ВМ.ЛАВРОВСКИЙ, МА.БАРГ
АНГЛИЙСКАЯ
БУРЖУАЗНАЯ
РЕВОЛЮЦИЯ
НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ
АНГЛИЙСКОЙ БУРЖУАЗНОЙ
РЕВОЛЮЦИЙ 40-х годов
XVII века
ИЗДАТЕЛЬСТВО
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ
М осква•19 58

ПРЕДИСЛОВИЕ
История первой буржуазной революции «европейского
масштаба» (Маркс) принадлежит к числу важных
проблем марксистско-ленинской историографии. Период
великой борьбы, которую вели на пороге нового времени
новые общественные классы и прежде всего трудящиеся
массы с классами и силами отжившего феодального
общества, представляет огромный интерес не только для
специалистов-историков, но и для широких кругов
советских читателей. Именно в годы революции наиболее
полно раскрывается революционное творчество масс, которое
является основной движущей силой общественного
прогресса.
Данная книга посвящена не всем, а лишь некоторым
проблемам истории буржуазной революции в Англии
XVII в.
Выбор проблем диктовался, с одной стороны, их
важностью для научного марксистско-ленинского
истолкования событий революции и, с другой стороны, степенью
разработанности данной проблемы в науке наших дней.
Авторы при этом стремились осветить ряд новых
вопросов, которые до сих пор либо вовсе не
разрабатывались в нашей историографии, либо освещались без
привлечения оригинальных источников. Это прежде всего
относится к истории английского крестьянства XVII в.,
истории наемных рабочих и пауперизма, а также к истории
борьбы низов за углубление буржуазно-демократического
содержания революции A647—1649).
Авторам удалось обследовать манориальные
источники (рентали и описи ряда маноров, а также протоколы
манориальных курий). Были обнаружены протоколы квар-
3

тальных сессий мировых судей (Quarter Sessions Rolls)
для Сомерсетшира, Серри и эксцерпты для Девоншира,
которые до сих пор в нашей историографии не
использовались.
Детально изучены Clark Papers, а также ряд
документов, относящихся ко второй гражданской войне.
Отличительная особенность данной книги заключается
(помимо привлечения ряда новых источников) в том, что
в ней сделана попытка проблемного подхода при
освещении основных событий революции. Этим определялись как
построение книги, так и отбор фактического материала.
Из этого следует, что настоящий труд не претендует на
то, чтобы служить учебным пособием или справочной
книгой по истории английской революции. Книга
предполагает знакомство читателя с основными событиями
революции и рассчитана на то, чтобы помочь ему в
углубленном изучении их.
Для того чтобы специфика книги стала очевидной,
достаточно указать на самую постановку некоторых из
этих вопросов. Первая глава книги посвящена
историографии английской буржуазной революции. Пред нами
одна из важных проблем исследования этой революции.
Авторы стремились показать наличие определенных
закономерностей в смене определенных направлений в
историографии английской революции, в приближении (а
иногда и в отдалении) работ различных историков и
исторических школ к подлинно научному пониманию
английской буржуазной революции XVII в. В первом разделе
первой главы мы попытались формулировать основные
методологические предпосылки историографического
исследования, которое отнюдь не должно, по нашему
мнению, ограничиваться лишь обзором отдельных
направлений в историографии, в данном случае — английской
революции, лишь демонстрацией своеобразных «качелей»
между торийской и вигской «концепциями» этой
революции с XVII в. до наших дней.
Вторая глава книги посвящена анализу социально-
экономических предпосылок буржуазной революции 40-х
годов XVII в.
Авторов в первую очередь интересуют особенности
экономического развития предреволюционной Англии. Вот
почему центральными оказались вопросы о социально-
экономических сдвигах в английской деревне XVII в. Осо-
4

бое внимание уделено вопросу о дифференциации
английского крестьянства накануне и вслед за буржуазной
революцией 40-х годов XVII в., а также вопросу о двух путях
развития английской деревни — буржуазно-дворянском и
крестьянском, совершенно недостаточно изученных в
нашей литературе.
Уделив особое внимание изучению вопроса о роли
народных масс в революции, авторы сделали попытку на
конкретном материале не использованных ранее
источников осветить положение наемного труда в Англии при
первых Стюартах, поставить проблему пауперизма и осветить
некоторые особенности народных движений этого периода.'
В главе о пуританизме авторов в первую очередь
интересовали происхождение особенностей идеологической
«драпировки» английской революции и истоки народной
реформации — вопросы, по существу еще не
поставленные в советской историографии.
В главах 5—8 основное внимание сосредоточено на
роли народных масс в борьбе за развитие революции, за
углубление ее буржуазно-демократического
содержания. Это центральная проблема изучения истории
революции.
Конечно, отнюдь не все поставленные вопросы
являются решенными. Потребуется еще много исследований,
основанных на архивном материале, прежде чем это будет
достигнуто. Однако мы полагаем, что в нашей книге
намечено направление, следуя которому эти вопросы можно
разрешить.
В заключение считаем нужным отметить, что наша
работа является коллективным трудом обоих авторов. Хотя
различные главы и писались каждым из авторов
отдельно, однако в трактовке важнейших проблем истории
Англии XVII в. они разделяют одни и те же точки зрения,
сложившиеся в результате совместной работы над книгой,
замысел которой вынашивался на протяжении ряда лет.

ВВЕДЕНИЕ
ОСНОВОПОЛОЖНИКИ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА
О БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ В АНГЛИИ XVII в.
Английская буржуазная революция 40-х годов XVII в.
принадлежит к тем всемирно-историческим событиям,
которые продвигали народы по пути к более высоким
формам общественной и политической организации.
Английская революция — первая революция
«европейского масштаба» — открыла собой эру крушения
феодально-абсолютистских порядков в Европе. Провозгласив
политические и социальные принципы нового буржуазного
общества, эта революция, совершившаяся в небольшом
сравнительно островном государстве, тем не менее
явилась выражением потребностей тогдашнего общества
в целом. Она была проявлением исторической
закономерности, которая рано или поздно должна была с
неотвратимостью естественного закона проявляться везде, где
старые феодальные отношения, изжив заложенные в них
возможности общественного прогресса, становились
поперек дороги дальнейшему развитию материальной и
духовной жизни народов. Английская революция XVII в. была,
по выражению Маркса, «громовым ударом»,
возвестившим рождение нового общественного строя, пришедшего
на смену «старому порядку».,
Победа этой революции явилась поворотным пунктом
не только в истории Англии, ее значение было всемирно-
историческим: она положила начало крушению
феодального строя. Провозглашенные ею принципы нового
общественного порядка, ее идейное наследие, ее борьба и
7

завоевания служили на протяжении полутора веков своего
рода арсеналом, из которого черпали свое оружие все
враги отживавшего средневековья и абсолютизма.
Им широко воспользовались представители
французского Просвещения и идеологи войны за независимость
Северной Америки.
Казнь короля и провозглашение республики 1649 г.
долго служили вдохновляющим примером для угнетенных
народов.
Революция 40-х годов XVI в. столь основательно
расчистила путь капиталистическому развитию и столь
глубоко перепахала почву страны, что «счастливая»
реставрация Карла II в 1660 г. вынуждена была узаконить
основные социальные завоевания нового дворянства и
буржуазии в революции и прежде всего узурпацию ими права
частной собственности на землю — одностороннее
уничтожение феодального строя землевладения.
По сравнению с завоеваниями революции 40-х годов
«славная революция» 1688 г., укрепившая власть
парламента в политической системе страны, была поистине
лишь незначительным событием.
Благодаря героизму и самоотверженности народных
масс буржуазии были открыты широкие пути для наживы
за счет народа как внутри страны, так и в колониях.
Англия быстро опередила в своем развитии буржуазную
Голландию и захватила в свои руки промышленное и
торговое первенство в мире.
Лишь народные низы, героическая борьба которых
обеспечила политические и экономические завоевания
буржуазного класса, были обойдены после победы
революции.
Английская революция была революцией буржуазной
и поэтому привела лишь к смене одного способа
эксплуатации трудящихся другим, к замене господства одного
эксплуататорского меньшинства другим. В ней впервые
сказались и отчетливо вскрылись основные черты,
присущие всем буржуазным революциям,— узость классовых
задач буржуазии, а отсюда — ограниченность ее
революционных возможностей.
Только революция социалистическая несет с собой
освобождение труда от ига всех и всяких эксплуататоров,
власть трудящимся и царство подлинной свободы для
народа.
8

История буржуазной революции 40-х годов XVII в.
в стране классического развития капитализма
принадлежит к числу научных проблем, глубоко интересовавших
основоположников марксизма-ленинизма. В своих
произведениях они не раз обращались к этому замечательному
периоду в истории английского народа.
Взгляды Маркса и Энгельса на буржуазную
революцию в Англии XVII в. и во Франции XVIII в. сложились
в середине 40-х годов XIX в. Еще в ранней своей статье
«Положение Англии.— XVIII век» A844 г.) Энгельс
характеризует английскую революцию XVII в. как «точный
прообраз французской революции 1789 года» 1. Энгельс
считает возможным установить наличие трех основных
этапов в деятельности Долгого парламента,
соответствующих Учредительному, Законодательному собраниям и
Национальному Конвенту во Франции. Жиронде, Горе и
эбертистам с бабувистами соответствовали в Англии
пресвитериане, индепенденты и левеллеры. Кромвель, по
мнению Энгельса, соединял в одном лице «Робеспьера и
Наполеона» английской революции 2. Пройдя путь развития
от конституционной монархии и демократии к военному
деспотизму и революции 1688—1689 гг., английская
революция закончилась образованием двух национальных
партий — вигов и тори, которые выражали интересы
буржуазии и нового дворянства, заключивших между собой
«компромисс» 1688 г., известный под именем «славной
революции». Подобная последовательность в смене
политических форм наблюдается, по мнению Энгельса, и во
Франции 1789—1830 гг.
Хотя политический результат обеих революций был
довольно жалкий и на первый взгляд век революции
прошел для Англии без больших перемен, однако с середины
XVIII в. Англия претерпела большие изменения, чем
какая-либо другая страна: в Англии имела место
«революция социальная, более объемлющая и
захватывающая, чем какая-либо другая». Энгельс имел в виду
аграрную и промышленную революции в Англии XVIII—первых
десятилетий XIX в., предпосылки для которых были
созданы буржуазной революцией середины XVII в.
Важнейшим социальным сдвигом было исчезновение крестьян-
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, изд. 2, стр. 602.
2 Там же.
9

ства и революционизирование английской
промышленности, которая является, по выражению Энгельса, «базисом
всех современных английских отношений, движущей
силой всего социального движения».
В данной статье Энгельс останавливается также
еще на одном из важнейших последствий буржуазной
революции XVII в.— на создании пролетариата,
Так, еще в этой ранней статье Энгельса был намечен
ряд важнейших проблем исследования буржуазных
революций XVII—XVIII вв.
В «Манифесте Коммунистической партии» Марксом и
Энгельсом было сформулировано важнейшее положение
об обязательном соответствии производственных
отношений характеру производительных сил. Средства
производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия,
были созданы в феодальном обществе. «На известной
ступени развития этих средств производства и обмена
отношения, в которых происходили производство и обмен
феодального общества, феодальная организация земледелия
и промышленности, одним словом, феодальные отношения
собственности, уже перестали соответствовать
развившимся производительным силам. Они тормозили производство,
вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его
оковы. Их необходимо было разбить, и они были
разбиты» *.
На основе этого положения, содержащего
формулировку закона об обязательном соответствии
производственных отношений характеру производительных сил,
Маркс и Энгельс дали подлинно научное толкование
английской буржуазной революции XVII в.
В статье «Буржуазия и контрреволюция»,
напечатанной 15 декабря 1848 г. в «Новой Рейнской газете», дается
следующая характеристика революций 1648 и 1789 гг.
«Революции 1648 и 1789 годов не были английской и
французской революциями; это были революции
европейского масштаба. Они представляли не победу
определенного класса общества над старым политическим строем;
они провозглашали политический строй нового
европейского общества. Буржуазия победила в них; но победа
буржуазии означала тогда победу нового общественного
строя, победу буржуазной собственности над феодальной,
1 /С. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, изд. 2, стр. 429.
10

нации над провинциализмом, конкуренции над цеховым
строем, дробления собственности над майоратом,
господства собственника земли над подчинением
собственника земле, просвещения над суеверием, семьи над
родовым именем, предприимчивости над героической
ленью, буржуазного права над средневековыми
привилегиями» *.
В этой сводной, относящейся к обеим революциям
XVII—XVIII вв. характеристике Маркс и Энгельс
наметили основные проблемы марксистского исследования
буржуазных революций в Англии и во Франции в их общих,
закономерных чертах и в их отличиях, в своеобразии
каждой из этих революций, определяемом тем, что они
отстояли одна от другой на столетие вперед не только
хронологически, но и по существу. «Революция 1789 года
имела своим прообразом (по крайней мере, в Европе)
только революцию 1648 года...»2,— подобно тому как
восстание нидерландцев против Испании было
«прообразом» английской революции.
Одновременно Маркс и Энгельс отметили всемирно-
историческое значение обеих революций: «Революция
1648 года представляла собой революцию семнадцатого
века по отношению к шестнадцатому, революция 1789
года — победу восемнадцатого века над семнадцатым. Эти
революции выражали в гораздо большей степени
потребности всего тогдашнего мира, чем потребности тех частей
мира, где они происходили, т. е. Англии и Франции»3.
Так развивается данное основоположниками марксизма
понимание буржуазных революций, в том числе и
английской буржуазной революции XVII в.
В рецензии на памфлет Гизо4, написанной под
впечатлением революционных событий 1848—1849 гг. в
условиях наступившей реакции, Маркс уточняет в ряде
важных моментов свое понимание буржуазной революции
в Англии XVII в. и во Франции XVIII в. Он вскрывает
одну из характерных черт и особенностей английского и
французского абсолютизма в период, непосредственно
предшествовавший буржуазной революции. «Абсолютизм,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 6, изд. 2, стр. 115.
2 Там же, стр. 114.
8 Там же, стр. 115.
4 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 218—223.
11

особенно в той форме, в какой он выступил под конец во
Франции, был и там новшеством, и против этого
новшества восстали парламенты, защищая старые законы, us
et coutumes старой сословной монархии» 1. Маркс
подчеркивает, что подчинение королевской власти парламенту
означает ее подчинение господству буржуазии и джентри.
Поэтому необходимо рассмотреть, как эти классы
добились необходимого могущества, чтобы, наконец, «сделать
из короны свою служанку». В борьбе между Карлом I
и парламентом дело шло не только о чисто политических
преимуществах. Маркс считает необходимым выяснить,
для чего нужны эти преимущества парламенту и
представленным в нем классам, какому классу угрожали прямые
посягательства Карла I на свободную конкуренцию, все
более подтачивавшие торговлю и промышленность Англии,
какую роль играла в борьбе между королем и
парламентом зависимость Карла I от парламента, становившаяся
благодаря его постоянной нужде в деньгах тем более
тягостной, чем дольше он пытался бороться с парламентом.
Касаясь вопроса о вторичном крушении монархии
реставрированных в 1660 г. Стюартов, т. е. вопроса о так
называемой «славной революции» 1688—1689 гг., Маркс
отмечает страх новых крупных землевладельцев перед
восстановлением католицизма, при котором они должны
были бы вернуть все свои награбленные,
принадлежавшие прежде церкви земли. Представители торговой и
промышленной буржуазии также опасались реставрации
католицизма, который «совершенно не годился для их
дел». В той же связи Маркс подчеркивает ту
«беззаботность», с которой склонные к католицизму
реставрированные Стюарты продавали ради своей собственной выгоды
и в интересах придворной знати всю английскую
промышленность вместе с торговлей французскому правительству,
т. е. «правительству единственной страны, конкуренция
которой была тогда опасной для англичан и во многих
отношениях успешной и т. д.» 2
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 220. Маркс
подчеркивает консервативный характер обеих революций в первый период их
развития: «...Французская революция в самом своем начале была
столь же консервативной и даже гораздо более консервативной, чем
английская».
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 222.
12

Анализируя земельные сдвиги и
социально-экономические последствия реформации и революции, Маркс дал
блестящее разрешение «загадки консервативного
характера английской революции» и долговечности английской
монархии, разрешение совсем иное, чем то, которое
пытался дать Гизо в своем памфлете. Причиной этой
устойчивости монархии в Англии был, как указывает Маркс,
длительный союз между буржуазией и значительной
частью дворянства, земельные владения которого
находились «не в противоречии, а, наоборот, в полном согласии
с условиями существования буржуазии» 1. В рецензии на
памфлет Гизо Маркс намечает ряд важнейших задач и
проблем, которые получают затем блестящее разрешение
в 24 гл. первого тома «Капитала». В этой главе Маркс
поставил вопрос о роли крестьянства — английского
йоменри как «главной силы», на которую опирался
Кромвель — вождь индепендентского джентри — в борьбе с
королем. Маркс ставит в этой главе и ряд других
вопросов, относящихся к превращению феодальной
собственности на землю в буржуазную собственность. В этой
связи особое значение приобретает вопрос о
непосредственных результатах и более отдаленных последствиях
для основной массы английского крестьянства
односторонней отмены феодальных повинностей, о превращении
крупных землевладельцев в современных частных
собственников путем «узурпации» буржуазного права
собственности на поместья, на которые они имели лишь
феодальное право. Узаконение этой узурпации,
произведенной в период гражданской войны реставрированными
Стюартами, дальнейшие узурпации государственной,
народной земли при Вильгельме Оранском, произведенные
«без малейшего соблюдения форм законности» — при
содействии государственной власти — «наживалами из
землевладельцев и капиталистов», способствовали росту
современных княжеских владений английской олигархии и
обезземелению крестьянства в Англии. В XVIII в. анг-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 222.
Подчеркивая в своей рецензии, что земельные владения нового
дворянства представляли уже накануне революции «не феодальную, а
буржуазную собственность», Маркс имел в виду не юридический
титул этих владений, а их экономическое содержание (форму
использования).
13

лийский парламент вступает на путь массовой ликвидации
еще весьма значительных остатков общинного
землевладения и радикальной экспроприации крестьянства путем
издания ряда актов об огораживании, которые Маркс
называет с полным основанием парламентской формой
грабежа народной земли.
Мы видим, сколь неразрывно и тесно связана
намеченная еще в рецензии на памфлет Гизо постановка ряда
важных проблем буржуазной революции XVII в. с
последующей их трактовкой и разрешением в «Капитале», где
ставится вопрос о роли английского йоменри в революции
и его последующей судьбе, об односторонней отмене
феодальных повинностей и т. д.
Большое внимание уделяет также и Энгельс вопросу о
роли крестьянства в английской и других буржуазных
революциях и о последствиях этих революций для
дальнейшей судьбы крестьянства. Останавливаясь на роли
английского йоменри в буржуазной революции 40-х годов
XVII в., Энгельс писал: «Оригинальное явление: во всех
трех великих буржуазных революциях боевой армией
являются крестьяне; и именно крестьяне оказываются тем
классом, который после завоевания победы неизбежно
разоряется вследствие экономических последствий этой
победы. Сто лет спустя после Кромвеля английское
йоменри почти совершенно исчезло. А между тем исключительно
благодаря вмешательству этого йоменри и плебейского
элемента городов борьба была доведена до последнего
решительного конца, и Карл I угодил на эшафот» 1.
В. И. Ленин развил далее основные положения Маркса
и Энгельса, относящиеся к раннебуржуазным
революциям.
Ряд важнейших замечаний В. И. Ленина по вопросу о
роли крестьянства в «великих буржуазных революциях
старых времен» содержится в двух статьях Ленина,
подводящих итоги русской революции 1905—1907 гг.
Подчеркивая «выдающуюся революционную роль»
крестьянства в раннебуржуазных революциях, В. И. Ленин
писал в первой из упомянутых выше статей:
«...исторические наблюдения или обобщения Энгельса замечательно
подтвердились ходом русской революции. Подтвердилось
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 297.
14

и то, что только вмешательство крестьянства и
пролетариата, «плебейского элемента городов», способно серьезно
двигать вперед буржуазную революцию» 1.
Анализируя высказывания Энгельса относительно роли
крестьянства и городских «низов», «плебейства» XVIII в. и
пролетариата XIX в., В. И. Ленин в статье «О старых, но
вечно новых истинах» приходит к следующим выводам:
«историческим опытом всех европейских стран
подтверждаемая, идея о том, что в эпохи буржуазных
преобразований (или вернее: буржуазных революций) буржуазная
демократия каждой страны оформливается так или иначе,
принимает тот или иной вид, воспитывается в той или
иной традиции, признает тот или другой минимум
демократизма, смотря по тому, насколько гегемония переходит
в решающие моменты национальной истории не к
буржуазии, а к «низам», к «плебейству» XVIII века, к
пролетариату XIX и XX веков...»'2 «Какова будет эта степень
демократизма и эта традиция,— зависит именно от того,
будет ли гегемония в решающие моменты принадлежать
буржуазии или ее антиподу, будет ли первая или
последний (опять-таки в эти решающие моменты) «центром
притяжения для демократического крестьянства» и для всех
вообще демократических промежуточных групп и слоев» 3.
События 40-х годов XVII в. служат блестящей
конкретно-исторической иллюстрацией к этим важнейшим
положениям В. И. Ленина. Именно потому, что буржуазия
выступала в союзе с новым дворянством, на долю
плебейства выпала здесь задача возглавить борьбу за победу
демократической линии развития революции. Движение
диггеров было кульминационным пунктом этой борьбы.
Таким образом, в качестве одной из основных задач
в изучении английской и других буржуазных революций
XVII—XVIII вв. выступает выяснение вопроса о значении в
этих революциях демократических элементов (плебейства
города и деревни), участием которых определяется самый
характер той или другой революции и ее влияние на
последующее политическое и общественное развитие страны.
Наряду с вопросом о гегемонии «низов» В. И. Ленин
выдвигает важнейшую проблему революционности самой
1 В. И. Ленин, Соч., т. 15, стр. 43—44.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 184—185.
8 Там же, стр. 185.
15

буржуазии в решающие моменты национальной истории
Англии 40-х годов XVII в. и последующего перерождения
революционности этого класса, оказывавшего самое
отрицательное влияние на дальнейшее политическое и
общественное развитие Англии и других стран.
Ленин дает чрезвычайно яркую, проникнутую
глубочайшим историзмом характеристику революционного
периода английской (и французской) буржуазии, когда
буржуазия этих стран в XVII—XVIII вв. «не вздыхала по
случаю «нетерпимости» меньшого брата, не строила
кислых гримас по поводу «слишком пламенных ораторов»
из числа этого меньшого брата, а сама поставляла
ораторов (и не только ораторов) самых пламенных, будивших
чувство презрения к проповеди «терпимости», к
бессильным воздыханиям, к колебаниям и нерешительности. И из
числа этих пламенных ораторов находились люди, в
течение веков и веков оставшиеся светочами, учителями,
несмотря на всю историческую ограниченность, зачастую
наивность их тогдашних представлений о средствах
избавления от всяческих бедствий» 1. Однако в
последующий период английская буржуазия оказывается
заинтересованной в подавлении трудящейся массы, в изобретении
и применении новых способов ее эксплуатации.
Кальвинизм — «боевая теория» революционной буржуазии 20—
40-х годов XVII в.— решительно изменяет свои
общественные функции ко второй половине XVIII в.: из «боевой
теории» в борьбе с феодализмом кальвинизм с его учением
о предопределении превращается в орудие угнетения и
эксплуатации трудящихся новыми промышленными
магнатами. Пуританизм становится оплотом нового
общественного порядка, основанного на буржуазной
собственности на землю и орудия производства и капиталистической
эксплуатации народных масс. В Англии это произошло в
период промышленной революции.
Давая обобщающую характеристику буржуазии,
В. И. Ленин в упомянутой статье указывает исходный
момент и причину перерождения ее революционности:
демократические «низы» в короткие периоды своей
гегемонии, определившей «степень демократизма», которую
получила та или иная страна, в последующие десятилетия
так называемого спокойного развития так воспитывали
1 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 183.
16

свою буржуазию, переделывали ее так, что она потом
старалась пятиться назад...1 «Воспитание», которому
подвергалась буржуазия со стороны «низов», ее страх
перед низами способствовали быстрому перерождению
революционности английской буржуазии 40-х годов XVII в.,
французской буржуазии конца 80-х — начала 90-х годов
XVIII в и выявлению ее классовой природы.
Используя опыт буржуазных революций XVII—XIX вв.,
Ленин формулирует следующее весьма важное
положение. Не было ни одного буржуазно-освободительного
движения в мире, не давшего примеров и образцов «левобло-
кистской» тактики, причем все победоносные моменты
движений связаны всегда с успехом этой тактики вопреки
колебаниям и изменам либерализма 2. Именно «левобло-
кистская» тактика обеспечила победу во второй
гражданской войне и рождение индепендентской республики
1649 г.
Так сформулировал В. И. Ленин одну из важнейших
проблем соотношения и динамики классовых сил в
буржуазных революциях, в том числе и в английской
революции 40—50-х годов XVII в. Временный блок индепенден-
тов-дворян с представителями «низов» (левеллерами)
привел к победе во второй гражданской войне и создал
возможность провозглашения индепендентской
республики.
Подводя итоги тем успехам, которые были достигнуты
за четыре года Советской власти, и противопоставляя
Октябрьскую революцию всем буржуазно-демократическим
революциям, происходившим 125, 250 лет тому назад и
более, В. И. Ленин писал в 1921 г.: «Полтораста и двести
пятьдесят лет тому назад обещали народам передовые
вожди этой революции (этих революций, если говорить о
каждом национальном виде одного общего типа)
освободить человечество от средневековых привилегий,... от
государственных преимуществ той или иной религии (или
«идеи религии», «религиозности» вообще), от
неравноправия национальностей. Обещали — и не выполнили» 3.
В. И. Ленин не только перечисляет основные задачи,
стоявшие перед буржуазно-демократическими
революциями XVII—XVIII вв. и их «вождями», но и вскрывает
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 184.
2 См. там же, стр. 373.
3 В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 31.
17

основную причину, почему эти вожди не смогли выполнить
своих обещаний: «помешало «уважение» «к
священной частной собственности». В нашей пролетарской
революции этого проклятого «уважения» к этому трижды
проклятому средневековью и к этой «священной частной
собственности» не было» 1. Именно поэтому вожди
пролетарской революции смогли выполнить обещание и решить
вопросы, которые не были разрешены
буржуазно-демократическими революциями прошлых столетий. «Мы
решали вопросы буржуазно-демократической революции
походя, мимоходом, как «побочный продукт» нашей главной
и настоящей, пролетарски-революционной,
социалистической работы» 2.
Определяя буржуазно-демократическое содержание
революции как «очистку социальных отношений, порядков,
учреждений страны от средневековья, от крепостничества,
от феодализма», Ленин указывает на произведенную
Октябрьской революцией радикальную чистку «авгиевых
конюшен»: монархии, сословности, остатков феодализма и
крепостничества в земледелии, бесправия женщин,
религии, угнетения и неравноправия нерусских
национальностей. Все эти вопросы буржуазно-демократической
революции не были решены в Англии в 40-х годах XVII в.
Новый революционный опыт позволил В. И. Ленину
сформулировать основной закон революции.
Для революции надо, чтобы трудящиеся и угнетенные
массы — «низы», «плебейство» XVII—XVIII вв.,
пролетариат XIX—XX вв. — поняли необходимость переворота и
были готовы «идти на смерть ради него». Надо, чтобы
правящие классы переживали «правительственный
кризис», который втягивает в политику даже самые отсталые
массы, обессиливает правительство и делает возможным
быстрое свержение его.
Эти условия весьма важны для того, чтобы
возможность революции превратилась в реальную
действительность.
«...Для революции недостаточно, чтобы
эксплуатируемые и- угнетенные массы сознали невозможность жить по-
старому и потребовали изменения; для революции
необходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять
1 В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 31.
2 Там же, стр. 32.
18

по-старому. Лишь тогда, когда «низы» не хотят старого и
когда «верхи» не могут по-старому, лишь тогда
революций может победить. Иначе эта истина выражается
словами: революция невозможна без общенационального (и
эксплуатируемых и эксплуататоров затрагивающего)
кризиса» 1.
Эта замечательная формулировка основного закона
революции была нами положена в основу всего
последующего анализа английской буржуазной революции
40-х годов XVII в.
1 В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 65.
2*

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИСТОРИОГРАФИЯ АНГЛИЙСКОЙ БУРЖУАЗНОЙ
РЕВОЛЮЦИИ XVII в.
1. Основные линии развития буржуазной
историографии революции 40-х гг. XVII в. до 1848 г.
Известно, что основные направления буржуазной
историографии революции 40-х годов XVII в. возникли еще в
ходе самой революционной борьбы. Неудивительно, что
они отражали точку зрения борющихся классов и носили
на себе печать политических программ. Это обстоятельство
придало первым работам по истории английской
революции, принадлежавшим перу современников и участников
событий, характер политических памфлетов,
социологических и философских трактатов.
Хронологически первой из этих работ можно считать
«Океанию» Гаррингтона.
Джемс Гаррингтон A611—1677 гг.) —фигура весьма
яркая и своеобразная. По своему происхождению и
родственным связям Гаррингтон — представитель нового
дворянства.
Несмотря на свои связи и дружбу с Карлом I,
Гаррингтон в годы гражданской войны оказался на стороне
Долгого парламента, хотя и не принимал непосредственного
участия в революционной борьбе. Потрясенный казнью
Карла I, которого он лично проводил на эшафот,
Гаррингтон устранился от политической жизни и в уединении
написал свой трактат «Республика Океания» 1. Трактат
Гаррингтона, вышедший в свет в последние годы протектората
и посвященный лорду-протектору, написан в форме утопии
и весьма богат конкретно-историческим содержанием,
Гаррингтон выводит происхождение революции 40-х годов
1 Harrington J., The Commonwealth of Oceana, L. 1656.
20

XVII в. из земельных сдвигов XVI столетия, приведших к
нарушению «баланса собственности» в пользу «общин»,
джентри и торгово-промышленного класса. В «Океании»
дан очерк предшествовавших столетий английской
истории, изображена современная Гаррингтону Англия и,
наконец, содержится проект нового государственного
устройства — проект «идеального» государства (Commonwealth),
возникшего из революции. Проект Гаррингтона отражает
интересы землевладельческого дворянства и буржуазии.
Объясняя происхождение революции земельными
сдвигами XVI столетия, Гаррингтон приходит к выводу, что
политический строй государства определяется
распределением земельной собственности между классами
(government follows property). И именно этот принцип
Гаррингтон кладет в основу своего проекта нового
государственного устройства Англии. Ограничивая максимальные
размеры крупного землевладения доходом в 2 тыс. ф. ст. в
год, автор «Океании» утверждает, что нормальной основой
новых государственных порядков должно явиться
распределение земельной собственности между 5 тыс.
землевладельцев первого и второго класса: к первому классу он
относит землевладельцев с доходом от 100 до 2000 ф. ст.
в год, ко второму — с доходом менее 100 ф. ст. в год 1.
Землевладельцы первого класса избирают сенат —
верхнюю палату из 300 членов. Этот орган предлагает и
обсуждает законы. Нижняя палата состоит из 450
представителей землевладельцев первого класса и 600 представителей
землевладельцев второго класса. Нижняя палата не
обсуждает, но лишь голосует и принимает законы. Таков
проект «идеального» строя дворянской республики,
который должен был, по мнению Гаррингтона, обеспечить
прочность «демократического» устройства Англии,
предупредить возможность реставрации монархии и олигархии
крупных землевладельцев.
Вместе с тем Гаррингтон выступает в своем проекте
сторонником дальнейшего буржуазного развития Англии,
1 Характерно, что представителей этого класса автор «Океании»
именует «всадниками». Не скрываются ли за этим римским термином
представители английского рыцарства, бывшие непосредственные держатели
короля на правах и обязанностях «рыцарской службы» («by knight
service»), получившие в 1646 и 1656 гг. буржуазную собственность на землю
(free and common socage)? Землевладельцы этого класса
противопоставляются Гаррингтоном мелким землевладельцам — «пехотинцам». Речь
идет, по-видимому, в данном случае о мелком джентри и верхушке йоменри.
21

говорит о необходимости мер, направленных к
процветанию промышленности, строительства школ и т. д. Автор
«Океании» ошибся в своем предположении относительно
прочности республики, дворянской «демократии» и
отсутствия в Англии предпосылок для реставрации монархии.
Утопичным оказался и проект ограничения размеров
землевладения, предложенный Гаррингтоном. Некоторые
идеи, высказанные автором «Океании», оказались
«несвоевременными» и «опасными». Даже тот весьма умеренный
проект аграрного закона, который заключался в
предложении ограничить размеры крупного землевладения
максимальным доходом в 2 тыс. ф. ст. в год, не мог
встретить сочувствия и поддержки новых землевладельцев.
Проект Гаррингтона (республиканца по своим
политическим убеждениям) оказался в решительном
противоречии с интересами крупных землевладельцев и буржуазии
Сити еще и потому, что эти классы, поддерживавшие
диктатуру Кромвеля, обнаружили определенное тяготение к
реставрации «традиционной» монархии, что нашло свое
отражение в «смиренной петиции и совете» 1657 г.,
предлагавших протектору восстановление королевского титула.
При такой политической ситуации выход в свет рукописи
«Океании» был крайне затруднен, она даже подверглась
конфискации. Только личное вмешательство леди Клей-
поль, дочери Кромвеля, и посвящение «Океании» лорду-
протектору спасли от уничтожения это замечательное
произведение Гаррингтона и позволили напечатать его в
1656 г.
Несмотря на все богатство и интерес содержащихся в
«Океании» мыслей, трактат Гаррингтона не оказал
заметного влияния на последующую историографию
английской буржуазной революции.
Несравненно большее влияние оказал труд Кларен-
дона и его понимание революции как «великого мятежа»,
положивший начало консервативно-торийскому
направлению в историографии английской революции.
Эдуард Гайд, граф Кларендон A609—1674 гг.), автор
«Истории великого мятежа и гражданских войн в Англии,
начавшихся в 1641 г.»1,— сторонник
феодально-абсолютистской монархии.
1 Clarendon Hyde Edward, The History of the rebellion and civil
wars in England, begun in the year 1641, vol. 1—6, Oxford 1888,
1 ed. 1702—1704.
22

Примыкавший ранее к парламентской оппозиции, Гайд
порывает с Долгим парламентом, переходит в лагерь
роялистов и играет крупную роль в годы гражданской войны.
Обладая прекрасным литературным стилем, Гайд пишет
королевские манифесты, назначается членом Тайного
совета и канцлером казначейства. После разгрома
роялистов в битве при Незби A645 г.) Гайд бежит вместе с
принцем Уэллским на остров Джерси. Здесь Э. Гайд
начинает свою «Историю великого мятежа» — своего рода
обвинительный акт против Долгого парламента,
деятельность которого рассматривает как «измену» «законному
монарху». Гайд опирается в своей работе на
документальный материал своего архива и на личные воспоминания.
После нескольких лет эмиграции, проведенных во
Франции, он возвращается в Англию. После реставрации
Стюартов Гайд получает титул графа Кларендона.
Однако вскоре он снова оказался на положении
эмигранта, преследуемого английским правительством. Живя
во Франции, Кларендон продолжает писать «Историю
великого мятежа».
Непосредственное участие Гайда-Кларендона в
политической борьбе 40—60-х годов XVII в. определило и
самый характер его труда. В «Истории великого мятежа»
отражено политическое мировоззрение отживших сил
феодального общества, пытавшихся путем гражданской войны
отстоять старый общественный порядок и политический
строй феодально-абсолютистской монархии. «История
великого мятежа» — это по существу весьма объемистый
роялистский памфлет, проникнутый злобой против
виновников «смуты» и гражданской войны. Английская
революция — это, по Кларендону, результат «измены» вождей
Долгого парламента, увлекших нацию на путь
кровопролитной гражданской войны, которая привела к разруше
нию основ королевства, к казни «благочестивого короля».
«Попущением божиим» и в результате «измены» вождей
оппозиции, увлекших за собой большинство Долгого
парламента, произошла смута, имевшая ужасные
последствия для всего королевства. Провиденционализм — весьма
характерная черта исторической концепции Кларендона,
его понимания происхождения революции, которая
произошла «попущением божиим». Тем не менее Кларендон
мечет громы и молнии против непосредственных
виновников и участников «великого мятежа», бичует Кромвеля —
23

жестокого насильника и тирана, казнившего короля и
поставившего себя на его место в качестве «идола
воображаемой республики». Кларендон ставит в заслугу
протектору лишь одно: подготовку пути к реставрации Карла II.
«Благословенная, счастливая реставрация», положившая
конец «смуте», также рассматривается Кларендоном в
качестве «дивного акта провидения», в качестве «чуда».
Глубоко антиисторическая концепция Кларендона
оказала весьма сильное влияние на последующую
историографию — от Юма до консервативно мыслящих
историков наших дней. Кларендон является основоположником
консервативно-торийского направления в буржуазной
историографии английской революции.
Однако, несмотря на это, «История мятежа и
гражданских войн в Англии» Кларендона является важным
источником по истории гражданской войны 40-х годов
XVII в., республики, протектората и реставрации. В этой
работе дается трактовка событий английской революции
непосредственным ее участником, выступающим в роли
апологета стюартовского абсолютизма. Кларендон
является выразителем мировоззрения реакционных сил
отживших классов феодального общества, которые
оказывали отчаянное сопротивление буржуазной революции
40-х годов XVII в.
:К сочинениям современников революции следует
отнести и трактаты Джона Локка 1 A632—1704 гг.).
В своих «Двух трактатах о правительстве» Локк дает
«философское обоснование» переворота 1688—1689 гг.
Локк лишает всякого революционного содержания левел-
лерскую теорию народного договора 40-х годов XVII в.,
приспособляя ее к политическим условиям 1688—1689 гг.
Если левеллеры в Commonwealth видели республику и
предусматривали в «Народном договоре» в его
подлинном, не извращенном грандами виде введение
«поголовного» избирательного права, то Локк применяет термин
Commonwealth к «идеальной», с его точки зрения,
политической форме конституционной монархии, в основе
которой лежал классовый компромисс — раздел
политической власти и экономического влияния между
дворянством и буржуазией, при полном пренебрежении к интере-
1 John Locke, Two treatises of Government, L. 1690. Русский перевод:
Д. Локк, О государстве, СПБ 1902.
24

сам «низов». Это и была та буржуазно-дворянская
«демократия», из которой впоследствии, в XVIII в., в Англии
развивалась «парламентская», конституционная монархия.
Приспособив идеи политических уравнителей 40-х годов
XVII в. к условиям классового компромисса, заключенного
в 1689 г. между дворянством и буржуазией, Локк положил
начало либерально-вигской концепции революции. Эта
концепция, означавшая по существу фальсификацию
революционных событий 40-х годов и замену их мифом о
«славной» революции, оказалась в Англии весьма
живучей и повлияла на развитие вигской историографии
английской революции. В ней буржуазия нашла «идеальное»
изображение удовлетворявших ее основ политического и
общественного строя.
Впрочем, Локк допускал, что результаты
возвеличиваемого им классового компромисса могут оказаться в
решительном несоответствии и противоречии с принципом
«общего блага», и предусматривал теоретически
возможность новой революции, если таковая окажется
необходимой.
Дальнейшие шаги в развитии теории классового
компромисса были сделаны Д. Юмом A711—1766 гг.)
—философом-эмпириком и крупным буржуазным
экономистом, одним из предшественников Адама Смита.
Юм был также автором 8-томной «Истории Англии»,
вышедшей в свет в 1776—1786 гг.1 — почти 100 лет спустя
после «славной революции» 1688 г.
У Юма мы наблюдаем своеобразный синтез торийской
и вигской концепции революции. В ряде оценок и
суждений относительно «великого мятежа» и реставрации Юм
следует за Кларендоном. Но одновременно Юм
превозносит классовый компромисс 1689 г. как основу
общественного порядка и конституционной монархии.
Чрезвычайно своеобразно отношение Юма — яркого
представителя английского Просвещения («английского
Вольтера», как его иногда называют) к политической и
религиозной борьбе 40-х годов XVII в. Юм не верит в
религиозность пуритан, подозревая их в сплошном лицеме-
1 David Hume, The History of England from the invasion of Julius
Caesar to the revolution of 1688, vol. 1—8, L. 1786. Восьмитомному
изданию предпослана автобиография Юма «The life of D. Hume Esq.
written by Himself». Двухтомное издание юмовской «History of Great
Britain» вышло значительно ранее — в 1754—1757 гг.
25

рии. Он не понимает существа тех религиозных
противоречий, которые разделяли различные партии и течения
английской буржуазной революции и придавали особую
остроту политической и классовой борьбе 40-х годов
XVII в. Изображая в кларендоновском духе «смуту»
40-х годов прошлого века, Юм обнаруживает крайний
консерватизм своих политических взглядов. Он негодует на
пресвитериан, стремившихся к ограничению прерогативы
короны и превращению короля в «первого чиновника»
королевства. Юм возмущается индепендентами,
ставившими своей целью уничтожение монархии и аристократии.
Еще больше возмущается он левеллерами, требовавшими
«недостижимого» — полного равенства, не только
политического, но и социального. В пылу полемики с
ненавистными идеологу крупной буржуазии уравнителями Юм
объединяет политических уравнителей — левеллеров с
диггерами — истинными левеллерами, представителями
примитивного крестьянского коммунизма.
Равенство политических прав и тем более равенство
социальное — равенство собственности, имущества —
представляется Юму «чудовищной» идеей. Юм ненавидит
всяческие «химеры» в области политики, независимо от
того, являются ли их источником «теоретические,
рассудочные принципы» или «религиозный экстаз и безумие».
Юм выступает в качестве охранителя буржуазной
собственности, имущественного и политического неравенства. Он
апологет существующего общественного порядка,
сложившегося вслед за буржуазной революцией.
Весьма выразительна характеристика положения
Англии в 1649 г., которую дает Юм в главе, посвященной
республике 1. Юм заявляет себя сторонником авторитета в
гражданских и церковных делах, которым привыкла
управляться нация. Юм издевается над фантастичными
проектами республики, которые каждый создавал на свой
образец, рекомендуя их затем своим согражданам или даже
навязывая их силою; возмущается подобными попытками,
не основанными на «традиционном авторитете», и в
области религии. Что касается левеллеров, то, настаивая на
«равном распределении политических прав и
собственности», эта партия, с точки зрения Юма, подрывала всякие
основы подчинения и порядка. Милленарии, или «люди
l David Hume, The history of England, vol. VII, The Commonwealth,
с IX, L. 1786, p. 155.
26

пятой монархии», требовали уничтожения всякой власти
для того, чтобы уготовить путь наступлению царства
Христова, близкое пришествие которого они ожидали.
Однако в отличие от Кларендона — защитника
отживших классов феодального общества, Юм выступает в
качестве идеолога новых общественных классов, пришедших
к власти в результате буржуазной революции.
Весьма характерно, что, будучи скептиком в
религиозных вопросах, Юм высоко расценивает
социально-охранительные функции религии, рассматривая церковь в
качестве одного из столпов, на которых зиждется человеческое
общество, тогда как революция, уничтожая
установленные формы религии и церковности, ведет общество к
распаду и разложению. Новому буржуазному обществу,
сложившемуся и окрепшему в Англии в результате
буржуазной революции, требовалась своя религиозная санкция.
Охранительные идеи Юма были продолжены и
доведены до «логического» конца Э. Берком в «Размышлениях
о французской революции» A790 г.) 1. Берк A729 —
1797 гг.) выступает ярым врагом и хулителем
французской революции, напоминавшей ему английские события
40-х годов XVII в. и столь непохожей уже по своему
началу на «славную революцию» 1689 г.
Застрельщик «крестового похода» против французской
революции, Берк делает крайние выводы из политической
философии английского просветителя Юма.
Берк развивает «философию неравенства», заявляя,
что идея равенства политического, а особенно
социального, является «абсурдом». Наоборот, «действительное
неравенство» — неравенство неизбежное, в котором
«предопределен» жить «трудолюбивый, покорный народ»,
объявляется Берком... законом всемирной истории.
Таковы были выводы из кальвинистского учения о
«предопределении», сделанные автором «Размышлений
о французской революции» 2.
Идеал Берка — это «трудолюбивый и покорный
народ», уважающий клир и англиканскую церковь.
Управлять народом должна «умеренная и умная знать». А бур-
1 Е. Burke, Reflections on the Revolution in France and on the
proceedings in certain societies in London relative to that event, L. 1790.
2 См. К. Маркс, Капитал, т. I, Госполитиздат, 1955, стр. 763,
прим. 248. Недаром Маркс заклеймил Берка в качестве «разносчика
гнусного политического лицемерия».
27

жуа, подобные Берку, должны пользоваться благами
«демократии», установленной «славной революцией»,
наживаться и богатеть, используя выгоды и преимущества
свободной торговли. В законах торговли Берк видит
законы природы, а следовательно, «самого бога».
Немудрено, что Берк выступает в качестве настоящего
апологета и панегириста «славной революции». Повторяя
Юма, Берк произносит «беспощадный» приговор
произведениям английской политической мысли революционного
периода 40—50-х годов XVII в. Совершенно
противоположное мнение у Берка о «Декларации о правах» 1689 г.,
которая является, по Берку, «краеугольным камнем»
английской конституции, установленной на вечные времена и
гарантирующей прочность, незыблемость установленного
буржуазного общественного порядка. История уже
закончилась для ординарных английских буржуа, ярким
представителем «исторического» мировоззрения которых был
Э. Берк и его реакционная социальная философия.
С конца XVIII в.— начала XIX в. начинается новый
этап в буржуазной историографии английской революции
XVII в.
В. Годвин A756—1836 гг.) —автор книги об
английской республике 1649 г. 1 продолжает
социально-утопическую традицию в историографии английской революции
40-х годов XVII в. Однако в отличие от Гаррингтона,
идеолога дворянства, автор «Опыта о политической
справедливости» A793 г.) проникнут идеями политического
радикализма и социального уравнительства.
Республика 1649 г. представляется Годвину
совершенно необычной, исключительной страницей не только в
истории Англии XVI—XVII вв.. но и в истории всего
человечества. Годвин рассматривает и расценивает события
40-х годов XVII в. и историю республики 1649 г. под
углом зрения принципов «разума», «справедливости»,
«общего блага» и «естественных прав человека». «Люди
республики» и их деятельность вызывают восхищение
Годвина. Это как бы особая порода людей — предшественников
будущих мудрецов, освободителей человечества. «Люди
республики» отличались, по Годвину, исключительной ши-
1 W. Godwin, History of the Commonwealth of England from its
commencement to the restoration of Charles II, vol. 1—4» L. 1824—1828. См.
статью проф. H. И. Кареева «Вильям Годвин и его «Политическая
справедливость»». «Ученые записки РАНИОН», т. 3, М. 1929.
28

ротой ума, свободомыслием. Их постигла тяжелая
неудача. Англия оказалась не подготовленной к
республиканской форме правления. Однако трагический конец
английской республики 1649 г. не уменьшает, по мнению
Годвина, исключительного интереса и значения
замечательных событий 40—50-х годов XVII в. «Людям
республики», по мнению Годвина, не хватало исторического чутья
(как не хватало его и самому Годвину!). Они склонны
были к чересчур прямолинейному образу действий. Они
не владели настоящей тактикой революционной борьбы.
И все же Годвин не только ставит их чрезвычайно высоко,
но и выражает свое убеждение в том, что конечная победа
«разума» и «справедливости» неизбежно наступит в
будущем. Но, подобно английскому утописту 40—50-х годов
XVII в. Уинстенли, Годвин полагал, что эта победа
наступит в результате не революционной борьбы, а
морального совершенствования и общего «просветления» рода
человеческого.
Годвин чрезмерно идеализирует республику 1649 г.
И все же необходимо признать, что книга Годвина,
посвященная истории республики, способствовала
установлению более правильного, более исторического отношения
к событиям буржуазной революции в Англии XVII в.
В конце 20-х годов XIX в. вышла в свет книга Генри
Галлама A777—1859 гг.) «Конституционная история
Англии» 1.
Галлам целиком воспроизводит точку зрения Локка на
славную, чудесную, идеальную революцию,
произведенную в 1688—1689 гг. мирным путем, с соблюдением всех
«законных» формальностей и изменившую «дух», а не
политическую форму монархии. Однако в отличие от Локка,
еще допускавшего возможность нового государственного
переворота в том случае, если установленный в 1689 г.
политический строй окажется не соответствующим
принципам «общего блага», Галлам решительно отвергает
возможность какой-либо новой революции в будущем.
«Славная революция» была произведена при совершенно
исключительных обстоятельствах. То, что она удалась, отнюдь
не может служить доводом в пользу каких-либо новых
революционных попыток в будущем, в которых могут при-
1 Н. Hallam, Constitutional History of England from the accession
of Henry VII to the death of George II, vol. 1—6, 1 ed., L. 1827.
29

нять участие народные массы. Не отрицая в принципе
законности сопротивления королевской власти в том
случае, если последняя посягает на свободу и конституцию,
Галлам практически считает такое сопротивление
недопустимым. Как бы предвосхищая последующее отношение
«либеральных» историков к событиям революции 1848 г.,
Галлам больше всего боится участия «черни» в
революционной борьбе. Это, по его мнению, для буржуазии
страшнее, чем нарушение короной «основ конституции».
Почти одновременно с работой Годвина и Галлама
вышла в свет книга Гизо об английской революции и
ранние этюды Маколея. Эти работы по существу оказались
последним словом прогрессивной в то время либерально-
вигской историографии английской революции.
Сопоставляя английскую революцию 40-х годов XVII в.
и французскую революцию XVIII в., Гизо 1 справедливо,
хотя и несколько высокопарно подчеркивает огромное
историческое значение той и другой. Им принадлежит и
«общая слава». Являясь сторонником конституционной
монархии, Гизо придает большое значение тому, что английская
и французская революции признали незаконной
абсолютную власть монархов и провозгласили принцип свободы
в отношении короны, равенства против привилегий
аристократии и человеческого разума вопреки религиозному
авторитету церкви. Правда, эта свобода, равенство и
право человеческого разума, по Гизо, не выходят за
пределы политического сознания французской буржуазии
кануна 1830 г. И все же Гизо, изображая борьбу Карла I с
английским парламентом, берет сторону парламента, а не
короля. Карла I Гизо считает агрессором. Мало того, Гизо
подходит к пониманию того, что гражданская война
40-х годов XVII в. была «борьбой классов за влияние и
власть». Однако Гизо весьма ограничен в своем
либерализме и «революционности». Характеризуя значение
переворота 1689 г., Гизо считает необходимым подчеркнуть,
что этот переворот «положил конец революции». Таким
образом, и у этого представителя либеральной буржуазии
в канун июньской революции 1830 г. мы находим теорию
«последней революции», восходящую к Локку и
оказавшуюся весьма живучей в Англии XIX в.— начале XX в.
1 E. Р. У. Guizot, Histoire de la revolution d'Angleterre depuis l'ave-
nement de Charles I-er jusqu'au retablissment des Stuarts, vol. 1—6,
p. 1854—1856. Русский перевод изд. СПБ 1859—1860.
30

Маколей, подобно Гизо, подчеркивает историческое
значение английской революции 40-х годов XVII в. как
«великой борьбы», в которой «судьба всего человечества
была поставлена на одну карту со свободой английского
народа»1. Маколей говорит об английской революции 40-х
годов XVII в., как о борьбе между «Ормуздом и Арима-
ном, свободой и деспотизмом, разумом и предрассудком».
Маколей называет эту революцию одной из самых
«достопамятных эпох в истории человечества», когда впервые
были провозглашены «могучие начала», проложившие
себе путь «в глубь американских лесов», освободившие
Грецию от 20-векового рабства и унижения, зажегшие по
всей Европе из конца в конец «неугасимый огонь в
сердцах угнетенных» и заставившие «трепетать угнетателей».
Маколеем была дана тонкая и весьма выразительная
характеристика Кромвеля как «узурпатора» и
реставрации как «подлинной тирании», которой предаются те, кто
«не умеет ценить свободу».
В 30-х годах XIX в. в статье, посвященной разбору
книги Макинтоша о перевороте 1688 г., Маколей склонен
был рассматривать всю историю Англии от борьбы за
Великую хартию вольностей до «петиции о праве», от
революции 40-х годов XVII в. до парламентской реформы
1832 г. в качестве последовательных ступеней «одной
великой революции, от успеха которой зависели самые
дорогие интересы рода человеческого, его прогресс и
будущее развитие».
2. Революция 1848 г. и начало кризиса буржуазной
историографии революции 40-х годов XVII в.
Революция 1848 г., в которой пролетариат впервые
выступил как самостоятельная историческая сила, оказалась
рубежом в развитии историографии английской
революции XVII в. Буржуазная историография переходит на
реакционные позиции, следствием чего было стремление
полностью забыть и зачеркнуть историческое значение
событий 40-х годов XVII в. и в противовес им превознести так
1 Тh. В. Macaulay, The history of England from the accession of
James the Second, vol. 1—5, L. 1849—1861. Русский перевод полн. собр.
соч. Маколея, СПБ 1861—1865.
31

называемую «славную революцию» 1688—1689 гг. Этот
поворот нашел яркое отражение в работах ранее
прогрессивных представителей буржуазной историографии —
Гизо и Маколея, написанных после революции 1848 г.
Вынужденный покинуть Париж после февральской
революции 1848 г., а затем вновь в период реакции
возвратиться туда, Гизо разразился контрреволюционным
памфлетом «Почему удалась революция в Англии?»,
вызвавшим известное саркастическое замечание Маркса:
«Таланты буржуазии уходят» 1. Лишаются «исторического
разумения» даже те буржуазные историки, которых в 20—
30-х годах XIX в. можно было отнести к числу
представителей передовой буржуазной науки. Что же теперь
произошло с Гизо? Под непосредственным впечатлением
революционных событий 1848 г. он оказался в лагере
контрреволюции и реакции и отказался от всех своих
наиболее важных и прогрессивных мыслей, высказанных
ранее по поводу английской революции, ее исторического
значения и характера.
Республика 1649 г. объявлялась теперь Гизо в свете
событий 1848—1849 гг. образцом режима насильственного,
полного «беззаконий» и «анархии». Перенося
современность в прошлое и модернизируя это последнее, Гизо
весьма «красочно» изображает, как в 1647—1649 гг. за
реформаторами политического строя Англии последовали
политические уравнители — левеллеры, а за этими последними
появились ненавистные Гизо «коммюнисты» — «истинные
левеллеры», разрушители всякого общественного
порядка. Мы находим у Гизо настоящие «перлы» низкопробной
риторики, иллюстрирующие кризис Гизо как историка,
который пытается в своем памфлете доказать наличие
«общего распада» Англии в 40-х годах XVII в., подобного
современной «анархии» во Франции. Гизо обрушивается
на «банды бродяг и разбойников», примешивавших
политические страсти к своим собственным «преступлениям».
Кромвель, претерпевший «метаморфозу» и из
революционера превратившийся в диктатора, становится в
изображении Гизо очень похожим на Наполеона III «королем
Кромвелем». Впрочем, Гизо видит в диктатуре Кромвеля,
как и в диктатуре Наполеона III, единственный способ
восстановить «твердую власть». В ликующих тонах опи-
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 223.
32

сывает Гизо реставрацию Карла II. Заканчивает он свое
произведение настоящим гимном в честь «славной
революции», «охранительной» по своей сущности, точной и
ограниченной по своим целям и осуществленной не путем
народного восстания, но партиями «легальной политики».
Именно эта «революция» оказалась последней в Англии,
обеспечившей торжество «демократии» путем
примирения аристократического и демократического строя и
«увековечившей» классовый строй буржуазного общества.
Итак, от признания борьбы классов, которой полна
история, Гизо приходит к «увековечению» буржуазного
общества.
Подобную Гизо эволюцию претерпел и другой крупный
представитель буржуазной историографии — Маколей,
«великий собрат» Гизо, к которому этот последний под
впечатлением грозных для буржуазии событий революции
1848 г. обратился с поздравлением по поводу отсутствия
в Англии негодных «исчадий» французской общественной
жизни — «социализма» и «республиканства».
Поеле революции 1848 г. Маколей превращается в
велеречивого апологета современного буржуазного
общества, в защитника «последней» «славной революции» и
мирного переворота, произведенного в 1689 г. с такой
«трезвостью», обдуманностью, таким вниманием к
«исконному этикету», что было бы, по мнению Маколея,
большей неточностью назвать этот переворот «страшным
именем революции».
«Охранительной конституции» 1689 г. англичане
обязаны, по Маколею, тем, что в XIX в. в Англии не
произошло революции разрушительной, что Англия стояла,
подобно утесу, в бурных волнах европейского моря в
1848 г., что на «счастливом острове» продолжали
царствовать «свобода» и «демократия», остались
неприкосновенными и нерушимыми буржуазная собственность и...
семейные узы! Маколей превращается в злейшего врага
пролетариата и социалистических учений, «враждебных», как
он заявляет, «всем наукам и искусствам, всем
промышленным предприятиям» (!) и даже самим «семейным
узам». Итак, в прошлом — талантливый буржуазный
историк, Маколей, подобно Гизо, под впечатлением
революционных событий превращается в апологета
промышленных «предприятий», буржуазной собственности и
буржуазной семьи. Маколей становится, по меткому выражению
3 В. М. Лавровский, М. А. Барг 33

Маркса, систематическим фальсификатором истории «в
интересах вигов и буржуазии» 1.
Перед нами другой яркий пример кризиса
исторического мировоззрения буржуазного историка.
Вся история Англии от XII—XVII вв. до современных
Маколею событий превращается в нечто застывшее,
неизменное. И отсюда чуждая историзму модернизация
прошлого, его извращение и фальсификация.
Нечто подобное тому, что произошло с Гизо и Мако-
леем — двумя крупными представителями буржуазной
историографии, случилось с талантливым публицистом
Т. Карлейлем A795—1881). Незадолго до событий 1848 г.
Карлейль издал «Письма и речи Оливера Кромвеля»
A845 г.). Маркс отметил большое значение этой
публикации Карлейля, который своим изданием речей и
переписки Кромвеля «снял с виселицы труп протектора».
Маркс, признавая ценность не только этой, но и других
работ Карлейля, написанных до революции 1848 г.
(«Лекции о героях и героическом в истории», «Французская
революция», «Памфлет о чартизме». «Прошлое и
настоящее»2), указывал, однако, что критика настоящего,
иногда весьма острая, сочеталась у Карлейля с
неисторичным апофеозом средневековья, с «романтическими
мечтами» о минувшем. При этом Маркс отмечает, что подобный
апофеоз средневековья встречается часто и у английских
революционеров, например у Коббета и у части
чартистов 3.
Но вот произошла революция 1848 г. Под ее
непосредственным впечатлением были написаны «Современные
памфлеты» Карлейля, в которых обнаружился в полной
мере упадок его «литературного таланта, столкнувшегося
с обострением исторической борьбы...»4
1848 год воспринимается буржуазным публицистом
как один из самых «странных» и «унизительных» в
истории Европы. Со времени вторжения «северных варваров»
не было ничего более ужасного, чем восстание рабочего
класса. Карлейль ненавидит промышленный пролетариат
и демократию. Свое отношение к современной борьбе
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 721, 278.
2 Th. Carlyle, Heroes heroworship and the heroic in history, 1-d ed.
1841. Cp. Th. Carlyle, Cromwell's Letters and speeches, 1845.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. ?, стр. 268.
4 Там же.
34

классов, свой панический страх перед восстанием
пролетариата, перед чартистами, сторонниками физической
силы и перед «красными республиканцами» Карлейль
проецирует в прошлое; английские события 40—50-х годов
XVII в., партии, проповедовавшие политическое и
социальное уравнительство, переплетаются в изображении
Карлейля с современной ему политической
действительностью.
Из ненависти к пролетариату Карлейль приходит к
отрицанию тех принципов демократии, которыми когда-то
кичилась буржуазия. Подобно Берку, он ищет «вечных
законов», которые могли бы обеспечить и оправдать
классовое господство новых эксплуататоров — «капитанов
промышленности», оправдать иерархическое строение
буржуазного общества: ведь сама вселенная есть «монархия и
иерархия», следовательно, демократия невозможна!
«Спасителя» буржуазного общества от угрожавшей ему
катастрофы и «анархии» Карлейль обретает... в генерале
Кавеньяке, «очистившем улицы Парижа» с помощью
пушек.
3. Буржуазная историография английской революции
второй половины XIX — начала XX в. (Ранке, Гардинер,
Ферс). Русские дореволюционные исследователи
(Ковалевский, Савин)
В своей многотомной «Истории Англии
преимущественно в шестнадцатом и семнадцатом столетиях» 1
немецкий буржуазный историк Ранке стремится понять
английскую революцию 40—50-х годов XVII в. в ее
«политически-религиозной целостности», «своеобразии» и «всеобще
исторических связях и отношениях».
Ранке интересуется преимущественно политической и
религиозной историей английской революции и особенно
подробно изучает дипломатическую историю, внешнюю
политику периода республики и протектората. Такое
направление работы Ранке отнюдь не случайно: прусского
историографа, писавшего об английской революции XVII в.
в 60-е годы XIX в., когда решался вопрос о том, каким пу-
1L. Ranke, Die Englische Geschichte vornehmlich in 16 und
17 Jahrhundert, 1859—1868.
3*
36

тем пойдет воссоединение Германии (а сам Ранке был, как
известно, сторонник «прусского пути», пути объединения
«железом и кровью»), интересует в первую очередь
проблема объединения Англии, Ирландии и Шотландии в одно
политическое целое, проблема военной и политической
«мощи» и «перерастания» английской политики в
великобританскую.
Таким образом, заявляя на словах о «независимости»
истории от политики, Ранке по существу подходил к
изучению английской революции под углом зрения
современных ему задач и проблем германской, точнее прусской,
политики.
Ранке интересуется специфическими чертами и
особенностями английской революции XVII в., которую он
стремится понять прежде всего в ее «политически-религиозной
целостности» и «своеобразии».
Представителем исторического «объективизма» в духе
Ранке на английской почве является С. Р. Гардинер,
автор многотомных трудов по истории Англии первых
Стюартов, «пуританской» революции, республики и
протектората 1. Желая доказать свое «беспристрастие» и
«объективизм», Гардинер в одной из работ по истории английской
революции ставит следующий вопрос: имеет ли
историческая наука практическое значение для современной
политики? Является ли история «политикой прошлого» и может
ли «историк» судить с достаточным основанием о политике
современной? Ответ на этот вопрос дается в духе Ранке,
которого Гардинер объявляет «отцом современного
исторического исследования».
Английская революция 40—50-х годов XVII в.
интересует Гардинера, как и Ранке, в ее политическом и
религиозном «своеобразии». Это прежде всего «пуританская»,
а отнюдь не буржуазная революция. При этом пуританизм
рассматривается Гардинером (подобно Ранке!) не только
в качестве одного из проявлений религиозного
«индивидуализма», но и в качестве источника национальной силы
и мощи Англии.
Занимаясь главным образом политической историей
царствования двух первых Стюартов, Гардинер ставит во-
1 S. R. Gardiner, History of England from the accession of James I
to the outbreak of the Civil war, 1603—1642, vol. 1—10, L. 1894—1896;
S. R. Gardiner, History of the Commonwealth and Protectorate A649—
1656), vol. 1—3, L. 1894—1901.
36

прос о виновниках гражданской войны и решает его в
духе Кларендона: виновниками был Долгий парламент и
его вожди, а не Карл и отжившие классы, пытавшиеся с
оружием в руках, силою отстоять старый общественный
и политический строй. Сама гражданская война носила
в Англии, по мнению Гардинера, своеобразный характер:
она была связана с обострением религиозных и
политических противоречий и отнюдь не выродилась в «войну
классов», подобную «смутам» французской революции.
«Религиозная трещина», разделявшая Англию, не
совпадала, по мнению Гардинера, с «трещиной социальной».
Гардинер, изучая «пуританскую» революцию 40-х
годов XVII в., твердо усвоил себе один «урок» и дает совет
современным английским «политикам»: «элементы
национальной жизни» никогда впредь не должны вступать
«в жестокую насильственную коллизию друг с другом»...
Гардинер является принципиальным противником любой
революции в будущем: «славная революция» 1689 г.
именно тем и хороша, по Гардинеру, что она «положила конец»
революции.
Являясь одним из представителей «исторического
объективизма», Гардинер чрезвычайно отрицательно
относился к привнесению классовой точки зрения в
объяснение английской истории XVII в.
Крайне враждебно относится Гардинер и к
демократическим течениям революции. Особенно обрушивается он
на «политических фанатиков» — левеллеров.,
выдвинувших программу «сокрушительных реформ», которые
угрожали обычаям и интересам людей, принадлежавших к
«влиятельным классам». Однако, отрицая возможность
«привнесения» классовой точки зрения в истолкование
событий английской революции, Гардинер сам становится
на классовую точку зрения, как только речь заходит об
интересах господствующих классов. Лильберн,
опиравшийся на «политических фанатиков» и «мятежные
элементы армии», представляется ему «наиболее крайним из
революционеров», тем более опасным, что он пользовался
огромным влиянием на толпу. «Народный договор» —
это, по Гардинеру, «праздная мечта немногих
фанатиков».
Особые похвалы расточает Гардинер по адресу
переворота 1689 г., положившего «конец революции»,
сохранившего «традиционный авторитет короны» и палаты лор-
37

дов, обеспечившего прочность монархии, ее устойчивость
в условиях дальнейшего политического развития страны.
«Славная революция» и «Декларация о правах» вызывают
особые похвалы Гардинера за «умеренность политической
мысли» и «дух компромисса», который побуждает палату
общин законодательствовать с сознанием своей
«ответственности» и призывает палату лордов к «благоразумию».
Таковы уроки «политической мудрости», усвоенные
Гардинером в результате изучения «пуританской»
революции и переворота 1689 г.
Монументальный по своим размерам труд Гардинера
об английской революции был продолжен его учеником
Ферсом.1 Расширение круга источников (в особенности
находка и публикация Ферсом такого важного источника,
как архив Кларка) является большой заслугой Гардинера
и его школы. Главное достоинство работ Гардинера
Ч. Ферс видит в том, что в силу будто бы присущей ему
«объективности» Гардинер сумел соединить две
различные «концепции» буржуазной революции: либерально-
вигскую и консервативно-торийскую. Подводя итога тому,
что было сделано в буржуазной историографии, начиная
с первых попыток связного исторического изложения
событий «великого мятежа» и гражданской войны, Ферс
приходит к выводу, что успехи источниковедения революции
40-х годов XVII в. имели не только положительные, но и
отрицательные последствия.
«Непрерывное появление новых и новых материалов»
приводит, по Ферсу, к крушению ряда построений,
основанных на источниках, на обработку которых
историками было затрачено немало труда. Исключение из этого
наблюдения Ферс делает лишь для построений
Гардинера.
Глубже вопрос о причинах кризиса «двухпартийной»
историографии буржуазной революции XVII в. Ферсом не
ставится. Он ограничивается лишь констатированием
факта крушения построений ряда либеральных и
консервативных историков, над которыми «не мешало бы
призадуматься» буржуазным ученым.
Остановимся на работах двух русских
дореволюционных исследователей английской буржуазной революции
1 С. Н. Firth, The last years of the Protectorate, 1656—1658, vol. 1—2,
L. 1909.
38

XVII в.— М. М. Ковалевском и А. Н. Савине. Оба эти
исследователя в своих воззрениях на основные проблемы
английской революции XVII в. стояли много выше, чем
современные им корифеи буржуазной историографии
Запада, к трудам которых Ковалевский и Савин относились
весьма критически.
М. М. Ковалевский A851—1916 гг.) в своей работе
«От прямого народоправства к представительному и от
патриархальной монархии к парламентаризму» (М. 1906),
явно навеянной событиями русской революции 1905 г.,
уделяет много внимания анализу общественных движений
в Англии в период республики и, в частности, движению
диггеров, анализу их «коммунистической доктрины».
Ковалевский весьма решительно полемизирует с Гардине-
ром и его концепцией «пуританской революции»:
«Новейший историк английской революции Гардинер отказывает
ей вполне в социальном характере и проводит тот взгляд,
что в это время в Англии были поставлены на очередь
одни религиозные и политические вопросы» 1. В истории
Англии Ковалевского интересуют в первую очередь
«феодальный порядок землевладения» и «зародышевые формы
приходящего ему на смену капиталистического
хозяйства». Английская революция 1648 г. рассматривается
Ковалевским в качестве поворотного пункта не только
в политической, но и в социальной жизни страны. Его
интересуют «решительный разрыв со средневековым
хозяйственным строем», огораживания общинных полей,
осушка и дренирование болот, вопросы
сельскохязяйственной техники.
Много внимания Ковалевский уделяет поставленному
Марксом вопросу об отмене рыцарского держания и об
односторонней отмене связанных с ним повинностей,
ускорившей обезземеление крестьянства в Англии. Еще до
выхода в свет книги Беренса 5 М. Ковалевский внимательно
изучал политические памфлеты Уинстенли, подчеркивая
большую оригинальность его идей.
Однако М. Ковалевский все же не понял основного
вопроса революции — аграрного вопроса. Трактуя копигольд
1 Максим Ковалевский, От прямого народоправства к
представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму, т. II, М. 1906,
стр. 351 и сл.; см. Е. Косминский, Роль русских историков в разработке
истории Англии, «Исторический журнал» № 10—И, 1941 г.
2 L. Berens, The digger movement in days of the Commonwealth a
revealed in writing of Gerard Winstanley.., L. 1906.
39

как аренду, он не сумел объяснить ни рождения
крестьянской формы парцеллярной собственности, развивавшейся
под покровом феодального права, ни всей глубины того
насилия (узурпации), которое было совершено над
английским крестьянством односторонней отменой
феодального держания.
Другой русский историк —А. Н. Савин A873—1923)
в «Обзоре литературы», предпосланном «Лекциям по
истории английской революции» 1, также произносит суровый
приговор над трудами английских историков, весьма
односторонне освещавших английскую революцию и
оставлявших без внимания ряд важнейших проблем и вопросов,
без постановки и разрешения которых нельзя было научно
объяснить и понять английскую революцию. Савин
говорит о том, как систематически обходился этими
историками вопрос о крестьянстве и городских низах — о «простом
трудовом человеке» и «демократических элементах
общества».
«Батрак, подмастерье, бродяга, даже йомен и мастер,—
пишет Савин,— все еще редко показываются на страницах
общих и даже специальных работ. Все еще
недостаточное внимание привлекает к себе общинное поле,
огороженная ферма, нарушающая целость общинного уклада,
придорожный кабак, где собирается в сумерках
подозрительный люд, скромный дом городского мастера с еще более
скромными пристройками для учеников, лавка скупщика,
раздающего работу этим мастерам, просторный сарай
молодой мануфактуры, лондонский док, стягивающий к себе
все лишнее, что вырабатывается в смятенной стране».
Несомненно, автор «Капитала» оказал влияние на
построение Савина, однако использовать до конца все богатство
идей этого гениального труда Савин не сумел, оставаясь
в методологическом отношении все еще далеким от
марксизма. В своем собственном труде преимущественное
внимание уделяет судьбам английского государства и
церкви, политической и религиозной истории, а не «низам»
и не роли крестьянства в буржуазной революции XVII в.
Савин предпринял попытку изучить историю английского
крестьянства в XVII в., начав исследование почти не изу-
1 Этот курс А. Н. Савин читал в 1907—1908 и 1908—1910 гг.
Напечатан посмертным изданием под ред. Е. А. Косминского в 1924 г., 2-е
издание вышло в 1937 г.
40

ченных английскими историками манориальных описей и
ренталей XVII в. Смерть А. Н. Савина в 1923 г. прервала
эту работу в самом начале. И все же в своих
предварительных этюдах по истории нескольких маноров ему
удалось отметить факты расслоения крестьянства,
возникновение на развалинах общинных порядков среднего и
крупного крестьянства, борьбу между малоземельными
крестьянами и богатыми, кулацкими элементами.
Касаясь важного вопроса об идеологических сдвигах,
связанных с английской революцией XVII в., Савин
пишет: «Английский рационализм, эмпиризм, деизм конца
XVII в. и первой половины XVIII в. тесно связаны с
религиозным и политическим переворотом середины XVII в.
Здесь же лежит источник европейского Просвещения
XVIII в., ибо французские просветители дали мало
нового, оригинального и больше популяризировали то, что
нашли у англичан».
В целом приходится отметить, что Ковалевский и
Савин были гораздо ближе к научной постановке ряда
важных проблем английской буржуазной революции, чем
корифеи буржуазной историографии Запада — Гардинер,
Ферс и др.
Хотя симпатии Савина были явно на стороне Кромвеля
и Айртона — «блюстителей» общественного порядка, он
все же понял, что «живая жизнь била ключом» в Совете
армии в Петни, а не в стенах Долгого парламента.
Ожесточенные споры в Петни между левеллерами и индепен-
дентами представлялись ему едва ли не самым
интересным из всего того, что мы знаем о событиях 40-х годов
XVII в.
4. Углубление кризиса буржуазной историографии.
Английская буржуазная революция XVII в. в трудах
советских историков и английских историков-марксистов
Великая Октябрьская социалистическая революция,
означавшая коренной поворот во всемирной истории
человечества от старого, капиталистического мира к новому,
социалистическому миру, открыла для марксистской
историографии совершенно новую историческую перспективу
на «великие» буржуазные революции старых времен.
Если было достаточно июньского восстания 1848 г.,
чтобы лучшие, талантливые представители буржуазной
41

