комоду. Зина грустно усмехнулась.
«Не хочется ему, жарко! Эх ты, воробей! Боишься ты это¬
го Яшку до смерти, бедняга ты мой!»
Зина и Антон быстро собрались и отправились в лагерь.
Во дворе Антона сразу позвали играть в «чижика». Антон
вопросительно поглядел на Зину.
—	А почему вы во дворе играете? — сказала ребятам Зи¬
на.— Пойдемте, я вас в лагерь провожу. Там сегодня будут
новую песню разучивать. Чего же это вы тут зеваете со своим
чижиком! Кто хочет, идемте.
Первым подбежал тоненький белокурый Витя Апрелев.
Потом подошли еще двое — Сенька Шапкин и Юра Киселев.
Сенька, белобрысый, краснощекий крепыш, стараясь засунуть
в карман оторвавшуюся от штанов лямку, глядел на Зину ис¬
подлобья и бурчал басом:
—	Ага, пойдемте. А нас выгонят.
Зина рассмеялась:
—	Откуда ты такой взялся? Кто же это вас выгонит из
пионерского лагеря?
—	А мы же не пионеры.
—	Вот я его всегда зову, — тоненьким, как у девочки, го¬
лосом сказал Витя Апрелев, — а он все боится, что выгонят.
—	Он озорник, наверное, потому и боится, — сказала Зи¬
на. — Ну довольно разговаривать, пошли.
Антон любил своих друзей. Но дорогой он все-таки ста¬
рался их оттеснить от Зины, все-таки она его сестра, а не их!
Он не хватался за ее руку, как бывало, но, сунув руки в кар¬
маны, поталкивал ребят то одним плечом, то другим. И вдруг,
неожиданно для себя, достигнув высшей точки хорошего на¬
строения, Антон лихо сплюнул на тротуар.
Он тут же испуганно вскинул на Зину глаза: сейчас она
обидится, рассердится. Он все испортил!
Но Зина только поморщилась и тихо попросила:
—	Не надо, Ацтон!
—	Я больше не буду, — поспешно сказал Антон. И повто¬
рил еще раз, как можно убедительней: — Я больше никогда
не буду.
268

Едва они подошли к зеленым с красным полотнищем во¬
ротам лагеря, как навстречу им вышли стройными рядами де¬
вочки и ребята, пионеры-шестиклассники, с рюкзаками за
спиной. Отрядный вожатый Ваня Фирсов, молодой рабочий с
завода, шел впереди. Пионеры прошли четко, красиво, как
ходят солдаты, и вскоре скрылись за поворотом. Ребятишки
проводили их жадными глазами.
—	А куда они, а? — тотчас пристал Сенька Шапкин.—
А куда?
—	В поход пошли, — ответила Зина, все еще не в силах
отвести взгляда от угла дома, за которым скрылись ребята.—
Куда-нибудь в колхоз, наверное. Да, да, я вспомнила, в под¬
московный колхоз полоть капусту. Счастливые!
—	Ага... — мечтательно протянул Сенька.
—	И я бы пошел, — сказал Антон, но тут же, оглянувшись
на Зину, добавил: — Если бы с тобой.
—	А я бы и с ними пошел, — сказал Сенька, — а чего? Хо¬
рошо!
—	А они в речке там будут купаться? — спросил Юра Ки¬
селев.— Я бы искупался. Жарко.
—	Они искупаются, — улыбнулась Зина. — Да и что это
вы затужили, ребята? Мы тоже как-нибудь соберемся да и
съездим за город на реку и тоже купаться будем!
Неизвестно, кого больше утешала Зина: ребятишек или
себя. С самой зимы собиралась она со своим классом в поход.
Как мечтали они, сколько планов строили! И чуть ли не каж¬
дую неделю эти планы менялись в зависимости от того, кто
брал верх. Если верх брала Сима — ребята мчались в Горный
Алтай, карабкались по крутым и узким тропам к волшебному
Телецкому озеру... Если Вася Горшков—шли по военным до¬
рогам героев Отечественной войны... Если Фатьма — устрем¬
лялись в Асканию-Нова и в южные совхозы, где благоухают
плантации роз... Если Шура Зыбина — они мирно брели по
колхозным полям, подолгу задерживаясь на молочных фер¬
мах... А Зине все было хорошо, все интересно — и Горный Ал¬
тай, и дороги героев, и колхозы, и розовые плантации. Лишь
бы идти! Лишь бы увидеть тот широкий мир, который лежит
за пределами московских улиц!
Зина дала волю своей радости. Напевая с утра до вечера,
она готовилась к походу, чистила и штопала старенький рюк¬
зак, покупала необходимые в походе вещи... Отец согласился
отпустить ее. Изюмка в детском саду. За Антоном взялась
присмотреть соседка Анна Кузьминична. Зина собиралась то¬
ропливо, словно боялась дать себе задуматься, прислушаться
к тому протесту, который все отчетливей, все настойчивей воз¬
никал в ее душе.
269

Анна Кузьминична присмотрит... Как может она усмот¬
реть за Антоном, если Зина и то не усмотрела? Как уйти и
оставить Антона теперь, когда его жизнь так неожиданно и
круто повернула на кривую и темную дорогу? И что останется
от ее радостей, если ее маленький братишка, которого она
обязана опекать, защищать и предостерегать от неверных по¬
ступков, без нее совсем собьется с пути? Маленьким нужны
их старшие братья и сестры, маленьких нельзя оставлять...
С каждым днем, с каждым часом гасла Зинина радость.
Она уже не пела. А в тот день, когда ребята собирались на
вокзале, она молча вынула из рюкзака все вещи, а рюкзак
засунула под кровать, чтобы он не попадался ей на глаза.
Спрятала рюкзак, и в это время часы пробили двенадцать, че¬
рез час отойдет поезд. И вдруг Зина, не помня себя, выхва¬
тила рюкзак из-под кровати и снова принялась набивать его.
Нет, она поедет, она все-таки поедет, она не может не по¬
ехать! Ей хочется, ей так хочется поехать, и она поедет! По¬
едет — и все!
С рюкзаком за плечом, Зина сорвала с вешалки пальто,
как птица слетела с лестницы и... наткнулась на Антона. Вспо¬
тевший, красный, он бежал ей навстречу.
—	Еще не уехала! А я... А я хотел...
—	Чего, чего ты хотел?!
—	Только сказать... Чтобы ты поскорее... Обратно...
Антон так запыхался, что еле мог выговорить слово. Зина
встретила его расстроенный взгляд, подметила слезинки, ко¬
торые бегали в его голубых круглых глазах, и руки у нее опу¬
стились... Она молча обняла Антона за плечи и медленно,
будто ноги у нее онемели, повернула назад.
Антон удивился — разве Зина забыла что-нибудь?
—	Ничего я не забыла, — внезапно охрипшим голосом
сказала Зина, — просто... Не поеду я никуда.
Антон не смел поверить своему счастью.
—	Ну, что вытаращился? Сказала не поеду — значит, не
поеду.
—	А ты же собралась!
—	Собралась, а теперь раздумала.
—	А почему ты раздумала?
—	Не твое дело. Отнесу рюкзак, вместе в лагерь пойдем.
Антон заплясал от радости, а Зина незаметно утерла
слезу.
Так и вышло, что ребята уехали, а Зина осталась. На¬
чальником отряда отправился с ними студент-геолог Арте¬
мий. Артемий сказал, что ребята должны знать, на чем растет
хлёб, который они едят. .Отъедут от Москвы на поезде, а по¬
том пойдут пешком... Счастливого вам пути, ребята!
270

...В лагере Зину ждала неожиданная горячая радость: на
июль пришла дежурить в лагере ее любимая учительница
Елена Петровна.
—	Ой, как я рада! — повторяла Зина, глядя в теплые ка¬
рие, с золотистым сиянием глаза учительницы. — Ой, как я
рада, ой, как хорошо, что вы пришли!
—	Здравствуй, здравствуй, Зина. — Елена Петровна зна¬
комым жестом провела рукой по белокурым Зининым воло¬
сам.— Как вы все поживаете? А это кто же — Антон?
Елена Петровна наклонилась к нему, пощекотала его за
ухом:
—	Здравствуй, Антоша! Ну и вырос же ты! Скоро в пио¬
неры будем принимать, а? А это кто такой черноглазый? —
Елена Петровна обратилась к его товарищам. — Юра Кисе¬
лев? Приятно познакомиться. И Витя Апрелев пришел? Вот
замечательно. А это кто?
—	Это Сенька Шапкин, — сказал Антон, ободренный та¬
кой хорошей встречей.
—	Что? — не поняла учительница. — По Сеньке шапка?
Ребятишки засмеялись.
—	Не, — басом пояснил Сенька. — Я Сенька Шапкин.
А это так меня в школе дразнят.
—	Фу ты, как неловко вышло, — сказала Елена Петров¬
на,— извини, Сеня. Только встретились, а я уже и дразнить¬
ся. Я больше не буду, я просто не расслышала.
—	Ничего, — снисходительно ответил Сенька.
На площадке у младших мягко запел баян.
—	Ага! Уже начинается. Идемте скорей песню разучи¬
вать, все, все идемте!
—	А мы не умеем... — начал было Антон.
—	Ничего, сумеете.
Они все вместе бросились бегом на плошадку. Пристроив
ребятишек к поющему кружку, Елена Петровна отвела Зину
в сторонку и усадила на лавочку рядом с собой.
—	Ну как ты, Зина? Как ты живешь? Все ли в порядке
дома? Давно тебя не видела!
Зина была счастлива, ей.казалось, что она вся согревает¬
ся под этим добрым взглядом учительницы. Темные, с золо¬
тым отсветом глаза смотрели на нее ласково и так внима¬
тельно, что, казалось, читали ее мысли, и поэтому нельзя бы¬
ло отделаться какой-нибудь отговоркой. Да и надо ли было
отделываться?
—	Не знаю, как сказать... — Зина опустила ресницы, ее
нежное лицо как-то сразу потускнело, и ямочки на щеках про¬
пали.— Все не так получается.
—	Подожди минутку. — Елена Петровна подошла к де¬
271

вочкам, которые возились около цветочной клумбы, что-то
подсказала им и опять вернулась к Зине. — Давай поговорим.
Что же все-таки не так?
Но Зине уже не хотелось ни о чем рассказывать. Кругом
так весело — чирикают воробьи, поют ребятишки, так славно
гудит баян и сама Елена Петровна такая сегодня весе¬
лая... А Зина начнет тут жалозаться, портить настроение
людям.
—	Да нет, ничего, — сказала она как могла беззаботно,—
в поход я хотела. Да вот Клеткин этот пристал к Антону, на¬
чал сбивать. Такой противный этот Клеткин, ну прямо тер¬
петь его не могу. Хоть бы он провалился куда-нибудь!
Последние слова у Зины прозвучали с такой досадой,
с таким горем, что учительница снова пристально поглядела
на нее.
—	Я тебя не узнаю, Зина. Что случилось?
Но Зина уже пожалела, что начала разговор. Она молча¬
ла, боясь расплакаться, и только губы у нее чуть-чуть дро¬
жали.
—	Ну хорошо, хорошо, не будем об этом сейчас. — Елена
Петровна легонько похлопала Зину по руке. — А вот насчет
того, чтобы Клеткин провалился... Тут я с тобой не согласна.
Сколько ему?
—	Тринадцать, наверное. Большой уже.
—	Ну, это еще не большой. С этим еще поладить можно.
Нельзя ли его сюда, в наш лагерь, привести?
—	Что вы, Елена Петровна! — почти закричала Зина.—
Такого хулигана! Он весь лагерь разгонит!
—	Ух, какая гроза этот Клеткин!—засмеялась учитель¬
ница. — Ну подождем, посмотрим.
—	Да Антон первый отсюда убежит, если Яшка явится!
—	Вот как! Значит, Яшка сильнее всех. И сильнее нас с
гобой?
Видя, что у Зины задрожали губы, Елена Петровна заго¬
ворила о другом:
—	Послушай, Зина, а ты бы не могла мне помочь?.. Таня,
Таня, смотри, ты чуть не наступила на гвоздику!.. У нас тут
праздник затевается, хотим поставить спектакль... Клашень-
ка, не раскачивай качели так сильно, голова закружится!..
Представляешь — всю эту мелюзгу в костюмах? В клубе на
сцене? А?
Елена Петровна засмеялась так, будто уже видела всех
этих Клашенек и Сенек Шапкиных играющими на сцене.
Зина улыбнулась:
—	Да, смешные они. А что. надо делать?
—	Я тебе книгу дам с картинками. А ты по этим картин-
272
9

нам помоги нарисовать костюмы. Ладно? А вожатая покажет,
как шить.
Это было интересно. Костюмы из сказок, яркие, пестрые,
фантастические... Да это просто увлекательно!
—	Ладно, ладно! — Зина повеселела, и на щеках у нее
снова появились ямочки, хотя в черных ресницах еще чуть-
чуть поблескивали удержанные слезы. — Ладно, ладно, — по¬
вторила она, — мы им таких костюмов насочиняем! Ой, обяза¬
тельно! — И снова повторила, слегка хлопнув в ладоши: —
Ой, как хорошо, что вы пришли, Елена Петровна!
К Елене Петровне подбежала маленькая девчушка в крас¬
ном пальтишке, с растрепанными кудряшками.
—	Елена Петровна, мы хотим, чтобы вы тоже пели! —
Она принялась тянуть учительницу за р.уку.— А то мы одни
не будем.
—	Ах, какие вы! Без меня пойте!
—	Нет с вами, с вами!
Зина, улыбаясь, глядела на девчушку, ей хотелось схва¬
тить эту маленькую, потискать, причесать ей кудряшки.
И тут же вспомнилась Изюмка, словно живая встала она пе¬
ред глазами Зины, и Зина почувствовала, как она соскучилась
по своей младшей сестренке, как ей не хватает ее теплых рук,
обнимающих Зину за шею,: ее смеха, ее щебета...
—	Возьмите и меня, — сказала она девочке, — я тоже бу¬
ду петь!
День прошел — легкий, полный разнообразных и милых
впечатлений. Антон так развеселился, так разыгрался, что со¬
всем забыл про Клеткина. Здесь, в пионерском лагере, он чув¬
ствовал себя даже в большей безопасности, чем дома. В квар-
тиру-то Яшка, пожалуй, еше может войти. Ну, а уж сюда, где
висит на воротах красное полотнище пионерского лагеря, ему
ходу нет. Что нет, то нет!
С веселой душой пришла домой и Зина. Новые дела — ко¬
стюмы для спектакля, которые надо нарисовать, маленькие
актеры, которых надо будет учить играть их роли, — все это
так забавно и занятно! А главное, Елена Петровна опять
здесь, с ними.
Отец, слушая рассказы о лагере, видя радостное оживле¬
ние Антона и Зины, и сам радовался вместе с ними. Все-таки
хорошие у него дети растут! Трудно им без матери расти хо¬
рошими, а вот все-таки хорошие!
После обеда... а может, это не обед, а ужин? Ведь отец
приходит с работы в семь, какой же это обед? А впрочем, пу¬
скай будет обед, если они днем не могут собраться за столом
все вместе! После обеда отец сказал Антону:
—	А может, нам пройтись с тобой? Вечер хороший.
]Q Библиотека пионера, т. VIII	273

Антон запрыгал и завизжал от радости. Еще бы, пройтись
с отцом вдвоем, мужчина с мужчиной!
—	Вот и хорошо, идите, — сказала Зина. — А я тут при¬
берусь немножко.
Еле слышно напевая, Зина быстро вымыла посуду. Потом
принялась прибирать комнату. Она любила прибраться с ве¬
чера, чтобы утром проснуться в чистой квартире и не тратить
хорошее утреннее время на возню со щетками и тряпками.
Подметая в спаленке, она наткнулась на какой-то узел.
Что такое?
Это был ее рюкзак!
Зина выпустила щетку из рук. Вот валяется ее походный
рюкзак в углу, и никому он уже не нужен. Зина подняла его.
Так недавно она, со счастливым сердцем, пришивала оторвав¬
шуюся лямку, закрепляла ремешки. Сколько всяких радуж¬
ных мечтаний связано с этим зеленым старым рюкзаком,
сколько веселых дней обещала жизнь!
Тотчас вспомнился отряд пионеров, с рюкзаками за спи¬
ной, четко прошагавших мимо. Так же ушли и ее товарищи,
прошагали по улице и скрылись на все лето. И с ними, как
тот вожатый Ваня из литейного, пошел студент-геолог Арте¬
мий, самый красивый и самый умный на свете человек...
Зина уткнулась лицом в свой рюкзак и расплакалась. Все-
таки очень трудно отказываться от своих радостей.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Хоть и редко встречалась Тамара со своими школьными
товарищами, но все же она почувствовала, что их улица как-
то опустела. Проходит мимо зеленого домика Фатьмы и не
слышит ее голоса, только белозубая Дарима, мать Фатьмы,
выметает и прихорашивает свой усаженный цветами двор.
Проходит мимо школьного участка и не видит там среди гря¬
док Зыбиной Шуры. Проходит мимо футбольной площадки —
и ни Андрюшки Бурмистрова там нет, ни Васьки Горшкова...
А как бы ей нужен был сейчас товарищ, друг! Она бы по¬
просила сходить к Рогозину, узнать, чем он болен, не лучше
ли ему. Ну хоть что-нибудь узнать о нем! Почему мать так
отгородила его от всех? Почему к нему нельзя прийти, как к
другим товарищам? Тем более теперь, когда он болен — и она
сама сказала — тяжело болен?!
Неожиданно ей позвонил Славка Воробьев, парнишка из
их класса. У этого лопоухого Славки застряла алгебра, осенью
переэкзаменовка. Так вот, не даст ли Тамара ему свой учеб¬
ник, у него учебник куда-то запропастился. Да, кстати, и тет¬
274

радки, если есть. А то мать все уши прогудела, что он не за¬
нимается. А ребята тоже все куда-то запропастились — эти
на футболе пропадают, а те в поход унеслись, а третьи — на
рыбалке... Просто безвыходное положение!
Тамара обычно не замечала Славку. Маленький, белесый,
с вечно пылающими ушами, рассеянный на уроках и очень
способный на всякие проказы, — что могЛо в нем заинтересо¬
вать Тамару?
Но сейчас, услышав его голос, Тамара обрадовалась, буд¬
то встретила нечаянного друга.
—	Славка, приходи! Славка, ты мне очень нужен!
—	А учебник дашь?
—	И учебник дам! И тетрадки! Только ты приходи сей¬
час же!
—	Я вечером приду... — не сразу, будто что-то прикинув,
сказал Славка.
—	Почему вечером? Сейчас приходи!
—	Да понимаешь... Тут у нас команда на площадке со¬
бралась. Никак не возможно сейчас... Иду, ребята, иду! —
вдруг заорал он и бросил трубку.
—	Дурак! — с досадой и горем крикнула в трубку Тамара.
До вечера было томительно далеко. В квартире, где броди¬
ла непричесанная, неприбранная и словно о чем-то крепко и
недобро задумавшаяся Антонина Андроновна, было душно от
безысходной скуки.
Запустив руки в свои густые кудри, Тамара сидела непо¬
движно и смотрела в окно. На улице моросил теплый летний
дождь, ветки дерева чуть трепетали за окном, и серебряные
полоски бежали по стеклу.
Что сейчас делает Ян? Лежит в постели, бледный, слабый,
печальный... Думает ли он о ней? Да, он о ней думает. Он
обязательно думает и ждет ее. Он считает Тамару неверной
и пустой девчонкой, раз она не приходит навестить его. А раз¬
ве она виновата? Она приходила! Только надо, чтобы он узнал
об этом. Ну и противный же этот Славка со своим дурацким
футболом. Ведь дождь, а этим дуракам все нипочем!
В комнату вошла мать. Она грузно уселась на диван, по¬
ложив руки на колени.
—	Ты что, читаешь или так? — спросила она.
—	Так, — ответила Тамара не оборачиваясь.
Ее раздражало, что мать мешает ее думам. Ну что ей на¬
до? Делать нечего, вот и ходит из комнаты в комнату.
—	К отцу, что ли, съездить? — вдруг сказала мать, раз¬
глядывая свои белые полные руки.
Тамара живо взглянула на нее:
—	Он тебя зовет?
275

Антонина Андроновна вспыхнула:
—	А почему это, спрашивается, надо, чтобы он меня звал?
Я, что же, не могу сама? Возьму да и поеду, естественно!
—	Я еще тогда знала, — сказала Тамара, задумчиво глядя
на мокрые ветки, — что он совсем уезжает. Когда уезжал.
Мать уставилась на нее растерянными глазами:
—	А почему мне не сказала? То-то вы тогда шушукались
на вокзале! Почему же ты мне не сказала? Я бы не пустила
его!
Тамара насмешливо покосилась на нее:
—	Привязала бы?
—	Да не пустила бы, и все, естественно. Глупости какие!
Прежняя Антонина Андроновна ожила в ней. Она гневно
встала с дивана:
—	И не посмел бы уехать. Что же я, чужая, что ли?
Я жена!
—	Оставленная жена.
Антонина Андроновна с изумлением и со страхом устави¬
лась на Тамару. Неожиданно губы ее задрожали, все лицо
как-то жалобно скомкалось, скривилось, и слезы подступили
к глазам.
—	Во как!.. Матери-то... Как с матерыо-то...
Эта жестокость дочери, такой любимой, такой балованной,
тяжело поразила ее.
—	И откуда же это ты такая?!
Тамара чуть повела плечами, но не обернулась.
—	Откуда ты такая взялась, говори! — грубо закричала
Антонина Андроновна. — Ну? Я тебя спрашиваю!
—	Мама, отстань, пожалуйста, — устало ответила Тама¬
ра.—Отстань, не трогай меня.
—	А что ты за цаца, чтобы тебя не трогать? — снова за¬
кричала Антонина Андроновна. — Ишь ты, с отцом-то вы ка¬
кие благородные! И разговаривать-то с вами никто не до¬
стоин!
—	Мама! — Тамара уставилась на нее своими большими,
мрачно горящими глазами. — У меня горе, не трогай меня!
Мать притихла, удивилась:
—	Где? Какое горе?
—	Ян Рогозин... болен. Тяжело.
Мать иронически прищурила глаза:
—	Ха! А он тебе что — брат, сват, жених? Ишь ты, горе
какое нашла! Мало ли их, таких-то Янов, по свету шатается!
И она, небрежно махнув рукой, вышла из комнаты.
«Оставленная жена»! Эти слова были как удар, как поще¬
чина. Как она смела так сказать? Что значит — оставленная?
Никакая не оставленная. Они же не развелись!
276

Антонина Андроновна сердилась, но тайно, сама перед со¬
бой, наконец должна была сознаться, что она действительно
оставленная жена. Два года муж в совхозе и ни разу не при¬
ехал в отпуск. Ему некогда, ему все некогда! И ни разу не по¬
звал ее к себе. Только денежные переводы да привет Тамаре.
Тамару звал. А ее нет. Ни разу. Неужели другая заняла ее
место?..
—	Пусть попробует, — грозно прошептала она, и былые
огни заблестели в ее синих глазах, — пусть попробует!.. — «Но
ведь твоя семья давно уже	распалась... — против	воли	возра¬
зила она самой себе, — он же сам тогда	сказал:	«Все	равно
у тебя нет семьи...» — И у него не будет! — оборвала она сама
себя и крепко пристукнула	костяшками	пальцев	по столу.—
Вы у меня узнаете, какая я	оставленная	жена!
Дождь прошел. Предвечернее солнце, просеиваясь сквозь
облачную дымку, озарило город теплым розоватым светом,
Тамара, занятая своей единственной мыслью — отыскать
Славку и отправить его к Яну,— вышла на улицу. Она шла
как одержимая, не видя, какой хороший теплый вечер спу¬
стился в их тихие переулки, какой безмолвной радостью сия¬
ют освеженными листьями деревья, как дышат тонким дым¬
ком подсыхающие тротуары.
Зажглись фонари и повисли белыми лунами между сра¬
зу потемневшими древесными кронами. Люди проходили
притихшие, задумчивые. Бывают такие вечера, когда и к
городским жителям доносится дыхание полей и лесов, когда
и над их головами возникает видение звезд и мерещится со¬
ловьиное пение...
Вдруг какие-то резкие голоса нарушили эту хрупкую ти¬
шину улицы. Из-за угла навстречу Тамаре вышло несколько
человек. Они громко, вызывающе хохотали, выкрикивая что-
то, сквернословили. Они явно чувствовали себя хозяевами и
этой улицы, и жизни вообще. А ну, кто против?
«Хулиганы!» — вздрогнула Тамара и торопливо свернула
в сторону, на мостовую.
Молодые люди шли, занимая весь тротуар. Все, кто встре¬
чался с ними, спешили уступить им дорогу. И каждого, кто
встречался им, они осыпали насмешками, пьяной бранью, от¬
вратительными выкриками и хохотом.
Тамара, перебежала на другую сторону. Но пьяные хлыщи
заметили ее.
—	Эй, красотка!— закричали они. — Куда же ты?
—	Подождите, я ее сейчас остановлю! — сказал один и
выступил вперед, приподняв шляпу. — Здравствуйте, мам¬
зель Тамара! Жизнь хороша, не правда ли?
Тамара в ужасе остановилась. Через узкую, мостовую,, с
277

тротуара напротив, кланялся ей Ян Рогозин, пьяный, со сбив¬
шимся галстуком, с космами волос, спускающихся к самой
шее... Она с минуту глядела на Яна, не веря своим глазам.
Она только приподняла руку, как бы защищаясь от того, что
увидела.
—	Не узнает, а? — подтолкнул Рогозина стоявший рядом
парень в маленькой кепке с заломленным козырьком, с вы¬
пуклыми, как у рыбы, нахальными глазами и мокрым ртом.
—	Или не хотите узнавать? — нагло и противно ухмыль¬
нулся Ян. — Ничего. Мы вам сейчас напомним о себе...
И он неверным шагом ступил на мостовую, направляясь
к Тамаре. Тамара, дико взвизгнув, бросилась бежать. Она не
помнила, как влетела в свой переулок, как ворвалась в квар¬
тиру.
—	Чтой-то? Ай кто гонится? — проворчала Анна Борисов¬
на, открыв дверь.
Тамара заперлась в своей комнате и забилась в угол ди¬
вана. Ей казалось, что она сейчас умрет. Принц Гамлет!
Принц Гамлет!
Она плакала и рыдала, уткнувшись в подушку. Она тряс¬
ла головой от отчаяния, зажимая руками рот. Приподняв¬
шись, оглядывалась вокруг, стараясь опомниться, взять себя
в руки, но тут же снова падала лицом в подушки, и залива¬
лась слезами, и стучала кулаками по дивану.
Она не слышала, как мать звала ее. Не слышала, как при¬
шел и ушел ни с чем Славка Воробьев.
—	Болен! Болен! Тяжело болен! — повторяла Тамара.—
Вот как он болен! Ой!
И, содрогаясь от отвращения, она затыкала уши, словно
боясь снова услышать его пьяный циничный голос, и закры¬
вала глаза, словно боясь снова увидеть эту расхлыстаиную,
в измятом модном костюме, с косматой головой фигуру...
Темные с длинным разрезом глаза, иронический излом бро¬
вей— не о них ли столько тосковала Тамара? И вот она за¬
глянула в эти глаза — и какие же пустые были они, и какие
же они были страшные!
Антонина Андроновна встревожилась. Окликнув несколь¬
ко раз Тамару, она решила переждать. Пусть успокоится не¬
много; как ни зажимала Тамара свой рот, ее рыдания слыша¬
лись во всей квартире.
Поздно вечером, когда Анна Борисовна уже заперла вход¬
ную дверь на ночь и легла спать, Тамара отозвалась на стук
матери.
Антонина Андроновна пристально поглядела в ее опух¬
шее, с покрасневшим носом и погасшими глазами лицо.
—	Хороша, — покачала она головой. И тут же грозно под¬
278

ступила с расспросами: — Рассказывай начистоту — что
стряслось? Нашкодила где-нибудь?
Тамара чуть-чуть дернула плечом и не ответила. На
такие вопросы она отвечать не хотела, а грозного тона она
не боялась.
—	Будешь молчать?! — закричала, покраснев, Антонина
Андроновна. — Плетку возьму!
Тамара будто не слышала, только губы ее шевельнулись
в кривой, презрительной усмешке.
Антонина Андроновна вдруг сдалась.
—	Дочка, ну скажи, что случилось с тобой? — заплакала
она. — Ведь я за тебя отвечаю!
«Перед кем? — хотела спросить Тамара. — Кто у тебя
спросит обо мне?»
Но ей стало жалко мать. И себя было так жалко, что боль¬
ше не хватало сил таить свое горе.
—	Он, оказывается, пьяница, мама! Такой противный.
Идут, выражаются на всю улицу... Страшные такие все! А я
думала — он больной!..
—	И это всё?
—	А этого мало?
У Антонины Андроновны будто гора свалилась с плеч.
—	Фу! — Она встала, и слезы ее сразу высохли. — Нашла
из-за чего реветь! Да тебе-то до него какое дело? Шпана и
шантрапа. Вот и все. Мало ли такой шпаны на свете — так
из-за всех и плакать? Пускай его мать плачет!
Тамара крепко сжала губы и мрачным, враждебным
взглядом посмотрела на мать.
«Уйди из комнаты! — хотелось ей крикнуть матери.—
Уйди и не говори со мной больше!»
Но мать и так ушла. Она вздохнула, пожала плечами,
пробормотала, что дочь вся в отца — не поймешь у них ниче¬
го!— и ушла, шаркая зелеными туфлями.
Тамара, оставшись одна, достала из ящичка стола отцовы
письма. Она долго сидела и перечитывала их. Письма снача¬
ла длинные, на две, на три страницы. Потом все короче, ре¬
же... Но все-таки в каждом из них неизменно повторяется
фраза:
«Тамара, приезжай».
Правда, в последних, коротких, скорее сообщениях, чем
письмах, эта фраза звучала уже безнадежно.
«Тамара, приезжай. Но я вижу, что ты не приедешь».
И, как всегда, приписка: «Деньги высылаю. Когда буду
в Москве, неизвестно. У меня здесь неотложные, очень сроч¬
ные дела. Может быть, к осени».
—	А я вижу, что ты не приедешь ни к осени, ни к зиме,
279

ни к весне, — пробормотала Тамара, складывая письма. — •
А насчет меня ты ошибся.
Тамара взяла лист почтовой бумаги и написала своим ре¬
шительным почерком:
«Папа, я выезжаю к тебе завтра».
СНОВА ЯШКА КЛЕТКИН
На площадке у младших ребят сегодня было очень шумно
и весело. Взрывы неудержимого ребячьего смеха разносились
по всему двору, проникали в раскрытые окна окрестных до¬
мов, и жильцы, улыбаясь, говорили друг другу:
—	Что-то наши ребята затевают веселое!
А другие высовывались из окон и старались разглядеть,
что творится там* под сиреневыми кустами.
По белым, посыпанным песком дорожкам, между качеля¬
ми и грядкой анютиных глазок, расхаживал Колобок. Самый
настоящий Колобок, розовый, подрумяненный, с большими
синими глазами, с большим смеющимся ртом, с растопырен¬
ными руками. А оттого, что голова у .Колобка была огромная
и туловища не было совсем, ручки и ножки казались очень
маленькими. И фигура получилась такая уморительная, что
все кругом — и малыши, и большие ребята-пионеры, и Зи¬
на — просто умирали от смеха. Полянка так смеялась, что
свалилась со скамейки прямо в песок. Не смеялся только сам
Колобок — ведь он-то не видел, какой он смешной!
—	Ну, Колобок получился хороший. — Елена Петровна
вытерла слезы, которые выступили от смеха. — Снимай ко¬
стюм, Антон!
Зина помогла Антону вылезти из картонного шара — Ко¬
лобка. Антон, разрумянившийся и счастливый, глядел то на
одного, то на другого своими широкими голубыми глазами.
—	А думаете, я вас не видел? Я вас тоже всех видел!
В дырочки!
—	Что — нас! — ответил ему Кондрат. — Если бы ты се¬
бя самого видел!
И «Умелые руки», и библиотека, и игры, и рукоделие сей¬
час были оставлены. Вся площадка участвовала в подготовке
ребят к спектаклю. Ведь спектакль будет поставлен в завод¬
ском клубе, придут смотреть отцы и матери!
—	Колобок хорош, а как Заяц?
Зайца изображала смешливая, проказливая Поля. Все ви¬
дели, что это Поля, потому что лицо у нее было открыто, но
все-таки и Заяц получился занятный: большие белые уши ка¬
280

чались у него на голове, а сзади топорщился очень смешной
кургузый хвостик.
Волком был Сенька Шапкин. Он рычал и фыркал. На ли¬
це у него скалилась зубами страшная волчья пасть. И, когда
Сенька совался к девочкам, те визжали и спасались от него
с криком и с хохотом.
В разгар шума, веселья и деловой суеты на площадку не¬
ожиданно вошла Тамара Белокурова. Она вошла, как входит
темная туча в сияние солнечного дня, как недобрая весть —
в круг безмятежных событий. Глаза ее глядели мрачно, тугие
кудри, причесанные кое-как, торчали в разные стороны.
Все сразу умолкли. Серый волк уставился на Тамару,
оскалив зубы, девочки перестали бегать и прыгать.
Увидев Елену Петровну, Тамара смутилась: она не ожи¬
дала встретить здесь учительницу.
—	Входи, входи! — приветливо сказала Елена Петров¬
на.— Вот это подарок! Ты тоже хочешь помочь нам?
Тамара сдержанно поздоровалась.
—	Нет, — ответила она и отрицательно потрясла кудря¬
ми,— просто мне... мне очень нужно поговорить с Зиной,
—	Что случилось? — спросила Зина, не выпуская из: рук
клетчатого сарафана, который шила для «бабки».
—	Мне надо с тобой поговорить, — повторила Тамара.
—	Зина, я отпускаю тебя, — сказала Елена Петровна.—
Когда освободишься — придешь.
Зина с сожалением отложила свое шитье и медленно по¬
шла с площадки вслед за Тамарой.
—	Зина, ты куда же?
Зина слышала этот жалобный возглас Антона, но не отве¬
тила. Тамара рассердила ее.
—	Что случилось? — спросила она, едва ворота лагеря
закрылись за ними.
—	Ты долго будешь возиться с этой мелюзгой? — В голо¬
се Тамары слышалась досада. — Уже второй раз прихожу к
тебе сегодня, а тебя все нет и нет. Ты что, нанялась сюда на
работу, что ли?
—	А почему ты спрашиваешь? Просто мне интересно с
ними, вот и все.
—	Ты что... в педагоги готовишься?
—	Ну, если бы я смогла стать педагогом!
—	Хм! Блестящая карьера!
—	Я не думаю о карьере. Просто люблю ребятишек.
—	Перестань. Что там любить? Не лицемерь хоть со мной.
Зина внутренне вскипела, но сдержала себя. Это трудная
наука — смолчать, когда хочется оборвать человека, нагру¬
бить ему, наговорить негодующих слов. Зина осваивала эту
281

науку, потому что сама она не выносила несдержанных, крик¬
ливых людей и не хотела быть похожей на них. А сдержаться
было очень трудно: Тамара оскорбляла ее!
Но Зина справилась, она только слегка пожала плечами:
—	Не хочешь — не верь. Зачем ты искала меня? Говори,
потому что видишь — мне некогда.
Зина остановилась. Ей не терпелось вернуться в лагерь,
разговор с Тамарой не предвещал радости, не интересовал ее.
Ну что она ее задерживает?
Тамара взяла Зину под руку и снова потянула за собой:
—	Некогда тебе! Я, может быть, под поезд брошусь сего¬
дня, а ей некогда!
Зина испугалась:
—	Тамара, что ты говоришь?!
—	Ну, а для чего жить на свете, для чего? — У Тамары
задрожал голос, слезы мешали ей говорить. — Ну говори —
для чего?
—	Я никогда не думала об этом, — сказала Зина. — Мне
даже в голову никогда это не приходило, как-то всегда было
некогда. А потом, просто мне очень хочется жить. И потом, а
как же отец? А ребятишки как без меня?
—	Опять — отец, ребятишки! Опять всё для кого-то!
Зина задумалась, нахмурив светлые брови.
—	А может, тебе потому и жить не хочется; что ты жи¬
вешь только для себя? — осторожно спросила она, боясь, что
очень обидит Тамару.
Но Тамара даже не заметила этой обиды.
—	Ты как маленькая все равно, — сказала она. — Ты за¬
нимаешься какими-то своими маленькими делами — и ничего
тебе не надо. И всегда ты спокойная, ты даже и волноваться-
то не можешь, не умеешь. Как же тебе понять, если человек
страдает?
Зина невесело усмехнулась. Да уж, где ей волноваться!
Мгновенно пронеслись в памяти картины черных, горестных
дней после смерти матери, часы беспомощной тоски и трево¬
ги из-за ребятишек, тяжело пережитое унижение, когда сни¬
мали с нее пионерский галстук, — это и сейчас не забыть, и
сейчас побаливает где-то в глубине сердца. И последнее разо¬
чарование, которое так неожиданно приготовила ей жизнь —
дружба Антона с Клеткиным! И разве не она совсем недавно
так отчаянно рыдала, прощаясь со своими летними радостя¬
ми и мечтами, когда ребята без нее уходили в поход? Да, Зи¬
на очень спокойная!
—	Ты не знаешь, что это такое, — продолжала Тама¬
ра, — когда вдруг поймешь, что человек, которого ты люби¬
ла... что этот человек просто... грязь, слякоть!
282

Зина глянула на нее. Кто этот человек? А, это Рогозин!
—	Конечно, тяжело, — согласилась она. — Только мне ка¬
жется... Уж если ты увидела, что это слякоть, то надо забыть
его поскорей. Выкинуть.
—	Выкинуть! А это легко? Ты еще не понимаешь...
—	А разве люди только легкое должны делать? Люди и
трудное делают.
—	Я знала, что ты не поймешь меня, — сумрачно сказала
Тамара, вытирая слезы. — Только мне больше не к кому
пойти. Поеду к отцу! Хотела прямо сегодня ехать... А потом
подумала — пускай пришлет ответ.
—	Поезжай, поезжай, — живо подхватила Зина, — это ты
хорошо придумала. Только... а как же мама?
—	А мама — как хочет.
Лицо Тамары стало замкнутым, жестким. Зину поразило
это. Она не любила грубую, глупую, самодовольную Антони¬
ну Андроновну. Но ведь Тамаре-то она мать?
Может быть, плохая мать? Может быть, плохие матери
тоже бывают? И как получается это—матери, которых так
горячо любят, матери, которые так нужны своим детям, вдруг
умирают? И как получается, что матери, которые живы, здо¬
ровы и долго еще будут жить, не нужны своим детям?
—	А пока ответ придет... даже не знаю, как и жить.
В голосе Тамары послышалась растерянность, и это тро¬
нуло Зину. Все строит из себя взрослую, а сама так же5 как
Антон, запуталась и не знает, как из этого вылезти и что де¬
лать.
—	Займись чем-нибудь, — ласково, словно перед ней была
младшая сестра, сказала Зина. — Я знаю, что тебе с ребятиш¬
ками скучно. Но ты попробуй. Они такие потешные, такие за¬
нятные, вот ты увидишь! И ты можешь нам помочь. У нас
сейчас столько хлопот, прямо вздохнуть некогда! Пойдем со
мной!
Зина повернула обратно. Тамара равнодушно последовала
за ней. Ей было все равно куда идти, только бы не остаться
одной.
Елена Петровна встретила их внимательным взглядом.
Зина улыбнулась ей:
—	Тамара будет нам помогать!
—	Ну помогать так помогать, — сказала Елена Петров¬
на.— Садитесь к столу, надо «деду» рубаху с красными ла¬
стовицами сшить.
Зина проворно начала разбираться в разноцветных ло¬
скутьях материи, чтобы найти подходящий кусок. Тамара
взяла иголку, вдела нитку. А потом склонилась головой на
руку и забыла, где она и зачем сюда пришла.
283

В лагере шумела пестрая, полная веселых забот жизнь.
Там, над кустами сирени, взлетали краснокрылые и серебря¬
ные самолеты — ребята готовились к соревнованиям по запу¬
ску моделей. В другой стороне слышались музыка и
песни. На открытой спортивной площадке ребята учились
прыгать через препятствия. Всюду звонкие голоса, смех,
движение...
Но Тамара не чувствовала этой атмосферы безмятежной
ребячьей радости. Шум и смех раздражали ее. Лагерный сад
казался жалким: насажали каких-то липок, а от них даже и
тени почти нет. А эти самодельные палатки называются бе¬
седками? А этот грубый дощатый шкаф, набитый книжка¬
ми, — библиотека? А эти картонные и жестяные самолеты,
что взовьются сейчас над кустами, — дело, которым можно
всерьез заниматься? А эта учительница, которая тратит вре¬
мя на пустяки, — с ней можно дружить?
—	Ну что я буду тут делать? — угрюмо пробормотала
она. — Зачем ты привела меня сюда?
Зина не ответила. Она тревожно оглядывала площадку.
Где же Антон? Неужели опять убежал и обманул ее?
Зина, как встревоженная птица, облетела площадку. И в
самом дальнем углу, за кустом, она увидела Антона. Антон
стоял на коленях и, пригнувшись, испуганно выглядывал из-
за куста. Зина облегченно перевела дух.
—	Фу, Антон! Ты меня испугал. Ты что, в прятки игра¬
ешь?
Увидев Зину, Антон выскочил из-за куста, бросился к ней
и, как маленький, схватился за ее руку.
—	Что с тобой, Антон?
Антон, оглянувшись вокруг, заставил Зину наклониться
к нему.
—	Он приходил! — прошептал Антон ей в самое ухо.—
Он там стоял. У ворот.
—	Кто стоял?
—	Яшка. И рожи строил. А тебя нету... Я испугался и
спрятался. Только он все равно меня видел.
Зина огорчилась. Опять эта черная тень Антоновой жиз¬
ни — Яшка Клеткин!
—	Ничего, Антон, — сказала она как можно спокойнее,—
играй. Яшка тебе ничего не сделает.
А сама прошла прямо к Елене Петровне:
—	Елена Петровна! Что делать? Опять этот Яшка здесь.
Ну чтоб он пропал куда-нибудь! Почему такие люди живут
на земле? Хоть бы он провалился!
Зина готова была расплакаться от досады. Она так уста¬
ла бороться с этим противным, отвратительным Яшкой!
284

—	Ты опять за свое, Зина? Зачем же Яшке куда-то про¬
валиваться? Он ведь тоже человек.
—	Ну какой же он человек, Елена Петровна? Он уже и
сейчас вор и бродяга, а когда вырастет, будет бандит. Это
разве человек?
—	А все-таки пока что человек. Надо выручать его.
—	Откуда выручать?
—	Да вот из той трясины, в которую он попал. Он сейчас
как слепой, он не понимает, куда идет.
—	Да разве с ним можно сговориться? Вы, Елена Петров¬
на, еще не знаете, как мы все намучились из-за него. Хоть бы
он куда-нибудь сбежал. Он уже убегал из дому, только его
поймали. Ну пусть бы убежал так, чтобы его и не поймали
больше, чтобы мы избавились от него!
Елена Петровна опустила шитье на колени, подняла на
Зину глаза, и между бровями у нее появилась знакомая мор¬
щинка.
—	Зина, Зина, что ты говоришь! Ну мы избавимся от не¬
го. А те люди, к которым он явится, пускай мучаются? И во¬
обще, пускай пропадает человек? Человек, который мог бы
сейчас готовиться вступать в комсомол, который стал бы
учиться и работать, как настоящие советские люди.
—	Он не будет учиться и не будет работать.
—	Попробуем, посмотрим. Яшка тебе кажется страшнее,
чем он есть. Поверь мне.
Зина почувствовала, что не права. Но ей было так жалко
Антона, который, притихший и все еще испуганный, сидел в
дальнем уголке площадки и глядел на нее оттуда своими ши¬
роко раскрытыми глазами. И себя жалко. Разве не из-за это¬
го противного Яшки так расстроился отец и разве не из-за
него она не пошла с ребятами в поход?
И все-таки она была не права, а права Елена Петровна.
Только как же быть? Значит, так и терпеть этого противного
Яшку?
—	Терпеть не надо, — сказала Елена Петровна, и опять
морщинка появилась между бровей. — Надо нам с тобой по¬
стараться сделать так, чтобы этот противный Яшка не стал
бы противным. А стал бы таким же хорошим парнишкой, как
и все наши ребята.
—	А разве это может быть?
—	А почему же нет? Давай постараемся. Трудно очень.
Но если мы с тобой все-таки очень постараемся?
Зине было приятно слышать это «мы с тобой», в сердце
росло чувство признательности к ее с детства любимой учи¬
тельнице. Но все-таки ей трудно было согласиться с Еленой
Петровной.
285

—	Я не могу, — сказала Зина, — я не люблю его. Я не хо¬
чу глядеть на него. Не могу глядеть.
Елена Петровна вздохнула и снова принялась за шитье.
—	Я понимаю тебя, Зина, ты слишком от него натерпе¬
лась. Но ведь ты увидела только самые плохие стороны Яшки.
А может, он так повернется, что станут видны и хорошие.
И тогда ты скажешь сама себе: «А ведь я была к нему не¬
справедлива!»
ТАМАРЕ ДАЮТ ПОРУЧЕНИЕ
Свежая зелень деревьев, кустов и трав заслоняла от жар¬
кого дыхания асфальтовых мостовых и каменных домов. Шум
городского движения почти не доносился сюда. Вошли в же¬
лезную калиточку за высокую ограду и сразу очутились в ти¬
хой зеленой стране, где цветут липы, а по розоватым дорож¬
кам рассыпаны солнечные зайчики, где на большом пруду
плавают лебеди, утки, гуси и розовые фламинго стоят и дрем¬
лют, отражаясь в темно-зеленой воде.
Дорожка ведет все дальше, в глубь этой необыкновенной
страны, и все новые неожиданности возникают в пути. Вот
зеленая полянка, отделенная от дорожки редкими прутьями
изгороди, а среди этой яркой зелени гуляют забавные зебры,
маленькие упитанные полосатые лошадки. А дальше — оле¬
ни, хорошенькие олешки с россыпью светлых пятен на корич¬
невых спинах.
—	А почему у них такие пятнышки? Вот у северных оле¬
ней нету, а у них есть.
—	Потому что они пятнистые. — Тамара не нашлась, что
еще ответить Кондрату, она как-то не задумывалась над
этим.
—	А почему эти пятнистые, а северные не пятнистые? —
продолжал Кондрат, сосредоточенно сдвинув брови. Этот че¬
ловек был вдумчивый и пытливый, и таким ответом от него
отделаться было нельзя.
—	«Почему, почему»... — Тамара понемногу начинала раз¬
дражаться. — Потому что та одна порода, а эта — другая.
—	А может, потому, что они в лесу живут? — задумчиво
сказала Юля Синицына. — Может, чтобы им лучше прятать¬
ся? Идет какой-нибудь зверь, тигр или еще кто, а олень при¬
жмется под деревом и будет стоять.
—	Ну и что же? — спросила Полянка. — А тигр в это вре¬
мя ослепнет, что ли?
—	Не ослепнет! А подумает, что это просто солнечные
кружочки, и не разглядит издали олешка.
Тамаре припомнилось, что она где-то читала об этом. Ну
286

— А почему у них такие пятнышки?..

конечно, это так. А северные потому без пятен, что ведь они в
тундре, а там деревьев нет. И у тигра полосы для того, что¬
бы он не очень был заметен в лесу: там кусты, высокие тра¬
вы, от которых ложится полосатая тень... Можно бы, конечно,
еще что-нибудь придумать и рассказать ребятам. Но они уже
не обращались к ней. Они шли впереди, забыв о Тамаре, чи¬
тали вывески на клетках зверей, что-то соображали, о чем-то
догадывались, громко удивляясь всему, что видели.
Письма от отца не было. Дни проходили, как в заключе¬
нии. Хотелось вырваться, бежать, хотелось спастись от своей
тоски. Отец все понял бы и сразу помог бы Тамаре. Ведь он
любил ее, он, бывало, разговаривал с ней, как со взрослой, де¬
лился своими думами. А теперь она поделилась бы с ним.
И, наверное, он что-нибудь сказал бы такое, от чего Тамара
сразу успокоилась бы, знала бы, что ей делать и как жить.
Но письма не было.
А может, отец и Тамару забыл так же, как маму? Может,
они обе уже не нужны ему и там у него другая семья? И если
так, то что же делать тогда? Возиться с ребятишками, как
Зина, а осенью идти в школу и постараться вступить в ком¬
сомол? Но ведь сейчас же начнется: а какие общественные
обязанности выполняла в школе, а можно ли на нее поло¬
житься в дружбе?..
А если и. примут, то сейчас же заставят эти общественные
обязанности выполнять. Правда, конечно, скажут, чтобы она
выбрала себе работу, какую ей больше хочется. А что делать,
если Тамаре ничего не хочется?
—	У, львы, львы! — вдруг закричал Антон. — Скорей!
Вон ревут!
Могучие звери не глядели на людей. Они глядели куда-то
поверх голов, задумавшись о чем-то или вспоминая что-то,
равнодушные, смирившиеся. И только один с черной гривой
метался по клегке взад и вперед и ревел, ревел, обнажая
страшные клыки, и хлестал себя хвостом с черной кистью
по желтым бокам, а в яростных глазах его горели зеленые
огни.
—	Он хочет на волю,—хмуро сказал Кондрат. — И для
чего это их ловят?
—	А если бы не ловили, как же бы мы узнали, какие бы¬
вают львы? — возразила Юля Синицына.
—	Он хочет домой... в лес, — прошептал Антон.
—	А что, если бы мы шли по лесу, — начал тоненьким го¬
лоском Витя Апрелев, — и вдруг вот этот выскочил бы на¬
встречу! Ага? Что делать бы?
—	Ой! — невольно съежился Антон. — Он сразу нас съел
бы. Вон зубы-то какие!
288

—	Его, наверное, из ружья не убьешь, — деловито пред¬
положил Сенька, — только разве из пушки.
—	Ну, хватит, — вмешалась Тамара, — пошли дальше!
Но ребята словно не слышали.
—	А если он раскачает решетку и выскочит? Тогда что?
Ага? — замирающим голосом пролепетала Полянка.
Ребята охнули и невольно прижались друг к другу.
—	Не раскачает, — неуверенно успокоил Кондрат. —
А если... Ну убежим тогда. Спрячемся.
—	Я сразу на дерево!
—	И я! А Полянке не влезть! Она толстая!
—	Ну и что ж? А я...
Тамару задело. Никто даже и не подумал, что она может
чем-то помочь, если лев возьмет да и выскочит, никто даже и
не подумал обратиться к ней, чтобы она успокоила их и ска¬
зала, что лев не может раскачать решетки и не может выско¬
чить.
—	Хватит глупости болтать, — резко сказала она. — По¬
шли дальше, я говорю!
Тоскующий лев напоминал Тамаре ее самое. А разве не
так вот рвется и тоскует она сейчас? Но льву не сломать клет¬
ки. А Тамара сломает.
Увести ребят от обезьян было еще труднее. Они неистово
хохотали на обезьяньи ужимки, они кричали и разговарива¬
ли с обезьянами, будто с маленькими человечками.
Особенно разошлись Полянка и Антон.
—	Еще кувырнись! Еще! — кричали они одной, особенно
забавной мартышке.
И, когда мартышка, словно понимая их, кувыркалась и
раскачивалась то на одной руке, то вниз головой, ребята
смеялись и хлопали в ладоши.
—	Мы что, до вечера будем здесь стоять? — Тамара
тоскливо глядела на ребят. — Ну, посмотрели, и хватит. Уже
и домой пора, вон солнце припекает.
—	Ну вот, домой! — заныли ребята. — Еще день только
начался, еще и не видели ничего!
—	Еще у птиц не были!
—	И пингвинов не видели тоже.
—	А слона? А слона-то? Ага?
—	Ну еще слона и потом домой, — твердо сказала Тама¬
ра. — И больше не спорить.
И, со скукой шагая вслед за ребятами, туда, где за бетон¬
ным рвом, словно серая морщинистая гора, возвышался боль¬
шой слон, с досадой бранила сама себя:
«Ну и чего я поплелась с ними сюда? Послушалась Зину:
«Это рассеет. Это поможет. Ребята такие потешные». Очень
289

они нужны мне, ходи тут целый день. Надоело до смерти!
Жарко, фу! И чего пошла? Тоже мне поручение!»
Тамара увидела киоск с мороженым. Она заглянула в су¬
мочку — деньги есть. «Пускай пока смотрят слона...»
Тамара выбрала сливочное, а потом шоколадное. Настрое¬
ние стало лучше. Мелькнула мысль — может, и ребятам хо¬
чется мороженого? Но денег было мало, а делиться этими
порциями не стоило: ни им, ни ей.
Пока она сидела в холодке около голубого киоска и ела
мороженое, в мысли закралась смутная тревога. Зина так
просила не оставлять ребят одних. Могут заблудиться, по¬
пасть под машину. Их может обидеть какой-нибудь хули¬
ган — ну мало ли? Ведь маленькие еще!
Тамара заторопилась. Ладно. Отвезет их сейчас домой,
и хватит. Она вожатой быть не собирается. Может, это Зина
собирается, но Зина ведь такая, она звезд с неба не хватает
и никогда не будет хватать.
Около слона ребят не оказалось. Народу вокруг толпилось
много, больше всего детей. Слон стоял неподвижно, добро¬
душно поглядывал маленькими черными глазками и легонько
покачивал хоботом. Тамара быстро прошла вдоль ограды,
вернулась, еще раз прошла... Ну что за дурачье! Куда же их
унесло? То от каких-то паршивых мартышек их оттащить не¬
возможно, а то на слона смотреть не захотели!
Тамара, тревожно оглядываясь, бегала по дорожкам Зоо¬
парка. Она уже не видела ни зверей, ни птиц. Нечаянно
налетев на кого-нибудь из гуляющих в парке, она бежала
дальше, забывая извиниться. Потихоньку бранясь, она загля¬
дывала во все уголки, пробегала по всем ближним и даль¬
ним дорожкам.
—	Ну куда их унесло? Куда?
Потом, сообразив, что, может, они ушли в другое отделе¬
ние, туда, где белые медведи, Тамара выбежала на улицу.
Узкая улица жарко блестела трамвайными рельсами.
Пыльный ветерок крутил на тротуаре бумажки. Прошелесте¬
ла машина, оставив в воздухе струю бензинного перегара.
Тамара перебежала через дорогу и снова вошла в зеленое
звериное царство. Как хорошо здесь! Вот оно, то озеро, ко¬
торое они видели издали. Тихие скамейки стоят под густыми
плакучими ивами, они так и зовут посидеть в холодке, полю¬
боваться белыми лебедями на темно-зеркальной воде...
Тамара перевела дух и села в самый густой холодок на
берегу пруда. Ну, убежали, так и ладно. Значит, не хотели с
ней ходить, а она и не навязывается. И ничего им не сделает¬
ся, приедут домой и одни.
Снова поднялась было тревога — ехать далеко, через весь
290

центр. Найдут ли дорогу?. И движение на улицах такое
страшное... Но Тамара тут же постаралась отмахнуться от
этих мыслей. Авось не грудные младенцы. А что же ей те¬
перь — задохнуться, что ли, бегая за ними?
С пруда потянуло свежестью, приятно овеяло разгорячен¬
ное лицо. Белый гусь вдруг загоготал и, вытянув шею, тяже¬
ло хлопая крыльями, взлетел над прудом.
Может, он собрался куда-то на свою родину, на Север, на
морошковое болото... Но, не долетев и до берега, плюхнулся
в воду и поплыл, горделиво оглядываясь. Видали? Вот и ска¬
жите, что он не умеет летать! Тамара глядела на этого гуся,
а мысли шли своим чередом. Может, она сейчас придет до¬
мой, а письмо от отца уже ждет ее. И она поедет. Поедет в
совхоз.
Ну хорошо, в совхоз. А что она будет делать там, в
совхозе? Что-то смутно, неясно это будущее. Сможет ли она
там прижиться? Или и там она будет чужой и одинокой?
Вздор, вздор! Городские нужны в деревне. Все только об¬
радуются, если она туда приедет. Неразвитые деревенские ре¬
бята и девчонки будут хороводом ходить вокруг нее, лишь
только она появится там, нарядная, легкая, красивая...
А в лагере уже волновались. Зина то и дело выбегала за
ворота посмотреть, не идет ли Тамара с ребятами.
—	А что ж волноваться? — сказала Елена Петровна,
скрывая тревогу. — Тамара взрослая девочка, и ребята не ма¬
лыши. Придут.
Но Зина лучше знала Тамару, от нее всего можно было
ожидать. Уходя, она всех успокоила — что они ей не дове¬
ряют, что ли? Ведь не бросит же она ребятишек! Зина сама
навела Елену Петровну на эту мысль — отправить Тамару с
ребятами в Зоопарк. И даже Антона отпустила с ними, чтобы
не получилось так, что чужих ребят доверила ей, а своего
братишку побоялась доверить. Она хотела втянуть Тамару в
их жизнь, хотела заинтересовать ее занятиями с детьми, она
думала, что Тамара, помимо своего желания, увлечется этой
милой, согревающей сердце работой.
А теперь Зине стало страшно. Можно ли было положиться
на Тамару? А вдруг она все-таки уйдет и бросит ребят? Где
они? Почему не возвращаются так долго?
Лагерный день подходил к концу. Девочки-рукодельницы
сложили вышивание. Самолеты и планеры уже не взлетали
над сиренью. Юннаты начали поливать цветы.
Елена Петровна подозвала Зину:
—	Ты отпустишь ребят. Я поеду разыщу...
В это время распахнулась калитка и на площадку явилась
целая компания — Полянка, Сенька Шапкин, Кондрат и с
291

ними милиционер. Ребята выглядели смущенными и расте¬
рянными.
—	Что такое? В чем дело? — испуганно спросила Елена
Петровна.
—	Забирайте своих октябрят, — ответил милиционер,
строго глядя на Елену Петровну из-под белых, жестких, по¬
хожих на зубные щетки бровей. — Распустились, хулиганят,
нарушают... пускаете одних!
—	А где же Антон? — не слушая его, крикнула Зина.—
Где Антон и Витя? И Юльки нет! Они с Тамарой?
—	Все трое у нас в милиции. В детской комнате. Одному
там медсестра перевязку делает.
—	Как?.. Почему? Кому делают перевязку? Ребята, что
случилось?
—	Да просто мы хотели искупаться, — деловито стал объ¬
яснять Сенька Шапкин, — ну там, в пруду, где гуси. А он... —
Сенька покосился на милиционера, — сразу в милицию.
—	А Витя и Антошка сразу побежали. И Антошка сразу
упал, — подхватила его речь Полянка, — и ногу ушиб.
—	А где же Тамара? Ведь она же была с вами? — спро¬
сила Елена Петровна.
—	Никаких Тамар с ними не было, — сказал милицио¬
нер. — И вообще, товарищ воспитательница, давайте посове¬
туемся, кого будем штрафовать.
Зина уже не слышала этих слов, она бежала выручать ре¬
бят. Всю дорогу сердце ее горело от тревоги и от возмуще¬
ния: как могла Тамара бросить их, уйти? Значит, у нее со¬
всем нет совести? Бросить ребят одних на московских улицах,
где столько трамваев, машин, автобусов!
Серьезной беды не случилось. Антон только сильно обо¬
драл ногу. Но неприятность была большая.
—	Ну что с тобой делать, Антон? — упрекала его Зина до¬
рогой. — Ну зачем тебя понесло на эту изгородь? И как ты
думаешь, для чего эта изгородь поставлена?
—	Чтобы утки не разбегались, — не глядя на Зину, отве¬
чал Антон.
—	И чтобы люди уток не трогали и не пугали. И пруд
этот для уток сделан, а не для людей. Большой парень, а по¬
надеяться на тебя никак нельзя. Как же это так? А?
—	Сам не знаю.
—	А надо знать. Пора отвечать за свои поступки, ты ок-
тябрятскую звездочку носишь. Вот мама на тебя погляде¬
ла бы!
У Антона задрожали губы. Этого упрека он вынести не
мог.
—	Я больше не буду! Вот увидишь, не буду больше!
292

Антон всегда обещал, обещал. Но как полагаться на его
обещания?
Тамара, вернувшись домой одна, не знала, что ей делать.
Пойти в лагерь? Но как поглядят на нее Зина, Елена Пет¬
ровна и вообще весь лагерь? Тут и начальник прибежит и во¬
жатые... Поднимется такой шум, что вынести невозможно, --
взяла ребят и потеряла их.
Все же украдкой, потихоньку она прошла мимо ворот ла¬
геря, заглянула туда — не слышно ли шума? Но в лагере бы¬
ло спокойно.
«Пришли ребята или не пришли? — мучилась Тамара.—
Как узнать? Да, наверное, пришли, а то уже подняли бы тре¬
вогу. Но как все-таки узнать?»
Уйти домой она не могла. Она вернулась, чтобы снова
пройти мимо лагеря. И тут же увидела в начале улицы мили¬
ционера и с ним ребят. Тамара быстро перебежала на другую
сторону и скрылась в переулке. Ребят нашли, ребята живы.
Ну и хорошо. А Тамаре встретиться с Еленой Петровной или
даже с Зиной просто невозможно. О, только бы ее кто-нибудь
не увидел из лагеря, только бы ее не остановили!
НОЧНЫЕ ЭЛЬФЫ
Каждый день в этом зеленом и радужном мире, в котором
жила Изюмка, происходили разные открытия и всякие чу¬
деса вмешивались в самые обыкновенные дела.
Оказывается, если горошину воткнуть в грядку, а потом
поливать из лейки теплой, согревшейся на солнце водой, то
из этой горошины вылезет зеленый росток. И на этом ростке
раскроются листики, сначала крошечные, а потом они под¬
растут и потянутся кверху.
—	А откуда же они берутся? — допрашивала Изюмка По¬
лину Аркадьевну.
Полина Аркадьевна отвечала неизменно спокойно и при¬
ветливо:
—	Они берутся из горошины.
—	Значит, они в горошине были спрятаны? А где же они
там сидели?
Полина Аркадьевна взяла из миски с водой разбухшую
горошину, разломила ее пополам и показала малюсенький
зародыш.
—	Вот так они там сидят.
Изюмка унесла эту горошину, долго разглядывала малю¬
сенький росточек. Потом спрятала горошину в коробку: ко¬
гда приедут папа, Зина и Антон, она им покажет.
293

Вскоре оказалось, что в речке живут не только рыбки.
Рыбок в речке много. Они плавают, играют под водой, иногда
подплывают к самым ногам, если стоишь на песчаной отмели.
А если пошевелишься, то они, сверкнув чешуей, мгновенно
уходят куда-то в темные травы, под широкие листья кувши¬
нок. Может быть, у них там есть гнездышки, в которых они
спят?
Но, кроме рыбок, в речке живут еще водяные жуки. Они
бегают по воде будто на коньках и не тонут. Такие веселые
эти жуки! Еще в речке есть раковины. Они очень крепко за¬
крыты. Сначала, кажется, что это просто так — раковинка, и
всё. Но, оказывается, там внутри сидит живое существо, мол¬
люск. Иногда этот моллюск приоткрывает створки и выгляды¬
вает из раковины. Наверное, ему надоедает сидеть в темноте,
вот он откроет дверцу своего домика и поглядывает оттуда на
солнечные пятна, которые светятся на песчаном дне, на ры¬
бок, на зеленые водоросли...
Однажды Изюмка, немного испуганная, побежала к Поли¬
не Аркадьевне.
—	Там около берега... на дне... палочки ползают!
—	Какие палочки?
—	Обыкновенные! Веточки с деревьев, маленькие... и пол¬
зают!
—	Не ползают палочки, — сказала Изюмкина подружка
Лена, — у них ножек нету.
—	Есть, есть ножки! — закричала Изюмка. — Я видела!
Краонощекий толстоногий Андрюша поднял с травы обло¬
мок ольховой ветки:
—	Где ножки?
—	У веток нет ножек, — повторила Лена.
—	А я видела! — горячилась Изюмка. — Я сама видела!
Полина Аркадьевна созвала ребятишек, которые играли
недалеко от них, на заросшей цветами луговинке, и они все
отправились на речку смотреть, как ползают палочки. Ребята
бежали вперегонки, всем было интересно смотреть на такую
диковину. И только Лена спокойно шла рядом с Полиной
Аркадьевной и время от времени монотонно повторяла:
—	А палочки не ползают. У них нету ножек.
Зеленый бережок, отлого спускаясь к речке, мягко пере¬
ходил в песчаную отмель. И здесь, около отмели, в прозрач¬
ной тени ракит лежало на дне множество коротких черных
обломков, будто кто-то взял тонкую древесную ветку, изло¬
мал ее на равные кусочки и бросил в тихий, прогретый солн¬
цем бочажок.
Полина Аркадьевна и ребятишки спустились к самой
воде.
294

—	Тише, — прошептала Полина Аркадьевна. — Будто бы
нас нет.
Все затихли и стали смотреть в бочажок. Переливчато
журчала речка, солнечные отблески волн бежали по ветвям
склонившихся над водой ветел, трепетали слюдяными крыль¬
ями синие стрекозы, похожие на маленькие вертолеты...
Палочки на дне лежали неподвижно.
Очень трудно было так долго молчать.
—	И ничего они не полз... — начала было Лена.
Но ее сразу дернули за рукав: одна из палочек тихонько
пошевелилась и переменила положение.
—	Ой! Шевелится!
—	Живая, живая палочка!
—	Да ничего не живая, это ее водой шевелит!
—	Тише, тише, — снова прошептала Полина Аркадьев¬
на. — Будто нас нет...
Тихо, тихо над рекой, никто не шумит, никто не шепчет¬
ся. Только много внимательных глаз не отрываясь глядит в
бочажок.
И — глядите, глядите! — сначала две палочки тронулись с
места и еле заметно поползли по мягкому песчаному дну.
А вот и третья направилась куда-то... И тут все увидели, что
у нее есть ножки.
Дальше молчать было невозможно.
—	Я вижу ножки! У них есть ножки!
—	А что я говорила? Я говорю, а они...
—	А почему у них ножки?
—	А почему, которые на дереве, — без ножек?
Полина Аркадьевна засучила рукав и достала из бочаж¬
ка ползающую палочку. Ребятишки опасливо глядели на нее.
Черный разбухший обломок ветки неподвижно лежал на
ладони. Это снова был самый обыкновенный обломок, и ника¬
ких ножек у него не было.
—	Я говорю, нету... — начала было Лена.
Но ее сейчас же запальчиво перебило несколько голосов:
—	А ползала! И ножки были! Мы же видели!
Полина Аркадьевна дождалась, когда они умолкли.
—	Это не палочка ползает. Вот, смотрите!
Она разломила ветку, там оказался червяк, довольно про¬
тивный, белый с белыми ножками.
—	Видите, кто ползает? Это прудовик. Он нежный, без
панциря, его может любая рыбка съесть. Вот он и делает се¬
бе домик из веточки и сидит в середке. А когда нужно, вы¬
сунет ножки и ползет. Вот и все!
Полине Аркадьевне с грудом удалось увести ребят от ре¬
ки. Это была сказка, которая оживала на глазах.
295

Милые веселые песенки оживали тоже. Изюмка видела
ту самую елочку, которая родилась в лесу и в лесу росла. Она
видела ту самую букашку, которая тащится с ношей, и пчелу,
летящую за медком. Однажды, заслышав где-то в вершинах
сосен глухой стук, Изюмка разглядела птицу в красной" ша¬
почке, которая стучала клювом по стволу, и красная шапоч¬
ка ее так и мелькала. Полина Аркадьевна сказала, что это
дятел — «дятел носбм тук да тук».
А та история, которая приключилась с Изюмкой недавно,
началась с кротовой норы.
—	Дырка в земле! — закричала Изюмка. — Смотрите,
дырка в земле!
—	Это кто-нибудь проткнул палкой, — сказала Лена.
—	Нет, кто-то рыл землю. Видишь, земля?
—	Нет, это палкой.
—	А кто же тогда насыпал землю?
—	Кто-то проткнул дырку палкой.
—	Нет, не палкой, не палкой!
—	Нет, палкой, палкой!
Пришлось позвать Полину Аркадьевну.
—	Эту норку вырыл крот, — сказала она.
—	Какой крот?
—	Тот самый, который ходил в бархатной шубке и хотел
жениться на Дюймовочке.
У Изюмки загорелись глаза. Тот самый? Значит, кроты и
правда на свете бывают?
—	А где он? В норке?
—	В норке. Спит, наверное.
—	А если вылезет, я его увижу?
—	Он при людях не вылезет, побоится.
—	А если я буду тихо-тихо, будто меня нет?
—	Ну тогда, может, и вылезет. Только ведь надо сидеть
очень долго, а нас уже обедать зовут!
Изюмка опустилась на колени возле норки и не отрываясь
глядела в нее. Ей так хотелось увидеть этого крота, который
ходит в бархатной шубке! Полине Аркадьевне пришлось
взять Изюмку за руку и увести домой.
Дорогой Изюмка спросила:
—	А значит, Дюймовочка тоже здесь живет?
Полина Аркадьевна махнула рукой:
—	Да нет же, она улетела в дальние страны. К эльфам.
—	А эльфы во всех цветах живут?
—	Должно быть. А где же им еще жить? — И, тут же за¬
быв об этом мимолетном разговоре, Полина Аркадьевна за¬
кричала: — Дети, живей мыть руки! Обед уже готов — мыть
руки и за стол!
29G

После отдыха няня Наташа, вздремнувшая в холодке цве¬
тущей липы, тихонько позевывая, вошла в столовую. Насту¬
пал славный послеполуденный час, когда солнце глядит уже
смягченно и ласково и тени на траве становятся гуще и
бархатистее, а запах цветов слышнее. Это был час вечернего
чая. Няня Ндташа взяла поднос с горкой розовых булочек,
чтобы разложить их по столам. Окинув глазами столовую, она
остановилась: что-то было не так, чего-то не хзатало. Няня
Наташа поморгала светлыми ресницами, словно сгоняя остат¬
ки дремы. Что такое?
У окна на тумбочке еще с воскресенья стоял букет темно¬
красных роз. Эти розы, огромные, полыхающие в лучах солн¬
ца бархатным кармином, с густо-зелеными листьями, укра¬
шали всю столовую.
Сейчас вместо роз торчали одни зеленые стебли и листья,
а бархатистые, уже чуть привядшие лепестки красным вен¬
ком лежали вокруг синей фаянсовой вазы. Случилось что-то
непонятное — розы вдруг все сразу осыпались.
Вошли ребятишки, и столовая наполнилась щебетом, буд¬
то влетела целая стая воробьев. Они разбежались по своим
местам, уселись на свои маленькие стулья. Чайные ложки за¬
звенели о края кружек, тонко запахло свежезаваренным
чаем...
—	Полина Аркадьевна, — у няни Наташи было недоуме¬
вающее лицо, — смотрите, розы-то... Ветром, что ли?
Полина Аркадьевна подошла к букету:
—	Нет, не ветром. Кто-то оборвал.
Она стояла и пожимала плечами. Ну кому понадобилось
погубить такой букет?
—	Это я оборвала, — угрюмо сказала Изюмка.
Полина Аркадьевна не слышала, как она подошла.
—	Ты?
—	Я оборвала.
У Полины Аркадьевны широко раскрылись глаза от не¬
доумения.
—	Но зачем же ты это сделала, Катюша? — Она наклони¬
лась к девочке, и сейчас же из ее волос упали сразу две
шпильки. — Зачем же? Что за фантазия пришла тебе в голо¬
ву? А?
—	А эльфов там не было, — так же угрюмо ответила
Изюмка, — а почему?
Она требовательно посмотрела на Полину Аркадьевну.
Полина Аркадьевна отвернулась. Ей хотелось рассмеяться,
ей хотелось просто залиться смехом, но можно ли вести себя
так легкомысленно, когда на нее смотрят такие серьезные,
такие огорченные глаза!
297

—	Их не было?.. — Полина Аркадьевна озабоченно сдви¬
нула брови. — Почему же их не было?
Она медлила. Она не знала, как быть. Сказать, что эль¬
фов вообще нет на свете?.. Нужно ли это? Разве так долго
длятся годы раннего детства, когда человека окружает сказ¬
ка, когда сказка встречается ему на каждом шагу и еже¬
дневно вмешивается в его жизнь?.. Надо ли торопиться с раз¬
облачениями?
—	А знаешь, Изюмка, почему? Это, наверное, потому, что
розы были срезанные, без корней. Ведь Дюймовочка выросла
в цветке, у которого были корни!
—	Да.—У Йзюмки сразу посветлели глаза. — Женщина
посадила цветок в землю, и у него были корни!
—	Ну вот видишь, ты просто ошиблась! А теперь — оста¬
вим это. Беги в сад, к ребятам, — сказала Полина Аркадьев¬
на и принялась собирать в кучку нежные темно-красные ле¬
пестки.
Не прошло и часа, как случился новый скандал. Ребятиш¬
ки с криком прибежали к Полине Аркадьевне:
—	Катя-Изюмка цветы на клумбе рвет!
—	Она их все обрывает!
—	И даже с корнями выдергивает!
Полина Аркадьевна всплеснула руками и бросилась в сад.
Там няня Наташа отчитывала Изюмку.
—	Ты что ж это делаешь, а? Что это с тобой сегодня? Ну
прямо сладу с ней нет! — Круглые голубые глаза няни Ната¬
ши беспомощно смотрели на Полину Аркадьевну. — Всю
клумбу испортила! Что с ней такое, а?
—	Я знаю, я знаю что, — торопливо сказала Полина
Аркадьевна, — я сама поговорю...
Изюмка стояла около клумбы. Руки у нее были испачка¬
ны землей. Несколько кустиков белого левкоя валялось на
траве. На клумбе среди оставшихся левкоев торчали пу¬
стые стебли махрового мака. Красные маковые лепестки, раз¬
веянные ветром, словно угольки, пылали на зеленом га¬
зоне.
Изюмка, надувшись, стояла и глядела на оборванные цве¬
ты. Полина Аркадьевна положила руку на ее склоненную го¬
лову, на ее теплые кудряшки.
—	Изюмка, ты их опять ищешь?
—	А их нету, — со слезами в голосе ответила Изюмка.—
Цветы с корнями. Я посмотрела — они все с корнями. А ни¬
каких эльфов нету!
Полина Аркадьевна задумалась. Что же делать теперь?
Как быть дальше?
Да. Действительность скоро вытеснит сказку, все это при¬
298

дет само собой. И человек, доросший до первого класса
скажет:
«А когда я был маленький, я думал, что по облакам мож¬
но ходить».
Или:
«А когда я был маленький, я думал, что деревья разгова¬
ривают».
Так же, смеясь, расскажет и Изюмка о том, что она «когда
была маленькой, искала в цветах эльфов».
Да, но как сейчас сказать Изюмке, что эльфов не бывает,
когда час тому назад Полина Аркадьевна сама подсказала,
где их надо искать?
—	Вот что, Изюмка, — сказала Полина Аркадьевна, — мы
с тобой совсем забыли, что эльфов нельзя увидеть днем. Ведь
они же только ночью вылезают из цветов и летают туда и сю¬
да, как бабочки!
—	Да, правда! — помолчав, закричала Изюмка. — Да!
Они же летали ночью! Светлячок им светил своим фонариком!
—	Ну вот и все, — успокоенно сказала Полина Аркадьев¬
на, — вот и пусть они летают ночью. А цветы из клумбы вы¬
дергивать не надо, все равно ты эльфов в них не увидишь. Ты
понимаешь?
—	Я понимаю.
И побежала на луговинку.
Ну вот и обошлось. Сказка осталась неприкосновенной, а
девочка больше не будет портить цветов. А потом она посте¬
пенно забудет об этих наделавших столько хлопот эльфах.
Ребятишки водили хоровод и разноголосо пели: «Каравай,
каравай, кого хочешь, выбирай.»
Изюмка, занятая своей мыслью, взбежала на зеленый
бугорок, вздымавшийся около самой лесной опушки. Оттуда
было хорошо видно заходящее, подернутое нежной дымкой
солнце. Облитая красным закатным сиянием, Изюмка пома¬
хала ему рукой:
—	Садись, солнышко! Садись скорее, нам спать пора!
И, вернувшись к няне Наташе, сказала, зевая:
—	Уже вечер, няня Наташа! Я уже спать хочу.
—	Еще солнце не село, — ответила няня.
И Лена тотчас добавила:
—	Изюмка — сплюшка.
Но вот и вечер наступил, и ночь пришла со звездами и лу¬
ной. На широкой веранде тишина и сонное дыхание детей.
Белые кроватки как теплые гнездышки. В дальнем углу
горит лампочка под зеленым абажуром. Около нее сидит ня¬
ня Наташа с кружевным вязанием в руках, она сегодня де¬
журная. Зеленый отсвет абажура лежит на ее склоненной го¬
299

лове, на светлых бровях, на белоснежной косынке, на склад¬
ках белой занавески окна...
Няню Наташу одолевает дремота, петля соскакивает с
крючка, путается рисунок узора. А вот и совсем ее руки пе¬
рестали шевелиться и вместе с вязанием упали на колени.
Няня откинула голову — и тотчас появилось стадо овец, ко¬
торые, словно кудлатые облачка, шли мимо нее. Овцы шли и
шли, а няня Наташа подгоняла их зеленой хворостиной и все
боялась, как бы они не забрели в болото. А болото уже мере¬
щилось впереди, ядовито-зеленое, заросшее острыми травами...
Звякнул упавший на пол крючок. Няня вздрогнула, про¬
терла глаза. И, чтобы разогнать неодолимую дрему, встала и,
неслышно ступая, пошла вдоль белых кроваток. Дети спали,
разрумянившиеся, с приоткрытыми ртами, подложив под ще¬
ку маленькую пухлую руку или разбросав сверх одеяла и ру¬
ки и ноги. Няня тихо поправила сбившиеся подушки, укрыла
тех, кто раскрылся. Подойдя к Изюмке, няня неожиданно
встретила взгляд ее темных глаз.
—	Ты почему не спишь? — шепотом спросила няня. — Все
спят. Ночь на дворе.
—	А если они придут?
—	Кто это придет ночью? Не выдумывай. Дай-ка я тебя
укрою.
—	Эльфы придут. Они же везде летают.
—	Ладно. Какие там еще эльфы! Спи, пожалуйста.
—	Нет. Они ночью летают. Прилетят, а я не увижу.
—	Беда с тобой. И чего это она забрала себе в голову? Ну
ладно, если прилетят, я тебя разбужу. Согласна?
—	Только обязательно?
—	Ну конечно, обязательно! Спи.
—	Хорошо.
Изюмка улеглась поудобнее, укрылась одеялом. Но сон не
приходил.
Сквозь длинные белые занавески на веранду просеивался
лунный свет. В узкую щель между рамой и занавеской загля¬
дывал темный сад, и яркая звезда светилась среди черных
веток. Изюмка лежала и глядела на нее.
«А как же они придут? — подумала вдруг Изюмка. — Две¬
ри закрыты. А на форточках марля от комаров!»
Изюмка села на постели, отвела со лба влажную темную
челку и обернулась к нянечке. Но нянечки не было, только
белое кружевное вязание ее лежало на столике около лампы.
Может быть, няне Наташе захотелось пить. Может, у нее не
хватило ниток для вязания и она пошла за ними...
Изюмка подождала. Потом слезла с постели, отодвинула
тоненький засов на белой двери и в одной рубашонке вышла
300

в сад. Дверь тихо закрылась за ней. Изюмка спустилась со
ступенек, шагнула в прохладную росистую траву и пошла.
Сад был совсем не такой, как днем: он был гораздо больше, и
кусты были гуще, и деревья выше. Изюмка поежилась, оста¬
новилась, оглянулась кругом. Какие-то высокие цветы, будто
свечки, сумеречно белели в темной траве, и легкие тени мель¬
кали около них.
—	Летают! — прошептала Изюмка и побежала к цветам,
путаясь в мокрой траве.
Ночные любки, окруженные своим тонким ароматом, сия¬
ли, пронизанные лунным светом. Белая дрема распустила
кружевные колокольчики над заснувшей кашкой. А дальше,
под кустами, светились еще какие-то высокие белые цветы,
похожие на маленькие серебристые облачка, осевшие на тем¬
ную траву.
Бесшумная таинственная жизнь трепетала в ночи. Вот
кто-то подлетел к белой дреме. Изюмка насторожилась, у нее
застучало сердце. Это они! Эльфы!
Но это были большие ночные бабочки, светло-серые и тем¬
ные, пушистые, как бархат.
«Тут очень маленькие цветки», — подумала Изюмка.
И побежала на луговинку, где, словно пригасший костер,
поднималась большая клумба. Цветы спали. Они стояли не¬
подвижно, осыпанные росой. И над ними тоже кружились
бабочки.
Но бабочки ли это? Может, это и есть те маленькие че¬
ловечки с крылышками, у которых осталась жить Дюймо¬
вочка?
Изюмка попыталась поймать одну из этих летающих
теней, но мешали мокрые листья и высокие стебли цветов.
А вдали, за клумбой сияла под луной росистая поляна, и бе¬
лые цветы, разбежавшись по всей поляне, весело справляли
свой безмолвный ночной праздник. Вот там-то можно пого¬
няться за бабочками и за эльфами!
Изюмка озябла, мокрая от росы рубашонка прилипала к
ногам. Но все-таки она обогнула клумбу и побежала на по¬
ляну.
В это время издалека до нее долетел зовущий испуганный
голос:
—	Катя, ау! Катя, где ты? Изюмка» ау!
Это няня Наташа хватилась Изюмки. Ну, вот теперь она
всех эльфов распугает и уведет Изюмку в дом. Изюмка, не
откликаясь, побежала в кусты. Густая ветка осыпала ее дож¬
дем. Изюмка, съежившись, остановилась. А когда хотела по¬
вернуть обратно, оказалось, что ее окружила крапива. Кра¬
пива вдруг встала со всех сторон и не выпускала Изюмку.
301

А голос то приближался, то уходил в чащу. Дом стоял
темный, окруженный деревьями, совсем незнакомый, таин¬
ственный дом. Но вот в нем вспыхнули окна, замелькали
люди. И уже несколько голосов зазвучало в саду. И совсем
близко, из-за густого широкого куста, позвал Изюмку милый
негромкий голос Полины Аркадьевны:
—	Изюмка, отзовись!
—	Вот я! —дрожа от холода, отозвалась Изюмка.
И тут же теплые руки подхватили ее.
ТЕЛЕГРАММА
В большом заводском клубе не пустовало ни одного ме¬
ста. Кому не хватило стульев, стояли у стен. В зале дышала
та добрая, веселая атмосфера, которая бывает, когда зрители
смотрят игру своих любимых актеров. Легкие шепотки пробе¬
гали в темноте по рядам, светились улыбки, а то вдруг рас¬
сыпался смех и шумели аплодисменты. А на сцене и в самом
деле были любимые актеры. Среди елок и берез по зеленой
травке бегал-катался румяный Колобок с круглыми озорными
глазами и улыбкой до ушей. Когда он в первый раз выкатился
на сцену, зрители дружно рассмеялись:
—	Ух ты, веселый какой!
—	По амбару метен, а ничего себе, упитанный!
—	Это чей же?
—	Стрешнева сынок!
—	Эй, Колобок, а гы что-то прихрамываешь! Смотри, не
убежать тебе от волка!
Антон от волнения ничего не слышал и ничего не видел.
Колобок бегал-катался, прихрамывал и пел свою песенку про
то, как он «по сусекам скребен, на сметане мешон...»
Пьеса шла быстро, оживленно. Колобок со своей перевя¬
занной ногой убегал и от деда, и от бабки, и от волка, и от
зайца... А в зале каждый раз, как только Колобку удавалось
ускользнуть от своих недругов, громко хлопали. Этот актер
пользовался самым большим успехом. На него просто никак
нельзя было смотреть без смеха.
Зина то бегала за кулисы, помогала Елене Петровне оде¬
вать ребят, напоминала актерам их роли, то выходила ти¬
хонько в зал и отсюда смотрела на сцену. Она радовалась
успеху своего братишки Колобка-Антона, радовалась, что ему
так весело, радовалась его радости.
«Все-таки, когда ты сам ешь конфету, она слаще, чем ес¬
ли ее ест кто-нибудь другой», — вдруг всплыло в ее памяти.
А разве сейчас Зина радовалась бы больше, если бы вы¬
302

ступала сама? Нет! Ничуть не больше, а даже меньше. И в
эту минуту Зине стало отчетливо ясно, что человек, который
произнес тогда эту фразу насчет конфеты, никого никогда не
любил, никогда не радовался чьей-то радости, что человек
этот убогий, с нищей душой. Ну что же взять с такого?
Попутно вспомнилась и Тамара. Зина не видела ее после
случая в Зоопарке. Видно, все-таки стыдно Тамаре, если она
не приходит больше. А Зина тоже не пойдет к ней. Она не
сможет простить Тамаре этого ее поступка!
Но подумала так и смутилась. А может, Тамара сейчас и
сама терзается? Возможно, и пришла бы к Зине, да не может
решиться? Нет, нехорошо осуждать не выслушав. Надо пови¬
даться с ней. А может, она сейчас здесь, в клубе?
Зина стала приглядываться к публике, сидящей в зале.
И тотчас увидела в первом ряду Антонину Андроновну. Ан¬
тонина Андроновна обмахивалась маленьким веером, сверкая
острым огоньком кольца. Она сидела неподвижно, нарядная,
громоздкая, она не смеялась и не хлопала маленьким акте¬
рам.
Тамары рядом с -ней не было.
Сказка кончилась, загорелись лампочки. В зале шумели
аплодисменты, ребята на сцене неуклюже раскланивались.
Зина хлопала изо всех сил, она была счастлива чуть не до
слез.
В антракте Зина разыскала отца. Он был в «курилке».
—	Папа, ну как? — спросила она.
А самой ей уже‘было и так ясно, что отец и доволен и
растроган. Темные, немного запавшие глаза его глядели за¬
думчиво и ласково, губы не могли сдержать улыбки.
—	Ну видишь, папка? — сказала Зина чуть-чуть назида¬
тельно. — А ты уж думал, что наш Антон совсем пропащий
человек! Видишь?
—	Вижу, вижу. — Отец улыбнулся и погасил папиро¬
су. — Все вижу! А у меня, между прочим, новость есть!
Зина с удивлением посмотрела на отца:
—	Какая?
—	Секрет пока.
—	Ну, папка! Скажи хоть, новость-то хорошая?
—	Мне кажется, что хорошая.
—	Ну скажи скорей!
—	Потом, потом, дома...
К отцу подошел товарищ, вальцовщик с их завода, и Зине
пришлось вернуться в зал.
Ей снова бросилась в глаза крупная фигура Антонины
Андроновны, ее оранжевое шелковое платье полыхало среди
гуляющей по залу толпы. Зина подошла к ней:
303

—	Здравствуйте, Антонина Андроновна. А где же Тама¬
ра? Она не пришла?
Антонина Андроновна посмотрела на нее сверху вниз, еле
повернув голову:
—	Тамара уехала.
—	Как! Она уехала к папе? Совсем?
—	Почему же совсем? И чего так удивляться? Просто по¬
ехала навестить отца, естественно.
И отвернулась.
«Значит, получила письмо и поехала, — подумала Зи¬
на. — Ну и хорошо. С отцом ей будет лучше. Только все-таки
могла бы хоть проститься».
А впрочем, чего ж прощаться? Она приходила к Зине
лишь тогда, когда ей больше не к кому было прийти. Но раз¬
ве Зина ей была хоть как-нибудь дорога? Нет же. Да и кто ей
был когда-нибудь дорог? Тамара умела только принимать
внимание и услуги других. Только принимать...
—	Подумаешь, твой Антон, малявка, уа-уа! — вдруг не¬
громко прозвучало около нее.
Зина быстро обернулась. Она узнала этот противный ей
голос. Ну конечно, вот он здесь, коренастый, нестриженый,
с дерзким взглядом прищуренных глаз, Яшка Клеткин.
—	А что, думаешь, я так не мог бы? — продолжал он, раз¬
дувая ноздри. — Еще получше сыграл бы. Я бы сыграл —
все со смеху околели бы!
Зина глядела на него не отвечая. Елена Петровна гово¬
рит, что с ним надо заняться. Наверно, надо, но только Зина
этого не сможет!
—	А чего? — не отставал Яшка. Он сунул руки в карма¬
ны и стоял покачиваясь. — Я какую хочешь пьесу сыграю.
Я бы и в кино сыграл. Еще и, получше Рыбникова!
—	Вот и ступай в кино да играй, — ответила Зина и, от¬
странив Яшку, поспешно прошла за кулисы.
—	Все. Сеанс окончен.,. — вместе с коротким резким сви¬
стом донеслось до нее.
—	Вот и да. Окончен, -г- пробормотала про себя Зина. —
Хоть бы он раз и навсегда окончился, этот твой сеанс!
Ребятишки уже сняли свои костюмы. Сейчас в клубе нач¬
нется вторая часть — выступления заводской молодежи.
А ребятам можно идти домой.
Елена Петровна внимательно поглядела на Зину:
—	Что-нибудь случилось?
Зина хотела ответить, что ничего не случилось. Да ведь
это так и есть — ничего не случилось.
—	Так только, пустяии, Яшка Клеткин. — Зина покоси¬
лась на Антона и сбавила голос: — Яшка Клеткин в зале.
304
10

