Избранные повести и рассказы. Том 9. Библиотека пионера - Кузнецова А., Дубов Н., Рязанова Е.

Автор: Кузнецова А. Дубов Н. Рязанова Е.

Теги: детская литература

Год: 1963

Похожие

Избранные повести и рассказы. Том 3. Библиотека пионера

Библиотека пионера. Избранные повести и рассказы Т.8

Библиотека пионера. Избранные повести и рассказы. Том 2. Васёк Трубачёв и еготоварищи

Избранные повести и рассказы Т.6

Текст

Л ЕТВСЕСОЮЗНОЙ
ИОНЕРСКОЙ
ОРГАНИЗАЦИИ
имени В.И. ЛЕНИНА

ПИОHЕРА
ИЗБРАННЫЕ
ПОВЕСТИ
И РАССКАЗЫ
IXГОСУДАРСТВЕННОЕ
издательство
ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

НИКОЛАЙ ДУБОВ
СИРОТА
ОГНИ НА РЕКЕ
Повести
АГНИЯ КУЗНЕЦОВА
ЧЕСТНОЕ
КОМСОМОЛЬСКОЕ
Повесть
ЕКАТЕРИНА РЯЗАНОВА
НА ПОРОГЕ
ЮНОСТИ
Повесть
МОСКВА

НИКОЛАЙ
ДУБОВ
СИРОТА
Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОБЕГ
1
Лёшка решил убежать.
Во всем был виноват дядька. По-настоящему он Лешке
вовсе даже не дядька, а просто муж двоюродной тетки, но
заставлял называть себя дядей Трошей. Вслух Лешка так его
и называл, а про себя — Жабой.
У него толстая шея, бритая голова, широкий, как у жабы,
тонкогубый рот. Невысокий, плотный, он часто садится, на¬
клонившись вперед, опершись ладонями о раздвинутые колени
и отставив локти в стороны, и тогда совсем становится похо¬
жим на жабу перед прыжком.
Когда мама была жива, он вместе с теткой раз или два
приходил в гости, но прочно и навсегда вошел в Лешкину
жизнь, когда мама умерла.
Отупевший от слез, голода и усталости, Лешка, съежив¬
шись, сидел на табуретке и не отрываясь смотрел на мать.
Она, сразу вдруг вытянувшаяся, лежала на столе, прикрытая
простыней, и лицо ее, две недели пылавшее жаром, было си¬
7

невато-белым, холодным и чужим. Лешке было страшно
смотреть на нее, но отвести глаза и посмотреть в сторону —
еще страшнее. Лицо матери и все вокруг заволакивал ра¬
дужный туман слез, голоса звучали глухо и невнятно. Каза¬
лось, в памяти только и останутся радужный туман да непо¬
нятное бормотание, однако прошло время, и обнаружилось,
что Лешка увидел и запомнил не только это.
Он вспомнил, как соседка и Лидия Кузьминична, Лешки¬
на тетка, горестно поджав губы, сидят в сторонке и о чем-то
шепчутся, поглядывая то на маму, то на Лешку. А дядя Тро¬
ша бродит по комнате, разглядывает и незаметно щупает
вещи.
Потом он садится, опершись ладонями о колени, растопы¬
ривает локти в стороны и негромко говорит:
— Вещички, конечно, не ай-я-яй, вещички так себе, ну
все-таки...
— Вещи мать не заменят, — вздыхает соседка. — Как с
ним-то решаете? В детдом, что ли, его?
— В приют, значит? — спрашивает дядя Троша, и тетка
выжидательно смотрит на него.
— Приютов теперь нету, детдома называются.
— То все едино — что бузина, что рябина, — говорит
дядька и еще раз оглядывает комнату. — Обойдемся и без
приютов.
— Что мы, не самостоятельные? — подхватывает тетка. —
Воспитаем как надо быть, не чужие...
Соседка уводит Лешку к себе, кормит его и укладывает
спать.
На другой день мать хоронят. Во двор въезжает простая
телега, на нее ставят гроб. Соседка что-то говорит дяде Тро¬
ше, но тот отмахивается:
— В моей должности за попом идти? И оркестр ни к че¬
му — не свадьба. Дудари эти полчаса посвистят, а запросят
тыщу.
За гробом идут соседка, тетя Лида, две мамины сослужи¬
вицы. Соседка и сослуживицы вытирают слезы, тетя Лида
тоже время от времени трет глаза платочком. Дядя Троша,
зажав кепку в кулаке и заложив руки за спину, солидно ша¬
гает в сторонке. Возчик в нахлобученном на уши картузе идет
рядом с телегой и от нечего делать пробует на ходу сковыри¬
вать кнутовищем засохшую на ободьях грязь. Дядя Троша
озабоченно трогает лысую голову — не напечет ли солнцем?—
и надевает кепку.
От всего этого Лешке становится так горько, так жалко
себя и маму, что слезы опять застилают ему глаза, он ничего
8

не видит, хватается за грядку телеги, чтобы не спотыкаться,
и так идет всю дорогу.
На кладбище дядя Троша ссорится с возчиком — засыпать
могилу тот отказался. Сам дядя Троша закапывать тоже не
хочет. Он приводит кладбищенского сторожа, торжествен¬
но бросает горсть земли на крышку гроба и наблюдает,
как сторож с привычной небрежностью заваливает землей
могилу.
— Так, значит, — говорит дядя зареванному Лешке.—
Выходит, начинается теперь у тебя новая жизнь. Приспосаб¬
ливайся!
Новая жизнь началась с того, что дядя и тетя оставили
комнату, которую прежде снимали, и переехали к Лешке.
— Домишко маленький, ну все одно хозяйского глаза тре¬
бует. А из него какой сейчас хозяин? — объяснил дядя Троша
соседке, пришедшей посмотреть на новоселов.
Домик был и в самом деле маленький — комната да кухня.
Мама спала на кровати, а Лешка — на топчане. Теперь кро¬
вать заняли дядя с тетей, топчан тетка накрыла ковром и
назвала тахтой, а Лешке поставили раскладушку на кухне.
Этому Лешка был даже рад — он меньше попадался на гла¬
за, а так было свободнее и лучше.
Раза три приходили мамины сослуживицы. Они расспра¬
шивали, как Лешке живется, не обижают ли его дядя и тетя,
помнит ли он маму, и при этом плакали. В кухню выходил
дядя Троша, гладил Лешку по голове, говорил, что он из этого
шпингалета сделает человека, и ждал, пока они уйдут. Сослу¬
живицы ходить перестали.
О том, что Лешка должен стать человеком, разговор воз¬
никал каждый раз, когда приходили знакомые и спрашивали,
что за мальчик у них появился.
— Сирота, — жалостливо поджимала губы тетя Лида. —
От двоюродной сестры остался. В детдом отдавать не стали.
Что мы, не самостоятельные? — повторяла она. — Воспитаем
по-родственному...
— Ну, родственник он мне — через дорогу навприсяд-
ки... — говорил дядя. — А все-таки, значит, взяли на себя,
человеком сделаем. Бухгалтером, например. И учить недол¬
го, и специальность подходящая. Бухгалтер, ежели он с голо¬
вой, большие дела может ворочать. Через его руки деньги
идут. Глядишь, что и к рукам прилипнет...
Сам дядя Троша не был бухгалтером, но руки у него были
такие, что, по мнению Лешки, к ним обязательно все должно
было липнуть. Короткопалые, но ухватистые, с заросшими
рыжей шерстью запястьями и пальцами, они все время шеве¬
лились, ощупывая, поглаживая вещи, а если никаких вещей
9

поблизости не было, потирали друг дружку, словно пересчи¬
тывая деньги.
О деньгах дядя Троша говорил постоянно и свято веровал
в их несокрушимую силу.
«Гроши — не бог, а с полбога будет», — говорил он и в
людях выделял единственное качество: ловкость, уменье до¬
бывать деньги. Таких людей он уважал, к остальным отно¬
сился пренебрежительно, считая придурковатыми, хотя гово¬
рил об этом только дома, а на людях притворялся бескоры¬
стным и неоцененным тружеником. Притворялся он во всем.
Ходил в полувоенном костюме, будто ответственный работ¬
ник, а был заведующим столовой. Сладко улыбаясь, льстил
другим в глаза,,а дома ругал их последними словами.
«Слово — не рупь, его не жалко, — говорил он. — Рань¬
ше, бывало, у кого гроши — тому и уважение, а теперь, что¬
бы до грошей достигнуть, надо завоевать доверие. А как его
завоевать? Через слова. Значит, для этого слов жалеть
нечего».
Слов он действительно не жалел, и сыпались они из него,
как просо из дырявого мешка. Поговорки и прибаутки он
придумывал сам, и, хотя были они пустыми и глупыми, нра¬
вились ему чрезвычайно, и он охотно их повторял, любуясь
своим красноречием.
Дядя Троша был занят столовой и еще какими-то делами,
о которых вполголоса говорил со своими приятелями, ото¬
слав Лешку в кухню, а тетя Лида — собой. Orfa непрерывно
лечилась у нескольких врачей сразу; несмотря на это, полне¬
ла и то и дело переделывала свои платья или шила новые.
И так как болезней у нее было много, платьев тоже, занята
она была с утра до вечера. В сентябре она уехала на курорт
в Сочи, но, должно быть, от этого ей стало хуже, потому что
по возвращении ни одно платье не налезало, и пришлось шить
новые.
Иногда дядя Троша говорил ей:
— Спина у тебя, Лидуха, как у лошади. Скоро поперек
себя шире будешь.
— Ты же знаешь, что у меня сэрце!.. — обиженно отвечала
тетя Лида, напирая на букву «э».
— Сердце сердцем, а ела бы поменьше. Гляди — трес¬
нешь...
Заниматься Лешкой было некому. Он был этим очень до¬
волен и вел жизнь независимую и приятную. Летом бегал с
ребятами на Дон или за город; где еще змеились осыпаю¬
щиеся окопы и где, говорили, одному пацану посчастливилось
найти ржавый и без курка, но совсем новый «ТТ»; позеленев¬
ших стреляных гильз там была пропасть, и даже попадались
ю

патроны заряженные. Зимой Лешка ходил в школу. Учился
он средне — не слишком хорошо и не слишком плохо, чтобы
дядьку или тетку не вызывали в школу и они потом над ним
не зудели. Ребята в пятом классе подобрались подходящие;
они вместе гуляли, вместе бегали в кино. Лешка быстро на¬
учился выпрашивать на билет у прохожих. Это было очень
просто: следовало только подойти к фронтовику или к парню
с девушкой и уверенно просить, глядя на девушку:
— Дяденька, дай двадцать копеек, мне на билет не хва¬
тает.
Парням при девушках не хотелось показывать себя скупы¬
ми, и они лезли в карманы. С фронтовиками было еще лучше.
Война кончилась больше года назад, но возвращающиеся
фронтовики не торопились расставаться со своими кителями
и медалями, и Лешка узнавал их сразу, с первого взгляда.
Они денег не жалели, даже иногда давали не мелочь, а бу¬
мажку.
За день можно было насобирать не только на билет, но и
на сладкий кусок белого льда, который назывался мороже¬
ным. Подходить к девушкам и парням-одиночкам не следова¬
ло— девушки начинали стыдить, а парни вместо двадцати
копеек могли дать и по шее.
Попрошайничать Лешке было стыдно, но другого выхода
не оставалось: тетя Лида деньги на кино давала редко и
неохотно, а дядя Троша не давал совсем.
— На баловство у меня грошей нет. У тебя в голове витры
виють, а я, когда таким пацаном был, копеечку к копеечке
складывал. Не я у других, а у меня грошей просили...
Представить себе дядю Трошу мальчиком Лешка не мог,
хотя понимал, что он, как и все, тоже был когда-то маленьким.
Лешке казалось, что дядька просто был раньше маленького
роста, но и тогда был уже толстым, с налитой красной шеей
и бритой головой, с такими, же заросшими рыжей шерстью
пальцами, которые жадно и цепко хватали копеечки и склады¬
вали их к копеечкам. Когда он представлял себе такого ма¬
ленького лысого дядю, складывающего копеечки, Лешке ста¬
новилось смешно, и он фыркал.
— Чего скалишься? — хмурился дядя. — Человек с копе¬
ечки начинается, рублем-то еще стать надо! Да. А ты и в ба¬
зарный день полкопейки не стоишь. Толку от тебя никакого, а
расходу — прорва. Вон башмаки каши просят. Чёрты тебя
знают, по гвоздям ты ходишь или нарочно рвешь?
Лешка прятал под стул ноги в рваных башмаках и о день¬
гах на кино не заикался.
Бегать в «киношку» удавалось не часто. Дядя Троша был
занят, тетя Лида все время чувствовала себя плохо, и Лешка
и

стоял в очередях и в хлебном и в продуктовом, чтобы отова¬
рить. карточки. Выдавали на них, как и прежде, мало: месяч¬
ный паек свободно помещался в кошелке. Тетки в очередях
ругали завмагов, карточки, прошлогоднюю засуху и прикиды¬
вали, какой урожай в этом году и не будет ли голода. Однако
дома стало сытнее. Почти каждый вечер дядя Троша вынимал
из брезентового портфеля несколько аккуратных свертков и
отдавал тете Лиде. Хлеб оставался, и время от времени Лешке
удавалось отнести краюху всегда голодному Митьке.
У Митьки была куча маленьких сестер, вздернутый, в вес¬
нушках нос и независимый характер. Он не боялся ничего и
никого, кроме своего отца, которого называл «батько». Все,
что сказал батько, было свято, все, что он сделал, — хорошо,
правильно и лучше быть не могло. Митькин отец, суровый
человек с вислыми усами и неподвижным взглядом, работал
в паровозном депо слесарем и кормил целую ораву малы¬
шей, из которых самым старшим был Митька, Лешкин дру¬
жок. Лешка знал, что хлеба им не хватало и они сидят на
картошке.
Каждый раз, когда Лешка приносил хлеб, Митька отла¬
мывал кусок побольше, прятал его в карман — для сестер —
и только потом начинал есть кусок поменьше.
— Ворует твой дядька, — не то спрашивая, не то утверж¬
дая, говорил он. (Лешка, не зная, что ответить, молчал.) —
А иначе откуда у вас столько хлеба? Ворует, вот и все. Батько
говорит: в столовой одна баланда, а продукты уходят неизве¬
стно куда. Вот увидишь, доберутся до твоего дядьки, возьмут
за шкирку...
Когда Лешка жил с мамой, она тоже жаловалась, что
всего не хватает, даже иногда плакала, но неизменно го¬
ворила:
— Что поделаешь? Как людям, так и нам...
Теперь Лешка попробовал заговорить дома о том, как жи¬
вут другие, но дядя Троша оборвал его:
— А зачем мне на другого глядеть? Он пухнет с голоду,
и мне пухнуть? Дураков нет!
До дяди Троши не добрались и «за шкирку» его не взяли,
однако жаловался он постоянно: на большие расходы, неваж¬
ные дела, трудности. Особенно досаждала ему столовая, ко¬
торой он заведовал.
— Разве это жизнь при карточках? Каждую ерундовину
взвешивай да перевешивай. Другие вон какими делами воро¬
чают...
О чужих делах и о том, как ловко они совершаются, рас¬
сказывал он любовно, с завистливым восхищением. Однако
и его дела шли, по-видимому, не так уж плохо — на скромной
12

защитной тужурке его все меньше оставалось складок, и дер¬
жался он все увереннее и солиднее.
Только однажды дядя Троша растерял всю свою солид¬
ность. Он торопливо прибегал домой, совал что-то в комод,
шкаф и убегал снова. В комнате появились красивые, непо¬
нятные Лешке вещи, набитые мягким, пахнущие нафталином
мешки, костюмы явно не на дядин рост. Наконец, в сумерки
дядя принес укутанную в старые простыни какую-то раско¬
ряку. Он долго топтался с ней у входа, поворачивая так и
этак, и ругался. Раскоряка издавала тонкое стеклянное трень¬
канье, но в дверь не лезла. Все-таки ему удалось ее прота¬
щить, и он с яростной бережностью уложил ее на тахту.
— Что это? — удивилась тетя Лида.
— Люстра!.. — Дядя Троша выругался. — Четыре с поло*
виной отдал за эту дуру...
— Да куда мы ее повесим? У нас и места нет.
— Закудакала! На шею тебе повесим! Думаешь, я один
умный? В комиссионках все расхватали, вот только она и
осталась. Нам ни к чему, а все-таки вещь. Потом дураки най¬
дутся, купят. А я теперь чистенький. Реформой меня не обой¬
дешь!
Простыни раздвинулись, Лешка заглянул в дырку. Там пе¬
реливались стеклянным блеском какие-то висюльки, видне¬
лись золотые трубки.
— Она золотая, дядя Троша?
— Около золота лежала, — хмыкнул дядя. — Бронзовая с
хрусталем...
Через день вместо прежних червонцев Лешка увидел у дя¬
ди новые деньги. Они были большие, красивые и новенькие,
трещали, как пергамент.
— Теперь без карточек вздохнем, хватит ходить по ниточ¬
ке. Теперь, кроме грошей, другого бога нету! — сказал дядя
Троша.
ОРС, в котором он служил, закрылся, и он поступил бу¬
фетчиком в ресторан. Через некоторое время — то ли дядя
слишком усердно молился своему богу, то ли не поладил с
сослуживцами — из ресторана его уволили, и он стал заве¬
довать чайной. Этим местом дядя Троша был очень доволен,
но почему-то его уволили и оттуда. Дядя Троша поступил в
закусочную, которую называл «павильоном», но вдруг стал
озабоченным, без конца бегал хлопотать, объяснять, оправ¬
дываться и даже похудел. Тетя Лида по-прежнему лечилась
и шила платья, пока дядя Троша не накричал на нее:
— Сиди дома, дуреха! Обрядится, как на ярмарку, и да¬
вай хвостом трепать! Понимать надо, когда можно хвастать,
когда нет!
13

Тетя Лида перестала шить новые платья и даже меньше
лечилась, но это не помогло, и дядю Трошу уволили.
— Ладно что так, могло и хуже быть, — сказал дядя Тро¬
ша. — Однако здесь теперь не жизнь, надо в другое место
подаваться.
Дядя Троша уехал. В доме стало тихо и спокойно, только
хрустальная люстра, которая все еще не была продана, отзы¬
валась звонким треньканьем на каждый шаг Для Лешки на¬
ступила вольготная жизнь. Тетя Лида, озабоченная дела¬
ми дяди Троши и своими болезнями, не обращала никакого
внимания- на Лешку, и он ходил в школу, учился кое-как,
лишь бы не остаться на второй год и не отстать от своих
ребят.
Дядя Троша вернулся веселый, довольный и, захлебыва¬
ясь, рассказывал, какой замечательный город Краснодар и
как там хорошо можно устроиться.
Лешка заскучал. Ему не хотелось уезжать из Ростова, хотя,
как сказал Митька, в Краснодаре есть река Кубань, и она
даже больше Дона. Здесь были свои ребята, и, хотя они ссо¬
рились и, случалось, даже дрались, это были все-таки свои,
хорошие ребята, а как там будет, на новом месте, — неизве¬
стно. И потом, здесь он жил с мамой, здесь мама похоронена,
остался дом, в котором он родился и вот вырос уже до две¬
надцати годов. А дядя Троша решил дом продавать. Лешка
слышал, как он говорил тете Лиде:
— Домишко так себе, много за него не дадут, ну какая ни
на есть бородавка — все чирею прибавка... А мне на новом
месте с голыми руками быть нельзя: рупь до голой руки не
пристает, гроши до грошей липнут.
Лешка сказал, что он никуда уезжать не хочет и останется
здесь. Дядя Троша озадаченно открыл широкий рот и захлоп¬
нул его с таким звуком, будто что-то проглотил.
— Ты смотри — он не хочет! А кто тебя спрашивает, чего
ты хочешь? Рот откроешь, когда человеком станешь, а покуда
ты не челСвек, а четвертушка. Понятно?
Лешка с Митькой долго раздумывали, как теперь быть, и
А^итька наконец посоветовал:
— Знаешь что? Иди в детдом. Жить будешь в детдоме, а
учиться в нашей школе. Вот и все. А твой дядька пусть вы¬
кусит, во! — и сложил кукиш.
Детдом находился за четыре квартала. Они его знали и
даже однажды подрались с его воспитанниками. Детдомовцы
были отчаянно смелыми и держались друг за дружку. Лешке,
Митьке и их приятелям здорово тогда попало. Пожалуй, те¬
перь детдомовцы могли Лешке все припомнить.
14

— Ничего, — сказал Митька, — тогда ж ты был чужой, а
теперь будешь ихний, свой. Ну дадут раза — подумаешь!
Чтобы Лешке было не так боязно, они отправились вместе,
но во двор Лешка пошел один, Митька остался на улице. Во
дворе стояли два дома. Из ближайшего дома вышел парень
в галифе и расстегнутом синем ватнике. Он размахивал кар¬
тонной папкой и сердито говорил кому-то, оставшемуся за
дверью:
— Нет, если собаки не будет, я ни за что не отвечаю! Ну
вот, видали? — показал он в Лешкину сторону и пошел ему
навстречу: — Эй, пацан, ты чего здесь крутишься?
— Вы, дяденька, заведующий?
— Ну, заведующий.
— Этим детдомом?
— Не детдомом, а хозяйством. А в чем дело?
Заведующий хозяйством был долговязый, и Лешка мог
видеть его лицо, только задрав голову.
— Возьмите меня к себе.
— То есть как — «возьмите»? А направление?
Лешка не понял и, продолжая, задрав голову, смотреть на
него, молча переступил с ноги на ногу.
— Кто тебя послал? Бумажка у тебя есть?
— Никто. Я сам.
— A-а, сам! Так дело не пойдет. Мы без направления не
принимаем. Вот если тебя гороно пришлет — другой раз¬
говор. А теперь — дуй отсюда!
Лешка опустил голову и вышел.
— Не взяли? — догадался Митька.
Лешка рассказал.
— Ну так что? Найдем гороно — я теперь с тобой сам
пойду, — ив два счета тебе дадут эту бумажку. А что, неправ¬
да? Ты же сирота? Сирота. Так в чем дело?
Они поехали в центр на трамвае, блуждали по улицам,
потом решились спросить у милиционера.
В большой, тесно уставленной столами комнате гороно им
показали на сидящую в углу худую женщину. Нагнувшись
над столом, она читала какие-то бумаги. Жидкие прямые
волосы ее были острижены и свисали над щеками, как две
дощечки, на носу сидели очки с толстыми стеклами, на верх¬
ней губе росли редкие черные волосы. Она затягивалась па¬
пиросой — щеки ее западали, отчего длинное лицо станови¬
лось еще длиннее, — и отмахивалась рукой от дыма. Он
колыхался над ее головой ленивыми сизыми волнами.
— Вы что, мальчики? — низким голосом спросила она и
сняла очки. За ними оказались усталые и, как показалось
15

Лешке, ничего не видящие глаза. — Жаловаться? Из какого
детдома?
— Ага, жаловаться. Только он не из детдома, а из дома.
Заведующий его не берет, — быстро проговорил Митька.
— А ты?
— Я? Я с ним.
— Тогда помолчи, — еще более густым и низким голосом
сказала женщина и надела очки. — На что ты жалуешься? —
повернулась она к Лешке.
Лешка сказал, что отец погиб, мама умерла, а заведующий
не принимает, потому что у него нет бумажки.
— Значит, ты не живешь в детдоме, а еще только хочешь,
чтобы тебя направили в детдом?.. А где ты живешь, с кем?..
С дядей и тетей? Зачем же тебе в детдом? В детдом берут
тех, у кого нет родных. А у тебя есть. Тебя кормят, одевают,
ты учишься. Чего же тебе еще? Ты уже большой и должен
понимать, что всех в детдом взять мы не можем. Если взять те¬
бя, может быть, другой мальчик, у которого нет никаких род¬
ственников, останется без места. Понимаешь?
— А если у него дядька сволочь? — вмешался Митька. —
Сволочь, и всё!
— Ругаться, мальчик, нельзя! — строго сказала женщи¬
на. — Тебя обижают твои родственники? — снова повернулась
она к Лешке.
— Они уезжать хотят, а я не хочу с ними.
— Ну хорошо, — устало вздохнула она. — Скажи мне
свой адрес, мы проверим.
— Обманет эта усатая! — сказал Митька, когда они вы¬
шли на улицу.
Усатая не обманула. Через несколько дней Лешка из окна
увидел, как она, размахивая набитым портфелем и дымя па¬
пиросой, направляется к их дому. Лешка выбежал навстречу
ей и успел шепнуть:
— Только про меня не говорите, тетенька, а то мне
будет...
— Не бойся, мальчик, я человек опытный, — низким го¬
лосом сказала она и вошла в дом.
Сидя на кухне, Лешка слышал, как она расспрашивала
о Лешкиных родителях, как он живет, учится. Дядя Троша и
тетя Лида сладкими голосами заверяли ее, что Лешка ни в
чем не нуждается, они по-родственному воспитывают его и
сделают из него человека. Когда она ушла, Лешка переждал,
а потом нагнал ее на улице.
— А, это ты? — строго обернулась она, когда Лешка ее
окликнул. — Вот видишь, как нехорошо вводить людей в за¬
блуждение. Из-за тебя я потеряла целый час, который могла
16

посвятить другому. Стыдись!.. Твои дядя и тетя — прекрас¬
ные люди, и многие дети могут позавидовать условиям, в ко¬
торых ты находишься.
Она пошла дальше, а Лешка уныло вернулся домой.
«Прекрасные люди» обсуждали ее посещение, и Лешка услы¬
шал голос дяди Троши:
— Придется этого байстрюка с собой везти. Я было ду¬
мал в детдом его сдать, да теперь могут прицепиться: дом,
имущество, наследство... Наследства кот наплакал, а мороки
не оберешься. Ничего, пускай едет. Баклуши бить я ему не
дам, приставлю к делу.
...Взрослые всегда были заодно. Ребят они слушали в пол-
уха, всегда поступали так, как хотелось им, а не ребятам, и
ничего поделать с этим было нельзя.
Когда тренькающая люстра, дом и мебель были проданы
и уже укладывались чемоданы, Лешка собрал и свое имуще¬
ство: «Таинственный остров», стопочку учебников, старый
папин пояс с медной бляхой, на которой выдавлен якорь,
чернильницу-невыливайку и Митькин подарок — перочинный
нож с разноцветной колодочкой из пластмассы. Нож Лешка
спрятал в карман, «Таинственный остров» отложил для Мить¬
ки, а все остальное принес тете Лиде:
— Положите и это.
— Чего это там? — обернулся дядя Троша и подошел бли¬
же. Он перешвырял книжки, взял пояс, помял между паль¬
цами и отбросил в угол: — Хлам, даже на набойки не го¬
дится.
— Это папин пояс!
— Ну и что? Кабы я после батьки все возил, мне бы вагон
надо было, а я вот налегке, в чемоданы укладываюсь.
— Так это же память!
— Невелика память. Да... Немного после покойника оста¬
лось.
— Он не покойник, а погиб за Родину!
— Эге, погиб, за то ему слава... Только слава — не сапоги
и не деньги, ее не обуешь и хлеба на нее не купишь... Одни
слова. Фук — и нет, вот тебе и вся слава. Да...
— Неправда! — закричал Лешка, схватил пояс и выбежал
на улицу.
В словах дядьки была и правда — слава погибшего на
войне отца не имела никаких очевидных следов, но это была
мелкая дядькина правда. Лешка чувствовал, знал, что есть
другая — настоящая, большая правда, но не умел облечь ее
в слова и, размазывая по щекам злые слезы, сжимал кулаки
и с ненавистью повторял:
— Ж-жаба! Ух, Жаба проклятая!
2 Библиотека пионера, том IX 17

Митька вышел из своей калитки, увидел Лешку и по¬
дошел:
— Уезжаешь все-таки?
Лешка кивнул и, прерывисто вздохнув, протянул Митьке
«Таинственный остров»:
— На. На память.
— А учиться ты там будешь? — спросил- Митька, запихи¬
вая книгу за пояс.
— Не знаю.
— А я бы... знаешь?.. Я бы убежал от такого дядьки. Убе¬
жал, и все!
— Да, убежишь — и пропадешь.
— Ха! Пропадали такие! У нас знаешь как государство
о детях заботится?
Лешка кивнул—учительница много рассказывала об этом.
Однако государство — это было что-то очень большое, дале¬
кое, здесь же были заведующий хозяйством в галифе, усатая
тетка из гороно, а им до Лешки не было никакого дела. Нет,
видно, надо ехать с дядькой.
— Ну, тогда будь здоров! — сказал Митька и протянул
руку.
Лешка тоже протянул руку, и их напряженные, словно
деревянные ладошки соприкоснулись. Они никогда не пода¬
вали друг другу рукй, и теперь оба немного смутились, будто*
они, как девчонки, поцеловались.
Митька сунул руки в карманы и, поддавая ногой ледышки,
ушел, а Лешка стоял и смотрел ему вслед, пока тетя Лида
не позвала его.
В вагоне тетя Лида и дядька сели возле столик#, Лешке
место досталось с краю. Он вышел в коридор. За окном про¬
плыл вокзал, тяжело отгрохотал мост, растянувшийся над
замерзшим, торосистым Доном. За клочьями дыма и пара, за
взвихренной пылью отлетало назад, в лиловую дымку, все, что
Лешка знал и что было ему дорого: дом, школа, ребята. Боль¬
ше он никогда уже не увидит Митьку, не пойдет с ним на Дон
рыбалить, а Лешка так и не поймал еще за свою жизнь ни
одного сазанчика, даже самого маленького... Покачиваясь и
Стуча колесами на стыках рельсов, вагон уносил Лешку в на¬
ступающие сумерки, в будущее, о котором было известно
только то, что в нем будет дядя Троша, и, значит, ничего хо¬
рошего Лешку там не ожидало.
В купе дядя Троша с хрустом разламывал руками варе¬
ную курицу и раскладывал на газете — он и тетя Лида гото¬
вились закусывать. А Лешка все стоял у окна, прижавшись
18

лбом и носом к стеклу и держась за отцовский пояс, надетый
на голое тело под рубашку. За окном мелькали шеренги под¬
стриженных кустов, щиты, так и не дождавшиеся снега. Потом
в вагоне вспыхнул свет. Окно сразу стало черным, и в этой
черноте исчезли кусты, щиты и первые робкие звезды.
2
Вопреки ожиданиям дяди Троши, в Краснодаре не зажи¬
лись. Он устроился снабженцем в контору, ходил, заложив
руки за спину, и удовлетворенно потирал большими пальцами
указательные, но не успел Лешка поступить в школу, как дя¬
дю Трошу уволили. Он долго ругал начальника отдела кадров,
вздумавшего запрашивать о нем Ростов, безуспешно пробо¬
вал устроиться в других местах и наконец решил уехать в
Армавир.
— Ничего, мы еще себя покажем! Теперь на перифе¬
рии лучше, — утешал себя дядя Троша. — Начальства там
меньше, а дураков больше. На периферии теперь только
и жизнь...
Должно быть, дураков в Армавире оказалось меньше, чем
рассчитывал дядя Троша, так как вскоре пришлось уехать и
оттуда.
В конце мая они оказались в Батуми.
Найти комнату в городе не удалось, и они обосновались в
поселке Махинджаури. Небольшая комната была пустой, го¬
лоса звучали в ней гулко, словно в бочке. В единственное окно
лезли ветки незнакомого Лешке дерева с темно-зелеными ла¬
кированными листьями, за стеной рокотало море. В школу
Лешка не ходил — где уж было учиться при таких переездах!
И, пока дядя Троша, как он говорил, «разнюхивал обстанов¬
ку», Лешка болтался без дела.
Здесь ему не нравилось. Совсем близко, за окраинными
домами, земля вставала дыбом и утыкалась в небо темными
от зелени, почти черными горами. Угрюмая чернота их все
время была затянута серой клубящейся пеленой. Пелена то
и дело рваными клочьями стекала вниз, из нее сеялась мел¬
кая дождевая пыль. Эта пыль проникала всюду, все было
влажным, и Лешке казалось, будто он выкупался в одежде,
да так и не может высохнуть.
Сидеть дома не хотелось, смотреть на насупившиеся мрач¬
ными тучами горы было жутко, и Лешка уходил к морю. Оно
лежало рядом — только пересечь железнодорожную колею,—
необъятное, мерно дышащее зеленоватыми волнами.
Совсем не таким Лешка увидел его впервые. Сначала он
19

голько услышал. Ночью они выгрузились прямо на насыпь.
Поезд ушел, они остались под дождем на мокром песке. Кру¬
гом не было ни души, ни огонька. В преувеличенной страхом
и темнотой близости что-то невидимое, но грозное тяжело
ворочалось и шумело.
— Что это? — спросил Лешка.
— Море, — ответил дядька. — Ты за чемоданами гляди,
а не по сторонам...
Море шумело всю ночь. Утром Лешка, не умываясь, побе¬
жал смотреть. Дождь перестал, но в воздухе висела водяная
■пыль. Лешка облизал губы — они были соленые. Шумело впе¬
реди, за насыпью. Лешка перебрался через насыпь, и дыхание
у него перехватило.
Во всю ширь, раскинувшуюся по сторонам, от самого неба
мчались белогривые черные лошади, тонули, всплывали на¬
верх, встряхивали лохматыми гривами и неслись на берег.
Ближе к берегу они становились мутно-желтыми, вдруг взды¬
мались пенистой стеной воды и рушились. Взлетала пена,
водяная пыль, но уже поднималась новая стена, с ревом гло¬
тала остатки предыдущей и тоже падала.
По берегу шел нарастающий железный гром, будто гигант¬
ский поезд снова и снова проносился по бесконечному мосту.
Волны были неодинаковы: сначала шли помельче, потом круп¬
нее, наконец вырастал великан и тяжко распластывал по бе¬
регу пенную гриву.
Не отрывая глаз, не чувствуя водяной пыли, Лешка сле¬
дил за бегом валов. Угадывая приближение самого большого,
он помахивал сжатыми кулаками, словно подгоняя, и приго¬
варивал:
— Давай! Давай!..
Море «давало». С железным громом'рушились валы, бро¬
сая в небо фонтаны брызг и пены...
В тихую погоду оно было совсем не страшным. Прозрач¬
ные у берега, мелкие волны плескались вкрадчиво и нежно.
Дальше они становились радостно-зелеными, как кленовый
лист, если через него смотреть на солнце. И только совсем
далеко отливала чернью синева глубин, где таились белогри¬
вые великаны.
В ясный день влево по берегу виднелась россыпь белых
кубиков — дома Батуми. Их часто затягивало дождевой пе¬
леной; тогда из мглы доносился протяжный и жалобный
голос:
«О-у-у... О-у-у...»
Услышав его впервые, Лешка подбежал к путевому обход¬
чику, который, глядя себе под ноги, шагал по шпалам.
— Дяденька, кто это. кричит?
20

— Где кричит?.. A-а, это?.. Это маяк. Пароходам голос
подает. Видишь, туман какой...
Обходчик опять опустил голову и зашагал дальше, а Леш¬
ка пошел к самому берегу. Небольшие волны лениво набегали
на него, скатывались обратно, утаскивая за собой мелкую
гальку. Белая пена, шипя, таяла и тут же вскипала на новой
волне. Лешка долго слушал ровный плеск и шорох наката,
тревожный голос маяка, думал о пароходах, плывущих по
морю, моряках, которые слышат эти предостерегающие вопли,
о мотористе Иване Горбачеве, который уже никогда не услы¬
шит их, потому что моторист Иван Горбачев был Лешкин
папа и погиб во время высадки десанта под Мариуполем,
когда Лешка был еще совсем маленьким...
Лешка часто приходил сюда смотреть на море и слушать
голос маяка. Здесь он заново переживал свои обиды и думал
о том, что было бы, если бы лапа и мама были живы. Тогда
Лешка, наверно, тоже стал бы моряком, как папа, только он
плавал бы не на катере, а на высоком белом теплоходе и слу¬
шал, как зовут мореплавателей маяки. По временам ему
казалось, что это звучит не маяк, а само море окликает его,
Лешку, зовет к себе. Ему становилось радостно и немного
жутко.
Здесь Лешке никто не мешал. Дядя Троша и дышащая,
как выброшенная на берег рыба, тетя Лида сидели дома: мо¬
ре вызывало у них скуку или страх. Местные мальчишки
держались в стороне, своей компанией, а Лешка не искал
сближения с ними.
Это был уже не тот Лешка, что сквозь слезы, до боли вы¬
ворачивая шею, старался как можно дольше удержать в поле
зрения тающий за поездом Ростов. Мир обернулся к нему не
самой светлой своей стороной, и Лешка смотрел на него не
как прежде — широко открытыми, ясными серыми глазами,—
а бычком, исподлобья и ожидал от него одних неприятностей.
Все близкое Лешке осталось в Ростове, а постоянно с ним
были только дядя Троша и тетя Лида. Лешка донашивал то,
что сшила ему мама, но он вырос из всех одежек, мальчи¬
шки над ним смеялись, а тетя Лида была занята только
собой.
Дядя Троша не жалел тычков и затрещин, но это было еще
ничего. Хуже всего было то, что он непрерывно говорил, учил
Лешку жить. Широко открывая тонкогубый рот, он хвастал¬
ся своей ловкостью, уменьем жить, видеть людей насквозь.
В других он видел только то, на что способен был сам, поэто¬
му всех считал жуликами и разницу между людьми сводил к
тому, что есть жулики большие и более ловкие, меньшие и
менее ловкие.
21

Поделать с дядей Трошей Лешка ничего не мог, но стоило
мальчишкам задеть его, он, не задумываясь над тем, сколько
их и какие они, бросался в драку. Случалось, его жестоко ко¬
лотили, но он не отступал и не плакал.
Мир взрослых широк, жизненный опыт их велик — они
знают, что в жизни есть дурное и хорошее, горестное и радо¬
стное. Жизненный опыт Лешки был ничтожен, а мир его огра¬
ничен гулкой, сырой комнатой, тетей Лидой, пьяными в за¬
кусочных, в которых служил дядя Троша, а главное — самим
дядей Трошей, ненавистной Жабой, которая заслонила все
окружающее своей жадно хлопающей пастью.
Даже здесь, у моря, слушая плеск волн, шорох гальки,
призывный голос маяка, Лёшка оставался таким же насуплен¬
ным и настороженным. Он не визжал и не кричал, барахта¬
ясь в волнах, не бегал и не играл. Только иногда, в туман,
если поблизости никого не было, он тихонько отвечал на голос
маяка:
— О-у-у...
Издавать эти короткие, похожие на вой звуки было един¬
ственной игрой Лешки.
Дядя Троша все искал место и каждый раз приходил злой,
ожесточенный.
— Тоже мне, честные!— шипел он, рассказывая тете Лиде
о неудачах. — Мало даю, вот они и честные. Небось кабы дал
больше, вся бы их честность в дырявые карманы провали¬
лась!..
Наконец он пришел довольный и, потирая руки, сказал те¬
те Лиде:
— Клюнул один, сегодня придет. Ты приготовь к вечеру
закусочку, чтобы все было чин чинарем. От водки человек
мягчеет — может, и сбавит...
«Клюнувший» оказался удивительно похожим на дядю
Трошу: такой же плотный, невысокий и тоже в полувоенном
костюме, только у дяди он был защитного, зеленоватого цве¬
та, а у этого — светло-серый. В отличие от дяди, у гостя под
белой фуражкой была не лысина, а густые черные волосы, на
верхней губе торчала щеточка усов и глаза были не голубые,
а большие, черные и такие блестящие, будто их смазали мас¬
лом. Пить водку он отказался, и Лешке пришлось сбегать в
станционный буфет за тремя бутылками кахетинского. Дядя
Троша огорчился — вина он не пил, считая жидкостью беспо¬
лезной, однако виду не подал и, сладко улыбаясь, налил го¬
стю вина, себе — водки.
— За приятное знакомство!
Лешка лег спать в углу на пол, укрылся с головой, но ему
не спалось.
22

Гость и дядя Троша долго говорили о трудностях жизни,
о карточках — как было при них и как стало после, что жить,
конечно, и теперь нелегко, но. если человек с головой, он не
пропадет.
Должно быть, дядя Троша усердно подливал, потому что
говорить стал медленнее, старательно выговаривая слова, а
тетя Лида вдруг, ни с того ни с сего, пронзительно запела:
«Як була я молоденька...»
— Цыть! — хлопнул ладонью по столу дядя Троша.
Гость, у которого голос нисколько не переменился, сказал,
что тетя Лида не только была, но и сейчас еще хоть куда, и
прибавил что-то такое, от чего тетя Лида растерянно хихик¬
нула, а мужчины долго хохотали.
Потом заговорили о деле. Гость рассказывал, какой заме¬
чательный магазин получит дядя Троша и как он будет ка¬
таться, словно сыр в масле, если сумеет поддерживать друж¬
бу с нужными людьми. Чуть ли не после каждой фразы, как
бы ожидая подтверждения, он издавал вопросительный звук,
произнося нечто среднее между «а» и «э».
Дядя Троша всячески хулил буфет, который ему предла¬
гали (хотя Лешка знал, что он только о нем и мечтает), до¬
казывая, что с таким буфетом лучше сразу заказывать гроб
по дешевке, потому как на нем не заработаешь, а доложишь
свое.
— Э? — сказал гость. — В музее бывал? Каменную де¬
вушку видел? Афродита называется. Я тоже не видел. Сын в
книжке читал — меня спрашивал... Каменная девушка из во¬
ды, из морской пены вылезла... Э?
— Ну, тут, из этого клятого моря, кроме дохлой барабуль¬
ки, ничего не вылезет, — сказал дядя Троша.
— Зачем из моря? Ты из пивной пены не девушку — «По¬
беду» вытащишь. Э? — ответил гость и засмеялся.
— Как же!.. Сейчас народ знаешь какой пошел? На ко¬
пейку купит, а сдачи рупь требует... Да. Ну, значит, мы так
и договариваемся: приступлю, огляжусь, месяц-другой пора¬
ботаю, тогда, значит, всю сумму сполна. Уговор дороже
денег!
— Нет, понимаешь, деньги дороже уговора! — жестко
сказал гость. — Деньги вперед. Мне кушать надо, начальнику
торга кушать надо? Э? Мы что, воровать пойдем? Воровать
мы не пойдем...
Наступила длительная пауза — должно быть, дядя Троша
отсчитывал деньги, а гость следил за счетом.
— Теперь другой разговор, — сказал наконец гость.—
Приходи завтра, оформлять будем. За ваши успехи!
23

— Ишь, кабан гладкий!—сказал дядя Троша, когда гость
ушел, и передразнил: — «Ты — нам, мы — тебе»... А сам облу¬
пил, как яичко... Ну ладно! Буфетик этот я повыжму...
Буфет оказался фанерным киоском, выкрашенным в ядо¬
вито-зеленый цвет. В нем с трудом помещались прилавок, два
стола и четыре колченогих стула с продавленными сиденьями.
Дядя Троша стоял за прилавком и торговал кислым вином,
водкой, окаменевшими мятными пряниками, которые никто
не покупал, и пивом. Самым главным было пиво. Должно
быть, вечерний гость в белой фуражке не зря обещал под¬
держку, потому что в станционном буфете пиво бывало из¬
редка, в буфете же дяди Троши оно не переводилось.
Горы непрерывно стряхивали на Махинджаури свою
облачно-дождевую пелену, но в ней было тепло и душно. Пар¬
ная духота приближающегося субтропического лета вызыва¬
ла неутолимую жажду, и в буфете почти все время толпились
посетители, пытаясь залить ее пивом.
У дяди Троши завели.сь знакомые, постоянные посетители;
он балагурил с ними, стучал пятаками, подставлял кружки
под тугую вспененную струю, как можно дальше отодвигая
их от крана, и, когда над кружками вздымались шипящие
шапки пены, с громом ставил их на прилавок.
Лешка должен был помогать. Он собирал и мыл в ведре
пустые кружки, следил за керосинкой, на которой стояла ка¬
стрюля с сосисками, поливал из чайника пол и подметал его.
К прилавку, где лежали деньги, дядя Троша его не подпускал, и
каждый вечер, уходя домой, Лешка должен был выворачивать
карманы — дядя Троша проверял, нет ли там монеток.
Лешке было не до монеток. К вечеру он едва передвигал
ноги, в голове от спиртного запаха мутилось. Теперь ему не
только некогда было сбегать к морю, но даже не удавалось
посидеть. Как только он садился, дядя Троша поворачивался
к нему:
— Чего расселся? А ну, давай... — и придумывал ему ка¬
кую-нибудь работу.
Если бы даже он и не уставал, если бы дядя Троша не сле¬
дил за ним, Лешка не взял бы ни копейки. Это значило бы
стать таким же жуликом, каким был дядька.
Жулил дядя Троша непрерывно. Он обвешивал, не доли¬
вал, потихоньку сливал пивные опивки и пускал их в прода¬
жу, а требование сдачи принимал как оскорбление. Мелочи у
него никогда не было — на самом деле она была, но храни¬
лась в нижнем ящике, а на прилавке в пивной луже валялись
двух- и трехкопеечные монеты. Когда посетители просили
24

К вечеру Лешка едва передвигал ноги, в голове
от спиртного запаха мутилось.

сдачу, дядл Троша с обиженным лицом оесконечно долго от¬
ковыривал прилипшие к мокрому прилавку монеты, считал,
пересчитывал и, если покупателю не надоедало ждать и он
не уходил, сердито совал ему медяки. Хотя бы несколько ко¬
пеек он все-таки недодавал.
Лешка замечал все. Ненависть к дядьке, ко всему, что он
говорил и делал, искала выхода. Лешка строил планы ужас¬
ной мести, но такие сложные и фантастические, что нечего
было и думать об их выполнении. Вскоре он придумал, как
мстить незаметно и способом для дядьки самым страшным.
Видя, что Лешка не крадет монет, не грызет потихоньку
каменных пряников и не потягивает пива, дядя Троша начал
приучать его к «делу». Когда посетителей было мало, а дяде
Троше нужно было отлучиться, он оставлял вместо себя
Лешку.
— Только гляди — я помню, где и самый завалящий кусок
лежит, — предупредил он Лешку.
Лешка ничего не трогал. Но он наливал пиво сверх отмет¬
ки, взвешивал все точно и отдавал сдачу до копейки. И каж¬
дый раз он злорадно говорил про себя:
«Что, съел, Жаба? Ага!»
Эта сладостная месть длилась довольно долго, пока Леш¬
ка не попался. Однажды около полудня, когда бывали лишь
одиночные посетители и дядя Троша куда-то ушел, в буфет
зашел старик горец с обвязанной башлыком головой. Он вы¬
пил стакан вина, расплатился и вышел, не взяв сдачу. Лешка
схватил сорок копеек и выбежал вслед за ним.
— Дяденька, вы сдачу забыли! — крикнул он.
— Спасибо, бичо, — ласково сказал старик.
Лешка повернулся, чтобы идти в буфет. Рядом стоял дядя
Троша.
— А ну, пойдем, — зловеще сказал он, сжав Лешкино ухо
в комок. — Ты что же это? — сказал он, закрывая дверь бу¬
фета. — Ты что это, собачий сын, Исуса Христа из себя стро¬
ишь?
Он размахнулся и наотмашь ударил Лешку по лицу. Леш¬
ка отлетел в сторону, ударился головой об стенку и упал. Из
носа потекла кровь, его затрясло, как в лихорадке. Дядя Тро¬
ша поднял его и оп’ять ударил.
— Пшел отсюда! Погоди, байстрюк, я дома вышибу из те¬
бя и Христа и всех святых угодников1..
Лешка распахнул дверь и выбежал. Боли он не чувство¬
вал — его трясла жгучая, непереносимая ненависть. Он схва¬
тил камень и швырнул в дверь. Уже убегая, Лешка услышал
звон стекла и крик: Камень попал не в дядьку, а в бутылки с
водкой. Тем лучше! Дядьке это больнее синяков.
26

Дядя Троша выскочил на крыльцо. В конце улицы убегал
к морю Лешка. Дядька ринулся за замком, кое-как закрыл
буфет и побежал вслед за Лешкой. Лешка это видел. Он бе¬
жал, так как нужно было куда-то бежать, а единственной
дорогой, которую он знал, была дорога к морю. Лешка пере¬
скочил через железнодорожную колею и оглянулся. Дядька
пробежал уже полдороги. В это время, пронзительно свистя,
из-за поворота показался паровоз, и товарный поезд скрыл
Лешку. Все равно сейчас поезд пройдет, и, куда бы Лешка ни
побежал, дядька его нагонит. Хоть в море бросайся или под
поезд.
Поезд шел медленно. Мимо проплывала подножка тормоз¬
ной площадки. Лешка побежал за ней, уцепился за поручень,
подпрыгнул и вскарабкался на площадку. Выйдя из закруг¬
ления, поезд ускорил ход. В отдалении яростно грозил кула¬
ком дядя Троша.
Возврата домой не было. Лишь теперь Лешка понял, что
он натворил и что с ним сделает дядя Троша, как только он
появится. Оставалось одно — не попадаться дяде Троше на
глаза, бежать от ненавистной Жабы как можно дальше. Так
Лешка задним числом, после того как сделал это, решил бе¬
жать, и в этом смысле он ничем не отличался от многих
взрослых, которые зачастую поступают так же — придумыва¬
ют объяснение своим поступкам после того, как они совер¬
шены.
з
Поезд остановился между длинными вереницами цистерн.
Лешка посидел на тормозной площадке, подождал, потом
спрыгнул н2 землю. Разбитый нос распух, лицо стынуло кор¬
кой засохщей крови, кровью была перепачкана рубашка.
Между путями стояла красная железная бочка с позеленев¬
шей водой. Отогнав зелень в сторону, Лешка умылся, кое-
как замыл пятна на рубашке и пошел вдоль состава. Время от
времени цистерны перестукивались буферами и начинали
двигаться то вперед, то назад. Лешка вздрагивал и шарахал¬
ся в сторону. Узкий коридор между составами был бесконе¬
чен. Лешка собрался с духом, под вагоном перебежал на
другую сторону и попал в такой же коридор. Сколько он ни
заглядывал вниз, всюду были рельсы, колеса, цистерны.
Наконец коридор кончился, но здесь стало еще хуже. На
огромном пустом пространстве во все стороны разбегались
рельсы. Они пересекали друг друга, сплетались на стрелках,
расходились снова, и Лешке казалось, что все они, как свер¬
27

кающие змеи, ползут к нему. Визгливо крича, по ним двига¬
лись паровозы, катились цистерны, и все они ехали прямо на
Лешку. Он втянул голову в плечи и бросился бежать к бровке
полотна, вдоль которой вилась утоптанная тропка.
Бровка привела к станционной платформе. Лешка посло¬
нялся по платформе, надеясь дождаться какого-нибудь по¬
езда, но его прогнали в здание вокзала. Зал ожидания был
набит людьми. Они сидели на скамейках, зажав ногами чемо¬
даны, или прямо на чемоданах. Маленькие дети, разметав¬
шись, спали на руках матерей; дети постарше бродили между
скамейками, шлепались на выложенный плитками пол и ре¬
вели, пока матери не подбирали их. Кое-кто пробовал уснуть
сидя, но по залу ходила строгая черноволосая тетка в желез¬
нодорожной форме и трясла таких за плечо:
— Гражданин, спать нельзя!
У двери стояла другая железнодорожница, с красной по¬
вязкой на рукаве, и говорила входящим:
— Ваш билет! Ваш билет!
У мальчишек, которые пробовали в одиночку пробраться
в зал, она ничего не спрашивала, поворачивала их спиной к
двери и молча выпихивала на улицу.
Стараясь не попадаться железнодорожнйцам на глаза,
Лешка пробрался в угол и сел на пол, за скамейку. Дядька,
наверно, заявил в милицию о том, что Лешка разбил бутылки
с водкой, и кто знает, что он еще наговорил. Может быть,
милиция уже разыскивает Лешку, чтобы арестовать. Поэтому
еще с большей опаской, чем за железнодорожницами, он сле¬
дил за милиционером с черными подстриженными усиками.
Милиционер был молодой, у него были очень красивые белые
зубы, он это знал и каждый раз, когда к нему обращались,
широко улыбался. Лешку он не замечал.
Из ящика, висевшего у самого потолка, время от времени
раздавался скучный голос, объявлявший прибытие поезда,
посадку. Ожидающие вскакивали, хватали свои чемоданы и
сбивались в толпу у выхода на перрон. Белозубый милицио¬
нер, крича как на пожаре, кое-как вытягивал эту толпу в из¬
вилистую очередь. В промежутках голос из ящика монотонно
перечислял, что запрещается делать и какие штрафы пола¬
гаются за нарушение.
Поезда приходили и уходили, а Лешка сидел, забившись
в угол. На перрон выпускали по билетам, в поезд тоже пуска¬
ли по билетам, денег же у Лешки не было. С утра он ничего
не ел, под ложечкой давно уже сосало и ныло.
На освободившуюся скамейку напротив Лешки села жен¬
28

щина с маленькой девочкой. Девочка, болтая ногами, огля¬
дывалась по сторонам и ела бутерброд с колбасой. Есть ей не
хотелось, и она разнообразила эго занятие как могла: лениво
откусывала, языком переталкивала кусок за щеку, отчего ще¬
ка вздувалась пухлым волдырем, надавливала на него ла¬
дошкой и, широко открывая рот, начинала жевать. Увидев
Лешку, она перестала жевать, уставилась на него, так и забыв
закрыть рот. Лешка не сводил глаз с бутерброда, судорожно
сглатывая слюну. Мать проследила за взглядом девочки, се¬
кунду поколебалась, потом опустила руку в корзинку, поша¬
рила там и протянула Лешке такой же бутерброд:
— Есть хочешь, мальчик? Возьми.
Лешка жадно проглотил бутерброд и только тогда вспо¬
мнил, что нужно сказать «спасибо».
— Куда едешь?
— Домой. В Ростов.
— В Ростов? Один? А кто у тебя в Ростове?
Лешка цодумал и сказал:
— Митька.
— Это кто, брат?
— Не, дружок.
— А отец, мать твои где?
— Отец на войне убитый, а мама померла.
— Господи, и что этот Гитлер проклятый наделал!—
скорбно сказала женщина и прижала к себе девочку. — Как
же ты поедешь? Денег-то ведь у тебя нет, поди?
Лешка не ответил.
— Без билета не доедешь. И сядешь — на первой станции
ссадят.
— Мне бы только к поезду. А туда без билета не пу¬
скают.
Женщина долго молчала, жалостливо глядя на Лешку,
потом сказала:
— Не могу я взять тебя, нет у меня таких денег. К поезду
выведу, вроде ты со мной, а дальше сам старайся.
Когда голос из ящика объявил посадку на поезд Бату¬
ми — Москва, женщина, крепко сжав руку девочки, другой
подняла чемодан и корзинку.
— Берись, вроде помогаешь, — сказала она.
Лешка ухватился за ручку чемодана. В дверях его за¬
толкали, стукнули деревянным б;аулом, но он цепко держался
за ручку и вслед за женщиной протиснулся на перрон. Возле
четвертого вагона Лешку оттерли в сторону. Женщина с де¬
вочкой поднялась в вагон, а когда Лешка попытался про¬
скользнуть вслед за ней, проводница схватила его за плечо:
— Ты куда? С кем едешь?
29

— С тетей... Там тетенька такая с девочкой.
— Почему с ней не шел? Проверим. Отойди в сторону.
Возле вагонов толпились пассажиры. Всюду в дверях
стояли проводники или проводницы; обмануть их или разжа¬
лобить Лешка не надеялся.
Он обошел состав от багажного до хвостового вагона. Ре¬
бята рассказывали, что раньше беспризорники ездили в уголь¬
ных ящиках под вагонами. Здесь ящиков не было совсем или
они были заперты.
Легонько подтолкнув вагоны, паровоз прицепился к соста¬
ву. Все пассажиры уже сели, на платформе остались только
немногочисленные^ провожающие да проводники. Голос из
репродуктора объявил отправление через пять минут. Лешка
оглянулся по сторонам и бросился под вагон. На той стороне
не было ни души, двери вагонов заперты. Лешка вспрыгнул
на подножку и, обхватив обеими руками поручень, сел на
верхнюю ступеньку. Он боялся, что через застекленную верх¬
нюю половинку двери его увидит проводник, и, задрав голову,
с опаской поглядывал вверх, на стекло.
— Далеко едем? — спросил звонкий голос, и большая теп¬
лая рука крепко сжала Лешкино запястье.
Перед ним стоял тот самый милиционер и в широчайшей
улыбке показывал свои отвратительно красивые зубы. Лешка
попробовал вырвать руку. Милиционер перестал улыбаться,
отцепил Лешкины пальцы от поручня и снял его с площадки.
Паровоз загудел, поезд тронулся. Лешка опять попробовал
вырваться — и опять безуспешно.
— Мальчик, — сказал милиционер, — лучше не будем бе¬
гать: ты устанешь, мы устанем. Все равно от нас не убежишь.
Пойдем со мной.
Он привел Лешку в комнату милиции в здании вокзала,
сел за стол, Лешке показал на стул:
— Садись, разговаривать будем. Куда ехать хотел? Отец,
мать есть?
Лешка не ответил.
— Местный? Где живешь?
Лешка молчал.
— Вот видишь, как нехорошо получается: я с тобой веж¬
ливо разговариваю, а ты не отвечаешь. Почему не отвеча¬
ешь? Бояться не надо. Все проверим, все узнаем, все пра¬
вильно будет.
Лешка исподлобья посмотрел на него и опять ничего не
ответил. Милиционер снял телефонную трубку, послушал,
подул в нее, постучал по рычажку:
— Девушка, почему долго не отвечаешь? Давай, пожалуй¬
ста, детприемник... Детприемник? Говорит дежурный мили¬
30

ционер вокзала. Еще пассажира снял. Запуганный какой-то,
молчит, ничего не отвечает. Справки потом наведем. Посы¬
лай за ним, пожалуйста...
Милиционер повесил трубку, повернулся к Лешке и улыб¬
нулся, собираясь что-то сказать, но в это время дверь распах¬
нулась, и в комнату вбежала пожилая грузинка, ведя за руку
другую, помоложе. Она подошла вплотную к столу, громко и
сердито заговорила по-грузински, потом громче ее заговорила
вторая, и, наконец, сам милиционер почти закричал, переби¬
вая их обеих. Лешка посмотрел на дверь — она была полуот¬
крыта. Женщины заслонили его от милиционера. Лешка
юркнул в дверь, пробежал через зал ожидания, шмыгнул ми¬
мо стоявшей у входной двери железнодорожницы с красной
повязкой, пересёк небольшую площадь, свернул в первую
улицу, потом опять свернул. За ним никто не гнался. Лешка
присел на крыльцо, отдышался, встал и пошел.
Он шел по одной улице, сворачивал в другую, шел по ней
и сворачивал в третью. Все они были одинаково незнакомы
ему и потому казались похожими друг на друга.
Чем дальше он шел от центра города, тем улицы стано¬
вились глуше и пустыннее, тем гуще росла прямо из мостовой
ярко-зеленая молодая трава. Засунув руки в карманы, ссуту¬
лившись, Лешка брел, еле передвигая ноги, время от времени
останавливался: из открытых окон пахло жареным или ва¬
реным. От этих запахов Лешкин рот наполняла тягучая слю¬
на. Он сплевывал ее и шел дальше.
Приближался вечер, улицы пустели, и Лешка повернул
обратно. В центре тоже стало меньше народа. Есть Лешке
хотелось все сильнее, от голода разболелась голова, и он
наконец решился: протянул руку и тихонько сказал прохо¬
жему:
— Дайте, дяденька, на кусочек хлеба...
Дяденька притворился, будто не слышит, и прошел мимо.
Лешка пробовал еще и еще раз. Никто не подавал. Леш¬
ка нагнал энергично шагавшего мужчину в военном кителе
без погон, который нес в руках туго набитую полевую
сумку:
— Дяденька, дай мне на покушать! Я есть хочу...
Дяденька оглянулся и оказался молодым парнем с пыш¬
ной шапкой волос на голове. Он остановился, внимательно
оглядел Лешку, полез в карман и достал новенький, хрустя¬
щий рубль:
— Держи. Ну-ну, бери, не бойся. Что, родных нет? Отец
погиб на войне? Понятно. Давно беспризорничаешь? Судя по
твоему виду, недавно. Нравится?
— Нет, — тихонько сказал Лешка.
31

— Ну, правильно! Ничего хорошего в этом нету. Хочешь
жить по-настоящему, человеком стать? Я дам тебе сейчас
записку. Иди по этой улице два квартала обратно, сверни
налево, там на правой стороне увидишь вывеску: «Горком
J1KCM». Читать умеешь?.. Пять классов кончил? Так ты почти
профессор!.. Спросишь там Верико Мосашвили. Красивая та¬
кая девушка с длинными косами... Запомнил? Отдашь ей
записку, и она тебя устроит. Я бы и сам тебя отвел, да неко¬
гда — опаздываю на заседание. — Он достал из сумки блок¬
нот, начал стоя писать записку и продолжал разговаривать
с Лешкой: — Документов у тебя, конечно, никаких? Ничего,
найдем, проверим...
Не произнеси он этих слов, Лешка пошел бы разыскивать
горком и красивую девушку с косами, которую звали Верико,
но, услышав их, Лешка попятился, повернулся и бросился
бежать.
— Куда ты? Подожди! — удивленно кричал ему парень,
держа в руках записку.
Лешка, не оглядываясь, улепетывал. Парень взглянул на
часы, огорченно махнул рукой и пошел своей дорогой.
Стемнело. С гор потянуло холодом, заморосил мелкий
дождь. За рубль Лешка купил пирожок с ливером. Пирожок
был корявый и маленький, после него есть захотелось еще
больше.
Под дождем улицы опустели совершенно. Окна закрыва¬
лись, задергивались занавесками, за ними вспыхивал свет.
Там было сухо и тепло. За занавесками жили незнакомые лю¬
ди, у них была своя, чужая Лешке жизнь.
Впереди за полквартала светились два окна и стеклянная
дверь буфета. Там могли оказаться пьяные. Пьяных Лешка
не боялся: они были добрее трезвых, а в случае чего от них
нетрудно убежать. Лешка поднялся на крыльцо и приоткрыл
дверь. В помещении было пусто, только за стойкой сидел муж¬
чина в кепке и щелкал на счетах.
— Буфет закрыт! — поднял он голову на скрип двери.
Лешка попятился. Буфетчик запер дверь изнутри и закрыл
окна ставнями.
Лешка сел на мокрое крыльцо. Все так и случилось, как он
говорил Митьке: он убежал, теперь оставалось только про¬
падать. Вот так, наверно, и начинают пропадать. Пропадать
Лешке не хотелось. Ему стало нестерпимо жалко себя. Он
уткнулся головой в колени и заскулил.
— Ты чего ревешь, герой?
Лешка испуганно вскинулся. Перед ним стояли двое в чер¬
ных блестящих плащах. Дождь громко лопотал и стекал по
плащам бисерными струйками. Лешка не ответил. Один из
32

них полез в карман — в глаза Лешке ударил свет электриче¬
ского фонарика.
— Кто тебя?
— Никто. Есть хочу.
— Есть? Это дело поправимое.
Мужчина поменьше ростом поднялся по ступенькам и по¬
стучал в дверь.
— Закрыто, граждане, — донеслось оттуда.
— Вот те клюква! — раздосадованно сказал стучавший.—
У тебя, Алексей Ерофеич, ничего нет в карманах? Да нет,
конечно! Что ж будем делать, а? Денег ему дать? Все равно
поздно, закрыто все...
— Ты где живешь, мальчик?
— Нигде,
— Родные у тебя есть?
— Нету.
— Д-да! — протянул Алексей Ерофеевич.
Они постояли молча, потом Алексей Ерофеевич положил
руку Лешке на плечо:
— Пойдем к нам. Накормим.
— Куда? — опасливо съежился Лешка.
— На теплоход.
— Нет, правда? — вскочил Лешка. — А вы не вре... не об¬
манываете?
Они засмеялись:
— Не бойся, не врем.
Лешка вскочил и торопливо, вподбежку, зашлепал по
лужам.
Вахтер в проходной покосился на Лешку, однако ничего
не сказал. Они прошли мимо зданий, вагонов, наваленных
горами тюков, бочек, ящиков и оказались на каменной стенке
пирса. Возле пирса высилась белая громада теплохода. По
трапу они поднялись на палубу.
— Вызовите буфетчицу, — сказал Алексей Ерофеевич че¬
ловеку, стоявшему на палубе возле трапа.
Спотыкаясь о высокие железные пороги в узких дверях,
цепляясь за поручни крутых трапов, Лешка ковылял следом
за Алексеем Ерофеевичем.
В большой светлой каюте Лешку оставили. Через всю
каюту буквой «г» тянулся стол, покрытый белой скатертью.
Перед столом стояли кресла в белых чехлах, на полу лежал
ковер.
Все вокруг было такое чистое, что Лешка стоял у дверей
и не решался двигаться дальше. С башмаков и штанов его
натекла маленькая поблескивающая лужица. Лешка смотрел
на нее с ужасом.
33

— Что ж ты стоишь? — раздался за спиной голос Алексея
Ерофеевича, и Лешку подтолкнули к столу. — Садись.
Лешка осторожно сел на краешек кресла. Алексей Ерофее¬
вич сел напротив. Без плаща и фуражки он выглядел моложе,
чем показалось Лешке на улице, только теперь стало вид¬
но, что он худой и от этого кажется еще более высоким. Гла¬
за у него были глубоко запрятаны в подбровье, рот широ¬
кий и твердый. На рукаве синего кителя сияли золотые на¬
шивки.
— Что ты на меня уставился? — скупо улыбнулся Алексей
Ерофеевич.
Лешка открыл было рот, но в это время вошла молодая
заспанная женщина в мелких русых кудряшках.
— Даша, — сказал Алексей Ерофеевич, — соорудите по¬
скорее ужин.
— Да ведь холодное все, Алексей Ерофеевич, — сдержи¬
вая зевок, сказала Даша. — Кок спит давно.
— Ничего, давайте холодное. Только чаю горячего. Я то¬
же выпью... И потом — чем это вы душитесь? Запах прямо в
сто лошадиных сил...
— «Сирень» называется', — полыценно ухмыльнулась Да¬
ша и вышла.
Она принесла хлеб, холодные котлеты и кашу.
— Действуй, — коротко сказал Алексей Ерофеевич, при¬
двигая все это к Лешке.
Лешка торопливо глотал, почти не жуя. Алексей Ерофее¬
вич задумчиво помешивал ложечкой чай и поглядывал на
Лешку.
— Сыт? — спросил он, когда Лешка, с трудом переведя
дыхание, отодвинул тарелку. — Пей теперь чай.
Чай был горячий и очень сладкий. Такой Лешка пил толь¬
ко у мамы. Он жмурился от наслаждения и сейчас же откры¬
вал глаза, боясь, что и чай и светлая, сверкающая чистотой
каюта вдруг исчезнут.
— Ты что, спать хочешь?
Лешка отрицательно помотал головой.
В каюту вошел моряк, который вместе с Алексеем Ерофее¬
вичем привел Лешку. У моряка было круглое розовое лицо с
ямочкой на подбородке, серые навыкате глаза.
— Давай познакомимся, — сказал Алексей Ерофеевич. —
Как тебя зовут?.. Лешка? Тезка, значит? Очень хорошо. — Он
показал на своего товарища: — Анатолий Дмитриевич, второй
помощник капитана.
— А вы капитан? — спросил Лешка.
— Нет, — усмехнулся тот, — я старший помощник. Теперь
рассказывай, как ты дошел до жизни такой.
34

Лешка сказал, что папа погиб на фронте, мама умерла.
Вот он и остался один.
— А тут у тебя что? — спросил второй помощник и потя¬
нул за рубашку, прилипшую к пряжке пояса: рубашка
поднялась, и на медной бляхе сверкнул якорь. — Спер,
что ли?
— И вовсе не спер! — сердито сказал Лешка и затолкал
рубашку обратно. — Это папин.
— Морячок, значит, был твой папа? — спросил Анатолий
Дмитриевич и переглянулся со старшим помощником.—А воз¬
ле буфета почему сидел? Как туда попал?
Лешка рассказал, как он хотел уехать в Ростов, как его
ссадил милиционер и как он убежал от милиционера, а потом
от парня с полевой сумкой.
— А от нас тоже убежишь?
Лешка опустил голову и шепотом ответил:
— Нет.
— Бегал ты зря, — сказал старший помощник. — Они бы
тебе плохого не сделали.
Лешка промолчал. Он-то знал, что бегал совсем не зря.
— Что будем делать, старпом? — спросил Анатолий Дмит¬
риевич.
— Сейчас спать. А завтра до отхода отправим в управле¬
ние порта. В комитет комсомола или порткоммор. Они его
устроят.
— Эх, жаль!.. — воскликнул второй помощник. (Алексей
Ерофеевич выжидательно посмотрел на него.) — Жаль, что
нам через рейс в загранплавание идти. А то плавал бы с
нами, и дело с концом. Вроде юнги. Каким бы моряком
стал! А?
— Не говорите пустяков, Анатолий! Юнги не положены.
И капитан, конечно, не разрешит. Парню нужно учиться, а не
болтаться по морю. Успеет попасть на море, если захочет...
Даша, — сказал Алексей Ерофеевич буфетчице, вошедшей
прибрать посуду, — откройте каюту доктора, отведите туда
мальчика и дайте ему постель.
Вслед за Дашей Лешка спустился на палубу, прошел на
корму и оказался в маленькой каюте.
— Ты что, родственник или знакомый старшему? — зев¬
нув, спросила Даша и начала стелить постель.
— Нет.
— Так что ж он с тобой возится, спать не дает?.. Ложись.
Если чего надо — по коридору направо. В каюте ничего не
трогай, не безобразь.
— А капитан у вас сердитый? — спросил Лешка.
35

— Да уж как всякий капитан, — неопределенно ответила
Даша и вышла.
Лешка сел на койку. В стене справа было круглое окно в
медной оправе. За толстым стеклом ничего не было видно.
Под окном стояли стол и стул, возле левой стены — узкий
шкаф и умывальник. Хорошо бы никуда утром не уходить, а
остаться здесь навсегда! Но раз старший решил, все его по¬
слушают, а Лешку не будут и спрашивать. Он вздохнул и лег
на койку.
Сна не было ни в одном глазу. Слишком многое обруши¬
лось на Лешку сразу. Не прошло и суток, как дядька побил
его и он убежал, а у него было такое ощущение, будто случи¬
лось это давным-давно — столько произошло с тех пор собы¬
тий и столько он пережил. Завтра его уведут в какой-то порт-
коммор, и неизвестно, что с ним сделают. Опять что-то про¬
изойдет и переменится, опять он будет переживать, а Лешка
не хотел никаких перемен и устал переживать. Он встал и
тихонько открыл дверь. Коридор сверкал эмалевой краской.
По обе стороны были двери — должно быть, каютные. Кори¬
дор упирался в узкую железную дверь. Лешка нажал ручку—
дверь подалась, в щель брызнуло дождем. На палубу сквозь
желтоватую в свете фонаря мглу сеялся дождь. То появляясь
на свету, то прячась в темноте, вдоль борта ходил вахтенный
матрос в дождевике. Лешка подошел к трапу, ведущему на
каменную стенку пирса. Вахтенный оглянулся на Лешку и по¬
шел к носу.
...Алексея Ерофеевича Смирнова никак нельзя было на¬
звать излишне чувствительным. Друзья считали его сухова¬
тым, сослуживцы — сухарем, а буфетчица Даша — просто
бесчувственным. Он всегда был ровным и одинаковым, нико¬
гда не повышал голоса.
В детстве он не был таким, но детство было давно, а хотел
помнить и помнил себя Алексей Ерофеевич именно таким. Это
произошло благодаря отцу. Отец был штурманом дальнего
плавания, появлялся дома, редко и ненадолго. Маленький
Алеша старался быть похожим на него во всем. Отец не раз
говорил сыну:
«У всех людей достаточно и радостей и горестей. Не сле¬
дует навязывать им свои. Смотреть на человека в расстегну¬
той одежде противно, моральная расстегнутость еще против¬
нее. Уважай себя и других, застегивай пуговицы. О чувствах
болтают бездельники — деловые люди обмениваются мысля¬
ми. Если, конечно, они есть», — добавлял он.
Маленький Алеша старательно застегивался. Из подра¬
жания выросла привычка, привычка стала чертой характера.
Он не только внешне стал похож на отца, перенял его профес¬
36

сию, — он стал таким же спокойным и невозмутимым во всех
случаях жизни, каким остался в его памяти отец.
В самый трудный период блокады тяжелораненый Алек¬
сей Ерофеевич долго лежал в госпитале. Потом его в числе
других раненых, на излечение которых нельзя было рассчи¬
тывать в голодном, заледеневшем Ленинграде, отправили на
Большую землю по только что проложенной трассе через
Ладогу. Перед погрузкой на машины им пришлось ждать в
длинном полутемном бараке, похожем на пакгауз.
Раненых доставили уже всех, потом начали вносить, как
показалось Алексею Ерофеевичу, пустые носилки. Они не бы¬
ли пустыми. Из них вынимали и в ряд укладывали на состав¬
ленные скамейки маленькие детские тела.
— Мертвые? — спросил кто-то.
Один из санитаров махнул рукой и, вздохнув, ответил:
— Почти.
— Куда же их?
— На Большую отправим. Может, там и оживут, если
дорогой не перемрут.
Потом, медленно переставляя заплетающиеся ноги, от
двери к скамейкам прошла вереница ребятишек, укутанных
во всевозможные одёжки. Они шли молча и так же молча се¬
ли на скамейки. Ждать пришлось долго. За все время дети
не пошевелились, не произнесли ни звука. Возле них так же
неподвижно сидела тоненькая девушка с прозрачным
лицом.
Алексей Ерофеевич смотрел на провалившиеся глаза, на
съежившиеся в кулачок лица маленьких старичков и почув¬
ствовал, как его затрясло.
Санитары вынесли носилки с детьми, девушка построила
ребятишек гуськом и повела к выходу. Они ушли неслышно,
как тени.
После госпиталя Алексей Ерофеевич опять попал на Бал¬
тику, служил на миноносце, а когда окончилась война, вер¬
нулся в торговый флот и получил назначение на «Николая
Гастелло». Каждый раз, когда ему случалось сталкиваться на
берегу с бездомными, беспризорными детьми, он испытывал
тревогу и смятение. Он знал, что создана сеть специальных
детских домов, осиротевших или потерянных родителями де¬
тей собирают туда, но они все еще встречались. Сходя на бе¬
рег, он безошибочно угадывал их и всеми способами добивал¬
ся, чтобы их забрали с улицы.
Столкнись Алексей Ерофеевич с Лешкой Горбачевым по¬
раньше, он сам отвел бы его в управление порта и не ушел
оттуда, не убедившись, что мальчишка попал в верные руки.
Теперь он вынужден был перепоручить его третьему помощ¬
37

нику, так как сам не мог отлучиться ни на минуту. У Алексея
Ерофеевича, несмотря на строгий порядок, заведенный им на
теплоходе, перед отходом была пропасть неотложных дел.
Однако, проверяя грузовые документы и разговаривая с боц¬
маном, он помнил о Лешке. Покончив с самым неотложным,
он попросил позвать третьего помощника, но тот уже входил
в каюту.
— Отправили мальчишку?
— Нет, Алексей Ерофеевич, — виновато сказал помощ¬
ник. — Нету его.
— Как — нет?
— Нигде не?. Ни в каюте, ни на судне. Сам везде искал.
Сбежал, наверно.
— Вахтенного спрашивали? Вызовите его.
Вахтенный ничего не мог сказать.
— Видать я мальчишку видал, да я ж не знал, что его
стеречь надо. На одном месте не стоишь... Ну, я прошел —
может, он и убёг.г. Темно, дождь...
— Вам не вахту стоять, а лапти плести! — жестко сказал
Алексей Ерофеевич. — Идите!
Наступило время отхода. Алексей Ерофеевич, как всегда,
пошел на нос, второй помощник — на корму. Над мостиком
заревел тифон, отдали носовой и кормовой шпринги, «Нико¬
лай Гастелло» медленно отвалил от стенки и пошел к выходу
из порта.
К утру дождь усилился, и маяк не переставая бросал в
море предостерегающие протяжные вопли.
Сразу же за молом в скулу теплохода ударила крутая вол¬
на. «Гастелло» дрогнул, тяжело всполз на нее и, заваливаясь
носом, заскользил вниз. Волны шли одна за другой, макушки
их разбивались о форштевень, всплескивались на бак. Тепло¬
ход тяжеловесно кланялся и снова поднимался. Маяк остался
далеко позади, сквозь дождевую мглу голос его звучал все
слабее.
Капитан, стоявший на .левом крыле мостика, зябко по¬
ежился и сказал:
— Я спущусь, Алексей Ерофеевич. Нужно переодеться, да
и Черныш, наверно, соскучился. Видимость плохая — как бы
нам не поцеловаться с кем-нибудь. Давайте тифон.
Капитан ушел, Алексей Ерофеевич остался на мостике
один. Он подходил к рулевому, вглядывался в картушку ком¬
паса, проверяя курс, потом опять выходил на открытое крыло
мостика, всматриваясь и вслушиваясь в дождевую завесу...
Над мостиком время от времени гудел тифон. В густом реве
его гасли плеск дождя и удары волн.
Алексей Ерофеевич был недоволен собой. Все-таки следо¬
38

вало выкроить время и самому сдать мальчишку. Что он там
делает сейчас, в Батуми, под дождем? Потом начал думать
о себе и новом капитане. Николай Федорович принял судно
всего пять дней назад» они еще не присмотрелись дру1ч к дру¬
гу. Как и Алексей Ерофеевич, капитан не из разговорчивых.
Сосет трубку и молчит. Пока недовольства не выказывал,
однако в черепную коробку к нему не влезешь...
Алексей Ерофеевич оглянулся на звук шагов. Капитан под¬
нимался на мостик с палубы. Алексей Ерофеевич с удоволь¬
ствием отметил, что, несмотря на изрядную качку, к поручням
он не прикасается.
— Отличное судно, — глядя вперед, как бы про себя ска¬
зал капитан. — Вообще люблю теплоходы — надежнее паро¬
виков и чисто. У вас же чистота, как говорят медики, стериль¬
ная. Образцовый порядок. Я только не знал, что, кроме
руды, мы возим еще и пассажиров...
— Пассажиров? — Алексей Ерофеевич повернулся к не¬
му. — Что вы хотите сказать?
— Только то, что сказал. Сейчас я с одним познако¬
мился.
Капитан вынул трубку изо рта и показал черенком через
плечо. Алексей Ерофеевич перегнулся через перила. Держась
за поручень трапа и задрав голову, на палубе стоял Лешка
и смотрел на него.
— Поди сюда, — строго сказал Алексей Ерофеевич.
Лешка потерянно оглянулся, переступил с ноги на ногу п
полез по ускользающему из-под ног трапу. Чем выше он под¬
нимался, тем медленнее переставлял ноги и тем меньше му¬
жества в нем оставалось. Он не боялся, что его побьют или
что-нибудь с ним сделают, — ему было стыдно. Взобравшись
на мостик, он смог поднять взгляд лишь до живота Алексея
Ерофеевича, увидел на нем пуговицы с якорями, опустил го¬
лову и уставился в сторону, вниз.
— Ты что ж это, а? — прозвучал над ним голос Алексея
Ерофеевича.
Лешка молчал.
4:
Он и сам не знал, как это случилось. В сущности, он не
был виноват, все произошло само собой, он вовсе ничего
такого не собирался делать.
Обойдя всю палубу, Лешка вернулся в каюту. Как там
было тепло и светло после холодной, мокрой мглы на па¬
лубе!
Он опять сел на койку и поджал ноги. Пятки стукнулись
39

о доски. Лешка нагнулся, посмотрел. Койка была сделана как
ящик. Он сдвинул постель к стене и потрогал верхнюю доску.
Она поднималась. Сердце у Лешки заколотилось, он выпустил
крышку, и постель съехала на свое место. Нахохлившись, за¬
жав руки между коленками, Лешка сидел несколько минут
неподвижно, потом снова поднял верхнюю доску. Ящик койки
был пустой, только с одной стороны лежали бруски, обшитые
парусиной, — спасательный пояс.
Лешка погасил свет в каюте, влез в ящик койки и опустил
над собой крышку. Здесь было душно, остро пахло масляной
краской и что-то громко стучало. Он лег головой на твердые
бруски и прислушался. Стучало у него в висках.
Он ждал, что сейчас же, сию минуту, кто-нибудь войдет
в каюту, увидит, что Лешки нет, сразу догадается, откроет
крышку и скажет: «А ну, вылезай!» — и потом его с позором
выгонят на берег. Но никто не входил и крышку не поднимал.
Тогда он загадал, что не успеет досчитать до ста, как его
хватятся. Он досчитал до ста — никто не пришел. Он начал
считать еще раз. И' опять никто не пришел. Лешка решил
считать до пятисот и не досчитал — он уснул.
Проснулся Лешка от удара в голову. Вокруг была душ¬
ная, жаркая тьма. Она начала крениться, сначала немного,
потом все больше. Лешка заскользил в ней и стукнулся нога¬
ми о доски. И тут же ноги его стали подниматься, а голова
опускаться вниз, он заскользил обратно и с размаху снова
ударился головой. Лешка судорожно ткнул руками в стороны,
вверх — со всех сторон были гладкие, скользкие доски, только
под ним, врезаясь в спину, лежали твердые бруски. Лешка
ощупал их и сразу вспомнил, что это за ящик и как он в нем
очутился. Он поднял крышку, выбрался наружу.
Пол каюты резко наклонился. Лешка отлетел в сторону,
ударился боком о раковину умывальника и ухватился за нее.
Умывальник, пол каюты мелко дрожали, над головой у Леш¬
ки что-то дребезжало. Знакомого маячного голоса не было
слышно. Наверху время от времени тревожно ревел гудок. За
запотевшим стеклом иллюминатора металось что-то серое,
лохматое, налетало на стекло, и тяжкий удар отдавался по
всему судну. Каюта кренилась, пол то становился дыбом, то
уходил из-под ног. Лешка все понял: они в открытом море,
вокруг буря, теплоход тонет, безнадежным гудком призывая
на помощь...
Подвывая от страха и жалости к себе, Лешка метнулся
к двери, припустился по пустому коридору, с размаху распах¬
нул дверь, выскочил на палубу и... угодил головой в чей-то
живот. Человек охнул, схватил Лешку за плечи. Лешка вце¬
пился в мокрый, скользкий плащ и поднял голову. Из-под
40

капюшона на него строго щурились карие глаза, под остри¬
женными усами торчала прямая черная трубка.
— Меня, дяденька, возьмите!.. Меня... — захлебываясь,
заговорил Лешка.
Человек вынул трубку изо рта:
— Куда тебя взять?
— Мы же тонем!..
Глаза у человека с трубкой прищурились еще больше.
— Тонем? — переспросил он. — Не заметил, — и оглянул¬
ся вокруг.
Лешка тоже оглянулся. Палуба поднималась, над ними
нависала гром.ада мостика, за бортом вспухали, росли вспе¬
ненные бугры, неслись вдогонку один за другим. Теплоход
выпрямился, палуба пошла вниз, потом опять выровнялась.
К носу неторопливо прошел матрос с обрывком каната в ру¬
ках. Несмотря на дождь, матрос что-то насвистывал.
Человек в плаще сосал трубку и как будто не очень сер¬
дился за то, что* Лешка ударил его в живот.
— Дяденька, вы капитана знаете?
— М-да... знаком.
— Вы ему про меня не говорите! А, дяденька? Не гово¬
рите, ладно? Я обратно спрячусь, и никто не будет
знать...
— А как ты сюда попал?
— Меня главный помощник привел. И другой, веселый
такой. Поесть дали... А я спрятался...
— Угу. Ну пойдем, — сказал человек и повернул к мо¬
стику.
Лешка попятился:
— Я не пойду — там капитан.
— Сейчас там капитана нет. И потом, — усмехнулся Леш¬
кин собеседник, — насколько я знаю, капитан на людей не
бросается и никого пока не укусил... Пошли, не бойся!
И вот теперь Лешка стоял перед Алексеем Ерофеевичем
и не знал, куда деваться от стыда. В довершение всех бед
Лешку вдруг кто-то толкнул в спину. Он оглянулся. З'л его
спиной стоял огромный черный пес. Лешка шарахнулся в сто¬
рону. Судно накренилось, собака, пытаясь удержаться, тороп¬
ливо заработала лапами, но когти ее скользили по мокрому
настилу, она откатилась в другую сторону и ударилась о пе¬
рила.
— Не бойся, мальчик, — сказал человек с трубкой. — Чер¬
ныш, сюда!
Поймав момент, когда палуба была в равновесии, собака
подбежала и стала у него между ногами. Палуба опять на¬
кренилась, но теперь у Черныша была опора, и он, виляя
41

обрубком хвоста, оглядывал всех, словно приглашая полюбо¬
ваться, как он хорошо устроился.
— Хитер! — сказал Алексей Ерофеевич.
— Привык, — ответил хозяин Черныша и потрогал его за
уши. — В Бискайском заливе научился. Сначала бока себе
набил, потом вот эту позицию изобрел. Все штормы со мной
стоял... А ушей мне твоих жалко, — повернулся он к Леш¬
ке.— Ох, и нарвут же их, когда ты из этого путешествия до¬
мой вернешься!
— У меня нет дома, — потупился Лешка.
Алексей Ерофеевич рассказал, как они ночью подобрали
Лешку, накормили, а.он вот устроил этот номер.
— Ну, что ж теперь делать? — сказал человек с трубкой.—
За борт не выкинешь... Если б капитан узнал, он бы непре¬
менно высадил его на необитаемый остров. (Лешка с опаской
поглядел на него и опять потупился.) Ну, мы, так и быть, ка¬
питану не скажем... Как вы, Алексей Ерофеевич?
— Есть не говорить капитану! — усмехнулся старший по¬
мощник.
— Вот и добро. Скажите, чтобы накормили этого... ту¬
риста.
Лешка опять оказался в кают-компании. За столом, то¬
ропливо приканчивая завтрак, сидел Анатолий Дмитриевич.
Увидев Лешку, он вытаращил глаза и захохотал:
— Спрятался? Ну, хват! Я, брат, тоже, когда мне было
столько лет, пробовал из дому удрать, из Ейска. Дальше
Бердянска не дошел — вернули. Ох и драли меня тогда! До
сих пор, кажется, на том самом месте кожа зудит... Ну, бы¬
вай, мне на вахту.
— А кто... — спросил Лешка, — а кто этот дяденька с труб¬
кой? У него еще собака черная-пречерная.
— Это? Это Николай Федорович, капитан наш.
Лешка поперхнулся. Мало того, что обманул всех — зай¬
цем остался на теплоходе, он еще самого капитана головой в
живот... Лешка заскучал. Ему даже перехотелось есть, он
поднялся и вышел на палубу.
Дождь перестал, тифон уже не ревел. От горизонта на¬
встречу «Гастелло» бежали валы. Ветер вспенивал их вер¬
хушки, срывал, они вскипали снова; добежав до «Гастелло»,
обдавали бак шумной пеной, теплоход вздрагивал и кланял¬
ся. Горизонт то поднимался до мостика, то уходил под ватер¬
линию. Прижавшись к фальшборту, Лешка следил за бегом
валов и вереницей клубящихся облаков.
— Ну что, герой, страшно? — окликнул его Анатолий
Дмитриевич; второй помощник, улыбаясь, смотрел на Лешку
с мостика.
42

— Не-е...— улыбнулся в ответ Лешка.
Черныш, обегая палубу, остановился перед Лешкой и
толкнул его носом. Лешка опасливо попятился, но морда со¬
баки и деятельно работавший обрубок хвоста выглядели
очень дружелюбно. Лешка поцокал языком. Черныш насторо¬
жил уши, но в это время судно накренилось, — он, скребя
когтями, поехал по ускользающей из-под ног палубе и ти¬
хонько заскулил. Палуба выровнялась, он подбежал и опять
толкнул Лешку носом. Лешка догадался — приподнял ногу.
Черныш скользнул под нее и, удовлетворенно поглядывая на
Лешку, еще сильнее завертел обрубком. Однако опустить
теперь ногу на палубу Лешка не мог — Черныш был слишком
велик. Он так и остался стоять на одной ноге, прижав другой
Черныша. Теплоход накренился — Лешка не удержался, вы¬
пустил из рук планшир и вместе с собакой покатился по же¬
лезной палубе. Наверху захохотали. На мостике стояли ка¬
питан, Алексей Ерофеевич и второй помощник. Они видели
все и теперь, глядя на растянувшихся на палубе Лешку и
Черныша, весело смеялись.
Лешка тоже засмеялся. Если смеются, бояться нечего...
Он вскочил, свистнул Чернышу и побежал вдоль палубы.
Вывалив на сторону розовый язык, Черныш галопом поскакал
за ним.
— Всё! — сказал капитан. — Высокие договаривающиеся
стороны подписали договор о дружбе...
Два дня Лешка блаженствовал. Если бы он умел опреде¬
лить это словами, он сказал бы, что это и есть счастье. Но
Лешка не думал о счастье. Прошлое скрылось за дождевой
завесой Батуми, будущее было неизвестно, но оно еще не на¬
ступило, а в настоящем ему было так хорошо, как бывало
только дома, в Ростове, когда он целыми днями шатался с ре¬
бятами по городу или по берегам Дона. Пожалуй, здесь даже
интереснее. Там они тщетно пытались попасть хотя бы на
самый маленький буксир, чтобы хоть одним глазом посмот¬
реть, а здесь он бродил по всему огромному теплоходу, все
разглядывал, и его не прогоняли, а, наоборот, всё рассказы¬
вали и показывали.
И всюду с ним был Черныш, великолепный, чернейший из
черных псов, каких Лешка когда-либо видел. У него не было
ни малейшего светлого пятнышка, даже подушки на лапах
были не розовые и не серые, а тоже черные. Короткая гладкая
шерсть его блестела так, будто она начищена гуталином.
В качку Чернышу трудно было стоять на скользкой палубе;
бегать же качка не мешала, и он с веселым лаем носился за
Лешкой. Его не останавливали даже трапы. Лешка, чтобы не
свалиться, хватался за поручни, а Черныш, торопливо пере¬
43

бирая лапами, одним махом взлетал наверх. Вот только вниз
он не любил спускаться и, если было не слишком высоко,
предпочитал прыгать. Каждый раз, когда нужно было спу¬
скаться, он останавливался у трапа и пронзительно скулил.
— Не свисти! — строго, как капитан, говорил ему Лешка.
Черныш замолкал и устремлялся головой вниз.
Лешка пробовал научить его спускаться задними лапами
вперед, но Черныш ни за что не соглашался и спускался обя¬
зательно головой вперед, хотя, спускаясь, часто срывался с
трапа и больно ушибал нос. В таких случаях Лешка опять го¬
ворил ему, но уже сочувственно:
— Не свисти!
К концу второго дня на горизонте показалась дымчатая
полоса. Она росла вверх, становилась неровной.
— Берег, — объяснил Лешке Анатолий Дмитриевич.—
Керченский полуостров. Сейчас будет буй, за ним повернем
в канал и там возьмем лоцмана.
За мысом волнение начало спадать, и почти сразу же впе¬
реди показался маленький катер. «Гастелло» застопорил ма¬
шины, катер подвалил вплотную к борту, на который уже был
выброшен штормтрап — веревочная лесенка с деревянными
ступеньками. По трапу с катера вскарабкался лоцман, призе¬
мистый моряк с седыми висками. Он поздоровался с Анато¬
лием Дмитриевичем, уверенно поднялся на мостик. На катер
бросили толстый канат, его закрепили, и «Гастелло» снова
пошел вперед, только теперь командовал не Анатолий Дми¬
триевич, стоявший на вахте, а лоцман. За кормой, в пенном
буруне «Гастелло», мотался на буксире катер.
Слева в отдалении тянулись гористые берега Керченского
полуострова, справа — затихшая морская гладь. Как ни вгля¬
дывался Лешка, он не мог разглядеть низменного Таманского
берега. Лешке казалось, что при такой ширине можно плыть
куда хочешь и совсем не нужен лоцман, однако лоцмана слу¬
шались беспрекословно. Он то спокойно, то резко говорил
рулевому:
— Полборта лево! Одерживай! Три право! Еще два право!
Рулевой повторял команду и торопливо поворачивал штур¬
вал. Лешка потихоньку высказал свои соображения Анатолию
Дмитриевичу. Тот засмеялся:
— Пролив-то широкий, да плавать узко. Мели кругом, ну
и... всякая всячина после войны осталась. Видишь вешки по
сторонам? Очистили канал, по нему суда и ходят. А свер¬
нешь в сторону — либо на мель, либо к черту на рога! По¬
нятно?
Стемнело. Лешка устал и пошел спать.
Проснулся он к исходу ночи. Море было неподвижно. Сле¬
44

ва за кормой висела в небе луна; зыбкий треугольник ее хо¬
лодного света лежал на море от самого горизонта до тепло¬
хода. Лешка поднялся на мостик. На вахте стоял Алексей
Ерофеевич. Впереди зарницей, опоясывая кусочек темного
неба, вспыхивал и гаснул свет. Свет был шаток и тревожен.
— Ну вот Белосарайский маяк, — сказал Алексей Еро¬
феевич.— Скоро придем на место.
Блаженство кончилось. Оно было недолговечным и не¬
прочным, как зыбкий серебряный свет за кормой, а буду¬
щее— так же тревожно и неясно, как густая предрассветная
тьма впереди, которую пытался и не мог пробить трепетный
отблеск маяка.
Алексей Ерофеевич поглядывал на Лешку и тоже думал о
его будущем, о том, что батумскую оплошность повторять
нельзя — так мальчишка может и совсем пропасть.
— Ты иди, брат, спать, — сказал он, кладя Лешке руку
на плечо. — Вахту я и сам достою, а тебе нужно выспаться.
— Можно я еще постою? — попросил Лешка. — Немно¬
жечко...
Как было объяснить, что Лешка прощался со всем, что
было здесь два дня, самых счастливых дня его жизни? Неиз¬
вестно, будет ли еще когда-нибудь так хорошо там, впереди,
а здесь уже было, и расставаться с этим было трудно.
Алексей Ерофеевич промолчал, и Лешка остался.
Впереди сначала смутно, потом яснее показался розовый
отсвет. Он не мелькал, как маячный, не притухал, а разго¬
рался все сильнее и ярче, все выше поднимаясь по небу и
рассыпая розовые отблески на воде.
— Что это? — спросил Лешка.
— «Орджоникидзесталь». Завод. Скоро откроются створы.
Они открылись: два белых огня один над другим и еще вы¬
ше— красный. Тифон «Гастелло» заревел, ему визгливо отве¬
тил бегущий навстречу катер. Снова по штормтрапу поднялся
лоцман и повел теплоход к порту. Он уже обозначился впе¬
реди мерцающей россыпью огней. На мостик вышел капитан,
и Алексей Ерофеевич легонько подтолкнул Лешку к трапу.
Лешка сошел вниз. Приглушая бледный, неподвижный свет
лумы, впереди все ярче разгоралось живое оранжевое зарево
над «Орджонйкидзесталью»...
Алексей Ерофеевич, в свежем кителе, в фуражке с ослепи-»
тельно белым чехлом, сам разбудил Лешку к завтраку. Они
поднялись на палубу.
Над открытым трюмом наклонилась огромная решетчатая
стрела крана. Через колесо на ее макушке бежали стальные
тросы, на которых, покачиваясь, висела разинутая пасть ков¬
ша— грейфера. Пасть нырнула в трюм, с хрустом начала
45

сдвигать челюсти, загребая руду. Челюсти захлопнулись—
грейфер, поднявшись над палубой, поплыл к шеренге вагонов
на каменной стенке пирса. Над железным вагоном с откры¬
тым верхом челюсти грейфера, раздвинулись — руда глухо
рухнула в вагон. Вагон дрогнул и заметно осел. Тутукнул па¬
ровоз. вагоны лязгнули буферами и подвинулись, подставляя
под грейфер порожний вагон. Лешка повернулся к морю.
Солнце разбилось в нем на тысячи осколков и сверлящими
блестками слепило глаза. Волоча по небу легкий дымок, за
горизонт уходил пароход. Слева над городом плыли дымы
«Орджоникидзестали». Город скрывался за откосом возвы¬
шенности, выплеснув к берегу густую зелень садов и светлую
путаницу домиков Слободки.
— Нравится? — спросил Алексей Ерофеевич.
В другое время Лешка обязательно сказал бы с восторгом:
«Ага!», «Здорово!» — или еще что-нибудь в этом роде, но сей¬
час он никакого восторга не испытывал и ничего не ответил.
Его томило предчувствие новых расспросов и «проверки», от
которой теперь’уже не отвертеться.
Ему даже есть не хотелось, и. за завтраком он вяло ковы¬
рял вилкой жареную картошку, пока Анатолий Дмитриевич
не подтолкнул его:
— Ты рубай, рубай давай! Еще неизвестно, как тебя там
кормить будут. Наедайся про запас.
Алексей Ерофеевич предостерегающе поднял левую бровь,
и второй помощник поспешно заговорил о предстоящем рейсе
в Поти, потом вокруг Европы на Север.
Лешка совсем перестал есть и с завистью слушал. За два
дня теплоход и большие, суровые и вместе с тем веселые людь
стали для него своими, все, что касалось их, касалось и его.
Теперь этому наступил конец: между ними и Лешкой легла
непреодолимая черта. И проложил эту черту Алексей Ерофее¬
вич. Он ввел его в удивительный, прекрасный мир взрослой
жизни и моря, а теперь сам бесповоротно отторгал Лешку от
него. И ему хоть бы что: сидит и спокойно пьет чай... Лешка
зскочил и выбежал из кают-компании.
— Пожалуй, убежит малый-то, — сказал второй помощ¬
ник.
— Не убежит, — ответил Алексей Ерофеевич. — Вахтен¬
ный предупрежден.
Лешка и в самом деле подумывал, не удрать ли ему с теп¬
лохода, чтобы самостоятельно пробираться в Ростов. Там
Митька, свои ребята, как-нибудь он устроится...
Навстречу Лешке бежал Черныш. Увидев Лешку, он оста¬
новился, подпрыгнул на четырех лапах, как козел, и побежал
прочь, оглядываясь и как бы поддразнивая. Лешка припустил
46

следом. Они обежали всю палубу. На корме, возле аварий¬
ного штурвала, Черныш запутался в бухтах пеньковых кана¬
тов. Лешка настиг его и схватил за шею. Они посидели, чтобы
отдышаться, потом Лешка прижал к себе Черныша и сказал:
— Ухожу я, Черныш. Понимаешь? Ухожу...
Черныш высвободился, свесил на сторону язык и завертел
обрубком, выражая полную готовность бежать дальше.
— Ничего ты не понимаешь! — вздохнул Лешка.
У него пропала охота бегать, он пошел к трапу. Загоражи¬
вая проход, на решетчатой площадке трапа вахтенный разго¬
варивал с буфетчицей Дашей. Лешка хотел пройти мимо, но
вахтенный нажал ему пальцем на лоб, запрокидывая кверху
лицо.
— Увольнительная есть? Что ж ты — стал моряком, а по¬
рядка не знаешь. На берег без увольнительной не сходят, —
сказал вахтенный и подмигнул Даше.
На палубу вышли Алексей Ерофеевич и второй помощник.
— Ну, герой, давай лапу, — сказал Анатолий Дмитрие¬
вич.— Не дрейфь! Знаешь, откуда это слово? От слова
«дрейф». Когда судно перестает само двигаться, говорят, что
оно легло в дрейф. Судну можно, а человеку нельзя ложить¬
ся в дрейф, он двигаться должен. Понятно? Ну вот! Давай
всегда полный вперед, чтобы ветер в ушах свистал!..
Алексей Ерофеевич начал спускаться по трапу. Дыхание
у Лешки перехватило, он посмотрел еще раз на палубу и по¬
шел следом. Сзади заскулил Черныш.
— Не свисти! — услышал Лешка голос капитана.
Черныш, поставив лапы на планшир, выглядывал через
борт. Рядом стоял капитан. Увидев, что Лешка оглянулся, он
помахал ему рукой.
Лешка ответил и отвернулся, чтобы не заскулить, как Чер¬
ныш.
Они миновали вагоны, холмы серо-черной руды на молу,
какие-то здания, вахтера в воротах порта и пошли по пыльной
мостовой вдоль высокого цементного забора, ограждающего
порт, потом на тесной улочке долго ждали трамвая. На оста¬
новке собралось много народу: женщины с кошелками, матро¬
сы, посиневшие от долгого купанья мальчишки с удочками.
На куканах у них трепыхались черные бычки, похожие на
огромных головастиков.
Отчаянно звеня и дребезжа, подошел маленький вагон
трамвая. Мальчишки с воплями бросились к нему, но в вагон
не полезли, а облепили его снаружи. Переполненный трамвай
тронулся, мальчишки уцепились за открытые рамы окон, по¬
ручни у окошек и, свисая гроздьями по обе стороны вагона,
поехали тоже. Лешка им позавидовал — в вагоне было тесно
47

и жарко. Один из рыболовов, висевший прямо под окном, воз¬
ле которого стоял Лешка, заметил его расстроенное лицо и
передразнил: наморщил лоб и развесил губы, словно соби¬
раясь зареветь. Лешка показал ему кулак и отвернулся.
Трамвай, дребезжа и позванивая, бежал по бесконечной
улице, подолгу ожидая на разъездах встречного вагона. На
взгорье мелькали в зелени большие красивые дома. Справа,
сливаясь с таким же необъятным небом, сверкало море. По
всему берегу, пологому и ровному, рябили пестро раскрашен¬
ные теневые грибки, лежали, сидели на песке купальщики.
Дома и сады скрыли берег, но море продолжало сверкать
за ними и над ними, словно полог охватывая Слободку. Все
дома казались Лешке одинаковыми. Они были приземистые,
побеленные припылившейся известью; возле них стояли кир¬
пичные или глиняные заборы, а ворота или калитки были по¬
чти сплошь железные, крашенные зеленой краской. Дома бы¬
ли крыты черепицей, и казалось, что до оранжево-красного
цвета ее раскалило июньское солнце — такая знойная духота
висела над улицей'.
Трамвай миновал вокзал, остановился на широкой площа¬
ди рыбачьей гавани. Порыв ветра вместе с цветами белой ака¬
ции бросил в вагон ее сладкий аромат, острые запахи копче¬
ной рыбы, окалины и моря. В отдалении высились буро-крас¬
ные башни, опутанные фермами, трубами, над ними плыло
багрово-рыжее облако не то дыма, не то пыли. Рядом, изви¬
ваясь, тянулись в небо огненные языки.
— Там пожар? — встревоженно спросил Лешка.
— Нет, — ответил Алексей Ерофеевич. — Это домны. Да¬
вай пробираться вперед, нам скоро выходить.
Трамвай со скрежетом пополз на гору, миновал шумную
толчею базара, где снова открылись домны и строй высоких
кирпичных труб, и, поднявшись по обсаженной акацией и кле¬
ном улице, остановился возле сквера. Алексей Ерофеевич,
сойдя, спросил у милиционера, как пройти в гороно. Оно ока¬
залось близко — на параллельной улице, в небольшом доме.
Алексей Ерофеевич прочитал таблички на дверях, постучал в
одну из дверей ит пропустив Лешку вперед, вошел. За столом
сидела молодая худенькая женщина в темно-красном платье
и говорила по телефону. Она указала им на стулья и, присту¬
кивая карандашом по столу, долго и сердито доказывала ка¬
кому-то Сергею Ивановичу, что сделать чего-то она не смо¬
жет— у нее нет ни средств, ни возможностей, а делать это
обязан именно он, Сергей Иванович. Положив трубку, она
скользнула взглядом по Лешкиной фигуре и повернулась к
Алексею Ерофеевичу:
— Слушаю вас.
48

Алексей Ерофеевич назвал себя и сказал, что он просит
устроить этого мальчика, Алексея Горбачева, в какой-нибудь
детский дом. Заведующая развела руки и опять опустила их,
потом, помолчав, спросила:
— Документы есть?
Алексей Ерофеевич достал и протянул ей.
— Да нет, зачем мне ваши! На мальчика документы...
— Какие могут быть документы? Мы подобрали его в Ба¬
туми... Алексей, выйди в ту комнату, подожди.
Комната была маленькая, заставленная столами. Прохо¬
дящие задевали Лешку то локтем, то папкой. Можно было
спокойно выйти, свернуть за угол... Лешка не уходил. Не при¬
мут— ему же лучше! Алексей Ерофеевич его не бросит, а раз
его некуда девать, может, возьмет с собой... Он терпеливо
ждал, а за дверью всё говорили и говорили, и Лешка удивлял¬
ся: за двое суток на теплоходе Алексей Ерофеевич не произ¬
нес столько слов, сколько теперь сразу, подряд.
Дверь открылась, и заведующая, оказавшаяся очень высо¬
кой, громко сказала:
— Русакова еще не ушла? Посмотрите, пожалуйста, в ме-
тодотделе и попросите зайти ко мне.
Она закрыла дверь. Потом мимо Лешки в кабинет прошла
невысокая полная стриженая женщина. Дверь осталась полу¬
открытой, и Лешка услышал ее удивленный голос:
— Да куда я возьму, Ольга Васильевна? Вы же знаете —
у меня все переполнено!
Невнятный голос заведующей что-то ответил, и Русакова
устало сказала:
— Хорошо. Где этот мальчик?
Алексей Ерофеевич позвал Лешку.
— Подойди ближе, Горбачев, — сказала заведующая.—
Пойдешь с Людмилой Сергеевной в детский дом и будешь там
жить. Документы твои мы разыщем. Будешь вести себя хо¬
рошо?
Она подождала ответа, но Лешка смотрел в сторону, на
телефон, и молчал.
— Пойдем, мальчик, — сказала Людмила Сергеевна и по¬
шла к выхо'ду.
Алексей Ерофеевич поблагодарил заведующую и вышел
вслед за Лешкой. Молча они дошли до угла. Здесь Алексей
Ерофеевич остановился:
— Ну, тезка, давай попрощаемся, мне пора на теплоход.
Да перестань ты в землю смотреть! — Он легонько приподнял
за подбородок насупленное Лешкино лицо. — Учись, работай.
Становись человеком. Чтобы люди тебя уважали... — Алексей
Ерофеевич улыбнулся: сейчас он повторял Лешке слова, кото-
3 Библиотека пионера, том IX
49

рые когда-то говорил ему отец.— Придет снова «Гастелло»
сюда — свидимся, а нет — я тебе пришлю адрес, и ты будешь
нам писать о своих делах. Идет?
— Ладно, — с трудом выдавил Лешка.
Алексей Ерофеевич записал адрес детдома, попрощался с
Людмилой Сергеевной и сжал обеими руками Лешкины
плечи:
— Будь здоров!
— До свиданья, — сказал Лешка; губы его дрогнули.
Он понимал, что слова эти пустые: свиданье будет неведо¬
мо когда, да и будет ли еще?
Людмила Сергеевна шла очень быстро, Лешке приходи¬
лось шагать вовсю, чтобы не отстать.
У поворота он оглянулся. Алексей Ерофеевич стоял на том
же месте и махал ему фуражкой. Лешка помахал в ответ и
догнал Людмилу Сергеевну.
— Как тебя зовут?.. Алеша? Расскажи мне о себе.
Лешка сказал, что папа убит, мама умерла, никого у него
нет и жить ему негде.
— А когда мама умерла?
Лешка ответил.
— И с тех пор ты беспризорничаешь?.. Что-то не похо¬
же. Ну ладно, разберемся. Вот наш дом. Теперь это и твой
дом.
Пройдя через сквер, они остановились у распахнутых на¬
стежь ворот из железных прутьев. От них тянулось длин¬
ное, в один этаж здание, во дворе виднелись два домика по¬
меньше.
— Теперь это и твой дом, — повторила Людмила Сергеев¬
на. — Убежиш-ь?
Лешка молчал.
— Как хочешь. Никто тебя силком держать не станет. Сто¬
рожей у нас нет. Только не торопись—убежать всегда успеешь.
5
За сараем Лешка улегся среди остро и сыро пахнущих ло¬
пухов, высоких деревянистых стеблей лебеды и заложил руки
под голову. По небу бежали легкие облака, такие же путаные
и торопливые, как Лешкины мысли.
До вчерашнего вечера все было терпимо. Прежде всего
Лешку заставили вымыться. Душевую ремонтировали, и мыть¬
ся пришлось на кухне в большом круглом корыте, вроде обре¬
занной бочки. Называлась эта штука балией. Худая, словно
50

высохшая от непрерывного жара у плиты, повариха Ефимов¬
на налила в балию горячей воды, рядом поставила ведро хо¬
лодной:
— Мойся сам, не маленький.
Лешка старательно намылился, но, как всегда, мыльная
пена попала ему в глаза, и он сразу потерял интерес к этому
занятию.
— Что ж ты себя наглаживаешь? — оглянулась Ефимов¬
на.— Ты не гладь, а мойся.
Она отложила поварешку, схватила мочалку и принялась
сдирать с Лешки кожу. Розовый, будто ошпаренный, Лешка
вырвался наконец из цепких рук Ефимовны, надел чистые
трусы и рубашку, принесенные кастеляншей, и вышел обжи¬
вать новый мир.
Он был невелик. Половину дома, выходящего на улицу,
занимала столовая, к ней была пристроена кухня. Вторая по¬
ловина, отведенная под комнаты для занятий, сейчас пусто¬
вала. Кровати, свежевыкрашенные голубой краской, стояли
посреди двора. В помещении пахло сыростью, олифой, пол
был зашлепан глиной и мелом. Здесь шел ремонт. В доме
справа, у ворот, помещалась канцелярия, она же — кабинет
Людмилы Сергеевны. Рядом, в большой, просыхающей после
ремонта комнате, были настежь распахнуты окна. Лешка за¬
глянул в одно из них. Посреди пустой комнаты стояла швей¬
ная машина, за ней сидела рослая, полная женщина в рого¬
вых очках. Во рту ее дымилась сигарета. Женщина щурилась
от дыма, разглядывала детский ситцевый сарафанчик и басом
пела:
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни...
Потом положила сарафанчик под лапку машины, тронула
колесо, и машина застрекотала. Вокруг стояли четыре ма¬
ленькие девочки и зачарованно смотрели на прыгающую
лапку.
— Вот и готово, крошки, — сказала женщина и торжест¬
венно, словно бальное платье, подняла сарафанчик за плечи¬
ки.— Кто хочет померить?.. Все хотите? Тогда по очереди.
Иди сюда, Люся...
В глубине двора находились спальни и кладовая. Кладо¬
вая была заперта, а спальни пусты. В стороне, справа, возле
открытой конюшни, стояла телега, рядом с ней серый мерин
махал хвостом и сверху вниз мотал головой. К нему подошел
коренастый мальчик такого же роста, как и Лешка, взял по¬
вод, поставил мерина между оглоблями и начал запрягать.
Мерин вислыми губами старался поймать его руки.
51

— Балуй у меня! — строго сказал мальчик, полез в карман
и достал кусок хлеба.
Мягкие губы лошади немедленно схватили его. Мальчик
подождал, пока лошадь съест хлеб, потом надел хомут. Де¬
лал он все неторопливо и уверенно. На Лешку он взглянул
мельком, без всякого интереса и больше не оглядывался.
— Ты кто, детдомовский? — спросил Лешка.
— Який же еще? Известно, детдомовский, — помолчав, от¬
ветил мальчик и начал затягивать супонь.
Достать коленкой до деревянных клешней хомута он не
мог и упирался ступней, что есть мочи задрав ногу.
— Как тут жизнь? — опять спросил Лешка.
Паренек затянул супонь, подвязал вожжи и только тогда
ответил:
— Жизнь как жизнь. Обыкновенная. Ты что, новенький?
— Новенький.
— Ага, — неопределенно отозвался паренек и тронул
вожжи.
Лешка пошел дальше. За конюшней и домом стоял недо¬
строенный сарай из шлакоблоков, а за ним пустырь зарастал
лопухами, крапивой и лебедой. Должно быть, раньше пустырь
был двором: возле забора высилась груда разваленной кир¬
пичной кладки, рядом заросла травой бомбовая воронка. Воз¬
вращаясь во двор, Лешка увидел возле конюшни незамечен¬
ную раньше собачью будку. Скрываясь от солнца, в ней ле¬
жал большой желтый пес. Он скосил глаза на проходившего
мимо Лешку и лениво закрыл их.
Во дворе бегали и шумели вернувшиеся откуда-то малы¬
ши. Из кухни вышла девочка постарше, с красной повязкой
на руке и застучала костылем о кусок рельса. Малыши, крича,
побежали к столовой. Девочка с повязкой стала в дверях. Ма¬
лыши, проходя мимо, показывали свои ладошки и заглядыва¬
ли ей в лицо: пропустит или прогонит? Троих она прогнала;
они побежали к умывальникам, стоявшим тут же, во дворе,
поплескали на руки водой и прибежали обратно.
Лешка подошел к двери.
— Новенький? — строго поджимая губы, спросила девоч¬
ка.— Горбачев? Покажи руки.
Лешка показал.
— А это что — траур по китайской императрице? — явно
повторяя чужие слова, ехидно спросила девочка и показала
на черные каемки под Лешкиными ногтями. — Как не стыд¬
но! Хотя ты и не очень большой, — свысока сказала девоч¬
ка,— но старше этих малышей, а у них руки чище. На пер¬
вый раз прощаю, но больше не пущу, имей в виду.
Лешка обозлился и хотел совсем не идти в столовую, но,
52

когда все ушли со двора, вычистил щепкой ногти и все-таки
пошел — он проголодался.
В столовой хозяйничали еще две старшие девочки. Они ни¬
кому не делали замечаний, а просто разносили тарелки. Но
Лешка слышал, как девочка с повязкой сказала им, что вон
сидит новенький, фамилия его Горбачев, и что она уже сдела¬
ла ему предупреждение, потому что он неряха. Лешка понял,
что самым ненавистным для него человеком после дяди Тро¬
ши будет эта курносая девчонка, которая корчит из себя не¬
известно что.
После обеда маленькие побежали в спальню, а Лешка сел
в тени на бревнах. Девочка с повязкой опять постучала по
рельсу и, заметив Лешку, подошла к нему.
— Почему ты не идешь в спальню? Ты же слышал сиг¬
нал! Или, может быть, ты глухой? — опять ехидно спроси¬
ла она.
— Иди ты знаешь куда! — обозлился Лешка.
— Хорошо!—зловеще сказала девочка и побежала в кан¬
целярию.
Через несколько минут оттуда вышла Людмила Сергеевна,
а Смола, как прозвал Лешка надоедливую девчонку, негодуя,
договаривала на ходу:
— Мне-то что, но я же дежурная! Я же не имею права!..
— Хорошо, иди. Я сама с ним поговорю... За что ты обру¬
гал Киру? — подойдя, спросила Людмила Сергеевна.
— Нужна она мне — ругать ее!.. А что она липнет... как
смола?
— Она не липнет, а просто хочет, чтобы ты выполнял на¬
ши правила. Ты их пока не знаешь, потом привыкнешь. После
обеда у нас обязательно ложатся и отдыхают. Тебе еще не
показали твою койку? Пойдем, я покажу.
Спальня гудела приглушенными голосами, смехом и воз¬
ней, но, когда Людмила Сергеевна и Лешка вошли, все с за¬
крытыми глазами лежали на койках. На койке возле двери,
зажмурившись изо всех сил, старательно храпел толстощекий
мальчуган.
— Слава, перестань храпеть! — сказала Людмила Серге¬
евна.— Я ведь знаю, что ты притворяешься.
Храп немедленно прекратился, в углу засмеялись.
— Вот твоя койка пока, ложись, — сказала Людмила Сер¬
геевна Лешке и вышла.
Все головы тотчас поднялись и повернулись к Лешке. Ма¬
лыши уже видели его в столовой, но сейчас разглядывали так,
будто он только что появился.
— А я знаю — ты новенький, — сказал Слава, лежавший у
дверей.
53

— Ну, новенький. Дальше что? — повернулся к нему
Лешка.
— Ничего. Только ты уже большой, в другой группе бу¬
дешь. У Ксении Петровны.
— А кто это?
— Воспитательша. Она у старших воспитательша.
Теперь заговорили все разом, перебивая друг друга:
— А у нас Лина Борисовна.
— Так она же в отпуску...
— Ну так что? А пока у нас Анастасия Федоровна. Видал,
в очках которая?.. Она девочек шить учлт, а сейчас как вос¬
питательша, вместо Лины Борисовны.
Дверь распахнулась, и на пороге встала женщина в очках,
которую Лешка видел за швейной машиной.
— Дети, почему шум? Мы же договорились — не бало¬
ваться.
— Мы не балуемся, Анастасия Федоровна. Мы новенько¬
му рассказываем.
Анастасия Федоровна подняла руку:
— Тихо! Расскажете потом. А сейчас никаких разгово¬
ров... А ты старший, — повернулась она к Лешке, — показы¬
вай пример*
Лешке вовсе не хотелось показывать пример, и, как только
Анастасия Федоровна ушла, он шепотом начал расспраши¬
вать ребят о детдомовской жизни, а они, тоже шепотом, торо¬
пясь и перебивая друг друга, рассказывали. Жить здесь ве¬
село. Они ходят на прогулки, экскурсии и даже иногда в кино.
Воспитательница у них хорошая. Анастасия Федоровна тоже
ничего, добрая. Директорша хорошая, только не любит, когда
сильно балуются. Она тогда «под глаза» ставит. Как? Очень
просто: зовет к себе в кабинет и оставляет там, чтобы все вре¬
мя был у нее перед глазами. А это — хуже нет... Лошадь их
называется Метеор. Ухаживает за Метеором Тарас Горовец.
А еще есть собака Налет. Он смирный, только хулиганов не
любит...
На другой день после завтрака малыши ходили по пятам
за Людмилой Сергеевной, дежурили возле ее кабинета и все
время упрашивали:
— Пойдемте с нами, пойдемте!..
— Да не могу я! Некогда мне, — отбивалась Людмила
Сергеевна. — Пойдете с Анастасией Федоровной.
Опережая директора, малыши понеслись к Анастасии Фе¬
доровне. Она вышла во двор в соломенной шляпе, с большим
зонтиком в руках. Старшие девочки построили малышей па¬
рами.
54

— Алеша, иди и ты выкупайся. Что тебе дома сидеть? —
сказала Людмила Сергеевна.
— Ты будешь идти сзади и следить, чтобы никто не отста¬
вал,— внушительно сказала Анастасия Федоровна.
Она стала впереди танцующей от нетерпения цепочки ма¬
лышей, с треском, будто выстрелив, раскрыла над головой
зонт, оглянулась через плечо и басом скомандовала:
— Дети, за мной!
Не в лад, но торопливо и старательно малыши затопали
вслед за своей величественной наставницей. Старшие девочки
шли по бокам, выравнивая то и дело разъезжающуюся цепоч¬
ку. Лешка шел сзади и делал вид, что он здесь ни при чем и
никакого отношения к этой ребятне не имеет. Время от време¬
ни Анастасия Федоровна оборачивалась и гулко спрашивала:
— Крошки, порядок?
Когда нужно было переходить улицу, Анастасия Федоров¬
на становилась посередине нее, с треском захлопывала зонт
и, как орлица, поворачивала голову то в одну, то в другую
сторону. Если показывалась приближающаяся машина, она
поднимала руку и грозила шоферу зонтом. Машина замедля¬
ла ход.
Миновав молодые, не дающие прохлады аллеи городского
парка, процессия по Морскому спуску подошла к железнодо¬
рожным путям и под строгим надзором Анастасии Федоровны
пересекла их.
За узкой песчаной полоской лежало море. Строй рассы¬
пался, ребятишки бросились к воде.
— Дети! — перекрывая шум своим басом, крикнула Ана¬
стасия Федоровна. — Остановитесь! Сначала пойду я, и даль¬
ше, чем я остановлюсь, не заходить!
Она сняла платье и оказалась в красном, как флаг, ку¬
пальном костюме с вышитой на бедре белой рыбой. При каж¬
дом движении рыба то сжималась, то вытягивалась, и каза¬
лось, что она плывет по небывалому красному морю. Анаста¬
сия Федоровна, не снимая очков, вошла в воду по пояс и
скомандовала:
— Крошки, ко мне!
Крошки с визгом ринулись в воду и подняли такой гам,
так взбаламутили воду, что Лешка отошел в сторону. Анаста¬
сия Федоровна стояла среди этой шумной толчеи и неумоли¬
мо заворачивала к берегу всех, кто пытался прорваться на
глубокое место.
Лешка выкупался и, смахнув верхний, раскаленный слой,
вытянулся на песке. Малыши всласть накупались и теперь ле¬
жали на берегу или бегали, осыпая друг друга песком. Убе¬
дившись, что больше опасаться нечего, Анастасия Федоровна
55

поплыла вдоль берега. Плыла она так же величественно, как
и ходила: плечи ее переваливались со стороны на сторону,
следом тянулся бурун, как от гребного винта. Кира и другие
старшие девочки тоже купались. Они догоняли друг друга,
брызгались и взвизгивали, поглядывая на Лешку. Он не обра¬
щал на них внимания.
Слева гигантскими столбами поднимались в небо дымы из
труб «Орджоникидзестали». Вверху столбы расширялись и
таяли в бледном от зноя небе. Далеко справа виднелись ре¬
шетчатые мачты кранов. Там был порт, и там стоял «Гастел¬
ло». Теперь его уже не было. Алексей Ерофеевич говорил, что
к вечеру разгрузку закончат и они сейчас же уйдут. Значит,
ушли они вчера вечером и теперь идут по Черному морю.
Опять их, должно быть, качает, Черныш стоит на мостике или
бегает по палубе, волны обдают его брызгами, он встряхи¬
вается и сердито лает на них. А про Лешку, должно быть, ни¬
кто уже не помнит...
Людмила Сергеевна не могла выбрать более неудачный
момент для серьезного разговора. Никакого разговора и не
получилось. Она говорила, расспрашивала, а Лешка смотрел
в пол и ничего не отвечал. Сначала, когда Людмила Сергеев¬
на позвала его к себе, он рассказал то же, что говорил и
прежде, но, когда она спросила, где и как он жил после смер¬
ти матери, Лешка исподлобья посмотрел на нее и ничего не
ответил. Людмила Сергеевна объяснила, что нужно найти его
документы, затребовать их сюда, без этого он не сможет
учиться, а учиться он должен, как и все дети. Лешка молчал.
Чтобы нечаянно не проговориться, он решил совсем ничего не
рассказывать и, опустив голову, ковырял пальцем край сто¬
лешницы. Кусочек фанеровки отклеился; если его оттянуть,
он долго выбрировал и еле слышно дребезжал. Лешка дер¬
гал его пальцем и смотрел на дрожащую деревянную пла¬
стинку.
— Можешь идти, — сказала наконец Людмила Сергеев¬
на.— Все, что нужно, мы узнаем и сами. Ты мог бы нам об¬
легчить задачу и помочь, но раз не хочешь, мы запросим Ро¬
стов, и нам сообщат.
Фанерная пластинка обломилась. Лешка сполз со стула и
вышел. Он это предчувствовал: взрослые всегда сговорятся
между собой и сумеют обойти таких, как Лешка.
Теперь, утром, Лешка забрался в заросли лопухов, чтобы
все обдумать. Обдумывать, оказалось, нечего. Разыщут дядь¬
ку и отправят Лешку к нему. Сбежать можно и по дороге, но
отсюда лучше.
5S

Лешка выбрался из лопухов, вышел на улицу. Он сел в
трамвай, но вагон был пустой, кондуктор сразу его заметил и
согнал. Почему-то кондукторы всегда знают, есть ли у маль¬
чишек деньги на билет. Прицепиться к вагону снаружи не
удалось: милиционер, стоявший посреди проспекта, засвистел
и пошел навстречу вагону. Вагон остановился, прицепившие¬
ся мальчишки бросились врассыпную. В конце концов дорогу
на вокзал можно найти по трамвайным рельсам. От сквера
проспект шел под уклон, к базару.
Лешка прошел мимо наваленных горами первых яблок,
зелени, мимо рыбных рядов с распластанными вялеными су¬
даками, с золотистой россыпью копченой тюльки. Бетонная
лестница вела с базарной площади вниз, на улицу. Во всю ее
ширину, оставляя лишь узкий проход, на булыжной мостовой
сохли бесконечные полотнища сетей. Они пахли илом, смолой
и морем.
В конце улицы — казалось, сразу же за домами — выси¬
лись домны «Орджоникидзестали». Над ними плыло розовое
облако. Лешка решительно пошел вдоль улицы. На вокзал
успеется, а домны надо посмотреть поближе.
Они только казались близкими. Лешка долго путался в
незнакомых улицах, переулках и вышел на кочковатую луго¬
вину, пересеченную речкой. Над речкой висел горбатый мо¬
стик. Домны были за рекой вправо. Вода в речке была гряз¬
ной, в радужных нефтяных разводах. Подставив солнцу лы¬
сину, на берегу сидел старик. Из-под его ног, упираясь в
невысокий обрыв, уходила в воду длинная, толстая палка.
К другому концу ее была привязана веревка. Докурив само¬
крутку, старик с натугой потянул за веревку. Конец палки по¬
казался из воды. К нему были крестом привязаны выгнутые,
как паучьи лапы, палки потоньше, а к ним четырехугольная
сетка. Посередине ее прыгал лягушонок. Старик опять опу¬
стил сетку в воду. Лешка постоял за его спиной, подождал,
пока он вытащит опять. В сетке снова ничего не было, и Леш¬
ка пошел дальше.
Домны приближались и росли, опутывавшие их то толстые,
то тонкие трубы виднелись всё отчетливее, пляшущее по ветру
пламя факелов вытягивалось в длину. Перед домнами выси¬
лись красновато-бурые холмы руды, железнодорожные ваго¬
ны рядом с ними казались игрушечными. Лешка перевел
взгляд и замер — на реке стоял пароход. С мостиком, трубой,
мачтой. Настоящий, огромный и немыслимый на этой узкой,
тесной речушке. Лешка побежал вперед.
Речка внезапно расширилась, превратилась в правильный
прямоугольный бассейн. Левый берег его, на котором вздыма¬
лись горы руды и стояли домны, был укреплен решеткой из
57

квадратных бревен. На пустом и пологом берегу не было ни¬
чего, кроме маленького домика, вроде тех, что стоят на же¬
лезной дороге для путевых обходчиков. Возле него, почти упи¬
раясь кормой в берег и отвалив в сторону нос, стоял пароход.
Он осел на корму, накренился на правый борт и до палубы
погрузился в воду.
Лешка обошел домик. На двери висел замок. С берега на
корму была переброшена толстая чугунная труба. Лешка се¬
кунду поколебался, расставил руки и, балансируя, пошел по
ней. Поручни из толстых железных прутьев, идущие вдоль
борта, были измяты, кое-где сломаны совсем. На палубе, гул¬
ко отзывающейся' на каждый шаг, валялись согнутые трубы,
сорванные со своих мест раструбы вентиляторов, крышки лю¬
ков. Лешка заглянул в один из люков. Оттуда тошнотворно
пахнуло гнилью и мазутом. Позеленевшая вода подступала к
горловине люка. В рулевой рубке торчала пустая коробка
нактоуза, за ней — остов щербатого штурвала. Двери кают,
там, где они уцелели, были распахнуты, деревянная обшивка
сгорела, открыв опадающую слоями ржавчину железных пе¬
реборок. Только в одной каюте в иллюминаторе торчали
осколки оплавившегося стекла.
Пароход был огромный — раза в два больше «Гастелло».
Он был так велик, что не мог даже затонуть по-настоящему
в этом бассейне, но «Гастелло» был живым, а он — грудой
ржавого железа, осыпанной хрустящей под ногами рудной
пылью. Лешка поднялся по накренившейся палубе к левому
борту. Ветер дул с моря, гнал по речке мелкие волны. Леш¬
ка пристально смотрел на их зыбкую череду, бегущую у бор¬
та, и вдруг ему показалось, что они стали недвижимы, а паро¬
ход плавно, не дрогнув, тронулся с места и пошел вперед все
быстрее и быстрее... Лешка перевел взгляд на берег — очаро¬
вание исчезло. По-прежнему бежали волны, а пароход огром¬
ным железным утюгом стоял на своем мертвом якоре. И тут
Лешка насторожился. В корпусе судна отдавались стук и сла¬
бый голос.
Лешка побежал на голос, к носу. Возле квадратного люка
валялись две удочки, в люк уходил узкий трап из железных
прутьев.
Лешка заглянул вниз. В метре от позеленевшей, зло¬
вонной воды трап был обломан, под его искореженным кон¬
цом плавала черноволосая голова. Голова запрокинулась, и
Лешка увидел посиневшее, перепачканное мазутом мальчи¬
шечье лицо.
— Ты чего туда залез? — спросил Лешка.
— Д-дай руку, — стуча зубами, ответил мальчик.
Лешка спустился по трапу, перегнулся к воде, протянул
58

руку. Мальчик цепко ухватился за нее, подтянулся, вцепил¬
ся другой рукой в трап и с помощью Лешки взобрался на
него.
— В-вылезай, теперь я сам, — сказал он.
Вслед за Лешкой спасенный поднялся на палубу. Он был
такого же роста, как и Лешка, только шире в кости и плот¬
нее.
— Т-тебя как зовут? — спросил он, стряхивая с брюк и ру¬
башки зеленую слизь.
— Лешка.
— А меня В-витька. Это я бы ск-коро утонул. 3-замерз,—
деловито сообщил он.
— Ты разденься.
Витька разделся и, размахивая руками, побегал по палу¬
бе, потом присел на корточки перед своей одеждой.
— Ну и ну! — сказал он, разглядывая испачканную ру¬
башку.
Теперь к зелени и мазуту на ней прибавились красновато¬
бурые пятна рудной пыли.
— Может, песком? — неуверенно посоветовал Лешка.—
И сам бы помылся.
— Ага, — сказал Витька и подобрал одежду и удочки.—
П-пошли вместе?
На берегу они отыскали песчаный выплеск. Витька при¬
нялся стирать рубашку. Мазутные пятна расползлись еще ши¬
ре, рубашка стала не чище, а грязнее. Витька раздосадован-
но посмотрел на нее, отбросил в сторону и бултыхнулся в
воду.
Лешка разделся и тоже выкупался. Потом они улеглись
на покалывающую, щекочущую траву. Витька согрелся и
перестал заикаться.
— Зачем ты полез туда? — снова спросил Лешка.
— Банку упустил. С червями. Она с крышкой и не утону¬
ла. Думал, с трапа достану, и сорвался. Я там долго плавал.
Может, даже рекорд поставил, а? — спросил он и засме¬
ялся.
— Может, — улыбнулся Лешка.
Витька ему нравился. Другой бы на его месте струсил и
давно утонул, а этому хоть бы что, он даже смеялся. И сме¬
ялся Витька хорошо: пухлые губы широко раздвигались, и за
ними оказывались очень белые крупные зубы. Над коротким,
толстым носом срастались широкие черные брови. Когда Вить¬
ка хмурился, брови нависали прямо на глаза.
— Попадет тебе, — сказал Лешка.
— Ага, — спокойно согласился Витька. — Лишь бы отцу
не сказали, — прибавил он, помолчав.
59

6
День начался, как всегда. Проснувшись, Витька приоткрыл
один глаз. Перед кроватью, застыв как каменные, сидели ря¬
дом Гром и Ловкий. Они уже давно впрыгнули через откры¬
тое окно и теперь не сводили с него глаз, терпеливо ожидая,
когда он проснется. Он приоткрыл глаз пошире, и тотчас два
хвоста дружно и радостно застучали по полу. Витька поше¬
велился. Гром и Ловкий, словно подброшенные пружиной,
метнулись к нему в кровать. Началась такая громкая, веселая
возня, что Соня открыла дверь, негодующе всплеснула рука¬
ми и бросилась за щеткой. Гром и Ловкий уже знали, чем гро¬
зит появление домработницы, и в два прыжка оказались за
окном.
Соня начала читать нотацию. Витька молча глотал завт¬
рак, но не удержался и нагрубил — сказал, что это не ее дело
и пусть она не суется. Соня обиделась:
— Вот погоди, я матери скажу!
— Ну и рассказывай! Испугался я...
Конечно, Витька не испугался, — было бы чего! — однако
настроение у него испортилось. Мать опять начнет стыдить и
вспоминать все прошлые Витькины вины, а так как их немало,
разговор предстоял долгий и неприятный. Ничего, кроме раз¬
говора, не будет, но кому хочется слушать, что ты такой и
сякой, а должен быть не таким, а вот этаким, особенно если
слушать это приходится нередко! А Витьке приходилось очень
часто.
Всегда почему-то получалось так, будто он делает плохое
нарочно. А Витька даже и не думал делать ничего плохого.
Конечно, у него есть недостатки. Например, любопытство.
Ему нестерпимо хочется узнать, как все устроено. От настоя¬
щей машины шоферы гонят, но, когда Витьке купили игру¬
шечный заводной автомобиль — Витька был еще малень¬
кий,— он немного попускал его по полу, а потом ножом и
вилкой расковырял ему всю середку. Устройство оказалось
простое, но автомобиль ездить перестал, и Витьке попало. Это
было несправедливо: автомобиль-то купили, чтобы он, Вить¬
ка, получил удовольствие — он и получил его, расковыряв ма¬
шину,— а мама и Соня ругали его так, словно это их иг¬
рушка.
С куклой получилось хуже. Во-первых, она была Милки-
на, а во-вторых, он был уже постарше. Кукла была так уст¬
роена, что ее круглые голубые и очень глупые глаза закрыва¬
лись, как только куклу клали на спину, и открывались снова,
когда ее поднимали. Объяснить, как это происходит, ни мама,
ни Соня не могли, отец был в командировке, и Витька не
60

устоял: когда Милка заснула, расковырял голову куклы.
И здесь устройство оказалось очень простое: глаза были на
проволочной оси и поворачивались туда, куда тянул подве¬
шенный грузик. Витька был очень осторожен, однако прово¬
лочки вылетели из своих гнезд, глаза выпали и гремели в кук-
линой голове, как погремушка. Увидев ослепшую куклу, Мил¬
ка подняла отчаянный рев, и, хотя никто не видел, как
Витька разбирал ее механику, все сразу же обвинили его. Кук¬
лу отдали в починку, но починили ее плохо, глаза заедало, и,
чтобы они открылись или закрылись, Милке приходилось дол¬
го стучать кулаком по куклиной голове.
Таких историй за Витькой числилось множество. Были и
похуже. Опять-таки виноват был не он, а его характер. Разве
он виноват в том, что, услышав, узнав о чем-либо, он хотел
сделать то же самое, особенно если это требовало смелости и
выдержки?
Прочитав «Повесть о настоящем человеке», Витька прямо
заболел от восторга. Вот если бы все книжки были такие, про
настоящих людей и подвиги! Себя. Витька считал настоящим
и способным на любой подвиг. Поэтому, когда ребята заспо¬
рили, смогут ли они проползти — ну, не так, как Мересьев, а
хотя бы с километр, — Витька предложил немедленно всем
лечь и ползти. Ребята засмеялись и начали отнекиваться. То¬
гда Витька связал себе ноги поясом, чтобы были как ране¬
ные, и пополз по Морскому спуску вниз. Сзади шли ребята и
считали шаги. Он прополз до самой улицы и мог бы ползти
еще дальше, но тут, по мостовой, то и дело проносились гру¬
зовики, и ему пришлось встать.
Спор он выиграл, но так исколол и ободрал руки и колен¬
ки, а штаны и рубашка превратились в такие грязные тряпки,
что радость победы сразу померкла. А разговор с отцом и
вовсе поставил ее под сомнение. Увидев его в таком виде, ма¬
ма в ужасе закричала:
— Кто это тебя?
Витька сказал, что никто, он сам себя испытывал. У взрос¬
лых странная логика. Мама, которая только что готова была
броситься на его защиту, теперь так рассердилась, что, схва¬
тив Витьку за руку, потащила к отцу, отдыхавшему после
обеда.
— Нет, ты посмотри, посмотри, что это такое! — кричала
она. — Ведь только сегодня все надел... Я уж не знаю, что с
ним делать! Это не мальчик, а я не знаю что...
Отец хмуро выслушал Витькины объяснения, потом спо¬
койно и — что хуже всего — презрительно сказал:
— Лоботряс! Мересьев совершил подвиг, а ты — хулиган¬
G1

ство. Ты что думаешь: передразнить его — значит стать на¬
стоящим человеком? Так ты не человеком станешь, а обезья¬
ной... Не давай ему чистого, — сказал он матери, — пусть вы¬
стирает сам или ходит грязный...
Витька выстирал. Правда, Соня потом перестирала, но
сначала стирал он сам, роняя в мыльную воду злые слезы.
На отца Витька почему-то не обижался. Злился он, скорее
всего, на то, что, несмотря на все усилия, ему никак не удает¬
ся заслужить безоговорочное признание своей силы, выдерж¬
ки и бесстрашия. Всегда получалось так, что одобряли либо
ребята, либо взрослые, а единодушного одобрения он ни разу
не получил.
А потом произошла история с Шариком. Витьке даже
вспоминать о ней неприятно, и каждый раз он жмурился и
тряс головой, отгоняя это воспоминание.
Прочитав книжку о цирке и дрессированных зверях, он
тоже решил стать дрессировщиком. Диких зверей взять было
негде, и он начал с маминого Васьки. Кот был толст и ленив;
если его трогали, орал дурным голосом и царапался. Тогда
Витька за две книжки и набор цветных карандашей выменял
Шарика. Это был обыкновенный дворовый щенок, рыжий, с
торчащим кренделем хвостом, очень веселый и добродушный.
Выдрессировать его тоже не удалось. Шарик осилил только
поноску, но так привязался к Витьке, что бегал за ним по пя¬
там с утра до вечера. Когда начался учебный год, он каждый
день провожал Витьку в школу и даже пробовал прорывать¬
ся в класс. За лето он сильно подрос и теперь при появлении
других собак уже не жался к Витькиным ногам, а сам храбро
их облаивал.
Боясь, что его сманит кто-нибудь или искусают собаки,
Витька гнал его домой. Шарик поджимал хвост, виновато
поворачивался и, опустив голову, трусил по направлению к до¬
му; но стоило Витьке отвернуться, как он немедленно повора¬
чивал обратно, в несколько прыжков догонял Витьку и не¬
слышно бежал за ним. На переменах он несколько раз увязы¬
вался за Витькой в класс и отлично знал парту, которая на
столько часов отнимала у него хозяина. Во время уроков
Витьке не надо было смотреть в окно — он знал, что Шарик
сидит на улице и ждет. Иногда он ненадолго убегал по сво¬
им собачьим делам, потом возвращался снова и терпеливо
ждал.
Из-за него все и произошло. Людмила Сергеевна рассказы¬
вала о Троянской войне, и рассказывала так интересно, что
сам Витька ничего бы и не заметил, но Сережка толкнул его
локтем и показал глазами на дверь. Она потихоньку, без скри¬
па приоткрылась, в щель просунулся нос Шарика, потом его
62

голова. Скосив глаза на учительницу, он немного переждал,
потом все так же, не сводя глаз с Людмилы Сергеевны, рас¬
пластавшись, пополз на брюхе к Витькиной парте. Людмила
Сергеевна в это время показывала на карте и ничего не за¬
метила. Шарик шмыгнул под парту и застучал по полу хво¬
стом.
— Кто стучит? — обернулась Людмила Сергеевна.
Витька пнул Шарика ногой, но тот, выражая радостную
готовность снести все, что угодно хозяину, застучал еще
громче.
Людмила Сергеевна подошла и заглянула под парту:
— Чья собака? Вон из класса!
Витька сгреб Шарика, подтащил его к двери и сердито
пнул. Шарик заскулил не столько от боли, сколько от обиды.
Класс зашумел, захохотал. Витьке тоже стало смешно, и, воз¬
вращаясь на место, он подмигнул ребятам. Должно быть,
Людмила Сергеевна заметила и подумала, что он нарочно
подстроил с собакой. Она положила указку на стол и вытерла
пальцы платочком. Лицо ее побледнело.
— Гущин, выйди из класса! — высоким, чужим голосом
сказала она.
— А чего это я пойду? Я ничего такого не сделал, — ска¬
зал Витька и сел за парту.
— Выйди за дверь, я говорю.
Класс выжидательно замер.
— Да чего вы придираетесь! Никуда я не пойду.
— Пойдешь! И в следующий раз придешь с отцом.
— Ну да, — хмыкнул Витька, — так он и пойдет сюда!
Есть ему когда ходить из-за всяких пустяков!
Людмила Сергеевна побледнела так, что стало страшно
смотреть, но Витька обозлился и ни на что не обращал вни¬
мания.
— Немедленно уходи из класса и без отца не возвра¬
щайся!
— Никуда я не пойду. А скажу отцу, так сами жалеть
будете.
— Ты мне грозишь? — Людмила Сергеевна схватила жур¬
нал и почти выбежала.
Ребята молча проводили ее глазами и так же молча по¬
вернулись к Витьке. Он чувствовал себя героем: не струсил,
не отступил. Пусть попробует что-нибудь сделать! Она недав¬
но в школе и просто не знает, кто Витькин отец, вот и приди¬
рается.
— Ну, знаешь, Витька, это уж совсем... — сказал Сенька
и покрутил головой.
ез

— ...свинство! — закончил за него Толя Крутилин, старо¬
ста класса. — Свинство, и больше ничего!
— Что ты, Толя! — в комическом ужасе закричал Владик
Михеев. — Он же папе пожалуется! Папа же тебя — в-во! — и,
растопырив пальцы, крутнул ими в воздухе, показывая, что
сделает с Толей Витькин папа.
Все захохотали. Витька растерянно оглянулся. Он ожидал,
что ребята будут на его стороне, — он ведь так ловко «сре¬
зал» учительницу, — а получилось наоборот: они стали на сто¬
рону Людмилы Сергеевны и смеялись не над ней, а над
Витькой.
— Эх ты, руководящий товарищ! — пренебрежительно
процедил Сережка Ломанов.
Витька почувствовал, как у него загорелись уши, потом
щеки, все лицо. Уж от кого другого, но от Сережки он не ожи¬
дал.
Сережка был его дружком, ничего не боялся и всегда
первый заводил всякие истории. Его мать то и дело вызывали
в школу; кажется, он не раз пробовал отцовского ремня, но
не падал духом и всегда готов был поддержать любую вы¬
думку. А теперь и он оказался против...
А что он такого сказал? Правильно сказал! Факт же:
Витькин папа — секретарь горкома, и главнее его в городе
нету никого.
Витька видел, что за его отцом приезжает машина, а за от¬
цами других мальчиков — нет. Дома у отца в кабинете стоял
телефон, а ни у кого из знакомых ребят телефона дома не бы¬
ло. Отца все слушались. Витька не раз слышал, как отец сер¬
дито разговаривал по телефону и грозился «поставить вопрос
на бюро». Витька хорошо знал, что горком — в городе самый
главный, а раз папа — секретарь горкома, значит, он главнее
всех.
Понемногу Витька начал считать, что они — отец, а зна¬
чит, и он — не такие, как другие, все должны их слушаться и
бояться. То есть не то чтобы бояться самого Витьки, а бояться
отца и, значит, не трогать Витьку. И, конечно, историчка, как
только узнает, что он сын того самого Гущина, постарается
все замять.
Однако Людмила Сергеевна не стала заминать. На следу¬
ющий урок вместо нее пришел Викентий Павлович. Он хмуро
посмотрел поверх очков на Витьку и сказал:
— Иди, Гущин, к директору.
К директору Витьку еще ни разу не вызывали, и он, хотя
пошел вразвалку, делая вид, что ему все нипочем, начал уже
жалеть, что вовремя не отступил и заставил учительницу уйти
из класса. У двери кабинета он остановился, чтобы собраться
64

с духом. За дверью бубнил недовольный голос Галины Федо¬
ровны:
— Ну как вы представляете, Людмила Сергеевна: что же,
секретарь горкома придет объясняться и выслушивать ваши
поучения?
— А почему нет? Он родитель или только секретарь гор¬
кома? И потом: я ничего не представляю и представлять не
хочу! — Негодующий голос Людмилы Сергеевны дрожал. —
Я знаю, что это возмутительно и этому надо сразу же поло¬
жить конец!
— А! Легко вам говорить... А что мне в гороно скажут!
— Что бы ни сказали! Я сама пойду и скажу...
— Да спрашивать-то с меня будут! Нельзя быть чересчур
принципиальной...
— Нельзя быть беспринципной!
— Ну вот, теперь вы хотите меня оскорбить.
— Что значит «теперь»? Выходит, я этого мальчишку
оскорбила?
— Да нет, ну надо же все-таки понимать...
— Что — понимать? Вы подумайте, что из этого мальчиш¬
ки дальше будет! Это же погибший человек!..
«Погибший человек» Витьку обозлил, он потянул ручку
двери и, уже входя, услышал, как Людмила Сергеевна ска¬
зала:
— Как хотите, Галина Федоровна, так работать нельзя.
Или вызывайте родителей Гущина, или я немедленно по¬
дам заявление об уходе. И пусть меня вызывают куда угод¬
но...
Витька остановился возле двери. Людмила Сергеевна взя¬
ла свой портфель и вышла.
— Подойди сюда, — сказала Галина Федоровна. — Что ж
ты так?.. А? Урок сорвал, Людмилу Сергеевну обидел... Нехо¬
рошо! Да. Не ожидала я от тебя...
Директор долго объясняла Витьке, как он нехорошо посту¬
пил, что он должен показывать пример, быть образцом для
других школьников, а он вот, наоборот, не показывает приме¬
ра, не служит образцом, а поступает нехорошо. Витька слу¬
шал ватные слова и приободрялся: он уже видел, что Галина
Федоровна сама боится, ничего ему не сделает и ищет только
способа загладить происшествие.
— Да. Так ты вот что... — сказала под конец директор.—
Папе, конечно, некогда ходить... А ты скажешь маме, чтобы
она зашла...
Витька повернулся и вышел.
— Ну как, пропесочили ответственного товарища? — шеп-.
нул Сережка, когда Витька сел на место.
65

Витька показал ему кулак и сразу же после звонка ушел,
чтобы не отвечать на расспросы.
Шарик, во всем виноватый и ни в чем не повинный, верный
Шарик бросился ему навстречу и восторженно запрыгал во¬
круг. У Витьки отлегло от сердца. И потом, солнце так силь¬
но, не по-осеннему пригревало, такое глубокое небо голубело
над головой, что все мрачные мысли мало-помалу улетучи¬
лись, и за обедом — отец приезжал обедать позже, перед вече¬
ром,— он весело рассказал, какой фортель выкинул сегодня
Шарик. Мама и Соня посмеялись над Шариком. Потом, меж¬
ду прочим, Витька сказал, что директорша просила маму
зайти.
— Зачем? — насторожилась мама.
— Не знаю, — притворился беззаботным Витька.
Спешить навстречу неприятностям, чтобы поскорее оста¬
вить их позади, он еще не научился и предпочитал, по возмож¬
ности, отдалять их.
Мама сказала, что ей нужно идти на почту и по дороге она
зайдет в школу. Витька свистнул Шарику, убежал гулять —
под воскресенье с уроками можно было не торопиться. Вер¬
нулся он к вечеру и по тому, как посмотрела на него Соня, по¬
нял, что дома уже всё знают. Витька помрачнел, насупился,
готовясь к маминой нотации, но мама ничего не стала гово¬
рить. Она вышла из отцовского кабинета с расстроенным ли¬
цом и, глядя в сторону, сказала:
— Иди к отцу.
Таким отца Витька никогда не видел. Он бывал раздра¬
жен, недоволен, сердит. Сейчас он был в бешенстве. Лицо его
побагровело, глаза ушли под нависшие, широкие брови; в ку¬
лаке, когда Витька вошел, с хрустом переломился толстый
карандаш.
— Ну, рассказывай, как ты меня позоришь! — сдержива¬
ясь изо всех сил, сказал отец.
Витька перевел дыхание и промолчал.
Отец сорвал с себя ремень, схватил Витьку за руку, хлест¬
нул его ниже спины, потом отшвырнул ремень и оттолкнул
Витьку. У Витьки сами собой закапали слезы. Боли он не по¬
чувствовал, но такое случилось первый раз в Витькиной жиз¬
ни. Ему стало страшно и стыдно. Должно быть, стыдно было
и отцу, потому что он отвернулся, схватил другой карандаш,
и он тоже хрустнул у него в кулаке.
— Говори! — крикнул отец, швыряя обломки карандаша
на пол.
Потерянным голосом, то и дело останавливаясь, Витька
долго и нудно тянул из себя: «Ну, она сказала», «а я сказал»,
«а потом она сказала»...
66

Когда Витька повторил, что «она пожалеет, если он ска¬
жет отцу», отец вскочил, но вдруг широко открытым ртом на¬
чал хватать воздух все чаще и чаще и все никак не мог захва¬
тить, потом медленно и мешковато стал оседать на диван. Это
было так непонятно и жутко, что Витька заорал не своим го¬
лосом и выбежал. В кабинет вбежала мама, тоже закричала и
бросилась к телефону. Все время, пока Соня и мама бегали с
мокрыми полотенцами, пока приехал, а потом уехал врач,
Витьку никто не замечал. Он съежился, забился в угол дива¬
на в столовой и, дрожа, тихонько повторял: «Ой, только не на¬
до!.. Ой, только не надо!..» Милка, напуганная суматохой, то¬
же взобралась на диван, подсела поближе к Витьке и еле
слышно всхлипывала. Реветь громко она боялась.
Мама с измученным и сразу постаревшим лицом проводи¬
ла врача, о чем-то долго говорила с ним в передней, потом
вернулась к отцу.
Соня вышла из кабинета на цыпочках, осторожно прикры¬
ла дверь, взяла на руки Милку и сказала Витьке:
— Иди спать, разбойник. И в кого ты только такой
уродился? Вот так когда-нибудь до смерти отца-то умо¬
ришь...
На другой день Витька ходил еле слышно, стараясь, чтобы
его не замечали, и пытался по лицу Сони угадать, что с отцом.
Сонино лицо было сердито и непроницаемо. У мамы от бес¬
сонной ночи под глазами появились темные круги. Вить¬
ка слышал за дверью кабинета голоса и разобрал мамин
голос:
— Не надо! Не сейчас, после...
Потом мама открыла дверь и позвала Витьку. Он вошел,
стараясь не дышать. Отец полусидел-полулежал на подуш¬
ках. Лицо его осунулось и побледнело. Мама сидела возле не¬
го и настороженно поглядывала то на него, то на Витьку.
— Ну, что же будем делать, Виктор?
Голос отца, всегда зычный и громкий, звучал теперь вяло
и глухо, будто слинял, и это напугало Витьку больше, чем
если бы он снова закричал, как вчера.
— По-твоему, выходит: «Папа — большой начальник, зна¬
чит, его должны бояться и меня тоже!..» Может, ты по наслед¬
ству и должность рассчитываешь получить?.. Уважение и до¬
верие людей по наследству не получишь, их заслужить надо.
Смотри, Витька: не переменишься — получишь ты в жизни
под зад коленкой и ничего больше!.. Не ждал я, что сын у ме¬
ня вырастет трусом...
Витька обиженно вскинулся.
— Конечно, — подтвердил отец. — Ты грозил учительнице
пожаловаться, наябедничать? Кто же ты после этого? Раз ты
67

сам не умеешь отвечать за свои поступки, за мою спину пря¬
чешься, значит, ты трус...
Витька подготовил множество «честных-пречестных» слов,
но отец отмахнулся:
— Придержи, придержи! Когда их много, они ничего не
стоят... Ты скажи: сам-то ты понимаешь теперь, что и себя и
меня позоришь?
— Понимаю, — опустил голову Витька.
— И то ладно. А если понимаешь, — что тебе нужно сде¬
лать? Честно и прямо заявить, что вот ты сказал гадость,
просишь за это прощения и обещаешь, что больше этого не
будет.
— Я... я сейчас сбегаю. Я знаю, где Людмила Сергеевна
живет, — вскочил Витька.
— Ну нет, брат! Оскорбил учительницу в классе, при всех,
а извиняться побежишь за уголок, наедине? Так дело не пой¬
дет! При товарищах нахамил, при них и извиняйся. По¬
нятно?
Витька молчал.
— Что, стыдно? В другой раз неповадно будет... Без этого
домой не приходи, — повысил голос отец, и мать встревожен¬
но приподнялась на стуле. — И смотри: не вздумай врать!
Трудно было придумать наказание хуже. Витьку даже кор¬
чило, когда он пробовал себе представить, как будут над ним
потешаться ребята, как задразнят его и он навсегда потеряет
их уважение, славу бесстрашного, никогда не отступающего
назад... Нет, сделать это было совершенно невозможно!
Но еще более невозможно было не сделать. К отцу при¬
езжал уже не один врач, а три. Они долго и торжественно
мыли руки — и Витька держал наготове чистое полотенце, —
заперлись в папиной комнате, потом непонятными словами
вполголоса совещались в столовой. Из того, что они сказали
маме, Витька понял, что у отца был сердечный припадок. Бо¬
лезнь они называли не по-русски, от этого она казалась еще
страшнее.
Нечего было и думать о том, чтобы уклониться от объяс¬
нения с Людмилой Сергеевной или даже оттянуть его. Отцу
нельзя было волноваться. Ему запретили двигаться, работать.
Телефон отключили. В доме ходили на цыпочках, и даже Мил¬
ка хныкала и канючила шепотом, а куклу свою, если она не
слушалась, шлепать выносила во двор.
В понедельник Витька брел в школу с замирающим серд¬
цем и раскаленными ушами, уныло и безнадежно мечтая о
том, что, может быть, Людмила Сергеевна не придет и ее уро¬
ки заменят, или случится пожар и занятия отменят вовсе, или
вот сейчас на него наедет машина, не очень сильно, чтобы не
68

было больно, но чтобы долго лежать в постели и не ходить в
школу.
Машина не наехала, пожар не начался, а Людмила Сер¬
геевна пришла — первый урок был ее. Когда все поднялись,
чтобы поздороваться с ней, и сели потом на места, Витька
остался стоять. Все головы мгновенно повернулись к нему.
Людмила Сергеевна смотрела отчужденно и выжидательно.
Во рту у Витьки сразу пересохло, он попытался сглотнуть эту
сухость и осипшим, надтреснутым голосом сказал:
— Я, Людмила Сергеевна... прошлый раз сорвал урок и
сказал, как последний... То есть я сказал неправильно и по-
свински, что папа за меня вступится... Вот. Я прошу простить
и обещаю, что такого никогда больше не будет...
До сих пор Витька смотрел на изрезанную крышку своей
парты, но при последних словах собрался с духом и взглянул
на учительницу. Лицо ее осталось спокойным, только глаза
стали словно бы мягче или веселее. По классу прошел шумок
и затих.
— Хорошо, Гущин, я верю тебе. Садись, — сказала Люд¬
мила Сергеевна. — На чем мы остановились, ребята?..
Витька не слышал того, что она рассказывала. Он несчет¬
ный раз переживал только что происшедшее, терзался ожида¬
нием насмешек, которые обрушатся на него, как только про¬
звенит звонок, и уши его накалялись все больше. Сережка
Ломанов, улучив момент, когда Людмила Сергеевна отверну¬
лась к парте, притронулся к Витькиному уху, отдернул руку,
отчаянно искривился и начал трясти рукой, дуть на пальцы,
будто' обожженные. Ребята кругом хохотнули, но сейчас же
затихли под взглядом учительницы.
Прозвенел звонок. Людмила Сергеевна ушла, а Витька так
и остался сидеть, нахохлившись и ожидая насмешек. Их не
было.
Озадаченный Витька поднял голову. Никто не смотрел на
него с насмешкой или осуждением, только Витковский стоял
в стороне и презрительно усмехнулся. Ну, Витковский во¬
обще...
Сережка хлопнул Витьку по спине и сказал:
— Вот, в другой раз не задавайся!.. Пошли на улицу — пу¬
скай уши простынут, а то скоро расплавятся.
Теперь уже все открыто и весело захохотали, и Витька
тоже облегченно засмеялся.
Тем все и кончилось. Вопреки ожиданиям Витьки, ни отец,
которому он все рассказал, ни Людмила Сергеевна, ни ребя¬
та никогда не попрекали Витьку этим стыдным эпизодом и
даже не вспоминали о нем.
Сам Витька не забывал. С тех пор прошло почти два года,
69

давно ушла из школы Людмила Сергеевна, подох от чумки
Шарик, и вместо него появились Гром и Ловкий, но каждый
раз, когда ему вспоминалась эта история, настроение у него
портилось.
7
Так оно испортилось и в это утро. Он поиграл немного с
Громом и Ловким, потом прогнал их и ушел в свою комнату.
Делать было решительно нечего. Все дружки и приятели были
в пионерском лагере. Витька был в лагере в прошлом году и
снова ехать в этом не захотел: там скучно.
Это был вовсе не лагерь, а обыкновенный каменный дом,
в котором стояли железные кровати и все было точно как до¬
ма. Но дома никто за Витькой по пятам не ходил и не держал
его возле себя, как пришитого. А в лагере нельзя было ни ша¬
гу ступить, ни сделать ничего — ходи гуськом за вожатым.
И то, куда они ходили? Пройдут с километр, два — и обратно:
как бы не опоздать к обеду или чаю. Малыши собирали тра¬
ву всякую, разных букашек. Витьку ни трава, ни букашки не
интересовали. Ему хотелось побывать в рыболовецком колхо¬
зе, посмотреть, как ловят рыбу ставными неводами, а может,
и самому немножко половить. Или сходить в лесничество.
Что из того, что далёко? Они же не маленькие. ОгО, и Витька
и все его дружки — да они и двадцать километров бы про¬
шли, лишь бы было интересно! Ну, может, не сразу, а с ночев¬
кой — ночевать под открытым небом еще интереснее.
Купаться было и вовсе мученьем. Море — вот оно, рядом:
ныряй, плавай, а купаться можно только на маленьком пятач¬
ке, огороженном буйками. Там все и толклись, как овцы в
загоне. И что за купанье, если там глубина Витьке по пояс, а
он может без передышки плыть часа два!
Даже пионерский костер и тот был ни на что не похож.
Для него привозили аккуратно напиленные и наколотые дро¬
ва и, чтобы они лучше горели, поливали их керосином. Прямо
домашняя печка, а не костер. Витька предлагал вожатому
отправить бригаду ребят по берегу моря и насобирать плав¬
нику— все-таки интереснее, — но вожатый не согласился, ска¬
зал, что они переутомятся.
Нет, Витька нисколько не жалел о том, что не поехал в
лагерь. Плохо только, что не было никого из ребят. На шкафу
у Витьки уже неделю лежал им самим построенный межпла¬
нетный снаряд. Задумал его Витька еще весной, когда про¬
читал в книжке Перельмана о Циолковском. Он тогда же на¬
менял у ребят старых, испорченных кино- и фотопленок. Поро¬
ху удалось достать очень немного, а пленка здорово горела и,
70

по расчетам Витьки, вполне могла заменить порох в его сна¬
ряде. Правда, снаряд был не металлический. Витька пробо¬
вал сделать его из кровельного железа, но получилось что-то
похожее на самоварную трубу, которая, как он ни бился, не
становилась похожей на ракету, — он только зря изрезал себе
руки. Тогда Витька склеил каркас из палочек, а потом оклеил
его картоном и газетами. Ракета получилась увесистая, с пол¬
метра длиной и совсем как настоящая. Витька покрасил ее
красной краской, на носу нарисовал бронзой звезду, а на боку
во всю длину написал: «Без пересадки на Луну».
Витька снял ракету, положил на стол и, достав краски,
принялся после слова «Луну» пририсовывать восклицатель¬
ный знак. Ракета была совершенно готова, заряжена поро¬
хом, рулончиками и обрезками пленки, но пустить ее было
невозможно. Нельзя же такой снаряд пускать в одиночку,
чтобы никто из ребят не видел! Не Милке же показывать...
Милочка была уже здесь. Зажав куклу под мышкой, она
тихонько подошла к столу и так внимательно наблюдала за
Витькиной работой, что даже высунула язык и затаила дыха¬
ние, словно рисовал не Витька, а она сама. Ее уже давно
мучило желание узнать, что это за штука, с которой брат во¬
зится столько времени и каждый раз прячет подальше от нее,
на шкаф, чтобы она не могла достать.
— Витя, а чего это, Витя? — умильным голоском спросила
она и тронула пальцем ракету.
— Не тронь руками! Снаряд, — сурово ответил Витька.
Милочка помолчала, подумала и осторожно спросила:
— Витя, а Витя, а какой это снаряд? Чтобы стрелять?
— Такой, да не такой. Я им в Луну выстрелю.
Милочка опасливо отодвинулась, но любопытство было
сильнее страха, и она опять спросила:
— Витя, а зачем ты будешь в Луну стрелять?
— Отстань! Все равно не поймешь...
Восклицательный знак получился толстый, похожий на
морковку. Все было готово, тоненький серп луны уже появ¬
лялся после захода солнца — самое время пускать снаряд, а
пускать не с кем. Ракета опять легла на шкаф, а Витька ре¬
шил отправиться на рыбалку. Пересыпанные спитым чаем,
черви лежали наготове в банке под кадушкой с дождевой
водой. Витька взял удочки, банку, крикнул Соне: «Я по¬
шел!»— и выбежал на улицу.
Наилучший клев был на молу, но туда далеко идти, с бе¬
рега Витька никогда не ловил — это было пустым занятием, и
он решил пойти на взорванный немцами нефтевоз, затонувший
в ковше «Орджоникидзестали». Пробираясь по палубе, он
споткнулся о железный прут, банка с червями полетела в
71

люк, и вот теперь, после нечаянного купания, он тоскливо
разглядывал вконец перепачканные рубашку и штаны. Можно
было подольститься к Соне, помочь ей полоть грядки, тогда,
может, все и обошлось бы, но подлизываться Витька не лю¬
бил, да и грядки полоть не хотелось. И все равно: сначала
Соня увидит его таким и раскричится, а только потом можно
будет говорить о грядках. Нет уж, лучше подождать до того
времени, когда вернется мама, и самому все ей рассказать.
Все-то, конечно, рассказывать нельзя: если бы не этот паре¬
нек, он бы, пожалуй, и в самом деле утонул... А парень, ви¬
дать, ничего, с таким можно и дружить.
— Ты где живешь? — спросил Витька.
— В детдоме. Я еще только начинаю там жить... Может, и
не буду, убегу...
— Плохо там?
— Да нет, не потому. Заведующая пристает: кто да от¬
куда... Им только расскажи — они возьмут да и вернут к
Жабе.
— А кто это — Жаба?
— Дядька мой. Понимаешь, это такой гад, такой гад...
И Лешка рассказал все.
Витька долго молчал, насупливая широкие черные брови и
кусая травинку.
— Знаешь, ты не бойся, — сказал он наконец. — Идем сей¬
час к нам, а когда придет папа, расскажем ему все. Он ска¬
жет, чего надо делать, чтобы тебя к дядьке не вернули. Или
сам велит, чтобы не вертали. Эх, если б твой дядька здесь
был, он бы ему показал! Думаешь, нет? Вот увидишь!
Лешка не очень поверил, но опять бежать, мыкаться в до¬
роге и в Ростове — это было не такое уж приятное будущее,
и он ухватился за надежду отдалить его.
Гром и Ловкий обнюхали Лешкины икры, вопросительно
поглядывая на хозяина, и тотчас признали его своим. Как ни
старался Витька избежать встречи с Соней, избежать ее не
удалось, но обошлась она лучше, чем он ожидал.
— Батюшки мои! — всплеснула Соня руками, увидев Вить¬
ку.— Что это такое?..
— Упал я, тетя Соня, — миролюбиво сказал Витька. — Вот
честное слово, нечаянно упал...
— Упал!.. Свинья грязи всегда найдет. Иди переоденься
да садись обедать. Вечно тебе особо разогревать надо!..
Лешку тоже посадили за стол, но он так стеснялся, что ни
к чему не притронулся и остался голодным. Из всей Лешки¬
ной истории на Витьку наибольшее впечатление произвела по¬
ездка на теплоходе. Он, не скрывая, завидовал, выспрашивал
подробности, ругал Лешку, что тот опять не спрятался, и
72

вслух мечтал о таком же путешествии. Потом повел Лешку
показывать свое имущество.
— Ого, сколько книг! — удивился Лешка. — И все твои?
— Конечно, — самодовольно сказал Витька. — А ты лю¬
бишь читать?
— Люблю, — неуверенно сказал Лешка.
За последний год он не прочитал ни одной книги, да и в
Ростове читал не очень много. Ему нравились книжки про вся¬
кую борьбу, про войну и приключения, но такие попадались
не часто. Да и в них всегда было много описаний природы и
рассуждений про любовь. Все, что говорилось про любовь и
природу, Лешка пропускал не читая.
— Я знаешь что сейчас изучаю? Межпланетные путеше¬
ствия. Ты «Занимательную астрономию» читал? Во книжка!
Я даже уже снаряд построил, ракету, чтобы выстрелить на
Луну...
— Ну да, на Луну! — засмеялся Лешка. — Так он и доле¬
тел!
— Не веришь? Это ты просто теоретически не подготов¬
ленный... Вот... — Витька достал ракету и положил на стол.—
Она знаешь как действует?.. Иди отсюда! — прикрикнул он на
Милочку, просунувшую голову в дверь. — Смотри! — И он на¬
чал объяснять Лешке закон всемирного тяготения, принцип
движения ракеты и совершенную неизбежность попадания его,
Витькиной, ракеты на Луну.
Лешка многого не понимал и сомневался. Может, Витька
и прав, что он неподготовленный — он только начал ходить в
шестой и бросил школу, а Витька осенью должен был уже
иДти в седьмой класс и, конечно, знал больше, — но все-таки
полет на Луну этой пузатой штуковины казался ему нелепой
выдумкой.
— Не веришь, не веришь, да? — горячился Витька. — Вот
скоро стемнеет, покажется луна — тогда увидишь!..
...По мнению Милочки, мир был устроен несправедливо и
неправильно. В нем без конца нужно было мыть руки и лицо,
пить по утрам молоко, за обедом есть суп, а когда заболеешь,
глотать горькие лекарства. Папины книжки трогать запре¬
щалось. Правда, Милочку они и не интересовали: она все-таки
проверила, что в них нет ни одной картинки. Витины книжки
были с картинками, но от них Милочка прогонялась еще бес¬
церемоннее. Мороженое лоточники давали только за деньги,
деньги же были у мамы и Сони, а у Милочки не было. Их при¬
носил папа из того мира больших, в который Милочку не
пускали, и каждый раз, когда она пыталась в него проник¬
нуть, ей говорили, что она еще маленькая и ничего не поймет.
Мир больших был сложен и непонятен, мир Вити ближе и ин¬
73

тереснее, но из него Милочку изгоняли тычками и подзатыль¬
никами.
В хорошем и справедливом мире, который Милочка напои-
думывала, все было иначе. Там не было ни молока, ни ле¬
карств, мороженое давали без денег, есть его можно было
сколько угодно, и никто не пугал страшным словом «ангина».
Если по правде, то страшным оно было для мамы, а для Ми¬
лочки совсем нет. Ангина — это когда немножко болит горло,
все за тобой ухаживают и дают все, что захочешь, например,
варенье, так что не нужно ждать, пока придут гости. В этом
мире Милочка болела часто и долго, всласть, но без лекарств.
В нем были толстые-претолстые и интересные-преинтересные
книжки. А самое главное—там ее никто не гонял от себя, ей
позволяли делать все, что она хочет, рассказывали и показы¬
вали всё-всё. Там Витя не дразнил ее «Милка-вилка-морил-
ка», не турял от себя и Милочка участвовала во всех его таин¬
ственных делах и затеях... Это был прекрасный мир! У него
был один-единственный недостаток: в нем нельзя было жить
по-настоящему, а жить приходилось в этом, непридуманном и
очень плохо устроенном.
С самого утра Милочка то и дело исчезала, вызывая пани¬
ческий испуг Сони: «Где Милочка?» А Милочка в это время
уже устраивалась между колесами остановившегося грузови¬
ка и заглядывала ему под шасси, чтобы узнать, как там у
него «в животике» все устроено, или — в который раз! — без¬
успешно пыталась наладить отношения с Машкой, соседской
козой, и каждый раз та ее бодала. Или в припадке любви
утаскивала Ваську в сад, кутала его в теплую мамину косын¬
ку и с неумеренной нежностью тискала. Васька, отстаивая
свое право ходить без одежды, утробно орал и отчаянно ца¬
рапался.
Мир был полон захватывающих тайн. Тайны были на каж¬
дом шагу, их нужно было как можно скорее узнать. И Милоч¬
ка жадно и нетерпеливо с утра до ночи исследовала и откры¬
вала для себя огромный, удивительный мир вокруг, который
назывался «жизнь».
Она потопталась за дверью, прислушалась — говорили про
полет на Луну и непонятное — и побежала к Мишке, сыну
соседки и своему приятелю. Он был толст, неповоротлив и
добродушен. Ему не раз случалось, исполняя назначенную
Милочкой роль, попадать в неприятные положения — он на¬
дувался и уходил обиженный, грозясь больше не водиться,
но скоро остывал и снова готов был подчиняться проказли¬
вому созданию с бантом и исцарапанными коленками.
Познакомились они сразу же, как только Гущины перееха¬
ли на эту квартиру. Осваивая незнакомую территорию, Ми¬
74

лочка обошла сад, пролезла через дыру в заборе, который
отделял сад от пустыря, и на еле заметной тропке в чаще
лопухов и крапивы столкнулась с козой. Коза стояла в не¬
скольких шагах, тряся бородкой, что-то жевала и смотрела
на Милочку. Выпуклые карие глаза ее поблескивали коварно
и бесстыдно. Обойти ее никак было нельзя — по сторонам
высились заросли крапивы. Милочка сделала осторожный
шажок вперед — коза перестала жевать и наклонила голову,
выставив длинные, корявые рога.
— Я же тебя не трогаю! — рассудительно и заискивающе
сказала Милочка.
Коза опустила голову еще ниже и пошла навстречу. Ми¬
лочка попятилась, споткнулась и шлепнулась. Она только
собиралась изо всех сил закричать, как раздался глухой удар,
треск — коза исчезла, и вместо козы над Милочкой оказался
розовый и толстый жующий мальчик. Он обстоятельно рас¬
смотрел Милочку и спросил с набитым ртом:
— Здорово она тебе поддала?
— Нисколечко! — презрительно ответила Милочка отря¬
хиваясь. — Я просто сама взяла и споткнулась.
— Ну да, «просто»... Она вон давеча бабке ка-ак поддаст!
Та всю картошку рассыпала, — сказал толстый мальчик и
захохотал. — Ты ее не бойся — она наша, — добавил он и до¬
стал из кармана кусок пирога. Посмотрев на Милочку, он
разломил его, секунду поколебался и протянул кусок помень¬
ше: — На, хочешь?
— Спасибо, мальчик, я не хочу кушать, — вежливо отве¬
тила Милочка.
Мальчик перевел дух и затолкал себе в рот кусок, который
только что предлагал. Он жевал и смотрел на Милочку. Ми¬
лочка чувствовала себя неловко — надо было что-нибудь
сказать.
— Мальчик, а мальчик, почему вы такой толстый? — так
же вежливо спросила она.
Мальчик, выпучив глаза, с трудом проглотил кусок и со¬
лидно сказал:
— Доктор говорит, у меня сердце неправильно работает.
И еще одна болезнь: обмен вещей! — горделиво добавил он,
принимаясь за второй кусок.
— А может, вы просто жадный и все время кушаете?
— Не-е, я не жадный, — помотал он головой. — А целый
день ем потому, что мама говорит, я расту...
— Вы здесь живете?
— Ага.
— А как вас зовут?
— Мифка, — ответил он с набитым ртом.
75

К этому Мишке Ломанову и побежала теперь Милочка.
Мишка стоял на табуретке под белой акацией, набивал рот
пахучими сережками и с блаженной улыбкой жевал: сережки
были сладкие. Услышав, что Милочкин брат собирается стре¬
лять в Луну, Мишка открыл рот и захлопал глазами, потом
оглянулся на акацию, сорвал побольше сережек — про за¬
пас — и готовно слез с табуретки.
У Мишки были сложные отношения с братом Сергеем и
его дружком Виктором Гущиным. Со стороны Мишки это бы¬
ло полное, совершенное и безоговорочное преклонение. Сер¬
гей знал и умел все, у него было столько занятных, великолеп¬
ных вещей, книжек и инструментов, как ни у кого другого.
Ради того, чтобы помогать Сергею или даже просто быть возле
него, Мишка готов был на все. Сергей был высшим авторите¬
том, каждое его слово — законом, а желание — неоспоримым
правом. Виктор был Сергеевым дружком — значит, ореол не¬
пререкаемого авторитета распространялся и на него. Однако
Сергей и Виктор отвечали на Мишкино преклонение черной
неблагодарностью. Они не прочь были использовать Мишку,
если надо было куда-нибудь сбегать, что-нибудь принести
или подержать, но, как только надобность в нем миновала,
гнали от себя без всякой пощады и сожаления. Мишка про¬
щал им даже и это, лишь бы следующий раз, когда понадо¬
бится, его позвали опять.
Милочка и Мишка залегли в траве на границе сада и дво¬
ра, чтобы держать под наблюдением дверь и окна Витиной
комнаты, а когда Витя и мальчик с сердитыми глазами про¬
несли ракету через сад на пустырь, они двинулись следом.
Со снарядом долго что-то не ладилось, и Витя дважды бегал
домой. Мишка сжевал все сережки и перешел на «калачики»
подорожника. Он хотел сбегать домой за чем-нибудь посуще¬
ственнее, но Милочка не пустила.
Со снарядом действительно не ладилось. Витька воткнул
в землю тонкую палочку с проволочным кольцом и сверху
вставил в него ракету, но, как ни умащивал ее, она не хотела
держаться вертикально. Пришлось сбегать за проволокой и
сделать еще одно кольцо, чтобы придерживать хвост. Зажи¬
гать спичкой торчащий из хвоста рулончик пленки было опас¬
но, и он сбегал за бумажной лентой серпантина. Наконец
лента была растянута на несколько метров, прикреплена к
рулончику. Они легли у дальнего конца ленты, и Витька дро¬
жащими руками поджег ее. Толстая бумага горела плохо,
огонек, лениво съедая ленту, пополз к ракете.
Рулончик вспыхнул, из хвоста ракеты метнулось шипя¬
щее пламя, ракета качнулась, вместе с палкой поднялась
немного вверх, вильнула в сторону и упала в чащу лопухов.
76

Оттуда повалил дым, вспыхнуло пламя, раздался отчаянный
вопль и дружный рев в два голоса. Виктор и Лешка броси¬
лись туда.
Межпланетный корабль упал в трех шагах от Мишки.
С шипением извергая вонючий дым, он покрутился на одном
месте и взорвался. Мишка и Милочка заорали изо всей мочи
и на карачках поползли от страшного места, позабыв о кра¬
пиве. И почти сейчас же в облаке дыма, воняющего жженой
гребенкой, появились насмерть перепуганные Мишкина мама
и Соня.
— Боже мой! Что случилось? — закричали они.
Мишка оборвал рев; захлебываясь, проговорил:
— Меня Витька взорвал! — и. заорал еще громче.
От взрыва он нисколько не пострадал, но с перепугу залез
в крапиву, весь обстрекался и орал теперь не только от пере¬
житого страха, но и от жгучих ожогов.
На следующий день от испуга не осталось следа, и он так
хвастался перед ребятами всей улицы, как Витька его взо¬
рвал, что ребята перестали дразнить его «Жиртрестом» и на¬
чали дразнить «Взорватым», и Мишка с гордостью принял эту
новую кличку. Но это было на следующий день, а сейчас он
басом ревел на одной ноте, пока хватало воздуха в легких, на
секунду смолкал, набирал воздуха и с воодушевлением ревел
снова. Милочка старалась не отставать.
Испуг Татьяны Васильевны и Сони мгновенно превратил¬
ся в негодование, и с двух сторон они обрушились на Витьку.
Витька, опустив голову, молча принимал сыпавшиеся на него
гневные слова. Лешка попробовал объяснить, что Витька не
виноват, но Соня и Татьяна Васильевна в один голос закри¬
чали ему, чтобы он хулиганства не оправдывал и уходил туда,
откуда пришел, пока цел, а потом опять принялись за Витьку.
Лешка отступил и, провожаемый ревом — звонким Милочки
и басистым Мишки, — вышел на улицу. Рассчитывать теперь
на заступничество Витькиного отца не приходилось.
Лешка с тревогой подумал о том, как посмотрят в детдоме
на его отлучку, торопливо прошел два квартала и только
тогда сообразил, что не знает, куда идти. Уже совсем стемне¬
ло, на небе появились редкие звезды, тонкий серп месяца под¬
нялся выше, отбрасывая от деревьев и домов жидкую тень.
На домах, освещая жестянки с номерами и названием улиц,
горели электрические лампочки, свет их был слаб и тускл.
Прохожие встречались все реже, и они не знали, как пройти к
детдому. Тогда Лешка решил разыскать центральную улицу,
проспект, а от него уже искать детдом. Проспект оказался
рядом — Лешка все время ходил по параллельным улицам.
Гулянье на проспекте шло на спад. Пары, группы сворачива¬
77

ли в боковые улицы, переулки, поток гуляющих на тротуарах
быстро таял. Здесь тоже никто не знал, как пройти к детдому.
Милиционер, которого Лешка остановил, подозрительно осмо¬
трел его и спросил:
— Тут не один детдом. Какой номер? На какой улице?
Лешка знал единственное, что заведующую зовут Людми¬
ла Сергеевна.
— Не знаю никакой Сергеевны. Не морочь голову, прохо¬
ди!— сурово сказал милиционер.
Тогда Лешка решил разыскать гороно и там узнать адрес.
Домик гороно был заперт. Лешка пробовал вспомнить доро¬
гу, которой шел с Людмилой Сергеевной, но ночные улицы
совсем не были похожи на те, что он видел. Он свернул за
угол. Ему показалось, что он свернул неправильно, и он вер¬
нулся обратно. Теперь оказалось, что он находится на совер¬
шенно незнакомой улице. Прохожие исчезли. Можно было бы
присесть где-нибудь на скамейке у ворот и дождаться утра,
но Лешке все больше хотелось есть, и с моря поднялся холод¬
ный ветер. На ходу все-таки было теплее, и он побрел наугад.
8
Людмила Сергеевна недаром опасалась ремонта. Ее за¬
хлестнула неразбериха больших и малых дел. Каменщики,
штукатуры, маляры требовали непрерывного внимания и
наблюдения. Надо было получать деньги в банке, а для это¬
го— бегать в гороно и горисполком. А тут еще заболела
Ксения Петровна, единственная воспитательница, оставшаяся
в городе, и пришлось приставить к «галчатам» Анастасию
Федоровну. Анастасия Федоровна — прекрасная мастерица,
но воспитательница не бог весть какая. Хорошо хоть старшие
девочки помогают. А отчетность? И кто только придумывает
бесконечные бланки и формы, кому они нужны? Ох, добрать¬
ся бы до этих бюрократов и поговорить с ними по-свойски!
Весь день прошел в беготне. Домой вырваться не удалось,
и Любочка прибежала обеспокоенная. Людмила Сергеевна
немедленно отправила ее обратно — ничего с ней не случи¬
лось и не случится, а пусть она накормит отца, когда тот при¬
дет с работы, и присмотрит за малышкой. Люба уже серьез¬
ная девочка, на нее можно положиться. Как вытянулась за
этот год!.. Так прозеваешь и молодость дочкину. Дочкину...
А своя жизнь? На кого стала похожа?..
Людмила Сергеевна мельком взглянула в зеркало и отвер¬
нулась. «Лучше уж не смотреть. Расплылась, опустилась.
И платье тоже — прямо капот какой-то. А когда-то ведь была
78

вроде дочки, .похожа на тростиночку. И хохотушка... Ах, ка¬
кая глупая хохотушка!.. Надо за собой все-таки следить, не
шестьдесят же мне. Так и мужу опротивеешь. Другие в мои
годы вон как козыряют... Ну, это все потом, потом!.. Лишь бы
до возвращения ребят закончить ремонт... Хоть и с боем, но
все, слава богу, идет хорошо... Пожалуй, можно и домой со¬
бираться».
Пришла дежурная, Сима Павлова, и сообщила, что все
ребята уже легли.
— Очень хорошо! Иди и ты спать, — сказала Людмила
Сергеевна.
Сима переступила с ноги на ногу и не ушла:
— Людмила Сергеевна, а вы новенького отпустили куда?
Горбачева?
— Нет, куда же я его отпущу?
— Так его нету, Людмила Сергеевна.
— Как — нет? — похолодела Людмила Сергеевна.
— Совсем нет. И целый день не было. И на прогулке, и к
обеду не приходил...
Людмила Сергеевна вспомнила, что «дичок», как она про
себя окрестила Алешу Горбачева, и ей целый день не попа¬
дался на глаза.
— Хорошо, иди.
Она подождала, пока Сима перебежала двор, потом по¬
шла в спальню мальчиков. Конечно, койка Горбачева была
пуста, незачем было и проверять. Она вернулась к себе, рас¬
пахнула окно. С моря задувал прохладный ветер, но ей было
душно. Над дверью в кухню и у входа в спальни горели лам¬
почки. Тоненькие светящиеся нити их не могли побороть
темноту. Месяц уложил через весь двор черные тени. Когда
ветер спадал и стихали шумливые вершины тополей, было
слышно, как возле конюшни, гремя цепью и щелкая зубами,
Налет выкусывает блох.
Вот и случилось! Вот и подвела!..
Когда Людмилу Сергеевну в конце 1946 года вызвали в
гороно и предложили принять заведование детдомом, она
махнула рукой и засмеялась:
— Нашли Макаренку! Да я со своими управиться не могу.
Отшутиться не удалось. После долгого разговора ей ска=-
зали, что кандидатуру ее предложил секретарь горкома това¬
рищ Гущин.
— Да разве я смогу? — взмолилась Людмила Сергеев¬
на. — Они же на мне верхом ездить будут!
— Не будут. Товарищ Гущин сказал, что характера у вас
хватит. Не подведете!
Людмила Сергеевна вспыхнула, вспомнив стычку из-за
79

сына Гущина, и начала доказывать, что она к такому делу не
подготовлена, у нее нет опыта. Как всегда в таких случаях,
ей сказали, что никто не рождается с готовым опытом, его
приобретают, а учебных заведений, готовящих директоров, не
существует.
В конце концов она сдалась. Сколько раз потом пожалела
об этом, сколько пролила слез!
Приняла тридцать пять детей, потом стало сорок семь, по¬
том шестьдесят четыре. Приходили изголодавшиеся, завшив¬
ленные, а уж грязные... И всего не хватало, одеть было не во
что. Даже трусов не было. Хорошо, удалось достать какие-то
апельсиновые дамские рейтузы, и мальчишки целый месяц
щеголяли в них. На улицу не выпускала, да они и сами стес¬
нялись... Это все миновало: появились и одежда, и обувь, и
продукты.
Материально было трудно, но еще труднее приходилось
с детьми. Большинство сразу же осваивались, принимали и
выполняли все как должное, но попадались такие экземпля¬
ры, что впору было самой убежать... Однако, как ни было
трудно, все заканчивалось благополучно.
Стихали самые строптивые, выпрямлялись исковерканные,
и эти, пожалуй, были дороже всех — она их спасла. Никому
в этом не признаваясь, Людмила Сергеевна с гордостью гово¬
рила себе: «Ай да Людмила! Молодец, не подвела!..»
И вот подвела! Людмила Сергеевна тоскливо подумала,
что придется теперь объяснять и в гороно и в облоно, как это
она не сумела удержать, не уберегла этого дичка...
Почему он убежал? Куда? Хорошо, если его скоро подбе¬
рут, а если нет? Она тут же начисто забыла о том, что ска¬
жут ей, и думала лишь о том, что произошло или могло прои¬
зойти с Лешкой Горбачевым. Ей представилось, как Лешка
валяется на заплеванном вокзальном полу среди окурков или
как бьют его спекулянты на базаре, где он, вконец оголодав¬
ший, и украл-то, быть может, всего-навсего жалкую морков¬
ку... А если утонул? Или попал под машину?..
Людмила Сергеевна вскочила, выбежала во двор. Верши¬
ны тополей шумели под холодным ветром, бледный рожок
месяца одиноко висел в черном небе. Она вернулась к себе.
Давно следовало уйти домой, но она не уходила. Ждать и
надеяться было бессмысленно, но она все-таки надеялась и
ждала. Воображала всякие ужасы, приключившиеся с Гор¬
бачевым, и ругательски ругала себя за это. Решала уходить
и все-таки не уходила.
Наконец, решившись окончательно, она взялась за створку
окна и остановилась: ей показалось, что тень, падающая от
ворот, шевельнулась.
80

— А потом? — осторожно спросила Людмила Сергеевна.
4

— Кто там? — крикнула она, высунувшись из окна.
Тень качнулась, под лунный свет вышел Лешка. Сердце
Людмилы Сергеевны дрогнуло и заколотилось.
— Иди сюда, — сдерживая себя, позвала она.
Но, когда Лешка вошел и бычком посмотрел на нее, она,
измученная усталостью и всеми придуманными несчастьями,
не выдержала и расплакалась. Лешка с недоумением смотрел
на Людмилу Сергеевну. Директорша должна была ругать его,
грозить, наказывать, а эта плакала совсем как мама, когда
Лешка убегал надолго, не сказавшись, и потом приходил
домой. При этом воспоминании в горле у Лешки появился и
застрял твердый комок.
— Ну где... где ты бродил, мучитель? — спросила Люд¬
мила Сергеевна и запрокинула рукой его лицо. — Вон ведь —
весь как ледышка...
— Я з-заблудился, — пробормотал Лешка.
Она обхватила его рукой за шею, лицо Лешки уткнулось
в ее мягкое, теплое плечо. Клубок стал еще тверже, заполнил
все горло, задрожал, и плечи Лешки, разучившегося плакать
Лешки, затряслись в беззвучном плаче.
— Ну ладно, поревели — хватит, — уже совсем другим,
спокойным и смешливым, голосом сказала Людмила Сергеев¬
на. — Ты небось есть хочешь?
— А-ага.
Кладовая была заперта, на кухне не оказалось ничего,
кроме краюхи ржаного хлеба и зеленого лука. Людмила Сер¬
геевна принесла, отломила Лешке кусок: «Ешь!»
Сама почувствовала отчаянный голод, вспомнила, что се¬
годня не обедала, и отломила кусок для себя. Так, сидя друг
против друга, они по очереди тыкали перья зеленого лука в
блюдечко с солью и с хрустом жевали их.
— Расскажи мне про свою маму, — сказала Людмила
Сергеевна.
Лешка рассказал, как они жили вдвоем, как мама заболе¬
ла и умерла.
— А потом? — осторожно спросила Людмила Серге¬
евна.
Лешка поколебался, начал рассказывать про жизнь с дя¬
дей Трошей и тетей Лидой и незаметно рассказал все.
— Дурачок ты, дурачок! — вздохнула Людмила Сергеев¬
на. — Неужели мы тебя такому человеку отдадим?.. Ну лад¬
но, иди спать.
Людмила Сергеевна проводила его в спальню. Анастасия
Федоровна спросонья ничего не поняла и тут же уснула опять.
Лешка нырнул под одеяло и блаженно свернулся калачом.
Спальня была полна тихого детского дыхания.
82

«Устали мои работнички. Набегались», — подумала Люд¬
мила Сергеевна.
Разметавшись, спали галчата. Спокойно и размеренно, как
все, что он делал, сопел Тарас Горовец, «маленький мужи¬
чок», хозяин Метеора. Вот уже сонно задышал и дичок, Але¬
ша... Как-то он сойдется с другими ребятами?..
Она вздохнула и пошла к себе. Пора уже было хоть нена¬
долго уснуть и ей. На востоке начало светлеть, приближался
новый день, и, что бы он ни принес — радости или огорче¬
ния,—нужно быть к нему готовой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НОВЫЙ дом
9
У Лешки вдруг оказалось множество обязанностей, хотя
его никто ни к чему не понуждал. Он помогал Ефимовне но¬
сить уголь и дрова, Анастасии Федоровне — водить галчат на
прогулки, даже малярам пробовал помогать, но Людмила
Сергеевна, увидав его обрызганного краской, заставила вы¬
мыться и запретила подходить к малярам.
С наибольшим удовольствием он ухаживал бы за Метео¬
ром, но Тарас Горовец ревниво и неодобрительно следил за
каждым подходившим к лошади, все сделанное переделывал
по-своему и в разговоры не вступал.
— Давай я тебе помогать буду, а? — сказал ему Лешка,
когда Тарас вывел Метеора и начал чистить.
— А чего тут помогать? Я сам... — буркнул Тарас.
— Ну хоть что-нибудь.
— Иди навоз подбери, як хочешь.
Навоза в стойле было немного. Лешка быстро сгреб его и
отнес в кучу, лежавшую неподалеку от конюшни. Тарас лю¬
84