исторической науки потеряли «историческое разумение»
и превратились в фальсификаторов истории, то какова же
должна была быть реакция буржуазной историографии
на события Великой Октябрьской социалистической
революции?
В борьбе против принципа исторической
закономерности, против основных принципов марксистско-ленинского
исторического исследования историки эти видят свою
основную задачу. Нет ничего удивительного в том, что
на творениях этого рода историков революции XVII в.
лежит печать антиисторизма и ненаучности.
В этом отношении интерес представляют работы
эпигона «либерализма» в историографии английской
буржуазной революции XVII в. Дж. М. Тревельяна, а также яко-
битские памфлеты современных оксфордских «кларендо-
новцев» Дж. Дэвиса и Дж. Н. Кларка, сохранивших
верность и преданность «дому Стюартов» и выдвинувших
лозунг: «назад к Кларендону» от «чересчур объективного»
Гардинера.
Остановимся на разборе их взглядов на революцию
40-х годов XVII в. и переворот 1689 г.
Джордж Маколей Тревельян (род. в 1876 г.) в своей
«Истории Англии» 1 дает типичный «синтез» консерватив-
но-торийской и либерально-вигской концепций английской
революции. После характеристики гражданской войны и
выяснения причин победы парламента он описывает
неудачные попытки достигнуть соглашения,
«цареубийство» — казнь Карла I, вызвавшую рост симпатий к
королю, как борцу за право, которое его враги, покушавшиеся
на старинные учреждения и прерогативу короны,
пытались разрушить. «Соглашение» (Settlement) было
достигнуто лишь «революцией» 1688—1689 гг., которая была
названа «славной революцией». Соглашение 1689 т.
выдержало испытание времени. Оно не только привело к
новой и более широкой свободе, чем та, которая когда-либо
была известна в Англии, но и к укреплению государства
и власти имперского правительства. Долгое соперничество
между короной и парламентом уступило место
сотрудничеству между обеими силами, причем ведущую роль
приобретает парламент.
1 G. М. Trevelyan, History of England, L. 1937,
42

Любопытна характеристика «людей 1689 г.», данная
«либеральным» историком. Эти люди не были «героями»,
даже «честными людьми» («honest men») были немногие
из них, но они были людьми с ясным умом, умудренными
горьким опытом, людьми умеренными и со здравым
смыслом. Они и заложили то прочное основание
государственного и церковного строя Англии, которое почти без
перемен просуществовало до 1832 г. Тори в 1689 г.
вынуждены были отказаться от теории божественного
наследственного права короны и признать, что королевская
власть человеческого происхождения. Победа вигов в
революции заключалась лишь в победе их принципов —
религиозной терпимости и права сопротивляться власти
короля. Отсюда религиозная широта (latitudinarism) и
парламентаризм, обеспеченные английской революцией,
под которой, таким образом, Тревельян понимает не
революционную борьбу в период гражданской войны 40-х годов
XVII в., а «славную революцию», «компромисс» 1688—
1689 гг.
Таково существо «либеральной» концепции Джорджа
Тревельяна, примыкающего по взглядам на английскую
революцию к Гардинеру. «Мастер занимательного
повествования», Тревельян пытается внушить своим читателям
мысль, что англичане сражались в XVII в. «за свободу,
религию, за верность и преданность королю», что это была
«не война классов, а война идей» и каждая партия была
права со своей точки зрения. Тревельян воспроизводит
концепцию Гардинера в те годы, когда песня английского
либерализма была спета и когда консервативное существо
либерально-вигских воззрений на буржуазную революцию
XVII в. все более выступало на первый план.
Подтверждение этого мы находим и в более поздней работе
Тревельяна и других работах английских буржуазных историков,
вышедших в конце 30—40-х годов XX в. Во введении к
«Английской революции 1688—1689 гг.», написанной для
американских читателей и изданной в США 1, Тревельян
ставит вопрос: заслуживает ли эта революция ее
традиционного эпитета «славная» («glorious»), и приходит к
выводу, что ее следует, скорее, назвать революцией
«разумной» («sensible»). Она не принесла Англии военной
славы. Не может быть ничего «славного» в той победе,
1 G. М. Trevelyan, The English revolution 1688—1689, N. Y. 1939.
43

которую наши предки одержали в 1688 г. с помощью
иностранных войск. Подлинная слава революции
заключается в том, что переворот произошел без пролития крови
англичан, что удалось избежать второй гражданской
войны... Конечно, низложение Якова II было
революционным актом. Но в остальном дух этой «странной
революции» был противоположен революционному. Она не
нарушила, а подтвердила право против нарушившего его
короля. Революция эта была одновременно и либеральной и
консервативной. Обе великие партии соединились, чтобы
спасти право страны от разрушения. Революция была
произведена вигами и тори, всей нацией, союзом всех классов.
Авторы двух монографий, посвященных истории «ранних»
и «поздних» Стюартов,— Дэвис и Кларк уже целиком
стоят на консервативно-торийских позициях и
воспроизводят кларендоновскую концепцию «великого мятежа».
В отличие от Гардинера и примыкающего к нему Тревель-
яна у Дэвиса и Кларка отсутствует не только
«революционный аспект» событий 1688—1689 гг., но и самый термин
«революция» оказывается элиминированным.
В книге Дж. Дэвиса «Ранние Стюарты» 1 революция
40-х годов XVII в. рассматривается как «великий мятеж»
против принципов «авторитета» в области политики. Кла-
рендоновский термин «великий мятеж» представляется Дэ-
вису гораздо более выразительным и точнее передающим
существо дела, чем выражение Гардинера «пуританская
революция». Для современных поклонников Кларендона
термин «пуританская революция» становится уже
неприемлемым, как и гардинеровский «синтез» торийской и виг-
ской концепций, предполагающий в известном смысле
принятие революции, хотя бы под вывеской пуританского
своеобразия. Они предпочли бы вообще забыть про
революцию, которую современные «кларендоновцы» склонны
рассматривать как «великий мятеж против авторитета
монархии», как подлежащий забвению период
«междуцарствия».
Другой современный поклонник Кларендона, до сих
пор сохранивший «якобитскую» верность и преданность
«дому Стюартов»,— это Кларк, автор книги «Поздние
Стюарты 1660—1714 гг.»2 Вопреки традиционной либе-
рально-вигской концепции он дает следующую характе-
» G. Davies, The early Stuarts 1603—1660, Oxford 1937.
2 G. N. Clark, The later Stuarts 1660—1714, Oxford 1934.
44

ристйку революции 1689 г.: Англия обязана этой
революцией не вигам, а... тори, которые никогда не переставали
верить, что королю принадлежит божественное право на
его «священную власть». Таким образом, мы имеем дело
со своеобразной попыткой возрождения политической
теории Якова I. Критикуя Локка за «почти суеверное
преклонение» перед «славной революцией», Кларк выступает
с консервативных, «якобитских» позиций 1.
Однако отсюда отнюдь не следует, что Дэвис и Кларк
лишь повторяют Кларендона. Роялист Кларендон
являлся идеологом отживших классов феодального общества
40-х годов XVII в. Современные интерпретаторы его идей,
вновь использующие «Eikon basilike» («царский лик») в
качестве своего знамени и обрушивающиеся на
мильтоновского «Eiko no klastes» («иконоборца»), выражают на
данном этапе исторического развития интересы отживших
классов капиталистического общества в период
углубления кризиса мировой капиталистической системы.
Историю английской революции в ее торийской интерпретации,
восходящей к Кларендону, они приспосабливают к
условиям и целям современной реакции.
Недавно на страницах французского журнала
«Annates» выступил со своей новой интерпретацией английской
революции крайне враждебный марксизму оксфордский
историк Хюг Тревор Ропер 2. В его работах нельзя не
видеть попытки противопоставить все более завоевывающей
признание (на Западе) марксистской концепции
революции новую, буржуазную интерпретацию ее, в виду того
что точка зрения Гардинера рассматривается как
безнадежно устарелая даже в кругах ученых, далеко не
сочувствующих историческому материализму. Тревор Ропер, на
первый взгляд, принимает социальную, классовую точку
зрения на события «великого мятежа». Он даже говорит
о материальных предпосылках восстания, о борьбе с
абсолютизмом Стюартов как политической системой.
Однако все эти уступки «новой терминологии» сделаны лишь
для того, чтобы преподнести читателю довольно ветхую и,
заметим, весьма близкую к кларендоновской философию
истории событий 40-х годов XVII в. Оказывается,
восстание 1640 г., возглавленное Долгим парламентом, по мне-
1 G. N. Clark, The later Stuarts, p. 139—142.
2 Hugh Tremor Roper, La revolution anglaisede Cromwell, «Annates»
№ 3, 1955.
45

нию Ропеpa, вовсе не было буржуазной революцией, а
восстанием наиболее отсталого, оскудевшего
провинциального джентри, по сути дела, феодальной усобицей.
Борьба велась вовсе не за буржуазные цели, а за
узкоэгоистические дворянские интересы, которые ничего
общего с этими целями не имели. Идеал партии Кромвеля
находился в прошлом — в елизаветинской монархии,
умело сочетавшей централизацию и провинциализм, интересы
двора и интересы общин.
Но если восстание 1640 г. не было буржуазной
революцией, т. е. формой перехода между двумя формациями,
то события, с ними связанные, теряют всякую
закономерность и превращаются в случайность. Так, согласно Тре-
вору Роперу, если бы Карл I Стюарт не ввел бы такую
строгую экономию средств, которая отстранила от
государственного пирога значительную прослойку придворного
дворянства, если бы ему удалось привлечь на свою
сторону вождей дворянской оппозиции в парламенте,
революции можно было бы избежать. Итак, мы не далеки от
вывода Кларендона о том, что «великий мятеж» — дело
ряда интриганов, принесших в жертву своему себялюбию
«мир и благоденствие народа». Из этой новой концепции
Тревора Ропера следует с неизбежной необходимостью:
отрицание буржуазного уклада, особенно в земледелии,
отрицание нового дворянства как социальной категории,
противостоящей старому, феодальному дворянству,
отрицание какой-либо связи между капитализмом и
пуританизмом и, что самое важное, отрицание
революционных устремлений широких народных масс города и
деревни.
Ропер лишает английскую революцию всякого
положительного содержания. С его точки зрения она не ускорила,
а задержала капиталистическое развитие Англии. Тревор
Ропер пытается доказать, что как в экономическом, так
и в политическом отношении революция означала полную
остановку и что «история Англии после 1660 г. была
продолжением ее истории» до 1640 г. «Междуцарствие» было
лишь «запутанной интермедией». Революция была
ненужна. Это подлежащий забвению период английской
истории, и связанные с ним изменения, которые все же
остались, могли быть достигнуты путем нормального, мирного
законодательства, без гражданской войны, революции и
военной диктатуры.
46

Ничего нового в этой «новой интерпретаций», столь
напоминающей Кларендона и его взгляд на «великий
мятеж», нет. По-новому звучат лишь некоторые современные
мотивы, вплетаемые Ропером в изображение английского
XVII в. и отчасти XVI в. Современные поклонники
Кларендона и дома Стюартов склонны иногда изображать
Карла I, Лода и Страффорда в качестве «возвышенных
патриотов», защищавших народ от «лицемерных
капиталистов» типа Пима и Кромвеля в связи с
характеристикой, даваемой некоторыми «католическими историками»
реформации XVI в. как «восстания богачей против
бедных», грозившего теми бедствиями, на которые жалуются
социалисты.
* *
*
Тем большее значение приобретают труды
прогрессивных английских историков, пытающихся подойти к
анализу буржуазной революции 40-х годов XVII в. с
марксистских позиций.
Советским читателям известен небольшой очерк
«Английская революция», авторами которого являются
английские историки К. Хилл, М. Джемс и Рикворд.
Противопоставляя свои взгляды на английскую
революцию ее ортодоксальному, школьному пониманию, Хилл
считает последнее не только крайне поверхностным, но и
в корне ошибочным. Хилл ставит своей задачей показать,
что английская революция 1640—1660 гг. была великим
социальным движением, подобным французской
революции 1789 г., что в результате ее старый, в основном
феодальный, порядок был насильственно разрушен и создан
новый, капиталистический общественный порядок. В
гражданской войне, подчеркивает Хилл в своей книге, приняли
участие широкие народные массы, осознавшие достаточно
ясно и отчетливо, из-за чего идет борьба. Однако в
результате революции власть перешла в руки буржуазии и
нового дворянства. Именно это обстоятельство обеспечило
возможность более свободного, быстрого развития капи-
1 С, Hill, The English Revolution 1641, Three Essayes, 1641. В 1954 г.
вышло 3-е издание очерка Хилла. Русский перевод вышел в свет под
редакцией и с предисловием проф. В. Ф. Семенова в 1947 г. См.
рецензию В. М. Лавровского и М. А. Барга в «Labour Monthly», July 1956.
47

тализма в следующее за революцией столетие. С другой
стороны, признавая, что до революции Англия была
«essentially feudal» (в основном феодальной) 1 и что в
основном английская деревня XVI в.— первой половины
XVII в. остается деревней феодально зависимых крестьян,
преимущественно копигольдеров, плативших феодальную
ренту, Хилл также склонен преувеличивать степень
развития капиталистических отношений в английской
промышленности XVI в.; подобно своему рецензенту, он
допускал, что еще в столетие, предшествовавшее
буржуазной революции 40-х годов XVII в., в Англии происходит
нечто подобное промышленной революции. В данном
случае К. Хилл, которого Тревор Ропер, полемизируя с ним,
называет одним из «эрудитов Марксизма» в Англии 2,
недостаточно критически воспроизводит точку зрения
американского исследователя Нефа 3, выдвинувшего теорию
ранней «промышленной революции».
Следует отметить, что одна из основательниц
английской коммунистической партии — Дона Торр,
пользовавшаяся большим уважением в кругах английских
историков-марксистов 4, в своих замечаниях на книгу Хилла при
ее обсуждении в 1940 г.5 заявила весьма решительно, что
промышленная революция имела место в Англии лишь
спустя 400 лет после того, как была сокрушена манориаль-
ная система хозяйства (manorial economy), т. е. в XVIII в.,
но отнюдь не в XVI в., как утверждал Неф и допускал
Хилл.
Весьма важные соображения в связи с обсуждением
книги Хилла высказал известный английский историк-
экономист М. Добб, который соглашается с рецензентом
1 Эту точку зрения оспаривал рецензент книги Хилла, укрывшийся
за инициалами P. F., который утверждал, что уже в XVI в. Англия не
была «по существу феодальной», но была «определенно буржуазной, т. е.
капиталистической». Мало того, рецензент Хилла высказывал
парадоксальное утверждение, что промышленная революция произошла в
Англии будто бы еще при Тюдорах, задолго до 1640 г.
2 «Annates»№ 3, 1955, р. 332. «Un de ces erudits marxists», которые в
отличие от Тревора Ропера не думают, что революция задержала
экономическое развитие Англии.
8 U. Nef, The progress of Technology and the Grouth of Large
Scale Industry in Great Britain 1540—1640. «The Economic History
Review», 1934, vol. 5, № 1.
4 «Democracy and Labour Movement», 1954, ed. by J. Saville в связи
с 70-летием Доны Торр (скончалась в 1957 г.)
6 «Labour Monthly» № 2, 1940, p. 90—93.
48

Хилла (P. F.) в том, что господствующий способ
производства при Стюартах уже не был феодальным.
Добб полагает, что еще в XVI в. феодальный способ
производства находился в состоянии превращения в
капиталистический способ.
Что касается промышленности, то, по Доббу,
развивались формы капиталистической мануфактуры и
капиталистической домашней промышленности, при которой
ремесленники становились все более зависимыми от купца-
мануфактуриста. Но это не означало, что уже происходит
«промышленная революция». Напротив, монополии и
привилегии, патенты и лицензии в различных отраслях
задерживали, по мнению Добба, развитие нового способа
производства. И отсюда необходимость и неизбежность
революции XVII в. Именно буржуазная революция 40-х
годов XVII в., разрушив феодальные производственные
отношения и установив буржуазные производственные
отношения, сделала возможным быстрое развитие нового
способа производства и промышленную революцию
XVIII в.
Обсуждение книги Хилла в кругах английских
историков-марксистов, несомненно, было весьма плодотворным
в смысле поисков выхода из того тупика, в котором
оказалась ортодоксальная, школьная наука в Англии в
объяснении событий 40-х годов XVII в. Хотя эти поиски не
лишены недостатков, неизбежно связанных с новой
трактовкой коренных проблем революции, в них, однако,
намечен в общем верный путь к подлинно научному
пониманию английской буржуазной революции. Хилл и сам
признает, что его книга и в новом (третьем) издании
является лишь первым приближением к цели, не свободным
от недоработанности и некоторых упрощений.
Ряд таких упрощений, а иногда и поверхностных
аналогий с социалистической революцией имеется и в книге
Холореншоу «Левеллеры и английская революция» 1.
Автор, несомненно, преувеличивает значение
материалистических воззрений Уинстенли и проводит аналогию
между коммунистическими идеалами английского
утописта XVII в. и теорией научного коммунизма, пытаясь
доказать, что «идеалы социализма и коммунизма не
оказываются для Англии чем-то чуждым, перенесенным в нее
1 Н. Holorenshow, The levellers and the English Revolution, L. 1939.
4 В. M. Лавровский, M. А. Барг 49

из Франции и Москвы». Холореншоу доказывает
«приоритет» англичан, которые «первые увидели образ
кооперативной, социалистической республики и начали борьбу за
ее осуществление»1. Лильберн и Уинстенли относятся
этим английским исгориком к числу самых первых
основателей английской свободы и самых горячих пророков
кооперативного социального строя 2.
Необходимо отметить, что и Хилл в первом издании
своей книги склонен был видеть в Д. Уинстенли предтечу
марксизма 3. А в статье А. Джемс «Материалистическое
понимание общества у современников английской
революции» 4 предвосхищение марксизма было обнаружено
ее автором не только в работах Уинстенли, но и в
«Океании» Гаррингтона, идеолога английского джентри.
В книге Мортона 5 английской революции и, в
частности, левеллерам не уделено специального внимания, так
как она посвящена истории Англии в целом, хотя
революция и рассматривается автором как важнейший акт в
борьбе между феодальной и буржуазной Европой.
Следует пожелать английским прогрессивным
историкам не только уточнения своих принципиальных
методологических позиций, но и привлечения новых
документальных данных, имеющихся в английских архивах, которые
до сего времени малодоступны советским историкам.
В заключение нашей историографической главы
обратимся к анализу того, что сделано за последние 30 лет
советскими историками английской буржуазной
революции 40—50-х годов XVII в.
Обзор современного состояния научной разработки
проблем английской буржуазной революции XVII в.
неизбежно приводит к выводу, что наиболее существенный
1 Г. Холореншоу, Левеллеры и английская революция, М. 1947,
стр. 139—140.
2 Там же, стр. 141.
8 В 3-м издании «Английской революции» Хиллом дана
исторически более верная характеристика «коммунистического идеала»
Уинстенли. См. рецензию В. Лавровского на 3-е издание книги Хилла в
«Вопросах истории» № 8, 1956 г., стр. 172—177.
4 Эта статья включена в первое издание книги Хилла «Английская
революция». Она отсутствует в 3-м издании.
5 А. Мортон, История Англии, М. 1950.
50

вклад в данную область принадлежит бесспорно советской
историографии.
Советская школа историков английской революции
формировалась под плодотворным влиянием той
стройной концепции английской революции, которая
содержится в трудах основоположников марксизма-ленинизма и
которая впервые создала основу для подлинно научного
построения ее истории.
За истекшее сорокалетие в советской историографии
наиболее плодотворно разрабатывались следующие
проблемы истории буржуазной революции XVII в.
1. Социально-экономические предпосылки английской
революции.
2. Кризис абсолютизма при первых Стюартах.
3. Социально-экономические перестановки в
английской деревне в ходе революции.
4. Демократическое течение (левеллеры) в английской
революции.
5. Английская революция и
национально-колониальный вопрос.
В вопросе о социально-экономических предпосылках
революции наибольшее внимание советской
историографии привлекла английская деревня XVI—XVII вв.
В какой мере в английской предреволюционной
деревне сложился и созрел капиталистический уклад хозяйства;
как далеко зашел процесс трансформации средневековых
форм крестьянского землевладения под влиянием этого
уклада; какова динамика поземельных рент в Англии
XVI—XVII вв.; как протекал процесс дифференциации
английского крестьянства; как протекал процесс
огораживания в английской деревне XVI—нач. XVII в.; каковы
формы и степень интенсивности крестьянских движений;
наконец, в какой взаимосвязи находилось аграрное и
промышленное развитие страны,— таков круг вопросов
аграрной истории Англии XVI—XVII вв., бывший предметом
исследования советских историков.
Вслед за А. Н. Савиным английской деревней XVI в.
занялся В. Ф. Семенов. В его монографии «Огораживания
и крестьянские движения в Англии XVI в. (из истории
обезземеления крестьян в Англии)», основанной на
изучении правительственного расследования об огораживании
начала XVI в., а также и других источников, впервые
сделана попытка дать конкретно-историческую иллюстрацию
4*
51

к трактовке этого вопроса в 24-й главе первого тома
«Капитала» Маркса. Рано умерший исследователь И. Л.
Попов-Ленский в своих статьях 1 уделил значительное
внимание огораживаниям начала XVII в. и анализу трудов
английских экономистов и ученых-агрономов этого
времени. Собственно история английской деревни XVII в.
(если не считать этюдов по истории отдельных маноров
А. Н. Савина, Е. А. Косминского и В. М. Лавровского)
еще ждет своего исследователя.
Значительное внимание уделялось в советской
историографии изучению английской торговли и промышленности
в первой половине XVII в. Особенно много трудился в этой
области А. Е. Кудрявцев, давший ряд ценных статей по
ранней истории Ост-Индской компании 2.
Советский исследователь Н. М. Мещерякова
посвятила свою кандидатскую диссертацию промышленной
истории Англии в первой половине XVII в. Однако
недостаток источников не. дал возможности автору сколько-
нибудь полно разработать такие важные аспекты этой
проблемы, как историю цен и заработной платы в
английском городе и деревне первой половины XVII в.,
конкретно-исторические формы английской мануфактуры этого
периода и их локализацию, английские цехи перед
революцией, степень и формы их капиталистического
перерождения, вопрос о взаимосвязи между торговым капиталом и
мануфактурой в Англии указанного периода, процесс скла-
1 И. Л. Попов-Ленский, К вопросу об огораживании общинных полей
в Англии в первой половине XVII века, «Ученые записки Российской
ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук.
Институт истории», т. 3, М. 1929.
2 Л. Е. Кудрявцеву Великая английская революция, Л. 1925; Ост-
Индская компания — англо-голландский торговый капитал.
Историографический обзор, «Историк-марксист» №5, 1927 г.; Ост-Индская
компания в эпоху английской революции A640—1649), «Известия
Ленинградского государственного педагогического института им. Герцена»,
вып. 1, 1928; Ост-Индская проблема в Англии XVII в., «Ученые записки
Ленинградского государственного педагогического института им.
Герцена», т. XI, 1938; Кризис абсолютизма в Англии начала XVII века.
(Время Якова Стюарта, 1603—1625), «Ученые записки Ленинградского
государственного педагогического института им. Герцена», вып. 4,
1939; Английская революция в освещении новейшей буржуазной
историографии, «Исторический сборник» № 2, 1934; Задачи марксистского
источниковедения в изучении английской революции, «Проблемы
источниковедения», сб. 1, 1933; Г. Р. Левин, Работы А. Е. Кудрявцева
по истории Англии, «Ученые записки Ленинградского Государственного
педагогического института им. Герцена», т. 68, 1948.
52

дывания внутреннего рынка в предреволюционной Англии,
английский пауперизм и рабочее законодательство,
вопросы внешней торговли и колониальной политики.
По-новому в советской исторической науке поставлен
вопрос об английском абсолютизме первой половины
XVII в. Это прежде всего вопрос о кризисе последней
формы английской феодальной монархии в Англии в условиях
нарастающего конфликта между новыми общественными
классами, представляющими капиталистический способ
производства, и старым феодальным
общественно-политическим строем.
С вопросом о кризисе английского абсолютизма тесно
связан вопрос о расстановке классовых сил в канун
английской революции. Наиболее важной в этой связи
представляется проблема социальной природы английского
нового дворянства и английской буржуазии.
Эти вопросы частично разрабатывались в статьях
А. Е. Кудрявцева «Кризис абсолютизма в Англии начала
XVII в.»1, в кандидатской диссертации К. Меделеца
«Испанская политика Якова I Стюарта и критика ее в
парламентских дебатах», в статье Самойло А. С.
«Английские колонии накануне революции» 2 и в статье авторов
этой книги «О социальной природе английского нового
дворянства и йоменри первой половины XVII в.» 3.
Наиболее крупный вклад в исследование проблемы
социально-экономических перестановок в английской
деревне в ходе революции сделан С. И. Архангельским 4. В его
двухтомном исследовании «Аграрное законодательство
английской революции» впервые поставлен вопрос о
перемещениях поземельной собственности в результате
1 «Ученые записки Ленинградского государственного
университета», вып. 4, 1939.
2 «Исторический журнал» № 1—2, 1945.
3 «Вопросы истории» № 6, 1955.
4 С. И. Архангельский, Крестьянское движение в Англии A640—
1660), «Известия Академии наук СССР. Серия истории и философии»,
т. 2, № 6, 1945 г.; Движение клобменов в эпоху английской революции.
В кн. «Средние века», вып. 2, М. 1946; Английское крестьянство и его
участие в революции 40—50-х годов XVII века, «Ученые записки Горь-
ковского государственного университета», вып. 13, 1947; Крестьянское
восстание в Англии 1643 г., «Научные труды исторического факультета
Горьковского государственного педагогического института», вып. XIII,
1950; Аграрное законодательство английской революции, ч. 1—2, М.—
Л. 1935—1940 (ч. 1, 1643—1648, вышла под загл. Аграрное
законодательство Великой английской революции).
53

аграрного законодательства 40—50-х годов XVII в. Можно
только сожалеть, что автору не были доступны архивные
материалы, позволяющие значительно уточнить
нарисованную картину поземельных сдвигов. Однако основной
вывод С. И. Архангельского о том, что революция
содействовала огромным перемещениям поземельной
собственности в руки представителей буржуазии и индепендент-
ского джентри, остается бесспорным. В советской
историографии также Бпервые был исследован вопрос о
социальных последствиях односторонней отмены
феодальных повинностей в Англии, важность которого
подчеркнута автором «Капитала».
В этой связи следует упомянуть исследование
Ю. М. Сапрыкина «Происхождение политической теории
Гаррингтона» и ряд его статей 1.
В советской историографии заново поставлен вопрос
о роли демократического крыла индепендентов — партии
левеллеров в борьбе за углубление демократического
содержания революции в период 1647—1649. Советской
наукой впервые дан ответ на вопрос о причинах слабости
левеллерского движения и его значении в политической
и идеологической истории Англии во второй половине
XVII в. Ученик Кудрявцева Г. Р. Левин посвятил ряд
статей 2 разработке вопроса о демократических движениях в
армии «нового образца». До сих пор сохраняет свое
значение книга Попова-Ленского о Лильберне 3, ибо в ней
1 Ю. М. Сапрыкин, К вопросу об отношении левеллеров к борьбе
классов за землю. «Вестник Московского университета, серия
общественных наук» № 4, вып. 2, 1951 г.; О классовой сущности политических
взглядов Гаррингтона. В кн. «Средние века», вып. IV, М. 1953, вып. V,
М. 1954; О некоторых вопросах истории английской буржуазной
революции. В кн. «Средние века», вып. IV.
2 Г. Р. Левин, Борьба за демократию в армии Кромвеля в 1647 г.
«Ученые записки Ленинградского государственного педагогического
института им. Герцена», т. XLV, 1941; Вопрос о всеобщем
избирательном праве на Путнейской конференции, «Ученые записки
Ленинградского государственного педагогического института им. Герцена»,
кафедра новой истории, т. 62, 1948; Путнейская конференция. Из истории
борьбы за демократию в годы английской революции, «Ученые записки
Вологодского государственного педагогического института», вып. 3,
1942; Левеллеры и солдатское движение в апреле — мае 1649 г., «Ученые
записки Ленинградского государственного педагогического института
им. Герцена», т. 68, 1948.
3 И. Л. Попов-Ленский, Лильберн и левеллеры (Социальные
движения и классовая борьба в эпоху английской революции XVII в.),М.—Л.
1928.
54

сделана первая попытка связать идеологию левеллеров с
реальной социально-исторической действительностью 40—
50-х годов в Англии. В. Ф. Семенову принадлежит
перевод XVII в. издания памфлетов Д. Лильберна 1. Майскому
восстанию левеллеров посвящена статья Я. А. Левицкого 2.
Ряд статей об Уинстенли принадлежит В. Стальному 3 и
В. П. Волгину 4. Под редакцией В. П. Волгина вышли
памфлеты диггеров и Уинстенли.
Однако в советской историографии еще не создано
монографическое исследование о замечательном английском
утописте времен Кромвеля — Джерарде Уинстенли.
Наконец в советской историографии впервые
поставлена проблема о малых национальностях в английской
революции и ее колониальной политики. Подавление и
угнетение, которые буржуазная революция несла малым
национальностям, грабительская сущность колониальной
политики нашли свое отражение в исследованиях
A. С. Самойло 5, а также в статьях В. Ф. Семенова 6.
1 Джон Лильберн, Памфлеты, М. 1937. Перевод и предисловие
B. Ф. Семенова.
2 Я. Л. Левицкий, Индепендентская республика и майское
восстание левеллеров в армии в 1649 г., «Ученые записки Московского
областного педагогического института», т. 16, Труды кафедры истории средних
веков, вып. 1, 1950.
3 В. Стальной, Уинстенли — идеолог коммунизма в Великой
английской революции, «Известия Академии наук СССР», серия VII,
отделение общественных наук, № 1, 1935 г.; Утопия Джерарда Уинстенли,
«Исторический журнал» № 3—4, 1942 г.
4 В. П. Волгин, Диггеры и Уинстенли. В кн. Джерард Уинстенли,
Избранные памфлеты, М.—Л. 1950.
5 Л. С. Самойло, Английские колонии накануне революции
(Зарождение Британской империи), «Исторический журнал» № 1—2, 1945 г.;
Колониальный вопрос в дипломатии Оливера Кромвеля, «Известия
Академии наук СССР. Серия истории и философии», т. II, № 4, 1945 г.;
Ограбление Ирландии Англией в 50-е годы XVII в., «Ученые записки
Московского Областного педагогического института», т. X VI, Труды
кафедры истории средних веков, вып. 1, 1950.
6 Семенов В. Ф., Великая английская революция. В кн. Паку ль Н. М.
и Семенов В. Ф., Ранние буржуазные революции, М. 1931; Долгий
парламент и демократия в 1640—1641 гг. (к 300-летию английской
революции), «Исторический журнал» № 1—2, 1942 г.; Памфлетная война
Долгого парламента с Карлом, «Ученые записки Московского
Областного педагогического института», т. 16, Труды кафедры истории средних
веков, вып. 1, 1950; Военная деятельность Кромвеля A641—1651),
«Исторический журнал» № 9, 1944 г.; Основные направления в
современной английской медиевистике, «Вопросы истории» № 1, 1948 г.;
Огораживания и крестьянские движения в Англии XVI в. Из истории
обезземеления крестьян в Англии, М.—Л. 1949.
55

Итоги многолетнего и плодотворного труда большого
коллектива советских историков над историей английской
революции подведены в двухтомном издании Института
истории АН СССР 1.
Эта работа расценена не только в нашей стране, но и
за рубежом как подлинный вклад в историографию
английской революции 2. Этот труд позволяет воочию увидеть
не только то, что уже сделано, но и направление
дальнейшего исследования. Роль народных масс города и деревни
в английской революции, изменения в идеологии,
происшедшие как в период подготовки, так и в ходе самой
революции XVII в.3, корни английского Просвещения XVII в.,
социально-экономические последствия революции —
таковы лишь наиболее важные вопросы, ожидающие
дальнейшего исследования и разрешения.
1 «Английская буржуазная революция XVII века» под ред. акад.
Е. А. Косминского и Я. А. Левицкого, т. I—II, АН СССР, М. 1954.
2 См. рецензию К. Хилла, опубликованную в журнале «Вопросы
истории» № 8, 1955 г., стр. 187.
3 В этой связи следует упомянуть исследование Е. Л. бабкина
«Политическая теория Мильтона» и И. А. Мироновой «Политическая теория
Д. Понета».

ГЛАВА ВТОРАЯ
ОСОБЕННОСТИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО
РАЗВИТИЯ АНГЛИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
1. Постановка проблемы
В экономической жизни Англии XVI — начала XVII в.
происходил интенсивный процесс формирования
капиталистических отношений.
Интересы дальнейшего развития капиталистического
уклада хозяйства пришли в острое, непримиримое
противоречие с существующим в стране
феодально-абсолютистским строем, этот конфликт получил свое многогранное
отражение во всех сферах английской жизни еще в конце
XVI в. В области экономической конфликт выразился в
резком снижении экономического «эффекта»
торгово-промышленной деятельности и как следствие — в
замедлении темпов развития капиталистической мануфактуры, в
области политической — в усилении парламентской
оппозиции, в области идеологической — в появлении
религиозного диссента — в пуританизме.
Стюарты, таким образом, унаследовали английский
престол в переломный момент, в момент назревавшего
социального и политического кризиса.
Отсюда вытекает, что основная проблема, которая
стоит перед исследователем материальных предпосылок
революции 40-х годов, заключается в выяснении
социальной сущности процессов, совершавшихся в различных
сферах экономической жизни предреволюционной Англии,
иначе говоря, в установлении ведущих социальных
противоречий между различными классами и сословиями
английского общества, предопределивших расстановку
классовых сил в грядущей революции. А так как эта последняя
отличалась значительными особенностями, то задача
заключается в том, чгобы путем конкретно-исторического
анализа выяснить, какие черты материальной жизни
57

английского общества первой половины XVII в.
обусловили историческое своеобразие первой буржуазной
революции «европейского масштаба».
К сожалению, такой анализ сильно затруднен слабой
разработанностью как промышленной, так и аграрной
истории Англии XVII в.
Буржуазная историография революции 40-х годов не
только не создала ни одного сколько-нибудь
фундаментального исследования по социальной истории Англии
первых Стюартов, но до сих пор по существу еще
находится на самой начальной стадии разработки
богатейших архивов по интересующим нас вопросам.
В англо-американской историографии промышленной
истории Англии XVI—XVIII вв. на первый взгляд
существуют два противоположных направления. Одно из них
недооценивает, или, точнее, почти совершенно игнорирует
роль новой мануфактуры в экономике предреволюционной
Англии. Главным представителем его можно считать
Энуина 1. Другое, наоборот, явно преувеличивает роль
мануфактуры. Наиболее отчетливо эту точку зрения
представляет Липсон 2.
При анализе истории английской промышленности
XVI—XVII вв. для Энуина отправной точкой служит спо-
соб обмена, а не способ производства. Мануфактура
является лишь результатом развития обмена,
способствовавшего дифференциации меновых и производственных
функций внутри ремесла. Энуин совершенно обходит
процесс первоначального накопления, процесс
экспроприации непосредственных производителей и
превращения орудий производства в капитал.
Более того, идя по стопам «исторической школы»,
Энуин закрывает глаза на самые важные экономические
перемены в Англии, на рост новой мануфактуры вне
старых ремесленных центров. Стремясь показать новое лишь
как результат постепенной трансформации старого, т. е.
чисто количественных его изменений, Энуин сосредоточил
все свое внимание на вопросе: как видоизменялась
организация городских ремесленных корпораций под влиянием
новой рыночной конъюнктуры.
1 G. Unwin, Industrial organisation in the XVI—XVII с, Oxford
1904.
2 E. Lipson, The Economic Historv of England, vol. I—III, L. 1929—
1931.
58

В результате вся промышленная история Англии
XVI—XVII вв. оказалась исчерпанной лишь «новыми
явлениями» в организации городского ремесла. Но так как
Энуин при этом видит перед собой главным образом
корпорации Лондона, совершенно особые экономические
условия которого проецируются им на весь городской строй
ремесла в целом, то картина эволюции этого строя в
XVI—XVII вв. оказывается совершенно искаженной.
Представитель другого направления — Липсон, точно
так же усматривая движущую силу социальной эволюции
не в развитии производительных сил, а в развитии обмена,
считает основным показателем общественного прогресса
не способ производства, а «пространственную
локализацию» рынка («местный рынок», «национальный рынок» и
т. д.), обусловливающую дифференциацию функций
производства и обмена. Таким образом, мануфактура
оказывается качественно не новым способом производства по
сравнению со средневековым ремеслом, а всего-навсего
лишь результатом отделения рыночных функций от
функций производства внутри того же ремесла. В то же время,
не видя качественных различий между мануфактурой и
фабрикой, Липсон уже в централизованной мануфактуре
и даже в простой кооперации видит «фабричную систему»
(«factory system») производства, которая, по его мнению,
была весьма развита в Англии задолго до XVII в.
Не трудно заметить, что как в первом, так и во втором
случае стирается характерная особенность английской
предреволюционной экономики, игнорируется, с одной
стороны, роль мануфактуры в вызревании материальных
предпосылок революции 40-х годов и, с другой стороны,
роль буржуазной революции в подготовке условий для
промышленного переворота XVIII в.
Руководимые стремлением создать апологию
современного капитализма, представив его промышленную систему
плодом мирной и многовековой эволюции хозяйства и
конструктивных усилий деловых людей, оба эти
направления различными путями пытаются доказать антиисторизм
марксистской общественной теории вообще и марксовой
концепции промышленной революции в частности.
Марксистское исследование промышленной истории
Англии XVI—XVIII вв. исходит из незыблемо
установленного факта, что между мануфактурой, с одной стороны, и
фабричной системой производства — с другой, лежит про-
59

мышленная революция, не только технический, но и
глубочайший социальный переворот, «качественный скачок»
в социальной структуре общества, приведший к
образованию новых общественных классов и новых классовых
противоречий по сравнению с периодом мануфактуры.
Более того, историк-марксист не может смешивать
воедино различные стадии в развитии самой мануфактуры,
различные степени ее зрелости, памятуя о том, что между
ранней ступенью английской мануфактуры и более
поздней ее формой лежит буржуазная революция 40-х годов.
Не видеть весьма важных различий между английской
мануфактурой начала XVII в. и той же мануфактурой в
начале XVIII в.—значит вольно или невольно склоняться
к отрицанию социальных последствий событий 40-х
годов 1.
Наконец, совершенно неправильно анализировать
какое-либо явление экономики, даже такое важное, как
мануфактура, изолированно, в отрыве от всей совокупности
экономических явлений данной эпохи, ибо совершенно
очевидно, что при таком изучении теряется общая
перспектива, рвутся связи, извращаются пропорции — одним
словом, уничтожается почва для сколько-нибудь верной
оценки места и значения анализируемого факта в
экономической эволюции в целом.
Вторая половина XVI и первая половина XVII в.
отмечены в Англии интенсивным развитием хозяйственной
жизни. Это было время значительного роста
производительных сил как в промышленности, так и в земледелии.
Увеличение объема производства и обусловленное им
оживление внутренней и в особенности внешней торговли
имели своим следствием дальнейшее развитие
общественного разделения труда. Последнее выражалось не только
в усилении процесса отделения промышленности от
земледелия, но и в резком расширении сфер приложения труда
в самой промышленности как вследствие дробления и
расчленения унаследованных от средневековья отраслей
производства, так и вследствие возникновения множества
новых отраслей промышленности, ранее здесь неизвестных.
Несмотря на наличие многочисленных феодальных
препятствий, в Англии шел интенсивный процесс
формирования национального рынка.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат,
1953, стр. 25.
60

Территориальное распространение и перемещение
промышленности приводят к возникновению новых
промышленных городов на месте старых деревень, вызывают
значительную миграцию народонаселения не только из
деревень в города, но также из старых, приходящих в упадок
городских поселений в новые центры промышленности и
торговли.
Таковы в общих чертах новые хозяйственные явления,
которые бросаются в глаза при сопоставлении
экономической жизни Англии указанного выше столетия с
предшествующей ему эпохой.
2. Английская промышленность в первой
половине XVII в.
Современный американский исследователь Неф
стремится доказать, что по числу технических изобретений
изучаемый нами период может быть сопоставлен с XVIII в.
и что поэтому можно говорить о промышленной
революции XVI—XVII вв. Сторонники этих взглядов, однако, по
существу ломятся в открытую дверь, ибо речь идет не о
числе технических нововведений, а об их природе, об их
функции в процессе производства.
Несомненно, что конец XVI и первые десятилетия
XVII в. отмечены целым рядом важных изобретений как
в технике, так ,и в технологии различных отраслей
промышленности. Достаточно указать, например, на
механические приводы к насосам для откачки воды из шахт, к
воздуходувным мехам плавильных печей и к кузнечным
молотам, вязальную машину, шелкопрядильный и
шелкоткацкий станки, машину для фабрикации иголок, новую
технологию мыловарения, изготовления стекла, волочения
проволоки, обработки медных руд, наконец, на широкое
внедрение каменноугольного топлива в промышленности
и первые опыты применения его в железоплавильных
печах, чтобы значительный технический прогресс Англии
изучаемого периода стал совершенно очевиден.
И тем не менее в своей основе английская
предреволюционная промышленность оставалась ручным
производством, базисом ее было ремесло. То новое, что
отличает промышленность Англии второй половины XVI— пер-
61

вой половины XVII в. от предыдущего периода,
заключалось не в технике производства, а в формах организации
и разделении труда, в переходе от простого товарного
производства к производству капиталистическому, в
развитии и распространении капиталистической
мануфактуры.
Английская мануфактура была явлением глубоко
самобытным, теснейшим образом связанным с аграрной
революцией, отделившей средства производства от труда,
противопоставившей их рабочему в качестве чужой
собственности, капитала и тем самым создавшей рынок труда.
Это тесное переплетение и взаимодействие путей
промышленного и аграрного развития представляют одну из
важнейших особенностей и вместе с тем основную
предпосылку раннего созревания капиталистического уклада в
Англии.
По своей социальной сущности английская
промышленность представляла в изучаемый переходный период
пеструю по формам своей организации картину, в которой
мелкотоварное производство в различных отраслях то еще
полностью господствует, то переплетается с различными
формами капиталистической мануфактуры, то, наконец,
все больше уступает свое место капиталистической
мануфактуре.
Хотя и в Англии XVII в. можно найти немало
примеров, когда разбогатевшие ремесленники расширяли свои
мастерские и таким образом превращались в
капиталистических предпринимателей, тем не менее переход от
средневекового к капиталистическому производству
совершался здесь главным образом путем постепенного
подчинения промышленности капиталу, накопленному в
торговле и ростовщичестве.
Формы капиталистического производства были
различны. Крупное производство с применением труда многих
рабочих было организовано в первую очередь в тех
отраслях промышленности, которые в силу своей
трудоемкости либо технической новизны не могли базироваться на
унаследованном от средних веков способе производства и,
следовательно, требовали для своего основания
предварительных крупных затрат капитала.
К таким отраслям промышленности в первую очередь
относятся горнорудная, металлургическая и так
называемые «новые мануфактуры»: стекольная, бумажная, шел-
62

ковая, мыловаренная, производство пороха, оружия,
печатное дело и т. д.
Все эти отрасли промышленности требовали
значительных затрат «изначального» капитала. Вот почему
типичным было превращение представителя денежного
капитала в предпринимателя. Неудивительно, что здесь
производство с самого начала было организовано как
производство капиталистическое.
Так, например, устройство шахт в XVII в. обходилось
в 15 тыс.— 17 тыс. ф. ст., бумажной фабрики — в 2—
4 тыс. ф. ст., железоплавильной печи — в 1000 ф. ст.,
устройство мануфактуры для производства проволоки
стоило 1645—6000 ф. ст.
Переход к мануфактурному производству сказался в
значительном росте объема продукции.
Так, добыча каменного угля в Англии с 1560 по
1680 г. возросла в 14 раз, достигнув 3 млн. т в год, что
составляло 80% всего добывавшегося в то время угля в
Европе. Уголь находил все более обширный рынок сбыта
не только в Англии, но и на континенте. Только из
Ньюкастла накануне революции вывозилось ежегодно около 500
тыс. т. Другими центрами каменноугольной
промышленности были графства Ноттингем, Вустер, Стаффорд, а
также Уэллс.
В течение столетия A540—1640) добыча свинца,
олова, меди, соли увеличилась в 6—8 раз, в 3 раза
увеличилась добыча железа, значительного развития достигла
металлургия. В начале XVII в. железо, по свидетельству
современников, плавили 800 печей, производительностью от
20 до 500 т в год каждая. Наибольшей известностью
пользовались плавильни Форест-оф-дин в Глостере и в
графствах Серри, Сессекс, Стаффорд, Ноттингем. Медь
плавилась главным образом в графствах Норсемберленд
и Кемберленд.
В конце XVI и в начале XVII в. в Англии было
основано много новых мануфактур: стекла, сахара — в
графствах близ Лондона, шелка — в Беркшире, Ноттингеме,
кружев — в Беккингеме, Бедфорде, Оксфорде,
трикотажа — в Дерби, Лейстере, Ноттингеме, хлопчатобумажных
тканей — в Ланкашире.
В преобладающем большинстве случаев во всех этих
отраслях промышленности производство было
сосредоточено в так называемых «концентрированных мануфакту-
63

pax», т. е. в обширных мастерских, в которых в той или
иной степени практиковалось уже разделение труда
занятых в «их рабочих.
Совершенно иной была организация
капиталистического производства в ряде старых отраслей
промышленности, продукция которых находила массовый сбыт на
внешних рынках. В качестве примера приведем
шерстяную промышленность.
Шерсть издавна считалась основным видом
национального богатства, «золотым руном» Англии. Не только
суконная промышленность средневековой Фландрии, но и
далеких северо-итальянских городов в значительной мере
базировалась на высококачественной английской шерсти.
Однако уже в конце XIV и начале XV в. вывоз шерсти
постепенно стал уступать место вывозу сукна, главным
образом некрашенного, подвергавшегося окончательной
отделке на континенте.
Сукноделие стало к концу XVI в. главной отраслью
английской промышленности, работавшей не только для
внутреннего, но и для внешнего рынка. Это
господствующее в национальной экономике положение шерстяная
промышленность сохранила вплоть до начала XVIII в.
Уже в середине XVI в. сукно составляло 80%
стоимости английского экспорта и даже в конце XVII в., несмотря
на развитие других отраслей промышленности,— половину
его. Суконная индустрия к концу века давала половину
национального дохода.
Обработкой шерсти занимались в местечках и в
новых городах, в сотнях деревень, во множестве графств
страны цеховые мастера и свободные от цеховых
регламентов сельские ремесленники, совмещавшие ремесло с
земледелием.
К концу XVII в. разделение труда в сукноделии зашло
столь далеко, что отдельные производственные операции,
как-то: сортировка, чесание, прядение, ткачество,
крашение и т. д.— стали основным занятием десятков тысяч
людей, «детальных» рабочих. Целые районы страны
специализировались на производстве определенных сортов
шерстяных изделий.
Так, например, в графствах Восточной Англии
производились преимущественно тонкие крашеные сукна,
техника изготовления которых была завезена сюда в конце
XVI в. эмигрантами из Нидерландов, В Сомерсете, Уилт-

шире и Глостершире вырабатывались главным обрааом
широкие некрашеные сукна; грубые сорта, так
называемые каразеи, производились на Севере — в Йоркшире, в
Нориче — креп, в Кендале— полушерстяные ткани, в Уит-
ни — одеяла и т. д.
Однако, несмотря на очевидный расцвет сукноделия,
формы производства были весьма различны.
В качестве иллюстрации централизованной
мануфактуры можно привести суконные предприятия некоего
Уильяма Стампа, арендовавшего бывшие монастырские
помещения в Мальмсбери и Осни, в которых
одновременно было занято около 2 тыс. рабочих. Хорошо известна
мануфактура Джека из Ньюбери, воспетая в балладе,
изображающей процесс производства сукна в виде
кооперации с разделением труда. В одном предприятии мы
видим сортировщиков, чесальщиков, прядильщиков, ткачей,
стригалей и т. д., каждый из которых выполняет только
лишь одну операцию в процессе фабрикации сукна. Все
они были наемными рабочими, лишенными средств
производства.
Чаще всего в такой мануфактуре производились лишь
конечные, требовавшие применения наиболее
квалифицированного труда операции по изготовлению тканей,
предыдущие же, менее ответственные операции
производились на дому, домашними рабочими.
В данном случае перед нами соединение
концентрированной и рассеянной мануфактуры — мануфактура
комбинированная.
Хотя число подобного рода вариаций можно было бы
умножить, несомненно, что абсолютно преобладающей в
суконном производстве была не централизованная, а
рассеянная мануфактура, представляющая собой
производственную кооперацию работающих на дому ремесленников
«под командой одного и того же капитала» 1.
Капиталист-предприниматель в этом случае не строит
производственных помещений, не приобретает для них
оборудования, а ограничивается лишь покупкой сырья,
в данном случае — шерсти, которое он передает
последовательно для переработки ремесленникам различных
специальностей.
Предприниматель здесь лишь номинально выступает
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 367.
5 В. М. Лавровский, М. А. Барг 65

промышленником, фактически же он остается купцом,
эксплуатирующим непосредственных производителей в
исторически унаследованных формах производства.
Ремесленники внешне продолжают работать по-старому,
сохраняя известную самостоятельность, превращаясь, однако,
постепенно в находящихся под властью капитала
домашних рабочих.
Но именно потому, что мануфактура не
революционизирует унаследованную от средневековья технику
производства, которая «скорее консервируется и удерживается
как необходимое для нее самой условие» и продолжает
основываться на городском ремесле, деревенской и
домашней подсобной промышленности, ей удается лишь
частично овладеть национальным производством.
В результате в этот период отмечается многоликость
социальных форм и укладов производства,
сосуществующих, переплетающихся и борющихся между собой.
Этот факт ярче всего обнаруживается при анализе
знаменитого термина XVII в. «clothier» — суконщик. Если в
средние века этим термином обозначался мелкий
самостоятельный ремесленник-сукнодел, покупавший на свои
средства шерсть и сбывавший на местном рынке
произведенное им готовое сукно, то в XVII в. термин этот
приобрел целую гамму социальных оттенков.
С одной стороны, еще в начале 30-х годов XVII в.
более половины сукна, производившегося в графствах
Уилтшир, Глостер, Сомерсет, было продуктом труда
мелких суконщиков, покупавших у скупщиков шерсти
необходимое им сырье и сбывавших скупщикам сукна свои
готовые изделия. С другой стороны, только в Уилтшире
один «суконщик» снабжал сырьем тысячу ремесленников
различных специальностей, а на некоего Томаса Рей-
нольдса, «суконщика» Кольчестера, работало 400
прядильщиков, 52 ткача и 33 ремесленника других
специальностей; 80 «суконщиков» в графстве Сеффок снабжали
работой 5 тыс. домашних рабочих.
Наряду с крупными и мелкими предпринимателями мы
находим среди «суконщиков» XVII в. многочисленный слой
мелких самостоятельных товаропроизводителей,
продолжавших трудиться на средневековый лад.
Больше всего было их на севере, в Йоркшире.
Каждую неделю такой суконщик изготовлял кусок
грубого сукна, с тем чтобы, продав его на ближайшем вос-
66

кресном рынке, приобрести на вырученные деньги сырье
для изготовления следующего куска и для поддержания
себя и семьи на время, пока этот кусок не будет сделан и
продан. Работали такие суконщики обычно с помощью
членов своей семьи или нескольких учеников и
подмастерьев, выполняя у себя на дому все операции по
превращению сырья в сукно.
Трудно сказать, каков был удельный вес каждого из
обрисованных типов «суконщиков» в шерстяном
производстве предреволюционной Англии. Несомненно лишь
одно, что в тех районах, где производились экспортные
сорта сукна (в западных и восточных графствах),
суконщики — владельцы крупных раздаточных контор были
гораздо более типичны, чем в районах, работавших
главным образом на внутренний рынок, ибо, как уже
указывалось, торговый капитал подчинял себе в первую очередь
те отрасли промышленности, которые работали на
далекие рынки, гарантировавшие высокую торговую прибыль.
Наталкиваясь в своем стремлении подчинить труд
возможно большего числа домашних рабочих на цехи с
цеховыми регламентами, господствовавшими в старых
городах, капиталисты-суконщики устремляются в
прилегавшую к городу деревенскую округу, которая поставляла
наемных рабочих, кустарей. Вот почему английская
мануфактура локализируется главным образом в деревне
и в новых, не знающих цеховых порядков городах, а
типичным мануфактурным рабочим, как правило,
является деревенский бедняк с крохотным наделом (или без
такового) в общинных полях — коттер. Примером
распространения деревенской мануфактуры, т. е.
капиталистического производства на дому, может служить один гемп-
ширский суконщик, на которого работали домашние
рабочие в 80 приходах. Представление о численности
домашних рабочих, занятых в такой мануфактуре, дают
примеры, взятые из восточных графств. В восточных
графствах нередки были случаи, когда суконщик производил
тысячу и более кусков сукна, в год, для чего ему нужно
было нанимать около 500 домашних рабочих.
Итак, капиталистический уклад в английской
промышленности первой половины XVII в. был представлен
прежде всего капиталистической мануфактурой в двух
основных ее формах — концентрированной и рассеянной,
с явным преобладанием последней.
5*
67

Благодаря тому что мануфактура не была в состояний
ни охватить общественное производство во всем его
объеме, ни преобразовать его до самого конца, она не
исключает, а, наоборот, предполагает значительный
удельный вес в промышленности различных форм
производства, которые, будучи предпосылкой, вместе с тем
являются и пределом распространения мануфактуры.
Что же касается мануфактуры в собственном смысле
слова, т. е. кооперации с «рациональной системой»
разделения труда, то перед революцией 40-х годов она
являлась лишь «архитектурным украшением экономического
здания». На пути развития такой мануфактуры стояли
феодальный строй землевладения в деревне и цеховый
строй ремесла в городе.
По указанным уже выше мотивам ряд
исследователей при анализе городской промышленности Англия
первой половины XVII в. неизбежно сбивается на путь
модернизации, считая цеховый строй ремесла
«нежизненным», никому уже не мешавшим.
В действительности же цеховый строй в Англии
первой половины XVII в. был еще слишком живуч, и
мануфактура должна была искать себе прибежище вне
старых центров промышленности с их квалифицированными
кадрами 1.
Английские цехи в изучаемый период всячески
ограждали себя от посягательств со стороны купеческого
капитала. Елизаветинский статут об ученичестве 1563 г. и на
протяжении XVII в. продолжал регулировать не только
общественную сторону ремесла, но и его технологию.
Требование 7-летнего ученичества от всех желающих
заниматься в городе ремеслом, запрет держать под одной
крышей более двух станков, запрет совмещать в одной
мастерской работу различных ремесленников (в сукноделии,
например, прядильщиков и ткачей), ограничение числа
подмастерьев, занятых у одного мастера, запрет
заниматься ремеслом в прилегающих к городу пригородах и
деревнях, наконец, постоянный контроль цеха за
соблюдением средневековых стандартов в данной отрасли
производства (скажем, длины и ширины сукна, количества
1 См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 754. «Новая мануфактура
возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской
части страны, которые находились вне контроля старых городов с их
цеховым строем».
68

нитей в основе, веса куска сукна, способа производства
каждой операции и орудий производства, при этом
употребляющихся) — все это должно было препятствовать,
с одной стороны, социальной дифференциации внутри
цеха, и, с другой — распространению в городах
мануфактуры.
Цехи были серьезнейшей помехой техническому
прогрессу промышленности; они оказывали сопротивление
каждому техническому усовершенствованию производства
и малейшему отступлению от традиционной его
технологии.
Отсюда «ожесточённая борьба английских corporate
towns [старых городов с цеховым корпоративным строем]
против этих новых питомников промышленности» *, против
новых центров мануфактуры.
Однако сила нового капиталистического производства
была столь велика, что, несмотря «а многочисленные
барьеры, которыми ограждал себя от него цеховый строй,
последний усиленно перерождался изнутри под напором
новых экономических явлений. Городские ремесленные
корпорации дифференцируются как внутри, так и
между собой.
Важная изначальная особенность английских цехов
состояла в том, что они включали в свой состав не только
ремесленников, но и торговцев соответствующими
товарами. Однако к началу XVII в. купеческая верхушка
настолько отдалилась от ремесленной массы цеха, что
только она и представляла данную корпорацию перед
городскими властями. Это были так называемые «ливрейные
мастера», т. е. привилегированные и полноправные
члены корпорации.
«Ливрейные компании» были в первую очередь
купеческими объединениями, в которых ремесленный элемент
находился по существу в такой же зависимости от
капитала, как и в рассеянной мануфактуре. Торговцы сукном,
например, полностью подчинили ткачей;
галантерейщики — производителей пряжек, застежек; торговцы
ножевыми изделиями — производителей клинков, ножей,
кузнецов и т. д. Достаточно сказать, что из 12 лондонских
ливрейных компаний 7 были с самого начала торговыми
корпорациями.
1 К- Маркс, Капитал, т. I, стр. 754.
69

В то же время ряд прежних ремесленных корпораций,
обычно занимавшихся наиболее квалифицированными
операциями в изготовлении данного вида изделия,
подчиняет себе другие работающие в данной отрасли цехи,
превращаясь в компании торговые.
Так, например, стригали подчиняют себе
прядильщиков и ткачей, кожевники — цехи перчаточников,
производителей ремешков, сумок и т. д.
Если процессом разделения труда обусловливается
расщепление ранее существовавших цехов на ряд
подвидов, то процесс социальной дифференциации между
цехами приводит к слиянию ряда ранее самостоятельных
корпораций, в чем проявляется экономическое
подчинение одного цеха другим.
Таким образом, и в старом корпоративном городе
отчетливо проявляется процесс разложения средневекового
способа производства, его подчинения торговому
капиталу.
Итак, в ремесленном характере английской
промышленности, в живучести городского корпоративного строя,
в связи ремесла с земледелием, наконец, в
правительственной политике консервирования и поддержки
феодальных форм промышленного производства капитал находил
сильнейшие препятствия к сколько-нибудь полному
подчинению себе промышленного производства, границу
своего промышленного применения.
Там, где экономические отношения требовали
свободы и равноправия, политический строй противопоставлял
им на каждом шагу цеховые путы и различные местные
привилегии, цеховые привилегии стояли повсюду поперек
дороги развитию мануфактуры.
В этих условиях только завоевание политической
власти могло открыть путь для дальнейшего развития
капиталистического производства.
3. Английская торговля
Выше было показано, как буржуазная историография,
стремясь замаскировать «грязные средства» возвышения
рыцарей новой промышленности, изображает
капиталистическую промышленную систему почти исключительно
детищем торговли вообще и внешней торговли в
частности.
70

Но было бы, однако, ошибкой преуменьшать роль
торговли в процессе первоначального накопления капитала в
Англии.
Известно, что до наступления капиталистической эры
денежный капитал был единственной противостоящей
земледелию формой богатства, капиталом вообще 1.
Таким он по преимуществу оставался и в первые
десятилетия XVII в. Все, что мы узнали об условиях
развития капиталистической промышленности в этот период, как
нельзя лучше объясняет, почему денежный капитал лишь
в незначительной степени успел к 40-м годам
превратиться в капитал промышленный, почему, несмотря на
жестокую эксплуатацию мануфактурных рабочих,
промышленное применение капитала все еще оставалось
наименее привлекательным для него полем деятельности,
наименее прибыльной формой его использования. Даже в
той сфере, где торговый капитал подчинил себе
промышленность, купец только номинально был
предпринимателем. Олицетворением капиталиста в XVII в. еще
оставался купец, так как «собственно буржуазною
экономическою сферою была в то время сфера товарного
обращения».
Львиная доля накопившихся в стране капиталов все
еще направлялась в торговлю и ростовщичество.
Недаром английские экономисты первой половины XVII в.
в один голос объявляют торговлю «основой процветания
государства», «главным условием его благоденствия»,
наиболее легким и скорым путем обогащения и
смешивают деньги с капиталом, золото — с богатством.
Для представителей монетарной и меркантильной
системы создание сокровищ было конечной целью
обращения. Отсюда их готовность принести «потребности своей
плоти в жертву золотому тельцу».
Английские экономисты XVII в. рассматривали
мировую торговлю и отдельные отрасли национального
труда, непосредственно связанные с мировой торговлей,
в качестве единственных источников богатства и денег,
производство интересовало их лишь постольку, поскольку
оно было источником, питающим внешнюю торговлю
товарами.
1 См. К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 337.
71

Сколько бы потребительских ценностей ни
производили бы плодородие почвы и прилежание человека, страна не
будет по-настоящему богатой, если они не станут
товарами для торговли с другими народами. Состояние
внешней, а не внутренней торговли — вот что является в их
глазах мерилом национального богатства и процветания
данной страны. В этом их убеждал живой пример
Голландии, Венеции и Генуи.
Для нас в данном случае совсем не важно, что адепты
этих воззрений принимали видимость явлений за их
сущность 1, в этом сказывалась их историческая
ограниченность, обусловленная зачаточным состоянием самого
капиталистического производства. Для нас эти воззрения
служат сами по себе красноречивым свидетельством роли
и значения торговли в Англии в первые десятилетия
XVII в.
К началу XVII в. внутренний обмен уже давно вышел
за рамки местных рынков, образовав единый
национальный рынок, содействуя дальнейшей специализации
отдельных районов.
Но именно поэтому масса мелких
товаропроизводителей, преобладавших еще в национальном производстве,
оказывалась зачастую на недосягаемом расстоянии от
потребителей их товаров.
Между ними выросла фигура скупщика, посредника
(middleman), игравшая все более значительную роль во
внутреннем товарообмене.
О распространенности всякого рода посредников и
скупщиков косвенно свидетельствует множество терминов,
отведенных им в английском словаре XVII в. Морем и
сушей со всех концов страны в Лондон доставляли
продукты земледелия, скотоводства и мануфактуры. Он был
подлинным центром образовавшегося национального рынка.
Представление о росте емкости внутреннего рынка
могут дать следующие цифры: с 1534 по 1660 г. население
Лондона увеличилось почти в 8 раз (с 60 тыс. до
460 тыс.); вместо 150 тыс. квартеров пшеницы ему теперь
необходимо было 1150 тыс. квартеров. Росло
неземледельческое население и в других районах страны. Так, по
данным ценза начала XVII в., в Глостершире с земледелием
было связано только 46,2% мужского населения в возра-
1 См. К- Маркс; Капитал, т. III, стр. 345.
72

сте от 20 до 60 лет, остальные же 53,8% были заняты в
промыслах и ремесле. Такая же тенденция существовала
и в ряде других графств.
Однако в процессе первоначального накопления
капитала решающее значение имела не внутренняя торговля,
а внешняя.
Это обстоятельство всячески подчеркивают
современные авторы экономических трактатов. Так, один из них —
Мелайнс — писал: «Большие доходы короля...
благородное занятие купцов, работа для продажи, улучшение
земледелия зависят не столько от продажи своих, сколько от
перепродажи чужих товаров, или, иными словами, от
состояния посреднической торговли по образцу
голландской».
Английская внешняя торговля сделала особенно
большие успехи после гибели «Непобедимой Армады» в
1588 г. За первые 40 лет XVII в. обороты английской
внешней торговли увеличились в два раза. Из нее были
окончательно вытеснены иностранные купцы.
Уже в конце XVI в. иностранные купцы жаловались,
что «английская нация благодаря своему могуществу и
дерзости проникла так далеко, что... почти во всем
христианском мире творит свою волю и захватывает в свои руки
всю торговлю и все выгоды от нее». Как бы в
подтверждение этого в 1598 г. в Лондоне был закрыт «Стальной
двор» ганзейских купцов и отменены все их привилегии.
Английские купцы почувствовали себя в силах обойтись
без иноземных посредников.
Однако поперек дороги им становится монопольный
характер английской внешней торговли. К началу XVII в.
торговля с заморскими странами была сосредоточена в
руках торговых компаний, которым за значительные
суммы выдавались королевские патенты на торговую
монополию в данной стране.
Так, торговля с Московским государством была
исключительным правом Московской компании
(возникла в 1555 г.), торговля с Африкой — Марокканской
компании A575), торговля с Прибалтикой — Остзейской
компании A579), с Ближним Востоком — Левантийской
компании A581). Наконец, в 1600 г, возникла знаменитая
Ост-Индская компания, получившая исключительное
право торговли с Ост-Индией. Королевской прокламацией
запрещалось кому-либо, кроме Ост-Индской компании,
73

ввозить в страну перец, все обязаны были приобретать
перец только у членов этой компании. Хлопок имели
право ввозить только купцы — члены Левантийской
компании.
Возникшая еще в XV в. компания
«купцов-авантюристов» получила монополию на торговлю английским
сукном со странами Северо-Западной Европы.
Оживленная торговля короля патентами и
лицензиями приводила к установлению монопольных цен на
важнейшие товары, вывозившиеся и ввозившиеся в страну,
что гарантировало громадные прибыли членам компаний.
Неудивительно поэтому, что внешняя торговля стала
центром притяжения наиболее значительной доли всех
накопившихся в стране капиталов. Достаточно сказать,
что в 1617 г. едва ставшая на ноги Ост-Индская
компания насчитывала уже 9514 пайщиков с капиталом
1629 тыс. ф. ст. Несмотря на многочисленность пайщиков,
огромные прибыли компании распределялись фактически
между немногочисленной группой денежных магнатов.
Так, например, хотя формально компания «купцов-
авантюристов» насчитывала более 8500 членов,
фактически же вся ее торговля была сосредоточена в руках не
более 200 человек, преимущественно богатых лондонских
купцов.
Такое же положение сложилось и во всех других
компаниях. Высокие вступительные взносы (в компании
«купцов-авантюристов» — 200 ф. ст.) закрывали доступ
купцам с небольшим достатком. С другой стороны,
требование 7-летнего ученичества отстраняло от участия в
них купцов провинции.
Благодаря этому Лондон сосредоточил в своих руках
практически всю внешнюю торговлю страны и,
следовательно, львиную долю прибыли. Об этом можно судить по
сумме вывозных пошлин. На Лондон приходилось 160 тыс.
фунтов, тогда как на все другие порты королевства —
только 17 тыс. фунтов.
Недаром еще на первом парламенте Якова I, в 1604 г.,
палата общин заявила королю: «Все суконщики и по
существу все купцы Англии горько жалуются на
сосредоточение торговли в руках богатых купцов Лондона к
разорению всех других, в том числе и лондонских, купцов».
Вся торговля королевства, продолжала палата, находится
в руках самое большее 200 человек. В 1617 г. купцы Пли-
74

мута жаловались королю, что их торговля понесла
тяжелые потери вследствие того, что лондонцы «захватили в
свои руки торговлю всего мира».
В результате политики монополии в Лондоне
сложилась мощная купеческая олигархия, огромное состояние
которой бросалось в глаза иноземным наблюдателям.
В начале XVII в. венецианский посол сообщал домой:
«Богатство лондонских граждан очень велико и является
целиком плодом торговли. Многие накопили состояния в
100, 150 и 200 тыс. фунтов, а некоторые — даже более
500 тыс. фунтов».
В том факте, что торговля столь неравномерно
распределялась по отдельным городам страны, в сосредоточении
ее львиной доли в руках купеческой олигархии, в системе
монополий и системе пошлин наиболее ярко проявлялась
острота противоречий между потребностями
экономической жизни страны и феодально-абсолютистской
экономической политикой первых Стюартов. Их результатом
был торговый кризис 20-х годов и прежде всего кризис
сукноделия — этого национального промысла Англии.
В этих же фактах находило свое объяснение и
последующее политическое размежевание в рядах буржуазии,
которое произошло в канун революции 40-х годов.
4. Английская деревня в первой половине XVII в.
Несоответствие производственных отношений
характеру новых производительных сил тормозило
экономическое развитие страны, консервировало средневековые
формы производства.
Англия XVII в. продолжала оставаться аграрной
страной с резким преобладанием земледелия над
промышленностью, деревни над городом 1.
Еще в конце XVII в. из 5,5 млн. ее населения три
четверти, т. е. более 4 млн., проживало в деревне
и было связано с земледелием. По вычислениям Петти,
капитализированная рента земли и связанного с
земледелием имущества составляла 210 млн. ф. ст., в то
1 Еще для Петти прибавочная стоимость существует только в двух
формах: земельной ренты и процента, причем последний он выводит из
первой.
75

время как стоимость остального капитала оценивалась им
в 40 млн. ф. ст.
Единственным крупным городом, заслуживавшим это
название, был Лондон. В начале века в нем проживало
около 200 тыс. человек, города Ньюкасл, Бристоль, Лидс,
Манчестер, Норич и др. «не имели еще никакого значения»
(Энгельс).
Английская промышленность ни по качеству своих
изделий, ни по разнообразию их ассортимента не могла
соперничать не только с голландской промышленностью, но
и с промышленностью прирейнских городов. Что же
касается английской торговли, то и она не могла идти ни в
какое сравнение с торговлей Голландии.
Сухопутные дороги были столь плохи, что провоз по
ним товаров обходился дороже их стоимости.
Морские же коммуникации из-за жалкого состояния
английского флота почти целиком находились в руках
голландцев. Даже сельдь, выловленная в английских водах,
продавалась англичанам голландцами.
По сравнению с Голландией Англия была страной со
слаборазвитой промышленностью и торговлей. Еще в
первой половине XVIII в. Джон Смит в своих «Заметках
о шерсти» писал: «Великобритания отличается от
Голландии, как деревенский арендатор отличается от лавочника-
лондонца». Для первой половины XVII в. это сравнение,
во всяком случае, вполне справедливо.
И тем не менее все эти факты, предостерегающие нас
от переоценки уровня развития английской
промышленности и торговли в первой половине XVII в., отнюдь не
означают, что Англия слишком медленно продвигалась по
капиталистическому пути.
Нельзя допустить большей ошибки, чем судить о
степени зрелости капиталистического уклада в экономике
предреволюционной Англии только по состоянию ее
промышленности и торговли.
Особенность социально-экономического развития этой
страны в конце средних веков и в начале нового времени
заключалась в том, что наиболее интенсивная
капиталистическая перестройка средневекового способа
производства началась в деревне раньше, чем в городе, и протекала
радикальнее всего в земледелии. И именно здесь она
достигла гигантского размаха.
Английское сельское хозяйство, издавна связанное с
76

далекими рынками, намного раньше английской
промышленности стало выгодным объектом приложения капитала,
сферой крупного производства, рассчитанного на массовый
сбыт. Экономическую эволюцию английской деревни ни в
коем случае нельзя понять и объяснить вне связи с
городским хозяйством не только Англии, но и континента.
Нет ничего удивительного поэтому в том, что процесс
первоначального накопления капитала, основу которого
составляли экспроприация сельскохозяйственного
производства, обезземеление крестьянина, начался в Англии
столь рано и именно здесь приобрел свою классическую
форму. Именно тем обстоятельством, что английская
деревня рано стала рассадником крупного производства,
рассчитанного на массовый сбыт, объясняется, почему
вплоть до настоящего времени ни одна страна не
достигла такой степени развития капитализма и концентрации
производства в сельском хозяйстве, какую мы наблюдаем
в Англии.
Одним словом, если мы желаем воочию увидеть ту
сферу английской предреволюционной экономики, где
капитал не ограничивался, как это имело место в
промышленности, использованием унаследованных от средних веков
отношений производства, а беспощадно ломал эти
отношения, создавая на их развалинах новые, наиболее
соответствующие его потребностям, то мы должны обратиться к
английскому сельскому хозяйству.
Англия является единственной в мире страной, где
соответствующая мануфактуре стадия производства была
достигнута в земледелии не только одновременно с
промышленностью, но в ряде случаев раньше ее, где
буржуазный способ производства внедрялся наиболее решительно
в деревне вопреки феодальным формам землевладения.
Это обстоятельство придало всему процессу
первоначального накопления капитала в Англии всю его силу и
размах. Именно на этой почве должно было наиболее ярко
проявиться внедрение капиталистических отношений.
О степени интенсивности вторжения капитала в
земледелие можно судить прежде всего пс тому, какое
огромное количество земель в течение предшествующего
революции столетия переходит в руки людей, не связанных
с земледелием.
Начиная с тюдоровской секуляризации факт все
большего сосредоточения земель в руках денежных людей
ста77