—	Ты говорила с ним?
—	Нет. Он сам со мной говорил.
—	О чем же он говорил? — Елена Петровна обняла Зину
за плечи и отвела подальше от ребят.
Зина рассказала. И тотчас отмахнулась:
—	Тоже актер! Тарзана он может изображать, а больше
никого.
—	Надо его позвать к нам в лагерь, — решила Елена Пет¬
ровна.
Зина остановилась и посмотрела ей в глаза. Разве она не
знает, что Зина не может терпеть Клеткина?
Елена Петровна снова обняла Зину за плечи:
—	Зина, так нельзя. Ребятишек надо любить. А иначе
ты никогда не станешь ни хорошей вожатой, ни хорошим пе¬
дагогом, хоть двадцать институтов кончай. Надо научиться
в каждом из ребят прежде всего видеть хорошее. А если не
видишь, найди в нем это хорошее. Вот, казалось бы, что же
найдешь в таком, как Яшка Клеткин? А видишь — даже ис¬
кать не надо, сам сообщил: хочет играть на сцене. Вот за это
и ухватись.
—	Я?!
—	Конечно, ты. А что ж ты думаешь, нам, учителям, вос¬
питателям, приходится работать только с теми, кто нам нра¬
вится? Ты же и сама знаешь, что человек не всегда может де¬
лать то, что хочет, а делает то, что должен. Ведь не отправи¬
лась же ты со своими друзьями в поход? А почему? Потому
что должна была остаться.
Зина вздохнула. Да, не отправилась! Ее друзья сейчас
ходят по тем зеленым солнечным дорогам, которые грезились
Зине каждую ночь, они ночуют у костров, они поют песни,
работают на сенокосе. И все они вместе, как хорошо им, как
весело, и до чего же Зина соскучилась о них!
Когда возвращались домой из клуба, Зина вспомнила,
что у отца есть какая-то новость.
—	Папа, а ты не можешь сейчас открыть свой секрет?
Отец принял таинственный вид:
—	Нет. Что за разговор в дороге?
—	Ну, папка! Что ты там придумал?
Дома Зину ожидало письмо. От Фатьмы, конечно. Нако¬
нец-то! Только Зина не будет сейчас читать его. Сейчас надо
готовить ужин, потом ужинать, потом мыть посуду... А уж
после всего, когда не нужно будет ничего делать и спешить,
она вскроет письмо и сядет беседовать со своей любимой по¬
дружкой.
За ужином отец напомнил:
—	Ну что ж, рассказать, что ли? Или уже не интересно?/
J J Библиотека пионера, т. VIII	305

—	Ох, папка! — спохватилась Зина. — А я уж и забыла!
—	Рассказать, рассказать! — подхватил Антон.
—	Так вот слушайте... Картошка хорошо поджарилась у
тебя сегодня...
—	Ну папка!
—	Нет, правда хорошо, с лучком...
—	Ну, папка же!
—	Так вот, ребята. Сегодня я переговорил в отделе кад¬
ров. И с Андреем Никитичем. Они согласны дать мне отпуск
на июль месяц.
—	Ой, хорошо! А куда?..
—	Так вот через несколько дней мы все втроем как собе¬
ремся, да и в деревню к бабушке! А?
—	Ой, папка! Неужели? — Зина так обрадовалась, что не
верила такому счастью.
Антон соскочил со стула и бросился к отцу:
—	С папой! В деревню!
Он забрался к нему на колени и принялся целовать отца
в колючую, жесткую щеку.
—	Папа, подожди-ка... — У Зины пропала улыбка. —
А Изюмка как же? Значит, целый месяц к ней никто не по¬
едет?
—	Ну как же так? — Отец пожал плечами. — А разве мы
из деревни не можем приехать ее навестить? Теперь по всем
дорогам автобусы, электрички. Не то что раньше бывало: на
лошади полдня до станции добираешься — трюх-трюх! А то
и вовсе на своих на двоих. Теперь съездить куда хочешь ниче¬
го не стоит.
—	Папа, подожди, а как же пионерский лагерь?
—	Проживут месяц без тебя. Тебе тоже нужен отдых!
Пожить в деревне вместе с отцом и Антошкой. Ну разве
плохо? Очень хорошо, очень даже!.. Хотя это и не совсем то,
чего хотелось Зине...
—	Да, письмо!
Отец и Антон, уютно обнявшись, сидели на диване и чи¬
тали «Сказку о золотой рыбке».
А Зина шла вместе со своими школьными друзьями по
мягкому теплому проселку с розовой кашкой по краям, по¬
лола в колхозе капустные грядки, сбегающие к реке, купа¬
лась в этой веселой речке с осокой и стрекозами; выступала
в колхозной избе-читальне (читала стихи), варила на костре
кашу...
«Андрюшка, такой нескладный, повесил сушить свои
башмаки над костром, и один башмак упал прямо в огонь.
Пока спохватились, а он уже обгорел весь, подметка отстала.
Привязали веревочками, так теперь и ходит...»
306

—	Эх ты, Андрей!.. — тихонько смеялась Зина.
«А когда из Москвы уезжали, собрались все на платфор¬
ме. Уже гудок, а Артемий все не командует посадку. Уже на¬
до скорей садиться, тогда он говорит: «А где же та беленькая
девочка? Зиной, кажется, зовут?» Мы сказали: «Она не
поедет», — и он был недоволен. И тут же велел идти в ва¬
гон...»
Зина несколько раз перечитала эти строчки.
«А где же та беленькая девочка?.. Он был недоволен».
Заметил, значит. Заметил, что ее нет! «Зиной, кажется, зо¬
вут?.. И он был недоволен». Он был недоволен! Он был недо¬
волен!
«Под кустами растут высокие желтые цветы. По настоя¬
щему они называются «купальницами». А в деревне их зовут
бубенчиками. И знаешь — это правильно, они совсем как бу¬
бенцы, на солнце они просвечивают и кажутся золотыми.
А почему нельзя у нас во дворе сделать такую клумбу из
этих бубенцов? По-моему, можно. Вот и из ромашек тоже...»
—	Ну, теперь пойдет про цветы. Теперь все цветы, какие
растут в лесу и на лугах, будут описаны здесь, — медуница,
колокольчики, голубой цикорий...
Но вот, кажется, кончились цветы.
«Мальчишки тоже пололи капусту. И Артемий полол. Он
большой, ему нагибаться трудно, сердился, а все-таки полол.
Сима Агатова тоже сердилась. У нее это плохо получается,
верхушки отрывает, а корни в земле, ну прямо чуть не пла¬
чет. Артемий говорит: «Мы тебя освобождаем от этой рабо¬
ты». А она: «Ни за что! Тогда, значит, я белоручка, а не ком¬
сомолка!» И знаешь? Ведь в конце концов научилась полоть,
упорная такая. А зато Андрюшка Бурмистров прямо за двоих
может работать, руки у него очень ловкие, захватистые ка-
кие-то...»
—	И я с вами! И я!.. — вдруг вырвалось у Зины.
Она испуганно посмотрела на отца и встретилась с его
взглядом. Он смотрел на нее пристально, словно стараясь
проникнуть в ее душу.
—	Это я так, — виновато улыбнулась Зина, — я ничего!
«И потом — мы на молочной ферме помогли вычистить
загон. Телятник только что построили, участок весь замусо¬
ренный, а телятам надо, чтобы чисто было. Вот мы всё рас¬
чистили, перетаскали с участка все щепки, стружки, кирпи¬
чи. И сейчас лужок совсем зелененький. А телята желтень¬
кие, сантиментальские...»
—	«Сантиментальские»! — Зина засмеялась. — Папа, слы¬
шишь? Там, оказывается, телята не симментальские, а санти¬
ментальские! Эх, Фатьма!
307

«И потом смотрели, как доят коров электродоилками. Та¬
кие металлические стаканчики привешиваются. Я хотела по¬
пробовать — как это доят коров? Но мне доярка не разреши¬
ла, потому что я корове незнакомая и она молока мне не
даст. Вот ведь какие они, эти коровы, капризные!
А потом доярки и скотники все собрались, и Артемий рас¬
сказывал им, что такое космический корабль, и как он сде¬
лан, и для чего летают люди в космос, и еще Артемий рас¬
сказывал про всякие миры. И про Венеру, что на ней там во¬
да и болота и, может быть, всякие динозавры. А на другой
день мы видели Венеру. Мы на рассвете шли через овсяное
поле. Овес был зеленый и весь в росе, небо чуть розовело на
горизонте, а повыше оно зеленоватое. И вот в этом зелено¬
ватом, над розовой зарей, висела большая белая звезда, она
сверкала, и была такой красоты, что сказать невозможно.
Артемий сказал, что это и есть Венера. Эх, жалко тебя не
было, может, ты потом нарисовала бы...»
В конце письма Фатьма сообщала, что пишет за себя и за
Шуру, потому что Шура очень не любит писать письма.
«А тебя она очень любит. И все ребята тебя помнят...»
Зина задумалась, устремив глаза куда-то в далекую рас¬
светную даль овсяного поля, серебряного от росы. Она виде¬
ла это поле, видела сверкающую большую звезду, видела сво¬
их товарищей с рюкзаками за спиной, которые идут гуськом
по тропинке и любуются красотой расцветающего летнего
утра...
—	А может, нам по-другому сделать? — сказал отец.
Зина очнулась.
—	Папа, ты про что?
—	Может, нам вот как сделать: мы с Антоном в дерев¬
ню, а ты догоняй ребят.
—	Да? А это разве можно?
Радость была внезапной: Зине в голову не приходило, что
все ещё можно поправить, вернуть, догнать.
—	А почему же нельзя? Сядешь в поезд,	пошлешь	теле¬
грамму. Они пишут, где остановятся в пути?
—	Да. Они придут в Кострому, а потом сядут	на	пароход.
—	Вот в Костроме ты их и встретишь.
Зина бросилась к отцу и, как маленькая, обняла его за
шею:
—	Папочка, как ты хорошо придумал! И как же это ты
мог так хорошо придумать?
—	А мы — без тебя, да? — спросил Антон.
—	Видишь, какой ты!—упрекнул его отец. — Надо же
и Зине погулять на свободе. А мы с тобой будем по воскре¬
сеньям на рыбалку ходить.
308

—	Купаться будем?
—	И купаться будем. И уху варить. А там грибы пойдут.
Да мало ли!
Анто-н вздохнул и молча посмотрел на Зину. Зина в вол¬
нении прошлась по комнате. Она поедет, поедет, она догонит
ребят, и все осуществится, о чем мечталось! Искоса взглянув
на отца и Антона, она почувствовала, что у них не совсем
ладно. Хоть и толкуют они про уху и купание, однако оба
загрустили, что Зины-то с ними не будет. На минутку сердце
ее затосковало, жалко оставлять их... Но радость предстоя¬
щего затопила все другие чувства. Она поедет, поедет! Она
догонит! Ой как обрадуются ребята, когда она явится к ним!
—	Папа, значит, мне написать им, что я еду?
—	Конечно. Адрес-то есть?
—	Адрес есть! Вот — Кострома, почтамт, до востребова¬
ния.
—	Пошли телеграмму, сообщи, когда будешь. До Костро¬
мы ехать всего только ночь.
—	Значит, надо рассчитать. В Костроме они будут вто¬
рого июля — через семь дней.
—	А через шесть ты выедешь.
—	Одна?..
—	А что ж такого? Вечером мы с Антоном тебя проводим.
А утром ты встретишься с ребятами. Даже некогда тебе бу¬
дет и одной-то побыть.
—	Папка, спасибо тебе!
А на другой день к вечеру Стрешневы получили телеграм¬
му: у Кати ангина в тяжелой форме, и заведующая просит
приехать.
Телеграмму получила Зина. Она вошла с ней в комнату,
перечитала еще раз краткие строчки, стараясь осмыслить, что
произошло. А когда осмыслила — закрыла лицо руками и
заплакала, опустившись на стул. Слезы хлынули ливнем, за¬
ливая лицо, они текли по рукам меж пальцев. Жалко было
бедную маленькую Изюмку, которая вся в жару лежит сейчас
в изоляторе. Жалко себя и всех своих сразу исчезнувших ра¬
достей. Вся душа возмущалась оттого, что так внезапно нехо¬
рошо повернулась жизнь...
НЕУДАЧНАЯ ВСТРЕЧА.
Клеткин стал задумываться. С того утренника в клубе,
когда расхваливали всяких там малявок, он почувствовал се¬
бя чем-то оскорбленным. Подумаешь, артист — Антошка
Стрешнев: надел на себя раскрашенный шар да и бегает.
309

А какой же он актер, если его лица не видно? У настоящего
актера все на лице: горюет — так горе, а радуется — так ра¬
дость. А если закрыть лицо, то всякий дурак сыграет. И пусть
этот Антошка спасибо скажет, что Яшка молчал. А то как
крикнул бы: «Вишневое варенье!» Ну и все. И скуксился бы
сразу, вот тебе и актер! Сеанс окончен!
А вот если бы Яшку позвали и сказали бы: «Яшка, хо¬
чешь роль играть?» Вот тогда и увидели бы, какие настоящие
актеры бывают. Он бы самого Чапаева мог сыграть. Только
вот ростом еще маловат!
Ну ладно, пускай не Чапаева. А уж разведчика-то сыграл
бы! Только разве позовут?
Яшка с унылым раздумьем сидел у окна возле чахлого
фикуса и играл сам с собой в карты. Он обыгрывал своего
невидимого партнера как хотел, подмешивал себе тузов, брал
себе козырей, а простую масть подбрасывал партнеру... Но
где-то, вторым планом, шли неотвязные мысли о том, что
жизнь у него складывается как-то неладно. Вот и товарищей
у него никаких нет, один да один...
Для разнообразия Яшка начинал ругаться со своим парт¬
нером:
—	Ты что — плутовать? А ты знаешь, что за это бьют?
То-то у меня! Как дам раза, так и засохнешь!
И он лупил картами воображаемого противника, хлестал
ими по столу.
—	Что — получил? Теперь запомнишь, не будешь семер¬
кой короля брать!
А мысли текли своим чередом. Надо куда-то подаваться.
Вчера в клубе он слышал, как ребята в красных галстуках
разговаривали про Артек. Море там теплое. Купайся с утра
до ночи. И даже ночью не остывает — лафа! И всякие перси¬
ки, мандарины на деревьях растут. Еще пароходы огромные
ходят по морю, пристают к Ялте. И там, в Ялте, иногда стоят
всю ночь, огней от них — полное море. Постоят-постоят, а по¬
том вдруг снимутся и тихо уйдут. Вокруг света...
А что, если Яшке забраться на такой пароход? Ведь он
как большой дом все равно. Яшка спрячется там, и не найдет
его никто. А что? Теперь вон сколько людей ездит вокруг
света. Чего ж Яшке дома сидеть? Во дворе жарко, скучно.
Дома мать с отцом только и знают что ругаются. А если не
ругаются друг с другом, то ругают Яшку. Очень интересно,
что ли?
—	Чем ходишь?— закричал Яшка, стараясь прервать свои
тревожащие душу мысли. — Козырным королем? Эх, просто¬
филя! На короля-то здесь тузик есть. Всё — и ваших нет!
Вот на соседнем дворе в карты играют — это да! На день¬
310

ги. Много выиграть можно. Только там все взрослые, Яшку
не принимают. Как вечер, так выходит к деревянному столу
под тополем жилец дядя Павел. Он молодой еще, а у него
черная борода. Интересная борода: на щеках растет, а на под¬
бородке нет. Идет по двору и уже карты тасует. Ух и ловкий
игрок, везет ему! Сначала проиграет немножко, а потом и
начнет загребать. Другие ругаются, а чем дядя Павел вино¬
ват? Один раз и Яшкин отец всю свою получку проиграл. Вот-
то было ему от матери! И дяде Павлу от нее попало. А за что?
Везет человеку, и всё. Он даже и не работает нигде. Зачем
ему работать? И так денег сколько хочешь. Вот бы Яшке
так играть научиться. Да и научился бы, но не принимают.
Дядя Павел хотел было принять, да другие не велели, не¬
чего, дескать, ребятишек обманывать. А какой же обман,
когда ему карта идет? Может, и мне пошла бы... Правда, го¬
ворят, что он нужную карту в рукав прячет. Вот бы узнать,
как это он...
Кто-то неожиданно постучал в дверь.
—	Не заперто! —крикнул Яшка.
Дверь открылась, и в комнату вошла Зина Стрешнева.
Яшка растерялся, глаза у него забегали. Чего это она при¬
шла? Знает, что мать с отцом на работе...
Зина лишь два дня тому назад вернулась от Изюмки. Пе¬
чальные дни в затененной комнате изолятора, тяжелые но¬
чи, полные тоски и страха, у постели задыхающейся сестрен¬
ки. Отчаяние и бессилие помочь. В эти дни Зина не видела
ничего вокруг. Было только одно — душный зной длинных,
однообразных, полных тоски часов и ночной страх за эту ма¬
ленькую жизнь, которая могла угаснуть.
Нет, она не могла угаснуть. Зина эту мысль гнала с отча¬
янием и ожесточением. Если бы жива была мама, разве дала
бы она умереть Изюмке? Нет, никогда, не дала бы. И Зина
не даст!
Когда одолевала усталость и голова валилась с плеч, По¬
лина Аркадьевна тихо обнимала Зину за плечи и отводила
на постель.
—• Поспи, я посижу. Я не отойду от Изюмки. Я не засну
около нее, не бойся.
Изюмка бредила, звала Зину, глядя ей в лицо, и не узна¬
вала. Еле справляясь с рыданиями, Зина с ужасом прислуши¬
валась, как что-то хрипит и клокочет в маленьком горле и
дыхание со свистом прорывается сквозь этот хрип, как ее
бедная младшая сестренка изо всех сил борется за свою
жизнь...
311

Все эти дни и мучительные ночи были до конца, до по¬
следней минуты заполнены страхом и борьбой с болезнью.
Глаза видели только раскрасневшееся от высокой темпера¬
туры Изюмкино лицо, уши слышали только ее затрудненное
дыхание. И больше ничего. Может, и в эти дни цвели желтые
бубенчики на луговинах и жужжали пчелы в липовых цве¬
тах, может, люди пели песни и купались в реке, а ночью све¬
тила луна и искрились звезды — Зина не знала.
Каждый вечер после работы появлялся отец. Его потем¬
невшее лицо с запавшими черными глазами, его неуклюжие
попытки помочь, его тревожные расспросы и разговоры с вра¬
чом — все это еще больше мучило Зицу. Она изо всех сил
старалась успокоить отца:
—	Ну что ты? Обыкновенная детская болезнь. — Она по¬
вторяла то, что ей самой, утешая, говорил врач. — Все дети
болеют ангиной, но ведь никто не умирает же. Только нужен
внимательный уход, вот и все. Что ж ты, папка, думаешь, что
я без тебя не сумею? Вот еще. Не беспокойся. Здесь и врач
все время, и Полина Аркадьевна, и я. Чего ты? Вот еще,
испугался! Поезжай, ведь тебе завтра на работу!
У Зины были союзники. Врач объяснял отцу, что его при¬
сутствие здесь никому не нужно, болезнь тяжелая, но ката¬
строфой не грозит. Полина Аркадьевна журила его и тоже
успокаивала как могла. И бедный отец наконец уходил, ссу¬
тулив свои широкие плечи. Зина каждый раз стояла у ворог
и глядела, как он уходит. Эта понурившаяся голова, эта не¬
уверенная походка охваченного горем, растерявшегося чело¬
века... Зина плакала, глядя ему вслед. Бедный, ведь он не за¬
был, как прямо из рук ушла в могилу их мать. Он никогда
не забывает этого. Он не прощает и не простит себе ее смерти.
Как же не дрожать и не трепетать ему теперь, когда может
вот так же уйти ребенок? Нет, нет, Зина не даст уйти ре¬
бенку!
Однажды, подкошенная усталостью, Зина очень крепко
уснула в белой прохладной комнатке Полины Аркадьевны.
И тотчас, лишь закрыла глаза, оказалась среди своих друзей.
Они жгли костер, Фатьма подкладывала сухие ветки, высо¬
ко плясал оранжевый, с лиловыми язычками огонь. И сквозь
высокое пламя Зина видела смутные лица Андрюшки, Васи
Горшкова, Симы. И дальше всех сидел Артемий. Ребята раз¬
говаривали о чем-то, а Артемий сидел и молчал.
«Что же вы ничего не говорите мне? — хотелось крикнуть
Зине. — Разве вы не видите, что я уже с вами?»
Но она пыталась крикнуть, а получался только шепот, и
ребята ее не слышали, пламя костра мешало, оно слепило, и
лицу было горячо. Зина удержала руку Фатьмы:
312

«Не надо больше сучьев, очень большое пламя, жар¬
ко...»
И открыла глаза. Ее разбудило солнце, проникшее из-за
шторы. Счастливое настроение сна еще гладело ею, так было
хорошо ей только что. Но лишь мысли вернулись к действи¬
тельности, Зина вскочила со страшной тоской: Изюмка!
Кое-как, на ходу подбирая волосы, она бросилась в изоля¬
тор, сердце сжималось от предчувствия беды. Как она могла
уйти и заснуть, как она могла оставить Изюмку? Ей казалось,
что только ее присутствие держит маленькую сестру. Что,
пока Зина около нее, Изюмка будет жива, что только Зина
может защитить ее.
С широко раскрытыми глазами, с перехватившимся ды¬
ханием она открыла дверь.
—	Входи, входи, Зина! — вдруг встретил ее веселый голос
Полины Аркадьевны. — А мы тебя ждем!
Изюмка, увидев Зину, попробовала приподняться, но По¬
лина Аркадьевна удержала ее. Изюмка улыбнулась:
—	Зина приехала! А папка с Антоном?
У Зины слезы подступили к глазам:
—	Это кончилось? Все?
—	Все, все, — успокоила ее Полина Аркадьевна. — Теперь
только поправляться. Ну уж тут мы не замедлим. Как дума¬
ешь, Катя?
—	Не замедлим, — повторила Изюмка.
Зина заплакала и засмеялась. И в это утро она снова
увидела, что желтые бубенчики цветут на лужайках, и что в
липовых цветах жужжат пчелы, и дети поют, отправляясь
купаться на реку...
И вот теперь, вернувшись, она сразу направилась к Яш¬
ке. Уж если она справилась с такой страшной бедой, отстоя¬
ла Изюмку, — неужели тут не справится?
—	С кем это ты играешь? — спросила Зина, кивнув на
карты.
Почувствовав насмешку, Яшка смешал карты и надменно
поднял свой широкий, похожий на маленький шалаш нос.
—	А тебе чего?
Зина огляделась:
—	Эх, ты! Лето, солнце на улице. А ты сидишь тут, в
карты сам с собой играешь. Хоть бы в комнате прибрался, всё
матери поменьше работы.
—	А чего тут прибираться-то?
—	Как — чего? Подмел бы. Половики вытряс бы.
—	А что я, бабьи дела буду делать?
313

—	Подумаешь, мужчина какой! Просто скажи, что лень,
вот и все.
—	И сеанс окончен, — нечаянно для себя закончил Яшка.
—	Тебе бы только сеанс! Вон хоть бы уши вымыл!
Яшка насупился:
—	Ну и ладно. Тебе-то что?
Зина рассердилась:
—	Конечно, никому до тебя дела нет! Учительница сколь¬
ко раз приходила, время теряла с тобой да себе нервы дер¬
гала. Ребята приходили, уговаривали, нянчились. Подумаешь,
цаца какая здесь сидит!
Яшка рассердился тоже:
—	Ну и цаца! Ну и сижу! А тебе-то что? Я, что ли, к тебе
пришел? Пришла да еще кричит здесь. Испугался!
Зина поняла, что она сейчас все испортит. Зина так ред¬
ко теряла самообладание, она была добра и ласкова. Но
Яшка Клеткин одним своим видом постоянно выводил ее из
себя. Однако, уж если пришла, так надо держаться как
следует. Ведь ей так трудно было заставить себя прийти
сюда.
—	Да, ты прав, — сказала она. — Пришла да и кричу.
Чтобы справиться со своим раздражением, Зина приня¬
лась мыть чайную посуду, с утра оставленную на столе.
—	Принеси полотенце.
—	А я знаю, где оно?
Зина вышла в кухню, нашла полотенце, вытерла чашки и
убрала в шкаф.
—	Ступай тряси половики, я пол вымету.
—	Очень надо.
—	Ты, оказывается, лентяй, А я хотела тебя к нам по¬
звать. Но раз лентяй...
—	А куда позвать-то?
—	Вытрясешь половики, тогда скажу. Ну, собирай!
Яшке не хотелось вытрясать половики. Ну их совсем, пы¬
ли от них — не продохнешь! Но он все-таки нехотя встал со
стула. Как интересно получается: только что он мечтал о том,
чтобы его позвали в лагерь, — и вот, зовут! А зачем? Ну лад¬
но уж, вытрясет, ему не трудно.
Яшка, не теряя своей надменности, принялся собирать
половики. Он небрежно сдвигал их ногами, не желая на¬
гнуться. И больше всего боялся, как бы Зина не заметила, что
он очень рад ее приходу и что ему очень хочется узнать, за¬
чем она его зовет в лагерь.
Когда он принес со двора вытрясенные половики, Зина
уже домела комнату.
—	Стели.
314

Но Яшка терпеть не мог стелить половики. Он бросил их
на пол и, насвистывая «Трех поросят», отошел к окну.
—	Ну что ж ты, Клеткин? — Зина не могла назвать его
Яшей, а Яшкой не хотела. — Давай закончим дела, а тогда
уж будем разговаривать.
—	А чего мне с тобой разговаривать? — огрызнулся Яш¬
ка. — Пришла да еще командует здесь!
Довольно, наработался. Небось всех — Витя, да Митя, да
Саша. А как его — то «Клеткин»! Если он плохой, так нече¬
го и приходить и звать куда-то.
—	Ну раз ты ленишься, так я сама. — Зина принялась
расстилать дорожки. — Если ты даже этого не умеешь...
—	Ну и не умею. И не хочу уметь. И ступай отсюда — я
комнату запру. Мне по делу надо.
Яшка надвинул кепку, взял ключ и стал у двери. Зина
удивленно уставилась на него:
—	Что это ты вдруг? Ведь мы же хотели с тобой о лагере
поговорить?
—	Хотел, а теперь не хочу. Все. Сеанс окончен.
Зина смутилась. Яшка не доходил ей и до плеча, а разго¬
варивает так, будто он старший, а она малявка, «уа-уа».
—	Значит, тебе только в карты играть интересно да день¬
ги выпрашивать!
Зина сказала это и почувствовала, что еще больше испор¬
тила дело. Яшка взглянул на нее зло и дерзко:
—	А ваш Антон не выпрашивал? Ступай Антона учи.
А меня учить нечего, у меня мать с отцом есть! Уходи, я дверь
запру.
Зина молча вышла из комнаты. Она, не оглядываясь, про¬
шла через двор до калитки. Калитка захлопнулась.
Яшка, выскочив за ней следом, смотрел, как она уходила.
Ему очень хотелось, чтобы она оглянулась, чтобы позвала еще
раз... Может, он и не пошел бы, но все-таки ему очень хоте¬
лось, чтобы еще раз позвала его. Но калитка захлопнулась.
Больше никто не придет за ним. Кому же он такой нужен? «Те¬
бе, Клеткин, только бы в карты играть!..»
Ну и ладно! Ну и в карты! Яшка запустил руку в карман,
достал горсть серебра. А чего это его не принимают играть,
если у него есть деньги?
И, насвистывая как можно громче и веселее, Яшка сбил
на затылок кепку и, сунув руки в карманы, с независимым
видом, вразвалку отправился на соседний двор, к дощатому
столу под тополем. Если он хорошенько попросит дядю Пав¬
ла. так, может, и примут.
\3ииа пришла домой расстроенная. Какой же из нее вожа¬
тый?
315

Отказаться? Но Елена Петровна недавно сказала: «Нельзя
Яшке оставаться одному. Да он один и не останется. Мы от¬
кажемся, а какой-нибудь дядя Павел его приголубит!» Нет.
Нельзя отказываться! Нельзя. Только как же подойти к нему,
если он, как ежик, поднимает колючки?
„СЕСТРИЦА АЛЕНУ1НКА“
Яшка незаметно пробрался в пионерский лагерь и устро¬
ился около изгороди, за кустом. Сумерки, сгустившиеся в ли¬
стве, защищали его. Ребята сказали, что сегодня здесь будет
детское кино — аллоскоп. Конечно, это какое-нибудь «уа-уа»,
но все-таки интересно: кино во дворе!
В библиотеку Яшка был не ходок, иначе он давно видел бы
это домашнее кино — диафильмы. Он потерял взятую в биб¬
лиотеке книгу, а вернее, ее искурил отец, отрывая по листоч¬
ку, и поэтому Яшка избегал даже встречаться с библиотека¬
рем. Прийти и рассказать, что случилось с его книгой, Яшка
не мог: не очень легко жаловаться на отца чужому человеку.
Яшка и стыдился отца и жалел. А порой яростно ненавидел.
И легче всего ему было вообще не начинать речи об отце.
Как он боялся отца, когда был маленький! При одном сту¬
ке в дверь, при одном звуке пьяного голоса Яшка вздрагивал
и бросался прятаться под кровать, за шкаф, куда попало.
В памяти отпечатался страшный вечер, когда Яшка, спасаясь
от тяжелой кастрюли с супом, которая летела в его голову,
чуть не выпрыгнул из окна со второго этажа. Наутро, соби¬
раясь на работу, отец гладил его по голове виноватой рукой,
бормотал что-то неуклюже-ласковое. Он как будто даже
всхлипывал. Но Яшке уже было все равно, он лишь молча
отвел отцову руку. Тогда Яшке исполнилось девять лет, и с
этого дня он разучился плакать. Сухими прищуренными гла¬
зами он глядел на стену, захлестанную супом, на безобразное
темное пятно, распластавшееся на голубых обоях, и хотел
только одного — чтобы отец ушел.
С того самого случая началась его дворовая жизнь. Ходил
куда хотел, делал что вздумается. Стал пропускать уроки, от¬
бился от рук в школе, отбился от рук дома. И, когда его в шко¬
ле упрекнула вожатая, что он ведет себя недостойно октябрен¬
ка, Яшка снял с груди свою октябрятскую звездочку и закинул
через забор... И после этого у Яшки наступила полная свобода.
Елены Петровны сегодня в лагере не было, аллоскоп уста¬
навливала Зина. Кондрат и Витя Апрелев натягивали на забо¬
ре полотно— кто-то принес простыню. Ребята, суетясь и весело
переговариваясь, ставили скамейки и табуретки для зрителей.
316

Колокольчатый смех Полянки звенел то здесь, то там. Яшке
трудно было сидеть не вмешиваясь.
—	Ну и как поставили скамейку? На бугор. Перекосилась
вся. Это кто же — Антошка хлопочет? Эй ты, Антошка-кар-
тошка, ставь попрямее, свалитесь все!
Но он не крикнул, он только прошептал это. Скамей-ка
осталась стоять криво, и Яшка плюнул с досады. С полотном
тоже не ладилось. Витя держал за угол, Кондрат прибивал.
—	Ну и как прибивает? — кипел за кустом Яшка. — Раз
по гвоздю, два мимо. Ну вот, теперь гвоздь согнул. Так...
И второй гвоздь согнул. Эх, мелюзга, ударить молотком по
гвоздю не умеет. Наконец-то прибил... Ну и прибил — все упа¬
ло! Все — сеанс окончен!
—	Что, ребята, не ладится?—сказала Зина. Она уже уста¬
новила аллоскоп и вставила пленку. — Давайте я вам помогу.
Держите простыню.
Зина взяла у Кондрата молоток и гвозди.
—	Какие-то гвозди тупые, — проворчал Кондрат, — не за¬
биваются.
—	Сейчас забьются.
Зина взмахнула молотком, ударила — мимо. Ударила еще
раз — гвоздь вылетел из рук.
Этого Яшка уже не мог стерпеть. Он выскочил из-за куста
и ловко перепрыгнул через невысокую изгородь.
—	Эх вы, уа-уа! Давай сюда молоток!
В садике наступила внезапная тишина. Все глядели на
Яшку, кто с удивлением, кто с опаской: уж очень какой-то
разбойный был у него вид. Антон молча отбежал и спрятался
за Зину. Зина растерялась, но тут же, спохватившись, спокой¬
но сказала:
—	А! Клеткин. Ну давай прибивай, я подержу.
Яшка взял у нее из рук молоток, влез на табуретку.
—	«Клеткин, Клеткин»... — ворчал он, прилаживая угол
простыни. — Вот тебе и Клеткин...
Раз, два!.. Гвоздь забит. Яшка переставил табуретку —
раз, два — другой гвоздь забит. И еще, чтобы не морщилось,—
раз, два — третий гвоздь забит. Яшка слез, посмотрел, ровно
ли. Ровно.
Экран готов!
—	Ну и все. — Яшка бросил молоток на табуретку. — А то
«Клеткин, Клеткин»...
—	Спасибо, Яша, — сказала Зина. — А ты, оказывается,
ловкий.
—	Вот еще и скамейку криво поставили, — все еще ворчли¬
во, но уже отметив дружеское «Яша», сказал он и поправил
скамейку.
317

—	Спасибо, Яша, — повторила Зина. — Ребята, садитесь —
кино начинается. Яша, хочешь посмотреть сказку? Садись.
Что я, маленький, что ли? — огрызнулся Яшка.-—Сказ¬
ки ваши...
Но Зина вдруг каким-то чутьем распознала его. Все огры¬
зается, все ершится, а сам рад, что назвали Яшей, и сказку
ему посмотреть, конечно, хочется.
Преодолев свою неприязнь, Зина заставила себя быть с
ним приветливой.
—	Ладно, ладно, садись, — сказала она. —Не захочешь
смотреть — уйдешь.
И тут же подумала: «Хоть бы и правда ушел!»
Ребята уселись на скамейки. Маленькие — поближе к
экрану, старшие — сзади. И на самой задней скамейке уселся
Яшка.
Антон постарался сесть от него подальше, на передней ска¬
мейке, на самом дальнем от Яшки месте: он все ежился и все
оглядывался на Яшку украдкой. Встретившись с ним взгля¬
дом, Антон замер, как зайчонок перед волком. Он увидел зна¬
комую насмешку в этих прищуренных глазах. Неужели нач¬
нется все сначала и опять Яшка будет мучить его и опять
будет требовать денег?.. Зачем Зина пустила его, зачем сказа¬
ла, чтобы Яшка остался?
Белое квадратное пятно мягко светилось в летних сумер¬
ках. Зрителей значительно прибавилось, пришли жильцы из
соседнего дома, завернул на площадку и кое-кто из старших
пионеров.
—	Сейчас мы будем смотреть русскую сказку «Про сест¬
рицу Аленушку и братца Иванушку», — сказала Зина.
И на белом квадрате появился первый кадр: ярко раскра¬
шенная картинка, с которой взглянули на зрителей главные
герои — желтоволосая сестрица Аленушка в синем сарафане
и румяный голубоглазый братец Иванушка.
= «Жили-были сестрица Аленушка и братец Иванушка...»
*—• Вот так кино! — вполголоса проворчал Яшка. — Они же
не двигаются.
—	Это диафильм, Яша, — ответила Зина. — Фигуры не
двигаются. Но действие движется.
—	Дальше! — крикнул кто-то из ребят. — А потом что?
Картинка сменилась —злая мачеха прогоняет из дома
сестрицу Аленушку и братца Иванушку.
—	«Идите, и чтобы мои глаза вас не видали...»
И вот в вечерней тишине городского двора возникла и по¬
текла чередой ярких картин старая волшебная сказка, полная
печальных и трогательных событий, нежной преданности и
любви.
318

Антон призадумался. Он уже забыл о Яшке. Но эта сказка,
которая проходила перед его широко раскрытыми глазами,
как-то странно мешалась с жизнью. Разве не сестрица Але¬
нушка его старшая сестра Зина, которая оберегает его и учит,
как надо поступать и как не надо. И разве он, Антон, не бра¬
тец Иванушка, который не послушался своей старшей сестры и
напился из козьего копытца?
А что вышло из этого? Хоть и не стал Антон козленком, а
вором сделался. А это еще хуже!..
Сказка идет дальше. И вот уже гибнет сестрица Аленуш¬
ка, лежит на дне озера, и «шелкова трава ноги спутала, желты
пески на грудь легли...» А бедный козленочек бегает по берегу,
зовет свою старшую сестру, просит, чтобы она выплыла, пото¬
му что козленочка хотят зарезать и защитить его некому!
—	Ой, Аленушка! — вдруг всхлипнула Полянка.—Ой, вы¬
плыви!
Антон крепился, но слезы уже подступили к его глазам. По¬
чему-то не Аленушку он видел на дне озера с желтым песком
на груди, это его сестра Зина лежала там! Он отвел глаза от
экрана и поглядел на Зину. Нет, вот она, его старшая сестра!
Она живая, она стоит здесь и показывает им сказку. Она здесь,
она возле него. Она никому не даст его в обиду. Только слу¬
шаться ее надо и не пить никогда из козьего копытца!
Зина почувствовала его взгляд и улыбнулась ему, обод¬
ряюще кивнув головой. Это успокоило, снова стало свободно
дышать.
Яшка словно исчез. Пускай он сидит здесь, пускай щурит¬
ся на Антона, Антон больше не боится его!
Сказка кончилась. Над воротами загорелся круглый белый
фонарь.
Зрители расходились с негромким говором, все очень до¬
вольные. Антон пытался помочь Зине уложить пленку. Подбе¬
жала Полянка и прижалась к Зине:
Сестрица Аленушка!
Зина засмеялась. Но Антон сурово отстранил Полянку:
—	Это моя сестра.
—	И моя! — закричала Полянка.
Антбн возмутился:
—	Нет, не твоя. Это моя старшая сестра.
“ И моя!
—	Антон, не толкайся, —- сказала Зина. — Полянка права.
Вы оба октябрята. А я комсомолка. Значит, я обоим вам стар¬
шая сестра. Понятно?
—	А все-таки мне сестрее! — возразил Антон.
Яшка встал, лениво потянувшись. Он с интересом смотрел
сказку, но сейчас принял небрежный вид:
319

—	Уа-уа! — и зевнул.
Но, когда увидел, что Кондрат полез снимать полотно,
вскочил и оттолкнул его:
—	Ну-ка вы, малявки! Давай я сниму. — И он, ловко вы¬
дернув гвозди, снял простыню.
—	Если умеешь — сложи, — сказала Зина, убирая алло¬
скоп.
Яшка не умел складывать простыни, он никогда не убирал
постели. Смутившись, он бросил полотно на скамейку:
—	Сами сложите!
И, сунув руки в карман, засвистал песенку и пошел с пло¬
щадки. Антон с облегчением глядел ему вслед: вот уходит и
ничего не может сделать Антону. Пускай только уходит по¬
скорее!
Но вдруг Зина остановила Яшку. Зачем?
—	Яша, — сказала она, — если найдешь время, заходи
завтра. У нас будет урок фотографии. Кондратов отец, Иван
Кузьмич, принесет фотоаппарат, будет показывать, как сни¬
мать. Все старшие ребята придут. Может, тебе интересно?
Приходи тоже.
Яшка был польщен. Он едва смог скрыть самодовольную
улыбку.
—	Ладно. — Яшка небрежно пожал плечами. — Может,
приду. — И тут же показал шик—плюнул сквозь зубы.
Но Зина уже знала, что сегодня она победила.
А дома ее снова ждало письмо:
«Дорогая наша Зиночка, ты так и не приехала! А мы тебя
ждали в Костроме, выходили к поезду и даже чуть не плакали.
А потом получили твое письмо. Ну и не везет же тебе!..»
«Неправда, — мысленно возразила Зина, — вот уж и не¬
правда, мне везет. А если бы я уехала, а Изюмка заболела
без меня? А если бы что случилось — как бы тогда мне жить
на свете? Как хорошо, как хорошо, что я не уехала, как это
хорошо!»
«Мы целый день пробыли в Костроме. Ходили на льняной
комбинат имени Зворыкина. Какой же огромный этот комби¬
нат! Там всё—и обрабатывают лен, и прядут, и ткут, и красят
полотно. В цехах светло, окна большие, воздуха много, только
очень шумно от станков. Станки работают изо всех сил, ну
знаешь, будто с цепи сорвались. А работницы ходят около них
тихо и только очень внимательно смотрят, чтобы не оборва¬
лась нитка. Я бы, наверное, не смогла быть такой вниматель¬
ной целый день. И у меня появились мысли. Ведь каждую
вещь делает какой-нибудь человек, и так внимательно ее де¬
лает и отдает этой вещи свое время, свои силы и очень много
своей жизни. А мы другой раз этого не понимаем и совсем не
320

думаем об этом и портим разные вещи. Как один раз я поса¬
дила березку в школе у ворот — помнишь, может быть? Все
поливала ее, чтобы прижилась. А когда прижилась, какой-то
идиот ее сломал. А я столько труда положила!..»
Зина читала и старалась все это представить себе. И беше¬
но гудящие станки, и пар в красильной над широкими чанами,
и бегущее для просушки высоко вверх, под потолок, выкра¬
шенное розовое полотно, и тяжелые катки, через которые это
полотно проходит и укладывается, уже ровное и проглажен¬
ное, в тюки...
Фатьме нравилась Кострома. Она с удовольствием описы¬
вала тихие, приветливые улочки, в конце которых светилась
волжская синева, небольшие дома с пышно цветущими гера¬
нями в окнах, торговые ряды, где продается это красивое
костромское полотно, музей, где стоит статуя Ивана Сусани¬
на— ведь он здешний, костромич.
На страницах этого письма Зина увидела и тихую широ¬
кую реку Кострому, которая здесь, около города, впадает в
Волгу. Узкий мост через реку, а на той стороне старинный
Ипатьевский собор. Нежно-голубое небо с розовым облаком,
и золотые тяжелые главы, и зеленый берег под крепостной
стеной монастыря — все, как в чистом зеркале, отразила река
Кострома. Ребята идут по мосту на тот берег и входят в мо¬
настырский двор, разглядывают монастырскую звонницу с
позеленевшей от времени крышей и покои с расписными печ¬
ками и маленькими окошками, где прятался от поляков юный
царь Михаил Романов и откуда он вышел, сел в ладью и от¬
правился в Москву на царство.
«Ох, сколько всего увидишь и узнаешь, если пойдешь вот
так, по всей стране, — и истории и географии!
А еще тебе скажу: тут есть очень хорошие школы, ребята
сажают очень много цветов...»
«Ну, теперь, кроме цветов, уже больше ничего не жди!» —
улыбнулась Зина.
Она не ошиблась: последние страницы были заполнены
астрами и гладиолусами, петуньями и георгинами, флоксами
и душистым табаком. Вокруг школы — прибой цветов. При¬
бой этот выплеснулся из школы в город. Цветы на улицах,
цветы на площади. И сажают их всюду школьники-юннаты.
Вечером весь город пахнет душистым табаком и матиолой.
«Почему бы нам тоже так не сделать?
Из Костромы мы пойдем в колхоз имени 12 октября к
Прасковье Андреевне Малининой посмотреть ее знаменитых
коров. Ну, Зина, почему тебя нет с нами!..»
Зина сложила письмо и.протянула его отцу.
—	Очень интересное письмо, — сказала она. — Когда ты
321

освободишься, почитай. Тебе понравится. Ну, папа, а чего ты
так смотришь на меня? Думаешь, я расстроилась?
—	Думаю, да, — ответил отец, принимаясь за свой чертеж.
Зина улыбнулась:
" А вот и нет, а вот и нет, не угадал!
Она подсела к нему и осторожно вынула из его руки рейс¬
федер.
—	Папа, ты послушай, это важно. Ты беспокоишься из-за
меня. Я вижу. А напрасно. Я очень рада, что им так интересно.
И письма мне очень интересно читать. И сначала мне очень
хотелось к ним, ну очень, очень!
—	А теперь, скажешь, нет?
—	А теперь нет. Знаешь почему? Я начинаю как-то чув¬
ствовать, что я смогу быть настоящей пионервожатой — ну не
сейчас, не сразу. А ты думаешь, это маленькое дело — быть
хорошей пионервожатой?
—	Думаю, что это очень большое дело, — сказал отец,—
очень большое и очень ответственное. Из моих рук, например,
выходит проволока. Нужная вещь, ничего не говорю. А из рук
прокатчика, скажем, — листовое железо. Тоже вещь нужная,
очень даже. А ведь из рук людей, которые с детьми работают,
выходит человек, его характер, его мировоззрение. А что на
свете важнее человека? Вот как я думаю...
—	Папка, ну вот и я так же думаю! И если я сумею, если
я смогу... то ни о чем другом я уже и не жалею... Потому что
мне кажется, что я начинаю уметь. Только еще начинаю, но
все-таки начинаю уметь. Понимаешь? Ты понимаешь меня?
Конечно, понимаю.
—	И знаешь, папка, у меня сегодня еще одна радость...—
Зина покосилась на Антона.
Антон спал, положив голову на сложенные на столе руки.
Зина понизила голос:
—	К нам сегодня приходил Клеткин. Топорщился, фасо-
нился, а все-таки диафильм глядел. А завтра у нас фотокру¬
жок, и я уверена, что он опять придет. И если он выправится,
папка, ну разве это не победа будет, а?
Отец усмехнулся, напряжение в лице и во взгляде исчезло.
—	Ну ладно, когда так, — сказал он и взял из ее рук рейс-1
федер, —если у тебя столько радостей...
—	Папа, — припомнив один разговор, спросила Зина,—
скажи, а разве это не личные радости? Кроме тех радостей,
которые только мои, собственные, — это ведь тоже личные?
—	А почему ж не личные? — ответил отец. — Я так не счи¬
таю. Если я доставил радость другому — значит, это и моя
радость. Моя личная. Я вот так считаю. Конечно, если этот
другой — не враг...
322

Ну, папка, разве это надо объяснять? — засмеялась Зи¬
на.— Хочешь, я открою тебе один секрет?
—	Хочу.
—	Ты, папка, думаешь, что я еще маленькая. А я уже
большая!
—	Да? — Отец поглядел на нее с удивлением. — Смотри-
ка, а ведь и правда большая! Скажи пожалуйста! Теперь от¬
крой мне еще один секрет: а когда же ты, дочка, выросла?
МОСТИК СЛОМАЛСЯ
Иван Кузьмич, прокатчик, увлекался фотографией. Чуть
ли не каждое воскресенье, если позволяла погода, он отправ¬
лялся со своим «Зорким» «на этюды» — куда-нибудь за город
или в Зоопарк, на Красную площадь, в районы новостроек...
Без конца снимал строящийся свой заводской дом, в котором
возникали их будущие квартиры. Фотографий этого дома у
него накопилась уже целая серия — вот роют котлован, вот
возводится первый этаж, вот второй, третий... Проемы окон
еще глядят пустыми черными квадратами, но уже недалеко
то время, когда в них засверкают стекла, забелеют занавески,
зазеленеют цветы. Этот растущий дом — растущая радость
будущего — хранился у него в особой папке, и соседи нередко
приходили посмотреть эти фотографии, помечтать о том, как
они будут жить в квартирах с ваннами, с балконами, на кото¬
рых можно будет разводить цветы.
«И белье хорошо посушить», — добавляла какая-нибудь
хозяйка.
Но ее тут же обрывали:
«Только вам белье сушить на балконах, как же! Дом
стоит — красавец, а на балконах — тряпье развевается. Эко
как культурно! Скажешь еще, половички потрясти с балкон¬
чика, людям на голову!..»
В это воскресное утро Иван Кузьмич как раз собирался на
свой любимый объект —к строящемуся дому. Он заряжал
кассеты, но загрубевшие от работы, желтые от табака пальцы
с крупными ногтями как-то плохо слушались его.
—	Дай-ка я, — сказал Кондрат, которЬ1й стоял рядом и
наблюдал за его сборами.
Умеешь ты, как же! — ответил Иван Кузьмич. — Сколь¬
ко говорил — учись. Не хочешь. А не хочешь — не надо.
=-н Почему это — не хочу? Да ты же не учишь. Тебе бы
тоЛько самому ходить да снимать.
“ А ходи и ты, пожалуйста. Но ведь тебе же все некогда,
все по своим ступенькам лазишь.
323

—	По каким ступенькам?
—	По пионерским. По каким же еще?
Кондрат скупо усмехнулся:
—	А какие они, по-твоему, ступеньки?
Отец молча налаживал аппарат.
—	Ну что же замолчал-то? Говори, какие ступеньки?
—	Чего ты пристал? Я почем знаю какие? Пионер я,
что ли?
Эх, отец, отсталый ты. Вот если я выучусь как следует
фотографировать — значит, у меня будет умение. Понятно те¬
бе? А если других ребят научу, буду пионер-инструктор. По¬
нятно?
—	А где ж тут ступеньки?
—	Ну, раз у меня есть умение — значит, я шагнул на одну
ступень^ Понятно?
—	Нет, не понятно. А если ты не фотографировать на¬
учишься, а, скажем, дрова рубить? Тоже ступенька?
—	Ну... Тоже ступенька.
—	А если курточку свою починишь — вон рукав-то у тебя
разодрался...
—	Опять рукава разодраны? — тотчас послышался из кух¬
ни голос матери. — Давно ли чинила, а?
Ну вот, теперь про всякие рукава пошло, — недовольно
сказал Кондрат, — я про ступеньки, а они...
—	Ну ладно, давай про ступейьки,— согласился отец.—
Так, если рукав зашьешь, тоже ступенька?
Кондрат не знал, что ответить. Если ступенька, то что-то
уж очень маленькая. Но умение это или не умение? Пожалуй,
все-таки умение.
5—	Гляжу, нянчатся с вами, как с грудными детками,—
вздохнул отец, — лишь бы к какому делу приохотить. Умение,
ступеньки, инструктора, значки всякие. А дело не для ступенек
надо делать, не для «умений» там ваших, а просто уметь да
делать как следует. Вот пленку ты, пожалуй, сумеешь про¬
явить, а рукав зашить не можешь. А инструктором называ¬
ешься! Какой же ты инструктор с разорванным-то рука¬
вом?
—	Опять про рукава! — чуть не заплакал Кондрат. — Я хо¬
тел о деле с тобой... а ты все рукава да рукава!
—	Ну вот, хватился... — Отец вскинул на плечо ремешок
аппарата, надел кепку и пошел из комнаты. — Как мне ухо¬
дить, так ты про дело.
6—	Да у меня же к тебе пионерское поручение! Ребята
просили тебя к нам на площадку прийти, чтобы ты фотогра¬
фировать поучил. Я обещал, а ты!..
—	А я не обещал.
324

Но, уже взявшись за ручку двери, он обернулся, внима¬
тельно посмотрел на Кондрата и смягчился:
—	Приходите на строительство, дом снимать будем.
Кондрат просиял, засмеялся:
—	Опять дом? Ой, папа, тебе этот дом, наверное, во сне
снится!
—	А тебе — нет?
Кондрату не снился новый дом, ему и в старом было хоро¬
шо. А чего нужно? Спать есть где. Стол — под окнами, уроки
делать светло. Правда, на этом же столе они и обедают, но
ведь не целый же день Кондрат сидит за уроками! Всему свое
время — и обеду, и ужину, и урокам. У Кондрата в стене око¬
ло двери даже гвоздь свой, чтобы вешать пальто. Места хва¬
тает. Но если всем так хочется переехать в новые квартиры—
так что ж, Кондрат не возражает.
Торопливо сбежав с лестницы, Кондрат помчался в пио¬
нерский лагерь.
У ворот лагеря он чуть не налетел на Яшку Клеткина.
Клеткин стоял с надменным видом, прищурив глаза и при¬
подняв подбородок.
—	Здравствуй, — сказал Кондрат и почему-то, растеряв¬
шись, протянул Яшке руку.
—	Коли не шутишь, — ответил Яшка, не вынимая рук из
карманов. — А где же твой батька с аппаратом? Болтаете
только. Уа, уа!
Кондрат обиделся и молча прошел мимо него.
—	Сейчас умру с горя, — сказал Яшка ему вслед.
Однако это было обидным разочарованием. Яшка нетерпе¬
ливо ждал этого утра. Ему вовсе не нужен был пионерский
лагерь и все их ребячьи затеи. Какие-то разноцветные змеи,
спектакли, пластилины... Но бзять в руки настоящий фотоап¬
парат, поглядеть в глазок, щелкнуть! А потом, может быть,
даже научиться и проявлять и печатать... Ох, и наснимал бы
тогда Яшка разных карточек — и Парк культуры бы снял, и
Москву-реку, и мост над Москвой-рекой! А то и в Кремль
пошел бы, Царь-пушку снял. Он бы научился, только один
разок посмотреть — и готово!
Но вот он, Кондрат, пришел, а Ивана Кузьмича с ап¬
паратом и нет. Очень нужно Ивану Кузьмичу возиться с ма¬
лявками. Как же, так вот сейчас наденет калоши и побежит
к ним в садик!
Яшка, насвистывая, медленно направился по улице.
Воскресенье, выходной. Отец дома и уже с утра «веселый»,
стучит кулаком по столу и кричит, что всех заставит ходить
по одной половице, а мать смотрит куда-то в окно, будто не
слышит его, и Яшка знает, что ей скучно-скучно, так скучно,
325

что хочется лечь да и умереть. Яшка слышал, как она именно
этими словами — лечь да и умереть — говорила о своей тоске
соседке.
И Яшке скучно. Жаркий летний день, когда люди ловят
рыбу, собирают в лесу грибы, катаются на лодках, — этот
день для Яшки был полон одиночества, безделья, тоски, от¬
того что неизвестно куда себя деть, и тайной печали, оттого
что вся его жизнь какая-то нескладная и не как у людей. Ку¬
да идти? Что делать?
Может, в кино? Но все только кино и кино. А жизнь ведь
не только на экране. Вот был бы у него фотоаппарат! Счаст¬
ливый этот Кондратка: пойдет со своим отцом, да и будет сни¬
мать что захочет. Если бы у Яшкиного отца был такой «Зор¬
кий» или еще лучше — «Киев»!
Вспомнив о своем отце, Яшка невольно скривил губы.
У его отца — аппарат! А что бы он с ним стал делать? Только
одно — пошел бы да пропил.
Яшка брел сам не зная куда. На углу улицы его оклик¬
нули:
—	Яша! Клеткин!
Яшка обернулся. Его звала Зина Стрешнева, она махала
ему рукой:
—	Пойдем с нами!
—	Куда еще? — хмуро спросил Яшка.
■— Фо-то-гра-фи-ро-вать!..
Яшка, все так же хмурясь, повернул обратно. Он делал
вид, что все это ему малоинтересно и что он идет так, от ску¬
ки. Но его узкие ярко-синие глаза так и светились от радости.
Зина стояла у ворот и ждала его.
—	Идем с нами на стройку, Иван Кузьмич велел.
Новый дом уже на четыре этажа поднялся над землей, на¬
метился и пятый. Он словно врезался в небо своими красны¬
ми кирпичными стенами, весь разграфленный еще пустыми
темными проемами окон и дверей — будущие окна, будущие
двери будущих прекрасных квартир.
Среди штабелей кирпича, строительного мусора и холмов
разрытой земли и глины ходил со своим «Зорким» Иван Кузь¬
мич, высокий, сутулый, длинноногий. Вот он перешагнул через
канаву с канализационной трубой, встал под старой черему¬
хой, которую строители, оберегая, оставили для будущего
сада, и навел аппарат на угол третьего этажа.
—	Там будет наша квартира, — пояснил Кондрат.
Зина остановилась, не зная, как ей в своих белых парусино¬
вых босоножках пройти среди сырых, разъезженных грузови¬
ками глиняных бугров. Но ребята уже бежали к Ивану Кузь¬
мичу, прыгая через канавы и доски.
326

Первым подбежал Яшка.
—	А нам поснимать дадите? — спросил он, глядя в глаза
Ивану Кузьмичу, напряженно стараясь угадать по выраже¬
нию этих глаз: даст он поснимать или откажет?
—	Иди сюда, — сказал Иван Кузьмич, — стань здесь.
Яшка послушно встал там, где ему указали. Иван Кузьмич
подал аппарат, закинул ему на шею желтый ремешок.
—	Теперь гляди сюда, в глазок.
Яшка вдруг, стал робким и покорным. Он поглядел в ма¬
ленький волшебный глазок и увидел там и дом, и Зину, и ре¬
бятишек, и груды кирпичей, и кран с поднятой стрелой... Столь-
ко всего уместилось в этом глазке, и все видно так отчетливо
и так ярко — прямо крошечная цветная картинка!
И Яшка снимал.
Он быстро, быстрее всех ребят понял, как нужно фотогра¬
фировать, как находить нужный ракурс, сколько времени
держать.
—	А ты, браг, молодец, оказывается, — сказал ему Иван
Кузьмич, — способный. Ты чей?
—	Ивана Клеткина, слесаря, — нехотя ответил Яшка.
Иван Кузьмич хотел сказать: «А, это ты и есть Яшка
Клеткин, который из школы убежал?» И хотел хорошенько
пристыдить Яшку.
Но Яшка предвидел это и ловко перевел разговор:
—	А как это делается, что карточки цветные бывают?
—	Это особая статья. Это пленка такая есть, — сказал
Иван Кузьмич и начал увлеченно объяснять, как делается
эта пленка, на которой снимки получаются цветными.
Снимали много — и дом, и черемуху, и друг друга. Яшка
снял целую группу — Зину и всех ребят с нею. Иван Кузьмич
поднялся в свою будущую квартиру, и его сфотографировали
глядящим из проема своего будущего окна.
Зина тайком следила за Яшкой.
«Вот чем можно привязать его, — думала она. — Может,
будет в конце концов человеком».
И в первый раз она с радостным облегчением отметила,
что думает о Яшке без вражды и раздражения. Ну и кто он
такой, если разобраться? Маленький, заброшенный, обозлив¬
шийся мальчишка — вот и все. Стоит ли и можно ли сердить¬
ся на него? Елена Петровна права: его приручить надо, при¬
ручить лаской, доверием. Тоненький, хрупкий мостик уже
протянулся между нею и Яшкой, надо уберечь этот мостик,
укрепить его.
Пленка кончилась, и все отправились домой. Яшка не от¬
ходил от Ивана Кузьмича.
—	А потом что? Проявлять?
327

—	Проявлять. А потом печатать.
—	А как проявлять? А как печатать?
Иван Кузьмич поглядел на него с высоты своего большого
роста:
—	А ты, я вижу, азартный! Приходи ужо, к вечеру, вме¬
сте проявлять будем, а потом печатать.
У Яшки широко раскрылись глаза:
—	Правда?
—	Да чего ж не правда?
—	А хозяйка твоя... не выгонит?
—	Моя мама не такая, чтобы выгонять, — сурово осадил
его Кондрат.
Кондрат ревновал. Отец носится с Яшкой, как будто толь¬
ко один Яшка тут и есть. «Способный», «азартный», «моло¬
дец»... А как будто Кондрат хуже снимает. Он уже и прояв¬
лять умеет и печатать. Правда, ему некогда много заниматься
фотографией, у него еще и других дел не сочтешь. А Яшка
только по улицам слоняется. И уже он и «молодец» и «спо¬
собный»!
—	Вот и пойди, Яша, — вмешалась Зина, — вог и будете
проявлять вместе с Кондратом.
—	Пускай без меня проявляют, — ответил Кондрат,—я
буду книжки в библиотеке выдавать. Да я ведь... не азартный.
—	Эх, кабы у меня такой аппаратик был! — не слушая
Кондрата, сказал Яшка. — С утра до ночи снимал бы. И ночью
снимал бы! А что, Иван Кузьмич, ночью снимать можно?
—	Я снимал. — Иван Кузьмич был рад, что нгконец-то
встретился ему человек, с которым можно сколько хочешь
говорить о фотографии. — При больших фонарях снимал.
Интересные снимки получаются. Придешь — покажу.
—	Ладно! А поснимать дашь?
—	Если сумеешь, конечно, дам. Все равно аппарат всю
неделю без работы лежит. Кондрат — он ведь, ты сам слышал,
до этого дела не азартный.
Зина видела, как сверкнули на отца глаза Кондрата. Но
это ничего, пускай парнишка немного потерпит. Может, Иван
Кузьмич лучше, чем кто-либо, сумеет приручить Яшку.
Яшка с этого дня стал чаще появляться в лагере. Он при¬
нес отпечатанные карточки, на которых среди бугров и строи¬
тельного материала стояли ребятишки и Зина. У Зины было
темное лицо и черные волосы, но это ничего, это передержка.
В следующих карточках этого не будет.
Зина по-прежнему не любила Яшку. Она заставляла себя
терпеть его присутствие. Однако она все больше и больше
убеждалась в том, что доброе отношение к человеку вызывает
такое же доброе отношение и с его стороны. «Худой мир луч¬
328

ше доброй ссоры» — здесь эта пословица оправдывалась. Чем
дальше, тем лучше и добрее становился этот худой мир. Яшка
хоть и не стал ласковей, все-таки кое в чем начал уступать.
Он уже не плевался, не дразнил маленьких и, кажется, пере¬
стал попрошайничать на улице.
Через Кондрата она знала, что Яшка теперь все вечера
проводит у Ивана Кузьмича, что он без конца возится с плен¬
ками, печатает, проявляет и даже ходит фотографировать
один — Иван Кузьмич дает ему фотоаппарат.
—	Мы его выведем в люди, — похвалилась как-то Зина
отцу. — Важно сначала чем-нибудь увлечь человека...
—	Ну что ж. Сначала увлечется, а потом надоест, — отве¬
тил отец. — Так тоже бывает.
Зина удивленно посмотрела на отца:
—	Как ты можешь так думать, папа? Вот увидишь, мы
этой зимой его в пионеры принимать будем!
Отец с сомнением пожал плечами.
—	Хорошо, если так. Буду рад и за него и за тебя.
Этот разговор огорчил Зину. А что, если и правда Яшка
позабавится да и уйдет снова на улицу попрошайничать, до¬
бывать деньги на кино и папиросы? А потом, может быть, и
воровать. И что же тогда окажется? Что Зина и радовалась
напрасно, и преодолевала свою вражду напрасно, и что никак
она на Яшку не повлияла, и что никакой она не воспитатель
и не вожатый.
Нет, нет. Просто отец слишком осторожен. Ему нужны
факты. Ну что ж, дай время, будут и факты! Вот посмотрим,
что ты тогда скажешь, папка, недоверчивый человек!
...Был тот предвечерний час, когда рабочий день на заводе
близится к концу, когда вахтер, поглядывая на часы, готовит¬
ся дать гудок, а хозяйки начинают накрывать на стол. Мир¬
ный час, когда семья собирается к обеду и отдыху.
Зина тоже накрыла на стол. Обед был готов. Сегодня ей
даже удалось сделать рисовый пудинг с клюквенным киселем.
Антон уже похаживал из комнаты в кухню и поглядывал на
кастрюлю с киселем, который остывал на окне.
В дверь позвонили. Антон бросился открывать:
—	Папка!
—	Какой папка? — сказала Зина, невольно встревожив¬
шись. — Еще гудка не было!
Звонил Кондрат. Он хмуро поздоровался с Зиной.
—	Что случилось, Кондрат? — спросила Зина, чувствуя
что-то недоброе, что касается и ее.
Кондрат мрачно посмотрел ей в глаза:
—	Яшка сбежал.
Яшка сбежал! Зина неожиданно почувствовала смутную
329

радость. Яшки нет, он, наконец, сделал то, чего когда-то так
хотелось Зине. Его нет, он больше не будет приходить и пу¬
гать Антона, и Зине не надо будет напряженно следить за ним
и изыскивать пути к сердцу этого неприятного и даже против¬
ного ей человека! Неужели это правда, неужели Яшка сам, по
.своей воле, освободил ее от своего присутствия?!
—	И отцов аппарат унес, — сказал Кондрат.
—	Как? Украл аппарат?
—	Взял поснимать. А теперь Яшки нигде нету. И аппара¬
та нету.
Зина побледнела. Ей стало стыдно своей мгновенной радо¬
сти, ей не хотелось верить, что все это случилось. Может, про¬
сто он ушел куда-нибудь далеко, увлекшись снимками. Надо
подождать, он явится, обязательно явится. Это невозможно,
чтобы Яшка поступил так подло!
Ни Зина, ни Антон, ни Кондрат не слышали, как прогудел
гудок на заводе. Отец, которому открыла Анна Кузьминична,
неожиданно вошел в комнату.
«Факты! Погоди, папка, будут и факты!» — пронеслось в
мыслях Зины, и она, нахмурившись, закусила губу.
—	Это что за совещание? — спросил отец, поглядев на их
омраченные лица. — Какой вопрос обсуждается?
Пока Зина подыскивала слова, чтобы объяснить отцу слу¬
чившееся, Антон сказал:
—	Яшка аппарат украл и убежал куда-то.
—	Та-ак! — Отец не то усмехнулся, не то скривил губы.—
Этим все и кончилось!..
Он снял спецовку и пошел мыть руки. Зина бросилась за
ним в кухню.
—	Этого не может быть, папочка! Вот увидишь, он вече¬
ром вернется! Просто он забрел куда-нибудь.., или за город
отправился. А уж все — «украл, украл»!
В кухню прибрели и Кондрат с Антоном.
—	Ничего он не вернется, — сказал Кондрат, глядя куда-
то вниз и в сторону, — он еще вчера утром ушел. А мать го¬
ворит, что сама не знает, где он. Она уже в милицию заявила.
—	Ну и что же?! — не сдавалась Зина. — А может, с ним
что-нибудь случилось? Может, несчастье какое? А уж вы ско¬
рей — «украл»!
—	Хорошо, подождем судить, — сказал отец, вытирая ру¬
ки.— Есть такие мудрые слова: «Не суди не выслушав».
Уже стемнело, когда, поднявшись по деревянной замусо¬
ренной лестнице, Зина постучала в комнату Клеткиных. Никто
не ответил.
В коридоре стояли соседи, перешептывались,
—	Совсем уволили?
ззо

1— А что ж такого беспросыпного пьяницу держать? И так
уж довольно помучились.
—	Слесарь-то хороший, жалко.
—	Какой там уж он слесарь! Руки от водки дрожат.
—	Как же жить-то будут?
—	Ничего. Ксения заработает.
—	А что он-то работал? Только и работал, что на выпивку.
Заметив Зину, одна из соседок сказала небрежно:
—	Входи, у них не заперто.
Зина открыла дверь и остановилась на пороге. Ее поразила
заброшенность и безнадежная печаль этой комнаты. Каза¬
лось, что здесь давно никто не живет: старые окурки на полу,
немытая тарелка и пустая бутылка на столе со сдернутой на
край скатертью...
Однако в комнате были люди. У стола, свесившись головой
на руку, спал Яшкин отец, бывший слесарь Иван Клеткин.
Его хриплое дыхание наполняло комнату винным перегаром.
У окна сидела мать Яшки и что-то торопливо строчила на
машинке. Услышав, что кто-то вошел, Ксения Любимовна не¬
хотя оглянулась.
—	Здравствуйте, — тихо сказала Зина.
—	Чего тебе? — неприязненно спросила Ксения Люби¬
мовна.
—	Я пришла узнать... Яша не вернулся?
Женщина встала и подошла к Зине. Она куталась в пла¬
ток, хотя в открытое окно дышал теплотой хороший летний
вечер.
—	А тебе что? — спросила она.
Зина выдержала тяжелый взгляд Ксении Любимовны.
—	Как же мне что? — возразила она. — Я из пионерского
лагеря, я должна знать, где Яша. Он наш будущий пионер.
Как же это что мне?
—	Ступай в милицию, может, там скажут... — Ксения
Любимовна отвернулась и снова направилась к машинке. —
Не в первый раз, приведут. Не пропадет сокровище.
Зина не знала, что ей делать и что думать об этих людях.
Она вышла, тихо прикрыв дверь. Медленно спускаясь по лест¬
нице, она думала о Яшке. Вот как у него дома. Вот как живут
его отец и мать. А каково было жить Яшке? Вот он и убежал.
Конечно, продал аппарат и на эти деньги уехал куда-нибудь.
И там где-то живет, как хочет или как может — без друзей,
без старших. Один. И уж теперь-то он, конечно, будет совсем
пропащим человеком!
Зина, страдая, винила себя во всем. И в том, что не смогла
преодолеть своей вражды к мальчишке, и в том, что успокои¬
лась там, где еще надо было тревожиться. Но все-таки под¬
331

лый, подлый он человек! Ему доверяли, его привечали, а он
вот как отплатил за все доброе!
И Зине стыдно было вспомнить, как она хвалилась перед
отцом своими успехами и такими дешевыми радостями!
Хрупкий мостик, который начал возникать между Зиной
и Яшкой, сломался.
ТАМАРА ИЩЕТ СЧАСТЬЯ
Отец встретил Тамару на станции. Тамара увидела его из
окна вагона, но не узнала: стоял какой-то загорелый черно¬
глазый человек в брезентовом плаще и в сапогах, грубоватый,
с морщинками около глаз, привыкших щуриться от солнца.
Но, когда этот человек шагнул навстречу Тамаре и протя¬
нул руку, чтобы принять ее чемодан, она вдруг поняла, что
это ее отец.
—	Папа!
Тамара бросилась к нему, крепко обняла его. В эту мину¬
ту она почувствовала, что это единственный по-настоящему
родной ей человек, который и прможет во всем, и защитит от
всяких бед, и поймет ее мятущуюся душу.
Отец был рад ей.
—	Какая большая!—сказал он, любуясь Тамарой.—
Уже невеста, а?..
—	Никакая я не невеста, — прервала его Тамара, — и
вообще, папа... Мне надо с тобой поговорить обо всем, обо
всем! У меня так много...
—	Поговорим, поговорим, — сказал отец тоном, каким го¬
ворят с детьми, желая их успокоить, — дома поговорим.
К удивлению и к удовольствию своему, Тамара увидела,
что их ждет машина.
—	Это чья машина? — спросила она. — Директор дал?
Отец с недоумением посмотрел на нее.
—	А ты разве забыла, что я сам директор? Уже скоро год,
как назначили. Я же писал тебе!
Тамара покраснела. Видно, это было в те дни, когда, кро¬
ме Яна, дачи и всяких дачных развлечений, ничто для нее не
существовало.
—	Ах, да! Я просто как-то не привыкла еще, что ты ди¬
ректор, папа!
—	А я уж подумал, что ты не получила письма. Ведь ты
меня даже и не поздравила!
—	Как — не поздравила?! Я же писала тебе. Я тебя
поздравляла! Значит, пропало письмо!
Тамара говорила неправду. Она забыла ответить отцу и
332

поздравить. Украдкой покосившись на отца, Тамара стара¬
лась догадаться: чувствует ли он, что она лжет?
Но у отца был непроницаемый вид. Он вел машину и вни¬
мательно глядел вперед.
—	Значит, пропало, — сказал он, чуть поведя бровями. —
На свете всякие чудеса бывают. Вот и письма пропадают
тоже.
Он взглянул на Тамару, улыбнулся. И Тамара опять поду¬
мала, что отец очень изменился. Она не помнила его улыбки,
да и улыбался ли он когда-нибудь раньше? Он был таким
замкнутым, таким угрюмым и таким несчастным. И ведь у
него была хорошая работа, он жил в хорошей квартире, с ним
вместе была его семья. А теперь, когда он здесь один и ра¬
бота такая неинтересная — ну что интересного может быть в
деревне? — он вдруг почему-то и спокоен, и здоров, и даже
улыбается! А загорелый какой, и загар такой мягкий, розо¬
вый...
—	Ты что меня разглядываешь? — спросил отец, не глядя
на Тамару. — Изменился?
—	Да... — нерешительно ответила Тамара. — Веселый ка¬
кой-то.
—	А ты тоже изменилась. Только грустная какая-то.
Тамара хотела возразить, но отец, не дожидаясь ответа,
притормозил машину и сказал с теплым чувством тихой успо¬
коенной радости:
—	Вот мы и дома.
Машина остановилась возле небольшого бревенчатого до¬
ма, заросшего акациями. Дорожка, выложенная красным кир¬
пичом, вела к маленькой застекленной веранде с белой
дверью.
«Дома! — подумала Тамара. — Здесь его дом? Почему
здесь? Разве он не временно живет в совхозе и разве не в Мо¬
скве его настоящий дом?»
Но она ничего не сказала и, предоставив отцу нести ее
чемодан, поднялась по чисто промытым ступенькам веранды.
Дом ей не понравился. Низкие потолки, небольшие окош¬
ки, беленые стены. И никаких диванов, никаких зеркал, со¬
всем простой стол и простые, без обивки, стулья. Если бы
Тамара знала, она хотя бы привезла из дома хрустальную
вазочку и букетик шелковых роз — они совсем как настоя¬
щие!
Отец улыбнулся:
—	А зачем же нам «как настоящие», если у нас самые
настоящие есть?
На всех окнах стояли горшки с геранями и фуксиями. Ге¬
рани полыхали красными цветами; изящные, ювелирной рабо¬
333

ты сережки фуксий, словно фиолетовый дождь, висели на тон¬
ких красноватых ветках.
—	Ну уж и цветы! — фыркнула Тамара. — Ты, папа, со¬
всем деревенский стал.
—	А что, тебе не нравятся?
Тамара заметила, что отец огорчился. Но что с него возь¬
мешь! Он никогда ничего не понимал в устройстве жизни.
Мог бы потребовать квартиру в новом доме и обставил бы ее
как следует... Нет, мама права, он никогда не умел пользо¬
ваться своим положением, своими возможностями.
«Я, кажется, становлюсь такой же, как мама!» — вдруг
подумалось Тамаре, и она поспешила отогнать эту мысль.
Нет, нет, она не хочет быть похожей на свою мать! Одна¬
ко и с отцом тоже нельзя во всем соглашаться. Теперь она
возьмет хозяйство в свои руки и сделает все, как ей нравится,
а отец пусть знает свою работу и больше ни о чем не беспоко¬
ится.
—	Да, мне не нравятся эти твои деревенские герани,—
твердо сказала Тамара. — И что это ты выдумал? Откуда ты
их взял? Я их вынесу отсюда.
—	Нет, нет, — торопливо возразил отец и сделал движе¬
ние, будто хотел защитить свои герани. — Ну зачем же? Ведь
они тебе не мешают!.. А...
Он смутился, умолк, налил из графина воды в стакан, вы¬
пил. Тамара подозрительно глядела на него:
—	Кто принес тебе эти цветы? Кто эта мещанка?
—	Ну почему же мещанка? — Отец вспыхнул и нахмурил¬
ся.— Разве цветы любят только мещане? Живой цветок —
это красота. Почему же только мещанам дано любить эту
красоту? Уж если говорить о мещанстве — то мещане те, кто
презирает живую природу и ставит в свои вазочки шелковые
розы и радуется, что эти тряпочные цветы совсем как настоя¬
щие!
Тамара немного оторопела, но тут же спохватилась и хо¬
лодно сказала:
—	А чего ты так рассердился? Ну и ладно, ну и любуйся,
пожалуйста, на свои герани!
—. И вообще хватит об этом!
—	Только я ни поливать, ни ухаживать за ними не буду!
—	Я сказал — хватит. Без тебя польют. Умойся, и пойдем
в столовую.
—	В столовую? А дома?
—	Дома будем обедать, когда ты приготовишь обед.
—	Я?!
Тамара во всю ширь раскрыла свои большие темно-синие
глаза. Отец усмехнулся:
334

—	А чего ж ты так испугалась, будто тебя на Луну посы¬
лают! Любая девчонка из совхоза сумеет суп сварить. А ты
что же?
Тамара обиделась:
—	А то, что я умею, твои девчонки из совхоза не умеют
и не сумеют никогда!
В столовую Тамара пришла нарядная, в пестром шелковом
платье, в белых туфельках с белыми бусами на шее. Пускай
эти девчонки из совхоза посмотрят, какая она, Тамара!
И на Тамару смотрели. Смотрели трактористы в замаслен¬
ных спецовках, шоферы, смотрели и совхозские девчонки
птичницы и огородницы, кто искоса, кто прямо в глаза, от¬
кровенно удивляясь и любуясь. А Тамара, гордая и счастли¬
вая, будто и не видела никого. Она давно ждала этого часа,
она предвидела его; она, в этой деревенской столовой с длин¬
ными столами, скамейками и голубыми занавесочками на
окнах, чувствовала себя райской птицей, нечаянно залетев¬
шей из каких-то счастливых краев. И, чувствуя, как ею лю¬
буются, встряхивала своими тугими каштановыми кудрями,
скучающе глядела в окно, рассеянно катала хлебные шарики
своими белыми пальцами.
—	Это откуда же такая?
—	Директорова дочка!
—	Ух ты, какая красавица!
—	И гладкая какая — словно ядром кормленная!
Тамара слышала этот негромкий разговор, но делала вид,
что ничего не слышит. Что красавица — так это правильно.
Но что такое «ядром кормленная»?
Тамара с сомнением придвинула тарелку с супом, взяла
алюминиевую ложку и, сделав гримаску, повертела ее в ру¬
ках. Отец заметил это:
—	Ешь и не кривляйся.
—	Но я не могу такой ложкой...
—	Люди едят, а ты не можешь?
—	Но они же...
—	Они не хуже тебя.
Тамара нахмурилась и стала есть суп. Суп был вкусный,
однако Тамара делала вид, что ест через силу. Подняв от та¬
релки глаза, она встретила суровый взгляд отца, устремлен¬
ный на нее.
—	Брось фокусы, — негромко, но грозно сказал он; и Та¬
мара с удивлением поняла, что отца надо слушаться.
«Смотри, какой стал! — подумала она, украдкой погляды¬
вая на него. — А дома тихий был».
И снова, как при первой встрече, Тамара увидела, что отец
стал совсем другим. Бывало, он, безмолвный, словно чужой,
335

появлялся после работы в их богатой московской квартире и
утром неслышно уходил на работу без завтрака. Мать спала,
Тамара спала, а работница Ирина (противная насмешница)
ленилась приготовить ему завтрак. И он никогда не сердился,
никогда. Правда, как-то раз попробовал он поучить Тамару —
пусть она сама за собой убирает да пусть пойдет к подруге
Зине помочь вымыть пол, потому что у Зины нет матери. Ну
Антонина Андроновна так задала ему тогда, что он чуть из
дома не убежал. А теперь вот как покрикивает на Тамару!
«Возьму да уеду обратно, — подумала Тамара, болтая
ложкой в тарелке, — если будет так командовать да обры¬
вать».
Но тут перед глазами встала душная, набитая подушками
и коврами квартира. Пропадающая от тоски и безделья мать,
которая ходит по этим коврам, шлепая зелеными туфлями.
Вспомнился и он, Ян Рогозин, пьяный, страшный. Такой
страшный! Вот он идет, шатаясь, по улице, глядит на нее
страшными глазами, кричит, смеется, издевается... Ой, как
забыть это все, как забыть? И как вернуться туда?
К их столу подошла молодая женщина, круглолицая, с
гладко зачесанными светлыми волосами и тугой косой, свер¬
нутой на затылке. У нее были чуть припухшие веки и серые,
несколько утомленные глаза. Слегка изогнутые тонкие брови
придавали ее простому загорелому лицу выражение печали.
Женщина улыбнулась, в уголках ее обветр»енных губ появи¬
лись маленькие ямочки, но и улыбка не согнала печали с ее
бровей.
—	Кто эта молодая особа? — спросила она, как-то особен¬
но лучезарно взглянув на отца. — Неужели дочь?
—	Дочь, — мягко ответил отец, и Тамара увидела, что его
черные глаза так же лучезарно сияют в ответ. — Познакомь¬
тесь. Дочь Тамара. Агроном совхоза Евгения Николаевна.
Евгения Николаевна протянула Тамаре руку. Тамара по¬
чувствовала, что рука у «агрономши», как она тотчас окре¬
стила Евгению Николаевну, крепкая и немного шершавая.
«Агрономша» внимательно поглядела Тамаре в глаза,
словно хотела найти в них ответ на свой тайный, очень важ¬
ный для нее вопрос. Тамара ответила ей холодным, немного
враждебным взглядом. Она сама не знала, почему не понра¬
вилась ей эта «агрономша». Может, потому, что отец так при¬
ветливо глядит на нее?
Евгения Николаевна опустила тяжелые ресницы, улыбка
ее пропала, и ямочки исчезли.
-— Были на седьмом участке? — спросил отец. — Как там?
—	Блоха, — ответила Евгения Николаевна и отошла к
своем у столу.
336
11

Тамара подметила, что отец тянется за ней взглядом и
не может оторваться, и взгляд у него задумчивый и счастли¬
вый.
—	Какая блоха? —резко спросила Тамара.— Вы разве
блох разводите в поле?
—	А? Что? —Отец словно удивился, что Тамара сидит ря¬
дом с ним, за столом, в совхозной столовой. — Ах, да... блоха.
На свеклу напала блоха. Надо принимать меры. Да. А ты
знаешь, кто подарил мне эти герани? —Отец улыбнулся.—
Она!
Тамара испытующе поглядела на него:
—	А дальше?
Отец вдруг заторопился, собрал в кучу тарелки, сложил
вилки и ножи, встал из-за стола.
—	Ну, а что же дальше? — повторила Тамара, выходя
вслед за отцом из столовой.
Отец пожал плечами.
—	Какое «дальше»? Просто она очень хороший человек.
И снова повторил, словно стараясь, чтобы Тамара поняла
это и запомнила:
—	Она хороший человек. Она хороший, добрый человек.
Умница.
—	А когда ты поедешь к маме? — спросила Тамара, не
глядя на отца.
Они шли по белой тропочке, пролегавшей среди густой гу¬
синой травки и мохнатой ромашки; ступишь в сторону с тро¬
почки — и словно в мягкий ковер. Над головой шелестели
ветки берез, пели птицы. Небо дышало ласковой солнечной
теплотой, ветерок нежно пошевеливал тугие, рыжеватые Та¬
марины кудри. Но она не видела ни берез, ни неба, она
не слышала пения птиц. Тяжелое подозрение заполнило ее
сердце.
—	Когда ты поедешь к маме? — упрямо и требовательно
повторила она.
—	Как хорошо! Как хорошо на свете! — сказал отец, щу¬
рясь от солнца. — Все растет, все цветет, все радуется... Ко¬
гда я поеду? Не знаю. Может быть, никогда. Ты чувствуешь,
как зеленый цвет успокаивает глаза? Такой чистый зеленый
цвет!
—	Никогда?! А как же мама?
Но отец больше не хотел говорить об этом.
—	Оставим этот разговор, — сказал он. — Когда-нибудь
после. Сейчас мне некогда. Надо съездить на седьмой уча¬
сток!
—	А я?
—	А ты иди домой, приберись, осмотрись. И ложись спать,
12 Библиотека пионера, т. VIII	337

Отец свернул на грейдер.
—	Папа, подожди, — остановила его Тамара. — А что
это такое «как ядром кормленная»? Как это — кормленная
ядром? Каким ядром?
—	А это индюшек откармливают орехами, чтобы жирны¬
ми были. Ты разве не знала об этом?
—	А...
Тамара направилась к тихому, окруженному акацией до¬
мику директора. Она обиделась — значит, она похожа на
индюшку, которую откормили орехами? Фу, какая же глупая
эта баба, которая могла так сказать о Тамаре! Глупая и
злая — вот и все!
Нарядная, белокожая, синеглазая Тамара шла по дорожке
упругой походкой. Ну как же это посмели сравнить ее с ин¬
дюшкой! Слепые они, что ли?
—	Фу — деревенщина!
А сердце невольно заныло от печальных предчувствий. По¬
чему ей казалось, что она найдет здесь свое счастье?
«А где же тогда, а где же?» — чуть не плача, возражала
своему сердцу Тамара.
Она вошла в тихие белые комнаты с красными геранями
на окнах. Полки с книгами, лампа в изголовье отцовской кро¬
вати, голубое покрывало на узенькой тахте, приготовленной
для Тамары...
«Неужели ты думаешь, что здесь можно найти счастье?» —
снова коварно спросило ее сердце.
Тамара села на тахту и, ударяя кулаком по голубому по¬
крывалу, залилась слезами.
■— Ну, а где же оно тогда? Ну, где же?
СТОЛКНОВЕНИЕ
Тамара шла по зеленой опушке березовой рощицы. Спра¬
ва — светлая зелень листвы и шелковистое сияние белых
стволов. Слева — широкая, неоглядная даль и ровные, как
туго натянутый зеленый шнурок, свекловичные рядки. Тама¬
ра шла и рассеянно срывала по пути головки ромашек и жел¬
тых купальниц, пускала по ветру их тонкие лепестки.
Воспоминания о Москве куда-то отошли, стушевались. Та¬
мара с тревогой и радостью ждала чего-то, каких-то необык¬
новенных встреч, каких-то счастливых событий. Просыпаясь,
она с замирающим сердцем думала, что, может быть, «это»
случится сегодня. Ложась вечером, она думала, что, если
«это» не случилось сегодня, — значит, случится завтра. Оно
обязательно должно случиться: ведь не может же Тамара так
338

и остаться на всю жизнь здесь в совхозе или в их унылой мо¬
сковской квартире!
Что именно должно случиться, Тамара и сама не знала.
Ну, может быть, вот сейчас, когда она идет здесь по зеленой
опушке в своем белом платье и отблески солнца сияют в ее
золотистых кудрях, по дороге идет машина и в ней сидит ки¬
норежиссер. Он увидит Тамару и, пораженный ее красотой,
остановит машину и скажет:
«Вот такую девушку я искал для своей главной героини!»
И тотчас предложит ей ехать в Москву, чтобы сниматься в
кино. Разве так не бывает? Вот, например, одна киноактриса...
Была просто студенткой, а увидел ее режиссер — и она стала
актрисой. Самой настоящей. Так почему же с Тамарой не мо¬
жет случиться то же самое?
Но по дороге проходили подводы, мчались грузовики, под¬
нимая пыль, с тяжким рокотом прошел трактор... И никаких
машин с режиссерами не появлялось.
А может еще быть и так. Вот она идет сейчас по зеленой
опушке, по желто-лиловой траве иван-да-марья, а где-то на
бугорке под березой сидит художник и пишет картину. Но вот
он увидел Тамару и, пораженный ее красотой, подходит к
ней, низко кланяется и умоляет позволить написать ее порт¬
рет. Тамара снисходительно улыбается, пожимает плечами.
Ну что ж? Пусть пишет, ей не жалко. А художник, оказы¬
вается, знаменитый и прославленный. Он пишет Тамарин
портрет — вот она в белом платье, с искрами солнца в кудрях
идет по желто-лиловой траве. И вся Москва, все, кто придут
на выставку, будут спрашивать — чей это портрет? Какой
замечательный портрет — кто же это? И потом прочтут: порт¬
рет Тамары Белокуровой!.. И все будут думать: кто же эта
красавица, эта счастливица? Где она живет? Неужели в сов¬
хозе? Нет! Надо вызволить ее оттуда, надо...
Тут мечты ее прервала песня. Пели девушки, которые шли
по тропинке навстречу. Они шли вереницей, в светлых и
пестрых платьях, в платочках, надвинутых от солнца на гла¬
за, шли и пели, и голоса их, словно ручейки, сливались вместе
и текли звонкой рекой:
Сирень цветет,
Не плачь — придет,
Твой милый, подружка, вернется!..
Девушки быстро приближались.
«Свернуть? Не свернуть? — торопливо решала Тамара.—
Может, все-таки свернуть, их много, а я одна».
Но, когда девушки уже появились перед ней, Тамара шла
прямо на них: а зачем это она, директорова дочь, будет усту¬
пать дорогу работницам?
339

Но девушки, ясноглазые, загорелые, такие же молодень¬
кие, как Тамара, а некоторые чуть постарше, даже и не заме¬
тили ее надменного вида. Они окружили Тамару, приветливо
улыбаясь:
—	Здравствуй, Тамара!
—	Добрый день, Тамара!
—	Здравствуйте, — не скрывая удивления, ответила Та¬
мара.
Почему они здороваются с ней, если она их не знает?
Девушка, которая шла впереди и запевала песню, высо¬
кая, с густым румянцем на тугих щеках, с веселыми светлыми
глазами и почти безбровая — так выгорели у нее брови на
солнце, — дружелюбно сказала:
—	Скучно одной-то?
—	Нисколько, — отрезала Тамара.
—	Ну уж не говори! — сказала другая, черненькая, весе¬
лая, с ярко-красным ртом и веснушками на носу. — Человеку
без людей всегда скучно.
—	Пойдем-ка с нами на свеклу! — подхватила и третья.—
Блоху будем ловить! А чего одной-то бродить по лесу? Оди¬
чать можно!
Тамара гордо посмотрела на эту маленькую, худенькую,
живую, как пичужка, девчонку.
—	Я не умею ловить блох, — сказала она, — нас этому в
школе не учили.
—	Не умеешь — так научим! — весело закричала эта «пи¬
чужка». — Нас тоже этому в школе не учили, а мы вот
умеем же!
Тамара сделала движение, желая показать, что хочет идти
дальше. Но девушки будто не заметили этого.
—	Да ты не стесняйся, ты у нас не чужая!
—	Ты комсомолка? В нашу организацию будешь всту¬
пать?
—	А надолго приехала? На все лето? Или насовсем?
—	У нас разные кружки есть, весело!
—	Мы спектакли очень часто ставим...
—	Дайте мне пройти!—холодно, с неподвижным лицом
сказала Тамара.
Девушки удивленно переглянулись.
—	Дайте ей пройти, — обратилась к подругам та, что шла
впереди, и Тамара заметила, как мгновенно у нее пропала
улыбка.
Девушки молча расступились, и Тамара, не оглядываясь,
ровным шагом пощла дальше.
—	Это, оказывается, барышня, — насмешливо протянула
«пичужка», — а я думала — человек!
340

Все дружно рассмеялись. Этот смех еще долго был слы¬
шен Тамаре, все в ней кипело.
«Противные, грубые! — шептала она про себя дрожащими
губами. — Как они смеют! От зависти всё, я знаю!»
Настроение было испорчено. Солнце по-прежнему грело и
озаряло землю, янтарные купальницы по-прежнему светились
в высокой траве, березовые ветки по-прежнему ласково шеле¬
стели над головой... Но Тамара уже не видела во всем этом
ни красоты, ни радости. Она вышла на грейдер и направилась
домой. Вот она расскажет обо всем отцу, пускай он их нака¬
жет. Тогда они узнают, человек она или не человек!
В квартире было пусто и как-то особенно тихо. Над буке¬
том полевых цветов жужжала залетевшая в открытое окно
пчела. Где-то далеко звучал голос виолончели — верно, в
клубе включено радио. Герани на окнах радовались солнцу.
Тамару охватила отчаянная скука.
—	Ну что мне делать? Ну что мне делать? — со слезами
сказала Тамара. — Ну что мне тут делать?
Взяла книжку, улеглась на тахту. Через десять минут она
отбросила ее — Тамара никогда особенно не любила читать,
она не способна была увлечься вымыслом, как бы ни был он
правдив и прекрасен, ее не могли взволновать судьбы людей,
о которых рассказывает писатель. Все выдумки, все пустяки.
«Войну и мир» она ни разу не раскрыла — ну ее, толстая ка¬
кая, когда ее прочтешь? Шекспир тоже... Да и кто же читает
пьесы? Их можно посмотреть в театре или в кино. Девчонки,
ее подруги, плакали над «Оводом»—непонятно, как это можно
плакать над книгой? Ведь Овода выдумала Войнич, он же не
живой человек, чтобы над ним плакать! Да и мало ли над чем
плачут девчонки. Смотрели «Балладу о солдате» — плакали.
«Летят журавли» — тоже плакали. А Зина Стрешнева — так
та даже и на «Чапаеве» плакала; а что плакать, когда изве¬
стно, что на экране вовсе и не Чапаев, а Бабочкин!
И вот теперь взяла книгу с отцовской полки. Чехов. Отец
читает Чехова! Но ведь он же давно прочел всего Чехова —
и вот почему-то читает снова. Тамара вообще не могла понять,
как можно читать Чехова. Такая скука! А вот отец не только
читает, он перечитывает! Непонятный человек ее отец, старо¬
модный какой-то.
Тамара закинула руки за голову. Однако что же ей все-
таки делать?
Вспомнились веселые дни на даче у Олечки. Как интерес¬
но там было, сколько народу приезжало туда, как они там
дурачились, играли, танцевали!.. И снова встал перед ней Ян
Рогозин, красивый, любезный, с затаенной грустью в глазах.
Гамлет!
341