бовно оглаживал Метеора щеткой. Метеор вытягивал шею и
пытался губами ухватить его руку,
— Ну, балованный! — проворчал Тарас, достал из карма¬
на кусок сахару и протянул мерину. — На, сладкоежка...
— Опять сахаром кормишь? — насмешливо проговорила
Кира, оказавшаяся рядом.
Тарас оглянулся на нее и ничего не ответил.
— Думаешь, я не видела? Он, знаешь... — обернулась Ки¬
ра к Лешке, — он почти весь свой сахар Метеору скармли¬
вает... А на Первое мая из подарка все пряники Метеору
скормил... А что, скажешь — нет?
— Я твои скармливал, да?
— Так я и говорю; что свои.
— Ну и не твое дело! Иди отсюда!
— И пойду, подумаешь! — оттопырила губы Кира и убе¬
жала.
— Вот смола! — сказал Лешка. — Я думал, только ко мне,
а она ко всем липнет.
Кира постоянно вертелась перед глазами, заговаривала
или поддразнивала, встревала в любой разговор. Лешка не
забыл, как она задирала нос при первой встрече. Его раздра¬
жали насмешливо поблескивающие Кирины глаза, всегда
приоткрытый, готовый растянуться в улыбке рот. Лешку не
раз подмывало стукнуть ее, чтобы не мозолила глаза, но он
боялся, что Кира пожалуется Людмиле Сергеевне.
Ответа Лешка не дождался — Тарас молча занимался
своим делом.
Он и в самом деле напоминал деловитого, хозяйственного
мужичка: двигался неторопливо, говорил спокойно, рассуди¬
тельно и совершенно был не способен сидеть сложа руки.
В детский дом его привезли из маленькой деревни, в городе
он никогда прежде не бывал, и поначалу Тарас затосковал.
Он сторонился сверстников, не бегал и не кричал, как они,—
просто так, от радости жить и слышать свой звонкий голос.
Молча и неодобрительно он наблюдал их шумную возню и
иногда, ни к кому не обращаясь, тихонько говорил:
«На дощ тягне. То для хлиба добре...»
Или:
«Оце, мабуть, хлопцы погнали коней напуваты...»
Здесь, в детдоме, не было коней, хлеб не рос перед глаза¬
ми шумливой стеной колосьев — его привозили готовым из
пекарни, не было ничего, что напоминало бы его прежнюю
жизнь, и Тарас тосковал.
Ожил он с появлением Метеора. Худющий, с торчащими
ребрами, с болячками на холке и боках, с растрескавшимися
копытами, Метеор стоял посреди двора, свесив голову к зем¬
85

ле и не обращая внимания ни на сбежавшихся ребят, ни на
мух, облепивших его болячки. Когда-то, должно быть, он
славился своей резвостью — недаром же назвали его Метео¬
ром, — теперь это была старая, разбитая кляча, списанная
«Автогужтрансом» за полной неспособностью сдвинуть с
места что-либо, кроме себя самой. Ребята стояли в безопасном
отдалении: кляча-кляча, а вдруг лягнет или укусит? Тарас
растолкал их, подошел к Метеору, погладил его по шее. Ме¬
теор приподнял голову и снова устало опустил. Тарас ощупал
торчащие мослы, осмотрел болячки и со всем презрением,
какое только мог выразить, произнес:
— Хозяины! Довели коняку...
Кто были эти прежние «хозяины», осталось неизвестным,
единственным же и полновластным хозяином Метеора теперь
сразу стал Тарас. Он не отходил от мерина, кормил, поил его,
чистил, смазывал болячки где-то раздобытым дегтем, и если
бы позволили, то и спать бы ложился рядом с ним в конюшне.
Чтобы Метеор поскорее вошел в тело, Тарас даже пробовал
таскать для него хлеб из кухни, но был пойман и пристыжен.
Таскать он больше не пытался, но остался при особом мне¬
нии, так как после выговора невнятно пробурчал что-то про
«хворую тварыну», для которой жалко «шматка хлиба».
Однако и после этого «шматок хлиба» для Метеора, а то и
кусок сахару всегда находился в карманах у Тараса.
Метеор поправился. Зажили болячки, перестали устра¬
шающе торчать мослы и ребра, и оказалось, что Метеор не
такая уж старая кляча, годная только на живодерню. Он
усердно возил все нужное детдому, работал на подсобном
участке, вовсе не лягался и позволял всем себя ласкать, за
что его особенно любили галчата. Любили его все, но хозяин
был только один — Тарас. Тарас готов был бросить все, даже
школу, лишь бы заниматься Метеором, и сначала ворчал,
если ему напоминали об уроках:
— Ото еще — уроки! А робыть когда?
«Робыть» — работать — было, по его мнению, единствен¬
ным стоящим занятием, а все остальное — тратой времени.
Однако, после того как он дважды получил по русскому язы¬
ку двойку и Людмила Сергеевна предупредила Тараса, что
еще одна двойка — и он будет отстранен от Метеора, учился
старательно.
Теперь, когда в детдоме были Метеор и телега, свой зе¬
мельный участок за городом, жизнь Тараса приобрела содер¬
жание и смысл, руки — нескончаемую и желанную работу.
А с появлением в детдоме Устина Захаровича Тарас получил
учителя с непререкаемым авторитетом и образец для подра¬
жания, совершенный и недостижимый. Устина Захаровича
86

Тарас, как с ним ни билась Людмила Сергеевна, упорно на¬
зывал «дядько Устым» — это казалось ему более уважитель¬
ным, нежели звать по имени и отчеству.
Устина Захаровича Лешка увидел через несколько дней,
когда вместе с Тарасом и старшими девочками поехал на под¬
собное хозяйство за картошкой.
Выслушав Людмилу Сергеевну, Тарас подумал и внуши¬
тельно сказал:
— Только обратно они нехай как хрчут: хочь на машине,
хочь пешки...
— Это почему?
— Я там заночую: пускай Метеор подкормится, а то все
сено да сено... И обратно он картошку повезет. Что ж, и их
везти и картошку? Это ж вам не машина, а коняка...
— Он скоро на себе Метеора возить будет, — сказала
Кира.
— Ох, Тарас, Тарас! — улыбнулась Людмила Сергеевна.—
Похоже, Кира правду говорит... Если подвернется машина и
заберет их — хорошо, а нет — приезжай сегодня же обратно...
Тарас насупился и ничего не ответил.
За городом с мощеной дороги свернули на старый грейдер.
По обе стороны его лежали огороды. Лохматились картофель¬
ные кусты; как на параде, опираясь на палочки, рядами вы¬
строились помидоры; распластались лопастые листья и
вьющиеся плети тыквы. За огородами волновались желтею¬
щие хлеба.
Колеса с размаху ныряли в разбитую колею, въезжали на
валы окаменевшей грязи, телега подпрыгивала и гремела.
Девочки попробовали петь про любимый город, баян, платок
голубой и примолкли. Им все равно было весело. Когда теле¬
га накренялась, они заваливались в нее, хватались друг за
друга, ойкали и хохотали. Лешке нравилось все: и зеленые
поля вокруг, и палящее солнце, даже разбитый, вздыбивший¬
ся грейдер, заставлявший девочек взвизгивать. Тарас как
пришитый сидел на передке, свесив вниз босые ноги и держа
в левой руке вожжи. Время от времени он через плечо огля¬
дывался на шумную компанию за спиной, и Лешка расслы¬
шал, как он проворчал:
— Пустосмешки!
— Далеко еще? — спросил Лешка.
— Не-е... Еще чуток.
«Чуток» занял около часа. Потом Тарас повернул Метеора
на< еле заметную в траве колею и показал вперед:
— Вон и хата дядькова. Дядьки Устыма.
87

На краю бахчи виднелся шалаш из веток и подсолнечных
стеблей.
— Это он там все время и живет?
— Не-е, сторожует. Пока огородину не заберем.
Они подъехали к шалашу. Из него вылез Устин Захаро¬
вич. Он был худой, высокий, сутулый. Казалось, он не то
стесняется своего роста, не то опасается его и пригибается
нарочно, словно и здесь, под открытым небом, может стук¬
нуться головой о притолоку. Глаза его были привычно прищу¬
рены от яркого степного солнца. Почти до самых глаз он за¬
рос черной с проседью щетиной, такой на вид колючей, что
от одного взгляда на нее Лешке захотелось почесаться.
— Здрасте, Устин Захарович! — закричала Кира, спры¬
гивая с телеги. — Мы за картошкой приехали. Людмила Сер¬
геевна прислала. А у нас новенький, Устин Захарович, вот
он, — показала она на Лешку. — Горбачев.
Устин Захарович начал распрягать Метеора. Девочки до¬
стали ведра и лопаты. Тарас вынул лежавший в передке
сверток и отнес в шалаш.
— Я вам хлеба привез, дядько Устым, — сказал он.—
И соли.
— Эге, — сказал Устин Захарович.
— Где начинать, Устин Захарович? — кричала Кира,
примериваясь к ближайшим картофельным кустам. — Здесь,
да?
— Ни, там не можно, — ответил Устин Захарович и заша¬
гал вдоль поля. — Тут можно, — указал он, останавливаясь,
и коротко пояснил:— Ранняя.
— Жанна и Сима будут вдвоем, и мы вдвоем, хорошо? —
сказала Кира. — Мы их сейчас обставим.
Высокая черноглазая Жанна улыбнулась. Она почти все¬
гда молчала и улыбалась ласковой улыбкой доброго и
близорукого человека. Лешка уже знал, что за высокий рост
и молчаливость ее называют «Великой немой». Зато нераз¬
лучная с ней полная маленькая Сима с подпухшими, будто
сонными глазками успевала отвечать и за себя и за подругу,
каждый раз оборачиваясь к ней за подтверждением:
— Ох, Кира! Всегда ты выскакиваешь! А может, не вы,
а мы вас обставим?.. Правда, Жанна?
Жанна опять молча улыбнулась.
Лешке не хотелось быть в паре с Кирой. Он бы предпочел
молчаливую Жанну или даже тараторку Симу, не говоря о
Тарасе, но подружки были неразлучны, а Тарас уже занят:
окашивал вдоль дороги траву для Метеора. Лешка молча
вонзил лопату в землю и выворотил картофельный куст. Мел¬
кая красноватая картошка с громом посыпалась в ведро.
88

Кира азартно шарила в земле, бегала с ведром, к мешку,
стоящему на меже, каждый раз сравнивала, кто накопал
больше, и сообщала Лешке.
Солнце склонилось к западу. Устин Захарович отволок два
мешка в телегу.
— Хватит, — сказал Тарас. — Теперь можете и до дому...
— Как это —до дому? — возмутилась Кира. — А на чем?
— Я ж говорил, не поеду сегодня. Вон машины ходят...
В отдалении, на грейдере, время от времени взрывались
облака пыли, вздымаемой грузовиками.
— А если нас не возьмут? Вот мы Людмиле Сергеевне
расскажем! — набросились на Тараса Кира и Сима.
Но он отвернулся и пошел к Метеору, аппетитно хрупав¬
шему свежескошенную траву. Девочки знали, что переупря¬
мить Тараса нельзя.
— Ну и ладно! — сказала Кира. — Людмила Сергеевна
ему покажет! Пойдемте, девочки... До свиданья, Устин Заха¬
рович!
Лешка шагнул вслед за девочками, потом нерешительно
остановился и посмотрел на суровое лицо, плотно сжатые
губы Устина Захаровича:
— А можно, я с вами останусь?
Устин Захарович кивнул:
— Можно.
Девочки ушли. На обочине грейдера долго виднелись их
пестрые платьица. Потом несущийся по дороге клуб пыли
опал возле них, видно было, как из кузова им протягивали
руки, как они взобрались. Пыльное облако взорвалось снова
и умчалось к городу.
— Идем, — сказал Лешке Тарас и подал ему закопченный
котелок. — Там, в балочке, крынычка есть, ты воды наберешь,
а я — на костер.
У самого края поля спустились в овраг. Тарас полез по
склону, собирая сухие коровьи лепешки и ветки, а Лешка
отправился разыскивать крынычку — родничок. Маленький
бочажок, густо обросший травой, был полон холодной про¬
зрачной водой, но в нем плавал зеленый пучеглазый лягушо¬
нок. Лешка вылил обратно воду, которую было зачерпнул, и
растерянно оглянулся. На четверть выше бочажка из земли
выбивалась тонкая струйка воды. Лешка подставил котелок
и долго ждал, пока ленивая струйка наполнит его.
— Купался ты, чи шо? — впервые за все время улыбнулся
Тарас, когда Лешка вернулся к шалашу.
— Лягушка там, — смущенно объяснил Лешка.
— Так шо, испугался? — лукаво спросил Тарас.
Он уже разложил костер, небольшой, но жаркий, подвесил
89

над ним котелок, а в золу под огнем запихивал картофе¬
лины.
— Ну вот, скоро и повечеряем, — удовлетворенно сказал
он, закончив работу.
Солнце опустилось за горизонт, залило небо закатным
заревом. Тучи пыли, все реже всплывающие над грейдером,
стали багровыми, как далекие пожарища. Зарево стремитель¬
но притухало, на смену ему надвигалась густая ночная синева,
только высоко в небе долго светились розовым светом тонкие
перистые облака.
Тарас отставил в сторону закипевший котелок и бросил
в него щепотку чая, сгреб в сторону жар и палочкой выковы¬
рял из золы картофелины с обуглившейся кожурой. Перебра¬
сывая с руки на руку и дуя на нее, он разломил картофелину
и понюхал:
— Готова!
Устин Захарович и Лешка придвинулись к тряпочке, на
которой лежали хлеб и крупная соль.
Пожалуй, еще никогда Лешка не испытывал такого удо¬
вольствия от всего: и от того, что они вот так, руками, едят
неописуемо вкусную печеную картошку, и от того, что руки
и поясница ноют от усталости, и от того, что чай приятно пах¬
нет дымом, и он даже вкуснее, потому что пьют они его без са¬
хара и по очереди из одной обжигающей губы й руки алюми¬
ниевой кружки, и от того, что сидят молча, над ними неслышно
вспыхивают в высоком небе дрожащие звезды и, как оранже-
во-красная звезда, дрожит и трепещет в бескрайнем черном
поле их костер. Темень обступила их со всех сторон, вместе
с нею подошла тишина. И тотчас ее спугнули. Где-то несмело
чиркнул сверчок, ему ответил другой, и вот уже загремели,
зазвенели они со всех сторон, и казалось, что переливается,
звенит горьковато пахнущий полынью степной воздух и робко
мерцающий звездный свет.
Лешка лег у костра. Если бы так было всегда — и костер,
и Тарас рядом, и даже суровый «дядько Устым», лежать вот
так каждую ночь до утра, смотреть на далекие звезды и слу¬
шать льющийся отовсюду звон...
— Пойдем спать, — сказал Тарас, подгребая рассыпав¬
шиеся угли. — Завтра по холодку поедем.
Они легли на ворох пахучей травы, Устин Захарович
остался у костра. Он подбрасывал ветки в костер и смотрел
на огонь. По замкнутому лицу его бегали трепетные от¬
светы.
— Отчего он все молчит? — шепотом спросил Лешка.
90

— А кто ж его знает? — так же шепотом ответил Тарас.—
Молчит, и всё. Он разве скажет? Мабуть, думает... Спи!
Мальчики заснули и не слышали, как Устин Захарович,
достав из шалаша рядно, укрыл их. Ссутулившись, он постоял
над ними и опять сел к костру.
10
В детском доме Устин Захарович числился инструктором
по труду, оказавшись в должности этой неожиданно для дру¬
гих и для себя самого.
Год назад Людмиле Сергеевне удалось добиться наряда
на металлические кровати с сетками. Старые, деревянные,
давно рассохлись, расшатались, шипы то и дело вылетали из
пазов, кровати разваливались. Их сколачивали гвоздями,
однако это держало их в относительной целости недолго. То
в одной, то в другой спальне, к испугу девочек и удовольствию
ребят, разъезжалась кровать, и очередная жертва с треском
и стуком летела на пол.
Первую партию новых кроватей, высокой горой уложен¬
ных на телегу, сопровождали старшие мальчики и сама Люд¬
мила Сергеевна. Тарас шагал рядом с Метеором, Людмила
Сергеевна и ребята шли сзади, любуясь высокой голубой го¬
рой. Она громом и звоном отзывалась на каждый камень
мостовой и время от времени кренилась на сторону. Тогда
Метеора останавливали, с трудом сдвигали разъезжающуюся
гору. За три квартала от дома колеса угодили в дождевую
промоину, голубая гора накренилась и с грохотом обруши¬
лась на мостовую. Ребята бросились поднимать кровати, за¬
ново их укладывать.
На тротуаре стоял высокий, сутулый мужчина, молча смот¬
рел на их усердную неумелую работу, потом шагнул к телеге
и сказал:
— Так не можно!
Он снял уложенные было плашмя спинки и начал ставить
их стоймя. Мальчики, обрадовавшись подмоге, быстро под¬
носили рассыпавшиеся кровати. Мужчина плотно уставил их,
перевязал веревкой. Метеор двинулся дальше. Кровати гре¬
мели, но больше не разъезжались. Не ответив на благодар¬
ность Людмилы Сергеевны, мужчина шел следом. У ворот он
остановился, наблюдая за разгрузкой.
— Большое вам спасибо! — протянула ему руку Людмила
Сергеевна.
Он посмотрел на ее руку, отвел взгляд в сторону, на ка
литку, и сказал:
91

— Может, топор и гвозди есть? Петля вон сорванная... Не
годится.
Нижняя петля давно оборвалась, и провисшая калитка
выбила в земле глубокое полукружие. Немного обескуражен¬
ная, Людмила Сергеевна принесла топор и гвозди. Потом ее
отозвали. Минут через десять она вспомнила о странном не¬
знакомце и спохватилась, что стука у калитки больше не
слышно.
«Господи, еще топор унесет!» — обеспокоилась она.
Топор был прислонен к верее, петля навешена, но этого
человека уже не было.
«Чудак какой-то!» — подумала Людмила Сергеевна, унося
топор, и забыла о нем..
На следующий день под вечер чудак появился снова. Люд¬
мила Сергеевна увидела его, когда он приподнимал толстой
жердью передок телеги, а Тарас снимал колеса и смазывал
ось. Оба молчали. На приветствие директора человек кивнул
головой.
— Ты знаешь его? — спросила Людмила Сергеевна у Та¬
раса, когда человек ушел.
— Кого? Дядьку Устыма? Не...
— А почему же он пришел?
— Помогает, — объяснил Тарас, изумленный вопросом
директора, словно помощь неведомого дядьки была совершен¬
но естественной и ни в каких объяснениях не нуждалась.
С тех пор Устин Захарович появлялся ежедневно. Каждый
раз он находил себе какую-нибудь работу, что-либо починял
или налаживал и, не обращая внимания на благодарность,
уходил. Воспитательницы недоуменно пожимали плечами.
Ефимовна невзлюбила его и каждый раз зловеще сообщала
Людмиле Сергеевне:
— Опять идол пришел! Вот так ходит, ходит, да и обчи¬
стит кладовую... Вон рожа-то какая — смотреть страшно!
Угрюмое, всегда заросшее лицо дядьки Устина самой Люд¬
миле Сергеевне внушало опасения, и она не знала, как быть.
Неизвестно было, что он за человек, почему зачастил в дет¬
дом, и не следовало ли его отвадить от посещений. А вместе
с тем он становился все полезнее, делая то, что без него сде¬
лать не могли, не ожидая за это ни платы, ни благодарности,
и обижать его недоверием не хотелось. Несмотря на его суро¬
вость, ребята совершенно не боялись Устина. Они находили
дело и для него и для себя, охотно помогали ему. Только
однажды он воспротивился: когда они предложили поставить
турник.
— То баловство, — решительно сказал он. — Хиба то ра¬
бота — до горы ногами крутытысь?
92

Однако, когда ребята сами поставили турник, он укрепил
стойки подпорками, чтобы какой-нибудь любитель «солнца»
не брякнулся о землю вместе с турником.
Постепенно к нему привыкли. Даже Ефимовна, мучившая¬
ся с выпадающей дверцей плиты, после того как он, словно
заправский печник, укрепил дверцу проволокой и обмазал
раствором, переменила к нему отношение и уже не пророчила
ограбление кладовки, но все же с сомнением покачивала го¬
ловой:
— Человек он, может, и ничего, а почему молчит? Не мо¬
жет этого быть, чтоб просто так молчал! Значит, он чего-то
думает... А чего он думает, бог его знает! — И она значитель¬
но поджимала губы.
Сама Ефимовна молчать не умела, и поведение «дядьки
Устыма» ставило ее в тупик.
Людмила Сергеевна пробовала «разговорить» его, но ей
только удалось узнать, что зовут его Устином Захаровичем
Приходько, работал он раньше в колхозе «Заря», а теперь
вот живет в городе и делает всякую работу, что подвернется.
От разговоров о прежней своей жизни он уклонился,
сказав:
— Було та загуло... Чого ж и ворошить...
Людмила Сергеевна навела справки. Сказанное Устином
Захаровичем подтвердилось: на самом деле до войны он ра¬
ботал в колхозе «Заря», а по возвращении из армии оста¬
ваться там не захотел; человек же он работящий, честный и
ни в чем таком не замечен.
Устин Захарович прижился. По-прежнему он работал где-
то на стороне, но каждый вечер, а по воскресеньям с утра
появлялся в детдоме и что-либо чинил или строил. Умел он
решительно все, во всяком случае все нужное и несложное в
бедноватом в ту пору хозяйстве детдома. Сделанное им бы¬
вало и громоздким и неуклюжим, но всегда было несокруши¬
мо прочным и чем-то неуловимо напоминало самого Усти¬
на Захаровича. Ребята охотно его слушались, а Тарас Горо¬
вец смотрел в рот и подражал во всем. Он даже ходить на¬
чал так же медленно и враскачку, как это делал «дядько
Устым».
В детдоме уже работала Анастасия Федоровна. Она учила
девочек шитью и вышиванию, но должность второго инструк¬
тора по труду оставалась незанятой. Найти специалиста не
удавалось. Людмила Сергеевна подумала-подумала и пред¬
ложила эту должность Устину Захаровичу.
Устин Захарович помолчал, потом решительно сказал:
— Ни, не можно! Я рабочий человек, а не вчитель.
Людмила Сергеевна долго доказывала ему, что он уже
93

фактически инструктор, только не получает зарплаты и при¬
ходит по вечерам, а то будет получать зарплату и работать
положенное время. Делать он будет то же, что и теперь, ни¬
чего больше от него не потребуют. В конце концов, если не хо¬
чет постоянно, пусть поработает, пока найдется человек более
подходящий. На это Устин Захарович согласился.
Теперь он появлялся во дворе детдома на рассвете, а ухо¬
дил уже затемно, когда дети ложились спать. Более усердного
работника в детдоме не было, и Людмила Сергеевна втайне
сознавала, что, пожалуй, он принадлежит детдому больше,
чем она сама, так как у нее была еще своя, семейная жизнь,
у Устина же Захаровича, по-видимому, не было ничего, кроме
работы.
Одно только приводило Людмилу Сергеевну в отчаяние.
Устин Захарович признавал единственный способ обучения —
давал работу, а если делали не так, отбирал лопату или мо¬
лоток, молча показывал, как надо действовать, и опять совал
инструмент в руки ученику.
— Я не понимаю, Устин Захарович, слов вам жалко,
что ли? — возмущалась Людмила Сергеевна.
— Я ж казав, що я не вчитель, — отвечал Устин Захаро¬
вич. — И чего тут рассказывать?
Говорить, по его мнению, следовало лишь о том, можно и
нужно ли сделать то-то и то-то, а если это выяснялось, боль¬
ше не о чем было и говорить, надо было просто делать. Если
его спрашивали о чем-либо, он, подумав, отвечал «можно»
или «не можно» и потом уже ни в какие объяснения не всту¬
пал.
Такую же безуспешную борьбу, как с молчаливостью,
Людмила Сергеевна вела с его устрашающей бородой,
— Устин Захарович! — восклицала она. — И работаете вы
хорошо, и человек вы хороший, а борода у вас прямо раз¬
бойничья. Ну подумайте сами: приедет какой-нибудь ин¬
спектор, вокруг дети, а у вас такой вид. Неужели трудно по¬
бриться?
Устин Захарович безропотно уходил в парикмахерскую и
возвращался оттуда с синими изрезанными щеками. Но уже
к вечеру синева сменялась черной щетиной, а на следующий
день Устин Захарович приобретал свой обычный вид. Нако¬
нец ему это надоело, и в ответ на очередное напоминание об
инспекторе он раздосадозанно отмахнулся:
— Я не дивчина, ему меня не целовать...
В действиях Устина Захаровича не было никакого расче¬
та. Увидев развалившуюся гору кроватей и растерявшихся
ребятишек, он не' мог не помочь: как же можно терпеть непо¬
рядок? Не в порядке была калитка, а кто мог ее починит^,
94

если тут одни женщины да малыши? Он починил. Но еще
раньше он приметил, что колеса у телеги не смазаны, и на
следующий день пришел, чтобы их смазать. Непорядки обна¬
руживались один за другим, и один за другим Устин Захаро¬
вич их устранял. Делал он это не для того, чтобы заработать
деньги или заслужить благодарность, а потому, что его рабо¬
та уже кончилась, тут же была другая; а когда руки и голова
заняты делом, не одолевают думки и легче ждать. Ждал он
давно и уже устал ждать.
Сначала он ждал вестей от сына, ушедшего в армию в
первый день войны. Вместо письма пришла «похоронная».
Устин Захарович остановился посреди двора, а сноха закри¬
чала не своим голосом и бросилась в хату. Устин Захарович
посмотрел вслед Фроське-почтальонше, торопившейся уйти
подальше от двора, в который она принесла горе, потоптался
на одном месте, зачем-то пошел к сараю, потом вернулся и
сел на завалинке.
— Вот, значит, как... — сказал он, глядя на тополь у пере¬
лаза.
Тополь он посадил, когда женился и поставил хату. Тополь
был еще молодой, когда Андрейка влез на него и сломал
большую ветку. Устин Захарович стащил его вниз и отодрал.
Тополь уже большой и вытянулся, как свечка. И Андрей вы¬
рос. Тополь остался, а Андрея нет... Был, был маленький, а
потом сразу, вдруг, стал большой, догнал по росту самого
Устина Захаровича, а может, и перегнал бы... В голове Усти¬
на Захаровича скользили легкие, пустые мысли, но внутри
шевелилось что-то твердое, угловатое, и он думал легкие,
пустые мысли, чтобы не стронуть, не шелохнуть то твердое,
угловатое, от которого становилось все нестерпимее... Вот
старуха не дожила... Как бы она теперь?.. Вон Галька как
голосит... «Старается, — неприязненно подумал Устин Заха¬
рович,— чтобы слышали, как она убивается... Покричит, по¬
кричит и отойдет. А потом забудет...»
Он знал, что несправедливо думает о снохе, но нарочно
себя растравлял, бередил притихшее после рождения внуков
недоверие к ней. Ему всегда казалось, что Андрею под стать
самая лучшая дивчина на селе. А эта что? Только и всего, что
хохотала громче всех да песни пела. Ну и ничего, работя¬
щая.... Пожалуй, она и была на селе самой лучшей дивчиной,
но Устину Захаровичу казалось, что Андрей достоин еще
лучшей.
Вот она осталась, а Андрея нет... Ей что? У нее все горе
криком выйдет. А вот он как?.. Но об этом думать было нель¬
зя — твердое и угловатое начинало шевелиться, и он опять
думал о чем-нибудь другом, не таком страшном. Вон Юхимов
95

сынок получил ранение и лежит в госпитале. Может, пока вы¬
здоровеет, разобьют немцев, он и вернется. Ну, без руки, —
без руки жить можно. А может, и рука останется... Как же это
так? Он вот есть, а Андрея нет... И теперь голоси не голоси,
а его не будет..*
Среди воплей Гальки ему послышались другие звуки. Он
тяжело поднялся и пошел в избу. Галька билась в углу на
лавке, а годовалый Сашко и двухлетний Васько сидели
на кровати и, не сводя с матери вытаращенных от ужаса
глаз, орали уже надорванными голосами. Сыны Андреевы,
внуки!..
— Годи! — грохнул Устин Захарович кулаком об стол.—
Детей уморить хочешь?!
Галька испуганно вскинулась, перестала голосить. Свекор
никогда прежде на нее не кричал. Она бросилась к детям и,
обливаясь слезами, начала успокаивать.
Внуки! Сыны Андреевы... Ради них надо было стерпеть все.
И Устин Захарович стерпел. Он не проронил ни слезинки, да¬
же наедине с собой не затрясся в беззвучном мужском горе.
Оно окаменело в нем, не вышло наружу, только стал он еще
суровее и молчаливее.
Ночью во двор МТФ, где дежурил Устин Захарович на
случай, если налетят фашисты и набросают зажигалок, при¬
скакал Иван Романович, председатель, приказал выводить
скот и гнать на шлях — в случае, немцы прорвутся, чтобы им
не достался.
Устин Захарович вместе с двумя доярками гнал встрево¬
женное, ревущее стадо по ночной степи и оглядывался. Сзади
небо пламенело далеким рокочущим заревом. Устину Захаро¬
вичу казалось, что оно растет все выше и выше, подползает к
селу, где остались Галька и внуки.
Вернуться за ними уже не довелось. Фронт оказался за
спиной, скот нужно было гнать почти без роздыха. Почернев¬
ший, словно обуглившийся от зноя, усталости и горя, Устин
Захарович гнал скот на восток, все дальше уходя от опасно¬
сти и все ближе подходя к границе своего терпения.
Оно оборвалось под Ульяновском. Сдав скот в совхоз,
Устин Захарович ушел в армию. По возрасту он не годился
в строевые — его зачислили ездовым.
Падали лошади, ломались повозки, а он все вез и вез
нескончаемый груз войны. И все время ждал, когда какая-
нибудь случайность забросит его поближе к родному селу.
Случайность не подвернулась. И он опять ждал.
Только в Ште.ттине выпустил он наконец из рук вожжи
войсковой упряжки и сел в поезд с демобилизованными пер¬
вого срока. В райцентре на вокзале к нему бросился усатый
96

солдат без погон. Левый рукав его гимнастерки был аккурат¬
но подвернут и пристегнут булавкой.
— Устым!.. — закричал солдат, и только тогда Устин
Захарович узнал в нем односельчанина Герасимчука.—
Живой!
— Живой, — ответил Устин Захарович.
— А меня вот переполовинили! — с уже привычным оже¬
сточением сказал Герасимчук и сплюнул.
Они отошли в сторонку от толпы, спросили друг друга о
службе. Оказалось, что Герасимчук отвоевался под Любли¬
ном.
— А как село наше? Иван Романович вернулся?
Герасимчук махнул рукой:
— Убит Иван Романович. А село — почитай, половина
сгорела. Немцы спалили. Моя хата сгорела... — Герасимчук
помялся и добавил: — И твоя.
— Ну, а... — начал и не кончил Устин Захарович.
Герасимчук полез в карман за папиросами, долго мучил¬
ся, доставая папиросу одной рукой. Папироса сломалась.
Он скомкал ее и, не глядя в лицо Устину Захаровичу, ска¬
зал:
— Нема их, Устым. Угнали гады. Многих угнали. И твою
Гальку.
— С ребятами?
— С ребятами... Говорят, которые возвращаются. Может,
и твои вернутся...
Они помолчали.
— Ну, бывай здоров! — сказал Устин Захарович, повер¬
нулся и отошел.
— Куда ты? Погоди! Может, попутная машина будет! —
закричал Герасимчук.
Устин Захарович торопливо шагал, не отвечая и не обо¬
рачиваясь.
Шлях был тот же, так же кое-где торчали обшмыганные
колесами кусты, так же, как и четыре года назад, лежала на
нем серая бархатная пыль. И съезд на грейдер был тот же,
только грейдер давно не ремонтировали, он зарос травой и
превращался уже в проселок.
По селу он шел опустив голову, не глядя по сторонам.
В окнах уцелевших хат мелькали женские лица. Узнав его,
односельчанки горестно качали головой, рукавами смахивали
слезу. Устин Захарович, не оглядываясь, шагал к своему по¬
рядку.
Торчали обгорелые деревья, полуразвалившиеся печи и
кучи глинистого мусора, уже заросшие крапивой, конским
щавелем и лопухами. Устин Захарович шел от кучи к куче,
97

узнавая и не узнавая места, где стояли хаты соседей. Вот тут
была Сидоренкова, Лучкова. А вот здесь была его...
Полуобгоревший тополь засох. Голые ветки его гнулись,
как хлысты, и шуршали под ветром. Печь развалилась, возле
нее вырос бурьян. Устин Захарович подошел ближе, раздви¬
нул его. На земле валялись головешки. Они пахли сыростью
и землей. Устину Захаровичу казалось, что от них тянет горь¬
ким дымом. Он постоял, зачем-то подгреб сапогом головешки
в кучку и пошел к уцелевшим домам. Надо было жить, а жить
означало работать.
Председателем колхоза оказался тот самый Юхимов сы¬
нок, которого ранило в начале войны. После того он был
ранен еще несколько раз, но все-таки уцелел и приехал из
госпиталя незадолго до возвращения Устина Захаровича. Он
раздался в плечах, возмужал и отпустил усы. Теперь его на¬
зывали не Степкой или Степаном, как бывало, а Степаном
Ефимовичем. Степан Ефимович шумно обрадовался возвра¬
щению «колхозной гвардии», как он сказал, и скомандовал
жене «сообразить по такому случаю». На столе появилась бу¬
тыль самогона. Еды было не густо, но самогонка из сахарной
свеклы уже была.
Степан, позвякивая медалями, рассуждал о том, как он
думает поставить «Зарю» на ноги, и подливал в стаканы.
Устин Захарович пил и не пьянел. Он только все плотнее сжи¬
мал губы. Потом спросил, как думает Степан, живы его
Галька и внуки или нет. Степан сказал, что вполне свободная
вещь, что и живы. Может, даже и до Германии их не довез¬
ли — такое бывало тоже, — а если и довезли, так там же всех
освободили и производят репатриацию. «До дому вертают»,—
пояснил он. Надо навести справки. Он скоро поедет в город
и может все разузнать.
Устин Захарович сам пошел в город. Он был в военкома¬
те, в райисполкоме, даже зачем-то в загсе и наконец попал
в милицейский отдел розыска. Молодой белобрысый лейте¬
нант, то и дело одергивая свой китель, записал все и обна¬
дежил:
— Не горюй, дед! Разыщем твоих внуков.
Устин Захарович вернулся в село и начал ждать. Каждую
неделю он уходил в город к белобрысому лейтенанту.
— Пока никаких сведений не поступало, — отвечал тот.
Устином Захаровичем овладело беспокойство. Ему начало
казаться, что, пока он тут «отлеживает бока», внуки его где-
то «бедуют». Их отыщут, а он даже и узнает об этом с опо¬
зданием. Следовало быть поближе к отделу розыска, чтобы
в любой момент могли сообщить, а он — поехать за своими
внуками. Степан и слышать не хотел о том, чтобы отпустить
98

такого работника, убеждал, ругался и даже пробовал гро¬
зить, но Устин Захарович стоял на своем.
— Ты пойми, — говорил он, — я не легкой жизни шу¬
каю— душа горит!
Председатель наконец сдался:
— Так разве ж я не понимаю?.. Такое дело!.. Ну, там не
заживайся — сам знаешь, нам кадры нужны.
Устин Захарович не думал заживаться. На свое пребыва¬
ние в городе он смотрел как на временное, жил в углу, работу
не выбирал, брался за любую, лишь бы прожить, и за нее не
держался. Все это было не главное; главное было — дождать¬
ся вестей о внуках. В отделение он ходил, когда только мог,
и, «чтобы не мозолить людям глаза», стоял в сторонке и ждал,
пока белобрысый лейтенант его заметит. Тот замечал и отри¬
цательно качал головой. В этих молчаливых посещениях
лейтенант чувствовал укор себе и розыску, который до сих
пор не мог найти никаких следов, и так как укор был справед¬
ливым, в нем нарастало раздражение. Однажды он в сердцах
сказал:
— И чего ты, дед, ходишь? Сообщат нам — и мы тебе
сообщим. А то ходишь и ходишь...
Устин Захарович пожевал губами и вышел. Он понимал,
что лейтенант прав, и ходить стал реже.
На улицах он присматривался к ребятишкам, в наивной
надежде вдруг наткнуться на своих внуков, хотя и понимал,
что здесь их быть не может и что он бы их даже не узнал, так
как помнил ползунками* а теперь, если они живы, Сашку
было семь лет, а Васе уже восемь.
Поэтому он так легко и прочно прижился в детдоме. Там
были дети, они напоминали ему внуков. Сначала он этого
боялся, потом оказалось, что без этого не может. Он никогда
не был ласковым и приветливым, окружающие не получали
от него ясно видимой радости, однако ему самому она все
больше была нужна. И он получал ее, скупую, рвущую сердце,
слыша звонкие ребячьи голоса, их смех, ссоры и беготню. Им
он отдавал единственное, что имел, — свои неутомимые руки.
11
Еще за воротами Тарас и Лешка услышали шум.
— Наши из лагеря приехали, — сказал Тарас.
Загорелой босоногой толпой ребята стояли вокруг Люд¬
милы Сергеевны, Анастасии Федоровны и Ефимовны. Все го¬
ворили и смеялись разом. Тараса и Метеора увидели — шум
с;тал еще громче.
99

— Тарас! Здоров, конячий сторож! Сколько Метеору са¬
хару скормил?..
Тарас улыбнулся и сразу стал не «мужичком», а тем, кем
был на самом деле, — маленьким мальчиком, но тут же насу¬
пился:
— Посторонись!
Метеору заступили дорогу, Тараса стащили с телеги.
Лешка слез и отошел в сторону. Ребята перекрикивали друг
друга, пытаясь одновременно, все вдруг, рассказывать. Люд¬
мила Сергеевна смеялась и зажимала уши.
— Тихо! — скомандовала стройная девочка со строгим
красивым лицом.
Должно быть, приехавшие привыкли ее слушаться и при¬
тихли.
— Молодец, Алла! Сразу порядок навела, — сказала
Людмила Сергеевна. — Ну, показывайте свои трофеи.
Алла развела руки, ребята раздвинулись, и перед Людми¬
лой Сергеевной образовалась свободная площадка.
Крутолобый, наголо остриженный мальчик снял со спины
рюкзак и вытащил большую стеклянную банку. В банке, свер¬
нувшись кольцом, лежал уж.
— Она кусается? — испуганно спросила маленькая Люся,
которую Лешка запомнил, потому что она всегда что-нибудь
напевала.
— Нет. Уж безвредный, — уверенно сказал стриженый
мальчик.
Две девочки осторожно развязали другой рюкзак и выка¬
тили из него серый клубок, утыканный толстыми иглами.
Клубок развернулся, приподнял кверху острую мордочку и
фыркнул.
— Ежик! Ежик! — восторженно закричали галчата.
Из третьего рюкзака извлекли черепаху. Она некоторое
время лежала неподвижно, потом высунула ноги, голову,
подслеповатыми, старушечьими глазками посмотрела вокруг
и пустила лужицу. Девочки сконфуженно переглянулись, ре¬
бята засмеялись.
Лешка ловил на себе беглые, любопытные взгляды. Люд¬
мила Сергеевна заметила, как он отчужденно смотрит на
всех, подозвала к себе.
— Вот, ребята, — сказала она, поставив его перед собой
и положив ему руки на плечи, — это ваш новый товарищ. Зо¬
вут его Алеша Горбачев.
Теперь уже с откровенным любопытством все смотрели
на него, и Лешка позавидовал черепахе, которая могла спря¬
таться под своим панцирем. К Людмиле Сергеевне, едва не
плача, подбежали несколько девочек.
100

— Людмила Сергеевна, а где наши кошки? — еще издали
кричали они.
— Кошки? Разве их нет? Разбежались, наверно.
— Как это — разбежались? Чего это они разбежались?
— Эко горе — кошки убежали! — насмешливо сказала
Ефимовна. — Небось новых натащите...
Людмила Сергеевна говорила заведомую неправду, но не
чувствовала угрызений совести. Кошки стали бедствием. Они
заполонили весь дом. Все дети любят животных, а эти дети,
перенесшие горе, подбирали на улице всех заброшенных, по¬
калеченных котят и заботливо их выхаживали. Котята по¬
правлялись, вырастали и дома уже не покидали, а к ним при¬
бавлялись всё новые и новые. Они бродили по двору, проника¬
ли в спальни, даже иногда в столовую и держали в непрерыв¬
ной осаде кухню и кладовку. Разношерстное, мяукающее ста¬
до было знакомо со всеми превратностями кошачьей жизни
и, несмотря на ребячьи проповеди вести себя хорошо, напро¬
палую воровало все, что удавалось. Людмила Сергеевна смот¬
рела на это стадо со страхом, ежедневно ожидая вспышки
среди ребят экземы, чесотки и прочих эпидемических ужасов,
а Ефимовна швыряла в кошек чем попало:
— Чистое наказание с этими кошками! Прямо не детский
дом, а кошачий...
Когда самые ревностные кошколюбы уехали в лагерь,
Ефимовна выполнила давно задуманный план: с помощью
Устина Захаровича позаносила кошек так далеко, что они
уже не Смогли вернуться. Людмила Сергеевна не препятство¬
вала — очень уж ей надоело и было слишком опасно четверо¬
ногое население.
Людмила Сергеевна принялась успокаивать расстроенных
кошатниц. Ребята разбрелись осматривать комнаты после
ремонта. Лешка отошел к конюшне, где Тарас распрягал
Метеора, — возле Тараса он чувствовал себя лучше. В нем с
новой силой вспыхнула ослабевшая за последние дни насто¬
роженность. С тех пор как он уехал из Ростова, еще ни одна
встреча с мальчишками, если их было много, не обходилась
по-хорошему.
После обеда Лешка, как всегда, увильнул от лежания в
постели и пошел на пустырь, к сараю. Там уже сидели не¬
сколько мальчиков. Лешка сел в стороне — не слишком дале¬
ко, чтобы не отделяться, но и не слишком близко, чтобы не
воображали, что он подлаживается. Ребята, еще переполнен¬
ные лагерными впечатлениями, пересмеивались, вспоминая о
какой-то Ларисе, которая никак не могла наесться, хотя была
толстая, как пышка, о Косте, который вечно просыпал побуд¬
ку и вылетал на линейку встрепанный и неумытый, о Вадиме,
101

который среди ночи под окнами девочек ухал и хохотал, как
настоящий филин, и как девочки своим перепуганным визгом
будили весь лагерь, а Вадиму на другой день был общелагер¬
ный «влёт»...
К Лешке подсел мальчик с тонким, бледным лицом. Лешка
заметил его еще утром, потому что мальчик носил очки с тол¬
стыми стеклами, и слышал, как ребята называли его «акаде¬
миком».
— Меня зовут Яша Брук, — сказал мальчик в очках.—
Ты давно у нас?
— Недавно.
— А откуда' ты?
— Из Батуми. То есть раньше я жил в Ростове, а потом в
Батуми. Там и убежал...
— Убежал?
— Ага. От дядьки...
В это время мимо прошел рыжий веснушчатый мальчик.
Он сделал вид, что споткнулся, и взмахнул рукой к Лешки¬
ному лицу. Лешка отпрянул. Рыжий опустил руку, почесал
колено, словно он поднимал ее только для этого, и подмиг¬
нул ребятам. Те засмеялись, Лешка побледнел и весь на¬
прягся.
— Не приставай, Валет... — досадливо сказал Яша. —
А почему убежал? Плохо было, да? Ничего, у нас хорошо, вот
увидишь...
Лешка не видел ничего хорошего, он видел теперь только
рыжего Валета. Обрадованный своим успехом, тот решил
продлить забаву и, снова подмигнув товарищам, направился
к Лешке. Однако повторить не удалось. Не успел он взмах¬
нуть рукой, будто бы для того, чтобы почесать затылок, как
тут же отдернул ее: Лешка ребром ладони ударил его по
плечевому мускулу, вторым ударом коротко и сильно тол¬
кнул в грудь. Валет не удержался на ногах и рухнул в кра¬
пиву.
— Ты... ты меня?.. — задыхаясь, проговорил он, все еще
лежа на земле.
— Не лезь, я тебя не трогал, — угрюмо ответил Лешка и
мельком оглянулся.
Ребята вскочили, окружили их, но никто не собирался на¬
падать с тыла.
— А я тебя трогал? — заорал Валет и вскочил на ноги.
— Бросьте, ребята! Бросьте! — встал между ними Яша
Брук.
Валет отшвырнул его в сторону и бросился на Лешку.
Лешка получил удар по носу, но и сам ударил противника ,в
ухо. Они схватили друг друга за руки. Валет норОлил боднуть
102

Лешку головой, а когда это не удалось, поднял ногу, чтобы
лягнуть. Но ребята, негодуя, закричали:
— Эй, нога! Нога! Не по правилам!..
Валет был сильнее, но Лешка, переживший столько сты¬
чек, ловчее. Уловив момент, когда Валет поднял ногу, Лешка
толкнул его и отпустил руки. Валет опять покатился в крапи¬
ву. Зрители засмеялись, теперь над Валетом. Побежденные
редко вызывают симпатии у мальчишек.
— Бросьте драться! Сейчас же перестаньте драться! —
услышал Лешка голос Киры.
Но в это время Валет снова бросился на него. На этот раз
оба упали.
— Полундра! — крикнул кто-то, и круг распался.
Лешка вскочил, готовясь отразить новую атаку. Атаки не
последовало: к ним спешила Людмила Сергеевна, а за ней
Кира, на которой опять была повязка дежурной. Валет, сидя
на земле, счищал с коленей пыль и налипшие травинки; ребя¬
та повернули безмятежные лица к Людмиле Сергеевне.
— С кем ты дрался, Горбачев?.. А, ну конечно, Белоус от¬
личился... Встань!
Валет нехотя поднялся.
— Из-за чего вы подрались? Белоус тебе что-нибудь ска¬
зал, сделал? — повернулась Людмила Сергеевна к Лешке.
Валет был, конечно, гад, но Лешка никогда не жаловался.
Он трогал пальцами распухший нос и смотрел, не течет ли
кровь. Крови не было.
— Почему ты молчишь? Из-за чего вы подрались? И пере¬
стань смотреть в землю!
Лешка поднял на нее угрюмые глаза, в которых совершен¬
но ясно было написано, что он ничего не скажет.
В глубине души Людмила Сергеевна была рада. Она тер¬
петь не могла «лизунов» и ябедников, трусливо вьющихся воз¬
ле старших и чуть что жалующихся.
— Это, наверно, Валет начал, — сказала за ее спиной
Кира.
Людмила Сергеевна обернулась:
— Опять? Сколько раз я говорила, чтобы не было «Вале¬
та» и вообще никаких кличек!.. Вот что, петухи: не хотите мне
рассказать — ответите совету отряда. А сейчас — марш в по¬
стели!
— Болит нос? — сочувственно спросил Яша, когда они на¬
правились в спальню.
— Не очень. Распух только, — ответил Лешка.
— А здорово ты стукнул его первый раз! — восхищенно
сказал Яша. — Я так не умею. Я совсем не умею драться, —
огорченно признался он.
юз

— Значит, теОя- всегда бьют?
— Нет. Кто же меня будет бить? Я просто никогда не де-
русь.
— Ну да! — усомнился Лешка. — Как это — никогда?
Койки были расставлены заново, постели Лешки и Яши
оказались рядом.
— А на совете этом... чего там будет? — спросил Лешка,
когда они улеглись.
— Неприятно будет, — неопределенно, но многозначитель¬
но сказал Яша и уткнулся в книгу.
Совет пионерского отряда собрался перед ужином. В ком¬
нате для занятий за длинным столом сидели строгая Алла,
Кира, Тарас, Митя Ершов — крутолобый серьезный мальчик,
привезший в банке ужа, и Яша. Лешка немного приободрил¬
ся: Тарас его уже знал, а Яша вроде на его стороне. Но, как
он ни старался, поймать их взгляды ему не удавалось — Тарас
и Яша на него не смотрели. На стульях у стен, возле столиков
расселись воспитанники. Галчата, допущенные при усло¬
вии полного молчания, стайкой сели вокруг Людмилы Серге¬
евны и уставились на преступников: Лешку и Валерия Бе¬
лоуса.
Алла постучала карандашом по столу:
— Объявляю совет отряда открытым! Кира Рожкова, до¬
ложи о хулиганстве во время твоего дежурства.
Кира, сразу вскочившая и открывшая было рот, вспых¬
нула:
— Вот ты всегда так, Алла! Разве я виновата, что они на
моем дежурстве подрались? Они же могли и на твоем!..
— Говори по существу, — остановила ее Алла.
— Так я и говорю... Я иду и иду себе, думаю, нет ли кого
на пустыре — мальчишки всегда туда уходят, это прямо клуб
ихний! — а там эти, Горбачев и Белоус, дерутся, а остальные
смотрят, кто кого побьет... Не останавливают, а смотрят!..
Я сразу же, раз вижу такое безобразие, кричу им, чтобы они
перестали, а они опять дерутся... И только когда я позвала
Людмилу Сергеевну, они перестали. Я считаю, что это безоб¬
разие и что виноват Белоус, потому что...
— Потом скажешь, что ты считаешь! Садись, — опять
остановила ее Алла. — Горбачев и Белоус, выйдите к столу!
Валет поднялся и вразвалку подошел. Лешка замешкался.
Его подтолкнули в спину:
— Иди!
Он стал у другого края стола, напротив Белоуса, всем те¬
лом ощущая направленные на него взгляды. Алла холодно и
строго оглядела его- своими красивыми глазами с головы до
ног и перевела взгляд на Валета.
104

— Может, тебе кресло подать? А то, я вижу, у тебя спи¬
на болит, ты стоять не можешь, — иронически сказала она
избочившемуся Валету. (Валет выпрямился.) — Кто начал
драку?
— А чё, я, скажешь, да? Думаешь, если Кирка на меня
капаеть, так и правда?
— Она не Кирка, а Кира! И не капает, а говорит! — обо¬
рвала его Алла.
— Нет, капаеть! Ничего не видела, а говорит... Я его тро¬
гал? Вот пускай ребята скажут... Он меня первый вдарил...
— За что?
— А я знаю, за чё?.. Я хотел себе спину почесать, а он вда¬
рил... Ты его спроси, за чё он мине вдарил.
— Спрошу. А сейчас говори ты.
— А чё мине говорить? Если мине бьют, я буду стоять, да?
Ну, я ему тоже дал раза...
— Значит, ты хотел только спину почесать?
— Ну да, только руку протянул...
— ...а он тебя уже и почесал! — деловито продолжил
Тарас.
Слушатели зафыркали.
— Тихо! — застучала карандашом Алла. — Тарас, надо
посерьезнее...
— Так я ж серьезно! Вот як у меня спина зачешется, ты
меня, Алла, тоже стукнешь?
Валет усмехнулся.
— Рано смеешься! — сурово сказал Тарас. — Ты правду
говори.
— Да какую правду?
— Настоящую!—внушительно подтвердил Митя Ершов.—
Кому ты врешь? Мы же знаем!
— Говори, — подхлестнула Алла, — замахивался на Гор¬
бачева?
— Ну так чё? Я ж шютил! Уже и пошютить нельзя, да?
— Вон як от твоей шутки у него нос распух. Наче гуля,—
так же серьезно заметил Тарас.
— Все ясно, по-моему? — вопросительно оглянулась Алла
на членов совета. — Белоус, когда ты пришел к нам, тебя кто-
нибудь бил?
Белоус посмотрел на потолок и промолчал.
— Отвечай!
— Ну, нет.
— Без «ну», просто «нет»! С тобой кто-нибудь так, как ты
сегодня, шутил?
— Нет.
— Зачем же ты это сделал?.; Молчишь? Хорошо, я скажу
105

за тебя!.. Ты сделал это потому, что надеялся, что Горбачев
слабее тебя. Ты ведь трус и всегда нападаешь на тех, кто
слабее... Ты сделал это потому, что надеялся на поддержку
остальных, хотел спрятаться за чужую спину. Значит, ты
дважды трус! — Алла повела взглядом, проверяя впечатле¬
ние.— Ты сделал это потому, что надеялся позабавить това¬
рищей... Они засмеялись, и пусть им будет стыдно!—строго
вскинула Алла глаза на слушателей, — Ты всегда хочешь по¬
красоваться, позабавить. Тебе нравится быть шутом?.. Чего
же ты добился? На минутку твоей выходке засмеялись, но
все тебя осуждают. Разве так принимают нового товарища?
Разве так мы приняли тебя? Мы над тобой «шютили»? — пе¬
редразнила она. — А над тобой можно было больше смеяться,
чем над Горбачевым! Над тобой можно смеяться и сейчас.
Почему ты кривляешься, всех задираешь? Почему ты гово¬
ришь «чё», «мине», «шютили»? Ты думаешь, что это красиво,
а это просто неграмотно. И вообще, почему ты прикидываешь¬
ся блатным? Какой ты блатной? Ты просто злой и глупый
мальчишка!..
Лешка с удовольствием слушал эту тираду — все забыли
о нем и смотрели только на Валета. Но Алла повернулась к
Лешке:
— Ты тоже хорош, Горбачев! Он ведь тебя не ударил пер¬
вый? Зачем ты полез в драку? Ты думаешь, кулаки — самый
лучший довод? Кулаками усерднее работают те, у кого мозги
плохо работают!.. — Она опять приостановилась, чтобы слу¬
шатели оценили сказанное. — И неужели ты думаешь, Горба¬
чев, что дорогу в жизни прокладывают кулаками?.. Ты не зна¬
ешь наших правил, и на первый раз мы, может быть, про¬
стим... я еще не знаю, но мы предупреждаем: драчунам и
хулиганам у нас не место!.. Если хочешь жить с нами, забудь
про кулаки! — Раскрасневшаяся, довольная своей речью, Ал¬
ла обвела взглядом собрание: — Кто еще хочет сказать?
— А что говорить? — произнес Митя Ершов. — Все ясно.
— Какие есть предложения?
— Дать им обоим наряды на картоплю, щоб прохололы,—
сказал Тарас.
— Неправильно! — возразила Кира и стрельнула глазами
в Лешкину сторону. — За что же Горбачеву наряд? Он же
не знал, он же новенький! Во всем Валет... Белоус виноват —
ему и дать наряд.
— Я предлагаю, — сказала Алла, — Горбачеву — один, а
Белоусу — два. И обоих предупредить. Возражений нет?
— Есть!
Все удивленно оглянулись на Людмилу Сергеевну — пред¬
ложение справедливое, что можно возразить?
106

— Очень хорошо, — сказала Людмила Сергеевна, — что
вы все единодушно осуждаете проступок Белоуса и Горбаче¬
ва. И Алла, в общем, правильно говорила, хотя, мне кажется,
говорила с излишней злостью. Когда человек злится, ему
трудно быть справедливым. Но это другой разговор... А вот
с наказанием я не согласна. Вы хотите наказать их трудом.
Неправильно! Вы работаете и учитесь, чтобы потом работать
с другими и для других. Если человеку поручают, доверяют
какую-нибудь работу — это не наказание, не позор, а почет
и радость. Вы скажете, что чистить картошку мало радости?
— А что же! — сказал кто-то из сидящих у стены.
— Да, дело не очень приятное. Но, когда вы помогаете
на кухне, вы знаете, что делаете это для других, завтра другие
сделают это для вас, а вы будете заняты более приятным де¬
лом... А что будет, если заставить человека работать больше,
чем он должен? Он возненавидит работу. Он будет уклоняться
от нее и вырастет паразитом общества. Нет, наказывать ра¬
ботой нельзя! Давайте поступим наоборот: накажем их тем,
что лишим права работать...
— Ну да! — прозвучал негодующий голос. — Мы будем
работать, а они сложа ручки сидеть?..
— Да, и вы увидите, что это значительно хуже. Я предла¬
гаю на три дня лишить обоих права работать.
— Так что же, голосовать? — растерянно спросила Алла.
— Да. И пусть все голосуют.
Проголосовали неохотно, но предлагала Людмила Серге¬
евна, и голосовать против было неудобно.
Выходя, Лешка слышал, как Яша говорил Алле:
— Ты сегодня прямо как Цицерон!
— Куда Цицерону! Ей бы в Генеральную Ассамблею —
вот бы она там дрозда давала! — сказал Митя Ершов.
— А ну вас! — отмахивалась Алла и улыбалась: похвалы
были ей приятны..
Это было непонятно и обидно: почему-то, когда с челове¬
ком, с ним, с Лешкой, случилось несчастье, другие благодаря
этому несчастью отличились и заслужили похвалу. Разве
справедливо, когда одному делается хорошо оттого, что дру¬
гому плохо?
— Кто она такая, эта Алла? — спросил Лешка у Яши.
— Алла Жукова? Председатель совета. Она кончила
седьмой и поступила в техникум. Очень умная девочка.
— Ну да, умная! Других ругать...
— А ты считаешь, неправильно? По-моему, правильно.
Тебе еще легко досталось; другим ого как попадает!
Нет, Яша не понимал того, что чувствовал Лешка, а объ¬
яснить Лешка не умел. Он пошел к Тарасу. Тот, словно со¬
107

жалея о своей многоречивости на заседании совета, молчал
упорнее обычного. Кира Рожкова, наверно, охотно поговори¬
ла бы с Лешкой и, должно быть, согласилась бы с ним, но
как раз ее-то сочувствия он меньше всего искал и не обращал
внимания на ее попытки заговорить. Никто ее не просил за¬
щищать его и оправдывать, а она выскочила со своим «я счи¬
таю»...
Лешка думал, что наказание, предложенное Людмилой
Сергеевной, вовсе не наказание, а пустяки. Старшие ребята
ушли на подсобное хозяйство, остались только дежурные да
галчата. Лешку кольнула зависть — они пошли в поле, к
Устину Захаровичу, где Лешке было так хорошо, — но он уте¬
шил себя тем, что там жарко, от одного зноя устанешь, а еще
ведь и работать надо...
Анастасия Федоровна повела галчат на прогулку в город¬
ской сад. Лешка, по привычке, собрался идти замыкающим,
но Сима, у которой на руке была повязка дежурной, сказала,
что это тоже работа, а он от работы освобожден и пойдет она
сама.
Рыжий Валет, ухмыляясь, слонялся по двору, делая вид,
что лучше этого занятия ничего не может быть.
К вечеру вернулись ребята с «подсобки». Алла отрапорто¬
вала Людмиле Сергеевне. Потом все с таким веселым гамом
разбежались чиститься, умываться, так набросились на ужин,
что все утешительные Лешкины размышления о жаре и уста¬
лости окончательно сникли. Вошедшего в столовую Белоуса
встретили градом насмешек. Не устал ли он? Не надорвал¬
ся ли? Может, ему еще хлебца принести? Или борща? А то
он, бедный, похудел от переутомления! Прямо страх смот¬
реть!..
Белоус посмеивался:
— А чё, мине еще лучше! Лежи да загоряй...
Однако ему было не по себе.
Лешка ожидал, что и на него обрушится поток насмешек,
но его не трогали.
На следующий день, по совету Людмилы Сергеевны, ре¬
шили убрать и вывезти мусор, оставшийся после ремонта.
Таскать щепу, перемешанную с известью, цементом и глиной,
было трудно. Все сразу же перепачкались, как штукатуры,
но им было весело даже от этого, а Лешкой овладевала на¬
стоящая тоска. Даже галчата, гордясь своей работой и крича
больше всех, тоже старательно сносили щепки, старую дран¬
ку, пока Людмила Сергеевна и Анастасия Федоровна не про¬
гнали их и не заставили вымыться. Работали все, только
Лешка и Белоус ничего не делали. Толстощекий голубогла¬
зый Слава, устроившись на крылечке спальни, сооружал
108

самосвал из спичечных коробок и катушек. Самосвал был
почти готов, только колеса, привязанные нитками, не крути¬
лись, а кузов не поднимался. Слава пыхтел от усердия и
умственных усилий, привязывал колеса то крепче, то слабее,
но они все-таки не хотели крутиться.
Лешке нравился приветливый и добродушный мальчик,
смотревший на всё такими ласковыми, любопытными глаза¬
ми, словно все вокруг для того и существовало, чтобы ему,
Славе, было интересно и хорошо.
— Не получается? — спросил Лешка, усаживаясь рядом.
— Ага. Не крутятся, — вздохнул Слава.
— А ну, давай вместе.
Слава с готовностью протянул свое сооружение. Лешка
продел через коробку кусочки проволоки и прикрепил к ним
катушки—теперь катушки могли вращаться и стали как на¬
стоящие колеса. Устроить поднимающийся кузов было труд¬
нее. Лешка придумал целую систему крючков и рычажков.
Однако Слава уже утратил интерес к игрушке: ему хотелось
сделать ее самому, а не получить готовую. Он посмотрел на
самосвал, на Лешку, увлеченного работой, понял это увлече¬
ние по-своему и сказал:
— Ты играй, а я пойду ежика кормить.
Ежик, уж и черепаха были отданы на попечение галча¬
там.
Слава убежал. Лешка отставил сразу опротивевшую ему
неуклюжую игрушку, вышел за ворота. Уходить из детдома
без разрешения не полагалось, но Лешка решил, что терять
ему нечего. Он посидел на скамейке в скверике, посмотрел на
воробьев, дерущихся из-за хлебной корки. Воробьи разлете¬
лись. Лешка побрел по улице, глазея по сторонам, и вдруг
даже приостановился. Как же он мог забыть того занятного
паренька с пухлыми губами и густыми черными бровями, ко¬
торый плавал в затопленном вонючем трюме, а потом стрелял
в Луну! Витька!.. Да, Витька! Он, наверно, с тех пор еще на¬
выдумывал...
Лешка обогнул сквер, детскую поликлинику, вышел на
проспект, спустился до его половины и свернул направо: ему
показалось, что это та улица, по которой он шел ночью. Он
прошел ее до конца, потом свернул в другую, третью. Вить-
киного дома не было. Лешка силился вспомнить номер дома,
как он выглядит, но вспомнил только, что дом стоит во дворе,
а за ним небольшой сад. Лешка заглядывал через заборы,
тихонько стучал, чтобы взбудоражить собак, всматривался
во всех маленьких девочек, играющих во дворах и на улице.
Собаки с лаем бросались к заборам, но это не были Гром и
Ловкий, а девочки не были похожи на Витькииу сестренку.
109

Он даже не мог никого спросить, потому что не знал Витьки-
ной фамилии. Натруженные пятки начали гореть — Лешка
устал и вернулся в детдом.
На другой день старшие воспитанники опять ушли на
«подсобку». Лешка слышал, как ребята, уходя, со смехом
кричали Валету:
— Смотри не переутомляйся! Береги здоровье!
Валерий Белоус никогда не отличался усердием. Если ему
поручали какое-нибудь дело, он старался уклониться; если
работали все, он всячески отлынивал и, как говорила Ефи¬
мовна, только дым мешком таскал. Но он привык быть в
центре внимания. Его выдумкам и выходкам иногда смеялись,
иногда нет, но он не ощущал отчужденности, которая отдели¬
ла теперь его от остальных. Валерия истомила эта отчужден¬
ность. Он повертелся возле Тараса, который укладывал на
телегу корзины для помидоров, потом взял вилы и начал под¬
гребать сенную труху возле конюшни. Тарас удивленно взгля¬
нул на него, подошел и отобрал вилы.
— Нельзя! — решительно сказал он и, как бы в раз¬
думье, добавил: — А то, может, из тебя и правда паразит
выйдет...
Галчата, провожавшие каждый выезд Метеора, засмея¬
лись. Валерий покраснел и ушел на пустырь.
Людмила Сергеевна, все эти дни незаметно наблюдавшая
за Лешкой и Валерием, заколебалась. Белоусу наказание
принесет пользу, он все-таки очень ленив, а для Горбачева,
очевидно, чрезмерно. Она подозвала Лешку:
— Я ухожу в гороно. Проследи, пожалуйста, чтобы малы¬
ши зря в кабинет не бегали. А то начнут рыться в гербарии,
разглядывать и переломают все.
— Хорошо! — готовно и радостно закивал Лешка.
Конечно, это нельзя было назвать настоящей работой, но
Лешка исполнял ее так старательно, что не подпускал гал¬
чат даже на пять шагов к двери, не только в самый кабинет.
Валерий подошел было тоже. Лешка заступил ему до¬
рогу:
— Нельзя!
— Чего это — нельзя? Я к директорше.
— Ушла. И велела никого не пускать.
— Да чё ты врешь? А то как....
Жанна издали увидела, что они застыли друг против дру¬
га в напряженных позах, и крикнула:
— Валерий! Опять?
Белоус оглянулся и разжал кулаки.
Людмила Сергеевна вернулась часа через три с незнако¬
мой высокой женщиной.
U0

12
Взгляд и рукопожатие Елизаветы Ивановны были твер¬
дыми, как у мужчины. Людмила Сергеевна решила, что это
свидетельствует о характере по-мужски твердом и энергич¬
ном. В глубине души она считала, что без мужского влияния
воспитывать детей нельзя — вырастут чувствительными слюн¬
тяями. Воспитательницы были хороши, но, пожалуй, чересчур
мягки, и появление педагога с настоящим характером было
очень кстати. Собственный характер Людмиле Сергеевне на¬
стоящим не казался.
Одета Елизавета Ивановна была просто и строго: белый
воротничок, синее платье в белый горошек. Единственное, что
не вязалось с обликом новой воспитательницы, — это ее косы.
Выцветшие, жидкие, они были заплетены по-девчоночьи, в две
косицы, и связаны на затылке в смешной, разъезжающийся
узелок. Улыбалась она скупо, одними губами, вытянутое лицо
оставалось неподвижным. Впрочем, Людмила Сергеевна и не
была уверена, что это улыбка, — так мимолетно и неуловимо
было движение губ. Они обошли все помещения. Елизавета
Ивановна изредка задавала вопросы, и по этим вопросам бы¬
ло заметно, что порядки в доме ей не нравятся. Она удивилась
тому, что спальни мальчиков и девочек расположены в одном
здании, а в ответ на недоуменное замечание Людмилы Серге¬
евны повела бровью!
— Ну, знаете... — и значительно умолкла.
Потом, вернувшись в канцелярию, она взяла список воспи¬
танников и попросила рассказать, кто и какие преступления
или проступки совершил до поступления в детдом.
— Какие преступления? — удивилась Людмила Сергеев¬
на.— Это же дети!
— Да, конечно. Но, прежде чем попасть в детский дом,
они какое-то время были без надзора и могли приобрести
преступные привычки. Чтобы с ними бороться, нужно их
знать. — Говорила она немного в нос и так отчетливо и пра¬
вильно, что знаки препинания в ее речи ощущались, как ка¬
менные столбы в деревянном заборе.
Людмила Сергеевна подумала, какие преступные привычки
приобрели Люся или Славка, и возмутилась. Еще у старших
могли быть в прошлом какие-то нехорошие поступки, но она
ни о чем не допытывалась, считая, что чем меньше человеку
напоминать о прошлом, тем скорее оно угаснет для него самого.
— Пойдемте, я вас познакомлю с ребятами, а какие они,
узнаете сами. И прошу вас поменьше их расспрашивать. Дети
не любят, да и не к чему.
ill

Группа старших уже вернулась с подсобного участка и
успела пообедать, но в спальнях, кроме галчат, никого не ока¬
залось.
— Ну конечно, забрались в «клуб», — сказала Людмила
Сергеевна. — Пойдемте за сарай.
— За сарай? — удивленно подняла брови Елизавета Ива¬
новна.
Ну да, они пустырь своим клубом называют. Что поде¬
лаешь, лучшим пока не обзавелись.
— И вы с этим миритесь?
Людмила, Сергеевна искоса взглянула на нее и, помолчав,
ответила:
— Нет. Да ведь это ничего не меняет.
Возле конюшни Тарас, сидя на деревянном обрубке, сши¬
вал узеньким ремешком шлею.
— Вот один из группы, Тарас Горовец, — сказала Людми¬
ла Сергеевна. — Ты почему работаешь, а не отдыхаешь? —
спросила она у Тараса.
Тот удивленно поднял голову,
— Так я ж отдыхаю! Разве это работа? — показал он на
шлею.
— С тобой сговоришься! — улыбнулась Людмила .Серге¬
евна, и они пошли за сарай.
У дальнего угла сарая, где особенно густо разросся бурь¬
ян, Яша Брук и Митя Ершов, лежа на: животах, уткнулись
в книги. Неподалеку от них лежал Лешка. Книги у него-не
было, лежал просто так — смотрел в небо и следил за нето¬
ропливыми редкими облаками.
Остальные ребята, кто сидя, кто лежа, расположились
группой в узкой полоске тени, отброшенной полуразрушенной
стеной сарая, и лениво перебрасывались отрывочными фра¬
зами.
Заметив Людмилу Сергеевну и незнакомую худую жен¬
щину, они замолчали.
— Ребята, — сказала Людмила Сергеевна, — вот- ваша
новая воспитательница. Она будет заменять пока Ксению Пет¬
ровну.
— Здравствуйте, дети. Надеюсь, мы подружимся, — ска¬
зала новая воспитательница.
Ей нестройно ответили.
— Меня зовут Елизавета Ивановна. А как вас зовут, я
скоро узнаю.
— Я оставлю вас, — сказала Людмила Сергеевна. — Вам
ведь не впервой.
— Да, конечно, — кивнула Елизавета Ивановна.
Людмила Сергеевна ушла. Елизавета Ивановна огляну¬
112

лась, ища, на чем присесть, но сесть можно было только на
землю, и она осталась стоять на солнцепеке.
— Садитесь вот сюда, в холодок, — сказал Толя Савченко
и подвинулся вдоль стены.
— Я никогда не сажусь на землю. Надеюсь и вас отучить
от этого.
Ребята удивленно переглянулись. Ксения Петровна сколь¬
ко раз сидела с ними здесь, у сарая, и ничего плохого в этом
не видела.
— Объясните мне, пожалуйста, почему вы забрались на
эту свалку? — Она посмотрела на кучу битого кирпича.
— А что? Тут чисто, — сказал Толя и, как бы еще раз про¬
веряя, оглянулся.
— Допустим, — саркастически сказала Елизавета Иванов¬
на. — Но зачем за сараем, на битых кирпичах?
— А чем плохо? Холодок. Не в спальнях же сидеть! —
сказал Валерий Белоус.
— Сейчас, если не ошибаюсь, тихий час, и вы должны
быть в спальнях.
— Там душно, — поднял голову Митя Ершов.
— И у нас соревнование... Ноги нужно мыть... — пояснил
Толя.
— Ноги? Соревнование? — подняла брови Елизавета Ива¬
новна. — Вы соревнуетесь в мытье ног?
— Да нет! У нас с девчонками соревнование — у кого в
спальнях чище. Ну, так чтобы было чисто, мы, как идем, ноги
моем... Что ж их, без конца мыть?
— Значит, для того чтобы не мыть ноги, вы и в спальню
не ходите? Кто это придумал? Воспитатели?
— Мы сами.
— Неужели вам никто не объяснял, что такое соревнова¬
ние? То, что вы придумали, — не соревнование, а извращение
его. Смысл соревнования за чистоту спален в том, чтобы дер¬
жать их в чистоте, пользуясь ими, а не в том, чтобы держать
их под замком.
Елизавета Ивановна долго и обстоятельно объясняла, что
такое настоящее соревнование, как в нем можно и нужно до¬
биваться успеха и как неправильно то, что они придумали.
Ребята молча слушали. Яша Брук, оторвавшийся было от кни¬
ги, снова опустил голову.
— Как твоя фамилия, мальчик? — повернулась к нему
Елизавета Ивановна.
— Моя? Брук.
— Запомни, Брук: когда говорят старшие, их надо слу¬
шать.
— Я слушаю.
5 Библиотека пионера, том IX
113

— Я этого не вижу.
— Я просто опустил голову, но я же слушаю не глазами.
Белоус фыркнул. Елизавета Ивановна оглянулась, но Ва¬
лерий сидел с каменным лицом и «ел глазами» новую воспи¬
тательницу.
— Не пытайся острить, Брук. Я отлично вижу, кто меня
слушает, а кто нет. И вот что, дети: на этой свалке, которую
вы называете своим клубом, больше вы собираться не будете!
Делать вам здесь нечего, и я этого не допущу. Пойдемте от¬
сюда!
Елизавета Ивановна повернулась и направилась во двор.
Ребята нехотя / поднялись, пошли следом.
— Ну, что скажешь, академик? — тихо спросил Митя и
показал глазами на прямую спину воспитательницы.
Яша вытянул губы и прищурился:
— О соревновании правильно, конечно... Только нудно
очень.
— Да-а, — вздохнул Митя.
На выжженном солнцем дворе сесть было тоже негде, все
столпились возле столовой.
— Ну, а тут что делать? — уныло спросил Толя. — Уж
там, по-моему, лучше.
— Прежде всего отучись говорить «ну»! — ответила Ели¬
завета Ивановна. — Что это за понуканье? Это невежливо и
невоспитанно. На будущее время я договорюсь с директором
о том, чтобы выделили комнату для массовой работы. Тогда
вы не будете слоняться по двору. А сейчас...
— Скупнуться бы! — сказал Валерий.
— Так нельзя говорить! Надо говорить «искупаться».
Время отдыха истекло, и, если директор позволит, мы сходим*
Подождите меня.
Елизавета Ивановна направилась в кабинет Людмилы
Сергеевны. Все проводили ее взглядом, потом посмотрели
друг на друга.
— Ну-ну!.. — сказал Яша и повертел головой.
Валерий Белоус вытянулся, опустил руки вдоль тулови¬
ща, как плети, и зашагал, негнущийся, одеревенелый. Все за¬
смеялись — походка была точь-в-точь как у Елизаветы Ива¬
новны.
— Брось, Валет, — сказал Митя, — еще увидит.
— Ребята, вы чего, собрались? — подбежала Кира.
— Может, купаться пойдем.
— А мы? И мы тоже!.. Девочки-и!— закричала она, убе¬
гая в спальню.
Через минуту оттуда выбежали девочки, на ходу поправ¬
ляя волосы, одергивая блузки.
\ 14

— А нам почему нельзя? Мы тоже хотим. Пойдемте к
Людмиле Сергеевне.
Они подбежали к кабинету, когда из него выходили дирек¬
тор и новая воспитательница.
— Людмила Сергеевна! Почему без нас? Мы тоже хо¬
тим.
— Идите, идите! — засмеялась Людмила Сергеевна и под¬
няла руки, защищаясь от шума. — Елизавета Ивановна возь¬
мет и вас. Елизавета Ивановна Дроздюк — ваша новая вос¬
питательница.
Девочки притихли. Елизавета Ивановна взглянула на них
и повернулась к Людмиле Сергеевне:
— А купальные костюмы у них есть?
— Трусы да майки. Какие же им еще костюмы?
— Становитесь парами!— сказала Елизавета Ивановна.-
Девочки впереди, мальчики позади.
Пары выстроились.
— Возьмитесь за руки!
— Ну, вот еще! Зачем это за руки? Что мы, маленькие? —
загудели ребята.
— Не спорьте! — жестко оборвала шум Елизавета Ива¬
новна.— Кто не хочет — выйдите из строя. Тот купаться
не пойдет.
Ребята продолжали стоять, однако и за руки не брались.
Елизавета Ивановна обвела взглядом строй, и ноздри ее раз¬
дулись.
— Если сейчас же вы не возьметесь за руки, — еще более
жестко сказала она, — вы никуда не пойдете и купаться не
будете ни сегодня, ни завтра!
Не глядя друг на друга, ребята неловко взялись за руки.
— Это еще что? — Елизавета Ивановна подошла к девоч¬
кам и брезгливо посмотрела на Симу и Жанну. — Я сказала:
за руки, а не под руки! Рано приучаетесь!
Сима покраснела и выдернула свою руку из-под руки
Жанны. К морю шли в угрюмом молчании. Даже Валерий
Белоус не дурачился и не пробовал смешить. Но маленькие
прозрачные волны так ласково плескались на гладком, будто
отутюженном песке, солнце так весело дрожало и сверкало в
мелкой ряби, что хмурое настроение сразу улетучилось. Строй
распался, ребята, на ходу стаскивая рубашки, побежали к
воде.
— Подождите, дети! — остановила их Елизавета Иванов¬
на.— Сначала я выберу место.
Увязая в раскаленном песке, они долго брели по берегу,
отыскивая свободное место. Его не было.
Укрыв головы под зонтами, широкополыми соломенными
115

«брылями», бедуинскими тюрбанами из полотенец или даже
вовсе ничем их не прикрывая, на песке распласталось корич¬
невое племя купальщиков. В сущности, они приходили сюда
не купаться. В воде барахтались только ребятишки. Взрослые
предавались самосожжению. Они забирались на пляж в сво¬
бодные дни с самого утра, вооруженные кошелками, авоська¬
ми, и сидели почти до захода. Здесь они читали, спали, выши¬
вали, играли в карты, пили отдающий пареным веником чай
из термосов и ели. Ели с измятых, замасленных бумажек раз¬
давленные, вывалянные в песке помидоры, зарезинившиеся
котлеты с налипшими газетными строчками, хлеб, высушен¬
ный яростным солнцем и осыпанный тончайшим илистым пе¬
ском. Все это было неважно — они загорали.
И сейчас, хотя уже давно перевалило за полдень, пляж
был заполнен загорающими. Елизавета Ивановна тщетно
искала свободное место — чем дальше они шли к санаториям,
тем больше оказывалось на берегу народу.
— Так мы скоро в Бердянск придем, — меланхолически
заметил Яша.
Елизавета Ивановна оглянулась, но не угадала, кто это
сказал. Через несколько шагов она повернула обратно и, вы¬
брав относительно свободное место, сказала:
— Здесь купаются мальчики. Далеко не заплывайте!..
А вы, девочки, идите за мной.
— Чего она выдумала? — тихонько спросил Митя.
— А ну ее! — сказал Валерий и ринулся в воду.
Следом за ним бросились остальные.
Отведя девочек шагов на тридцать, Елизавета Ивановна
остановилась и предложила им раздеваться. Озадаченные но¬
вовведением —прежде все купались вместе, — девочки ти¬
хонько разделись и пошли в воду.
— А вы, Елизавета Ивановна? — крикнула Кира.
— Я никогда не купаюсь на открытом пляже. — Воспита¬
тельница сказала это так, словно купание на открытом пляже
было занятием очень стыдным.
— Просто, наверно, она костлявая, как баба-яга, — шеп¬
нула Сима девочкам.
Они обрадованно захохотали. Обращение с ними новой
воспитательницы обижало, сердило их, и они были рады если
не отомстить, то хотя бы посмеяться над ней.
Елизавета Ивановна отошла на половину расстояния меж¬
ду девочками и мальчиками и остановилась на кромке влаж¬
ного песка, стараясь держать в поле зрения тех и других.
Лешка немного поплавал, вышел на берег и лег. Ребята
боролись, ныряли друг под друга, взбирались один другому
на плечи и, душераздирающе крича, плюхались в воду. Де¬
116

вочки, буравя ногами воду, плавали «по-собачьи», брызга¬
лись, взвизгивали и поглядывали в сторону мальчиков. Им
было скучно. Прежде все купались вместе, девочки тоже уча¬
ствовали в веселой толчее, а теперь от шумного веселья их
отделяла застывшая, как монумент, фигура Елизаветы Ива¬
новны и широкая полоса воды. И мало-помалу полоса начала
сужаться. Никто не придвигался, не сокращал ее сознатель¬
но, и все-таки она сама по себе становилась все меньше и
меньше.
Елизавета Ивановна подняла руку и что-то крикнула. Ее
не услышали. Она заметалась по берегу, что-то громко и сер¬
дито говоря, но расслышать слов никто не мог, да и не пы¬
тался. Все видели, что она то и дело пятится, оберегая туфли
от набегающих волн, а ребята были в воде, и, пока они были
там, она ничего не могла сделать. Лешка увидел, как мельк¬
нули, погружаясь в воду, рыжие волосы Валета, его трусы,
и вслед за тем девочки с визгом и смехом бросились врассып¬
ную — Валет вынырнул среди них.
— Мальчик, мальчик! — закричала Елизавета Иванов¬
на.— Уйди оттуда!
Валет делал вид, что не слышит, и лицом к берегу не обо¬
рачивался. Девочки окружили его, начали заплескивать во¬
дой, он опять нырнул, и они снова с визгом и хохотом разбе¬
жались. Кира хохотала громче всех, то и дело поглядывая на
Лешку. Лешка отвернулся.
Он уже не раз замечал, что Кира все время вертится у не¬
го перед глазами; увидев его, начинает разговаривать с по¬
другами и хохотать так, будто они глухие, — словом, всячески
старается привлечь его внимание. Лешка делал вид, что ниче¬
го не слышит и не замечает. Очень ему это нужно!.. Он жалел
только об одном: если бы на месте Кирки была Алла! Он уже
много раз на все лады представлял себе, как Алла, красивая
и гордая Алла, вроде Киры, подлаживается к нему, заговари¬
вает и всячески старается загладить свою прокурорскую речь,
а он, Лешка, презрительно взглянув на нее, отворачивается,
всем своим видом показывая полное к ней пренебрежение.
Алла краснеет, а потом горько плачет от обиды...
Все это происходило только в Лешкином воображении.
Алла вовсе и не думала к нему подлаживаться, а тем более
краснеть и горько плакать. Она просто не замечала Лешку,
и он совершенно напрасно следил за ней издали, надеясь уло¬
вить хотя бы признак внимания и интереса к нему. Получа¬
лось даже наоборот. Когда взгляд Аллы, спокойный и безраз¬
личный, случайно встречался с Лешкиным, краснела не она,
а почему-то сам Лешка, и он поспешно — совсем не гордо и
презрительно — отворачивался.
117

Лешка не один раз давал себе слово даже не смотреть в
ее сторону, не замечать Аллу так же, как она не замечает его,
но ему так хотелось восторжествовать над нею и выказать
все свое к ней пренебрежение, что ни одно «слово» так и не
было выполнено.
Неподалеку маленькие девочки играли в камешки, таин¬
ственно шептались, потом сгребли верхний, сухой слой песка
и, добравшись до влажного, принялись строить целый город—
с улицами, домами, даже рекой, для которой в мокром песке
был прорыт узкий желобок. Правда, дома были похожи на
пирожки, но, когда возле них понатыкали травинок и веточек,
они сразу стали похожи на дома, окруженные деревьями. Во
всяком случае, в этом был уверен двухлетний мальчик, наблю¬
давший за строительством. Он был толстый, шоколадный от
загара и совершенно голый. Ему нестерпимо хотелось участво¬
вать в постройке необыкновенного города, но он только сопел
и топтался за спинами девочек. Каждый раз, когда он про¬
бовал подобраться поближе, девочки сердито замахивались
на него и кричали:
— Уходи! Не лезь, поломаешь!
Шоколадный мальчик пятился, обиженно растягивал гу¬
бы, готовясь зареветь, но не ревел и только оглядывался на
мать, лежавшую в стороне под пестрым зонтиком.
Девочки закончили постройку, полюбовались ею, отогнали
подальше шоколадного мальчика и, пригрозив ему, убежали
купаться. Выпятив живот и насупившись, он проводил их
взглядом, потом покосился на песочный город. К нему влекло
неудержимо. Мальчик сделал шаг и сейчас же попятился.
Возле города никого не было, можно было беспрепятственно
подойти к нему и всласть поиграть, i-го страх держал его на
месте. Мальчик-оглянулся ка мать. Она повернулась на жи¬
вот, обратив к сыну и солнцу широкую спину. Девочки плеска¬
лись в море, забыв о своем городе и шоколадном мальчике.
Раздираемый желанием и страхом, он переступал с ноги
на ногу. Потом, глядя в сторону, шагнул к песочному городку.
Ничего не случилось. Он шагнул еще и еще. Девочки смеялись
и брызгали друг на друга. Шоколадный мальчик подбежал к
желанному городу и с разбегу ступил ногой прямо в его се¬
редину. Половина улицы дрогнула и рассыпалась. Мальчик
с ужасом смотрел на катастрофу. И вдруг засопел и принялся
злорадно топтать желанную и запретную игрушку. Города не
стало. И вместе с ним исчезло мужество. Возмездие было
неизбежно. Оно надвигалось стремительно и неотвратимо.
Предчувствуя его, шоколадный мальчик заорал изо всех сил и
бросился к матери.
— Кто? Кто' тебя? — испуганно вскочила она.
118

Вместо ответа мальчик заорал еще громче. Ему было жал¬
ко себя и разрушенного им прекрасного города, ему было
страшно и стыдно. Мать, не увидев поблизости обидчиков,
шлепнула сына и посадила под зонтик. Уткнувшись лицом в
кошелку с продуктами, он заплакал тише, но еще горше —
теперь уже оттого, что никто не понимал, что он чувствовал
и почему плакал.
Лешка, улыбаясь, наблюдал за мальчиком, и вдруг улыбка
исчезла сама собой. Мимо, едва не задев его, прошли тонкие
загорелые ноги. Лешка поднял голову и сразу узнал Аллу,
хотя она шла спиной к нему. Валет уже был изгнан, Елизаве¬
та Ивановна снова неподвижно стояла у кромки прибоя. Алла
что-то сказала ей, получив в ответ кивок, отошла к девочкам
и разделась.
Лешка хмуро наблюдал за ней и сердито спрашивал себя,
почему это все плохие, неприятные люди обязательно краси¬
вее других. Он вовсе не знал, не встречал таких, но ему каза¬
лось, что он встречал, знает множество таких людей. Из них
самой неприятной и самой красивой была Алла. В ней было
все красиво—и тоненькая, гибкая фигура, и строгое, правиль¬
ное лицо, и пышные белокурые волосы. Даже ленточка, крас¬
ная ленточка, перехватывающая волосы, совершенно такая
же, как у Киры, казалась у Аллы огоньком, горящим в воло¬
сах, а у Киры похожа на веревочку. И Алла была смелая: не
взвизгивала, входя в воду, а сразу побежала по мелководью,
чтобы скорее добраться до глубокого места и плыть.
Лешка рассердился на себя за то, что все время думает
о ней, вскочил и бросился в воду. Поднявшийся после полудня
легкий ветерок усилился и развел волну. Стоявшие на якорях
вдалеке от берега лодки размахивали голыми мачтами и кла¬
нялись волнам. Отойдя от берега, пока вода не поднялась до
горла, Лешка поплыл. Шум на берегу постепенно затих, оста¬
лись позади качающиеся лодки, а Лешка все плыл и плыл.
Приподняв голову, чтобы вдохнуть воздух, он из-под руки
увидел сзади чью-то голову и на ней горящую, как огонек,
красную ленточку. Лешка поплыл еще энергичнее и больше
не оглядывался. Пусть попробует догнать. Это ей не высту¬
пать на собраниях!
Устав, он оглянулся, никого не увидел и лег на воду отдох¬
нуть. Волны мягко поднимали и опускали свободно лежащее
тело, сквозь опущенные веки солнце било в глаза розовым
светом. Лешка устроился еще удобнее — заложил руки под
голову и скрестил вытянутые ноги. Потом он услышал шум
и посмотрел в ту сторону. Задыхающаяся от усталости и тор¬
жествующая, к нему подплывала Кира.
— Ой, а я так испугалась — нет тебя и нет! Тебя за вол¬
119

ной совсем не видно, когда лежишь... Ты меня научишь так
лежать? — кричала она еще издали.
Разочарование Лешки сменилось раздражением. Он ду¬
мал утереть нос той задаваке, а это, оказывается, опять
Смола...
Кира плавала около него и, отфыркиваясь от заплескиваю¬
щих волн, тараторила:
— Ох, и далеко же мы с тобой заплыли! Правда? Это
трудно — так лежать? А, Горбачев? Ты меня научишь? Я са¬
ма сколько раз ни пробовала, никак не получается — ноги
тонут, и всё... Ну, хватит лежать, поплывем обратно, а?
Лешка перевернулся на живот:
— Ну и плыви. Я тебя звал сюда?
Кира оглянулась на берег, в глазах у нее мелькнул испуг.
— Я боюсь одна, — тихо сказала она.
— А зачем лезла? — еще раздраженнее сказал Лешка. —
Чемпион! Заплыла, а теперь — «боюсь».
Он тоже посмотрел на берег, и сердце у него сжалось.
Берег был далеко, значительно дальше, чем он думал. Чело¬
веческие фигуры на нем были совсем маленькие, и даже
лодки, стоящие вдали от берега, выглядели игрушечными
детскими корабликами. Заплывать на такое расстояние ему
еще не случалось. Из молодечества перед Аллой он забыл о
расстоянии, о запрете Елизаветы Ивановны. Лешка подумал,
что опять его потащат на совет отряда, снова Алла будет
хлестать его злыми, колючими словами.
— Ну, плыви, чего ты бултыхаешься? — сердито сказал
он и повернул к берегу.
Кира торопливо зашлепала руками по воде. Она уже не
тараторила, не смеялась и только старалась не отстать от
Лешки. Они плыли, а берег оставался таким же далеким, все
такими же маленькими были на нем человеческие фигурки.
Ветер, на который Лешка прежде не обращал внимания, дул
сильнее, порывистее, волны стали выше и круче, плыть было
все труднее.
Не увяжись за ним Кира, он бы не заплыл так далеко, а
теперь вот попробуй добраться... Он начинал уставать, а берег
не приближался.
— Леша! — крикнула вдруг Кира. — Ой, Леша, я, кажет¬
ся, больше не могу... У меня руки не слушаются...
Лешка увидел ее бледное лицо, посиневшие губы и расши¬
ренные страхом глаза. И в ту же секунду страх охватил са¬
мого Лешку. Всем телом он вдруг почувствовал под собой
мутно-зеленоватую глубину, о которой прежде никогда не
думал, мгновенно представил себе, как тонущая Кира будет
хвататься за него, он должен ее спасать, а он никогда не
120

спасал и спасать не умеет, и как они погружаются в эту зеле¬
новатую глубину, она засасывает их, и, скорченные, как утоп¬
ленник, которого он видел в Ростове, они идут ко дну... Он
бросился в сторону.
— Леша! — крикнула Кира.
Лешка оглянулся. Лицо Киры исказилось таким отчаяни¬
ем, что он повернул обратно.
— Ну, чего ты? Я буек высматривал... — буркнул Лешка
и почувствовал, как, несмотря на испуг и усталость, лицу его
стало жарко.
— Я подумала... Ой, я не могу больше... Я боюсь, Леша!—
Голос Киры прерывался от слез и усталости, она еле двигала
руками и не сводила с Лешки круглых от страха глаз.
— Берись за плечо, — скомандовал Лешка. — Только за
руки не хватайся, а то как дам! — нарочито грубо ска¬
зал он.
— Я не буду... Я не буду за руки, — повторяла Кира,
хватаясь за его плечо. — Я ногами могу, только руки зане¬
мели...
— Молчи! — прикрикнул Лешка. — Отдыхай. Вот погоди,
Елизавета Ивановна тебе покажет!.. Да еще Людмила Сер¬
геевна узнает... Будешь в другой раз увязываться!
Ему было легче, когда он ругал Киру, и он нарочно рас¬
палял себя, чтобы обозлиться еще больше, — злость заглу¬
шала страх. Кира покорно молчала. Скоро замолчал и Леш¬
ка — он устал сам, и ругаться вслух было трудно. Кирина ру¬
ка внезапно исчезла с плеча.
— Ты что? — оглянулся Лешка.
— Я немножко сама... Тебе же трудно...
Лешка поплыл рядом. Он двигался неторопливо, разме¬
ренно, экономя силы. Их оставалось все меньше, а берег был
все еще далеко, набегающие волны то и дело скрывали его.
Кира опять ухватилась за его плечо, и они снова начали пере¬
двигаться очень медленно.
— Я лягу отдохну, а ты держись за меня,— сказал Лешка,
выбившись из сил.
Он не пролежал и минуты. Волновая толчея мотала из
стороны в сторону, Кира тянула вниз, а ветер, срывая гре¬
бешки волн, заплескивал лицо водой. Небо было пустое, оло¬
вянное от зноя и почему-то жуткое. Лешка несколько раз
глотнул воды и запыхался еще больше.
— Поплыли, — бодрясь, сказал он.
Но бодрости уже не осталось. Он механически двигал ру¬
ками и ногами, не чувствуя поступательного движения. Вот
так будут они толочься на одном месте, пока совсем не обес¬
силеют и волна не накроет их. Теперь он уже не испугался
121

этой мысли: усталость перешла границу выносливости и пога¬
сила даже страх. Но он продолжал плыть. Держась за него,
хрипло, со свистом дыша, барахталась сзади Кира.
Берег был ближе, чем казалось. А лодки еще ближе, но
Лешка вяло подумал, что сейчас ему не перевалиться через
борт и не втащить Киру.
Ребята толпились вокруг Елизаветы Ивановны, беспокой¬
но метались по берегу, показывали руками то на плывущих,
то куда-то в сторону. Лешка оглянулся и увидел, что к ним
идет шлюпка; два гребца, заваливаясь, изо всех сил налегают
на весла. Навстречу Лешке и Кире бежали по мелководью
Толя и Митя.
Ни они, ни шлюпка уже не могли успеть. Лешка почувство¬
вал, что вот сейчас, сию минуту они утонут. Он уже не мог
держаться горизонтально, ноги неудержимо опускались вниз,
он перестал ими двигать и... задел ногой дно. Он опустил ноги
и стал на грунт. Сердце стучало всюду: в ушах, в висках, да¬
же в глазницах. Ноги стали ватными, не могли сделать ни ша¬
гу, и он стоял, дыша широко открытым ртом, а сзади, все еще
держа руку на его плече, стояла Кира. Ребята на берегу кри¬
чали, размахивали руками; Митя и Толя, буравя ногами воду,
подбегали к ним. Лешка резко дернул плечом, Кира сняла
руку, и они пошли к берегу.
Лицо Елизаветы Ивановны было бледное, в красных пят¬
нах. Ребята кричали Лешке чуть не в самое ухо, но он ничего
не слышал и, выйдя на берег, лег на песок.
Девочки окружили Киру, все разом пытались ее целовать
и растирать полотенцами.
Кира, бледная, растерянно и жалко улыбающаяся, искала
глазами Лешку. Лешка сердито отвернулся. Губы Киры дрог¬
нули, она села на песок и, закрывшись руками, горько за¬
плакала.
Лешка подумал, что плачет она точно так, как плакал шо¬
коладный мальчик, но сейчас же подумал и о другом: что
теперь будет, что скажет Людмила Сергеевна и как будет
ораторствовать на совете отряда Алла. Он оглянулся и встре¬
тился с ней взглядом. В глазах Аллы не было высокомерного,
презрительного осуждения. Она смотрела на него вниматель¬
но и с некоторым удивлением, словно увидела впервые. Леш¬
ка покраснел, опустил глаза и стал надевать рубашку.
Обратно шли молча. Елизавета Ивановна не требовала,
чтобы они брались за руки, ничего не сказала ни Леш¬
ке, ни Кире. Красные пятна по-прежнему горели на ее ще¬
ках.
Как и ожидал Лешка, Елизавета Ивановна сразу же по¬
шла к Людмиле Сергеевне.
122

— Дадут вам чесу! — злорадно сказал Валет и захохо¬
тал.
Его никто не поддержал. Все, в том числе и Лешка, были
убеждены, что «чесу» дадут.
Разговор был долгий, потом Елизавета Ивановна ушла
домой. В кабинет позвали Киру. Алла пошла с ней. Лешка
томился, ожидая своей очереди и гадая, что с ним сделают.
Наконец появились Кира и Алла. Обе улыбались, только гла¬
за у Киры были мокрые от слез.
— Горбачев! — окликнула Алла. — Иди к Людмиле Сер¬
геевне.
Лешка вошел потупившись и сел на тот самый стул, на ко¬
тором сидел, впервые попав в детский дом. Не поднимая глаз,
он знал, что Людмила Сергеевна смотрит на него. Он поискал
отклеившуюся пластинку фанеровки, которую тогда дергал,
но нашел только плешинку обнажившегося простого дерева
и вспомнил, что пластинку обломал он сам.
Людмила Сергеевна поднялась и, подойдя, положила руку
ему на плечо:
— Ну, Алеша, не ожидала... не думала я, что ты такой мо¬
лодец.
Лешка недоверчиво посмотрел на нее.
— Да, молодец! — повторила Людмила Сергеевна и села
на стул, стоящий напротив. — Как человек помогает попавше¬
му в беду — это самая лучшая и верная проба для человека.
Ты испытание хорошо выдержал...
Лешка вспомнил, как он, струсив, метнулся в сторону от
Киры, и покраснел.
— И все-таки тебя следует наказать. Ты нарушил стро¬
жайший наш закон, запрещение, в котором нет исключений,—
не заплывать дальше, чем разрешено.
Лешка опустил голову.
— Все закончилось благополучно, но ведь могло закон¬
читься иначе. Могла утонуть Кира, могли вы оба уто¬
нуть...
Лешка, не поднимая головы, кивнул.
— Но я не хочу тебя наказывать. На твое слово можно
положиться. Правда? Ты хорошо плаваешь, но еще не знаешь
своих сил, а их может не хватить. И. кроме того, твой пример
может соблазнить других, как соблазнил сегодня Киру, а
кончится это несчастьем. Обещай мне никогда не заплы¬
вать далеко и не допускать, чтобы другие делали это. Обе¬
щаешь?
— Обещаю! — хриплым,, сдавленным голосом сказал
Лешка.
— Вот и хорошо! А теперь иди ужинать, уже звонят.
123

Ребята всё узнали от Киры, ни о чем Лешку не расспра¬
шивали и держались так, словно ничего не случилось, только
галчата перешептывались и смотрели на него круглыми от
восхищения глазами. После ужина ребята собрались у тур¬
ника, подтягивались, пробовали «крутить солнце». Валерий,
когда турник освободился, взобрался на него, зацепился но¬
гами за перекладину, начал раскачиваться головой вниз и
дурашливо закричал:
— Падаю! Спасайте! Горбачев! Где Горбачев? Спа¬
сай!..
Никто не засмеялся, а Митя Ершов подошел и ребром ла¬
дони слегка ударил его под колени. Валет выпустил перекла¬
дину и упал на четвереньки в пыль.
— Ты чё? — закричал он.
— Ничё, — в тон ему ответил Митя. — Не дури.
Смеяться над Лешкой не хотели: его признали своим и на¬
стоящим.
13
Как у всех втайне трусливых людей, страх у Елизаветы
Ивановны переходил в озлобление против тех, кто был причи¬
ной этого страха. Увидев далеко в море головы двух ребят,
она пережила панический испуг. Каждую секунду они могли
исчезнуть под водой и больше не появиться, утонуть, а от¬
вечать за это должна будет Елизавета Ивановна. Никто не
вспомнит, не подумает, что виновата, в сущности, совсем не
она, а прежняя воспитательница, все порядки в детдоме —
вернее, полное отсутствие порядка... Однако привела детей на
берег, не уследила, не предотвратила несчастья она, и отве¬
чать за все придется ей. В любую минуту из-за каких-то
мальчишки и девчонки ее безупречная репутация могла по¬
гибнуть.
Она ни слова не сказала детям. Возмездие должно соот¬
ветствовать преступлению. А в этом случае возмездие должно
превзойти преступление: нет ничего опаснее дурных примеров.
Всю дорогу Елизавета Ивановна думала о том, как губят
других непресеченные вовремя дурные примеры, и красные
пятна на ее щеках не гасли.
Рассказав о случившемся, Елизавета Ивановна не сомне¬
валась, что вопиющий поступок Горбачева и Рожковой воз¬
мутит Русакову и та решится в конце концов на серьезные
меры. Даже на крайние меры.
Теперь она даже радовалась тому, что произошло: начи¬
нать всегда следует с решительных мер. С ее появлением в
детдоме вся эта орава распущенных мальчишек и девчонок
124

почувствует твердую руку. Вообще нужно ко всему присмот¬
реться. К коллективу воспитателей, например. Он, кажется,
из рук вон...
Предположение Елизаветы Ивановны подтвердилось на
следующее утро. Окруженная маленькими девочками, Ана¬
стасия Федоровна сидела в рабочей комнате за машиной и,
пришивая пестрый лоскут к платью, неторопливо говорила
что-то своим внушительным басом.
Елизавета Ивановна замедлила шаг у открытого окна и
прислушалась.
— Вот, крошки, — говорила Анастасия Федоровна, — сей¬
час мы его приметаем и прострочим. Сам по себе он ничего,
лоскуток, а получится очень миленький кармашек. Главное,
со вкусом надо подобрать. Вот и приучайтесь, вырабатывайте
вкус. Сейчас вы маленькие, а потом вырастете, станете де¬
вушками. На хорошо одетую девушку всем приятно посмот¬
реть. Другая и некрасивая, а со вкусом оденется, и кажется,
что красивее стала. Молодые люди в туалетах ничего не по¬
нимают, но им тоже нравится, если хорошо одета... Когда я
была молодая и мой будущий муж за мной ухаживал...
— Можно вас на минуточку? — не выдержала Елизавета
Ивановна.
— Меня? Пожалуйста. — Анастасия Федоровна отложила
платье и подошла к окну.
— Вы понимаете, что вы говорите? — негодующим шепо¬
том спросила Елизавета Ивановна.
— А что? Я ничего особенного не сказала, — встревожи¬
лась Анастасия Федоровна.
— По-вашему, говорить о том, как они станут девушками,
о молодых людях — ничего особенного?
— Господи, да ведь они на самом деле будут девушка¬
ми, — растерянно сказала Анастасия Федоровна.
— Это будет когда-то, а сейчас говорить с ними об этом
не-пе-да-го-гич-но, — отчеканила Елизавета Ивановна. — Ия
предупреждаю, что поставлю вопрос на педсовете.
На лице Анастасии Федоровны выступили капельки пота.
Она не знала, кто эта отошедшая от окна женщина с непо¬
движной спиной, испуганно смотрела на удаляющуюся спину
и думала, что с ней, Анастасией Федоровной, сделают на пед¬
совете за то, что она говорила. Она так и не поняла, что ужас¬
ное было сказано, но в том, что с ней что-то сделают, не сомне¬
валась.
— А дальше? А потом что было? Расскажите, Анастасия
Федоровна! — Увидев, что незнакомая женщина отошла, де¬
вочки обступили руководительницу.
— Потом, крошки, в другой раз. Давайте работать, — ска¬
125

зала Анастасия Федоровна и, прерывисто вздохнув, взяла
недошитое платье.
Елизавета Ивановна была довольна. Возмутилась она со¬
вершенно искренне, но к ее возмущению примешивалось удо¬
вольствие, испытываемое человеком, когда ожидания, пред¬
положения его подтверждаются, даже если предполагает и
ожидает он скверное и дурное.
Еще накануне вечером она договорилась с директором о
том, что вторую рабочую комнату, подсыхающую после ре¬
монта, можно пока использовать для игр. После завтрака
Елизавета Ивановна собрала свою группу в пустой, гулкой
комнате. Следом за старшими в нее набились и галчата —
посмотреть, что там будут делать. Елизавета Ивановна была
довольна и этим: во-первых, они не будут слышать всего, что
может наговорить та похожая на домработницу тол¬
стая женщина, а во-вторых, очень хорошо, если воспитатель¬
нице удастся завоевать авторитет сразу среди всех воз¬
растов...
— Сейчас, дети, мы будем играть, — объявила Елизавета
Ивановна. — Маленькие будут водить хоровод. Умеете?
— Умеем! — закричали галчата.
— Очень хорошо! Становитесь в кружок и беритесь за руч¬
ки. Какую будем петь песню? Если вы не знаете, я вас научу.
Есть очень хорошая песенка. Вот слушайте. — И она скрипуче
пропела:
Станьте, дети,
Станьте в круг,
Станьте в круг,
Станьте в круг...
— Жил на свете старый жук! — с восторгом подхватили
галчата.
Они знали эту песенку. Весной их водили на кинокартину
«Золушка», где был такой смешной и глупый король и где Зо¬
лушка учила придворных песенке про жука.
Старшие с недобрыми ухмылками смотрели на воспита¬
тельницу, которая вместе с малышами распевала детскую
песенку.
Стоявшим у дверей удрать было просто: улучив момент,
когда воспитательница поворачивалась к ним спиной, они в
два шага оказывались на свободе. Митя Ершов, Лешка и Яша
Брук стояли возле окна. В знойном струящемся воздухе дро¬
жали верхушки тополей, под деревьями клубками свернулись
густые тени. В окно врывался запах нагретой листвы, а здесь,
в комнате, пахло сырым мелом и сиккативом. Валерий Белоус
до сих пор развлекался как умел: трогал пальцами стенку и
смотрел, не пачкает ли, почесывался, незаметно щелкал гал¬
126

чат по затылкам. Все это надоело ему, он согнулся и сделал
страдальческое лицо:
— Елизавета Ивановна, у меня живот заболел.
Галчата засмеялись.
— Выйди и не балагань!—строго сказала Елизавета Ива¬
новна.
Валерий, храня на лице скорбь, пошел к выходу, но в две¬
рях опрокинулся на руки, сделал стойку и вышел на руках.
Галчата взвизгнули от восторга. Елизавета Ивановна не ви¬
дела, но догадалась, что она обманута, — на щеках ее высту¬
пили красные пятна.
Яша Брук решительно оттолкнулся от стенки и пошел к
выходу. Следом тронулись Лешка и Митя.
— Куда вы, дети?
— К Людмиле Сергеевне, попросим газету. Мы с Ксени¬
ей Петровной всегда в это время читали газету, — сказал
Яша.
Митя, подтверждая, кивнул.
Елизавета Ивановна прищурилась, пятна на ее щеках про¬
ступили ярче. Взгляд ее остановился на Лешке.
— Горбачев, к директору тебя вызывали?
— Вызывали.
Галчата примолкли, перестали топтаться.
— Что она сказала?
— Чтобы не заплывал в другой раз.
— И больше ничего?
— Ничего.
— Ага! — Елизавета Ивановна едва не задохнулась.
Малыши затаив дыхание ждали, что она сделает.
— У меня в группе, — еще отчетливее, чем всегда, сказа¬
ла Елизавета Ивановна, — не появляйся до тех пор, пока ди¬
ректор не вызовет тебя снова.
Лешка исподлобья посмотрел на нее и пошел следом за то¬
варищами. Валерий подтягивался на турнике. Увидев их, он
спрыгнул на землю.
— Вот зуда какая! А, ребята?.. — сказал он и, неестествен¬
но вытянувшись, запел фальцетом:—Жил на свете старый
жук...
— Брось, Валет! — отмахнулся Митя.— И откуда она взя¬
лась на нашу голову!..
— Хоть бы уж скорее Ксения Петровна выздоравли¬
вала!
— Да... — задумчиво подтвердил Яша и, помолчав, вдруг
решительно сказал: — А мы свиньи! Конечно, свиньи! — кив¬
нул он в ответ на удивленные взгляды товарищей. — Ксения
Петровна сколько болеет, а мы ни разу не проведали.
127

— Ну да, в больницу же нас не пустили!
— Так то в больницу, а сейчас она дома. Пошли... Схо¬
дим? А то Елизавета Ивановна нас еще в песочек посадит
играть...
Ребята невесело посмеялись.
— Вы идите, а я не пойду, — сказал Лешка.
— Почему?
— Ну, вас она знает, а меня нет.
— Так узнает! Все равно ты с нами, в нашей группе.
Лешка стеснялся чужих, незнакомых людей, терялся в их
присутствии, знал, что так будет и на этот раз, но после недол¬
гих колебаний' согласился.
— А адрес? Ты знаешь?.. Я тоже нет... О, Кирка знает!
Девочки к ней бегали...
Кира адрес знала, но сказать отказалась:
— А зачем вам? Вы к ней хотите? Я тоже пойду.
— Так ты уже была!
— Ну и что? И еще пойду.
Ребята переглянулись... Им хотелось пойти самим, чтобы
поговорить обо всем серьезно, а при Кирке какой мог быть
серьезный разговор... Кира обиделась:
— Не хотите — и не надо! Ничего я вам не скажу, а пойду
сама.
— Да ладно, пойдем.
Кира улыбнулась, но тут же лицо ее стало озабоченным:
— Только знаете, мальчики, надо ей в подарок что-нибудь
принести.
— А чего нам дарить? У нас ничего нет.
— По-моему, надо цветы. А? Это очень красиво — дарить
цветы! Цветы всегда дарят.
— Ха! Где ты их возьмешь? На базаре? А откуда у нас
деньги?
Денег не было, и взять их было негде.
— В сквере нарвать — так еще в милицию заберут... —
раздумчиво сказал Митя.
— Я знаю! — с таинственным видом сказала Кира. — Там
только собака, а если не бояться, так ничего...
Кира привела их в узкий, глухой переулок, над которым
смыкались кроны деревьев, с независимым видом прошла по
нему одна, «на разведку», — шепотом пояснила она, — потом
подвела к забору из ржавых штамповочных отходов. Там, где
не хватило продырявленных железных листов, была натянута
колючая проволока. За забором среди яблонь и груш в гу¬
стой траве вздымались стрелы львиного зева, алели гвоздики.
Возле самого забора раскинулись широкие вайи папоротни¬
ков. Кира приподняла проволоку — образовался удобный лаз.
128

— Вот, — сказала она.
— Так это же чужое! — изумленно сказал Яша.
— А что у них — убудет? Вон там сколько!
— Нет, я не полезу, — решительно сказал Яша.
— Ия, — сказал Митя.
— Эх, вы! Просто вы трусите, вот и всё! — презрительно
сказала Кира. — А еще мальчишки!..
Лешка не хотел лезть в чужой сад, но он не мог допустить,
чтобы его считали трусом.
— Подыми проволоку, — сказал он.
Пригнувшись, он пробежал к деревьям и торопливо начал
рвать цветы вместе с травой. Трава не поддавалась, сколь¬
зила в кулаках, из-под рук брызгали в разные стороны куз¬
нечики. Возле дома забухал густой собачий лай.
— Обратно! Давай обратно! — громким шепотом закрича¬
ла Кира.
Лешка метнулся к лазу.
— Папоротников! Папоротников сорви!
Лешка ухватил несколько ломких резных листьев и бро¬
сился под проволоку. По саду, размахивая руками, бежала
старуха:
— Да что же вы делаете, босяки!.. Вот я на вас собаку
спущу!
В ответ раздался дружный топот. «Босяки» остановились
только через два квартала.
— Нет, все-таки это свинство! — переводя дух, сказал
Яша. — Вдруг залезли в чужой сад, наворовали цветов...
— Никакое не свинство! — отрезала Кира. — Если бы для
себя — другое дело, а то для больного. А где нам взять, если
у нас нет? А ей будет приятно... Ну и помял же ты их!
— А я считаю, все равно, — сказал Митя. — Для чего бы
ни украли, все равно украли. Вот Ксения Петровна узнает...
— Попробуй только сказать!..
Кира на ходу перебрала растрепанный пук травы и ли¬
стьев, и он незаметно превратился в пышный букет, красиво
обложенный папоротником. Она полюбовалась и сама себя
похвалила:
— Вот! Как из магазина!
Маленький домик на улице Липатова прятался от зноя в
глубине двора, среди уже отцветшей сирени. Весь двор зани¬
мали аккуратные грядки, дорожка была тщательно вычищена
и подметена. Но возле терраски, к которой ребята подошли,
порядок бесследно исчезал. Уткнувшись фарой в сиреневый
куст и задрав заднюю ось без колеса, стоял мотоцикл. Возле
129

крохотной, под навесом, летней кухни лежала длинная помя¬
тая коляска.
Перед ступенями на терраску, заваленными щепой и
стружками, стоял остов новой коляски. Человек в майке и
лыжных брюках согнулся над этим остовом. Ребята видели
только его обтянутый коричневой фланелью зад и движущие¬
ся голые локти.
— Здравствуйте, — сказала Кира.
Из-под колена показался прищуренный глаз, удивленно
открылся, человек выпрямился и повернулся к ребятам:
— Чем могу?
Он оказался толстогубым, с большим утиным носом и со¬
вершенно лысый. Сверкающую, как стеклянный абажур, лы¬
сину покрывали росинки пота. Он вытер пот ладонью и вы¬
жидательно зажмурил левый глаз, отчего правый открылся
еще больше.
— Мы... Нам Ксению Петровну, — объяснила Кира.
— Угу! Сенечка! — крикнул человек в сторону террасы.—
К тебе твои ирокезы... Шагайте! — сказал он, отодвигая в
сторону остов коляски, и тут же остановил ребят: — Одну ми¬
нуточку! Здесь, — он показал на террасу и вокруг себя, — что
угодно, там, — он повел рукой в сторону грядок, — ничего!
Квартирная хозяйка! — скосив глаза, заговорщическим шепо¬
том пояснил он.
— Мы вовсе и не собираемся... Мы же не за тем...
— Да кто там, наконец? — послышался с террасы жен¬
ский голос. — Вадим, опять ты что-нибудь выдумал?
— Отнюдь! И даже наоборот!.. — воскликнул лысый чело¬
век. — Вполне реальные краснокожие атакуют наш блокгауз.
Вооружены они шпажником и гвоздиками, но где-нибудь у
них спрятаны томагавки. Кричи, когда они начнут снимать с
тебя скальп. Я не боюсь — у меня снимать нечего. — Лысый
подмигнул ребятам.
Они засмеялись и поднялись на террасу.
Маленькая женщина с округлым лицом нетерпеливо при¬
подняла голову с подушки. При виде ребят она радостно за¬
улыбалась, на бледных, но полных щеках ее проступили
ямочки.
— О, ребята! Вот хорошо, что пришли!.. Здравствуйте.
И даже цветы?.. Спасибо!.. Вадим Васильевич, дай стулья!
Вадим Васильевич поднялся на террасу, заглянул в ком¬
нату и озабоченно зажал нос в кулаке. Все стулья были зава¬
лены инструментами и мотоциклетными деталями.
— Стулья? — переспросил он. — Чтобы сесть? Но разве
для этого обязательны стулья? — Он широким жестом пока¬
зал на перила террасы: — Прошу!
130

— Мы... Нам Ксению Петровну, — объяснила Кира.

Кира, уже пристроившая свой букет в кувшин с водой, с
удовольствием вспрыгнула на перила.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, мы не устали, — вежли¬
во сказал Яша.
Лешка позавидовал тому, как Яша спокойно держится и
здорово высказывается. Сам он, ожидая неизбежных расспро¬
сов, не знал, куда девать руки, ноги, и никак не мог сглотнуть
противную сухость во рту. Однако его ни о чем не расспра¬
шивали. Ребята рассказывали о лагерных происшествиях.
Ксения Петровна весело смеялась. Внизу Вадим Васильевич
пытался привинтить к остову железный уголок, но прижать
его было нечем уголок вертелся вместе с шурупом. Вадим
Васильевич, отдуваясь, отбросил отвертку и провел пятерней
от затылка ко лбу, ероша воображаемую шевелюру. Лешка
спустился вниз:
— Давайте я подержу.
— Оч-чень хорошо! Только возьми плоскогубцами.
Норовистый уголок после нескольких рывков затих и при¬
жался к остову.
— Брависсимо!— сказал Вадим Васильевич.— Еще немно¬
го — и ты станешь бортмехаником. Как тебя зовут?.. Алексей
Горбачев? А по батюшке? Отца как звали?.. Отлично! А что,
Алексей свет Иванович, если мы привинтим еще уголочек?
Не возражаешь?.. Превосходно!
— А что это будет?
— Сие корыто? Будучи обтянутым и поставленным на ко¬
лесо, оно превратится в мотоциклетную коляску.
— А где же колесо?
— Хм! Чего нет, того нет. И даже заднего колеса для мо¬
тоцикла тоже нет. Купил без колеса. Оно погибло в неравной
борьбе с нашими мостовыми. Но я убежден: где-то бродит че¬
ловек и изнывает от желания продать мне колесо.
— Так лучше же купить сразу новый мотоцикл!
— Лучше? — Вадим Васильевич зажал нос в кулаке и
озабоченно посопел в него. — Возможно, возможно... Но, во-
первых, нет денег. Как вы думаете, Алексей Иванович, при¬
чина уважительная?
— Уважительная, — засмеялся Лешка.
— Я тоже так думаю. Во-вторых, получать готовое скучно.
А этот драндулет, как называет его моя дражайшая супруга,
когда он, изрыгая грохот и зловоние, будет вытряхивать душу
из своего хозяина, он покажется мне дороже роллс-ройса.
А почему? Делать вещи своими руками — это самое лучшее,
что придумал человек с тех пор, как появился на Земле.
Малопочтенному занятию — отравлять жизнь ближнему —
он научился значительно позже...
132

За свою долгую, по его мнению, жизнь Лешка не успел
еще сделать ни одной вещи, но, представив себе, как бы ему
завидовали, если б он мог сказать, что мотоцикл построил он
сам, согласился, что делать вещи, конечно, здорово.
— Вадим, дай нам, пожалуйста, яблоки.
Вадим Васильевич поднялся на террасу.
— И, ради бога, перестань хвататься за нос!
— Сенечка! — с отчаянием воскликнул Вадим Василье¬
вич. — Это же самый выдающийся предмет на моей физионо¬
мии! Держась за него, я чувствую, что и во мне есть что-то
великое...
На террасе засмеялись. Лешке понравился веселый, чудно
и непонятно говорящий дядька с таким некрасивым и таким
подвижным лицом. Вадим Васильевич вернулся и строго
спросил:
— А мы что, рыжие? Держи, — и протянул Лешке огром¬
ное яблоко.
— Я такое и не съем, — застеснялся Лешка.
— А если постараться? — деловито спросил Вадим Ва¬
сильевич. — Вот и старайся. Я тоже буду. — Он надкусил
яблоко и, жалобно сморщившись, ухватился за щеку: —
У, проклятый!..
— Зубы? — сочувственно спросил Лешка. — У меня тоже
зуб болел. Мне Митька вырвал.
— Митька? Как? — заинтересованно повернулся к нему
Вадим Васильевич.
— Ниткой.
— Нет, брат, — огорченно вздохнул Вадим Васильевич, —
для меня нитка не годится. Трос нужен. А лечить тоже не мо¬
гу. Машины люблю всякие, но бормашины боюсь до смер¬
ти... Придется прибегнуть к полумерам — жениному одеко¬
лону.
Держась за щеку, он взбежал на веранду.
— Опять зубы?— воскликнула Ксения Петровна.— И как
не стыдно! Взрослый человек, а боится идти к зубному
врачу!
— Сенечка! — взмолился Вадим Васильевич. — Я же не
совершенство! Критики же допускают, чтобы положительные
герои имели миниатюрные слабости... Честное слово, я вполне
положительный мужчина, почему мне нельзя иметь такую не¬
винную слабость?! Ох! — И он убежал в комнату.
Лешка поднялся на террасу. Яша рассказывал Ксении
Петровне о новой воспитательнице и о том, как ее невзлюби¬
ли за въедливость, и несправедливость. Она вызвала такую
дружную неприязнь, что каждый ее поступок, каждое слово
казались неправильными. Ксения Петровна, нахмурившись,
133

слушала рассказ Яши, то и дело прерываемый бурными до¬
полнениями Киры. Митя молча кивал, подтверждая сказан¬
ное.
— Мне кажется, — осторожно сказала Ксения Петров¬
на, — вы поторопились с выводами. Она новый человек, а вы
привыкли к другому — скажем, ко мне — и потому не совсем
справедливы к ней.
— Хорошо, мы привыкли, — вскочила Кира, — но Горба¬
чев же не привык, он новенький. Пусть он скажет! Это спра¬
ведливо, если я чуть не утонула и он меня спас, а она его хо¬
чет наказывать!
— От меня бы вам, положим, тоже попало! — сказала
Ксения Петровна. Глаза ее прищурились, а на щеках проре¬
зались веселые ямочки. (Ребята засмеялись.) — По-моему,
вам просто скучно! Вот вы и капризничаете...
— А конечно, скучно! — подхватила Кира. — Отчего бы
стало весело?..
Вадим Васильевич появился в дверях, и душная волна
одеколонного аромата хлынула на террасу.
— Ты вылил на себя весь одеколон? — всплеснула руками
Ксения Петровна.
— Нет, самую малость. Но исцелился и теперь услаждаю
носы общества. Учитесь жертвовать собою! — подмигнул ре¬
бятам Вадим Васильевич.
— Сядь, жертва, подальше, а то общество бросится за
противогазами... (С горестным вздохом Вадим Васильевич
сел на перила.) Что же вы делаете?
— На «подсобку» ходим... А вот сейчас в «жука» играли,—
усмехнулся Митя.
— И это все, чем вы занимаетесь? — спросил Вадим Ва¬
сильевич.
— С первого числа в школе будем заниматься.
— Да нет, что вы сейчас делаете?
Ребята переглянулись:
— Ничего.
— Троглодиты! — Вадим Васильевич соскочил с перил.—
И вы еще не покусали друг друга от скуки? Не полезли на
стену? Сколько вам лет? Двенадцать, четырнадцать?..
Неправда! Вы дряхлые, ленивые старички! Неужели ни один
ваш самолет не парил в небе, разрывая завистью сердца
окрестных мальчишек? Неужели вы ни разу не сожгли про¬
бок, пуская электропоезд? Что это у вас? Руки? Фитюльки,
брелоки! Может, вы думаете, что это у вас головы? Это клум¬
бы для причесок!.. Молодые люди! В вашем возрасте я первый
в своем городе построил детекторный приемник, и мышиный
писк в нем поверг в изумление и восторг весь город... Из-за
134

моего ветродвигателя у мальчишек не было инфаркта только
потому, что тогда еще не знали, что это такое... Мой двигатель
давал электроэнергию и мог... вы слышите? — мог зажечь
лампочку от карманного фонаря! На руках у меня не сходили
мозоли, ожоги и прочие болячки... Покажите ваши руки!..
Разве вы живые мальчики? Вы восковые, картонные!..
— Вадим! Вадим! — остановила его Ксения Петровна.—
Что ты на них напал? Они же не умеют.
— А кто научился не делая?
— А что мы можем делать, если у нас ничего нет! — воз¬
разил Митя.
— Головы есть? Руки есть? Достаточно!.. Нет, я не могу
на вас смотреть. Кем вы растете? Белоручками! Дармоеда¬
ми! — Вадим Васильевич махнул рукой и убежал к мотоцик¬
летным руинам.
— Вы не обижайтесь на него, ребята, — тихонько сказала
Ксения Петровна. — Он только шумит страшно, а так, в об¬
щем, ничего...
— Мы не обижаемся, — сказал Яша. — Правильно, конеч¬
но... Мы пойдем, Ксения Петровна, а то нам еще попадет.
— Как — попадет? Вы разве без спросу?.. Немедленно
убирайтесь и больше без разрешения носу не показывайте!..
Ребята попрощались с Вадимом Васильевичем, который,
не оборачиваясь, буркнул что-то в ответ, и ушли.
— Правда, он хороший? — оглядываясь у калитки, спро¬
сила Кира. — Веселый-веселый!
— Ага, — сказал Лешка. — Только почему он такой ста¬
рый? Ксения же Петровна молодая.
— А он совсем и не старый! Только что лысый... Так, мо¬
жет, у него от болезни волосы повылазили.
— Давайте скорее, ребята, — сказал Яша, — а то в самом
деле нагорит. Наверно, Людмила Сергеевна нас уже хвати¬
лась.
14
Людмиле Сергеевне было не до них. Анастасия Федоров¬
на, невпопад отвечая девочкам, все время мучительно разду¬
мывала о том, что такое ужасно непедагогичное сказала она
при незнакомой женщине. Теряясь в догадках, Анастасия Фе¬
доровна так настращала себя, что у нее начали дрожать руки,
закололо в сердце. Поручив ученицам обметывать петли, она
прибежала к заведующей. Нервно перекалывая бесчислен¬
ные булавки и иголки в отворотах платья, Анастасия Федо¬
ровна попыталась рассказать, что произошло, но вместо этого
начала всхлипывать, сморкаться и расплакалась.
135

Людмила Сергеевна не могла не улыбнуться — почему-то
большие, толстые люди всегда смешно страдают, — и тут же
ей стало неловко. Эта толстая, со смешными замашками жен¬
щина была одинока как перст. Всю жизнь она отдала служе¬
нию — даже не любви, а именно служению — сначала мужу,
потом сыну. Муж, техник-металлург и капитан запаса, погиб
где-то под Лозовой в завьюженную ночь, командуя последним
заслоном, прикрывавшим отход частей. Сын, не в мать хруп¬
кий юноша, которому она, притворяясь сытой, подсовывала
свой скудный хлебный паек эвакуированной, не кончив шко¬
лу, тайком от нее ушел добровольцем в армию и бесследно
исчез в боях под Яссами. Анастасия Федоровна верила в луч¬
шее, ждала и надеялась. Время подтачивало надежду и раз¬
веяло ее без остатка.
В родной город Анастасия Федоровна вернулась, но вер¬
нуть свое место в жизни не могла: ей не о ком было заботить¬
ся, не на кого было расходовать неиссякаемые запасы любви.
К тому же и делать она могла немногое — шить, по-домашне¬
му готовить. Учиться чему-нибудь было не по возрасту, да и
не пошла бы никакая наука в ее затуманенную горем голову.
Друзья мужа через завком и гороно устроили ее в детский
дом руководительницей по труду. Поначалу Анастасии Федо¬
ровне не раз случалось, выкраивая детскую рубашонку,
всплакнуть в голос. Ее маленькие ученицы не знали, о чем
плачет тетя-руководительница, тем не менее охотно поддер¬
живали ее согласным хором. Людмиле Сергеевне несколько
раз доводилось унимать их дружный рев, и она даже подумы¬
вала, не следует ли заменить плаксивую руководительницу —
детишки и без того нервны.
Постепенно веселая ребячья болтовня, радость, сияющая
в их глазах, и собственное жизнелюбие взяли верх. Анастасия
Федоровна успокоилась, привыкла, а потом без памяти при¬
вязалась к своим «крошкам». Могучая руководительница
изливала на них столь же могучие потоки нежности. Дети ни¬
когда не ошибаются в оценке внутреннего к ним отношения
взрослых. Они отвечали ей тем же.
Анастасия Федоровна не заблуждалась насчет своих по¬
знаний. Она учила крошек шить, вышивать, а слегка и уму-
разуму, как сама его понимала. Случалось, Людмила Сергеев¬
на с некоторой тревогой прислушивалась к ее поучениям,
но все заканчивалось благополучно. Да и как могло быть ина¬
че: не очень рбразованная, но порядочная женщина и мать,
могла ли она внушать детям дурное?
Теперь эта большая женщина с растрепанной прической,
смешно всхлипывая басом и сморкаясь, перепуганно и невнят¬
но говорила что-то о педсовете, своей невиновности и какой-то
136

инспекторше, неизвестно за что на нее накричавшей. Людми¬
ла Сергеевна напоила ее водой, заставила причесаться и
только-только начала добиваться вразумительного расска¬
за, как глаза Анастасии Федоровны остановились и она
опять потеряла дар речи. В кабинет вошла Елизавета Ива¬
новна.
— Значит, это вы так напугали Анастасию Федоровну? —■
догадалась Людмила Сергеевна.
— Напугала? Не знаю. Я сделала совершенно правильное
замечание. А если это кого-нибудь пугает... — Елизавета Ива¬
новна развела руками. Она пришла взбешенная и не намере¬
на была церемониться.
— Хорошо, разберемся. Вы идите, Анастасия Федоровна,
и успокойтесь, пожалуйста. Я думаю, у вас нет оснований вол¬
новаться.
— У вас они во всяком случае есть! — сказала Елизавета
Ивановна.
Людмила Сергеевна проводила Анастасию Федоровну к
дверям и повернулась к Елизавете Ивановне:
— Какие?
— Вы знаете, что эта женщина говорила маленьким де¬
вочкам?! О том, как они станут девушками и как нужно оде¬
ваться, чтобы нравиться.
— Рановато, конечно, но вкус и опрятность надо приви¬
вать с детства. В сорок лет не привьешь.
— Но она все это по-обывательски! Это мещанка какая-то!
— Вот уж напрасно! Она добросовестный работник и
очень хорошая женщина.
— И этого, по-вашему, достаточно? Уверена, что у нее нет
специального образования.
— В магическую силу диплома верят только люди, у ко¬
торых за душой нет ничего, кроме этого диплома...
— Вот как? Министерство просвещения придерживается
другого взгляда!
— Ну, я ведь не министерство... — усмехнулась Людми¬
ла Сергеевна. — И где их взять, дипломированных, коли
нет?
— Но как можно терпеть людей, не имеющих представле¬
ния о педагогике? Задача воспитания подрастающего поко¬
ления лежит прежде всего на нас, педагогах...
Елизавета Ивановна, подстегиваемая негодованием, горя¬
чо принялась объяснять, какая это большая, ответственная
задача и как ее надлежит решать советским педагогам.
Людмила Сергеевна с тоской слушала бесконечный поток
пространных периодов, которые она читала и слышала несчет¬
ное число раз, и вдруг, несмотря на ясный день и полную пе¬
137

ред тем бодрость, почувствовала, что ее укачивает, заносит —
еще несколько секунд, и она заснет.
«Батюшки, да от нее очумеешь! — подумала Людмила
Сергеевна и встряхнула головой, чтобы отогнать расслабляю¬
щую дремоту. — Говорить мастер, а с дюжиной мальчишек не
сладила».
Людмила Сергеевна уже знала от дежурной, что старшие
воспитанники разбежались и с новой воспитательницей оста¬
лись только галчата, с энтузиазмом прославляющие старого
жука... Ей вспомнился знакомый, который любил долго, со
вкусом объяснять, как надо плавать, и, даже стоя на берегу,
командовал, давал советы и критиковал. Сам он никогда не
купался, так как плавать не умел и воды боялся... Людмила
Сергеевна заулыбалась.
— Я, кажется, ничего смешного не сказала! — оскорблен¬
но осеклась Елизавета Ивановна.
— Извините, это своим мыслям... Все, что вы говорили,
совершенно правильно, но... поговорим о вашей группе.—
Людмила Сергеевна улыбнулась как можно мягче: ей захоте¬
лось загладить неловкость от своего неуместного веселья
во время речи Елизаветы Ивановны. — Разбежались, сор¬
ванцы?
— Да. И виноваты в этом вы! — Пятна на скулах Елиза¬
веты Ивановны вспыхнули снова.
— Я-a? Чем?
— Вы наказали Горбачева? Нет! А в результате и без
того донельзя распущенная группа решила, что ей все позво¬
лено. И вот — пожалуйста!.. Почему он не наказан?
— Горбачев — новенький. Мальчик в прошлом задерган¬
ный, замкнутый, недоверчивый. Если на него наседать, он
просто убежит, только и всего. Ему оттаять нужно, и он уже
начал оттаивать. Сейчас ласковый упрек для него больнее
любого наказания. Однажды его уже вызывали на совет, и он
очень тяжело это переживал.
— Это что, по Макаренко? Он устарел...
— Ну, прежде мы с вами устареем!
— Теперь другое время и другие методы... Но не об этом
речь! Вы думаете обо всех, кроме меня. Какой может быть
у меня авторитет, если вы с первых шагов отвергаете то, на
чем настаиваю я?
— Что же мне, для Создания вам авторитета раздавать
выговоры или затрещины?
— Мне нужно только, чтобы вы не подрывали, а завоевать
я сумею сама!
— Заслужйте любовь и уважение ребят — вот вам и авто¬
ритет, Они мечтают о нем. Им нужен образец, человек, кото¬
138

рый знает больше и умеет лучше, который скор на выдумку,
но нетороплив и мудр в решениях. Сумейте их увлечь, и они
с радостью подчинятся вам, пойдут за вами, как за проро¬
ком!..
— Я не претендую на роль пророка, — язвительно сказала
Елизавета Ивановна. —■ Мне достаточно, если меня ценят и
уважают в органах народного образования. Я советский пе¬
дагог и отлично понимаю ответственность и важность своей
работы. Она вовсе не в том, чтобы подлаживаться под вкусы
детей и потакать их выдумкам. Их нужно воспитывать! И я
вас спрашиваю: буду я иметь поддержку или нет, будем мы,
педагоги, действовать единым фронтом?
Людмила Сергеевна вспыхнула:
— Пока я работаю в детдоме, здесь не будет никаких
«фронтов», никакого противопоставления педагогов детям!
И не рассчитывайте на репрессии. Их не будет. Мы здесь для
того, чтобы облегчать детям жизнь, а не отравлять ее.
— Разумеется! Покой и самолюбие малолетнего хулига¬
на важнее достоинства педагога!
— Здесь нет хулиганов, товарищ Дроздюк! — резко сказа¬
ла Людмила Сергеевна и поднялась. — А если достоинство
педагога подвергается сомнению, виноват он сам.
— К счастью, этот вопрос будет решать гороно, а не
вы. Имейте в виду, я поставлю в известность Ольгу Василь¬
евну.
— Пожалуйста.
— Если вы так относитесь к педагогам, я вряд ли смогу
продолжать у вас работать.
— Я тоже так думаю. И знаете... по-видимому, ждать
окончания испытательного срока не стоит. Мы как-нибудь
обойдемся.
Лицо Елизаветы Ивановны дрогнуло, она хотела что-то
сказать, но передумала и, оскорбленно вскинув голову, вы¬
шла.
«Ну-ну, сокровище! — Людмила Сергеевна распахнула
окно, словно присутствие Елизаветы Ивановны нагнало в
комнату невыносимую духоту. — Вот тебе и твердый харак¬
тер! Характер-то твердый, да и мозги... чугунные. Теперь
побежит в гороно кляузничать. Наврет с три короба, а ты
оправдывайся... Ну и шут с ней, пусть ябедничает!»
Людмила Сергеевна решила больше не думать об этом,
но успокоиться не могла и заново переживала всю стычку.
Всегда по окончании какого-либо разговора ей казалось, что
она отвечала вяло, неубедительно, а потом, уже после време¬
ни, в голову приходили ответы и реплики, острые и неопровер¬
жимые, как сама истина. В дверь постучали, и Людмила
139

Сергеевна досадливо отмахнулась от своего запоздалого
острословия.
— Войдите!.. А, Яша? Входи.
Она любила этого вежливого и сосредоточенного мальчи¬
ка. Полная противоположность своей матери — Людмила
Сергеевна знавала ее. Та всегда жила нараспашку, так гром¬
ко и весело, что все начинали улыбаться, едва заслышав ее
звонкий голос.
— Садись. Что скажешь?
— Я лучше постою пока, Людмила Сергеевна, — сказал
Яша, поправляя очки. — Мы отлучились без разрешения.
— Ага, каяться пришел?.. Кто и куда?
— Рожкова; Ершов, Горбачев и я. Но я пришел сказать,
что подговорил всех я, остальные ни в чем не виноваты. Как-
то это так получилось... Просто я сказал, что свинство с нашей
стороны не проведать Ксению Петровну. Мы и пошли. И со¬
всем забыли, что без разрешения... Но мы же не куда-нибудь
там!..
— Ну, покаялся, теперь садись. Очень хорошо, что прове¬
дали Ксению Петровну, и очень плохо, что без спросу. Ты ведь
это понимаешь?
— Понимаю, — серьезно сказал Яша и посмотрел ей
в глаза.
— Если бы Ксения Петровна знала, она бы вас отправила
обратно.
— А она нас и прогнала, — улыбнулся Яша.
— Вот видишь!.. Как она себя чувствует?
— Слабая еще очень. Лежит, улыбается, а сама бледная.
Врачи говорят, еще недели две нельзя вставать.
Болезнь старшей воспитательницы поставила Людмилу
Сергеевну в трудное положение. Хорошо еще, что случилось
это в лагерный период — ребята большую часть времени были
там. А сама так закружилась, что всего два раза вырвалась
проведать больную. Даже перед ребятами стыдно — они вон
и то догадались. Яша выжидательно поглядывал на Людми¬
лу Сергеевну.
— Я еще хочу сказать... Муж Ксении Петровны... Мы с
ним познакомились. Он... он интересный человек, — сдержан¬
но определил Яша. — Так он подал нам хорошую идею, по-
моему. Организовать у нас какое-нибудь дело.
— Какое дело? Вы ведь работаете на подсобном участке?
Какого же вам еще дела хочется?
— На участке — другое! Это ведь потому, что нужно. А тут
что-нибудь, чтобы ребята сами делали, сами строили, изобре¬
тали... Чтобы не было скучно.
— А разве тебе скучно?
140

— Мне? — удивился Яша. — Нет. Я про других говорю.
— Что же нам, мастерскую устраивать? Негде. Да и неза¬
чем. Меньше чем через год окончите семилетку, большинство
пойдет в ремесленные, ФЗО. Зачем же сейчас мастерская? Да
и денег у нас нет. Нет, Яша, ничего не получится.
Брук ушел. Людмила Сергеевна занялась очередными
делами, забыв об этом разговоре, но он вспомнился, когда она
увидела ребят, несмотря на запрет опять собравшихся в «клу¬
бе», за сараем, и окончательно овладел ее мыслями, когда
уже в темноте она медленно — чтобы отдохнуть — возвраща¬
лась домой и перебирала в памяти события дня.
Яша прав — ребятам скучно. Зимой они до отказа загру¬
жены уроками, иной раз жалко смотреть, как они корпят над
учебниками и тетрадями, а летом даже неистощимая на вы¬
думку Ксения Петровна и та сдавалась. А без нее и вовсе
плохо. Конечно, они работают на участке, но энтузиастов это¬
го дела не так уж много. Это они делают потому, что должны,
а «для души» как изобретут что-нибудь — не обрадуешься.
Вроде прошлогодней истории с голубями...
Весной прошлого года Толя Савченко и Митя Ершов по¬
просили разрешения держать двух голубков — держат же
другие котят. Разрешила. Всем детдомом их закармливали,
оберегали от кошек. Потом вместо двух оказалось пять. При¬
манили своими и поймали. Потом стало десять. Для них по¬
строили голубятню — откуда натаскали материал, она так и
не дозналась, — поставили на столбе голубиный аэродром,
вроде пропеллера, как у заправских голубятников. Спохвати¬
лась Людмила Сергеевна, когда голубей оказалось сорок и
все поголовно мальчишки, кроме Брука и Горовца, заболели
этой страстью.
Целыми днями во дворе стоял треск крыльев, свист, ги¬
канье. Сжигаемая азартом ребятня переживала каждый
взлет, а потеря залетевшего в чужой двор голубя воспринима¬
лась как трагедия. Все бы еще ничего, но во дворе стали появ¬
ляться великовозрастные верзилы с оттопыренными пазуха¬
ми, с приклеившимися к губам сигаретами. Они садились
где-нибудь в тени и вприщурку смотрели на воспитателей.
Голуби нежно стонали у них под рубахами, а они перебрасы¬
вались жаргонными словечками и, конечно, ругались. И свои,
детдомовские, ребята начали перенимать их ухватки, ходить
враскачку, щуриться, цедить слова через губу. Людмила Сер¬
геевна пришла в ужас. Терпеть дольше голубятню — значило
погубить дом; уничтожить — означало вызвать незабываемую
обиду. Помогло несчастье.
Однажды ночью голубятня загорелась. Ребята повскакали
с постелей, тушили чуть ли не ладонями, но, щедро политая
141

смесью бензина с керосином, деревянная постройка сгорела
дотла. В ней не оказалось и следа голубей. И тогда все ребя¬
та исчезли. За Людмилой Сергеевной прибежала вконец
испуганная Лина Борисовна, дежурившая по спальням. Бро¬
сились на поиски, да куда там! Разве найдешь мальчишек
глухой ночью, в полуосвещенном городе, если они хотят
скрыться!
Утром они вернулись сами, мрачные, грязные, раздавлен¬
ные горем. Их заставили вымыться, накормили и ни о чем не
расспрашивали. Только потом Людмила Сергеевна узнала
подробности этой ночи.
Увидев, что в догорающей голубятне нет ни одного голубя,
ребята догадались, что это не пожар, а поджог, совершенный
после воровства.
— Это Сенька Бугай! Бугаева работа!
Сенька Бугай был угрюмый детина, нигде не работавший,
но безбедно живший на неизвестные доходы. Он не раз после
того, как у него перехватывали голубей, грозился «дать при¬
курить» детдомовцам.
— Пошли, ребята!
Вся толпа в одних трусах бросилась на улицу, оставив
догорать погибшую сокровищницу. По дороге восторжество¬
вали трезвые головы, и'вместо более приятного, но сомнитель¬
ного кулачного возмездия Сеньке Бугаю решили добиваться
не столь упоительного, но более надежного — законного.
В отделение милиции ввалилась орава перепачканных сажей,
мокрых ребят и, сверкая глазами, потребовала начальника.
Тот выслушал чумазую, взъерошенную горем и негодованием
ребятню, поколебался, но отрядил с ними милиционера с
ищейкой. Сеньки Бугая дома не оказалось. В заброшенном
сарайчике на пустыре было найдено несколько голубиных
тушек. Это непонятное зверство вызвало у потерпевших такую
ярость, что, не будь с ними милиционера, они бы бог знает
что натворили. Людмила Сергеевна опасалась, что ребята
подстерегут Бугая и дело кончится совсем плохо, и даже го¬
ворила об этом с начальником милиции. Через несколь¬
ко дней начальник милиции сообщил ей, что Бугай задержан
по обвинению в делах более важных и в городе уже не по¬
явится...
Нет, бог с ними, с такими увлечениями! И хоть бы польза
была, а то ведь ничего, кроме скверного азарта.
А придумать занятие для ребят необходимо. И чтобы это
обязательно была работа, чтобы и голова и руки были заняты
настоящим делом. Они — дети своего времени, они не боятся
труда и изнывают от безделья.
Что же, «трудовое» обучение, подобное тому, что прохо¬
142

дила когда-то она в сумбурное время комплексного обучения
и бригадного метода? Предполагалось, что это облегчит уча¬
щимся восприятие. Действительно, облегчало и без того не
слишком обремененные головы... Ведь ни учебников, ничего.
Учились, как скворцы, с голоса...
Людмила Сергеевна тихонько открыла дверь, не зажигая
света, прошла в кухню. Молодец Любочка — приготовила
матери ужин. И как чисто, аккуратно... Хорошая девочка ра¬
стет! Наскоро поужинав, она на цыпочках прошла в спальню
и легла. Сон не приходил. Опять начало покалывать сердце...
Хорошо еще, врачи говорят, что нарушений никаких нет, про¬
сто нервное. Натомилась за день да еще с этой Дроздюк по¬
нервничала... Придется встать.
Муж услышал звяканье пузырьков и сердито провор¬
чал:
— Опять аптека пошла в ход? Думаешь, капельки спасут?
Конец этому будет, Люда, или нет?
— Спи. Детей разбудишь.
— Скажите, какая забота о детях! Они уже забыли, ка¬
кая ты есть. Скоро за стол вместо тебя фотографию будем
сажать... Свалила все на девчонку и рада!
— Как тебе не стыдно, Вася! Ты же знаешь, какое сейчас
положение в детдоме...
— У тебя всегда безвыходное положение... Знаешь, как
это называется? Работой на износ. Так вот станок какой-
нибудь, рухлядь, которую уже нет смысла ремонтировать,
пускают в работу, пока окончательно не развалится... А ты не
машина, думать надо! Не хочешь о себе, так о детях подумай,
обо мне, наконец...
— А что о тебе думать? Вон ты какой здоровущий. А был
такой хрупкий, тоненький мальчик... Помнишь, в семилетке,
когда мы табуретки строили?
— Вот еще вспомнила ерунду какую! Спи лучше, а то
завтра опять убежишь ни свет ни заря...
Да, действительно было похоже на ерунду. Замысел был
хороший, но никто не знал, как и что нужно делать. Завод-
шеф прислал инструменты, несколько слесарных и столярных
верстаков. Привезли телегу досок, и началось обучение. Егор
Иванович, старичок с прокуренными усами, страдал пристра¬
стием к дремоте и воспоминаниям. В промежутках, когда он
не предавался воспоминаниям возле плиты, на которой ва¬
рился столярный клей, или не рассказывал, как в старое вре¬
мя мастер «вздрючивал» его за каждую мелочь и однажды с
похмелья даже облил кипящим клеем, учил их строгать царги
и проножки для табуреток и опиливать железные пластинки
неизвестного назначения. Немногие законченные табуретки
143

обрастали пылью и грязью в школьном сарае, а металличе¬
ские пластинки терялись или просто выбрасывались, что ни¬
кого не огорчало. Она свою пластинку так и не допилила. До
железки ли было, если тогда осваивалась перехваченная у
старших девочек магическая формула стреляния глазами:
«В угол, на нос, на предмет»... Техника была освоена и тут же
многократно проверена на ближайшем «предмете» — Васе.
Сраженный триединой формулой, Вася и допиливал за нее
окаянную пластинку. Теперь он этого не помнит. А она по¬
мнит, словно все было вчера... Господи, за стеной спит доч¬
ка уже такого возраста, а ей всё детские глупости вспомина¬
ются!
Нет, такое обучение им не нужно. У Макаренко? У него
другое — там колонисты должны были по необходимости ра¬
ботать, как настоящие рабочие: средств не хватало. Теперь в
этом нет нужды, государство их обеспечивает.
И все-таки Яша прав: мастерская нужна. Без обязатель¬
ного урока, без нормы, погони за планом, заработком. Но та¬
кая, чтобы были заняты руки и головы... Так что же это бу¬
дет? Игра в мастерскую? Пусть. Жизнь детей начинается с
игры. Девочка с куклой повторяет то, что мать делает с ней,
мальчишка подражает отцу. Из них не выйдут токари или
слесари? Неважно! Они сами будут собирать, строить, созда¬
вать свою мастерскую. И даже не научась чему-то определен¬
ному, не приобретя профессии — это они получат потом, в
ремесленном, ФЗО, — они научатся любить работу, в которой
один помогает другому, поддерживает, подгоняет. Пусть пока
по-детски они узнают и полюбят инструменты, орудия труда,
чтобы потом встретить их как добрых, испытанных помощни¬
ков, сжать молоток, как твердую, надежную руку друга!..
15
Ранним утром, когда над городом, перекрывая гудки дру¬
гих заводов, рокотала могучая октава «Орджоникидзестали»,
детский дом был разбужен грохотом. Повскакав с коек, ребята
бросились к открытым окнам. Посреди двора клубилось си¬
зое облако. Выпустив пулеметную очередь, облако стало гуще
и почернело. Раздались еще три выстрела, и стрельба прекра¬
тилась. В опадающем облаке обнаружились контуры мото¬
цикла, восседающий в седле Вадим Васильевич, а в коляске,
которая все еще раскачивалась и кланялась, — Ксения Пет¬
ровна.
Узнав среди выбежавших ребят недавних знакомых, Ва¬
дим Васильевич прищурился и кивнул:
144

— Ну как, троглодиты, бьете баклуши?
— Нет, работаем! Вот посмотрите!
— В другой раз, а то на завод опоздаю... Так я после ра¬
боты заеду за тобой? — повернулся к жене Вадим Василье¬
вич.
— Нет уж, пожалуйста! Когда опять захочешь меня уби¬
вать, придумай что-нибудь попроще...
Вадим Васильевич вздохнул и сказал, подмигивая ре¬
бятам:
— Судьба всех гениальных творений — недооценивают!..
Ребята оценили гениальное творение: они не спускали с
мотоцикла восхищенных глаз. Вадим Васильевич нажал стар¬
тер — в мотоцикле заурчало, булькнуло и смолкло. Он пере¬
двигал какие-то рычажки, что-то крутил — мотоцикл был
недвижим. Вадим Васильевич покраснел от досады. Мотоцикл
не двигался. Девочки улыбались. Ксения Петровна хохотала.
Ребята, негодуя, шикали на них. Что тут смешного? Обыкно¬
венная неполадка. У кого не бывает?!
— Вы садитесь, а мы толкнем, — сказал Митя. — Взяли,
ребята!
Тарас Горовец снисходительно улыбался. Конечно — тех¬
ника, но Метеора, например, не надо толкать всем домом,
чтобы сдвинуть с места...
Ребята облепили машину со всех сторон. Мотоцикл мед¬
ленно тронулся и, убыстряя ход, покатился к воротам. В нем
снова заурчало, он затрясся, выпустил пулеметную очередь,
окутался черным дымом и вымчал за ворота. Ребята выбежа¬
ли следом. Подпрыгивая на булыжниках и вызывая грохотом
истерику у собак, мотоцикл скрылся за поворотом. Ребята
возвращались взбудораженные и счастливые. Им уже мере¬
щилось, как в своей мастерской они собирают такой же мо¬
тоцикл и он получается нисколько не хуже, а может, даже
лучше. На смертную зависть мальчишкам, они раскатывают
в нем по городу, и все, даже милиционеры, шарахаются в сто¬
роны, уступая дорогу, а за заборами истошно лают очумелые
от ужаса собаки...
Предложение Людмилы Сергеевны устроить мастерскую
ребята поначалу встретили сдержанно. Еще какая-то рабо¬
та... Зачем? А уроки? А подсобное? Интерес начал пробуж¬
даться, когда выяснилось, что работать в ней будут только
те, кто захочет, никого принуждать не станут. А что делать?
Столы, скамейки? А радиоприемник собрать можно? А моде¬
ли делать?.. И даже с двигателями? А фото будет? А если
мотор собрать? Или даже... даже машину! А что? Взять где-
0 Библиотека пионера, том IX 145

нибудь старый «газик» и отремонтировать! А? Тогда и Метео¬
ра не надо!.. А права получить — плевое дело!..
Подхлестываемое коллективными домыслами, воображе¬
ние ребят начинало рисовать будущую мастерскую такими
размашистыми мазками и з таком темпе, что, не придержи
его Людмила Сергеевна, детдомовская мастерская превзошла
бы все новостройки послевоенной пятилетки. Не отвергая
окончательно взлелеянной тут же ребятами мечты о собствен¬
ной автомашине, Людмила Сергеевна осторожно опустила их
с заоблачных высот на землю, где пока еще даже не предви¬
делось помещения для мастерской. Свободных комнат не
было. Спальни, комнаты для занятий — и тех мало, — столо¬
вая да крохотный кабинетик самой Людмилы Сергеевны, он
же и канцелярия, и приемная, и в случае нужды — изолятор.
Вот и всё. Не разгуляешься. И строить нельзя: ни денег, ни
материалов. Вот только если сарай достроить?..
Опрошенный о возможностях и посильности такой до¬
стройки, Устин Захарович помолчал, пожевал губами и кив¬
нул:
— Можно.
Он же указал на обширные запасы главного строймате¬
риала: зарастающие травой бугры кирпичного хлама — уны¬
лые памятники не столь давних бомбежек. Доставку глины
и песка, нужных для раствора, вопреки сопротивлению Тара¬
са, возложили на Метеора, единственная лошадиная сила
которого должна была способствовать появлению множества
новых, окованных сталью. Творило, забытое штукатурами и
сохраненное «на всякий случай» Устином Захаровичем, лежа¬
ло в том же сарае.
Ребята с утра принимались за работу и к концу дня все
были перепачканы, благо стояли теплые дни и можно было
мыться прямо под краном во дворе или сбегать к морю. На
пустыре появились кучи глины, песка, выросли внушительные
кладки кирпича. Кирпич был со щербинами, прикипевшими
шлепками раствора, но все же годный в дело.
С кладкой недоведенной стены и настилом крыши легко
было управиться до сентября, однако Людмила Сергеевна
становилась все более хмурой. Затея с мастерской, как и мно¬
гие хорошие замыслы, оказалась непродуманной — значит,
несерьезной, и Людмила Сергеевна все злее корила себя за
легкомыслие, с которым откликнулась на мысль о мастерской.
Стены и крыша — еще не мастерская. А много ли наработают,
да и что могут сделать ребята перочинными ножами и един¬
ственным молотком Устина Захаровича! В гороно ее сооб¬
щение о мастерской встретили удивленными взглядами и вну¬
шительным напоминанием о том, что смета есть смета, а вы¬
146

думки есть выдумки; за соблюдением первой гороно сле¬
дить обязано, а за вторые пусть отвечает тот, кто выдумы¬
вает.
Людмила Сергеевна возлагала надежды на предприятия,
которые не могли не откликнуться на просьбу детского дома.
Что значит для них при многомиллионных оборотах выделить
какое-то жалкое количество инструментов и материалов!
Оказалось, значило многое. Она побывала на трубном, на
судоремонтном, и там ей, словно сговорившись, повторили
одни и те же слова о хозрасчете, снижении себестоимости,
внутренних ресурсах и недопустимости их разбазаривания. Из
окна управления судоремонтного, где шел разговор, Людмила
Сергеевна видела на заводском дворе бунты ржавой проволо¬
ки, кучи железного хлама, изъеденные солнцем и непогодой
обрезки досок, теса и со злостью показала собеседнику на эти
«внутренние ресурсы». Тот развел руками:
— Да, лежит. А дать не имеем права.
Людмила Сергеевна снова пошла в гороно поговорить с
заведующей: просить не денег, которых заведомо нет, а под¬
держки, чтобы не быть одиночкой в борьбе с чиновниками и
трусливыми бюрократами, как честила она чересчур усердных
стражей законности.
Ожидая, пока освободится заведующая, Людмила Сер¬
геевна прошла в методотдел и подсела к своей давней сослу¬
живице. В другой комнате зазвонил телефон, через открытую
дверь послышалась знакомая размеренная, немного в нос
речь, в которой, казалось, звучали не только слова, но даже
знаки препинания. Людмила Сергеевна заглянула туда — по
телефону разговаривала Елизавета Ивановна. Заметив Люд¬
милу Сергеевну, она сделала вид, что не узнает ее, и отвер¬
нулась.
— Разве она у вас теперь? — спросила Людмила Сергеев¬
на приятельницу.
— Кто, Дроздюк? Да, дня три уже работает.
Людмила Сергеевна почувствовала под сердцем холодок.
Она выгнала, а здесь приютили. Нескладно. Наверняка те¬
перь будут неприятности.
Они начались тотчас.
Завгороно приняла ее сухо, поздоровалась, против обык¬
новения, кивком:
— Слушаю вас.
Людмила Сергеевна рассказала, как возникла в детдоме
мысль о мастерской, с каким энтузиазмом приняли ее ребя¬
та, как усердно они работают и как теперь может рухнуть все
дело оттого, что чинуши не хотят ничем помочь. Заведующая
слушала, глядя на стол и поглаживая пальцами карандаш.
147

— Чего же вы хотите? — подняла она глаза на Людмилу
Сергеевну, когда та замолчала.
— Помогите нам, Ольга Васильевна. Вы ведь понимаете,
как это важно...
— Да, понимаю. Это важно... — прищурилась она, — по¬
тому что не нужно!
— Как! Почему?
— Детдом — не ФЗО и не ремесленное. У вас дети живут
до четырнадцати лет. Работать им рано. Они должны закон¬
чить семилетку, а потом уже в другом месте приобретут ква¬
лификацию. У вас они должны учиться, и ничего больше.
— Но ведь это не в ущерб занятиям! И лучше же бу¬
дет, если они заранее хоть немного ознакомятся, подгото¬
вятся.
— Конечно! Будут работать в мастерской, а из школы но¬
сить двойки? Как вы, педагог, можете предлагать такие ве¬
щи? Вы знаете, как у нас обстоит с успеваемостью?
— У меня нет двоечников.
— Так есть у других. И я не хочу, чтобы они появились
у вас тоже. Мы по области чуть ли не на последнем ме¬
сте...
— Но нельзя же так... — Людмила Сергеевна на секунду
замялась, — как в шорах. Сиди носом в учебник, и всё. Это же
дети, им развиваться нужно...
— Они и так перегружены в школе, а вы хотите еще на¬
грузить?
— Наоборот! Это им облегчит. Это и разрядка и практи¬
ческие знания. Ведь программы у нас академичны, дети выхо¬
дят неприспособленными, ничего не умеют...
— Программы составляем не мы, наше дело — их вы¬
полнять! И давайте сначала научимся их выполнять как сле¬
дует...
— Почему «сначала»? Пока мы научимся одному, потом
возьмемся за другое, дети вырастут, им не нужны будут ни
наше умение, ни наша инициатива.
— Я тоже за инициативу, только инициатива бывает раз¬
ная!..— раздраженно сказала завгороно и снова сердито при¬
щурилась.— Не надо быть умнее министерства. Оно утверди¬
ло программы, оно утвердило положение о детских домах...
И наше дело — выполнять их, а не нарушать.
— Так вы запрещаете мастерскую? — подобравшись, как
перед броском, спросила Людмила Сергеевна.
— Ничего я не запрещаю! — окончательно рассердилась
завгороно. — Но и на поддержку мою не рассчитывайте.
И имейте в виду: если только у ваших воспитанников пони¬
зится успеваемость — а мы проверим! — пеняйте на себя...
148

— Я не понимаю, Ольга Васильевна, почему вы сегодня
со мной так разговариваете?
— У меня есть основания. Не мешало бы и посоветоваться
насчет Дроздюк.
«Ну вот, добрались до корня!» — с горечью подумала Люд¬
мила Сергеевна.
— Если гороно рекомендовало вам человека, значит, у не¬
го были основания.
— Да разве это человек? — возмутилась Людмила Сер¬
геевна.— Это же надсмотрщица! Дай ей волю — она всех ре¬
бят в карцер упрячет...
— Товарищ Дроздюк — опытный педагог, думающий ра¬
ботник. Недооценили — пеняйте на себя.
Людмила Сергеевна ушла. «Неприятно как! Ольга Ва¬
сильевна — разумный ведь человек, а вот на тебе... Просто
амбиция заговорила: она Дроздюк рекомендует, а я выстав¬
ляю. Человек молодой, к должности не привыкла, вот ей и
мерещатся покушения на авторитет. И Дроздюк, конечно, на¬
плела... Батюшки! А с мастерской-то что же? Вот затеяла на
свою голову!»
16
Яша Брук не собирался работать в мастерской, так как
давно решил стать, подобно своей матери, педагогом. Он
был равнодушен к мастерской, но не к переживаниям това¬
рищей.
Несколько дней ребята пытались что-нибудь придумать,
найти выход, но ничего не придумали, и тогда Яша неуверен¬
но, думая вслух, предложил:
— А если пойти к Шершневу?
Они сидели втроем — Лешка, Яша и Митя. Лешка не по¬
нял и вопросительно поднял на Яшу глаза, а Митя отрица¬
тельно покачал головой:
— К директору «Орджоникидзестали»? Не даст!
— Он же ведь и депутат! — сказал' Яша.
Во время недавних выборов на всех стенах висели плака¬
ты, с которых смотрел на прохожих худощавый человек с
глубокими морщинами от крыльев носа к углам губ. Взгляд
у него был суровый.
Митя покачал головой:
— Станет депутат слушать каких-то ребят! Прогонит, и
всё!..
Яша опасался только одного: что секретарь в приемной не
пустит их к депутату.
Секретаря не оказалось. В коридоре на первом этаже зда¬
149

ния горсовета напротив одной из дверей стояли два деревян¬
ных диванчика. На одном сидела старуха с кошелкой и,
вздыхая, рассказывала молодой женщине с накрашенными
губами, как обижают ее родной сын и невестка — гонят из
собственной хаты. Молодая женщина кивала головой, но при¬
слушивалась не к ней, а к тому, что происходило за плохо
притворенной дверью. Возле двери, переминаясь с ноги на
ногу, стоял парень в кургузом пиджаке и лыжных штанах.
Парень нервничал: поминутно одергивал пиджак, приглажи¬
вал волосы и зажигал все время гаснущую папиросу. Ребята
тихонько сели на вторую скамейку. Из комнаты вышел старик
рабочий, надел обеими руками фуражку и сказал, ни к кому
не обращаясь:
— Ладно. Поглядим!
Парень был уже в приемной. Оттуда доносился невнят¬
ный, торопливый говор, потом сердитый голос громко произ¬
нес:
— Я прогульщиков не покрываю! Прогулял — отвечай за
это! И больше ко мне не приходи!
Парень вышел потный и красный, зло швырнул окурок на
пол и зашагал к выходу. Женщина с накрашенными губами,
заранее искательно улыбаясь, скрылась за дверью. Она сиде¬
ла долго, а старуха потом — еще дольше. Ребята несчетное
число раз прочитали на двери объявление о том, что депутат
Верховного Совета УССР тов. М. X. Шершнев принимает по
вторникам от 6 до 8 вечера, пожелтелый плакат, на котором
была изображена муха величиной с курицу и сообщалось, что
муха — разносчик заразы и потому пить сырую воду нельзя.
Между собой они говорили мало, и то шепотом.
Наконец старуха, сморкаясь и вытирая глаза, вышла. Ре¬
бята переглянулись и поднялись.
В глубине комнаты за столом сидел крупный человек в
синем костюме и что-то писал в блокноте. На скрип двери он
поднял голову:
— Вы что, ребята?
— Мы к вам. На прием, — сказал Яша.
— Ко мне? — удивился Шершнев. — Ну, заходите, сади¬
тесь. Только дверь прикройте — сквозит, — озабоченно огля¬
нулся он на открытое окно позади стола.
Шершнев оказался совсем не таким, как на предвыборных
плакатах. Там он был какой-то весь приглаженный и моло¬
жавый. А здесь сидел пожилой, сутулый человек с нездоро¬
вым, землистым лицом. Седеющие волосы его были остриже¬
ны под машинку. Только и было^ похожего, что глубокие мор¬
щины, падающие ко рту от толстоватого носа, да взгляд, су¬
ровый и внимательный.
150

— Что скажете? — Он отодвинул блокнот, оперся подбо¬
родком о кулаки, поставленные один на другой, и уставился
на Митю.
Митя покраснел. Они условились, что говорить будет Яша,
как самый культурный, но Шершнев смотрел на Митю, и при¬
ходилось говорить ему. Он наклонил свой крутой лоб, словно
собираясь бодаться, и сказал:
— Мы пришли потому, что нам все отказывают. А мы счи¬
таем — неправильно!
— В чем отказывают? Давай не с конца, а с начала.
Митя, изредка направляемый репликами Яши, рассказал
о мастерской в детском доме, о сарае, как ребята работают и
хотят, чтобы была мастерская, а никто ничего не дает. Лешка
разглядывал депутата, его блокнот, стол, застеленный зеле¬
ной бумагой. Бумага была в чернильных пятнах, на красном
переплете блокнота блестела тисненная бронзой надпись:
«Депутат Верховного Совета УССР». Лицо депутата не обе¬
щало ничего хорошего.
— Так не дают директора? — переспросил Шершнев и вы¬
прямился. — Я вот тоже директор и... тоже не дам. Не имею
права. А если бы узнал, что кто-то с завода дал, я бы его —
под суд.
Митя встревоженно оглянулся на Яшу.
— А как же, если шефы? — спросил Яша.
— Шефство — одно, а иждивение — другое. Это раньше
с шефов, как с дойных коров, тянули. Пора эту штуку при¬
крывать: надо беречь государственное имущество...
— Но мы же тоже государственные! — сказал Яша.
— Вы? — Брови депутата поднялись и опустились. —
М-да... Вроде так. — Он помолчал, потер подбородок. — Вот
что, ребята: с завода я дать ничего не могу, не имею права,
но — подумаем!.. Как вашего директора фамилия?.. — Он за¬
писал в блокнот.
Ребята встали.
— Нам еще прийти? — спросил Яша.
— Нет, приходить не надо. Я дам знать.
Забыв попрощаться, они торопливо протиснулись все ра¬
зом в дверь и плотно прикрыли ее за собой.
— Я говорил — не даст! — сказал Митя. — Только хуже
сделали... Еще, может, Людмиле Сергеевне за нас попадет...
Эх ты, академик! Придумал тоже: депутат... А что ему, если
у нас мастерская пропадает?!
Яша молчал.
Людмиле Сергеевне решили пока ничего не говорить: мо¬
жет, обойдется, депутат забудет, и всё...
Проводив взглядом нахохлившихся ребят, Шершнев по¬
151

сидел с минуту неподвижно, потом погер ладонями лицо,
будто умываясь или стирая усталость, и снял телефонную
трубку:
— Третье ремесленное. Да... Я прошу Еременко... Товарищ
Еременко? Здравствуй... Шершнев, да. Ты помнишь, как на
выставку к себе зазывал? Помнишь? Цела она у тебя?.. Ага.
Хорошо. Завтра или послезавтра заеду посмотреть. Часов в
двенадцать. Всего!
...Получив переданную шофером записку Шершнева, в ко¬
торой тот просил приехать к нему, Людмила Сергеевна рас¬
строилась. Записка была на бланке с грифом «Депутат Вер¬
ховного Совета УССР». Должно быть, к депутату поступила
жалоба, вот он и вызывает. Всю дорогу к заводу Людми¬
ла Сергеевна перебирала в памяти происшествия, которые
могли бы вызвать жалобу, но так и не нашла ничего подхо¬
дящего.
Секретарша скользнула в высокую обитую черной клеен¬
кой дверь и, тотчас вернувшись, сказала, что товарищ Шерш¬
нев просит несколько минут подождать, он сейчас выйдет.
Людмила Сергеевна рассматривала замысловатые узоры из
обойных гвоздей на черной клеенке и тщетно пыталась уга¬
дать, что послужило поводом для жалобы. Обитая клеенкой
дверь директорского кабинета распахнулась, в приемную вы¬
шел Шершнев и, как показалось Людмиле Сергеевне, не¬
приязненно посмотрел на нее.
— Товарищ Русакова? Здравствуйте. Шершнев.—Он
протянул руку. — Может, мы проедем на место, там и пого¬
ворим?
— Куда, Михаил Харитонович? — включая зажигание,
спросил шофер.
— В третье ремесленное.
Ни шины, ни рессоры не спасали на булыжной мостовой
от тряски. Придерживаясь рукой за спинку переднего си¬
денья, Людмила Сергеевна все пыталась и не могла угадать
причину вызова.
— Что, товарищ Шершнев, комиссия какая-нибудь,
что ли?
— Вроде, — покивал, не оборачиваясь, Шершнев.
Двухэтажное здание ремесленного училища было старой,
времен первой пятилетки, постройки, когда не в меру бойкие
архитекторы пытались в своих проектах объединить оранже¬
рею с пакгаузом. В этом здании, несмотря на обилие окон,
пакгауз явно восторжествовал. Шершнев покосился на мрач¬
ные бетонные стены и помянул черта.
— Углем, что ли, они его красили, идолы?
Вопрос не был обращен к ней — Людмила Сергеевна про¬
152

молчала. Со второго этажа, топоча по каменным ступеням,
сбегали два подростка в черных рубашках. Один догнал дру¬
гого и щелкнул по затылку. Тот хотел дать сдачи, но оба
одновременно заметили посторонних; присмирев, чинно про¬
шли мимо и потом еще быстрее ринулись к выходу. Людмила
Сергеевна внимательно приглядывалась к ремесленникам —
через год и ее ребята сюда пойдут... Ничего. Бледноваты не¬
множко. Кормят их плохо, что ли? Или на воздухе мало бы¬
вают? А так ничего, веселые. К перилам на всем протяже¬
нии лестницы были привинчены угловатые деревянные
бруски.
— Видали? — показал на бруски Шершнев. — Это чтобы
ребятишки не скатывались. Сам в детстве небось не одни
штаны порвал, а для других изобрел... гений!
— Так что же, пусть катаются? — сдерживая улыбку,
спросила Людмила Сергеевна.
— Ну, не знаю... Во всяком случае, не лестницу же пор¬
тить!
В гулком, пустом коридоре во всю стену шло окно, другую
прорезали одинаковые двери. В простенках, едва не под са¬
мым потолком, висели щиты. На них были аккуратно при¬
креплены машинные детали, тщательно отшлифованные
инструменты.
По коридору навстречу пришедшим спешил низенький,
рыхлый мужчина в вышитой рубашке с закатанными рука¬
вами.
— Вот, знакомьтесь, — сказал Шершнев, — это наш глав¬
ный кузнец кадров, Еременко.
Людмила Сергеевна назвала свою фамилию. Вытирая пот
со лба, «кузнец кадров» недоуменно шевельнул бровью, оза¬
боченно улыбнулся и протянул руку.
— Пройдемте в кабинет? — задыхающимся, астматиче¬
ским тенорком спросил он.
— Кабинет нам не нужен — свои надоели, — сказал
Шершнев. — Давай хвастай достижениями.
— А вот! — широким жестом показал Еременко на щиты
с экспонатами. — Пойдемте оттуда смотреть.
Они вернулись к началу коридора.
— Ты бы их еще к потолку подвесил! — сказал Шерш¬
нев. — Боишься — сопрут?
— Да нет, пока такого не было, а... — он осторожно улыб¬
нулся, — береженого, говорят, бог бережет.
— Тебе бог не нужен — ты лучше бога упрячешь.
—1 Вот первой группы слесарей, — поспешил перевести
разговор Еременко. — Тут простая работа. Планки всякие,
гайки, молотки хлопцы пиляют... Потом замки, ключи, ин¬
153

струмент попроще... А вот тут кронциркули, штангеля, пла¬
шки...
— Нравится? — повернулся Шершнев к Людмиле Сер¬
геевне.
— Ничего, — сдержанно похвалила Людмила Сергеевна,
стараясь не выдать нарастающую в ней досаду. Что он, драз¬
нить ее привез?
— Ничего? — еле заметно улыбнулся Шершнев. — По-
моему, просто хорошо.
Еременко рассказывал об экспонатах и поглядывал на нее.
Он никак не мог понять, кто такая эта женщина и зачем
Шершнев ее привез. Из области или из Киева? Видать, ши¬
шка, если сам с ней приехал. Хуже нет, когда не знаешь,
кто перед тобой: не то — товар лицом, не то — прибед¬
ниться...
Они прошли в кабинет холодной обработки металлов. Там
было собрано лучшее: полные комплекты слесарного инстру¬
мента, всевозможные резцы, фрезы, сверла. Шершнев перехо¬
дил от стенда к стенду, похваливал и приглашал Людмилу
Сергеевну полюбоваться, потом уселся на ученическую
скамью, размял папиросу и с удовольствием затянулся ды¬
мом.
— Так второе место, говоришь, на областной выставке за¬
няли?.. Хорошо! А потом что?
— Поедем на республиканскую.
— А дальше?
— Может, и дальше, як така наша доля будет... Всемир¬
ной пока по трудовым резервам не намечается, — посмеялся
Еременко.
— Нет, а потом что?
— Чего же еще потом? — Еременко перестал смеяться и
насторожился. — Потом опять у себя развесим — нехай но¬
венькие завидуют и обучаются.
— Так. Выходит, перья?
— Какие перья?
— Страусовые. Раньше барыни страусовыми перьями
украшались, а вы — вот этим. — Шершнев снял со стенда
никелированный микрометр и подбросил на ладони. — Кто —
перьями, кто — кольца в нос вставляет, а вы — бирюль¬
ками...
— Это микрометр — бирюлька?! — возмущенно привско¬
чил Еременко. — Голубчики! Да он же тысячные доли милли¬
метра берет!
— Ну, у вас он только пыль берет... — Шершнев провел
пальцем по скобе, и в пальцевом следу блеснул никель.—
Видал? И это не потому, что у тебя уборщицы плохие. Если
154

он в деле, в работе — не запылится, а у тебя бесполезная
вещь, бирюлька... Новых ребят наберешь — они опять пона¬
делают, а ты опять развесишь?..
— Так что же вы хотите, Михаил Харитонович? — Ере¬
менко ожесточенно вытер платком бритую голову. — Торго¬
вать мне, чи шо?
— Зачем торговать? Найди применение. Не умеешь —
другие помогут. Вот ей взять негде, — кивнул он в сторону
Людмилы Сергеевны, — а у тебя зря лежит. Я бы на ее месте
с полными карманами отсюда ушел, даром что ты свое добро
под потолок повесил...
Людмила Сергеевна подалась вперед и почувствовала, как
кровь прилила к ее лицу. У Еременко брови поднялись, лицо
растерянно вытянулось.
— Да кому же это?
— Детдому.
— Так, шо, выходит, отдать детдому?
— Не отдать, а подарить! Подачки твои никому не нуж¬
ны, а за подарок спасибо скажут.
— Да на шо мне то «спасибо»?! Я ж его сюда не по¬
вешу!
— Видали скопидома? — повернулся Шершнев к Людми¬
ле Сергеевне. — Сам не гам и другому не дам...
— Да, Михаил Харитонович, я ж права не имею!
— Право мы тебе дадим. Обяжем, вот и будет у тебя пра¬
во. Тебе же лучше: место освободишь для новых экспона¬
тов, — улыбнулся Шершнев.
— Вам смешно, а шо мне хлопцы скажут, як узнают,
шо их работа кудысь в детдом... Они ж такую бучу поды¬
мут!
— Не поднимут! Парнишки — народ подельчивый. Это
мы, старые грибы, всегда боимся, что нам не хватит... Ну, все
ясно? — повернулся Шершнев к Людмиле Сергеевне и по го¬
рящим радостью глазам ее увидел, что теперь все стало
ясным. — Тогда поехали... Можешь не провожать, хозяин.
Еременко все-таки шел следом:
— Так вы только ради этого и приезжали?
— А как же! Да если бы она одна пришла, ты бы разве
дал? Ты вон и передо мной руками махал: «Не имею права,
незаконно!..» Ох, как мы любим махать руками от имени за¬
кона!.. И получается у нас закон вроде пазухи: залезем туда
и всем кукиш кажем — нельзя, мол... Спокойная жизнь!.. Что
нос повесил? — повернулся Шершнев к Еременко. — Привык,
расставаться жалко? Думать надо! Ее ребятишки — завтра
твои ученики и мои рабочие. Понятно?
— Это правильно, — уныло вздохнул Еременко.
155

— Ну вот. Будь здоров! И не вздумай зажилить — я па¬
мятлив!
Уже в вестибюле Шершнев повернулся к директору,
оставшемуся на лестничной площадке:
— Слушай, Еременко, ты бы покрасил дом-то посветлее.
Прямо не то сундук, не то гроб... Да посбивай к чертям эти
колодки на перилах! Всю лестницу изуродовали... А то при¬
ду — самого съехать заставлю! — без улыбки пригрозил
Шершнев.
— Я... я прямо не знаю, как благодарить! — сказала Люд¬
мила Сергеевна, выходя на улицу. — Я ведь уже не знала, что
делать, куда податься...
— Положим, знали, — усмехнулся Шершнев. — Ход-то кто
придумал?
— Какой ход?
— А ребят своих ко мне подослать?
— Ребят?.. Да не посылала я, товарищ Шершнев! Честное
слово, не посылала!
— Ну?.. — Шершнев, усмешливо прищурившись, посмо¬
трел на нее и кивнул: — Ладно, не посылали так не посыла¬
ли... — Он повернулся к шоферу: — Подбрось меня в горком,
а потом отвезешь товарища...
Машина остановилась возле горкома. Шершнев пожелал
Русаковой успеха, пожал руку и ушел. По улыбке и прищу¬
ренным глазам его Людмила Сергеевна поняла, что он ей так
и не поверил.
17
Маленький Слава засорил кирпичной пылью глаз. Про¬
мывание не помогло: глазное яблоко покраснело, веки набряк¬
ли, из-под них все время струилась слеза. Прикрепленный к
детдому педиатр Софья Наумовна, увидев окривевшего Сла¬
ву, раскричалась и потребовала, чтобы его немедленно отпра¬
вили в детскую поликлинику к специалисту. Вести больного
поручили Лешке. Притихший Слава ухватился за его руку и,
спотыкаясь от непривычки смотреть одним глазом, покорно
побрел в поликлинику. Там, пока, вывернув ему веки, промы¬
вали глаз, а потом закапывали лекарство и бинтовали, он
держался храбро, только старался все время не выпускать
Лешку из поля зрения. После перевязки он повеселел: боль
утихла, толстая повязка закрывала половину лица, и все
смотрели на него с сочувствием, что Славе очень нрави¬
лось.
На обратном пути, в сквере, Слава выдернул свою руку

из Лешкиной и, смешно наклонив голову зрячим глазом впе¬
ред, побежал: под кустом, качаясь на дрожащих лапках,
пищал мокрый, взъерошенный котенок. Слава подхватил его,
начал гладить и ласково приговаривать. Котенок выпустил
свои крохотные острые когти, вырвался и, выгнув дугой спи¬
ну, запрыгал прочь. Слава бросился следом. Навстречу,
засунув руки в карманы, шел подросток с бесцветными, глад¬
ко причесанными волосами и бледным лицом. Поравнявшись
с котенком, он дрыгнул ногой; котенок, переворачиваясь, взле¬
тел в воздух и шлепнулся на газон. Слава ошеломленно
остановился, задрожал и, подняв кулаки, бросился на ко¬
шачьего обидчика... Тот, презрительно улыбаясь тонкими
губами, дождался нападения и встретил Славу тычком, от
которого тот растянулся на аллее. Паренек опять сунул ру¬
ки в карманы, но сейчас же выхватил — к нему ринулся
Лешка.
Белобрысый сильно ударил его в скулу, но Лешка даже
не почувствовал боли и так заработал кулаками, что тот
отпрянул и пригнулся. Лешка снова подскочил, но тут же с
размаху ударился головой обо что-то твердое — перед глаза¬
ми его все покачнулось и опрокинулось. Как сквозь стену, он
услышал негодующий крик: «Камнем, подлюка?!», глухие
удары и удаляющийся топот. Лешка оперся на руки, поднял
гудящую голову. Перед ним, заглядывая ему в лицо, присели
на корточки перепуганный Слава и паренек с толстыми гу¬
бами и густыми, нависшими бровями.
— Витька?
— О! —заулыбался Витька. — Вот здорово! Я думал, тебя
уже нет...
Лешка сел и почувствовал на щеке горячую струйку. Из
рассеченного надбровья текла кровь.
— Это он камнем, гад... — объяснил Витька. — Я, как уви¬
дел, ка-ак дал ему... Здоровый, черт! Я с ним уже дрался.
— Ну?
— Меня тоже побил. Раньше... Это Витковский.
Лешка потрогал разбитое место: там вздувалась опухоль.
— Пойдем к фонтану, помойся, — сказал Витька.
Кровь перестала бежать, Лешка смыл ее водой из фонтан¬
ного бассейна. Шишка становилась все больше. Витька со¬
рвал с куста широкий листок:
— На, приложи.
— Не поможет, — вздохнул Лешка, но все-таки приложил.
Его беспокоила не шишка — он опять вспомнил о совете
отряда и грозном предостережении Аллы. — Ох, и будет
мне!
— А что тебе будет? Разве ты начал?.. Я ведь видел!.. Вот
157

пойду с тобой и скажу... И вон малый — он ваш? — он тоже
видел..
— Ты не бойся, — успокоил Слава. — Я скажу, что ты не
виноват. Ты же за меня дал ему...
Листок нагрелся, Лешка выбросил его. Все равно такую
шишку листочком не прикроешь. Как картошка...
— Ладно, пошли, — сказал Лешка и опять взял Славу за
руку.
Витька пошел рядом.
— А я тебя искал, — сказал он.
— Я тоже... Попало тебе тогда за ракету?
— Не... не очень.
— Так и не долетела до Луны? — улыбнулся Лешка.-—
Больше не стрелял?
— Бросил. Ракеты — чепуха!.. Ты кем будешь? — внезап¬
но остановился он.
— Я? Не знаю.
— А я — моряком. Кабы не родители, я бы сейчас уехал.
В школу юнгов, — ответил он на вопросительный Лешкин
взгляд. — Только не захотел их расстраивать... Но я все рав¬
но уже учусь. Хочешь со мной? Может, тебя тоже возь¬
мут...
— Куда?
— Как — куда? Я ж тебе объясняю: на водную станцию.
Это вроде школы будущих моряков.
Перед Лешкой, как на вспыхнувшем вдруг экране, забли¬
стал простор штилевого моря, «Гастелло», белый пароход ма-
хинджаурских мечтаний, зазвучал тревожный голос маяка.
И все исчезло. Под ногами — неровный кирпичный тротуар,
вокруг — бурые, растрескавшиеся стволы акаций и рядом —
Слава с обмотанной бинтами головой. Лешка вздохнул:
— Не пустят меня. Директор не разрешит.
— Что значит — не разрешит? Вот пойдем сейчас и ска¬
жем ей...
Храбрость Витьки сразу увяла, как только он увидел, что
Лешкин директор — та самая Людмила Сергеевна, из-за ко¬
торой ему когда-то досталось. И, хотя случилось это давно и
теперь она была совершенно посторонней для него, Витька
присмирел.
Людмила Сергеевна выслушала спотыкливый рассказ
Лешки о столкновении с белобрысым мальчишкой и, вопреки
его ожиданиям, не рассердилась, а только расстроилась.
Витьку она похвалила за помощь, и тот снова расцвел. Рас¬
сказ Лешки показался ему слишком коротким й скучным. Он
дополнил его живописными подробностями: «Ка-ак Витков-
скип даст!.. Лешка — брык... А я Витковскому ка-ак дам!..»—
158

и хотел рассказать, какой гад этот Витковский, но. Людмила
Сергеевна сказала, что достаточно, все ясно.
Несмотря на благодушную встречу, немедленно отпустить
Лешку на водную станцию она не согласилась.
— В другой раз, — сказала Людмила Сергеевна. — Иди,
Ксения Петровна перевяжет.
Витька пошел с приятелем к воспитательнице, посмотрел,
как Лешка морщится и кряхтит от йода. Потом Лешка про¬
водил Витьку за ворота.
— У них всегда так! — огорченно сказал Витька. Он не
объяснил, что «они» означает «взрослые», но Лешка отлично
понял, кого он имеет в виду. — Никогда ни с чем не считают¬
ся... Думают, важное только то, что сами придумали. А тут,
может, в сто раз важнее...
— Так ты приходи! Ладно?
— Ладно... Если не уйдем в плавание, — значительно до¬
бавил Витька и покраснел: про плавание он соврал — никаких
походов на водной станции не предвиделось.
...Он прибежал в воскресенье. Людмила Сергеевна после
некоторого колебания разрешила Лешке пойти, напомнив, что
он обещал не заплывать.
— Да мы вовсе и не будем купаться! — заверил Витька.
На станции было тихо, прочесанный граблями песок еще
чист и не изрыт босыми пятками будущих моряков. На двери
маленького белого домика висел замок. Под замком были
двери сарая, в котором хранились весла, паруса и прочее иму¬
щество. Седая старушка с добрым морщинистым лицом си¬
дела возле дома, в тени дерева, и необыкновенно быстро
вязала из красной шерсти какую-то большую ажурную шту¬
ковину. Она взглянула на пришедших и сказала:
— Али не поспеете? Вы бы с вечера приходили, еще бы
лучше...
— Здравствуйте, тетя Феня! — сказал Витька. — Мы на¬
рочно, тетя Феня, пораньше... Мы покататься хотим. Вот тут,
совсем близехонько... Вы нам весла дадите, тетя Феня?
— Нет, не дам, — ласково ответила тетя Феня.
— Что вам, жалко? Вы же м^ня знаете, я же на станции...
— Всех я вас знаю, все одинаковы. И не улещай — все
одно не дам, — еще ласковее сказала тетя Феня. — Придет
Петр Петрович или товарищ Лужин, тогда и катайтесь.
Пойдите-ка погуляйте покуда, а то враз здесь намусо¬
рите...
— Мы совсем немножко... — уныло попробовал Витька
еще один «подход».
Но и этот подход не удался: тетя Феня не ответила, крю¬
чок ее замелькал еще быстрее.