становится предметом жалоб, не прекращавшихся вплоть до
революции.
В одной из жалоб Генриху VIII крестьяне писали: «Не
только разные джентльмены вашего королевства, но
многие купцы, суконщики, золотых дел мастера, мясники и
кожевники и другие ремесленники, алчные и неразумные
люди, ежедневно захватывают в свои руки больше ферм,
чем они в состоянии сами обрабатывать».
В начале XVII в. Джон Норден замечает об этих
приобретателях земель: «...они наперебой друг перед другом,
как бы соревнуясь, старались захватить землю, заплатив
любую цену».
Эта тяга буржуа к земле легко объяснима: земля все
еще оставалась основой социального престижа и вместе
с тем экономически наиболее обеспеченным объектом
приложения капитала, и он туда устремился из всех сфер
накопления. В отличие от других стран Европы этот процесс
в Англии в XVI—XVII вв. сопровождался не
«феодализацией капитала», а коренной ломкой традиционных форм
земледелия.
Первые десятилетия XVII в. современный
исследователь вопроса Тоуни справедливо назвал периодом «бума»
поземельного рынка. Если Елизавета продала коронных
земель на сумму в 817 тыс. ф. ст., то два ее ближайших
преемника за 30 лет XVII в. продали земли на сумму,
вдвое большую.
Все больше земли на рынок выбрасывали
разорившиеся аристократы.
Из 2500 обследованных маноров, расположенных в
7 графствах, в период 1561—1600 гг. отчуждался
каждый третий манор, в гораздо большей пропорции
происходило это отчуждение в период 1601—1640 гг.
О готовности денежных людей вложить свои капиталы
в землю свидетельствуют и те огромные суммы, которые
тратились компаниями осушителей на мелиорацию
«великой» равнины.
За первые 50 лет XVII в. только компания графа
Бедфорда истратила на осушение 300 тыс. ф. ст.
Но самым ярким свидетельством процесса
интенсивного становления капиталистического способа
производства в земледелии является распространение крупной,
капиталистической аренды.
«...В Англии к концу XVI столетия,— указывает
78

Маркс,— образовался класс богатых для того времени
«капиталистических фермеров»» 1.
О численности этого класса можно судить по данным
Кинга, считавшего, что в конце XVII в. в Англии имелось
140 тыс. крупных и мелких арендаторов. Несомненно, что
значительную часть этих арендаторов составляли
капиталистические предприниматели.
Если вначале такие капиталистические хозяйства
основывались на домениальных владениях лендлордов, то с
течением времени они стали возникать и на землях, ранее
обрабатывавшихся крестьянами, которых беспощадно
сгоняли с них.
Так, например, в 3 из 9 обследованных маноров в
Глостершире в начале XVII в. рента лордов уже полностью
состояла из ренты лизгольдеров, в 4 других манорах она
равнялась уже половине манориальных доходов.
О степени внедрения лизгольдеров в деревнях
Сомерсетшира могут дать представление следующие сведения,
почерпнутые нами из бумаг мировых судей. Жители
прихода Хантспилл жалуются, что некогда здесь имелось
60 пашущих плугов (упряжек), теперь (время Якова I) —
не более 23 «по той причине, что большая часть земли
прихода ценой до 2 тыс. в год сдана в аренду различным
лицам, живущим вне деревни (is leased to divers
outdwellers)». В приходе Титенхулл некогда было 16 плугов,
«теперь здесь 6 плугов: земля стоимостью в 800 фунтов в год
сдана в аренду лицам, не живущим в приходе». В приходе
Кингстон числилось 2700 акров земли, из них 2 тыс. акров
снимают «иногородние», живущие далеко от прихода.
Еще выше был удельный вес ренты лизгольдеров в
графствах, расположенных неподалеку от Лондона.
Таким образом, важнейшая особенность социально-
экономического развития Англии конца XVI и начала
XVII в. заключается в том, что процесс складывания
капиталистического способа производства именно в
земледелии протекал наиболее бурно, наиболее революционно и с
наиболее разрушительными последствиями для
традиционных отношений. То обстоятельство, что английское
земледелие одновременно с промышленностью достигло уровня
мануфактурного производства, не только предопределило
раннее созревание буржуазного уклада в экономике этой
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 748.
79

страны, но и столь своеобразную для английской
революции расстановку классовых сил.
Ибо что означало столь раннее внедрение
капиталистических элементов в земледелие, если не то, что в деревне
сложилось новое дворянство, интересы которого пришли в
острое противоречие с традиционными отношениями
поземельной собственности,— класс, являвшийся естественным
союзником городских буржуа в борьбе с абсолютизмом,
стоявшим на страже незыблемости этих отношений.
Основой феодального строя в Англии оставалась
феодальная собственность на землю. Несмотря на то что
значительная доля земельной площади страны в течение XVI
и в начале XVII столетий оказалась в руках «новых
лендлордов», приобретших ее за «чистое золото» и поэтому
считавших ее своей «благоприобретенной»
собственностью, абсолютное большинство владений манориальных
лордов страны являлось с точки зрения
господствовавшего в стране феодального права «рыцарским
держанием», обязанным верховному лорду, в большинстве
случаев — королю, рядом повинностей и весьма
ограниченным в праве распоряжения и т. п.
Хотя основная обязанность держания «на рыцарском
праве» — военная служба королю, так же как и
заменявший ее платеж — «щитовые деньги», к XVII в. ушла в
область предания, все еще требовалось оказывать королю
«субсидии» (aids), когда тот выдавал замуж старшую дочь
или посвящал в рыцари старшего сына. Случай
«пленения короля» и обязанность держателей его внести за него
выкуп в XVII в. являлся уже юридическим анахронизмом.
Размер этих «субсидий» отнюдь не был фиксирован, за
исключением оговорки Великой хартии 1215 г., что он
должен быть «разумным».
«Рыцарский феод» в XVII в. переходил по наследству
уже столь свободно, как и всякая другая фамильная
собственность, тем не менее здесь все еще действовал
средневековый принцип единонаследия, согласно которому
владение переходило лишь к одному из сыновей (старшему).
Этот принцип вызывал естественное возмущение
обделенных и именно поэтому искавших удачи на пути
капиталистического предпринимательства.
При наследовании рыцарского держания сюзерен мог
потребовать рельеф (выкуп), который в случае
наследования крупных владений нередко становился предметом фи-
80

фискальных вымогательств 1. Что же касается
непосредственных держателей земли от короля, то, кроме рельефа,
они должны были при вступлении в наследство внести
особый платеж (primer seisin), который равнялся полному
годичному доходу от унаследованной земли.
Однако наибольшее возмущение и протест в рядах
нового дворянства вызывала сохранявшаяся в силе
средневековая система «опеки малолетних наследников»
(мужчин до 21 года и женщин до 14—16 лет).
Малолетний наследник или наследница поступали под
опеку верховного лорда вместе с принадлежавшей им
землей. До наступления совершеннолетия подопечного лорд
имел право бесконтрольно управлять его имуществом.
Более того, он распоряжался судьбой наследников и в
особенности наследниц, выдавая их замуж по своему
усмотрению и превращая это право в предмет самых
беззастенчивых коммерческих сделок с целью собственной наживы.
Если подопечная отказывалась от предложенного ей
опекуном брака, то она должна была выплатить
последнему «стоимость брака», т. е. столько, сколько претендент
был согласен заплатить за получение ее руки. Если же она
выходила замуж без разрешения опекуна, то теряла в его
пользу «двойную стоимость брака».
При наступлении совершеннолетия наследник мог
потребовать у опекуна возврата своего владения, однако он
обязан был за это внести ему «платеж за передачу»
(oustre le main) в размере полугодичного дохода с земли;
что же касается держателей непосредственно от короля, то
они должны были при этом принять рыцарское звание или
в противном случае уплатить произвольный штраф (fine).
Легко представить себе, в каком виде возвращалось это
имение от опекуна, который не был обязан отчитываться
за свое хозяйничанье. «Когда же,— писал Томас Смис во
второй половине XVI в.,— подопечный получает, наконец,
свое владение обратно... леса вырублены, постройки
разрушены, имущество исчезло, земля сдана в аренду на
много лет вперед или истощена до полной бесплодности... в
результате он никогда уже не сможет вернуть владение к
тому состоянию, в котором ему его оставил отец».
1 Великая хартия вольностей 1215 г. установила размер рельефа
для рыцарского феода в 100 шиллингов, а для баронии — в 100 фунтов
6 ?. М. Лавровский, М. А. Барг 81

Наконец, владельцы рыцарских феодов были
чрезвычайно стеснены и в праве распоряжения своим держанием.
Феод не только не мог передаваться по завещанию, но и
при жизни для отчуждения его требовалось согласие
лорда. Что же касается непосредственных держателей короля,
то они не могли этого сделать и после издания 18 статута
Эдуарда I. Впоследствии им разрешалось отчуждать землю
при условии уплаты файна в размере одной трети
годичной стоимости владения. Отчуждение без разрешения
наказывалось штрафом в размере годичной стоимости
отчужденной земли.
Таковы вкратце основные правовые особенности
рыцарского землевладения в Англии. Большинство из них
продолжало существовать и в XVIII в.
Если эти нормы были еще в той или иной мере
оправданы в период, когда держание было действительной
опорой политической системы, то с торжеством
абсолютизма они потеряли всякое разумное основание и стали
лишь орудием для фискальных вымогательств короны.
Таким образом, в то время как превращение земли в
условие капиталистического производства настоятельно
требовало освобождения ее от оков феодальной
собственности, абсолютизм стал на путь прямо
противоположный — восстановления всей обветшалой системы
рыцарского землевладения, пытаясь утилизировать право
верховной феодальной собственности в интересах
утверждения неограниченной власти короля и избавления от
финансовой зависимости парламента. Тем более очевидным
проявлением этой «феодальной реакции» было учреждение
(еще при Тюдорах) Палаты по делам опеки и отчуждения
C2, Генрих VIII, гл. 46), которой было поручено стоять на
страже фискальных интересов короны, вытекавших из
рыцарского держания. Стюарты не только продолжали
судорожно цепляться за право верховных сюзеренов земли, но
и превосходили своих предшественников в фискальной
утилизации этого права. Яков требовал «субсидии» при
посвящении в рыцари сына Генриха и при выдаче дочери
замуж. Карл I собирал огромные штрафы за уклонение от
принятия рыцарского звания и принесения феодальной
присяги.
Может быть, наиболее ярко сущность вопроса о
«рыцарском держании» раскрывается в росте доходов Палаты
по делам опеки в правление первых Стюартов. Если в
82

1603 г. они достигали 12 тыс. ф. ст. в год, то в правление
Якова они увеличились на 24 тыс. ф. ст., достигнув
36 тыс. ф. ст. в 1625 г. За 12 лет правления Карла I
A625—1637) доходы этой палаты снова увеличились на
47 тыс. ф. ст., достигнув в 1637 г. огромной суммы в
83 тыс. ф. ст.
Таким образом, феодальные права короны стали одной
из важнейших доходных статей короны в период
беспарламентского правления Карла I. Совершенно очевидно,
что в своем стремлении к свободной, по существу
буржуазной поземельной собственности «новые лендлорды»
должны были неминуемо столкнуться с королевским
абсолютизмом, стоявшим на страже незыблемости феодальных
отношений собственности.
Но вместе с тем они должны были также столкнуться
и с интересами абсолютно преобладавшей части
английского крестьянства — йоменри.
Вопрос о социально-экономической природе йоменри
еще далеко не решен, однако основные черты его не
вызывают сомнения. «Изначальное» ядро йоменри составляли
крестьяне-фригольдеры, ведшие самостоятельное
хозяйство на свободной земле. Эта черта и легла в основу
юридического толкования этого термина. С возникновением
копигольда (XV в.) и освобождением от крепостной
зависимости «последних вилланов» массы копигольдеров,
которые по своей численности во много раз превосходили
фригольдеров, фактически стали вести самостоятельное
хозяйство на своей земле. Таким образом, начиная с XV 6.
основным костяком йоменри, т. е. крестьянства как класса,
стали копигольдеры. «Постепенное исчезновение
крепостничества в Англии,— писал Энгельс,— создало
многочисленный класс свободных крестьян, землевладельцев
(yeomen) или арендаторов...» 1
Традиционное, хозяйственно независимое
землевладение отличало йоменов от держателей по «воле лорда» —
арендаторов, наличие самостоятельного хозяйства
отличало их от безземельных батраков.
Однако в условиях развитых товарно-денежных
отношений XV—XVI вв. только что сложившееся как класс
йоменри стало быстро размываться, поляризуясь на
зажиточную верхушку и деревенскую бедноту. Численность
самостоятельных хозяйств постепенно уменьшалась. Следо-
г К. Маркс и Ф. Энгельсу Соч., т. XVI, ч. I, стр. 447.
6*
83

вательно, и самый термин «йомен» стал применяться ко
все более суживающемуся кругу жителей деревни. Однако
вплоть до революции основным костяком йоменри
оставалось среднее крестьянство, а в нем — копигольдеры.
Копигольдеры сами называли себя йоменами; об этом
свидетельствует петиция некоего Генри Уайта на имя
протектора, в которой он заявляет: «У меня нет фригольда с
доходом в семь фунтов... а только лишь один копигольд...»,
и тем не менее он называет себя Henry Wife, yeomen. Точно
так же в петиции крестьян прихода Вудсток королю
A661) целая община называет себя «We yeomen — land
holders», а на поверку оказывается, что копигольдеры
составляют 9/10 всей этой общины. Следовательно, йоменри—
термин социально-экономический, а не юридический; он
означал крестьянство как класс в эпоху, переходную от
феодализма к капитализму. Отсюда очевидно, что этот
термин ближе всего к русскому термину «крестьянин».
Трагедия английского крестьянства не в малой мере объясняется
тем, что уже в условиях средневековья этот класс
оказался резко дифференцированным как с юридической, так и
с социально-имущественной точки зрения. Фригольдеры,
копигольдеры и лизгольдеры — таков его состав с точки
зрения юридической. Надельные крестьяне (husbands) и
безземельные (коттеры) — таков его состав с точки
зрения социально-имущественной.
Противоречивые интересы, а подчас и прямой
антагонизм между этими прослойками разрывали на части
крестьянскую деревню, ослабляя ее солидарность.
И если тем не менее мы еще можем в канун революции
говорить о крестьянстве как едином классе — йоменри, то
только потому, что в ходе антифеодальной буржуазной
революции его основные интересы оказались сильнее всего
выраженными.
Если в борьбе с абсолютизмом Стюартов
«обуржуазившиеся» земельные собственники могли рассчитывать на
широкую поддержку йоменри — недаром еще восстание
Кета Норфокского в 1549 г. требовало, между прочим,
уничтожения права феодальной опеки,— то стремления
«новых лендлордов» превратить свои имения в частную,
неограниченную собственность должны были неминуемо
столкнуться с интересами той части английского йоменри,
которая являлась традиционной соучастницей этой
собственности.
84

Дело в том, что дворяне, ставшие на путь
«буржуазного использования земли», теперь претендовали на земли,
которые долгие века обрабатывались многими
поколениями крестьян-копигольдеров, смотревших на нее, как на
свою собственность.
Таким образом, в английской деревне должна была
неминуемо разгореться ожесточенная борьба за землю
между «новыми лендлордами» и капиталистическими
арендаторами, с одной стороны, и основными массами
крестьянства (йоменри) — с другой.
Огораживания — процесс насильственной
экспроприации крестьянской общины и монополизации земельной
собственности в руках крупных землевладельцев
(лендлордов), систематическое повышение земельных рент и
использование норм общего права с целью выжить
обычных держателей с земли — вот что составляет
сущность процесса насильственной ломки традиционных
поземельных отношений, предпринятой с целью привести их
в соответствие с требованиями капиталистического
способа производства в сельском хозяйстве. Таковы наиболее
яркие признаки наступления «железного века» капитала
в английской деревне.
«...Нигде на свете,— писал Маркс,—
капиталистическое производство, начиная с эпохи Генриха VII, не
расправлялось так беспощадно с традиционными
земледельческими порядками, нигде оно не создавало для себя
таких адекватных условий, нигде не подчиняло себе этих
условий до такой степени. Англия в этом отношении —
самая революционная страна в мире. Все исторически
унаследованные распорядки, там, где они противоречили
условиям капиталистического производства в земледелии
или не соответствовали этим условиям, были беспощадно
сметены...» 1
Однако огораживания в известной мере наталкивались
на сопротивление абсолютистского режима,
усматривавшего в них угрозу своему собственнрму могуществу 2.
Хотя законы против огораживания оказались в общем
бесплодными, тем не менее их тормозящая роль не
подлежит сомнению. Стоило Якову I отменить тюдоровское за-
1 К- Маркс, Теории прибавочной стоимости, ч. II, Господитиздат,
1957, стр. 230.
z См. К- Маркс, Капитал, т. I, стр. 724.
85

законодательство, как новая волна огораживаний в начале
XVII в. поднялась столь высоко, что вызвала массовое
восстание крестьян в центральных графствах страны
A607),
Восстание было подавлено силой оружия, но вместе с
тем пришлось восстановить действие тюдоровских
статутов.
В итоге к моменту революции огораживания лишь
сравнительно в немногих графствах успехи коренным
образом видоизменить привычную картину открытых полей.
Другим, едва ли не более действенным в тех условиях
методом борьбы лендлордов против крестьянского
землевладения было повышение, или «улучшение», рент
держателей. К сожалению, эта сторона процесса остается до
сих пор крайне недостаточно исследованной, хотя
архивные возможности для этого поистине огромные.
Для уяснения существа и последствий этого процесса
мы должны обратиться к характеристике английского
крестьянства времен первых Стюартов. И здесь мы
столкнемся с интереснейшей иллюстрацией того, каким
образом новый способ производства и соответствующие ему
отношения собственности в условиях, когда они еще не
стали политически господствующими, утверждаются под
покровом традиционных юридических форм, являясь на
деле их полным отрицанием.
К началу аграрной революции, т. е. в XV в.,
преобладающее большинство населения страны, подчеркивает
Маркс, состояло «из свободных крестьян, ведущих
самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными
вывесками ни скрывалась их собственность» 1. Но именно это
различие «вывесок», т. е. юридических титулов
крестьянского земельного держания, не игравшее сколько-нибудь
существенной роли в «золотой век» (в XV в.) английского
крестьянского землевладения, приобрело огромное
значение для судеб крестьянства в XVI—XVII вв. в условиях
наступившей аграрной революции.
Манориальные описи делят крестьян-держателей в
основном на две юридические категории: фригольдеров и
копигольдеров. Фригольд был свободным держанием на
общем праве, т. е. наиболее близкой к частной
собственности формой английского землевладения; копигольд в отли-
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 721.
86

аде от него был несвободным держанием на обычном
праве манора, наиболее полно отражавшим феодальную
собственность на землю.
Если юридическая вывеска «держания» для
фригольдера выражалась в необходимости уплачивать зачастую
лишь символические ренты, в остальном ему было
гарантировано почти римское «jus utendi et abutendi», то для
копигольдера феодальная вывеска выражалась в такой
сумме повинностей и ограничений пользования, которая
ярчайшим образом раскрывала его подневольную,
феодальную сущность. Следовательно, именно в копигольде
нужно усматривать наиболее характерное проявление
феодальной эксплуатации крестьянства в английской
предреволюционной деревне.
Прежде всего следует иметь в виду, что в отличие от
французской цензивы отнюдь не весь копигольд был
держанием наследственным, наоборот, есть основания
предполагать, что абсолютно преобладающую часть копи-
гольдерской земли в Англии занимали держания на срок
одной или нескольких жизней (обычно трех).
Это обстоятельство имело роковые для копигольдеров
последствия, так как после истечения срока держания лорд
мог менять его условия, повышать платежи и повинности 1.
Но самым опасным оружием лордов в борьбе против
крестьянского землевладения были допускные файны
(fines of admitance), взимавшиеся при переходе держания
по копии в другие руки.
Так как размер этих платежей, как правило, зависел
от воли лорда, то при желании выжить копигольдера с
земли было достаточно затребовать у него непосильный файн
за допуск. Вместе с тем изменялись и условия копиголь-
дерского держания — повышались ежегодные рентные
платежи (redditus).
Динамика земельной ренты в Англии XVI—XVII вв.,
как уже отмечалось, еще ждет своего исследователя. Тем
не менее и те данные, которыми наука уже располагает,
позволяют вопреки мнению современников именно в ней, а
1 По свидетельству современников, земли, сдававшиеся в конце
XVI в. меньше чем за шиллинг, стали к началу XVII в. сдаваться за
5—6 шиллингов за акр. По мнению некоторых исследователей, рента к
началу XVII в. возросла в 9 и даже в 12 раз по сравнению с обычным ее
размером.
87

не в огораживаниях усматривать главное зло,
обрушившееся на йоменри в предреволюционную эпоху.
Выборочно рост земельной ренты представляется следующим
образом. В Норфоке — Сеффоке рента за пахоту возросла в
6 раз за полстолетия (между 1590—1600 и 1640—1650 гг.),
в Эссексе — в 4 раза за столетие (середина XVI —
середина XVII в.), в Уорвикшире — в 3 раза (с 1556 по
1613г.), и повторно —в 3 раза (с 1613 по 1648 г.). В
Ноттингемшире в течение XVI в. рента возросла в 6 раз, в
Уилтшире с середины XVI по середину XVII в. рента
возросла в 4 раза, а если считать с начала XVI в., то —
в 8 раз. Новейший исследователь этого вопроса Керридж 1
доказала, что рост ренты отнюдь не был вызван
дороговизной, наоборот, динамика ренты опережала на
протяжении всего XVI в. динамику цен на основные
сельскохозяйственные товары. Так, если уровень 1510—1519 гг.
взять за 100, то уровень ренты в 1610—1619 гг. составлял
уже 829, в то время как уровень цен на пшеницу — 495,
на ячмень — 501, а на шерсть — всего 175.
Если в отношении ренты лорды маноров были еще в
какой-то мере связаны традицией, то в отношении файнов
их аппетиты были поистине ненасытны. Хотя динамику
файнов гораздо труднее изучить, в отдельных случаях она
все-таки может быть установлена. Так, если в маноре
Браунхем с 31 мая 1554 г. по 25 октября 1557 г. файны
копигольдеров принесли лорду $ 256.8.4, то с 25 сентября
1570 г. по 22 сентября 1589 г. они составляли сумму в
$ 502.6.8, а с 1590 по 1612 г.—$ 647.5.8. Файны
копигольдеров на землях коронного домена были в 1614—1615 гг.
в 10 раз выше того, что взималось здесь в прежние годы.
Насколько возросла феодальная эксплуатация
держателей земли, видно из следующих данных. Если доходы
в 9 манорах лорда Сеймура в 1575—1576 гг. составляли
?475.12.5 1/2, то в 1639—1640 гг. они равнялись ?1429.11.0,
т. е. возросли почти в 3 раза. Общие доходы владений
Гербертов увеличились между 1567—1558 гг. и 1631—
1632 гг. в 2,5 раза.
Примером может служить манор Уитли (графство
Ноттингем), держатели которого в 1607 г. жаловались на то,
что при переходе держания из рук в руки плата за допуск
1 Е. Kerrldge, The movement of Rent 1540—1610, «Economic
History Review», 2 series, Vol. VI, 1953..
88

увеличилась в 45 раз по сравнению с традиционными фай-
нами. Повышение копигольдерских файнов было не только
главным способом в повышении феодальных доходов в
обход «обычая», но, как уже указывалось, и важнейшим
фактором обезземеливания массы копигольдеров.
Неудивительно поэтому, что многие копигольдеры
были вынуждены «отказываться» от своих держаний и
становиться арендаторами (tenants at will) клочков земли
на «воле лорда».
От копигольдеров требовалось и много других чисто
феодальных повинностей в пользу лорда: гериот — после
смерти держателя, панагий — за пользование пастбищем
и лесом; их облагали тальей и всякого рода субсидиями в
пользу лордов, принуждали молоть зерно на господской
мельнице, пользоваться господской печью, т. е. платить
за баналитеты.
Даже в XVII в. повинности обычных держателей
заключались не только в денежных платежах; во многих
графствах, в особенности на западе и севере страны,
сохранились натуральные оброки и приношения зерном,
бобами, яйцами, курами и т. д.
Более того, от копигольдеров, несмотря на то что они
уже давно были лично свободными людьми, нередко
требовали отбывать барщинные повинности на пахоте, косьбе,
извозе. К тому же копигольдеры были чрезвычайно
стеснены в праве распоряжаться своим наделом, они не могли
его ни продать, ни заложить, ни сдать в аренду, ни
обменять его без ведома лорда. Наконец, копигольдеры все
еще были подсудны суду лорда, подвержены его
полицейскому надзору.
Таким образом, копигольд был наиболее ограниченной,
бесправной и эксплуатируемой формой крестьянского
держания предреволюционной Англии 1. У нас нет точных
данных о соотношении фригольда и копигольда в
крестьянском землевладении накануне революции 40-х годов,
но нет никаких сомнений, что копигольд был абсолютно
преобладающей формой крестьянского держания и что,
следовательно, копигольдеры составляли основной костяк
крестьянства в целом.
1 Оптимистическая оценка положения копигольдеров в начале
XVII в., которую мы находим у Кока, отражала, по-видимому, не
столько положение копигольдеров вообще, сколько положение крупных,
зажиточных держателей копигольда; зачастую это были даже не крестьяне.
89

Так, например, по подсчетам современного
исследователя, в начале XVII в. 61,1% держателей в 118 манорах,
расположенных в различных графствах страны, были
копигольдерами. Из 9 обследованных маноров в
Глостершире в 2 вся земля была копигольдом и в 4 копигольд
составлял преобладающую часть площади. Фригольд был
везде совершенно ничтожным. Даже в восточных
графствах, славившихся своим фригольдерским населением,
1/3 земель в 11 обследованных манорах составляла
копигольд.
Именно поэтому от судьбы копигольда, от того, будет
ли он превращен во фригольд, т. е. в свободное держание,
защищенное общим правом страны, зависела судьба
крестьянского землевладения Англии в целом. Не трудно себе
представить, сколь разрушительным и пагубным было
для копигольдеров раннее внедрение капиталистических
элементов в землевладение в условиях, когда
крестьянство как класс еще не успело закрепить за собой
юридически складывавшуюся в недрах средневековой деревни
форму парцеллярного землевладения.
В то время как единственным условием дальнейшего
укрепления крестьянского землевладения была
нерушимость традиций поземельных отношений, которые
сложились в Англии гораздо менее благоприятно для
крестьянства, чем это имело место хотя бы в той же Франции,
эти отношения подверглись разрушительному
воздействию капиталистического развития задолго до того, как
крестьянское землевладение успело получить даже
призрачный оплот в законах буржуазного государства.
Таким образом, английское крестьянство еще до
революции оказалось под двойным ударом: с одной стороны,
этот класс усиленно разрушался под нажимом дворянства
в лице манориальных лордов, с другой стороны, его
разрушали губительные для мелкой собственности вообще и
на этой ступени ее развития в особенности
капиталистические отношения.
Но именно потому, что английскому крестьянству
пришлось столкнуться с капиталистическими отношениями в
земледелии еще в условиях господства феодальной
собственности на землю и на протяжении более полутора веков
оно подвергалось разрушительному воздействию этих
отношений, оно оказалось накануне буржуазной революции
глубоко дифференцированным.
90

В данном случае речь идет не о возниковении простого
имущественного неравенства, не затрагивавшего основ
крестьянской общины, как это имело место уже в период
господства феодализма, а о процессе, совершавшемся в
условиях созревания капиталистического уклада, в период
перерастания простого товарного производства в
производство капиталистическое, когда дифференциация
деревни означала ее размыв, процесс «раскрестьянивания»,
«коренное разрушение старого патриархального
крестьянства» 1 и создание новых типов сельского населения,
замену старого крестьянства «совершенно новыми типами
сельского населения,— типами, которые являются
базисом общества с господствующим товарным хозяйством и
капиталистическим производством» 2.
Если в других странах Европы этот процесс
приходится главным образом на время после буржуазной
революции, то в Англии он предшествовал ей. В этом
заключается одна из важнейших особенностей социальной
эволюции в английской деревне.
Процесс усиленного размыва английского крестьянства
в XVI—XVII вв. наиболее ярко проявился в росте его
безземельного слоя, так называемых коттеров. Его
удельный вес в английской деревне первой половины XVII в.
был поистине огромным.
Исследование истории коттеров составило бы,
несомненно, интереснейшую главу предыстории
капиталистического производства в Англии. В данном же случае мы
ограничимся лишь самой общей характеристикой этого
слоя сельского населения. Основной чертой является
второстепенный характер периодических различий титулов
держателя и первостепенное значение общности
имущественного положения. Коттер мог быть копигольдером или
лизгольдером, он мог быть даже фригольдером, это не
меняло существа — отсутствия у него условий для ведения
самостоятельного крестьянского хозяйства. Коттер не мог
прожить на доходы со своего хозяйства. Они были для
этого слишком незначительными, поэтому он вынужден
был либо искать заработок в качестве батрака — в чужом
хозяйстве, либо заняться ремеслом. Однако и в качестве
1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 141.
2 Там же, стр. 142.
91

ремесленника коттер — чаще всего «рабочий на дому»,
эксплуатируемый скупщиком.
Таким образом, с социальной точки зрения коттер
XVII в. эксплуатировался вдвойне — как держатель в ма-
норе и как наемный рабочий; он наиболее яркая
«промежуточная» фигура переходного века, связующее звено
между городским плебсом и крестьянской деревней.
Коттер — деревенский плебей, одна из примечательных
особенностей социальной структуры Англии первых Стюартов.
С крестьянством коттеров объединяет общее
стремление к уничтожению власти лорда над землей и прежде
всего над общинными угодьями, служившими основным
подспорьем их экономического быта, с городским плебсом
их роднит ненависть к миру собственников. Отсюда
возникают «ура!внительные тенденции» в их «социальной
психологии». Эта двойственность в позиции коттеров ярко
отразится в памфлетах Уинстенли — их идеолога в
революции XVII в. Но, чем быстрее множились ряды
коттеров, тем больше суживался состав йоменри.
С какой быстротой «раскрестьянивалась» английская
деревня, ярче всего показывает эволюция термина «йомен».
В XV в., как мы видели, под этим термином понимали
самостоятельно хозяйствующего на своем наделе
крестьянина — фригольдера или копигольдера — в противовес
арендатору, лишенному какого-либо права на землю, и
батраку, не имевшему земли. Так, йомен — это средний
крестьянин, независимо от того, под какими юридическими
вывесками он владеет землей. Главная его черта —
самостоятельное хозяйство !. Именно так еще понимал этот
термин Бэкон, писавший в своей истории Генриха VII:
«Для поддержания могущества и нравов в королевстве
было в высшей степени важно сохранить достаточные
размеры держания, чтобы обеспечить безбедное
существование здоровым и сильным людям и закрепить большую
часть земли королевства во владении йоменри, т. е.
людей среднего состояния между благородным и котте-
рами...»
1 К. Маркс и Ф. Энгельс употребляют этот термин только в этом
смысле. См. «Капитал», т. I, стр. 727,729, где Маркс переводит yeomanry
как «независимое крестьянство», противопоставляя их tenants at will.
Энгельс прямое переводит yeomanry—mittelbauern. См. Введение к
немецкому изданию «Развития социализма от утопии к науке».
92

Еще отдельные памятники середины XVI и XVII в.
свидетельствуют о том, что именно таким было
первоначальное и широкое употребление этого термина.
В сочинениях Смиса, Гаррисона, Вильсона и др. йомен
означает уже только богатую, преимущественно
фригольдерскую, верхушку крестьянства. Это немногочисленная
прослойка, стоявшая по своему имущественному
положению очень близко к джентри.
Так, в начале XVII в. Вильсон насчитывал среди
английского крестьянства следующие группы: 10 тыс.
йоменов, которые в состоянии были тратить ежегодно от 300
до 500 ф. ст. и нередко давали деньги взаймы королеве
(т. е. Елизавете); 80 тыс. фригольдеров, имевших по 5—
8 молочных коров, 5—6 лошадей, не считая мелкого скота.
Остальных же крестьян Вильсон относит к категории
копигольдеров и коттеров. Многие из них, замечает он, столь
же состоятельны, как и первые, другие же так бедны, что
вынуждены наниматься на работу.
В конце века картину дифференциации английского
крестьянства попытался нарисовать Кинг. Если верить
ему, то в Англии этого времени насчитывалось:
фригольдеров крупных — 40 тыс., фригольдеров мелких — 120 тыс.,
арендаторов — 140 тыс. и около 400 тыс.— бедных и
батраков.
В этих цифрах прежде всего вызывает удивление: куда
девались копигольдеры? Только в виде предположения
можно усматривать их, с одной стороны, среди
арендаторов и с другой — среди бедняков и батраков.
Удивительно, как мало времени понадобилось, чтобы полностью
стереть их фактическое отличие от арендаторов и
батраков. Таким образом, статистика Кинга как нельзя лучше
свидетельствует, каково было положение копигольдеров
полвека спустя после революции.
К моменту революции 40-х годов деревня все больше
расслаивалась на богатую верхушку, которая во всех
решающих вопросах деревенской действительности —
огораживания, ренты и т. д.— шла в ногу с сельскими
сквайрами, и массу малоземельных и безземельных коттеров и
батраков, которым завоевание буржуазного права
собственности само по себе не могло принести социального
избавления, так как у них уже не было своей земли.
Такова общая тенденция аграрного развития Англии
в XVI—XVII вв.
93

СтаноЁится совершенно очевидным, что история
крестьянства в целом и изменения в соотношении различных
групп крестьянства — крупного, среднего, мелкого и
беднейшего — отнюдь не совпадают. Удельный вес этих групп
оказывается весьма различным до революции, в период
революции и вслед за ней. Во-вторых, становится
совершенно ясным, что в революционный период и
последовавшие за ним десятилетия происходили важнейшие сдвиги
как в распределении земельной собственности между
различными классами землевладельцев, так и между
различными группами собственников-крестьян. Анализ
дифференциации крестьянства в XVII в. и земельных сдвигов
XVIII в. чрезвычайно важен для уяснения роли
крестьянства в революции 40—50-х годов XVII в. и характера
крестьянских движений данного периода. Без глубокой
разработки проблемы дифференциации крестьянства
невозможно подлинно научное изучение истории этого
класса, крестьянских движений и анализ
крестьянских программ. Постановка проблемы дифференциации
крестьянства требует привлечения соответствующих
источников, т. е. ренталей, описей и приговоров об
огораживании в первую очередь, и их статистической обработки.
Различные описания современников, характеристики
различных групп крестьянства, которые даются в
произведениях английских экономистов XVII—XVIII вв., в
юридических трактатах и тому подобных источниках, могут лишь
дать ряд данных для суждения о типах крестьянских
хозяйств, о правовой природе крестьянского держания, но
отнюдь не массовый материал для характеристики
поземельных отношений, распределения феодальной
земельной собственности между различными классами и
различными группами крестьянства. А именно эти последние
данные и требуются для марксистско-ленинской
постановки проблемы дифференциации крестьянства.
Изучение источников, отражающих аграрную
действительность поземельных и рентных отношений, а также
хозяйственную и правовую практику английского манора
XVII—XVIII вв., статистический анализ содержащихся
в них фактов экономической истории и закономерных
тенденций в развитии английского крестьянства и его
различных групп сделают возможным ответ на вопрос о
положении крестьянства. Лишь таким путем мы сможем
разрешить ряд спорных вопросов, связанных с
происхож94

дением, характером земельной собственности и хозяйства
йоменри, ролью английского крестьянства и его
различных групп в буржуазной революции 40-х годов XVII в.,
определить характер крестьянских движений и
проанализировать последствия буржуазной революции для
крестьянства.
Однако наши данные слишком немногочисленны,
чтобы на их основании делать какие-либо окончательные
выводы. Одно несомненно, что социальные процессы,
происходившие в английской предреволюционной деревне,
обусловливали острую, массовую и дифференцированную
классовую борьбу на почве аграрного вопроса. Аграрный
вопрос был важнейшим социальным вопросом Англии
начала XVII в. Борьба за то или иное решение этого
вопроса определила расстановку классовых сил в грядущей
революции.
5. Социальная сущность нового дворянства
После выяснения особенностей
социально-экономического развития Англии в конце XVI — начале XVII в. уже
не трудно уяснить наиболее бросающиеся в глаза
особенности в классовом составе английского общества этого
времени.
Развитие капитализма в Англии привело к тому, что
дворянство раскололось на две антагонистические
группировки, одна из которых - старое дворянство —
представляла отживающий феодальный способ производства, в то
время как новое дворянство представляло развивающиеся
капиталистические отношения.
Это несовпадение классовых граней с сословными,
поскольку речь идет о дворянстве, было той особенностью,
которая придала революции 40-х годов все ее
историческое своеобразие и предопределила как характер, так и
конечный результат событий.
«Загадка консервативного характера английской
революции объясняется длительным союзом между
буржуазией и большей частью крупных землевладельцев,
союзом, составляющим существенное отличие английской
революции от французской... Этот связанный с
буржуазией класс крупных землевладельцев... находился, в
отличие от французского феодального землевладения 1789 г.,

не в противоречии, а, наоборот, в полном согласии с
условиями существования буржуазии» 1.
Этим объясняется огромная важность всей проблемы
о социальной природе нового дворянства. К сожалению,
эта проблема еще не получила сколько-нибудь
исчерпывающей разработки в нашей историографии, поэтому все,
что можно сказать по этому поводу, сводится скорее
к постановке вопроса, чем к его разрешению.
Новое дворянство порождено английским XVI в., точно
так же как именно им порожден и класс
капиталистических фермеров.
Но, признав это основное, исходное положение,
становится очевидным, что речь идет о классе, вновь
образовавшемся, о классе, «социальным материалом» для которого
сплошь и рядом служили вовсе не потомки средневековых
лордов, а представители денежного капитала, нажитого
вне деревни и примененного ими в том числе и для
приобретения земельной собственности.
Новое дворянство рождается не только и не столько за
счет перехода в его руки доменов секуляризованных
монастырей, конфискованных Тюдорами у старой
своевольной феодальной знати, сколько за счет крестьянства и
крестьянского землевладения. Иначе говоря, новое
дворянство вырастает не только из сохранения монополии
на землю, но и из распространения ее на крестьянское
землевладение в результате насильственной
экспроприации образовавшейся под «феодальными вывесками»
мелкой земельной собственности английского йоменри.
Земельная монополия лендлордов — этот
отличительный феномен буржуазной Англии — возникла в
результате аграрного переворота, в результате насильственного
уничтожения крестьянского права собственности.
Такова историческая значимость самого факта
рождения нового дворянства. Новое дворянство родилось'как
буржуазный антагонист крестьянства.
Его рождение, по словам Маркса, означало, что
собственность, добытая трудом собственника, основанная,
так сказать, на срастании отдельного независимого
работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется
капиталистической частной собственностью, которая по-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 222.
96

коится на эксплуатации формально свободной рабочей
силы.
Отличительной чертой нового дворянства является
буржуазный характер его хозяйственной деятельности,
заключающийся не только в стремлении перестроить
землевладение на буржуазных началах, но и в стремлении
вести само земледелие в качестве
предпринимателя-капиталиста.
Тот тип лендлорда, который сложился в Англии
XVIII в., лендлорда — получателя земельной ренты,
совершенно не исчерпывает облика нового дворянства
предреволюционной эпохи. Новые дворяне получают не только
земельную ренту, но сплошь и рядом и капиталистическую
прибыль. Это не только землевладелец и сельский хозяин,
но и промышленник и коммерсант.
Знаменательно, что промышленная история Англии
XVII в., как и история ее торговли,— не только дело рук
буржуазии. В значительной мере она творилась
представителями дворянства. Основное в облике нового
дворянства заключается в том, что во всех сферах
хозяйственной деятельности новый дворянин выступает бродилом
нового уклада, проводником новых экономических
отношений. Это наиболее беспощадный к традиционным
отношениям лендлорд-огораживатель — жестокий враг
обычных держателей, всеми средствами выживающий с
земли копигольдеров и мелких фригольдеров, платящих
обычную ренту. Он предпочитает им крупных
арендаторов, уплачивающих рыночную ренту. Но весьма часто он
сам ведет крупное капиталистическое хозяйство при
помощи батраков. Мы его встречаем то как крупного
арендатора в соседнем маноре, то как крупного копигольдера.
Он выращивает скот для сбыта на лондонских рынках, он
разводит стада овец и продает крупные партии шерсти,
он держит стада молочных коров и вывозит не только
в Лондон, но и за границу много сотен бочек масла и
кругов сыра.
Но, как уже указывалось, свою деятельность он
отнюдь не ограничивает сельским хозяйством; новый
дворянин — коммерсант, зачастую член торговой компании,
инициатор заморских экспедиций, основатель факторий,
судовладелец, он — промышленник, создающий новые
отрасли промышленности, строитель мануфактур,
изобретатель новых способов производства, новой технологии.
7 В. М. Лавровский, М. А. Барг 97

Он человек «ученых профессий» — юрист, нотариус,
землемер, пуританский проповедник (приходской церкви),
мировой судья. Одним словом, получение земельной
ренты во всех ее видах отступало зачастую на задний план в
доходах этого класса перед доходами от
торгово-промышленных и иных несельскохозяйственных занятий.
Преобладание предпринимателя над землевладельцем,
получателя капиталистической прибыли над получателем
земельной ренты в экономическом облике нового
дворянина отмечали многие государственные деятели и
писатели того времени.
Такой проницательный наблюдатель современной ему
действительности, как Бэкон, указывает на
существование множества путей для обогащения.
«Улучшение почвы», иными словами, приспособление
землевладения к потребностям капиталистического
производства,— «наиболее естественный путь», заключает он,
но «слишком медленный». И далее он сообщает, что ему
известен дворянин с наибольшим для того времени
доходом— благодаря чему же? Благодаря тому, что тот —
в одно и то же время «крупный скотовод, овцевод,
торговец древесиной, углем, зерном, фабрикант олова и
железа».
Монополии и скупка товаров для перепродажи
являются самыми важными средствами обогащения.
Другой современник — Оглендер рассуждает
следующим образом: «Для простого сельского джентльмена нет
возможности когда-либо разбогатеть. Для этого он
должен иметь какое-нибудь еще другое «призвание»
(vocation) ». Среди таковых он ставит на первое место торговлю
и заключает: «Только следуя за плугом (т. е. только
занимаясь сельским хозяйством.— М. Б.), он никогда не
разбогатеет».
Об этом свидетельствуют и другие источники.
Таким образом, новое дворянство первой половины
XVII в.— это своего рода «социальный гибрид»
дворянина-землевладельца и предпринимателя-капиталиста.
Пока трудно указать соотношение в доходах нового
дворянства земельной ренты и предпринимательской
прибыли, но что они, как правило, совмещались, в этом нет
сомнения; сквайр-лендлорд, получатель ренты,— скорее
фигура послереволюционная, чем дореволюционная.
98

Везде и повсюду новый дворянин привносит в
деятельность неутомимую жажду наживы, жажду обогащения.
Все сказанное не должно означать, что между новым
дворянством и буржуазией не было никаких
экономических и социальных разграничительных граней. Такая
грань существовала, и довольно резкая: она заключалась
в том, что при всей разнородности сфер экономической
деятельности дворянство в своей основе оставалось
классом землевладельческим, со всеми его
социально-политическими атрибутами. И поэтому оно составляло часть
политически господствующего сословия страны, чего
нельзя сказать о буржуазии. Это были не только
рыцари наживы, но и рыцари шпаги, и в качестве таковых
они занимали главные должности местной
администрации: мировых судей, генерал-лейтенантов и
вице-адмиралов графств. Их влияние в качестве землевладельцев
гарантировало им место в палате общин не только от
графств, но сплошь и рядом также от городов и
местечек.
Сильное своим социальным престижем, привилегиями,
экономическим положением, новое дворянство было среди
всех классов и групп антиабсолютистской оппозиции
наиболее сплоченным и организованным, наиболее
подготовленным для роли гегемона в буржуазной революции.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ II
Merchant adventurers of England, their laws, ordinances.., Philadel
phia 1902.
Misselden Edward A608—1654), Free trade, or the means to make
trade florish. Wherein the causes of the decay of trade in this kingdome are
discovered and the remedies also to remove the same are represented, L.
1622.
Misselden Edward, The Circle of commerce, or the ballance of trade, in
defence of free trade: opposed to Malynes «Little fish and his Great whale
and Poized against them in the scale», L. 1623.
Mun Thomas, A discource of trade of England to the East-Indies
answering to diverse objections which are usually made against the same,
L. 1621.
Перевод: Мэн Томас, Рассуждения о торговле Англии с Ост-
Индией. В кн.: «Меркантилизм», Л. 1935.
Mun Thomas, Englands treasure by forraign trade oi the ballance of
our forraign trade is the rule of our treasure, L. 1664.
Перевод: Мэн Томас, Богатство Англии во внешней торговле.
В кн.: «Меркантилизм», Л. 1935.
7*
99

Mun Thomas, The humble remnstrance of those reasons which the
governour and company of merchants of London, trading to the
East-Indies, do make upon the quaeries that are annexed into their petition A641).
Campbell M., The English yeoman under Elizabeth and the early
Stuarts, New Haven 1945.
Dobb M., Studies in the development of capitalism, 2 ed., 1946.
Перевод: Добб M., Возникновение и развитие
капиталистического хозяйства. Авторизованный пер. с англ. под ред. и с предисл.
И. И. Рубина, М.—Л. 1929.
Ernie (Prothero) R. E.f English farming, Past and present. New
ed. by A. D. Hall, London 1936.
Frits A., Alderman Cockayne's project and Cloth Trade. The
commercial policy of England and its main aspects 1603—1625,
London—Copenhagen 1927.
Gay E. F., Zur Geschichte der Einhegungen in England, (Altenburg)
1902.
Gamier R. M., Annals of the British peasantry, L. 1895.
Gamier R.M., History of the English landed interest. Its customs,
laws and agriculture, Vol. I, L. 1908.
Gonner E. C, The progress of inclosure during the seventeenth
century, «English historical review», 1908, Vol. 23, № 91, p. 477—501.
Gras N. S. B. and Gras E. C, The ecomomic and social history of an
English village, Cambridge 1930.
Gray H. L., Yeomanry farming in Oxfordshire from the sixteenth
century to the nineteenth, «Quarterly journal of economics», 1910, Vol. 24,
p. 293—328.
Gross C, The Gild merchant. A contribution of British Municipal
history, Vol. 1—2, L. 1890.
Hamilton H., The English brass and copper industries to 1800, L.
1926.
Heaton H., The Yorkshire woollen and worsted industries, Oxford 1920.
(«Oxford hist, and liter, studies», Vol. 10.) From the earliest times up to
the Industrial revolution.
Hobsbawm E. J.t The Crisis of the 17-th century, «Past and present»,.
1954, № 5, p. 33—49; № 6, p. 44—65.
Hoskins W. G., The reclamation of the waste in Devon, 1550—1800,
«Economic history review», 1943, Vol. 13, № 1—2, p. 80—92.
Hoskins W. G., The Leicester, farmer in the seventeenth century,
«Agricultural history», 1951, Vol. 25, № 1, p. 9—20.
Johnson A. H., The disappearance of the small landowner, Oxford
1909.
Kerridge E., Surveys of the manors of Philip first earl of Pembroke
and Montgomery, 1631—1632, Devizes 1953.
Leconfield (Lord)., Petworth manor in the seventeenth century, L.—
N. Y. 1954.
Leonard E. M.9 The inclosure of Common fields in the seventeenth
century, «Trans, of the R. hist, society», 1905, New series, Vol. 9, p. 101—
146.
Lipson E., Economic history of England. The age of mercantilism,
Vol. 2—3, L. 1945.
Lipson E., The history of the woollen and worsted industries.., L.
1921. (The histories of English industries.)
Lipson E., A short history of wool and its manufacture (mainly in
England), Cambridge (Mass.) 1933.
100

Lohmann F., Die Staatliche Regelung der englischen Wollindustrie
von XV bis zum XVIII Jahr., Lpz. 1900. (Staats und Socialwissenschaftli-
che Forschungen, Hrsg. G. Schmoller, Bd. XVIH, Hf. 1.)
Mendenhall Т. C, The Shrewsbury drapers and the welsh-wool trade
in the XVI and XVII centuries, L. 1953.
Meuvret J., Slicker van Bath B. H., Hoskins W. G., L'agriculture en
Europe au XVI_-eme et XVIII-emesiecles. In: «Relazioni», Vol. IV. Sto-
ria moderna. X Congresso Internationale de scienza storiche, Roma, 4—11
settembre 1955, Firneze 1955, p. 137—226.
Moller A., Coal mining in the seventeenth century, «Trans, of the R.
hist, society», 1925, New series, Vol. 8, p. 79—97. (Economic development
of the industry.)
Nef /. U., The progress of technology and the growth of large scale
industry in Great Britain, 1540—1640, «Economic history review», 1934,
Vol. 5, № 1, p. 3-24.
Nef /. U., The rise of the British' coal industry, 1550—1700,
Vol. 1—2, L. 1932. (Studies in economic and social history, Vol. VI.)
Ramsay CD., The Wiltshire woollen industry in sixteenth and
seventeenth centuries, L. 1943. (Oxford historical series.)
Scott W. /?., The constitution and finance of English, Scottish and
Irish joint-stook companies to 1720, Vol. 1—3, New ed., L. 1951.
The transition from feudalism to capitalism. A symposium by P., M.
Sweezy, H. K. Takahashi, M. Dobb, R. Hilton, Ch. Hill, L. 1954. Сборник
рецензий, опубликованных в журнале «Science and Sociaty», 1950—1953,
по поводу книги Добба с его ответами.
Unwin G.f The gilds and companies of London, L. 1908.
Unwin G.t Industrial organization in the sixteenth and seventeenth
centuries, Oxford 1904.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НАРОДНЫЕ НИЗЫ И НАЗРЕВАНИЕ
РЕВОЛЮЦИОННОГО КРИЗИСА 40-х ГОДОВ XVII в.
1. К вопросу о положении наемных рабочих
в первой половине XVII в.
Англия, являвшаяся, по словам Маркса, «страной
классического развития капитализма», дает нам, естественно,
и классический образец процесса формирования класса
наемных рабочих. Исследование ранней истории
английского наемного рабочего — одна из актуальнейших задач
советской исторической науки. Оно диктуется как
значительным удельным весом класса наемных рабочих в
английском обществе XVI—XVII вв., так и в особенности
решающей ролью, которую народные низы сыграли в
революции 40-х годов.
В распоряжении исследователей этой проблемы
имеется среди многих других мало исследованный и поистине
неоценимый источник — архив мировых судей (Records of
the Justices of peace).
Мировые судьи — маховое колесо всего механизма
местного управления Англии конца XVI — первой половины
XVII в. На них в первую очередь лежало проведение в
жизнь политики абсолютизма в той степени, в какой она
задевала интересы широких масс; они были той частью
государственного аппарата, которая функционировала в
самой гуще народа. Естественно поэтому, что документы
этого архива рисуют наиболее яркую по сравнению с
другими источниками картину народного быта в условиях
назревавшей революции.
Так как именно мировые судьи занимались
проведением в жизнь «промышленного законодательства»
абсолютизма, в особенности рабочего законодательства —
102

борьбой с бродяжничеством и нищенством,
«трудоустройством» бедняков (наблюдением за наймом и увольнением
рабочих, регулированием заработной платы, разбором
трудовых конфликтов), наконец, руководили всей системой
«вспомоществования бедных» (poor law system) и т. д.,
то ясно, что архивы мировых судей особенно богаты
данными по истории наемных рабочих предреволюционной
Англии 1.
Нам были доступны протоколы квартальных сессий
мировых судей графств Сомерсет, Девон (в эксцерптах),
Серри 2, относящиеся к первой половине XVII в., что,
конечно, совершенно недостаточно для освещения
проблемы в целом. Но это именно те графства, где
мануфактура, в особенности суконная, делала, как мы видели,
наибольшие успехи в первой половине XVII в. и,
следовательно, где «регулирование» наемного труда стояло в
центре внимания местной администрации.
Данные, которые можно почерпнуть из этих
источников, несмотря на отрывочный и локальный характер,
бросают столь яркий свет на отдельные стороны
интересующей нас проблемы, что их анализ заслуживает
пристального внимания всех интересующихся историей рабочего
класса Англии вообще и историей «рабочего вопроса»
буржуазной революции 40-х годов в частности.
Одна из особенностей социальной структуры Англии
первых Стюартов заключалась в значительном удельном
весе плебейского элемента 3 и прежде всего слоя наемных
рабочих.
Уже во второй половине XVI в. этот слой людей был
столь многочисленным, что автор знаменитого трактата
«Общественное богатство Англии» сэр Томас Смис счел
нужным поставить их на первое место в особом, четвер-
1 При этом, конечно, ни на минуту не следует забывать тот факт, что
мировые судьи (сплошь землевладельцы — рыцари и сквайры) являлись
проводниками буржуазно-дворянской политики в «рабочем вопросе»,
служили орудием террористической расправы со «здоровенным малым»
puer Robustus), когда им казалось, что он еще к тому же и «злонамерен»
maliciosus).
2 «Quarter sessions Records of Somerset», Vol. I—II, ed. E. R. Bates,
L. 1907—1908. «Quarter sessions from Queen Elisabeth to Queen Anne»
by Hamilton, L. 1878 (в дальнейшем: Hamilton, op. cit.). «Surrey
Quarter sessions Rolls», L. 1911.
3 Под «плебсом» мы понимаем ту часть населения страны, которая,
будучи вытесненной из рамок средневековых сословий, еще не приобрела
характерных черт трудящихся классов нового времени.
103

том сословии общества. К последнему он относил прежде
всего поденщиков, бедных хозяев, мелких розничных
торговцев, не имеющих фригольда, копигольдеров и всех
ремесленников, составляющих вместе три четверти
населения страны. Все они, по его признанию, не имеют ни
голоса, ни власти в государстве; они вовсе не
принимаются им во внимание, за исключением того, что ими нужно
управлять.
В конце XVII в. весьма многозначительные данные о
численности класса наемных рабочих в Англии приводит
в своей статистике Кинг. Количество лишь одних
сельскохозяйственных рабочих он исчисляет в 400 тыс. человек.
Согласно весьма своеобразной политической экономии
меркантилистов тот, кто лишен какой бы то ни было
собственности и живет продажей рабочих рук, является
«бичом королевства», так как рассматривается в качестве
той части народонаселения, которая «обедняет» страну,
ибо «живет за счет имущих классов».
Лишь наличное богатство может порождать новое само
по себе, как зерно, брошенное в землю, порождает колос.
Работник своим трудом не только ничего не прибавляет
к нему, но уменьшает его, «проедает его», является
«паразитирующим элементом».
Если учесть, что все население Англии в конце XVII в.
исчислялось в 5,5 млн. человек (конечно, по весьма
приблизительным подсчетам) и что к числу наемных рабочих
следует присоединить значительную часть, с одной
стороны, ремесленников, являвшихся скрытыми, домашними
рабочими, и, с другой стороны, сельских хозяев, не
могущих жить без заработка на стороне, то нужно будет
признать, что сословие людей, существование которых
зависело от емкости рынка труда, было поистине огромным уже
в начале века.
Эта необычайная острота рабочего вонроса в Англии
в первой половине XVII в. составляет одну из
отличительных особенностей назревания революционного кризиса в
стране.
Эта особенность лишний раз подтверждает
правильность нашего положения о том, что переворот в
производственных отношениях английского земледелия был
намного шире по размаху и опережал во времени
аналогичные процессы в английской промышленности. Это
доказывается хотя бы тем, что основным поставщиком и по-
104

требителем наемных рабочих была деревня; недаром
термин «labourer» стал в XVII в. синонимом батрака,
сельскохозяйственного рабочего 1.
Переход от феодального способа организации
земледелия к капиталистическому неизбежно порождал массу
лишних, ненужных в деревне рабочих рук, а так как
английская промышленность предреволюционной эпохи
базировалась главным образом на домашнем ремесле, а не
на крупной, централизованной мануфактуре, то
неизбежно должна была появиться огромная по тому времени
резервная армия рабочих, осужденная в тех условиях на
превращение в значительной своей части и на долгое
время в армию пауперов.
Вот почему «рабочий вопрос» и проблема пауперизма
в предреволюционной Англии были по существу двумя
сторонами одного и того же процесса первоначального
накопления капитала, проявлением одного и того же
переживаемого обществом социального кризиса.
Так их и рассматривали современники.
С тех пор как тысячи и тысячи экспроприированных и
изгнанных из деревни крестьян превратились в бедняков,
угрожавших общественному «благополучию» страны,
термин «poor» («бедняк») становится официальным
термином 2 королевских статутов и судебных постановлений.
Эти «бедняки» могли либо иметь работу, тогда они
были работавшими бедняками — «labouring poor»,— либо
быть лишенными таковой, тогда они вынуждены были
бродяжничать в поисках ее, перебиваясь случайными
заработками, милостыней,— это «idle poor» («праздные
бедняки») . Но в том и в другом случае «poor» означает
новую, почти неизвестную классическому средневековью
социальную категорию людей, полностью лишенных какой
бы то ни было собственности 3, какого бы то ни было
источника независимого существования.
Познакомимся сначала с положением «работающих
бедняков» Англии первых Стюартов, с тем чтобы ярче
себе представить жизнь той массы людей, которые были
осуждены окружающей их действительностью на «лень».
1 Вспомним утверждение цитированного выше Вильсона «The rest,
live chiefly upon Country labour».
2 Т. е. термином, обозначающим определенную, вновь возникшую
социальную категорию людей.
8 См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 763, прим. 248.
105

Наиболее общим и наиболее часто встречающимся в
наших источниках термином, обозначающим наемного
рабочего, является labourer (laborer, worksman, journeyman,
servant). Однако наряду с употреблением его в таком
общем, широком смысле термин «labourer», как уже
указывалось, употребляется в социальном смысле для
обозначения собственно сельскохозяйственного рабочего, иначе
говоря, рабочего неремесленной квалификации.
Но именно здесь начинаются для исследователя
вопроса терминологические трудности. Так как рабочие
промышленных, точнее говоря, ремесленных квалификаций
назывались точно так же, как хозяева,— портной (taylor),
ткач (weaver), красильщик (dyer), валяльщик (fuller) и
т. д. и т. п.,—то подчас трудно решить, о ком идет речь
в том или ином случае — о хозяине или о его слуге 1. Таким
образом, handicraftsman, artificer, т. е. ремесленник,
может означать в XVII в. и наемного рабочего.
Если в этих случаях проявляется столь характерная
для того времени удивительная устойчивость терминов
при не менее удивительной изменчивости обозначаемых
ими явлений, то столь же наглядный пример того же рода
мы встречаем и в другом чрезвычайно распространенном
термине, которым обозначался наемный рабочий
XVII в.,—servant (слуга).
Само собой разумеется, что одно дело — домашний
слуга феодала — лорда — и совершенно иное — наемный
«слуга» производительного труда 2. В таких случаях
приходится руководствоваться сословной принадлежностью
хозяина. У ткача, красильщика, кузнеца или на солеварне,
у плавильной печи, в угольной шахте, наконец, у йомена
этот термин будет меньше всего означать лакея,
официанта, выездного кучера и т. д., а главным образом —
работника производительного труда, рабочего в
собственном смысле слова.
1 Впрочем, возможность ошибиться в этих случаях не так уж
велика, так как значительная часть самостоятельно работавших
ремесленников была таковой лишь внешне, фактически же они сплошь и рядом
работали на того или иного скупщика и являлись по сути дела рабочими,
работающими за плату, зачастую и при помощи чужих средств
производства. См. статут 5. Elizabeth IX «all artificers and labourers being hired»,
2 Несомненно, что немалая доля servants XVII в. состояла именно
из такого рода слуг, но их положение не представляет ничего
специфического для изучаемого нами времени.
106

Уже констатируемая нами множественность терминов
для обозначения наемного рабочего первой половины
XVII в. сама по себе свидетельствует о
распространенности этого социального явления.
Возникновение «рабочего вопроса» в обществе
неизбежно влекло за собой и необходимость его
законодательного регулирования.
Маркс справедливо усматривает начало рабочего
законодательства в Англии в знаменитом «Статуте о рабочих»
Эдуарда III 1349 г.1 Однако для нас будет достаточно
проанализировать английское законодательство,
регулировавшее условия наемного труда, лишь в той мере, в
какой оно влияло на положение наемных рабочих первой
половины XVII в., иначе говоря, действовавшее рабочее
законодательство этого времени.
С этой целью мы обратимся к статуту 5-го года
Елизаветы A563 г.) —знаменитому «Статуту об учениках»,
лежавшему в основе «рабочей политики» Стюартов.
Регулируя профессиональную принадлежность рабочих
в чисто средневековом, цеховом духе, закон 1563 г. ставит
в качестве предварительного условия для желающего
трудиться в данной отрасли ремесла или даже шире —
в данной сфере хозяйственной деятельности вообще (art,
mystery, occupation) прохождение 7-летнего ученичества.
А так как экспроприированные массы крестьянства
составляли основную массу наемных рабочих, что само по
себе означало для них необходимость новой
профессиональной выучки, то прохождение «ученичества»
(apprenticeship) было необходимым началом их пути к наемному
рабству. В первой половине XVII в. институт
«ученичества» прикрывал собой по сути дела самые жестокие
формы эксплуатации наемных рабочих, формы, сплошь и
рядом ничего общего не имевшие с «ученичеством» в
собственном смысле слова2.
Наиболее характерной, отличительной чертой наемного
труда в Англии, судя по данному статуту, был принуди-
1 См. К- Маркс, Капитал, т. I, стр. 742.
2 О том, что термин «apprentice» Елизаветинского статута означает
нечто иное, чем в наши дни, свидетельствует как нельзя лучше статья
XVII, разрешающая иметь «учеников» домохозяевам, обрабатывающим
полплуга земли (т. е. полвиргаты), которые служили бы ему в сельском
хозяйстве (to serve in husbandry) до 24-летнего возраста. Таким образом,
«учеником» здесь называется, попросту говоря, батрак.
107

тельный характер «найма» — внеэкономическое
принуждение рабочего, насильственное закабаление его при
помощи государства.
В самом деле статья 3 статута гласит: «Каждый
неженатый (unmaryed) или моложе 30 лет, получивший
выучку в данном ремесле (craft) и не имеющий своей
земли с чистым доходом в 40 шиллингов в год или движимого
имущества стоимостью в 10 фунтов, обязан по желанию
и требованию любого мастера соответствующей
специальности поступить к нему в услужение».
Уйти от хозяина рабочий мог только по истечении
условленного срока или по разрешению мировых судей 1.
Ему запрещалось покидать свой приход даже по
истечении данного договорного срока иначе, как по письменному
свидетельству констебля и двух почтенных
домовладельцев прихода 2.
В первом случае ему грозило месячное тюремное
заключение и штраф в 5 фунтов в пользу оставленного
хозяина 3, во втором — наказание, предусмотренное для
«упорствующих бродяг» 4.
Рабочий день для всех наемных рабочих
устанавливался в его минимальных границах. Нередко он должен
был длиться 15 часов 5. Законом предусматривался
272-часовой перерыв на завтрак, обед и ужин, что, впрочем, как
мы увидим ниже, редко соблюдалось.
Что же касается заработной платы, то анализируемый
статут в статье 3 открывал широкую возможность для ее
максимального понижения. На первый взгляд способ
регулирования оплаты рабочих напоминает применение
принципа подвижной шкалы.
Статут (ст. 11) уполномочивает мировых судей
ежегодно устанавливать с помощью честных и солидных лиц
графства заработную плату рабочих в соответствии с
рыночными ценами на продукты питания.
О том, что эти «расценки» («rates») «различных видов
труда» имели в виду максимум заработной платы, а не
1 См. ст. IV.
2 См. ст. VII.
3 См. ст. X.
4 См. ст. VIII.
5 См. ст. IX характерна формулировкой: рабочие должны быть на
работе к 5 часам утра или раньше (or before) и уходить не ранее 7 или
8 часов вечера.
108

ее минимум, свидетельствует статья 13 статута,
Предусматривавшая 10-дневное заключение и штраф в 5
фунтов для лица платящего, и 21 день тюремного
заключения для лица, получающего «плату сверх установленной»
(«wages above rate»).
Яков I распространил эту систему регулирования
заработной платы на все другие категории рабочих страны,
в том числе на ткачей и красильщиков 1.
Подлинная сущность этой «справедливой» политики
заработной платы, осуществлявшейся английским
абсолютизмом, раскрывается как нельзя более наглядно при
анализе практики мировых судей в этой области.
Но, может быть, наиболее многозначительной для
выяснения положения наемных рабочих Англии изучаемой
эпохи является 28-я статья статута.
В случае если кто-либо (из имущих лиц) потребует
подлежащего действию закона к себе в ученики, а тот
откажется от этого, то по жалобе такого лица мировые судьи
имеют полную власть заключить отказавшегося под
стражу, где он должен оставаться до тех пор, пока не примет
предложение служить.
Внеэкономическое, прямое насилие над работником,
унаследованное от средних веков, но применяемое теперь
от имени государства в масштабах всей страны,—
наиболее характерная черта в положении наемного рабочего в
мануфактурный период.
Эта сторона «рабочего законодательства» периода
абсолютизма, приносившего наемного рабочего в жертву
титулованным и беститульным рыцарям наживы, очевиднее
всего раскрывается в законодательстве против «бродяг и
здоровых нищих», которое Маркс заклеймил как
«кровавое законодательство».
Это законодательство ведет свое начало от времени
Генриха VII, т. е. с пролога аграрной революции в конце
XV — начале XVI в., что само по себе выявляет
неразрывную связь английского пауперизма с процессом
первоначального накопления, основу которого
составляло обезземеление крестьянства. «Отцы теперешнего
рабочего класса были прежде всего подвергнуты
наказанию за то, что их насильственно превращали в бродяг и
пауперов».
1 См. статут 2 Якова I, с. 6.
109

Как и в первом случае, нам незачем вдаваться в
историю этого законодательства, служившего уже
неоднократно предметом специального исследования. Для нашей
цели важно лишь установить действующее право (в этом
вопросе) в Англии начала XVII в.
Последний в ряду Елизаветинских статутов против
«разбойников, бродяг и упорных нищих» — статут 1598 г.—
прежде всего квалифицирует лиц, к которым он должен
применяться:
«Все лица, которые именуют себя учениками, и
бродяги, которые побираются, все моряки, собирающие
милостыню под предлогом потери своих кораблей или добра
на море, все праздные (idle persons), побирающиеся в
графствах либо живущие при помощи фокусничества
(subtle crafts) или (незаконных) игр (games), или
выдающие себя за физиономистов, хиромантов и тому подобных,
или делающие вид, что могут предсказывать судьбу; все
бродячие комедианты, фокусники и певцы, торговцы в
разнос (pedlars), чернорабочие (common labourers), которые,
будучи здоровыми физически (able in body), праздно
шатаются и отказываются работать за разумную плату,
установленную (мировыми судьями) или обычно
выплачиваемую в данных местах» 1.
Статут предусматривал, что все эти лица, лишенные
источников существования, должны быть схвачены,
осуждены как «жулики, бродяги и здоровые нищие». Они
должны быть раздеты до пояса и публично подвергнуты
наказанию кнутом «до тех пор, пока спина его или ее не
начнет кровоточить», и затем должны быть отправлены по
месту их рождения и там быть принуждены к труду, как
это подобает всем «верноподданным». Всех же
«мошенников», которые покажутся опасными или неисправными,
должно изгнать из королевства или отправить на галеры.
Если они вернутся в королевство, их следует вешать без
суда.
Елизаветинское законодательство против бродяг и
нищих было повторено в главных чертах при Якове I.
Лица, схваченные за пределами прихода (его последнего
места жительства) при собирании милостыни, считались
бродягами.
1 См. ст.: 15 Eliz. A572), 18 Eliz. A575).
110

Мировые судьи были уполномочены подвергнуть их
публичному наказанию Плетьми и заключить в тюрьму
первый раз на 6 месяцев, вторично — на 2 года.
Во время тюремного заключения они подвергались
наказанию плетьми так часто и в таких размерах, как это
считали необходимым мировые судьи.
Неисправимых и «опасных бродяг» клеймили, выжигая
на левом плече букву «R» (Rogue), и использовали на
принудительных работах. В случае же повторной поимки их
казнили без милосердия.
Как легко заключить из всех этих «чудовищно
террористических» (Маркс) постановлений, их главная цель
заключалась в стремлении любой ценой удержать в приходе
наибольшее количество наемных рабочих, с тем чтобы
создать такое преобладание предложения труда над его
спросом, в результате которого можно было бы
обеспечить нанимателям максимально выгодные условия для
эксплуатации их жертв. Рабочий становился по сути дела
«крепостным прихода». Недаром Маркс называет
кровавое законодательство законами, «направленными к
понижению заработной платы».
Использование нарождающейся буржуазией
государственного аппарата насилия в борьбе за максимально
выгодные для нее условия найма рабочих, представляющее
«существенный момент так называемого первоначального
накопления» (Маркс), имело, как мы видим, место
задолго до захвата ею государственной власти, задолго до
буржуазной революции.
В этом, между прочим, как нельзя нагляднее
раскрывается особенность той формы феодального государства,
которую мы именуем абсолютизмом.
Итак, если феодальное государство в собственных
интересах было способно до поры до времени идти навстречу
требованиям складывающегося буржуазного способа
производства, то дальше всего оно шло в этом направлении
в «рабочем вопросе». Этой ценой не в малой мере
покупалась «социальная гармония» буржуазии и дворянства
тюдоровской эпохи.
Только что прослеженные две формы регулирования
«рабочего вопроса» в законодательстве Тюдоров и
Стюартов отразились в терминологии протоколов квартальных
сессий. В них различается: covenant servant («договорный
слуга») — рабочий, заключивший «добровольный» дого-
Ш

бор найма, и bound servant, т. е. «принудительный
слуга»,— рабочий, поступивший к данному хозяину по
приговору мировых судей.
Наши источники не содержат никаких данных о
длительности рабочего дня в Англии первой половины XVII в.
Но так как она, несомненно, зависела почти
исключительно от воли хозяина-нанимателя, то следует думать,
что она была во всяком случае не меньшей, чем
предусматривалось «Статутом об учениках» Елизаветы, а
сплошь и рядом гораздо большей. Практически границей
ее должна была служить лишь граница физических
возможностей рабочего.
Зато в наших источниках много сведений относительно
условий заработной платы наемных рабочих, ее
«регулирования» в интересующий нас период.
В 1598 г. мировые судьи Девоншира на своей
квартальной сессии весьма ярко продемонстрировали
подлинный смысл системы регулирования заработной платы
рабочих.
Установленная ими такса касалась, по-видимому,
только договорных рабочих, ибо только эта категория
рабочих указана в постановлении. Мы считаем
целесообразным привести ее почти полностью1:
1) Сельскохозяйственный
батрак (servant of hus-
baudry)
2) To же
3) Женская прислуга
(woman servant)
4) To же
5)
6) Женщина, работающая
на сенокосе и жатве
16—20 лет
Старше 20 и
до 40 лет
До 14 лет
С 14 до 18
лет
Старше 18
лет
получает
„не более" (not
above) 30 шиллингов
в год (и харчи)
40 шиллингов в год
(и харчи)
получает только
харчи и одежду
получает не более
12 шиллингов в год
и харчи
получает 16 шиллингов
8 пенсов (и харчи)
3 пенса в день и
харчи либо 7 пенсев
без таковых
1 Hamilton, op. cit., p. 98.
112

7) Мужской работник 6 пенсов в день и харчи либо 12 пенсов
без таковых
8) Сельскохозяйственный с 1 ноября до 2 февраля соответственно
поденщик в период 3 пенса либо 7 пенсов
9) „ с 2 февраля по 1 ноября соответственно
4 пенса либо 8 пенсов
10) Рабочие ремесленных соответственно 6 пенсов либо 12 пенсов
профессий: каменщи- без подручных 5 пенсов либо 11 пенсов
ки, плотники, столяры,
паяльщики,
штукатуры, кровельщики с
подручными
Из этого яркого документа вытекает прежде всего,
что «таксация» предусматривала максимум заработной
платы 1, а не выплачивавшиеся в действительности
расценки. Как далее будет показано, последние нередко были
намного ниже их.
Но, чтобы получить хотя бы приблизительное
представление о том, какова была покупательная способность
даже этих максимальных «ставок», достаточно будет
указать, что бушель пшеницы 2 стоил в начале XVII в. в этом
графстве 8 шиллингов, максимальный заработок каждого
рабочего летом равнялся 4 шиллингам в неделю, а
зимой — 3 шиллингам 6 пенсам 3.
Неудивительно поэтому, что семья рабочего была едва
обеспечена хлебом, причем отнюдь не пшеничным, а
ячменным.
В обследованных нами протоколах квартальных
сессий мы не встречаем ни одного случая судебного
преследования нанимателей за чрезмерно низкую,
«несправедливую» оплату труда работника. Но зато мы в них находим
множество решений следующего содержания:
«Все констебли должны установить (ascertain) имена
тех хозяев и работников, которые дают или берут плату
выше установленной, и сообщать о них мировым судьям».
В действительности такса совершенно не соблюдалась.
Уильям Слейд в 1611-1612 гг. заключил договор с
Ричардом Алленом, обязавшись быть его слугой (servant) в
1 Об этом красноречиво свидетельствует предупредительное «not
above» («не более»).
2 Т. е. 8 галлонов, или 28,32 литра.
3 Hamilton, op. cit., p. 7.
8 В, М. Лавровский, М. А. Барг 113