И тут же опять — пьяная фигура, косматые волосы, отвра¬
тительный, мерзкий хохот...
О нет, нет! Не надо, не надо! Хоть бы поскорей пришел
отец и они бы наконец поговорили. И что это он все занят,
все занят, все занят!
Занят, а, однако, успел собрать букет цветов и поставить
в кринке на свой письменный стол. Желтые лютики и лило¬
вые колокольчики. Желтое и лиловое — ишь ты, ее отец, ока¬
зывается, понимает, какие цвета идут друг к другу!
И вдруг неожиданная догадка заставила Тамару нахму¬
риться. Да уж сам ли он собрал такой букет? Не эта ли
«агрономша» назвала ему цветы? «Хороший, хороший чело¬
век, умница!..»
Хоть бы раз в жизни ом сказал так о ее матери!
Соседка истопила плиту, приготовила обед. Надо бы на¬
крыть на стол к приходу отца. Но как узнаешь, когда он при¬
дет? Тамаре лень было возиться с кастрюлями и тарелками.
Притом же кастрюли горячие, только руки портить.
Тамара встала с тахты. Расхаживая по комнате, она то и
дело подходила к желто-лиловому букету.
—	Конечно, она, — твердила Тамара с нарастающей не¬
приязнью. — Подумаешь, цветочки дарит! Травы какой-то на¬
брала... Очень красиво — трава в кринке! Мало ей гераней!
Тамара схватила кринку и выплеснула за окно воду вместе
с лютиками и колокольчиками. Она никому не позволит хо¬
зяйничать в их доме!
Отец пришел вечером. Свежесть полей, росы, теплоту ве¬
черней зари, радость большого труда — все это принес он с
собой в белые комнатки.
—	Дочка, есть хочу! — закричал он еще с порога. — Ско¬
рей накрывай на стол!
Тамара сидела с вышиванием, которое привезла с собой.
Она смущенно посмотрела на отца:
—	А что накрывать? Обед же холодный. Плита остыла.
—	Вот тебе раз! — засмеялся отец. — Обед холодный!
—	Да, холодный. Пришел бы раньше, так теплый был бы.
Но хорошее настроение отца нельзя было испортить ни
холодным обедом, ни холодным тоном, каким говорила с ним
Тамара.
—	Раньше не мог, дочка. Так поставь же поскорей на ке¬
росинку наш холодный суп, а я пока умоюсь.
Тамара, не отрываясь от вышивания, чуть пожала пле¬
чами.
—	Вот еще — с.керосинкой возиться! У нас же всегда был
газ, ты забыл, папа!
Отец с любопытством посмотрел на нее, как на диковину.
342

—	Шестнадцать скоро — и тебе трудно зажечь керосинку?
Или ты вообще не желаешь ничего делать?
—	Но, папа, она же керосином пахнет. Все руки...
—	Ах, руки! — вспылил отец. — Белые руки нельзя запач¬
кать! Да для чего это ты их бережешь, интересно? Ее руки!
Что же, ты собираешься всю жизнь дела чужими руками де¬
лать?
—	А почему же тебе агрономша не разогревает? — не гля¬
дя на отца, спросила Тамара. — Букеты дарит, а...
Отец стукнул ладонью по столу:
—	Молчать!
Тамара вскинула на него потемневшие глаза. Она хотела
еще сказать что-нибудь пообиднее, но, увидев лицо отца, ис¬
пугалась. Так он однажды, доведенный до ярости, закричал
на ее мать, а потом молчал несколько дней, не в силах побе¬
дить свое отвращение к ней. Неужели отец так же поступит
и с Тамарой?
Побледневший, с горящими черными глазами, он с минуту
молча и как-то странно, словно не узнавая ее, глядел на Тама¬
ру. Потом, не сказав ни слова, надел свою серую выгоревшую
кепку и ушел.
—	А что ж ужинать? — крикнула ему вслед Тамара.
Но дверь уже захлопнулась. Тамара подбежала к окну:
—	Папа! Ужинать...
—	В столовой поужинаю, — ответил отец не обернувшись.
Тамара вытащила из-под кровати чемодан и принялась
кидать в него свои платья, шарфики, чулки... Домой! Лучше
самой кричать на кого-то, чем будут кричать на тебя!
...Поздно вечером, когда затихло село и только гармонь
и песни бродили по улицам, Николай Сергеевич и Тамара
сидели и разговаривали, мучительно стараясь понять друг
Друга.
—	Что ты думаешь делать дальше? — пытливо вглядыва¬
ясь в красивое хмурое лицо Тамары, спросил. отец.
—	А что мне делать? Учиться буду, — ответила Тамара,
перебирая оборку на платье.
—	Ты хочешь получить специальность? А какую?
Тамара высоко подняла брови:
—	Откуда я знаю — какую? Какой ты странный, папа!
—	А разве ты никогда не думала об этом? Ведь вы даже
в школе писали сочинения: «Кем я хочу быть». Ну вот что
же ты тогда написала?
—	Ну, я написала... балериной.
—	Почему?!
—	Ну, папа!.. Неужели ты сам не понимаешь? Потому что
это красиво. И все любуются.
343

Николай Сергеевич встал и нетерпеливо прошелся по ком¬
нате.
—	Я надеюсь, ты теперь понимаешь, что это детские меч¬
ты. Но ты уже взрослая, и ты уже знаешь, что для этого надо
много работать и талант нужен!
—	Тогда я не знала.
—	Но что же делать, Тамара? Ведь пора уже думать о
своей будущей профессии, пора готовиться к ней. Ведь я же
не буду тебя содержать всю жизнь — каждый человек должен
работать. Может, тебе стоит поступить в техникум?
—	А кого же, ты будешь содержать?
Сказала и тут же съежилась, испугавшись, что отец опять
хлопнет по столу. Но отец только нахмурился.
—	Антонину Андроновну придется мне содержать, — ска¬
зал он, — этот человек может жить только за счет чужого
труда. Всю жизнь, до гроба. Но ты не можешь быть такою же.
Не смеешь. Ты не имеешь права быть захребетником!
Наступило молчание. Где-то пели нежную песню про ми¬
лую тропинку, чьи-то согласные голоса спрашивали, куда она
ведет и куда зовет... Светло-зеленые пушистые ветки акации,
освещенные лампой, чуть шевелились у открытого окна.
Тамара собралась с духом.
—	Ты не любишь маму? — спросила она.
Она глядела'на отца, предвидя, что он сейчас смутится и
будет возражать. Но отец ответил просто и спокойно.
—	Да. У нас с ней нет ничего общего. Мы давно оказались
чужими людьми. В нашей любви не было дружбы, а любовь
без дружбы, без уважения — то же, что цветок без корня: она
скоро увядает.
—	Значит, ты не вернешься домой? Никогда?
—	Никогда.
—	Значит, ты и тогда... знал, что не вернешься?
—	Нет. Тогда не знал. А теперь знаю.
У Тамары задрожало сердце.
—	А как же... мама?
—	Мама будет жить, как живет.
—	А как же... ты?
—	А я буду жить здесь.
—	Ты женишься на агрономше, я знаю! Не думай, что я
маленькая, что я ничего не понимаю! Я все понимаю! Я знаю,
что ты хочешь сделать!
К удивлению Тамары, отец и теперь не смутился.
—	Может быть, это и случится, — спокойно ответил он,—
если согласится она.
—	Если — она! Значит, ты только потому и не разводишь¬
ся и не женишься на другой, что она не соглашается?
344

—	Да. Только поэтому.
—	Я уеду! Я завтра же уеду! — Тамара зарыдала, закрыв
лицо руками. — Ты изменник! Ты плохой человек! Вон Зинин
отец — у него жена умерла, да и то он не женится, а ты!..
Отец грустно покачал головой:
—	Андрей Никанорыч не женится потому, что всем серд¬
цем любил свою умершую жену. А я не люблю п не могу
любить Антонину Андроновну. И что же, по-твоему, жить с
нелюбимым человеком, лгать и притворяться, обманывать,
страдать самому и заставлять страдать другого человека —
это лучше? Честнее?
Тамара плакала.
—	Зачем я нужен твоей матери? Лишь для того, чтобы
она могла называться женой директора. И еще ей нужны мои
деньги, ей нужна квартира, ей нужно безбедное существова¬
ние, чтобы жить как хочется и не думать о завтрашнем дне.
Вот для чего я ей нужен! А разве когда-нибудь в жизни спро¬
сила она меня — каково мне на работе? Не трудно ли, не
устаю ли я сверх сил? Это ее никогда не интересовало. Рабо¬
тай, работай, хоть издыхай, но добивайся высокого положения
и давай ей денег, давай денег, давай де^нег! Хорошо, я буду
давать ей деньги. Хотя и не обязан. Но уж свою жизнь я от¬
давать ей больше не буду. И если ты захочешь понять, ты
меня поймешь. А если нет — ну что ж, расстанемся. Можешь
уложить свои вещи, и завтра я отвезу тебя на станцию. Тебе
тоже нельзя привыкать ко лжи и жить у отца, которого ты
считаешь подлецом.
Он ушел в свою комнату и закрылся. Тамара погасила
огонь, но спать не могла. Она сидела у окна, ночь глядела
на нее своими теплыми звездами. Песни все еще бродили по
улицам, и гармонь мягко и раздумчиво вторила им. Тамара
думала, думала... Она знала, что отец прав, что он никогда
не был счастлив в семье. Тамара понимала, что нельзя осуж¬
дать человека за то, что он хочет счастья, и за то, что он боль¬
ше не желает лгать.
Но как же ее мать? И как же она, Тамара? Каково им бу¬
дет, когда люди будут говорить: «Их бросил отец!»?
«Ну и что ж! — возражала Тамара самой себе. — Зато
отец будет счастлив. И какая разница? Все равно он не живет
с нами, а деньги все так же будет давать!»
Но тут же и отвергала эти доводы.
«Счастлив! Такой старый, ему уже сорок лет, а он еще
счастья ищет! Стыдно, позорно, он не должен уходить из
семьи! Нет, не должен. Чтобы нам все в глаза смеялись! Нет,
я не дам, я не допущу! Мы с мамой тоже хотим быть счастли¬
выми. Он наш — и все. И никому мы его не отдадим. Пу¬
345

скай не живет с нами, но зато никто не скажет, что он нас бро¬
сил!»
И Тамара уснула с твердым решением никаким «агроном¬
шам» не отдавать своего отца.
Пускай он любит кого хочет, но они с матерью не отпустят
его, никогда не отпустят! Как жернова, повиснут на нем, но
никогда не отпустят!
ЗВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Хорошо в солнечный день гулять в тенистом парке, ка¬
таться на лодке по Москве-реке или сидеть под большим зон¬
том кафе и есть мороженое. Солнце тогда сияет так весело,
так ласково, и жизнь становится веселой и праздничндй. Но
совсем по-другому солнце ведет себя, когда стоит оно в зените
над совхозными огородами, над бесконечными грядками огур¬
цов и моркови, заросшими сорняком. Тут солнце жестоко и
беспощадно, оно палит голову, слепит глаза, поливает жаром
плечи и спину и спрятаться от него некуда!
Тамара давно уже отстала от полольщиц. Молодые девуш¬
ки, женщины и даже старухи гнали грядки так быстро и про¬
ворно, что Тамара надивиться не могла. Тамара спешила изо
всех сил, старалась так же быстро выдергивать пырей и мо-
крижник, но ничего не получалось; руки у нее онемели, паль¬
цы ослабли, и она, еле-еле выдергивая по травинке, полола
свою гряду.
—	Догоняй! Догоняй! — покрикивали ей полольщицы.—
На вожжах, что ли, тебя тянуть!
—	Что, ай силы нету?
—	Наверно, не завтракала сегодня! Вот дай сходит по¬
обедает, так всех нас обгонит!
Они посмеивались и подшучивали, а Тамара злилась. Она,
стиснув зубы, дергала траву и не отвечала на шутки. И зачем
только она сунулась в огород? Зачем она пошла на это му¬
чение? И все виноват отец. Она пожаловалась на девчонок,
которые оскорбили ее:
—	Подумай только, они сказали, что я даже не человек!
«Это барышня, а мы думали — человек!» Как они смеют?! Ты,
папа, должен прогнать их из совхоза!
Тамара считала, что отец возмутится. Как? Его дочь даже
за человека не считают? И, конечно, сейчас же накажет этих
нахальных девчонок. Но отец только усмехнулся:
—	А ты возьми и докажи им, что ты человек, а не ба¬
рышня.
—	Как это?
346

—	Ну так. Докажи, что ты не хуже их. Вот они завтра
идут огороды полоть — пойди и ты. Покажи им, что и ты от¬
лично можешь сделать то, что они делают.
—	Подумаешь, дело — траву дергать из грядок!
—	Ну, тем более, если для тебя это даже и не дело! Я им
скажу, они зайдут за тобой. Звание человека надо завоевы¬
вать!
—	Значит, кто ходит огород полоть — тот и человек?
—	Нет, не только. Но только тот и человек, кто трудится.
Отступать было нельзя. Утром за ней забежала маленькая
Райка, та самая «пичужка», которая ее так обидела. Райка
дружелюбно болтала всю дорогу, а Тамара еле отвечала. Ее
коробило, что какая-то деревенская девчонка считает себя
ровней ей, Тамаре.
—	А гордый же у тебя характер! — сочувственно сказала
ей Райка. — Нелегко тебе с таким-то характером!
Бригадиром оказалась та самая высокая румяная девуш¬
ка, что шла тогда по тропочке впереди всех. Она распредели¬
ла грядки полольщицам, дала грядку и Тамаре.
—	Если что не заладится, зови меня, — сказала она Тама¬
ре.— Меня зовут Лида. Лида Черемина. Ты огурцы-то отли¬
чишь от травы?
Тамара покраснела, ей хотелось осадить эту Лиду Череми-
ну — подумаешь, бригадир! Но она молчала, потому что и в
самом деле не знала, где тут огурцы, а где трава.
—	Вот эти шершавые, с зубчиками листья — это огур¬
цы,— объяснила Лида, — остальное сорняк. Работа не мудрая.
—	Да уж мудрости не вижу, — ответила Тамара.
Сначала она небрежно дергала траву. Потом, видя, что
отстает, начала спешить. Но и это не помогло, она отставала
катастрофически. И вот они все уже далеко, они идут ходом,
будто и труда это им не доставляет, они шутят, болтают,
поют. А грядки за ними остаются чистенькие, умытые, с
зелененькой дорожкой вырезной и шершавой огуречной
ботвы.
Особенно мучил Тамару пырей. Его корни разветвлялись
в земле так глубоко, что сразу ни за что не выдернешь. И еще
осот — от него руки почернели, и потом, он такой колючий, что
и не схватишься за него никак. Были и еще какие-то вред¬
ные травы с крепчайшими корнями — выдираешь, выдира¬
ешь их...
Вдруг Тамару осенило. А зачем выдирать с корнями, му¬
читься? И она принялась рвать сорняки, оставляя в земле
корни. Работа пошла быстрее.
День тянулся бесконечно. Солнце, взобравшись на середи¬
ну неба, словно и забыло, что пора идти под уклон. Оно
347

светило и жгло изо всех сил, и Тамаре казалось, что еще
немного — и волосы у нее на голове вспыхнут огнем, а сама
она упадет в борозду и больше не поднимется.
А девчонки все пели и чему-то смеялись на своих грядках.
Они ушли далеко, они уже приближаются к речке, где кон¬
чается огород. Что они — железные, что ли?
Тамара не слышала, как к ней подошла Лида. Она вздрог¬
нула, когда Лида окликнула ее:
—	Налаживается дело?
—	А почему же нет? — ответила Тамара и разогнула не¬
стерпимо болевшую спину.
—	Молодец, — сказала Лида, улыбнувшись, — нелегко в
первый-то раз, а гонишь шибко!
—	А что ж такого? Подумаешь, огурцы полоть! Это ведь
не алгебра и не английский.
—	Конечно, — согласилась Лида, — только немножко тер¬
пения...
Вдруг она замолчала, и Тамара, покраснев, увидела, что
Лида с удивлением вытаскивает из ее грядки корень пырея.
—	Ах, вот как ты работаешь?! — Серые глаза Лиды сер¬
дито глядели на Тамару. — А ну-ка, убирайся с поля долой!
Тамара вскочила, выпрямилась:
—	Ну и уйду! Нужны мне ваши огурцы!
—	Они тебе нужны будут, когда тебе их на стол подадут.
Вредитель ты — вот кто!
Тамара готова была ударить Лиду.
—	Как ты смеешь?!
—	А вот и смею. Всю гряду испортила. Легко, что ли, те¬
перь после тебя корни вырывать? Ступай, ступай отсюда!
—	Я папе скажу!
—	Ия твоему папе скажу. Убирайся!
Тамара сверкнула на нее злыми глазами и, круто повер¬
нувшись, пошла с огорода.
—	Ненавижу, ненавижу!..— повторяла она сквозь сле¬
зы. — И грядки ваши ненавижу. Да, вот и подадите мне свои
огурцы на стол готовенькие. Да, вы будете их полоть да
поливать, а я буду их есть! Да! Вот и буду их есть! Только
руки все испортила об этот всякий молочайник ваш!
Она глядела на свои нежные руки, на ладони, почернев¬
шие от травы, на заусенцы, которые появились около розовых
ногтей, и слезы текли у нее по щекам.
—	Только мучат меня все! Только мучат!
Дома она бросилась было к умывальнику, чтобы мылом и
щеткой отмыть руки, но вдруг раздумала. Она села у окна и
стала ждать отца. Ладони у нее горели от порезов острыми
краями жесткого пырея, от сока молочайника, от грубой,
348

— Ах, вот как ты работаешь?!

засохшей земли. Но она не будет их мыть, пока не придет
отец. Пусть он посмотрит, во что превратились ее руки!
В беленых комнатах было прохладно, знакомо пахло каки¬
ми-то цветами. Тамара понемногу пришла в себя. Огород,
грядки, сорняки, полыхающее над головой солнце — все это
миновало, как тяжкий сон. Никто больше не заставит ее пойти
на эту муку. Никто, и даже отец.
Тамара отдыхала, наслаждалась прохладой комнат. Но
постепенно знакомый запах цветочной свежести привлек ее
внимание. Она вскочила, прошла в отцов кабинет. Так и есть!
Снова золотые лютики и лиловые колокольчики стоят в крин¬
ке на его столе! Тамара решительно подошла к столу и снова
тем же самым резким движением выплеснула цветы вместе с
водой за окно.
—	И всегда так будет, — жестко сказала она.
Отвернувшись от окна, с кринкой в руках она замерла на
месте. В дверях стоял отец.
Они с минуту молча смотрели друг на друга, не опуская
глаз. В эту минуту они многое сказали друг другу.
—	Почему ты не вымыла руки? — спросил отец, будто ни¬
чего не случилось, хотя на щеках его загорелись два красных
пятна.
Тамара знала эти пятна, она знала, что отца душит гнев
и он сейчас обязательно расстегнет ворот. Отец действительно
расстегнул ворот, и Тамара заметила, что рука его дрожит
«Дрожи, дрожи, — подумала Тамара, — а я все-таки буду
так делать, именно так!»
—	Почему ты не моешь руки, я спрашиваю?
—	Я не мыла... Я хотела, чтобы ты убедился, что я не си¬
дела дома. Видишь — работала!
—	Я знаю, как ты работала, — холодно возразил отец, —
так наработала, что с поля прогнали.
—	Ты погляди, ты погляди только... — У Тамары от жало¬
сти к себе задрожал голос. — Погляди, во что мои руки пре¬
вратились!
—	А ты думала как? Ты думала, людям все это легко
дается и руки у людей не болят? И не понимаю, почему это ты
сразу скисла — ведь ты же эту работу даже и за работу не
считала: «Подумаешь, траву дергать!» Траву дергать тоже
надо уметь. А ты и этого не умеешь.
—	Конечно, не умею. Я, кажется, не в деревне росла.
—	А если не умеешь — не презирай чужой труд. Ты до не¬
го еще не доросла. И руки мне свои больше не показывай,
пожалуйста. Я вижу только одно: что это руки бездельницы.
И отец, перестав замечать Тамару, сел за свой письменный
стол и стал внимательно рассматривать какой-то график.
350

Тамара, вздернув подбородок, удалилась в кухню. Намы¬
ливая руки, она усдышала, как хлопнула дверь. Отец ушел.
Тамара покосилась на кастрюлю с супом, покрытую полотен¬
цем, на миску вишневого киселя, на тарелки, приготовленные
к обеду. Все приготовила соседка, ведь Тамара с утра ушла
на работу. Но для кого все это приготовлено? Отец не обе¬
дает, ну и она не будет. Заболеет от голода, пусть он тогда
поплачет!
Так, в горестном раздумье, Тамара попробовала киселя —
ложку, другую... И сама не заметила, как съела весь кисель.
Забравшись с ногами на тахту, она принялась раздумывать.
Что же будет дальше? Отец тоже не понимает ее. Когда
она рассказала ему о своей трагедии с Яном Рогозиным, отец
ничуть не расстроился, а только сказал:
—	Вот и хорошо, что вовремя увидела, что это за фрукт.
Забудь эту историю, и все. Мало ли хороших людей на свете!
Надо лишь самой быть хорошим человеком.
А хороший человек, по мнению отца, должен непременно
трудиться. Вот она попробовала сегодня трудиться, но что из
этого вышло? И что же сделал отец, когда его собственную
дочь так обидели? На Лиду он не рассердился, а рассердился
опять-таки на нее, на Тамару. «Руки бездельницы»! Может,
ей все-таки собраться да уехать обратно?..
ЯШКА ОБЪЯВЛЯЕТСЯ
Антон одним духом взбежал по лестнице. Зина, заслышав
его шаги, открыла дверь.
—	Ой, что скажу! Ой, что скажу! — повторял он задыха¬
ясь, и Зина увидела, что в его широко раскрытых глазах за¬
стыл испуг.
Зина встревожилась, но, стараясь сохранить внешнее спо¬
койствие, улыбнулась:
—	Ну скажи, скажи. Только отдышись сначала! Что там
такое — заводская труба упала?
—	Нет, что ты! Не труба.
—	Так что же? Слон ходит по улице?
—	Какой слон? Что ты! Не слон, Яшка вернулся, его ми¬
лиционер привел! Я гляжу, а это Яшка. А он на меня как
цыкнет: «Чего, говорит, глядишь? Вот как дам!» И опять на
меня: «Уа, уа!» И кулак потихоньку показал!
Зина перестала улыбаться:
—	С милиционером?
—	Ага, с милиционером. А Яшка идет, руки в карманы,
будто он один идет, а милиционер — так просто.
351

—	А ты что же, опять боишься его?
Антон потупился:
—	А он же драться будет...
Зина положила ему руку на голову, пригладила белесый
чубик.
—	А я? — спросила она. — Что же я-то — не заступлюсь,
что ли? А ребята, твои товарищи, — не заступятся? Нас много,
а он один. И мы будем его бояться?
Антон прислонился к Зине и сразу повеселел.
А Зина задумалась. Она не знала — радоваться ей тому,
что Яшка вернулся, или досадовать из-за того, что ей снова
придется возиться с ним, уговаривать, воспитывать, искать
какие-то способы, чтобы приручить его, говорить ему ласко¬
вые слова, подавляя свое раздражение, негодование, свою
нелюбовь к нему.
Зина вздохнула. Ну что ж делать? Уж если она собирается
стать вожатой — надо уметь бороться за человека. С хороши-
ми-то ребятами и труда никакого, одни радости.
—	Ты опять пойдешь к ним? — спросил Антон.
—	Надо пойти, — ответила Зина.
Но тут же почувствовала, что не может еще раз войти в
эту квартиру. Да и что она им скажет, этим людям?
—	Нет, я не пойду, — сказала она. — Лучше попросим па¬
пу, пускай он сходит. Скоро гудок, хочешь пойдем встречать
отца?
—	Пойдем! Пойдем! — радостно закричал Антон и, под¬
прыгивая, побежал к двери.
Отец, выйдя из проходной, удивился и встревожился, ко¬
гда увидел своих ребят.
—	Что случилось?
Зина, засмеявшись, хотела пожурить отца — вот всегда он
только и ждет, что случится какая-нибудь беда. И, пока Зина
собиралась объяснить, почему они пришли его встречать,
Антон крикнул:
—	Яшку милиционер привел!
Что им всем за дело до Яшки Клеткина? У Яшки есть
отец, есть мать, оба могут работать, а значит, могут хорошо
жить. Кто же виноват, что они не хотят этого? Почему же это
им, Стрешневым, нужно думать о том, как помочь Яшке, как
вывести его с темных и кривых дорог, по которым он шатает¬
ся? Но ни Зина, ни сам Стрешнев не могли отмахнуться от
этой беспризорной Яшкиной судьбы.
—	Схожу к ним еще раз, — сказал отец, — а там видно бу¬
дет, как решить это дело.
В тот же вечер Андрей Никанорович пошел к Клетки¬
ным..,
352

—	Антон, — сказала Зина, — я лойду сбегаю к тете Дари-
ме, может, есть письмо от Фатьмы. Ты пойдешь со мной?
Но Антон уселся читать сказки, ему никуда не хотелось
идти.
Июльский вечер был душный и жаркий. Стены домов,
асфальт, мостовые — все дышало накопленным за день зноем.
Зина страдала от этой духоты, она заметно осунулась и по¬
бледнела за последнее время. Но Зина не задумывалась над
этим и не замечала этого. Ей было просто грустно сейчас. Нет
никого из подруг — ни Фатьмы, ни Симы, ни Маши Репки-
ной, ни Шуры... Тамары и той нет. Все-таки молодец Тамара,
вырвалась из душного мира ее мещанки-матери. Там, у отца,
она дышит теперь свежим воздухом, общается с хорошими
трудовыми людьми, а не с этой «плесенью» — всякими Олеч¬
ками, Янами. Там отец заставит ее работать, научит что-ни¬
будь делать, и осенью она вернется другим человеком. Да,
впрочем, вернется ли? Едва ли. Там будет кончать школу и
там вступит в комсомол...
Вот и знакомый зеленый заборчик, и ветки сирени свеши¬
ваются над ним. Но листья уже не сверкают свежестью, они
пожухли от зноя и уличной пыли.
Зина подошла к калитке, но не успела открыть ее, как
негромкий хриплый голос прошелестел за спиной:
—	Стрешнева!..
Зина удивленно обернулась — чей это словно знакомый и
в то же время чужой голос?
Перед ней, запустив руки в карманы, стоял Яшка. С ото¬
рванными пуговицами, косматый, немытый стоял он перед
ней, скосив глаза куда-то в сторону и нахмурив брови.
Зина не могла скрыть своей неприязни и брезгливости.
Неряха, воришка. Ему доверяли, как человеку, а он!..
—	Ты? — сурово сказала она. — Чего тебе еще?
—	Ничего, — резко ответил Яшка, не поднимая глаз. —
Я только хотел сказать, что... это не я стащил аппарат... Это
отец его пропил.
—	Что? Как? — Зина схватила его за плечо. — Что ты
сказал?
—	Ну, отец пропил. Стащил и пропил. Вот и все. А мне
ничего не надо.
Он вывернулся из-под ее руки и пошел. Но Зина не дала
ему уйти.
—	А зачем же ты сбежал? Пришел бы да сказал нам!
—	«Сказал бы»! Так бы вы и поверили. Схватили бы да в
колонию. Да и Ялту хотел посмотреть... Ну все, сеанс окончен.
Яшка решительно перешел на другую сторону и свернул
в переулок. Зина стояла и смотрела вслед на его понуренную
353

спину, на его косматый затылок, на клетчатую рубаху, разо¬
рванную вдоль спины. И вдруг не выдержала, бросилась дого¬
нять Яшку.
—	Яша, подожди! — кричала она. — Пойдем к нам! Подо¬
жди, ну!
Но Яшка нырнул в какие-то ворота и исчез в темноте.
Отец вернулся от Клеткиных очень сердитый. Он молчал
за чаем, думая о чем-то. После чая, когда Зина убрала посуду,
отец сел на диван.
—	Ребята, идите-ка сюда, — сказал он. — Давайте сове¬
товаться.
Антон тотчас взобрался на диван и притулился к отцу.
Зина села рядом, пытливо поглядывая на отца, — что это та¬
кое он задумал?
—	Вот какое дело, — начал он, смущенно поглаживая Ан¬
тона по голове, — советуют мне тебя, Антон, отдать в школу-
интернат.
Оба — и Антон и Зина — встрепенулись. У Антона забега¬
ли глаза — на отца, на Зину. Опять на отца, опять на Зину.
Неужели отец отдаст его в интернат? Неужели Зина на это
согласится?
Зина тоже расстроилась:
■— Папа, а зачем же?
—	А я думал, вы обрадуетесь, — удивился отец. — Ведь
уж очень там хорошо, в интернатах-то...
—	Конечно, там хорошо, — согласилась Зина. — И одева¬
ют хорошо, и учат. Но, папа, ты же знаешь, туда берут из
бедных семей или где дети без присмотра. А что же ты счи¬
таешь, наш Антон такой уж заброшенный?..
—	Да ведь тяжело тебе, дочка... — начал было отец.
Но Зина прервала его:
—	Ничего мне не тяжело. Когда маленькая была, то ко¬
нечно... А сейчас — да что ты, папка, выдумал!
—	А мне уже на заводе обещали. Значит, отказаться?
—	Откажись! — в один голос закричали Антон и Зина.
—	Ну, тогда слушайте, что я придумал, — сказал отец и
поерошил Антонов чубик. — Отдадим-ка мы это место в ин¬
тернате Яшке Клеткину. А?
—	Правильно, правильно! — живо подхватила Зина. —
И почему это мы раньше не догадались, а, папка?
—	Да ведь ты сама говоришь, что в интернат берут кто
победнее, да за кем присмотра нет, да сирот... А он разве си¬
рота? И отец есть и мать есть...
—	Он сирота, папа, он сирота! — горячо сказала Зина. —
Отец всегда пьяный, а мать совсем не смотрит за Яшкой.
Отец махнул рукой:
354

—	С ними что говори, что не говори. А ведь какая хоро¬
шая работница была Ксения-то Клеткина. На Доске почета
каждый раз. А вот из-за пьяницы этого будто и не человек
стала, не то живет на свете, не то нет. Ну так решили — отда¬
ем интернат Яшке?
—	Отдаем! — крикнули Зина и Антон,
На этом совет закончился. Стрешнев решил хлопотать,
чтобы вместо его Антона в интернат приняли Яшку Клетки¬
на, у которого хотя и есть родители, но который живет как
самый настоящий сирота,
РАДОСТНЫЕ ВСТРЕЧИ
Где-то в лесах вышел из чащи олень и ступил копытом в
теплую летнюю реку. И как только ступил — захолодела вода
по всем рекам и озерам.., Этой легендой отмечает народ нача¬
ло последнего летнего месяца — августа.
И в самом деле, еще как будто лето сияет и зеленеет на
земле, и ребятишки бегают в одних рубашонках, и солнце
блестит в оконных стеклах, и ни один лист еще не упал с де¬
рева, но уже нет-нет и пролетит по улицам холодный ветерок
и напомнит о том, что осень близко.
Зину всегда, неизвестно почему, волновало наступление
осени: какая-то непонятная грусть возникала в душе, какое-то
светлое раздумье заставляло ее подолгу стоять у открытого
окна, в которое заглядывали широкие ветки клена.
Как-то утром, медленно расчесывая свою белокурую косу,
Зина подошла к окну и увидела среди зеленых ветвей трону¬
тый оранжевым отсветом лист.
—	Здравствуй, осень, — прошептала она.
И тут же радостно подумалось, что скоро должны вернуть¬
ся из похода ее товарищи.
—	Надо сходить к Дариме, узнать, — решила Зина.
Антон позавтракал и убежал в пионерский лагерь — он те¬
перь никого не боялся: Яшка Клеткин исчез с его горизонта.
Зина проводила его, взялась было за щетку и тряпку, чтобы
прибрать квартиру, и вдруг почувствовала, что не может оста¬
ваться дома ни на одну минуту. Она сунула щетку в угол,
бросила тряпку, сняла передник — ну может же она хоть раз
не убрать квартиру вовремя!
Зина почти бежала по улице. Она сознавала, что уже не
маленькая, чтобы так вот бегать по улице, но проворные ноги
бежали сами, и остановить их было нельзя. Непременно, не¬
пременно у Даримы есть письмо от Фатьмы и Дарима знает,
когда они приедут!
355

Дом номер пять совсем недалеко. Вот уже начался его зе¬
леный забор, вот и калитка, закрытая на щеколду. Но лишь
Зина протянула руку, чтобы нажать на щеколду, как зеленая
калитка порывисто распахнулась и перед Зиной появилась
Фатьма.
—	Ой, Зина!
—	Фатьма!
Они бросились друг к другу и крепко обнялись.
—	Я так и знала! Так и знала! — кричала Зина, прижима¬
ясь щекой к плечу Фатьмы. — Я с утра чувствовала!
—	А я сразу как приехала — к тебе! Гляди-ка, и не умы¬
лась даже! Пойдем к нам, я хоть умоюсь!
Подруги, смеясь от радости, не разнимая рук, вошли во
двор. По двору шла Дарима с метлой и ящичком для мусора в
руках.
—	А, встретились! — улыбнулась она, и белые крупные
зубы ее так и засияли. — Дождалась, белый преник! Эй, Фать¬
ма, сколько она тут бегала без тебя туда-сюда!
Подруги уселись на лавочке под сиреневыми кустами.
Сколько разговоров, сколько рассказов тут началось!
—	Иди умойся, руки грезные! — крикнула Дарима
Фатьме.
Но Фатьма только отмахнулась. Она должна была немед¬
ленно, тут же, не сходя с места, рассказать Зине все, все, что
они видели, что делали, что пережили за эти два месяца дале¬
кого похода.
Фатьма не умела рассказывать по порядку. Тут, конечно,
были и ночные костры в лесу на полянах, когда красные
искры летели в звездное небо. И белые тропки, убегающие все
вдаль и вдаль через цветущие луга. И приключения на реч¬
ных переправах, и песни, которые сами сочиняли и пели, и
шумные сенокосы в колхозах, встретившихся на пути...
—	До чего хорошо сено убирать! Я раньше думала — а как
это в колхозе работать? Артемий говорит: «Если понадобится
где наша помощь — конечно, поможем». А я говорю: «Ни за
что я не буду, я не умею ничего, только на смех!» А Сима:
«Мы все не умеем!» А этот Гришка свое: «Зато пообедать
дадут, а то надоел этот ваш кулеш с дымом, с углями, со вся¬
кими ветками».
И вот идем, видим, туча заходит — ну прямо так и встает
над лесом. Как гора, да такая черная, страшная! А впереди —
колхоз, крыши видны. Мы бегом, прятаться от дождя.
А тут луг. Огромный, даже краев не видно. И колхозники все
на лугу — спешат скорей сено убрать, работают без оглядки,
сгребают, на машины грузят и тут же в стог складывают. А се¬
на столько... Тут Артемий нас останавливает: «Куда бежите?.
356

Поворачивай на луг!» А в это время Андрюшка: «А если
дождик?» Тут все на него: «Подумаешь, мятный пряник,
дождя испугался!» Колхозники нам обрадовались! Бригадир
у них такая румяная тетка, глазастая. Сразу нам грабли в
руки, показала, как подгребать, а сама — к машине. Я думаю:
ни за что не сумею! И знаешь — сумела! И все сумели!
—	И... Артемий тоже?
—	А то как же! Как взялись, как взялись, подгребаем,
охапки таскаем — запалились прямо! А сена набилось всю¬
ду— ив волосы, и за шиворот, колется, кусается! А туча все
ниже, все ближе... Ох, и не помню даже, как мы это сено убра¬
ли. И потом бежали под дождем, мокрые до нитки! Ну зато
дождик с нас всю пылищу смыл1
—	А... что Артемий?
—	Ну и он бежал! Всех перегнал. Он же длинноногий! А у
самой деревни как шлепнется! Мы чуть со смеху не умерли.
На глине поскользнулся. Разозлился сначала. А потом — мы
смеемся, ну и он начал смеяться. Он хороший, очень хороший!
Зина ласковыми глазами глядела на Фатьму. Как она за¬
горела, какой земляничный румянец у нее на смуглых щеках,
как ярко блестят ее черные, чуть раскосые глаза!
—	А потом уж и накормили нас — ух ты! Мы, наверное,
молока целое ведро выпили. Гришка ел-ел! А потом в школу
натаскали сена — классы-то пустые — и спали на сене. Ух и
спали же! Дождик в окна стучит, а мы спим себе, уж очень
устали. А наутро...
—	Гак я и знала!
Калитка распахнулась, влетела Сима Агатова, загорелая,
похудевшая, белозубая.
—	Я так и знала, что Зина здесь! Захожу к Зинке — ни¬
кого! Думаю, у Фатьмы. Ну гак и есть! Ну как ты здесь по¬
живала без нас?
Симу, несколько чопорную, строгую и неулыбчивую, нель¬
зя было узнать. Словно растаял внутренний ледок, который
раньше сковывал ее.
—	Ну как жалко, как жалко, что ты не пошла с нами,
Зина!
—	Я не могла, — напомнила Зина.
—	Ну тогда очень жалко, что ты не могла. Смотри, какая
ты бледная и не загорела нисколько;
—	Ничего. Когда-нибудь загорю.
—	Если бы ты искупалась, а потом полежала бы на пе¬
ске... — начала Фатьма.
Сима подхватила:
—	Ой, как мы купались в Днепре! В самом Днепре, поду¬
май! А потом лежали на песочке...
357

Грубоватый, ломкий голос вдруг вмешался в разговор:
—	Ага! Вы только и знали, что на песочке лежать, а мы...
—	Васька! Откуда ты взялся?
—	Зина, смотри на кого он похож!..
Вася Горшков вышел из-за угла дома: он не пошел в даль¬
ний путь — в калитку, а перелез прямо через забор. На
щеке у него краснел шрам от еще не зажившей большой цара¬
пины.
—	Где ты так разукрасился, Васька? — засмеялась Зина,
всплеснув руками. — Дрался с мельницами, что ли?
—	Ну он же у нас строитель! — важно сообщила Сима. —
Телятник строить помогал! Крышу крыть полез, да сорвался
и вот... Красавчик!
—	А ты чего дома не сидишь? — накинулся он на Зину. —
Я тебе орехов принес. И ребятам вашим. Прихожу, а она бе¬
гает где-то...
—	И ты был у меня?
—	Не веришь — ступай погляди. Целую наволочку орехов
приволок!
Зина чувствовала, что у нее от радости розовеют щеки и
слезы подступают к глазам. Она поморгала своими темными
ресницами, чтобы ребята не заметили, что она готова запла¬
кать, — так она была признательна за их внимание, за их теп¬
лоту к ней, за их дружбу.
—	Ой, ребята... спасибо...
—	Пускай смеются, — Вася кивнул на Фатьму и Симу, —
а я могу сказать — я имею право сказать: в колхозе «Друж¬
ба», в области Воронежской, в новом телятнике дверца сдела¬
на собственными руками комсомольца Василия Горшкова и
этими же руками на крыше проложено пять рядов дранки.
Плохо?
Зина, смеясь,^лядела на него:
—	Васенька! Да когда же ты научился строить телятники?
Калитка снова открылась, и во дворе появились Андрей
Бурмистров и Зыбина Шура.
—	Она здесь! Ну так я и знала — здесь! — закричала Шу¬
ра и, протянув обе руки, бросилась к Зине. — Здравствуй,
здравствуй!
—	А мы у тебя были! — сообщил Андрей неожиданно
хриплым голосом.
—	И вы были! — засмеялась Зина, снова чувствуя, что
ресницы у нее намокают. — И вы!.. Андрей, почему ты охрип?
Шура, здравствуй! Ну и загорела, нос-то совсем облупился!..
Зина обняла Шуру. Она так рада была увидеть снова
милую подругу! Как Шура изменилась за лето! Белое лицо
ее потемнело от румяного загара, голубые глаза стали свет-
358

Зина так была признательна за их внимание, за их теплоту к ней,
за их дружбу!

лее, будто немного выцвели от солнца, сама она похудела,
и Зине показалось, что Шура еще никогда не была такой
красивой.
—	Ой, как же хорошо, что вы вернулись, ребята! — сказа¬
ла Зина волнуясь. — Я и не знала, что так соскучилась по вас.
Ой, как хорошо, что вы приехали! Андрюшка, почему ты
хрипишь?
—	Он заблудился! Целую ночь по лесу проходил!
—	Весь мокрый, и тапочку потерял!
—	В стогу в каком-то ночевал — вот и хрипит теперь!
Рассказывал^ наперерыв, но главным рассказчиком была
Сима.
—	А я телят поила, — начала было Шура.
Но Сима тут же перебила ее:
—	Там девушки — телятницы, все комсомолки, хорошие
такие девчата. Говорят — давайте и нам помощь! А я тогда
говорю — дадим! И говорю — ребята, кто желающие? И нико¬
го желающих. Тогда я говорю Шуре — ты иди. Ты самая
смирная, как теленок, — ты с ними отлично поладишь!
—	И пошла?
—	Пошла, — с улыбкой сказала Шура своим ровным, спо¬
койным голосом.
—	Ну и как? Не забодали они тебя?
—	Нет. Они хорошие, Лижутся. Я их все время поила,
семь дней.
—	Семь дней мы в этом колхозе жили, — пояснил Вася.—
И я там телятник строил, а Андрюшка в лесу под дождем
блукал!
Андрей схватил Васю за плечи и опрокинул его с лавочки.
Поднялся хохот.
—	А потом мы пришли в Киев, — начала Фатьма.
Но Сима тотчас захотела рассказать об этом сама:
—	Я... то есть мы с Артемием сразу пошли в обком ком¬
сомола, нас устроили в общежитие. И потом ходили везде,
ездили.
—	Памятник Шевченко видели! — подхватила Фатьма,
которой никак не удавалось вставить словечко.
И опять зашумели рассказы о том, какой красивый Киев,
какой широкий Днепр, как ездили по Днепру на пароходе и
как ходили в' музей...
Вдруг вышла из своего дворницкого домика Дарима и пре¬
рвала все это необычайное, пестрое, озаренное весельем и
смехом повествование.
—	Картошка сварилась, идите картошку есть! — сказала
она. — Целый таган, на всех хватит!
Ребята гурьбой ввалились в тесную квартирку Даримы и,
360

увидев дымящуюся на столе гору картошки да красную гору
помидоров, да горку зеленых огурцов, захлопали в ладоши
и запели громкую песню, которую пели у костра в лесу:
Ах ты, милая картошка-тошка-тошка!..
И бросились занимать места у стола.
Зина слушала рассказы, все было ей интересно. Этот неви¬
данный мир, в котором побывали ребята, пахнул на нее теп¬
лыми запахами лесов и полей, он немного ошеломил ее. Зина
была счастлива, что все ее друзья привязаны к ней так же
крепко, как и до разлуки, и даже крепче, — они почувствовали
ее отсутствие, она была нужна им и там, в тех заманчивых,
полных неожиданностей и открытий краях.
—	Мы все время вспоминали про тебя, — сказала Фатьма,
обжигаясь картошкой, — все время!
—	Да, правда, — подтвердила Шура, — ты бы нарисовала
моих телят.
—	И мой телятник, — добавил Вася.
—	И молочка попила бы с нами парного, — сказал Гриш¬
ка Брянцев, — прямо тепленького!
—	И у костра с нами поночевала бы, — отозвался
Андрей. — Эх, хорошо, костер пригаснет, а ты лежишь и
смотришь на небо, а там 'звезды, звезды мигают, перелива¬
ются...
—	А крупа из мешка в это время рассыпается, — сказал
Вася.
—	Почему крупа?
Оказывается, Андрей, заглядевшись на звезды, вытянул
свои длинные ноги и опрокинул корзинку, в которой лежала
приготовленная к утру крупа. И снова воспоминания, расска¬
зы, смех...
И все-таки Зине чего-то не хватало в этих рассказах. По¬
чему-то имя Артемия звучало не так часто, как ей хотелось
бы. Вспоминал ли он о ней? Ну хоть изредка? Ей хотелось
знать о нем все, все: и как он идет с рюкзаком за спиной, и
как он узнает дорогу по азимуту, и как он учит ребят разжи¬
гать костры, и как он разговаривает с колхозниками. И уже
она са-ма еще раз хотела спросить — а что же Артемий, как он
отнесся к тому, что крупа рассыпалась? — как открылась
дверь и сам Артемий, коричневый, светловолосый и темногла¬
зый, со знакомым светлым шрамчиком над бровью, появился
в комнате.
Ребята заорали «ура». Сейчас же задвигались, гремя
стульями, чтобы освободить ему место, начали придвигать ему
картошку, помидоры, огурцы...
—	Спасибо, ребята, — сказал Артемий и подсел к столу.—
361

А я ведь, по совести сказать, пришел узнать, как жила она тут
без нас, — он указал глазами на Зину, — и как она выполняла
свой долг.
Зина так и загорелась румянцем; она не знала, куда ей
деться, от смущения картошка выпала у нее из руки и сва¬
лилась под стол. Ребята подняли смех.
Но Артемий повторил свой вопрос, серьезно глядя в ее
светло-серые, очерченные черными короткими ресничками
глаза.
—	Как ты считаешь — правильно ты сделала, что не по¬
шла с нами? Не ,жалела, что осталась?
Зина ответила не сразу. Она хотела ответить так, чтобы
это было по-настоящему правдой. И, мгновенно перебрав в
уме недавнее прошлое — выздоровевшая Изюмка, пионерский
двор, успокоившийся Антон, Яшка, устроенный в интернат, —
она ответила спокойно и твердо:
—	Жалела, что осталась. Но все-таки правильно сделала,
что осталась.
Вернувшись домой, она застала Антона около наволочки с
орехами. Он в восторге вынимал орехи горстями и клал их
на стол — он никогда не видел, чтобы они были в таких хо¬
рошеньких шершавых оберточках с мохнатой бахромой.
—	Зина, Зина, иди сюда скорей, гляди-ка, кто это принес
нам орехов?!
—	Это наши ребята принесли. Прямо из леса, из самого
настоящего леса, — ответила она. — У нас с тобой, оказывает¬
ся, очень много друзей, Антон! И знаешь что? Возьми-ка по¬
больше орехов да отнеси своим товарищам, угости их.
Антон живо набил карманы орехами и умчался. Зина
закрыла дверь. Ей необходимо было остаться одной, чтобы
разобраться в своих чувствах, чтобы хоть как-то справиться
со своей радостью, которая не умещалась в сердце. Он пришел
узнать, как она жила! Он помнил, он не забывал! Он пришел,
чтобы узнать!
Зина ходила по комнате, прижимая руки к своим горячим
щекам. Ей хотелось смеяться, скакать, петь!
Неожиданно припомнилась песенка, которую они пели с
мамой, когда Зина была еще совсем-совсем маленькой;
Отчего мне весело?
Потому что солнышко,
Потому что солнышко
Глянуло в оконушко!
Отчего мне весело?
Оттого что песенка,
Оттого что песенка
Села к нам на лесенку!
362

Почему мне весело?
Улица вся светится,
А на этой улице
Кто-нибудь да встретится!
Мама! Грустная милая улыбка ее, светлые ласковые гла¬
за... Она умерла, и лишь немногим больше двух лет прошло с
тех пор, а вот Зина уже и веселится и поет!.. А ведь она так
отчаивалась тогда, думала, что после такого горя она уже ни¬
когда и не улыбнется больше. Какая страшная это была ночь,
когда пришла «скорая помощь» и увезла маму в больницу.
И еще страшнее было утро, когда пришел из больницы отец с
почерневшим от горя лицом и сказал, что мама умерла... Как
они все плакали, какой беспросветной казалась им жизнь!
А нынче?!
Зина омрачилась, притихла, задумалась... Она подошла к
маленькому портрету мамы, висевшему в спаленке. Мамины
глаза улыбались Зине, они все видели, эти глаза, все пони¬
мали.
КРУПНЫЙ РАЗГОВОР
Начало учебного года чувствовалось всюду. Ученики за¬
пасались учебниками, матери покупали девочкам черные и
белые школьные фартуки, а мальчикам — пиджачки и фу¬
ражки.
В выходной день у прилавка магазина стоял вальцовщик
Стрешнев со своей старшей дочерью Зиной, расправляя круп¬
ной, загрубевшей от работы красивой рукой маленький неж-
но-белый передник с плечиками, похожими на крылья мо¬
тылька.
—	Как думаешь, Зина, не мала эта вещица? А? Напялим
мы на Изюмку?
—	Да что ты, папа, еще и велик будет. Ведь она же не
в пятый класс идет, а в первый!
—	А это — для первого? А годится ли для первого-то?
Зина не сдержала усмешки:
—	Папка, какой же ты!.. А для кого же такие фартуки?
Ведь дошкольникам не шьют школьной формы! Покупай,
покупай скорее, нам еще Антону надо новые брюки купить,
старые коротки совсем!
Отец и дочь ходили из магазина в магазин, искали, выби¬
рали, покупали разные вещи для своих маленьких школьни¬
ков...
Стрешнев после смерти жены почти два года ходил с по¬
черневшим лицом, не поднимая головы. Сейчас он немного
выпрямился, стал улыбаться, глаза его посветлели и потеп¬
363

лели — жизнь шла вперед, дети росли, требовали забот и ла¬
ски. Но над его бровями как залегли горькие складки в ту
страшную ночь, так и остались навсегда — печать того, что не
забывается до конца дней. Теперь вся радость жизни его была
в работе и в детях. Он удивлялся, глядя на них, что они так
быстро, так неудержимо растут. Даже вот эта малявка, кото¬
рая не так давно кричала умирающей матери: «Мамочка, от¬
крой глазки, я не буду больше баловаться!» — и которая ме¬
сяц тому назад отыскивала эльфов в цветах, нынче идет в
школу! Ей уже нужны сумка, тетради, карандаши... Удиви¬
тельно!
А глазастый простак Антон — он уже в третьем, его уже
скоро будут принимать в пионеры. Батюшки мои, сплошь
партийные люди в семье, — ведь вот-вот и эта малявка Изюм¬
ка нацепит себе на грудь октябрятскую звездочку!
«А Зина?.. Ну уж Зина...» — Отец шел от кассы с оплачен¬
ным чеком и смотрел на Зину, стоявшую у прилавка. Тонень¬
кая, стройная, с белокурой косой, подвязанной крендельком
на затылке... Что напоминала она? Молоденькую березку вес¬
ной, свежесть лесного ветерка, чистую утреннюю зарю, рас-
пукольку дикого шиповника на тонкой росистой ветке, уви¬
денную им в раннем деревенском детстве.
—	Папа, папа, послушай! — подозвала его Зина. — По¬
смотри, какие хорошие рубашки. И как раз твой размер. Да¬
вай купим,а?
Отец пожал плечами.
—	А на что мне такая рубашка? Жениться мне, что ли?
У Зины на секунду глаза стали неподвижными. Жениться,
жениться... Мгновенно представилась какая-то неведомая
женщина, вторгнувшаяся в их маленькую, полную воспоми¬
наний о маме квартиру. Но Зина тотчас отогнала это тревож¬
ное видение.
—	А если не жениться, то и хорошие рубашки носить не
надо? Что ты, люмпен-пролетарий, что ли?
—	Да видишь ли... — Отец смущенно опустил глаза. —
Денег-то у нас не очень...
Продавец, больше не интересуясь покупателями, уложил
голубую, до блеска отутюженную рубашку в большую ко¬
робку.
—	Подожди, папа, пускай денег не очень. Мы потом
сэкономим, я тебе обещаю. Скоро праздник, Антона будут
в пионеры принимать. Ведь должен же ты к нам в школу
прийти. А в чем ты пойдешь, ну-ка?
—	Так уж у меня и рубашек нет?
—	Но, папа, они же старые, тебе надо новую рубашку.
Ну-ка, давай деньги, я заплачу. Думаешь, маме приятно
364

было бы, если бы ты в старой рубашке пришел на празд¬
ник, а?
Отец вынул деньги из кармана и молча отдал Зине.
Через десять минут голубая рубашка, аккуратно заверну¬
тая, была в руках-Зины.
Они шли по гладким плитам богатых товарами рядов
ГУМа. Сквозь стеклянный гумовский небосвод просеивалось
нежаркое августовское солнце, зажигая блестками большой
фонтан. Из-за широких витрин заманчиво глядели распис¬
ные ларцы, резные тарелки, фаянсовые горшки, отливающие
желтым и красным хохломские ковши и братины, разлива¬
лись сияющими потоками шелка, манили пестротой свежих
красок ситцы, штапели, маркизеты...
Зина с трудом отводила глаза от э'тих витрин, она не мог¬
ла налюбоваться красотой вещей, созданных для радости. Ей
хотелось бы взять с собой всего — и шелку на платье, и ту¬
фельки, и широкого тюля на окна, и ковер для спальни, и ноч¬
ную рубашку, всю в оборочках и кружевах, и хорошенькое
платьице для Изюмки, и матросский костюм для Антона, и
габардиновый плащ, который как раз годился бы отцу, и до¬
рогие акварельные краски, и прекрасный альбом слоновой
бумаги для рисования...
—	Вот видишь, — сказал отец, — все растратили мы с то¬
бой, всем накупили подарков. А что же для тебя? Для тебя-
то и не купили ничего.
—	Ну, — Зина отмахнулась, стараясь улыбнуться, — а мне
даже и не надо ничего!
—	А хорошие краски, например? — сказал отец, покосив¬
шись на нее. — Вот тут у меня еще кой-какая мелочь. Может,
купим? И потом будем экономить. А?
Зина промолчала, и ящичек с красками перешел в ее
сумку.
Дома Зина все покупки любовно разложила по местам.
И в этот вечер все — то отец, то Зина, то Антон — не раз до¬
ставали из комода и из шкафа обновки и снова любовались
ими.
После чая Зина села рисовать новыми красками. Почему-то
вспомнился далекий-далекий день, когда она с подругами шла
по лесу, собирая букеты из желтой и оранжевой осенней
листвы. Вот и встал этот лес на кремовом листе слоновой бу¬
маги, встал далекий, волшебный, счастливый — ведь это бы¬
ло в то время, когда еще была жива ее мама. А вот и девочки
идут. И впереди их дорогая учительница Елена Петровна.
И вот четыре девочки делят дубовую ветку: как крепка ду¬
бовая ветка, так крепка будет их дружба. Вот они четверо —
Зина, Маша, Тамара... А четвертая отошла. Она не хочет да¬
365

вать никаких обещаний, она любит —пока любит. А переста¬
нет любить — никакие обещания ее не удержат. Это Фатьма.
Это она, с длинными косами, огорченная и расстроенная, идет
одна, в стороне... Глупые детские клятвы! Зачем они были?
Фатьма и сейчас с ней, с Зиной, она самый верный ее друг.
А где Тамара, которая всех горячее клялась? Тамара стала
совсем чужой им всем, она идет по каким-то своим дорогам,
ищет какого-то своего счастья, неведомого им всем.
В дверях кто-то позвонил. И, будто вызванная магической
силой воспоминания, в комнату вошла Тамара Белокурова.
Зина выпустила из рук папку с рисунком, в глазах ее бы¬
ли изумление, растерянность.
—	Тамара! Откуда ты взялась? Ты же уехала!
—	Ну уехала. А вот и приехала. Здравствуйте.
Тамара непринужденно поздоровалась со Стрешневым,
который сидел с Антоном на диване и рассказывал ему про
водолазов. Антону в последнее время что-то грезились водо¬
лазы, может, после картины, которую он видел по телевизо¬
ру. Вот была картина! Там люди, надев ласты и акваланги,
разгуливали вместе с рыбами в глубинах моря, и сколько чу¬
дес они там видели!
—	Ну что тебе водолазы? — смеялся отец. —Ты ведь во¬
долазом не станешь?
—	А почему не стану? — нерешительно возражал Антон.
—	Ясно почему — потому что трус.
Но Антон не сдавался.
—	А ты рассказывай, не отвиливай! Все только трус да
трус. А может, осмелею?
—	Ив затонувший корабль полезешь?
—	А может, и полезу. Ты давай рассказывай!
Тамара сразу разрушила спокойную теплую атмосферу.
Отец замолчал, он не мог так непринужденно болтать с Анто¬
ном при чужом человеке. Антон тоже умолк и, раскрыв во
всю ширь свои круглые голубые глаза, уставился на Тамару.
А Тамара, делая вид, что ничего не замечает, прошла к
столу и села рядом с Зиной.
—	Вот и я. Здравствуй. Ты уж думала, наверное, что
больше меня не увидишь? А я вот приехала. И вот пришла —
рада или не рада, а я пришла.
Зина покраснела. Она хотела сказать, что очень рада, но
не могла. Зина совсем не обрадовалась Тамаре, наоборот, ей
было неприятно, что Тамара со своим громким голосом и
небрежным разговором нарушила течение их мирного ве¬
чера.
Зина что-то пролепетала, но Тамара не слушала ее.
—	Пойдем пройдемся, — сказала она, занятая какими-то
366

своими мыслями. — На улице очень хорошо. Мне надо пого¬
ворить с тобой.
Зине не хотелось уходить из дому, не хотелось идти с Та¬
марой.
—	А почему же надо идти на улицу? Здесь тоже можно.
•— Но мне нужно поговорить с тобой... а не со всеми...
Она покосилась в сторону Андрея Никаноровича. Тот по¬
чувствовал себя неловко. Он не знал, как ему обратиться к
Тамаре, сказать ли ей «ты» — ведь она подруга его дочери, —
или уже нужно говорить «вы» — вон она какая нарядная, на
высоких каблуках, с лакированной сумочкой да еще и в пер¬
чатках.
—	А чего ж вам убегать? Мы и сами можем уйти.
И они вместе с Антоном поднялись и ушли в спаленку.
Зина стала убирать свое рисование. Тамара взяла в руки
картинку.
—	Что это? Лес какой-то. За грибами, что ли, ходят?
—	Это так... — сказала Зина, — одно воспоминание. Как
мы ходили в лес с Еленой Петровной...
—	А! Это когда мы клялись веткой дуба? Вот-то смешные
были!
Зина взяла у нее рисунок и положила в папку.
А что ж? — продолжала Тамара. — Все-таки эта ветка
сыграла свою роль, не правда ли? Вот, например, мы с тобой
так ведь и остались друзьями! Ну кто твой лучший друг —
разве не я?
Зина, немного растерявшись от такой явной неправды,
с недоумением посмотрела на нее. Тамара — ее лучший
друг!
Мгновенно вспомнились те страшные, никогда не забы¬
ваемые дни, когда у нее не стало мамы. Какх трудно было
опомниться от этого внезапного горя, невозможно казалось
вынести то, что случилось! Друзья, подруги окружили ее
тогда, помогли устоять, утешали как умели. Кто же являл¬
ся к ней каждый день и развлечь, и помочь, и присмотреть
за младшими ребятами? Фатьма, в первую очередь Фатьма,
которая вовсе не клялась никакими громкими клятвами.
И Шура была тогда с Зиной, и Сима Агатова, и Маша Репки¬
на, и Вася, и Андрюшка...
Только не Тамара Белокурова. Ни разу за все то время
она не зашла к Зине, никогда Зинино горе не трогало ее.
У Тамары всегда были только свои личные дела, и сейчас так
же — всегда только свои беды и радости, из-за которых она
не видит других людей. И это она, Тамара, оказывается, ее
лучший друг!
В молчании Зины Тамара почувствовала упрек.
367

—	А разве нет? Не так? — продолжала она. — Разве не к
тебе первой я пришла тогда со своим горем, не к тебе?
—	Со своим горем — да, — сдержанно сказала Зина.
Тамаре не понравился ее тон, но ей было не до того, что¬
бы раздумывать о Зининых настроениях.
—	И вот теперь—: опять я к тебе же пришла! Не к Симке
Агатовой, не к Фатьме же!
—	Могла бы и к мим пойти.
—	Как это — к ним? Ведь я же твоя подруга!
Зина не хотела ссориться, не хотела ворошить все те горь¬
кие минуты, которые ей пришлось пережить из-за Тамары.
Ей вспомнилась рука Тамары, белая рука в кружевном ман-
жетйке, поднятая за исключение Зины из пионеров. Почти
единственная рука во всем классе!
—	Да! — сказала она с горечью и принялась прибирать
на столе свои книги и тетради. — Да, да, конечно!
—	Я пришла посоветоваться с тобой, — продолжала Та¬
мара, — сядь, пожалуйста, и выслушай как человек. Ведь это
очень серьезно!
Конечно, потому и пришла, что у нее опять что-то слу¬
чилось.
Зина села. В окнах уже засинело, Зина включила лампу.
Но Тамара тотчас погасила ее:
—	Не надо. Мне как-то спокойней в сумерках!
Наступило молчание. Тамара сидела нахмурившись. Из
спаленки слышались негромкие голоса — Антон читал отцу
сказку. Зина молча ждала. Она видела, что Тамаре трудно
начать свой разговор, но Зина не могла заставить себя по¬
мочь ей.
—	Я уехала от отца совсем, — начала Тамара. — Я боль¬
ше ни за что не поеду туда! Как они живут! Разве можно так
жить? Работа, работа, каждый день с утра до ночи работа и
работа! И все в земле, в грязи... Нет, это совсем невозможно!
Тамара вспомнила, как ее осмеяли в совхозе девушки-
работницы, — это воспоминание ее больно укололо.
—	А народ какой — грубый, неразвитый! Ну ты поду¬
май— начали смеяться над моими платьями. Будто в шелко¬
вых платьях и ходить нельзя! Ну ты понимаешь теперь? Им
это дико!
—	Конечно, если полоть или снопы вязать, то в шелковых
платьях и вправду дико, — чуть-чуть улыбнулась Зина. —
А по-твоему, нет?
—	Нет, по-моему, нет! — Тамара рассердилась. — И вооб¬
ще я не за тем туда поехала, чтобы им снопы вязать!
—	Ты — им. А они — тебе.
—	Ты смеешься надо мной? — Тамара вспыхнула и, веко-
368
12

чив со стула, раза два прошлась по комнате. — Неужели я
только того и стою, что снопы вязать?
Зина хотела спросить — а чего же она стоит? Но сдержа¬
лась.
—	Так разве в совхозе только снопы вяжут? Там небось
и клуб есть и читальня. Могла бы, наверное, в клубе рабо¬
тать.
Тамара фыркнула:
—	Как же! Антирелигиозные лекции, что ли, читать?
—	А хотя бы!
—	Нет, ты просто меня нарочно злишь, — крикнула Та¬
мара, и в ее голосе послышались слезы, — ты просто назло!
Зина не хотела злить ее, она искренне думала, что в сов¬
хозе можно найти множество интересных дел, если захотеть.
Но она не знала, что Тамара пыталась браться за эти дела.
Отец не сразу отпустил Тамару. После одной пылкой ссо¬
ры, когда Тамара уже собрала чемодан, Николай Сергеевич
глубоко призадумался.
—	Мы с тобой оба слишком вспыльчивы, — сказал он при¬
миряюще. — Давай разберемся, давай поищем путей.
—	Ты же нашел мне путь — техникум, — обиженно отве¬
тила Тамара. — Интересно, какой? Малярный, может быть?
Электричество проводить? Или, может, телят воспитывать?
Николай Сергеевич опять глядел на нее недоумевающими
глазами, он опять не мог понять ее горечи и возмущения.
—	Ну подожди, ты не горячись. И маляр, и электрик, и те¬
лятница — все это люди уважаемых и очень нужных профес¬
сий. И, если хочешь знать мое мнение, будь ты сейчас маля¬
ром и работай на какой-нибудь стройке, я бы гордился тобой.
А уж если бы ты зоотехникохм пришла к нам на молочную
ферму, я бы не только гордился, но и счастлив был бы!
Тамара, пожав плечами, отвернулась. Это движение начи¬
сто зачеркивало разговор.
—	Ну хорошо, ну давай подумаем о другом, — терпеливо
продолжал отец. — Ты как-то сказала, что умеешь делать то,
чего никогда не сумеют наши девчата. Может, ты мне объ¬
яснишь, что же такое это «то»? Может, в этом и есть твое
призвание?
Тамара молчала. Отец ждал.
—	Вот у нас клуб есть, — опять начал он. — Может, ты
могла бы какой-нибудь доклад сделать? Или беседу провести?
—	Какую беседу? О чем?
—	Ну мало, ли на свете сейчас интересного творится! Вот
люди в космосе побывали — собери материал да и расска¬
13 Библиотека пионера, т. VIII	369

жи поподробнее. Или можно хотя бы поговорить о химии —
ты, конечно, читала, какие чудеса — полимеры — открывают
и создают нынче химики? Или, например, что делает химия
для сельского хозяйства. Это же страшно интересно!
Тамара вполглаза читала о полете космонавтов, по телеви¬
зору видела их и слышала. Но кто же не видел и не слышал?
А химию она учила в школе, но интересного ничего в ней не
заметила, лишь бы сдать.
И снова Тамара молчала, а отец ждал.
—	Может, ты еще скажешь, антирелигиозную лекцию
прочесть? — наконец спросила она с усмешкой.
Отец обрадовался:
—	Правильно! Вот нужный разговор, Тамара! Ты все-та¬
ки не глупый у меня человек!
Тамара сказала это, чтобы задеть отца, а он‘обрадовался.
Он совсем не понимает ее!
—	Вот так и решили, — заключил отец, — договорись с
заведующей клубом, там у нас хорошая деваха работает, Та¬
ня Голубкина, она тебе поможет. Ты только попробуй, толь¬
ко начни что-нибудь делать и увидишь, как интересно тебе
станет жить!
—	Ну хорошо, — согласилась Тамара, — только я не буду
читать антирелигиозную лекцию. Я лучше расскажу о
Третьяковской галерее. Я же там была два раза!
—	Два раза! — Николай Сергеевич снова был обескура¬
жен. — Да что же ты узнала там за два-то раза?!
—	А что особенного? Я очень многое помню.
—	Ну хорошо, — сдался отец, — если тебе нравится —
подготовься как следует и расскажи о Третьяковской галерее.
Все-таки, конечно, ты многое видела своими глазами, а это
очень дорого. Съезди в район, у нас там хорошая библиотека,
подбери материал. Там, помнится, и о самом Третьякове есть
книга. Вот если ты хотя-бы рассказала, кто такой был Третья¬
ков. Впрочем, нет, об этом наши ребята знают, учительница
в кружке культуры лекцию читала. Ну ты можешь расска¬
зать о картинах, которые тебе особенно запомнились, и рас¬
сказать о них поподробнее. Это может получиться очень ин¬
тересно.
«Зине бы это, — подумалось тогда Тамаре, — она бы су¬
мела. — Но тотчас же самолюбиво возразила себе самой: —
Зина сумела бы, а я не сумею? Подумаешь! Вот съезжу в
район...»
Но ни в какой район она не поехала — вот еще, таскаться
по жаре. Да и что особенно готовиться? Картины и так будто
живые стоят у нее перед глазами: Репин, Шишкин, Леви¬
тан...
370

Ах, если бы Тамара смогла навсегда забыть этот злосчаст¬
ный вечер — столько позора, столько унижения она тогда вы¬
несла!
Сначала как будто пошло неплохо. Она рассказала про
васнецовскую «Аленушку», про «Трех богатырей»... А потом
что-то пошло вкривь и вкось. Она спутала Поленова с Леви¬
таном. «Боярыню Морозову» приписала Репину... Почему так
случилось? Ведь у нее даже была в руках репродукция «Боя¬
рыни Морозовой», Тамара сняла ее у отца со стены. Ведь там
же ясно было написано имя художника! Но Тамара верила
своей памяти, она твердо помнила, что «Боярыню Морозову»
написал Репин...
—	«Боярыня Морозова» художника Репина...
Смех, прокатившийся по залу, остановил Тамару. Поче¬
му они смеются?
—	Вы маленько ошиблись! — Молодой тракторист Ярос¬
лав Григорьев, Ярошка, которого она не раз видела в поле чу¬
мазого, в замасленной спецовке, этот Ярошка выскочил на
сцену и встал рядом с Тамарой. — Надо нашего лектора ма¬
ленько поправить!
Он взял из рук Тамары репродукцию и обратился к залу:
—	Мы в нашем кружке культуры рассматривали картины
русских мастеров. Кто занимался, тот, конечно, знает. А кто
не знает, тому скажу. Картину эту написал не Репин, а Су¬
риков.
И, обернувшись к Тамаре, со своим вздернутым носом и
веснушками, сказал с упреком:
—	А уж если таких вещей не знать, то не надо бы и
браться. Зачем же голову морочить! (
Тамара повернулась и ушла с подмостков. Народ с шут¬
ками, со смехом начал расходиться.
—	Вот это прослушали лекцию!
—	Пополнили образование!
Тамара, спрятавшись за занавес, слушала эти насмешли¬
вые слова.
—	Ну и ладно, ну и смейтесь. Подумаешь! — твердила
она про себя. — Испугалась я... Нужны вы мне!
Вдруг кто-то негромко, совсем близко от нее, сказал в
раздумье:
—	Вот и в столице живут, а ничем-то по-хорошему не ин¬
тересуются. Удивительно! Так, живут пустоцветы какие-то.
Это замечание больнее всего задело Тамару. Она незамет¬
но отодвинула занавес — кто это так уничтожил ее?
Мимо медленно проходил пожилой человек, с бородой, с
нависшими по-стариковски бровями. Тамара узнала его, это
был пастух Трофим Иванович. Трофим Иванович пригладил
371

ладонью черные с сединой волосы и, надев кепку, пошел вме¬
сте с народом из зала...
Напрасно отец уверял Тамару, что ничего страшного не
случилось, что Тамара может снова выступить, только хоро¬
шенько подготовившись.
—	Помнишь в шестом классе свою выставку? — сказал
он. — Ведь тогда произошло то же самое. Как же ты могла по¬
ступить опять точно так же? Неужели ты могла подумать, что
у нас здесь такой народ, что примет любую чепуху и не за¬
метит ничего? Эх, ты! Вот они, наши телятницы да тракто¬
ристы, оказывается, далеко тебе до них!
Тут отец спохватился, что он уже не успокаивает ее, а
упрекает, и снова начал уверять, что все можно поправить,
только нужно потрудиться над этим.
Но для Тамары уже все было кончено.
Тамара провела рукой по лбу, стараясь отогнать это вос¬
поминание. Обида, негодование снова охватили ее сердце. Она
с упреком взглянула на Зину.
—	Неужели ты думаешь, что мне только и места, что з
совхозе! Неужели я уж такая никудышная!
Зине становилось тяжело слушать эти непонятные злые
жалобы.
—	А разве в совхозе живут никудышные? — холодно ска¬
зала она. — Разве там люди не такие, как везде? И разве отец
твой никудышный, если он там живет?
—	Ты не хочешь понять, как мне тяжело... — В голосе Та¬
мары послышались слезы. — Ты... ты не можешь найти для
меня доброго слова.
—	Я не хотела тебя обидеть, — возразила Зина, смяг¬
чаясь,— только я привыкла уважать рабочих людей — и тех,
кто в городе, и тех> кто в деревне. Я никогда не забываю, что
ем хлеб, который эти люди вырастили. Так меня мама учила,
так и отец учит, так и комсомол учит. Вот я и не пойму тебя
никак, я не пойму, за что ты так сердишься на них, и на их
работу, и вообще на всё. Ну не понравилось в совхозе — жи¬
ви в Москве. Только почему же так свысока ты говоришь о
совхозе? Совхоз тебя недостоин, что ли?
—	«Живи в Москве»... — Тамара будто не слышала по¬
следних слов. — Да, конечно. Буду жить в Москве.
Лицо ее опять стало хмурым, в больших почерневших гла¬
зах зажглись недобрые огоньки.
—	И если огец нас бросит — пускай. Мама сказала, что
не отдаст квартиру, и чтобы деньги давал, и чтобы мы каж¬
дый год на курорт ездили. Вот и пускай повертится.
372

—	Тамара! — Зина возмущенно прервала ее. — Кто «пу¬
скай повертится»? Это ты о своем отце так говоришь?!
—	Ну и говорю! — Тамара вызывающе посмотрела на
нее. — А если бы твой отец привел тебе другую мать—как
бы ты о нем говорила?
Зина побледнела:
—	Мой отец?..
—	Да. Твой отец.
—	Ну что ж... Если бы он захотел жениться... Я как-то не
думала об этом. Я знаю только одно, что никогда, никогда не
обидела бы нашего отца. Никогда! Если бы он женился... ну
что ж, значит, ему так было бы лучше. А я только и хочу, что¬
бы ему было лучше.
—	Ах, ему? А тебе?
—	А если лучше ему, то лучше и мне. Разве я не хочу,
чтобы мой папа был счастлив? И разве наш папа не хочет,
чтобы мы все были счастливы? Разве он сделает что-нибудь
для себя, а о нас не подумает? Никогда, никогда он так не
сделает! И я никогда не обижу нашего папочку, а если его
кто-нибудь обидит, так я тому человеку буду навеки вра¬
гом!
Тамара устало вздохнула:
—	Что говорить с тобой? Ты всегда была чудная. Наив¬
ная. А я уже многое поняла и скажу прямо — я хочу сама
съесть конфетку, смешно отдать ее другому, да еще и радо¬
ваться, что кому-то сладко!
Зина встала. Снова эти подлые слова! Она с затаенным
страхом глядела на Тамару и ждала, что та еще скажет, и
боялась того, что она скажет.
—	И надо вещи называть своими именами и смотреть
правде в глаза, — жестко продолжала Тамара. — Отец ухо¬
дит, а мать что? Что она должна сказать ему: «Иди и живи и
будь счастлив, пожалуйста»? Так; что ли?
—	Да, так, — сказала Зина. — Раз он любит другую, он
должен уйти... А где же тогда у твоей мамы гордость?
—	Ах, так? Хорошо. Пускай уходит. Но пускай он дает
нам деньги. Мама так и сказала: «Оставлю ему на хлеб и на
воду. Вот и пускай повертится! А иначе развода не дам».
—	Я больше не могу, я больше не хочу тебя слушать! —
остановила ее Зина. — Зачем ты пришла ко мне? Я не хочу...
я не могу...
—	Ну ладно, ладно. — Тамара опять притихла. — Ты ни¬
когда не понимала, что такое личное счастье.
—	А ты понимаешь? А у тебя оно есть?
—	Да, я понимаю. Только у меня его нет. Но когдатцибудь
будет же. Я найду его, добьюсь!
373

—	Вот ты все говоришь — «счастье, личное счастье». Ну,
а в чем ты его видишь? — спросила Зина, внимательно глядя
Тамаре в глаза. Она искренне хотела понять ее, понять, чего
она хочет, чего добивается. — Ну как бы тебе хотелось жить,
чтобы чувствовать себя счастливой?
—	Правду?
—	Конечно, правду.
—	Ну так вот, я никогда не была так счастлива, как в то
лето на даче у Олечки... — Взгляд Тамары стал влажным,
мечтательным и далеким. — Как весело они живут, как хоро¬
шо там, всегда накрытый стол, всегда гости, музыка, танцы,
молодежь... Ой, как хорошо мы там жили! Встанем, искупаем¬
ся, а на веранде уже стол накрыт. Отец у них уезжал рано,
приезжал поздно, мы его и не видели никогда.
—	Но ведь это же дача, отдых... Нельзя же всю жизнь
только отдыхать! — начала было Зина.
Но Тамара не дала ей продолжать.
—	Позавтракаем, оденемся... Я люблю красивые
платья, — ну что ж, сознаюсь, люблю. А потом идем гулять,
катаемся на лодке, танцуем... Пластинки у них заграничные.
Уже к обеду в доме полно. Молодые люди, такие все любез¬
ные, хорошо одетые. Иногда, правда, чуть-чуть выпивали
лишнего... Но они же не дети, в конце концов! И так у них
каждый день, каждый день! Дача? Отдых? Пустяки. У них и
в Москве так же. Счастливые!
—	Значит, отец с утра до мочи работает, а они...
—	Ну и что же? Он же не возражает!
—	А эти... ну, молодые люди — вроде Яна?
—	Ну, а что, в конце концов, Ян? — Тамара пожала пле¬
чами. — Я сама не знаю, зачем-то устроила истерику. Ну вы¬
пил, даже напился. Жалко, что я его увидела тогда... Не ви¬
дела бы и не знала бы ничего. А теперь вот — сиди одна.
И Олечка не зовет к себе...
—	Но ты ведь знаешь, какой он! — с изумлением восклик¬
нула Зина. — И все-таки сожалеешь? Да ведь это же подо¬
нок, Тамара, хорошо одетый подонок, его же судить надо за
его жизнь, за его поведение в жизни. У нас же судят таких!
Как же ты не видишь этого, не понимаешь?
—	Да, не понимаю, — надменно ответила Тамара. — Он
же не вор? Нет. И вообще не понимаю, что это за суды такие.
Кто имеет право вмешиваться в личную жизнь человека? Как
хочу, так и живу — вам-то какое дело? Я ведь не ворую, не
убиваю, документов не подделываю? При чем тут суд? Никто
не имеет права!
—	Нет, барышня, мы имеем право, — вдруг негромко, но
сурово сказал, выходя из спаленки, Андрей Никанорович.—
374

Вон у нас слесарь Клеткин тоже не вор и документов не под¬
делывает. Однако судили мы его на заводе, да еще как суди¬
ли. Всем коллективом судили. С песком продрали, да еще
как, до живого! Со слезами за свою пьяную подлость проще¬
ния просил. И в личную жизнь вмешались, сына отдали в
интернат. Ничего! Вмешиваемся и будем вмешиваться.
Тамара немножко оробела, уж очень суровый был вид у
Зининого отца, уж очень гневно глядели на нее его глаза.
Она хотела что-то возразить и не нашлась.
—	А таких вот субчиков, как этот ваш Ванька Рого¬
зин,— продолжал Андрей Никанорович, — грязной метлой из
Москвы погоним. Пускай пойдет поработает, как люди рабо¬
тают. А то, ишь ты, дармоеды какие развелись тут, словно
клопы. Наши лучшие ребята всю самую тяжелую работу на
своих плечах поднимают, а эти расхаживают тут по ресторан¬
чикам, коптят небо да еще мнят о себе что-то, дрянь всякая.
А почему бы им тоже не попробовать, как эти все наши строй¬
ки нам достаются? А то люди сделают, а они пользуются этим,
да еще на тех же самых людей и плюют.
—	А если человек не захочет, то и не поедет. — Тамара
справилась со своим мимолетным смущением и уже с вызо¬
вом смотрела на Стрешнева. — И не пошлете насильно.
—	Пошлем, не беспокойтесь! У нас государство рабоче-
крестьянское, и лозунг наш — «Кто не работает, тот не ест» —
еще в архив не сдан!
—	Папа, успокойся, — негромко сказала Зина, — не вол¬
нуйся так. Ты спать не будешь.
—	Да как же не волноваться? Ведь болит душа-то!
—	До свидания. — Тамара круто повернулась и вышла из
комнаты.
Зина поспешила проводить ее. Запирая дверь за Тамарой,
она сказала:
—	Ты просила у меня рекомендацию в комсомол, Тамара.
—	Да, и ты обещала.
—	Так вот я хочу сказать, что не могу дать тебе рекомен¬
дацию. И, если ты подашь заявление, я выступлю против.
—	Выступай. Тебе никто не поверит. И потом, — Тамара
усмехнулась, — ты же должна людей привлекать в комсомол,
воспитывать! А ты отталкиваешь.
—	Да зачем тебе в комсомол, ну зачем? — Зина чуть не
плакала от возмущения. — Ты же...
—	Правду?
—	Конечно, правду, правду!
—	Затем же, зачем и тебе. Чтобы легче жить. Чтобы лег¬
че устраиваться. Чтобы поступить в вуз. Вот тебе правда.
—	Затем же, зачем и мне?!
375

Зиме хотелось ударить Тамару. Она просто ослепла от гне¬
ва, у нее перехватило дыхание.
—	Я выступлю, — продолжала она, задыхаясь от яро¬
сти,— я выступлю... Потому что такие, такие подлые не
должны... не должны быть в комсомоле. И такие, как ты, не
смеют брать в руки билет, где имя Ленина...
—	Ты для этого вызвала меня на откровенный раз¬
говор? Чтобы выпытать и воспользоваться? Вот это по¬
дружка!
Но Зина справилась со своим гневом.
—	Уходи, — сказала она почти спокойно. — Я тебе не
подружка.
Тамара вышла. Зина молча закрыла дверь и повернула
ключ.
За ужином разговаривал один Антон. Отец и Зина были
задумчивы и молчаливы.
—	Ну что же, — сказал наконец Андрей Никанорович.—
Мы же с тобой и виноваты, кажется?
Зина подняла на него опечаленные глаза:
—	Папа, я, кажется, неправа. Комсомол должен таких
воспитывать, правда? А я ее прогнала!
—	Не знаю, не думаю... — Отец покачал головой. — Анто¬
нина Андроновна уже воспитала ее. Комсомолу тут не спра¬
виться. Что сделаешь с человеком, который всюду видит толь¬
ко подлецов, а все честное и доброе считает фальшью и при¬
творством? Это больные люди. Это уроды. И думаю я, что
прежде всего надо спрашизать с отцов и матерей, которые
дают нам вот таких уродов. Это прежде всего их вина. А на¬
ша — беда. Вот ведь, кажется, и очень даже хороший человек
Белокуров* — задумчиво продолжал отец, — и на заводе его
у нас любили. И в совхозе, гоьорят, хорошо справляется.
А семью свою воспитать не сумел. Не хотелось, видно, ему ду¬
шу на них тратить. Убрался от них подальше, да и ладно,
так-то спокойней.
—	А что он мог сделать, папа?
—	Ну как же — что мог? Все мог. С женой трудно, конеч¬
но. А с дочкой М9Г бы. Позаботился б о ее воспитании, когда
она еще малолеткой была, — глядишь и человеком бы вырос¬
ла. А то ведь он как бывало? Лишь бы с женой не спорить,
лишь бы из дома куда глаза глядят. А потом и совсем уехал.
А кому дочку оставил? Антонине Андроновне. Так: чего ж удив¬
ляешься, если и выросла вторая Антонина Андроновна, то есть
самый настоящий, тунеядец. И вот он у нас очень хорошим
партийцем считался, Белокуров-то. Членские взносы платил,
работал хорошо, и вообще... А задуматься — стоит ли все это
его хорошее того, что он нам еще одного тунеядца дал? Такой

ли уж огг хороший партиец? И такой ли уж он хороший че¬
ловек?..
—	А что же все-таки нам-то делать теперь? — помолчав,
сказала Зина. — Ведь она наша ученица, нам с ней рядом
жить. Мы же не можем закрыть глаза...
—	Надо бы ее куда-нибудь на работу послать — вот самое
верное дело. Да на такую работу, чтобы некогда было кудерь¬
ки завивать да раздумывать, на какую вершину свою особу
вознести.
—	Папа, ты забываешь, у нас трудом не наказывают.
—	А я и не говорю, чтобы наказать трудом. Я говорю —
чтобы вылечить! Надо поговорить в нашей парторганизации.
Отца нет, мать никудышная. А как она; эта твоя Тамара,
учится? Хорошо?
—	Что ты, папа! На тройках едет все время.
—	Так чего же она в вуз пялится? Все равно экзаменов
не выдержит. Да и делать ей там нечего со своими тройками.
Ремеслу ей надо учиться, чтобы дело какое-нибудь в руках
было. В парткоме надо поговорить, с учителями, с матерью.
—	С матерью! — Зина незесело усмехнулась. — А разве
с ней можно говорить? Она же ничего не понимает! Разве с
ней учителя не говорили? О, еще сколько раз! А она только
грубит им — и все.
—	Ну, не договоримся с матерью — вызовем отца. А то и
без них решим. Не пропадать же человеку! Поступит в тех¬
никум, выучится, будет работать. Ведь ей жизнь жить!
Зина задумчиво покачала головой:
—	Она не будет работать. Никогда не будет.
Зина долго не могла уснуть, расстроенная тяжелым раз¬
говором с Тамарой. Опять вылезла тень Рогозина с этой его
конфеткой, которую он хочет есть сам.
Но потом вспомнила, что сказала на это Елена Петровна.
«Настоящему человеку, — сказала она, — так же радост¬
но сделать что-нибудь хорошее для других, как если бы он
сделал это для себя. А так, как говорит этот человек, делают
только узколобые эгоисты. Это не настоящие люди».
И тут же в мыслях ее возникли милые лйца друзей, кото¬
рые все с ней рядом, которые думают так же, как она, к
чувствуют так же. Их много, они вместе, они сильны тем, что
вместе. А такие, как Тамара, всегда одиноки. В вечной погоне
за своим личным счастьем они всегда несчастливы, потому
что, не видя ничего в жизни, кроме себя, считают; что жизнь
пуста и неинтересна. И не замечают, что пусты и неинтерес¬
ны только они сами.
А потом откуда-то издалека, из той стороны, где рождают¬
ся мечты и сияют радуги, выступил неясный облик светло¬
377

волосого человека, у которого шрамчик около левой брови...
Он улыбнулся Зине теплыми карими глазами и сказал:
«Это ты, беленькая? Я так же думаю, как и ты. Ты права!»
Сердце сразу согрелось, и Зина уснула, успокоенная и сча¬
стливая.
ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ
Лето было очень жаркое, с ливнями, с грозами. И столь¬
ко тепла было в этом году, что хватило его и на первое сен¬
тября.
Первое сентября — особенный день, значительный и вол¬
нующий. В календаре стоит черное число рабочих будней.
Тысячи, миллионы маленьких людей в этот день после летнего
отдыха идут в школу, принимаются за работу.
И все-таки это не будни — слишком много волнений, ра¬
достных встреч, новостей и цветов в день первого сентября!
Это ошибка, что он ничем не отмечен в наших календарях.
Утро наступило свежее, ясное, украшенное зарумянивши¬
мися листьями клена и по-летнему белыми облаками. По всем
улицам ребята шли в школу — и маленькие, цепляющиеся за
матерей, и взрослые, встречающие свою юность.
Шла в школу и Зина. Рядом с ней солидно шагал Антон с
большим желтым портфелем. И, крепко держась за ее руку,
семенила Изюмка. Они шли с букетами осенних цветов, с
красными георгинами, с белыми и розовыми гладиолусами,
которые высоко поднимались над головой, прямые как стрелы.
Зина крепко, но бережно сжимала маленькую шершавую
руку Изюмки. Вот и она здесь, с ними, их маленькая сестрен¬
ка, вот и она шагает рядом своими крепкими ножками в ту¬
поносых башмаках. Жалко, что не мама ведет ее сегодня в
школу, но что ж делать, мамы у них нет. В этот радостный и
тревожный день ведет Изюмку Зина, старшая сестра.
Зина пожимает руку Изюмки — не волнуйся, я здесь, с
тобой. И поглядывает на Антона со скрытой лаской, радостью
и гордостью. Сколько горя и тревог причинил1 ей этот голубо¬
глазый парень, но вот выбрался, выправился, идет, как боль¬
шой, чуть-чуть наморщив светлые брови. В этом году его бу¬
дут принимать в пионеры.
И вдруг Зина внезапна, словно толъто что увидела их,
поняла, что ее младшие брат и сестра уже совсем большие,
уже школьники! Чувство счастья и гордости наполнило ее
сердце. Ведь это она помогла им вырасти, ведь это она варила
для них обед, одевала их, укладывала спать, находила для
них радости, выручала из беды, она, их старшая сестра!
Фатьма уже ждала их у своей калитки. В руках она

Зина внезапно, словно только что увидела их, поняла, что ее младшие брат,
и сестра уже совсем большие...