— До чего вредная старуха! — сказал Витька, когда они
отошли. — И что ей жалко?.. Матрос, Матрос, сюда! — закри¬
чал он и захлопал себя по ноге.
Лопоухий щенок, лежавший в тени железного ящика для
мусора, поднял голову, усердно заработал хвостом, но выбе¬
жать на солнцепек не пожелал.
Сидеть на песке было жарко — ребята перебрались на
причальные мостки между детской станцией и досфлотовской.
Под мостками у самой поверхности воды застыли стайки чер¬
носпинных мальков. Нагретые доски пахли смолой и тиной,
вода тихонько плескалась о сваи, по ним бегали солнечные
зайчики.
— Вон наш корабль, — показал Витька. — «Моряк» назы¬
вается. Шесть тонн водоизмещения.
Метрах в пятидесяти от берега на якоре стоял большой
бот с черными смолеными бортами и толстой мачтой.
— Что значит «водоизмещения»?
— Ну, помещается шесть тонн.
— Воды?
— Нет!.. Ну, вроде груза... — Витька слегка покраснел и
нахмурил густые брови. — Так говорится только.
Лешка понял, что Витька сам «плавает», и деликатно пе¬
ременил разговор:
— А вон та тоже ваша?
Ближе к берегу, покачиваясь даже в такую тихую погоду,
стояла лодка, до половины закрытая палубой; в бортах ее
виднелись крохотные иллюминаторы.
— То «Бойкий», швербот. Он так тихоходный, а в све¬
жий ветер всех обставит... О, смотри: яхта «Орджоникидзе-
стали»...
От рыбачьей гавани в открытое море скользил косой бе¬
лый парус. Казалось, гигантская белая бабочка, сложив
крылья, села на воду, и даже не ветер, а солнечный свет несет
ее, невесомую, по сверкающей ряби.
— В порт пошла... Эх, ка такой бы яхте в кругосветное!
Здорово бы, да?
Лешка вдруг отчетливо увидел разлинованные меридиа¬
нами ультрамариновые океаны школьного глобуса. Белокры¬
лая бабочка выпорхнула из-за полюса, села между курсив¬
ными буквами «Великий или Тихий», и сразу исчез курсив,
исчезли линейки меридианов. Косой белоснежный треуголь¬
ник парусов, накренясь, скользил по синим пенистым волнам,
с печальным криком оставались позади чайки. И вот уже не
было ничего и никого, только ветер, море, жгучее солнце и
стремительный полет, от которого щемило под ложечкой и
перехватывало дыхание...
160

— А меня примут? — спросил Лешка.
— Конечно!.. Я с Петром Петровичем поговорю, как толь¬
ко придет. Это наш инструктор.
До прихода Петра Петровича было далеко. Витька и Леш¬
ка разделись, попрыгали в воду. Стайки мальков брызнули в
разные стороны, и, словно тоже стараясь убежать, заметались
солнечные зайчики на сваях и досках настила.
— А ну, нажми! — закричал Витька и поплыл к берегу.
Лешка «нажал» и приплыл первым.
— Ничего плаваешь! — сконфуженно признал Витька. —
Я б тебя догнал, только водой поперхнулся.
На берегу появилась девочка в пестром платье и стоптан¬
ных туфлях. Она подошла к решетчатому белому ящику на
столбе, поднялась по небольшой лесенке и отперла ключом
дверцу ящика. Прозрачными льдинками сверкнули термо¬
метры.
— Вон «бог погоды» пришел, — сказал Витька.
— Кто?
— Наташка Шумова. Она за погодой наблюдает... Здо¬
рово, «бог погоды»! — крикнул Витька.
Девочка мельком оглянулась и начала записывать что-то
в блокнот. Ребята подошли ближе.
— Ураган скоро будет? — насмешливо спросил Витька.
Девочка не ответила, только ресницы ее дрогнули. Они
были необыкновенно длинные, густые; большие глаза каза¬
лись мохнатыми. Наташа была некрасива: худая, угловатая,
со скуластым лицом и большим ртом. Стриженые вьющиеся
волосы падали на лоб, щеки, и в пышной этой шапке лицо ее
казалось еще более худым.
Она заперла дверцу и, не обращая внимания на ребят,
направилась к другому столбу, на котором было установлено
ведро — дождемер.
— Правильно! Меряй осадки! — засмеялся Витька. — Тут
сейчас такой ливень был!..
Девочка взобралась наверх и заглянула в ведро.
— Видал, задается! — сказал Витька. — Считает, что все
мальчишки дураки...
— Зачем все? — ломким голосом отозвалась Наташа. —■
Хватит тебя одного.
— Ты не очень-то, а то... — нахмурился Витька.
— А то что? — с насмешливым вызовом спросила Ната¬
ша. — Драться будешь? Ну, попробуй! — Сжав кулаки, она
подошла ближе.
— Нужно мне связываться!..
— То-то! Герой... — засмеялась Наташа.
161

Она побежала к мосткам и на веревке забросила в воду
термометр в деревянной оправе.
— Кабы не тут, я бы ей показал, — сказал Витька.
— С девчонкой?
— Ого, она так дерется с ребятами — дай бог! Она верт¬
кая, и рука у нее тяжелая. Маленькая, маленькая, а как стук¬
нет...
— И тебя? — улыбнулся Лешка.
— Ну, меня!.. Я про других говорю... Да ну ее! — сказал
Витька. — Пошли, вон уже ребята собираются.
Ребята собрались.
Из-под мусорного ящика, потягиваясь и виляя хвостом, вы¬
лез Матрос.
Пришел Петр Петрович. Он не был ни седым, ни старым,
как ожидал Лешка. На загорелом полном лице его не было
ни одной морщинки, только в уголках глаз от постоянной
прищурки змеились гусиные лапки. Под черными подстри¬
женными усами то и дело в улыбке блестели очень крупные
зубы. На плечах синего рабочего кителя Петра Петровича еще
сохранились тесемки для погон.
Инструктора окружили несколько ребят, и он ушел с ними
в комнату, где стояли недостроенные и уже совсем готовые
модели яхт и пароходов.
Тетя Феня сняла замок, ребята начали выносить из сарая
весла, пробковые поплавки.
Инструктор вышел наконец из комнаты моделистов. Вить¬
ка и Лешка подошли к окруженному ребятами Петру Петро¬
вичу, чтобы поговорить о Лешкином производстве в будущие
моряки.
Широкоскулый мальчик упрашивал инструктора:
— Разрешите, Петр Петрович, на «двойке», а? Вот мы с
Давыдовым покатаемся...
— Моряки на шлюпках не катаются, а ходят! Понятно?
Катаются дачники...
— Разрешите походить... Немножко!
— А сигнализацию выучил?
— Выучил!
— Флажков нет... Ну, ничего, давай пиши руками: «Воен¬
ный моряк должен образцово знать сигнализацию»...
Мальчик отступил на шаг, свирепо закусил губу и, вскинув
руки, начал двигать- ими в разные стороны, вверх и вниз.
Закончив, он вытер рукой пот на верхней губе и улыбнулся,
ожидая похвалы.
— Плохо, — сказал Петр Петрович. — Пишешь быстро, а
неграмотно. Какой же из тебя будет сигнальщик? Слово
«военный» пишется через два «и», а не через одно, а слово
162

«образцово» — через «з», а не через «с». Ты сегодня.получишь
«двойку», только не лодку, а... по русскому!
Ребята засмеялись, мальчик покраснел и, понурившись,
отошел.
— Петр Петрович! — сказал Витька. — Можно вот ему, —
показал он на Лешку, — поступить к нам на станцию?
Он сейчас в детдоме, а папа у него был моряк, и он тоже
хочет...
Петр Петрович оглянулся:
— Очень хорошо! А директор разрешит? Принеси разре¬
шение и табель. Как у тебя с отметками?
— У меня... у меня еще нет табеля, — растерялся Леш¬
ка. — Я еще не учусь.
— Ну! — Петр Петрович даже присвистнул. — Так дело
не пойдет. Поступай в школу, принеси табель, тогда и пого¬
ворим.
Лешка отошел.
— Ты не расстраивайся, — утешал Витька. — Главное —
не теряйся!.. Подумаешь, табель! Принесешь за первую чет¬
верть — и всё, и примут...
Когда-то оно еще будет!.. Как ни старался Витька разве¬
селить его, Лешка, возвращаясь, всю дорогу молчал, размыш¬
ляя о своей невезучести и о том, как неправильно все устрое¬
но. Никогда нельзя сразу, легко и просто получить, если
чего захочешь, а приходится ждать и что-то еще для этого
делать.
Доступное не имеет цены, дорого — добытое трудом, но
эта простая истина далеко не всегда утешает взрослых, и еще
меньше она могла утешить Лешку.
18
Еременко выполнил обещание. Однажды около полудня во
двор детдома въехала полуторка. В кузове ее, придерживая
что-то прикрытое рогожей, стояли трое ремесленников, в ка¬
бине сидел Еременко. Он вылез из кабины, пожал руку Люд¬
миле Сергеевне и вытер платком лысину.
— Вот привезли, пользуйтесь... Где ваша мастерская?..
Вот это?! — задохнулся он, когда увидел сарай. — Да тут все
поржавеет! Крыша течет?
Людмила Сергеевна сказала, что ее застелили новым то¬
лем — течь не должна.
— Обязательно потечет! — заверил Еременко. — А замок?
Как же можно без замка?
— Нам пока запирать нечего.
163

— Что значит «пока»? Вот уже есть... А ну давай,
хлопцы!
«Хлопцы», среди которых была девочка, с любопытством
глазели на детдомовцев, окруживших машину, а те с не мень¬
шим интересом разглядывали их форменные синие рубашки,
белые металлические пуговицы, на которых были выдавлены
молоток и гаечный ключ. По команде Еременко ремесленники
открыли борт, спустили на землю два побрякивающих желе¬
зом ящика. Еременко открыл ящики и широким жестом пока¬
зал на инструменты:
— Прошу!
Ребята окружили их плотным кольцом, но Еременко опас¬
ливо прикрыл руками:
— Расступитесь, молодые люди, потом... Принимайте, хо¬
зяйка!
Он достал из кармана два листа бумаги, протянул один
Людмиле Сергеевне, а по своему начал читать:
— Французский ключ один...
Стриженный под машинку голубоглазый ремесленник вы¬
нул из ящика ключ и положил на траву.
— Ножовка и к ней три полотна...
Ножовка и полотна тоже легли на траву. Еременко прочи¬
тал весь список.
— Все правильно?.. А теперь... — Он повернулся к машине
и легонько махнул кистью: — Давай, Оля!
Девочка, остававшаяся в кузове, стащила рогожу, и перед
онемевшими детдомовцами оказался настоящий, всамделиш¬
ный, поблескивающий краской и маслом токарный станок...
Кира захлопала в ладоши, захлопали все, а Валерий Белоус
с дурашливым восторгом закричал: «Ура-а!» Еременко рас¬
плылся в улыбке, прижимая одну руку к своей вышитой гру¬
ди, а другой вытирая взмокшую лысину. Людмила Сергеевна,
пытаясь перекричать шум, благодарила.
Ремесленники снисходительно улыбались: они-то знали
цену этому подарку, который называли попросту «козой» или
«таратайкой». Завезенный в незапамятные времена не то из
Бельгии, не то из Англии, он давно утратил не только паспорт
и марку, но даже признаки своего происхождения. За исклю¬
чением высокой бодылястой станины, в нем не осталось ни
одной десятки раз не смененной детали. Еще до первой пяти¬
летки он был признан инвалидом и списан с производства в
школу ФЗУ, где, подремонтированный — вернее, заново по¬
строенный,— терпеливо выносил все промахи будущих ре^
кордсменов на отечественных «ДИПах»... В школе ФЗУ по¬
явились станки поновее, а он, все так же стуча и гремя, тянул
лямку. Работал он не от мотора, а от шкива; для смены ско¬
164

ростей нужно было менять каждый раз шестерни; никакой
сложной и тонкой работы выполнять он не мог и, в сущности,
годился только для обдирки — самой грубой обработки про¬
стейших деталей. В нем меняли вконец разболтавшиеся баб¬
ки, обеззубевшие шестерни, суппорт, изъеденные временем
салазки, и дряхлый ветеран упорно сопротивлялся всем по¬
пыткам новичков привести его в полную негодность. Иногда
он, как упрямая коза, и впрямь нескладной своей статью по¬
хожий на козу, артачился и переставал работать. Еременко
звал ремонтного мастера и говорил:
— Посмотри, голубчик, — опять что-то капризничает...
Мастер крутил папиросу, искоса поглядывая на заупря¬
мившийся станок, и спокойно заверял:
— Уговорим!
После длительных «уговоров», смены деталей, станок,
скрипя и постукивая, начинал работать. Случалось, выведен¬
ный из себя ученик бросал со злостью резцы, ключи и кричал,
что «нехай на этой чертовой таратайке сам директор рабо¬
тает!» Еременко приходил, ласково похлопывал по плечу недо¬
вольного:
— Ничего, голубчик! Работай, работай... Этот же станок—
ему цены нет! Он же у тебя характер выработает, а не только
токарем сделает...
— Мне не характер, а норму надо вырабатывать! — кри¬
чал ученик.
— Ничего! — успокаивал его Голубчик, как между собой
ученики прозвали Еременко. — Привыкнешь...
Это было давно. После войны мастерскую в ремесленном
не восстанавливали: на «Орджоникидзестали» была оборудо¬
вана новая, с хорошими станками. «Коза», окончательно спи¬
санная по амортизационному акту, но не допущенная Еремен¬
ко под копер, осталась ржаветь в ремесленном. Сначала она
стояла в бывшей мастерской, а когда мастерскую преврати¬
ли в гимнастический зал, ее отправили в подвал. Оттуда она
перекочевала в сарай, где и обрастала грязью и ржавчи¬
ной.
Пристыженный Шершневым, Еременко отобрал слесарные
инструменты поплоше—все равно там поломают! — и хотел
отправить, но вспомнил о «козе». Ее извлекли из сарая, очи¬
стили от грязи и ржавчины, смазали, и она столько напомни¬
ла Еременко о его молодых годах, что опять показалась кра¬
сивой и нужной, и ему стало жалко отдавать. Но отступить не
было возможности: он сам позвонил Шершневу и, будто спра¬
шивая совета, похвастал щедрым даром. Шершнев похвалил
и, конечно, запомнил. Память у него как клещи...
Шофер, Устин Захарович и ремесленники осторожно спу¬
165

стили по доскам «козу» и, поддевая ломиками, втащили в
сарай.
— Где же вы ставить будете? Прямо на землю? — снова
ужаснулся Еременко. — Нельзя, фундамент нужен! Дело ва¬
ше, но я предупреждаю... Пойдемте оформим? — сказал он
Людмиле Сергеевне. — Не репа все-таки, а станок...
Еременко и Людмила Сергеевна ушли в кабинет. Девочки,
перекинувшись несколькими словами с ремесленницей, сразу
же перешли на приятельский шепот и увели ее в сторону.
У ребят было труднее. Они с доброжелательным интересом
приглядывались к ремесленникам, те к ним, но и те и другие
молчали.
— Закурим, что ли? — спросил высокий черноглазый ре¬
месленник. — У тебя есть, Сергей?
Сергей, русоволосый паренек с широким улыбчивым ли¬
цом, такого же роста, как и Лешка, только постарше, достал
пачку сигарет «Прима», Оба взяли по сигарете. Сергей про¬
тянул пачку детдомовцам:
— А может, вам не разрешают?
— Не разрешают.
— Ясно. Ну, а как вы тут живете?
— Ничего. Живем.
Разговор иссяк. Оба -ремесленника старательно затягива¬
лись и выпускали дым.
— А вы токари? — спросил Митя.
— Вот он токарь, — кивнул Сергей на товарища, — а я
сталевар.
— Сталевар? — фыркнул Лешка. — Разве сталь варят?
— Думаешь, только борщ варят? — Оба снисходительно,
но не обидно посмеялись. — Еще как варят!
— А как?
— Долго рассказывать... и не поймешь. Приходите — по¬
кажем. На борщ не похоже, — снова засмеялся Сергей.
— А работать на нем трудно? — спросил Митя, кивая на
станок.
— На «козе»?.. Плевое дело! — сказал черноглазый. —
Вот у нас в мастерских станки — да! А в цеху и вовсе миро-
вецкие... — Он тут же спохватился: — «Коза» тоже ничего,
работать можно...
— Бросай, Ломанов! Голубчик идет... — негромко сказал
черноглазый.
Сергей торопливо бросил сигарету и наступил на нее баш¬
маком.
— А вам разрешают? — усмехаясь, спросил Яша. — Ясно!
Ломанов улыбнулся и подмигнул:
— Ничего, живем!
166

— Ну вот, голубчики,— сказал Еременко подходя,— поль¬
зуйтесь, учитесь... и берегите! Дарим мы вам с открытой ду¬
шой и с открытой душой говорим: подрастете — идите к нам!
Научитесь делать и инструменты и еще много чего... Желаем
успеха!
— Спасибо! — сказала Людмила Сергеевна. — Только
знаете, товарищи... если уж у нас завязалась дружба, давайте
ее продолжим... Правильно я говорю, ребята?
— Правильно! — поддержали детдомовцы.
Еременко, вытирая лысину и приподняв бровь, насторо-
женно слушал: куда она гнет?
— Хорошо, если бы ваше училище взяло шефство над на¬
шим домом и помогло нам в смысле обучения. У нас специали¬
стов нет, а у вас — целая армия, — ласково оглянулась Люд¬
мила Сергеевна на ремесленников.
«Эка лукавая баба! — Еременко не сомневался, что посе¬
щение Шершнева и вся история с инструментом — ее рук де¬
ло. — Теперь примется доить!..»
— Мысль, конечно, хорошая, здоровая мысль, — сказал
он. — Ну, сам я этого не решаю, поставим на обсуждение.
А теперь — бывайте здоровы, до побачення!.. Давай, хлопцы,
по коням!
Ремесленники взобрались в кузов, закрыли борт. Еременко
попрощался с Русаковой, сел в кабину, и машина, провожае¬
мая всем детдомом, тронулась. Шофер переключил на вторую
скорость, но в воротах внезапно затормозил. Дверца кабины
приоткрылась; Еременко, высунувшись, закричал высоким
тенорком:
— Смазывайте! Смазывайте, говорю, всё! А то поржавеет
к свиньям
— Смажем! — смеясь, закричали ребята, замахали ру¬
ками.
Ребята десятки раз пересмотрели, перещупали все инстру¬
менты и приставали к Устину Захаровичу с бесконечными
вопросами. Устин Захарович, хмурый, помрачневший, отмахи¬
вался, говорил «не знаю», потом ушел совсем.
Он не любил машин. Они были сложны и непонятны. Они
могли испортиться, сломаться, для них нужны были ток,
смазка — и мало ли еще что было нужно. Устин Захарович
понимал, что машины облегчают труд, но, по его мнению, они
делают человека торопливым, легкомысленным, потому — ка¬
кая же может быть серьезность у человека, если работа у не¬
го легкая! Сам он никогда не работал за станком, дело это
казалось ему легким, ненастоящим, и квалифицированных
рабочих он называл про себя «паны»... В сущности, из всех
инструментов он по-настоящему ценил только один — свои
167

руки. Для них ничего не было нужно, и они всегда были гото¬
вы для любого дела. Он считал, что ценность и важность
работы определяются ее тяжестью, и был убежден, что на¬
стоящим делом занимается только тот, кто работает на
земле...
До сих пор детдомовцы охотно трудились на подсобном
участке. Устин Захарович боялся, что с появлением мастер¬
ской участок отодвинется на второй план, а на первом будут
привезенные из ремесленного «цацки», как в сердцах назвал
он подарок училища.
Ребятам не терпелось пустить в ход полученные сокрови¬
ща, а самое главное — пустить станок. Это оказалось совсем
не просто. Нужно было поставить станок на фундамент, а ни¬
кто не знал, как это сделать; нужно было достать мотор и
установить, а этого никто не умел. «Коза» стояла у стены
мастерской, наводя на ребят уныние. Попытки Людмилы Сер¬
геевны заручиться помощью ремесленного не удались: Ере¬
менко говорил, что без собрания нельзя, а до начала учебного
года не собрать — все разъехались... Выход нашла Ксения
Петровна. Он открылся в громе и треске «драндулета».
Вадим Васильевич в сопровождении всех пошел в мастер¬
скую. Увидев «козу», он широко открыл глаза и восторжен¬
ным шепотом закричал:
— Народы! Ведь это реликвия! На нем еще Ной обтачи¬
вал мачту своего ковчега...
Ребята серьезно и выжидательно смотрели на него — они
не поняли.
— Ну ладно! Где будем ставить?
Он обследовал стены, обмерил станину и указал место:
— Копайте яму. Нужны кирпич, цемент и болты...
Потом оказалось, что нужны мотор и трансмиссия, при¬
водной ремень и решетки для ограждения, рубильник и про¬
вода — словом, столько всякого имущества, что Людмила Сер¬
геевна пришла в ужас и спросила, не лучше ли отправить
Еременко обратно его щедрый дар. Вадим Васильевич оза¬
боченно посопел носом в кулак и сказал, что отправить всегда
успеется, надо попробовать достать.
«Драндулет» умчал своего хозяина, а через несколько дней
стрельбой и треском возвестил первую победу: в коляске ле¬
жал обломок трансмиссии со шкивами холостого и рабочего
хода. Потом появились болты, рубильник. Припертый к стене,
Еременко отыскал среди хлама, ржавеющего в сарае, неболь¬
шой моторчик...
Треск и грохот стали для детдомовцев сигналом: они бро¬
сали всё и стремглав летели во двор к окутанному сизым об¬
лаком мотоциклу. Вадим Васильевич, не выпуская руля
168

нравной своей машины, горделиво подмигивал и кивал на ко¬
ляску. Оттуда с ликованием извлекался очередной трофей.
Уже во время установки «козы» и мотора сами собой
определились пристрастия и симпатии. Митя Ершов с головой
ушел в электротехнику. Он не расставался с книжкой, прине¬
сенной Вадимом Васильевичем, был его первым помощником
по «электрооборудованию», как он говорил, и мечтал о тех¬
никуме. Самыми азартными токарями оказались Кира и Толя
Савченко. Они сразу же заспорили, кто первый начнет рабо¬
тать на станке, хотя он еще не был установлен на фунда¬
менте.
Кира оказалась первой, потому что с Толей произошел
скандал и он на некоторое время потерял общее расположе¬
ние. Это случилось вскоре после того, как группа Ксении Пет¬
ровны побывала на экскурсии в краеведческом музее.
19
По сторонам входной двери стояли исклеванные ветром
каменные бабы с плоскими лицами, большими животами и
толстыми, короткими ногами. Ребята заглянули во двор. Там
стояли, валялись на земле такие же бабы. С полдюжины их,
привалившись к стене, равнодушно смотрели пустыми глазни¬
цами на зачем-то привезенный сюда кладбищенский памят¬
ник — на беломраморного ангела с опущенными крыльями и
жеманно склоненной головкой. В первой комнате на скамейке
сидела тетка с вытаращенными ярко-голубыми глазами и
медно-красным лицом. Вывихнутыми руками она держала
веретено и кудель. Тетка из папье-маше изображала крепо¬
стную, выполняющую оброк...
Чем меньше музей, тем усерднее он старается быть похо¬
жим на большие и тем он смелее. Там, где богатые экспона¬
тами и ученым аппаратом большие музеи отступают, понимая
тщетность попыток объять необъятное, маленькие храбро
бросаются на это необъятное и расправляются с ним реши¬
тельно и простодушно. В этом музее было все. Он старался
быть и был всемирным и всеобщим. История Вселенной отлич¬
но укладывалась в две рисованные от руки схемы. .История
Земли, энергично сведенная к четырем картинкам, подкрепля¬
лась моделью мастодонта размером с кошку, бюстом пите¬
кантропа и настоящим зубом мамонта. Все последующие
эпохи и годы были объединены в отдел «Дореволюционное
прошлое». Его открывал бюст неандертальца, который, несо¬
мненно относясь к дореволюционному прошлому, должен был,
по-видимому, служить связующим звеном между эрой масто¬
169

донтов и эпохой капитализма. Несколько рисунков и фотогра¬
фий с картин показывали, как помещики эксплуатировали
крестьян, а также, как обжирались и кутили купцы. Целый
угол был отведен для демонстрации помещичьего быта: там,
под колпаком, были выставлены тарелки и чашки товарище¬
ства М. С. Кузнецова, стоял резной позолоченный столик на
изогнутых ножках, два пуфа и креслице белого дерева с шел¬
ковой обивкой. На креслице лежала картонка, запрещающая
садиться и трогать руками. Несмотря на запретительную
надпись, Валерий Белоус попробовал, «мягко ли паразиты
сидели». Остальные тоже пощупали и убедились, что пара¬
зитам сидеть было мягко. После нескольких картинок, пока¬
зывающих революцию и гражданскую войну, шли диаграммы
и плакаты об индустриализации и коллективизации. Посреди
зала стояла прекрасная металлическая модель домны. Она
была не больше самовара, но сделана так хорошо, что, каза¬
лось, зажги — и над ней закурчавятся пыль и дым, а из летки
потечет ослепительная огненная струйка. Рядом, с портрета
маслом, сердито смотрел на ребят знатный доменщик Коро¬
бов. Он имел основание сердиться: усы у него были почему-то
зеленые...
Вся история города — от плана запорожской крепости до
фотографии памятника летчикам-героям Великой Отечествен¬
ной войны, стоящего в городском парке, — помещалась в кро¬
хотной комнатке. Здесь же находились могильные кресты,
похожие на огромные орденские знаки немецкого «железного
креста».
Кира вспомнила их — она оставалась с матерью в городе,
когда здесь были немцы. Центральный городской сквер немцы
превратили в свое кладбище, и там торчало много таких кре¬
стов...
На гладких квадратах в центре крестов были сделаны
надписи. Ксения Петровна прочла одну из них:
Soldat Otto Fricke
kw Zg 8/616
geb. 17. 1. 21. gef. 2. 5. 42.
Надпись была сделана масляной краской. При желании
ее легко было замазать и сделать иную, для другого, который
мог geboren (родиться) позже или раньше, но не миновал
чугунного креста. Впрочем, в этом не было нужды: кресты
заготовлялись в изобилии. На литейных формах была выгра¬
вирована дата изготовления., и все кресты украшала выпуклая
надпись: «1939 год». Отто Фрике еще только кончал школу,
когда для него уже отлили награду за будущие подвиги во
славу фюрера.
170

Ребята притихли и помрачнели. Им не было жалко Отто
Фрике, у них были с ним свои счеты. Отто Фрике получил за¬
служенную награду, но он напомнил им о том, что все дальше
уходило в прошлое, но не забывалось: о голоде и страхе,
ненависти и утратах.
В следующем отделе — чучела птиц, ящики с образцами
почв, лягушки, ужи в формалине. Один угол был отведен под
панораму заповедной целинной степи. Из пыльной соломы,
изображающей буйные степные травы, выглядывало трачен¬
ное молью чучело волка, рядом с ним перепелка безмятежно
разглядывала собственное гнездышко, а сверху на фоне ли¬
нялого неба распластал крылья подвешенный на шпагате
коршун.
Последний отдел показывал послевоенное восстановление
города и его производственные достижения. Фотографии и
любительские картины изображали дымящие трубы, корпуса,
возле которых суетились крохотные человечки. Две картины
были одинаковые, только одна маленькая, а другая шириной
метра в два. В чернильной темноте, заливавшей оба холста,
висели оранжевые пятна и пятнышки. Называлась картина
«Орджоникидзесталь» ночью».
Ребята поискали среди фотографий свою улицу, детдом —
не нашли и с удовольствием вышли во двор к жеманному ан¬
гелу и каменным бабам.
Простодушное усердие, с которым устроители затолкали
в музей все — от космических туманностей до сводки выпол¬
нения плана Рыбоконсервным комбинатом, — могло внести
изрядную сумятицу в ребячьи головы, и Ксения Петровна в
небольшой беседе выделила только одну тему. Пренебрегая
мастодонтами и неандертальцами, она рассказала о жизни
рабочих при капитализме, о том, как надрывались в непо¬
сильном труде простые люди, а помещики и капиталисты,
сами ничего не делая, заставляли других работать на себя.
Она немного знала дореволюционную историю города, и в ее
рассказе безликие и не очень понятные «капиталист» и «по¬
мещик» приобрели фамилии, характеры и поступки, стали
достоверными и понятными. И точно так же она рассказала
о том, как переменился город и люди после революции, как
вместо церквей и кабаков появились школы и дворцы культу¬
ры, как бельгийского управляющего на заводе сменил рабо¬
чий и завод стал носить имя Ленина, как в первую пятилетку
был построен гигант «Орджоникидзесталь».
Ребята внимательно слушали. Пригорюнившись, слушал
мраморный ангел, и лишь каменные бабы все так же рав¬
нодушно смотрели пустыми глазницами. Валерий Белоус
потихоньку швырял в них камешки, а потом, чтобы оживить
171

плоское каменное лицо, обломко.м кирпича пририсовал одной
длинные запорожские усы.
Ребята вернулись домой, экскурсия не оставила никаких
видимых следов. И вдруг они проявились в неожиданном
скандале.
Толя Савченко был тихий, послушный мальчик, усердно,
хотя и без блеска, учился, в меру баловался, с удовольствием
принимал похвалу, когда его ставили в пример другим, —
словом, был отрадой воспитательских и учительских сердец.
И Людмила Сергеевна не поверила, когда к ней прибежала
Жанна и с порога возмущенно закричала:
— Идите скорей — там Толька сдурел!
— Что за глупости, Жанна?
— А конечно, сдурел! Не хочет работать, не хочет дежу¬
рить...
Возмущение было так сильно, что сейчас «Великая немая»
размахивала руками и частила не хуже Киры. Людмила Сер¬
геевна пошла следом за Жанной. Посреди столовой стоял
разгоряченный, покрасневший Толя Савченко и вызывающе
сверкал глазами на Киру, Симу и Митю, которые громко и
враз кричали на него. Из раздаточного окна выглядывала
Ефимовна с сердито поджатыми губами. Увидев директо¬
ра, ребята замолчали и расступились, а Толя втянул голосу
в плечи, словно опасаясь удара, но не опустил сверкающих
глаз.
— В чем дело, ребята?
— Он накрывать на стол не хочет... А уже на обед звонить
надо...
— Почему, Толя?
— Не хочу, и всё!
Привлеченные скандалом ребята столпились в дверях,
заглядывали в открытые окна.
— Но ведь причина-то есть? Объясни, почему не хо¬
чешь.
— Я не слуга и накрывать не буду. Лакеев нет, теперь
не капитализм... Это при капитализме одни на других рабо¬
тали...
За окном кто-то, должно быть Валет, громко засмеялся.
— А Ефимовна? Воспитатели? А я? Мы что же, лакеи, по-
твоему?
— Вы зарплату получаете. А я не обязан...
Людмила Сергеевна побледнела. Толя начал трусить, по
смотрел так же вызывающе. Он «занесся» и теперь, как бы
ни повернулось дело, ни отступить, ни остановиться не мог.
В иное время дикйй заскок этот без труда можно было бы
унять, нелепый гнев и глупая оскорбленность взбудораженно¬
172

го мальчика угасли бы в конфузливом смешке, но сейчас
исход поединка подстерегала вокруг в десятки глаз и ушей
выжидательная тишина. Да Толя и не услышал бы ничего:
сейчас он упивался своим геройством. Любая нотация, нака¬
зание только ожесточили бы его, а глупая выходка засияла
бы ореолом жертвенности.
— Хорошо, — как можно спокойнее сказала Людмила
Сергеевна. — Раз так — обеда сегодня не будет.
— Как — не будет? — открыла глаза и рот Кира.
— Толя считает, что он никому не обязан, ничего не дол¬
жен делать, и для него никто не будет делать... Закрывайте,
Ефимовна, окошко, а вы, девочки, уберите посуду, — уже по¬
ворачиваясь, чтобы уходить, распорядилась она.
— Да ведь перепреет все!—заворчала было Ефимовна,
но, встретив злой, вприщурку взгляд директора, отпрянула от
окна и захлопнула застекленную раму.
Запрету никто не поверил. Не могла же, в самом деле,
Людмила Сергеевна оставить без обеда весь детдом потому,
что Толька Савченко, по определению Тараса, «сказывся»!
При чем здесь остальные? Виноват Савченко, а отвечать
должны все?.. Разумеется, это была только угроза, и в ко¬
нечном счете получилось, что Толька вышел победителем...
Людмилу Сергеевну любили, уважали, некоторые побаива¬
лись. Но как было не порадоваться тому, что во всем правую
и всегда ставящую на своем Людмилу Сергеевну гоже, ока¬
зывается, можно «подковать»!..
Валерию исход дела понравился как нельзя более, и он,
злорадствуя, одобрил:
— Правильно, Толька! Так ей и надо!
— Ты помолчи... — презрительно процедил Митя.
— Алла, иди сюда! — крикнула Кира, увидев в окошко
Аллу.
— Что у вас там опять? — Алла, поморщившись, подошла
к открытой двери.
— Толька Савченко не хочет дежурить! Скажи ему...
— Опять детские капризы?
— Да нет, он, понимаешь, такое выдумал... Я, говорит, не
лакей, теперь не капитализм...
— Дур-рак! — процедила Алла, искоса посмотрев на То¬
лю, и отошла от двери.
— Куда же ты, Алла? Скажи ему, ты же председатель¬
ница!..
— Так и нянчиться с вами без конца? Некогда мне..,
— Чего это она? — удивленно произнес Митя.
— А, уже не первый раз... В техникум зачислили, вот и
задается...
173

— Подумаешь!
Ребята посмотрели вслед Алле, потом снова повернулись
к Толе.
— Я считаю так, ребята, — сказала Кира. — Савченко не
хочет подавать другим, и ему никто не будет. Пусть как хо¬
чет. А почему остальные должны не обедать? Правильно?
Снимай повязку!
Толя отстегнул дрожащими пальцами булавку:
— На... Очень нужно!..
— Это мы увидим, — сказал Митя. — Кто завтра должен
дежурить?.. Сима и Горбачев? Надевай, Горбачев повязку,
иди с Жанной к Людмиле Сергеевне — пусть разрешит обе¬
дать. А с Савченко мы еще поговорим...
Все нашли, что это правильно. Однако Лешка и Жанна
вернулись от директора обескураженные. Людмила Сергеевна
отобрала у Лешки повязку и сказала, что никакой замены не
разрешает, обеда сегодня не будет.
— Ничего не хочет слушать... И больше, говорит, никаких
адвокатов...
— Значит, мы из-за одного паразита так и будем си¬
деть? — звенящим от негодования голосом спросила Кира.
Толя Савченко, гордый победой, уговаривал себя, что, в
конце концов, один день можно и поголодать, зато он на¬
стоял на своем и, значит, был прав. Он не понимал, что при¬
сутствие Людмилы Сергеевны было скорее защитой для него,
чем опасностью, и что, уходя, она оставила его с глазу на
глаз с судьей, не знающим пощады.
Некоторое время этот многоголосый судья недоумевал по
поводу странного упрямства Людмилы Сергеевны, которая
оставляла всех без обеда из-за «оболтуса», у которого вдруг
«вывихнулись мозги», но потом внимание от задержанного
обеда и решения директора естественно переключилось на
самого «оболтуса» и характер его «вывиха». С обедом можно
и потерпеть, но что значит — он не лакей? А другие — лакеи?
И что он такое, чтобы ему подавали? Да ему только при капи¬
тализме жить, а не при социализме!.. Ишь какой барон вы¬
искался!..
Толя пытался спорить и огрызаться. Он не понимал того,
что затронул и обратил против себя самое опасное. Коллектив
признает авторитет одного, если он заслужен, но он не про¬
щает пренебрежения к себе. И теперь многоликая, сверкаю¬
щая насмешливыми, сердитыми глазами Немезида взяла
провинившегося в тесное кольцо. Толя попытался уйти, но ему
преградили дорогу и оттеснили к стене. Его не собирались
бить, хотя кое-кто' предлагал «дать ему как следует», а Ефи¬
мовна, снова появившаяся в окне, приговаривала что-то о
174

пользе применявшейся прежде березовой каши. Если бы его
прибили, было бы легче. Над ним смеялись.
Даже Валет, который недавно кричал, что «ей так и надо»,
теперь тоже, зловредно осклабясь, обозвал его «Фон-Пате¬
фоном». В течение нескольких минут в дружной, наперегонки
и вперехлест, язвительной атаке Толе Савченко показали его
«паразитскую сущность».
Толя перестал отбиваться. Подвиг его вывернулся наиз¬
нанку и оказался постыдным срамом, а геройский ореол мгно¬
венно превратился в беззвучно и бесследно лопнувший мыль¬
ный пузырь. Он затравленно озирался, и уже не геройские
искры, а подозрительная влага поблескивала в его глазах.
«Фон-Патефон» доконал Толю. Губы у него задрожали, по
щекам заструились слезы.
— О, барон сок пустил!—добивая, провозгласил Валет.
На него цыкнули. Виновный получил по заслугам, даже,
пожалуй, чуточку сверх заслуг — ничего, пусть помнит! — и
они недолгое время молча смотрели, как жертва их пригово¬
ра, вздрагивая всем телом и задыхаясь, размазывает по ще¬
кам горючие доказательства раскаяния.
— Ну, хватит! — нарочито суровым голосом сказал Ми¬
тя.— Подбери нюни... и иди к Людмиле Сергеевне. Проси
прощения.
Сердобольная Сима разжалобилась и протянула Толе сал¬
фетку:
— Вытрись!
Толя вытерся рукавом и, опустив голову, пошел в кабинет
заведующей.
Людмила Сергеевна уже жалела о своем поспешном реше¬
нии. Эка придумала: из-за одного сбрендившего мальчишки
оставить всех без обеда... И отступить нельзя. Умные-то, по¬
старше которые, те бы поняли. А остальные, маленькие?.. Для
них дурачок этот станет героем. Как же — самой директорши
не побоялся! Тогда какие слова ни говори, не поможет. Нет,
такие вещи надо под корень!
А не слишком ли глубоко лопату засадила? Что, как чере¬
нок хрустнет да обломится? И если как в первый год, когда
еще был Ромка Кунин? С криком, свистом — камни в окна...
Их ведь легко повернуть. Не может быть! Не должно быть!
Послышался робкий, скребущийся стук, и в приоткрытую
дверь втиснулся Савченко с красным, истерзанным пережи¬
ваниями лицом. Сдерживая ликование и жалость к замурзан¬
ному «борцу за идею», Людмила Сергеевна как можно спо¬
койнее спросила:
175

— Что скажешь, Толя?
— Я больше не буду, — глядя в землю к шмыгая носом,
сказал Толя. — Простите меня...
Слезы уже не текли из глаз, но накапливались в носу, и
он то и дело проводил под носом рукой.
— Ты не меня оскорбил, а товарищей. У них и надо про¬
сить прощения. Пойдем.
Жалкое, прерывистое Толино лопотанье ребята выслуша¬
ли молча.
— Как вы считаете, ребята, — спросила Людмила Серге¬
евна, — можно его простить? Я думаю, можно. Он ведь непло¬
хой мальчик, просто у него заскок случился...
— Я ж говорю: сказывся, — подтвердил под общий смех
Тарас.
Этот смех, уже не язвительный, а добродушный, означал
прощение.
— Иди, умойся...
Через пять минут все еще красный, но уже лишь изредка
шмыгающий носом Толя приколол повязку дежурного и раз¬
носил тарелки с борщом.
Так закончился бесславный «бунт» Толи Савченко.
Лешке было жалко запутавшегося по глупости Тольку, но
он понимал, что возмездие необходимо. А если оно не очень
нежное — не нарывайся. Про себя Лешка решил, что он-то
никогда не нарвется. Однако он «нарвался». Это случилось
уже в школе.
20
Документы Лешки нашлись в армавирской школе — убе¬
гая из Армавира, дядя Троша о них не вспомнил. Людмила
Сергеевна добилась через гороно, чтобы Лешку приняли в ту
же школу, где училось большинство детдомовцев, и сказала
Лешке, что он зачислен в шестой «Б». За несколько дней до
первого сентября ему выдали новенький дерматиновый порт¬
фель, тетради и два потрепанных учебника: по географии и
ботанике. Учебников не хватало, пользоваться ими нужно бы¬
ло сообща. Тарасу Горовцу достались история, зоология и
задачники, Симе и Жанне, как более аккуратным, — осталь¬
ные. С Тарасом и девочками Лешка был в одном классе.
Валерий Белоус тоже ходил в шестой, но его Лешка не счи¬
тал. Он предпочел бы учиться с Яшей и Митей, но те вместе
с Кирой были уже в седьмом.
Школа была такая же, как и в Ростове, — двухэтажная, с
большими окнами и начисто вытоптанным небольшим двором.
Так же как и там, возле забора торчало несколько обломан¬
176

ных, затоптанных прутиков — измочаленные остатки торже¬
ственно вкопанных саженцев. Лешке на минутку показалось
даже, что он опять в Ростове. Вот сейчас по лестнице, стуча
башмаками, сбежит Митька, изловчится и стукнет его порт¬
фелем... Кто-то изо всей силы хлопнул его по спине. Лешка
повернулся — сзади сиял улыбкой Витька Гущин.
— Здоров!
— Здоров!
— Ты тоже у нас? Вот хорошо!
Лешка обрадовался Витьке. Жаль только, что он в дру¬
гом классе. Они сбегали посмотреть Витькин класс. Лешка
заглянул через дверь — там смеялись и громко, как глухие,
переговаривались впервые после каникул встретившиеся ре¬
бята. Среди них была большеротая девочка с мохнатыми
глазами — «бог погоды».
— И она тут?
— Кто, Наташка Шумова? Ну да... Пошли во двор.
Двор гудел от топота и крика. Кто-то на радостях уже
сражался портфелями. Витьку окликнули, он исчез в толпе.
Лешка подождал, потом решил идти в класс. Он пробирался
между бегающими друг за другом младшеклассниками, и
вдруг его резко толкнули плечом. Перед ним стоял в новень¬
ком костюмчике, гладко причесанный Витковский и вызываю¬
ще улыбался. В руках у него был не ученический, дерматино¬
вый, а настоящий кожаный портфель, и он раскачивал его,
держа за ручку одним пальцем.
— Ты что?
— Ни-че-го! — процедил Витковский.
— Лучше не лезь!
— А что будет? — прищурился Витковский.
— Неважно будет, — пообещал из-за спины голос Тараса.
Лешка обернулся — рядом стояли Тарас и Валет. Валет
вложил в рот пальцы и коротко призывно свистнул. Сразу же
откуда-то появились Митя Ершов, Толя Савченко, все детдо¬
мовцы, с которыми Лешка шел в школу.
Они молча и выжидательно окружили Лешку и Витков-
ского полукольцом. Улыбка Витковского стала напряжен¬
ной.
— Детдомовцев не тронь! Понятно? — сказал Митя.
— А может, ему того... объяснить? — замысловато покру¬
тил кистью Валерий.
Витковский, презрительно улыбаясь, сделал шаг назад,
повернулся и отошел, раскачивая на пальце портфель.
— Он что, опять? — расталкивая школьников, подбежал
на помощь Витька.
— Нет, струсил.
7 Библиотека пионера, том IX 177

— Надо было дать ему!
— Ничего, дадим, когда надо оудет!
Звонок рассыпал по двору призывную трель, с шумом и
гамом ребята побежали в распахнутую дверь.
Лешка сидел рядом с Тарасом и, слушая учительницу,
приглядывался к классу. К нему тоже приглядывались: он то
и дело ловил на себе изучающие взгляды. Подросток на сосед¬
ней парте рассматривал Лешку во все глаза. Он был толсто¬
щекий, с широко открытыми, словно радостно удивленными
глазами и почти постоянной улыбкой, от которой на щеках
прорезывались* ямочки. Учительница вызвала Юрия Трыхно,
и толстощекий поднялся. Он, улыбаясь, выслушал и записал
на доске пример, постоял, подергал себя за чубчик полубокса
и, все так же улыбаясь, сказал, что не знает, как решить.
— Чему же ты радуешься? — спросила учительница.—
Садись на место.
Трыхно нисколько не устыдился, а улыбнулся еще шире.
Учительница спросила, кто может решить. Со всех сторон
поднялись руки. Лешка — не очень решительно — поднял
тоже.
— А, новенький! —заметила учительница. — Иди к доске.
Лешка, чувствуя спиной взгляды, быстро решил пример и
оглянулся. Жанна с передней парты улыбалась, Сима одобри¬
тельно кивала.
— Хорошо, — сказала учительница. — Только не надо так
стучать мелом...
В этот день Лешку вызывали еще раз, по русскому, и он
опять хорошо ответил: несмотря на длительный перерыв, он
помнил многое. Его хвалили все: и учителя, и Ксения Петров¬
на, и Людмила Сергеевна, которые подробно расспросили его
о первом дне занятий в школе.
Первые недели проходили знакомое Лешке по недолгим
занятиям в Ростове и Армавире, готовить уроки не было нуж¬
ды, и он незаметно привык к мысли, что учить их незачем бу¬
дет и дальше. Дальше было совсем не так. Учительница гео¬
графии вызвала его, чтобы он показал самую большую реку
Западной Европы. Указка в руках Лешки некоторое время
поколебалась между Днепром и Дунаем, потом поползла
вверх по Днестру.
Класс зашевелился, Сима в ужасе схватилась за щеки.
— По-твоему, реки текут из моря? — спросила учительни¬
ца. — Надо показывать от истока к устью. Какую реку ты по¬
казал?
Лешка скосил, на карту глаза, но прочитать не смог. От
ближних парт донеслась еле слышная подсказка «...тр ...тр
...р-р».
178

— Днепр!—догадался Лешка.
— Вот как! Вместо Дуная показал Днестр, да и тот пере¬
именовал в Днепр... Покажи Печору.
Лешка начал с Вычегды, потом переметнулся на Сухону
и слишком поздно понял ошибку. На лице у Симы было от¬
чаяние, класс смеялся, а учительница уже ставила отметку.
Борис Костюк, приподнявшись с передней парты, заглянул и
потом, чтобы не видела учительница, поднял вверх два
пальца...
Лешке было неловко, как бывает при досадном промахе,
мелкой неудаче. Неловкость быстро прошла. На следующей
неделе он получил двойки по украинскому и по математике.
Привыкнув еще в Ростове к превратностям ученической судь¬
бы, Лешка не огорчался.
После очередной двойки, когда они возвращались из шко¬
лы, Митя Ершов подошел к нему и внушительно сказал:
— Ты это брось!
— Что?
— Двойки хватать!
— А гебе что?
— То есть как — что?.. Слышите, ребята?
Ребята слышали. Сжав губы, сердито щурясь, они окру¬
жили Митю и Лешку.
— Мы что, домашние дети, чтобы плохо учиться? Мы —
государственные!.. Понятно?
Лешка пожал плечами:
— Ну так что?
— А то, чтобы двоек больше не было! А то мы с тобой
иначе поговорим...
Лешка вспомнил «разговор» с Толей Савченко, и ему ста¬
ло жарко.
— Словом, кончай это дело, не нарывайся! — внушитель¬
но посоветовал ему Митя и пошел вперед.
С ним ушли все ребята, кроме Яши. Уходя, Кира несколь¬
ко раз оглянулась. Когда ребята напали на Лешку, она мол¬
чала. И даже, кажется, жалела... Очень ему нужно, чтобы
она жалела!
— Ты не должен обижаться, — мягко сказал Яша. — По¬
нимаешь, ты ведь не один, не сам по себе, а с нами. Значит,
мы за тебя отвечаем. Если тебе трудно, мы поможем — и я
и другие.
Лешка покосился на Яшу — тот и не думал смеяться.
Яша никогда не смеялся над другими и не говорил прене¬
брежительно, свысока, хотя знал больше, чем остальные. Лет
ему было столько же, сколько другим, но говорил он умудрен-
но, словно ушел вперед и, протягивая руку из своего далека,
179

терпеливо и добродушно ждал, пока к нему подойдут. Знал
он не по возрасту много, и ребята называли его «академи¬
ком». В классе его вызывали последним, если уж никто не мог
ответить, и он отвечал всегда.
— Мне кажется, — продолжал Яша, — тебе трудно пото¬
му, что ты мало читаешь...
— А когда читать? На уроки времени не хватает...
— Но я же читаю! И другие тоже... Тебе только кажется,
что времени не хватит и помешает учиться... Когда человек
развивается, ему легче воспринимать и не надо зубрить..,
— А я разве не хочу? Так у нас же книг нет.
— В школе мало, — согласился Яша. — Пойдем со мной,
тебя запишут в библиотеку.
Через два дня окружающее перестало для Лешки суще¬
ствовать. Он читал книжку «Белый рог», и каждая страница
открывала перед ним двери в новый мир, в котором не было
места ни будничному, ни скучному. Лешка не подозревал об
умении писателей видеть необыкновенное в обыкновенном,
изумляться ему и радостно удивлять других. Ему казалось,
что герои книжки — люди удивительные, не похожие на дру¬
гих, и такими сделала их профессия. Лешка тоже захотел
стать таким — он твердо решил учиться на геолога. Яша одо¬
брил это решение, но сказал, что геологу нужно очень хорошо
знать математику, физику и химию. Лешка приналег на уро¬
ки и некоторое время снисходительно поглядывал на Вале¬
рия, который «парился» у доски на каждом уроке матема¬
тики.
Добытая где-то Витькой замусоленная, растрепанная и
вспухшая, как мочало, книжка Сетон-Томпсона о животных
захлестнула Лешку новыми восторгами, а кинокартина «Лес¬
ная быль» окончательно заслонила недавние. Нет, не геоло¬
гом, а натуралистом и охотником следовало Лешке быть!
Потом Джек Лондон зажег мерцающее таинственным светом
полярное сияние над бескрайними льдами Арктики, а «Два
капитана» Каверина указали Лешке его окончательное при¬
звание полярника... Паустовский рассказал о превращении
гиблой Колхиды в апельсиновый с'ад, а в рассказах Станю¬
ковича заплескалось, зашумело море, и Лешка снова услышал
призывный голос маяка...
Бесконечная и необъятная, единая и многоликая жизнь
звала его тысячью голосов, простирала перед ним тысячи
дорог, и Лешка с замирающим сердцем метался между все¬
ми дорогами, откликался на все голоса. До уроков ли уж
тут!
Ксения Петровна увидела Лешкин табель за первую чет¬
верть и всплеснула руками:
180

— И тебе не стыдно?
В тот же вечер его позвали к Людмиле Сергеевне. Лешка
не видел ее целый день и, войдя, поздоровался. Людмила Сер¬
геевна ответила не глядя. В комнате сидели Сима, Жанна и
все члены совета отряда. Они тоже не смотрели на Лешку.
Только Кира и Алла коротко взглянули и сейчас же отвели
глаза.
— Что будем с ним делать? — спросила Людмила Сер¬
геевна, кивнув в Лешкину сторону и опять даже не взглянув
на него.
— Пусть он сам скажет, как это получилось, — предло¬
жил Митя.
— Он уже высказался. — Людмила Сергеевна взяла ле¬
жащий перед ней Лешкин табель и показала. — Что он еще
может сказать? Что он неспособный? Что к нему придира¬
ются?
Все посмотрели на табель, потом на Лешку.
— Молчите? Тогда я скажу. Вы плохие товарищи! Да, да!..
Вы гордитесь, что, мол, вы все за одного... Где, в драке? Там,
конечно, вы вступитесь. А если он плохо учится, портит себе
будущую жизнь — вам нет дела?
— Мы говорили, — вставил Митя. — Воздействовали...
— Это Яша виноват, — сказала Кира и покраснела.—
А что? Конечно!.. Он его книжками заразил...
— Глупости какие!.. — усмехнулась Алла. — Просто Гор¬
бачев — лентяй.
— Никакие не глупости! Я же знаю... Раньше он хорошо
учился... ну, не совсем хорошо, а все-таки ничего... А потом
начал книжки читать и забросил уроки. Даже в столовой про¬
бовал читать...
— Пожалуй, верно,— смущенно признал Яша.— Я думал:
он полюбит читать, станет культурнее, и ему будет легче.
А получилось вот так... — развел он руками.
— Запретить ему, и всё! — энергично тряхнул кулаком в
воздухе Митя.
— Запретить читать книги? Вот уж это действительно
глупости! — сказала Людмила Сергеевна. — Запрещать мы
не будем... Эх, Алеша, Алеша! — вздохнула она и помолча¬
ла.— Я думала, ты уже большой, сознательный мальчик и
все понимаешь... Если мы за галчатами... за малышами сле¬
дим, чтобы пуговицы были целы, чтобы под носом было чисто,
это понятно — они маленькие... А ты... Ну что ж, будем и тебе
нос вытирать.
Все ребята, кроме Аллы, улыбнулись. Она смотрела на
Лешку с недосягаемых высот техникумовского первого курса
с таким пренебрежением, с таким холодным и даже брезгли¬
181

вым любопытством, будто и на самом деле под носом у него
повисла капля.
— Можешь идти, — сказала Людмила Сергеевна. — А вы
останьтесь.
Лешка ушел.
Как он их ненавидел!.. Ну — книжки читал, ну — не учил
уроков... А может, ему эти уроки совсем не нужны? Может, у
него будет такая специальность, что можно без всяких уро¬
ков?.. Очень просто: вот возьмет уедет и станет... Лешка оста¬
новился под тополем и задумался о том, кем он станет.
Дул холодный ветер, голые ветви, обледенелые после мок¬
рого снегопада, стеклянно звенели. Под ногами громко шур¬
шали палые, тоже заледеневшие листья. Лешка бегал с
ребятами к морю и знал, что по утрам у берега появляется
хрупкий, тонкий ледок, вода стала густой и тяжелой, будто
тоже сжалась от холода.
А на Севере, куда ушел «Гастелло», должно быть, сплош¬
ные льды. Может, «Гастелло» вмерз где-нибудь в ледяное
поле, Алексей Ерофеевич, капитан с Чернышом и все стали
как челюскинцы... Оттого, наверно, Алексей Ерофеевич ни
разу не написал. И хорошо, а то бы Людмила Сергеевна на¬
писала ему про двойки.
Лешка представил, как Алексей Ерофеевич читает такое
письмо, Анатолий Дмитриевич заглядывает ему через плечо
и, присвистнув, говорит: «Сдрейфил парень! Кишка тонка...»
Алексей Ерофеевич молчит и только прищуривается, как...
как будто это не он, а Алла.
Ну и пусть! А он уедет, и пусть щурятся как хотят, и пусть
говорят... Вот сейчас он потихоньку уйдет, сядет на поезд, на
товарный какой-нибудь, и всё... Его хватятся, будут искать,
заявят в милицию. А он будет сидеть на площадке, будет хо¬
лодно, но он все равно не слезет с поезда и не вернется...
Ветер пронизывал брюки у коленей, задувал под куртку.
Лешка запахнул куртку плотнее и уже без восторга рисовал
себе последствия бегства.
— Ты что здесь стоишь? — подбежала к нему Кира.—
Пойдем, замерзнешь...
— Не твое дело. Отстань!
— Какой ты... — дрогнувшим голосом сказала Кира, по¬
топталась около него и убежала.
—г Ребята! — услышал издали ее голос Лешка. — Забери¬
те Горбачева, вон он там стоит... Он же простудится!
К нему подошли Яша и Тарас.
— Пойдем домой, — сказал Яша.
— Да что вы привязались? Маленький я, что ли? — закри¬
чал Лешка.
182

— А то мет! — ответил Тарас. — Вон и Людмила Серге¬
евна говорила, что маленький... Сам пойдешь, чи отвести?
Лешка пошел сам.
Мало-помалу горечь и обида после разговора у Людмилы
Сергеевны ослабевали. Ослабела, а потом и вовсе исчезла
мысль о бегстве, однако со своими обидчиками Лешка не раз¬
говаривал. Они делали вид, будто ничего не случилось.
Кто-то разболтал о том, что было на совете отряда, и од¬
нажды вечером Валет, ухмыльнувшись, сказал, ни к кому не
обращаясь:
— Может, деткам пора баиньки?..
Лешка притворился, что это его не касается.
В другой раз Валет, уже глядя прямо на Лешку и так
же отвратительно ухмыляясь, запел:
Спи, младенец мой прекра...
Лешка ринулся к нему, но его перехватили несколько рук,
усадили на кровать и придержали, пока он не перестал вы¬
рываться. К Валету подошли Митя и Тарас.
— А ну пойдем, поговорим, — сказал Митя и кивнул на
дверь.
— А чё те надо? — огрызнулся Валет, но, посмотрев на
обоих, притих и вышел вместе с ними.
Разговор был недолгий. Валет вернулся запыхавшийся,
слегка помятый. На Лешку он не смотрел.
Лешкино ожесточение не смягчилось. Не нужно ему ни
заступничества, ни помощи. Раз с ним так, и он будет тоже...
От ребят он держался в стороне, и ему все чаще становилось
не по себе. Все чаще Лешке приходилось подхлестывать зати¬
хающее воспоминание, заново растравлять обиду, чтобы не
заговорить, не засмеяться, когда смеялись другие, и чтобы
не получилось, будто он все забыл и уже не сердится.
Он не собирался ни забывать, ни прощать. Пусть не дума¬
ют... Тоже нашлись умные! Он не глупее. Захочет — не хуже
их будет. Вот возьмет и докажет...
Доказать оказалось трудно. Надо было наверстывать про-
•пущенное и учить новое, чтобы не отстать. А новое зачастую
было непонятно — оно опиралось на пройденное; там же у
Лешки обнаруживался то один, то другой провал. Лешка
злился и ожесточенно читал и перечитывал пройденное. Ино¬
гда, запутавшись, он поднимал голову от учебника и ловил
взгляды Мити, Киры, Яши. Взгляды выражали сочувствие и
готовность немедленно помочь. Лешка отворачивался и, сжав
виски кулаками, начинал снова. Думают, он попросит. Не до¬
ждутся!..
Прошло немало недель, пока двойки исчезли. Их заменили
183

тройки и даже четверки. Теперь, когда Лешка отвечал, на
лице Тараса появлялось сдержанное одобрение, «Великая
немая» улыбалась, а подпухшие глазки Симы сияли. Лешка
делал вид, будто ничего не замечает. Очень ему нужно их
одобрение! И вообще они ему не нужны. У него есть настоя¬
щий друг — Витька Гущин.
Кроме Витковского, Витька ладил со всеми одноклассни¬
ками, но привязался к Лешке, может быть, потому, что тот
охотнее других слушал, как и каким великолепным моряком
станет он, Витька, не спорил и не подсмеивался. Дома Витька
перерисовывал из книг все картинки с парусниками, парохо¬
дами и развешивал их на стенах. Милочке иногда удавалось
проникнуть в комнату брата и благодаря Лешкиному заступ¬
ничеству остаться там. Она с завистливым восхищением смот¬
рела на картинки и тяжко вздыхала: у нее таких не было.
Лешка рисовал для нее пароходы, и они получались очень
похожими на настоящие. Но Милочка не признавала реализ¬
ма. Прижимая верхнюю губу языком и пыхтя от усердия, она
легкий дымок из трубы заменяла толстой кудрявой спиралью,
на палубе пририсовывала человечков ростом с мачту, а над
пароходом помещала самолет, похожий на растрепанную ку¬
рицу...
Часто и надолго к Гущину ходить не удавалось: надо было
успевать домой к обеду, ужину, готовить уроки. А дома он все
время чувствовал себя скованно и неловко. Как ни расковы¬
ривал Лешка свою обиду, переживать ее наново не удавалось.
Теперь он уже не понимал, почему и за что так рассердился,
рассорился с ребятами на всю жизнь. В том, что ссора на всю
жизнь, он не сомневался.
Однажды после уроков Митя поотстал от ребят, поравнял¬
ся с Лешкой и сказал, будто продолжая прерванный раз¬
говор:
— Вот видишь, я оказался прав!
Лешка покосился на него.
— Все говорили, что тебе надо помогать, а я говорил —
не надо, ты и так догонишь... Ну, вот догнал, и хватит
дуться.
— А я дуюсь?
— А кто, я, что ли, голова садовая? — засмеялся Митя и
стукнул его портфелем по спине.
— А что же, я? — также засмеялся Лешка и тоже стукнул
его портфелем.
— Ребята! Наших бьют! — закричал Митя.
Он сгреб горсть снега и швырнул в Лешку. Тот ответил.
Подбежали ребята, снежки посыпались на него, на Митю, и
через минуту на улице бушевала снежная пурга. Прохожие
184

замедляли шаг и, улыбаясь, смотрели. Должно быть, им вспо¬
миналось свое, такое же веселое, горластое детство, снежные
баталии, и им тоже хотелось, наверно, залепить в кого-ни¬
будь хорошим зарядом, но — они были взрослые. Они под¬
хватывали с земли горсть снега, уминая его, смущенно улы¬
бались и шли дальше по своим, взрослым делам, унося бы¬
стро тающую между пальцами памятку юности.
Внезапно в кипящий бой ворвался крик:
— Вы что безобразничаете? Хулиганы!
Пожилой мужчина на тротуаре потрясал палкой. На чер¬
ной драповой груди его красовалась снежная корона — след
вдребезги разбившегося снежка.
— Полундра! — крикнул Валерий.
И, подхватив портфели, ребята бросились бежать.
Они вовсе не испугались ни толстого гражданина, ни его
палки. Им просто было так же весело и радостно бежать, как
только что было весело и радостно бросать друг в друга хру¬
стящие в руках, пахнущие холодом и свежестью снежки.
И они бежали, крича во все горло и изо всех сил топая, чтобы
громче хрустел и звенел под ногами снег...
Шумная пурга на улице смела призраки обид, которые
Лешка собирался на всю жизнь поселить между собой и то¬
варищами.
Он опять пошел с Яшей в библиотеку. Опять открывал
каждую книгу, как сказочную дверь в новый, неведомый мир,
чудодейственно поместившийся на нескольких сотнях страни¬
чек. Только теперь Лешка уже не пытался захлопнуть эту
дверь за собой и забыть об остальном.
«Коза» и моторчик уже стояли на фундаментах, трансмис¬
сия со шкивами была прикреплена к стене, проводка сделана.
Теперь,, когда Вадим Васильевич в воскресенье влетал на
мотоцикле во двор детдома, Кира, Митя и Толя запирались
с ним в мастерской, и оттуда доносились то басовое гудение,
то треск и постукивание. Наконец Вадим Васильевич объявил,
что все готово и можно, пожалуй, попробовать, но тут же до¬
бавил, что следует обставить все по-человечески.
Что значит «по-человечески»? Конечно, это не гигант тя¬
желой индустрии, но мастерская у них, в детдоме, открывает¬
ся не каждый день. Разве это не торжество? И разве для тех,
кто на этом ветхозаветном ветеране снимет первую в своей
жизни стружку, — это не праздник? Отчего бы и не назвать
так: «Праздник первой стружки»? А? Ничего звучит! Может,
у них даже появится такая традиция, чтобы каждый, кто на¬
чинает работать на станке, снимал свою первую стружку при
185

всех, торжественно? Традиции надо не только чтить, но и со¬
здавать... Неплохо придумано, а?
Вадим Васильевич, склонив набок голову, зажмурил ле¬
вый глаз и широко открытым правым вопросительно оглядел
всех, став похожим на диковинную лысую птицу. Никто не
замечал в нем смешного, будущие токари смотрели на него
с обожанием.
— И из ремесленного позвать! — предложила Кира.
— Правильно! — поддержала Людмила Сергеевна.
Из ремесленного пришли уже знакомые ребята-воспитан¬
ники и Еременко. Еременко с ревнивой тщательностью осмот¬
рел все, перещупал, даже попробовал покачать «козу» на
фундаменте.
— Ничего, ничего, — проговорил он, отдуваясь и вытирая
руки концами. — Смазывать побольше надо! Она... станок,
я говорю, смазку любит!
— А разве мало? — удивилась Кира.
Она следила за каждым движением Еременко, вместе с
ним заглядывала всюду, перепачкалась, и даже на носу у нее
появились черные пятна.
— Нет, ничего, ничего, — успокоил Еременко. — Вот из
тебя будет токарь, по носу видно! — засмеялся он, увидев мас¬
ляные пятна на Кирином носу. — Ну что ж, голубчики, начи¬
найте!
— Нет уж, начинайте вы, — сказала Людмила Сергеев¬
на, протягивая ему ножницы. — Ваш подарок — вам и начи¬
нать.
Рукоятка рубильника была привязана к щиту тоненькой
красной ленточкой. Такой же ленточкой был привязан к ста¬
нине суппорт станка. Зрители расположились полукольцом
вокруг станка — маленькие спереди, постарше сзади. Даже
Ефимовна оставила свою кухню и пришла посмотреть, как
будут пускать станок. Позади всех высилась сутулая фигура
Устина Захаровича. Он укладывал фундамент, помогал уста¬
навливать мотор и станок, но отношения к ним не переменил
и смотрел на все неодобрительно.
Еременко ступил в полукруг. В наступившей тишине нож¬
ницы в его руках дважды щелкнули.
— В час добрый, как говорится! — сказал он, отступил от
станка и машинально, словно привычный микрометр, попы¬
тался засунуть ножницы в карман гимнастерки.
Митя подошел к мотору и включил рубильник. Мотор за¬
гудел. Дрогнув, побежал вверх приводной ремень и, как мет¬
роном, защелкал швом о шкивы. Напряженная, слегка по¬
бледневшая Кира ступила на деревянную решетку возле
станка и оглянулась на Вадима Васильевича. Тот кивнул.
186

Кира вставила в патрон круглую заготовку и, поворачивая
патрон, начала ключом поджимать кулачки. Ключ вырвался
у нее из рук и звякнул о салазки.
— Осторожно! — страдальчески крикнул Еременко, про¬
тягивая к станку руку, в которой так и остались ножницы, не
влезающие в карман. Он недоуменно посмотрел на них и су¬
нул соседу.
Кира дернула рычаг рабочего хода — патрон с заготовкой
завертелся. Склонившись над ней, Кира осторожно подвела
суппорт. Резец чиркнул по заготовке раз, другой; на темной,
почти черной заготовке сверкнуло блестящее колечко, расши¬
рилось в ленточку. Съедая черноту, к патрону поплыла бле¬
стящая поверхность обнаженного металла.
Подрагивая, вилась спиралью стружка. Запахло нагретым
маслом и железом. По остывающей стружке бежали желто¬
синие разводы. Резец дошел до кулачков. Кира отвела суп¬
порт, выключила станок и обернулась.
— Ну вот, а мне не верили! — сказал Еременко. — Я же
говорил: прекрасный станок! — и первый захлопал в ла¬
доши.
Захлопали, закричали все зрители. Кира вытерла пальца¬
ми выступившие от волнения бисеринки пота на губе, на лбу.
Там появились темные пятна и полосы. Ребята засмеялись,
захлопали еще усерднее. Они смеялись не над нею, а от ра¬
дости. Перепачканная масляными пятнами, она была сейчас
не смешной, а красивой, эта девочка с полуоткрытым в сча¬
стливой улыбке ртом и сияющими гордостью глазами.
Еременко снял обточенный валик, осмотрел и одобритель¬
но сказал:
— Ничего, очень даже ничего!
Валик пошел по рукам. Каждому хотелось потрогать, по¬
нюхать эту еще горячую, будто она живая, блестящую штуку.
Они зачарованно поглаживали теплый кусок круглого желе¬
за и неохотно выпускали его из рук, потому что кто же не
завидовал сейчас Кире и кому же не казалось, что он держит
в руках кусочек и своего будущего!
Вадим Васильевич поднял змеящуюся, в синих разводах
спираль стружки. Отломив кусок, он положил его в коробоч¬
ку, которую достал из кармана.
— Конечно, это не брильянт, — сказал он, — но пройдет
время, и ты поймешь, что память о сделанном впервые своими
руками дороже всех брильянтов. На, береги.
Кира осторожно, будто кусок стружки мог вспорхнуть и
улететь, взяла коробочку. Снова изо всех сил хлопали в ла¬
доши и что-то кричали ребята. Она не слышала: синий цвет
побежалости'сиял цветом счастья. Такого дня еще не бывало

в Кириной жизни, и она была бы совсем-совсем счастливой,
если бы... если бы не противный Лешка Горбачев. Он стоял в
стороне, разговаривал с Сергеем Ломановым, чему-то смеял¬
ся и не обращал внимания ни на Киру, ни на ее радость.
21
Витька переменился. Он то притихал на несколько дней,
то вдруг начинал отчаянно озоровать, на переменах кричал
больше всех, задирал других и при малейшем поводе дрался.
Внушения не помогали. Он диковато смотрел в сторону, обе¬
щал, что «больше не будет», и продолжал безобразничать.
Учиться он стал неровно: то получал пятерки, то съезжал на
тройки. Классная руководительница вызывала в школу мать.
Оказалось, и дома Витька вел себя так же: то замолкал —
слова не добьешься, то приставал к сестре, доводил ее до
слез, грубил домработнице и даже матери.
— Переходный возраст, — вздыхала руководительница.—
В этом возрасте многие дети так... Надо устранять, по воз¬
можности, все раздражающие факторы...
— Да кто его раздражает?! Он сам всех раздражает.
— Психология подростка — сложная вещь. Надо обере¬
гать, надо оберегать...
Одноклассники не собирались оберегать Витьку. Его «про¬
рабатывали» на собрании класса, на сборе пионерского отря¬
да. Красный, надутый, он монотонно и угрюмо оправдывался.
Он оглядывал исподлобья своих прокуроров и сердито сжи¬
мал пухлые губы. Заладили: уроки, отметки, успеваемость...
Разве им можно открыть душу?..
Смятенная Витькина душа жаждала открыться, излить
радости и горести, меж которых, как щепка на штормовой
волне, металась эта душа и заставляла его безобразничать.
Потом он раскаивался, но раскаяние быстро уходило, а смя¬
тение оставалось, и все шло по-прежнему. Один Лешка Горба¬
чев не лез к нему с вопросами и нравоучениями, и ему Витька
решился рассказать.
Они возвращались после уроков, и Витька нарочно дал
крюку, чтобы дольше идти вместе. Он шел по краю тротуара
и стукал ногой по стволам деревьев. Ветки деревьев вздра¬
гивали и роняли пушистый иней. Внезапно решившись, Вить¬
ка повернулся к приятелю:
— Никому не скажешь?
— Нет. А что?
— Слово?
— Слово!

— Ты был когда влюбленный?
Лешка удивленно открыл глаза и покраснел. Кто же го¬
ворит об этом вслух?
— Нет, — ответил он.
— А я влюбился, — мрачно сказал Витька и изо всех сил
пнул ногой очередное дерево.
Лешка поколебался, не зная, что в таких случаях надо
говорить, и спросил:
— В кого?
В Наташу Шумову...
— В Шумову?
— Ну да... А что? — с вызовом спросил Витька. — Что,
некрасивая, да? Я тоже так думал... раньше.
Эта большеротая, скуластая девочка с растрепанными во¬
лосами действительно не казалась Лешке красивой.
— И почему это так? — недоуменно продолжал Витька. —
Была некрасивая, некрасивая, а потом вдруг стала краси¬
вая!
— Не знаю, — сказал Лешка.
Он твердо знал, что Алла всегда была красивая и стано¬
вилась все красивее.
— Неправильно это! — вздохнул Витька.
— Что?
— А вот — когда так... — туманно ответил Витька. —
Только смотри: слово!
Еще совсем недавно Наташа Шумова ничем не отлича¬
лась от других девочек в классе и даже от ребят. Ее можно
было при случае дернуть за волосы, стукнуть, а уж дразнить
и подавно. Витька делал все это не без удовольствия, потому
что она сама задиралась и ни в чем не уступала ребятам. Ко¬
гда она на большой перемене сказала, что у него из одной
губы можно выкроить три, Витька погнался за ней, намерева¬
ясь дать ей как следует. Он нагнал ее возле самого забора, так
что дальше бежать было некуда, схватил за руку и дернул.
Наташа повернулась к нему, раскрасневшаяся, растрепанная,
сердито сверкая большущими своими глазами:
— Ну тронь! Тронь только!..
И вот тут-то Витька, уже размахнувшийся для удара,
вдруг увидел, что она красивая. Две-три секунды он остолбе¬
нело смотрел на нее, потом покраснел, будто его ошпарили, и
опустил руку. Наташа убежала.
Пораженный внезапным открытием, Витька весь урок
украдкой поглядывал на Наташу. Она была удивительно,
необыкновенно красива! Все в ней было красиво. И глаза, и
брови, и не подчиняющиеся гребешку волосы, и даже рот, ее
большой рот, не казался теперь Витьке ни большим, ни некра¬
189

сивым. А как блестели у нее зубы, как она взмахивала своими
мохнатыми ресницами или изгибала тонкую шею так, что на
ней сквозь кожу просвечивала голубая жилка!
Наташа давно забыла про Витьку. Она слушала учителя,
писала, шепталась с подругой и ни разу не взглянула в Вить-
кину сторону. А он краснел, бледнел и не сводил с нее глаз.
Наташа поднимала худенькую, тонкую руку — его пронзала
нежность и почему-то жалость к этой бледной маленькой ру¬
ке. Она поворачивалась спиной, и он, как величайшим радо¬
стным открытием, любовался аккуратной штопкой на локте
ее зеленой шерстяной кофточки. Он смотрел и смотрел, готов
был смотреть все время, всегда, вечность... Но вечность любви
не в ладах со школьным расписанием: обрывая ее, загре¬
мел звонок на перемену. Наташа убежала с подругами, а
Витька побрел следом, чтобы хоть издали, хоть мельком ви¬
деть ее.
С этого дня Витька не задирался и не дразнил ее. Он без¬
ропотно сносил от Наташи любые насмешки, безмолвно
плелся за ней, куда бы она ни шла; терзаясь стыдом и обми¬
рая от радости, терпел от нее все и думал только об одном:
что бы такое сделать, лишь бы Наташа одобрительно посмот¬
рела на него и улыбнулась. Придумать Витька ничего не мог.
Он надувался, пыхтел, с пылающими ушами и сердцем вер¬
телся возле нее и даже домой начал ходить по другой улице,
чтобы издали следить за ней. Наташа не обращала на него
внимания. Если Витька дрался или выкидывал еще что-ни¬
будь нелепое, она поводила плечами и смотрела на него, как
сквозь пустое место.
Витька много раз давал себе честное слово не подходить
к Наташе, даже не смотреть в ее сторону. Но, как только он
приходил в школу, ноги его сами собой шли, а голова повора¬
чивалась туда, где была она.
Обиженный равнодушием Наташи, Витька мечтал о бо¬
лезни, с мрачным ликованием и щемящей жалостью к себе
рисовал в воображении картины своей смерти и запоздалого
горя Наташи, которая слишком поздно поняла и оценила его
и безутешно плачет возле гроба, а он лежит бледный, холод¬
ный и ко всему безразличный...
Витька вглядывался в зеркало, отыскивая на своем лице
следы страданий, предвестников близкой смерти, но видел
там всё те же красные, будто подпухшие губы, всё те же тол¬
стые щеки, налитые румянцем, никак не подходившие уми¬
рающему от скорби страдальцу.
Витька был убежден, что безответное чувство похоронено
в глубине его сердца, но, придя как-то в класс, увидел фор¬
мулу, написанную мелом, на доске: «Г + Ш = ?» Витька по¬
190

краснел и поспешно стер. На следующей перемене формула
появилась снова. Витька сделал вид, что надпись его не ка¬
сается, но, посмотрев в сторону Наташи, похолодел: красная
от смущения, она метала в Витькину сторону ненавидящие
взгляды. Подозревая в глупых надписях то одного,-то другого,
Витька грозил и даже дрался, но это не помогло — надписи
появлялись снова. Однажды уже другую формулу —
«Г Ш= дурак» — увидел на доске Викентий Павлович.
Удивленно подняв брови, он посмотрел на нее и сказал:
— М--да... Уравнение назидательное. Однако сотрите.
Витькины кулаки не помогли, помогла привычка. К его
«влюбленности» привыкли и перестали замечать, как не за¬
мечали прошлогоднюю цараппну на доске и чернильное пят¬
но на полу возле первой парты.
Наташа не разговаривала с Витькой, но уже как будто и
не очень сердилась. Витька до сих пор не осмеливался ничего
сказать, теперь он решил выяснить отношения. Исписав и
изорвав целую тетрадь, он убедился, что никакие слова не
могут передать его чувства. После долгих поисков он нашел
наконец способ выразить их кратко и красноречиво. Ни чер¬
нила, ни карандаши для этого не годились — это должен был
быть голос самого сердца. Витька утащил у Сони иголку и
заперся в своей комнате. Уколов палец иголкой, он выдавил
на чистое перо каплю крови, нарисовал сердце, а посередине
написал: «В + Н».
Целый день Витька не мог собраться с духом, и только
перед последним уроком с упавшим сердцем он подбросил
записку, сложенную в крохотный четырёхугольник. Он боял¬
ся, что Наташа выбросит ее, не развернув. Она не выбросила.
Витька притворялся слушающим учителя, а сам, скосив глаза,
наблюдал. Наташа развернула записку и начала краснеть:
щеки, уши и даже шея у нее стали малиновыми. Она нахму¬
рилась и спрятала записку. Потом Витька увидел, что она до¬
стала записку и что-то старательно пишет на ней. Обмирая от
волнения, Витька ерзал на парте и ждал ответа. Ответа не
было. Вместо этого Витька увидел, как Наташа показала
записку соседке и та фыркнула. Записку передали на другую
парту, там девочки тоже зафыркали, зашептались. Записка
пошла от парты к парте, ее перехватил Вощаков, и теперь
уже ребята поглядывали на Витьку и смеялись. Он побагро¬
вел, оперся висками на кулаки, чтобы скрыть горящие щеки
и закипающие на глазах слезы. Сзади зашевелились, захи¬
хикали. Витька обернулся и выхватил злополучное послание.
Во что оно превратилось.! Наташа старательно замазала бук¬
ву «Н», написала полностью «Виктор», а к нарисованному
Витькиной кровыо сердцу пририсовала длинные, обвисшие
191

уши. Пылающее любовью сердце стало похоже на унылую
ослиную башку...
Такого оскорбления никто не наносил Витьке за всю его
жизнь. Уткнувшись в книгу, он делал вид, будто читает, но
строчки сдваивались и таяли, плавали в радужном тумане.
Едва досидев, до звонка, Витька схватил заранее уложен¬
ный портфель и первым выскочил из класса. Пулей слетел он
по лестнице, вырвал пальто из рук сторожихи и полуодетый
выбежал на улицу. Он бежал, не слыша зовущих его сзади
голосов. Звенел и пел под ногами схваченный морозом сне¬
жок, сияло на ясном голубом небе солнце. Небо казалось
Витьке черным, солнце дрожало, тряслось от смеха, и визгли¬
вым хохотом заливался снег... Гром и Ловкий заскулили от
Витькиных пинков; осыпая штукатурку с притолоки, грохнула
дверь.
— Явился, вояка! — заворчала Соня.
Витька заперся в своей комнате и после настойчивого
стука прокричал через дверь, что обедать не будет, не хочет,
и еще что-то неразборчивое.
Милочка подошла к запертой двери и прислушалась: из-за
двери доносились странные звуки.
— Витя плачет, — растерянно прошептала Милочка кукле
и на цыпочках отошла от двери.
Витька плакал. Так он еще никогда не страдал. Все было
оскорблено, унижено и растоптано. И, задыхаясь от обиды и
сострадания к себе, Витька заливался слезами.
Бурные грозы — недолгие грозы. Смыв первую, самую
острую горечь обиды, слезы иссякли. Витька, лежавший ли¬
цом в подушку, перевернулся на спину, заложил руки под го¬
лову.
Дальнейшая жизнь не имела смысла. Если никто в мире
(то есть Наташа) не понимает и не ценит его, зачем Витьке
этот мир? И не лучше ли с гордым презрением отказаться от
него? Он, Витька, расстанется с ним без сожаления. Все уже
потеряно, больше нечего терять и не о чем жалеть. Пожалеют
о нем, но будет поздно...
С мрачной решимостью Витька начал перебирать доступ¬
ные ему способы покинуть этот мир, но тут пришла мама,
громко постучала в дверь и сказала, чтобы он перестал валять
дурака и немедленно шел обедать. Витька попытался прики¬
нуться спящим и даже захрапел, однако мама не поверила и
пригрозила, что расскажет о Витькиных фокусах отцу. Про¬
щание с миром пришлось отложить.
Витька умылся, но глаза остались красными, опухшими.
Мама заметила и со свойственной родителям нечуткостью на¬
192

чала допытываться, что случилось. Он сказал, что ничего не
случилось, он просто поссорился с... Вощаковым. Поссорился
или подрался?.. Ну, пускай подрался...
Уныло размышляя о своей трагической судьбе и неумении
родителей «найти общий язык» с детьми, когда те страдают,
Витька незаметно съел суп, котлету, а киселя попросил было
вторую чашку, но спохватился, горестно махнул рукой и от¬
казался. Что кисель!..
Потом, вместо того чтобы учить уроки, — зачем теперь
они? — Витька, опершись подбородком о кулаки, смотрел
за окно, где медленно кружились, падали мохнатые сне¬
жинки.
Так он, сломленный горем, и заснул и потом не мог вспо¬
мнить, каким образом оказался в постели.
Утром Витька наелся хлеба с маслом, выпил чаю и собрал¬
ся в школу — все это только для того, чтобы не вызвать подо¬
зрений у мамы. Как назло, почти у самых ворот он столкнулся
с Толей Крутилиным;
— Пошли вместе? — спросил Толя.
Витька собрал всю свою выдержку и пошел рядом. Увидев
входящую в класс Наташу, он мучительно покраснел, отвер¬
нулся и больше в ее сторону не смотрел.
Вранье маме про Вощакова оказалось пророческим. На
большой перемене Вощаков так, чтобы видел Витька, при¬
ложил к голове кисти рук и пошевелил ими, будто длинными
ушами. Витька бросился в драку. Вызванный к директору,
Витька взял всю вину на себя. Больше всего он боялся, что
Вощаков расскажет, из-за чего они подрались. Вощаков при¬
творился непонимающим и ничего не рассказал.
Наташа не замечала Витькиных мучений. Она по-прежне¬
му отлично училась, бегала на переменах и не думала стра¬
дать оттого, что Витька ходит с несчастным видом. Витька
старался не смотреть в ее сторону, но очень хорошо замечал,
что она все чаще и охотнее разговаривает и смеется чему-
то с Витковским, а после уроков идет домой с ним вме¬
сте...
Хуже этого быть не могло. Если уж она предпочла этого
прилизанного пижона, о чем можно было говорить, чего она
заслуживала?! Только одного — презрения.
Не вдаваясь в подробности, Витька объявил Лешке, что в
жизни он разочарован, никакой любви нет, это все чепуха,
выдумки и что он лично ценит по-настоящему только муж¬
скую дружбу.
Раньше он дружил с Сережкой Ломановым, но тот после
шестого ушел в ремесленное, и, если он, Лешка, хочет, они
будут дружить всю жизнь.
193

Лешка обрадованно заверил его, что он, конечно, хочет
дружить, потому что самый лучший его друг, Митька, остался
в Ростове. Относительно любви Лешка промолчал: он не знал,
что о ней думать.
Лешкина любовь не походила на бурные метания Витьки.
И вообще это не была «любовь». Любовью занимались взрос¬
лые в книжках, которые он читал. Там люди очень много и
скучно говорили про любовь, страдали и были несчастными.
Потом они женились или выходили замуж и снова страдали
и были несчастными. То, что он чувствовал, совсем не было
похоже на описанное в книжках, и ему казалось, что такого
не было и не могло быть у других, а было только у него.
Сначала он был убежден, что просто ненавидит Аллу, да
так оно и было. Но чем чаще он встречался с Аллой, тем с
большим трудом вызывал в себе враждебное чувство к ней.
Первая стычка на совете давно утратила остроту, забылась
обида, вызванная ее высокомерной речью, и он уже без не¬
приязни, а с удовольствием смотрел на нее, слушал, когда она
говорила. Она была красивее всех, умнее всех и все делала
лучше всех. И голос, звонкий и певучий, и походка, легкая,
скользящая, были у нее не такие, как у других, а несравненно
лучше. Вещи ее были тоже лучше, чем у других. Они были
такие же, но они были лучше потому, что принадлежали ей.
Он всегда старался сесть или стать так, чтобы видеть Аллу.
Ему и в голову не приходило подбрасывать записки, подоб¬
ные Витькиной. Он бы сгорел от стыда, если бы Алла дога¬
далась о том, как нравится Лешке смотреть на нее. Сам он ни¬
когда не заговаривал с Аллой, а если ей случалось обратить¬
ся к нему, он терялся, краснел и уходил.
Алла ни о чем не догадывалась. Она была поглощена за¬
нятиями в техникуме, новыми впечатлениями, знакомствами
и подругами по первому курсу. Возвращалась Алла уже позд¬
но, в темноте. Лешка старался оказаться во дворе к тому
времени, когда она возвращалась, а то выходил и за ворота.
Если ему везло, он видел, как по аллейке, обсаженной под¬
стриженными кустами, легкой, скользящей походкой Алла
приближалась к дому и скрывалась за воротами. Зави¬
дев Аллу, Лешка прятался в тень и провожал ее взгля¬
дом.
Случалось, Аллу провожали новые подруги, соученицы.
Они громко разговаривали и еще громче смеялись. В послед¬
нее время бывало все чаще, что ее провожали не девушки,
а ребята, вернее — всегда один и тот же парень. Они останав¬
ливались, не доходя до детдома, на аллейке и говорили уже
совсем негромко. У Лешки становилось сухо во рту, и ему
хотелось сделать что-нибудь назло. Нет, не ябедничать Люд¬
191

миле Сергеевне, а подговорить, например, ребят посадить
провожатого на забор и заставить кричать петухом, как это
делали парни в Ростове, если девушек с их улицы провожали
чужие... Лешка молчал. В конце концов, если бы Алла посла¬
ла Лешку за ним, за тем парнем, он и тогда затаил бы обиду,
но пошел...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КАПИТАНЫ
22
Людмила Сергеевна с тревогой думала об Алле, хотя и не
подозревала о ее вечернем провожатом. Оставаясь в детском
доме, Алла все меньше проявляла интереса к его жизни, у
нее прорывалось пренебрежительное ко всему отношение..
Конечно, она старше других ребят, конечно, у нее новая среда
в техникуме, новые интересы, но слишком легко и поспешно
Алла отрекалась от того, что совсем недавно было ее жизнью.
Было ли? Или увлеченно занималась она всем этим только
потому, что стояла на виду, главенствовала? И прежде про¬
рывались у нее нотки превосходства, пренебрежительного
старшинства. Прежде были нотки, теперь это становилось ли¬
нией поведения. Раньше не происходило в детдоме ничего, в
чем бы Алла не участвовала, о чем бы не знала. Теперь она
не участвовала ни в чем, ничем не интересовалась, а если ее
привлекали, со скучающим видом ожидала, когда все кончит¬
ся. Совет отряда, бессменной председательницей которого она
была полтора года, захирел, а дела достаточно... Один Белоус
чего стоит!
196

Как и у многих, отец Валерия погиб на войне. Солдатской
пенсии, которую получала мать на Валерия, и ее зарплаты
уборщицы не хватало, но кое-как, от лета до лета, когда появ¬
лялись овощи, перебивались. Окаменившая землю засуха со¬
рок шестого лишила единственного подспорья — огородной
зелени. Пошли на толкучку остатки и без того небогатого
имущества, но это поддержало ненадолго. Как всегда в труд¬
ное время, с необыкновенной быстротой расплодилось крикли¬
вое, увертливое племя спекулянтов, цены на базаре взвились
так, что к продуктам не подступиться. А Валерик рос, ему
нужны были и сахар и масло... Спасал пайковый хлеб. Недо¬
едая, мать выкраивала буханку и несла на базар, чтобы
продать из-под полы и купить что-нибудь на приварок. Тор¬
говля хлебом в ту пору строго преследовалась. Мать Валерия
задержали вместе с группой крупных спекулянтов и осудили
на пять лет.
Валерий остался один в пустой комнате. Все, что можно,
было уже продано, а есть нужно было каждый день. Соседки
жалели мальчишку, изредка прикармливали — давали то
тарелку супа, то несколько картофелин. Однако у каждой бы¬
ла своя семья, свои заботы, и Валерий забыл, что значит есть
досыта. В садах зрели яблоки, груши. После ночных набегов
с ребятами на чужой сад Валерий ходил со вздувшимся жи¬
вотом, но оставался голодным: яблоки не хлеб — от них сыт
не будешь. Да и удавались такие набеги не часто — хозяе¬
ва сторожили сами или держали в садах злых, горластых ко¬
белей.
Валерий начал промышлять на базаре. По неопытности,
еды ему удавалось добыть мало, зато часто попадало от разъ¬
яренных торговок. Здесь он сблизился с такими же безнадзор¬
ными ребятами и получил кличку «Валет». Новые приятели
смеялись над неловкостью и наивностью, с которой Валерий
выпрашивал или воровал съестное: они признавали только
добывание «шайбочек», то есть кражу денег.
Настоящим вором Валерий стать не успел: милиция при¬
метила замурзанного начинающего блатного; его забрали в
детприемник, оттуда отправили в детский дом. Здесь он сразу
же стал правой рукой, есаулом, подручным, кем угодно, у
Ромки Кунина.
...Ах, какое время было! Что этот Ромка вытворял! Самый
старший, самый сильный, никого не боялся и не слушался. Да
и кого слушать, кого бояться? Одни малыши, ни пионерской
организации, ни воспитателей... А ему уже пятнадцать, здо¬
ровенный парень. Курил не таясь, малышей гонял за папи¬
росами, даже водкой от него иногда пахло... Случалось, ухо¬
дил и дня два не показывался вовсе.
197

А в тот раз, когда принес кучу пряников, конфет и разда¬
вал малышам, как барин дворне... Украл, конечно, — где же
иначе взять?! Те, глупенькие, радовались, ели... А она — тоже
хороша! — совсем потеряла голову: вырывала у них, бросала
на землю, топтала и кричала что-то про воровскую «малину»,
про жуликов... Вот тоже умна была!.. Ушла к себе, металась
по комнате, чуть криком не кричала: как же быть? что де¬
лать?! А тут со двора свист, камни в окно... Прямо бунт самый
настоящий... Это он подбил ребятню, Ромка. Еще немного —
и всё бы разгромили. Не помня себя выбежала во двор, к ним,
закричала:
— В меня целили? Ну вот я, бросайте! У кого камни есть?
У тебя, у тебя?..
Только этим и остановила. Не бросили. А могли и бросить.
Ох, как она боялась, что бросят!.. Обошлось. Ромка в дом
ворованного больше не приносил, но и ее только что терпел.
— Вы не старайтесь больно-то, — говорил он, — все одно
я тут жить не буду...
Сколько раз пыталась объяснить ему, что он катится по
наклонной плоскости и в конце концов пропадет. Он, прене¬
брежительно усмехаясь, выслушивал, и все оставалось как
было. После поножовщины на Стрелке, когда Людмилу Сер¬
геевну вызывали в милицию для опознания ее воспитанника
Кунина, она в несчетный раз попыталась пробудить разум
Ромки, нарисовала его будущее, если он не исправится: суд,
тюрьма, какой-нибудь исправительно-трудовой лагерь... Ром¬
ка угрюмо слушал, потом сказал:
— Ничего вы со мной не сделаете! Отправьте лучше в ко¬
лонию... А тут дела не будет.
То же самое еще раньше 'ей советовали и в гороно и в ми¬
лиции, но Людмила Сергеевна не соглашалась. Ей было жаль
этого полуюиошу с тонким лицом, непреклонным характером
и, как ей хотелось думать, хорошими задатками. Должно
быть, Ромка и сам понимал, на какую дорогу он становился,
но не мог оторваться от темной компании за стенами дома.
А у нее не было ни сил, ни умения оградить его от дурных зна¬
комств, от самого себя. И она сдалась. Единственное, на чем
настояла, — чтобы ехал сам, а не с сопровождающим, как
отправляют преступников. В милиции над нею посмеялись,
предсказывая, что поехать-то он поедет, только совсем в дру¬
гую сторону. Но Людмила Сергеевна уловила, как поражен
был Ромка ее предложением, как оно польстило его самолю¬
бию, и ей так хотелось верить его обещанию...
Она купила ему билет, дала — из своих — денег на дорогу
и проводила на вокзал. До отхода поезда стояли под дождем
на открытой платформе. Оба молчали. Ромка время от вре¬
19S

мени зябко поводил шеей от затекающих за воротник холод¬
ных струек и говорил, глядя в землю:
— Вы идите, чего вам мокнуть?
— Ничего, я подожду, — отвечала Людмила Сергеевна.
Глухо, будто под мокрым мешком, брякнул второй звонок.
Людмила Сергеевна протянула Ромке, как взрослому, руку
и сказала:
— До свиданья. Я верю, что ты станешь хорошим чело¬
веком.
Он искоса посмотрел на нее и полез в вагон. Поезд ушел.
Людмила Сергеевна стояла на платформе и смотрела ему
вслед, пока перронный контролер не предложил ей уйти.
Из колонии пришло официальное извещение, что Кунин
прибыл. Потом год — ни весточки, ни звука. И вдруг пришло
письмо. Ромка продолжал жить в колонии, начал опять учить¬
ся и играл в духовом оркестре на баритоне, что нравилось ему
больше всего. Он вспоминал свои подвиги в детдоме и, хотя
теперь уже было поздно, просил прощения. С тех пор он пи¬
сал каждые два-три месяца, сообщая не только названия
попурри, разученных духовым оркестром, но и отметки. Ром¬
кины письма хранились в коробочке, где самое ценное: мет¬
рики девочек, мужнина орденская книжка и облигации зай¬
мов...
Ромка — характер! Такие или ломаются и гибнут совсем,
или выпрямляются и становятся настоящими людьми. Вале¬
рий, как вьюн, ускользал между пальцами. Он никогда не
решался на открытое сопротивление, но, делая вид, что под¬
чиняется, не подчинялся; обещая что-либо сделать, не делал
ничего.
После отъезда Кунина Валерий, потеряв вожака и заво¬
дилу, на некоторое время притих. Потом попытался сам стать
вожаком. В это время уже был создан пионерский отряд,
появились ребята постарше, и с него быстро сбили спесь.
Однако почти все дурное, проникавшее в детдом с улицы, шло
через него... Он первый завязал знакомство с блатными голу¬
бятниками, привел их в детдом. Он потихоньку курил, подби¬
рая на улице «бычки» — окурки. Он отлынивал от работы при
малейшей возможности и с радостью поддерживал всякую
«бузу», как называл проявления недовольства.
Призванный к ответу на совет отряда или к Людмиле Сер¬
геевне, Валерий протестовал, врал и всячески отпирался, а
будучи уличен, соглашался со всем, с необыкновенной лег¬
костью и щедростью давал обещания, которых потом не вы¬
полнял. Он взял на себя роль добровольного шута и старался
смешить других, издевался над теми, кто был слабее его, но
не затрагивал сильных. Учился он через пень-колоду, дневник
199

его не знал ни одной пятерки, зато тройки были в изобилии,
случались и двойки.
Все методы, все средства были испытаны, и ни одно не
дало нужных результатов. Валерий юлил, каялся, врал и не
менялся. Не бить же его, в самом деле! Выведенные из терпе¬
ния ребята не раз грозили «дать ему жизни», и Людмила
Сергеевна всерьез опасалась, что они вот-вот потихоньку
отдубасят Валерия.
Людмила Сергеевна решила еще раз поставить вопрос о
нем на сборе. Сбор все равно был необходим, чтобы заменить
Аллу в совете отряда.
Яша огласил повестку дня: избрание председателя совета
и о Валерии Белоусе. Все немедленно оглянулись и посмотре¬
ли на Валерия. Тот выразил на лице полное равнодушие и
бесстрашие, однако притих и перестал «выжимать сало» —
двигаться по скамейке и теснить соседей.
Людмила Сергеевна объяснила, что теперь, когда Алла
занимается в техникуме, нагрузка у нее большая, она не мо¬
жет уделять совету достаточно внимания, и работа от этого
страдает, поэтому она предлагает Аллу освободить и избрать
другого председателя.
Алла сидела в президиуме и с деланным безразличием смо¬
трела в окно. Ей было жалко, что она уже не будет главной
среди ребят, ее слово — самым авторитетным, и вместе с тем
радовалась: пора развязаться с детскими нагрузками; в конце
концов, она уже взрослая, незачем ей путаться среди малы¬
шей, у нее дела поважнее.
— Митю Ершова!—закричало несколько голосов.
— Яшу Брука!
— Киру! — крикнула Сима.
— Хватит девчонок!
— Нет, не хватит! У девочек дисциплина лучше!
— Зато авторитета нет!
— Хватит для вас авторитета!
— Митю!
Яша поднял руку и, когда ребята стихли, объявил, что за¬
писаны три кандидатуры: Митя Ершов, Кира Рожкова и он,
Яша Брук.
— Только меня не надо, ребята, — сказал Яша. — Я де¬
лаю самоотвод, потому что не гожусь.
— Почему это самоотвод? Мы сами знаем, кто годится,
кто нет!
Тарас Горовец поднял руку:
— Про Яшу ничего не скажешь — он и авторитетный и,
мабуть, культурнее всех. Вот только он слишком добрый, ему
всех жалко... А лодырей жалеть нечего! Председатель должен
200

быть — во! — Тарас сжал кулак и потряс им перед вообра¬
жаемым лодырем.
— Что ж ему, драться, что ли? — иронически спросила
Сима.
— Не драться, а требовать дисциплину. Поэтому я пред¬
лагаю Митю.
Сима вскочила с места и стала доказывать, что Кира ни¬
чуть не хуже: она хорошо учится и сумеет наладить дисцип¬
лину. Выбрать надо обязательно ее, чтобы мальчишки не
зазнавались. Кира сидела рядом и, опустив голову, дергала
Симу за платье, чтобы та села: она стеснялась, когда ее рас¬
хваливали при всех, и знала, что мальчики будут против —
она их всегда задирала.
Большинство проголосовало за Митю Ершова. Он нароч¬
но опустил глаза, чтобы не смотреть на голосующих, изо всех
сил старался сохранить равнодушное выражение, и от этих
усилий его даже поводило в сторону, но, когда Яша объявил
результат, он не выдержал, улыбнулся и покраснел, выдав
свою радость.
Алла поднялась и направилась к двери.
— Ты куда? — спросил Яша.
— Мне теперь нечего здесь делать, — напряженно усмех¬
нулась Алла через плечо.
— Как это — нечего?
— А вот так!
Дверь захлопнулась.
— Чего это она?
— Обиделась?
— Понимает о себе много...
— Ну и ладно. Обойдемся!
— Следующий вопрос — о Белоусе, — объявил Яша и по¬
смотрел на Людмилу Сергеевну.
— Вот сейчас ты получишь! — пообещала шепотом Сима»
обернувшись к Валерию.
Тот, втянув голову в плечи, смотрел на директора.
Людмила Сергеевна встала, с минуту, покусывая губы,
молчала. Нехорошо с Аллой получилось. Надо было предва¬
рительно поговорить... И с Белоусом нельзя с бухты-барахты.
Надо сначала обсудить...
Чем больше она молчала, тем тише становилось в комнате
и тем больше съеживался на своем месте Валерий.
— Вот что, ребята, — сказала наконец Людмила Сергеев¬
на,— вопрос в повестке дня сформулирован неправильно...
По моей вине, — сейчас же оговорилась она. — И вообще, я
думаю, лучше сначала обсудить его на совете отряда, а по¬
том, если нужно, вынести на сбор.
201

— Так закрывать собрание?
— Закрывай. А совет пусть останется.
Ребята разошлись, остались только члены совета отряда
и нахохлившийся Белоус.
— Ты тоже можешь идти, — сказала Людмила Серге¬
евна.
— Так про меня же будете...
— Ничего, когда надо будет — позовем...
Такого еще не было. Ругали его всегда при всех. Валерий,
втянув шею и раскрыв рот, во все глаза смотрел на Людмилу
Сергеевну. Тарас подошел и легонько стукнул его под ниж¬
нюю челюсть:
— Закрой! И давай не задерживай.
Валерий вышел.
— Совсем не о том пойдет речь, о чем думаете вы, — ска¬
зала Людмила Сергеевна. — Через неделю будет день, рож¬
дения Валерия. Я предлагаю его отпраздновать...
Члены совета дружно рассмеялись. Они поняли: Людмила
Сергеевна предложила это нарочно, и с удовольствием смея¬
лись веселой шутке.
— Я предложила совершенно серьезно.
Смех затих.
— Вы помните, какой это хороший праздник в семье —
день рождения! Надо ввести и нам. Семья у нас большая,
именинников будет много... А начать я предлагаю с Бело¬
уса.
Ребята переглянулись.
— Тю! Да он же хулиган!..
— Босяк!
— Лодырь!
Кира вскочила и, захлебываясь от возмущения, перечисли¬
ла преступления Валерия: он плохо учится, ничего не хочет
делать, по-уличному ругается, пишет на стенах всякие гадо¬
сти.. Обижает маленьких, делает пакости девочкам и всем,
кто послабее. Он не честный, а врун и вообще — гад!.. И тако¬
му устраивать именины?! Если уж начинать, так с кого-ни¬
будь стоящего... А если таким делать именины, тогда она
просто не знает, что...
— Правильно!
— Пусть заслужит!
— Все это я знаю, ребята, — сказала Людмила Сергеев¬
на. — И не согласна с вами. Вы думаете, что Белоус плохой,
а я думаю, что он только притворяется таким. Из озорства,
из молодечества... И, может быть, назло. Вы, мол, считаете
меня плохим, ну, я и буду плохим... Так ведь тоже бывает!
А как к нему относятся?..
202

— А что, плохо? Только и знаем нянчимся...
— Да, но как? Ругаем да прорабатываем, будто он бог
весть какой преступник... А он просто мальчик. Пока еще не
слишком большой и не слишком умный...
— То верно! — сказал Тарас.
— И ему так же, как и вам, будет приятно, если отпразд¬
нуют его день рождения...
— Ну вы ж и хитрые! — лукаво прищурился Тарас.
— Не очень, — улыбнулась Людмила Сергеевна.
И все тоже заулыбались.
— Выходит, подарки ему надо дарить? — спросил Митя.
— Конечно.
— А пирог? — подхватила Кира. — Ой, какой пирог мама
делала! С вареньем...
— Правильно: и пирог. Чтобы был настоящий праздник.
Вот давайте все и обдумаем... Только ему ничего не говорите,
держите пока в секрете...
В секрете не удержали. Дня два растерянная ухмылка не
сходила с лица Валерия. Он не знал, как следует отнестись
к предстоящему празднику, и подходил то к одному, то к дру¬
гому:
— Слыхал? Мине именины делают... Вот чюдаки!
23
«Чудаки» старались изо всех сил. Ефимовна с трудом
отбивалась от советчиц и добровольных помощниц. Нового
председателя совета и Людмилу Сергеевну осаждали пред¬
ложениями купить, сделать, подарить. Осуществить все эти
предложения — Валерию понадобилась бы кладовка, чтобы
хранить подарки, а продовольствия хватило бы на целую зи¬
мовку. Тарас Горовец, именины которого никогда не праздно¬
вали и в семье, считал это ненужной выдумкой и недовольно
ворчал:
— Да что он, с голодного краю, чи шо? Надумали! Да вин
трисне, а не поест!
Людмила Сергеевна вынуждена была охлаждать не в меру
разыгравшееся усердие, и совет отряда постановил: по одно¬
му подарку от мальчиков и от девочек. Дело не в количестве.
Лучше устроить вечер самодеятельности, чтобы было весело.
Подготовкой вечера занялась Ксения Петровна, и каждый
день до самого отбоя из столовой доносились музыка, топот
и веселые голоса.
Проснувшись в воскресенье, Валерий не спешил вста¬
вать— он не спешил никогда, — потянулся и вдруг заметил,
203

что брюк и рубашки на спинке кровати нет. Он вскочил, за¬
глянул под кровать — там гоже не было.
— Ребята, кто мою робу взял?
К нему повернулись удивленные лица:
— А кому она нужна?
— Да бросьте разыгрывать! Кто спрятал?
Валерия и его койку окружили:
— Никто не прятал. Ты поищи получше. Сам небось за¬
сунул...
— Нужно мне совать...
Но Валерий все-таки проверил всю постель, еще раз загля¬
нул под кровать. Одежды не было.
— Ну чё, в самом деле... — начал злиться Валерий.
— А это что? — показал Митя на сверток в газете, лежа¬
щий на тумбочке.
Валерий развернул газету — там лежали новые брюки и
рубашка.
— Это не мои...
Тарас деловито пощупал материал:
— Ничего! Даже жалко...
— Чё жалко?
— Все одно скоро порвешь.
— Так это мине?
— А кому же? У тебя на тумбочке — значит, тебе.
Валерий недоверчиво посмотрел на ребят, на обновку и
осторожно, словно боясь обжечься, начал одеваться. Обновка
громко шуршала и пахла мануфактурным магазином.
— Ну прямо хочь картину с него пиши! — засмеялся
Тарас.
Новый костюм стеснял Валерия. Он привык к своей всегда
измятой и уже не раз штопанной «робе», а теперь, хотя кос¬
тюм был как раз впору, нигде не жало и не резало, ему каза¬
лось, что всюду жмет и режет. Валерий попробовал ухмыль¬
нуться всегдашней пренебрежительной ухмылкой — улыбка
получилась растерянной. Ребята подходили, рассматривали;
будто щупая материал, щипали Валерия. Он притворялся
равнодушным, но не мог удержать улыбку. Так она и оста¬
лась на его лице до самой ночи — озадаченная, растерянная
улыбочка.
К Горбачеву пришел Витька и тоже обратил внимание на
праздничный вид Валерия.
— Чего это ты, как новый двугривенный? — спросил его
Витька. — А, костюм! Подходяще...
Витька пришел будто бы по делу, за книгой, а на самом
деле потому, что не находил себе места. Разочарованная, опу¬
стошенная душа требовала наполнения, а наполнить ее дома
204

было нечем. Поэтому, когда Лешка, спросив у Людмилы
Сергеевны разрешения, предложил ему остаться на вечер,
Витька безнадежно отмахнулся и... остался. Поначалу он
хранил выражение разочарованности, то есть насупливал бро¬
ви и кривил пухлые губы, отчего лицо его становилось совсем
детским, обиженно надутым, потом повеселел, губы и брови
его вернулись в нормальное положение. Время от временной
спохватывался, вспоминал о своей неутешной печали, но
вскоре совсем забыл о ней.
Послеобеденный чай решено было совместить с ужином, а
ужин перенести на шесть часов, чтобы освободить вечернее
время. Когда все собрались в столовой, Митя, уловив кивок
Людмилы Сергеевны, поднялся и постучал вилкой по гра¬
фину:
— Ребята... то есть товарищи! Сегодня у нас торжествен¬
ный день... Мы празднуем день рождения нашего товарища
Валерия Белоуса...
— Встань! Встань! — зашипели на Валерия со всех сто¬
рон.
Валерий поднялся. Он привык к тому, что его стыдили,
ругали. И не ощущал при этом ни раскаяния, ни неловкости.
Ему даже нравилось, что он был предметом общего внимания,
держался свободно и независимо. Сейчас его не собирались
ругать или стыдить, и он вдруг почувствовал неловкость и
смущение. Особенно плохо было с руками. Их некуда было
девать и нечем занять. Он попробовал сунуть их за пояс —
это было неудобно. Пошарил сзади, отыскивая спинку сту¬
ла,— она была слишком далеко. Тогда он левую руку глу¬
боко засунул в карман, а правой, согнув ее в локте, оперся
о бедро и так, избочившись фертом, застыл в неуклюжей,
смешной позе.
— Сегодня ему исполняется четырнадцать лет. От имени
всех ребят поздравляю тебя с днем рождения и выражаю
уверенность... выражаю уверенность, — запнулся Митя,что
ты с честью оправдаешь надежды...
Аплодисменты выручили оратора, не привыкшего к длин¬
ным, торжественным периодам.
— Девочки тебе дарят... Кира!., дарят свое вышивание...
Кира подошла и протянула Валерию два вышитых кре¬
стиком платочка. Все захлопали. Валерий неловко, будто
деревянной рукой, взял платочки и сунул в карман.
— А мы, ребята, — вот...
Митя развернул оберточную бумагу и преподнес именин¬
нику толстую общую тетрадь с картинкой на обложке. Под¬
ходящей к случаю картинки не нашлось — на обложке был
изображен дед-мороз с елкой за плечами, красной краской
205

было напечатано: «С Новым годом!» Валерий взял тетрадь
и сел, но тотчас же встал: к нему подошли Людмила Сергеев¬
на и Ксения Петровна. Они тоже поздравляли Валерия и
чего-то желали ему. Расслышать, что ему желали, помешали
аплодисменты.
— Здорово! А? — сказал Витька Лешке. Ему очень понра¬
вились такие не похожие на домашние — с обязательными
поцелуями — именины.
— Ничего, — согласился Лешка.
Ему нравилось все, кроме речи Мити. Парень он хороший,
только говорить совсем не умеет. Вот Алла — та бы сказала
так сказала!.. И все было бы интереснее и лучше. Аллы не
было. Сославшись на какие-то мероприятия в техникуме, она
ушла на целый вечер.
Подали ужин — котлеты с гречневой кашей, разнесли чай.
Кира, Сима и Жанна убежали на кухню и торжественно
вышли оттуда, неся на прикрытых полотенцами блюдах пира¬
миды нарезанного пирога. Их встретили овацией. Девоч¬
ки остановились за спиной у Валерия; тот озадаченно огля¬
нулся.
— Что ж ты? — сказала Людмила Сергеевна. — Сего¬
дня ты именинник, хозяин, все у тебя в гостях — вот и уго¬
щай...
Взмокший от волнения Валерий взял у Киры блюдо и по¬
шел вдоль столов, раскладывая куски пирога на тарелки. Он
роздал все, сел на место и горделиво оглянулся.
— Ну, как пирог? — войдя в роль хозяина, спросил он.
— Мировой! — набитым ртом ответил Тарас.
Валерий только взял было свой кусок, как на всю столо¬
вую зазвенел дрожащий от обиды голос:
— А мне?
Маленькой Люсе не хватило. Она подождала, надеясь, что
сейчас ей принесут тоже, но ей всё не несли, а соседи уже на¬
чали есть. Пирог был такой пышный, с такой красивой короч¬
кой, в нем столько было повидла... Слезы появились у Люси
на глазах.
— А мне?
Так хорошо начавшийся праздник мог закончиться скан¬
далом. Старшие девочки переглянулись, вскочили.
— Возьми у меня половину, Люся! — подбежала к ней
Кира.
— Не хочу половину!
— Ну, возьми весь!
— Не хочу! О.н твой... А где мой? — Люся, уткнувшись в
ладошки, безутешно заплакала.
Валерий сердито оглянулся на вздрагивающий бант в Лю-
206

синых волосах — «так. бы и дал ей по затылку», — посмотрел
на свой кусок, схватил его и поставил перед Люсей:
— На! Вот твой пирог! Не реви, рева-корова!
Плач оборвался. Люся из-под растопыренных мокрых
пальцев посмотрела — пирог стоял перед ней. Прерывисто
вздохнув, она потянулась к нему и сразу успокоилась.
— Чего там? — появилась в окошке голова Ефимовны.—
Не хватило, что ли? Нате вот...
На стойке появилась тарелка с пирогом.
Валерий умял свою порцию. Пирог был вкусный — ему
хотелось еще. Тарелка стояла перед ним, там было много
кусков, и прежде он не задумываясь потянулся бы за вторым.
Но теперь он, удивляясь самому себе, не протянул руку, а за¬
прятал обе в карманы и с деланным равнодушием отвернул¬
ся. Пусть не думают, что он жадный, он вообще не нуж¬
дается...
Ужин кончился, убрали посуду, начали сдвигать в сторо¬
ны столы, и Валерий с азартом двигал столы, покрикивал на
галчат, торопившихся занять места. За занавеской, повешен¬
ной в углу, скрылись «артисты». Все расселись вдоль стен,
оставив пустой середину столовой. Сима позвонила в коло¬
кольчик и, выступив на середину комнаты, объявила:
— Начинаем нашу самодеятельность! Отрывок из стихо¬
творения Исаковского «Песня о Родине» прочитает Слава
Кулагин!
Слава шагнул вперед, прижал руки к бокам и, вытаращив
от усердия глаза, прокричал стихотворение.
— Русская! Протанцуют Кира Рожкова и Тома Бонда¬
ренко!
Ксения Петровна села за пианино и заиграла. Из-за шир¬
мы выбежали Кира в сарафане и Тома в косоворотке, в брю¬
ках и сапогах. Они плавно прошлись по кругу. Потом Кира
остановилась и начала обмахиваться платочком, а Тома,
сдвинув фуражку на затылок, застучала каблуками нетороп¬
ливо и как бы вызывающе. Кира ответила пренебрежитель¬
ным перестуком. Тома застучала быстрее, требовательнее, и
Кира опять ответила. С каждым разом переборы учащались
и наконец слились в единый дробный перестук, танцорки
ухватились за руки, закружились на одном месте и убежали.
Им долго хлопали, они выбегали раскрасневшиеся, счастли¬
вые и снова убегали.
Толя Савченко, стараясь говорить басом, прочитал отры¬
вок из поэмы Маяковского «Хорошо!». Валерий с застывшей,
будто наклеенной улыбкой начал танцевать «Яблочко», но
поскользнулся и сел на пол. Все засмеялись и тут же захло¬
пали, чтобы он не очень переживал. Но Валерий и не думал
207

переживать: он поднялся и с той же улыбкой достучал танец
до конца. Потом малыши начали разыгрывать «Квартет»
Крылова.
Витька сказал, что ему надо уходить, и вместе с Лешкой
пробрался к выходу. Лешка тоже оделся и пошел его прово¬
дить.
— Весело у вас, — сказал Витька. — И вообще — хорошо!
— Ага, — согласился Лешка.
— Здорово она танцевала!
— Кто?
— Ну эта, Рожкова, в сарафане... И вообще она ничего.
Лешка удивленно посмотрел на приятеля — что могло ему
понравиться в Кирке?
Обратно Лешка шел медленно. Покалывал щеки легкий
мороз, громко и весело хрустел под ногами снег. Мохнатые от
инея ветки деревьев сплетались в замысловатые кружева, на¬
висающие над головой. Разрисованные морозом окна были
освещены, за ними звенели смех и голоса.
Лешка чувствовал себя счастливым. До сих пор он не за¬
думывался, хорошо у них или плохо, а теперь подумал, что
Витька прав и хорошо, что он попал в этот детдом. Он был бы
еще счастливее, если бы Алла не ушла в техникум. Лешка с
грустью подумал, что ей там веселее, чем с ними. Может, она
уже возвращается и они встретятся?
Он дошел до сквера перед домом и, как уже не в первый
раз, остановился в тени, между кустами. Подмораживало
сильнее. Ярче разгорались звезды, звонче хрустел снег под
ногами редких прохожих, и от этого явственнее становилась
тишина. Во дворе детдома зазвучали голоса, смех — ребята
ушли в спальни, догадался Лешка. Ссутулившись, глядя себе
под ноги, прошел Устин Захарович. Потом Лешка услыш.ал
голос Ксении Петровны:
— Ну, как мои артисты? Хорошо, по-моему! А? Такие за¬
бавные! — Ксения Петровна засмеялась.
Смех неожиданно прервался, послышалось всхлипывание,
и сейчас же огорченно и укоризненно зазвучал голос Вадима
Васильевича:
— Ну, вот опять, Сенечка! Не надо...
— Боже мой! — сдавленно проговорила Ксения Петров¬
на. — Ты так любишь детей... и я... У нас... мы могли тоже... —
Ксения Петровна заплакала.
— Не надо, Сенечка, не надо! — встревоженно уговаривал
Вадим Васильевич. — Успокойся, не надо!
Плач затих, заскрипел под ногами снег.
Сердце Лешки громко билось. Он долго стоял и прислу¬
шивался, боясь, что они не ушли и могут увидеть его. Он не
208

понял, о чем они говорили, почему плакала Ксения Петровна
и дрожал голос у Вадима Васильевича. Оба всегда такие
веселые. А теперь рядом с ним плакало, трепетало большое
горе...
В доме напротив хлопнула форточка, из нее вырвался
белый пар и гнусавый, с подвывом голос: «У меня есть сердце,
а у сердца песня...» Смех заглушил поющего. Форточку за¬
крыли.
Ноги у Лешки окоченели. Он вышел из своей засады.
Улица была пуста. В свете фонаря, медленно кружась, падал
с проводов невесомый иней. Лешка зябко поежился и пошел
домой.
24
Именинный столбняк не проходил несколько дней. Вале¬
рий с равнодушием, слишком заметным, чтобы оно могло
быть настоящим, носил обновку; придя в класс, первым де¬
лом выкладывал на парту дареную тетрадь с дедом-морозом.
Носовых платков он не признавал, но теперь, обойдясь при
помощи пальцев, доставал из кармана вышитый платок и
проводил им под носом. Мало-помалу костюм стал привыч¬
ным, тетрадь потерлась и платки потеряли праздничный вид.
Валерий опять стал прежним: так же шумел на уроках, де¬
лал каверзы и не упускал случая поднять кого-нибудь на
смех.
Однако именины не прошли бесследно. Внезапно устроен¬
ный в его честь праздник внушил Валерию мысль, что он не
такой уж пропащий, как до сих пор ему говорили, а может,
он ничуть не хуже всяких активистов, вроде Ершова или Рож¬
ковой. Может, даже и лучше. Только он не лезет вперед, как
они, но в случае чего докажет...
Случай «доказать» вскоре представился. Митя Ершов ска¬
зал ему, что на следующий день он, Валерий, — старший де¬
журный. Старшим его еще никогда не назначали. Валерий
обрадовался, но виду не подал.
— Ну так что?
— Сам не знаешь? Следи, чтобы был порядок.
На следующий день Валерий вместе с санкомиссией обо¬
шел все помещения. Комиссия проверяла, как убраны посте¬
ли, нет ли где мусора, пыли. Валерий, привалившись к прито¬
локе и ухмыляясь, наблюдал. Всерьез эту проверку он не
принимал.
После обеда он вместе с Симой должен был взять из кла¬
довой пряники к чаю. Идя к кладовой, Валерий услышал, как
Кира сказала:
g Библиотека пионера, том IX 209

—: Ну, Валет до кладовой дорвался — всю переполовинит.
Валерий хотел было дать ей подзатыльник, но вовремя
заметил идущую по двору Ксению Петровну. В кладовой он
нарочно стал возле самой двери, чтобы его видели со двора,
и наблюдал, как Сима отсчитывает пряники. Потом его прон¬
зила мысль: если Сима ошибется и хотя бы одного пряника
не хватит, все подумают, что съел он!..
— Пусти, я сам, — сказал он, отстраняя Симу.
Он начал считать и, так как очень боялся ошибиться, не¬
сколько раз ошибался, злился и начинал считать заново.
В другое время он не упустил бы случая набить себе карма¬
ны, теперь же думал только о том, как бы не сбиться со счета.
Счет оказался правильным. Никто не обратил на это внима¬
ния, но Валерий чувствовал себя героем и горделиво погля¬
дывал на Киру.
Дежурный — вроде начальства, хотя и временного. Вале¬
рию нравилось всюду ходить и наблюдать, чувствуя, что он
старший.
В комнате для занятий малыши решали примеры и на все
лады писали, как мама дает Маше кашу и Маша кашу ест.
Слава уже покончил с Машей, которая без конца ела кашу,
и, высунув от усердия язык, рисовал на обертке букваря звез¬
ду. Звезда получалась кривобокая. Слава старательно под¬
правлял, но она все больше кособочилась. Старших ребят
в комнате не было, и Валерий не удержался.
— Уроки делай! — начальственно сказал он Славе.
— Я уже.
— Что — уже? А ну, покажи!
Слава готовно открыл тетрадь, но сидящая рядом Люся
сказала:
— А чего это ты будешь смотреть? Ты не учитель!
— Я дежурный, а это все равно что учитель!
— Тоже — учитель! А у самого двойки да тройки...
Малыши засмеялись: все знали, что его то и дело проби¬
рают за плохие отметки.
— Ты поговорив — вспыхнул Валерий. — Вот я тебе... Вот
ты у меня...
Он хотел ее застращать, даже вздуть... Но вместо это¬
го сорвал повязку дежурного и побежал к Людмиле Сер¬
геевне.
— Нате! — бросил он повязку. — Не буду я дежурить!
— Почему?
— Не хочу!
— Но почему?
— Раз не слушают, так и не хочу!..
— Кто тебя не слушается?
210

Признаться, что на смех его подняли самые маленькие,
было стыдно. Валерий уже пожалел, что прибежал: сейчас
директор начнет про все допытываться и, конечно, допытает¬
ся... Людмила Сергеевна допытываться не стала.
— Не капризничай. Надень повязку и кончай дежурство.
Сейчас не слушают, потом привыкнут... Ты думаешь, автори¬
тет приобрести просто? Его заслужить надо!..
Несколько дней Валерий ходил мрачный. Потом пришел
к Людмиле Сергеевне и сказал, что потерял дневник и пусть
ему выдадут новый.
— Как же ты потерял? Где?
— Не знаю.
— Ты поищи как следует — может, он найдется.
— И искать не буду! На кой он мне...
— То есть как — не будешь?
— Пускай новый дают, а старый искать не буду!
— Но там же отметки.
— Ну и пусть! Нужны они мне...
— Как — не нужны? Нет, здесь что-то не так!
— А что не так? Не хочу я старый, и все... Пусть тогда
совсем без дневника.
— Что за выдумки? А ну, посмотри на меня. В чем дело,
Валерий?
Валерий шмыгнул носом, но головы не поднял.
— Не хочу я... Какой у меня может быть авторитет, когда
там такие отметки?..
Он еще ниже опустил голову. Людмила Сергеевна пора¬
довалась, что он не видит ее улыбки. Бедный малый! Там
сплошь плохие отметки, и вот Валерий — Валет! — уже не мог
с этим мириться: жизнь начиналась заново...
— Хорошо, — серьезно сказала Людмила Сергеевна. —
Я попрошу, чтобы тебе выдали новый дневник. — Теперь она
не сомневалась, что старый вовсе и не потерян, а попросту
уничтожен. — Но больше не теряй, а главное — опять не
испорти его плохими отметками...
Валерий стрельнул в Людмилу Сергеевну повеселевшими
глазами и убежал.
Он не давал никаких обещаний, честных слов, да с него
их никто и не требовал, но жизнь действительно начиналась
заново. Он привык к тому, что его ставят ни во что, и даже
гордился этим: он не был похож на других. И он заботился
о том, чтобы эта непохожесть не забывалась: дурачился, уро¬
ков не учил, непрестанно задирался. Его ругали, стыдили, и
он принимал это с удовольствием, потому что какая ни на
есть, а это была слава.
И вдруг оказалось, что внимание к себе можно привлечь
211

не только этим. Оказалось, он ничуть не хуже других — «вся¬
ких задавак»: может дежурить, командовать, и его слушают¬
ся так же, как и других. А старшинствовать и командовать
ему чрезвычайно нравилось. Жизнь начиналась заново, и в
ней все должно быть новым. Если бы было возможно, Вале¬
рий сменил бы даже кожу. После очередного медосмотра
Людмиле Сергеевне рассказали, что Белоус чуть ли не со
слезами требовал, чтобы его лечили — свели татуировку.
В давние, безнадзорные, времена ему вытатуировали на ле¬
вой кисти имя, и так как татуировщики были в грамоте не
очень сильны, имя было без «и» краткого, и получилось как
бы на французский лад: «Валери». На груди тоже была
татуировка: морской якорь обвивала длинная, похожая на
спиральную пружину змея. Одни завидовали ему и с восхи¬
щением смотрели на татуировку, другие смеялись над мало¬
грамотной вывеской на руке, над якорем и змеей и называли
Валерия моряком с потонувшего корабля. Теперь Валерий
был бы рад избавиться от татуировки, но снять ее можно было
только с кожей.
Жить по-новому Валерий начал с таким рвением, что его
приходилось сдерживать то Мите, то самой Людмиле Сер¬
геевне. К месту и не к месту он делал другим замечания, вы¬
говоры, требовал дисциплины, грозился поставить вопрос на
совете отряда и так всем надоел, что на совете поставили
вопрос о нем самом. Опять, как прежде, он стоял перед всеми
у стола, красный от стыда, и все по очереди «вправляли ему
мозги», чтобы не заносился, не задавался и не корчил из себя
начальника.
Валерий перестал приставать с замечаниями, но ударился
в другую крайность: он решил стать оратором. То ли зависть
к товарищам, которые так складно ругали его на совете, то ли
пробудившееся тщеславие выталкивали его вперед на каждом
собрании, заседании, и он произносил речи. Это были ужасные
речи. Если очистить их от бесчисленных «вот», «значит», «та¬
кое дело» и бесконечных повторений, любую его речь можно
было уложить в две-три фразы, но он говорил и говорил, пока
его не лишали слова и силком не усаживали на место. Ребя¬
та смеялись над ним, он и сам посмеивался, но упрямо по¬
вторял:
— Ладно, смейтесь! Буду говорить, пока не посинею, а все
одно научусь...
Собрания в детдоме были не часты, там ораторский зуд
Валерия сдерживали, и он отводил душу в школе. По любому
поводу он поднимал руку и «отрывал» речи. Они были бестол¬
ковы и бесконечны. Ребята хохотали, и, если бы не вожатый,
Валерию не удавалось бы их заканчивать. Старший вожатый
212

Гаевский строго одергивал ребят и даже ставил Валерия в
пример: вот раньше он хулиганил, а теперь становится настоя¬
щим активистом. Ребята, ухмыляясь, переглядывались, а Ва¬
лерий ликовал: наконец его оценили, и не кто-нибудь, а сам
пионервожатый!
25
Ребята пристрастились к газетам.
Разбитые гоминьдановцы откатывались под натиском На¬
родно-освободительной армии. Уже были освобождены Мук¬
ден, Гирин, Чанчунь. Народные войска овладели проходами
в Великой китайской стене, вступили в Северный Китай и
вплотную подошли к Тяньцзиню. Бойцы Народно-освободи¬
тельной армии знали, что за каждым их шагом с волнением
и радостью следят и шанхайский ткач, и кантонский кули, и
не знающий ни одного иероглифа пастух Синьцзяна. Но они
не подозревали о том, что за двенадцать тысяч километров от
них есть город на берегу Азовского моря, а в нем — неболь¬
шой детский дом, в котором каждая их победа, каждый шаг
вызывали ликование и восторг.
На одной из читок ребята поставили Ксению Петровну в
тупик своими вопросами. Они хотели понимать все, что напи¬
сано в газете, и знать больше, чем в ней написано. Отрывоч¬
ные газетные телеграммы, в которых мелькали трудные ки¬
тайские имена и названия, будили жадное любопытство, но
не могли рассеять незнание.
Ксения Петровна пообещала через несколько дней прове¬
сти специальную беседу. Она обегала библиотеки и знакомых,
собирая книжки и статьи о Китае, разыскивая карты и кар¬
тинки, и потом рассказала ребятам все, что смогла узнать о
самой древней цивилизации и самой многочисленной нации
мира, об удивительном китайском народе, не знающем меры
таланту и трудолюбию. Она рассказала о боксерском восста¬
нии, о Сунь Ят-сене и революции, о контрреволюционном пе¬
ревороте Чан Кай-ши, о Великом походе на север револю¬
ционных войск, о борьбе партизан против японских захватчи¬
ков, о клике Чан Кай-ши, которая отдавала страну американ¬
ским империалистам в обмен на пушки и танки, и о том, как
свежий ветер, поднятый коммунистами, превратился в гроз¬
ную бурю народного гнева и выметал теперь из Китая импе¬
риалистов и гоминьдановцев.
Беседа продолжалась два часа, а закончившись, нача¬
лась снова: слушатели узнали много, но хотели знать еще
больше.
213

— Ребята! — взмолилась наконец Ксения Петровна.— Так
же нельзя! Я не министр иностранных дел и не профессор, я
не могу все знать. Давайте изучать вместе! Каждый пусть чи¬
тает всё, что сможет найти о Китае, а потом рассказывает
остальным. А в комнате для занятий устроим специальный
уголок. Сделаем большую карту и будем отмечать положение
на фронтах. Интересные сообщения и картинки тоже будем
вывешивать...
Активнее всех участвовал в создании уголка Гущин. При¬
дя на каникулах к Лешке, Витька остался послушать беседу
Ксении Петровны и тоже увлекся Китаем. Он вызвался на¬
чертить большую карту, только, конечно, не один, а с по¬
мощью других. Из всех других он явно предпочитал Киру
Рожкову, хотя надписи она делала неважно, а рисовать не
умела совсем. Витька доверял ей только карандашные на¬
броски, всегда переделывал их потом, но говорил, что она
очень хорошо помогает.
Пока длились каникулы, Витька чуть не каждый день при¬
ходил в детский дом и вместе с Кирой старательно рисовал
карту. Они рисовали и разговаривали о Китае: какая это ин¬
тересная страна, как геройски сражается Народно-освободи¬
тельная армия и как здорово было бы, если бы удалось туда
поехать, чтобы тоже воевать против гоминьдановцев за народ¬
ную власть! Каждый раз они с грустью приходили к выводу,
что поехать и воевать не удастся: из дому не отпустят.
Когда начались занятия, Витька и для школы нарисовал
карту Китая. Ее повесили в зале, и как только появлялись
новые сообщения, Лешка, который делал это и в детдоме,
перекалывал булавки и передвигал красную ленточку, пока¬
зывающую линию фронта.
Увлечение Китаем охватило старшие классы, как незадол¬
го до этого оно охватило детдом. Ребята перерыли свои квар¬
тиры в поисках вещей китайского происхождения. Юрка
Трыхно принес металлическую коробочку из-под чая. Коро¬
бочка была старая, ржавая, но на ней явственно виднелись
выдавленные иероглифы. Юрка, горделиво улыбаясь, показы¬
вал всем свое сокровище. Подошел Яша, внимательно осмо¬
трел и забраковал:
— Чепуха! Это дореволюционная русская жестянка, толь¬
ко сделана под китайскую... Вот смотри. — И показал на
донышке остаток стершегося печатного текста: «...и К0.
Москва».
Народно-освободительная армия подошла к Бейпину, и
гоминьдановские войска в нем капитулировали. На большой
перемене Лешка подставил к карте стул и, окруженный тол¬
пой наблюдателей, воткнул булавку с красным флажком в
214

кружок, обозначавший на карте местоположение Бейпина,
который снова стал Пекином.
— Очень хорошо, ребята, что вы интересуетесь междуна¬
родной политикой, — сказал чей-то голос.
Лешка обернулся. За его спиной стоял Гаевский, старший
пионервожатый школы.
— Если вы так интересуетесь этим делом, мы подготовим
специальный сбор... Приходи и ты, — сказал Гаевский Леш¬
ке.— Ты ведь не пионер?.. А почему?
Лешка замялся:
— Так...
— Что ж ты плохо над своим товарищем работаешь? —
обратился Гаевский к Гущину. — Ходите всегда вместе, а он
до сих пор не пионер. Нехорошо! Все сознательные школь¬
ники должны быть пионерами. Ну, мы еще поговорим об
этом...
Гаевский отошел.
— А ты чего, в самом деле, не поступаешь? — спросил
Витька. — Я так уже скоро в комсомол буду подавать.
В Ростове Лешка был пионером, но потом бросил школу
и перестал быть пионером. Какое там пионерство в забегалов¬
ке дяди Троши!.. Однако на сбор, посвященный Китаю, Леш¬
ка пришел.
Председатель совета дружины Толя Крутилин, который
уже носил комсомольский значок, открыл сбор и объявил, что
слово предоставляется Борису Радову.
Веснушчатый, коротко остриженный шестиклассник подо¬
шел к столу, положил перед собой тетрадку и начал по ней
читать доклад. Читал он плохо, запинался и подолгу застре¬
вал на трудно произносимых, должно быть непонятных ему,
словах. Боясь потерять строчку, он следил за ней не только
глазами, но даже двигал из стороны в сторону головой. Все,
что он читал по тетрадке, ребята уже знали—они знали зна¬
чительно больше, — слушать и смотреть на обращенное к ним
стриженое темя докладчика было неинтересно, и в классе на¬
чалось гудение. Если оно слишком усиливалось, Толя Крути¬
лин или сам Гаевский стучал карандашом по столу и покри¬
кивал:
— Тихо, ребята!
Докладчик поднимал покрасневшее от натуги лицо, на¬
бирал воздуху в легкие и, опять уткнувшись в тетрадку,
читал.
Лешка тоже перестал слушать, разглядывал ребят, прези¬
диум и вожатого. Гаевский следил глазами за ребятами и,
встретившись взглядом с говорунами, укоризненно покачивал
215

головой. Худощавое лицо его было бледным, как у болезнен¬
ных людей, которые никогда не загорают даже под сильным
солнцем, а только розовеют. Однако он не казался ни больным,
ни хилым, всегда озабоченно куда-то торопился. Он даже улы¬
бался озабоченно, и тогда запавшие, близко поставленные
глаза его почти совсем скрывались в лучащихся морщинках.
Зачесанные назад очень светлые волосы падали ему на виски,
он поминутнр горстью поправлял их и прижимал к затылку,
но как только опускал руку, они сейчас же распадались от
лба до макушки на две льняные пряди.
Докладчик дочитал тетрадку и сел за стол, с опаской по¬
глядывая на ребят: он ожидал вопросов и боялся, что ответить
на них не сумеет. Кто-то спросил его о династии Мин в древ¬
нем Китае, но вожатый сказал, что доклад — о современном
международном положении Китая и залезать в дебри неза¬
чем. Больше вопросов не было.
— Кто хочет высказаться?
Несколько ребят сразу же подняли руки. Один за другим
они выходили к столу и читали по запискам, что отряд такой-
то или звено такое-то в ознаменование побед Народно-освобо¬
дительной армии Китая обязуется повысить успеваемость,
добиться еще больших успехов в учебе. Слова употреблялись
разные, в разных сочетаниях, но все были об одном и том же:
об уроках, дисциплине и домашних заданиях. Гаевский внима¬
тельно слушал и одобрительно кивал. Потом он поднялся,, по¬
хвалил докладчика, выступавших и сказал, что они очень пра¬
вильно понимают задачу пионеров и всех школьников: святой
долг всех школьников — отлично учиться, чтобы стать достой¬
ной сменой.
На этом сбор окончился. Лешка, Витька и Кира пошли до¬
мой вместе. Витька нарочно делал теперь крюк, чтобы идти
вместе. Он то задерживал Лешку, то торопил его, и всегда
получалось так, что они выходили с Кирой одновременно.
Лешка давно разгадал эти маневры. Неприязнь к Кире у
Лешки прошла, он уже не злился, если она была с ними, и
только не понимал: если Витьке хочется быть вместе с Кирой,
зачем нужен при этом он, Лешка?
Лешка был Витьке необходим. При нем он чувствовал се¬
бя свободно и говорил всю дорогу. Стоило ему остаться с Ки¬
рой вдвоем, как он безнадежно замолкал, надувался и ничего
не мог выдавить из себя, кроме «ага», «понятно», «конечно»,
если Кира пыталась разговаривать. Кира удивленно посмат¬
ривала на него, тоже умолкала, и обоим становилось неловко
и трудно, будто они поссорились.
Витька понимал теперь, что вся история с Наташей Шумо¬
вой была ошибкой. Это была никакая не любовь, а просто
216

увлечение. Бывает же, увлекаются люди, а потом у них от¬
крываются глаза. О таких увлечениях знакомых говорили
между собой мама и Соня и он читал в книжках. Теперь у него
тоже открылись глаза — он понял ошибочность своего увле¬
чения.
Правда, и сейчас при встрече с Наташей сердце у него по-
чему-то обмирало, но это скоро проходило. Тем самым подтвер¬
ждалось его убеждение, что с. увлечением покончено и только
теперь началась настоящая любовь.
Ему хотелось все время быть возле Киры, и он под всякими
предлогами старался это устроить. Если б можно было, он пе¬
решел бы в параллельный класс, в котором училась Кира, но
не мог придумать основания для такой просьбы. Каждую пе¬
ремену он подходил к Кире, а если предлог не отыскивался,
просто вертелся где-нибудь поблизости.
Больше всего он любил их совместные, втроем, возвраще¬
ния из школы. Тут никто не мешал Витьке говорить, строить
планы дальнейшей жизни и хвастать будущей профессией мо¬
ряка. Кира смеялась, называла его выдумщиком, и Витька
блаженствовал.
Сегодня он молчал. Ему уже было мало блаженства, испы¬
тываемого в одиночку. Неразделенное, оно начинало казаться
ему неполноценным и даже сомнительным. Любовь распира¬
ла его, но он помнил, во что Наташа Шумова превратила его
написанное кровью послание, терзался сомнениями и взды¬
хал. Вздохи были такие мрачные и громкие, будто воздух с
шипением выходил из лопнувшей камеры.
Лешка сказал, что сбор ему не понравился.
— Почему? — спросила Кира.
— Скучный. Все читали по бумажкам. Зачем это — по бу¬
мажкам?
— А как же иначе? Вожатый прочитал всё, проверил, что¬
бы не было ошибок.. Он помог и написать выступления.
— Выходит, он за всех написал? Пусть бы тогда он один и
выступал, а то долдонят, как попугаи...
— А если так полагается?
Лешка не нашелся что ответить и промолчал. Они дошли
до сквера перед детским домом.
— Ну, всего! — сказал Лешка и вместе с Кирой свернул в
аллейку.
Витька остался на тротуаре. Он посмотрел им вслед, испус¬
тил еще один страдальческий вздох и окликнул:
— Кира! На минутку...
Кира вернулась.
— Понимаешь, я должен сказать тебе одну вещь, — угрю¬
мо сказал Витька, глядя в сторону. — Пройдем туда.
217

Они прошли в боковую аллейку, на которой не было про¬
хожих.
— Только дай честное слово, что никому не скажешь.
— Честное слово! — пообещала Кира.
— Понимаешь, это очень серьезное дело... — Витька гово¬
рил с таким трудом, будто бегом взбежал на крышу «пяти¬
этажки», жилого дома «Орджоникидзестали», самого высоко¬
го в городе. — Дело в том... — Он переступил с ноги на ногу и,
зажмурившись, ринулся с «пятиэтажки» вниз: — Дело в том,
что я тебя люблю!
— Ой, что ты! — попятилась Кира.
— Факт! —'мрачно отрезал Витька и покраснел.
Кира испуганно посмотрела на него и тоже начала крас¬
неть.
— Вот честное слово!
— Что ты, Витя! — повторила Кира. — Тебе просто пока¬
залось...
— Ничего не показалось. Я же не маленький!—горько воз¬
разил Витька.
— Ну, зачем это? — растерянно сказала Кира. — Так было
все хорошо...
Краска залила Кирино лицо, она отвернулась. Не менее
красный Витька тоже смотрел не на нее, а куда-то поверх за¬
индевелых кустов. Так, глядя в разные стороны и боясь по¬
смотреть друг на друга, они постояли некоторое время
молча.
— Знаешь, Витя, — сказала наконец Кира, — давай не бу¬
дем про это... А? Пускай будет как раньше. Хорошо?
— Хорошо! — готовно согласился Витька. — Просто, по¬
нимаешь, я должен был тебе сказать, вот и всё.
— И больше никогда не надо. Ладно? До свиданья!
Кира убежала.
Получилось совсем не так, как бы ему хотелось, да, по
правде говоря, он и сам не знал, как бы ему хотелось, чтобы
это объяснение произошло, но оно произошло, и Кира вовсе не
смеялась. Настроение Витьки сразу улучшилось. Он, разбе¬
жавшись, подкатывался на «ковзанках» — ледяных дорожках,
накатанных ребятишками на тротуарах, стучал портфелем по
заборам и калиткам. Собаки во дворах гремели цепями и
лаяли. Звон цепей и собачий лай провожали Витьку, как
оркестр.
Гром и Ловкий бросились у калитки хозяину под ноги.
Притворившись, что поскользнулся, Витька упал и начал с
ними бороться. С притворной яростью Гром и Ловкий броса¬
лись на него; он хватал их за шею, за ноги, и они, взвихривая
снег, лохматым клубком катались по двору. Соня начала вы¬
218

говаривать за вывалянное в снегу пальто, но он так смешливо
и весело оправдывался, что насмешил и Соню. На шум выбе¬
жала Милочка. Витька схватил ее за спину и живот, припод¬
нял, перевернул колесом и опять поставил на ноги. Милочка
завизжала от удовольствия.
Витька вдруг понял, что все вокруг — необыкновенно ве¬
селые, добрые и хорошие. Себя он тоже чувствовал добрым и
хорошим, веселыми и хорошими были дом и этот день, а еще
лучше должно быть завтра. Вся жизнь впереди звенела и пе¬
реливалась радостью.
26
— Тебя Людмила Сергеевна зачем-то звала, — сказала
Сима, когда Лешка садился обедать.
Он отодвинул стул и побежал к директору.
— Тебе письмо, Алеша, — сказала Людмила Сергеевна.
— От кого? — удивился Лешка.
— Вскрой — вот и узнаешь, — улыбнулась Людмила Сер¬
геевна.
На смазавшемся почтовом штемпеле с трудом можно бы¬
ло разобрать окончание слова «...манск». Лешка надорвал
конверт. Письмо начиналось словами: «Здравствуй,
тезка!»
— Ой, вы знаете, от кого это? — поднял Лешка просияв¬
шее лицо. — От того старшего помощника с «Гастелло», что
меня привел... Помните? Алексей Ерофеич...
Письмо было коротким. Алексей Ерофеевич сообщал, что
они находились в длительном и трудном плавании в Заполя¬
рье, потому он не мог написать раньше. Николая Федоровича
уже не было на «Гастелло», его перевели на Черное море ка¬
питаном пассажирского теплохода, и он уехал вместе с Чер¬
нышом. Капитаном «Гастелло» назначен он, Алексей Ерофее¬
вич. Все остальные на местах, помнят Лешку и шлют ему при¬
веты. Как ему живется в детском доме? Ладит ли он с товари¬
щами? Он, конечно, учится, а вот какие у него отметки? «По¬
мни, тезка, — писал Алексей Ерофеевич, — чтобы стать на¬
стоящим человеком, заслужить уважение других, нужно
хорошо делать свое дело. Мы ждем от тебя письма и сообще¬
ния о твоих успехах».
Анатолий Дмитриевич в короткой приписке спрашивал, не
разводит ли он сырость, как тогда в Батуми, и повторял свой
совет: «Всегда идти полным ходом вперед, чтобы ветер свис¬
тал в ушах!»
Лешка протянул письмо Людмиле Сергеевне:
— Прочитайте!
219

— Хороший, видно, человек... — задумчиво сказала Люд¬
мила Сергеевна, возвращая письмо.
— Вы еще не знаете, какой он хороший! — восторженно
подхватил Лешка.
С Алексеем Ерофеевичем он был всего два дня, но Лешке
казалось, что он знает его много лет и что другого такого хо¬
рошего человека нет на свете. Лешка показал письмо Яше,
Мите, оно пошло по рукам. Его читали и перечитывали, с за¬
вистью поглядывая на Лешку; шутка сказать — ему писал
настоящий капитан дальнего плавания! С Лешкиного лица не
сходила восторженная улыбка.
На следующей день он пришел в школу пораньше, чтобы
показать письмо Витьке. Весть из Заполярья Витьку ошара¬
шила. Каждую перемену он бежал к Лешке, отводил его в
сторону и горячо шептал — почему-то ему казалось это тай¬
ной— о том, куда и какое плавание совершил «Гастелло» и
что пришлось пережить его экипажу. Витька был убежден,
что плавали они по Великому Северному морскому пути, что
их затирали льды, они голодали, болели цингой... Он не прочь
был допустить, что «Гастелло» раздавили торосы и моряки,
как челюскинцы, жили на льдине. К Витькиному сожалению,
Алексей Ерофеевич ничего об этом не писал. По счастью, в
тот день Витьку не вызывали, иначе в дневнике его оста¬
лись бы печальные следы смятения, вызванного письмом ка¬
питана.
И без того всегда взбудораженное Витькино воображение
получило такой сокрушительный толчок, что в течение не¬
скольких дней он не мог говорить ни о чем, кроме моря, ледо¬
вых полей, торосов, айсбергов и великолепной, отчаянной и
неподражаемой жизни моряков-полярников. Сам он — это бы¬
ло ясно, как дважды два, — должен стать таким же капита¬
ном, как Алексей Ерофеевич.
— Я ему тоже напишу! Ладно? — сказал он Лешке и, не
удержавшись, выдал свою сладостную надежду: —Может; он
к себе возьмет? Хоть кем-нибудь, а?
Лешка написал ответ и принес Людмиле Сергеевне, чтобы
она проверила — вдруг там ошибки.
— Нет, зачем же проверять? — сказала Людмила Сергеев¬
на. — Пусть будет как есть. Алексей Ерофеевич ждет письма
от тебя, а не от меня. А это будет вроде подделки.
Лешка подумал и решил, что это правильно. Если даже
и есть ошибки, так что уж... Вот выучится — тогда другое
дело.
— А про отметки написал? Хорошо бы послать Алексею
Ерофеевичу табель за обе четверти. Вроде полного отчета.
Я думаю, ему это будет приятно.
220

— Ага! Только... — Лешка замялся и слегка покраснел,—
только, может, за одну вторую четверть?
— Что ж, можно и за одну вторую, — улыбнулась Людми¬
ла Сергеевна.
Лешка старательно переписал табель, Людмила Сергеевна
заверила и от себя приписала, что «воспитанник Алексей Гор¬
бачев хорошо учится, дисциплинирован и дружно живет с то¬
варищами».
Витька хотел было послать свое письмо отдельно, потом
передумал: в одном конверте вернее.
«Дорогой товарищ Алексей Ерофеевич! — писал Витька.—
Мы лично незнакомы, но я лично хочу стать капитаном, как
вы. Мы с Горбачевым — друзья. Он рассказывал, как плавал
с вами на теплоходе «Николай Гастелло». Мне очень понрави¬
лось. Напишите, как сделаться настоящим капитаном дальне¬
го плавания. Я хотел уехать в школу юнгов, но мне сказали,
что такой школы нет. По-моему, это неправильно. Многие хо¬
тят стать юнгами, только не знают как. Может, вы возьмете
меня в юнги? Я буду стараться и делать все, что скажут. Я с
самого лета в кружке юных моряков, умею грести и немножко
управлять парусом, а скоро научусь совсем. Я знаю азбуку
Морзе, умею семафорить флажками. Мороза я не боюсь, хожу
всю зиму с расстегнутым воротником, так что в Заполярье
могу ехать когда угодно...»
Они пошли вдвоем, чтобы опустить письмо в почтовый
ящик. Витька приподнял откидную крышку, а Лешка сунул
конверт в узкую щель. Витька на всякий случай постучал по
ящику.
— А то еще застрянет, — сказал он. — Жди тогда...
Они постояли, посмотрели на ящик, мысленно прослежи¬
вая путь письма из этого ящика до Мурманска, о котором они
только и знали, что там полгода не бывает солнца, стоит по¬
лярная ночь, протекает Гольфстрим и поэтому море не замер¬
зает.
— Эх, авиапочтой надо было!—спохватился Витька.—
В два счета бы дошло...
Всю дорогу он прикидывал и рассчитывал, когда Алексей
Ерофеевич получит письмо и когда можно ждать ответа. Сро¬
ки получались самые неопределенные.
— Все равно, — решил Витька, — надо готовиться!
Подготовка шла по двум направлениям: изучения Заполя¬
рья и личной закалки, тренировки в борьбе с лишениями. На
стене Витькиной комнаты появилась большая самодельная
карта Советского Заполярья, рисунки кораблей были оттесне¬
ны перерисованными или просто вырванными из книг картин¬
ками, изображающими затертые льдами суда, северное сия¬
221'

ние и торосы. Путешествуя по своей карте с запада на восток
и с востока на запад, Витька заучил названия островов, мысов
и заливов и все, что сумел найти о них в Большой советской
энциклопедии, стоящей в отцовском шкафу.
Теоретической подготовке никто не мешал, и она подвига¬
лась успешно. Хуже обстояло дело с личной закалкой: мама и
Соня восставали при малейших попытках Витьки перейти от
слов к делу. Особенно плохо было с едой. Если бы не они,
Витька доказал бы, что он, как настоящий полярник, может
несколько месяцев питаться одними сухарями и консервами.
Но чуть что — мама и Соня начинали кричать о «дурацких
выдумках», грозились пожаловаться отцу, и приходилось есть
свежий хлеб, супы и прочие разнеживающие блюда. Как ни
скандалил Витька, отстоять кепку не удалось — пришлось но¬
сить ушанку. Витька принципиально не опускал наушников,
приучая лицо к холоду, но все-таки это было не то. Отыгры¬
вался он на том, что сразу же за воротами сдергивал кашне,
совал его в карман и целый день ходил с расстегнутым воро¬
том куртки. Против меховой куртки Витька не возражал: она
напоминала кухлянку.
Полярникам приходится на долгие месяцы расставаться с
близкими, любимыми людьми и стойко переносить разлуку.
С папой и мамой расстаться, конечно, нелегко — Милка в счет
не шла, — но Витька не сомневался, что разлуку перенесет.
Вот только проверить было нельзя: никакой разлуки в бли¬
жайшем будущем не предвиделось.
Иное дело — разлука с любимыми. Любовь к папе и маме
была совсем «отдельная», домашняя. Настоящая любовь была
у Витьки к Кире. После объяснения о ней больше не говорили,
но Витька был убежден, что любовь существует и становится
сильнее. Сможет ли он перенести разлуку с Кирой? Витька
представил себе, что будет, если он не сможет каждый день
видеть Киру, слышать, как она скороговоркой сыплет слова и
заразительно смеется. Ему стало скучно от этой мысли, он по¬
чувствовал какую-то унылую пустоту. Должно быть, так и
страдают от разлуки моряки и полярники.
Витька попробовал растравить свое страдание, но оно не
стало сильнее, и он подумал, что ничего страшного нет, пере¬
живет. Разлука будет даже полезна, чтобы проверить свою
любовь. Вдруг Кира права и ему действительно «просто пока¬
залось»?
Дойдя до этого пункта размышлений, Витька опять почув¬
ствовал смущение, которое все чаще испытывал последние
дни.
Он был убежден, что с Наташей Шумовой покончено раз
и навсегда, она нисколько его не интересует. Однако он заме¬
222

чал все, что она делает и что вокруг нее происходит. Так, он
заметил, что Наташа уходит домой уже не с Витковским, а с
подругами или одна, а с Витковским даже не разговаривает.
Конечно, Витьке это было абсолютно безразлично, тем не ме¬
нее он почувствовал удовольствие оттого, что Наташа с Вит¬
ковским рассорилась. Потом однажды Наташа, как будто
она ни в чем не была виновата, обратилась к Витьке, а он,
вместо того чтобы гордо отвернуться, ответил и даже заулы¬
бался от удовольствия. За эту улыбку Витька презирал себя и
решил, что больше такое никогда не повторится. Но повтори¬
лось это на следующий же день и с тех пор повторялось непре¬
станно. Все началось сначала, как будто не было сердца, пре¬
вращенного в ослиную башку, и его страданий. Опять, как
стрелка компаса на сезер, Витькина голова постоянно была
обращена в Наташину сторону. Опять он томился, если не мог
подойти к ней, а другие подходили, и опять он был счастлив,
если Наташа разговаривала с ним.
В то же время ему по-прежнему хотелось быть вместе с
Кирой. Значит, он продолжал ее любить? А при чем тогда На¬
таша?
Витька пытался разобраться в этой путанице, но разо¬
браться не мог и со страхом ожидал, что или та, или другая
догадается и засмеет его. Наташа и Кира подружились, хотя
учились в параллельных классах, и на переменках держались
вместе. Они ведь могли просто рассказать друг другу—девчон¬
ки такие болтушки! Витька иногда замечал, что девочки лука¬
во поглядывают в его сторону и улыбаются. Витька в панике
убегал.
Он попробовал поговорить об этом с Лешкой, умышленно
начав с отвлеченных предположений:
— Скажи, ты бы, вот если кого полюбишь, мог сделать все,
что тот захочет?
Лешка подумал, что бы могла потребовать от него Алла,
и кивнул.
— А ради нее прыгнул бы с пятого этажа?
— Зачем?
— Ну так, вообще... А в огонь прыгнул бы?
— Не знаю! — честно признался Лешка.
— Я бы, наверно, .прыгнул! — вздохнул Витька.
Отвлеченные вопросы были исчерпаны, но ничего не про¬
яснили. Он помолчал и осторожно спросил:
— А как по-твоему, можно любить двоих сразу?
Лешка мысленно поставил рядом с Аллой всех девочек,
каких знал, и решительно сказал:
— Нет. По-моему, нельзя.
Витька насупился.
223

— А что, — усмехнулся Лешка,—ты уже двоих лю¬
бишь?
— Нет, я просто так спрашиваю, — замял Витька раз¬
говор.
Лешка страданий друга не принимал всерьез. И любовь
Витькина и метания его — все это было ребячеством. Они бы¬
ли однолетки, но ребяческого, детского в Витьке оказывалось
значительно больше, чем у Лешки. Витька во все вносил азарт
и увлечение, какие возможны только в игре. Лешка относился
к этому снисходительно, как-старший. Живя с дядей Трошей,
он разучился играть. Сталкиваясь с чем-нибудь и увлекшись,
он начинал прежде всего пристально, неотступно думать об
этом. Витька не думал, а выдумывал.
Письмо Алексея Ерофеевича подхлестнуло увлечение мо¬
рем. Необузданное воображение легко и просто подставляло
Витьку на место капитана «Гастелло», переносило в Арктику,
на Северный полюс, куда угодно. Стоя коленками на стуле, он
водил пальцами по самодельной карте и выбирал маршрут
поопаснее. Мысленно он уже совершал его: плыл по разводь¬
ям, пробивался через торосы, слышал, как трещит корпус суд¬
на, сдавленного льдами, нес вахты в темноте полярной ночи.
Он допускал и даже надеялся, что Алексей Ерофеевич оценит
его и вытребует к себе. Лешка не верил, что такое счастье мо¬
жет вдруг упасть на него или на Витьку. Это случалось в сказ¬
ках, в жизни так не бывало. Он вспоминал отца, маячный зов
в Махинджаури, двухдневный переход на «Гастелло», Алексея
Ерофеевича, капитана. То были настоящая жизнь и настоя¬
щие люди. Нельзя было сразу очутиться в этой жизни и стать
такими, как они. Для этого, писал Алексей Ерофеевич, нужно
хорошо делать свое дело. А где это дело, в чем оно? Он уже
прожил немалую жизнь, а еще ничего не сделал и даже не
знал, что он должен делать.
Вот говорят: будь как Корчагин, как Сережка Тюленин.
А как стать таким? Шла война, и они показали свое герой¬
ство. А что ему делать? Случись война — он бы себя, ко¬
нечно, показал, будьте уверены! Но мы ведь за мир и воевать
не хотим...
Воспитатели и учителя говорили, что нужно хорошо учить¬
ся, окончить школу, а тогда, избрав специальность, посвятить
ей всю жизнь. Лешке казалось, что этот совет отодвигает на¬
чало жизни до тех пор, пока он кончит школу. Но ведь он
уже живет, жизнь идет и не будет ждать, пока он окончит
школу!
Лешка говорил с Ксенией Петровной, но или не сумел объ¬
яснить, или Ксения Петровна не поняла и повторила то, что он
224

уже слышал много раз: надо окончить школу, стать полноцен¬
ным человеком, и тогда все станет ясным. Людмила Сергеев¬
на тоже не сразу поняла, чего Лешка добивался.
— У нас есть мастерская, кружки. В школе тоже есть
кружки. Понемногу мы подходим к политехническому обуче¬
нию. Выбирай себе дело по душе и занимайся.
Лешка не понял, что значит «политехническое обучение»,
и сказал, что он говорит не про это.
— А про что же?
— Про жизнь.
— Жить не работая нельзя, правда? Вот выберешь себе
профессию, работу и занимайся ею.
— Но ведь жизнь—это не только работа? А сама жизнь?—
спросил Лешка и замолчал, не умея выразить свою мысль
точнее.
— Ну, жизни, дружок, только сама жизнь научит! —улыб¬
нулась Людмила Сергеевна.
Такое объяснение ничего Лешке не объяснило.
Хорошо было бы поговорить с Вадимом Васильевичем, но,
очень занятый в последнее время на заводе, он в детский дом
не приходил. Книги многое объясняли и многому учили, но
они все были о том, что уже случилось, произошло раньше.
Книги рассказывали о жизни людей, которые жили прежде,
большинство рассказывало о таких, которые жили, когда
Лешки не было даже на свете. Читать о других людях было
интересно, но они были другие, их жизнь уже кончилась, а
Лешкина только начиналась, и ему казалось, что она совсем
не похожа на другие жизни, своя, особая, и все должно проис¬
ходить в ней иначе, чем в чужих, прежних жизнях.
Среди книжек для детей было много таких, что Лешка не
мог их дочитать до конца. В сущности, это были не книги, а
сборники задачек по поведению, примеров того, что нужно и
похвально делать детям и что делать нельзя и не похвально.
Придуманные мальчики и девочки, совсем не похожие на
тех, что были вокруг Лешки, прилежно решали эти скучные
задачки.
Такие книжки напоминали пироги, которые пекла Лешкина
мама, когда ничего для начинки не было. Назывались они
«пироги с аминем». Снаружи пирог как пирог, даже корочка
красивая, а внутри не было ничего — только смазано постным
маслом, чтобы не слиплось.
Школа? В школе занимались только одним: учились. Но,
если жизнь не укладывалась во все книжки, какие существу¬
ют на свете, где уж было втиснуть ее в школьные учебники!
В школе были кружки, но они считали своей задачей только
повторять то, что говорили учителя и учебники. А учителя не¬
225

прерывно говорили об одном и том же: о дисциплине и учебе,
об учебе и дисциплине.
На пионерских сборах тоже непрерывно говорили об учебе
и дисциплине, только уже не взрослые, а сами ребята. То один,
то другой пионер читал по тетрадке доклад на сборе, и о чем
бы он ни был, какой бы он ни был, дело всегда сводилось к то¬
му, что нужно быть дисциплинированным и хорошо учиться.
Пионеры непрерывно учили друг друга хорошему поведению
и усердию. Помогало это плохо: то одного, то другого «прора¬
батывали» за неуспеваемость или баловство. Они произносили
много торжественных слов, но слова эти были как бы сами по
себе и не влияли на их поступки. Стоило им уйти со сбора, и
они так же шумели и баловались, подсказывали и списывали,
так же притворялись больными, не выучив урока, и радова¬
лись, если удавалось провести учительницу.
Детдом и воспитатели, школа и учителя подталкивали
Лешку на горную дорогу. Лешка уже не упирался, идя по ней.
Но во все стороны уходили, переплетались и вновь разбега¬
лись иные дороги и тропы, то гладкие, то изрытые, по ним шли
другие люди. Лешка оглядывался, но ему говорили: «Рано,
успеешь!», или: «Нехорошо, нельзя!» Лешка шел по торной
дороге и озирался по сторонам, раздираемый нетерпением,
желанием увидеть, что там, на других, узнать, почему нехоро¬
шо и нельзя...
Отрочество! Незаметен шаг, неуловим момент, когда ребе¬
нок перешагивает его черту и от бездумной радости бытия
переходит к затаенным раздумьям, настойчивым попыткам
понять. В детстве радуются радостному, печалятся печально¬
му, не понимая и не доискиваясь причин. Наступление отроче¬
ства — рождение сознания. Оно бесстрашно и беспощадно
всматривается в мир — «Каков он?» — и в себя — «Зачем я?»
Рождение это мучительно. Мятущаяся, взбудораженная ду¬
ша подростка переживает грозы и бури, судорожно, торопливо
отыскивает себя и свое место в мире, а родители с недоумени¬
ем и страхом смотрят на чадо, ставшее вдруг неузнаваемым.
Прежде нежное и кроткое, оно превращается в грубое и дерз¬
кое. Спокойное и уравновешенное, оно теперь то угрюмо мол¬
чит, то беснуется без всякого удержу. Прилежное и старатель¬
ное, оно становится рассеянным и невнимательным до тупости.
Смирное и послушное, оно низвергает все авторитеты, бунту¬
ет против всего.
Обнеся чертой то, что, по их мнению, составляет круг дет¬
ских интересов, взрослые с помощью книг, нотаций и даже на¬
казаний пытаются удержать в нем детей. Но черта существует
только в их воображении. Дети непрестанно перешагивают ее,
а если им запрещают, делают это тайком.
226

Родители пытаются оградить детей от узнавания множест¬
ва вещей. Но дети видят и узнают всё. Они видят смерть и го¬
ре, узнают любовь и ненависть, подлость и благородство, низ¬
менные поступки и высокие взлеты. В сущности, человек уже
в отрочестве узнает жизнь и все, что в ней происходит. Потом
он узнает больше, точнее, будет думать и чувствовать тоньше,
но никогда последующие высокие витки спирали не могут
сравниться с первыми, отроческими, по которым он ковылял
еще нетвердо и неуверенно, оступаясь и падая, с душой, по¬
трясаемой то ужасом, то восторгом.
Мир ребенка не сужен расчетливым делением на нужное,
полезное и безразличное. Мир его неделим, в нем нет деления
на мое и не мое, всё — его и для него. В нем нет места по-
лучувствам, прихотливым смешениям удовольствий с огорче¬
ниями. Чувства здесь чисты и могучи. Никогда не будет так
безутешен и возмущен человек в зрелом возрасте, как подро¬
сток, когда в его безоблачном мире появляется первая тень
обмана. Ничто не приносит взрослому ликования и восторгов,
равных испытанным в отрочестве. Не потому ли на склоне
жизни он благоговейно вспоминает не удовольствия зрелых
лет, а бесхитростные радости отрочества?..
27
Лешка не умел думать высокими, торжественными слова¬
ми. Все его метания уложились в формулу, ему доступную,
столь же краткую, как и емкую: «Скучно!» Скучно стало уби¬
рать постель и дежурить по дому, скучно стало ходить в шко¬
лу и учить уроки, скучно стало все вокруг — привычное, напе¬
ред известное!
Витька, которому Лешка сказал об этом, сразу согласился,
что правда все скучно и надоело. Но Лешка начал разговор
не для того, чтобы ему посочувствовали.
— Учиться! — сказал он. — Учиться — мало. Ну, вот в
книгах герои разные — они ведь не ждали, пока их научат, всё
сами узнавали. А почему мы должны ждать, пока нам скажут
и научат?
— Правильно! Мы же готовимся к будущему, — сказал
Витька и, повторяя чужие слова, добавил: — Будущее принад¬
лежит нам, детям!
— Мы не дети!
— Ну да, конечно, но большие считают, что мы еще дети...
Вот мы им и докажем!..
— Вовсе ничего не надо доказывать. Мы ведь не для того,
чтобы задаваться, а для будущего...
227

— Погоди! Мы еще такое сделаем — ахнут!
Через два дня Витька с таинственным видом отозвал Леш¬
ку после уроков, переждал, пока ребята ушли вперед, потом
оглянулся и решил, что улица — неподходящее место для
серьезного разговора.
— Пошли в сквер.
В боковых аллеях снег укрывал дорожки нетронутой пу¬
шистой пеленой. Ветер раскачивал голые хлыстики кустов,
ерошил перья нахохлившихся на ветках воробьев. Скамейки
были убраны еще осенью, ребята сели на поваленную урну
для мусора.
— Будем сами, — сказал Витька. — Будем все изучать и
готовиться. Испытывать себя и закаляться. Я считаю, что нуж¬
но организовать такой кружок или общество... — Витька огля¬
нулся по сторонам. — Вот как раньше делали, чтобы никто не
знал... Все будут считать, что мы — как все, обыкновенные, а
мы будем изучать и готовиться, и, когда дойдет до дела, ока¬
жется, что мы всё знаем и умеем.
— Да что знаем-то?
— Как — что? Ты кем хочешь быть? Я лично буду капита¬
ном. А ты не хочешь?
— Нет, почему... — сказал Лешка.
Стать капитаном было неплохо, только он слабо верил в
такую возможность.
— Так вот и будем готовиться. Читать всякие книжки, изу¬
чать морское дело, корабли, закалять волю и выдержку, чтобы
ничего не бояться и никогда не отступать... Можно, конечно, и
в кружке юнморов на водной станции, только там что — в
матросы готовят... Лучше самим!
— А зачем тайком?
— Ну как ты не понимаешь? Во-первых, интереснее... Кру¬
жок— все равно как школа, там все. А мы — сами. Никто не
будет знать, а потом — вот, видали? — Витька вытянул ла¬
донь, будто показывая грядущий эффект внезапного превра-1
щения их в капитаны. — Ну, а потом... — Он замялся. — Мало
ли что... Вдруг не получится! Смеяться же будут!.. А так никто
не узнает.
Лешка согласился: верно, в случае неудачи обязательно
засмеют, лучше помалкивать.
— Нет, надо клятву дать, чтобы не проговориться... На¬
звание я уже придумал: «Будущее». Хорошо? Только лучше не
по-русски, чтобы, если кто услышит, было непонятно. «Буду¬
щее» по-латински «футурум». Вот пускай и у нас будет
«Футурум». Здорово, правда?.. Только надо еще девиз при¬
думать.
— Какой девиз?
228

Ну, это... как лозунг. Чего мы хотим. Понимаешь? Ну
вот, как в средние века на гербах писали.
— Так сейчас же не средние. Выдумываешь ты!
— Ничего не выдумываю. Вон в «Двух капитанах» у Сани
и Петьки была клятва: «Бороться и искать, найти и не сда¬
ваться!» А у нас цель есть? Есть! Вот и надо, чтобы в девизе
была сказана цель.
— «Будем капитанами!» — засмеялся Лешка. — Так, что
ли?
— Ну, если ты будешь смеяться... — обиделся Витька.
— Ладно, не буду. Девиз так девиз, все равно.
— Я думаю, так: «Знать и уметь!» Ничего?
— Ничего. Только... надо же и делать?
— Тогда постой. Тогда вот как...
Витька отломил прутик и столбиком написал на рыхлом
снегу:
Видеть!
Знать!
Уметь!
Делать!
— Здорово, по-моему, а?
— Хорошо! — согласился Лешка.
Девиз был деловит и энергичен, как приказ.
— Только полностью писать не будем... — сказал Витька и
старательно затоптал написанное. — А кого еще примем?
— Зачем — еще?
— Интереснее будет. А то что мы всё вдвоем да вдвоем...
Как ты думаешь, — с притворным безразличием спросил он,—
если Киру?
— Придумал! Что она понимает? И девчонок во флот не
берут! Какие из них моряки?
— Не знаешь, а говоришь! А капитан дальнего плавания
Щетинина? А эта... вот забыл только фамилию!.. Она капита¬
ном в китобойной флотилии на Дальнем Востоке. Ого, еще
какие капитаны!.. И Кира — ты зря на нее. Она развитая и
очень интересуется...
Лешка сказал, что, если Витьке нравится водиться с дев¬
чонками, пусть водится, это его дело, а капитанство здесь ни
при чем. Он для того все и выдумал, чтобы чаще с ними быть,
а Лешку это не интересует. Витька обиделся, и они поссори¬
лись.
Вся затея с обществом, девизом и секретами казалась
Лешке детской, а привлечение Киры и вовсе делало ее легко¬
мысленной. Потом Лешка остыл. В конце концов, не все ли
равно, будет Кира или нет! Чем она помешает? И стоит ли из-
за этого терять дружбу?
229

Через несколько дней Лешка подошел к Витьке и сказал,
что он передумал — пусть Витька принимает кого хочет. Ока¬
залось, тот хотел принять и Наташу Шумову. Он не потерял
времени даром: Кира и Наташа были уже посвящены в тай¬
ну, а сам Витька изготовил герб общества и печать. Он выре¬
зал их на резине, для чего отодрал с каблуков набойки. Дома
удивились, как это обе набойки отвалились сразу, потом Соня,
ворча, носила башмаки к сапожнику, чтобы поставил новые.
Печать была простая — латинская буква «ф», заключенная в
кольцо, а герб даже красивый: по морю, ребристому, как риф¬
леные шторы у магазинов, плыл, накренившись, парусник; по
четырем углам стояли начальные буквы девиза. Придумать
торжественную клятву Витька не успел. Лешка сказал, что, по
его мнению, обыкновенное честное слово лучше всяких клятв.
Витька примирился с этим при условии, что слово дадут тор¬
жественно.
В том же сквере, в боковой аллейке, все четверо скрестили
руки в едином рукопожатии и дали честное слово никому и
никогда не выдавать ни «Футурум», ни его членов, ни то, что
они делают или сделают... Лешке казалось, будто они разы¬
грывают самодеятельный спектакль, и он не мог сдержать
улыбку. Кира рассеянно проделала все, что требовалось, не
придавая этому значения. Только Витька и Наташа держались
как настоящие заговорщики: говорили торжественным шепо¬
том и опасливо оглядывались.
Покончив с обещанием, Лешка сказал, что хватит разво¬
дить всякое такое, пора переходить к делу. Перейти к делу хот
тели все, но не знали, в чем оно должно состоять. Витька ска¬
зал, что летом они сделают поход на лодке. Он управлять па¬
русом умеет, остальные научатся в походе.
— А пока будем изучать корабли, — сказал Витька. —
Теоретически и практически. У меня есть книжка, и там опи¬
сываются всякие.
— А практически? — спросил Лешка. — Море замерзло, в
порту ни одного парохода.
— Ничего подобного! — сказала Наташа. — Около мола
стоит. Тот, что немцы сожгли. Для начала годится. И около
«Орджоникидзестали»... Там совсем большой пароход.
— Где ты тонул? — спросил Лешка.
— Ну да, — кивнул Витька. — Я — за. Только всем вместе
ходить нельзя:, очень заметно. Давайте разделимся по двое.
Решили, что Кира и Витька проберутся в порт на сгорев¬
ший барк, Наташа и Лешка — на взорванный пароход.
В воскресное утро Лешка, как условились, дождался
Наташи возле школы. Ветер дул с востока, от «Орджоникид¬
зестали» поднималось и распластывалось в небе широкое
230

В том же сквере, в боковой аллейке, все четверо... дали честное слово
никому и никогда не выдавать... того, что они делают или сделают...