течение года за плату 1 шиллинг в неделю, т. е. менее
2 пенсов в день, что намного ниже расценок.
Расценки предусматривали оплату традиционных,
унаследованных от средних веков категорий рабочих, и, хотя
Яков I, как мы видели, распространил елизаветинскую
систему регулирования на «всех других рабочих», их
оплата, однако, оставалась фактически неустановленной.
Таким образом, рабочие новых отраслей промышленности,
новых мануфактур по существу были оставлены вне этой
системы, их оплата вовсе не регулировалась мировыми
судьями. Это и понятно, эти категории рабочих, как
правило, не интересовали те социальные прослойки, из рядов
которых рекрутировались представители власти на местах.
Анализируемые расценки со всей очевидностью
свидетельствуют о том, что наиболее жестокой эксплуатации в
Англии мануфактурного периода подвергался женский и
детский труд. Женщина получала за ту же работу в 2 раза
меньшую плату по сравнению с мужчиной, а дети вовсе
не получали платы за свой далеко не детский труд.
Наконец, и что самое главное, однажды установленные
расценки фактически не только не пересматривались
ежегодно (в соответствии с рыночными ценами на продукты,
как того ясно требовал закон 5-го года Елизаветы), они
не пересматривались на протяжении десятилетий,
несмотря на то что рыночная конъюнктура изменялась в
невыгодную для рабочих сторону.
В Девоншире таксы на труд оставались неизменными
в течение всей первой половины XVII в. Между тем цены
на пшеницу за это время увеличились более чем в три
раза. В Уорвикшире оплата труда в 1685 г. была ниже,
чем в 1594 г., а цены на продукты питания за этот период
выросли в пять раз.
Однако даже ту мизерную плату, которая была
обусловлена трудовым контрактом, рабочему сплошь и рядом
не удавалось получить. Джон Мауди, бывший
договорным слугой в течение 18 или 19 лет у Роберта Брауна,
не получил причитавшуюся ему за все эти долгие годы
плату в сумме 37 фунтов и 10 шиллингов. В конце своей
жалобы мировым судьям Мауди указывал, что подавать
иск на своего обидчика в суды общего права он не в
состоянии «по причине своей бедности».
Христофор Гулд находился в услужении у некого
Уильяма Атвелл пять с половиной лет. Затем он был
114

изгнан хозяином, не получив ни пенни из условленной
платы.
Джон Лейг был поденщиком у некоего мистера Боссе
из Бристоля. Когда его выгнали, ему не уплатили
причитавшуюся плату в сумме 19 шиллингов 7 пенсов. Число
подобного рода примеров можно было бы значительно
увеличить. Все они свидетельствуют о безнаказанном
ограблении наемных рабочих их хозяевами.
Каковы были последствия подобного рода жалоб
наемных рабочих мировым судьям, на чью сторону
становились они в трудовых конфликтах слуг и хозяев, нетрудно,
конечно, предположить.
Когда слуга Христофор Смоллвелл пожаловался, что
хозяин его, некий Хейл, не уплатил ему заработанные
тяжелым трудом в течение нескольких лет 4 фунта 4
шиллинга, то судьи нашли нужным присудить ему меньше
половины этой суммы B фунта), выставив тот
благовидный предлог, что часть своего времени Смоллвелл уделял
службе у своего брата.
Таким образом, вся практика мировых судей в вопросе
заработной платы наемных рабочих позволяет воочию
увидеть существо «рабочей политики» абсолютизма, как
Тюдоров, так и Стюартов, объявлявших себя «стражем
справедливости», «щитом слабых», «защитником своего
народа».
Но если таким было положение «свободных» в своем
выборе места договорных слуг, то легко себе представить,
в какие условия были поставлены так называемые
принудительные слуги, те тысячи лишенных средств
существования «здоровых бедняков», которые «трудоустраивались»
приходскими властями.
Проследим эти условия с момента поступления такого
рабочего в «ученики».
В учение отдавали своих детей родители, обычно
впавшие в крайнюю бедность, а также приходские власти
(в принудительном порядке), в случае если родители этих
детей жили на милостыню прихода или таковые
отсутствовали. По нашим наблюдениям, «учениками» дети
становились в очень раннем возрасте и оставались в этом
положении целыми десятилетиями. Ученичество становилось
для них тюрьмой и каторгой в течение всей их молодости.
Джордж Уайльден был отдан в «обязанные ученики»
8*
115

некоему Бикнеалу до тех пор, пока ему не исполнится
24 года.
Уильям Додимид был отдан в ученики в возрасте
14 лет и обязан был служить хозяину до наступления
24 лет. Джен Питт была отдана в ученицы в возрасте
9 лет.
Елизавета Коллинз в 12-летнем возрасте была
принудительно отдана в услужение некоему Болдуину Хилу до
тех пор, пока ей не исполнится 23 или 24 года. О том, что
в этом случае сделка приходских властей с ее будущим
хозяином ничего общего не имела с учением,
отчетливо свидетельствует указание источника «в услужение»
(to serve), и тем не менее договор назван ученичеством.
О том, что ученичество было скрытой формой кабалы,
свидетельствует тот факт, что большинство учеников
отдавалось йоменам и хозяевам (husbandmen) для
«обучения» сельскому хозяйству (husbandry).
Смысл подобного рода ученичества слишком очевиден.
Цинизм приходских властей был столь неприкрытым, что
однажды они вывели из себя даже мировых судей,
узнавших, что ученики даются всем, не исключая и клириков.
Судьи сделали внушение:
«Клирик и ему подобные не могут иметь при себе
учеников».
Власть хозяина над своим учеником была уже далека
от идиллии средневековой патриархальности. Источники
свидетельствуют о том, что в это время уже безраздельно
господствовала алчность эксплуататора и жестокость
рабовладельца. Учеников буквально морили голодом и в то
же время изнуряли непосильным трудом, подвергали
наказаниям, тем более жестоким, что жестокость оставалась
безнаказанной.
Уже упомянутый выше Джордж Уайльден, когда ему,
наконец, исполнилось 24 года и срок его ученичества
окончился, оказался уже совершенно непригодным к
физическому труду человеком. Конечно, хозяин не желал его
кормить и поторопился передать его на «попечение»
приходских властей.
Совершенно очевидно, что такого рода ученичество
исчерпывало собой весь трудовой стаж наемного рабочего.
Хозяин успевал высосать из ученика все соки до того, как
тот мог перейти в категорию слуг, могущих притязать на
какую бы то ни было минимальную оплату своего труда.
116

Но даже в тех случаях, когда ученичество было более
кратковременным, его было достаточно для того, чтобы
искалечить душу и тело подростка, отданного по сути дела
под полную и бесконтрольную власть хозяина (master).
Протоколы квартальных сессий полны жалоб
учеников и их родителей (если таковые имелись) на жестокое
обращение с ними хозяев, на постоянный голод, на то, что
они носят лохмотья, не защищающие тело от холода и
непогоды, на то, что их бессердечно избивают, нанося им
тяжелые увечья, на то, что их вовсе не обучают «ремеслу»,
а заставляют выполнять другую, часто непосильную
работу. Из множества подобного рода жалоб приведем лишь
самые типичные.
Уильям Колверхауз из Грейтона так избил своего
ученика Френсиса Шеппарда, что причинил ему «большой
вред».
Об одном «принудительном» ученике сообщили судьям,
что «из-за безжалостного обращения» («merciles dealing»)
с ним хозяина он находится в «страхе за свою жизнь»
(«corporal fear of his life»). Жестокое обращение хозяина
(harde usage) вынудило Джона Клейса бежать от него
после 5-летнего ученического срока.
Джеймс Хупер из Питни применял к своему ученику
столь «незаконные меры исправления» («unlawfull
Correction») , что тот сделался инвалидом.
Две дочери Роберта Холкомба были отданы в ученицы
Елизавете, жене Джона Осберна из прихода Чью сроком
на 9 лет. Хозяева обращались с ними «жесточайшим
образом», применяли к ним «незаконные меры наказания»,
не давали им достаточного содержания и поставили их
на грань голодной смерти («they are like to starve and
perish for want»).
Ричард Авери из прихода Энмор жалуется на то, что
хозяева столь жестоко обращались с его дочерью,
отданной к ним в учение, что у нее отнялись ноги и ее привезли
домой на тачке.
Ричард Блэк из Таунтона столь варварски обращался
со своими тремя учениками, что каждый раз приходилось
опасаться за их жизнь.
Джон Попхем, ученик некоего Джона Мортона, в
результате плохого обращения с ним хозяина потерял ногу
и тут же был прогнан хозяином со двора.
Некий Натаниэль Френч из прихода Шептон посылал
117

своего ученика Уолтера Брука побираться по окрестным
приходам и таким образом заставлял содержать себя.
Между тем Натаниэль получал 2 фунта на его
содержание, однако покинуть такого хозяина ни ученик, ни слуга
не мог.
Этот мартиролог английского молодого рабочего
XVII в. можно было продолжить до бесконечности.
Читая десятки и сотни записей подобного рода, мы не
должны забывать, что они почерпнуты не из
литературного источника, сентиментальный автор которого мог бы
преувеличить зло и рисовать картину в слишком
сгущенных тонах. Наш источник содержит сухие и по виду
бесстрастные протокольные записи, говорит языком
судебного постановления, в котором социальное зло в гораздо
большей степени сокрыто, нежели разоблачено.
И во всех этих случаях мы ни разу не встретили
постановления о каком-либо даже чисто номинальном
наказании совершившего преступление хозяина. Единственно,
па что отваживаются в этих из ряда вон выходящих
случаях мировые судьи — разорвать договор и считать
«ученика свободным от ученичества» у данного хозяина 1.
Таким образом, только оказавшись на грани смерти, в усло--
виях, какие подчас возмущали даже дремлющую совесть
продажных мировых судей, будучи искалеченным и
неспособным к труду, ученик мог покинуть, наконец, хозяина,
выйти из-под его власти.
Зато за малейшие проступки рабочих и учеников
ждали плети, позорные столбы, колодки и
исправительный дом, если не виселица.
Анна Уотерс из прихода Пильтон обвинялась в краже
у своего хозяина шерсти на сумму в 4 пенса. Мировые
судьи решили ее примерно наказать. «Преступницу» тут
же заковали в колодки и в базарный день 6 января
выставили у позорного столба на площади с клочком
украденной шерсти для острастки других неимущих.
Женщины-работницы и ученицы, отданные под
бесконтрольную власть хозяев, десятками и сотнями
подвергались наказаниям за «легкое поведение», в то время как
1 При этом следует однако, иметь в виду, что учение не было
бесплатным. Вместе с подростком его хозяину передавались определенные
суммы на содержание ученика до тех пор, пока он будет в состоянии
своим трудом окупить свое содержание. Так, Джону Роджеру, суконщику,
для содержания его ученика Эдуарда Хикса было передано 10 фунтов.
118

респектабельные отцы их незаконнорожденных детей
искупали свой грех взносом нескольких пенсов в неделю в
благотворительную кассу прихода.
Власть мастера над личностью принудительного
ученика ярко выступает в тех случаях, когда последний
уступается, передается другому как вещь, на которую
предъявляются «имущественные права».
Уильям Эллиот, йомен, уступил своего ученика
Роберта Эдварда каменщику Уильяму Ротвеллу.
Томас Кауфорд жалуется мировым судьям на то, что
некий Джон Бултмил «сманил его ученика», что
равносильно его полному разорению.
Джон Бард был отдан в учение Джону Гиббу с целью
«обучить его сельскому хозяйству», но тот, найдя ученика
непригодным, передал его кузнецу сроком на 12 лет, т. е.
распорядился его судьбой по своему усмотрению, не
спросив ни его согласия, ни согласия родителей.
Вместе с тем закон сурово преследовал тех учеников,
которые самовольно покидали своего хозяина.
«Законом запрещается,— гласит постановление
мировых судей,— кому-либо приютить у себя чьего-либо
ученика, если он предварительно не был освобожден властями от
ученичества у прежнего хозяина».
Неоднократное повторение такого рода постановлений
свидетельствует о неэффективности их. Ученики бегут от
своих хозяев, как крепостные бежали в прошлом от своих
лордов, несмотря на угрозу заключения беглых в
исправительные дома и тюрьмы.
Эдуард Сейвор был «отдан в ученики» Джеймсу Мер-
чет сроком на 8 лет, но вскоре бежал от него.
Францес Хилл, ученица некоего Христофора Хэддона,
бежала от хозяина, но была схвачена и водворена на
прежнее место; вскоре она бежала от него вторично, но
снова была поймана и предстала перед мировыми
судьями.
Условия жизни этой ученицы были столь бесчеловечны,
что она заявила, что скорее повесится или утопится, нежели
согласится работать у прежнего хозяина.
Положение взрослых рабочих — подмастерьев почти не
отражено в бумагах мировых судей. Точно так же в них не
отражено и положение огромных масс мануфактурных
рабочих. Для его изучения нужны иные источники и прежде
всего account booKS различных предпринимателей.
119

Однако даже далеко не достаточные и эпизодические
источники, которые нам доступны, позволяют как нельзя
лучше подтвердить мнение современников о том, что
Англия первых Стюартов была «сущим адом для наемных
рабочих».
2. Проблема пауперизма при первых Стюартах
и сущность системы вспомоществования бедным
Проблема английского пауперизма в XVI—XVII вв.
теснейшим образом связана с проблемой так называемого
накопления капитала, которая лежит в основе всего
процесса становления капиталистического способа
производства.
Пауперизм в XVI—XVII вв.— явление
общеевропейское. Однако если в других странах Западной Европы он
был результатом разложения средневековых отношений
под влиянием главным образом простого товарного
производства, то в Англии он был прежде всего результатом
качественно иного процесса — процесса насильственного
отрыва массы непосредственных производителей от средств
производства'. Именно этим объясняется ни с чем не
сравнимая острота пауперизма в предреволюционной Англии.
Аграрная революция в Англии выбрасывала из
земледелия такое количество рабочей силы, превращавшейся в
наемных рабочих, какое не могло быть поглощено ни
тогдашней мануфактурой, ни новыми капиталистическими
формами производства в самом сельском хозяйстве. И как
следствие тюдоровский и стюартовский абсолютизм
оказался перед проблемой, совершенно неразрешимой в тех
условиях,— ликвидации или хотя бы торможения
распространения пауперизма в стране.
Отвечая на вопрос о причинах массового пауперизма в
Англии, Генри Арт, автор памфлета «Обеспечение бедных»,
указывает, между прочим, на следующих виновников 1.
Это прежде всего те, кто, желая вести роскошную
жизнь, повышают (до уровня рыночных) обычные ренты
держателей или продают один манор за другим своим
кредиторам, которые поступают таким же образом, заставляя
держателей платить за «гордыню лордов».
«Бедняков фабрикуют» также те безрассудные
угнетатели — лорды, которые либо изгоняют держателей из де-
1 Цит. по сб. «Tudor Economic documents» ed. by Tawney R. H. and
E, Power, V, III, L. 1924, p. 444.
120

ревни, расширяя таким образом свои домены за счет их
держаний, либо повышают сверх всякой меры ренты
держателей, либо, наконец, вынуждают их продавать все свое
имущество, делая их неспособными вести хозяйство,
обрабатывать свои земли, с целью заменить старых держателей
новыми.
Четвертым «сортом» «делателей бедняков» Генри Арт
считает растовщиков, а также перекупщиков, скупщиков
зерна и другого продовольствия с целью повышения сверх
всякой меры рыночных цен на предметы первой
необходимости 1 и, наконец, юристов-крючкотворцев, разоряющих
людей бесконечными тяжбами в целях собственного
обогащения, и других им подобных «рыцарей наживы».
С другой стороны, буржуазные историки не видят и не
желают видеть неразрывной связи «системы
вспомоществования бедным» с рабочим законодательством. Для нас
же — в этом существо проблемы.
Протоколы квартальных сессий являются ценнейшим
источником для разоблачения фальши и лицемерия всей
системы «вспомоществования бедным», для выявления ее
реального существа в условиях предреволюционной
Англии.
Система «вспомоществования бедным» при первых
Стюартах регулировалась актом 39-го года
Елизаветы A597).
Согласно статье 3 этого статута церковный староста и
4 зажиточных домовладельца (substantial Housholders),
живущих в данном приходе, назначаются ежегодно
мировыми судьями в качестве управляющих приходской
благотворительностью.
В обязанности им вменялось «трудоустройство» детей
тех родителей, которые, по их мнению, неспособны были
их содержать, а также всех, кто был лишен средств к
существованию.
Им предоставлялось право путем раскладки (rate),
пропорциональной доходу прихожан, собирать суммы для
закупки сырья (льна, конопли, шерсти, железа) и
оборудования, необходимого для привлечения к труду неимущих,
1 Это очень ражно для понимания причин разорения ремесленников.
Фактов подобного рода очень много в наших источниках. Умфри Коль,
портной, оказался не в состоянии содержать себя (maintain himself),
бежал в Ирландию. Томас Paп, ткач, оставил селение, оказавшись в
тяжелых долгах, и много других.
121

а также для содержания тех бедных, которые неспособны
в силу старости или недуга к физическому труду.
Церковному старосте и управляющим деревенской
благотворительностью разрешалось отдавать детей
бедняков в принудительном порядке в ученики хозяевам по
своему усмотрению, мужчин — до 24 лет, женщин — до 20.
Под страхом быть наказанными беднякам запрещалось
собирать милостыню за пределами своего прихода.
За счет приходов должны были содержаться бедняки,
заключенные в тюрьмы, исправительные и работные дома,
помещенные в госпитали и дома для престарелых 1.
Уже из текста самого статута следует, что бедняки
должны были содержать себя сами. С этой целью приходские
власти вправе были их отдавать в услужение имущим
хозяевам в качестве принудительных слуг и учеников или
заключать в работные дома. Запрет беднякам покидать
свой приход был по-существу запретом даровым рабочим
покидать своих хозяев.
Во что на практике выливалось «трудоустройство»
учеников и слуг, мы могли уже воочию убедиться выше. С
другой стороны, из уже упомянутого выше памфлета Генри
Арта можно судить о том, что означала на деле закупка
приходами сырья для предоставления «заработка»
беднякам.
Автор сообщает, что в его родном приходе Уэйкфилде,
«хвала богу», имеется не только исправительный дом, но
и «честные суконщики», обязанные «предоставлять
работу» всем беднякам, выплачивая им 5 или 6 пенсов за
превращение шерсти в пряжу.
Таким образом, перед нами яркий пример
распространения домашней мануфактуры под вывеской
«вспомоществования бедным», причем с неслыханно жестокими
условиями труда.
После этого автор с истинно пуританским благочестием
заключает, что «если кто-либо страдает от нужды, вина в
нем самом».
При первых Стюартах в связи с глубоким и затяжным
хозяйственным кризисом 20-х годов XVII в. пауперизм
среди народных низов города и деревни принял столь
угрожающие размеры, что оказался на ряд лет в центре внима-
1 «Statutes of the Realm», vol. IV, pt. II, L. 1819, p. 8.
122

ния Тайного совета в Лондоне и органов местного
управления в графствах.
С начала 20-х годов со всех концов страны и в
особенности из районов суконной мануфактуры в Лондон идут
тревожные вести о принимающем катастрофические
размеры росте численности бедняков, оставшихся без работы,
а следовательно, без средств к существованию. Так, в
одном лишь приходе Сомертон, в графстве Сомерсет,
власти насчитывали 300 бедняков, а это ничем не
примечательный пригород. В селении Лонгсэттон 60 человек бедняков
получали содержание от прихода. Но 80 человек не имели
«ничего другого, кроме рук, протянутых за милостыней».
Приход Салтфорд «сверх всякой меры был отягчен»
множеством бедняков.
В 1630 г. в графстве Сомерсет было подсчитано, что
число бедняков, вынужденных жить на средства прихода,
с 1610 по 1630 г. увеличилось в 3 раза («three times as
many»). При этом ярко бросается в глаза, что Тайный
совет связывает вопрос об обеспеченности бедняков работой
с «общественным спокойствием» в стране. Таким образом,
недовольство низов Англии нарастало и ускоряло
назревание революционного кризиса в стране.
Так, в распоряжении, направленном Тайным советом
в 1622 г. мировым судьям сукнодельческих графств,
говорится: «Мы не можем терпеть, чтобы суконщики по
своему желанию и без ведома совета увольняли своих
работных людей, которые, будучи многочисленны и в
большинстве являясь бедняками, в этих случаях своими
жалобами нарушают спокойствие и управление в тех
краях, где они живут. Это должно быть правилом,
которым должны руководствоваться торговец шерстью,
суконщик и купец».
Как явствует из протоколов квартальных сессий
мировых судей, практика «вспомоществования бедным» при
первых Стюартах являлась фактически институтом
порабощения людей наемного труда. «Трудоустройство
бедняков» («to Work») было самой бесстыдной формой
поставки принудительных слуг зажиточной части прихода.
По своему положению принудительные слуги
стюартовской Англии весьма напоминают белых рабов Северной
Америки. Они отдавались в распоряжение хозяина. Власть
последнего над «обязанным слугой» («covenant servant»)
была столь всеобъемлющей, что- разве только исключала
123

право убить слугу. Рабочий день, характер труда,
содержание слуги — все это зависело от воли хозяина, который,
кстати, именуется господин (master), как и заокеанские
владельцы белых рабов. «Трудоустроенный» не мог бежать
от хозяина, ибо ему грозили все ужасы «кровавого
законодательства» против «неисправимых бродяг».
Он не мог перейти к другому хозяину, так как тот не
имел права принять его без согласия прежнего. На страже
интересов хозяев стояла вся полицейская система страны.
В протоколах мировых судей имелось много случаев, когда
хозяева предъявляют претензии на своих слуг,
предъявляют иски к сманившим их или принявшим на работу без
их ведома. Имеются вердикты о возврате учеников или
слуг на прежние места. Всякие попытки наемного рабочего
превратиться в самостоятельного хозяина жестоко
пресекались.
Стоило наемному рабочему жениться и сделать
малейшую попытку трудиться на себя, как ему немедленно
предлагали искать другой приход, запрещали под страхом
высоких штрафов сдавать ему в наем жилье, не говоря уже
о том, что ему ни в коем случае не разрешалось воздвигнуть
на общинной пустоши собственную хижину.
Ричард Хоскин 3 года жил в приходе Иврериз в
качестве рабочего-ткача (journey man) у некоего Джорджа Ли.
Но стоило ему жениться и снять в аренду «жилище с
ткацким станком», как приходские власти заставили хозяина
выгнать его из дому, запретив при этом всем другим
пускать его к себе. В результате он с женой оказался под
забором.
В этом эпизоде отчетливо раскрывается смысл рабочего
законодательства — рабочий не должен ни в коем случае
превращаться в независимого производителя, он не должен
ускользать из цепких лап своих хозяев. Он нужен им
только в качестве рабочего. Подобных примеров множество в
наших источниках.
Роберт Воутер, бедный поденщик, женился в приходе
Глаттон, и тотчас ему с женой под угрозой тюремного
заключения было приказано покинуть приход.
Джон Динфорд, кузнец из прихода Трент, 22 года
прожил в селении одиноким человеком, и никто не
протестовал против его пребывания. Но как только он женился,
приходские власти стали его преследовать, запрещая
домовладельцам сдавать ему жилье в наем за его же деньги.
124

Лайонелл Уилле в течение 5 лет жил в приходе Титен-
хул в качестве «работающего слуги», но как только он
обзавелся семьей, ему тотчас предложили покинуть приход.
Под угрозой штрафа все отказывали ему в жилье, хотя он
жил своим трудом и ничего не требовал от приходских
властей. В результате, жалуется он мировым судьям, он
вынужден с женой и малыми детьми переходить из селения
в селение.
По мере приближения предела физической
трудоспособности работных людей их всеми способами выживали
из приходов. Высосав все жизненные соки из работника,
зажиточные прихожане стремились поскорее избавиться
от него.
Джон Кокс, валяльщик, с 3-летнего возраста жил в
приходе Салтфорд; ему исполнилось 38 лет, и приходские
власти заставили хозяина валяльной мельницы уволить его,
запретив сдавать ему жилье. Оставшись без крова, он
вынужден был покинуть приход.
Сусанна Авери, дочь Ричарда Авери из Энмора,
состояла ученицей у некоего Роберта Шеви из Уэллингтона.
В результате жестокого обращения она заболела и стала
неспособной к труду; ее тотчас же отправили к родителям
в Энмор. Когда же спустя некоторое время она
выздоровела и снова появилась в Уэллингтоне, то была схвачена,
подвергнута наказанию как «бродяга» и под конвоем
отправлена домой.
Эксплуатация так называемых слуг и учеников была
основной формой эксплуатации наемных рабочих в
условиях господства мануфактурной формы в промышленном
производстве.
Именно это обстоятельство и объясняет нам, почему вся
система регулирования «рабочего вопроса» была
направлена в стюартовской Англии на то, чтобы не дать
возможности слуге и ученику стать самостоятельными
производителями и даже более того — стать независимыми
рабочими, т. е. рабочими, живущими под собственным кровом.
Цепкие хозяйские руки не желали расставаться с
учениками, отданными под их безграничную власть, по сравнению
с которой власть помещика над своими крепостными могла
казаться «благодеянием».
Джон Лэвис родом из прихода Чью-Сток отбыл
7-летнее ученичество у некоего Джона Комба в приходе Элм и,
женившись затем в приходе Чью-Магна, пожелал приобре-
125

сти собственный кров над головой. Однако ни в одном из
указанных трех приходов ему не разрешили поселиться, а
домохозяевам под угрозой тяжелого штрафа было
запрещено сдавать ему в наем жилье.
Жилищный вопрос был для наемного рабочего стюар-
товской Англии наиболее острым социальным вопросом, в
то же время в руках нанимателей он был мощным
рычагом для того, чтобы воспрепятствовать стремлению масс
наемных рабочих вырваться из тисков хозяйственной
«опеки». Лишая рабочего права иметь самостоятельное
жилье, его тем самым лишали возможности иметь свою
семью и осуждали на одиночество бобыля.
Анализ бумаг мировых судей неопровержимо
свидетельствует о том, что «бродяжничество» в Англии XVII в.
было, с одной стороны, связано с массовым бегством
экспроприированных тружеников приходов, где им грозила в
лучшем случае кабала у богатых, и, с другой стороны, с
неустанными поисками работы. В поисках места работники
зачастую совершали длительные переходы, рискуя быть
схваченными в любом приходе в качестве бродяги и
подвергнутыми расправе согласно законодательству Тюдоров.
Об этом свидетельствует тот очевидный факт, что
больше всего «бродяг» и «нищих» скапливалось в районах с
наиболее развитой мануфактурой. Например, окрестности
города Таунтона, в Сомерсете, заполнены бродячим людом,
а ведь это был центр сукноделия в данном графстве.
Но так как промышленные районы не могли поглотить
все наличные рабочие руки, то к мировым судьям идут
бесконечные жалобы на «рост бедности» в приходах. Так, в
20-е годы сообщается, что за несколько лет число бедных
в Таунтоне столь возросло, что собираемый здесь «налог
в пользу бедных не может удовлетворить и половины всех
нуждающихся в помощи». Множество трактатов о
причинах пауперизма не могло бы сказать больше, чем один
этот факт.
Английские бедняки XVI—XVII вв.— отцы английского
рабочего класса. Об этом свидетельствуют
документальные источники. О многих бедняках здесь отзываются:
«усердный рабочий» (honest labourer), «тяжело
трудящийся» (hard labouring man), «мучительно трудящийся»
(painful labouring man).
Кто такой, к примеру, Джон Пальмер, бедняк, которым
столь усиленно занимаются власти 2 приходов, то и дело
126

изгонявшие его из своих пределов. Он 20 лет работал в
качестве договорного слуги в приходе Тизерли, в графстве
Гемпшир. Но, когда он лишился на работе здоровья и стал
немощным, власти этого прихода вдруг вспомнили, что
родом он из Сомерсета, и поспешили переслать его туда.
Однако его «земляки» столь же поспешно изгоняют его
обратно в Тизерли «ввиду того, что он там лишился
трудоспособности». Не ясно ли, что Пальмер стал бедняком,
когда он лишился здоровья, но содержать его некому.
К мировым судьям то и дело поступают жалобы на
множество хижин (cottages), которые ежедневно вырастают
во многих приходах графства «в нарушение закона».
Так, мы узнаем, что в приходе Ивслл (Сомерсет) «в
последнее время» было построено много малых коттеджей
в нарушение статута. Рабочие ютятся в землянках в
невероятной тесноте и скученности. В маленьком коттедже
некоего Робенса, построенном на пустоши, живут 4 семьи.
Ричард Адаме из Ист-Пеннард (Сомерсет), его жена и
пятеро детей 4 года прожили в доме Джона Коверда, «они
живут честно своим трудом», но лорд манора запретил
кому-либо из прихожан сдавать им жилище и приказал
всей семье убираться из прихода.
Томас Тэйлор из Лонг-Гридж купил себе крошечный
коттедж, но в течение двух лет не мог в него вселиться,
несмотря на то что был согласен внести залог как
гарантию, что он никогда не станет обузой прихода.
Роберт Уэйр 9 лет снимал жилье у некоего Аттвела в
приходе Уэстон, но теперь лорд манора приказал его
изгнать из дома под угрозой штрафа в 9 фунтов.
Николас Уэбе прожил 4 года в приходе Уолвертон, но
лорд манора не разрешил ему здесь больше жить. Николас
Дибанс прожил в приходе Дичет 6 или 7 лет в доме
некоего Джеймса Морга, но лорд манора оштрафовал
последнего на 10 фунтов за то, что тот разрешил ему жить у
себя. Примеров подобного рода бесконечное множество.
Рабочих стюартовской Англии преследуют, как «хищных
зверей», не только потому, что они потенциальные бедняки,
но и потому, что они готовые мятежники.
Так, донося мировым судьям, что в приходе Мидсомер-
Нортон за последние годы появились многочисленные
коттеджи, которые заселены «великим множеством очень
бедных людей», приходские власти при этом замечают, что эти
люди постоянно разрушают изгороди на землях прихожан.
127

Естественно, что от этого социально опасного и
беспокойного соседства бедняков приходские собственники
старались избавиться всеми средствами, вплоть до
применения силы. В стюартовской деревне шла повседневная
непрекращающаяся война с коттерами, угрожавшими
собственности и спокойствию имущих. Правда, приходские
власти нередко закрывали глаза на появление и поселение
у них «чужаков» и «пришельцев» при условии, что они
достаточно молоды и здоровы, чтобы идти в услужение, но,
как только они теряли свою цену в качестве рабочей силы,
их тут же «обнаруживали» и изгоняли из прихода под
предлогом соблюдения законодательства против бродяг.
Уильям Бушер, рабочий (labourer), пока был молод,
работал в различных селениях Сомерсета и Глостера;
теперь, жалуется он мировым судьям, он уже не может
трудиться и поэтому не может найти себе места, где бы он
мог поселиться, так как везде его преследуют и изгоняют
приходские власти.
Уильям Лейн жил в приходе Родни 20 лет, все это
время кормился своим трудом, но получив увечье, утратил
трудоспособность. Его схватили констебли, перевезли в Дрой-
кот и бросили в коттедж, треть которого принадлежит ему,
ширина этой трети — 4 шага или около этого.
Ральф Бенет 10 лет жил в приходе Хаттон и только один
год — в приходе Блидон, но, как только он впал в немощь,
ему немедленно было приказано убираться из Хаттона в
Блидон.
Джеймс Хард, «бедный рабочий», в течение двух лет
жил в приходе Уэстер в помещении, которое снимал на
собственные средства. Он прилагал много усилий (he had
taken great pains), сообщается в жалобе мировым судьям,
чтобы содержать себя, жену и двух детей; он до сих пор не
был обузой прихода и надеется, что никогда ею не станет,
но приходские власти требуют от него внесения большого
залога в качестве гарантии, чего он сделать не может, так
как он лишь бедный рабочий (he is but a poor laborer).
Он просит разрешения жить в приходе хотя бы до тех пор,
пока не прибегает к чужой помощи.
Так называемая система «вспомоществования бедным»
была по сути дела системой избавления от бедных путем
их изгнания из прихода, как только они становились
непригодными для каторжного труда на приходских богатеев.
Дионисия Индоу, ранее проживавшая в Лондоне, была
128

схвачена как «бродяга» в приходе Марток, где проживал
ее муж. Приходские власти, найдя этот предлог ложным,
немедленно отправили ее обратно в Лондон, в приход
«Всех святых», где она в последние годы проживала. По
прибытии в столицу она снова была схвачена и по приказу
лорда Верховного суда королевства вторично насильно
отправлена в Марток, где ею занялись мировые судьи
Сомерсета. Выяснив, что ее муж когда-то был учеником купца
Ричарда Морета в лондонском приходе «Всех святых»,
близ Тауэра, несчастную под конвоем снова отправили в
Лондон. Но ее снова схватили и приказали в третий
раз немедленно убраться в Марток. Однако и на этот раз,
как только она появилась в своем «родном приходе»,
мировые судьи под конвоем заставили ее совершить седьмое
по счету «путешествие» между Сомерсетом и Лондоном,
которое по кратчайшему пути длилось 18 суток,
путешествие, исполненное мук голода и холода, истязаний и
унижений.
Вместо того чтобы изыскивать средства для
содержания бедных, приходские власти находили все новые
средства для физического избавления от них, вели
скрупулезнейшее расследование, где оказавшийся в данном приходе
бедняк был зачат, где он родился, где жили до брака его
родители, где жил он сам с момента трудовой
деятельности и т. д.
Так, расследовав уже упоминавшееся нами «дело»
вдовы Уэлчмор, приходские власти Эддингтона сообщили
мировым судьям, что в их приходе родился лишь один
ребенок, а трое детей родилось в приходе Бэджворс. Тогда
констебли вырвали из рук матери этих троих и переслали
их в указанный приход. Но «попечительство о бедных»
Бэджворса отправило детей обратно в Эддингтон, «где
живет их мать и жила задолго до этого».
Когда Джон Лидер, проживавший в Бристоле, «в
результате болезни впал в бедность», его поторопились
выслать из города в приход Норткэрри, «по месту
рождения». В пути он впал в полную немощь и не мог больше
передвигаться. Когда же его, наконец, довезли туда, то
приходские власти отказались его принять и
распорядились отправить обратно в Бристоль «как можно быстрее
(with all speed) и по ближайшей и прямой дороге».
Уильям Хард несколько раз пересылался из прихода
Ист-Чиннок в приход Лонгсэттон под предлогом того, что
9 В. М. Лавровский, М. А. Барг 129

«там живет его бабушка», между тем она сама находилась
в доме для бедных.
Когда на руках «попечителей о бедных» прихода
Шепвик оказался брошенный матерью грудной младенец,
именитые мужи прихода не остановились перед тем, чтобы
самолично перенести его в приход Гластон, где, по их
сведениям, раньше жил отец ребенка. После того как
ведающие призрением бедных этого прихода отказались его
принять, они бросили его у церковных дверей, «а сами
поспешно бежали».
Александр из Брэдфорда просит мировых судей, чтобы
они «выпроводили» большое число бедных и немощных
людей за пределы прихода.
Джеймс Эдвард был схвачен в приходе Стоклейн
(Сомерсет) и в качестве «бродяги» подвергнут наказанию
кнутом, после чего его отправили в приход Хинтонмэри, в
графство Дорсет, откуда он родом. Но отсюда его обратно
возвратили в Сомерсет. Так шесть раз его заставляли
плестись под стражей туда и обратно из графства в графство.
Удивительно ли, что в конечном счете он скончался на
дороге.
Сплошь и рядом задержанные не могли назвать
селение, где они родились, а указывали дорогу, лес, поле.
Так, например, Элизабет Лили заявила, что она
родилась между приходами Хаттон и Кейншем. Ребенок
некоего Митчелла родился в лесу, близ прихода Доветинг.
Так, под предлогом исполнения законов о
«вспомоществовании бедным» в стюартовской Англии на деле велась
самая беспощадная война с ними. В любую погоду их
изгоняли из приходов на большие дороги, травили собаками,
за ними гонялись приходские дозоры. Тысячи и тысячи
гонимых голодом, одетых в лохмотья людей бродили по
дорогам и лесам страны, засыпая в придорожных канавах.
Здесь рождались дети, валялись больные и немощные и
умирали вконец истощенные, преследуемые и презираемые
жертвы алчности богатых.
В скупых и бесстрастных записях квартальных сессий
подчас раскрываются своеобразные, исполненные
подлинного трагизма биографии наемных рабочих стюартовской
Англии.
О некоем Ричарде Флисе сообщается следующее:
Родом он из прихода Чью-Магна (Сомерсет); 20 лет
тому назад он прибыл в Чьютон, того же графства, в каче-
130

стве рудокопа и стал копать руду на горе Мендип. Все это
время он жил у некоего Уафта, платя ему за ночлег 2
пенса в неделю. 8 лет спустя он перешел в приход Уэллс, где
работал рудокопом, снимая жилье у некоего Хеллвейса за
8 шиллингов в год. Здесь он прожил два с половиной года.
Затем он полгода жил в землянке (groof) на Тауэр-Хилл
и покупал себе еду в соседней пивной, затем он вернулся
на разработки в пределы прихода Чьютон. Здесь он копал
руду в течение двух лет и все это время жил тут же в
землянке.
Наконец, будучи уже не в силах больше работать,
больной, он был доставлен на заезжий двор в Чьютон,
где и находился в момент жалобы. Он просил
мировых судей определить, где он должен дальше жить, так
как ни один из указанных приходов не разрешает ему
появляться.
Весьма характерна и трудовая биография некоего
Генри Уоттерса. 7 лет он работал у мистера Фишера, 1 год —
у Джона Маргхолла, 1 год — у Ричарда Хасккейджа,
3 года — у Роберта Геннигса, 1 год — в приходе Мэчси
и 2 года — у Генри Бикнелла. Теперь, после 15-летнего
труда, в течение которого он сменил 6 хозяев, он стал
инвалидом: у него нет сил трудиться, но нет и средств,
чтобы существовать. Он просит мировых судей
определить его в дом для нищих какого-нибудь прихода.
Такова была конечная судьба наемных рабочих в
предреволюционной Англии.
Единственным достижением в борьбе с пауперизмом в
Сомерсете первой половины XVII в. было увеличение
количества исправительных домов в графстве с 2 до 3 (в Таун-
тоне, Ильчестере и Шептон-Малет).
Исправительные дома были той же тюрьмой. Они
находились в общем здании тюрьмы, у них даже
управляющие были общие. Здания их пришли в такую негодность,
что грозили обвалом. Они заливались паводком, и
заключенные буквально ходили по колено в воде. Антисанитария
была здесь такова, что заставляла содрогаться
заглядывавших сюда представителей местных властей. К
заключенным применялись самые зверские методы расправы: их
били, заковывали в цепи, надевали колодки. За похлебку
заставляли работать от зари до зари. Под предлогом
бродяжничества сюда помещались главным образом
социально опасные элементы.
9*
131

Томас Верд был заключен за «угрозу убить
констебля», Томас Лотт — за обиды, нанесенные мистеру
Френсису Бейберу.
Под предлогом борьбы со «злостным бродяжничеством»
преследовали «смутьянов», «буйных лиц», «непокорных» и
мятежных работных людей: их секли кнутами, заключали
в тюрьмы, им выжигали клейма, их истязали на этапах и,
наконец, посылали на эшафот.
Только за один год в Девоншире по весьма
расплывчатому обвинению в краже было повешено 74 человека.
Но, кто же, наконец, были те «счастливцы», которым
приход соглашался выплачивать из своей кассы недельную
милостыню, достаточную лишь для того, чтобы сделать их
агонию более длительной и мучительной. Нам
посчастливилось обнаружить их список для прихода Истчиннок
(в Сомерсете). Вот они:
Роберт Уайт и его жена в возрасте около 80 лет.
Иоанна Иллер, парализованная, около 80 лет.
Мэри Геллен, старая немощная женщина.
Барбара Тэйлор, вдова с четырьмя малыми детьми.
Роберт Слейд и его жена, около 67 лет.
Иоанн Уотеркомб, парализованный.
Алиса Сноу, 60 лет, Генри Поллард, 60 лет, и Томас
Кокер и его жена, 80 лет.
Не вправе ли мы сделать вывод, что
«вспомоществование бедным» было на деле помощью мертвецам.
О том, сколь смехотворным, издевательским,
ничтожным было это «вспомоществование» со стороны
приходских властей, свидетельствуют данные, почерпнутые из
протоколов квартальных сессий Сомерсета. Из них мы
узнаем, что максимальная помощь бедным из приходских
фондов равнялась 6 пенсам в неделю, в то время как самое
ничтожное дневное пропитание стоило 3 пенса. Такая
«помощь» была даже в глазах отнюдь не страдавших
излишней чувствительностью констеблей «едва ли достаточна
для того, чтобы сохранить им жизнь» (scarce sufficient
to preserve them alive).
Неудивительно поэтому, что даже те «счастливцы»,
которых «содержали» приходы, вынуждены были
нищенствовать и побираться.
Любопытно при этом заметить, что столь расчетливые
попечители бедных становились неумеренно щедрыми,
когда речь шла об оплате штата исправительных домов и
132

тюрем. Так, например, управляющий исправительным
домом получал оклад в 40 фунтов в год, т. е. в 30 раз больше
максимальной годичной помощи, получавшейся бедняком.
В конечном счете содержание бедных перекладывалось
на плечи трудящейся части прихода.
В протоколах мировых судей имеются многочисленные
жалобы на то, что приходские власти, ведавшие
призрением бедных, чрезвычайно неравномерно облагали
жителей прихода. Так, в приходе Хастон раскладка «налога
для бедных» велась по числу акров, независимо от
реальной стоимости земли. Однако, в то время как владельцы
лучшей земли получали с акра 30—40 шиллингов дохода,
акр менее удобной земли приносил в год в 4 раза меньше.
Жалобщики требовали, чтобы обложение велось
пропорционально доходу.
Наиболее состоятельная часть прихода сплошь и рядом
отказывалась участвовать в «содержании бедняков».
Мистер Прени, джентльмен, купил церковный патронат
в приходе Сомертон. Его приход исчислялся в сумме
300 фунтов в год, но он отказывался уплатить
причитающийся с него «налог для бедных» в размере 5 шиллингов.
Итак, абсолютизм был бессилен решить проблему
обеспечения трудом десятков тысяч в нем нуждающихся, ибо
он тормозил развитие капиталистического уклада
производства как в промышленности, так и в сельском
хозяйстве. Но именно поэтому он был также бессилен справиться
с проблемой пауперизма.
Этим был неизбежно обострен весь социальный
конфликт между феодальной и буржуазной Англией.
Недовольство народных низов задолго до 40-х годов накалило
политическую и общественную атмосферу внутри страны.
Неоднократно возникавшие народные волнения
ослабляли и расшатывали устои абсолютистской монархии,
подготовляя и приближая час ее падения.
3. Рост недовольства масс и возниковение
революционной ситуации
Социальные движения в Англии в начале XVII в. в
полном объеме до сих пор еще не исследованы.
Однако даже те скупые и немногочисленные факты,
которые введены в научный оборот и которые могут быть
133

почерпнуты из опубликованных источников, не оставляют
никакого сомнения в том, что первые десятилетия XVII в.
были временем резкого обострения недовольства
широчайших народных масс. Возмущение трудящихся
прорывалось не только в глухих волнениях и бесчисленных актах
пассивного сопротивления властям, но и в открытых и с
годами все учащавшихся восстаниях, которые и являлись
основным свидетельством складывавшейся в стране
революционной ситуации.
Задача заключается в том, чтобы исследовать
исторические формы и характерные особенности народных
движений в Англии первых десятилетий XVII в.
Глубокий кризис феодальной экономики в
предреволюционной Англии, с одной стороны, и пагубные последствия
процесса первоначального накопления для широких
масс — с другой, определили специфические черты
народных движений изучаемой эпохи и их динамику.
Главной характерной особенностью этих движений
является невозможность сколько-нибудь четкой
дифференциации их на «сельские» и «городские», выделения в них
интересов «крестьянских» и «плебейских».
Это своеобразие возникло потому, что крестьянская
деревня была уже в значительной мере превращена в объект
эксплуатации со стороны городского капитала, а плебс в
этой стране формировался прежде всего в качестве слоя
деревенского населения — одним словом, в силу того, что
центральной фигурой народных восстаний в Англии XVII в.
был коттер — типичная фигура труженика переходной (от
феодализма к капитализму) эпохи. Коттер в одно и то же
время представлял собой наиболее обездоленную
прослойку английской деревни первых Стюартов и предтечу
класса наемных рабочих нового времени, главную жертву
первой фазы аграрной революции и основную массу
эксплуатируемых скупщиками и мануфактуристами тружеников.
Только что отмеченная нами отличительная черта
народных движений в Англии первой половины XVII в,
позволяет объяснить, почему в английской революции наряду с
буржуазно-дворянской аграрной программой смогла
возникнуть и противопоставить себя ей крестьянско-плебей-
ская программа чистки страны от феодализма.
Ведь знаменательно же, что термины «левеллер» и
«диггер» возникли, казалось бы, в наиболее
«крестьянском» из всех восстаний XVII в.— в восстании 1607 г.
134

Эти отличительные особенности английских движений
во времена первых Стюартов как нельзя более наглядно
раскрываются при анализе наиболее массовых восстаний
Этого времени.
Первое сравнительно крупное крестьянское восстание
вспыхнуло на пороге XVII в.—в 1597 г. в Оксфордшире.
Оно было в значительной мере вызвано дороговизной
хлеба, которая в народе не без основания связывалась с
огораживаниями и конверсией пашни под овечьи пастбища
Восстание сопровождалось разрушением оград и
уничтожением канав и насыпей, возведенных на общинных полях.
О движущих силах этого восстания можно судить по
показаниям вождей, схваченных и подвергнутых пытке.
Руководителем его власти считали плотника Бартоломея
Стира, который под пыткой показал, что цель его — помочь
бедным общинам, которые были на грани смерти из-за
нехватки хлеба. Главной силой восставших были не
крестьяне в собственном смысле слова, а те деревенские слои,
которые, хотя и жили в деревне, не имели своего хлеба (или
имели его в недостаточном количестве) и выступали на
рынке в качестве покупателей хлеба.
Именно эти слои крестьянства и были больше всего
задеты огораживанием общинных земель. Весьма
характерно, что в план восставших, как показал упомянутый Стир,
входил поход на Лондон, где, как они надеялись, к ним
присоединятся ученики и подмастерья (he m'eant to have
gone to London and joyned with the prentices), с помощью
которых они завоюют Англию. Стир указывал также на
то, что он надеялся на присоединение господских слуг
графства (gentlmen servants), которые «готовы
перерезать горло своим хозяевам, обращающимся с ними, как с
собаками».
Наконец, о «коттерском» (крестьянско-плебейском)
характере этого восстания свидетельствует список «главных
преступников» («principal offenders»), приложенный к
допросу Стира. Среди них указаны Ричард Брэдшоу —
мельник, Эдуард Бомпас — валяльщик, Роберт Бертон —
каменщик, Джонс Брэдшоу — мельник и др.
Еще в 1604 г., на первой сессии парламента,
представитель Норсемптона сэр Монтегю в качестве одной из
главных жалоб общин назвал «обезлюдение и ежедневное
превращение пахоты в пастбища... Всеобщие жалобы в граф-
135

стве столь озаботили его, что он считает возможным
представить их на суд мудрости парламента».
В мае 1607 г. в графстве Норсемптон мятежная толпа
стала разрушать изгороди на полях 1. Вскоре восстание,
сопровождавшееся повсеместным снесением изгородей,
охватило и соседние графства: Уорвикшир, Лейстершир,
частично Бедфордшир. Восставших насчитывалось около
10 тыс. человек.
Местные власти вначале пытались воздействовать на
крестьян «увещеваниями». Однако на призывы мировых
судей «разойтись по домам» восставшие ответили: «Если
бы они поставили в известность его величество короля, что
причина восстания заключается не в мятежных помыслах
против него, а лишь в стремлении уничтожить недавние
огораживания, которые превратили их в бедняков, готовых
погибнуть от нужды, то, в случае если его величество
обещало бы уничтожить это зло, они разошлись бы по домам».
Они жаловались на то, что в последнее время из-за
огораживаний пришло в упадок 340 деревень.
Возглавивший восстание пастух Джон Рейнольде, не
расстававшийся со своей кожаной сумкой и названный
поэтому «капитан Кошель», ссылался на «королевскую
грамоту», хранившуюся в его сумке и разрешавшую ему
снести все изгороди (после его ареста в ней обнаружено
лишь несколько огрызков сыра).
Увещевания властей не мешали восставшим, однако,
весьма решительно действовать против наиболее
ненавистных огораживателей. В этом их горячо поддерживали
окрестные деревни, посылавшие крестьянским отрядам
подводы с продовольствием и орудиями, необходимыми
для разрушения изгородей.
Яков I потребовал решительных действий. Вскоре
против восставших была направлена территориальная
милиция. Местные дворяне со своей стороны организовали
конный отряд, который первым обрушился на восставших.
Мушкетам и саблям дворян крестьяне могли противопо-
1 Впоследствии обнаружилось, что Норсемптон занимал первое
место среди центральных графств по размерам огороженной площади
за последние 30 лет, предшествовавшие восстанию 1607 г. В Норсемпто-
не было огорожено 27 335 акров, или 4% площади графства, в Лейстер-
шире—около 12 290 акров, или около 2%, в Бедфордшире—10 004 акра.
Всего по 5 графствам огороженная площадь составляла 2,46% их общей
площади.
136

ставить лишь лопаты и камни. Отряды восставших были
быстро рассеяны, их главари схвачены и повешены.
Эта внешне привычная картина крестьянского
восстания не должна скрывать от нас главного — ядро
восставших в 1607 г. составляла деревенская беднота, у которых
даже не было собственных кирок, заступов,
требовавшихся для разрушения изгородей. Среди арестованных
участников восстания названы: рабочие-поденщики
и множество ремесленников — мясники, кровельщики,
кузнецы, плотники, ткачи, башмачники и др. Но ведь
именно они, эти коттеры, были главными жертвами
огораживаний.
В листовке, распространявшейся восставшими Уор-
викшира, сообщалось:
«Они (джентльмены) перемалывают наше мясо на
жерновах бедности, для того чтобы им самим жить среди своих
стад жирных баранов. От них обезлюдели деревни, они
уничтожили целые селения, а на их месте созданы овечьи
пастбища».
«Лучше мужественно умереть, чем медленно погибать
из-за нужды в том, что пожирают жирные свиньи и овцы
ненасытных захватчиков».
Предпринятые в 1607 г. расследования «огораживаний
последнего времени» по графствам Центральной Англии
стремились затемнить картину. Статистика огороженных
земель была явно преуменьшена, их разрушительные для
деревни последствия в значительной мере скрыты.
Но что же удивительного: членами комиссий,
назначенных для расследования, сплошь и рядом состояли наиболее
активные огораживатели, сведения давали их рьяные
помощники в деле выживания крестьян с земли — мировые
судьи 1. Однако расследования не привели к судебному
преследованию огораживателей. Королевские судьи
объявили их «лишенными юридической силы», придравшись к
каким-то формальным неточностям в королевской
инструкции комиссарам, а нуждавшийся в деньгах Яков I проявил
готовность простить нарушителей, согласных уплатить
штраф казне.
1 Так, 2 комиссара по Бедфорду — граф Кентский Генри и сэр
Ричард Конквест — были названы в качестве
огораживателей-делопуляторов. Сын комиссара Эдварда Монтегью был назван огораживателем в
графстве Норсемптон; сэр Оливер Кромвель, комиссар по Гентингдону,
назван среди огораживателей этого графства.
137

В 20-х годах в Англии поднялась новая волна
огораживаний. Центром народных движений 20-х годов были
графства Западной и Юго-Западной Англии.
На этот раз тесное переплетение крестьянских
интересов с интересами работных людей, столь многочисленных
в этих промышленных районах страны, проявилось еще
более ярко. И здесь коттер, еще сохранивший связь с
деревней и вместе с тем уже подвергавшийся эксплуатации
в качестве наемного рабочего, оказался центральной
фигурой народных движений.
Каковы были непосредственные причины этих
движений?
Одной из основных причин была массовая
распродажа в частные руки королевских (заповедных) лесов,
приводившая к ликвидации лесных сервитутов многих
тысяч людей, живших на территории этих лесов.
Право пасти скот в лесу, собирать желуди, выжигать
уголь и т. д. было основой крестьянского быта многих
тысяч «лесных людей», которые работали на близлежащих
мануфактурах рудокопами, плавили железо и т. д.
Огромную роль в подъеме народного движения сыграл
также тяжелый кризис сукноделия, наступивший в
20-х годах в результате королевской политики монополии и
угрожавший голодом и безработицей огромной массе
занятых в сукноделии бедняков.
Народные движения вылились в многочисленные
вооруженные стычки «лесных людей» с покупателями,
пытавшимися огородить свои участки, и местными властями,
выступавшими в их защиту. Эти локальные волнения и
открытые восстания охватили графства Сомерсет,
Глостер, Уилтшир, Девоншир, Корнуол и ряд других.
Жители заповедного леса Торни и Уилтшира писали в
жалобе 1616 г.: «Эта земля наших предков в последнее
время наполнилась множеством тех покупщиков земли,
которые столь противоестественно превращают их
кормилицу в пустошь».
Летом 1631 г. произошло восстание в Уилтшире в
связи с ликвидацией королевского леса в Брейдоне.
Восстание в Вустере было связано с ликвидацией
королевского леса в Пиккенгеме. Но самая упорная борьба
развернулась в Глостере, в районе Динского леса — этом
«царстве» множества работных людей — угольщиков и
рудокопов.
138

Толпы врсставших, вооруженные лопатами, разгоняли
возводивших изгороди, уничтожали рвы и насыпи и
явочным порядком продолжали пользоваться традиционными
правами: рубили лес, пасли скот, убивали дичь.
Если с этими восстаниями еще могли справиться
отряды местной милиции, то подлинную панику в Лондоне
вызвала угроза всеобщего восстания работных людей
западных графств.
В сообщении Тайному совету из графства Девон
говорилось: «Когда мы взвешиваем положение этого
графства, полностью (wholly) зависящего от сукноделия,
становится очевидным, что те, кто живет своим трудом,
окажутся нищими, будучи лишены работы». Тогда,
предупреждают мировые судьи, мы уже не сможем
контролировать положение в графстве. Со своей стороны
суконщики, красильщики, прядильщицы, ткачи и другие
занятые в сукноделии, составляющие большую часть
населения этого графства, жалуются, что они на грани
превращения в нищих, в случае если будут оставлены без
работы.
В одном только местечке Кредитон свыше 500 человек
занято в сукноделии. «И если столь велико число их в
столь малой округе («in so a small circuit»), то вы легко
можете представить себе, какова их численность в целом
графстве».
Аналогичные тревожные сигналы поступали в Тайный
совет из Сомерсета и Уилтшира.
Угроза массового восстания в западных графствах
была очевидна. Симптомов его приближения было
больше, чем нужно. На заседании мировых судей слышались
жалобы «состоятельных прихожан» «на дух
непокорности и смуты», который распространяется среди рабочих
и слуг, и на тот ущерб, который наносится этим их
хозяевам.
Мировых судей чрезвычайно беспокоил рост в
деревнях числа коттеров, ибо, «как только эти бедняки
поселяются в деревне, они начинают разрушать изгороди
других людей».
В городах и местечках западных графств
происходили массовые сходки ремесленников, подмастерьев и
учеников. Повсюду необычайные скопления бродячего
люда, сеющего смуту; местные власти находились в
постоянном страхе.
139

В мае 1620 г. в одном из крупнейших центров
западного сукноделия — в Экстере произошли бурные
выступления ткачей и других сукноделов. «Они устраивают
сборища, требуя работы и хлеба».
В мае 1622 г. сообщалось о многочисленных
сборищах и мятежах в западных графствах страны, вызванных
застоем в сукноделии, равно «как и происками
непристойных и бродячих людей, которые не упускают случая
сеять мятежи и беспорядки».
В 1623—1624 гг. в сукнодельческом центре Пешертон
и вокруг него скопилось множество «необузданных лиц»,
которые не только отказывались подчиниться властям,
но оказывали им открытое сопротивление. Они всячески
мешали отправлению правосудия. Если не будут приняты
срочные меры для пресечения их мятежа, говорится в
донесении, то впредь ни одно должностное лицо не в
состоянии будет исправлять свою должность во всем этом
районе.
Аналогичные донесения шли из западной части
Сомерсета. В окрестностях города Таунтон — значительного
центра сукноделия — скопилось великое множество
бродячих и мятежных людей, доставлявших большое
беспокойство властям графства.
Во всех этих донесениях Тайному совету бросается в
глаза тесная связь между движениями работных людей
и той ролью, которую в них играет бродячий люд —
обезземеленные крестьяне.
В этом как нельзя более наглядно отразилась
важнейшая особенность народных движений первой
половины XVII в. — их смешанный «крестьянско-плебейский
характер».
Мануфактурный рабочий еще множеством нитей был
связан с деревней, с ее интересами, а крестьяне сплошь
и рядом были таковы только по названию — это если не
сегодняшний, то завтрашний рабочий мануфактуры. Это
переходное состояние огромного слоя людей олицетворял
коттер.
Подавляя народные движения вооруженной силой,
Тайный совет в то же время принимает меры к
сохранению за мануфактурными рабочими минимального
заработка, как средства предупредить всеобщее восстание.
Мировым судьям западных графств рассылаются
циркуляры, в которых приказывается мировым судьям при-
14Q

нять меры, дабы суконщики и впредь давали работу
(give employment) ткачам, прядильщикам и другим
лицам, занятым в сукноделии; суконщикам запрещается
увольнять этих работных людей без ведома Тайного
совета.
Вместе с тем началась «чистка» всех указанных
графств от бродячих элементов, были расставлены
военные пешие и конные посты, совершавшие регулярные
ночные и дневные объезды поселений. Всех
«подозрительных лиц» задерживали без промедления и потом
высылали «по месту рождения».
За поимку бродяг выдавались денежные
вознаграждения (по пенсу за каждого). Западные графства по
существу находились на военном положении.
Вторая половина 20-х и 30-е годы проходят под
знаком массовых народных восстаний на востоке и севере
страны.
Эти движения также были вызваны главным образом
борьбой крестьянства графств Северо-Восточной и
Восточной Англии против огораживания значительных
пространств и заболоченных земель.
На территории графств Йоркшир, Линкольншир, Нот-
тингемпшир, Кембриджшир, Норфок, Сеффок и ряда
других имелись сотни тысяч акров заболоченных земель, мало
пригодных для земледелия, но издавна служивших
окрестным деревням пастбищами, сенокосными угодьями и т. д.
На них крестьяне резали камыши, ловили рыбу, били
дичь — одним словом, это был фонд общинных земель для
большого числа крестьянских деревень.
Нечего и говорить, что огромное большинство
крестьян, населявших эти земли, были бедными коттерами,
занимавшимися всякими побочными занятиями, чтобы
поддержать свой «крестьянский статус».
Однако со времени организации компании по
осушению «великой равнины болот» (патент был выдан
графу Бедфорду в 1615 г.) им всем грозило полное
разорение, так как осушенные земли становились
частной собственностью членов компании осушителей и
короля.
Естественно, что традиционные общинные права
крестьян при этом полностью игнорировались или
возмещались в жалких размерах. О результатах этих
огораживаний можно судить по одной из жалоб населения йорк-
141

шира. «Эти селения, помогавшие прежде графству
зерном, скотом и другим продовольствием, стали теперь
такими бедными, что большинство жителей находится в
нужде и вынуждено просить милостыню у других».
Возникшие на этой почве конфликты выливались в
различные по размерам восстания и мятежи, в которых
центральной фигурой являлась деревенская беднота. Эти
восстания, вспыхивавшие то тут, то там, не прекращались
уже вплоть до революции.
Восставшие разгоняли рабочих компании, разрушали
шлюзы, дамбы, отводные каналы, выпускали скот на
огражденные поля, уничтожали посевы.
Наряду с этим локальным бедствием продолжалось и
общее бедствие — огораживание общинных земель.
Отмена тюдоровского законодательства против
огораживаний при Якове I развязала руки «хозяйственным лордам».
Расследованиями 30-х годов обнаружено, что только за
2 года (с 1630 по 1632 г.) в Уорвикшире огорожено и
обращено в пастбища 4808 акров и разрушено 106
крестьянских домов. В Лейстершире за указанные 2 года
огорожено почти столько же, сколько за последние 30 лет
XVI в. A0 тыс. акров).
Однако и правительство Карла I использовало
полученные данные об огораживаниях лишь в фискальных
целях — 430 огораживателей внесли 22 918 фунтов в казну
и этим легализовали свои захваты. Все предписания об
уничтожении вновь возведенных изгородей служили лишь
предлогом для сделки с огораживателями.
Но именно поэтому и борьба народных масс
разгорается в различных графствах страны.
В 1631 г. из Рэтленда в Тайный совет донесли
содержание разговора сапожника из Иррингама с окрестными
крестьянами, прибывшими на ярмарку: «Если вы
сохраните тайну, я вам сообщу новость. Бедные люди из Оак-
хема говорят, что они в течение получаса могут захватить
арсенал графства в свои руки. Мы расстреляем всех
лордов». С острова Уайт сообщали в начале 30-х годов, что
«бедные слои населения готовы восстать при малейшем
поводе».
В 1638 г. вспыхнул мятеж в Уорвике. Женщины,
подростки и дети с камнями напали на сборщиков налогов и
прогнали их из города.
142

Вce эти многочисленные факты красноречиво
указывали на то, из каких социальных слоев исходила главная
угроза для абсолютизма.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ III:
Acts of the Privy council of England A542—1628), Ed.by J. R.
Dasent (and others), L. 1890—1950.
Hamilton A. H., Quarter sessions from queen Elizabeth to queen
Anne; illustrations of local government and history drawn from original
records, L, 1878.
Quarter sessions records for the county of Somerset, Vol. I. James I,
Vol. 2. Charles I, L. 1907, 1908. (Somerset record society, Vol. 23.)
Select statutes and other constitutional documents illustrative of the
reigns of Elizabeth and James 1,4-th ed. by G. W. Prothero, Oxford 1943.
Tawney R. H. and Power E., Tudor economic documents.. Being
select documents, illustrating the economic and social history of Tudor
England, Vol. 1—3, L. 1924. Vol. 1. Agriculture and industry; Vol. 2.
Commerce, finance and the poor law; Vol 3. Pamphlets, memoranda and
literary extracts.
Gay E. F., The Midland revolt and the inquisitions of depopulation of
1607... «Trans, of the R. hist, society», 1904, New series, Vol. 18.
Kuczynski /., Die Geschichte der Lage der Arbeiter in England von
1640 bis in die Gegenwart, B. 1949. (Geschichte der Lage der Arbeiter unter
dem Industriekapitalismus, Bd. 4.)
Leonard E. M., Early history of English poor relief, L. 1900.
Nicholls G., A history of the English poor law. In connection with
the state of the country and the condition of the people, New ed., Vol.
I, L.—N. Y. 1904.
Rogers J. E. Th.t Six centuries of work and wages. The history of
english labour, L. 1949.
Steffen G. F., Studien zur Geschichte der englischen Lohnarbeiter mit
besonderer Berucksichtigung der Veranderungen ihrer Lebenshaltungen,
Mit statist. Tafeln, Bd. I, Stuttgart 1901.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
АНГЛИЙСКИЙ ПУРИТАНИЗМ И БУРЖУАЗНАЯ
РЕВОЛЮЦИЯ 40-х годов XVII в.
1. Постановка проблемы
Одной из важнейших особенностей английской
буржуазной революции XVII в. являлась своеобразная
идеологическая драпировка ее классовых и политических
целей. Английская революция была последним в
европейской истории социальным движением, проходившим под
средневековым знаменем борьбы одной религиозной
доктрины против другой. Вместе с тем она — первая и
единственная из социальных революций нового времени, в
которой роль «боевой теории» принадлежала идеологии
реформации в форме кальвинизма на английской почве —
пуританизму.
Проблема пуританизма как религиозной оболочки
буржуазной революции 40-х годов XVII в. была впервые
поставлена основоположниками марксизма. Разрешение ее
требует ответа на вопросы: о социальной сущности
пуританизма, его происхождения и роли в буржуазной
революции 40—50-х годов XVII в. и его последующего
влияния на идеологию и общественное развитие Англии
XVII—XIX вв.
Проблема пуританизма остается по сей день одной
из наименее разработанных. Между тем совершенно
очевидно, что как актуальные интересы научного изучения
истории революции 40-х годов, так и задачи пересмотра
«традиционной» идеалистической трактовки этой истории
требуют ее настоятельной разработки. Без этого
невозможно раскрыть историческое своеобразие буржуазной
революции XVII в.
144

Подчеркивая своеобразие английской революции,
буржуазные историки видят в нем либо отражение
«естественной приверженности» англичан к средневековой
традиции; либо доказательство того, что революция была
лишь борьбой за «идеальные», а не за «эгоистические»,
материальные цели; либо подчеркивают, как это делал
историк века Просвещения Давид Юм, что пуританизм —
лишь проявление религиозного фанатизма слепой толпы,
а вожди пуритан — бесстыдные лицемеры и фарисеи,
прибегавшие к библейской фразеологии, чтобы прикрыть
свои эгоистические цели в гражданской войне.
Особенно ухватилась за пуританское «обличье»
английской революции буржуазная историография,
стремящаяся всячески затемнить классовую сущность и
историческую закономерность событий 40-х годов. При этом,
однако, проблема пуританизма остается нерешенной.
Приведем в качестве примера лишь две работы
буржуазных историков. В книге Крауса «Схоластика,
пуританизм и капитализм» 1 подчеркиваются, как видно из
самого заглавия, «чисто средневековые корни» пуританизма
и капитализма. Автор склонен пуританский аскетизм
выводить из аскетизма католической церкви, совершенно
не видя социально-этических корней и целей пуританской
доктрины «воздержания». Точно так же Краус
усматривает источник экономической доктрины пуританизма в
экономических учениях средневековых схоластов.
По пути Крауса идет и Кнаппен в своей работе
«Пуританизм при Тюдорах» 2. В поисках корней пуританизма
автор восходит не только ко времени реформации
Генриха VIII, но и к реформации в Германии и Чехии и,
наконец, к Виклефу.
Совершенно очевидно, что такое вневременное и
надысторическое рассмотрение идеологического процесса
ни на йоту не приближает нас к решению проблемы. Ибо
в каждом отдельном случае остается невыясненным самое
важное, а именно: какого рода факты реальной
действительности нашли свое отражение в преемственности одних
идей и в забвении других? какими реальными причинами
объясняется новая интерпретация старых идей?
1 J. В. Kraws, Scholastic, puritanismus und Capitalismus, Munchen
1930.
2 M. M. Knappen, Tudor puritanism. A chapter in the history of
idealism, Chicago 1939.
10 В. M. Лавровский, M. А. Барг 145

В данном конкретном случае для науки гораздо более
важно выяснить закономерную обусловленность доктрины
пуританизма вообще и пуританского аскетизма в
частности общественными условиями в Англии XVI в. и
запросами тех классов, к которым принадлежали его апостолы.
Классово ограниченная трактовка буржуазной
историографией проблемы пуританизма проявляется в очевидной
путанице и в противоречиях при оценке отдельных сторон
этой проблемы.
Одни представители ее видели в пуританизме путь к
свободе и демократии, другие — путь к насилию и
тирании. Одни подчеркивали консерватизм экономического
мировоззрения пуританизма, значение его средневековых
корней. Другие видели в пуританизме одну из основных
причин развития английского капитализма и
последующего роста колониальной империи. Одни подчеркивали
значение пуританизма для развития естествознания,
другие указывали, что пуританизм тут не при чем, что
естествознание имело отнюдь не религиозные, а светские
корни, ведущие к раннему развитию капиталистических
отношений в торговых городах Средиземноморского побережья,
связывали его с итальянским Ренессансом, с
возрождением античной науки и философии в Италии XIV—XV вв.
Одни видели в пуританизме источник деизма и
последующего свободомыслия и просвещения, другие
усматривали в нем воплощение религиозной нетерпимости.
Во всех этих суждениях, весьма пестрых и
противоречивых, элементы субъективной оценки преобладают над
слабыми, крайне неудачными попытками научного
анализа этого важного идеологического феномена,
оказавшего огромное влияние на духовное развитие Англии
нового времени.
Итак, изучение «боевой теории» революционных
классов Англии конца XVI и начала XVII в. наталкивается на
значительные трудности, главная из которых заключается
в видимом противоречии между средневековой формой
пуританской идеологии и скрытым в ней совершенно
новым классовым содержанием — идеологическим
отражением назревавшего в стране общественного конфликта.
Идеалистическая, политически тенденциозная
буржуазная историография «великого мятежа», несмотря на
долголетние и непрекращающиеся по сей день
интенсивные исследования проблем пуританизма, оказалась со-
146

вершенно неспособной выяснить подлинную роль
пуританизма в истории революции.
Совершенно очевидно, что революционная роль новых
экономических, политических и других идей и взглядов,
характерных для английского пуританизма первых
десятилетий XVII в., определяется не их средневековыми
корнями, а значением этих взглядов, представлявших иногда
попытку новой интерпретации старых идей в борьбе
против старого, отжившего свой век общественного порядка,
в борьбе со старой, отжившей и выражающей их
интересы идеологией. Социально-политические теории
английского пуританизма являются по своему содержанию
продуктом новой эпохи — эпохи первоначального
накопления капитала и становления капиталистического
способа производства в Англии, в этом их главное существо
и значение.
В апреле 1549 г. прибыл в Англию Д. Нокс —
«шотландский Кальвин», как его назвал Маркс. Этот
представитель ортодоксального кальвинизма сыграл большую
роль в углублении реформации в Англии при Эдуарде VI.
При Марии Тюдор приверженцы реформации
вынуждены были бежать из Англии.
Весьма интересны данные относительно классового
состава английских эмигрантов, покинувших Англию в
период католической реакции при Марии Тюдор и
образовавших в изгнании «раннюю пуританскую партию».
Деятельность этих изгнанников, обосновавшихся в
различных городах Германии и Швейцарии, представляет
большой интерес в связи с вопросом о происхождении
пуританской оппозиции в палате общин еще при
Елизавете. Они разрабатывают теорию кальвинистской
(пуританской) оппозиции при Елизавете и Якове I — теорию
будущей революции 40-х годов XVII в. «Исход» в
Германию в добровольное или вынужденное изгнание
начинается в первый год царствования Марии Тюдор и
особенно усиливается после восстания Уайатта B5 января
1554 г.). На основании новых архивных данных
исследовательница Гаррет составила список 472 англичан,
покинувших Англию при Марии и подготовлявших
будущую пуританскую оппозицию. Эмигрантов поддерживали
английские купцы и банкиры, связанные торговыми
операциями с городами империи, особенно со Страсбургом,
где поселился Понет. Представители крупной английской
10*
147

буржуазии не только финансировали эмиграцию, но и
отпускали средства для воспитания в пуританском духе за
границей молодежи в атмосфере, не зараженной
«идолопоклонством». Здесь получили образование
студенты-богословы, покинувшие Оксфордский и Кембриджский
университеты, для того чтобы впоследствии стать
священниками реформированной английской церкви.
Анализ биографических данных, относящихся
примерно к 800 эмигрантам, позволяет установить, что среди
них преобладали дворяне, духовенство,
студенты-богословы, было довольно много купцов, ремесленников, были
печатники, юристы, врачи, йомены, ткачи, рабочие и слуги.
Изгнанники входили в состав восьми различных общин
(Страсбургская, Франкфуртская, Базельская, Женевская
и др.). Это была своего рода «малая (пуританская)
Англия в эмиграции», оказавшая большое влияние на
последующий рост пуританской оппозиции и революционных
идей в Англии конца XVI — первых десятилетий XVII в.
Эта вынужденная эмиграция кальвинистов при Марии
Тюдор сыграла большую роль в оформлении политической
теории англо-шотландских «тираноборцев» 50-х годов
XVI в.
Особое внимание следует обратить на политические
памфлеты эмигрантов, в которых содержались элементы
последующей революционной теории. Бежавшие из
Англии кальвинисты доказывали в своих тираноборческих
трактатах необходимость сопротивления и законность
убийства папистской королевы. В 1556 г. издал свой
трактат о политической власти Д. Понет. При Эдуарде VI По-
нет был епископом Винчестерским, т. е. принадлежал к
епископальной английской церкви. Приняв участие в
восстании Уайатта, направленном против
королевы-католички, Понет был вынужден после его подавления бежать на
континент. Он поселился в Страсбурге, где и издал свой
трактат, в котором развивается теория общественного
договора между королем и народом. Правда, термин
«народ» понимается Понетом в весьма узком смысле,
лишенном какого-либо подлинно демократического содержания.
В своем «Кратком трактате о политической власти»
Понет доказывал законность сопротивления королевской
власти. Ссылками на библию и античных авторов Понет
обосновывал возможность тираноубийства как акта борь-
148

бы против недостойного, нарушившего «договор с
народом» монарха.
Трактат Понета о политической власти отражал
социально-экономические и классовые противоречия
середины XVI в., условия политической и религиозной борьбы
при Марии Тюдор. Понет был довольно консервативен по
своим взглядам, о чем свидетельствует и весьма узкое
понимание им термина «народ» и его отрицательное
отношение к восстанию крестьян 1549 г.
Несколько позже, чем трактат Понета, был издан в
Женеве памфлет Д. Нокса под красочным заглавием
«Первый звук трубы, прозвучавшей против чудовищного
правления женщины» A558). Повторяя основные мысли
понетовского трактата, Нокс доказывал также ссылками
на библию и классических авторов, что женщина не
может управлять государством, что дворяне и народ
(общины) Англии и Шотландии должны низложить своих
королев. В 1558 г. вышел в свет трактат Кристофера Гуд-
ма*на, эмигранта из Англии, жившего в Женеве, «В какой
мере подданные обязаны повиновением верховной власти»
A558). Гудман был более радикален по своим взглядам,
чем Понет, и ближе к кальвинизму. Он защищает тезис о
«выборной природе» монархии. Среди этой литературы
англо-шотландских тираноборцев следует также
упомянуть памфлет Антони Джильби — «Увещание,
обращенное к Англии и Шотландии с призывом о мщении».
Джильби— также один из членов эмигрантской группы,
жившей во Франкфурте. Члены франкфуртской группы отнюдь
не считали себя раскольниками, схизматиками,
отклонившимися от национальной английской церкви. Наоборот,
они считали себя представителями
религиозно-национальных интересов Англии и разрабатывали в своем
вынужденном изгнании приемлемую для большинства своих
соотечественников форму церковной организации, близкую
к кальвинизму. Особая комиссия, в состав которой входил
Джильби, составляла для Англии служебник по
женевскому образцу. Джильби издал в Женеве еще один
трактат — о предопределении. Другой эмигрант — Уиттингэм,
член женевской группы, перевел на английский язык
трактат Безы о предопределении. Группа английских
эмигрантов, обосновавшихся в Женеве, занялась также тиндалев-
ским переводом библии, переизданным в 1557 г. Этому
149