держала желтую охапку золотых шаров, которыми ее мать,
дворничиха Дарима, заполнила весь двор дома номер пять.
—	У! Школьники! — закричала Фатьма и, подбежав к
Изюмке, хотела подхватить ее на руки.
Но Изюмка сурово отстранилась:
—	Сумку испортишь. И цветы.
—	Ой, извини! — засмеялась Фатьма. — Я и забыла, что
ты уже большая!
Стайка школьников, оживленная, шумная, с портфелями
и цветами, шла по той стороне. Вдруг один из ребят, корена¬
стый, с широким лбом и густыми бровями, остановился.
—	Зина Стрешнева! — сказал он и заулыбался. — Зина,
здравствуй!
Зина оглянулась:
—	А, Кондрат! Здравствуй, как поживаешь?
Кондрат перебежал дорогу и пошел рядом с Антоном.
—	А правда, что ты у нас будешь пионервожатой? —
спросил он, заглядывая Зине в глаза. — А? Правда?
Зина улыбнулась, порозовела:
—	Не знаю, Кондрат. Может быть. Если дадут такое по¬
ручение» не откажусь!
—	Дадут! Дадут! Ты скажи, чтобы дали!
Из ворот дома восемь выбежала маленькая Полянка в
красном пальто и синей шапочке.
—	Зина, я с тобой, я с тобой! — закричала она, размахи¬
вая оранжевым букетиком ноготков. — Я тоже с тобой!
Полянка подбежала, оттолкнула Антона и схватила Зину
за рукав — рука у Зины была занята портфелем и цветами.
Антон рассердился:
—	Чего толкаешься? Она моя сестра, а не твоя!
—	Нет, моя. Все равно—моя!
И чем дальше шли по улице, тем больше ребятишек ока¬
зывалось около Зины. Вот Юля прибежала, а вот и Витя
Апрелев. А вот и еще какие-то ребята цепляются к Зине; мо¬
жет, они были на площадке пионерского лагеря, а может, про¬
сто товарищи тех, что были там.
—	С тобой невозможно ходить по улицам! — возмутилась
наконец Фатьма. — Что у тебя, магнит есть, что ли, для этих
малявок?!
—	Магнит, магнит! — ответила Зина. — Очень простой
магнит —я их люблю! Такие ребята хорошие!
Но тут вспомнился Яшка Клеткин. Как-то он? Тоже са¬
дится сегодня за парту. Будет ли учиться как следует, как
обещал?
Зина недавно навестила его. Она увидела Яшку во дворе.
С бадейкой и кистью в руке он азартно красил ярко-зеленой
380

краской железные прутья изгороди, окружающей интернат¬
ский сад. Зина подошла к нему, поздоровалась. Яшка вытер
рукавом вспотевший лоб, поднял голову, слегка улыбнулся.
Зине показалось, что веснушки на его широком носу поблед¬
нели, да и сам он, чисто умытый, подстриженный, подтянутый
ремешком, выглядел неплохим парнем.
—	Как живется? — спросила Зина.
—	Ничего, живем, ответил Яшка и снова принялся кра¬
сить изгородь. — Работа есть, скучать некогда.
Он оглянулся на других ребят, тоже с ведерочками в ру¬
ках красивших изгородь.
—	Э, малявки, отстают. Я сейчас закончу свой участок —
и все. Сеанс окончен.
—	А потом гулять?
—	Гулять? Что я, маленький? Там у меня... проявлять на¬
до. У нашей Татьяны Даниловны день рождения — фотогра¬
фию хотим ей подарить.
—	Ну и хорошо. До свидания, — сказала Зина и пошла со
двора.
Яшка с недоумением посмотрел ей вслед — почему же она
пришла, постояла у изгороди и пошла обратно? Зачем же она
тогда приходила?
—	А тебя навестить приходила, — обернувшись, улыбну¬
лась Зина.
Яшка недоверчиво хмыкнул:
—	Ну да еще! Кто это будет из-за меня приходить?
—	Я буду приходить.
Яшка опустил глаза, сквозь веснушки на его щеках про¬
ступил румянец, и он принялся усердно работать кистью.
—	Ну... Коли делать нечего... тогда, конечно.
—	Эх, ты! — с упреком сказала Зина. — А когда это бы¬
вает, чтобы человеку делать было нечего? И потом, что же ты
думаешь — дела важнее человека?..
...А сегодня рано утром вместе с газетами Зина получила
от Яшки открытку с яркими настурциями. На открытке на-
корябано поздравление:
«Поздравляю с первым школьным днем. Я тоже обещаю
хорошо учиться. Мне только взяться. Яков Клеткин».
И в уголке мелкими буквами приписано: «Спасибо».
Эта открытка лежала сейчас в школьной Зининой сумке.
Это скупое «спасибо» было для нее дороже, чем самый доро¬
гой подарок.
Около школы уже толпились ребята — и маленькие и
большие. Встречались, здоровались, окликали друг друга,
смеялись.
—	Вон Васька Горшков машет нам, — сказала Фатьма и
381

сама начала махать своим букетом. — А вон и Сима и
Андрюшка... Эй, здравствуйте! Здравствуйте!
Фатьма побежала им навстречу. Зина тоже рванулась бы¬
ло за ней. Но ребятишки, ухватившись кто за рукав, кто за
фартук, завопили на разные голоса:
—	Ты с нами! Мы тебя не пустим!
Зина остановилась, поглядела в их встревоженные глаза
и усмехнулась:
—	С вами, с вами. Куда же я без вас?
Зина шла окруженная ребятишками, и в сердце ее росла
горячая добрая радость.
«Личное счастье!—думалось ей. — Что это такое? Любят
люди друг друга — это личное счастье. Орден человек полу¬
чил. Все желания его исполняются. Или, может, одно его,
самое главное желание исполнилось — вот это и есть личное
счастье? А как быть, если ты очень счастлив, но видишь чу¬
жую беду и пройдешь мимо — останешься ли ты по-прежнему
счастливым? Нет... Я бы не могла. Нет, тогда по-настоящему
может радоваться человек, когда и все вокруг него радуются.
Вот это, видно, и есть настоящее счастье, если я радуюсь чу¬
жой радости так же, как и своей. Но личное ли оно, такое
счастье? Зина задумалась на минутку, проверяя себя.
—	Да, — решила она, — и такое счастье — тоже личное.
И скучно же на свете живется тем людям, которые этого не
понимают!

ЮРИЙ
ТОМИН
ПОВЕСТЬ
ОБ
АТЛАНТИДЕ
РАССКАЗЫ

ПОВЕСТЬ ОБ АТЛАНТИДЕ
1.	ВСАДНИК, УКАЗЫВАЮЩИЙ НА ЗАПАД
Первыми показались чайки. Они кружились за островом,
над невидимым плесом, проваливались и снова взмывали
вверх.
Чайки всегда провожали пароход до самой пристани.
Дважды беззвучно пыхнул и растаял над мысом дымок, и
спустя несколько секунд, когда уже казалось, что звуки угас¬
ли, не долетев до берега, послышались два коротких гудка.
—	«Мария Ульянова», — неуверенно сказал кто-то, но тут
же добавил: — а может, «Спартак»...
—	А может быть, «Лена»!—насмешливо отозвались из
толпы, собравшейся на берегу. — А может быть, «Салехард»!
Неудачливый отгадчик — длиннорукий парень в высоких
кожаных сапогах и брезентовой робе, на которой поблескива¬
ли присохшие рыбьи чешуйки, — привычным жестом сбил на
затылок шапку.
Стоящий впереди всех начальник пристани коротко бро¬
сил, не оборачиваясь:
—	«Спартак».
Он был самым главным сейчас — невысокого роста началь¬
ник в новом кителе, с выглядывающим из кармана обгрызен¬
ным мундштуком трубки. Он мог прогнать всех с дебаркадера,
и тогда ему не нужно было бы прятать в стоячем воротнике
подбородок, ободранный до крови безопасной бритвой. Но он
никого не прогнал, только вытянулся еще прямее, еще строже.
385

Начальнику было девятнадцать лет.
Пароход вышел из-за мыса и повернул с Енисея в широкое
устье Тунгуски. Первый пароход короткой, четырехмесячной,
навигации. И потому, что он был первым, ему пришлось идти
дольше обычного. Торопя и подталкивая запоздалые льдины,
он спускался по Енисею, и с каждой стоянкой пустели его
трюмы, и на всем пути, на дебаркадерах или просто на голых
ступенчатых берегах, встречая его, толпились люди.
Заскрипел борт пристани под навалившейся тяжестью. Па¬
роход остановился, сопя и отдуваясь, обдавая людей запахами
разогретого масла и кухни.
Первым на трап шагнул начальник пристани. За ним, тол¬
каясь, грохоча сапогами, звеня ведрами, повалила толпа. Шли
по делу и без дела: за пивом — с ведрами, за мандаринами —
с мешками, шли повидать знакомых из команды, побродить по
палубам, посидеть в ресторане за столом с накрахмаленной
скатертью и, после надоевших за зиму столовских котлет,
съесть что-нибудь до.рогое и вкусное. А вернее, шли потому,
что так уж повелось встречать первый пароход — с шумом и
толкотней, как встречают запоздалого гостя.
Парень в брезентовой робе первым пробрался к буфету и
теперь шел обратно, держа в поднятой руке несколько пачек
«Беломора». Сегодня он встал с рассветом и восемнадцать
километров отмахал веслами по воде, потому что ему надоело
курить махорку.
Наконец все успокоилось, гости разбрелись по проходам
и салонам, и тогда на берег сошли
первые пассажиры. Их было чет¬
веро.
Один из них — в защитном пла¬
ще, с полевой сумкой на боку —
взобрался на крутой берег, поста¬
вил чемодан на землю и сел на него.
Сняв фуражку, он провел рукой по
седеющим волосам, потер подборо¬
док ладоныо и сказал сам себе:
—	Барбос! Небритый. Нечеса¬
ный. Тьфу!
Слова прозвучали сердито и
громко. Двое ребят, сидевших на
краю обрыва, засмеялись.
—	Смешно? — прищурился пас¬
сажир.
—	Ничего!.. — ответили ему*
—	Давно демобилизовался? —
серьезно спросил пассажир, показы-
386

вая на тельняшку, выглядывающую из-под расстегнутой ру¬
бахи одного из ребят.
—	Порядочно, — в тон ему ответил обладатель тельняшки.
—	Тогда покажи, как пройти на базу экспедиции.
Мальчишка в тельняшке махнул рукой,
—	Вон туда, — до бани и налево.
—	Все понятно, — сказал пассажир, — только непонятно,
где баня.
Мальчишки снова рассмеялись, а пассажир, не дожидаясь
ответа, подхватил чемодан и зашагал вдоль улицы.
Потом мимо ребят прошел человек в полушубке. На ремне
через плечо он ьгес большую корзину и перевязанный веревка¬
ми тюк. В одной руке его был мешок, за другую держалась
девочка лет двенадцати. Он увидел ребят и, тяжело дыша,
тоже спросил, где база.
Девочка остановилась рядом с ним. Вздернув подбородок,
она смотрела куда-то в сторону. Она сразу не понравилась
ребятам и тем, что шла налегке, даже не пытаясь помочь отцу,
и тем, что не обратила на них внимания, и даже тем, что на
спине у нее, поверх ватника, лежала толстая светлая коса,
перевязанная зеленой лентой. Ребята долго смотрели ей вслед.
387

Когда она споткнулась, переходя бревенчатый мостик, маль¬
чишка в тельняшке сказал нарочно громко:
—	Телка! За ручку идет и то спотыкается.
Все так же не оборачиваясь, девочка замедлила шаги, и
мальчишка понял, что его услышали.
Последним по откосу взобрался парень. Он нес пальто на
руке и с сожалением поглядывал на свои поцарапанные свет¬
ло-серого цвета туфли. Он остановился, и мальчишки удиви¬
лись нездешнему его виду, шелковой рубашке с галстуком и
круглой, похожей на бочонок, сумке, стянутой поверх красным
шнурком.
Он как-то удивительно не подходил к тому, что было во¬
круг: к потемневшим от дождей бревнам, сложенным на бере¬
гу, к скрипучему деревянному тротуару, к широкой, с лужами,
улице, в конце которой зеленела зубчатая стена тайги.
Конечно, он был нездешний.
Если бы этот красивый темноволосый парень умел читать
мысли, то, может быть, он сказал бы изумленным ребятам,
что туфли надеты не для фасона, а просто потому, что у него
других нет, и что, несмотря на лужи, ему понравился старин¬
ный бревенчатый городок, стоящий на скрещении двух вели¬
ких сибирских рек, и что, наконец, ему только двадцать три
года, и сейчас он взволнован, так как начинает жить, в сущ¬
ности, совсем заново.
Но, обращаясь к мальчишкам, он сказал совсем другое:
—	Послушайте, ребята, вы — школьники?
—	Ну, школьники, — ответил мальчишка в тельняшке.
—	А где же ваша «нушкола»? — улыбнулся парень.
—	Чего?
—	Если вы «нушкольиики», то, очевидно, учитесь в «ну-
школе», а не просто в школе.
И если бы умели ребята читать мысли, то они поняли бы,
что это не подковырка, а просто парень — человек веселый,
для которого все кругом ново, необычно; ему очень хочется
с кем-нибудь поговорить, а о чем — безразлично.
Но ребята не умели читать мысли, а мальчишка в тель¬
няшке обиделся почему-то на слово «очевидно».
—	Если ты такой грамотный, сам найдешь, — сказал он.
Парень смутился и, что было совсем некстати, покраснел.
—	А ты не очень вежливый, — сказал он.
И, как это бывает у застенчивых людей, пытающихся
скрыть свое смущение, последние слова прозвучали не добро¬
душно, как он хотел, а насмешливо.
Мальчишка ничего не ответил.
Парень подхватил чемодан, резко повернулся и зашагал
по тротуару.
388

—	Девчонку, ту — правильно обозвал, противная... — ска¬
зал другой мальчишка.
—	И ему правильно... «Очевидно»! — передразнил маль¬
чишка в тельняшке. — Пойдем, Юрка.
Ребята пошли по мостовой, отряхивая на ходу штаны, вы¬
пачканные желтой землей. На углу они расстались. Мальчиш¬
ка в тельняшке двинулся наискосок через улицу, не обходя
лужи, шумно разбрызгивая воду резиновыми сапогами. Его
приятель свернул в переулок. Ежась от вечернего холодка, он
вприпрыжку пробежался до дома и уже хотел свёрнут^ в ка¬
литку, как вдруг увидел у самого забора тонкую голубую
тетрадь.
Он поднял ее и на странице, припорошенной влажной зем¬
лей, прочел первую фразу: «На острове Азорида, на склоне
горы, обращенном к морю, стоял всадник, указывающий на
запад...»
2.	НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
В Усть-Каменской школе занимались весь июнь.
В тот год зима была слишком холодной даже для этих
краев. В январе морозы доходили до шестидесяти. Жгучий,
тяжелый туман висел над бревенчатым городом. По ночам
скулили, царапали двери собаки, просясь в сени. Лопались и
свивались в кольца возле столбов телефонные провода. По
утрам, грея моторы, натужно ревели самолеты, но, порычав
и посердившись, оставались на посадочной площадке, не осме¬
ливаясь подняться в промороженное, белесое небо.
Занятий в школе не было целый месяц.
Теперь же, наверстывая упущенное за зиму, приходилось
Юрке с Петькой заниматься в июне, да еще во вторую смену.
Юрка и Петька, удрав с уроков, ходили встречать первый
пароход. Димка не ходил. Есть у Димки в таких делах какое-
то особенное чутье, которое подсказыззет ему, когда все сой¬
дет гладко, а когда — нет.
И в прошлый и в позапрошлый год Димка ходил встречать
пароход, а в этот не пошел.
Но именно в этот год пришел на урок директор и сделал
перекличку. И как об этом догадался Димка и догадался ли
или все вышло само по себе, — Юрка с Петькой не знают. Во
всяком случае, сейчас они завидуют Димкиной беззаботности
и, подойдя к школе,, невольно замедляют шаги.
—	Да бросьте вы, — говорит Димка, — ничего не будет.
—	Тебе уж наверняка не будет, — мрачнеет Петька. — Не
мог предупредить...
	 Да я не знал. Честно — не знал...
389

—	Непонятный ты человек, Димка, — вздыхает Юрка, ду¬
мая о предстоящей расправе. — Не поймешь, когда врешь, а
когда — правду...
Димка смеется.
Четыре урока просидели Юрка с Петькой, поглядывая на
дверь, прислушиваясь к шагам в скрипучем коридоре. А перед
пятым, который вместо уехавшей учительницы физики прово¬
дил директор, стало на душе у Петьки особенно скучно.
Представил он себе, как придет домой... Мать торопли¬
во нарежет хлеба, поставит перед ним тарелку с ухой.
Поболтает Петька ложкой в тарелке, спросит, не нужно ли
принести воды. Сходит к колодцу за водой, в магазин за саха¬
ром. Вернувшись, возьмет топор, пойдет в сараюшку и будет
колоть дрова. Набросает этих дров целую гору. И по молчали¬
вой Петькиной услужливости поймет мать, что опять у него
неприятности в школе.
«Тебя, мам, директор просил зайти...» — скажет Петька.
Тогда сразу изменится, станет некрасивым и злым лицо
матери, будет она кричать, накричавшись — заплачет. И бу¬
дет маленький Сенька — Петькин брат — смотреть на нее
испуганными глазами.
В такие минуты хотелось Петьке, чтобы случилось с ним
какое-нибудь несчастье. Например, хорошо было бы умереть.
Не насовсем, конечно, а как-нибудь так, на несколько дней.
И чтобы при этом все видеть и слышать. Будут приходить
люди, жалеть его, говорить о том, какой он хороший парень
и как рано умер. А главное, будут говорить о том, что были к
нему несправедливы. Придет, конечно, директор и тоже при¬
знает свою вину перед всеми. А Петька будет лежать, гордый
и неподвижный, и встанет лишь в самую последнюю минуту.
Тогда все обрадуются и будут плакать от счастья. Но ничего
с Петькой не случалось. И мать, наплаказшись, надевала но¬
вое платье и уходила в школу объясняться.
Наверное, так будет и сегодня.
Шумно грохнули крышки парт, по-особенному четко и бы¬
стро поднялся класс, когда на пороге показался директор. Как
всегда, он чуть задержался у входа, оглядывая ребят выпук¬
лыми черными глазами, и поморщился, услышав чересчур
громкое, чересчур дружное «здрасс!..»
Преувеличенная почтительность учеников раздражала ди¬
ректора, но он никак не мог от нее избавиться и, в конце кон¬
цов, привык к ней, привык к тому, что ученики не смотрят ему
в глаза, будто все время ждут от него какой-нибудь неприят¬
ности.
Он был очень толстым человеком, как говорили, от какой-
то болезни, и, по неписаному закону, как большинство толстых
390

людей, был человеком добрым. Он искренне огорчился, узнав,
что Димка Полуянов зовет его за глаза «пузырем», вызвал
Димку и долго объяснял ему, что смеяться над физическими
недостатками нечестно и даже позорно. Димка охотно пообе¬
щал, что больше не будет, но прозвище осталось и продолжа¬
ло гулять по школе.
Каждый раз, возвращаясь после разговора с директором,
успокоенная, но еще сердитая мать говорила Петьке:
«Дураки вы все — ты, и Димка твой! Золотой он человек,
умный... А вы смеетесь... Разве это смех — над чужим не¬
счастьем!— И, конфузливо улыбаясь, вдруг добавляла: —
А все же он — полный... ужасно	полный...»
В этот раз директор пришел	не одни.
—	С сегодняшнего дня у вас новый учитель физики — Вик¬
тор Николаевич Рябцев. Виктор Николаевич будет также ва¬
шим классным руководителем, — сказал директор, глядя
почему-то на Петьку, и, кивнув учителю, вышел из класса.
А Петька, не успев порадоваться тому, что. история с паро¬
ходом, кажется, сошла с рук, снова похолодел,, глядя на кра¬
сивые светло-серые туфли учителя.
—	Итак, друзья, давайте знакомиться. Меня зовут Виктор
Николаевич.
Учитель говорил, хмуря брови, стараясь казаться уверен¬
ным и взрослым. Но все видели,	что он очень	молод	— навер¬
ное, только что окончил институт, — иг может	быть,	начинал
сейчас свой первый самостоятельный урок. И, мгновенно оце¬
нив эту напускную строгость, ребята заулыбались открыто и
весело.
Не улыбнулась только аккуратная девочка Соня, сидевшая
на первой парте. Она достала тетрадь и, зачеркнув фамилию
старой учительницы, написала на первой странице: «Препо¬
даватель физики — Виктор Николаевич Рябцев».
Учитель открыл журнал.
—	Аленов Юрий.
—	Я... — сказал Юрка, не поднимая глаз на учителя.
—	Исаев Петр.
Петька поднялся с места медленно, так медленно, что учи¬
тель успел выкликнуть второй раз:
—	Исаев Петя... Его нет сегодня?
—	Я здесь,
Виктор Николаевич взглянул на Петьку; увидел уголок
тельняшки, чермый жесткий чубик и сразу вспомнил вчераш¬
нюю встречу на берегу.
Они смутились оба — ученик и учитель.
И, как тогда на берегу, Виктор Николаевич почувствовал,
что начинает краснеть, и попытался овладеть собой. «Это. не¬
391

лепо — краснеть перед классом... перед мальчишкой», — поду¬
мал он и... покраснел еще больше. Он встал, пытаясь скрыть
смущение, словно в задумчивости, подошел к окну. Но это
тоже было нелепо, потому что Петька продолжал стоять стол¬
бом и, поняв своим ребячьим чутьем состояние учителя,
смотрел на него уже без страха, даже с усмешкой.
Из ребят только Юрка знал, в чем тут дело. Он сидел сгор¬
бившись, опустив глаза, надеясь, что его не узнают.
—	Садись! Что же ты стоишь! — резко сказал Виктор Ни¬
колаевич.
—	Вы мне не разрешали садиться, — вежливо ответил
Петька.
За этой вежливостью скрывались торжество и непонятное
учителю злорадство.
Внезапно Виктор Николаевич почувствовал неприязнь к
этому мальчишке, который держался независимо и дерзко, но
в то же время так, что замечание сделать было не за что.
Учитель понимал, что от умения поладить именно с такими
вот мальчишками зависит его авторитет и дружба с классом.
Он был готов любить всех и хотел, чтобы все любили его. Он
шел на первый урок взволнованный и радостный. Но его
оттолкнули. Это было очень обидно.
Виктор Николаевич торопливо закончил перекличку и на¬
чал урок. Но до самого звонка он чувствовал на себе неприяз¬
ненный Петькин взгляд и поэтому сбивался и, нервничая, сти¬
рал мел ладонью, хотя тряпка лежала рядом.
После звонка в коридоре его догнала аккуратная девочка
Соня.
—	Виктор Николаевич, — сказала она, глядя на учителя
круглыми честными глазами, — вчера Петя Исаев и Юра Але¬
нов ушли с двух последних уроков...
—	А почему ты мне об этом говоришь?
—	Вы же наш классный руководитель. Нашей прежней
учительнице я всегда сообщала о том, что делается в классе.
—	Прежней учительнице... — растерянно повторил Виктор
Николаевич.
—	Да, — твердо сказала девочка Соня. — Она уехала по¬
тому, что у нее была холодная квартира. Я знаю, где вы жи¬
вете; я видела вас вчера. У вас тоже холодная квартира...
—	Вот что, — решительно сказал Виктор Николаевич, — я
попрошу тебя больше никогда не делать подобных сообще¬
ний. Никогда! Ни мне, ни кому-нибудь другому... пони¬
маешь?
—	Понимаю, — кивнула Соня, — но почему?..
—	Потому, что это нечестно! Потому, что это непорядочно!
Когда я учился в школе... Знаешь, что мы делали с такими
392

учениками? Мы их... В общем плохо им было! — выпалил
Виктор Николаевич.
—	Меня будут бить, если узнают, — покорно сказала Со¬
ня. — Но ведь никто не знает...
Виктор Николаевич взглянул на Соню, и на мгновение у
него мелькнула мысль, что она над ним издевается. Но лицо
ее было серьезно. Нет, конечно, она говорила то, что думала.
—	Что же ты хочешь? — спросил ом.
—	Я — ничего, — ответила Соня. — Но прежняя учитель¬
ница...
—	Я думаю, что ты неправильно понимала свою учитель¬
ницу,— перебил Виктор Николаевич. — Ты просто ошиблась.
Иди домой и подумай о том, что в классе учатся твои друзья.
Ты только представь на минуту, что они — твои друзья. Ты
сама все поймешь...
Виктор Николаевич вошел в учительскую и закрыл за со¬
бой дверь. А девочка Соня посмотрела ему вслед с недоуме¬
нием.
3.	ЗАТОНУВШИЕ ОСТРОВА (Из голубой тетрадя)
«...На западе равнина круто обрывалась у Великого моря.
Из-за горизонта, из призрачных и пустынных далей прихо¬
дили к острову смирные зеленые волны. Но у берега, ощутив
под собой дно, волны зверели, становились на дыбы, свива¬
лись в упругие тугие валы. Вздрагивали скалы, принимая
привычную тяжесть. Между камнями, покрытыми зеленым и
бурым пухом, в расселины, в трещины врывались лохматые
струи; они сталкивались, шипя вздымались в воздух, чтобы
через мгновение упасть обратно.
На дне, подчиняясь медлительному и суровому ритму волн,
плавно покачивались стебли водорослей. Словно от ветра при¬
гибались и снова распрямлялись лепестки бледных морских
цветов, похожих на распустившиеся астры.
Изо дня в день море вылизывало землю и все, что могло
унести, уже унесло с собой, и поэтому даже у берега вода
была прозрачна и наполнена светом, как небо перед восходом
солнца. Когда море было спокойным, из глубины выплывали
пестрые пучеглазые рыбы. Они шевелили кисейными плавни¬
ками, лениво тыкались носом в камни, словно проверяли,
стоит ли по-прежнему над водой этот остров. Потолкавшись
у берега, они уплывали в море, погружались в глубину, пере¬
секая косые, шевелящиеся полосы света.
Там, в бархатном илистом мраке, лежали на дне граненые
колонны с вырезанными на них письменами и знаками; узор¬
чатые решетки ограждали исполинские лестницы, вырублен¬
393

ные на склонах подводных гор; горбились золоченые купола
храмов, похожие на остроконечные шлемы.
Если бы обитатели глубин умели думать, они удивились
бы мозаичным стенам, составленным из кусочков разноцвет¬
ного камня, просторным дворцам, открытым- для ветров и
солнца, медным жертвенным чашам; боевым палицам, выре¬
занным из слоновой кости, изображению Великого Змея, рас¬
кинувшего свои крылья над морем.
Все это было сделано когда-то руками людей.
И все это поглотило море.
Лишь каменный всадник по-прежнему стоял тысячи лет,
не замечая, что все вокруг изменилось,, и: на» уцелевшем клоч¬
ке земли нет больше тех, кому он указал путь той ночью, когда
рушились горы и звезды> падали с неба на землю.
Раньше здесь была страна, лежавшая на двух островах.
На островах росли цветы и травы, не известные ныне. Там
были деревья с высокими, гибкими, как хлысты, стволами;
на них зрели плоды, дающие питье, пищу и целебную мазь.
Зерно, брошенное в землю, через полгода отдавало тысячу
зерен, и люди никогда не знали голода.
В густых лесах жили стада диких слонов, но они не напа¬
дали на людей, а приходили к их жилищам и становились их
слугами.
И те, кто первыми увидели эту землю, поразились ее щед¬
рости, красоте, богатству и сказали; «Будем жить здесь».
Они построили дворцы, вырыли каналы, воздвигли город,
ставший их столицей, и назвали его Атлантидой в честь Вели¬
кого моря, по которому они сюда приплыли.
И когда они рыли землю, то в глубина находили столы и
плиты, отесанные человеком, извлекали доски, покрытые
письменами, и догадывались, что не они: были первыми на
этой земле, но не понимали, куда ушли жившие здесь до них.
Еще откопали они каменное изваяние: человека, стоящего
во весь рост, с одной рукой, протянутой* к небу, а другой по¬
вернутой так, будто он сыпал что-то из лорсти'на землю. Глаза
его были закрыты, а на одежде высечены- знаки двух лун и
крылатый змей, заслоняющий: солнце. Люди, не понимая этих
рисунков, оставили изваяние стоять там, где его нашли, — на
склоне горы, с которой были видны и остров и окружающее
его море.
Сделав все необходимое, они стали жить,, не заботясь о бу¬
дущем, потому что плодородная земля снабжала их всем в
изобилии. Предание говорит, что жители Атлантиды были
счастливы...
Они проводили время в развлечениях: женщины украшали
себя золотом и орихалком — чудесным металлом, который с
394

наступлением ночи начинал светиться тусклым таинствен¬
ным блеском; мужчины достигли такого совершенства в воин¬
ских упражнениях и защищались так искусно, что, состязаясь
боевым оружием, не могли нанести друг другу даже царапи¬
ны; дети атлантов >не страшились прыгать в воду с самых
высоких скал; смеясь in играя, они заплывали далеко в мо¬
ре— туда, где кувыркались в воде веселые горбатые рыбы.
Наконец настало время, когда атланты достигли такого
успеха в науке, в искусстве украшения своих жилищ, что, ка¬
залось, превзошли невозможное. Они предсказывали движе¬
ние звезд и направление ветра. Они вырезали из камня
оконные решетки, тонкие как паутина; они научились извле¬
кать краски из цветов и металл из земли. Из садов Правителя
Атлантиды даже при легком ветре доносился нежный и тихий
звон. Если ветер усиливался, то сады звучали громче, заглу¬
шая грохот прибоя; над городом, разрастаясь, вставала гроз¬
ная мелодия, и тогда казалось, будто поют и земля и воздух.
Это была песня садов, где все травы, кусты и деревья были
сделаны из чистого золота и орихалка.
Так жили атланты.
И еще много времени прошло, прежде чем они узнали о не¬
избежном, и тогда к ним пришел страх...»
—	Юра, ложись спать!
—	Я сейчас, папа.
Голос отца ленивый, дремотный. Юрка знает: стоит поси¬
деть тихонько несколько, секунд, и отец снова заснет. Вчера
он провел в воздухе восемь часов, мотаясь над тайгой на своей
«шаврушке» \ и теперь проспит, наверное, до полдня. Раньше
Юрке было немного обидно, что отец работает не на больших
машинах и никогда не поднимается выше тысячи метров.
Садится на петляющие таежные реки — от берега до берега
можно камнем добросить, — на глухие озера, на Енисей, на
каменистые пятачки в дальних станках.
Но в прошлом году при посадке «шаврушка» напоролась
брюхом на топляк, и весь отряд искал отца больше суток.
Тогда Юрка впервые понял, что эти невысокие стрекочущие
полеты «с правом выбора посадочной площадки с воздуха»
куда опаснее, чем полеты на двухмоторных рейсовых «ИЛах».
И с тех пор он стал замечать, что отец иногда, придя домой,
засыпает над ужином, а ночью часто разговаривает во сне.
—	Юра!
1 «Ш-2»—двухместный самолет-амфибия.
395

—	Сейчас, мам.
Но от матери не отвяжешься так просто. Она встает, наде¬
вает халат и выходит из спальни. На пороге останавливается,
жмурится, ослепленная солнцем.
Два часа ночи. В конце улицы поднимается оранжевый
шар. Облака и дымки над трубами выкрашены в алый цвет.
В неярком утреннем свете все кажется угловатым и резким.
От собаки, спящей посреди улицы, тянется непомерно длин¬
ная лохматая тень.
С Енисея доносится дурашливый крик гагары.
Юрке не хочется спать. Он, будто нечаянн'о, сдвигает лок¬
тем портфель, закрывая лежащую сбоку тетрадь, и просит:
—	Еще полчаса, мам.
—	Ложись сейчас же! Завтра опять не добудишься. Не¬
ужели тебе дня не хватает?
—	Мне к завтра сочинение... — хитрит Юрка, — я скоро
кончу.
—	Не в первую смену... успеешь...
Несколько минут они спорят шепотом, боясь разбудить
отца. Потом Юрка покоряется, начинает раздеваться. Когда
мать уходит, он встает с постели, вытаскивает из-под портфе¬
ля голубую тетрадку и ложится снова.
Тетрадь исписана мелким неразборчивым почерком, многие
слова перечеркнуты, сверху надписаны новые. Юрка читает
тетрадь второй день, читает, как ребус, угадывая, подбирая
слова, складывая их из пляшущих закорючек.
Ни Димке, ни Петьке он пока ничего не сказал, рассчиты¬
вая удивить их сразу, когда прочитает все.
Загадочно и странно то, что написано в тетради. Непонят¬
но, как очутилась тетрадь у их дома, кто написал все это.
И очень хочется знать, где находится страна с красивым, как
будто знакомым именем — Атлантида.
Юрка — мечтатель и завистник. Он завидует коршунам,
которые часами парят в небе без единого взмаха. Эти глупые
птицы не понимают, какое им дано счастье — летать над зем¬
лей. Они могут лететь в дальние страны, над большими горо¬
дами, горами, джунглями, могут увидеть все, о чем Юрка
читал только в книгах. Но коршуны никуда не летят, а кру¬
жатся на одном месте и, даже когда заметят добычу, спус¬
каются вниз как-то лениво.
Юрка завидует шкиперам дощатых смолистых барж. Хоть
и медленно, но все же движутся, не стоят на месте пузатые
караваны, расползаются по рекам, доходят до самого моря.
Но шкипера — небритые, босые — сушат на крышах своих
будок бязевые рубашки, курят и, кажется, тоже не понимают
своего счастья.
396

Юрка завидует всему, что движется, летает, грохочет по
рельсам, пылит на дорогах, завидует всем героям и путеше¬
ственникам, а то, что он видит кругом, кажется ему обыкно¬
венным и скучным.
—	Мне уже скоро тринадцать лет, — говорит он отцу. —
Всю жизнь я живу в Усть-Каменске.
Отец хохочет, и тогда Юрка обижается. Даже отец не по¬
нимает, как это было бы здорово — просыпаться каждый день
в новом городе!
Засыпая, он видит лазурные волны и дома, из окон кото¬
рых выплывают рыбы.
Голубая тетрадь попала в надежные руки.
4.	БОЛЬШОЙ И МАЛЕНЬКИЙ
Когда у Юрки появлялось желание помечтать, он шел на
пристань.
Юрке всегда позарез нужны слушатели. Но слушатели то¬
же любят говорить о себе. Они только и ждут конца твоей
фразы, чтобы вставить: «Ну, это что! А вот я... А вот у меня...»
И хотя Юрка совершенно точно знает, что именно он — не
собеседник! — сейчас может сказать самое главное, прихо¬
дится уступать. Иначе — невежливо.
А язык распухает от невысказанных слов.
«Скучные человечки, — с тоской думает Юрка, — все о се¬
бе да о себе... Кому это интересно?»
И бредет на пристань, к Павлу.
Павел — странный. Иногда он такой взрослый, что к нему
не подступишься, особенно на виду у людей. Юрка знает:
Павел хочет казаться старше. Все, по мнению Юрки, хотят
казаться старше, чем они есть на самом деле. Но в своей ком¬
натке на дебаркадере Павел другой. Он показывает приемы
борьбы самбо или поет песни под гитару. Его песни мало по¬
нятны Юрке: о девушках, ожидающих на берегу, или:
Все трое, он» не вернулись домой,
Они утонули в пучине морской...
Но Павел умел слушать. И это — главное.
Матрос, стоявший у перил дебаркадера, в ответ на привет¬
ствие спросил:
—	Опять пришел?
—	Опять, — сказал Юрка.
—	Если еще раз увижу на дебаркадере с вашими удочка¬
ми,— поломаю и в воду брошу. Ходите... палубу топчете.
—	Павел Алексеевич дома? — спросил Юрка.
397

—	На что он тебе? Он тебе друг? — Матросу явно было
скучно.
—	Не знаю, — ответил Юрка.
—	Ага... — глубокомысленно и лениво сказал матрос. —
А что же ты знаешь?
Юрка начал злиться.
—	Где Павел Алексеевич? — повторил он.
—	Тренируется. — Матрос кивнул в сторону Тунгуски, но
тут же спохватился. — Так что ты знаешь? Значит, ничего не
знаешь. А ведь в школе учишься! Так вот, учти: удочки поло¬
маю— раз! Поскольку я не рыжий — за сопляков палубу
драить...
Юрка смерил глазами расстояние до трапа.
—	Я знаю, — сказал он, — вы не рыжий. Вы — лысый.
Матрос, который даже в столовой не снимал шапки, замер
с открытым ртом. Но он не успел сделать и шага, Юрка, зами¬
рая от ужаса и восторга, уже мчался по берегу. А вслед ему
неслись слова, которые взрослые никогда не должны говорить
детям.
Остались позади последние дома поселка. На откосе, слов¬
но матрешки в сарафанах, стояли треугольные щиты мигалок
с фонарными головами. Высоко проплывали облака — густые,
плотные. В нагромождении округлых башен, клубков, чело¬
вечьих профилей, отражавшихся в воде, виделись Юрке очер¬
тания города.
Там жили рослые, смуглокожие и сильные люди. Они гово¬
рили звонкими голосами, носили белые одежды и плавали
между островами по голубым проливам.
Оранжевые витые раковины, вынесенные волнами на бе¬
рег, тысячелетиями хранили в себе шум прибоя.
По ночам трубили слоны в лесах.
Звенели золотые сады Правителя.
На мраморных лестницах, опираясь на копья, стояли
стражи.
Удивительная страна! В ней все было совершенно, все под¬
чинялось людям и служило им.
Солнце близилось к горизонту. Предзакатный ветер про¬
шумел в елях; от берегов, обгоняя друг друга, помчались по
воде полосы ряби. Юрка поднялся наверх, уселся на краю
каменистого обрыва.
По реке заходили частые крутые всплески. Ветер, усили¬
ваясь, срывал гребешки, гнал против течения комки белой
пены. Из-за поворота показалась ветка На дне ее, вытянув
1 Ветка — лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева, управ¬
ляется двухсторонним веслом.
398

ноги, положив на колени форменную фуражку, сидел началь¬
ник пристани. Он плыл вдоль берега, отталкиваясь веслом,
потом повернул к середине. Лодка пошла боком к волне, и
даже с берега было слышно, как звонко, будто по пустой боч¬
ке, бьет вода в ее тонкие борта. Теперь стало видно, что волны
не такие уж маленькие: на середине реки, когда лодка ныряла
вниз, они скрывали ее невысокие борта, и тогда казалось, что
человек сидит прямо в воде.
Доплыв до другого берега, начальник пристани повернул
обратно. Он словно нарочно выбирал места, где волна была
выше и круче. На середине он перестал грести, поставил ветку
боком к волне и поплыл по течению, пошевеливая опущенным
в воду веслом. Юрка, видя, как поднимаются у бортов гребни
всплесков, передернул плечами. Ему стало зябко при мысли
о том, что брызги попадают на сидящего в лодке.
Начальник пристани колобродил по реке с полчаса. Нако¬
нец он пристал к берегу ниже того места, где сидел Юрка, вы¬
лез из лодки, вытащил из кармана кисет и принялся набивать
трубку.
—	Здравствуй, Пал Алексеич, — негромко сказал Юрка.
Начальник пристани вздрогнул и выронил спички. Он
обернулся с виноватой улыбкой на лице, но, увидев Юрку, на¬
супился.
—	Видел? — спросил он, пнув сапогом лодку.
—	Видел, — подтвердил Юрка. — Волна сегодня прилич¬
ная.
Начальник пристани подозрительно взглянул на него и,
втягивая щеки, усиленно засопел, раскуривая трубку. Мор¬
щась от дыма, он яростно сосал мундштук, но трубка не разго¬
ралась. Он не умел курить трубку — это было ясно.
—	Ты чего тут сидишь?
Юрка съехал на ногах по откосу, подошел ближе.
—	Да я так... — сказал он. — В общем, посоветоваться
надо. Ты знаешь чего-нибудь про Атлантиду?
—	Атлантиду? — Павел подумал немного. — Это, наверно,
справочник по Атлантическому океану. Вроде лоции. Рифы
там указаны, течения... А то есть еще эфемериды...
—	Страна?
—	Какая там страна! Таблицы. По ним вычисляют поло¬
жения звезд. Название, правда, красивое. А так — одни
цифры.
—	Нет, Атлантида — страна. Знаешь, Пал Алексеич, ка¬
кая страна? Хочешь, я тебе расскажу? Я никому не говорил,
а тебе расскажу.
—	Давай, — согласился Павел.
И Юрка рассказал.
399

Он рассказал то, что прочитал в тетради, и то, что уже сам
успел придумать. Окончнв говорить, он посмотрел на Павла,
ожидая удивления и восторга.
—	Может быть, эго все выдумано? — сказал Павел.
—	Как же выдумано! — чуть не крикнул Юрка. — Это та¬
кая страна! Там даже солнце почти никогда не заходит!
—	Чудак человек. У нас за Полярным кругом солнце по
полгода светит, а где ж там пальмы?
—	Это было давно, — упрямо сказал Юрка. — Она утону¬
ла. И не обязательно за Полярным кругом.
—	В тетради не написано, где она?
—	Нет.
—	Может быть, это здесь было? — В голосе Павла слы¬
шался смешок и снисходительность взрослого.
Но Юрка в таких делах не признавал шуток. Он даже не
заметил откровенной улыбки Павла.
—	А ты знаешь, — обрадовался он, — я тоже думал, — мо¬
жет, здесь?
И оттого, что Юрка не принял шутки, Павлу стало не¬
ловко.
—	Может, — неожиданно подтвердил он и так же неожи¬
данно нашел объяснение: — Я тебе скажу, Юра: раньше здесь
был совсем другой климат. И пальмы были, и мамонты. Я чи¬
тал... А еще раньше было море. Где мы сейчас стоим, — это
дно моря. Даже не море — океан. В океане, наверно, были
острова, на островах жили... обезьяны. То есть сначала —
обезьяны, а потом люди, — спохватился он, заметив подозри¬
тельный взгляд Юрки. — Я слышал, что где-то в тундре, под
вечной мерзлотой, нашли целый поселок, а во льду — заморо¬
женного человека, очень древнего...
—	А бивень... помнишь? Бивень нашли у нас в огороде!—
заторопился Юрка. — И костяную фигурку! Только голова
обломана.
—	Помню, — ответил Павел и внезапно почувствовал, что
уже пройдена та грань, когда можно обернуть все шуткой.
А еще подумал, что если сейчас он откажется от своих слов,
то обидит Юрку на всю жизнь.
Павел продолжал рассказывать.
—	И тогда встали из пепла города Помпея и Геркуланум.
Поднялись со дна морей груженные дублонами испанские
каравеллы. Анды, стряхнув с себя пыль обвалов, обнажили
города перуанских инков.
Павел далеко не всё знал и не всё помнил. Они вспомина¬
ли вместе, вспоминали прочитанное и услышанное. Это были
обрывки книг. А может быть, сков. Ведь человеку никогда не
снится будущее, а только прошлое. И это прошлое, приукра-
400
13

шейное фантазией, засверкало небывалыми красками. Все
было мраморное, золотое, вечное.
Но так уж всегда получалось, что им редко удавалось до¬
говорить до конца. Наступил вечер.
—	Иди домой, — опомнился Павел. — Влетит. Да и мне
пора.
—	Ничего, — сказал Юрка, — меня не бьют. Меня словами
воспитывают. Только словами хуже. Других выпорют — и всё.
А меня — словами.
—	Конечно, хуже, — согласился Павел. — Словами чело¬
века до чего хочешь можно довести. Ты не говори, что меня
здесь видел...
—	Не понимают они! — горячо сказал Юрка. — Если у те¬
бя — мечта, так что ж особенного!
—	Не понимают, — вздохнул Павел. — Я уже три рапорта
написал. Не пускают.
Не один Юрка — многие знали о том, что начальник при¬
стани мечтает о больших плаваниях. Трубка, лоция Баренцева
моря, которую он знал наизусть, и якорек, выколотый на руке,
не сделали его моряком, но он был неукротим в своей тяге к
морю.
Рапорты в Управление возвращались обратно с обидными
резолюциями. Он писал новые.
Матросы пристани посмеивались, видя, как он болтался
в волну на плесе, вырабатывая устойчивость против морской
болезни. А он, дождавшись сильного ветра, выходил снова.
—	Так ты не говори, что видел меня, — повторил Павел.
—	Я не скажу.
—	Ну, будь здоров. На пристань с удочкой приходи!
Я скажу, чтобы тебя пускали! — крикнул Павел уже с реки.
—	Ладно! — ответил Юрка и, вспомнив матроса, засмеял¬
ся. Нет, дорога на пристань теперь закрыта.
Насвистывая, Юрка зашагал по берегу. Солнце уже село.
Над горизонтом неподвижно висели раскаленные облака.
5.	ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА
Дома сгрудились над берегом, словно бежали и останови¬
лись у обрыва в испуге. В просвете между домами виднеется
искрящаяся полоска — кусочек Енисея. Окна класса распах¬
нуты настежь. С реки слышатся гудки. Идут плоты, баржи. Не
оставляя за собой волны, буравят воду наливные самоходки.
Колесные буксиры молотят плицами по облакам, разбивая их
вдребезги. И все мимо, мимо... В Игарку, в Дудинку — к
морю.
]4 Библиотека пионера, т. VIII	401

По улицам бродят пьяные от жары собаки.
Небывалое лето пришло в Усть-Каменск!
Петькина парта у окна. Солнце печет ему затылок, слова
учителя доносятся будто издалека. Гораздо лучше слышно,
как тоненько и сварливо визжит пила на лесопилке.
Впереди, рядом с Димкой, сидит Юрка Аленов. Петьке не
видно его лица, но по напряженной Юркиной спине и по тому,
как он вздрагивает, когда учитель повышает голос, Петька
угадывает: Аленов читает. Книга прижата снизу к крышке
парты, сквозь щель видно две-три строчки, — потом все при¬
дется перечитывать заново. Но, как видно, это не смущает
Юрку. Он всегда умеет выбирать книги, которые интересно
читать даже по строчкам.
Петька вздыхает и начинает шарить по карманам. В кар¬
манах пусто. Вчера мать стирала брюки и выгребла все под¬
чистую.
Петька обводит взглядом потолок. Он гладкий, белый, ни
одной трещинки. Скучно!
Не глядя, привычным движением он протягивает руку и
дергает за ленту, вплетенную в косу соседки. Это Соня. Преж¬
няя учительница посадила ее рядом с Петькой, чтобы она на
него влияла. Но Соня не может влиять на Петьку, она боится
его. Она отодвигается молча и, по-прежнему глядя прямо на
учителя, начинает заплетать косу.
Скучно!!
Наконец, не выдержав, Петька привстает и заглядывает
через Юркино плечо. Что он там читает?
—	Исаев...
«Ну конечно! Стоит пошевелиться — и уже готово!»
Другим тоже делают замечания, но Петьке кажется, что
ему чаще. Еще кажется, что его фамилию учитель произносит
со злорадством, четко разделяя слоги: «И-са-ев!» Когда при¬
ходится отвечать, то Петька говорит нарочито грубоватым
тоном. Все в Викторе Николаевиче вызывает у Петьки не¬
приязнь: то, что он украдкой поглядывает в план урока, лежа¬
щий на столе, и очки, которые учитель надевает, когда вол¬
нуется, и манера говорить — очень правильно и четко. Петька
не сумел бы объяснить, почему то или иное ему не нравится.
Вот не нравится — и всё!
Виктор Николаевич давно заметил эту неприязнь. Он чело¬
век прямой, и проще всего ему было бы отозвать Петьку в
сторонку и спросить: «Слушай, Исаев, ты чего злишься?» Тем
более, что ему мешают работать косые Петькины взгляды, он
чувствует их даже спиной. Но Виктор Николаевич уверен,
что в ответ получит грубость, и потому не спрашивает. Он
завидует старым учителям, у которых все получается просто.
402

А у него не получается. И к урокам он готовится особенно
тщательно... Но все же сорвется иногда с языка не то слово,
а он не умеет сделать вид, что это в порядке вещей, что так
и нужно. Это большое искусство — владеть собой, когда три¬
дцать человек смотрят на тебя. А такие, как Исаев, замечают
всё. Нужно постоянно следить за собой. И за ними нужно
следить.
—	Исаев!—Виктор Николаевич назвал Петькину фамилию
машинально, просто потому, что он в этот момент думал о нем.
Петька поднимается за партой — оскорбленный и торжест¬
вующий.
—	Чего «Исаев»? — в голосе его вызов.
Но учитель не принимает вызова.
—	Извини. Я оговорился. Аленов, повтори, что я объяснил.
Юрка вскакивает. С колен его сползает и плюхается на пол
тетрадь.
—	Вы объясняли... Вы объясняли, что вы оговорились!
Класс в восторге. Класс корчится от смеха. Смеются откро¬
венно и щедро — вовсе не потому, что так уж смешно. Просто
есть повод посмеяться. Даже учитель старается подавить
улыбку: губы его дрожат, глаза становятся круглыми и весе¬
лыми. Ведь сегодня последний день занятий.
—	Что там у тебя, Аленов, под партой? Давай сюда.
—	У меня? Ничего нет. — Юрка подвигает ногой тетрадь
поближе к Димке.
—	Полуянов, подними и дай мне.
Димка в нерешительности смотрит то на учителя, то на Юр¬
ку. Наконец он делает выбор и протягивает руку под парту.
—	Виктор Николаевич... — Юрка почти умоляет. — Вы
поймите!.. Это нельзя показывать. Никому! Честное слово!
—	Что там у тебя?
—	Тетрадь.
—	Хорошо, — говорит учитель, — я не буду читать твою
тетрадь. Но пусть до звонка она полежит у меня на столе.
Нет, Юрка не хочет! Он боится. Взрослые слишком благо¬
разумны и рассудительны. Они понимают много и вместе с
тем мало. То, что ты строил всю жизнь, они могут разрушить
одной улыбкой или одним словом. Нет, Юрка не хочет!
А Димка уже тянет руку... Тогда Петька, нырнув под пар¬
ту, хватает тетрадь и прячет ее в карман. Учитель так и не
разглядел ничего: мелькнуло голубое и скрылось.
—	Исаев, дай сюда.
—	Я не отдам.
—	Почему?
—	Это не мое.
—	Исаев... — Учитель говорит спокойно, но уже не улы¬
403

бается.—Слушай, Исаев. Вас тридцать человек в классе. Если
меня не будет слушаться один, то не будут и остальные. Мне
просто не справиться одному. Ты должен отдать тетрадь.
—	А вы... когда учились в школе... вы бы отдали?
—	Я бы отдал. И ты должен отдать.
—	Нет.
—	Почему?
—	Это не мое.
По классу прокатывается сдержанный смешок. Учитель
краснеет.
—	Исаев, выйди из класса.
—	За что?
—	Выйди, или уйду я!
«...или уйду я!» — Эти слова безотказно действуют даже
на самых строптивых. Но не на Исаева.
—	А за что?!
Притихший класс испуганно и почтительно смотрит на
Петьку.
—	Если ты сейчас же не выйдешь, — медленно говорит
учитель, — то я буду требовать исключения.
Теперь уже и Петька понимает, что перегнул. Но подчи¬
ниться просто так тоже невозможно... Поэтому он выходит из-
за парты, направляется к двери, но на пороге задерживается.
—	Я вам ничего не сделал, вы не имеете права кричать,—
говорит он, хотя Виктор Николаевич вовсе не кричал. Наобо¬
рот, голос учителя неестественно спокоен.
Петька закрывает дверь, и учитель слышит, как он, уда¬
ляясь, нарочито громко стучит каблуками по полу.
—	Полуянов, пожалуйста, догони Исаева, скажи ему, что¬
бы он после урока пришел в кабинет директора.
Димка вылетает из класса. Остальные настороженно сле¬
дят за учителем: что же теперь будет? Ничего. Только рука
Виктора Николаевича, протянутая к доске, чуть дрожит: ли¬
ния, которая должна быть прямой, получается криво. Виктор
Николаевич стирает ее, снова чертит, опять стирает. Наконец
все в порядке.
—	Итак, мы говорили о том, что на каждого человека да¬
вит столб воздуха весом более десяти тысяч килограммов.
Почему же его не расплющивает такое давление?..
После урока Виктор Николаевич и Петька идут к директо¬
ру. Петька шагает сзади — руки за спиной. — как арестант.
Виктор Николаевич немного остыл и уже жалеет, что не по¬
старался справиться сам. Получается, будто он совсем беспо¬
мощен. Но слово сказано.
404

—	Можно к вам, Платон Яковлевич?
—	Угу... — говорит директор, не отрываясь от бумаг, но,
заметив Петьку, добавляет: — Входите, пожалуйста, Виктор
Николаевич.
Учитель не знает, с чего начать разговор. Жаловаться на
Исаева? Рассказать о встрече на берегу? О том, что они давно
уже почти враги — он и мальчишка? Нелепо!.. И учитель го¬
ворит:
—	Платон Яковлевич, Исаев сегодня сорвал урок... Я не
знаю, что с ним делать.
—	Опять Исаев!—Мохнатые брови директора ползут
вверх, изгибаются, как гусеницы. — Что же, Исаев, выгнать
тебя в конце учебного года?
—	Я ничего не сделал, — глухо отвечает Петька.
—	А все-таки?..
—	Я не отдал ему тетрадь.
—	Кому это «ему»? — повышает голос директор.
—	Учителю.
—	У учителя есть имя!
Петька молчит.
—	Что за тетрадь?
—	Не знаю.
—	Это твоя тетрадь?
—	Нет.
—	Чья же?
—	Одного ученика.
—	Какого ученика?
Петька молчит.
—	Почему у тебя оказалась чужая тетрадь?
Петька молчит. Он смотрит директору прямо в глаза и,
конечно, не подозревает, что он — именно Петр Исаев — нра¬
вится директору больше, чем любой из учеников Усть-Камен-
ской школы. Но директор не имеет права любить одних боль-
ше, чем других. Поэтому он говорит по-прежнему строго:
—	Ты знаешь, Исаев, что будет, если я на педсовете по¬
ставлю вопрос о твоем исключении?
Петька молчит.
—	Я думаю, что исключать не нужно. Он исправится. Ты
ведь исправишься, Исаев? — произносит Виктор Николаевич
и чувствует, что слова его казенны и неуместны.
Непримиримая правда живет в этом мальчишке, и он несет
эту ребячью правду наперекор всему, до конца верный своему
«я». Он ошибается, но не лжет.
«Его нужно не исправить, а направить», — думает Виктор
Николаевич. И впервые смотрит на Петьку даже с некоторым
дружелюбием. Но Петька еще не научился угадывать чужие
405

мысли и понимать взгляды. Он понимает слова. И от этих
слов, оттого, что за него заступился учитель, который привел
его на расправу, в груди Петьки лопается какая-то струнка.
—	Я не исправлюсь,—говорит он, не сдерживаясь более.—
Я никогда не исправлюсь! Уйду из школы и буду работать!
Я не хочу быть каким-нибудь интеллигентом!
—	Значит, ты не хочешь быть интеллигентом, — медленно
и сурово говорит директор. — Хорошо!
Он достает лист бумаги и карандаш, кладет на стол.
—	Садись сюда. Пиши.
—	Что писать? — недоуменно спрашивает Петька.
—	Пиши: «Я не хочу быть интеллигентом».
Петька растерян. Разве существует какое-то особое нака¬
зание за то, что человек не хочет быть интеллигентом?
—	Пиши!
Петька с опаской берет карандаш, присаживается на край
стула и выводит: «Не хочу быть ин...» — здесь он задумывает¬
ся, но ненадолго. Мотнув головой, решительно дописывает:
«...тилегентом».
—	Ясно, — говорит директор. — А грамотным, просто гра¬
мотным человеком ты тоже не хочешь быть? В одном слове —
три ошибки!
Петька изумлен совершенно искренне. Он даже забывает,
что говорит с директором.
—	Три?! Платон Яковлевич, честно?..
Директор усмехается. Он видит Петькину растерянность,
но не хочет насладиться его позором.
—	Иди, Исаев. И помни: прежде чем написать или сделать
что-нибудь, надо думать. А еще помни, что разговор этот —
последний. Понял?
—	Понял.
У двери Петька задерживается и, сознавая, что все кончи¬
лось, спрашивает уже из озорства:
—	Маме сказать, чтобы в школу пришла?
—	Брысь! — Директор хлопает по столу, и Петька, сча¬
стливый, вылетает за дверь.
—	Вот вам Исаев, — говорит директор, прислушиваясь к
перестуку Петькиных каблуков. — Видели? Прикрикнешь —
смеется, пожалеешь — обидится. Знаете почему? Отец у него
погиб на лесосплаве... Мать целый день занята. Да еще брат
маленький... Мальчишка в доме — хозяин. Работы хватает:
дрова возит из тайги, посуду моет, иногда и обед сварит. Но
ведь все же — мальчишка... Надоест, вырвется из дома и
куролесит: там нашумит, тут надерзит. Стали говорить:
«хулиган». А потом так и пошло: что ни сделает — хулиган.
Говорили, говорили, а он и поверил, что правда хулиган. Вот
406

теперь и доказывает. В прошлом году он на плоту чуть не до
Игарки уплыл. На мать обиделся. Хотел сам себе на жизнь
зарабатывать. А по-моему, все у него от гордости. Готов со
всем светом на кулачках... Вы никогда не задумывались над
тем, чем сильнее всего можно обидеть мальчишку? Превосход¬
ством. И снисходительностью. Мы, взрослые, почему-то стес¬
няемся разговаривать с ними, как равный с равным. Мы
имеем право на гордость, самолюбие, любовь и ненависть...
А они — нет? Они все понимают и чувствуют, как мы, только
меньше знают. Их честность — это честность без оговорок.
Они беспощадны к тому, что им не нравится. Они строят себе
свой мир и не любят насмешек. Только очень искренний и
простой человек может быть принят ими, как равный. Обма¬
нуть их невозможно. Я всегда оцениваю себя по тому, как ко
мне относятся дети. И я был бы счастлив, если бы кто-нибудь
из моих учеников пригласил меня играть в футбол. Тот же
Исаев... Он всегда неправ, но всегда честен. Вы еще очень
молодой учитель, Виктор Николаевич... Я знаю, что Исаев по¬
рой просто невыносим... Но сейчас — совсем о другом. Я по¬
нимаю, что пока вам трудно. Помочь вам — моя обязанность.
Но я могу дать только единственный и главный совет: держи¬
тесь всегда так, чтобы ваши ученики приглашали вас играть
в футбол. Извините меня, это не лекция. Это — я сам.
—	Я хочу, чтобы им всем было лучше...— отзечает Виктор
Николаевич после раздумья. — А они не понимают... Скажите,
Платон Яковлевич, долго так будет?
Директор смеется. Он такой большой и грузный, что в такт
смеху начинает вздрагивать стол и лампа на нем и в черниль¬
нице ходят фиолетовые волны. И только теперь Виктор Нико¬
лаевич верит, что слова директора — не лекция.
А Петькин путь прям, как стрела: по коридору, с разбегу
в дверь и — каникулы.
Юрка и Димка ждут у ворот.
—	Исключили?
—	Ну да! Поговорили просто. На свою тетрадь.
—	Петька... — растроганно говорит Юрка. — Я отдам тебе
два патрона шестнадцатого калибра. Ты у меня просил, по¬
мнишь?
—	А чего у тебя в тетрадке?
Юрка раздумывает несколько секунд.
—	Ладно. Я никому не говорил, а вам скажу. Айда на бе¬
рег!
Возбужденные и радостные, они мчатся по улице, потом
по берегу. Они швыряют портфели с откоса и скатываются
вниз в облаках пыли. Они перестали быть учениками. Впере¬
ди — лето!
407

6.	ТАЙНА ОСТРОВА АЗОРИДЫ (Из голубой тетради)
«С севера к Атлантиде подступали высокие горы. После
захода солнца долго, будто остывая, розовели их вершины.
Горы нависли над страной. Они пугали людей своей молчали¬
востью и казались безжизненными. Только те, кому не было
места внизу, уходили в горы. Так поступали приговоренные к
смерти, если им удавалось бежать. В горы ушли однажды
двадцать рабов, назначенные в жертву ненасытному Солнцу.
Солнце было богом атлантов, Луна — братом бога. Но рабы
не хотели умирать во славу чужих богов. Ночью они задуши¬
ли обоих стражей и ушли в горы.
Они шли всю ночь и к утру забрались так высоко, что с
любого открытого места в городе можно было видеть черные
точки, ползущие по камням... потом — по снегу... потом... По¬
том они исчезли. Их не стали преследовать, ибо знали — отту¬
да никто не возвращается.
А Солнце получило других.
В этой прекрасной и богатой стране было много рабов. От
поколений рабов, завезенных первыми атлантами, произошли
новые поколения. Многие из детей, родившись рабами, не зна¬
ли об этом, пока не вырастали, пока раскаленное клеймо не
касалось их спин, и тогда они начинали работать наравне с
остальными.
Иногда корабли привозили новых: широкогрудых, с черно¬
лиловой кожей, с курчавыми волосами — из страны, где за
душными лесами лежали раскаленные пески, или гордых,
с золотистой кожей, с глазами черными и блестящими, как
влажные сливы, — они были с островов моря, лежащего на
востоке, за узким проливом.
Многие из них были так же стройны, мускулисты и краси¬
вы, как свободные жители Атлантиды. Но жили они в пеще¬
рах, выкопанных прямо в земле, и только наиболее искусным
из них разрешали строить хижины. Среди них были оружей¬
ники, изготовлявшие мечи, которыми перерубали медные
полосы толщиной в руку; были резчики, вырезавшие цветы из
кости; камнетесы, пригонявшие громадные плиты так, что
между ними нельзя было просунуть волос; были кузнецы, ко¬
торые ковали ошейники и цепи для самих себя.
И среди них не было ни одного, кому не снилась бы родина.
Одни помнили ее сами. Те же, что родились здесь, узнавали
о ней из колыбельных песен. Ночью рабы были свободны. Сны
уносили их далеко в море: они плыли вдоль знакомых бере¬
гов, волны подхватывали их лодки и выбрасывали на родную
землю. Они подолгу лежали на влажном песке, вдыхая запах
соли, видели зеленовато-голубую кромку леса и столбы дыма,
408

поднимавшиеся над деревьями. Там были их хижины. Они
вставали и шли к дому, не оглядываясь, уверенно, потому что
снова были свободны.
А утром их поднимали окрики стражей, и они опять прини¬
мались рыть землю, рубить камень, таскать воду в сосудах из
шкур, и Солнце — неутомимое, беспощадное божество — не
мигая, смотрело на них сверху и жгло их спины.
Рабы выполняли все тяжелые работы, и потому труд сво¬
бодных атлантов был легким и радостным. И в своих песнях
атланты прославляли себя самым мудрым и великим племе¬
нем на земле, ибо верили, что только великий народ может
покорять другие народы.
Но однажды появился среди них истинно великий и
мудрый. И он был раб.
Он родился здесь, на острове Азорида. Он был строен и
гибок, и мышцы его были крепче слоновой кости. Он был ра¬
бом, но высоко держал голову, и его господин — жрец храма
Солнца — если бы не был стар, то не взял бы его к себе в
дом, ибо раб, который смотрит в глаза своему господину —
плохой раб. Но жрец был стар и плохо видел, он был дово¬
лен.
Раб заменял ему глаза и уши. Когда жрец, напрягая зре¬
ние, рисовал священные письмена или расположение светил
на небе, раб стоял сзади, покорный, готовый к услугам.
Он слушал споры своего господина с другими жрецами, но
никто не замечал, как порой улыбка скользила по губам раба.
Жрецы часто говорили вздор.
За десять лет, прожитых у служителя Солнца, раб узнал
больше, чем его господин за всю жизнь.
Он изучил множество наречий и первым прочел письмена,
высеченные на плитах теми, кто жил на этой земле прежде
атлантов. Он был первым, кто понял значение каменного че¬
ловека, стоявшего с рукой, поднятой к небу, а другой протя¬
нутой так, будто он сыпал что-то из горсти на землю.
Так он узнал о неизбежном.
Письмена говорили об исчезнувших народах, которые жи¬
ли здесь до атлантов. Трижды селились на этой земле люди, и
трижды наступал день, когда вскипало море, содрога¬
лась земля и громадные волны обрушивались на берег.
Сверху падал град из камней, пепел и лился черный горячий
дождь.
Люди пытались спастись в домах, в пещерах, но дома ру¬
шились, своды пещер смыкались — вещи восставали против
людей и переставали им повиноваться.
Письмена говорили, что в это время крылатый змей под¬
нимался с гор, закрывал солнце, и день обращался в ночь.
409

А потом приходила волна, заслонявшая небо. Она докаты¬
валась до подножия гор и все* что встречала на своем пути,
уносила в море.
И тогда боги, живущие под землей, в гневе колебали горы,
земля лопалась, дыша огнем, целые острова с городами, леса¬
ми и со всем, чго было на них, скрывались под водой. И еще
долго не было света и не наступал день.
Те, кому удалось остаться в живых, в ужасе бежали прочь,
через море, которое по ночам освещали две луны. И послед¬
ние из них оставили эти письмена и каменное изваяние бога,
обрушившего на них свой гнев.
Письмена говорили, что путь их лежал на запад.
А еще было написано, что всех, кто поселится на этой зем¬
ле, постигнет такая же участь.
И раб, ужаснувшись тому, что узнал, нарушил закон и
первый заговорил со своим господином.
—	Еще не поздно, — сказал он. — Море спокойно. Мы мо¬
жем уйти. Ты должен освободить мой народ — на новой земле
вы найдете новых рабов.
Старый жрец окаменел от изумления, а когда он пришел в
себя и увидел, что раб не лжет, его охватил великий гнев.
—	Ты превзошел меня. Это так, — сказал он тихо, но в го¬
лосе его слышалось шипение змеи. — Ты узнал то, что не дано
знать мне — служителю бога. Эго так. Но никто больше не
узнает об этом. Ты — раб. Ты болтлив. Ты умрешь сегодня.
На звук гонга вбежали воины, но раб расшвырял их и
ушел. В эту минуту он был силен, как стадо слонов, ибо пони¬
мал, что теперь его жизнь как никогда нужна народу. Он был
раб, но в сердце его жила любовь к людям. Эта любовь при¬
дала ему силу. Он ушел в горы, а позади него, на тропе, оста¬
лись лежать десять храбрейших воинов Атлантиды.
С наступлением темноты он спустился вниз, тайком про¬
брался к жилищам рабов и всю ночь пробыл там. А перед
рассветом ушел, теперь уже надолго.
С тех пор страх поселился в стране атлантов. Они пели
прежние песни и смеялись, делая вид, что ничего не случилось,
что они ничего не знают: стоит ли придавать значение угро¬
зам раба! Но они видели суда жрецов и правителя, стоящие
наготове в гаванях, и когда они смеялись, то в их глазах не
было веселья. Вместе со страхом росло возмущение против
жрецов, грозивших смертью каждому, кто покинет эту обре¬
ченную землю; и, чтобы заглушить недовольство, жрецы
устраивали празднества и чаще обычного приносили жертвы
Солнцу. А те, чьи дома стояли у подножия горы, слышали
глухие удары, доносящиеся из-под земли. Иногда им слышал¬
ся звон металла о камень, иногда — шум обвала. Они думали,
410

что это боги, живущие под землей, пробивают себе дорогу, и
Б страхе покинули свои жилища.
Но под горой в пещере жил человек. У него не всегда было
вдоволь еды, он часто страдал от жажды, но день и ночь рубил
камень. Он торопился, потому что единственный из всех уже
слышал подземный гул и понимал, что конец близок.
И однажды днем он вернулся.
Он прошел через весь город, но никто не посмел прикос¬
нуться к нему, потому что он пришел оттуда, откуда никто не
возвращается. Толпа следовала за ним по пятам. Он оста¬
новился на берегу. Внизу было море.
—	Уже скоро... — устало сказал он. — Я вижу, вы не
вняли мудрости живших здесь до вас — вы остались. Но не
ради вас, а ради моего народа, на который вы надели цепи, я
сделал это. Придет день... вздрогнет земля... море хлынет на
берег... обрушатся скалы... Так было трижды, и так будет сно¬
ва. Так говорят письмена... И тогда на склоне горы встанет
каменный всадник. Он укажет дорогу тем, кто останется в жи¬
вых. А ушедшие на восход погибнут, ибо там закипит море.
Так говорят письмена.
Его слушали молча, ужасаясь его словам. Он был раб, и
жизнь его не стоила горсти песка, но никто не посмел прикос¬
нуться к нему.
Юноша, натянувший тетиву лука, опустил свое оружие.
Но тетива выскользнула из его рук. Стрела задела ногу раба;
из раны полилась кровь. Когда люди увидели кровь, они очну¬
лись и внезапно поняли, что перед ними стоит обыкновенный
человек — раб, нарушивший закон трижды.
И они молча, с лицами, искаженными злобой, бросились
на него. Теперь каждый протягивал к нему руки, словно его
смерть могла избавить от страха перед неизбежным, будто он,
а не сами они обрекли себя на смерть, поселившись здесь.
Те же, что были из его племени, остались неподвижными.
Они не могли помочь ему. Они тоже были рабы, и у них не
было оружия.
Внизу было море. Вода, пенясь, облизывала камни. Сверху
волны казались маленькими, как рябь на песке.
И он прыгнул в море.
Шум прибоя заглушил всплеск. Стоявшие впереди увиде¬
ли,. как показалась над водой черная голова и, ныряя, покачи¬
ваясь, стала удаляться от берега.
Пришел вечер. Плоское большое солнце коснулось гори¬
зонта. Его лучи скользнули по поверхности моря. И, пока не
наступила ночь, в багровых всплесках мерцала черная точка.
Она то скрывалась за гребнем, то появлялась снова и стано¬
вилась все меньше.
411

В той стороне, куда плыл человек, не было земли, а только
море.
Потом наступила ночь...»
* * *
Юрка отложил тетрадь.
—	А дальше?— нетерпеливо спросил Петька.— Он спасся?
—	Не знаю. Здесь больше ничего не написано.
С минуту они молчали. Юрка ждал вопросов; он знал, что
вопросы будут.
—	Откуда у тебя эта тетрадь?
—	Просто нашел. На улице. Я сам думал: откуда она?
Может быть, ее потерял какой-нибудь писатель?
—	Какие у нас писатели! — засмеялся Димка. — Чего им
тут делать? Комарье считать?
—	Да, — задумчиво сказал Юрка, — пожалуй, у нас толь¬
ко и можно комаров считать. А здорово все это: остров... море.
Живут себе!.. Наверно, там круглый год можно купаться.
Знаете, ребята, я еще когда до вас прочитал, подумал: все-
таки раньше не так было. Ну, в древности... Люди какие-то
были... благородные, что ли, смелые. Вот прыгнул человек со
скалы и поплыл...
—	Хорошо бы туда с пулеметом! — сказал Димка. — Они
на тебя с копьями, а ты их метров на двести подпустил — и
очередь. А когда победишь, то станешь у них вроде царем.
—	Из тебя, Димка, хороший царь получится, — уверенно
сказал Петька. — Я раньше все думал: на кого ты похож?
А потом догадался — на царя.
—	Да нет, — смутился Димка, — я совсем не так... Я ду¬
мал: рабов можно было бы освободить и сделать у них вроде
коммунизма.
Снова помолчали ребята. Они дружили давно. Часто спо¬
рили. Иногда ссорились. Но сейчас почти одинаковые мысли
были у них. Впрочем, даже не мысли, скорее, картинки, яркие,
разноцветные, но чем-то похожие друг на друга. Это были
кусочки прочитанного, увиденного на рисунках. Из всего это¬
го складывалось что-то красивое, мужественное, не похожее
на теперешнюю жизнь.
Когда-то давно поднялась над морем страна Атлантида,
потом снова ушла в море, загадав людям загадку на тысячи
лет. О ней слагались легенды и песни, и многим из них тоже
тысячи лет. Такова судьба древнего. Пройдя сквозь века, оно
очищается временем, и наше воображение, рисуя прошлое,
приукрашивает его, потому что человеку свойственно мечтать
о прекрасном.
412

—	Может, остров и сейчас стоит где-нибудь? — сказал
наконец Петька. — Не нашли еще...
—	Нужно разыскать, кто потерял тетрадку, — предложил
Димка. — Он, наверно, знает. Только сначала — переписать.
Перепишешь, Юра?
—	Я-то перепишу,—сказал Юрка и даже привстал от вол¬
нения. — Но вы еще ничего не знаете!.. Самого главного!
И он рассказал о замороженном человеке и об океане, ко¬
торый ушел отсюда много лет назад. Возбуждаясь все более,
он говорил, размахивая руками, и, наконец, когда кончились
все слова, остановился. Он сам верил тому, что говорил. И ве¬
ра эта передалась ребятам, потому что они хотели этого.
Атлантида придвинулась так близко, что нужно было протя¬
нуть руку и прикоснуться к ней.
Впереди лежала дорога новых открытий и невиданной
славы.
7.	НОВЫЕ ЗЕМЛИ
По реке Тунгуске — быстрой, прозрачной, стиснутой ска¬
лами — вдоль отвесных каменных берегов плыла на восток
лодка. Лодка была окрашена в оранжевый цвет. Издали мог¬
ло показаться, что по течению плывет ломтик апельсина. Но
лодка шла против течения: там, где позволяли берега, — бе¬
чевой, в узких местах — на веслах.
Гребли все поровну и тянули поровну, но капитаном был
Петька. Его никто не выбирал, просто так уж повелось, что
Петька был капитаном.
А лодка будто и не двигалась вовсе: за одним горбатым
мысом открывался второй, и третий, и десятый, но все они бы¬
ли похожи один на другой.
В лодке лежали: рваная палатка с заплатами из мешко¬
вины, два котелка, три удочки, мешок с продуктами и дыря¬
вый спасательный круг с полустертой надписью «САХ...» Из
круга сыпалась почерневшая от старости пробковая крошка.
Но именно этот круг да еще шест на носу, с флагом, раскра¬
шенным акварельной краской, придавали лодке вид настояще¬
го судна.
Голубоватые холмы обступили реку. По их спинам, стирая
с листвы солнечный золотистый глянец, бесшумно двигались
тени облаков. Ни дымка, ни собачьего лая. Ни звука.
Если подняться на вершину холма, то можно увидеть, что
высокое небо не в силах охватить этот простор и далеко на
горизонте загибается вниз, словно вырезая из земли громад¬
ную чашу. Эта чаша наполнена солнцем и теплым ветром.
А ты стоишь в центре чаши.
413

» пг,пртит над рекой, отражаясь
Если крикнуть, то крик твои поле поблуждаВ) наконец
от черных и коричневых скал, и кшда »
вернется, скажется, что он °6fT™ зенаслаждаясь свободой)
В первой половине дня р > - песни, какие знали, а
шумно веселились. Они кричали, пели .	’	*
когда приходилось тянуть бечеву, то по б р у	у
не вприпрыжку. Даже капитан временами переставал хму¬
рить брови и, вскочив на ноги, начинал орать что-нибудь бес¬
связное, но обязательно громкое и ликующее:
—	Мы плывем!.. Урра! Поднять паруса! Равняись.
А вокруг стояла тайга — спокойная и необъятная. Этот
беспредельный мир нельзя было разбудить звуками. Он был
слишком велик.
Ребята быстро устали. Юрка натер мозоль на ладони и
теперь греб, придерживая рукоятку весла пальцами брезгли¬
во, как держат дохлую кошку. Димка натер плечо бечевой.
Петька сбил ногу о камень. Если бы так продолжалось и даль¬
ше, то через два-три дня на ребятах не осталось бы живого
места. Но известно, что подобные неприятности случаются
лишь в первый день: руки еще не привыкли к веслам, кожа на
пальцах не огрубела.
Поесть, что ли? Димка сказал это таким тоном, буд¬
то есть ему не хотелось, а просто было жаль продуктов, кото¬
рые могли испортиться.	r	J	*
бросая'грести.' ПеТЬ' Да'аЙ приста"«“. ~ поддержал Юрка,
Петька ничего не ответил. Он сплюнул за борт и пересел
414

на весла. Он греб с шиком, сильно откидываясь назад, и рвал
весла из воды так, что долго еще за кормой крутились, бура¬
вили воду маленькие воронки.
—	Ты не очень-то... — сказал Димка. — Можешь силу не
показывать, сами грамотные.
—	А кто капитан, я?
—	Ну ты.
—	Значит — всё... Был уговор грести до двух, а сейчас —
двенадцать. Так на вас продуктов не напасешься!
Бунт был подавлен. Но Петьки тоже хватило ненадолго.
—	Ладно, — сказал он через полчаса, — пошли к берегу.
Я вам не лошадь — за всех грести.
Они пристали в небольшой бухточке и вылезли на горячие
гладкие плиты. Над берегом нависла стена леса. Сюда не
проникал ветер. Воздух был густой и теплый. Лучи солнца
столбами уходили в воду между камнями. В воде блестками
вспыхивали мальки.
—	Давайте рыбу ловить! — загорелся Юрка.
—	Нет, сначала — поесть, — вздохнул Димка.
Петька взял топор и, раздвинув кусты, вылез на берег.
—	Зачем, Петь? — крикнул Димка. — Пойдем в тайгу,
там костер разведем.
—	В тайге — тень, комарья полно. Сожрут. Чисти кар¬
тошку, я сушняку принесу.
Костер развели прямо на камнях. В котелок навалили всего
понемногу: картошки, крупы, кусок колбасы. И уже сами
полетели туда угольки, крупинки сажи, а когда варево заки¬
пело, сверху выступила грязноватая пена. Юрка снял пену
ложкой.
Поставив котелок на камень, сели вокруг него и, отломив
по куску хлеба, принялись черпать что-то желтоватое, пахну¬
щее дымом и очень вкусное.
—	Посуду надо вымыть, — сказал Петька, когда поели.
—	Конечно, надо, — согласился Димка, растягиваясь на
каменной плите.
—	Только вечером... — уточнил Юрка. — Все равно еще
будем варить.
Лишь сейчас почувствовалось, как ноют натруженные
мышцы.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно ле¬
жать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и
сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездон¬
ное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно,
как звенит раковина, поднесенная к уху. Этот звон то зати¬
хает, то усиливается, пока глаза не начинают слипаться...
И вот уж лень шевельнуть рукой и прикрыть глаза от солнца.
415

—	А хорошо бы всегда так. Чтобы лето... Чтобы можно
было идти куда хочешь и плыть куда хочешь, — сказал Юр¬
ка.— Я вот, когда вырасту, буду путешествовать. Год рабо¬
тать, год путешествовать.
—	Всегда нельзя, — отозвался Петька. — Вырастешь — и
все кончится. Я дальше седьмого класса учиться не буду.
Пойду к рыбакам. Значит, и каникул у меня больше не будет.
—	Ты же в летную школу хотел.
—	Мало ли что хотел. Трудно матери. У меня вон Сень¬
ка —ему шесть лет всего.
—	А может быть, мы на самом деле найдем что-нибудь, —
сонным голосом проговорил Днмка, — город старинный или...
слоновую кость... Дадут премию. Тогда я в Закарпатье уеду,
там фруктов полно...
—	Я бы тоже уехал, — сказал Петька, — да разве с моими
двинешься. Скучно у нас, ребята, в Усть-Каменске, верно?
В других местах и люди какие-то другие. Читаешь книгу и ви¬
дишь: все не так, лучше как-то, красивей. А вот о нас, напри¬
мер, можно бы книгу написать? Ну, про наш поселок, про на¬
шу жизнь...
—	Навряд ли,.. — ответил Юрка.
—	Ия думаю, что нет,— продолжал Петька.— Мы от всех
на отшибе. Это так называется — город. А промышленности
никакой, только рыба да лес. И пароходы — раз в неделю.
И зима — полгода. А где это Закарпатье, Дим?
Но Димка не ответил. Он спал.
А Петька не мог спать. Он был не слишком разговорчив,
дерзкий, упрямый Петька, но сейчас он с особенной остротой
почувствовал, что лето и тишина — все это временное. Еще
год — и он перейдет в восьмой класс, но дальше учиться не
станет, пойдет работать. И тогда уже каникул не будет. Петь¬
ка рано научился думать. Он был горд и упрям.
—	А в летную школу меня бы приняли, — говорил Петь¬
ка.— У меня здоровье — сто процентов. Только туда после
десятилетки принимают. А может, есть такие школы, что пос¬
ле семи классов?.. Слышишь, Юрка?
Но и Юрка уже спал. Он прижался щекой к горячему кам¬
ню, и на лбу его выступили капли пота.
Петька поднялся, взял черпак и принялся вычерпывать
воду из лодки.
Ребята проспали часа полтора. Проснувшись, они увидели
Петьку сидящим на камне. Около него болталась в воде связ¬
ка рыбы.
—	Клюет?
—	Штук тридцать... Здорово клюет! На ужин уху сварим,
только чистить сами будете.
416

—	Сравнил! — возразил Димка. — Ловить — это удоволь¬
ствие, а чистить — работа. Я бы тоже мог ловить сколько хо¬
чешь.
Петька свернул удочку.
—	Надо плыть.
—	А может быть, половим?
—	Всю не выловишь, — степенно сказал Петька. — К вече¬
ру нужно домой успеть, а то в другой раз не пустят. Отчали¬
вай!
И снова медленно, вздрагивая под напором быстрого те¬
чения, потащилась вверх лодка, похожая на дольку апельсина.
Было уже часов шесть, когда из-за поворота показался
остров. Он стоял посреди реки, огражденный барьером из
камней. На дальнем конце его виднелся утес, по склону кото¬
рого карабкались вверх точеные стволы сосен.
Вогнав лодку между камнями, ребята поднялись на вер¬
шину утеса. Он круто обрывался к воде. Река, плавно изви¬
ваясь, приносила к подножию утеса темную воду, но, порав¬
нявшись с островом, река начинала играть золотыми искрами,
а на закате она превращалась в широкую огненную ленту.
-- Это будет наш остров, — сказал Юрка, — Мы назовем
его Азоридой. Мы первые его открыли.
—	Давайте ставить палатку, — распорядился Петька. —
Поздно уже, домой пора. А завтра вернемся. Никто ее тут не
возьмет.
Ребята спустились вниз и, сев в лодку, переплыли протоку.
Димка остался у лодки. Юрка и Петька поднялись по откосу
за еловыми лапами — на подстилку. На острове не было елей.
Они поверху прошли немного вдоль берега и вдруг уви¬
дели девочку. Она сидела у воды, подтянув колени к подбо¬
родку. Она не шевелилась, и сначала ребята подумали, что
это просто обломок камня. Петька первый разглядел ватник,
накинутый на плечи, и толстую светлую косу, перевязанную
зеленой лентой.
—	Та самая, — удивился он, — помнишь? На пароходе
приплыла. «Телка». Чего она тут сидит?
Действительно, странно было здесь, вдали от жилья, встре¬
тить человека, который не тащил лодку, не нес на плече
ружье, а просто сидел и смотрел на воду.
—	Она нас не видит. — Петька перешел на шепот. — Да¬
вай ее напугаем.
—	А как?
Петька огляделся. На краю откоса лежал пень, вынесен¬
ный половодьем.
—	Давай на нее топляк спустим!
—	Расшибет...
417

—	Ничего не расшибет. Что она — дура? Увидит — отско¬
чит. Тут метров пятьдесят; он долго будет катиться. Да мы
еще крикнем...
Юрка улыбнулся. И правда, что здесь страшного? А дев¬
чонка, видно, зазнайка, попугать не вредно.
Ребята раскачали пень, навалились и спустили его вниз.
Он покатился сначала медленно, неуклюже переваливаясь с
боку на бок, потом пошел быстрее, быстрее, толкаясь пружи¬
нящими корнями, подскакивал, распластываясь в воздухе, как
громадный паук.
—	Э-э-й! Берегись!
Девочка поднялась на ноги. Пень катился на нее; вслед за
ним осыпались земля и мелкие камни.
—	Берегись! — уже не веселым, а страшным голосом
заорал Петька.
Девочка стояла неподвижно. И только когда пень уже по¬
летел мимо совсем рядом и шумно плюхнулся в воду, она не¬
ловко отпрыгнула в сторону.
—	Вот дура!.. — восхищенно сказал Петька и крикнул: —
Эй, ты! Возьми глаза в руки!
—	Бежим! — шепнул Юрка.
—	Бежим! — Петька помчался вниз большими прыжками.
Юрка не сразу последовал за ним. Он собирался бежать
совсем не в ту сторону.
—	Тебе чего, жизни не жалко? — крикнул Петька, подле¬
тая к девочке. — Видишь обвал и стоишь, как очумелая! Мы
и то перепугались.
Подошел Димка, привлеченный шумом.
Девочка молчала. Она холодно и нахально, как показалось
Петьке, взглянула на него.
—	Откуда вы? — спросила она наконец. — Вы не из ла¬
геря?
—	Из какого еще лагеря?
—	Вы не из лагеря, — уверенно продолжала девочка. —
Я вас не знаю.
Она стояла спиной к воде. Солнце вызолотило нити волос
вокруг ее головы. Они светились. По реке, покачиваясь, уплы¬
вал пень, теперь еще больше похожий на паука, барахтающе¬
гося в воде.
Ребята молчали. Невозмутимость девочки была непонят¬
ной. Они ждали визга, крикливой брани, чего угодно, но не
такого спокойствия.
—	А тебя я помню, — подумав, сказала девочка, обраща¬
ясь к Петьке. — Когда мы приехали, ты был на берегу. Что
здесь обвалилось, камень?
Ты же видела...
418

Девочка молчала. Она холодно и нахально, как показалось Петьке,
взглянула на него.