полотнище дыма. Не очень заметный в городе, ветер стал про¬
низывающим, как только они вышли на окраину. Перед ними
лежала заснеженная луговина. Кое-где ветер сдул снег, обна¬
жив выцветшую траву, в иных местах возвышались снежные
наносы, присыпанные копотью и красноватой пылью.
— Как пойдем? — спросил Лешка. — Где-нибудь дорога,
наверно, есть.
— Ну лаг еще искать, обходить! — сказала Наташа. —
Пошли напрямик — ближе.
Присыпанный пылью наст был тонок и непрочен, с хрус¬
том подламывался, и они проваливались в рассыпчатый, буд¬
то толченый, снег. Лешка обходил наносы: идти было легче и
снег не набивался в ботинки. Наташа несколько раз презри¬
тельно оглядывалась на Лешку и наконец сказала:
— Так ты закаляешься? Тут и снегу-то по щиколотки.
Снега было немного, но туфли Наташи то и дело погружа¬
лись в него, он таял на ногах, чулки Наташи стали мокрыми,
потемнели. Ветер донимал ее, она поворачивалась к нему то
одним, то другим боком, а то и спиной и шла вперед пятясь.
Задетый замечанием, Лешка шел, не выбирая дороги, с
усмешкой поглядывал на Наташу и ждал, когда она пожа¬
луется на холод. Наташа не жаловалась. Упрямо закусив гу¬
бу, она шагала напрямик.
Пароход, укутанный снежными сугробами, вздымал из-под
них только ржавые трубы и рваные прутья поручней. У самого
борта ребята провалились в сугроб по пояс. Лешка обозлился.
И зачем он согласился на такую глупую выдумку! Что тут
изучать — рваные трубы да обгорелые каюты?
В полузанесенных снегом каютах не было ветра, но каза¬
лось холоднее, чем наверху, словно стылое железо само излу¬
чало холод. Наташа впервые попала на пароход, с любопыт¬
ством все разглядывала и расспрашивала Лешку. На мостике
Лешка показал штурманскую рубку, объяснил, как в пустой
ныне коробке нактоуза плавала прежде картушка компаса,
как действует руль. Наташа тронула рукоятку щербатого
штурвала — колесо скрипнуло и повернулось.
— О, работает!
Глаза Наташи вспыхнули, она встала к штурвалу и ухва¬
тилась за рукоятку:
— Командуй!
Команда раздалась снизу:
— А ну, слазьте!
На палубе стоял мужчина в коротком полушубке и, задрав
голову, сердито смотрел на них.
— Вы чего залезли?
Наташа и Лешка спустились с мостика.
232

— Что вы тут делаете?
— Ничего, — ответил Лешка. — Мы просто посмотреть.
— Нечего тут смотреть! — так же сердито сказал мужчина
в полушубке. — Расшибетесь, а потом за вас отвечай. Смот-
рельщики...
Они спустились с парохода, поднялись на берег к домику.
Сердитый мужчина шел следом. Из трубы дома вился дымок.
Он напомнил о домашнем тепле, и от этого сделалось еще хо¬
лоднее. Наташа, выбравшись с запретной территории, осме¬
лела:
— За что вы нас прогоняете? Мы ничего не делали.
— А может, сделаете, почем я знаю? Не положено посто¬
ронним, и всё.
Он подошел к двери домика, собираясь ее толкнуть, но На¬
таша не могла уйти, не оправдавшись:
— Мы ничего и не собирались, просто пришли изучать. Мы
пароходы изучаем.
— Кто ж их на кладбище изучает? Надо не покойника, а
настоящий, живой. А тут что? Коробка, и всё.
— А вы сторож? — спросил Лешка.
— Капитан-шкипер, — усмехнулся человек в полушубке.
— Тут все время и живете? — с трудом двигая непослуш¬
ными от холода губами, спросила Наташа.
— Тут... — Он внимательно посмотрел на нее, на Лешку и
так же сердито, как на палубе, скомандовал: — А ну, идите
греться, изучальщики!
Из открытой двери пахнуло сухим жаром, устоявшимся
запахом махорки и овчины. Маленькая железная печурка бы¬
ла раскалена докрасна; по ней, догоняя друг дружку, перебе¬
гали искры. Наташа и Лешка сели на табуретки поодаль, про¬
тянули к печке лиловые, непослушные пальцы.
— Ближе, ближе садитесь! — сказал шкипер. — Ты сни¬
ми-ка да просуши чулки, красавица.
Наташа немножко постеснялась, потом сняла. Лешка по¬
весил их над печкой, а туфли Наташи прислонил стоймя к
ящику с углем.
— Ты бы тоже снял.
Лешка пошевелил в ботинках занемелыми пальцами, вспо¬
мнил, что у него на пятке носка дырка, и сказал, что ничего,
он так.
— На чем же вы сядете? — смущенно сказала Наташа:
она и Лешка заняли обе табуретки.
— У меня есть трон без износу...
Шкипер снял полушубок, присел на чурбак и подбросил в
печку угля.
— А зачем его сторожить, если он потонул? — спросила
233

Наташа. — Его же не украдут. — Она расстегнула пальто и
уселась поудобнее, поджав под себя голые ноги.
— Как это — зачем? Государственное имущество. Пола¬
гается охранять, и всё. А украсть, конечно, не украдут. Он свое
отработал.
— Он вокруг света плавал?
— Вокруг света? Нет, вокруг света не ходил. Куда ему, не¬
задачливому! Парохода — они как люди: тому везет, а друго¬
му нет. Вот и этот такой невезучий. Ходил по Черному морю,
нефть возил. Потом машины сняли, водили его как баржу на
буксире. Потом остарел, его вовсе к берегу пристроили — вро¬
де нефтебазы, тблько на плаву. А тут война. Куда его? Ни вы¬
везти, ни разобрать... Немцы ему всю середку и разворотили.
В сорок пятом еле подняли. Ну, пластырь — дело временное,
он постоял, постоял и опять на грунт сел.
— Так и будет стоять?
— Стоять ему нельзя. Зачнут опять руду возить, а тут
он поперек ковша торчит — ни повернуться, ни выйти... Убе¬
рут!
Наташа надела высохшие чулки. Туфли разогрелись и как
будто стали еще более мокрыми. Она сказала, что добежит
так. Ребята попрощались со шкипером и ушли. От домика в
город вилась утоптанная тропинка. Ветер дул теперь в спину.
Лешку не так донимал холод, но Наташа опять посинела —
ноги в мокрых туфлях застыли.
— Стоило из-за этого мерзнуть! — сказал Лешка, когда
они вошли в город.
— А п-по-м-моему, очень интересно, — стуча зубами, отве¬
тила Наташа.
— Пустое дело! Выдумывает Витька всякую ерунду...
Витькина экспедиция была еще неудачнее. По льду Кира и
Витька добрались до сгоревшего барка. Железный корпус его
почти весь был подо льдом, только устремленный к морю буш¬
прит высоко вздымался над сугробами, будто силился вырвать
мертвый корабль из ледового плена. Внутри коробки все выго¬
рело и тоже было затянуто льдом; прямо изо льда поднима¬
лись ржавые стальные трубы мачт. Ветер пересыпал от борта
к борту недавно выпавший снежок, мачты уныло и глухо отзы¬
вались на его порывы. Кира и Витька ушли ни с чем и на
трамвае вернулись в город. Витька не оправдывался и не пы¬
тался спорить, когда Лешка напал на него. Насупливая густые
брови, он признал, что придумано было плохо. Он расстроил¬
ся еще больше, узнав, что Наташа не пришла в школу. Кира
после уроков сбегала к ней. Наташа лежала с высокой темпе¬
ратурой; врач сказал, что у нее грипп, но не исключено воспа¬
ление легких. Все это Кира выложила Витьке, безжалостно
234

напирая на то, что Наташа промочила ноги во время похо¬
да— значит, в болезни Наташи виноват Витька, и никто
другой.
Огорченный и подавленный, Витька размышлял о своей
невезучести, о том, что все его затеи приводят к смешным или
печальным неудачам. Потом он подумал, что великим начина¬
ниям всегда сопутствовали трудности, а знаменитые люди по¬
тому и становились знаменитыми, что стойко переносили не¬
удачи и не отступали перед трудностями. Отсюда легко было
перейти к мысли, что неудачи выпали на Витькину долю не
зря. Самое обилие их доказывало Витькину незаурядность и
непременное торжество в будущем. Приободрившись, он при¬
нялся обдумывать дальнейшие шаги «Футурума» и пути его
членов к славе.
Следствием этих размышлений были записки, которые он
сунул через день Лешке и Кире, вызвав их во время перемены
на улицу. Кира получила две — одна предназначалась для На¬
таши.
— Что это? — спросил Лешка, развернув записку.
В ней не было ничего, кроме нескольких строчек, запол¬
ненных цифрами.
Витька оглянулся по сторонам и тихо сказал:
— Шифр.
— Зачем?
— Теперь насчет «Футурума» будем сообщать друг другу
шифром. Чтобы, если кто увидит, не мог догадаться.
— Да зачем нам записки? Каждый день видимся, можно
и так сказать.
— А! Ну как ты не понимаешь? — досадливо поморщился
Витька. — Мало ли что — могут услышать...
— Опять ты детскую игру затеваешь — записки, шифры...
— Ну, знаешь, — обиженно надулся Витька, — это ты по-
детски, а не я. Если тайное общество, так надо уметь хранить
тайну. И потом, — рассердился он, — никто тебя не заставля¬
ет! Не хочешь — не надо! Обойдемся!
Кира не возражала против шифра, ее забавляла таинствен-,
ность, которую напускал на все Витька. Витька объяснил, как
расшифровать записку.
На уроке немецкого языка Лешка заложил ее в учебник,
отвернулся от Тараса, сидящего рядом, и расшифровал. За¬
писка сообщала, что чрезвычайный сбор «Ф» назначается в
сквере Надежд в полдень воскресенья.
«Вот выдумщики! — рассердился Лешка. — Полчаса надо
возиться, чтобы прочитать, а читать нечего...»
Он оглянулся по сторонам, спрятал записку в карман. Си¬
дящий через проход Юрка Трыхно смотрел на доску, Тарас,
235

шевеля губами, списывал в тетрадь упражнения. Лешка тоже
принялся переписывать задание, но не успел до звонка и за¬
держался на несколько минут. Сунув тетрадь и книгу в парту,
Лешка выбежал в коридор, где уже поджидал его Витька.
— Ну, прочитал?
— Прочитал. Если б знал, что такая чепуха, и возиться бы
не стал! Очень нужно копаться! И что это за сквер такой? Где
он?
— Это наш сквер! Помнишь, где мы первый раз про
«Футурум» разговаривали? Ну, а я так назвал, чтобы... Да
ведь неинтересно это, когда без всякого названия! А что пло¬
хо, да?
— Нет, не плохо.
— Вот видишь!.. А записку сжег? Надо сжечь.
— Где я ее жечь буду? Порву, да и всё.
Он полез в карман, пошарил в нем, потом полез в другой.
Записки не было.
— Потерял?!
— Да нет, куда она денется...
Лешка вынул платок, вывернул карманы. Записки не
было.
— Эх, ты! — презрительно сказал Витька. — Так тебе
можно доверять?
Лешка побежал в класс. Дежурный Юрка Трыхно стара¬
тельно вытирал мокрой тряпкой доску. Лешка заглянул под
парту, сдвинул ее. Он хорошо помнил, что сунул записку в
карман,^но на всякий случай перерыл книжки и тетради, по¬
том, глядя под ноги, прошел от парты к двери.
— Ты чего ищешь? — спросил Юрка.
— Ничего... А ты ничего не находил?
■— Нет. А что?
Большие улыбчивые глаза Юрки смотрели спокойно и от¬
крыто.
Лешка, не ответив, ушел из класса.
— Нету?
— Нет, — пристыженно пожал Лешка плечами.
Витька насупился, помолчал, потом неожиданно улыбнул¬
ся:
— Ну, кто прав? Если кто нашел, все одно ничего не пой¬
мет... А ты говорил!
Воспоминание о потерянной записке возвращалось несколь¬
ко раз, но Лешка не придавал ей значения и к концу дня за*
был о ней.
На следующий день после большой перемены, когда про¬
звенел звонок и все сидели на местах, в дверях класса появи¬
лась Нина Александровна.
23G

— Горбачев! — окликнула она. — Поди сюда.
Провожаемый удивленными взглядами товарищей, Лешка
вышел за дверь.
— Мне... нам надо поговорить с тобой.
Следом за классной руководительницей он пошел в учи¬
тельскую.
Учителя уже разошлись по классам, в комнате возле окна
стоял только Гаевский. Он подождал, пока Нина Александ¬
ровна сядет, плотно прикрыл дверь и сел за стол рядом с Ни¬
ной Александровной.
28
Викентий Павлович давно решил бросить курить. На папи¬
росы уходила пропасть денег, стал донимать кашель, особенно
по утрам. Просыпался рано, сразу же начинал кашлять и бу¬
дил весь дом. И нервы начали сдавать: чуть что, нервически
начинало дрожать левое веко, все труднее становилось сдер¬
живать вспыльчивость. Для сосудов никотин — смерть. На ще¬
ках уже проступали багровые склеротические жилки. Врачи в
один голос настаивали — бросать немедленно. Викентий Пав¬
лович без врачей знал, что бросать надобно, необходимо, твер¬
до решил бросить и только со дня на день отодвигал исполне¬
ние решенного. Теперь, когда решение было окончательным и
назначен срок — завтрашний день, — каждая папироса стала
особенно драгоценной. Придя с урока, Викентий Павлович
забивался в угол, чтобы спокойно и сосредоточенно выкурить
«отдохновенную».
Докурить «отдохновенную» во время большой перемены
помешали. К столу, за которым, окутанный дымом, сидел
Викентий Павлович, подошли Нина Александровна и Гаев¬
ский. Викентий Павлович не любил Гаевского и отвернулся
к окну.
— Вот, полюбуйтесь, — многозначительно сказал Гаев¬
ский, — чем занимаются ваши подшефные.
— Ничего не понимаю. Цифры какие-то...
— Я тоже не понимаю. И ничего удивительного: записоч¬
ка-то шифрованная!
— Что вы! — засмеялась Нина Александровна. — Просто
какая-нибудь задача, головоломка, вот и всё. Ребята поиграли
и бросили. Мало ли чем они занимаются...
— Ну, знаете! Надо знать, чем они занимаются. Совсем не
головоломка, и ее не бросили, а потеряли! Головоломку не ра¬
237

зыскивают так, как Горбачев искал эту записку. Он чуть не
весь класс облазил...
— Так это у Горбачева? А откуда...
— Не играет, значения, откуда я знаю, — прервал Гаев¬
ский. — Я бы на вашем месте вызвал Горбачева. Пускай объ¬
яснит, что это за записка.
Викентий Павлович покосился на стол. Перед Ниной Алек¬
сандровной лежал смятый листок бумаги, она в нерешитель¬
ности смотрела на него.
— Вызвать нетрудно, только, вдруг это пустяки какие, а я
буду допрашивать... — Она подняла голову и встретилась
взглядом с Викентием Павловичем. — Как по-вашему?
— Что такое? — досадливо поморщился он, взглянув на
дотлевающий окурок.
— Да вот, — протянула Нина Александровна записку, —
не знаем, что это — задача или...
Викентий Павлович взял записку. На ней было три строки
цифр, вместо подписи стояла латинская буква «ф», заключен¬
ная в кружок.
Он.посмотрел на обратную сторону, подумал.
— Похоже на криптографию. Когда-то я интересовался
этим делом.
— На что похоже? — не понял Гаевский.
— Тайнопись. Шифр.
— Вот видите! — с торжеством сказал Гаевский. — А я что
говорил?
Нина Александровна растерялась:
— Как же теперь?.. Он ведь не скажет...
— Что значит — не скажет? Скажет как миленький!
— Погодите, — остановил их Викентий Павлович, продол*
жая разглядывать записку. — Кажется... Если я не ошибаюсь,
это проще пареной репы... Одну минутку! — Он начал что-то
писать, потом оставил и сказал Гаевскому:—Дайте-ка, пожа¬
луйста, вон с того стола алфавитную книгу. — Он пронумеро¬
вал буквы алфавита и, сверяясь с ним, начал переводить
записку. — Ну конечно! Самый наивный и примитивный шифр
из всех существующих... Младенческий, можно сказать. Вот,
пожалуйста! — И он протянул Нине Александровне перевод
записки:
«В! 3! У! Д!
Чрезвычайный сбор членов «Ф» назначается в полдень
воскресенья в сквере Надежд. Ф».
— Что это значит? — недоумевая, спросила Нина Алек¬
сандровна.
— Вот уж этого не знаю! — развел руками Викентий Пав¬
238

лович. — Какие-нибудь «сыщики-разбойники»... Шифр дет¬
ский, почерк тоже. Словом, пустяки, ребята забавляются...
Пошли на урок, звонят.
Нина Александровна достала из кармана сложенную бу¬
мажку, расправила на столе и, придерживая, показала
Лешке:
— Ты знаешь, что это такое, Горбачев?
Лешка, узнав Витькину записку, почувствовал замеша¬
тельство, но тут же сообразил, что никто не видел у него
записки, доказать ничего нельзя.
— Нет.
— Это не твоя записка?
— Я же говорю — нет. Если б моя, так я б знал...
— Так-таки ничего про эту записку и не знаешь?
Лешка отрицательно покачал головой.
— А зачем ты ее искал?
Лешке вспомнились открытые, ясные глаза Юрки Трыхно.
Он перевел дух и, помрачнев, сказал:
— Откуда вы знаете, что я искал? Я вовсе не записку, а
карандаш.
— Так... И что в ней написано, ты тоже не знаешь?
— Откуда я могу знать? Что, я ее писал?
— А кто ее написал?
— Что вы у меня спрашиваете? Не знаю я, и всё!
— Хватит дурака валять! — жестко сказал Гаевский.—
Говори правду. Ну! — прикрикнул он.
Лешка посмотрел на него, и ему показалось, что там, где
обычно у Гаевского прятались улыбающиеся, близко постав¬
ленные глаза, сидят маленькие острые колючки.
— Вот что, Горбачев, — не дождавшись ответа, сказал
Гаевский, — мы знаем, что тут написано. Мы знаем больше,
чем ты думаешь... Да, да! — подтвердил он, поймав Лешкин,
исподлобья, взгляд. — Но мы хотим, чтобы ты сам рассказал
обо всем. Если расскажешь, ни тебе, ни твоим товарищам ни¬
чего не будет. Ну, а если будешь запираться, отрицать, дело
кончится плохо. Оч-чень плохо!.. В твоих интересах рассказать
нам всю правду. Разве мы хотим тебе зла?
Гаевский переменил тон, старался говорить задушевно,
колючки шарили по Лешкиному лицу, и тот не поверил заду¬
шевному тону.
— Что такое «Ф»? Кто ее члены?
Кончики Лешкиных ушей начали гореть.
239

— Да чего вы ко мне пристали? Не знаю я ни про ка¬
кое «Ф»...
— Смотри, Горбачев! — угрожающе сказал Гаевский.—
Говорить мы тебя заставим. Ты еще раскаешься и пожалеешь,
только потом будет поздно...
— Чего мне каяться, если я ни в чем не виноват? — с вы¬
зовом посмотрел Лешка в сверлящие колючки Гаевского.—
Я пойду в класс.
— Никуда не пойдешь!
— Подожди, Горбачев, — сказала Нина Александровна.—
Зачем ты упрямишься? Расскажи нам все, что знаешь, тогда
и пойдешь заниматься.
— Ничего я не знаю, нечего мне рассказывать, — сказал
Лешка и нарочно стал смотреть в окно, чтобы они видели, что
он ничего не боится.
— Пойдемте к Галине Федоровне, — сказал Гаевский.—
Оставлять так нельзя.
Из-за дверей классов доносились неясные голоса учителей.
За дверью Витькиного класса послышался смех и тотчас стих.
Уборщица мела в коридоре пол. Она посторонилась, покачала
головой,.увидев, как между пионервожатым и учительницей
идет на расправу к директору очередной баловник. Они про¬
шли, уборщица опять стала мести.
Рыхлая, стареющая женщина в очках сидела за столом,
читала какую-то бумагу и делала в ней пометки толстым
красным карандашом.
— Можно к вам, Галина Федоровна? — спросила Нина
Александровна, приоткрывая дверь.
Галина Федоровна зажала пальцем строку, подняла голо¬
ву и сняла очки:
— Кто там? В чем дело?
Гаевский подошел к столу, положил перед директором
Лешкину записку и перевод:
— Вот, посмотрите, чем наши школьники занимаются!
Шифровочка!..
Галина Федоровна прочитала записку, подняла глаза на
Гаевского.
— Шифр, условное место встречи, все как полагается...
Вы понимаете, что это значит?..
Подбородок директора дрогнул.
— Вот он потерял, Горбачев, из шестого «Б»... Нам ни
в чем не признается. Спросите его сами.
— Подойди, Горбачев. (Лешка подошел к столу.) Это
твое? — протянула Галина Федоровна руку к записке, но не
дотронулась, будто боялась обжечься. — Откуда это у тебя?..
Отвечай, когда спрашивают!
240

Она говорила строгим голосом, брови ее сердито хмури¬
лись, но Лешка видел, что в прыгающих глазах у нее не гнев,
а страх.
— А что мне отвечать? Я ничего не знаю и не буду гово¬
рить...
— Нет, как вам это нравится?! — возмущенно воскликну¬
ла Галина Федоровна. — Он не будет говорить!
Она с негодованием посмотрела на Нину Александровну
и Гаевского. Нина Александровна тоже выразила на лице
негодование, а Гаевский сидел с таким зловещим видом, что
подбородок у директора затрясся.
— Сейчас же выкладывай все! Слышишь?
Лешка исподлобья посмотрел на нее, переступил с ноги на
ногу и сказал:
— Что вы на меня кричите, если я ни в чем не виноват?
— Он еще будет... — начала Галина Федоровна и осек¬
лась.— Хорошо, Горбачев, — сказала она, помолчав, — я пер¬
вая буду рада, если ты не виноват, потому что это такое...
такая... тень на школу, что... — Голос ее дрогнул, она снова
замолчала. — Если ты ни в чем не виноват, тебе нечего боять¬
ся и незачем скрывать то, что ты знаешь. Этим ты только
навредишь себе, своим товарищам и школе... Я тебя не при¬
нуждаю, а прошу: помоги нам разобраться во всем для твоей
же пользы. Иди сюда, садись и расскажи все, что ты знаешь
об этой записке...
Лешка не сел и продолжал молчать.
— Может быть, тебе ее дали не в школе, а где-нибудь на
стороне? — с надеждой в голосе спросила Галина Федоров¬
на. — Неужели ты не любишь своих товарищей, тебе не доро¬
га школа, ее честь? Ты хочешь подвести всех нас?
Галина Федоровна подождала ответа, потом сухо ска¬
зала:
— Иди на урок. И чтоб завтра твой отец пришел в школу!
— У него нет родителей, — сказала Нина Александров¬
на.— Он из детдома.
— Тогда пусть придет директор. Напишите записку, Нина
Александровна, я подпишу, И передайте через кого-нибудь
другого.
— Шо там таке? — прошептал Тарас, когда Лешка вер¬
нулся в класс и сел на место.
Лешка не ответил Тарасу. Опершись скулами о сжатые
кулаки, он смотрел на парту и думал, что теперь будет и что
скажет Людмила Сергеевна.
Прозвенел звонок, ребята повскакали с мест:
— Что? Что такое, Горбачев? Зачем вызывали?
Лешка отодвинул их рукой и шагнул через проход к парте
g Библиотека пионера, том IX 241

Юрки Трыхно. Тот очень сосредоточенно и старательно пере¬
кладывал в ящике парты тетради и книжки.
— Так ты ничего не находил? — спросил Лешка. — И за¬
писку не видел?
Юрка поднял на него большие, открытые глаза.
— Нет, ничего, — ответил он.
Юрка не покраснел, не смутился, но по тому, как еле уло¬
вимо дрогнули, покосились куда-то в сторону его глаза, Леш¬
ка понял, что выдал его он. Юрка тоже догадался, что Горба¬
чев понял, и, не сводя с него глаз, начал отодвигаться, отстра¬
няться от него. Лешка, не замахиваясь, коротко и резко уда¬
рил его по лицу раз и другой.
— Стой! Что ты? За что? — схватили его ребята и оттащи¬
ли от Юрки.
По щекам Юрки торопливо побежали крупные слезы, они
стекали в полуоткрытый трясущийся рот, и он торопливо сли¬
зывал их языком, не сводя с Лешки все таких же открытых
и правдивых глаз.
Юрка не возмущался, не оправдывался, и потому, что он
не делал ни того, ни другого, Лешка окончательно убедился,
что записку подобрал и передал Юрка. И тут же он понял, что
выдал себя. Прежде он мог все отрицать, отпираться от за¬
писки — никаких доказательств, что она принадлежала ему,
не было. Сказанное Юркой можно было оспаривать и не при¬
знавать. Избив Юрку, он доказал свою виновность. Если он
не знал о существовании записки, не имел к ней отношения,
за что же тогда бить Трыхно?!
Лешка вырвался и выбежал из класса. Чтобы не отвечать
на расспросы, он на улице дождался, пока позвонят на урок,
и вошел в класс вместе с учителем. На перемене он хотел
опять убежать, но Тарас, Сима и Жанна удержали его; по¬
дошел Яша и другие детдомовцы.
— За шо ты ударил Трыхно? — спросил Тарас. — Яка то
была записка?
— А какое вам дело? — огрызнулся Лешка.
— Як то — какое дело? — сказал Тарас и оглянулся на
товарищей.
Лешка увидел встревоженное лицо Киры. «Боится!» —
презрительно подумал он и сказал вслух:
— Ничего я не скажу!
Митя оглянулся — их начала окружать толпа школь¬
ников.
— Хватит, ребята! — сказал он. — Дома поговорим.
Лешку оставили в покое, но и на переменах и на уроках
он ловил на себе недоумевающие взгляды. Чтобы не встре¬
чать этих взглядов, он смотрел в парту или на доску, не пони¬
242

мая написанного, не слыша того, что говорят ученики и учи¬
тель. После уроков он отделился от ребят, старался идти как
можно медленнее, чтобы отдалить разговор с Людмилой
Сергеевной. Его догнал запыхавшийся, озабоченный
Витька:
— Где ты пропадал? Целый день не было... Тебя к дирек¬
тору вызывали?
— Ага.
— И Трыхно морду набил?
— Набил. Мало! — с сожалением вздохнул Лешка. — Это
он записку передал.
— Он сам сказал?
— Нет. Да уж я знаю!
— Ну, и что?
— Сначала классная руководительница и Гаевский допы¬
тывались, грозили, потом директор... Теперь Людмилу Сер¬
геевну вызывают.
— И чего они так перепугались?
Лешка промолчал.
— Что ж теперь будет, а? — растерянно спросил Витька.
— Не знаю. Да уж что будет...
Он оглянулся и увидел на лице Витьки страх.
— Не бойся, не выдам! — горько усмехнулся Лешка.
— Да вовсе я не боюсь! — сдавленным голосом сказал
Витька.
Это была неправда: он испугался. Не за себя. Что будет,
если дознаются о его участии и сообщат отцу?.. Витька редко
вспоминал, как из-за него — он был убежден, что из-за него,—
заболел отец после Витькиного столкновения с Людмилой
Сергеевной. Сейчас все вспомнилось с такой страшной отчет¬
ливостью, будто случилось не два года, а два часа назад.
Лешка не знал о Шарике, болезни Витькиного отца и не
понимал причины испуга товарища, но ясно видел, что Вить¬
ка боится. Наташа болела — она в счет не шла. Испуг Киры
был в порядке вещей, другого Лешка от нее не ждал. Но
оказалось, что и Витька, друг и товарищ на всю жизнь, тоже
боится.
Лешка оставался один, ему одному приходилось брать все
на себя, отвечать за всех.
29
Митя протянул Людмиле Сергеевне пакет из школы, подо¬
ждал, пока она прочитала записку, спросил:
— Насчет Горбачева?
243

— Да. Что там случилось?
— Я сам хотел поговорить... У Горбачева нашли какую-то
записку, вызвали к директору. А он потом побил Трыхно, из
своего класса. Вроде за то, что тот передал записку... Это,
конечно, подло со стороны Трыхно, но драться же нельзя!
Опять будут говорить, что детдомовцы задираются... Может,
его на совет? Пускай объяснит, в чем дело.
— Потом, Митя, на совет успеем. Позови его сюда.
— Ну, что ты опять натворил? — спросила Людмила Сер¬
геевна, когда Лешка вошел.
Лешка придумал целую речь. Из нее очень ясно и убеди¬
тельно следовало, что он ни в чем не виноват, а что касается
Трыхно — ему следовало еще и не так дать... Но стоило ему
войти в кабинет — вся его прекрасная речь вылетела из па¬
мяти, от нее осталась только одна фраза:
— Побил Трыхно.
— О Трыхно потом. Зачем тебя вызывали к директору?
Лешка сглотнул переполнившую рот слюну и опустил
голову.
— Какую у тебя нашли записку?.. Почему ты молчишь?
Это что, секрет?
Лешка кивнул.
— Допустим. Однако Галина Федоровна уже знает твой
секрет и, конечно, расскажет мне.
— Ничего она не знает! И какое ей дело? Я ничего такого
не делал!
— В записке ничего плохого не было?
— Нет.
— А что в ней?.. Ну что ты молчишь? Все равно она мне
покажет!
— Она шифром была написана, вот они и пристают..,
— Шифром?.. Что же в ней было?
Лешка сказал.
— А что это значит?.. Да что мне, клещами из тебя каж¬
дое слово тянуть? — рассердилась Людмила Сергеевна.
Лешка посмотрел ей в глаза и сказал:
— Вы лучше меня не спрашивайте, я все равно не
скажу.
Людмила Сергеевна потерла пальцами внезапно заболев¬
шие виски:
— Я думала, Ал*еша, мы с тобой друзья, ты мне дове¬
ряешь, а оказывается — нет.
Лешка посмотрел на нее исподлобья и опять опустил гла¬
за. Ну как же она... Всегда все понимала, а теперь не хочет
понять!.. Он прерывисто вздохнул.
— Разумеется, — сказала Людмила Сергеевна, — это не
244

только твой секрет. Я не знаю, что такое «Ф», но раз там речь
идет о членах, значит, есть и другие... О них я говорить не
могу, не знаю. Но ты, наверно, тоже член этого «Ф»? Вот
завтра мне директор скажет, что у Горбачева нашли такую
записку, и если он боится рассказать...
— Вовсе я не боюсь, а не имею права! Я же слово дал!..
Вы сами всегда говорили, что слово надо держать...
— Да, — вздохнула Людмила Сергеевна. — Слово надо
держать...
— Людмила Сергеевна! — горячо сказал Лешка. — Вот
честное слово. Если бы что плохое, я бы сам рассказал.
Ничего плохого я... мы не делали! Я б вам все рассказал, вы
бы увидели, только я не могу — я же дал честное слово!
И пусть делают что хотят — я все равно не скажу! — крикнул
он и выбежал из кабинета.
Людмила Сергеевна решила больше не допытываться.
Успокоившись, мальчик сам расскажет тайну, которую сейчас
так горячо оберегает. В том, что она не содержала ничего
ужасного, Людмила Сергеевна не сомневалась. Значительно
больше ее тревожила драка Лешки с одноклассником. Невоз¬
можно, конечно, чтобы мальчики выросли без стычек, но не
слишком ли много их у Горбачева? Чего доброго, привыкнет
к кулачной расправе как к единственному способу доказы¬
вать свою правоту...
С утра пришлось заниматься хозяйственными делами, хо¬
дить по всяким «торгам» и требовать выполнения разнарядок,
потом с бухгалтером и завхозом сверять счета. О Горбачеве
Людмила Сергеевна вспомнила только вечером и пришла в
школу, когда уроки закончились.
Галина Федоровна была в кабинете не одна. Рядом с ней,
не опираясь на спинку стула, сидела необыкновенно прямая
и строгая Елизавета Ивановна. Против двери сидели Гаев¬
ский и Нина Александровна. В углу около окна клубился
дым. Там Викентий Павлович, глядя в стол, что-то чертил ка¬
рандашом. «Пирамиды рисует», — подумала Людмила Сер¬
геевна. На всех заседаниях Викентий Павлович рисовал одно
и то же: пирамиды и сфинкса. У сфинкса было удивленное
и жалобное лицо, будто он спрашивал: «Сколько еще это бу¬
дет продолжаться?» Каждый раз Людмила Сергеевна соби¬
ралась узнать, к чему относится жалоба сфинкса — к пребы¬
ванию среди песков или к заседанию, — и каждый раз
забывала.
Галина Федоровна сухо поздоровалась с Людмилой Сер¬
геевной и сказала:
— Садитесь, пожалуйста. Кстати пришли, мы только нача¬
ли...—Она нервно поправила задравшуюся красную скатерть
245

и, оглянувшись на Елизавету Ивановну, продолжала: — Это
кладет тень, пятно иа всю школу... и неизвестно, чем кончит¬
ся. Мы решили обсудить, посоветоваться... Расскажите, Нина
Александровна...
Классная руководительница шестого «Б» волновалась. Она
тревожилась за Горбачева и боялась за себя. Класс она при¬
няла только в этом году, но все равно ответственность лежала
на ней. Нина Александровна потрогала горящие щеки и вино¬
ватым голосом рассказала о том, что найдена записка учени¬
ка шестого «Б» Горбачева. В записке назначается сбор како-
го-то «Ф» и указано условное место сбора. Хуже всего, что
записка написана шифром. Она и старший пионервожатый
не могли сами прочитать, и только Викентий Павлович помог
разобраться...
— Ерунда! — раздалось из угла, окутанного дымом.
Все оглянулись на этот угол и опять повернулись к Нине
Александровне.
— Нет, не ерунда, Викентий Павлович! Я тоже думала,
что ерунда, а выходит — совсем не так. Я и товарищ Гаевский
разговаривали с Горбачевым — он ни в чем не признается.
И Галине Федоровне ни в чем не признался...
— Да, может, это не его записка?
— Нет, его!—сказал Гаевский. — За что он тогда избил
Трыхно? — Г аевский победительно оглянулся. — Давайте
спросим самого Трыхно. Я нарочно его задержал... — Гаев¬
ский приоткрыл дверь в коридор: — Юрик! Зайди сюда...
Трыхно бочком вошел в дверь, поздоровался и окинул всех
ясным, открытым взглядом.
— Горбачев бил тебя вчера?
— Ага, — вздохнул Трыхно. — Два раза. То есть два раза
ударил...
— За что?
— Он догадался, что я передал записку.
— Вот эту?
— Ага.
— А как ты ее нашел?
— Я еще на уроке видел, как он читал и прятал. А когда
из класса уходил, у него из кармана выпала. Я посмотрел —
там непонятное. Я тогда взял и отдал Якову Андреевичу.
А Горбачев догадался и начал меня бить...
Юрка снова обвел всех большими, правдивыми глазами.
Людмила Сергеевна смотрела на него с неприязнью. Тихоня,
округлое безмятежное лицо, чубик полубокса, ямочки на ще¬
ках. И ни капли смущения. Таким был, наверно, и с Горба¬
чевым. Наверно, всегда такой: что бы ни сделал — ни тени
неловкости, ни проблеска стыда. Увидел записку и не сказал
246

тут же, при всех, а побежал наушничать... Уже сейчас дву¬
личен и бессовестен. Сколько ему? Тринадцать? А что станет
с ним потом?..
— Не бойся, — сказал Гаевский, — больше он тебя бить
не будет.
В углу послышалось невнятное ворчание. Все опять огля¬
нулись, но ворчание смолкло.
— Можешь идти домой, — сказала Галина Федоровна.
Трыхно вышел.
— Как же теперь быть? — спросила Нина Александров¬
на. — Надо что-то решать. Нельзя же так оставить, чтобы ре¬
бята вышли из-под надзора...
Елизавета Ивановна что-то шепнула Галине Федоровне,
та кивнула и сказала Людмиле Сергеевне:
— Горбачев живет в вашем доме. Что вы о нем ска¬
жете?
— Да, я скажу... Мне кажется, поторопились с этим делом.
Ведь ничего не известно, что же обсуждать? Надо прежде
выяснить, а здесь мы ничего не выясним. И получится, что
мы что-то будем говорить и решать, лишь бы себя застрахо¬
вать— вот, мол, мы осудили... А дело ведь не в этом! Я не
знаю, что это за организация и есть ли она. Может, ничего
подобного нет, а просто какая-то ребячья выдумка, я почти
уверена в этом... Почему? — повернулась она к Гаевскому,
задавшему вопрос. — Потому что знаю Горбачева, знаю его
историю. Это очень трудный характер, замкнутый, но маль¬
чик он честный, прямодушный. Правда, пока он и мне не рас¬
сказал, но он дал мне честное слово, что ничего дурного за
этим нет. И я ему верю...
Елизавета Ивановна насмешливо улыбнулась.
— Я знаю Горбачева, — продолжала Людмила Сергеев¬
на, — и потому спокойна. Я уверена, через некоторое время,
если его не дергать, он сам все расскажет, и мы убедимся, что
ничего страшного нет...
— Извиняюсь! — резко сказал Гаевский. — Мы будем нян¬
читься с Горбачевым, а они — действовать? Она заметут
следы, а когда Горбачев начнет откровенничать, будет
поздно...
Людмила Сергеевна вспыхнула и едва не пустила ему «ду¬
рака». Сейчас она видеть не могла его худую физиономию, со
втянутыми щеками и лихорадочно поблескивающими глаз¬
ками.
— Меня не удивляет... — сказала Елизавета Ивановна и
подождала, пока все головы повернутся к ней, — меня не
удивляет, что в этом деле замешан Горбачев и что директор
дома, где он живет, проявляет такое спокойствие.
247

Она говорила неторопливо и даже как бы торжественно.
И, хотя она ни разу не взглянула на Людмилу Сергеевну, та
очень хорошо чувствовала и понимала, что Елизавета 14ва-
новна торжествует.
— Я умышленно употребила слово «живет», а не «воспи¬
тывается», потому что, к сожалению, о воспитании в этом дет¬
доме говорить не приходится. Я работала в этом детдоме —
правда, очень недолго, но достаточно, чтобы познакомиться с
порядками в нем. Горбачев очень испорченный подросток, и
меня нисколько не удивляет его участие в этом скверном, а
может быть — мы еще не знаем! — очень вредном и опасном
деле. Мы, совеФские педагоги, не можем относиться безраз¬
лично к тому, что делают дети вне школы, вне нашего надзо¬
ра. Более того: мы несем ответственность за то, что они де¬
лают!— значительно подчеркнула Елизавета Ивановна.—
Я имела возможность наблюдать, с каким спокойствием то¬
варищ Русакова относится к тому, что происходит в детском
доме... Товарищ Русакова и сейчас спокойна. Вот такое спо¬
койствие, а вернее — равнодушие, и приводит к подобным
фактам... Но об этом — особый разговор, и происходить он
будет не здесь. Что касается дела Горбачева, то, мне кажется,
школа не может стоять в стороне от него, она должна выска¬
зать свое мнение по этому поводу.
Людмила Сергеевна возмущенно вскочила, чтобы отве¬
тить, но Галина Федоровна остановила ее.
— Пожалуйста, Яков Андреевич.
Гаевский встал, собрал в горсть рассыпающиеся волосы
и прижал их к затылку.
— Допустим, товарищи, — сказал он, — что директор дет¬
ского дома права и ничего такого, — покрутил он в воздухе
растопыренной пятерней, — здесь нет. Посмотрим на факты,
товарищи. Каковы эти факты? У нас для детей — всё. Им
обеспечено счастливое будущее, о них заботятся, их учат, вос¬
питывают. Нам поручили воспитывать молодежь, и мы ее
воспитываем в духе беззаветной преданности. Так, товарищи?
А тут появляется какая-то особая организация. Почему? Я ду¬
маю, это не случайно, товарищи!..
— Конечно! — раздался от окна раздраженный голос Ви¬
кентия Павловича. — Развели зеленую тоску, вот они и нача¬
ли выкомаривать...
— Что вы хотите сказать? — повернулся к нему Гаевский.
— То, что сказал. Скука у вас! Скука зеленая!
— Конечно, в нашей работе есть недостатки... Мы их смо¬
жем исправить при помощи педагогов, но я что-то не замечал,
чтобы вы, Викентий Павлович, помогали мне в работе!
Решив, что Викентий Павлович сражен этой репликой,
248

Гаевский опять собрал волосы и придержал их на затылке,
собираясь продолжать. Но Викентий Павлович не был сра¬
жен. Сначала с удивлением, потом с возрастающим возмуще¬
нием он слушал, как здесь произносили всякие страшные
слова, сами их пугались и начинали говорить еще страшнее.
Гаевского он не любил и не уважал, решив после нескольких
кратких бесед, что человек он ограниченный, малограмотный,
прикрывающий малограмотность свою умением произносить
по любому поводу трескучие фразы. Шифрованной записке
Викентий Павлович не придал никакого значения и тотчас
забыл о ней. Узнав, что из-за нее придется задержаться, по¬
жал плечами и чертыхнулся: он устал и хотел есть. Увидев
теперь, как раздувают из нее дело, возмутился оконча¬
тельно.
— Это в чем я вам должен помогать? — нахмурив густые
седеющие брови так, что они стали торчком, сверкнул он гла¬
зами на «пустобреха», как называл про себя Гаевского.—
Докладчиков из детишек делать? Они же у вас все доклад¬
чики! Этакие сопливые старички... Вот облысеют, животы
отрастят, пусть тогда и становятся докладчиками. А сейчас
они дети! Понимаете? Дети! Им нужно играть, веселиться, вы¬
думывать, а не заседать...
— Па-азвольте! — почти закричал Гаевский, перебивая
Викентия Павловича. Всегда бледное лицо его побледнело
еще больше. — Па-азвольте, товарищ Фоменко! Это что же
они должны выдумывать? Тайные организации? Шифровоч-
ки? И вы это одобряете, к этому призываете?.. А вы знаете,
кто стоит за этой организацией, кто ее направляет? А что,
если за ней шпана, уголовники или еще какой элемент?! Но
допустим, там никого нет. Мы воспитываем подрастающую
смену в свете вышестоящих указаний. А вот товарищ Фомен¬
ко не согласен. Мне лично неизвестны указания, что пионер¬
ская организация работает плохо. Советскую власть она
устраивает, а товарища Фоменко не устраивает. Он считает,
что пионерская организация, созданная советской властью,—
подчеркнул Гаевский, — работает плохо. Вы понимаете, про¬
тив чего вы выступаете?! — вздымая указательный палец,
почти закричал Гаевский.
Викентий Павлович побагровел, левое веко задергалось.
Столкновения с демагогами вызывали у него приступы яро¬
сти. Он закрыл глаза, боясь, что она прорвется и сейчас.
— Молчите? — торжествовал Гаевский. — Нет, отмолчать¬
ся вам не удастся!
Ярость прорвалась.
— Молодой человек! — Викентий Павлович поднялся и
сжатыми кулаками оперся о стол. — Я советскую власть изу¬
249

чал не по газетам. Я за нее воевал. Дважды. Я не против со¬
ветской власти и пионерской организации. Я против трусов,
которые ничего не понимают ни в той, ни в другой и той и дру¬
гой мешают воспитывать детей... Вам бы не пинкертоновщину
разводить, а поучиться и подумать, чего хотят дети, что им
нужно. Но учиться вам лень, а думать вы не умеете и не хо¬
тите...
— Вам не удастся! — крикнул Гаевский. Он не знал, что
такое пинкертоновщина, и потому оскорбился сверх всякой
меры. — Вам не удастся замазать! Мы проявляем бдитель¬
ность, а вы замазываете? Это вам так не пройдет! У вас еще
спросят, почему вы их гак горячо защищаете!..
— А вы и на меня дело заведите! Донесите на меня, как
вам этот сопляк донес на Горбачева...
Галина Федоровна давно уже поднимала руку, стучала
по графину:
— Викентий Павлович! Да что это такое?! Тише, това¬
рищи!
Она попыталась сгладить, замять ссору. Конечно, сказала
она, в деле Горбачева нужно разобраться в самый короткий
срок. Горячность споривших свидетельствует о том, что они
очень близко приняли всё к сердцу и, конечно, найдут общий
язык.
Викентий Павлович сердито фыркнул, услышав о надеж¬
дах на «общий язык», и стал одеваться. Галина Федоровна
извиняющимся тоном сказала несколько слов Елизавете Ива¬
новне, потом подошла к нему.
— Ну что это вы скандал такой устроили? — укоризненно
зашептала она. — Да еще при инспекторе. Какое у нее мне¬
ние будет о коллективе?
— Наплевать! — буркнул Викентий Павлович.
— Вам наплевать, а мне каково? Спросят не с вас, а с
меня. Неизвестно, как обернется для школы эта история, а вы
еще затеяли ругань. Какими глазами я теперь должна смо¬
треть...
Викентий Павлович, уже надевший пальто, схватил палку,
будто собирался пустить ее в ход.
— Вы о себе думаете, — громко, на весь кабинет, сказал
Викентий Павлович, — а надо, извините, о детях думать!
Да-с! — и со стуком стал вколачивать башмаки в калоши.
Порванная подкладка на заднике подвернулась, ботинок не
лез в калошу, и Викентий Павлович рассердился еще боль¬
ше: — О детях! Красивые слова говорить умеем, а доходит
до дела — в кусты! О себе заботимся!.. — И, пристукивая пал¬
кой, вышел, не обратив внимания на оскорбленное лицо ди¬
ректора.
250

Толстую, узловатую палку он завел когда-то давно из ще¬
гольства и для солидности. Она не была ему нужна и те¬
перь— слабым он себя не чувствовал, но к палке привык и
всегда ходил с ней. Заново переживая только что разыграв¬
шуюся ссору с «пустобрехом» и «трусливой клушей», как тут
же окрестил он Галину Федоровну, Викентий Павлович сер¬
дито ерошил стоявшие торчком брови и колотил палкой по
стволам деревьев, словно это были не стволы, а «пустобрех»
и «клуша».
30
Людмила Сергеевна никак не ждала, что история с запис¬
кой примет такой оборот. Перестраховщик Гаевский затеял
дело, перепуганная Галина Федоровна не в состоянии пога¬
сить его, а Дроздюк, конечно, поможет раздуть, чтобы насо¬
лить ей, Людмиле Сергеевне. В изображении Дроздюк она
оказывалась если не прямой, то косвенной виновницей. Скоро
обнаружилось, что так думает не одна Дроздюк. Курьерша
гороно принесла записку, в которой заведующая предлагала
Людмиле Сергеевне немедленно явиться в гороно. Объясне¬
ние было долгим и очень неприятным. Заведующая почти те¬
ми же словами говорила то же, что и Елизавета Ивановна.
Новым было одно: оттого, что Ольга Васильевна была даль¬
ше от дела Горбачева, меньше знала о нем, оно, как это
всегда бывает, казалось ей еще более серьезным. Дроздюк
лишь глухо и неопределенно угрожала, Ольга Васильевна
говорила об ответственности Людмилы Сергеевны прямо и
жестко, будто уже было доказано, что виновата во всем она
одна и ей придется отвечать за это по служебной и партийной
линии.
Людмила Сергеевна возмущалась, говорила, что это бред,
Гаевский и другие делают из мухи слона, но слова ее повиса¬
ли в воздухе: доказательств не было. Доказательств не было
и у тех, кто затеял дело, но их это не смущало. Прямо какая-
то дичь! Не доказав виновности, от нее требовали доказа¬
тельств невиновности и отсутствие их изображали как дока¬
зательство вины.
Черт знает что: боятся недобояться...
Однако доказательства были необходимы, и дать их мог
только Горбачев. Хватит миндальничать! Он корчит из себя
рыцаря, а ей будут трепать нервы?..
Людмила Сергеевна вернулась к себе, решив сейчас же
узнать у Горбачева все, и послала за ним. Вместо Горбачева
пришла Ксения Петровна и сказала, что Горбачев из школы
не вернулся, книги его принес Тарас.
251

— Этого еще не хватало!
Тарас рассказал, что в школу они шли вместе. Горбачев
был, в общем, ничего, только хмурый. Во время первой пере¬
мены к нему подошла классная руководительница и что-то
сказала ему. Он про то никому ничего не сказал, а потом ку¬
да-то девался, никто и не заметил когда. Пальто и шапки его
в раздевалке не оказалось, а книжки и тетради Тарас принес
домой.
— То правда, шо его из школы выключат? Хлопцы
говорят, что выключат обязательно.
— Глупости какие! — рассердилась Людмила Сергеевна и
отослала Тараса.
Она совсем не была уверена, что это глупости, и побежала
в школу. Нина Александровна не знала, куда девался Горба¬
чев.. Она только предупредила его, чтобы он, когда начнется
урок, опять пришел в канцелярию, но Горбачев не явился, а
ушел совсем. Может быть, и убежал.
Когда Горбачев исчез, Гаевский окончательно уверился,
что дело чрезвычайно серьезно, и поглядывал на всех с мрач¬
ным ликованием. Теперь никому не удастся замять это дело,
вскрытое благодаря его, Гаевского, бдительности.
Людмила Сергеевна пыталась поговорить с Галиной Фе¬
доровной, но та, напуганная зловещими намеками Гаевского
и тоном, в котором разговаривала с ней утром заведующая
гороно, даже радовалась исчезновению Горбачева. Оно каза¬
лось ей признаком того, что организация существует где-то на
стороне, и тем самым угроза., нависшая над школой, то есть
над ней, Галиной Федоровной, становилась меньше. С Люд¬
милой Сергеевной она разговаривала неприязненно, невольно
распространяя на нее вину Горбачева и видя в ней причину
неприятностей для себя.
Ничего не узнав, Людмила Сергеевна вернулась домой.
Горбачева не было. Прошло уже много часов, с тех пор как
он исчез. Ребята встревожились. Ей казалось, что она заме¬
чает в глазах у них осуждение ей, Людмиле Сергеевне: как
она могла допустить, чтобы Лешка Горбачев убежал, и поче¬
му она ничего не делает, чтобы разыскать его? Людмила
Сергеевна попросила Ксению Петровну сходить в милицию и
сообщить о бегстве Горбачева, спросить, не знают ли там
что-нибудь.
С Ксенией Петровной, со всеми она говорила о бегстве,
только о бегстве, и себе не позволяла думать ни о чем другом.
Но как ни старалась она отгонять мысли об этом «другом»,
они возвращались, становились всё упорнее и отчетливее. От
таких подозрений Бзрослому впору растеряться, а ведь тут
мальчишка!
252

Ксения Петровна вернулась. В милиции ничего не знали,
обещали принять меры.
Людмила Сергеевна, будто по делу, заходила в комнату
для занятий, в спальни. Ее встречали настороженные взгляды
и выжидательное молчание. Каждый раз она замечала, что
особенно пытливо и настороженно смотрела на нее Кира.
Людмила Сергеевна через силу улыбалась, делала вид, что
ничего не случилось, спрашивала о чем-то, что-то говори¬
ла, не слыша ответов и плохо понимая, что она сама гово¬
рит.
Наступал вечер, вместе с гаснущим светом таяли надежды
на возвращение Горбачева. Людмила Сергеевна заставляла
себя думать, что ничего ужасного не произошло. Иззябнет,
проголодается и вернется...
Но они же не оставят его в покое! Опять Гаевский будет
допрашивать, угрожать... Он ведь трус. Потому пугает, что
сам боится. Самые жестокие люди — это трусы... Они Гор¬
бачева доведут... Бог знает до чего могут довести! С этим
нельзя, невозможно мириться, надо бороться, принимать
меры...
Гаевский запугал директора школы, эта мороженая вобла
Дроздюк запутала и тоже напугала Ольгу Васильевну... С пе¬
репугу начали городить дело... И получилось черт знает что!
Шутка сказать: возводить на мальчишку такое обвинение...
Нельзя ждать, надо... в горком партии к Гущину! И не одной.
Не только она — Фоменко тоже возмущается. Как он этого
болтуна отхлестал! Надо с ним идти, обязательно с ним! И не
откладывать...
Людмила Сергеевна решительно схватила пальто, начала
одеваться. В дверь тихонько постучали.
— Кто там?.. Ты что, Кира?
Кира прикрыла за собой дверь.
— Ты что-нибудь хочешь сказать?.. А нельзя потом? Мне
надо уходить...
Вместо ответа Кира отвернулась к стене, уткнулась в со¬
гнутый локоть и заплакала.
— Что с тобой, кто тебя обидел?
Кира плакала все горше, худенькие лопатки ее вздраги¬
вали под тонким платьем. Она перебежала через двор разде¬
тая, без пальто. Людмила Сергеевна взяла Киру за плечи, по¬
вернула к себе:
— Ну, что такое? Что с тобой?
— П-правда, что Горбачева исключат? Р-ребята гово¬
рят— исключат из школы и из детдома...
— Да нет же! Откуда ты взяла?
Кира по лицу Людмилы Сергеевны старалась угадать,
253

правду ли та говорит. Набегающие слезы мешали ей, она вы¬
тирала их пальцами, размазывала по лицу:
— Да! Вы не хотите сказать... А его исключат, я з-знаю!..
— Ничего ты не знаешь! Перестань плакать, глупенькая...
Откуда вы это взяли?
— Все говорят, и в школе т-тоже...
— Успокойся... Об исключении не было речи...
— А почему он уб-бежал?..
— Да, может, не убежал. Он не хочет ничего рассказы¬
вать и очень вредит этим себе...
— Он гордый, все равно не расскажет! — всхлипнула
Кира.
— Ну вот... А мне трудно его защищать — я сама ничего
не знаю.
Решив, что из этого следует исключение Горбачева, Кира
снова заплакала, бессвязно говоря, что ей все равно, пусть
тогда исключают и ее.
— Да ты-то тут при чем?
— А п-почему он один должен... если и другие т-тоже...
— Что «тоже»? — схватила ее за плечи Людмила Сер¬
геевна.— Ты тоже?.. А ну, сейчас же перестань плакать!
На платок, вытрись и говори. Ты знаешь об этой организа¬
ции?..
Кира, всхлипывая, кивнула.
— И ты в ней состоишь?
Кира опять кивнула:
— Только это не организация, а «Футурум»... А если я
расскажу, его не исключат?
— Конечно, нет!
Замеченный Лешкой испуг Киры вовсе не относился к ней
самой. Она испугалась за него.
С первого дня, когда у входа в столовую она отчитала
новичка, ей понравился этот мальчик с серыми сердитыми
глазами. Ей очень хотелось помириться и подружиться с ним,
она делала всякие попытки к сближению, но не могла удер¬
жаться, опять говорила ему что-нибудь язвительное, и недру¬
желюбное отношение к ней Лешки усиливалось. Она ругала
себя за невыдержанность и длинный язык и в конце концов
перестала задирать Лешку обидными словами, но было уже
поздно. Лешка не обращал на нее внимания и даже не заме¬
тил перемены ее отношения к нему. Ему было все равно: есть
она или нет, говорит она или молчит. Это было обиднее,
чем если бы он ее. преследовал или говорил гадости, как
Валет.
251

Лешка был уверен, что его отношение к Алле — тайна, о
которой никто не подозревает. Так оно и было: никто не по¬
дозревал, кроме Киры. Кира замечала все и иногда потихонь¬
ку плакала. Алла была очень красивая. Как хотелось Кире
быть такой же красивой, выдержанной и умной! Разглядывая
себя в зеркало, она каждый раз с грустью убеждалась, что
до Аллы ей далеко, она совсем не красивая, и задавала себе
вопросы, на. которые не могло быть ответа: почему так не¬
справедливо устроено, что одни красивые, а другие нет, и
отчего человеку нравится не тот, кому он нравится, а кто-то
другой?
Витькино объяснение в любви испугало ее. Она не знала,
что ей делать с этой любовью, не хотела никакой любви, счи¬
тала все это глупостями. О любви она знала из книжек, о
любви шептались между собой девочки. Кира фыркала, смея¬
лась над ними. Любовь — это было что-то очень сложное,
большое и отдаленное. Ничего похожего на описанное в
книжках Кира в себе не находила.
Пароходы ее нисколько не интересовали, становиться ка¬
питаном она не собиралась, твердо решила, что будет тока¬
рем. Ей нравился станок, нравилось работать на нем, даже
нравился запах нагретого металла и масла, которым пахла
стружка. Однако она с удовольствием согласилась вступить
в «Футурум», потому что Витька — выдумщик и там могло
быть интересно, а главное, потому, что там должен быть Леш¬
ка, а ей хотелось быть везде, где был он.
Вызов Лешки к директору, драка с Трыхно встревожили
ее, а когда ребята начали говорить, что Горбачева исключат
из школы, Кира испугалась.
Наташа болела, она ничем не могла помочь. Кира отозва¬
ла на большой перемене Витьку Гущина, вытащила на улицу
и напала на него чуть не с кулаками. Почему Лешка должен
отвечать за всех? Почему он, Витька, — он же сам все за¬
теял!— прячется теперь за спину другого? Если так, то он
трус, и ничего больше! Как он может допустить, чтобы отве¬
чал один Лешка, если все виноваты? Положим, они ни в чем
не виноваты, но Горбачева считают виноватым и его исклю¬
чат, а Витька будет ходить и притворяться, что ничего
не знает? Да она его после этого презирает, и больше ни¬
чего!
Багровый от стыда Витька оправдывался, говорил, что
ничего не будет, ниоткуда Горбачева не исключат — не имеют
права. Раздавленный безжалостными доводами Киры, он ска¬
зал наконец потерянным голосом, что, если Лешку будут
исключать, он пойдет к директору и все расскажет. Молчит
он вовсе не потому, что боится, а потому, что... Вместо того
255

чтобы объяснить, почему он молчит, Витька неожиданно
всхлипнул и убежал.
Лешка в детдом не пришел. Кто-то пустил слух, что если
его исключат из школы, то исключат и из детского дома. Кира
была уверена, что Лешка из гордости ничего не расскажет и
пострадает один. Почему он должен страдать один? В реши¬
мость Витьки рассказать все Кира не поверила. Выходило, что
спасти Лешку могла только она, Кира. Ну, а если... если
исключать, так пусть исключают и ее тоже! Записку могли
найти не у Лешки, а у нее, и тогда отвечала бы она одна. Она
бы тоже, как он, молчала и никого не выдала!.. А теперь дру¬
гое дело. Она расскажет не потому, что боится, а чтобы выру¬
чить его, или если уж отвечать и страдать, так отвечать и
страдать вместе...
...Всхлипывая, комкая мокрый платок в тугой мячик, Кира
рассказала Людмиле Сергеевне о «Футуруме», для чего он
возник, что сделал и как несправедливо, что за всех должен
отвечать один Горбачев.
Людмила Сергеевна обняла ее за худенькие плечи:
— Спасибо, Кира!
— А ему ничего не будет? — заглянула ей снизу в лицо
Кира.
— Ничего... Думаю, теперь ничего.
Кира сказала, что их всего четверо, но Наташу и Витьку
не назвала. Про себя она решила, что пусть ей будет то же,
что и Алеше. Но разве она имела право выдавать Витьку, хо¬
тя он больше всех виноват, а особенно Наташу?.. Но, расска¬
зав о «Футуруме», Кира испугалась.
— Только... только вы ему не говорите, что я сказала! —
спохватившись, прижала она руки к груди.
Все- прежние попытки ее выступить на защиту Лешки
раздражали его. Теперь он мог ее возненавидеть. Пусть луч¬
ше не знает ничего и думает, что все сделалось само собой, а
не благодаря Кире...
— Не бойся, Кира, он не будет знать. И никто не узнает...
Однако пойдем. Мне надо уходить.
Прижав Киру к себе и прикрыв полой своего пальто, Люд¬
мила Сергеевна довела ее до крыльца домика, в котором по¬
мещались спальни.
— Умойся и ложись спать. А я пойду воевать за Горба¬
чева.
Взбежавшая на. крыльцо Кира обернулась, распухшее,
заплаканное лицо ее просияло радостью.
256

31
Викентий Павлович был не в духе.
На уроке в шестом «Б» он вызвал Горбачева. Вместо Гор¬
бачева поднялся староста и сказал, что Горбачев был на
первом уроке, потом ушел, и никто не знает куда. Спраши¬
вать Горбачева Викентию Павловичу было не так уж необ¬
ходимо. Он вызвал его, чтобы посмотреть, как тот держится.
Горбачев не пропускал уроков из озорства и легкомыслия,
как, случалось, делали другие. Значит, парня довели, если
сбежал из школы...
Возмущение снова поднималось в нем, как опара в кваш¬
не. Чтобы опять не взорваться, он старался не смотреть на
Гаевского, который с торжествующе-озабоченным видом вер¬
телся в учительской. Поэтому, когда запыхавшаяся Людмила
Сергеевна вторично прибежала в школу и, поймав Викентия
Павловича в коридоре, предложила ему идти с ней в горком
партии, он почти не колебался и махнул рукой на обед, кото¬
рый ожидал его дома.
Колебания относились не к тому, следовало или не следо¬
вало идти. Идти было нужно. Колебался он потому, что не
любил встречаться с начальством. Викентий Павлович не
боялся начальства, но опасался, что другие подумают, будто
он боится, и особенно, что подумает это само начальство, и при
таких встречах пытался подчеркнуть свою естественность и
непринужденность. Но, как только он это делал, естествен¬
ность и непринужденность исчезали, он становился неловким,
натянутым, сердился за это на себя и делался еще более не¬
ловким.
В приемной за столом сидела молоденькая девушка с ли¬
цом, напряженным от старания выглядеть внушительнее. Она
была в роговых очках, по-видимому слишком больших, — они
поминутно сползали на кончик ее короткого носика, и она ста¬
новилась похожей на юную бабушку. Девушка сердито под¬
талкивала их пальцем к переносице, но, как только наклоня¬
лась над столом, они снова съезжали, и она опять станови¬
лась похожей на бабушку.
Строгая девушка, глядя не на них, а куда-то мимо, между
ними, выслушала Людмилу Сергеевну и ушла в кабинет Гу¬
щина. Потом, открыв и придерживая рукой дверь, словно
боясь, что они самовольно пойдут не в эту, а в какую-нибудь
другую дверь, предложила войти.
Гущин разговаривал по телефону. Увидев входящих, он
покивал и показал-рукой на кресла возле стола.
Лицо у него было очень усталое. Усталыми были и глаза
257

под широкими, срастающимися на переносице бровями. Си¬
дел он боком, повернувшись к столику, на котором стояли три
телефона. Людмила Сергеевна смотрела ему в затылок, слов¬
но по нему надеясь угадать, какой характер примет разговор.
Затылок как затылок, чересчур, пожалуй, плотный.
Секретарь повесил телефонную трубку, привстав, пожал
руку Людмиле Сергеевне, подал Викентию Павловичу и на¬
звался:
— Гущин.
— Фоменко, — буркнул в ответ Викентий Павлович и по¬
спешно придвинул к себе пепельницу.
Пепельница ^зацепила скатерть на столе, сморщила ее
складками. Викентий Павлович смутился и напряженной ру¬
кой поправил свои вислые, горьковские усы. Поправлять их
не было нужды, это было ненатурально. Викентий Павлович
рассердился на себя за эту ненатуральность и не стал поправ¬
лять скатерть. Однако морщины на ней раздражали его, он
то и дело сердито посматривал на них.
— Викентий Павлович преподает в школе, где учатся мои
ребята, — пояснила Людмила Сергеевна. — Пришли мы вот
почему... Четверо ребят, в том числе двое из детдома, орга¬
низовали сами кружок будущих капитанов и назвали его «Фу¬
турум». Они решили изучать морское дело, корабли и всякое
такое, чтобы не позже как по окончании семилетки сразу же
выйти в капитаны, — улыбнулась она. (Гущин тоже улыбнул¬
ся.) — В общем, это скорее похоже на игру, чем на что-то
серьезное... Но у одного из них нашли записку... — Она про¬
тянула Гущину расшифрованный текст.
Гущин прочитал, густые брови его приподнялись:
— А что это значит? Зуд какой-то?
— Это сокращенный девиз. Они себе девиз придумали:
«Видеть, знать, уметь, делать».
Брови Гущина опустились, он захохотал:
— Вот бисовы дети!.. А что, неплохо! Мне такой «зуд»
нравится!
— Но дело в том, что записка эта была шифрованная,
написана шифром...
— Каким шифром?
— Ерунда! — сказал Викентий Павлович. — Детский
шифр: буквы алфавита пронумерованы и вместо букв ста¬
вятся цифры...
— А зачем?
— Как это — зачем? — заранее раздражаясь от возмож¬
ных возражений, переспросил Викентий Павлович. — Чтобы
тайна была! У каких мальчишек не бывает тайн? Без них же
.неинтересно!.. Да я сам в таком возрасте изобрел иероглифи¬
258

ческое письмо и с приятелем через улицу только посредством
таинственных письмен и сообщался... А вы? Вы сами не за¬
хлебывались всякими тайнами, не играли в «Пещеру Лейхт-
вейса»?
— Нет, — улыбнулся Гущин.
Улыбка у него была как*бы смущенная, то ли оттого, что
он чувствовал себя виноватым, так как не играл в «Пещеру
Лейхтвейса» и даже не знал о ней, как не знает и теперь, то
ли потому, что неожиданно ему напомнили детство, которое
некогда было вспоминать и которое казалось таким далеким
и навсегда забытым, словно его не было вовсе. Сейчас оно
вдруг вспомнилось с удивившей Гущина нежностью, хотя
умиляться в нем было нечему.
— Нет, не играл, — повторил он. — Некогда было... Да и
какие игры! Я мальчишкой воевать ушел... — стирая с лица
улыбку, сказал он.
— Д-да... — помолчав, произнес Викентий Павлович.—
Тогда другое дело было...
— Ну, так что же? — вопросительно посмотрел на них
Гущин.
— Шифрованную записку, — продолжала Людмила Сер¬
геевна,— передали пионервожатому Гаевскому, а тот завел
целое дело о какой-то организации...
Людмила Сергеевна рассказала о совещании у директора,
о том, какую окраску придали всему, даже не узнав, не ра¬
зобравшись; о том, как к этому отнеслись в гороно, и что за¬
пуганный Алексей Горбачев ушел из школы, не вернулся в
детдом и хорошо еще, если просто убежал...
Гущин, переводя внимательный взгляд то на Викентия
Павловича, то на Людмилу Сергеевну, все более хмурился.
Викентий Павлович при одном упоминании о Гаевском
рассердился; рассердившись, перестал чувствовать скован¬
ность и излил свое возмущение этим демагогом, который, за¬
пугивая других, пытается из пустяка раздуть дело. Окончив,
он почувствовал себя совершенно свободно, расправил мор¬
щины на скатерти и закурил, не обращая внимания на то, что
густые брови Гущина нависли над самыми глазами, а лоб
прорезала глубокая складка.
Гущин посмотрел на часы, нажал кнопку звонка. Строгая
девушка заглянула в кабинет.
— Вызовите завгороно. И если есть там эта... Как фами¬
лия инспектора?.. Дроздюк? Пусть тоже приедет. Сейчас же.
Позвоните и пошлите за ними машину.
Ждали молча. Гущин поднялся, начал ходить за столом
от стены к окну. Возле окна он задерживался, прищурившись
вглядывался в темень за окном и шел обратно. Людмила
259

Сергеевна понимала, что секретарь молчит умышленно, желая
выслушать и другую сторону, но хмурое это молчание трево¬
жило ее, и тревога становилась тем сильнее, чем больше
молчал Гущин. Тревога Людмилы Сергеевны передалась
Викентию Павловичу, но он делал вид, что чувствует себя
превосходно, и процеживал табачный дым сквозь усы.
Дроздюк и Новоселова пришли. Ольга Васильевна скольз¬
нула взглядом по лицам Людмилы Сергеевны, Викентия Пав¬
ловича и повернулась к Гущину. Елизавета Ивановна каза¬
лась еще более попрямевшей, будто ее только что вынули
из-под пресса. На щеках ее выступили розовые пятна. Они
были признаком не волнения, а торжества: в своем торжестве
она не сомневалась. Викентий Павлович на пришедших не
смотрел. Он выбирал из пепельницы спички, ломал их и мрач¬
но думал, что сейчас он и Русакова получат на орехи.
— Вы знаете, что произошло в пятой школе? — спросил
Гущин.
— Да, Иван Петрович. Я даже хотела к вам зайти по это¬
му поводу, — сказала Новоселова.
— Так что же там произошло?
— Вам, наверно, уже сообщили, — повела глазами Ново¬
селова в сторону Русаковой и Фоменко.
— Мало ли что мне сообщили! Я хочу, чтобы вы расска¬
зали.
— Вот товарищ Дроздюк расследовала это дело...
Спокойно и размеренно Елизавета Ивановна изложила
историю с запиской.
— Мы еще не изучили это дело в деталях, — резюмирова¬
ла она, — и сделаем это в кратчайший срок. Но и сейчас мож¬
но сказать: дело оч-чень нехорошее! Если посмотреть на это
дело политически...
— Да, в самом деле! — встрепенулся Гущин, который до
сих пор внимательно, с неподвижным лицом слушал. — Ну,
так что же получается, если посмотреть на это политически?—
И он, откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать.
В интонации Гущина что-то насторожило Елизавету Ива¬
новну, она взглянула в лицо секретарю, но не уловила ничего
опасного.
— Если там нет ничего такого, — подчеркнула она,—
то и тогда это нездоровое явление. Что значит — возникает
какая-то тайная организация?.. Я лично считаю... — Она сде¬
лала паузу, снова вглядываясь в непроницаемое лицо Гущи¬
на, и продолжала так же уверенно и веско: —Мы не можем
с этим мириться! Мы еще не знаем, чем она занималась, но
уверены, что организация эта вредна, и должны в корне пре¬
сечь это явление!
260

— Та-ак... А вы что скажете? — повернулся Гущин к Но¬
воселовой.
— Я согласна с товарищем Дроздюк, — ответила Ольга
Васильевна.
— Угу! — Гущин помолчал, наклонился вперед и облоко¬
тился о стол. — Вот что я вам должен сказать, товарищи до¬
рогие... Политика, политически — для нас слова высокие, и
бросаться ими попусту, зря мы не позволим. Если на то по¬
шло, политическая сторона не в том, что вам мерещится, а в
том, что раздули дело из пустяка, а когда разумные люди с
этим не согласились, их тоже начали обвинять и подозре¬
вать...
Ольга Васильевна испуганно моргнула. Елизавета Иванов¬
на медленно, с шеи, начала краснеть.
— Что произошло по существу? Сейчас это просто ребята,
которым скучно, и они придумали себе занятие по вкусу и, в
общем, полезное — изучать морское дело, готовиться в капи¬
таны... Правильно?—обратился Гущин к Людмиле Сергеевне.
(Она наклонила голову, подтверждая.) — Но им мало, чтобы
было полезно, интересно по существу, нужно, чтобы было ин¬
тересно и по форме. Вот они и придумали, чтобы была тайна,
таинственные записки... Что их толкнуло на это? Вы не знаете,
что за этим стоит? Я скажу вам: скука! И равнодушие к де¬
тям! — начиная раздражаться и багровея, повысил голос
Гущин.
Он замолчал, пересилил себя и снова заговорил, уже спо¬
койнее:
— Сейчас это обыкновенные хорошие ребята. Им и в голо¬
ву не приходит то, в чем вы их подозреваете. А что получится,
если их начнут подозревать, таскать туда, сюда?.. Они озло¬
бятся, возненавидят тех. кто их преследует... Надо не выду¬
мывать опасности, а уметь разгадывать настоящие!.. И очень
плохо, что вы этого не понимаете, если пошли на поводу у
Гаевского... Кстати, кто он такой, этот Гаевский?
— Я просматривала его анкету, — сказала Новоселова,—
у него все в порядке, прекрасная биография.
— Да чёрта ли в его биографии! Когда вы научитесь в
душу людям смотреть, а не в анкеты?!
— Но, Иван Петрович... Нельзя же—объективные данные.
Он вполне проверенный человек.
— Проверенный-то проверенный, но ведь он же дурак! —
возмутился Гущин. — Он хочет нажить политический капи¬
тал, похвастать бдительностью и раздувает дело. А вы, вместо
того чтобы разобраться, ударяетесь в панику... Вы бы лучше
детей охраняли от дураков и карьеристов!..
261

Гущин вскочил с кресла, прошелся за столом от стены к
окну, опять остановился у стола:
— Черт его знает! Телят, поросят выращивать — и то ведь
призвание надо иметь. А вы детей... детей доверяете трус¬
ливому болтуну, у которого за душой ничего, кроме шпарга¬
лок!.. Кого он может воспитать? Таких же болтунов и лице¬
меров, как сам?.. Ну, вот что, — сказал он, садясь, — прекра¬
тите возню, что этот Гаевский там затеял, — следствие, рас¬
следование и всякие «тащить и не пущать»... Надо не искоре¬
нять, а воспитывать!
— Но, Иван Петрович...— Новоселова замялась.— Нельзя
же безнаказанно... Что дети будут думать о педагогах, воспи¬
тателях? У них авторитет упадет...
— Пусть не роняют! Все равно правду не спрячешь и авто¬
ритет обманом не удержишь... Ничего! Наши ребятишки —
народ смышленый, дотошный, разберутся, кто ошибся, а кто
напакостил... Ну, а что будем делать с этими конспиратора¬
ми? — вопросительно оглядел он всех. — Надо им как-нибудь
поделикатнее повернуть мозги от этой чепухи... Может, вы
что-нибудь подскажете? — обратился Гущин к Людмиле Сер¬
геевне.
— Разрешите мне попробовать, — сказал Викентий Пав¬
лович. Все сказанное секретарем чрезвычайно ему понрави¬
лось. Он, в знак полного своего одобрения и чтобы скрыть
торжествующую улыбку, то и дело поправлял усы и подкаш¬
ливал. — Надо что-нибудь в их духе...
— Да! — улыбнулся Гущин. — Вы же специалист по вся¬
ким тайнам, пещерам — вам и книги в руки. Обротайте их
по-своему!.. Ну что ж, товарищи, все ясно?
Гущин проводил их до двери, потом подошел к окну. Оно
было обращено к югу. В летний день за курчавой зеленью
Слободки открывалось море. Когда он сидел за столом, подо¬
конник скрывал дома и зелень, море начиналось сразу же за
подоконником. Оно наполняло кабинет блеском и басовыми
гудками пароходов. Теперь море было сковано льдом, за
окном темно. Стекло дребезжало от ветра.
«Задула низовка, — подумал Гущин, — наверно, ломает
лед. Пора... И мы ломаем! — невесело усмехнулся он. — Вот
доморощенные мудрецы чуть дров не наломали... Ладцо, ока¬
зались тут Русакова и учитель этот... как его... Фоменко.
Не испугались громких слов. А эти вот деятели перепуга¬
лись...»
Из-за окна донесся неясный гул. Лед? На таком расстоя¬
нии?.. Гущин прижался ухом к стеклу. Стекло дрожало, зве¬
нело под напором ветра. Где-то прорывались через Перекоп
и Тамань передовые разведчики весны — черноморские ветры,
262

ломали торосистый лед. С громом и скрежетом дробились в
темноте ледяные поля, рушились торосы, очищая дорогу вес¬
не. Тихим, дрожащим звоном откликались стекла на ее по¬
ступь.
...Новоселова холодно попрощалась с Людмилой Сергеев¬
ной. В другое время Людмила Сергеевна расстроилась бы,
теперь не обратила внимания. Она не обращала внимания и
на то, что говорил Викентий Павлович. Наслаждаясь победой,
тот доказывал, как отлично они сделали, пойдя к Гущину, как
он отлично все понял и какой он, по-видимому, отличный чело¬
век. Людмила Сергеевна отвечала невпопад. Радость победы
была отравлена тревогой. Она была бы полнее, эта радость,
если бы пришла раньше, до того, как Горбачев исчез. Не при¬
шла ли эта победа слишком поздно?
Детдом спал. Скрипел, мотался под ветром самодельный
флюгер, установленный ребятами над мастерской. Налет за¬
гремел цепью навстречу ей, узнал хозяйку и полез опять в
будку. Людмила Сергеевна вошла в домик, где помещались
спальни. Ксения Петровна дремала в дежурной комнатке над
книгой. Услышав шаги, она поднялась, заспешила на цыпоч¬
ках к директору, но не успела. Людмила Сергеевна уже
открыла дверь и при свете ночника, маленькой, прикрытой
бумажным абажуром лампочки, увидела Лешку.
Он спал, прижав ко лбу сжатый кулак. Лицо его и во сне
оставалось хмурым и печальным. Людмила Сергеевна осто¬
рожно прикрыла дверь.
— Пришел! Сам пришел! — радостно блестя глазами, ше¬
потом сказала Ксения Петровна. — Все уже спали, когда вер¬
нулся...
Ксения Петровна посмотрела директору в лицо и отвела
взгляд.
— Изморось какая-то на дворе... — сказала Людмила Сер¬
геевна, вытирая мокрые щеки. — Ну, спокойной вам ночи!
Теперь уже спокойной...
Она вышла на улицу. Ветер сдувал, гнал по ней не разли¬
чимый в темноте сор, раскачивал деревья. Наверху торопливо
клубились, неслись облака'. Вместе с ними наплывал крепкий
соленый запах освободившегося моря.
32
Лешка не думал о бегстве. Раз он не виноват, ничего ему
сделать не могут...
Оказалось — могут. Ребята узнали — непостижимым об¬
разом они всегда всё узнавали, — что вчера вечером в кабине¬
263

те директора был разговор о нем, и Валерий первый сообщил
Лешке, что его исключат из школы. Валерию Лешка не пове¬
рил, но, когда Нина Александровна сказала, чтобы он после
перемены пришел в кабинет директора, сомнений не оста¬
лось — его исключали. Зачем иначе среди уроков снова звать
его к директору? Лешка схватил в раздевалке пальто, шапку
и выбежал на улицу.
Школа гудела. Истомленные почти часовой неподвижно¬
стью и молчанием, ребята бегали сломя голову и кричали что
есть мочи. Они понимали, что это нехорошо, так не следует
делать, даже не хотели этого делать. Это делалось само со¬
бой. Сами собой ноги бежали изо всех сил, топая как можно
громче; само по себе, помимо их воли, горло испускало оглу¬
шительные вопли. Паровой котел взорвется, если избыток
пара не израсходовать или не выпустить через предохрани¬
тельный клапан. Нерастраченная энергия распирала ребят,
неподвижных во время урока, и они с радостным чувством
облегчения выпускали ее в предохранительный клапан пере¬
мены. В окнах обоих этажей мелькали головы, прибойный гул
сотрясал стены, рвался в открытые форточки.
Лешка слушал этот гул, смотрел на бегающих по двору
ребят. Он уже не мог бегать с ними. Они оставались в школе,
от него школу отделяло свистящее, как хлыст, слово «исклю¬
чить». Свистящий хлыст отсекал все, что у Лешки было, очер¬
чивая вокруг него роковой круг. Вне круга было все — школа,
товарищи, будущее. В кругу были только Лешка и его обида.
От нее горели глаза и бессильно стискивались кулаки.
Сейчас его позовут и станут говорить всякие такие слова.
Его будут укорять и упрекать, будто бы жалеть и угрожать.
А потом все равно скажут: «Исключить». Он может не выдер¬
жать и заплакать. Но они исключат. Они уже решили, и им
все равно, плачет он или не плачет, жалко ему школу или нет,
честный он или обманщик. Они решили, что он плохой и его
надо исключить. Ну, так не будет он перед ними плакать и
просить! И незачем ему слушать всякие слова...
Звонок рассыпал дребезжащую трель по лестницам и ко¬
ридорам. Гул грянул еще громче и начал затихать. Хлопнула
дверь за последними ребятами, бегавшими по двору. Школа
смолкла. Сейчас Викентий Павлович входит в класс, огляды¬
вает раскрасневшихся ребят, трогает усы желтым от табака
пальцем и говорит привычное: «Ну-с, молодые люди, ноги
устали, головы отдохнули? Перейдем к делу...» Лешка не то
всхлипнул, не то шмыгнул носом и пошел по улице. Теперь
уже все равно! Незачем ходить и на этот урок, если потом,
дальше никаких уроков не будет. Он привычно свернул к дому
и остановился. Там начнут расспрашивать, отчего да почему...
264

Теперь его, наверно, из детдома тоже исключат. Там все учат¬
ся, а если он не будет учиться, его держать не станут.
По тротуарам проспекта спешили люди. За окнами заку¬
сочной люди сидели на стульях в белых чехлах, что-то ели и
пили. Немного ниже, возле кинотеатра, ребятишки топали
ногами, пританцовывали от холода. На рекламном щите нари¬
сованная фиолетовой краской женщина плакала. Слеза на ее
щеке была размером с грушу и тоже фиолетовая. Над база¬
ром висели гам и пар. За городом буро-красные домны и тру¬
бы «Орджоникидзестали» плыли навстречу низовке, рас¬
пластав по ветру полог дыма и пара. «Четверка» скрежета¬
ла на повороте, позванивая, спускалась вниз, к рыбачьей га¬
вани.
Прохожие обгоняли, толкали Лешку, спешили навстречу,
переходили улицу. Всюду, со всех сторон, были озабоченные,
торопливые прохожие. Они проходили, скользнув равнодуш¬
ным взглядом по нему, и исчезали. За ними появлялись дру¬
гие и тоже исчезали. Опять, как в Батуми, Лешка чувствовал
себя затерянным в нескончаемой их веренице.
Продрогнув, Лешка заходил в магазины — там было не
так холодно. Он становился у стены, разглядывал застеклен¬
ные витрины прилавков, пока домохозяйки не начинали с
подозрением коситься на него, крепче перехватывая ремешки
и ручки сумок. Лешка выходил из магазина и снова блуждал
по улицам.
Сам не зная зачем, он забрел в сквер. В боковой аллейке,
где возник «Футурум», снег присыпал следы. Поваленная
урна лежала на том же месте. Лешка смахнул с нее снег и
сел. Все вокруг было такое же, как тогда, и все было теперь
совершенно иным. Сквер Надежд превратился в сквер Кру¬
шения. Никаких надежд больше не было. Эта жизнь, в кото¬
рой Лешке становилось все лучше и интереснее, кончилась.
Должна была начаться какая-то другая, но как она начнется
и какой будет, Лешка не знал. Глаза все время жгло, пощи¬
пывало.
Захрустел снежный наст. Понурившись, с несчастным ли¬
цом по аллейке шел Витька. Увидев Лешку, он^удивился и
обрадовался:
— О, ты тут? А тебя все ищут!
— Кто?
— Ну, я... Кира, ребята. Что ты тут сидишь?
— А где мне сидеть? Все равно исключат...
— Ну да, так и исключат!..
Лешка не ответил. Витька тоже замолчал, сел рядом. Вы¬
ход оставался только один.
— Я завтра пойду и все расскажу!
265

— Ну и что? Исключат тебя тоже, вот и всё!
Так могло случиться. Даже наверняка так и будет. Они
же не лично против Лешки, а против организации, а если
Витька — главный закоперщик, его в первую очередь и вы¬
турят...
— Пошли, — сказал он вставая.
— Никуда я не пойду. Начнут опять приставать. Очень
нужно!
— Да нет, ко мне!
У Витьки можно было отогреться и переждать до вечера.
Лешка решил эернуться домой, когда все будут спать.
А утром — что уж будет, то будет...
Обедать Лешка отказался. Витька принес ему хлеба с
маслом и свой компот. Пока Лешка ел, Витька ерошил воло¬
сы, тяжело вздыхал и мыкался из угла в угол: он решал и не
мог решиться.
— Я знаешь что думаю? Придет отец, я ему все расскажу.
Давай вместе расскажем. Он у меня здорово толковый! Я, по¬
нимаешь, только боюсь... Нет, не то, что мне попадет... Он
здорово вспыльчивый, а сердце у него больное. Он из-за меня
еще хуже заболеть может, как тот раз... А тут, понимаешь,
не Шарик, тут посерьезнее...
Витька рассказал о своем столкновении с Людмилой Сер¬
геевной и о том, что произошло тогда с отцом.
Лешка подумал и сказал, что отцу говорить нельзя. Во-
первых, он может заболеть, а во-вторых, получится, что он
заступается за сына.
— Ну да, не больно-то он заступается! Отвечай, говорит,
сам. Тогда он мне, ого, дал жизни! — сказал Витька, но не
объяснил, как именно «дал ему жизни» отец. Признаваться
было стыдно и теперь.
Они заспорили, и чем больше спорили, тем больше Витька
утверждайся в своем решении. Конечно, благородно с Леш¬
киной стороны, что он брал всё на себя, но получалось, что
он один благородный, а остальные — трусы. Признать себя
трусом Витька не хотел, так же как и оказаться менее бла¬
городным.
Подошло время, когда отец приезжал обедать, но он не
приехал, а позвонил по телефону и сказал, что сейчас ему
некогда, он постарается вернуться пораньше домой и тогда
уже заодно будет обедать и ужинать. Стемнело, наступил
вечер. В кабинете Ивана Петровича часы пробили девять.
— Я пойду, — поднялся Лешка.
— Подожди! Он скоро. Может, сейчас придет...
Лешка подождал еще, потом решил уходить.
266

Сквер Надежд превратился в сквер Крушения.

— Ладно, — помрачнев, сказал Витька, — я и один
скажу...
Лешка ушел. Витька прилег на постель и начал обдумы¬
вать, как лучше обо всем рассказать отцу. Чтобы не заснуть,
он поставил настольную лампу к самой постели и зажег
верхнюю лампу. Яркий свет резал глаза, мешал думать.
Витька погасил верхний свет, настольную лампу отгородил
раскрытой книгой. Думать стало намного легче. Витька углу¬
бился в размышления и незаметно, нечаянно заснул.
Ветер толкал Лешку в спину, доносил неясный шорох и
гул. Лешка остановился, прислушался. Гул шел с моря. Что-
то медленно, монотонно и неостановимо ворочалось в темно¬
те. Это было жутко и непонятно, как Лешкино завтра...
Ксения Петровна обрадованно улыбнулась, поманила
Лешку к себе:
— Поешь. Простыло только все.
Под полотенцем на столе стояли ужин и стакан холодного
чая. Лешка поколебался и сел за стол, ожидая, что сейчас
она начнет спрашивать. Ксения Петровна читала.
— Спасибо, — сказал Лешка.
— На здоровье, — опять улыбнулась Ксения Петровна и
прикрыла полотенцем опустевшую тарелку.
Лешка постоял в нерешительности, ожидая, что она все-
таки спросит, где он был. Теперь ему хотелось, чтобы она
спросила об этом и не думала ничего плохого.
— Иди ложись, — сказала Ксения Петровна. — Уже
поздно.
Лешка пошел в спальню, лег. Свистящее, как хлыст, ело-
во опять зазвучало в ушах, отсекая все, что было вокруг: дом,
ребят, эту спальню, Людмилу Сергеевну, койку, на которой
так привычно и удобно лежать, Ксению Петровну, ее улыб¬
ку... Почему она не сердилась, а улыбалась? Даже принесла
ужин, хотя это не полагалось. Жалела напоследок?.. Всю
ночь ему снилась улица. Нужно было дойти до ее конца, там
он мог узнать что-то важное. Самое важное: что будет потом?
Он спешил, бежал. Навстречу шли прохожие, миллионы про¬
хожих. Лешка натыкался на них, его толкали, но он бежал
и бежал. Улица была бесконечна, поток прохожих нескон¬
чаем...
— Откуда ты взялся? — вытаращил Валерий глаза, когда
Лешка проснулся. — Хлопцы, пропащий нашелся!
Ребята окружили Лешку:
— Ты куда убежал? Почему с уроков ушел? Где был?
— Никуда я не убежал. А ушел, потому что... потому что
голова заболела.
268

— Знаем мы эту голову!..
— Ребята, что вы мне обещали? — раздался голос Ксении
Петровны. — А ну, быстро — убирайте постели, марш умы¬
ваться!
Лешке Ксения Петровна тихонько сказала:
— Людмила Сергеевна уже пришла, зовет тебя. И не бой¬
ся — все хорошо! — улыбнулась она.
Сердце Лешки застучало, он перебежал через двор.
— Здравствуй, Алеша, — встретила его в дверях кабинета
Людмила Сергеевна. — Я еще вчера приходила, чтобы ска¬
зать, да ты спал. Бояться тебе нечего, никто тебя не исклю¬
чит, все это дело прекращается. Ну, рад?
— Ага. Спасибо, Людмила Сергеевна!
— А вот я тебе спасибо сказать не могу, — ответила Люд¬
мила Сергеевна.— Я думала, ты мне больше доверяешь, боль¬
ше полагаешься на нас, а ты убежал... Мы ведь чего только
не передумали...
Людмила Сергеевна говорила укоризненно и печально.
— Я не убежал, я у Витьки был, — попробовал Лешка
оправдаться и покраснел. Еще хуже: она беспокоилась, а он
отсиживался у Витьки. Окончательно смешавшись, Лешка
пробормотал спасительную детскую формулу: — Я больше не
буду!
— Хорошо, — улыбнулась Людмила Сергеевна.
Какие они все хорошие! И Людмила Сергеевна, и Ксения
Петровна, и Гущин... Это, конечно, он все сделал! И Витька
молодец — сказал, не побоялся!.. А он сам... решился бы он
сказать маме — отца Лешка помнил смутно, — если бы это
было так опасно и она могла бы даже умереть? Нет, он бы
все-таки не решился. А Витька решился. Вот это настоящий
друг!
...«Настоящий друг» плелся в школу в унынии и тоске. Он
презирал себя за то, что заснул, так и не приготовив своей
речи отцу, и за трусость, с которой утром ушел от двери
спальни.
Отец еще спал. Соня предупредила, чтобы Витька не
шумел и не разбудил отца — тот вернулся поздно. Однако,
презирая себя, в глубине души он радовался и тому, что за¬
снул, и тому, что не решился разбудить: он помнил пророче¬
ство Сони, что когда-нибудь «уморит отца»...
Увидев бегущего к нему Лешку, Витька покраснел и даже
приостановился. Лешка ничего не заметил. Он еще издали
кричал:
— Уже, Витька! Понимаешь, он уже сделал!..
— Кто?
— Да отец твой! Людмила Сергеевна сказала, что всё,
269

ничего не будет... А ты боялся! Здорово он сердился? — Леш¬
ка не ждал ответа, ему не нужен был ответ. — Людмила Сер¬
геевна говорит: иди и ничего не бойся, ничего, говорит, не
будет... Здорово! А?
Витька понял только одно: все обошлось. Он повеселел и
с размаху хлопнул приятеля портфелем:
— А ты как думал!
— Расскажи, как было? Он сердился? Очень?
Витька замялся, опять начал краснеть:
— Ну — как?.. Обыкновенно...
Звонок выручил его, они разошлись по классам.
Учителя Витька не слушал — он терзался. Все произошло
к лучшему, уладилось без него. Но Лешка уверен, что про¬
изошло это благодаря Витьке, а он растерялся и постыдился
сразу признаться, что ничего не сделал. Лешка считает его
настоящим товарищем, благородным и смелым, а он совсем
не благородный и смелый, а трус. И врун! Притворился, что
так все и было... В конце концов, честный он человек или
нет?..
На переменах говорить было не с руки. Домой шли втроем:
он, Лешка и Кира. Лешка и Кира горячо обсуждали событие,
хвалили Людмилу Сергеевну, Витькиного отца, самого Вить¬
ку. Кира почему-то особенно напирала на то, как хорошо
Витька сделал, рассказав все, какой он молодец. Витька крас¬
нел, надувался и молчал.
Юго-западный ветер гнал с неба отары белых облаков,
расчищая дорогу солнцу. Оно так пригревало, что в пальто и
теплых шапках стало жарко.
— Что это ночью шумело? — вспомнил Лешка.
— Может, лед ломался, низовка уже сколько дней дует,—
сказала Кира. — Побежим посмотрим?
Между булыжниками Морского спуска журчали ручьи, с
бетонных ступенек тротуара низвергались крохотные водопа¬
ды. Задорно покрикивали паровозы возле станции, звонко и
отчетливо перестукивались буферами вагоны. Ребята, переби¬
раясь через тормозные площадки, миновали железнодорож¬
ные пути. Сразу же за ними вздымались стоящие торчком,
наклонившиеся глыбы зеленоватого льда. Высоким валом они
подступили к берегу, вгрызлись в него. На глубине могуче
ворочалось невидимое море. Лед над ним медленно и неоста¬
новимо шевелился, стонал и звенел. То там, то здесь зеленова¬
тые глыбы вздымались, со скрежетом, хрустом громоздились
на другие и рушились грудой обломков. Далеко за ними сле¬
пила глаза тонкая полоска чистой воды. Сверкающим ножом
она рассекала щель горизонта и срезала с моря взъерошен¬
ную кору льдов. Они пятились к берегу и рассыпались.
270

— Теперь уже скоро, — сказал Витька. — Тремонтан за¬
дует — всё разгонит. Пошли? А то ветрено тут...
— Эх ты, моряк! Ветра испугался! — засмеялась Кира.—
А знаете, мальчики? — сказала она. — Пойдемте к Наташе.
Нам все равно мимо идти.
Лешка и Витька заколебались: там небось мама и всякое
такое...
— Мамы боитесь, да? — поддразнила их Кира. — Тоже
мне — герои!..
Дверь открыла Наташина мама. Выслушав Киру, оглядев
с улыбкой смущенных Лешку и Витьку, она сказала:
— Вот вешалка. Раздевайтесь. Только ноги вытрите хоро¬
шенько, — потом открыла дверь в одну из комнат и громко
объявила: — Ната, к тебе кавалеры пришли.
Лешка и Витька смутились еще больше и от смущения
так долго и старательно вытирали ноги о половик, что Ната¬
шина мама засмеялась:
— Ладно, идите уж, а то без подметок останетесь.
Наташа была в постели. В одной руке она держала книгу,
другой гладила кошку, которая лежала у нее на животе.
Кошка, прижав уши и зажмурившись, выжидала момента,
чтобы удрать, но, как только она шевелилась, Наташа хлопа¬
ла ее по спине, и кошка опять, прижав уши, замирала. На
стуле возле кровати стояли аптекарские пузырьки, в комнате
пахло лекарствами.
— Ну, как ты тут живешь? Здравствуй, — сказал Вить¬
ка.— А мы, понимаешь, решили тебя проведать...
— Ничего они не решили, это я их привела! Они твоей
мамы боялись, — засмеялась Кира.
— Очень хорошо!.. Ну, рассказывайте... Ой, нет — берите
стулья, садитесь.
— Это ты после парохода, когда ноги промочила... — ска¬
зал Лешка.
— Ага... Лежи смирно! — шлепнула кошку Наташа. — Ну,
рассказывайте.
— Ой, Наташа, что было! Его, — показала Кира глазами
на Лешку, — чуть-чуть не исключили!..
Наташа широко открыла глаза:
— За что?
— За «Футурум»...
Кира и Лешка начали рассказывать — вернее, рассказы¬
вала сама Кира, то и дело поворачиваясь к Лешке и Витьке
за подтверждением: «Правда?» Лешка, подтверждая, кивал.
Наташа хмурилась и ужасалась.
— Я бы тоже ничего не рассказала! — горячо сказала
271

Наташа, глядя на Лешку. — Пусть они хоть что! — и при¬
стукнула сжатым кулаком.
Удар пришелся по кошке, она утробно мяукнула и бро¬
силась с постели.
Кира еще сильнее расписала Витьку, выставила его на¬
стоящим спасителем. Витька краснел и старался глубже за¬
прятаться между шкафом и этажеркой.
За время болезни Наташа побледнела, исхудала, глаза ее,
казалось, стали еще больше.
Они поговорили о том, GK0p0 ли Наташа выздоровеет, рас¬
сказали, что на море сломало лед, и ушли. Витька проводил
их до самого дома.
— Погоди, — остановил он Лешку.
Он подождал, пока Кира отошла, и, глядя в землю, ска¬
зал:
— Понимаешь, я тебе должен сказать одну вещь... — Он
замялся, потом решительно отрубил: — Это неправда!
— Что?
— Ничего я отцу не говорил... Ты думаешь, что я сказал,
а я побоялся, отложил на сегодня... И они сами всё... Это,
конечно, подло с моей стороны, и ты имеешь полное право
презирать... — Губы Витьки задрожали, он замолчал.
— Так он про тебя ничего не знает?
— Нет.
— Чудак! — засмеялся Лешка. — Так это же хорошо!
И нечего надуваться! Будь здоров!
33
Нового пионервожатого звали Костей Павловым. Он не
созывал сборов, не выстраивал дружину, чтобы познакомиться
с пионерами, а с неделю ходил по классам, смотрел, слушал
и разговаривал с ребятами. Разговаривая, он все время по¬
смеивался, но не обидно и так, что нельзя было понять, смеет¬
ся ли он над тем, что они делали раньше, или над пионерами,
которым не нравилось то, что они до сих пор делали. Высо¬
кий, подвижной и, должно быть, очень сильный, он приходил
без кепки, а скоро начал ходить и без пиджака, хотя было
совсем не жарко. Еще не наступили знойные дни, а улыбчи¬
вое, открытое лицо его и брови были опалены солнцем. Яша
после беседы с новым вожагым и особенно после того, как
проиграл ему партию в шахматы, объявил, что Костя образо¬
ванный. Витька многозначительно крутил головой и говорил:
«Башковитый!»
Лешка не хотел идти на сбор пионеров старших классов,
272

но Викентий Павлович подозвал его к себе и сказал, что¬
бы он обязательно приходил сам и привел всех «футури¬
стов»...
В седьмом «Б» ребята устроились по трое, даже по четве¬
ро на парте, за учительским столиком сели вожатый и Викен¬
тий Павлович.
— Мы не будем проводить собрание, — сказал Костя, — а
просто побеседуем... Пожалуйста, Викентий Павлович...
— Детство мое, — сказал Викентий Павлович, — в кото¬
рое вам так же трудно поверить, как в свою будущую ста¬
рость, вы относите ко временам почти доисторическим...
Ребята вежливо посмеялись.
— Однако в свое время я тоже бегал в коротких штаниш¬
ках и, как вы, думал, что взрослые ребят затирают: не пуска¬
ют на войну, не доверяют ни паровоза, ни парохода, а только
заставляют учить правила и решать задачи... Как многим из
вас, нам казалось это скучным, неинтересным, и мы старались
сделать свою жизнь интереснее. Мы думали, что окружающее
буднично, обыкновенно, наперед известно, и тосковали о неиз¬
вестном, необыкновенном и таинственном. И так как мы были
убеждены, что ничего необыкновенного и таинственного во¬
круг нет, мы выдумывали его сами...
Лешка толкнул Витьку локтем, покосился на него. Вить-
кины уши порозовели.
— Должен признаться, молодые люди, — усмехнулся в
усы Викентий Павлович, — я выдумывал усерднее других...
Мы искали несуществующие клады, доспехи русских богаты¬
рей и с этой целью исковыряли не один холмик. Пробовали
подстерегать привидения, бог весть почему верили, что в
Глухове у кого-то хранится папирус из гробницы Тутонхамо-
на и, не зная языка древнего Египта, переписывались друг с
другом при помощи иероглифов...
Витька поймал взгляд Наташи и насупился.
— А тайны были вокруг, они заглядывали нам в глаза и
полным голосом звалй нас. Мы затыкали себе уши и пово¬
рачивались к ним затылком... Маленькие дикари, мы верили
в магическую силу выструганной нами лучинки и отталкива¬
ли могущественный жезл знания, который мог открыть оше¬
ломляющие тайны жизни... В силу разных причин мы поумне¬
ли позже, чем можете это сделать вы. Поэтому не все из нас
сумели стать тем, кем хотели и могли бы... — Викентий Пав¬
лович замолчал и, ероша брови, прошелся по классу. — Не
повторяйте наших ошибок: откройте глаза и уши, повернитесь
лицом к будущему. Примеры не надо искать. Мы живем на
берегу моря. Что вы знаете о нем? Что море — это очень
много воды, что на нем бывает штиль и бывают бури? Нам
10 Библиотека пионера, том IX 273

кажется, что море производит только шум прибоя, а у него
есть свой голос. Мы повторяем поговорку: «Нем как рыба»,
а на самом деле рыбы...
— ...поют, — ехидно подсказал Витковский.
— Да-с, поют! — покосился на него Викентий Павлович.—
Вам рассказывали о хитроумном Одиссее, который слышал
завораживающее пение сирен. Быть может, эти сирены —
преображенные фантазией сциены, крупные рыбы Средизем¬
ного моря. Сциены могут издавать разнообразные звуки.
Морской петух Черного моря умеет гудеть и ворчать, дельфи¬
ны свистят. Многие рыбы и морские животные могут издавать
и слышать звуки. Азовские и черноморские рыбаки ловят ло¬
бана на рогожи, когда он, испуганный резкими звуками, вы¬
прыгивает из воды. Море совсем не глухо и немо, как нам
кажется.
Многие рыбы и морские животные слышат то, чего не мо¬
жем слышать мы, — голос моря. Человеческое ухо воспри¬
нимает звуковые волны, имеющие от пятнадцати колебаний
до двадцати тысяч колебаний в секунду. За нижним порогом
звуковых волн идут инфразвуковые. Они используются для
регистрации землетрясений, геологической разведки. Акаде¬
мик Шулейкин открыл, что во время шторма при движении
ветра над гребнями и подошвами волн возникают особые
инфразвуки. Академик назвал их голосом моря. Они не зату¬
хают на громадных расстояниях, распространяются в воде с
огромной скоростью — тысяча пятьсот метров в секунду. Это
и есть голос моря. Морские животные задолго до приближе¬
ния шторма, услышав грозный голос его, прячутся. Морские
блохи, рачки из семейства гаммарус, которые всегда прыгают
срсди влажной гальки, .уходят на сушу, где их не может до¬
стигнуть прибой. Крабы прячутся среди расщелин, на глуби¬
нах. На глубину уходя г медузы и рыбы. Голос моря преду¬
преждает их о приближении шторма задолго до того, как
барометр предскажет его нам.
Мы живем на берегу самого маленького из всех морей.
И самого мелкого: всего каких-то четырнадцать метров пре¬
дельная глубина. Тайфунов не бывает, огромных волн тоже,
островов почти нет... Скучное море, не правда ли? Неправда!
Это самое замечательное море! Оно маленькое и мелкое, но
оно дает больше рыбы, чем любое другое. Восемьдесят кило¬
граммов рыбы с одного гектара площади дает оно нам! Это в
три раза больше, чем дают самые богатые Японское и Север¬
ное. Черное море дает в пятьдесят раз меньше рыбы с гекта¬
ра, чем наше, Азовское. Это единственное в своем роде море.
Онорассадник, богатейшая кормушка для многих рыб.
Более того: это первое море, которое человек планирует ре¬
274

конструировать, переделать, подчинить своим целям и зада¬
чам. Загляните в него пытливым взором, и оно откроет вам
такие дива и чудеса, что вы не сможете отвести взгляд. И уж
никогда не смогут сравниться с ними придуманные вами тай¬
ны и прочие пустяки!.. — решительно закончил Викентий Пав¬
лович.
— Все это, — сказал вожатый, — Викентий Павлович
рассказал не для того, чтобы все до одного бросились в моря¬
ки или гидробиологи... Кто-то из вас захочет стать, как его
отец, доменщиком или сталеваром, другой мечтает о самоле¬
тах, третий надеется вырастить виноград с огурец величиной...
Не надо ждать! Нельзя ждать! Многие рассуждают так: вот
кончу школу, потом вуз, стану специалистом, а тогда сделаю
такое, что все ахнут... Не ахнут, если вы будете сидеть и
ждать, пока само все придет. Само ничто не приходит!.. Вот
вы окончите школу и получите бумагу, которая называется
«аттестат зрелости». Станете ли вы зрелыми? Для чего? Что
вы сумеете делать? Ничего. Вы будете ходить и раздумывать,
что с собой делать, куда себя девать. А вам будет шестна-
дцать-семнадцать лет...
Четырнадцати лет Лермонтов писал стихи, поражающие
взрослых и теперь. Шестнадцатилетний Герцен ма Воробьевых
горах дал клятву посвятить жизнь освобождению народа.
Гимназист Володя Ульянов уже избрал для себя путь, с кото¬
рого не свернул ни на шаг за всю жизнь... Вы скажете: «Они
гении, а мы — нет»...
— Конечно! — откликнулся кто-то.
— Откуда вы знаете? — серьезно и строго спросил Костя
Павлов. (Ребята, смущенно улыбаясь, переглянулись.) —
А может, кто-нибудь из вас прославит свою школу, город,
страну?.. Конечно, если будущий гений не будет сидеть сид¬
нем... Вам часто говорят, и вы знаете, что вы —будущие хо¬
зяева жизни. А что значит — хозяин? Некоторые думают,
что, если они умеют произносить речи, командовать и особен¬
но если умеют кричать, они хозяева жизни... Об этих что го¬
ворить! Это все равно как сказать, что телега едет потому,
что под дугой у лошади брякает колоколец... Стать хозяином
жизни означает — знать, уметь и делать. Многие из вас жало¬
вались: скучно! Конечно, без конца проводить заседания и
собрания скучно. Что вы на них делаете? Прорабатываете да
поучаете друг друга, как надо вести себя и учиться... Давайте
займемся делом! У каждого свои вкусы и желания. Давайте
заниматься тем, к чему каждого тянет!.. Будут у нас кружки
или звенья. В таком звене все интересуются одним делом, по¬
могают друг другу, соревнуются: кто больше узнает, лучше
сделает... И понемногу вы будете становиться специалиста¬
275

ми. А за вами потянутся все школьники. Так и должно быть:
ведь вы пионеры, а значит — передовые, первые... Инте¬
ресно?
— Да! Очень!
— Только сразу условимся: через месяц, даже через
два, — улыбнулся Костя, — вы не сделаете гениального от¬
крытия, не построите межпланетный корабль и не изобретете
новую подводную лодку. Не в обиду вам будь сказано — вы
еще маленькие, только начинаете подбирать и понимать крохи
того, что уже узнало человечество. А у него был для этого
большой срок — тысячи лет, — и узнать оно успело многое...
Но вы приоткроете для себя пока неведомый вам уголок зна¬
ния, полюбите его и научитесь обращать его на пользу лю¬
дям... Быть может, вы ошибетесь в выборе своего дела, при¬
звания — у вас будет время исправить ошибку. А в сорок или
пятьдесят этого уже не сделаешь. Но и то, что вы узнаете,
пригодится. Ненужных знаний и бесполезных навыков не бы¬
вает, бывают только ленивые люди, не умеющие найти им
применение... Ну как, согласны? — улыбаясь, спросил Костя
Павлов.
Кто-то сзади хлопнул в ладоши, и сразу весь класс загре¬
мел аплодисментами.
— Подождите! — поднял руку Костя. — Это не всё. Каж¬
дый кружок или звено будет заниматься своим делом. Но мы
не будем сидеть в кабинетах и классах. Если ты пионер, так
ты должен плавать лучше всех, бегать быстрее всех, не хны¬
кать, если надо пройти пять — десять километров, и не дро¬
жать, если попал под дождь... Словом...
— «Не бояться ни жары и ни холода»! — подсказал Толя
Крутилин.
— Правильно! И мы будем предпринимать походы и экс¬
педиции. Не в поезде, на пароходе или в машинах — пешком!
Побываем на заводе, в порту, сделаем поход в заповедник
целинной степи, по берегу моря, и там дело будет для всех —
и мичуринцев, и биологов, и фотографов, и радистов...
— Ура! — закричал кто-то из ребят.
— Погодите, рано кричать «ура». А ходить-то вы уме¬
ете?
— Как это? — переглянулись ребята. — Что мы, безно¬
гие?
— Ноги есть, а ходить не умеете. Смотришь, идут пионе¬
ры: тоска берет! Плетется по тротуару табунок — не в ногу,
вихляются из стороны в сторону, барабанщик лупит без вся¬
кого смысла, а в горн тутукают все по очереди... Разве так
посреди улицы пройдешь? Засмеют. А должны завидовать!
Поэтому — никаких тротуаров! Ходить посреди улицы настоя¬
276

щим строем. Горнист один и сигналит только когда нужно.
А барабанщик должен научиться барабанить так, чтобы вся
улица начинала идти в ногу, когда он бьет в барабан. И уж
если пойдем в поход — никаких нянек! Все нести на себе, ни¬
каких поваров и обслуживающего персонала — все делать са¬
мим! Ну, согласны? Не струсите, не захнычете?..
34
Людмила Сергеевна не поверила своим глазам:
— Ну-ка, ну-ка, подойди ко мне!
— Что такое? — недовольно спросила Алла.
Людмила Сергеевна достала и протянула ей платок:
— Вытри сейчас же!
Алла вспыхнула, с вызовом откинула голову. Несколько
секунд продолжалось единоборство взглядов, потом Алла
опустила голову, достала свой платок и вытерла краску с губ.
Она подчинилась, но на ресницах ее дрожали злые слезы
обиды.
Долгий разговор не помог. Людмила Сергеевна стыдила,
объясняла, убеждала. Алла, полуотвернувшись, слушала, но
Людмила Сергеевна видела, что слушает она уже не ее, а
только свою обиду.
Противно было видеть, как молоденькая девушка изуро¬
довала краской свои свежие губы. Но дело было не в накра¬
шенных губах, не в выщипанных в ниточку бровях, которые
придали лицу Аллы удивленно-глуповатое выражение. И не в
том, что у нее появилась привычка закидывать голову и гром¬
ко хохотать, с явным расчетом привлечь к себе внимание. Или
привычка непрерывно моргать при разговоре: широко откры¬
вать глаза и тут же закрывать их. «Хлопает ставнями», — го¬
ворили мальчики. Эти и другие замашки, перенятые Аллой у
новых подруг, были смешны и не очень опасны, хотя другие
воспитанницы начинали ей подражать. Глупенькая! Ей не
терпелось поскорее стать взрослой, как будто это уйдет от
нее...
Все это пустяки. Значительно важнее и хуже было то, что,
оставаясь в детдоме, Алла все дальше отходила от него. Ее
ничто не трогало и не интересовало. Перестав быть председа¬
телем совета отряда, она окончательно отдалилась от всего,
чем жил детдом. В сущности, она была отрезанный ломоть.
Воспитательницы уже ничего не значили для нее, только Люд¬
мила Сергеевна еще имела некоторое влияние, но влияние
это становилось все слабее и вот уже вызывало сопротивле¬
ние и досаду.
277

Прежде у нее находилось время для всего. Алла ходила в
школу, учила уроки, вышивала, выпускала стенгазету, играла
с малышами. Высоко держа свои председательский авторитет,
она была грозой баловников, успевала вечно что-то стирать и
гладить. Общительная, веселая, она была признанной главой
коллектива. Теперь ей было некогда. Она ходила в техникум
и выполняла домашние задания с таким видом, будто ничего
важнее и труднее на свете не существует. Если ее просили что-
либо сделать, она досадливо отмахивалась или отвечала удив¬
ленно-пренебрежительным взглядом: почему ее беспокоят
пустяками?
Она была старше всех воспитанников, и только она одна
училась в техникуме. Ей одной разрешалось ложиться спать
не вечером, а ночью, так как занятия кончались поздно. Ей
одной были куплены особые учебники, александрийская бума¬
га и готовальня. Для нее делали исключение из общего пра¬
вила, и Алла поняла это как признание своей исключитель¬
ности. Отсюда был один шаг до уверенности в том, что, сохра¬
няя все права, она не имеет никаких обязанностей. И Алла
сделала этот шаг.
Однажды Людмила Сергеевна заметила, что постель Аллы
убирает Сима.
— В чем дело, почему Алла не убрала сама? — спросила
Людмила Сергеевна.
— Она торопилась, ей к зачету готовиться надо...
На следующий день Людмила Сергеевна нарочно пришла
в спальню и услышала, как Алла небрежно сказала:
— Девочки, заправьте мою постель, я ухожу...
Выговор директора Алла выслушала со злым лицом, по¬
стель прибрала, но всем своим видом показывала, что она
права, а директор «придирается». Потом стычка произошла
из-за дежурства. Митя растерянно сказал, что Алла дежурить
отказывается, а он не знает, должна она дежурить или нет.
Алла не только не была пристыжена, когда ее позвали к ди¬
ректору, но сама возмущалась и негодовала.
Какое право они имеют заставлять ее? Они не понимают,
что такое техникум? Это им не примерчики решать! Какое
они имеют право принуждать, если у неё такая перегрузка?
Нет в детдоме других? Ничего с ними не случится, если лиш¬
ний раз подежурят... Что она, мало работала в свое время?
Пусть теперь поработают другие, а она не может...
Алла ушла, хлопнув дверью.
Да, это,. конечно, не маленький Толя Савченко, запутав¬
шийся в трех соснах. Она будет бегать и протестовать, жало¬
ваться и кляузничать, требовать справедливости и доказывать
свое право ничего не делать...
278

Жалобы и кляузы — пустяки, их не составит труда разъ¬
яснить. Хуже всего было то, что в детдоме вырос иждивенец.
Пример Аллы мог заразить и уже заражал других. А этого
терпеть было нельзя.
Как и когда это случилось? Чего не заметили, что прогля¬
дели она, Людмила Сергеевна, и воспитатели? Задатки, склон¬
ности? Чепуха, они не передаются, а прививаются. Каким
образом пример для всех, активистка превратилась в эгоистич¬
ное, самодовольное и наглое создание? Может, дело именно
в том, что слишком часто и много подчеркивали, что она такая
и сякая, расхорошая? От неумеренных похвал головы кружат¬
ся, взвиваются кверху носы и у зрелых, взрослых людей...
Всегда ставили ее в пример, в особое положение, вот и пове¬
рила в свою исключительность. А где уж исключительным
снисходить до обязанностей! Они их признают только для
других, сами имеют одни права. И чем больше прав, тем мень¬
ше обязанностей.
Физический вывих исправить легко. Душа — не лодыжка:
нельзя дернуть и поставить на место... Нотации не помогают.
Наказания озлобят. Поверить в свою исключительность куда
как легко, а отказаться от нее — попробуй-ка!.. Единственное
средство — создать человеку такие условия, чтобы он не стоял
ни над кем, чтобы вокруг были такие же, равные. Равен¬
ство— наилучшее лекарство от зазнайства, а труд — от па¬
разитизма... Жалко? Да, трудно ей придется. Не раз поплачет,
посетует на жестокость... Ничего. Пока хрящи не преврати¬
лись в кости, выправить можно. Потом останется только ло¬
мать. Это больнее, да и не всегда помогает. И нужен урок
остальным. Маленькие смотрят на нее с обожанием — она
ведь красивая, умная, старшая* — и подражают, как обезь¬
янки.
На собрание пришли все ребята* но, в отличие от обычных
сборов, не смеялись, громко не разговаривали. Алла, прене¬
брежительно прищурившись, оглядела собравшихся и отвер¬
нулась к окну.
— На повестке дня один вопрос, — объявил Митя,—
о поведении Аллы Жуковой... Вы скажете, Людмила Сер¬
геевна?
— Да. — Людмила Сергеевна встала, оглянулась на Ал¬
лу, но та упорно смотрела в окно и пренебрежительно щури¬
лась, только щеки ее слегка заалели. — Мне так же, как и
вам, ребята, — вздохнув, сказала Людмила Сергеевна, — тя¬
жело и больно, что вопрос о поведении Аллы вынесен на
обсуждение... Год назад она была председательницей нашего
совета отряда, была примерной воспитанницей, призывала
других к дисциплине и усердной, честной работе. А теперь
279

мы должны говорить о ней. Алла перестала интересоваться
жизнью детдома. Она считает, что уже стала взрослой и у нее
нет времени. Допустим, хотя это не так. Но Алла не хочет
ничего делать, отказывается работать. А этого допустить мы
не можем! Детский дом — коллектив. Здесь нет лучших и
худших, у всех одинаковые права и одинаковые обязанности.
Каждый должен работать в меру сил и умения, работать и
для других, потому что другие работают для него. Алла же
решила, что имеет право ничего не делать для других, но все
обязаны делать для нее и за нее. Вы помните, как запутался
Толя Савченко. Толя ошибся, но он понял свою ошибку и
исправился. Алла уже большая девочка, она не ошибается, а
делает это сознательно. Я много раз говорила с ней, Ксения
Петровна — тоже, и всё безрезультатно. Пусть теперь она
всем объяснит свое поведение. Еще не поздно исправить. Мо¬
жет быть, она осознала, что поступает неправильно, и испра¬
вится. А может быть, вы просто согласитесь, что она имеет
право ничего не делать и вы все будете за нее и на нее рабо¬
тать?
Людмила Сергеевна села. Ребята перевели хмурые взгля¬
ды с директора на Аллу.
— Говори! — сказал ей Митя.
— Как же! — огрызнулась Алла. — На меня будут нагова¬
ривать, а я должна оправдываться?
— Встань! — жестко сказал Митя.
— Не буду я вставать — я не подсудимая!..
— А Людмила Сергеевна подсудимая? — повысил Ми¬
тя голос. — Она встает, а ты будешь барыней сидеть? Встань!
— Вставай, вставай! Нечего! — закричали ребята.
Многим из них приходилось стоять перед советом отря¬
да, когда Алла сидела на председательском месте. А теперь
она посмела отказаться от того, к чему понуждала дру¬
гих?!
— Ну и встану, подумаешь... — Алла вскочила. — Только
все равно вы не имеете права меня судить. И директор на
меня наговаривает, придирается, оскорбляет. Вы не имеете
права меня оскорблять! Я знаю, я узнавала... Я не стану де¬
лать все, что ей захочется. Это маленьких она пускай угова¬
ривает, а я не маленькая. По закону, я имею право жить в
детском доме, и всё. Ничего вы мне не сделаете! Вы хотите,
чтобы я занималась всякой ерундой и плохо училась? Мой
долг — хорошо учиться, и я буду его выполнять. А заставлять
меня никто не имеет права...
Аллу любили .и уважали, ей завидовали и подражали.
Даже когда она перестала быть председательницей, ее слово
по-прежнему было решающим, поступки — выше критики.
280

Узнав, что на собрании будут обсуждать ее поведение, ребята
растерялись: как ее можно осуждать, если осуждала всегда
она и осуждала правильно? Но чем больше говорила Алла,
чем больше смотрели они на раскрасневшееся, искаженное
злостью красивое лицо, тем скорее первоначальную нелов¬
кость вытесняло раздражение. Что она воображает? Кто она
такая, чем лучше других? Подумаешь — учится! А они что,
не учатся?
Один за другим ребята вставали и стыдили Аллу, напоми¬
нали, как она призывала других, требовала их наказания, а
теперь сама хочет стать барыней, жить на всем готовом. Алла
презрительно кривила губы, бросала уничтожающие взгляды
на ораторов.
Лешка сидел у самой стены, позади всех. Ему было жалко
Аллу, его возмущало то, что говорили о ней. Он страдал так,
как если бы говорили все это о нем самом. Но он молчал —
это было справедливо.
— Что ж нам говорить? — сказал Яша, выступавший по¬
следним.— Алла была лучшей среди нас, мы ею гордились..
А теперь она не хочет нас слушать, не уважает коллектив.
Она просто презирает нас... И я не знаю, что мы теперь долж¬
ны делать... — Он посмотрел на Людмилу Сергеевну. — Мы
постановим, а она не будет подчиняться...
— Конечно, не буду! — крикнула Алла.
— Яша сказал правильно, — поднялась снова Людмила
Сергеевна. — Алла перестала уважать коллектив, считаться
с ним. Она думает, что стоит выше коллектива и ей все позво¬
лено... Это самая скверная и тяжелая болезнь. Лечить ее
нужно решительными мерами. Поэтому я предлагаю обсудить
вопрос об исключении ее из детского дома...
— Вы не имеете права! — крикнула Алла.
— Не беспокойся — имеем.
С минуту длилось растерянное молчание.
— А как же?.. — несмело спросил кто-то.
— Я была в гороно, в техникуме и договорилась. Учится
она хорошо, ей дадут место в общежитии и стипендию. Мы
должны думать не о том, как ее наказать, а о том, как ей
помочь, исправить ее. Мы уже не можем на нее повлиять,
пусть повлияет сама жизнь. Ей шестнадцать лет. Другие в
этом возрасте работают, живут самостоятельно. Вот пусть и
она поживет самостоятельно. Здесь она на всем готовом, там
ей придется самой заботиться о себе, самой работать... А ра¬
бота — самое лучшее лекарство от зазнайства. Здесь она на¬
ходится в исключительном положении, а там будет в таком
же, как и остальные студенты. Ей будет трудно, но не труднее,
чем другим. Это не страшно. Страшно, когда человеку легче,
281

чем всем остальным, и он поэтому начинает думать, что он
лучше остальных...
Алла ушла на следующий день. Уложив в корзинку свое
«приданое» — белье, платья и учебники, — Алла вышла из
спальной.
Во дворе, не сговариваясь, собрались все. Это был не та¬
кой уход, к какому готовили ее и какого желали все. Но Алла
уходила в самостоятельную жизнь, и ее жалели, о ней трево¬
жились. Как-то ей там будет? Уживется ли? Сумеет ли?
Окруженная галчатами, Анастасия Федоровна украдкой
вытирала слезы. Прячась за внушительной фигурой своей
наставницы, маленькие девочки всхлипывали. Хмурились ребя¬
та, печально смотрели на Аллу старшие девочки. Из кухни,
скорбно поджав губы, вышла Ефимовна.
Увидев собравшихся, Алла на секунду приостановилась,
потом горделиво вскинула голову и, ни на кого не глядя, по¬
шла через двор. Губы ее кривились в пренебрежительной
усмешке, но тонкие, выщипанные брови придавали лицу удив¬
ленно-глуповатое выражение. Она никого не поблагодарила,
ни с кем не попрощалась. Так и не произнеся ни слова, она
прошла мимо собравшихся, отворила калитку и скрылась за
распустившимися кустами акаций.
Людмила Сергеевна поспешно ушла к себе. Хмурясь, раз¬
брелись ребята. Лешка с тоской смотрел на кусты, за которы¬
ми исчезла Алла, унося свою корзинку. Неужто унесла она
только то, что было в этой корзинке: несколько книжек и
тряпки? Как можно было уйти вот так, ни на кого не оглянув¬
шись, ни о чем не пожалев?..
35
Лешка завидовал целеустремленности друзей. Каждый
занимался чем-нибудь одним, а его тянуло и на водную стан¬
цию, и в физический кабинет, где Митя добывал молнии из
электростатической машины, и хотелось, как Наташе, изучать
животный мир моря, который носил такие звучные названия—
планктон, нектон и бентос... Он не прочь был побывать и на
раскопках Пантикапеи, куда собирался Толя Крутилин,-еду¬
щий на лето к тетке в Керчь, но больше всего ему хотелось
пойти на завод, каждую ночь в полнеба вздымавший зарево
над городом.
Однажды у Гущина Лешка застал Сергея Ломанова. Пути
Витьки и Сергея разошлись, но они были соседями, остались
приятелями и иногда забегали друг к другу. Лешке нравился
добродушно-насмешливый тон, каким разговаривал Сергей,
282

нравилась его простая форма ремесленника, уверенность
знающего себе цену человека. Они оставили погруженного в
бимсы и шпангоуты Витьку и пошли к Сергею. Он показал
Лешке свои учебники, тетради, рассказал, как занимаются в
ремесленном, проходят практику. Лешка слушал с интересом,
но без увлечения. Заметив это, Сергей замолчал, прищурив¬
шись, посмотрел на него:
— Эх, ты! Думаешь, просто, да? А. ты понимаешь, что та¬
кое сталевар? Ничего ты не понимаешь! Да сталевар — это
же... на нем все держится!
— Как это — всё?
— А вот так... Вот если сразу, допустим, сделается так,
что нет ни железа, ни стали. Совсем нет, понимаешь? Вот
перо, так? Его не будет — и нечем будет писать. И бумаги не
будет — ее ведь сделали машины. Нет ни плуга, ни тракто¬
ра — нечем пахать землю... Электричества нет, даже нет ке¬
росина, потому что его делают из нефти, а ее добывают ма¬
шины. И никаких фабрик и заводов. Ни угля, ни железной
дороги, пароходов, самолетов... Даже домов нет — попробуй-
ка построить дом без железа и стали! За что ни возьмись...
Да если у человека отнять железо и сталь, что у него останет¬
ся в руках? Камень да палка. Он же снова станет дикарем,
как в каменном, веке!.. Сталевар — это, брат, главный человек
на земле! А ты говоришь...
Лешка ничего не говорил. Его поразило предложение
представить мир без железа и стали. Они были всюду. Вилка
и нож, которыми он ел, были из стали; Ефимовна варила
обед в покрытых эмалью железных кастрюлях на чугунной
плите; над улицей скрещивались, нависали провода; форточ¬
ка, которую он открывал, держалась на железных петлях и
крючке; семитонный грейфер портового крана и весь кран бы¬
ли из стали; «Николай Гастелло» и все, все пароходы были из
железа; железной цепью звенел Налет, железом был подко¬
вам Метеор; ожившей сталью гремели на улицах автомашины,
и даже каблуки Лешкиных башмаков были подбиты желез¬
ными гвоздями... Раньше он никогда об этом не думал, и
теперь у него даже перехватило дыхание от этого открытия.
Казалось, на гигантский стержень укреплено, нанизано все
окружающее, и стоит выдернуть этот стержень, как все поте¬
ряет прочность, форму, сомнется, рассыплется в прах. Это
было похоже на чудо, и стальное чудо это делали люди там,
где никогда не гасли факелы «Орджоникидзестали». Его де¬
лал— учился делать — и этот русоволосый паренек с широ¬
ким улыбчивым лицом...
Лешка набросился на Сергея с расспросами, заново пере¬
смотрел все его книжки, благоговейно трогал, корявые, ко¬
283

лючие края «плюшки» — расплющенного для лаборатории
кусочка стали — и допытывался, трудно ли поступить в ремес¬
ленное и примут ли его, Лешку. Поступить, оказалось, можно,
но пока не примут — надо кончить хотя бы шесть классов, как
кончил их Сергей.
— Теперь знаешь какой рабочий класс? Не на глазок ра¬
ботают, — сказал Сергей. — Образование надо!
Лешка приуныл. Ему хотелось бы сразу, немедленно пойти
в ремесленное. Ну ничего — до окончания шестого оставалось
немного. Он ушел, унеся учебник подручного сталевара — по¬
ка просто так, почитать — и уверенность, что станет таким же,
как и Сергей Ломанов.
Все ребята, каждый из них, были увлечены своим де¬
лом.
Тараса Горовца еще зимой, когда по ботанике проходили
раздел сельскохозяйственных культур, поразил рассказ о том,
что картофель на юге вырождается. Растение умеренного
климата, его выращивали на юге так же, как и в других ме¬
стах: сажали весной и собирали осенью. Рос картофель хоро¬
шо, но клубнеобразование приходилось на самую жаркую
пору. Оно замедлялось или прекращалось совсем, и осенью
собирали картофель мелкий, как орехи. Урожай был малень¬
кий, а какое мучение чистить мелкий картофель, Тарас хоро¬
шо знал... Академик Лысенко предложил на юге сажать кар¬
тофель не весной, а летом: картофель мог расти и в жару, а
клубнеобразование приходилось на солнечную, но не знойную
пору ранней осени, и клубни доджны получаться крупные и
многочисленные.
Тарас немедленно побежал с этим открытием к Устину
Захаровичу. Тот выслушал и сказал:
— Не можно!
— Почему, дядько Устым?
— Вытребеньки! — махнул рукой Устин Захарович.
«Вытребеньками» Устин Захарович называл все, что бы¬
ло, по его мнению, выдумкой, не стоящей внимания серьезно¬
го человека.
Тарас заколебался. До сих пор авторитет дядьки Устыма
был непререкаем, но Викентий Павлович, а главное, акаде¬
мик— они ведь тоже что-то понимали. У Тараса впервые
появились сомнения: так ли уж хорошо и правильно все, что
говорит и делает дядько Устым? Тарас пытался отогнать эти
сомнения, но, однажды зародившись, они уже не исчезли. Не
могли же ошибаться все агрономы и академик Лысенко! Они
доказывали по-ученому, а дядько Устым только отмахи¬
вался.
Весной, когда прогрелась земля и подошла обычная пора
284

сажать картофель, Устин Захарович наметил день выезда на
подсобный участок. Тарас воспротивился и сказал, что сажать
надо летом.
— Вытребеньки! — снова отмахнулся Устин Захарович.
— Не вытребеньки, а наука, дядько Устым.
— Картопля растет и без науки.
— Да ведь так же, по науке, лучше! — сказал Лешка, ко¬
торый был тут же.
— А де ты бачив, що лучше? У кнызи? Картопля в поле
растет, а не в книжках...
В спор вступили Митя Ершов, потом директор. Людмила
Сергеевна стала на сторону Тараса и сказала, что надо испро¬
бовать— часть посадить летом. Этого требует агротехника, и
ребятам будет легче — занятия к тому времени окончатся.
Тарас победил, но победе не обрадовался. Он был дово¬
лен, что картошку будут сажать «по науке», но ел себя поедом
за то, что подорвал авторитет дядьки Устыма. Валерий взду¬
мал было разукрасить эту победу:
— Так и надо! Шо он понимает? Отсталый человек, не¬
культурный...
Тарас озлился:
— А ты культурный? Да у тебя в голове того нет, шо у
дядьки Устыма в пятке!..
Тарас страдал оттого, что сам вынужден был пойти против
дядьки Устыма, и уж никак не мог допустить, чтобы дру¬
гие наговаривали на него, да еще такие «брехуны», как Вале¬
рий...
Устин Захарович подчинился решению директора и толь¬
ко сказал:
— Тарас — хлопчик разумный, работящий... А я ж вам ка¬
зав: який с меня вчитель? Робыты я умею, а вчиты — ни...
Через несколько дней после этого разговора в детдом при¬
шел щеголеватый молодой лейтенант милиции и спросил,
здесь ли работает Устин Захарович Приходько. Устин Заха¬
рович, увидев его, выпустил из внезапно ослабевших рук се¬
дёлку, лицо его задрожало. Встревоженные ребята окружили
лейтенанта и Устина Захаровича.
— Устин Захарович Приходько? — официально спросил
лейтенант. — Распишитесь в получении... Отношение из Тер¬
нопольского облрозыска. Александр Андреевич Приходько,
восьми лет, и Василий Андреевич Приходько, девяти лет, про¬
живают в детском доме в Тернопольской области. Адрес ука¬
зывается...
— Внуки... — глухо, осипшим голосом проговорил Устин
Захарович.
— Ну да! — улыбнулся лейтенант и сдвинул фуражку на
285

затылок. Белобрысые волосы упали на лоб, вся официаль¬
ность с него разом соскочила. — Видишь, дед, а ты сомневал¬
ся! Я ж тебе говорил — разыщем. Если милиция возьмется —
будь покоен!
— Внуки! — повторил Устин Захарович. — А Галька?.. Не¬
вестка ж где?..
— Насчет Галины Приходько ничего не известно, — по¬
мрачнел лейтенант. — Л^ожет, и найдется, только навряд...
Дети есть, а ее нет... Ну, держи, дед, расписывайся...
Кое-как Устин Захарович накорябал свою подпись, потом
схватил обеими руками руку лейтенанта:
— Ой, спасыби вам!... Ой, яке ж спасыби!.. Хороша вы
людына!..
— Да ну! Да что! — польщенно улыбался лейтенант и пы¬
тался освободить свою руку.
Но Устин Захарович не отпускал:
— Ой, яке ж велыке спасыби!.. Внуки мои...
Два дня, пока Устин Захарович оформлял увольнение и
получал деньги, показались ему годом. Мысли его непрестан¬
но перескакивали то к внукам, то снова к Гальке. Теперь,
когда не осталось надежды на то, что Галька найдется, он уже
не помнил своего прежнего к ней отношения, не помнил, как
сердился и ругал ее. Ему казалось, что он всегда ценил ее,
уважал и даже любил. Теперь он уже думал, какая она была
хорошая пара Андрею, какая работящая, веселая, как песни
пела — «аж душа дрожала!» — и какая хорошая мать своим
и Андреевым детям, его внукам!.. Он старался представить
себе, какие они стали, но представить не мог и вспоминал
всегда одно и то же: как Галька голосит, а они, маляга, с
ужасом смотрят на мать и захлебываются от крика... Сколько
с тех пор намучились, набедовались!.. Ну, теперь уже всё,
теперь, когда он заберет их и привезет домой... О том, что бу¬
дет, когда он привезет внуков, думать Устин Захарович не
мог. Все сливалось во что-то яркое, звучное и радостное, что
можно было назвать лишь одним словом — счастье.
Провожать Устина Захаровича на вокзал пошел весь дет¬
ский дом. Когда уже совсем собрались уходить, Ефимовна
выбежала из кухни и сердито сунула Устину Захаровичу уве¬
систый узелок.
— На вот, — ворчливо сказала она. — Сам дорогой поешь
и внукам гостинца привезешь... Я ведь вас, мужиков, знаю:
никогда ни про что не подумаете!.. — и ушла на кухню, выти¬
рая глаза.
Устин Захарович стоял на платформе, окруженный галдя¬
щими ребятами. Щеки его густо синели и пылали свежими
порезами после недавнего бритья. Все старались сказать ему
286

напоследок что-нибудь хорошее, ласковое, только Тарас
молча стоял рядом и прижимался к его большой жилистой
руке.
— Так смотрите, Устин Захарович, — сказала Людмила
Сергеевна, — как договорились: забирайте своих внуков и
возвращайтесь. Внуки будут в доме жить, и вы при них. А то
что ж так... Они ведь маленькие, ям женский присмотр ну¬
жен.
— Добре, добре!.. Спасыби!
Устин Захарович вошел в вагон и сейчас же высунулся в
открытое окно. Ему махали платками, руками, кричали о здо¬
ровье, счастливом пути. Он тоже махал рукой и что-то гово¬
рил. Было странно, непривычно видеть улыбку на его всегда
угрюмом, неподвижном лице. И не понять было, чего больше
в его улыбке — радости от предстоящей встречи со своими
«малятами», внуками, или грусти от разлуки с этими «маля-
тами», к которым так прочно приросла его душа.
Поезд тронулся. Замелькали окна, двери, флажки провод¬
ников, скоро только хвостовой вагон смотрел красным сиг¬
нальным зраком на ребят, а они всё еще стояли и махали
вслед своему суровому другу.
Не было горечи в разлуке с Устином Захаровичем: он ехал
к своим внукам, навстречу радости. Но ребятам взгрустну¬
лось. Может, это было предчувствие новых разлук? Они под¬
ступали все ближе. Кончались экзамены, скоро семиклассни¬
ки навсегда оставят детский дом.
36
Миновали со всеми их страхами и волнениями такие беско¬
нечные и так быстро пролетевшие экзамены. В последний
день в класс пришли Галина Федоровна и Нина Александров¬
на. Они поздравили ребят с переходом в седьмой, пожелали
им хорошо отдохнуть, набраться сил для новых успехов. Бо¬
рис Проценко от имени всех поблагодарил учителей и под
общий смех пожелал им тоже хорошо отдохнуть от них, от
ребят, потому что хотя они старались баловаться поменьше,
но все-таки, кажется, баловали порядочно... Валерий Белоус
шепнул, что сейчас он тоже «оторвет речугу». Сидящие рядом
ребята придержали его за куртку, за штаны, и речь не состоя¬
лась. Потом целой толпой с гамом и смехом провожали до¬
мой Викентия Павловича. Ребята подхватили друг друга под
руки и плотной шеренгой заняли всю улицу. Викентий Павло¬
вич шагал посередине. Прохожие удивленно оглядывались на
шумную толпу школьников и седеющего человека с вислы¬
287

ми усами, который смеялся и кричал ничуть не меньше
ребят.
Возле дома Викентия Павловича шумная ватага распалась,
начала расходиться. Кира, Наташа, Витька и Лешка пошли
вместе. Они поговорили о том, что каждый будет делать, куда
пойдет. Наташа оставалась в школе, Кира шла в ремесленное,
Витька, так как о военно-морском училище рано было гово¬
рить, собирался в электротехникум. У Лешки не спрашивали,
считая, что он будет учиться в седьмом.
— Получается — все в разные стороны, — сказала Кира.—
Жалко как! Но мы будем встречаться, обязательно! Прав¬
да?..
— Да что мы, расстаемся, что ли? — сказал Витька.—
А поход?
Накануне совет дружины решил провести первый поход,
пока небольшой, за двадцать километров, в Логачевский ры¬
боловецкий колхоз. Отправиться должны были через три дня
после экзаменов, но Костя предложил сначала послать пере¬
довую группу, разведчиков, чтобы договориться с колхозом,
подобрать место для ночлега, для выступления самодеятель¬
ности. В передовую группу назначили Толю Крутилина, На¬
ташу и Киру. Толя замялся — он хотел сразу после экзаменов
ехать в Керчь и участвовать в походе не собирался. Витька
во время обсуждения ерзал, насупливая брови, и наконец
спросил:
— А вы что, пешком?
— Подвернется попутная машина — хорошо, — сказал Ко¬
стя,— а нет — пешком.
— Так у вас на разведку два дня уйдет! А я предлагаю
на шверботе. По берегу далеко, а морем я вас в три часа по
прямой доставлю!.. — сказал Витька и горделиво надулся.
— Что ж, — сказал Костя, — это, пожалуй, идея. С Лужи¬
ным о шверботе я договорюсь.
Вместо Толи, к удовольствию обоих, был назначен Витька.
Он с восторгом сообщил эту новость Лешке, ожидая, что и он
так же обрадуется, но лицо Лешки никакого восторга не вы¬
разило.
— Ну так что? И поезжайте, — сказал он, опуская глаза.
Витька озадаченно посмотрел на него, стукнул себя кула¬
ком по лбу и бросился обратно.
— Постой! Подожди! — крикнул он, обернувшись, и убе¬
жал.
Через несколько минут Витька прибежал еще более сияю¬
щий.
— Всё! — еще издали закричал он. — Костя разрешил!
— Что — разрешил?
283

— Чтобы ты с нами! Понимаешь? Я ему говорю: так и
так... А он говорит: «Правильно! Кто же, мол, друзей остав¬
ляет... Вообще, говорит, его надо привлекать, он, кажется, хо¬
роший парень...» Это про тебя. Понимаешь?.. Вот молодец, а?
Я ж говорил — башковитый!
Отъезд был назначен на четыре часа, но уже в час Витька
прибежал в детский дом и заторопил Киру и Лешку.
Они зашли за Наташей и побежали на водную станцию,
потом часа два маялись, ожидая Костю и поминутно выбегая
на дорогу, чтобы спросить у прохожих, который час.
Наконец вожатый пришел. Витька давно уже подвел «Бой¬
кого» к мосткам. Костя проверил, есть ли спасательные по¬
плавки и на всякий случай весла, и скомандовал отчали¬
вать.
Витька поставил на место руль, Костя поднял парус.
Он затрещал, захлопал, потом выгнулся под ветром, у
бортов зажурчала вода. Вдали от берега ветер усилился, на¬
кренил швербот, вода закурлыкала громче. Здания на берегу
сливались в пеструю неразбериху, тонули в зеленом разливе
садов. Белые облака разбегались от солнца и таяли.
— Хорошо как! — сказала Кира и, зажмурившись, подста¬
вила лицо солнцу.
Сиреневая падымь затянула дома и зелень, лишь прозрач¬
ный, высоко поднявшийся в небо дымный полог «Орджони-
кидзестали» напоминал об оставленном сзади береге.
— Ну, капитан, может, повернем? — спросил Костя.
— Пригнитесь! — скомандовал Витька.
Сжав губы, с напряженным лицом он перебросил парус,
сделал поворот и горделиво осмотрелся.
Костя похвалил, остальные не поняли блеска Витькиного
маневра.
Наташа старалась поймать мелькающие мимо бортов сту¬
денистые блюдечки медуз.
— Хорошая завтра будет погода! — уверенно сказала
она.
Костя оглянулся на множество всплывающих наверх ме¬
дуз и подтвердил: должна быть хорошая.
Берег снова появился, потемнел, на нем выросли трубы,
домны завода. В ковше против красноватых гор рудного дво¬
ра темнел утюг затонувшего парохода. Лешка вспомнил пер¬
вую встречу с Витькой в трюме парохода, поход с Наташей.
Наташа смотрела на пароход и, должно быть, тоже вспоми¬
нала.
Взгляды их встретились, они улыбнулись недавнему сво¬
ему ребячеству. Теперь оно казалось им далеким и дав¬
ним.
289

И уж совсем далеким, таким далеким, словно это было
не с Лешкой, а с кем-то другим, вспоминались Ростов и Ма-
хинджаури, вопли маяка, перекошенное злобой лицо дя¬
ди Троши, побег, грузно кланяющийся волнам «Гастелло»,
первые дни в детдоме... А сейчас уже наступали и послед¬
ние...
Рано утром, выбрав момент, когда Людмила Сергеевна
была одна, Лешка пришел к ней.
— Ты что, Алеша?
— Я хочу спросить... Вы пустите меня в ремесленное?
— В ремесленное? Что тебе не терпится? Ты еще год мо¬
жешь жить здесь. А на кого ты хочешь учиться?
— На сталевара.
— На сталевара? Это трудно — сталеваром.
— Я знаю... Но я хочу.
— Хотеть мало.
— Я выдержу... Смогу!
— Ну что ж, — сказала Людмила Сергеевна, — иди, если
хочешь и уверен, что сможешь... Но еще есть время: подумай
как следует!
— Ладно. Только я все равно не передумаю!—улыбнул¬
ся, убегая, Лешка.
Еще какой-нибудь месяц — и надо подавать заявление, и
начнется уже совсем другая жизнь...
Завод остался по левую руку, потом позади. Откос берега
за ним отливал стеклянным блеском.
Вдруг на нем показалась, потекла вниз ярко-красная
струйка.
— Что там? — показала Кира.
— Отвал. Шлак выливают, — объяснил Костя. — Не устал,
капитан? А то давай сменю.
— С чего это я устану? — оттопырил губу Витька. — Пер¬
вый раз, что ли?
Его распирала гордость. Пусть никто, кроме Кости, не
понимает, как здорово водит он швербот, но Костя-то пони¬
мает!
Показался крутой обрыв Логачевки, причальные мостки
приемочного пункта рыбозавода. Они причалили к мост¬
кам, потом, пока позволяла глубина, подвели «Бойкого» к
берегу.
Костя и ребята ушли в правление колхоза.
Лешка остался сторожить швербот — вахтенным, объяснил
Витька. Лешка сел на носу, свесил ноги через борт.
У самого уреза воды ходили скворцы, важные, как лакеи
во фраках из заграничных фильмов, и клевали тюльку, выбро¬
шенную волной на берег.
290

Переваливаясь и гогоча, пришли гуси и прогнали сквор¬
цов. Скворцы уселись все на один небольшой куст и громко
затрещали, не то ругая грубых гусаков, не то ссорясь между
собой. Потом сделали дружное «фр-р» и улетели.
Катер подвел к причалам две большие лодки, до бортов
налитые серебристой тюлькой.
Рыбаки опустили в лодку раструб прорезиненного ребри¬
стого шланга. Заработал мотор — вздрагивающая труба ры-
бососа начала вбирать, всасывать тюльку и выбрасывать ее
на транспортер.
Бегучая дорожка транспортера проходила под соляным
бункером, из него сыпалась соль, и уже посоленная тюлька
падала в чан.
Косые тени стали бесконечными, когда Костя и ребята вер¬
нулись на берег.
Их сопровождал рыбак с морщинистым, коричневым от за¬
гара лицом.
— В сушилке будем ночевать, — сообщил Витька. — Там
места на всю школу хватит...
— Давайте быстрее, ребята, — сказал Костя. — Пора до¬
мой, а то что-то ветер затихает...
— А он уж вовсе убился, — сказал рыбак.
Ветра не было. Замерли деревья на откосе, море стало
зеркальным.
— Вам бы катером, он бы враз отбуксировал до города,—
сказал рыбак.
— Да ведь он ушел!
— Ушел.
— А ветер, как думаете, поднимется?
Рыбак посмотрел на море, на небо:
— Навряд. Коли о сю пору убился, до утра навряд чтобы
поднялся.
— Что будем делать? — спросил Костя.
И Лешке показалось, что он лукаво прищурился.
— Переночуйте, вот и вся недолга, — сказал рыбак.—
Хоть у меня в хате. Места хватит.
— Я от швербота не пойду, — сказал Витька, — я за него
отвечаю.
— Правильно! А остальные как? — спросил Костя.
— А мы... — загорелись у Наташи глаза, — а мы — хуже?
Давайте мы тоже. Вот хоть здесь, — показала она на ворох
старых, ожидающих починки сетей.
— Да идемте в хату! — предложил рыбак.
— Нет, спасибо! Решили — остаемся здесь, — сказал Ко¬
стя. По всему было видно, что он очень доволен таким реше¬
нием.— Только, может, кто о мягкой постели горюет?..
291

— Это мы-то? — возмутилась Кира. — Да я могу и вовсе
не спать!
— Вот видите, — сказал Костя рыбаку, разведя руками.—
Ну ладно, устраивайтесь, а я пойду в «Рыбкооп» за провиан¬
том.
Костя и рыбак ушли. Витька и Лешка пошли собирать все,
что могло гореть: сухие ветки, палки.
Лешка, вспомнив ночевку в поле, собирал коровьи ле¬
пешки.
— Фу, гадость! — сказала Наташа, увидев Лешкину до¬
бычу.
— Не гадость, а топливо, — возразил вернувшийся Ко¬
стя.— Палочки сгорят в полчаса, а этого добра хватит навею
ночь. Там, где леса нет, кизяк — топливо первый сорт...
Они поели колбасы и хлеба, принесенных вожатым, напи¬
лись сладкой и липкой фруктовой воды.
Над уснувшим поселком громкоговоритель под рассыпча¬
тое треньканье долго и тягуче призывал: «Приходи же, друг
мой милый!..» Потом в громкоговорителе щелкнуло, на посе¬
лок упала тишина.
Звезды одна за другой вспыхивали в небе, и тотчас заго¬
рались их близнецы в черной глади моря. Красноватые отбле¬
ски костра змеились по ней, тянулись к звездам и не могли до¬
тянуться.
Витька, уткнувшись лицом в согнутый локоть, засопел,
Кира и Наташа тоже прилегли.
Звезды в море начали дрожать, двоиться, и Лешка неза¬
метно уснул.
Проснулся он от предутренней свежести. Костер потух.
Был тот предрассветный час, когда сгущается ночная тьма,
словно пытаясь противостоять наступлению света. Его еще
не было, но он близился, подступал к горизонту, и темно¬
та бросала ему навстречу всю свою мрачную, глухую
силу.
Деревья на обрыве шумели; тихонько лопотали, всплески¬
вали волны.
Еле различимо мерцали звезды в небе, но уже ни пробле¬
ска света не было в море.
Лешка подбросил в костер веток, начал раздувать тлею¬
щие угли.
Костя проснулся.
— Вставайте, ребята! Надо ехать, пока ветер.
Поеживаясь от холода, ребята забрались в швербот. Тем¬
но-серое крыло паруса шевельнулось над ними, и сразу где-
то позади, во мраке, остались причал, рыбачий поселок и
берег.
292

— Как же мы в потемках? — спросила Кира. — Еще зае¬
дем куда-нибудь...
— Не заблудимся, — сказал Костя, сидевший теперь на
руле. — Выйдем за мысок — откроется город, завод. Да и утро
скоро...
Цепочка далеких мерцающих огоньков вскоре открылась
по горизонту с правого борта, но Костя вел швербот дальше,
в открытое море.
И только когда задрожали в воде отражения таких же да¬
леких огней завода, он положил руль на борт и перебросил
парус.
— Смотрите, смотрите! — закричала Кира.
Среди смутного марева заводских огней вспыхнула огнен¬
ная нить.
— Плавка идет,—.сказал Костя.
Огненная нить померкла, потом вспыхнула снова, прони¬
зывая, прожигая мрак. Он сдался и отступил. Небо позади
домен посветлело, окрасилось розовым. Будто зажженная
огненной нитью, занималась заря.
Костя сменил галс, парус закрыл завод, но не мог скрыть
зарю. Отблески ее струились по воде, светом наливалось небо,
и даже парус, будто накаляясь, начал розоветь.
Ветер дул с северо-востока — Косте приходилось лавиро¬
вать.
Когда он снова сменил галс и перебросил парус, солнце
уже поднялось над горизонтом и уже не розовым, а золоти¬
стым светом залило берег. Ребята никогда не видели его при
восходе солнца — он показался им незнакомым и таинствен¬
ным.
— Мы... — сказала Наташа, — мы сейчас как аргонав¬
ты...
— Ага, — подхватил Витька, — как у Джека Лондона. По¬
мнишь:
Как аргонавты в старину,
Покинули мы дом,
И мы плывем, тум-тум, тум-тум,
За золотым руном...
— Да нет! — поморщилась Наташа. — То ж золотоискате¬
ли. Вот оно, золото, смотрите!
Она перегнулась через борт, зачерпнула в горсть воды.
Солнце стекало с ее пальцев золотыми каплями.
— Капитаны! — вскочил Витька. Капитаны были для него
воплощением всего лучшего, и, приближая мечту, он называл
293

всех и себя капитанами. — Капитаны! Золотой берег перед
нами. Полный вперед!
Ветер, заходя к востоку, усилился. Костя переложил
руль — «Бойкий» накренился и стремительно понесся к бе¬
регу.
Лешка вспомнил напутствие Анатолия Дмитриевича.
— Полный вперед! — крикнул он. — Чтобы ветер свистал
в ушах!..
Ясный свет разгорающегося утра струился на легкой вол¬
не и бежал им навстречу.

НИКОЛАЙ
ДУБОВ
ОГНИ
НА РЕКЕ
Повесть

ОТЪЕЗД
Костю провожают мама и Лелька.
Мама —это он еще понимает. А вот Лелька? Мама хотела
оставить ее дома, но она подняла такой рев, что пришлось
взять с собой. Конечно, ей интересно посмотреть на пристань
и пароход, а не провожать Костю. Очень нужно ему, чтобы его
провожали, да еще такие, как Лелька! Другое дело — если бы
ребята, и особенно боевой, верный друг Федор. Но друга Фе¬
дора нет, он еще вчера уехал с отцом в Остер, на рыбалку.
Они ездят туда каждую субботу. Костя сколько раз просился
вместе с ними, обещая привезти целое ведро рыбы, но мама
не пускает и говорит, что рыбу можно купить на базаре. Про¬
сто она боится, что Костя утонет. А почему он обязательно
должен тонуть? В пятом «Б» он плавает лучше всех.
Теперь у дяди он половит рыбку! Вот только удилища
пришлось оставить дома. Мама и слушать не захотела:
— Нет уж, пожалуйста! Никаких палок в троллейбус... Я и
так с ног сбилась.
Палок! Лучше Костиных удилищ ни у кого нет. Даже у
Федора. Настоящие бамбуковые. Неизвестно еще, есть ли та¬
кие у дяди. И вовсе она не сбилась с ног. Ходит дай бог вся¬
кому— Костя еле поспевает и должен делать большие шаги,
чтобы не отстать.
— Костя, не вышагивай, как журавль! Что за баловство?
Последние дни ей невозможно угодить — всё не так, всё не
297

по ней. Сама говорит, что с этой командировкой она прямо го¬
лову потеряла. Лелька не поняла и удивилась:
— Как же ты, мама, потеряла, если она тут?
— Ты еще маленькая, не понимаешь, — засмеялся Костя.
Костя большой, и он понимает.
Ого, поехать в Каховку! Тут можно потерять голову, даже
если едешь не насовсем, а в командировку. Шутка ли — уви¬
деть трассу и место, где будет плотина, и геологов, как они
бурят всякие скважины! Но мама волнуется не из-за этого, а
из-за пустяков: как оставить Лельку и Костю, что делать с
комнатой, почему дядя не приехал и как теперь быть?
Костя предложил самое разумное: ехать всем вместе, с ком¬
натой ничего не сделается, пока они путешествуют. Но мама
рассердилась и сказала, чтобы он не выдумывал. Это не путе¬
шествие, а деловая командировка, и детям там нечего делать.
Вообще, если бы он был положительным человеком, она оста¬
вила бы его и Лелю у Марьи Афанасьевны и спокойно уехала.
Но он совсем отбился от рук — это ужасно, когда дети растут
без отца! — никого не слушается и, конечно, не будет слушать¬
ся Марьи Афанасьевны. А раз так, она оставит Лелю, а его
отправит в Полянскую Греблю, к дяде, и тот приберет Костю
к рукам.
Ну и очень хорошо! В прошлом году он уже оставался у
Марьи Афанасьевны, и с него хватит. «Костя, не горбись!»,
«Костя, не таращи глаза!», «Почему ты не вымыл руки перед
обедом?», «Разве можно так отвечать? Какой невоспитанный
мальчик!», «У тебя болит животик?», «Дай лобик, я пощу¬
паю»... Животик, лобик, рубашечка... Костя презирает эти те¬
лячьи нежности, его прямо тошнит от них, и он начинает озор¬
ничать, даже когда ему не хочется.
А с дядей они, конечно, поладят.
И нечего маме волноваться: он отлично доедет. Что из того,
что дядя не приехал? Он же на работе. И телеграмма ведь
прибыла, что он будет встречать. Значит, всё в порядке.
Но мама не может не волноваться. Она начала волновать¬
ся, едва узнала о командировке, и с тех пор только и делает,
что волнуется. Как он доедет? Как будет жить? Что ему дать
в дорогу?
А что ему нужно в дорогу? По-боевому, по-походному: тру:
сы и рубашку. Вместо этого мама упаковала полный саквояж
да еще набила авоську всякой едой, словно он едет на необи¬
таемый остров. Теперь ей кажется, что непременно что-то за¬
были, оставили дома, и, раскрыв на коленях саквояж, она на¬
чинает все перебирать и говорить Косте, где что лежит.
Костя не слушает. В открытое окно троллейбуса врывается
ветер, треплет Лелькины волосы и пузырем надувает Костину
298

рубашку. Уже проехали зоосад, убежала назад ограда Поли¬
технического; презрительно шипя шинами на остающиеся
сзади трамваи, троллейбус мчится по Брест-Литовскому
шоссе.
— Леля, не крутись на сиденье!.. Так смотри, Костя: здесь
рубашки, вот теплая куртка, вот носовые платки...
— Ладно, — не оборачиваясь, отзывается Костя. — Мы
прямо до конца, мама?
— С какой стати? Пересядем на трамвай, а потом спустим¬
ся фуникулером. И не спорь, пожалуйста, мы и так опаздыва¬
ем!— говорит мама, хотя Костя и не думает спорить.
Конечно, не штука и опоздать, если увязалась Лелька и ее
нужно было переодевать, причесывать и навешивать всякие
банты. Вон на голове — как пропеллер.
Отсчитывая пассажиров, щелкает турникет у входа в фу¬
никулер. Вагончик полупустой. Костя садится у окна, но Лель¬
ка требует это место для себя, вертит головой во все стороны,
чтобы увидеть все сразу — и Днепр, и ползущий снизу вагон¬
чик,' и толстую черную, блестящую от масла змею троса. Ей
жутко смотреть вниз, на землю, и она повизгивает от страха,
но тихонько, чтобы мама не забрала ее от окна.
Вагончик, поднимающийся снизу, равняется с ними, потом
уползает вверх и становится маленьким, как игрушечный.
А черные, тоже все в масле, колеса, по которым бежал трос,
все еще крутятся и крутятся, будто торопятся за ним вдогонку.
Смотреть вниз и правда немного жутко. К подножию кру¬
того косогора сбегают сверкающие рельсы, а вокруг вздыма¬
ются высоченные деревья. Их вершины тянутся к вагончику,
и, если не смотреть на землю, кажется, что он не катится по
рельсам, а плывет между деревьями по воздуху, еще немнож¬
ко— и он оборвет трос, перемахнет через нижнюю станцию,
дома Подола1, да так и понесется поверху через Днепр к си¬
неющему вдалеке лесу.
Однако трос не обрывается, вагончик никуда не плывет, а
плавно останавливается у ступенек. Костя, мама и Лелька
торопливо бегут по ним, потом по гулкому бетонному коридо¬
ру, пересекают душную улицу, и вот наконец пристань.
За деревянным зданием вокзала раздается густой хриплый
рев. Лелька испуганно вздрагивает и обеими руками хватает¬
ся за Костю.
Костя тоже начинает беспокоиться, ему кажется, что они
идут слишком медленно и обязательно опоздают.
Они проходят через здание речного вокзала, спускаются по
лестнице к пристани — большой барже, на которой высится
постройка вроде дома. Из-за этой постройки совсем не видно
1 Район г. Киева.
299

парохода — торчит одна толстая черная труба с красной каем¬
кой да мачта с фонарями, подвешенными один над другим.
Впритык к барже стоит пароход. Между ними совсем не вид¬
но воды, и можно даже не прыгать, а шагнуть прямо с прича¬
ла на пароход, но дорогу преграждает толстый брус. Остает¬
ся лишь узкий проход на сходни — огражденные перилами
две доски с прибитыми поперек планками.
У сходен стоят два моряка. Костя знает, что они не моря¬
ки, а водники — моряки бывают на море, а не на реке, — но
они совсем как моряки: в синих кителях с блестящими пуго¬
вицами и белых фуражках. На фуражках у них «крабы» —
золотые якоря, окруженные золотыми листиками. Водники так
беззаботно разговаривают и смеются, что Костя ужасается
своей торопливости и начинает шагать нарочито медленно,
вразвалку, так что матери приходится дернуть его за рукав:
—з Костя, не спи, пожалуйста!.. Где я могу найти капита¬
на?— спрашивает она у водников.
— Капитана сейчас нет, — отвечает один из них, наблю¬
дающий за чем-то, происходящим в коридоре парохода.
— Как же быть? Что же теперь делать? — теряется
мама.
Второй оглядывается на маму, и лицо его светлеет.
Костя знает, что мама красивая, он и сам любит смотреть
на нее — конечно, не тогда, когда она сердится и ругает за что-
нибудь. Но этот молодой водник с лейтенантскими погонами
и такими же белобрысыми, как у Федора, волосами что-то уж
очень долго смотрит и улыбается. Это Косте не нравится, и он
хмурится.
— А в чем дело, гражданка? —^ спрашивает белокурый
лейтенант.
— Брат мне писал, что надо с капитаном, а его нет... Как
же теперь быть? Может, у него есть заместитель?
— Старший помощник занят. Я — второй помощник. Да
вы скажите, в чем дело.
Мама сбивчиво объясняет, что вот ей надо отправить сына
к брату, бакенщику, в Полянскую Греблю, там брат встретит,
а она боится отпускать мальчика одного, ведь там даже нет
пристани, но у нее безвыходное положение, ей нужно ехать в
срочную командировку, она хотела просить капитана, а его
нет...
Лейтенант давно все понял, а мама говорит и говорит, и он
не перебивает, потому что ему просто приятно смотреть на нее
и слушать. Костя видит это и мрачнеет еще больше.
— Понятно, — говорит наконец лейтенант. — Где же ваш
сын? Вот этот сердитый товарищ? А я думал, это брат. Совсем
взрослый мужчина!
300

Костя не поддается на эту грубую лесть и продолжает хму¬
риться.
— Не беспокойтесь, гражданка, будет полный порядок.
Доставим в целости и сохранности. А Ефима Кондратьевича
Кичеева я знаю — как же, лучший бакенщик! Сын ваш отлич¬
но доедет, выспится, а по дороге мы из него водника сделаем...
Проходите, пожалуйста, устраивайте мальчика — времени еще
много. Сейчас я вызову проводницу.
Насупленный Костя ступает на сходни, а следом, держа
Лельку за руку, идет мама.
— Тетя Паша! —кричит лейтенант. — Проводи пассажира
в каюту.
Откуда-то из коридора появляется высокая, худая женщин
на с длинным носом и тонкими, сжатыми губами. Они сжаты
так плотно, что Косте кажется, будто она говорит, не открывая
рта.
Тетя Паша делает несколько шагов по коридору, повора^
чивает налево и вдруг словно проваливается вниз.
— Боже, что за лестница!—ужасается мама.
— Это не лестница, мама, это трап, — говорит Костя.
— Ну, ты все знаешь, известный моряк... Смотри не стук*
нись!
Когда это он стукался? Костя пропускает их вперед, а по^
том лихо, по-моряцки, бежит вниз; Однако трап такой крутой,
ступеньки поставлены так тесно, а железные порожки на них
такие скользкие, что он едва не летит кувырком и хватается
за спасительные поручни. Мама оборачивается на подозри^»
тельный шум, но Костя уже восстановил равновесие и чинно
шагает со ступеньки на ступеньку.
— Вот каюта, — не разжимая губ, говорит тетя Паша,^
устраивайтесь, — и уходит.
Каюта маленькая — здесь всего две койки, у двери шкаф,
а между койками узкий столик. Вернее, койка одна, вторую
заменяет узкий жесткий топчанчик, обитый клеенкой. Зато над
столиком, почти у самого потолка, настоящий иллюминатор —■
круглое окошечко, прижатое к борту медными барашками.
Костя сразу же взбирается на стол и начинает откручивать
барашки.
— Костя, не смей! Слышишь? И вообще — или ты обеща¬
ешь, что не будешь открывать окно, или мы сейчас же идем
на берег, и ты никуда не поедешь!
Костя слезает со стола: все равно пока в иллюминатор ни¬
чего не видно, кроме просмоленного борта баржи, а в дороге
он сориентируется...
Лелька бродит по каюте и ощупывает стол, койку, пробко¬
вые спасательные пояса, а мама опять повторяет наставления:
ЗОГ

слушаться дядю, без взрослых не купаться — боже упаси! — и
не хватать сразу, как маленький, сладкие пирожки, а сначала
есть вареное мясо и яйца вкрутую, потом сладкое; по пароходу
не бегать, к краю не подходить и в воду не смотреть, а то за¬
кружится голова — словом, все, что в таких случаях говорят
мамы и от чего Косте становится невыносимо скучно.
Костя пробует разговаривать, как тетя Паша, не разжимая
губ, но мама пугается:
— Почему ты мычишь? У тебя болят зубы?
Костя тоже пугается — как бы из-за этого его не оставили
дома! — и начинает говорить нормально, как все люди, а не
как тетя Паш&.
Времени действительно оказывается много, и Костя томит¬
ся той неопределенностью, мучительным междувременьем, ко¬
гда уже попрощались, все сделано и сказано и нужно только
ждать настоящего расставания. Мама еще что-то такое гово¬
рит и, не отрываясь, смотрит на Костю. Большие карие глаза
ее делаются тревожными и жалостливыми. Лелька тоже при¬
тихла и подозрительно пыхтит — значит, сейчас задаст реву.
От всего этого Косте становится так беспокойно, что впору
заплакать самому, но тут наверху опять густо и хрипло ревет
гудок; Лелька бросается к маме в колени, мама спохватывает¬
ся: им пора уходить. Они выходят в узкий коридорчик. По
сходням торопливо бегут опоздавшие пассажиры, толкают их
мешками и корзинами, но мама ничего не замечает. Она опять
тревожно и жалостливо смотрит на Костю, потом крепко це¬
лует его несколько раз и торопливо повторяет:
— Смотри же, Костик, будь умным. И, пожалуйста, ничего
не выдумывай!..
Лелька тоже тянется целоваться. Костя старается незамет¬
но отпихнуть ее, но мама замечает:
— Как тебе не стыдно, Костя! Фу, какой ты грубый! Поце¬
луй сестру!
А Костя вовсе не грубый, он просто терпеть не может вся¬
ких нежностей. Однако теперь ничего не поделаешь. Костя по¬
корно нагибается и подставляет щеку. Ну конечно! Лелька,
как только вышли из дому, выклянчила мороженое, и теперь
лицо и руки у нее липкие, как тянучка. И кто это вообще выду¬
мал целоваться!
Мама и Лелька сходят на пристань и становятся у перил.
Костя хочет подойти поближе, но его отталкивают:
— Сюда нельзя; мальчик, сейчас отчаливаем!
Костя еще раньше заприметил ведущий наверх трап, в люк
которого заглядывает голубое небо. Он взбирается по трапу и
оказывается на верхней палубе.
Посреди палубы, перед высокой черной трубой,—застек-
302

ленная будка, и там виднеется рулевое колесо — штурвал.
С обеих сторон, по краям палубы, — стеклянные будочки по¬
меньше, и там сверкают начищенные медные трубы. «Перего¬
ворные»,— догадывается Костя. Значит, он на капитанском
мостике. А не турнут его отсюда? Нет, не похоже. На носу и
на корме стоят деревянные скамейки, как в саду, и даже сто¬
лики, будто это не палуба, а закусочная. На скамейках сидят
пассажиры, и никто их не туряет*. Значит, это такой пароход,
где капитанский мостик и палуба вместе.
Вокруг всей палубы идут поручни из двух железных пру¬
тьев. Костя подходит к поручням, берется за них и широко,
по-моряцки, расставляет ноги. Эх, если бы видел пятый «Б»
или хотя бы боевой друг Федор, как Костя стоит на капитан¬
ском мостике! Ну, не совсем на мостике — на палубе, но мос¬
тик-то вот он, рядом!..
Но пятого «Б» нет, нет и друга Федора. Внизу, на пристани,
стоит мама, и встревоженные большие глаза ее ищут Костю.
Лелька первая замечает его и кричит:
— Вон он! Вон он!
Мама тоже находит его глазами, улыбается, что-то хочет
крикнуть, но в это время звонит колокол, Костю обдает брыз¬
гами, и за его спиной трижды оглушительно ревет. Люди на
пристани что-то говорят или кричат, но из-за этого рева ниче¬
го не слышно, и кажется, что они, как рыбы, беззвучно откры¬
вают рты.
— Отдать носовую!
Это командует белокурый второй помощник. Он стоит в
левой стеклянной будочке и что-то говорит в раструб сверкаю¬
щей медной трубки, а потом затыкает его пробкой на цепочке.
Палуба, железный прут поручней начинают мелко дро¬
жать. На нижней палубе, прямо под Костей, с железных тумб
сматывают трос; он провисает, и тогда другой конец его, за¬
канчивающийся петлей, снимают с тумбы на пристани и бро¬
сают в воду. Узкая полоска воды между пароходом и приста¬
нью ширится. Эх! Столько надо увидеть — и нельзя: мама
стоит у перил, не сводит с Кости глаз, и, значит, уйти никак
не возможно. Обижать ее Косте не хочется. Вон — улыбается,
а по щекам текут слезы, и она вытирает их кончиками пальцев.
И чего плакать, спрашивается? Что он, на год, вокруг света
едет, что ли? Однако внутри у Кости что-то ёкает. Все-таки
они никогда не разлучались. Раньше Костя ездил только по
железной дороге — и то вместе с мамой, и он был тогда такой
маленький, что уже плохо помнит ту поездку.
Чтобы окончательно не разжалобиться, Костя свирепо мор¬
щит лоб, еще крепче сжимает поручни и не обращает внима¬
ния на Лельку, машущую рукой. Она начала махать, как толь¬
303

ко увидела Костю на палубе, и с тех пор непрерывно машет,
но Костя не отвечает; она топает ногами и обиженно кричит:
■— Костя! Ну Костя же!
Мама тоже поднимает руку и машет платочком.
Нос парохода отваливает от пристани, пристань уплывает
влево, назад, люди становятся меньше, и теперь похоже, что
там стоят не мама и Лелька, а две девочки — одна большая,
другая совсем маленькая. Костя машет им в ответ, пока мо¬
жет различать их фигуры, потом опускает руку. Теперь они,
наверно, поднимутся на горку и долго будут смотреть на паро¬
ход, увозящий Костю.
„АШХАБАД"
Пароход разворачивается носом по течению и, зачем-то
протрубив еще раз, ходко бежит мимо Владимирской горки,
переправы на пляж и Труханова острова. До самой воды ост¬
ров зарос фанерными грибками и киосками, а настоящая зе¬
лень отступила подальше от берега, оставив его под жестоким
солнечным накалом.
Навстречу пароходу, вздымая седые пенные «усы», мчится
скутер. Костя провожает сидящих в нем людей завистливым
взглядом и начинает обстоятельно знакомиться с пароходом.
У самых краев палубы, перед стеклянными будочками,
справа и слева стоят укрытые брезентом шлюпки. И на носу
каждой написано «Ашхабад». Только на одной шлюпке «д»
почему-то размазано, и получается просто: «Ашхаба». Возле
стенок будочек уставлены в ряд пустые белые ведра. На каж¬
дом синей краской нарисована только одна буква, но ведра
стоят так, что опять-таки получается название парохода —
«Ашхабад». Это слово написано и на спасательных кругах,
подвешенных к поручням, и на колесных кожухах. Палуба со¬
всем настоящая — деревянная, из узких, длинных дощечек,
пазы между ними проконопачены и залиты смолой.
Костя принимается считать, сколько дощечек уложено по¬
перек палубы, но мачта вдруг начинает отклоняться назад,
пока не ложится почти совсем горизонтально: «Ашха.бад» при¬
ближается к мосту, и мачту опускают, чтобы не зацепить мост.
Пароход густо и внушительно гудит. Теперь Костя видит,
что гудок — медная дудка с двумя полукруглыми дырами —
укреплен сзади трубы. Оттуда сначала вырываются брызги,
пар, а потом уже начинается басистое гудение.
«Ашхабад» проходит между быками пешеходного моста,
почти у самого левого берега. Костя пытается рассмотреть че¬
рез настил бегущие поверху машины и автобусы, но там, кро¬
304

ме переплетения бревен и балок, ничего не видно. На самом
верху быка один над другим висят фонари, к ним из воды от¬
весно поднимаются скобы — ступеньки. Костя прикидывает,
легко ли туда взобраться, и решает, что Федор, конечно, забе¬
рется, и он, Костя, хотя высоко и страшновато, залезет тоже.
Ничего особенного.
Позади остаются заросшие кручи правого берега, уткнув¬
шаяся в небо колокольня Лавры, железнодорожный мост. Бе¬
рега отступают, словно приседают, и укутываются мелкой по¬
рослью лозняка. Немногочисленные пассажиры на палубе
подставляют ветру спины, устраиваются на корме за трубой,
где из машинных люков идет теплый воздух, пахнущий нагре¬
тым маслом.
Если заглянуть в люк — там видны вентили, трубы в тол¬
стых коричневых обмотках, словно в компрессах, и блестящие
рычаги, которые снуют взад-вперед, как локти. На одной из
труб сохнет тельняшка, на другой — черные брюки.
Костя спускается вниз — получше рассмотреть машину.
Здесь палуба железная и вся утыкана пупырышками, чтобы
ноги не скользили. Но железо это так отшлифовано башмака¬
ми и сапогами, что пупырышки мало помогают, и оно все рав¬
но скользкое. Костя находит трап в машинное отделение, но
только заносит ногу через высокий железный порог, как его
окликают:
— Ты зачем? Туда ходить нельзя!
Костя поворачивается и идет в салон на корме. Здесь пас¬
сажиров мало, они сидят порознь и молчат. Только три тетки,
зажав между ног корзины и мешки, склонились друг к другу
и, как заводные, кивают головами четвертой, которая что-то
негромко и горячо рассказывает. Костя, как бы нечаянно, про¬
ходит мимо — а вдруг что-нибудь интересное!
— Прихожу я — и что же вы думаете, милаи? — трагиче¬
ски говорит рассказчица. — Телушка-то не поёна!..
Все ясно. Телушки Костю не интересуют.
Поодаль, у окна, сидит женщина с усталым лицом. Возле
нее и под жестким диванчиком сложены узлы, мешки, дере¬
вянные чемоданы с большими висячими замками. Женщину
разморили жара и усталость, она то и дело клонится вправо,
к большому узлу, приткнувшись к которому спит девочка лет
четырнадцати. Другая девочка, поменьше, с мелкими русыми
кудряшками на лбу, бродит по салону, потом забирается с но¬
гами на диванчик и смотрит на убегающие назад пологие зе¬
леные берега. Ей, видно, тоже хочется спать — она широко,
всласть зевает.
— Проглотишь! — говорит Костя и тоже взбирается на ди¬
ванчик рядом. — Ты что, не выспалась?
1 J Библиотека пионера, том IX
305

— Ага. Мы всё едем и едем, и никак не выспишься...
— Да ведь пароход недавно отошел.
— А мы дальние. Мы с Сахалина едем. Три недели уже.
— С Сахалина? — переспрашивает Костя, жадно и недо¬
верчиво оглядывая девочку.
Он заговорил с ней от скуки — что за компания какая-то
девчонка! — но теперь она кажется ему необыкновенной и да¬
же выгоревшие мелкие цветочки на ситцевом застиранном
платье — удивительными.
— Врешь небось?
— Ас чего бы я врала? — равнодушно отвечает девочка.—
Вон хоть у мамы спроси.
Костя оглядывается на женщину с усталым лицом, но та
уже совсем склонилась на узел и сладко спит.
— А что вы там делали?
— Известно что — жили. Папа на рыбзаводе работал —
там и жили, в поселке.
— И ты океан видела, Великий или Тихий?
— Ну да, мы ж на берегу жили.
— И по морю на пароходе плавала?
— А как же! Иначе до Сахалина не доберешься. Можно
еще на самолете, так у нас вещей много.
Девочка говорит спокойно и равнодушно, а Костю разби¬
рают зависть и восторженное любопытство. Он не понимает,
как можно говорить об этом хладнокровно. Да если бы он по¬
бывал на Сахалине, на берегу океана!.. Ему хочется узнать
сразу все обо всем, но девочка по-прежнему отвечает вяло и
скучно.
— Эх, ты! — укоризненно говорит Костя. — Что ты как ва¬
реная? Столько видела, а рассказать не можешь!
— Это я спать хочу. Вот приедем, высплюсь, тогда...
— А вы куда едете?
— Сейчас к бабушке, в Черкассы, а потом — в Каховку.
— В Каховку? — Любопытство и зависть Кости разгорают¬
ся еще больше. — Зачем?
— Папа на строительстве устроиться хочет.
— А ты?
— А что ж я? Я учиться буду. Папа хотел раньше ехать,
а потом решил подождать, когда у меня и Сони уроки кончат¬
ся. Как кончились, мы и поехали.
— А где ж твой отец-то?
— В буфете. Он давно уж пошел. Пиво, наверно, пьет.
— Пойдем, покажи.
— Да, а если оттуда прогонят?
ь— Не прогонят!
По гулкой железной палубе они проходят в носовое номе-
306

щение, где расположен буфет. За четырехугольным столом
против буфетной стойки сидят трое: полный лысый человек в
очках, смуглый юноша и худощавый с загорелым, словно
обожженным, лицом мужчина в бумажной фуфайке, заправ¬
ленной в брюки. Перед ними стоят кружки с пивом, над кото¬
рыми пузырятся белоснежные пенные шапки.
— Ты что, за мной пришла? Соскучилась? — замечает де¬
вочку мужчина в фуфайке. — Сейчас пойдем!
Он погружает свои светлые, как пиво, усы в пену, потом
отставляет кружку, вытирает усы и обращается к собеседни¬
кам:
— Я ведь сам родом-то оттуда, из Алёшков... Как же я мог
на месте усидеть, когда на моей родине такое началось? Уж
теперь-то мы нашу землю образуем! — Он стукает по столу
кулаком так, что кружки подпрыгивают, одним глотком допи¬
вает оставшееся пиво, поднимается, и только теперь становит¬
ся видно, какой это большой и сильный человек. — Пошли,
Настя!
Сахалинцы уходят. Юноша пьет пиво, а толстый мужчина,
потирая лысину, смотрит вслед ушедшим и говорит:
— Вон как — за двенадцать тысяч верст человек при¬
скакал!..
— А как же? — отвечает юноша. — Я вот, как курсы кон¬
чу, тоже туда поеду.
Они умолкают.
Костя ожидает продолжения разговора, но лысый уходит,
а юноша углубляется в книгу.
Через некоторое время Костя опять идет в кормовой салон,
где расположились сахалинцы. Однако Настя уже спит, поло¬
жив голову на колени матери; спит и отец, вытянувшись на
узком диванчике во весь свой огромный рост.
Не спит только старшая сестра Насти — сторожит вещи.
Костя пробует с ней заговорить, но она, опасливо моргая под¬
пухшими веками, косится на него и молчит. Как все-таки не¬
справедливо бывает в жизни, думает Костя: вот такую сонную
клушу везут в Каховку, а он не может туда попасть!..
Однако делать здесь нечего, и Костя уходит в буфет. Там
большие окна, из них видно все вперед и по сторонам, а дверь
ведет на нос, где на барабан намотана якорная цепь и торчат
какие-то рычаги. Костя открывает дверь и выходит туда, но
его догоняет возглас:
— Мальчик, не ходи на нос! Ты же видишь, что на двери
написано.
Он ничего не собирался делать, а только хотел посмотреть
якорь и как бегут волны от носа. Нет уж, если здесь все за¬
прещается, лучше сидеть в каюте!
307

У трапа кто-то берет его за плечо:
— Ну, герой, нравится тебе у нас?
Перед Костей стоит тот самый лейтенант, помощник капи¬
тана, и улыбается. Костя разозлен своими неудачами, улыбка
лейтенанта злит его еще больше, и после секундного колеба¬
ния он сердито буркает:
— Нет!
— Ну? Почему?
— Что это за пароход такой, что ни пойти, ни посмотреть!..
— Ясно. Тебе хочется и машиной поуправлять, и штурвал
покрутить, и неплохо было бы в мегафон крикнуть: «Лево на
борт!» или еще что-нибудь в этом роде. А?
— Ничего подобного! Просто я хотел посмотреть.
— Ага. Ну, пойдем посмотрим. Что здесь в духоте сидеть!..
Вот, — говорит помощник, — после машины самое главное де¬
ло на пароходе — руль. Руль там, внизу, под кормой, к нему
идут штуртросы от этого штурвала. Рулевой поворачивает
штурвал — поворачивается и руль...
— Что, товарищ помощник, новая кадра? — улыбаясь,
спрашивает рулевой.
— Все может быть. Глядишь, и нас сменит.
— А что ж? Свободная вещь.
— Где же нактоуз? — спрашивает Костя.
Штурвал стоит у самого окошка, и перед ним нет компаса,
а он всегда бывает на судах, о которых Костя читал.
— Видал? Подкованный товарищ! — смеется помощник.^—
Компас нам не нужен. Мы ведь не по морю — по Днепру хо¬
дим, и здесь берега и все обстановочные знаки перед глазами.
— А карты?
— Карта тут, — стучит себя по лбу рулевой.
Лицо Кости выражает недоумение, и помощник поясняет:
— Мы реку наизусть должны знать, — снизу вверх и свер¬
ху вниз, вдоль и поперек.
— Тут, пока на карту глядишь, так в берег и врежешь,—
говорит рулевой. — Мы и без карты не заблудимся...
— Одерживай! — прерывает его помощник, но рулевой и
сам уже поворачивает штурвал, и поворотное движение паро¬
хода замедляется.— Что-то мне не нравится этот перекат:
раньше времени обнаруживается.
— Да нет, нормально. Вода быстро спадает, вот он и лезет
наверх, — говорит рулевой.
— Ну, что тебе еще показать? Переговорную трубу? Через
нее мы передаем команду в машинное отделение—какой дер¬
жать ход.
*— А можно... — начинает и не оканчивает Костя.
— Нет, зря болтать нельзя.
308

— Я только послушать.
— Это — пожалуйста.
Помощник вынимает пробку, Костя прижимается ухом к
раструбу. По трубе доносится смутный, неясный шум и уча¬
щенное сопение, словно кто-то громко дышит Косте в самое
ухо.
— А почему это мы плывем-плывем, а на берегах ничего
нет — ни городов, ни сел?
— Есть, только редко — где высокие места. Видишь, бере¬
га какие низкие. Весной, в полую воду, Днепр их все заливает.
Он на километры, брат, разливается. Если бы тут сёла были,
их бы тоже заливало. А сёла подальше, на взгорьях, стоят,
чтобы их вода не доставала. Вот потому и кажется, что берега
пустынные.
Помощник обходит вместе с Костей всю палубу, показы¬
вает фонари бортовых огней — зеленый справа и красный сле¬
ва,— раструбы вентиляторов, такие широкие, что Костя сво¬
бодно может в них пролезть. Белые снаружи и красные внут¬
ри, они похожи на огромные раскрытые рты.
— А почему там, внизу, пол железный?
— Осталось от старого. Раньше наш пароход был буксиром,
потом его переделали в пассажирский — сделали надстройку,
каюты... А палуба осталась, как была...
Белокурого помощника окликают.
— Сейчас, — отзывается он. — Ну, вот что, друг: как тебя
звать? Костя? Гуляй, Костя, сам, меня зовут. Но смотри, к
борту не подходить! Раз я твоей маме обещал — я отвечаю.
Понятно?
— Есть к борту не подходить! — отчеканивает Костя.
— О! Совсем моряк! Нет, из тебя определенно будет
толк! — смеется помощник и сбегает по трапу вниз.
В общем, он оказывается ничего, подходящий парень, этот
помощник. А если все время улыбается, так что здесь такого?
Просто он молодой, веселый, ему все нравится.
Костя долго смотрит на бегущую за бортом вспененную во-
ду; в причудливых водоворотах ее мелькают воображаемые
картины, одна заманчивее другой. А когда он поднимает голо¬
ву, далеко впереди, у самого горизонта, клубится розовый дым,
словно облака на рассвете.
Облака растут, поднимаются выше и мало-помалу желте¬
ют. На них появляются тени, они зеленеют, и скоро Костя до¬
гадывается, что это не дым и не облака, а высокий крутой
берег, поросший редкой зеленью. Сначала кажется, что паро¬
ход удаляется от него, потом река резко поворачивает вправо,
и кручи стремительно растут, заслоняют полнеба. Справа по
ним карабкаются вверх редкие хаты. На берегу, у подножия
309

крутого косогора, приткнулась кургузая баржа — пристань.
Пароход подваливает к барже. Там у перил толпятся девоч¬
ки, а над ними, поминутно оглядываясь, как наседка, возвы¬
шается фигура учительницы или пионервожатой.
— Что это? — спрашивает Костя у старичка, сидящего на
палубе.
— Триполье.
— То самое?
— Какое то самое? Триполье — одно, другого нету.
Костя кубарем слетает по трапу к сходням. Их уже устано¬
вили, и по ним гуськом торопливо и осторожно идут школьни¬
цы, а учительница стоит у перил и, приподняв руку и шевеля
губами, пересчитывает девочек.
— А ну, Костя, проводи их на палубу! — окликает его зна¬
комый помощник.
— Нет-нет, в каюту! — кричит учительница.
— В каюту так в каюту! — соглашается помощник.—
В кормовой салон.
Косте хочется сойти на берег, но отказать помощнику
нельзя. Он идет в кормовой салон, а за ним, шушукаясь, та-
бунком идут девочки. Следом появляется учительница; школь¬
ницы окружают ее, рассматривают салон, охают, ойкают и
поднимают такой галдеж, что Костя сейчас же уходит.
Однако на берег сойти не удается. Уже звонит колокол, па¬
роход гудит и отваливает от пристани. Из-под колесного ко¬
жуха со свистом и шипением вырывается пар, окутывает при¬
стань, еще и еще — пароход будто громко отдувается, наби¬
раясь в дорогу сил.
Взобравшись на верхнюю палубу, Костя со стесненным
сердцем жадно смотрит на обрывы. Крутые косогоры пусты и
безлюдны. На полугоре, там, где на глинистой почве торчат
редкие пучки травы, бродит белая коза. Она щиплет траву,
потом поднимает голову, жуя смотрит на пароход и опять при¬
нимается щипать.
Триполье! Место гибели и бессмертной славы киевских ком¬
сомольцев! Совсем недавно, перед концом учебного года,
пионервожатая рассказывала о Трипольской трагедии, о том,
как в 1919 году комсомольский отряд выступил из Киева на
борьбу с кулацкой бандой «зеленых», как пришли они в Три¬
полье и погибли здесь в неравном бою. Вот, может быть, с
этой самой кручи Люба Аронова, Миша Ратманский в послед¬
ний раз смотрели на Днепр, на безбрежные приднепровские
дали, посылая прощальный привет родине...
Костя ищет взглядом памятник, однако ничего похожего
на памятник на берегу нет.
Косте жаль, что его нет — большого красивого памятника,
310

такого, чтобы он был заметен отовсюду и чтобы, завидев его,
пароходы давали длинный печальный гудок, а пассажиры,
стоя в строгом молчании, смотрели на него и с благодарностью
думали о людях, отдавших жизнь за родную советскую власть,
за коммунизм...
Памятника отсюда не видно, пароход не дает гудков, а то¬
ропливо и деловито шлепает плицами по воде. Старичок, сидя¬
щий на палубной скамейке, сосредоточенно сдирает кожу с
копчушки.
Костя становится «смирно», отдает пионерский салют п
долго смотрит на уплывающие вдаль трипольские кручи.
Солнце спускается ниже, ветер усиливается, и Костя идет
в каюту за курткой. На обратном пути он заглядывает в кор¬
мовой салон. Школьницы отгородили там диванчиками угол,
кое-кто уже улегся, подложив под голову узелок, остальные
слушают учительницу. Две девочки вышли из салона и стоят,
оглядываясь, возле двери в коридоре. Одна из них, повыше и,
должно быть, похрабрее, спрашивает у Кости:
— А наверх можно?
— Можно, — разрешает Костя. — Пойдемте, я покажу.
Он лихо, не держась за поручни, поднимается по трапу, а
следом, топоча большими ботинками на тонких, голенастых
ногах, карабкаются девочки.
— Вы в каком классе? — спрашивает он, остановившись на
палубе.
— Я в пятый перешла, — отвечает девочка повыше.
— А я в четвертый, — говорит меньшая.
— А-а!.. — пренебрежительно тянет Костя. — А куда
едете?
Девочкам холодно. Они ежатся под ветром, поворачивают¬
ся к нему спиной, придерживают руками раздувающиеся пла¬
тьица, но не уходят и наперебой рассказывают, что едут они
в Канев, на могилы Тараса Шевченко и Аркадия Гайдара, что
Ольга Семеновна очень хорошая, только она все время боится,
что кто-нибудь потеряется или упадет в воду, и никуда не
пускает, а они в первый раз едут на пароходе, и им все инте¬
ресно.
— Если впервые, тогда конечно, — снисходительно говорит
Костя. — Вот смотрите... — И он начинает им показывать и
рассказывать то, что сам услышал от помощника час назад,
но так, будто он родился и вырос среди этих рубок, штуртро¬
сов и трапов.
Девочки синеют от холода, кожа у них становится пупыр¬
чатой, как у ощипанных гусят, но они с таким изумлением и
восхищением смотрят на Костю, что он загорается еще боль¬
ше и принимается рассуждать о том, что речной пароход—это
311

ерунда на постном масле: плывешь между берегами, как по
комнате ходишь, неинтересно, а вот на море — это да, там нуж¬
но идти по компасу, определяться по солнцу! И потом, здесь
никаких бурь не бывает, безопасно, как в ванне, а на море—
как грянет шторм, только держись...
Завороженные слушательницы проникаются к нему таким
уважением, что уже не решаются говорить ему «ты».
— А вы моряк? В отпуску? — спрашивает старшая.
— Еще пока нет, — немного смешавшись, говорит Костя.—•
Но скоро буду... Я сейчас к дяде еду. Вот он у меня... моряк,—
неожиданно для себя добавляет он.
Но тут к ним, подбегает испуганная, рассерженная учитель¬
ница и хватает за руки окончательно посиневших Костиных
слушательниц:
— Девочки! Что это такое? Разве можно уходить без спро¬
су?.. И посмотрите на себя, на кого вы похожи... А тебе, маль¬
чик, стыдно! Ты старше, должен понимать...
— Я же их не звал, они сами напросились, — неловко
оправдывается Костя.
Учительница не слушает его оправданий и уводит окоченев¬
ших, но довольных новым знакомством девочек.
ДОМИК НА БЕРЕГУ
Одному Косте становится скучно и тоже холодно. Идти к
школьницам после такого происшествия неудобно, да и что он
будет делать с девчонками? Белокурого помощника тоже ни¬
где не видно, и Костя спускается к себе в каюту. Ему почему-
то все время неловко, но он не может понять почему и решает,
что просто хочет есть. Костя достает мясо, вареные яйца, пи¬
рожки с клубникой и задумывается. Колебания длятся недол¬
го: какая разница, что сначала, а что потом? Почему обяза¬
тельно первым надо есть мясо? Сначала можно съесть пирож¬
ки, а потом все остальное. Он приканчивает пирожки, отре¬
зает кусок мяса, но есть ему больше не хочется, и все уклады¬
вается обратно в авоську.
Костя взбирается на столик и смотрит в иллюминатор.
Солнце садится, глинистые уступы, песчаные отмели на левом
берегу розовеют, а вода становится темнее, словно густеет и
тяжелеет.
Голода больше нет, но чувство неловкости не покидает
Костю. Что он такое сделал? Увел девочек? Он их не уводил,
они сами увязались. Неправильно говорил про море? Все пра¬
вильно. Вот — соврал про дядю! И зачем соврал? Он же сей¬
час не моряк, а бакенщик...
312

Завороженные слушательницы проникаются к Косте таким уважением,
что уже не решаются говорить ему «ты».

Дядю он видел всего дважды. Приезжал дядя чаще, но
Костя то был в пионерском лагере, то на уроках — и так по¬
лучалось, что они почти не виделись. Костя помнит гулкий го¬
лос дяди, заполнявший всю их комнату> тяжелые шаги, на ко¬
торые тонким треньканьем отзывались в буфете рюмки, обвис¬
шие густые усы, усмешливые глаза под такими же обвисшими
бровями и дядин табак жесточайшей крепости.
Когда дядя закуривал, мама прикладывала руки к горлу и
с ужасом спрашивала:
— Боже, как ты куришь эту отраву?
А что, силён? — усмехался дядя. — От комаров в самый
раз.
— Но ведь мы же не комары? — говорила мама и настежь
распахивала оба окна.
Даже несколько дней спустя после отъезда дяди в комнате
ощущался густой, резкий запах самосада. Узнав, что дядя ба¬
кенщик, Костя—тогда он учился в четвертом классе—обрадо¬
вался и принялся расспрашивать, думая, что это что-то вроде
маячных сторожей на необитаемых островах, о которых он
читал в книжке Жюля Верна «Маяк на краю света», но дядя
посмеялся и сказал, что ничего похожего нет: маяк — это маяк,
а бакен — это бакен. Просто маленькие треугольные будочки
на плотах. Вечером на них надо зажигать фонарь, а утром —
гасить, вот и все.
Острова есть, и они все до одного необитаемые. Обитать
там и нельзя: в половодье их заливает, на песчаной почве, кро¬
ме лозняка и травы, ничего не растет.
Ничего интересного там Костю не ждет, разве только наку¬
пается всласть да половит рыбу. Однако и это придется делать
одному, что уж и вовсе скучно. У дяди ребят нет, есть только
дочка Нюра.
Конечно, будет скучно... Так скучно, что глаза Кости сами
собой закрываются, и он засыпает...
— Эй, друг! Вставай, приехали.
Кто-то трясет Костю за плечо, он вскакивает и жмурится
от яркого света под потолком. Разбудил, его все тот же бело¬
курый помощник.
— Так ведь еще ночь!
— Ничего, дома отоспишься. Подходим к Полянской.
Костя забирает свой саквояж, авоську и идет за помощни¬
ком на нижнюю палубу. На пароходе безлюдно и тихо, только
учащенно дышит машина да гулко бьют по воде плицы колес.
Вокруг парохода черно и тихо, берега не видно, не видно да¬
же воды, только сбоку, внизу, струятся ломкие отблески зеле¬
ного бортового огня.
«Куда же это он меня?..» — растерянно думает Костя.
314

Пароход дает два гудка — один подлиннее, другой корот¬
кий.
— Зря гудит, — говорит помощник, — вон он уже едет,
Ефим Кондратьевич.
— Где? Где? — вертит головой Костя.
— А вон, впереди.
Впереди справа мелькает желтый огонек. Он исчезает, по¬
том появляется снова и медленно плывет наперерез «Ашхаба¬
ду». Пароход стопорит машины, замедляет ход. Огонек, пока¬
завшийся страшно далеким, вдруг оказывается совсем близко,
раздваивается, и Костя различает уже фонарь на носу лодки,
змеящееся отражение его, бегущее по воде, а за фонарем —
большую темную фигуру, которая то наклоняется, то выпрям¬
ляется.
Лодка подходит вплотную к «Ашхабаду», человек в лодке
поднимается во весь рост, и голова его оказывается на уровне
палубы. Теперь Костя узнает его, несмотря на то что в скуд¬
ном свете кажется, будто усы у него занимают пол-лица, а
вместо глаз большие темные впадины.
— Здравствуй, дядя! Это я, я приехал! — говорит Костя.—
Только как же мне слезть?
— А вот так, — говорит помощник.
Он берет Костю под мышки и опускает через борт вниз, там
его подхватывают дядины руки и сажают на качающуюся ска¬
мейку.
— Ну как, всё в порядке?
— Всё. Спасибо, — говорит дядя.
— Не за что. Будь здоров, Ефим Кондратьевич, — отвечает
помощник.
— Держись крепче! — говорит Косте дядя и сильно оттал¬
кивается от парохода.
Лодка стремительно уходит в черную пустоту. «Ашхабад»
негромко и коротко, словно боясь спугнуть ночь, гудит, колесо
медленно поворачивается, потом все быстрее и быстрее, паро¬
ход проходит мимо лодки, и скоро контуры его расплываются
в темноте, лишь светятся окна кормовой каюты. Но вот исче¬
зают и они, и остаются только еле различимые волны, покачи¬
вающие лодку.
— Ну, как там дома? Как мама? — спрашивает дядя, гася
фонарь и берясь за весла.
— Всё в порядке. Мама едет в командировку.
Дядя спрашивает еще и еще, но Костя отвечает вяло и не¬
впопад.
— Да ты, брат, спать хочешь?
— Нет, почему? — неуверенно протестует Костя.
315

Спать он все-таки хочет. Предутренняя свежесть пробивает¬
ся даже через курточку, а уж через легкие брюки и подавно.
Особенно достается Костиным коленкам, как их ни сжимай и
ни прикрывай руками.
Потом Костю занимает вопрос: как без компаса дядя на¬
ходит дорогу, знает, куда грести в этой темноте?
А дядя даже не оглядывается и сильными толчками гонит
лодку вперед. Когда весла выходят из воды, слышно, как то¬
ропливо и вкрадчиво плещут о борта мелкие волны.
Темнота впереди сгущается, растет и наплывает на них.
— Держись! — опять предупреждает дядя.
Костя хватается за борта, но все-таки кланяется вперед и
едва не стукается подбородком о свои колени — так сильно и
внезапно лодка въезжает носом на берег.
— Приехали! Забирай свое имущество.
Костя вылезает из лодки, дядя вытаскивает ее на берег
чуть не до половины, затем они по обрыву карабкаются наверх
и входят в маленький домик. Там темно и тихо.
Дядя зажигает фонарь и показывает Косте постель. Он
кое-как раздевается, откидывает одеяло и уже не слышит, как
дядя укрывает его, что-то приговаривая, потом берет фонарь
и уходит.,.
Костю будит высокий и пронзительный звук. Через откры¬
тое настежь окно на только что вымытый, подсыхающий пол
падает солнечный луч. Дверь распахнута, через нее видно да¬
лекое чистое небо.
Странный звук не утихает, к нему примешиваются какие-
то вздохи и всхлипывания. Костя оглядывается и видит, что
у стола, спиной к нему, стоит девочка. Светлые рыжеватые
волосы ее заплетены в две косы, связанные красным бантиком.
«Конопатая, — решает про себя Костя. — Рыжие, они всегда в
веснушках».
Плечи девочки опускаются и поднимаются, высокий и прон¬
зительный, как причитание, звук идет от нее.
— Ты чего ревешь? — спрашивает Костя, приподнимаясь
на локте.
Девочка стремительно оборачивается. На лице ее нет ни
одной веснушки, у нее белые мелкие зубы и ясные голубые
глаза.
— Я не реву, я пою. Я мешу тесто и пою, чтобы не скучно
было. А похоже, что реву? Да? Ты уже проснулся? Да?
Она говорит так быстро, что Костя не успевает ничего от¬
ветить, но девочка и не ждет ответа.
— Я знаю — ты племянник. Моего тато сестра — твоя ма¬
ма. Да? Ты — Костя Голованов. Только почему Голованов?
Может, потому, что у тебя голова большая? Да? Нет, голова
316

обыкновенная. Значит, эго просто такая фамилия. У нас в пя¬
том классе есть девочка, так у нее фамилия Здравствуй. Галя
Здравствуй. Девочки здороваются, а она думает, что ее зовут,
и откликается. Правда, смешно? Да?
Сначала Косте хочется рассердиться, потом засмеяться, но
он не успевает ни того, ни другого.
— А меня зовут Нюра. Ты у нас будешь жить, да? Я тебе
все покажу. У нас хорошо, вот увидишь. А почему ты мол¬
чишь? Ты не немой?
— Как же я могу говорить, если ты разговариваешь без
остановки?
— Ой, правда! Я так быстро говорю, что никак не могу
остановиться. Вот меня учительница вызывает к доске. Да?
Я как начну отвечать, она послушает-послушает, а потом мах¬
нет рукой и говорит: «Ты, Кичеева, не говоришь, а прямо с
горки бежишь». Похоже, да? Это прямо ужасный недостаток!
Виктор Петрович, математик, он говорит, что это от избытка
энергии, и называет меня Ракетой. И мальчишки так назы¬
вают. То есть не называют, а дразнятся, а мне все равно,
пусть! Правда? Почему ты смеешься? Разве похоже? Да? По-
моему, нисколечко. А какой у тебя недостаток? Тато говорит,
что у всех есть недостатки. Я тоже так думаю. А ты?
Она тараторит и продолжает месить тесто. Руки ее мель^
кают с такой же скоростью, как и язык, и тесто жалобно взды¬
хает и попискивает под маленькими кулачками.
— Вот и всё. Теперь я его накрою — да? — и оно взойдет.
Ты умеешь разжигать печку? Нет? Как же так? Сейчас я разо¬
жгу, а потом мы побежим искупаемся. Ты любишь утром ку¬
паться?
— Да ведь вода небось холодная?
— Тю! Утром самая лучшая!
Нюра говорит и летает по комнате, как маленькое рыжее
пламя. И так же стремительно передвигаются вещи, к кото¬
рым она прикасается: становятся, ложатся на свои места. По¬
лотенце прикрывает тесто, заслонка с грохотом отлетает от
устья печи и прислоняется к стенке, треща вспыхивает лучина,
и огонь начинает торопливо облизывать поленья.
— Побежали, пока не прогорело.
Костя выходит вслед за Нюрой, но за ней нельзя идти, а
можно только бежать. Пока он спускается с крылечка, она
уже у обрыва и, мелькнув косами, исчезает под ним. Костя
тоже бежит и, не найдя тропки, съезжает на пятках по глини¬
стому обрыву прямо к узкой песчаной полоске берега. Здесь
вверх дном лежит на песке маленькая лодка, а рядом на пла¬
ву стоит другая, побольше. Нюра уже на корме большой лод¬
317

ки и зовет его, но Костя останавливается, ошеломленный кра¬
сотой утра.
На реке ни рябинки, вода чистая и гладкая, как стекло.
Над ней мглится легкая дымка тумана, но он уже поднялся от
воды, и, если присесть на корточки, в просвет между водой и
туманом видны золотистая отмель и зелень то ли острова, то
ли далекого берега. Солнце только что взошло и не спеша под¬
нимается по глубокому голубому небу.
— Что же ты? Скорей! — кричит Нюра. Она уже сбросила
платье и стоит в трусиках и майке. — Ты нырять умеешь?
Она подпрыгивает и крючком падает в стеклянную гладь.
Вверх взлетает шумный фонтан, и почти сейчас же рыжие во¬
лосы ее появляются на поверхности.
■— Ой, и хорошо же! Что ж ты стоишь? — кричит она.
Костя хочет, как всегда, попробовать, не холодная ли во¬
да, но, опасаясь, что эта рыжая тараторка посчитает его тру¬
сом, идет на корму лодки. Низковато, но ничего. Он склады¬
вает руки, пружинисто подпрыгивает и, сделав в воздухе полу¬
круг, без шума и брызг, почти отвесно идет в воду. Когда, от¬
фыркиваясь, он подплывает к лодке, Нюра уже сидит на корме
и с восхищением смотрит на него.
— Ой, здорово! Я так не умею. Ты меня научишь? Да? Ну,
еще разок — и надо бежать печь лепешки, а то вон уже тато
возвращается.
Она еще раз ныряет, потом быстро натягивает платье и
убегает. Костя долго осматривает реку и наконец далеко вни¬
зу по течению замечает маленькую темную точку. Сначала она
кажется неподвижной, но мало-помалу растет, по сторонам ее
становятся заметны вспышки света — это сверкают на солнце
весла.
Когда Костя возвращается, Нюра уже ставит на стол та¬
релку со стопкой лепешек, на которых пузырится кипящее
масло. С громом и звоном на столе появляются кружки и пу¬
затая запотевшая крынка с молоком.
— Ну как вы тут? Познакомились, поладили? — спраши¬
вает Ефим Кондратьевич, входя в комнату.
— Мы, тато, поладили, поладили! — говорит Нюра.—
Правда, Костя? А как же! Отчего нам не поладить? Пойдем,
я тебе солью.
Ефим Кондратьевич не спеша—как он говорит: с чувством,
с толком, с расстановкой — умывается, они садятся за стол
и едят пышные лепешки с похрустывающей корочкой
и пьют молоко, густое и такое холодное, что от него ноют
зубы.
— Ну, спасибо; Анна Ефимовна, — говорит дядя, вставая
из-за стола.
318

Он закуривает свою трубку, и тотчас комнату наполняет
едкий, как нашатырный спирт, запах.
— Фу, тато! Сколько раз говорили! — машет руками Ню¬
ра и пытается открыть еще шире уже открытое окно.
— Пойдем, Костя, на вольный воздух, а то моего кадила,
кроме меня да комаров, никто не выдерживает...
— Вот так мы и живем, — обводя широкий полукруг ру¬
кой, говорит дядя, когда они подходят к берегу. — Нравится
тебе?
— Да.
Косте и в самом деле нравится широкий простор поймен¬
ных лугов левого берега, синеющая вдали полоска леса, об¬
рывы кряжа, подступающего к реке километрах в трех ниже
по течению.
— Только почему это называется «Гребля»? Тут ведь ни¬
какой плотины нет.
— Кто его знает! Может, когда и была. А сейчас просто
так место называется. А там вон, за кручами, там село. Там
Аннушка учится, а когда навигация кончается, и я в село пере¬
бираюсь.
— А почему вы там все время не живете?
— Нельзя. Там, у села, участок простой, легкий, течение
спокойное, а здесь место трудное. Вон, — показывает дядя на
левую сторону немного вверх по течению, — ты думаешь, там
берег? А там остров, а за ним — Старица, старое русло да еще
рукав, а чуть повыше — еще остров и еще рукав.
— Ну так что? Капитаны же знают, куда нужно плыть.
— Капитаны-то — да, а вот река не знает, куда она пой¬
дет.
— Так ведь она всегда одинаково идет.
— Нет, брат, — смеется Ефим Кондратьевич, — в том-то и
штука, что нет! Вон там, повыше, пароходы левым рукавом
раньше ходили, могли и по Старице ходить — снова ее размы¬
ло, а нынче попробовали — и сел один на мель: в полую воду
нанесло. Она ведь как шальной конь — не угадаешь, куда ки¬
нется. Сейчас фарватер здесь идет, а потом, глядишь, мель
намоет, и он к левому берегу убежит.
Костя смотрит на спокойную речную гладь и сомневается.
Она совсем не похожа на горячего, норовистого коня, бросаю¬
щегося из стороны в сторону. Вот течет и течет. Сейчас течет,
и вчера текла, и год назад, и сто лет... Она и раньше была, при
запорожцах, и еще совсем-совсем раньше — при Ярославе
Мудром и Владимире. И как же может быть, чтобы за все это
время ее не изучили, не выучили наизусть, как таблицу умно¬
жения? Это же не море...
319

Ефим Кондратьевич, видно, угадывает Костины мысли и
усмехается.
— Тут, конечно, не больно широко, не разгуляешься. Одна¬
ко от этого только труднее, а не легче. Вон, видишь — я про то
место, повыше, говорю, — показывает он. — Вон красный ба¬
кен видать. Там стрежень идет у правого берега, потом его
мелью отводит к острову, а оттуда он, как курьерский поезд,
на этот бакен идет. Хорошо? Хорошего мало. Бакен этот стоит
над каменной грядой — «забора», по-нашему. Там камень
есть — «Чертов зуб» мы его называем. Камень такой, что об
него что хочешь расколотит. А течение прямо на него несет.
Вон как там вода блестит — над ним играет. В полую воду —
ничего, а как вода спадет — тут капитан не зевай: увидел
красный бакен — бери влево, а то беды не оберешься. Вот она
какая, река-то! Со всячиной. Ну, да за ней следят, воли ей не
дают.
— А как за ней можно уследить?
— Служба есть специальная: и капитаны и мы — бакен¬
щики. Это ведь пассажиру все одинаково: здесь вода и там
вода. А опытный человек все видит: где она вроде бы спокой¬
ная, гладкая, только всю ее изнутри ведет, крутит — там су¬
водь; где рябить начинает — там, гляди, мель намывает, а то и
перекат. Ну, как чуть мель или перекат обозначатся, так мы
их обставляем вешками, бакенами — тут, мол, опасно, обойди
сторонкой.
— А когда обставите, тогда уже безопасно?
— Тогда — да. Днем вешки, бакены, а ночью огни на баке¬
нах и перевальных столбах дорогу показывают. Тогда уж ка¬
питан может смело вести пароход. Если правильно вести, ни¬
чего не случится.
— Так никогда ничего и не случается?
— А что же может случаться?
— Ну, кораблекрушения...
Дядя удивленно смотрит на Костю, вынимает трубку изо
рта и так гулко хохочет, что сорока, присезшая на опрокину¬
тую лодку, испуганно взмывает в воздух и, громко треща, уле¬
тает прочь.
— Кораблекрушения?.. Да кто же до этого допустит?
— Ну бывает же. Вон на железной дороге рельс лопнет
или еще какое происшествие...
— У нас рельсов нет, а река — она не лопнет, — смеется
дядя. — И что это ты такой кровожадный, несчастья тебе
нужны?
— Да нет... просто... Ну, бывает же у вас что-нибудь инте¬
ресное?
— А у нас все интересное.
320,

— Ну да! Вот всё обставили, а потом что?
— Потом надо следить за всем. Промерять глубины, огни
на бакенах зажигать, а утром гасить. Инвентарь держать в по¬
рядке...
— А почему они керосиновые, фонари на бакенах? Элек-
трические-то ведь лучше?
— Известно, лучше. На Днепре есть уже электрифициро¬
ванные участки. Придет время, и у нас будут электрические
фонари, а пока надо керосиновые держать в порядке. Да раз¬
ве только это? Дел хватает... Вот мы сейчас ими и займемся.
Ну-ка, тащи давай ту кучку плавника.
Костя подтаскивает поближе ворох веток, корней, всяких
древесных обломков, выброшенных водой на берег и давно
уже высушенных жгучим июньским солнцем. Ефим Кондратье¬
вич зажигает костер, на рогульке подвешивает над ним котел
со смолой. Костя помешивает пахучую черную смолу, а дядя
мастерит из пакли квач — широкую кисть с короткой рукоят¬
кой.
— А я? А я? — кричит Нюра, скатываясь с откоса. — Ты же
обещал, тато, что вместе! Вот мы с Костей! Да? А что ты сме¬
ешься, тато? Думаешь, не сумеем, да? Сделаем — лучше не
надо!
— Ладно, ладно,—говорит Ефим Кондратьевич и мастерит
второй квач.
ТЫ НАУЧИШЬСЯ
Смола вспучивается большими пузырями, потом начинает
подниматься в котле, как закипающее молоко. Костя и Нюра
продевают под дужку котла толстую палку и несут дымящееся
варево к маленькой лодке.
— Вот это — твоя сторона. Да? А это — моя. Посмотрим,
кто скорее и лучше.
Ну, что-что, а уж это-то Костя сумеет! Он видел, как маляр
красил масляной краской стенку на лестнице их дома. Это
было очень просто.
Костя окунает квач в кипящую смолу и начинает, как тот
маляр, делать длинные мазки. Жидкая смола тихонько чав¬
кает под квачом и ложится сверкающим лаковым слоем. Костя
снова макает квач и делает мазки еще длиннее. А Нюра без
конца тыркает по одному месту.
— Не годится! — говорит Ефим Кондратьевич, подходя к
нему.
— Почему? — удивляется и огорчается Костя.
321

— Ты поверху мажешь, а надо, чтобы смола каждую ще-
линку закрывала. Посмотри.
От наведенной Костей глянцевой красоты ничего не оста¬
лось. Вся только что замазанная часть днища покрылась пу¬
зырями, пузыри лопнули, оставляя уродливые пятна, словно
после оспы. Костя пробует замазать их, но смола уже не ло¬
жится ровно, а налипает буграми, полосами.
Костя внимательно присматривается и сам делает так же,
как Нюра: втирает, вмазывает смолу во все углубления и ще¬
ли. Это значительно труднее, чем просто водить кистью. Костя
быстро устает, а получается по-прежнему неважно. А Нюре
хоть бы что. Прижав кончиком языка верхнюю губу, она ма¬
жет, поминутно отбрасывая левой рукой падающие на глаза
волосы.
— А я первая! Я первая! — начинает она приплясывать,
размахивая квачом. Однако, увидев расстроенное Костино ли¬
цо, она сейчас же меняет тон и снова сыплет, как горохом: —
Знаешь, давай вместе. Да? Я тебе помогаю, а ты — мне. Хоро¬
шо? А потом, когда кончим, попросим тато, чтобы он дал нам
эту лодку. Мне одной он не дает. А если вдвоем — даст. Ты
умеешь грести? Нет? Это совсем просто. Я тебя научу...
Они кончают смолить. Ефим Кондратьевич осматривает ра¬
боту и молча показывает пальцем на огрехи. Костя краснеет:
огрехи на его половине.
— Не придирайся, тато! — говорит Нюра. — Сделано по-
стахановски, на совесть!
— Да ведь совестью щель не замажешь, смолой надо.
— Ладно, сейчас замажем! А ты свое обещание помнишь?
Лодку будешь давать? Да?
— А если утонете?
— Мы утонем? Да? — Рыжие косы Нюры с таким негодо¬
ванием взлетают, что, кажется, вот-вот оторвутся. — Да я же
саженками Старицу переплывала! Ты уже не помнишь? Да?
А Костя — ого! Он знаешь как ныряет? Так даже я не умею...
А ну, Костя, покажи! Пусть он не думает...
— Ему и впрямь выкупаться надо, вон он как извозился,—
смеется Ефим Кондратьевич.
— Ой, батюшки! — всплескивает руками Нюра. — Давай
скорее песком, пока не застыло!
Она хватает Костю за руку и тащит к воде. Костя оттирает
мокрым песком смоляные пятна, пока кожа не начинает
нестерпимо гореть, но оттереть смолу до конца так и не
удается.
— Ничего, — утешает его Нюра. ^ Я раз нечаянно в пла¬
тье на смолу села и прилипла — и то отстиралось. А с кожи
само сойдет.
322

— Знаешь, давай вместе. Да? Я тебе помогаю, а ты мне. Хорошо?