предшествовала большая филологическая работа по
сопоставлению английского перевода с еврейским текстом, с
латинским и французским переводом библии.
Продолжатели дела Тиндаля затратили много сил, времени, труда
и денежных средств для издания полного текста библии
на английском языке. Они сделали возможным
последующее широкое распространение библии в Англии и были
в этом отношении не только предшественниками
английских пуритан 20—40-х годов XVII в., но и последующих
свободомыслящих комментаторов священного писания
начала XVIII в., подготовивших дальнейшие успехи
религиозного свободомыслия, критики библейских текстов,
скептицизма и рационализма XVIII в.
Но особенно существенным было то, что английские
эмигранты 50-х годов XVI в. в своих тираноборческих
трактатах создавали и разрабатывали ту политическую
теорию, которая получила в 20—40-х годах XVII в.
соответствующую интерпретацию, отвечающую новым
условиям социально-экономического развития и религиозно-
политической борьбы в Англии при первых Стюартах.
Следует при этом отметить, что элемент собственно
догматический был отодвинут на задний план. Пуританизм
выражал протест революционных классов Англии против
социально-политических последствий английской
реформации. Действительная история пуританизма начинается
лишь с 90-х годов XVI в.
Известно, что начало правления Елизаветы было
отмечено заметным ослаблением религиозной оппозиции
англиканизму, ввиду того что сама англиканская церковь
сделала ряд шагов навстречу кальвинизму.
Однако официальная королевская реформация при
Елизавете, восприняв значительную часть догматики
кальвинизма и прежде всего учение о предопределении, в то
же время мало что изменила в ритуале и вовсе не
затронула церковную организацию, т. е. осталась церковью,
управляемой прелатами — епископами, назначавшимися
короной.
Англиканская церковь оставила нетронутыми именно
те стороны культа, которые затрагивали самые
животрепещущие социально-этические и политические интересы
буржуазных классов, несовместимые с организационной
и обрядовой стороной королевской церкви.
150

Этим обстоятельством и объясняется как появление
самого пуританизма, так и характерная особенность его
доктрины, которая отличалась резким преобладанием не
столько догматических расхождений с англиканизмом,
сколько внешних, обрядовых. Требование сделать все
практические выводы из учения о предопределении как в
церковной, так и в общественной жизни — основное в
пуританизме. Этот буржуазный практицизм служит
ярчайшим свидетельством классовой подоплеки пуританизма.
Как известно, центральным догматом кальвинизма
было так называемое учение о предопределении. Согласно
ему участь всякого христианина предвечно определена
богом: верующий ни собственными усилиями, ни с
помощью церкви не в состоянии изменить приговор неба.
«Божье избрание» обрекает одних на вечное спасение,
других — на вечную гибель. Основания этого «божьего
избрания» неизвестны, как неизвестна судьба каждого
верующего в отдельности.
«Избранник божий» уже не может отпасть от
«благодати» — все, что он предпринимает, он делает во «славу
божию», с другой стороны, отверженному уже никакие
«добрые дела» не помогут умилостивить небо.
Так, поставив верующего лицом к лицу с богом,
кальвинизм освободил его от всех земных связей и прежде
всего от власти католической церкви, вся моральная сила
которой была основана на том, что она дарует верующему
спасение.
Ответ на вопрос «об избрании» был дан прежде всего
на английской почве: он воплотился в учении о так
называемом «светском призвании». Это учение, являющееся по
существу своеобразной религиозной санкцией всех
узурпации и насилий буржуазии эпохи первоначального
накопления капитала, воочию свидетельствует о том,
выражением каких и чьих земных интересов явился английский
пуританизм.
Согласно этому учению «спасение» Совершается не без
ведома и не без участия верующего. Никто не
«спасается» против его желания. «Избранный» ощущает
«милосердие» божие еще здесь, в земной жизни, и поэтому
преуспевание в этой жизни может служить свидетельством
«спасения» в той. Отсюда следовал вывод, что, чем
энергичнее верующий преследует свое «земное призвание»,
удачливее ведет свое предприятие, торговлю, чем более
151

он богатеет, тем очевиднее свидетельство его
«избранности».
Таким образом, если догмат о предопределении только
отражал «неисповедимую» стихию хозяйственной
деятельности, то успех этой деятельности в конечном счете стал
рассматриваться как воля божья, как признак «избрания».
Отсюда те качества пуритан, которые рождали, с
одной стороны, неразборчивость в средствах обогащения,
беспощадную жестокость по отношению к бедным, как
«презренным» и «отверженным», и, с другой стороны,—
упорство и целеустремленность, самоотверженность и
вдохновение, мужество и неустрашимость — качества,
которые в глазах феодальной эпохи были несовместимы с
«подлыми душами» простонародья.
Такова в зародыше идеология буржуазного
индивидуализма. Силы индивидуума развязываются для
достижения индивидуального блага любой ценой. От общества
лишь требуется невмешательство в эту волчью «войну
всех против всех».
Выражением тех же реальных потребностей
буржуазии был и основной социально-этический принцип
пуританизма — «воздержание».
Пуританин приносит потребности своей плоти в жертву
не идеальному божеству, а золотому фетишу. Он живет
бедно, чтобы умереть богатым, он отрешается от
«меньшего блага» — мимолетной роскоши ради достижения
«большего блага» — возможности капиталистического
накопления.
Чтобы удержать у себя деньги как капитал, он
препятствует их растворению в средствах потребления. «Но, с
другой стороны, он может извлечь из обращения в виде
денег лишь то, что он дает обращению в виде товара.
Чем больше он производит, тем больше он может
продать. Трудолюбие, бережливость и скупость — вот,
следовательно, его основные добродетели; много продавать,
мало покупать — в этом вся его политическая экономия».
Одним словом, этика пуританизма противопоставляла
потребляющему богатству феодалов производящее
богатство буржуазии.
В этой связи стоят и основные обрядовые требования
пуритан — изгнание из церкви всего, что напоминало
роскошь и богатство римско-католического «язычества», икон
и скульптур, цветных стекол и дорогостоящих алтарей,
152

покрывал и священнических облачений, музыки и
песнопений, т. е. абсолютно всего, что противоречило
буржуазному идеалу «дешевой церкви».
Еще более практическое значение имели
организационные расхождения пуритан с англиканской церковью.
Как уже указывалось, англиканская епископальная
церковь при Елизавете стала инструментом королевской
политики. Отсюда стремление пуритан выбить из рук
короны это орудие, подчинить его интересам буржуазно-
дворянской оппозиции.
К этому в основном и сводятся организационные
принципы пуританской церкви, изложенные профессором
Кембриджского университета Картрайтом в сочинении
«Наставление в вере» (Book of discipline) и известные под
названием пресвитерианства.
Вместо клириков, находящихся под контролем
епископов, назначаемых королем, Картрайт требовал проведения
в Жизнь принципа выборности проповедников общинами
верующих, управляющихся пресвитерами — старшинами
из среды «лучших людей», т. е. наиболее богатыми
членами общины. Точно также власть епископов должна была
перейти к консисториям — советам, состоящим из
пресвитеров и проповедников ряда общин.
Таким образом, вместо церкви, контролируемой
короной, пресвитериане требовали церковь, контролируемую
буржуазией и новым дворянством.
Основой пресвитерианства было учение Августина о
церкви, воспринятое и переработанное Кальвином, как
«государстве божьем церкви Христа», как институте,
совершенно независимом от светского государства и его
правителей. Такая церковь наставляла как подданных,
так и государей. Перед богом все равны «во грехе» и,
следовательно, в одинаковой мере нуждаются в его
милосердии. Это равенство и легло в основу церковной
организации; верующие сами избирали тех, кто будет
наставлять их в делах веры. На таких же началах выборности
строились областные и центральные синоды.
Принцип выборности был для пресвитериан средством
подчинить церковь интересам антикоролевской оппозиции,
а вовсе не средством истинной демократизации церкви.
Пресвитериане добивались не народной церкви, а власти
буржуазно-дворянской церковной олигархии. Пресвитеры
и проповедники становились не только последней инстан-
153

цией в толковании писания, но и судьями над моралью и
образом жизни верующих; вместе с тем они притязали на
контроль над общественной жизнью и стремились
подчинить себе государство.
Таким образом, все должно было свестись к замене
«высокой» королевской епископальной церкви церковью,
угодной буржуазно-дворянской олигархии.
Этой угрозе установления новой церковной
автократии взамен старой уже в 90-х годах XVI в. в лоне самого
пуританизма были противопоставлены организационные
принципы проповедника Броуна, сделавшего гораздо
более радикальные выводы из учения Кальвина. Эти
принципы стали известны впоследствии под названием
индепендентства.
Роберт Броун, капеллан герцога Норфокского,
изложил свои принципы реформации в сочинении «Об образе
жизни истинных христиан» A582). Броун решительно
осуждал всякую церковь, берущую свое начало от
государства.
При одинаковом «избрании» немыслимо одному
предписывать веру другому, не может быть и речи о
преимуществах духовенства и еще меньше — об авторитете
светской власти; нет различия между духовными и мирянами.
Броун полностью отвергал значение внешних форм
религиозной жизни, общепринятых средств благочестия.
Всякая предписанная, заранее установленная молитва
считалась богохульством, отрицанием «духа святого», печать
которого лежит на устах у каждого верующего.
Следовательно, броунизм был своеобразным отражением
структуры буржуазного общества; отсюда признание
индивидуума началом и концом всякой общественной, а
следовательно, и церковной организации.
Отождествляя, таким образом, общину верующих с
«церковью избранных», Броун отвергал всякую власть над
ней иначе как по свободному и прямому волеизъявлению
общины. Броун отвергал также безусловность чьего либо
авторитета внутри общин, оспаривая власть пресвитеров.
Общиной должна управлять воля самих верующих,
выраженная решением большинства.
В учении последователя Броуна — Робинзона
броунизм превратился в конгрегационализм. Каждая община
признает над собой только власть Христа, от всех же дру-
154

гих, как церковных, так и светских, властей она свободна
и независима.
Конгрегационализм являлся, с одной стороны,
выражением протеста против угрозы тирании
пресвитерианства, с другой — он пытался придать индепендентству
определенную организационную форму, так как
последовательные выводы из его учения грозили уничтожением
всякой церковной организации.
В итоге совершенно очевидно, что взгляд на
пуританизм как на течение чисто реформационное, оставляет
нераскрытым его подлинное содержание. Пуританизм не
мог, как мы видели, противопоставить англиканству
ничего принципиально отличного, кроме чисто внешних
атрибутов веры, кроме другой организации церкви.
Именно поэтому пуританизм долго развивался как течение
внутри самой англиканской церкви, не порывая с ней, и
поэтому стремился только к ее «очищению» от остатков
католических суеверий. Отсюда самое его название «пу-
рус» (лат.) — чистый.
Ни для Елизаветы, ни для ее преемников — Стюартов
не оставалось загадкой революционное содержание
пуританизма. В 90-х годах Елизавета писала своему будущему
преемнику на английском престоле, в то время королю
шотландскому Якову Стюарту: «Позвольте мне
предостеречь Вас: как в вашем, так и в моем королевстве возникла
секта, угрожающая опасными последствиями. Они желали
бы, чтобы совсем не было королей, а только пресвитеры,
они стремятся занять наше место, отрицают наши
привилегии, прикрываясь словом божьим. За этой сектой надо
хорошо доглядывать» (речь шла о пуританизме).
Не менее отчетливо политическое содержание
пуританизма вскрыл Яков I на конференции в Гемптон-Корте в
1604 г.:
«Если Вы хотите,— заявил он присутствовавшим
пуританам,— собрания пресвитеров на шотландский манер, то
оно так же согласуется с монархией, как черт с богом»,—
и заключил: «Нет епископа — нет и короля».
Карл I считал пуритан «корнем всех мятежей,
непослушания и всей смуты в стране».
Таким образом, в 20—30-х годах XVII в. понятие
«пуританин» становится в глазах правительства синонимом
смутьяна, бунтовщика, противника и ниспровергателя
существующей власти.
155

Пуританизм при первых Стюартах становится прежде
всего общественно-политическим течением, и, в чем бы он
ни проявлялся, он неизбежно приводил к столкновению с
абсолютизмом и принимал форму антиправительственных
действий.
В то же время, однако, не следует ни на минуту
упускать из виду, что пуританизм в английских условиях
XVII в. смог стать боевой теорией революции только
благодаря своей религиозной оболочке.
2. Истоки народной реформации
В 20—30-х годах XVII в. пуританизм из доктрины
сравнительно небольшого круга ученых-богословов
превратился в идеологию масс. Из пассивной веры
преуспевающих купцов и джентльменов возникло широкое народное
движение, доктрина «законного» сопротивления
королевской власти превратилась в пропрведь революционного
сокрушения.
Совершенно очевидно, что объяснение этой
метаморфозы пуританизма следует искать не в нем самом, не в
его «внутренней истории», а единственно в атмосфере
нарастающего в стране революционного кризиса, которая
пробудила к политической активности глубочайшие слои
народа.
Растущее в массах социальное недовольство не могло
не вызвать в их среде органической потребности в
словесном выражении как своего отрицания «мира сущего»,
так и своего понимания «мира должного».
«Набожность» широких слоев, поражающая всех, кто
соприкасался с английской действительностью этих лет,
религиозное доктринерство, захватившее, казалось, самые
неискушенные в вопросах веры народные низы, были не
чем иным, как своеобразным, обусловленным эпохой
проявлением того глубокого брожения умов, которое во все
времена предшествовало великим социальным
переворотам.
С другой стороны, воцарившаяся в стране феодально-
абсолютистская реакция вызвала, как мы видели,
глубокие сдвиги внутри буржуазно-дворянской оппозиции,
находившие свое выражение в распространении
конгрегационализма и диссентерства.
156

Если эта оппозиция не только не иссякла в результате
массового бегства пуритан из страны, не только не была
искоренена обрушившимися на нее преследованиями, а,
наоборот, пустила глубокие корни и дала мощные побеги,
то тайна этого «чуда» заключалась исключительно и
единственно в том, что пуританизм нашел себе прибежище в
народе, соединился с ним, стал его идеологией и в
качестве таковой в корне видоизменился.
В самом деле, вся та социально-разрушительная и
обновляющая сила, которая была заложена в потенции в
кальвинизме, превратилась в энергию массового
движения лишь тогда, когда он нашел благодатную социальную
почву в пробудившемся народе.
Самые жизнедеятельные и активные элементы среди
пуритан не желают, вернее, не могут больше мириться с
доктриной пассивного сопротивления и требуют
насильственной реформации.
Они становятся народными проповедниками.
Англия покрылась густой сетью полулегальных и
нелегальных пуританских конгрегаций, игравших роль
своеобразных народных революционных клубов. В городах и
селениях — повсюду происходили массовые сходки. Об их
участниках можно судить по рассказам проповедника тех
лет Генри Смита.
Среди своих постоянных слушателей он указывает
бакалейщика, слесаря, кузнецов, портных, седельщиков,
стекольщиков и других ремесленников. Бедные, простые
люди, никогда раньше не отличавшиеся внутренней
религиозностью, проявляют жадный интерес к таким,
казалось бы, абстрактным вещам, как «предопределение»,
«оправдание», «обращение» и т. д. Прослушав очередную
проповедь, они долго не расходятся по домам, повторяют
ее, ведут беседы, нередко споры по поводу услышанного.
От другого проповедника — Юлиуса Герринга мы узнаем,
что на его проповеди стекались люди из 20 окрестных
деревень и местечек. Они приходили рано утром и не
расходились до вечера. На проповеди Сэмюэля Клерка
аудитория собиралась в радиусе 7 миль — стар и млад,
мужчины и женщины, летом и зимой,— они целыми днями
повторяли проповеди, пели псалмы.
Совершенно очевидно, что эта вдруг нахлынувшая
разом и захватившая массы волна благочестия содержала
нечто весьма близко касавшееся их жизни, задевавшее са-
157

мые ее основы, если она была столь глубокой, столь
всеобщей, столь напряженной.
Современные исследователи пуританизма больше не
сомневаются в искренности и глубине охватившего массы
религиозного энтузиазма, но только лишь марксистская
концепция революции позволяет раскрыть его подлинное
содержание и за внешней религиозностью увидеть
социальное возмущение.
Это был энтузиазм людей, обретших пророков
грядущего общественного переворота, к которому они давно
стремились и который теперь провозвестили от имени
господа бога.
Желая увлечь за собой толпы слушателей,
пуританские проповедники меняют характер самой проповеди.
Ее содержание должно было отвечать на
животрепещущие запросы народных низов, ее форма не должна
была отталкивать простых людей внешней ученостью,
ложной красивостью, книжной мудростью.
Проповедь кальвинистской доктрины велась в такой
форме, что она была чем-то родным и близким народным
массам, казалась им проповедью по вдохновению,
живым словом откровения, которое мог испытать каждый
из них.
Главным в этих проповедях была народная
интерпретация учения о предопределении, ибо именно в этом
учении содержалась огромная отрицающая феодальную
действительность сила. В самом деле, вопиющему сословному
неравенству людей феодального мира пуританизм
противопоставлял абсолютное равенство людей перед богом.
В условиях стюартовской Англии в этой доктрине
заключалось бесспорное революционное начало, ибо
согласно ее учению все человеческие порядки, возвеличивающие
одних и унижающие других, все привилегии, почести,
титулы — одним словом, все, на чем был основан
существующий строй, теряет какую бы то ни было
религиозную санкцию, моральное оправдание: все оказывается
установлением «греховного человека» и поэтому
превращается в «козни сатаны», «в мишуру», «тлен» и «прах».
Однако догмат о «предвечном и конечном
предопределении» в его ортодоксальной форме еще не содержал
ответа на самый мучительный для пуританина вопрос: как
может он обрести уверенность в «своем спасении»? как
он должен жить, чтобы укрепить в себе эту уверенность?
158

А именно на этом вопросе и сосредоточил свое
внимание пуританизм 20—30-х годов. Тем самым центр тяжести
его вероучения был полностью перенесен на земную
жизнь верующего. Интеллектуальная проблема веры
превратилась в проблему этики и морали, теология — в
общественную философию, пуританизм — в революционное,
гуманитарное движение.
Подлинный историзм, присущий
марксистско-ленинскому учению, требует от исследователя глубокого
проникновения в этот фантастический и вместе с тем весьма
реальный для современников революции мир образов и
аллегорий пуританизма.
В самом деле, ничто не могло сделать стюартовский
режим более омерзительным, более порочным в глазах
человека из народа, ничто не могло его с большей
безусловностью осудить на «конечную гибель», чем название
«погрязший в грехах Вавилон». Ничто не могло более
наглядно раскрыть роль прелатов английской церкви, чем
название «слуг дьявола». И столь же очевидно, что ничто
не могло с такой силой воздействовать на воображение
масс, как представить стремления буржуазии к новым
формам экономической и общественно-политической
жизни в качестве «Нового Иерусалима».
Путь к нему идет через годы «странствий»,
«паломничества», духовного и физического, через годы испытаний,
сомнений, временами отчаяния, мученичества и борьбы с
противостоящими силами старого мира — «наваждением
дьявола».
Так, в тяжелой душевной «войне христианина с
дьяволом» «рождается» новый человек.
Из этой войны христианина только и может появиться
«новый Иерусалим».
Множество проповедей рисует это «странствование» то
в виде путешествия через пустыню, то в образе путника,
пробирающегося через лесную глушь, то, наконец,4 в виде
моряка, борющегося с морской стихией.
Возьмем для примера одну из проповедей Джона Дау-
нейма, изданную под характерным заглавием «Война
христианина». Его цель, как указывает автор,— утешить
терзающихся сомнениями, «уверив их в избрании», и тем
самым «ввести их в царство блаженства».
Душа человека — это путник в чужой стране, это
паломник, это осажденный врагом город, это солдат, вы-
159

ступивший в поход. Для своего спасения она должна вести
неустанную борьбу с искушениями плоти и окружающего
мира.
Ей нельзя устать в борьбе, ибо это означает гибель ее
свободы, возврат к духовному рабству.
Человек не может сразиться с греховным миром, пока
он не поднимет внутреннюю войну (Civil war) в своей
собственной душе.
«Легион желаний» постоянно готов открыть «ворота
нашей души» дьяволу. Даже наши органы чувств —
зрение, слух, осязание, вкус — подвергают нас постоянной
осаде целых толп искушений. Мы живем в постоянной
опасности погибнуть, поддавшись им. Наше спасение — в
постоянной бдительности. Борьба за спасение души
должна начаться внутри ее самой.
Дело даже не в том, чтобы избежать греха, а в том,
чтобы, совершив его, ненавидеть грех, сразиться с ним,
указав на «козни дьявола» внутри человека и на его
«воплощение» во внешнем мире. Он призывал не отвращать
свой лик от него: «Сатана теряет силу только тогда, когда
ему смело смотрят в глаза».
«Идите вперед,— призывал проповедник,— и
выкажите мужественное сердце и серьезное желание победить».
Для того, кто хоть сколько-нибудь знаком с
английской действительностью 20—30-х годов XVII в., не может
быть ни малейшего сомнения в революционном звучании
подобного рода проповедей. Под флагом пуританского
аскетизма выковывался характер борца и главное его
качество — уменье сообразовать свои поступки с
внутренними принципами, уменье подчинить свои стремления
этической цели.
Наш предводитель — Христос, заключал проповедник,
он признает в нас своих солдат и вознаградит нас за
победу. Боязнь ран, пленения, смерти — признак духовной
слабости. Сила духа побеждает слабость тела. Не желая
выступить в поход, солдат теряет честь; он покрывает
себя позором, когда, вступив в сражение, оставляет его
затем или трусливо сдается врагу.
Что может быть более характерным для
революционной пуританской проповеди, чем сравнение верующего с
воином, а веры — с войной, враг же был у всех на устах.
Быть «святым» для пуританина означало не бегство от
жизни, не уход от мира, а упорную войну с греховным
160

строем, утверждение своей «святости» в самой гуще
жизни, борьбы. Человек должен быть неустанно
активным во всех проявлениях социальной действительности,
ибо все, что происходит вокруг, относится к нему,
требует его реакции, «знака его судьбы». Отсюда его
постоянное душевное напряжение, его энтузиазм, его
готовность к испытаниям и его ожидание «знамений»,
его непреклонность и неустрашимость, после того как он
их «получил».
Так, день за днем, в сотнях приходов Англии
незаметно совершалось великое дело идеологической подготовки
революции, создавалась ее армия.
В конечном счете пуританизм культивировал
религиозный индивидуализм, что в условиях стюартовской
Англии было равносильно духовному возрождению всего
народа. Впервые верующий почувствовал себя
ответственным за свою судьбу, впервые ему дано было выбрать
между «добром» и «злом»; впервые он стал сознательно
стремиться построить свою жизнь в соответствии с тем, как
каждый понимал ее задачи. Тем самым пуританизм стал
материальной силой общественной борьбы.
С годами, по мере углубления надвигавшегося
революционного кризиса, это становилось все очевиднее.
Об этом свидетельствовало распространение
пуританской литературы в стране. Английский перевод библии,
заново выполненный при Якове, сделал ее доступной
народу. В английском переводе в большом числе начали
распространяться произведения англо-шотландских и
континентальных реформаторов. В особенности велик был
поток пуританских проповедей и памфлетов.
Чтение библии в послеобеденные часы пуританской
субботы в кругу семьи, назидательные, «укрепляющие
душу» беседы проповедников столь же характеризуют
общественную атмосферу Англии 20—30-х годов, как и факты
открытого протеста и возмущения королевским
произволом.
Из памфлетов Лильберна мы узнаем, каков был
круг чтения этого лондонского ученика. Он не без
гордости указывает длинный список, в котором мы
находим библию, «книгу мучеников» Фокса, сочинения Безы,
Картрайта, Перкинса и другие пуританские сочинения.
«Все они,— замечает он,— были куплены на
собственные деньги».
11 В. М. Лавровский, М. А. Барг 161

Пробуждение низов было характерно отнюдь не
только для столицы, но и для провинции. Известно,
например, что семья лудильщика Беньяна была самой бедной
в местечке Элстов в Бердфордшире. И вот этому
бедняку жена принесла в приданое 2 книги под следующими
названиями: «Пешеходная тропинка на небо для честных
людей» и «Практическое руководство благочестия».
Сравнительно недавно был обнаружен дневник йомена
Адама Еуге. У него была своя библиотека.
Соседи-йомены пользовались его книгами. Редко он возвращался из
поездок в окрестные местечки без новых книг. Иногда ему
доставлялись оттуда целые связки их.
Приведем некоторые записи из дневника Адама Еуге.
«Сегодня я оставался дома и провел большую часть
дня в чтении»,— такова наиболее частая запись. Еуге
читает и выписывает отдельные наиболее поразившие его
места из книг «Состояние Европы», из отчета «О базель-
ском соборе», «Всемирной истории» Рэли, «Похвального
слова глупости» Эразма. Но еще больше времени он
проводит за чтением благочестивых книг. Он читает
пуританские трактаты, проповеди знаменитых проповедников и
пытается осмыслить прочитанное, сделать для себя
выводы.
По сообщению проповедника Бакстера, в домах самых
простых и бедных людей можно было найти библию,
различные комментарии к ней, катехизис и руководства
практического благочестия, отвечавшие на вопрос: «Как жить
и как поступать?» — в соответствии с велением
пуританского вероучения.
Для нас вопрос заключается в том, чтобы понять,
каким образом в горниле этого пуританского благочестия
рождались «железобокие» — будущие солдаты Оливера
Кромвеля.
Обратимся в Беньяну, который еще совсем юнцом
(родился в 1628 г.) завербовался в армию парламента, и
послушаем его исповедь о том, что творилось с ним после
чтения пуританских книг и посещения пуританских
проповедей. Ему стали являться «видения», он «слышит
голоса», и один из них упорно его допрашивает: «Хочешь
ли отринуть грех или остаться с ним и идти в геенну
огненную», в другой раз за ним раздается: «Симон, Симон!
Сатана жаждет тебя иметь». В нем происходит
мучительная внутренняя борьба.
162

Из этой несомненно искренней исповеди будущего
квакера следует лишь одно — определение своего места в
назревающей борьбе сознавалось как выбор между
«сатаной» и «Христом». Если реальная действительность
преломлялась в сознании верующего как «хула на господа
бога», то положительный идеал мог выступать лишь
в виде «царства Христа».
Состояние, которое предшествовало «обращению» и
которое столь образно описано Беньяном, было
свойственно и множеству других пуритан. Разве Оливер Кромвель
не говорил впоследствии о годах своего «духовного
странствия»: «Я жил во тьме, я ненавидел свет, я был
величайшим грешником». И в этом нет ничего удивительного:
вокруг рушились вековые представления, брался под
сомнение существующий общественный порядок, все устои
жизни, повсюду чувствовалось страстное желание
обновления,— все это не могло не вылиться в мучительные
кризисы, из которых души и умы выходили обновленными.
Вот как проповедник Томас Гудвин изображает
момент своего «возрождения»: «Слово надежды, оброненное
свыше в мое сердце, хотя оно было сообщено мне
кротким шепотом, отдалось громким эхом в моей душе,
оно заполнило ее и овладело всеми ее способностями.
Господь бог сказал мне: «Вернись домой — я прощу твои
грехи»».
Многие пуритане вели дневники, куда они заносили
все перипетии внутренней борьбы, предшествовавшей
обращению,— все сомнения, «искушения дьявола» и
«удивительное божественное избавление».
От них они вели своего рода «счет» своей совести,
своих поступков, своих приключений на путях «духовного
и физического странствия», который должен в
совокупности свидетельствовать об их окончательном избрании.
Но когда «избрание» «свершается», рождается борец,
исполненный мужества, непреклонный и неустрашимый.
В самом деле, когда Лильберн был подвергнут
жестокому наказанию по приговору Звездной палаты за
распространение пуританских памфлетов, ему только
исполнилось 23 года, но каким бесстрашием веяло от него,
привязанного к телеге и идущего под ударами кнутов от
Флитской тюрьмы до Вестминстерского дворца. Здесь он
был выставлен в колодках у позорного столба. Он
неспособен был двигаться, но мог говорить, он бросал в толпу
И*
163

гневные слова, клеймил прелатов, обличал своих
мучителей. Никакими угрозами нельзя было заставить его
замолчать — ему забили рот кляпом.
Но откуда у него, рядового лондонского ученика,
взялась такая непреоборимая сила духа, из какого источника
черпал он свое мужество? На этот вопрос отвечает сам
Лильберн:
«Я оставался в боге бодрым, ибо я опирался не на
собственные силы, а сражался под знаменем великого и
могущественного генерала — Иисуса Христа. Его силой я
одержу победу и вынесу свои страдания».
Поистине, пуританизм служил массам духовным
щитом, который был неуязвимее панцырей его врагов.
Уверовав в свое «избрание», пуританин становится под
защиту сил неземных, он действует во славу господа. Что
же могут значить для него земные муки, гнев и сила
земных владык, являющихся «отродьем сатаны», час
гибели которых приближается.
Все действия пуританина исходят не от него, это не
его воля, а «откровения» свыше, «промысел божий»; он
может не сомневаться в конечном успехе своего дела,
если даже ему самому суждено погибнуть.
Но было бы глубоким заблуждением считать
пуританизм, овладевший народными низами и ставший
идеологическим оружием социального возмущения, тем же
«ортодоксальным кальвинизмом», каким он был в период
своего зарождения.
В действительности он был далек от него, как земля от
неба. В лучшем случае можно лишь сказать, что в своей
основе он был несомненным продуктом кальвинизма, но
продуктом, столь отдаленным и со столь значительными
посторонними примесями (главными среди которых были
многочисленные проникавшие в Англию с континента
мистические, сектантские учения), что он уже имел мало
общего с доктриной, его пробудившей.
Будучи идеологией буржуазии, кальвинизм отражал
всю противоречивость исторической роли этого класса
в период буржуазной революции.
В самом деле, ставя всех людей в равное положение
в основном вопросе «об избрании», кальвинизм
безусловно отвергал сословность и исключительность феодального
правопорядка. Но в то же время, усматривая в «светском
призвании» очевидное проявление «благодати», он недву-
164

смысленно указывал, кто в действительности является
«избранным». Естественно, что ими оказывались лишь
золотые мешки Сити.
Кальвинисты подчеркивали важность
«индивидуального просветления» в акте «обращений» и вместе с тем
отрицали за каждым «просветленным» свободу
выражения открывшейся ему истины. С одной стороны,
кальвинизм объявлял писание единственно достоверным
источником истины и признавал за каждым способность
собственными силами познать ее, с другой — подчинял
верующего власти пресвитерий и консисторий.
Существо народной струи пуританизма в том и
заключалось, что, обнаружив эту внутреннюю противоречивость
кальвинизма, она разрешила ее в духе интересов
народных масс.
Таким образом, то, чему учили народные
проповедники пуританизма 20—30-х годов XVII в., было на деле
весьма далеким от кальвинистской ортодоксии.
Чтобы в этом убедиться, достаточно привести
некоторые, наиболее характерные примеры.
Согласно учению Кальвина «избранные» составляют
лишь незначительную часть людей, большинство же из
них, под которыми, несомненно, разумелись народные
низы, «отвержены» и «прокляты», при этом «воля
верующего» совершенно исключалась из акта «спасения».
«Наша сила, наше знание, наши заслуги ничего не
значат в деле спасения».
Но, оказавшись вынужденными апеллировать именно
к этим низам, пуританские проповедники на время
забыли наставления вероучителя. Вместо того чтобы сеять
сомнения относительно «избрания» своих слушателей, они
взяли на себя более благодарную задачу: сеять и
укреплять в них уверенность в своем «спасении».
В конечном счете, учили они, дорога к спасению
открыта для всех, кто желает по ней идти. Но таким
образом центр тяжести вопроса «об избрании» был перенесен
на землю и поставлен в зависимость от мыслей и
поступков тех, кого он интересовал, другими словами, судьба
верующего была вручена ему самому. Но тем самым
делался значительный шаг навстречу арминианству с его
учением о свободе воли верующего.
Этой модификации усвоенного массами догмата о
предопределении весьма способствовало распространение
165

протестантского учения «об оправдании верой», так как
именно оно перенесло всю ответственность за свою судьбу
на самого верующего.
Было и другое, не менее важное отклонение от
кальвинизма.
Согласно кальвинистской ортодоксии человек не только
не способен постичь основания «предопределения», но он
также остается в полном неведении относительно своей
судьбы. Он вечно терзаем «страхом и сомнениями», ему
нужны постоянные «знамения» и «откровения»,
укрепляющие его дух.
Однако народное течение пуританизма давало на
вопрос «об избрании» куда более определенный ответ.
Джон Престон в проповеди «Новое соглашение»,
изданной в 1629 г. и многократно переиздававшейся в
последующие годы, поучал: чтобы спастись, достаточно,
чтобы мы уверовали в свое спасение.
Спасение перестает быть загадкой для желающего
спастись. И в этом заключается отход от ортодоксии
кальвинизма.
Характерным свидетельством того, до чего упрощалась
народными проповедниками вся проблема «избрания»,
может служить следующий отрывок из проповеди Томаса
Дрейка:
«Может ли человек держать в своих руках огонь и не
чувствовать его... может ли женщина бракосочетаться
с мужем и не знать об этом... может ли человек обладать
сокровищем и пребывать в неведении о нем, наконец,
может ли он сомневаться в платье, в которое он одет».
Таким образом, в верующего вселялась уверенность,
что каждый желающий спастись в силах спастись и, более
того, он узнаёт об этом.
Наконец, ортодоксальные пуритане, считая себя
«немногими избранными», не могли даже представить
«спасение» вне церковной организации, возглавлявшейся
«избранными и призванными». Они выступали против
англиканской церкви не с целью ослабления церкви как
таковой, а, наоборот, желая ее усилить при помощи
дальнейшей реформации.
Одним словом, их конечным идеалом была церковь,
объединяющая в своих пределах нацию, полновластная и
всеобъемлющая церковь, в которой господствуют
«избранные».
166

Однако народное течение пуританизма от этого
первоначального идеала не оставило камня на камне.
Пуританские вероучители 20—30-х годов, с одной
стороны, настаивали на том, что библия — единственный
«незамутненный» человеческой «мудростью» источник
истины, единственно «достоверное слово божье», с
другой стороны, они снова и снова убеждали массу только что
покинувших свои ткацкие станки и плуги слушателей, что
простые люди обладают всеми способностями, чтобы
самостоятельно понять истину, открытую в писании, и что
главный инструмент в этом познании не разум, а сердце.
В 1639 г. проповедник Сэмюэль Хоу пишет памфлет
под следующим красноречивым заглавием: «О
достаточности духовного просветления, или трактат, стремящийся
доказать, что человеческая наука бесполезна для
духовного восприятия слова «божия». Более того, Хоу
провозглашает ученость помехой духа. В своем сердце верующий
знает больше о Иисусе Христе, чем все доктора
университетов. Ученые извратили священное писание, так как
всегда лишь стремились доказать то, что им было угодно, а
вовсе не заботились об открытии истины.
Совершенно очевидно, что распространение этих
взглядов грозило основам всякой церковной организации, тем
более церкви единой, всеобъемлющей и обладающей
принудительной силой.
Ибо если каждый верующий может собственными
силами постичь истину, то всякий ремесленник и пахарь
становится толкователем писания, для него нет больше
безапелляционных судей в делах веры; его должны убедить,
но его нельзя принудить. В «конечном счете все, что
касается совести, становится лишь человеческим мнением
и теряет божественную санкцию.
В этом, собственно, и заключалась подлинная
сущность религиозного индепендентства, отвергавшего не
только высший и принудительный авторитет пресвитеров,
но и исключительность и нетерпимость
конгрегационализма.
Легко представить, сколь «разрушительными» и
кощунственными показались подобного рода воззрения «отцам»
пуританизма. А между тем это были плоды их посева!
Если распространившийся в массах взгляд на веру,
как на «внутреннее откровение», «духовное познание»
бога в сердце верующего, в конечном счете как на столь
167

непосредственное общение верующего с богом, что «воля
божья» раскрывается каждому в отдельности, независимо
и в форме, не оставляющей сомнений,— если этот взгляд
был главной идеологической предпосылкой
распространения сектантства, то питательной почвой для него
служил рост социального недовольства в народных низах.
Распространение сектантства отражало сознание
широкими массами отличия своих жизненных интересов от
интересов пуританской буржуазии, сознание того, что
пуританизм с его учением о предопределении заботится не о
них, обделенных и «презираемых» в мире, ибо у них было
поистине мало признаков «доброго расположения к ним
господа».
Поиски «своей», а следовательно, «истинной веры»
толкали представителей этих низов из конгрегации в
конгрегацию, из секты в секту. Отсюда тот столь пугавший
пресвитериан религиозный разброд в стране, который
полностью обнаружился только с началом гражданской
войны.
Пока же господствовал абсолютизм, этот разброд
проявлялся в виде бесконечного дробления конгрегации,
распада одних и возникновения других, в распространении
всякого рода мистических и сектантских учений,
проникавших в Англию преимущественно из Германии, Голландии
и Франции.
Таким образом, именно в этот период формировались
в народных массах те формы идеологии, которые в
последующую эпоху проявились в расцвете сектантства,
который был в свою очередь лишь симптомом
социально-политической радикализации этих масс.
Расцвет сектантства и образование демократического
крыла революции — две стороны одной и той же медали.
Сектантство 30—40-х годов было живым процессом
выработки народной идеологии революции, предвестником
приближавшегося общественного переворота. Эта
идеология рождалась в весьма туманных формах, контуры ее
были еще неясно очерчены.
Об интенсивности этого процесса можно судить хотя
бы по числу тех сект, которые пустили корни на
английской почве уже к моменту открытия Долгого парламента:
баптисты, милленарии, социнианцы, рантеры, фамилисты,
сикеры и множество других.
Определение принадлежности к той или иной секте
168

было весьма затруднено, так как их учения во многом
тесно соприкасались и переплетались. Современники
делали это скорее по случайным признакам, по внешнему
сходству взглядов, чем по реальным связям данного лица
с той или иной сектой.
Поэтому и задача исследователя истории раннего
сектантства заключается не в том, чтобы пытаться
проследить историю каждой секты в отдельности, начиная с того
момента, когда учение той или иной из них было занесено
в Англию, а в том, чтобы, установив важнейшие черты их
учений, попытаться ответить на вопрос: почему именно в
сектантстве черпало свое идеологическое оружие левое,
наиболее радикальное крыло революции.
Большинство из перечисленных выше сект
основывалось на мистических учениях и поэтому было крайне
враждебно рациональной теологии Кальвина.
Их распространение являлось ярчайшим
свидетельством роста религиозного и политического радикализма
масс, важнейшим фактором в утверждении принципа
веротерпимости и свободомыслия.
Место кальвиновского догмата о предопределении
в их проповеди заняло учение о всеобщем искуплении и
«оправдании».
Мистическое представление о присутствии Христа в
душе каждого человека, о боге как универсальной
сущности добра, об универсальном «божественном элементе»
в человеческой природе невозможно было совместить с
«осуждением» большей части человечества, поэтому в
сектантских учениях гнев господний сменялся
беспредельной любовью, «дети греха» стали «детьми света»,
«духовная исключительность» уступила место «духовному
братству», место «спасенных» и отверженных заняли люди,
«любящие бога» и «ненавидящие его».
Более того, сектантские учения в деле «спасения»
отдавали явное предпочтение бедняку перед богатым. Только
душа бедного, проповедовали, например, фамилисты 1,
обращена к богу, открыта «благодати», сердца же богатых
отвращены от бога, они любят не его, а свое богатство,
славу, почет. Гордыня мешает им видеть бога, они глухи
к его голосу.
1 Секта, рассматривавшая верующих в качестве единой семьи
(family), пребывающей в любви к господу и друг к другу, как его
творениям.
169

Добро и зло, бог и сатана, спасение и осуждение — все
эти основные понятия веры трактовались в социальном
плане и получали ярко выраженную этическую окраску,
что воочию свидетельствовало о попытке народных низов
сформулировать свое собственное миропонимание и
общественные идеалы в противовес буржуазно-дворянской
реформации пуританизма.
Таким образом, именно в недрах сектантства
произошло самое последовательное и решительное уравнение
людей перед богом, а следовательно, и на земле все
получили одинаковую надежду на спасение и равные
основания надеяться; «милосердие божье» стало
всеобъемлющим и доступным всем; никто против своей воли не мог
быть лишен «благодати».
Сектантство сделало значительный шаг вперед в
учении «об источнике веры» и путях познания «истины».
Если пуританизм выдвигал на первый план «слово
божье, открытое в писании», то сектантство в соответствии
с учением мистиков настаивало на духовном восприятии
«истины» и, следовательно, ставило «внутреннее» слово
выше «внешнего», «бог» воспринимался только «душой».
Одним словом, истина для сектантов была не
вычитанной мудростью, а внутренним светом, носителем ее мог
стать каждый и прежде всего тот, за кем ее никогда
раньше не признавали, кого считали «слепым»,
«беспомощным», «легкой добычей дьявола» (т. е. бедняк).
Наконец, сектантство совершенно изменило самое
понятие церкви и принципы церковной организации.
Вместо церкви «видимой» мистики выдвигали церковь
«невидимую»: «Бог обитает не в храмах, воздвигнутых
руками человеческими, а в сердцах людей». Это — чисто
духовная церковь, свободная от каких-либо внешних форм
и обрядов, церковь как добровольное сообщество
одинаково верующих людей, не знающая готовых молитв. В ней
царит слово «живого откровения», читается не мертвая,
«книжная», а «живая библия».
В ней нет места для теократической власти «лживых
пастырей», столь повинных в «духовной нищете» народа,
здесь «пророчествуют духовные братья» — те, кого
«осенило провидение».
Проповедники не должны полагать, что они
единственные обладатели истины; портные, рыбаки, мясники, повара
и даже забитые женщины тоже призваны к тому, чтобы
170

быть выслушанными; не исключено, что истина может
раскрыться именно устами самых невинных и
неискушенных». «Кто знает, кого изберет господь для открытия
истины».
Результатом этого могла быть лишь крайняя
демократизация религии — церковь, отбросившая все внешние
атрибуты веры, внешние формы благочестия, церковь, не
знающая власти, организации, иерархии, священников,
литургии, обрядов.
Церковь превращалась в не связанный никаким
человеческим авторитетом живой процесс познания истины,
вера переставала быть знанием, учением, формой культа.
Это была внутренняя, духовная сущность человека.
Таков был результат радикализации пуританских идей
в связи с их распространением в массах.
Естественно, что основанные на таких принципах секты
должны были стать горячими поборниками
веротерпимости и рассадниками свободомыслия.
В этом отношении весьма характерна проповедь
социнианцев 1. Они учили, что каждый должен искать истину
самостоятельно и никто не может порицать результат
поисков, если они расходятся с мнением других.
Человеческая власть не может диктовать в делах веры, здесь нет
места авторитетам, непогрешимости, принуждению, ибо
божественная сущность заложена в природе человека.
Дух не должен знать господина, он свободен. Кто желает
доискиваться истины, тот должен разрешить различие
мнений. Как вывод провозглашалась широчайшая
веротерпимость в рамках христианства, которое должно
свестись к некоторым фундаментальным положениям.
Весьма близкой к социнианцам была проповедь
анабаптистов 2.
Если англиканская церковь, учили их «апостолы», не
является истинной церковью, то ее таинства ничего не
значат, следовательно, и совершенный ею обряд
«крещения» силы не имеет и к христианству не приобщает.
Отсюда только тот, кто нашел бога внутри себя и таким
образом крестил самого себя, получает духовную силу
крестить своих духовных братьев.
1 Секта, названная по имени итальянского реформатора Фауста
Социнуса.
2 Или перекрещенцев — секта, требовавшая от своих
приверженцев «второго крещения».
171

Исходя из духовного равенства верующих, за каждым
признавалась полная свобода открыть истину для себя.
Ни ученость, ни традиция, ни церковь, ни какая-либо
другая власть не должна быть разрешена над совестью.
Душа верующего — глас божий. Так как ни один человек
не гарантирован от заблуждений, то никто не может
притязать на право преследовать за ошибки других.
Духовная гордыня — союзник сатаны.
Война против «заблуждений» — дело сатаны.
Вмешательство силы в религиозный спор — худшее из
преступлений, ибо при этом стремятся не к правде, а к
победе. Уничтожить человека не значит отстоять догмат.
Нет такой власти среди людей, которая обладает
непререкаемым авторитетом в делах веры. Наоборот,
чем больше заблуждений, тем вернее мы приближаемся
к истине.
Смутное сознание, вернее, ощущение
приближающегося революционного кризиса, с одной стороны, и
распространение в стране мистических учений — с другой, не
могли не возбудить в массах хилиастического
энтузиазма — веры в близость свершения библейских пророчеств,
во всеобщее обновление жизни на земле.
Наиболее яркое воплощение хилиастические взгляды
нашли в учении секты милленариев — «людей пятой
монархии», как назывались уверовавшие в скорое
наступление «тысячелетнего царства» Христа на земле, «пятой и
последней всемирной монархии». В народных низах с этим
временем связывались чаяния и надежды на всеобщее
избавление трудящихся, на такое переустройство жизни,
в результате которого «бедный будет возвышен, а богатый
унижен».
Предчувствие приближающихся великих перемен было
столь всеобщим, а сами перемены столь страстно
желанными, что в народе появилось множество «пророков». Из
уст в уста передавали «чудесные видения», «небесные
знамения», «голоса». По зову «свыше» люди оставляли
свои дома, бросали привычные занятия, отправлялись в
странствования.
Нас не могут удивить ни формы народной идеологии,
ни экстравагантность всего процесса духовного
пробуждения народных масс: они определялись уровнем
общественного сознания, уровнем самосознания этих масс.
Но эти формы не могут скрыть от нас самого
важ17?

ного — подлинно революционной сущности народных
сектантских учений 30—40-х годов.
В них с предельной в тех условиях рельефностью
проявился факт возникновения в Англии народной
реформации— революционной идеологии народных низов.
И самое характерное, самое существенное
заключалось в противопоставлении интересов этих низов
интересам всех других классов и сословий общества, в том
идеологическом размежевании, которое наметилось в недрах
третьего сословия еще в канун революции.
В самом деле, к чему сводились все эти мистические
учения, если не к тому, что народные низы имеют все
основания участвовать в общественных делах и, более
того, что они являются единственными носителями истины
в обществе. Эти классы по самому своему положению
призваны руководить обновлением жизни, ожидаемым от
грядущей революции, только от них может исходить
справедливое общественное устройство.
Уже в 1641 г. Джон Арчер в памфлете «Личное
правление Христа на земле» писал:
«Кто те святые, которые призваны управлять, когда
придет господь, если не бедные. Глас Иисуса Христа
первым раздастся из уст толпы простых людей. Бог
пользуется простыми людьми, чтобы провозгласить грядущее
царство свое.
Когда Христос впервые явился, евангелие получили
бедные, не мудрые, не знатные, не богатые, а только
бедные.
Вы, являющиеся низшим сословием, бедные люди, не
унывайте, ибо бог намерен воспользоваться Вами в
великом деле проповеди царства его сына. Возвысьте свой
голос».
И разве не то же мысленно проповедовал юноша
Лильберн, стоя в колодках у позорного столба:
«Бог избрал не очень богатых, не очень мудрых, а
глупых, низких и презираемых мужчин и женщин. Только
они получили евангелие и заслужили блаженство на
земле и спасение после смерти».
«Кто я,— спрашивал он толпу,— юноша, а не ученый,
мальчик, никогда не изучавший философию, логику,
риторику, никогда и в глаза не видевший университета, не
имеющий и понятия о латыни, греческом или
древнееврейском языках». Тем не менее, продолжал он, он имеет
173

все преимущества перед учеными докторами мира, в нем
больше благочестия, чем во всех епископах Англией. Их
аргумент — кнуты, которыми он избит, кляп, которым
заткнули ему рот. Их закон — закон палки.
Пробудившееся в широчайших массах сознание своего
превосходства над сильными мира сего, своего великого
долга — их ниспровержения — основной по своей
важности результат духовного пробуждения этих масс.
И тот факт, что идея «живой библии» — «религии
пророчества» — получила столь широкое распространение,
только лишний раз свидетельствует о потребности
провозгласить это пробудившееся народное самосознание.
Так появились люди, «одержимые», «осененные
духом», выходцы из низов, обретшие дар пламенного слова,
по сравнению с которым ученое красноречие пастырей
казалось лишь «лицемерием фарисеев».
В 1636 г. Ричард Фарнхем, ткач из Уайтчерля, и Джон
Болд были заключены в тюрьму за то, что публично
проповедовали свои «откровения». Уже в самом начале
40-х годов пресвитериане указывали на массу сектантов
и схизматиков, среди которых обнаружилась жажда
проповедничества; большинство из них — сапожники,
лудильщики, ткачи, бродячие торговцы, трубочисты, кастраторы
свиней.
В памфлете Ричарда Картера 1641 года,
озаглавленном «Схизматики обесчещенные», сообщалось: «Вместо
ортодоксальных богословов они насаждают всякого рода
ремесленников — сапожников, портных, мясников,
перчаточников, чья проповедь не что иное, как воронье карканье
и болтовня. Лодочники и пуговичные мастера, извозчики
и ткачи, торговцы пивом — эти проповедующие
ремесленники (predicant mechanics)... удивляют и забавляют
бедную и невежественную толпу, уверяя, что они — более
глубокие вероучители и заглядывают в более глубокие вещи»,
нежели пресвитерианские проповедники. В насмешливых
тонах он описывает экстаз этих проповедников из
ремесленников, которые способны свести с ума несчастных
слушателей.
Процесс духовного пробуждения народных низов был
столь всеобъемлющим, что в стороне от него не остались
и женщины.
В 1645 г. в молитвенном собрании выступила простая
женщина. Сначала она сказала окружающим: «Пусть го-
174

ворит тот, у кого есть слова убеждения». Затем при
общем молчании она продолжала: «Теперь настало время,
когда исполняется обещанное богом — «пролью свой дух
в служанок и они станут пророчествовать»». После нее
выступили другие женщины.
О женщинах-проповедницах сообщалось из
Миддлсекса, Кента, Кембриджа, Солсбери.
У английского пропагандиста мистических учений
Джона Эверарда имеется интересная проповедь, в которой
Христос ведет диспут с «учеными фарисеями».
«Зачем вся эта смута относительно религии,—
спрашивает один из них.— Не можешь ли ты довольствоваться
путем, которым следовали предки... Почему ты
отказываешься идти тем путем, которым следует государство,
король, принцы, могущественные люди королевства?
...Только лишь толпа бедных нищих — лудильщики и
сапожники — не соглашается на это...»
Итак, если народную реформацию в Англии 30—40-х
годов правомерно рассматривать с идейной точки зрения
как обильные всходы тех семян, которые посеяны были в
народе пуританскими проповедниками, представлявшими
интересы «средних и имущих классов», то с точки зрения
социальной народная реформация была отражением
чаяний широких народных низов, которые отнюдь не
ограничивались борьбой с феодальными порядками. Смутно,
временами нечленораздельно, но все же недвусмысленно
они заявляли о своем стремлении к завоеванию строя
социальной справедливости, на пути которого стояли и их
вчерашние пастыри и «просветители».
Такова была предыстория буржуазной революции
XVII в. Народные низы повсюду приходят в движение,
поднимают свой голос, предлагают свое решение
социальных проблем. Вчерашние союзники — буржуа — от них
отступаются, учителя от них отрекаются, в них начинают
усматривать «сеятелей смуты», «гнездо мятежа», их
предают анафеме, огню и мечу.
В этом пробуждении широких народных масс
сказывалась великая обновляющая сила, таящаяся в народе,
сила, им самим до конца еще не осознанная, но тем не
менее сыгравшая выдающуюся роль в развитии
революционных событий. Именно в народной реформации следует
искать идеологические корни
радикально-демократического течения революции.
175

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ IV:
Tracts on liberty in the Puritan revolution 1638—1647, Ed. by
W. Haller, Vol. 1—3, N. Y. 1934.
Allen J. W. ,A history of political thought in the sixteenth century, L.
1928; 2d ed. 1941.
Allen J. W., English political thought, 1603—1644, Vol. 1, 1938.
Gooch G. P., Political thought in England from Bacon to Halifax,
L. 1914.
Gross A., Der Streit um das Widerstandsrecht. Ein Beitrag zur Geschi-
chte der englischen Revolution, Berlin—Grunewald 1929.
Haller W.t Liberty and reformation in the Puritan revolution, N. Y.
1955.
Haller W., The rise of Puritanism or the way to the New Jerusalem as
set forth in pulpit and press from Thomas Cartwright to John Lilburne and
John Milton, 1570—1643, N. Y. 1947.
Hill Ch., The English revolution and the brotherhood of man,
«Science & society», Vol. XVII, № 4, 1954.
Hill Ch.y Economic Problems of the Church (from archbishop Whit-
gift to the Long Parliament), Oxford 1956.
Jordan W. K-t The development of religious toleration in England.
From the convention of the Long parliament to the restoration 1640—
1660. The revolutionary experiments and dominant religious thought,
L. A936—1940).
Knappen M. M., Tudor Puritanism, Chicago 1939.
Kraus J. B., Scholastik, Puritanismus und Kapitalismus* Eine verg-
leichende dogmengeschichtliche Obergangsstudie, Munchen—Leipzig 1930.
Masson D., The life of ohn Milton, Vol. 1—7, L. 1946.
Mason S. F.y Science and religion in 17-th century, «Past and present»,
1953, № 3, p. 28—44.
Miller P., The New England mind. The seventeenth century,
Cambridge (Mass.) 1954.
Perry R. В., Puritanism and democracy, N. Y. 1944.
Schenk W., The concern for social justice in the Puritan revolution,
L. 1948.
Tawney R. H., Religion and the rise of capitalism. A historical
study, Prep, notes by Ch. Gore, L. 1929.
Weingarten H., Independentismus und Quakerthum, 1-er Theil,
B. 1861. (Jahresbericht fiber das Joachimsthalsche Gymnasiums.)
Weingarten H., Die Revolutionskirchen Englands. Ein Beitrag zur
inneren Geschichte der Englischen Kirche und der Reformation, Lpz. 1868.
Перевод: Вейнгартен Г. Народная реформация в Англии
XVII века, М. 1901.
Willcocks М. P., Bunyan calling: a voice from the seventeenthcen-
tery, L. 1944.
Zagorin P., A history of political thought in English revolution, L. *
1954.

ГЛАВА ПЯТАЯ
АНГЛИЙСКИЙ АБСОЛЮТИЗМ ПРИ ПЕРВЫХ
СТЮАРТАХ. ПРОЛОГ БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
40-х ГОДОВ XVII в.
1. Проблема английского абсолютизма.
Кризис абсолютизма при первых Стюартах
Проблема кризиса английского абсолютизма при
первых Стюартах не только не разрешена, но по существу
и не поставлена в буржуазной историографии,
представители которой склонны были уделять преимущественное
внимание личным качествам королей старой и новой
династии и объяснять крушение английского абсолютизма
неудачной политикой «неумных», «вероломных» и
«лицемерных» Стюартов.
Представители буржуазной историографии не
проводят существенных различий и граней между эпохой
Тюдоров и эпохой первых Стюартов. Они не ставят проблемы
абсолютизма Стюартов как упадочной формы
английского абсолютизма первых десятилетий XVII в.
Совершенно иначе подходят к этой проблеме советские
историки. Исходя из марксистско-ленинского понимания
феодально-абсолютистской монархии как политической
формы диктатуры класса феодалов, они видят в ней
форму феодального государства, которая возникает в
условиях разложения феодального способа производства и
развития капиталистических отношений, т. е. в эпоху так
называемого первоначального накопления, ранней
аграрной революции, развития капиталистической
мануфактуры и торгово-колониальной экспансии.
12 В. М. Лавровский, М. А. Барг 177

При исследовании вопроса о классовой природе
английского абсолютизма в целом и об особенностях
упадочной формы его при Стюартах необходимо учесть
следующие весьма важные моменты.
Во-первых, основой общественного производства при
абсолютизме остается земледелие, эволюция которого
предопределяет развитие экономики страны в целом.
Во-вторых, основой общественного строя при
абсолютизме остается феодальная собственность на землю и
вытекающая из нее форма эксплуатации непосредственного
производителя, которая материализуется в виде
феодальной ренты.
В-третьих, экономически и политически
господствующим 'классом при абсолютизме, как и при всех
предыдущих формах феодального государства, остается «класс
феодалов.
Научный интерес к проблеме абсолютизма, в частности
английского, заключается в том, что, являясь
политической формой феодального государства, абсолютизм на
протяжении определенного исторического периода играл
исторически прогрессивную роль, содействуя развитию
новых производительных сил. Проблема абсолютизма
Стюартов заключается в выявлении его классовой
сущности на том этапе исторического развития, когда
английский абсолютизм выступает как форма диктатуры
феодального дворянства по преимуществу.
Однако, как известно, одной из особенностей
общественной структуры Англии XVI в. являлся раскол сословия
дворянства на два социальных слоя, из которых один —
так называемое новое дворянство — оказывается
вовлеченным на путь капиталистического развития и тем
самым связанным с интересами буржуазии.
Для понимания природы абсолютизма при Тюдорах и
Стюартах и причин катастрофы последнего необходимо
установить, в каком отношении абсолютная монархия
Англии стояла не только к буржуазии, но и к части самого
господствующего класса страны — к новому дворянству.
Нарастание оппозиции нового дворянства, означавшее
сужение социальной базы абсолютизма, составляло
главную опасность.
Напомним, что одной из предпосылок усиления новой
династии Тюдоров было истребление старой,
феодальной знати. Звездная палата и массовые конфискации
до178

вершили то, чего не успели сделать мечи в усобицах Алой
и Белой розы. От старой знати в палате лордов уцелел
какой-нибудь десяток фамилий.
Истребив своих союзников и противников из рядов
старой, феодальной аристократии, Тюдоры назначают
новых пэров, раздают титулы, создают новую, преданную
им аристократию, которая сменяет старую, феодальную
знать.
Тюдоры искали также опоры в среднем и мелком
сельском дворянстве и для этого не пожалели огромного
земельного фонда закрытых монастырей.
Этим они невольно содействовали усилению нового
дворянства, кровно связанного с буржуазным способом
производства как в промышленности, так и в земледелии.
Увеличение числа крупных земельных собственников
имело своим результатом не столько укрепление
феодального базиса короны, т. е. феодальных производственных
отношений в деревне, сколько усиление буржуазных
тенденций в ней. Но именно последним противодействовало
все тюдоровское законодательство против огораживания.
Дело, таким образом, было вовсе не в «охране крестьян»,
а в охране феодальных производственных отношений в
деревне от разрушительных последствий аграрной
революции.
Причина неудачи законодательства Тюдоров против
огораживаний заключалась в противоречиях между
целями королевской политики и экономическими интересами
дворянства, по крайней мере значительной его части, в
противоречии между целью и следствиями дворянской
политики Тюдоров в целом.
Нерешительность Тюдоров в осуществлении
законодательства против огораживаний свидетельствует о том,
что им уже приходилось считаться с фактом раскола
английского дворянства на старое, феодальное и новое,
вступившее на путь капиталистического развития. Тюдорам
приходилось лавировать между противоречивыми
устремлениями этих двух различных слоев.
Этим и объясняется недолговечность английского
абсолютизма в целом и его крушение в 40-х годах XVII в.
Сохранение парламента в политической системе
английского абсолютизма дает возможность установить
момент, когда английская абсолютная монархия изжила
свои прогрессивные черты, т. е. момент, когда господство
12*
179

феодального дворянства стало несовместимым с
дальнейшим развитием капиталистических отношений, благодаря
чему появляется антикоролевская оппозиция в
парламенте. Таким моментом можно считать победу над
испанской «непобедимой Армадой». Это было своего рода
боевое крещение английской буржуазии и начало ее борьбы
с феодально-абсолютистской монархией.
С началом 90-х годов XVI в. кончается былая
«гармония» между короной и парламентом. В парламенте
возникает и все больше усиливается буржуазно-дворянская
оппозиция. Буржуазия, не нуждавшаяся уже в
покровительстве короны и тяготившаяся им, требовала
последовательно буржуазной политики. Открытый конфликт стал
неминуем.
С этого времени парламент становится своеобразным
барометром буржуазного общественного мнения; борьба
под древними сводами Вестминстерского дворца
становится миниатюрным изображением развертывавшегося в
стране общественного конфликта.
Стюарты унаследовали английский престол в момент
наступившего кризиса абсолютизма. Отсюда их
беспомощность и невозможность приспособить политику
абсолютизма к новым условиям экономической жизни, к новому
соотношению классовых сил в стране, неспособность пойти
навстречу требованиям передовых классов английского
общества.
Английский абсолютизм при первых Стюартах
представлял собой упадочную форму
феодально-абсолютистской монархии, пытавшейся опереться на аристократию,
феодальное дворянство и на англиканскую церковь в
борьбе с далеко зашедшими притязаниями буржуазии и
нового дворянства. Абсолютизм не мог пойти на
дальнейшие уступки буржуазному развитию страны и поэтому
лишился поддержки буржуазии.
В этом нетрудно убедиться при беглом взгляде на
политику Якова I: стремлению буржуазии к свободному
предпринимательству, ее неутомимым поискам новых
путей обогащения Яков I противопоставил систему
монополий, т. е. исключительных прав, предоставленных
отдельным лицам либо компаниям, на производство и торговлю
определенного рода товарами. С целью обогащения
немногочисленной клики придворных аристократов и
финансистов корона лишала буржуазию основного условия
180

капиталистического накопления — свободы конкуренции,
ограничивала свободу распоряжаться буржуазной
собственностью.
Столь же враждебной буржуазии была
регламентация промышленности и торговли, проводимая
правительством в угоду городским средневековым корпорациям,
требование 7-летнего ученичества как предварительного
условия для занятия каким-либо ремеслом. Придирчивый
фискальный контроль не только за количеством и
качеством готовых изделий, но и за технологией производства
почти исключал возможность каких-либо технических
нововведений, противодействовал стремлениям к
укрупнению производства, его перестройке на выгодных
буржуазии началах.
В результате в первой половине XVII в. резко
затормозилось развитие мануфактуры, осталась
неиспользованной масса технических изобретений и усовершенствований,
многочисленные мастера-новаторы, обосновавшиеся при
Тюдорах в Англии, теперь покидают ее и переселяются в
Голландию.
Наступление феодально-абсолютистской реакции
отчетливо проявилось и в церковной политике Якова I. Борьба
нового дворянства и буржуазии, поживившихся землей
закрытых монастырей, с католической опасностью,
отступила в делах правительства на задний план перед
борьбой с пуританством, т. е. загримированной в религиозную
форму буржуазной оппозицией абсолютизму.
Наконец, Яков I совершенно не считался с интересами
буржуазии и в своей внешней политике.
Испания, все еще остававшаяся наиболее
могущественной колониальной империей и, следовательно, стоявшая
поперек дороги английским купцам, рассматривалась ими
в качестве национального врага Англии. В борьбе с этим
врагом прошло все правление Елизаветы, и на этом
зиждилась в не малой степени популярность «великой
королевы».
Однако феодальная реакция, восторжествовавшая при
Якове I внутри страны, должна была неминуемо сказаться
на внешнем политическом курсе. Яков искал опоры против
растущей буржуазной оппозиции в союзе с оплотом
европейской феодальной реакции — с Испанией.
В 1604 г. с Испанией был заключен мир, в котором
совершенно обойдено главное требование буржуазии
181

Сити — право англичан торговать с испанскими
колониями. В угоду Испании Яков милует участников
«порохового заговора», смотрит сквозь пальцы на усиление
деятельности папистов и иезуитов и полностью подчиняется
диктату испанского посла в Лондоне графа Гондомара.
Так сомкнулась в единую цепь -внутрианглийская и
международная феодальная реакция.
Буржуазия отвечает на действия правительства
отказом доставлять ему необходимые денежные ресурсы.
Так классовый койфликт между
буржуазно-дворянским блоком и феодальной монархией принял форму
конституционного конфликта между королем и парламентом.
2. Конфликт между короной и парламентом
при Якове I Стюарте
Одним из первых проявлений кризиса английского
абсолютизма был конфликт, возникший между короной и
парламентом при первом Стюарте. Недаром Маркс
называет правление Якова I «прологом английской
революции» 1.
Конфликт этот был тесно связан с ростом разногласий
по вопросам торгово-промышленной, финансовой и
религиозной политики, непосредственно затрагивавшим
интересы различных общественных классов.
Программа нового дворянства и буржуазии ярко
выражена в документе, представленном палатой общин Якову I
Стюарту еще в самом начале его царствования. Это так
называемая «Апология палаты общин». Составители
«Апологии» требуют прежде всего обеспечения права
собственности на землю и, во-вторых, неприкосновенности доходов
от торгово-промышленной деятельности. Первое
требование имеет в виду освобождение непосредственных
держателей земли от короны на условиях рыцарской службы,
т. е. крупных землевладельцев, от лежавших на них
феодальных служб и повинностей, превращение феодальных
поместий в полную, свободную, буржуазную собственность
лендлордов. Второе требование предполагает обеспечение
«прав и вольностей» всех лиц, занимающихся торговлей и
промышленной деятельностью, на их доходы от торговли
1 Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, стр. 95.
182

и мануфактуры. Из этих животрепещущих экономических
интересов нового дворянства и буржуазии вытекают их
политические требования. В противовес абсолютистским
притязаниям Якова I, развитым в его политическом
трактате «Истинный закон свободных монархий», палата
общин заявляет весьма решительно в «Апологии», что король
не является ни абсолютным, ни независимым от
парламента главой государства. В то время как Яков I склонен был
рассматривать парламент в качестве подсобного органа
короля, обладающего абсолютной властью божественного
происхождения и характера, авторы «Апологии»
провозгласили верховным органом государства парламент,
состоящий из двух палат — общин и лордов, во главе с
королем, но отнюдь не короля, действующего независимо от
парламента. Решительно выступая против самого
принципа божественности королевской власти, палата общин
заявляет в своей «Апологии», что власть смертного короля
не является божественной, абсолютной и единоличной ни
в духовных, ни в светских делах. Подкрепляя свою
конституционную теорию ссылками на Великую хартию
вольностей, авторы «Апологии» вкладывают в этот по
существу феодальный документ, отражавший отношения между
королем и феодалами в XIII в., совершенно новое,
буржуазное содержание, выражавшее интересы и
политические претензии нового дворянства и буржуазии начала
XVII в. Яков I склонен был рассматривать «права и
вольности» своих подданных в качестве временной уступки им
и ограничивать действие этих прав сроком заседаний того
или другого парламента, полагая, что эти права должны
прекратить свое существование вместе с роспуском
парламента.
«Апология палаты общин» рассматривает «права и
вольности» англичан не в качестве временной уступки со
стороны короны, но © качестве законного, прирожденного
права, вытекающего из Великой хартии вольностей и
других статутов королевства, принятых парламентом,
внесенных в его протоколы и получивших согласие короля.
Источником прав английского народа является, по мысли
составителей «Апологии», писаное, право, фиксированное
в законодательных актах, которое противопоставляется
общему праву, основанному на интерпретации статутов
и на судебных решениях и прецедентах королевских
судов,
183

Из политической теории, развитой в «Апологии палаты
общин», вытекают экономические и религиозные
требования буржуазии и нового дворянства. Спор по вопросу
о королевской прерогативе, об объеме прав и полномочий
короля, принадлежащих ему в силу обладания английской
короной, был для буржуазно-дворянской оппозиции
парламента спором о границах прав короля над имуществом
подданных; он отражал стремление оппозиции оградить
буржуазную собственность от феодальной эксплуатации и
абсолютизма. «Апология палаты общин» поддерживает
«установленную законом» англиканскую церковь, отрицая
за королем единоличное право вносить какие-либо
изменения в существующую ее организацию и вероучение.
Король не должен издавать без согласия парламента каких-
либо новых законов, относящихся к религиозным (как и
светским) делам. Дело в том, что короля подозревали в
склонности к католицизму, в тайных симпатиях
католической церкви и в попустительстве католикам. Стремясь
оградить англиканскую церковь от какого-либо
сближения с Римом, составители «Апологии» со своей стороны!
заявляют, что палата общин отнюдь не стремится к каким-
либо новшествам пуританского характера, к углублению
реформации: ей чужд пуританский или броунистский дух
и какие-либо проявления религиозного диссента,
инакомыслия и индивидуализма в религиозных вопросах.
Тем не менее Яков I обвинил палату общин в
сочувствии пуританизму и распустил парламент. Вместе с
перерывом заседаний прекратили свое существование и
«дарованные» королем «свободы и вольности».
Противопоставляя временно созываемому парламенту власть короля,
занимающего престол постоянно и осуществляющего свое
«правосудие» независимо от парламента, Яков I пытается
установить «единообразие» в религиозных делах путем
издания канонов, королевских прокламаций, карающих
всякое проявление религиозного диссента, инакомыслия.
Король грозит отлучением от англиканской церкви всех
тех, кто сомневается в истинности каких-либо ее
положений, и объявляет «незаконными» всякие религиозные
организации помимо государственной церкви. Религиозной
смуте, расколу, диссенту, индепендентству и особенно
анабаптизму была объявлена решительная война. Подобным
же образом действовал Яков I и в вопросах финансовой,
налоговой политики. Прервав заседание парламента,
184

король потребовал уплаты «импозиций» — не
санкционированных парламентом пошлин на ввозимые в Англию
товары.
Королевские судьи — советники короля, помогая ему
осуществлять свое правосудие, заявили, что королю
принадлежит бесспорное право в силу своей королевской
прерогативы независимо от парламента регулировать ввоз и
вывоз товаров, облагать пошлинами ввозимые в Англию
товары или запрещать вывоз из страны любых товаров.
Ведь все порты королевства «принадлежат» королю.
Отсюда и его право на взимание таможенных пошлин.
Подобно вопросам войны и мира, таможенная политика
относилась, по мнению королевских судей, к области
королевской прерогативы.
Такое толкование прерогативы короны в отношении
таможенной политики находилось в решительном
противоречии с интересами английских купцов и
мануфактуристов. Идеологи буржуазии заявили, что вопреки мнению
королевских судей введение каких-либо налогов и пошлин
без согласия парламента противоречит основному закону
королевства — «закону собственности и частных прав».
В этом законе идеологи революционных классов видели
основу нового общественного порядка, складывавшегося
в Англии взамен старого, феодального. Они пытались
найти в прошлом развитии Англии прецеденты,
подтверждавшие новые требования передовых классов. От вопроса
конкретного — о праве короля вводить новые налоги и
пошлины лишь с согласия парламента — идеологи нового
дворянства и буржуазии, например юрист Уайтлок,
переходят к существу конституционной проблемы, бывшей
предметом споров между королем, защитниками его
прерогативы и палатой общин. Уайтлок ставит вопрос: кому
принадлежит в Англии верховная власть? И дает на него
следующий ответ: королю в парламенте, т. е. королю,
получившему поддержку «всего государства» — обеих палат
парламента.
Власть короля в парламенте противопоставляется этим
юристом его власти вне парламента, когда король
действует, руководствуясь лишь собственнной своей волей,
одиноко и обособленно. В речи в палате общин,
произнесенной в 1611 г., Уайтлок доказывал возможность апелляции
на действия короля вне парламента (например, в суде
королевской скамьи, где от имени короля выступали коро-
185

левские судьи) к королю в парламенте. Власть короля в
парламенте не является абсолютной, «в смысле ее
независимости от обеих палат парламента. Зато она является
подлинно верховной и суверенной властью
конституционного, опирающегося на парламент главы государства.
В противоположность этой теории власти
конституционного монарха Яков I и его советники пытались
«обосновать» суверенитет королевской власти — власти короля вне
парламента — ссылками на божественное происхождение
королевской власти, которая поэтому и является
независимой от парламента. Основываясь на этом, Яков I
считал «бесспорным» свое право вводить и взимать налоги,
с чем палата общин была решительно не согласна. Так,
в «билле против налогов», обсуждавшемся в 1610 г.,
помимо спора о прерогативе, нашли свое отражение
реальные интересы английских купцов, настаивавших на
неприкосновенности своих доходов от торгово-промышленной
деятельности от произвола абсолютного монарха,
действовавшего помимо парламента и вне его. Купцы и
мануфактуристы были заинтересованы не менее, чем крупные
землевладельцы, в освобождении рыцарского держания,
в приобретении буржуазного права собственности,
точнее, приближавшегося к нему сокэджа общего права (free
and common socage), на свои феодальные поместья.
Английские купцы, торговавшие за морем, были проникнуты
убеждением, что их торговая деятельность полностью
соответствует благу всего королевства, и протестовали
против введения королем налогов и пошлин «без общего
согласия королевства», т. е. без согласия парламента
Наоборот, противодействие короля принятию «билля
против пошлин» вызывает недовольство среди английских
купцов и наносит ущерб всей стране.
Будучи вынужден согласиться на «билль против
пошлин», Яков I всячески старается обойти его, избежать
ущемления своей прерогативы в вопросах таможенной
политики. Продолжая действовать самовластно, король
раздает по своему усмотрению монополии в ущерб свободе
торговой и предпринимательской деятельности, в которой
идеологи буржуазии видят прирожденное право этого
класса. Упорно сопротивлялся Яков I и предложениям
о выкупе, освобождении рыцарского держания. «Большой
договор» 1611 г. предусматривал выплату королю суммы
в 200 тыс. ф. ст. в год взамен феодальных повинностей,
186