—	Нет, я не видела. Я слепая.
Никогда в жизни не видел Димка такой растерянности на
лицах друзей.
—	Совсем слепая? — глупо спросил Юрка.
Девочка молча повела плечом. И Петька, гордившийся
тем, что никогда не краснеет, покраснел так, что, казалось, из
щек его брызнет кровь. Юрка выглядел не лучше. Димка еще
ничего не понял, но ему тоже было неловко.
—	Ну, мы пойдем... — Петька неуклюже затоптался на
месте. — Пойдем? — повторил он так, словно спрашивал у де¬
вочки разрешение. — Домой пора. До свидания.
Ребята двинулись к лодке, торопливо, не оглядываясь.
Это было очень похоже на бегство. Но, проьгдя несколько ша¬
гов, Петька остановился.
—	Как тебя зовут? — крикнул он.
—	Лена. Вы придете еще?
—	Завтра, — решительно сказал Петька. — В крайнем
случае — послезавтра. Спокойной ночи!
—	Спокойной ночи, — повторил и Юрка, хотя солнце еще
не закатилось и пока что был день, а не ночь.
—	Чудно... — проговорил Димка, садясь в лодку. Ничего
другого он придумать не мог, но надо же было что-то ска¬
зать.
Оранжевая лодка отошла от берега и по оранжевой реке
поплыла на закат.
8.	ЛЕНА
На острове Азорида у подножия утеса стояла палатка, за¬
латанная мешковиной. Солнечные пятна расцветили ее бока.
Она была похожа на шкуру леопарда. Дырявый круг с надпи¬
сью «САХ...» висел на сучке дерева. И, конечно, над костром
котелок, из которого выплескивалось на угли бурое варево.
Путешественники отличаются от прочих людей тем, что
они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны.
Они много едят. Правда, иногда они умирают от недостатка
пищи, но это бывает только в пустынях. А здесь — тайга.
Здесь рыба ловится на червя, на муху, на хлеб и на тухлое
мясо. Если мясо свежее, то ловится и на свежее. Здесь бродят
непуганые лоси, а на кедрах сидят глухари. Как же тут уме¬
реть с голода!
Дома путешественники едят из чистых тарелок, брезгливо
вылавливают лук из супа и лепят хлебные шарики. Здесь они,
обжигаясь, глотают смесь из рыбьих разварившихся костей,
угольков и подгоревшей крупы. Хлеб облеплен иголками хвои,
420

в похлебке муравьи, вместо скатерти мешок... Песок скрипит
на зубах. Но вкусно! Неслыханно вкусно!
Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка
с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пой¬
дет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как
барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над голо¬
вой есть крыша! Это совсем не тот дождь, что развозит грязь
на улицах.
И вода из реки, в которой плавают зеленоватые пылинки—
ее пьешь пригоршнями, — это не вода из крана.
И вареный лук в супе — это не тот лук!
Остров Азорида впервые услышал стук топора. Рубили
ветки, тесали колья. Петька привез охапку еловых лап. Тру¬
дились на совесть. Даже Димка, который не очень любил ра¬
ботать, притащил две сухие лесины для костра. Остров исхо¬
дили вдоль и поперек, но не нашли ни мамонтовых бивней, ни
медных щитов.
Может быть, развалины древних городов лежали рядом,
за ближними холмами? Юрка представлял, как он увидит
потрескавшуюся каменную лестницу, поросшую травой. По
ней он спустится вниз, в подземелье.
Таинственный свет падает на груду оружия, сваленного
в беспорядке, на сундуки, окованные железными полосами...
Но Юрка проходит мимо, ему не нужны сокровища. А в даль¬
нем углу пещеры, на мраморном постаменте, сидит бог, похо¬
жий на старого индейца. Он сделан из чистого золота. Юрка
дотронется рукой до изваяния, и оно бесшумно повернется.
Сдвинутся каменные плиты, и откроется новая лестница, сту¬
пеньки которой ведут вглубь, в темноту. А там...
—	Ты думаешь, она придет?
Юрка в недоумении посмотрел на Петьку.
—	Кто придет?
—	Ну, она... Лена.
—	Откуда я знаю? А зачем она тебе?
—	Так... Интересно, как она сюда попала.
—	Зачем она тебе? — повторил Юрка. — Она же... слепая.
—	«Слепая»!.. — Петька презрительно посмотрел на дру¬
га. — Дурак ты, вот и всё! Мы же ее убить могли!
—	Ну и иди к ней! — рассердился Юрка. — Что-то ты
больно раскомандовался. Бери лодку — и пожалуйста...
—	Ну и пойду!
Петька, захватив весла, спустился к реке. Поглядывая на¬
верх, он долго громыхал уключинами. Ему не хотелось ехать
одному, он не очень-то представлял, что за разговор может
получиться с этой девочкой. Ведь пень-то действительно был
здоровый... и «телку» она, наверно, не забыла. Петька еще
421

раз взглянул наверх. Юрка отвернулся и засвистел «Широка
страна моя родная...» Тогда Петька рывком столкнул лодку
на воду и прыгнул в нее. Переплыв протоку, он поднялся на
берег. Узкая тропа вела в тайгу. На проплешинах сырой
земли — отпечатки маленьких каблуков. Петька прошел
метров сто и остановился, увидев Лену. Она шла довольно
быстро, видно, дорога была ей хорошо знакома. Внезапно
она остановилась и, чуть приподняв голову, прислушалась.
Петька тоже насторожился — услышал шумное дыхание. Не
сразу он понял, что это было его дыхание.
—	Кто здесь?
—	Это я... — помолчав, ответил Петька. — Помнишь, мы
были позавчера?
—	Вы из Усть-Каменска?
—	Ага.
—	А зачем вы сюда приехали?
—	Мы здесь так... ищем... А ты?..
—	Мы тоже ищем. Мы ищем нефть. Я из лагеря.
Девочка подошла ближе.
Петька пытливо вглядывался в ее лицо. У нее были серые
глаза — совсем не слепые! — большие и чистые, только смот¬
рели они не на него, а немного в сторону.
—	Нефть? А мы и без нефти... как-нибудь! Пойдем к
нам, — неожиданно предложил Петька.
—	Это далеко?
—	Да вон остров, видишь? То есть, я говорю: близко... —
спохватился Петька. — Метров триста... Через протоку.
—	Пойдем. Только ненадолго. Если я ухожу надолго, за
мной всегда приходят.
Оглядываясь, Петька двинулся к берегу. Девочка за ним.
И снова Петьку поразило ее спокойствие. Она шла так уве¬
ренно, будто не было ветвей, протянувших лапы поперек тро¬
пы, будто не было впереди крутого спуска, где она могла сва¬
литься. У Петьки даже мелькнула мысль, что она притворяет¬
ся слепой.
—	Ты не бойся, — сказала Лена, когда Петька остановил¬
ся, поджидая ее. — Я хорошо знаю дорогу. Сейчас будет вет¬
ка, я за нее всегда держусь, когда спускаюсь на берег.
—	Здесь сосна, — поправил Петька. — Это корень от сос¬
ны. Он из земли вылез.
—	Я думала — ветка, — сказала Лена.
Когда они подплыли к острову, Димка и Юрка с удивле¬
нием уставились на них сверху. Петька в нерешительности
стоял около лодки, не зная, протянуть ли девочке руку...
Наконец он протянул ей весло. Ведь весло не рука. Они под¬
нялись к палатке.
422

—	Вот Димка и Юрка... — сказал Петька, махнув рукой
в сторону друзей.
Димка в крайнем недоумении вздернул плечами до ушей.
Петька погрозил ему кулаком.
—	А что вы здесь делаете? — спросила Лена.
Теперь уж Юрка сделал страшное лицо, и замотал головой,
глядя на Петьку. Тайна есть тайна!
—	Мы так просто... путешествуем.
Лена засмеялась.
—	Разве путешествуют просто так? Вот Сергей Михай¬
лович путешествует. Тоня... Они ищут нефть. А вы — про¬
сто так?
«Слепая — и смеется! — подумал Юрка. — Неужели ей не
обидно, что она слепая?»
—	Кто ищет нефть, — спросил он, увильнув от прямого от¬
вета, — какая Тоня?
—	Из нашего лагеря. У нас — экспедиция. Мой отец тоже
работает, только мы ненадолго. Мы осенью уедем в Одессу,
к профессору Филатову. А когда я поправлюсь, вернемся.
—	Ты разве больная? — спросил Димка.
—	Я слепая. А профессор Филатов лечит слепых.
О своей слепоте девочка говорила так, будто это была лег¬
ко излечимая болезнь. Димка покачал головой, но сомнений
вслух не высказал.
—	От него еще никто не уехал, чтобы не поправиться,—
продолжала Лена. — К нему со всей страны едут, и он один
всех лечит.
—	Здорово! — сказал Юрка.
На самом деле ему вовсе не казалось, что это так уж здо¬
рово. Не может же один профессор вылечить всех.
Но, видно, крепко верила девочка в профессора Филатова.
Она разговаривала так просто и улыбалась так легко, как
не улыбаются несчастные люди. И как-то само собой получи¬
лось, что ребята перестали всматриваться в ее лицо, исчезло
ощущение неловкости, а когда сняли котелок с костра, то при¬
гласили и Лену. Она не отговаривалась, только сказала:
—	У меня нет ложки.
Две алюминиевые ложки со звоном столкнулись перед ее
лицом. Немного погодя нерешительно брякнула о них третья,
Димкина. Она взяла Димкину.
—	Хорошо здесь, — сказал Юрка, поглядывая в быстро
пустеющий котелок. — Жалко только, что нас на один день —
больше не отпускают. Давайте, ребята, отправимся дня на
два-три, заплывем тогда подальше, походим по тайге, берега
осмотрим как следует. Пойдем левым берегом, он высокий, с
него все видно.
423

—	На левом без нас уже ходили, — сказал Димка. — Там
в прошлом году меряли чего-то, вышку поставили.
—	Нет там никакой вышки.
—	Вышка есть, — вмешалась Лена. — Это геодезический
знак. Она у Сергей Михалыча на карте тоже есть, он говорил.
—	Айда на скалу! — предложил Петька. — Посмотрим,
заодно маршрут выберем: куда плыть.
Ребята взглянули на Лену: брать ее с собой или оставить
здесь? Подъем крутой, еще случится что-нибудь...
Лена положила на траву ложку. Она не отказалась бы
лезть на скалу и куда угодно, она пошла бы с ребятами в тай¬
гу, поплыла бы через реку... У нее давно уже не было друзей.
Дети ее возраста держались с ней осторожно. Никто не заде¬
вал ее, никто с ней не спорил. Но это как раз и было обиднее
ЛхЮбой обиды. Она не чувствовала себя равной среди них.
Она знала, что сейчас ребята смотрят на нее. И о чем они
думают, она тоже знала.
—	Вы меня отвезете обратно? — тихо спросила Лена.
И ребятам, чьи мысли она угадала так точно, стало не¬
ловко.
—	Зачем? Пойдем с нами! — горячо возразил Юрка.
—	Скала пустяковая...
—	Мы тебе поможем!
—	Я вам помешаю, — уже веселее сказала Лена.
—	Да брось ты ломаться! — выпалил Петька. — Что ты,
маленькая?
Трудно было придумать что-нибудь умнее грубоватых
Петькиных слов. Впрочем, он ничего не придумывал, такой
уж он был, Петр Исаев... Он просто сказал ей это, как равной.
И, уже не стесняясь, они взяли ее за руки и поташили вверх
по склону утеса. Раза два она ударилась ногой об обломки
камней, через которые перепрыгивали ребята, но не поморщи¬
лась, а засмеялась.
—	Вон вышка, на холме! — торжествующе крикнул Дим¬
ка.— Говорил я вам: на том берегу все исхожено.
Они уселись на каменистой площадке. Со стороны реки
утес обрывался отвесной стеной. На краю, на глыбе гранита,
наклонившаяся сосна судорожно вцепилась корнями в камень.
—	Здесь высоко? — спросила Лена.
Димка лег на живот, свесив голову вниз.
—	Не очень. Так себе...
—	А ты прыгни, — предложил Петька, — тогда и узна¬
ешь — очень или не очень.
—	Сам попробуй. Чего других подзадориваешь!
—	Ну и прыгну, если нужно!
—	А если не нужно?.. — ехидно спросил Димка.
424

Петька покосился на Лену.
—	Я-то прыгну...
—	Живот заболит, — сказал Димка, — прыгнул один та¬
кой...
Все могло кончиться иначе, если бы не Лена. Поспорили
бы, кто прыгнет, а кто нет, и спустились бы вниз... Но рядом
была Лена...
Мальчишки! Даже не очень храбрые, даже чуточку трус¬
ливые, вспомните, какими смелыми становитесь вы, когда
рядом есть человек, который может удивляться, восхищаться
вами, может оценить вашу храбрость. Разве вы поступили бы
иначе, чем Петька?
Он молча разделся. Подошел к краю. Бронзовый мальчик
в лучах солнца стоял на краю пропасти. Это было красиво!
Почти как там, в голубой тетради...
Притихший Димка понял, что дело нешуточное. Но он ни¬
чего не сказал. Сказал Юрка:
—	Петь, может, там камни...
—	Считай до трех!
—	Раз... два... три!
Петька по-прежнему стоял на краю.
—	Ты очень быстро, — сказал он, — я еще не выбрал
место.
Лена уже не улыбалась. Она слышала плеск воды далеко
внизу. Утес был высоким — метров двенадцать.
—	Раз... два... два с половиной... Два с четвертью...
Петька оттолкнулся изо всех сил и полетел ногами вперед.
Ему нужно было прыгнуть как можно дальше, чтобы не по¬
пасть на камни.
Вытянув шею, Лена прислушалась. Снизу прилетел шум
всплеска. Ребята увидели: в облаке пены и пузырьков Петька
скрылся под водой. Потом они увидели светлое пятно, кото¬
рое, извиваясь, маячило, казалось, у самого дна. Когда пузы¬
ри унесло, стало видно, что Петька, по-лягушечьи дрыгая
ногами, плывет под водой от берега. Но Лена не видела
этого.
—	Где он? — спросила она.
—	Порядок! — ответил Юрка. — Сейчас вынырнет.
Петька вынырнул метрах в двадцати от берега. Хлопая по
воде руками, взбивая пену, он поплыл к острову. Ребята, за¬
хватив его одежду, сбежали вниз. Петьку снесло течением, и
он еле успел выбраться на самый край острова.
—	А вода холодная! — крикнул он издали. — Как зимой!
Лена, которую второпях позабыли на скале, спускалась
сама.
—	Что же вы ее бросили! — сказал Петька, натягивая
425

штаны прямо на мокрые трусы. — Подожди, — крикнул он
Лене, — я сейчас!
Петька побежал ей навстречу. Она подала ему руку и что-
то сказала. Он ответил. Потом они поговорили еще немного и
спустились вниз.
—	А я не знала, что вы ищете страну, я думала: вы про¬
сто так, — сказала Лена, продолжая разговор с Петькой. —
Где эта страна?
Юрка укоризненно взглянул на Петьку, но промолчал.
—	Ну и рассказал! — буркнул Петька, поймав его
взгляд. — Ну и что? Я еще не то расскажу... И тетрадку про¬
читаю. Может, запретите? Дай тетрадку, Юрка!
—	Почему это ты? Тогда я сам прочитаю! Твоя те¬
традь, да?
—	Тетрадка общая. Дай сюда!
—	Вот! — ответил Юрка, складывая фигу. — Видел? Я ее
нашел, а не ты!
Сейчас это был совсем незнакомый Юрка — решительный
и грозный, как наседка. Петька понял, что Юрка не уступит,
и сдался.
—	Знаешь, Лена, — сказал Юрка, доставая тетрадь, — об
этом никто даже не знает. Но тебе мы скажем. Только ты ни¬
кому не рассказывай. Ладно?
—	Она не расскажет... — вставил Димка. — Только по¬
дружке: два слова на ушко... По секрету — всему свету.
—	У меня нет подруги, — просто ответила Лена.
И Димка понял, что слова, которые годятся для всех, не
подходят для этой девочки.
—	Знаешь, Лена, — сказал Юрка, — мы еще ничего не на¬
шли. Мы не знаем, где эта страна. Может бьпь, ее здесь и нет.
Я тебе лучше прочитаю...
И Юрка стал читать с выражением, как читают по радио.
Страница за страницей, снова шли атланты своим путем — от
расцвета к гибели. Петька внимательно следил за лицом Лены.
Она хмурилась, если Юрка запинался, и Петька начинал ер¬
зать на месте: ему казалось, что он прочитал бы гораздо луч¬
ше. Когда же раб остановился у края скалы, то Лена откину¬
лась назад, словно тоже увидела перед собой пропасть.
Тогда Петька, изнемогая от зависти, вскочил на ноги, схва¬
тил обломок камня и изо всей силы треснул им о ствол дерева.
—	Чего ты? — спросил Юрка, закрывая тетрадь.
—	Ничего... Мое дело...
—	А пальмы на что похожи? — спросила Лена.
—	Они вроде сосны: листья на макушке, а наверху живут
обезьяны, — пояснил Юрка.
—	Я уже забыла, какая сосна. Где мы раньше жили, было
426

Петька оттолкнулся изо всех сил и полетел ногами вперед.

много елок. Если я представляю какое-нибудь дерево, то мне
кажется, что это елка. У нее шишки красные и зеленые...
—	Зеленые — летом, — сказал Петька, — а осенью — ко¬
ричневые. Тебе уже домой нужно?
—	Мне не нужно... Только меня уже давно ждут. Вы меня
отвезете?
—	Сейчас отвезу, — заторопился Юрка.
—	Вот! — сказал Петька, складывая фигу. — Пойдем,
Лена.
—	Ты же ездил! А мне тоже погрести хочется!
—	Вот!.. — повторил Петька.
И Юрка уступил. В конце концов, не он, а Петька прыгнул
со скалы.
Лодка пересекла протоку. Петька высадил Лену на берег.
—	Приходите к нам в лагерь, — пригласила она на про¬
щанье. — Вот по этой тропке... Она идет прямо к лагерю. При¬
дете?
—	Придем, — ответил Петька. Он оттолкнул лодку и уже
с реки крикнул: — Обязательно придем! Только все вместе...
—	Я и зову всех вместе, а не тебя одного, — засмеялась
Лена.
Но Петька уже не слышал ее. Он греб к острову. Вода с
шипеньем разбегалась от носа лодки. И так ладно лежали в
ладонях рукоятки весел, так приятно было ощущать упругое
сопротивление воды, что он греб все быстрее и быстрее, и лод¬
ка, подойдя к берегу, вылетела на него с разгона чуть ли не
наполовину.
9.	О ТЕХ, КТО ИЩЕТ
По-прежнему оставалась не открытой страна Атлантида.
Она лежала где-то рядом, на земле, которая раньше была
дном моря, а теперь поросла тайгой. Стоит только забраться
поглубже в тайгу, и можно найти то, что до сих пор не нашли
другие. Не нашли потому, что не искали или были слишком
ленивы, или не умели мечтать.
В двухдневное плавание ребят не отпустили. Даже при¬
грозили, что совсем запретят всякие путешествия, если они
хоть раз не вернутся к вечеру. Они долго уговаривали родите¬
лей, но те были неумолимы. Родители тоже не умели мечтать.
И снова плыли ребята по знакомым местам к острову, на
котором осталась дырявая палатка. На этот раз они высади¬
лись на берег в том месте, где впервые увидели Лену. Тропа
с отпечатками маленьких каблуков привела их к поляне. Они
осторожно выглянули из кустов.
На дальнем конце поляны стояли две палатки. Рядом с ни-
428

ми — балок1 на полозьях, прицепленный к трактору. Людей
не было. Возле балка сам по себе крутился движок. Сам по
себе тянулся из-за палаток дым. Какой-то прибор на треноге
равнодушно уставился стеклянным глазом в небо. Во всем
чувствовалось спокойствие, бездумье и лень. Лишь работяга-
движок трясся и отплевывался колечками дыма, словно него¬
довал, что его заставили работать в такую жару.
Ребята не сразу заметили человека, который лежал на по¬
ляне возле зеленого ящичка и курил.
Потом с просеки на поляну вышли еще двое. Они несли
большую катушку, с которой сматывался провод, и двигались
молча, не оглядываясь, как будто им было все равно, что сзади
них растягивался и ложился на траву провод. Юрка, не лю¬
бивший простых объяснений, тут же придумал: наверно, они
провинились в чем-нибудь, и в наказание их заставили таскать
по лесу эту катушку — без цели, без смысла; а чтобы они не
убежали, конец провода привязали к дереву.
Впрочем, когда двое подошли ближе, стало видно, что они
очень устали.
Возле пикета 2, воткнутого в землю, они осторожно поста¬
вили круглую коробочку величиной с банку из-под консервов
и присоединили к ней провод.
Человек, лежавший возле зеленого ящика, подошел к ним
и сказал что-то. В ответ один из них показал на часы. Человек
вернулся к ящику и, сказав несколько слов в телефонную труб¬
ку, махнул рукой: «Давай, тяни дальше!» Двое, ступая тем же
тяжелым и размеренным
шагом, скрылись в лесу.
Спустя несколько ми¬
нут через поляну быстро
прошла девушка в май¬
ке, в брюках, заправлен¬
ных в сапоги, и скрылась
в балке. Увидев ее, чело¬
век у телефона оживил¬
ся: теперь он уже не ле¬
жал, а, стоя на коленях,
горячо доказывал что-то в
трубку. Окончив разговор,
он подбежал к балку, но
сразу вернулся и снова
принялся доказывать.
Кажется, затевалось
что-то интересное.
1	Балок — будка, домик.
2	Пикет — здесь: кол, отмечающий точку на местности.
429

Девушка, выскочив из балка, побежала по просеке вдоль
линии. Время от времени она наклонялась и осматривала
что-то.
Двое рабочих вышли из леса с пустой катушкой. Навстре¬
чу им, с другого конца поляны, вышли еще двое с такой же
катушкой. Откуда-то из тайги прибежал парень в брезентовой
куртке, нырнул в балок, и тотчас же из балка вышли еще двое
и разошлись по линии в разные стороны. Парень в куртке то¬
ропливо зашагал обратно.
Теперь все пришло в движение. Казалось, над поляной рас¬
кручивалась гигантская спираль, захватывая все большие уча¬
стки тайги, будоража людей, заставляя их двигаться быстрее,
подчиняя их ритму, в котором давно уже потерялось ворчли¬
вое стрекотанье движка. Движок не поспевал за людьми.
Спираль раскручивалась, и в центре ее теперь был человек с
телефоном.
Движение покоряло, захватывало, и ребята, сидевшие на
траве в своем убежище, давно уже поднялись на ноги. Им тоже
хотелось бежать куда-нибудь, что-то тянуть, что-то делать.
И вдруг все остановилось. Замолк движок. Ребята с удив¬
лением переглянулись; им казалось нелепым, что напряжение,
с которым работали люди, могло кончиться просто так.
Человек у телефона смотрел в сторону балка, у которого
собрались теперь почти все рабочие. Из балка высунулась чья-
то голова.
—	Готово?
Вопрос прозвучал негромко. Но над поляной стояла такая
тишина, что можно было расслышать шепот.
—	Готово.
—	Давай!
Человек у телефона выпрямился. Затем коротко рубанул
воздух ладонью и крикнул:
—	Огонь!
Где-то вдали лопнул громадный, туго натянутый барабан.
Легкий, еле заметный толчок потряс почву. Грохот взрыва
раскатился по лесу, и птицы взвились с деревьев вертикально
вверх, будто ими выстрелили из рогатки.
Ребята сдвинулись теснее, ожидая, что за первым взрывом
последует второй, может быть, еще ближе и оглушительнее.
Но все было спокойно.
Снова застрекотал движок.
Человек у телефона, закуривая, чиркнул спичкой.
Осмелев, ребята вылезли из кустов и подошли к девушке в
майке.
—	Где тут Лена? — деловым тоном спросил Петька, вто¬
ропях забыв поздороваться.
430

Более догадливый Димка высунул голову из-за его плеча:
■— Здрассте!
—	Здравствуйте, — засмеялась девушка, — лучше поздно,
чем никогда. Сергей Михайлович, — крикнула она, — здесь де¬
легация к Лене!
Из балка вышел человек в серой парусиновой куртке. Воло¬
сы у него тоже были серые — пополам с сединой. На круглом
лице — большой, удивительно добрый нос, в руке — карандаш
и очки.
—	Вот так встреча! — сказал он, уставившись на Петькину
тельняшку. — Как дела, матрос? Давно мы с тобой не виделись.
И Петька, всегда готовый встопорщиться, как ерш на крюч¬
ке, улыбнулся. Он тоже узнал того, кто приехал с первым па¬
роходом и ругал себя «барбосом».
—	Ничего дела... — ответил он. — А где Лена?
—	Ах, Лена... — протянул Сергей Михайлович так, словно
раздумывал, стоило ли сообщать ребятам такую тайну. — Ле¬
на скоро придет, она купаться пошла. Будете ждать?
—	Подождем, пожалуй,— ответил за всех Петька.
—	Ждите. А я пойду дело докончу. Потом потолкуем; нуж¬
но проверить, что вы за люди. Ладно?
Сергей Михайлович вошел в палатку, и сейчас же оттуда
вылетели и шлепнулись на траву три складных стула.
—	Садитесь, мальчики, — пригласила девушка.
Ребята из вежливости посидели немного на стульях, но по¬
том встали.
—	Правильно, — засмеялась девушка, — я их тоже не люб¬
лю. На траве лучше. Вы из Усть-Каменска, мальчики?
—	Ага.
—	Лена про вас рассказывала. Кто из вас Петька?
—	Я... А что?
—	Ничего. Про тебя тоже рассказывала.
— Правда, что вы нефть ищете? — спросил Димка.
— Правда. Только не нефть, а нефтеносные пласты. Там
может и не быть нефти.
—	Понятно, — сказал Юрка. — А зачем искать, если там
ничего нет?
—	Мы не всегда можем точно определить, есть ли в этом
месте нефть, но по тому, как залегают пласты под землей,
можно узнать, где она может быть, а где ее наверняка нет.
Потом геологи пробурят скважину и узнают точно.
—	А вы разве не геологи?
—	Мы геофизики. Как бы вам объяснить...
—	Чего тут объяснять, Тоня! — крикнул Сергей Михайло¬
вич из палатки. — «Гео» — земля, «физика» — природа. Ходим
по земле, видим под землей. Спим тоже на земле. Все ясно.
431

—	Почти так... — улыбнулась Тоня. — Но в нашем ведении
не только земля, а и небо, и океаны, и землетрясения..-
—	Бывают такие землетрясения, — сказал Юрка, — что
проваливаются целые города, даже страны. Бывают?
—	Страны — не знаю, не слыхала. Да и города не провали¬
ваются, а разрушаются. Может еще затопить, если город на
берегу моря...
Ребята переглянулись.
—	Вы долго будете искать нефть? — спросил Димка.
—	До весны, — сказала Тоня.
—	Всю жизнь!—сказал Сергей Михайлович, выходя из
палатки. — И другим еще останется. Вы не представляете,
хлопцы, как мало мы знаем о том, что делается у нас под но¬
гами. В небо летят ракеты... Телескопы направляются на звез¬
ды, до которых свет идет тысячи лет... Даже самолеты и те
поднимаются на двадцать километров. Человечество стремит¬
ся вверх! А по земле мы ползаем, как мухи по глобусу. Самая
глубокая шахта — несколько километров. На такую же глуби¬
ну опустился человек под воду. Это ничтожно! До Марса
шестьдесят миллионов километров, но я уверен, что на Марсе
человек будет раньше, чем опустится на шестьдесят километ¬
ров под землю.
—	Самолеты тоже нужны, — возразил Петька. — Особенно
реактивные.
—	Конечно, — засмеялся Сергей Михайлович, — разве я го¬
ворю, что не нужны? Ты ведь, наверно, летчиком будешь?
Петька вздохнул.
—	А мне, хлопцы, хочется... только вы не поверите... Мне
хочется топнуть ногой изо всей силы и, как в сказке, прова¬
литься под землю — не очень глубоко — километров на сто.
—	Не очень... — подтвердил Димка.
Ребята рассмеялись.
—	Да! На сто! Но только чтобы обязательно вернуться
обратно. Иначе нет смысла. Я должен рассказать, что там
внутри. Ведь никто толком не знает этого...
—	А правда, что внутри земли, в самом центре, — шар из
чистого золота? — спросил Димка. — Говорят, только оно рас¬
плавленное...
—	Золото — ерунда, — отмахнулся Сергей Михайлович.
Плеск воды заставил ребят обернуться. По ручью, шлепая
босыми ногами, брела Лена.
—	Ленушка, иди сюда, к тебе гости пришли.
Очень хорошо и ласково сказал Сергей Михайлович это
«Ленушка».
—	Никто так не умеет находить необыкновенные вещи, как
Ленушка, — сказал Сергей Михайлович, беря девочку под ру¬
432
14

ку. — Она прирожденный следопыт. Вверх по ручью они вме¬
сте с Тоней нашли ванну, выдолбленную в камне. Там вполне
теплая вода и можно купаться. Кроме того, она всегда знает,
где мои очки.
—	А где ваши очки?— смеясь, спросила Лена.
—	А правда, где? — Сергей Михайлович похлопал свобод¬
ной рукой по карманам куртки. — Наверно, в палатке.
Очки он держал в другой руке. Дужкой они упирались Ле¬
не в бок. Она потянула за дужку.
—	Так и знал!
Сергей Михайлович выглядел очень рассерженным. Лена
смеялась. Ребята так и не поняли: игра это или на самом деле
Сергей Михайлович всегда терял очки. Но они видели, как
покорно нагнулся Сергей Михайлович, когда Лена потянулась
надеть ему очки, и поняли, что он добрый и любит Лену.
—	Папа скоро придет? — спросила Лена.
—	Наверно, завтра, Ленушка. А мы тут с ребятами разго¬
ворились... Они золотом интересуются.
—	Расскажите им про цунами, дядя Сережа.
И Сергей Михайлович рассказал о цунами— волне, кото¬
рая приходит из океана и смывает целые города. Эту волну,
которая возникает при землетрясениях под водой, почти не
заметно вдали от суши. Но она способна пересечь океан. Ко¬
гда волна подходит к берегу и попадает на мелководье, она
вырастает до сорока метров в вышину. Она смывает на своем
пути все... И если берег пологий, вода забирается далеко на
сушу — бешеный поток, под его ударами рушатся самые креп¬
кие постройки. Отступая, вода уносит людей и обломки в океан.
—	А потом находят эти города? — спросил Юрка.
—	Конечно, — сказал Сергей Михайлович. — Только не го¬
рода, а то, что от них осталось. Города приходится строить
заново.
—	Главное — найти... — туманно сказал Димка.
—	Чего их искать! — удивился Сергей Михайлович. — Они
ка карте есть.
—	А которых на карте нет? — допытывался Димка.
—	Раз на карте нет — значит, вообще нет.
—	Дядя Сережа, — сказала Лена, — я вас все хотела спро¬
сить: в Одессе бывает цунами?
—	Нет, Ленушка, — мягко ответил Сергей Михайлович.—
в закрытых морях не бывает цунами. Черное море — закрытое.
Из тайги донесся треск сучьев. Трое мужчин, заросших, об¬
лепленных пухом, вышли на поляну.
—	Чертова паутина! — сказал один. — По всему лесу ле¬
тает. Здравствуйте, товарищ начальник.
—	Здравствуй, Леша. Как дела?
J5 Библиотека пионера, том VIII 433

Леша махнул рукой с таким видом, будто дела хуже не¬
куда.
—	Участок закончили...
—	Молодцы! А что ты такой сердитый?
—	Да паутина же! Пока шли, все глаза позалепило.
Леша снял шапку, сосульками рассыпались густые волосы.
Из-под бровей блеснули глаза — совсем молодые. Он выглядел
очень солидно со своей бородой, но лет ему было не больше
тридцати.
—	Будем лагерь переносить? — спросил он.
—	Дня через три. А где Строганова потеряли?
—	Там он; со всем барахлом остался, — ответил Леша и
повторил громче: — Слышишь, Лена, батька твой имущество
караулит. Тебе привет прислал.
Пока, сняв куртки, пришедшие плескались у ручья, Сергей
Михайлович снова подошел к ребятам.
—	Ну, Ленушка, скоро будешь прощаться со своими прия¬
телями. Через три дня перебираемся на новое место.
—	Вы далеко уходите? — спросил Петька.
—	Километров на пятнадцать.
—	Вы придете к нам? — спросила Лена.
—	Не знаю... — покачал головой Петька. — Если бы дня на
два-три... За один день не успеть. Мы лучше завтра зайдем.
Можно? — Он взглянул на Сергея Михайловича.
—	Можно. Обязательно можно. А пока давайте закусим.
Как там у тебя, Антонина?
—	Кипит, — отозвалась Тоня.
На маленьком столике у палатки в алюминиевых чашках
дымился борщ. В котле лениво булькала картошка с тушен¬
кой. Поели борща и картошки.
—	Вот как мы живем, — приговаривал Сергей Михайло¬
вич, — и первое и второе...
—	А бывает — ни первого, ни второго, — откликнулся Ле¬
ша. — Аж кишки в животе громыхают, как пустая посуда.
—	Бывает, — согласился Сергей Михайлович. — Вот, хлоп¬
цы, жалко, что уходим, мы бы из них, — он кивнул на ребят, —
геофизиков сделали. Есть у них в лицах что-то бродяжье. Толь¬
ко они, кажется, в летчики собираются... А уж если на земле
что-нибудь открывать, то не меньше, чем алмазы или золото,
так? А ведь золото, хлопцы, — это металл прошлого.
—	Никакого золота нам не нужно, — заявил Петька.
А Юрка добавил:
—	Главное — чтобы была романтика.
Сергей Михайлович внимательно посмотрел на него.
—	Да, это главное, — сказал он, помолчав, и спросил не¬
громко: — Леша, как ты думаешь, есть у нас романтика?
434

—	Я этой романтики сегодня полные сапоги набрал!—за¬
смеялся Леша. — Иду, а там, понимаешь, промоина... Ну, я и
влез чуть не по уши.
—	Такой-то романтики везде достаточно, — улыбнулся
Сергей Михайлович. — А я думаю: романтики нет.
—	Как нет! — изумилась Тоня.
—	А так... Есть люди разные: мечтатели, мужественные,
добрые... Есть нытики, трусливые, просто слабые. И разные
люди по-разному видят одно и то же. Помню, еще студентом,
я видел кота, которого привезли на дачу. У него были изум¬
ленные, по-человечески изумленные глаза. До этого он жил
в комнате. А здесь все было большое и светлое... Небо и
солнце, и пушистые деревья... Новые звуки. Необычные за¬
пахи. И, конечно, если кошки умеют думать, он думал тогда,
что это страшно интересно — жить на свете. А потом привык.
Через неделю кот уже бегал воровать к соседям в погреб и не
оглядывался по сторонам. Бывают и люди, которые очень
быстро привыкают к тому, что видят вокруг себя. И только
тот, кто всю жизнь смотрит на мир так, будто увидел его
впервые, кто никогда и ни к чему не остается равнодушным,
тот каждый день открывает новое и удивительное. Для него
романтика всюду, потому что он сам романтик.
—	Что же, по-вашему, выходит? — спросил Леша. — Где
человек ни работает, какая у него профессия — это неважно?
Важно, какой он сам.
—	В общем — да.
Леша улыбнулся и подмигнул ребятам.
-— Сергей Михайлыч, — нараспев сказал он. — Уважае¬
мый товарищ начальник... Короче так: ведь бывают специаль¬
ности, ну, скажем, героические. Вроде летчиков или саперов.
Не за тот рычажок дернул — и крышка. А бывают обыкно¬
венные, вроде нашей. Есть разница?
—	Уволю я тебя, Леша, за такие слова, — пригрозил Сер¬
гей Михайлович.
—	Да нет, без смеху... Вы отвечайте.
—	Что нам спорить? Давай лучше у хлопцев спросим.
Нравится тебе наша специальность? — обратился Сергей Ми¬
хайлович к Юрке.
—	Конечно, нравится, — сказал Юрка. — У вас совсем
другое дело... Как раз у летчиков обыкновенная, а у вас нет.
Я же знаю: у меня самого отец летчик. Для него летать —
ерунда. Он по восемь часов летает.
—	Понятно, понятно, — поддакнул Сергей Михайлович.—
И в туман летать не любит?
—	Не любит. Но летает, если нужно.
—	И сильного ветра не любит?
435

—	И садиться на полянки вместо аэродрома ему совсем
не нравится?
—	Не нравится, — подтвердил Юрка, не понимая, куда
клонится разговор.
—	А садится?
—	Конечно. Но ведь это же так... работа.
Петька, который уже давно елозил по траве, вскочил на
ноги.
—	«Работа, работа»! — крикнул он. — А реактивные!.. Бы¬
стрее звука! Тоже работа?
—	Про реактивные я не говорю, я про обыкновенные.
—	А хоть и обыкновенные! Полетай на морозе в открытой
кабине!
—	Да чего ты мне рассказываешь!—возмутился Юрка.—
Получше тебя знаю.
—	А знаешь, так молчи!
■— Не замолчу.
—	Нет, замолчишь!
Петька сделал шаг к Юрке. Юрка выставил вперед плечо.
—	Бей его! — развеселился Леша. — Если так не переспо¬
рить, — бей по зубам. Сразу поймет. Кулак все объяснит.
Вид у спорщиков был грозный. Чересчур грозный, чтобы
можно было не смеяться. Вслед за Лешей рассмеялись и все
остальные.
Петька и Юрка снова уселись на траву, потому что драть¬
ся, когда все смеются, не имеет смысла.
—	Странное дело, — сказал Сергей Михайлович. — Одно¬
му не нравится летать в туман, а он летает. Другой считает
свою специальность обыкновенной, но не вылезает из тайги
шестой год. Третий говорит, что летать — ерунда, а четвертый
готов защищать летчиков... кулаками. Спросим пятого. Ты
как думаешь, Лена?
—	А я... — не сразу ответила Лена. — Я сама не знаю...
Я бы пошла работать все равно куда... — Она не договорила
и ушла в палатку.
—	Вот и выходит, что я барбос... — растерянно сказал
Сергей Михайлович. — Какая глупость! — Он встал и тоже
направился в палатку.
Так окончился спор о профессиях и о романтике, которая
то ли есть, то ли нет, но которую все почему-то ищут за три¬
девять земель.
Когда ребята прощались, Сергей Михайлович сказал
Юрке:
—	Спорили, спорили, и выходит — зря? Так и не решили,
какая профессия интересней... Верно, Юра?
433

Юрка взглянул на Сергея Михайловича, вздохнул и
сказал:
—	Знаете, Сергей Михайлович... Только вы не обижай¬
тесь. Вы — хитрый, — и побежал вдогонку за ребятами.
10.	УРОК БОРЬБЫ
Два удивительных события случились в Усть-Каменске
Первое — в доме Петьки.
Его мать, вернувшись с работы, увидела Петьку, сидевше¬
го за столом в одной тельняшке. Рядом — Сенька, склонив го¬
лову набок, морщил лоб, пыхтел и нетерпеливо двигал лок¬
тями.
—	А вот и не так... — приговаривал Сенька. — А мамка не
так шьет.
Получив подзатыльник, Сенька мотнул головой, но стер¬
пел: пожалеть было некому, и потому реветь не имело
смысла.
Оба так увлеклись, что не заметили, как пришла мать.
Первым ее увидел Сенька. Он улыбнулся, но тут же вспом¬
нил о подзатыльнике и захныкал.
Мать подошла к столу, заглянула через плечо сына и
ахнула.
Петька пришивал пуговицу к рубашке.
В этом не было бы ничего удивительного, если бы за иглу
взялся кто-нибудь другой. Но Петька!.. Он вечно ходил с рас¬
терзанным воротом; если какой-нибудь забор в Усть-Камен¬
ске красили утром, то можно было не сомневаться, что вече¬
ром на Петькиной рубашке окажется свежая полоса; когда
он подружился с мотористами, на штанах появились пятна
мазута. Он заходил к рыбакам и возвращался облепленный
рыбьей чешуей. Но все эти мелочи не смущали его, как не
смущает промасленный комбинезон рабочего человека.
И вдруг — пуговица.
Закончив работу, он отпилил нитку тупым ножом и толь¬
ко тогда, взглянув на мать, пояснил:
—	Она уже давно оторвалась, а ты не замечала. Что я,
обязан без пуговицы ходить?
—	Да ты бы сказал, Петенька, — смутилась мать.
—	Чего тут говорить. Делов-то... А ты, мам, лучше купи
мне рубашку.
—	Да что это тебя на одежду потянуло? Обожди —
сошью.
—	Нет, мам, купи. Ты шить долго будешь, а мне обяза¬
тельно для завтра нужно. Пойдем, купи сейчас,
437

—	Зачем она тебе сейчас, новая?
—	Нужно...
—	Обожди хоть до получки: три дня осталось-
—	Ничего ты, мама, не понимаешь! Ну займи. Мне сейчас
нужно, а потом можно опять продать.
Мать качала головой и удивлялась. Но Петька стоял на
своем и в конце концов потащил ее в магазин.
Второе событие произошло в доме Аленовых в тот же день.
—	Папа, — спросил Юрка, — как ты думаешь, если чело¬
век слепой, его можно вылечить?
—	Смотря какая слепота. Одного можно, другого нет.
—	Ну, если, он совсем такой, как другие люди. Глаза у
него обыкновенные, даже незаметно, что он не видит.
—	Не знаю, Юра, я ведь не врач. Зачем тебе это знать?
—	Потому, что я глазным врачом буду. Я уже решил!
—	Уже решил... — рассмеялся отец. — А почему не хирур¬
гом или невропатологом?
—	Ничего смешного нет, — обиделся Юрка. — Ты ведь не
знаешь, как некоторые переживают. Им видеть все хочется,
а они не могут.
—	Ой, Юрка, опять, наверно, новую книжку прочитал...
Ты же путешественником хотел быть.
—	Я и буду путешествовать. Буду ездить и лечить. Дру¬
гой, может быть, десять лет собирается к профессору поехать,
а тут я сам поеду.
—	Маша, слышишь? Юрка наш специальность переменил.
Глазным профессором будет!
—	Слышу, — отозвалась мать. — Обедать идите, профес¬
сора, суп стынет.
Вот так всегда! В самые ответственные, в самые важные
минуты твоей жизни, когда в душе у тебя просыпается что-
то благородное, когда решается твоя судьба и ты ждешь со¬
вета, на столе появляется... суп.
Это глупо! При чем тут суп? В эту минуту ты можешь со¬
вершить подвиг. Но родители привыкли к тому, что ты фан¬
тазер; они смотрят на тебя с добродушной усмешкой и не
хотят, не могут понять, что ты говоришь серьезно. Они шу¬
тят... Это легче — отшутиться, чем ответить по-настоящему.
А ведь так хочется, чтобы с тобой поговорили серьезно хоть
один раз в жизни!
Глядя на Юрку, отец и мать улыбаются — совсем не обид¬
но, даже ласково. Но именно поэтому никогда не узнают они
о девочке со светлой косой, которая смотрит так, будто ста¬
рается разглядеть что-то очень далекое.
Вечером Юрка- и Петька встретились на улице. Они пого¬
ворили о разных делах, но, как и полагается мужчинам, ни
438

словом не обмолвились: один — о новой рубашке, другой — о
своем решении стать врачом.
Потом они пошли к Димке, чтобы договориться назавтра
выехать пораньше. Димкин дом стоял с края, у самой тайги.
Здесь было тихо. Дорога поросла мелкой пыльной травой, и
лишь на середине пролегла колея, пробитая аэропортовскими
бензовозами.
Димка сидел прислонившись к забору; в руках у него была
глиняная кошка со щелью в голове — копилка. Он тыкал в
щель палочкой, обмазанной клеем.
—	Ты чего делаешь?
—	Хочу деньги достать, посчитать. Мелочь вытряс, а бу¬
мажки не вылезают. Разбивать жалко.
—	Много у тебя?
—	Рублей восемьдесят.
—	А мы и не знали, что у тебя деньги есть, — сказал
Петька. — Когда на лодку собирали, ты три рубля дал.
Хитрюга ты, Димка.
—	Так то совсем на другое... Я на ружье собираю. Сами
же будете просить пострелять.
—	Ладно, копи, нам не жалко. Только нечестно это — вти¬
хомолку.
—	Да чего ты ко мне привязался! — обозлился Димка.—
Твои деньги?
—	Подожди, Петь, — сказал Юрка, видя, что разговор по¬
ворачивает не туда, куда нужно. — Мы, Димка, собираемся
на два дня поехать...
—	Вам хорошо, если отпустили, а меня не пускают.
—	Нас тоже не отпустили, мы решили: будь что будет,
уедем — и всё! Поднимемся выше острова и уйдем в тайгу.
В тайге мы обязательно чего-нибудь найдем.
—	Да... Найдешь с вами... — протянул Димка. — Будто
приклеились к этому острову. Ну, уедем на два дня: попадет
только, и всё зря.
—	Почему зря?
—	Потому...
—	Нет, ты скажи — почему? — настаивал Петька.
—	Да уж знаю почему... — Димка осторожно вытянул из
щели трехрублевку и положил ее рядом на траву. — Потому,
что вы за этой девчонкой бегаете. Тоже мне, нашли «Спящую
красавицу».
—	А ну, повтори!
—	Ну и повторю.
—	Ну, повтори!!
—	Повторю! «Спящая красавица»...
—	Еще повтори!!!
439

>— «Спящая...»
Бац! Копилка вылетела из Димкиных рук. Димка отско¬
чил в сторону, но тут же, устыдившись, бросился к Петьке;
его кулак встретился с Петькиным. Клацнули костяшки паль¬
цев. И от боли каждый из них стал сильнее вдвое. Они мо¬
лотили друг друга по чем попало, бестолково размахивая
руками. Нет больших врагов, чем недавние друзья. Не на
жизнь, а на смерть! Не «до первой крови», а до полной побе¬
ды! Забыты правила честной драки. Димка лягнул ногой, не
попал. Петька обхватил его за шею, покатились по земле
пыльным клубком. Юрка схватил Димку за ногу, стараясь от¬
тащить его в сторону, и ни за что получил каблуком по коле¬
ну. Он пытался растащить их за плечи, но они цеплялись друг
за друга, и Юрке досталось локтем по носу. Разозлившись,
Юрка пнул ногой Димку, но попал в Петьку, разозлился еще
больше и отошел в сторону.
Устав, ребята на секунду прекратили драку и, держа друг
друга за руки, лежали на дороге.
—	Повтори!.. — услышал Юрка хриплый Петькин голос.
—	«Спящая...» — ответил ему свистящий шепот, и снова на
дороге в пыли замелькали ноги и головы.
Впрочем, все это продолжалось не очень долго.
Петька почувствовал, как чьи-то руки оторвали его от
земли, и, уже не соображая ничего, лягнул ногой что-то
мягкое.
—	За что же меня?.. — послышался знакомый голос.
Рядом с ребятами стоял Виктор Николаевич.
—	Исаев?!
Ну конечно, Исаев. Опять Исаев! Стоит Исаеву прови¬
ниться, и учитель тут как тут. Можно подумать, что он спе¬
циально следит за ним.
—	Не буду я больше учиться! Уйду из школы! Чего вы за
мной следите? — крикнул Петька. — Каникулы сейчас...
—	Я не следил за тобой, — пересиливая себя, мягко отве¬
тил Виктор Николаевич. — Просто шел мимо и увидел драку.
—	Они не дрались, Виктор Николаевич, — вмешался
Юрка, — они поспорили, кто сильнее. Они боролись.
Виктор Николаевич смотрел то на одного, то на другого.
«Вот и встретились, — думал он, — и снова Исаев... Сказать
ему, что драться нехорошо?.. А разве он сам не знает этого?
Пригрозить? А разве, научившись бояться, он научится ува¬
жать?»
Как никогда, хотелось сейчас Виктору Николаевичу ска¬
зать' Исаеву что-то такое, чтобы этот резкий парень понял его
и не смотрел на него такими злыми глазами. Ученик Исаев
великолепно знает, что можно, а что нельзя, но он — маль¬
440

чишка. А ведь даже самым примерным мальчишкам не все¬
гда удается делать только то, что можно.
Но учитель Рябцев не нашел нужных слов. Эти слова на¬
шел бывший мальчишка — Витя Рябцев.
—	Разве это борьба! — пренебрежительно сказал он.—
Настоящая борьба прекращается, когда кто-нибудь окажется
на лопатках. Каждый из вас уже по нескольку раз проигры¬
вал. Я видел, как вы катались...
Ребята недоверчиво взглянули на учителя. Неужели он
действительно не понимает, что они дрались?
—	Тут важно установить, кто первый оказался на лопат¬
ках,— озабоченно продолжал учитель. — Я издали не видел.
А ты видел, Аленов?
—	Кажется, Димка.
—	Он... — буркнул Петька, не любивший ни в чем усту¬
пать первенства.
—	Нет, ты! — возразил Димка. — Сначала ты на спину
упал.
—	А вы попробуйте снова. Я буду судьей, — предложил
учитель.
У Петьки и Димки было достаточно синяков, но Виктор
Николаевич словно и не замечал этого. Глядя исподлобья,
ребята положили руки друг другу на плечи. Они еще не осты¬
ли, и ни один из них не хотел уступать. Впрочем, их руки со¬
прикоснулись мягко, и уже в этом движении заключалась ча¬
стица мира.
Некоторое время они топтались на одном месте, затем
Димка упал, увлекая Петьку. Они возились на земле. Петька
навалился на Димку, пытаясь перевернуть его на спину. Вот
одна лопатка коснулась земли... Димка рванулся, и Петька,
воспользовавшись этим, упал на него сверху, пригвоздив к
земле.
—	Неправильно, — сказал Димка, отряхиваясь, — под ло¬
патку можно было руку просунуть. Я на мостик встал.
—	Ничего не поделаешь, Дима, — вздохнул Виктор Ни¬
колаевич.— Все было верно. Но по правилам нужно прово¬
дить не одно состязание, а целый матч, скажем, из пяти пар¬
тий. Только тогда можно установить, кто сильнее. Ну, это вы
уж без меня...
—- Да не боролись мы... — пробормотал Петька.
—	А ты думаешь, я не понял? — засмеялся учитель. — До
свиданья, чемпион.
Ребята молча смотрели вслед учителю. Он ни разу не
обернулся.
—	Так ты поедешь на два дня, Дима? — спросил Юрка.
—> А думаешь — не поеду?! Пропадать, так вместе!
441

—	Ладно, — сказал Петька, ковыряя каблуком землю,—
как-нибудь не пропадем.
—	А ты зря злишься, — довольно миролюбиво заметил
Димка, он все-таки ничего... Только молодой очень... опыта
нет. Был бы у него опыт, он бы нас так зажал: не пикнули бы.
—	Ладно, разберемся... Вон твоя копилка лежит. Не раз¬
билась?
—	Чего ей сделается, — сказал Димка.
11.	ЭКСПЕДИЦИЯ УХОДИТ
В лагере уже не было ни балка, ни трактора. Рабочие пе¬
реносили экспедиционное имущество, увязывали, укладыва¬
ли, вьючили на лошадей и по двое, по трое уходили в тайгу.
На поляне стояли аккумуляторы, приборы под чехлами, валя¬
лась прогоревшая печка. Палатки сняли. Лишь прямоуголь¬
ники пожелтевшей, мятой травы указывали место, где они
когда-то стояли.
Среди этой суматохи ребята чувствовали себя ненужны¬
ми, особенно Петька в своей новой светло-голубой рубахе.
Впрочем, на них не обращали внимания. Только Сергей Ми¬
хайлович кивнул им издали да Тоня поздоровалась, пробежав
мимо. Они потолкались на поляне, обошли ее кругом. Лены
не было. Все были так заняты, что ребята не решились спро¬
сить, где она.
Наконец к ним подошла Тоня:
—	Лена уже ушла, мальчики.
—	Куда ушла?
—	На новое место. Там ее отец.
Ребята думали, что Тоня сейчас скажет о том, что Лена их
ждала и, уходя, просила передать привет и просила прийти,
если можно. Но Тоня ничего не сказала. И вообще она выгля¬
дела как-то странно, казалась расстроенной и смотрела на
ребят, поджав губы, будто сердилась.
—	Она ничего не говорила? — не вытерпел Юрка.
—	Ничего... — Тоня помолчала. — Знаете, мальчики, у Ле¬
ны большое горе: умер профессор Филатов. Мы только вчера
узнали. А ведь она так надеялась... Мы не хотели ей говорить,
но она случайно услышала. — Тоня, махнув рукой, отошла в
сторону.
Ребята повернули и молча пошли к реке. Их окликнули.
—- Что ж вы уходите, не попрощавшись? — сказал Сергей
Михайлович, подходя к ним. — Больше, возможно, не уви¬
димся.
—	До свидания, — сказали ребята.
442

—	Всего хорошего, хлопцы. Я передам Лене, что вы при¬
ходили.— Он сдвинул брови, словно вспоминая. — Вот такое
дело, хлопцы... У нее только и свету было, что профессор. Она
ведь недавно ослепла, года полтора... Они с отцом все деньги
собирали на поездку. Матери у нее нет. Отец к нам нанялся,
чтобы заработать побольше. Осенью собирались ехать...
—	Что уж теперь ехать... — сказал Петька хмуро.
—	Нужно ехать, — твердо проговорил Сергей Михайло¬
вич.— Человек умер, а дело его не умерло. Остались учени¬
ки, осталась клиника. Суть не в этом... Понимаете, хлопцы,
что значит, когда теряешь надежду? Лена верила в профессо¬
ра— понимаете? Не в дело его, а в него лично... Она знала
одно: Одесса, профессор Филатов — и через месяц она здо¬
рова. Теперь нет профессора... Она плачет, и мы ничего не
можем с ней поделать.
По тому, как произнес Сергей Михайлович это «мы», ребя¬
та поняли, что несчастье Лены — несчастье общее. Видно, так
полагается у тех, кто живет бродячей и трудной жизнью: они
привыкли делить работу, и хлеб, и горе на всех поровну.
—	Ну, а вы, путешественники, далеко собрались? — спро-
сил Сергей Михайлович.
—	По реке поплывем. А там посмотрим...
—	Через порог пойдете?
—	Пойдем.
—	Думаете, там она?
—	Лена? — спросил Петька,
—	Атлантида...
—	Чего? — спросил Юрка.
—	Я же говорил: она расскажет, — сказал Димка.— Она
обещала никому не рассказывать...
—	А я и есть никто, — улыбнулся Сергей Михайлович.—
У меня — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Только
Атлантида, хлопцы, не здесь; она на дне Атлантического
океана, в районе Азорских островов. Хотя... Ученые до сих пор
спорят о том, где ее искать. Одни помещают ее в Средизем¬
ном море, другие — в Черном, и даже — в северных морях...
—	А здесь ее не может быть? — спросил Юрка.
—	Здесь?.. — Сергей Михайлович прищурился и внима¬
тельно посмотрел на Юрку. — А может быть, и здесь! — весе¬
ло сказал он. — Ищите. Только не заблудитесь, чтобы вас по¬
том искать не пришлось. Вот возьмите. — Он протянул им
компас.
—	У нас есть компас.
—	Такого нет.
Такого компаса, как часы, с ремешком, у ребят действи¬
тельно не было.
443

—	Ну, прощайте. Может, встретимся... Спасибо за Лену.
—	Почему — за Лену?
—	Подрастете — поймете. — Сергей Михайлович по оче¬
реди пожал всем руки и ушел.
Через несколько минут цепочка рабочих скрылась в тай¬
ге. Постепенно замолкли их голоса, и тогда стали слышны
другие звуки: шелест высокой травы, скрип стволов и птичье
крикливое веселье. А ребята думали о людях, ушедших в тай¬
гу. Эти люди шли напрямик, не выбирая дороги.
Дороги соединяют города. Многие ходят по дорогам. Это
удобнее. А есть другие — их целое племя, — они не выбирают
гладких путей, они идут по неудобной земле: через болота и
горы, через леса и пустыни. Но там, где они прошли, выра¬
стают новые города. И после них остаются дороги. Наверное,
есть какая-то сила, которая заставляет человека сворачивать
с утоптанных троп туда, где труднее. Ребята смутно ощущали
в себе частицу этой силы. Им тоже хотелось идти вперед и
искать, но они не знали, куда нужно идти и что нужно искать.
—	Пойдем за ними потихоньку. Может, не так далеко?..—
сказал Петька.
—	Зачем? — спросил Димка.
—	Так...
—	А как же Атлантида? — спросил Юрка.
—	Ему теперь Атлантиды не нужно, — сказал Димка.—
Он теперь... — Димка осекся.
Петька, сжав кулаки, смотрел на него по-взрослому, жест¬
ко и прямо. И в том, что он не говорил ничего, а только смо¬
трел, было больше угрозы, чем в любых словах. Димка по¬
нял, что в этой драке ничьей не будет.
—	Мы же договорились... — растерянно сказал он. — Мы
же все вместе...
Петька резко повернулся и пошел к реке.
Дул холодный ветер. Река взъерошилась, как ковер, кото¬
рый погладили против ворса. -Над землей плыли рыхлые серо¬
ватые облака — предвестники непогоды. Перед порогом тече¬
ние стало быстрее. Приходилось часто сменяться на веслах.
Вода разбивалась о нос лодки. Звонкие мелкие волны
дробно и часто шлепали по бортам. На поверхности реки ста¬
ли появляться воронки. Временами казалось, что кто-то под
водой хватает весла, дергает, мешая грести.
Порог открылся перед ними — с камнями, окутанными
гривой пены. Вода металась между камнями, побелев, слов¬
но от ярости. Лишь' в середине оставался узкий проход, куда
вспухшая река вливалась тугим жгутом.
444

Вдоль берега, босиком, оступаясь на скользких камнях,
ребята тянули лодку.
—	Обратно будет легко! — Петька кричал. Здесь нельзя
было разговаривать тихо. — Спустимся по фарватеру!
Юрка и Димка замотали головой. Они не против при¬
ключений, но с порогом шутить не стоит. В этом месте гибли
катера. А бывало, и люди.
—	Вода поднялась! — снова закричал Петька. — Проско¬
чим...
Где-то наверху шли дожди. Река распухала на глазах, как
тесто. Она облизывала берега, поднимаясь все выше, уносила
гнилые, скатившиеся сверху стволы. В низовьях притоки тек¬
ли вспять.
Ребята прошли порог, но течение было таким сильным, что
долго еще им пришлось тянуть лодку бечевой.
Ветер крепчал. С высокого берега он нырял в реку, как в
колодец, поднимая суетливую волну.
Ребята шли против ветра и против течения. Наконец им
надоело тянуть лодку, они вытащили ее на берег и, подняв-,
шись по откосу, вошли в тайгу.
12.	ОГОНЬ
Тайга гудела под напором ветра. Он дул упорно и ровно,
как будто там, у берега океана, открылась гигантская дверь,
выпустив на волю невиданный сквозняк.
Над тайгой торопливо бежали к югу низкие грязноватые
облака. Сосны, голые с северной стороны, тянули вслед им
искривленные ветви. Все подчинялось сейчас ветру. Лишь
солнце с разбегу ныряло в облака и, казалось, неслось на
север.
Раньше ребята никогда не заходили в тайгу так далеко.
Здесь стоял необжитый, неуютный лес, без дорог, без троп.
Местами он был так плотен, что старые деревья не могли
упасть и умирали на весу, опершись на ветви соседей. На по¬
лянах стояла уже подсыхающая и потому звонкая трава.
В глубине леса, среди стволов, блуждали синеватые тени.
В неподвижности тайги было что-то вечное и пугающее.
Но ребята родились и выросли здесь. Они знали, что тай¬
га— это тайга. И не более. Они знали, что всё, имеющее уши
и ноздри, разбегается от человека, идущего по тайге. Только
очень осторожным и терпеливым удается увидеть лес таким,
какой он есть. И, уж конечно, у них не было никаких страхов.
Ребята просто не думали об этом.
Перешагивая через лесины, они брели на север. Трава
445

смыкалась за ними. Идти было трудно. Двигались молча и
шли до тех пор, пока им не стало казаться, что они идут очень
давно и, наверно, река осталась далеко позади.
На самом деле было пройдено километра два.
—	Что же мы все идем да идем... — сказал Димка. — И ни¬
чего нет.
—	А ты думал, тебе сразу все будет?
—	Есть хочется, — настаивал Димка, — а картошку в лод¬
ке оставили. И крупу тоже. Если будет дождь, крупа вымок¬
нет. Пойдем обратно.
Ребята давно уже чувствовали усталость и голод. И, когда
Димка сказал об этом, всем стало легче, потому что никто не
хотел признаться первым.
Но все устали и потому, прежде чем идти назад, легли на
траву и несколько минут лежали молча. И тут Юрка впервые
почувствовал, что игра, кажется, приходит к концу. А еще он
подумал, что искать интересно тогда, когда что-нибудь нахо¬
дишь, хотя бы изредка.
Петька же думал о том, что если бы с самого начала они
направились на восток и шли весь день, то, может быть, до¬
гнали бы экспедицию. Тогда он сказал бы Лене, что в Одессу
ехать обязательно нужно, потому что надеяться и искать все-
таки лучше, чем сидеть на Месте.
А Димка думал о Закарпатье; там, говорят, даже зимой
полно фруктов. Больше о Закарпатье он ничего не знал, даже
не знал, где оно находится.
Так они лежали усталые и молчали, пока не ощутили ка¬
кую-то едва уловимую перемену в тайге. Это были звуки: еле
слышные шорохи, потрескивания. Они были кругом. Но сна¬
чала ребята ничего не видели.
—	Гляди! — крикнул Петька, посмотрев наверх.
Верхом, навстречу ребятам, шли белки. Их * было очень
много. Ярко-рыжие — почти красные, и просто рыжие с тем¬
ными хвостами, и коричневые с полоской вдоль спины, словно
подгоняемые ветром, они катились по веткам, точными прыж¬
ками переносились на другое дерево. Там, где расстояние бы¬
ло слишком велико, они винтом спускались вниз по стволам
и перебегали по земле. Движения их были суетливы: каза¬
лось, они без цели сновали вверх-вниз по ветвям. И все же
в этом беге было направление и был смысл. Они шли к реке.
Великое переселение белок!
Ребята вскочили на ноги, и сразу поток разделился на два
рукава, обтекая место, где они стояли, но не задержался ни
на секунду.
—	Они убегают... — шепотом сказал Димка. — Чего они
испугались?
446

—	Как много!.. — сказал Юрка.
Затем они увидели лося. Он пробежал совсем близко —
грузный и бесшумный. Он даже не повернул к ним головы,
словно это были пни, а не люди.
Ребята стояли изумленные и встревоженные. Какая-то не¬
понятная сила привела в смятение лес; он больше не таился
от людей, и, значит, сила эта была страшнее человека.
—	Чего они боятся? — спросил Петька.
Запах гари докатился до них. Теперь не нужно было ни
объяснять, ни спрашивать. Не было никакой таинственной
силы.
Над деревьями проносились полосы дыма, пока еще при¬
зрачные и легкие. Ребята посмотрели назад, где воздух был
еще прозрачен, затем — вперед, где уже начали туманиться
контуры стволов...
Им хотелось убежать. Им хотелось остаться.
Мальчишки любят огонь. Взрослые тоже любят, хоть и
притворяются, что костер в лесу — необходимость, а не раз¬
влечение. Кому из тех, кто бродил по лесу, хоть раз в жизни
не приходилось складывать кучу хвороста в десять, в два¬
дцать раз больше, чем нужно! И не затем, чтобы сварить еду,
а просто так — посмотреть, что получится. Стоит, прикрывая
лицо локтем от нестерпимого жара, и улыбается...
Сейчас огня не было ни сбоку, ни сзади. Дорога для от¬
ступления была открыта. Ребята двинулись вперед. Они хо¬
тели только взглянуть и уйти.
Чем дальше они шли, тем плотнее становился дым. Поче¬
му-то пропал ветер; он поднялся наверх, а внизу было тихо.
Низины, заполненные дымом, были похожи на озера. Маль¬
чишки переходили их вброд и облегченно вздыхали, выйдя на
высокое место. Внизу было тихо. Но тишина — не такая, как
раньше. Теперь лес не таился, он был пуст. Голубой туман
висел в воздухе, и деревья, будто одурманенные этим тума¬
ном, стояли поникшие и безучастные.
Ребята думали, что они увидят фонтаны искр, пламя, иду¬
щее стеной, веселую злобу огня, от которого становится жут¬
ко и радостно. Но они видели только дым. Сначала это было
просто не интересно, потом стало страшно. Им казалось, что
дым заполнил весь свет и что теперь, в какую сторону ни иди,
не будет конца этим белесым полосам и озерам в низинах.
—	Я не пойду дальше, — сказал Юрка.
Ребята остановились.
—	У меня в ушах звенит от дыма, — сказал Димка.
Петька подумал секунду.
—	Ладно, — сказал он, — там и дальше, наверное, нет ни¬
чего...
447

Петька хотел отступить с честью, но это не удалось. Снова
что-то переменилось в лесу. Когда они обернулись назад, то
увидели, что дымная стенка чуть колыхнулась, дымные озера
полезли из берегов, ленты и полосы зашевелились. Может
быть, это объяснялось случайным порывом ветра... Но в дви¬
жении была согласованность. Дым пошел в наступление, со
всех сторон он тянулся к ним.
И тогда, сорвавшись с места, они бросились бежать — пле¬
чом к плечу, стараясь не отставать друг от друга, потому что
сейчас каждый из них больше всего боялся остаться один.
Димка споткнулся и со всего маху грохнулся на землю.
Пока он лежал, ребята успели сделать всего несколько ша¬
гов, но Димке показалось, что они удаляются быстро и на¬
всегда.
—	Стой, ребя-та-а!.. — крикнул ом, вскакивая.
Они остановились.
—	Дураки! — выдохнул Димка, подбегая к ним. — Не ви¬
дите, что упал?!
—	Не ори, — ответил Петька. — Мы тебя бросили, что ли?
Видишь — ждем.
Они побежали снова.
Впереди все тонуло в белом горьком тумане. Поддавшись
страху, они уже не могли остановиться и бежали наугад, ту¬
да, где было светлее.
Они бежали втроем, плечом к плечу, потом их стало двое.
Юрка отклонился на несколько метров, чтобы обогнуть
упавшее дерево. Он все время видел ребят, и вдруг нога про¬
валилась в пустоту; он покатился вниз, цепляясь пальцами
за сухую, комковатую землю.
Он ничуть не ушибся. Все тело его было сейчас в том на¬
пряжении, когда не чувствуешь ни ушибов, ни боли. Вскочив
на ноги, Юрка крикнул вверх, в серую муть, плывшую над
головой:
—	Я здесь! Сейчас вылезу!
Никто не откликнулся.
Юрка бросился вверх, но земля осыпалась под его нога¬
ми. И он побежал по дну оврага, отыскивая место, где мож¬
но выбраться.
Овраг не имел конца.
Под ногами хлюпала вода. Юрка понял, что это ручей.
И понял, что остался один; один в горящем лесу — это все
равно, что один во всем мире. Если бы у него было время,
может быть, он заплакал бы... Но он торопился — нужно бы¬
ло куда-нибудь бежать, все равно куда. И Юрка побежал
вниз по долине ручья. Он выбрал верное направление, но не
потому, что выбирал, а потому, что вниз бежать было легче.
448

Когда полчаса спустя ручей вывел его к реке и он увидел
стоящую у берега лодку и ощутил тот же холодный, тугой
ветер, то это показалось ему чудом — величайшим из чудес,
которые бывают только во сне и которым трудно поверить.
Но тут он вспомнил о Димке и Петьке. И ему показалось
уже, что не они его, а он их бросил, и Юрка подумал о том,
как это должно быть невозможно и страшно вернуться домой
без них.
Тогда он решил, что будет ждать их здесь хоть месяц.
А потом заплакал. Теперь у него было время для этого.
*	* *
Исчезновение Юрки ребята заметили почти сразу. Но
«почти» — это очень много, когда летишь сломя голову.
—	Стой! — крикнул Петька. — Где Юрка?
—	Он тут был...
—	Давай обратно!
—	Ты посмотри, я здесь подожду, — сказал Димка.
Петька вернулся назад. Он помнил: когда перелезали че¬
рез дерево, Юрка был рядом. Петька обошел дерево, заметил
овраг, заглянул в него. Там никого не было.
—	Юр-а-а!..
Дым спеленал звуки; лес не зазвенел, не откликнулся
эхом, как прежде.
Петька подошел к Димке.
—	Нет его... Давай вместе искать.
—	Как же искать?.. — торопливо заговорил Димка. — Смо¬
три, чего тут кругом... Мы сами не выберемся! Знаешь, Петь,
он, наверное, вперед ушел.
И это объяснение вдруг показалось Петьке очень правиль¬
ным. Он поверил ему сразу и без колебаний, потому что хотел
поверить. Оставаться на месте было куда страшнее, чем идти
вперед.
И они побежали дальше.
А дым становился все плотнее. Он оторвался от земли, оку¬
тал стволы; все стало нереальным, расплывчатым, мутно-се¬
рым. Сами того не зная, потеряв направление, ребята бежали
по большому кругу. Они уже прошли самую далекую от огня
точку и теперь снова приближались к нему.
Впереди посветлело. Они бросились туда. Пелена дыма
осталась за спиной, и ребята увидели огонь.
Внизу он был не буйный, а какой-то ползучий. Пламя
падало с верхушек деревьев, растекалось по земле извилисты¬
ми, удобными для него путями. Но вверху огонь шел по кро¬
нам сосен и кедров, и в глубине леса черно-рыжие языки сли¬
449

вались в один лохматый костер. Дым рвался вверх, но, при¬
жимаемый ветром, опускался на землю за спинами ребят.
Они стояли на большой поляне. Но даже здесь струи воз¬
духа были горячими и шершавыми. Они кололи щеки тысяча¬
ми иголок, и казалось, что кожа на лице натянулась до пре¬
дела и готова лопнуть.
Ребята повернулись и бросились в белесую муть, из кото¬
рой только что вышли. Они бежали и чувствовали, что сердце
каждого из них как будто переместилось в виски. Удары пуль
са стучали в голове все настойчивее и громче.
Петька с разбегу влетел в какой-то куст и, запутавшись в
ветвях, повис на них. Несколько секунд он не двигался. По¬
том крикнул:
—	Димка!..
Димка оглянулся. Он даже остановился, чтобы повер¬
нуть назад. Он даже сделал один шаг по направлению к
Петьке...
—	Димка!.. — снова позвал Петька. Голос его был преры¬
вистым и приглушенным.
И Димка вдруг испугался этого голоса. Жалость к самому
себе пробудилась в нем, острая, беспощадная жалость. Ведь
и он, Димка, мог бы лежать вот так и кричать таким голо¬
сом. Но этого не должно быть! Он еще может бежать... Он
выберется... У него болит голова и стучит в висках, но он вы¬
берется...
И Димка скрылся в дыму. Он продолжал свой бессмыс¬
ленный и бесконечный бег по большому кругу. Петька видел
Димкину спину. Потом она исчезла. Только сейчас Петьке
стало по-настоящему страшно. Он рванулся. Ветви отпусти¬
ли его. Снова поплыла под ногами земля.
Петька тоже бежал по большому кругу...
Он не знал, сколько времени продолжался этот путь. По¬
мнит лишь, что споткнулся, упал и рука его ощутила что-то
мягкое и теплое. Это был Димка.
Два больших круга пересеклись в одной точке!
Димка потерял сознание, он был все равно что мертвый...
Но как Петька обрадовался-ему... Петька толкал его и тряс.
Димка не шевелился. Тогда Петька взял его за руку и пота¬
щил волоком по земле. У него оставалось совсем немного сил.
И он вовсе не был героем... Просто Димка, даже такой, как
сейчас, был нужен Петьке. Петька не хотел оставаться
один — это было страшнее всего.
Но сил у него оставалось совсем немного. Через сотню ша¬
гов он повалился рядом с Димкой.
Они не слышали звона лопат и стука топоров. Они не ви¬
дели людей, которые шли по лесу, вырубая просеку, чтобы
450

Петька тащил Димку волоком по земле.

преградить путь огню. Они не слышали голосов тех, кто
звал их.
Петька словно сквозь сон почувствовал, как его настойчи¬
во трясут за плечи. Чей-то голос, далекий и назойливый, слов¬
но комариная песня, зудел в ушах: «Аленов... Аленов... Але¬
нов...»
Петька открыл глаза и увидел над собой лицо учителя. Он
не удивился и не обрадовался. Учитель всегда караулил его.
Все было правильно.
—	Аленов... Петя, где Аленов? Ты слышишь? Где Юра
Аленов?
—	Он там... — еле выговорил Петька.
—	Где там? Покажи!
Но голос снова стал превращаться в писк... потом- пропал
совсем. Вмесю лица учителя почему-то появилось лицо ма¬
тери. Но и оно быстро исчезло...
13.	ВОДА
Тот же ветер, что гнал пожар по лесу, приволок с океана
тучи. В среднем течении Тунгуски шли долгие обильные дож¬
ди. Метеосводки с постов в эти дни были кратки и скучны.
«Дождь...» — вздыхала Тура.
«Дождь», — соглашался Искуп.
«Дождь...» — уныло подтверждала Бахта.
Потоки воды стекали по лощинам; соединяясь в разбух¬
шие ручьи, сливались в Тунгуску. Ручьи стали речушками, ре¬
чушки— реками, и мутная, вздувшаяся Тунгуска торопилась
сбросить в Енисей лишнюю тяжесть.
Тучи, пройдя восточнее, миновали Усть-Каменск, но дож¬
девая вода пришла вместе с рекой. Тунгуска поднялась почти
как весной. Она разметала штабеля леса, сложенного на бе¬
регу, мимоходом слизнула катер’, поднятый на катки для ре¬
монта, и оборвала чалку паузка А, который стоял выше порога.
На этом паузке была Лена.
Она сидела на корме в низенькой будке, заваленной мот¬
ками провода, спальными мешками, вьючными ящиками.
У борта хлюпала вода. Отставший лист фанеры хлопал по
крыше. Паузок кренился, скрипел днищем по гальке, отходил
и снова ударялся о берег.
—	Ну и пусть, — шептала Лена, кусая губы. — Пусть...
Так и надо...
Она чувствовала себя одинокой. Час тому назад она слы¬
1 Паузок — дощаник, небольшая плоскодонная барка.
452

шала, как звонко хохотал Леша, когда на него обвалилась
палатка. «Почему он смеется? — подумала тогда Лена. —
Разве это обязательно — смеяться?» Ей казалось, что после
смерти профессора Филатова все должно замереть, утихнуть,
остановиться... Люди не могут, не должны смеяться, когда
приходит такое несчастье. А Леша смеялся. И другие тоже...
Лена обиделась и ушла. Ей не хотелось ни с кем разгова¬
ривать. Ей хотелось быть одной.
—	Ну и пусть, — шептала Лена, вкладывая в эти слова
обиду на Лешу, на ветер, который хлопал фанерой, на Сергея
Михайловича, который вздумал перенести лагерь в другое
место, куда уже не смогут, наверно, прийти ребята.
Все было плохо сейчас в этом мире.
Толчки внезапно прекратились. Прогромыхала по борту и
шлепнулась в воду доска, перекинутая с берега.
—	Ну и пусть! — сказала Лена, не понимая еще, что это
означает.
Она вылезла на палубу и удивилась наступившей тишине:
уже не скрипела галька под днищем, не стучала доска, смолк
ветер. Только волны коротко и зло били в борта.
Она поняла, что паузок сорвало течением, но даже не
очень испугалась. Это было еще одно несчастье, не слишком
большое, потому что река — не море и где-нибудь паузок все
равно прибьет к берегу.
В это время Сергей Михайлович, освободившись от дел,
отправился проведать Лену. Вместе с ним был Леша, который
должен был забрать с паузка спальные мешки. Выйдя к реке,
они не увидели паузка и в первую секунду подумали, что
ошиблись местом.
—	Мираж! — усмехнулся Леша. — Только в миражах ви¬
дишь то, чего нет, а здесь — наоборот. Так, товарищ началь¬
ник?
—	Это не мираж... — бледнея, сказал Сергей Михайлович.
Он показал на обрывок веревки, обвязанный вокруг корневи¬
ща. — Там же порог, Леша!
Посмотрев вдаль, они увидели паузок, плывший вниз по
течению.
Без единого слова, даже не взглянув друг на друга, они
бросились вперед. Ноги вязли в скрипучем песке, бежать при¬
ходилось короткими шажками, как по льду. Они перепрыгива¬
ли через камни и падали. Они не знали, чем и как можно по¬
мочь, они просто бежали.
—	Тайгой!.. Напрямик! — крикнул Леша.
В этом месте Тунгуска делала большой крюк. Они побе¬
жали напрямик, продираясь сквозь кусты, оставляя на вет¬
вях клочья рубашек. Ветка, отброшенная Лешей, хлестнула
453

Сергея Михайловича по лицу. «Хорошо, что не в глаза, — по¬
думал он машинально. — Если в глаза — не успеть...»
Ободренные, они скатились с обрыва и увидели лодку. Они
не раздумывали, почему оказалась здесь эта лодка, а прыгну¬
ли в нее и отплыли от берега.
—	Сергей Михайлович, куда? — спросил Юрка.
Только тут они заметили, что в лодке сидит мальчишка.
—	Вылезай! — крикнул Сергей Михайлович.
Но вылезать было уже некуда. Паузок приближался к
порогу, лодка — к паузку. Они должны были спастись вчетве¬
ром или вчетвером погибнуть.
Лодка с разбегу ударила в бок паузка. Лены на палубе
не было. Сергей Михайлович ухватился за брус и, оттолкнув
ногами борт лодки, прыгнул на палубу. Он не рассчитал толч¬
ка— лодка зачерпнула воды. Леша последним рывком весла
успел снова прижать ее к паузку. От толчка она накренилась,
хлебнула еще воды и стала медленно погружаться. Леша
вытолкнул Юрку на палубу паузка и, ухватившись за скобу,
тоже влез наверх. Когда Сергей Михайлович вывел Лену из
будки, лодка, поблескивая оранжевыми бортами, разворачи¬
валась в нескольких метрах от паузка.
На подступах к порогу течение стало быстрее. Берега плав¬
но и стремительно неслись мимо.
—	Якорь! — крикнул Сергей Михайлович.
На носу рядом с бухтой веревки лежал самодельный
якорь — большая кошка, согнутая из толстых прутьев. Леша
бросился туда и, столкнув якорь в воду, торопливо обмотал
конец веревки вокруг бруса. Веревка побежала за борт. Бы¬
стро растаяла бухта. Паузок вздрогнул — веревка натяну¬
лась, но тут же ослабла. Через секунду — снова толчок, и
снова паузок, дернувшись, поплыл дальше. Самодельный
якорь скоблил дно, не зацепляясь.
Сергей Михайлович сжал губы. Лена почувствовала, как
напряглась его рука. На носу Леша по-прежнему бормотал
что-то сквозь зубы, словно колдуя. Течение относило паузок
к правому берегу, мимо фарватера — на камни.
Но вот, рванувшись, туго натянулась и запела веревка.
Паузок развернуло. Заклокотала вода, разбиваясь о нос.
Остановились берега. Понеслись мимо хлопья пены, мутные
всплески, обглоданные водой ветки.
До порога оставалось меньше километра.
Четверо на борту по-разному приняли случившееся. Сергей
Михайлович — нахмуренный, серьезный — поглядывал на бе¬
рег, рассчитывая что-то. Юрка старался не смотреть на беше¬
но мчавшуюся воду. Леша ругался, Лена еще ничего не по¬
нимала.

Натянувшаяся веревка под напором воды гудела басовито
и глухо. Ветер, помогая течению, натягивал ее до предела.
И опять легким толчком дощаник сорвался с места, но, пробе¬
жав метров пятьдесят, снова остановился. Самодельный якорь
держал плохо.
—	Почему мы не плывем к берегу? — спросила Лена.
—	Сейчас, Ленушка, сейчас... — озабоченно ответил Сер¬
гей Михайлович. — Мы пока встали на якорь. Нужно по¬
смотреть, к какому берегу удобней пристать.
Заметив невольное движение Юрки, Сергей Михайлович
показал ему рукой: «Молчи!» Юрка слабо мотнул головой.
Он с отчаянием и надеждой смотрел па Сергея Михайловича,
но тот сам не знал, что делать. Он подозвал Юрку, усадил его
рядОхМ с Леной.
—	Посидите пока... — Он старался говорить спокойно. —
Сейчас что-нибудь придумаем, — и ушел к Леше.
—	Ты как меня нашел? — спросила Лена. — А где осталь¬
ные?
—	Я... так... увидел — и поплыл... Я не думал, что ты здесь.
Это случайно.
—	А где Петя и Димка?
—	Они дома, — солгал Юрка.
Он подумал, что самое главное сейчас, — чтобы Лена ни¬
чего не узнала. Юрке было страшно, но он старался подавить
в себе страх. Эго как бы снимало с него часть вины за то, что
двое остались в лесу. И он заговорил торопливо и громко,
пытаясь голосом заглушить страх:
—	Мы были в лагере... Ты уже ушла... Сергей Михайлович
подарил нам компас... Ты приходи к нам, когда будешь в по¬
селке. У меня есть друг — Павел, он умеет играть на гитаре...
—	Ты почему так кричишь? — спросила Лена.
—	Я всегда говорю громко, — ответил Юрка.
А на носу совещались Сергей Михайлович и Леша. Юрка
видел, как Сергей Михайлович раздевался. Затем он подошел
к ним в одних трусах.
—	Ленушка, я сейчас до берега поплыву. Понимаешь, ве-
сел-то у нас нет, лодку мы упустили. Куда еще унесет, пока к
берегу пристанем... А я веревку зацеплю на берегу — паузок и
прибьет течением.
—	Вода холодная, замерзнете, — поежилась Лена.
—	Да... Холодная, — сказал Сергей Михайлович. — Но я
не замерзну, я в детстве рыбий жир пил. — Он старался гово¬
рить весело и даже улыбался, но в глазах его не было веселья.
Юрка испуганно взглянул на него, затем — вниз, где, оку¬
танные пеной, маячили камни порога. Сергей Михайлович пе¬
рехватил его взгляд.
455

—	Ты рыбий жир пьешь, Юра? — спросил он.
Юрка не ответил. Ему было не до шуток. Но Сергей Ми¬
хайлович и не ждал ответа. Разговаривая, он обвязывал во¬
круг пояса тонкую веревку. И Юрка понял: весь этот разговор
для того, чтобы успокоить его и Лену.
Сергей Михайлович подошел к борту. Юрке на мгновение
показалось, что это — продолжение шутки.
Но Сергей Михайлович прыгнул.
Течение подхватило его и, прежде чем над водой показа¬
лась его голова, невысокий бурунчик всплеска унесло далеко
за корму. Вынырнув, он поплыл к берегу. Юрке казалось, что
руки его двигаются слишком медленно по сравнению со стре¬
мительным бегом реки.
Веревка расстелилась по воде, выгнувшись широкой дугой.
Река тянула ее из рук Леши, и он уступал ей, потому что дер¬
жать веревку — значило держать пловца.
Прошла минута. А может быть, час.
Уже далеко внизу на фоне камней мелькали над водой
руки и в провалах между невысокими крутыми волнами мая¬
чила черная точка — голова. Неожиданно веревка ослабла.
Течение вытянуло ее вдоль реки. А Юрка увидел, что Сергей
Михайлович плывет уже не к берегу, а от берега.
И пока его не унесло туда, где вода горбилась и кипела,
можно было разглядеть, как — все так же упорно и так же
медленно — поднимаются над водой руки.
Потом они скрылись из виду.
—	Он уже на берегу? — спросила Лена.
—	Он отвязался... — растерянно проговорил Леша.
—	Леша... — еле выговорил Юрка.
—	Что — Леша? Что — Леша?! Я плавать не умею, пони¬
маешь? Я в степи вырос!.. Понимаешь? Разве я бы сам не
поплыл! — заорал Леша, внезапно озлобясь. — Конец нам
тут! Вот!..
У Лены задрожали губы.
—	Где дядя Сережа? — спросила она.
Юрка посмотрел на нее и внезапно почувствовал, что на
смену страху пришла злость. Такая же, как у Леши, злость
против ненавистной реки, против порога и дурацкого само¬
дельного якоря! Ему хотелось броситься в воду, молотить по
ней кулаками.
—	Я умею плавать, Леша...
—	Ну?.. — недоверчиво, но уже тише сказал Леша. — Ты
что, парень, плыть хочешь?
—	Я умею хорошо плавать. Я знаю... Нужно по фарватеру,
а не к берегу. Там проход есть. Я позову кого-нибудь.
—	Плыви, — тихо ответил Леша. Он нагнулся к Юрке и
456

прошептал ему на ухо: — Плыви, парень... Все равно тут —
крышка. Не погибать же девчонке.
На мгновение у Юрки промелькнуло сожаление, что Лена
не видит его сейчас. А когда он встал на корме, то снова стало
страшно.
Река горбилась и шипела, как рассерженный кот.
—	Я сейчас прыгну, — неуверенно сказал Юрка.
Леша стоял рядом. Он не сделал ни одного движения, не
сказал «прыгай» и не сказал «останься».
И Юрка прыгнул.
Вынырнув, он обернулся, и паузок показался ему малень¬
ким коробком. Снова понеслись назад берега. Подводные
струи ударяли в живот тугими комками.
Рядом выплыла и завертелась маленькая воронка. Юрка
метнулся в сторону, но она догнала его и, скользнув по ногам,
растаяла.
Юрка взглянул вперед, где должен был открыться узкий
проход между камнями, но за волнами ничего не увидел. Он
только чувствовал, что вода бежит все быстрее. Она стала
упругой, как резина, она мяла и ощупывала его тысячью цеп¬
ких холодных вихрей.
А потом навстречу ему бросились узкие каменные ворота.
Берега исчезли. Небо, смешавшись с пеной, хлестнуло его по
лицу. Раз... Еще раз!.. Совсем близко Юрка увидел гладкий
бой камня. Камень прыгнул назад и скрылся. В памяти Юрки
остался неподвижный завиток волны, стоявший у гладкого
лба камня.
И даже когда его вынесло к берегу и он вылез из воды, то
все еще помнил этот завиток, который стоял почему-то прямо,
застывший, как на фотографии. Если бы его спросили, страш¬
но ли было, когда он плыл через порог, он не знал бы, что
сказать. Он не запомнил ничего, кроме ощущения быстроты,
воды, плеснувшей в лицо, и этой странной кудрявой волны,
застывшей у камня.
Выбравшись на берег, Юрка перебежал косу, поднялся
наверх и скрылся в тайге. Он торопился и не заметил, что на
песке рядом с его следом тянулась цепочка следов, оставлен¬
ных чьими-то босыми ногами.
14.	ВЕТЕР
Тот же ветер, что пригнал тучи, расстелился по Енисею.
Ему было где разгуляться на широких, в несколько километ¬
ров, плесах. Против устья Тунгуски, где встречались два те¬
чения, волна была особенно сильной. Водяные холмы сума¬
457

тошно плясали на одном месте, сталкивались с размаху; одни
бежали дальше по Енисею, другие заходили в Тунгуску; под¬
гоняя друг друга, доходили до пристани, били в ее борта звон¬
кими оплеухами.
Отголоски шторма мешали начальнику пристани сосредо¬
точиться. Он сидел в своей комнате на втором этаже дебар¬
кадера. На столе перед ним стояла пишущая машинка, кото¬
рую он выпросил на полдня.
Начальник писал заявление.
Волна плеснула в борт. Начальник пристани поморщился,
встал, походил по комнате, затем снова присел на краешек
стула и, неуверенно тыкая пальцами в клавиши, отпечатал
еще несколько слов. Перечитав заявление, он уже собирался
вынуть бумагу из машинки, но в это время без стука вошел
пристанский матрос.
—	Бакен, Паша, сорвало на плесе, вот что, — сообщил
он. — В аккурат красный бакен-то, а несет его на ту сторону.
Неприятность может получиться, кто фарватера не знает...
Начальник, взяв бинокль, вышел на палубу. Вдали от
пристани, посреди плеса, толкалась на воде красная пирамид¬
ка. Ее снесло к левому берегу — беда невелика, если бы там
не было отмели. На ней бакен мог задержаться, и тогда паро¬
ход, который попытался бы — как и положено — пройти меж¬
ду бакеном и левым берегом, сел бы на мель.
—	Непорядок, — нахмурился начальник. — Надо плыть...
—	Куда плыть, Паша? — возразил матрос. — С того бе¬
рега теперь на катере не выгрести — шторм. Да и не наше это
дело: пусть обстановочный пост смотрит.
—	Раз мы заметили — значит, наше.
-— Это правильно... Только ведь — шторм.
—	Неси весла, — распорядился начальник. — На карбасе
поеду.
Матрос принес весла. Потоптавшись на месте и поскоблив
затылок, он тоже спустился в лодку.
—	А ты еще куда? Вылезай! Один управлюсь! — прикрик¬
нул начальник. Его внезапно охватила веселая, лихая удаль.
Матрос поупирался немного, но Павел настоял на своем.
В конце концов он был главным на этой пристани.
Когда лодка вышла на плес, ветер навалился на нее, и
Павел, загребая одним веслом, с трудом выдержал направ¬
ление. Нет хуже бестолковой речной волны. Она коротка и
крута, и лодка, не умещаясь на ней, врезается носом в воду.
А сзади уже догоняет другая, она разваливается и, шипя, ле¬
зет на корму.
Ветер срывал гребни волн, дробил их и нес над рекой во¬
дяной пылью. Река дымилась. Лодка вставала на дыбы. Вода
458

уходила из-под весел. Когда Павел заносил весла назад, то
чувствовал упорное сопротивление ветра. Воздух стал непо¬
датливым, как вода. Это был настоящий шторм!
Над головой Павла промелькнула чайка. Ветер швырял
ее, как лоскут бумаги. Павел смахнул рукавом брызги с лица,
посмотрел ей вслед и усмехнулся. Даже чайка не могла спра¬
виться с этим штормом!
Тяжелее всего было буксировать обратно бакен. Если бы
не ветер, то Павел не справился бы с ним. Но на обратном
пути ветер помогал ему.
Пока он устанавливал бакен и привязывал к нему якорь, в
лодку набралось порядочно воды. Лодка лениво перевалива¬
лась через волны. Вода перекатывалась от борта к борту, уве¬
личивая крен, но вычерпать ее Павел не мог, потому что
нельзя было бросить весла.
Поставив бакен, он повернул к берегу.
В эту минуту и подошла волна...
Она была большая, но подкралась незаметно и ударила
сбоку. Хлестнула в борт и на секунду встала над ним про¬
зрачной, пузырящейся стенкой. Гребень обрушился на коле¬
ни Павлу, и лодка, сразу огрузшая, уже не смогла взобраться
на следующую волну и часть ее приняла в себя. Павел пова¬
лился на борт. Лодка перевернулась, обнажив занозистое
белесое брюхо.
Вода была теплой — это единственное, что Павел сообра¬
зил, прежде чем новая волна подхватила его и швырнула в
сторону. Павел нырнул в эту волну, пытаясь пробить ее, и
ухватился за лодку. Ему удалось это сделать. Он взобрался
на днище и вцепился ногтями в мягкие, разбухшие доски.
Подняв голову, он увидел, как внезапно раздвинулись бе¬
рега. Где-то далеко-далеко, за частоколом лохматых вспле¬
сков, виднелась пристань. Но даже и теперь Павел не испу¬
гался. Для этого он был слишком занят. Волны перекатыва¬
лись через него. Вода хлестала в лицо, наваливалась на
плечи, стараясь оторвать руки от днища, и он изо всех сил
цеплялся за доски. Он не очень-то хорошо плавал, начальник
пристани, и сейчас, прижимаясь щекой к шершавому днищу,
надеялся, что с берега его видели и вышлют помощь.
Наконец он отыскал щель и запустил в нее онемевшие
пальцы. Стало чуть легче. Он даже приноровился задержи¬
вать дыхание и уже не глотал воду, когда волны накрывали
его.
Павел приподнял голову, чтобы посмотреть, не идет ли
помощь. Новая волна заставила его припасть к доскам, но все
же он успел разглядеть перевернутую лодку, которая плыла
невдалеке от него. Он узнал ее сразу, — только одна лодка
459

в Усть-Каменске была выкрашена в такой цвет. Она плыла»
поблескивая яркими бортами, и волны, перекатываясь через
нее, вспыхивали на миг оранжевым светом. Словно освещен¬
ные этим светом, возникли перед глазами Павла призрачные
купола Атлантиды, и лицо Юрки — удивленное и восторжен¬
ное, и шест с флагом, раскрашенным акварельной краской.
Все это промелькнуло в одну секунду и исчезло. Осталась
оранжевая лодка — пустая и беспомощная.
Случилось что-то недоброе... Может быть, страшное.
Нельзя ждать! Нужно немедленно собрать людей и идти на
розыски!
А люди — на берегу.
А берег — в полутора километрах.
И человек, который только что цеплялся за доски, обламы¬
вая ногти, напрягая последние силы, чтобы удержаться на
них, вдруг сам отпустил руки и поплыл к берегу.
С трудом удалось сбросить сапоги. Они утонули. Удалось
снять китель. Он тоже пошел ко дну. А Павел плыл — плыл,
стиснув зубы, глотая воду, путаясь ногами в лохмотьях разо¬
рванных брюк.
Но берег был слишком далеко. Берег мотался вверх и
вниз, такой же взлохмаченный и пьяный, как и все вокруг.
С каждой секундой небо раскачивалось сильнее и сильнее, и
уже трудно было понять, откуда приходят крутые, бьющие в
лицо волны.
А Павел плыл... И когда его, обессиленного, в последний
раз подняло волной, то последнее, что он увидел, — это катер,
который был так же далеко, как и берег. Даже дальше...
Катер, переваливаясь с боку на бок, несколько часов бро¬
дил по плесу. Он подобрал обе лодки. И ничего больше.
Наступила ночь, и катер повернул к берегу.
15.	НЕСКОЛЬКО ВЕЛИКИХ ОТКРЫТИЙ
Городок Усть-Каменск живет двумя жизнями.
Одна — со всей страной. Это газеты и радио. Газеты опаз¬
дывают дней на пять. Их не выбрасывают, прочитав, а скла¬
дывают бережно и хранят. Радио, конечно, приходит вовремя.
Трансляцию первомайского парада слушают, собравшись на
площади у столба с динамиком, хотя радио почти в каждом
доме. Никто не устанавливал такой порядок — это обычай.
Почту привозят пароходы и самолеты. Самолеты не задержи¬
ваются здесь надолго: чиркнут колесами по грунту — и снова
в небо.
Это все одна жизнь.
460

Другая — лес, который валят в тайге, рыба, которую ловят
в Енисее, продукты и товары, идущие через Усть-Каменск
чуть ли не в сотню станков. Для этой другой жизни в Усть-
Каменске существуют свои отметки времени, своя хронология.
Здесь говорят: «Это случилось за два дня до прихода «Ирты¬
ша». «Иртыш» — пароход. Или: «Помнишь, когда лось в по¬
селок пришел?» А после нынешнего лета, наверно, долго еще
будут говорить: «Когда учитель обгорел...», или: «Когда
экспедиция паузок на пороге угробила...»
В Усть-Каменске не любят бросаться словами. Здесь зи¬
мой замерзает ртуть в термометре. Здесь Енисей треплет и
переворачивает рыбачьи лодки на плесах. Самые простые,
обыденные дела требуют от людей мужества. Потому-то и не
в ходу в Усть-Каменске такие слова, как «мужество» или
«героизм». Здесь говорят: «Сделал правильно». «Правильно»
означает высшую похвалу.
Про учителя тоже сказали: «Правильный парень!»
И про Сергея Михайловича: «Правильно, что поплыл, а то
бы всем крышка».
И про Юрку... Только о нем добавляли: «Молодец», потому
что он все-таки мальчишка и от него нельзя требовать того,
что от взрослых.
В тот день Виктор Николаевич часа два искал Юрку в тай¬
ге. Он вернулся обожженный, в разорванной одежде и ботин¬
ках, которые никогда больше не станут сзетло-серыми.
Юрка же прибежал в поселок гораздо раньше, весь в
ссадинах и мокрый. В милиции он увидел Сергея Михайло¬
вича.
—	Зачем ты пришел? Иди домой. Ты простудишься,—
сказал ему Сергей Михайлович, и голос его был спокоен, чу¬
довищно, непостижимо спокоен.
—	Почему вы сидите? — крикнул тогда Юрка. — Они же
там!..
—	Где там?
—	На Тунгуске!
Теперь удивился Сергей Михайлович.
—	О ком ты говоришь?
«Он сошел с ума, — подумал Юрка. — У него в руке ста¬
кан с чаем и... он сошел с ума...»
—	Почему вы сидите?! — крикнул он снова.
—	Ничего не понимаю, — сказал Сергей Михайлович. —
Идем, я тебя провожу домой. Ты переволновался...
Юрка растерянно оглянулся. В комнате больше никого не
было. Тогда он бросился к двери, но Сергей Михайлович схва¬
тил его за руку.
—	Юра, вспомни, — мягко сказал он. — Вы прилетели на
461