После обеда они переворачивают лодку и сталкивают ее в
воду, но покататься Ефим Кондратьевич не разрешает: ветер
развел волну, и отпускать одних ребят он не решается. Видя
их огорчение, он утешает:
— Вечером я поеду по своему хозяйству, и вы со мной.
До вечера еще далеко. Нюра убегает в дом и принимается
чистить картошку для ужина. Послонявшись по берегу, Костя
идет к ней и пробует помогать, но от огромной картофелины
у него остается такой маленький орешек, что Нюра удивленно
открывает глаза:
— Что это ты какой-то такой, что ничего не умеешь? Ты
никогда не чистил, да? А кто у вас чистит — мама? А ты ей не
помогаешь?
Костя обижается и уходит. Подумаешь, картошка! Он
умеет делать вещи поважнее и потруднее.
Но все это осталось дома, в Киеве, а здесь ему некуда де¬
вать себя, и он идет к дяде. Ефим Кондратьевич сколачивает
запасную крестовину для бакена. Несколько бакенов, белых
и красных, выстроились рядком на берегу, а дальше, опираясь
на перекладину между двумя столбами, стоят полосатые
вешки.
— Ты что заскучал? Делать нечего? Вон займись, обтеши
кол для вехи.
Вот это настоящее мужское дело! А то — картошка!
Костя с удовольствием принимается за работу. И топор
какой удобный — легкий и острый, топорище изогнуто, как
лук, и гладкое, будто лакированное.
— А зачем же ты землю тешешь? — спрашивает дядя.—
Ее сколько ни руби, не изрубишь, а топор затупишь. Ты вон
уткни в колоду и действуй.
Топор, и правда, ударяя по лесине, все время чиркает по
земле. Костя подкладывает под комель лесины чурбак. Однако
теперь тонкий конец при каждом ударе подпрыгивает, леси¬
на съезжает с чурбака, и ее то и дело приходится поправ¬
лять.
— А ты вот так, — говорит дядя и ставит лесину к перекла¬
дине стоймя, а под комель подкладывает чурбак. — Так-то оно
сподручнее.
Конечно, сподручнее. Костя одной рукой придерживает ве¬
ху, а другой тешет. Однако топор совсем не такой удобный,
как казалось сначала. Он то скользит и, сняв тоненькую
стружку, тяпает по чурбаку, то так увязает в лесине, что с
трудом вытащишь. Да он и не такой уж легкий, а с каждым
ударом становится все тяжелее и тяжелее. От этой тяжести у
Кости начинает ломить локоть, но он все-таки обтесывает
и заостряет комель. Острие получается кургузое, тупое и из¬
324

грызенное, словно его не топором тесали, а оббивали молот¬
ком.
— Ничего, научишься, — говорит дядя.
Он берет у Кости топор и несколькими ударами снимает
длинную, толстую щепу. Острие сразу становится длинным,
тонким и гладким.
— Здорово! — признается Костя.
— Это что! Я с топором не очень умею. Вот дед мой, твой
прадедушка, вот это был артист! Он столько хат поставил, что
и счет потерял. Топором такие узоры разделывал — впору
вышивальщице! А в случае чего — топором и побриться
мог...
Дядя рассказывает, как дед на спор при помощи одного
топора построил комод, а Костя поглаживает ноющий локоть
и думает.
— А все-таки это пережиток, — говорит он наконец.
— Что?
— Топор. Отсталая техника. При коммунизме он разве бу¬
дет? При коммунизме надо же, чтобы не было противополож¬
ности между умственным и физическим? А тут что? Один фи¬
зический.
— Не знаю, как будет при коммунизме. Кому как, а мне
этот пережиток нравится. По-олезная вещь! Конечно, ежели он
в настоящих руках... При физическом труде голова-то — вещь
тоже не вредная. Да. Как и во всяком.
Костя усматривает в этом намек на свое неумение и умол¬
кает, но остается при том же мнении.
Наконец приближается вечер. Нюра и Костя несут в лодку
фонари, Ефим Кондратьевич берет весла, и они отчаливают.
— Давай так, — командует Нюра, — сначала я гребу, а ты
смотришь! Потом мы вместе. Да? Ты и научишься. Ничего
особенного. Вот смотри!
Прижав кончиком языка верхнюю губу, она берется за
вальки и, далеко откидываясь назад, начинает грести. На вис¬
ках и крыльях носа у Нюры скоро появляются капельки пота,
но она не перестает тараторить:
— Вот видишь: очень просто. Я нагибаюсь. Да? И заношу
весла. Потом опускаю весла и гребу. Правда, просто?
— Ладно, давай теперь я, — говорит Костя. — Нет, я сам,
ты садись на мое место.
На лодке Косте кататься приходилось, но греб он только
один раз и совсем недолго — первый опыт был не очень удач¬
ным: он забрызгал новое мамино платье, и у него отобрали
весла. Но теперь, видя, как плавно взлетают весла в руках
Нюры, как ходко идет лодка, он решает, что это действительно
пустяковое дело.
325

Он берет весла, усаживается поудобнее, расставляет ноги.
P-раз! Весла по самые вальки уходят в воду, и Костя с трудом
вытаскивает их. Не надо так глубоко. Два! Весла срывают
макушки мелких волн и с размаху стукают по бортам лодки.
Ага, понятно — не надо торопиться. Он далеко заносит весла,
осторожно опускает их, но одно весло почему-то поворачива¬
ется и острым пером легко режет воду, не гребет, а другое
опускается глубоко, буравит воду, и лодка рыскает в сто¬
рону.
Костя краснеет от стыда и натуги и исподлобья взгляды¬
вает на Нюру и дядю. Ефим Кондратьевич невозмутимо дымит
своей трубкой' и даже не морщится, когда Костя с головы до
ног обдает его брызгами, а Нюра напряженно следит за весла¬
ми, и на ее подвижном лице отражается каждое Костино уси¬
лие, словно гребет не Костя, а она сама. Очень ему нужно ее
сочувствие! Он старается еще больше, но чем больше старает¬
ся, тем выходит хуже. Легкие поначалу весла тяжелеют, слов¬
но наливаются свинцом, и то и дело норовят или повернуться
в воде, или выскользнуть из рук. Вода становится густой, вяз¬
кой, словно вцепляется в весла, а лодка, которая казалась ему
маленькой и легкой, представляется теперь огромной, тяже¬
ленной баржей. Ее не веслами, а прямо машиной надо дви¬
гать... А тут еще над самой головой с насмешливым визгом
проносятся стрижи...
— Стоп! — командует Ефим Кондратьевич. — Здесь одно¬
му не справиться: начинается быстряк. Садитесь вдвоем.
Костя потихоньку переводит дыхание — он уже совсем за¬
мучился. Нюра садится рядом, они двумя руками берутся
каждый за свой валёк.
— Ну, по команде: раз — весла опускать, два — сушить,
значит поднимать из воды. Готовы? Р-раз — два! Раз — два!
Конечно, вдвоем легче. Правда, и сейчас весло не очень
слушается Костю — оно то глубоко зарывается в воду, то
скользит по поверхности, и лодка виляет то вправо, то влево,
но Ефим Кондратьевич время от времени подгребает кормо¬
вым веслом, и она ходко идет вперед. Теперь Костя понимает,
что течение вовсе не стало быстрее, просто Ефим Кондратье¬
вич видел, что Косте стало уже невмоготу, и сказал про тече¬
ние, чтобы ему не было совсем стыдно.
Понемногу он приноравливается опускать весло на нужную
глубину — так и легче грести и лодка идет быстрее, — но, как
только Костя ъходит во вкус настоящей гребли, Ефим Кондра¬
тьевич поднимает руку:
— Довольно, ребята! Надо поворачивать к заборе, а там
вы не управитесь, да и устали, поди.
Он садится на весла, Нюра берет кормовое, а Костя ложит¬
32G

ся на носу и смотрит в воду. Вот здесь действительно тече¬
ние! Ефим Кондратьевич гребет сильно, вода сердито гулькает
у бортов, лодка рывками устремляется вперед и тут же, будто
наткнувшись на мягкую, но непреодолимую стену, замедляет
движение; еще немного — и ее понесет назад.
Однако красный бакен над Чертовым зубом постепенно
приближается. Он наклонился навстречу течению и все время
покачивается, словно кланяясь. Кажется, что какая-то сила
пытается утащить его вниз, под воду, а он упирается, не дает¬
ся. Вот он уже совсем близко. Костя пытается рассмотреть под
водой камень, но в темной глубине мелькает какая-то неясная
тень и больше ничего не видно.
Ефим Кондратьевич подгребает к бакену, зажигает фонарь
и ставит его на макушку бакена. Лодку сразу же относит да¬
леко вниз. В светлых сумерках красный огонек бакена светит
вяло и тускло.
Они поднимаются теперь уже под самым берегом, еще вы¬
ше зажигают несколько красных бакенов, потом переваливают
на другую сторону, чтобы, идя вниз, зажечь белые.
— Ну, теперь уже — мы. Да, тато? Теперь уже мы сможем.
Правда, Костя?
Нюра решительно берется за весло, и Ефим Кондратьевич
уступает. Вниз грести намного легче. Можно даже и не грести
совсем, лодка сама идет по течению, только направляй, куда
надо. Однако они усердно гребут, и у Кости получается все
лучше и лучше. Время от времени он поглядывает на дядю —
видит ли тот, как здорово у него выходит? Ефим Кондратьевич
понимает Костины взгляды и одобрительно кивает. На обрат¬
ном пути против течения выгребает сам Ефим Кондратьевич,
а усталые ребята отдыхают.
Бакена над Чертовым зубом уже не видно, только над во¬
дой покачивается красный огонь, и кажется, что он висит и
покачивается прямо в воздухе. Давно притаились где-то ред¬
кие чайки, скрылась на ночь шумливая ватага стрижей. Тихо
на воде и над водой. Улеглась мелкая рябь, река снова замер¬
ла и остекленела. Только звенят капли, падающие с весел, да
изредка всплеснет рыба, и на том месте медленно расходятся
плавные круги.
Костя рад, что притихла даже неугомонная Нюра. Широко
открытыми глазами она смотрит на засыпающую реку, нареч¬
ные огни и о чем-то думает. У Кости гудят натруженные руки,
и он тоже думает. О чем? Обо всем сразу. О том, где теперь
мама — она уже, наверно, в Каховке; о том, как, должно быть,
набедокурила Лелька и теперь слушает выговор соседки Ма¬
рьи Афанасьевны и смотрит на нее совершенно невинными
327

глазами; сколько наловил рыбы Федор, и оправдались ли его
надежды на новую блесну, которую он сделал из консервной
банки; какой может быть счет у киевского «Динамо» и «Шах¬
тера»— они сегодня играли на стадионе имени Хрущева. Ма¬
каров — вратарь что надо! В нем Костя уверен, а вот нападаю¬
щие...
И до чего же здесь тихо! В Киеве так никогда не бывает.
И, хотя все это очень интересно, — жить здесь он бы не согла¬
сился. Сегодня — то же, что вчера, и завтра — то же, что сего¬
дня. Бакены эти самые. Объехал — зажег, объехал — погасил.
И вообще, подумаешь — бакен! То ли дело маяки! Там как
ударит шторм, так будь здоров!..
— Ой, Костя! Тато, посмотри, что у него на руках!
На ладонях у Кости вздулись белые волдыри. Два из них
давно раздавлены, и там — грязно-красные ранки. Только те¬
перь он чувствует, как горят руки и саднят эти ранки.
— Ничего, до свадьбы далеко, заживет! — говорит Ефим
Кондратьевич.
Лодка врезается в песок. Нюра выскакивает первая, а
Костя и Ефим Кондратьевич вытаскивают лодку, забирают ве¬
сла и запасные фонари. Почти совсем уже темно, но звезды на
небе еле видны.
— К ненастью, что ли? — поднимает голову Ефим Кондра¬
тьевич.
Дужки фонарей режут Косте натруженные руки, и он не¬
терпеливо переступает с ноги на ногу, дожидаясь, пока дядя
заберет у него фонарь. Красный огонь над Чертовым зубом
смотрит на Костю и насмешливо подмигивает...
На следующий день никакого ненастья нет, солнце жжет
так, что даже небо блекнет от жары. Нюра и Костя поминутно
бегают к реке, но, стоит им оказаться на суше, тело мгновенно
высыхает, и их снова тянет в воду.
— Эй, лягушата, хватит бултыхаться! — кричит им Ефим
Кондратьевич.—Совсем уже посинели!
— Ой, что-то вправду холодно стало! — стуча зубами, гово*
рит Нюра. Она срывает листок подорожника и лепит себе на
нос. — Чтобы не облез, — поясняет она. — А то так и будешь
ходить с облупленным носом. У нас одна девочка в классе —
так она повязывается, как старушка, и лицо сметаной мажет,
чтобы не загореть. Она раз в саду заснула — да? — пришел ко¬
тенок и всю сметану слизал. Правда, смешно? Ребята над
ней смеются и говорят, что в следующий раз придет сви¬
нья и съест ее, как бутерброд... А у вас в классе хорошие де¬
вочки?
— У нас нет девочек.
— Как так? А куда же они девались?
328

Они отдельно, в других школах. Школы для мальчиков
и школы для девочек. Понимаешь?
Но Нюра не понимает. Разве плохо, если мальчики и де¬
вочки вместе? Это для того, чтобы не дрались? Но вот они же
не дерутся, хотя у них и есть Сенька Гузь, его давно следует
вздуть, и она его вздует-таки при случае... А вообще вместе же
лучше, интереснее! Ого, она мальчишкам ни в чем не уступает!
У них в классе только один Миша Цыганенок учится так же,
как она. Почему же плохо, если вместе?
Костя ничего объяснить не может, он и сам не знает, зачем
так сделано.
— Побежали к Гремячему яру? — предлагает Нюра.
— Побежали. А почему он — Гремячий? — спрашивает
Костя уже на бегу.
— Не знаю. Может, потому, что шумит очень, когда вода.
Весной или когда дождь, он, знаешь, как скаженный! Ни
пройти, ни проехать — так и бурлит, так и бурлит!..
— Ну, ты ж и длинноногая! Никак тебя не догонишь...
— Ого! — счастливо улыбается Нюра. — Я знаешь как бе¬
гаю? Меня никто не догонит. Вот когда у нас соревнования —
да? — я всегда первое место занимаю! Даже из седьмого меня
обогнать не могут... Семен Семеныч, наш физкульт, говорит,
что у меня прямо талантливые ноги. А мне смешно — какой
же может быть у ног талант? Талант у человека бывает. Да?
А у тебя есть талант?.. Вот и я не знаю. У меня, кажется, нету
ЗНАКОМЬТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА!
Гремячий яр никак не оправдывает своего названия. Глу¬
бокий овраг с крутыми глинистыми откосами глух и истомлен
зноем. На дне змеятся трещины, по откосам только сверху
растет редкая трава, а ниже ступеньками падают обрывистые
подмывы.
— Во, смотри! — кричит Нюра, сбегая на дно оврага и под¬
нимая вверх руки. — Тут, когда вода бежит, так мне с руч¬
ками!
— Это вы тогда как на острове. Ни вы никуда, ни к вам
никто.
— Ага! Нет, можно на лодке, по Днепру, только очень да¬
леко. Или там, выше километров восемь, через яр мост есть,
где грейдерная дорога... Полезли? Вот ты сейчас увидишь,-^
говорит она, карабкаясь на высокий обрыв яра.
Пыхтя и задыхаясь, Костя лезет следом. Он взбирается на¬
верх и замирает.
329

По косогору сбегают в долину буйные вишняки, лишь кое-
где среди них белеют стены хат да высятся темные свечи пи¬
рамидальных тополей. Далеко внизу приткнулся к берегу
игрушечный домик бакенщика. Желтыми косами, густой таль¬
никовой гривой врезался остров в реку. Над Старицей накло¬
нились, задумались плакучие ивы, бессильно свесили свои ко¬
сы до. земли, а по ней бегут и бегут до самого горизонта зеле¬
ные волны хлебов и таюг в побледневшем от зноя небе. Стру¬
ится, дрожит нагретый воздух, и кажется — не кузнечики и
сверчки, а самый воздух звенит и поет.
— Ну? Что ж ты молчишь? — нетерпеливо дергает Нюра
Костю за руку и заглядывает ему в лицо. — Хорошо, да? Тебе
не хочется говорить? Мне тоже... Я как приду сюда, так смот¬
рела бы и смотрела и ничего не говорила...
Но долго молчать она не может и показывает, объясняет
Косте все, что видится с крутого обрыва. Делает это Нюра с
таким видом, словно всю красоту вокруг создала она сама и
теперь с полным правом гордится своей работой.
Из недальней лощинки доносится протяжный свист. Нюра
оборачивается и прислушивается.
— Это меня зовут. Ребята. Миша Цыганенок. Он еще и не
так может — с переливами!
Она засовывает в рот пальцы и пронзительно свистит.
— А ты умеешь? А ну?.. Ничего! — со знанием дела одоб¬
рительно говорит она. — Свистишь доходчиво. Я знаю, девоч¬
кам свистеть нехорошо. А если нужно? Для пользы дела? На¬
до уметь, правда? По-моему, надо все уметь! Да?
Из лощинки появляются и быстро приближаются два под¬
ростка, но, увидев рядом с Нюрой незнакомого паренька, за¬
медляют шаги.
— Ну, что же вы? — кричит им Нюра. —Идите сюда! Вот,
знакомьтесь, пожалуйста!—чинно сложив руки, говорит она.—
Это наши ребята. Это вот,—показывает она на плотного маль¬
чугана с коротко остриженной круглой головой и полным доб¬
родушным лицом, — это Тимка-Тимофей. Он толстый и пото¬
му ленивый. А еще он — «Нукало».
Ленивый Тимофей нисколько не обижается, а с любопыт¬
ством смотрит на Нюру, ожидая, что она еще скажет. Но она
поворачивается к другому мальчику, небольшого роста, черно¬
глазому и черноволосому. В отличие от своего медлительного
товарища, он все время в движении. Даже когда он стоит, ка¬
жется, что он страшно торопится.
— Это Миша Цыганенок. Он вовсе не цыганенок, а просто,
видишь, черный, мы и зовем его Цыганенком. А это, ребята,—
Костя. Мой родной двоюродный брат. Его мама родная
сестра...
330

— Твоего родного папы, — лукаво подсказывает Миша.
— Ну да! — простодушно соглашается Нюра. — Что же вы
не знакомитесь?
Ей очень хочется, чтобы они познакомились так, как это
делают взрослые: подали руки и сказали: «Очень приятно» или
что-нибудь в этом роде, но ребята не собираются подавать ру¬
ки, а исподлобья молча и внимательно оглядывают друг друга.
— Да ну тебя! Еще знакомиться... — неторопливо тянет
Тимофей. — Пошли, Мишка.
— Куда вы идете?
— Ну, купаться... А что?
— Мы тоже пойдем! Да, Костя?
— Ну, идемте, — говорит Тимофей.
— Кто скорее! — кричит Нюра и стремглав бежит по от¬
косу вниз, к реке.
Миша и Костя устремляются за ней. Костя сразу же от¬
стает: он еще не привык бегать босиком, и кожа на ногах
слишком чувствительна. А Тимофей и не думает торопиться.
Он осторожно и увесисто переставляет ноги и говорит Косте,
не то утешая его, не то оправдываясь:
— Ну, за Ракетой разве угонишься! Она всегда так, буд¬
то ее во что зарядили и выстрелили. Нам не к спеху, мы по¬
спеем.
На берегу Миша и Нюра уже яростно спорят, кто первый
добежал до воды, но первенство явно за Нюрой. Это признают
и Костя и Тимофей.
— Ладно, — сердито блестя глазами, говорит Миша, — по¬
смотрим, кто кого переплавает!..
— Ну что ж? Меня переплаваешь, а Костя...
— Твой родной двоюродный брат? — насмешливо спраши¬
вает Миша. — Ладно, мы и не таких братьев видали...
Он с разбегу бросается в воду, раззадорившийся Костя
прыгает следом.
Тимофей пробует ногой — не холодна ли вода, потом забре¬
дает по колени и, черпая ладошкой, осторожно смачивает се¬
бя водой.
Нюра уже успела сбросить платье, окунуться и окатывает
его фонтаном брызг.
— Да ну, да ну... — отмахивается Тимофей. — Не над... Не
надо!
Нюра дергает его за руку, и он плюхается в воду.
— Ну что ты за чумовая какая! — говорит он отфырки¬
ваясь.— Прямо хоть связывай...
— Попробуй, свяжи! — хохочет Нюра.
Миша и Костя плывут рядом. Сначала Костя вырывается
вперед, но скоро Миша его нагоняет, и они идут голова в го¬
33)

лову. Нет, саженками далеко не уплывешь. Костя поворачи¬
вается на бок. Миша делает то же самое. Тогда Костя пово¬
рачивается лицом в воду и бешено работает руками и ногами.
Однако, приподняв на секунду голову, он видит, что Ми¬
ша тоже плывет кролем и опередил его не меньше, чем на
метр.
Костя вылезает из воды и молча ложится на песок. Нюра
садится рядом. Она огорчена не меньше Кости.
— Это все Семен Семеныч, — со вздохом говорит она,—
физкульт наш! Это он его научил!
А Миша хвастает перед Тимофеем своей победой.
— Тренировочка! — горделиво говорит он. — Я, может, че¬
рез тренировочку в чемпионы выйду!
— А чего ж? — рассудительно говорит Тимофей. — Может,
и выйдешь. Ну, пойду и я поплаваю.
Однако и плавает он по-своему, так, чтобы поменьше за¬
трачивать усилий: идет по берегу навстречу течению, забре¬
дает в реку и ложится на спину, предоставляя воде нести его
неподвижное тело.
— Тимофей, не засни! Раки утащат! — кричит ему Нюра.
— Ну, не утащат, — спокойно отзывается он и поворачи¬
вает к берегу.
— Ох, и лодырь же ты, Тимка! — ругает его Миша. — Раз¬
ве так плавают? Как полено...
— Ну нет, — после некоторого раздумья отвечает Тимо¬
фей,— полену лучше — оно легче... — и удивленно смотрит на
хохочущих товарищей.
Костя не смеется. Самолюбие его задето, и он думает толь¬
ко о том, как бы доказать свое превосходство над вертлявым
Цыганенком.
— Пошли поныряем, — небрежно говорит он.
Неподалеку покачивается на приколе дуб — большая вал¬
кая лодка с высоким носом и кормой. Ребята забираются в
лодку, Первой шумно ныряет Нюра, потом плашмя, животом,
падает в воду Тимофей. Он даже не уходит под воду, а так и
остается на поверхности и сейчас же подплывает к лодке. Ми¬
ша презрительно кривит губы, оттолкнувшись, прыгает ногами
вперед и свечкой уходит в воду. Костя, переждав, пока он вы¬
плывет, приседает и, как пружина развернувшись в воздухе,
без единого всплеска погружается в воду. Кажется, что и там
он продолжает свой полет — так плавно его тело выскальзы¬
вает на поверхность.
Ребята молчат, и молчание Миши говорит Косте больше,
чем открытое восхищение, написанное на лице Тимофея. Но
Косте этого мало, си жаждет полного торжества.
— А ну, давайте раскачаем, — говорит он.
332

Костя приседает и, как пружина развернувшись в воздухе, погружается
в воду.

Ребята становятся на носу, Костя лицом к ним, на корме,
и они начинают раскачивать лодку, как качели. Корма взле¬
тает все выше и выше. Улучив момент, Костя спиной к реке
взвивается в воздух, описывает большой полукруг и, нырнув,
показывается на поверхности возле самой кормы.
— А что? Я говорила, я говорила! — радостно тараторит
Нюра и смотрит на всех так, словно не Костя, а она сама сде¬
лала этот необыкновенный прыжок.
— Здорово! — вздыхает Миша Цыганенок и протяги¬
вает Косте руку, чтобы помочь взобраться в лодку. — На¬
учишь, а?
— Пожалуйста! — великодушно говорит Костя. — Это
очень просто. — И он рассказывает, а потом показывает, как
нужно нырять.
Миша старательно повторяет его движения, но получается
у него плоховато.
— Научусь! — упрямо говорит он.
— Конечно, научишься! — соглашается Костя.
Превосходство Кости доказано, превзойти его не так про¬
сто, и настроение у него веселое и доброжелательное.
Они ложатся на песок, чтобы отогреться и отдышаться.
— Ты в Киеве все время живешь? — спрашивает Тимофей.
— Все время. А что?
— Ничего, Мы еще не были...
— Так что? — прерывает Миша. — На будущий год с экс¬
курсией поедем.
— Ну, так то на будущий! Здорово там красиво?
— Ага.
Костя описывает Киев, его крутые улицы, обсаженные
каштанами, залитый огнями простор Крещатика, сады над
Днепром, стадион имени Хрущева, футбольные состязания, из
которых Костя не пропустил ни одного, как сплошной людской
поток заливает после матчей Красноармейскую и Саксаган-
скую, так что останавливаются все трамваи, троллейбусы и
пережидают, пока он схлынет...
Ребята не сводят с него глаз, и Костя старается еще боль¬
ше. Он рассказывает о Владимирской горке и Зеленом театре;
о памятнике Шевченко и о здании Верховного Совета, в кото¬
ром Костя не был, но видел снаружи, а как там, внутри,—
знает по описаниям; об оперном театре, где Костя сам видел
балет «Золушка». Балет ему не очень понравился: ходят под
музыку на цыпочках или прыгают — прыгают, правда, здоро¬
во!— разводят руками и молчат. Но в общем ничего: напри¬
думано всяких чудес и красивые декорации. А вот опера
«Иван Сусанин» — это да! У него даже мороз по коже ходил,
когда он слушал... Вот пусть они приезжают, он им пока¬
334

жет больше, чем на любой экскурсии, они весь Киев обой¬
дут...
Постреливая дымком из тонкой трубы на корме, сверху
идет тяжело груженное судно.
— Что это за пароход? — спрашивает Костя.
— Это не пароход, а самоходная баржа. Дизельная, — от¬
вечает Миша.
— Ага. Это «Киргизия», — подтверждает Нюра. — Пока¬
чаемся?
Ребята бросаются в воду и плывут наперерез барже. Костя
плывет следом. «Вот если бы мама увидела», — мелькает у
него в голове, но он сейчас же жмурится и даже встряхивает
головой, отгоняя эту мысль: если бы мама увидела, ничего ве¬
селого Косте это бы не принесло...
Фарватер идет почти у берега, и баржа сама поворачивает
навстречу ребятам.
— Куда вы лезете, бисовы диты? — кричат им с «Кирги¬
зии».— Потонете, як кутята!
— Не! — кричит в ответ Нюра.—«И в воде мы не утонем...»
— «И в огне мы не сгорим!» — подхватывает Миша, плы¬
вущий рядом с ней.
От носа «Киргизии» к берегу бежит волна и мягко подбра¬
сывает ребят.
Тимофей заранее лег на спину и подставил солнцу живот.
Остальные тоже ложатся на спину и, плавно покачиваясь на
волнах, плывут по течению.
— В Каховку пошла, — говорит Миша, когда они, сно¬
ва улегшись на песок, смотрят вслед удаляющейся «Кирги¬
зии».
— А ты почему знаешь? Может, вовсе и не в Каховку, а
так куда-нибудь! — оспаривает Нюра.
— В Каховку! — упрямо повторяет Миша.
Сверху медленно ползет большой дымчато-серый буксир.
Он с натугой тащит две баржи, почти до самых палуб осев¬
шие в воду. «Кремль», — читают ребята название, написан¬
ное красными буквами на кожухе, когда буксир равняется
с ними.
— Сейчас все в Каховку идут, — авторитетно говорит Ми¬
ша.— Туда знаешь сколько всего нужно!..
— Вот бы туда, ребята, а? — мечтательно говорит Нюра.
— Нужны там такие! — хмыкает Миша. — Там специалис¬
ты требуются.
— А я не смогу? Да? Вот возьму выучусь и стану специа¬
листом! Каким захочу, таким и стану!
— Ну, станешь. Только когда это будет? Тогда и комму¬
низм построят. Очень интересно прийти на готовое!
335

— Ну, это уж ты того... — поворачивается к нему молчав¬
ший до сих пор Тимофей. — Что же, если коммунизм, так и
делать нечего будет? И нам дела хватит...
— Так то — потом... Сейчас бы поехать!..
— А моя мама поехала в Каховку, — сообщает Костя.
— Ну? Зачем? — поднимают голову ребята.
— На обследование. Она — санитарный врач и будет об¬
следовать, чтобы рабочим было хорошо жить.
— А-а... — разочарованно тянет Миша. — Это что! Строить
же она не будет? Самое главное — строить бы...
— Может, чего-нибудь и будет строить... — неуверенно
предполагает Костя.
— У меня скоро батько в Каховку поедут, — говорит Тимо¬
фей. — Они тракторист. А сейчас выписали книжку про экска¬
ваторы. Как выучат, так и поедут.
— А тебя возьмет?
<— Ну, навряд. Да я и не поеду. Я же опыты не кончил.
— Вот, видал? — смеется Миша, оборачиваясь к Косте.—
Кому великие стройки, а кому — арбузы.
— Какие арбузы?
— Вот этот мичуринец растит. Думает своими арбузами
мир удивить!
Тимофей упрямо наклоняет голову и, глядя исподлобья,
как бычок, внушительно говорит:
— Ну, арбуз и при коммунизме нужен.
— А как же! Без твоих арбузов разве коммунизм постро¬
ишь?
— Построишь. А с ними же лучше! Вот у нас южные сорта
не вызревают, а я добьюсь, чтобы вызревали. И не брошу, пока
не добьюсь. А ты свое радио бросишь?
— Сравнял! То ж техника!
Видно по всему, что спор этот возник давно и конца
ему не предвидится. Миша взглядывает на солнце и подни¬
мается.
— Я пошел: скоро на дежурство, — деловито говорит он.—
Ты, арбузятник, пойдешь или останешься?
— Ну чего же я останусь? Я тоже пойду... Ты его не
слушай, — говорит он Косте. — Приходи ко мне, сам уви¬
дишь...
— Ага! — подхватывает Нюра. — Мы вместе придем! Да,
Костя? Конечно, придем!
Тимофей и Миша делают несколько шагов и останавли¬
ваются.
— Нюрк, а Нюрк! — окликает Миша. — Попроси у батьки
лодку, а? На ночь бы... Вот бы рыбы наловили!
— Не даст, — трясет головой Нюра. — Знаете что? Давай¬
336

те вместе попросим! Я подготовлю почву —да? — а вы прихо¬
дите, и попросим. Если вместе, может, даст...
— Ладно.
Ребята уходят в село, Костя и Нюра бегут домой.
НА ОСТРОВЕ
После обеда на берегу появляются Тимофей и Миша. В ру¬
ках у них ведра, какие-то узлы, удочки. Но они не подходят
к домику бакенщика, а скрываются на некоторое время за
уступом берега, потом появляются снова, но уже с пустыми
руками, и идут по берегу, словно прогуливаясь.
Нюра тоже видит эти маневры и начинает «готовить поч¬
ву»:
— Тато, что, лодка не течет, которую мы смолили? А как
ты думаешь, если бы вот я и Костя — мы бы с ней справились?
Ну, например, чтобы переправиться через Днепр. Он уже со¬
всем хорошо гребет. Да? Ну, не вдвоем, а втроем или вчетве¬
ром. Она же легкая! Ты сам говорил, что на ней грудной мла¬
денец может плыть.
— Ты чего-то крутишь, Аннушка! — прищуривается Ефим
Кондратьевич. — Давай-ка уж начистоту. Что-то вон и друж¬
ки твои по берегу слоняются... Чего вы надумали?
Нюра пугается, что своей подготовкой она все испортила.
— Мы ничего не надумали! — оправдывается она. — Вот
хоть у них спроси... Ребята, идите сюда!
Миша и Тимофей о чем-то переговариваются, потом Миша
бежит к ним, а Тимофей остается на месте.
— Здрасте, дядя Ефим! — весело кричит Миша еще изда¬
ли.—Можно, да? —Вся подвижная фигурка его выражает
ликование и нетерпение.
— Что можно?
Миша осекается, укоризненно и недоуменно смотрит на
Нюру: какая же это подготовка?
— Да мы думали... Мы хотели на остров. Рыбу половить.
*= А что вам здесь не ловится?
— Так здесь разве клёв? —Лицо и вся Мишина фигура
изображают крайнюю степень презрения. — Здесь же клё¬
ву никакого нет. Вот на Старице — да! Мы и хотели на
ночь...
— На ночь? —Ефим Кондратьевич даже присвистнул.—
А кто же поедет?
— Ну, мы, —показывает Миша.
— Нет, так дело не пойдет. А Тимофей что, не хочет? Чего
он там топчется?
] 2 Библиотека пионера, том IX 337

—' Он хочет. Только он говорит: я, говорит, не пойду, я не
красноречивый, я все дело испорчу...
— А ты, значит, красноречивый?
Миша смущенно смеется, не зная, что ответить, и машет
рукой приятелю, чтобы тот подошел.
— Вот что, — говорит Ефим Кондратьевич, — лодку я дам,
только при одном условии.... если примете меня в свою компа¬
нию.
Да мы!.. Да разве!.. Да конечно! — в один голос вопят
ребята.
— Ох, татко, ты ж у меня и хитрый, ты ж у меня и моло¬
дец! А когда можно? Сейчас? Ребята, тащите свои вещи!
— Вон вы какие запасливые! — усмехается Ефим Кон¬
дратьевич.— Вещи тащйте, а поедем, когда я в объезд отправ¬
люсь. Только ты, Аннушка, хлеба запаси на всю команду, а то
улов будет ли, нет ли, а есть захочется.
— Я сейчас! Я и картошки, я всё!.. — выпаливает Нюра и
вихрем летит домой.
Задолго до вечера все пожитки уложены в лодку. Ефим
Кондратьевич добавляет к ним большое рядно и свой брезен¬
товый дождевик. Жесткий дождевик гремит так, словно сде¬
лан из листового железа.
Как ни медленно ползет солнце по небу, оно наконец скло¬
няется к круче, за которой прячется село, и Ефим Кондратье¬
вич дает команду садиться. Миша и Тимофей берутся за вес¬
ла, Нюра вооружается кормовым, а Костя и Ефим Кондратье¬
вич едут пассажирами.
— Ну, забирайте свои пожитки! — говорит Ефим Кондра¬
тьевич, когда лодка, шипя, въезжает носом на песчаную от¬
мель острова. — «Ловись, рыбка, большая и маленькая...»
Только уговор: в воду не лезть! Обманете — больше не пове¬
рю, и лодки вам не видать.
— Ну, станем мы обманывать, дядя Ефим! — рассудитель¬
но говорит Тимофей.
— Бывает...
— Ну, это когда было... — сконфуженно тянет Тимофей, а
Миша делает вид, что он сверх всякой меры занят вещами и
ничего не слышит.
= Да ведь с тех пор у вас усы-то не выросли! — смеется
Ефим Кондратьевич и отчаливает.
Это мы прошлым летом потихоньку хотели лодку взять,
а дядя Ефим нас застукал. Ну, мы сказали, что она сама
сорвалась, а мы ее поймали... Ну, а дядя Ефим не пове¬
рил...
— Ладно тебе! — обрывает приятеля Миша. — Теперь до
утра будешь нукать... Бери мешок!
338

Тимофей, Нюра и Миша деловито пробираются через за¬
росли тальника. Они озабочены лишь одним — выбрать место
получше — и не интересуются окружающим.
А Костя охвачен волнением. За свою уже долгую, по его
мнению, жизнь он бывал лишь на одном острове — Трухано-
вом. Но что это за остров! Он весь застроен водными станция¬
ми, будками, киосками, утыкан щитами, на которых написаны
«Правила поведения на воде». И народу там всегда больше,
чем на Крещатике.
Здесь нет киосков и правил, водных станций и грибков.
И ни одного человека. Самый настоящий необитаемый остров.
Даже стрижи попрятались в свои норки, и лишь стайки мош¬
кары танцуют над кустами в розовых лучах заходящего
солнца.
Костя отстает от товарищей и сворачивает влево. Едва
слышно шурша, под ногами осыпается сухой белый песок, а
Косте видится, будто он пробирается то через сплетение лиан,
то через мангровые заросли, под ногами у него грохочут об¬
ломки вулканической лавы или хлюпают коварные зыбучие
пески. По Костиной спине пробегает холодок, даже шевелятся
на затылке коротко остриженные волосы.
Костя подбирает с земли толстую кривую ветку, пригибает¬
ся. Шаг его становится пружинистей. Он готов ко всему. Вол¬
ков и медведей здесь нет, но змеи же могут быть... Косте ви¬
дится, как, злобно шипя, гадюка напрягает свое тело, сверну¬
тое в кольца, и бросается на него, а он молниеносным ударом
раздробляет ей голову и отбрасывает в сторону судорожно
извивающееся тело... Или, например...
Заросли лозняка обрываются на берегу маленького залив¬
чика. На ветках, листьях и всяком мусоре, прибитом волнами,
сидит огромная лягушка и испуганно таращится на Костю, по¬
том подпрыгивает и, перевернувшись в воздухе, шлепается
в воду.
— Костя! Костя! Где ты? Ау-у!—доносится голос
Нюры.
Костя отбрасывает палку и выпрямляется. С треском и
шумом пробираясь через тальник к заливчику, выбегает Ню¬
ра. Лицо ее встревожено.
— Почему ты ушел? Я... мы так испугались! — негодующе
говорит она, но, заглянув Косте в лицо, сразу меняет тон. —
Ты думал? Да? Я тоже. Я, когда одна, как начну думать, как
начну думать!.. А там Тимка уже окуня поймал. Вот такого!
Нет, не совсем такого, ну, вот такого... Пойдем!
Лов в самом разгаре. Тимофей, забросив удочки, сидит спо¬
койно и смотрит на воду. Миша Цыганенок «переживает» за
двоих. Он поминутно хватается за удилища, привскакивает,
339

снова садится, сердито шипит на неподвижного Тимофея, ко¬
гда у того клюет, то и дело меняет наживку, переставляет
удочки, долго и азартно плюет на насаженных червяков и так
суетится, что, если бы от этого зависел улов, у него был бы уже
полный кукан. Но на его кукане две маленькие красноперки,
а у Тимофея их уже полдесятка и порядочный окунь.
— Что ты сидишь, чучело? Клюет... Клюет! Слышишь?—
негодует Миша.
— Не, это она еще так, балует, — неторопливо говорит Ти¬
мофей. =— Пусть заглотнет... А ты не колготись, а то ничего не
поймаешь... — Он неожиданно быстро и ловко подсекает, и в
воздухе взблескивает живое серебро.
— Это разве ловля? пренебрежительно, сквозь зубы, це¬
дит Миша. — Сюда бы сетку — вот тогда да!
Всем понятно, что говорит он это просто от зависти и доса¬
ды, что у Тимофея ловится, а у него нет. Он забирает удочки
и переходит на другое место, чтобы не видеть удачливого Ти¬
мофея.
Костя и Нюра собирают большой ворох сухого тальника.
Нюра загодя начинает чистить картошку, а Костя устраивает¬
ся с удочками поодаль от Тимофея и Миши. Но то ли дядина
снасть ему не с руки, то ли неудачно выбрано место, клюет у
него плохо, он вылавливает три красноперки, и клёв кончает¬
ся. Костя собирает свой жалкий улов и идет на другую сторо¬
ну острова, к главному руслу. Здесь быстрое течение подмыло
берег, у самого обрыва крутит, бучится вода над омутом. Костя
насаживает на крючок маленькую красноперку и забрасывает
удочку. С полминуты поплавок стоит неподвижно, потом сра¬
зу, вдруг, исчезает. Костя дергает удилище кверху — и стоном
отчаяния провожает сорвавшегося щуренка.
Вторая красноперка насаживается на самый крупный крю¬
чок, и не успевает Костя забросить, как рыба едва не вырывает
удилище у него из рук. Костя подсекает и начинает выводить,
но добыча не поддается и рвет удочку. Обливаясь потом, холо-
цея от страха и восторга, Костя слегка попускает и идет вдоль
берега — сачка у него нет, рыбу взять нечем, а тащить на кру¬
той берег нельзя — сорвется. Но вот наконец узенькая песча¬
ная полоска. Костя прыгает вниз и подтаскивает добычу к
берегу. Черная спина, огромная зубастая пасть, злобные стек¬
лянные глазки. Кругом ни палки, ни камня. Костя рывком
хватает ее под жабры и падает вместе с бьющейся щукой на
берег.
Оборвав поводок, оставив удочки, Костя, обеими руками
взяв щуку под жабры, несет ее перед собой, как кипящий са¬
мовар. Щука бьет его хвостом по животу, голым ногам и без¬
звучно хлопает пастью, из которой торчит поводок.
340

Испуганно-восторженный вопль Нюры и завистливое мол¬
чание Миши слаще всяких похвал для Кости.
— Вот это да! — говорит подошедший Тимофей.^ На
удочку?
— На удочку!.. — задыхаясь от счастья, отвечает Костя.
— На живца?
— На живца!
— Здорово!
Тимофей тычет пальцем в обвисшее белое брюхо рыбы, она
судорожно дергается и сильно хлопает его по руке.
— Ну зверь! изумленно тянет Тимофей, отдергивая ру¬
ку. Он всовывает в рот щуке ивовую ветку, рыба яростно хло¬
пает челюстями, и Тимофей показывает измочаленный обло¬
мок:— Видал? А если бы палец?..
Брошенная на песок щука несколько раз подпрыгивает и
затихает. Костя бежит за своими удочками. Кукан с послед¬
ней красноперкой уплыл, но Костя о ней не жалеет. Тимофей
и Миша снимают со своих куканов ершей для ухи. Солнце уже
село, клёв кончился. Насадив живцов, Костя и Миша забрасы¬
вают удочки и крепко привязывают их. Это так, на случай,
если подвернется сомёнок.
Нюра, подстелив тряпочку, чистит щуку. Костя берется
чистить ерша, но осклизлая рыбешка, исколов ему все руки,
так и остается недочищенной, и сконфуженный Костя передает
ее Тимофею. Тот уверенно и неторопливо сбивает колю¬
чие плавники, потрошит, потом берет следующего, и, пока
Нюра возится со щукой, все ерши оказываются очищен¬
ными.
Тем временем Миша разжигает костер. Сухие тонкие ве¬
точки вспыхивают, как спички, потом, шипя и постреливая, за¬
гораются толстые, зеленые. Над почерневшей гривой ивняка
танцует пламя, отражение его бежит через все русло Старицы
к противоположному берегу. Серые ветлы на нем потемнели
и кажутся большими животными, притаившимися у воды.
От ведра, в котором бурлит закипающая вода, пахнет лав¬
ровым листом и перцем. Оголодавшие ребята глотают слюн¬
ки и следят за Нюрой, бросающей туда соль, картошку,
рыбу.
Костя сидит в сторонке и смотрит на реку. Огненные от¬
блески, черные ветлы, угрюмая холодная гладь Старицы пре¬
вращаются в неясные, но волнующие картины. Окружающее
незаметно тает, вместо него в полуяви-полусне возникают
смутные, но грозные и упоительные видения неведомых миров,
зверей и див,'среди которых пробирается он, Костя. Ужасные
опасности подстерегают его на каждом шагу, а он бесстрашно
идет им навстречу... Вот далекий шорох, шум шагов, треск ве-
341

ток. Что-то огромное, темное движется к ним... Сердце у Кости
замирает и куда-то проваливается...
— Ну, как улов, рыбаки? — слышит он голос Ефима Кон-
дратьевича. — На уху наловили? Или на одной картошке бу¬
дем сидеть?
— Наловили! Наловили! — кричит Нюра.—Ой, тато, Костя
такую щуку поймал! Такую щуку!.. Ужас!
Нюра и Миша наперебой рассказывают об улове, о Кости¬
ной щуке. Костя тоже присоединяется к ним. Молчит один
Тимофей. Он деловито помешивает уху, пробует и объяв¬
ляет:
— Готова.
Такого вкусного варева Костя никогда не ел. Он ест до из¬
неможения, до пота, пока живот у него не вздувается, как ба¬
рабан, и готов бы есть еще, но больше не лезет.
Ефим Кондратьевич расстилает на остывшем уже песке
свой дождевик, рядно, они укладываются на нем ногами к
костру, но спать никому не хочется.
— Что притихли, воробьи?—спрашивает Ефим Кондратье¬
вич.
В костре громко щелкает, раскаленный добела уголь от¬
скакивает в сторону, вверх взлетают искры. Нюра вздраги¬
вает.
— Все равно как выстрелило... — смущенно говорит она.
— Эх, ты! — пренебрежительно оттопыривает губу Ми¬
ша.— А если взаправду выстрелит? Умрешь от страха?
— Я? Я ничего не боюсь! Да, тато? Это неожиданно пото¬
му что, вот я и вздрогнула. А так нисколечко — пхи!
— А если бы ты в Корее жила? — говорит Тимофей.
— Ух, я бы этих фашистов!.. — грозит Нюра кулаками.
— Они всю сожгли ее, Корею, — строго говорит Костя.—
Бомбами и напалмом. Это такой бензин, как студень. Ни горо¬
дов, ни деревень не осталось. Вожатая нам читала, как аме¬
риканский журналист писал, что там вместо деревень остался
только голубой пепел...
Ребята затихают. Им представляется никогда не виданная
страна. С воем и ревом несутся самолеты, без конца пада¬
ют бомбы, и всю страну, все горы и долины охватывает пла¬
мя, и вот уже ничего не остается, кроме серо-голубого пе¬
пла...
Косте становится стыдно своих выдумок. Зачем выдумы¬
вать всякие чудища и страхи, когда есть люди страшнее вся¬
ких чудищ? Он решает, что если уж идти в моряки, то обяза¬
тельно в военные, а если не удастся, так просто в военную
школу.
Должно быть, о том же думают и остальные, потому что
342

вдруг Тимофей, набычившись, словно продолжая с кем-то раз¬
говор, упрямо говорит:
— Ну, а я в танкисты. Батько же у меня « танкист. Вот и
я тоже, — и снова умолкает.
— Куда же еще? — насмешливо улыбается Миша. —Тебя
только танк и выдержит! Вот и будет: со всех сторон железо,
а посередке — дерево.
— Ладно... «Дерево»... Это не твои шарики-винтики вер¬
теть.
— Да без этих шариков-винтиков твой танк — глухая и
слепая коробка!
— Бросьте, ребята! — говорит Нюра, — А я буду... Я даже
не знаю, кем я буду. Мне всего хочется! И геологом, и инже¬
нером, и ученым... Только, наверно, лучше всего — летчи¬
ком! Да? Я и сейчас, бывает, зажмурюсь, и кажется, что уже
лечу...
— С кровати, — насмешливо добавляет Миша.
Нюра бросает на него презрительный взгляд:
— Ну и что же, что девушек не берут? А я добьюсь! Я пря¬
мо в Москву поеду, а добьюсь, вот увидите! *— Большие глаза
ее сверкают таким сердитым голубым огнем, что не остается
никаких сомнений в том, что она добьется. Она поворачивает¬
ся к отцу: — Правда, тато?
—? Правда, Аннушка. Конечно, лучше, если дело выбрать
по сердцу. Только настоящий солдат не перебирает, а если
нужно—приставили его к какому делу, он там и стоит... А сме¬
лость и умение во всяком деле нужны, иначе и себя и других
погубишь. У нас вот на миноносце был один случай...
— Дядя Ефим, а вы разве были во флоте? — загорается
Миша.
— Был. На Балтике всю войну... Это еще в начале войны
было, когда немцы в Прибалтику только ворвались, суда на
приколе еще не стояли... Миноносец наш ходит в дозоре. Ту¬
ман небольшой, самолетов бояться нечего, но воды берегись —
немецкие подлодки шныряют, а мин они набросали без счету!
И всяких. Что было, то и бросали: и новые и старье всякое.
Идем мы, вдруг сигнальщик кричит: «Справа по борту мина!»
В самом деле плавает старушка, гальваноударная. Это такая,
с рогульками. Ну вот. Расстояние порядочное, однако вахтен¬
ный начальник доложил командиру, переменил курс — мино¬
носец отходит подальше, чтобы расстрелять ее. Но вахтенный
не отдает команду, в бинокль смотрит. «Что-то, говорит,
странная какая-то мина». И все тут смотрят на нее ^ кто в
бинокль, кто в кулак, а кто просто так. Смотрят, смотрят, и все
видят, что в этой мине что-то на особицу, а что — понять не
могут. А один матрос — глаза у него лучше всякого бинокля
343

работали — подходит и говорит: «Разрешите доложить, това¬
рищ лейтенант. Там на. мине человек висит». Как так? Как мо^
жет человек на мине висеть? Это не качели в детском садике,
на таких качелях на небо взлетишь. Командир скомандовал
спустить шлюпку — может, это какая фашистская подлая вы¬
думка, и тогда ее надо разгадать, чтоб другие не нарвались,
а может, и в самом деле какая отчаянная душа уцепилась. Но
лейтенанту приказывает близко не подходить, людьми не
рисковать, действовать по обстановке. Отошла шлюпка, под¬
гребает осторожно к мине, не очень близко, а так, что все вид¬
но. В самом де^е: висит человек на мине, за рогульки держит¬
ся. И человек, по всему видать, наш: в тельняшке, и все обли¬
чье русское. Окликнули его — живой, голову поворачивает, а
голоса не подает. Тут кричит ему один: «Эй, браток, хоть не¬
веста и хороша, не торопись со свадьбой, успеешь обвенчаться!
Подгребай сюда!» — «Отставить неуместные шутки! — говорит
лейтенант. — Зубы над этим не скалят. Человек в обнимку со
смертью плавает». Старшина ему кричит: «Бросай свою чер¬
тову цацку, греби сюда!» А он только голову поворачивает и
«мама» сказать не может и не отрывается. Видно, руки у него
как вцепились, так и закоченели, и голос и силы человек от
холода или, там, от страха потерял. Что тут делать? На шлюп¬
ке не подойдешь и конец не кинешь —он может не ухватить, а
ну как дернешь по этой рогульке — и его в пыль и от шлюпки
ничего не останется. Тут один матрос и говорит: «Разрешите,
товарищ лейтенант, попробую снять этого мореплавателя».—
«Давай, — говорит лейтенант, — только осторожнее». Раздел¬
ся тот, кончиком обвязался и поплыл. Кончик за ним поне¬
множку травят. Подплыл он, видит: человек уже не в себе, по¬
нимать понимает, а сделать со своими руками ничего не мо¬
жет— зашлись. И голос пропал. Подплыть-то подплыл, а как
его снимешь? Волна хоть и небольшая, а бьет, и эта чертова
игрушка на ней танцует —не подступишься. Подплыл наш
матрос к тому человеку со спины, вцепился рукой ему в воло¬
сы— благо кудри густые да длинные, —а другой давай паль¬
цы его разжимать. Намучился он с ним —прямо беда! Вода
холодная, а ему жарко стало. Пальцы у того, как крючья,—
совсем окостенели. Мало-помалу оторвал одну руку, потом вто¬
рую, отпихнулся изо всей силы ногами, а там на шлюпке сле¬
дили— рванули конец к себе. Вот его тащат, он одной гребет,
другой того держит. А у того руки так и застыли — поднятые
кверху, вроде как у святых на иконах. А эта подлая мина хоть
и тихонько, а за ними плывет — куда, значит, течение. Ну, тут
на шлюпке тащат их за кончик, чуть не под водой, лишь бы
поскорей. Подтащили, подняли их... Потом мину расстреляли,
344

конечно. А человек тот отошел. Спиртом растирали и всякое
такое. Отошел...
Ефим Кондратьевич зажигает погасшую трубку.
— А где тот матрос? Живой? спрашивает Миша.
— Живой. По Днепру теперь плавает.
— А тот, что с мины его снимал?
— И тот живой... Ну, спите давайте, а я проеду, хозяйство
свое посмотрю. Скорый на Херсон должен идти.
Ефим Кондратьевич уходит, а ребята долго молчат, и каж¬
дый думает об одном: а он сумел бы сделать то, что сделал
этот отчаянный матрос? Им хочется думать, что — да, сумели
бы и они, но сказать это вслух не решаются, потому что это
было бы пустое бахвальство: на словах сумеет каждый, а вот
попробуй на деле...
Так и не решив этого вопроса, Тимофей и Миша засыпают,
а Костя никак не может уснуть. Ему представляется волную¬
щееся хмурое море, окутанное легкой дымкой тумана, злове^
щий металлический шар с рогульками, танцующий на волнах,
и человек, который вырывает у смерти уже обреченную, око¬
ченевшую жертву...
— Костя! А Костя! — слышит он шепот Нюры. — А знаешь,
это ведь тато про себя рассказывал. Он тогда матроса с мины
снял. Только он не любит про это рассказывать. А приезжал
к нему друг sr- тот самый, что на мине висел, — они думали,
что я сплю, и всё вспоминали, а я не спала и слышала...
Ошеломленный Костя широко открывает глаза и рот.
— Ага! — продолжает Нюра. s* Все как есть слышала! Ты
только у него не спрашивай, а то он рассердится. Я тогда ут¬
ром спросила, так он сказал, что мне приснилось и чтобы я не
приставала с глупостями.
— Вон он какой! — с чувством говорит Костя.
— У! Ты еще даже не знаешь, какой он... Он такой!..—
Нюра не находит слов и делает неопределенный, но очень
взволнованный жест. — Я же, ты знаешь, найдённая.
— Как —найдённая?
— А так. Вот он вернулся с флота. Да? А ни мамы, ни ме*
ня нет. Он туда, сюда—нет, и всё. Мама же эвакуировалась,
а куда — никто не знает. Эшелон ушел на восток. А сколько
их было! И может, мы уже разбомбленные, может, нас уже
нет? Да? А он не поверил и начал искать. Сколько он искал—
ужас просто! И нашел! То есть нашел место, где мы раньше
были, — в Кустанае. Только мамы уже не было... она умер¬
ла...— Голос Нюры вздрагивает. — А меня тоже не было. Ме¬
ня сдали в детский дом, а он переехал, а потом снова переехал.
И опять ему никак не найти. А он все-таки нашел. Всю Сред¬
нюю Азию изъездил и нашел! Это я уже помню, это в сорок
345

шестом году было. И тогда он сказал: «Теперь, дочка, шабаш.
Поехали до дому и будем жить вместе». Вот мы приехали и
живем. Он потому и в бакенщики пошел. Он же матрос, мог
на пароход или на море, а он не захотел, чтобы меня не остав¬
лять. «А вдруг, говорит, опять потеряешься!..»
— Хороший он у тебя!
— Ага. Вот только если бы мама была жива!.. Это хоро¬
шо, когда есть мама...
В голосе Нюры звучит глубокая печаль. Костя не находит,
что сказать, чем утешить ее, и молчит.
— Тебе хорошо — у тебя мама есть! Расскажи, какая
она. А?
— Что значит какая? — растерянно переспрашивает Кос¬
тя.— Обыкновенная. Мама как мама...
Он будто ненароком меняет позу, отворачивается от кост¬
ра, потому что лицо и даже уши его начинают гореть. С удив¬
лением и стыдом он чувствует, что ему нечего сказать о своей
маме, он ничего о ней не знает.
Вот папа—другое дело. Папа был убит на войне, когда
Костя был еще маленький, но он хорошо знает, где служил
капитан Голованов, какие у него награды и за что они полу¬
чены.
А о маме он никогда не думал. Костя был слишком занят
своими делами, чтобы думать о ней. И что же тут думать? Ко¬
гда он просыпался, на столе стоял завтрак — это была мама.
Приходил из школы — его ждал обед. Нужны были чистые
рубашки, или новые башмаки, или пальто^ они появлялись,
и это тоже, конечно, была мама. Она делала все, что нужно
было Косте, а больше он ни о чем не думал. Если Костя бало¬
вался, обижал Лельку, мама сердилась и строго отчитывала
его. Что же еще?
Свернувшись калачиком, Нюра давно уже спит, а Костя,
сопя и ворочаясь, вспоминает и думает. И, оказывается, вспо¬
мнить можно многое.
Он смутно помнит себя еще совсем-совсем маленьким. Жи¬
вут они не в Киеве, а в завьюженном, насквозь продутом бу¬
ранами Барнауле. Зимой бураны могут человека свалить с
ног, и он замерзнет, а летом ветер со свистом несет над горо¬
дом песок и пыль. Как ни кутайся и ни прячься, песок всюду—
на вещах, на одежде, скрипит на зубах.
Зимой Косте нечего надеть, и на улицу его не пускают. За¬
вернувшись в одеяло, он сидит у окна, смотрит на воющие бе¬
лые вихри и ждет маму. Приходит она поздно, закутанная во
всякое тряпье, как матрешка, в огромных бахилах — пимах.
Она толстая, но, раздевшись, оказывается маленькой и ху¬
денькой. Мама топит печку, кормит Костю, и, если ей не нужно
346

опять идти в госпиталь, они садятся к теплой печке и немнож¬
ко разговаривают.
Мама работает медицинской сестрой. Уходя на дежурство,
она оставляет Косте вареную картошку или, изредка, кашу и
хлеб. Хлеба мало, и мама просит есть его не сразу, а поне¬
множку. Костя обещает. Но день длинный, ждать скучно, и от
этого есть хочется еще больше. Костя щиплет его понемножку
и незаметно съедает весь. Когда приходит наконец мама,
Костя голоден, как хозяйский Шарик. Он ест и ест и, только
наевшись, вспоминает:
«А у тебя, мама, разве нет хлеба? Почему ты одну кар¬
тошку?..»
«Ешь, ешь, — улыбается мама. — Мне не хочется. И потом,
тебе надо расти, а я уже большая, выросла...»
Иногда, проснувшись ночью, Костя видит, что мама сидит
у коптилки, и плечи ее вздрагивают. Это потому, что от папы
долго нет письма, и мама беззвучно плачет над его старыми
письмами. Костя начинает нарочно громко ворочаться, мама
гасит коптилку, ложится рядом с ним, и он, согревшись, засы¬
пает.
Когда с фронта приезжал папа, Косте было не до мамы.
Он примерял папины медали и погоны, расспрашивал про вой¬
ну и всюду ходил за ним. Он помнит, что мама тогда стала
еще красивее и была веселее всех. Она бегала и смеялась, как
маленькая девочка, тормошила Костю и постоянно пела. Папа
провожал ее счастливыми глазами и тоже смеялся...
А когда папа погиб, она стала опять такой, как в Барнауле.
Только еще бледнее и печальнее. Косте тогда было шесть лет,
а Лелька еще лежала в коляске. Марья Афанасьевна, соседка,
приходила к ним, останавливалась у порога и, пригорю¬
нившись, жалостливо смотрела на Лельку и Костю. «Сирот¬
ки вы, сиротки! Как же вы теперь будете?» — приговаривала
она.
Однажды мама рассердилась и сказала ей:
— Марья Афанасьевна, я попрошу вас детей моих не жа¬
леть— у них есть мать!
Она кончала тогда институт и каждый день ходила на лек¬
ции. Когда прибыло извещение о гибели папы, она опять на¬
чала работать медсестрой и все-таки ходила в институт. При¬
ходила она поздно, и случалось, что, вернувшись из школы,
Костя не находил обеда, а мама сидела у стола, закрыв глаза
и опустив руки. Костя сердито швырял свою сумку с книгами
и бурчал, что вот учишься, учишься, а поесть вовремя не да¬
дут!
«Не сердись, Костик, — устало говорила мама. =—Я сей¬
час...»
347

Костя наедался и убегал к товарищам, а когда возвращал*
ся, мама что-нибудь шила или стирала. И Костя удивлялся:
что это такое, что мамы вечно шьют и стирают, как будто нет
дела интереснее!
Иногда мама просила Костю поиграть с Лелькой или
убрать комнату. Костя возмущался и ехидно спрашивал:
«А кто будет за меня уроки учить? Лелька, да?»
Мама ничего не говорила и убирала сама...
Костя долго ворочается на гремящем дождевике, но, как
бы он ни лег, все ему жестко и неудобно. Он дает себе мно¬
жество обещаний и честных слов и, вконец истомленный сты¬
дом и запоздалым раскаянием, засыпает.
А КАКОЕ У ТЕБЯ ПРИЗВАНИЕ?
— Костя! Вставай же, Костя! — будит его Нюрин голос.—
Ребята уже давно ловят. Ты всегда так долго спишь?
Да?
Костя сразу же вспоминает вчерашний разговор, и у него
пропадает охота вставать, ловить рыбу. Он ничего не отвечает
и поворачивается на другой бок.
— Не хочешь — как хочешь, решает Нюра.=--Я тогда
сама буду ловить.
Костя слышит, как она собирает удочки и уходит. Тогда он
поднимается. Пусть уходит! Очень нужно, чтобы она опять за¬
говорила про вчерашнее!.. Солнце еще не взошло, но уже почти
совсем светло. Над рекой опять тает легкая дымка тумана.
Поеживаясь от прохлады, идущей с реки, Костя пробирается
к ухвостью острова. На берегу Старицы сидят рыболовы:
неподвижный Тимофей, суетящийся даже сидя Миша и
Нюра.
Снизу по темной и неподвижной еще реке идет лодка. Это
Ефим Кондратьевич завершает утренний объезд бакенов.
Дядя Ефим! — кричит ему Костя. — Возьмите меня с со¬
бой!
Ефим Кондратьевич причаливает, Костя прыгает в лодку,
и они плывут дальше. Дядя на весла Костю не пускает: у него
еще не сошли водянки; Костя берет кормовое, правит и изред¬
ка, где нужно, подгребает. Они оба молчат и работают.
Косте приятно это спокойное мужское молчание, приятно
погружать весло в темную тугую воду, слышать ее курлыканье
под веслами и смотреть на бегущую навстречу им широкую
водную гладь.
Кланяющийся красный бакен Чертова зуба остается поза¬
348

ди — они погасят его на обратном пути, — уплывает назад
остров. Они гасят огни на белых бакенах, потом переваливают
к правому берегу, пускают лодку по течению и один за другим
гасят красные.
Рыболовы уже поджидают их на берегу. Нюра приплясы¬
вает от нетерпения и размахивает живой сверкающей низкой--
своей добычей. Миша о чем-то спорит с Тимофеем, который
неторопливо снимает рыб с кукана и бросает в ведро.
Тимофей и Миша снова садятся на весла, а Нюра, захле^
бываясь и давясь словами, рассказывает, какие огромные рьн
бины срывались у нее с крючков. Тимофей добродушно усме¬
хается, а Миша дразнит Нюру и говорит, что она не умеет
отличить голавля от головастика, а тоже садится ловить.
Лодка пристает к берегу, Тимофей и Миша берут свои вед¬
ра с уловом.
™ Так ты приходи, Костя! — говорит Миша. — Я тебе ра¬
диоузел покажу.
— Ага, приходи, — подтверждает Тимофей,^-мы тебе все
покажем.
Они уходят, но, сделав несколько шагов, спохватываются
и кричат:
— Спасибо, дядя Ефим! Можно, дядя Ефим, мы еще при¬
дем?..
Ефим Кондратьевич подтаскивает лодку повыше на берег.
Костя ему помогает. После ночного разговора ему хочется де¬
лать все так, чтобы это было приятно дяде. Не то чтобы он
заискивал или рассчитывал на похвалу — и без всяких по¬
хвал Косте приятно помогать ему и даже просто быть возле
него.
Прибрав инвентарь, дядя идет отдыхать — ночью он не
спал, — Нюра опять моет пол, потом собирается что-то стря¬
пать, и Костя остается один. Он купается, ныряет, но одному
купаться скучно, а нырять, когда никто не видит твоего поле¬
та, и вовсе не интересно.
Костя устраивается на корме лодки, стоящей у берега,
опускает ноги в воду и смотрит на реку. Какая она все-таки
большая! В Киеве, особенно если смотреть сверху, с Влади¬
мирской горки, или из Первомайского сада, она кажется узкой
и тесной. В середине и конце лета песчаный выплеск Трухано-
ва острова подходит чуть ли не к самому правому берегу, а
причалы на нем становятся похожими на длинные недостроен¬
ные мосты —так мелеет и сужается река. Между быками быв¬
шего Цепного моста, подвернув штаны, бродят рыболовы.
И, если бы Костя не опасался, что мама узнает и ему влетит,
он бы свободно переплыл с берега на берег. Конечно, не один,
а, скажем, вместе с Федором.
349

Здесь не переплывешь. Если опустить голову к воде, левый
берег кажется совсем низеньким и очень далеким. Он и в са¬
мом деле далеко, даже грести устаешь. И течение быстрое.
Журчащие струи все время мягко и упруго выталкивают Ко¬
стины ноги на поверхность; у самого дна вытянулись и дро¬
жат, как струны, зеленые нити речной травы.
Костя пробует представить себе, как от сверкающей ряби
на поверхности до темного дна, где, поводя усами и отдуваясь,
лежат в ямах сомы, от этого гористого, коренного, до левого,
низменного, берега, во всю эту ширину и глубину идет тугая,
упругая толща вод. Идет ежеминутно, ежечасно, из года в
год, зимой и летом, ни на секунду не останавливаясь, не ис¬
сякая.
Раньше река была для Кости местом, где купаются, ны¬
ряют с вышки, загорают, катаются на лодках и катерах. На
уроках географии учитель говорил, что это «водные пути» и
«белый уголь», но эти слова оставались сами по себе, а на пер¬
вом плане были обжигающий песок пляжа, слепящие зайчики
на воде и трепещущие на леске красноперки.
Теперь река выглядит иной. Спокойно несет она свои воды,
и, как ни бороздят ее волны, как ни кромсают колесами и
винтами пароходы, она остается такой же спокойной и вели¬
чавой.
А пароходы идут один за другим. Большие и маленькие.
Белые и нарядные — пассажирские и серые — буксиры. Одни
идут торопливо и легко, в одиночку, другие грузно, с натугой
тащат вереницы барж или плотов. Каждый раз на подходе к
острову сверху они гудят строго и предостерегающе: «Посто¬
ронись, иду-у-у!» И сразу же за каменной грядой берега широ¬
ко распахиваются — плыви, мол, не задерживайся...
Нюра кончает стряпню, будит отца и зовет Костю завтра¬
кать.
— Тато, мы к бабушке в село сходим, — говорит Нюра.—
Ладно? Да? А то я уже сколько не была, просто ужас! Она же
к нам прийти не может. Да? Ей потом на гору не влезть. А мы
сбегаем. И к ребятам. Обед я приготовила, и ты разогреешь.
Да?
И вот они идут по луговине к Гремячему яру. Из-под ног
брызжут кузнечики, над головами вьются столбики мошкары.
Где-то в Старице, заросшей травой, крякают и стонут лягуш¬
ки. Нюра то и дело нагибается, рвет скромные блеклые неза¬
будки, фиолетово-синий мышиный горошек и похожий на яич¬
ницу-глазунью бело-желтый поповник. Цветы тонко и нежно
пахнут свежестью.реки и сеном.
Широкая, заросшая травой улица пустынна. Только посере¬
дине, там, где колесами и копытами дорога взбита, как пухо¬
350

вик, взрываются пыльные клубы. Там куры ныряют в пыль,
встряхиваются, ошалело смотрят по сторонам, сипят и снова
ныряют. В тени плетней и вишняков, вывалив розовые языки
и хакая, лежат разомлевшие от зноя собаки. Они провожают
взглядом Нюру и Костю и опять закрывают глаза. Только
один большой пес приподнимается, лениво бухает простужен¬
ным басом и вертит лохматым хвостом в прошлогодних высох¬
ших репьях, словно не может решить, рассердиться ли ему и
залаять как следует или надо, наоборот, приветствовать их.
Однако и для того и для другого слишком жарко. Нюра и
Костя не обращают на него внимания, и, покружившись на
одном месте, он снова ложится.
Хата бабушки^ в глубине двора. Ее совсем не видно за
розовыми кустами, красными, лиловыми стрелами мальв,
львиного зева.
Бабушку, маленькую, сморщенную старушку с выцветши¬
ми, но когда-то, должно быть, такими же голубыми, как у Ню¬
ры, глазами, они находят на огороде.
— Внучка пришла? — говорит она, и морщинки на ее лице
разбегаются в радостной улыбке, словно улыбается каждая из
них. — От и добре, що пришла! А це хто?.. А, Юхимовой сест¬
ры сынок. От який гарнесенький!.. Здрастуй, здрастуй!.. Ну,
ходимте до хаты.
После зноя улицы в хате кажется прохладно и сумеречно
от вишен, заслонивших окна.
Ну от, сидайте, молочка выпейте... Як вы там з батьком
хозяйнуете?
Пока из Нюры словно взапуски выскакивают слова, бабуш¬
ка ставит на стол молоко, хлеб.
Костя пьет сначала из вежливости, потом наливается моло¬
ком, пока в животе у него не начинает бултыхаться. Ему нра¬
вится и маленькая прохладная хатка, и ласковая, тихая ба¬
бушка.
— Мы пойдем, бабуся! — вскакивает Нюра. — Нам еще и к
Мишке надо, и к Тимке...
*— Бижить, бижить, — кивает бабушка. — Тильки потом
заходьте, я вам сметанки наготувала...
Знойная улица кажется такой длинной, что Косте тоже под
конец хочется повалиться под плетень, высунуть язык и истом-
ленно хакать, как разомлевшие собаки.
— Уже скоро... Вот уже пришли, =—говорит Нюра.
Небольшой домик под черепицей с распахнутыми настежь
окнами, как и всё здесь, прячется в тени деревьев. На две¬
ри висит строгая табличка: «Посторонним вход воспре¬
щается».
351

— Как же мы?.. — недоумевает Костя.
—* Ничего.,. Сейчас!— говорит Нюра и пронзительно
свистит.
В окне появляется прихрамывающий молодой парень в вы¬
горевшем от солнца кителе без погон и со светлым, тоже вы¬
горевшим чубом.
— Что еще тут за свистуны? — притворно хмурится он.
Это я, Федор Павлович,—смущенно улыбается Нюра.=^
Это я Мишу зову. Он здесь? А можно нам ваш узел посмот¬
реть? Я уже видела, а он нет. Это мой двоюродный брат. Он
сын моей тети... У тато сестра — так она его мама.
■— Тоже радист?
— Нет, он не радист. Мы только посмотрим и ничего тро¬
гать не будем. Вот честное пионерское!
—■ Не будете? — прищуривается Федор Павлович. — Ми-
хайло! =-- окликает он. Тут твои дружки пришли.
Миша выходит на крыльцо и ведет их в домик. Он
старается двигаться медленно, говорить неторопливо и со¬
лидно, явно подражая Федору Павловичу, но ему это плохо
удается.
— Вот смотрите, — говорит он, — это приемное устройство,
это усилитель. Принятые антенной радиоволны идут сюда,
здесь они усиливаются, а потом... Нюрка, убери руки!., идут
по радиоточкам. Питание у нас свое, от колхозной электро¬
станции...
Комната уставлена железными шкафами и шкафчиками,
покрашенными в светло-серый цвет. На них множество всяких
ручек и кнопок. Косте, как и Нюре, хочется потрогать их, но
он удерживается. Если бы еще был один Миша, а то тут же
сидит этот Федор Павлович и, отставив левую ногу-^должно
быть, на протезе, — ковыряет отверткой в какой-то замысло¬
ватой штучке, из которой в разные стороны торчат обрывки
разноцветных проводов. На столе перед ним стоит коробка
репродуктора, и в ней тихонько шепчут что-то разные голоса,
булькает музыка.
■— Раньше мы только транслировали московские, киевские
программы. А сейчас оборудовали студию и теперь можем са¬
ми передавать и доклады, и самодеятельность, и всё... И пред¬
седатель и бригадиры могут наряды прямо по радио давать.
Раньше чуть что — беги по хатам, а теперь взял микрофон “
и пожалуйста: «Яков Лукич, как у вас там яровой клин? Жми¬
те, жмите давайте! Чего? Косилка сломалась? Сейчас... Куз¬
ница? Кузьма Степаныч! Слетай посмотри, что там у Лукича
с косилкой...» Здорово?
— Здорово!— соглашается Костя. — А ты чего тут дела¬
ешь?
352

— Дежурю. Федору Павловичу помогаю. Поправляю чего
надо, Я все умею!
Михайло, не задаваться! = не поднимая головы, говорит
Федор Павлович.
— Есть не задаваться, Федор Павлович!.. Ты сколько тут
будешь?.. Мало... А то я бы тебя научил. У нас радиокру¬
жок, пятнадцать человек. Ну, все изучают, а самые луч¬
шие..,
Михайло... “ предостерегающе доносится от стола.
— Есть, Федор Павлович... Ну, те, которые лучше разби¬
раются, те дежурят на радиоузле. Нас таких четверо. Вот мы
по очереди и дежурим. А ты в кружке работаешь?
— Нет. У нас дома приемник. «Рекорд».
— Ну, «Рекорд»! Это разве приемник... Вот «Радиотехни¬
ка»— это да!.. А на радиостанции ты был?
— Разве туда пускают?
— Одного не пустят, а с экскурсией пустят. Правда, Федор
Павлович? Ух, я бы на твоем месте!..—Лицо и вся подвижная
фигурка Миши выражают такой стремительный порыв, что без
слов становится очевидным, как много бы он сделал, будучи
на месте Кости.
— Киевская кончилась, переключай на Москву, — говорит
Федор Павлович.
— Есть!
Миша подлетает к щиту первого металлического шкафа,
переключает какие-то рычажки, крутит маленькие черные
диски с насечкой по краям. Из репродуктора на столе оглу¬
шающе гремит бас, потом, словно поперхнувшись, затихает,
вместо него звучит оркестр, он с громом и стуком изображает,
как быстро-быстро пилят дрова.
— Американский джаз, “ смеясь, оборачивается Миша.
Пилка дров затихает, ее вытесняет спокойный голос мо¬
сковского диктора.
— Пошли, ^ говорит Нюра.
Косте нравится здесь, и уходить ему не хочется, не узнав
назначения всех рычажков, лампочек и ручек, но он стесняется
молчаливого Федора Павловича, который копается в ощети¬
нившейся проводами штучке. Они прощаются с ним и уходят.
Миша провожает их на улицу.
— Ты приходи к нам, — говорит он.--Я тебя всему научу!
Хочешь? У тебя как по физике?.. Ну, тогда проще простого...
В два счета научу!
— Михайло, не задаваться! — Голосом Федора Павловича
говорит Нюра и прыскает.
— Ничуть я не задаюсь, а просто... Попробуй-ка сама!..
А Федора Павловича ты не бойся, Костя, он хороший...
353

— Ага, задавак не любит! &=■ вставляет Нюра, но Миша да¬
же не смотрит в ее сторону.
— У него, видал, вместо левой ноги протез. Он сам сделал,
Лучше всякого фабричного. У него орденов знаешь сколько!.,
А вы куда? К Тимке? Арбузы-репы смотреть?..
Тимофея они находят в большом тенистом саду за камен¬
ным двухэтажным зданием школы. Он неторопливо ходит от
дерева к дереву, осторожно нагибает ветки и осматривает зе¬
леные, словно поросшие пухом шарики плодов.
— Здравствуй, Тимка! — кричит Нюра. — Мы пришли!
Здравствуй!..
— Здоровб! — улыбается Тимофей, и сейчас же лицо его
становится строгим. Только по деревьям не лазить и ничего
не рвать.
Очень нам нужно! — оскорбляется Нюра.
— Нужно не нужно — я предупреждаю. А то больше не
пущу.
— Где же твои арбузы? — спрашивает Костя.
— Я не только арбузами занимаюсь, я и грушами зани¬
маюсь. У меня трехлетка по грушам.
— Как — трехлетка?
— Ну, трехлетний план. Понимаешь? Во время войны за
садами уход какой был? Никакой. Немцы садов повырубили
сколько? Потом зимы были знаешь какие! Люди замерзали,
не то что деревья. Ну, а груша — дерево нежное, теплолюби¬
вое. Вот всякие бэры, дюшесы и вымерзли. Восстановить на¬
до? Надо. А что? Опять бэры и дюшесы? Стукнет мороз —
они опять померзнут. А по селам, в колхозах, у колхозников
сохранились местные сорта, они выжили. Вот, значит, надо их
разыскать, культивировать, распространить...
— Что же ты, по всей Украине будешь ездить?
— Ну зачем? Разве я один? Нас знаешь сколько, юных
мичуринцев? Ого! Вот я тебе покажу письма — у меня зна¬
комые чуть не по всем областям есть. То есть так, по пись¬
мам, знакомые. Ну, мы обмениваемся семенами, опытом...
Пойдем вот, я тебе покажу. Мне один из Кировограда при¬
слал семена, так дерево уже вот такое...
Тимофей показывает Косте множество саженцев, называ¬
ет их сорта, откуда присланы семена и рассказывает, как он,
Тимофей, их выхаживает и воспитывает. Костю это не очень
занимает: все деревья, по его мнению, одинаковы, разница
только в том, что одни побольше, другие поменьше. Однако
он слушает и удивляется Тимофею. Тимофей здесь совсем не
такой, как на реке. Он остался таким же неторопливым, но
ни сонным, ни ленивым его не назовешь. Основательно, по-
хозяйски, он шагает между саженцами, говорит уверенно и
354

спокойно о вещах, Косте не известных, и даже почти не ну¬
кает.
— Постой! — вдруг спохватывается Тимофей. — А где
Нюрка? Ну, я ей сейчас дам!..
Но Нюра уже идет им навстречу, старательно любуясь не
то верхушками деревьев, не то плывущим над ними перла¬
мутровым облаком.
— Ты где была? — подозрительно спрашивает Тимофей.
— Ходила, смотрела, — пожимает плечами Нюра. — Уже
и это нельзя, да? Пойдем отсюда, Костя!
— Нет, стой! Покажи язык.
— Вот еще! Зачем это я буду язык показывать?
— Показывай! Ну?
— Ну на! — высовывает Нюра язык, предательски почер¬
невший от вишневого сока. — Жалко стало, что я две ви¬
шенки съела? У тебя воробьи больше поклевали...
— То воробьи. А ты не воробей, а пионерка.
— А ты — жадина!
— О чем вы, ребята? — раздается звонкий грудной голос.
Рядом на дорожке стоит молодая женщина в цветастом
платье и смеющимися серыми глазами смотрит на них.
— Пусть она сама скажет, — буркает Тимофей.
— И скажу, — упавшим голосом говорит Нюра. — Мне,
Елена Ивановна, очень захотелось попробовать... Я всего две
штуки и сорвала, а Тимка уже кричит. Там воробьи вон
сколько поклевали, а ему двух штучек жалко!..
— Ему не жалко, конечно. Просто раньше времени рвать
нельзя. И ты больше не будешь, правда?.. Вот и хорошо. Аты
кто? — поворачивается Елена Ивановна к Косте.
— Костя.
— Тоже юный мичуринец?
— Н-нет.
— А кто же? Юннат, юный техник?
— Нет. Я просто так...
— А-а... — улыбается Елена Ивановна и поворачивается
к Тимофею.
Они наклоняются над чахлым саженцем бумажного ра¬
нета и обсуждают, что с ним делать. Елена Ивановна пред¬
лагает его заменить, а Тимофей, упрямо набычившись, на¬
стаивает на том, что заменять не надо, он берется его воспи¬
тать, и тот еще себя покажет, будьте покойны!
— Хорошо, — говорит Елена Ивановна, — на твою ответ¬
ственность.
— Ладно, — спокойно и уверенно соглашается Тимофей.
— До свиданья, ребята! До свиданья, Костя-Просто-
Так! — снова улыбается Елена Ивановна и уходит.
355

— Пойдем, — говорит Тимофей, — теперь я тебе свои ар¬
бузы покажу,
—* Не хочу! Я домой пойду! — внезапно рассердившись,
отвечает Костя.
— Ну ладно, в другой раз.
— Ив другой не хочу. Нужны мне ваши ранеты и арбу¬
зы!..
Он поворачивается и напрямик, а не по дорожкам идет
из сада. Нюра бежит за ним. Тимофей озадаченно смотрит
им вслед, потом опять склоняется над хилым саженцем.
Костя буравит ногами горячую бархатистую пыль дороги
и ищет, на чем бы сорвать досаду, однако нет даже камня,
чтобы запустить в собаку. Нюра идет сзади и тоже молчит.
Только когда село остается позади, у обрыва Гремячего яра
Костя видит груду комьев глины и начинает сердито швырять
их в яр. Раздражение мало-помалу спадает, но неприятный
осадок остается.
— Ну и пусть! — бормочет он, швыряя последние
комья. — Подумаешь!..
— Ты что, Костя? А? — озабоченно спрашивает Нюра.—
Ты на кого рассердился? На Тимку, да?
— Ни на кого!.. Пошли домой.
Они сбегают в яр, выходят на луговину. Опять брызжут
из-под ног кузнечики и висят столбики мошкары над голова¬
ми, но веселое, радостное настроение не возвращается. Ко¬
стю раздражают и кузнечики и мошкара, а лягушек он бы
всех передавил, чтобы они не пискнули больше.
— А почему я должен быть кем-то? — вдруг поворачи¬
вается он к Нюре. — Захочу — и буду, а не захочу — не
буду!
— Так разве я что говорю? — недоумевает Нюра.
Но Костя не слушает.
Почему, в самом деле, он должен быть обязательно ми¬
чуринцем? А он вот хочет быть не мичуринцем, а моря¬
ком!
— Да ведь тебя никто не заставляет.
— А чего она смеется?
— Кто?
— Ну, эта ваша... учительница.
— Она и учительница и старшая пионервожатая.
— Ну и пусть! А Мишка и Тимка... Чего они задаются!
— Так они же ничего не говорили!
— Ну, не говорили, а все равно задаются, что они умеют,
а я — нет... Подумаешь! Я знаю и умею побольше их...
Костя действительно знал и умел делать множество вещей
и про себя этим гордился. Он знал всех знаменитых кино¬
356

актеров, знал поименно почти всех мастеров спорта, а мно¬
гих — ив лицо; футболистов киевского «Динамо» он узнавал
по походке, со спины; никто лучше его не мог разобраться,
почему левый край «промазал» и как капитан команды об¬
водит противника; он наизусть знал все марки автомашин —
советские и иностранные; сделал сам аквариум, а если рыбки
в нем подохли, то виновата хлорированная водопроводная
вода, а не он; а когда он собирал марки, так у него были та¬
кие, что даже из девятого класса приходили с ним меняться.
Лучше его в пятом «Б» никто не умеет плавать кролем, а «ла¬
сточка» получается лучше только у его друга Федора.
Конечно, Костя знает и умеет столько, сколько не знают
все эти Мишки и Тимки, вместе взятые, но почему-то это ни¬
сколько Костю не утешает. И он наконец догадывается, по¬
чему: оказывается, Миша и Тима делают то же, что и взрос¬
лые, а он, Костя, — нет. Ну конечно, не совсем как взрослые,
однако дело-то у них одно и то же...
— Их просто заставляют, вот и все! — говорит он вслух.
— Кого, Тимку и Цыганенка? — догадывается Нюра.—
Попробуй их заставь! Никто их не заставляет, им самим ин¬
тересно— вот они и помогают... И чего ты сердишься? Тебя
ведь не заставляют.
Нет, конечно, не заставляют... Ему много раз предла¬
гали вступить то в один, то в другой кружок, но Косте в кру¬
жок идти не хотелось — ему казалось, что это похоже на уро¬
ки: тоже есть расписание, задания... Так и получилось, что
почти все ребята были заняты каким-то делом, увлекались
им, а Костя был сам по себе. В зоопарке он видел, как паре¬
нек, вроде него, Кости, возился с медвежонком, должно быть
юннат. А Сергей Казанцев ходит в Дом юных техников и
строит паровую машину. В двадцать пятой школе есть обще¬
ство юных историков, и они каждое лето ездят куда-нибудь
в экспедицию. Костя подумывал было вступить в это общест¬
во, чтобы ехать в экспедицию, но для этого нужно было на¬
писать историческую работу, а писать Костя не захотел.
Увлекался он не раз. Узнав о чьем-либо новом увлечении,
Костя загорался тоже, но быстро остывал и бросал ради но¬
вого занятия, чтобы без сожаления оставить вскоре и его ра¬
ди третьего. Все его захватывало, но ненадолго, и проходило
бесследно. «Это не мое призвание», — решал про себя Костя
и успокаивался.
А какое же у него призвание? И что значит — «призва-
ггле»? Кто и что его призовет? Куда? И когда это будет?
Костя до вечера мрачно лежит на берегу, отмахивается
от Нюры и ищет свое призвание. Оно так и не отыскивается,
приходится идти ужинать и ложиться спать.
357

А утром прохладная, прозрачная вода, слепящее солнце
смывает мрачные мысли, и Костя опять становится самим со¬
бой: загорает* купается, пробует добраться к гнезду стрижа,
но только зря обдирает колени на крутом откосе. Приходят
Миша и Тимофей, и в мелкой песчаной затоке они начинают
сооружать плот из плавника. Набухшие коряги, обломки де¬
рева сами-то плавают, но удержать на себе никого не могут
и тонут вместе с отважными мореплавателями.
Бегут дни. Костя катается на лодке с ребятами, а иног¬
да— недалеко — и один. Гребет он уже хорошо и однажды с
удивлением обнаруживает, что на руках у него вместо вялого
пучка мускулов появились маленькие, но твердые бицепсы.
Изредка он заглядывает в Нюрино зеркальце — там показы¬
вается облупившийся нос, выгоревшие, как прошлогодняя
трава, брови, и Костя заранее прикидывает, кто сильнее за¬
горит: он или Федор.
Они так сдружились вчетвером, что Костя с грустью ду¬
мает о том, что все-таки придется расставаться с новыми
дружками. А как хорошо было бы, если бы они все четверо
жили в Киеве! Если к ним добавить еще верного боевого дру¬
га Федора, это была бы такая компания, что лучше не сы¬
щешь.
Все было хорошо, но время от времени в самый разгар
игры Миша убегает дежурить на радиоузел, Тимофей— к
своим саженцам, а Нюра спохватывается, что еще надо ва¬
рить, прибирать и вообще заниматься всякими хозяйствен¬
ными делами. Костя остается один, и у него портится на¬
строение. У всех есть какое-то дело, все чем-то заняты, один он
болтается без всяких занятий, только купается и загорает.
Его снова одолевает неловкость оттого, что он — Костя-Про-
сто-Так и до сих пор не нашел своего призвания, потому что
до того, пока он станет моряком, еще очень далеко, а сейчас
он никак не может определиться.
СПЕЦИАЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ
Ребята зовут Костю к себе, он долго не соглашается: ему
еще слишком памятны его растерянность и неловкость отто¬
го, что все при деле, а он — так себе. Постепенно воспомина¬
ние об этом становится менее острым, и однажды перед вече¬
ром он соглашается сходить с Нюрой к бабушке. Однако к
бабушке они попадают не сразу.
Лишь только Нюра и Костя входят в село, мимо них пу¬
лей пролетает рыжий мальчишка. Он отбегает довольно да¬
358

леко, потом, спохватившись, оборачивается, азартно машет
им рукой, кричит:
— Что плететесь? Айда скорее! — и бежит дальше.
— Чего это он? — спрашивает Костя.
— Не знаю. Это Сенька Журило. Случилось что-нибудь
или что? Побежим, а?
— Побежим]
Взрывая пыль, распугивая ошалело кудахчущих кур, они
бегут по улице, пока их не останавливает Миша:
— Стойте! Еще рано...
— Чего рано?
— В школу рано. Вы ведь туда?
— Мы не знаем. Сенька кричал «скорее», мы и побежали.
— Эх, вы! Ничего не знаете, а бежите! — насмешливо
улыбается Миша. — Нет, видно, мне надо взяться за вас и ра¬
диофицировать.
— Михайло, не задаваться!.. — Голосом Федора Павло¬
вича говорит Нюра.
— Я не задаюсь, а надо радио слушать! Я сам по радио
объявлял.
— Что?
Миша останавливается, делает строгое лицо и, глядя ми¬
мо Нюры и Кости, торжественно, немного нараспев объяв¬
ляет:
— «Внимание, внимание! Говорит сельский радиоузел.
Пионеры отряда имени Саши Чекалина должны собраться
сегодня в школе к восемнадцати ноль-ноль для выполнения
специального задания». Вот что! Понятно?
— Нет, непонятно, — говорит Костя. — А какое задание?
— Ишь ловкий! Кто же специальное задание разглаша¬
ет? Это же как военная тайна!
Костя конфузится и умолкает. Нюра приходит ему на вы¬
ручку:
— Ох, Мишка, опять ты нос дерешь! Сам небось ничего
не знаешь, а тоже туда же... Ведь не знаешь, да?
— Это дело наше — знаем или нет, — многозначительно
возражает Миша, однако больше не спорит.
Хотя в школу они приходят задолго до шести, там уже
много ребят. Миша сразу же куда-то исчезает, Нюра «на ми¬
нуточку» уходит к подружкам и не возвращается. Костя
остается один. Незнакомые мальчики и девочки исподтишка
с любопытством разглядывают Костю, но, как только он
оглядывается, отворачиваются и делают вид, что Костя их
совершенно не интересует. Под этими взглядами он чувству¬
ет себя очень неловко, ему кажется — спина у него стала де¬
ревянная, а руки и ноги чужие, и, когда появляется Тимофей,
359

он бежит ему навстречу с такой радостью, словно виделись
они не вчера, а несколько лет назад.
Следом за Тимофеем, оглядываясь по сторонам, нетороп¬
ливо ковыляет второй, маленький Тимофей — толстый маль¬
чуган лет пяти. Штаны у него держатся на помочах — пере¬
кинутой через плечо поверх рубашки узкой матерчатой лен¬
те, застегнутой на огромную перламутровую пуговицу. То ли
не доверяя помочам, то ли боясь потерять свою необыкно¬
венную пуговицу, мальчуган идет, держась за нее обеими ру¬
ками.
— Братишка? — спрашивает Костя.
— Ага. Вот увязался на мою голову! Слышь ты, прилипа¬
ло! Иди, не отставай, а то сейчас домой отправлю!
Мальчик неторопливо приближается к ним и во все глаза
начинает рассматривать Костю.
— Как тебя зовут? — спрашивает Костя.
Тот долго молчит, продолжая разглядывать, потом наду¬
вается, выпучивает глаза и выдавливает из себя:
— Горка...
— Здравствуй, Горка-Егорка! Ты зачем пришел? В пио¬
неры хочешь? Да? — подбегает и принимается тормошить
его Нюра.
Егорке щекотно, он хохочет и брыкается:
— Ага! Пусти! Не щекотай...
— Отряд, стройся! — командует невысокий большелобый
мальчик с нашивками на рукаве.
Нюра и Тимофей отбегают, Костя и Егорка остаются од¬
ни. Отряд выстраивается на песчаной дорожке.
— Смир-рно!..
От школы идут Елена Ивановна и высокий, худощавый
мужчина с близко поставленными, запрятанными в подбро-
вье глазами. Пышные усы старят его, на самом же деле он
молод. Услышав команду на линейку, он потягивается и ша¬
гает четко, по-военному. Большелобый мальчик делает не¬
сколько шагов им навстречу, вскидывает руку в салюте:
— Отряд имени Саши Чекалина построен в полном со¬
ставе! По неизвестным причинам не явились трое! Рапорт
сдан!
— Рапорт принят! — салютует в ответ Елена Иванов¬
на. — Будьте готовы!
— Всегда готовы! — гремит линейка.
— Вольно, ребята! — негромко командует Елена Иванов¬
на. — Очень хорошо, что вы так аккуратно собрались. Кол¬
хоз очень нуждается и потому обратился к нам с просьбой о
помощи. Для нас это — почетное задание, наш долг! И мы
ему, конечно, не откажем, правда?
360

— Всегда готовы! Конечно! Ясно! — кричит линейка.
— А сейчас бригадир Иван Кузьмич расскажет вам, в чем
эта просьба.
Иван Кузьмич одергивает свою выгоревшую гимнастерку,
оглядывает строй:
— Такое дело, ребята... Сейчас, вы знаете, время горя¬
чее, каждая пара рук на счету, и оторвать с поля мы никого
не можем. Ну, а свиньи и прочая живность, — усмехается он
в усы,—лезет во всякую щелку, ищет, где смачнее. Товари¬
щи колхозники обижаются: надо, мол, плетни заделать, где
прохудились. И правильно обижаются, конечно: заделать на¬
до. Кроме того, клуню надо подремонтировать. Что для это¬
го требуется? Требуется для этого дела исключительно лоза.
На Старице, на острове ее — завались, а послать нам неко¬
го — это же двух-трех человек надо на целый день оторвать.
Нарубить лозы — дело нетрудное и вам вполне посильное.
А доставку в колхоз — это мы уж сами обеспечим. Вот такое
дело. Понятно?
Строй отвечает восторженными воплями:
— Понятно! Ура! На остров! Хоч зараз!
Костя мучительно завидует стоящим на линейке.
Большелобый мальчик сердито хмурится и командует:
— Тихо!
— Значит, так, ребята, — говорит Елена Ивановна, когда
строй затихает, — сбор завтра здесь к двенадцати. Совет от¬
ряда останется, мы распределим обязанности, кому что де¬
лать, и так далее. Вопросы есть?
— Елена Ивановна! — звенит голосок Нюры. — А можно
нашему Косте с нами? Он же тоже пионер, хотя и не нашего
отряда.
Елена Ивановна оборачивается, узнает Костю, улыбается
и кивает ему:
— Конечно, можно! Всем желающим можно.
Костя вспыхивает от удовольствия. Молодец Нюрка! И эта
Елена Ивановна тоже, оказывается, ничего все-таки... Егор¬
ка, стоящий рядом, надувается и пыхтит.
— Ты чего? — нагибается к нему Костя, но тот выпучива¬
ет глаза и не отвечает.
Строй рассыпается, Миша и Тимофей подходят к Косте,
через минуту подбегает и Нюра, которая успела о чем-то пе¬
реговорить с Еленой Ивановной. Костя и Нюра идут к ба¬
бушке, потом домой.
Нюра попросила у Елены Ивановны разрешения в село не
являться — все равно отряд должен прийти к домику бакен¬
щика, который будет отправным пунктом.
Утром Нюра варит обед, а Костя свободен. Он бродит по
.361

луговине, ловит кузнечиков и стрекоз: самых лучших он от¬
даст в школу для коллекции, остальных подарит Лельке —
она любит всяких букашек.
Издали Костя замечает, как на противоположном откосе
Гремячего яра показывается маленькая фигурка, быстро
сползает, скатывается вниз.
Он долго ждет, пока фигурка покажется на этой стороне —
кто может идти к ним в такую рань? — но никто не показы¬
вается. Тогда Костя бежит к яру и заглядывает с обрыва
вниз.
Там, на дне, барахтается Егорка. Прорезанные водой под¬
мывы ступеньками сбегают вниз. Они почти в Егоркин рост,
и, для того чтобы взобраться на каждую такую ступеньку,
Егорка сносит комья глины в кучку, становится на нее, ло¬
жится на ступеньку животом, забрасывает ногу и, взобрав¬
шись, снова собирает комья глины, чтобы преодолеть следую¬
щий барьер. Он уже взмок, весь перепачкался глиной, но
упрямо лезет вверх.
— Егорка, ты куда? Давай я тебе помогу! — кричит Ко¬
стя.
Егорка поднимает голову, пыхтя и отдуваясь смотрит на
Костю, но долго не отвечает.
— Я сам! — произносит он наконец и опять принимается
за работу.
Костя ложится на землю и, свесившись, наблюдает за
ним.
Егорка устал, комья глины под ногами у него разъезжа¬
ются, крошатся, ему приходится отыскивать новые. В довер¬
шение всех бед сверкающая перламутровая пуговица его от¬
рывается, катится на дно яра, и лишенные единственной опо¬
ры Егоркины штанишки ползут вниз.
— Эй, герой! Штаны потеряешь! — хохочет Костя.
Егорка не отвечает. Зажав в кулаке пояс штанов, он спол¬
зает вниз за пуговицей. Карманов у него нет, девать ее не¬
куда, в руке она мешает. После некоторого раздумья он впи¬
хивает ее за щеку и снова карабкается наверх.
— Так ты до вечера не вылезешь. Погоди, — говорит Ко¬
стя.
Он сбегает вниз и подсаживает Егорку со ступеньки на
ступеньку.
Взобравшись ^наверх, Егорка вынимает из-за щеки пуго¬
вицу и независимо говорит:
— Кабы не пугвица, я бы сам... Подумаешь!
— Да куда ты идешь?
— Треба, — коротко отвечает он и направляется к доми¬
ку бакенщика.
362

— Горка-Егорка! — всплескивает руками Нюра, увидев
его. — Ты зачем? А извозился-то! Где ж твоя пуговица?.
— Вот, — разжимает кулак Егорка, придерживая другой
рукой сползающие штаны.
— А ну, снимай! — командует Нюра. — Иди мойся, а я
пришью.
Егорка послушно раздевается — Нюре он доверяет боль¬
ше, чем Косте, — идет мыться, а Нюра вытряхивает из его
одежонки глиняную пыль, пришивает пуговицу.
— Это он с нами прилаживается. Ох и задаст ему Тим¬
ка, как увидит!.. Ты что, с нами хочешь? — спрашивает
Нюра.
— Ага, — не оборачиваясь, отвечает Егорка.
— Тебя не возьмут, ты маленький.
— А я все одно поеду! — упрямо говорит Егорка и наду¬
вается.
— Ладно, не надувайся. Идем поедим, а то нам скоро
ехать надо.
Егорка беспрекословно идет следом и ест все, что под¬
ставляет ему Нюра. Он внимательно и неторопливо огляды¬
вает все вокруг и слушает, но в то же время в нем непрерыв¬
но идет напряженная мыслительная работа. Силясь додумать
или понять что-либо, занимающее его, он перестает есть, да¬
же затаивает дыхание, словно боится спугнуть ускользающую
мысль. Если в такую минуту его спрашивают о чем-нибудь,
он выпучивает глаза и, не понимая, переспрашивает:
— Кого?
Костя и Нюра смеются, им обоим Егорка нравится. Нра¬
вится он и Ефиму Кондратьевичу.
— Самостоятельный мужчина,— усмехаясь, говорит он.
Возле Гремячего яра трубит горн, рокочет барабан. Ню¬
ра и Костя бегут навстречу отряду.
Впереди отряда шагает большелобый мальчик. В вытя¬
нутых руках он держит флажок.
— Это наш председатель совета отряда, Митя Дымко.
Умный — просто ужас! Он как начнет говорить, всех забива¬
ет,! — сообщает Нюра Косте. — Здравствуйте, Елена Ива¬
новна! Нам можно в строй, Елена Ивановна?
Они пристраиваются в хвост колонны.
Возле дома колонну встречает Ефим Кондратьевич. Ко¬
стя и Нюра рассказали ему о специальном задании, но он,
оказывается, знал о нем еще раньше: накануне он был в се¬
ле, и председатель колхоза договорился с ним, чтобы он при¬
смотрел за рубкой и обеспечил перевозку ребят и лозы.
— Здравствуйте, Ефим Кондратьевич! Вы поможете нам
переправиться? — спрашивает Елена Ивановна.
363

— Мое почтение! Помогу, а как же. Вам одной на реке с
этой командой трудно будет.
Строй рассыпается. Нюра подбегает к Тимофею:
— А к нам знаешь кто прибежал? Егорка ваш.
— Ну! — встревоженно вскидывается Тимофей.
— Ага. Я, говорит, с вами поеду...
— Вот я ему «поеду»!
— Тато, а где Егорка?
— Да тут все время вертелся.
Тимофей, Нюра, а потом чуть не весь отряд начинают
искать, но не находят — Егорка исчез.
— Что ж мы зря ищем, время теряем? — рассудительно
говорит Митя Дымко. — Он, наверно, испугался, что ему по¬
падет, и убежал.
— Ну да, испугаешь его, настырного!.. — недоверчиво тя¬
нет Тимофей.
Однако Егорки нет, и Елена Ивановна предлагает садить¬
ся в лодки. Их две. В меньшую на весла садятся старшие
мальчики — с ними поедет Елена Ивановна. Большую дол¬
жен вести Ефим Кондратьевич, и туда, ойкая и тараторя, за¬
бираются девочки. Одна из них проходит на нос, но только
усаживается на широкую и длинную скамейку и опускает но¬
ги вниз, на ворох стеблей привянувшего аира, как тут же с
визгом вздергивает их и кричит:
— Ноги! Ноги!..
Никто ничего не понимает, но Тимофей догадывается сра¬
зу. Расталкивая девочек, он бежит на нос и из-под скамейки
вытаскивает за ноги Егорку. Тот упирается, цепляется рука¬
ми за весла, скамейку, но Тимофей молча и сердито отдира¬
ет его пальцы и тащит на берег.
Сначала все смеются, но лицо Егорки выражает такое от¬
чаяние, он с такой мольбой переводит глаза с одного на дру¬
гого и — видно по всему — так оглушительно сейчас заревет,
что всем становится его жалко.
— А может, возьмем его, Елена Ивановна? — нереши¬
тельно спрашивает Нюра. — Мы за ним приглядим. Да, де«
вочки?
— Да-да! Мы посмотрим за ним! — подхватывают де¬
вочки. — Возьмите его, Елена Ивановна!
Елена Ивановна вопросительно смотрит на Тимофея и
Ефима Кондратьевича.
— Возьмите, что ж! — усмехается Ефим Кондратьевич. —
Малец любопытный, интересно ему.
— Я вот всыплю ему сейчас «интереса» и домой отправ¬
лю!— сердито говорит Тимофей
364

Губы Егорки растягиваются в назревающем плаче, он по¬
ворачивается к Елене Ивановне и из последних сил выдавли¬
вает!
— Сами говорили — «желающие»... А я — желающий.*.
— Вот что, желающий, — решается Елена Ивановна,—
иди садись со мной и на острове — от меня ни на шаг! Хоро¬
шо?
— Л-адно... — со всхлипом произносит Егорка и поспеш¬
но лезет в лодку.
Он сразу успокаивается и, вертя головой во все стороны,
следит за тем, как пионеры усаживаются, как отчаливает
лодка Ефима Кондратьевича, как гребет Костя, На брата,
сидящего за вторым веслом рядом с Костей, он не смот¬
рит.
Лодка удаляется от берега, кругом — только сверкающая
под солнцем вода, и Егорке становится жутко. Он потихонь¬
ку сползает с банки и садится на дно лодки — там от воды
подальше и не так страшно.
— Испугался? — спрашивает Елена Ивановна.
Егорка сопит, разглядывает, ощупывает решетку на дне
и не отвечает. Потом, видя, что ничего не случается, все си¬
дят спокойно, он вползает обратно на банку, но на всякий
случай старается держаться как можно ближе к Елене
Ивановне. Через Днепр он переправляется первый раз, и
любопытство оказывается сильнее страха. А интересно во¬
круг все.
По реке плывут веточки, травинки. Откуда они плывут и
куда? Вода вовсе не течет спокойно, а ходит кругами, будто
закипает, и снизу поднимается что-то мутно-желтое.
— Это чего? — спрашивает Егорка.
— Песок, — отвечают ему.
Егорка надолго задумывается. Песок лежит на дне, а как
же и зачем он поднимается наверх? Может, над ним смеются
и обманывают? Но никто не смеется, рядом сидит Елена Ива¬
новна, она большая, при ней врать побоятся. И все-таки: пе¬
сок ведь не живой, и, если его бросить в воду, он всегда то¬
нет, это Егорка знает твердо — сколько раз он сам швырял
пригоршни песка в реку, и каждый раз тот сразу же шел
ко дну.
Егорка так задумывается над этой неразрешимой загад¬
кой, что затаивает дыхание и краснеет от натуги.
— Ты что? — спрашивает Костя.
Егорка не сразу понимает и выпучивает глаза:
— Кого?
Все смеются, но Егорка не обращает внимания. Он пока¬
зывает на желтеющую песком суводь:
365

— А почему?
— Песок-то? Его течением со дна подхватывает и выносит
наверх.
Егорка недоверчиво косится, потом поглядывает на Еле¬
ну Ивановну — она молчит. Значит, правда. Теперь понятно,
почему он, Егорка, тонет. Купается он в сельском ставке, где
плавают гуси, а там никакого течения нет, и Егорку неудер¬
жимо тянет на дно. Оказывается, надо забраться туда, где
глубоко и быстрое течение. Сначала он пойдет на дно, а по¬
том его течение само вытащит наверх. А вдруг не вытащит?
Все говорят, что он толстый и тяжелый. И потом, другие ре¬
бята— они же Плавают и в ставке... Нет, тут что-то не так,
наверно, его все-таки обманывают. И Егорка опять надолго
задумывается.
— Гадюка! Гадюка плывет! — кричат девочки на боль¬
шой лодке.
Все сразу поворачиваются в ту сторону, лодка накре¬
няется.
— Сидите спокойно! — строго говорит Елена Ивановна.
Ребята садятся по-прежнему, но изо всех сил вытягива¬
ют шеи, вглядываются в воду. От большой лодки к ним, раз¬
резая россыпь солнечных зайчиков, движется маленькая го¬
ловка, от нее разбегаются, как усы, такие же маленькие
волны.
— Эх, вы! — кричит зоркий Тимофей. — Это уж, а не га¬
дюка!
Он вынимает из уключины весло и, когда уж подплывает
близко, подцепляет его веслом и выхватывает на воздух.
Сверкающая на солнце змейка судорожно изгибается, сры¬
вается с весла и ныряет под лодку. Ребята готовы продол¬
жать охоту, но Елена Ивановна не разрешает, и, с сожалени¬
ем поглядывая на уплывающего ужа, Костя и Тимофей опять
берутся за весла.
Вот и остров. Все выскакивают, начинают дурачиться, бе¬
гать по раскаленному песку. Только один Митя Дымко
остается серьезным.
Он торжественно выносит отрядный флажок, вонзает его
древко в песок и кричит:
— Тихо, ребята!
— Не будем терять времени, — говорит Елена Иванов¬
на,— работы много. Сделаем так, как договорились вчера:
мальчики рубят, девочки подносят лозу сюда, к лодкам. Кто
хорошо гребет, будет помогать Ефиму Кондратьевичу пере¬
возить.
— Лесорубы, взять топоры — и ко мне! — командует Ми¬
тя.
366

— Подносчики — ко мне! — звонко кричит белокурая де¬
вочка с большими, будто удивленными, глазами.
Костя уже знает, что это и есть Галя Здравствуй.
Девочки собираются вокруг Гали. Костя и другие ребята
вытаскивают из лодки топоры и идут к Мите. Тимофей, Ми¬
ша и молчаливый долговязый Борис остаются возле лодок —
они будут перевозчиками.
— Только вот что, лесорубы, — предупреждает Ефим
Кондратьевич. — Подряд не рубите: изводить под корень ку¬
сты не к чему. И выбирайте лозу тонкую и подлиннее. И сто¬
порами поаккуратнее, ноги себе не покалечьте.
— Есть не рубить подряд, выбирать тоньше и длинней! —
отчеканивает Митя. — За мной!
Закинув топоры на плечи, как заправские лесорубы, ре¬
бята бегут к зарослям тальника, и над островом рассыпают¬
ся легкие, приглушенные удары топоров о сырую лозу. Сле¬
дом за мальчиками идут девочки, подбирают срубленные
прутья. Елена Ивановна показывает, как тонкой, гибкой ло¬
зой связывать прутья в пучки. Егорка не отстает от Елены
Ивановны и тоже старательно собирает прутья, с завистью
поглядывая на орудующих топорами мальчиков.
Костя ожесточенно врубается в заросли и следит за ра¬
ботающим неподалеку Митей — не обгоняет ли он. Митя ру¬
бит спокойно и неторопливо, но быстро движется вперед —
угнаться за ним не так просто. Слева от Кости — рыжий Се¬
ня Журило. Он отрядный горнист, и за спиной у него бол¬
тается начищенный до ослепительного блеска горн.
— Мы как в джунглях, правда? — говорит Мите Костя. —
И прорубаем дорогу сквозь заросли лиан.
— Это тальник-то — джунгли? — иронически переспра¬
шивает Митя. — Придумал тоже! Ты руби давай, держи рав¬
нение!..
Симпатии Кости к Мите сразу гаснут. Никакой фантазии
у человека! Может, он и умный, а сухарь... На Митю он боль^
ше не обращает внимания, ему не скучно и одному. Он вспо-
минает прочитанную перед отъездом книжку «Дерсу Узала»
и воображает себя то отважным Арсеньевым, пробирающим¬
ся через девственные дебри Сихотэ-Алиня, то его проводни¬
ком. Костя до сих пор так и не решил, кем лучше быть — и
тот и другой ему нравятся одинаково...
— Лодки уже нагрузились и отчалили! — кричит вернув¬
шаяся с берега Нюра.
— Сеня, труби перерыв, — говорит Елена Ивановна.
Сеня снимает горн, прикладывает мундштук к губам, а
раструб поднимает к небу.
367

Тра-та-та-та... — плывет над рекой звонкий голос
меди.
Костя еще совсем не устал, он только раззадорился по-на¬
стоящему, но подчиняется этому призыву и идет, как и все,
на полянку к Елене Ивановне.
Ребята обсуждают и подсчитывают, сколько еще надо
нарубить лозы, а Костя ложится на бок и наблюдает за Егор¬
кой.
Тот, обойдя поляну, нашел под кустом какую-то норку,
лег на живот и старается в нее заглянуть. В норе темно,
Егорке ничего не видно, и он засовывает туда руку, потом на¬
чинает тыкать веткой.
Костя наблюдает за Егоркой и старается вспомнить, на
кого он похож. Да что ж тут вспоминать? На Лельку, конеч¬
но! Они совсем разные и все-таки очень похожи. Вот так же
и Лелька всегда пристает к Косте, пробует за ним увязаться,
хочет делать то, что делает он, а Костя ее гонит и шпыняет.
Она обижается, иногда даже плачет, но обида скоро прохо¬
дит, и она опять липнет к нему. Конечно, ей, как и Егорке,
интересно все, что делают старшие, и хочется делать то же
самое, снисходительно думает Костя, она же маленькая. А он
совсем не обращает на нее внимания, как Тимофей на Егор¬
ку. Свинство, конечно, если разобраться!..
Лелька далеко, а угрызения совести и благородный порыв
не дают покоя сейчас. Костя поднимается:
— Елена Ивановна, можно я Егорке остров покажу?
— Хорошо. Только смотри — к воде не подходить!
— Я же не маленький, понимаю... Егор, пошли со
мной!
Егорка готовно вскакивает и бежит к Косте. Минуя вы¬
рубки, они идут в глубь острова. Идут медленно, потому что
Егорка поминутно останавливается и сосредоточенно разгля¬
дывает то гусеницу, ползущую по ветке, то крапивницу, сло¬
жившую крылья, как парус, то неведомо откуда и как попав¬
ший на остров рваный опорок.
На небольшой полянке, освещенной солнцем, шевелится
что-то зеленовато-бурое. Костя бросается вперед. Черепаха!
Маленькая, но совсем настоящая, живая черепаха. Привезти
в Киев живую черепаху — вот это да! Черепаха пытается убе¬
жать, но Костя хватает ее за панцирь; черепаха прячет голо¬
ву, ноги и замирает. Рядом с Костей, пыхтя от волнения, уже
сидит на корточках Егорка:
— Это кого ты?
— Черепаха! Живая! Вот я ее сейчас переверну на спину,
и она никуда не убежит.
Костя переворачивает ее. Некоторое время черепаха ле¬
368

жит неподвижно, потом осторожно высовывает голову, ноги
и пытается зацепиться ими за землю.
— Но, не балуй! — щелкает ее Костя пальцем по панци¬
рю, и та опять прячет конечности. — Скорей! Сюда! — кричит
Костя.
С треском продираясь через кусты, сбегаются ребята,
окружают Костину добычу. Девочки восхищаются и ужаса¬
ются, мальчики не склонны к восторгам — они видали и по¬
крупнее. Егорка сидит над черепахой в совершенном оцепе¬
нении, потом поднимает голову и решительно говорит:
— Неправда!
— Что неправда? — хохочут ребята.
— Мне Сашко сказал: «Я тебя изуродоваю, как бог чере¬
паху». А она вовсе и не поуродованная. Обыкновенная. С ру¬
ками, с ногами...
Произнося эту длинную речь и не обращая внимания на
хохот, он наклоняется над черепахой и опять цепенеет.
— Довольно, ребята! Пора за работу, — говорит Митя,—
а то мы с этой черепахой возимся, а лодки вон уже возвраща¬
ются.
Сеня Журило опять рассыпает певучие рулады, опять мяг¬
ко стучат топоры, и девочки бегают к берегу со связками
тальника. Рубщики уходят все дальше в глубь зарослей, но
Егорка не хочет уходить, и сдвинуть его удается только Ко¬
сте, который переносит черепаху на новое место. Улучив мо¬
мент, когда перевернутая на спину черепаха высовывает ко¬
нечности, Костя привязывает к ее ноге бечевку. Егорка
крепко держит в руках бечевку и теперь уже не боится, что
черепаха убежит.
Еще трижды трубит Сеня, трижды уходят и возвращают¬
ся лодки, и наконец Ефим Кондратьевич передает через Ню-
ру, что рубить довольно — на полуторку хватит, пора возвра¬
щаться. Солнце давно перевалило к западу и часа через три
сядет. Ребята усаживаются на берегу и следят, как высоко
нагруженные пучками тальника лодки медленно идут в по¬
следний раз к берегу, потом плывут обратно. Говорить нико¬
му не хочется, все устали, только Митя коротко и четко со¬
общает, что поработали как будто неплохо, никто не лодыр¬
ничал, не отлынивал и что хотя Костя и не из их отряда —
работал он наравне с лучшими рубщиками. Костя уже бес¬
поворотно решил, что Митя этот — окончательный сухарь,
тем не менее похвала ему приятна.
Рассаживаются в лодки, как и прежде. Костя и Тимофей
гребут. Егорка возится с черепахой. Он боится, что она по¬
дохнет от голода, и пытается запихать ей в рот то пучок тра¬
вы, то двух стрекоз, которым он поотрывал крылья, чтоб не
J3 Библиотека пионера, том IX 369

улетели. Черепаха тычется по дну лодки в разные стороны,
есть ничего не хочет, и Егорка расстраивается.
— Не бойся, — говорит Костя, — черепахи могут долго
без пищи обходиться. Она, может, до самого Киева есть не
будет.
Только приблизившись к берегу, все видят, какую огром¬
ную кучу тальника они нарубили. Там уже стоит полуторка,
Иван Кузьмич и шофер грузят связки в кузов.
Первым спрыгивает на берег, держа флажок, Митя и по¬
дает команду:
— Построиться!
Теперь уже Костя тоже становится в шеренгу между Ти¬
мофеем и Нюрой, и ему никто ничего не говорит, только Ми¬
тя удивленно поводит бровью, но и он, видно, понимает, что
Костя заслужил это право.
Иван Кузьмич идет к строю. Митя передает флажок пра¬
вофланговому и рапортует:
— Товарищ бригадир! Отряд имени Саши Чекалина пол¬
ностью выполнил специальное задание. Никаких происшест¬
вий и случаев не случилось. Рапорт сдан.
Иван Кузьмич не знает, как полагается отвечать по фор¬
ме, и говорит просто и сердечно:
— Спасибо, ребята! Поработали вы на славу. Большое
вам от колхоза спасибо!
— Всегда готовы! — гремит дружный ответ.
— Давайте поможем и нагрузить? — предлагает Елена
Ивановна.
— Даешь! — кричат все и, словно штурмуя, бросаются к
вороху тальника.
Иван Кузьмич и шофер еле успевают укладывать сыплю¬
щиеся со всех сторон связки. Через несколько минут таль¬
ник высокой горой возвышается над кузовом, шофер обвязы¬
вает его веревкой, чтобы не рассыпался.
— Ребята небось притомились? — говорит Елене Иванов¬
не Иван Кузьмич. — Погодите, мы второй ходкой заберем
Бас.
— Зачем зря машину гонять, бензин жечь? — рассуди¬
тельно возражает Митя. — И вы же в объезд поедете, а мы
прямиком, через яр, раньше вас дома будем.
— Вот только малыша заберите с собой, — говорит Еле¬
на Ивановна.
— Этого? А, Егор Тимофеевич! — улыбается Иван Кузь¬
мич.— Хочешь прокатиться? Вагон люкс, первого класса,
мягкий, со свежим ветром.
Он подхватывает Егорку и перебрасывает шоферу, кото¬
рый все еще стоит наверху тальниковой горы.
370

Лицо Егорки расплывается в блаженной улыбке, но
сейчас же растерянно вытягивается: черепаха осталась
внизу!
Костя поднимает черепаху. Это его находка, и он собирал¬
ся везти ее домой, ему очень жалко с ней расставаться. Но
колеблется он не больше секунды и забрасывает черепаху
наверх:
— Держи свой зверинец!
Егорка хватает бечевку обеими руками и опять расплы¬
вается в улыбке.
— Стройтесь, ребята! — говорит Елена Ивановна. — По¬
ра домой.
Опять гремит Сенина труба, рокочет барабан, отряд ша¬
гает через луг к яру. Иван Кузьмич взбирается наверх, к
Егорке, шофер заводит мотор.
— До свиданья, Горка-Егорка! — кричит Нюра и машет
ему рукой.
Машина удаляется. Покачиваясь на мягкой тальниковой
горе, сидит Егорка, держит обеими руками черепаху, и лицо
его выражает полнейшее счастье.
ДЕРЖИСЬ, КОНСТАНТИН!
Зной становится все сильнее. Каждое утро на небе появ¬
ляются сверкающие, как снег, клубы облаков. Словно боясь
обжечься и растаять, они стороной обходят солнце и все-та¬
ки тают задолго до вечера. Ефим Кондратьевич покачивает
головой и говорит, что так, без дождя, пропадут все огороды.
Тимофей тревожится о своих саженцах, а Костя чувствует
себя как нельзя лучше. Вот если бы только по ночам не бы¬
ло так душно. Просыпаясь ночью от духоты, он замечает, как
где-то далеко вспыхивают немотные зарницы, и загадывает
на завтра дождь, но на следующий день повторяется то же
самое. Смола течет с лодок горячими черными слезами, скру¬
чиваются в трубки и шуршат, как бумажные, листья таль¬
ника.
В воскресенье Нюра, приготовив обед, уходит к бабушке.
Ребята почему-то не приходят, и Костя остается один.
День выдается на редкость жаркий и душный.
— Как бы дождя не натянуло — больно уж парко, — го¬
ворит за обедом Ефим Кондратьевич.
— Нет, разгонит. Вот увидите! — уверенно возражает Ко¬
стя.
371

— Побачимо... Раз хозяйка наша не пришла, придется
тебе посуду вымыть.
Костя долго мучается с тряпочкой и мочалкой, которыми
Нюра моет посуду, но тарелки почему-то так и остаются жир¬
ными и липкими. Тогда он складывает горкой кастрюли и та¬
релки, несет к берегу и принимается тереть песком. Работа
оказывается долгой и канительной. Когда Костя все же спра¬
вляется с нею, пухнущие на глазах облака закрывают солн¬
це. Оно прорывается в одно, другое окошечко, но облака ско¬
ро смыкаются. С запада, от горизонта, ползет угрюмая туча.
Словно убегая от нее, впереди несется тонкая гряда белых
облачков, но туча медленно и неотвратимо движется следом,
клубясь и погромыхивая.
Река стекленеет и, как кажется Косте, останавливается.
Замирают беспокойные веточки плакучей ивы, шуршащие
листья тальника. Туча приносит не прохладу, а еще большую
духоту. Где-то над мохнатой сизой толщей, окутавшей небо,
негромко и дробно гремит.
— Я, пожалуй, поеду. Стемнеет рано, — говорит Ефим
Кондратьевич. — Оставайся тут на хозяйстве.
Он уплывает, а Костя убирает посуду, ложится на спину
и наблюдает за тучами. Они затягивают все небо, громоздят¬
ся друг на друга. Смеркается, потом темнеет. Ефим Конд¬
ратьевич не возвращается. Нюра тоже. Должно быть, напу¬
гавшись туч, бабушка оставила ее ночевать. Открыв двери и
окна, чтобы хоть немножко освежить комнату сквозняком,
Костя ложится спать.
Будит его звон и грохот. Костя испуганно вскакивает и
оторопело смотрит в темноту. Через комнату с воем и сви¬
стом несется ветер, хлопает створкой окна, со звоном выле¬
тает стекло, дверь грохает об стену и снова отлетает. С тру¬
дом преодолевая воющий напор воздуха, Костя закрывает
дверь, подбегает к окну. Под ногами хрустит битое стекло,
черепки, что-то впивается ему в пятку. Он захлопывает ра¬
му, затыкает одеялом выбитую створку и, найдя спички, тря¬
сущимися руками зажигает лампу.
В комнате разгром. Скатерть вместе с ужином для Ефима
Кондратьевича сметена со стола, макароны рассыпались по
всей комнате, котлета плавает в молочной луже. Вешалка у
самой двери висит на одном гвозде, одежда с нее растрепан¬
ной кучей свалилась на пол. А под окном лежит груда битых
черепков, стекла, земли и мятой, изломанной зелени — остат¬
ки Нюриных цветов, стоявших на подоконнике, Ефима Конд¬
ратьевича нет. В трубе зло и пронзительно воет ветер.
Костя приоткрывает дверь, она идет туго, потом распахи¬
вается, а когда он прикрывает ее за собой, сильно поддает
372

Косте в спину, выталкивая его во двор. Упругая стена ветра
прижимает Костю к дому, он с трудом отрывается и идет в
черную воющую пустоту, к реке, где что-то зло бьет и хле¬
щет. Над самой головой непрерывно перекатываются желез¬
ные бочки. Слепящее огненное дерево, перевернутое кроной
вниз, распарывает темень, и все становится бело-голубым,
как экран, когда рвется кинолента. Побелевший тальник
прижат к земле, ивы размахивают своими руками-плетьми,
черная взмыленная вода бросается на берег, яростно вски¬
пает и бросается снова.
Небо над головой у Кости взрывается и рушится с таким
грохотом, что Костя прыгает с обрыва и прижимается к от¬
косу. Грозы он не боится. Но одно дело — в городе, где есть
каменные стены, на крыше дома громоотвод, а в комнате
спокойно и уютно горит электричество, другое — здесь, глу¬
хой ночью, на пустынном берегу, где никого и ничего нет, кро¬
ме стылого ветра, беснующейся черной воды и грохота, от
которого вот-вот лопнут барабанные перепонки.
Хуже всего, что никого нет. Ефим Кондратьевич где-то
запропастился, кроме него никто появиться здесь не может,
и Костя вдруг чувствует себя очень маленьким, бессильным
и одиноким на огромном пустом берегу. Ему хочется куда-
нибудь убежать, спрятаться, укрыться с головой, чтобы ни¬
чего не видеть и не слышать. Но сейчас же Косте становится
стыдно. Он, Костя Голованов, струсил! А может, с дядей
Ефимом что случилось и ему надо помочь?
Заслонив лицо от ветра согнутой рукой, пригнувшись, Ко¬
стя пробирается к запасным бакенам и вехам. Дяди там нет.
Несколько вех свалено ветром на землю. Костя идет по бере¬
гу вверх, потом вниз — ни дяди, ни его лодки не видно. Ко¬
стя снова спускается к воде, кричит, но звонкий голос его
глохнет у самого рта, как в вате.
Ветвистые огненные деревья падают со всех сторон, и
вслед за каждой вспышкой наверху начинается обвал, будто
черные громады туч окаменели и непрерывно рушатся на
притихшую в испуге землю.
При вспышке молнии Костя видит, как что-то черное,
длинное и толстое стремительно несется к берегу и бросает¬
ся на него, взгребая толстым рылом кучу мокрого песка. Ко¬
стя в ужасе отпрыгивает в сторону. Ему хорошо известно, что
никаких чудовищ в Днепре нет, но кто его знает?.. Сейчас
вся школьная наука выскочила у него из головы, и, он, зами¬
рая, ждет, когда откроется пасть этого страшилища. Пасть
не открывается, чудовище лежит, зарывшись башкой в песок,
и только хвост его подпрыгивает и бьет по воде. Потом
хвост поворачивается вправо, чудовище сползает с песка,
373

отплывает, и при новой вспышке молний Костя с восторгом
и облегчением видит, что это обыкновенное бревно.
Костя жмурится и встряхивает головой — так ему стыдно
своего испуга — и сразу успокаивается. Гроза как гроза. Ну,
молнии, гром, ветер... Есть чего бояться!
Он возвращается в домик и деловито принимается за
уборку. Развешивает упавшую одежду. Расстилает скатерть.
Сметает макароны в кучку к порогу, сваливает в ведро битое
стекло и черепки цветочных горшков. Молнии по-прежнему
полосуют гремящее небо, ветер пронзительно свищет и воет,
но Костя уже не боится.
Окончив убарку, он садится на свою кровать и ждет Ефи¬
ма Кондратьевича, поглядывая на ходики. Порывом ветра
маятник накинуло на цепочку, часы остановились, и неизве¬
стно, сколько времени прошло с тех пор. А Ефим Кондратье¬
вич все не возвращается. И что можно делать сейчас на ре¬
ке? В голову приходят такие предположения, что Косте опять
становится не по себе, и он старается об этом не думать, но
чем больше старается, я'ем больше думает.
Сначала редко, потом все чаще начинает барабанить по
крыше, и громкий шум дождя наполняет комнату. Капли
бьют по стеклу, дробятся и быстро-быстро текут вниз. Костя
смотрит на них и жалеет о том, что сейчас ночь. Был бы день,
можно бы сбегать к Гремячему яру и послушать, гремит ли
он или это просто так, одни разговоры...
Дверь открывается, дождь хлещет через порог, и в косых
потоках его появляется Ефим Кондратьевич. Прикрыв дверь,
он проходит к столу. С торчащего коробом плаща льется
вода, но Ефим Кондратьевич почему-то не снимает его,
а так и садится на табуретку и осторожно кладет руки на
стол.
— Не спишь? — спрашивает он.
— Ага, — кивает Костя.
Он с готовностью слезает с кровати, чтобы рассказать,
как он проснулся, как ветер разбил стекло и горшки, и вдруг
осекается, испуганно уставившись на дядины руки. Левая
кисть его кажется огромной по сравнению с правой. Распух¬
шая, в ссадинах, она пугающим багровым пятном лежит на
скатерти. Лицо дяди бледно, дышит он прерывисто и трудно,
будто долго бежал в гору.
— Бревном помяло, — говорит Ефим Кондратьевич, за¬
метив испуганный взгляд Кости. — Наверху где-то плот раз¬
било, что ли, — бревна по всему фарватеру, как бешеные же¬
ребцы, скакали. Кажется, все уже пронесло... Перевязать
бы.
Костя хватает полотенце.
374

— Смочи водой.
Мокрое полотенце толстым жгутом обматывается вокруг
кисти. Чтобы повязка не сползла, Костя перевязывает ее бе¬
чевкой.
— Плохо, брат, дело, — говорит Ефим Кондратьевич, гля¬
дя на обмотанную руку.
— Ничего, заживет! — Костя старается говорить как
можно увереннее и бодрее.
— Я не про руку, рука заживет... Бакен погас. На Камен¬
ной гряде, у Чертова зуба... То ли ветер, то ли бревна эти...
Бакен на самом стрежне стоит—они небось в аккурат по не¬
му молотили. Может, и совсем с места сорвали...
— Так надо... — начинает и не оканчивает Костя.
Конечно, надо зажечь, но как это сделать? В таких потем¬
ках баржу не найдешь, не только бакен. А если его и вовсе
нет — что тогда? И как до него добраться? Дядя с одной ру¬
кой не гребец, а Костя... Он вспоминает клокочущую, взмы¬
ленную воду, яростно бьющие в берег волны, и внутри у не¬
го холодеет, будто он уже оказался среди этих волн.
— А если сбегать в село, позвать кого-нибудь?
Ефим Кондратьевич поворачивается к окошку, в которое
хлещет то мутно-белый, то голубой при вспышках молний
поток.
— Нет, — говорит он, — теперь через яр не пройдешь.
А в обход — далеко, времени нет... — Он вынимает часы,
смотрит на них и громко щелкает крышкой: — Через три ча¬
са должен скорый идти на Херсон.
— Так разве в такую погоду...
— То дело капитана — идти или нет. Он у меня не спра¬
шивает. Мое дело, чтобы бакены горели... А он вот погас!.. —:
На щеках у Ефима Кондратьевича вздрагивают и злыми буг¬
рами застывают желваки.
Так сидят они, маленький и большой, смотрят на пере¬
хлест дождевых струй и думают об одном и том же. В бегу¬
чих, брызжущих потоках Косте видится огромный белый па¬
роход, который осторожно, словно ощупью, идет по взлохма¬
ченной реке. Пассажиры спокойно спят, а вся команда впи¬
вается глазами в беловатую мглу дождя, отыскивая бакен.
Огня не видно, значит, его уже прошли, не заметив. Все об¬
легченно вздыхают, вахтенный по медной трубе дает коман¬
ду в машину увеличить ход. Пароход, покачиваясь, ускоряет
бег, и вдруг с лязгом и громом все летит на палубу, в проби¬
тое днище вламывается позеленевшая, осклизлая скала, хле¬
щет вода, которую ни остановить, ни откачать. Гаснет свет,
кричат сброшенные с коек пассажиры, и дальше начинается
375

такое страшное, что Костя едва не вскакивает с места, чтобы
куда-нибудь бежать, звать на помощь...
Но бежать некуда, крика никто не услышит. Чем больше
Костя понимает это, тем страшнее ему становится, и он все
чаще взглядывает на дядю. Ефим Кондратьевич, не отрыва¬
ясь, смотрит в окно. Морщины на лбу и возле губ его стано¬
вятся глубже и резче. Он приподнимается и осторожно сни¬
мает левую руку со стола.
— Придется тебе подсобить, Константин, — говорит он и
испытующе смотрит на Костю.
— А как же... Конечно! — готовно вскакивает Костя.
Из чулана они приносят два красных фонаря, заправля¬
ют и зажигают их.
— Оденься потеплее.
— Да я не замерзну... — пробует возразить Костя, но,
встретив суровый взгляд дяди, умолкает, надевает штаны и
куртку.
Ефим Кондратьевич протягивает ему обшитый парусиной
пробковый пояс, и Костя подвязывает его на груди. Пояс для
него велик, пробковые бруски упираются Косте под мышки,
и ему приходится держать руки растопыренными. Дядя бе¬
рет моток толстой веревки с петлей на конце и веревку по¬
тоньше, Костя подхватывает фонари, и они идут сквозь се¬
кущий порывистый ливень к реке.
Лодка на треть залита водой, но ее все равно мотает и
подбрасывает. Костя черпаком выплескивает воду за борт,
дядя устанавливает и привязывает на носу фонари, уклады¬
вает под банки багор.
— Я поведу бечевой, а ты будешь править. Метра полто¬
ра от берега, лишь бы на берег не наезжала. Сумеешь?
— Конечно.
— А не боишься?
— Чего бояться?
Дядя обвязывает Костю тонкой веревкой, конец ее укреп¬
ляет у себя на поясе. Толстую он с помощью Кости привязы¬
вает к скобе на носу, петлю надевает через плечо.
— Ну, держись, Константин! — сурово и беспокойно го¬
ворит Ефим Кондратьевич.
— Ладно, чего там...
Ефим Кондратьевич отпускает нос лодки, и ее сейчас же
утаскивает в шумную толчею волн и дождя. Вся Костина
храбрость мгновенно улетучивается. Вцепившись в банку, он
с ужасом смотрит, как исчезает дядя, берег и остается только
мокрая, скользкая лодка, которую бьют и подбрасывают вол¬
ны. Он понимает, что дядя близко, что нужно брать весло и
грести, но не может оторвать рук от банки, ему кажется, что
376

его немедленно сдует, стряхнет с раскачивающейся кормы в
холодную черную воду.
— Готово? — доносится из дождевой мглы.
Костя отрывает руки от банки и хватает весло:
— Готово!
Лодка дергается, виляет носом, и по тому, как начинают
хлестать волны под задранный нос, Костя догадывается, что
она прошла против течения.
Молнии полосуют гремящее небо, и сквозь дождь видна
согнувшаяся фигура дяди. Он совсем близко, метрах в два¬
дцати, и Костя окончательно приходит в себя. В случае чего,
он в любой момент может повернуть лодку, и она уткнется в
берег. И на поясе у дяди конец веревки, которой обвязан Ко¬
стя. В конце концов, можно бы и без веревки, а то и спаса¬
тельный пояс и веревка... Это уж просто перестраховка. Но,
как только под порывами ветра лодку начинает мотать боль¬
ше обычного, Костя, не выпуская весла, прижимает локоть к
боку, чтобы ощутить опоясывающую его веревку. Так прохо¬
дит немало времени. Костя не знает сколько, и ему некогда
об этом думать. Оказывается, вести лодку на бечеве совсем
не просто. Она уже дважды прибивалась к берегу, дядя под¬
ходил и молча отпихивал ее. Дождь становится тише, в струя¬
щейся пелене его уже можно смутно различить берег. Костя
так старательно вглядывается в него и работает веслом, что
совсем забывает о страхе, и страх исчезает.
Лодку резко разворачивает и подносит к берегу.
— Всё, вылезай! — говорит Ефим Кондратьевич.
— Да как же вы? Разве вы сами?.. — умоляет и протесту¬
ет Костя, но дядя молчит, и он вылезает на берег.
Дядя отдает Косте свой дождевик, веревки, укладывает
поближе к себе багор и берет весло:
— Отталкивай. И иди домой.
Разъезжаясь ногами в мокрой глине, Костя отпихивает
лодку. Ему видно, как, уперев рукоятку кормового весла в
локоть левой руки, дядя энергично загребает правой, лодка
поворачивается, уходит в темноту, и скоро ни дяди, ни ее не
видно, только тревожно пляшут в темноте красные огоньки
привязанных фонарей.
Ветер пронизывает мокрую куртку, штаны облипли вокруг
ног, Косте холодно, но он не уходит, следит за огоньками и
загадывает: на месте бакен или нет? Дядя плывет туда, рас¬
считывая на течение, которое должно отнести лодку к Камен¬
ной гряде. А удастся ли дяде угодить на то место? Это ведь не
днем, когда видны берега, другие бакены и можно ориенти¬
роваться. Сейчас там ничего не видно, кроме беснующейся,
взмыленной воды.
377

Огоньки быстро удаляются, сливаются в один, потом и он
исчезает. Костя вскакивает на взгорок — огонек появляется
снова, колеблется, словно задуваемый ветром, и потом быст¬
ро начинает уходить вправо, по течению. Костя бежит по бе¬
регу, спотыкается, скользит на глине, падает, но, не чувствуя
боли, сейчас же вскакивает и бежит дальше, боясь упустить
подпрыгивающий на волнах огонек. Он приближается к бе¬
регу все больше и больше, неожиданно лодка оказывается
совсем близко и пристает. Костя хватает веревку на носу,
придерживает, чтобы лодку не унесло.
Ефим Кондратьевич сидит на средней банке, опустив го¬
лову на руки; Косте даже сквозь шум волн слышно, как он
тяжело и хрипло дышит. Отдышавшись, дядя встает и заме¬
чает Костю:
— Нету... Нет бакена или не нашел — черт его зна¬
ет... Хорошо, что ты остался. Надо снова заводить лодку
вверх...
Костя опять берет весло, садится на корму, дядя впрягает¬
ся в бечеву, и они снова ведут лодку вдоль берега, к тому
месту, откуда, по расчету Ефима Кондратьевича, течение
должно сносить лодку на бакен Чертова зуба. Дождя нет,
ветер немного стихает, только волны по-прежнему мотают и
подбрасывают лодку, но Костя уже не боится. Ему просто не¬
когда думать о черной, взлохмаченной воде, о глубине и опас¬
ности — он изо всех сил старается вести лодку так, чтобы дя¬
де было легче и не приходилось останавливаться. По-преж¬
нему грохочет гром, края неба опоясывают ветвистые огнен¬
ные деревья, озаряя устало шагающего Ефима Кондратье¬
вича.
Наконец Ефим Кондратьевич подтаскивает лодку к бере¬
гу и приседает на нос — отдышаться. Костя подбирается к не¬
му вплотную и, не веря и не надеясь, отчаиваясь, начинает
горячо убеждать:
— Дядя Ефим, возьмите меня!.. Вам же трудно... Разве
можно с одной рукой?.. А я помогу... Ну, хоть немножечко, а
помогу. Думаете, я боюсь? Я нисколечко не боюсь! Вам же
надо и грести и смотреть... И мы найдем!.. А, дядя Ефим?..
Возьмите, а?
Ефим Кондратьевич ничего не отвечает и отрицательно
покачивает головой. Костя принимается уговаривать еще го¬
рячее:
— Вы думаете, я буду бояться? Да я здесь один еще хуже
боюсь! А с вами я не боюсь... И как же вы там с одной ру¬
кой? И опять не найдете, а скоро пароход... А, дядя? Я же те¬
перь сильный, я же хорошо гребу!..
— А что нам твоя мать скажет?
378

А как же настоящие моряки в бурю?

Мама? Костя даже зажмуривается от этой мысли. Ну,
если мама узнает!.. Это не Лельку за бант дернуть или сесть
за стол с грязными руками...
— Так она же и знать не будет! — находит Костя вы¬
ход.
— Ну нет, врать я не стану, — отвечает Ефим Кондратье¬
вич. И после долгого раздумья говорит: — Ладно... Времени
мало, а я с одной-то рукой опять могу промахнуть.
Костя садится на весла, Ефим Кондратьевич отталкивает¬
ся кормовым веслом. Лодку подхватывает течение и судо¬
рожно мотает с борта на борт, с носа на корму.
Только теперь Костя начинает понимать, на что он вы¬
звался. Это совсем не то, что грести в тихую, ясную погоду
на спокойной реке. Весла дергает, бьет волной, они то загре¬
бают пустоту, то по самые вальки зарываются в воду, мок¬
рые вальки скользят, бьются в руках, как живые, норовят
стукнуть Костю в грудь, в колени, сбросить с банки и вы¬
рваться на свободу. Сцепив зубы, Костя борется с ними изо
всех сил, но силы слабеют, он начинает задыхаться, а волны
становятся крупнее, весла все упрямее рвутся из рук.
И откуда-то снизу по Косте идет ледяная волна неудер¬
жимого, отчаянного страха, от которого спирает дыхание и
все тело немеет. Ничего они не найдут и не сделают! Волны
сильнее, они вырвут весла, зальют, опрокинут лодку, разме¬
тают их, дядю и Костю, в разные стороны, потащат по бес¬
нующейся воде к Чертову зубу, с размаху швырнут о Камен¬
ную гряду и забьют, зальют в водовороте... Надо скорей, ско¬
рей, пока не поздно, выбраться из этой злобной водяной тол¬
чеи. Судорожно напрягаясь, Костя бьет по воде все чаще и
торопливее.
— Спокойнее, Костя! Держись! — сквозь плеск и свист
доносится голос Ефима Кондрагьевича.
Костю охватывает злость и жгучий стыд. А как же настоя¬
щие моряки в бурю? Какой будет из него моряк...
— Трус! Трус! — сквозь зубы шепчет он сам себе, и по
щекам его вместе с дождевыми каплями текут злые слезы.
От этих слез оцепенение слабеет, и Костя начинает при¬
норавливать взмахи к качке; весла не так.суматошно и бе¬
столково бьют по воде и уже не так рвутся из рук. Занятый
собой, он не видит, куда и сколько они проплыли, и с опо¬
зданием замечает, что боковая качка прекращается, волны
начинают бить в нос. Костя догадывается, что дядя повернул
лодку против течения.
— Налегай! — подает голос Ефим Кондратьевич.
Он приподнялся на корме спиной к Косте и при свете ре¬
деющих молний оглядывает угрюмую, лохматую реку. Костя
380

изо всех сил налегает на весла, всей тяжестью повисая на
них. Лишь бы только снесло куда надо, лишь бы только не
проскочить мимо бакена! На второй заезд сил у Кости не
хватит...
Ефим Кондратьевич вдруг оборачивается и зло, как ка¬
жется Косте, кричит:
— Греби! Сильнее греби!
Сам он изо всех сил буравит кормовым веслом воду с
правого борта, лодка отваливает влево. Костя, приподнимаясь
над банкой, почти падает с веслами то вперед, то назад, слы¬
шит, как кто-то в самые уши хрипло и надсадно дышит, и не
догадывается, что так трудно, со свистом, дышит он сам. Дя¬
дя, бросив весло, подхватывает багор и забрасывает его вле¬
во, в воду.
— Бросай весла!
Костя поднимает весла, лодку валит волной набок и поч¬
ти сразу же разворачивает носом по течению, но не сносит.
— Нашли? Нашли бакен? — задыхаясь, кричит Костя.
— Подай кошку! Держи багор! — командует Ефим Конд¬
ратьевич вместо ответа.
Костя хватается за рукоятку багра, Ефим Кондратьевич
тоже придерживает ее, прижав левым локтем, а правой ру¬
кой бросает кошку. Падает она неудачно, он вытаскивает ее,
бросает снова. Теперь она вцепляется во что-то. Ефим Конд¬
ратьевич отпускает багор, привязывает веревку кошки к ско¬
бе, потом привязывает и рукоятку багра. Отерев рукавом
мокрое лицо, он оборачивается к Косте и вдруг здоровой ру¬
кой крепко прижимает его к себе:
— Спасибо, Константин! Молодцом!
От радости у Кости перехватывает дыхание, но он тут же
вспоминает, как в паническом страхе молотил веслами по во¬
де, и его снова захлестывает горячая волна смущения.
— Так я что же... Разве я... — стесненно бормочет он.
— Нет, нам за такое дело медаль полагается... Или, в
крайнем разе, — стопка водки!.— смеется Ефим Кондратье¬
вич.
Косте тоже становится весело и смешно. Нет, в самом де¬
ле: это же не шутка — в такую грозу, в потемках найти на
ревущей, бушующей реке маленький деревянный треугольни¬
чек бакена и причалить- к нему. Дядя и Костя радуются и
смеются, не замечая ни снова начавшегося дождя, ни прони¬
зывающего ветра. А он становится сильнее, подкашивает бе¬
лесые полоски дождя, насквозь прохватывает сидящих в
лодке.
— Где же бакен?—вдруг изумленно спрашивает Ко¬
стя.
381

— В том-то и штука! — говорит Ефим Кондратьевич. —
Нету бакена, разбило его. Одна крестовина осталась. Как я
ее увидал, и сам не знаю.
— А как же?.. Куда же теперь фонарь?
— Некуда. Придется нам самим вместо бакена... Ты не¬
бось замерз?
— Н-нет, — говорит Костя и только теперь чувствует, что
ему действительно очень холодно.
Дядя распахивает свою куртку и прижимает Костю. Он,
так же как и Костя, промок насквозь, но от его большого,
сильного тела идет тепло, и мало-помалу Костя согре¬
вается.
Теперь, когда миновало вытеснившее страх ожесточенное
напряжение борьбы с волнами, ветром, ожившими веслами,
когда делать больше нечего, остается только сидеть и ждать,
треплющие лодку волны опять кажутся жуткими, а порывы
ветра — зловещими. Через борта переплескивают волны, льет
дождь, поверх решетки в лодке гуляют маленькие волны. Ко¬
стя вычерпывает воду и снова подсаживается поближе к дя¬
де — рядом с ним ему спокойнее.
— Покурить бы, — говорит тот.
Однако курить нечего: спички промокли, табак превратил¬
ся в скользкую, липкую кашицу. Ефим Кондратьевич сосет
пустую трубку, а Костя старается сесть так, чтобы сделаться
как можно меньше — сидеть мокрому под порывистым вет¬
ром совсем не так весело и приятно, как выбежать в жаркий
день под слепой дождик.
Так сидят они и ждут час, другой. Дождь прекращается,
понемногу стихает ветер, однако все так же беснуются волны
и такая же глубокая темень стоит вокруг. Давно миновал
час, когда должен был пройти пароход, — парохода нет, но
они сидят* и ждут: Чертов зуб нельзя оставить без огражде¬
ния. И чем дольше они сидят, тем Косте становится яснее,
что самое трудное — не переправа, не поиски бакена, а вот
это неподвижное ожидание в холодной мокреди. Но как бы
ни было трудно, ждать надо. Они сидят и ждут.
Костя на все лады представляет себе, как, гоня перед со¬
бой волну, рассыпая по реке свет и музыку, проплывает ми¬
мо белоснежный пароход, а они, дядя и Костя, укажут ему
дорогу фонарями. Однако происходит совсем не так.
Сверху доносится продолжительный низкий рев. Из-за
острова показывается высокий белый огонь, как глаз, свер¬
лящий темноту, потом широко расставленные зеленый и
красный огоньки, а между ними еле различимая серая гро¬
мада. Она идет прямо на них. Костя судорожно вцепляется в
банку, замирая ждет, когда эта громада с хрустом подомнет
382

под себя лодку. Дядя поднимает красный фонарь и держит
его в вытянутой руке.
На мгновение Костя слепнет. Ему кажется, что пароход
Еыстрелил по ним — такой ослепительный столб света пада¬
ет на воду и лодку. Прожектор гаснет, с минуту Костя не мо¬
жет ничего различить вокруг, а когда зрение возвращается,
он видит только зеленый бортовой огонь и верхний белый.
Серая громадина надвигается, но берет влево, оставляя лод¬
ку по правому борту. Через поручни мостика перевешивает¬
ся человеческая фигура, и искаженный мегафоном голос
спрашивает:
— Что, сорвало бакен?
— Плотовищем или корчей разбило! Ничего! Всё в по¬
рядке! — отвечает Ефим Кондратьевич.
Фигура выпрямляется, серая громадина, громко дыша ма¬
шиной, проплывает мимо, и скоро только удаляющиеся огни
да волны, подбрасывающие лодку, свидетельствуют, что па¬
роход не привиделся, а действительно прошел мимо них.
Косте хотелось крикнуть, рассказать всем плывущим на
пароходе о том, что сделали они, дядя Ефим и Костя, какие
они герои. Он заранее представлял, как собьются у поручней
испуганные, потрясенные пассажиры, как с ужасом будут
смотреть на то место, где над Каменной грядой зыбится вол¬
на, и на Костю — с восторгом и благодарностью. Но пасса¬
жиры спокойно спят, ни о чем не подозревая, а вахтенный на
мостике, может, даже и не заметил Костю.
Бледный, сумеречный рассвет приподнимает небо, раздви¬
гает обзор. Вон уже еле-еле различимо виднеется берег, ост¬
ров. Теперь можно оставить Каменную гряду: скоро станет
совсем светло, и она не будет так опасна.
Ефим Кондратьевич гасит фонари, отцепляет багор, кош¬
ку, и лодку подхватывает течение. Обратно Костя гребет уве¬
ренно и спокойно: при свете страшное не так страшно.
Дома Ефим Кондратьевич первым делом зажигает огонь,
ставит чайник и достает четвертинку водки.
— Раздевайся! — командует он.
— Да я же ж... Мне уже не холодно. Я уже закален¬
ный, — протестует Костя.
— Ну, раз закаленный, тогда тем больше не опасно. Раз¬
девайся!
Костя раздевается. Ефим Кондратьевич наливает на ру¬
ку водки и начинает растирать Костю. Рука у него шершавая,
как наждак: Костина кожа сразу краснеет и начинает гореть,
как ошпаренная.
— Будет! Да будет же, дядя Ефим, мне уже жарко! —
упрашивает Костя.
383

Однако дядя продолжает натирать, потом кутает Костю в
тулуп. Оставшуюся водку он выпивает и ставит на стол фыр¬
кающий чайник.
Они едят черный посоленный хлеб, пьют крепкий, до чер¬
ноты, чай. И Косте кажется, что раньше он не ел и не пил ни¬
чего вкуснее. Кожа горит, по всему телу разливается тепло,
лицо его начинает блестеть от пота. Он заново рассказывает
о том, как началась гроза, как он испугался, и теперь емупо-
чему-то не стыдно в этом признаваться. Может быть, потому,
что испуг испугом, а все-таки он сделал все, что было
нужно...
Ефим Кондратьевич курит свою трубку, слушает Костю и
одобрительно кивает. А потом, когда язык у Кости начинает
заплетаться, а голова кланяться столу, он тихонько берет его
в охапку, укладывает в постель и укрывает.
— Да я же совсем не хочу спать! Я даже и не засну...—
еле двигая непослушным языком, протестует Костя и тут же
мгновенно засыпает.
Ефим Кондратьевич гасит ненужную уже лампу, одевает¬
ся и уходит.
МЫ ЕЩЕ УВИДИМСЯ
Костя спит долго и глухо, без сновидений. Ползущий по
комнате солнечный луч подбирается к его лицу, Костя жму¬
рится, морщится — и просыпается. В комнате прибрано, пол
вымыт. За окном взапуски звенят кузнечики, кричат стрижи.
Костя выходит из комнаты. На веревке сушатся его штаны и
куртка, на берегу что-то полощет Нюра. Костя идет к ней, с
удивлением ощущая все свое тело. Оно налито тяжестью еще
не прошедшего напряжения, пальцы стоят граблями, их труд¬
но сгибать и разгибать. На ладонях вздулись волдыри, исца¬
рапанная кожа саднит. Косте приятно ощущать и эту тя¬
жесть в мускулах и жжение в ладонях.
Берег прибран и умыт грозой. Еще зеленей кажется высо¬
кая луговая трава, пышнее ветлы и тальник, чище небо и го¬
лубее бегучая дорога реки. Никогда это не казалось таким
радостным и красивым, никогда так хорошо и радостно еще
не было Косте. Почему? Костя об этом не думает. Ему про¬
сто весело и хочется сделать так, чтобы стало еще веселее. Он
разбегается и со всего разгона ныряет в воду возле Нюры.
Нюра отшатывается, едва не падает в воду.
— Ой, какой же ты исцарапанный! И синяки! Вот и
вот, — сочувственно и восхищенно говорит она, когда Костя
выходит на берег. Она уже знает обо всем от отца, но ей хо¬
384

чется узнать как можно подробнее, и она тормошит Костю: —
Ну же, рассказывай! Ты с тато плавал на лодке? Да? Страш¬
но было? Мне — очень! Так гремело, так гремело — прямо
ужас! А молнии так в тебя и целят! Правда? Я хотела домой,
только бабушка не пустила. А то бы я с вами тоже... Да и
через яр не пройти. Даже утром трудно было пройти — так
и крутит, так и крутит! Тато меня на закорках перенес.
— А где дядя Ефим?
— Бакен ставит. Он утром пришел в село. Мокрый, в гли¬
не весь: через яр шел... Потом председатель колхоза выделил
двух человек, вот они и ставят теперь бакен... Ну, чего ж ты
молчишь? Рассказывай!
Костя рассказывает, но в описании все получается не так
страшно и трудно, как было на самом деле. Нюра восхищает¬
ся и сама подсказывает, понукает его, но это только застав¬
ляет Костю рассказывать еще скупее и суше.
И что особенно рассказывать? Все сделал дядя, а он толь¬
ко помогал гресги и вычерпывать воду. Ну, поехал в грозу,
ну, было страшно. Вот и всё. Какое же тут геройство? Важно,
что пароход благополучно миновал гряду и пошел дальше, в
Каховку, где его мама и много-много всяких людей будут
строить гидроузел. Разве можно им задерживаться? Это же
громадная стройка!..
Попозже приходят Миша и Тимофей. Солнце жжет так
же яростно, как и до грозы. Ребята перекатываются по рас¬
каленному песку с живота на спину и со спины на живот.
Миша и Тимофей пристают с расспросами. Рассказывать сно¬
ва Косте не хочется, и он небрежно говорит:
— Ночью бакен на гряде сорвало. Я дяде помогал.
За него рассказывает Нюра, и рассказывает с таким во¬
сторгом и устрашающими подробностями, что Костя только
жмурится и покачивает головой. Миша и Тимофей с уваже¬
нием смотрят на его синяки. Костя небрежно насвистывает —
он наслаждается славой.
Вскоре Тимофей и Миша уходят по своим делам. Ну
что ж, у него тоже есть свое! Костя бежит навстречу Ефиму
Кондратьевичу, причалившему к берегу.
— Проснулся, герой? — улыбается Ефим Кондратье¬
вич. — Ну как, не кашляешь?
— Не... А у вас рука не болит? Что же вы меня не
взяли?
— В другой раз возьму. Мне хлопцы — спасибо им — по¬
могли. А рука ничего, отходит понемножку...
Костя помогает дяде убрать весла, инструмент и так до
самого вечера не отходит от него. А вечером, когда дядя со¬
бирается в объезд, Костя, ни слова не говоря, отправляется
385

с ним. Опухоль на руке у Ефима Кондратьевича уже спала,
но грести ему еще трудно, и Костя усердно помогает.
Спит он крепко, но настороженно, и на рассвете, когда
нужно снова ехать к бакенам, он вскакивает с постели, хотя
дядя старается уйти как можно тише.
— Ты куда?
— С вами.
— Спи, спи давай! Тебе спать надо.
— Нет, я поеду! — упрямо говорит Костя и так умоляю¬
ще смотрит на дядю, что тот больше не возражает, и они
едут вместе.
Это повторяется изо дня в день. Никаких происшествий
больше не случается, но теперь Косте уже не кажется скуч¬
ным зажигать и гасить огни на реке, быть сторожем реки.
Вернее, он чувствует себя не сторожем, а хозяином.
Никогда и ничто не доставляло ему столько удовольствия
и радости, как эти поездки к бакенам! Костя не понимает, по¬
чему это так, да, правду сказать, и не задумывается над
этим. Лишь потом, позже, он поймет, что прежде он делал
только для себя, теперь же — для других, а настоящую ра¬
дость приносит человеку только такой труд, который нужен и
полезен другим людям.
Телеграммы, даже если их ожидаешь, всегда почему-то
приходят неожиданно. Вот так неожиданно приходит и теле¬
грамма от мамы: она уже в Киеве, и Косте надо возвращать¬
ся. Костя радуется и огорчается: ему хочется повидать ма¬
му, верного друга Федора, соседских ребят и даже Лель¬
ку, но совсем не хочется уезжать отсюда. Однако уезжать
надо.
Вчетвером они обходят все заводи, протоки, купаются,
ныряют до непрерывного звона в ушах, но говорят мало. Рас¬
ставаться им жалко. Миша убеждает Костю приехать снова,
побывать в Киеве и приехать.
— Ну разве он приедет? — тянет Тимофей. Его полное,
всегда веселое и добродушное лицо теперь было расстроен¬
ным и огорченным.
— А знаете, ребята? Мы еще увидимся! — говорит Ню¬
ра. — Что, если мы сами приедем? А? Вот возьмем и приедем!
Да?
— И правда! — подхватывает Костя. — Вот будет здоро¬
во! Я вам всё-всё покажу!
— Ну, так нас и пустят, — сомневается Тимофей.
Все понимают, что действительно это не так просто, и еще
больше скучнеют.
386

На прощание Тимофей приносит Косте мешочек яблок.
— Ранние, мичуринские, — внушительно говорит он.—
Ты мне только косточки обратно пришли.
И Костя понимает, что более щедрого, самоотверженного
подарка быть не может.
Нюра набивает Костину сумку пирожками, которые она
испекла сама, а дядя дарит позументного «краба» на сукон¬
ке, которого можно пришить к фуражке или просто повесить
над столиком. Мише подарить нечего. Он очень огорчается
этим, потом придумывает, как отметить отъезд Кости. Миша
собирает ворох сухого тальника и, когда Ефим Кондратье¬
вич подсаживает Костю с лодки на пароход (это снова «Аш¬
хабад»), зажигает костер. Дым высоким столбом поднимает¬
ся к небу, словно веха на его высоком голубом своде.
— Что ж ты приуныл, моряк? — говорит Косте старый
знакомец, веселый помощник. — Видишь, как тебя провожа¬
ют. Тут радоваться надо.
— Ага, — невнятно отвечает Костя и больше ничего ска¬
зать не может.
Вцепившись в поручни, он смотрит на уплывающий берег.
В стороне от костра стоит высокая фигура Ефима Кондратье-
вича, рядом с ним мелькает маленькое рыжее пламя — воло¬
сы Нюры. Костя крепится изо всех сил, но ему это очень труд¬
но. Он привык к ним и полюбил их. Частица Костиной души
осталась здесь. И, как бы напоминая об этом и прощаясь, по¬
качивается, кланяется красный бакен над Каменной грядой.
Однако грустит Костя недолго. Скрывается за излучиной
домик Ефима Кондратьевича, тает в вышине дымок Миши¬
ного костра, и вместе со свежим встречным ветром Костю
охватывают новые чувства, набегают новые мысли.
Как там мама? Сколько она, должно быть, увидела и
узнала о Каховке! Теперь Костя от нее не отстанет, пока не
узнает все-все о гидроузле — о геологах, строителях, о горо¬
де... Может, если она снова поедет, возьмет с собой и его?
Вот будет тогда что рассказать ребятам! Положим, ему и
сейчас есть что рассказать. Пятый «Б» ахнет, когда увидит
Костю — он совсем почти черный от загара, а брови стали
белые-белые, будто льняные. А мускулы? На всякий случай
Костя проверяет еще раз — сгибает руку и щупает твердый
катышек бицепса. Мускулы — что надо! Жаль только, что до
первого сентября еще далеко.
Прежде всего надо узнать про Досфлот. Может, Костю
уже примут туда? Штурманом он станет еще не скоро, но
надо же готовиться. А сколько до тех пор следует узнать и
увидеть! Скорей бы уж начать все это, скорей бы Киев, шко¬
ла и все-все, что предстоит ему впереди!..
387

Взволнованный предчувствием будущего, Костя начинает
нетерпеливо топтаться на одном месте, потом бежит по верх¬
ней палубе к носу, словно это может ускорить осуществле¬
ние его замыслов, приблизить Киев, школу, дом — все, что
ожидает там Костю.
Снова плывут мимо заросшие тенистые берега, жаркие
золотые отмели, и бежит-бежит навстречу Косте сверкающая
гладь, голубая дорога, которая теперь уже не кажется ему
простой и легкой, но становится от этого еще прекраснее.

АГНИЯ
КУЗНЕЦОВА
ЧЕСТНОЕ
КОМСОМОЛЬСКОЕ
Повесть

1
МЕЖПЛАНЕТНЫЙ КОРАБЛЬ
— Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на
Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!
Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега ли¬
цом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву.
Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе раз¬
ные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:
— Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и
кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь рай¬
кома...
Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили
товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с лю¬
бопытством и недоверием. Он уже не раз «разыгрывал» ребят,
но сейчас очень уж хотелось поверить ему и помчаться на
Косматый луг, чтобы самим увидеть межпланетный корабль.
— Где? Когда? Какой? — сыпалось со всех сторон. — Если
врешь, голову отвернем!
— Ой, сейчас отдышусь и поведу вас на место! — стонал
Миша. — Катастрофа!..
— Почему? — спросил кто-то.
— Да ведь разбился же он! Груда дымящихся развалин...
Миша с трудом встал, вытер рукавом смуглое до желтиз¬
ны лицо с узкими хитрыми глазами и пятерней расчесал чер¬
ные волосы. Молча, не оглядываясь, он зашагал вперед, уве¬
ренный, что товарищи, охваченные любопытством, и без при¬
глашения пойдут за ним. И они в самом деле пошли; правда,
пошли нерешительно, все поглядывая в ту сторону, где рабо¬
391

тал учитель Александр Александрович и пестрели разноцвет¬
ные косынки девочек.
— Ой, ребята, нехорошо как! Работу бросили, а до Кос¬
матого луга за час не дойдешь! Пошли и никому не сказа¬
ли... — говорил Саша Коновалов, обгоняя цепочку ребят.
Он нагнал Мишу и пошел за ним по тропинке, след в след,
нога в ногу.
— Не обманываешь? Когда упал? — спрашивал он, то и
дело прикасаясь рукой к Мишиному плечу.
Миша отмахивался, как от надоедливого комара:
— Придем на место — все расскажу.
И они шли еще стремительнее, не замечая ничего вокруг,
готовые даже бежать, чтобы только скорее удовлетворить
сжигающее их любопытство.
А путь, по которому шли они, был так хорош, что тот, кто
с детства не бывал здесь и не знал каждого откоса, кажг
дой извилинки реки, мог часами глядеть на эти чарующие
места.
Колхозные огуречные поля, на которых школьники рабо¬
тали в эту осень, окружала глухая тайга, та самая, о которой
сибиряки говорят: «Тут не ступала нога человека». Может
быть, и в самом деле не ступала. Сойти с охотничьей тропы и
углубиться в лес в этих местах не так-то просто: ноги прова¬
лятся в мягком, многолетнем илистом покрове, руки и лицо
будут сплошь оцарапаны; не продерешься сквозь заросли ко¬
лючей боярки, дикой яблоньки, черемухи и рябины, тесно раз¬
росшихся между могучими соснами; всего тебя облепит плот¬
ная, тонкая паутина, затянувшая все таежные ходы и выходы.
Стоит тайга непроницаемой стеной, в полуденный зной тихая
и прохладная, а ночами разбойная, с зловещими филинами,
хитрыми лисами, хищными волками и медведями.
Над тайгой поднимаются горы и цепью, одна за другой,
уходят в небо. Иные из них покрыты густым хвойным лесом,
иные скалистые, голые. Эту цепь гор в народе называют «Са-
велкина лестница». По ней, как говорится в бытующей здесь
легенде, охотник Савелка восходил на небо, чтобы нанизывать
на золоченые стрелы кудрявые облачка-барашки.
Красоту этих мест дополняет река. Имя у нее не обыч¬
ное— Куда. Видно, потому так назвали ее в недоброе старое
время, что в десяти шагах от реки тянулся сибирский тракт и
вел прямо к старой каторжной тюрьме. Зиму и лето, звеня
кандалами, шли по тракту каторжники и с тоской мысленно
спрашивали веселую серебряную речку: «Куда? Куда идем
мы по этой неприветливой Сибири? Куда бежишь ты, воль¬
ная?..»
Теперь старый сибирский тракт порос травой. В стороне
392

проложены новые дороги. А река по-прежнему называется
Кудой.
Как и сто и много-много лет назад, бежит Куда по своему
руслу, быстрая, прозрачная и, словно лед, холодная. Посмот¬
рите, какой у нее особенный цвет! Это потому, что бежит она
по белым камням, будто нарочно кто выложил ее дно этими
отполированными валунами. У берегов вода подернута темной
прозрачной каймой — то легкая тень от высоких, крутых бе¬
регов. Если солнце на востоке, кайма с правой стороны, если
солнце на западе, — с левой.
Но пора нам последовать за ребятами. Тропа обежала не¬
большой березовый перелесок, изогнулась зигзагом и кончи¬
лась. Ребята выскочили на поляну.
— Вон! — крикнул Миша, указывая на что-то большое,
распластанное на зеленой траве.
Все бросились вперед, но постепенно, по мере приближе¬
ния, стали уменьшать шаг и наконец остановились, отыски¬
вая возмущенными глазами Мишу Домбаева.
Но его и след простыл. На поляне в нескольких шагах от
ребят лежали сваленные в кучи доски и бревна, привезенные,
видимо, для постройки колхозного стана.
Саша в изнеможении опустился на траву, вытирая рука¬
вом пот с лица:
— Ну, что вы, дураки-ротозеи, скажете? Межпланетный
корабль! — Он отвернул обшлаг клетчатой ковбойки и взгля¬
нул на часы. — Два часа пробегали впустую, а тем временем
девятиклассники заканчивают свой участок. Хитро придума¬
но, а? Здорово отомстил нам Домбаев за то, что перевели его
работать в бригаду девятого класса!.. Дураки-ротозеи!
Саша сорвал с головы пеструю, выгоревшую на солнце тю¬
бетейку, бросил ее на землю и лег ничком в траву, вернее —
в цветы, потому что белые и сиреневые ромашки цвели здесь
густым ковром.
Большой и стройный, с огненными от возмущения глазами
и ярким румянцем на загорелом лице, Саша был в эту мину¬
ту так же хорош, как этот лес, горы, река, среди которых
он родился и прожил неповторимо прекрасные шестнадцать
лет.
Разочарованные и виноватые, стояли около Саши товари¬
щи, а Пипин Короткий — самый маленький из десятиклассни¬
ков— попробовал тоже, как Саша, трахнуть кепкой о землю и
свалиться на траву, но это не произвело впечатления. Тогда
Пипин Короткий, как всегда туманно, выругался:
— Свинячье рыло! Не впервой! Идиоты!
Он сорвал несколько ромашек, прикрепил их над козырь¬
ком кепки и спокойно надел кепку на голову.
393

Не хотелось даже говорить о происшедшем, так нелепо
оно выглядело.
Сваленные бревна ребята внимательно осмотрели, а коре¬
настый медлительный Никита Воронов даже подобрал не¬
сколько ржавых, но вполне добротных гвоздей и положил их
в карман.
— Зачем они тебе? — равнодушно спросил высокий и пря¬
мой, как жердь, Сережка Иванов.
— В хозяйстве пригодятся, — серьезно отозвался Никита
и, помолчав, добавил:—Мы с отцом баню строим.
Возвращаться на поле было бессмысленно — солнце уже
садилось, — и мальчишки поплелись на Куду купаться.
— Не в первый раз Мишка нас вот так за нос водит! —
возмущался Саша.
Не останавливаясь, он на ходу снимал ковбойку и стяги¬
вал физкультурные шаровары, прыгая то на одной, то на дру¬
гой ноге. Перебросив одежду на руку, он шел теперь по доро¬
ге в одних трусах, подставляя сентябрьскому, еще жаркому
солнцу покрытое загаром тело.
— Свинячье рыло! — равнодушно повторял Пипин Корот¬
кий, тоже раздеваясь на ходу.
— Да его-то чего ругать? Он в деда пошел. Улегерши —
сочинитель, — продолжал Саша. — На бумагу лень записы¬
вать, так он в жизни сочиняет. А мы-то развесили уши...
— Идиоты! — окончательно определил Пипин Короткий,
вылезая из штанов и первый кидаясь в холодную неглубокую
речку. — Ай!
Он взвыл от холода и, поочередно взмахивая над водой ко¬
роткими руками, поворачивая голову на крепкой шее то впра¬
во, то влево и почти по пояс высовываясь из воды, быстрыми
бросками поплыл вперед. Пловец в нем чувствовался отмен¬
ный.
За ним не спеша вошел в реку Саша. Покрякивая срыва¬
ющимся баском, он сначала окунулся, а потом уже бросился
догонять товарища. Полезли в воду и остальные,
В это же время, когда мальчишки, обманутые Мишей Дом-
баевым, купались в холодной, осенней речке, с огуречного по¬
ля возвращался домой классный руководитель Александр
Александрович Бахметьев.
Сзади него утомленно шагали шесть девочек. Их размори¬
ло от жары. Недавно подул ветер, и мошкара, не кусаясь, се¬
рыми тучками кружилась над их головами. Сетки с девичьих
лиц были отброшены, платки, целый день туго облегавшие
головы, шеи и щеки, развязаны. К уставшим за день от сеток
и платков лицам так приятно прикасался ветерок...
394

Девочки шли, сбившись в кучу, и горя¬
чо обсуждали неожиданное исчезновение
мальчишек. Десятый класс, всегда и вез¬
де первый, сегодня явно отстал от всех
бригад. Девочки тараторили на все лады,
доискиваясь до причины бегства своих од¬
ноклассников. Они были уверены, что
только какое-то необычайное происше¬
ствие могло заставить всех мальчишек
сразу покинуть поле. Высказывались са¬
мые различные догадки, но, обсудив, де¬
вочки тут же их отвергали. Нетрудно
было предвидеть, каким жалким будет
выглядеть десятый класс в очередном но¬
мере полевого листка.
В разговоре не участвовала только
одна Стеша Листкова. Она и всегда-то
была молчаливее и сдержаннее других, а сегодня ей и вовсе
приходилось молчать. С девятилетнего возраста она дружила
с Сашей Коноваловым и его вину — уход с поля — в какой-то
мере считала своей виной.
Стеша шла сзади всех. Она была ростом выше подруг, пол¬
нее и уже выглядела совсем девушкой. Школьницы не удив¬
лялись дружбе Стеши и Саши. По пригожести своей из всей
школы только Стеша Листкова была под стать красавцу Са¬
ше. Тяжелая коричневато-рыжая коса Стеши опускалась ниже
пояса. Кожа на ее лице и руках была такой белой, как это
бывает только у людей с рыжеватым цветом волос. Золотис¬
то-коричневые глаза, всегда веселые и даже смешливые, Сте¬
ша щурила, потому что была близорукой, но казалось, это
она нарочно прикрывает их своими густыми темными ресни¬
цами, чтобы скрыть безудержно-веселый огонек. Говорили на
селе, что к директору МТС Федору Тимофеевичу Листкову не
раз старомодные родители засылали сватов...
Классный руководитель и девочки вышли на тракт, по ко¬
торому то и дело проносились грузовые и легковые автомоби¬
ли, мотоциклы. Тут же плелись стада коров и овец, поднимая
страшную пыль.
Александр Александрович остановился, подождал, пока
подойдут девочки, и, когда они поравнялись, помахал им ру¬
кой: «До завтра» — и свернул в тихую улицу с канавами и до¬
рогой, заросшими травой.
Он подошел к небольшому дому, выкрашенному в зелено¬
ватый цвет, и вошел во двор через скрипучую калитку. Мохна¬
тая дворняжка приласкалась к нему. Старуха хозяйка, пере¬
биравшая рассыпанный на земле лук, приветливо улыбнулась.
395

Александр Александрович вошел в свою небольшую холо¬
стяцкую комнату, очень опрятную, с кроватью, заправленной
по-солдатски, с книжными шкафами, полными книг, с картой
звездного неба, повешенной на стене, и старым пианино, за¬
валенным нотами.
Окно было открыто, и на самом краю подоконника, выкра¬
шенного голубой эмалью и заставленного комнатными цвета¬
ми, лежало письмо.
Александр Александрович посмотрел адрес отправителя:
город Новосибирск, Маркса, 18, Потемкина. Все эти сведения
ничего ему не сказали, но, вглядываясь в почерк, он вздрог¬
нул и побледнел:
— Катя! Неужели Катя?! —вслух сказал он и дрожащими
руками разорвал конверт.
Да, это писала Катя Крутова.
В «Учительской газете» я прочла заметку об учителе
Александре Александровиче Бахметьеве.
Саша, неужели это ты! Впрочем, я всегда знала, что
где-нибудь, хотя бы на самом краю жизни, я обязатель¬
но услышу о тебе.
Многое хочется рассказать тебе, о многом спросить,
но я подожду до получения твоего письма.
Катя Крутова.
Ниже были написаны адрес, имя, отчество и фамилия:
Екатерине Ермолаевне Потемкиной.
«Потемкина...» Это новая, чужая фамилия рядом с доро¬
гим именем больно кольнула Александра Александровича,
хотя было естественно, что за двадцать лет, которые он не ви¬
дел Кати и ничего о ней не слышал, она могла выйти замуж
и изменить фамилию.
Александр Александрович снова опустился на стул, снял
с головы белую фуражку, расстегнул белую, подпоясанную
крученым пояском косоворотку. Еще и еще раз пробежал он
глазами короткое письмо.
— Какая неожиданность, какая счастливая неожидан¬
ность!— прошептал он. — Катя... Подсолнушек... (Так назы¬
вали ее в школе.)
Александр Александрович опустил на руки голову со свет¬
лыми седеющими волосами и задумался...
396

2
КАТЯ
Он не знал своих родителей. Не знал, где родился. Родите¬
ли его, видимо, погибли во время гражданской войны. Какие-
то добрые люди пригревали его в раннем детстве, но и они не
сохранились в памяти. Он помнил себя с тех пор, когда гряз¬
ный, обовшивевший и всегда голодный ходил с компанией
таких же безродных детей и все они носили кличку «беспри¬
зорники». Спали на чердаках, днем «гоняли» на базарах, во¬
ровали. Их приводили в милицию, определяли в детские дома,
которых неизвестно почему они боялись и откуда старались
поскорее убежать. Правда, в одном детском доме он задер¬
жался.
...Городок Камень-на-Оби. Белый двухэтажный дом с бал¬
коном и террасой. Сад у дома, окруженный густой порослью
крыжовника и смородины. За садом — огород, за огородом —
речушка Суева, а за Суевой — большой мир, непонятный, за¬
гадочный...
В детдоме — безродная детвора, няни, кухарка, конюх,
учительница-воспитательница и «наша мама» Олимпиада Ни¬
колаевна— самая главная распорядительница. Здесь нача¬
лась его сознательная жизнь.
У Олимпиады Николаевны был сын-школьник. Он любил
маленького белоголового Сашу. Это он помог Саше раньше
времени одолеть букварь и от букваря проторить тропинку к
«Слепому музыканту», «Хижине дяди Тома», к «Робинзону
Крузо», к «Тому Сойеру», к произведениям Пушкина и Лер¬
монтова.
В этом детском доме девятилетний мальчик получил имя.
Стал он Александром Бахметьевым. Кто дал ему это имя? По¬
чему именно такое — осталось неизвестным.
Так протекало его детство. В школу он пошел поздно.
Учился с желанием, хорошо. В точных науках не было ему
равного, и учителя прочили ему завидное будущее.
В своем классе он был на два года старше товарищей. Но
чувствовал себя старше их не только по годам. Все они имели
родителей, счастливое детство. Их еще не заботило будущее.
У Саши детства не было. И он знал: как только окончит седь¬
мой класс, его отчислят из детского дома и устроят на работу.
Он будет жить самостоятельно. Этот момент вступления в
большую жизнь Саша почему-то представлял себе эпизодом
из сказки. Он на белом коне, с копьем в руке останавливается
на развилке трех дорог. Здесь лежит камень с надписью: «На¬
право пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — сам
397

погибнешь, прямо пойдешь — и коня не станет, и сам про¬
падешь...»
Саша Бахметьев рос не по возрасту серьезным, застенчи¬
вым, немного нелюдимым. Кроме математики, он имел при¬
страстие к музыке. Научился играть на рояле, мандолине, ги¬
таре, балалайке. И надо сказать, на рояле он играл не хуже
тех девочек и мальчиков, которые учились музыке у препо¬
давателей.
Вот в это-то время он и встретился с Катей Крутовой. Она
была моложе его, но училась в восьмом классе. Внешне она
ничего особенного собой не представляла. В школе учились
девочки и покрасивее ее. Была Катя небольшая, темноголо¬
вая, с чуть косящими черными глазами, с золотыми веснуш¬
ками на коротком носике. На недлинных, слегка вьющихся
волосах, по моде того времени, она носила большой черный
бант. Саша Бахметьев обратил внимание на Катю потому, что
она очень хорошо играла на рояле.
Сейчас Александр Александрович ясно представил себе
Катю на крутящемся стульчике у рояля, ее властные малень¬
кие руки, покоряющие многозвучный большой инструмент.
Александр Александрович помнил сочные, бархатные аккор¬
ды, которые брала Катя, играя увертюру из оперы Бизе «Кар¬
мен».
Музыкой или чем другим взяла за сердце Катя шестнадца¬
тилетнего Сашу, но так уж случилось, что, кроме нее, за всю
молодость не заметил он ни одной девушки.
В то время он начал писать музыкальные произведения и
одно из них, по его мнению лучшее, посвятил Кате. Оно на¬
зывалось «Первая любовь»-
Превозмогая застенчивость, Саша Бахметьев передал Ка¬
те ноты. Было это в школе, у вешалки... А потом он долго сто-
398

ял у окна и глядел ей вслед. Она бежала с подругами, в чер¬
ной шубке, в черной меховой шапочке с длинными ушами, раз¬
вевающимися на ветру...
Александр Александрович закрыл глаза и опять предста¬
вил себе Катю так ясно, точно было все это не двадцать лет
назад, а лишь вчера. Грустно и, пожалуй, отрадно стало на
душе.
«Какая теперь она?.. Ей уже около сорока. Кто она? Что
за человек сложился из прежней маленькой Кати?»
Последний раз они виделись студентами. Она училась в
медицинском институте, он — на физико-математическом фа¬
культете. Она приехала к родным на каникулы. Саша с тру¬
дом ходил после крупозного воспаления легких. Катя принес¬
ла ему букет полевых цветов. Эти цветы долго стояли у него
на столе, уже совсем сухие, а он все еще не мог расстаться с
ними. Никогда ни он, ни она не сказали друг другу о своей
любви. И оба знали, что любили гораздо сильнее, чем могли
любить их друзья и подруги. И все же пути их, как это часто
получается в жизни, неизвестно почему разошлись.
Годы шли... Александр Александрович окончил универси¬
тет, затем аспирантуру и неожиданно увлекся педагогической
работой. Школа и музыка, которую он по-прежнему страстно
любил, заполняли его жизнь. Девушки лучше Кати он не
встретил и остался ей верен.
Вспомнился 1941 год. Александр Александрович был в са¬
мом пекле войны. Вместе с армией вначале отступал. Вместе
с ней пошел потом в наступление, прошел чуть ли не по всей
Европе. Был возле рейхстага в тот исторический момент, ко¬
гда взметнулось на нем красное знамя. В те дни ему особенно
хотелось найти Катю. Он писал письма ей и ее родителям, ее
друзьям. Но никто не отозвался. Желание найти Катю с го¬
дами не только не исчезало, но становилось все сильнее.
Однажды летом он даже приехал в тот город, где прошла
их юность. Не без труда он нашел дом, где жила Катя. Улица
теперь называлась по-другому. Дом, очевидно не раз ремонти¬
рованный, стал неузнаваемым. Но калитка ему показалась
прежней, со старинным круглым кольцом, даже скрип ее был
знакомый. И такую тоску разбудил этот звук в сердце, что
Александр Александрович, прежде чем шагнуть во двор, по
стоял несколько мгновений у калитки, еле переводя дыхание.
Во дворе было почти так же, как и раньше. В глубине — двух¬
этажный дом, справа — маленький, одноэтажный. Здесь ко-
гда-то жила Катя, поднималась по этим ступенькам крыльца,
касалась рукой этой двери. Он никогда не был в ее доме: не
решался зайти. Только провожал до двери. И часто вечерами
ходил мимо дома до тех пор, пока в окнах не гасли огни. Где
399

она теперь? Жива ли? Вспоминает ли о нем хоть когда-ни¬
будь, хоть изредка?..
На крыльцо вышла сгорбленная, низенькая старушка.
— Вам кого, гражданин?
— Мне?.. Скажите, не осталось ли в этом дворе старожи¬
лов?
— Да я сама тут тридцать годков живу...
Они разговорились. Старушка смутно помнила семью Кру¬
товых. Катю называла Наташей, но говорила именно о ней,
вспоминая, как хорошо она играла на рояле.
Этот старый дом, связанный с дорогими воспоминаниями,
он покинул глубоко взволнованный. Может быть, впервые за
всю жизнь он почувствовал бессилие своей большой любви
против безжалостного времени. Он спрашивал себя, как же
могло так случиться, что он потерял Катю? И не находил от¬
вета. Прожив до сорока лет, он так и не понял, почему его то¬
варищи и знакомые могли любить снова и снова, а он не мог
забыть Катю.
«Или я действительно не такой, как все, странный, как го¬
ворила когда-то Катя?» — думал Александр Александрович.
Он по-прежнему сидел за столом, уронив на руки седею¬
щую голову.
Многого из его жизни Катя не знает. Не знает и той траги¬
ческой истории, что случилась с ним несколько лет назад.
После контузии все слабее и слабее становился слух Алек¬
сандра Александровича. Он уже плохо слышал музыку и
вскоре почувствовал, что преподавать ему трудно и в школе
им тяготятся. Он уехал в деревню, стал работать в МТС. Но
тоска по школе, по ученикам не давала покоя. И через год он
снова стал преподавать математику в старших классах Пого-
рюйской школы. Глухота все больше и больше мешала ему, и
он жил в постоянном нервном напряжении.
ДЕЛЕГАЦИЯ
Александр Александрович не слышал громкого стука. За¬
тем дверь приоткрылась, и раздался напряженный кашель.
Александр Александрович повернул голову, прислушался.
Дверь снова закрылась, и кто-то три раза с силой ударил по
ней ногой.
— Можно?—г спросил Саша Коновалов, держась за ручку
и просовывая в комнату мокрую голову.
.— Заходи, заходи! — сказал Александр Александрович и
400

встал навстречу ученику. Катино письмо он бережно спрятал
в нагрудный карман.
За дверью было несколько человек, но в комнату вошел
один Саша.
— Что, тезка, с челобитной? — усмехаясь и прищуривая
серые, с большими зрачками глаза, спросил Александр Алек¬
сандрович и рупором приставил ладонь к уху.
Наклонясь к учителю, Саша громко и раздельно объяснил,
почему мальчишки убежали с огуречного поля.
— Межпланетный корабль? — переспросил Александр
Александрович. — Вот это фантазия! Хитро выдумал Домба-
ев, хитро! А вы поддались на эту удочку!—Александр Алек¬
сандрович весело рассмеялся.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянули осмелевшие
мальчишки. Саша сделал знак рукой — и дверь закрылась.
— Садись, тезка! — все еще смеясь, сказал Александр
Александрович, подвигая Саше стул.
Саша подождал, пока сядет Александр Александрович, и
сел рядом.
— На Домбаева жаловаться нечего. Сами виноваты. А вы¬
думал он великолепно и разыграл, как артист. Занятный па¬
рень!
— Одно плохо, — громко сказал Саша в ухо учителю, —
не просто так выдумал — отплатил нам. Мы его за плохое по¬
ведение перевели в бригаду девятого класса, а он теперь свою
бригаду на первое место и выдвинул.
— Выходит, ради общественных целей старался!—Алек¬
сандр Александрович снова улыбнулся.
Дверь скрипнула, опять образовалась щель, но Саша за
спиной показал ребятам кулак.
— Простите нас, Александр Александрович! — с искрен¬
ним раскаянием сказал Саша.
— Что ж прощать? В ваши годы на межпланетный ко¬
рабль любой ценой взглянуть можно... Я, пожалуй, и сам на
вашем месте с урока удрал бы. Плохо только, что ваша брига¬
да на последнем месте оказалась. Теперь на первое и не вы¬
тянуть.
— Не вытянуть! — уныло повторил Саша и, помолчав,
спросил: — Мне можно идти?
— Иди, тезка. Еще не ел, наверное?
— Не ел.
— А выкупаться успел? — Александр Александрович с
ласковой усмешкой дотронулся до мокрых волос мальчика.
— Успел.
— Ну, вот и хорошо.
Саша попрощался и вышел.
14 Библиотека пионера, том IX 401

Александр Александрович подошел к окну и увидел, как
от дома удалялись мальчишки его класса.
Он негромко засмеялся им вслед и подумал о том, что с
появлением этого милого черноглазого юноши на душе у него
стало теплее.
Миша пришел домой уже в темноте. Бабушка, прозванная
Саламатихой за то, что никто в селе лучше ее не умел гото¬
вить национальное бурятское блюдо — саламат, встретила его
на крыльце. Она сидела на ступеньке.
— Ну что? — спросила она по-бурятски густым, почти
мужским голосом.
— Совсем плохо вышло, — по-русски ответил Миша с
сильным бурятским акцентом.
Он мог говорить по-русски совершенно чисто, но дома по¬
чему-то всегда коверкал язык.
— Поверили? — спросила бабушка, и голос ее зазвенел по-
молодому.
— Совсем поверили. Бежали, высунув языки... — уныло
отозвался Миша.
— А потом что? — Зве-
БАБУШКА И ВНУК
нящие нотки не покидали го¬
лоса бабушки. — Рассерди¬
лись?
— Шибко рассердились.
Я убежал вовремя. Дальше
будет что, не знаю. Навер¬
ное, плохо. Полевой листок
вывесили. Нашей бригаде
первое место дали. Ребята
про все знают, кричат: «Не¬
законно первое место, обма¬
ном захвачено!» Комсомоль¬
ское собрание собирать хо¬
тят. Вот как плохо!..
— Весело было. Смеш¬
но. Значит, хорошо. День не
зря прожит.
Но бабушка не считала,
что все так плохо, как ри¬
суется внуку:
Саламатиха, большая и

полная, поднялась в темноте и шагнула к дверям. Миша по¬
шел за ней.
В горнице пол был застелен свежими березовыми ветками,
и от этого пахло лесным, совершенно особенным, не домаш¬
ним запахом. Побеленные недавно стены почти сплошь были
завешаны фотографиями: в рамках, без рамок, большими и
маленькими, расположенными веером. Со стен глядел Мишин
прадед в национальном бурятском костюме: в ватном халате
с серебряным позументом, с широким поясом, в остроконеч¬
ной меховой шапке, в меховых унтах до колен. Здесь же был
и небольшой портрет Ленина с широкими скулами и узкими
глазами. Местный художник изобразил Ильича похожим на
бурята. Среди фотографий, развешанных на стенах, особенно
много было солдат на конях, с ружьями в руках — друзей
Мишиного отца, погибшего на фронте в Великую Отечествен¬
ную войну. В легком деревянном кресле около стола сидел
дед Миши, знаменитый бурятский улигерши Хоца Тороевич,
и дымил длинной, тонкой трубкой. Его седые редкие волосы
доходили почти до плеч, на худощавом лице застыла напря¬
женная улыбка слепого. Черные очки закрывали глаза.
Дед был слепой уже около пятидесяти лет. В одной из
своих замечательных сказок он поведал о тех страшных днях,
когда потерял зрение. Это было еще до революции. Хоца Дом-
баев работал тогда пастухом у богача — нойона. Как-то он
заметил, что стал видеть хуже, но особенно не встревожился:
думал, что пройдет. Однажды он встретился со студентом ме¬
дицинского института, будущим окулистом, который летом
приехал в те края. Студент сказал пастуху, что если он хочет
спасти зрение, то должен немедленно ехать в город на опера¬
цию. Но где было взять денег? Хоца Домбаев умолял нойона
дать ему небольшую сумму взаймы, но тот только посме¬
ялся над работником и сказал: «А что ты можешь дать в за¬
лог?»
Через два года пастух ослеп. Бабушка Саламатиха, тогда
еще совсем молоденькая девушка с длинными черными коса¬
ми, румянцем во всю щеку и миндалевидными темными гла¬
зами, за руку увела пастуха из бурятского улуса в русскую
деревню. Тут они и завековали. Хоца Тороевич стал сочинять-
сказки, а бабушка их записывала и увозила в город. Перед
войной, в 1940 году, Хоца Тороевича выбрали депутатом обла¬
стного Совета. Бабушка энергично помогала ему в депутат¬
ских обязанностях, была его глазами. В войну погиб на фрон¬
те их единственный сын, умерла невестка, и старики стали
воспитывать внука Мишу.
С бабушкой Миша жил душа в душу, ценил ее веселый
характер, удивлялся ее молодому задору и необыкновенной
403

энергии. Она не походила ни на одного взрослого человека из
тех, кого встречал Миша.
Любила Саламатиха поозоровать, совсем как девчонка.
Несколько лет назад, когда Миша был поменьше, случалось,
соберется он с товарищами совершить налет на соседний ого¬
род. Бабушка, вместо того чтобы отговорить внука, сама при¬
нимала участие. Вставала она на крыльце, вроде дозорной, и,
как только замечала, что ребятам грозит опасность, кричала
своим зычным голосом: «Кыш, проклятые!» — будто бы кур
с крыльца гнала.
Миша рос рзорником — в бабушку и выдумщиком — в де¬
душку. Деда он побаивался, о шалостях своих ему ничего не
рассказывал. Хоца Тороевич узнавал о проделках внука в
школе на родительских собраниях. Когда Миша был меньше,
дед пытался воздействовать на него нравоучительными, спе¬
циально сочиненными сказками. Но это не помогало. Теперь
дедушка разговаривал с Мишей, как взрослый со взрослым.
Бабушка принесла на стол горячую сковородку с яични¬
цей. Достала из ларя испеченный в русской печке душистый
хлеб. Прижимая к груди поджаристую мучнистую ковригу,
она ловко отрезала большие куски, поставила тарелку с сото¬
вым медом. Все сели за стол.
б
У листковых
В то же время сели за стол и соседи Домбаевых — Листко-
вы. Жили Листковы в новом доме с большими окнами, гля¬
девшими на улицу. В доме Листковых было много хороших
вещей: кровати с никелированными спинками, мягкие кресла,
картины в золоченых рамах. Но все это содержалось в таком
беспорядке, что казалось — семья только что откуда-то при¬
ехала или собирается уезжать. Федор Тимофеевич Листков,
овдовевший еще до войны, привел два года назад в свой дом
новую жену — Людмилу Николаевну. Он познакомился с ней
на курорте, долго и тайно переписывался и в конце концов
уговорил порвать с мужем, бухгалтером одного крупного в
Сибири треста.
Стеша со страхом ждала мачеху. Одно только слово «ма¬
чеха» рождало всевозможные представления, почерпнутые из
страшных сказок о мачехах и падчерицах.
Но Людмила. Николаевна была женщиной доброй и сер¬
дечной. Она не имела детей и искренне хотела полюбить Сте¬
шу. Она отстранила Стешу от хозяйства, считая, что это мо¬
404

жет помешать ее учению, и домашними делами занялась сама.
Но хозяйки из Людмилы Николаевны не получилось. Раз в
неделю она стала приглашать в дом работницу. Та оказалась
женщиной нерадивой, и обе они за два года чистую и уют¬
ную квартирку превратили в запущенное, неприветливое
жилье.
Федор Тимофеевич Листков стал обедать в столовой, Сте¬
ша— в школе, сама же Людмила Николаевна кое-как пере¬
бивалась холодными закусками.
В этот вечер Стеша пришла из школы и застала мачеху
расстроенной. Людмила Николаевна сидела в ободранном
кресле в пестром халатике, с высокой, замысловатой приче¬
ской, над которой часами каждое утро мудрила у зеркала.
Стол был завален немытой посудой, пол не подметен, вещи
разбросаны.
— Вот видишь, Стэва (она всегда называла ее на ино¬
странный манер), в каком хаосе жить приходится. Опять не
явилась Марья! — жалобно сказала Людмила Николаевна и в
недоумении развела полными белыми руками. — Ужас, как
трудно жить в этой глуши!
С утра она сидела в кресле, поджидая Марью и отчаива¬
ясь. Мысль о том, что можно вымыть посуду самой, прибрать
и подмести в доме, у нее даже не появлялась.
Стеша брезгливо оглядела комнату и, несмотря на проте¬
сты мачехи, на скорую руку прибрала и второпях приготовила
ужин. За два года она привыкла к жалобам мачехи на тяж¬
кую жизнь в деревенской глуши, к ее неумению и нежеланию
взяться за хозяйство. Стеша уже не сердилась на мачеху. Она
понимала, что эти недостатки — результат прежнего плохого
воспитания.
Людмила Николаевна родилась в богатой семье офицера
царской армии. Мать умерла, когда девочке не было года.
Отец вскоре женился на молодой и легкомысленной девушке.
Воспитание ребенка мачеха всецело доверила старой няне.
В 1919 году отец Людмилы Николаевны умер. Мачеха бе¬
жала в Америку. Преданная няня осталась одна с трехлетним
ребенком на руках. Она переселилась в маленький домик на
окраине города, стала зарабатывать на жизнь стиркой, глаже¬
нием, шитьем и растить девочку в любви и неге. Старушка,
всю жизнь прожившая в услужении у господ, так и не поняла
того нового, что принесла революция. Она воспитывала Люд¬
милу Николаевну барышней, не приучая к труду, выполняя
все ее прихоти. Она ухаживала за девочкой так, как прежде
ухаживала за ее матерью.
В семнадцать лет, окончив школу, Людмила Николаевна
почему-то решила, что отец непременно должен был зарыть
405

свои драгоценности в саду усадьбы. Убедила она в этом и
няню.
Дом, где выросла Людмила Николаевна, был теперь шта¬
бом Красной Армии. Для того чтобы проникнуть в сад, няня
поступила уборщицей в штаб, а Людмила Николаевна — де¬
лопроизводителем. Будто бы с целью развести цветы и поса¬
дить фруктовые деревья они перекопали весь сад, но никаких
драгоценностей не обнаружили.
Вскоре няня умерла. Людмила Николаевна вышла замуж
за пожилого бухгалтера, который души в ней не чаял, и уеха¬
ла с ним в Сибирь. Здесь, томясь от безделья, она и прожила
около двадцати лет.
Вспоминая свое детство, Людмила Николаевна искренне
желала заменить Стеше мать. Но матери из нее не получи¬
лось. И она по-прежнему не находила своего призвания в жиз¬
ни, о чем-то тосковала, чего-то ждала, была всем недовольна
и раздражительна...
Листковы сели ужинать, как всегда, после долгих сборов.
Федор Тимофеевич, в полосатых брюках и голубой майке, дав¬
но уже перечитывал газету, поджидая ужина. Последний год
он чувствовал себя плохо, с работы приходил усталый, и Сте¬
ша не раз с тревогой посматривала на его бледное лицо с оте¬
ками под глазами.
Федор Тимофеевич отложил газету и принялся было за
яичницу, но у него не оказалось вилки.
— Дай, Стешенька, вилку, — сказал он, бросив недоволь¬
ный взгляд на жену.
Федор Тимофеевич был отличным хозяином, редким семья¬
нином и домоседом. Он любил уют и чистоту — бесхозяйствен¬
ность жены огорчала его и раздражала.
Стеша встала и, окинув взглядом стол, заметила, что на
блюдцах нет ложек. Она принесла вилку и ложки.
В это время в сенях стукнула незапертая дверь, и кто-то
негромко постучал.
— Войдите! — сказала Людмила Николаевна, и все насто¬
рожились.
Дверь отворилась. Сквозной ветер тепло дохнул в лица
сидящих и высоко поднял тюлевую штору на раскрытом окне.
Вошел Саша и остановился у двери. Он снял кепку и не¬
много смущенно сказал:
— Доброго аппетита!
В глазах Стеши засветилась радость, но она взглянула на
Людмилу Николаевну и, поймав ее недовольный взгляд, рас¬
терялась и покраснела.
— С нами ужинать, Сашок, — не замечая недовольства
жены, пригласил Федор Тимофеевич. — Дай, Стешенька, стул.
406

Людмила Николаевна подчеркнуто молчала. Стеша при¬
несла стул из своей комнаты, еще раз взглянула на Людмилу
Николаевну и чуть слышно сказала:
— Проходи, Саша.
— Я ужинал, — поглядывая на Людмилу Николаевну и
начиная нервничать, сказал Саша. — Мне поговорить нужно
с тобой, Стеша. Ты ешь, я подожду. — И он сел на ящик воз¬
ле двери.
— Как Прасковья Семеновна? — спросил Федор Тимофее¬
вич, захватывая вилкой блин и с помощью ножа складывая
его. — Орденов не прибавилось?
— Все один и тот же, — улыбнулся Саша, блеснув белыми
зубами. — В Москву на совещание животноводов собирается.
— Герой-женщина! — будто сам себе, сказал Федор Тимо¬
феевич.— По области первая доярка и хозяйка образцовая! —
Он подавил вздох, и всем стало ясно, что он невольно срав¬
нил Прасковью Семеновну с женой.
Людмила Николаевна пожала плечами. Жест этот говорил
о ее явном пренебрежении к «дояркам» и «хозяйкам».
Стеша не могла есть. Присутствие Саши и явно недобро¬
желательное отношение к нему мачехи сковывали ее.
— Спасибо, — сказала она Людмиле Николаевне, вышла
из-за стола и позвала Сашу в свою комнату.
Комната Стеши была такая маленькая, что в ней помеща¬
лись только складная кровать, самодельный столик и стул.
Саша сел на стул, а Стеша — на кровать.
С девяти лет Саша знал этот детский, покрытый газетой
письменный стол со стопками книг, с чернильницами под
крыльями медного орла, с большой семейной фотографией.
Неузнаваемый Федор Тимофеевич, моложавый, густоволосый,
весело смотрел с карточки. Рядом с ним стояла мать Стеши —
крупная женщина, совсем еще молодая, в короткой юбке, в
блузе с напуском. На высоком стульчике перед родителями
сидела годовалая Стеша, беленькая, толстенькая, лупогла-
зенькая.
Прежде Саша частенько смеялся над этой Стешиной фото¬
графией, да и теперь она всегда вызывала у него улыбку.
— А ведь ты очень походишь на мать, — сказал Саша,
сравнивая сидевшую против него девушку с фотографией ее
матери. — Я только сейчас заметил это.
— Все говорят, — сказала Стеша, и грустная улыбка про¬
мелькнула на ее губах.
— Я тоже, говорят, похож на отца, — задумчиво сказал
Саша, чтобы успокоить Стешу: не одна она сирота.
Они помолчали.
Раньше Саше всегда было хорошо у Листковых. В детстве
407

он бывал здесь почти ежедневно. Теперь приходил реже. Он
не знал, как сейчас держаться ему в доме Листковых, и не мог
понять, почему произошла с ним эта перемена. Иногда ему ка¬
залось, что он повзрослел, изменился и поэтому его чувства к
Стеше стали другими, более сложными. Порой же он объяснял
эту перемену тем, что Людмила Николаевна относится к нему
неприязненно.
Стеша тоже не знала, как держать себя с Сашей при Люд¬
миле Николаевне. Она смущалась, краснела, дел-ала и говори¬
ла не то, что хотела.
И потому, как только они скрылись с глаз Людмилы Ни¬
колаевны, оба облегченно вздохнули. Стеша снова стала той
простой и веселой Стешей, которую Саша знал с малых лет.
Саша тоже стал самим собой. У них завязался тот обычный
горячий разговор о школьных делах, который они вот уже
семь лет каждый раз начинают, не могут закончить и неиз¬
бежно переносят на завтра.
— Ведь дело не в том, что наша бригада выработала сего¬
дня меньше всех, — вполголоса говорил Саша, не спуская чер¬
ных выразительных глаз с лица Стеши и отмечая про себя,
что за эти дни работы на поле она загорела, — плохо другое:
Александра Александровича опять упрекнут, скажут, что глу¬
хота мешает ему быть полноценным учителем. Вот ведь какая
неприятность!
Саша замолчал. В этот момент он подумал о Стеше и по¬
терял свою мысль. Он заметил, что руки у нее стали не дев¬
чоночьи, с грязными, кое-как подстриженными ногтями, — нет,
теперь ногти у нее аккуратно подстрижены полукругом и безу¬
коризненно чистые.
— Нехорошо получилось, — задумчиво сказала Стеша,
наматывая на палец конец своей длинной рыжеватой косы. —
Как можно верить Мишке? Он всегда сочиняет, это факт! —
Стеша улыбнулась и губами и коричневыми глазами. — Сочи¬
няет, правда, интересно — заслушаешься! Помнишь, в четвер¬
том классе он пустил слух, что его дядя был племянником
польского короля? — Стеша громко и заразительно засмея¬
лась; засмеялся и Саша. — Я ему говорю: «Да ты же бурят
чистокровный из поколения в поколение». А он спрашивает:
«Ты поляков видела?» — «Нет», — говорю. «Ну, так и помал¬
кивай. Буряты и поляки одних предков имеют...» И знаешь,
я тогда ему поверила. Так он и ходил праправнуком польско¬
го короля до пятого класса, пока не понял, что такое родство
большой доблести не представляет.
— Он не учел одного обстоятельства, — снова заговорил
Саша. — В этом году урожай у нас необычный, громадный.
Все едут нам помогать: служащие, ученики, студенты. И с на-
408

ших школьных бригад сейчас особенно строго требуют... А он
вон что придумал... Александра Александровича подвел, и са¬
мому неприятности. — Саша махнул рукой. — Горячая голова!
Старые стенные часы с длинным маятником, будто нароч¬
но повешенные напротив двери в соседней комнате, показыва¬
ли одиннадцать. Нужно было уходить домой. Но Саша не
умел уйти вовремя и досидел до той лоры, пока Людмила Ни¬
колаевна не сказала раздраженным голосом, что пора спать.
После ухода Саши в доме Листковых произошел крупный
разговор.
— Этим посещениям надо раз и навсегда положить ко¬
нец!— сказала Людмила Николаевна.
— Да что он тебе — мешает? — зевая во весь рот, попы¬
тался защитить дочь и Сашу Федор Тимофеевич. — Парень
что надо. Мать — знатный человек. Отец на фронте погиб.
— Нет уж, в этом я непримирима! — громко заговорила
Людмила Николаевна. — Рано Стэве женихаться. Учиться на¬
до, а не романы заводить. В вуз готовиться.
— Я уже говорила вам, Людмила Николаевна, — со слеза¬
ми в голосе сказала Стеша, — я дальше учиться не пойду.
Работать буду.
— Дояркой? Или бригадиром? Глупости! Слушать не хо¬
чу!— Людмила Николаевна закрыла уши руками. — Все!
409

Разговор окончен! Чтоб этого смазливого юноши в нашем до¬
ме не было! Я Стэве добра желаю.
Федору Тимофеевичу не хотелось ссориться с женой и раз¬
говаривать на эту тему в присутствии дочери. Позевывая, он
ушел спать.
Стеша тоже ушла к себе. Она разделась, легла в постель
лицом к подушке, обхватила ее руками и заплакала.
...На землю опустилась ясная осенняя ночь. Звезды, особен¬
но крупные и яркие в эту пору, мерцали холодными зелены¬
ми, желтыми, голубыми и красными огнями. Левее созвездия
Лиры четко видна была комета с длинным хвостом. Куда она
неслась в этом необозримом звездном пространстве?
Небо, величественное и спокойное, казалось, сияло от го¬
ризонта до горизонта. Было оно сейчас таким, как и в те дни,
когда под гигантскими хвощами и папоротниками зарожда¬
лась человеческая жизнь, как и тогда, когда Ермак со своим
войском прошел по вольным сибирским землям, и тогда, когда
по сибирскому тракту люди в кандалах шли к Александров¬
скому централу, и почти сорок лет назад, когда зверствовали
здесь колчаковские карательные отряды...
Небо с мерцающими звездами будило эти мысли и у Сте¬
ши, и у Саши, и у всех десятиклассников, которые посещали
астрономический кружок Бахметьева. Александр Александро¬
вич любил сам науку о Вселенной и научил любить ее своих
юных друзей. Но в эту ночь он стоял один на дороге посреди
спящего села и, закинув кверху голову, напряженно всматри¬
вался в таинственную толщу глубокого неба.
6
„НЕ ИГРАЙ!“
Саша Коновалов вел открытое комсомольское собрание.
Школьный зал был заполнен учащимися. На первой скамье,
против сцены, на которой стоял стол президиума, сидели Алек¬
сандр Александрович, директор школы Нина Александровна,
строгая, в черном платье с белым воротничком, с черными во¬
лосами, собранными сзади и заколотыми шпильками, и заве¬
дующая учебной частью Алевтина Илларионовна, женщина
средних лет, с красным полным лицом, толстоватым носом и
прямыми соломенными волосами, уже слишком длинными для
того, чтобы назвать их стрижеными. Она то и дело пыталась
собрать волосы в пучок круглой гребенкой, но они в беспоряд¬
ке рассыпались по плечам.
Эти трое учителей сидели впереди. За ними второй ряд
оставался пустым.
410

Собрание было бурным, во время
выступлений зал приглушенно гудел.
Но вдруг водворилась такая тишина,
словно в этой большой, многооконной
комнате, увешанной портретами писа¬
телей и ученых, никого не было. К сто¬
лу председателя поднялся Миша Дом-
баев. Он в этот момент далеко не по¬
ходил на того смелого парня, которого
ребята привыкли видеть на переменах.
Его хитрые узкие глаза растерянно бе¬
гали по комнате. Был он сейчас какой-
то особенно чистый, промытый, особен¬
но приглаженный. Этаким скромным
маменькиным сынком выглядел Миша
в своем новом черном костюмчике —
толстовке и брюках, заправленных в
начищенные сапоги. Товарищи, увидев
его таким необыкновенным, добродуш¬
но улыбались.
Саша не понял, отчего развеселились ребята, и строго при¬
крикнул:
— Тише! Слово имеет Домбаев, — и сел за стол.
— А что, собственно, говорить мне? — сказал Миша наме¬
ренно очень тихо и несколько театрально развел руками.
В зале не слышали его слов и зашумели.
— Громче! — крикнул с последней скамейки Пипин Корот¬
кий и, совершенно не интересуясь Мишей Домбаевым, занял¬
ся вырезыванием своих инициалов на впереди стоящей ска¬
мейке.
— Не играй! Ты на комсомольском собрании! — упрекнул
Домбаева Саша.
И тот, с опаской взглянув на председателя, заговорил уже
громко и без всякой наигранности:
— Я виноват, ребята. Глупо так получилось. Хотел, что¬
бы наша бригада на первое место вышла. Вот и придумал
этот межпланетный корабль, чтоб ему... — Он опасливо взгля¬
нул в сторону учителей и замолчал.
— Кончил? — спросил Саша.
Домбаев опять широким жестом многозначительно развел
руками и склонил голову набок, что красноречиво означало:
кончил.
Неожиданно в зал вошла высокая, худая школьная секре¬
тарша. Она прошла в первый ряд, привлекая к себе всеобщее
внимание, и, склонившись к директору и заведующей учебной
частью, что-то им сказала.
411

На коленях Нины Александровны лежал открытый блок¬
нот и остро отточенный карандаш. Она написала на листке:
Пришла комиссия районо. Мы уходим. Домбаева не¬
обходимо проучить за хулиганство. Мне хотелось бы,
чтобы ваше выступление было как можно резче.
Она вырвала листок, подала его Александру Александро¬
вичу и, величественно приподняв голову и поглядывая по
сторонам, пошла к выходу, строгая, гордая, неприступная.
Нина Александровна привлекала внимание своей внешно¬
стью. Ее можно было бы считать даже красивой, если бы чер¬
ты ее лица, улыбка, выражение глаз не были такими холод¬
ными.
За Ниной Александровной утиной походкой проплыла
Алевтина Илларионовна, на ходу одергивая коричневое, в
складку платье с белым воротничком и белыми манжетами.
Девочки, одетые тоже в коричневые платья с белыми ворот¬
ничками, проводили ее насмешливыми взглядами.
С уходом директора и заведующей учебной частью в зале
опять поднялся гул. Разговаривали почти вслух, не считаясь
с Александром Александровичем. Ученики других классов
привыкли беззастенчиво пользоваться его глухотой. Им нра¬
вилось говорить при учителе все, что хотелось.
Саша несколько раз стучал по столу, требуя тишины. Но
тишина восстанавливалась только в те редкие минуты, когда
выступающие говорили что-нибудь особенное. Была, напри¬
мер, полная тишина во время выступления Ивана Каменщи¬
кова. Как всегда, он говорил необычные вещи, к тому же на
него интересно было посмотреть. Дело в том, что летом, рабо¬
тая на полях, Ваня по заданию бригадира вез на грузовике
необходимый для работы инвентарь. Произошла авария. Ма¬
шина перевернулась на полном ходу. Шофер получил тяжелые
увечья и сотрясение мозга, а Ваня при падении встал на го¬
лову и остался цел и невредим. По этому поводу его школьные
товарищи острили, что у Ивана Каменщикова «голова камен¬
ная и сотрястись в ней нечему». Как бы то ни было, но немед¬
ленно доставленный в больницу Ваня удивил врачей. Он был
совершенно здоров, но все же на всякий случай его на двое
суток оставили под врачебным надзором.
— И за эти двое суток со мной произошло только одно, —
говорил Ваня, худой, длинноногий, высокий, — я с малых лет
был убежден, что буду агрономом, а теперь решил стать хи¬
рургом.
— А может быть, это и есть проявление сотрясения? —
крикнул кто-то из зала.
412

Никита Воронов резонно спросил у Каменщикова, какое
отношение имеет его рассказ к поступку Домбаева.
— Только время зря отнимаешь, и так дня не хватает! —
заметил Никита.
Но тут на него обрушился Сережка:
— Ишь хозяин! Небось баню не достроил?
В зале снова поднялся шум, окончательно заглушивший
слова, которыми Ваня, тщетно пытался пристегнуть свое вы¬
ступление к поступку Домбаева.
Александр Александрович догадался, что происходит, и
приблизительно понял смысл перепалки. Он попросил слова
у Саши и, не выходя на сцену, повернулся лицом к ребятам:
— Ивана Каменщикова порицать не надо. Он захотел
поделиться с нами своими мечтами о будущем. Не будем же
строгими к нему. Захотелось что-нибудь сказать — выходи,
говори. Говорите обо всем, что вас волнует. Я видел, что вам
интересно было слушать Ваню. А это самое главное.
И он сел.
— Все? — удивленно спросил Саша. — А как насчет Дом¬
баева?
— Насчет Домбаева выступлений было уже много. Това¬
рищи осудили его. Может, хватит?
Александр Александрович сердито взглянул на записку,
которую держал в руках, и скомкал ее.
7
В НИШЕ
Учительская помещалась на втором этаже, в просторной
комнате с четырьмя нишами, в которых хранился учебный
инвентарь. Посредине комнаты стояли соединенные друг с
другом, накрытые красной материей столы. К стенам были
прислонены еще не старые, но уже изрезанные ученическими
ножами и облитые чернилами стулья.
В открытые окна врывался уличный шум. Школьники не
спеша расходились домой. По асфальтированному широкому
тракту, по узким деревянным тротуарам шли в обнимку и под
руку девочки в коричневых формах с белыми воротничками и
мальчики, одетые как попало. Сколько ни пытались учителя
ввести форму и у мальчиков, ничего не получалось. Правда,
за последнее время в сельпо появились для старшеклассников
черные вельветовые курточки с молниями. Курточки неожи¬
данно стали модными, и многие ученики девятых и десятых
классов надели их. Директор школы попросила заведующую
413

сельпо завезти такие курточки и для мальчиков младшего
возраста. В сельпо пообещали привезти курточки только к
Новому году. Пока что их не было, и мальчишки тянулись по
улице, одетые в разноцветные рубашки, в брюки разного фа¬
сона, начиная от физкультурных шаровар и кончая галифе.
Миша Домбаев в это время еще только шел к выходу по
коридору второго этажа. Он проходил мимо учительской и за¬
метил, что в двери торчит ключ. Миша не замедлил повернуть
ключ и заглянуть в дверь. Против обыкновения, классные
журналы лежали на столе. Он не знал, что журналы были
приготовлены д,ля педагогического совета, который должен
был начаться через несколько минут. Не заглянуть в журнал
десятого класса, который так призывно и доступно лежал
наверху, Миша не мог. Он перелистал журнал, нашел лист с
надписью «Литература» и прочитал: «Листкова Стефа¬
ния 4. 3», «Домбаев Михаил 5. 5». Он так и знал: по литера¬
туре против его фамилии всегда стояли только пятерки.
По коридору послышались шаги. Миша кинулся к двери,
но понял, что выйти йз учительской уже невозможно. Сюда
кто-то шел, видимо учителя. Он обежал глазами комнату,
юркнул в незакрытую дверку ниши, присел в ней на корточки
и прикрылся свертками карт.
«Вот так влопался!» — подумал он, предвидя, что сейчас
соберутся учителя, а потом неизвестно когда уйдут и закроют
дверь на ключ. Что будет, если кто-нибудь заглянет в нишу
и обнаружит здесь десятиклассника, трусливо присевшего на
корточки, как какой-нибудь первоклассник? У Миши даже
холодный пот выступил на лбу и руки стали мокрыми.
Нетрудно было догадаться, что начался педагогический
совет. На счастье, Александр Александрович сидел у самой
ниши, плотно приставив к ее дверкам стул. Александр Алек¬
сандрович не слышал, как Миша шебаршил бумагами, пере¬
двигая то одну, то другую затекшую ногу.
Педагогический совет длился четыре часа, но Мише каза¬
лось, что прошла целая вечность. Он испытывал такую боль
в согнутых ногах, в руках и спине, что порой с трудом сдержи¬
вал стон. Он давно бы вылез из ниши, если бы знал, что за
эту выходку поплатится только взысканием от директора
школы. Что значит взыскание по сравнению с той пыткой,
которую устроил он сам себе! Но его останавливала мысль о
том, как жестоко он будет осмеян во всем Погорюе, особенно
теми мальчишками, к которым они, десятиклассники, только
что вышедшие из младшего возраста, относятся с пренебре¬
жением.
И он покорно сидел в нише, почти уже не слушая того, что
происходило на педагогическом совете. Но временами он все
414

же прислушивался к высказываниям учителей, и многое его
удивляло. Мог ли, например, он предположить, что его выдум¬
ка с межпланетным кораблем обернется против Александра
Александровича?
В школе всегда есть любимые и нелюбимые учителя. Эта
любовь и нелюбовь передается у ребят из года в год и из клас¬
са в класс. Александр Александрович в Погорюйской школе
был любимым учителем. А в десятом классе — самым люби¬
мым, самым уважаемым.
Несмотря на страшную боль во всех суставах, Миша не
упустил ни одного слова из выступления Алевтины Илларио¬
новны. Он не видел ее, но ярко представлял себе, как она
встала за стул, вцепилась в спинку красными руками, тол¬
стая, неуклюжая, с неаккуратно припудренным носом.
— Математика — это есть тихое помешательство всех стар¬
ших классов, в ущерб другим предметам. — Алевтина Илла¬
рионовна своим красивым, бар¬
хатным голосом точно перево¬
дила с иностранного на рус¬
ский. — Они, то есть ученики
наши, аккуратно выполняют
задания только по математике.
Они помешались на астроно¬
мических кружках, математи¬
ческих конкурсах и даже при
думали какой-то «математиче¬
ский фестиваль», который, к
счастью, я и Нина Александ¬
ровна, — в этом месте, Миша
знал, Алевтина Илларионовна
преданно посмотрела на ди¬
ректора, — не разрешили про¬
водить.
— И зря! — прогудел бас
физика Алексея Петровича.—
А что касается увлечения ма¬
тематикой, так это величайшая
заслуга Александра Алексан¬
дровича. Учиться всем нам
нужно у Бахметьева, как изла¬
гать свой предмет ученикам.
— Я не кончила, Алексей
Петрович! — раздраженно ска¬
зал бархатный голос. — Вот в
том-то и дело, что уроки Бах¬
метьева не на должной высоте.