которые несли держатели на правах рыцарской службы.
Сумма, предложенная парламентом, примерно вдвое
превосходила фактические доходы короля по данной статье.
Тем не менее король продолжал отстаивать свою
прерогативу — свои верховные права на рыцарские держания,
требуя увеличить предложенную ему сумму до 300 тыс. ф.
ст. в год. «Большой договор» так и не был заключен,
отмена феодальных повинностей, связанных с рыцарским
держанием, была произведена, как известно, лишь после
победы парламентской армии над королем в 1646 г.
Яков I Стюарт пошел по иному пути: он распустил
парламент, вновь созвал его на короткий срок C месяца)
в 1614 г. По существу же за роспуском парламента 1611 г.
наступает период беспарламентского правления больше
чем на целое десятилетие — до 1624 г., когда английский
абсолютизм принимает классические черты,
приближавшие его к образцам абсолютизма континентального и
вместе с тем приближавшие его катастрофу в Англии при
Карле I, втором Стюарте на английском престоле.
Осуществляя на практике в период беспарламентского
десятилетия тот принцип, согласно которому с роспуском
парламента прекращают свое существование
«дарованные» королем «свободы и вольности», Яков I вводит и
взимает незаконные «импозиции», прибегает к взысканию
старых, феодальных повинностей вроде «подмоги» по
случаю брака королевской дочери и «добровольных
пожертвований». Однако это не создает ни прочной финансовой,
ни политической базы для абсолютизма Стюартов. Это
была по существу новая для Англии форма абсолютной
монархии, базировавшаяся на политическом трактате
Якова I и на поддержке отживших сил феодального
общества — остатков феодальной аристократии, уцелевших
до первых десятилетий XVII в., феодального дворянства
и высокой англиканской государственной церкви. Эта
политическая форма стояла в решительном противоречии
с классовыми интересами нового дворянства и
буржуазии — передовой силы на заре буржуазной революции.
Якову I удалось задержать, предотвратить
непосредственную опасность революционного взрыва; «пролог
революции» не вылился в революцию при первом Стюарте.
В период беспарламентского правления Яков I
сталкивался с возраставшими экономическими трудностями,
которые он и его советники пытались преодолеть
чрезвы187

чайными средствами. Особенно эти трудности возросли с
началом 30-летней войны, в которую вступает Англия,
руководствуясь соображениями династической политики
Стюартов.
В 1621 г. королю вновь пришлось созвать парламент
и обратиться к нему за поддержкой. Однако в этот момент
стюартовский абсолютизм оказывается особенно
дискредитированным нелегкой внешней политикой, продажностью
и взяточничеством близких советников короля и военными
неудачами. Особой остроты достигает конфликт в связи
с вопросом об испанском браке престолонаследника,
который Яков I также относил к области королевской
прерогативы и считал его недоступным пониманию парламента.
Между тем с вопросом о предполагавшейся женитьбе
будущего Карла I на испанской инфанте были связаны
весьма острые экономические, политические и религиозные
интересы различных классов английского общества.
Испанский брак наследника престола казался совершенно
неприемлемым английским купцам и мануфактуристам,
ревнителям пуританского благочестия, ибо он означал
ущемление их коммерческих интересов. В результате
брака «католическая опасность» чрезвычайно возросла бы
для английских купцов и мануфактуристов, привыкших
отождествлять свои классовые интересы с
«национальными интересами» и даже «общим благом» Англии.
В декабре 1621 г. королю была представлена петиция
и ремонстрация палаты общин с резкими выпадами против
Испании и испанского короля, в котором Яков I видел не
только своего будущего тестя, но и союзника в борьбе за
«палатинат», за курфюршество Пфальцское—«достояние»
своей дочери Елизаветы и ее мужа Фридриха Пфальц-
ского. По династическим соображениям Яков I был готов
идти на союз с католической Испанией, принося ей в
жертву интересы английских купцов и мануфактуристов.
Пуритански настроенные классы — буржуазия и новое
дворянство — ненавидели Испанию и в браке Карла с инфантой
видели осуществление «злокозненных» планов и
«дьявольских» интриг английских и испанских папистов, которые
усилили в это время свою пропаганду.
Палата общин требует от короля мер для защиты
«истинной религии». В качестве условия предоставления
королю финансовой поддержки палата выдвигает требование
решительного изменения внешней и внутренней политики.
1 88

Крайне раздраженный сопротивлением и требованиями
палаты общин, Яков I ответил на петицию парламента,
написанную в верноподданническом тоне, насмешками и
издевательствами. Яков I вновь развивает «теорию»,
согласно которой «права и вольности» парламента являются
не его «наследственным достоянием», а актом
королевской милости, которая может быть отнята в любой момент.
Когда палата общин заявила решительный протест,
указав в своем меморандуме, что обсуждение всех важнейших
вопросов, касающихся короны, государства, защиты
религии и англиканской церкви, является старинным и
несомненным, прирожденным правом палаты, Яков I
уничтожил его. На заседании Тайного совета в присутствии
наследника престола, лордов и секретаря палаты общин
король собственноручно вырвал из журнала палаты
общин текст меморандума, чтобы устранить возможность
использовать его «двусмысленные выражения» в будущем
в качестве прецедента для дальнейших вторжений в
область королевской «прерогативы».
Затем парламент был снова распущен и не созывался
до 1624 г.— последнего года царствования Якова I.
Почему же в 1624 г. Яков I был вынужден снова собрать
парламент? Почему <в тронной речи (февраль 1623/24 г.)
король решительно изменил свой тон и просил «свободных и
искренних советов» обеих палат парламента по вопросу о
браке принца Уэльсского? Мало того, Яков I отрекся и от
прежних своих посягательств на «законные права,
вольности и привилегии парламента». Почему же король был
вынужден отказаться, хотя бы на словах, от того, к чему
он стремился на протяжении всего своего царствования?
Объясняется это тем, что английский абсолютизм
оказался перед фактом краха нелепой внешней политики
Якова I и острой финансовой нужды. Яков I искал
способа выпутаться из тяжелых экономических и
политических затруднений. Ему приходилось в свою очередь
выслушивать уроки палаты общин, которая признала
условия брачного договора с Испанией несовместимыми
с честью самого короля, с безопасностью английского
народа и с интересами протестантских союзников Англии.
Однако на деле оказалось, что лживый и неискренний
первый представитель династии Стюартов, как и
последующие ее представители, вплоть до Якова II, вел
двойную игру: отрекаясь на словах — в тронной речи — от про-
189

екта испанского брака, Яков I продолжал тайные
переговоры с «клевретами короля испанского». Его выдал не кто
иной, как его любимый фаворит Бекингем, весьма
развязно и цинично предложивший королю сделать выбор между
своими подданными и испанцами и дать недвусмысленный
ответ по вопросу о браке будущего Карла I и инфанты.
Переписка Бекингема с Яковом I — яркий образец
морального вырождения стюартовского абсолютизма. Это
по существу обвинительный приговор «нелепому (grotesk)
выродку», как называет Маркс Якова I 1. Политические
интриги, шантаж, распространение ложных слухов среди
членов парламента — вот те приемы, при помощи
которых Яков I старается выудить «субсидии» и финансовую
поддержку парламента, не прекращая при этом угроз
«сломать шею» своему последнему парламенту, как ему
удалось это сделать в отношении трех первых
парламентов A604, 1614 и 1621 гг.).
Когда после заявления короля о решительном
изменении курса внешней политики Англии (крушение проекта
испанского брака и разрыв с Испанией) парламент
обратился к нему с петицией, содержавшей требование
изгнать из Англии, Шотландии и Ирландии всех иезуитов и
католических священников, ненавистных английским
пуританам, и привести в действие законы против
католических рекузантов, Яков I вновь отказался исполнить эти
требования парламента, особенно в отношении
распространения антикатолического законодательства на
Ирландию и Шотландию.
Прошло еще несколько месяцев и вопреки своим
обещаниям не заключать без ведома и согласия парламента
договоров с иностранными государствами Яков I
заключает секретное соглашение с Францией о браке будущего
Карла I и Генриэтты Марии, ревностной католички, сестры
французского короля. Вопреки требованиям парламента
Англия должна была вскоре получить
королеву-католичку, двор которой стал центром католических интриг в
Англии.
В связи с женитьбой на Генриэтте будущий Карл I дал
«частное обязательство», скрепленное его отцом Яковом I
в последний месяц его царствования. Согласно этому до-
1 Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, стр. 95.
190

кументу Карл I заранее обещал предоставить римским
подданным английской короны все те «вольности и
привилегии», которые были им обещаны в несостоявшемся
договоре о браке с испанской принцессой. Французский
вариант династического брака содержал неприемлемые для
пуританской Англии обязательства.
3. Политический кризис 20-х годов XVII в.
Немудрено, что политическая и религиозная борьба,
имевшая в основном те же экономические причины и тот
же классовый характер, что и при первом Стюарте,
вспыхнула с еще большей остротой при Карле I.
Конфликт между короной и парламентом возник в
первые годы нового царствования и достиг своего апогея в
связи с подачей знаменитой «петиции о праве» B июня
1628 г.).
Приняв «петицию о праве» и дав на нее
положительный ответ, Карл I решает затем распустить парламент,
мотивируя этот акт неприемлемым для королевской
прерогативы содержанием петиции.
Ссылаясь на Великую хартию вольностей XIII в. и
другие статуты и законы королевства, толкуя этот по
существу феодальный документ весьма широко и наполняя
Великую хартию вольностей новым, буржуазным
содержанием, палата общин в представленной королю
«петиции о праве» протестовала против ряда злоупотреблений
и насилий, совершавшихся короной и агентами
королевского абсолютизма, особенно в период беспарламентского
правления последнего десятилетия.
Ссылаясь на 39-ю статью Великой хартии вольностей,
«петиция о праве» указывает, что в ней речь идет лишь об
объявлении вне закона и об изгнании из пределов
королевства. Характерно, что утратившая смысл феодальная
формула («и не пойдем на него, и не пошлем на него»)
39-й статьи опущена в ссылке на эту статью 1. Зато слова
1 Эта статья гласит: «Ни один свободный человек, не будет арестован
или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне
закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом обездолен, и мы не
пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору
равных ему (его пэров) и по закону страны».
191

«лишен имущества» уточнены, значение их расширено:
никто не может быть лишен своей собственности, или
вольностей, или доходов. Речь идет о земле, о поместьях,
фактически уже представлявших буржуазную собственность
крупных землевладельцев, о свободе предпринимательской
деятельности буржуазии и о неприкосновенности
полученных от нее доходов, прибыли. Такая трактовка 39-й
статьи весьма характерна и отражает самое существо тех
реальных имущественных интересов как в поземельных
отношениях, так и © торгово-промышленной деятельности,
которые уже имеются налицо в десятилетия,
предшествовавшие буржуазной революции. Из изменения самой
природы крупного землевладения, еще сохранявшего
юридическую форму феодального держания, но в хозяйственном
отношении уже приближавшегося к полной, буржуазной
собственности на феодальные поместья, вытекало
требование об освобождении рыцарского держания, о выкупе
лежавших на нем феодальных повинностей. Вопрос об
освобождении рыцарского держания был, как мы видели,
предметом споров и торга между короной и парламентом еще
в первом парламенте Якова I Стюарта.
Выступая в защиту буржуазно-дворянской
собственности на землю и доходы от торгово-промышленной
деятельности, авторы «петиции о праве», представлявшие
интересы обоих этих классов, связывают обеспеченность
землевладения и неприкосновенность доходов от внутренней
и внешней торговли с политическими правами и
вольностями всех англичан, хотя по существу речь идет лишь
о представителях двух классов, выступавших от имени
нации. В противоречии с этими «правами и вольностями»
находились действия короны и ее агентов, встречавшие
решительное осуждение палаты общин: произвольные
аресты, приговоры, вынесенные в порядке чрезвычайной
военной юстиции, незаконные, не санкционированные
парламентом налоги, таможенные сборы и другие
насильственные поборы и вымогательства, практиковавшиеся
представителями стюартовского абсолютизма.
Особый протест со стороны палаты общин вызвал по-
тонный и пофунтовый сбор 1 (ремонстрация 25 июня того
1 Так именовались королевские пошлины, взимавшиеся в
английских портах за провоз товаров.
192

же года), производившийся без разрешения парламента
короной и ее агентами. «Петиция о праве» усматривает
в этом изобретенном советниками короля налоге
неприкрытое покушение на имущественные права и доходы
подданных. Палата предупреждает Карла I, что вопреки
мнению его «советников» взимание потонного и пофунто-
вого обора является незаконным, в корне
противоречащим Великой хартии вольностей 1215 г. «Без общего
согласия, выраженного в акте парламента»
(расширительное толкование — «sine commune consilio regni» —
применительно к новым условиям общественного развития
Англии XVII в.!), взимание каких-либо налогов и пошлин
с купцов, вывозящих товары за границу или ввозящих
товары в Англию из других стран, объявляется
парламентом незаконным, противоречащим «исконной, старинной
конституции королевства».
Санкционирование парламентом налогов
рассматривается «петицией о праве» как несомненное право и
наследственное достояние подданных английской короны,
как гарантия неприкосновенности рождающейся
буржуазной собственности.
Ссылаясь на ряд исторических прецедентов, палата
общин указывает королю, что денежные дотации короне
являются не обязанностью, но свободным даром
подданных, вытекающим из их доброй воли.
В ответ на это Карл I заявляет весьма решительно и
категорически, что без потонного и пофунтового сбора
корона не может обойтись, что он будет и впредь
собираться, независимо от того, даст ли парламент на него свою
санкцию или нет. Карл I заявляет, что он не допустит
какого-либо нарушения королевской прерогативы
парламентом, относя к области прерогативы короны и сбор
налогов, и право истолкования законов, которое
принадлежит, по его мнению, не парламенту, а королю и лордам —
судьям королевских судов, являющимся истолкователями
королевской воли. Мало того, в противоречии с
конституционной доктриной, которую защищал парламент, ни
палата общин, ни палата лордов, ни обе палаты, вместе
взятые, не имеют, по мнению Карла I, никакого права
создавать или отменять законы без согласия короля.
Карл I развивает внушавшуюся ему королевскими
судьями доктрину абсолютизма, согласно которой сам король и
его воля являются единственным источником законов
13 В. М. Лавровский, М. А. Барг 193

(rex est lex). Король объясняет принятое им решение
прервать сессию парламента на несколько часов ранее
предположенного срока перерыва своим принципиальным
несогласием с посягающей на прерогативу короны
«петицией о праве» и нежеланием получить еще одну
ремонстрацию палаты общин по поводу потонного и пофунто-
вого сбора.
Неожиданный перерыв сессии парламента 26 июня
1628 г. и речь Карла I по этому поводу были не финалом,
но лишь этапом в дальнейшем обострении конфликта
между королем и буржуазно-дворянской оппозицией
парламента. В ноябре 1628 г. Карл I вновь выступил с весьма
решительным заявлением по религиозным делам. Король
требует прекращения каких-либо религиозных пререканий
и споров, тесно связанных с политическими распрями и
противоречиями. Заявляя о незыблемости вероучения и
установленного законом строя англиканской церкви,
Карл I идет еще дальше в своих абсолютистских
притязаниях в религиозных делах. Допуская возможность
созыва церковного собора в случае каких-либо особенно
серьезных религиозных разногласий, король объявляет
самый созыв собора своей прерогативой. Мало того, он
оставляет за собой право утверждать или отвергать
принятые церковным собором решения в зависимости от их
соответствия или несоответствия обычаям и законам
страны. Право же истолкования самих законов Карл I, как
известно, оставлял за собою и своими ближайшими
советниками — судьями.
Итак, король объявил себя стоящим выше решений
церковного собора. Это был дальнейший вывод из теории
«божественности» абсолютной королевской власти. Своей
властью, «дарованной свыше», Карл I не только пытается
обеспечить религиозное «единообразие» в противовес
поднимавшейся волне пуританизма, индепендентства и
сектантства, но и запретить на будущее время какие-либо
«ученые изыскания» по вопросам религии и церкви, видя
в них корень зла и источник споров и распрей,
подрывавших повсюду в течение сотен лет «церковь Христову».
Впредь король сам собирался разрешать все религиозные
сомнения на основании «откровения божия», изложенного
в священном писании и толкуемого им самим, подобно
тому как он истолковывал светские законы. Требуя
признания всех статей и положений англиканской церкви в
194

«буквальном, грамматическом смысле», король объявлял
свою немилость и грозил духовными и светскими карами
всем профессорам университетов и начальникам
колледжей, которые оказались бы «инакомыслящими» и
вздумали по-своему толковать вероучение англиканской
церкви, покушаясь тем самым и на королевскую прерогативу
в деле установления и хранения религиозной «истины».
Церковные претензии короля были проявлением
феодально-абсолютистских устремлений Карла I. Да иначе
и не могло быть в условиях полного слияния церкви и
государства. Но именно поэтому церковная программа
абсолютизма должна была вызвать столь же
ожесточенную борьбу между двумя лагерями, представлявшими
различные классовые интересы. С не меньшей полнотой
религиозные споры отражали социально-экономические и
политические противоречия, которые разделяли отжившие
классы средневекового общества и людей нового мира,
пришедших им на смену.
В резолюции палаты общин по религиозным вопросам,
принятой в феврале 1629 г., католицизм рассматривался
в качестве наиболее грозной опасности, угрожающей миру
и спокойствию церкви и государства. Угроза католицизма
нависла над Европой в целом. Католическая партия
стремилась к уничтожению протестантства в Европе.
Английский парламент считал весьма опасным положение
протестантских церквей в Германии, Франции и в других
европейских государствах, сложившееся в связи с
30-летней войной. А что происходило во владениях английского
короля? Ирландия была наводнена католиками, кишела
монахами, попами и иезуитами. Ирландский народ
глубоко погряз в католических «суевериях». Увеличивалось
число католиков и в Шотландии, и в самой Англии.
Палата общин относилась с большим подозрением к армини-
анству, усиливавшемуся среди членов высшего
англиканского духовенства, опасаясь возможности скрытого
католицизма.
Резолюция перечисляет ряд имен среди англиканского
клира, склонных к арминианству. Книги епископа
Монтегю, доктора богословия Козина, проповеди епископа
Глостерского обнаруживали близость их авторов к
догматике католической церкви и ее учению о нравственности.
В этих произведениях развивались взгляды на «свободу
воли», близкие к католическим и противоречившие каль-
13
195

кальвинистокому учению о предопределении. Палата общин
констатирует наличие ряда новшеств в быту, обрядовой
внешности англиканской церкви, вызывавших
негодование суровых представителей английского пуританства.
Престолы и алтари, иконы и подсвечники в англиканских
церквах, скульптурные изображения святых и т. п. также
вызывают ненависть ревнителей пуританского благочестия
и чистоты церковной доктрины. Все это рассматривается
в качестве отвратительных остатков «языческих суеверий»,
идолопоклонства, сохранившихся в католической церкви
и проникших в реформированную англиканскую церковь.
Еще большие опасения вызывает католическая
пропаганда, которая ведется даже при дворе короля: в
королевской капелле выступают с проповедями такие близкие
к арминианству лица, как епископ Уайт, оксфордский
епископ Хоусон, лондонский епископ Уильям Лод.
Еще решительнее по этому поводу выражается
декларация палаты общин от 2 марта 1629 г., настаивавшая на
объявлении врагами королевства всех сторонников
католицизма и арминианства, а также всех тех, кто советует
королю собирать потонный и пофунтовый сбор, и даже
всех тех купцов, которые согласятся уплачивать
упомянутый сбор. Мы видим, как переплетены и связаны на
первый взгляд чисто религиозные требования палаты общин
с финансово-экономическими требованиями буржуазии,
защищавшей свободу торговли и настаивавшей на
неприкосновенности имущества от незаконных поборов короны,
не утвержденных парламентом. Любопытно, что отказ
платить потонный и пофунтовый сбор рассматривается
в качестве своеобразного способа коллективной борьбы и
протеста буржуазии, имевшей в виду не только охрану
своих классовых интересов, но й наказание всех
предателей, которые уступили бы требованиям короля вопреки
интересам своего класса.
Что же ответил Карл I на эти требования палаты
общин, сформулированные в резолюции и декларации
1629 г.?
В своей декларации от 10 марта 1629 г. король вновь
заявил, что он не допустит вторжения в область
королевской прерогативы, не потерпит вмешательства в свои
действия, относительно которых он не обязан никому давать
ответа, кроме бога. Карл I в свою очередь обвиняет тех
«мятежных и злонамеренных» представителей
парламент196

ской оппозиции, называя их преступниками и врагами
королевства, которые мешают ему выступить достаточно
решительно в поддержку протестантизма на континенте
Европы. Речь шла о «бедственном положении»
Христиана IV, короля Дании, дяди английского короля,
потерпевшего поражение от Валленштейна. Напоминая об угрозе,
нависшей над протестантской религией в Германии и
Фракции, Карл I пытается опровергнуть палату общин ее
собственными аргументами. Он обвиняет парламент в
военных неудачах протестантских государств, вызванных
тем, что им не была своевременно оказана необходимая
помощь. Карл I как бы пытается оправдать себя в глазах
общественного мнения, возводя всю ответственность за
неудачи на палату общин, не предоставившую ему
необходимые для войны денежные средства и занимавшуюся
лишь «поношением» правительства короля.
«Злонамеренные лица» — вожди парламентской оппозиции — пытались
не только лишить короля потонного и пофунтового сбора,
но и посягали на королевскую прерогативу. Свои
притязания Карл I также пытается обосновать ссылками на
исторические прецеденты, обращаясь к временам
Эдуарда IV, Ричарда III и «блаженной памяти» своего родителя.
Король и парламент каждый по-своему обращались к
прошлому и пытались истолковать в свою пользу
«мудрость предшествующих веков».
Обрушиваясь весьма решительно на «петицию о праве»
1628 г., Карл I заявляет, что он и не думал посягать на
Великую хартию — в чем обвиняла его палата общин —
и на другие древние статуты королевства, на права и
вольности парламента и всего английского народа. Король
также заявляет о своем осуждении книги епископа
Монтегю «Призыв к цезарю» («Apello Caesarem», 1625),
открывшей путь ересям и раздорам. Но вопреки «гнусным»
наветам «злонамеренных лиц», изображавших короля
полным сомнений и противоречий в вопросах религии,
обвинявших его в склонности к католицизму, в сочувствии
арминианству и попустительстве по отношению к
католикам, Карл I считает нужным заявить во всеуслышание
о «чистоте и прямоте» своих намерений, которые ни в
ком не должны возбуждать каких-либо сомнений и
подозрений.
Вслед за этим последовал роспуск парламента.
Наступает период 11-летнего беспарламентского правления
197

Карла I, который Кларендон в своей истории «Великого
мятежа» рассматривает как «наиболее счастливое» деся:
тилетие его царствования.
4. Период правления Карла I без парламента
A629—1640 гг.) и начало буржуазной революции
40-х годов XVII в.
Распустив в 1629 г. парламент, Карл I начинает
управлять страной с помощью своих ближайших советников в
соответствии с принципами, изложенными Яковом I в
«истинном законе свободных монархий».
Протест палаты общин по поводу роспуска
парламента не нашел поддержки в стране. Карлу I удалось внести
разлад даже в ряды самой парламентской оппозиции:
понося «мятежников» и «смутьянов» в палате общин, король
взывал к «благоразумию» «честной», «лучшей» ее
части — к людям «почтенным, религиозным и
благомыслящим». Карл I постарался обезвредить своих
противников — инициаторов подачи «петиции о праве». Был
посажен в Тоуэр Эллиот, не желавший в 1628—1629 гг. идти
ни на какие компромиссы с короной. Через три года
Эллиот умер в тюрьме. За ним последовал сэр Эдуард Кок,
комментатор Великой хартии вольностей в духе
требований передовой буржуазии. Защитник вольностей
буржуазии и принципов экономического либерализма, Кок умер
в 1633 г. Другой видный деятель оппозиции — Вентворт,
выступавший в 1628—1629 гг. против короля совместно с
Эллиотом, Коком и Гемпденом, не только перешел на
сторону короля, но и стал его ближайшим помощником и
советником в период беспарламентского правления. Из
наиболее крупных деятелей 1628—1629 гг.,
принадлежавших к лагерю парламентской оппозиции, лишь один Пим
пережил и сохранил свои политические убеждения в годы
безвременья. Впоследствии Пим выступил в роли
беспощадного обличителя английского абсолютизма и его
преступлений против «народа и парламента». Погиб Пим в
1643 г. в разгар гражданской войны с королем.
И все же, несмотря на видимость одержанной в 1629 г.
победы над парламентом и буржуазно-дворянской
оппозицией, выступавшей в 1628—1629 гг. против
абсолютистского режима, «наиболее счастливый» (по Кларендону)
198

период правления Карла I заканчивается наступлением
буржуазной революции 40-х годов XVII в., крушением
абсолютизма Стюартов. Какие обстоятельства привели к
падению феодально-абсолютистской монархии в результате
гражданской войны?
Важнейшими советниками Карла I в период правления
без парламента были Страффорд (Вентворт) (по светским
делам) и «Под (по религиозным делам). В 1629—1640 гг.
английский абсолютизм наиболее приблизился к
образцам абсолютизма континентального. Казалось,
сопротивление революционных классов было сломлено, вожди их
обезврежены, преобладание прерогативы короны над
«свободами и вольностями» распущенного и не созываемого
вновь парламента обеспечено. Король правил
единолично, опираясь на своих ближайших помощников,
осуществляя принцип полною единства государства и церкви,
поддерживая своей верховной властью единообразие в
религиозных делах, обеспечивая порядок и дисциплину,
карая проявления всякого инакомыслия и раскола.
Однако возникает важный для английского
абсолютизма (как впоследствии и для протектората Кромвеля)
вопрос о финансовой базе единодержавия, которая
должна была создаваться в условиях, когда основные
материальные ресурсы страны находились в руках
представителей буржуазных классов, а следовательно, врагов
королевского абсолютизма. Каковы были ресурсы королевского
казначейства в период беспарламентского правления
Карла I? Канцлер казначейства Ричард Уестон,
получивший в 1633 г. за свои заслуги титул графа Портленда, с
трудом сводил концы с концами. В 1631—1635 гг. доход
королевства составлял в среднем 600 тыс. ф. ст. в год.
Задолженность казначейства достигла 1 млн. ф. ст.
Платить не утвержденный парламентом потешный и пофунто-
вый сбор никто не хотел, особенно в начале
беспарламентского правления. Принудительные меры к его взысканию
вызвали протесты и недовольство. Приходилось для
пополнения доходов прибегать к старым средствам,
применявшимся при Якове I: к раздаче и пожалованиям
коронных земель, к продаже монополий и титулов. Делаются
попытки изобрести новые налоги на основе старых
прецедентов. Возобновляется ряд сборов, связанных с лесными
правами короны. Правонарушителей штрафуют, заставляя
присяжных налагать соответствующие взыскания. Вспо-
199

мийают старые правонарушения и не собранные ранее
недоимки. Начинают вновь применять в чисто фискальных
целях старые, тюдоровские статуты, запрещавшие
огораживания общинных земель. Налагавшиеся на огоражива-
телей штрафы по существу принимают характер лицензий
на произведенные захваты общинных земель.
Наибольшие возможности в смысле увеличения
доходов короны в период беспарламентского правления
представлял сбор «корабельных денег» (ship money). Корона
могла в данном случае сослаться на старинный
прецедент—«а обязанность прибрежных городов снаряжать
корабли для королевского флота. Однако этому прецеденту
корона стремится дать весьма широкое истолкование.
В 1634 г. Карл I требует от Сити Лондона постройки
определенного числа кораблей, мотивируя это необходимостью
борьбы с пиратами, препятствовавшими морской торговле.
В следующем 1635 г. король потребовал «корабельные
деньги» и от внутренних графств, лежавших вдали от
морского берега, стремясь явным образом превратить
старинный прецедент в налог общегосударственного
характера и значения, притом без санкции парламента. В связи
с этим и разыгралось известное дело сквайра Гемпдена,
отказавшегося платить налог. При рассмотрении этого
дела в королевском суде был снова поставлен вопрос о
королевской прерогативе. Один из ее защитников — сэр
Роберт Беркли, королевский судья, заявил весьма
цинично, что право — старый и верный слуга короля, который с
его помощью управляет народом. «Я никогда не слыхал,—
заявил этот юрист,— что закон является королем (lex is
rex). Обычно считают совершенно справедливо, что король
и его воля являются законом (rex is lex)». Изрекающий
законы (lex loquens) король и является, по Беркли,
живым, говорящим законом. Приговор по делу Гемпдена
гласил, что король имеет право в случае опасности,
угрожающей королевству (наличие и размеры которой король
сам устанавливает), облагать подданных налогом для
изыскания средств, необходимых для защиты страны.
Решение суда по делу Гемпдена приобретало большое
принципиальное значение в смысле признания за королем права
вводить налоги на содержание постоянных вооруженных
сил независимо от согласия парламента.
Однако приговор по делу Гемпдена имел и другую
сторону: он способствовал росту оппозиционных настроений
200

в стране, тем самым приближая кризис абсолютизма.
К тому же результату приводила политика Страффорда
в Ирландии и Лода — в Шотландии.
Политика Карла I в Ирландии была продолжением
ирландских «свинств» (Энгельс) Якова I. Особенно это
относится к периоду наместничества Страффорда в
Ирландии. «Проверка титулов» на землю при первом Стюарте
была лишь предлогом для конфискации земли у крупных
ирландских землевладельцев, сопровождавшейся
разрушением традиционных отношений, общинного
землевладения и обезземеливанием ирландского крестьянства.
После своего восшествия на престол Карл I обещал не
отбирать имений под формальным предлогом отсутствия
документов о регистрации их в суде канцлера. Однако за
это новый король потребовал денежной компенсации.
Начался торг о размерах требуемой им суммы. Попытка
Страффорда договориться о размерах выкупа
непосредственно с представителями ирландской знати также
оказалась безуспешной. Тогда крупных ирландских
землевладельцев вызвали в 1628 г. в Тайный совет короля, где в
его присутствии они вынуждены были согласиться на
уплату в течение трех лет компенсации в размере 4 тысяч
фунтов стерлингов в год. Эту сумму в 12 тысяч фунтов
стерлингов предполагалось употребить на создание в
Ирландии постоянной армии, которой английский абсолютизм не
располагал в самой Англии.
Итак, на этих условиях Карл I признал права
ирландских землевладельцев на их земли как «бесспорные».
Однако вскоре это обещание было нарушено. Назначенный в
1632 г. лордом-наместником английской короны в
Ирландии, Страффорд начинает с организации в католической
Ирландии Суда Высокой комиссии по английскому образцу
для насаждения здесь религиозного «единообразия», а
также для достижения и других, более реальных целей.
Суд Высокой комиссии стремился к получению
максимальных доходов от ирландских католиков — «рекузантов» в
пользу королевского казначейства, находившегося в
крайне стесненном положении в период беспарламентского
правления Карла I. Особое внимание было обращено на
принесение установленной присяги королю как главе
церкви. Такую присягу должны были приносить ирландские
землевладельцы, чиновники, доктора, адвокаты и т. д. при
формальном вводе их во владение землями, «бесспорные»
201

права на которые были признаны королем в 1628 г. при
условии выплаты упомянутой компенсации в 12 тысяч
фунтов стерлингов. Теперь властью наместника натиск на
их земли вновь усиливается под предлогом требования
присяги с признанием верховенства короля. Суд Высокой
комиссии прибегал и к другим средствам воздействия на
католических рекузантов в Ирландии: выставлению
виновных у позорного столба, протыканию языка, клеймению
раскаленным железом и т. п., не говоря уже о денежных
штрафах, налагавшихся на виновных. Насколько широко
применялись в этот период подобные приемы
насаждения религиозного «единообразия», видно из обвинительного
акта против Страффорда, привлеченного в 1640 г. к суду
Долгим парламентом.
Используя различные приемы религиозных
преследований, штрафов и конфискаций земли в пользу короны
и английских лендлордов, Страффорд организует в
Коннауте и других графствах плантации, широко применяя
при этом вооруженную силу в качестве наиболее
«действенного» аргумента, оказывая воздействие на присяжных
при разборе судебных дел, провоцируя «мятежные»
выступления недовольных характером английского
«землеустройства» в Ирландии. Ярким примером этого
последнего является именно страффордовский проект плантаций
в Коннауте и Ормонде (декабрь 1634 г.) и его
последующая реализация. Вопреки «Хартии милости», дарованной
Карлом I ирландским землевладельцам, уплатившим
компенсации, в связи с планом Страффорда вновь возникает
вопрос о верховных правах, о титуле короля (his Majesty's
title) на ирландские земли. Энгельс называет всю эту
историю с ирландскими плантациями Страффорда
«затянувшимся юридическим фарсом», прикрывавшим
подлинные цели грабежа ирландских земель королем, то
признававшим «бесспорными» права ирландских
землевладельцев, то вновь ставившим их под сомнение и
нарушавшим их.
Так, в 1635 г. Страффорд направляется в Коннаут с
отрядом в 4 тыс. кавалеристов для «содействия» в
устройстве плантаций. Не только в Коннауте, но и в Галуейе и в
других графствах Страффорд применяет насильственные
методы, оказывает давление на присяжных, налагает
штрафы и замышляет все более широкие конфискации,
провоцируя выступления недовольных и цинически заяв-
202

ляя при этом: «Чем больше мятежников, тем больше
конфискаций...»
Поставив одной из своих задач создание в Ирландии
постоянных вооруженных сил, Страффорд рассчитывает
их использовать не только в целях ирландского
«землеустройства», но и против шотландских «мятежников»,
«недовольных мероприятиями другого советника Карла I —
архиепископа Лода в Шотландии. Предусматривалась
Страффордом и еще одна возможность использования
ирландской армии — для подавления революции в Англии.
Однако своей политикой в Ирландии Страффорд
подкапывался под одну из опор английского абсолютизма,
приближая его катастрофу. Политика Страффорда в
Ирландии ускорила взрыв ирландского восстания 1641 г.,
ставшего прелюдией гражданской войны в Англии.
Расчет Страффорда на ирландскую армию, которую
можно будет натравить против шотландских
«мятежников», а также против революции в самой Англии, не
оправдался. Мало того, в самой Ирландии — в Ольстере — у
шотландских ковенантеров нашелся союзник в лице
английских колонистов-протестантов: 100 тыс.
сочувствовавших шотландским пресвитерианам.
В 1639—1640 гг. английский абсолютизм должен был
пожинать плоды своей ирландской политики колонизации
и религиозного «единообразия» как в Ирландии, так и в
Шотландии. Лод насаждал «методами» Страффорда в
пресвитерианской Шотландии англиканскую церковь.
В ответ на попытку Лода ввести в 1637 г. в Шотландии
англиканскую литургию и молитвенник Елизаветы
шотландские пресвитериане заключили религиозный ковенант
и подняли оружие в целях сохранения республиканского
строя церкви в Шотландии, которому угрожала политика
английского абсолютизма, проводившаяся Лодом.
Именно в Шотландии была организована та военная
сила в виде армии шотландских пресвитериан —
ковенантеров, которая нанесла первый серьезный удар по
английскому абсолютизму в англо-шотландской войне 1639—
1640 гг. Та же сила сыграла большую роль в развитии
военных операций в гражданской войне в самой Англии,
особенно в первый ее период. Когда шотландская армия в
1639 г. вступила в северные графства Англии, ее военное
превосходство над вооруженными силами Карла I стало
очевидным. Объяснялось это прежде всего тем, что во главе
203

шотландской армии стояли хорошие военные
организаторы, учитывавшие опыт 30-летней войны. Таковым был
генерал Лесли, который с помощью Гамильтона, также
артиллериста шведской школы, вооружил шотландскую
армию легкой артиллерией нового образца (в Эдинбурге
был построен пушечный завод, снабжавший шотландскую
армию орудиями нового типа).
Другое важное обстоятельство, способствовавшее
успехам шотландской армии в войне 1639—1640 гг.,— это
наличие сочувствовавшей победам шотландцев оппозиции
в Лондоне, рассматривавшей неудачи королевской армии в
качестве признака приближавшегося падения английского
абсолютизма. Иллюминация столицы по случаю победы,
одержанной шотландцами, была по существу
демонстрацией против режима Карла I и его ближайших советников
и помощников.
Военные неудачи и недостаток денежных средств
вынудили Карла I созвать парламент — Короткий парламент
A3 апреля — 5 мая 1640 г.). Уже в этом парламенте
произошли события, свидетельствовавшие о напряженности
внутреннего положения в стране, усугубленного военными
поражениями.
Открывая Короткий парламент, Карл I взывает к
«национальным чувствам» англичан, понося «мятеж» и
«измену» шотландцев. Канцлер Финч оглашает в парламенте
переписку шотландцев с королем Франции, что, однако,
не произвело ожидавшегося эффекта. Вожди оппозиции
указали канцлеру, что наибольшая опасность заключается
не в сношениях шотландцев с Францией, а в угрозе
английской свободе и вольностям парламента со стороны
короля и его советников. Пим, вновь избранный в парламент
1640 г., обрушивается в своей речи на злоупотребления
королевской власти. Пим требует реформ и напоминает
о политической супрематии парламента. Правительство
обещает реформы, но настаивает на предварительном
вотировании субсидий для продолжения войны с
Шотландией, прерванной компромиссным Бервикским миром,
отменившим епископат и англиканский служебник в
Шотландии.
Характерно, что перед началом кампании 1640 г.
шотландские ковенантеры обратились непосредственно к
английскому парламенту с заявлением, в котором они
объявляли, что не собираются воевать с английским народом,
204

но борются лишь с королем и его дурными советниками,
имея в виду Лода и Страффорда.
Характерно также, что не только в палате общин, но
и среди членов палаты лордов находились сторонники
шотландских ковенантеров, заявлявшие о солидарности
с шотландцами и о готовности поддержать их в борьбе
с королем всеми законными средствами.
При отсутствии денежных средств для ведения войны
положение Карла I стало совершенно безнадежным,
особенно после нового поражения, нанесенного королевской
армии шотландцами в битве при Ньюбери. Пэры и
представители лондонского Сити подали петицию с
требованием нового созыва парламента. Королю пришлось
уступить и созвать вторично уже не Короткий, а Долгий
парламент.
Это было началом революции.
* *
*
При изучении английского абсолютизма как
политической формы государства переходного периода от
феодальной монархии средних веков к буржуазной республике
необходимо учесть две стороны данной проблемы. Это, во-
первых, вопрос о происхождении
феодально-абсолютистской монархии из форм феодального государства,
связанного с разложением феодального способа производства и
развитием капиталистических отношений в XVI в. Это,
вовторых, вопрос о степени соответствия
феодально-абсолютистской монархии в Англии первых десятилетий XVII в.
новому экономическому базису, новым производственным
отношениям и характеру производительных сил в
десятилетия, непосредственно предшествовавшие буржуазной
революции 40-х годов XVII в. Если в отношении периода
Тюдоров возможно признать наличие определенного
соответствия между данным типом государства, т. е.
феодально-абсолютистской монархией как одной из форм
политической надстройки, и данным экономическим
базисом, с характерными для него производственными
отношениями и степенью развития производительных сил, то в
процессе дальнейшего капиталистического развития и
роста производительных сил степень этого соответствия
уменьшается: феодальные производственные отношения и
205

тем более политическая форма, учреждения и другие
виды надстройки стали тормозом экономического
развития. Особенно это становится очевидным в десятилетия,
непосредственно предшествовавшие буржуазной
революции, в чем мы и смогли убедиться «а примере Англии
20—30-х годов XVII в. Английский абсолютизм первых
десятилетий XVII в. оказывается в решительном
противоречии с условиями капиталистического развития кануна
буржуазной революции 40-х годов XVII в.
Отсюда вытекала неизбежность той борьбы за
ликвидацию старого, отживающего свой век базиса и его
надстройки, ее учреждений, политических, правовых,
экономических, религиозных и других взглядов, которую ведут
передовые силы и классы еще на заре буржуазной
революции и в годы ее наибольшего подъема, в самый разгар
революционной борьбы с отжившими классами
феодального общества, поддерживавшими
феодально-абсолютистскую монархию, как это мы видели на примере Англии
20—30-х годов XVII в.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ V:
Calendar of State papers. Domestic series of the reign of Charles I..,
Preserved in the Public record office, Ed. by E. Bateson, Vol. 1—6, L.
1858—1897.
Calendar of State papers. Domestic series of the reign of Charles I..,
Ed. by Hamilton, L. 1859—1882.
Cobbett's Parliamentary history of England, Vol. 2 (...from the
accession of Charles the first in March 1625, to .the battle of Edgehill, in
October 1642.), L. 1807.
Commons debates for 1629 critically ed. (by W. Notestein and F. H.
Relf) and introd. dealing with parliamentary sources for the early Stuarts,
Minneapolis 1921.
Debates in the House of Commons in 1625, Ed. by S. R. Gardiner, L.
1873.
Star Chamber reports for the years 1625, 1626, 1627, 1628. Ср.:
Rushworth, Vol. 3, Appendix, p. 1—139.
Brunton D. and Pennington D. H., Members of the Long Parliament.
Jntrod. by R. H. Tawney, L. 1954.
Cooke H. P., Charles I and his earlier Parliaments. Vindication and
challenge, L. 1939.
Davies G., The early Stuarts 1603—1660, Oxf. 1937.
Forster J., Sir John Elliot. A biography, 1592—1632, Vol. 1—2, L.
1872.
Gordon M. D., The collection of shipmoney in the reign of Charles I,
«Trans, of the R. hist. Society», 1910, 3d series, Vol. 4, p. 141—162.
206

Hexter J. #., The reign of king Pym, Cambridge (Mass.) 1941.
(Harvard historical studies, 48.)
Hill C, The english revolution 1640. Three essays, Ed. by C. Hill,
L. A940.) (The Marxist text book, series № 4.)
Перевод: Хилл К. Английская революция, Пер. Ш. А. Боги-
ной, под ред. и с предисл. В. Ф. Семенова, М. 1947.
Ни1теН.,ТЫ leadership of sir John Elliot in the Parliament of 1626,
«Journal of modern history», 1932, Vol. 4, № 3, p. 361—386.
Hulme H., Opinion in the House of Commons on the proposal for a
Petition of right, 6 May 1626, «English historical review», 1935, Vol. 50,
№ 198, p. 302—306 (Notes and documents).
Keeler M. F. The Long Parliament, 1640—1641. A biographical
stndy of fts members, Philadelphia 1954.
Kershaw R. N., The elections for the Long Parliament 1640, «English
historical review», 1923, Vol. 38, № 152, p. 496—508.
Mathew ?>., The age of Charles I, L. 1951.
Phillips E. /., The last year of the Court of Star Chamber, 1630—1641,
«Trans, of the R. hist. Society», 1939, 4 series, Vol. 21, p. 103—132.
Prothero G. W., The constitutional struggle in England A625—1630).
in: The Cambridge modern history», Vol. IV, Cambridge 1907.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
БОРЬБА КЛАССОВ В ПЕРИОД ПЕРВОЙ
ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ 1642—1646 гг.
1. Программа нового дворянства и буржуазии
в первые годы революции
Развитие событий с момента созыва Долгого
парламента до отъезда Карла I из столицы на север и
объявления им войны парламенту хорошо изучено и поэтому
не будет предметом нашего специального рассмотрения.
Вместо этого сосредоточим внимание на анализе основных
документов этого периода, весьма важных для
понимания существа конфликта, приведшего к гражданской войне
между королем и парламентом.
Предметом нашего анализа будут два важных
документа, отражающих политические, экономические и
религиозные требования буржуазии и нового дворянства в
начале революции. Это, во-первых, «Петиция о корне
и ветвях», поданная месяц спустя после созыва Долгого
парламента, во-вторых, «Великая ремонстрация»,
завершающая первый этап революционной борьбы. В этих двух
документах мы имеем перед собой программу
английского пуританизма начального периода революции, в
которой выражены еще не расчлененные, не
дифференцированные требования пресвитерианской буржуазии
и индепендентского джентри.
«Петиция о корне и ветвях» была подана от имени
жителей Лондона, Миддлсекса и других графств Англии.
Петиция проникнута страхом перед «католической
опасностью», которая угрожает и внутри страны и извне. Внутри
эту опасность создают архиепископы и епископы,
склонные к католицизму «прелаты» — представители высшего
англиканского духовенства, проникнутые арминианскими
208

тенденциями, близкими к католицизму. Извне угрожает
могущественная католическая партия, победа которой
означала бы гибель «дела протестантизма» в Европе,
усиление католической и феодально-абсолютистской реакции.
В епископской власти Яков I видел оплот королевского
абсолютизма в Англии. «Нет епископов, нет и короля»,—
гласил известный тезис апологета абсолютной монархии,
доказывавшего «божественный характер» королевской
власти. Подобно королю, епископы также подчеркивали
«божественное происхождение» своей власти. Авторы
«Петиции о корне и ветвях», наоборот, доказывали, что власть
епископов — «человеческое установление», и требовали
отмены епископата, как учреждения вредного и опасного
для церкви и государства.
В «Петиции о корне и ветвях» ставится вопрос о
низшем духовенстве, которое весьма запугано епископами и
обнаруживает из страха перед «прелатами» «душевную
слабость». Представители низшего духовенства не
проповедуют «божьей правды», под которой подразумевается
кальвинистское учение о предопределении.
Бичуя с чисто пуританской непреклонностью пороки и
слабости рода человеческого, петиция обрушивается на
ленивых, распущенных и развратных священников и
монахов, которые, подобно египетской саранче (одна из
«казней египетских», по Библии), кишат по всему королевству,
особенно в Ирландии, исполняя различные языческие
обряды и церемонии. Нет настоящих пастырей, сетует
петиция, отсюда невежество и суеверие, в которых коснеет
народ.
Обнаруживая чисто пуританскую нетерпимость и
ханжество, «Петиция о корне и ветвях» обрушивается на
современную светскую литературу, «развращенную и
фривольную», отвлекающую людей от изучения «слова
божьего»,— надо запретить все то, что ему противодействует и
не соответствует. В пуританский список «запрещенных
книг» попадают и Овидиевы «Проказы любви», и
«Парламент женщин», и «Поэмы» Барнса, и «Баллады» Паркера.
С другой стороны, петиция обрушивается на
английских богословов, проповедовавших арминианские взгляды,
доказывавших, будто римская церковь является
«истинной», никогда не заблуждавшейся в своих основных
положениях, или развивавших учение о нравственности,
близкое к католическому признанию свободы человеческой
14 В. М. Лавровский, М. А. Барг 209

воли, что противоречило кальвинистско-пуританскому
учению о предопределении.
Суть дела заключалась, однако, не в этих религиозно-
этических положениях, а в тех политических выводах,
которые делались арминианскими богословами в защиту
прерогативы короны, власти епископов, поддерживавших
корону.
Высшее, арминиански настроенное духовенство не
только поддерживало абсолютистские претензии короля,
но и готово было доказывать, что все принадлежит
королю, что подданные его не имеют никаких прав
собственности на землю и движимое имущество, что король
может отобрать у своих подданных все, что захочет, не
будучи стесненным в своих действиях никакими законами,
ограничивающими его власть и имущественные права.
«Петиция о корне и ветвях» полемизирует со сторонниками
доктрины, утверждающей, будто король является
верховным собственником всех земель, и не только земель, но и
всего имущества и доходов своих подданных. Давая столь
широкое толкование королевской прерогативы, они
пытались обосновать права короля на введение налогов без
санкции и утверждения их парламентом, ибо король выше
закона, выше общего права королевства.
Мы видим, как в «Петиции о корне и ветвях»
переплетены религиозно-этические доктрины и политическая
теория, проповедь пуританской нетерпимости к нарушениям
святости субботнего дня и защита экономических
интересов и выгод буржуазии. Под оболочкой пуританских
нападок на власть епископов, невежество низшего
духовенства, на «языческое» суеверие и «католическую опасность»
были скрыты политическая борьба и экономические
интересы революционных классов, пытавшихся оградить от
посягательств короны свою буржуазную собственность и
имущественные права. Характерно, что наряду с
нападками на епископов составители петиции жалуются на
патенты и монополии, раздававшиеся королем в ущерб
предпринимательской инициативе и свободе торговли, на
рост таможенных пошлин, на сбор корабельных денег, на
упадок шерстяной промышленности, на притеснения со
стороны властей, которые вынуждают производителей сукна
и торговцев суконными изделиями покидать Англию,
эмигрировать в Голландию и другие страны, увозя с собой
210

свои промышленные навыки и состояния, которые могли
бы быть применены и использованы в Англии.
И наряду с такими вопросами, отражающими интересы
передовых в экономическом и политическом отношении
классов, в петиции подняты споры по вопросам обрядов,
об облачениях и церковном ритуале. Пуритане стремились
сочетать свои материальные выгоды и обогащение с
идеалом дешевой церкви, независимой от государственной
власти или отдельных индепендентских общин. Отсюда их
нападки на митры и мантии епископов, на облачение,
рясы и капюшоны священников и монахов, на престолы
со свечами и богатыми украшениями, на покрытые
парчой кафедры проповедников, на скульптурные
изображения святых, на суеверные, «языческие» обряды.
В сохранении и восстановлении всего этого культового
ритуала и обихода католической церкви в
«реформированной», англиканской церкви пуританские ревнители
«чистоты» церковной доктрины, обрядов и быта обвиняют
«прелатов», стоявших во главе церковного управления.
Архиепископы и епископы, дьяконы и архидьяконы — все
это «члены антихристова клана», низверженные и
изгнанные вместе с папой протестантами континента. В Англии
они не только удержались, жалуются составители
«Петиции о корне и ветвях», но и усиливают свою власть,
опираясь на корону и в свою очередь оказывая ей поддержку,
обосновывая ее абсолютистские претензии, ее и свое
собственное «божественное установление».
Находятся в Англии, к ужасу и негодованию пуритан,
и такие «прелаты», которые считают римскую церковь
«истинной» церковью, а папу — ее главой, а не
«антихристом», которые отказываются молиться об обращении к
«истинной вере» «нашей суверенной королевы» Генриетты
Марии, бывшей, как известно, центром притяжения всех
католических и прокатолических сил в Англии, центром
католических интриг и пропаганды.
Уже в начале 1641 г., когда парламент приступил к
обсуждению этой петиции, а вслед за ней билля «О корне
и ветвях», обнаружились значительные несогласия между
крупными лендлордами и крупной буржуазией, с одной
стороны, и джентри и средними слоями буржуазии — с
другой. Если первые пуще огня боялись самого принципа
равенства и самоуправления, который должен возобладать
в церкви в случае уничтожения старой церковной органи-
14*
211

организации, то вторые видели в нем средство активизации
антикоролевских сил, основой которых были народные массы.
Наиболее откровенно классовый смысл сопротивления
консервативного большинства парламента уничтожению
епископата раскрыл Эдмунд Уоллер: «Наши законы и
современное церковное устройство перемешаны, как вино и
вода. Я смотрю на епископат, как на наружное укрепление
или оплот, и говорю себе, что если оно будет разрушено
народом, то будет разоблачена тайна, что мы ни в чем не
можем ему отказать».
И, отдавая себе отчет в том, как тесно связаны между
собой церковь и светское устройство страны, гнет
церковных и манориальных лордов, он продолжал: «А что
касается злоупотреблений (епископов), то вы можете
получить тысячу примеров того, как тяжело приходится
разным бедным людям от их лендлордов»,— и заключал, что
в случае уничтожения епископата (уничтожить
королевскую власть они не помышляли в те дни) «мы должны
будем взять на себя тяжелый труд защиты нашей
собственности (от притязаний бедных), подобно тому как мы ее
недавно отстаивали от притязаний короля».
В этой речи полностью раскрылось существо правого,
консервативного крыла парламента, позднее названного
пресвитерианским. Вместе с тем впервые обнаружилось
наличие серьезных противоречий между буржуазией и
новым дворянством по вопросу о целях начавшейся
борьбы и методах ее ведения. Эти противоречия еще более
обострились к моменту обсуждения «Великой
ремонстрации»— этого своеобразного манифеста революции.
Перейдем к анализу этого важнейшего документа
пуританизма — «Великой ремонстрации», возникшей в
атмосфере крайнего политического напряжения и
обострения политических и религиозных противоречий в конце
1641 г.— накануне гражданской войны.
Поездка Карла I летом 1641 г. в Шотландию и
признание им пресвитерианского строя шотландской церкви
были ловким политическим маневром со стороны короля,
стремившегося обеспечить себе поддержку шотландских
пресвитериан, т. е. шотландского дворянства и
буржуазии, и предотвратить возможную угрозу с севера в случае
гражданской войны между королем и парламентом.
Еще больше накалило политическую атмосферу
восстание, вспыхнувшее в Ирландии, на которую роялистская
212

партия возлагала большие надежды в случае гражданской
войны в Англии. Напомним, что еще Страффорд в роли
наместника Ирландии строил планы использования
создававшейся им в Ирландии армии для борьбы с
революцией, если таковая начнется.
Когда в Ирландии вспыхнуло восстание, в Лондоне
ходили слухи, что ирландские мятежники действуют от имени
короля, имея за собой поддержку Генриетты Марии,
связанной с ирландскими мятежниками, которых
поддерживал и римский папа. «Католическая опасность»,
несомненно, была налицо, она нависала со стороны Ирландии,
усугубляя общее напряжение в тот момент, когда ввиду
выяснившейся невозможности разрешения
конституционных, политических и религиозных противоречий путем
парламентской борьбы и прений в рамках взаимной
лояльности обе стороны приближались к неизбежной
гражданской войне, в которой король склонен был видеть
единственный способ повернуть ход событий в свою пользу,
подавить вооруженной силой начавшуюся в Англии
революцию.
В ноябре 1641 г. «Великая ремонстрация»
обсуждалась в парламенте, и 1 декабря этот объемистый документ
с длинным перечнем пунктов и требований был
представлен королю от имени оппозиционного большинства
Долгого парламента.
Обсуждение «Великой ремонстрации» снова
обнаруживает наличие серьезных расхождений в лагере
парламента. Тем не менее этот документ можно рассматривать
как общую программу буржуазии и нового дворянства
на данном этапе революции. Кромвель — будущий вождь
индепендентского джентри, организатор победы в
гражданской войне против короля — еще в 1641 г., в момент
представления королю «Великой ремонстрации», заявил,
что, если она будет отвергнута королем, для него самого
и для его единомышленников — для всех «честных
людей», объединившихся в борьбе против стюартовского
абсолютизма, не останется ничего другого, как уехать из
Англии, покинуть ее навсегда, перейти на положение
эмигрантов.
Основу многочисленных параграфов и разделов этого
документа, содержащего политические, экономические и
религиозные требования пресвитерианской буржуазии и
индепендентского джентри, составлял тот же вопрос, кото-
213

рый был весьма отчетливо поставлен еще в «Петиции о
корне и ветвях»,— это вопрос об обеспечении буржуазной
собственности на землю, движимое имущество и на
доходы от торговой и предпринимательской деятельности.
Это требование красной нитью проходит через
многочисленные пункты и параграфы «Великой ремонстрации».
Принцип неприкосновенности буржуазной собственности
как основы политического и общественного строя Англии
был основным требованием, выдвинутым революционными
классами еще на первом этапе революции — накануне
гражданской войны, начавшейся в 1642 г.
Подобно «Петиции о корне и ветвях», «Великая
ремонстрация» начинается с констатирования большой
опасности, нависшей над королевством и угрожающей ввергнуть
его в великую смуту. Речь идет опять о «католической
опасности», которая, по мнению составителей этого
последнего документа, связана с существованием «порочной и
злонамеренной партии», стремящейся изменить религию
и государственный строй Англии. В результате
преступной деятельности и «злокозненных махинаций» папистов
и арминиан в рядах высшего англиканского духовенства
наступило «разложение» как среди епископата, так и среди
тех лиц, которые занимают ответственные должности
в Тайном совете короля. Деятельностью католической
партии «Великая ремонстрация» объясняет и
англо-шотландскую войну, и восстание в Ирландии, и расстройство
нормальных отношений между королем и парламентом, и рост
недоверия к королю со стороны его подданных.
Чего же в первую очередь требует приложенная к
«Великой ремонстрации» петиция палаты общин? В духе
ранее представленной «Петиции о корне и ветвях» новая
петиция требует охраны королевства от «преступных
посягательств» папистской партии. Для этого ее составители
считают необходимым лишить епископов права голоса,
удалить их из верхней палаты, уменьшить их власть над
низшим духовенством и над всеми добрыми подданными
короля — власть, которую они узурпировали и используют
во зло, во вред религии, в нарушение законов королевства
и законных прав английского народа.
Необходимо, далее, произвести полную реформацию
церкви, уничтожив новшества, которые были введены
представителями высшего духовенства. Необходимо
уничтожить все напоминающие католицизм религиозные обряды
211

и церемонии, неприемлемые для пуритан, чуждые их
«религиозному сознанию», их стремлению к «чистоте» и
простоте церковного ритуала, к экономии, которой
противоречит пышность англиканской церкви. Новая, буржуазная
церковь стремилась, изменив существо народной
реформации1 XIV в. и наполнив ее буржуазно-кальвинистским
содержанием, найти религиозную санкцию и приобрести
среол «чистоты» для своей весьма грязной
предпринимательской, торгашеской деятельности.
Наконец, «Великая ремонстрация» требовала
удаления из королевского совета всех лиц, не пользовавшихся
доверием парламента и способствовавших углублению
религиозной смуты, разложению и неурядицам в
церковных делах, от которых страдает английский народ,—
ссылкой на народ пытались прикрыть интересы буржуазии и
джентри. Об этих интересах, весьма реальных, гласил
параграф 3 петиции, который содержал требование о
запрещении каких-либо раздач короной тех земель, которые
будут конфискованы и перейдут в ее распоряжение в связи
с подавлением ирландского восстания. Буржуазия,
денежные тузы и спекулянты Сити уже предвкушали
возможность поживиться за счет земель ирландского народа.
Нужно было только не упустить добычу из своих рук —
это и имеет в виду упомянутый параграф петиции. Дело
«колонизации» «зеленого острова» «революционные»
классы стремятся заполучить в свои руки, отобрав у
короны право распоряжаться ирландскими землями.
«Великая ремонстрация» является по существу
«боевой программой» буржуазии и нового дворянства,
объединившихся между собой в целях защиты нового,
буржуазного общественного уклада от -посягательств со стороны
абсолютизма и организации вооруженной борьбы с ним
уже вне пределов парламента.
Эта «боевая программа», преподнесенная в
религиозной, «пуританской» оболочке, мотивировалась
антикатолическими соображениями и необходимостью
защищаться от «католической опасности», угрожавшей со стороны
отживших -классов и сил феодального общества.
Интересы буржуазии и джентри нашли в «Великой
ремонстрации» весьма точное и определенное выражение и
отчетливую формулировку в ряде пунктов, относящихся
к вопросу о буржуазной собственности, т. е. стержневой
проблеме буржуазной революции XVII в. В поисках
обос215

обоснования права буржуазной собственности в Великую
хартию вольностей в ее современном истолковании вносится
совершенно иное, буржуазное содержание,
соответствовавшее новым социально-экономическим условиям. Статья
39 и другие феодальные формулы знаменитого документа
XIII в. находят в 1641 г. новую, буржуазную
интерпретацию. Не о феодальных держаниях королевских вассалов
XIII в., но об условиях земельного держания,
приближавшегося к буржуазной собственности на землю, идет речь
в 20—40-х годах XVII в. То же следует сказать и
относительно доходов буржуазного происхождения и характера,
которые в важнейших документах 1640—1646 гг.
включаются в понятие буржуазной собственности в широком
смысле этого слова.
Ссылкой на Великую хартию вольностей, многократно
подтверждавшуюся в парламенте и, в частности,
нашедшую весьма широкую интерпретацию в «петиции о праве»
1628 г., начинался известный акт об упразднении Звездной
палаты 5 июля 1641 г.
В этом акте были указаны причины, которые сделали
этот орган тюдоровского абсолютизма совершенно
невыносимым для буржуазии и нового дворянства: парламент
считал основным злом расширение компетенции Звездной
палаты, которая вопреки законам страны и правам
подданных присвоила себе право вмешиваться в гражданские
дела и в вопросы, относящиеся к собственности и
вольностям граждан.
Упраздненная в силу акта 5 июля 1641 г. Звездная
палата рассматривается парламентом прежде всего в
качестве органа королевского абсолютизма и произвола,
действия которого создают большую неуверенность в
прочности и обеспеченности собственности, прав на землю,
движимость и доходы.
Парламент ополчается на суд Звездной палаты и на
другие органы тюдоровского абсолютизма, значительно
изменившие свои социальные функции при Стюартах. Эти
органы, унаследованные от феодально-абсолютистской
монархии XVI в., при Стюартах продолжали служить
сохранению старого порядка. Немудрено, что акт 5 июля 1641 г.
содержит требование, чтобы все дела, касающиеся земли,
товаров, права наследования и т. п., решались в обычных,
а не в королевских судах в порядке обычного, а не
чрезвычайного судопроизводства.
216

Мало того, акт устанавливал, что вое лица,
нарушившие его постановление, — будь то лорд-канцлер, лорд —
главный казначей, члены Тайного совета или королевские
судьи — должны быть подвергнуты штрафу в 500 и тысячу
фунтов стерлингов в пользу тех лиц, земельные или
имущественные интересы коих пострадают от действия
органов королевской юстиции. Защищая земельные и
имущественные права нового дворянства и буржуазии, акт об
упразднении суда Звездной палаты грозил
имущественными карами тем королевским чиновникам и судьям,
которые посягнут на буржуазное право собственности,
бывшее еще in statu nascendi и тем не менее уже
рассматривавшееся идеологами революционных классов 20—40-х годов
XVII в. в качестве естественного, «прирожденного» права
английской буржуазии и дворянства.
Аналогичные цели — цели защиты буржуазной
собственности— преследовал и акт 7 августа 1641 г.
относительно незаконности сбора корабельных денег;
Актом 7 августа 1641 г. и самый налог, т. е.
корабельные деньги, и внесудебное мнение судей королевской
скамьи и баронов по делу Гемпдена, и самый приговор по
этому делу были признаны стоящими в противоречии с
заменами и статутами королевства, с правом собственности,
с прежними резолюциями парламента и с «петицией о
праве», принятой в 1628 г. Ссылки на «петицию о праве»,
Великую хартию вольностей XIII в и другие
документы имели целью подкрепить и обосновать основные
социально-экономические требования, из которых вытекали
или были с ними взаимно связаны политическая
программа, религиозные требования и мировоззрение
революционных классов XVII в., боровшихся за новый
экономический базис и соответствующую ему новую политическую,
правовую, идеологическую надстройку. В основе этой
программы английской буржуазии и дворянства 40-х годов
XVII в. лежало требование освобождения буржуазной
собственности на землю от феодальных повинностей, служб,
прав и ограничений, а также от незаконных, не
вотированных парламентом налогов на пользование движимостью,
товарами и доходами.
Анализ «Великой ремонстрации» позволяет вскрыть
яркие факты, относящиеся к формам борьбы и
сопротивления представителей отживших классов, стоявших
на стороне короля и его абсолютистских притязаний,
217

против пришедших им на смену людей -нового,
буржуазного мира.
«Великая ремонстрация» констатирует наличие
«злонамеренных попыток», различных способов «обструкции и
противодействия», говорит о происках иезуитов,
епископов, членов королевского совета, придворных, связанных с
иностранными державами и действовавших в ущерб
собственной стране и государству в ответственнейший период
их истории и развития.
«Великая ремонстрация»—ее 204 пункта — были
своего рода обвинительным актом против абсолютизма
Стюартов со стороны революционно настроенных классов.
«Великая ремонстрация» лишь продолжила и углубила,
довела до логического конца эту борьбу со стюартовским
абсолютизмом и его судебными органами, стоявшими на
страже феодального строя.
«Великая ремонстрация» — это не «глас народа», а
отражение интересов новых классов, прокладывавших себе
путь к господству путем отстранения от кормила правления
представителей старых классов феодального общества.
В «Великой ремонстрации» классовые интересы
буржуазии и нового дворянства по-прежнему не разграничены, а
объединены в параграфах этого важнейшего документа
первого периода революции. Эти интересы, однако,
отчетливо дифференцировались в ходе обсуждений самой
ремонстрации, которая, кстати, прошла ничтожным
большинством голосов, что лишний раз подчеркивает
напряженность и остроту политических и других противоречий
как в самом парламенте, так и вне его.
Что касается народа, то интересы крестьянства и
демократических низов города почти не нашли своего
отражения в этом историческом документе.
Пункты 31—32 «Великой ремонстрации» касаются
мельком вопроса об огораживании общинных земель, о
превращении пахотной земли в пастбища и об
обезземелении крестьянства.
Пункты 54—55 говорят о разорении суконной
промышленности, об эмиграции суконщиков в Новую Англию и
Голландию.
Пункт 98 говорит о переполнении тюрем, касается
мимоходом его причин и тяжелого положения народа,
пропадавшего «от горя и страха»,— народа, у которого не
218

оставалось «никакой надежды» на улучшение положения и
лишь одно отчаяние.
И в отличие от этих беспредметных ламентаций ряд
пунктов A82, 186, 187) содержит весьма конкретные
данные относительно сопротивления отживающих сил
общества, представители которого пользовались всеми
доступными им средствами.
В частности, они распространяли слухи, что их
противники хотят уничтожения всякого церковного правления и
предоставления каждому человеку права совершать
молитвы и богослужение по его собственному желанию,
освободив его от повиновения королю.
На самом деле, писали авторы документа, мы
стремимся к ?ому, чтобы «очистить источники науки— наши
два университета, чтобы потоки, вытекающие оттуда, были
прозрачны и чисты и составляли бы гордость и утешение
всей страны».
Таковы формы идеологической борьбы накануне
гражданской войны в Англии 40-х годов XVII в., в которой
университеты сыграли значительную роль весьма, впрочем,
далекую от задач революционной борьбы. Университеты в
Англии XVII в. оказались в годы гражданской войны не
рассадником передовой науки того времени, а одним из
оплотов отживающих сил общества. Они предпринимают
усилия к тому, чтобы поддержать отживающие классы в их
безнадежной и обреченной на поражение борьбе, вместо
того чтобы помочь разбить и преодолеть сопротивление
отживших классов.
Настоящая наука уходит в эти годы из стен старых
средневековых колледжей и продолжает свое
существование в виде «невидимой коллегии» передовых ученых,
подготовлявших в своих трудах, опытах и исследованиях
последующий расцвет естествознания и закладывавших
основы буржуазной науки об обществе, свободной от
предрассудков феодальной эпохи. Эта последняя борьба
окажется несравненно более длительной, чем битвы на полях
гражданской войны 1642—1646 и 1648 гг.
Карл I, вернувшись из своей поездки в Шотландию,
решил нанести ответный удар парламенту, потребовав суда
над пятью лидерами палаты общин и одним пэром. Король
усилил стражу, охранявшую парламент, приказал
коменданту Тоуэра навести орудия на Лондон. В этот критиче-
219

ский час палата общин апеллирует к Лондону. Толпы
народа заполняют его улицы. 29 ноября 1641 г. вооруженные
подмастерья окружают королевский дворец с возгласами:
«Долой епископов!» Офицеры дворцовой охраны
приказывают открыть огонь, но солдаты не выполняют приказа.
11 декабря в палату лордов подается петиция с
требованием исключить епископов из палаты лордов. 2 тысячи
человек сопровождает подателей петиции до входа в
парламент, многие врываются в палату. 27 декабря
вооруженная толпа снова встречает лордов возгласами: «Долой
епископов!», «Долой папистских лордов!» На следующий день
только двое епископов осмелились явиться на заседание
палаты. Лорды требуют принятия мер против «смутьянов»,
но общины отказываются от этого. «Боже избави,—
предостерегает Пим,— если общины чем-нибудь ослабят
воодушевление народа». 3 января 1642 г. королевский
прокурор явился в парламент с требованием ареста пяти
членов палаты общин, обвиняемых в государственной
измене (среди них были наиболее выдающиеся вожди
оппозиции: Пим, Гемпден, Гольз и др.). Ввиду отказа
палаты выдать их король на следующий день в
сопровождении 400 солдат лично отправился в парламент для
ареста упомянутых лиц. Но, вовремя предупрежденные,
они укрылись в Сити. Вслед за ними палата в целом
также покинула Вестминстер и перенесла свои заседания в
Сити.
5 января мэр города ответил отказом на требование
короля выдать скрывшихся лидеров парламента. Лондон
в эти дни напоминал военный лагерь. 7 января по ложной
тревоге на улицу вышло более 100 тысяч человек.
Вооруженные толпы круглые сутки заполняли улицы города, его
предместья и гавань.
Королю, потерявшему власть над восставшей столицей,
не оставалось ничего другого, как покинуть ее. 10 января
Карл I Стюарт уехал на север страны, чтобы собрать силы
для вооруженной борьбы. На следующий день палата
общин в сопровождении многих тысяч лондонцев снова
вернулась в Вестминстер. 5 тысяч фригольдеров и сквайров из
Бекингемшира прибыло в Лондон для защиты своего
представителя Джона Гемпдена. Охрана парламента была
доверена лондонской милиции.
220

2. Пресвитериане и индепенденты в годы первой
гражданской войны (анализ классовых сил)
В «Великой ремонстрации» нашли свое отражение
классовые интересы английской буржуазии и нового
дворянства — пресвитерианского купечества, деловых людей
и толстосумов Сити, крупных
мануфактуристов-суконщиков и землевладельческого дворянства, индепендентского
джентри.
Несмотря на различие «интересов земли» и интересов,
связанных с торгово-промышленной деятельностью,
несмотря на различие религиозных воззрений
пресвитерианской буржуазии и индепендентского джентри, оба класса
выдвинули общую экономическую, политическую и
религиозную программу в борьбе с силами феодальной Англии.
В годы гражданской войны происходит размежевание
классовых интересов буржуазии и нового дворянства,
выявляются противоречия. Эти противоречия особенно
усиливаются потому, что идеи английского пуританизма в их
наиболее радикальной трактовке овладевают массами,
толкают их на углубление революции, в то время как
крупная пресвитерианская буржуазия боится этого углубления
революции и начинает пятиться назад, обнаруживая
склонность к компромиссу с силами старой,
феодально-абсолютистской Англии по всем основным линиям.
Наша задача состоит прежде всего в том, чтобы
показать, какие изменения претерпевает «боевая теория»
английской буржуазии.
Мы должны будем, далее, показать, как в ходе
гражданской войны возникла та новая по сравнению с двумя
первыми годами революции расстановка классовых сил,
которая объяснялась особенностями экономического
развития Англии.
Мы должны будем затем поставить вопрос о том, каков
был для буржуазии и нового дворянства итог борьбы за
буржуазную собственность.
К 1 июня 1642 г. относится последняя попытка избежать
гражданской войны, предпринятая пресвитерианскими
лидерами Долгого парламента: палата лордов и палата
общин посылают Карлу I в Йорк «Девятнадцать
предложений», принятие которых королем могло бы обеспечить мир,
нормальные конституционные порядки и взаимоотношения
между королем и парламентом. Эти предложения были
221

посланы Карлу I в тот момент, когда король собирал
вооруженные силы, взывая о поддержке к классам,
стоявшим за старый, феодально-абсолютистский порядок.
Пресвитерианские лидеры стремились предотвратить
гражданскую войну, хотя бы ценой больших уступок.
Таков был смысл посланных парламентом Карлу I
«Девятнадцати предложений».
Этот документ — наглядный пример того, как
революционные по своему существу требования буржуазии и
нового дворянства даже в канун гражданской войны
скрывались за раболепно-роялистской фразеологией.
В условиях подготовлявшейся Карлом I гражданской
войны эти «пожелания» парламента звучали весьма
наивно: восстановить законы против иезуитов,
католических диссентеров, папистских священников; лишить
лордов-папистов права заседать в верхней палате; не
заключать браков королевских детей без согласия парламента;
ввести некоторые изменения в церковное управление и
порядок богослужения в соответствии с пожеланиями
парламента; соблюдать «петицию о праве» и другие статуты,
предложенные парламентом, и т. д. Все это типично
пуританские требования, под которыми могли бы подписаться
пресвитериане и индепенденты 20-х годов XVII в.
В «Девятнадцати предложениях» нашли отражение те
мероприятия, на которые вынужден был пойти Долгий
парламент в целях самозащиты от роялистских агрессоров.
Так, парламентом был принят известный ордонанс о
милиции, против которого решительно возражал Карл I в своих
прокламациях, чтобы оправдать свою подготовку к
гражданской войне. Карл I хотел оставить парламент
безоружным и беззащитным, в случае если он начнет войну,
что действительно вскоре и произошло. Милиция, хотя и
недостаточно организованная, сыграла серьезную роль в
наиболее опасные для парламента моменты начального
периода гражданской войны. Не будь ее, исход войны мог
бы быть иным. Мало того, стремясь предотвратить войну,
парламент требовал роспуска вооруженных сил,
набранных королем. Парламент настаивал на том, чтобы все
форты и укрепления королевства были поручены
начальникам, назначенным королем с согласия и одобрения
парламента, и были изъяты из ведения злонамеренных лиц,
подготовлявших гражданскую войну.
Сверх того, парламент настаивал на заключении
222

тесного союза с Соединенными провинциями и другими
государствами континента для борьбы с папой и
католическими державами.
Таковы были те предложенные парламентом условия,
при которых было возможно, по мнению пресвитерианской
партии, рассмотрение финансовых вопросов, относящихся
к «регулированию текущих доходов», и отпуск королю
«дотаций» в размерах, превышающих прежние.
Чем же ответил Карл I на эти с виду весьма
умеренные, «смиренные» предложения, клонившиеся в
действительности к уничтожению абсолютизма.
Король решительно отверг «Девятнадцать
предложений», усмотрев в них «покушение на конституцию и
основные законы правительства». «Nolumus leges Angliae
mutari» 1,— высокомерно и категорически заявил король.
Гражданская война становилась все более неизбежной.
22 августа в Ноттингэме был поднят с большой помпой
согласно традиционному ритуалу королевский
«штандарт»— огромное знамя с изображениями королевских
гербов по четырем углам, с короной в центре и указующим
на нее с неба перстом — с надписью: «Воздайте кесарю
должное ему». Для перенесения его были назначены
четыре рыцаря-баронета, 600 пехотинцев и три отряда
кавалеристов — в общем до 2 тысяч человек. Сам король со
свитой из лордов и джентльменов принял участие в
торжественной процессии, вместе с ним шел наследный принц,
а также принц Руперт, которого Карл I только что
произвел в рыцари «ордена подвязки». Это торжественное
шествие и воздвижение «штандарта» означали объявление
королем феодальной войны непокорному «феодалу» —
«мятежному графу Эссексу» (командовавшему армией,
собранной парламентом для защиты от вооруженной
агрессии Карла I).
Так началась гражданская война между королем и
парламентом, между силами старого порядка, не желавшими
добровольно уйти с исторической арены, и людьми нового
общественного порядка, пришедшего на смену старому.
В прокламации короля, собственноручно им
исправленной и оглашенной герольдом перед «народом», точнее,
перед толпой окружавших короля придворных, лордов и
джентльменов вкупе с пехотой и отрядом кавалерии,
Карл I весьма лицемерно сетовал и выражал свою «невы-
1 «Не хотим изменять законы Англии» (лат.).