вертолете... Мне только что звонили: вертолет сел. Всех сня¬
ли. Ты тоже прилетел на вертолете. Ты вспомни...
—	Нет, — сказал Юрка, — я плыл... мы думали, вы уто¬
нули...
И когда Сергей Михайлович понял наконец, о чем говорит
Юрка, он отпустил его руку и обнял Юрку за плечи.
—	Вот оно что, — сказал он наконец. — Я не знал... Ни¬
чего, Юрка... И вообще... извини. Я не знал...
Итак, Лену и Лешу сняли с паузка вертолетом. А полто¬
ра часа спустя обломки паузка проплыли мимо Усть-Ка-
менска.
И только начальника пристани не нашли..
Матрос, следивший за ним в бинокль, вызвал катер, но,
когда катер подошел к лодке, на ней никого не было. Никто
так и не понял, почему утонул Павел. Ведь он мог продер¬
жаться на лодке полчаса даже и в такой шторм.
Вот сколько событий случилось в один день в городке
Усть-Каменске, стоящем на скрещении двух могучих сибир¬
ских рек.
Но пришли новые дни. Они принесли новые события и не¬
сколько действительно великих открытий, о которых нужно
рассказать, прежде чем наступит зима, навалит снегу и горо¬
док Усть-Каменск, может быть, снова покажется безжизнен¬
ным и скучным.
Юрку на радостях засадили дома. Его мать, вспоминая
тот злополучный день, всякий раз принималась плакать от
жалости к Юрке, к себе и оттого, что все могло кончиться го¬
раздо хуже. Откуда-то она притащила громадный замок,
примкнула лодку на цепь и сказала, что Юрка не должен
ходить на берег, если не хочет, чтобы она умерла раньше вре¬
мени. От отца Юрка узнал, что Петьку и Димку вынесли из
леса.
А дня через три появился под окном сам Петька. Он по¬
манил Юрку, но тот замотал головой: «Не могу! Заперли...»
Петька провел ладонью по горлу, что означало: «Выходи,
очень нужно!»
Юрка вылез в окно, и Петька сказал, что утонул Павел.
Юрка шел по улице, и дома казались ему маленькими,
будто он смотрел на них в перевернутый бинокль. Сам того
не замечая, он шел к Димкиному дому, ибо все, что они де¬
лали, они делали втроем и, прежде чем идти на пристань, нуж¬
но было вызвать Димку.
—	Не надо... — сказал Петька. — Зачем он нужен?
Юрка не понял его слов да и не старался понять. Он лю¬
бил Павла. В комнате на дебаркадере они подолгу толкова¬
ли о больших плаваниях. Никому из них ни разу не удалось
462

договорить до конца... И Павел, единственный из всех, при¬
нимал всерьез Юрку и его смутные планы.
Димка без разговоров вылез в окно. Как видно, его тоже
заперли.
—	Жалко! — сказал он. — А тебе?..
—	Ты лучше молчи, — ответил Петька. — Не твое дело.
И Димка съежился и замолчал, будто Петька имел право
говорить ему такие слова. Но Юрка снова ничего не заметил.
На дебаркадере их встретил старинный враг — пристан¬
ский матрос. Вчетвером они поднялись наверх.
Из машинки торчал лист бумаги, исписанный плотно при¬
легающими друг к другу строчками.
—	В аккурат он писал, когда я зашел, — сказал матрос.—
Где-то машинку достал... Не знаете, чья машинка?
Юрка вынул бумагу и пробежал глазами несколько пер¬
вых строчек.
—	Читай вслух, — сказал матрос. — Это надо читать
вслух.
И Юрка ничуть не удивился его словам и начал читать:
—	«НАЧАЛЬНИКУ ЕНИСЕЙСКОГО ПАРОХОДСТВА
РАПОРТ
Я родился в 1936 году в селе Майма. Наше село
стояло в тайге. После начальной школы мне пришлось
ходить в другую школу, за пять километров, чтобы
окончить семь классов. Я хотел учиться, а характер у
меня был твердый, и я не пропускал уроков осенью и
в распутицу, а зимой в мороз. Мой отец был малогра¬
мотный, хороший охотник. С малых лет я научился
стрелять и охотился на белку не хуже других. Когда я
ходил по тайге, я всегда-всегда думал о том, как буду
жить, когда стану взрослым. Вы, товарищ начальник,
наверно, тоже много думали, пока не выбрали свою
профессию.
Каждый раз я думал о разном и никак не мог ре¬
шить, чего же мне хочется. Я понимаю, что нужно
быть твердым и добиваться какой-то одной цели. Но
у меня раньше не было никакой цели. Я объясню по¬
чему.
Мы жили в глухой тайге. Кругом лес, и больше ни¬
чего. Только по реке плавали пароходы и баржи, а
над селом иногда пролетали самолеты. Конечно, я чи¬
тал книги, и в школе нам рассказывали о различных
государствах. Но книги — это одно, а видеть все сво¬
ими глазами — совсем другое.
463

Есть у нас в тайге цветы, называются «неразлуч¬
ники». Прозвали их так потому, что они всегда растут
парами, на одном корню. Если один засыхает, то за¬
сыхает и другой. Они поднимаются весной и цветут
недолго, но у них очень приятный и сильный запах.
Я, товарищ начальник, могу написать вам еще де¬
сять страниц про эти цветы, и вы прочитаете и вообра¬
зите, как они выглядят и какой у них цвет. Но вы
никогда не сможете ьообразить, какой у них запах.
Он — особенный. Чтобы его почувствовать, нужно
прийти в то место, где они растут.
Я думаю, что все вещи на земле, как эти цветы,
имеют что-то свое, особенное. Их нельзя понять по
книге или учебнику, а нужно увидеть своими глазами.
А я очень мало что видел, живя в тайге, плохо разби¬
рался в жизни, и у меня не было своей цели.
Помню, когда я в первый раз увидел трактор, то
сразу решил: буду трактористом. Потом к нам при¬
шли геологи, и я решил: буду геологом. Так каждый
раз, когда мне встречалось что-нибудь новое, я менял
свои решения. А в нашей стране может быть сто тысяч
разных специальностей. Как же мне было выбрать
одну, такую, чтобы на всю жизнь?
После семилетки мне предложили поступить в реч¬
ное училище. Я спросил у отца, идти или нет. Отец
сказал: «Я в твои годы в первый раз штаны надел, а
ты в капитаны целишься. Рано еще. Поработай в кол¬
хозе». А мать сказала: «Иди. Речникам хорошо пла¬
тят».
Я пошел в училище и учился на «хорошо» и «отлич¬
но». Тогда мне казалось, что я нашел свою настоящую
специальность. Но летом мы были на практике на
самоходке «Урал» и спустились по Енисею до самого
моря:* Там я увидел большие морские корабли. Они
стояли у причалов. А когда они уходили в море, я смо¬
трел им вслед с берега.
Не думайте, товарищ начальник, что меня при¬
влекал плеск волн и прочая романтика. Не знаю, как
это объяснить, только я понял, что не успокоюсь, пока
не попаду на такой корабль.
После училища меня направили в Усть-Каменск
начальником пристани. Но вы, наверно, знаете, что
никакого особенного порта здесь нет, а мое звание
«начальник» нельзя понимать иначе, как насмешку.
Работы у меня немного, а зимой — совсем нет. На мое
место можно назначить человека, который уже не спо-
464
15

собен плавать. А меня прошу перевести в морское
пароходство, хотя бы простым матросом.
Убедительно прошу Вас не отказать в моей прось¬
бе, потому что Вы коммунист и должны понимать, что
без моря мне жить невозможно.
До свиданья.
Начальник пристани
П. А. ЗЫРЯНОВ».
—	Я з газету пошлю, — сказал матрос, когда Юрка окон¬
чил читать. — Пусть напечатают.
А Юрка неожиданно для себя подумал о том, что Павел
за целый год так и не научился курить свою трубку. Эта
мысль показалась Юрке нелепой и неуместной, он гнал ее от
себя, но не мог прогнать и даже совершенно отчетливо пред¬
ставил себе эту трубку с колечком на мундштуке, как будто
сейчас это было самое главное. Потом он вспомнил, что Павел
каждый день брился. Павел думал, что от этого вырастет
борода. Но борода не росла... и над ним смеялись. А он хотел
стать моряком... писал рапорты... и плавал в шторм. Да, вот
что было самое главное! Он хотел стать моряком и не стал
им...
Внезапно Юрке захотелось пройти по Усть-Каменску — из
дома в дом — и прочитать этот рапорт, чтобы все узнали, ка¬
кой человек был Павел. Ему хотелось рассказать о нем горячо
и красиво.
И это было открытие первое.
Когда они вошли в поселок, он спросил:
—	Думаете, напечатают про него в газете?
—	Конечно, — не задумываясь, ответил Димка. — Это же
смех, если не напечатают!
А Петька снова сказал, не называя Димку по имени:
—	Молчи. Не твое дело...
На этот раз Юрка заметил, что Димка замолчал и не
огрызнулся, чего с ним раньше никогда не бывало.
*	* *
Лена снова ушла в тайгу. Ушли Сергей Михайлович и
Леша.
Атлантида так и осталась неоткрытой.
Голубая тетрадь лежала на подоконнике. О ней вспомина¬
ли, но не вслух, а про себя и, вспоминая, улыбались, потому
что это всегда приятно — вспоминать о детстве.
Однажды Петькина мать посоветовала:
—	Вы бы к учителю сходили. Обгорел ведь, вас искавши...
]§ Библиотека пионера, том VIII 465

—	Мы и сами думали, — сказал Петька, — только мне не¬
удобно...
—	Чего неудобно-то?
—	Ты ничего не знаешь, — ответил Петька.
Но все же они пошли в больницу. Они шли, как прежде,—
плечом к плечу, но Юрка видел: что-то произошло между
Димкой и Петькой. Во всяком случае, Димка вел себя стран¬
но: то засмеется без повода, то без повода нахмурится. А если
в разговор вступал Петька, то Димка сразу становился покори
ным и тихим. Казалось, он не Димка, а только мальчишка,
который притворяется Димкой.
—	Вы чего, поругались? — спросил Юрка.
Димка, не отвечая, искоса посмотрел на Петьку.
—	Ну да еще... — сказал Петька.
И тогда Димка с готовностью подхватил:
—	Ничего мы не поругались! Откуда ты взял?..
В палату они вошли вдвоем. Петька остался внизу, у окна.
Виктор Николаевич лежал, обвязанный бинтами.
—	Здравствуйте, Виктор Николаевич! Как вы себя чув¬
ствуете? — вежливо спросил Димка.
—	Благодарю вас, уже неплохо, — еще вежливее ответил
учитель и рассмеялся. — Садитесь на кровать, дипломаты.
Ребята осторожно присели на пустую кровать напротив.
—	Если увидит сестра, влетит. Увидит врач, еще
больше влетит. Но все равно — спасибо. Как вы сюда про¬
шли?
—	Да это не я... — смутился Димка. — Это они... А я так...
за компанию. И вообще, вы не думайте... Мы — навестить.
А прошли обыкновенно, никто не видел.
К стеклу, сплющив нос, приложился Петька, но, заметив,
что его увидели, сразу исчез.
—	Откройте-ка окно, ребята, — снова засмеялся Виктор
Николаевич.
Юрка, открыв окно, свесился с подоконника. Некоторое
время слышно было, как он перешептывался с Петькой. Доно¬
сились слова: «неудобно», «да брось ты», «все равно ви¬
дел». Потом в окне показалась смущенная Петькина физио¬
номия.
—	A-а, это ты, — сказал учитель. — Ну, лезь сюда.
—	Ладно, я так... — пробормотал Петька.
—	Ты все еще сердишься, Исаев? Что же, мы так никогда
и не помиримся?
Петька от негодования чуть не свалился вниз.
—	Да я не сержусь! Почему вы думаете?
—	Мне показалось, что раньше... Впрочем, это неважно.
Расскажите лучше, зачем вы в огонь полезли.
466

—	Мы не нарочно, — сказал Димка. — Мы искали...
—	Что искали?
Димка посмотрел на Юрку: сказать или нет? Юрка кив¬
нул.
—	Мы искали Атлантиду!
Ребята ожидали, конечно, что учитель удивится, но они не
думали, что он так удивится. Виктор Николаевич даже при¬
поднялся на подушке.
—	Атлантиду?! Почему Атлантиду?
—	Да знаете, Виктор Николаевич, есть такая страна, —
сказал Юрка. — Вернее, была. Давно, несколько тысяч лет
назад, что ли. Она затонула. Вот мы и думали: может быть,
она здесь была. Ведь раньше здесь было море. А потом ока¬
залось, что она в Атлантическом океане. А знаете, какая это
красивая страна! Там все из мрамора и золота!
—	Я-то знаю... — задумчиво протянул Виктор Николае¬
вич. — Странно... А ну, признавайтесь, вы тетрадь нашли? Го¬
лубая. «На острове Азорида, на склоне горы, обращенном к
морю...» — Виктор Николаевич запнулся.
—	«...стоял каменный всадник, указывающий на запад», —
подсказал растерянный Юрка. — Виктор Николаевич!..
—	Правильно — каменный, — кивнул учитель. — Теперь я
знаю, что за тетрадку вы мне не хотели отдать. Она была в
кармане моего пальто. Я потерял ее в день приезда.
—	Я же говорил тебе, что не писатель! — обрадовался
Димка, вспомнив давнишний спор.
Но Юрка не слушал его.
—	И все это — правда? — спросил он.
Снова проплыли перед Юркой мраморные дворцы и баш¬
ни, снова возникла в памяти чудесная сказка о белоснежных
городах, стоявших над голубым морем. И слова Виктора Ни¬
колаевича были как бы продолжением его мыслей:
—	Это правда, ребята, и вместе с тем неправда. Тут все
перемешалось. Раньше я мечтал открыть Атлантиду. В кни¬
гах о ней было слишком много догадок и мало достоверного.
Я не нашел точных ответов в книгах и тогда сам приду¬
мал ее...
—	А все-таки придумали, — с сожалением сказал
Юрка.
—	Да нет! Атлантида на самом деле была! Понимаете?
Была! Но никто не знает, какая она. А я придумал для себя
такую, какую мне хотелось, где я сам стал бы жить. Вот она
и стала для меня правдой. Она была не похожа ни ня одну
страну в мире! Я прожил в ней до шестнадцати лет. А потом...
потом я вырос. Вместе с отцом я проехал от Москвы до Таш¬
кента и удивился: как много у нас городов. Затем проехал от
467

Ташкента до Красноярска и опять удивился: как их еще ма¬
ло... Всюду строили... но к северу и к югу от этих строек ле¬
жали совсем неизведанные земли. Вот как у вас... Не знаю,
как вышло, но я стал забывать Атлантиду. Ведь открывать
интереснее, чем придумывать. Это не очень понятно? Я по¬
пробую объяснить...
—	Не надо, — сказал Юрка. — Я, кажется, понимаю.
Я давно уже понимаю... У меня был друг. Павел Алексеевич...
Он был очень смелый и мечтал стать моряком. И никто не ду¬
мал, что он такой смелый. А теперь про него напишут в га¬
зете...
А Димка и Петька смотрели на учителя так, будто увидели
его впервые. Им казалось, что на кровати сидит и размахива¬
ет забинтованными руками почти такой же, как они, маль¬
чишка. Этот мальчишка придумал себе страну и играл в нее.
Он тоже искал... И тоже не находил. И, быть может, потому
стал теперь понятнее и проще.
И это было открытие второе, пока еще не осознанное.
—	Раньше я бы ни за что не подумал, что это его тетрад¬
ка, — сказал Петька, когда они вышли из больницы.
И всем было понятно, что это действительно могло быть
только раньше.
Вечером Юрка долго не ложился спать.
Он бродил по комнате, думал, и неожиданно ему захоте¬
лось рассказать обо всем, что произошло с ними в это лето.
Но рассказывать было некому.
И тогда Юрка, повинуясь какому-то смутному, но власт¬
ному чувству, присел к столу и взял лист бумаги. Он долго
сидел над этим листом, грызя карандаш. Потом написал:
«Наш поселок называется Усть-Каменск. У нас часто бывают
морозы. Много комаров. Мы живем у самого Енисея и Тун¬
гуски...»
Юрка писал и чувствовал, что слова перестают подчинять¬
ся ему, что их слишком мало, что они совсем не такие, как
мысли. Ему хотелось написать вовсе не так, а стройнее и гром¬
че. Ему хотелось, чтобы слова кричали, как трубы.
Он зачеркнул все и начал снова. Но и новые слова пока¬
зались ему бессильными и чужими. Буквы — с наклоном вле¬
во — легли на страницу ученической строчкой. И Юрка поду¬
мал, что нужно попробовать написать прямо, как пишут
взрослые.
Так он просидел до полуночи.
А когда пришла мать и загнала его в постель, он ска¬
зал ей:
—	Знаешь, мама, я буду писателем.
Это было открытие третье.
468

16.	ДОРОГА
В конце августа потемнели в тайге озера, поплыли по ним
листья: золотые кораблики с иззубренными бортами. Под хо¬
лодным ветром зацвела тайга, вспыхнула, сжигая летнюю
красу. Но осеннее пламя не греет. И пароходы, пришедшие с
севера, гудели простуженными басами, будто уже хлебнули
зимы там, у моря.
В конце августа уезжала Лена.
Она пришла в Усть-Каменск вместе с отцом и Сергеем Ми¬
хайловичем. В тот же вечер они разыскали дом Аленовых.
Отец Лены долго тискал руку смущенному Юрке, смотрел на
него с удивлением и говорил: «Ну... Вот, значит, как! Думал:
побольше ты, постарше:..»
Потом Лена с Юркой сидели на бревне у дома. Юрка
рассказывал ей о пожаре, о начальнике пристани. Лена по¬
худела за эти дни. Толстая коса, перекинутая через острое
плечо, казалась непомерно тяжелой. Лена слушала рассеян¬
но. Улыбалась вежливо, но грустно. Может быть, ей не хоте¬
лось уезжать?
Юрка смотрел, как она шевелит губами, будто повторяя
про себя его слова, и внезапно подумал, что хорошо было бы,
если бы Лена училась в их классе. Затем так же внезапно
подумал о себе: красивый ли он? Сейчас ему очень хотелось
быть красивым.
Как великую тайну, он сообщил Лене, что твердо решил
стать писателем. Он думал, что она удивится. Но она ска¬
зала:
—	Да? А вот Петя говорил, что он будет летчиком. Лет¬
чиком — не хуже.
И Юрке стало очень обидно.
Потом пришел Петька и сел на бревне, как хозяин.
—	Здравствуй, Лена.
—	Здравствуй, — сказала Лена. — Я завтра уезжаю.
—	На «Иртыше»... — сказал Петька.
—	Ты придешь нас провожать?
—	Придем.
—	Пароход уходит в девять часов.
—	В девять двадцать, — сказал Петька.
Они замолчали. Но молчали они как-то по-особому,
словно не хотели разговаривать при Юрке. Юрке стало еще
обиднее, и он ушел в дом. Его не задерживали. Когда он вы¬
глянул через несколько минут, они все еще молчали. А ко¬
гда он выглянул во второй раз, то их уже не было. И уж это
было так обидно, что он лег в кровать не раздеваясь.
Впрочем, спал Юрка крепко.
469

Утром зашел за ним
Петька, и они вместе от¬
правились к пристани.
Сразу все забеспокои¬
лись и стали строить догад¬
ки о том, где Димка и по-
На берегу стояли Сер¬
гей Михайлович и Лена с
отцом. Димки не было.
—	Где Димка? — спро¬
сила Лена.
чему его нет, как будто сейчас это было важнее всего.
Пароход прогудел один раз.
—	Давайте прощаться, — сказал Сергей Михайлович. —
Дима, наверно, не придет.
—	Ну, — отец Лены пожал Сергею Михайловичу руку, —
будем здоровы! Спасибо тебе за все.
—	Обратно к себе вернетесь или сюда? — спросил Сергей
Михайлович.
—	Не знаю. В станке-то у меня дом... Дом можно продать,
конечно...
—	Как же ты не знаешь, папа, — сказала Лена. — У нас
семилетки нет и десятилетки нет... Я ведь учиться буду.
—	Вот и я говорю: дом продать можно...
—	У нас школа хорошая, — поддержал Юрка.
Пароход прогудел дважды.
Лена с отцом поднялись по трапу и встали у перил.
Пароход прогудел трижды. Словно просыпаясь, вздохну¬
ла машина; из-под кормы, пенясь, обгоняя друг друга, вынес¬
лись узловатые вихри.
Пароход уже отошел на полметра, когда Петька, внезапно
сорвавшись с места, влетел на дебаркадер и прыгнул на
борт.
—	Адрес!.. — крикнул он Лене в самое ухо. — Забыла ад¬
рес! Улица Свердлова... восемнадцать...
Петька прыгнул обратно. На пароходе загалдели, засмея¬
лись, но из динамика, висящего на мачте, рванулся марш и
заглушил все.
Пароход уже вышел в Енисей, и чайки поднялись с воды,
провожая его, когда к пристани сбежал запыхавшийся Дим¬
ка. Он взглянул на ребят, и на липе его — красном и пот¬
ном — появилось недоумение, даже обида.
—	Как же так?.. — сказал он. — Я за него пятьдесят руб¬
лей заплатил! И ошейник купил... — Он вытащил из-за пазу¬
хи щенка, грязного, как швабра. — Я за ним в Сургутиху бе¬
гал. У нас таких нет, настоящая лайка! Я хотел подарить...
470

—	Придется себе оставить, — сказал Сергей Михайло¬
вич. — Все равно он бы им только помешал в дороге.
—	Он уже через год будет птицу облаивать! — обиделся
Димка.
Сергей Михайлович рассмеялся, но спорить не стал.
—	Ну, прощайте, хлопцы, — сказал он. — Мне далеко.
—	А где вы теперь?
—	Километров сорок. Но мы вернемся к весне и опять
встретимся. Я вам расскажу, что нашли мы, вы мне — о сво¬
их поисках.
—	Мы больше не будем искать, — сказал Юрка.
—	Почему? Искать нужно. Только не заходите слишком
далеко... Я думаю так: земля велика, но она круглая и мож¬
но считать, что любой городок — даже самый маленький —
стойт на вершине мира. Ваш Усть-Каменск расположен ничуть
не хуже.
По берегу ребята проводили Сергея Михайловича до пер¬
вой мигалки.
—	А я решил вот что: все-таки буду учиться дальше, —
сказал Петька, когда они расстались с Сергеем Михайлови¬
471

чем. — Верно? После семилетки в летные школы не принима¬
ют, я узнал точно. Я сегодня говорил матери, а она сказала:
«Разве я для тебя чего-нибудь жалела? Это ты сам придумал
не учиться». И сама заплакала. А когда я говорил, что не
буду учиться, она тоже плакала... Вот и разбери, чего им хо¬
чется!
—	Ия решил, — сказал Юрка. — Я в последний раз ре¬
шил! Только я сейчас не скажу. У меня пока не получается...
Смеяться будете.
—	А я, — сказал Димка, — истратил все деньги, и вы¬
шло — зря.
—	Жалко? — спросил Петька.
—	Ха! — ответил Димка. — Плевал я на деньги! Собака
лучше. Мне ничего не жалко! Я могу ее подарить даже... Хо¬
чешь, тебе подарю? И ошейник отдам. На! — Он вынул из-за
пазухи щенка и сунул его Петьке.
Петька не брал. Но Димка снова протянул щенка. Петь¬
ка легонько оттолкнул Димку. Димка толкнул Петьку пле¬
чом. Петька толкнул еще сильнее. А Димка его уже изо всей
силы.
Но это не было дракой. Это был мир, которого так настой¬
чиво добивался Димка.
А Юрка так и не узнал, что же произошло между ними.
Они поднялись наверх, на дорогу, которая упиралась в
зубчатую стену леса. В последний раз они оглянулись и уви¬
дели караван барж, за ним — другой. На палубах барж стоя¬
ли трактора, грузовики и еще какие-то машины, закутанные
брезентом. Караван поворачивал в Тунгуску.
—	С чего бы это? — удивился Петька. — Раньше всегда
мимо ходили. Чего они тут не видели?
—	А я знаю, — сказал Димка. — Я вам говорил: в про¬
шлом году здесь тайгу меряли. Теперь будут дорогу строить.
В Байките руду какую-то нашли. Говорят, на весь Союз хва¬
тит и еще останется.
—	Ври! До Байкита сотня километров будет; им через
тайгу не пролезть.
—	Я же говорю: дорогу сделают. Им это раз, два — и го¬
тово, у них машины такие.
—	Айда караван встречать!
—	Пошли!
И ребята направились обратно к пристани. Сначала они
двигались шагом, потом побежали. Они не умели холить мед¬
ленно. Они торопились к новым открытиям.
472

РАССКАЗЫ
АЛМАЗНЫЕ ТРОПЫ
На середине залива Венька перестал грести и прислушал¬
ся. Гудение, доносившееся из-за ближнего островка, станови¬
лось все громче. Венька сквозь кулак посмотрел на искрящее¬
ся под солнцем море. Сначала он увидел верхушки мачт, за¬
тем над камнями показалась невысокая рубка, и наконец
из-за мыса выполз весь МРТ 1. Некоторое время судно шло
прежним курсом, но вдруг свернуло на солнечную дорожку,
которая вела прямо к лодке.
Венька засмеялся и налег на весла. Лодка двинулась по
кругу. Траулер снова повернул, нацелившись носом в корму
лодки. Венька несколько раз гребнул одним правым. Тогда
и на траулере до отказа положили руль вправо. Но все же
судно шло по большому кругу, а лодка по малому и между
ними по-прежнему оставалось метров сто чистой воды.
1 МРТ — малый рыболовный траулер.
473

—	Венька, паршивец! — загремел рупор на траулере.—
Венька, стой! Утоплю!
Это означало, что траулер сдался. Венька снова засмеялся
и бросил весла.
Вычертив на воде широкий круг, судно подошло к лодке.
Из рубки вылез рулевой — парень в коричневом свитере и
тапочках на босу ногу.
—	Венька!.. — грозно сказал он. — Это тебе что, пят¬
нашки?
—	А я и не слыхал, что вы идете, — серьезно сказал Вень¬
ка. — Вот когда «Чайка» идет, издалека слышно.
Матросы, стоявшие у борта, заулыбались. Рулевой раньше
ходил на «Чайке» и был переведен на МРТ за то, что опоздал
к выходу в море.
—	Ладно, закрой варежку, — буркнул рулевой.
—	Хорошо, закрою, — отозвался Венька.
Он слегка шевельнул веслами, и лодка стала медленно
удаляться от судна.
—	Вень, а Вень, — сказал рулевой уже другим тоном. —
Погоди. Письма разбирал?.
—	Разбирал.
—	Есть мне?
—	Есть.
—	Честно?
—	Ага.
—	А если врешь?..
—	А если не вру? — сказал Венька.
—	А каким почерком — мужским или женским? — крик¬
нул один из матросов.
По борту прокатился смех. Траулер больше месяца бол¬
тался в неспокойном Баренцевом море. Теперь он возвращал¬
ся на базу, и команда была готова смеяться самой незамыс¬
ловатой шутке,
—	Женским, — ответил Венька.
Рулевой был нездешний. Венька знал, что он ждет писем
от какой-то Богаткиной Елены из Калинина.
—	Венька, а в кино что идет?
—	Итальянская, — сказал Венька. — Детям до шестна¬
дцати...
—	А в другом?
—	Немецкая. Тоже — до шестнадцати...
—	Плохо твое дело, *— усмехнулся рулевой.
—	А я смотрел, — сказал Венька. — Барахло. Все время
целуются.
Легкий ветерок понемногу относил лодку от траулера.
Приходилось говорить все громче и громче. Веньке было при¬
474

ятно, что ради него остановилось посреди залива судно и что
команда, прежде чем сойти на берег, хочет узнать все ново¬
сти от него, Веньки.
Когда же наконец, гукнув сиреной, траулер полным хо¬
дом пошел к базе, Венька вспомнил, что он так и не спросил,
скоро ли вернется с промысла судно отца.
Вздохнув, Венька развернул лодку и поплыл к правому
берегу.
За кормой вытянулась солнечная дорожка. Она перелива¬
лась остроугольными блестками ряби, будто кто-то щедрый
прошел здесь и проложил тропу, усыпав ее драгоценными
камнями — алмазами.
У подножия синих гор, обступивших залив, стояли дома
рыболовецкого совхоза. Через час Венька пристал к берегу.
Захватив обернутый клеенкой пакет с письмами, он выпрыг¬
нул из лодки.
Наверно, его заметали издалека. Он шел между рядами
домов, а из окон то и дело высовывались головы и спраши¬
вали:
—	Венька, мне нету?
—	Нету.
—	Венька, нам есть?
—	Нету, — отвечал Венька. — Сегодня никому нету, од¬
ному только...
Из сарая, где хранился всякий хозяйский припас, вышел
моторист Илья Зыков.
—	Здорово, помор! Все почтальонишь?
—	Ага, — сказал Венька. — Илья Иваныч, где мне Шав-
рова найти? Ему письмо заказное. Говорят, он у вас, а я его
не знаю совсем.
—	Покажь.
Моторист повертел конверт, посмотрел зачем-то на свет,
и на его лице появилась довольная и, как показалось Веньке,
ехидная улыбка.
—	Так, так... — сказал он. — Шаврову П. Е. Все верно.
Разыскала-таки... — Он нагнулся к Веньке и прошептал: —
Он там, в сарае, поплавки навешивает. Ты пойди вручи. Он
отказываться будет, так ты не отступай, упирайся.
—	Почему отказываться? — удивился Венька.
—	Будет. Такой человек...
В сарае возле растянутой сети стоял высокий парень лет
тридцати. Он был до пояса голый, и на груди его Венька раз¬
глядел татуировку: кошка гонится за мышкой.
—	Здравствуйте, вам письмо, — сказал Венька.
Парень взял конверт, мельком взглянул на него и сунул
Веньке обратно.
475

—	Ты почем знаешь, что мне?
—	А вы — Шавров П. Е.?
—	Ну?..
—	Вот... письмо... — растерянно повторил Венька.
—	А ты кто такой?
—	Не знаю... — сказал Венька.
—	Ты — почтальон?
—	Нет, я только помогаю.
—	А раз не почтальон, так и не суйся. Нет у меня никаких
родственников и писать мне некому. И вообще катись отсюда.
—	Но ведь вы — Шавров П. Е.? — недоумевал Венька.
—	П. Е. или еще кто — не твое дело.
Венька, окончательно сбитый с толку, вышел из сарая.
—	Не берет? — спросил Зыков.
—	Нет.
Зыков шагнул к двери и негромко проговорил в темноту
сарая:
—	Пашка, ты чего над парнем выстраиваешь? Он дело де¬
лает... Бери письмо. Ну!
Шавров грохнул о землю связкой поплавков, подбежал к
Зыкову.
—	Ты мне кто, милиционер? — зло сказал он. — Твое дело,
чтобы мотор был в порядке. А в мои дела не лезь!
—	Я-то тебе никто, — усмехнулся Зыков. — А ты сам кто?
Я вот бригаду соберу, разберемся с тобой за такие дела.
Шавров косо взглянул на ничего не понимавшего Веньку
и пощел прочь от сарая. У Веньки пересохло во рту от неожи¬
данной обиды. Его еще никогда так не встречали.
476

—	Ты все-таки вручи, — сказал Зыков. — Понимаешь,
важно это.
—	Не буду,—угрюмо сказал Венька.
—	Ну, как хочешь. Только дело тут вот в чем: есть у него
в Ленинграде парнишка. Пять лет. Это он от него прячется
и от жены, чтобы денег не посылать. Сам рассказывал — хва¬
лился, что теперь его не сыскать. А она, видишь, разыскала...
Надо бы в суд, а она по-доброму — письмо прислала.
Венька взглянул на Зыкова. Шутит? Нет, лицо Зыкова
серьезно. «Как же так?.. Прячется... денег жалко... Почему?»
Венька представил себе отца, который вдруг начал прятаться
от него. А мать сидит за столом и пишет письма... Ерунда! Не
может отец никуда прятаться, и нет у него на груди никаких
кошек!
477

Венька стиснул письмо во вспотевшем вдруг кулаке и по¬
бежал вслед за Шавровым.
Шаврова он застал в общежитии, одного.
—	Получите письмо, пожалуйста, — сказал Венька.
Шавров неожиданно улыбнулся, подошел к двери и плотно
прикрыл ее.
—	А ты молодец, — проговорил он почти весело. — На¬
стойчивый. Давай мы с тобой так сделаем, напишем на уве¬
домлении «адресат выбыл». И делу конец. Будь другом...
—	Нельзя это...
—	Да ты не думай, что я за просто так. — Шавров подмиг¬
нул. — Держи. Твой будет.
На столе лежал охотничий нож-кинжал. Красные ножны,
пластмассовая рукоятка. На лезвии — канавка. «Чтобы
кровь стекала»,— подумал Венька, холодея от мысли, что сто¬
ит только протянуть руку, и нож навсегда перейдет к нему.
Но Венька не протянул рукй.
—	Получите письмо, — умоляюще сказал он. — Мне ехать
пора.
—	Ладно. — Шавров спрятал нож в ящик стола. — Обо¬
жди минутку. — И вышел.
Прошло полчаса. Никто не приходил. Выйдя на крыльцо,
Венька увидел кучку людей, собравшихся у лодок. Они гото¬
вились к выходу в море. Где-то среди них промелькнула бе¬
лая мичманка Шаврова.
Венька спрыгнул с крыльца и побежал к берегу. Шавров
был там.
—	Получите письмо, — с отчаянием сказал Венька.
—	Ну ты... — вполголоса проговорил Шавров. — Тихо!
Завтра получу.
Но Венька, бледный от обиды, стоял, держа в вытянутой
руке письмо, и твердил:
—	Получите... получите...
Еще минута — и он заплакал бы.
Рыбаки, заметив неладное, подошли ближе. Серьезно и
хмуро они смотрели на Веньку и Шаврова, не понимая еще, в
чем дело.
—	Ну давай! — Шавров усмехнулся и с нажимом распи¬
сался на уведомлении. — Пропадай моя зарплата...
Венька положил уведомление в карман и побрел к своей
лодке. Шавров крикнул ему вслед:
—	А ты нож не украл? Вернусь — проверю.
—	Засохни, Павел, — сказал один из рыбаков. — Это же
Венька. Почтарь, больше никому нету?
Венька, не оборачиваясь, помотал головой.
Пока тянулась вся эта история, наступил отлив. Море
478

ушло из-под лодки, и теперь она лежала метрах в трех от
воды. Венька толкал ее й раскачивал, наваливаясь на борт,
но не мог даже сдвинуть с места. Наконец он понял, что од¬
ному ничего не сделать, забрался в лодку и сел на скамью.
Покусывая губы, он смотрел, как море отступает все дальше
й дальше. Движение это было похоже на ход минутной стрел¬
ки в часах: кажется, видишь его и в то же время не видишь.
Но стоит ненадолго закрыть глаза, а потом взглянуть снова,
и заметишь, что стрелка ушла на одно деление. Или море от¬
ступило еще на полшага.
—	Загораешь, почтарь?
Венька обернулся. Сзади стояли две незнакомые женщи¬
ны. Опустив на землю корзину с солью, они насмешливо
улыбались. Венька насупился: прозевать отлив — дело позор¬
ное для помора. Но он же не виноват...
Женщины взялись с двух сторон за колки и столкнули на
воду лодку вместе с сидящим в ней Венькой.
—	Спасибо нам... — донеслось с берега.
—	Ой! Спасибо! — спохватился Венька.
Женщины засмеялись и подхватили корзину.
Снова легла за кормой огненная полоса. Она всегда сопро¬
вождала Веньку. Он кружил по заливу, и вслед за ним кру¬
жило солнце, и Венька плыл не оглядываясь, зная, что нужно
грести так, чтобы солнечная тропа ложилась в след лодки.
Казалось, он сам прокладывал эти тропы.
Над грядами, обступившими залив, неподвижно висели
кучевые облака. Они были словно продолжение гор. По их
склонам скатывались к воде потоки света. Все искрилось и
сверкало вокруг, и сейчас Веньке казалось нелепым, что на
свете бывают такие, как Шавров.
Метрах в тридцати от лодки бесшумно высунулась из во¬
ды голова нерпы. Она смотрела на Веньку сторожкими,
округлившимися в вечном страхе глазами.
—	Получите и распишитесь! — крикнул Венька.
Голова скрылась беззвучно, как растаяла. И Веньке стало
вдруг весело и легко, будто он отомстил Шаврову.
Лодка шла вдоль берега. Далеко впереди виднелся остро¬
вок. Он поднялся над морем вместе со своими деревьями и
валунами; он вздрагивал и колыхался, удерживаясь в воздухе
каким-то чудом. С этого места Венька всегда загадывал,
сколько осталось гребков.
—	Тысяча двести,— сказал он сам себе и начал считать:—
Раз и... два и... три и-и-и...
Насчитав шестьсот, Венька обернулся. Островок все еще
был далеко. Тогда Венька начал грести длинными гребками,
подолгу задерживая над водой весла.
479

—	...тысяча сто...
Он услышал за спиной легкие шлепки волн о берег. Это
означало, что до острова осталось метров тридцать. Венька
коротко и часто захлопал веслами по воде.
—	...Сто один, сто два...
На тысяча сто девяносто седьмом гребке лодка вылезла
на камни. Венька, довольный, разогнул ноющую спину. Про¬
шлый раз он ошибся на целых десять гребков.
Забравшись на покрытый лишайником валун, он развер¬
нул пакет с едой: два куска хлеба с маслом, проложенные
жареным палтусом, — завтрак и обед, все вместе.
Поев, он лег на. живот и некоторое время лежал неподвиж¬
но, чувствуя, как просачивается сквозь одежду тепло нагре¬
той солнцем глыбы. Звонко чмокали волны, накрывая верхуш¬
ки камней, уходящих в море. Когда Венька закрыл глаза, ему
показалось, что валун под ним вздрагивает и покачивается,
как лодка.
Но спать было некогда. Венька сполз с камня и подпрыг¬
нул несколько раз на одном месте, чтобы прогнать сон. Когда
он отплыл метров на пятьсот, островок опять приподнялся
над водой. Венька снова начал считать гребки. Теперь он не
оглядывался и не приноравливался, и потому до берега на¬
считалось совсем несуразное число — семьсот тридцать три.
Сразу у моря начинался и уходил к небу крутой камени¬
стый склон. Здесь не было тропы, и Венька полез наверх, цеп¬
ляясь за жесткие, как проволока, кусты можжевельника. На
вершине холма он постоял немного и начал спускаться в до¬
лину, перепрыгивая с камня на камень.
У небольшого домика — временной базы геодезистов —
стояли рабочие. Они заметили Веньку. Один из них нагнулся
к треноге и навел на мальчика трубу теодолита.
—	Привет почте! — крикнул он. — Что не по-людски хо¬
дишь?
—	А как хожу? — спросил Венька.
—	Посмотри.
Венька заглянул в трубу. Сначала он ничего не понял. Не¬
бо и земля поменялись местами: облака плыли внизу, гора
опрокинулась, и сосны висели на ней вершинами вниз, как
сосульки. Венька догадался, что и он в этой трубе шел вверх
ногами.
—	А вы сами пройдите, — предложил он. — Вон хоть до
того камня.
—	Мы уж уходились, с весны ходим, — сказал рабочий,
который смотрел в трубу. — Кому принес?
—	Лизунову.
—	Значит, как раз мне.
480

Хрустнул мятый конверт. Лизунов развернул письмо. Он
читал, и лицо его постепенно становилось растерянным, и на
нем появилась недоверчивая улыбка. Венька подумал, что
Лизунов сейчас тоже будет отказываться от письма. И вне¬
запно он почувствовал острую неприязнь ко всем этим людям.
А еще Веньке стало до боли обидно, что Лизунов видел его
идущим вверх ногами.
Но улыбка на лице Лизунова растекалась все шире. Он
хохотнул, сначала хрипло и неуверенно, потом громче и,
наконец, сорвав с головы шапку, хлопнул ею о землю.
—	Почтарь, — сказал он, — это как же называется? Ты
понимаешь, как это называется!
—	Заказное. Тут расписаться надо, — сказал Венька на
всякий случай.
—	Да я кровью распишусь! — заорал Лизунов. — Ребя¬
та!.. Сестренка маленькая, такая была... В сапожках еще...
А мороз — термометры позамерзали! В войну еще... От поезда
отстала. Мы и на радио писали. В «Комсомолку»! Как в во¬
ду... Главное, мороз, а она в сапожках... А теперь нашлась!
Газета разыскала! — Лизунов говорил торопливо, словно пе¬
ресказывая кадры кинофильма, возникавшего перед его гла¬
зами.
—	Ну, значит, с тебя причитается, — сказал кто-то за спи¬
ной Веньки.
Но Лизунов сейчас ничего не слышал.
—	Так еще и замуж вышла! — говорил он с какой-то от¬
чаянной радостью. — Ведь всего четыре года было... А теперь
у нас, в Мурманске, с мужем. Вот чудачка, а!
Он сунул Веньке фотографию. Венька увидел стройную де¬
вушку в полосатом платье. Она стояла, прислонившись спи¬
ной к полотну, на котором были нарисованы горы с белыми
верхушками, похожие на бутылки из-под шампанского. Над
горами летел самолет «ТУ», по горам скакал всадник, а у
подножия горы застыл поднятый на волне океанский пароход.
У девушки было испуганное лицо, словно она боялась, что
всадник вдруг оживет и рубанет ее своей саблей.
Пока Венька рассматривал фотографию, из дома вышел
начальник отряда.
—	Пойдемте, товарищи. Пора, — сказал он. — А ты, Ли¬
зунов, что сегодня такой веселый?
—	Вот, товарищ начальник, сестренка нашлась!
—	Ага, — сказал начальник, — значит, с тебя сегодня при¬
читается. — Он взглянул на Веньку. — Ты принес?
—	Я.
—	Молодец. Как зовут?
Венька нахмурился. Сейчас его спросят:	сколько	лет?
481

В каком классе? Какие отметки? Просто удивительно, до чего
одинаково думают все взрослые.
Но начальник больше ничего не стал спрашивать.
—	В следующий раз обязательно мне принеси, — строго
сказал он.
—	Если будет, принесу.
—	А я сейчас телеграмму напишу. — Лизунов взял Веньку
за плечо, повернул к себе. — Отправишь?
—	Отправлю.
—	Диктуй, я запишу, — сказал начальник, вынимая из
планшетки блокнот.
—	Значит, так... «Здравствуй, дорогая сестренка, точка».
-— Точки не надо, — подсказал Венька. — Она три копей¬
ки стоит.
—	Нет, пускай с точкой, как положено,—торжественно
сказал Лизунов.
Когда телеграмма была написана, Лизунов протянул
Веньке три рубля.
—	Столько не надо, — сказал Венька. — Нужен рубль.
А сдачу я принесу, если будет.
—	Бери, бери. На конфеты себе оставишь. Зря, что ли,
ездил!
—	Нельзя, — сказал Венька. — Мы ведь все бесплатно
делаем.
—	Кто это «мы»?
—	Весь класс. Мы договорились: пускай каждый сделает
за каникулы десять полезных дел.
—	И сколько ты уже сделал? — спросил начальник.
—	Не знаю. Те, кто в городе разносят, они по письмам счи¬
тают. У них уже больше тысячи. Да еще газеты... Они все вы¬
полнили.
—	А у тебя сколько?
Шестнадцать.
—	Маловато. — Начальник искоса взглянул на Веньку.
■— А я виноват, что ли? — сказал Венька.
—	Ну-ка иди сюда. — Начальник достал из планшетки
карту и разложил ее на ступеньке. — Покажи твой сегодняш¬
ний маршрут. Где ты был сначала?.
—	В совхозе.
На синюю гладь залива легла карандашная черта.
—	Потом к нам?
—	Да.
Вторая черта прошла вдоль берега и уткнулась в сопку.
—	Потом домой?
—	Домой.
Третья черта снова пересекла залив, соединив две первых.
482

—	Километра двадцать два — двадцать три, — сказал на¬
чальник. — Сколько же ты сегодня отвез писем?
—	Два.
—	Так это как считается — одно дело? или полдела?, или
четверть?
—	Не знаю, — сказал Венька. — У них мотор сломался,
вот я и езжу.
Рабочие засмеялись. А Венька вдруг подумал с испугом,
что шестнадцать писем — это совсем немного и что когда
осенью ребята будут на сборе рассказывать о своих делах, то
ему и рассказать будет нечего.
Венька взглянул на Лизунова. Тот был занят письмом. Он
перечитывал его, время от времени изумленно вздымая брови
и покачивая головой. Улыбка не сходила с его лица.
Венька вздохнул, засунул поглубже в карман лизуновский
рубль и побрел к подножию холма. Он поднялся уже до по¬
ловины склона, когда снизу прилетел еле слышный крик Ли¬
зунова:
—	Венька-а-а... будь здоров... спасибо, Вень-ка-а-а!..
На тропе, уходящей в горы, стояли семь человек. Они ма¬
хали Веньке руками.
Вечернее солнце, остывшее и усталое, медленно катилось
по вершинам гряд. Синее стали горы. Кое-где с островов спол¬
зали на воду языки тумана. Но по-прежнему ложилась в след
лодки огненная тропа с черными дырами воронок от весел.
А над притихшим заливом, в такт ударам весел, звучали
привычные слова счета:
—	Две тысячи двести пять... две тысячи двести шесть...
две тысячи двести семь...

ТАК УСТРОЕН КОМПАС
Еще в конце мая сплыла по реке последняя льдина, осле¬
пительная, как весна. Стрелками поднялась молодая трава.
Оттаяли промороженные до звона кедры. Даже вытертые ле¬
доходом береговые кусты вдруг расцвели и зазвенели.
На земле дымятся бурые прошлогодние листья, корежатся
от тепла, сворачиваются в трубки; дымятся серебристые от
мха стволы, дымится опавшая хвоя. Кажется, сам воздух ды¬
мится, и под кронами елей лучи солнца протянулись голубы¬
ми столбами.
Зимой в тайге сто дорог — иди куда хочешь. А сейчас ва¬
лежник затаился в густой траве, всякому проходящему норо¬
вит дать подножку. Луговины стали болотами, поляны —
озерами. Путь по тайге извилист и труден.
Из леса на обогретую солнцем поляну вышел паренек.
484

Поведя плечами, он поправил мешок за спиной, посмотрел
назад и, мотнув головой, сплюнул. На его скуластом лице по¬
явилась гримаса неудовольствия.
—	Ну долго ты там? — крикнул он.
—	Иду-у, Сеня-а-а!.. — отозвался кто-то из тайги.
Из-за дерева вынырнул мальчик, такой же скуластый и
тоже с мешком. Он встал на четвереньки, сопя пролез под ле¬
сину, через которую только что перешагнул Семен, и улыб¬
нулся.
—	Жарко...
—	То тебе жарко, то тебе холодно... Давно бы дома были!
—	Я и так бегом бегу, — сказал мальчик, ничуть не оби¬
жаясь, — я ведь не лошадь. — Видно, ему понравилось это
сравнение, и он повторил еще раз: — Конечно, я не лошадь.
—	Не мели! — приказал брат. — Идем!
—	Я расстегнусь? — Мальчик оттянул воротник ватника
и покрутил шеей.—Жарко!
—	Не смей! — сказал брат и зашагал дальше.
—	Ну тогда вот!.. — крикнул мальчик, срывая с головы
шапку. — Ладно?
—	Ладно, — ответил брат не оборачиваясь.
Они шли уже часа три. В мешках, которые висели у них за
спиной, лежало по восемь килограммов муки; груз разделили
поровну. Но сил у них было совсем не поровну. Младший бы¬
стро устал и все время отставал.
На стройку, куда их послала мать, они приплыли парохо¬
дом. В магазине была мука двух сортов: белая и белоснеж¬
ная. Они купили белоснежной и теперь шли напрямик, тай¬
гой, потому что на обратную дорогу не осталось денег.
Роса еще не высохла. Маленькие солнца выглядывали из
каждой капли. Мальчик с сожалением смотрел, как они ска¬
тывались вниз и гасли под каблуком. Ему надоело идти
молча.
—	Сень, а за муку нам не попадет? Мамка сказала ку¬
пить по тридцать.
—	А купили по пятьдесят. И всё! — ответил Семен.
Мальчик, придерживая мешок, пробежал несколько шагов,
догоняя брата. Нога поскользнулась на мокрых листьях. Он
упал. Мешок стукнул его по спине, вспыхнуло белое облачко
и плавно опустилось на землю.
Мальчик не двигался, прижавшись щекой к траве, смот¬
рел, как, сев на каплю росы, шевелилась, словно живая, и бы¬
стро темнела пылинка. Подниматься с прохладной земли не
хотелось.
Брат остановился. Мальчик вскочил и, глядя себе под
ноги, принялся стряхивать листья с ватника.
485

■— Последний раз я с тобой пошел! Понял?
Мальчик ничего не ответил, проверил, не развязался ли
мешок, и двинулся вслед за братом. Некоторое время слыша¬
лось только шуршание травы и треск сучьев под ногами. По¬
степенно с лица мальчика сошло выражение озабоченности,
он улыбнулся каким-то своим мыслям и, не выдержав, снова
крикнул:
—	Сень, а скажи, почему большие всегда кричат на ма¬
леньких? Нет, ты скажи — а?
Семен не отозвался.
Через полчаса сзади снова послышалось:
—	Сеня-а-а, подожди-и-и!..
Задержавшись, Семен услышал торопливую припрыжку и
шумное дыхание. Он видел, что брат старается изо всех сил,
но все-таки раскрасневшийся, путающийся ногами в траве
мальчишка вызывал у него раздражение. Семен тоже поряд¬
ком устал. Но о-н не хотел показывать этого, а разговаривал с
братом сурово потому, что самый простой способ скрыть свои
слабости — это свалить их на другого.
—	Давай, давай!.. Устал, что ли?
—	Тебе хорошо, у тебя сапоги, — сказал мальчик. — А у
меня ботинки. В них уже чавкает. Слышишь? — В его голосе
не было ни малейшей обиды. Так уж повелось, что старшие
всегда кричат и командуют. Так было всегда. И будет вечно.
И, в конце концов, к этому можно привыкнуть.
Семен посмотрел на мокрые ноги брата, взглянул на свои
толстокожие, добротные сапоги и впервые за всю дорогу не
нашел, что ответить.
—	Ладно, — сказал он после раздумья, — снимай. Сейчас
костер разожжем.
Через несколько минут они сидели у костра, и мальчик,
протянув к огню побелевшие, словно выстиранные ступни,
снова попытался завязать разговор:
—	Сень, а ведь тебе дома влетит за курево! Придем, мам¬
ка скажет: «Дыхни». Дыхнешь, а?
Семен, занятый раскуркой громадной, неуклюже слеплен¬
ной самокрутки, негодующе мотнул головой, поперхнувшись
дымом.
—	А мне что... — торопливо сказал мальчик. — Мне ни¬
чего... Я-то не скажу. Она сама узнает. Сень, а правда, что на
Гнилом покосе комары лакшеевскую корову сожрали?
—	Их и здесь хватает, — ответил Семен и дунул дымом,
стараясь попасть в самую середину плотного комариного
облака. — А насче.т коровы: рога да шкура остались. А так —
всю высосали.
—	И кости?
486

—	Нет, кости вроде тоже остались. Только никто их не
видел. Сам-то Лакшеев на покос не лазил — побродил с краю.
Говорит: рога торчат на серёдке. А может, это не рога, а сучок,
—	Может... — согласился мальчик. — Только коровы у не¬
го теперь нет,
—	Сейчас на Гнилой идти можно, только если ветер ду¬
ет,— продолжал Семен. — Иначе — заедят. Самое их время.
—	Точно. Они сейчас вылупляются, — подтвердил маль¬
чик. — А ты бы пошел?
—	Ну да!.. С тобой еще я пошел бы! — внезапно рассер¬
дился Семен. — Ты на твердом-то месте ровно хромой!
—	А один?.. — настойчиво допытывался мальчик.
—	Вот смола! Чего пристал!
Не хватило у Семена духу ни соврать, ни правду
сказать. Июнь — комариный месяц. Ступи ногой — и везде,
где есть хоть немного воды и тени в ложбинах, в прибрежном
тальнике, на болоте, — вскинется в воздух звонкий серый клу¬
бок. Можно задыхаться в накомарнике, мазаться дегтем, за¬
лезть в самую середину костра — бесполезно. Среди миллио¬
нов всегда найдутся тысячи, которые не боятся ни дыма, ни
дегтярного запаха, ни взмахов рук. А на Гнилом покосе ко¬
маров было столько, что даже лоси обходили его стороной в
это время.
—	Нет, я бы ни за что не пошел, — сказал мальчик.
—	Может, мы тут и заночуем? — сердито спросил Семен,
которому этот разговор был явно не по душе.
—	Я сейчас... — заторопился мальчик. — Видишь, ботинки
от огня скорежились: не надеть. А горячо! — обрадовался он,
сунув ногу в нагретый ботинок. — Вот всегда бы так!
Семен просунул руки в лямки мешка и, не оглядываясь,
пошел вперед. Он прошел всего несколько шагов и вдруг,
провалившись куда-то ногой, упал на бок.
Мальчик засмеялся и крикнул:
—	Последний раз я с тобой пошел! Понял? — и умолк,
увидев, как внезапно изменилось лицо брата. — Ты чего,
Сень? — шепотом спросил он, подбежал к брату и потянул
его за плечо.
Тот приподнялся на руках, и удивление на его лице сме¬
нилось выражением страха и боли. Он медленно опустился
на живот, загреб горстями траву и потянул ее к себе, выдирая
с корнем.
—	Сеня-а! — в ужасе крикнул мальчик. — Сеня-а-а!
—	Нога-а... — простонал Семен.
Он не шевелился, только пальцы его то сжимались, то раз¬
жимались.
Услышав голос брата, мальчик немного успокоился.
487

—	Ты за меня держись, — сказал он, опускаясь на коле¬
ни и подставляя плечо.
—	Уй-ди! — сквозь зубы ответил Семен.
Мальчик в растерянности смотрел на беспомощную фи¬
гуру брата. По растрепавшимся волосам Семена деловито,
словно ничего не случилось, сновали муравьи. Нога, застряв¬
шая в отнорке, изогнулась необычно — вбок. Так не должны
гнуться ноги.
Мальчик прополз до отнорка и стал выдирать траву.
—	Уй-ди! — И, уже не сдерживая боли, Семен застонал.
—	Сейчас, Сеня, откопаю только. Откопаю, и пойдем.—
заторопился мальчик. Он скоблил ногтями проплетенную кор¬
нями землю. В глубине она была сухой и твердой.
Когда пальцы мальчика касались сапога, спина Семена
вздрагивала и напрягалась.
—	Теперь можешь?
Семен перевалился на спину, попытался сесть, но каждое
движение отзывалось беспощадной болью.
—	Не могу, — с усилием сказал Семен. — Один... дой¬
дешь? Сашок... позови людей.
—	Ты попробуй, Сеня... Я дороги не знаю.
—	Дурак! —крикнул Семен. — Я ногу сломал! — И снова
заговорил тихо, отделяя слова большими паузами: — У ме¬
ня... в кармане... компас. Достань. У стрелки один конец крас¬
ный... Видишь?
—	Вижу.
—	Иди, куда... показывает, — выйдешь к реке... Кричи...
На той стороне Байкит... Только никуда не сворачивай...
Черная коробочка с дрожащей стрелкой лежала на ладо¬
ни мальчика.
И внезапно ему стало страшно.
Небо над головой. Тайга. Тишина. Всё это было громадно
по сравнению с маленькой пугливой стрелкой.
—	Иди, Сашок, — проговорил Семен. — Как-нибудь... Ни¬
куда не сворачивай.
Беспрерывно оглядываясь, мальчик пошел через полянку.
—	Не сворачивай! — крикнул Семен ему вслед.
Деревья расступились и сомкнулись сзади. Шум шагов не
стихал сразу, и за спиной долго еще что-то шелестело и по¬
трескивало. Шорохи разлетались по сторонам, стукались о
стволы деревьев, приходили обратно. В молчании тайги бы¬
ло что-то затаенное. Казалось, вот-вот все вокруг взорвется,
закружится и понесется вперед со свистом и уханьем. Внезап¬
но обострившийся слух улавливал каждый шорох, и мальчик
побежал, стремясь уйти от этих, сходившихся со всех сторон
звуков. Только раз он остановился, чтобы взглянуть на ком¬
488

пас, и сразу же почувствовал, как ноют натруженные лямка¬
ми плечи. Второпях он забыл снять мешок.
Мальчик скинул мешок, поставил его на сухом месте, у
подножия дерева. Отойдя несколько шагов, оглянулся. Ме¬
шок, пятнистый от солнечных лучей, пробивавшихся сквозь
листву, сливался с обомшелыми бугорками, и мальчик не сра¬
зу отыскал его взглядом. «Потом не найти, — подумал он, —
пропадет...» — вернулся и снова вскинул мешок за плечи.
Лес впереди посветлел. Над головой распахнулось небо.
Далеко впереди, ломаясь в теплых струях, плыла в воздухе
кромка леса. По.сторонам раскинулось кочковатое желтое по¬
ле. Ему не было конца ни справа, ни слева. На маслянистой
воде между кочками застыло тусклое, неживое солнце. Тяже¬
ло и неподвижно обвисли длинные стебли болотных трав. Это
был Гнилой покос. Мальчик узнал его сразу, хотя раньше ни¬
когда не видел. Узнал по свинцовому блеску воды и по еле
уловимому звону, который, как говорили, всегда стоял в июне
над Гнилым покосом.
Красный конец стрелки показывал прямо на болото. Маль¬
чик встряхнул компас, стрелка заметалась под стеклом, по¬
качалась из стороны в сторону и снова замерла в прежнем
положении. Тогда он осторожно стал поворачивать коробочку,
надеясь, что стрелка все-таки показывает неверно. Может
быть, она зацепилась или случилось что-нибудь другое... Ведь
это неправильно, что он, восьмилетний мальчик, должен идти
прямо туда, где, наверно, валяются рога дурной лакшеевской
коровы. Но как он ни старался обмануть стрелку, она упрямо
показывала на болото.
А если не сделать так, как приказывает стрелка. Сенька
останется лежать в лесу с ногой, изогнутой нелепо, как лож¬
ка в стакане с чаем.
И мальчик пошел прямо. Он ступил на податливую, пру¬
жинящую, как матрац, землю и сразу провалился по колено.
Маленькие юркие пузыри защебетали возле ноги. Болото
вздохнуло, неохотно выпуская ногу. Второй шаг был таким же
трудным. Но скоро земля стала тверже, и он пошел быстрее.
И тогда снова послышался тихий неумолчный звон. Он висел
над болотом — монотонный, идущий со всех сторон, как будто
звенели и земля и воздух.
На кистях рук шевелилось что-то прилипчивое и колючее,
как шелуха. Комары! Мальчик не заметил их сразу потому,
что их было слишком много. Они облепили одежду и каждую
клеточку голой кожи. Мальчик побежал, но серое облако по-
прежнему плыло над головой — живое, беспокойное, неутоми¬
мое.
Кончилась твердая поляна, и нога с размаху погрузилась
489

в трясину. Мальчик упал плашмя. Кочки охотно расступи¬
лись. Что-то холодное цепко схватило за ступню. Он рванул¬
ся. Колыхнулся мягкий живот земли, вздрогнули соседние
кочки. Болото не отпускало.
И тогда мальчик заплакал. Он не думал ни о чем в этот
момент, он слишком устал и измучился, чтобы думать. Он
просто лежал и плакал.
Комары облепили лицо и шею, но он уже не чувствовал бо¬
ли. Он провел рукой по лицу. Комары посыпались в воду. Но
на смену им с тупым комариным бесстрашием бросились новые.
Мальчик оперся руками на кочки и начал осторожно рас¬
качивать ногу. Трясина отпускала неохотно, по сантиметрам.
Выдернув ногу, он прополз несколько метров и встал. Про¬
мокший мешок стал еще тяжелее. Лямки врезались в набух¬
ший ватник, но тяжесть мешка не ощущалась отдельно: он
как бы слился с одеждой, припаянной водой к телу.
Мальчик разжал кулак. Пучок травы скатился с ладони.
Компаса не было.
И тогда он снова заплакал.
Но слезы мешали видеть. Он вытер глаза кулаком, лег на
живот и принялся шарить в илистой воде между кочками.
Перед лицом запрыгали пузыри. Склонившиеся над головой
кустики травы показались ему непомерно большими, как де¬
ревья. Они закрыли горизонт и солнце. На краях стеблей чет¬
ко выделялись зазубрины. И мальчику вдруг показалось, что
он стал очень маленьким, как муравей, и может теперь ползти
по этим стеблям и не проваливаться больше в воду.
Наконец он нашупал коробочку компаса и с трудом встал
на ноги. Под стеклом, в желтой воде по-прежнему неподвиж¬
но стояла стрелка.
Мальчик пошел вперед. Оступаясь на кочках, разбрызги¬
вая воду, он шел с бесстрашием бесконечно уставшего чело¬
века.
Под ногами перестало чавкать. Колючая ветка хлестнула
по лицу, и это было даже приятно: будто почесала зудевшую
кожу. Показались прибрежные кусты, но мальчик не увидел
их. Он уже почти ничего не видел: брови и веки оплыли от
укусов, кожа стала упругой, как сырое тесто.
Он сел на песок у самой воды. Услышал гудок и клёкот
воды за кормой. Снизу шел пароход. На пароходе играло ра¬
дио, и до берега доносилась музыка, вздохи машины и гром¬
кий разговор. Звуки не смешивались и были слышны каждый
в отдельности. Говорил уверенный густой голос:
—	...А в Красноярске на самолет — ив Сочи. Вода — два¬
дцать девять градусов... Пальмы! Мандарины прямо с дерева!
Представляете?,
490

Мальчик разлепил пальцами веки. Пароход шел близко.
У перил лицом друг к другу стояли двое мужчин.
—	Э-э-э-э-й, дя-а-денька! — крикнул мальчик.
—	Мандаринов еще нет, — ответил другой голос, — они в
октябре...
—	Э-э-э-й, сто-о-йте! — снова крикнул мальчик и замахал
руками.
На этот раз его услышали. Мужчины повернулись, и один
из них тоже помахал рукой. Вдоль берега, шипя, прокатилась
волна. Пароход скрылся за поворотом.
Перед глазами мальчика поплыли большие искрящиеся ша¬
ры. Все происшедшее сегодня, казалось, было давным-давно.
И очень хотелось спать. Он прижался щекой к мокрому пес¬
ку и подумал устало: «Сенька, наверно, умер...»
«Сенька умер... Сенька умер...» — застучало в висках, и,
когда смысл этих слов дошел до сознания, мальчик вскочил
на ноги. Вернее, ему показалось, что вскочил. Он поднялся
медленно, с трудом расстегнул ватник и сбросил его вместе с
мешком. Затем снял штаны и прикрыл ими мешок с промок¬
шей мукой.
Из-за кустов выплыла лодка. Две женщины, сидя между
копенками сырого сена, не спеша гребли по течению. Они узи-
дели мальчика и бросили весла.
Он стоял по пояс в воде, съежившись, и всхлипывал. По¬
том шагнул вперед, поплыл, мотая головой, крестя воду не¬
уклюжей мальчишечьей саженкой. Плыл он как-то странно:
правая рука загребала ладошкой, левая — кулаком.
—	Купальщик! Дурной! — крикнули женщины.
Мальчик поднял голову из воды, и они увидели его распух¬
шие, слепые веки.
Когда его втаскивали в лодку, из разжавшегося кулака
выкатилась и упала на колени одной из женщин черная коро¬
бочка компаса.
...К вечеру Семен уже лежал в больнице. А мальчик только
через два дня увидел солнце.
Его спросили:
—	Зачем полез в болото? Обойти не мог?
—	Сенька сказал: «Не сворачивай», — ответил он.
—	Ну, а вплавь-то зачем? Ширина здесь — километр, а то
и больше. Утонул бы...
—	Сенька сказал: «Не сворачивай», — упрямо повторил
мальчик и нахмурился. — У меня был компас... И стрелка по¬
казывала все время прямо. Я же не виноват, что он так
устроен.
491

МОЙ ДРУГ СТЕПКА
В субботу на уроке географии Степка Хокканен получил
двойку. Я считаю, что получил он ее за свой язык.
Говорят, будто финны народ неразговорчивый. Степка —
финн, но болтает почище любого. Из-за этого мы с ним и
дружим. Мне нравится, что он может ответить на любой во¬
прос. Даже если не знает, — соврет, да ответит. А Степке
нравится, что я больше молчу или поддакиваю, и он может
говорить сколько влезет. Меня всегда хвалили за скромность.
Раньше мне было это приятно, и теперь я вырос такой скром¬
ный, что самому противно. Иногда возьму и просто для себя
начну придумывать какую-нибудь историю. Получается не
хуже, чем у Хокканена. Но при нем не могу, он меня забивает.
Еще мне нравится, что Степка умеет становиться бешеным,
когда захочет. Если, скажем, на нас по дороге из школы на¬
падут ребята с турбазы, то у Степки лицо сразу делается
492

красным, а на шее надувается жила. Он швыряет портфель
в грязь и идет прямо на турбазовских, размахивая кулаками.
Турбазовские разбегаются, хотя в этот момент ничего не сто¬
ит дать Степке в поддыхало, потому что, размахивая руками,
он закрывает глаза.
Сначала мы со Степкой дружили просто так, из-за того,
что рядом живем. Но потом нам понравилось и мы договори¬
лись дружить на всю жизнь. Мы решили все делить пополам.
Один раз Степка достал семь кованых крючков. Он сразу
отдал мне три и себе взял три, а лишний бросил в колодец.
Потом мы целый день доставали крючок магнитом, чтобы он
не попал кому-нибудь в ведро.
А когда еще весной к нам приезжал папин товарищ, охот¬
ник, и оставил полпачки патронов, я тоже принес их Степке.
Он стащил у отца ружье, мы ушли в лес подальше и начали
подбрасывать свои шапки и стрелять в них по очереди. Степ¬
ка стреляет лучше меня: он попал в свою шапку, а я нет. По¬
этому его выпороли, а меня нет, и он злился на меня целую
неделю.
И все-таки я завидую Степке. Пускай бы и меня пороли:
по крайней мере все кончается очень быстро, да потом еще
жалеют. Меня вот не жалеют нисколько. Как начнут родители
воспитывать, так и воспитывают по два часа — даже уроки
делать некогда. И все примеры приводят из своей жизни,
будто они были такие золотые — прямо серебряные. Мне на¬
доест их слушать, и я начну кашлять. А они и кашель исполь¬
зуют.
—	Вот, ходишь — душа нараспашку... Видишь, к чему это
приводит? Так и до чахотки недалеко! А мы ведь тебе только
добра желаем...
А по-моему, если желаешь человеку добра, то не надо все
время об этом говорить, потому что к таким словам привыка¬
ешь и никакого добра уже не заметно.
Я один раз даже не вытерпел и сказал:
—	Во-первых, не чахотка, а туберкулез! А во-вторых, те¬
перь туберкулез вылечивают пенициллином, как дважды два!
После этого мне еще час объясняли, что я грубиян, и спра¬
шивали, почему я начал портиться, хотя раньше был скром¬
ным. Хоть бы про скромность не говорили! Мне эта скром¬
ность хуже туберкулеза.
Вот Степка небось не скромный. Зато и делает что хочет.
Захотел — и влюбился в Нину Полянскую. Об этом весь класс
знает, потому что с некоторых пор Степка стал толкать ее на
переменках. А Полянская тоже влюбилась в Степку; она все¬
гда говорит: «Ты, Хокканен, дурак! Дождешься...», но нико¬
гда не жалуется. Теперь им весь класс завидует.
493

В субботу Степка доказывал, что двойку он схватил из-за
Полянской, но я все-таки думаю — за свой язык.
Анна Наумовна спросила Степку строение атмосферы. Он
объяснил, почему внизу воздух плотный, наверху — разрежен¬
ный, но, на какие слои делится атмосфера, забыл. Анна На¬
умовна стала ему задавать наводящие вопросы. Степка ви¬
дит, что ему все равно не вспомнить, и начал, как обычно,
Анну Наумовну заговаривать. Она его спрашивает про слои,
а он говорит:
—	Ага, Анна Наумовна, в верхнем слое совершенно ды¬
шать нечем. Я вот ,читал: один раз туда орел нечаянно зале¬
тел и задохнулся без воздуха.
(Про орла он, конечно, выдумал.)
—	Хокканен, тебе понятен мой вопрос? — сказала Анна
Наумовна. — Ответь четко и ясно: на какие слои делится ат¬
мосфера земли? Ну... Тропо...
—	Ага, Анна Наумовна... А если на реактивном самолете
лопнет кабина, то летчика раздавит воздушной волной. Вни¬
зу очень плотный воздух.
Анна Наумовна рассердилась.
—	Стыдно, Хокканен, не знать таких вещей! Даже если
ты не читал учебник... В наш век — век спутника! — об этом
знает каждый дошкольник. Во всех журналах написано. Ты
хоть журналы читаешь?
«Век спутника» — любимое выражение Анны Наумовны.
Когда запустили спутник, она прибежала в класс с газетой
и весь урок читала нам сообщение и объясняла устройство
приборов, которые там установлены.
И ребята тогда здорово обрадовались, что наши запусти¬
ли спутник вперед всех и что нас в тот день не спрашивали
по географии. С тех пор Анна Наумовна всегда говорила «век
спутника», если на нас сердилась.
Степка, услыхав про спутник, понял, что дело плохо, и уже
мечтал о тройке. Но в это время Полянская нарисовала на
промокашке рожу с длинным языком и потихоньку показала
Степке. Если бы это сделал кто-нибудь другой, то Степка
стерпел бы, как миленький... А тут у него даже уши зашевели¬
лись от злости. Но Полянскую он сейчас тронуть не мог и
сказал Анне Наумовне:
—	Я читаю журналы, Анна Наумовна. В одном журнале
написано, что в нашей школе есть всякие ненормальные
художники...
Анна Наумовна даже покраснела.
—	Ты о ком, Хокканен?
Степка испугался, что она приняла на свой счет, и заторо¬
пился:
494

—	Я не про вас, Анна Наумовна! Честное слово, не про
вас...
Этим оправданием он только испортил дело.
—	Иди на место, Хокканен! За ответ — три, за поведе¬
ние — единица, в среднем — двойка. И останешься после уро¬
ков, я с тобой поговорю.
После уроков мы остались вместе. Анна Наумовна подо¬
шла к нам в коридоре.
—	Хокканен, — сказала она, — почему ты не можешь
сдерживать свой язык? Если тебя спрашивают урок, ты гово¬
ришь бог знает о чем, только не о том, что нужно. Что это
за орлы? При чем тут летчики, художники?
—	А чего она...
—	Кто «она»?
—	Да тут одна. Только я не про вас, честное слово!
—	Я не интересуюсь твоими секретами, — сказала Анна
Наумовна. — Я только хочу, чтобы ты вырос знающим и ум¬
ным человеком, Завтра ты придешь в школу и будешь зани¬
маться со мной дополнительно, пока не ответишь по всему
материалу за неделю.
—	Завтра воскресенье!
—	А ты думаешь, Хокканен, что мне интересно занимать¬
ся с тобой в воскресенье? У меня есть семья. У меня двое ре¬
бят, ты сам знаешь... Но все же мне приходится сидеть с то¬
бой в воскресенье.
—	Да, — повторил Степка. — Приходится сидеть в воскре¬
сенье. Да еще в век спутника.
Я стоял рядом. Мне ведь тоже было обидно, потому что
мы в воскресенье собирались идти смотреть, как взрывают
гранит в карьере. Но все-таки Степка зря сказал про спутник.
Анна Наумовна покачала головой и ушла.
—	Она еще у меня дождется! — сказал Степка.
—	Не хвались, Степка, ничего ты ей не можешь сделать.
—	Да нет, не Анна Наумовна, а Нинка...
—	Ты же в нее влюбился!
—	Я ее уже два часа ненавижу, — сказал Степка.
Пока мы шли домой, я все время думал, как объяснить
Степке, что он зря сказал про спутник. А Степка уже про это
забыл. Он такой: если сам забыл, то думает, что и другие бы¬
стро забывают.
*	* *
В воскресенье утром мы со Степкой отправились в школу.
Мне хоть не нужно было, но я пошел — все равно дома делать
нечего. До нашей школы, если бегом по дороге, всего пять
минут. Но Степка уговорил меня идти лесом к Мраморному
495

озеру, потом повернуть к железной дороге, а потом уже — в
школу. Он сказал, что на свежем воздухе у него лучше рабо¬
тает голова и он хочет все повторить вслух.
В лесу было много снега. Мы набрали полные валенки, по¬
ка выбрались на тропку.
Конечно, Степка повторять ничего не стал. Он шел впере¬
ди и все время старался незаметно тряхнуть ветку, чтобы меня
обсыпало снегом. Потом стал петь песню, которую слышал
по радио: «Кольцо души-девицы я в море уронил...»
Кроме этой строчки, он ничего не помнил, но ему очень
нравились слова «души-девицы». Дойдя до этих слов, он все¬
гда начинал смеяться. Я сказал ему, чтобы он хоть немного
повторил. Но, когда Степка поёт про девицу, с ним разговари¬
вать невозможно. Лишь один раз он остановился, задрал го¬
лову и сказал:
—	Эх, атмосфера какая синяя!.. Почему, Мишка?
Вышли мы на Мраморное озеро. Там у лунки сидел чело¬
век с удочкой. К нам, на Карельский перешеек, каждое вос¬
кресенье приезжают из города, но мы никогда не видели,
чтобы ловили на Мраморном. Там и летом нет ничего, кроме
раков.
—	Клюет? — спросил Степка.
Человек этот очень обрадовался, когда Степка его спро¬
сил. Наверно, ему надоело сидеть одному.
—	Все утро клевало, — сказал он и похлопал по рюкза¬
ку,— килограмма три поймал. Да все мелочь. А сейчас не
клюет, как обрезало.
Нам было смешно. Мы-то знали, что в Мраморном нет ни
рыбешки. Там вода гнилая. Но Степка тут же сказал, что в
озере водятся зеркальные карпы.
—	Нет, карпа я ни одного не поймал, — вздохнул чело¬
век, — все окуни.
Мы ушли, а он остался ловить зеркальных карпов. Мы ни¬
чего ему не сказали. Рыбаки, они все ненормальные, все рав¬
но он просидит до самого вечера. По крайней мере, хоть будет
думать, что может поймать рыбину, и от этого ему станет
веселее сидеть.
Только мы со Степкой вошли в лес, как услышали совсем
рядом выстрел. Потом кто-то крикнул:
—	Держи, держи! Уйдет!
—	Чего они его, руками ловят, что ли? — сказал Степка.
Он думал — заяц.
Вдруг справа от нас затрещали кусты и выбежал лось.
Увидел нас—и в сторону. Мы сами испугались не меньше его.
Глаза у него дикие! Видно, злой был, или это от страху...
И тут наперерез лосю из кустов выскочили двое таких...
496
16

Ну, вроде дачников, в бурках. И ругаются, как пьяные. Лось
прыгнул через куст. Легко-легко прыгнул — чуть ногами ше¬
вельнул. Мне даже показалось, что он на землю не опустит¬
ся, а так и улетит.
Дачники в него сразу из двух ружей — баб-бах!
Лось упал на землю, присел на задние ноги. Потом пова¬
лился рогами в снег. А сам еще дышит, и у него под брюхом
снег красный.
Дачники закричали:
—	Сергей Сергеич, идите сюда!' Готов!
Видим, по кустам еще один ломится. Ветки раздвигает и
тоже ругается. Вылез на поляну.
—	Где он?. A-а, вот он, голубок! Не стреляйте! Я сам
добью.
Наставил ружье и выстрелил два раза прямо в упор. Лось
голову запрокинул, дернулся и затих. Тогда этот Сергей Сер¬
геевич скомандовал:
—	Встаньте поближе, я вас увековечу.
Дачники подошли к лосю, поставили ему ноги на спину и
ружья взяли наперевес, как часовые. А он достал из-за пазу¬
хи фотоаппарат и щелкает. Потом сказал:
—	Теперь меня давайте.
Я стою, а мне лося жалко, ну прямо как человека. У нас
их много развелось — к самым домам подходили. Мы со Степ¬
кой для них в магазине соль покупали, они соль любят.
Степка тянет за рукав. «Идем поближе, посмотрим», а я
не хочу идти, потому что боюсь на лося смотреть. Но Степка
настоял. Мы подошли и говорим:
—	Здравствуйте!
—	Здравствуйте, если не шутите, — говорит Сергей Серге¬
евич. — Вам что нужно?
—	Мы посмотреть, — говорит Степка.
—	Вы что, одни? Или еще с вами есть кто-нибудь?
—	Одни. У вас «зауэр три кольца»?
—	Нет, у меня «ижевка», — отвечает Сергей Сергеевич, а
сам озирается и ногой притоптывает.
Я взглянул на лося и отвернулся, чтобы мне его еще боль¬
ше жалко не стало. Глаза у него открытые, а в них все отра¬
жается: деревья, облака и даже я — только все очень малень¬
кое.
—	Ну и ладненько, — говорит Сергей Сергеевич, — погля¬
дели, а теперь шагайте.
—	Почему? — спрашивает Степка. — Вам лесу жалко?
—	Тебе еще объяснять! Ну, шагай, не порть атмосферу!
Как он сказал про атмосоеру, у Степки даже глаза стали
круглые.
]7 Библиотека пионера, том VIII 497

—	А ваше какое дело!
—	Брысь! — говорит Сергей Сергее¬
вич, а сам все озирается.
Степка отошел немного и вдруг кри¬
чит:
—	А разрешение у вас есть, чтобы
лося убить?
Тут они все трое затоптались на ме¬
сте, а один дачник говорит:
—	Пойдемте, Сергей Сергеевич, ну
его к черту...
А Степка орет:
—	Покажи разрешение! Покажи, а
то отца позову!
Сергей Сергеевич — к нему. Степка
отпрыгнул в сторону и опять:
—	Нет разрешения? Да? Па-а-па! Иди сюда-а-а!
Они как услышали про папу — ружья под мышки и зато¬
ропились. Мы тогда совсем догадались, что никакого разре¬
шения у них нет. Они просто браконьеры и жулики.
Степка подскочил ко мне и шепчет:
—	Мишка, пойдем за ними!
—	А что мы сделаем? Нам одним не справиться.
498

—	Куда-нибудь они придут, не
будут в лесу ночевать. Позовем лю¬
дей и задержим. Они ведь жулики!
Дачники вышли на тропу. Идут
и на нас оглядываются. Степка шагает
сзади метров на пятьдесят и орет во
всю глотку:
—	«Самовольный отстрел лося ка¬
рается принудительными работами
сроком на один год или штрафом
пятьсот рублей!»
У Степки отец егерь. Дома у них
висят плакаты с правилами охоты.
Степка их наизусть выучил. Кончилось
про охоту, он заорал про рыболов¬
ство:
—	«Воспрещается ставить переме¬
ты более чем на пятьдесят крючков, а
также...»
Я смотрю, дачники чуть не бегом
побежали. Меня смех разбирает: такие здоровые, а от нас
удирают.
Но, когда Степка стал орать про переметы, Сергей Сергее¬
вич не выдержал. Повернул обратно — и за Степкой. Степ¬
ка — назад, а я растерялся и стою. Он несется прямо на
меня: лицо у него красное, и топает, как бык. Но, видно, ему
очень хотелось самого Степку измолотить. Он мимо меня про¬
бежал, будто и не заметил. Мне даже обидно стало. Я ему
от обиды шепчу вслед: «Браконьер!» — но голос у меня тихий,
мне и самому еле слышно.
А Степка пробежал немного по тропе и свернул в лес, пря¬
мо по снегу. Сергей Сергеевич — за ним, завяз по самый свой
меховой полушубок. Стоят они друг против друга метрах в
двадцати. Сергей Сергеевич ругается, а Степка орет:
—	Па-а-па! Иди-и сюда-а-а!
Сергей Сергеевич шагнет вперед, Степка шагнет назад.
Сергей Сергеевич — назад, Степка — вперед. Сергей Сергее¬
вич плюнул и побежал обратно. А Степка ему вслед на весь
лес:
—	Браконьер чесоточный! Все равно не отстану! — И сно¬
ва: — «Лица, виновные в нарушении вышеуказанных правил,
привлекаются к уголовной ответственности...»
Степка совсем осмелел, прямо на пятки им наступает.
А они табуном несутся, и от них — пар.
Скоро мы выбежали на какую-то совсем незнакомую до¬
рогу.
499

—	Сейчас мы их сцапаем, — говорит Степка. — Машина
пойдет или еще кто...
Вдруг дачники свернули с дороги. Смотрим, на обочине
стоит машина, синяя «Победа». Они в эту машину плюх! Ма¬
шина — фырк! — и уехали. Мы даже номера не разглядели.
Стоим посреди дороги.
—	Зря ты их напугал, — говорю я Степке. — Не нужно
было про уголовную ответственность... Нужно было сделать
вид, будто мы отстали, а потом следить. Хоть бы номер за¬
писали!
—	Я и не хот^л их пугать. Это я от злости. Я же не знал,
что они напугаются.
В этот момент над нашим ухом что-то как загудит. Обер¬
нулись. Видим — грузовик. Шофер из кабины высунулся и
грозит кулаком.
—	Не понимаете, что дорога скользкая? Из-за вас, из-за
паразитов, только в тюрьму сядешь!
А я вижу, у Степки глаза забегали, забегали. Значит,
придумал что-то.
—	Товарищ водитель, мы не нарочно. Мы в больницу к
брату идем. Подвезите нас, пожалуйста, до Приозерска.
—	Какой еще брат?
—	Мой, — отвечает Степка. — Ему живот резали.
Шофер помолчал и спросил:
—	А сколько лет твоему брату?
—	Пять.
—	Дела-а, — удивился шофер, — такого малька режут.
Ну, садитесь.
Сели мы в кабину. Проехали немного. Шофер спраши¬
вает:
—	А что доктора-то говорят? Живой будет?
—	А он и не живой, — отвечает Степка.
—	Хоронить, значит, едете?
—	Нет... У меня брата и сроду не было.
Шофер как тормознет, аж машину занесло.
—	Вылезайте, паршивцы!
—	Товарищ водитель, — говорит Степка, — я же вам че¬
стно признался. Я и врать не хотел, только, если мы говорим
правду, нам ни за что не верят. А если соврем — верят. Нам
обязательно нужно быстрей в милицию.
—	К сестре? — спрашивает шофер.
—	Нет!—говорит Степка. — Честное пионерское!.. — и рас¬
сказал про лося.
—	А без вранья нельзя было? Сказал бы правду, я бы и
так подвез.
—	Да нет, — говорит Степка, — я уж знаю... Тут обяза¬
500

тельно нужно, чтобы кто-нибудь заболел или умер. Иначе
ни за что не подвезут.
Шофер засмеялся и тронул машину. И всю дорогу ему
чего-то смешно было. Даже чуть на корову не наехал.
Подвез нас до самой милиции, вылез из машины и тоже
пошел с нами. В милиции — дежурный. Лейтенант. Молодой
такой, румяный. Степка ему все рассказал. И еще прибавил
для убедительности, что они все с кинжалами. Я стою и зави¬
дую: я бы никогда про кинжалы не придумал. Но у лейтенан¬
та и без кинжалов глаза разгорелись.
—	Номер заметили?
—	Нет, не заметили.
Лейтенант снова сел.
—	Тюхи! Как же я их задержу!
И вдруг шофер говорит:
—	Слушай, лейтенант, раз такое дело, — грузись в мою
машину. Эти ворюги из города, не иначе. Мы их на шоссе до¬
гоним. На шестьдесят первом километре — пост ГАИ. Ты по¬
звони, пусть задержат. Какого цвета машина?
—	Синего, — говорит Степка.
Все так и вышло, как сказал шофер, ну прямо точно. Че¬
рез час мы их догнали.Только видим — не одна синяя «Побе¬
да» стоит, а целых четыре. Пассажиры повылезали, ругаются,
руками размахивают. Один кричит, что он в театр опаздывает,
другой на самолет торопится.
А один, в пыжиковой шапке, стучит кулаком по капоту и
твердит:
—	Да вы поймите! Она же не синяя? Не синяя! А ультра¬
мариновая! Уль-тра-ма-ри-но-ва-я!
—	Ну, дадут они тебе жару, лейтенант, — говорит шофер.
Лейтенант вылез из кабины. Они все — к нему.
—	Это вы нас задержали?
—	Как на улице хулиганы, так их нет!
—	Дайте вашу фамилию!
—	Раз в неделю отдохнуть не дают!
А Степка бегает вокруг нашей «Победы» и ооет:
—	Вот эти, товарищ лейтенант! Идите сюда! Вот эти!
Такой шум стоит, будто бетономешалка работает.
Лейтенант то одного уговаривает, то другого, но они не
слушают. Дядька в пыжиковой шапке тянет его за рукав
к своей машине и все кричит, что она ультрамариновая. Я си¬
жу в кабине, и вылезать чего-то не хочется. Ведь на самом
деле не лейтенант все затеял, а мы.
Но тут был еще инспектор ГАИ, который их задержал.
Спасибо, хоть он помог. Встал около лейтенанта и говорит:
—	Товарищи, хватит кричать. Лейтенант исполняет свой
501

долг, а вы портите ему нервы. Был приказ — задержать си¬
нюю «Победу»... А вы, граждане, простояли всего полчасика,
но зато помогли задержать преступников. Теперь можете
ехать; кроме этой машины... Спасибо, — снимает перчатку и
протягивает руку. — И вам спасибо. И вам...
Они поворчали еще немного и уехали. Даже фамилию не
записали. А тот, который на ультрамариновой, еще свой адрес
оставил, как свидетель.
Инспектор говорит лейтенанту:
—	Ну, вы* лейтенант, теперь сами разберетесь?
—	Так точно,, товарищ капитан.
—	Счастливо. — Сел на свой мотоцикл и уехал.
Пока шум был, дачники сидели в своей «Победе». А когда
лейтенант к ним подошел, вылезли. Стоят и злятся.
—	Ваши документы!
—	Прошу вас, — говорит Сергей Сергеевич.
Лейтенант проверил документы и мнет их в руках..
—	Здесь речь шла о преступниках, — снова говорит Сер¬
гей Сергеевич. Вид у него злющий, прямо благородный. —
Очевидно, это — мы?
Другие двое стоят молча, тоже изображают, будто сер¬
дятся.
—	Предъявите разрешение на отстрел лося.
—	Может быть, вы объясните, в чем дело? Какого лося?
Вы что-нибудь понимаете, друзья? — Сергей Сергеевич обора¬
чивается к своим.
А они стоят, как святые. Один из них говорит:
—	Ничего не понимаю! Просто цирк какой-то...
—	В лесу вами убит лось. Вот эти двое ребят указывают
на вас.
—	Эти двое хулиганов, — говорит Сергей Сергеевич и от
своего благородства чуть не лопается. — Эти двое хулиганов
могут выдумывать все, что им угодно. Но отвечать будете вы.
Мы действительно были в лесу, но никакого лося не видели.
И даже не истратили ни одного заряда. Я не обязан перед ва¬
ми отчитываться, но все-таки покажу... Взгляните на ство¬
лы,— переламывает свою «ижевку».
А стволы внутри — как зеркало. Значит, вычистили по до¬
роге.
—	Ты можешь показать это место? — спрашивает лейте¬
нант Степку.
—	С дороги я не найду. А вот пойдемте к нашему дому,
потом — к Мраморному озеру, тогда сразу найду.
А они на Степку даже внимания не обращают.
—	Вот видите, они сами путаются, — говорит Сергей Сер¬
геевич. — Я даже допускаю, что где-то в лесу убит лось. До¬
502

пустим, мы сделаем глупость и придем на это место. Что
дальше? Вы спросите у лося, кто его убил?
—	Да они же убили! — кричит Степка. — У него еще под¬
лости хватает говорить!.. Мишка, скажи ему!
Я стою, и мне как-то неудобно. Я в жизни не видел, чтобы
так врали. У лейтенанта вид тоже растерянный. Ведь и прав¬
да, даже если придем на то место, все равно не докажешь.
Мы-то думали, что они сразу по-честному сознаются...
Шофер молчал, молчал и говорит:
—	Я этим огольцам вот как верю! А ты,— это Сергею Сер¬
геевичу, — просто жук навозный!
—	Да это какой-то бандитизм! — возмутился Сергей Сер¬
геевич. — Задержали... оскорбляют! Верните немедленно до¬
кументы! А я этого так не оставлю, — я в «Правду» напишу!
—	Жалуйся на меня своей бабушке, — говорит шофер. —
Поехали, лейтенант, ничего ты им не докажешь.
Лейтенанту, вижу, никак не хочется документы возвра¬
щать. Повертел он их в руках, покраснел даже, но отдал.
А Степка стоит, чуть не плачет, и на шее у него жила на¬
дулась. Я думал, он сейчас станет бешеным и кинется на них.
Но он бросился не на них, а к «Победе». Схватил с сиденья
фотоаппарат и побежал по дороге. Сергей Сергеевич поблед¬
нел сразу — и за ним.
—	Стой, негодяй!
Только не ему со Степкой гоняться. Пробежал метров сто
и пошел шагом. А Степка мчит, как заведенный.
Лейтенант растерялся, глаза у него стали круглые, как у
кошки. Говорит мне:
—	Это что же такое? Вы и вправду хулиганы!
Сергей Сергеевич остановился, даже идти не может. Тогда
и Степка остановился. Лейтенант кричит:
—	Отдай сейчас же!
А Степка далеко — еле слышно:
—	Не... не пойду... он мне морду набьет.
—	Давай в машину! — говорит лейтенант шоферу. — До¬
гоняй его!
Я еле-еле успел прыгнуть в машину. Проехали мы мимо
Сергея Сергеевича, а Степка никуда не бежит. Повесил аппа¬
рат на сучок, вышел на обочину и стоит, ждет. Довольный
такой.
—	Стой! — кричит ему лейтенант.
—	Я и стою, — говорит Степка, а у самого — рот до ушей.
Лейтенант спрыгнул, схватил Степку за руку и втолкнул в
кабину.
—	Я с тобой в Приозерске рассчитаюсь!
—	Да, товарищ лейтенант... — начал было Степка.
503

—	Молчи! Разговаривать с тобой не хочу.
—	Да вы сначала послушайте...
—	И слушать не хочу!
—	Пожалуйста... — говорит Степка.
И мы уехали. А фотоаппарат остался висеть на сучке.
Приехали в Приозерск. Лейтенант написал шоферу какую-
то бумажку. Шофер ушел. Нас лейтенант посадил за перего¬
родку. Сам сидит, молчит. Уж тут даже и я не выдержал.
—	Товарищ лейтенант, да честное слово!.. Хоть идемте в
лес...
Лейтенант молчит, бритвой на столе чертит. Потом
встал.
—	Пойдемте.
Мы идем по улице и думаем: «Куда он нас ведет? В тюрь¬
му, что ли?» А он идет впереди и не оборачивается. На улице
уже темно, удрать можно, как дважды два. Но мы же не ви¬
новаты, чтобы нам удирать. Даже и не собираемся. Я Степке
шепчу:
—	Зачем фотоаппарат отдал? Там же они все засняты у
лося...
Но Степка тоже молчит. Обиделся .на лейтенанта.
Пришли мы в столовую. Лейтенант купил чаю и пончиков.
—	Ешьте.
Мы хоть и обиделись, но стали есть, потому что были го¬
лодные. Лейтенант сидит, на скатерти узелки завязывает и
сам не ест. Потом говорит:
—	Слушайте, ребята, давайте по-честному... Убили лося
или нет? Или вообще никакого лося не было?,
Степка жует и молчит. Я говорю:
—	Убили.
—	Я вас отпущу, — продолжает лейтенант, — только ска¬
жите правду. Если они действительно убили, то жаловаться
не будут и я еще это дело разберу. Можно следователя при¬
гласить, экспертизу... Я номер «Победы» записал. А если ни¬
чего не было, то мне из-за вас влетит. Так хоть скажите, что¬
бы заранее знал.
Степка вынул изо рта недожеванный пончик и положил
на тарелку.
—	Вы с нами разговаривать не хотите, сами сказали.
—	Хочу. Только не врите.
Но Степка не любит, чтобы все было просто. Говорит:
—	Закройте глаза.
—	Не дури.
—	Ну, тогда отвернитесь.
Лейтенант вздохнул, но отвернулся. Степка вынул из
кармана кассету от фотоаппарата и положил на стол.
504

—	Пожалуйста.
—	Это что еще?
—	А то, — говорит Степка. — Пока он за мной по дороге
бежал, я кассету вынул. Они, когда лося убили, стали сни¬
маться. Теперь можно карточки отпечатать. Там все ихние
морды с ружьями.
Лейтенант как вскочит со стула:
—	А ты не засветил?
—	Ну да еще... Что я, не знаю? Я смотал сначала. Хотите,
можно хоть сейчас проявить? У меня тут фотограф знакомый.
—	Ну, нет... — говорит лейтенант. — Хватит мне ваших
знакомых! Я в лабораторию отдам. А сейчас идемте, домой
провожу.
—	А как насчет пленки? — спросил Степка. — Может, рас¬
писку дадите.
Лейтенант засмеялся:
—	Будет тебе расписка. Из какой школы?
Степка сказал. Лейтенант нас немного проводил, остано¬
вил на дороге машину, и мы доехали почти до самого дома.
В понедельник Анна Наумовна вошла в класс — и сразу
к Степке.
—	Хокканен, ты почему не явился?
—	Я шел... Только не дошел.
Ребята засмеялись, а Полянская покраснела. Наверно,
она за воскресенье еще больше в Степку влюбилась.
—	Что ты не дошел, мне известно. А вот почему не до¬
шел — объясни.
—	Мы с Крыловым жуликов ловили.
Ребята еще сильнее хохочут. Они-то Степку знают и никак
не думают, что он всерьез. Даже Анна Наумовна губу прику¬
сила, чтобы не засмеяться.
—	Поймали?
—	Поймали. Не самих жуликов, а фотографии... Но это
все равно. Лейтенант следователя вызовет.
Анна Наумовна нахмурилась.
—	Ну, вот что, Хокканен. Хватит мне этих летчиков, ху¬
дожников, жуликов, лейтенантов, следователей...
—	И орлов! Орлов!—кричат ребята.
—• И орлов... Останешься после уроков на два часа. У ме¬
ня будет с тобой последний разговор.
В это время открывается дверь, и заглядывает учитель
физкультуры.
—	Хокканена и Крылова — к директору.
—	Что там такое? — спрашивает Анна Наумовна.
—	Понятия не имею. Пришел кто-то из милиции.
Анна Наумовна даже побледнела.
505

—	Мальчики, что вы натворили, говорите быстро.
А мы и сами напугались. Идем в кабинет, а у меня в но¬
гах какие-то пузырики бегают. Анна Наумовна идет с нами.
Постучались. Смотрим, у стола сидит наш лейтенант. Дирек¬
тор карточки в руках вертит.
—	A-а, сыщики, — говорит директор. — Ну что, Хокканен,
зашили живот твоему брату?
Лейтенант смеется. Вот уж действительно — ничего на
свете скрыть нельзя.
Директор тоже смеется.
—	Вот товарищ лейтенант говорит: двое, из нашей шко¬
лы... Мне сначала и невдомек — кто это мог быть? Но как про
живот услыхал, сразу догадался — Хокканен! А с ним и Кры¬
лов, конечно.
Директор протянул нам карточки, а там все точно, как
было: лось и они с ружьями. Жалко только, что нас не видно.
Надо было нам пораньше из кустов вылезти.
Анна Наумовна заглянула через мое плечо.
—	Боже мой, какое варварство! Значит, вы действительно
помогли задержать этих людей?
—	Можно сказать, целиком их заслуга, — подтвердил лей¬
тенант.
—	Что же с ними теперь сделают?
—	Судить будут. Я все материалы уже к следователю на¬
правил. Ребятишек в суд вызовут свидетелями, вы не пу¬
гайтесь.
—	Теперь не испугаемся, — говорит директор.
И лейтенант ушел. Оставил нам на память две фотогра¬
фии.
Одну карточку Степка подарил Полянской, а другую мы
приклеили к забору и расстреляли снежками.