Вы же знаете заключение методиста из облоно? Пользуясь
глухотой учителя, ученики на уроках делают что угодно...
— Убегают почти целыми бригадами с поля, — сказала
Нина Александровна.
— Да-да! — ласково поддержала Алевтина Илларионов¬
на. — И учитель молчит на комсомольском собрании, — про¬
должала она, — точно хулиганский поступок Домбаева весь¬
ма похвален! Вообще взгляды ваши очень часто не совпада¬
ют с педагогическими требованиями, Александр Александро¬
вич.
— В чем же? — спросил Бахметьев.
— Ну, хотя бы этот вечный спор ваш о дисциплине. Вы
считаете, что ученики не могут спокойно сидеть на уроках...
— Не должны сидеть на уроках, как куклы, — поправил
Александр Александрович.
— А эта история с межпланетным кораблем? — сказала
Нина Александровна.
— Я бы тоже убежал, даже в сорок лет, если бы услышал
такое, — быстро возразил Александр Александрович.
— Вы слышали, товарищи?! — Голос Алевтины Илларио¬
новны задрожал.
— В самом деле, представим себя в шестнадцать-семна-
дцать лет... Кто бы из нас удержался, чтобы не побежать? —
спросил историк Павел Сергеевич.
— Все бы убежали! — поддержал Алексей Петрович.
— И это говорят педагоги! — возмутилась Алевтина Илла¬
рионовна. Повысив голос, она раздраженно продолжала: —
Я давно замечаю, что вы, Александр Александрович, плохо
влияете на коллектив. Вы никогда не задумывались над тем,
чтобы уйти из школы и заняться другим, более подходящим
для вас делом?
Поднялся возмущенный гул.
— Вы, Алевтина Илларионовна, не даете себе отчета в
своих словах!—холодно оборвала ее Нина Александровна.
Миша попробовал повернуться, но это оказалось невоз¬
можным.
— Ой, не выдержу! — прошептал он и с ожесточением
подумал: «Когда же окончится этот бесконечный педсо¬
вет?!»
От боли и оттого, что затекли ноги, руки и поясница, он
п'очти терял сознание и даже не поверил наступлению того
счастливого момента, когда в учительской задвигали стулья¬
ми, застучали ногами и наконец все ушли. Он с трудом вылез
из ниши и, хромая, согнувшись в три погибели, в дверях на¬
скочил на сторожиху.
.— Окна забыли закрыть, — сболтнул он первое попавше¬
416

еся на язык и необыкновенно вежливо добавил:До свида¬
ния, тетя Маша.
По перилам лестницы он скатился так быстро, как это
умеют делать только мальчишки.
8
ОПЯТЬ ФАНТАЗИЯ
Было уже темно и тихо. На завалинке около клуба играл
баянист и небольшой, но слаженный хор пел «Рябинуш¬
ку». То в одной, то в другой стороне села лениво брехали
собаки.
Миша прошел мимо недавно- отстроенного каменного зда¬
ния правления колхоза. Окна были открыты. С утра здесь
шло собрание колхозников. Как ни сердился председатель
колхоза на дедовские обычаи сидеть на сходках сутками, со¬
брания все же из года в год шли по старым традициям: с утра
и до глубокого вечера. На улицу, как при пожаре, выплыва¬
ли струйки махорочного дыма, слышались голоса выступаю¬
щих колхозников.
Миша испытывал особенную радость оттого, что мучитель¬
ное сидение в нише кончилось и никто из учителей его не
видел.
Он остановился под окнами, залез на скамейку. Слышно
было, как председатель сельсовета Матрена Елизаровна гром¬
ко говорила:
— Можно предполагать, товарищи, что одна только Си¬
бирь в этом году даст около миллиарда пудов зерна...
Миша от изумления присвистнул, прыгнул со скамьи и
столкнулся с Сашей Коноваловым. Тот тоже остановился у
окна послушать, о чем говорят на собрании, и взглянуть на
новоселов, приехавших на целинные земли.
— Ты слышал, Сашка? Около миллиарда пудов зерна...
Вот это да!
Саша в темноте посмотрел на Мишу, сделал вид, что не
узнал его, и холодно отвернулся. Но Миша дотронулся рукой
до Сашиного плеча и сказал:
— Коновалов, есть важная новость.
— Что-нибудь опять сочинил?
— Честное слово!.. Я был на педсовете.
— Когда перестанешь врать? — возмутился Саша.
— Честное слово!..
Не сговариваясь, они повернули от дома, прошли по дере¬
вянному мостику, переброшенному через канаву, заросшую
417

крапивой и кипреем, и вышли на дорогу. Саша шел по-взрос¬
лому, сцепив сзади руки. Вид его выражал явное недоверие
товарищу. Миша же для большей убедительности размахи¬
вал руками, забегал вперед и виновато заглядывал Саше в
глаза. Он рассказывал все, что слышал на педагогическом со¬
вете, и кончил с искренним раскаянием:
— Честное слово, Саша, я не думал, что причиню такую
неприятность Александру Александровичу! Я просто хотел
пошутить...
— Ну, насчет этой шутки мы достаточно говорили вчера,
на собрании. Ведь тебя, по существу, Александр Александро¬
вич взял под защиту, а то бы вкатили тебе предупреждение...
Тебя все это чему-нибудь научило или нет?
— Нет, — вдруг искренне ответил Миша. — Я только се¬
годня кое-что по-настоящему понял.
Саша уловил неподдельную правду в словах Миши и смяг¬
чился.
— Поздно понял-то! — вздохнул он.
— Поздно! — согласился Миша. — Я как ребенок с запоз¬
далым развитием. До меня все позднее, чем до всех, доходит.
Я и сегодня опять, Саша, такую штуку выкинул, что не ска¬
зать... Вот сейчас только понимаю, как плохо сделал.
— Что опять? — спросил Саша.
Они подошли к дому Коноваловых, и Саша предложил
Мише посидеть на скамейке в палисаднике.
Они сели и прислушались к докатившемуся до них шуму
поезда. У людей пожилых этот шум рождает обычно грусть, а
у таких молодых, как Миша и Саша, — стремление птицами
взметнуть ввысь и полететь далеко-далеко...
Поезд отгремел, и наступила обычная, знакомая до мело¬
чей тишина осеннего села.
Саше показалось, что Миша раздумал признаваться в со¬
вершенном проступке.
Но Миша заговорил:
— Сегодня опять меня черт попутал... Шел в школу, за¬
бежал на почту. Вижу — кабинка с телефоном свободная. За-
скочил в нее, позвонил в районо и говорю: «Звонят из облоно.
Едет к вам в район, в командировку, писатель Шолохов. Про¬
сим поприветить». Говорю басом, да так гладко. Слышу, сам
Михайлов у телефона. Пристал: как да что. А я трубку по¬
скорее повесил да бежать. Не знаю уж как, но весть эта все
село облетела. На педсовете тоже о приезде Шолохова гово¬
рили...
Теперь Саша долго молчал и думал: что это за человек,
Миша Домбаев? Совершит глупость, потом сам не рад и готов
искренне раскаиваться.
418

— Ты вот что, Михайло, если фантазия у тебя бьет фон¬
таном, пиши рассказы, что ли, или сказки, как дед, а в жизни
брось свои сюжеты разыгрывать. Вот написал бы рассказ о
падении межпланетного корабля — и не стал бы на поле
врать... Или о том, как в район приехал знаменитый писа¬
тель. — Саша вспомнил разговор со Стешей и добавил с
усмешкой: — Или о племяннике польского короля...
— Ты все шутишь! — рассердился Миша.— А как же Алек¬
сандр Александрович?
— Вот раньше и надо было умом пораскинуть, а то мыс¬
лишки у тебя коротенькие, как у Буратино. Напакостил ты
Александру Александровичу изрядно и всей нашей бригаде,
но теперь ничего уж не поделаешь.
— Не поделаешь... — согласился Миша.
— А ты воздерживайся от подобных вещей, — посоветовал
Саша.
— Постараюсь воздерживаться, — покорно согласился Ми¬
ша и честно добавил: — Если смогу.
— «Если смогу»! Тоже комсомолец! Билет-то не стыдно в
кармане носить?
Миша промолчал.
— Ну ладно. Пора по домам, — сказал Саша и встал со
скамейки.
Миша быстро исчез в темноте, а Саша в раздумье остано¬
вился у ворот.
«А как же Александр Александрович? Неужели это прав¬
да? Если он слышал все то, что говорила Алевтина Илларио¬
новна, он может уйти из школы!»
Эти мысли не давали покоя. Хотелось посоветоваться со
Стешей. Он дошел до угла и пересек небольшой пустырь, ве¬
дущий к переулку, где стоял Стешин дом.
В окнах не было света, но в открытой калитке белело чье-
то платье.
— Стеша! — радостно крикнул Саша, и сердце его заби¬
лось.
Никто не ответил.
Он приблизился к дому и увидел Людмилу Николаевну.
В темноте можно было уйти незамеченным, но это было не в
Сашином характере.
— Здравствуйте, Людмила Николаевна! — сказал он. —
Я думал, это Стеша.
— Стеша спит, — неприветливо сказала Людмила Нико¬
лаевна.— А тебе я советую не шляться по ночам и вообще за¬
быть дорогу к нашему дому.
И она ушла, хлопнув калиткой.
419

9
„ТЫ МОЖЕШЬПОВТОРИТЬ ?“
Любые неприятности или
забываются совсем, или кажут¬
ся незначительными, как толь¬
ко переступишь порог родной
школы. Какое там — пересту¬
пишь порог! Не успеешь уви¬
деть издали знакомое здание,
куда привела тебя мама лет
десять назад, как горести от
тебя отходят. Где уж тут печа¬
литься, когда со всех сторон к
школе бегут такие же, как ты,
ребята, твои друзья, увлечен¬
ные школьными делами, радо¬
стями и заботами!
Саша вошел во двор шко¬
лы, и вчерашнее смятение, ис¬
пытанное у дома Стеши, сразу
же в нем улеглось. «Буду
встречаться с ней в школе, по¬
зову к себе домой. К ним боль¬
ше не пойду». Он с ожесточением пнул подкатившийся к его
ногам футбольный мяч. Мяч взвился вверх и, ко всеобщему
восторгу ребят, скрылся в открытом окне учительской.
Дружный хохот раздался во дворе, но тотчас же и смолк.
В окне показалась рассерженная Алевтина Илларионовна.
В одной руке она держала злополучный мяч, в другой —
книгу.
— Кто это сделал? — прерывающимся от негодования го¬
лосом спросила она.
— Я, — сказал Саша. — Простите, пожалуйста!
— Он нечаянно! — зашумели ребята. — Он и не играл с
нами.
— Без защитников! — возвысила голос Алевтина Иллари¬
оновна. — Коновалов! Пойди сюда!
Саша побрел в учительскую.
— Теперь ни за что не отдаст мяча, вредная она, — бро¬
сил Саше вслед Пипин Короткий, главный футболист школы.
Штаны его висели на заборе. Он был в трусах и в синей
майке. На голове у него топорщилась кепка, надетая козырь¬
ком назад.
Кому из вас не случалось, провинившись, стоять перед
420

учителем и выслушивать, как он вас отчитывает! Сейчас это
испытание держал Саша.
— Ты, Коновалов, должен прежде всего помнить, что ты
есть секретарь комсомольской организации школы, — говори¬
ла Алевтина Илларионовна. — Во-вторых, ты знаешь, что ока¬
зываешь большое влияние на ребят, — следовательно, ты дол¬
жен подавать им только хорошие примеры. — Алевтина Илла¬
рионовна с удовольствием прислушивалась к своей гладкой
речи. — А ты что делаешь? — Мысли ее перенеслись в недале¬
кое прошлое. — Ты на днях почти всю бригаду увел с поля...
А теперь попал футбольным мячом куда? Прямо в учитель¬
скую!
— Учиться хуже стал, — вставила чертежница Вера Пав¬
ловна, круглолицая, румяная девушка, и взяла в руки журнал,
чтобы подкрепить свое замечание оценками.
Но в это время звонок известил о начале уроков. Он запел
сначала на верхнем этаже, затем внизу и наконец захохотал
весело и отрывисто на улице, а потом точно захлебнулся, каш¬
лянул и затих.
— Иди! — строго сказала Алевтина Илларионовна.—
И чтоб я тебя больше не видела в таком... виде.
«Вероятно, она хотела сказать: в таком жалком виде,—
думал Саша, пробираясь в толпе ребят в свой класс. — Дей¬
ствительно, в этой виноватой позе, в этом молчании есть что-
то жалкое, унизительное. Удивляюсь, как Миша или Пипин
Короткий, которые ежедневно «отвечают» за свои проступки,
не чувствуют такого стыда. Нужно не уважать себя, чтобы
допускать такое!»
В класс он вошел последним и видел, как сзади него нето¬
ропливо идет Александр Александрович. Саше показалось,
что учитель нарочно медлил, чтобы дать ему возможность во¬
время войти в класс.
Ребята кинулись было с вопросами: «Влетело? Здорово?
Отдала мяч или не отдала?» Но тут вошел учитель, и все мол¬
ча встали.
Только что в учительской Александр Александрович снова
поспорил с Алевтиной Илларионовной. Он сказал, что Саше
Коновалову не было смысла читать нотацию. Парень он по-
настоящему хороший, и проступок его — чистая случайность.
Он, наверное, и сам пришел бы извиниться за этот неожидан¬
ный бросок в окно.
— У вас все хороши, Александр Александрович! — серди¬
то замахала руками Алевтина Илларионовна. — В десятом
классе хулиганы собрались отборные. Сладу нет с ними. Учи¬
теля от них плачут! Вы многого не знаете и не слышите в си¬
лу своего недуга...
421

Александр Александрович не принял вызова. Надо было
идти на урок. Он ничего не ответил и медленно, раздумывая,
пошел в класс. Как же в самом деле: преувеличивает он по¬
ложительные качества своих ребят или Алевтина Илларио¬
новна их преуменьшает? Может быть, он нашел путь к душам
своих учеников, а она не нашла? Класс в самом деле труд¬
ный. Но ребята интересные, разные. Среди них один, пожа¬
луй, Коля Ласкин, по прозвищу «Пипин Короткий», — неум¬
ный и легкомысленный человек. И действительно, Александр
Александрович не знает, как проникнуть в его душу. А мо¬
жет, в самом деле он многого не замечает из-за своей глу¬
хоты?
Александр Александрович положил на стол журнал, кив¬
ком головы разрешил ученикам сесть.
На первой парте подняла руку Зина Зайцева. Александр
Александрович подошел к ученице и, приставив к уху свою
руку, склонился к ее парте.
— Александр Александрович, — громким, пронзительным
голосом сказала Зина, — правда ли, что к нам в Погорюй при¬
езжает Шолохов?
— Правда, — ответил Александр Александрович. — По¬
дробности после урока.
Саша повернулся и уничтожающе поглядел на парту, где
рядом с Пипином Коротким сидел смущенный Миша. Его чер¬
ные глаза виновато бегали по классу, избегая взгляда Саши и
Александра Александровича.
— Ну, теперь обо всем забыть. Все мысли долой, освобо¬
дить голову для величайшей в мире науки — математики,—
сказал Александр Александрович.
Он закатал рукава белой вышитой косоворотки, точно со¬
бирался ринуться в бой, и окинул класс внимательным взгля¬
дом.
Тридцать пар глаз — карих, голубых, серых — смотрели на
него серьезно и доброжелательно.
— Хорошо! — удовлетворенно сказал Александр Алексан¬
дрович.— В прошлый раз мы условились, что сегодня будем
говорить о перестановках. Размещения из т элементов, взя¬
тые по п, различающиеся только порядком элементов, называ¬
ются перестановками. Например...
Александр Александрович подошел к доске, взял мел и по¬
вернулся к классу. Взгляд его встретился с углубленными в
себя, тревожными глазами Саши.
Брови Александра Александровича страдальчески изогну¬
лись:
— Коновалов, перестань думать о постороннем. Матема¬
тика— абсолютная монархия. Она царит одна и ни с кем де-
422

лить своей власти не может. Ведь ты не повторишь того, что
я сейчас сказал?
— Не повторю, — вставая и краснея, сказал Саша.
— Потом спрошу тебя, о чем думал... Итак, перестановка
из двух элементов: а и в>— он написал на доске а и в, — бу¬
дут размещения из двух по два, то есть... — он написал ав и
ва. — Теперь выпишем все перестановки из трех элементов.—
Он со скрипом написал на доске: авс, асе, вас, вса, caet сва. —
Понятно?
— Понятно, — ответил класс одним дыханием.
Но Саша Коновалов по-прежнему сидел с отсутствующим
взглядом.
Брови Александра Александровича снова страдальчески
изогнулись:
— Коновалов, ты можешь повторить?
Саша встал и даже побледнел:
— Нет.
— Тогда выйди из класса. Ты мне мешаешь.
Саша беспрекословно пошел к дверям.
Теперь покраснела Стеша и с большим трудом заставила
себя слушать урок.
Александр Александрович некоторое время стоял молча
спиной к классу и с раздражением думал о Коновалове и о се¬
бе: «Зря погорячился!» Затем он повернулся и стал объяс¬
нять формулы числа перестановок.
После уроков учитель и ученик сидели в классе, на первой
парте, друг подле друга. В дверь, будто бы невзначай, то и де¬
ло заглядывали одноклассники.
— Учиться стал хуже. На уроках думаешь о чем-то посто¬
роннем, — вполголоса говорил Александр Александрович.—
Случилось что-нибудь? Может, советом помочь? А на меня не
423

сердись. Вертись, переговаривайся, но слушай. А у тебя было
совершенно отрешенное выражение лица. Мешал ты мне. Вот
я и погорячился.
Саша всегда тянулся к Александру Александровичу. Ему
захотелось рассказать учителю и о себе, и о Стеше, и о той
неприятности, которую он переживал. Но как можно было го¬
ворить о самом сокровенном, когда у стен и у окон были длин¬
ные ученические уши?
— Я принесу вам свой дневник, — краснея, сказал Саша.
— Лучше не весь, а лишь то, что относится к нашему раз¬
говору.
Но Саша принес Александру Александровичу весь свой
дневник, который вел с седьмого класса.
10
БЕСПОЛЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
Через несколько дней после этого разговора с Сашей, ве¬
чером, в те часы, когда ученики были заняты неотложными
общественными делами, Александр Александрович пришел к
Листковым. Он громко постучал в дверь и, не слыша ответа,
открыл ее.
Людмила Николаевна приветливо встретила классного ру¬
ководителя Стеши. Она пригласила учителя в комнату. У две¬
рей он споткнулся о скатанный половик. Дальше путь пре¬
градил открытый чемодан, из которого в беспорядке свешива¬
лись на пол старые, видимо давно не ношенные платья,
какие-то дырявые занавески, облезлые меховые воротники,
чулки. Александр Александрович обошел чемодан, прибли¬
зился к столу. На столе, засыпанном землей, лежали черепки
цветочного горшка. На стульях висели платья.
«Должно быть, генеральная уборка. Не вовремя при¬
шел»,— подумал Александр Александрович.
Людмила Николаевна проворно сдернула платья, бросила
их на подоконник, ладонью стерла пыль с сиденья и придви¬
нула стул гостю. Сама она тоже села у стола.
— Насчет Стеши? — с тревогой спросила она громким го¬
лосом.
— Да, — сказал Александр Александрович и осторожно
положил на край стола белую фуражку.
— Вы уж извините, — указала хозяйка на стол. — Горшок
от цветка разбила. — Другого беспорядка в комнате она, ка¬
залось, не замечала. — Так в чем же Стеша провинилась?
— Провинилась? — удивился Александр Александро¬
424

вич. — Ни в чем. Девушка серьезная, учится неплохо. Не за
тем я к вам пришел. Разговор длинный. От дела не оторву?
— Нет, нет!
Людмила Николаевна поправила халат, волосы и, сложив
на коленях маленькие полные ручки, приготовилась слушать.
Она любила поговорить с образованными людьми.
— Так вот, Людмила Николаевна, разговор будет о любви.
— О любви? — изумилась она, вспыхнув, и хотела было
прикрыть окно, выходящее на улицу.
Но Александр Александрович, усмехнувшись, пояснил ей:
— Разговор безобидный. Не бойтесь.
Он некоторое время молчал, собираясь с мыслями, и начал
с главного:
— У Стеши с Сашей Коноваловым дружба с девятилет¬
него возраста.
— Не говорите! — с возмущением отрезала Людмила Ни¬
колаевна. — Ия ничего не могу поделать!
— Стаж большой, — не отвечая на ее слова или, может
быть, не слыша их, продолжал Александр Александрович. —
Вероятно, чувства серьезные.
— Пустяки! Легкомыслие одно! — пренебрежительно мах¬
нула ручкой Людмила Николаевна. — Я запретила Саше бы¬
вать у нас, и все пройдет.
— Вот по поводу этого запрещения я и хочу поговорить.
Как педагогу, мне приходилось не раз наблюдать чувство
дружбы у моих учеников. У некоторых это было действитель¬
но пустяком и легкомыслием. Но у некоторых чувство было
серьезное, возвышенное. Такую дружбу я, признаться, не пы¬
тался останавливать. В дружбе Саши и Стеши нет ничего
плохого, поверьте мне, Людмила Николаевна. Я достаточно
знаю их отношения. Чувства эти искренние, чистые. Это очень
красивое чувство, которое, может быть, на всю жизнь останет¬
ся самым светлым воспоминанием...
Александр Александрович замолчал и вспомнил себя.
...В теплый зимний вечер он идет рядом с Катей. Им по
пятнадцать лет. Нет за плечами у них прошлого, неясны еще
мечты о будущем. Они живут только настоящим: тихим скри¬
пом снега, ничего не значащим и таким значительным раз¬
говором, легким смущением оттого, что он, когда она поскольз¬
нется, осторожно придерживает ее за локоть.
— Прошло двадцать пять лет с тех пор, как с той девочкой
я бродил вечерами по зимним улицам маленького города,—
неожиданно продолжил вслух свои воспоминания Александр
Александрович, — а помню, как вчера, и, когда вспоминаю, в
душе всякий раз поднимается тоскливое смятение. А вы го¬
ворите...
425

— Я уверена, что они целуются, — заявила Людмила Ни¬
колаевна.
— Да нет же! — отмахнулся Александр Александрович от
этих слов, как отмахиваются от докучливой мухи. — Уверяю
вас: чувства у них слишком чистые, сложные, возвышенные,
и на грешную землю они еще не опустились. А вот если вы по-
прежнему будете отдалять их друг от друга, дело примет дру¬
гой оборот: начнутся обманы, встречи где-нибудь там, где их
не увидят... Да поймите вы, Людмила Николаевна, что Стеша
уже в том возрасте, когда дружба, увлечение неизбежны. Ну
вспомните себя в семнадцать лет...
— Ничего подобного! — вспыхнув, сказала Людмила Ни¬
колаевна.—В семнадцать лет я вышла замуж без всякой
дружбы и без всякого увлечения.
— Тем хуже. Значит, вам и вспомнить нечего, — сухо ска¬
зал Александр Александрович.
Глядя на необычно короткое, точно срезанное снизу лицо
Людмилы Николаевны, невыразительные черные, как пугов¬
ки, глаза в густых ресницах, растянутые в искусственной
улыбке губы, он подумал: «Да способна ли ты вообще чув¬
ствовать? Кажется, ты просто привыкаешь к дому, любишь
тепло и сытую жизнь». И еще подумал о том, что иные неум¬
ные родители могут принести молодым людям большое, под¬
час непоправимое зло. Внезапно в памяти всплыл разговор
с Алевтиной Илларионовной. «И неумный учитель», — мыс¬
ленно сказал он себе.
Александру Александровичу показалось, что убедить Люд¬
милу Николаевну невозможно. Он взял со стола белую фу¬
ражку и встал:
— Простите, что отнял время. Но все же подумайте о на¬
йдем разговоре.
— Подумаю, — сказала Людмила Николаевна.
И они расстались.
11
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Каждый вечер Нина Александровна засиживалась в шко¬
ле дольше всех. Дел было так много, что переделать их за
день она не успевала и оставляла на вечер ту работу, которая
требовала тишины, сосредоточенности.
Она любила эти вечерние часы в школе, когда затихали
беготня и говор учеников, задержавшихся на занятиях круж¬
ков или по каким-нибудь другим общественным делам. Вот
426

донесся до ее слуха тихий, размеренный шаг уборщиц — они
убирают коридоры, — шорох тряпок, всплески воды, грохот
высыпаемого из ведер угля в ящики около печей. Она знала:
когда гулко стукнет внизу парадная дверь, — значит, уборщи¬
цы ушли и в школе осталась она одна.
Нина Александровна преподавала в школе географию. Но
времени на подготовку к урокам было так мало, что прихо¬
дилось захватывать ночь. Весь день, почти безраздельно, за¬
бирала школа — сложный, тонкий, своеобразный механизм,
которым она руководила. Время отнимала и семья. Она была
матерью трех девочек. Две учились в ее же школе, третья — в
институте, в городе.
Нина Александровна привыкла дорожить каждой минутой.
Тем более дорожила она временем сейчас, когда неожиданно
получила известие, что облоно направляет в Чехословакию
группу преподавателей Восточной Сибири, в том числе и ее,
Нину Александровну.
Отъезд среди учебного года очень беспокоил. Она прекрас¬
но понимала, что заведующая учебной частью школы слаба,
и не раз мысленно обвиняла себя в том, что доверила Алевти¬
не Илларионовне это большое дело. Но другой кандидатуры
тогда не было, и с ее назначением пришлось согласиться.
Услужливость Алевтины Илларионовны Нина Александровна
вначале принимала за приветливость, за добрую черту харак¬
тера, а потом почувствовала во всем этом нотки подхалим¬
ства. Безынициативность завуча на первых порах Нину Алек¬
сандровну не огорчала. Без директора та не решала ни одно¬
го вопроса, и, казалось, никаких неприятностей не могло
возникнуть. Позже Нина Александровна поняла, что заведу¬
ющая учебной частью — плохая помощница.
На время поездки в Чехословакию можно было оставить
заместителем директора Алексея Петровича и уехать со спо¬
койной душой, но Нина Александровна знала, каким бы это
было ударом по самолюбию Алевтины Илларионовны, и она
не решалась нанести этот удар.
Нина Александровна набросала памятку на завтра, пере¬
смотрела настольный календарь: не забыла ли осуществить
неотложные дела — и собралась уходить. В этот момент по ко¬
ридору раздались медленные, тяжелые шаги, сопровождаемые
скрипом половиц. Она сразу же узнала Алевтину Илларио¬
новну и обрадовалась. Можно было долго, обстоятельно, без
свидетелей поговорить с ней.
По внешнему виду никогда нельзя было угадать истинные
чувства Нины Александровны. Она холодно посмотрела на
Алевтину Илларионовну и сказала:
427

— Так поздно?
— Иду мимо. Вижу, свет в вашем окошке. Дай-ка, думаю,
загляну, — как всегда многословно, заговорила Алевтина Ил¬
ларионовна, удобно устраиваясь на кожаном диване. — Ну
как, известен уже день вашего отъезда?
— Уезжаем послезавтра, — ответила Нина Александров¬
на и, помолчав, продолжала своим глухим, гортанным голо¬
сом:— Прошу вас, Алевтина Илларионовна, поторжествен¬
нее подвести итоги работы наших бригад. Затем, пожалуйста,
отнеситесь посерьезней к методической работе. Присмотри¬
тесь к новой вожатой. Мне она еще. не показывала плана ра¬
боты. И прошу в(ас с Бахметьевым быть поосторожнее. Все-та¬
ки он больной человек.
— Не пойму, Нина Александровна, что вы с ним возитесь?
Госпиталь у нас, что ли?
— Ну-ну, Алевтина Илларионовна, вы говорите совершен¬
но абсурдные вещи!
Алевтина Илларионовна поморщилась:
— Он сам отлично знает, что не может преподавать. И, по¬
мяните мое слово, вот-вот уйдет!
— Не уйдет! — уверенно сказала Нина Александровна,
вставая и распрямляя уставшие плечи. — Он слишком любит
свое дело и нашу школу.
— Ему больше всего нравится, что ученики готовы его но¬
сить на руках.
— Стало быть, заслужил. Вот нас с вами они почему-то не
понесут, — усмехнулась Нина Александровна.
Она села на диван рядом с Алевтиной Илларионовной и
худой рукой с длинными пальцами дотронулась до бледно-си¬
реневого шарфика на шее завуча:
— Какой чудесный! Цвет раннего багульника, когда тот
расцветает преждевременно. Где это вы взяли?
— В городе, в универмаге.
Задумчиво поглаживая шарфик, Нина Александровна до¬
бавила:
— Главное, Алевтина Илларионовна, больше хладнокро¬
вия. Сгоряча, пожалуйста, ничего не решайте. У вас есть за¬
мечательный советчик, умный, выдержанный человек, — Алек¬
сей Петрович. Ну, и я не так уж долго проезжу. Вопросы не
очень неотложные оставьте до меня.
Нина Александровна встала, перешла за стол, на свое ме¬
сто.
— А теперь, уж коли вы сюда пришли, давайте посмот¬
рим эти планы. — Й она пригласила Алевтину Илларионовну
к своему столу.
428

12
СЕНЬКА-ВОИН
Коля Ласкин — Пипин Короткий — был действительно ко¬
ротким. Его кудрявая голова с круглым туповатым лицом
покоилась на короткой, крепкой шее. К шее удивительно под¬
ходили короткие руки и ноги. Пальцы его рук были тоже ко¬
роткие, с квадратными ногтями. Несмотря на некоторую урод¬
ливость, Пипин Короткий не производил неприятного впечат¬
ления. Он выглядел крепышом. Весь он дышал здоровьем и
силой.
Коля был ровесником Миши, Стеши и Саши, но жизнь не
казалась ему такой увлекательной, как им. Он видел слишком
много зла, и это зло часто окрашивало для него мир в черные
краски.
Он родился и вырос в Погорюе, на берегах Куды, и, кроме
своего села, реки да окрестных полей и лесов, ничего не ви¬
дел и не стремился видеть. Его интересы замыкались в не¬
большом, обнесенном высокими горами селе на берегу мелко¬
водной речки. Дальше села, речки, небольшого отрезка сибир¬
ского тракта да сотни километров тайги его воображение не
уходило. Был он человеком без дальнего полета.
Из класса в класс он переходил кое-как. Собирался закон¬
чить свое образование еще в седьмом классе, но отцу — кол¬
хозному конюху Ивану Герасимовичу Ласкину, прославив¬
шемуся на всю страну выращенной им красавицей кобыли¬
цей Сармой, белоснежной, с черной гривой, — очень уж
хотелось сделать из сына инженера. «Будущий инженер», од¬
нако, был безнадежен в математике, физике и химии.
За месяц учения в десятом классе он успел получить по
этим предметам несколько двоек, и отца вызвали в школу
для объяснения.
Пришел Иван Герасимович из школы мрачный, напустил¬
ся на жену:
— Свобода у сына большая! Курит в школе! Зачем день¬
ги даешь? — Он хлопал по столу рукой, такой же короткой и
широкой, как и у сына, и нервно ходил по комнате взад-впе¬
ред, взад-вперед, тоже небольшой, какой-то укороченный,
злобный.
— Да я что, бог с тобой, Герасимыч! — робко оправдыва¬
лась Пелагея Дмитриевна, запуганная, заплаканная, не ви¬
девшая в жизни счастья. Она робко глядела на мужа круглы¬
ми ласковыми глазами. — Он не емши в школу-то идет. Как
же ему на голодный желудок науки слушать? Вот я ему и даю
рублевку на завтрак.
429

— На завтрак! А он — на папиросы!—снова стучал ла¬
донью по столу Иван Герасимович. — Ни копейки не давать
больше! Понятно?
— Дак как же дитя голодом-то? — робела, но защищала
сына Пелагея Дмитриевна.
— Дитя! Это дитя хуже всех в школе. От людей совестно.
Одни колы да двойки приносит! Душу вытрясу! Собственны¬
ми руками задушу! — бушевал Иван Герасимович.
В это время в комнату вошел сын. Он остановился у поро¬
га и заискивающе глядел на отца.
— А! Пришел! — Отец взвизгнул и дрожащими руками
стал снимать ремень.
Пелагея Дмитриевна заголосила.
— Дверь закрой! Закрой дверь, говорю, а то и тебя за¬
одно!— приказал Иван Герасимович.
Пелагея Дмитриевна, дрожа от страха, закрыла дверь на
крючок.
Отец вошел в раж. Он уже не помнил себя, исступленно,
со страстью бил сына ремнем, а тот молча увертывался и при*
крывался руками.
— Да что я, маленький?! — вдруг взвыл Коля. — Не смей!
Он неожиданно вырвал из рук оторопевшего отца ремень
и, глядя ему в глаза, медленно пошел на него. Казалось, сей¬
час он так же исступленно начнет бить своего истяза¬
теля.
Отец растерялся. С малых лет он бил сына, и тот никогда
не выходил из повиновения.
— Уйду! Ненавижу! — продолжал рычать сын, наступая
на отца. — Посмей только!
Мать в ужасе всплеснула рука¬
ми.
Коля рывком свернул ремень, ки¬
нул его в угол и показал отцу креп¬
кие кулаки.
— Вот, видел? Это над ребенком
можно издеваться. А теперь—нет!—
И он опять потряс кулаками, упи¬
ваясь растерянностью отца и своей
неожиданной смелостью и удивля¬
ясь, почему он раньше терпел по¬
бои.
Он повернулся, откинул крючок,
изо всей силы хлопнул тяжелой, оби¬
той ватой и мешковиной дверью и
выбежал на улицу.
Был уже вечер, холодный, сырой.
430

Моросил мелкий, осенний дождь. Коля огляделся. Вокруг пус¬
то и тихо. Куда идти? Он не думал о том, вернется ли домой.
Он не умел рассуждать. Но он чувствовал, что еще с детства
ненавидит этот дом, этот покосившийся, почерневший забор,
ровные гряды огорода на задах, которые отец заставлял вска¬
пывать каждую весну, эту высокую поленницу дров, напилен¬
ную им и отцом из бревен, сваленных на улице у забора. Он
чувствовал, что ненавидит отца и равнодушен к матери.
Опустив голову, Коля медленно побрел вдоль улицы, раз¬
мешивая сапогами глинистую жижу и с каждым шагом все
больше и больше ощущая голод.
В открытое окно его кто-то окликнул. Он поднял голову и
увидел Сеньку-воина (так называли в селе инвалида Семена,
который всем говорил, что потерял ногу на фронте, а на са¬
мом деле получил инвалидность из-за того, что в нетрезвом
виде в тысяча девятьсот сорок первом году попал под поезд).
Сенька-воин ходил на костылях, получал пенсию по инвалид¬
ности и бездельничал.
— Иду вот... — тяжело сказал Коля.
— Вижу, что идешь, — с усмешкой ответил Семен, прищу¬
ривая светлые нагловатые глаза. Веки у него были припух¬
шие, покрасневшие, цвет лица нездоровый. И рука с дымя¬
щейся папиросой, лежащая на подоконнике, дрожала. — А я
партнера подглядываю в картишки сразиться, — объяснил
Сенька-воин и выругался. — Сыграешь?
— Не умею, — равнодушно ответил Коля.
— Научу.
— Денег нет.
— Дам взаймы.
Семен протянул Коле начатую папиросу. Коля жадно за¬
тянулся и пошел к Семену в дом.
К ночи в душной, накуренной комнате собрались друзья
Семена из соседнего колхоза. Усталая, злая мать Семена вы¬
ставила на стол две бутылки водки, хлеб и колбасу, кое-как
нарезанную толстыми, неровными кружками. Так велико бы¬
ло ее презрение к сыну и его собутыльникам, что она нару¬
шила здешний обычай: не вскипятила самовара и даже не по¬
ложила на стол вилок. Ели руками, пили, до утра играли в
карты.
Коля ел с жадностью, кусок за куском. От вина не отка¬
зывался. Пил он не в первый раз. Отец с малых лет наливал
ему водки, когда в доме бывали гости. Но так много, как се¬
годня, он еще никогда не пил и быстро опьянел. Ему стало
весело. Он смеялся громким, чужим смехом, вдруг полюбил
Сеньку-воина и полез к нему целоваться. Потом его потянуло
на откровенность. Слишком громко, точно вокруг были глу¬
431

хие, он сказал, что домой больше не вернется и в школу не
пойдет.
— Это отцу нужно было, чтобы я учился. А сам я не хочу.
Хватит, начну новую жизнь! — И он ударил рукой по столу,
как это делал отец.
Потом свалился на ящик и лежал, ни о чем не думая, из¬
редка прислушиваясь к пощелкиванию карт, пьяным выкри¬
кам и хохоту. Затем заснул. Спал тревожно. Снилось ли ему
или это были обрывки его пьяных мыслей, только видел он
во сне отца, и мать, и дом, где вырос. Видел себя десятилет¬
ним мальчишкой, который врал и заискивал перед отцом
только для того, чтобы тот его не бил. Мечтал о том, как ото¬
мстить отцу за страх и унижения, которыми было заполнено
его детство. Перед ним стояла заплаканная мать. Он со злом
думал и о ней: почему она не могла защитить его от побоев?
Утром Колю разбудил громкий разговор.
— Что я, человек без ноги? Кому нужен?.. — пьяно
всхлипывал Сенька-воин.
— У Маресьева обеих, не было, а самолетом управлял! —
перебила его тетка Дарья, закручивая на затылке перед вися¬
щим на стене зеркалом свою толстую русую косу.
На Колю из зеркала глянуло немолодое, но красивое худо¬
щавое лицо матери Семена. Дарья торопилась на работу: она
была колхозным бригадиром.
— Чего на деревяшке-то скачешь? Давно говорю, протез
заказать надо.
— Ничего мне не надо. Калека я. Даже жена сбежала! —
мрачно ныл Сенька-воин.
Он лежал на кровати, закинув руки за голову, отекший,
грязный. На всю комнату от него разило водочным перега¬
ром.
— Не оттого Глашка сбежала, что ты калека, — с презре¬
нием говорила мать, повязывая на голову платок, — а от тво¬
его пьянства да от безделья.
— Я родину защищал. Калекой стал. А теперь кому ну¬
жен? Сунули пенсию. Купили! Дешево купили!
— Никто тебя не покупал. Хватит сказки рассказывать,
мы-то знаем, как ты родину защищал. Слушать тошно!
Тетка Дарья взглянула сквозь окно на безнадежно серое
небо, натянула резиновые сапоги и взяла под мышку плащ.
— Обед в печи, — сказала она и вышла из дому.
Она направилась было к правлению колхоза, но раздума¬
ла, повернула в переулок и быстро зашагала к дому Ласки-
ных.
Пелагея Дмитриевна Ласкина с корзиной в руке выходила
из калитки.
432

— Здравствуй, Дмитриевна! Не к удаче мне навстречу с
пустой корзиной, — усмехнулась Дарья Ивановна. — В сельпо
идешь?
— В сельпо. Везде успеть надо, и помощников нет, — мрач¬
но ответила Пелагея Дмитриевна и, вспомнив своего сына,
прослезилась, зашмыгала носом и стала сморкаться в пестрый
передник, выглядывавший из-под телогрейки.
— Помощник твой у нас ночевал. Выпили вчера с Сень¬
кой. Под пьяную лавочку грозился, что из дому совсем ушел
и в школу не пойдет.
— Дак как же так? — всплеснула руками Пелагея Дмит¬
риевна, и по ее сухому, рано постаревшему лицу побежали
слезы.
— Ты, Пелагея Дмитриевна, буть настороже. Сеньке он не
товарищ. Сенька мой сам с пути сбился. Слышишь, что гово¬
рю? — И со словами: «На работу спешу», — Дарья Ивановна
прошла мимо дома Ласкиных.
Пелагея Дмитриевна некоторое время не двигалась с ме¬
ста, растерянная, подавленная горем. Потом обнадежила се¬
бя: «Придет, возвратится, не впервой убегает от отцовских
побоев. И про Сеньку своего забудет».
Но напрасно она себя успокаивала, не обратив внимания
на предупреждение Дарьи. Дружба эта продолжалась.
День за днем проводил Коля Ласкин у Сеньки-воина, ел,
пил, спал у него, бегал за папиросами и за водкой, частенько
наведывался в соседнее село, звал Сенькиных товарищей иг¬
рать в карты.
Как-то раз, поздно вечером возвратившись с работы,
Дарья Ивановна, строго взглянув на сына, сказала:
— Связался черт с младенцем! — И обратилась к Коле: —
Домой тебе, парень, пора, да за учебу. У нас в селе праздно
только один мой сын живет.
Коля опустил голову. Только сейчас до него дошло, что
живет он в чужом доме, ест чужой хлеб.
— Не вмешивайся не в свое дело! — прикрикнул на мать
Сенька-воин.
— Смотри, вояка, властей вмешаю! — пригрозила мать.
Коля выскользнул на улицу, взял ведра, натаскал из ко¬
лодца воды в бочку. Потом взгляд его упал на разбросанные
по земле чурки. Он достал топор и точными, сильными удара¬
ми расколол все чурки на мелкие полешки.
— Да не об этом я говорила тебе! — сказала ему тетка
Дарья. — Мне работы твоей не нужно. Чай, не батрак. Ты, па¬
рень, пока не поздно, с Сенькой моим разойдись. У тебя свой
путь. Иди к родителям, учись, делом займись. А Сенька тебя
до добра не доведет.
15 Библиотека пионера, том IX
433

Коля опустил топор и, переминаясь с ноги на ногу, мрачно
смотрел в землю.
— Уйду от вас, не бойтесь, — сказал он.
Тетка Дарья махнула рукой и пошла в стайку, где негром¬
ко, но призывно мычала рыжая комолая корова.
На крыльце, постукивая костылями, появился Сенька-воин.
— Снесешь на выселок Ильюхе. У него и поживешь. А то
мать бучу затеет. — И он протянул Коле записку.
— Ладно, — сказал тот, повернулся и> не прощаясь, мед¬
ленно пошел к воротам.
13
ПРОГЛЯДЕЛИ
В противоположность Пипину Короткому, Саша Конова¬
лов был вольной птицей с дальним полетом. Он, как и Коля
Ласкин, нигде не бывал, кроме своего Погорюя, не видел дру¬
гой реки, кроме Куды, не уходил в тайгу дальше чем на сто
километров. Но где только не побывало Сашино воображение,
о чем только не мечтал он!
Александр Александрович передал Саше свою страстную
любовь к астрономии. И тот принял ее по-своему. Он любил
небо с его беспредельным простором и звезды с их таинствен¬
ным мерцанием. Он мечтал стать летчиком, испытателем но¬
вых авиационных машин, первым пассажиром межпланетного
корабля. Все явления жизни, которые проходили перед Са¬
шей, вызывали в нем долгие раздумья, он пытался определить
свое отношение к ним и к людям, которые его окружали.
Мать была для него самым дорогим человеком. Потеряв
на фронте любимого мужа, она перестала следить за собой,
но Саше и в голову не приходило упрекнуть ее в этом. Он гор¬
дился своей матерью: имя ее не сходило с Доски почета.
В колхозе она трудилась, не жалея сил. Дома успевала вести
хозяйство.
Самоотверженную заботу матери Саша чувствовал во
всем и платил ей нежной любовью.
Так же, как и мать, Саше была дорога Стеша, но в этом
он боялся признаться даже себе. С каждым днем его отно¬
шения к Стеше становились сложнее. Чувство детской друж¬
бы медленно уступало место первой, осторожной и большой
любви.
Кроме матери и Стеши, еще один человек играл большую
роль в Сашиной жизни. Это был Александр Александрович.
Саша безгранично уважал его за то, что он жил в деревне,
434

учил деревенских ребят, искренне считал работу в школе сво¬
им назначением в жизни.
«А ведь он мог быть научным работником в большом го-,
роде», — часто думал Саша о своем учителе и хотел быть та¬
ким же умным, культурным, талантливым, как Александр
Александрович, таким же самоотверженным, добрым и требо¬
вательным, таким же необычным и обаятельным. Не замечая
того, он подражал голосу и даже жестам и походке Алексан¬
дра Александровича.
В перемену Саша догнал Александра Александровича.
Учитель шел из класса по коридору своей деловой, торопливой
походкой, стройный и легкий, с журналом под мышкой.
Саша тронул Александра Александровича за локоть. Тот
остановился и взглянул на мальчика внимательными, немного
по-детски застенчивыми серыми глазами.
— Ну что скажешь, тезка? — спросил он глуховатым го¬
лосом.
Саша огляделся по сторонам. По его взгляду Александр
Александрович понял, что разговаривать здесь нельзя.
— Пойдем в учительскую, — сказал Александр Александ¬
рович, положил Саше на плечо свою руку и словно забыл
о ней.
Так, молча, они и проследовали по коридору и вошли в
учительскую.
Те учителя, которые утверждают, что у них нет «любимчи¬
ков», говорят неправду. Человеку свойственно выделять из
окружающих людей тех, к кому лежит душа. И учитель в этом
не исключение.
В классе Александр Александрович не подчеркивал своего
расположения к Саше, но Саша чувствовал, что он любимый
ученик, и глубоко ценил это. Вот и сейчас он торжественно и
смущенно нес на своем плече руку учителя и испытывал гор¬
дость за доверие и уважение к себе.
В учительской никого не было. Они сели за длинный стол,
покрытый красной материей, друг против друга и заговорили
о Коле Ласкине.
— Был я у него дома, — рассказывал Саша. — Он не воз¬
вращался. Отец грозится собственными руками задушить его.
как воротится. Мать плачет.
Саша то задвигал, то раздвигал у белого воротничка лег¬
кую молнию черной вельветовой курточки, то прикасался
пальцами к авторучке, заткнутой в верхний карман, то по¬
правлял рукой черные волосы, спускающиеся на загорелый
лоб.
— Несколько дней он действительно прожил у Сеньки-
воина. Пил с Сенькой, в карты играл. Сенька сказал мне, что
435

дал ему на карточную игру сто рублей и он проиграл их. «Вот
и купил его недорого», признался Сенька... Тетка Дарья ска¬
зывала...
— Говорила. Сказывала — это диалект отживший, — пере¬
бил Александр Александрович.
— Говорила, — поправился Саша,---что домой Коля воз¬
вращаться не думает. В школу больше не пойдет. И вообще
хочет начать новую жизнь.
— Какую?
— Не понял я, Александр Александрович, что это за новая
жизнь. Я вначале подумал, что он решил идти работать, но
теперь, говорят, он живет на выселке у дружков Сеньки-воина.
А недаром говорится: «Скажи, кто твои друзья, и я скажу те¬
бе, кто ты».
Александр Александрович утвердительно кивнул.
— Вот я и думаю, — продолжал Саша, — раз он у Сеньки-
ных друзей, — значит, жизнь его не трудовая будет. Добру они
не научат. Сказыва... Говорят, — смутился Саша, — забили
дома Ласкина, оттого он такой. Ненавидит и мать и отца.
— Проглядели мы парня! — покачал головой Александр
Александрович.
Коля Ласкин, так же как и Саша, учился у Александра
Александровича с пятого класса. Когда Коля перешел в седь¬
мой класс, Александр Александрович советовал отцу взять
сына из школы и определить его на работу, но тот и слушать
не хотел, бил себя в грудь и кричал на всю учительскую:
«Я неучем остался, так пусть хоть сын человеком будет! На
инженера выучу!»
— Что же теперь делать? — Александр Александрович, за¬
кинув руки за спину, беспокойно ходил по учительской. — Вот
что, тезка, — сказал он, — попробую еще разок поговорить с
родителями. А ты свяжи Ласкина с кем-нибудь из ребят...
К кому он лучше всех относился?
— Да, пожалуй, ко мне...
— Ну, так сам разыщи его, а ребятам накажи, чтобы глаз
с него не спускали. Пусть в компанию свою втянут...
Дверь открылась, и в учительскую вошла преподаватель¬
ница литературы Ксения Петровна — полная маленькая ста¬
рушка с серебряными стрижеными волосами.
Саша встал, Александр Александрович приветливо кив¬
нул.
— Вот насчет Ласкина рассуждаем, — сказал он.
Ксения Петровна села на стул около Александра Александ¬
ровича.
— Садись, дружок, — приветливо взглянула она на Са¬
шу. — Так что же нового?
436

— Нового ничего. Все в той же компании. Домой не воз¬
вращается, в школу не ходит, — ответил Александр Александ¬
рович.
Он любил разговаривать с Ксенией Петровной: хорошо
слышал ее четкий, громкий голос, и, главное, оба они были
во всем единомышленниками и с первого слова понимали друг
друга.
— Прозевали человека, самым настоящим образом прозе¬
вали!— горячо воскликнула Ксения Петровна. — Мы, учителя,
виноваты, товарищи виноваты! Видели мы давно, что мальчик
обозлен, замкнут, а докопаться до истинной причины невдо¬
мек было. Вот вы, например, друзья его, одноклассники,—
обратилась она к Саше, — неужели вы не знали, что отец его
так избивает?
— Не знали, Ксения Петровна, — ответил Саша вставая.
— Да сиди, дружок, сиди! Скрывал он, значит, крепко.
Стыдился. Теперь трудно исправлять ошибки, но необходимо.
Александр Александрович поделился с Ксенией Петровной
своими соображениями. Саша тоже высказал свои мысли.
Ксения Петровна их поддержала:
— Мне тоже кажется, что возвращать его в школу не
стоит. Самое лучшее — определить на завод. Молодежь там
здоровая. Труд интересный. Выровняется парень, вот посмот¬
рите, обязательно выровняется.
14
ДВЕ ВСТРЕЧИ
К вечеру, приготовив уроки, Саша отправился разыскивать
Ласкина. Вечер был сумрачный. С утра то моросил, то лил
дождь, и на лужах вздувались пузыри, что в народе считают
признаком затяжного ненастья.
Грустно поглядывая на недоступную улицу, белоголовые
ребятишки в окнах домов причитали хором:
Дождик, дождик, перестань,
Мы поедем на ростань.
Или:
Дождик, дождик, пуще,
Дам тебе гущи.
Саша брел вдоль домов и заборов по глинистой жиже. На
нем был голубой материн плащ с капюшоном. Впереди него
шла босиком бабка Саламатиха. Ботинки, связанные шнурка¬
ми, она несла в руках. Саламатиха тяжело ступала толстыми,
437

отекшими ногами прямо по лужам и не переставая поносила
на все село председателя сельсовета:
— Черт бы побрал тебя, старая ведьма, не можешь тро¬
туары сделать! Заботы о людях ни на грош нет!
На Саламатихе был такой же, как на Саше, голубой плащ
(в таких плащах ходило все село, потому что других в сельпо
не завезли), но он был мал для ее могучей фигуры, и она смог¬
ла завернуться в него только наполовину.
— И этот дурак слепой, — присоединила она к председа¬
телю мужа, — сидит, сказочки сочиняет! Нет чтобы родное се¬
ло в порядок привести. Тоже депутат! Чертова кукла!
Саша с трудом сдерживал смех.
Саламатиха поскользнулась и тяжело плюхнулась в грязь.
Саша подскочил к ней, помог встать.
— Спасибо, сынок! — раздраженно поблагодарила Сала¬
матиха и вдруг повернулась лицом к трактовой дороге. — Те¬
бе чего, жизнь не мила?! — крикнула она низким голосом ка-
кому-то прохожему, который, сбросив с плеч тяжелый мешок,
расположился завтракать прямо на дороге. — Машины по селу
идут... В лепешку сотрут, чуть зазеваешься.
— А тебе жалко? — спросил прохожий, рукавом обтирая
пот и дождь с загорелого лица. — Ну задавят. Плакать бу¬
дешь?
— Тьфу, леший! — плюнула Саламатиха. — Ну, ложись на
дороге, коли жизнь надоела! — И она пошла вперед широки¬
ми, мужскими шагами.
438

Саша шел за ней. Ему давно хотелось поговорить с Сала-
матихой о Мише. Он знал, что бабка и внук живут душа в ду¬
шу и озорные проделки устраивают сообща.
— Миша-то как?.. — начал издалека Саша, но сразу же
понял, что шуструю бабку провести трудно.
Хитрыми глазами она покосилась на Сашу и сказала:
— Сидит все с книжками. Учит. — При этом она шумно
вздохнула, не то от жалости к внуку, не то желая сдержать
смех.
Саша решил говорить напрямик:
— Историю с Шолоховым разыграл он зря. Дело-то серьез¬
ный оборот приняло. Из районного центра приказ дан разы¬
скать, кто слух пустил. Найдут — принудиловку получит за
хулиганство.
— А ты чего ж молчишь? Ведь комсомолец, даже секре¬
тарь! — певуче осведомилась Саламатиха.
— Что ж из этого? Он мне сам все рассказывал. Я отру¬
гал его, а бегать и доносить не собираюсь. Хотя за болтовню
его проучить давно пора.
— Проучать не за что, — решительно сказала Саламати¬
ха. — Был Шолохов в Погорюе. Сама видела. Пошла на Куду
белье полоскать. Вижу — стоит богатырь такой!
Саша даже остановился и от изумления открыл рот.
— Рост — двухметровый, волосы — шапкой золотой, глаза
карие, как огонь. Одной рукой подбоченился, другую простер
над рекой, точно повелеть что-то хотел: может, реку в другую
сторону повернуть, или чтоб из берегов вышла, либо пересох¬
ла, чтоб на другой берег посуху перейти, — вдохновенно врала
Саламатиха.-
— Бабушка, да Шолохов небольшого роста, и глаза у него
светлые...
— Не перебивай! — возмутилась Саламатиха. — Своими
глазами видела. И говорит он, как тигр рычит, с таким роко¬
том. Ударит в горы голос — эхом назад воротится. На весь
Погорюй, на всю Куду слышно было... «Не знал, говорит,
истинный бог, не знал!.. — И мохнатым кулачищем в грудь се¬
бя ударил так, что гул пошел и камни с горы свалились. — Не
знал, что в Сибири краса такая! Поселил бы сюда Григория с
Аксиньей и книгу назвал бы «Тихая Куда».
Саламатиха остановилась, взглянула на Сашу, улыбнулась,
блеснула белыми зубами и завернула во двор ветеринарной
лечебницы.
Саша долго стоял у ворот лечебницы и никак не мог прийти
в себя. «Что за семья такая? Живут в каком-то мире фанта¬
зии и дед, и бабка, и внук... И ругать их как-то совестно!..»
В этот вечер стемнело раньше обычного, потому что небо
439

затянули темные, беспросветные тучи. Ветер не шевелил уны¬
ло поникшие желтеющие листья; неторопливо, как слезы, сте¬
кали с них капли дождя. Изредка, окончив свой недлинный
век, желтый лист отрывался от ветки и, медленно кружась, с
чуть уловимым шорохом падал к стволу своего дерева. Через
некоторое время падал на землю и другой и третий лист...
К дому Сеньки-воина Саша подошел уже в темноте. Окна
с улицы были закрыты. Саша вошел во двор.
На огороде тетка Дарья доставала из колодца воду. Жу¬
равель жалобно скрипел, и дребезжало ведро, задевая за
стенки колодца.
Саша сел на бревна и стал ждать.
Он находился еще под впечатлением встречи с Саламати-
хой и был рад, что может посидеть в темноте и тишине. Сейчас
его занимало одно: какие разные люди окружают его! Что
было схожего, например, между Саламатихой и его, Сашиной,
тихой и строгой матерью? Между фантазером Мишкой и тупо¬
ватым, мрачным Колей Ласкиным? Между кристально чест¬
ным, умным и добрым Александром Александровичем и пья¬
ницей, дебоширом Сенькой-воином?
Его размышления перебило появление тетки Дарьи. Она
вошла во двор, подталкивая ногой небольшой бочонок. В тем¬
ноте Дарья могла бы и не увидеть Саши, пройти мимо него,
но он вскочил и, чтобы не напугать ее, сказал негромко:
— Здравствуйте, тетя Даша! Я хотел бы повидать Колю.
Дарья вздрогнула от неожиданности, поставила бочонок на
дно и, всматриваясь в силуэт юноши, сказала:
— На выселке он который день живет. — Она помолчала
и добавила: — Это ты, Санька, что ли? Я в темноте-то тебя
не признала. Давно не встречала. Ишь, какой длинный стал...
И мой там все дни пропадает. Связался черт с младенцем.
Добра не будет. Сходи, сходи на выселок, может, сговоришь
товарища!
Она подхватила бочонок и, повертывая его то вправо, то
влево, ловко подняла по ступеням на крыльцо, давая понять,
что говорить больше не о чем.
15
НА. ВЫСЕЛКЕ
На выселок Саша отправился на другой день к вечеру. По¬
года по-прежнему хмурилась, но дождя не было. Саша вышел
за село и неторопливо побрел по грязной проселочной дороге.
До выселка было всего три километра, и он прошел их быстро.
440

Собственно, это был уже не выселок, а вновь застроившаяся
деревня. Бревна большинства домов еще не почернели от вре¬
мени, и единственная односторонняя улица казалась опрят¬
ной и уютной.
Вблизи новой деревни в молодом березняке на пригнутом
к земле гибком березовом стволе сидел темнолицый, черногла¬
зый парень, такой же кудрявый, как и Саша. Около него щи¬
пал траву оседланный красавец жеребец. Парень останавли¬
вал на себе внимание каждого не только тем, что был одет в
широкие шаровары и ярко-красную рубаху, но и тем, что имел
тонкую, как у девушки, талию, перехваченную поясом. Посад¬
ка головы у него была орлиная: гордо приподняв ее кверху,
он, казалось, все время к чему-то приглядывается, прислуши¬
вается. По-орлиному был изогнут и его нос. В черных и быст¬
рых глазах с синими белками горел недобрый огонек.
Это был Степан Петров, один из тех первых цыган, кото¬
рых все же местным властям удалось сделать оседлыми. Мно¬
гократные попытки посадить на землю кочевые семьи цыган
долгое время оставались безрезультатными. Цыганам быстро
надоедал труд земледельца, и, просидев осень и зиму в дерев¬
не, они ранней весной снимались и снова кочевали по просе¬
лочным дорогам и тракту, разбивая шатры у деревень, зани¬
маясь ремонтом посуды, лудильным делом.
Несколько лет назад кому-то пришла в голову толковая
мысль сделать цыган не земледельцами, а коневодами. Цыга¬
нам, и старым и молодым, это дело пришлось по душе. И они
осели в районе Куды, в Погорюе и на выселке.
Саша подошел к Степану, поздоровался, сел на траву. Сте¬
пан достал из кармана нераспечатанную пачку сигарет, пред¬
ложил.
— Не курю.
— Напрасно, много теряешь. — Степан разорвал пачку,
ловко щелкнул пальцем по ее дну, и несколько сигарет напо¬
ловину выскочило из пачки. Он еще раз поднес сигареты Саше,
но тот отвел его руку.
Саша хорошо знал Степана, потому что его младший брат,
Сережка Петров, учился вместе с ним.
— Степан, ты Ласкина молодого видел? — спросил Саша.
— Тут торчит, — ответил Степан, закуривая, — и Сенька-
воин с ним.
— Что делают?
— Ну, что... В карты режутся, чего еще делать? — Степан
сощурил глаза, усмехнулся.
Слово за слово, и Саша узнал, что, оказывается, Сенькина
компания обставила Ласкина. Он у них в долгу теперь, как в
шелку. Они кормят его, поят, ночлег предоставили и деньги
441

авансом дали на игру. Отец его приходил, хотел было ремнем
его взять, да сын ответил тем же. Такая драка разгорелась,
что водой разливали.
— А ты агитировать пришел? — сощурил глаза и усмех¬
нулся Степан. — Слова, брат, тут — что горох об стену.
Саша с грустью глядел вдаль.
Неподалеку на обширной поляне пасся табун Степановых
коней. Вот среди них-произошло какое-то движение. Несколь¬
ко коней вырвалось вперед, за ними еще и еще, и вмиг табун
косяком понесся по поляне к лесу.
В то же мгновение Степан бросился к коню, привязанному
к дереву, ловко вскочил в седло и поскакал наперерез косяку.
Саша невольно залюбовался стройным всадником, его без¬
упречной осанкой.
Степан подскакал к табуну, и тут произошло что-то необы¬
чайное. Сначала один, потом другой конь отделились от та¬
буна и пошли за Степаном. Через секунду живая лавина уже
неслась за Степаном туда, куда он направлял своего коня. Ло¬
шади скрылись за поворотом дороги, в кустах.
Саша поднялся с земли, не спеша отряхнул приставшие к
одежде сухие листья и пошел в деревню, носящую старое на¬
звание— «Выселок». Деревня эта была очень своеобразной и
442

по своему молодому облику и потому, что в ней не было корен¬
ного населения.
Саша прошел мимо новых домов. Они были совершенно
одинаковые, и поэтому он не нашел дома Петровых, хотя не
раз в нем бывал. Вдруг кто-то окликнул Сашу. Это был Се¬
режка. Он с ватагой черных кудрявых малышей гонял по ули¬
це мяч. Ребятишки, с любопытством поглядывая на Сашу,
окружили его таким тесным кольцом, что Сережке пришлось
прикрикнуть на них. Они не испугались, но все же сочли за
благо расступиться, и Сережка, взяв Сашу под руку, повел его
по дороге, предварительно искусно и угрожающе дрыгнув
длинной ногой. Это означало, чтоб малыши не смели за ними
идти.
— Неужели все братья и сестры? — с удивлением спросил
Саша.
— Четыре штуки...
— А остальные тоже на тебя похожи.
— Цыганская кровь! — с гордостью сказал Сережка.
В нем действительно чувствовалась цыганская кровь: чер¬
ные волосы, завитые в мелкие колечки, коричневый загар на
лице, не сходящий и зимой, глаза иссиня-черные, нос с гор¬
бинкой, с тонкими выразительными ноздрями и густые черные
брови, сросшиеся на переносье. Сережка был на удивление
худой и длинный.
Ребята прошли до самого бойкого места деревни — до де¬
ревянного дома с широким крыльцом, где помещалось сельпо,
а напротив в сарае торговали керосином. Сережка, не таясь,
подчеркнуто важно курил и часто сплевывал, видимо не полу¬
чая от курения особого удовольствия.
— Ты с Пипина Короткого глаз не спускай, — говорил Са¬
ша товарищу.
— Уговорить его в школу вернуться и домой? — спросил
Сережка.
— Нет. В школе ему давно делать нечего. Пусть в колхоз
или на завод идет работать. Домой ему тоже путь отрезан. На¬
до его от Сенькиной компании оторвать.
— Ну, и договорились, — рассудительно сказал Сережка.
Он сразу понял, в чем дело. — Слышь, Санька, пойдем, я тебе
Степановых коней покажу. Есть один — Ураганом зовется. Ой,
конь!
— Пойдем!
Они вышли за деревню. Там на открытой поляне с желтой
травой, выгоревшей от летнего солнца и высохшей от осенних
ветров и заморозков, стояли продолговатые строения, в кото¬
рых размещалась коневодческая ферма.
Сторож беспрекословно пропустил Сережку и Сашу. Они
443

444
вошли в помещение и, несмотря
на открытые окна и двери, ощу¬
тили едкий запах конского пота
и одновременно острый запах
прелого навоза. Справа и слева,
разделенные легкими перегород¬
ками, стояли светлые конюшни с
большими окнами и решетчаты¬
ми дверями. Везде было чисто и
пусто, только в конце коридора
слышалось негромкое, сдержан¬
ное ржание.
— Ураган! Ураганчик! — по¬
звал Сережка и почти побежал
на повторное тихое ржание. Гла¬
за у Сережки блестели. — Вот
посмотри, какой! — говорил он
с гордостью.
Саша остановился как зачарованный.
Конь действительно был на диво. Сказочный сивка-бурка!
Гордо подняв голову с черной гривой, нетерпеливо погляды¬
вая на мальчиков огненными глазами, Ураган перебирал тон¬
кими, с белыми отметинами ногами и, будто давая любоваться
собой, с тихим ржанием повертывался то могучей грудью, то
стройным лоснящимся боком цвета вороньего крыла.
— Ураган! Ураганчик! — восторженно твердил Сережка.
Саша с изумлением смотрел на товарища.
В школе считали, что Сережка лентяй, лежебока и плохой
ученик, ничем не интересуется, а оказывается, он вот какой!
— Степану помогаешь? — спросил Саша.
— Помогаю. Ураган на моих руках...
Сережка отодвинул деревянный засов, вошел в конюшню.
— Ты не входи, — небрежно сказал он, — еще лягнет.
Саша остался за решеткой и попытался протянуть руку
через решетку и дотронуться до гордых и тонких трепещущих
ноздрей Урагана. Но конь взмахнул головой и не принял Са¬
шиной ласки.
Зато, как только подошел Сережка, конь спокойно поло¬
жил голову на его плечо.
— Вот школу кончу — и сюда, уже договорился, — не ше¬
велясь, сказал Сережка.
Ураган поднял голову, как бы считая, что достаточно на¬
градил мальчика своим вниманием.
Сережка достал из кармана кусок сахара и на ладони про¬
тянул Урагану. Тот осторожно забрал сахар губами.
Сережка, провожая Сашу за деревню, нарочно свернул

окольными путями к поляне, где пасся Степанов табун. Там
его и оставил Саша. На Сережку он возлагал теперь большие
надежды. Характером тот обладал настойчивым, к ребятам
подход имел —ему и Ласкину сговориться друг с другом бы¬
ло вполне возможно.
16
ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Немало слез пролила Стеша с тех пор, как Людмила Нико¬
лаевна запретила Саше бывать у них. Можно было, конечно,
протестовать, поговорить с отцом, который обо всем этом не
знал, но Стеша молчала, стесняясь открыть отцу свои чув¬
ства.
Она видела, как оскорбил Сашу этот поступок Людмилы
Николаевны, и ей казалось, что, будь Саша другим, он мог бы
возненавидеть ее, Стешу. Чтобы как-то утешить его и выразить
ему свое сочувствие и горе, она несколько раз писала ему за¬
писки. Писала и рвала: «Я люблю тебя, Саша, люблю больше
всего на свете и не хочу скрывать этого от тебя. Думай что хо¬
чешь. Я сама удивляюсь своей смелости...»
Эти слова так и остались в душе Стеши, до Саши они не
дошли...
Прошла неделя, другая. Они здоровались, смотрели друг
на друга красноречиво, с ожиданием, и оба со страхом дума¬
ли, что их дружба, крепнущая с годами, вот-вот рухнет. Как
прекрасное прошлое, вспоминались им вечера в крошечной
Стешиной комнате, чтение вслух книг, споры за учебниками
истории, разбор задач, которые Саша решал молниеносно, а
Стеша с трудом и только с его помощью...
Однажды на уроке немецкого языка на раскрытую книгу
Стеши упала метко брошенная записка. Стеша взглянула на
Алевтину Илларионовну. Учительница, ничего не замечая, про¬
должала ходить по классу, тяжело ступая толстыми ногами в
светлых чулках и синих широких туфлях. По привычке, она
обмахивалась первой попавшейся в руки тетрадью: ей всегда
было жарко. Стеша оглянулась, поняла по Сашиному лицу,
что записка от него, и, вспыхнув, опустила руку с запиской на
колени.
Стеша! Приходи в 7 часов на развилку дорог у зеле¬
ного луга. Я буду ждать тебя у того камня, где три года
назад мы поймали гадюку. Помнишь? Мне нужно пого¬
ворить с тобой.
Саша.
415

Это было начало тех тайных свиданий, о которых преду¬
преждал Александр Александрович Людмилу Николаевну.
Стеша оглянулась и кивнула Саше.
С этой минуты Стеша жила ожиданием и уроки слушала
невнимательно.
На уроке литературы Ксения Петровна раздавала домаш¬
ние сочинения. Взяв тетрадь Листковой, подошла к ее парте.
Стеша смущенно встала.
— Все вы писали о своих любимых книгах, — громко и чет¬
ко сказала учительница. — Несколько лет я учу вас, как нуж¬
но анализировать литературные произведения, все же вы
этого не понимаете. Вот и поучимся на примере Стешиной ра¬
боты.
Ксения Петровна не спеша прочитала сочинение Листко¬
вой. Ученица писала о произведении Пушкина «Барышня-
крестьянка». Не закрывая тетради, учительница стала разби¬
рать недостатки работы:
— Листкова, так же как и большинство учеников, упорно
анализирует только социальную значимость произведения и
совершенно не говорит о том, какими приемами достигнуто
художественное мастерство... Вот ты, Стеша, и те, кого я на¬
зывала, учтите мои замечания и снова перепишите сочинение.
Сдадите через две недели.
Ксения Петровна закрыла тетрадь и подала ее Стеше.
«Вот не лень же ей проверять десять раз одно и то же со¬
чинение!» — с досадой подумала Стеша.
Уроки кончились, и вечером снова оправдалась прозорли¬
вость Александра Александровича: вместе с тайными свида¬
ниями появилась и ложь.
Пряча глаза и краснея, Стеша сказала мачехе, что идет
на собрание по поводу подготовки к Всемирному фестивалю,
который должен быть в Москве в следующем году. Она тща¬
тельно заплела толстую рыжеватую косу, закрутила на палец
кончик ее и потом осторожно высвободила, чтобы получился
локон, поправила на лбу разобранные на прямой ряд волосы.
Она надела пестрое пальтишко, в котором ходила третий год.
Наподобие большого воротника набросила только что пода¬
ренную отцом ярко-синюю косынку с цветами и сразу же ста¬
ла нарядной.
Она не шла, а летела по улицам села, а потом по проселоч¬
ной дороге. Глубокая осень не казалась ей неприятной и хо¬
лодной, в пожелтевшей траве жалкие остатки цветов ласкали
взгляд. На сердце было неспокойно от непривычной лжи, от¬
того, что она скрыла свидание с Сашей, и радостно потому, что
их чудесная дружба продолжалась. Ее волновало предстоящее
свидание. Она так скучала по Саше все эти дни разлуки!
446

Стеша увидела Сашу много ближе назначенного места. Он
тоже почти бежал ей навстречу. «Нет, он не может любить
меня, — подумала Стеша, — он слишком красив, слишком умен
и необыкновенен для такой обыкновенной девчонки, как я!»
И ей стало грустно.
Черные глаза Саши были глубокими и блестящими; тем<
ные волосы лежали ровными волнами, точно колдовал над ни¬
ми самый искусный парикмахер; умный лоб с задумчивой по¬
перечной морщинкой украшали густые брови с небольшими
изломами посередине; на щеках горел яркий румянец. Пра¬
вильные, без единого изъяна черты его лица освещала измен¬
чивая улыбка: она была то беспокойной, то застенчивой, то пе¬
реходила в затаенную усмешку.
— Я боялся, что ты не придешь... Я так давно жду те¬
бя!..— говорил Саша, останавливаясь подле Стеши.
— Нет, сейчас не больше семи. Я не опоздала, — оправды¬
валась Стеша низким, грудным голосом, глядя в его лицо
сияющими коричневыми глазами.
Они медленно шли по дороге мимо обнесенной низким зе¬
леным тыном колхозной пасеки с разноцветными, словно игру¬
шечными, домиками-ульями, мимо полей пожелтевшего кле¬
вера. Они дошли до большого камня, того самого, о котором
говорил Саша в своей записке. Оба вспомнили, как несколько
лет назад бегали сюда за цветами. Стеша босой ногой насту¬
пила тогда на хвост гадюки, та изогнулась, чтобы ужалить, но
Саша палкой проворно прижал к земле ее голову. В один миг
с оглушительным визгом Стеша оказалась на камне.
Сейчас они смеялись над этим воспоминанием и немного
грустили о прошлом.
— Я вот зачем позвал тебя, Стеша, сюда, — наконец ска¬
зал Саша, хотя оба они знали, что позвал он ее только для то¬
го, чтобы увидеться наедине. — Миша сидел в шкафу и слы¬
шал весь педсовет.
— В шкафу? — Стеша рассмеялась. — Опять выдумал?
— Нет, кажется, правда.
Саша рассказал Стеше, как Миша попал в нишу и как,
сидя в этом «плену», слышал нападки Алевтины Илларионов¬
ны на Александра Александровича.
— Миша говорил, что разговор был горячий и после него
вряд ли Александр Александрович может остаться в школе.
Алевтина прямо заявила, что, мол, нечего глаза закрывать и
стараться быть излишне тактичными. Прежде всего деловая
сторона. Не может глухой учитель дать ученикам математиче¬
ское образование, и лучше Александру Александровичу уйти
из школы.
— Так и сказала?! — ужаснулась Стеша. — Ведь все знают,
447

что в школе нет учителя лучше
Александра Александровича.
Они подошли к двум почер¬
невшим от времени пенькам.
— Посидим? — предложи¬
ла Стеша, опускаясь на пенек и
снизу вверх глядя на Сашу.
Он приблизился, но не са¬
дился.
— Ты стала другой, Сте¬
ша...
— Почему? — не поняла
она.
— Даже не знаю, как
объяснить... Раньше было все
просто. А теперь я иногда не
решаюсь заговорить с тобой...
— Значит, ты другим стал,
а не я...
Они помолчали. Саша сел
было на пенек, но сразу же
встал и опустился на траву воз¬
ле Стеши. Она вспыхнула и по¬
тупилась. Со стороны могло
показаться, что он стоит перед
ней на коленях.
— Говорят, что на свете нет
ничего невозможного, — не¬
ожиданно сказал Саша.
— Не знаю, — с сомне¬
нием ответила Стеша. — Об
этом я никогда не думала.
— Значит, возможно еле-
лать так, чтобы Александр
Александрович остался в шко¬
ле. Ты пойми, без школы в
жизни ему делать нечего!
— Да я-то понимаю, Са¬
ша! — Стеша вздохнула. —
Вот они не понимают. Может,
стоит завтра после уроков со¬
брать ребят и всем классом
написать заявление директо-
ру?..
— Я уже думал об этом.
Давайте попробуем.

Стеша вдруг вскочила, крикнула: «Догони!» — и в один
миг исчезла за деревьями.
Саша секунду-другую от неожиданности помедлил и бро¬
сился за ней.
Стеша со смехом мчалась между прямыми стволами сосен,
свертывала то вправо, то влево. Щеки ее разгорелись, прядки
волос спустились на щеки, пальто было расстегнуто. Ее низ¬
кий, грудной смех доносился до Саши.
Сумерки сгущались. Горизонт просветлел и запылал захо¬
дящим солнцем. Красные отблески его окрашивали стволы
деревьев, и те казались розовыми. Розовой была и Стеша, ко¬
гда Саша поймал ее. Солнце горело в ее коричневых глазах, в
рыжеватых волосах, на ее пламенных щеках. Саше она в этот
миг показалась солнечной, волшебной, и он не удержался и
чуть заметно коснулся губами ее щеки.
Они возвращались из леса уже в темноте, счастливые и
взволнованные первым поцелуем, спрашивая себя, да был ли
он на самом деле или им только почудилось. Может быть, это
ветер коснулся разгоряченной Стешиной щеки.
Но так или иначе, сказке пора кончаться. Стеша торопи¬
лась домой, и последние минуты, проведенные с Сашей,-были
для нее уже отравлены мыслью, что отец и мачеха сейчас
начнут спрашивать, почему она так долго задержалась в шко¬
ле. А она станет лгать, краснеть и вывертываться.
Около Стешиного дома они несмело пожали друг другу
руки, на секунду дольше, чем положено, задержались, в. тем¬
ноте отыскали глазами глаза друг друга и молча разошлись.
С бьющимся сердцем Стеша переступила порог своего до¬
ма. Из школы она никогда не приходила так поздно.
Отец сидел за столом, заваленным грязной посудой, обре¬
зая нитки у обносившихся брюк./Людмила Николаевна, с рас¬
пущенной косой, снимала с постели одеяло. Она подозритель¬
но покосилась на Стешу, вспомнила предсказания-Александра
Александровича, вздохнула, но ничего не сказала.
— Наконец-то, доченька! — обрадовался Федор Тимофее¬
вич. — Где так долго? — Он повесил брюки на спинку стула и,
подняв на лоб очки, любовно поглядел на дочь.
— Я поглажу тебе их, папа, сквозь мокрую тряпку, — не
отвечая на вопрос, сказала Стеша и неожиданно для себя вме¬
сто стыда за свою ложь почувствовала неприязнь к мачехе, ко¬
торая не ухаживает за отцом и выдумывает какие-то свои,
никому не нужные нормы поведения в семейной жизни.
Стеша наскоро, без желания, выпила остывший чай, вымы¬
ла посуду, включила электрический утюг. Быстро двигаясь по
комнате, она рассказала отцу о том, что завуч намекает Алек¬
сандру Александровичу на уход из школы, но ученики не до¬
449

пустят этого, и родители, наверное, тоже будут протесто¬
вать.
— Не думаю, чтобы до этого дошло, — задумчиво сказал
Федор Тимофеевич. — В школе такой справедливый парторг —
Алексей Петрович. Ксения Петровна тоже всегда смело защи¬
щает правду, да еще сколько найдется людей, которые в обиду
Александра Александровича не дадут! Ну, а на всякий случай
ты, Людмила, обойди наших близких знакомых, поговори
насчет Александра Александровича. Или нет, есть же роди¬
тельский комитет! Кто председатель-то?
— Коновалова!—зевая, ответила Людмила Николаевна.
— Мать Сашка?
Яркая краска залила щеки и шею Стеши.
— Она самая, — сказала Людмила Николаевна. — Только
я довольна буду, если Бахметьева все-таки уволят из школы.
Взгляды у него слишком смелые, с такими взглядами только
молодежь портить.
Стеша почти уронила утюг на подставку и с изумлением
посмотрела на мачеху.
— Что вы, Людмила Николаевна! — возмущенно сказала
она. — Зачем вы говорите такое?
— Правда, Люся, учитель что надо и человек правильный.
Только... — Федор Тимофеевич замолчал на мгновение, стаски¬
вая сапог, — глухой. Вот беда.
— Значит, не пойдете к родителям? — спросила Стеша ма¬
чеху.
— А ты ложись-ка спать, — миролюбиво ответила Людми¬
ла Николаевна. — Утро вечера мудренее. Завтра и поговорим.
Стеша аккуратно повесила брюки на спинку стула, отнес¬
ла в кухню утюг, убрала со стола зеленое с белыми полосками
одеяло, на котором гладила, и ушла в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Закрывала глаза, и сейчас
же ей представлялись розовые стволы сосен, лицо Саши с его
обычной застенчивой улыбкой, а порой с затаенной усмешкой
и осторожный, первый в жизни поцелуй.
17
ОБЪЯСНЕНИЕ
Утром, как только Александр Александрович вошел в учи¬
тельскую, девушка-секретарь сказала, что Алевтина Илларио¬
новна ждет его в кабинете директора.
Александр Александрович знал, что не сегодня-завтра по¬
следует продолжение разговора на педагогическом совете, ко¬
450

торого он толком не слышал и в подробностях узнал со слов
своих приятелей-учителей, предполагая, что в их передаче все
неприятное было смягчено.
Он вошел в маленький, неуютный кабинет директора и сел
на скамейку у стены, ожидая, когда Алевтина Илларионовна
закончит разговор с колхозным бригадиром Дарьей Те¬
рентьевной.
Вскоре та ушла, и Александр Александрович пересел на
стул, рядом со столом завуча. Алевтина Илларионовна встала,
подошла к двери и прикрыла ее покрепче.
— Слушаю вас, Алевтина Илларионовна.
— Я еще раз хочу напомнить вам о вашем безответствен¬
ном поступке на поле. Непонятно, как мог учитель не заметить,
что с поля ушли все мальчики! Непонятно, как можно было
потом не принять никаких мер, чтобы наказать учеников!
— Мы же достаточно говорили об этом на педсовете. Боль¬
ше мне сказать нечего, — устало ответил Александр Александ¬
рович.
Алевтина Илларионовна пожала плечами и продолжала с
возмущением в голосе:
— А ваш ученик Ласкин в школу, видимо, не вернется. Он
связался с подозрительными людьми, пьет, играет в карты,
сквернословит...
— Наш ученик. Я ослышался? Мне показалось, вы сказа¬
ли «ваш»?
— Да, я сказала «ваш»\ Вы его классный руководитель.
Как случилось, что вы не обратили внимания на этого учени¬
ка?— придирчиво спрашивала Алевтина Илларионовна.
Она сидела перед Александром Александровичем красная
от негодования и смотрела на него светлыми злыми глазами.
Когда она сердилась, у нее краснели веки и светлые ресницы
казались совсем белыми. В душе Алевтина Илларионовна
искренне считала, что глухой человек не может быть учителем,
и была убеждена, что Нина Александровна поддерживает
Бахметьева только из жалости, а сама с радостью избавилась
бы от него.
— Все это объяснимо, Алевтина Илларионовна, — медлен¬
но заговорил Александр Александрович. — Вы же знаете, что
представляет собой Коля Ласкин. Это человек от природы не
умный, не способный, а родители своим нелепым воспитанием
сделали его мрачным и озлобленным. Обстоятельства столкну¬
ли его с нехорошими людьми. Почва была готова. Вот так это
и случилось, Алевтина Илларионовна. А я подобрать ключ к
сердцу Ласкина, каюсь, не сумел, хотя и пытался.
Александр Александрович безнадежно развел руками.
— Еще одно, — сказала Алевтина Илларионовна таким то¬
451

ном, будто отсчитывала провинности учителя, — у меня была
мать Стефании Листковой...
— Мачеха, — поправил Александр Александрович.
Алевтина Илларионовна вскинула плечи, это означало:
мать или мачеха — все равно.
— Листкова недовольна вами. Говорит, что вы поощряете
роман Стефании с Коноваловым, не учитывая, что для рома¬
нов не пришло время, что Коновалов стал хуже учиться из-за
этого...
Алевтина Илларионовна встала. Она говорила уже не от
имени мачехи Стеши Листковой. Она искренне возмущалась
Александром Александровичем.
— Мы не раз спорили с вами на эту тему, Алевтина Илла¬
рионовна,— тоже вставая и повышая голос, сказал Александр
Александрович. — Все свои доводы я уже излагал вам. По по¬
воду Коновалова скажу одно: мачеха Листковой грубо вме¬
шалась в его дружбу со Стешей, запретила ему бывать у них.
А он в их доме почти вырос... И дружба у него со Стешей на¬
стоящая.
Александр Александрович нервно прошелся по комнате и
снова остановился у стола.
— Меня удивляет только одно: почему вы, педагог, завуч,
хотите уйти от жизни? Жизнь есть жизнь, и как бы вы ее ни
приспосабливали к своим теориям, она останется такой, какая
есть. Мачеха Стеши Листковой не разрушит дружбы Стеши и
Саши, она только научит свою падчерицу лгать и притво¬
ряться.
— Вас не переспорить! За пятьдесят лет жизни я не встре¬
чала такого спорщика! — раздраженно сказала Алевтина
Илларионовна. (Александр Александрович знал, что ей не
пятьдесят, а сорок лет и она прибавляет возраст со зла.) —
Простите меня, вы в силу своего недуга отстаете от жизни,
и, естественно, не можете быть полноценным педагогом...
— Я давно понял вас, Алевтина Илларионовна, — перебил
ее Александр Александрович, — вы вынуждаете меня уйти из
школы. Я устал от ваших бесконечных выпадов. Ищите дру¬
гого учителя! — И он стремительно вышел из комнаты,
18
СВИДАНИЕ
Всю жизнь Прасковья Семеновна вставала с рассветом.
Желание понежиться в постели не было ей знакомо. На рабо¬
ту она уходила рано, успевая подоить корову, прибрать в до¬
ме, приготовить немудреный обед.
452

Чистоту двора поддерживал Саша, и мать требовала, что¬
бы поленницы березовых дров стояли в строгом порядке, что¬
бы всегда на месте, под навесом, были ведра, кадки и другие
необходимые вещи. Летом, весной и осенью Саша ежедневно
подметал двор, а зимой расчищал его от снега.
Было еще одно занятие у Саши, которое он любил страстно.
На вышке дома жили два лесных голубя. Он принес голубят
из тайги прошлым летом. Голубиное гнездо он выследил еще
тогда, когда лежали в нем яички. В гнезде росли птенцы. Птен¬
цы подросли, и Саша взял из гнезда двух голубят. Теперь они
были взрослыми и совсем ручными.
Утром в воскресный день он прибрал двор и забрался на
чердак к голубям. Покормил их, выпустил полетать. Стоя на
лестнице, Саша следил, как в безоблачном небе они летели
рядом все выше и выше.
Неожиданно он услышал громкий разговор. Слова доно¬
сились снизу, от ворот. На улице у ворот какая-то женщина
ь клетчатом полушалке на голове что-то быстро рассказывала,
плакала и причитала. С ней стояла Сашина мать.
— Вчерась, милая, и отправили... — слезливо говорила
женщина.
Саша узнал Пелагею Дмитриевну Ласкину и почти куба¬
рем скатился с лестницы. Он выбежал за ворота и, забыв по¬
здороваться, спросил:
— Что с Колей?
Пелагея Дмитриевна заплакала навзрыд, размазывая сле¬
зы рукавом стеганки.
Из ее бессвязных слов Саша понял, что Коля не захотел ни
возвращаться в школу, ни идти работать на завод, и вот вче¬
ра по ходатайству школы и районного отдела народного
образования Колю увезли в детскую колонию недалеко от
села.
— Так вот и увезли!.. — рыдала Пелагея Дмитриевна.
В тот же день Александр Александрович попросил началь¬
ника колонии разрешить секретарю комсомольской организа¬
ции школы Саше Коновалову повидать Колю Ласкина.
Свидание состоялось в кабинете начальника. Коля тороп¬
ливо вошел, старательно закрыл дверь и, к величайшему
изумлению, вместо начальника увидел Сашу. Он стоял у окна.
Кроме него, в кабинете никого не было.
Саша шагнул навстречу Коле, протянул руку, но тот отшат¬
нулся, опустил голову, исподлобья, неприязненно взглянул на
школьного товарища.
Оба заметно волновались. Неловкое молчание нарушил
Саша:
— Ты не думай, Пипин Короткий, что отношение ребят к
453

тебе стало хуже. Ну, оступился, исправишься, со многими слу¬
чается... Не каждый сразу на верный путь встает...
— Ты зачем пришел? Сострадание мне высказывать?! —
хриплым голосом спросил Ласкин, поднимая голову. Он по¬
краснел, зло сощурил глаза, губы его дрожали.
— Да, я жалею тебя. Очень жалею. И все ребята жалеют.
Ты у нас лучший футболист, да и так ничего плохого не де¬
лал ребятам... Разве плохо жалеть товарища?
— Не надо мне вашей жалости!.. — еще более озлобленно
сказал Коля. — Ты зачем пришел? И без тебя тошно!
— Ну и хорошо, что тошно, — спокойно сказал Саша, не
двигаясь с места и не пугаясь угрожающих жестов Пипина
Короткого. — Коли душа не на месте, значит будешь искать
лучшей доли. — Саша замолчал и со словами: «На вот, возь¬
ми!» — протянул Коле сверток.
— Что это? — немного мягче спросил тот.
— Сладкого принес.
— Ты бы лучше махорки...
— В следующий раз, — поспешно согласился Саша. — Ну,
мне пора. На прощание еще вот что хочу сказать тебе. Жизнь
у нас у всех впереди. Еще всего достигнуть можно. Ты не
вздумай считать, что твоя песенка спета. Это будет хуже
всего.
— Но, но, учитель нашелся! Не нуждаюсь!.. — запротесто¬
вал Ласкин, но в тоне его голоса уже не было зла, скорее —
досада.
— Ну, прощай! — Саша протянул руку.
Коля помедлил и тоже протянул руку.
Саша крепко сжал ее и выскочил за дверь.
Коля подошел к окну, посмотрел вслед товарищу. Саша
обернулся и приветливо помахал рукой. Коле захотелось вер¬
454

нуть его, поговорить по-другому, без обидных выкриков и зло¬
бы, но он только вздохнул и привычным движением полез в
карман за папиросами. Папирос не оказалось, да и закурить
не удалось бы: вошел начальник.
...В Погорюй Саша возвращался не по дороге. Он свернул
на заросшую травой тропинку, ведущую к леспромхозу. Этот
путь был в два раза короче. Деревья, стоявшие стеной, засло¬
няли от холодного ветра, и он буянил только наверху, шумел
и раскачивал кроны. Зеленые, вечно молодые, поднимались
здесь хвойные деревья и рядом с ними постаревшие за осен¬
ние месяцы голые осины и березы с кое-где уцелевшими пур¬
пурными, желтыми и оранжевыми листьями.
Сквозь шум ветра донесся звук мотоцикла. Кто-то тоже
сокращал путь и ехал через леспромхоз. Саша устало присел
на пенек.
Вскоре на изогнутой тропинке, умело лавируя между де¬
ревьями, появился мотоциклист. Это был Алексей Петрович.
Он неуклюже сидел на мотоцикле, сутулый и толстый, в корич¬
невом плаще, в сапогах, в выцветшей коричневой шляпе,
сдвинутой на затылок. Глаза его закрывали очки в кожаном
ободке, и на руках были надеты большие кожаные рукавицы.
Алексей Петрович увидел Сашу, резко затормозил маши¬
ну, опустил ноги на тропинку и сдвинул очки на лоб.
— Не Ласкина ли проведывал, а? — спросил он.
— Точно, Алексей Петрович.
— Молодцом! — отозвался учитель. — Ну и что, а?
— Вначале чуть ли не с кулаками на меня: зачем, мол,
пришел, а под конец стал помягче. — Саша вспомнил про¬
щальный взгляд Ласкина через окно кабинета начальника и
удовлетворенно улыбнулся. — Только мне очень жаль его,
Алексей Петрович. Может быть, он и так исправился бы. За¬
чем жё в колонию? Это все равно что тюрьма. Ведь никакого
преступления Ласкин не совершил.
— Нет, Саша, все сделано верно. Нельзя было не вмешать¬
ся в судьбу Ласкина, — сказал Алексей Петрович. — Я, Алек¬
сандр Александрович и Ксения Петровна много думали, сове¬
товались, спорили и пришли к выводу, что такого безвольного,
как Ласкин, исправить может только детская колония. Сам он
никогда не поднимется.
Алексей Петрович снял рукавицу, достал платок, вытер за¬
слезившиеся от ветра глаза и ненадолго задумался.
— Ты вот говоришь: что он сделал? — продолжал Алексей
Петрович. — Бросил школу, ушел из дому, работать не желает,
связался с подозрительными людьми, пьет, курит, играет в
карты, ругается. А если вовремя не взяться за него, и на пре¬
ступления пойдет. Нет, Саша, детская колония не тюрьма. Мо¬
455

лодежь там учится, работает. Есть у них и кружки различные
и даже литературный конкурс сейчас проводится. И таких, как
Ласкин, там немало.
— Трудно ему там будет, Алексей Петрович! — с жалостью
сказал Саша.
— Не легко, — согласился Алексей Петрович. — Дисци¬
плина там строгая! И все же я рад за Ласкина. Через два-три
года из него человек выйдет.
Алексей Петрович приветливо кивнул Саше, опустил на
глаза очки. Мотоцикл оглушительно затрещал и скрылся за
соснами.
19
ЗАЯВЛЕНИЕ
Весть о том, что Александр Александрович уходит из шко¬
лы, облетела всех учеников. Десятиклассники всполошились.
В десятом классе в последние дни вообще было тревожно.
Некоторое время класс жил разговорами по поводу исчезнув¬
шего из школы Пипина Короткого, затем слухами о том, что
он сдружился с пьяницей и хулиганом Сенькой-воином, и, на¬
конец, известием о его определении в трудовую колонию. Но,
конечно, самые горячие разговоры вызвала весть об уходе
Александра Александровича. Ребята не могли представить се¬
бе другого классного руководителя, не могли примириться с
мыслью, что кончатся их вечерние походы на поляну за село
с фонарем и картой звездного неба, что не будет увлекатель¬
ных математических конкурсов и, наконец, просто не будет
Александра Александровича — справедливого, внимательного
Александра Александровича.
По предложению Саши Коновалова и старосты Зины Зай¬
цевой десятиклассники после уроков собрались на поляне за
селом. Сидя и лежа на земле, ребята окружили Зину — самую
старшую по возрасту —и требовали «решительных мер». Обо
всем говорили откровенно и горячо.
, Маленькая и щупленькая, с нездоровым цветом лица, с но-
cQM-пуговкой и жидкими прямыми волосами, зачесанными
кверху, Зина пользовалась абсолютным авторитетом среди
школьников и за свои неизменные пятерки с первого класса,
и, главное, за второй разряд по стрельбе. В августе этого года
она ездила в Москву, на спартакиаду народов СССР, и воз¬
вратилась с серебряной медалью. Эх, Зинка, Зинка! Сколько
мальчишек мечтало иметь такое ружье, как у нее, и стрелять,
как она! Известно было, что Зина твердо выбрала себе про¬
фессию охотника и никакие сомнения по поводу будущего ее
456

не мучили. В этом тоже было ее преимущество перед ребя¬
тами.
Теперь Зина стояла в кругу одноклассников в узкой юбке
и мальчишеской вельветовой курточке и властно потряхивала
короткими волосами. Не было в ней ничего девичьего, и каж¬
дый, кто видел ее, не раз думал: «Зачем она не родилась маль¬
чишкой?»
— Ну, Сашок, что ты скажешь? — предоставила Зина сло¬
во Саше Коновалову и размашистым, мальчишеским движени¬
ем хлопнула его по плечу; затем она шмыгнула носом, прове¬
ла над верхней губой большим пальцем и села на землю, сло¬
жив ноги крест-накрест, натягивая на колени узкую юбчонку.
От волнения на Сашиных щеках выступили красные пятна.
— Ребята! — сказал он. — Мы не можем допустить, чтобы
такой учитель, как Александр Александрович, ушел из школы!
Он любит школу и своих учеников больше всего в жизни. Это
мы все чувствуем. Верно, ребята? И, конечно, он уходит не по
своему желанию!
— Верно! Конечно, верно!
И Саша, вдохновленный поддержкой товарищей, продол¬
жал горячо:
— У Александра Александровича нет семьи, как у Алевти¬
ны Илларионовны, или у директора, или у Алексея Петровича.
У него ничего нет в жизни, даже самого необходимого для че¬
ловека — слуха. И теперь
его заставляют уйти из шко¬
лы, потому что он глухой и
будто бы плохой учитель. Но
мы-то знаем, что это неправ¬
да! Давайте напишем заяв¬
ление, что мы протестуем
против ухода Александра
Александровича, что мы бу¬
дем жаловаться министру,
если в школе нашей совер¬
шится такое беззаконие. На¬
пишем в облоно, а копию
отдадим Алевтине.
— В «Правду»! — за¬
кричал кто-то.
— Нет, лучше самому
министру!
— И еще, Саша, разре¬
ши мне добавить, — сказала
Зина, как на уроке протяги¬
вая руку и забывая, что

председатель она. — Мы дадим честное комсомольское слово
и об этом укажем в заявлении, что никогда не воспользуемся
глухотой Александра Александровича.
— Как это? — наивно спросил Миша.
— А так, как это часто делаешь ты, — пояснила Зина, и
все засмеялись.
— Да, дадим честное комсомольское слово! — сверкая гла¬
зами, почти кричал Саша. — Кто «за»?
— Постой, я же председатель! — засмеялась Зина, оттал¬
кивая Сашу.
Тот не удержался на ногах и сделал несколько шагов впе¬
ред по ровной поляне.
— Кто «за»? — спросила Зина. — Единодушно! Сразу вид¬
но, что класс дружный. — Она заметила, что Никита Воронов
скорчил гримасу и недовольно повел плечом. — Ты, Воронов,
что-то сказать хочешь? Или боишься, что слова не сдержишь?
— За себя я не боюсь, — ответил Никита, — а за Мишку
и Сережку опасаюсь, как бы они класс не подвели.
— Сережа и Миша, — сурово сказала Зина, — вы поняли?
Сделайте вывод... А теперь, Миша, на тетрадь, вот авторучка.
Пиши все слово в слово, как здесь говорили. А вы не расхо¬
дитесь,— обратилась она к ребятам, — подписи ставить бу¬
дете.
Миша поудобнее уселся на связку учебников, разложил на
пеньке тетрадь и принялся писать крупным, красивым почер¬
ком. Ребята с оживленным гулом рассыпались по поляне. Бы¬
ло у них хорошо на сердце. Казалось, подпишут они под заяв¬
лением свои фамилии, и все станет на свое место: не коснется
Александра Александровича несправедливость, и ничто не
изменится в жизни десятого класса. Хорошо же жить на белом
свете в семнадцать лет!
Мальчики увлеченно играли в чехарду, девочки пели, бе¬
гали в «горелки». Один за одним подходили они к пеньку и
расписывались сразу на двух заявлениях: «на всякий случай»,
как сказал по поводу второго экземпляра заявления предусмо¬
трительный Миша. Он последним поставил свою подпись и за¬
любовался.
Заявление выглядело внушительно.
На другой день Зина Зайцева, волнуясь, постучала в дверь
с надписью «Директор». Получив разрешение войти, она не¬
решительно прошла по длинной комнате к столу директора.
У нее было такое ощущение, что идет она неритмично и вот-
вот за что-то зацепится.
Алевтина Илларионовна плечом придерживала около уха
телефонную трубку и быстро записывала что-то на клочке бу¬
маги.
453

— Сколько? Сто восемьдесят? Так. Для каких классов?
Для восьмых и девятых? Очень хорошо!
Речь шла, видимо, об учебниках.
Зина, стоя, ждала. Обеими руками она держала заявление
десятого класса.
Алевтина Илларионовна, как всегда, была в коричневом
платье с белым воротничком.
Она повесила трубку, что-то торопливо написала на бу¬
мажке и потом, строго посмотрев на Зину, спросила:
— Ну что?
— Вот заявление вам от нашего класса, — неуверенно ска-
зала Зина.
— Какое еще заявление? — удивилась Алевтина Илларио¬
новна и взяла у Зины бумагу, коснувшись полной розовой ру¬
кой ее руки.
Она пробежала глазами исписанный лист бумаги, и лицо ее
выразило изумление, плечи приподнялись, брови прыгнули.
— Десятый класс, грубо говоря, сует нос не в свое де¬
ло!— с раздражением сказала она, опуская заявление в при¬
открытый ящик стола. — Педагогическую сторону работы шко¬
лы решают не ученики, а администрация школы и педагоги¬
ческий совет!.. Кроме того, — подумав, добавила Алевтина
Илларионовна, — Александр Александрович собирается ухо¬
дить сам. Он человек умный и видит, что педагогический труд
ему не по силам. Прошу передать это десятому классу.
— Можно идти? — спросила Зина.
— Можешь.
Зина вышла с пылающим лицом, размазывая по щекам
слезы.
20
БОЙКОТ
Александр Александрович писал на доске задачи. Он дер¬
жал в левой руке тетрадь, в правой поскрипывал и крошился
мел. Иногда на доске с чуть заметными красными линейками
для третьего класса мел писал лиловым цветом. Александр
Александрович поворачивал его другой стороной и добродуш¬
но журил дежурных:
— Обмакнули в чернила. Не удержались. Без шалости ни
шага!
Класс настороженно следил за рукой учителя. Зина в это
время думала: «Контрольную мы должны написать без двоек.
Александр Александрович будет рад. Если Сережка Петров —
459

худший ученик по математике — не решит задачу, которая на¬
писана сейчас на доске, то, значит, он форменный дурак. Но
даже если он не решит задачу, то пример он решит обязатель¬
но. Сколько их перерешала я с Сережкой за последнюю неде¬
лю!» Зина смотрит на Сережку. Он, низко склонив черную куд¬
рявую голову, что-то читает в учебнике... «Вот еще новости:
занялся литературой на контрольной!» — возмутилась Зина и
негромко окрикнула его:
— Сережка! Закрой книгу!
В классе поднялся шум. Зина повернулась к доске, и у нее
вспыхнули уши. Вторым вопросом контрольной был не при¬
мер, как она предполагала, а доказательство теоремы. Зна¬
чит, у Сережки верная двойка. Значит, снова скажут, что у
глухого учителя не может быть стопроцентной успеваемости.
Зина поворачивается и снова смотрит на Сережку. Он во¬
ровато закладывает бумажкой страницу в учебнике геометрии.
Зина в негодовании отворачивается и встречает тревожный
Стешин взгляд. «Двойка или честь?» — спрашивают ее золо¬
тисто-коричневые глаза.
— Честь! — шепчет Зина. — Конечно, честь! Убери, Сереж¬
ка, геометрию, перестань списывать!—требовательно шипит
она, и к ее голосу присоединяются другие.
Сережка удивленно смотрит на товарищей: «Что они, с ума
сошли? Ведь у меня будет двойка». Но класс гудит, и Сереж¬
ка с отчаянием прячет книгу.
Александр Александрович вытер платком мел с пальцев,
задумчиво поглядел в окно. Он чувствует: класс сосредоточен,
в классе тишина. Двадцать восемь голов склонились над рас¬
крытыми тетрадями. Двадцать восемь разных людей. За эти
годы Александр Александрович изучил их характеры, способ¬
ности каждого. Он знает, что Митяя Звонкова нельзя внезапно
вызвать к доске: растеряется. Его нужно предупредить, что
будет отвечать через одного. Знает Александр Александрович
безудержную фантазию Миши, целеустремленность Ивана,
прямолинейность Зины, случайно родившейся девочкой, бесха¬
рактерность Сережки, честность и чистоту Саши. Какие они
выберут себе пути? Кому из них будет сопутствовать удача и
кто станет пасынком жизни?
Все эти дни Александр Александрович был неспокоен, рас¬
сеян, раздражителен. После оскорбительного разговора с зав¬
учем он твердо решил уйти из школы. Уйти немедленно.
А может быть, он погорячился? Может, нужно было всту¬
пить в борьбу с Алевтиной Илларионовной за свое право
остаться в школе и преподавать? Ведь можно пожаловаться
и в высшие инстанции —и он был уверен, что его бы поддер¬
жали.
460

Но всего этого не хотел делать Александр Александрович.
Где-то в глубине своего сердца он все время чувствовал не¬
удовлетворенность собой как педагогом. Он чувствовал и, мо¬
жет быть, по привычной требовательности к себе преувеличи¬
вал то обстоятельство, что глухота действительно мешает ему
стать таким педагогом, каким он хотел быть.
Александр Александрович дважды покупал в городе зву¬
ковые аппараты. Но они почти не уменьшали его глухоты и
раздражали неудобным устройством. Все же Александр Алек¬
сандрович не терял надежды, что будет изобретен какой-то бо¬
лее совершенный аппарат и вот-вот поступит в продажу.
...На контрольных уроках Александр Александрович дает
себе право мысленно как бы уходить из класса. И он уходит —
сначала в тайгу, с ружьем за плечами. Идет на лыжах по за¬
снеженной охотничьей тропе, заметной только опытному глазу
охотника. Он сворачивает в сторону по следу черно-бурой ли¬
сицы, разгадывая ее хитрость по петлям следов, и сам долго
петляет за ней по тайге. Но вот гремит выстрел, и лисица ле¬
жит на снегу. Он умеет освежевать лисицу так, чтобы не испор¬
тить чудесной шкурки. Но кому же подарить этот дорогой по¬
дарок? Кати нет. О ней остались одни несбыточные мечты да
письма и фотография, которую он ставит перед собой, когда
думает о ней.
Александр Александрович оборачивается, смотрит на уче¬
ников. Все заняты работой. Пишут кто с волнением, кто уве¬
ренно, почти играючи.
...И он снова мысленно уходит из класса. В его воображе¬
нии звучит музыка. Он слышит увертюру из «Евгения Онеги¬
на»: музыкальные фразы следуют одна за другой. Сегодня
вечер он посвятит музыке. Его пианино, верно, расстроено, и
он давно не играл. Кстати, эту увертюру он и сыграет на кон¬
церте самодеятельности в клубе...
Он снова поворачивается, смотрит на ребят. Саша Коно¬
валов увлекся работой, низко склонив голову над тетрадью.
Он мечтает стать летчиком.
Мало ли о чем мы мечтаем в юности! Иногда мечты сбы¬
ваются, иногда остаются мечтами...
Зина решила задачу раньше всех и приступила к теореме.
«Если пирамида пересечена плоскостью, параллельной основа¬
нию...»— написала она мелким, красивым почерком и взгляну¬
ла на Сережку. Тот сидел, угрюмо склонившись над чистой
тетрадью. Зине стало жаль Сережку.
Время перешло на вторую половину урока. Уже сделали
контрольную Зина Зайцева и Саша Коновалов. Они положи¬
ли тетради на стол Александра Александровича и вышли из
класса. Кончил писать и Миша Домбаев, но медлил уходить:
461

рядом с ним в безнадежной позе «погибал» Сережка Петров.
То и дело он глядел на Мишу умоляющими глазами.
— Ну, пошел сдавать! — со вздохом сказал Миша, как все¬
гда колеблясь между долгом комсомольца и жалостью к това¬
рищу.
Он взял в руки тетрадь и собрался было вылезать из-за
парты.
— А я, значит, погибай? Хоть бы намекнул... — отчаянно
зашептал Сережка.
— Ну, давай условие. Не пропадать же... — безнадежно
махнул рукой ^1иша.
Он быстро взглянул в тетрадь Сережки, и среди тишины
класса, нарушаемой лишь шелестом бумаги, тихим шорохом
движений и поскрипыванием перьев, раздался его шепот:
— Сережка, пиши: «Предположим, что ребро куба рав¬
няется «а», тогда объем его будет равняться «а3». По усло¬
вию известно, что длина диагонали основания равна вось¬
ми...»
На низком лбу Сережки выступили капли пота. Он быстро
пробежал глазами по классу и начал писать.
Произошло страшное событие: на глазах всего класса Се¬
режка и Миша нарушили свое комсомольское слово.
Александр Александрович продолжал стоять у стола, по¬
вернувшись к окну. Белая рука его с длинными пальцами ле¬
жала на журнале. Он ничего не слышал. Он верил своим уче¬
никам.
Многие в этот момент глядели на учителя, и им было за
него больно.
— Прекратите! Немедленно прекратите! — гневно сказала
Стеша, и с разных концов класса послышался возмущенный
шепот.
Александр Александрович словно почувствовал беспокой¬
ство класса. Заложив за спину руки и поглядывая на ребят,
он медленно прошел между рядами парт, задержался около
Сережки.
— Так! Верно! Молодец!—довольно сказал он. — Только
поторопись, а то не успеешь.
— Подлость какая! — ахнула Стеша на весь класс.
Но Мише уже было все равно. Он нарушил слово и знал,
что придется перед товарищами держать ответ. Сначала жа¬
лость к Сережке толкнула его на это, а потом, когда со всех
сторон послышался протест учеников, его охватило обычное
упрямство. Дальше он уже представил себя мучеником за
совершенное доброе дело и готов был нести свой крест.
Беспокойство класса нарастало.
Александр Александрович не мог понять, чем оно вызвано.
462

Те, мимо кого он проходил, склонялись над тетрадями, те, с
кем встречался глазами, отводили взгляд в сторону.
«Кто-нибудь списывает», — догадался учитель. Он пригля¬
делся к слабым ученикам и подумал о Сереже Петрове.
Александр Александрович подошел к его парте. Петров
кончал теорему.
— А ты, Михаил? — вполголоса спросил Александр Алек¬
сандрович Домбаева, глазами указывая на его закрытую тет¬
радь.
— Я кончил.
— Вижу, что кончил. Тогда положи тетрадь и марш из
класса.
Миша Домбаев не ошибся: ему пришлось держать ответ
перед классом. В тот же вечер мальчишки устроили ему и Се-
режке~«темную», а класс объявил бойкот.
Нет ничего страшнее одиночества. Это испытали на себе
Миша Домбаев и Сережка Петров. Школа стала им чужой, а
товарищи — враждебны. Жизнь в эти дни казалась им непри¬
ветливой и суровой, Погорюй — тесным и надоевшим.
Сережка с Мишей стали теперь неразлучными, но что из
этого? Вся школа, все жители Погорюя знали, что класс объ¬
явил им бойкот. Сверстники показывали на них пальцами и

кричали вдогонку: «Эй, прокаженные!» Малыши, которые ста¬
новятся опасными и несносными, когда могут чем-то подраз¬
нить старших, бегали за ними стайками и кричали: «С вами
все молчат, с вами все молчат!» А взрослые сочувственно рас¬
спрашивали, что случилось..
Молчание товарищей было страшнее всего. Одноклассники
не замечали Сережи и Миши.
Однажды на перемене дежурная десятиклассница обвела
взглядом пустой класс, из которого еще не вышли эти двое, и
сказала:
— Ну, все ушли. Открываю! — и полезла на подоконник к
форточке.
Никита Воронов составлял список желающих ехать в вос¬
кресенье в город на оперу «Аида». Он переписал всех по пар¬
там и пропустил ту парту, за которой сидели Миша и Сереж¬
ка. Даже на школьный воскресник они не были допущены.
Юноши и девушки мстили им за измену классу. И в своей
мести класс был жесток.
Сережа переносил бойкот, в общем, спокойно. После шко¬
лы, как всегда, он удалялся в свой выселок и остаток дня
торчал на коневодческой ферме, около Урагана. А Мише де¬
ваться было некуда, и он совсем извелся.
Как всегда, бабка Саламатиха была в курсе переживании
внука. Но и она тут стала в тупик.
Однажды в предвечерний час, когда голубеет белый снег
и белым становится голубое небо, бабка Саламатиха несла на
коромысле воду из колонки, которую этим летом построили
напротив сельпо. По дороге она встретила Митяя Звонкова.
Шел Митяй медленными, широкими шагами, одет был в уз¬
кий, не по его могучим плечам овчинный тулуп, перехвачен¬
ный солдатским ремнем. Тулуп под мышкой лопнул, на спине
расползся. Из дыр выглядывали клочки серого меха. На ногах
Митяя были надеты перевязанные в щиколотках оленьи унты,
с голенищами, вышитыми разноцветным бисером, и с кисточ¬
ками на пятках. Унты приводили в восторг погорюйских ма¬
лышей.
— Постой-ка, богатырь! — сказала Саламатиха, ставя на
снег синие эмалированные ведра.
Митяй неохотно остановился.
— Что это вы Мишатку со свету сжить захотели? — под¬
боченившись и наступая на Митяя, заговорила басом Сала¬
матиха.— Проучили — и хватит! Так нет, душу вытрясти хо¬
тите!
— Как класс, так и я, — добродушно глядя на Саламати-
ху ласковыми глазами, ответил Митяй. — Он сам против всего
класса пошел.
464

— Вот я и говорю: проучили — и хватит! Ты там дружкам-
то подскажи, а то они меры не знают.
Саламатиха легко наклонилась, подхватила плечом коро¬
мысло, поднялась и, плавно покачиваясь, направилась к дому.
— Ладно, подскажу, — сказал ей вслед Митяй.
По своей душевной доброте он давно уже жалел Мишу и
Сережку. И наконец решил вступиться за них.
В этот день Зина Зайцева находилась в особенно возбуж¬
денном состоянии. Накануне она изрядно побродила по тайге
со своим дядей, известным охотником района. Настреляли бе¬
лок и зайцев, а Зине удалось даже убить горностая. Полдня
кружил он девушку между деревьями, но провести не сумел.
Выстрел был сделан мастерски, в голову. Шкурка осталась
неповрежденной.
За день, проведенный в тайге, загрубел на холоде Зинин
круглый вздернутый носик, обветрились щеки. Весь класс —
да, пожалуй, и вся школа — уже знали о горностае. Ивашка
Зайцев, младший братишка Зины, притащил горностая в шко¬
лу, и белоснежный зверек с откинутой головой и бусинкой-
глазом, с вытянутыми лапками и свешенным черным хвости¬
ком переходил из рук в руки, из класса в класс.
Имя Зины повторялось с одобрением и завистью. Кто-кто,
а погорюйские школьники знали, как трудно выследить гор¬
ностая и что значит выстрелить в голову, не повредив
шкурки!
Итак, Зина Зайцева стала героем этого дня. Перед уроком
она вбежала в класс со словами:
— Ура, ребята, ура!
Все с любопытством навострили уши, а некоторые вско¬
чили с парт и окружили старосту.
— В школе организован кружок танцев! Садитесь, я буду
подходить ко всем по очереди!
Зина взяла карандаш и тетрадь и быстро пошла между
рядами. Записывались больше девочки, но в списке оказались
и мальчики. Мимо парты Сережки и Миши Зина прошла не
задерживаясь.
— Слушайте, ребята, — вдруг сказал Митяй, — докуда мы
будем обходить Домбаева и Петрова? Проучили — и хватит!
Меры не знаем! — повторил он слова Саламатихи.
— Ишь защитник нашелся! — возмутилась Зина.
— За предателя заступаешься! — крикнул Иван.
Никита презрительно махнул рукой в сторону Сережки и
Миши:
— Несознательные!
]g Библиотека пионера, том IX 465

Миша наклонился над партой, уткнулся лицом в ладони и,
не сдержавшись, заплакал перед всем классом.
— Не разжалобишь! — жестоко сказал Кирилл Ершов.
— Что же, вы их до конца учебного года на бойкоте дер¬
жать станете? — возмутился Митяй. — Да они уже всё поня¬
ли. Вот расскажу в райкоме комсомола, как вы тут хозяй¬
ничаете!
Почти все девочки поддержали Митяя.
С этого дня одноклассники начали разговаривать с Мишей
и Сережкой.
21
ДРУЗЬЯ
Вскоре на столе завуча появилось заявление Александра
Александровича. Корабли были сожжены. Путь к отступле¬
нию отрезан.
День подачи заявления был самым безрадостным за всю
сорокалетнюю жизнь учителя. Он ничем не мог заняться, ме¬
тался по комнате, чувствовал страшное одиночество.
«Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная
жизнь!» — несколько раз шептал он слова Лаврецкого, горя¬
чим лбом прижимаясь к стеклу окна. Какими дорогими каза¬
лись ему в эти минуты школа, ученики! А теперь ничего этого
не будет. Останутся одиночество и тишина, мертвая тишина,
к которой он уже достаточно привык. Но разве мог он жить
один на один с этой тишиной и одиночеством? Кричи, плачь,
зови на помощь — все бесполезно. Никому больше не ну¬
жен глухой учитель, ни обществу, ни человеку. Жизнь кончи¬
лась.
Если бы Александр Александрович знал, что именно в эти
минуты его ученики не пожелали разойтись по домам, пригла¬
сили к себе в класс Алевтину Илларионовну и потребовали
объяснить, почему она не согласилась с просьбой, изложен¬
ной в их заявлении, — у него стало бы теплее на душе.
Не знал он и того, что в это время по улице прошла жен¬
щина в синем плаще, с капюшоном, надвинутым на глаза, про¬
шла мимо окон его дома, нерешительно постояла у калитки и
скрылась за углом.
Это была Екатерина Ермолаевна Потемкина — Катя Кру¬
това, подруга его юности, его первая и единственная любовь,
о которой он помнил всю жизнь, помнил и настойчиво
искал ее.
С тех пор как Екатерина Ермолаевна нашла его по слу¬
чайной газетной заметке, они переписывались.. Письма прино¬
466

сили им радость и горечь. С мельчайшими подробностями
оживала счастливая юность, и сжималось сердце от сознания
ее неповторимости, оттого что жизнь — какая бы она ни бы¬
ла— все же прекрасная, больше чем наполовину прожита и
не за горами маячит неприветливая старость.
Они не встречались двадцать лет, но он по-прежнему лю¬
бил ее, совершенно особой, может быть слишком романтиче¬
ской любовью, которую пронес через всю свою жизнь.
Недавно Хоца Тороевич Домбаев ездил в Новосибирск на
совещание писателей. Екатерина Ермолаевна услышала, что
он односельчанин Александра Александровича, встретилась с
ним и узнала, что учитель Бахметьев оглох. Тревога и жалость
лишили ее покоя. Она с трудом дождалась отпуска и, не пре¬
дупреждая, приехала в Погорюй. Несколько раз она подходи¬
ла к дому Александра Александровича, но не решалась от¬
крыть калитку и уходила назад, мучительно размышляя, как
быть. Она думала о том, нужна ли эта встреча им, людям уже
немолодым, с определившимися судьбами. Не воскресит ли
она с новой силой затаившуюся с годами боль? Ведь за ра¬
достью встречи последует горечь неизбежной разлуки.
Вечером к Александру Александровичу пришел Алексей
Петрович. Румяный, вспотевший, он дышал шумно, будто бы
только что без передышки поднялся на четвертый этаж. Алек¬
сей Петрович всегда носил клетчатые штаны, заправленные в
сапоги, и пиджак с- жилетом. У него была бородка клиныш¬
ком. Лысину в три четверти головы прикрывали жидкие пряд¬
ки волос, зачесанные на косой ряд. Синие, немного выпуклые
глаза глядели добродушно и весело. Весь облик его напоми¬
нал русского купца прошлого века.
— Вынудили все же, а? — сказал он громко.
Букву «а» он приставлял почти к каждой фразе, и она име¬
ла самостоятельное значение. В том, как произносилось это
«а», было все, что хотел сказать Алексей Петрович. Сейчас
это «а» прозвучало так, точно он подчеркивал, как трудно бо¬
роться с несправедливостью.
— Твои орлы завучу такую петицию закатили, что вот-вот
она нагрянет и будет просить взять обратно заявление.
— Какую петицию? — наклоняясь к Алексею Петровичу и
прикладывая ладонь рупором к уху, тревожно спросил Алек¬
сандр Александрович.
— Пригрозили министром и центральной «Правдой». А?!
«А» выражало его восторг поступком учеников.
— Я не утерпел, — продолжал Алексей Петрович, — и ска¬
зал Коновалову: «Не теряйтесь, капля камень долбит». А он в
ответ: «Комсомольцы всегда стоят за правду». И у самого
глаза заблестели: почувствовал, что и среди учителей у них
467

есть верные союзники. Учителя почти все возмущаются, Са¬
ша, и не пассивно возмущаются — требуют педсовета.
Как радостно было Александру Александровичу слушать
все это! Легче становилось дышать. Комната не казалось уже
такой тесной и темной. Небо, которое виднелось в окне, не
угнетало безнадежной мрачностью. Он не одинок! Рядом с
ним друг и еще многие и многие его друзья, преданные и го¬
рячие, борются за него, за правду. Нет, жить стоит!
В это время раздался стук в дверь.
— Войдите, — отозвался Алексей Петрович.
Он, а вслед за ним и Александр Александрович поверну¬
лись к дверям.
Тревожное предчувствие шевельнулось в сердце Алексан¬
дра Александровича. Он напряженно ждал, пока откроется
дверь.
В дверях стояла Екатерина Ермолаевна. Она взглянула на
Алексея Петровича, на Александра Александровича и потом
уже не отрывала от него взгляда.
Тот же — и совсем не тот. Тогда, в последнюю встречу, ему
было двадцать лет. Молодой, нежный румянец играл на его
щеках, — теперь щеки бледные, и там, где когда-то появля¬
лись полудетские ямочки, залегли глубокие складки. Светлые
волосы, как и прежде зачесанные вверх, поседели на висках.
468

Постарел, очень постарел. Лицо, утомленное страданием. Не¬
знакомые две морщинки между бровями... А глаза те же: се¬
рые, с большими зрачками, с выражением жадной любозна¬
тельности...
Почти о том же думал и Александр Александрович, взвол¬
нованно и медленно двигаясь к ней. Катя! Подсолнушек!
Сколько долгих лет искал он ее, и вот она здесь, у него...
Александр Александрович протянул ей обе руки, но она не
приняла их, прижалась головой к его груди и заплакала.
Алексей Петрович некоторое время с изумлением смотрел
на эту сцену и, решив, что он лишний, незаметно вышел.
— Катя! Подсолнушек! — повторял Александр Алексан¬
дрович, осторожно прикасаясь к ее коротко стриженным вью¬
щимся темным волосам.
Он отстранил ее от себя и еще раз жадно заглянул в лицо.
Черные, чуть-чуть косящие глаза точно с тем же незабывае¬
мым выражением любви, преданности и заботы смотрели на
него, и ему стало страшно снова потерять то счастье, которое
вдруг заглянуло в его одинокую жизнь.
22
ИНСПЕКТОР
Письмо с заявлением десятого класса, отправленное Сте¬
шей и Зиной из города, дошло до Москвы как раз накануне
отъезда в Сибирь одного из инспекторов Министерства про¬
свещения. С резолюцией министра: «Присоединить к материа¬
лам для поездки в Сибирь. Разобраться», — это письмо было
передано товарищу Павлову.
Так нежданно-негаданно менее чем через две недели с того
момента, как в школе началась «история с десятиклассника¬
ми», в Погорюе появился инспектор Министерства просвеще¬
ния Павлов.
Областной отдел народного образования предупредил по
телефону дирекцию школы о его приезде. Нина Александров¬
на только недавно возвратилась из своей поездки по Чехосло¬
вакии и была ошеломлена теми событиями, которые без нее
разразились в школе.
Она вызвала к себе Алевтину Илларионовну и, встретив ее
ледяным взглядом, сказала:
— Ну-с, нахозяйничали?! Ваши художества даже до ми¬
нистерства дошли. Я спрашиваю вас, как это произошло? Как
это произошло? — повторила она своим гортанным голосом.
Ноздри у нее от гнева раздувались, щеки горели. Неболь¬
469

шая голова с гладкими глянцевито-черными волосами была
надменно закинута.
Алевтина Илларионовна стояла перед ней, как школьница,
в виноватой позе, ссутулившись и безвольно опустив руки.
— Я думала, что вы будете рады его уходу, — наивно ска¬
зала она.
— Я? Рада? — еще больше возмутилась Нина Алексан¬
дровна. — При чем тут я или вы? О деле, о школе, о детях вы
подумали? Доколе вы будете подходить к жизни с точки зре¬
ния личных симпатий и антипатий? Доколе вы будете ста¬
раться угадывать мои желания и попадать впросак?
Алевтина Илларионовна была не прочь исправить совер¬
шенное, если бы нашла для этого возможный путь.
— Вы поговорите с Бахметьевым... Может быть...
— «Может быть»! — еще больше возмутилась Нина Алек¬
сандровна.— Сначала создать нетерпимые условия, а потом
зазывать! Да что он,, мальчик, что ли?..
— Ну, как хотите! Я тоже думаю, что не стоит, — при¬
ободрилась Алевтина Илларионовна.
Нина Александровна с изумлением посмотрела на нее и
подумала: «До чего же неумна! Как можно было доверить
ей школу?»
— Понимаете ли вы, что мы обязаны любыми путями воз¬
вратить Бахметьева в школу?
— Но сегодня в десятом классе уже новый учитель! —
развела руками Алевтина Илларионовна.
— Пусть пока замещает Бахметьева. Он прямо с универ¬
ситетской скамьи, и ему полезна практика в школе.
Услышав, что в учительскую, расположенную напротив
кабинета, вошло несколько человек, Нина Александровна за¬
молчала. Из учительской в открытую дверь донесся разговор.
Видно было, как Ксения Петровна со стопкой тетрадей усе¬
лась за длинный стол, накрытый красной материей. За этим
же столом поместился и Алексей Петрович. У окна на диване
расположилась с книгами старшая пионервожатая Тоня, ху¬
денькая блондинка в пионерском галстуке и с такими же алы¬
ми бантиками в косах, причесанных «корзиночкой».
— Восьмой класс вчера тоже делегацию к Алевтине Илла¬
рионовне посылал, — говорила Тоня, — просят вернуть Алек¬
сандра Александровича. А представители девятого, говорят,
сегодня в город в районо отправились. Я уж уговаривала их,
чтобы не вмешивались не в свое дело...
— Почему же не в свое, Тоня? — снимая очки и поворачи¬
ваясь к девушке, отозвалась Ксения Петровна. — Александр
Александрович, как ты знаешь, с пятого класса их математи¬
ке обучал — следовательно, дело это их, кровное. А тебе, То¬
470

ня, я давно хотела сказать: нет, видно, у тебя молодого поле¬
та, смелости.
— И возраст у тебя для раздумья подходящий, — вмешал¬
ся Алексей Петрович. — Правду от неправды уже давно пора
научиться отличать.
— Тоня, зайди сюда! — крикнула Нина Александровна, не
скрывая того, что слышала разговор в учительской.
Но раньше Тони в дверях кабинета появился Павлов. Ни¬
на Александровна никак не ждала его к первому уроку, и она
сразу поняла, что к ним в Погорюйскую школу Павлов явился
в связи с историей о «глухом учителе». Ясно, конечно, что ин¬
спектор прежде всего заинтересуется десятым классом, а там
как раз первый урок — математика, и должен прийти новый
учитель.
Когда прозвенел звонок и десятиклассники, подозрительно
чинно стоявшие у стен и у дверей, стали заходить к себе в
класс, Нина Александровна все же попыталась отговорить
Павлова от посещения этого урока.
— Боюсь, Борис Михайлович, что вам будет неинтересен
этот урок, — сказала она уже у дверей класса. — Молодой учи¬
тель идет туда первый раз.
— Не беспокойтесь, Нина Александровна, — слегка покло¬
нился ей Павлов.
Он стоял посередине коридора, рядом с Ниной Александ¬
ровной. Ребята сразу же заметили постороннего пожилого че¬
ловека и успели беззлобно посмеяться над его полнотой.
— Футбольный мяч проглотил, — шепотом передавали они
друг другу, внимательно разглядывая Павлова, его светлый
костюм, такой же галстук, поскрипывающие на ходу ботинки
на толстой белой подошве.
Десятиклассникам понравилось его добродушное лицо с
голубыми внимательными глазами.
«Не новый ли математик?» — возникла у них догадка, и
первое приятное впечатление сразу же сменилось недоброже¬
лательностью.
В коридоре было пусто и тихо, когда Павлов и замираю¬
щий от волнения молодой учитель подошли к дверям десятого
класса.
— Они очень любили своего учителя и поэтому встретят
меня враждебно, — приглушенным баском оправдывал свое
волнение молодой человек.
Сжимая под мышкой журнал, он решительно шагнул впе¬
ред и тотчас же остановился, пораженный. Замер в дверях и
изумленный инспектор Министерства просвещения. То, что они
увидели, превзошло все ожидания.
Класс был пуст. Торжественно стояли безмолвные ряды
471

парт. На преподавательском столике лежа¬
ли мел и тряпка. А на доске красивым по¬
черком было написано любимое изречение
Александра Александровича:
«Математика — абсолютная монархия.
Она царит одна и ни с кем разделить власти
своей не может». А внизу торопливо, кое-
как было дописано: «Нам не нужен новый
учитель».
Павлов усмехнулся и не спеша прошел¬
ся между партами к окнам. Он остановился
около того окна, где не были закрыты шпин¬
галеты.
Школьный двор, обнесенный невысоким
зеленым тыном, был пуст. По краям двора
неуютно стояли высокие голые тополя, и на
столбе ветер трепал веревку от снятой во¬
лейбольной сетки. На улице, у дороги, за ка¬
навой, стоял мальчишка и смотрел на то са¬
мое окно, к которому подошел Павлов.
Взгляды их встретились.
«Разведчик», — подумал Павлов, при¬
глядываясь к небольшому, коренастому па¬
реньку бурятского типа, в меховой шапке и коротком пальто.
А «разведчик», Миша Домбаев, увидев Павлова, подумал, что
ребята не ошиблись, приняв приятного на первый взгляд не¬
знакомца за нового учителя.
Миша помчался известить товарищей о добытой новости.
Десятый класс ожидал «разведчика» на излюбленной для сво¬
их сборищ полянке у реки. Было здесь сейчас неуютно, холод¬
но. Далеко в воду уходили хрупкие матовые забереги. По Ку-
де к Погорюйскому леспромхозу плыли и плыли длинные
тонкие бревна. Иногда по течению спускались небольшие пло¬
ты. На них пылали костры и стояли люди.
— Все ясно! — сказал Миша, подбегая к Зине и Стеше, ко¬
торые отламывали от заберегов прозрачные кусочки льда и
кидали ими друг в друга.
Другие десятиклассники, рассыпавшись по поляне групп¬
ками, парами и в одиночку, торопливо подбегали к Домбаеву.
— Все ясно! — театрально повторил Миша, делая загадоч¬
ное лицо. — Этот товарищ, проглотивший футбольный мяч,—
наш новый математик. Сейчас он стоит в пустом классе у окна
и грустно смотрит на улицу, придумывая казНь нашему клас¬
су.— Миша продекламировал из Пушкина:
Такую казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
472

Все засмеялись.
— Дела наши в самом деле неважнецкие, — сказал Са¬
ша.— Сегодня снова навлекли мы на себя гнев директора и
этого спортсмена... с футболом.
Поговорили о том, чья очередь идти к Александру Алек¬
сандровичу.
— Моя и Зины, — сказала Стеша.
— Вчера был я... — начал Саша и запнулся.
Почему-то не хотелось рассказывать, что Александр Алек¬
сандрович был не один. У него сидела какая-то незнакомая
женщина с черными, чуть косыми глазами. С затаенной гру¬
стью Александр Александрович говорил Саше:
«Вот, тезка, когда я был такой, как ты, мы с Екатериной
Ермолаевной учились в одной школе. И видишь, теперь только
встретились».
Саша понял, .что он мешает, и сейчас же ушел. Он никак
не мог представить себе этих немолодых людей школьниками.
«Грустно же встречаться вот так, — думал он, — грустно и да¬
же страшно». Но в словах Александра Александровича, во
всем его облике, кроме грусти, он почувствовал и что-то дру¬
гое, неуловимое. «Может быть, он любил Екатерину Ермо-
лаевну, как я Стешу?..»
— Что же предпримем дальше? — спросил Саша, возвра¬
щаясь к главному, что их беспокоило.
Все молчали.
И вдруг за спинами ребят раздался незнакомый голос.
Все расступились и увидели того самого человека, которо¬
го они принимали за нового математика. Только теперь был
он в пальто и шляпе.
— У меня есть предложение всем вместе пойти сейчас в
покинутый вами класс и обсудить, как быть дальше, — сказал
он негромко, но настойчиво.
— А вы новый математик? — спросила Зина.
— Ничего подобного, — сказал незнакомец. — Я вот по по¬
воду этого...
Он расстегнул пальто, полез в боковой карман пиджака,
достал заявление, посланное около двух недель назад мини¬
стру.
— А! Вы из облоно? Вам переслали наше заявление? — об¬
радованно высказал предположение Саша.
— Берите выше! — усмехнулся незнакомец.
— Вы министр! — с азартом сказал Миша.
Ребята ахнули, а незнакомец даже смутился:
— Да нет, товарищи, я только инспектор министерства!
Ну, пошли, что ли?
473

23
ЧЕСТНОЕ КОМСОМОЛЬСКОЕ
Сбежавшие с урока ученики вошли в класс шумно и смело.
Павлов сел к учительскому столику, но сразу же встал,
прошелся между доской и столом, остановился около больших
счетов, поставленных здесь для младших школьников, взгля¬
нул на плакат, изображающий скелет мальчика с изогнутым
от неправильного сидения позвоночником, и, повернувшись
лицом к классу, сказал:
— На ваши попытки вмешаться в историю учителя Алек¬
сандра Александровича Бахметьева дирекция отвечает, что
это дело не учеников, а администрации школы и отдела на¬
родного образования. Это верно. Но у меня в руках заявление
десятиклассников Погорюйской школы с резолюцией мини¬
стра: «Разобраться».
Тихий шепот пробежал по классу.
— Следовательно, я должен по этому поводу очень серьез¬
но поговорить с подателями заявления. Верно?
— Верно! Правильно! Очень хорошо!
— Тихо, товарищи! — сказал Павлов. — Я продолжаю: в
своем заявлении вы возводите тяжелое обвинение на завуча
школы, считая, что она довела до ухода из школы лучшего,
любимого учителя. Так я говорю?
— Так!—дружно поддержал класс.
— Ну, вот и разберемся с первым вопросом. Кто докажет,
что Александр Александрович действительно лучший, люби¬
мый учитель Погорюйской школы?
Павлов сел за учительский столик.
— Я докажу! — поспешно сказал Саша и вышел к сто¬
лу.— Я, Александр Коновалов, секретарь комсомольской ор¬
ганизации школы, — сказал он. — А фамилии остальных вы¬
ступающих прошу вас не спрашивать.
— Хорошо!.. — удивленно протянул Павлов. — Но, объяс¬
ните мне, почему вы выдвигаете это условие?
— Потому что у тех, кто будет поднимать голос за Алек¬
сандра Александровича, могут быть неприятности.
— А за себя вы не боитесь?
— Мне за себя беспокоиться по должности не положе¬
но!— усмехнулся Саша.
Павлов с интересом посмотрел на этого красивого парень¬
ка в черной вельветовой курточке и старых, измазанных гли¬
ной сапогах. Чувство большой симпатии вызвал у него комсо¬
мольский секретарь. Он поймал себя и на том, что весь кол¬
лектив десятиклассников был ему по дуще. «Но не буду
474

пристрастным», — подумал он и, нахмурившись, сказал
Саше:
— Я слушаю вас.
— Александр Александрович за десять лет выпустил де¬
сять десятых классов, — продолжал Саша, — и ни один из его
учеников, поступая в вуз, не имел оценки ниже пяти.
— Это точно? — не поверил Павлов.
— Вот доказательство! — сказала Стеша, вставая и выни¬
мая из своей парты первомайскую стенную газету. Она подо¬
шла к столу, за которым сидел Павлов. — Видите заголовок:
«Только на «пять»!»? — сказала она. — Это общешкольная га¬
зета. Факты взяты в учебной части.
— Так. Это важное подтверждение. Садитесь, товарищ
Икс, — с улыбкой сказал он Стеше.
Она тоже улыбнулась, вспыхнула и, оставив газету на сто¬
ле, пошла к своей парте.
— Что еще, Коновалов?
— Еще? — Саша перебирал в мыслях все, что можно было
сказать в защиту Александра Александровича. Когда он рань¬
ше думал об этом или говорил с ребятами, убедительных фак¬
тов было много, а сейчас от волнения он ничего не мог вспо¬
мнить.— Еще то, что в нашей школе любят математику
больше других предметов, а Александра Александровича —
больше всех учителей.
— Тоже хорошо, — задумчиво ска¬
зал Павлов и обратился к Мише, кото¬
рый полулежал на парте и тянул квер¬
ху руку. — Вы что-то хотите сказать,
товарищ Игрек?
Миша встал:
— На педсовете Алевтина Илла¬
рионовна говорила, что все ученики на¬
шей школы помешаны на математике,
ни в какие кружки не желают записы¬
ваться, только в математический...
— А вы, товарищ Игрек, откуда
знаете, что говорила на педсовете
Алевтина Илларионовна? — спросил
Павлов.
— Я присутствовал... — замялся
Миша, — при особых обстоятельствах.
Громкий смех товарищей покрыл
его слова.
Павлов улыбнулся.
— Можно мне еще добавить? —
спросил Саша.
475

— Пожалуйста! — разрешил Павлов.
— Мне кажется, что учитель для нас не только в классе
учитель, особенно здесь, в селе, когда мы знаем каждый шаг
друг друга. В Москве, конечно, не так. Там ушел из школы и
затерялся в потоке людей... Есть учителя в нашей школе, ко¬
торые формально относятся к своей работе: отучат и уйдут
домой, да еще, наверное, близким своим говорят: «Устал от ре¬
бят»... А у Александра Александровича вся жизнь заключает¬
ся в школе. У него мы и дома постоянно бываем. — Саша так
разволновался, что окончательно потерял дар речи. — У меня
были трудные обстоятельства в жизни. Я и учиться начинал
хуже. Никому из взрослых не рассказал бы, а ему рассказал,
и он мне помог!
— О чем это он? — громким шепотом спросил Миша Се¬
режку.
— Не знаю. Может, так, для красоты...
Руки поднимали один, другой, третий. Говорили с чувст¬
вом, искренне. И в представлении Павлова вырисовывался
образ умного, одаренного и честного сельского учителя, увле¬
ченного своей работой.
— Ясно. Убедили! — сказал Павлов, громко хлопнув рукой
по столу, и десятиклассники засияли, точно в класс заглянуло
и рассыпало свои лучи горячее июльское солнце. — Теперь по¬
говорим насчет упреков в адрес вашей администрации. Ты,
Коновалов, садись. — Павлов посмотрел на Сашу, и тот, тро¬
нутый этим теплым «ты», пошел на свое место.
— Мы против Нины Александровны ничего не имеем. Уче¬
ники ее уважают, — сказала Зина Зайцева. — Она справедли¬
вая и преподает интересно. А только зря она доверяется
Алевтине Илларионовне...
Кто-то бросил еще несколько неуверенных фраз насчет за¬
прета проводить математические викторины, отмены экскур¬
сии в Москву, о грубости завуча. Вскользь заговорили насчет
«отсталых взглядов администрации», выразившихся в том, что
и Нина Александровна и в особенности Алевтина Илларионов¬
на не переносили дружбы девочек с мальчиками. «Занимаетесь
не тем, чем надо, не с тем, с кем надо!» — ворчала обычно
Алевтина Илларионовна. Но рассказывать обо всем этом чу¬
жому человеку было неудобно; и класс замолчал.
— Все это, друзья, неубедительно, — выслушав ребят, ска¬
зал Павлов. — Может быть, в школе вашей и есть какие-то
отсталые настроения, но вы их не доказали. А пишете...
Павлов явно сердился. Он покраснел. Голос его стал гром¬
че, и десятиклассники тревожно притихли.
Опустила голову Стеша.
Расстроенно кусал губы Саша.
476

Зина еле удерживалась от слез, комкая в руках платок.
Миша придумал какой-то несуществующий факт, под¬
тверждающий отсталость взглядов завуча, написал записку и
собрался было переправить ее Саше, но не успел.
— Ну что ж, теперь разойдемся? — снижая голос, спросил
Павлов.
Все молчали.
— Или не договорено что-нибудь?
— А как же... А что же с Александром Александрови¬
чем?— спросила Зина.
— Я еще не говорил ни с директором, ни с заведующей
учебной частью, ни с коллективом учителей, —ответил Пав¬
лов.— А плакать не нужно, товарищ Омега.
Зина неожиданно встала, вытерла комочком, не похожим
на платок, глаза и нос и сказала:
— Я только вот что хочу сказать вам... — Она замолчала,
потому что не знала, как зовут инспектора, а спросить не ре¬
шалась. — Если вы поможете нам и Александр Александрович
останется у нас, мы дадим вам честное комсомольское слово,
что никогда не воспользуемся глухотой Александра Алек¬
сандровича...
У нее не хватило больше слов, и она села на свое место,
закрыв лицо руками.
— Плакса! Тоже охотница! — проворчал Сережка.—
О чем ревет, и сама не знает.
— Оставь ее, — шепотом сказала Стеша, — ты разве мо¬
жешь понять? Ты лошадей только жалее'шь!
— Это хорошо! Это очень хорошее слово, товарищи комсо¬
мольцы!— взволнованно сказал Павлов. — Настоящее комсо¬
мольское слово. Ну, и до свидания, товарищи!
Он решительно пошел к дверям, поскрипывая ботинками
и приподняв в приветствии правую руку.
Когда дверь за ним закрылась, Сережка бросился на сере¬
дину класса, легко опрокинулся на руки и, подняв кверху
длинные ноги, пошел на руках. За ним то же проделал Ми¬
ша. А Саша крикнул на весь класс:
— Ну как, ребята, выгорит?
— Выгорит! Выгорит!
24
„НАМИ ДОПУЩЕНА. ОШИБКА“
Вечером Павлов направился к директору. Не торопясь он
прошел длинный пустой коридор, поднялся по лестнице, по¬
стоял на площадке у окна. Его не покидали мысли, которые
477

последние годы часто приходили в голову, а в Погорюе приоб¬
рели особую остроту. Он приглядывался к сельской молодежи
и с удовлетворением видел физически и духовно здоровых
юношей и девушек, простых, непосредственных, увлеченных
жизнью со всеми ее сложностями. Он представил себе Сашу
Коновалова в разбитых сапогах и поношенных брюках, курно¬
сую Омегу, лишенную кокетства, с гладко зачесанными воло¬
сами, эффектную Икс в скромном платье и простых чулках.
Видно было, что эту молодежь в первую очередь интересовала
не внешность и не одежда. Они с малых лет приобщались к
самому главному в жизни — к труду. И труд в их понятии был
основой всего. В нем видели они красоту, силу, будущее.
С этой меркой подходили они и к внешнему облику человека.
В кабинете было полутемно. Неяркий свет настольной
лампы, приглушенный абажуром, освещал часть стола с ак¬
куратными стопками тетрадей и книг. За столом, подперев
ладонью щеку, сидела Нина Александровна. В полумраке на
кожаном черном диване, откинувшись на его спинку, скрестив
полные ноги, удобно полулежала Алевтина Илларионовна.
Разговор у них шел вполголоса.
Заслышав быстрые шаги в коридоре, женщины встрепену¬
лись. Нина Александровна положила руки на стол, выпрями¬
лась. Алевтина Илларионовна соскользнула на край дивана,
опустила на пол ноги и натянула на колени короткое коричне¬
вое платье.
Павлов постучал в дверь и, получив разрешение, вошел.
— Извините, что задержал вас, — сказал он, подвигая стул
и усаживаясь.
— Ничего, ничего! — поспешно ответила Нина Александ¬
ровна.— Ну что, убедили вас десятиклассники?
— Кое в чем.
— В чем же? — тревожно осведомилась Алевтина Илла¬
рионовна.
— В том, что Александр Александрович Бахметьев — хо¬
роший учитель.
— Так это бесспорно, — сказала Нина Александровна.
— Почему же он ушел, этот бесспорно хороший педа¬
гог?— спросил Павлов.
— Он понимал, что глухому преподавать невозможно,—
поспешила объяснить Алевтина Илларионовна. — Отстал от
жизни.
— Он сам так считал? — удивился Павлов.
— Нет, но многие из нас так считали...— сказала Алевтина
Илларионовна.
— У меня складывается впечатление, — решительно пере¬
бил ее Павлов, — что его вынудили подать заявление об уходе.
478

— Но я советовалась в районо, в облоно, неужели это не
ясно? — не сдавалась Алевтина Илларионовна. — И все счи¬
тают, что глухой человек не может преподавать.
— А ученики, получившие математическое образование у
глухого учителя, сдают экзамены в вузы только на «пять»! —
горячо возразил Павлов. — Это верно? Кто еще из ваших учи¬
телей может похвалиться такими итогами? Из учителей я раз¬
говаривал только с парторгом. Алексей Петрович отнюдь не
разделяет вашей точки зрения, Алевтина Илларионовна. Он
считает Бахметьева талантливым учителем, вполне пригодным
для работы в школе. Кстати, Алексей Петрович говорит, что в
те минуты, когда Бахметьев спокоен, он не так уж плохо слы¬
шит.
— Но преподавательская работа очень нервная, редко ко¬
гда находишься в безмятежном состоянии, — возразила Алев¬
тина Илларионовна.
Нина Александровна все время молчала. Она сидела пря¬
мая, с приподнятой головой, положив сухие вытянутые руки
на стекло, лежащее на столе. По ее неподвижному лицу не¬
возможно было угадать, какие чувства волнуют ее в эти ми¬
нуты.
— Что скажете вы, Нина Александровна? — обратился к
ней Павлов.
— Считаю, что в отношении Бахметьева нами допущена
большая ошибка. — Слово «нами» она произнесла с особым
нажимом, подчеркивая этим и свою вину. — Думаю, что Бах¬
метьева мы должны любыми путями возвратить в школу. Се¬
годня я была у него и поняла, что он может вернуться только
при условии, если Алевтина Илларионовна не останется зав¬
учем.
У Алевтины Илларионовны на лице и шее выступили крас¬
ные пятна.
Нина Александровна холодно взглянула на нее и продол¬
жала:
— Я думаю, что перемена заведующего учебной частью
школы необходима: Алевтина Илларионовна не справляется
со своими обязанностями.
Она пристально посмотрела в окно и замолчала, явно
удивленная тем, что увидела.
— Посмотрите, товарищи, что это — пожар?!
Алевтина Илларионовна подбежала к окну.
— Что же это горит? — всплеснула она руками. — Старая
или новая МТС?
В темноте зловеще розовело небо, и над черными силуэта¬
ми строений поднималось пламя.
479

— Я побегу одеваться! — бросилась к дверям Алевтина
Илларионовна.
Павлов также поспешно вышел из кабинета, но не догнал
Алевтины Илларионовны. Она бежала по лестнице, по кори¬
дору, и дробный стук ее каблуков разносился по зданию.
25
ОНА ЗНАЛА, ЧТО НЕ ПРИДЕТ
Трудное время переживала Екатерина Ермолаевна с тех
пор, как прочитала в «Учительской газете» заметку о сель¬
ском учителе Бахметьеве. Сразу же она написала ему письмо,
и, когда пришел ответ, написанный все тем же дорогим, не
изменившимся за десятилетия почерком и в том же неповто¬
римо особенном стиле, каким он ей писал в незабываемые дни
юности, чувства, притупившиеся за долгие годы, встрепену¬
лись и властно заговорили о себе. Ожили они еще и потому,
что в первом же своем письме Александр Александрович с
трезвой философской оценкой всего происшедшего и без юно¬
шеской застенчивости рассказал Екатерине Ермолаевне всю
правду о своей любви.
По ее ответному письму и он узнал о ее большом, не по¬
гасшем с годами чувстве.
Что было делать? Писать письма друг другу, как «бедные
люди» Достоевского, жить этими письмами, удовлетворяться
той крошечной радостью, которую они давали?
Екатерина Ермолаевна попыталась взглядом посторонне¬
го человека окинуть свою жизнь. И она видела, что, несмотря
на немолодые годы, несмотря на то что она почти двадцать
лет была замужем и у нее рос сын, она любила Александра
Александровича тем удивительным чувством, которое может
сохраниться только от первой любви. И тот же посторонний
человек говорил ей, что никакого преступления в этом нет. Но
другое чувство испытывала она, когда пыталась найти в своей
жизни место для Александра Александровича. Места для него
не находилось. Любовь к нему или уязвляла совесть Екатери¬
ны Ермолаевны, или претендовала на ее материнские чувства.
И всюду она шла за ней по пятам, большая, требовательная
и горькая.
Теперь больше чем когда-либо Екатерина Ермолаевна по¬
нимала, что брак ее неудачен. В молодости простая привязан¬
ность, заполнившая пустоту, которая появилась в ее сердце с
тех пор, как разошлись ее пути с Александром Александрови¬
чем, показалась ей любовью.
480

Кому же в молодости не хочется любви? Но настоящего
чувства не было, и через несколько лет эта ошибка стала яс¬
ной. Ломать жизнь было не для кого и не для чего. И она жи¬
ла, согревая свое сердце одной любовью к сыну. Теперь было
из-за чего ломать жизнь. Но, меняя свою судьбу, она нанесла
бы удар в сердце пятнадцатилетнему Володьке. Сделать же
Володьку несчастным у Екатерины Ермолаевны не хватало
силы.
— Я все понял! — взволнованно говорил Александр Алек¬
сандрович.
Он стоял у окна в своей комнате спиной к Екатерине Ермо*
лаевне, не желая, вероятно, чтобы она видела то отчаяние, ко¬
торое его охватывало. Он стоял лицом к темному окну, глядя
на яркие звезды — бесчисленные миры, — мерцавшие холод¬
ным, спокойным светом, говорящие о вечности и о мимолетно¬
сти всего живого.
— Я все понял и прощаю тебе твою необдуманную жесто¬
кость,— говорил он, не обращая внимания на ее слезы.—
Женская непоследовательность. Найти для того, чтобы навсе¬
гда потерять.
Он повернулся. Екатерина Ермолаевна сидела у стола, уро¬
нив голову на руки. Он был неправ и жесток в эту минуту. Но
она знала, что ему так же тяжело, как и ей, и, может быть,
даже больше, чем ей, потому что у нее семья, а он одинок. Она
готова была простить ему любую обиду.
За дверью старушка хозяйка кипятила самовар, готовила
селедку с луком, доставала из кадки молодые мохнатые груз¬
ди и с таинственной радостью шептала любопытной соседке,
присевшей на табуретке:
— Вроде помолвки у нас. Приехала, видать, невеста по
юности. Уж и радешенька я за него, сердешного! Человек-то
ведь какой! А жизнью обойденный, несогретый!
Старушка гремела посудой, ожидая удобного момента, что¬
бы войти и накрыть на стол. Но дверь открылась, и вышла
заплаканная Екатерина Ермолаевна. Она молча прошла мимо
хозяйки, не замечая ее, сзади шел Александр Александрович,
бледный, расстроенный. Старушка не рискнула спросить у не¬
го, скоро ли он вернется.
Вечер был темный. Небо звездное. Поднималась поземка,
обещая буран. Александр Александрович и Екатерина Ермо¬
лаевна, не разговаривая, шли по темной улиие села, ничего
не видя и не слыша.
— Но ты придешь проститься со мной, Катя?! — вдруг
спросил он, останавливаясь и чувствуя, как сжимается серд¬
це.— Ты не сделаешь так, как двадцать лет назад?
И он вспомнил далекое прошлое. Они стоят на углу улицы,

пожимая друг другу руки. Она смотрит на него влюбленными
глазами. Он чувствует, что она волнуется, но слышит ее спо¬
койные слова: «Я приду перед отъездом».
И он ждет день за днем, год за годом. И вот она пришла
только через двадцать лет, да и то лишь за тем, чтобы разбе¬
редить душу и вновь уйти.
— Я приду, — через силу произнесла Екатерина Ермола¬
евна.
Это была ложь. Она знала, что не придет. Прощаться с
Александром Александровичем у нее не хватило бы муже¬
ства.
Оба они были заняты собой, своими переживаниями и не
заметили тревоги на селе, не обратили внимания на зарево.
26
НЕЗАБЫВАЕМА ТЫ, ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ...
В то время, когда Павлов, Нина Александровна и Алевти¬
на Илларионовна беседовали в кабинете, а Александр Алек¬
сандрович объяснялся с Екатериной Ермолаевной, Саша Ко¬
новалов провожал Стешу. Был тот незабываемый вечер, о ко¬
тором помнишь всю жизнь. Шли они медленно по улицам
села, где родились и доросли до семнадцати лет, где пришла
их первая любовь. Шли мимо деревянных сутулых домов с
закрытыми ставнями, сквозь щели которых на землю узкими
полосками падал свет. Шли мимо палисадников с кустами ря¬
бины и черемухи, мимо просторных огородов, занесенных ред¬
ким снежком.
Говорили о том, что не зря так энергично боролся десятый
класс за судьбу своего учителя. Хотелось верить, что не моло¬
дой учитель начнет завтра первый урок в десятом классе, а
Александр Александрович. И они делились своими мыслями
об этом, не договаривая фраз, потому что понимали друг дру¬
га с первого слова.
Незабываема ты, первая любовь, чистая, прекрасная и бес¬
предельная, как ясное утреннее небо, и скромная, как полевая
ромашка! Незабываема ты и среди ненастья жизни и в свет¬
лые дни ее. Нечего вспомнить тому, кто не знал в юности это¬
го чистого неба, этой скромной ромашки. Не с чем сравнить
свои чувства, нечем очистить их, нечему поклониться. Все это
в тот вечер почувствовала Людмила Николаевна, подслушав¬
шая у ворот разговор Стеши и Саши. Заслышав их шаги, она
притаилась во дворе за калиткой. Было ей немного неловко,
но она оправдывала себя тем, чем обычно оправдываются все
482

любопытные родители: мы, мол, обязаны знать все о своих
детях.
Стеша, — сказал Саша, останавливаясь у калитки,—
скажи мне, почему так бывает... — Он заметно волновался и,
как обычно в таких случаях, терял способность говорить. —
Вокруг так много хороших девушек, а любимая только одна...
Когда я начинаю вспоминать свою жизнь, я вспоминаю и тебя
рядом: сначала маленькой, босоногой, косматенькой, потом
ученицей с двумя косичками, а потом вот такой: самой краси¬
вой, самой лучшей на свете, неповторимой!.. Стеша, почему
ты молчишь? Почему ты всегда молчишь, когда я говорю об
этом? Я не знаю, как ты относишься ко мне. Может быть, ты
не хочешь и слушать?
Саша приблизился к Стеше, взял ее холодные руки и, со¬
гревая своими руками, в темноте заглядывал в ее лицо. Но он
не видел ее. Только ласковым, счастливым светом горели две
звездочки — Стешины глаза.
— Молчишь? — Саша вздохнул, опустил ее руки, отодви¬
нулся от нее. — А молчание знак согласия...
— Саша, я... — Стеша задохнулась, распахнула теплый по¬
лушалок и вдруг заплакала, закрывая лицо руками. — Люблю
я Тебя! — сквозь слезы проговорила она и убежала в калитку.
Несколько мгновений Саша стоял без движения. Он был
счастлив в эти минуты, ему хотелось немедленно вернуть Сте-
483

шу, заставить ее повто¬
рить то, что она сказала,
но он услышал, как хлоп¬
нула дверь в сенях дома,
и увидел, как сквозь
ставню из окна Стешиной
комнаты упала светлая
полоска. Саша повернул¬
ся и медленно пошел от
дома Листковых.
Людмила Николаевна
покинула свою засаду и,
дождавшись, когда за
Стешей закрылась дверь,
вышла на улицу.
Она смотрела вслед
удаляющемуся темному
силуэту и думала о Сте¬
шиной любви. Как воспре¬
пятствовать им? Ведь, те,
кто любят, везде найдут
друг друга. Прав был
Александр Александро¬
вич.
Что-то вроде зависти
почувствовала Людмила
Николаевна. Нет, нико¬
гда не знала она такой
любви! В Стешином воз¬
расте она вышла замуж
за человека на целое по¬
коление старше себя, вы¬
шла без любви. Людмиле
Николаевне вдруг стало
жаль себя. Она всхлипну¬
ла, вытерла глаза и зато¬
ропилась домой.
— Это вы, Людмила
Николаевна? — спросила
Стеша из своей комнаты.
— Я, дочка, — сказа¬
ла Людмила Николаевна.
Стешу поразили эти
слова и мягкий тон голо¬
са. Она не удержалась и
вышла из комнаты — вы-

сокая, красивая, с пылающими щеками, гордая своим
счастьем, все еще в пальто и полушалке, наброшенном на
плечи.
— Видела Сашу сейчас, — сказала Людмила Николаев¬
на,— ходит мимо. Ты позвала бы его в дом...
Стеша взглянула на мачеху с удивлением и благодарно¬
стью. Она хотела сказать ей что-то хорошее, теплое, но мысли
ее отвлек странный свет в окне. Стеша подбежала к окну й
увидела над селом розовое зарево.
— Горит что-то! — тревожно сказала она.
Накинув на голову полушалок и на ходу застегивая паль¬
то, Стеша выбежала на улицу. Людмила Николаевна броси¬
лась вслед за ней. В селе было тревожно. Несся зловещий на¬
бат. Бежали люди, освещая путь карманными фонариками.
И, как назло, в это время и природа пошла в наступление:
неожиданно в тишину осеннего вечера с шумом и свистом вре¬
зался ветер. Он начался с легкой поземки, закрутил на земле
чуть видимые снежные воронки и поднялся вверх страшным
ураганом, ломая деревья, обрывая электрические провода,
срывая с крыш железо. С проворством хищника он накинулся
на длинный деревянный гараж МТС, охваченный огнем, на
секунду приглушил пламя и затем поднял его, взметнул во
все стороны и перекинул на ближайшие мастерские и навесы.
27
НА ПОЖАРЕ
Старая Погорюйская МТС была почти музейной редко¬
стью района; это была одна из тех первых восьми МТС, кото¬
рые построили в Сибири в 1929 году.
За двадцать шесть лет Погорюйская МТС устарела. Уста¬
рела не потому, что почернели от времени бревна ее строений,
поседела и вовсе сошла краска, расшатались ворота и двери.
Нет, просто теперь никто не держал машины под навесами, их
давно заменили просторные сараи. На смену деревянным га¬
ражам пришли каменные. Нуждались в перестройке и тем¬
ные, неудобные мастерские.
И вот весной на пустыре, прилегающем к старой МТС, на¬
чалось строительство нового, каменного здания МТС. Участок
обнесли высоким, крепким забором с широкими воротами и
одноглазой проходной будкой.
К осени закончили постройку двух просторных, светлых
гаражей и ремонтной мастерской, оборудованной новыми
станками.
485

В мастерской завершали укладку узкоколейки. Строитель¬
ство обширных сараев и маленького, уютного помещения для
хранения масел уже было почти закончено.
В дальнем углу территории МТС, за широкой дорогой к
выходу, красовался голубоватый великан — бензобак; еще два
бака, не поставленные на основание, лежали рядом.
Строилась МТС не по дням, а по часам. Погорюйцы гор¬
дились ею. Каждого нового человека водили они на это стро¬
ительство. Здесь трудилось почти все население Погорюя.
Школьники по собственной инициативе приходили работать
классами и в одиночку. Словом, новая МТС была гордостью
жителей Погорюя.
И, когда с колокольни старой церкви, от которой остался
деревянный полуразвалившийся корпус, довольно крепкая
лестница да сама колокольня с одним колоколом, понесся по
селу набат, а над домами занялось зарево пожара, первой
мыслью погорюйцев было: не на строительстве ли новой МТС
несчастье?
Но горела не новая, а старая МТС, и это было также
страшно, потому что машины и оборудование мастерских еще
только собирались перевезти в новые корпуса.
С первыми звуками набата толпы народа ворвались в от¬
крытые ворота МТС. Это были не зеваки, искавшие зрелищ, а
деятельные граждане в возрасте от десяти до девяноста лет,
искренне желавшие спасти народное добро.
Люди метались вокруг пожарища, готовые по первому тре¬
бованию броситься в огонь, да и бросались в него, спасая из
пылающей мастерской инструменты, вытаскивая из-под наве¬
са машины. Желающих помогать набралось так много, что в
огромном дворе МТС стало тесно.
Развернув шланг от красной пожарной машины, которая
в обычное время стояла здесь же, в гараже, пожарная брига¬
да боролась с огнем на крыше мастерской. Вода с шипением
разбивалась о мощное пламя и лишь на секунду приглушала
его. Раздуваемое бешено ревущим ветром, оно тотчас же
вспыхивало рядом и, словно на четвереньках, проползало на
прежнее, залитое водой место. Там оно с буйной яростью сно¬
ва поднималось во весь рост. Упругая струя из шланга вновь
накидывалась на огонь. Он склонялся к почерневшим шипя¬
щим балкам и опять, как живой, полз вперед и вниз.
Рядом с мастерской пылал гараж. С другой стороны зани¬
малась крыша навеса.
В сутолоке Борис Михайлович Павлов потерял Алевтину
Илларионовну и Нину Александровну. Он протиснулся к по¬
жарищу, но проникнуть в ворота МТС уже было невозможно.
Толпу, осаждавшую ворота, разгонял участковый милиционер
486

Терентий — рябой добродушный парень. На толстой, непово¬
ротливой колхозной лошаденке, привыкшей возить телеги и
сани, а не всадников, он преграждал путь людям и пропускал
только машины да тех, кто в ведрах тащил воду.
Борис Михайлович в нерешительности остановился. Вдруг
он почувствовал, что кто-то потянул его за рукав. Он огля¬
нулся и увидел девушку из десятого класса, ту самую, кото¬
рую на собрании называл «товарищ Икс».
— Пойдемте, там дыра в заборе!
Легко лавируя между людьми, Стеша быстро шла вперед
в расстегнутом пальто и распахнутом полушалке, оборачива¬
ясь и взглядом приглашая Павлова идти за собой.
Забор действительно был разобран, и в дыру гуськом впол¬
зали мальчишки,
Павлов подобрал полы своего светлого пальто, наклонил
голову, чтобы не задеть шляпой доски, и с трудом пролез во
двор. Он сразу же потерял Стешу, слился с толпой, и она по¬
несла его к горящим зданиям.
Ни на минуту не замолкая, повизгивали журавли ближних
к МТС колодцев. Женщины и дети проворно ведрами налива¬
ли воду в бочку садовода Никифора, и он отвозил ее на лоша¬
ди, впряженной в старый ходок. Неустанно от колодца к по¬
жарищу шли машины с водой. Доставкой воды командовали
пожарники; за несколько минут был установлен строгий по¬
рядок.
Павлов протиснулся вперед. Несколько молодых парней,
должно быть рабочих МТС, сгибаясь под тяжестью, тащили
какую-то часть большого станка. Борис Михайлович решил
помочь. Он подошел к ним, схватился руками за нагретую
сталь и хотел подставить плечо, но черноглазый парень с
вспотевшим, напряженным от тяжести лицом раздраженно
крикнул:
— Не трожь! Замараешься!
Павлов отступил. Парни прошли мимо, и какой-то из них
сказал намеренно громко:
— Шляются тут всякие, а потом пожары возникают!..
По двору растерянно метался Федор Тимофеевич Листков
в кожаном пальто нараспашку, в обгорелой шапке. На лице
его, под глазом, над бровью и на щеке, как синяки, чернели
пятна сажи. Он распоряжался охрипшим от напряжения го¬
лосом, то и дело сам кидаясь в огонь.
Павлов не рисковал больше предлагать свою помощь. Он
стоял в стороне и не мог подавить неприятное ощущение,
оставшееся от злой реплики парня, хотя и понимал, что его
здесь не знают и недоверие к чужому человеку на пожаре
вполне объяснимо.
487

То там, то здесь появлялась председатель сельсовета Ма¬
трена Елизаровна. Теплый платок сполз на затылок, ветер
трепал прядки волос, обычно аккуратно собранные в тугой
узел. Одной рукой она поддерживала другую руку, обожжен¬
ную, обернутую носовым платком.
Не чувствуя боли, Матрена Елизаровна давала указания,
что-то советовала пожарникам. Но преодолеть растерянность
и установить порядок было очень трудно.
Ни Матрена Елизаровна, ни Федор Тимофеевич на первых
порах не сумели как следует организовать людей, спасающих
МТС, и поэтому работа шла вразнобой.
...Когда Александр Александрович увидел зарево, он был
настолько занят своими переживаниями, что вначале не соо¬
бразил, почему вечернее небо стало розовым. Немного погодя
он узнал, что горит МТС, и, забыв обо всем, побежал на по¬
жар.
Он сразу же заметил растерянность Федора Тимофеевича
и Матрены Елизаровны и решил с самого начала организо¬
вать учеников, бестолково суетившихся около строений.
— На крышу гаража! — крикнул Александр Алексан¬
дрович.
С мальчишеским искусством ребята взбирались на крышу
здания, куда буря то и дело забрасывала пламя с горящей
мастерской.
— Женщины! Ведра на крышу конвейером! — приказы¬
вал Александр Александрович, подхватывая ведра и переда¬
вая их рядом стоящим.
Когда живой конвейер заработал быстро и четко, Алек¬
сандр Александрович бросился к мастерской.
Мастерскую МТС пламя охватывало уже со всех сторон, и
подступы к ней становились трудными и опасными. Но, завер¬
нувшись с головой в мокрую верхнюю одежду, отважные лю¬
ди прорывались сквозь огонь, чтобы спасти инструменты, де¬
тали моторов, тракторные части.
Павлов с удивлением наблюдал за Александром Алексан¬
дровичем. Энергия его, казалось, была неиссякаемой. В том,
как люди принимали указания Александра Александровича,
чувствовался непререкаемый авторитет учителя.
Несколько раз взгляд Павлова останавливался на Стеше.
Она носила воду из колодца, умело обхватив руками края
коромысла, на котором в такт ее быстрым шагам качались
ведра. Она работала без устали и только иногда, не снимая
коромысла, останавливалась и беспокойно искала кого-то
глазами.
«О ком она беспокоится? Кого ищет?» — думал Павлов.
А Стеша в самом деле как-то особенно тревожилась за
488

Сашу. Потом, вспоминая эту тре¬
вогу, она сочла ее за предчувст¬
вие и не раз кляла себя за то, что
на пожаре не была неотступно
возле Саши.
Павлов видел, как Саша Ко¬
новалов с товарищами тащил по
двору лениво вращающий коле¬
сами трактор. Борис Михайлович
дважды перехватил Сашин и Сте¬
шин взгляды и понял, кого она
ищет, о ком беспокоится.
С замирающим сердцем смо¬
трел Павлов, как десятиклассни¬
ки бесстрашно скрывались в во¬
ротах горящей мастерской.
К полуночи буря стихла. Вода
победила пламя. Удалось отсто¬
ять гараж и навес. Только мас¬
терская с полуразобранной,
обгоревшей крышей все еще была
охвачена огнем.
Среди тех, кто спасал обору¬
дование мастерской, был и Са¬
ша Коновалов. Как и все, он очень устал. У него тряслись ру¬
ки, по испачканному лицу градом катился пот.
— Ход в мастерскую прекратить! — кричал с крыши по¬
жарник.
Но остановить смельчаков оказалось не так-то просто.
— Коновалов, назад! — грозно крикнул Александр Алек¬
сандрович.
Видно было, что балки еле держатся, и рисковать станови¬
лось опасно, но Саша не послушался своего учителя.
— Мы сейчас, — сказал он одними губами, — там трак¬
тор...
Кашляя от едкого дыма, он и его неразлучные друзья Се¬
режка, Миша и Ваня бросились к обгоревшим воротам ма¬
стерской.
— Назад! — снова раздался, на этот раз встревоженный,
голос Александра Александровича.
— Выходи! Немедленно выходи! — кричали с крыши по¬
жарные.
Но ребята уже скрылись в едком дыму.
В мастерской стоял на ремонте ярко-зеленый трактор «Бе¬
ларусь». Уже тлела резина на его больших колесах и зани¬
малась электропроводка мотора. Трактор стоял одинокий и
489