разимую скорбь и боль» при созерцании «смуты» в
королевстве.
Король хотел путем вооруженного насилия положить
«твердое основание миру и счастью всех своих «добрых
подданных»». Предлагая парламенту мирные переговоры
и гарантируя «королевским словом» безопасность и
свободу участникам сопротивления абсолютистскому режиму,
король снимал с себя ответственность за кровь, которая
прольется в гражданской войне.
В послании, направленном обеим палатам парламента
из Ноттингэма 25 августа 1642 г., Карл I решил
выступить открыто, отбросив феодальные фикции, которыми он
хотел оправдать накопление вооруженных сил (якобы для
подавления «мятежа» графа Эссекса). Англия оказалась
перед фактом начинавшейся гражданской войны между
двумя лагерями, на которые поделились классы
английского общества.
Весьма характерно, что в этот решающий момент
Карл I вновь поднимает вопрос, бывший стержнем
конституционной, религиозно-политической борьбы и социально-
экономических противоречий в течение первых четырех
десятилетий XVII в. Это вопрос о королевской прерогативе,
о собственности и свободе подданных.
Однако на все предложения короля парламент ответил
решительным отказом. Парламент заявил, что все
дальнейшие переговоры с королем невозможны и
нецелесообразны, пока не будет спущен поднятый Карлом I
«штандарт» в Ноттингэме и отменена королевская прокламация,
объявляющая графа Эссекса и обе палаты парламента
преступниками и изменниками. Подняв «штандарт» и
объявив войну парламенту, назвав действия обеих палат
изменническими, король поставил парламент и вместе с
ним все королевство вне своей защиты. Такова была
твердая и решительная позиция, занятая Долгим парламентом
в конце августа 1642 г.
Первый этап начавшейся гражданской войны
характеризуется отсутствием какого-либо размежевания сил в
масштабах всей страны. Как это характерно для
подлинного народного восстания, оно началось на почве
революционной инициативы низов.
Страна покрылась множеством крупных и малых
очагов революции, которым противостояло не меньшее число
очагов феодальной контрреволюции.
224

Поле битвы было разбросано не только по отдельным
графствам, но и то отдельным поселениям внутри них.
Везде собирались отряды милиции, завязывалась
борьба за овладение оружейными складами, опорными
пунктами. Война складывалась из массы мелких стычек, в
которых выявлялось соотношение борющихся сил на
местах и которыми вскоре определилось размежевание их в
масштабе всей страны.
Своеобразие тех дней хорошо передает сообщение мэра
города Сент-Олбанс летом 1642 г.: «Курьер привез три
прокламации: одну (парламентскую) о повиновении
комиссарам по набору в милицию парламента, другую
(королевскую) — запрещающую набор без большой печати
короля, третью (парламентскую) — запрещающую
расквартирование кавалерии» 1.
О том, сколь велик был революционный подъем
народных масс в начале гражданской войны, свидетельствует тот
факт, что только за один день в милицию Лондона
вступило около 4—5 тысяч добровольцев, было собрано
большое количество оружия, денег и драгоценностей.
Добровольцы стали громить дома роялистов и
заключать под стражу явных и тайных католиков.
Пользуясь этим подъемом, радикальные слои
буржуазии провели в лорд-мэры города решительно
настроенного пуританина Исаака Беннингтона.
В городе Колчестер — важном центре сукноделия —
толпа разгромила дом сэра Джона Лукаса, собиравшего
силы для короля, и заключила его под стражу. В доме
знатной сторонницы католицизма Риверс восставшие
захватили и уничтожили имущество стоимостью в 40 тысяч
фунтов стерлингов.
В Кенте восставшие захватили замок Дувра и изъяли
много оружия и денег в домах приверженцев короля.
О Норфоке сообщалось: «Щедрые добровольные
пожертвования (парламенту) были собраны в городе и в
графстве: швея принесла свой серебряный наперсток,
повар — серебряную ложку, продавец вина — свой кубок».
В этих строках привлекает внимание социальная
принадлежность инициаторов пожертвований в пользу
парламента.
В списке жертвователей в пользу парламента из Сеф-
1 G. Lindsey, The civil war, 1944.
15 В. М. Лавровский, М. А. Барг 225

фока мы находим вдову, принесшую мушкет и 20
шиллингов, другую вдову, внесшую 10 шиллингов, жителя
(a man), отдавшего саблю и шлем.
Главный источник сил парламента, его подлинная
опора — низы. Это было очевидно уже многим современникам
революции.
Джеймс Дауэлл отмечал, что жители городов, в
большей своей части торговцы и ремесленники, воспитанные в
традициях самоуправления, оказались на стороне
парламента. Историк Долгого парламента Мэй писал, что на
стороне парламента стояли фригольдеры и йомены
восточной Англии.
Проповедник Бакстер подчеркивал, что лишь
меньшинство джентри встало на сторону парламента, зато в
защиту его выступили «большая часть торговцев,
ремесленников, фригольдеров и средний сорт людей», в особенности
в тех корпорациях и графствах, где было развито
сукноделие.
С другой стороны, оплотом короля была средняя знать
и та часть джентри, которая еще базировалась на
феодальных отношениях собственности. Они широко
субсидировали короля деньгами, снаряжали для него за свой счет
отряды кавалерии, превращали свои усадьбы в опорные
пункты роялистов. Достаточно привести пример графа
Гламоргена, который после реставрации предъявил королю
счет на сумму в 918 тысяч фунтов стерлингов.
На стороне короля оказались ростовщики двора,
верхушка торговых компаний, совладельцы королевских
монополий.
Наконец, характерно, что везде, как правило, на
стороне контрреволюции выступало англиканское духовенство.
Оно оказывало активную помощь королю не только
«словом божьим», но и деньгами, оружием, драгоценностями.
Так, например, в Кентерберийском соборе восставшие
обнаружили склад оружия и пороха. В городе Чичестере
духовенство оказывало активное содействие
джентльменам-роялистам в захвате местного арсенала, а за оградой
собора обучался кавалерийский отряд роялистов.
Не удивительно поэтому, что восставшие низы во
многих местах громили англиканские церкви наряду с
усадьбами роялистов, разбивали стекла, органы, уничтожали
изображения Христа, изгоняли роялистски настроенных
священников.
226

Следует, однако, подчеркнуть, что парламент и
главнокомандующий его армии граф Эссекс отнюдь не
использовали возможности добиться скорой победы над королем.
Вопреки своей декларации (сентябрь 1642 г.), где было
заявлено, что вооруженные силы парламента будут
распущены не ранее, чем король отдаст на суд парламента
всех «делинквентов» и злоумышленников, толкавших
Карла I на путь гражданской войны, парламент не раз
вопреки решению возобновляет переговоры с королем и
ведет таковые в 1643, 1644, 1645 и 1646 гг. Такая
непоследовательность парламента объясняется позицией его
пресвитерианского большинства, стремившегося к
разрешению конфликта между королем и парламентом не путем
доведения начатой королем гражданской войны до
решительного конца, а путем переговоров о восстановлении
нормальных конституционных порядков, Путем
компромисса с короной.
Объясняется это и тем, что в ходе самой гражданской
войны, в процессе развития военных операций растут
коренные противоречия между пресвитерианской и индепен-
дентской партиями, между пресвитерианской буржуазией,
весьма умеренной в своих политических претензиях, и
революционной частью дворянства, опиравшегося на
крестьянство и городские низы.
Чтобы понять существо противоречий между
пресвитерианами и индепендентами и проследить изменение в
соотношении классовых сил в годы первой гражданской войны,
необходим анализ каждого из этапов войны.
В конце 1642 — январе 1643 г. графу Ньюкастлу,
одному из главных организаторов вооруженных сил,
входивших в состав королевской армии, удалось образовать
ассоциацию северных графств и утвердиться в Западном
Йоркшире. Перед лицом весьма серьезной угрозы потери
всего Йоркшира и важных промышленных центров —
Лидса, Галифакса и Брэдфорда (местные суконщики были
естественными сторонниками и оплотом парламента) —
палата общин и лорды вопреки прежнему своему решению
вновь обращаются к Карлу I со «смиренными
пожеланиями и предложениями». Предложения эти были
направлены 1 февраля 1643 г. в Оксфорд — главную квартиру
короля. Они отражают точку зрения сторонников мирного
разрешения конфликта и окончания гражданской войны
путем переговоров с Карлом I.
15*
227

Эти переговоры имели место, несмотря на начало
открытых военных действий, в которых определился
перевес материальных и людских ресурсов на стороне
парламента. Однако в первом крупном сражении между армией
короля (кавалерами) и армией парламента
(круглоголовыми) , состоявшемся под Эджхиллом 23 октября 1642 г.,
выявилось преимущество роялистской кавалерии.
Кромвель, участвовавший в этом сражении в чине простого
капитана, без труда разгадал, в чем истинная причина
военной слабости парламента. Как известно, он увидел ее в
отсутствии в армии Эссекса революционного вдохновения,
так как она состояла из наемных служак, которым
безразличны были цели войны и ее исход.
«Неужели вы думаете,— спрашивал он своего кузена
Гемпдена,— что души этих тупых и подлых людей когда-
либо будут в состоянии померяться силами с
джентльменами... Вы должны набрать людей такого духа, который
заставлял бы их вести себя по джентльменски». Несколько
позже в одном из своих писем Кромвель развивает эту
мысль: «Я предпочитаю простоватого капитана в
грубошерстном кафтане, который знает, за что он сражается,
и любит то, что сознает, тому, кого вы называете
джентльменом и который больше ничего собой не представляет».
Это была по сути дела программа использования в
интересах победы революционной энергии народных масс.
Но именно этого всячески избегали пресвитериане в
парламенте и в руководящей верхушке армии. Граф Эссекс
не только всячески оттягивал первое столкновение с
армией короля, чем дал ему возможность выиграть
драгоценное время, но и без всякого основания отступил после
сражения под Эджхиллом. Вскоре он дал королю
невредимым уйти из-под Тернгем-Грина и обосноваться в 30
милях от Лондона — в Оксфорде. Истинный мотив своего
поведения Эссекс раскрыл позднее следующим образом:
«Неужели же нашим вознаграждением за труды будет
ропот потомков, что для освобождения их от ига короля
мы подчинили их тирании простого народа?» Отсюда
очевидно, что победа без народа либо полупобеда путем
мирного соглашения с королем было единственно приемлемым
для пресвитериан исходом начавшейся борьбы.
Не удивительно, что по своему тону и характеру
предложения 1 февраля 1643 г. напоминают документ,
посланный королю в Йорк восемь месяцев тому назад («Девят-
228

надцать предложений»). Гражданская война
рассматривается авторами новых предложений как явное
недоразумение, возникшее в результате «заговора папистов»,
склонивших на свою сторону короля,— это граф Ньюкастл,
лорд Герберт Реглан и другие видные члены
злонамеренной папистской партии, поставившей своей целью
искоренение протестантской религии и истребление всех тех, кто
ее признает.
Король оказался вовлеченным в эту смуту и распрю,
принесшую «великое несчастье и беды» Англии.
Гражданская война отнюдь не рассматривается
авторами новых предложений, посланных в Оксфорд, в
качестве единственно возможного способа разрешить
противоречия между новыми и старыми классовыми силами
английского общества, а является, по их мнению,
недоразумением и источником величайших бед.
Парламент предлагает мир королю, настаивая лишь на
выдаче на суд парламента дурных советников. Если
король пойдет на это и изъявит тем самым желание
искоренить папизм в королевстве, то мир, правда и
справедливость смогут быть восстановлены. Лорды и коммонеры
вновь заявляют королю о своей лояльности и глубокой
преданности ему всего английского народа.
Чего же в основном требует от короля парламент?
1. Роспуска армии, разоружения делинквентов и
передачи их парламенту для законного суда над ними.
2. Уничтожения епископального строя английской
церкви, устранения «суеверных нововведений»,
упорядочения церковной жизни и управления путем созыва
совещания «благочестивых, глубоко религиозных и ученых
богословов», а также путем издания соответствующих актов
парламента, относящихся к церковным делам, которые
должны были быть проведены в законном порядке через
парламент.
Вновь мы имеем дело с типично пресвитерианскими
требованиями церковной реформы, весьма умеренного
«углубления» реформации и принятия административных мер
против иезуитов, католических диссентеров и
католических священников. Предполагалась выработка текста
присяги для наиболее эффективного выявления диссенте-
ров и их осуждения (отказ от верховенства папы, от
учения о пресуществлении, о чистилище, от почитания
крестов и икон).
229

В ходе переговоров был поставлен вопрос об амнистии
части делинквентов, уплативших композиции.
Предполагалось исключить лишь наиболее видных роялистов,
организаторов королевской армии, да и то в весьма умеренной
форме. Лорду Герберту Реглану должен был быть
запрещен доступ ко двору короля, а также занятие
государственных должностей. Из акта об амнистии исключались
также граф Ньюкастл, командовавший вооруженными
силами короля, лорд Георг Дигби и лица, причастные
к ирландскому восстанию. Подобно «Девятнадцати
предложениям», новые предложения, посланные в Оксфорд,
содержали рекомендацию тесного союза с Соединенными
провинциями и другими протестантскими государствами
континента.
Между тем положение дел на театрах военных
действий становилось все более тяжелым для парламента.
В конце июня 1643 г. Ньюкастл нанес серьезное
поражение парламентским войскам под командой генерала
Ферфакса при Эдвалтон-Муре, в результате чего весь
промышленный район Йоркшира оказался в руках
короля и роялистов.
Однако парламент предпочел иностранную помощь
развязыванию революционной инициативы масс и начал
переговоры с Шотландией. Парламент решил перетянуть
шотландцев на свою сторону и предложил им заключить
гражданскую лигу для совместной борьбы с королем.
Шотландцы согласились на это предложение, но
потребовали религиозного конвената, т. е. распространения
пресвитерианского строя по шотландскому образцу на всю
Англию в качестве основы гражданского и военного
союза для борьбы с Карлом I. Очевидно, шотландцы не
очень-то верили обещаниям, данным им королем, и
предпочитали гарантию со стороны парламента. Однако
принятие религиозного ковенанта с Шотландией было
связано с рядом трудностей внутриполитического
характера. Как известно, попытки тесной англо-шотландской
унии, которые делались еще при Якове I, не
осуществились ввиду конкуренции и взаимных опасений английских
и шотландских купцов и мануфактуристов. С другой
стороны, на данном этапе, в критический для парламента
момент гражданской войны, ковенант требовал уступок
шотландским пресвитерианам, ограничивал рамками
пресвитерианства задачи гражданской войны и должен- был
230

неминуемо привести к углублению конфликта между
пресвитерианским и индепендентским течением
«пуританской» революции. Для индепендентов и примыкавших
к ним более радикальных в религиозном и политическом
отношениях групп принятие шотландского ковенанта шло
вразрез с принципом независимости, самостоятельности
отдельных религиозных общин — одного из основных
требований английского индепендентства, враждебного
принципу государственной церкви. Это означало ограничение
религиозной «свободы» и крайних проявлений
религиозного «индивидуализма», к которым стремились
представители революционного джентри и демократических слоев
населения.
И все же поражение, нанесенное Ньюкастлом на
севере, и захват весьма важных для парламента
промышленных центров толкали парламент на компромисс и
соглашение с Шотландией. Шотландские пресвитериане
боялись усиления индепендентства в Англии.
Религиозный ковенант с Шотландией усиливал в Англии
пресвитерианскую буржуазию и ограничивал возможности
дальнейшего углубления реформации и связанной с ней
политической и социальной борьбы.
Однако на деле дальнейшее развитие событий
гражданской войны после победы над королем, одержанной
при поддержке шотландцев, приводит к углублению
религиозно-политических противоречий между
пресвитерианским и индепендентским лагерями, чему способствует
вмешательство в борьбу демократических слоев
населения.
Торжественная лига и ковенант были заключены
парламентом с шотландцами 25 сентября 1643 г. Составители
этого документа исходили из предположения, что
шотландская пресвитерианская церковь явится своего рода
образцом протестантских реформированных церквей в
отношении «учения, обрядов, дисциплины и церковного
управления». По этому пресвитериански-синодальному
образцу должно было быть установлено религиозное
единообразие в Англии. Все остальные группы и партии,
враждебные лиге и ковенанту, не только не допускались,
но и объявлялись гонимыми и преследуемыми.
Религиозная лига и ковенант должны были положить
предел дальнейшему распространению индепендентства и
других, более радикальных религиозных групп и течений,
231

развитие которых было тесно связано с углублением
социально экономических противоречий и борьбы классов.
Заботясь о «чистоте» религии, авторы ковенанта
стремились к искоренению не только «папизма и прелатства», т. е.
англиканского епископата, но и всяческих «ересей,
сектантства и безбожия», противоречивших
пресвитерианской религиозно-политической доктрине как «единственно
правильному учению», основанному на авторитете
«божьего закона».
Одновременно составители лиги и ковенанта брали на
себя обязательство «защищать личность и власть короля
как блюстителя и защитника истинной религии и...
вольностей королевства».
Заключив между собой «благословенный союз», т. е.
ковенант во «славу божию», для блага всего королевства
и «защищая честь короля», англо-шотландские
ковенанторы клялись пред «лицом господа» содействовать по мере
своих сил и возможностей победе своего дела, бороться
со всякой оппозицией, подавляя ее, раскрывая и сообщая
властям то, что должно быть устранено.
Характерна не только эта нарочито подчеркнутая
лояльность по отношению к Карлу I, но и
лицемерно-ханжеский тон ковенанта, особенно последней, заключительной
его части. Составители ковенанта каются в своих
«грехах», «смиренно» говорят о своих недостатках, о
намерении «исправить свою жизнь» и выполнить свои
обязанности пред богом и людьми. Заключая свой ковенант в
«присутствии всемогущего господа — ясновидца всех
сердец», его составители дают обещание подавать друг другу
пример «истинного возрождения».
Таков был политический идеал и программа крупной
пресвитерианской англо-шотландской буржуазии и
заскорузлого, косного шотландского дворянства,
объединившихся на платформе религиозного и политического
ковенанта 1643 г.
Как религиозные, так и политические претензии
англошотландского пресвитерианства, нашедшие весьма яркое
отражение в анализируемом нами документе, находились,
однако, в решительном противоречии с логикой
развертывавшихся событий религиозно-политической, социально-
экономической и классовой борьбы, исход которой
решался гражданской войной.
232

Вступление шотландской армии в северные графства
Англии в начале 1644 г. весьма решительно изменяет
положение дел на северном театре военных действий в
пользу в основном пресвитерианского парламента. В апреле
1644 г. командиры парламентской армии лорд Ферфакс и
сэр Томас Ферфакс одержали победу над силами графа
Ньюкастла при Сельби A1 апреля 1644 г.). Взятием
Сельби было восстановлено сообщение между Западным
Йоркширом и Гулем. Вновь оживилась торговля сукном
в Йоркшире, и это сильно подняло дух местных купцов и
мануфактуристов, стоявших на стороне парламента.
Изменилось и военное положение. Ньюкастлу угрожала
опасность попасть в мешок между армией Ферфакса и
шотландской армией, вторгшейся с севера. 2 июня 1644 г.
произошла знаменитая битва при Марстон-Муре —
первое серьезное поражение роялистов, имевшее большие
последствия в ходе гражданской войны. Пехотой в этой
битве командовал лорд Ферфакс, конницей на правом и
левом крыле парламентской армии командовал
шотландский генерал Лесли и пресвитерианский командир граф
Манчестер. Участвовал в этой битве и Кромвель,
стремительной атакой кавалерии опрокинувший правое крыло
королевской армии, обративший его в паническое бегство
и захвативший при этом артиллерию и обоз. Разгром
королевской армии положил начало ее разложению. Нью-
кастл и ряд офицеров бегут после битвы при Марстон-
Муре на континент. Однако до полной победы в войне
парламенту было еще далеко, и это объяснялось не
военными причинами, а политикой пресвитерианского
командования, не желавшего окончательной победы над королем.
Не забудем, что пресвитерианские командиры
сражались «за честь и власть» короны, хотя лозунгом
парламентской армии в битве при Марстон-Муре было
«С нами бог» в отличие от роялистского лозунга «Бог
и король».
В связи с этим назревает конфликт между
командующим парламентской восточной ассоциацией графом
Манчестером и его генерал-лейтенантом Кромвелем,
выдвинувшим против пресвитерианского командования ряд
обвинений. Обвиняя Манчестера в крайней нерешительности,
Кромвель заявил в связи с предпринятым парламентом
осенью 1644 г. расследованием военных операций
следующее: «Названный граф (т. е. Манчестер) всегда был не-
233

склонен и относился отрицательно к сражениям, был
против окончания войны силой оружия, был за такой мир,
для которого победа была бы минусом».
После битвы при Марстон-Муре и взятия Йорка
парламентской армией Манчестер отклоняет все, что могло
помочь достижению дальнейших преимуществ над
неприятелем и использованию победы. Это двусмысленное
поведение Манчестера, граничившее с предательством,
стало особенно ясным, после того как в сражении при
Деннингтонском замке этот парламентский генерал
поставил армию парламента на такую позицию, будто он
сознательно стремился к тому, чтобы обеспечить
королевским войскам ряд преимуществ. При этом Манчестер
действовал, как указывает Кромвель, по своему усмотрению,
без Военного совета и часто даже вопреки распоряжениям
комитета двух королевств, который должен был
руководить операциями. Желая помочь Карлу I, Манчестер
упускал благоприятные возможности для разгрома
армии короля. Отсюда его стремление к компромиссу
с Карлом I при условии выполнения заключенного
с шотландцами ковенанта, т. е. введения в Англии,
Шотландии и Ирландии пресвитерианского
единообразия.
Совсем иначе понимал цели и задачи гражданской
войны Кромвель, вождь индепендентского джентри,
боровшийся за полную и решительную победу над королем.
Эту партию не удовлетворяли условия политического и
религиозного ковенанта, к осуществлению которых
стремилась пресвитерианская буржуазия Сити и выполнявший
ее волю Манчестер.
Понадобился Кромвель —«Робеспьер английской
революции» (Энгельс), чтобы силой добить старый порядок и
довести до решительного конца гражданскую войну. Для
этого нужно было не только ликвидировать феодально-
абсолютистскую монархию, разбив ее военный оплот,
но и уничтожить феодальную форму собственности
на землю, чтобы обеспечить развитие новых
производственных отношений, соответствующих характеру
производительных сил, выросших в Англии в первой
половине XVII в.
Чтобы добиться решительной победы над королем,
надо было устранить пресвитерианское командование.
Нужно было создать новую, индепендентскую армию,
234

пойдя на союз со всеми элементами, которые
поддерживали эти цели борьбы. Нужен был союз с «низами» для
достижения победы в гражданской войне.
Возникает конфликт между пресвитерианскими и ин-
депендентскими генералами, углублению которого
способствовал образ действий Манчестера и других
пресвитерианских генералов. Не использовав плодов Марстон-
Мурской победы, Манчестер уходит из Йоркшира в
графства восточной ассоциации. Два других пресвитерианских
генерала — Эссекс и Уоллер были полностью
дискредитированы крайне неудачным ведением операций на
центральном, лондонско-оксфордском театре военных
действий.
Карлу I, предпринявшему наступление на Лондон,
едва не удалось захватить столицу; лишь силами
лондонской милиции наступление королевской армии было
приостановлено. Контрнаступление пресвитерианских
генералов на Оксфорд, где была расположена главная квартира
короля, закончилось позорным провалом. Эссекс и Уоллер
были по очереди разбиты Карлом I. Разбитая
парламентская армия также обнаруживает признаки разложения
подобно роялистам при Марстон-Муре. Войска Уоллера
.выходят из 'повиновения и вместо наступления на Оксфорд
поворачивают на столицу, требуя от парламента уплаты
жалованья. Разбитый Карлом Эссекс бежит на запад, где
его пехота сдается в плен королю. Лишь кавалерию
удалось эвакуировать морем из Плимута.
Наконец, 27 октября 1644 г. королевские войска
наносят соединенным силам трех парламентских генералов —
Эссекса, Манчестера и Уоллера еще одно поражение
в битве при Ньюбери. Парламент производит
расследование. Кромвель вновь выступает в роли страстного
обвинителя парламентского командования. В речи 9 декабря
1644 г. Кромвель настаивает на необходимости
решительных военных действий против короля. В результате
принимается известный «декрет о самоустранении», в силу
которого под предлогом невозможности для членов
парламента совмещать службу в армии были сняты с постов
пре витерианские генералы. Манчестер, Эссекс и Уоллер
были вынуждены уйти в отставку. Для Кромвеля было
сделано исключение.
235

3. Организация «новой модели». Переход армии
в руки индепендентского джентри — победа
в гражданской войне
После ухода пресвитерианских генералов Кромвель,
будучи назначен начальником кавалерии и
генерал-лейтенантом — помощником главнокомандующего при генерале
Ферфаксе, выступает в качестве организатора «новой
модели».
Что из себя представляла «новая модель»,
организованная согласно решению палаты общин 11 января
1645 г.? Прежде всего это была армия восставшего
народа, построенная на революционном принципе, согласно
которому место каждого определялось личными
качествами. Ее численный состав: 6 тысяч человек кавалерии,
поделенных на 10 полков по 600 всадников в каждом;
тысяча человек конной пехоты (драгуны), поделенных на
10 рот; 12 пехотных полков по 1200 человек — всего
14 400 человек пехоты. В общем, это была сравнительно
небольшая, около -22 тысяч человек, хорошо
дисциплинированная армия английских йоменов и городских
демократических элементов, широко привлекавшихся на
офицерские должности, под единым индепендентским
командованием. Военный суд сурово карал всякое нарушение
дисциплины, даже пьянство и сквернословие, не говоря
уже о непочтительности в отношении начальства и
нарушении порядка на месте постоя. Одному из солдат —
ирландцу Макро проткнули за «нахальное поведение»
язык каленым железом и с позором изгнали из армии.
Другого нарушителя дисциплины выставили на базарной
площади с надписью о его проступке. Дело, однако, было
не в этой «палочной дисциплине», а в том, что новая
армия действительно была лучше организована и
снаряжена, получала жалованье 1 и находилась под новым
военным руководством, ставившим определенные цели
в войне, стремившимся довести ее до победы над королем
1 По 2 шиллинга в день кавалеристам, в общем, около 4 тысяч
шиллингов в день, т. е. около 2 тысяч фунтов стерлингов. В месяц армия
обходилась парламенту в 60 тысяч фунтов стерлингов, в год — около
720 тысяч фунтов стерлингов. Это весьма солидная сумма, которую
можно было покрыть за счет конфискаций и продажи земли делинквентов.
И все же и в армии Ферфакса солдаты жалуются A647 г.) на невыплату
жалованья, требуют погашения парламентом задолженности.
236

и покончить с ним. Армия состояла из крестьян,
ремесленников и подмастерьев. Офицеры были
представителями индепендентского джентри, а иногда и «низов»
города (напомним, что полковник Прайд был извозчиком,
Хьюсон — сапожником, Фокс — котельщиком, Рейнс-
боро — шкипером). «Новая модель» была подлинно
революционной армией, проникнутой сознанием своего
политического долга и преданной «делу божьему».
До сих пор организация революционных сил была
совершенно недостаточно освещена в историографии 1. Ферс
в своей новой работе дает историю отдельных полков
армии, ее офицерства, анализирует религиозные и
политические взгляды офицеров. Однако он оказался не в
состоянии вскрыть подлинную причину неподкупности этой
армии. Тот дух, который единственно рождает массовый
героизм, высокую сознательность и монолитность армии,
был лишь проявлением революционного энтузиазма
крестьянства и плебейства, впервые полностью
обнаружившегося в армии «новой модели».
Вождь индепендентского джентри, опираясь на
йоменов, нанес сокрушительный удар королевской армии
в битве при Незби A4 июня 1645 г.), причем участь
сражения решила кавалерия Кромвеля, обратившая в
бегство кавалерию роялистов и ударившая во фланг пехоте
неприятеля. Битва при Незби означала не только
военный, но и политический разгром роялистов.
С этого времени начинается весьма затянувшийся этап
в истории Долгого парламента. Происходит
окончательное размежевание парламентского и королевского
лагерей, круглоголовых — пуритан и кавалеров — роялистов.
Одновременно нарастают внутренние противоречия и в
революционном, парламентском лагере.
4. Крестьянское движение в годы первой
гражданской войны
Вопрос об участии крестьянства как класса в
буржуазной революции 40—50-х годов XVII в. и о характере
крестьянских движений этих десятилетий весьма сложен и
1 С. Н. Firth, The regimental history of Cromwell'es army, vol. I—II,
Oxford 1940; его же, Cromwell's army, London 1902.
237

требует анализа источников, свидетельствующих о
расслоении крестьянства.
Необходимо исследовать, что представляло собой
английское крестьянство 40—50-х годов XVII в., каков был
удельный вес зажиточных, средних, мелких и беднейших
крестьян. Тогда станет более ясным, интересы какой
группы крестьянства нашли свое отражение в том или
ином крестьянском выступлении.
Английская деревня встретила революцию движением,
направленным против огораживаний, борьбой за освоение
лесов и парков, принадлежавших королю, духовной
и светской знати 1. Это была первая фаза
крестьянских движений, характерная для начального периода
революции.
Отношение различных групп крестьянства к
огораживаниям отнюдь не было одинаковым. Интересы
крупных, средних и мелких крестьян были весьма различны
в этом важном для английской деревни вопросе. Крупные
йомены и фригольдеры, иногда владевшие частью земли
на правах копигольда и нередко выступавшие в роли
фермеров-арендаторов чужой земли, были весьма
заинтересованы в огораживании, в произведенных или новых
разделах общинных земель. В данном вопросе их интересы
весьма расходились с интересами середняков и
деревенской бедноты.
Борьба крестьян с огораживанием общинных полей,
выгонов, пустошей и лесов была непосредственным
продолжением восстания диггеров (Digger Revolt 1607 г.),
выступавших за общинные права крестьян, против
захватов земли крупными землевладельцами и против
капиталистических тенденций в развитии английской деревни.
Это было движение преимущественно бедноты и
середняков. Крестьяне боролись за сохранение и за
восстановление средневековых форм коллективного землевладения и
пользования выгонами и лесными угодьями, которым
угрожали не только крупные землевладельцы, перешедшие
на путь капиталистического развития земледелия, но
и зажиточные, кулацкие элементы самой крестьянской
деревни.
1 См. С. И. Архангельскийt Английское крестьянство и его участие
в революции 40—50-х годов XVII в., «Ученые записки Горьковского
университета», вып. XIII, 1947, стр. 77.
238

В период второй гражданской войны усиливается
революционная роль среднего и мелкого крестьянства,
возникает движение диггеров, которое отнюдь не было простым
продолжением движений первых лет революционной
борьбы, когда крестьяне разрушают изгороди, «осваивают»
леса и парки крупных землевладельцев. Бекингемширские
диггеры и их программа с характерными мотивами
примитивного крестьянского коммунизма и мыслью о земле
как общем достоянии — это новая форма крестьянского
движения. Это выступление крестьян, усвоивших горький
опыт первой гражданской войны и аграрного
законодательства Долгого парламента.
Совершенно особый характер носило движение клоб-
менов, начавшееся в разгар гражданской войны. Оно
охватило ряд графств юго-западной Англии с менее
развитыми капиталистическими отношениями в сельском
хозяйстве. Клобмены пытаются образовать своего рода
«третью партию» — партию «нейтралитета» в гражданской
войне. Мир, обеспечение права и неприкосновенности
собственности— вот основная цель движения клобменов, к
которому примыкали иногда горожане, джентльмены и
духовенство. В движении клобменов отсутствует сколько-
нибудь разработанная политическая программа. Имевшее
своеобразную организацию, выборных начальников,
казначеев, это движение было той третьей силой, за
овладение которой боролись и роялисты, тем более что среди
клобменов было много сторонников короля; вожди
парламентской партии также стремились склонить клобменов
на свою сторону 1. Характерно, что волна клобменского
движения достигает наибольшего подъема в 1645 г., когда
вождями парламентской армии была одержана
решительная .победа над роялистами в битве при Незби.
Ряд данных о движении клобменов и их программе
имеется в письме от 4 августа 1645 г. Т. Ферфакса своему
отцу, лорду Ферфаксу 2. В этом письме речь идет о дубин-
1 В дневнике Уайтлока от 15 июля 1645 г. имеется следующая запись.
К восставшим крестьянам-клобменам приехал генерал Ферфаркс и вел
с ними переговоры, в результате которых часть клобменов разошлась по
домам, часть — примкнула к парламентской армии. Разъяснительная
работа, проведенная среди них генералом Ферфаксом, способствовала
известной дифференциации клобменов.
2 Письмо написано, таким образом, спустя три недели после
посещения клобменов генералом Ферфаксом, о котором сообщает Уайтлок.
239

щиках Уилтшира, Дорсетшира и Гемпшира, говорится
об опасности этого движения, о «буйной энергии» клоб-
менов и о необходимости пресечь движение самыми
решительными мерами. Действительно 13—14 человек —
лидеров клобменского движения были арестованы. Кромвель
с отрядом кавалерии направляется в лагерь клобменов
уже не для того, чтобы уговаривать их, подобно генералу
Ферфаксу, но для того, чтобы разогнать сходку клобменов,
требовавших освобождения своих арестованных вождей.
Второй важный документ — «пожелания и резолюции»
(«The Desires and Resolutions») клобменов графств
Дорсета и Уилтшира, в которых содержится их программа.
Первое требование клобменов заключалось в защите
реформированной религии и наследственной королевской
власти. Второй пункт их программы касался
взаимопомощи участников движения, а также защиты вольностей и
собственности от всяких грабителей и насильников.
Ничего специфически крестьянского нет в этих
«пожеланиях и резолюциях» клобменов. Речь скорей идет о
защите реформированной религии, т. е. пуританизма, и
собственности, а также королевской власти как оплота
существующего общественного порядка, которому «угрожали»
вожди победоносной парламентской армии. Вопрос о
земельной собственности крестьян, об освобождении
копигольда, об обеспечении общинных прав даже не
поставлен. Это тем более удивительно, что победоносное инде-
пендентокое джентри скоро добьется «освобождения»
рыцарского держания
В конечном итоге в лице дубинщиков перед нами
английский вариант движения тех слоев крестьянства,
которые в традиционной власти видели гарантию
незыблемости свого патриархального уклада жизни. «Нейтрализм»
этих слоев крестьянства был результатом их политической
незрелости и особых условий в юго-западных графствах
Англии.
Между тем гражданская война приближалась к концу.
В сентябре 1645 г. A0 сентября) был взят штурмом
Бристоль, где засел принц Руперт, рассчитывавший на
поддержку клобменов. Здесь же находились оклады и
амуниция королевской армии.
Вслед за взятием Бристоля Кромвель осадил замок
Дивайзис в Уилтшире. Это графство, как мы знаем, было
одним из центров клобменского движения. Роялисты пы-
240

пытались здесь найти опору. Замок Дивайзис,
расположенный на горе и хорошо укрепленный, стоял на пути из
западных графств в Лондон. Весьма существенно отметить,
что по условиям капитуляции все командиры и
джентльмены, осажденные в крепости, получили право покинуть
ее вместе с лошадьми и оружием и отправиться в любую
крепость короля в радиусе 30 миль от Дивайзиса.
В конце марта C1 марта 1646 г.) Ферфакс потребовал
сдачи Экзетера — со всеми фортами, крепостью, складами
и вооружением. Наконец, в мае 1646 г. Карл I передал
себя в распоряжение шотландцев, прибыв в их лагерь
переодетым. Это была еще одна попытка короля сыграть
на противоречиях между парламентом и шотландцами.
В 1646 г. первая гражданская война была закончена, а
вместе с ее окончанием идет на убыль и заканчивается
движение клобменов. Ряд противоречий остается неустра-
ненным, и решительная победа, одержанная над королем,
заканчивается на данной стадии жалким компромиссом
победителей с побежденными.
Мы располагаем интересным документом,
относящимся к концу первой гражданской войны,— письмом Томаса
Смолвуда Люку Робинзону от 26 мая 1646 г. В нем речь
идет о бесчинствах парламентских войск в Йоркшире. Эти
войска под командой генерал-майора Вандруске так здесь
хозяйничали, что «прелести армии графа Ньюкастла» и
«двойные прелести» шотландской армии стали казаться
временами мира и благоденствия. Войска парламента,
находившиеся под командой упомянутого генерала, вели себя
в Йоркшире, как завоеватели, а не освободители этого
графства от роялистов.
Между прочим, среди солдат и офицеров Вандруске,
оказывается, было много папистов, французов,
голландцев, ирландцев, шотландцев и англичан из числа
роялистов, сдавшихся в плен парламентской армии. Они
избивают и грабят местное население, отнимают
продовольствие, причем, констатирует автор письма, не желают есть
солонины, пить молоко и слабое пиво, а требуют покупать
для них баранину, ягнят, кур, а также обильное
количество эля, крепкого пива. Они травят своими лошадьми
покосы, требуют для них овса. Многие жители бегут от
этих бесчинств, покидают свои жилища. Города, где
стояли солдаты Вандруске, облагались денежными поборами
и контрибуциями — по 8—10—16—20 фунтов стерлингов
16 В. М. Лавровский, М. А. Барг 241

в день. Нет никакого правосудия, жалуется Т. Смолвуд,
графство идет к гибели.
Любопытно, что автор письма констатирует факт ре-
лигиоаных преследований за чтение библии. Т. Смолвуд
просит помощи у парламента. Его заявление не было
голословным. 28 мая было послано письмо Эммануилом Ис-
сакаром, представителем Йоркшира в парламенте, с
жалобами на разорение графства, опустошение полей,
пастбищ и лугов, реквизицию лошадей, обложение городов
этого графства тяжелыми контрибуциями — в 7—10 тысяч
фунтов стерлингов.
5. Аграрное законодательство английской революции
Как уже отмечалось выше, победа над королем в
первой гражданской войне и бегство его в лагерь шотландцев
были переломным моментом в ходе английской
буржуазной революции. Достижение ближайшей ее цели —
военной победы над монархией — обнаружило наличие острых
противоречий внутри лагеря парламента как между
различными прослойками буржуазии и нового дворянства,
осуществлявших роль гегемона революции, так и в
особенности между последними и сражавшимися под их
руководством крестьянством и плебейскими элементами
городов.
Если первые проявились еще в ходе гражданской
войны, в борьбе, развернувшейся в Долгом парламенте,
между так называемыми пресвитерианами и индепендентами,
то вторые проявились во всей полноте, когда лицом к
лицу столкнулись две программы решения аграрного
вопроса — буржуазно-дворянская и крестьянско-плебейская.
И, хотя борьба на почве аграрного вопроса достигла
своего апогея лишь после казни короля и установления
республики, тем не менее начало ей было положено еще в
первой половине 40-х годов, когда буржуазия и новое
дворянство приступили к осуществлению своей аграрной
программы, лежавшей в основе аграрного
законодательства Долгого парламента.
Буржуазная историография обошла эту проблему
почти полным молчанием. О так называемой отмене
рыцарского держания даже в специальных работах говорится
вскользь, мимоходом, как о незначительном событии этой
бурной эпохи. Этот акт Долгого парламента изображает-
242

ся как отрешение от анахронизма, не имевшего уже
никакого значения в реальной действительности и,
следовательно, никаких последствий, будто отмена рыцарского
держания осталась почти незамеченной для современников и не
получила никакого отзвука. В этой позиции буржуазной
историографии нельзя видеть одно лишь «недопонимание»,
в ней немало преднамеренной фальсификации истории со
стороны «ученых» защитников системы лендлордизма.
К чести русской науки следует отнести тот факт, что
М. М. Ковалевский, испытавший на себе несомненное
влияние идей автора «Капитала», признал огромную важность
и далеко идущие последствия актов 1646, 1656 и 1660 гг.
Однако ошибочность общеисторической концепции
Ковалевского помешала ему вскрыть истинное существо
перемен в аграрном развитии Англии, вызванных этими
актами. Так, в своей работе «От прямого
народоправства...» он пишет: «Английская революция 1648 г. поэтому
только и может считаться поворотным моментом не в
одной политической, но и в социальной жизни страны, что
знаменует собой решительный разрыв со
средневековьем» 1. Существо этого разрыва заключалось, по мнению
Ковалевского, в том, что указанные акты революции
«отменили феодализм и крепостничество» 2. Но эта оценка
более чем ошибочна. В том и заключалось историческое
своеобразие аграрного законодательства этой революции,
что, уничтожая остатки ленной системы (кстати сказать,
весьма чувствительные), оно оставило нетронутым
«крепостничество» крестьянского землевладения.
Маркс, придавая огромное значение односторонней
отмене феодальных поземельных отношений в Англии,
писал в своей знаменитой рецензии на брошюру Гизо
«Почему не удалась английская революция»: «...Загадка
консервативного характера английской революции
объясняется длительным союзом между буржуазией и большей
частью крупных землевладельцев, союзом, составляющим
существенное отличие английской революции от
французской...» 3
Реальным содержанием этого союза, по Марксу, была
не только его антифеодальная и антиабсолютистокая
направленность, но в равной мере и его антикрестьянское
1 Максим Ковалевский, Цит. соч., т. II, стр. 352.
2 Там же, стр. 380, 390 и др.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, изд. 2, стр. 222.
16*
243

острие. И именно этим последним можно объяснить то
своеобразное решение аграрного Ёопроса, которое в
отличие от французской революции, уничтожившей крупное
землевладение, привело к монополизации земельной
собственности в руках лендлордов.
То обстоятельство, что Маркс считает так называемую
отмену рыцарского держания одной из важнейших вех
в истории обезземеления английского крестьянства,
требует от советских исследователей совершенно новой
постановки проблемы аграрного законодательства революции
40-х годов.
Земельная собственность британской аристократии
в буквальном смысле слова основана на грабеже.
«Разграбление церковных имуществ, разграбление общинных
земель, мошенническое превращение феодальной и
патриархальной собственности в частную собственность,
сопровождаемое истреблением,— таковы правовые
основания британской аристократии на ее владения» 1.
При этом следует подчеркнуть, что узурпация,
совершенная в годы революции, значительно отличалась от
узурпации тюдоровской эпохи.
Если при Тюдорах, когда монархия была в военном
и фискальном отношениях заинтересована в сохранении
крестьянства и издавала статуты «об охране земледелия»,
лендлордам приходилось действовать в одиночку, на свой
страх и риск, то в годы революции мы впервые
сталкиваемся с централизованным насилием, с насилием,
осуществленным государственной властью в национальном
масштабе.
В этом ярче всего проявилось торжество буржуазии
и нового дворянства над абсолютизмом; их классовые
интересы в результате революции стали государственными
интересами.
Таким образом, перед нами проблема большой
методологической важности, заслуживающая самого
пристального внимания всех желающих до конца уяснить себе
марксистско-ленинскую концепцию буржуазной
революции в Англии XVII в.
Вопреки грандиозным сдвигам в социальном облике
крупного и среднего землевладения страны Стюарты
продолжали унаследованный от Тюдоров курс аграрной
1 К. Маркс и Ф. Энгельсу Соч., т. 8, изд. 2, стр. 527.
244

политики. Так как после «золотого века» Елизаветы
финансы оказались -совершенно расстроенными, они
продолжали судорожно цепляться за свои феодальные права
верховных сюзеренов земли, превосходя в мелочности и
придирчивости феодальной опеки и контроля своих
предшественников.
Они продолжали требовать феодальные субсидии
(aids), торговали правом опеки, взимали штрафы за
недозволенные отчуждения земли и неменьшие композиции
за разрешение этого. Карл I собирал огромные штрафы
с держателей in capite за уклонение от принятия
рыцарского звания и от вассальной присяги. Даже призрачная
борьба их с огораживаниями и та была лишь поводом для
пополнения вечно пустой казны.
Одним словом, чем больше обострялся кризис
абсолютизма Стюартов, выражавшийся наиболее ярко в
углублении противоречий между короной и общинами, тем больше
они пытались утилизировать давно утратившие всякий
смысл феодальные прерогативы и привилегии для
вторжения в сферу имущественных отношений подданных
с фискальными целями. Легко себе представить, сколь
возмутительными должны были казаться феодальные
притязания короны массе новых землевладельцев,
рассматривавших себя в качестве полных и безраздельных
собственников «благоприобретенных» земель. Опасность,
скрывавшаяся в этих притязаниях, заключалась в том, что
корона могла, используя свои феодальные права,
добираться до денежных средств подданных, имевших совсем
иное происхождение, чем доходы с земли, и тем самым
тормозить накопление капитала и к тому же обходить
строптивую палату общин.
Вожди парламентской оппозиции прекрасно сознавали
уже в начале века, что нельзя сколько-нибудь
эффективно оградить кошелек общин от вымогательств короны, не
уничтожив ее феодальных прерогатив, основывавшихся
в первую очередь на обязательствах рыцарского держания.
В своем устремлении к свободной, по существу
буржуазной поземельной собственности обуржуазившееся
дворянство неминуемо должно было столкнуться с
королевским абсолютизмом, стоявшим на стороне
традиционных земельных отношений (во всяком случае поскольку
это касалось его собственных интересов).
245

Легко представить себе, какое огромное значение имели
для него феодальные права короны в условиях, когда
общины упорно не желали вносить никаких платежей, кроме
установленных парламентом (by way of parlament), а
король столь же упорно не желал испрашивать у него
субсидий. Система держаний, таким образом, оставалась
почти единственным легальным путем пополнения казны.
Доходы палаты по делам опеки увеличились за это время
в 4 раза по сравнению с предыдущим царствованием. Это
обстоятельство во многом объясняет рост недовольства
в среде джентри. Усиление фискального гнета при помощи
системы держаний значительно содействовало
консолидации антикоролевской оппозиции.
С началом гражданской войны вопрос о рыцарском
держании снова оказался в центре внимания парламента.
Эта реформа рассматривалась как одна из наиболее
важных в ряду тех требований, которых парламентская
Англия теперь добивалась с оружием в руках.
Первым шагом палаты общин в этом направлении было
создание комитета A4 апреля 1643 г.), которому было
поручено подготовить билль об освобождении от опеки
«наследников таких лиц, которые будут убиты в войне,
сражаясь на стороне парламента», а также подготовить
декларацию, касающуюся всего вопроса об опеке в целом.
Таким образом, на первых порах освобождение от опеки
рассматривалось парламентом как наиболее действенное
поощрение сторонников парламента.
В то же время парламент пытался использовать
феодальные права короны и стоявшую на страже их палату
по делам опеки для выкачивания денежных средств, в
которых он сильно нуждался. С этой целью принимались
меры, чтобы доходы этой палаты не уплывали в Оксфорд.
24 июля 1643 г. палатой общин было принято
постановление о назначении комитета для подготовки ордонанса
об отмене держаний и уничтожения палаты опеки при
условии компенсации короля фиксированным годовым
доходом, равным сумме доходов, приносимых
вышеуказанной палатой.
В комитет вошли такие парламентские деятели, как
Придо, Роз, Мейнард, Селден, и, как прибавляет источник,
все юристы палаты. Однако работа этого комитета
протекала удивительно медленно. Шли недели и месяцы, а
палата явно не торопилась с ордонансом. Очевидно, это об-
246

стоятельство находилось в тесной связи с общей
политикой Долгого парламента. Пока пресвитерианское
большинство палаты искало путей для примирения с королем, до
тех пор оно естественно не могло наносить столь
ощутительного удара его прерогативе, каким была бы отмена
системы феодальных держаний.
Только 22 февраля 1644 г. ордонанс об уничтожении
палаты но делам опеки и связанных с ней платежей
прошел в первом чтении. 24 февраля состоялось второе
чтение ордонанса, однако он был снова возвращен на
рассмотрение комитета.
Характерно, что одновременно палата поручила
комитету в Гильд-холле рассмотреть меры, необходимые для
поддержания доходов палаты по делам опеки на
должном уровне.
Лишь после Марстон-Мура, когда мир с королем стал
возможен только как победа над ним, реформа стала
приобретать реальные очертания. 23 сентября 1644 г.
состоялось первое чтение ордонанса, уполномочивавшего
комитет освобождать всех «благорасположенных» лиц (well
affected), т. е. сторонников парламента, их детей и
потомков, от юрисдикции палаты по делам опеки.
В январе 1645 г. лорды в свою очередь приняли
ордонанс об уничтожении палаты по делам опеки и пожелали
содействия нижней палаты. Однако тайные сторонники
короля в среде парламента старались не допустить
согласия между палатами по этому вопросу и тем самым, по
крайней мере, задержать его разрешение. Назначенное
общинами рассмотрение этого ордонанса не состоялось.
Среди лордов распространялись слухи, что общины
вместе с рыцарским держанием собираются уничтожить
права и привилегии пэров. Об этом мы косвенно узнаем из
любопытной декларации палаты общин от 24 марта
1645 г., в которой они всячески стараются избавиться от
подобного рода обвинений.
«Палата общин,— гласит декларация,— принимая во
внимание некоторые недостойные (unworthly) попытки
разрушить единодушие, царящее в делах, изображающие
последнее как желание опрокинуть (overthrowing) пэрство
и подорвать (undermining) права и привилегии палаты
лордов, единодушно заявляет, что считает себя обязанной
основоположными (fundamentol) законами страны...
сохранить пэрство с правами и привилегиями, принадлежащими
247

палате лордов, наравне со своими собственными».
Окончательное решение вопроса было отсрочено еще на год.
20 сентября 1645 г. палата общин приняла
постановление, гласящее: 1) палата по делам опеки и связанные
с нею обязательства держателей должны быть
уничтожены; 2) в целях компенсации короля королевство Англии
и Уэльса должно быть обложено ежегодной суммой
в 100 тысяч фунтов стерлингов, которой должны
распоряжаться обе палаты; 3) до тех пор пока ордонанс об
уничтожении палаты по делам опеки будет окончательно
принят, последняя должна действовать, как прежде (shall
proceed as formerly).
16 октября этот вотум был по существу повторен.
В связи с обсуждением условий мира с королем палата
постановила, что требование об уничтожении палаты по
делам опеки и держаний должно быть одним из
предложений, направленных королю. Впоследствии это
требование стало 12-м предложением парламента королю.
Характерно, что уже на этой подготовительной стадии
реформы резко изменились доходы палаты опеки. Не
давали сколько-нибудь серьезного эффекта неоднократные
решения парламента о том, что вплоть до окончательного
решения вопроса все остается по-старому. Военная
обстановка привела в полную негодность это феодальное
учреждение. Держатели рыцарских земель легко избегали ее
контроля. Огромные земельные перестановки революции
окончательно рвали и запутывали старые держательские
связи. Опекуны не возвращали земель подопечным. Опеку
явочным порядком осуществляли лица, неизвестные
палате.
Окончательная победа над королем (при Незби), с
одной стороны, и почти полная безрезультатность
использования феодальных прав короны (в условиях гражданской
войны с королем) для бюджета парламента — с другой,
ускорили развязку.
24 февраля 1646 г. давно обсуждавшийся ордонанс был
окончательно принят. Общины постановили, что с сего дня
вся система опеки вместе с контролирующей ее палатой
уничтожается: все держания, основанные на омаже (т. е.
рыцарское держание), все файны, захваты, композиции
при отчуждении, как и все другие связанные с ними
обязательства, отменяются. Все держания на правах
рыцарской службы от короля, равно как и от других лиц,
248

а также держания на правах сокажа от короля (in capite)
превращаются в свободный сокаж общего права (free
and common socage).
Палата лордов не замедлила присоединиться к вотуму
общин. Теперь слово было за королем. Два года подряд
Карл I отказывался санкционировать эту реформу.
Требование об утверждении ее фигурировало во всех
переговорах парламента с королем. Наконец, только в 1647 г., во
время переговоров на острове Уайт, Карл I согласился,
наконец, санкционировать вотум парламента от 24
февраля взамен фиксированного ежегодного дохода в сумме
100 тысяч фунтов стерлингов.
Если английская революция 40-х годов XVII в. может
считаться поворотным пунктом в социальной жизни
страны, это прежде всего относится к вотуму 24 февраля
1646 г. По своему историческому значению он может
быть сопоставлен с вотумом в ночь на 2 августа 1789 г.
в истории французской революции. Это было крупное
завоевание английской революции, однако, в отличие от
Франции,— завоевание не для крестьянства, а для
буржуазии и обуржуазившегося дворянства. Это была ломка
феодальных отношений поземельной собственности,
однако, в отличие от Франции, ломка односторонняя,
исключительно в пользу буржуазии и нового дворянства,
так как землевладение огромного большинства
английского крестьянства — копигольд — осталось совершенно
незатронутым ею.
Историческое значение вотума 24 февраля заключается
в том, что буржуазия и новое дворянство в революции,
использовав победу народных масс над королем,
«присвоили себе современное право частной собственности на
поместья, на которые они имели лишь феодальное
право» 1. Иначе говоря, превратив средневековую феодальную
собственность по существу в единоличную буржуазную
собственность, они тем самым лишили в законодательном
порядке массу английского крестьянства легальных прав
на землю, на которую последнее имело такое же
феодальное право, как и лорды.
Все это было сделано по-пуритански лицемерно. С
первого взгляда положение копигольдеров ничуть не
менялось, они остались «обычными» держателями. Но именно
* /С. Маркс, Капитал, т, I, стр. 727.
249

это обстоятельство и оказалось роковым для их
землевладения, ибо, в то время как их лорды были признаны
полноправными собственниками земли, владельческие права
копигольдеров оказались непризнанными, что было
равносильно их легальной экспроприации.
Вотумом 24 февраля была в значительной мере
решена судьба крестьянского землевладения в Англии, и
решена не в его пользу. Его исчезновение в экономических
условиях послереволюционной жизни было уже только
вопросом времени. В этом вотуме всего ярче сказался
консервативный характер английской революции.
В новых условиях сохранение копигольда означало
по существу легальную экспроприацию преобладающей
части английского крестьянства, которая должна была
поэтому рассматриваться как наиболее яркое
проявление (в области права) процесса первоначального
накопления.
Парламент прекрасно сознавал значение этого вотума.
Разъездные судьи получили инструкцию оповестить
«народ» о том, что парламент уничтожил палату по делам
опеки. Заявляя, что «подданные могут пожинать плоды»
(reap the benefit) победы, общины совершали обычную для
буржуазии подмену, выдавая за народ самих себя.
Итак, своеобразная расстановка классовых сил в
английской революции и обусловленная ею слабость
крестьянского движения привели к такому решению
аграрного вопроса, которое можно назвать «помещичьей
чисткой земли для капитализма».
Сообразно с этим был решен вопрос о судьбах
конфискованных революцией земель короны, церкви и
делинквентов.
Выступление буржуазии, находившейся в союзе с
новым дворянством, имело в виду не только уничтожение
политического господства отживающих сил общества —
феодальной знати и англиканской церкви, но и подрыв их
экономического могущества. Последнее могло быть
достигнуто прежде всего захватом находившегося в их руках
землевладения — этой подлинной основы феодального
богатства.
Уничтожение феодального землевладения в той или
иной степени осуществлялось всеми ранними
буржуазными революциями. Основное, однако, заключалось в том,
в чьи руки перемещались конфискованные революцион-
250

ной властью земли, каковы были социальные результаты
земельных перестановок.
Если французская революция XVIII в. путем
парцеллирования конфискованных поместий и представления
ряда льгот покупателям содействовала переходу земли
к мелким собственникам, чем укрепила крестьянскую
парцеллярную земельную собственность, то английская
революция осуществляла секвестр и последующую
распродажу земель короны, сторонников короля и церкви
исключительно в интересах буржуазии и нового дворянства,
чем содействовала сколачиванию родовых владений
земельной знати нового времени.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ VI:
(The) accusation and impeachement of William Laud, archbishop of
Canterbury by the House of Commons.., L. 1641. In: «Harlellany
miscelan», Vol. 4, L. 1744, p. 545—547.
Acts and ordinances of the Interregnum. 1642—1660, Col. and ed. by
С H. Firth and R. S. Rait, Vol. 1—3, L. 1911.
An argument of law, concerning the Bill of attainder of High treason
of Thomas earl of Strafford... By St. John, his majesties solicitor-general,
March 1641. In: Harl. misc. 1746, Vol 7, p. 76—99. Cp. Whitelock Bulst
rode, Memorials, Vol. I, 1853, p. 120—134.
Cobbett's Parliamentary history of England, Vol. 3. From the battle
of Edge-hill, in October 1642, to the restoration of Charles the second, in
April 1660, L. 1808.
(The) debates on the Grand remonstrance, Nov. and Dec. 1641, With
an introd. essay... by J. Forster, L. 1860.
England during the Interregnum A642—1660), ed. by James M. and
Weinstock M. L.—N. Y. 1935.
(The) history of the Civil war of England from the year 1640 to 1660,
By T. H. (S. I.)* 1679.
Hobbes Thomas, Behemoth, or the Long parliament, Ed. for the first
time from the original by F. Tonnies, L. 1889.
Milton John, Areopagitica; a speech of Mr. John Milton for the
liberty of unlicenced printing, to the Parliament of England. Preceded by
illustrative documents, L. 1644. In: «Famous pamphlets», L. 1890, p. 9—81.
Перевод: Мильтон Джон, О свободе и печати. Речь к
английскому парламенту (Ареопагитика). Полный пер. под ред. П. Когана с
предисл. А. Рождественского, М. 1907.
Papers relating to the army of the Solemn league and Covenant, 1647,
Ed. by С S. Terry, Vol. 1—2, Edinburgh 1917. (Scottish historical
society).
Parker Henry, Jus populi, or a discourse wherein clear satisfaction is
given, as well concerning the right of subjects, as the right of princes...
L. 1644.
Parker Henry, Jus regum, or a vindication of theregall power; against
all spirituall authority exercised under any form of ecclesiasticall
government, Publ. by authority, L. 1645.
251

(Parker Henry) The Kings Cabinet opened or certain pockets of secret
letters and papers, written with the King's own hand and taken in his Cabinet
at Nasby-field, June 14, 1645, by victorius Thomas Fairfax... Together
with some annotations thereupon,L. 1645. In: Harl. misc,Vol.7,p. 511—541.
The petition of the House of Commons which accompanied the
Remonstrance of the state of the Kingdom, when it was presented to his majesty
at Hampton-court. Dec. I, 1641, Impartial Collection, Ed. J. Nelson,
Vol. 2, p. 692—694.
Рут John, The remarkable speech of John Pym in the House of Lords,
upon the impeachment of Thomas earl of Strafford for High treason, L.
1742.
(A) remonstrance of the state of the Kingdom A5 Dec. 1641). (It is
this day resolved upon the question, by the House of Commons: that Order
shall be now given for the printing, L. 1641). Impartial Collection, Ed.
J. Nellson, Vol. 2, p. 694—706.
(The) root and branch petition (Dec. 11. 1640). In: Rushworth /.
Historical collections... Vol. 4, p. 93; Constitutional documents, Ed. by S. R.
Gardiner, L. 1889, p. 67—73
Trial of Thomas Strafford, lord lieutenant of Ireland upon an impeac-
hement of High treason by the Commons then assembled in Parliament...
(March 22, 1640—May 1641). In: Rushworth, Vol. 8,L. 1680, p. 1—786.
Verney papers: Notes of proceedings in the Long parliament temp.
Charles I, by Ralph Verney, Ed. by J. Bruce, L. 1845. (Camden Society,
Vol. 31).
(Abbott W. C.) The writings and speeches of Oliver Cromwell,With an
introd., notes and a sketch of his life, Vol. 1—4, Cambridge (Mass.) 1937—
1947.
Firth С. Я., Cromwell's army. A history of the English soldier during
the Givil wars, the Commonwealth and the Protectorate, L. 1902.
Firth C. #., Marston Moor, «Trans, of the R. his. society», 1898,
New series, Vol. 12, p. 17—79.
Firth С. Я., The raising of the Ironsides, «Trans, of the R. hist,
society», 1899, New series, Vol. 13, p. 17—73.
Firth С. Я., The later history of the Ironsides, «Trans, of the R.
historical society», 1901, New series, Vol. 15, p. 1—45.
Firth С. Я.Дпе regimental history of Cromwell's army, Assisted by G.
Davies, Vol. 1—2, Oxford 1940.
Gibb M. Л., Lord general, a life of Thomas Fairfax, L. 1938.
Hill Ch.t The agrarian legislation of the Interregnum, «English
historical review», 1940, Vol. 55, N 218, p. 222—250.
Hill Ch.y England's democratic army, «Communist review», June
1947, p. 171—178.
Hill Ch.y The English Civil war interpreted by Marx and Engels,
«Science & Society», A century of Marxism, 1948. Vol. 7, N1, p. 130—156.
Kingston A.y East Anglia and the Great civil war. The rising of
Cromwell's Ironsides in the associated Counties of Cambridge, Huntingdon,
Lincoln, Norfolk, Suffolk, Essex, Hertford, L. 1897.
Markham С R.y A life of the great Lord Fairfax. Commander in chief
of the army of the Parliament of England, L. 1870.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
БОРЬБА НАРОДНЫХ МАСС ЗА БУРЖУАЗНО-
ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ РЕВОЛЮЦИИ
В 1647—1648 гг.
Военная победа над Карлом I, одержанная
парламентом, еще не означала победы революции, победа должна
была быть закреплена политически. Но тем самым
революция продолжала свое развитие, в котором народные
массы должны были играть основную роль.
Все победоносные моменты буржуазных революций
связаны с действиями народных масс. «...Союз городского
«плебса» (=современного пролетариата) с
демократическим крестьянством,— отмечал В. И. Ленин,— придавал
размах и силу английской революции XVII ...века» 1.
От силы и размаха народного движения в революции,
от того, в какой мере в эти решающие моменты
национальной истории гегемония переходила от буржуазии
к «низам», к «плебейству», зависела степень демократизма
буржуазной революции — такова одна из важнейших
закономерностей буржуазных революций.
Но именно в силу того, что в интересах своей
собственной победы буржуазия вынуждена не только втянуть
в борьбу народные массы, но и сделать их «ломовой
силой» антифеодального восстания, она неминуемо после
первой же решительной победы над врагом должна
столкнуться с фактом развертывания самостоятельного
движения народных низов, в основе которого лежал общий
антагонизм эксплуататоров и эксплуатируемых, богатых
и бедных, тунеядцев и трудящихся.
Отсюда совершенно очевидно, что в отличие от
буржуазной историографии, которая даже в лице таких круп-
1 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 373.
253

ных ее представителей, как Тьерри, Гизо, Маколей и др,
видела в буржуазной революции лишь борьбу третьего
сословия против королевской тирании и политической
монополии феодальной знати и церкви, марксистская
историческая наука не только различает в этой борьбе
интересы народных масс и интересы «средних», т. е.
буржуазных, классов, но и придает этому различию решающее
значение при анализе наиболее важных и критических
периодов революции.
И это потому, что только анализ характера и
степени зрелости этого социального антагонизма между
вовлеченными в революцию народными низами и их
гегемоном — буржуазией и новым дворянством — дает ключ
к объяснению перемен в расстановке борющихся сил на
новом этапе революции, для понимания подлинных причин
дальнейшего развития буржуазной революции по
восходящей линии, ключ к выяснению общих итогов и
завоеваний буржуазной революции в целом.
Естественно, что антагонизм внутри лагеря парламента
смог проявить себя в полную меру лишь после первой
решающей победы над общим врагом — абсолютизмом
Стюартов.
Следовательно, проблема заключается для нас в
выяснении вопросов: 1) в каких конкретно-исторических
формах в Англии 40-х годов проявился этот неизбежный
антагонизм между «низами» и «верхами» буржуазной
революции; 2) каким образом под его влиянием менялась
расстановка борющихся сил в парламенте и вне его и,
наконец, 3) как протекала борьба за гегемонию в революции
между различными прослойками буржуазных классов, т. е.
какой из этих прослоек и в какой мере удалось привлечь
к себе крестьянство.
Но отсюда неизбежно выяснение того, что из себя
представляли английские городские низы, впервые
выступившие на арену политической борьбы, каким образом в среде
индепендентов произошло идеологическое и
организационное обособление мелкобуржуазного крыла революции,
какова была его программа дальнейшего развития
революции и насколько она могла стать центром притяжения
для широких масс английского крестьянства в этот
решающий этап революции и, наконец, какую роль сыграла его
борьба в завоевании конечной победы буржуазной
революции.
254

1. Переход революционной инициативы к «низам»
С окончанием первой гражданской войны в лагере
революции имелись четыре более или менее организованные
общественные силы: парламент, армия, Сити и народные
низы преимущественно Лондона и его предместий. Уже
сам по себе факт организационного обособления этих сил
свидетельствует с достаточной очевидностью, насколько
сложна была в этот момент расстановка классов в стране
и какие глубокие политические процессы произошли за
истекшие пять лет в единой вначале партии
круглоголовых.
Большинство в Долгом парламенте принадлежало
правому, насквозь консервативному крылу революции —
пресвитерианам, меньшинство — так называемым
индепендентам (термин, которым обозначались в ходе первой
гражданской войны все противники государственного
принуждения в делах религии). Индепенденты представляли
собой весьма разнородную по своей социальной
принадлежности массу приверженцев революции, включавшую,
с одной стороны, революционное джентри и средние слои
городской буржуазии, а с другой — низы города и
деревни. К концу гражданской войны в едином лагере инде-
пендентов образовались два течения: в лице феодально-
буржуазной верхушки этой партии сложилась по
существу партия центра, продолжавшая, однако, именоваться
индепендентской, в то время как народные «низы»
образовали левое крыло, будущую партию левеллеров. Левое
крыло оказалось фактически не представленным в
парламенте.
Насквозь консервативным было лондонское Сити, и
если его приходится выделять особо, то только потому, что
оно, как мы увидим ниже, было еще более реакционным
в своих социально-политических устремлениях, чем
пресвитерианское большинство парламента, и поэтому играло
в событиях 1647—1648 гг. самостоятельную и весьма
существенную роль тормоза революции.
Иным был партийный облик армии парламента,
основой которой стала созданная в 1645 г. армия «новой
модели». В глазах парламента и Сити она была насквозь
индепендентской, пристанищем сектантов, заявлявших во
всеуслышание, как свидетельствует проповедник Бакстер,
255

что Карл Стюарт — тиран и что если они вправе «против
него бороться, то они вправе и убить его».
Этот отмечавшийся еще в ходе гражданской войны
радикализм «новой модели», приписывавшийся царившему
в ней религиозному свободомыслию, в действительности
был следствием социального состава этой армии. Как уже
отмечалось, основу ее составляло среднее крестьянство и
городские низы — ремесленники, поденщики и т. д. Это
подтверждают воспоминания Беньяна. «Я,— писал он,—
самого низкого происхождения, и дом моего отца был,
пожалуй, беднее всех в стране. Он занимался лужением
старых котлов, но вскоре завербовался в армию
парламента».
Но если в социальном составе «новой модели» мы
находим подлинный источник ее политического
радикализма, столь ненавистного пресвитерианскому
парламенту, то в классовом облике ее офицерской верхушки мы
найдем объяснение неминуемого раскола между рядовым
и командным составом самой армии.
Несмотря на то что многие из офицеров, такие, как
Прайд, Хьюсон, Рейнсборо и др., вышли из народных
низов и обязаны были своим продвижением лишь личным
данным, тем не менее основное ядро высшего офицерства
состояло из дворян, джентльменов с титулами и без
таковых.
Таким образом, находившаяся в руках индепендент-
ского джентри «новая модель» должна была при новом
повороте революции неминуемо политически расчлениться,
подобно тому как это случилось с партией индепендентов
в целом.
Фактором огромной важности, ускорявшим этот
процесс, было политическое обособление народных низов и
прежде всего Лондона и его предместьев к концу первой
гражданской войны, получившее свое выражение в
возникновении партии мелкобуржуазных радикалов, позднее
названных ее врагами самым одиозным в их глазах
именем— левеллеров, т. е. уравнителей.
Рассмотрим теперь, каковы были политические
устремления каждой из партий к началу 1647 г.
Наиболее недвусмысленными были устремления Сити.
Можно без всякого преувеличения сказать, что Сити уже
в 1647 г. было более союзником пленного Карла I, чем
пленившего его парламента. Насквозь роялистское Сити
256

денежных магнатов видело свою основную цель в
скорейшем восстановлении Карла I на престоле. Не предъявляя
ему почти никаких политических претензий, они желали
лишь уступки в области церковной — согласия на
введение пресвитерианства, в котором они видели, употребляя
выражение тех дней, «намордник на многоголовую
гидру», т. е. на проснувшееся к политической жизни
простонародье.
Роялистским было и пресвитерианское большинство
парламента. Тот комфорт, который был создан
коронованному пленнику в замке Холмби, и тот почет, которым
было окружено его пребывание там, свидетельствовали
об этом как нельзя лучше. Однако в отличие от
толстосумов Сити пресвитериане Долгого парламента желали
реставрировать власть побежденного короля на некоторых
не только религиозных, но и политических условиях.
Главные из них заключались: 1) в передаче парламенту хотя
бы на 3-летний срок контроля над милицией, 2) в
лишении роялистов-делинквентов прав состоять -в королевском
совете и занимать высшие должности, 3) в уничтожении
епископата и введении пресвитерианства, хотя бы в
качестве временной меры — до решения вопроса о церковном
устройстве Англии на общеанглийском церковном
собрании.
Таким образом, хотя пресвитерианская буржуазия и
начала «пятиться назад» в своих политических
притязаниях, тем не менее в основе ее политической доктрины
продолжали оставаться: 1) идея о верховенстве
парламента, которому принадлежит суверенная власть в стране,
и 2) идея о том, что благодаря «народному избранию»
парламент единственно правомочен в стране говорить от
имени английского народа. Совершенно очевидно, что
если первое положение этой доктрины обосновывало
требование конституционной монархии, которой все еще
добивался по сути дела парламент, то вторым воздвигался
барьер против всяких попыток противопоставить
парламенту какую-либо выработанную от имени народа
политическую программу, с ним несогласную, не говоря уже
об организациях, которые претендовали бы на власть.
Но отсюда следовало, что для пресвитерианского
парламента революция была завершена и единственно, о чем
могла теперь идти речь,— это о наиболее выгодных для
буржуазии условиях реставрации монархии Стюартов.
17 В. М. Лавровский, М. А. Барг 257