Я ТЕБЕ ВЕРЮ
Кассирша аэропорта приподнялась со стула. Перед окном
кассы стоял мальчик лет двенадцати, в летной канадке с ка¬
пюшоном.
—	Ты один хочешь лететь?
Мальчик кивнул.
—	А откуда у тебя деньги?
Рука с деньгами выскользнула из окошка. Настороженно
глядя на кассиршу, мальчик начал пятиться к выходу.
—	Подожди.
Мальчик метнулся к двери. Но в этот момент проход за¬
городила широченная фигура летчика.
—	Задержите его!
Большая ладонь легла на плечо мальчика. Он рванулся.
Ладонь легко, почти без усилия отстранила его от двери.
507

—	В чем дело?
—	Ах,	это вы,	Гога... Вот	мальчик	какой-то странный...
Хочет один лететь.	И деньги у	него...
—	Понятно, — сказал летчик, — сейчас разберемся.
Мальчик головой едва доставал до пояса высокого лет¬
чика.
—	Что ж, будем молчать? — спросил летчик. — Как зовут?
—	Пусти!
—	Не могу я тебя отпустить, — сказал летчик. — Ты объ¬
ясни сначала — куда летишь? Зачем? Может быть, я сам те¬
бя повезу.	Надо же мне знать.	У нас порядок такой...
Задрав	острый	подбородок,	мальчик	смотрел на летчика,
и губы его дрожали.
—	Пусти! Не ваше дело!
—	Чистый хорек! — засмеялась кассирша.
Летчик сердито взглянул на кассиршу: Та покраснела и
провела рукой по пуговицам кофточки.
—	Идем, — сказал летчик. — Поговорим по дороге.
Они шли вдоль ангаров, и рука летчика по-прежнему ле¬
жала на плече мальчика.
—	Ты из дома удрал, верно?
—	Ну да еще! — сказал мальчик.
—	Тебя как зовут?
—	Федя.
—	В поселке живешь?
—	В поселке.
—	А кто твой отец?
—	У меня нет отца.
—	А мать?..
—	У меня нет мамы, — сказал мальчик. — Пусти. Больно!
—	А ты не убежишь? Даешь слово?
—	Даю.
Летчик остановился и убрал руку с плеча.
—	Вот и хорошо, — сказал он. — Всегда лучше, чтобы че¬
стно...
И в эту секунду мальчик бросился к забору. Он с разбегу
прыгнул, навалился животом на заостренные доски частоко¬
ла, перекатился на ту сторону и побежал к Енисею, топча
запыленные кустики картофельной ботвы.
*	* *
Уже вечером летчик шел вдоль стоянки «шаврушек».
Возле одной из машин он остановился, постучал носком са¬
пога по дутику1 и сказал вполголоса:
1	Колесо, выпускаемое при посадке на землю.
508

—	Как дела, шавруха? Тебе не скучно одной?
Машина молчала.
—	Ты никого здесь не видела?
Машина молчала.
—	Ты не видела человека, который продал свое честное
слово? — уже громче повторил летчик и прислушался.
Но машина молчала, изо всех сил молчала!
—	Ну?..
И вдруг «шаврушка» вздохнула протяжно и шумно: «Пш-
ш-фу-у...»
—	Давно бы так, — сказал летчик. Он. шагнул к борту и
откинул крышку багажника.
В тесном закутке, скрючившись, лежал мальчик с. красным
от напряжения лицом. Он задерживал дыхание больше ми¬
нуты.
—	Слушай, Федя, — сказал летчик, — почему ты бега¬
ешь и прячешься? Может быть, ты — жулик?
—	Сам ты жулик, — сказал мальчик и заплакал.
Летчик подхватил его под мышки и поставил на землю.
—	Я тебе не верю, — строго сказал он. — Ты слово про¬
дал. Может быть, ты и плачешь нарочно.
Федя перестал плакать.
—	Не продал... — с вызовом сказал он.
—	Почему же ты от меня убежал?
Федя отвернулся.
—	Ну вот что, — сказал летчик, — идем. Покажешь, где
твой дом. И не вздумай убегать — на этот раз догоню.
Они пересекли поле и оказались на дороге, ведущей к по¬
селку. Федя шел посередине, загребая ногами.
—	Перестань пылить, — сказал летчик. — Ты человек, а
не бензовоз.
Федя ничего не ответил, но пылить перестал.
—	А в багажник ты зря полез, — продолжал летчик. —
Все равно его открывают перед вылетом: зажимы складыва¬
ют. Ну, Федор, понял теперь?
Федя отвернулся и снова начал пылить.
Летчик нахмурился.
—	Напрасно я с тобой связался. Тебя, пожалуй, прямо в
милицию надо бы отвести.
—	Ну, ведите! — крикнул Федя, резко повернувшись к
летчику. — Чего же вы не ведете?!
—	Не веду потому, что сам такой был.
—	Как я, жулик, да? — звонко спросил Федя.
—	Нет, не жулик. Такой же дурной.
Они молча прошли через весь поселок и скоро оказались
на дальнем его конце.
509

—	Где твой дом?
—	Там остался.
—	Почему же ты не показал?
-— Забыл.
—	Хорошо, идем обратно, — спокойно сказал летчик. —
Постарайся не забыть на этот раз.
Через двадцать минут они снова стояли на дороге, веду¬
щей к аэропорту.
—	Ну?.. — спросил летчик.
—	Забыл! — упрямо сказал Федя.
Летчик внимательно и строго взглянул на Федю. На лице
мальчика ни смущения, ни страха, только вызов. Летчик от¬
ступил нэ шаг и вдруг расхохотался.
—	А ты упрямый! — проговорил он сквозь смех. — Толь¬
ко я тоже упрямый... Вы не знаете, где живет этот мальчик?.—
обратился он к женщине, проходившей мимо.
Женщина широко открыла глаза и с любопытством по¬
смотрела на Федю.
—	Ой, знаю! — сказала она. — Или натворил чего? Вон
под зеленой крышей — видите? Ихний — рядом.
—	Спасибо, — сказал летчик.
—	Да я лучше провожу, — заторопилась женщина. — Че¬
го он наделал?
—	Спасибо, — повторил летчик. — Теперь я сам найду.
—	Ой, да тут и трудов-то нет ничего, — настаивала жен¬
щина. — Я вас и до крыльца доведу. Парень-то у вас в порту
нахулиганил или как?
Летчик скосил глаза на Федю.
—	Да тут такое дело...—серьезно сказал он.—Дом поджег.
—	Неужто?! — ахнула женщина.
-—■ Ага, — подтвердил летчик. — Каменный дом — с одной
спички.
Федя отвернулся и фыркнул. Летчик легонько шлепнул
его по спине, и они двинулись к дому с зеленой крышей.
—	Балабон! — строго сказала женщина. — Язык-то без
костей!
*	* *'
—	Вор... вор... — Тетка сидела на кровати, приложив ла¬
дони к вискам. Раскачиваясь, она почти пела: — Во-ор... сын
моей сестры растет вором...
Деньги, свернутые рулончиком, лежали на столе. Когда
тетка умолкала, слышно было, как бумажки похрустывают,
распрямляясь. Но затем снова наполнял комнату ее голос.
Казалось, где-то в углу запутался и дрожал в паутине беско¬
нечно долгий звук: «и-и-и-и...»
510

—	Грела его, кормила... Господи! Все в гнездо свое... все-
то в дом... Господи!..
Летчик, стоя у двери, молча смотрел на тетку.
—	Послушайте, — сказал он наконец, — мальчик с утра
на аэродроме. Он не ел целый день.
—	А я... — сказала тетка. — Он подумал, когда я ела?
Кто об этом подумал?
—	Ты ела утром! — крикнул Федя. — И деньги не твои!
Они — за папу.
—	Молчи, вор, — сказала тетка. — Неблагодарный вор!..
Федя сорвался с места, выбежал в сени, хлопнув дверью.
—	Послушайте, так нельзя...
—	Уходите, летчик, — сказала тетка. — Бог с вами, я вас
не звала.
Летчику вдруг стало жарко.
Нагнув голову, он шагнул в сени. Ему тоже хотелось хлоп¬
нуть дверью.
Федя был во дворе.
—	Давно здесь живешь?
—	Два года и три месяца.
—	...И три месяца, — задумчиво повторил летчик. — Ну,
пойдем, проводишь меня немного.
—	Зачем?
—	Затем, — сказал летчик. — Познакомимся. Придешь в
следующий раз на аэродром — будет у тебя там знакомый.
Ты с ребятами дружишь?,
—	Дружу. Только на улице. Домой она не пускает.
—	Хорошо, — сказал летчик. — Идем.
Федя нерешительно потоптался на месте.
—	А слово я не продал, — сообщил он. — Я, когда гово¬
рил, фигу в кармане держал.
—	Ну и что?
—	И то... — сказал Федя. — Тогда не считается, вот что.
* .* ж
Отец погиб в апреле 1945 года в воздушном бою над чеш¬
ским городом Братиславой. Федя родился через два месяца
после его смерти. Два года назад ушла в тайгу и не верну¬
лась Федина мать — инженер по лесному делу. Мальчик
остался у тетки, которая недели две горевала и плакала.
Тетка не умела плакать без слов.
—	Ей теперь все равно, — говорила она. — А мне за что
такое? За что?
Феде нестерпимо было видеть ее опухшее от слез лицо и
то, как она привычно и торопливо крестится после еды, но тут
511

же, взглянув в окно, выбегает на улицу и визгливо, краснея
от натуги, начинает орать на ребят, играющих возле дома.
Феде нестерпимы были ее разговоры с богом, которого она,
кажется, жалела, как и себя, но которому все-таки жалова¬
лась на свою долю, на погибшую сестру, и на самого Федю.
Бог висел на стенке в углу. Это был человек с усталым
взглядом, как будто измученный бесконечными теткиными
просьбами. Из своего угла он печально смотрел на тетку, слу¬
шал ее брюзжанье и, казалось, сам готов был крикнуть ее же
словами: «Господи, да когда же все это кончится!»
Когда тетка вытирала полотенцем тарелки или стирала
Федину рубаху, то с лица ее не сходило выражение скорби и,
как ни странно, тихой внутренней радости. Ей было приятно,
что она мучается и что мучения эти видны всем, в том числе
богу и Феде. Тетка любила страдать и умела это делать...
—	Может, она и не сестра маме? — сказал Федя летчи¬
ку. — Мама к ней не ходила. Она была веселая... И фамилии
у них разные.
Свесив ноги в канаву, они сидели у дороги на полпути к
аэродрому.
—	Чудачина ты, — отозвался летчик. — У твоей мамы фа¬
милия мужа.
—	Папина?
—	Да.
Федя опустил голову и зябко повел плечами. Стало тихо.
В этой тишине плыл далекий, еле слышный звон. Он доносил¬
ся сверху. Над поселком шла четверка самолетов с лихо залом¬
ленными назад крыльями. Они появились прямо из неба и
растворились в небе, оставив после себя розовый пенистый
след.
—	Почему они у нас не садятся?
—	Это военные машины, — сказал летчик. — Знаешь, на
какую высоту они забираются? Там небо уже не голубое, а
темно-синее, и даже днем светят звезды.
—	Откуда ты знаешь?
—	Знаю. — Летчик поднялся, отряхнул брюки. — Ты при¬
ходи на аэродром, летать научу. Спросишь Гогу Сизова. До¬
говорились?
—	Приду, — сказал Федя.
*	* *
Федю пускали всюду, даже в радиорубку. Его видели то
в ремонтных мастерских, то в кабине тягача-буксировщика,
то в учебном классе, где на стенах висели пропеллеры и раз¬
резанные цилиндры на досках.
512

Но больше всего Федя любил полеты с Гогой.
В этих полетах Федя сидел на пилотском кресле, Гога —
справа, пассажиром.
Федя сжимает ручку управления, ноги его лежат на педа¬
лях. Он слушает негромкие команды летчика.
—	Крен влево!
Ручка плавно идет влево. Только ручка! Ноги замерли на
педалях. Ни в коем случае нельзя качнуть педалями. Не ви¬
раж, а крен! Только ручка!..
—	Выравнивай! — И сразу: — Правый вираж с набором
высоты!
Правая педаль... ручка на себя и чуть вправо... Еще на
себя! «Здорово! Молодец! Я молодец!..»
Федя косится на Гогу. Тот отрицательно качает головой.
—	Ты свалил машину в штопор, — с огорчением гово¬
рит он.
Штопор! Вихляясь волчком, земля несется навстречу само¬
лету. Она приближается с каждой секундой... Левая педаль
утоплена до отказа. Ручка от себя или на себя? Постой, как
же ручка?.. Кажется, так! Теперь хорошо! Хорошо? Снова
взгляд направо.
—	Какая была высота?
Федя, чувствуя неладное, на всякий случай прибавляет:
—	Тысячу метров.
—	Нет, — говорит Гога. — Высота была двести метров. Ты
уже покойник.
—	Я тороплюсь, когда ты командуешь, — говорит Федя.—
Лучше я сам.
—	Ну что ж, давай сам.
Короткое движение руки к щитку... Стартер... газ... еще
газ! Ручка на себя... еще на себя... Все точно, все как нужно!
Гога уже не хмурится. Значит, все в порядке. Над головой
плывут облака... Если не смотреть на поле и самолеты, сидя¬
щие на нем, то кажется, что «шаврушка» постепенно отры¬
вается от земли и уходит в полет. Спокойный горизонтальный
полет. Никаких виражей. Тут Федя не собьется. Легкими по¬
качиваниями педалей и ручки он выравнивает машину.
—	Где мы? — Гога смеется.
Но теперь Федю не запутаешь.
—	Какой ветер?
—	Южный.
Южный — значит, взлетали прямо на юг. Прошло минут
пять...
—	Внизу — Канготово!
Гога хохочет, показывая чуть ли не все тридцать два зуба.
«Чего ему так смешно?»
513

Еще через пять минут:
—	Где мы?
—	Под нами Искуп.
Внезапно Гога приподнимается и, опершись руками о борт,
выпрыгивает из машины на поле. Ну, это уже свинство! На
«шаврушках» летают без парашютов...
Федя встает с кресла и вытягивается, разминая ноющую
спину.
—	Ты уже покойник! — сердито говорит он. — Высота бы¬
ла двести метров. Ты разбился насмерть.
Вместо ответа Гога показывает на рукоятку тормоза. Она
отведена до упора. Колеса схвачены намертво. Значит, не
было никакого полета. В лучшем случае «шаврушка», завывая
от натуги, проползла на брюхе несколько метров.
Федя смотрит на тормоз и краснеет.
—	Ну, довольно, — говорит Гога. — Идем в столовую.
И Федя понуро бредет за Гогой в столовую.
*	* *
Вечером Федя долго ворочается на скрипучей раскладуш-.
ке, поставленной рядом с кроватью Гоги. Теперь он часто но¬
чует в авиагородке. Тетка не обижается: расходов меньше.
Федя вздыхает, переживая дневную неудачу.
—	Да ладно тебе... — говорит Гога. — Ты ведь просто не
взлетел.
—	А штопор?
—	Ну, штопор — это да, — соглашается Гога. — Тут ничего
не скажешь.
—	А думаешь, я скоро научился бы летать?
—	Скоро. Только торопиться не следует. Сначала школу
закончи.
—	А на реактивные меня возьмут?
—	Не знаю, — говорит Гога.
По тому, как несколько раз подряд вспыхивает папироса,
Федя догадывается: Гоге неприятно напоминание о реактив¬
ных.
—	Не знаю, — повторяет он. — Это не от нас зависит. По¬
нимаешь?
—	Понимаю.
На самом деле Федя многого не понимает. Не понимает,
например, какие могут быть нелады со здоровьем у Гоги, на
плечах которого разлезаются кожанки пятьдесят второго раз¬
мера. Но это так. Гога пришел в отряд с военного аэродрома,
где он летал ка реактивных. Гога истребитель. А теперь он
возит тюки с почтой и смирных боязливых пассажиров с их
514

приклеившимися к губам кривыми улыбками. Он мечтает
вернуться в истребительную авиацию. Говорят, что в одиноч¬
ных полетах, когда его никто не видит, Гога с ревом носится
над тайгой, гоняется за орланами, пикирует, вытряхивая из
машины душу. Гогины пассажиры рассказывали, что во вре¬
мя полета он поглядывает на них в зеркальце, укрепленное
над головой, и загадочно улыбается. Пассажиры наливались
тихим ужасом и замирали, видя эту улыбку, — им были изве¬
стны слухи о Гогиных одиночных полетах. А Гога вел машину
бережно, как детскую коляску. Но пассажиры, вылезая из
кабины, никак не могли отделаться от* чувства, что они избе¬
жали смертельной опасности, и на прощание подозрительно
долго тискали Гогину руку.
Федя знает все это. И потому нарочно грубовато, чтобы
убедительнее звучали слова, он говорит в темноту:
—	Ну и что... Тебя возьмут обратно. Только ты не кури.
Это же вредно.
—	Есть не курить! — Окурок, вычертив огненную дугу, ле¬
тит на пол.
—	Спим?
—	Спим.
Через несколько минут Федя приподнимает голову с по¬
душки и спрашивает:
—	Гога, а ты правда орлов гоняешь?
—	А ты сам как думаешь?
—	Я не знаю. Разве можно?..
—	Нельзя.
—	Значит, не гоняешь. Правда?
—	Я уже сплю, — говорит Гога.
*	* *
Гога часто уходил в полеты. Он летал в самые отдаленные
станки, сплавные пункты, расположенные в верховьях рек.
Там не было места для посадки больших «ИЛов», и Гогина
«шаврушка» садилась на каменистые пятачки, на извили¬
стые речушки, на гнилые озера — с риском напороться на ко¬
рягу.
Впрочем, остальные пилоты отряда летали по тем же трас¬
сам. Они кляли низкую облачность, боковые северные ветры,
топляки, прячущиеся под водой, стреноженных лошадей, вы¬
лезающих на самую середину площадки.
Но все же они летали. И даже поговаривали, что авиация
в наш век — дело безопасное: ведь пешеходы гибнут чаще,
чем летчики. Пилоты не любили задумываться над тем, что
из таких полетов можно и не вернуться, Неисправность?, Слу¬
515

чайность? Ну что ж!.. Плюхнется где-нибудь в тайге. По¬
ищут... Найдут!
Но все же, когда Гогина «шаврушка», поблескивая мато¬
во-зелеными крыльями, уходила в воздух, Федю охватывало
беспокойство. Он без толку слонялся по аэродрому и надое¬
дал диспетчеру вопросами.
Однажды ему пришлось поволноваться всерьез.
В конце июля отряд топографов остался в тайге без про¬
дуктов. Постоянной радиосвязи с ними не было, и они два дня
звали в эфире открытым текстом, пока их не услышал радист
аэропорта.
На поиски вылетели три машины.
Тянул холодный низовой ветер. Он окутал тайгу морося¬
щим дождем; все было одинаково серо. Два пилота прилетели
к вечеру на последних каплях бензина. Гога не возвращался.
Федя вышел на крутой енисейский берег и стоял, вгляды¬
ваясь в мутную мглу, повисшую над рекой.
Самолет появился уже в темноте. Еле перевалив через
край обрыва, он бесшумно пронесся над головой. Мотор не
работал, и Федя слышал, как тоненько посвистывает воздух
в расчалках. Едва не задев крышу гостиницы, машина при¬
землилась на огородах.
Это мог сделать только Гога. Он возвращался, набирая
высоту, пока не опустели баки и не задохнулся мотор. В тем¬
ноте он вывел машину прямо к авиагородку и, не дотянув до
аэродрома, каким-то чудом умудрился разглядеть внизу сво¬
бодный клочок земли. Он единственный разыскал отряд и
сбросил продукты.
В этот раз Гога нарушил инструкцию. Но если знаешь, что
где-то рядом люди варят суп из коры, то трудно заставить
себя жить по инструкции. И Гога, получив от командира хо¬
рошую взбучку, был счастлив в этот вечер.
Утром тягач выволок машину на поле. Она была невре¬
дима.
—	А если бы ты разбился... — сказал Федя.
—	Я не могу разбиться, — ответил Гога. — На этой ма¬
шине нельзя разбиться, она может сесть где угодно.
—	Нет, можешь, — сказал Федя. — Мой папа ведь раз¬
бился... — И вдруг впервые Федя с ужасающей отчетливостью
ощутил, что Гога тоже летчик и тоже может погибнуть. — Мо¬
жешь! — повторил он с обидой.
Гога осторожно поправил капюшон на спине Феди.
—	Хорошая у тебя канадка, — сказал он. — Береги ее. Это
славная канадка.
—	Папина.
—	Я так и думал.
516

Гога помолчал минуту- Снял фуражку, положил ее на
траву.
—	Твой отец погиб на войне...
—	Все равно — можешь...
Снова рука летчика разгладила несуществующие складки
на капюшоне. Не глядя на Федю, он спросил:
—	А ты бы ко мне пошел жить?
—	Я?!
—	Ну да, ты.
Федя недоверчиво взглянул на летчика:
—	Ты... нарочно?
—	Я таких шуток не знаю, — ответил Гога.
Больше Гога ничего не сказал. Но с этого дня между ни¬
ми установилось молчаливое согласие, как будто все уже было
решено, будто был уже назначен день, когда Федя уйдет из
теткиного дома. И, проходя по пыльным туруханским улицам,
Федя внимательно оглядывал дома, вывески магазинов, слов¬
но старался запомнить все это накрепко; все-таки жаль рас¬
ставаться с городом, в котором вырос.
*	+ *
Шел август. По утрам бензовозы прокладывали на роси¬
стой траве темные колеи. Из оврагов, ложбин тянуло накоп¬
ленным за ночь холодом. В студеном августовском небе дале¬
ко разносилось стрекотанье моторов. Гога давно обещал взять
в полет Федю, но погода часто портилась, и в редкие летние
дни пилоты едва успевали управляться со срочными грузами.
Федя уже перестал надеяться. И вдруг Гога сказал, что они
летят завтра.
Было тихо и солнечно. «Шаврушка». поднялась с аэродро¬
ма и ушла на запад, чтобы вернуться спустя четыре часа, по¬
сле несложной посадки в Янов-Стане.
Но в срок она не вернулась.
Аэропорт по радио запросил Янов-Стан. Самолета Гоги
там не видели. Не прилетел он ни к вечеру, ни утром следую¬
щего дня.
Все восемь самолетов отряда поднялись в воздух и ушли
на поиски. До темноты тарахтели над тайгой моторы, и пило¬
ты, креня машины, до ряби в глазах вглядывались вниз, на¬
деясь увидеть зеленые плоскости «шаврушки». Но тайга
умела хранить свои тайны. Восемь машин, одна за другой,
вернулись ни с чем.
В бревенчатом доме аэропорта с этажа на этаж, врываясь
в кабинеты, в диспетчерскую, металась Федина тетка. Голос
ее был слышен в самых глухих уголках здания:
517

—	Убийцы!
Измученные пилоты боком, как виноватые, проходили
мимо нее; кассирша, выписавшая вчера пассажирский билет
для Феди (деньги платил Гога), сидела в своей комнатке,
испуганно вздрагивая. Но голос проникал и в ее комнатку, и
под наушники радиста, и за обитую войлоком дверь кабинета
начальника аэропорта — пронзительный, наполненный каким-
то исступленным торжеством голос:
—	Убийцы!
*	* *
. В двухместной открытой кабине Федя сидел рядом с Го-
гой. Далеко внизу проплывали ослепительные извивы рек.
Круглая плоская, как блин, земля плавно покачивалась под
брюхом машины. От этого слегка кружилась голова. При ви¬
ражах земля вставала на ребро, и Федя видел, как уже не
внизу, а сбоку скользит по ней, словно по стенке, тень само-
пртя Фряя — грпьр^ный и напряженный — вытянулся на си-
лета. Федя серьезный и « к	покачивания	машины.
денье, всем телом ощущая толчки	взпоагиваюшя'я
Стенки кабины были тонкими, и сама вздрагивающая

«шаврушка» казалась
маленькой и хрупкой;
вначале Федя боялся
даже пошевелиться.
Но страх постепен¬
но прошел. Федя по¬
вернулся к Гоге и стал
наблюдать, как тот
управляет машиной.
Все было удивительно просто. Гога сидел чуть сгорбив¬
шись, сжав ручку управления. Короткими толчками он посы¬
лал ручку то вперед, то назад и слегка, словно разминая ноги,
пошевеливал педалями. Одно движение переходило в другое,
будто Гога танцевал медленный танец. Движения эти были
едва заметны. Феде казалось, что если Гога уберет ноги с пе¬
далей и бросит ручку, то «шаврушка» и без него будет про¬
должать тот же спокойный и прямой полет.
Но вот Гога повернул голову к Феде и... Лишь на секунду
остановилась в одном положении ручка, прекратили пляску
педали... И сразу же поплыла вбок земля, горизонт накренил¬
ся и встал под углом. Нет, оставлять управление нельзя было
даже на секунду!
Примерно через час полета Гога толкнул Федю в бок и
кивком показал вниз, за борт самолета. Федя, осторожно вы¬
тянув шею, взглянул на землю.
Под ними, чуть впереди, тяжело махая крыльями, стоял на
месте косяк гусей. Федя не сразу понял, почему они еле дви¬
гаются. Грузные, неуклюжие птицы летели чуть медленнее
самолета.
Тень машины упала на стаю. Гуси чаще замахали крылья¬
ми. Теперь уже они летели чуть быстрее «шаврушки» и посте¬
пенно уходили все дальше. Гога прибавил газ. Мотор заревел
громче. Гуси, словно подхлестнутые этим ревом, рванулись
изо всех сил. И снова они летели немного быстрее.
Федя засмеялся. Гога мельком взглянул на него, попра¬
вил рукой шлем и плотнее уселся в кресле.
Ручка плавно ушла вперед. Взметнулся вверх и исчез го¬
ризонт. Федя почувствовал, как тело его, став необычно лег¬
ким, приподнялось с кресла, словно стремилось оторваться от
самолета. Он хотел крикнуть: «Не надо!» — но тут же его
прижало к сиденью, — выравнивая машину, Гога обрушился
на косяк. Отчаянно махая крыльями, гуси разлетались в сто¬
роны. И Федя, понимая, что все уже кончилось, охваченный
радостью победы над своим страхом, крикнул: «Догнали!
Догнали, Гога!»
И вдруг один из гусей метнулся навстречу машине. То ли
519

он обезумел от ужаса, то ли в глупом своем гусином бесстра¬
шии думал напугать врага... Расплывчатой тенью он мельк¬
нул над щитком, и Федя услышал глухой удар. Самолет
вздрогнул, заходил ходуном в неистовой, бешеной тряске.
Прежде чем Федя успел шевельнуться, даже прежде чем
он успел напугаться, рука Гоги протянулась к щитку и вы¬
ключила зажигание. Тряска прекратилась мгновенно, как и
возникла. Наступила тишина. И в этой тишине стремительно
понеслась навстречу земля.
Федя с ужасом, с последней надеждой взглянул на Гогу.
Гога сидел слегка,подавшись вперед; его глаза сузились, буд¬
то он прицеливался. У Гоги была твердая рука. «Шаврушка»
планировала, оседая, но шла ровно, как по нитке. Гога тянул
сколько мог. Но внизу была тайга, сплошная тайга. Она щети¬
нилась навстречу машине пиками елей...
Последним движением ручки, в последнем точном расчете
Гога бросил «шаврушку» вниз, на прогалину, поросшую не¬
высокими молодыми елочками.
Федя почувствовал, как рука Гоги опустилась на его пле¬
чо, вдавила в сиденье. И сразу же в брюхо машины хлестнули
частые удары. Федю оторвало от кресла и швырнуло вперед,
на приборную доску. Он успел разглядеть надвигающуюся
стену плотного леса. Она закрыла горизонт и, подпрыгивая,
перекашиваясь, мчалась навстречу, вырастая с каждым мгно¬
вением. Над головой Феди мелькнули ветви, он ощутил силь¬
ный удар и потерял сознание.
...На прогалине стояла тишина. От одного ее края до дру¬
гого тянулся широкий коридор, пробитый в высокой траве.
В этом коридоре, вздрагивая, словно от испуга, медленно
распрямлялись молодые ели...
Открыв глаза, Федя увидел над собой темно-зеленое небо.
В голове расплывалась тупая боль. С рассеченного лба на
канадку падали капли крови. Постепенно прояснилось зрение,
и лишь тогда Федя понял, что видит не небо, а зелень еловых
лап. Гоги рядом не было.
Перевалившись через борт кабины, Федя спустился на
землю. Голова болела невыносимо, и Федя с трудом заставил
себя оглядеться по сторонам.
Гога лежал метрах в пяти впереди искалеченного само¬
лета.
Каждый шаг болью отзывался в затылке, и, подойдя к Го¬
ге, Федя опустился на колени.
—	Гога... — позвал он.
Летчик молчал. Он лежал ничком у подножия дерева, и
левая рука его была вытянута и сжата в кулак, будто он все
еще держал ручку.
520

Федя осторожно приподнял его тяжелую голову и загля¬
нул в лицо.
—	Гога!
Гога открыл глаза и посмотрел на Федю непонимающим,
хмельным взглядом.
—	Сейчас... — сказал он спокойно и равнодушно. Он ше¬
вельнул рукой, как будто хотел поднести ее к голове, и на ли¬
це его появилось выражение боли и радости.
—	Ты жив? — спросил он.
—	Голова очень болит.
—	Ты жив, Федька! — повторил Гога. — Помоги мне
сесть...
Федя потянул его за кожанку. Гога, опираясь рукой о зем¬
лю, приподнялся и прислонился спиной к дереву. На лице его
выступил пот, и он снова закрыл глаза.
—	В кабине, в боковом кармане... аптечка... принеси.
Федя с трудом добрел до машины. Свесившись в кабину,
он достал аптечку. Гога открыл ее одной рукой и обмотал Фе¬
дину голову широким бинтом. Кровь перестала течь.
—	Теперь нужно достать брезент, он в багажнике. Помоги
мне встать.
Федя присел. Гога обнял его за шею, и они оба, покачи¬
ваясь, поднялись на ноги. Голова Феди гудела, но все же он
заметил, что каждое движение дается Гоге с большим трудом.
—	Почему ты не можешь идти сам? — спросил он.
—	У меня внутри что-то неладно. Кажется, ребра...
Они вытащили брезент и расстелили его у подножия той
самой ели, о которую ударился Гога.
Так они просидели ночь, а наутро услышали далекий ро¬
кот мотора. Он погудел чуть слышно и стих.
—	Они могут нас не найти, — сказал Гога. — Мы шли ки¬
лометров на тридцать южнее трассы. А машина врезалась в
самую гущу — сверху не видно. Понимаешь, Федор?
—	Да.
—	Ты можешь идти?
—	Сейчас. — Федя поднялся на ноги. Все поплыло, закру¬
жилось перед глазами. — У меня будто лопнула голова, —
сказал Федя. — Я хочу идти и не могу.
—	Это получилось глупо, — сказал Гога, глядя прямо на
Федю. — Я не должен был этого делать. Но я пугал их не раз,
когда летал один... Они всегда разлетаются. Их нельзя сбить,
даже если хочешь. Этот дурак ударился о винт, и полетела
лопасть... Я не оправдываюсь, малыш... Когда мы вернемся,
мне не будет пощады!
—	Я никому не скажу, — ответил Федя. — Ты не думай.
—	Спасибо, — медленно проговорил Гога. — Спасибо, Фе-
521

дор. Но я сам себе не дам пощады. А теперь я должен идти.
Если я встану, то дойду. Я не бросаю тебя, понимаешь? Все
дело в том, что они могут нас не найти. Отсюда километров
двадцать до реки. Но они ищут совсем не там. Помоги мне.
И снова мальчик опустился на четвереньки, а взрослый на¬
валился на него грузным своим телом. Гога поднялся и встал,
покачиваясь, а Федя сел, потому что не мог даже стоять.
—	Оставляю две плитки шоколада, это весь бортовый
энзэ. — Гога бросил к ногам Феди шоколад, ракетницу и три
толстые гильзы с ракетами. — Ракетница заряжена. Если
услышишь мотор, стреляй вверх. Шоколад постарайся растя¬
нуть на два дня. Завернись в брезент сам — я не могу накло¬
няться.
Федя с трудом понимал слова. Все плыло перед глазами от
нестерпимой боли в голове, и все, кроме этой боли, было ему
безразлично. Когда он поднял голову, то, как сквозь туман,
увидел высокую фигуру летчика, которая, странно вздрагивая
и покачиваясь, постепенно скрылась за деревьями.
Федя сидел не шевелясь — малейшее движение причиняло
боль. Он не думал ни о себе, ни о Гоге, не думал о том, найт
дут их или нет, — ему было сейчас все равно.
522

Рядом искалеченная «шаврушка» уткнулась крылом в
землю. Теперь она принадлежала тайге и как бы стала ее
частью. Она была мертва, и мальчик равнодушно смотрел на
ее стрекозиный профиль, уже не удивляясь тому, как нелепо
выглядит ее поплавок, уткнувшийся в разворошенную му¬
равьиную кучу. Есть ему не хотелось. Муравьи облепили
плитки шоколада. Но Федя даже не протянул руку, чтобы
спрятать плитки в карман.
К вечеру снова послышался гул мотора. Он приближался,
нарастая, и вот уже гремел совсем близко. Федя нащупал
рукой ракетницу и выстрелил вверх. Рокот* мотора начал уда¬
ляться. Превозмогая боль, Федя еще дважды закладывал
толстые гильзы в ствол и стрелял вслед уходящему самолету.
Но пилот не заметил ракет.
Где-то на западе уходило за горизонт невидимое солнце.
Между деревьями поползли голубые ручьи тумана. В глубине
леса потрескивали стволы, отдавая тепло короткого дня.
Федя плотнее закутался в брезент, но долго не мог уснуть
и почти до утра просидел, прислушиваясь к звукам, донося¬
щимся из темноты. Он не пугался этих звуков — ему было все
равно.
Утром на брезенте выступили капли росы. Федя шевель¬
нулся, и капли, сбивая одна другую, покатились вниз, образо¬
вав в складке маленькую лужицу. Федя двумя руками при¬
поднял край брезента, поднес его ко рту и только тогда по¬
нял, что ему очень хочется пить.
Это было утро третьего дня.
Вскоре снова донесся шум самолета.
Мальчик слушал приглушенный рокот, и в его затуманен¬
ной голове возникла неясная, но назойливая мысль, что остав¬
шаяся ракета — последняя и что он не имеет права просто
так выпустить ее в небо. Дальнейшее Федя делал почти ма¬
шинально. Он поднялся и, нетвердо ступая затекшими ногами,
направился к самолету. Забравшись на поплавок, он открыл
сливной кран. Толстая струя бензина из чудом уцелевшего
бака ударила в землю. Федя слез, отошел метров на пять и,
спрятавшись за дерево, выстрелил из ракетницы в бензино¬
вую лужу. Пламя факелом взметнулось вверх.
Над тайгой потянулся дымный след.
*	* *
Спасательный отряд, высланный к месту пожара, указан¬
ному пилотом, обнаружил Федю метрах в пятидесяти от сго¬
ревшего самолета. Когда его спросили о Гоге, он уже не мог
говорить и только слабо махнул рукой в сторону реки.
523

Гогу нашли на другом берегу реки. Он стоял, прислонив¬
шись к стволу дерева, и медленно сползал вниз на подгибаю¬
щихся ногах. Но он не упал, а выпрямился и снова начал
сползать, и снова выпрямился. Он не имел права падать пото¬
му, что встать уже бы не смог. Эти двадцать километров он
шел почти сутки — от ствола к стволу, в густой, по пояс, тра¬
ве, спотыкаясь о гнилые лесины. И за все сутки Гога ни разу
не лег и даже не сел: он боялся, что не сможех подняться.
Когда его заметили, он, еще не видя людей, отпустил ствол
дерева и, наклонившись, почти падая, перешел к следующему.
До поселка ему оставалось километра два.
Их доставили на одном самолете и положили в больницу.
У Феди оказалось сотрясение мозга. У Гоги было сломано че¬
тыре ребра.
Ночью Гога потребовал врача.
—	Что с мальчиком?
—	Вам обязательно знать сейчас? — сказал врач. —Для
этого вы меня подняли с постели? Вы должны лежать спокой¬
но и не задавать вопросов.
—	Я очень прошу вас... — сказал Гога.
—	У него сотрясение мозга.
—	Что ему может помочь?
—	Ничего. Только покой.
—	Он будет жить?
—	Наверное.
—	Он выздоровеет полностью?
—	Возможно.
—	Позовите пилота... — сказал Гога.
—	Какого пилота? Сейчас ночь!
—	Любого пилота с рейсовой машины. Они ночуют в го¬
стинице.
—	Я еще не сошел с ума! — сказал врач.
—	Я вас очень прошу, — повторил Гога.
Он добился своего. Пилот пришел.
—	Слушай, друг, — сказал Гога, — ты когда будешь в
Красноярске?
—	Завтра.
—	А обратно?
—	Послезавтра.
—	Привези профессора. Тебе доктор объяснит, какого
нужно.
—	Ему не нужен никакой профессор, — сердито сказал
врач, — ему нужен только покой.
—	Я не хочу вас обидеть. — Гога умоляюще взглянул на
врача. — Но мне не приходится выбирать. Я хочу, чтобы он
жил.
524

—	Немедленно спать! — крикнул врач, окончательно вый¬
дя из себя. — А вы, товарищ, отправляйтесь домой!
*	* *
Сентябрь сыпал с неба пригоршни колючей крупы. На бе¬
регу, в ожидании первых морозов, уже стояли на катках ка¬
тера. Навигация заканчивалась. Из-за окна доносились в
Федину комнату басы пароходов. Больница стояла на откосе
над самой пристанью.
Феде уже разрешили ходить. Раза три появлялась тетка.
Она сидела у постели, роняя на белый халат слезы, и совето¬
валась с Федей, в какой суд лучше подать — в здешний или
прямо в Москву. Она хотела получить с Гоги деньги за увечье.
Приходили ребята из Фединого класса; белые халаты то¬
порщились на них, говорили они почему-то шепотом. Ребята
чувствовали себя неловко и быстро ушли, оставив на табурет¬
ке пахнущие весной апельсины.
—	А я уезжаю, — сказал им Федя на прощанье.
Пилот все-таки привозил профессора, который, как и врач,
рассердился, сказал, что нечего было поднимать панику, и
улетел, даже не взяв денег.
В один из октябрьских дней Гога пришел к Феде в боль¬
ницу.
—	Я уезжаю сегодня, — сказал он. — Это последний па¬
роход.
Федя ждал этих слов. И все же сразу что-то сжалось в
груди и медленно поползло вверх, перехватывая горло. Федя
отвернулся, чтобы не расплакаться.
—	А я... — наконец выговорил Федя. — Меня выпишут
завтра...
—	Я не забыл уговора. Понимаешь, Федор, мне нужен год,
чтобы снова стать человеком. Я добьюсь этого. Мне не верят
сейчас. И они правы, что не верят...
—	Я никому не говорил про гуся, — тихо сказал Федя.—
Они приходили спрашивать, а я ничего не сказал.
—	Да разве в этом дело! Через год... ты веришь в клятвы?
Я клянусь — через год я заберу тебя отсюда! А сейчас и ты
не имеешь права мне верить. Меня исключили из комсомола...
—	Пускай... — сказал Федя.
—	Мне запретили полеты.
—	Пускай.
—	Меня перевели в другой отряд. Я не могу смотреть ре¬
бятам в глаза...
—	Пускай, пускай! — упрямо повторял Федя. — Чего ты
мне объясняешь. Ты сам не хочешь... И я... И не надо...
525

—	Не обижайся, Федор. — Гога обнял его за плечи, но
Федя вырвался и подошел к окну. — Я даю слово — через
год... Сейчас нельзя. Я сам еще не знаю, что со мной будет.
Гога ушел, сказав на прощание пустые слова: «Будь муж¬
чиной». Но Федя не хотел быть мужчиной.
Федя стоял у окна и видел Гогу, идущего с чемоданом к
пристани. Трап прогибался под тяжестью его шагов. Подняв¬
шись на пристань, Гога обернулся, и Федя резко отодвинулся
от окна.
Басистый гудок — один длинный, другой короткий. Под
его мощным напором дрогнуло стекло. Федя почувствовал это
лбом. Заторопились грузчики, вкатывая по трапу последние
бочки.
Второй гудок проревел и утонул в сером промозглом ту¬
мане, опустившемся на реку.
Матрос на пристани подошел к тумбе и начал неторопливо
сматывать канат.
Федя толкнул раму, вскочил на подоконник и, как был,—
в серых больничных штанах и халате — бросился вниз по
откосу. Он ворвался на пароход вместе с третьим гудком, пе¬
репрыгнул через какие-то корзинки и сразу же увидел мокрый
прорезиненный плащ Гоги.
—	Я хотел тебе сказать... — проговорил Федя.
Но машина уже работала, и пристань медленно уходила
от парохода.
—	Ерунда, — засмеялся Гога. — Я сам хотел... Ты пони¬
маешь, Федор! Мы купим тебе одежду на первой же оста¬
новке.

КАПРОНОВЫЕ СЕТИ
Дом стоял на берегу Енисея над самым обрывом.
Внизу была пристань.
Весной первые пароходы, расталкивая запоздалые льди¬
ны, угрожающе басили:
«У-у-у, стоишь еще?»
И эхо приносило ответ:
«Стою-у-у...»
Покосившийся дом держался цепко. Берег, уступая напору
вешних вод, оползал, рушился, и край обрыва подходил к до¬
му все ближе. Между бревнами появлялись щели. Из них вы¬
валивались клочья белесого, будто вываренного мха. Зеленая
от плесени крыша прогнулась. А дом стоял..,
527

И вот только что я получил письмо от отца. Он пишет, что
дом рухнул. Мне кажется, я вижу Степана. Он грозит кула¬
ком мне и Севке.
И только теперь я понимаю, что мы победили навсегда.
Никто не знал, откуда приехал к нам Степан Жуйков. Он
как-то сразу обжился и купил этот старый дом на откосе. Дом
достался ему почти задаром: никто не хотел в нем жить, зна¬
ли— рано или поздно обвалится. И ветка1 у Степана появи¬
лась очень скоро. И снасти, как у всех, купил в магазине.
Редкий день, идя в школу, мы не встречали его «ЗИЛа» по
дороге. От лесозавода до склада на берегу — метров восемь¬
сот. Туда — с досками, обратно — пустой. Рейсов двадцать в
день... И ведь уставал, наверно, черт железный!
А в семь вечера — хоть часы проверяй — он уже сидел в
своей ветке. И путь один — наискосок через Енисей. А дальше,
кто его знает... Плесы у нас широкие, попробуй угляди.
Отец ругал себя последними словами за то, что дал ему
прописку. Но ведь кто знал тогда...
Рыбаки наши на Степана здорово злились, хотели даже
облаву устроить. Собирались, собирались и не собрались —
времени нет.
Только рыбнадзор не отступался. У них дело на принцип
пошло — кто кого. Степан с рыбнадзором такую штуку выки¬
нул — по всем пристаням неделю смеялись. Они с вечера за¬
сели его караулить у Монастырского острова. Был у них по¬
луглиссер, восемьдесят сил. Часов в пять утра показался
Степан. Гребет домой, не торопится. Он один, их трое. У них—
восемьдесят сил, а у него весла да руки. Ветка, правда, узень¬
кая, быстрая: даже на спокойном ходу у носа — бурунчик.
Они запустили мотор и — наперерез. Метров пятьсот до
Степана. А он — лопасть в воду, ветка — волчком, и пошел...
Да как пошел! Кто с берега смотрел, говорят, просто удоволь¬
ствие получили. Весло у него в руках как соломина. Ветка
летит, будто ее кто-то из-под воды толкает. А полуглиссер —
сзади, только что не отстает. У него мотор был установлен
неправильно, что-то там с центром тяжести не в порядке: воду
грудит перед собой, а на редан 2 не выходит. До протоки — с
километр. Успеет Степан к протоке — всё, не найдешь. Но
Степан поплыл не к протоке, а прямо к берегу. Так на пятьсот
метров впереди и подошел. Вылез и закурил. Рыбнадзоровцы
обрадовались: «Нервы не выдержали». Выпрыгнули на берег.
1	Ветка — см. сноску на стр. 398.
2	Р е д а н — выступ на днище глиссера; служит для снижения сопро¬
тивления трения при больших скоростях.
528
17

В носу ветки — сеть, на дне — рыба: два чира, штук десять
пеляди. Сгоряча они даже не сразу разобрались.
—	Акт подписывать будешь?
—	Буду, — сказал Степан. — А насчет чего акт?
—	Насчет незаконного лова рыбы.
—	Разве новый закон вышел?
—	Закон старый. Достукался, статью получишь.
—	А ты мне не грози, — сказал Степан. — Я пуганый... Мо¬
жет, сетку измеришь?
Тут рыбонадзоровцы опомнились. Даже мерять не стали,
прикинули на руку — законная сеть, двадцать пять метров.
И улов законный — кило десять.
—	А почему не остановился?
—	Разминка, — сказал Степан, — вроде утренней гимна¬
стики.
В тот же день отец вызвал Степана к себе в милицию.
—	Жуйков, — сказал он, -—слушай, Жуйков, в последний
раз я тебе говорю — прекрати!
—	Это вы об чем, начальник?
—	О том же. Прекрати безобразничать.
—	Я что, обидел кого? — спросил Степан. — Или подрал¬
ся? Или напился?
—	Слушай, Жуйков, — сказал отец. — Ты мне ваньку не
валяй. Я тебе голову кладу —не уйдешь: Один раз поймал —
предупредил, теперь поймаю — срок получишь.
—	Так вот вы об чем, — сказал Степан. — Нет, этим не
занимаюсь. Бросил. Как обещал... Я себе не враг.
—	Нам ты враг, — сказал отец.
Степан повел плечом.
—	Это не разговор, начальник. Ты мне не грози. Я совет¬
ский человек, ты советский человек. Можешь... если что... По
закону! А оскорблять не имеешь права.
—	Вор ты, Жуйков, — сказал отец. — Бессовестный ворю¬
га. Паразит социализма.
—	У меня план — сто двадцать процентов. Я при случае
могу и в райком сходить.
—	Иди, — сказал отец.
Конечно, никуда Степан не пошел. По-прежнему разъез¬
жал днем на своем «ЗИЛе», а ночью рыбачил на Енисее в
одному ему известных местах. Он возвращался часов в шесть
на лодке, заляпанной рыбьей кровью. Он был настолько уве¬
рен, что даже не смывал кровь. Прямо с берега направлялся
ц своей машине и весь день крутил баранку, сжимая ее в
пальцах, изрезанных острыми крючками. Мы с Севкой удив¬
лялись его выносливости. Неужели жадность может сделать
человека таким сильным?
18 Библиотека пионера, том VIII 529

Мы удивлялись и не любили его, как и все. Однажды ве¬
чером мы подкрались к дому на откосе. Было воскресенье.
В этот день Степан обычно оставался дома. Мы заглянули в
окно. Степан сидел за столом и зевал, глядя на лампу. Боль¬
ше он ничего не делал, только зевал. И нам вдруг стало
страшно. Мы вдруг ощутили, что вокруг совсем пусто, что мы
одни и за нашими спинами — темный и холодный овраг. На
цыпочках мы отошли от дома. Севка пошарил по земле рука¬
ми. Он поднял что-то и размахнулся. Гулко грохнуло в кры¬
шу. По доскам, шурша, покатились крошки земли. Скрипнула
дверь, на крыльце появилась серая тень.
—	Кто балуется?
—	Я,— прошептал Севка.
Затем дверь хлопнула снова. И было уже совсем не
страшно.
Вот тут-то Севка и сказал, что мы можем поймать Степа¬
на. Все дело в том, сказал он, что рыбакам и правда некогда.
А наш рыбнадзор охраняет километров двести реки; они не
могут все бросить ради Степана. А мой отец, сказал Севка,
уже старый, он только грозится, но все равно ничего не сде¬
лает. Просто ему не справиться.
—	Он уже поймал один раз, — возразил я.
—	Тогда Степан не прятался, а сейчас прячется. Нужно
его выследить. Можешь принести бинокль?
—	Нет, — сказал я, потому что обиделся за отца.
—	Тогда я сам, — сказал Севка.
На другой день я принес бинокль.
Шел июнь. Не было ни дня, ни ночи. Мы ложились спать
и вставали при свете солнца. Дома уснуть было очень трудно.
А на берегу Севка уснул в первое же дежурство. Когда я при¬
шел его сменять, он сказал, что Степан, наверно, не выезжал.
—	Не ври, — сказал я. — У тебя на щеке отпечатались
травинки. Давай лучше дежурить вместе.
В следующий раз мы пришли на берег часа в два. Было
очень тихо. Так тихо, что слышно было, как течет река. Невда¬
леке от берега полоскались в воде гагары. Когда они хлопали
крыльями, у меня сжималось сердце. Мне казалось, что шум
разносится по всему плесу. Я так долго смотрел на реку, что
мне стало чудиться, будто она вспухает и вода поднимается
горбом все выше и выше.
Наконец мы увидели черную полоску, которая медленно
ползла против течения у другого берега. Потом она ткнулась
в кусты и исчезла.
—	Там протока, — сказал Севка. — Там много проток. За¬
поминай как следует.
Примерно через час ветка вышла из протоки и направи¬
530

лась к поселку. Мы легли над самым обрывом и по очереди
смотрели в бинокль. Когда я взглянул в последний раз, то
увидел лицо Степана так близко, что даже мог различить кап¬
ли пота у него на лбу. Степан торопился, чтобы не опоздать
на работу.
Несколько дней я выпрашивал у отца лодку.
—	Не дам, — сказал он. — Был уже разговор, и хватит,
—	А если мне очень нужно?
—	Не дам, — повторил отец. — Это тебе Енисей, а не
Днепр какой-нибудь.
—	И даже не Парана, — сказал я.
—	Что?
—	Парана. Есть такая река в Южной Америке.
—	Ну и ладно, — сказал отец.
—	А есть еще Рио-Гранде...
—	Ну и ладно. Лодки ты все равно не получишь.
—	Между прочим, это одна и та же река.
—	Только попробуй взять лодку, — сказал отец.
Но я попробовал. Ведь если мы поймаем Степана, нам все
простят. Я даже не подумал, что мы можем его и не поймать.
Когда отец уснул, я прокрался в его комнату, вынул из ко¬
буры пистолет, вытряхнул на ладонь ключ и положил писто¬
лет обратно. Хуже всего было то, что пришлось трогать
пистолет. Но Севка сделал почище: он принес отцовское
ружье, правда без патронов. За это ружье давали моторную
лодку, но Севкин отец не стал меняться. Такого ружья не бы¬
ло по всему Енисею: три ствола — два рядом, дробовые, и
один пулевой — сверху.
Часа в три ночи мы подплыли к протоке, загнали лодку в
тальник и стали ждать. Ночь была солнечная и безветренная.
Все вокруг гудело от комаров. Мы отгоняли их от лица, но
они садились на спину, на ноги и кусали сквозь одежду. Мы
отмахивались руками изо всех сил, но они умудрялись садить¬
ся даже на руки. Через полчаса у меня вся кожа пропиталась
комариным ядом и зудела так, будто ее натерли песком.
—	Интересно, кого бы они жрали, если бы мы не приеха¬
ли? — сказал Севка.
—	И не остроумно, — ответил я.
Мы просидели около часу, и комары так нас искусали, что
мы чуть было не поссорились.
Степан появился неожиданно. Когда мы услышали плеск
весла, он был уже метрах в десяти. Мы замерли. Минут пять,
пока ветка не скрылась за поворотом протоки, нельзя было
даже шелохнуться. До сих пор не понимаю, как я это выдер¬
жал. Когда я наконец приложил ладонь ко лбу, раздувшиеся
комары стали лопаться с треском, как семечки.
531

Затем мы поплыли вверх по протоке. Наши весла булька¬
ли громче, чем у Степана, просто удивительно, до чего громко.
Мы плыли долго, наверно полчаса, пока не увидели ветку, вы¬
тащенную на берег. От нее уходила в тайгу еле заметная
тропинка.
Мы спрятали лодку в заводи. Я вылез на берег и осмо¬
трелся. Не было видно ни Енисея, ни поселка. Я взглянул на
Севку.
—	Мы только посмотрим, — шепотом сказал Севка.
—	Лучше брось ружье, — сказал я.
—	Украдут. — И Севка, тихонько раздвигая кусты, пошел
вперед.
Тропа вывела нас к поляне. Степан был там. Он ходил от
дерева к дереву и развешивал самолов. Настоящий самолов!
Метров пятьсот шнура и штук двести стальных крючков. На
дальнем конце поляны стоял маленький шалашик. На кольях,
воткнутых в землю, были растянуты сети. Несколько рядов
сетей — метров триста крепкой капроновой ячеи. Целое богат¬
ство! Попади оно в руки рыбнадзора, Степан получил бы года
два, не меньше.
532

Мы, пригнувшись, стояли в кустах. Степан прохаживался
между деревьями. И мы не знали, что делать.
Севка держал ружье, и комары облепили его лицо и руки.
Особенно руки. Казалось, на них надеты серые перчатки.
Я видел, что Севка дергает щекой, чтобы прогнать комаров.
Но они сидели, как приклеенные. Севка поднял ружье к плечу.
—	Руки вверх!
Степан вздрогнул, и выронил из рук самолов. Звякнули
крючки. Степан медленно обернулся.
—	Руки вверх!
Из куста смотрели на Степана три ствола.
—	Товарищ, брось баловаться, — негромко сказал Степан.
—	Следуйте вперед! — сказал Севка и высунулся из ку¬
ста.
У Степана вдруг стало очень удивленное лицо. Он не под¬
нял рук, а медленно пошел на нас.
—	Руки вверх! — с отчаянием повторил Севка.
Степан подошел к Севке сбоку. Он взялся рукой за стволы,
вытащил из куста упирающегося Севку и хлестнул его по
лицу. Севка упал. Все так же медленно Степан разомкнул
стволы, посмотрел их на свет и треснул ружьем о березу.
Приклад отлетел. Степан подобрал его и швырнул Севке вме¬
сте со стволами.
—	Хорошее ружье было, — сказал он.
И только тут я понял, что стою и ничего не делаю. Я под¬
скочил к Севке.
—	Тронь еще, тронь!
—	Иди гуляй, — сказал Степан. — Милицию я уважаю.
Севка поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь, а
щека была просто синяя. Он стоял и смотрел на Степана. Ко¬
мары снова облепили его рас¬
пухшее лицо. А он стоял и смо¬
трел и не плакал.
—	У-ударь... еще... — ска¬
зал он.
—	Иди, иди. Хватит с тебя.
—	Ну, ударь!
Степан усмехнулся и по¬
шел к своим сетям.
Севка постоял еще немного,
подобрал обломки ружья, и
мы побрели к лодке.
Дома меня ждал отец. Он
даже не пошел на работу.
—	Ты зачем трогал писто¬
лет? — спросил он.

—	Я не трогал.
—	Тебя спрашивают: ты зачем трогал пистолет?
—	А ты не клади ключ в кобуру, — сказал я.
Отец начал расстегивать портупею. Я стоял неподвижно.
Отец отстегнул ремень, сложил его вдвое и подошел ко мне.
—	Дай слово, что больше не будешь.
Но в эту минуту я так ненавидел Степана, что не боялся
ничего на свете.
—	Ну, будешь еще?
Я молчал.
Отец покраснел и несильно стегнул меня по руке. Этого я
и ждал. Я бросился в свою комнату и заперся на крючок.
Я слышал, как отец ходил по комнате и зачем-то передвигал
стулья. Потом он подошел к двери:
—	Борис.
Я не откликнулся.
—	Борис, надо все-таки уметь отвечать за свои поступки.
В прошлом году утонули трое — ты помнишь?
Я молчал.
Отец вздохнул. Снова послышались шаги. Хлопнула дверь.
Я вышел из комнаты. Ключ от лодки лежал на столе. Под
ним — записка: «Боря, сегодня я приду поздно. Пообедай в
столовой». Рядом с запиской лежал рубль. Я подумал, что
все-таки люблю отца больше всех на свете.
После обеда я пошел к Севке. Дверь открыла его мать.
У нее были заплаканные глаза.
—	И этот явился, — сказала она. — Морда опухшая и гла¬
за красные. Или вы вместе были?
—	Где были? — спросил я.
—	Вот и я спрашиваю: где были? Кто ружье поломал?
—	Какое ружье?
■— Сам знаешь какое. Говори — где были?
—	Нигде не были, — ответил я. — Просто на лодке ката¬
лись.
—	Ты к нему лучше не ходи, — сказала Севкина мать.
Севка пришел ко мне только через неделю.
—	Ты никому не говорил?
—	Нет.
—	И не говори.
—	А может, лучше показать рыбнадзору это место?
—	Там уже ничего нет.
—	Откуда ты знаешь?
—	Значит, знаю, — сказал Севка. — И не говори никому,
я сам найду.
—	А как же я?
—	Я тебя позову потом.
534

—	А мне теперь отец ключ оставляет, — сказал я.
Севка помолчал немного.
—	Борька, деньги, которые на палатку... я Ломакину от¬
дал. Он мне теперь лодку дает.
—	Теперь можно на нашей. Возьми деньги обратно.
—	Он не отдаст, я уже ездил, — сказал Севка. — Я ведь
не знал.,. Зато у него лодка легкая.
—	Ну и езди один!
—	Тебе-то что? Тебя ведь не тронули.
Севка ушел. Я даже не понял, за что он на меня обидел¬
ся. Зато вспомнил, что Севкина мать не велела мне приходить
к ним. И я решил: больше мы не дружим.
Севка прибежал ко мне дней через пять.
—	Борька! Вот здорово! Идем скорей!
—	Между прочим, меня это не интересует, — сказал я.
—	Да брось ты, Борька! Я нашел... Поехали теперь на
твоей.
Как ему удалось разыскать новый тайник Степана, не
знаю. Наверно, он целый день пропадал на реке, потому что
у него кожа задубела от солнца.
Мы поехали днем, когда Степан был на работе. На этот
раз пришлось плыть еще дальше.
Мы вышли на поляну. Сети были развешаны на кольях.
Самолов, как и раньше, растянут между деревьями, в несколь¬
ко рядов. Стальные крючки раскачивались на поводках и,
сталкиваясь, звенели, как колокольчики.
Севка вынул две бритвы.
—	Зачем? — спросил я. — Давай сдадим в рыбнадзор.
—	Нет, — сказал Севка, — пусть знает, что это я...
Севка подошел к сети и полоснул ее поперек.
—	Пусть попробует заштопать, — сказал он и полоснул
еще.
—	Режь самолов!
За полчаса мы искромсали сети, самолов, отрезали крюч¬
ки и утопили их в Енисее. Мы ушли, а на поляне осталась
груда тонкой капроновой паутины. Но и этого Севке показа¬
лось мало. В поселке он разыскал на берегу ветку Степана и
пробил ее молотком в трех местах.
В воскресенье утром мы нарочно пришли на берег.
Степан был у своей ветки. Он накладывал заплаты из
жести и прибивал их тонкими гвоздями. Он ни разу не взгля¬
нул на нас, хотя мы ходили совсем рядом. Положив послед¬
нюю заплату, он поднял голову и спросил:
—	Ты лодку испортил?
—	Я, — сказал Севка.
—	Ну, подойди сюда, если ты такой храбрый.
535

—	Иди сам.
Степан поднялся на ноги. Севка наклонился и подобрал
булыжник.
—	Ах ты, сопля... — буркнул Степан и шагнул вперед.
Севка поднял руку с булыжником. Я схватил его за
плечо.
—	Не надо, Севка!
—	Правильно, милиция, не давай ему ходу, — засмеялся
Степан.
—	Не лезь, куда не спрашивают, — сказал мне Севка со
злостью. Он бросил булыжник и полез в гору. Степан опять
засмеялся.
—	Ворюга! — крикнул я и побежал вслед за Севкой. Те¬
перь уже я ничуть не жалел, что мы изрезали сети.
В понедельник днем, когда мы шли по улице, нас догнал
груженый «ЗИЛ» Степана. Поравнявшись с нами, Степан за¬
глушил мотор. Он высунулся из кабины и спросил почти ве¬
село:
—	Ты сети порезал?
—	Я, — сказал Севка.
Степан рывком выпрыгнул из кабины. Он сделал это так
быстро, что мы даже не успели опомниться. Мы пробежали
всего несколько шагов, и он схватил меня, потому что я бежал
сзади. Я увидел его перекошенный рот и лицо — совсем не
такое, как на берегу, и даже не такое, как там, на поляне.
Мне показалось, что он сейчас убьет меня. И я закричал на
всю улицу. Я кричал и видел, что Севка повернулся и бежит
ко мне. Я видел, что в домах распахиваются окна. Но люди
в окнах были слишком далеко. Сейчас я надеялся только на
Севку. И вдруг Степан отпустил мою руку.
Я обернулся. Рядом стоял отец. И теперь уже он держал
Степана за руку.
—	В чем дело?
—	Ничего, товарищ начальник, — сказал Степан. — Вот,
хотел поймать и к вам отвести.
—	Что случилось, Борис?
—	Лодку испортили, — сказал Степан. — Днище пробили.
Совсем новая лодка, товарищ начальник.
—	Идем со мной! — приказал отец. — Ты, Жуйков, присту¬
пай к работе. Я разберусь... поскольку есть от тебя такое за¬
явление.
Отец привел нас в отделение, в свой кабинет.
—	Кто это сделал?
—	Я, — сказал Севка.
—	Мы, — сказал я.
—	Зачем?
536

—	Он вор, — сказал я. — У него сетей, как в колхозе. И са¬
молов.
—	Откуда тебе известно?
—	Все так говорят, — торопливо проговорил Севка.
—	Не пойман — не вор, — строго сказал отец. Он достал
из кармана пятерку. — Иди отдай за починку.
—	Я не пойду.
—	Тогда я пойду, — сказал отец. — Ты понимаешь, как это
будет хорошо...
—	Ладно, — сказал я, — пойду.
Мы направились к двери, но отец остановил нас.
—	Слушайте, друзья, вам зачем лодка нужна?
—	Мы просто катаемся, — ответил Севка.
—	И далеко?
—	Нет, мы вдоль берега, — сказал я.
—	Так, так. — Отец покачал головой. — Ну ладно...
Деньги мы сунули Степану под дверь. Наверно, он страш¬
но удивился, когда их увидел.
Почти месяц Степан не выезжал на реку. И мы уже празд¬
новали победу, хотя и старались не попадаться ему на улице.
А в конце июля ветка снова вышла на Енисей.
На нашей лодке мы возили для колхоза сено с дальних
покосов, и выслеживать Степана нам теперь было некогда,
так же как и взрослым.
Однажды мы проплывали мимо знакомой протоки, и Севка
предложил подняться вверх, к тому месту, где мы встретились
со Степаном в первый раз.
С Енисея тянул холодный ветер. Комаров не было и в по¬
мине. Мы не нашли старой тропы и долго плутали в тальнике,
пока не отыскали поляну. Мы вышли на поляну и увидели...
сети. Новенькие капроновые сети! Я даже не поверил своим
глазам. Или Степан думал, что мы больше не придем на это
место?
Но Севка не стал раздумывать.
—	Давай бритву, — сказал он.
А я оглядывал поляну. Мне казалось, будто что-то здесь
изменилось. Вот шалаш... Береза, о которую Степан сломал
ружье... Ну да, береза! Она лежала посреди поляны, выворо¬
тив из земли корни, покрытые пластами мха. А возле нее си¬
дел... Степан. Он смотрел на нас, он упирался руками в зем¬
лю, и колени его ног были вывернуты в разные стороны.
И я сразу вспомнил, что сегодня мы не видели его «ЗИЛа».
Я подался назад.
—	Ребята... Ребята, идите сюда... не трону.
Мы подошли ближе и поняли, что случилось. Береза при¬
давила Степану ноги. Она была не маленькая. Только очень
537

сильный человек мог бы освободиться. Степан освободился.
Но идти он не мог. Ноги были перебиты.
Наверно, я чувствительный. В эту минуту мне было очень
жалко Степана. И я сразу простил ему все. Но на Севкином
лице сочувствия не было. Правда, он первый подхватил Сте¬
пана под руку...
Это очень трудно — волочить сквозь тальник такого тяже¬
лого человека. Ветви тальника упругие, как пружины. Они
цеплялись за нас и за ноги Степана. Но он молчал, только
часто закрывал глаза и скрипел зубами.
Мы положили его в лодку. Севка привязал к корме ветку,
которую мы не заметили, когда вылезали на берег. На носу
ветки мокрой грудой лежал самолов. Половина ветки была
забита окровавленной стерлядью.
Полдороги Степан лежал неподвижно. Мы думали, что он
потерял сознание. Но на середине Енисея он открыл глаза.
—	Севка... — сказал он. — Слышь, Севка... Скинь самолов.
Севка молча продолжал грести.
—	Севка... ведь посадят... вылечат и посадят...
Севка молчал.
—	Ребята... у меня в комнате деньги... под подоконником.
За рыбу выручил. Мне не нужно. Берите себе. Ключ — вот
он...
Степан попробовал повернуться на бок, чтобы залезть в
карман. Но повернуться он не смог. Он прислонился головой
к борту и смотрел на нас не мигая.
—	Боря, — громко сказал Севка, — когда пристанем, ты
беги в милицию, а я его покараулю.
Некоторое время Степан лежал молча. Потом он загово¬
рил хрипло, с большими паузами:
—	Кого караулить?.. Меня? Не убегу... не на чем... Скинь
самолов, Севка. Я тебе ружье куплю... новое... взамен того...
—	Нет, — сказал Севка.
—	Ты мне сети порезал...
—	Порезал, — сказал Севка.
—	...Тысячи на две... Я же ничего... А что ударил —
извини.
Севка наклонил голову и стал грести еще быстрее. Берег
был уже близко. Степан приподнялся на руках.
—	Не знал я, что ты такой, — сказал он, морщась.—
Я ведь все равно что раненый... Мне... может... не ходить боль¬
ше... А ты — предатель. Не смогли честно. Значит, так?
Севка покраснел и бросил весла.
—	А кто самолов ставил? Мы?! — крикнул он. — А сетка?!
Незаконная!.. А я — предатель? — Севка подтянул ветку и
рывком перевернул ее. Самолов плюхнулся в воду и пошел
538

на дно. Из-под борта вынырнула окровавленная, но ещё жи¬
вая стерлядь. Она слабо виляла хвостом, пытаясь уйти в глу¬
бину. — На! — крикнул Севка. — Сам ты предатель!
Мы подошли к берегу. Перевернутая ветка тащилась сзади.
Севка выпрыгнул из лодки и, не оглядываясь, пошел
прочь.
Степан уехал от нас, как только вышел из больницы.
* * *
Письмо отца лежит передо мной. Я засовываю его в кар¬
ман и бегу на улицу. Я втискиваюсь в телефонную будку и
долго уговариваю коменданта вызвать Севку с третьего эта¬
жа, комната тридцать девять.
—	Севка! — ору я в трубку. — Ура! Дом обвалился!
—	Ты спятил? Или ты уже сдал экзамен? — спрашивает
Севка.
—	Нет, — кричу я, — просто мне очень хочется съездить
домой! Поедем?
—	Летом можно, — говорит Севка.
—	Приходи, есть интересное письмо,
—	Лучше ты... — говорит Севка. — Мне некогда.
Я швыряю трубку на рычаг и бегу к обстановке.

ФЕРЗЬ
Сначала мы сидели рядом. Вернее, сидел я, а мальчишки,
встав коленками на скамью, смотрели, как мечутся в желез¬
ной яме потные шатуны.
Потом, усевшись, они драматическим шепотом говорили
о язях, которых до Канева берут на пареный горох, а ниже —
хоть обрежь! — на кукурузное тесто. В их словах была такая
убежденность, что я совершенно ясно представил себе подвод¬
ную стенку, перегородившую Днепр напротив Канева. По
обеим сторонам стенки толклись заговоренные язи.
Я молчал и слушал.
Так я узнал, что на левом берегу Днепра осколков от сна¬
рядов и сейчас столько, что если пошарить хорошенько, то
можно построить машин на целую МТС. Недавно один нашел
исправный автомат, сначала пострелял, а потом уже сдал в
милицию. А под Каневом местные жители до сих пор глушат
рыбу немецким толом. Но, когда такую же штуку проделал
540

дачник, они возмутились и отвели ею к председателю сельсо¬
вета. Дачник заплатил пятьдесят рублей и был доволен: мог
получить пять лет!
Мальчишки ехали в Канев к какой-то бабке Алёне. С име¬
нем «Алёна» у меня всегда связывалось представление о
девочке, золотистой, как подсолнух, длинноногой и ;звонкой.
А тут — бабка! Да еще я подслушал, что бабка «никого не
обязана кормить задаром», и тот из мальчишек, кому она не
была бабкой, везет с собой двадцать рублей денег.
Видно, хорошо дружили эти мальчишки: ведь только ста¬
рые друзья могут придумать такое — поменяться мешками с
едой.
Ревниво поглядывая друг на друга, они развязали свертки
и долго хохотали, когда обнаружили, что обоим матери завер¬
нули картофельные котлеты. Они съели половину, а остатки
выбросили за борт — чайкам.
—	Коля, — сказал один, — давай купим лимонаду: у меня
тридцать копеек есть.
—	А мне мамка сказала: не менять. У меня десятки.
—	Менять нельзя, — подтвердил второй. — Разменяешь —
уплывут. Да у меня хватит. — Он побежал к буфету, но скоро
вернулся. — За бутылку берут. Шесть копеек не хватает.
Конечно, после этого лимонаду захотелось еще больше.
—	Знаешь, Колька, давай твою десятку разменяем. Потом
бутылку сдадим и доложим. А бабке скажем, что тебе мелки¬
ми дали. Все равно — десятка.
Коля вздохнул и сунул руку за пазуху. Он пошарил с
одной стороны, с другой. Над сдвинувшимися бровями вдруг
заблестели капельки пота. Он растерянно посмотрел на меня,
словно спрашивая: «Ну как же это?!» — затем похлопал ладо¬
нями по груди и принялся шарить во всех карманах. Потом
расстегнул куртку, и я увидел цветастый ситцевый кармашек,
пришитый к подкладке голубой ниткой. Над кармашком тор¬
чала большая расстегнутая булавка.
—	Колька, потерял, что ли?
—	Н-не знаю... Ты не брал?
—	Честное слово! Разве я не понимаю, что это не шутки!
Мальчишки принялись выворачивать карманы, искали за
подкладкой, перетряхивали мешки. Конечно, они понимали,
что чудес не бывает, но искали долго и настойчиво.
—	Кончай, чего уж там, — сказал Коля. — Мама сама по¬
ложила. Вот и булавка тут...
—	Давай еще посмотрим. Может, ты переложил и забыл.
Бывает так.
—	Нет, Вовка, ничего я не забыл. Это когда мы у пристани
на канате кувыркались... Выпало — и всё.
541

—	А может, украли?
—	Да... Как же... воровать у меня. Сам потерял.
—	А знаешь, Колька, давай все равно поедем! Думаешь,
нужны ей твои деньги? Она просто так сказала.
—	Никуда я не поеду. Ты ей внук, а я кто? Вот доедем до
Ходорова, сойду. Муж там у моей тетки — шофер, в Киев
ездит. Отвезет. А что мне дома будет... Знаешь ведь...
Мальчишки притихли и долго сидели молча.
Пароход подошел к пристани, тиснул бортом занозистый
бок причала и закачался на своей же волне.
Несколько нетерпеливых пассажиров прыгнули на при¬
стань, не дожидаясь, пока спустят трап.
—	Тю!.. Граждане! Поимейте совесть! — крикнул ма¬
трос.— От морока! Як бешеные!
—	А вы, товарищ матрос, исполняйте свои обязанности,—
отозвался один из прыгунов. — Исполняйте! А если мы непра¬
вильно поступили, объясните, что и как, в соответствии с рас¬
порядком.
Но матросу некогда было объяснять. Яростно мотнув го¬
ловой, он столкнул на палубу трап, грохнувший, как вязанка
дров.
Я уже встречался с этим рассудительным гражданином.
Придя на речной вокзал за час до посадки, я бродил iio
залу ожидания и от скуки принялся читать правила поведе¬
ния для пассажиров. Это были обычные правила, где после
слова «воспрещается» шли четыре колонки мелкого текста.
Они воспрещали многое, до чего пассажиры никогда бы не
додумались сами, и налагали на человека такое количество
обязанностей, что, по моему мнению, их следовало бы утвер¬
ждать всенародно.
В дальнем конце зала хлопнула дверь. Послышался крик:
«Па-а-берегись!» Я оглянулся. В проходе между скамьями
шел маленький носильщик с двумя чемоданами. Он шагал
быстро и кричал «па-а-берегись» пронзительно и неутомимо,
как сирена. За ним шел мужчина с пиджаком, перекинутым
через руку. Он двигался так уверенно и стремительно, что я
невольно проводил его взглядом и поискал глазами дверь, в
которую они должны были выйти. Но в зале ожидания была
только одна дверь. Они прошли в конец зала, и носильщик
осторожно поставил чемоданы на пустую скамью. Мужчина
расплатился, сел на скамью и, сосредоточенно глядя прямо
перед собой, принялся обкусывать ногти.
Второй раз я встретил его на верхней палубе. Наш паро¬
ходик, отчаянно шлепая по воде плицами, полз мимо накло¬
нившейся к Днепру Лавры. Путаясь в зелени, взбегали по
холмам лестницы, над балками повисли игрушечные мосты.
542

На вершинах холмов, словно высеченные из скалы, стояли
глыбы одиноких домов. Медленно разворачивался и уплывал
назад древний Киев, похожий издали на остров Буян.
—	Вот где надо жить! — произнес кто-то рядом со мной.
Это был все тот же рассудительный мужчина. Говорил он
так уверенно, что невольно захотелось возразить. Я сказал как
раз обратное тому, что думал:
—	Почему именно здесь? Город как город. Ничего осо¬
бенного.
Он немного подумал и спросил:
—	Вы, конечно, москвич?
—	Нет, я из Ленинграда.
—	Н-да... Беспокойный город Москва. Очень беспокойный.
—	Я из Ленинграда.
—	В Москве хорошо работать, а жить — в Киеве.
Мои слова отлетали от него, как целлулоидные шарики.
Я обиделся.
—	В Киев нужно было приезжать в сорок четвертом го-
ду, — резко сказал я. — Тогда не было башенных кранов.
Киевляне таскали кирпич носилками.
—	А вы, собственно, чего сердитесь, молодой человек? —
ответил он, глядя на реку. — Вы недовольны тем, что на земле
есть города лучше Ленинграда? Но ведь это правда. Мы не
любим говорить правду. Такова жизнь.
Он говорил, как камни ворочал, и подержанный афоризм
насчет правды тоже был произнесен веско, с наслаждением.
—	Дело не в том, что мне нравится, а в том, кто мне не
нравится, — ответил я запальчиво.
Наверно, я сказал бы еще не одну глупость, но в это время
первые капли дождя хлестнули по палубе, и я спустился
вниз, возбужденный, как человек, которому помешали до¬
драться.
Трижды прогудел гудок. Провожающие бросились к трапу.
Напротив нашей скамьи один из них поскользнулся на каком-
то темном предмете и побежал дальше. Предмет отлетел к
стенке. Это был бумажник.
Мальчишки, как по команде, взглянули на меня. Я закрыл
глаза и прислонился спиной к переборке. Скоро послышался
шелест денег и шепот:
—	Вовка! Тридцать четыре рубля! И письмо. А докумен¬
тов нет.
‘— Здорово! Кто же его потерял? Может, он? (Это про
меня.)
—	Нет, он с места не вставал.
—	Колька, здорово как! Ты же и бабке можешь отдать, и
нам останется!
543

—	Не знаю, Вовка... Страшно. Может, обыскивать будут.
—	Кого обыскивать, дурной! Тут, может, тыща человек
и всех — обыскивать?
—	А человек, который потерял?.. Может, у него послед¬
ние.
—	А у тебя не последние? Тоже кто-то попользуется.
В общем, смотри... Мне-то не нужны.. Я бы, может, отдал.
Только перемет мы с тобой вязали и горох собирали... Зря,
выходит?
—	Домой ехать страшно, попадет мне, — жалобно сказал
Коля.
—	Идем отсюда, — заторопился Володя. — Идем. Вдруг
он видел. Там посмотрим.
Мальчишки подобрали мешки и бегом помчались на кор¬
му. Я не стал их задерживать. Нужно будет — найду, ус-
пеется.
Я поднялся и пошел в салон почитать газеты. Там за
шахматным столиком одиноко сидел мой рассудительный зна¬
комый.
—	A-а, ленинградец, — пробасил он, увидев меня. — Пар¬
тию в шахматы?
Я не плохо играю. Мне захотелось посмотреть, какое у него
будет лицо, когда он проиграет.
—	Давайте!
Мы расставили фигуры.
—	Студент? — спросил он, делая ход.
—	Студент, холост, не привлекался, — ответил я.
Не знаю почему, мне хотелось грубить ему. Может быть,
потому, что он и говорил и делал все так, будто оказывал мне
милость.
—	Это хорошо, что не привлекались, — сказал он без тени
улыбки. — Если бы привлекались, то жизнь ваша была бы
испорчена. А так вы еще можете... Н-да... Можете занять свое
место в жизни.
—	Место в жизни может занять всякий, — буркнул я, с
ужасом чувствуя, что начинаю говорить его же словами.
—	Нет, не всякий, — возразил он, — а только тот, кто стре¬
мится к достижению своей цели. Каждый солдат хочет стать
генералом. Каждый лезет вверх, хочет быть не тем, что он
есть. Каждый добивается, и так далее... Такова мораль. Таков
распорядок жизни.
—	По-моему, существует одна мораль* — сказал я, — мо¬
раль честного человека.
—	Вы правы. Но в жизни каждый поступает совокупно со
своей моралью. Как сказал один писатель: «Жизнь дается
один раз и прожить ее надо неплохо...» Отсюда и исходите.
544

Я с трудом понял, что он имеет в виду Николая Остров¬
ского.
—	Вот вы, — продолжал он, — давеча рассердились, когда
я сказал правду. Правду не любят все. Но одни умеют это
скрывать, а другие не умеют. Тот, кто не умеет скрывать свои
чувства, никогда не займет положения. Это — закон жизни.
—	Слушайте, — спросил я, —кем вы работаете?
—	Это неважно. Не думайте, что я хочу показать свое пре¬
восходство. (В том, что превосходство есть, он, кажется, не
сомневался!) Я критикую вас как старший товарищ. Вы еще
молоды. А люди не прощают ошибок.
—	Во-первых, — я покраснел, — никто ни у кого не просит
прощения...
—	Во-вторых, — прервал он меня, — пойдемте обедать.
Я голоден. Мы доиграем после.
По проходу он шел уверенно, не оглядываясь. Очевидно,
само собой разумелось, что я иду следом. Буфетчик, двигав¬
шийся навстречу с корзиной хлеба на плече, посторонился.
«Почему? — подумал я. — Почему он даже ходить умеет так,
что ему уступают дорогу?»
В ресторане, заказывая обед, он спросил:
—	Борщ, конечно, украинский?
—	Так точно, флотский, — ответил официант.
После обеда я долго рылся в кармане, разыскивая десятку.
Он не шевельнулся, не сделал даже попытки предложить
деньги. Но сказал:
—	Пойдете ужинать, зайдите за мной. Платить буду я.
Он снисходительно соглашался быть моим должником!
Теперь стало ясно: я ненавижу его! Но в то же время он чем-
то притягивал меня. Помню, в детстве я ходил по краю крыши.
Это было жуткое и сладостное чувство опасности. Оно и от¬
талкивало и притягивало одновременно. Хотелось и убежать
прочь, и остаться. В отношениях моих с этим человеком тоже
было ожидание, оно не могло кончиться просто так. Не хвата¬
ло какой-то точки. Там, на крыше, я услышал испуганный
крик матери и сам испугался так, что лег на теплое ребристое
железо и не двигался, пока меня не сняли. А здесь? Что будет
здесь? И внезапно я понял, чего я жду. Мне хотелось хоть на
секунду увидеть его растерянным. Пусть буфетчик толкнет
корзиной, пусть матрос хлестнет его крепким словцом... Чтобы
выражение слоновьей снисходительности хоть на минуту со¬
шло с его лица! Мне хотелось содрать с него самоуверенность,
как корку с апельсина! Но я чувствовал, что не могу этого
сделать. Я не находил нужных слов и злился.
Мы вернулись в салон. Никогда еще в жизни я так не хо¬
тел выиграть. Но положение на доске было не в мою пользу.
545

Напрасно я уверял себя, что нервничаю и потому делаю
неверные ходы. Просто он играл лучше. Это было ясно.
—	Игра! — сказал он, забирая моего слона. — Игра! Но
похоже... Вот! — Он взял с доски ферзя и повертел его в паль¬
цах. — Вот главная фигура жизни! Обратите внимание: ходит
прямо и по диагонали. Все мы хотим ходить по диагонали.
Простор! Но достигают единицы. Таков распорядок жизни.
—	И ферзям дают по шее, — ответил я.
—	В шахматах — да, — серьезно сказал он, — но не в
жизни. Ферзь есть ферзь.
—	Слушайте, спросил я, — почему вы так плохо думае¬
те о людях?
—	Молодой человек, я ничего не думаю. Я просто говорю
с вами как старший товарищ. Люди есть люди. Кстати, у меня
на пароходе украли бумажник. Рублей тридцать... Пустяк...
Деньги я храню в другом месте. Но сам факт говорит за себя.
Люди есть люди.
—	Бумажник! А вы... стойте! Вы его потеряли, может быть?
—	Эх, молодой человек, — грустно сказал он, — какой вы
еще студент!
—	Обождите! Я сейчас вернусь! — Я вышел — нет, выбе¬
жал! — в коридор.
Палуба верхняя! Палуба нижняя! Нужно найти этот про¬
клятый бумажник! Салон на корме. Третий класс. Нужно при¬
нести и шлепнуть его на стол. Все, что я любил, все, во что
верил, честь и совесть моя, моих друзей и всех мальчишек ми¬
ра — все было сейчас в этом бумажнике! Буфет. Коридоры.
Еще раз палубы. Мальчишек не было. Злость и обида подня¬
лись во мне. С каким наслаждением взял бы я сейчас этих
мальчишек за шиворот! Конечно, есть подлецы! Есть воры!
Наверно, на земле каждый день пропадают сотни бумажников
и, может быть, статистики ведут учет кражам. Но даже стати¬
стики не идут прямым путем от цифр к людям, как делает это
оставшийся в салоне ферзь. То, что мальчишки не вернули
бумажник, — это случайно. И матери, если узнают, будут
пороть их за это. Прав я, а не ферзь. Но что можно сказать
ему сейчас? Мне очень не хотелось идти в салон, но я вер¬
нулся.
—	У вас не украли бумажник, — сказал я устало, — вы
потеряли его. Я видел...
—	Простите... — сказал он. — Что вы видели? И... где вы
видели?
—	Там... На палубе.
—	Так, так... — сказал он с непривычной торопливостью и
оглянулся.
И в этот момент проснулся и пискнул репродуктор: «Това¬
546

рищи пассажиры! Гражданина, потерявшего бумажник с
деньгами, просят зайти в радиорубку. Повторяю...»
Он стоял посреди комнаты, расставив ноги, и тупо смотрел
на репродуктор. Впервые в его глазах появилось — не радость,
нет! — беспокойство!
Я подошел к репродуктору и до отказа повернул регуля¬
тор. Голос зазвенел, забился под потолком громко и радостно:
«...потерявшего бумажник...»
—	Идите! — крикнул я. — Идите в радиорубку! Или вы
думаете, что там уже очередь?
И вот тут-то голос его зазвучал по-человечески, гневно. Он
сказал раздельно и четко:
—	Спек-такль! — и, хлопнув дверью, вышел из салона.
Ночью я поднялся на палубу. Наш пароходик, качаясь на
ленивой ночной волне, ласково терся о бок пристани. Внизу
кто-то осветил фонариком воду: в зеленоватом круге стояла
остромордая рыбешка, похожая на отточенный карандаш.
Сонный матрос спустил трап. По трапу на берег вышел
только один пассажир — мальчишка с мешком за спиной.
Вслед ему крикнул приятель:
—	Так как же, Коль? Может, приедешь?
—	Может... — сказал Коля. — Только навряд ли.
Мальчишка шагнул в тень и пропал. Некоторое время слы¬
шался хруст песка, но его заглушил гудок парохода. Я спу¬
стился вниз, лег на скамью и, прижавшись спиной к теплой
переборке, уснул злой и счастливый,

ШУТКА.
Когда я вошел в класс, на местах оказались всего несколь¬
ко человек. Остальные сгрудились в углу возле Кости Радуж¬
ного. Он что-то рассказывал. Увидев меня, ребята со смехом
расселись по своим партам. Впрочем, «расселись» — это не то
слово. Они разбежались по классу, толкаясь, перепрыгивая
через парты, стараясь нашуметь как можно больше. В про¬
ходе у окна они устроили «пробку». Они давили друг на друга,
делая вид, что очень торопятся: им не терпится сесть на место,
но... Ничего не поделаешь — «пробка»!
Я ждал. Я уже успел привыкнуть к своему классу. Они
считали, что в первые десять минут после каникул им позво¬
лено все. Эти десять минут — их право, которое они сами себе
548