жалкий, обреченный на гибель, слишком большой и тяжелый
для того, чтобы его можно было сейчас спасти, когда вот-вот
могла обрушиться крыша.
Но считают ли что-нибудь невозможным семнадцатилетние
ребята? Во что бы то ни стало они решили вытащить трактор
из огня.
С огромным трудом они сдвинули трактор с места и на не¬
сколько шагов откатили к воротам. К ним присоединилось
еще несколько молодых рабочих МТС. Но дальше трактор
не шел: он уперся в тлеющие балки на полу. Пришлось расчи¬
щать дорогу.
— Спасайся!—донесся с крыши крик пожарников, и тут
же с треском и гулом горящие балки рухнули вниз.
Рабочим и школьникам удалось выскочить из огня. Но сре¬
ди них не было одного — Саши. С разбитой головой он лежал
рядом с трактором, закрытый горящими балками, и пламя
безжалостно и стремительно охватывало его со всех сторон.
28
В БОЛЬНИЦЕ
Его вытащили из огня без сознания, со страшными ожога¬
ми и увезли в больницу.
Когда пожар был погашен, почти вся молодежь Погорюя
собралась около больницы — бревенчатого продолговатого до¬
ма с двумя выходами и двумя открытыми верандами. Дом
этот когда-то принадлежал доктору Илье Николаевичу Ва-
сенцову. Здесь всю свою жизнь он лечил крестьян, занимаясь
сначала частной практикой. В двадцатых годах он передал
дом государству под больницу и сам стал работать здесь же
главным врачом.
Дом стоял на взгорке, окруженный березовой рощей, соб¬
ственноручно посаженной много лет назад Ильей Николае¬
вичем.
С высокого крыльца, обращенного на восток, было видно
все село с домами, отделенными друг от друга просторными
огородами, старая мельница на Куде, длинные крыши и вы¬
сокие заборы птицеводческой фермы да широкий, занесен'
ный снегом тракт, врезавшийся в густую, непроходимую
тайгу.
К молодежи, толпившейся у крыльца больницы, несколько
раз выходила медицинская сестра Софья Васильевна, необык¬
новенно полная женщина, одетая в узкий, обтягивающий ее
фигуру белый халат. На голове у нее была белая медицинская
490

шапочка, надвинутая на лоб. Походила Софья Васильевна
больше на повара, чем на медицинскую сестру.
Тяжело ступая, она выходила на середину большого крыль¬
ца, застланного половиком из мелких прутьев тальника, и го¬
ворила одно и то же:
— Состояние тяжелое. Ожоги занимают очень большую
площадь. Находится в полузабытьи. Около постели мать и
доктор Потемкина из города. Доступ в палату строго вос¬
прещен.
Наскоро подоив коров, к высокому крыльцу больницы при¬
ходили женщины. Послушав, что говорят в толпе, они выти¬
рали слезы кончиками теплых полушалков и спешили домой.
Колхозники и колхозницы пораньше выходили на работу,
чтобы, сделав крюк, забежать в больницу и узнать, как чув¬
ствует себя Саша Коновалов.
Пришла и бабка Саламатиха. Она терпеливо простояла у
крыльца больше часа, потом обошла вокруг дома, заглядывая
в окна с белыми занавесками, и, найдя щелочку, сквозь ко¬
торую рассмотрела в комнате санитарок, легонько побараба¬
нила по стеклу.
На крыльцо выскочила молодая румяная санитарка в бе¬
лом платочке, в сером халате и самодельных чирках на босу
ногу.
— Ты, милая, передай вот это Прасковье Семеновне.—
Она подала санитарке теплую бутылку темно-желтого топле¬
ного молока с коричневыми пенками. Из кармана старинного
плюшевого полупальто-клеш, с рукавами грибом, бабка Са¬
ламатиха извлекла сверток промасленной бумаги. — Еще го¬
ряченькие,— сказала она, — луковые пирожки. Передай Семе¬
новне, скажи, чтоб ела хоть насильно: силы, мол, беречь надо.
Так и скажи, дочка.
Санитарка собралась уходить, но бабка Саламатиха оста¬
новила ее.
— Может, и Саше что принесть? — спросила она.
— Куда там! — махнула рукой санитарка. — Он и в себя-
то не приходит. Живого места нет у сердешного!
— Ах ты, напасть какая! Надо же такой беде приключить¬
ся!— сокрушалась Саламатиха. — А уж парень-то что надо: и
ума палата, и обходительный такой, и красоты неписаной...
— Какая уж красота теперь! — ответила санитарка. — Все
лицо обожженное. Одни глаза остались. — Она передернула
от холода плечами, переступила покрасневшими ногами и взя¬
лась за ручку двери. — Ну, до свиданьица. Передам все.
— Ах ты, соколик, соколик, далась же напасть такая! —
со слезами на глазах говорила Саламатиха.
Не успела она скрыться за воротами, как у больницы по¬
491

казалась Людмила Николаевна. Глаза
у нее были распухшие, красный нос
сильно припудрен. На ней была шубка
под котик, такая же надвинутая на лоб
маленькая шапочка, поверх которой
надет белый легкий, как кружево, шер¬
стяной шарфик. В руках она несла
сверток, завязанный в салфетку. Мел¬
ко семеня своими маленькими ногами
в черных чесанках, она пробралась
сквозь толпу, поднялась на крыльцо и
уверенно открыла дверь.
— Не пускают, нельзя! — разда¬
лись голоса.
Но Людмила Николаевна пожала
плечами, точно хотела сказать: «Кому
нельзя, а кому можно», — и вошла в
прихожую.
Услышав стук двери, туда сейчас
же выплыла Софья Васильевна и ска¬
зала заученную фразу:
— Состояние тяжелое. Ожоги за¬
нимают очень большую площадь. На¬
ходится в полузабытьи. Вход, товарищ Листкова, строго вос¬
прещен!
— У меня свой халат, — сказала Людмила Николаевна и,
расстегнув шубку, показала белый халат.
— Все одно не велено! — строго сказала Софья Васильев¬
на.— Главный врач запретил.
— Но мне необходимо сказать ему два слова.
— Он не услышит ваших слов.
— Ах, я так виновата, я должна сказать ему это! Я только
теперь многое в жизни увидела по-другому, только теперь по¬
няла, что на свете есть чистое, большое чувство!.. — И Людми¬
ла Николаевна заплакала.
Софья Васильевна ничего не поняла.
— Уходите скорей, товарищ Листкова! — сказала она.—
Придет Илья Николаевич — неприятностей не оберемся!
— У вас нет сердца! — сердито выкрикнула Людмила Ни¬
колаевна. — Все вы бездушные! Это известно каждому.
Софья Васильевна покраснела, обидчиво поджала полную
нижнюю губу:
— То-то мы на своих руках и выхаживаем вашего брата,
горшки да судна за вами таскаем. Идите, говорю, отсюда, по¬
ка Илья Николаевич не вышел!
И она открыла дверь.
492

— Иду, не кричите! Вот возьмите для него варенье да ли¬
моны из города.
Она протянула Софье Васильевне сверток, доброжелатель¬
но улыбнулась ей, будто между ними и не произошло резкого
разговора, вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Софья Васильевна пожала плечами, взяла сверток и пока¬
чала головой:
— Куда уж ему лимоны да варенье! Матери разве? Так ей
тоже не до этого сейчас.
29
СЕРДЦЕ И КОМСОМОЛЬСКАЯ ЧЕСТЬ
В школе в этот день все было необычным. Ученики первой
смены утром бегали в больницу и опоздали к началу уроков.
Учителя не пожурили их и даже не спросили о причинах
опоздания: все было ясно без объяснений.
Младшеклассники не давали заниматься десятому классу.
Они то и дело открывали дверь в класс и глядели на пустую
парту Коновалова, точно надеялись увидеть Сашу на своем
месте. Сережка почему-то в школу не пришел; ребята видели
его на рассвете во дворе больницы. Не пришла в класс и Сте¬
ша Листкова, но и это никого не удивило...
В перемены не было обычного веселья. Притихли даже
малыши. Старшие собирались встревоженными группами.
Разговор был об одном: пожар и тяжелые ожоги у Саши Ко¬
новалова.
В десятом классе урок математики неожиданно заменили
химией. Это обстоятельство несколько отвлекло десятиклас¬
сников от ночных событий.
— Чуете, ребята? — сказала Зина. — Новый математик по¬
чему-то не принял класс!
И вдруг все поняли, что это связано с возвращением Алек¬
сандра Александровича.
— Как хорошо! — обрадованно сказал Миша. — Ах, Саш¬
ка, Сашка, дела какие! А ты-то лежишь и ничего не знаешь! —
с горечью добавил он.
— А что, если Александр Александрович теперь сам не за¬
хочет к нам возвратиться? — высказал предположение Ва¬
ня. — Ну знаете, так, из гордости... Саша тоже говорил мне
об этом.
— Ну нет, он так любит школу! — не согласилась Зина.—
Неужели он добровольно бросит наш класс, особенно после
вчерашнего события?..
493

На второй урок Миша опоздал. Он вошел в класс, когда
у доски отвечал новенький ученик, пришедший с выселка,
Кирилл Ершов, скромный паренек в косоворотке, с прилизан¬
ными на прямой ряд светлыми волосами и добродушным
взглядом зеленоватых глаз. Он стоял у доски растерянный и
путался в ответах о положительных и отрицательных электри¬
ческих зарядах.
— Можно войти? — спросил Миша, открывая дверь с та¬
ким выражением лица, что класс понял: случилось что-то не¬
обыкновенное.
Все насторожились.
— Войди. Почему опоздал, а? — добродушно спросил
Алексей Петрович.
— Алексей Петрович! Сережки знаете почему нет? У него
вырезали кожу для Саши!—Миша с трудом перевел дыха¬
ние.— Саше плохо. Очень плохо! У него в ожогах все тело, и
спасти его можно только, пересадкой кожи.
Алексей Петрович встал со стула.
— Откуда ты все это знаешь, а?.. — спросил он.
— Мне сказала сама Нина Александровна... Алексей Пет¬
рович, — обратился к учителю Миша, — вы парторг, разре¬
шите нам сейчас же провести комсомольское собрание
класса!
Алексей Петрович согласился и отправил Ершова на ме¬
сто.
— Садись, ничего не знаешь, а! — сказал он, произнося
«а» с сожалением.
Ершов виновато поплелся на место. Алексей Петрович
сдвинул на край стола классный журнал и портфель и напра¬
вился было к Сашиной парте, чтобы сесть, но раздумал, взял
стул и сел у окна.
—. Кто у вас член бюро? Пусть ведет собрание, — ска¬
зал он.
Вышел Никита Воронов, крепкий, коренастый, ни дать ни
взять русский мужичок. Вразвалочку подошел к столу, при¬
гладил льняные волнистые волосы, и одернул новый темно¬
синий физкультурный костюм, шаровары которого были за¬
правлены в новые серые валенки.
— О чем собрание-то? — не спеша спросил он Алексея
Петровича, вскидывая на него голубые глаза.
— А ты разве ничего не понял из слов Домбаева? — уди¬
вился Алексей Петрович.
Никита помолчал и опять спросил:
— Открытое?
Алексей Петрович кивнул.
— Пиши, Елена! — Никита протянул бумагу блондинке,
494

сидевшей на первой парте, не спеша отстегнул от кармана
«вечную» ручку и тоже подал ей. Помолчав немного, он ска¬
зал:— Начинаем открытое комсомольское собрание класса.
Слово предоставляю Домбаеву.
Миша вышел к столу и стал рядом с Никитой. Он был
очень взволнован, пальцы у него находились в беспрерывном
движении.
— Ребята, я сказал уже все! — заявил Миша. — Добавлю
одно: кто не боится дать кожу для спасения жизни товарища,
подписывайтесь вот здесь. — Он положил на стол бумагу, вы¬
рванную из тетради, расписался первым и пододвинул ее Ни¬
ките вместе с карандашом.
Никита решительно взял карандаш, склонился над бума¬
гой, собираясь подписываться, потом вдруг сказал:
— Председатель успеет. Ну, кто, ребята? — А сам в это
время про себя подумал: «Чего торопиться? Подпишусь в
конце, авось черед не дойдет. Шутка ли дело, когда с тебя
живого кожу сдирать начнут!»
Первой вскочила Зина Зайцева.
— Девчат не надо, — сказал Миша. — Ты хоть и охотница,
а все же девчонка! Нюнить будешь!
Яркая краска залила Зинины щеки.
— Я — нюнить? — возмутилась она и направилась к
столу.
— Напрасно торопишься. У девчат не станут кожу
брать! — крикнул ей Миша. — Не давай, Никита, ей спи¬
сок.
Но Никита и не думал сопротивляться. «Чем больше фа¬
милий, тем лучше», — думал он.
— Пусть пишет, раз охота, а там посмотрят.
Зина подписалась и, проходя мимо Миши, с торжеством
посмотрела на него. После Зины к столу подошел Ваня, за
ним Кирилл Ершов с выселка. Вставали и подписывали свои
фамилии девочки, не обращая внимания на грозные выкрики
Миши: «Девчатам не нужно!» В несколько минут подписался
весь класс.
Не подписался Лешка Терентьев, миловидный парень, по¬
хожий на девочку, розовощекий, небесноглазый, с узким ли¬
цом и маленьким ярким ртом, расположенным немного криво.
Лешка сказал:
— Я подписывать не буду. У меня здоровье слабое. Мне
поэтому мать в комсомол вступать не разрешает.
Несколько секунд в классе стояла тишина. Все растеря¬
лись, услышав Лешкино заявление.
— Струсил! — возмущенно сказал Ваня.
— Не струсил, а нельзя мне! — капризно повторил Лешка,
495

не обращая внимания на то, как отнесся класс к его заяв¬
лению.
— Ив комсомол ты не вступаешь не из-за плохого здо¬
ровья!— вскочив и гневно поблескивая маленькими черными
глазами, сказала Зина. — В церковь бегаешь по маменькино¬
му наущению, я сама видела, как ты на пасху кулич тащил
святить!
Посреди класса поднялся Митяй Звонков, первый моло¬
дежный силач по всему району. Когда Митяю исполнился год,
он вдруг стал расти не по дням, а по часам. В шестнадцать
лет рост его доходил до 1 метра 98 сантиметров, а вес —
90 килограммов. Здоровья он был необыкновенного, силы не¬
вероятной. Врачи из города приезжали смотреть на него. Сам
он немало огорчался из-за своего необыкновенного роста, а
товарищи гордились им.
— А я, ребята, вот что скажу. Я знаю, что нехорошо пере¬
давать то, что тебе один на один говорили, но на Лешку Те¬
рентьева комсомолу нужно обратить внимание. Лешка мне еще
в прошлом году говорил, что школу окончит и пойдет на по¬
па учиться, потому что там, пока учишься, денег много пла¬
тят.
— Идейный поп будет из Лешки, а! — не удержался Алек¬
сей Петрович.
— Идейный! Хо-хо-хо! — зло засмеялся Ваня, и ребята
подхватили его смех.
— Ладно, о Лешке мы еще поговорим, — сказал Ники¬
та. — Кроме Лешки, все подписались?
— Все! Все! Все! крикнули из разных мест.
Тогда Никита склонился над листком и подписал свою фа¬
милию.
— Как же все? — сказал Ваня. — А Березкин Андрюш¬
ка?
Березкин сидел на последней парте, в углу, пунцовый и
потный, не поднимая глаз.
— Ты почему не подписался, Андрей? — спросил Ни¬
кита.
— Он трусит!—запальчиво выкрикнул Миша. — Даже
девчата все подписались. Эх ты, горе-комсомолец! А если вой¬
на? Матросовым и Кошевым ты не станешь. Не станешь и
Сашей Коноваловым.
Андрей молчал, обиженно подобрав толстые, безвольные
губы, втянув рыжую голову в плечи.
— Ну, что же ты молчишь? — сердито крикнул председа¬
тель.
— Разреши мне, — сказал Алексей Петрович. Он встал,
подошел к столу. — Подписи, как я понял, даются на добро¬
496

вольных началах. Зачем же кричать, требовать, грозить? Что
подсказывает сердце и комсомольская честь, то каждый и де¬
лает...
— Но как же, Алексей Петрович, мы можем терпеть, ко¬
гда его сердце и комсомольская честь молчат? — горячо вос¬
кликнул Миша. — Я предлагаю обсудить его поведение...
— Э, друг, не горячись!—протягивая руку в сторону
Миши, сказал Алексей Петрович. — Обсудить всегда
успеем.
— Собрание считаю законченным, — поспешно сказал Ни¬
кита.— Урок продолжается.
Все сели на свои места. В классе наступила тишина. Алек¬
сей Петрович понял, что сейчас все слишком взволнованы для
того, чтобы воспринять новый материал, и он занялся повто¬
рением пройденного.
Как только прозвенел звонок, Никита взял бумагу с подпи¬
сями и, вопросительно подняв на учителя глаза, спросил:
— Куда этот список?
— Отнесем в больницу, — ответил Миша, — пойдем все.
Сейчас же! Может быть, кожа сейчас понадобится.
Все торопливо взяли свои книги, вышли из класса и взвол¬
нованно пошли по коридору.
В учительской Алексей Петрович рассказал о комсомоль¬
ском собрании десятого класса.
Ксения Петровна разволновалась:
— Замечательная молодежь! В пустяках недисциплиниро¬
ванны, мелочны, упрямы бывают, а как прижмет по-настоя¬
щему— идейны, смелы, и дружба для них — святыня! — На
глазах у нее появились слезы. — Вот в тысяча девятьсот со¬
рок первом году так же... Помню, как поднялась наша моло¬
дежь каменной стеной, плечом к плечу... Из девятых классов
добровольцами в армию уходили, совсем дети... И сколько из
них не вернулось!
— Смотрите, бегут в больницу! — показал Алексей Пет¬
рович.
Ксения Петровна подошла к окну:
— Ох, хоть бы не зря пострадали! Саша! Саша! Прямо из
головы не идет.
К окну подошла Алевтина Илларионовна.
— Они и первоклассников уведут! Крикнуть им, что ли, в
форточку?
— Не спугивайте! — вступилась Ксения Петровна. — Илья
Николаевич вернет и малышей и девочек. Пусть же они чув¬
ствуют, что идут на жертву ради жизни товарища.
— Да, это верно! — согласилась Алевтина Илларионовна.
Она достала из сумочки платок, вытерла слезы и, далеко от-
17 Библиотека пионера, том IX 497

ставляя маленькое круглое зеркало, неаккуратно напудрила
нос. — Точно рок какой-то! Из школы обязательно уходят
лучшие!
— Ну, не обязательно лучшие, — возразила Ксения Пет¬
ровна, отходя от окна и садясь за стол проверять тетради. —
Возьмите Колю Ласкина. Когда его не стало, все мы облегчен¬
но вздохнули.
— Кстати, о Ласкине! — оживилась Алевтина Илларио¬
новна.— Утром на пожар привезли воспитанников детской
колонии — помочь расчистить усадьбу. Ласкин, когда узнал о
несчастье с Коноваловым, настоял, чтобы ему разрешили дать
кожу. Нине Александровне звонил начальник колонии. Реши¬
ли из педагогических соображений разрешить. Глядите, идут
уже обратно! Торопятся, видно, не опоздать на урок. Почему
же их назад отправили? Или оставили всего нескольких?
В толпе не разглядишь... Сейчас вы, Ксения Петровна, в деся¬
том? Пойду скажу сторожихе, чтобы звонок минуточек на
пять задержала.
Но в это время послышался звонок. Алевтина Илларио¬
новна безнадежно махнула рукой. Ксения Петровна не спеша
перевязала веревочкой стопку тетрадей, оставила ее на столе,
взяла из шкафа журнал, подошла к зеркалу, расчесала корот¬
кие седые волосы, счистила рукой соринки с воротника, с плеч
и не торопясь пбшла в класс.
30
РАДИ ТОВАРИЩА
День и ночь смешались в представлении Саши. Жизнь он
воспринимал только через мучительную боль. В короткие ча¬
сы, когда он приходил в сознание, ему страстно хотелось
жить. В памяти возникали картины прошлого. То он видел
себя семилетним мальчуганом и золотым зимним днем шел с
мамой по селу, держась за ее руку. То жарким летом он ку¬
пался в Куде с Мишей, Колей Ласкиным, Сережей и Ваней.
Жар, нестерпимый жар жег тело. Он кидался в холодную во¬
ду, и тело переставало жечь, боль затихала...
То он стоял в темноте у Стешиных ворот, глядел в ее зо¬
лотисто-коричневые глаза и спрашивал: «Почему так бывает в
жизни: столько девчат вокруг, а любимая только одна?..» Сте¬
шины глаза превращались в яркие звезды и летели в темное
небо. Он отрывался от земли и тоже летел вслед за ее гла¬
зами...
Саша Коновалов лежал в небольшой палате. Отправить
498

его в городскую больницу, потревожить врачи считали невоз¬
можным. Слишком сильны были у него ожоги.
Палата, выбеленная белой известью, со светло-желтым, не¬
давно выкрашенным полом, выходила окнами в березовую
рощу, летом привлекательную и нарядную, а сейчас голую,
заснеженную и такую же грустную, как эта комната, где цар¬
ствовали боль, тоска и отчаяние.
Кроме Саши, в палате лежали еще трое тяжелобольных.
И за всеми с материнской заботой и терпением ухаживала
Сашина мать — Прасковья Семеновна. Страдая за сына, отча¬
иваясь за его судьбу, она не могла спать, не могла находить¬
ся без дела. Разумом она не верила в то, что ее мальчик, ко¬
торого она родила и вырастила, в котором заключалась вся
ее жизнь, мог умереть. Но сердце ее замирало от страшных
предчувствий.
...Днем, когда больные уснули, Саша затих, перестал сто¬
нать и бредить, Прасковья Семеновна задремала сидя, прива¬
лившись головой к тумбочке. Она очнулась через несколько
минут и испуганно метнулась к сыну.
Он лежал с открытыми глазами, устремленными в одну
точку.
— Тебе чего-нибудь надо, Сашенька? — шепотом спросила
мать.
— Ничего, — одними губами ответил Саша, не отрывая
взгляда от той точки на потолке, которая кружилась, растя¬
гивалась, исчезала и снова появлялась.
— Тебе лучше, Сашок? — Прасковья Семеновна пыталась
уловить выражение его глаз.
— Скажи им, чтобы... с Александром Александровичем...
довели до конца, — раздельно сказал он и закрыл глаза.
Острая боль кольнула сердце Прасковьи Семеновны. Она
схватилась за грудь и села на стул.
— Мама, а Стеша приходила?
— Не уходит от больницы, Сашенька! — заливаясь слеза¬
ми, говорила Прасковья Семеновна. — Вон тут в березках и
ходит все время. Сама как березонька молодая. Кожу просит
у нее взять.
— Не надо у нее... А у кого взяли, мама?
— У Сережи да еще у Коли Ласкина.
— Зря это они... — Саша снова закрыл глаза.
Прасковью Семеновну душили рыдания. Она неслышно
вышла в коридор. Дверь в комнату врачей была открыта, и
она услышала разговор, который не должна была слышать.
— Вы считаете, что надежды нет? — спросил женский
голос.
— Никакой, — ответил главный врач. — Все, что мы дела¬
499

ем, делаем для очищения совести. К сожалению, мальчик об¬
речен.
В глазах Прасковьи Семеновны потемнело. Она прислони¬
лась к стене, чтобы не упасть.
В коридор вышел Илья Николаевич, высокий, полный, в
кремовом халате, перехваченном на пояснице небольшим по¬
яском.
Он увидел Прасковью Семеновну и понял, что она слыша¬
ла его слова. Досадуя на свою неосторожность, он сердито
сказал:
— Взяли моду допускать в больницу посторонних!
Прасковья Семеновна, маленькая, в серой косыночке на
голове, в синем халате, с лицом иссиня-белым, умоляюще по¬
смотрела на него. В ее больших серых глазах было столько
страдания, что врачу стало не по себе.
— Пошли бы домой, отдохнули, мамаша, — мягко ска¬
зал он.
Прасковья Семеновна не ответила. Врач ушел. Она долго
еще стояла в коридоре, потом, цепляясь за стену, медленно
пошла в палату.
Илью Николаевича остановила Софья Васильевна.
— Вас в прихожей ребята дожидаются. Верно, всем клас¬
сом пришли!
— Какие ребята?
— Из школы. Товарищи Коновалова.
— Опять товарищи! Только и делаю, что школьников при¬
нимаю!— ворчал Илья Николаевич.
В прохладной пустой прихожей, с желтыми бревенчатыми
стенами и такими же желтыми скамьями с решетчатыми спин¬
ками у большой холодной печи, занимающей треть стены, сто¬
яли мальчики и девочки. Их было не меньше тридцати, уча¬
щихся седьмых — десятых классов.
Илья Николаевич открыл дверь и удивился, что ребят бы¬
ло так много и что в прихожей, где они собрались, стояла не¬
обыкновенная тишина.
От толпы отделился Миша.
Как и все другие мальчики, он держал в руках шапку и
безжалостно теребил ее белую меховую оторочку.
— Здравствуйте, Илья Николаевич! — сказал Миша и сде¬
лал какой-то странный полупоклон. — Вот все мы согласны
дать кожу Саше Коновалову.
У Ильи Николаевича от изумления подскочили брови.
— Список вот, пожалуйста!—Миша расстегнул темно-ко¬
ричневый меховой тулупчик с длинным ворсом, из бокового
кармана черной вельветовой куртки достал бумажку и протя¬
нул ее врачу.
500

Илья Николаевич взял список, повертел его в руках.
— Это ведь очень больно, ребята! — сказал он.
— Мы знаем! — вздохнул самый маленький школьник в
пальто с отцовского плеча.
— У Сережки взяли кожу, у Пипина Короткого — тоже.
Они же вытерпели. Вот с меня и начните, я первый в списке,—
сказал Миша и начал снимать тулуп. Руки у него заметно
дрожали.
Доктор остановил его:
— Что ж, ребята, когда нужно будет, я вас по этому спи¬
ску позову... Комсомольцы вы?
— Комсомольцы! — хором ответили ребята.
— Саша нашим секретарем был... Надолго, доктор, мы без
вожака-то? — спросил Миша.
Он смотрел на доктора вопросительно и требовательно.
— Скрывать не стану, состояние Коновалова тяжелое...
— Он может умереть? — широко открывая большие голу¬
бые глаза, спросил Никита.
Доктор вскинул брови, склонил голову, развел руками.
Несколько мгновений прошли в полной тишине.
— Возьмите кожу прямо сейчас!.. — умоляюще сказал
Миша.
— Понадобится — обязательно возьмем, — пообещал Илья
Николаевич. — Ну, а теперь до свидания!
31
„ОСТАВЬ МЕНЯ..."
С той минуты, когда на пожаре Стеша услышала крики о
помощи и кто-то в толпе назвал Сашино имя, с той самой ми¬
нуты для нее время словно остановилось, показалось, что мо¬
лодость ушла и на свете осталась она одна-одинешенька,
со своими несбывшимися мечтами, со своим неисходным
горем.
Расталкивая толпу, она пробралась к мастерской и увиде¬
ла, как вынесли Сашу с запрокинутой головой, с бесчувствен¬
но повисшими руками. Она думала, что он мертв, и не могла
совладать с собой. Заломив руки, она закричала так, что во¬
круг нее все затихло.
Вместе с матерью Саши и его школьными друзьями она
бежала за носилками до больницы, ничего перед собой не ви¬
дя, спотыкаясь, как слепая. В. больницу пустили только мать.
Но толпа не расходилась, и среди Сашиных друзей у крыльца
стояла и Стеша, без кровинки в лице, и ждала, как распоря¬
дится судьба.
501

Вот тогда-то в первый раз на крыльцо вышла Софья Ва¬
сильевна и сказала:
— Состояние тяжелое. Ожоги занимают очень большую
площадь. В сознание еще не приходил. Да и хорошо: хоть
боли не чувствует.
Стеша отделилась от толпы, бросилась в березовую рощу,
обхватила руками тонкое деревце, прижалась к нему щекой и
неутешно заплакала. Вскоре ее нашла Зина Зайцева. Она об¬
няла подругу и стала утешать.
— Ну, успокойся, жив же он. Молодой, здоровый, выжи¬
вет обязательно! Поправится, снова придет, сядет за свою
парту. — И не удержалась, сказала то, что слышала в тол¬
пе.— Говорят, ожоги сильные, особенно лицо. Ну, пусть следы
останутся. Ты же его не разлюбишь за это?
— Пусть обезображен. Пусть без ног, без рук, только бы
жив! — рыдала Стеша.
— Вот как ты его любишь! — не то с удивлением, не то с
завистью сказала Зина.
Она не знала еще такого чувства. Но Саша всегда нравил¬
ся ей, и, если б не Стеша, не Сашино чувство к ней, Зина, ко¬
нечно, дала бы волю своему сердцу.
— А другие, знаешь, на человека с лица смотрят, — про¬
должала Зина. — У моей старшей сестры, Лены, на фронте
муж был ранен. Вернулся домой — узнать нельзя: на лбу
шрам, на щеках рубцы, подбородок срезан. Так она в тот же
день от него ушла. «Кажется мне, говорит, что это не он». Вот
какая!
— Какая гадкая, бездушная!.. Нет, не любила она его!..
Стеша представила Сашу с рубцом на лбу, со шрамами
на щеках, с изуродованным подбородком. Неужели бы поко¬
лебалась тогда ее любовь к нему? Нет! Никогда! Наоборот.
Любила бы его еще больше, как мать любит больше других
свое искалеченное дитя.
— А может, ты ошибаешься? Может, тоже разлюбишь, ко¬
гда он вернется со шрамами?
— Уйди, Зина, оставь меня, мне одной легче! — умоляю¬
ще сказала Стеша, снова прижимаясь щекой к стволу бе¬
резки.
— Нет, пойдем домой. Я тебя провожу, — опомнилась Зи¬
на.— Отец тебя еще на пожаре искал.
— Оставь меня, уйди! — повторила Стеша и опять зары¬
дала.
Зина удивленно посмотрела на подругу.
— Ну, побудь одна, побудь, — снисходительно разрешила
она, — а я, может, что-нибудь еще о Саше узнаю. — И Зина
пошла к ребятам.
502

32
ЛУННОЙ ночью
Вы помните тот вечер, когда начался пожар МТС? Екате¬
рина Ермолаевна рассталась тогда с Александром Алексан¬
дровичем в полной уверенности, что то была их последняя
встреча. Она долго стояла в темноте около низкого белого до¬
ма с двумя окнами, выходящими в палисадник, где прожила
четыре дня. Она пыталась унять слезы и успокоиться. Потом
увидела зарево и, как все жители Погорюя, побежала на по¬
жар. Здесь был Александр Александрович, и она не отрывала
от него глаз, прячась в толпе и считая, что судьба сжалилась
над ней, дав ей возможность еще раз его увидеть.
Но, когда из-под горящих бревен вытащили Сашу Коно¬
валова, она, повинуясь долгу врача, бросилась к больному.
Екатерина Ермолаевна знала, что Коновалов — любимый уче¬
ник Александра Александровича. Она видела, в каком тяже¬
лом состоянии находился и сам Александр Александрович,
когда, не помня о себе, вместе с другими спасал из-под горя¬
щих балок Сашу Коновалова.
— Катя, побудь с ним эту ночь, — сказал ей Александр
Александрович.
Этих слов было достаточно, чтобы и первую ночь и все по¬
следующее время Екатерина Ермолаевна не отходила от по¬
стели больного. Она отложила свой отъезд и теперь ежеднев¬
но видела Александра Александровича, когда он приходил в
больницу справиться о здоровье своего ученика. Она выходи¬
ла к нему в белом халате, в белой косынке и подолгу стояла
с ним у окна в холодной прихожей.
...В этот вечер он снова пришел, и Екатерина Ермолаевна,
накинув поверх халата пальто, вышла в прихожую. Она груст¬
но улыбнулась ему одними глазами, слыша, как сильно бьется
ее сердце, и чувствуя, как радость свидания переплетается с
горечью надвигающейся разлуки.
Они сели на скамейку, и Александр Александрович с
болью в голосе спросил ее:
— Катя, ты не уедешь не простившись?
— Да нет же, нет, Саша!
В этот вечер она заметила и чуть не заплакала оттого, что
у Александра Александровича на пальто оторвалась пугови¬
ца. Вскользь он упомянул, что сейчас заходил в чайную. Он
был один, и о нем некому было позаботиться.
Все чаще и чаще Екатерина Ермолаевна думала о том, что
она должна быть с Александром Александровичем. И эта
внутренняя убежденность в ней становилась настолько силь-
503

ной, что она поняла: если она сегодня же отсюда не убежит,
то останется с Александром Александровичем навсегда и сы¬
на ее постигнет страшная участь ребенка без отца.
Она проводила Александра Александровича и пошла в ка¬
бинет по притихшему к ночи коридору. Навстречу ей тяжелой
походкой, с пачкой лекарств в одной руке и списком врачеб¬
ных названий — в другой, шла Софья Васильевна. В дверях
палаты поправляющихся с ней поздоровались две женщины,
одетые в короткие серые халаты, из-под которых выглядывали
длинные рубашки.
В кабинете все блестело. На окнах топорщились бело¬
снежные крахмальные шторы.
По чистой, без единой морщинки простыне с рубцами от
утюга, разостланной на черной кожаной кушетке, видно было,
что здесь еще больной не лежал.
Сверкали стекла шкафа с разложенными на стеклянных
полках инструментами.
Со шкафа наивными черными глазками смотрели желтый
целлулоидовый утенок и белый заяц — игрушки для малень¬
ких пациентов.
За столом в кремовом халате и такой же шапочке сидел
Илья Николаевич.
— Можно? — спросила его Екатерина Ермолаевна.
— Прошу! — кивнул Илья Николаевич и показал на стул
напротив стола. — Только ни гугу, пока я чеки подписываю, а
то обязательно испорчу.
Екатерина Ермолаевна села на стул и стала смотреть, как
Илья Николаевич медленно выводил свою подпись в чековой
книжке.
— Ну, вот и все. — Он положил на документ полную руку
с обручальным кольцом на пальце и обратился к Екатерине
Ермолаевне:—А вы что скажете?
— Я должна сейчас же уехать, Илья Николаевич! — силь¬
но волнуясь, сказала Екатерина Ермолаевна.
Илья Николаевич бегло взглянул на нее:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Просто я получила срочный вызов из по¬
ликлиники.
— Удерживать не можем. Ваша добрая воля была помочь
нам.
— Да и присутствие мое здесь уже бесполезно.
Илья Николаевич убрал бумаги в стол, закрыл ящик на
ключ и положил .ключ в боковой карман халата.
— Да. Жаль Коновалова, так жаль, что, кажется, невоз¬
можное бы сделал. И вот бессильны... — Он безнадежно раз¬
504

вел руками. — Ну что же, Екатерина Ермолаевна, спасибо вам
за все. Лошадку-то нужно, до станции доехать?
— Лошадку? — Екатерина Ермолаевна только сейчас
вспомнила, что районный центр находится за двадцать кило¬
метров от села. А сейчас уже вечер. — Пожалуйста, Илья Ни¬
колаевич! В самом деле, без лошадки не выбраться.
Илья Николаевич внимательно посмотрел на Екатерину
Ермолаевну:
— У вас что-нибудь случилось?
— Да нет, право, ничего.
Илья Николаевич встал, подошел к двери, выглянул в со¬
седнюю комнату.
— Марьяша, — сказал он приглушенным голосом, как
обычно говорят в больницах, — скажи, пусть Луку запрягают.
Доктора вот на станцию срочно везти нужно.
Екатерина Ермолаевна поблагодарила Илью Николаеви¬
ча, сказала, что зайдет проститься, и пошла в палату.
В палате было свежо, но все равно пахло навязчивым
запахом больницы — смесью лекарств, среди которых резко вы¬
делялся терпкий запах камфары. На ближней к двери крова¬
ти, высоко на подушках, согнув колени и выпростав руки из-
под серого одеяла, лежал старый пасечник дед Игнат. Он
угасал от старости. И в больнице его держали только пото¬
му, что старик был одинокий. Дед Игнат встретил Екатери¬
ну Ермолаевну равнодушным взглядом старых, выцветших
глаз.
Рядом с ним на кровати, отделенной узким проходом и
тумбочкой, лежал молодой парень с обмороженными ногами
и руками.
У постели Саши на белой табуретке в напряженной позе
сидела Прасковья Семеновна. Она ловила каждый вздох, каж¬
дый стон, каждое движение сына, готовая без колебания при¬
нять на себя ту боль, которую испытывал он.
Прасковья Семеновна повернулась на чуть слышные шаги
Екатерины Ермолаевны, и ее потухшие, страдальческие глаза
сказали: «Все равно вы, врачи, ничем не можете помочь ни
ему, ни мне...»
Екатерина Ермолаевна склонилась над Сашей, прислуша¬
лась к его дыханию.
«И этот покинет Александра Александровича, — подумала
она, — и останется он один, в полной тишине».
Саша пошевелился, жалобно застонал. Вздрогнула и за¬
мерла мать.
— Камфару еще не ввели?— шепотом спросила Екатерина
Ермолаевна.
— Только что кололи..
505

Екатерина Ермолаевна еще раз взглянула на лицо маль¬
чика, на синие пятна под его глазами, над которыми трепе¬
тали густые, длинные ресницы. «Все, что осталось, — подума¬
ла она, и на ее глаза навернулись слезы. — Бедная мать!»
Екатерина Ермолаевна вышла на крыльцо в сопровожде¬
нии Ильи Николаевича, двух санитарок и Софьи Васильевны.
Несмотря на недолгое знакомство, все тепло попрощались с
ней. Она села в низкие сани, точно такие, как те, в которых
прежде лихо возили седоков извозчики; на колени набросила
коврик из медвежины, и сани покатили вокруг дома, поскри¬
пывая полозьями.
Впереди, на облучке, сидел кучер в высокой собачьей шап¬
ке, в меховой дохе, с поясом из медных блях.
«И откуда он такой выискался?» — подумала Екатерина
Ермолаевна.
Вокруг лежал голубоватый, только что выпавший снег.
Светили в безоблачном небе яркие звезды. В тишине ясного
вечера белыми свечками стояли молодые березки, и луна, пла¬
менная, как солнце, скользила между ними, зажигая то одну,
то другую. За домом, в свете луны, обхватив руками березку,
плакала девушка. Услышав скрип саней, она поспешно отсту¬
пила в тень. Екатерина Ермолаевна узнала Стешу.
— Остановите! — попросила она кучера.

— Стоп, Лука, тпр-ру! — хриплым голосом крикнул кучер,
натягивая вожжи и затыкая за блестящий пояс деревянную
ручку хлыста.
Екатерина Ермолаевна откинула медвежий коврик, шаг¬
нула из саней, и снег хрустнул под ее ногами. Она подошла к
девушке, взяла ее за руку.
— Стеша! — сказала она, и ей показалось, что это не Сте¬
ша, а она сама стоит у темного окна, под луной, под звездами,
обхватив руками березку, и оплакивает свою любовь, свою
жизнь, свою молодость...
Екатерина Ермолаевна молча повела Стешу к саням.
И, когда сани тронулись и под полозьями заскрипел снежок
и печальный силуэт больницы заслонили деревья, Екатерина
Ермолаевна сказала кучеру:
— К дому Листковых!
Она молча сидела рядом со Стешей, не находя слов уте¬
шения, потому что сама, быть может, не намного меньше Сте¬
ши нуждалась в них.
33
ДОРОГОЙ ЦЕНОЙ...
Несмотря на то что вопрос с учителем Бахметьевым был
разрешен, Борис Михайлович Павлов медлил с отъездом из
Погорюя. Он шел по селу, отмечая про себя его бревенчатые
избы, старые, покосившиеся от времени высокие заборы, во¬
рота с полусгнившими, поросшими мхом козырьками, с резны¬
ми деревянными петухами на маковках.
Около одного двора Павлов остановился, не удержался,
взялся за тяжелое круглое кольцо калитки и приоткрыл ее, на
него с лаем кинулся большой белый пес. Павлов шагнул во
двор. А пес, скаля мелкие острые зубы, трусливо поджал хвост
и попятился к старинному широкому полукрыльцу-полутер-
расе с резными колоннами и навесом.
Во дворе на четырех крепких столбах возвышался старин¬
ный сеновал, заваленный соломой. Солома прикрывала про¬
гнившие отверстия крыши, густо запорошенной снегом.
Павлов закрыл калитку и пошел по улице дальше.
Старая архитектура села причудливо сочеталась с новой.
Рядом стояли только что отстроенные дома новоселов, легкие,
светлые, удобные.
Павлов прошел мимо каменного здания клуба, остановил¬
ся возле круглой витрины. Здесь висели самодельные афиши.
На одной, написанной синей краской, значилось:
507

«КИНО «СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА»,
«КИНО «ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ».
На другой чернилами было выведено:
„Драматический кружок клуба ставит пьесу
„Темиый бор66.
А на листке из ученической тетради, приклеенном на витри¬
не, сообщалось:
«Лекция
«Есть ли жизнь на других планетах нашей солнечной системы»
состоится 27-го, в 7 часов вечера».
Павлов свернул в переулок и пошел мимо пустынных ого¬
родов, занесенных снегом. Кое-где из-под снега торчали жух¬
лые остатки ботвы турнепса, на гороховых и бобовых грядах
видны были колья да одинокие пугала в развевающихся на
ветру лохмотьях.
Из-за угла показался Александр Александрович. Он почти
бежал, засунув руки в карманы черного пальто с черным ка¬
ракулевым воротником.. По-видимому, он торопился в боль¬
ницу.
Они поздоровались, и Павлов пошел с Александром Алек¬
сандровичем, приноравливаясь к ритму его шагов.
— Ну, завтра вам снова в школу! — улыбаясь замерзши¬
ми губами и прижимая к ушам руки в замшевых перчатках,
громко сказал Павлов. — Рад за вас, искренне рад!
— В Сибирь ехать — одеваться потеплее нужно. У нас в
ноябре, видите, уже морозцы, — тоже улыбаясь и окидывая
взглядом светлое демисезонное пальто Павлова, шляпу и бо¬
тинки, заметил Александр Александрович. — Так и обморо¬
зиться можно.
— Не успею. Вечером уезжаю. А в общем, оплошал.
В следующий раз приеду в дохе и в валенках.
Дорога поднималась в гору, и Павлов начал задыхаться:
— Э, нет, вашими темпами я гору не одолею!
Он остановился, поворачиваясь спиной к ветру. Остано¬
вился и Александр Александрович.
— Как Коновалов? — спросил Павлов.
— Говорят, надежды нет.
Александр Александрович нетерпеливо сделал несколь¬
ко шагов в гору. Павлов пошел за ним, стараясь не отста¬
вать.
— Думали ли мы, что заплатим такой дорогой ценой за
пожар? — горячо заговорил Александр Александрович. — Кто-
то неосторожно курил или что-то делал с огнем, и вот за эту
неосторожность должен заплатить жизнью лучший из лучших.
508

Страшно, трагично, горько! Я бы с радостью пострадал вме¬
сто него. Жизнь прожита. Плакать некому.
— У вас нет семьи? — спросил Павлов, хотя и знал, что
Бахметьев одинок.
— Бобыль!—Александр Александрович помолчал, встре¬
тился с умными, добрыми глазами Павлова, и ему вдруг захо¬
телось чуточку сказать о себе. — Ту, которая могла бы соста¬
вить мое счастье, я потерял еще в юности.
— И не встречали ее больше?
— Встретил. Через двадцать лет. Получилось, как в «Евге¬
нии Онегине»: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я друго¬
му отдана; я буду век ему верна», — невесело продекламиро¬
вал Александр Александрович. — У нее муж и сын. Главное —
сын. Пути наши оказались разными. Посмотрели друг на дру¬
га, погрустили, поплакали о невозможном и разошлись. —
Бахметьев сказал это с такой болью, что Павлов отвел глаза
в сторону, боясь увидеть слезы учителя.
— Значит, плакать-то о вас все же есть кому, — сказал он,
намереваясь хоть немного утешить Александра Александро¬
вича.
Тот молча, медленно шел вперед и смотрел вдаль, туда, где
темнела дорога к районному центру, по которой ночью, тайно
от него, уехала Екатерина Ермолаевна.
В эту минуту Бахметьев и Павлов подумали об одном и
том же, и Борис Михайлович высказал вслух свою мысль:
— Мне кажется, что вот такие жизненные обстоятельства
учителю легче переносить, чем людям других профессий. Око¬
ло вас все время молодежь, чуткая, неиспорченная. И, знаете,
даже такое чувство, как ваше чувство к той женщине, много¬
му может научить ваших учеников, если они что-нибудь
знают...
— Я думаю, что они кое-что знают. Они всегда знают
больше, чем мы думаем. Саша Коновалов как-то встретил у
меня Екатерину Ермолаевну, и я видел, что он многое понял.
Он был удивительно чуткий мальчик, умел понимать с полу¬
слова... Вот видите, — грустно усмехнулся Александр Алек¬
сандрович,— я уже говорю о нем в прошлом!..
Они подошли к забору больницы, прошли по аллейке, по¬
сыпанной желтым песком.
У крыльца больницы толпились ученики Александра Алек¬
сандровича.
Их было очень много. Они расступились, пропуская взрос¬
лых.
На ступеньках, закрыв лицо руками, рыдала Стеша.
Александр Александрович молча снял шапку. Обнажили
головы его ученики и Борис Михайлович Павлов.
509

34
В ГЛУБОКОМ РАЗДУМЬЕ
Закрытый гроб стоял посередине школьного зала. Венки
с траурными лентами, букеты срезанных домашних цветов и
мягкие ветки пахучей пихты скрывали стол, и казалось — гроб
стоит на венках.
Рядом с гробом — скамья, и на ней, опустив на колени
обессиленные руки, склонив голову под тяжестью непереноси¬
мого горя, молчалива и недвижима, как изваяние, как сама
скорбь, — мать. Около нее Алевтина Илларионовна с багро¬
вым, распухшим от слез лицом. В зале, заполненном ученика¬
ми, учителями и жителями Погорюя, мертвая тишина. Страш¬
ная тишина. Такой тишины никогда со дня основания школы
здесь не бывало.
И тот, кто теперь лежал в гробу посреди этого зала, бес¬
чувственный и равнодушный ко всему живому, десять лет
назад бегал здесь отчаянным малышом, потом, подражая
старшим и сдерживая желание пошалить, ходил серьезным
подростком в пионерском галстуке, а затем и юношей, комсо¬
мольцем, к голосу которого так внимательно прислушивались
товарищи.
Как же страшно было поверить тому, что в этом закрытом
гробу, обитом красной материей, лежит Саша Коновалов, что
он в расцвете своей молодости безвозвратно ушел из жизни!
И все стояли молча, потрясенные несчастьем.
В дальнем углу пряталась за спинами людей Стеша. Про-

стоволосая, в расстегнутом пальто, с покрасневшими от бес¬
сонницы и слез глазами, она боялась выйти из своего укры¬
тия, чтобы люди не поняли, не увидели, как ее надломило
тяжкое горе.
С траурными повязками на руках в почетном карауле у
гроба стояли Сережка, Миша и Ваня. Губы Сережки криви¬
лись, из-под опущенных ресниц то и дело скатывались слезин¬
ки. Миша плакал открыто, смахивая слезы зажатым в кулаке
мокрым платком. Он пытался представить, что бы случилось
сейчас, если бы произошло чудо и его друг, которого он так
горько оплакивает, оказался жив.
Ваня не плакал, он стоял в напряженной позе, прижав вы¬
тянутые вдоль тела руки. Смерть Саши еще больше убедила
его в необходимости посвятить свою жизнь медицине. С само¬
надеянностью, свойственной молодости, он думал о том, что,
будь он врачом, Саша, конечно, не умер бы.
Церемонией похорон почему-то распоряжалась Зина. Она
не раз видела, как это делала ее мать — организатор всех по¬
хорон в Погорюе. Рядом с матерью Саши Зина из каких-то
соображений посадила безвольную от слез Алевтину Илла¬
рионовну и в почетный караул в первую очередь поставила
ближайших друзей Саши.
Зина стояла с траурной повязкой в руках и глазами искала
Стешу. Александр Александрович понял ее мысль. Он взял у
Зины повязку и шагнул в расступившуюся толпу, направляясь
в тот угол, где он давно заметил Стешу.
— Возьми себя в руки и встань в почетный караул! — ска¬
зал он Стеше шепотом, повязывая траурную ленту на ее руку
и ласково обнимая ее за плечи.
По залу пробежал легкий шепот. Все знали, что Стеша
дружила с Сашей. Но девушка уже не видела ни школьного
зала, ни людей, собравшихся в нем. Она остановилась там,
где поставил ее Александр Александрович, подняла кверху из¬
мученное, похудевшее до неузнаваемости лицо с незнакомыми
всем, большими глазами. На нее невозможно было смотреть
без слез.
К гробу подошла Матрена Елизаровна. Рыжая жеребко-
вая доха, наброшенная на ее плечи, открывала забинтованную
руку, обожженную на пожаре, и блестящие кружочки орденов
и медалей, покрывающих грудь. На плечах у нее лежал пуши¬
стый голубоватый платок.
— Товарищи! — сказала она. Голос ее в мертвой тишине
показался слишком громким, даже бестактно громким. — Мы
сегодня собрались здесь, чтобы проводить в последний путь
нашего замечательного комсомольца Сашу Коновалова, герой¬
ски погибшего на пожаре...
511

Она неожиданно всхлипнула и, нисколько не стесняясь сво¬
их слез, не спеша левой рукой достала из кармана красной
вязаной кофточки платок, вытерла глаза и лицо и продол¬
жала:
— Мы, взрослые, знаем его вот с таких лет... — Она опу¬
стила руку с платком, показывая полметра от пола. — И не
дадут мне соврать наши односельчане, если я скажу молодежи
нашей: жизнь Саши Коновалова — пример вам всем...
Матрена Елизаровна помолчала, точно хотела еще что-то
сказать, потом опять всхлипнула, махнула рукой: дескать,
разве скажешь все, что накопилось на сердце? — и отошла к
окну.
Ничего этого не видела и не слышала Стеша. Она находи¬
лась в состоянии какого-то тяжелого полузабытья. А когда
менялся почетный караул, ей стало совсем плохо, и ее вывели
в соседний класс.
От десятиклассников на гражданской панихиде выступал
Ваня. Хороший оратор, умеющий владеть собой человек, он на
этот раз долго молчал, опустив голову и разминая в руках
меховую шапку. Говорить он начал, так же не поднимая го¬
ловы, тихо и невнятно:
— Мы клянемся тебе, наш дорогой товарищ Саша Конова¬
лов, что никогда не забудем тебя! Твоя небольшая, но честная
жизнь, жизнь настоящего комсомольца, будет для нас приме¬
ром...— Он долго собирался с мыслями и пытался подавить
волнение, от которого дрожал голос и комок подступал к гор¬
лу.— Ты встал в один ряд с героями-комсомольцами: с Зоей
Космодемьянской, Сашей Чекалиным, Олегом Кошевым. На
твою парту в нашем десятом классе будут садиться только те,
кто удостоится чести сидеть там, где сидел ты...
Зина дала невидимую команду выносить гроб. В коридоре
оркестр заиграл траурный марш. Гроб подняли Александр
Александрович, Федор Тимофеевич, Сережка и Алексей Пет¬
рович. Все зашевелились. Алевтина Илларионовна взяла под
руку Прасковью Семеновну, но та вырвалась, забилась пой¬
манной птицей и потеряла сознание.
Пока выносили гроб и ставили его на покрытый коврами
грузовик, Алевтина Илларионовна и школьный врач приводи¬
ли в сознание Сашину мать.
— И чего стараетесь, милые? — участливо склонившись
над несчастной женщиной, сказала Саламатиха. — Лучше же
ей без памяти-то! Чем дольше, тем лучше.
Зина подошла к Мише и сунула ему в руки большой пучок
пихтовых веток.
— Иди сразу за школьным знаменем, отламывай по ветке
и бросай, бросай на дорогу.
512

И он шел за знаменем, перед парами девочек, несших вен¬
ки, плакал, отламывал ветки и неизвестно зачем бросал их на
дорогу.
А Зина все суетилась, давала команду остановиться то
около школы, то около дома, где жил Саша.
Она ни на минуту не могла остаться без какого-нибудь
дела, иначе бы разревелась и успокоиться уже не смогла бы.
Весь Погорюй провожал Сашу Коновалова, от мала до
велика. Дома стояли закрытые, учреждения пустые. Все в эти
часы думали о нем, оплакивали его, и только добрые, только
возвышенные мысли рождала у погорюйцев его смерть: будем
человечнее, внимательнее друг к другу, будем дружнее.
Похоронили его на сельском кладбище, в уголке, заросшем
кустарником и молодыми кедрами. На снегу, притоптанном
сотнями ног, вырос холм, украшенный венками, лентами и
цветами.
И, когда вокруг свежей могилы наступила тишина и без¬
людье, сюда пришла Стеша. Она опустилась на колени, обня¬
ла холмик и рыдала долго и безутешно, испытывая удовлетво¬
рение оттого, что ее никто не слышит и она одна подле Саши.
Она не знала, что немного поодаль за ней неотступно шли
и теперь дожидались ее в кустах Зина и Людмила Никола¬
евна.
— Я все равно буду любить тебя! — шептала она. — Нико¬
гда никого не полюблю, клянусь тебе!
В эту минуту она искренне верила, что время не притупит
ее горя, не охладит чувства. И она называла его ласковыми
именами, точно он был живой и мог ее услышать.
Она устала, затихла, прилегла на могилу. Мысли, тяже¬
лые и неспокойные, на которые невозможно ответить не только
в семнадцать лет, но и в зрелые годы, обуревали ее.
Она хотела умереть, потому что жизнь ее с малых лет бы¬
ла связана с Сашей — сначала дружбой, потом любовью. Не
могла она смириться с опустевшим без него Погорюем, с пу¬
стой партой в школе. Жизнь без него казалась невозмож¬
ной.
Она видела живой блеск Сашиных глаз, его необыкновен¬
ную улыбку, напоминающую затаенную усмешку. Голос его
звучал над ее ухом и тихо и задушевно:
«Я вспоминаю тебя вот такой: самой красивой, самой луч¬
шей, неповторимой».
И ничего этого нет...
«Ну, что скажете вы, мой учитель Александр Александро¬
вич, самый умный человек в Погорюе?.. Как примирите вы ме¬
ня со смертью? Меня, только что начинающую жить и только
еще мечтающую о счастье?»
513

И не только Стеша, но и вся молодежь Погорюя требова¬
тельно задавала этот вопрос себе, друг другу, взрослым.
Александр Александрович чувствовал состояние молодых
людей. Засунув руки в карманы пальто, сдвинув на затылок
шапку, он без устали ходил по селу в глубоком раздумье.
«Что сказать им? Как ответить на их вопросы?.. Мы вос¬
питывали их в атмосфере одной лишь радости. Даже от книг,
в которых говорится о смерти, мы оберегали их, и они привык¬
ли к тем книгам, в которых все хорошо кончается. Не пони¬
мают они еще страдания, не подготовлены к нему, а оно неиз¬
бежно, потому что на свете существуют и болезни, и смерть, и
неудачи, которые подчас могут сопутствовать человеку на про¬
тяжении всей жизни. Эта атмосфера постоянного благополу¬
чия может лишь развить в них эгоизм. Здесь наша вина. Наша
ошибка...»
В темноте Александр Александрович наткнулся на изго¬
родь.
Он остановился и долго не мог понять, куда забрел. По
легкому мычанию и звукам падающих на подойники металли¬
ческих дужек догадался, что находится на задах молочной
фермы.
Александр Александрович выбрался из сугробов на доро¬
гу и быстро пошел вперед.
«Надо научить их философски относиться к жизни». И он
вспомнил, что, пожалуй, никто из членов астрономического
кружка, кроме Саши Коновалова, так и не мог понять, пред¬
ставить и охватить разумом бесконечность Вселенной. Не раз
слышал он смутные высказывания ребят, что они не могут
представить себе: как может, например, существовать мир,
если не будет их на земле? Многие из них никак не могли
оправдать существование человека, если он не вечен. Они еще
не могли понять всего величия жизни в ее созидательном зна¬
чении, в ее беспрерывной цепи развития...
Александр Александрович вышел на главную улицу села.
Кое-где сквозь незакрытые ставни окон проникали пятна све¬
те. Вслед ему из каждого дома, мимо которого он проходил,
заливались собаки: стихала одна, начинала лаять другая. На
углах тревожными кучками стояла молодежь. Провожая
взглядом учителя, девушки и парни спрашивали друг друга:
«Куда это он?» А он все шагал и шагал по притихшим ули¬
цам села, тревожно раздумывая о случившемся.

35
ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ
На кладбище стояла прежняя тишина. Из-за высоких кед¬
ров выплыла луна и перекрасила снег в холодные голубова¬
тые тона. Зина и Людмила Николаевна собирались выйти из
своего укрытия и увести Стешу домой, но в это время у моги¬
лы Саши появились два человека: один — небольшой, корена¬
стый, в ватной куртке, в шапке и серых валенках; другой —
высокий, в шинели.
Стеша поднялась и, пошатываясь, вся в снегу, пошла к до¬
роге. Быть может, она и узнала Колю Ласкина, но в эту ми¬
нуту ничто не доходило до ее сознания.
Коля Ласкин снял шапку и взглянул на сопровождавшего
его молодого парня.
— А ты сними, Никулин, головной убор! — сиплым голо¬
сом сказал Коля. — Не такой, как я, тут лежит, не стыдно
поклониться ему.
И Никулин обнажил стриженую голову.
Детская колония, где жил Коля Ласкин, находилась в сто¬
роне от тракта. Несмотря на это, весть о пожаре в Погорюе
долетела туда в тот же день. Утром двадцать старших ребят,
и в том числе Коля Ласкин, были отправлены на пожарище
расчищать двор МТС.
У ворот Коля встретил Сережку и хотел отвернуться, как
отворачивался при встречах от всех своих бывших друзей, но
Сережка остановился:
— Пипин Короткий! Здорово!
И Колю Ласкина кольнуло в сердце от этого почти забы¬
того школьного прозвища.
— Ты слышал, какое несчастье у нас случилось? — продол¬
жал Сережка. — Я сейчас иду в больницу. Будут вырезать
лоскут кожи, говорят, иначе его не спасти.
— Эй, Ласкин, чего остановился? — крикнул кто-то из Ко¬
линых товарищей.
Не сказав ни слова, Коля повернулся и вошел во двор
МТС. Казалось, он ничем не обеспокоен, но на самом деле все
время, пока он шел от ворот до развалин сгоревшей ма¬
стерской, в его ушах звучали слова, небрежно сказанные Се¬
режкой: «Будут вырезать лоскут кожи... иначе его не спа¬
сти».
Коля Ласкин искренне жалел Сашу. Находясь в колонии,
он часто вспоминал, какое горячее участие принимал Саша в
его судьбе. И ему захотелось отплатить Саше тем же.
Он стал просить, чтобы его на часок отпустили с работы
515

позвонить по телефону начальнику. Его отпустили. Он расска*
зал начальнику о своем желании. Начальник разрешил ему
пойти в больницу и дать кожу для Саши Коновалова.
Несколько дней вместе с Сережкой Коля пробыл в боль¬
нице. Издали они видели Сашу, слышали разговоры о нем
больных и медицинских работников.
В день Сашиных похорон Коля еще не работал. После
операции болела рука, на которой была вырезана полоска
кожи,.нельзя было делать резких движений.
Ему очень хотелось быть на похоронах Саши. Он мог пой¬
ти к начальнику, рассказать ему о своем желании, и тот отпу¬
стил бы его. Но Коля не понимал этого. Ко всем взрослым он
относился с неприязнью и недоверием. Он привык не просить,
не доверять, а обманывать и делать по-своему.
Он собрался удрать, но все вышло неудачно. Его поймали
и больше часа продержали взаперти, и в те часы, когда по
улицам Погорюя медленно двигалась похоронная процессия,
Коля Ласкин стоял в кабинете начальника и объяснял свое
поведение.
У начальника были длинные вьющиеся волосы, которые
покрывала мятая фетровая шляпа с загнутыми спереди поля¬
ми. Если бы к ней прикрепить перо, ее можно было бы спу¬
тать с теми шляпами, какие носили мушкетеры. На худоща¬
вом, смелом и мужественном лице начальника горели неболь¬
шие карие глаза. Лихо закрученные усы, нос с горбинкой и
тонкими раздувающимися ноздрями довершали сходство на¬
чальника с д’Артаньяном.
Он стоял перед Колей Ласкиным в сапогах с голенища¬
ми, спущенными вниз гармошкой, в куртке, наброшенной на
плечи.
— Ну-с, Ласкин, — гневно говорил он густым басом, — в
далекий путь собрался? А? — Он не ожидал честного ответа
на свой вопрос и поэтому был озадачен Колиными словами.
— На похороны собрался. Товарищ помер. Отпустите.
Вернусь, как скажете! — И он вдруг упал на колени.
Тот замахал руками:
— Да что я тебе, образ божьей матери или апостола
'Павла?! Встань сейчас же! Расскажи толком, что случи¬
лось.
И тогда Коля рассказал, что умер тот самый комсомолец,
которому он давал кожу, тот самый, который до последнего
дня своей жизни заботился о нем и даже приходил сюда
на свидание, когда все прежние друзья махнули на него ру¬
кой.
Опытный педагог, всю жизнь занятый перевоспитанием
молодежи, начальник колонии понял, что происходит в душе
516

Ласкина, и тотчас же отпустил его в По¬
горюй на похороны. Для порядка он по¬
слал с Колей сопровождающего Никули¬
на, но на похороны Коля опоздал. Он
пришел прямо на кладбище и по свежему
холмику догадался, где похоронили Сашу.
— Вот бы мне тут лежать, — совсем
хриплым голосом сказал Коля не то се¬
бе, не то Никулину, — а то такой парень,
зачем же так?
— Что, хороший парень был? — спро¬
сил Никулин, надевая шапку.
— Спрашиваешь! — отозвался Коля,
стоя с непокрытой головой.
В памяти его пробежали школьные
годы — с первого класса. Вспомнил, как
Саша уговаривал его не лениться, помо¬
гал ему готовить уроки. Вспомнил и свою
запуганную мать, отца, к которому чув¬
ствовал только злобу. Вспомнил всю свою жизнь, шаг за ша¬
гом. И рядом с Сашиной она выглядела серенькой, не нужной
ни ему, ни людям. Почему же у других жизнь получается свет¬
лой и легкой, а у него трудной и неласковой? И, может быть,
впервые в жизни здесь, у могилы товарища, будущее не пока¬
залось Ласкину таким, мрачным, как обычно.
— Ну, Ласкин, пойдем! Ноги стынут. Да шапку-то надень.
Голову всю снегом занесло.
Коля встрепенулся, надел шапку:
— Ну, пошли!
Никулин не узнал Колиного голоса и, повернув голову, с
удивлением посмотрел на него.
Они пошли гуськом по глубокому снегу, сровнявшему мо¬
гилы: впереди — Коля, сзади — Никулин.
ЭПИЛОГ
Прошло три года. Куду снова сковал прочный лед.
Утонули в сугробах старые избы и новые дома Погорюя.
Посветлела заснеженная тайга, укатался старый тракт, что
ведет к развалинам каторжной тюрьмы.
Жизнь в Погорюе шла так же, как год, и два, и пять лет
назад: люди огорчались и радовались, рождались и уми¬
рали...
За три года поблекла ярко-желтая краска на здании шко¬
лы, подросли деревья, посаженные одноклассниками Саши
517

Коновалова. Но все так же в снегу стояла невысокая изгородь,
окружавшая школьный двор, и ветер трепал веревки от снятой
на зиму волейбольной сетки.
Как и всегда, торжественную тишину школы нарушали
звонки, оповещавшие о начале и конце уроков, топот десятков
ног, смех, говор, шум.
Многие ученики уже не помнили о тех событиях, которые
три года назад прошумели в Погорюйской школе. Но о том,
что в десятом классе учился когда-то Саша Коновалов, на¬
поминала его парта, на которой была прибита металлическая
пластинка с выгравированными словами: «На этой парте си¬
дел секретарь комсомольской организации школы Александр
Коновалов — герой Погорюя, погибший при спасении МТС от
пожара».
Со дня гибели Саши здесь имели право сидеть только от¬
личники. За три года, правда, было одно исключение.
Через несколько дней после похорон Коновалова в класс
пришла Стеша Листкова, неестественно спокойная, сдержан¬
ная, с незнакомым выражением глаз. Первый урок вел Алек¬
сандр Александрович. Перед уроком Миша Домбаев попросил
слова. Он вышел к столу и сказал:
— Ребята, я предлагаю, чтобы с сегодняшнего дня за пар¬
той Саши Коновалова сидел только тот, кто достоин имени
нашего бывшего секретаря комсомольской организации, кто
отлично учится и ведет большую общественную работу.
Класс постановил: за парту Саши Коновалова посадить
Зину Зайцеву.
И, когда раскрасневшаяся Зина поспешно собирала книги
в своей парте, Александр Александрович уловил беспокойный
Стешин взгляд. Он еще раз прервал урок, подошел к Сашиной
парте и сказал:
— У меня есть предложение: еще посадить за эту же пар¬
ту самого близкого друга Саши Коновалова...
В классе наступила тишина, тишина одобрения.
— Ну, Стеша, садись, чего же ты? — сказала Зина, подви¬
гаясь и уступая Стеше то самое место с левой стороны, где
сидел Саша.
Стеша медлила.
— Садись, Стеша, и начнем урок, — сказал Александр
Александрович.
Стеша схватила свои книги, прижала их к груди и броси¬
лась к парте Коновалова так быстро, точно боялась, что кто-
то в классе станет оспаривать ее право сидеть там. Она поло¬
жила книги в парту, опустила крышку, приподняла наброшен¬
ный на плечи полушалок и закрыла лицо.
518

...Так до окончания школы и сидели на парте Саши Коно¬
валова Зинаида Зайцева и Стефания Листкова.
Но отшумели и эти события. Пришла весна, наступили
экзамены на аттестат зрелости. Птенцы оперились, научились
летать и покинули свое гнездо.
На будущий год за партой Саши Коновалова сидели дру¬
гие десятиклассники, а еще через год их сменили те, кто еще
помнил о пожаре в МТС, о похоронах Саши Коновалова, а са¬
мого его припоминали уже смутно.
С того беспокойного времени сохранилась в Погорюйской
школе еще одна традиция.
Из года в год в школе принимали в комсомол к весенним
Ленинским дням. И, когда новые комсомольцы, гордые тем,
что у них на груди комсомольский значок, приходили в шко¬
лу, их собирал секретарь комсомольской организации и гово¬
рил им:
— Поздравляю вас с почетным званием комсомольца и
сообщаю вам о нашей традиции. Слушайте меня внимательно.
Члены комсомольской организации нашей школы, секретарем
которой был герой Погорюя, известный вам Александр Коно¬
валов, дали честное комсомольское слово никогда не пользо¬
ваться глухотой нашего учителя Александра Александровича.
Кто поддерживает традицию нашей комсомольской организа¬
ции и дает это честное комсомольское слово, прошу поднять
руки с комсомольскими билетами.
И вновь принятые комсомольцы клялись сдержать это
слово и чувствовали, что совершают большое, справедливое
и благородное дело.
...Но от слова к делу путь нелегкий. Бывало, что кто-ни¬
будь и не сдерживал своего обещания, и товарищи строго
судили такого комсомольца.
...Над освещенным аэродромом самолет сделал круг и, на¬
полняя воздух могучим рокотом, побежал по дорожкам, обо¬
значенным зелеными лампочками. Сверкая серебристым кор¬
пусом и покачивая распластанными крыльями, на которых
значилось «РИ-78», самолет еще долго и сердито рокотал,
прежде чем открылась его дверца и служители аэродрома
подкатили к нему легкую треугольную лестницу с перилами.
Пассажиры, два часа назад вылетевшие из Москвы, в сопро¬
вождении стюардессы спустились на сибирскую землю. Как
всегда, в это время года в Омске слегка буранило, и за аэро¬
дромом стояли огромные снежные сугробы.
В темноте опустившегося вечера Александр Александро¬
вич Бахметьев прошел в освещенное здание вокзала. Нужно
519

было на время остановки чем-то заняться. Пассажиры про¬
шли в буфет, Александр Александрович сел за небольшой
круглый стол. Есть ему не хотелось, и он заказал стакан чая
с лимоном.
Он находился сейчас в состоянии человека, неожиданно
спасенного от неминуемой смерти. Он наслаждался тем, что
слышал, как хорошенькая официантка в белом кружевном
кокошнике и крошечном, изящном фартучке негромко спро¬
сила его:
— Что желаете?
Он наслаждался тихим, забытым звоном ложки о стакан,
говором людей в ресторане, шумом моторов самолетов, доно¬
сившимся с площадки аэродрома. И, когда на секунду звуки
ослабевали, он беспокойно начинал напевать и, слыша свой
голос, улыбался.
— Не занято? Разрешите?—сказал кто-то, притрагиваясь
к спинке свободного стула.
— Пожалуйста! — ответил Александр Александрович.
Рядом с ним сел полный мужчина средних лет, в сером ко¬
стюме, в голубой рубашке. Свежий цвет его лица, правиль¬
ный, немного коротковатый нос, русые вьющиеся волосы, от¬
брошенные назад и прикрывающие слегка обозначающую¬
ся лысинку, показались Александру Александровичу знако¬
мыми.
— Бутылочку пива! — сказал незнакомец, и голос его
опять о чем-то напомнил Александру Александровичу.
Официантка подала пиво, проворно открыла бутылку.
— Может быть, разделите компанию? — предложил незна¬
комец.
Он взял в одну руку бутылку, в другую бокал, пригото¬
вился наливать пиво и взглянул на Александра Александрови¬
ча синими глазами. Оба в тот же миг узнали друг друга.
— Александр Александрович!
— Борис Михайлович!
— Вот не чаял встретиться! — обрадованно говорил Алек¬
сандр Александрович, повернувшись к Павлову всем корпу¬
сом.
— Постойте, постойте! Прежде всего, вы что — слышите,
вылечились? — воскликнул Павлов.
Александр Александрович жестом показал на очки, от ко¬
торых почти невидимые металлические проволочки шли к
ушам.
— Новейший аппарат. И представьте, помог!
— Ну, я рад за вас! Очень рад! — искренне говорил Пав¬
лов, наливая пенистое пиво в бокалы. — За чудесный мир зву¬
ков!
520

Они чокнулись и поднесли бокалы к губам.
— За такую радость нужно пить шампанское! Ведь вас к
жизни вернули! — не унимался Павлов. — Девушка, бутылоч¬
ку шампанского!
За другими столами сидели пассажиры, либо совсем не
знающие друг друга, либо познакомившиеся за два часа по¬
лета. Разговор у них шел вяло, и не мудрено, что к оживлен¬
ной беседе Павлова и Бахметьева многие прислушивались.
Они выпили бутылку шампанского, выяснили, что летят на
одном самолете, только Павлов сидит в хвостовой части, а
Бахметьев впереди.
— Куда же вы теперь, Борис Михайлович?
— Опять в Иркутск. Только теперь без заезда в Погорюй.
А знаете, Александр Александрович, ваш Погорюй, ваши де¬
сятиклассники и то трагическое событие, которое разразилось
в моем присутствии, остались у меня в памяти на всю жизнь.
Павлов достал деревянный портсигар китайской работы,
раскрыл его, поставил на резные ножки. Оба закурили.
— А вы по-прежнему в одиночестве? — спросил Павлов.
— По-прежнему один. Та женщина, о которой я рассказы¬
вал вам, ко мне не вернулась... Любовь, долг, честь в данном
случае оказались несовместимыми. У нее семья. Мы опоздали
соединить свои пути. Опоздали на целых двадцать лет.
Александр Александрович поднял недопитый бокал, под¬
нес к глазам, прищурившись, посмотрел на золотистое вино.
Павлов промолчал, с уважением взглянул на Александра
Александровича.
— Ну, расскажите же мне о Погорюе, о ваших учениках.
Александр Александрович встрепенулся, оторвался от
грустных воспоминаний.
— Так вот, птенцы оперились, научились летать и покину¬
ли гнездо, — сказал он. — Вы помните Стешу Листкову, ту де-
нушку, которая любила Сашу Коновалова? Она осталась в
Погорюе, работает лаборанткой на инкубаторной станции.
Она расцвела, превратилась в настоящую красавицу. Не один
погорюйский парень с гармошкой и задушевной песней прохо¬
дит вечерами мимо дома Листковых. Но Стеша никому не
дарит своего внимания. Пока еще не встретила она ни одного
парня, равного Саше Коновалову. А он, видимо, так и оста¬
нется для нее на всю жизнь мерилом человеческих достоинств.
Стеша стала дружнее с мачехой. Вы помните ее? Людмила
Николаевна очень переменилась с тех пор. Глубоко тронули ее
Сашина смерть и горе Стеши.
Прасковья Семеновна Коновалова сына своего пережила
всего лишь на четыре месяца. Врачи не могли определить ее
заболевания. Умерла она дома, на Стешиных руках. В наро¬
521

де же болезнь эту так называют: «Не пережила сына». Так
оно, наверное, и было.
Миша Домбаев, окончив школу, поступил в Иркутский
университет, на историко-филологический факультет, и с пер¬
вого же года проявил незаурядные способности. Говорят, он
пишет приключенческий роман о полете в солнечную систему,
и бабка Саламатиха активно помогает внуку.
Сережа Петров, тот увлекался конями, два года прорабо¬
тал на коневодческой ферме. Сейчас он в армии.
На военную же службу, во флот, взяли Митяя Звонкова,
нашего богатыря. По Погорюю из рук в руки ходила его фо¬
тография. На бёлом листе, с якорями по углам, в темном ова¬
ле бравый моряк в тельняшке и бескозырке. Внизу подпись:
«Тихоокеанский флот».
Наверное, запомнился вам и Никита Воронов, рассуди¬
тельный, хозяйственный мужичок. Он мечтал быть председа¬
телем колхоза. Думаю, что со временем мечту свою осуще¬
ствит, а сейчас он один из лучших бригадиров в нашем кол¬
хозе.
Зина Зайцева по окончании школы пыталась поступить на
охотоведческий факультет, но не попала. Она погрустила, по-
отчаивалась и пошла работать в охотничью колхозную
бригаду.
Через год наша Зина стала лучшим охотником района, а
еще через два года о ней заговорили по всей Сибири. Даже
бывалые охотники приезжают в Погорюй взглянуть на удиви¬
тельную девушку. Парни подкарауливают ее, когда она при¬
ходит из тайги, обвешанная дорогими зверьками. Исколесит
подчас по лесу сотни километров, как таежный ведун, — ни
разу с пути не собьется. Зина — завсегдатай стрелковых со¬
ревнований. Бывала и в Москве. Первое место по стрельбе
занято ею прочно. Взглянет вдаль острыми маленькими гла¬
зами, прищурится, спустит курок. Бах! И ляжет пуля, как за¬
колдованная, миллиметр в миллиметр, куда нужно.
Вот, кажется, обо всех рассказал вам. Почти час мучаю...
Александр Александрович взглянул на часы.
— Нет, не обо всех, — усмехнулся Павлов, — забыли Пи-
пина Короткого.
— Совершенно верно! — горячо отозвался Александр
Александрович. — А его судьба особенно интересна. Пред¬
ставьте, что смерть Саши повернула его жизнь на другой путь.
Ну, конечно, и возраст имел значение.
Кончился его срок пребывания в детской колонии, и позд¬
ней осенью прямо оттуда, с мешком за плечами, с письмом от
начальника колонии директору завода он пошел пешком в
город, минуя Погорюй.
522

В городе Коля поступил на завод и вот уже год работает
в цехе. Товарищи по работе говорят, что он человек молчали¬
вый, замкнутый, к труду относится добросовестно.
Александр Александрович замолчал, прислушался.
— Кажется, нас приглашают в самолет? — сказал он.
В самом деле, диктор объявлял посадку на самолет
«РИ-78».
Павлов и Бахметьев оделись и вместе с остальными пасса¬
жирами вышли на улицу.
— Вот вам и преступник! — говорил Александр Александ¬
рович.— Наша старейшая учительница Ксения Петровна (мо¬
жет быть, помните ее?) говорила в таких случаях: «В семна¬
дцать лет неисправимых нет. Но зато есть плохие родители,
плохие учителя. Есть сложные обстоятельства, из которых
юный человек не всегда может выйти с честью». Я, например,
считаю себя во многом виноватым в судьбе Ласкина. Я и все
мы, педагоги, вовремя не обратили внимания на домашнюю
жизнь Коли. А потом уже было поздно...
Рослая блондинка в черной форменной шинели и черном
берете пригласила пассажиров следовать за собой.
На открытом аэродроме ветер хлестнул в лицо колючим
влажным снежком, поднял серебрящуюся в свете фонарей по¬
земку. В темном небе рокотал самолет.
Подняв воротник, Павлов шел рядом с Бахметьевым, не
переставая расспрашивать его о событиях и людях, которые
оставили такой глубокий след в его памяти.
— А директор, завуч, учителя все те же?
— Директор та же,—легко и быстро шагая навстречу ветру,
говорил Александр Александрович,—Нина Александров¬
на. По-прежнему строгая, вся в черном, как монахиня. Немно¬
го суховата, но энергична, справедлива. Ее уважают и учени¬
ки, и учителя, и родители. В школе она сумела создать образ¬
цовый порядок. Все заметит. За всем доглядит. По району
Погорюйская школа на первом месте. Алевтину Илларионов¬
ну с заведования учебной частью школы сняли тогда же. Она
преподает немецкий язык. Ксения Петровна теперь пенсионер¬
ка, но общественную работу несет немалую: руководит мето¬
дическим объединением. Учителю, который всю жизнь отдал
школе, не так-то просто уйти из нее. Алексей Петрович по-
прежнему преподает физику и бессменно избирается партор¬
гом...
Наша работа на первый взгляд однообразна, — после ми¬
нутного молчания продолжал Александр Александрович.—
Тот же звонок, та же программа, те же педсоветы. Но это на
первый взгляд, а на самом деле нет разнообразнее труда учи¬
теля. Сколько событий! Сколько характеров! Жизнь вокруг
523

интересная, многообразная, и, главное, какое огромное удов¬
летворение испытываешь оттого, что видишь, как ты втор¬
гаешься в эту жизнь и ощущаешь результаты своего труда!
Знаете,— Александр Александрович улыбнулся и взялся
одной рукой за перила лестницы, — это великое счастье быть
учителем. И. этого счастья я мог бы лишиться, если бы не вы.
—. Ну вот, — в свою очередь, улыбнулся Павлов, тоже бе¬
рясь за перила и поднимаясь по лестнице в самолет, — а я
счастлив тем, что у нас есть такие учителя.
Оба на мгновение задержались в дверце самолета, окину¬
ли взглядом освещенный аэродром и рассыпавшиеся вдали
огни большого города.
Дверца захлопнулась, лестницу откатили. Через несколь¬
ко минут самолет «РИ-78» взмыл в небо и взял курс на
Иркутск.
Март 1957 — январь 1958

ЕКАТЕРИНА
РЯЗАНОВА
НА ПОРОГЕ
ЮНОСТИ
Повесть

„АННА ВТОРАЯw
Ночью расшумелся ветер. Казалось, кто-то бегает по кры¬
ше и вызванивает дробь на стеклах окон.
Олег проснулся и поежился. Рывком раскрылась форточ¬
ка, и поток холодного воздуха дунул ему в лицо. Олег натя¬
нул одеяло до самого носа. А ветер дул все настойчивее,
высоко вздымал оконную занавеску, колебал край скатерти.
Даже брошенная на стул Олегова рубашка начала размахи¬
вать рукавами. Казалось, все в сумеречной комнате зашеве¬
лилось. За ширмой громко вздохнула мама.
Тогда Олег вскочил и одним быстрым движением попы¬
тался справиться с непокорной дверцей форточки. Но ветер
толкал ее, рвал из рук, озорно свистел в щели и успел-таки
швырнуть в сонного Олега доброй пригоршней колючих сне¬
жинок. А когда форточка все же оказалась закрытой, ветер
глухо завыл, снова застучал по крыше, снежинки забились о
стекла, как сухой песок.
Олег юркнул под одеяло, но спать уже не хотелось. Мысли
привычно закружились вокруг событий последних дней. Олег
заново до мельчайших подробностей разбирал нелепую
ссору с Василием; заново переживая чувство обиды и горечи,
мысленно спорил с Василием до тех пор, пока Василий не по-
527.

дошел к его кровати и не поманил за собой. Обрадованный
Олег вскочил и, одеваясь, старался вспомнить: что же самое
главное нужно сказать другу? Потом они вышли прямо
через стену, ка которой висела большая географическая кар¬
та, и очутились в поле. Василий крупно зашагал вперед, из¬
редка оглядываясь на Олега. А Олег все не мог припомнить,
что он должен сказать Василию... Он старался догнать товари¬
ща, но ветер валил его с ног и засыпал глаза снегом. Олег хо¬
тел псйти быстрее, но ноги почему-то не слушались. Вот уже
Василия не видно, и Олег остался в поле один. И тут он
вспомнил и крикнул вслед Василию: «Эх, ты, какой же ты мне
друг? А еще товарищем считался!» — и сам, чувствуя свою
беспомощность, все бессилие жалких слов, повалился в снег.
Тогда Василий вернулся и стал трясти его за плечо... Олег от¬
крыл глаза и зажмурился от яркого света. Над ним склони¬
лось смеющееся лицо матери:
— Ты что воюешь? Вставай, в школу опоздаешь!..
На улице было тихо и солнечно. Только волнистые снежные
заструги на дорогах напоминали о ночных бесчинствах ветра.
Олег радовался морозцу, и снежным сугробам, и солнцу.
И только в школе, усевшись за парту, он снова ощутил
смутную тоску и беспокойство.
Солнце ласково заглядывает в широкие окна класса, ис¬
крится, играет в морозных узорах, а на сердце у Олега неве¬
село. Сейчас будет урок истории. Ребята торопливо шелестят
страницами учебника, и только на их с Василием парте нет ни
раскрытой книги, ни даже листочка бумаги с выписанными
для памяти датами. Олегу теперь все равно, какую отметку
по истории он получит А Василий... Ну, Василий — это со¬
вершенно особая статья.
Олег всегда заранее знал, когда Анна Михайловна соби¬
рается, вызвать к доске Васю Кузьмина.
Должно быть, учительница не замечала, как по-особенно¬
му готовилась выслушивать его ответ. Она откладывала в сто¬
рону журнал, осторожно прислоняла перо к чернильнице,
усаживалась поудобнее и тихо произносила:
— Пойдет отвечать Кузьмин Василий.
Она терпеливо ждала, пока Вася медленно, будто нехотя,
поднимался со своего места, растерянно моргал, оглядывался
по сторонам. Можно было подумать, что Кузьмин урока не
знает и просит помощи. Наконец, низко опустив голову, он
направлялся к доске. Стоя возле учительницы, Вася иногда
продолжал какие-то свои приготовления к ответу: теребил
волосы, тер пальцем переносицу или напряженно смотрел в
одну точку. Анна Михайловна не торопила его. Она ждала
молча, чуть улыбаясь одними глазами.
528

Внезапно Василий успокаивался и начинал говорить.
И обычно это был не просто ответ. Это была маленькая лекция
по истории на заданную тему. Примеры, которые приводил Ва¬
силий, заставляли разевать рот даже тех, кто и сам имел обы¬
кновение заглядывать в дополнительную литературу. Кузь¬
мин сыпал фактами и неожиданно, словно нанизывая на нит¬
ку, подцеплял их какими-то своими обобщениями и выводами.
Всегда сдержанная, Анна Михайловна во время Васиного
ответа не умела скрыть своего удовольствия. Лицо ее рас¬
плывалось в улыбке, она кивала головой и победоносно огля¬
дывала ребят, как бы приглашая всех полюбоваться на чело¬
века, который по-настоящему любит историческую науку.
Внезапная тяжелая болезнь вынудила Анну Михайловну
оставить школу, и почти в самом начале учебного года седь¬
мой «В» оказался без классного руководителя.
Сначала кое-кто из учителей замещал ее, но скоро стало
ясно, что Анна Михайловна не поправится и придется пригла¬
шать нового учителя.
Прежде на седьмой «В» почти не поступало жалоб. Отряд¬
ный вожатый Володя Кулешов регулярно проводил сборы. Не
раз отмечалась работа отряда на совете дружины. Теперь Во¬
лодя Кулешов учится в другой школе, и его долго некем было
заменить.
Олег частенько забывал надевать пионерский галстук. Во
всем классе в галстуках ходило лишь несколько человек —
преимущественно девочки, из мальчиков — один Коля Раков.
— Скоро в комсомол вступать, а ты все в галстуке хо¬
дишь, — поддразнивал Колю Олег.
— Мать ругается, — признался Коля.
Олег и сам выдержал дома неприятный разговор с роди¬
телями, но упрямо настаивал на своем.
— А у нас в классе никто галстуков не носит. Что я, ду¬
рак— один буду, как маленький? Мы теперь в комсомол го¬
товимся...
В действительности никто никуда не готовился.
В классе начался разброд и беспорядки. Было похоже,
что из коллектива вытянули какой-то главный стержень. Все,
что на кем держалось, некоторое время еще сохраняло преж¬
ние свои очертания, но постепенно слабело, косило на сто¬
рону.
Учителя все чаще стали жаловаться на седьмой «В». Даже
робкая «англичанка» — Раиса Семеновна — вышла однажды
из терпения и пристукнула маленьким кулачком по столу. Лю¬
бимый физик — старый Николай Иванович — частенько взды-
Jg Библиотека пионера, гом IX 529

хал и приговаривал: «Пора бы администрации прибрать к ру¬
кам этих оболтусов».
Но дела не поправлялись.
Наконец однажды Коля Раков принес в класс новость.
В школу приняли новую учительницу истории. По странному
совпадению, ее тоже звали Анной Михайловной.
Когда впервые новая Анна Михайловна перешагнула по¬
рог их класса, ребята настороженно примолкли. Все глаза
устремились на учительницу. Олегу показалось, что она сму¬
тилась. Но, может быть, это только показалось.
Учительница была молода. Открытое лицо, русые волосы,
гладко зачесанные к затылку, и строгая складочка между
бровями. А глаза... Странными показались они Олегу: серые,
немного навыкате, они смотрели спокойно, строго, даже хо¬
лодно. Глаза Олегу не понравились. Он вспомнил ласковый
прищур небольших, затененных ресницами глаз прежней Ан¬
ны Михайловны и невольно вздохнул.
— Да, видать, у этой не заиграешь! — услышал он сдер¬
жанный шепот позади себя. — Федот, да не тот!
Олег оглянулся и молча кивнул улыбающемуся Коле Ма-
точкину. Потом искоса посмотрел на Василия. Но тот сидел
с видом безразличным и равнодушным. Только спрятанная
под партой левая рука его нервно мяла скатанную в тонкую
трубочку промокашку.
Учительница поздоровалась, раскрыла журнал и начала
перекличку. Она называла фамилию и в упор рассматривала
поднимавшегося из-за парты ученика. Должно быть, она бы¬
ла близорука и старалась запомнить каждого в лицо. Но
Олегу показалось, что этот взгляд в упор как бы говорил:
«А, это ты Олег Павлов? Ну, я смотрю, не очень уж ты хорош!
Болван ты, братец!»
Олег разобиделся и громко стукнул крышкой парты, ко¬
гда опускался на место. Глаза учительницы тут же вернулись
к нему, складка между бровями стала глубже, но учительни¬
ца промолчала.
Отметки пошли непривычные. Коля Раков, который ни¬
когда прежде не отличался по истории, получил пятерку. Ста¬
рательная Люся Рогова получила тройку и расплакалась.
Сам Олег получил тройку, но нисколько не огорчился. Все с
нетерпением ждали, когда новая учительница вызовет Кузь¬
мина. Но она даже будто избегала называть его.
Может быть, вызовет сегодня? И действительно, учитель¬
ница раскрыла журнал и без всяких приготовлений, даже ка¬
ким-то будничным голосом, произнесла:
— Кузьмин!
Олег даже не понял, что вызывают Василия. Только когда
530

Василий, по обыкновению не спеша, поднялся из-за парты и
принялся оглядывать класс, Олег внутренне вздрогнул и при¬
готовился наблюдать, какое впечатление на новую учитель¬
ницу произведет ответ товарища. Он видел, что многие ребя¬
та оживились и тоже приготовились слушать.
— Ну, что же вы медлите, Кузьмин? Идите к доске!
Голос учительницы показался Олегу обидно резким. Ва¬
силий шагнул в сторону и, шаркая ногами, медленно напра¬
вился вдоль ряда парт. Подойдя к столу учительницы, он оста¬
новился и принялся тереть переносицу.
— Что же, — повторила учительница, — вы учили урок?
— Да, конечно, — ответил Василий и посмотрел в потолок.
— Почему же вы молчите? — еще нетерпеливее спросила
Анна Михайловна.
Василий сосредоточенно смотрел на край стола.
— В чем дело, Кузьмин, вы ждете подсказки? Разве вы
не самостоятельно зарабатывали свои пятерки?
В классе послышались смешки.
Василий взглянул на учительницу исподлобья и сжал ру¬
ки за спиной, крепко переплетя пальцы.
Этот жест был хорошо знаком Олегу. Он означал, что Ва¬
силий выведен из равновесия, но старается сдержаться. «Сей¬
час надерзит, — подумал Олег, — сейчас он ее отдует, пуче¬
глазую!»
Но Василий только сказал:
— Я не буду отвечать. Разрешите мне сесть.
— Садитесь, — резко бросила учительница, — только в
следующий раз не отнимайте у нас столько времени!
Коля Маточкин толкнул Олега в спину и зашептал:
— Что это с Васькой? Пусть бы отвечал, тогда бы увиде¬
ла! Скажи ему! Ах да, я забыл совсем. Вы не разговари¬
ваете...
Олег и сам хотел бы крикнуть Василию, заступиться за
него перед несправедливой учительницей, объяснить ей, что у
Васьки такая привычка — долго приготовляться и собираться
с мыслями. Ведь не все же люди одинаковые! Кузьмин их
лучший историк! Как же так?!
Но даже когда Василий тяжело опустился рядом на пар¬
ту, слегка задев его локтем, Олег только покраснел, ничего
не сказал и чуточку отодвинулся. Ни за что не заговорит он с
Василием первый! Олег смотрел теперь вправо, где в третьем
ряду у стены сидела Катя Михайлова. Девочка о чем-то ше¬
потом, но горячо спорила со своей соседкой Галей Чурносо-
вой и наконец решительно подняла руку.
— Вы хотите отвечать? — спросила Катю учительница.
— Нет, я хотела объяснить... — Катя встала. — Дело в
531

том, что вы неправы. То есть, я хочу сказать, что вы не зна¬
ли, а у него такая привычка смотреть в потолок... И вообще...
Но за привычки ведь отметок не ставят? Вы извините меня,
Анна Михайловна, но я как председатель совета отряда...
— Вы как председатель совета отряда, — перебила Катю
учительница, — должны больше интересоваться успеваемо¬
стью ваших пионеров, а не привычками отдельных молодых
людей.
Учительница, видимо, и не подозревала, что ударила по
больному месту. Олегу показалось, что в классе разорвалась
бомба. В общем хохоте он различал басовитый смех Юрки
Студенцова, хихиканье Алины Пылаевой, веселые смешки Ко¬
ли Ракова.
У Олега кровь застучала в висках. Он боялся взглянуть на
Василия и только злобно покосился в сторону Кати. Она сиде¬
ла опустив голову, и ему была видна часть ее пунцовой щеки.
Олег почувствовал, что ненавидит эту девчонку. Только в
прошлом году пришла она в их класс, но успела уже крепко
«насолить» Олегу. То, что Катю избрали председателем совета
отряда, то, что она прочно занимала одно из первых мест, ча¬
стенько опережала Олега, подавая контрольные по алгебре,
даже умела по-своему решить сложную геометрическую зада¬
чу— это бы еще Олег стерпел. Но она разрушила то, что ка¬
залось прежде нерушимым и прочным, что было задумано на
всю жизнь: она сломала их дружбу с Василием. И теперь не
Олег, а она, Катя, не стесняясь, вступается за Кузьмина перед
новой учительницей! А ведь сама и виновата в том, что над
Василием теперь все смеются!
Олег перевел глаза на Анну Михайловну и увидел, как
она не спеша окунула перо в чернила, посмотрела его на
свет — не прицепился ли волосок — и быстро написала что-то
в журнале.
Класс затих и заинтересованно насторожился. Сидящий
против учительского стола маленький Коля Раков осторожно
заглянул в журнал и поднял над головой палец.
Звонок прервал мрачные размышления Олега.
. В перемену он с облегчением и злорадством узнал, что
новой учительнице уже присвоено довольно меткое, хотя, по
мнению Олега, и недостаточно обидное, прозвище: «Анна Вто¬
рая». Коля Маточкин сочинил и пустил по классу стихи:
Наша историчка
Прыгает, как птичка,
На высоких каблуках
И с указочкой в руках.
Стихи тоже были необидные, и Олегу они не понравились.
532

ДЕВЧОНКИ
С Катей Михайловой Олег познакомился раньше, чем с
другими девочками. В прошлом году, когда девочки впервые
пришли в их мужскую школу, она смело подошла к нему во
дворе и спросила:
— Мальчик, скажи, пожалуйста, где здесь шестой «В»
строится?
Она смотрела прямо в лицо Олега синевато-серыми глаза¬
ми с темными ободочками вокруг зрачка. Широкие брови
темнели на очень белой коже лба, а волосы, туго затянутые
в косы, были светлее бровей. Все на ней было ладно, выгла¬
жено, начищено. Олег невольно подумал про свои ободран¬
ные ботинки, которые он так и забыл сегодня почистить.
— Не знаешь? — повторила девочка, не дождавшись его
ответа.
Олег смутился и нарочито развязно, чтобы прикрыть свое
смущение, сказал:
— Как это не знаю, я сам из «В».
— Вот как хорошо! — воскликнула девочка и улыбнулась
доверчиво и простодушно. — Давай тогда знакомиться, меня
тоже в ваш класс записали.
Она протянула Олегу руку и назвала себя:
— Катя Михайлова.
Что тут было Олегу делать? Неужели на глазах у всех ре¬
бят поздороваться с девчонкой за руку и отрекомендоваться:
«Олег Павлов»? Может быть, шаркнуть при этом ножкой? Как
бы не так! Олег вовсе не собирался стать посмешищем всей
школы.
Он засунул руки поглубже в карманы и с видом полнейше¬
го равнодушия сплюнул в сторону. Потом, повернувшись на
каблуках, бросил девочке через плечо:
— Наш класс в конце двора строится. Классный руково¬
дитель — Анна Михайловна.
Олег успел заметить, что девочка осталась стоять на том
же месте, где он ее оставил, и провожала его сузившимися,
потемневшими глазами. Щеки ее медленно заливал яркий ру¬
мянец.
«Ага, не понравилось, — злорадно подумал Олег. — Аты
не лезь первая, жди, когда спросят... А то подскочила:
«Здрасте, я ваша тетя!..»
Олег всячески старался убедить себя в том, что девочка
поступила нетактично, протянув ему руку при всех и заставив
тем самым его, Олега, ответить ей грубо. Должно быть, она
просто глупа.
Словом, Олег поступил точно так же, как поступает вся¬
533

кий, кто обидит другого ни за что ни про что: чтобы оправ¬
даться перед самим собой, он старался отыскать хоть какую-
нибудь захудалую вину Кати Михайловой.
Скоро это ему удалось.
Одноклассники Олега тесно сгрудились в конце школьного
двора, с интересом присматриваясь к группе девочек, жав¬
шихся отдельно. Директор заранее предупредил учеников о
приходе девочек. Просил встретить их приветливее, помочь
им освоиться в новой для них обстановке. Олег совсем забыл
об этом предупреждении. И только теперь, увидев отдельную
группу девочек, к которой только что подошла и Катя Ми¬
хайлова, вспомнил долг гостеприимства и крикнул, обращаясь
Главным образом к Кате:
— Эй, девчонки! Пристраивайтесь, не бойтесь! Так и быть,
в первый день за косы дергать не будем!
Ребята засмеялись, а Катя скользнула по лицу Олега при¬
щуренными глазами и отвернулась к черненькой кудрявой
девочке, с которой только что о чем-то говорила.
«Ишь какая задавала! — подумал Олег с неприязнью. —
Еще отворачивается! Подумаешь, цаца! Вот мы у доски
еще на тебя посмотрим...» И совесть его полностью успокои¬
лась.
Потом Олег спохватился, что нигде не видит Василия.
Вася Кузьмин прибежал в самый последний момент, когда
класс собирались вести в школу. Он пристроился к стоявше¬
му впереди всех Олегу и, не отвечая на вопросы друга, с ин¬
тересом оглядывался на девчат.
Завуч Сергей Юрьевич подошел к группе девочек, стояв¬
ших позади, и вывел их вперед. Прямо перед Олегом вновь
очутилась Катя Михайлова. Она не оглядывалась, но при каж¬
дом движении ее головы светлые косы слегка шевелились, по¬
качивались, подминая коричневые банты.
— Вот так косы! — вдруг сказал Василий весело и друже¬
любно. — Недаром карфагенские женщины срезали волосы на
канаты — вполне пригодный материал!
Катя покосилась на Василия серым глазом и неуловимым
движением плеч и головы перекинула сначала одну, а потом
и другую косу со спины на грудь.
— Ого! — сказал Вася и засмеялся.
Соседка Кати, кудрявая черненькая девочка, вздернула
худенькие плечи и, полуобернувшись к Олегу, произнесла на¬
распев:
— Не понимаю, что тут смешного?
— Смешного?. Смешного и правда ничего нет, — ответил
Василий. — Просто хорошие косы. Это не то что наши с вами
вихры,верно?

Девочка обиделась, еще выше вздернула худенькие плечи
и отвернулась.
Олег видел, как она потихоньку приглаживала свои корот¬
кие, непокорно вьющиеся волосы. Но они не слушались рук:
закручивались в колечки, опускались на уши, на лоб и виски
упрямыми завитками.
«Чего она их приглаживает, — подумал Олег, — так даже
лучше».
В этом году они с Васей тоже впервые сделали себе заче¬
сы. Сговорившись, одновременно отказались стричься наголо
и отпустили волосы. Но как ни старались причесаться совер¬
шенно одинаково — на косой пробор и назад, — прически все
же получились разные. Светлые и прямые волосы Олега ло¬
жились послушными мягкими прядями, а черные вьющиеся
волосы Васи не слушались, их приходилось то и дело пригла¬
живать рукой или гребнем.
Так и пошли они в класс: Олег и Вася следом за идущими
в паре Катей и Галей. Черные Галины завитушки смешно под¬
прыгивали на затылке, вызывая в Олеге чувство непонятного
веселья. Зато русая голова Кати, разделенная как раз посе¬
редине тоненьким, как светлая ниточка, пробором, вызывала
чувство неприязни, и он старался не смотреть на нее.
Катя оглянулась только раз, в коридоре, когда все остано¬
вились перед закрытой дверью класса. Олег успел заметить,
как серый глаз глянул на Василия с нескрываемым интере¬
сом. А Вася улыбнулся в ответ просто и приветливо.
— Удивительное дело! — громко сказала Катя, обращаясь
к соседке, но так, чтобы слышали и мальчики. — Какие раз¬
ные ребята в этом классе!
— У нас все ребята хорошие, хоть и разные, — подхватил
Василий. — Вот познакомитесь, увидите. Вы из какой школы
к нам перешли?
— Из четвертой, — охотно ответила Катя и теперь прямо
посмотрела в лицо Василию. Потом вдруг в ее глазах забега¬
ли насмешливые искорки, и она добавила:—А кое с кем из
ваших «хороших» ребят я уже познакомилась.
— Вот как? — подхватил Василий. — Тогда знакомьтесь и
со мной. — И он сам протянул девочке руку: — Василий
Кузьмин.
— Катя Михайлова, — произнесла девочка уже знакомые
Олегу имя и фамилию.
Василий потряс руку девочки совершенно так же, как ес¬
ли бы он здоровался с Олегом. Олег нахмурился. Но в это
время кудрявая соседка Кати протянула ему руку и произ¬
несла нараспев:
— Галина Чурносова.
535

Поколебавшись, Олег подал свою и, не глядя на девоч¬
ку, сжал ее длинные тонкие пальцы. При этом он пробор¬
мотал свое имя так, что получилось какое-то странное слово:
«Олегпавлов».
Дверь наконец отперли, и вся группа школьников тогда
еще шестого «В» вошла в класс. Олег с Василием выбрали
себе парту не очень близко к столу учителя, но и не очень да¬
леко. Усевшись, Олег отыскал глазами Галю. Она сидела
вместе с Катей справа от них у самой стены. Василий тоже
посмотрел в сторону Кати и Гали.
— Кажется, неплохие девчата, — сказал Вася вполголоса.
— Ну да, все они хороши! — сам не понимая почему, воз¬
разил Олег.
В „СОСНАХ"
Подружились они еще малышами.
Однажды на диктовке — это было, кажется, в третьем
классе — Олег хотел перевернуть тетрадную страницу и об¬
наружил, что у него нет промокашки. Крупные, с нажимом
написанные круглые буквы никак не хотели сохнуть, а учи¬
тельница уже заканчивала диктовать фразу.
— Дай промокнуть! — обратился Олег к соседу по парте
Юре Студенцову.
Юра, тогда толстенький и краснощекий, загородил лок¬
тем свою тетрадку и ехидно прошипел:
— Ишь ты! Свою носи. Моя и так вся грязная...
Олег беспомощно оглянулся. Учительница, не замечая его
смятения, продолжала диктовать дальше. Вдруг легкий тол¬
чок в плечо заставил Олега обернуться. Сидящий позади него
Вася Кузьмин протягивал ему свою промокашку.
— Бери скорее! — прошептал он. — А то написать не успе¬
ешь!
Маленькая розовая промокашка послужила первым узел¬
ком в завязавшейся тесной дружбе.
С тех пор прошло несколько лет. Они уже не малыши,,
многое понимают, кое в чем разбираются не хуже взрослых.
Теперь стало, например, заметно, что вкусы у них разные.
Олег притащит «Занимательную физику» Перельмана, выка¬
пывает замысловатые задачи с простейшими до смешного
решениями, — Василий сидит, слушает и помалкивает. Но, ес¬
ли его удастся раскачать, он примется рассказывать о книгах,
которых Олег и в руках не держал. В его изложении даже
прочитанная Олегом книга начинала выглядеть по-новому.
Уже давно пересели они на одну парту, ходили вместе до¬
536

мой, по очереди провожали один другого. Олегу частенько
удавалось затащить друга к себе. Вместе пообедают, сделают
уроки. Но Василий редко приглашал Олега. Сначала Олег
не мог этого понять и немного обижался.
Рассказывая Васе о своих родителях — о бухгалтерской
работе отца, о матери — заведующей библиотекой, Олег ино¬
гда расспрашивал Васю о его родных. Но тот отвечал не¬
охотно: отец — геолог, почти всегда в экспедициях. Мать —
просто домашняя хозяйка. При этом Василий сразу скучнел,
умолкал, и потом долго его не удавалось развеселить.
В конце концов Олег понял, что в семье у Васи есть что-то
такое, о чем он не хочет говорить. И перестал приставать. Он
молчаливо согласился не бывать у Васи без особого его при¬
глашения. Так же молчаливо он решил никогда не расспра¬
шивать Васю о домашних делах. И это не мешало их дружбе.
Им постоянно не хватало друг друга. Когда в прошлом го¬
ду родители Олега решили провести отпуск на берегу Черно¬
го моря, Олег нахмурился и запротестовал:
— Без Васьки не поеду.
— Да как же можно нам забрать твоего Ваську, если у не¬
го самого родители есть? — урезонивал Олега отец.
— Тогда в «Сосны» отправляйте.
— Один все лето в лагере будешь? Если мы с отцом на юг
уедем, так и по воскресеньям к тебе некому приехать будет,—
вмешалась в разговор мать.
— Я уже не маленький: у других ребята с шестого класса
одни куда хочешь ездят. Да и в лагере разве, я один буду?
Васька в «Сосны» поедет...
«Сосны» — так назывался пионерский лагерь, организо¬
ванный профсоюзом печатников на берегу небольшого озера.
Легкие летние дачки весело белели среди высоких сосен.
Когда-то густой сосновый бор подходил к самому селу. Теперь
до бора надо было идти километров пять, но вокруг села еще
высились отдельные редкие деревья.
Сосны взбегали на невысокий холм, обрывавшийся крутым
песчаным скатом к самому берегу озера. Озеро было не¬
большое, но очень уютное. Часть его берегов густо поросла
осокой и камышом. Бесчисленные заливчики и рукава были
сплошь затянуты листьями кувшинок и какими-то странными
цветами. Тонкие их стебли поднимали высоко над водой шап¬
ки бледно-сиреневых душистых цветов. Но под самым обры¬
вом желтел песчаный пляж, и плотное дно полого уходило
под воду.
Олегу всегда казалось, что все здесь как нарочно создано
для отличного летнего отдыха. И озеро, и камыш, и редкие
белые лилии, за которыми охотились девчата, и сами сосны —
537

стройные, с золотистыми стволами. По выступам старых сучь¬
ев можно было взобраться почти до самой верхушки, зеленой
и мохнатой. Измажешься в смоле, издерешь коленки, но за¬
то как далеко видно с вершины! Ветер шумит в лохматых вет¬
вях, гнет тонкую верхушку и слегка покачивает отважных вер¬
холазов.
За озером — безбрежные луга. Оттуда, особенно к вечеру,
тянуло запахом трав и цветов. Там во время покосов пионеры
помогали колхозникам убирать сено. Дальше за лугами начи¬
нались перелески, которые постепенно переходили в настоя¬
щий лес. Пройдя его, можно было выйти на берег Хопра. Но
туда пионеры ходили только во время больших походов.
Иногда, устав от шума и постоянной оживленной суеты
лагеря, Олег вместе с Васей проводил свободные часы в роще.
Они ложились на плотный ковер из золотисто-коричневой
хвои, слушали, как легко звенят вершины сосен, где-то стучит
дятел, как поскрипывает старое дерево, а в высокой траве на
опушке без умолку трещат кузнечики.
Олег никогда не мог устроиться сразу. То его начинало
беспокоить близкое соседство муравейника, то слишком густо
насыпанные вокруг шишки. Он возился, выгребая шишки из-
под спины, и, широко размахнувшись, бросал их как можно
дальше, стараясь попасть в звонкий сосновый ствол. Или на¬
чинал бомбардировать Василия.
Шишки попадались интересные. Иногда они напоминали
одеревеневшие цветы, порой, плотно прижимая свои чешуйки
к бокам, были похожи на короткие морковки, но чаще всего
бывали топорщенные, почти круглые, и походили на малень¬
ких ежат.
В это лето в «Соснах» два друга сошлись еще ближе. Да¬
же письма домой они писали одновременно. Только Вася си¬
дел над письмом долго, грыз ручку, вздыхал и исписывал по
четыре страницы. У Олега длинных писем не получалось.
Обычно это были веселые записочки, обращенные чаще к ма¬
ме и содержавшие главным образом различные просьбы:
Дорогая мама! Пришли мне, пожалуйста, зубную пасту (и мне и
Ваське). Вчера утром Сашка Москвин изображал индейца, и вся паста по¬
шла на татуировку. Здорово получилось! Сашка ходил страшный и пугал
девчонок из третьего отряда, пока старший вожатый не погнал его купать¬
ся. В результате у нас с Васькой остался только сапожный крем. Я уж
потом пожалел, что не предложил его Сашке вместо пасты. Понимаешь,
мазаться можно, а зубы чистить нельзя. Пострадали только мы с Васи¬
лием, потому что у других зубной порошок, а не паста.
Мы живем хорошо. Я даже прибавил триста грамм. Да, чуть не забыл:
привези мне еще клей и краски. Они в ящике, где мой инструмент. Привет
папе.
Твой сын Оле г.
538

Вася никогда не читал Олегу своих писем и всегда с не¬
терпением ждал ответа из дому.
Однажды Олег заметил, что Вася чем-то встревожен. Он
не отвечал на вопросы Олега, хмурился и молчал. Олег ви¬
дел, что Василий получил письмо из дому, но не расспраши¬
вал его и теперь. Он просто пытался развеселить товарища.
Рассказывал ему глупейшие истории, таскал его на спорт¬
площадку, заставляя гонять мяч, но с тревогой замечал, что
Вася хотя и подчиняется ему, но вяло и неохотно...
Было жарко. Солнце целый день изливало горячие лучи
на затихшую в истоме землю, слепило глаза, заставляло меч¬
тать о воде. Но и купание приносило облегчение ненадолго,
пока не высыхали трусы. В соснах было душно. По стволам
медленными прозрачно-желтыми каплями стекала смола,
наполняя воздух тяжелым ароматом. От нагретой солнцем
хвои струился жар. Шишки топорщились, раскрывали серо¬
ватые створки, обнаруживая нежные коричневые ложа для
прозрачных, как мотыльковые крылья, семян.
Когда наконец солнце стало клониться к западу, легкий
ветерок принес прохладу, и ребята вздохнули. Большинство
собралось на спортивной площадке. Через два дня предстоя¬
ло баскетбольное сражение с соседями — школьниками
села.
Олег и Василий некоторое время следили за тем, как очу¬
мелые и совершенно мокрые игроки метались по площадке
за мячом, казавшимся Олегу раскаленным.
— Пошли лучше погуляем, — предложил Василий. Олег с
радостью согласился.
Они ушли далеко в сосны и улеглись на хвое. Олег сразу
же принялся выгребать из-под себя колючие шишки, а Вася
лежал неподвижно, глядя в небо, и по лицу его скользила
тень от качающейся сосновой ветви. Олег было попробовал
что-либо придумать, рассказать, но получалось нескладно.
«И что это я не могу ничего путного придумать! Все
какая-то глупость лезет в голову...» — с горечью подумал про
себя Олег.
Наконец он не выдержал:
— Вася, ну что у тебя? Я знаю, ты не хочешь говорить.
Я и не вмешиваюсь. Но, может, я помогу? У тебя случилось
что-нибудь?
Василий жевал хвоинку и задумчиво смотрел в небо. Опять
наступило молчание. Потом Вася, словно стряхнув с себя что-
то, приподнялся и заговорил, стискивая Олегу руку:
— Я знаю, Олег, ты хороший друг. Давай дружить всегда,
хочешь? Ведь бывает так — на всю жизнь!
Олег вскочил на ноги:
539’

•— Вася, конечно! Я так и считаю: ты мне друг на всю
жизнь, вот честное слово!..
Василий усмехнулся:
.— Только, может быть, на всю жизнь не выдержим? Мо¬
жет, так только в книжках пишут?
— Ну что ты! Конечно, бывает. Вот посмотришь, мы с то¬
бой...
Но Василий его прервал:
— Подожди. А вот кончим школу, разъедемся... другие
друзья придут?
— Ну, не знаю, как ты, а я... — запальчиво начал Олег.
— Ладно, Олежка, хорошо. Но ты послушай. Могу рас¬
сказать это только другу, настоящему, понимаешь?
Олег снова опустился на хвою.
‘— Верно. Дома у меня неладно. Даже не знаю, как тебе
рассказать... Может, и сам ты что заметил? — Вася испытую¬
ще заглянул Олегу в лицо.
— Нет! — Олег с недоумением покачал головой и пригото¬
вился слушать.
Но Вася молчал, будто все еще не решался довериться
Другу.
Высокий голос горна звонко пропел в соснах. Василий
встрепенулся и приподнялся.
— Ну ладно! Так сразу не расскажешь. В другой раз...
Только я тебе скажу, Олежка, знаешь что? — Василий опустил
голову, словно стесняясь того, что говорил. — Твоя дружба
очень, очень мне помогает!
Олег привык уступать во всем первенство Василию. Он ка¬
зался Олегу и умнее и значительно старше, хотя был старше
всего на восемь месяцев. Рассуждения Василия были серьез¬
ны, как у взрослого. Иногда он добродушно посмеивался над
ребячливыми фантазиями Олега. И вдруг в этот предвечер¬
ний час Василий заговорил с Олегом о том, на что сам Олег
никогда бы не решился: он просил 'его дружбы, он хотел его
верности!
Олег вскочил и, сжимая в руке шишку и размахивая ею в
воздухе, сбивчиво и горячо начал доказывать Васе, что и сам
он давно считает его лучшим другом, что если понадобится,
то он, Олег, докажет Василию, на что он способен!
Василий тоже поднялся, и теперь они стояли друг против
друга, смущаясь и радуясь. Они трясли друг друга за плечи,
не решаясь обняться. Потом Василий, все так же смущен¬
но улыбаясь, схватил Олега за руки и долго не вы¬
пускал их.
Редкие сосны тихо звенели над головами. Последние лучи
солнца догорали на их верхушках.
540-

— Смотри-ка, уже солнце село! — тихо сказал Васи¬
лий.
Сквозь потемневшие стволы тускло белели лагерные доми¬
ки. Еще доносились глухие удары мяча, невнятные голоса ре¬
бят. Снова прозвучал горн.
Мальчики направились к лагерю.
Олег почувствовал, что крепко сжимает что-то в кулаке.
Он раскрыл ладонь и рассмеялся. В его руке лежала сосновая
шишка. Кожа на ладони сохраняла ее отпечаток.
— И что это я утащил ее? — показал он шишку Васи¬
лию. — Совсем забыл, что она в руке!
Олег все еще не мог успокоиться и боялся показаться Васе
смешным. Но Вася не улыбнулся. Он задумчиво и даже меч¬
тательно посмотрел на Олегову ладонь, на шишку и пред¬
ложил:
— Давай возьмем ее в город. Она будет напоминать нам
«Сосны».
ДОМАШНИЕ ДЕЛА
После разговора в «Соснах» мальчики сошлись еще тес¬
нее. Иногда Олег вспоминал этот разговор и осторожно ста¬
рался напомнить о нем Василию. Но друг отмахивался, по¬
вторял «в другой раз» или говорил совсем непонятное: «По¬
годи, сам увидишь». Вася теперь чаще приглашал Олега к
себе. Так Олег довольно близко познакомился с матерью
Васи, а затем и с его отцом.
Васина мать, Полина Кузьминична, была невысока ростом
и так худа, что казалось, все платья свои она взяла у какой-
нибудь другой, более полной женщины и носит их, не приго¬
няя по своей хрупкой фигурке. Черные, как у Васи, вьющие¬
ся волосы светились густой сединой. Черные же и необыкно¬
венно выразительные глаза и густые брови приводили Олега
в смущение. Ему казалось, что он видел такие же глаза где-
то в музее, на старинном портрете.
Глаза Полины Кузьминичны смотрели так, будто видели
что-то невидимое другим, очень грустное и печальное. Может
быть, оттого, что мать Олега была высокой, полной и сильной
женщиной, а Полина Кузьминична составляла разительную
ей противоположность, она всегда казалась Олегу маленькой
и несчастной.
Олегу было непонятно обращение Васи с матерью. Вася
был то нарочито грубоват с нею, то по-девичьи нежен. Олег
не понимал этих перемен и про себя осуждал товарища. Сам
он, не зная толком почему, жалел Полину Кузьминичну. Ему
541

всегда хотелось ей чем-нибудь помочь или сказать что-то уте¬
шительное.
Олег замечал, что, несмотря на свое звание домашней хо¬
зяйки, Полина Кузьминична мало занималась хозяйством.
В углах комнаты нередко скапливалась пыль, на столе в кух¬
не громоздилась невымытая посуда.
Иногда Оле1‘ с Васей принимались за уборку сами. Обго¬
няя друг друга, они носили в кухню дрова, мыли посуду, под¬
метали пол и даже выносили во двор и старательно вытряса¬
ли узкие цветные половички.
Если при этом Полина Кузьминична бывала дома, она не¬
которое время молча наблюдала за их работой. Но потом
вдруг глаза ее оживали и она деятельно включалась в этот
«аврал». Надевала маленький клеенчатый фартук и чистила
раковину или принималась вдруг замешивать тесто. Она да¬
же напевала что-то при этом низким грудным голосом.
Но это оживление обычно продолжалось недолго. Внезап¬
но глаза ее снова гасли, она садилась на первый попавший¬
ся стул и сидела молча, сосредоточенно глядя на свои сложен¬
ные на коленях руки.
Вася в этих случаях с тревогой посматривал в ее сторону
и все больше мрачнел.
— Ну что ты сидишь? — грубовато окликал он ее нако¬
нец. —Не видишь, тесто вон уходит...
Олегу делалось неловко, он не знал, где встать, что гово¬
рить, и спешил уйти домой.
С Васиным отцом Олег познакомился не сразу. Викентий
Вячеславович редко бывал дома. Постоянно куда-то уезжал —
в командировки, в экспедиции.
Это был высокий, плотный человек с вечно загорелым
лицом, веселыми карими глазами. Светлые волосы редки¬
ми прядями прикрывали сильно загорелую лысину на макуш¬
ке. Лицо его выражало веселость и лукавство одновременно.
Однако глаза его меняли свое выражение, когда были обра¬
щены на жену: становились печальными и чуть виноватыми.
И опять Олегу делалось неловко, будто подсмотрел он
что-то скрываемое от посторонних глаз. Однако, не придавая
особого значения этим своим наблюдениям, он никогда не рас¬
сказывал о них Васе.
Дела взрослых мало интересовали Олега. С детства он
привык к тому, что в семье первый голос принадлежал мате¬
ри. Олег считал это вполне нормальным и правильным. Отец
Олега, человек мягкий, не любил споров и постоянно стремил¬
ся найти компромиссное решение или сразу же отступал,
оставляя последнее слово за матерью.
— Вот и повоюй с тобой! — говаривал он при этом.
542

Но Олег ясно видел, что отец нисколько не огорчен.
Бывали случаи, когда Олег принимал сторону отца и пы¬
тался вступиться за него перед матерью. Тогда отец, смеясь,
обнимал Олега за плечи и громким шепотом говорил ему
на ухо:
— Ты, Олежка, глуп. Мать надо слушаться. Понимаешь?
Хорошая у тебя мама, доложу я тебе!..
При этом близорукие глаза отца из-под очков ласково сле¬
дили за плавно двигающейся по комнате ловкой и сильной
фигурой матери.
Она будто чувствовала этот взгляд. Внезапно оборачива¬
лась, широко улыбаясь, подходила к отцу, обнимала его вме¬
сте с Олегом и целовала их головы по очереди.
Первый раз родители всерьез поспорили, когда Олег пере¬
шел в седьмой класс и разговор зашел о будущем Олега.
Мать очень хотела отличных оценок по всем предметам и
мечтала о том времени, когда Олег пойдет учиться в универ¬
ситет. Отец больше отмалчивался, но однажды заметил, что
не считает университет для Олега обязательным. Пусть бы
проявил склонность к определенной науке, тогда другое де¬
ло. А то пока — полная неопределенность. Не лучше ли в тех¬
никум? Разгорелся спор. И отец впервые прекратил его, не
уступив матери.
КЛАССНЫЕ ДЕЛА
Как бывает всегда в начале учебного года, жизнь седьмо¬
го «В» не сразу вошла в свою колею.
За лето ребята выросли, отвыкли друг от друга. Присут¬
ствие в школе девочек все еще делало класс непривычным и
чужим.
Первое время Олег настороженно присматривался к това¬
рищам.
Маленький Коля Раков за лето так вытянулся, что теперь,
подпрыгнув, мог самостоятельно достать перекладину турни¬
ка. В шестом его всегда подсаживали самые высокие в клас¬
се— Василий или Юрка Студенцов.
Юрка еще подрос и стал сильнее сутулиться. Он теперь но¬
сил бархатную куртку с блестящими застежками-«молниями».
Он тоже отпустил себе волосы, но причесывался по-чудному:
намазывал волосы какой-то душистой мазью и приглаживал
на пробор. Лицо его при этом становилось еще шире, а голо¬
ва, будто обтянутая черным, сильно напоминала футбольный
мяч. Но что больше всего поразило ребят — во рту Юрки Сту-
денцова появился золотой зуб.
543

Студенцов и раньше любил чем-нибудь похвалиться перед
ребятами. То принесет в школу необычайный циркуль, то
вдруг явится на уроки в дорогой яркой шелковой рубашке и
хромовых сапогах, то потихоньку показывает ребятам какие-
то дурацкие картинки.
Олегу всегда казалось, что Юрка заискивает перед Васи¬
лием, старается ему понравиться, втереться к нему в друзья.
Но Василий не любил Юрку.
— Балаболка, дурак! — говорил он Олегу о Студенцове.
Теперь Студенцов ходил по классу важно. Гордо поблески¬
вал своим зубом и застежками-«молниями». Ни перед кем не
заискивал, ни с кем первый не заговаривал.
— И чего задается?! — недоумевал Олег.
Уроки Юрка по-прежнему отвечал не блестяще. На вы¬
говоры учителей только нагло усмехался и, сгорбившись, ша¬
гал к своей парте. По дороге он непременно задевал кого-ни¬
будь из девочек, хватал их за руки, щипал, развязывал ленты.
Однажды на уроке физики он так же мимоходом задел
Катю Михайлову. Та вспыхнула, встала и сказала громко, на
весь класс:
— Если ты, Студенцов, еще раз меня когда-нибудь тро¬
нешь, я... я выплесну чернила в твою глупую рожу. Запомни
это.
Студенцов, не останавливаясь и не оглядываясь, проследо¬
вал к своему месту. А учитель физики, Николай Иванович,
строго посмотрел на Катю, потом, сдвинув на лоб очки, гля¬
нул на широкую спину Студенцова. Покачал головой и не¬
громко заметил:
— А что вы думаете! Храбрая птичка иной раз и кабана
напугать может...
Многие в классе теперь недолюбливали Юрку, но были и
taKne, которые старались с ним подружиться. Нравились и
Юркин форс, и золотой зуб во рту, и бархатная куртка с «мол¬
ниями» Семену Дожделеву, тихому незаметному мальчику.
Были такие и среди девочек. Юрка явно производил впечатле¬
ние прежде всего на Алину Пылаеву.
Алина, или Аля, как называли ее подружки, пришла в класс
позднее других. Это была невысокого роста, довольно полная
девочка. Но она совсем не стеснялась своей полноты и даже
школьную форму носила по-особому,‘обтягивая фигуру. Свои
тонкие светлые косички Алина подбирала на затылке и выкла¬
дывала из них замысловатую «корзиночку». Надо лбом она
выпускала искусно подкрученные завитки, отчего ее лицо ста¬
новилось похожим на лицо куклы. Это сходство усиливалось
тонко вычерченными бровками и привычкой Алины по каждо¬
му поводу широко раскрывать свои небольшие голубые глаза.
541

Дружила она с Надей Фадиной, с которой вместе училась
со второго класса. Надя была робкой и некрасивой девочкой,
с лицом в таких мелких и круглых точках веснушек, что оно
казалось засиженным мухами. Надя постоянно смотрела Али¬
не в рот. Она плакала, когда Алина не хотела с ней разгова¬
ривать, записывала в дневник Пылаевой домашние задания,
подсовывала ей шпаргалки и по-настоящему страдала, когда
учитель все же ставил Алине заслуженную двойку. Алина при¬
нимала обожание Нади как должное и постоянно помыкала
подругой. Олег сразу же возненавидел их обеих.
Именно эти две подружки устроили в седьмом «В» первую
неприятность.
Приближались праздники. Олег очень любил предпразд¬
ничные волнения: подготовку к физкультурному параду, вы¬
пуск специального номера классной газеты. Но, кажется, ни¬
когда еще в классе не было такой веселой суеты. Девочки
натащили в класс цветов, мальчики развесили разноцветные
плакаты. Алина с Надей непрерывно о чем-то шептались и да¬
же на уроках перебрасывались записочками.
Одна из таких записок попала и на их с Василием парту.
Олег взял ее и, прочитав на ней слово «Васе», молча передал
ее Василию. Тот развернул и показал Олегу.
«Приходите восьмого ноября ко мне слушать новые пла¬
стинки. Потанцуем». Вместо подписи в уголке стояли две бук¬
вы: «А. П.».
Олег отшвырнул записку и оглянулся. Алина Пылаева та¬
ращила голубые глазки и тыкала коротким пальцем в сторо¬
ну Василия.
— Это тебе, — проворчал Олег. — Ты пойдешь?
— Чего я там не видел? — отозвался Василий. — Я и тан¬
цевать не умею.
— Погуляем лучше, верно? — обрадовался Олег и быстро
написал на клочке бумаги: «Мы не танцуем». Потом подумал
и прибавил: «Особенно под твою дудку». Аккуратно свернув
листок, он бросил записку, проследил, как Надя Фадина лов¬
ко перехватила ее, развернула и подала Алине. Та прочитала,
сморщила маленький нос, сначала вытаращила глаза, а по¬
том показала Олегу язык. Олег в ответ погрозил кулаком и
тут же получил замечание учителя.
Восьмого ноября Олег с Василием, по обыкновению, отпра¬
вились смотреть праздничное вечернее освещение города. Ули¬
цы переливались огнями. Красные полотнища отражали свет
ярких ламп и бросали розовые блики на стены домов. Сверка¬
ли стекла освещенных витрин. Говорливый поток людей
увлекал ребят за собой.
545

Вдруг Василий дернул Олега за руку и ускорил шаги. Ни¬
чего не понимая, Олег устремился за Василием. Пройдя почти
бегом несколько метров, Василий выровнял шаг, принял бес¬
печный вид и громко заговорил с Олегом.
— Ты чего? — спросил Олег недоумевая.
Василий засмеялся одними глазами и кивнул головой в
сторону. Только тут Олег заметил Катю и Галю. Девочки
стояли у витрины и что-то с интересом рассматривали за тол¬
стым стеклом.
— Подойдем? — негромко посоветовался Василий.
— Что они там рассматривают? — в свою очередь, спро¬
сил Олег, не отвечая на вопрос товарища.
Они подошли. Но девочки были так увлечены, что не сразу
заметили одноклассников.
За стеклом были выставлены кулинарные чудеса. Какой-то
искусный повар поставил на ножки фаршированного поросен¬
ка, пустил в волны прозрачного желе заливную стерлядь, всу¬
нув в ее рот пучок зеленого лука, а на поверхности «воды»
разбросал тонко вырезанные в виде лилий пластинки морко¬
ви и петрушки. В самом центре витрины высился торт. Он не
зря занимал центральное место. Сказочный замок возвышал¬
ся шоколадными башнями над всеми остальными произведе¬
ниями поварского искусства. Он сверкал сахарными искра¬
ми, матово светился прозрачными ломтиками цукатов. Разно¬
цветные пышные розы из крема манили свежестью и изяще¬
ством нежных лепестков. Поистине это было замечательное
произведение кондитера!
Девочки оживленно обменивались соображениями, из чего
именно сделаны стекла в башнях этого чудесного замка.
— Это леденцы, — спорила Галя. — Ты приглядись.
— А по-моему, это какие-то фрукты. Они же не прозрач¬
ные! — возражала Катя, близко придвигаясь к стеклу.
— Дотрагиваться носом до экспонатов строго воспре¬
щается! — громко произнес Василий за спиной Кати.
— А, — сказала Галя, оглянувшись, — и вы здесь? Нравит¬
ся? Посмотрите, рыбина как живая!
— Здравствуйте, — сказала Катя.— Гуляете? Правда, хо¬
рошо сегодня?
— Пойдемте с нами, — неожиданно для Олега предложил
Василий. — Мы на площадь Революции.
— Пойдемте, — просто согласилась Катя и посмотрела на
Галю. Та промолчала, но, когда ребята двинулись, она схвати¬
ла Катю за руку и пошла рядом с Олегом, изредка трогая его
плечом.
Олег шагал рядом и все время косился в сторону Гали.
Ее кудряшки были сегодня схвачены двумя небольшими бан¬
54(5

тиками, не падали в беспорядке и аккуратно свисали за уша¬
ми. Уши были маленькие, розовые. Одно ухо прикрывала вя¬
заная шапочка, а другое смешно оттопыривалось. Вся Галя
сегодня была другая, праздничная и нарядная. Из-под ворот¬
ника синего пальто выглядывал белый вышитый воротничок
платья, свободно охватывающий тонкую шею девочки. В тем¬
ных глазах то и дело вспыхивали огоньки. На какой-то мо¬
мент встречная толпа разделила их. Олег схватил Василия за
руку и нетерпеливо подтащил его к девочкам, стараясь опять
идти рядом с Галей. Он проделал свой маневр так неловко,
что девочка удивленно вскинула на него глаза и спросила:
— Чего ты толкаешься?
Олег смутился и пробормотал:
— Народу-то сколько, не видишь? Небось не ты одна на
улице...
Это была их первая прогулка с девочками. Больше она не
повторилась.
В первые же дни после праздников выяснилось, что у Али¬
ны Пылаевой была вечеринка.
На вечеринку пришли Коля Раков, Юра Студенцов, Семен
Дожделев, Надя Фадина и несколько незнакомых девочек из
другой школы, где прежде учились Алина и Надя. Родите¬
ли Пылаевой были в отъезде, и девочка хозяйничала дома
сама, не обращая ни малейшего внимания на старенькую ба¬
бушку.
Сначала танцевали. Но большинство мальчиков танцевать
не умели. Они жались по стенам и поглядывали на танцую¬
щих девочек со скучающим видом.
Потом Студенцов заставил всех выпить вина, которое он
принес в кармане пальто. Коле Ракову скоро стало плохо.
Его вырвало, и он долго лежал в кухне на полу, а бабушка
поливала ему голову холодной водой.
Остальные ребята развеселились и шумной компанией от¬
правились на улицу. Они шли цепочкой, задевая прохожих и
разговаривая во весь голос. Скоро компанию повстречала
мать Нади Фадиной. Она забрала девочку с собой и по дороге
домой сообщила тревожную весть кое-кому из соседей.
Шумная компания распалась под натиском разгневанных
родителей. Дожделева тут же на улице мать отхлопала по
щекам, а за Колей Раковым приехала карета «скорой помо¬
щи» и увезла его в больницу.
В школе поднялась тревога. По одному вызывали ребят в
кабинет директора. Во всем обвинили Алину Пылаеву.
Девочку «разбирали» на общем собрании класса. Алима
547

плакала. Плакала и Надя Фадина. Коля Раков целую неделю
не приходил в школу. Из всей компании хорошо себя чувство¬
вал только Юрка Студенцов. Он по-прежнему ходил по
классу, нагло улыбаясь и поблескивая золотым зубом и
«молниями»...
НЕЖДАННО-НЕГАДАННО
Это произошло неожиданно.
Олег договорился с Василием встретиться на катке. Олегу
всегда нравилась и веселая толчея теплушки, и простор ледя¬
ного поля в облаках морозного пара. Знакомые мелодии валь¬
сов и полек непрерывным потоком обрушивались на каток от¬
куда-то из невидимых репродукторов. Казалось, мелодии
льются прямо с темного неба. Коньки со скрипом и шорохом
врезаются в лед, голоса кажутся особенно звонкими.
Олег скользит по льду легко и свободно. Совсем другое
дело — беговые длинные ножи. Кажется, пожелай только, и
оторвешься от гладкой поверхности и полетишь прямо по воз¬
духу! А сколько было разговоров с Отцом, пока он согласился
купить их Олегу вместо надоевших «хоккеек». И вот теперь
длинные узкие ножи с чуть слышным скрежетом врезаются в
лед и будто сами по себе несут Олега.
Морозный ветер бьет в лицо, щиплет кожу. Олег изредка
прикладывает теплую варежку то к одной, то к другой щеке,
но в теплушку не идет: здесь, на беговой дорожке, Василию
легче заметить Олега.
Но Василия все нет. Уже не раз Олег выбегал в центр кру¬
га и там, в толпе, высматривал знакомую широкоплечую
фигуру. Но Василия по-прежнему не видно.
Неужели не придет? Может, что-нибудь случилось? Послед¬
нее время Василий больше молчит и хмурится. Даже отвечает
Олегу невпопад...
Сделав последний круг, Олег нехотя направляется в теп¬
лушку. С катка уходить не хочется, но беспокойство за друга
берет верх. Олег и так уж давно не бывал у него дома. Надо
зайти.
В теплушке все та же суета. Длинная очередь выстрои¬
лась у окошка гардероба. Это те, кто уже надел коньки и до¬
жидается свободных мест, чтобы повесить пальто. Вся оче¬
редь с радостью оглядывается на Олега, подающего свой но¬
мерок...
Улица после яркого освещения катка показалась Олегу
темной. Размахивая коньками, он не спеша зашагал по на¬
правлению к дому Василия. Олег еще надеялся, что Вася
54Й

запоздал и, может быть, они встретятся на дороге к ста¬
диону.
Но первой, кого он увидел, была Алина Пылаева. Девоч¬
ка торопливо семенила резиновыми ботиками, изредка, как
сорока, подпрыгивая. Должно быть, в ботиках было скользко
идти. Алина торопилась. Она зябко прятала в воротник по¬
красневший носик, но при этом ухитрялась вертеть головой и
шнырять своим глазками по всей улице. Олег собирался
обойти Алину сторонкой, но девочка заметила его, подбежала
и схватила за руку. Олег сердито вырвал руку:
— Вот дура-то, на людей бросается!
Но Алина не только не обиделась, но даже будто и не за¬
метила выходки Олега.
— Пойдем! Пойдем, что я тебе покажу!.. Вот тут за углом,
недалеко... Хи-хи-хи... Погляди-ка на них...
— На кого еще? — недоверчиво протянул Олег, но маши¬
нально ускорил шаги.
— На Михайлову и Ваську твоего, вот на кого! Иди-ка,
погляди... Мне бы одной не поверили, а уж тебе-то, дружку,
поверят... К Наде бежала, чтобы ее позвать, а тебя встретила.
Даже еще лучше, сам полюбуешься...
— Что ты все врешь! — крикнул Олег и остановился.
Алина тоже остановилась и прижала колючую варежку к
его лицу.
— Не кричи,, дурак, они услышат!.. Вот тут, за углом...
Олег замолчал и почти бегом пустился в указанном на¬
правлении. Повернув за угол, он с разлету остановился, будто
наткнулся на стену.
Высокий, стройный тополь рос на обочине тротуара. Свет
уличного фонаря падал сквозь узорную вязь тонких ветвей и
отбрасывал сетчатую тень на заснеженный тротуар. В тени,
возле тополя, стояли две фигуры. В одной из них Олег без
труда узнал Катю Михайлову. Пушистая шапочка была сдви¬
нута на затылок. У ног девочки валялись коньки, перевязан¬
ные ремешком. Катя обнимала за плечи какого-то мальчика и,
близко придвинувшись, что-то говорила ему в самое лицо, то¬
ропливо и горячо.
Мальчик стоял без шапки. Голова его была опущена, и
только по взъерошенным кудрявым волосам Олег узнал Васи¬
лия. Оба они не замечали ни Олега, ни прятавшуюся за ство¬
лом тополя Алину.
В первый момент Олег был так поражен представшей пе¬
ред ним картиной, что не смог передохнуть. Но в следующее
мгновение волна слепящей злобы нахлынула на него. Здесь
перемешалось все: и досада на даром потраченный вечер, и
возмущение вероломством друга, и сожаление, что не он, не
549

Олег, говорит Василию какие-то важные слова, которые тот
выслушивает с таким грустным и покорным вниманием.
«Что же это такое? Что она ему говорит? Почему Василий
без шапки?» Один вопрос в голове Олега сменялся другим
прежде, чем он успел произнести первое слово.
Но за тополем послышался тонкий смешок Алины.
— Видал? — пропищала она. — Целуются! А других за пу¬
стяки обсуждают...
Вслед за тем послышался дробный стук убегающих ног.
Олег даже не взглянул вслед Пылаевой. Он шагнул вперед и
мрачным, срывающимся голосом повторил слово, подсказан¬
ное Алиной:
— Целуетесь?!
Катя отшатнулась от Василия и широко раскрытыми гла¬
зами посмотрела ка Олега. А Василий смутился. Олег ясно
увидел, как он, мучительно краснея, переводил растерянный
взгляд с Олега на Катю. «Значит, правда», — решил Олег и в
раздражении и гневе шагнул к девочке, потрясая коньками у
самого ее носа:
— А еще девчонка! А еще нос задираешь, и косы длинные.
Хоть бы на улице постеснялась!..
Олег выкрикивал бессвязные злые слова, глядя прямо в
широко раскрытые испуганные глаза Михайловой. Еще не¬
много, и он ударил бы Катю коньками.
Но его руку с силой рванули назад, и перед ним возникло
бледное лицо Василия. Брови сдвинуты, губы дрожат. Олегу
показалось, что Василий сейчас заплачет.
— Не смей ее трогать, слышишь? Не смей так говорить!
Ты ничего не знаешь, и молчи... Я тебе не успел рассказать...
Олег в бешенстве вырвал свою руку и крикнул:
— Мне не успел рассказать, а ей успел? Нет уж! Теперь я
все знаю! Можешь мне не рассказывать, я и сам кому хочешь
рассказать про это сумею...
Василий угрожающе сдвинул брови, сжал кулаки и, на¬
ступая на Олега, прошептал:
— Только посмей, только пикни об этом в школе! Я тебе
всю морду расквашу и знать тебя больше не буду!..
— Ты мне не грози, — внутренне удивляясь своему внезап¬
ному спокойствию, холодно ответил Олег. — Я и сам теперь ви¬
жу, какой ты мне друг!..
Он бесцельно переложил коньки из одной руки в другую
п, круто повернувшись, зашагал по улице, не замечая дороги.
Посыпал мелкий снег. Крохотные снежинки плясали в
светлых кругах фонарей, и казалось, что они посмеиваются
над простотой и доверчивостью Олега, над его смешными пред¬
ставлениями о дружбе.

Голова мальчика была опущена, и только по взъерошенным кудрявым
волосам Олег узнал Василия.

Неужели только в книжках бывает настоящая, большая
дружба, когда все, все можно рассказать другу, когда не надо
хитрить и прятаться? Ведь мог же Василий сказать ему,
что не придет на каток. Зачем было обманывать? Почему
нельзя было хотя бы намекнуть на свою тайную дружбу с Ка¬
тей? Какой же это друг? Неужели их разговор в «Соснах» —
это пустые слова и фантазии?
Неужели Василий думает, что слюнявая дружба с Михай¬
ловой может заменить ему Олегову крепкую, мужскую
дружбу?!
СПЛЕТНЯ
На следующий день Олег опоздал в школу.
Утром все не ладилось. Долго собирал учебники, а ко¬
гда перед самым уходом стал переобуваться, оборвались
шнурки.
Олег выскочил из дома, едва не позабыв сумку с кни¬
гами.
Первым уроком, как назло, была история. Анна Вторая
строго взглянула на Олега своими холодными серыми глаза¬
ми и на его вопрос, можно ли войти, ответила недовольным
тоном:
— Хорошо, садитесь. Но прошу запомнить, чтобы это бы¬
ло в последний раз.
«И слова-то какие противные подбирает: «прошу запо¬
мнить», — возмутился про себя Олег, шумно усаживаясь на
место.
Первым делом он посмотрел в сторону девочек.
Катя Михайлова сидела опустив голову и что-то чертила
карандашом прямо на парте. Галя, опершись подбородком на
сжатые кулачки, внимательно слушала учительницу. Олег не¬
сколько раз покосился в сторону Василия. Тот сидел непо¬
движно и даже не отодвинулся, когда Олег нечаянно подтолк¬
нул его. Выглядел он странно. Бледный, осунувшийся, будто не
спал несколько ночей. В душе Олега шевельнулось беспокой¬
ство. Явно что-то случилось. Олег несколько раз попытался
привлечь к себе внимание товарища, но Василий даже не ше¬
вельнулся.
«Подумаешь, еще и воображает! — обиделся наконец
Олег. — Сам же виноват и сам же на человека смотреть не
хочет!» — И Олег демонстративно сел вполоборота к Васи¬
лию.
Еще сегодня утром Олег мысленно подбирал всяческие
оправдания вчерашнему поведению Васи. Он даже готов был
552

простить его тотчас, если бы Василий хотя бы взглянул на не¬
го. Хмурая отчужденность друга задела Олега. Вчерашнее
огорчение и обида снова ожили.
Олег беспокойно завозился на месте, стал оглядываться на
ребят.
Алина Пылаева делала ему какие-то знаки и таращила
свои маленькие глазки. Юрка Студенцов усмехался с видом
снисходительного превосходства. Коля Маточкин, откинув¬
шись назад и вытаращив добрые глаза, прислушивался к сло¬
вам Нади, которая, подавшись вперед, что-то быстро шептала
ему на ухо.
Олег мысленно плюнул и повернулся к доске.
Уроки тянулись нестерпимо долго. В перемены Олег уныло
бродил по коридору, не обращая внимания на оживленную
толкотню. Даже любимая физика сегодня показалась Олегу
скучноватой.
В большую перемену к нему подошел Коля Раков и
спросил:
— Слышь, Олежка, это верно, что ты сам видел?
— Что?
— «Что, что»! Другим рассказываешь, а мне нет? Верно,
что они целовались на улице?
— Кто? — сдавленным голосом переспросил Олег и вдруг
почувствовал, что внутри у него все похолодело, а потом горя¬
чая волна хлынула в голову, в ушах застучало, а сердце за¬
билось так, что, казалось, подпрыгивало к самому горлу.
— «Кто, кто»! Сам знаешь, Михайлова и Кузьмин, вот кто!
Не прикидывайся, я уж слышал.
Олег схватил Колю за ворот куртки и оттащил в сторону,
в самый угол коридора.
— Кто тебе сказал, говори! — прошептал он сквозь стис¬
нутые зубы.
— Да все говорят! Юрка даже картинку нарисовал с
подписью «Вася плюс Катя». Разве ты не видел? — Коля был
напуган и явно недоумевал. — Надька сказала, что это ты их
видел, а Василий разозлился, что ты их застал, и разговари¬
вать с тобой не хочет... Да пусти ты!
Олег выпустил Колину куртку и бросился в класс. Возле
парты Михайловой и Чурносовой столпились девочки. Они за¬
гораживали Катю и трещали, как сороки. Василия в классе не
было.
Он вошел после звонка вместе с Юркой Студенцовым.
У обоих был взъерошенный вид. Гладкая шевелюра Юрки бы¬
ла в беспорядке, на щегольских брюках виднелись большие
пыльные пятна. Но он по-прежнему улыбался и нахальнее,
чем обычно, посмотрел на Олега.
553

Василий шел, по-бычьи нагнув голову, и исподлобья, зло
посматривал на ребят и на учителя.
«Что это они, подрались, что ли?» — подумал Олег и тут
же увидел перед собой маленький клочок бумаги, подсунутый
рукой Василия.
«В перемену выходи во двор», — прочитал Олег.
— Ладно, — ответил Олег вполголоса. — Я тебе тоже дол¬
жен кое-что сказать.
— Вот там и скажешь, — пробормотал Василий, не глядя
на Олега.
В школе было два двора. Один асфальтированный — пе¬
ред зданием школы. Здесь обычно ребята проводили перемены
осенью и весной. Другой — позади школы — глухой и запу¬
щенный. Глухой была каменная стена дома, повернутого
красным кирпичным боком к школе, а запустение подчерки¬
валось еще и тем, что на задний двор выносили после ремонта
остатки строительных материалов, сломанные парты, стулья
и скамейки. Сколько помнит Олег, у красной кирпичной стены
всегда лежала эта груда поломанных предметов школьного
обихода. Каждый год она меняла очертания. Потому ли, что
отдельные вещи со двора исчезали, или потому, что ежегодно
в груду рухляди прибавлялось что-нибудь новое, но каждую
осень Олег с интересом поглядывал на эту своеобразную бар¬
рикаду на заднем дворе школы. Осенью и весной сюда обыч¬
но приходили курильщики и прятались от бдительного ока
дежурных учителей за выступы досок и покалеченные парты.
Иногда забегал какой-нибудь малыш, чтобы найти необходи¬
мую ему дощечку, планочку или палку. Но зимой на заднем
дворе бывало тихо и пусто.
Выбегать раздетыми на улицу строго воспрещалось. У па¬
радного крыльца всегда стоял на страже швейцар Иван Пара¬
монович. Одеваться во время перемены не имело смысла, и
потому Олег не удивился, когда Василий свернул к черной
лестнице. Вслед за ним Олег осторожно выбрался на задний
двор. Он был припорошен чистым, белым снежком, и даже
бесформенная груда обломков под пышным снежным покро¬
вом приобрела какие-то живописные очертания.
Оглядываясь, Олег задержался в дверях. Солнце освеща¬
ло половину двора, и там, куда падали косые его лучи, снег
искрился, а кирпичная стена дома казалась огненной.
Василий вышел во двор и остановился. Он не смотрел на
Олега и, привычным жестом заложив руки за спину, демон¬
стративно ждал, когда Олег подойдет.
Олег остро почувствовал холодок отчуждения, и все при¬
готовленные слова’ показались неподходящими... Он медленно
приблизился к Василию и негромко спросил:
554

— Ну?
— Ты что, не помнишь, что я предупредил тебя вчера? —
проговорил Василий, и Олег увидел близко возле своего лица
злые глаза. — Я тебя предупредил?
Олег вдруг понял, зачем Василий позвал его сюда.
— Да ты что... Ты думаешь, я?.. — успел крикнуть Олег
высоким срывающимся голосом и не договорил.
— А вот что! — пробормотал Василий и с силой ударил
Олега кулаком по лицу раз и еще раз.
Перед глазами Олега поплыли светлые пятна, рассыпались
яркими точками и исчезли. Но боли он не почувствовал. Была
только злая обида и возмущение. Он схватился руками за ску¬
лу и голосом, в котором даже сам ясно услышал слезы, выго¬
ворил:
— За что, а? За что?..
— Сам знаешь, за что! — гремел Василий и снова ударил
Олега. — Не трепись, сволочь!
Олег покачнулся. Он почувствовал, как в носу стало горя¬
чо и по губам и подбородку побежала теплая струйка. Не¬
приятный солоноватый вкус на губах заставил сплюнуть. Пле¬
вок расплылся по снегу ярким пятном. Кровь!
Сжав кулаки, Олег, не помня себя, бросился на Василия,
и они покатились по снегу, задевая ногами парты, доски и об¬
рушивая на себя снежные шапки.
Звонок, как судейский свисток, прекратил драку. Мальчи¬
ки, тяжело дыша, поднялись с земли. Василий молча повер¬
нулся и скрылся за дверью, на ходу стряхивая с брюк налип¬
шие снежные лепешки. Олег, сам того не замечая, продолжал
бормотать: «Ну погоди, я тебе покажу». Он поочередно прово¬
дил под носом то правой, то левой рукой, проверяя, не каплет
ли кровь. Потом догадался взять горсть рыхлого снега и вы¬
тереть им лицо. Кровь больше не шла.
Все еще не отдышавшись, Олег осмотрелся. Маленький
двор был неузнаваем. Солнце скрылось за стеной школы, и
длинная тень покрыла двор. Краски померкли. Исчезла свер¬
кающая чистота снежных сугробов. Пушистые шапки снега
рассыпались, обнажив бесформенную груду неприглядных
обломков. Снежные вихри еще кружились в воздухе, обда¬
вая Олега острой холодной пылью. А у самой двери на при¬
топтанном снегу маленькими жалкими каплями темнела
кровь.
Кое-как приведя себя в порядок, Олег стал соображать,
можно ли явиться в класс в таком виде. Наверное, лучше уйти
домой. Но кто же захватит его книги и тетради? И потом, ре¬
бята могут подумать, что Олег струсил.
Еще раз старательно вытерев лицо и руки снегом, Олег
555

крадучись прошел по коридорам до своего класса. Минуту по¬
медлив, он решительно потянул дверь и вошел.
Второй раз за этот день Олег опаздывал на урок. Войдя, он
вежливо извинился перед добродушной учительницей англий¬
ского языка и двинулся было к своей парте, но остановился.
Нет, с Василием теперь все кончено. Сегодня Олег даже не
хочет сесть с ним рядом. И пусть все видят.
Еще более решительно он направился к сидевшему в оди¬
ночестве Семену Дожделеву.
Олег почувствовал, что все глаза устремлены на него, но
сам он, ни на кого не глядя, опустился на скамью и небрежно
откинулся на спинку, вызывающе поглядывая на «англичан¬
ку». Учительница промолчала.
Дожделев удивленно вскинул на него глаза, но тотчас
услужливо подвинулся и даже гостеприимно подсунул Олегу
свой раскрытый учебник...
По дороге домой его нагнала и остановила Галя Чурносо-
ва. Олег смутился.
— Ну, чего тебе? — спросил он недовольным тоном.
— Послушай, Павлов, — торопясь и глотая слова, загово¬
рила девочка, — неужели это правда, что я слышала в школе?
Ты не думай, я не поверила. Ты не мог так сплетничать про
своего товарища! Ты, может быть, кому-нибудь одному рас¬
сказал? Ведь ничего же не было, мне Катя все рассказала.
Все, как было. А тут раздули такое, что просто ужас!..
Галя волновалась все больше. Она теребила свою полоса¬
тую варежку и все время испуганно оглядывалась по сторо¬
нам. Олег тоже начал беспокоиться.
— Я тебе могу сказать, если хочешь, — заговорил он, гля¬
дя в сторону. — Я и правда видел их вчера вместе — Михай¬
лову и Кузьмина. Только я никому в классе об этом не го¬
ворил...
— Как же так! — воскликнула Галя, и ее черные глаза
сверкнули недоверчиво и гневно. — Откуда же в классе могли
узнать, что... что они были вместе?
— Это все Алька Пылаева, — грустно и безнадежно произ¬
нес Олег.
— При чем здесь Алька?
— Она меня на улице поймала и притащила на них из-за
угла посмотреть, а сама потом убежала.
— Ах, вот откуда это идет! — протянула Галя, и ее лицо
стало сосредоточенным и серьезным. — Хорошо, что ты мне
все рассказал. Я очень рада, Олег, что в тебе не ошиблась,—
тихо добавила она.
У Олега внезапно появилось такое ощущение, какое быва¬
ло в детстве, когда он падал и сильно ушибался. Мама брала
555

— Да ты что... Ты думаешь, я? —успел крикнуть Олег высоким
срывающимся голосом и не договорил.

Олега на колени и, поглаживая ушибленное место большими
теплыми руками, легонько дула на него, иногда целовала и
приговаривала какие-то очень нужные смешные слова. Боль
проходила, и Олег скоро начинал смеяться вместе с мамой.
Это ощущение проходящей боли и нарастающей радости вдруг
появилось и теперь. Но оно тут же исчезло и уступило место
угрюмому, злому и упрямому чувству. Он услышал слова
Г али:
— Ты должен обязательно помириться с Катей и с Васи¬
лием.
— Ну, с Василием у нас все кончено, и ты, пожалуйста,
сюда не суйся. А твою Катьку я терпеть не могу! — выпалил
Олег.
— Да послушай, ты, наверно, ничего не знаешь! Катя мне
все рассказала. — Галя понизила голос и, пригнувшись к Оле¬
гу, посмотрела на него широко раскрытыми темными глаза¬
ми.— Ты знаешь, у Васи Кузьмина мать в больницу увезли, в
нервную клинику, понимаешь? Только не говори никому. Ва¬
ся очень убивается, и еще он боится, что ребята узнают. А Ка¬
тя его встретила на улице, хотела к себе повести, а он не по¬
шел. И вовсе они не целовались. Это вранье, понимаешь?.. Те¬
перь Кузьмин совсем один дома. Отец в экспедиции. А Васи¬
лий и с Катей теперь не разговаривает, чтобы не сплетничали,
и с тобой поссорился... Разве это можно?.. А все-таки хорошо,
что это не ты насплетничал... Я так и думала, что не ты, хотя
немножко боялась... Ой, кто-то идет. Ну, до свиданья, а то и
про нас с тобой что-нибудь сочинят...
Галя протянула Олегу руку, совсем как тогда, у закрытых
дверей класса. Олег схватил эту руку в мягкой полосатой ва¬
режке и сжал что есть силы.
— Ой, больно! —тихонько пискнула Галя и засмеялась.
УЧИТЕЛЬНИЦА.
Старая учительница по истории, Анна Михайловна, присла¬
ла ребятам записку.
Дорогие мои! — писала она. — Давно вас не видела и очень соскучи¬
лась. Может быть, кто-нибудь из вас выберет время, навестит меня или
хотя бы напишет. Отлично понимаю, как все вы теперь заняты. И уроков
прибавилось, и мастерские занимают немало времени.
Но очень хочется узнать классные новости, поглядеть на вас, пого¬
ворить.
Я ведь теперь окончательно «глежачая» совсем не выхожу из дому, а
потому добраться до вас самой мне не удастся.
Я не унываю и все еще продолжаю заниматься школьными делами.
558

Недавно отослала в журнал «История в школе» свою статью и получила
благоприятный отзыв и предложение писать еще. Так что дела мои хо¬
роши, и я надеюсь, что смогу еще пригодиться.
Помнит ли Вася Кузьмин свой доклад о восстании Спартака? По-преж¬
нему ли увлекает его история? А Коля Раков все еще путает даты? Кто
из наших ребят успел вступить в комсомол? Как дела у Олега Павлова?
Учится ли Юра Студенцов?
Будьте здоровы, дорогие. Желаю вам всем настоящих успехов и боль¬
ших радостей в жизни.
Записка была написана неровным почерком, и всех она
очень взволновала. Олега особенно тронуло то, что учитель¬
ница, как со взрослыми друзьями, делилась с ними своими
планами, рассказывала о делах. Даже Студенцов перестал
ухмыляться и попросил показать то место записки, где было
написано про него.
Галя Чурносова предложила пойти к Анне Михайловне
всем классом. С нею согласились и решили пойти сегодня же.
Но Катя строго заявила, что всем сразу идти не следует, надо
разделиться на группы и регулярно навещать больную учи¬
тельницу. Так и решили.
Первая группа — человек десять — должна была после
уроков отправиться к Анне Михайловне. Олег попал в число
этой первой десятки и был не очень доволен, так как одновре¬
менно шли и Василий и Катя Михайлова. Но отказаться он не
решился.
Анна Михайловна жила в старом двухэтажном доме на
Пушкинской. Дом был розовато-желтого цвета, с плешинами
облезлой штукатурки и казался тоже хворым.
Ребята вошли в открытую настежь дверь и очутились на
темной лестнице, чуть освещенной желтым светом малень¬
кой запыленной лампочки. На лестнице почему-то пахло
сеном и карболкой. На площадке второго этажа поместиться
смогли только первые несколько человек. Остальные верени¬
цей вытянулись на лестнице. Олег оказался последним.
На звонок сначала никто не ответил. Но, когда ребята вто¬
рой раз посильнее нажали кнопку, загремели какие-то тяже¬
лые затворы, и тоненький детский голосок спросил:
— Кто там?
— Это ребята из школы, — ответила за всех Катя Михай¬
лова.
— А вам кого? — помолчав, спросил голосок.
— Мы к Анне Михайловне. Открой, пожалуйста, —- отве¬
тила теперь Галя.
Дверь отворилась, но голосок по-прежнему не хотел при¬
знавать гостей:
— Анна Михайловна болеет. — Упрямая нотка прозвуча¬
ла совсем отчетливо.
559

— Вот мы и пришли ее навестить. А ты нас не пускать,
разбойница! — весело ответила Катя, но кому — Олег еще не
мог разглядеть.
— Ну ладно, проходите, — смилостивился голосок, и ребя¬
та один за другим стали исчезать за дверью.
Когда очередь дошла до Олега, он увидел на пороге ма¬
ленькую девочку в коротком голубом фланелевом платьице.
Глаза у девочки были тоже голубые и сердитые.
— Здравствуйте, — сказал Олег.
— Здравствуйте, — ответила девочка и прибавила недо*
вольно: — Сколько вас много, у нас нету столько стульев.
— Ничего, — ответил Олег, — мы и постоять можем.
Он очутился в кухне, откуда в разные стороны вели три
двери. Не зная, куда идти дальше, Олег топтался на месте.
Девочка стояла на цыпочках и с трудом задвигала в петлю
большой тяжелый крюк. Справившись с запором, она огляну¬
лась и, заметив затруднение Олега, совсем как взрослая ука¬
зала рукой:
— Сюда, пожалуйста.
Из полутемной передней Олег на голоса пошел в комнату.
Комната оказалась большой, светлой и уютной.
Круглый розоватый абажур с летящими ласточками спус¬
кался над столом, покрытым белой скатертью. У окна стоял
отгороженный большим книжным шкафом письменный стол.
В глубине комнаты на кровати полулежала, прислонившись к
высоким подушкам, Анна Михайловна. Рядом стояла неболь¬
шая тумбочка, и на ней неровная стопка книг грозила опроки¬
нуться на большую синюю чашку. У кровати сидела женщина.
Сначала ее загораживали ребята, и Олег не сразу узнал в ней
новую их учительницу по истории — Анну Вторую.
— Теперь все? — спросила Анна Михайловна, завидев Оле¬
га.— Вот как славно, что вы меня навестили. Сегодня у меня
счастливый день. Маринка, приготовь-ка нам чаю! — крикнула
Анна Михайловна, обращаясь к притворенной двери.
Голубоглазая Маринка просунула в дверь голову и отве¬
тила:
— У нас газ не горит. И чашек всем не хватит.
— Ну, ну, хозяюшка, уж как-нибудь расстарайся. Надо же
угостить наших гостей!
— Конфет дам, а чаю нету, — насупилась Маринка.
Ребята засмеялись.
— А мы не хотим чаю, Анна Михайловна, мы на минут¬
ку! — сказал Коля Раков.
Разговор немножко разрядил атмосферу. Олегу было ясно,
что большинству ребят, как и ему самому, неприятна эта не¬
ожиданная встреча с задиристой Анной Второй. Пользуясь
560

тем, что учительницы были тезками, ребята здоровались одно¬
тонным «здравствуйте, Анна Михайловна» и при этом раскла¬
нивались так, что всем было ясно, к кому именно относился
поклон, но и Анна Вторая не могла бы никого обвинить в не¬
вежливости. Олег был рад, что запоздал и мог теперь держать¬
ся за спинами других.
«Вечно ухитряется все испортить!—думал он, с негодова¬
нием поглядывая на неожиданную гостью. — И чего она сюда
притащилась?»
Снова наступило неловкое молчание. Олег исподтишка рас¬
сматривал свою старую учительницу и невольно сравнивал ее
с молодой.
Прежде Анна Михайловна всегда казалась Олегу высокой,
сильной и красивой. Теперь он вдруг заметил, что Анна Михай¬
ловна и невысока ростом, и худенькая, и очень пожилая жен¬
щина. Морщинки вокруг небольших прищуренных глаз собра¬
лись теснее, углубились. Никогда прежде Олег не замечал, что
ее седые реденькие волосы собраны в тонкий маленький смеш¬
ной пучочек на затылке. Даже руки, выглядывающие из рука¬
вов старого фланелевого халата, казались теперь Олегу ма¬
ленькими и слабыми.
Новая Анна Михайловна рядом с ней выглядела совсем мо¬
лодой и сильной. Высокий белый лоб без морщин, густые свет¬
лые волосы, собранные в красивый золотистый узел, и большие
серые, чуть холодноватые глаза Анны Второй — все как будто
подчеркивало ее право на замену старой, больной учитель¬
ницы.
Олег насупился, неприветливо посмотрел на Анну Вто¬
рую. «Что ей здесь понадобилось?» — снова подумал он.
И, словно угадав его мысли, молодая учительница подня¬
лась со стула:
— Я, пожалуй, пойду, Анна Михайловна. Зайду к вам в
другой раз.
Она нерешительно и даже растерянно потопталась у посте¬
ли Анны Михайловны.
— Отчего же? — прищурилась Анна Михайловна и строго
посмотрела на Анну Вторую — так, как, бывало, смотрела на
Олега, когда он объявлял, что к уроку не подготовился. —
Посидите с нами, побеседуем еще немного все вместе.
Молодая учительница послушно опустилась на стул и, как
показалось Олегу, смутилась еще больше. Наступило мол¬
чание.
— А вы знаете, о чем мы сейчас говорили здесь?— с милой
и лукавой улыбкой обратилась старая учительница к ребятам.
И затем, обернувшись к Анне Второй, добавила: — Расска¬
зать? Или, может быть, это будет непедагогично?
19 Библиотека пионера, том IX 561

Молодая учительница вспыхнула. Глаза ее беспомощно
заморгали, и даже лицо болезненно сморщилось.
— Ну что же, расскажите, — вздохнув, негромко произнес¬
ла она.
— Анна Михайловна пришла ко мне посоветоваться отно¬
сительно вашего класса. Ей предлагают взять классное руко¬
водство в седьмом «В».
— У-у! — неосторожно протянул Коля Раков и поспешил
спрятаться за Кузьмина.
Анна Михайловна чуть скосила глаза в его сторону и про¬
должала:
— Приблизительно этот же звук произнесла, должно быть,
и сама Анна Михайловна на педсовете, когда ей предложили
ваш класс. Она отказывалась, прямо-таки отбивалась от ваше¬
го класса. Что вы скажете, ребята? Но я думаю, что здесь про¬
изошла ошибка. Как вы полагаете, Анна Михайловна?
Анна Вторая теперь была похожа на девочку-старше-
классницу. И куда девался ее холодный, надменный и строгий
вид! Все же она пыталась скрыть смущение, и ей удалось за¬
говорить довольно спокойно:
— Это верно, Анна Михайловна. Ошибка произошла в са¬
мом начале. Мне показалось, что с ребятами лучше начать со
строгости. А терпения у меня было маловато... Особенно не¬
удачно вышло с Васей Кузьминым. Я потом поняла свою ошиб¬
ку и пыталась ее исправить, но не очень удачно... Верно,
Кузьмин? — вдруг улыбнувшись, обратилась она прямо к Ва¬
силию.
Никто из ребят не знал, когда именно у Василия с новой
учительницей были какие-то объяснения. Все немножко уди¬
вились, когда в один прекрасный день Василия вызвали к дос¬
ке и он не отказался отвечать. Но тогда вторая четверть под¬
ходила к концу — нельзя же было оставаться без оценки! Ва¬
силий отвечал урок угрюмо, без обычного увлечения, но Анна
Вторая все же поставила ему пятерку. Однако за четверть вы¬
вела четыре.
— Да, — задумчиво произнесла Анна Михайловна, по¬
правляя у себя под головой подушки. — Частенько, дорогие
мои, усвоенные нами правила, столкнувшись с жизнью, не
оправдывают себя, и приходится нам их заново пересматри¬
вать...
«Для кого это она говорит?» — думал Олег, поглядывая ис¬
подтишка на Анну Вторую и на ребят. Он видел, что все ре¬
бята не менее его самого поражены тем, что учительница вслух
признавала свою ошибку и даже винилась перед учеником.
Это было так же непривычно, как если бы Анна Вторая
вдруг села на перила лестницы и съехала по ним вниз. И все
562

же это признание вызвало в Олеге невольное уважение к мо¬
лодой женщине.
Анна Михайловна, сидя на постели, ласково посматривала
прищуренными глазами на учительницу и на ребят.
— А ты что на это скажешь, Кузьмин? — подзадорила она,
улыбаясь.
— Что мне говорить! Я тоже был неправ. Заупрямился,—
бормотал Василий, опустив голову и вычерчивая носком баш¬
мака какие-то узоры на паркетном полу.
— А Маринка все же чаем нас поить не хочет! — вдруг
вспомнила Анна Михайловна и позвала:—Маринушка!
За дверью никто не отозвался.
Анна Михайловна, понизив голос и заговорщически под¬
мигнув ребятам,пояснила:
— Не любит наша Маринка школьников!
— Почему? — удивленно спросил кто-то.
— Это у нее от матери. Моя дочь во всех моих болезнях
обвиняет школу, ребят. А Маринка наслушалась и тоже повто¬
ряет: «Это все тебя твои озорники довели». Такая ворчунья!
И меня в страхе держит. Мать на работу уйдет, а Маринка за
хозяйку. Все от нее зависит: захочет — напоит чаем, а не захо¬
чет — не даст...
Анна Михайловна махнула рукой, рассмеялась и опять
громко позвала внучку. Засмеялись и ребята. А Олегу вдруг
показалось, что в соображениях маленькой Маринки и ее ма¬
тери есть доля какой-то горькой правды, и ему стало грустно.
Должно быть, и любимая Анна Михайловна была когда-то мо¬
лодой и красивой, а ребята ее изводили. И вот теперь ребята
ее полюбили, а сил и здоровья не осталось.
В дверь снова просунулась голова Маринки и сердито спро¬
сила:
— Ну что?
— Ты, Маринушка, хотела нам конфеток дать, забыла?
Маринка скрылась и скоро вернулась, неся в руках короб¬
ку, в которую было насыпано немного разноцветных «подуше¬
чек». Она поставила коробку на стол и молча вышла из ком¬
наты.
— Ну, придется вам самим угощаться. Вася, возьми короб¬
ку и одели всех, — предложила Анна Михайловна Кузьмину.
Василий взял коробку и, к великому удивлению Олега, под¬
нес ее Анне Второй. Молодая учительница, чуть застенчиво
улыбаясь, взяла конфетку.
Олегу показалось, что все ребята вместе с ним разом вздох¬
нули и зашевелились. Василий передал коробку Анне Михай¬
ловне. Она заглянула в нее, очевидно собираясь выбрать себе
по вкусу, и вдруг громко расхохоталась:
563

— Нет, вы подумайте! Что делает, проказница! Ведь здесь
были шоколадные, я специально для вас берегла! Ах, Марин¬
ка, Маринка! За что ты так моих ребят обижаешь?
За дверью послышался шорох, и дверь прикрылась плот¬
нее. Ребята засмеялись, и все весело потянулись за «подушеч¬
ками».
— А я больше люблю карамельки, — громко сказала Катя,
повернувшись к прикрытой двери.
— Ах, как вкусно, шоколадные куда хуже!—подхватила
Галя и затрясла кудряшками.
Олег тоже развеселился и потребовал себе пять штук.
— Ишь ты» какой жадный! — ответила Галя и протянула
ему три «подушечки» — розовую, зеленую и белую.
Теперь все языки развязались. Анна Михайловна только
кивала головой. Классные новости так и сыпались. Даже Ан¬
на Вторая, как по привычке продолжал ее называть про себя
Олег, теперь не была уже той холодной и сухой учительницей,
какой представлялась она ему прежде. Казалось, здесь, у по¬
стели Анны Михайловны, она впервые приоткрыла перед ре¬
бятами свое настоящее лицо, постоянно спрятанное в школе
под маской спокойной строгости. И это лицо пришлось ребятам
по душе. Ребята, разговаривая с больной учительницей, ино¬
гда обращались и к ней, призывая ее в свидетели и тем самым
как бы признавая ее право стоять во главе седьмого «В». На
прощание больная напомнила ребятам:
— Не забудьте попросить Анну Михайловну согласиться
руководить классом.
— Мы ее уговорим обязательно! — сказала за всех Галя
Чурносова.
Все еще потолкались у постели Анны Михайловны, про¬
щаясь с ней за руку, и гуськом вышли из комнаты. Олег снова
оказался последним. В дверях он оглянулся и вдруг увидел,
что Анна Вторая обнимает старую учительницу. Олег сму¬
тился, поскорее вышел из комнаты и прикрыл дверь.
В кухне стояла голубоглазая Маринка и, придерживая
крюк, с явным нетерпением дожидалась, пока все ребята вый¬
дут на лестницу.
— До свиданья, Маринка, — сказал ей Олег и оста¬
новился.
— До свиданья, — буркнула Маринка и слегка качнула
дверь.
— Ты за что нас не любишь? — полюбопытствовал Олег,
не зная что сказать.
— Вы бабушку нашу замучили, — угрюмо ответила Ма¬
ринка.— Мама говорит, если, бы не вы, бабушка еще бы де¬
сять лет бегала, как молодая.
564

— Это не мы, — сказал Олег, — мы твою бабушку лю¬
бим...
— Все вы хороши! — непримиримо отрезала девочка.—
Если бы не замучили, бабушка не заболела бы! Ну, иди, мне
дверь запереть надо, — прибавила она совсем уже недруже¬
любно.
— А там еще наша учительница не ушла, — поддразнил
девочку Олег, начиная сердиться.
— Иди, иди. Она с нами чай будет пить. С шоколадными
конфетами! — прибавила Маринка и подтолкнула Олега
дверью.
Олег начал спускаться по лестнице, не зная толком, смеш¬
но ему или обидно.
ВОТ КАК БЫВАЕТ
Теперь никто не удивился, когда было объявлено, что
классным руководителем в седьмом «В» назначается Анна Ми¬
хайловна Кальмина. И очень скоро Олег убедился, что класс¬
ная руководительница взялась за седьмой «В» всерьез.
Снова начали поговаривать о подготовке к приему в комсо¬
мол, стала выходить классная стенная газета, даже появилась
вожатая. А в начале второго полугодия в классе начались
экскурсии на промышленные предприятия города. Среди дру¬
гих в списке была и типография, в конторе которой работал
отец Олега.
Правда, в разговорах отца как-то всегда получалось, что
самое главное в полиграфической промышленности — это пла¬
новый отдел и бухгалтерия. Но все же с самого раннего дет¬
ства Олег слышал и о плоскопечатных машинах, и о линотипе,
и даже о ротации. Раза два отец, по просьбе Олега, водил его
в печатный цех.
Теперь, попав в типографию, Олег был заново поражен и
взволнован большим, умным и сложным процессом рождения
печатного слова.
По цехам ребят водил высокий худощавый человек с русы¬
ми прямыми волосами, все время распадавшимися на две не¬
равные пряди. Светло-серые глаза под широкими густыми
бровями показались Олегу знакомыми. Звали его Петром
Алексеевичем. Он заведовал печатным цехом. Увидев ребят,
он снял круглые очки, через которые внимательно разглядывал
какие-то дощечки с набитыми на них металлическими пластин¬
ками, и сказал:
— Ну, здравствуйте, будущие печатники!
— Здравствуйте! — нестройно ответило несколько голосов.
565

— А мы не будем печатниками, — негромко, но так, что
всем было слышно, проговорил кто-то позади Олега.
— Кто не будет, а кто и будет!— выкрикнул девичий голос,
как показалось Олегу, голос Михайловой.
— Ну, не все, конечно, — примирительно заметил Петр
Алексеевич, — а кое-кого я сегодня собираюсь сагитировать.
Вот познакомитесь с нашим производством, посмотрите маши¬
ны,— он лукаво улыбнулся, — а потом поговорим. Заранее
всем скажу: лучше нашего дела нет!..
Оглядев ребят, начальник цеха подмигнул Кате Михайло¬
вой и негромко произнес:
— А, и ты здесь? Ну-ну.
«Наверно, знакомый», — подумал Олег и тут же услышал
позади себя шепот Пылаевой:
— Погляди-ка, это отец Михайловой...
Теперь и Олег увидел, что они чем-то похожи.
Это открытие сначала рассердило Олега. Ему показалось
обидным, что у ненавистной Михайловой — такой интересным
отец. Но, когда экскурсанты пошли по цехам, Олег забыл обо
всем.
Наборщики в черных халатах стояли у высоких наборных
столов, которые здесь назывались «кассо-реалы». Быстрым
движением рук выхватывали они из мелких отделений набор¬
ной кассы нужные литеры.
— Ручной набор, — пояснил Петр Алексеевич. — Кое-ка-'
кие заказы еще приходится выполнять вручную. — И он по¬
казал ребятам листки каких-то бланков, листовки о борьбе
с мухами и что-то еще.
— А книги? — спросила Галя.
— Что ты, — ответила ей Катя, — книги набирают на ли¬
нотипе. Папа, покажи нам линотип!
— Сейчас, не спешите, всему свое время. Надо вам пред¬
ставить, как шло развитие печатного дела. Доберемся и до
линотипа.
«Значит, он и правда ее отец», — решил Олег и не стал
дожидаться, пока экскурсия медленно обойдет цех ручного
набора. Он уже разглядел за стеклянной дверью большие ма¬
шины и направился туда.
В просторной комнате стояло несколько гигантских пишу¬
щих машин. Рабочие сидели возле машин на удобных си¬
деньях и, как обыкновенные машинистки, нажимали клави¬
ши с изображенио-м букв, изредка поглядывая на страничку
текста. Откуда-то сверху послушно сваливалась латунная
пластинка — «матрица» — и вставала в ряд, показывая на¬
борщику свой блестящий бок с маленьким очком контроль¬
ной буквы на нем, к ней пристраивались другие.
566

Время от времени набранный ряд матриц исчезал где-то
внутри машины, потом снова появлялся на свет; откуда-то
сверху, как большая рука, спускался металлический рычаг,
хватал матрицы, нес кверху. Они дрожали в металлической
«руке», но не падали. Наверху «рука» их отпускала, а другой
рычаг отправлял их в большой ящик, который назывался
здесь «магазином».
Олег стоял как зачарованный и не мог оторвать глаз от
металлической «руки». Скоро сюда пришли и остальные экс¬
курсанты. Олег стал прислушиваться к объяснениям инже¬
нера.
— Линотип, или, как мы теперь называем, строкоотлив¬
ная наборная машина, — очень умная машина, — говорил
он. — Посмотрите: вот в этом большом «магазине» находятся
все нужные буквы. Каждая имеет свое определенное место.
Когда линотипист нажимает клавишу, специальная штанга
ударяет по молоточку и вышибает из ячейки магазина нуж¬
ную пластинку с изображением буквы. Пластинки скатыва¬
ются и по линейке выстраиваются в ряд, — так образуются
строки из матриц. Если в ручном наборе вы видели выпуклое
изображение букв, то здесь изображение углубленное. Го¬
товая набранная строка идет в отливной аппарат. Здесь у нас
котел, в котором электричество подогревает сплав сурьмы,
олова и свинца. Сплав попадает в углубления, и буквы вы¬
пукло отливаются в них. Получается готовая отлитая строка
набора. Вот она.
Только теперь Олег заметил, что слева от клавиатуры вре¬
мя от времени сползает и встает в ряд блестящая, словно се¬
ребряная, пластинка с выступами. Кто-то из ребят ткнул в
нее пальцем, пытаясь поправить, но вскрикнул и быстро от¬
дернул руку.
— Что, кусается? — усмехнулся инженер. — Осторожнее,
справа строчки еще горячие. А вот слева они уже остыли.
Все ребята по очереди потрогали строчки и справа и сле¬
ва. Олег тоже попробовал. Строчки были горячие.
— А как же буквы разбегаются по местам? — спросила
Галя.
— Вот этот рычаг — верхний элеватор — захватывает
освободившиеся матрицы и нацепляет их на специально на¬
сеченную рейку. А каким образом они держатся на рейке и
как разбегаются по местам — подумайте.
Петр Алексеевич достал откуда-то металлическую пла¬
стинку с зубчатым вырезом сверху.
— Разглядите-ка ее получше, может быть, сами догадае¬
тесь?
Олег дождался своей очереди и внимательно осмотрел
567

пластинку с углубленным очком буквы «О». Потом он взял
следующую с буквой «Д» на ребре и внимательно оглядел
вырезы. Никакой существенной разницы между первой и вто¬
рой пластинками он не заметил. По какой причине буква «О»
пойдет в одно отделение, а буква «Д» — в другое, он дога¬
даться не мог. Молчали и ребята.
— Ну, что же, никто не сообразил? — с ноткой некоторо¬
го разочарования спросил инженер.
— А чего тут особенно соображать? И так ясно, — вдруг
спокойно произнес чей-то голос.
Все оглянулись. Позади Олега стоял Студенцов и, по сво¬
ему обыкновению, ухмылялся.
В руках веером, как карты, он держал несколько пласти¬
нок.
— А ну-ка, а ну-ка... — заинтересовался инженер, с любо¬
пытством приглядываясь к Юрке. Он даже раздвинул ребят и
пробрался к нему поближе.
Юрка, не двигаясь с места, подождал, пока инженер про¬
берется к нему, и только тогда вытянул одну руку с матрица¬
ми так, что вырезы пластинок резко выступили на свету. Пре¬
зрительно тыча пальцем то в один из них, то в другой и про¬
должая по-прежнему ухмыляться, Юрка пояснил:
— Насечка здесь разная. На одном выступ большой, а на
другом, вот он, поменьше. Здесь вырез глубже, а здесь по¬
мельче. Для каждой буквы свой вырез, как на английском
ключе.
— Молодец! — Инженер хлопнул Юрку по плечу. — Хо¬
роший глаз, верный. Техником будешь, помяни мое слово!
Все ребята с удивлением и некоторым уважением погля¬
дывали на Юрку. А он, будто не замечая всеобщего внима¬
ния, швырнул пластинки на ближайший стол, со скучающим
видом отвернулся, засунул руки в карманы и даже засвистел.
Инженер еще постоял возле него. Потом взял брошенные
на стол пластинки и принялся горячо разъяснять ребятам,
как маленькие, едва заметные вырезы на них позволяют
матрицам цепляться за «руку» верхнего элеватора и повисать
на рейке, ведущей их в «магазин», и, наконец, в нужный мо¬
мент безошибочно находить место и отрываться от рейки про¬
тив своего отделения в «магазине».
Олег слушал невнимательно. Он то и дело оглядывался
на Студенцова, который тоже не слушал мастера, отошел в
другой угол комнаты и весело беседовал с молодой работни-
цей-линотиписткой. Она что-то показывала ему пальцем, и
оба смеялись.
«Вот ведь как бывает. В классе думают, что человек ду¬
рак, а он, оказывается, умнее других! Только не хвастает этим
568

и дурачком прикидывается!» — думал Олег. И Юрка представ¬
лялся ему теперь интересным и немного таинственным. Даже
его наглая усмешка получила теперь у Олега свое объяснение.
Приходило на память и то, что Юрка сравнительно легко
справлялся с математикой, и то, что он обычно плохо успевал
по гуманитарным наукам и говорил при этом: «Не люблю
трепать языком», и то, что он чуть презрительно относился к
девчонкам, — все теперь приобрело в глазах Олега свое осо¬
бое значение и привлекательность.
Выйдя из типографии, Олег подошел к Юрке и, не зная,
с чего начать разговор, произнес заискивающим тоном, от
которого самому стало противно:
— А здорово ты сегодня всем нос утер!
— Подумаешь! — протянул Студенцов. — Пустяки все
это. Я ведь у дяди в часовой мастерской бывал частенько. Мо¬
гу любые часы разобрать и собрать.
— Здорово! А я и не знал, что ты механикой интере¬
суешься...
— Мало ли чего ты еще не знаешь! — неожиданно добро¬
душно улыбнулся Юрка и слегка ткнул Олега пальцем в
лоб. — Тебе что папа с мамой скажут, то и закон. Сам ты ду¬
мать не привык... А тем более действовать самостоятельно.
— А ты почем знаешь? — обиделся Олег и за себя и за
маму с папой.
— А вот знаю. По носу вижу. — Юрка теперь слегка
щелкнул Олега по носу.
Олег хотел дать Юрке «сдачи», но тот ловко увернулся
и побежал. Олег бросился вдогонку и, развеселившись, насел
на высокого Юрку сзади. Юрка попытался освободиться, но
не смог. Тогда он весело поднял руки и крикнул:
— Сдаюсь! Слезай, медведь, брюки выпачкаешь!
Дальше мальчики пошли вместе. Они расстались на углу
Бахметьевской. Юрке надо было идти направо, Олегу — на¬
лево. Олег ждал, что Юрка предложит пройти еще немного
вместе, он даже чуточку потоптался после того, как они про¬
стились. Но Студенцов широко зашагал в свою сторону и не
оглянулся.
ВОЖАТАЯ
В конце февраля в классе снова сменилась вожатая. Но¬
вую вожатую звали Верой. Это была девушка с маленьким,
слегка приплюснутым носом, светло-карими глазами и мягки¬
ми каштановыми волосами.
Олегу она понравилась быстрыми движениями, грудным,
569

без нарочитой бодрости, голосом и мягким украинским говор¬
ком.
Вожатая не стала собирать организационного сбора, не
обещала начать «интересную работу отряда», не надоедала
напоминаниями о галстуке. Она просто и естественно вклю¬
чилась в жизнь класса. Оставалась с редколлегией выпускать
газету, помогла Дожделеву разобраться в геометрии. Бывала
с ребятами на экскурсии, даже приходила по вечерам на ка¬
ток. Но особенно понравилась ребятам организованная Ве¬
рой веселая прогулка на дачные остановки.
И подготовка к ней была необычной.
— У кого из ребят есть дома валенки? — спросила Вера,
придя в перемену в класс.
Абсолютное большинство подняло руки.
— Теперь поднимите руки те, у кого их нет.
У четырех человек валенок не оказалось. Среди них был
и Олег.
— А кто из вас мог бы попросить у родителей вторую па¬
ру? — спросила Вера. Посчитала и осталась довольна. —
Всем хватит, — сказала она. — Вот что, послезавтра все
надевайте валенки и лыжные костюмы. У кого нет, пусть все
равно приходит. Валенки будут. Мы поедем лазить по
сугробам.
— Куда это?
— В лес. Кто-нибудь из вас бывал зимой в лесу? Нет?
Всем вам следует посмотреть это чудо. Да и разведаем, куда
в следующий раз на лыжах пойти. Надо готовиться к боль¬
шому зимнему походу.
Это было воскресенье.
Олег рано пришел к школе, но застал там чуть не полови¬
ну класса. Катя Михайлова была закутана в платок. Из-под
пальто виднелись синие лыжные штаны, заправленные в ак¬
куратненькие черные валеночки. Под мышкой она держала
большие белые валенки, всунутые голенище в голенище. Она
была похожа на деревенскую девочку.
Галя пришла в пальто и вязаной шапочке, из-под которой
кольцами выбивались темные завитки. Василий явился в од¬
ном лыжном костюме и в больших, видно отцовских, вален¬
ках.
Олег чувствовал себя неловко. Он опасался, что вожатая
предложит ему надеть валенки, которые принесла Катя Ми¬
хайлова. «Лучше в лес не пойду», — подумал Олег, но скоро
успокоился. Лишние валенки принесли несколько человек.
Вожатая собрала их все и принялась примеривать на каждого,
кто пришел без валенок. И Олегу, конечно, подошли самые
большие — белые, которые принесла Катя!
570

— Не надену я их! — заявил Олег надувшись.
— Это почему? — удивилась Вера. — Валенки хорошие,
тебе по ноге.
— Не хочу белые.
— Но остальные тебе малы будут!
— Все равно, эти не надену.
— Ну, что с тобой делать, — уступила Вера, — надевай
черные.
Черные и правда оказались маловатыми. Олег долго вти¬
скивал в них ноги и, когда надел, стал немного прихрамы¬
вать. Шумной компанией двинулись к трамвайной остановке.
— Лыжники, что ли? — спрашивали ребят прохожие. —
А где же лыжи?
— Пеший поход у нас! — отвечала за всех Галя.
«Разве это поход? — подумал про себя Олег. — Это про¬
сто прогулка».
Заснеженный лес был тих и торжествен. Белый снег... Бе¬
лые стволы берез, с темными мшистыми пятнами на коре...
Хмурые ели печально опускали тяжелые свои лапы до самой
земли. Здесь их занесло, закутало снегом.
— Сильно не рассыпайтесь по лесу, чтобы не заблудить¬
ся. Но походйте в разных направлениях и посмотрите следы
на снегу. Затем каждый доложит, что интересного он обна¬
ружил в лесу и каким маршрутом предлагает пойти на лыж¬
ную вылазку. Но не очень шумите. Может быть, птиц или жи¬
вотных каких заметить придется. Сигнал к отправке будет
такой...
Вера вынула из кармана обыкновенный спортивный су¬
дейский свисток и пронзительно свистнула в него три раза.
— Всем ясно? — прибавила она смеясь. — А теперь — ра¬
зойдись! Что вы топчетесь на тропинке, даром, что ли, всех в
валенки обрядила?
Ребята развеселились и полезли в сугробы. Наст был до¬
вольно прочным, держал хорошо, ноги лишь изредка прова¬
ливались.
Олег, не обращая внимания на боль в пальцах, зашагал
по сугробам, обгоняя других. Чем дальше он уходил в лес,
тем плотнее охватывала его величавая лесная тишина. Ско¬
ро окончательно стихли трамвайные звонки, не стало слышно
ребячьих голосов. Олег стоял один среди снежной тишины.
Изредка с ветвей срывались и падали, рассыпаясь снежин¬
ками, рыхлые белые хлопья.
Олег осмотрелся. Позади виднелась редкая цепочка его
следов. Деревья словно замерли в полной неподвижности.
Вдалеке краснели кусты шиповника, занесенные снегом.
Олег двинулся было к ним, но остановился. Впереди от¬
571

крылась небольшая поляна, сверкавшая таким чудесным,
ослепительным настом, что Олег не решился шагнуть даль¬
ше. Почему-то вспомнился ему сон, в котором Олег так же
шел по снежному полю и не мог догнать Василия.
Резкая трескотня сороки вывела Олега из задумчивости.
Вынырнув откуда-то из-за кустов, птица вдруг уселась посре¬
ди поляны. Подскакивала, трясла своим похожим на палку
хвостом, сверкала черно-белыми боками и косилась на Оле¬
га хитрым круглым глазом.
— Кш! Противная, наследила! — замахнулся Олег.
Сорока всполошилась, вскрикнула, подскочила, но тут же
снова опустилась* на прогалину.
«Нахальная птица», — подумал Олег. И ему показалось,
что сорока удивительно кого-то ему напоминает. Но кого, так
и не вспомнил.
Он не стал больше пугать сороку. Обошел поляну и ре¬
шил двигаться обратно. Ноги все еще болели. Он шел теперь,
почти не глядя по сторонам, то и дело останавливался и, как
журавль, поджимал то одну, то другую ногу. Пальцы горели
и ныли. От снежного блеска устали глаза. Хотелось присесть.
Вдруг впереди он увидел свежие следы. Кто-то прошел
здесь совсем недавно.
Олег заинтересовался, нагнулся над следом; ему показа¬
лось, что здесь прошел не один человек.
Так и есть. Тот, кто шел позади, не попал точно в след и
нарушил форму. А здесь кто-то пошатнулся и ступил в сто¬
рону.
Олегу понравилось «читать» следы на снегу. Воображая
себя разведчиком, он медленно и бесшумно пошел по следу.
Следы вели к большим елям, опустившим густые свои ветви
до самой земли. Здесь тот, кто шел позади, обогнал идущего
впереди и первый приблизился к елям. Должно быть, он трях¬
нул еловые ветви. Кругом виднелись упавшие комки снега.
Некоторое время следы шди рядом: один побольше, другой
поменьше. Вдруг Олег остановился. Он услышал голоса.
— А я и не обижаюсь, — произнес совсем близко голос Ка¬
ти Михайловой. — Я так и поняла, что ты не разговариваешь,
чтобы не сплетничали.
— Ты, может быть, думаешь, что я боюсь? — спросил дру¬
гой, такой знакомый Олегу голос Василия.
— Ну что ты! Знаю, что не боишься, — тихо ответила
Катя. — Ты дрался со Студенцовым и даже с Павловым.
А все зря.
— Почему же зря? Пусть не треплются.
— А сплетничают не они. Меня Галя уверяла, что Олег
здесь ни при чем.
572

Олег напряженно смотрел на колючие ветви ели.
— Больше некому было! — Голос Василия прозвучал же¬
стко.— Просто твоей Галине Олег нравится, вот она его и
выгораживает.
Дальше Олег слушать не стал. Круто повернувшись, он
зашагал обратно, со злостью приминая снег и машинально
стараясь попасть в большие следы Василия,
ВЕСНА
Однажды Олег, выйдя из дому, увидел, что из водосточ¬
ной трубы на цоколь дома падают быстрые прозрачные капли.
Олег посмотрел вверх. Голубое небо и яркое солнце обе¬
щали мороз. Но из трубы с нагретой солнцем крыши одна за
другой падали капли. Сбегая вниз, капли образовывали ру¬
чеек, который бежал по тротуару, растекаясь по натоптанно¬
му снегу. В маленьких выбоинах уже образовались яркие
голубые лужицы. В лужицах по очереди купались воробьи.
Один из них прыгнул на цоколь и, вытягивая шею и отряхи¬
ваясь, пытался принять душ прямо под трубой.
Олег постоял, посмотрел на капли, на застывающий ручей
и на воробьев. И вдруг подумал, что уже весна!
В школе Олега встретила оживленная суета.
— Вот он!—закричал Коля Раков и, подскочив к Олегу,
потащил его за рукав в угол, приговаривая: — Постой-ка,
иди-ка сюда, постой-ка!
В углу стояли ребята, окружив тесным кольцом Веру.
Вожатая улыбалась. С таинственным видом она спросила
Олега:
— Павлов, умеешь ты печь пироги?
Олег растерялся:
— Я? Конечно, нет.
— Так. А скажи-ка нам, сумеешь ли ты проявить изобре¬
тательность, сохранить тайну?
Вопросы так не вязались один с другим, что Олег запо¬
дозрил подвох и молча переводил глаза с вожатой на
ребят.
— Ты говори, не проболтаешься, если мы кое-что тебе
скажем?
— Это я-то?! — Олег презрительно оглядел всех.
— Вот это нам подходит, — рассмеялась Вера и тут же
посвятила Олега в тайну.
Оказалось, что седьмой «В» задумал отпраздновать Вось¬
мое марта не совсем обычно.
Решено было пригласить в гости Анну Михайловну, всех
573