присвоили. Я не оспаривал этого права. Мой класс любил
делать вид, что поступает так, как ему хочется. И я давно уже
решил, что не стоит изображать из себя непримиримого че¬
ловека, который не1 может подарить им десять минут в чет¬
верть.
Наконец они уселись.
—	Здравствуйте, шестой «А»! — сказал я.
—	Здравствуйте, Юрий Васильевич, — отозвался один.
—	Юрий Васильевич, здравствуйте, — сказал другой.
—	Здравствуйте! Здравствуйте! — говорили они по очере¬
ди, и, наконец, из дальнего угла класса послышалось тихо, но
отчетливо:
—	Юрий, здравствуйте, Васильевич!
Да, это был мой класс. Они ничуть не изменились за две
недели. Здороваться по очереди (опять же в первый день)
было их выдумкой, которой они очень гордились.
—	Ну, каникулы кончились, — сказал я.
—	Каникулы кончились, — грустно повторил Костя Ра¬
дужный.
—	Кончились каникулы... — вздохнули на первой парте.
—	Совсем кончились, — донеслось из угла.
—	Начисто! — подтвердили на первой парте.
Они говорили, ничуть не скрываясь, и смотрели прямо на
меня и сияли от удовольствия потому, что поступали так, как
им хотелось.
—	Ну и хорошо, — сказал я. — А теперь достаньте новые
тетради в клетку. Мы приступаем к изучению алгебры.
Защелкали замки портфелей, в последний раз стукнули
крышки парт, и в классе установилась тишина. Десять минут
прошло.
—	Итак, — начал я, — раньше мы с вами имели дело толь¬
ко с числами. Если нам нужно было произвести сложение, мы
писали так.
Я подошел к доске и написал: 2 + 3 = 5.
—	Теперь представьте себе, что нам нужно записать сло¬
жение не двойки и тройки, а каких-то двух других чисел. Лю¬
бых. Как поступить в этом случае? Давайте попробуем заме¬
нить цифры буквами. И я написал на доске:
Вместо 2 подставим а
Вместо 3 подставим в
Тогда имеем:
2 + 3 = 5 или а +в =
Я не успел написать, чему равна сумма. С последней пар¬
ты, где сидел Костя Радужный, послышался шепот. Потом
549

зашептались другие. Кто-то хихикнул, и вслед за ним рассме¬
ялся весь класс.
—	В чем дело? — спросил я.
За партой поднялся Радужный. Весь класс с надеждой
смотрел на него.
Костя радостно объявил:
—	Юрий Васильевич, вы лучше напишите другие буквы,
а то мы все равно будем смеяться.
—	Почему?
—	А потому, — сказал Костя, — что, когда мы читаем эти
буквы, у нас получается не «а» плюс «б». Получается «а»
плюс «ве».
Снова раскатился по классу дружный смех. Теперь все
смотрели уже не на Костю, а на вторую парту в левой колон¬
ке, где сидели Аня Мельникова и Володя Ефремов.
Я сделал вид, что ничего не понял.
—	Сядь, Радужный! Ты прекрасно знаешь, что в матема¬
тике русское «ве» читается как «бе».
И я дописал: а + в = с.
Ребята уткнулись в свои тетради. Еще минута, и формула
эта, в том смысле, в каком понимал ее Костя, была бы забыта
навсегда. Но Костя считался самым остроумным человеком в
классе. Он очень дорожил своей славой.
г— Юрий Васильевич, — сказал он, — если вы пишете «а»
плюс «ве», то справа нужно поставить другую букву...
—	Какую букву? — спросил я, глядя прямо на Костю.
Я думал, что он не посмеет сказать, и тогда все кончится
само собой. Но если можно рассмешить класс, Костя себя не
щадит.
—	Букву «л»! — выпалил он.
Опять грохнул смех. Кто-то от восторга затопал ногами.
Аня Мельникова покраснела. Володя Ефремов сидел, повер¬
нувшись к окну, и не отрываясь смотрел на белую равнину
замерзшей бухты. Он как будто ничего не слышал, но я видел,
как медленно, почти незаметно он отодвигается от Ани на
край скамейки.
—	Радужный, выйди из класса! — сказал я.
На другой день Костя привел в школу мать. Она теребила
руками углы платка и усталым голосом говорила привычные
извинения. Я всего второй год работаю в школе, и мне было
неловко, что передо мной извиняется и просит за сына такая
пожилая женщина. Я был рад, когда она ушла.
Два дня Радужный боялся даже шевельнуться, и я уже за¬
был об этой историц с буквами. В конце недели я вызвал к
доске Аню.
.— Напиши алгебраическую сумму.
550

Аня взяла мел и аккуратно вывела на доске: а + в =
Рука ее задержалась всего на секунду, но это решило
дело.
—	Эл! — донеслось из глубины класса.
—	Кто это сказал?
—	Я, — встал Радужный. — Извините, Юрий Васильевич,
вы же сами говорите, что у меня язык бежит впереди мыслей.
Я только подумал, а оно само вырвалось.
Я видел, что Радужный говорит правду: «оно» действи¬
тельно само вырвалось.
—	Тебе нужно извиняться не передо мной.
—	Конечно, — сказал Костя. — Я понимаю, Юрий Ва¬
сильевич. — Он взглянул на Аню и вежливо — слишком веж¬
ливо! — произнес:
—	Извини, Аня, — затем обернулся к Володе, — и ты,
Ефремов, извини, пожалуйста.
Костя вздохнул и поморщился. Он страдал. Он просто из¬
немогал от раскаяния. В голосе его было столько нежности,
что шестой «А» прямо-таки взвыл от восторга.
Аня положила мел и, ссутулившись, пошла к своей парте.
Она подняла крышку и села на самый край скамьи, словно
боялась испачкаться о Володю. Володя покраснел и сжал
кулаки. Мне показалось, что он сейчас бросится на Радуж¬
ного.
Но шестой «А», самый дружный, самый горластый класс
нашей школы, не научился еще быть добрым. Он не замечал
ничего. Ему было весело, и он смеялся, а все остальное не
имело никакого значения.
Эту историю с формулой надо было прекратить, пока не
поздно.
—	Вот что, друзья, — сказал я, когда ребята немного успо¬
коились. — Это очень скверно — то, что сейчас делается.
И я произнес речь. Прекрасную речь! Я говорил о том, что
на грубость можно ответить грубостью, на удар — ударом.
Но что можно сделать, когда над тобой смеются? Не оскорб¬
ляют, не бьют, а только смеются... Можно прикрыться от ку¬
лака и от пули... Но от смеха зашиты нет!
Я говорил долго и горячо. Мне самому понравилась моя
речь. Я гордился тем, что нашел понятные ребятам слова. Они
слушали внимательно, и, когда, закончив, я спросил:
«Ясно?» — они хором отозвались: «Ясно!»
В тот день у меня было великолепное настроение.
А на следующее утро перед уроком на бортике доски по¬
явилась надпись:
а + в = любовь.
551

Я заметил ее сразу, как только вошел. Я обвел взглядом
класс.
Передо мной сидели ангелы: локти на партах, тетради раз^
вернуты, возле каждого—промокашка. Внимательные, серьез¬
ные, с честными глазами. Они не замечали никакой формулы!
Они пришли сюда учиться, только учиться...
Надо сказать, я здорово разозлился из-за того, что моя
вчерашняя речь пропала даром. И я уже думал начать разби¬
рательство. Но, пока я перелистывал журнал, мне пришла в
голову мысль, что этого как раз не следует делать. Ведь полу¬
чалось так, что каждое мое слово, сказанное в защиту Ани и
Володи, оборачивалось против них. Я только лишний раз
привлекал внимание ребят к этой формуле.
—	Дежурный, сотри с доски.
Класс вздохнул: пронесло!
Урок прошел спокойно.
В перемену ко мне подошел Володя.
—	Юрий Васильевич, можно, я пересяду на другую
парту?
Я был классным руководителем и должен был спросить:
почему? Но я не спросил, хотя во мне все сильнее поднима¬
лось раздражение. Мне уже надоело делать вид, что я ничего
не понимаю.
—	Хорошо, садись.
—	Спасибо... — сказал Володя и ушел, так и не взглянув
на меня.
Во время большой перемены в учительскую вошел Коля
Боков.
—	Юрий Васильевич, — прошептал он, отведя меня в сто¬
рону, — ведь ребята поступают нехорошо. Я про «а» + «в».
—	Отвратительно. Вот и скажи ребятам, если это повто¬
рится...
—	Конечно, — сказал Коля. — Какое нам дело, если они
влюбились! — Он посмотрел на меня, словно проверяя, как я
отнесусь к этому слову.
—	Хорошо. Что же ты хочешь?
—	Это не по-пионерски, — сказал Коля.
Странный был парнишка Боков. Он очень любил говорить
правильные слова. Уже не в первый раз он подходил ко мне
с такими разговорами. И вид у него был какой-то правиль¬
ный: румяные щеки, белый воротничок, гимнастерка аккурат¬
но собрана сзади. Порядочный, скромный мальчик. Но я знал,
что Боков тайно завидует Радужному. В прошлом году они
долго соревновались, в остроумии. Но класс не оценил Коли¬
ных острот, — всем было видно, что он очень старается. По¬
лучалось умнее, чем нужно. Класс предпочел Радужного.
552

«Что ему нужно от меня сейчас?» — подумал я.
—	Верно, не по-пионерски, — повторил я вслед за Боко¬
вым. — Только почему ты говоришь об этом мне? Скажи тому,
кто пишет на доске глупости. Ты знаешь, кто написал?
Боков покраснел.
—	Ну... вообще... как бы сказать...
—	Радужный?
—	Ну... вообще... я сам-то не видел...
Боков опустил голову. Пальцы его забарабанили по пряж¬
ке. Всем своим видом он показывал, что я угадал пра¬
вильно.
—	Ну что же, — я пожал плечами, — если ты не видел,
тогда и говорить не о чем. Иди в класс.
После уроков я задержал Радужного.
—	Слушай, Костя, если я еще увижу на доске эти надпи¬
си, будет худо.
—	Кому?
—	Тому, кто пишет.
—	Да ведь ничего особенного нет, — сказал Костя. — Мы
просто шутим. А они уж очень заводятся. Вы же знаете, если
человек обижается на шутки, его еще больше хочется драз¬
нить.
—	Да за что их дразнить? — возмутился я.
—	Так... Ну, ходят они всегда вместе... Письма друг друж¬
ке пишут... Чего им писать, если они рядом живут? Смешно
ведь. Вот смотрите, Юрий Васильевич, видите, Мельникова
идет?
Я взглянул в окно. По двору школы медленно шла
Аня. Она миновала ворота, осмотрелась и повернула за угол
дома.
Костя расплылся в улыбке.
—	А за углом Ефремов стоит! Думает, он хитрее всех...
Смотрите, смотрите! Видите, где забор?..
В просвете между домами снова появилась Аня. Но теперь
рядом с ней шел Володя.
—	Во как! — торжествующе воскликнул Костя.
—	Ну вот что, Радужный, — сухо сказал я. — Или на
доске больше не будет этих плюсов, или...
—	А это не я писал, — беззаботно сказал Костя.
—	Кто же?
—	Не знаю.
—	А я тебе не верю.
—	Пожалуйста. — Костя сделал обиженное лицо. — Мне
всегда не верят. Если что, так — Радужный...
Но я-то уже насмотрелся на Костю. Он в любой момент
мог сделать лицо, какое угодно. И я, конечно, не поверил ему.
553

Я оказался прав, потому что с этого дня надписи прекрати¬
лись.
Прошел целый месяц. Класс как будто забыл о Володе и
Ане. И они, уже не скрываясь, уходили из школы вместе, хотя
по-прежнему сидели на разных партах. Я был доволен, что все
забыто и ничто больше не отвлекает класс от занятий.
Но я ошибался. Они ничего не забывали. Вернее, кто-то
из них...
Наш городок небольшой, наполовину деревянный, наполо¬
вину каменный. С трех сторон окружает нас кольцо высоких
гряд, и лишь в одном месте кольцо это размыкается, чтобы
пропустить море! Море подходит к городу широкой бухтой.
Школа стоит на пригорке, у самой бухты. И это плохо.
Даже сквозь двойные рамы доносятся грохот якорных це¬
пей и тарахтенье мотоботов. Ребята, увидев в окно траулер,
идущий в море, начинают спорить — куда? Одни говорят — на
Айновы острова, другие — на Великий. Начинают спорить-они
в перемену, но спор иногда затягивается. Тогда спорят и на
уроке, только шепотом.
Левее, пониже школы, течет река Нива. И это тоже плохо.
Приливная волна заходит в реку, и ребятам, сидящим у окна,
доставляет необъяснимое удовольствие следить за подъ^
емом воды и гадать, скоро ли скроется островок на середине
реки.
Для учителя самое хорошее время — зима. Она у нас долг
гая. Не летают гидросамолеты, стоят траулеры. Залив белый
и ровный, не на чем задержаться взгляду. Нива, промерзшая,
покрытая снегом, не шелохнется. А над ней отвесная стенка
утеса Барыня. Кругом камень да снег. Хорошо! Зимой даже
успеваемость лучше.
Но эта зима была какая-то особенная.
В один из февральских дней, войдя в класс, я увидел, что
ребята сгрудились у окна, выходящего к Ниве. Они толкались,
лезли друг на друга, смеялись. Они были так возбуждены,
что мне пришлось потратить пять минут, чтобы их успо¬
коить.
—	Что вы там увидели?
—	А вы посмотрите, — сияя, сказал Радужный.
Я подошел окну. Плоская белая Нива. Пушистые от инея
провода высоковольтной передачи. Баркасы на берегу, зане¬
сенные снегом. Все обычно... И вдруг я увидел: Барыня! На
темной отвесной стене Барыни громадными белыми буквами
было выведено:
А + В = Л.
Буквы большие, почти в рост человека.
554

Я повернулся к ребятам. Они сразу притихли.
—	Ну что ж, молодцы!.. — сказал я.
Они переглянулись. По выражению моего лица они, ко¬
нечно, поняли, что я не собираюсь радоваться вместе с ними.
—	А может, это и не мы... — пробурчал кто-то в глубине
класса.
И тогда они задвигались и зашумели. Они закричали:
одни — с обидой, другие — с возмущением, третьи — просто
так, чтобы покричать:
—	Да! Не мы!
—	Не мы, Юрий Васильевич!
—	Мы сами не знаем!
—	Мы что, виноваты?
Я посмотрел на Радужного. Он тоже кричал что-то, но,
встретившись со мной взглядом, осекся, выпятил губы и
уткнулся носом в парту.
«Он!» — подумал я.
После уроков я снова задержал его. Я был настолько уве¬
рен, что разговаривал с ним очень сурово. Он стоял, покрас¬
нев, надувшись, и отрицал все. Он не писал на доске. Он не
писал на скале. У него даже нет краски, пускай хоть обыск
делают.
—	Но кто же тогда?
—	Не знаю, — угрюмо ответил Костя. — А если знал бы,
не сказал. Пусть сам признается.
Я ничего не добился от него.
Положение было не очень приятное. Ребята, кажется, дей¬
ствительно не знали, кто написал буквы. Но кто-то один в
классе должен был знать. Как заставить его сознаться? Я был
уверен, что это делал Радужный. Но как заставить сознаться
Радужного, если он не хочет? И вообще, кто я такой — учи¬
тель или сыщик?
Итак, я все больше запутывался в этой истории. А она,
кажется, еще только начиналась. С этого дня все, что имело
отношение к Володе и Ане, отражалось на скале. Они пере¬
стали друг с другом разговаривать. Это заметил я, а уж ребя¬
та и подавно. И немедленно на Барыне появилась надпись:
А + В = ?
Буква «Л» была переделана на знак вопроса — громадный
знак вопроса, видный, наверно, с любой возвышенной точки
города.
В один из вечеров я пошел к Барыне. В глубине души я
надеялся, что мне повезет и я встречу там писавшего эти
буквы.
555

Я перешел Ниву, утопая в глубоком снегу. В сумерках
поднималась надо мной громада Барыни. В обход, по крутому
склону, я взобрался до половины утеса и подошел к началу
узкого карниза. Мне захотелось вблизи посмотреть на эти
буквы. Карниз косо шел вверх. Он был шириной в три ладони,
с неровными, источенными краями.
Я осторожно ступил на него и, прижимаясь грудью к ска¬
ле, сделал первый шаг. Нашарив рукой небольшой уступ, я
уцепился за него и сделал второй шаг. Крутой склон остался
слева, совсем рядом. Но все же это был склон, а не отвесная
стена. На нем можно было стоять, прыгать и даже падать.
А за спиной была пустота... Я слышал, как глубоко внизу с
тихим шорохом текут струи поземки. Это просто удивительно,
как можно спиной чувствовать пустоту. Она рядом, она при¬
тягивает, и в такие минуты самым большим счастьем кажется
стоять на твердой земле, просто стоять, и ничего больше.
Голые пальцы коченели от холода. Пересиливая себя, я
сделал третий шаг. Перекладина буквы «А» находилась на
уровне живота. Опустив одну руку, я колупнул чешуйку за¬
стывшей белой краски и слегка качнулся. Всего на несколько
сантиметров... Стена медленно поплыла от меня. Не успев
еще ничего подумать, я протянул руку и опять схватился за
выступ.
Надо признаться, что эти несколько секунд были самыми
неприятными в моей жизни. Когда я вернулся на склон и на¬
чал спускаться, то у меня дрожали ноги и рубашка прилипла
к спине. Мне было жарко, несмотря на мороз градусов в два¬
дцать пять.
Только дома я осознал, насколько рискованным было мое
путешествие. А ведь тот, кто писал эти буквы, пробирался по
карнизу, держа в руках кисть и банку с краской. Видно, шут¬
ник этот был не из трусливых. И все то же подозрение вер¬
нулось ко мне. Радужный! Радужный, который не щадит
ни себя, ни других, если можно заслужить одобрение
класса.
Через несколько дней я встретил Володю и Аню у кино¬
театра. Я хотел подойти к ним и сказать, что не стоит обра¬
щать внимания на глупую и злую шутку. Но Володя увидел
меня раньше, чем.я подошел, и, резко повернувшись, зашагал
прочь.
—	Володя! У меня же билеты! — крикнула Аня.
Володя остановился. Лицо его, освещенное синим огнем
рекламы, показалось мне очень злым.
—	Можешь порвать свои билеты, — сказал он, глядя ку¬
да-то между мной и Аней.
Он быстро пошел по улице и скрылся за углом. Я посмот¬
556

рел на Аню. Она с трудом сдерживала слезы. Я не умею уте¬
шать девочек и снова — в который раз! — сделал вид, что ни¬
чего не заметил.
Володя и Аня дружили давно, ребята говорили — с первого
класса. Нужно было во что бы то ни стало прекратить продел¬
ки неизвестного «художника». И я вызвал Бокова.
—	Коля, ты, кажется, знаешь, кто писал на доске. Он же,
наверно, пишет и на Барыне. Скажи мне — кто? Я не буду его
наказывать. Мы вместе с тобой пойдем сейчас к этому ученику
и поговорим с ним. Иначе ему будет хуже — рано или поздно
это откроется.
Боков смутился. Я понимал его. Никогда и никому из
ребят я не задавал подобных вопросов. Но все-таки я настаи¬
вал.
—	Ну?
—	Не знаю, Юрий Васильевич.
—	Я не верю, что ты не знаешь. Но дело не в этом. Разве
ты не понимаешь, что это просто подло — так относиться к то¬
варищам. Ведь они ваши друзья.
Боков переступил с ноги на ногу и одернул рубаху. Он не
глядел на меня. Этот разговор был ему явно неприятен.
—	Да весь класс не знает,— сказал он.— Все хотят узнать
и не могут.
—	А кто писал на доске?
—	На какой доске?
—	В самом начале четверти. На бортике,
—	А вы разве не знаете?
—	Нет.
Боков проглотил слюну. Брови его сдвинулись над пере¬
носьем. Он думал, мучительно думал. Я подошел к окну, что¬
бы не мешать ему: пусть решает сам.
—	А почему вы спрашиваете меня? — осторожно спросил
Боков.
—	Я же объяснил. Мне показалось, что ты знаешь.
Боков снова помолчал.
—	Нет, — сказал он наконец, — я тоже не знаю.
—	Ну, тогда иди. Считай, что этого разговора не было.
Понял?
—	Конечно! — горячо воскликнул Боков. — Конечно! До
свиданья, Юрий Васильевич.
Он ушел. Честно говоря, я не был на него в обиде.
Я думал о себе и о том, что, пожалуй, напрасно стал учи¬
телем.
Белый знак вопроса по-прежнему маячил перед нашими
окнами. Он постепенно бледнел и скоро стал едва заметен
среди светлых прожилок кварца, рассеявших Барыню.
557

К маю его уже почти не было видно. Надпись не обновлялась.
Я решил, что Боков все-таки сообщил о нашем разговоре не¬
известному «художнику».
Наступил день 1 Мая. По главной улице ребята шли к мо¬
рю, чтобы зажечь костер. Они двигались шеренгами по восемь
человек, взявшись за руки, веселые и дурашливо-шумные. Во¬
лодя с Аней были в одной шеренге, рядом. И так же, как все,
они пели песни и бросали в передние ряды комками мокрого
снега.
А третьего мая на Барыне засияла свежая надпись:
А + В = !!!
В этот день ни Мельникова, ни Ефремов не пришли в
школу.
Я объяснял урок, и внутри у меня все кипело. Не знаю, что
я сделал бы, попади мне под руку этот «художник». Ребята,
видно, чувствовали мое настроение. Никто не смотрел в ок¬
но, никто не улыбался. Они сидели тихие и немного расте¬
рянные.
Прозвенел звонок.
—	После уроков —собрание! — бросил я и вышел из
класса.
Последний урок я проводил не в своем классе. Примерно
в середине урока мне послышалось какое-то бормотанье, как
будто вдали говорили несколько человек сразу. Звуки доно¬
сились с улицы. Продолжая объяснять, я подошел к окну.
Возле Барыни стояла толпа. Два человека отделились от этой
толпы. Они несли третьего.
Еще не веря своей догадке, я взглянул на стену, туда, где
был карниз. Буква «А» и половина буквы «В» были замазаны
чем-то черным.
И, уже не глядя на тех двоих, я знал, что они несут Воло¬
дю Ефремова.
Они поднялись на гору, направляясь в поликлинику. А я
все стоял у окна и никак не мог вспомнить, на чем я прервал
объяснение.
Я вернулся к столу. Ребята смотрели на меня с недоуме¬
нием.
—	Мне нужно отлучиться на пятнадцать минут. Сидите
тихо, — сказал я и вышел из класса.
Я прибежал в поликлинику без пальто. Оттолкнув сторо¬
жа, который пытался меня задержать, я вбежал в операци¬
онную. Человек в белом халате мыл руки. Володи не
было.
—	Что с ним?
Доктор повернулся.
558

“ Нужно лучше смотреть за своими детьми, молодой че¬
ловек, — сказал он, нахмурясь.
—	Он не мой... Что с ним?
—	Пожалуй, пожалуй, — задумчиво отозвался доктор, —
вы еще слишком молоды для такого сына. Так почему тогда
вы лезете в операционную?
—	Я учитель.
—	Значит, надо лучше смотреть за своими учениками, —
невозмутимо произнес доктор и принялся вытирать каждый
палец в отдельности.
—	Я вас спрашиваю, что с ним? — Мне хотелось убить
этого доктора.
—	Ничего особенного. — Доктор вытер одну руку и при¬
нялся за следующую. — Вашему, как вы говорите, ученику
повезло так, как везет один раз в жизни. У него вывих плече¬
вого сустава. Сейчас он поорет немного, пока мы будем вправ¬
лять, и через несколько дней будет здоров. А теперь будьте
любезны, выйдите.
—	Спасибо! Спасибо, доктор! — сказал я.
Я вернулся в школу к концу пятого урока. Класс встал мне
навстречу.
Они уже все знали, я понял это по их лицам.
—	Что же будем делать? — спросил я.
Класс молчал. Вид у ребят был растерянный.
—	Юрий Васильевич, он поправится?
—	Не знаю. Об этом нужно было думать раньше.
Радужный стоял, наливаясь краской. Внезапно он крик¬
нул:
—	Это не мы!.. Не мы! Никто не знает...
Словно по команде, ребята сорвались со своих мест, бро¬
сились к столу и обступили меня. Они кричали все сразу.
В этом шуме ничего нельзя было понять.
Я обводил взглядом ребячьи лица — негодующие, обижен¬
ные, возмущенные...
«Нет, не из моего класса...» — с облегчением подумал я и
вдруг увидел Бокова. Он не кричал. Он стоял позади всех и
глядел в пол.
—	Тихо! — сказал я.
Ребята не унимались.
—	Тихо! Я знаю, кто это сделал.
Шум оборвался, как будто выключили радио.
—	Садитесь.
Ребята расходились очень медленно.
—	Я знаю, кто это сделал. Пусть признается сам.
Молчание.
—	Тогда я буду спрашивать. Скопин, ты?
559

—	Не я.
—	Богатырева?
—	Ой, Юрий Васильевич!..
—	Радужный.
Радужный выдохнул воздух и мотнул головой.
—	Кленов?
—	Юрий Васильевич, разве...
—	Боков?
Боков поднялся. У него дрожали губы, и, скажу по-честно¬
му, на какое-то мгновение мне стало его жалко.
—	Почему.., я... нет...
—	Ты или нет?
—	Юрий Васильевич! — заорал Радужный. — Смотрите,
ребята! На валенках... краска! Белая краска!
Ребята снова вскочили.
—	Юрий Васильевич... — дрожащим голосом сказал Бо¬
ков. — Можно вам одному?.. Можно с вами выйти?
—	Нет, говори при всех!
Боков отвернулся и, не глядя ни на кого, пошел к вы¬
ходу.
—	Ребята, он забыл портфель! воскликнул Костя.
Несколько человек подбежали к парте Бокова. Портфель,
тетради, лежавшие сверху, авторучка и недоеденный завтрак
пролетели через весь класс и шлепнулись у двери,
Боков не подобрал ничего. Он ушел, и класс проводил его
молчанием.
Вечером Боков догнал меня на улице,
—	Юрий Васильевич, — сказал он, заглядывая мне в ли¬
цо, — это не я. Честное слово, не я!
—	Почему же ты ушел из класса и ничего не объяснил
ребятам?
—	Все из-за краски... Я только подавал банку с краской.
На меня случайно капнуло, а писал не я. Я рядом стоял.
—	Кто писал?
—	Мой знакомый. Он из другой школы. Я с ним почти не
дружу... Я рассказал ему, а он говорит: «Давай напишем!»
А я согласился... Но я только краску подавал... и еще разме¬
шивал... Извините, Юрий Васильевич. Больше не буду. Я ведь
честно признался... Хотите; я вам его адрес скажу? Красная
улица, дом девять, квартира...
—	Не нужно квартиры, — перебил я. — Думаю, Боков, те¬
бе лучше уйти из нашей школы. Самому.
—	Я же честно признался... — растерянно повторил
Боков.
На другой день мать Бокова принесла заявление о пере¬
воде сына в другую школу. Она даже не пыталась увидеть¬
560
18

ся со мной и прошла прямо к директору. Директор не воз¬
ражал.
За лето надпись на скале выгорела, поблекла, и осенние
дожди стерли ее окончательно.
Володя давно уже совсем здоров. Но они с Аней по-преж¬
нему сидят на разных партах.
19

ЯИЧНИЦА
Их было двое на этом острове, поросшем кривоногими сос¬
нами, приземистыми кустами черники и можжевельника.
Кордон стоял на берегу небольшой бухты. У самого кор¬
дона начиналось озеро. Оно тянулось вдоль всего острова,
отделенное от моря прозрачной стенкой деревьев.
Выводки крохалей доверчиво подплывали к самому кордо¬
ну, но на них не хотелось даже смотреть. Эти двое должны
были охранять, а не убивать.
Орнитолог в зеленой, с множеством карманов, штормовке
сидел у самого берега и записывал что-то в блокнот. Немного
поодаль на груде ломких, высохших фукусов лежал, опершись
на локоть, длинный, костистый мальчуган.
Мальчик смотрел в бинокль. В светло-зеленом овале плы¬
ли перед глазами волны с рассыпающимися белыми верхуш¬
562

ками. Он поднимал бинокль медленно, и так же медленно
уходили вниз волны, а на смену им появлялись новые. Затем
овал перерезала полоса прибоя и показалась двугорбая вер¬
шина острова. На одном из горбов стояла решетчатая мигал¬
ка. До нее было семь километров, и, глядя в бинокль, мож¬
но было пересчитать доски, которыми она обшита. Чуть
ниже мигалки находилась станция заповедника, скрытая
мысом.
Мальчик слегка повернул голову. Мигалка прыгнула вле¬
во, со сказочной быстротой промелькнули склоны материко¬
вого берега, и перед глазами задрожала труба рыбозавода.
До города было шестнадцать километров; в тихую погоду
оттуда доносились гудки паровозов и музыка.
Они второй день сидели посреди залива, отрезанные штор¬
мом.
Опустив бинокль, мальчик взглянул на орнитолога. Тот
по-прежнему писал. Он сидел у воды как раз на таком рас¬
стоянии, чтобы брызги прибоя не долетали до него. Мальчик
с неприязнью подумал, что этот человек, наверное, все делает
как раз и в меру.
Неделю тому назад они, пятеро юннатов, приплыли из го¬
рода на станцию заповедника. Им сказали, что попали они
не вовремя: идет кольцевание птиц, заниматься с ними неко¬
му. Но если они хотят, то могут работать помощниками, — по
одному на каждого сотрудника.
Конечно, они хотели. Они стояли кучкой у домика станции,
и к ним подошел этот сухощавый орнитолог в штормовке.
—	Я выезжаю сейчас. Один может поехать со мной. Рабо¬
та трудная, — сказал он и, не оглядываясь, направился к
лодке. Видно, ему было совершенно безразлично, кто отпра¬
вится с ним.
Орнитолог отвязал лодку от бона, положил в нее весла.
Наверное, он так бы и уехал один, если бы Виктор, решив¬
шись, не подошел к нему.
—	Садись. Грести умеешь?
—	Умею. Я в этом году участвовал в соревнованиях, —
сказал Виктор, ожидая обычного вопроса: в каких соревнова¬
ниях, какое место?
Вопроса не последовало.
Орнитолог греб коротко, едва окуная весла. Так гребут
люди, привыкшие к большим переходам.
—	Можно, я погребу?
—	Здесь не соревнование. Здесь — работа.
Орнитолог сидел на средней скамье, Виктор — на корме,
лицом к нему. Взгляды их часто встречались, и орнитолог
хмурился. Он привык к одиночеству.
563

Покатые спины островов вытянулись вдоль залива, как
корабли, плывущие строем.
Лодка подошла к небольшой луде К Орнитолог сделал
около нее круг, чтобы выгнать птенцов на берег. Заметив лод¬
ку, птенцы спешили к берегу и, уткнувшись носом в камни,
замирали, покачиваясь, как игрушечные кораблики.
—	Большинство птиц гнездится на лудах, — сказал орни¬
толог тоном педагога поневоле.
—	Я знаю, — отозвался Виктор.
Орнитолог выпрыгнул на берег, наклонился и поднял
крачонка. Он сделал это так осторожно, будто брал в руки
горячую картофелину.
—	Смотри, как это делается.
—	Да я умею, — сказал Виктор. — Я еще в прошлом
году...
Орнитолог будто и не слышал. Он распрямил ногу кра¬
чонка и сомкнул вокруг нее полоску серебристого металла с
насеченными цифрами.
—	Самое главное — не повредить ногу.
—	Я знаю, — сказал Виктор. — Дайте мне колец, пожа¬
луйста.
—	Ты будешь ловить птенцов и приносить мне.
—	Зачем же вы мне показывали? — спросил Виктор. Его
начинал раздражать этот человек.
Орнитолог нахмурился.
—	Иди левым берегом. Только осторожно, не наступи.
Они прячутся в камнях.
Они шли, каждый по своей стороне, разделенные полоской
суши шириной в тридцать метров. Пойманных птенцов Виктор
отдавал орнитологу, и тот бережно, но деловито принимал .их
в руки и через несколько секунд выпускал с кольцом на лапке.
Все это делалось быстро и молча. Молчание тяготило Викто¬
ра. Орнитолог не обращал на него внимания, и Виктор поду¬
мал, что если он подойдет и вместо птенца протянет руку, то
орнитолог так же молча окольцует ее и так же отойдет, не
оглянувшись.
—	Ему не больно? — спросил Виктор, отдавая очередного
птенца.
—	Это необходимо, — ответил орнитолог.
«Я больше не скажу ему ни одного слова», — подумал
Виктор.
Через несколько минут он поймал первого гагачонка. Ма¬
ленький темно-коричневый комочек лежал в его ладонях и
беспомощно тыкал в палец широким клювом. Он был мокрый
и дрожал. Виктор подбежал к орнитологу.
1 Луда — безлесный островок.
554

—	Он, наверно, больной. Можно, я возьму его себе?
—	Он здоровый, — сказал орнитолог. — Железы выделя¬
ют еще мало смазки, пух намокает. Оставь его в покое. У тебя
он сдохнет через день.
—	У меня?!
—	У меня — тоже, — сухо сказал орнитолог.
В первый день они объехали по большому кругу еще пять
дальних луд. У Виктора от усталости рябило в глазах. На
последней луде ему уже казалось, что весь берег усеян вывод¬
ками, и он часто наклонялся и накрывал ладонью камень
вместо птенца.
На обратном пути орнитолог больше часу греб коротко и
мерно, как машина. Мимо проплывали сонные острова на сон¬
ной воде. Полуночное солнце вдруг спряталось за горизонтом,
и сразу острова потемнели и сгорбились.
Виктора разбудил толчок лодки о бон. Он вылез и побрел
к дому.
—	Подожди, — остановил его орнитолог, — на чем ты бу¬
дешь спать?
—	У меня там спальник.
—	Есть хочешь?
—	Я привез еду.
—	Ясно. — Орнитолог посмотрел на часы. Было половина
первого. — Мы выезжаем в шесть... — Он взглянул на Викто¬
ра, потом еще раз — на часы. — Хорошо, в восемь часов.
—	Я могу и в пять, — угрюмо сказал Виктор.
—	Здесь распоряжаюсь я, — спокойно сказал орнитолог.
Виктор побрел к дому, нарочито громко шаркая подош¬
вами. Поднявшись на крыльцо, он увидел орнитолога уже в
лодке. Тот греб в море.
В комнате, на спальных мешках, постланных прямо на
полу, вповалку, как солдаты, спали друзья Виктора. Развер¬
нув свой мешок, Виктор мгновенно уснул.
Почти сразу же его потрясли за плечо. Виктор, пригото¬
вившись к этому еще во сне, вскочил на ноги. Он стоял, пока¬
чиваясь, и постепенно, как на фотобумаге, проявлялась перед
его глазами комната, залитая солнцем.
—	Иди позавтракай, — сказал орнитолог. — В той комна¬
те на столе каша и чай.
—	У меня есть свое. — Виктор потянулся за рюкзаком.
—	Свое возьмешь с собой. Сейчас уже девять часов.
Через полчаса они были уже далеко от берега. И снова
молчание, нарушаемое лишь частыми шлепками весел. Снова
мимо плыли острова, впаянные в зеркало моря. В этот день
им нужно было посетить только один остров. До него было
двадцать километров.
565

Пять часов, без отдыха, раскачивался орнитолог на своей
скамье. Выпрыгнув на берег, он приподнялся на цыпочки, по¬
тянулся, и на лице его на миг появилась улыбка. Ему было
приятно разогнуть спину.
На этом острове они закольцевали тринадцать птенцов.
«С обратной дорогой приходится по три километра на каж¬
дого птенца», — мысленно подсчитал Виктор.
Перед возвращением они присели поесть. Орнитолог до¬
стал из рюкзака хлеб, колбасу и термос. Виктор достал за¬
твердевший батон, колбасу и пачку печенья. Они сидели на
плоских камнях, и между ними лежала еда, сложенная в об¬
щую кучу. Они пили чай из одного пластмассового колпачка
и резали хлеб одним ножом. Они сидели рядом, оба усталые,
оба невыспавшиеся, — люди, делавшие одно дело. Виктор
ожидал, что орнитолог заговорит с ним или положит руку ему
на плечо — в общем, сделает что-то такое, за что Виктор про¬
стит ему все сразу.
Орнитолог пил чай, перекладывая горячий колпачок из
руки в руку. Затем он стряхнул с колен крошки.
Виктор ждал.
Орнитолог поднялся, и Виктор понял, что разговора не
будет. Он взглянул на орнитолога почти с ненавистью. Вряд
ли тот понял, о чем думал Виктор, но что-то, может быть вы¬
ражение лица мальчика, заставило его произнести пустые
слова:
—	Тебе понравилось на этом острове?
—	Да.
—	Мы окольцевали серебристую чайку. Это не часто
удается.
—	Я буду грести, — хмуро сказал Виктор.
—	Хорошо, — согласился орнитолог.
За пять дней* постепенно суживая круги, они объехали
дальние острова, и теперь на их участке оставалось всего не¬
сколько луд в самом центре залива. Никогда прежде Виктору
не приходилось работать так мною. Но все же орнитолог ра¬
ботал больше. Когда Виктор ложился спать, орнитолог са¬
дился в лодку и плыл по каким-то своим делам на ближние
острова. Он почти не спал, это было видно по его обветренному
исхудалому лицу, по спекшимся губам, в которых вздрагивала
изжеванная папироса. Но в движениях его оставалась все
та же нервная легкость. У него было длинное худое лицо, и
Виктор подумал, что орнитолог похож на голодную собаку.
С каждым днем орнитолог торопился все больше. Обычно
они возвращались позже всех и раньше всех уходили в море.
Орнитолог был беспощаден к себе, но это не давало ему права
быть беспощадным к другим.
566

Виктор разыскивал птенцов, греб, делил с орнитологом
еду. Но даже в лодке, когда на веслах сидел орнитолог, Вик¬
тор не позволял себе уснуть. Он не хотел уступать. Он родил¬
ся у моря и в свои тринадцать лет был высок и костист, как
шестнадцатилетний. В нем текла кровь его дедов-поморов, и в
нем жило тяжелое дедовское упрямство. Он скорее умер бы,
чем показал, что ему трудно. Но орнитолог не замечал ничего.
Он не замечал подчеркнутой старательности Виктора. Он был
равнодушен к неприязни мальчика, как был бы, наверное, рав¬
нодушен к его любви. И за это Виктор почти ненавидел его.
Но рядом с ненавистью жило другое.
Виктор вырос у моря и знал, что такое труд. Против воли
он отмечал неутомимость этого человека, который даже'не
счел нужным сообщить свое имя и отчество. И Виктор злился,
потому что сам не мог разобраться во всем.
На пятый день к вечеру вершины материкового берега
окутались грязными облаками. Задула моряна. Виктор и ор¬
нитолог находились в это время на небольшой луде, прикры¬
той от ветра островом. Закончив обход, орнитолог мельком
взглянул на широкий пролив, отделявший их от базы. На се¬
редине пролива, гонимые ветром, плясали барашки.
—	Кажется, застряли, — сказал орнитолог.
Виктор молчал. Он не хотел ни решать, ни советовать.
—	Придется плыть на кордон — переждать.
—	Ветер слабый, — хмуро отозвался Виктор, глядя на
носки сапог.
—	Здесь слабый, мы за островом. Посмотри, что делается
в салме.
Взгляд Виктора скользнул к середине пролива. Там, как
лоскуты бумаги, мотались под ветром чайки.
До острова, на котором стоял кордон, было метров триста.
Через десять минут они уже входили в небольшой домик,
стоявший на берегу бухты.
Летом кордон пустовал. Две железные кровати с продав-
ленными сетками занимали половину комнаты. У стены —
печка с дверцей, прикрученной проволокой. На столе — кулек
с солью. На стене, обклеенной старыми обоями, жирно напи¬
сано чернилами: «Наблюдатель Васильев — браконьер».
—	На чердаке должно быть сено, — сказал орнитолог и
вышел.
Скоро он возвратился с охапкой слежавшегося сена и раз¬
ложил его на одной из кроватей.
—	Можешь ложиться. Я пока спать не буду.
Виктор исподлобья взглянул на него.
—	Дождусь полного прилива, нужно вытащить лодку, —
пояснил орнитолог.
567

—	Я тоже не буду спать!
Орнитолог пожал плечами и, присев к столу, вытащил из
сумки тетрадь.
Виктор сел на кровать. Через минуту ему захотелось вытя¬
нуть ноги. Через две минуты он спал.
Утром, проснувшись, Виктор долго лежал, не открывая
глаз, ожидая, что его сейчас потрясут за плечо и придется
вставать. Но никто не приходил его будить. Повернув голову,
он увидел орнитолога, который спал, прижавшись щекой к
раскрытому блокноту. Руки его, со сцепленными пальцами,
были протянуты вдоль стола.
«Лодка!» — вспомнил Виктор. Осторожно, стараясь не
скрипеть пружинами, он слез с кровати и вышел на берег. По
небу бежали рыхлые низкие облака. На другом берегу бухты
кланялись ветру недоростки-березы. Оттуда доносился глу¬
хой шум, и через равные промежутки времени над камнями,
уходящими в море, вздымались снопы брызг. Кордон был
хорошо защищен от ветра. В самой бухте было сравнительно
тихо. Лишь иногда заходила сюда шальная волна, накатыва¬
лась на берег и, едва коснувшись кормы лодки, рассыпалась
пеной и брызгами.
Лодка была вытащена на берег по самой большой воде.
Значит, орнитолог все-таки караулил ее.
Постояв у воды, Виктор побрел к озеру, которое начина¬
лось в полусотне метров от кордона. У самого берега он спуг¬
нул выводок крохалей. Утка, тревожно озираясь, поплыла к
середине; за ней, как нанизанные на одну нитку, потянулись
утята. Их можно было подбить палкой.
Виктор вернулся к кордону.
Орнитолог уже стоял возле дома и смотрел на середину
пролива, где вздымались неторопливые волны. Отсюда они
казались игрушечными, но Виктор знал, что даже моторные
баркасы остерегаются выходить в море в такую погоду.
—	Старайся не ходить без нужды около озера, — сказал
орнитолог, не оборачиваясь. — Не стоит беспокоить выводки.
Виктор промолчал.
—	Ну что ж, можно спать дальше. А жаль... Очень жаль!
Ты будешь спать?
Вопрос был обращен прямо, и не ответить было нельзя.
—	Нет.
—	Захочешь есть — ложись спать.
Виктор давно уже хотел есть. Вчера они позавтракали, но
продуктов с собой не взяли, рассчитывая вернуться рано.
—	Я не хочу есть, — сказал Виктор, решив быть суровым
до конца.
Орнитолог вошел в дом. Виктор слышал, как скрипнула
568

кровать. Этот скрип показался ему нестерпимо обидным. Он
понимал, что орнитолог не мог ничего поделать, но он должен
был вести себя как-то иначе.
«Если хочешь понять, каков человек в море, нужен
шторм», — вспомнил Виктор слова отца. Вот и пришел шторм.
Но не было ни борьбы, ни громких команд, а только шум
ветра, скрип кровати да щемящая пустота в желудке.
Первый день на острове не принес никаких изменений.
Утро второго дня — тоже. Виктор побродил в кустах, на¬
брал пригоршню незрелой матово-зеленой черники. От нее
было вязко во рту и болели десны. Они оба выспались на не¬
делю вперед, и теперь Виктор, лежа на груде высохших водо¬
рослей, от нечего делать разглядывал в бинокль городские
дымы. Где-то там, у рыбозавода, стояли на якорях два трауле¬
ра, принадлежавшие заповеднику. Они-то могли выйти в мо«
ре. Но Виктор не ждал помощи. Наблюдатели часто уезжали
на несколько дней. Искать их не будут; во всяком случае —
так быстро.
Отложив бинокль, Виктор смотрел на спину орнитолога,
обтянутую зеленой штормовкой. Он понимал, что сейчас мож¬
но было только ждать. Но то, что этот человек и теперь оста¬
вался самим собой и так же, как раньше, писал в блокноте,
почесывая карандашом голову, вызвало раздражение.
Виктор поднялся и побрел в лес.
—	Только не ходи к озеру, — сказал орнитолог.
—	Как же!.. Там выводки, — с вызовом проговорил Вик¬
тор. — Они могут умереть со страху.
Орнитолог с удивлением посмотрел ему вслед и снова
уткнулся в блокнот.
Виктор прошел несколько метров, и путь ему преградила
упавшая береза. Она еще жила —листья были зелеными. Где-
то он читал, вспомнилось Виктору, что если надрезать кору
березы, то из нее потечет сладкий сок. Виктор сунул руку в
карман, чтобы достать нож, и вынул... конфету. Он сразу
забыл о березовом соке. Самая настоящая конфета в обертке,
на которой была нарисована земляника! Медленно развернув
конфету, Виктор положил ее на ладонь. Она пахла землянич¬
ным вареньем.
Виктор посмотрел в просвет между деревьями, где видне¬
лась неподвижная, каменно-жесткая спина орнитолога. Паль¬
цы Виктора сжались. Все так же глядя прямо на орнитолога,
он сунул конфету в рот и с наслаждением, будто мстил, раз¬
молол ее зубами. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы
орнитолог обернулся.
Потом Виктор скатал бумажку в шарик, бросил его в чер¬
ничный куст и вышел на берег.
569

—	Иди сюда, — позвал орнитолог.
Виктор подошел.
—	Смотри, — сказал орнитолог, — как оживают в воде
водоросли. Видишь вон там, до них еще не дошел прилив, —
они мертвы. И посмотри на те, что в воде. Они распускаются,
как цветы.
Виктор изумленно взглянул на орнитолога.
—	Вы говорите со мной, чтобы мне меньше хотелось есть?
—	А тебе очень хочется?
—	Нет.
—	Тогда возьми. — Орнитолог достал из кармана смятый
кусок хлеба.
Чувствуя, что краснеет, Виктор заложил руки за спину.
—	Я не возьму, — тихо сказал он.
—	Послушай, мне приходилось голодать и больше. Ты
понимаешь, я ведь все равно есть не буду.
Голос орнитолога был прежний. Он не просил и не требо¬
вал, но Виктор знал: орнитолог не будет есть этот хлеб.
Виктор протянул руку и взял хлеб.
—	Я думаю, до утра мы будем дома, — сказал орнитолог.
Виктор отступил на шаг, повернулся и быстро пошел
вдоль берега, прижимая хлеб к груди. Вдруг окрепшие ноги
несли его через камни легко, почти без усилий. Сейчас он
не чувствовал ни голода, ни усталости. Все заглушил нестер¬
пимый стыд.
Виктор вышел на мыс. Ветер, свалившись с верхушек де¬
ревьев, ударил его в спину. Оступаясь на скользких, покрытых
водорослями камнях, он подошел к воде. Отсюда была видна
лишь крыша кордона.
Виктор размахнулся и швырнул хлеб так далеко, как толь¬
ко мог.
Потом он присел на камень и долго смотрел на двугорбую
вершину за проливом. Семь километров вспененной воды ле¬
жало между ним и этим островом. Там было вдоволь хлеба.
В двадцати метрах от мальчика все еще маячил на воде бу¬
рый комок. Его несло на камни. Виктор подумал, что если
хлеб прибьет к берегу, то будет очень трудно отказаться от
него второй раз. Подумал он также и о том, что все-таки по¬
ступил честно, и от этой мысли ему захотелось плакать.
Виктор отвернулся и стал смотреть на луду, на которой
их застал шторм. Она была совсем близко. Отсюда Виктор
мог различить большой камень, возле которого его ударила
клювом крачка. Там было ее гнездо. А в кустах можжевель¬
ника на макушке луды он нашел гнездо гаги: восемь больших
теплых яиц в пуховой корзинке...
Внезапная догадка заставила Виктора подняться на ноги.
570

Восемь крупных яиц! Триста метров до великолепной горя¬
чей яичницы! И он может это сделать, потому что остров за¬
щищает от ветра путь к луде и волна здесь не так велика.
Орнитолог сидел в лодке и вычерпывал воду консервной
банкой. Солнце, проглянувшее в тучах, светило ему в лицо;
лицо, обтянутое обветренной кожей, с желваками на скулах—
лицо очень усталого человека. Виктор подобрал валявшуюся
на берегу банку и тоже принялся вычерпывать воду. Он боял¬
ся, что орнитолог спросит его, зачем он убежал, но тот ничего
не спросил.
—	Через два часа полный прилив, — сказал, наконец, ор¬
нитолог. — Нужно столкнуть лодку. Мне кажется, ночью бу¬
дет тихо.
Но Виктору сейчас не хотелось, чтобы утих шторм. Он
привезет восемь крупных яиц... Они съедят их — по четыре на
каждого. Виктор поплывет, даже если шторм разыграется
еще сильнее...
Волны облизывали подсохшие камни и откатывались
назад, в море. Каждая следующая волна заходила чуть даль¬
ше предыдущей, но все же прилив надвигался мучительно
медленно. Виктор отвернулся. Когда он снова посмотрел на
воду, первый ряд фукусов уже всплывал на волне. До полно¬
го прилива оставалось полтора часа.
И он пришел вовремя, возвестив о себе звучным шлепком
по корме лодки.
—	Взялись, — сказал орнитолог. — Только очень не на¬
прягайся, у тебя закружится голова.
Виктор ухватился за колок. Он тянул изо всех сил, и го¬
лова у него закружилась, а перед глазами поплыли разноцвет¬
ные шары.
—	Теперь нужно ее постепенно сталкивать, когда вода бу¬
дет уходить, — сказал орнитолог. — Я буду смотреть, а ты
иди ложись. Я позову.
—	Я сейчас лягу, — согласился Виктор. — Только я забыл
вам сказать: я видел десять мертвых птенцов... Там, у озера...
где кормушка... Они плавают в воде.
—	Какие птенцы? Что за чушь?!
—	Десять штук. Они плавают кверху брюхом, — упрямо
повторил Виктор.
Это была заранее придуманная ложь.
—	Идем, покажи.
—	У меня кружится голова, — сказал Виктор.
И это не было ложью.
—	У кормушки?
—	Да.
—	Я сейчас приду, — сказал орнитолог.
571

Как только орнитолог скрылся в лесу, Виктор столкнул
лодку. Он греб торопливо, чтобы выйти из бухты, прежде чем
вернется орнитолог.
В бухте вода была сравнительно спокойной. С моря сюда
приходил невысокий накат. У выхода в море Виктор придер¬
жал лодку. Совсем рядом, отделенные незримой чертой, шли
вдоль острова разваливающиеся, шипящие волны. Они были
неторопливы и неутомимы. Им не было конца.
Виктор нерешительно поднял весла, затем опустил, снова
поднял и понял, что если промедлит еще несколько секунд,
то уже не найдет в себе мужества и повернет обратно. Виктор
взглянул на берег и увидел орнитолога. Тот бежал, оступаясь
на камнях, и что-то кричал.
Виктор сделал гребок. Лодка пересекла черту.
Волна легко и цепко подхватила лодку, вздыбила ее и с
наслаждением шмякнула носом об воду. Заплясал, наклоня¬
ясь и раскачиваясь, берег. Лодка опустилась в провал, и над
бортом выросла зеленая стена с прожилками пузырьков и
пены. Виктор, холодея, ткнул веслами в эту стену, и лодка
медленно полезла наверх. Она взобралась на гребень и снова
шлепнулась об воду обнажившимся днищем.
Вода уходила из-под весел. Виктор ловил веслами усколь¬
зающую воду, стараясь держаться вразрез волне. Ему было
страшно. Так страшно, как никогда в жизни. И сейчас в го¬
лове у него проносились несвязные мысли о том, что раньше
он делал много плохого: грубил матери, ссорился с друзьями
из-за пустяков. Но теперь... Если все кончится хорошо, будет
не так. Он станет жить справедливо и честно. И в то же время
он видел все, что было вокруг: раскачивающийся берег, поте¬
ки смолы в пазах лодки, свои пальцы с посиневшими ногтями
и белую фигуру человека, стоявшего на мысе.
А руки Виктора сами делали то, что нужно, и лодка поче¬
му-то не переворачивалась. Волна стала меньше. Виктор по¬
нял, что прошел самое опасное место — мелководье. Он рас¬
считал правильно. Остров прикрывал от ветра. Настоящий
шторм начинался дальше, за лудой, к которой он плыл.
Но и того, что ему досталось здесь, было вполне доста¬
точно.
Когда лодка, поднятая волной, вылезла на камни, Виктор
не сразу нашел в себе силу выйти. Некоторое время он про¬
сидел неподвижно, не обращая внимания на гулкие удары в
днище. Вылез он прямо в воду. Подтянул лодку. Опять закру¬
жилась голова.
На макушке луды Виктора атаковали крачки. Они подня¬
лись в воздух и по очереди пикировали на него, злобно, не
по-птичьи взвизгивая. Закрывая лицо руками, он подошел к
572

гнезду. Гага тяжело вымахнула из куста. С отчаянной мате¬
ринской храбростью она плюхнулась рядом и заполоскала
крыльями, отводя Виктора. Виктор положил в шапку восемь
тяжелых теплых яиц. Чувствуя, как странно подгибаются и
слабнут ноги, он спустился к лодке.
И все повторилось снова.
Опять раскачивалась и валилась набок лодка. Опять рас¬
качивались небо, и берег, и полоса бешеной воды у входа в
залив... и странно белая фигура орнитолога на мысе.
Виктор вошел в бухту.
Орнитолог стоял на берегу в одном белье. «Он разделся,
чтобы плыть», — подумал Виктор. Сейчас он почти любил это¬
го человека.
—	Ты выдумал вздор с птенцами ради этой прогулки? —
тихо спросил орнитолог.
—	Да, — отозвался Виктор. — Да! — повторил он звонко,
потому что сейчас был счастлив. — Вы бы меня все равно не
пустили.
—	Ты негодяй, — сказал орнитолог. Он повернулся и по¬
шел к кордону, ничего не прибавив.
«Он не понимает... он думает, я просто так...» — промельк¬
нуло в голове Виктора.
—	Подождите! — крикнул он.— Посмотрите, что я привез.
Виктор подбежал к орнитологу и протянул ему шапку,
полную яиц. Он взглянул орнитологу в глаза и засмеялся,
чтобы показать, что не сердится.
—	Ясно, — сказал орнитолог. (Виктор увидел, что лицо
его покрылось пятнами.) — Скажи, кто дал тебе право гра¬
бить гнезда, которые мы охраняем?! Меня отпустили с фрон¬
та, понимаешь? С фронта! Там умирали люди, а меня отпу¬
стили потому, что здесь некому было охранять птицу. Ты
знаешь, что гагачьих гнезд всего несколько сотен? И наш
заповедник единственный в Союзе?..
Виктор растерянно молчал. Слова орнитолога — гневные,
несправедливые слова — хлестали, как кнутом.
—	Ты знаешь, что наши работники неделями не вылеза¬
ют из лодок? Я живу здесь пятнадцать лет... Ты еще не родил¬
ся, когда я сюда приехал. Ты хочешь стать биологом? Ты
юннат... Нет, ты только считаешь себя юннатом, браконьер!
Тебе хочется есть? Мы голодаем всего два дня... А гага... она
выводит птенцов один раз в год... Ты думаешь, что совершил
подвиг, но ты поступил, как трус! Твой желудок оказался
сильнее тебя.
Виктор, подавленный, оскорбленный, стоял опустив голо¬
ву и молчал, потому что боялся расплакаться.
—	Ты взял их в том гнезде? — спросил орнитолог.
573

—	Я взял их... не для себя. — Виктор проглотил комок и
заговорил громче: — Я хотел вам... Я не ел ваш хлеб. Выбро¬
сил в море...
—	Что?
—	Я не браконьер! Понятно вам?! — крикнул Виктор.—
Можете подавиться своим хлебом!
Орнитолог вздрогнул. Медленно подошел к лодке, рассте¬
лил на дне штормовку и завернул в нее яйца. Затем натянул
брюки, сапоги, столкнул лодку и прыгнул в нее. У Виктора
мелькнула сумасшедшая мысль, что орнитолог собирается
утопиться.
—	Вы что?.. — спросил он испуганно.
—	Отвезу яйца, — сказал орнитолог спокойно, как преж¬
де. — Иди в дом. И без фокусов — ясно?
—	Нет, не ясно, — сказал Виктор и остался на берегу.
Лодка скрылась за мысом. Виктор прошел вдоль берега
и, прячась за деревом, стал наблюдать за ней. Волны швыря¬
ли лодку, высоко подбрасывая то нос, то корму. Казалось,
она должна была перевернуться каждую секунду. Виктор сто¬
ял, прислонясь к дереву, и каждый раз, когда лодка, накреня¬
ясь, катилась в провал с гребня волны, у него замирало
сердце. Он со страхом думал, что орнитолог может не вер^
нуться.
Но орнитолог вернулся. Он дважды прошел этот путь и
574

вылез на берег мокрый, держа в руках свернутую штормовку.
Затем началось странное.
Орнитолог вошел в дом с пучком водорослей и банкой в
руках. Поливая водой из банки, тщательно вымыл плиту. По¬
том принес сухих веток и, наломав их об колено, разжег огонь.
Виктор, лежа на кровати, с удивлением наблюдал за этими
действиями, закрывая глаза, когда орнитолог поворачивался
к нему.
Плита нагрелась. Орнитолог развернул штормовку и до¬
стал два крупных гагачьих яйца. Он вылил яйца на плиту.
Запах еды, смешавшись с запахом дыма, заполнил комнату.
Виктор до боли прикусил губу.
—	Иди ешь, — позвал орнитолог.
Виктор не пошевелился.
—	Я ведь вижу, что ты не спишь.
—	Не буду, — сказал Виктор, не открывая глаз.
Орнитолог снял с плиты запекшийся неровный блин с дву¬
мя желтыми кружками и положил его на стол.
—	Ешь, — сказал он устало и, тяжело ступая, вышел из
комнаты.
Виктор поднялся с кровати, заглянул в окно. Орнитолог,
прямой и тощий, стоял на берегу и смотрел в море.
Рука Виктора протянулась к яичнице. Он отломил сбоку
кусочек хрустящей прозрачной пленки, положил его в рот и
ощутил невыносимо сладкий привкус горелого. Презирая са¬
мого себя, но не в силах сдержаться, он разрезал подгорев¬
ший блин на две части и съел большую, посыпав ее крупной
солью.
Затем он лег на кровать и уснул.
Ему снилась волна, которая вышла из моря и гналась за
ним по земле, вырастая все выше. Виктор бежал вдоль какой-
то улицы, где стояли дома с заколоченными дверями и окна¬
ми. Он стучал в двери, но никто не отзывался. Волна настига¬
ла его, и Виктор плакал во сне...
Ночью его разбудил орнитолог.
Море было спокойно, и через полтора часа они подошли
к базе.
Навстречу им вышел заспанный наблюдатель.
—	На кордоне отсиживались? — спросил он, позевывая.
—	На кордоне, — ответил орнитолог.
—	Я так и думал. Есть хотите?
—	Накорми мальчика. Только много не давай — он не ел
двое суток.
—	Ну? — удивился наблюдатель. — И как? Ничего?
—	Ничего, — сказал орнитолог.
—	Герой! — ухмыльнулся наблюдатель.
575

—	Займись делом, — сухо сказал орнитолог.
Наевшись, Виктор отправился в комнату, отведенную ре¬
бятам. Все так же, на мешках, постланных на полу, спали
четверо. Наверно, они очень устали. Ни один из них не поше¬
велился. Виктор залез в свой мешок и долго лежал с откры¬
тыми глазами. В голове у него все еще шумело море.
За дощатой перегородкой звякнула тарелка, и чей-то го¬
лос, наверно, наблюдателя, прошептал:
—	Юннатов завтра отправляем... А как твой-то держался,
ничего? Трудновато ведь мальцу двое суток...
—	Он не малец, — сказал орнитолог. — Вот что... у нас,
кажется, есть место лаборанта? Я займу его до сентября.
—	Для него?
—	Да.
—	Такого пацана!.. Вы же студентке отказали!
—	Он не пацан, — сказал орнитолог. — Я возьму его.
Если... если, конечно, он согласится.
Виктор приподнялся и сел, прислонившись спиной к стене.
Он сидел долго, пока не утихли за перегородкой те двое.
На полу дружно сопели ребята. Виктор лег на живот и по¬
тянул одного из них за ногу.
—	Вовка, — прошептал он. — Вовка, слушай, чего скажу...
Вовка поднял голову, посмотрел на Виктора оловянными
глазами и снова уткнулся в подушку.
Виктор легонько щелкнул его по затылку и вышел на
крыльцо.
Спать ему не хотелось.

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Павлика разбудил здоровенный желтый шмель. Он летал
у окна и противно зудел, стукаясь о стекло. Павлик слез с
кровати, подошел к окну и толкнул створки. Мягко зашлепа¬
ли по стеклу листья; прохладная ветка сирени влезла в ком¬
нату, стряхнув на подоконник несколько капель. Шмель свеч¬
кой взвился вверх, вспыхнул под солнцем золотой бусиной и
исчез.
—	Вот так шмель! — сказал сам себе Павлик.
Заранее морщась, он подошел к рукомойнику, поддал но¬
сик ладонью и потер лоб и одну щеку.
Ходики на стене показывали девять часов.
—	Вот так часики! — сказал Павлик.
В соседней комнате распластались по полу солнечные
квадраты. С удовольствием ступая по горячему полу босыми
577

ногами, Павлик подошел к столу. Сдернув газету, прикрывав¬
шую еду, он взял кринку с молоком и пил, пока не захватило
дух. Потом очистил яйцо, съел его без хлеба и важно поду¬
мал, что сегодня он, если захочет, то может не есть хоть весь
день.
Отец с матерью рано утром уехали в город покупать теле¬
визор. Вчера Павлик, узнав, что они уезжают на целый день,
обрадовался и еще с вечера качал придумывать, что он будет
делать.
Отломив кусок хлеба, он вышел на крыльцо. Солнце уже
высоко поднялось. Над лугом извивались и таяли в воздухе
прозрачные змейки. День был жаркий.
Павлик высоко поднял руку и стал крошить хлеб. Едва
первые крошки упали на ступени, со всех сторон — из-за до¬
ма, с огорода, из-под сарая — помчались к крыльцу куры.
Последним прибежал соседский белый петух. Куры, толкаясь
и ссорясь, полезли на крыльцо, а петух стал прохаживаться
перед домом, подозрительно поглядывая на Павлика. Павлик
запустил в него коркой. Петух подскочил и вякнул что-то, на¬
верное выругался.
Прямо с места Павлик прыгнул вниз через три ступени.
Ноги разъехались на горячем песке, и Павлик упал. Лежа на
спине, он с любопытством смотрел на петуха, который метал¬
ся вдоль забора, не находя лаза.
Сегодня не было ничего запретного: хочешь — иди на реч¬
ку, хочешь — на пруд, кататься на плоту, или на железную
дорогу; если приложить ухо к рельсу, то можно услышать,
как идет поезд. И Павлик никак не мог решить: что же вы¬
брать? Ему хотелось всего сразу.
Он встал и вышел на улицу.
За редким забором соседнего дома копал землю лопатой
мальчик с белыми ресницами.
—	Жека... А Жека! — позвал Павлик.
Жека вывернул большой ком земли, стукнул по нему ло¬
патой и стал внимательно рассматривать.
—	Жека, — шепотом спросил Павлик, — Жека, ты чего, а?
—	Червей копаю. Не видишь?
Павлик вздохнул. По началу разговора было ясно, что с
Жекой сегодня ничего не выйдет. Жека берет в компанию
Павлика только в самом крайнем случае, когда нет никого
другого. Павлик уважает его и немного побаивается. Он все
делает так, как скажет Жека, даже не спорит с ним никогда.
Жека сильный — он может взять Павлика за руки и кружить
по воздуху. И ловкий — он может ездить верхом. Жека умеет
надувать лягушек через соломину.
—	Дай я покопаю, — предложил Павлик.
578

Жека молча вывернул еще один ком.
—	Ну, дай! — повторил Павлик.
—	И без тебя никак не накопать! Сейчас Витька придет,
а у меня нет ничего.
—	Ты с ним пойдешь?,
—	Ас кем еще?
—	Можно, я пойду?
—	Больно умный! — отрубил Жека.
Павлик постоял, помолчал и пошел прочь. Жека крикнул
ему вслед:
—	А у меня капроновая жилка есть. И крючок кованый...
Дачник подарил!
Жека просто хотел похвастаться. Но Павлик подумал, что
его дразнят. Он обиделся и стал думать, как бы сделать так,
чтобы Жека у него чего-нибудь попросил.
Вот, например, если у Жеки сгорит дом... Жека придет к
Павлику и попросит удочку. «У тебя же есть капроновая
жилка», — ехидно скажет Павлик. «У меня теперь ничего
нет, — грустно ответит Жека и заплачет. — Жилка сгорела, и
дом тоже, и все вещи... Дай твою удочку половить». Тогда
Павлик засмеется и скажет: «Помнишь, ты не взял меня на
рыбалку? Теперь и я тебе ничего не дам».
Павлику так ясно представился этот разговор и умоляю¬
щее лицо Жеки, что он улыбнулся и помотал головой от удо¬
вольствия.
Во дворе Павлик взял грабли и направился за сарай, где
в тени лежала груда старой щепы. Он разгреб щепу и прямо
с земли стал собирать червей в две банки сразу. Сзади по¬
слышались шаги. Павлик знал, что это Жека, но не обер¬
нулся.
—	Много накопал? — спросил Жека.
—	Две полбанки, — ответил Павлик.
—	Дай мне чуть-чуть. У меня только три штуки, а сейчас
Витька придет...
Павлик засопел, чтобы не рассмеяться. Лицо у Жеки было
как раз такое, будто у него сгорел дом.
—	Бери, мне и совсем не нужно, — сказал Павлик.
После такой щедрости Жека, конечно, должен был взять
Павлика с собой. Но он забрал червяков и ушел. «Это все
из-за Витьки», — решил Павлик и стал думать про Витьку.
У Витьки тоже может сгореть дом. Тогда он придет к Павли¬
ку и будет проситься переночевать на одну ночь. Павлик да¬
же зажмурился, чтобы лучше представить лицо Витьки.
И Витька встал перед ним как живой. Он долго умолял Пав¬
лика. Наконец он заплакал и даже стал биться головой о ель,
что росла у них во дворе. Павлик смотрел на него и смеялся
579

безжалостным смехом. А потом ушел навсегда из дома и
сделался машинистом электрички.
В этот момент снова пришел Жека.
—	Ты Витьку не видел?,
—	Никого я не видел.
—	Обещал в шесть разбудить, а сейчас уже девять...
—	Уже десять, — злорадно сказал Павлик. — Он и не
придет вовсе.
—	Еще как придет... — не очень уверенно возразил Же¬
ка. — Мы позавчера договорились. А он никогда не обманы¬
вает.
—	А кто у тебя колесо от тачки украл? — напомнил Пав¬
лик.
—	Колесо? Подумаешь, колесо... — Жека повел плечом и
внезапно обозлился. — Ему вообще верить нельзя! Он всегда
врет!
—	Ага! Он такой... — с готовностью подтвердил Павлик.
—	Я еще ему ноги повыдергаю! — пригрозил распалив¬
шийся Жека.
—	Ага! — звонким голосом подтвердил Павлик. — Хоро¬
шо бы у него дом сгорел! Да?
Но Жека не понял его.
—	Нет, дом не надо, — сказал он. — У них дом новый.
Пойдешь со мной?
—	Я?!
—	А то кто, свинья? — усмехнулся Жека.
Павлик не обиделся. Наоборот, он засмеялся еще громче
Жеки, хотя и понимал, что смеется над собой.
—	Только ты вот чего... — сказал Жека.— Котелок возь¬
ми, будем уху варить. Я бы взял, да неохота домой идти.
Павлик бегом бросился в дом и вынес белую эмалирован¬
ную кастрюлю. Он знал, что ему попадет за кастрюлю, но это
будет когда еще... А сейчас надо было торопиться, пока у Же¬
ки не изменилось настроение.
Пыльная дорога привела их к лугу, расчерченному валка¬
ми скошенной травы. Они перепрыгнули через канаву и
зашагали по стерне, шаркая ногами, чтобы не уколоться.
День был безветренный и жаркий. Над лугом стоял не¬
умолчный звон. Это кузнечики пели свои песни. В небе гре^
лись под солнцем белые облака. «Почему они никогда не за¬
горают? — подумал Павлик. — Ведь у меня тоже спина сна¬
чала белая, а потом становится коричневая... А они целый
день жарятся — и хоть бы что. Правда, бывают темные об¬
лака, но это — тучи. Может быть, туча — это облако, кото¬
рое загорело?»
Ребята поднялись на полотно железной дороги и зашагали
530

по шпалам. Тревожно свистя, вылетела из леса электричка.
Они уступили ей дорогу.
—	Два машиниста! Видел? — воскликнул Павлик.
—	А хоть двадцать два... — пробурчал Жека. — Все равно
по шпалам идти — хуже нет. Через одну наступать — широко,
а на каждую — очень узко. Им же все равно как дорогу стро¬
ить, придумали бы такую, чтобы ходить было удобно.
—	Ага, — согласился Павлик.
Он хотел еще спросить, почему в будке два машиниста, но
в это время из придорожных кустов вылез толстый дачник в
резиновых сапогах и с рюкзаком. В руках он держал спин¬
нинг и несколько удочек, связанных пучком. Все снаряжение у
этого человека было совершенно новенькое: сверкающая ка¬
тушка на спиннинге, зеленые бамбуковые удочки, сапоги,
оставляющие на песке четкий рубчатый след. Ремешки на
рюкзаке были такими гладкими и блестящими, что их хоте¬
лось лизнуть.
—	Ого! — сказал дачник, подходя к ним. — Тоже рыбаки?
Павлик и Жека молча уставились на него.
—	Чего же вы молчите? — спросил дачник, стараясь ка¬
заться очень веселым. — Может быть, вы думаете, что я Ка-
рабас-Барабас?
—	Не, — сказал Жека.
—	Вот и хорошо! — весело воскликнул дачник. — Я такой
же рыбак, как и вы. Люблю с удочкой посидеть. Рыболовы
самый лучший народ, верно?
—	Не... — сказал Жека.
—	А кто же лучше?
—	Мы не знаем.
Дачник громко засмеялся и подмигнул ребятам, отчего
лицо у него сразу стало такое, будто он собирался заплакать.
—	А хотите, ребята, я вам крючков дам? — неожиданно
предложил он. — У меня всякие есть. И кованые и заглоты-
ши... Я вам крючков дам, а вы мне места покажете, где лучше
клюет. Вы, наверно, тут все места знаете?
—	Не... зачем... — угрюмо сказал Жека.
Но дачник не унимался. Он достал из кармана стеклянную
баночку, отвинтил крышку и высыпал на ладонь горку крюч¬
ков. Тут были и черные, и желтые, и большие, и маленькие,
были даже белые, каких Павлик никогда не видел. Павлик
шагнул вперед, но Жека дернул его за руку.
—	Мы пойдем, дядя, — сказал Жека.
—	А как же наш уговор? — все еще бодрым голосом спро¬
сил дачник. — Возьмете меня с собой? А я... — Он полез в
карман.—А я вам полтинник дам.
—	Не... — сказал Жека, переминаясь с ноги на ногу.
581

Дачник заморгал глазами, сердито швырнул крючки в
банку. Лицо у него было такое обиженное, что Павлику ста¬
ло его жалко, и он хотел сказать, что никаких мест они не
знают. Но Жека уже тянул его в сторону. Они шли насыпью,
и Павлик несколько раз оборачивался, чтобы взглянуть на
этого толстого, шумного и странного человека.
—	«Карабас-Барабас»... — передразнил Жека. — Места
ему покажи! Боров толстый!
—	А крючки хорошие. Да, Жека? сказал Павлик. —
А кто это Карабас-Барабас?,
—	Тут один... — Жека сплюнул на рельсу. — Ты не зна¬
ешь.
И Павлик с уважением подумал, что Жека очень умный
и смелый.
Сойдя с дороги, они еще долго шли лесом, пока не вышли
к низинке, где в берегах, заросших осокой, пряталась ленивая
речка Орлинка.
Над темной водой летали голубые стрекозы. Невдалеке от
берега торчали две камышины. Паутина, растянутая между
ними, блестела, как жестяная. Прямые стрелы осоки, при¬
брежные кусты, облепленные пухом, зеленая ряска и листья
кувшинок — все было неподвижно, все застыло, разморенное
солнцем. Такая стояла над Орлинкой тишина, что, когда ля¬
гушка нырнула в воду, то шлепок раскатился, как выстрел.
На цыпочках, чтобы не распугать рыбу, ребята подошли к
реке. Забросив удочку, Павлик замер.
У самого берега плавало на воде отражение солнца. По¬
плавок медленно сносило течением в этот ослепительно жел¬
тый круг. Павлик жмурился от нестерпимого света, он боялся
пошевелиться, чтобы не рассердить Жеку.
Но Жека не выдержал первым.
—	Тут один окуня поймал. Здоровый! — сказал он шепо¬
том.
—	Ага, — так же шепотом отозвался Павлик.
—	До войны тут знаешь сколько окуней было? Немцы
всех поглушили снарядами.
—	Ага! — подтвердил Павлик.
И ему сразу представился толстый немец, бросавший в
речку снаряды. Немец был похож на дачника с удочками.
—	Жека, — холодея, сказал Павлик, — а Жека... Этот
дачник... шпион, может быть?
Но тут у Жеки клюнуло, и он вытащил окуня.
—	Вот это да! — заорал Жека. — Вот это шпион! По¬
пался!
Павлик вскочил, забыв про дачника.
—	Ура! Шпион!
582

—	В тюрьму шпиона! — крикнул Жека.
—	В тюрьму шпиона! — завопил Павлик.
Жека набрал воды в кастрюлю и выпустил туда «шпио¬
на». Они ползали на коленях возле кастрюли, рассматривая
окуня, и тыкали в него веточкой, чтобы он растопырил свои
колючки. Наконец окунь перевернулся кверху брюхом, и ре¬
бята возвратились к удочкам.
Больше они ничего не поймали, хотя просидели часа
три.
—	Давай уху сварим, — предложил Жека.
—	Из одной рыбины?
—	А мы воды нальем побольше.
—	А ножик есть, чистить?
—	Окуня нужно с кишками варить, — солидно сказал Же¬
ка. — Навару больше будет. Иди за дровами.
Павлик принес сухих веток. Жека сложил их крест-на¬
крест и поджег. При солнечном свете пламени почти не было
видно — будто сами по себе раскалялись, начинали светить¬
ся ветки. Костер прогорел очень быстро.
—	Говорил я тебе: толстых неси,— недовольно сказал Же¬
ка. — Лучше я сам принесу.
Жека ушел, а Павлик встал на четвереньки и начал дуть
под кастрюлю изо всех сил. Ему очень хотелось, чтобы уха
сварилась, прежде чем придет Жека. Он дул, пока не закру¬
жилась голова; угли под кастрюлей гудели, но вода не за¬
кипала.
Пришел Жека и швырнул возле костра охапку сучьев.
—	По дороге дровину уронил, — сказал он по-прежнему
недовольно. — Иди подбери.
И Павлик, чувствуя себя виноватым, вскочил и побежал
искать дровину, даже не спросив, где она лежит.
—	Не та, — сухо сказал Жека, когда Павлик притащил
еловый сук.
Павлик, покрасневший от усердия и раскаяния, стоял под¬
ле ко.стра и думал: что бы такое сделать? Как умилостивить
Жеку? Как ни странно, в глубине души Павлик был на его
стороне. Может быть, тем самым отстаивал он свое право
распоряжаться и командовать, когда вырастет такой же боль¬
шой.
—	Порядок в танковых войсках, — сказал Жека. — Пусть
уварится. Купнемся?
Не дожидаясь ответа, он сдернул штаны, рубашку, при¬
плясывая, сбежал к реке и прыгнул в воду. Павлик, так же
приплясывая, побежал за ним и с нарочитой неловкостью, бол¬
тая ногами, стараясь поднять как можно больше брызг, обру¬
шился в речку.
533

—	А я в штанах!.. — крикнул он, вынырнув. — Я нарочно!
В штанах прыгнул!
—	Ура! — ответил Жека, нырнул и схватил Павлика за
ногу.
Павлик, набрав воздуха, тоже нырнул, нащупал руками
голову Жеки и притянул ее к себе. Они столкнулись лбами
и открыли глаза.
—	Бурл-бул,— сказала Жекияа голова, выпустив серебри¬
стый пузырь.
—	Блуп, — ответил Павлик.
Они вместе вынырнули на поверхность и захохотали. От
смеха у Павлика сразу отяжелели руки. Он хотел перестать
смеяться, но от этого засмеялся еще сильнее и окунулся с го¬
ловой. Ему стало страшно, но он ничего не мог поделать —
даже под водой ему хотелось смеяться.
То погружаясь, то выныривая, хохочущий и бледный Пав¬
лик кое-как добрался до берега и, обессиленный, растянулся
на траве.
Мимо прошлепал Жека.
—	В воде смеяться нельзя, — назидательно сказал он. —
В прошлом году одна знаешь как нахлебалась?. Чуть не до
смерти! Сама тонет и смеется...
Прижавшись щекой к траве, Павлик молча смотрел, как
Жека танцевал на одной ноге, стараясь другой попасть в
штанину. Жека подошел к костру и застыл, бессмысленно, как
показалось Павлику, глядя на огонь. Затем он схватил ветку,
поддел кастрюлю и швырнул ее в сторону.

—	Иди скорей!
Павлик, прежде чем подошел, понял,
что случилось. Чудесная новая кастрюля
с когда-то белыми, блестящими боками...
От копоти она стала совершенно черной!
Вода выкипела; эмаль потрескалась и отле¬
тела во многих местах. На дне припекся и
чадил бурый комок с головой окуня.
Кастрюля тихо потрескивала, остывая.
—	Нужно ее в воду, — решил Жека.
Он зацепил кастрюлю палкой за ручку и понес к реке. Ни
он, ни Павлик не подумали, что этого нельзя было делать.
Попав в воду, горячая кастрюля совсем облупилась.
—	Тебе попадет?
Павлик кивнул.
—	А ты скажи, будто ее цыгане украли. Как раз они ут¬
ром проходили, я видел.
—	Правда? — с надеждой спросил Павлик.
—	Честное пионерское, чтоб мне провалиться! Они если
даже и не украдут, все равно на них подумают. Потому что
они настырные.
Павлик чуть улыбнулся:	все-таки	Жека	—	настоящий
друг.
Через минуту они уже гоняли кастрюлю по лугу, пока она
не свалилась в речку.
—	Теперь ей крышка, — с удовольствием сказал Жека.
—	У нее крышка, и ей крышка! — засмеялся Павлик.
—	И у дома крыша! — подхватил Жека.
И все вместе это было так смешно, что они повалились
на траву и смеялись до слез, болтая ногами в воздухе. Пав¬
лик вспомнил, как здорово он искупался в штанах, и подумал,
что теперь они будут ходить с Жекой каждый день.
—	Жека... — начал он.
—	Крышка! — отозвался Жека.
И опять раскатился взрыв хохота. Голоса ребят, отражен*
ные стеной леса, возвращались обратно, и казалось, что лес
смеется вместе с ними.
Потом они, усталые, лежали рядом и смотрели в небо. Об¬
лака стояли на месте, а земля неслась под ними, как большой
корабль. Далеко, на дне голубого провала, с неторопливым
рокотом проплыл пузатый жук.
—	Вертолет, — сказал Жека. — Лес тушить полетел, на¬
верно.
—	Почему лес?
—	Сухо. Горит везде. Ты бы хотел лес тушить?
—	Ага, — лениво сказал Павлик.
585

—	И я бы хотел. Говорят, скоро вертолеты будут всем
продавать. Для личного пользования. С велосипедным мото¬
ром. А милиционерам и почтальонам — бесплатно. Бензин у
них будет специальный, химический.
—	Химический... — засыпая, пробормотал Павлик.
Они спали долго. Сквозь сон Павлик слышал, как верто¬
лет прилетел снова. Он кружился над ними и грохотал все
громче, но никак не мог улететь. Потом он стал стрелять из
пушки, и Павлик проснулся.
Огромная сизая туча с оплавленными золотыми краями
шла над лесом. Резкий удар грома хлестнул по земле, и лес
ухнул и пригнулся, смятый порывом ветра.
Жека тоже проснулся и вскочил на ноги. Подобрав удоч¬
ки, они бросились к опушке и укрылись под большой елью.
Отсюда был виден притихший луг и кусты над рекой, замер¬
шие, будто скованные страхом. С минуту стояла насторожен¬
ная, недобрая тишина. Затем где-то далеко зародился и стал
приближаться глухой шум. Он двигался быстро, как поезд.
И когда он подошел вплотную, на землю обрушился дождь.
Плотная серая занавеска опустилась на луг, и только на дру¬
гом берегу Орлинки, над багрово-красным обрывом тянулись
к земле золотые нити.
—	Как на елке! — шепотом сказал Павлик.
Ель недолго спасала их от воды. Сверху зачастили тяже¬
лые холодные капли.
—	Бежим домой по дождю, — предложил Жека, — все
равно мокро.
Павлик поежился.
—	Бежим, под дождем теплее.
Они выскочили из леса на поле, и ливень, хлестнув им в
спину, вымочил с головы до ног в одну секунду. Это было да¬
же приятно — как будто окунулся в теплую воду.
Вдоль дороги, по канаве мчался коричневый бурный поток.
Вода, исхлестанная дождем, пузырилась и кипела. Жека
влез в канаву и пошел против течения.
—	Я иду по реке босиком! — крикнул он.
И тотчас же Павлик спрыгнул в канаву и побрел вслед за
Жекой, не обращая внимания на щепки и мелкие камни, боль¬
но ударявшие по ногам. Все это вместе: и быстрая мутная во¬
да, и капли дождя, секущие спину, и краешек голубого неба,
показавшийся на горизонте, и даже то, что вокруг не было ни
души, — все это было так прекрасно, что Павлику захотелось
сделать что-нибудь особенное.
—	Жека!
Жека обернулся.
Павлик подогнул ноги и сел прямо в воду посреди кана¬
586

вы. Тараща глаза и кривя рот, чтобы было еще смешнее, он
захлопал по воде ладонями.
Жека расхохотался и двинулся дальше. Павлик вскочил и
пошел за ним, распевая:
Дождик, лей, лей, лей!
Этот дождик чимбалей!
Дождик, лей, лей, лей!
Этот дождик чимбалей!
Размахивая руками, он маршировал под эту песню и за¬
гребал ногами, разбрызгивая воду.
Дождь прекратился сразу, как будто завинтили кран. Ре¬
бята вышли на околицу. В самом конце широкой и прямой
деревенской улицы медленно уходила за горизонт половинка
солнца.
—	Вот это да! Часов девять, — сказал Жека.
Павлик, прищурившись, взглянул на солнце, от которого
оставался уже лишь узкий ломоть.
—	Полдесятого, — сказал он наугад.
На крыльце магазина сидел промокший дачник с рюкза¬
ком. Он угощал пивом пастуха и все спрашивал о местах, где
хорошо клюет рыба. А пастух пил пиво, сочувственно кивал
головой, но помалкивал. Он тоже не знал таких мест. Павлик
подумал, что если он найдет такое место, то обязательно при¬
ведет туда дачника и даже не возьмет за это крючков.
Они обогнали колхозное стадо.
Коровы шли медленно. Павлик подошел к одной и похло¬
пал ее по влажному, дымящемуся боку. Раньше он никогда так
не делал, но сегодня ему почему-то ничто не было страшно.
Сегодня был удивительный, счастливый день.
У Жекиного дома они встретили Витьку.
—	Чего ж ты! — сказал Витька Жеке. — Я тебя ждал;
ждал, а тебя, оказывается, и вовсе нету.
—	Это я тебя ждал! — вскинулся Жека.
—	Нет, я, — уперся Витька.
—	Витька, он правда тебя ждал, — храбро вмешался
Павлик.
Витька презрительно взглянул на него:
—	Ты еще тут... Молчи, пока не получил.
Павлик потихоньку подвинулся за спину Жеки.
—	А вот и не получит, — сказал Жека, делая шаг вперед.
—	А вот получит! — Витька сделал шаг назад.
—	А не получит! — уже громче сказал Жека, делая еще
шаг вперед.
—	Еще и ты получишь! — Витька отступил сразу на два
шага.
587

—	Не получу!! — грозно сказал Жека и двинулся на
Витьку, выставив вперед плечо.
Витька отбежал на несколько метров.
—	Колесо украл! — крикнул Павлик, чувствуя себя в без¬
опасности.
—	И еще украду! — заорал Витька. — Всю тачку украду!
Жека нагнулся и поднял камень. Витька скрылся за углом
забора.
—	Не приду к тебе никогда...—донеслось издали.
—	И не надо! Не надо! — заорал Жека. — Мы теперь с
Павликом!.. Лучше не приходи в наш конец!
«Мы с Павликом...» Услышав эти слова, Павлик ощутил
в себе такое мужество, что подобрал камень, брошенный Же-
кой, и побежал к забору. Но Витьки уже не было.
—	Завтра опять пойдем, — предложил Жека, когда Пав¬
лик вернулся. — Верно?
—	Ага! — с восторгом сказал Павлик. — Еще и не туда...
Еще больше наловим!
—	Я тебя разбужу, — сказал Жека. — Только ты вот что...
кастрюлю захвати. Может, много наловим, тогда еще сва¬
рим.
Павлик задумался. Упоминание о кастрюле отозвалось в
низу живота легким холодком. Дома ждала мать. Она, ко¬
нечно, заметила пропажу. Но Павлик не мог отказаться от
своего счастья. Если Жеке нужна кастрюля, она будет!
—	Я принесу, — ответил Павлик. — У нас есть еще три.
Еще побольше той.
И Павлик храбро поднялся по ступенькам крыльца.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Помню, как лет десять назад в одной из московских школ, что
находится недалеко от трамвайной остановки с необычным названием
«Синичкин пруд», проходила читательская конференция по журналу «Пио¬
нер». Несколько часов длилась эта конференция. Многие девчонки и маль¬
чишки выступали на ней. и все говорили не столько вообще о журнале,
сколько об одном: о повести Любови Воронковой «Старшая сестра». Чув¬
ствовалось, что повесть эта, опубликованная в нескольких номерах «Пио¬
нера», задела ребят, как говорится, за живое. Особенно девочек. Одни из
них говорили, что больше всего в этой повести им понравилась героиня —
Зина Стрешнева, другие — что оч-ень хороша в ней дружба Зины и Фать¬
мы, третьи — что в повести верно рассказано о том, почему пионеры не
должны ходить в церковь, четвертые — а это были уже не девочки, а маль¬
чики — недоумевали: «Почему это только о девчонках говорят? Вон Ан¬
тон какой хороший в повести, и отец Зины тоже, и директор завода...
В общем, никто не говорил, что повесть ему не понравилась.
Сейчас все эти ребята, читавшие «Старшую сестру» в журнале «Пио¬
нер», выросли. Одни из них окончили школу и стали рабочими. Другие —
трудятся в деревне. Третьи — учатся. А многие бывшие мальчики наверня¬
ка пошли служить в Советскую Армию. Но мне кажется, что и сейчас они
не забыли повесть Л. Воронковой «Старшая сестра», которая понравилась
им в детстве, совсем давно. Понравилась потому, что это повесть и об их
детстве, и об их ребячьих делах, о настоящей и ненастоящей дружбе —
короче говоря, о нашей жизни.
Теперь новые поколения ребят читают «Старшую сестру». И, наверное,
те, кто не читал ее раньше, прочтут с таким же интересом, с каким читали
эту повесть многие нынешние рабочие и колхозники, студенты и солдаты.
И вы, дорогие ребята, конечно, прочтете эту повесть с интересом.
В этой книге вы найдете и еще одну повесть Любови Федоровны Во¬
ронковой — «Личное счастье». Можно сказать, что она продолжает «Стар¬
шую сестру». И это будет верно, хотя «Личное счастье» — законченное
произведение с самостоятельным сюжетом.
В «Личном счастье» вы встретите своих старых друзей, знакомых по
«Старшей сестре», и познакомитесь с новыми. Много увлекательного —
589

хорошего и трудного — происходит в их жизни. И с каждым событием они
становятся старше и умнее. Зина и Изюмка, Антон, Фатьма и Тама¬
ра — все они ваши товарищи и друзья, ваши и наши юные современники.
И в том, о чем они размышляют сегодня — что же такое настоящее личное
счастье? — есть истинная примета нашего времени, времени строитель¬
ства коммунистического общества и рождения новых, коммунистических
черт в сегодняшнем советском человеке.
В этой же книге вы встретитесь еще с одним писателем и его героями.
Юрий Томин еще недавно был молодым геофизиком, а сейчас он — автор
нескольких интересных книг для дегей, в том числе «Повести сб Атлан¬
тиде».
Если в повестях Л. Воронковой вы знакомились с городскими ребя¬
тами, произведения Ю. Томина помогут вам совершить увлекательное пу¬
тешествие в далекие края. Вы побываете в тайге и на берегах славного
Енисея, на реке Тунгуске и на Украине — на Днепре. Ребята, которые жи¬
вут в этих произведениях — будь то Петька, Юрка и Димка из «Повести
об Атлантиде» или Венька, Степка, Костя и другие ребята из рассказов
Ю. Томина, — тоже ваши ровесники и товарищи. Я убежден, что эти сме¬
лые, веселые, боевые ребята станут вашими друзьями.
Вы можете спросить, почему в этой книге соседствуют такие разные
вещи, как повести Л. Воронковой и произведения Ю. Томина? И верно, это
вещи очень разные, но разные-то разные, а говорят они об одном: о нашем
>дивительно прекрасном времени и его людях, тоже удивительных и пре¬
красных. И еще о том, как всем нам лучше жить и трудиться, чтобы прибли¬
зить еще более славное время — коммунизм.
Сергей Баруздин

СОДЕРЖАНИЕ
ЛЮБОВЬ ВОРОНКОВА
СТАРШАЯ СЕСТРА. Рис. Ю. Реброва ........	7
ЛИЧНОЕ СЧАСТЬЕ. Рис. Ю. Реброва	199
ЮРИЙ ТОМИН
ПОВЕСТЬ ОБ АТЛАНТИДЕ: Рис. Л. Селизарова .... 385
РАССКАЗЫ. Рис. Л. Селизарова	473
С. Баруздин. Послесловие .	.			589

Оформление Н. Мунц
БИБЛИОТЕКА ПИОНЕРА
т. VIII
Воронкова Любовь Федоровна
СТАРШАЯ СЕСТРА
ЛИЧНОЕ СЧАСТЬЕ
Томин Юрий Геннадиевич
ПОВЕСТЬ ОБ АТЛАНТИДЕ
РАССКАЗЫ
Ответственные редакторы
И. И. Кротова и Н. С. Абрамова
Художественный редактор
Н. 3. Левинская
Технический редактор
Т. М. Страхова
Корректоры
Н. А. Сафронова и
3. С. Ульянова
Сдано в набор 7/III 1963 г. Подписано к
печати 13/VI 1963 г. Формат 60X90 1/16 —
37 печ. л. (36,25 уч.-изд. л.). Тираж
200 000 экз. А06343. Цена 1 р. 34 к.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1.
Фабрика детской книги Детгиза. Москва,
Сущевский вал, 49. Заказ № 4459.