мам и угостить их не только торжественными речами и кон¬
цертом, но и чаем с пирогами собственного изготовления.
Причем всё должны будут сделать мальчики, а девочки тоже
будут гостями. Решено все подготовить так, чтобы мамы и не
догадались.
— Хочешь принять участие в приготовлении ужина? —
спросила Вера.
— Я?! — изумился Олег. Ему дома не поручали даже очи¬
стить картофелину.
— Ну конечно, ты! Здесь мало кто умеет печь пироги, все
будут печь впервые...
— Нет, я не могу, — решительно отказался Олег.
— Хорошо, тогда ты принесешь чайные ложки, — объявил
Коля Раков и сделал какую-то отметку в своей записной
книжке. — Только смотри матери не рассказывай, для чего
тебе ложки. Придумай там что-нибудь.
Олег согласился. Он с интересом следил за распределени¬
ем необычных обязанностей. Прибавлялись все новые и но¬
вые хранители тайны. Девочкам Вера не разрешала даже
подходить близко, и они, обиженно и насмешливо поджимая
губы, собрались в противоположном конце класса.
Желающих готовить пироги оказалось все же довольно
много. Коля Раков составил длинный список поваров. Новее
они выражали сомнение в том, сумеют ли что-нибудь сделать.
— Вы отлично справитесь, — заметила Вера, просматри¬
вая список. — Я вам дам прекрасного консультанта. Чурно-
сова! —тут же крикнула она, обращаясь к группе девочек.
Галя, встряхивая кудряшками, подбежала. Пока Вера за¬
давала ей вопросы о хранении тайны, Олег с огорчением по¬
думал о том, что он, пожалуй, поторопился. Не следовало
ему отказываться от такого интересного дела, как приготов¬
ление пирогов.
Он подошел к Ракову и негромко спросил его:
— А ты не можешь меня переписать?
— Как — переиисать? — не понял тот, продолжая разби¬
раться в своих заметках.
— Перевести в повара, — вполголоса пояснил Олег и слег¬
ка покраснел.
— Нет, не могу, — отрывисто ответил Коля. — Поваров
теперь и так набралось слишком много. Больше никого запи¬
сывать не буду. Надо обеспечить сервировку. Послушай,
Олежка, принесешь, кроме ложечек, еще несколько штук та¬
релок?
— У нас нет тарелок, холодно отрезал Олег и отошел
от Коли.
В перемену Юра Студенцов поинтересовался;
574

— Ты будешь участвовать в этих детских забавах?
Олег все еще был раздосадован:
— Над всем, если захотеть, можно посмеяться. Почему
бы нам не угостить наших родителей чаем, хотя бы один раз
в году?
— О, какая поразительная сознательность! — насмешли¬
во протянул Юрка и отошел от Олега посвистывая.
Дома Олег стал соображать, как взять чайные ложечки,
чтобы мама не заметила и не задала бы лишних вопросов.
Он решил просто спрятать их с тем, чтобы Восьмого мар¬
та отнести в школу. Так он и сделал. Выбрал несколько штук
получше и спрятал в портфель, оставив в буфете всего две
алюминиевые.
Но за ужином мама заметила:
— Куда это задевались все ложки? Утром вымыла, сложи¬
ла в буфет, и уже все повытаскали. Сколько раз просила не
разбрасывать грязную посуду! И в кухне ни одной не вижу.
— Кому же их повытаскать, — удивленно проговорил
отец, — нас с Олежкой и дома не было...
Мама промолчала, но Олег слышал, как она еще долго
бренчала в буфете посудой.
Вечером, забывшись, Олег неосторожно вытащил из порт¬
феля учебники, и вместе с ними на стол со звоном высыпа¬
лись чайные ложечки.
Олег прикрыл их тетрадкой и испуганно оглянулся на ро¬
дителей.
Мать сидела на диване и шила. Отца не видно было из-
за развернутой во всю ширину газеты.
— Чем это ты там гремишь? — спросила мать, не отрывая
глаз от шитья.
— Это так, обыкновенные железки, — схитрил Олег.
— Опять начал всякую дрянь в портфель насовывать?
Уж пора бы отвыкнуть, в восьмой класс переходишь.
— Больше не буду, — отозвался Олег так покорно, что
отец выглянул из-за газеты и с удивлением посмотрел в его
сторону.
Теперь Олегу казалось, что ложки неудобно хранить в
портфеле. Он аккуратно сложил их и, завернув в бумагу,
спрятал в карман брюк.
В этот вечер Олег рано улегся и уснул безмятежным сном
человека, успешно справившегося с трудным делом.
Утром его разбудили осторожные голоса родителей.
— Оставь! — говорил отец. — Оставь как есть. Надо вы¬
яснить сначала* что к чему, а потом уже бить тревогу.
— Ты шутишь, Алексей! Может быть, мальчик поражен
клептоманией! Надо повести его к врачу. А что, если...
575

Тут мать так понизила голос, что Олег ничего не мог
услышать.
Отец недовольно хмыкнул, но, видимо, согласился.
— Сходи, если хочешь. Только поосторожнее, понима¬
ешь?
«О чем это они? — соображал Олег, все еще потягиваясь
в постели. — Что за болезнь у меня нашла мама?»
Когда он встал, родителей уже не было дома. Ложки по-
прежнему лежали в кармане, только брюки были слегка под¬
глажены.
Собираясь в щколу, Олег с интересом и удовольствием ду¬
мал о предстоящем празднике.
Коля Раков встретил его у самой школы.
— Все пропало, — с унылым видом сообщил он Олегу.
— Что именно?
— Эти ослы начали тащить из дому что ни попадя. Ма-
точкин приволок какое-то дорогое блюдо, а Семенов — хру¬
стальную сахарницу. Сейчас вожатая и все матери сидят у
директора. И твоя там.
— И моя? — поразился Олег. — А моя зачем?
— Уж не знаю. Может быть, ты уволок из дому всю ме¬
бель? — съязвил Коля.
— Нет, я как сказал, ложки принесу, так и принес, — хму¬
ро возразил Олег.
— Ну вот. Даже такого пустяка не сумел принести неза¬
метно.
У входа в класс Олег столкнулся с матерью. Она загля¬
дывала в дверь, и вид у нее был растерянный и виноватый.
— Олежка! — сказала она. — Я пришла тебя попросить,
чтобы ты после школы зашел за хлебом. Вот тебе деньги...
Олег обрадовался и удивился. Видно, мама приходила
в школу не из-за ложек. Но почему ее так обеспокоил
хлеб?
Ему все стало ясно, когда он узнал, что и другие мамы,
побывавшие в школе, также просили своих детей зайти пос¬
ле занятий за хлебом или в аптеку; и при этом, как заметил
Олег, многие из них улыбались также растерянно и чуть ви¬
новато. Вожатая тоже скоро вышла из кабинета, красная и
смущенная. Только мать Вальки Семенова долго еще оста¬
валась у директора. Скоро туда же вызвали и самого Валь¬
ку. Семенов потом рассказывал ребятам, что директор очень
вежливо попросил его вернуть матери хрустальную сахар¬
ницу.
— У меня нет • ее. Можете осмотреть парту, — твердил
Валька.
Валькина мать заплакала, а директор стал объяснять
576

Вальке, что для Восьмого марта не обязательно нужна такая
дорогая, может пригодиться любая сахарница. Но Валька все
не сдавался.
— Где я ее возьму? — бурчал он.
Тогда директор посоветовал Валькиной матери купить
для этого случая другую сахарницу, подешевле. Валькина
мать обещала и дала честное слово. Только тогда Валька
принес сахарницу. Он прятал ее в ящике для мусора.
Мать ушла, унося, как трофей, свою драгоценность, а
Валька долго ходил хмурый и на все утешения товарищей од¬
носложно бубнил:
— Я ее все равно разобью...
ВОСЬМОЕ МАРТА
Олег ожидал этого дня с нетерпением. Накануне Вера
предупредила всех поваров, что они должны явиться в пионер¬
скую комнату на производственное совещание. Олег под ка¬
ким-то предлогом тоже пришел и уселся в сторонке, стараясь
быть незаметным.
Производственное совещание вела Галя.
Возле нее лежала раскрытая поваренная книга, и девоч¬
ка, изредка заглядывая в нее, говорила:
— А то можно сделать рулет с маком или бисквитное пи¬
рожное. А еще слойки. Но, по-моему, лучше всего торт «Миш¬
ка». В книге «Мишки» нет, и его мало кто знает, но я его де¬
лать умею. Это очень просто: взять четыре яйца...
— Постой, Галя, — вмешалась в разговор вожатая. — Да¬
вайте сначала решим, на чем нам остановиться.
Но большинству поваров загадочный «Мишка» пришелся
по душе.
Галя оказалась неплохим инструктором. Она обстоятель¬
но объясняла ребятам, что надо проделать с яйцами, мукой и
сахаром, и при этом лицо ее было серьезным и сосредоточен¬
ным, будто она доказывала у доски сложную теорему.
Было решено, что каждый из участников бригады пова¬
ров принесет что-нибудь одно из всех необходимых для тор¬
та продуктов.
На следующий день Галя, принимая продукты, ахнула.
Каждый постарался: вместо двух яиц непременно тащил че¬
тыре, вместо стакана сахара выкладывал полкилограмма.
Галя строго отсыпала и отмеривала что следует, а излиш¬
ки приказывала нести домой. Разумеется, не обошлось и без
недоразумений.
577

Коля Раков сложил излишки яичных запасов в свой порт¬
фель и два урока подряд не позволял ребятам даже близко
подходить к своей парте.
— Осторожнее, не сделай мне в портфеле яичницу! —
кричал он и локтями, как курица крыльями, загораживал все
подходы.
На третьем уроке, когда надо было переходить из класса
в кабинет физики, Коля забыл о необычайной начинке в сво¬
ем портфеле. Он не смог устоять перед искушением и принял
участие в маленькой потасовке, возникшей у дверей каби¬
нета. И, уж конечно, главными орудиями боя оказались сум¬
ки. Коля размахивал своим портфелем с таким усердием,что
полившаяся из него желтая тягучая жижа оставила следы на
головах абсолютного большинства участников потасовки.
Коля опомнился, но — увы! — было уже поздно. По раскра¬
шенным головам можно было судить, что яичница в портфе¬
ле получилась болтуньей. До конца уроков Коля не решался
заглянуть внутрь портфеля. Он понес его домой, отставляя ру¬
ку в сторону, как женщины носят полное ведро, опасаясь
плеснуть на платье.
И все-таки праздник удался.
Олег вместе с другими мальчиками сдвигал в учитель¬
ской столы, накрывали их большими листами белой бума¬
ги — про скатерть ребята забыли — и расставляли разно¬
цветные тарелки и чашки. Стол получился нарядный.
Кто-то из ребят догадался принести и поставить посере¬
дине стола несколько горшков с цветами.
Повара вертелись в квартире сердитой сторожихи тети
Нюры. На этот раз она милостиво разрешила не только вос¬
пользоваться ее маленькой кухонькой, но снабдила мальчи¬
ков необходимой посудой.
Олег не раз бегал на кухню, чтобы посмотреть на пова¬
ров. Он с завистью следил, как ребята, подвязанные полотен¬
цами, «колдовали» над мисками и кастрюлями. Правда, Га¬
ля пожаловалась, что толку от них немного. Коля Маточкин,
взбивая белки, чуть не выплескал их на пол. Валя Семенов,
которому было поручено мелко нарубить орехи, превратил их
в муку, а когда Галя сказала, что теперь они для «Мишки»
непригодны, съел всю муку без остатка. Пришлось бежать
в магазин и покупать новую порцию орехов.
Так или иначе, но торт «Мишка» все же был готов и ров¬
но в семь часов вечера торжественно водружен между двумя
большими вазами с цветами.
Начали, собираться гости. Вера научила нескольких маль¬
чиков искусству принимать и рассаживать гостей. Главным
церемониймейстером оказался Семен Дожделев. Олег преж¬
578

де никогда не думал, что из Дожделева может получиться
отличный распорядитель.
Торжественное собрание и концерт прошли как обычно.
Только девочки показали новый танцевальный номер, кото¬
рый они готовили втайне от мальчиков.
Наконец Дожделев распахнул двери в учительскую и при¬
гласил гостей к столу. Мамы хором ахнули. Девочки зачири¬
кали, застрекотали, захлопали в ладоши, громко выражая
свое одобрение.
Олег стоял в сторонке и с необъяснимым волнением и бес¬
покойством следил за тем, как гости столпились вокруг сто¬
ла. «Наверно, места всем не хватит», — думал он, хотя сам
неоднократно пересчитывал приборы и поставил на всякий
случай несколько запасных.
Он следил, как его мать, улыбаясь, пробиралась на ука¬
занное ей место. Она надела сегодня свое лучшее шелковое
платье и тяжелые желтые бусы. Выглядела нарядной и кра¬
сивой. Олег был доволен. Он принялся рассматривать других
гостей.
Рядом с его матерью уселась мать Вальки Семенова. Она
строго оглядела стол и первая положила себе на тарелку
большой кусок торта. Потом взяла Олегову чайную ложечку
и, отломив кусочек «Мишки», отправила его в рот. Зажму¬
рилась, покачала головой и низким голосом громко объя¬
вила:
— Вкусно!
«То-то! А сахарницу свою пожалела», — неприязненно по¬
думал Олег.
По другую сторону мамы села круглолицая русоволосая
женщина. Она весело оглядывалась по сторонам и вдруг по¬
манила к себе кого-го пальцем.
К ней подошла Катя Михайлова. Женщина взяла Катю
за обе щеки и, повернув ее голову, что-то шепнула ей на ухо.
Когда их головы сблизились, Олег вдруг увидел, что и воло¬
сы их одного цвета, и проборы на голове сделаны одинаково.
Только у Кати за спиной висят тяжелые косы, а волосы у
женщины гладко заложены за уши и собраны в простой,
скрученный жгутом узел.
«Наверно, мать, — подумал Олег. — Что это она ей гово¬
рит? Может быть, на столе что не так?»
Но Катя, выслушав мать, слегка покраснела и легким кив¬
ком указала на кого-то.
Олег проследил их взгляды и увидел Василия.
Он стоял в стороне, заложив руки за спину, угрюмо по¬
глядывал на стол, на гостей и не выражал ни малейшего же¬
лания принять участие в оживленной суете.
579

Олег вдруг с острой жалостью подумал о Полине Кузьми¬
ничне. Неужели правда то, что рассказывала ему Галя?!
Он снова оглянулся на женщин. Теперь Михайлова что-то
говорила матери Олега. У мамы вид был суровый и сосредо¬
точенный.
«Наверно, про Василия рассказывает, — подумал Олег и
поежился. — Теперь дома непременно спросят, почему Васи¬
лий перестал у нас бывать».
Настроение упало. Олег осмотрелся, поискал глазами Га¬
лю. Ее не было видно. Он снова глянул туда, где только что
стоял Кузьмин. Василий исчез. Его не было ни среди гостей,
ни среди ребят, все еще не решавшихся усесться за стол. На
том месте, где только что стоял Василий, появилась высокая
фигура Юрки Студенцова. Рядом с ним стояла красивая да¬
ма в нарядном шелковом платье и с прической, над которой,
должно быть, немало потрудился парикмахер.
«Ну и ладно», — почему-то с облегчением подумал Олег
и пошел навстречу Студенцову.
НА ЗАДНЕМ ДВОРЕ
Весна обрушила на город потоки талых вод. Горы запест¬
рели желтоватыми промоинами. По улицам, бурля и запле¬
таясь в причудливые косы, неслись ручьи.
Водостоки не успевали перехватывать всю массу воды, и
она водопадами сваливалась по откосам, промывая неровный
булыжник взвозов, скользила по асфальту набережной и низ¬
вергалась в Волгу. Волга принимала все: и ручьи, и речуш¬
ки, и сточные воды из труб, и замусоренные потоки из овра¬
гов. Все выше вздымала она свои волны, накатывая на бере¬
га, заливая песчаные косы островов, наступая на прибрежные
стволы осокорей.
Нетерпеливые рыбаки уже смолили лодки. Отважные реч¬
ники на маленьких пароходах лавировали между тяжелыми
серыми льдинами.
На окраине города вода неслась по оврагам, смывая с
крутых берегов мусорные кучи, захватывая покосившиеся за¬
боры, плетни, даже молодые деревца, которые, словно деги,
неосторожно выбежали к самому обрывистому краю оврага.
Крупные волны ходили по поверхности этих вновь образо¬
вавшихся рек; захваченные половодьем доски и даже бревна
вертелись на них, как щепки.
Олег никогда прежде не подозревал, что весенние воды
могут так разбушеваться.
580

Буйство весны волновало и будоражило. Ребята то и дело
бегали смотреть на Волгу. В школе участились опоздания,
даже прогулы.
Вожатая приберегла к весне новую выдумку: она предло¬
жила организовать информацию о ходе половодья, выделила
нескольких сильнейших ребят в аварийную команду. Установ¬
лено было дежурство на набережных, и каждое утро перед
уроками дежурные вывешивали на доске объявлений особые
сводки. В них отмечался и уровень воды в Волге, и скорость
течения, и все нарушения нормальной жизни города, подме¬
ченные ребятами. От семиклассников в спасательную коман¬
ду входили Василий и Коля Маточкин.
Сводки дежурных пользовались в школе большой попу¬
лярностью, но аварийная команда долгое время не могла
найти себе серьезного применения.
— Ни одной спасенной жизни! Ни одного мало-мальски
героического поступка! — в шутку и всерьез сетовал Коля
Маточкин.
Однако среди школьников ходили упорные слухи, что у
команды все же были кое-какие заслуги. Однажды она сняла
с проплывающей мимо льдины чью-то козу, и при этом двое
из ребят свалились в ледяную воду и вымокли до нитки. Вся
команда занялась спасением пострадавших, заставила ребят
бежать в мокрой одежде до ближайшего медицинского пункта.
Потом все вместе раздевали их, сушили, натирали спиртом.
Когда вспомнили про спасенную и хватились ее, коза бесслед¬
но исчезла.
— Что же вы никому не рассказываете про вашу козью
эпопею? — спрашивал Олег.
— Да разве поверят? Никаких вещественных доказа¬
тельств. Коза-то пропала!
Теперь малейшие указания вожатой Веры выполнялись
охотно и весело. Правда, слово «отряд» почти не упоминалось.
Не было больше регулярных скучных сборов в классе, но, если
вожатая просила ребят собраться после уроков, приходили
почти все.
Вера звонила на заводы и в ремонтные мастерские, чего-то
грозно требовала или просила ласковым голосом. Иногда, ра¬
достно улыбаясь, бегала к директору подписывать какие-то
бумаги.
Однажды вместе с ребятами из седьмого «В» она притащи¬
ла в школу разрозненные детали старого мотоцикла, обещая
собрать их в кружке юных механиков и заверяя всех, что не
позднее как на будущий год «старик «харлей» будет на ходу».
Другой раз Олег видел, как Вера приехала на грузовике
с группой молодежи в одинаковых комбинезонах и сгрузила
581

на школьный двор настоящий авиационный мотор. Олег сам
помогал сгружать тяжелый мотор и слышал, как приехавшие
парни посмеивались над Верой и уверяли сбежавшихся школь¬
ников, что скоро весь их учебный аэродром ДОСААФ переба¬
зируется на их школьный двор.
Авиационный мотор окончательно покорил ребят. И только
Студенцов твердо стоял на своем, уверяя Олега, что все это—
и мотор, и мастерские, и кружок юных механиков — не более
как детские игрушки.
А на лето Вера намечала туристский поход. Ребятам было
доподлинно известно, что она упорно добивается разрешения
на этот поход. Ходили и такие слухи, что поход будет прове¬
ден на шлюпках. Может быть, удастся получить у судоре¬
монтников и старенький моторный катерок, но об этом почему-
то говорили шепотом и передавали друг другу как величай¬
ший секрет.
Олег чувствовал себя неуютно. Дружба с Василием была
разрушена, а новая налаживалась медленно, со скрипом и
где-то в стороне от всего класса.
Юрка нравился Олегу. Независимость и пренебрежитель¬
ная снисходительность взрослого к «мелкоте», его насмешки
над всем, что делалось в классе, ставили Юрку в особое поло¬
жение человека, смыслящего в жизни больше, чем другие.
Юрка был доволен, что Олег, отойдя от Василия, был не
прочь подружиться с ним. Но дружба эта была странной. Она
походила скорее на взаимоотношения строгого, но снисходи¬
тельного начальника со своим подчиненным. Юрка ни в чем не
хотел уступать. Он высмеивал и податливость Олега, и его
попытки отстоять свое мнение. Если Олег обижался и требо¬
вал равенства в отношениях, Юрка только посмеивался:
— Всегда кто-нибудь обязательно бывает главным. При
любых отношениях. Можешь ты верховодить? Нет. Мало ты в
жизни знаешь. Дома тебя водят за одну ручку, а в школе—за
обе: Да еще дополнительный ремешок надевают...
— Какой это «ремешок»? — обижался Олег, живо пред¬
ставляя себе эту картину.
— А очень простой. Сначала ты пионер. В школе тебе го¬
ворят: «Туда не ходи, этого не делай», а вожатый подпевает:
«Не ходи, не ходи, не делай, не делай». Теперь тебе охота в
комсомол вступить. А для чего? К ремешку привык: без ре¬
мешка не пойдешь.
— Ну, ты уж тут чего-то загнул...
— Ничуть. Ты мне отвечай, что ты можешь сам? Ну, отве¬
чай, что?
Олег в растерянности молчал. Ом никогда не задумывался
над этими вопросами.
582

— Вот молчишь и правильно делаешь, — резюмировал
Студенцов. — Ну что из тебя может получиться? Ну, допу¬
стим, пока что овца получиться может. А самостоятельного че¬
ловека из тебя не выйдет...
— Да ну тебя к черту! — злился Олег. Но потом почему-то
снова возвращался к Юрке. — Как ты смотришь на летний
поход на шлюпках? Здорово, а? — спрашивал Олег прия¬
теля.
— Не вижу ничего интересного. Опять за ручку. Только и
разницы, что не в школе, а на воздухе. Как собачонку, тебя
прогуливать поведут. Знаешь, этак, на поводке...
— Что же, по-твоему, хорошо?! — спрашивал Олег, и Юр¬
ка, ни минуты не задумываясь, отвечал:
— Плевать на всех. Жить, как тебе нравится. Идти в само¬
стоятельный поход. По своему маршруту, куда захочешь.
— А ты что, ходил? — старался подцепить Юрку Олег.
— Не ходил, но пойду обязательно, даже этим летом пой¬
ду или осенью..
— А родители?
— Что мне родители! Я человек самостоятельный. Они —
сами по себе, а я — сам по себе.
— А деньги? Ты ведь не зарабатываешь, живешь за их
счет? — пытался Олег сбить Юрку.
— До совершеннолетия должны меня содержать, если ро¬
дили. А подрасту, и без них обойдусь.
Олега даже пугала эта позиция Юрки. Сам он не мог себе
представить такого отрицания отца или матери. Иногда он с
ужасом думал о том, что кто-нибудь из них может умереть.
Но перед Юрой он стыдился обнаруживать свою любовь,
считал ее слабостью и боялся, чтобы Юрка открыто не вы¬
смеял ее.
Слушая рассуждения нового приятеля, Олег внутренне
протестовал и не соглашался, но никогда не мог подобрать
веских доказательств в опровержение Юркиных доводов.
В конце концов он начал делать все, что было в его силах,
чтобы только обрести эту заманчивую самостоятельность и
сбросить с себя ярмо подчинения правилам и порядкам, вы¬
работанным в школе и дома.
— Что с тобой происходит? — дивилась мать, выслушивая
дерзкие возражения Олега по самым пустяковым поводам.—
Ты становишься невозможным.
— Да что ты пристала? Уж какой есть! — Олег в глубине
души чувствовал, что незаслуженно обижает мать, но старал¬
ся не замечать этого. Пусть видят, что он уже не мальчик!
Все больше уходил Олег и от ребят. Даже в тех случаях,
когда классные дела по-настоящему интересовали его, он все
583

же старался держаться в стороне. С особым удовольствием
начал дерзить учителям и даже в кабинете у директора ухит¬
рялся сохранять на лице кривую усмешку.
— Ты, Олежка, может быть, учиться не хочешь?—допы¬
тывался отец.
— Не морочь ребенку голову, — решительно вступалась
мать. — Ты не учитываешь возраста!
Уйти из школы? Нет, это не приходило Олегу в голову.
Он просто хочет быть самостоятельным... А там посмотрим.
Все теснее сходился он со Студенцовым. Правда, они ред¬
ко бывали друг у друга. Юрка очень не нравился родителям
Олега. Он это, чувствовал и держал себя вызывающе.
— Не такой у тебя дружок был! — говаривал отец. — Не¬
удачную замену себе нашел...
— Вы не знаете Юрку! — защищался Олег. — Он лучший
механик в нашем классе!
— Ну, не знаю, какой он там механик, только смотри,
Олежка. Не нравится мне он. Какой-то он развязный, бесце¬
ремонный!
— Да просто он стесняется! Он же видит, как вы на него
волками смотрите...
— Кем же собирается стать твой механик?
На этот вопрос Олег ответить не мог. В их разговорах с
Юркой они никогда не касались будущего. Правда, Юрка
мечтал иметь свой автомобиль и яхту. Говорил он об этом,
как о чем-то вполне реальном и достижимом. И как-то ни¬
когда не возникало вопроса: каким образом ему удастся это
приобрести? Но больше всего мальчики говорили о кинокарти¬
нах или романах с приключениями. О других книгах Юрка
разговаривать не любил. Порой, когда Олег прибегал к нему,
с увлечением рассказывая о только что прочитанной книге,
Юрка, как холодной водой, обдавал его репликами:
— Что-нибудь идеологически выдержанное? Или мед на
патоке?
Но нередко, когда Олегу удавалось заинтересовать Юрку
вычитанными в журнале «Знание — сила» сведениями о счет¬
ных машинах и машинах-переводчиках, Олегу казалось, что
у них с Юркой очень много общего.
Скоро вожатая затеяла еще одно дело.
Однажды после уроков она, по обыкновению, явилась в
класс, пока ребята еще не успели рвануться к двери, и усади¬
ла всех на места.
— Я хочу предложить вам, ребята, приобрести, постоян¬
ную площадку для игр с мячом!
584

— Ура! — закричал во все горло ярый спортсмен и волей¬
болист Коля Маточкин.
— Тише, Коля, площадку еще надо будет построить.
— Построим, только отведите место! — радовались ре¬
бята.
— Место есть отличное. Но работы там порядочно.
Все притихли. А Вера подошла к двери и ввела в класс ма¬
ленького круглолицего мальчонку с белокурой челочкой над
бровями, в аккуратно повязанном новехоньком пионерском
галстуке.
Мальчонка остановился, не дойдя до стола, и растерянно
помаргивал, видимо с трудом преодолевая сильное смуще¬
ние.
— Вот, позвольте вам представить пионера из пятого клас¬
са Володю Дубинского. Он будет у нас производителем работ.
— Ого-го!
— Вот так прораб!
— А за мамину юбку уже не цепляешься?
— Давно ли соску бросил?
Долго еще ребята изощрялись в остроумии по адресу ма¬
ленького прораба. Но, к великому удивлению Олега, чем боль¬
ше насмешек сыпалось на белокурую голову мальчика, тем
серьезнее и сосредоточеннее становилось его лицо, и скоро от
его смущения не осталось и следа. Володя вытащил из нагруд¬
ного кармана карандаш, постучал им по столу. И, когда в
классе наступила относительная тишина, громко произнес:
— Имейте в виду, что инициатива постройки спортпло¬
щадки на заднем дворе принадлежит нам. Пятый «Б» пригла¬
шает вас на помощь. Если не хотите, мы можем пригласить
других. Но порядок пользования площадкой установлен уже
теперь: кто не строил, тому не играть. Это решение утвержде¬
но на совете дружины и подписано директором школы. Вот.
Невозмутимое спокойствие и удивительное достоинство,
с каким говорил этот малыш, стоя перед целым незнакомым
ему классом больших насмешников, воздействовало. Шум
прекратился, Коля Маточкин ответил за всех:
— Мы согласны. Что нужно делать?
Теперь в разговор вмешалась вожатая, которая сидела в
сторонке и с улыбкой следила за разворачивающимися собы¬
тиями:
— Сейчас мы все отправимся на задний двор. А там по¬
смотрим.
Олег не бывал во дворе с тех самых пор, как они подрались
с Василием. Весеннее солнце пригревало по-настоящему. Снег
уже сошел, обнажив каменистую землю с пучками прошло¬
годней пожелтевшей травы. Деревянная баррикада обнажи¬
585

лась полностью, и над сломанными досками и покалеченными
партами курился парок.
Баррикада была так велика, что поначалу казалось про¬
сто невозможным к ней подступиться. Маленький прораб вы¬
тащил из кармана рулетку и предложил Олегу промерить
длину и ширину двора. Олегу очень хотелось сделать это, но
потому ли, что Володя обратился к нему первому, или потому,
что Олег поймал на лету насмешливый взгляд Студенцова,
он отказался. Измерить двор взялся Коля Маточкин.
Другим ребятам прораб предложил начинать разбор бар¬
рикады:
— Часть досок относите в столярную. Там их примет кла¬
довщик. Только проверяйте как следует, не гнилые ли. Гнилое
дерево и мусор на носилках выносить за ворота. Завтра все
увезут на машине.
— Может быть, поломанные парты можно починить? —
спросила вожатая.
Прораб молча кивнул головой и, достав маленькую за¬
писную книжку, сделал в ней несколько пометок.
Началась работа.
С треском и грохотом вырывались из слежавшейся кучи
старые доски, стаскивались в угол двора парты. Катя и Галя
взялись за лопаты и нагружали щебень на носилки, подстав¬
ляемые Валькой Семеновым в паре с Семеном Дожделевым.
Пыль поднялась в воздух. Кто-то из ребят забрался на
самый верх баррикады и что-то кричал оттуда и размахивал
руками. Мимо Олега прошел Василий. На его плече лежало
несколько досок, и он, покачиваясь и приседая, тащил их к
мастерским. Следом прошел Коля Маточкин. Он баланси¬
ровал, стараясь не придерживать доски руками. Олег про¬
следил за ним и видел, как Коля, подойдя к мастерской, при¬
сел и, подбоченясь, ловко вдвинулся вместе с досками в от¬
крытую дверь.
С&м Олег не знал, за что бы ему приняться. Он ждал, что
маленький прораб подойдет к нему еще раз и даст новое рас¬
поряжение. Теперь Олег охотно выполнил бы любое. Но Во¬
лодя несколько раз прошел мимо, не замечая Олега.
.— Смотришь? — услышал Олег над ухом. — Пошли луч¬
ше домой.
Юрка Студенцов остановился рядом с Олегом, глубоко за¬
сунув руки в карманы щегольских брюк.
— Да я могу и поработать, — нерешительно возразил
Олег.
— Тоже мне работа! Пылищу подняли, дышать нечем.
Только перепачкаешься весь. Нужна кому-нибудь эта твоя
работа! Педагогические приемчики! Надо детишек чем-нибудь
585

занять, вот и придумали перелить из пустого в порожнее.
А ты обрадовался...
— Да нет, я и сам отказался. Этот шкет сунулся было,
да я его отшил.
— Ну и правильно. Пошли лучше в кино. У меня билеты
есть, мачеха на «Газовый свет» купила, в «Повторном».
Против такого предложения Олег устоять не мог.
— Все же хорошая у тебя мачеха! — заметил Олег, ко¬
гда они уже подходили к кинотеатру.
— «Хорошая»! Просто я иногда ей дома мешаю, она и на¬
ходит способы от меня избавиться, — заметил Юрка. — Но ни¬
чего, мы оба довольны.
И он сплюнул далеко в сторону.
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
Началось все настолько обычно и трафаретно, что Олег
совсем не беспокоился. Дома он сказал, что сегодня на совете
дружины получит рекомендацию в комсомол.
— А, — сказал отец, — значит, ты все же думаешь всту¬
пить в комсомол?
— Думаю, а что? — смутился Олег.
— Ничего. Просто я видел, с какой легкостью ты расстал¬
ся с пионерским галстуком, и подумал, что тебе больше нра¬
вится быть в серединке.
— В какой это «серединке»? — начиная сердиться, спро¬
сил Олег.
— А есть такая серединка в нашем обществе — о правах
говорить любит, о высоких материях. Критикнуть наши недо¬
статки сумеет, указывать другим любит, а взять на себя, как
бы это сказать, «лишнее» — не согласится. Тут как-то я в
трамвае ехал на работу. Вдруг посреди пути — остановка. Что
такое? Публика волнуется, на кондуктора наседает. Оказы¬
вается, проехал грузовик и обронил бревно. И лежит это брев¬
но поперек рельсов. Вот тут сразу и выяснилось, кто привык
передом идти, кто вовсе в хвосте, а кто в серединочке. Не¬
сколько человек вышли из вагона и сняли с рельсов бревно,
даже помогли на грузовик погрузить и борта получше закре¬
пили. Иные товарищи в вагоне остались. Пошучивали и рас¬
суждали на тему, сколько еще у нас беспорядков и как долго
еще нам придется порядок наводить, скольких людей нужно
еще перевоспитывать. Были и такие, кто просто кондуктора
обругал, слез и пешком пошел. Так ты, стало быть, не боишь¬
ся передом идти да пути расчищать? Это хорошо...
587

Теперь, на совете, Олег вдруг почувствовал, что он вол¬
нуется. Хорошо, что никто этого не замечает. Все спешат по¬
скорее закончить заседание и выбежать на улицу.
Председатель совета дружины Игорь Скворцов всегда де¬
ловито ведет заседание. Но сегодня и он торопится, произно¬
сит скороговоркой, как привычную формулу:
— Поступило заявление от Олега Павлова. Просит дать
ему рекомендацию в комсомол. Какие будут мнения?
— Дать!
— Конечно, парень хороший, чего там!
Члены совета дружины берутся за портфели. Теперь, ка¬
жется, вопросы все, можно разойтись.
Но Игорь Скворцов еще не закрыл собрания. Кто-то в
конце длинного стола поднимает руку. Олегу не видно кто.
— Просит слова председатель совета отряда пятого «Б»
класса. Говори, Володя.
Теперь Олег видит, как за столом поднимается маленький
прораб, вместе с которым семиклассники недавно разбира¬
ли баррикаду на заднем дворе. Олег вдруг начинает беспо¬
коиться.
— А я бы, например, рекомендацию Павлову не давал.
— Почему? — удивленно спрашивает сразу несколько го¬
лосов.
— Потому что он лодырь.
И Володя спокойно садится на место.
— Бездоказательно! Отметки у него неплохие!
— Какие факты знаешь?
Володя поднимается и говорит спокойно и веско:
— Факты есть. Он отказался участвовать в строительстве
спортивной площадки. Все работали, а он стоял и посмеивал¬
ся. А потом и совсем ушел.
— Был такой факт, Павлов? — обращается Скворцов пря¬
мо к Олегу.
Олег молчит. Только что при нем получили рекомендации
Коля Раков, Семен Дожделев, Валька Семенов и Галя. Все
шло гладко и спокойно. А разве у Семена Дожделева или
Вальки Семенова не к чему придраться? Надо бы набить мор¬
ду этому белобрысому прорабу.
— Кто еще хочет высказаться? Михайлова? Говори.
«Вот как, и Михайлова решила на мне отыграться?» —
В негодовании и смятении Олег едва сдерживается, чтобы не
вскочить со стула и не убежать.
— Я хочу сказать, что немного знаю Павлова. Он учится
в нашем классе. По-моему, он неустойчивый и очень поддает¬
ся влияниям. Это нехорошо. Но, мне кажется, рекомендовать
его все же надо, потому что комсомольская организация мо¬
588

жет на него воздействовать. Плохо только, что он дружит с
этим Студенцовым.
— Мы рекомендуем лучших, а не лодырей. Комсомоль¬
ская организация — передовой отряд молодежи, а не испра¬
вительный дом!—заговорил высокий худощавый девятикласс¬
ник из комсомольского бюро. Говорил он медленно, веско.
После его выступления в комнате на некоторое время стало
совсем тихо.
— А по-моему, все же комсомол должен и влиять, и вос¬
питывать, и вообще вмешиваться!—запальчиво выкрикнула
Катя.
Председатель постучал карандашом по графину:
— Тише! Михайлова, я тебе слова больше не давал, со¬
блюдай, пожалуйста, сама дисциплину. Есть еще предложе¬
ния? Нет? Будем голосовать?
— Голосуй, — негромко сказал кто-то.
— Кто «за», поднимите руки.
Олегу нестерпимо хотелось узнать, кто поднял руки. Но он
остался сидеть неподвижно. Не поднял глаз и тогда, когда
начали голосовать «против».
— Так, — негромко, изменившимся голосом произнес
Игорь и прокашлялся. — Прошу опустить... Итак, решено: от
рекомендации воздержаться. Предложить Павлову исправить
свое поведение и доказать, что он достоин...
Олег не дослушал. Рванув дверь, он выскочил в коридор
и, не оглядываясь, побежал к выходу. У двери он налетел на
Анну Михайловну.
— Постой, Павлов, где тут заседает совет дружины? Я хо¬
тела присутствовать, но меня задержали.
Олег не ответил и, махнув рукой, выбежал на улицу.
Он долго не мог решить, куда идти. Хотелось и побыть од¬
ному, и рассказать кому-нибудь о величайшей несправедли¬
вости, которая только что была совершена.
Как! Олега посчитали недостойным, а Вальку Семенова —
этого лентяя и двоечника, а Семена Дожделева — этого под¬
липалу— их признали достойными!
Нет. Домой идти невозможно. Отец, может, ничего не ска¬
жет. Он умеет даже не спрашивать ни о чем. Но мама!.. Нет,
Олег лучше согласен терпеть Юркины насмешки. Юрка выта¬
ращит свои круглые карие глаза, скривит толстые губы и ска¬
жет: «Они отказались надеть на тебя ремешок? Круглые иди¬
оты!..» Может быть, еще что-нибудь... Ну ладно.
— Оле-ег! Павлов! — услышал он вдруг.
Остановился, прислушался. Да, кто-то звал его по имени:
— Оле-ег! Постой! Подожди меня!
Позади бежала Галя. Должно быть, она давно уже догоня¬
589

ла Олега. Дышала шумно и порывисто. На голове не было
шапки. Черные локоны, взлохмаченные ветром, окружали
раскрасневшееся лицо.
Одной рукой Галя придерживала портфель, другой выти¬
рала взмокший лоб 'зажатой в кулаке вязаной шапочкой.
— Погоди-ка. Куда же ты пошел, чудак?.. Тебе совсем
не в эту сторону. Ой, задохнулась! Мне Катя сейчас расска¬
зала...
Олег вдруг вспылил. Что за девчонки! Не успеет что-то
произойти, как уже начинаются разговоры, сплетни, пересуды!
— Что тебе сказала твоя Катя? Что меня не приняли в
комсомол? Что я недостойный и не гожусь в такую благород¬
ную компанию?
— С чего ты взял? Почему ты так на меня кричишь? —
обиделась Галя.
— А ты мне не указывай, как себя вести! Не я к тебе при¬
шел, а ты. Чего тебе надо? — Олег чувствовал, что говорит не
то, но не мог остановиться. Вся досада, вся обида и боль, на-
копившиеся в сердце, прорвались и обрушились на Галину
голову.
— Мне ничего не надо. Я тебя искала,.потому что дума¬
ла — мы товарищи. Если тебе это неприятно, я могу уйти.
Галя еще раз провела шапкой по лбу и медленно отверну¬
лась от Олега. Она все еще стояла. Но вот она сделала шаг,
другой. Она уходила. Олег тупо смотрел ей вслед. Потом бро¬
сился вдогонку, схватил Галю за плечо, остановил:
— Послушай, Галя. Я сейчас не то говорил. Ты знаешь,
как мне обидно... Мы еще с тобой поговорим, потом. Ладно?
— Ладно, — ответила Галя, не глядя на Олега.
В ее голосе слышалась дребезжащая нотка, а темные глаза
подозрительно блестели. Но, может быть, всё это Олегу только
показалось, потому что Галя резко отвернулась и быстро по¬
шла, почти побежала.
Олег постоял в раздумье и медленно побрел к дому Сту-
денцова.
«Хорошо бы Юрка был дома один», — думал Олег. Сего¬
дня ему совсем не хотелось встречаться с Юркиными родите¬
лями.
Юркины родители производили на Олега впечатление
странное и неопределенное. Они не были похожи ни на кого
из родителей знакомых ребят.
Отец Юрки — инженер-машиностроитель, высокий, строй¬
ный мужчина, с бечно усталым красивым лицом — редко бы¬
вал дома. Мать Юрки рано умерла, и отец довольно скоро
590

Должно быть, Галя давно уже догоняла Олега.

женился на молодой копировщице. Таким образохм у Юрки
появилась мачеха.
Олег всегда с интересом рассматривал эту красивую жен¬
щину. Иногда он заставал ее дома в цветных пижамах и не¬
обыкновенных шуршащих халатах. Она казалась Олегу ге¬
роиней из какого-то заграничного фильма. Должно быть, это
же нравилось и Юрке. Даже в самых словах «моя мачеха»
он, видимо, находил прелесть необычайного и немного рисо¬
вался...
В представлении Олега мачеха должна быть непременно
злой и некрасивой. Елена Павловна была совсем другой.
Высокая, стройная, с рыжеватыми волосами, постоянно
взбитыми надо лбом в высокую прическу, она казалась скорее
старшей сестрой Юрки, чем его мачехой. Юрку она называла
почему-то «Жорой».
По-своему они были даже дружны.
Оба любили заграничные фильмы и детективные романы.
Часами могли они спорить, перебивая друг друга, о героях
фильмов и любимых актерах. Одеваясь в театр или в гости,
Елена Павловна советовалась с Юркой, какие надеть серьги,
или, уже одевшись, поворачивалась перед ним во все стороны,
чтобы Юрка посмотрел, хорошо ли сидит платье.
— Чулок набок съехал, — говорил Юрка, критически
осматривая молодую женщину, — и туфли надо было надеть
замшевые. Лакированные больше к шелку идут.
Олег дивился про себя разносторонним познаниям товари¬
ща. Но в Елене Павловне что-то всегда заставляло его сму¬
щаться.
— Вы, Олег, красная девица, — жеманно щурясь, говори¬
ла ему Елена Павловна.
— Просто он баб не любит, — с грубым цинизмом замечал
Юрка.
Й Олег краснел еще больше.
Елена Павловна делала строгое лицо, протяжно выгова¬
ривала:
— Жорочка! Что за выражения!.. — и поспешно скрыва¬
лась в своей комнате.
Однажды после ее ухода Юрка скверно выругался и до¬
бавил:
— «Жорочка, Жорочка»... А на самом деле, если мы с от¬
цом завтра подохнем, ей будет совершенно все равно... И да¬
же еще лучше. Она думает, я ничего не замечаю, а я все ви¬
жу, не маленький...
Горечь и озлобление, неожиданно прозвучавшие в словах
Юрки, больно отозвались в сердце Олега.
Шагая по тротуару, Олег еще .раз подумал,- что сегодня
592

было бы некстати встретиться с Юркиной мачехой. Но именно
она открыла Олегу дверь. Елена Павловна была в шелковом
халате. Она немного смутилась, увидев Олега:
— Ах, это ты! А Жоры дома нет.
Елена Павловна стояла в дверях и не приглашала Олега в
дом.
— Хорошо, — ответил Олег, — я зайду в другой раз.
Дверь захлопнулась, звонко щелкнув замком. Но Олег еще
долго стоял, глядя на блестящую пуговку звонка и на медную
дощечку с надписью «Студенцовы».
ПОИСКИ
Перед самыми экзаменами заболела Галя. Так и не при¬
шлось Олегу поговорить с девочкой. А так нужно было пого¬
ворить! То и дело возникали вопросы, и решить их можно бы¬
ло только с человеком, который не стал бы смеяться, даже
если вопрос и показался бы ему смешным. С Юркой это было
просто немыслимо. А с Галей, пожалуй, было бы можно. Но
Галя заболела.
До сих пор Олегу приходилось всячески скрывать свое
расположение к этой девочке от насмешливых Юркиных глаз.
И, несмотря на то что дружба их с Юркой все более крепла,
Олег никогда бы не решился заговорить с ним о Гале.
Вообще разговоры о девочках у них бывали редко, но все¬
гда носили какой-то неприятный характер.
Юрка рассказывал, например, что Алина Пылаева «лип¬
нет» к нему, что ему на нее наплевать, но, чтобы посмеяться,
он иногда говорит ей всякие глупости. Юрка смеялся й над
Фадиной, всячески поносил Катю Михайлову. Галю он заде¬
вал редко, очевидно заметив, что Олег избегает разговоров о
ней. Но однажды все же зашел разговор и о Гале. При этом
Юрка сморщил нос и протянул небрежно:,
— Об этой я тебе думать не советую. Таракан какой-то.
К тому же она, по-моему, татарка или армянка...
Олег был поражен этой новой для него оценкой людей и
не нашелся что сказать. Он стал глупо доказывать, что и по
фамилии и по имени Галя русская.
Тогда Юрка пристал к Гале с расспросами:
— Ты кто, татарка или армянка?
— И татарка, и армянка, — весело ответила Галя, — а
больше всего — русская.
— Это как же у тебя получается? — не без ехидства поин¬
тересовался Юрка.
20 Библиотека пионера, том IX 593

— А очень просто. — Галя теперь обращалась не к Юрке,
а к Олегу. — Мать у меня татарка, а отец армянин.
— Ас какой же стороны ты русская?—не унимался Юрка.
— А со стороны культуры. Знаешь, есть такое непонятное
для тебя слово. — И Галя снова стала обращаться только к
Олегу. — Мои родители выросли среди русских и не знают ни
по-татарски, ни по-армянски. А я и вовсе только русский язык
знаю, только русские книжки читать умею. Разве я не рус¬
ская? Вот тебе и получается: я и татарка, и армянка, и рус¬
ская.
— Ишь ты, больно просто у тебя получается... — начал
было Юрка, но покосился на подошедшую Катю Михайлову
и смолк.
Черные Галины глаза вспыхнули, как угли. Олег еще ни¬
когда не видал в них такого блеска. Галя вдруг подступила к
Юрке вплотную и, вытянувшись на носках, чтобы смот¬
реть прямо в Юркино лицо, проговорила медленно и раз¬
дельно:
— А тебе кажется, что татары хуже? А такие, как ты,
украшение для русского народа?
Юрка ничего не успел ответить. В разговор вмешалась
Михайлова:
— Ты напрасно, Галя, волнуешься. Такие, как Студен¬
цов, — не русские, не англичане и не французы. Никакой на¬
род его к себе не примет, потому что он международный ло¬
дырь и паразит.
Олег видел, как Юрка вдруг побледнел и сжал кулаки.
А Галя опустилась на полную ступню, заложила руки за спи¬
ну и покачалась перед Юркой с носка на пятку. Казалось,
она совсем не испугалась Юркиных сжатых кулаков. Медлен¬
но отвернулась, сверкнула глазами на молчавшего Олега,
взяла Катю под руку, и обе девочки, одна с русыми косами,
другая с темными шелковистыми колечками кудрявых волос,
медленно пошли прочь. Галя шла покачиваясь, будто притан¬
цовывая.
Юрка пустил вслед девочкам грубое ругательство. Но они
не слышали. Ругань не долетела до них.
Олег молча отвернулся и отошел от Юрки. На душе было
мутно, нехорошо...
Долго потом Олег хмурился и не мог забыть этой сцены.
Юрка заметил перемену и всячески старался восстановить
прежние отношения. Он даже начал иногда заговаривать с
Галей. Галя, забывшись, отвечала ему так же весело, как она
обычно разговаривала со всеми. Но иногда спохватывалась и
напускала на себя надменный и важный вид, цедила слова
сквозь зубы или не отвечала вовсе.
594,

Зато перед Олегом Юрка как бы невзначай начал даже хва¬
лить Галю. Хвалил ее волосы, глаза. А однажды объявил, что
Чурносова немного похожа на аргентинскую киноактрису Ло¬
литу Торрес.
Олег помалкивал. Он опасался быть откровенным с Юр¬
кой. Ему казалось, что Галя совсем ни на кого не похожа. Но
сравнение с Лолитой Торрес ему все же понравилось...
Теперь Галя в школе не появлялась. Олег стыдился рас¬
спрашивать девочек, чтобы узнать, что с ней. Однако он за¬
скучал. Прошла неделя, другая, и в классе стало известно,,
что Галя сдавать экзамены не будет. Скоро ее фамилия была
вычеркнута из списков желающих пойти в шлюпочный по¬
ход. Олег порадовался, что, по настоянию Юрки, не записался
в этот список. Может быть, Галя поедет в «Сосны»? Тогда
можно будет уговорить родителей послать туда и Олега. Юр¬
ка заранее объявил, что никуда из города не уедет, у него
свои планы. Значит, в «Соснах» его не будет...
Иногда Олег проходил по улице, где, как он слышал, жи¬
ла Галя. Он разглядывал дома, читал списки жильцов, но фа¬
милия «Чурносова» ему не попадалась.
Однажды на той же улице Олег нос к носу столкнулся
с Катей Михайловой. Девочка вышла из подъезда двухэтаж¬
ного каменного дома. На ходу застегивая пальто, она равно¬
душно взглянула на Олега и торопливо прошла мимо.
Олег принялся с интересом разглядывать дом. И вдруг в
окне второго этажа он увидел Галю. Она была закутана не
то в шаль, не то в одеяло и, прижимаясь лицом к стеклу, ве¬
село глядела на Олега.
Олег смутился, но не ушел. Оглянувшись по сторонам, он
даже вытащил руку из кармана и помахал Гале. Галя тоже
высвободила руку из-под одеяла и помахала Олегу, слегка
пошевеливая тонкими, длинными пальцами. Потом она опять
приблизила лицо к стеклу и стала что-то говорить, беззвучно
шевеля губами. Она, видимо, старалась произносить слова
так, чтобы Олег понял.
Но за стеклом Олег не мог разглядеть движения Галиных
губ, и ему казалось, что девочка произносит какие-то стран¬
ные сочетания звуков: «Ова-ва-ва-вам!»
Олег засмеялся и покачал головой.
Галя тоже засмеялась, и только теперь Олег заметил, как
она похудела и побледнела.
«Наверно, сильно болела, — сообразил Олег, — еще про¬
студится у окна!» — И Олег стал показывать Гале, что надо
получше закутаться в одеяло.
Галя опять рассмеялась и стала водить пальцем по стеклу.
Но едва она вывела на стекле большую букву «О», как чья-то
595

рука обхватила ее плечи, и Галя исчезла. Вместо нее в окне
появилась строгая седая женщина в очках. Потом за плечом
женщины снова мелькнуло смеющееся лицо. Галя тряхнула
кудрями и скрылась.
Олег поспешил сделать вид, что гуляет и совсем не смот¬
рит на окна второго этажа.
Наступали сумерки. Олег брел, сам не зная куда, и не
заметил, как очутился в каком-то темном переулке. Только
оступившись на немощеном тротуаре, он спохватился и,
повернув, зашагал по знакомым улицам к дому.
Он думал теперь о том, что нет у него настоящих друзей.
Ведь ни с кем теперь Олег не может быть откровенен, как,
бывало, с Василием. Дружба с Юркой остается какой-то
однобокой. А с Галей? Может быть, все же существует настоя¬
щая дружба с девчонками?
Олег снова припомнил ее лицо, прижатый к стеклу нос,
беззвучно шевелящиеся губы и тонкий палец, рисующий на
стекле большую букву «О». Олег засмеялся и неожиданно
для себя начал вспоминать строчки стихов. Как там? В его
голове в такт шагам зазвучали, запели строчки:
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.
Олег стал подбирать слово, которое позволило бы ему
срифмовать другой вензель: «О» да «П». Получалось плохо.
Ему захотелось самому сочинить стихи и послать их Гале по
почте. Даже подписаться можно: О и П.
Но сколько Олег ни старался, стихов не получилось.
А рифмы лезли самые нелепые: Галина почему-то хотела
рифмоваться только с «малиной», а дружба — с неподходя¬
щим словом «служба»...
СКУЧНОЕ ЛЕТО
Хотя все ждали экзаменов и так или иначе готовились к
ним, экзамены все же нагрянули внезапно и пролетели над
седьмым «В» как весенняя гроза.
Сплошным ливнем обрушились на головы ребят контроль¬
ные. Дополнительные опросы для выяснения отметок шли по
всем предметам. .Приходилось постоянно быть в полной бое¬
вой готовности, чтобы не попасть впросак в самом конце
596

четверти. Время от времени «молния» в виде двойки в кон¬
трольной поражала отдельных зазевавшихся семиклассников,
и они понуро отправлялись домой выслушивать запоздалый
гром родительского гнева, не забывая, однако, по дороге
обдумать хитроумные пути для смягчения непреклонного
сердца учителя.
Раньше Олег любил экзамены. Они заставляли его внут¬
ренне подтянуться, быть все время настороже и наготове.
Приходилось до предела напрягать память, чтобы выхватить
оттуда нужную дату, географический пункт, припомнить на¬
звание произведения. С математикой было проще, там надо
было только соображать.
Однако теперь экзамены показались ему вдруг утомитель¬
ным и ненужным делом.
Произошло это после случая с Люсей Роговой. Олег слы¬
шал, как Люся терпеливо и толково объясняла Наде Фадиной
доказательство той самой теоремы, на которой она потом на
экзамене провалилась. Смущены были все и более других —
экзаменатор: Рогова хорошо училась по математике...
К концу экзаменов ребята осунулись и побледнели. На
заключительном собрании сидели притихшие, слушали доклад
Анны Михайловны об итогах года.
«Круглых» отличников в седьмом «В» оказалось только
два человека — Катя Михайлова и Коля Маточкин. Коля,
кажется, сам этого не ожидал и ходил с видом немного расте¬
рянным.
У Василия в табеле были и пятерки и четверки. Юрка
Студенцов тоже был «круглым», но только троечником. Он
пустил по классу остроту о том, что среди всех «круглых»
есть еще разновидность круглых дураков, так он, слава богу,
к ним не принадлежит.
Олег насобирал в табель самых разнообразных отметок
и был рад, когда экзамены наконец кончились. С тайным зло¬
радством узнал он о том, что Пылаева останется на второй
год. При этом известии самые горькие слезы проливала Надя
Фадина, которая благополучно перебралась в восьмой класс.
Олегу казалось, что Надя способна выпросить себе двойку,
только бы не расстаться с Алиной.
Подводя итоги последней четверти, Анна Михайловна пре¬
дупредила ребят, что сможет утвердить список идущих в
шлюпочный поход только после экзаменов. Теперь этот спи¬
сок значительно подсократился. Не брали тех, у кого в году
было более двух троек. Пострадавшие толпой ходили за
Анной Михайловной и ныли. Другие бросились к вожатой. Ве¬
ра, опять же по секрету, сообщила, что эту операцию при¬
шлось проделать потому, что школе удалось достать только
597

четыре шлюпки и больше двадцати человек в походе участво¬
вать не смогут. Но она дала честное комсомольское и произ¬
несла его, как самую страшную клятву, положив руку на
маленький красный значок, что она этого так не оставит и что
в будущем году все желающие идти в поход — пойдут. Вера
даже пригрозила кому-то, что она напишет в Москву.
Олег про себя завидовал тем, кто остался в списках «шлю-
почников», как теперь именовались участники похода. Однако
он всячески старался не показывать заинтересованности. Но,
когда мать сообщила ему, что путевка в «Сосны» уже получе¬
на и можно выезжать, Олег принял это без обычной радости
и энтузиазма.
Этим летом ребята чаще бывали и в соседних колхозах.
Знакомились с хозяйством, иногда помогали колхозникам.
Но, к огорчению Олега, колхозный механик на машинном дво¬
ре не терпел присутствия городских ребят.
— Опять экскурсанты пришли! — ехидно замечал он и
категорически запрещал даже близко подходить к машинам.
Конечно, кое-кто ухитрялся все же посидеть на высоком сед¬
ле косилки или повертеть барабан веялки. Но все это было
совсем не то.
И на ферме удалось побывать только один раз. Посмотре¬
ли золотистых, только что поднявшихся на тонкие ножки
телят, больших красивых коров-холмогорок, даже огромного,
как носорог, быка Митьку. На ферме Олегу понравилось.
Добродушный шофер дядя Федя попросил ребят помочь ему
грузить на машины бидоны с молоком и наказал заведующей
фермой тете Насте непременно угостить помощников слив¬
ками.
Но в следующий раз ребятам не повезло: их встретила вы¬
бежавшая из коровника заведующая и, сердито взглянув на
обратившуюся к ней вожатую, крикнула на бегу:
— Да погодите вы с вашей экскурсией! С Пеструхой не¬
ладно!..
Олег бывал с ребятами в колхозе, бродил по окрестностям,
купался, играл в мяч и ходил вместе с другими в рощу.
Но все в лагере казалось ему не таким, как прежде, когда
бывал он здесь с Василием. Все выглядело теперь проще,
обыденнее, скучнее.
Валяясь на мягких хвойных насыпях или бегая за мячом
на волейбольной площадке, Олег не мог забыть, что двадцать
человек плывут сейчас по Волге на шлюпках или сидят у на¬
стоящего, походного, а не простого лагерного костра.
Мысленно он старался представить и проследить весь
маршрут похода. И впервые за все годы «Сосны» в это лето
Олегу не понравились.
'598

НА ВИНОГРАД
Осенью Олег с Юркой встретились, как старые друзья.
Теперь Олег почти усвоил Юркину манеру держаться.
Подолгу стоял перед зеркалом, проверяя, насколько правиль¬
но держат мышцы его лица высокомерную и презрительную
усмешку.
С той же усмешкой, но с тайной завистью слушал он рас¬
сказы ребят о походе. Шлюпочники были теперь центром вни¬
мания не только всего класса, но и всей школы. Загорелые,
гордые своим походом, они в десятый раз рассказывали охот¬
никам послушать, как сначала было трудновато, как болели
руки и спины, как однажды они все до нитки промокли под
дождем, но никто даже не чихнул, как в трех местах делали
большие остановки и помогали колхозникам на прополке
кукурузы, как Валька Семенов выловил на удочку огромного
леща, а Коля Маточкин, приготовляя яичницу, разбил яйцо с
цыпленком, как все они теперь отлично знают волжскую на¬
вигационную обстановку, как хорошо умеют грести. В заклю¬
чение рассказчики непременно показывали свои бицепсы, а на
ладонях настоящие матросские мозоли.
Галя все еще не возвращалась в школу. Говорили, что
родители увезли ее в Крым. Олег скучал, и, когда Юрка
однажды предложил ему устроить свой поход, Олег обрадо¬
вался.
— Куда? Когда?
— На виноград, — ответил Юрка коротко, но так вырази¬
тельно, что Олег вдруг ясно представил себе серебристо-зеле¬
ные виноградные листья и матово светящиеся в таинственной
зеленоватой тени тяжелые гроздья.
— Можно на Кавказ, а то и в Крым, — продолжал Юрка
тоном, будто уже держал в кармане билеты на поезд дальнего
следования. — Там виноград знаешь почем? Дешевле паре¬
ной репы. И море, понимаешь?
— Ты скажешь, — разочарованно протянул Олег. — Кто
это нас отпустит? Учебный год, и денег много надо...
— Эх ты, тютя! Побежишь к маме спрашиваться? Учебный
год всегда начинается в самый «бархатный» сезон. У меня ма¬
чеха в Кисловодск только в сентябре и ездит... Тут уж выби¬
рай что-нибудь одно: отметки или виноград. А денег надо
немного на первый случай. Я ведь тебе предлагаю не мягкий
купированный, а настоящий пеший поход с добычей продо¬
вольствия в пути. Время сейчас самое подходящее.
— Что? Пешком на Кавказ?! — Олега поразила смелость
и широта Юркиных. планов.
— А почему бы и не пешком? Ходил же Максим Горький
599

с одной палочкой! А кроме того, можно и не все время пеш¬
ком. И денег много не надо, чтобы каждый раз находить вы¬
ход самостоятельно.
Олег был очарован открывшейся перед ним заманчивой
возможностью. В самом деле: не мудрено идти в поход, орга¬
низованный для тебя школой, родителями, вожатым. Тут тебе
и продукты, и деньги, и транспорт — все как на блюдечке.
А вот так, самим, без денег, надеясь только на собственные
силы, — вот где настоящая проверка воли и характера! И по¬
том... Кто знает? Галя, говорят, тоже в Крыму...
Решено было, не откладывая, подготовить все самое необ¬
ходимое. Прежде всего, по мнению Юрки, нужно было «за¬
гнать» учебники.
«Вот и деньги на первое время. А кроме того, это все же
наши учебники», — не очень уверенно доказывал сам себе
Олег. Он сильно опасался, что ему придется что-нибудь брать
из дому потихоньку. Даже относительно учебников Олег за¬
труднялся: как же тащить из дому книги во внеурочное время?
Юрка посоветовал в день их выхода принести учебники в
школу. И отсюда, прямо со второго урока, они отправятся...
И этот день наступил.
С утра Олег не мог найти себе места. Мать казалась ему и
роднее и ласковее, чем обычно. Отца повидать не удалось. Ему
предстояло подводить баланс, и он ушел на работу раньше.
Олег слонялся по дому, подходил к окнам, бессмысленно
трогал предметы на столе.
— Что с тобой, Олежка, — наконец спросила мать, когда
Олег подошел к ней и прислонился головой к теплому пле¬
чу,— уж не болен ли ты? — И мать положила большую шер¬
шавую руку Олегу на лоб. — Жара нет. Но тебе что-то не по
себе, а?
Глаза матери пытливо и тревожно заглянули в лицо Олега.
Олег зажмурился и, обняв мать за шею, сказал ей на ухо:
— Со мной ничего, честное слово! Только ты на меня не
сердись.
— Ну, с чего ты взял, что я на тебя сержусь? Я, Олежка,
очень хочу, чтобы ты стал человеком. И надеюсь, что история
с рекомендацией тебя кое-чему научит...
Голос матери прозвучал печально и нежно.
Олег поспешно отошел к письменному столу. Все хотят
сделать из него настоящего человека! Но, пожалуй, Юрка
прав: пора отцепиться от материнской юбки...
Учебники не помещались в полевой сумке, и пришлось их
набить в старый отцовский портфель.
Стараясь быть незаметным, Олег выскочил из дому, поза¬
быв прихватить кепку.
600

Юрка ждал возле школы. Его учебники были собраны в
две равные стопки и аккуратно перевязаны шпагатом.
— Пошли, — сказал Юрка. — В школу можно не заходить*
Магазин Когиза открывается раньше.
В магазине почти не было покупателей. За прилавком стоя¬
ли молодые девушки-практикантки. Все они разом повернули
головы и посмотрели на вошедших. Олег смутился, а Юра
смело направился к маленькой откидной дверце, ведущей в
глубь магазина.
— Учебники здесь принимают? — мимоходом обратился
он к близстоящей практикантке.
— Здесь, — ответила девушка и опять посмотрела на
Олега.
Олег попытался спрятать свой набитый портфель за спину,
но это ему не удалось. Он сильно покраснел и молча пошел
следом за Юркой.
Юрий уже выкладывал свои учебники на стол перед высо¬
кой серьезной женщиной. Женщина бегло просматривала
каждый и откладывала в сторону. Одновременно она двигала
косточки на счетах.
— Двадцать четыре рубля семьдесят пять копеек, — ска¬
зала она Юрке. Подавая исписанный листок, прибавила: —
В кассу!
Юрка взял листок и, проходя мимо Олега, лихо подмиг¬
нул: «Не робей, видишь, как все просто!»
Олег подбодрился, шагнул к столу.
— Что у тебя? — строго спросила его женщина, поднимая
на Олега глаза.
— Учебники. — Олег старался сказать это возможно бо¬
лее небрежно, но голос прозвучал робко.
— Покажи, — предложила женщина, и Олег начал нелов¬
ко тащить из портфеля книги.
Женщина, не отрываясь, смотрела Олегу в лицо.
Когда учебники наконец неровной стопкой шлепнулись
перед ней на стол, женщина, сдвинув их корешки, быстро про¬
смотрела.
— Те же самые. Вы разве в одном классе учитесь? — спро¬
сила она.
— В одном... — чувствуя, что пол под ним колеблется,
ответил Олег.
— А почему ты сдаешь их? Учебники совсем новые. Разве
ты бросил учиться?
Неожиданные вопросы женщины сбивали Олега с толку.
— Бросил... — промямлил он, — то есть не совсем бросил...
— В какой ты школе учился? — перебила женщина.
Теперь Олег окончательно растерялся и не знал,, что ска-
601

зать. Его выручил Юрка, который уже получил деньги и, не
дождавшись Олега, вернулся в комнату.
— А вам какое дело? — небрежно произнес он за спиной
Олега. — Вам принесли учебники, ваше дело — принять. Со¬
всем не обязательно заполнять на нас анкету.
Женщина спокойно посмотрела на Юрку, потом пояснила,
обращаясь к Олегу:
— Видишь ли, я могу принять учебники, если вполне уве¬
рена, что они твои, понимаешь? А если ты их где-нибудь взял,
а выдаешь за свои, я принять их не могу. Вот почему я ино¬
гда спрашиваю детей и про школу и про класс.
Олег вспыхнул. Вот как, она принимает его за вора! Молча
стал засовывать книги обратно в портфель. От негодования и
оскорбления руки его дрожали. Учебники теперь почему-то не
помещались. Две книжки пришлось уносить из магазина пря¬
мо в руках.
Олегу показалось, что девушки за прилавком слышали
весь разговор и, провожая его глазами, насмешливо улы¬
баются.
Олег ускорил шаги и почти бегом вышел из магазина.
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
— В других магазинах учебники не принимают, — в раз¬
думье произнес Юрка, шагая рядом с расстроенным Оле¬
гом.— Ну, не беда. Все равно: так и так денег маловато.
— Куда же мне теперь их девать? — с горечью спросил
Олег, неприязненно глядя на книги.
— Бросим где-нибудь. Подумаешь, драгоценность! Впро¬
чем, бросать не надо. Наведут на наш след... Лучше утопить.
Олегу было приятно, что Юрка не посмеялся над его не¬
ловкостью, не пилил его за неудачу с учебниками. Но досада
на себя не проходила, и портфель, оттягивая руку, напоминал
тяжелую сцену в магазине.
Юрка широко шагал, спускаясь по Бабушкину взвозу к
Волге, и рассуждал вслух так, будто у Олега собственного
мнения быть не могло. Олег не обижался и покорно следовал
за Юркой, изредка перехватывая поудобнее тяжелый порт¬
фель.
Выйдя на набережную, Юрка спустился по лестнице и вы¬
шел на песчаный откос. Поглядывая по сторонам, он нашел
и подобрал два кирпичных обломка.
«Зачем они ему понадобились?» — подумал Олег.
Они шли все дальше вдоль воды, обходя вытащенные на
602

берег лодки, поеживаясь от прохладного ветра, дующего с
реки.
Волга была тихой, по-осеннему серой и холодной. Стайка
моторок веером расходилась от мостков.
Юрка вышел на мостки и влез в лодку. Молча взял из без¬
вольных рук Олега портфель, кое-как засунул в него остав¬
шиеся книги, не обращая внимания на подгибавшиеся стра*
ницы, затолкнул в портфель обломки кирпича и, оглянувшись
по сторонам, быстро, без плеска опустил портфель в воду.
Портфель сразу погрузился, а на поверхности воды булькнуло
несколько крупных воздушных пузырей.
Олег проследил глазами за темным пятном. Оно, покачива¬
ясь, медленно уходило на дно, а хвост из мельчайших воздуш¬
ных пузырьков все тянулся вверх.
— Так! — сказал Юрка, с довольным видом оглядываясь
вокруг. — Теперь на пристань.
Олег молча подчинился. Он чувствовал облегчение от мыс¬
ли, что Юрка действует по определенному плану и отлично
знает, что надо делать сначала, а что потом.
На пристани местного сообщения, несмотря на утренний
час, было многолюдно.
Попыхивая дымком, у причала стоял пароходик. Верхнюю
его палубу затягивал парусиновый навес. Пароходик разгру¬
жался.
Мимо ребят торопливо проходили люди с ведрами, мешка¬
ми, бидонами. Большие разлатые корзины с двумя ручками
были зашиты мешковиной. В прорези плетения виднелись
глянцевитые спелые помидоры.
Толпа постепенно редела, рассеивалась на широкой дере¬
вянной лестнице, ведущей на набережную.
Олегу показалось, что все люди чем-то очень похожи друг
на друга, у всех докрасна загорелые шеи и руки. Женщины, в
надвинутых на брови косынках, в пестрых простеньких пла¬
тьях, побрякивали ведрами или тащили плетеные зембели, из
которых выглядывали желтые дынные бока и лоснящиеся
яркой зеленью полосатые шары арбузов. Мужчины, в полот¬
няных брюках, в майках, шли усталой поступью, сгибаясь под
тяжестью мешков и корзин.
— Огородники, что ли? — гадал Олег. — Как их много!
Будто весь город за Волгой бахчи разводит. Наверно, до
работы на огород съездили... А может быть, из колхозов на
базар едут?..
Прибежал Юрка. Он взял два билета на переправу. В бли¬
жайшем ларьке купил буханку хлеба и сунул ее Олегу под
мышку. Поманив пальцем молоденькую девушку, катающую
по тротуару ящик с мороженым, купил две порции.
603

На пароходе было безлюдно. Ребята уселись на верхней
палубе, но скоро пронизывающий ветерок согнал их вниз.
В трюме было тепло. Здесь мороженое не казалось таким ле¬
дяным, и Олег с наслаждением стал грызть хрустящий
вафельный стаканчик, подлизывая скатывающиеся по паль¬
цам тяжелые маслянистые капли.
Пароходик, торопливо шлепая плицами, бежал поперек
Волги, огибая остров. Перед глазами Олега скользили желто¬
ватые волны реки. Пустынный берег с редкими деревьями и
кустарником быстро приближался.
Юрка сидел напротив на диване, глубоко засунув руки в
карманы темных брюк и вытянув ноги. Вид у него был спокой¬
ный и равнодушный...
Хорошо было сойти с маленькой пристани на вольный про¬
стор волжского берега! Постепенно проясневало. По небу еще
бежали облака, но уже широко раскрылась его холодноватая
синева.
Осень за Волгой почти не чувствовалась. Только не было
гнетущей пыльной жары да не тянуло купаться, несмотря на
то что солнце светило ярко, а вода теперь ласково перелива¬
лась голубым и синим.
Олег с наслаждением поглядывал кругом, ощущая по-но-
вому и широкий простор Волги, и зелено-желтые поросли
пойменной долины...
— Как же мы пойдем?
— Да пошли прямо по берегу. Мы ведь не по маршруту и
не по режиму.
*— А ты знаешь дорогу?
Юрка усмехнулся и пожал плечами:
— А какая может быть для нас дорога? Видишь солнце?
Тут — восток, тут — запад, а тут — юг. Волга куда течет? На
юг? Так и держи.
— Тогда по правому берегу надо идти.
— Это потом. А сначала лучше по левому. Здесь и народу
меньше и огороды. Вода на Волге спала. Можно прямо по
песку пойти.
— Ну, пошли!
И\ они зашагали по плотному, словно утрамбованному
влажному песку у самой воды. Солнце поднималось все выше
и начинало заметно припекать.
— Пить охота, — сказал Олег. — Зря только мороженое
ели...
— Пей сколько хочешь.
— А где?
— Вот чудак, а Волга на что?
Олег посмотрел на воду. Он никогда еще не пил прямо из
604

Волги, Мелкие волны тихо шлепали, набегая на песчаный
откос. На песке у воды темнела жирная нефтяная закраина.
Радужные мазутные пятна на воде лишили Олега всякого
аппетита.
— Может, ключ найдем?
— Ну, терпи тогда. Вон впереди заросли.
Но в зарослях ключа не оказалось. Была только узкая
полоска воды, по берегам густо заросшая тальником. Протока
преграждала путь. Ребята остановились. Откуда-то из-под ног
Олега выпорхнул кулик, легко перелетел на противоположный
берег протоки и деловито принялся разгуливать по песку,
изредка попискивая и сосредоточенно разыскивая что-то ме¬
жду камешками. На песке отпечаталась цепочка его следов.
— Вот тебе и раз! — сказал Юрка, осматриваясь по сто¬
ронам.
— Вброд можно перейти.
— Куда там! Завязнешь. Придется вдоль идти, в обход.
Но Олег уже закатал свои штаны выше колен и ступил в
желтую, мутную воду. Оказалось не глубоко и не очень вязко.
Юрка же снял брюки и, аккуратно свернув, перебросил через
плечо.
Перебравшись через протоку, путешественники попали в
густой тальник. С трудом продрались и вышли снова к Волге.
С облегчением зашлепали босыми ногами по сыпучему мягко¬
му песочку. Но скоро Волга скрылась из глаз, и снова на
ребят надвинулся остров. Без Волги стало неуютно и тревож¬
но. К тому же небо вдруг нахмурилось, стало грозить дождем.
Наконец остров остался позади, и перед глазами опять раски¬
нулся простор Волги. Но вода больше не синела ласково.
Хмуро глянула она на ребят большим серым оком. Поднялся
ветер, и по Волге заходили сердитые морщины волн.
— Опять протока! — устало пробормотал Олег, увидев
новые густые заросли тальника.
Он не ошибся: вода снова преградила ребятам путь. Новая
протока оказалась гораздо шире. В поисках брода пришлось
изрядно пройти до ее берегу, и все же при переправе измокли
до пояса.
— И откуда только берутся эти протоки да воложки! —
пробурчал Олег, когда они выбрались на заросший тальником
откос.
— Хорошо, что брюки не надел, — неопределенно отозвал¬
ся Юрка.
Вдруг кто-то заворочался в кустах, ломая ветки, дышал
тяжело и шумно. Олег опешил. Юрка тоже прислушался и
слегка отступил.
— Кто там? — спросил он шепотом, дыша в затылок Олега.
605

— А черт его знает, ворочается, как медведь. Сопит — на
той стороне слышно, — ответил Олег тоже шепотом. Потом
вдруг шагнул к кустам и громко закричал: — Эй, кто там, вы¬
ходи!
— Чего орешь, дура! — зашептал Юрка, дергая Олега за
руку. — У нас даже палки с собой нет.
За кустами сначала притихло, потом кто-то шумно вздох¬
нул, заворочался, и рыжая коровья морда, раздвинув кусты,
глянула на мальчиков большими добрыми глазами. Мальчики
захохотали. Юрка сломал ветку и замахнулся на корову. Она
мотнула головой, тяжело проломившись сквозь кусты, вышла
на прогалину и'принялась спокойно обнюхивать пожелтевшие,
спаленные летним зноем сухие стебли трав.
— Вот бы подоить, — предложил Юрка, осторожно подхо¬
дя к корове сбоку. — Видишь, вымя какое, небось в кустах
паслась все утро.
— Ну да, пожалуй, подоишь! Они только своих хозяек зна¬
ют,— усомнился Олег, с интересом, однако, наблюдая за ма¬
неврами Юрки.
Юрка сначала погладил корову по толстому, круглому, как
барабан, рыжему боку. Корова подняла голову и замерла в
неподвижности. Юрка, все так же почесывая рыжий бок, при¬
двинулся поближе. Потом быстро нагнулся и дернул за боль¬
шой розовый сосок. Струйка молока брызнула на траву.
Корова махнула хвостом и, как кнутом, хлестнула Юрку по
шее. Юрка отскочил и закричал:
— Но-но, стой, дура!
Корова наклонила голову и покосилась на Юрку печаль¬
ном карим глазом. Юрка снова начал чесать коровий бок и
осторожно придвигаться к вымени. Но корова, видимо, разга¬
дала злой умысел. Она подняла заднюю ногу и принялась по¬
чесывать себе живот, угрожая задеть раздвоенным копытом
вороватые Юркины руки. Юрка отступил.
— Ладно, пошли. Все равно не во что подоить, — сказал
он Олегу.
Выбравшись из кустов, повстречали мальчишку в подвер¬
нутых выше колен штанах и старой, прорванной на локтях
фуфайке. Мальчишка одной рукой размазывал по грязному
лицу слезы, а в другой его руке была крепко зажата само¬
дельная удочка.
Увидев ребят, мальчик шарахнулся в сторону, перестал
плакать, сердито нахмурился и отвел руку с удочкой за спину.
— Вот так рыбак! сказал Юрка.
— Ты чего ревешь? — поинтересовался Олег. — Крючок,
что ли, оторвался?
— Ну да, крючок! — неожиданно басом ответил мальчик, и
606

плаксивая гримаса снова перекосила его лицо. — Стану я
из-за такого дерьма реветь! Корова наша ушла. Ищу, ищу...
Я на озере сидел, она все тут ходила. Отец говорит, не пого¬
ним сегодня в стадо, в кустах попасется... А она у нас блудня.
— Эх ты, пастух! А корову твою угнали, мы видели,—
сказал Юрка.
Мальчик смолк и испуганно заморгал на Юрку.
— Врет он, шутит. Вон за этими кустами твоя корова. Ры¬
жая она? — спросил Олег.
Но мальчик, не отвечая, рванулся в кусты, все еще не вы¬
пуская из рук своей удочки.
Ребята посмеялись и отправились дальше.
— Что-то паренек про озеро говорил. Может, обходить
придется? — проворчал Юрка, когда они отошли от кустов.
Но озера впереди не оказалось. Была только новая прото¬
ка. Ребята начинали злиться. Выручило большое бревно. Оно
было переброшено в самом узком месте. Перебрались и долго
шли, продираясь через густой тальник. Наконец кусты пореде¬
ли. Перед ними снова была вода, и уж не узкая протока, а
широкая воложка. Повернули назад и опять вышли к воде.
Взяли резко вправо — услышали пароходные гудки. Снова по¬
казалась в просветах деревьев Волга.
— Мы попали на остров, — догадался Олег.
— Вот черт! Такая узкая протока отделяет такой громад¬
ный остров! Зря дорогу у мальчишки не спросили.
— Остров специально для нас, необитаемый, — невесело
пошутил Олег. — Ведь мы теперь с тобой робинзоны!
— Да, робинзоны! — раздраженно повторил Юрка. — Ро¬
бинзону хорошо было: сиди на своем острове со всеми удоб¬
ствами — и все. А нам вот придется возвращаться к нашему
бревну. Сколько времени зря протопали!
— Я думаю, дальше так идти нет смысла, — возразил
Олег. — Из песка ног не вытянешь, через тальник не проде¬
решься. А главное — протоки будут нас путать без конца.
Давай перебираться на правый берег.
— Ха! Легко сказать «перебираться»! На этой коряге,
что ли?
— Ну, тогда надо уходить от Волги. То ли дело на проез¬
жей дороге! Ровно, гладко!
— Ровно-то ровно... — Юрка почесал в затылке. — А на¬
правление? Все же Волга — наш главный ориентир.
— Небось и спросить можно.
— Ну нет. Это не годится. Не люблю я лишних разгово¬
ров, — поморщился Юрка. — Пока можно, пойдем берегом.
Олег остановился и хмуро посмотрел на солнце. Оно кло¬
нилось к закату.
607

РОБИНЗОНЫ
Если бы Олега впоследствии спросили, где они шли и что
видели, он припомнил бы только нескончаемые полоски песка,
кое-где проросшего широкими, как гусиные лапы, серебристо¬
зелеными листьями и острой, колючей травой. Изредка берег
приподнимался, и тогда над песчаными обрывами темнел
ивняк и возвышались корявые осокори.
Мальчики упрямо шли берегом, чтобы не сбиться с пути.
То там, то здесь пролегали узкие протоптанные тропинки,
и Олегу казалось, что они идут по обжитым местам. Но людей
не было видно.
Ночь застигла их посреди просторной пойменной долины с
редкими стогами сена. Перекусив остатками хлеба, ребята ра¬
зыскали подходящий стожок, разрыли сено и забрались в душ¬
ную пахучую пещеру.
Олег долго вертелся и не мог успокоиться: сухие стебли
кололи уши, забирались за воротник, йогам было холодно.
Олег вертелся до тех пор, пока Юрка не прикрикнул на него.
Тогда Олег успокоился, свернулся калачиком и стал думать
о доме.
Что сейчас там делается? Небось все переволновались,
особенно мама! Ведь он не оставил даже записки. Бестолково
получилось: забыл кепку, вышел в одной рубашке, даже курт¬
ки не прихватил. «Идиот, — подумал Олег. — Не догадался:
днем тепло, а по ночам продрогнешь!..»
Юрка лежал рядом; его дыхание было спокойным и ров¬
ным.
...Утро пахнуло туманной холодной сыростью, и Олег, вы¬
бравшись из теплой своей пещеры, никак не мог согреться.
Юрка исчез, но скоро вернулся и принес две дыни и несколько
штук помидоров. Хлеба не было, и они позавтракали дыней.
От помидоров Олег отказался: как же их есть без хлеба и без
соли?! Откусывая холодную дынную мякоть, Олег невольно
подумал о том, что самостоятельный образ жизни получается
пока что довольно-таки неказистым.
Туман рассеялся, и выглянувшее солнце окрасило все кру¬
гом в золотисто-розовые тона. Вода заблестела, заискрилась.
Олег больше не ощущал холода. Унылое однообразие поймен¬
ной равнины не позволяло ребятам судить о пройденном рас¬
стоянии. Олег предложил Юрке намечать себе в отдалении
ориентиры и заранее прикидывать количество шагов. Игра по¬
нравилась. Скоро они так набили глаз, что расхождение по¬
лучалось всего в несколько шагов. Тогда игра стала надое¬
608

дать. Шагали тяжело, проваливаясь в песок. Юрка предложил
наметить последний ориентир и сделать привал. Впереди тем¬
нел густой кустарник.
Ребята подбодрились, зашагали веселее. Число шагов до
кустарника получилось разное. Начали спорить, но тут же оба
смолкли. Рядом с кустарником, прямо на песчаной прогали¬
не, темнела палатка.
Ребята остановились.
— Эй, есть кто? — негромко окликнул Юрка.
Никто не отозвался. Мальчики подошли поближе и снова
окликнули хозяев. Ни звука!
Юрка смело подошел к палатке, откинул полог у входа.
Олег тоже заглянул внутрь.
В палатке был полумрак. Деревянный настил был засте¬
лен ветвями и сеном. Небрежно брошенное на сено одеяло,
немытый котелок свидетельствовали о том, что хозяин недав¬
но покинул помещение.
— Рыбак, — задумчиво произнес Юрка. — Наверно, где-
нибудь с лодкой. А может быть, снасти проверяет.
— Наверно, — согласился Олег, с любопытством огляды¬
вая незамысловатое хозяйство.
В углу что-то было сложено и прикрыто газетой. Это ока¬
зались продукты: мешочек с пшеном, две банки консервов,
картошка, полбуханки хлеба, лавровый лист и несколько ко¬
робок спичек.
— Не богато, — подвел Юрка итог осмотру, — однако па-
заимствовать придется. Ты постой здесь, а я проверю, далеко
ли ушел хозяин.
Юрка исчез, но скоро вернулся и скомандовал:
— Давай!
— Не надо бы. От города далеко. Может, человек в
отпуск порыбачить приехал, — не очень уверенно вступился
Олег.
— Вот и пусть рыбку покушает. Мы у него много не возь¬
мем: баночку консервов и хлеб. Пшено и картошку оставим.
А спички поделим пополам.
Такое «добросовестное» решение немного успокоило Оле¬
га, тем более что надпись на консервной этикетке «Тушеное
мясо» вызвала такой бешеный аппетит, что в животе Олега
заурчало. Он сам прихватил банку с тушенкой. Было и про¬
тивно и страшно. Все сразу подчинилось одной мысли: «Надо
уходить».
Ребята осторожно двинулись вдоль берега, приглядываясь
к следам на песке.
Они выбрались из кустов и свернули в сторону от воды.
Привал откладывался. Надо было уйти подальше от палатки.
609

Только сделав порядочный крюк, они снова повернули к
Волге.
По-прежнему кругом не было ни души, хотя время от вре¬
мени попадались огороды.
На одном из них ребята вдруг увидели темное пятно на
фоне голубого неба. Издали они не могли разобрать, что
именно перед ними. Это мог быть и человек и скотина. Реши¬
ли подойти ближе. Скоро можно было разобрать, что это, ско¬
рее, человек. Но он был странно высок и неподвижен.
— Чучело!—догадался Олег.
Они подошли. Действительно, это было чучело. На высо¬
ком шесте укреплена поперечная палка, и на ней, как на ве¬
шалке, болталась, развевая полы и покачивая рваными рука¬
вами, старая ватная куртка-полупальто. Темная, грязная вата
вылезала из многочисленных дыр и прорех, торчала космами
в разные стороны. На верхушке шеста был укреплен клок се¬
на и на него нахлобучена фуражка, похожая на старинный
картуз, с переломленным пополам блестящим козырьком.
Чучело было поставлено посреди низких и ровных, словно
причесанных, грядок. Должно быть, хозяева любили и берег¬
ли свой огород.
Полюбовавшись на чучело, Олег повернулся, чтобы идти
дальше. Под ложечкой сосало. Хотелось поскорее открыть
консервную банку с тушенкой.
— Постой, — сказал Юрка. — А ну-ка примерь эту мо¬
дель.— И Юрка потянул пальто за полу.
— Ты что, с ума спятил? Стану я надевать на себя всякую
дрянь! — обиделся Олег.
— Чудак! Это все на солнце и на дожде было, и вымылось
и высушилось десять раз. Смотри-ка, куртка теплая. А ты
вечерами мерзнешь. Кто тебя здесь увидит? А увидят, еще
лучше, пожалеют, поесть дадут. А мы жалобную историю рас¬
скажем, что сироты, к бабушке пробираемся.
Олег развеселился и, стянув куртку с чучела, надел на
себя. От старого ватника пахло землей и пылью, но прогретая
солнцем рвань приятно охватила плечи.
— Красота! — сказал Юрка и фальшиво затянул: — По¬
дайте, граждане, на пропитание!..
Олег.запахнул полы и, съежившись, сделав плачущее лицо
и раскланиваясь перед высокими подсолнухами с оборванны¬
ми шляпками, подхватил:
— Пожалейте сиротинушку горемычного...
Оба долго хохотали. Юрка сбил с чучела фуражку и на¬
хлобучил ее Олегу чуть не до самого носа.
— Вот, теперь хорош. Пошли дальше, Робинзон!
— Дальше не пойду, — объявил Олег. — Привал!
610

КАРТОШКА
На пятый день путешествия Олег вполне освоился со своим
новым одеянием. Днем он снимал куртку и скатывал ее, как
солдаты скатывают шинель, брал под мышку и тащил.
Сверток надоедливо оттягивал руку, днем от него было невы¬
носимо жарко. Но приходилось терпеть. Ему накрепко запо¬
мнились первые холодные ночи. Юрка тоже перестал посмеи¬
ваться над курткой. По ночам она им обоим служила одеялом.
Мальчики чувствовали усталость. Ноги ныли, отказывались
шагать по сыпучему песку. Окрестности повторялись с пора¬
зительным однообразием.
Наконец было решено уйти от Волги и найти проселочную
дорогу.
И вот они уже далеко от Волги. Она теперь только изредка
появлялась в просветах между холмами и сверкала в лучах
солнца, как огромный стеклянный осколок. Но и плотно ука¬
танная проселочная дорога теперь казалась утомительно скуч¬
ной и однообразной.
Прелесть первых дней путешествия померкла. Надоела
неотвязная забота: как и где добыть еды. Особенно лишал
Олега душевного равновесия способ добычи еды на чужих
огородах. И сама еда была однообразной до тошноты.
«Вот тебе и виноград! — с усмешкой думал Олег. — Те¬
перь бы хлеба краюху! Или супу горячего...»
И дорога оказалась не так уж проста. «Иди по Волге, и
все тут», — эти легкомысленные заверения Юрки теперь вы¬
глядели смешными и наивными. И все же признаться открыто
в том, что поход становится ему не по душе, Олег пока не ре¬
шался...
Они шли вдоль огородов и поглядывали, не попадется ли
им картофельное поле. Мучительно хотелось есть. В карма¬
нах у Юрки бренчали спички, и Олег живо представлял себе,
как запылает в костре сухой тальник, как будут они выгре¬
бать из горячей золы сморщенные горячие картофелины с по¬
черневшими душистыми бочками.
Картофельное поле открылось перед глазами внезапно.
Ровные борозды тянулись к горизонту и сходились там, обра¬
зуя сплошную темно-зеленую массу ботвы. Кругом — ни
души!
Олег бросился вперед, ухватился за толстые, начинающие
сохнуть стебли и вытащил из земли тонкие корешки с прице¬
пившимися к ним тремя картофелинами.
— Только три! Как мало. Зырастили тоже, колхознич¬
ки!..— сказал Юрка и дернул следующий куст.
На нем оказалось две небольших.
611

Ребята повыдергали с десяток кустов, прежде чем пришли
к заключению, что картошки достаточно.
Уже предвкушая рассыпчатую мякоть печеного картофеля
и сокрушаясь о том, что не прихватили соли, ребята с нетер¬
пением шуровали в костре.
И только было они собрались попробовать первую кар¬
тошку, самую меньшую из всех, как глухой голос с хрипотцой
произнес за их спинами:
— Хлеб да соль!
— Ни того, ни другого как раз и нету, дорогой Пятница! —
не растерялся Юрка.
Олег от неожиданности выронил картофелину и поспешно
оглянулся. Перед ними стоял высокий старик в стеганом ват¬
нике, похожем на Олегову куртку. На голове у старика был
надет потертый меховой малахай. За спиной виднелось дуло
старой двустволки.
— А и нету, этак все одно не отвечают. Надобно сказать:
«Просим милости». И не пятница нынче, а середа.
Юрка захохотал, а Олег весело сказал:
— Милости просим, — и палочкой выгреб в сторону еще
две картофелины.
— Не готова, погодь маленько, не торопись, — посовето¬
вал старик, скинул с плеча двустволку, одернул ватник и
уселся.
— А ты почем знаешь? — спросил Юрка, с интересом раз¬
глядывая неведомо откуда взявшегося старика.
Старик уселся поудобнее, пристально поглядел на Юрку и
ответил:
— Вот ты в городе живешь, а обхождению не научился.
Пошто меня тыкать? Я вроде и постарше тебя, и тебе вовсе не
знакомый.
— А почему, дедушка, вы про картошку знаете, что не го¬
това? — попытался Олег выручить товарища.
— Очень мудрость проста. Блестит кожурка — стало быть,
сыровата еще, погодить надо. А чуть пойдет по ней кожица
складочкой — тащи!
Старик выкатил картофелину, покатал ее в грубых, заду¬
белых ладонях, надкусил прямо с кожицей и полез в карманы.
Долго шарил то тут, то там, наконец вытащил серую тряпицу
со слабыми признаками розовых цветочков и, раскрутив замо¬
танный узелок, разложил ее на траве. В сморщенной середи¬
не лежала щепоть крупной желтой соли.
Старик двумя пальцами с коричневыми от табака ногтями
прихватил соль и, густо посолив картофелину, отправил ее в
рот. Замотал головой, раза два выдохнул воздух и принялся
жевать.
612

Олег вопросительно посмотрел сначала на тряпочку с со¬
лью, потом на деда. Тот кивнул головой и что-то сказал.
Горячая картофелина во рту помешала ему, и у деда вы¬
шло что-то вроде:
— Гу-гу-гу...
Олег прихватил соли и передал Юрке. Теперь робинзоны
вместе с Пятницей сидели у гаснущего костра и молча на¬
слаждались.
Поев, дед свернул свою тряпицу, спрятал в карман, кряхтя
поднялся с земли, взял в руки двустволку и скомандовал:
— Ну, айдате за мной.
Олег смутился. Он не знал, как понимать этого чудного
старика: шутит он или говорит серьезно.
Но старик, видимо, не шутил.
— Да ты что, дед, очумел? — спросил Юрка. — Нам надо
дальше идти, куда мы с тобой потащимся?
— В правление, вот куда. Блудить умеешь, умей и ответ
держать. Картошку-то нашу копали. Надергали, поди, кустов
пятнадцать, бестолочь! Тут и одного куста хватило бы.
Ребята молча переглянулись. Юрка косился на двустволку
и сердито шмыгал носом. Олег окончательно растерялся. Он
не мог понять, как это дед посидел у костра, поел картошки,
даже угостил их солью, а теперь, угрожая ружьем, тащит их
куда-то в правление!
— Айдате, айдате! — повторил дед и повел дулом в сто¬
рону, куда, видимо, надо было идти.
Ребята медленно поднялись с земли.
— Присыпьте костер землицей, — скомандовал дед.
Мальчики повиновались. Когда все молча проходили мимо
вырванных и уже сникших кустов картофеля, дед остано¬
вился.
— А ну, собирай картошку! — снова прикрикнул он на ре¬
бят.
— Какую? — не поняли они.
— Которую в земле пооставляли, курицыны дети! Только
жрать ваше дело, а как хлеб растет — это вас не касается?
И дед сам по-молодому присел на корточки, положил ру¬
жье рядом и запустил глубоко в землю свои широкие, как ло¬
паты, заскорузлые ладони. Он покряхтел, покопался и вдруг
вынул обе руки и вынес на поверхность полную пригоршню
картошки. Картофелины были крупные, как на подбор, и гор¬
кой лежали в перепачканных землей руках деда.
— Видишь? Самое добро в земле пооставляли, дурьи го¬
ловы.- Копай, говорю!
— Так, прямо руками?— удивился Юрка, брезгливо по¬
сматривая на выпачканные землей руки деда. Под широкими
613

желтыми ногтями было черно. Жилы вздуты, кожа на руках
покрыта трещинками. — Ну уж нет!
Юрка оглянулся кругом. Поискал, нашел прутик и стал
выковыривать из земли одну картофелину. Дед посмотрел на
него и криво усмехнулся.
Олег, подражая деду, запустил сразу обе руки в рыхлую,
теплую землю и нащупал круглые, твердые клубни. Он под¬
цепил их и вытащил сразу четыре штуки.
— Видал? — сказал дед и вдруг рассмеялся. — Ты руки-то
землей запачкать не бойся. Земля, она, матушка, не запач¬
кает...
Картошку сложили горкой на краю поля. Ее оказалось по¬
рядочно.
— Пришлю потом кого-либо, для трактористов заберут,—
решил дед и еще раз повторил: — Айдате!
ХЛЕВ
Пока шли до села с забавным названием Покатовка, дед
расспрашивал ребят спокойно и методично. Олег молчал, ди¬
вился изобретательности Юрки. По его рассказам выходило,
что они с Олегом братья. Совсем недавно у них умерла мать,
и отец снова женился. Мачеха у них настоящая ведьма, об¬
манывает отца и не дает житья детям. Они не хотят дольше
терпеть произвола и решили уйти к бабушке. Бабушка жи¬
вет в одном из сел соседней области. Денег у них нет, и
поэтому они решили пробираться пешком.
— Погода хорошая, огороды не убраны, можно продер¬
жаться,— закончил Юрка свое повествование.
Дед слушал молча, изредка неопределенно хмыкая и ука¬
зывая ребятам дорогу.
Село Покатовка, куда привел их дед, издали казалось не¬
большим. Оно располагалось в широкой долине между двумя
рядами невысоких холмов. Поодаль блестело озеро, и стаи
уток и гусей, словно легкие облака, покачивались на его по¬
верхности.
Село казалось безлюдным.
Правление помещалось в большом многооконном доме с
новыми, чисто выструганными ступеньками крыльца.
Дед пропустил ребят вперед.
В первой комнате стояло четыре стола. Три были свобод¬
ны, и только за одним, у окна, сгорбившись, сидел человек с
бородкой и щелкал костяшками счетов.
Он не поднял головы и не ответил на приветствие деда. Из
614

— В правленые, вот куда... Блудить умеешь, умей и ответ держать.

открытых дверей соседней комнаты доносился сердитый жен¬
ский голос:
— А ты в третьей бригаде был? Был, я спрашиваю, в тре¬
тьей бригаде? Так вот. Иди и не показывайся, пока не нала¬
дишь, понял?
Вслед за тем навстречу ребятам быстро вышел высокий
человек в синем комбинезоне и, секунду постояв на пороге,
решительно направился к двери, должно быть не заметив ни
ребят, ни сторожа.
Мальчики остановились, но дед подтолкнул их дальше.
Следующая комната выглядела светлой и нарядной. Бе¬
лые, надутые ветром занавески на окнах, горшки с цветами и
длинный, застланный зеленой байкой стол почему-то напомни¬
ли Олегу читальный зал.
В конце стола сидела женщина. Голова ее была по-дере¬
венски повязана клетчатым платком, обмотанным вокруг шеи.
Синяя трикотажная кофта с большими оттянутыми кармана¬
ми облегала полную фигуру. Женщина подняла голову, и Олег
увидел, что лицо ее уже не молодое, но почти без морщин, и
щеки румяные. А глаза серые, с карими искорками.
Женщина с недоумением переводила взгляд с ребят на
деда.
— Здорово живешь, председатель! — сказал дед и снял
свой малахай.
Олег удивился. Он ни за что бы не подумал, что эта про¬
стая женщина, очень похожая на молочницу, которая при¬
носит им в дом молоко в бидонах, и есть председатель кол¬
хоза.
— Здравствуй, Семеныч, — негромко ответила она. — Ко¬
го это ты привел?
— Огородников, Настасья Семеновна, огородников.
— На подсолнухе или на бахче? — Настасья Семеновна
строго глянула на ребят и взялась за карандаш.
— Нет, матушка, на картошке взял. Понадергали там ку¬
стов пятнадцать.
— На картошке?!
Женщина удивленно приподняла брови, внимательно по¬
смотрела сначала на Юрку, потом на Олега. Взгляд ее задер¬
жался на Олеговом одеянии.
Олегу было неловко под взглядом этих умных, немного
усталых глаз.
А Юрка сразу же, не дожидаясь вопросов, начал повто¬
рять свой рассказ, изредка приукрашивая его новыми по¬
дробностями.
История, рассказанная Юркой теперь уже более уверенно,
произвела на председателя впечатление.
616

Она дважды переспросила название села, где, по рассказу,
жила у ребят бабушка.
— Не Степановка, а Степновка, наверно, — поправила
она Юрку.
И он поспешно согласился:
— Ну да, Степновка.
Настасья Семеновна поинтересовалась, как они ехали, и,
узнав, что шли пешком, охнула и спросила, чем же они пита¬
лись.
— Что удавалось найти, — ответил Юрка, скромно опу¬
ская глаза. — Уж конечно, главным образом на огородах.
Председатель задумалась. Она сидела, подперев щеку ру¬
кой и глядя куда-то поверх Юркиной головы. Потом, отпустив
сторожа, она крикнула в соседнюю комнату:
— Матвей Ильич!
В соседней комнате громко двинулся стул, и на пороге сра¬
зу же появился тот самый человек с бородкой, который
щелкал на счетах. Стоя в дверях, он критически осмотрел сна¬
чала Юрку, потом Олега.
Олег поежился.
— Матвей Ильич, мы не могли бы помочь ребятам до¬
браться до Степновки?
— Это каким же манером? Дать машину персональную?
Ваше дело, председательское.
— Да нет. Машины заняты. Где же машину с уборочной
брать... Денег бы надо, Матвей Ильич, рублей пятьдесят. Им
бы хватило на дорогу.
Матвей Ильич вдруг преобразился. Он выпрямился и, по¬
дойдя к председательскому столу, заговорил громко, присту¬
кивая по столу маленьким жилистым кулаком:
— Из колхозной кассы?! Пятьдесят рублей?! Да вы что,
Настасья Семеновна, в своем уме? Да за что, про что?.. Эта¬
кие лбы, поглядите на них, родная вы моя! Да их в плуг за¬
пряги— потянут заместо трактора!..
— Полно, Матвей Ильич. Ребята осиротели, к родным про¬
бираются. Помочь бы надо. Видишь, сторож их на картошке
взял. Разве на картошку сытые подадутся? Наших небось на
горохе лови да на бахчах. А тут, видно, крайность!
— Крайность?! — Человек с бородкой даже подпрыгнул.—
Тебе, Настасья Семеновна, все военное время видится. Да ты
глянь, глянь на него, нешто от голода этакая рожа бывает? —
И Матвей Ильич ткнул сухоньким пальцем чуть не в самый
нос Юрки.
Юрка обиженно поджал толстые губы и пробормотал;
— Но-но, вы не очень-то!
617

— Баловство одно, помяни мое слово, председатель, рдно
баловство! — не унимался бойкий счетовод.
— Да ведь нельзя же, — неуверенно твердила Настасья
Семеновна, смущенно оглядываясь по сторонам. — Как
же так, Матвей Ильич? Неужто глаза закрыть да мимо
пройти?!
— Нет, уж ты позволь, матушка, тебя маленько поучить.
Никифоров Мишутка в седьмых аль в шестых еще? А прицеп¬
щиком ездит, ничего. Ты ему полста рублей за так не даешь?
А Валька Сидоркин? Небось уж трудодней семьдесят на убо¬
рочной накатал? А он помене этого ростом и в плечах не
больно широк... Только у матери его таких еще трое, и не
приходится сидеть парнишке сложа руки, заработать самому
охота. Знает, на чужих огородах не проживешь! Чего же ты
ему полсотни не подбросишь? Или наши ребята хуже этих?
Да ты ведь им полсотенную не отвалишь за здорово живешь.
И правильно сделаешь!
— Ну ладно, ладно! Вечно с тобой дела не сладишь, —
с сердцем махнула рукой Настасья Семеновна. — Уж как-
нибудь сама их соберу...
Матвей Ильич, совсем было скрывшийся за дверью, вер¬
нулся.
— И не подумай, Настасья Семеновна, — заговорил он
строго. — Неужто они милостыньку примут? А если примут,
этакие бугаи, так я первый на них посмотрю да посмеюсь.
Иа-кась!
Матвей Ильич пошарил у себя в кармане короткого пид¬
жачка, вытащил старый, замусоленный и в нескольких местах
порванный рубль и прихлопнул его ладошкой на столе:
— Принимай, убогие!..
Он победно оглядел ребят и решительно двинулся к две¬
ри. Потом еще раз вернулся, спрятал рубль в карман и, вы¬
таращив глаза и дергая бородкой, крикнул:
— Хлебоеды! Много вас развелось, таких. А в борозде-то,
в борозде кому стоять, а?..
Стыд горячей волной захлестывал Олега. Он чувствовал
себя так, как если бы оказался совершенно голым перед боль¬
шой толпой народа. Его даже мутило от этого чувства стыда
и неловкости.
Но и Настасья Семеновна, видно, была смущена. Она не¬
сколько раз без цели переложила с места на место бумажки
на своем столе, поправила под платком светлые волосы и
вдруг, поглядев на Олега, засмеялась:
— Вот всегда так. Сначала рассержусь, не соглашаюсь, а
потом вижу сама: правда твоя, Матвей Ильич! Вот что, ребя-
618

та, раз уж вы у нас оказались, помогите нам немного на
уборке. А мы вас потом в путь снарядим, а?
Олег почувствовал облегчение.
— Ну конечно, — ответил он, — мы с удовольстви¬
ем! Только мы горожане, с сельским хозяйством мало зна¬
комы...
— Это не беда. Я вас на хлеб пошлю. Сложку никогда не
видали? Вот сейчас увидите. Вы там снопы побросаете. Лю¬
дей у нас нехватка, и комбайны не справляются. Молотим
после жатки на току...
— А когда же можно нам будет дальше следовать? — с
легкой насмешкой поинтересовался Юрка.
— А когда захотите, задерживать не станем. Денька два
поработаете, я на правлении поговорю, глядишь, Матвей Иль¬
ич смилуется, чек выпишет... Сашок! — крикнула Настасья
Семеновна, далеко высовываясь в окно.— Сашок, подойди-
ка сюда. Ступай, милый, покажи ребятам, как пройти на
ток...
Маленький Сашок в большой отцовской фуражке, на ко¬
торой еще виднелся след красноармейской звездочки, и в
одних трусах на голом, загорелом до синеватой черноты теле
подошел к окну.
Ему было холодно в одних трусах и фуражке. Из носа его
свисала большая прозрачная капля, он то и дело вздрагивал
и проводил под носом загорелой ладошкой.
— Ты что, замерз? — спросила Настасья Семеновна. —
Пошел бы рубаху надел.
— Не, я купалси, — пояснил Сашок и, шмыгнув носом, по¬
добрал каплю. — Кого на ток-то вести?..
На току стоял непрерывный смешанный гул и грохот.
В стороне синим дымом попыхивал трактор. То и дело подка¬
тывали трехтонки. Двое запыленных мужчин грузили на них
мешки с зерном.
Посередине очищенного от дерна и утоптанного поля ря¬
дом с высокими, как дом, ершистыми скирдами стояла боль¬
шая машина. Это и была «сложка», как называла ее Настасья
Семеновна, что означало, как узнал Олег, сложная моло¬
тилка.
На ней, на высоком мостике, виднелась закутанная фигу¬
ра, которая, как автомат, поворачивалась то в одну, то в дру¬
гую сторону. С соседней скирды к этой фигуре летели снопы.
Фигура ловила их, что-то делала и поворачивалась, чтобы
поймать следующий сноп.
С другой стороны машины из широкого отверстия, полого
наклоненного к земле, вываливалась спутанная солома, слад¬
ко пахнущая полем. Две женщины непрерывно отгребали со¬
619

лому в сторону, но рыхлая куча тотчас вырастала перед ни¬
ми заново.
Где-то сбоку воздушный напор выбивал мякину, мелкие
примеси и колосья, их тоже отгребали в сторону. А прямо пе¬
ред Олегом непрерывной струей лилось в подставляемые меш¬
ки зерно. Мешки ставили на большие весы, а затем грузили на
автомашину.
В первый момент Олегу показалось, что здесь можно за¬
дохнуться от пыли, что люди никак не поспевают за маши¬
ной: не успевают отгребать солому, не успевают грузить зерно
в мешки, не успевают отвозить его на машинах. Большим
золотистым ворохом лежало оно здесь же, прямо у ног лю¬
дей.
Сашок подошел к человеку, стоявшему у весов, и, ткнув
в сторону Олега маленьким грязным пальцем, громко пояс¬
нил:
— Папаня, погляди-ко, председатель послала на подмогу.
— Из техникума, что ли? —спросил человек и живо огля¬
нулся на Олега. Он был весь седой от пыли, летевшей к нему
от машины. Выгоревшая, когда-то голубая майка и порван¬
ные военные галифе составляли весь его костюм. Голову его
прикрывала большая соломенная шляпа.
— Нет, не знаю, отколь приехали, только председатель к
тебе послала, — пояснил Сашок и провел рукой под носом.
— А ты что все голый бегаешь? — вдруг заметил отец. —
Где мать?
— Мать на ферме. Она мне в трусиках велела, только, го¬
ворит, не купайси.
— А ты не купался? — спросил отец, но Сашок, не отве¬
тив, побежал к селу. Голые загорелые ноги его так и мель¬
кали.
Человек в галифе оказался бригадиром. Он больше ни о
чем не стал расспрашивать, глянул на ухмылявшегося Юрку,
на посматривающего по сторонам Олега.
— Ну, лады. Кто у вас попроворнее? Полезай вон к Татья¬
не снопы принимать, а то она у нас совсем замоталась.
И он указал на фигуру на мостике.
Юрка не шелохнулся. Тогда Олег, сбросив с себя драную
куртку и фуражку, быстро направился к мостику.
— На вот, очки надень! — крикнул ему вслед бригадир и
протянул Олегу очки, какие носят обычно автомобилисты.
Олег не без тайного удовольствия натянул их себе на лоб
и взобрался на мостик.
Здесь гул машины поглощал все другие звуки. Фигура на
мостике повернулась к Олегу, не переставая двигать руками.
Это была девушка невысокого роста и, должно быть, совсем
620

молоденькая. Лица ее Олег разглядеть не мог, все оно было
закутано платком. В оставшуюся небольшую щель светились
веселые светло-карие глаза с запыленными, почти белыми
ресницами.
Она что-то крикнула Олегу. Сзади тяжело и мягко стук¬
нуло его по спине. Олег повернулся и успел подхватить уже
падавший вниз большой и тяжелый сноп.
— Давай! — крикнула девушка, но что давать, Олег все
еще не понимал.
Он стоял, обняв тяжелый колючий сноп, и смотрел на де¬
вушку. Она решительно отодвинула Олега, подхватила на ле¬
ту новый сноп, ловко повернула его, разрезала или развязала,
и сноп из-под ее рук поехал куда-то вниз, захватываемый
транспортером, и сразу же исчез под большим барабаном.
Олег сначала загляделся на ровный золотистый поток, потом
опомнился и с размаху сунул поближе к барабану свой сноп.
Потом вспомнил, что сноп не развязан, испугался и принялся
теребить его. Но уже мощные зубья захватили колосья и рва¬
нули их из рук.
— Руки! Осторожнее! — услышал Олег, и девушка дерну¬
ла его за рукав. — Ровнее клади, колосом сюда, а в барабан
они сами уедут!
— Ничего! — ответил Олег, снова на лету подхватил
сноп, ловко развязал его и раскинул на планках транспор¬
тера.
Ровный слой тяжелых колосьев двинулся внутрь машины,
чтобы через несколько минут оказаться выброшенным взлох¬
маченным пучком поломанной соломы, горстью половы и уве¬
систой струйкой золотого зерна. Оно, должно быть, еще хра¬
нило в себе и солнечное тепло, и дождевую влагу, и все силы*
земли. Все это теперь отдавало оно человеку...
Олег вертелся как заведенный. Он хватал сноп, разравни¬
вал его на транспортере и снова поворачивался, чтобы пой¬
мать летящий на него сноп. Он иногда перехватывал его да¬
же у Тани. Девушка могла теперь немного отдохнуть, но она
не уступала своей очереди Олегу.
— Гляди, замотаем!— вдруг озорно крикнула она кому-то.
В ответ на мостик прилетело сразу два снопа, и голос, в
котором ясно слышались напряжение и усталость, отве¬
тил:
— Меня не сразу замотать можно! Сама держись, за¬
валю!
Олег никого не мог разглядеть за летящими к нему снопа¬
ми, которые надо было непрерывно ловить и развязывать.
Скоро Олег почувствовал, что устал. Но он не мог остано¬
виться, отдохнуть или даже отдышаться.
621

Снопы летели. Грохот бил в уши, мелькали перед глазами
колосья и Танины руки, пыль забиралась в нос, мелкие со*
ломинки, как слепни, кусали пыльное и потное тело.
Порой он чувствовал такую слабость, что опасался, как
бы следующий сноп не сбил его с ног. Но, пересиливая уста¬
лость, он все же ловил его и одним ловким, как ему казалось,
движением заставлял его распластываться по транспортеру.
Скоро снопы перестали летать, и теперь приходилось
снимать их с вил, поднимаемых снизу. Огромная скирда
исчезла, и на ее месте стоял и размахивал вилами высокий па¬
рень в красной майке-безрукавке и маленькой кепке с пугов¬
кой на крупной взлохмаченной голове.
Потом чей-то голос протянул над полем на высокой ноте:
— А-а-а!
И неожиданно для Олеговых ушей", для глаз и для рук ма¬
шина смолкла. Наступила такая необыкновенная тишина, что
у Олега зачесалось в ушах.
— Шабаш! —сказала Таня.
Только теперь заметил Олег, что солнце почти село и над
полем недвижно застыло золотистое пыльное облако.
— Заморился? — спросила Таня, медленным усталым
движением разматывая пропыленный платок и открывая
круглое, раскрасневшееся, совсем молодое лицо.
— Не очень, — ответил Олег, чувствуя, что не может дви¬
нуться с места.
— Ну да, «не очень»! — засмеялась Таня, показывая круп¬
ные, редко посаженные зубы.—А сам под конец совал руками
не знай куда! Ты из техникума?
Олег промолчал, сожалея, что не может ответить Тане
утвердительно, и не желая больше врать про бабушку. Но Та¬
ня не очень интересовалась его историей.
— Прошлый раз у нас ребята из техникума были, строи¬
тели. Вот смехота! Ко мне одного поставили. Красивый такой,
кудрявый. Ваней звать. А он десяток снопов покидал, его тош¬
нить начало. «Не могу, говорит, голова закружилась». А еще
парень! Поставь его на место Володьки вилами помахать, а?
У нас девчата даже частушку про него сложили.
Ваня-техник
В миске ложкой
Работает здорово,
А поставили на сложку —
Закружило голову!.. —
высоким, с повизгиванием голосом пропела Таня и расхохота¬
лась, закидывая голову назад. Потом замолчала и оглядела
Олега. Наверно, что-то в Олеге ей понравилось.
Она серьезно добавила:
622

Олег вертелся как заведенный.

:— А ты молодец. Я попрошу, чтобы тебя завтра опять со
мной поставили.
«Ну, завтра уж я не выдержу!» — подумал Олег, спуска¬
ясь с мостика и с ужасом чувствуя, что колени его подкаши¬
ваются.
Таня, намолчавшись на своем мостике, болтала без пере¬
дышки. Она подождала, пока Олег спустится, и продолжала,
перескакивая с одного предмета на другой:
— А вообще-то у нас безобразие, это верно. Тракторный
привод есть, а механизацию подачи снопов и отвода соломы
оборудовать не удосужились, механизаторы!.. Пустяковое
устройство, а сколько рабочих рук высвободит!..
Кругом на траве, на соломе или прямо на земле сидели и
лежали колхозники. По-видимому, несколько минут всем хо¬
телось отдохнуть в тишине и неподвижности. Только бригадир
все еще топтался у весов, делая какие-то пометки, а две жен¬
щины укрывали зерно большими кусками зеленоватого бре¬
зента.
Олег с наслаждением растянулся на траве и закрыл глаза.
И тотчас перед ним замелькали Танины руки, полетели снопы
и побежал непрерывный поток колосьев. Олег вздрогнул, от¬
крыл глаза и поискал Таню. Она сидела на соломе рядом с
лохматым парнем в красной майке и ласково смотрела на не¬
го снизу вверх. Олег вздохнул и вспомнил про Юрку. Где
он? Его не было видно на току. Но думать о Юрке не хоте¬
лось. Олег снова лег и, вдыхая запах сухой полыни, думал о
том, что сегодня первый раз в жизни он своими руками по-
настоящему поработал, участвовал в создании такого просто¬
го продукта, как хлеб. Хорошо, что он не поддался слабости
и что про него насмешница Таня не сочинит обидную частуш¬
ку. Потом Олег стал думать: вот если бы он сумел наладить
эту самую механизацию, про которую упомянула Таня! Надо
посоветоваться с Юркой.
Но Юрка пришел только к ночи, тоже радостный и доволь¬
ный. Ночевать ребятам предложили в клубе, где были рядами
расставлены застланные пестрыми одеялами кровати.
— Для помощников оборудовали наши девчата, — пояс¬
нила Таня. — А то приезжают, а ночевать негде. Потанцевать
теперь и на улице можно.
«Неужели она еще танцевать собирается?!» — ужаснулся
Олег про себя.
Как ни интересно было Олегу послушать, где побывал
Юрка, он так ничего и не услышал. Только голова его косну¬
лась подушки в смешной наволочке с розовыми большими
цветами, как он заснул и спал без сновидений тем сном, кото¬
рым спят здоровые, но усталые люди.
624

В ПУТИ
Через два дня председатель колхоза вызвала ребят к себе.
— Ну как, больше невтерпеж нашей жизни? — посмеива¬
ясь, спросила она.
Олег только собрался ей возразить. Ведь и второй день он
провел на сложке — не отказался. Но его опередил Юрка:
— Да, уж нам пора, Настасья Семеновна. Вы уж нас от¬
пустите к бабушке... А то ведь и школа, знаете ли, занятия
пропускаем...
— Да, да, конечно. Ведь я знаю. Сегодня на Степновку
уходит наша машина. Я приказала там шоферу вас подвезти.
Олег испуганно глянул на Юрку. Вот теперь выяснится
вся их выдумка с бабушкой. Позор! Но председатель помол¬
чала и прибавила:
— Ну, хоть до самой Степновки он вас не довезет. Ему
надо на Ровное, но я просила шофера подбросить вас по¬
ближе. Идите, получайте деньги на дорогу, вы их заработали,
а подорожников кое-каких тут вам женщины принесли... —
Она кивнула в сторону окна. — Мне говорили, что поработа¬
ли вы неплохо, особенно на сложке помогли, спасибо вам.
— И вам спасибо, — весело отозвался Юрка, подмигивая
Олегу и собирая сложенную на окне снедь в небольшую пле¬
теную корзинку. — Гляди-ка, пироги... Интересно, с чем?
У, с морковью... Не люблю пирогов с морковью... Яички, это
хорошо. Ну-ка, повертим... Ага. Вкрутую. Как раз то, что на¬
до. Помидоры тоже кстати. А это что? Курица! Какая малень¬
кая, наверно цыпленок. Уф, хорошо пахнет!..
Олег хмуро отвернулся. Ему было тоскливо и неприятно.
Юрка продолжал оживленно болтать и скоро скрылся в со¬
седней комнате. Но голос его все еще был слышен:
— Сколько? Сорок? Десяточку не дотянули?.. А вы знаете,
что я вам в клубе часы отрегулировал?.. Ну, да ваше дело та¬
кое, бухгалтерское... Знаю, знаю. Где прикажете расписаться?
— Вот братья вы, — услышал Олег тихий голос Настасьи
Семеновны, — а не похожи. Бывает же так. В одной семье, от
одной матери, а дети совсем разные. Даже удивительно...
Олег искоса посмотрел на председателя колхоза. Ему
очень хотелось отказаться сейчас от родства со Студенцо-
вым. Но это было бы не по-товарищески. К тому же лицо На¬
стасьи Семеновны светилось таким доверчивым, простодуш¬
ным удивлением, что Олегу стало ясно, что признаться во
всей лжи невозможно, да и не к чему. Он только опустил го¬
лову и постарался больше не смотреть в эти задумчивые свет¬
ло-серые глаза.
— Вот и мои двое — тоже разные, — тихо журчал голос
21 Библиотека пионера, том IX 625

Настасьи Семеновны. — Старшая, Ольга, — та спокойная,
степенная. Доктором, говорит, буду... А Татьяна — огонь.
С тобой на сложке работала, видел? Никуда, говорит, не по¬
еду, в колхозе останусь. Надо, говорит, кому-нибудь колхоз¬
никами быть?
Женщина засмеялась, тихо и ласково. Олег подумал, что,
должно быть, все симпатии матери на стороне младшей —
Татьяны. Он живо припомнил и быстрые Танины руки, и ка¬
рие глаза с озорным огоньком где-то в глубине их, и толко¬
вые рассуждения о механизации, и частушку, и всю неумол¬
кающую музыку работы слаженного, дружного коллектива.
Он согласился:
— По-моему, тоже. Всякая работа может быть интерес¬
ной. Только полюбить ее надо.
— Это верно, — оживилась Настасья Семеновна. — Ну,
прощай, будь здоров. Вон машина подходит.
Олег выглянул в окно и увидел Юрку, уже сидящего в ку¬
зове и размахивающего оттуда кепкой. С чувством неловко¬
сти, какое всегда возникает, когда прощаешься со случайны¬
ми знакомыми, но симпатичными людьми, когда хочешь ска¬
зать хорошие слова и не находишь их, Олег посмотрел на
председателя и переступил с ноги на ногу.
— До свиданья, — сказал он, не зная, следует ли ему про¬
тянуть ей руку или лучше подождать.
Но Настасья Семеновна вдруг вышла из-за стола и обняла
его, крепко обхватив сильными мягкими руками.
— Ах ты, сиротинушка! — вдруг по-бабьи всхлипнула
она, прижимая лицо Олега к своей синей вязаной кофте. —
Что-то из тебя выйдет-получится! Хоть бы добрый работник!
Хоть бы не заплутался, не запутался! И так война оставила
нам беды да горюшка!..
Она выпустила Олега из рук и, отвернувшись, вытерла
глаза концами своего клетчатого платка.
Олег вышел из правления с тем же чувством неловкости
и смутного еще понимания чего-то важного, что вот-вот долж¬
но открыться ему во всей своей силе и полноте.
Но как только машина тронулась и душистый ветер уда¬
рил в лицо, засвистел в ушах, а село стало удаляться, Олег
почувствовал облегчение и даже радость.
Юрка болтал не смолкая. Он рассказывал что-то о колхоз¬
ной конюшне, о часах и какой-то девушке Анюте, с которой
пил чай без сахара. Юрка несколько раз повторил, дергая
Олега за рукав:
— Понимаешь, чай без сахара! Вот потеха! У них, гово¬
рит, сахару не завезли. А меду, говорит, нынче нет.
Олег не слушал его — дался ему этот сахар! Он смотрел,
026

как мимо проносились поля с маленькими, как игрушечными,
тракторами на горизонте.
Машину встряхивало, бросало. Приходилось то и дело су¬
дорожно хвататься за борта. Но на душе становилось еще
веселее и бесшабашнее.
— Эх ты, поехали! — крикнул Олег и запел.
Но тут машина резко затормозила, и ребята повалились
один на другого. Дверца кабины раскрылась, и шофер загля¬
нул к ним в кузов:
— Эй, братва, вам куда надо-то, я забыл.
— В Степновку, — безошибочно повторил Юрка, но тут
же предложил: — А впрочем, вы могли бы ехать по своему
маршруту
— Да ведь мне в Ровное надо! — сокрушенно покачал го¬
ловой шофер.
— Вот и не задерживайтесь из-за нас, и не жгите бензин.
Мы на попутных оттуда сами доберемся.
Не успел Олег удивиться необычайной заботливости Юрки
о колхозном бензине и не успел шофер кивнуть головой и
скрыться в кабине, как Юрка пригнулся к Олегу и зашептал:
— Степновка-то, я узнавал, совсем в стороне от Волги.
Это нам не по пути. Пусть везет нас в Ровное. Деньги есть.
Мы теперь, как баре, на пароходе поедем!..
Но шофер добросовестно остановился на одном из пере¬
крестков, далеко не доезжая Ровного.
— Здесь попутных вам больше будет на Степновку, —
сказал он, закуривая и добродушно поглядывая на ребят из-
под вымазанной мазутом плоской, как блин, кепки. — Что
вам в Ровное тащиться? Ровное — эвон где, у самой Волги.
А вам в Степновку надо...
Возразить было нечего. Ребята выгрузили свою корзинку
со снедью и выпрыгнули сами.
Но как только колхозная полуторка исчезла из глаз и
пыль от машины начала садиться, бархатистым слоем покры¬
вая свежие рубчатые следы колес, ребята подхватили корзи¬
ну и дружно затопали по мягкой от пыли дороге. Они шли на
Ровное. Они опять шли к Волге.
КАК НАДО ЖИТЬ?
Город надвинулся из тумана громадами заводских труб,
металлическим плетением подъемных кранов, беспорядочной
сутолокой катеров, пароходов и барж у бесчисленных приста¬
ней. Сколько Олег ни всматривался, он не мог с парохода
627

разглядеть домов. Но можно было догадаться, что город боль¬
шой и сильно вытянут вдоль Волги.
Несмотря на ранний час, на пристани царила суета и люд¬
ские голоса звонко разносились над рекой, над которой еще
летели разорванные облака тумана.
И здесь грузчики с напряженными лицами почти бегом та¬
щили огромные мешки, корзины и ящики. Люди кричали, буд¬
то глухие. В толпе металась женщина, разыскивая пропавше¬
го Ваню. Голос ее, высокий и звонкий, врезался в глухой гул
человеческого гомона.
— Ва-аня! Ванюшка-аа! Ах ты господи-и!— вопила она.
В другой стороне чей-то плачущий голос певуче вопро¬
шал:
— А «Чкалов»-то, «Чкалов» куда идет, вверх?
И низкий мужской отвечал неторопливо и веско:
— А куды ж ему идтить? Неужто вниз?
— А вниз-то, вниз который пойдет? — не унимался взвол¬
нованный голос.
— «Тургенев» вниз пойдет. Вон там грузится, видишь?
И на минуту все голоса покрывал густой бас пароходного
гудка.
Ребята молча протискивались сквозь -толпу и наконец вы¬
брались на широкую, нарядную набережную.
— У нас не такая набережная, здесь лучше, — сказал
Юрка.
— А вот будет у нас порт, и набережная будет другая,—
ревниво возразил Олег.
Улицы еще были пустынны. На поздних цветах и траве га¬
зонов сизым налетом лежала холодная роса, похожая на из¬
морось. Настроение было неважное. Поездка на пароходе
вышла значительно хуже, чем предполагалось. К тому же на
пароходе они не на шутку поссорились, и Олег не спал почти
всю ночь. Теперь хоть они и разговаривали как ни в чем не
бывало, но прежняя близость не восстанавливалась.
Прямо от пристани широкий проспект с бульваром посере¬
дине устремлялся куда-то к центру города, где в бледном
утреннем небе смутно рисовались контуры новых высоких до¬
мов. Юрка с интересом поглядывал вокруг. И все время как-
то сторонился Олега.
— Куда ты все убегаешь? — не выдержал наконец Олег.
— Знаешь что? — Юрка остановился и поскреб голову
под кепкой. — В городе нам лучше вместе не показываться.
— Это почему же? — удивился Олег.
— Да ты погляди на себя. Ты же чучело. Забыл? В колхо¬
зе это сыграло положительную роль, а для городского жите¬
ля не подходит.
628

Олег и сам чувствовал себя в городе не очень ловко, но
расстаться с живописными обносками, которые столько раз
согревали его в холодные осенние ночи и, кто знает, сколько
раз еще пригодятся, он не согласился бы. Он стоял в нереши¬
тельности и ждал, что именно придумает изворотливый Юр-
кин ум.
— Давай так: ты посиди где-нибудь, а я пойду на базар,
куплю поесть, а потом разузнаю, что и как.
Олег с неудовольствием подумал, что опять ему предла¬
гается какая-то пассивная, подчиненная роль. Но сам он ни¬
чего лучшего не мог предложить. Поэтому он только повел
рукой вокруг и заметил недовольным тоном:
— Где ж тут посидишь? Иди сам посиди.
Юрка оглядел неуютные, смоченные росой скамейки буль¬
вара и согласился:
— Н-да, действительно. Но для базара ты слишком уж
заметная фигура... Вот что: давай на вокзал. Там и не холод¬
но, и публика разная может быть. А я как приду — тебе
свистну.
Олег почувствовал в голове непреодолимую тяжесть. Спо¬
рить ему не хотелось.
— Ладно, — безразлично согласился он, — пошли.
Узнав, как пройти к вокзалу, они ускорили шаг.
В большом, почти пустом зале они выбрали в уголке ши¬
рокую скамейку с крупными вырезанными на спинке буква¬
ми «МПС» и уселись.
— Сейчас слишком рано еще, можно и мне посидеть, —
решил Юрка.
Но через некоторое время беспокойно завозился, заерзал
и вскочил.
— Ну ладно, ты сиди, а я, пожалуй, пойду. Только смотри,
здесь меня жди. Я скоро!
Юрка ушел, а Олег принялся наблюдать жизнь медленно
просыпающегося вокзала. Вот прошла уборщица с ведром и
щеткой в руках. Побрякивая металлическим сундучком, про¬
бежал вымазанный в угле и мазуте человек. Потом прошла
полная женщина в черной шинели с блестящими пуговицами.
Она на ходу прилаживала себе на рукав красную повязку.
Олег заскучал. Устроившись поудобнее в своем углу, неожи¬
данно для себя задремал...
Проснулся оттого, что кто-то трогал его за плечо, ле¬
гонько встряхивая. Перед ним стояла женщина в черной
шинели:
— Мальчик, ты куда едешь, не проспал поезда?
Олег вздрогнул, широко раскрыл глаза и, плохо понимая,
где он и что с ним происходит, вскочил на ноги.
629

Большие вокзальные часы показывали десять. Прошло
четыре часа с тех пор, как ушел Юрка. Где же он?
Ничего не ответив женщине, Олег заметался по вокзалу,
заглядывая в углы и пугая пассажиров своим странным ви¬
дом. Юрки нигде не было. Тогда Олег бросился на улицу.
Солнце стояло высоко и заметно пригревало землю. При¬
вокзальные улицы, маленький садик с гипсовыми фигурками
прыгающих детей заполнились народом. Люди спешили по
своим делам, и никто не обращал на Олега ни малейшего
внимания. Юрки не было видно и здесь. Что могло с ним слу¬
читься? Может быть, он забыл, что Олег остался на вокзале,
и пошел на пристань? Может быть, он еще на рынке? Поте¬
рял деньги и теперь не знает, как быть? Но где его искать?
И что делать в чужом городе без копейки денег, в пугающей
прохожих одежде, снятой с огородного чучела?
Несколько раз прошелся он по проспекту, соединяющему
вокзал с пристанью. Бульвары были по-летнему нарядны и
оживленны. Олег полюбовался просторной площадью, гранит¬
ными парапетами скверов и цветников. Постоял у памятни¬
ка погибшим воинам. Вновь вернулся и обежал весь вокзал,
с надеждой заглядывая во все углы. Он уже не обращал вни¬
мания на то, что люди при его появлении хватались за чемо¬
даны и начинали испуганно озираться по сторонам. Он все
ходил и ходил по вокзалу, пока дежурный не выгнал его
опять на улицу. Но Олег не отошел от вокзала и все топтался
на широкой лестнице, всматриваясь в толпу прохожих.
Только когда вокзальные часы показали три, Олег наконец
понял, что Юрка не придет. Он уселся на садовой скамейке,
угрюмо поглядывая на застывшие в веселых прыжках гипсо¬
вые фигурки детей. Приходили самые грустные мысли. Мо¬
жет быть, с товарищем что случилось? Надо поспрашивать в
больницах. Зайти в милицию невозможно. У Олега такой вид,
что с ним в милиции и разговаривать не станут — заберут...
Юрка казался теперь и лучше и приятнее. О плохих сторонах
его характера думать не хотелось, и последняя ссора пред¬
ставлялась неправильной и ненужной.
Ссора на пароходе вспыхнула внезапно. Ребята долго
стояли на палубе, любуясь берегами. Ранние сумерки неожи¬
данно принесли туман. Волга стала таинственной и немного
страшноватой. Огни бакенов исчезли. Пароход замедлил ход,
шел будто ощупью, изредка останавливаясь и разрывая мут¬
ную темноту бархатистым басом гудка.
Продрогнув, ребята ушли с палубы и устроились возле
машинного отделения среди мешков, ящиков и корзин. Не¬
сколько человек уже дремали здесь, пригревшись у теплой
стены. Олегу спать не хотелось. Почему-то вспомнился дом,
630

мать, которая не знает, где он сейчас, и, должно быть, вол¬
нуется, может быть, плачет. Вспомнилась школа, рассказы
ребят о шлюпочном походе...
— О чем задумался, детина?
Юрка сидел рядом, прислонившись к плечу, и с легкой до¬
бродушной ухмылкой поглядывал на Олега сверху вниз. Оле¬
гу впервые захотелось поделиться с товарищем затаенными
мыслями, сомнениями и огорчениями. Он заговорил сначала
о доме, о матери. Вспомнил смешные и трогательные сцены
домашних ссор и примирений, вслух размышлял о тех пред¬
положениях, которые строят теперь его родные, представлял
себе, как бы встретили его дома, если бы он вдруг вздумал
вернуться.
Юрка слушал угрюмо, но не прерывал. Казалось, он да¬
же был заинтересован. Но когда мысли Олега перескочили на
колхоз, где им удалось побывать, и Олег с удовольствием
стал перебирать в памяти своих новых знакомых, Юрка заво¬
рочался и сел поудобнее.
— Ты понимаешь, — говорил Олег, — я никогда прежде
не думал над этим лозунгом: «Кто не работает, тот не ест».
А на самом деле он — правильный. И старик тот правильно
сказал — хлебоеды. Ведь хлеб-то не все добывают, а едят
его все. Да не только хлеб, я вообще говорю: каждый должен
что-нибудь создавать. Не должно быть людей, которые толь¬
ко едят и ничего не создают, верно?..
Юрка опять заворочался и возразил:
— Что же, по-твоему, и ученых надо в плуг запрягать?
А врачей и артистов куда?
— Да нет, — отбивался Олег. — Они ведь тоже создате¬
ли. Ну, как бы это сказать, культурных, что ли, научных цен¬
ностей.
— Вот то-то! — наставительно произнес Юрка. — А есть
еще другие люди, которые руководят, указывают, понял?..
— Ого! Так ведь они должны еще больше знать! Быть еще
лучшими специалистами. То есть не специалистами, а, так
сказать, разбираться во многих вопросах!.. — Олег немного
запутался и смолк.
— Это совсем не обязательно. Надо только уметь жить, —
решительно отрезал Юрка и даже рубанул воздух рукой. —
Почему у Вальки Семенова у отца — машина, а у твоего отца
нету? А ведь они оба бухгалтеры. Почему твоя мать работает,
а моя мачеха только в парикмахерские бегает? А? Не зна¬
ешь? Ну и помалкивай. А я отлично все знаю и давно все
понял. Можешь быть спокоен, я в борозде стоять не соби¬
раюсь...
Юрка, видимо, тоже увлекся и впервые стал развивать пе¬
631

ред Олегом свои представления о жизни. Выходило у него
так, что всякий человек стремится к богатству и власти. Толь¬
ко не всякий в этом открыто признается, а главное, не всякий
умеет достигнуть того и другого. Все зависит от способностей
и умения жить. Считаться надо только с теми, кто может те¬
бе пригодиться. На остальных надо плевать с высокого дерева
или просто обходить сторонкой, вот и все. Конечно, каждый
действует по-своему: один стремится стать секретарем комсо¬
мольской организации, а другой пролезает в председатели
колхоза...
Перед мысленным взором Олега возник образ Настасьи
Семеновны. Она грустно подперла щеку рукой и задумчиво
смотрела куда-то поверх Юркиной головы.
— Сволочь ты, Юрка! — вдруг крикнул Олег и толкнул
приятеля кулаком в плечо.
Юрка пошатнулся, удивленно вытаращил на Олега глаза,
пошлепал толстыми губами и молча отвесил Олегу такого
тумака, что Олег не удержался и повалился на спящего сосе¬
да. Тот спросонья вскочил, сгреб Олега в охапку и закричал
истошным голосом:
— Держи, держи! Грабют!..
— Будя орать! — спокойно отозвался из темноты басови¬
тый голос. — Кому ты нужен? Грабют... Спи знай...
Но сонный пассажир не успокаивался и все держал Олега
в охапке. Долго потом пришлось объяснять ему, что ребята
подрались между собой.
— Просто возились, сначала — в шутку, — вкрадчиво объ¬
яснял ему и подошедшему матросу Юрка, — а потом разы¬
грались и нечаянно толкнули вас. А вы спросонок не разо¬
брали...
Олег зло молчал, понимая, однако, что Юрка опять его
выручает. Сосед успокоился, отпустил Олега и скоро снова
громко с присвистом захрапел.
Мальчики по-прежнему сидели рядом. У Юрки на лице
застыла презрительно-злобная гримаса. Но он молчал. Потом
даже будто заснул. Олег спать не мог. Он встал, стараясь не
разбудить Юрку, вышел на палубу и долго всматривался в
плотную тьму тумана...
КОНЧИЛОСЬ ОДИНОЧЕСТВО
Постепенно мысли Олега изменили направление. Начала
вспоминаться корзина с едой, которая была у них на пароходе,
появились запоздалые сожаления о выброшенных за борт пи¬
632

рожках с морковью. Откуда-то к Олегу доносился настойчи¬
вый запах борща и аромат жареного с луком мяса. То и дело
во рту набегала слюна, голова немного кружилась.
Плохо соображая, что делает, Олег встал и двинулся пря¬
мо на запахи. Скоро он остановился перед открытой настежь
дверью. Запах шел именно отсюда. Олег поднял голову и уви¬
дел над дверью простецкую надпись: «Столовая».
Никогда прежде Олег не замечал, что у самой обыкновен¬
ной столовой могло так вкусно пахнуть и мясом, и луком, и еще
чем-то таким, от чего Олег потерял всякое соображение. Он
переступил порог и заглянул внутрь. За маленькими столи¬
ками сидели люди и ели. Одни ели борщ. Олег хорошо его
разглядел: с ложек свисали ленточки ровно нашинкованной
капусты. У других в тарелках дымилась лапша, и лапшинки
были тонкими и белоснежными. Олег проглотил слюну и дви¬
нулся вперед, не выпуская из рук портьеры. Теперь ему были
видны другие тарелки.
Олег разглядел на них тушеную капусту и сосиски. Неволь¬
но Олег еще шагнул вперед, но опомнился и снова спрятался
за портьеру.
«Может быть, попросить хлеба? Сказать — для лошади,
вон на улице стоит... Что-нибудь придумать... Да нет, стыд¬
но. Все сразу догадаются, что это я для себя попрошайни¬
чаю».
В памяти тут же всплыл рваный рубль, прихлопнутый на
столе жилистой рукой старого счетовода, и ехидный возглас:
«Принимай, убогие!»
Олег выпустил из рук портьеру и, резко повернувшись,
шагнул к двери.
— Эй, парень, ты куда? Иди к нам, чего я тебе скажу! —
услыхал Олег и невольно оглянулся, ясно сознавая, что зовут,
конечно, не его.
Но он ошибся. Звали именно его. И звал какой-то незнако¬
мый парень в линялой гимнастерке, заправленной в простые
полосатые брюки, в круглых роговых очках на толстом, как
картофелина, носу.
Он кивал Олегу головой, манил его рукой, подзывая к сво¬
ему столу.
Олег нерешительно шагнул вперед.
— Да ты не бойся, иди. Не видишь разве, у нас тут все
свои!—И парень повел рукой, широким жестом охватывая по¬
чти все столики сразу.
Только теперь Олег заметил, что абсолютное большинство
посетителей столовой — молодежь не старше двадцати пяти
лет. Явно все были друг с другом знакомы и даже чем-то похо¬
жи один на другого: все загорелые, веселые, в пропыленных и
633

выгоревших костюмах, они с аппетитом поглощали все, что
приносили им официантки.
— Есть хочешь? — прямо спросил Олега тот, кто позвал
его, и сам себе ответил: —Хочешь, ясно. Ну-ка, подсаживайся
к нашему столу. Только хламиду свою сбрось вон хоть на пол,
а то больно вид у нее неаппетитный. А вон там есть свобод¬
ный стул. Волоки его сюда, живо!
Все это говорилось с той дружеской простотой и веселой
бесцеремонностью, которая сразу же располагает к полному
доверию.
Олег послушно сбросил на пол свою «хламиду» и, подта¬
щив стул, присеЛ рядом с парнем, искоса рассматривая его и
гадая про себя: «Кто такой?»
Парню можно было дать и восемнадцать лет и двадцать
пять. Все зависело от выражения его лица, то серьезного и со¬
средоточенного, то добродушно-веселого.
— Сидишь? Так, — сказал он. — Сейчас мы будем питать¬
ся. — И тут же закричал на всю столовую: — Эй, братва, у ко¬
го лишний талончик на обед завалялся, одолжите!
«Что за талончик такой?» — удивился Олег. Он предпола¬
гал, что парень просто поделит с ним свою порцию.
Со всех столиков теперь головы поворачивались в их сто¬
рону. Буфетчица за стойкой строго покачала головой и что-то
сказала. Ее слова потонули, захлестнутые волной добродуш¬
ных острот, полетевших в просителя:
— Что, Антонов, не наелся?
— Тут тебе не сайгак, зажаренный на костре, тут норма,
порция!
Девичий голос произнес, захлебываясь смехом:
— Дайте мальчику Антоше талончик, а то он похудеть
может!
— Берегитесь, волгоградцы! Геологи с практики возвра¬
щаются. Опустошат все столовые, чайные и закусочные и про¬
чие учреждения нарпита!..
Но талончик все же у кого-то нашелся, и Антонов принял¬
ся упрашивать официантку подать еще обед вне всякой оче¬
реди.
— Понимаете, Анечка, — втолковывал он, пряча под очка¬
ми лукавую улыбку, — у нас один товарищ отстал от экспеди¬
ции. Мы думали — совсем пропал человек, а он, глядите, на¬
шелся. Вот он. Видите, в каком состоянии? Есть у вас сердце,
дорогая Анечка? Вижу, что есть. Накормить надо в первую
очередь.
Официантка сдвинула белесые брови, стремясь сохранить
если не строгий, то’ хотя бы серьезный вид, тараторила забав¬
ной южной скороговоркой:
63.4

— Во-первых, я не Анечка, во-вторых, оставьте мое сердце
в покое, а в-третьих — другие столы кричать будут...
Но талончик все же взяла и очень скоро принесла Олегу
полную тарелку борща, добавила и хлеба.
Олег сначала не стыдился своего волчьего аппетита, и толь¬
ко наслаждался, глотая, почти не прожевывая, большие куски
хлеба и прихлебывая густой ароматный борщ. Но, когда и его
тарелка, и тарелка с хлебом оказались почти пустыми, он спо¬
хватился и смущенно оглянулся на сидящих за столом людей.
Но никто на него не смотрел. Он уловил только чуть презри¬
тельный взгляд высокого белокурого парня с соседнего стола.
Антонов чертил какие-то узоры на скатерти и, оказывается,
рассказывал Олегу о себе:
— Понимаешь, геологическая практика — это все равно
что настоящая работа геологов. На буровых работали, как на¬
стоящие буровики. И в разведке приходится участвовать, пони¬
маешь? Не шуточное, брат, дело. А руководитель у нас велико¬
лепный! Вот постой, я еще вас познакомлю. Он ребят любит»
то есть, я говорю, молодежь вообще...
Посмотрев на единственный оставшийся на тарелке тонкий
кусочек хлеба, Антонов, не меняя тона, негромко сказал, не
спрашивая, а, скорее, утверждая:
— Так ты, значит, в бегах? Куда же теперь, на север или
на юг? Конечно, на юг, куда же еще!
Олег поперхнулся последней ложкой борща, закашлялся.
Антонов потрогал очки и, задумчиво глядя на Олега, про¬
должал:
— Я, брат, тоже бегал из дому. Два раза. Только больше
все за Волгу подавался. Шалаш там был у меня, запасы.
Однажды прихожу—котелок с горячим супом стоит. Съел суп,
а потом подумал: откуда? Оказывается, мать меня выследила.
Решила пополнять запасы горячим, чтобы язвы желудка сын
не нажил. Вот как, понимаешь?
Олег про себя усмехнулся, вспоминая, как они с Юркой на¬
ходили «самостоятельные средства к существованию». Са¬
мостоятельность получалась главным образом за счет дру¬
гих. Вот разве на молотилке он все же подработал сам, это
верно.
За вторым Антонов продолжал осторожно расспрашивать
Олега, и снова его простота, его ласковая бесцеремонность,
как бы ставившая обоих на равную ногу, расположила Олега
к откровенности. Он начал рассказывать. Антонов не преры¬
вал его и только изредка вставлял замечания, которые еще
больше подстегивали Олега: «Здорово!», «Э, да мы с тобой зем¬
ляки!», «Так, значит, и топали, все по левому?!», «А маршрут¬
ную карту составить не догадались?'Эх, жаль!»
635

— Куда же теперь? — спросил Антонов, когда Олег кончил
и обед, и рассказ и теперь запивал все вторым стаканом ком¬
пота.
— Товарища поискать надо. А потом решим.
— Ты что-то мало мне про своего приятеля рассказал.
Расскажи-ка, что это за человек?
Олег охотно добавил несколько подробностей о сообрази¬
тельности и изворотливости Юркиного ума, о том, что техни¬
ческая смекалка у него — позавидуешь, и кое-что еще. Не рас¬
сказал Олег Антонову только о своих сомнениях, о ссоре
с Юркой на пароходе. Теперь, когда Юрка исчез, не хотелось
говорить о нем плохо...Какой смысл осуждать товарища, когда
он пропал и, может быть, даже погиб?
— А не бросил ли тебя твой приятель? — неожиданно вы¬
сказал предположение Антонов. Он задумчиво почесывал пе¬
реносицу под очками, и этот жест вдруг напомнил Олегу Ва¬
силия. Неуловимое сходство было у Антонова с Кузьминым и в
медлительности движений, и в этой располагающей к себе
простоте, и в твердой уверенности в своей правоте.
— Ну что вы? — заторопился Олег. — Этого Юрка не сде¬
лает. Что-что, а товарищ он неплохой. Боюсь, не случилось ли
чего...
— Это мы выясним сегодня же, — пообещал Антонов. —
А ты знаешь что: пошли к нам ночевать в общежитие! А завт¬
ра видно будет. Может, Юрка твой найдется, а может, с нами
домой поедешь, а? Я тебя с нашим руководителем познаком¬
лю. Он как раз завтра приезжает.
Тоскливое одиночество, которое испытал Олег сегодня
утром в толпе незнакомых и даже враждебных ему людей,
живо вспомнилось ему. Он принял предложение Антонова,
оговорившись, на всякий случай, что уйдет, если ему пона¬
добится.
— А то как же, — согласился Антоно’в. — Небось ты чело¬
век самостоятельный. Не за ручку же мне тебя водить...
Студенческое общежитие чем-то напоминало Олегу колхоз¬
ный клуб, оборудованный девчатами для «помощников».
Так же тесно в ряд стояли кровати, но здесь одеяла были
одинаковые, а наволочки не цветные, а просто белые.
— Привел все-таки? — встретил Антонова недоброжела¬
тельный возглас высокого блондина, который еще в столовой
смотрел на Олега косо. — Где ж ты его положишь?
— Вместе ляжем, — просто ответил Антонов. Он, казалось,
не замечал недоброжелательства высокого.
Блондин, как лошадь гривой, тряхнул длинными волосами
и заговорил громче:
г— Ты соображаешь? Вшей нахватать хочешь?
636

— Не твоя печаль, — буркнул Антонов, вдруг поскучнев
лицом и принимаясь тереть под очками переносицу.
— Нет, уважаемый филантроп, моя! Я протестую как твой
ближайший сосед по койке. Ты погляди-ка на своего протеже.
Комментарии, как говорится, совершенно излишни!
Олег съежился и постарался быть как можно менее замет¬
ным. Ему теперь ужасно не хотелось покидать эту чудом встре¬
ченную веселую компанию практикантов-геологов. А этому
«рыжему черту», как он про себя уже назвал высокого блонди¬
на, он мысленно желал подавиться и своей койкой, и своей чи¬
стой рубахой, и чем только возможно.
Антонов, не отвечая блондину, достал рюкзак и, покопав¬
шись, выбросил на постель синие трусики, старую, полиняв¬
шую майку и полотенце. Затем он молча присоединил ко всему
этому кусок мыла, истертый кусок мочалки и так же молча
сунул все в руки Олега. Взял его за плечо и вывел в коридор.
Только там он нагнулся к Олегу и, подмигнув ему, вполголоса
произнес:
— Душевая в конце коридора направо. Как помоешься,
свое барахло не надевай. Беги прямо в трусиках, все равно
спать. А свое все в душевой оставь. Я попрошу нашу уборщи¬
цу постирать. Ладно?
— Ладно, — едва сдерживая радость, ответил Олег и по¬
мчался в душевую.
НЕЛЕГКИЕ РАЗГОВОРЫ
Утром Олег сквозь сон слышал, как Антонов поднялся,
одеваясь, вполголоса переговаривался с соседом и наконец
ушел.
Когда Олег проснулся, в общежитии никого не было. На
тумбочке возле кровати лежали пара яиц, огурцы, хлеб. По¬
одаль виднелась прижатая огурцом записка:
«Я ушел по делу. Жди меня дома. К обеду зайду. Анто¬
нов».
Олег поискал глазами свою одежду. Ее нигде не было.
Вскочив с постели, он побежал в душевую. Снова принял теп¬
лый, ласковый душ. Но одежды не было и здесь. Олег возвра¬
тился в комнату и, усевшись на постели, задумался.
Даже на улицу теперь не выйдешь! Куда сунешься в одних
трусах?
В комнату неслышно вошла уборщица и молча принялась
мыть пол. Она с трудом ворочала тяжелые тумбочки и крова¬
ти. Олег решил помочь женщине.
637

— Давайте я буду передвигать, а вы только мойте, — пред¬
ложил он.
Уборщица отжала тряпку и, отведя локтем спустившуюся
на лицо прядь волос, посмотрела на Олега без улыбки. Это бы¬
ла пожилая женщина. Волосы ее были почти совсем седые,
лицо в частой сетке морщин.
— Ну что ж! Помоги, коли охота есть!
Олег начал так решительно сдвигать кровати, что женщина
остановила его:
— Потише, сынок, пол поцарапаешь!
Некоторое время они работали молча. Потом уборщица
спросила:
— Твои, что ли, рубаху да штаны мне вчера постирать
дали?
— Мои! — обрадовался Олег. — А где они?
— Сохнут. К обеду выглажу... Где ты так завозился? Ру¬
баха как земля. Тоже, что ли, нефть искал?
— Да-а... Нет. — Олег густо покраснел и тряхнул головой.
Врать больше было нестерпимо. — Нет, я сам...
После разговора с Антоновым рассказывать о себе было
легче, и он коротко поведал старой женщине о своих блужда¬
ниях.
— Да батюшки! — воскликнула женщина, когда он кон¬
чил.— А как же мать, мать-то как тебя отпустила?!
— Она ничего не знала, — признался Олег. — И сейчас
еще не знает.
Уборщица села на койку и* опустив тяжелые руки, глядела
на Олега и явно не видела его. Потом негромко и певуче заго¬
ворила:
— Ох, не жалеете вы сердца материнского, обормоты! Уто¬
нул, поди, думает, пропал сынок. Ума, верно, бедная, реши¬
лась!.. Разрывается, поди, сердечко на мелкие части!..—
И вдруг схватила тряпку и замахнулась на Олега: — Уйди,
чертенок, от греха!
Переход был так внезапен, что Олег и правда отскочил в
сторону, опасаясь, что грязная тряпка угодит ему прямо в ли¬
цо. Но уборщица нагнулась и принялась ожесточенно тереть
уже чистую половицу.
Олег попытался продолжать передвигать тумбочки, но
женщина сердито двинула ведро и прикрикнула:
— Уходи с глаз долой, сама домою!..
Уходить было некуда. Олег пробрался к своей кровати,
присел. Уборщица скоро вышла, все так же сердито погромы¬
хивая ведром.
Олег пожалел, что был откровенен с этой грубой женщи¬
ной.
638

Он прилег на подушку и подумал, что с него довольно и
больше ни с кем он разговаривать не станет. Надо разыскать
Юрку и поворачивать домой. Хватит глупостей...
Громкий голос в коридоре заставил его поднять голову. Го¬
лос был удивительно знакомый.
— Который тут наш приемыш? Этот? — спрашивал голос.
Олег вскочил.
— Постой, постой, брат, да мы с тобой вроде как бы
знакомы! Олег? Павлов? Это ты, оказывается, путешеству¬
ешь! Глядите-ка, Миклухо-Маклай, Робинзон, Пржеваль¬
ский! А?
Высокий загорелый человек в клетчатой ковбойке и про¬
стых брюках, заправленных в брезентовые сапоги, хлопал
Олега по плечу, вертел его в разные стороны и никак не давал
себя разглядеть. Наконец это Олегу удалось, и он замер на
месте. Перед ним стоял не кто иной, как отец Василия Кузь¬
мина— Викентий Вячеславич. Он весело улыбался и с интере¬
сом разглядывал Олега. Потом подвинул табурет, уселся, рас¬
ставив ноги, и, притянув к себе Олега, сжал его плечи силь¬
ными загорелыми руками.
— Ну, — спросил он, — давно в бегах? Один?
«Ну вот! Опять все сначала», — подумал Олег и молча пе¬
реступил с ноги на ногу.
— Отлично. — Викентий Вячеславич не стал настаивать.—
Вижу, что не один. Но за товарища говорить не хочешь. Лад¬
но. Почему голый? Ага, костюм в стирке? Давно из дому? Не¬
дели две будет?
Олег усмехнулся, дивясь про себя догадливости геолога.
— Может, и Васька мой с вами? А? Ты уж признавайся.
Ах, да! Вы теперь не дружите с ним! А жаль, брат, очень
жаль... То есть не то жаль, что Васьки с вами нет, а то жаль,
что не дружите больше...
Он опустил руки и стал шарить по карманам, разыскивая
папиросы. Закурив и выпустив струйку синеватого дыма, Ви¬
кентий Вячеславич продолжал:
— А Василий тебя любил, это я могу сказать тебе опреде¬
ленно. Плохо ему без твоей дружбы. Что же ты товарища в
трудную минуту не поддержал?
— Поссорились мы, — хмуро признался Олег и поспешил
пояснить: — Только я не знал, что у него... что у вас дома что-
нибудь...
— Да, брат, дома у нас беда... Василий тебе ничего не рас¬
сказывал?
— Нет, никогда.
— Но матери своей никогда ничего не говорил?
— Нет.
63?

— Да. Вот то-то! Мальчишество, гордость или боязнь
тут — не пойму я что. А ведь ты знаешь Полину Кузьми¬
ничну?
— Знаю, как же! — поспешил заверить Олег.
Викентий Вячеславич затянулся дымом и задумчиво по¬
смотрел на разбитое блюдечко на подоконнике. Потом приме¬
рился и стряхнул в блюдечко пепел.
— Садись-ка, Олег. Я тебе сам расскажу о нашей семье.
Олег опустился на кровать, а Викентий Вячеславич еще не¬
которое время молча курил. Потом начал:
— Ты, брат, войны не помнишь. Сам ничегошеньки не ви¬
дел, и родители твои охраняли тебя от многих бед, которых и
после войны было вот как достаточно. А мне не пришлось
своих поберечь. В разъездах, в экспедициях — кутерьма! Иной
раз не успевал о семье и подумать.
Как началась война, оказалась моя Полина Кузьминична
с грудным Васильком да со старшей дочерью под Смоленском
у родных. Сначала всполошились было, хотели уходить, а по¬
том решили отсидеться. Да и плохо решили. Бежать пришлось
под обстрелом, под бомбами. Василек на руках, дочка за юб¬
ку держится и узелок несет. А самой тоже на руки впору —
девятый год ей шел, во втором классе училась. Славная была
девочка...
Викентий Вячеславич старательно загасил папиросу о
разбитое блюдечко и тут же закурил новую. Олег не шеве¬
лился.
— Так вот. Шли они, пока не добрались до железной до¬
роги. Какой-то эшелон их подобрал. И неизвестно, что хо¬
рошо, а что худо в те времена было. Один от самой границы
шел и живым остался, а другие в тылу погибали...
Иной раз думаю, не потянись они к железной дороге, мо¬
жет быть, жива бы дочка была. Да... В эшелоне разный народ
собрался. Беженцы. Матери с детьми, раненые красноармей¬
цы. Лето. Жара, мухи. Воды не добьешься. Поезд то мимо
станций летит, то посреди поля остановится и стоит. Василек
совсем малыш был. Без воды с грудным ребенком в летнее
время гибель!.. Вот и послала наша мать Наташу вместе со
всеми раздобыть воды. Бидон дала. Поезд как раз остановил¬
ся возле леса. Много народу за водой пошло. Тут и налетели
фашистские самолеты. Сверху видно — народ. Стали поливать
из пулеметов. Несколько бомб сбросили на эшелон. Не попа¬
ли, машинист вырвался. Те, кто в вагонах сидели, — живы ос¬
тались, а кто за водой пошел — половина не вернулась. Ната¬
шу принесли на руках... И двух часов не протянула...
Викентий Вячеславич замолчал, неподвижно смотрел в
окно. Папироса догорела, и небольшая палочка пепла стала
640

совсем серой. Потом обвалилась и рассыпалась. Викентий Вя¬
чеславич очнулся, смахнул пепел с колена:
— Вот с тех пор у Полины Кузьминичны и начались эти
припадки. Все ей думалось, что самой надо было за водой пой¬
ти, а детей в вагоне оставить. Ей все казалось, что она сама
послала Наташу на смерть... Видишь как?!
Викентий Вячеславич помолчал, закурил новую папиросу
и продолжал:
— Василий с детства привык к тому, что мать у нас нездо¬
рова. Помогать ей рано научился. По хозяйству все сам, а ма¬
тери не давал переутомляться. И все стеснялся, как бы другие
странностей не заметили да страшного слова про его мать не
сказали... Но, видно, не судьба ей поправиться. Опять в боль¬
нице, слышал?
— Да почему же? — с тоской в голосе спросил Олег. Он
теперь горько пожалел о том, что никогда не высказывал По¬
лине Кузьминичне свои симпатии, что не знал о несчастье то¬
варища во время их глупой ссоры. Впервые он по-настоящему
пожалел и о том, что оставил свою мать в полном неведении,
в страшном смятении и расстройстве.
— Врачи говорят — дополнительный толчок. Шли они с
Василием по улице. А тут из поликлиники девочку на руках
вынесли, больную. Стали ее вносить в санитарную машину, у
девочки головка запрокинулась и рука свесилась. Василий не
сообразил провести мать сторонкой, чтобы не видела. А она и
вспомнила, должно быть, как Наташу ей принесли. Тут же на
улице упала... Ты разве не знал?
— Не знал я! По-настоящему — ничего не знал!—тоскли¬
во повторил Олег, припоминая, что Галя ему что-то такое го¬
ворила. Галя, а не Василий! Неужели и правда был он таким
уж ненадежным товарищем, что не смог Василий рассказать
ему о своей беде? А вот Кате, видно, рассказал. Ну и что ж!
Да если бы Олег знал, разве стал бы он сердиться на Василия
даже за драку?! Если бы можно было многое изменить, попра¬
вить, переделать! Как хотелось Олегу вернуть былую дружбу
с Василием!
Викентий Вячеславич поднялся с табурета и подошел к
окну.
— А ты из дому давно? — спросил он негромко.
— Вторую неделю, — признался Олег.
— А мать как же? Так и не знает, где ты?
Олег опустил голову.
— Вот что. — Геолог обернулся. Лицо его было спокойно
и сурово. — Я через два дня с группой возвращаюсь домой.
Ты поедешь с нами.
Олег мысленно заметался между желанием немедленно
641

вернуться домой и успокоить мать и долгом товарищества.
Надо было во что бы то ни стало отыскать Студенцова. Без
него возвращаться домой просто невозможно.
— Я вам лучше вечером отвечу, — сказал он.
— А почему же? Конечно, подумай. Товарища бросать
нельзя... Может быть, вместе и поедете...
Разговор оборвался, и они долго молчали.
Вернулся Антонов, красный и взъерошенный. То и дело
поправляя очки на толстом носу, он сообщил Олегу, что Юрка
в городе не обнаружен.
— Это уже наверняка, что в городе его нет. Звонил по
всем отделениям милиции. А здесь милиция работает непло¬
хо! Среди задержанных никого похожего. Несчастных случаев
было всего четыре за последние сутки. Три — с женщинами, а
один — с пожилым рабочим. Отсюда следует, что твой Юрка
наверняка жив и здоров, понял? — И Антонов поднял над го¬
ловой палец. — А уж по какой причине он не подает о себе
вестей, подумай сам...
Олег не успел ничего возразить. В комнату вошла убор¬
щица и бросила на постель рядом с Олегом его выглаженные
штаны и рубашку. Олег хотел поблагодарить, но женщина,
не слушая, повернулась и пошла, тяжело переставляя ноги.
Антонов побежал за ней в коридор и долго не возвращал¬
ся в комнату.
— Пожалуй, надо ехать домой, — решительно произнес
Олег.
Викентий Вячеславич кивнул головой, и на его лице вдруг
снова мелькнуло уже знакомое Олегу выражение добродуш¬
ного лукавства.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Наконец наступил момент, когда Олег мог собраться с
мыслями и сосредоточиться. Необходимо было обдумать все,
что с ним произошло, и решить, как поступить дальше.
До сих пор в сумятице налезающих друг на друга событий
Олег чувствовал себя, как неопытный пловец на Волге, когда,
неосторожно огойдя от берега, он вдруг ощущает, что его под¬
хватило и понесло. И все его усилия сосредоточены не на том,
чтобы плыть в нужном направлении, а лишь на том, чтобы
как-нибудь удержаться на поверхности.
Сначала он не мог отделаться от чувства вины перед Сту-
денцовым, которого он так и не разыскал.
Потом со страхом и волнением думал о встрече с родите¬
лями. Она произошла неожиданно просто и тепло.
642*

Дверь открыл отец и спокойно, будто Олег только вчера
ушел из дому, сказал:
— Ну вот. Наконец-то явился. Мать извелась совсем.
Потом — горячие объятия мамы, даже слезы, которых Олег
прежде почти не видел. И первый вопрос родителей, когда
все немного успокоились и уселись вокруг стола: а кто такой
Антонов?
Оказывается, два дня назад пришла домой странная теле¬
грамма, которая и обрадовала и испугала родителей:
«Ваш сын Робинзон жив здоров возвращается Антонов».
Мать испугалась: уж не главарь ли это какой-нибудь
шайки?
Олег начал рассказывать про Антонова. Скоро увлек¬
ся. Рассказал про колхоз, про Настасью Семеновну и Таню.
Разговор все больше принимал обычный, повседневный ха¬
рактер.
Неприятности начались только после того, как Олег за¬
явил, что в школу он больше не вернется и собирается устро¬
иться на работу.
Мать даже всплеснула руками.
— Постой, мать, погоди, — поспешно вмешался отец,—
дай мальчишке выговориться. Куда же ты думаешь посту¬
пить?
— Да хотя бы в твою типографию, — спокойно и веско от¬
ветил Олег. — Я хочу что-нибудь делать сам. Я теперь знаю,
что работать сумею. А школьные мастерские — это все дет¬
ские игрушки.
Сказал и спохватился. Он повторял слово в слово Юркйны
выражения.
— Так, — протянул отец. — Чернорабочим придется идти.
— Нет, почему чернорабочим? Я в наборный цех попро¬
шусь, на линотип. У нас теперь знакомый мастер есть.
Мать хотела что-то сказать, но отец снова прервал ее. По¬
дошел, обнял за плечи и повел из комнаты. И мать — большая
и сильная женщина — прикрыла глаза рукой и вышла покор¬
но и безмолвно. Отец вернулся к Олегу. Он несколько раз про¬
шелся по комнате, прежде чем снова заговорил:
— Вот что, сын. Ты можешь решать этот вопрос самостоя¬
тельно. Мы с матерью возражать не станем. Хочешь идти на
работу? Иди. Хочешь продолжать учиться — мы тебе помо¬
жем. Стыдно тебе возвращаться в свою школу после твоей
дурацкой выходки? И здесь пойдем навстречу. Можно переве¬
стись в другую. Директор согласен. Но поступай так, чтобы
потом не жалеть. Подумай: ты уже не ребенок. Сможешь ли
ты получить настоящую квалификацию без десятилетки? Вряд
ли. Теперь на заводах много людей со средним образованием.
643

Новая техника требует знаний. Да, еще, чуть не забыл! Наша
типография принимает школьников на производственную
практику. Начиная с восьмого класса. Вместо уроков труда
группы ребят идут на производство, прямо в цех. Кончат шко¬
лу и получат специальность. Договорились, правда, пока что
только с двумя цехами: с наборным и переплетным. Но и то
хорошо. Ну, вот и все. Больше я тебе ничего не скажу. Решай
сам.
Олег никак не ожидал, что победа достанется ему так лег¬
ко. По дороге домой он заранее рисовал себе этот большой
разговор в разных вариантах. Мысленно он приводил веские
доводы, спорил с родителями, доказывал свою правоту.
Простые слова «решай сам» неожиданно выбили почву
из-под ног и сделали задачу еще более трудной. Что и гово¬
рить, к самостоятельному решению он был совсем не подго¬
товлен. Тут следовало подумать основательно. Хотелось,
чтобы самостоятельное решение и было наиболее правиль¬
ным.
Но события неслись дальше, не давая Олегу опомниться.
Не успел он что-нибудь ответить отцу, как отец заговорил
снова:
— Я понимаю, ты все тянешься за Студенцовым. Он бро¬
сил школу, и ты за ним. Так ведь он и постарше тебя. А кро¬
ме того, он, кажется, учиться не бросил. Поступает в техни¬
кум, если не ошибаюсь...
— Как — в техникум? — Олег был окончательно сбит с
толку.
— Я точно не знаю, это мать ходила к Студенцовым про
тебя расспрашивать...
Долго Олег не мог ничего понять и не хотел верить тому,
что рассказал ему отец.
Оказалось, что Юрка уже три дня как вернулся домой.
Мать Олега случайно увидела его на улице, но он увильнул от
разговора с ней. Тогда мать пришла к ним поздно вечером,
когда и сам Юрка, и его родные были дома. Она, едва сдер¬
живая слезы, просила Юрку рассказать ей что-нибудь об Оле¬
ге. Юрка сначала отмалчивался, но, когда его отец стукнул по
столу кулаком, рассказал, что потерял Олега в толпе на при¬
стани и не смог потом найти. Мать хотела немедленно ехать
за тобой, но тут пришла телеграмма Антонова...
— В толпе на пристани?! — бессмысленно повторил Олег,
выслушав рассказ отца.
— Да, — спокойно подтвердил отец, — и не мудрено, что
вы, как щенки, растеряли друг друга. Город большой, незна¬
комый. Что тут удивительного? В школу Юра не пошел. Те¬
перь, говорят, отец устроил его в техникум.
644*

Олег молчал. И ему казалось, что все это неправда и что
на самом деле так быть не могло...
Ночь Олег провел почти без сна. Удобная кровать каза¬
лась жесткой. Подушка слишком жаркой. Он слышал, как
долго шептались за ширмой родители, потом заснули, и кто-то
из них стонал во сне... Снова его мысли возвращались к раз¬
говору с отцом. «Решай сам». Но как? «Чтобы потом не пожа¬
леть». Это верно. Вернуться в школу и подвергнуться насмеш¬
кам товарищей, язвительным замечаниям учителей! Теперь
уже не будет щита из Юркиных презрительных и наглых за¬
мечаний. Нет. Он лучше пойдет в чернорабочие... А не уехать
ли ему в колхоз? Его, наверно, примут. И Таня за него попро¬
сит... Нет, глупости все это... В колхозе они с Юркой завра¬
лись так, что туда лучше и носа не показывать. А может быть,
и ему поступить в техникум? Выйдет, что он опять потянулся
за Студенцовым... Нет, ни за что! За ним он больше не пой¬
дет, никуда не пойдет. Даже в техникум!.. Он лучше пойдет
в чернорабочие, а потом... А потом будет видно...
Олег уснул, когда на улицах погасли фонари, а стекла
окон за кружевными занавесками поголубели. Тени в комнате
сгустились и обрисовали контуры отдельных предметов...
Утром родители ушли на работу и не разбудили его. По¬
чему это? Прежде мама всегда боялась, что он опоздает в
школу. Видно, и правда решили не настаивать больше на
школе.
Олег встал. Походил по дому. Он с удовольствием осмат¬
ривал и даже трогал знакомые вещи. Письменный стол...
Здесь во время «балансовой горячки» сидел со своими бума¬
гами отец. Иногда здесь и мать раскладывала новые карточки
библиотечных формуляров. Но чаще всего здесь готовил
уроки сам Олег. На письменном приборе лежит сосновая
шишка. Неужели та самая?.. А на этажерке как будто книг
стало больше.
Олег машинально пробежал глазами по корешкам. Вздрог¬
нул1 и подошел ближе. Аккуратная стопка новых учебников
для восьмого класса заполняла весь первый ряд верхней пол¬
ки. Вот как, и учебники купили? Олег поспешно отошел к ок¬
ну, приподнял занавеску.
Необходимо было все как следует обдумать...
На подоконнике небрежной стопкой лежат какие-то пись¬
ма и записки. Одна из них адресована маме. Олег посмотрел
на подпись и заинтересовался. Его матери писала Анна Вто¬
рая!
Уважаемая Мария Александровна!
Очень сожалею, что не застала Вас дома, у меня есть новости. Наши
предположения оправдываются. Вера Никифоровна (наша вожатая) вы¬
яснила кое-что.
645

Надо ли мне говорить Вам, дорогая, что и я, и все мы в школе бес¬
покоились эти дни ужасно!
Думаю, что не следует очень уж волноваться: мальчик, несомненно,
жив и здоров и, наверно, скоро вернется.
Помните, что при всей мягкости его характера у Вашего сына есть
самое важное, что послужит ему защитой: та самая мальчишеская горяч¬
ность и непримиримость, которая приносит нам немало огорчений, но со
временем может превратиться в хорошую принципиальность.
Я уверена, Олег не станет ни паразитом, ни обывателем. Будем на¬
деяться, что он скоро увидит свои ошибки, а горький опыт заставит его
отказаться от заблуждений. И значит — все будет хорошо.
Ваша А. Кальмина.
Гм... Как уверенно она пишет, кем именно Олег не будет.
А кем он будет? И попробуй разберись, где заблуждения, а
где настоящая правда... Уронив записку, Олег рассеянно смот¬
рел в окно.
Перед ним был с детства знакомый кусок улицы. Серый
дом напротив с мрачным и величественным подъездом. Фо¬
нарь, который по ночам освещал часть их комнаты. Его лучи
падали на стену, где Олег еще в четвертом классе прикрепил
большую карту СССР. Светлые полоски от фонаря обычно
ложились где-то в районе Енисея. Вот бы уехать в Сибирь!
Туда много молодежи едет. Небось и для Олега там что-ни¬
будь найдется. А нужны ли там недоучки?
Улица, шумная и людная днем, сейчас еще не очень ожив-
ленна. Вон торопятся запоздавшие школьники. Хорошо им!
Они всего только опаздывают на урок. А Олегу нельзя больше
вернуться в школу после этой постыдной истории...
Олег отошел к столу и только теперь заметил маленький
клочок бумаги, исписанный четким маминым почерком:
«Олежка! Сделай себе яичницу и выпей молоко. Молоко в
кухне за окном. Мама».
«Мама»! Будто ничего не было! «Кушай яичницу и пей мо¬
локо!» А сама как осунулась и похудела... «Мать совсем из¬
велась»,— сказал ему отец. Многие слова еще пролетают у
него мимо ушей! Бедная мама... Хорошо бы ее порадовать!
Вот пришла бы она с работы, а Олег сказал бы ей: «Знаешь,
мама, я все же вернусь в школу. Пусть будет и стыдно, и не¬
приятно, а я стерплю, вот честное слово! Пусть смеются, пус¬
кай издеваются. А я приду и скажу: плевать я на вас хотел!
Буду учиться, и все тут!» Ну, был дурак. Теперь буду умнее.
Как она обрадуется... И отец тоже.
Но сможет ли Олег решиться? Ребята ходили на шлюп¬
ках, а Олег, по существу, занимался воровством и обма¬
ном!..
646

От неприятных воспоминаний Олега даже передернуло.
Он не стал делать себе яичницы. Пожевал хлеба, не чув¬
ствуя вкуса, выпил немного молока, чтобы мама видела, что
он все же завтракал. Снова подошел к окну и, царапая ног¬
тем присохшую замазку, стал опять смотреть на улицу.
И вдруг он вздрогнул и поспешно опустил занавеску. На
противоположном тротуаре, под деревом, остановилась груп¬
па школьников. Их было человек шесть. Среди них Олег сра¬
зу узнал Василия Кузьмина и Катю Михайлову. Остальных
он не мог разглядеть. Ребята сбились в тесную группу, о чем-
то совещались, поглядывая на окна Олеговой квартиры.
Олег отступил от окна и забегал по комнате. «Зачем они
пришли? Как же их с уроков отпустили? Уж не собираются
ли зайти сюда? Уговаривать, агитировать, читать нотации?
Особенно эта Михайлова, очень кстати!..»
Олег решил ни за что не открывать двери. Но могут от¬
крыть соседи!.. Надо запереться в ванной и не выходить...
Олег осторожно выглянул в окно. Группа ребят все еще
стояла у фонаря. Никто больше не смотрел на окна, и Олег
теперь без опасений разглядывал всех по очереди. «Ага! Коля
Маточкин. Раков... Что ему-то здесь понадобилось? Люся Ро¬
гова. Ну, эта всегда всех жалеет. Катя Михайлова. Небось
собирается его отчитывать. А это кто? Галя? Не может быть!
Да, это определенно она. Но ведь она в Крыму? Приехала?
Пора. И так опоздала к началу занятий! Загорела, даже как
будто выросла! Вот здорово!..»
Но тут же Олег поспешил себя одернуть:
«Что, собственно, «здорово»? Теперь вам, Олег Павлов,
сразу захотелось в школу? А что она подумает обо всей этой
истории?»
Ребята у фонаря о чем-то спорили, жестикулировали и
перебивали друг друга. Все это было довольно смешно на¬
блюдать со стороны. Получалось как в немом кино. Но Оле¬
гу было не до смеха. Он лишь пытался угадать, о чем они так
долго совещаются.
Ему снова пришлось спрятаться за занавеску. От группы
отделился Василий и, шутливо замахнувшись на осталь¬
ных ребят, решительно направился через улицу прямо к подъ¬
езду Олегова дома.
Катя Михайлова что-то крикнула ему и даже топнула при
этом ногой. Василий вернулся. Катя потянула к нему Галю,
повернула обоих и, подталкивая их в спины, столкнула с тро¬
туара на мостовую. Василий послушно двинулся через улицу
к подъезду, а Галя, смущенно улыбаясь, остановилась. Она с
опаской поглядывала то на окна Олега, то на ребят. Все опять
647

закричали и замахали руками. Тогда и Галя махнула рукой,
засмеялась и побежала за Василием, который уже скрылся в
подъезде.
Олег отошел от окна. Он остановился посреди комнаты и
напряженно уставился на дверь. Вот сейчас она откроется, и
войдут эти двое... Как раз те, по ком Олег очень истосковался
и с кем больше всего страшился встретиться!
Но Василий идет к нему первый. Олег так бы не сумел!
И Галя... Оба они верные друзья. Олег теперь знал это твердо..
Даже те, кто остался стоять у фонаря, все они — тоже настоя¬
щие товарищи...,
Что ответит им Олег? Ладно! Там будет видно. А сейчас
Олег сам откроет дверь и впустит друзей в дом...

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Если бы мы захотели устроить среди читателей нечто вро¬
де опроса: о чем говорят, о чем рассказывают повести «Си¬
рота» и «Огни на реке» Н. Дубова, «Честное комсомольское»
А. Кузнецовой, «На пороге юности» Е. Рязановой, то мы услы¬
хали бы очень разнообразные ответы. «Эта повесть — о шко¬
ле». «Эта — о семье». «Эта — о любви и дружбе». «А эта —
о труде, о патриотизме советских людей...» Таких определений
можно было бы привести еще очень много, и, что всего уди¬
вительнее, все они были бы правильны! Повести Дубова, Куз¬
нецовой и Рязановой в самом деле написаны на эти темы,
интересные для читателей разного возраста, живущих в са¬
мых разнообразных условиях. А это означает одно, и самое
важное: эти повести написаны о жизни. В них нашли отобра¬
жение и школа, и семья, и труд советских людей, и служение
родине, и дружба, и любовь, и еще многое другое, что в общей
совокупности и составляет нашу жизнь. Все три автора —■
каждый по-своему, в меру своих сил и способностей — стара¬
лись1 ухватить не какие-нибудь внешние проявления черт нашей
жизни, не наружную шелуху событий и явлений, не то, что
бросается в глаза сразу и всякому наблюдателю, даже по¬
верхностному. Нет, авторы стремились запечатлеть — и это во
многом удалось им! — глубокую сердцевину мыслей, чувств,
интересов — словом, растущую душу советских людей, и, в ча¬
стности, советского юношества. В результате этого настойчи¬
вого устремления к большой правде жизни, их повести в зна¬
чительной мере отразили отдельные ее стороны.
Очень большое место отводят авторы показу нашей шко¬
лы. При этом, однако, и Дубов, и Кузнецова, и Рязанова
стремятся писать не о давно описанных изъянах школьного
649

быта и мелких классных «ЧП»: подсказках (ах, это нехоро¬
шо!), шпаргалках (ах, это очень нехорошо!) и шалостях (ах,
это вовсе плохо!). Внимание наших авторов — ас ними и при¬
стальный интерес читателей — привлекают более сложные и
глубокие явления. В далеком сибирском селе Погорюй, на
берегу безвестной речки Куды, школьники ведут упорную
борьбу: они отстаивают своего любимого учителя Александ¬
ра Александровича. Неумные и мелкие людишки добиваются
ухода этого учителя из школы. Александр Александрович,
человек мягкий, скромный, пораженный тяжелым физическим
увечьем — глухотой, сам начинает склоняться к мысли, что,
может быть, ему и впрямь следует уйти? И школьники дерут¬
ся за Александра Александровича — они-то ведь хорошо
знают, какой он превосходный учитель, как увлечен своим
предметом, как умеет заинтересовывать и зажигать своих
учеников! Читатель следит за этой борьбой с волнением, со
все возрастающим уважением к той силе, какую представляет
собой сплоченный и дружный коллектив школьников.
Так же не по-обычному зорко увидены и изображены в по¬
вести Рязановой «На пороге юности» взаимоотношения
класса с новой учительницей. По досадному стечению обстоя¬
тельств. встреча школьников с «Анной Второй» сперва омра¬
чена взаимным непониманием: новая учительница не повери¬
ла в школьников, в их чуткость и человечность, а класс не
поверил в прозорливость и такт учительницы. Так бы и потек¬
ли отношения, все более портясь и обостряясь, если бы не вме¬
шалась прежняя учительница, «Анна Первая», сохранившая и
в болезни светлую ясность умного сердца.
Всего теплее запомнится, думаю, читателю та «педагоги¬
ческая поэма», которую описал Дубов в своей повести «Сиро¬
та». Удивительно прозрачен и поэтичен образ воспитательни¬
цы Людмилы Сергеевны, нежный и трогательный, с ее похо¬
жей на растерянность наседки заботой о доверенных ей
детях-сиротах. Этим детям, пережившим много тяжелого,
даже трагического, Людмила Сергеевна должна заменить
утраченных родителей. Должна, — но не всегда может! Долж¬
на,— но ведь не так это просто, как в сказках или в прими-
тивно-сентиментальных книжках! Должна, — но сколько это
стоит ей слез, огорчений, неприятностей, какой безжалостный,
поистине ростовщический счет предъявляет такому воспитате¬
лю жизнь: за каждый самый маленький шаг вперед, за
каждый самый крохотный успех воспитатель расплачивается
здоровьем, силами души, жаром и кровью нескудеющего, не¬
остывающего сердца.
Несомненный успех Дубова, Кузнецовой и Рязановой в
изображении нашей школы оказался возможным благодаря
650

тому, что они увидели зорко и правдиво своих взрослых пер¬
сонажей— учителей и воспитателей — и так же зорко и глу¬
боко описали их. Образы учителей Александра Александрови¬
ча, «Анны Первой» и «Анны Второй» и, в особенности, воспи¬
тательницы Людмилы Сергеевны настолько человечески
богаты, полнокровны, что они вполне выдерживают нагрузку
большой жизненной правды, больших чувств и сложных поло¬
жений, в какие их ставят авторы. То же, конечно, относится и
к изображению семьи. Вспомним, как правдиво и вдумчиво в
«Честном комсомольском» раскрыла А. Кузнецова атмосфе¬
ру в семье школьника Пипина Короткого. Здесь писатель¬
нице удалось описать и распутать трудный драматический
узел, сложный клубок отношений между мальчиком и его
отцом.
На редкость ярко показал Дубов ту «семейную обстанов¬
ку», в какой живет его герой Лешка Горбачев в доме своего
мучителя дяди Троши. Тут автор просто пленяет правдой,
удивительной цепкостью писательского глаза, умением подме¬
тить и отобрать все наиболее характерное — картина полу¬
чается незабываемая.
Однако самая большая заслуга Дубова, Кузнецовой и Ря¬
зановой видится мне еще и в другой стороне их творчества.
Повести их: «Сирота», «Честное комсомольское» и «На по¬
роге юности» — посвящены темам и материалу современно¬
сти, показу нынешнего дня нашей страны, нашего юношества.
Но достигают они этого отнюдь не механическим подбором
остро злободневных подробностей. Показываемые ими совре¬
менная жизнь и современные люди — это не то быстролетя¬
щее «сегодня», какое за одну ночь превращается в пожухлое,
вянущее «вчера». И об этом хочется поговорить особо.
Художественная литература лишь тогда выполняет свое
высокое назначение, когда она показывает жизнь в движе¬
нии, в непрерывном развитии. Наш день, наша нынешняя
жизнь не стоячая вода, а быстрые, торопливо бегущие, об¬
гоняющие друг друга волны. В своем течении они несут же¬
ланное нам будущее — наше «завтра». Это «завтра» мы
строим уже сейчас, но задумано оно давно, и начата эта
стройка еще до нас, а полное завершение ее наступит лишь
в грядущем, может быть даже не очень близком. И художест¬
венная литература должна показывать в нашей жизни то но¬
вое, что она, литература, видит и понимает уже сегодня. Об
этом новом еще не писали вчера, потому что еще не видели
его. О нем не напишут завтра, потому что завтра оно, может
быть, уже устареет: завтра будет уже свое новое, впервые под¬
меченное. Вот эта взаимосвязь времен и делает литературу
современной. Без нынешнего дня она несовременна, как не¬
651

современна она и там, где нынешний день разобщен с поро¬
дившим его прошлым и с порождаемым им будущим.
Наиболее полно выявлена эта взаимосвязь и взаимовлия¬
ние времен у Дубова в его повести «Сирота». Уже самое за¬
главие говорит о том, что темой повести является сиротство,
иначе говоря, одиночество. Сиротство особенно горько, когда
поражает оно детей: они потеряли родителей и остались в
мире одни. Так понимали тему сиротства в прошлом. Сколько
великих книг написано о нем за сотни лет, сколько читатель¬
ских слез пролито над этими книгами! Но странное дело!
Дубов не повторяет этих книг, и мы, его читатели, не проли¬
ваем слез над сиротством Лешки Горбачева! Все меняется,
преображается, растет. И сегодня у нас мальчик, оставт
шийся сиротой и, казалось бы, обреченный на горестную
участь, может быть, даже на погибель, не прозябает в горе и
не гибнет. Большой, сильный мир хороших советских людей
подхватывает сироту крепкой рукой и уверенно выводит его
на честную дорогу, прямую и достойную.
В «Сироте» отчетливо и ярко изображен советский мир —
в его людях. Дубов показывает этих людей не однобоко, не в
прекраснодушной розовой схеме. Он показывает целую гале¬
рею советских людей, хороших и плохих, строителей жизни и
их врагов. С великими трудами и лишениями, с великой забо¬
той и самоотвержением, борясь с изъянами, доставшимися в
наследство от дореволюционного прошлого, хорошие совет¬
ские люди растят свою смену, — в том числе и сирот в детдо¬
мах. Хорошие люди совершают эту работу порою со срывами
и ошибками, но умеют горячо и честно признавать и исправ¬
лять эти ошибки.
Наряду с ними Дубов показывает людей-врагов, от которых
людям-строителям приходится отбиваться яростно и ожесто¬
ченно. Люди-враги иногда имеют черты прошлого. Таков ту¬
пой и злобный дядя Троша, хапуга и стяжатель, навсегда
усвоивший мещанские «правила жизни» — о своей рубашке,
которая ближе к телу, и о своей хате, которая всегда почему-
то оказывается с краю. Однако при всей гнусности дядя Тро¬
ша— враг вчерашний, враг обреченный, не имеющий будуще¬
го. Гораздо страшнее такие враги, как Гаевский, — тупой
формалист, чиновник, не способный ни к творчеству, ни к меч¬
те, ни к человечности, — враг, с которым надо бороться, не
щадя сил: он мешает нашему «сегодня» и замахивается на
наше «завтра».
Отчетливо запоминаются яркие детали, которыми Дубов
тонко и неназойливо подчеркивает неумирающую связь нашу
с лучшим, что было в прошлом и осталось навек, как завет и
святыня. Сирота Лешка Горбачев хранит, как драгоценную
652

реликвию, старый, ветхий матросский ремень с пряжкой —
все, что осталось от отца-моряка, героически погибшего за
Советское государство» Лешка хранит отцовский пояс, и
мысль об отце помогает ему в трудной судьбе, полной пре¬
вратностей, помогает ему оставаться честным и прямым!
Это чудесная деталь, ненавязчивая и незабываемая.
Лешка Горбачев («Сирота»), Василий («На пороге юно¬
сти») и чудесный, самоотверженно гибнущий Саша («Честное
комсомольское»)—вот какова наша смена, заставляющая
нас смотреть «вперед без страха и сомнения»!
В этом смысл прочитанных нами повестей, их пафос.
В этом не только заслуга, но и большая ответственность, взя¬
тая на себя авторами. Эту ответственность — мы знаем и ве¬
рим!— они оправдают.
Александра Бруштейн.

СОДЕРЖАНИЕ
Николай Дубов
СИРОТА
Рисунки В. Панова
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Побег 7
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Новый дом 84
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Капитаны 196
ОГНИ НА РЕКЕ
Рисунки В. Бoгaткина
Отъезд 297
«Ашхабад» 304
Домик на берегу 312
Ты научишься 321
Знакомьтесь, пожалуйста! 329
На острове 337
А какое у тебя призвание? 348
Специальное задание 358
Держись, Константин! 371
Мы еще увидимся 384
Агния Кузнецова
ЧЕСТНОЕ КОМСОМОЛЬСКОЕ
Рисунки С. Забалуева
Межпланетный корабль 391
Катя 397
Делегация 400
Бабушка и внук 402
У Листковых 404
«Не играй!» 410
В нише . . 413
Опять фантазия 417
«Ты можешь повторить?» . 420
Бесполезный разговор 424
Перед отъездом 426
Сенька-воин 429
Проглядели 434
Две встречи 437
На выселке 440
Первый поцелуй 445
654

Объяснение 450
Свидание 452
Заявление 456
Бойкот 459
Друзья 466
Инспектор 469
Честное комсомольское 474
«Нами допущена ошибка» 477
Она знала, что не придет 480
Незабываема ты, первая любовь 482
На пожаре 485
В больнице 490
Сердце и комсомольская честь 493
Ради товарища 498
«Оставь меня...» 501
Лунной ночью . . . 503
Дорогой ценой 507
В глубоком раздумье . 510
Жизнь впереди 515
Эпилог 517
Екатерина Рязанова
НА ПОРОГЕ ЮНОСТИ
Рисунки И. X а р к е в и ч а
«Анна Вторая» 527
Девчонки 533
В «соснах» 536
Домашние дела 541
Классные дела ; 543
Нежданно-негаданно 548
Сплетня 552
Учительница . 558
Вот как бывает 565
Вожатая 569
Весна 573
Восьмое марта 577
На заднем дворе 580
Общественное мнение 587
Поиски 593
Скучное лето . . . 596
На виноград 599
Самостоятельная жизнь . 602
Робинзоны 608
Картошка .611
Хлеб 614
В пути 625
Как надо жить? ' 627
Кончилось одиночество 632
Нелегкие разговоры 637
Возвращение . . 642
А. Бруштейн. Послесловие . . . • • .... 649

Оформление Н. Мунц
БИБЛИОТЕКА ПИОНЕРА, т. IX
Дубов Николай Иванович
СИРОТА
ОГНИ НА РЕКЕ
Кузнецова Агния Александровна
ЧЕСТНОЕ КОМСОМОЛЬСКОЕ
Рязанова Екатерина Михайловна
НА ПОРОГЕ ЮНОСТИ
Ответственный редактор
Е. М. Подкопаева
Художественный редактор
М. Д. Суховцева
Технический редактор
Т. М. Страхова
Корректоры
М. Б. Шварц и Т. Ф. Юдичева
Сдано в набор 7/IX 1963 г. Подписано к
печати 23/XI 1963 г. Формат 60X90 1/16 —41 печ. л. (39,62 уч.-изд. л.). А11017. Тираж
200 000 (100 001—200 000) экз. Цена 1 р. 44 коп.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1.
Фабрика детской книги Детгиза.
Москва, Сущевский вал, 49. Заказ № 5441.