Этим как нельзя лучше подтверждается тот
первостепенной важности факт, что революционные возможности
пресвитерианства были полностью исчерпаны еще в ходе
первой гражданской войны, и если эта война была все
же выиграна парламентом, то это случилось только под
давлением возглавившего народную армию индепендент-
ского джентри, действовавшего нередко вопреки
желаниям пресвитерианского большинства парламента.
Однако решающая победа над королем и
последовавшее вслед за ней аграрное законодательство,
осуществленное исключительно в интересах крупных лендлордов,
значительно исчерпали и революционные возможности
дворянско-буржуазной партии центра — индепендентов.
И если она еще не считала революцию законченной к
началу 1647 г., то не потому, что ее политическая
программа, ее конституционный идеал значительно отличались от
идеала пресвитериан, а только потому, что считала
необходимым получение более веских гарантий нерушимости
своих завоеваний в революции. Представители
буржуазной историографии революции, которые исходят из
концепции «пуританской революции», естественно, выдвигают
на первый план политической борьбы 40-х годов
религиозные распри между пресвитерианами и индепендентами:
на самом же деле последние были лишь выражением
происходившей в действительности политической борьбы
между правым крылом революции и партией центра,
борьбы, которая может быть до конца понята лишь в свете
развернувшегося движения низов за
буржуазно-демократическое содержание революции.
Поэтому, прежде чем попытаться сформулировать
политические требования индепендентов в 1647 г., мы
должны проследить, каким образом и под влиянием чего
обособились политически народные низы, в какой мере
именно их движение содействовало развитию и
углублению революции и как сказывалось оно на борьбе между
пресвитерианским и индепендентским крылом буржуазии
и нового дворянства.
К 1647 г. буржуазия и новое дворянство фактически
достигли всего, чего они добивались, вступив в борьбу
с абсолютизмом, а именно: произвол короля и все
основывавшиеся на прерогативе короны налоги были
уничтожены; земельные конфискации помогли буржуазии и
новому дворянству значительно округлить свои «родовые»
258

имения, узурпировать право частной собственности на
земли, которые принадлежали им раньше лишь по праву
феодальной собственности.
Сквайры, почувствовав себя полновластными
хозяевами земли, принялись лихорадочно огораживать
общинные земли, окончательно разоряя тех, кто кормился
с этих земель. Жертвой их ненасытной жажды к наживе
стали крестьяне-копигольдеры, чьи платежи и теперь не
были фиксированы законом. Народные низы начали
постепенно осознавать тот великий обман, который
совершили по отношению к ним буржуазия и новое дворянство,
поднявшие их на борьбу.
Результатом 'был раскол индепендентов на две партии:
партию центра, т. е. индепендентов в собственном смысле
слова, и партию мелкобуржуазных радикалов-левеллеров.
Однако, прежде чем перейти к анализу процесса
формирования политической программы левеллеров, следует
хотя бы в самых общих чертах указать, из какого
источника черпали они свое идеологическое оружие.
Исследователям уже давно бросился в глаза тот
любопытный факт, что в период мобилизации сил для борьбы
с абсолютизмом английский пуританизм допускал
значительную модификацию кальвиновского учения. С целью
воодушевления широких слоев народа, материальные
условия жизни которых могли сами по себе служить
признаком их «осуждения» богом, пуританские проповедники
допускали возможность для каждого убедить себя в
противоположном, иначе говоря, в доступности для каждого
благодати «спасения». Таким образом, пуританизм по
существу открывал своим приверженцам «врата рая»,
зачисляя их тем самым в ряды «избранных», «святых».
В полном соответствии с этим решался вопрос о
способности каждого своими силами не только уразуметь
истину в том виде, как она изложена в священном
писании, но и о способности внутреннего откровения смысла
«божьих велений».
Однако, как только победа над королем была
одержана, правое, консервативное крыло пуританизма —
пресвитериане — вернулось на ортодоксальные позиции
кальвинизма. Утверждая, что устройство церкви и государства
должно быть делом рук «избранных», пресвитериане
теперь старались убедить, что таковых среди англичан
очень немного, что только эти «немногие» и обладают
17*
259

неотъемлемым правом руководить «Меньшим братом»,
погрязшим в грехах и заблуждениях. Таким образом, то,
чего буржуазия и новое дворянство с такой
настойчивостью добивались для себя, они с не меньшим упорством
отрицали теперь в отношении масс, не отмеченных
печатью богатства. Для них — способность самостоятельного
суждения об истине, для бедных — обязательность истины
богатых; для них - церковное самоуправление, для
бедных — принудительная власть пресвитеров; для них —
право конфискации собственности роялистов и церкви, для
бедных — заповедь «не укради»; для них —
исключительное право устанавливать форму управления страной, для
бедных — пассивное повиновение их предписаниям. Но
таков уже парадокс буржуазной революции, что гегемон
ее — буржуазия и новое дворянство — не может совладать
с силами, приведенными в движение. Пуританизм,
посеянный в народе буржуазией, не только пустил в нем
глубокие корни, но и ускорил появление всходов весьма
нежелательного для нее свойства — родилась народная
реформация, т. е. социально-политическое движение, начертавшее
на своем знамени цели народной борьбы против
абсолютизма.
Таким образом, когда пуританизм стал господствующей
идеологией в Англии, оказалось, что под этим названием
скрывались столь противоречивые социальные и
политические устремления, что были правы те современники,
которые указывали на более близкое родство некоторых
пуритан с непуританами, чем пуритан между собой.
«Ядовитое растение свободомыслия», которое было
взращено пуританизмом в делах веры, не замедлило
проявить себя и в сфере политической идеологии.
Уильям Принн — пуританский идеал молодого Лиль-
берна и впоследствии его злейший враг — писал в канун
революции: «Парламент и все королевство, которое в нем
представлено, могут поистине быть названы высшей и
суверенной властью среди всех других, включая и короля».
Короли создаются для пользы народа, они не могут
менять законы без согласия народа, они не обладают
абсолютным вето по отношению к актам парламента, короли
могут быть низложены или поставлены по воле народа.
Это учение пресвитериан, когда они были партией
гонимых, хорошо усвоила их аудитория, состоявшая
преимущественно из мелких торговцев и ремесленников, и не
260

только усвоила, но и сделала из него соответствующие
выводы в дни, когда король стал пленником парламента.
Не меньший отклик нашла в этой аудитории и
доктрина «естественного права», которую излагал в своих
памфлетах идеолог парламента Генри Паркер. Государство
для него — лишь воплощение естественного права,
носителями которого являются граждане, его составляющие.
В соответствии с этим «правом» государства создаются
для пользы и безопасности народа, которому в конечном
счете принадлежит суверенная власть в стране.
Государство действует только по доверенности народа. Народ
может давать полномочия или отнимать власть по своему
желанию.
В годы, когда буржуазия собирала силы для борьбы
с абсолютизмом, не в ее интересах, разумеется, было
уточнять, кого же она понимает под словом «народ», в
котором она видит источник всякой власти в государстве.
Естественно, что теперь, когда началось размежевание
в парламенте, пресвитериане торопились разъяснить, что
речь идет о «народе», представленном в парламенте, т. е.
в конечном счете о респектабельном классе
собственников. Однако было поздно, так как народные низы помнили
то время, когда пуританские идеологи во всеуслышание
апеллировали к ним, как обладателям права низлагать и
создавать королей и по своему усмотрению определять
форму государственной власти.
Так буржуазия преподала низам политические
доктрины, которые теперь обратились против нее.
В октябре 1645 г. появились два памфлета: Д. Лиль-
берна «Оправдание прирожденного права Англии» и
У. Уолвина «Плачевное рабство Англии». Лильберн
обрушился на произвол парламента, нарушившего Великую
хартию вольностей и «петицию о праве», подобно тому как
это делал в свое время король. Проявлением этого
является, по его мнению, сбор не утверждаемых парламентом
налогов, аресты без предъявления обвинения,
принудительный набор в армию и флот и т. д. Но почему же возможен
этот произвол? Потому, отвечал Лильберн, что
отсутствует кодификация действующего общего права. В этом
памфлете выдвинуто одно из основных требований
позднейшей программы партии левеллеров — необходимость
фиксирования основных прав граждан, которые являются
261

их «естественным правом» и поэтому стоят выше по
отношению к любой власти в стране.
Во втором памфлете один из теоретиков
мелкобуржуазного радикализма середины 40-х годов — Уильям Уол-
вин разрабатывал по существу ту же тему, но с несколько
другой стороны. Почему парламентарии думают, что,
будучи однажды избраны, они становятся владыками над
теми, кто их избрал? Почему парламент не считает себя
связанным никакими законами?
Не называет ли парламент рабство свободой, а
дарованные завоевателем 1 привилегии — прирожденным
правом?
Англия нуждается в новой партии. Она должна быть
основана не на прецеденте, а на разуме и
справедливости. Так как человек может менять свои житейские
правила, вся нация должна иметь право не только
исправлять, но и полностью изменять форму власти в
соответствии с требованиями своей свободы и безопасности.
Таким образом, идеал преемственности и
непрерывности английской конституции, под покровом которого
парламент восстал против короля, будто бы нарушившего
эту конституцию, в первых уже памфлетах будущих
идеологов левеллерства был заменен доктриной
революционной ломки конституции, если этого требует благо народа.
Это обстоятельство, однако, не мешало Лильберну
десятки раз апеллировать к общему праву и древним
хартиям, в которых он искал оправдание требований
радикалов.
В январском памфлете 1646 г. «Оправдание невинности
и правды» Лильберн провозглашает основную максиму
английского левеллерства — народ выше парламента, он
изначальный и единственный источник всякой власти.
Народ никому не может передавать своей суверенитет, он
волен лишь временно его делегировать органам власти.
Отсюда следовало, что народ выше парламента, что он
сохраняет право контроля над ним, что всякая власть
законна, когда она действует в рамках «общественного
договора», на основе которого народ делегирует свой
суверенитет. Если король подчинен закону, то в равной
мере ему подчинен и парламент. В свое время Паркер
1 Речь идет о Вильгельме I. Теория «нормандского ига» играет
большую роль в идеологии левеллеров.
262

учил, что власть короля вторична, теперь Лильберн на
основании того же «естественного права» провозглашает,
что власть парламента вторична. Эта «договорная»
теория левеллерства получила свою развернутую
интерпретацию в памфлете «Защита свобод свободного человека»
A9 июня 1646 г.). «Изначально,— читаем мы в нем,—
мужчины и женщины — все были по праву рождения
равны и в равной степени наделены властью,
достоинством, авторитетом и величеством». Поэтому никто не может
претендовать на какую-либо власть иначе, как на
основании «народного согласия». Так подводился теоретический
фундамент под отрицание власти палаты лордов. В
опубликованном вскоре памфлете под красноречивым
заглавием «Жемчужина в навозной куче» лорды названы
простыми путами (clog), препятствием для общин во всех их
действиях. Между тем общины выше лордов, так как они
единственные представители народа, его доверенные
блюстители конституции.
В соответствии с этой доктриной и вели себя Лильберн
и его сторонники. Будучи вызван в палату лордов для
«объяснения», Лильберн не снял шляпы, отказался
опуститься на колени и принять присягу; это было
формальным отрицанием юрисдикции верхней палаты. «Вы,
пэры,— писал Лильберн,— созданы только в силу
прерогативы, вы никогда не были облечены властью и
доверием со стороны общин...» Стоит только вспомнить, что
это происходило тогда, когда даже самые смелые головы
не только среди пресвитериан, но даже среди дворян-
индепендентов оставались роялистами, и историческая
заслуга левеллеров будет полностью оценена.
Так к лету 1646 г. сложились основные
конституционные требования левеллерства, сводившиеся по существу
к требованию демократической республики.
Этот факт полностью проявился в петиции,
озаглавленной «Ремонстрация многих тысяч граждан», от 7 июля
1646 г. В ней содержалась развернутая программа
демократического этапа революции: 1) уничтожение власти
короля и палаты лордов; 2) верховенство палаты общин;
3) ответственность этой палаты перед своими
избирателями — народом Англии; 4) требование ежегодных
выборов в парламент; 5) неограниченная свобода совести;
6) конституционные гарантии против злоупотребления
государственной властью путем финансирования основных
263

«прирожденных» прав граждан, которые неотчуждаемы и
абсолютны.
«Мы — Ваши принципалы,— провозглашали авторы
петиции от имени граждан, обращаясь к палате общин,—
вы — наши уполномоченные».
Левеллерская доктрина неотъемлемых и
неотчуждаемых прав граждан, которая рассматривалась ими как узда
на власть парламента, склоняющегося к тирании, была
наиболее отчетливо развита в памфлете третьего идеолога
левеллерства — Овертона «Стрела против всех тиранов»
A2 ноября 1646 г.). «По рождению,— писал Овертон,—
все люди равны в праве пользоваться собственностью и
свободой, каждый по природе (своей) является королем,
священником и пророком».
«Свободнорожденные» — таков круг людей, которых
левеллеры наделяли этими неотъемлемыми правами,
такова граница их понятия «народ Англии». Этим
отрицались не только феодальные привилегии по рождению, но
и пресвитерианское, т. е. буржуазное, понимание народа.
Утверждая это уравнение всех свободнорожденных в
политической жизни страны, Овертон бросает призыв: «Да
не будет величайший в стране более почитаем... чем
дворники, сапожники, лудильщики или трубочисты — все
являющиеся свободнорожденными». «Опасная новизна
такой трактовки «народа Англии» не скрылась от взора
врагов левеллеров.
Недаром Эдварде в своем памфлете «Гангрена»
задавал ехидный вопрос: «Я хотел бы узнать от этих
сектантов: являются ли все мужчины и женщины, рожденные в
Англии, (включая) слуг и служанок, бедных и нищих
совместно с теми, которые принадлежат к лучшему сорту...
государством? Обладают ли они в равной мере суверенной
властью над королем и парламентом?» В этом вопросе
по существу предвосхищалась конституционная борьба в
лагере парламента, которая развернулась в 1647 и 1648 гг.
И, предугадывая положительный ответ, автор заключал,
что этим и «опрокидывается основное конституционное
устройство Англии». Мир божий становится на голову.
Так левеллеры не только предвосхищали будущее
развитие революции, не только выявляли, как изменилось в
новой обстановке соотношение классовых сил в стране,
они стали временно на демократическом этапе революции
решающим фактором этой борьбы.
264

Выведенная ими из доктрины свободы совести
доктрина политической и экономической свободы (под
последней разумелась не только неприкосновенность
собственности, но и свобода распоряжения ею, что означало
уничтожение торговых и промышленных монополий и
других средневековых барьеров на пути предпринимательства)
являлась наиболее полным изложением требований
буржуазного развития Англии.
2. Совет армии и его деятельность в 1647 г.
1647 год был важным переломным моментом
буржуазной революции в Англии 40-х годов XVII в. Это было
начало ее буржуазно-демократического этапа A647—
1649 гг.), когда революционная инициатива переходит от
буржуазии к «низам», к демократическим элементам
города — городскому плебейству, среди которого находят
широкое распространение идеи политических
уравнителей — Джона Лильберна и других левеллеров.
Как обстояли дела в Англии в 1647 г. после
решительной победы над королем, одержанной в первой
гражданской войне?
По окончании первой гражданской войны парламент,
в котором преобладали пресвитериане, вновь становится
на путь переговоров с разбитым и, казалось бы,
окончательно дискредитировавшим себя Карлом I. Стремясь
скорее вернуться к «нормальным», «конституционным»
порядкам, т. е. восстановить монархию и двухпалатную систему,
парламент «смиренно» излагает побежденному королю те
условия, на которых Карл I смог бы вернуться в столицу
на королевский престол.
Одновременно парламент, крайне недовольный ростом
политического самосознания армии и опасаясь того, что
она могла быть использована для продолжения и
углубления революции, принимает в марте 1647 г. решение о
роспуске армии.
Распустив армию, парламент предполагал
использовать часть ее, заново набранную на правах волонтеров,
для подавления восстания в Ирландии.
Когда в армии стало известно о намерении парламента
произвести общую демобилизацию и одновременно
произвести запись желающих отправиться в новый ирландский
265

поход, поднялся сильный ропот. Солдатам предлагалось
сложить оружие и разойтись по домам, хотя им не только
не было выплачено заслуженное за многие месяцы
жалованье, но даже не дана была гарантия о непривлечении к
ответственности за действия, совершенные в период
гражданской войны. Отражая недовольство солдатской массы,
офицеры составили петицию с требованием выплаты
армии жалованья за весь период войны, а также
обеспечения инвалидов, вдов и сирот погибших во время
гражданской войны офицеров и солдат. Палата общин резко
осудила офицерскую петицию, усмотрев в ней
подстрекательство солдат к военному бунту.
Чтобы добиться выполнения приказа о демобилизации
и ускорить вербовку солдат в ирландский поход,
парламент послал в главную квартиру армии шестерых
комиссаров для переговоров с Ферфаксом и офицерами. В ходе
этих переговоров выяснилось, что высшее офицерство было
готово подчиниться приказу парламента о демобилизации.
Но среди низшего офицерства многие были против
исполнения приказа о демобилизации и открыто выступали
против похода в Ирландию.
В конце апреля 1647 г. в восьми кавалерийских
полках были избраны солдатские представители — агитаторы,
и на общем собрании этих полков был принят текст
обращения к парламенту, подписанный всеми агитаторами.
Трое из них, наиболее активные и пользовавшиеся
большим авторитетом среди солдат, доставили это обращение
в Лондон и передали палате общин. Протестуя против
попыток расколоть армию, агитаторы заявляют в своем
обращении к парламенту, что армия согласится
отправиться в ирландский поход не ранее, чем будут
удовлетворены ее пожелания и обеспечены права и свобода всех
английских граждан.
Итак, уже в этом апрельском обращении к
парламенту, подписанном агитаторами восьми кавалерийских
полков, речь идет не только об удовлетворении
экономических претензий солдат — выплаты заработанного за время
войны жалованья, но и выдвигаются требования
принципиального политического характера — обеспечения прав
и свободы всех английских граждан.
Будучи допрошены в палате общин, трое агитаторов
показали, что подписанное ими обращение в парламент
было составлено и обсуждено на ряде митингов, созывав-
266

шихся по отдельным полкам, а также на общем собрании
восьми кавалерийских полков.
Палата общин поручает четырем лицам из числа
высшего офицерского состава армии (Кромвелю, Айртону,
Скиппону и Флитвуду) разобрать на месте историю с
составлением и отправкой в парламент солдатской петиции.
Однако скоро выяснилось, что вести это расследование
путем переговоров с офицерами бесполезно. Солдатская
масса успела уже сорганизоваться и избрать своих
представителей — агитаторов не только от кавалерийских, но
и от пехотных полков. Выборы в Совет армии
происходили двухстепенные: сперва по ротам, затем выделялись
по два-три агитатора от каждого полка. Самый факт
выбора солдатами своих представителей — агитаторов и
образования солдатского Совета армии имел огромное
значение для дальнейшего развития революционных событий.
В нем отражен раскол индепендентства и стремление
народных низов захватить в свои руки инициативу в борьбе
за демократическое содержание революции.
15—16 мая происходит совещание четырех упомянутых
комиссаров, которым парламент поручил расследовать
вопрос о подаче петиции солдатскими представителями,
избранными от кавалерийских и пехотных полков армии
генерала Ферфакса. Кромвель и Скиппон всячески
убеждали солдат подчиниться приказу парламента о
демобилизации, обещая, что жалованье за прежнюю службу в
период гражданской войны будет выплачено в первую
очередь тем, кто запишется в ирландский поход. Это была
определенная попытка расколоть солдатскую массу,
прельстить часть солдат посулом выплаты жалованья и убедить
их записаться волонтерами в ирландский поход.
Совещание протекало весьма бурно. Раздаются упреки в
разложении армии, в развращении солдат. Кромвель
объявляет всех участников петиции... врагами парламента!
Одновременно происходили митинги по отдельным полкам,
где выносились резолюции с призывами дружно стоять за
общее дело. Агитаторам приходится принимать весьма
энергичные меры к предотвращению возможных
разногласий и обеспечению единства армии.
В результате Сафрон-Уальденского совещания была
составлена сводная петиция с изложением солдатских
жалоб и требований армии, которую Кромвель и Флитвуд
должны были отвезти в Лондон вместе с докладом о со-
267

стоянии армии. Выступая в палате общин по этому
вопросу, Кромвель высказал свое мнение, что армия, может
быть, и подчинится приказу о демобилизации, но в
Ирландию солдаты наверное не пойдут.
Парламент выносит 25—28 мая решение о роспуске
армии с указанием конкретных сроков и пунктов, где
должна быть произведена демобилизация различных
полков армии генерала Ферфакса, с целью рассредоточения
сил вышедшей из подчинения армии.
Осуществить принятое решение парламенту, однако, не
удалось. Ему пришлось встретиться с организованным
сопротивлением приказу о демобилизации со стороны
солдатской массы, возглавляемой агитаторами.
В апреле — мае 1647 г. солдатские агитаторы провели
большую работу по объединению армии. Они разработали
подробный проект организации Совета армии. Они
информировали отдельные полки о положении дел в армии,
поддерживали связь между ними. Они печатали листовки и
прокламации, сообщавшие широким общественным
кругам о движении в армии. (В армии был свой печатный
станок.) Агитаторы находились в постоянных сношениях с
Лондоном, где у них было много сторонников; из Лондона
в свою очередь солдатские представители получали
сведения о том, что происходило в парламенте и в столице.
Агитаторы осуществляли тесную связь не только между
отдельными полками армии генерала Ферфакса, но
посылали своих делегатов и в другие войска парламента,
расположенные на севере Англии и в Уэллсе.
Обращаясь к «товарищам солдатам» всех полков,
агитаторы указывали на необходимость полного единства и
устранения каких-либо разногласий в армии, для того
чтобы обеспечить согласованное сопротивление приказу о
демобилизации и осуществлению планов ирландского
похода, целью которого было разделить армию на части.
Агитаторы убеждали солдат не подчиняться приказу
парламента, не расходиться и стоять на страже интересов
как всего королевства, так и своих собственных. Совет
армии ставил своей задачей обеспечение свободы,
которой должны пользоваться все граждане согласно законам
английской нации. Мы кровью своей приобрели право на
эту свободу, заявляют агитаторы. Армия хочет
воспользоваться своими законными правами... в силу своего участия
в деле освобождения Англии от угнетения и рабства.
268

Плодами победы над королем должны пользоваться не
только те, кто принимал непосредственное участие в
гражданской войне, но и их потомки.
Узнав о решении, принятом парламентом 25—28 мая,
агитаторы кавалерийских и пехотных полков обратились
к Ферфаксу с предложением созвать немедленно общее
собрание армии. Агитаторы решительно протестовали
против столь необычного и оскорбительного для армии
порядка демобилизации, при котором ее разъединяют,
удаляют один полк от другого, направляя их в разные места,
не удовлетворив справедливых требований армии.
В ответ на это предложение агитаторов Ферфаксом
был созван Военный совет, на котором обсуждалось
положение дел, создавшееся в связи с решением парламента
о роспуске армии и обращением агитаторов к
главнокомандующему. На Военном совете, состоявшемся 29 мая —
немедленно вслед за принятым парламентом 25—28 мая
решением, присутствовало около 200 офицеров, которые
почти единодушно протестовали против исполнения
приказа парламента о демобилизации до рассмотрения и
удовлетворения выдвинутых армией требований. На
Военном совете подчеркивалось единство офицеров и солдат
армии генерала Ферфакса, отмечалась поддержка,
которой пользовалась армия со стороны всех «честных
граждан» — жителей различных графств. В ряде графств
предполагалась подача петиций в поддержку армии с
протестом против действий парламента.
Точка зрения противников подчинения приказу
парламента в Военном совете заключалась в том, что армия не
должна расходиться до тех пор, пока в стране не будет
установлен прочный порядок и пока парламент не уплатит
армии всей суммы задолженности.
Совсем другого требовали от Ферфакса его «друзья»
из числа сторонников парламента. Они решительно
советовали генералу покинуть армию, если она выйдет из
повиновения парламенту и откажется подчиниться приказу
о демобилизации. Весьма характерно, что один из
сторонников парламента — полковник Уайт пугал
главнокомандующего перспективой новой гражданской войны: если
армия откажется разойтись, то заставить ее подчиниться
парламенту сможет лишь другая военная сила.
Но какая же? Армия генерала Пойнтца, стоявшая на
севере? Или снова вторжение шотландцев при новой по-
269

литической ситуации, чреватой даже возможностью
«полной реставрации», на которую намекал полковник Уайт?
Агитаторы, наоборот, стремились удержать в армии
высшее офицерство, пытались обеспечить ее «единство».
Положение было весьма сложное, командованию армии
приходилось принимать серьезные решения, а солдатским
представителям необходимо было быстро и решительно
действовать для предотвращения как демобилизации
армии, предложенной парламентом, так и угрозы,
нависавшей с севера со стороны армии генерала Пойнтца.
Генерал Ферфакс присоединился к мнению
большинства Военного совета и заявил, что произвести
демобилизацию армии в намеченные сроки в предложенном
парламентом порядке он не сможет.
Однако парламент потребовал безусловного
выполнения приказа о демобилизации и посылки комиссаров для
выплаты жалованья полку генерала Ферфакса, который
должен был быть демобилизован в первую очередь.
Солдатским представителям пришлось принять
срочные меры для того, чтобы сорвать эту попытку
парламента. По распоряжению агитаторов полк генерала
Ферфакса был уведен из своего лагеря до прибытия
комиссаров парламента с деньгами. Как вели себя при этом
офицеры полка Ферфакса? Из 126 офицеров полка генерала
Ферфакса огромное большинство осталось в лагере и не
ушло вместе с полком, как того требовали агитаторы.
Лишь трое офицеров пробовали уговорить солдат
подчиниться приказу парламента о демобилизации. И наконец,
лишь трое ушли из лагеря вместе с полком, который по
существу остался без командного состава.
И все же распустить армию генерала Ферфакса
парламенту не удалось. Мало того, агитаторы склонили на свою
сторону армию генерала Пойнтца, стоявшую на севере
Англии. Эпизод с присоединением северной армии к
войскам генерала Ферфакса очень интересен и характерен.
Агитаторы армии генерала Ферфакса обратились к
«джентльменам и товарищам солдатам» армии Пойнтца
со следующим заявлением, разъясняющим обстоятельства
подачи в парламент апрельской петиции.
— Подача петиции,— заявляют они,— была нашим
правом как солдат и граждан. Нас же объявляют за это
врагами государства... Бог сделал нас орудием спасения
королевства от тирании короля. Неужели мы можем после
270

этого допустить, чтобы нас лишили свободы — той
свободы, которая принадлежит нам согласно законам
английской нации и которую мы снова завоевали своей
кровью, одержав победу над королем в гражданской
войне?
Обращаясь к армии генерала Пойнтца, агитаторы
призывали ее принять участие в деле освобождения Англии
от угнетения и рабства, вновь угрожавших стране.
— Примите участие в борьбе за общее дело, и дети
ваши благословят вас за это. Иначе — позор падет на ваши
головы. В последующие века будут говорить о вас: вот
наши предки уже имели в своих руках плоды
одержанной победы. Они могли сделать нас свободными и
счастливыми и пренебрегли этой возможностью.
Генерал Пойнтц пытался бороться с растущим
влиянием агитаторов в своей армии. Он убеждает своих
офицеров и даже «товарищей солдат» (!) не присоединяться
к тем, кто хочет вовлечь страну в новую «смуту». «Я
хорошо знаю генерала Ферфакса — джентльмена и
честного солдата,— заявляет Пойнтц.— Если бы он
действительно нуждался в помощи северной армии, то он стал бы
действовать через меня, а не обращаясь к этим
обманщикам-поджигателям, которых следует согласно военной
дисциплине хватать и вешать...»
Пойнтц издает приказы, запрещавшие солдатские
митинги, он грозит подстрекателям арестом и виселицей.
Ничто не помогает. Движение охватывает армию Пойнтца,
стоявшую на севере Англии. Здесь устраиваются
солдатские митинги, выносятся резолюции о необходимости
присоединиться к армии генерала Ферфакса в целях
совместной борьбы за «общее дело». Дело кончается тем, что
Пойнтц был арестован своими собственными солдатами и
доставлен в Понтефракт, в главную квартиру генерала
Ферфакса, где депутаты северной армии уже заседали
совместно с Советом южной армии. Пойнтцу было
предъявлено обвинение в попытке ввергнуть королевство в новую
гражданскую войну, в возбуждении северной армии
против армии генерала Ферфакса и в сношениях с
парламентской группой крайних пресвитериан (так называемая
группа «одиннадцати»).
Как в то время вел себя Кромвель, который еще в
середине мая на заседаниях в Сафрон-Уальденской церкви
требовал подчинения приказу парламента о демобилиза-
271

ции и называл «врагами парламента» всех тех, кто
участвовал в апрельской петиции? После того как агитаторам
удалось предотвратить намеченную парламентом
демобилизацию и склонить на свою сторону генерала Ферфакса
и Военный совет, Кромвель также пошел на разрыв с
парламентом и предпочел связать свою дальнейшую судьбу
с армией. Но он стремится обеспечить себе важный
козырь в последующей политической борьбе путем захвата
Карла I, который был насильственным образом перевезен
корнетом Джойсом с 500 кавалеристами из Голмби-Хоуз
в Норсемптоншире, где король содержался под арестом,
в Ньюмаркет, в главную квартиру армии.
Но этот «козырь» скоро оказалря весьма опасным в
руках индепендентского генералитета. Стремясь
использовать Карла I для осуществления своих узко классовых
целей в борьбе с пресвитерианским большинством
парламента, гранды (так стали солдаты называть генералитет
и высшее офицерство парламентской армии) начинают
заигрывать с королем, вызывая негодование
агитаторов и республикански настроенной части низшего
офицерства.
Это способствует тому, что внутри самой армии, между
офицерской и солдатской частью Совета, нарастает
конфликт, достигший особого напряжения в октябре 1647 г.
Большой интерес представляют прения в Совете армии,
записанные его секретарем Кларком Платтоном 1. Это
один из важнейших источников для характеристики
буржуазно-демократического этапа революции.
На общем собрании армии в Ньюмаркете D—5 июня
1647 г.), куда прибыл и сам Кромвель из столицы, было
принято «Торжественное обязательство армии» (Solemn
Engagement), формулировавшее цели армии и ее
политическую программу.
Протестуя против «коварства, несправедливости и
тиранических замыслов» врагов армии, замышлявших новую
гражданскую войну, армия заявляла о принятом ею
решении не расходиться до тех пор, пока не будут
удовлетворены справедливые и законные требования солдат и пока
1 Так называемые «The Clarke Papers»,Vol. I—IV, ed. by С. H. Firth,
L. 1891—1901. См. также «Puritanism and Liberty. Being the Army
Debates A647—49) from the Clarke manuscripts with suplementary
documents», ed. by A. S. P. Woodhouse, L. 1938.
272

не будут обеспечены права свободнорожденного
английского народа. Чтобы ослабить растущее влияние
агитаторов на ход армейских дел, Кромвель санкционировал
введение в Совет армии представителей от офицеров — по
два на полк — и всех высших офицеров, начиная от
полковников. Этим путем гранды стремились парализовать
значение революционной организации солдат. Раскол
между армией и парламентом продолжает нарастать.
В декларации Совета армии, изданной 14 июня, когда
главная квартира была перенесена из Ньюмаркета в Сент-
Олбанс, ближе к Лондону, было заявлено еще
определеннее: «Мы хотим, чтобы свобода и мир воцарились в
королевстве, чтобы свободный английский народ мог
спокойно сидеть под своими виноградниками, под справедливым
управлением, пользуясь своими основными правами и
свободой. Мы не армия наемников, которые служат
произволу государства. Мы были призваны парламентом на
защиту справедливых прав и свободы народа и взялись за
оружие с полным сознанием того, что боремся против
всякого насилия, произвола и угнетения, боремся за
права и свободы, приобретенные нашими славными
предками ценою своей крови. И мы сами — офицеры и
товарищи солдаты пролили свою кровь за то же дело. Наше
дело правое и справедливое, бог нам свидетель».
Но помимо этих принципиальных заявлений,
проникнутых сознанием правоты дела, за которое боролась и
борется армия, декларация 14 июня содержала и ряд
конкретных пунктов выдвинутой Советом армии политической
программы. Декларация требовала свободных и равных
выборов в парламент, установления точного срока его
сессий и чистки Долгого парламента от недостойных членов.
Речь "шла об очищении парламента от пресвитериан,
особенно от группы «одиннадцати» — партии
пресвитерианской реакции, которую подозревали в стремлении
произвести переворот с помощью шотландцев и вызвать тем
самым новую гражданскую войну.
Приближаясь к Лондону, армия в лице своего
представительного органа заявляла о стремлении предотвратить
вторую гражданскую войну при поддержке всех добрых
граждан. «Мы, с божьей помощью доведшие войну с
королем до славного конца,— пишут агитаторы от имени
армии, обращаясь к населению Лондона,— не можем
допустить, чтобы королевство было лишено плодов наших
18 В. М. Лавровский, М. А. Барг 273

побед, как то замышляют сделать некоторые
злонамеренные люди» (очевидный намек на Гольса и других
представителей пресвитерианской реакции — на группу
«одиннадцати»). Эти люди рассчитывают еще раз на помощь
шотландской армии, чтобы разрешить конфликт,
возникший на этот раз между армией и парламентом.
Итак, Совет армии объясняет приближение армии к
столице стремлением «поддержать авторитет парламента»
и предотвратить новую кровавую гражданскую войну,
которую замышляли враги армии, рассчитывая на помощь
шотландских пресвитериан.
В июне — июле 1647 г. продолжались долгие и
бесплодные переговоры между армией и парламентом.
Враждебные армии пресвитерианские круги в Лондоне
проявляли большую активность. Устраивались митинги с
требованиями роспуска армии. Печатались направленные
против армии клеветнические памфлеты.
Один из агитаторов — Аллен, настаивая на
необходимости немедленного вступления в Лондон, заявил во время
переговоров: «Мы слишком долго ждали, наше терпение
истощилось. Вступление в Лондон ускорит принятие наших
требований парламентом. Наоборот, всякое промедление
опасно. Нас поносят с кафедр и в памфлетах, а парламент
молчит, словно это его не касается. И не мудрено:
парламент до сих пор не очищен от наших врагов. Необходимо
вступление армии в столицу. Нужно вырвать мечь из рук
людей, которые угрожают перерезать наше горло этим
мечом...»
Энергично отстаивал мысль о необходимости
вступления армии в Лондон и другой агитатор — Сексби,
заявивший, что армия и парламент — враги.
Напротив, Кромвель и Айртон всячески отговаривали
от немедленного вступления армии в столицу. Не следует
обращать внимания на памфлеты, направленные против
армии. Неужели следует спорить со всякой собакой.,
лающей на улице, вместо того чтобы думать об
основном — о спасении государства?
Высшему офицерству, действительно, удалось
отсрочить на некоторое время вступление армии в Лондон.
По предложению Кромвеля и Айртона была назначена
комиссия из 12 офицеров и 12 агитаторов, разработавшая
документ под названием «Главы предложений» (Heads of
Proposals). Это был индепендентский проект государствен-
274

ного устройства, составленный при ближайшем участии
Айртона.
Король был поставлен в известность о существе
разработанного комиссией проекта, однако он отказался его
принять и вел двойную игру, пытаясь использовать в
своих интересах конфликт, возникший между армией и
парламентом.
Тем временем в Лондоне начались волнения. В
парламент ворвалась толпа, руководимая пресвитерианами —
врагами индепендентской армии. Депутатам-индепенден-
там пришлось покинуть Лондон и укрыться в
расположении армии, к которой они обратились за поддержкой.
Армия генерала Ферфакса, построенная широким
фронтом, приветствовала депутатов-индепендентов. Солдаты
поклялись положить свои жизни, лишь бы была
обеспечена свобода и неприкосновенность заседаний парламента.
В Лондоне организуются вооруженные силы для
защиты столицы от ...армии генерала Ферфакса! Во главе
этой «армии» предполагалось поставить ...Пойнтца!
Пресвитерианская армия во главе с Пойнтцем должна была
защищать Лондон.
Перед лицом всех этих событий армия генерала
Ферфакса двинулась на Лондон, чтобы занять столицу
и «обеспечить свободу и неприкосновенность заседания
парламента».
В архиве Кларка сохранилась запись одного из
участников этого похода: «Нам долго угрожала буря и
возможность новой кровопролитной гражданской войны. Но бог
смилостивился над нами, благословил наши усилия
разрушить нечестивый план и поставить виновников его на
колени. Сегодня пали форты Сити. Армия вступила в
Лондон для охраны спикеров обеих палат, для защиты всех
тех, кто вынужден был из-за волнений в городе покинуть
столицу и искать спасения в армии (речь идет о депута-
тах-индепендентах, бежавших в армию генерала
Ферфакса), и для обеспечения свободы заседаний
парламента».
Вступившая в Лондон армия генерала Ферфакса
проникнута торжеством одержанной победы, доставшейся без
боя: «Мы достигли желанного. Бог смирил и уничтожил
наших врагов, сокрушил их замыслы в зародыше».
Армия требует ареста Пойнтца, группы «одиннадцати»
и других «заговорщиков», бежавших из Лондона. Во все
18*
275

портовые города Кента и Эссекса были посланы
специальные агенты, которые должны были перехватить беглецов
при попытке их переправиться на континент. Пойнтцу все
же удалось бежать в Голландию.
2 августа 1647 г. «Главы предложений» были
опубликованы от имени армии, вступившей в Лондон.
Вступление армии Ферфакса в столицу склонило Карла I к
принятию «Глав предложений» как основы для переговоров
об условиях его возвращения на престол.
Борьба между грандами — сторонниками проекта
нового устроения государства, изложенного в «Главах
предложений», и левеллерами — создателями «Народного
договора» составляет основное содержание буржуазно-
демократического этапа революции.
Прежде всего следует обратить внимание на пункт
второй «Глав предложений», где речь идет о парламенте,
созываемом раз в два года и заседающем не менее
120 дней, но не более 240 дней со дня своего открытия.
Этот пункт должен был обеспечить «наибольшую
надежность» созыва парламента. После указанного срока в
120 дней парламент, согласно индепендентскому проекту,
мог быть прерван или распущен королем. Итак, после
решительной победы, одержанной индепендентской армией,
в «Главах предложений» снова речь идет о короле,
созывающем и распускающем парламент! Так представляли
себе индепендентские вожди «нормальные»
конституционные порядки, к которым надлежало вернуться вслед за
концом первой гражданской войны.
Итак, вслед за пресвитерианами индепенденты идут
на соглашение, на компромисс с королем, на
восстановление «традиционной» королевской власти с некоторыми
ограничениями и условиями, гарантировавшими
«надежность» созыва парламента. В какой-то мере индепендент-
ский проект воспроизводит ньюкастлские предложения,
посланные Карлу I в 1646 г. парламентом, в котором
преобладали пресвитериане.
Далее, пункт пятый «Глав предложений» говорит об
изменениях в избирательной системе. Выборы коммоне-
ров в последующие парламенты должны были
производиться по всем графствам согласно принципу равенства
или пропорциональности. Однако на деле речь шла лишь
о более равномерном распределении депутатов по граф-
276

ствам. Только так и понималось равенство
представительства от отдельных графств и от королевства в целом.
Указанный пункт «Глав предложений» предполагал лишение
бедных, запустевших или незначительных городов права
посылать депутатов в парламент и увеличение числа
членов парламента, избираемых от крупных графств.
Таким образом, и в пункте пятом «Глав предложений»
речь идет не о радикальной избирательной реформе, а
лишь о некотором перераспределении избирательных
округов, о лишении избирательных прав «гнилых местечек»,
которые имелись налицо и в 40-х годах XVII в., с целью
обеспечить большую пропорциональность
представительства в королевстве в целом.
В разделе девятом «Глав предложений» объявлялось
недействительным прекращение военных действий в
Ирландии и разрешалось лордам и коммонерам английского
парламента продолжить войну против ирландского
народа (этот вопрос сыграет роковую роль в судьбе
революции) .
В походе в Ирландию, который замышлял в 1647 г.
Долгий парламент и который был одним из средств
разъединить армию, одержавшую победу над королем, лишить
ее значения политической силы, были заинтересованы
преимущественно «толстосумы», «денежные мешки»
пресвитерианского Сити, финансировавшие Долгий парламент в
период гражданской войны, вкладывавшие в нее большие
суммы и теперь стремившиеся получить «компенсацию».
Конечно, в покрытии за счет Ирландии значительной части
издержек гражданской войны и в расширении за счет
ирландского народа размеров своего крупного
буржуазного землевладения было заинтересовано и победившее в
1646 г. индепендентское джентри.
В разделе IX «Глав предложений» еще раз
подтверждается отмена рыцарского держания, т. е. односторонняя
отмена феодальных повинностей. Актом парламента
должен был быть утвержден ордонанс об упразднении суда
феодальных опек и вводов во владение при условии, что
доходы его величества от этого не уменьшатся. Гранды
склонялись к компромиссу с королем.
Ряд последующих пунктов «Глав предложений» носит
ярко выраженные черты компромисса между
пресвитерианской буржуазией и индепендентским дворянством.
Пункт о лишении епископата принудительной власти, пол-
277

номочий и юрисдикции в гражданских делах и об отмене
актов, предписывавших пользование служебником
англиканской церкви,— типично пресвитерианское требование,
звучащее весьма архаично в тот момент, когда выплывают
на сцену «Главы предложений». Однако наблюдаются
некоторые уступки в пользу индепендентов. Признание ко-
венанта теряет принудительный характер, отменяются все
наказания, которые грозили всем тем, кто отказался бы
принять ковенант вопреки своим убеждениям.
Большое место уделено в «Главах предложений»
вопросу об амнистии роялистов и делинквентов, порядку
компенсации вины за участие в гражданской войне
против парламента. Вопрос об ответственности
главного виновника гражданской войны — Карле I, не
ставился: речь шла, напротив, о его восстановлении на
престоле, о возвращении к нормальным конституционным
порядкам. Больше всего авторы «Глав предложений»
опасались возобновления гражданской войны. Чтобы
избежать опасности новой гражданской войны и положить
конец революционному брожению народа, гранды готовы
облегчить участь делинквентов, освободив от уплаты
денежных композиций и штрафов или сведя их до
минимальных размеров тех из них, которые проявили или
проявят в дальнейшем свою преданность делу мира и
благоденствия королевства и будут бороться против
попыток втянуть его в новую гражданскую войну.
В заключительной части «Глав предложений» речь
идет вновь об отмене монополий, ограничении свободы
торговли, т. е. о требованиях, которые выдвигались и
левеллерами, отражавшими интересы буржуазного развития
страны. Интересен также пункт о порядке взыскания
долгов с неплательщиков, заключенных в тюрьму: они не
должны использовать «преимущества» своего положения
(т. е. тюремного заключения) в ущерб кредиторам и
уклоняться от уплаты долгов. Этот пункт «Глав предложений»
проливает яркий свет на характер классовых интересов,
нашедших отражение в опубликованном 2 августа 1647 г.
от имени армии документе.
Начиная с октября 1647 г. левеллеры весьма активно
выступают в прениях в Совете армии. Указывая на
засилье в Совете армии высшего офицерства, левеллеры
выражали свое недовольство командным составом.
Неудовлетворены были они и деятельностью тех агитаторов,
278

которые приняли участие в комиссии по составлению
«Глав предложений», наполовину состоявшей из офицеров.
«Дело армии», легшее в основу «Народного договора»,
по-видимому, было написано Уайльдманом. Под ним
стоят подписи вновь избранных агитаторов пяти
кавалерийских полков. Этот документ вместе с
сопроводительным письмом был представлен 18 октября генералу
Ферфаксу, 22 октября он обсуждался комиссией Совета
армии. Спустя шесть дней агитаторы представили свой
проект «Народного договора», который был напечатан
3 ноября. «Дело армии», «Народный договор» и «Главы
предложений», ранее принятые комиссией 12
офицеров и 12 агитаторов, были предметом обсуждения
и горячих споров в Совете армии 28—29 октября и
1 ноября 1647 г.
На митингах, созывавшихся в различных полках,
левеллеры и выражавшие их точку зрения агитаторы
указывали, что переговоры с королем, которые ведут Кромвель
и Айртон, противоречат «Торжественному обязательству»,
принятому армией 5 июня 1647 г., согласно которому был
организован Совет армии и определены его функции. Тем
более противоречили политическим принципам левеллеров
«Главы предложений», предусматривавшие
восстановление монархии и двухпалатной системы. Отсюда и острота
споров, разыгравшихся в Совете армии в конце октября
1647 г. в связи с вопросом о принятых ранее
«предложениях» армии и «Народном договоре».
В «Деле армии» содержится принципиальное
обоснование новой, выдвинутой левеллерами программы
государственного устройства («Народный договор»).
Разъясняя генералу Ферфаксу мотивы, руководившие
ими при составлении «Дела армии», вновь избранные
солдатами представители — агенты (так стали их теперь
называть) пишут о чувстве глубокой ответственности перед
богом, родиной, армией и потомством и о сознании долга,
начертанном в их сердцах божьим крестом. Мы не можем
допустить, заявляют Ферфаксу агенты, чтобы божья
слава, дело его рук, потерпела ущерб, чтобы нашей родине,
армии и потомству вновь грозили смятение, рабство и
гибель. Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы
этого не произошло, ибо бог дает каждому человеку
талант не для того, чтобы он завязал в платок божий дар,
но для того, чтобы он пустил этот талант в оборот и пре-
279

умножил его... Вы, генерал, такой же божий слуга, как
и каждый из нас (пишут Ферфаксу агенты). Поэтому
пусть Вам не покажется странным и противоречащим
дисциплине наше обращение и составление нами документа
под названием «Дело армии в его истинном освещении».
Мы предлагаем ряд средств для предотвращения новой
бури, угрожающей потомству. Если наши предложения
исходят от бога, то они удержатся. Мы же заявляем Вам и
исповедуем пред лицом всемогущего бога, что эти
предложения написаны и составлены от чистого сердца и
имеют в виду лишь благо и безопасность нашей родины,
отнюдь не преследуя каких-либо своекорыстных целей и
частных интересов.
Обращение к генералу Ферфаксу агентов пяти
кавалерийских полков представляет исключительный интерес
для понимания как религиозной оболочки, так и скрытых
за нею политических взглядов его авторов. За
евангельскими образами «притчи о талантах» в ее кальвинистско-
пуританской интерпретации скрыта радикальная, левел-
лерская программа политического переустройства страны,
в корне расходившаяся с планами вождей индепендент-
ского джентри. Агенты, руководимые видными
левеллерами, берут на себя инициативу в деле устроения
государства на новых началах, соответствующих указаниям
божества, природы и разума, начертанным в их сердцах.
Итак, государство должно быть построено на
разумных, а не «исторически сложившихся» основаниях.
Правда, указывают они, мы не являемся нарушителями всякого
порядка и всяких форм. Однако в силу естественного
права безопасность и благо народа должны стоять превыше
всех форм, традиций и обычаев. Лишь безопасность и
благо народа могут служить оправданием этих форм. Ни
одна из форм не является законной, если она не служит
указанной цели... Если горит дом соседа, не отбрасываем
ли мы всякие условности? А если дело идет о великом
здании государства, об армии, о прирожденной свободе
нашей нации, которая завоевана ценой таких жертв и
крови? Если им грозят новая смута, рабство и гибель,
неужели мы будем колебаться в тот момент, когда
необходимо принять все меры во имя блага народа, не считаясь
с какими-либо формами и условностями? Нет (твердо
заявляют агенты в письме к генералу Ферфаксу), следуя
велениям божества, природы и разума, мы должны объ-
280

единиться в решимости скорее расстаться с нашей жизнью,
со всем, что у нас есть самого дорогого, но только не с
нашей свободой, завоеванной в гражданской войне...
Совет армии собрался для обсуждения левеллерского
проекта 28 октября 1647 г.; на нем присутствовали, кроме
офицеров и агитаторов, вновь избранные агенты пяти
кавалерийских полков и не принадлежавшие к составу
армии представители левеллеров (Уайльдман, Петти,
«человек из Бедфордшира», которого агенты попросили
прийти, чтобы поддержать их требования). Весьма яркую
речь в пользу новых предложений, выдвинутых в «Деле
армии» и «Народном договоре», произносит левеллер Секс-
би, агитатор кавалерийского полка генерала Ферфакса.
— Положение королевства таково, что мы должны
быстро действовать,— заявляет Сексби.— Наши бедствия
говорят о необходимости немедленной помощи. Причина
бедствий состоит в том, что мы пытались угодить всем, а
в результате все остались недовольны. Мы старались
угодить королю (намек на переговоры грандов с Карлом I),
но для того, чтобы его удовлетворить, нужно было бы
перерезать наши глотки. Мы поддерживали здание с
гнилыми стропилами, я разумею парламент, состоящий из
компании порочных, разложившихся членов.
Обращаясь к генералам Кромвелю и Айртону, Сексби
заявляет во всеуслышание: — Доверие к вам, ваш
авторитет подорваны именно потому, что мы шли путем,
который, как вам казалось, должен был бы удовлетворить всех.
Не следует ли, однако, серьезно подумать, каким путем
идти, чтобы обеспечить мир и безопасность королевства.
Необходимо прислушаться к тому, что содержится в
новых предложениях. И если они разумны, то следует
присоединиться к ним, чтобы внести успокоение в королевство.
Кромвель вынужден был защищаться от нападок и
обвинений Сексби. Он заявляет, что действовал лишь с
согласия и одобрения Совета армии, в соответствии с
решениями Совета, в которых, может быть, и содержались
некоторые ошибки.
Однако Кромвель вынужден признать, что он стоял за
то, чтобы обратиться к королю с новыми предложениями.
Айртон, защищаясь от тяжелых обвинений,
возведенных на него и на Кромвеля, заявил, что у него и в мыслях
не было стремления, намерения, цели или желания
восстановить Карла I. С другой стороны, не менее решительно
281

Айртон заявляет, что он никогда не пойдет с теми, кто
стремится к уничтожению парламента или королевской
власти. Необходимо, по его мнению, предпринять попытки,
чтобы сохранить то и другое и сделать из них наилучшее
употребление для страны.
Кромвель и Айртон всячески пытались сорвать
обсуждение в Совете армии левеллерской программы,
содержавшейся в «Деле армии» и «Народном договоре». Они
доказывали, что армия связана своими прежними
обязательствами и не может ни обсуждать, «и принимать каких-либо
новых предложений, противоречащих ранее принятым.
Поэтому они предлагали начать с того, чтобы установить,
в чем заключаются эти обязательства и насколько им
соответствует проект левеллеров.
Выступая в Совете армии по поручению агентов,
солдат и других лиц, присутствовавших на митинге, где
обсуждались основные пункты «Народного договора»,
Уайльдман резко возражает Кромвелю.
Нужно, по мнению Уайльдмана, поступить как раз
наоборот: выяснить, насколько разумны и справедливы
новые требования армии. И, исходя из них, необходимо
пересмотреть прежние обязательства.
Смысл выступления Уайльдмана был таков: довольно
отсрочек и рассуждений о прежних обязательствах армии,
на которые ссылаются Кромвель и Айртон! Время не
терпит. Всякая отсрочка полезна врагам. Неужели мы будем
медлить и содействовать тому, чтобы король снова
получил возможность угнетать «божий народ»?
Уайльдману немедленно возражает Айртон и обвиняет
его в том, что он хочет нарушить прежние декларации
и обязательства армии, поскольку они не представляются
справедливыми авторам «Народного договора». Однако
основа всякой справедливости заключается, по Айртону,
в честном соблюдении ранее принятых на себя
обязательств.
Айртон обрушивается на разрушительные принципы
Уайльдмана, считающего, что никакое обязательство не
связывает больше, чем сознание того, справедливо оно или
нет. Люди с такими принципами, как Уайльдман, будут
считать себя не связанными никаким законом, если, по
их мнению, этот закон недостаточно хорош.
Даже Кромвель счел необходимым возразить против
этих казуистических доводов Айртона и признать, что на-
282

рушение несправедливого обязательства является актом
долга, а его соблюдение содержит двойной грех: нельзя
упорствовать в выполнении несправедливых обязательств.
В поддержку левеллеров выступает в Совете армии
«человек из Бедфордшира». Агенты просили его
поддержать «Народный договор», когда он будет обсуждаться
в Совете армии. Содержание этого документа было
хорошо известно оратору, который несколько раз его
слышал,— по-видимому, при обсуждении в различных
полках, где устраивались агентами митинги. Существо этого
документа содержит, по его мнению, как раз то, на что
народ имеет право. О других обязательствах, ранее
принятых армией, «человеку из Бедфордшира» ничего не
известно. Но если они несправедливы, то их следует
нарушить.
Что касается изменения государственного строя,
которое вожди грандов считали столь опасным, то, по мнению
этого оратора, выступавшего в поддержку агентов,
возвращение короля чревато большими опасностями, чем та,
которая заключается в изменении государственного строя.
В связи с затянувшимся спором о необходимости
соблюдать ранее принятые Советом армии обязательства и
возможности обсуждать новые предложения, внесенные
агентами, выступает лейтенант-полковник Гоффе с весьма
характерным предложением. Гоффе предлагает назначить
на следующий день общее моление и «публично искать
бога» (public seeking of god). Такова религиозная
оболочка происходивших в Совете армии споров по
конституционным и политическим вопросам. «Многие из нас,—
заявляет Гоффе,— имели возможность неоднократно
испытывать чрезвычайные проявления присутствия божия».
Поэтому и на этот раз Гоффе предлагает прибегнуть к
помощи бога, который находится с нами, среди нас, и
испросить его совета. «Подумайте о сем: бог явным образом
низверг славу плоти. Были потрясены величайшие устои
королевства. Бог (низложил славу короля и его партии.
Он низверг партию Сити (т. е. пресвитериан!). Я не
говорю, что он отвергает и нас, я надеюсь на лучшее. Но
слава будет принадлежать ему. Не будем настаивать на
нашей собственной славе. Мы являемся простым орудием
в руках божьих... Поэтому, помышляя о важности
стоящей пред нами задачи, будем искать бога. Я думаю, что
лучше всего сделать это завтра утром...»
283

Подхватив немедленно предложение Гоффе, Кромвель
предлагает «искать бога» утром на следующий день, а
после полудня заняться делами.
Айртон вносит существенную поправку к предложению
Гоффе. Он высказывает сомнение: находятся ли
присутствующие в такой непосредственной близости к богу,
чтобы целиком полагаться на его указание? Сам он (т. е.
Айртон) не испытывает такой близости, которая побудила
бы его забыть о всех трудностях и опасностях, чтобы от
чего-либо отказаться (речь идет о прежних декларациях
армии) или принять такие новые решения, которых, по
мнению Айртона, принимать не следует.
Соглашаясь на предложение Гоффе об устройстве
утром 29 октября молитвенного собрания, Айртон, однако,
считает необходимым отделить его от деловой части
заседания, где будет рассматриваться вопрос о прежних
обязательствах армии, отказаться от которых Айртон не
считает возможным. Айртон, по-видимому, опасается, что
под влиянием религиозных энтузиастов и фанатиков
может быть принято иное решение.
Молитвенное собрание 29 октября 1647 г. было
открыто выступлением одного из офицеров — капитана Кларка,
заявившего о целях собрания: «Мы собрались здесь искать
бога, хотя он и недалеко от каждого из нас, и мы не
можем никуда уйти от его присутствия... Преклоним ухо
к словам Христа, не поддадимся голосу лжепророка в
нашей среде. Бог просветит нас, и мы поступим согласно его
воле».
Затем выступил лейтенант-полковник (подполковник)
Гоффе, который произнес длинную речь, переполнённую
ссылками на Ветхий и Новый Завет. Его речь насыщена
апокалипсическими образами. Согласно откровению, цари
земные должны будут уступить свою власть «зверю».
И, действительно, они отдали свою власть «зверю» — папе.
Это относится и к английскому королю, получившему от
папы титул «защитника веры». Правда, затем короли
сбросили авторитет — «супрематию» папы. Но не оказались ли
они затем снова в прежнем положении?
Эта «тайна беззакония» будет разрушена Иисусом
Христом вместе с его «святыми». Низвержение этой «тайны
беззакония» должно сопровождаться, по убеждению
Гоффе, великими переменами в государственной жизни.
284

Среди святых были сомнения, могут ли они
использовать силу меча в борьбе за эти перемены? Но ведь сам бог
их использовал для этого дела в течение последних пяти-
шести лет!.. Бог избрал их орудием для сокрушения
королевской партии. Можно ли теперь идти на соглашение с
ней и на уступки ей. На беззаконные уступки по
отношению к врагам бога!
Итак, под апокалипсическим покровом в речи Гоффэ
скрыто весьма враждебное отношение к монархии. Небо
против короля. «Святые» призваны уничтожить
королевскую власть.
Весьма неожиданно прозвучала речь Айртона —
убежденного сторонника обязательств, ранее принятых на себя
армией. Теперь, в накаленной атмосфере заседания 29
октября, он вдруг заявляет, что вопросы о том, будет ли
в Англии король или не будет, будут ли существовать
лорды или не будут, представляются ему «пустыми и
маловажными». Если господь сочтет за благо уничтожить не
только короля и лордов, но и всякого рода различия в
положении людей, больше того, если станет вопрос о том,
чтобы уничтожить всякую собственность так, чтобы
совсем ничего не осталось от общественного строя
королевства, и если он будет видеть в этом руку божию, то он
надеется, что примет это с полным спокойствием,
подчинится и не будет противиться.
Переходя затем к порядку дальнейшей работы, Айртон
предлагает согласиться с тем, что следует огласить текст
«Народного договора» и затем обсуждать его по
отдельным статьям.
По-видимому, это был весьма ловкий маневр
идеолога индепендентского джентри — сторонника конституции
и буржуазного права собственности. Он готов лицемерно
отказаться от прежних обстоятельств, чтобы затем вновь
перейти в наступление при обсуждении отдельных статей
«Народного договора». В этом мы убеждаемся сразу же,
как только переходим к изучению дальнейшего развития
прений по представленному агентами проекту
государственного переустройства.
Пункт первый «Народного договора» гласил, что
представительство в палату общин должно распределяться «по
числу жителей». Левеллер Максимилиан Петти
разъясняет Айртону, задавшему вопрос по этому пункту, что «все
285

жители, которые не потеряли своего прирожденного
права, должны иметь при выборах равный голос».
Полковник Рейнборо добавил к словам Петти, что и
самый беднейший человек в Англии должен иметь голос
при выборах правительства, под власть которого он
согласен себя поставить.
С критикой этого пункта выступил Айртон. В чем же
состоит возражение идеолога индепендентского джентри,
недавно перед этим изъявившего свою «готовность»
подчиниться «воле божьей» даже в вопросе о собственности?
Айртон заявляет, что такое понимание равенства
означает отрицание всякого гражданского права и может быть
защищаемо лишь с точки зрения «абсолютного
естественного права». Айртон в корне с этим не согласен и
полагает, что никакое лицо не имеет права избирать тех людей,
которые устанавливают законы королевства, если оно не
имеет в этом королевстве постоянного, закрепленного
интереса.
Как же понимает Айртон «прирожденные права»
англичан и какова природа реальных интересов, дающих
избирательные права?
«Прирожденное право» людей, которые родились в
Англии, по Айртону, состоит в их «праве» на воздух,
землю и место. Ведь не можем же мы в этом отказать людям,
которые родились в Англии. Таково понимание
прирожденных прав англичан одним из лидеров
«революционного» индепендентского джентри.
Однако дальше этого Айртон не идет: он «не думает,
чтобы факт рождения в нашей стране» являлся
достаточным основанием для получения избирательных прав,
права на участие во власти, которая распоряжается нашими
землями и всеми другими ценностями страны. Избирать
представителей для издания законов, которыми
управляется наше государство, могут, по мнению Айртона, лишь
те люди, которым принадлежат земли и в руках которых
находится промышленность и торговля.
Вот что является, по Айртону, самым основным
положением конституции этого королевства, и если левеллеры
не принимают его, то они не принимают ничего... Если мы
устраним эту основную часть нашего конституционного
строя, говорил Айртон, мы, очевидно, пойдем по пути
упразднения всякой собственности и интереса, которые
286

имеются у кого-либо в виде наследственного владения
землей или владения недвижимостью или какими-либо
иными вещами.
Вот подлинный классовый облик одного из лидеров ин-
депендентов, только что лицемерно заявлявшего о своей
«готовности» отказаться и от короля, и от лордов, и от
различий в положении людей, и даже от собственности
как основы общественного строя, если на то будет «воля
божия».
В этом и заключалось основное противоречие между
социально-экономическим и политическим мировоззрением
индепендентского джентри и идеями политического
равенства, развивавшимися левеллерами и их сторонниками в
Совете армии.
Горячую и яркую речь в защиту «прирожденных прав
и привилегий» всех англичан, участвовавших в выборах в
парламент, произносит левеллер Сексби: «Мы сражались
и рисковали нашими жизнями для того, чтобы
восстановить эти прирожденные права. Многие тысячи солдат,
рисковавших своими жизнями, не имеют почти никакой
собственности на землю, но они имеют прирожденное
право. Если бы это было не так, то мы были бы лишь
наемными солдатами. Я решил никому не отдавать своего
прирожденного права и никому его не отдам... Действительно,
бедными и самыми жалкими людьми являются те, кто не
принял участия в деле защиты страны... Мы должны
открыто заявить об этом. Люди, которые это поняли, не
захотят потерять то, к чему они стремились. Неужели лишь
те, кто владеют землей и состоянием, могут избирать тех,
кто должен их представлять в парламенте? Я полагаю,
что много есть таких людей, у которых нет земли, но, по
чести, они должны принимать такое же участие в выборах,
как и те, которые владеют большими поместьями. Что же
касается Вашего, сэр, предложения (обращается Сексби
к Кромвелю, предлагавшему передать вопрос об
избирательном праве в комиссию), то я заявляю, обращаясь ко
всем, что нельзя решать другие вопросы, пока не решен
этот основной вопрос. Из-за него мы взялись за оружие,
и на нем мы будем настаивать».
Айртон остается при своем мнении, что избирательное
право может быть предоставлено лишь людям оседлым и
обеспеченным. «Это более благоразумно и безопасно, имеет
под собою правовую почву и соответствует основной кон-
287

ституции этого королевства». Нарушить ее — значит
открыть дорогу произволу. Гранды опасаются, что
предоставление избирательных прав тем, кто не имеет
земельной собственности, может привести к тому, что будет
издан закон, противоречащий «священному праву»
собственности, может быть даже введено «равенство имуществ и
поместий».
«Как трудно договориться богатому с бедным»,—
замечает по этому поводу левеллер Петти. Он полагает, что
те и другие должны иметь равную долю. Если
конституция не делает народ свободным, то ее следует отменить.
Петти полагает, что «40-шиллинговая конституция» не
обеспечивает свободы народа.
Защищая в Совете армии свой проект «Народного
договора» взамен обязательств армии, сформулированных в
«Главах предложений», левеллеры отнюдь не были
последовательными в тех выводах, которые вытекали из
принципа политического равенства. Тем более были они
далеки от выводов в духе социального уравнительства,
которые они должны были бы сделать, если бы они были
последовательны. Однако гранды указали на опасность
этих дальнейших выводов, которые могут привести к
упразднению собственности на землю, к равенству земель и
имуществ. На этом их и поймали гранды и этим их в
конечном итоге и разбили. Когда же впоследствии истинные
левеллеры попытались формулировать эти дальнейшие
выводы из принципа прирожденного права, то Лильберн и
его соратники порвали с ними и пошли на компромисс с
индепендентами из «уважения» к «священной частной
собственности». Это «уважение» помешало передовым
вождям буржуазной революции 40-х годов XVII в. выполнить
свои обещания 1.
Прения в Петни по вопросу о равенстве
избирательных прав с полной очевидностью вскрыли тот основной
по своей важности факт, что левеллеры 1647 г. были лишь
мелкобуржуазными политическими уравнителями. В этом
одно из основных противоречий буржуазной революции
40-х годов XVII в. При попытке разрешить в 1647—
1649 гг. ряд вытекавших из нее вопросов и проблем в
буржуазно-демократическом направлении выявились и другие
противоречия.
1 См. В, И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 31.
288

Вслед за вопросом о равенстве избирательных прав
левеллеры поставили и другие важные вопросы: о
королевской власти, о палате лордов и о принципе
верховенства нижней палаты.
В королевской власти и в палате лордов Петти видит
две ветви одной и той же тирании, от которой должен был
освободиться английский народ в результате гражданской
войны.
«Здесь много говорилось об анархии»,— отмечает
Петти в одном из своих выступлений в Совете армии
29 октября. «С своей стороны я не могу ни в
малейшей мере поверить тому, что она вытекает из «Народного
договора».
Правда, отмечает Петти, из этого документа можно
вывести заключение против короля и отчасти против власти
лордов. В самом деле, в статье, IV «Народного договора»
провозглашался принцип верховенства парламента,
издающего, изменяющего и отменяющего законы (the acting,
altering and repealing of laws) без согласия или содействия
каких-либо других лиц или лица. Речь идет, очевидно, о
палате общин того парламента, который должен был быть
избран после того, как разойдется Долгий парламент
(«в последний день сентября 1648 г.»), а также всех
будущих представительных учреждений страны. В статье IV
«Народного договора» подчеркивается, что власть
парламента ниже власти только тех людей, которые его
избирают.
Лично Петти решительно возражал против короля и
палаты лордов: он будет доволен, когда увидит, что бог
собирается уничтожить короля, лордов и собственность.
Однако до отмены собственности еще далеко. Петти
полагает, что «до уничтожения власти короля и лордов
доживут еще такие лица, при жизни которых собственность еще
сохранится».
Петти оказался прав в том и другом предположении:
спустя год с небольшим королевская власть и палата
лордов были уничтожены в Англии. Собственность в Англии
сохранилась благодаря политическим уравнителям,
которые именно в этом вопросе поддерживали индепендентов;
это толкнуло левеллеров в объятия индепендентов. В
октябре 1647 г. левеллеры были глубоко правы в своей резкой
критике реставрационных попыток индепендентов. В
другом своем выступлении на заседании Совета армии 29 октя-
19 В. М. Лавровский, М. А. Барг 289

бря 1647 г. Петти еще более настойчиво высказывает свою
точку зрения на короля и палату лордов. Королевская
власть и палата лордов — это ветви одной и той же
тирании. И если, После того как в результате войны за свободу
народ освободился от этой тирании, снова будет
восстановлена старая конституция вместе с королем и палатой
лордов, как того хотели индепенденты, то королевство вновь
окажется в цепях тирании, еще более жестокой, чем
прежде. Если народ услышит, что король, в течение семи лет
грабивший и опустошавший страну, возвращается к власти,
то это лишь закрепит его власть.
Уайльдман, выступивший вслед за Петти по поручению
агентов по вопросу об обязательствах, ранее принятых
армией, т. е. прежде всего о «Главах предложений», на
соблюдении которых настаивали индепенденты, заявляет
весьма категорически о необходимости порвать с
обязательствами, если они оказываются в противоречии со
справедливостью. «Главы предложений» еще сильнее, по мнению
Уайльдмана и агитаторов, укрепят основание рабства,
особенно если распоряжение милицией будет передано
королю и лордам; тем самым будет положено основание для
новых раздоров.
Особое возмущение и опасение агитаторов вызывали
те пункты «Глав предложений», где речь шла о порядке
восстановления Карла I в королевском достоинстве до
удовлетворения тягот и жалоб народа и армии. «Кто
поручится,— задает Уайльдман вопрос,— что король,
восстановленный в своей власти, вновь не будет действовать по
принципу: «sic volo, sic jubeo»; что вновь не утвердится в
королевстве партия насильников, которые будут попирать
ногами божий народ?» «Что если вместо удовлетворения
солдатских жалоб король прикажет своим судьям вешать
солдат за участие в войне против него?»
«Народный договор», как известно, предусматривал
обеспечение неприкосновенности всем участникам войны
против короля и парламента. «Акт об амнистии» (за
совершенные на войне преступления) должен был быть
объявлен неотменяемым.
А как ведет себя Айртон, еще раз выступивший в самом
конце заседания 29 октября 1647 г.? Айртон, ранее
лицемерно заявивший, что ему представляется «маловажным»,
сохранятся ли в Англии король, лорды и даже
собственность, что он подчинится «воле божией», если богу будет
290

угодно уничтожить эти органы управления и эти
учреждения, теперь обрушивается на Уайльдмана и на
проповедуемые им «разрушительные и пагубные» для королевства
взгляды. Айртон, упорно отстаивавший «Главы
предложений» и содержавшиеся в них «обязательства», заявлявший,
что сохранение короля и лордов соответствует общему
праву и безопасности королевства (consistent with the common
right and the safety of the kingdom), выступает теперь
против левеллеров: составленный ими документ под названием
«Дело армии» является оскорбительным для командного
состава и Совета армии. Забывая про солдатских
представителей, Айртон обращается к джентльменам, т. е. к
офицерству. «Агенты обвиняют нас в том,— возмущается
Айртон,— что мы хотим вернуть королю его права раньше, чем
будут устранены тяготы и удовлетворены жалобы народа...
Сказать, что мы ставим королевские права выше общего
блага, блага всего народа,— это небывалая, недостойная,
нехристианская обида...»
Задетый за живое обвинениями Уайльдмана, Айртон
пытается доказать «целесообразность» мероприятий,
содержавшихся в «Главах предложений». Снятие с короля
ограничений необходимо для того, чтобы перейти к
нормальным, мирным условиям. Согласие короля необходимо,
чтобы провести ряд мер для успокоения королевства:
чистку парламента, установление срока его полномочий,
обеспечение созыва следующего парламента и т. д.
«Мы прежде всего хотим установить мир в королевстве,
считая это наиболее важной задачей»,— заявляет Айртон.
Необходимым для этого условием индепенденты в октябре
1647 г. считали восстановление монархии для
предотвращения дальнейшего развития и углубления революции,
которая на данном ее этапе начинает, по мнению Айртона,
угрожать основам человеческого общежития и
«священному праву собственности», завоеванному индепендентами
в 1646 г.
«Эти господа клевещут на нас»,— возмущается Айртон.
«Они обвиняют нас в том, что мы забыли прежние
обязательства армии и ставим на первое место интересы
короля, а не народные беды и тяготы. А между тем мы прежде
всего хотим установить спокойствие и мир в королевстве,
для чего нам нужно... содействие и помощь короля!»
Итак, с помощью короля и «основной конституции
королевства» Айртон, Кромвель и другие гранды хотят
19*
291

установить «порядок» именно тогда, когда гегемония
начинает переходить к «низам», к «плебейству» и низы могут
стать «центром притяжения для демократического
крестьянства» и для всех вообще демократических
промежуточных групп и слоев.
В тот момент, когда решался вопрос о «минимуме
демократизма», которого могла достичь и признать
буржуазная революция в Англии 40-х годов XVII в., Айртон и
гранды стремятся восстановить нормальную, исторически
сложившуюся конституцию Англии с помощью... «тирана,
угнетавшего божий народ». Уточняя смысл их
выступлений, Уайльдман заявил в своем последнем выступлении,
которым закончилось бурное, напряженное заседание
Совета армии 29 октября: Это реставрация!
На следующий день после заседания 29 октября, не
только не приведшего к единству мнений, но еще ярче
выявившего противоречия между индепендентской и левел-
лерской программой, заседала комиссия в составе 12
офицеров и 6 агитаторов. Она должна была согласовать
и по возможности примирить прежние программы и
декларации армии с «Народным договором», выдвинутым
левеллерами при поддержке агентов и некоторых
агитаторов, убеждавших грандов прислушаться к новым
предложениям.
Преобладающее большинство этой комиссии
составляли офицеры. По существу эта комиссия должна была
реставрировать августовскую программу, т. е. программу
восстановления монархии и двухпалатной системы,
ликвидировать основные пункты «Народного договора» и прежде
всего отложить в долгий ящик вопрос о реформе
избирательного права в духе левеллеров. Не забудем, что
это было основное требование агитаторов. Из него
вытекал и принцип верховенства нижней палаты.
Итак, Айртон и гранды переходят в наступление. 1
ноября в Совете армии продолжается обсуждение вопроса о
власти короля и о правах палаты лордов. 2—8 ноября
заседания Совета армии продолжаются (к сожалению,
записи Кларка не сохранили данных о дебатах за эту неделю)
наряду с работой комиссии 18 по разработке
компромиссных статей.
В связи со слухами о подготовлявшемся бегстве
короля агитаторы ставят вопрос о дальнейшей судьбе
королевской власти. «Если восстановление короля в его власти не-
292

совместимо со свободой королевства и наносит ей ущерб,
то долой короля»,— заявляет агитатор В. Аллен.
«Вы знаете текст писания: «Я хотел исцелить Вавилон,
но он не захотел быть исцеленным». Я думаю,— заявляет
Сексби,— что мы тоже хотели «исцелить Вавилон»... Мы
хотели вымыть до бела арапа против его воли. Мы хотели
восстановить королевскую власть, которую бог хочет
истребить...» Сексби напоминает присутствующим о словах
писания насчет тяжелого камня, который раздавит того, на
кого он упадет.
Наконец, Уайльдман ставит вопрос о казни Карла I.
«Разумно ли и справедливо ли казнить тех, кто отправился
на войну, следуя приказу короля, и идти путем милосердия
по отношению к главному виновнику и зачинщику войны?»
В это же время Совет армии обсуждает
конституционную проблему: должно ли принадлежать королю и лордам
право вето?
Считая, что основой всякой правовой власти является
народное избрание, Уайльдман полагает, что ни в коем
случае не следует теперь, когда бог даровал народу победу,
давать палате лордов то право, которым она пользовалась
лишь в силу узурпации. Мы должны прочно утвердить
свободу народа и права палаты общин. «Будущие историки
покроют наши головы позором, если мы после такого
кровопролития не добьемся чего-либо лучшего», чем... та
«конституция», на сохранении которой так настаивали гранды
накануне второй гражданской войны. Не забудем, что
прения в Совете армии в Петни в конце октября — начале
ноября 1647 г. были не только моментом наибольшего
подъема английского радикализма на
буржуазно-демократическом этапе революции 40-х годов XVII в., но и
кануном второй гражданской войны 1648 г. Эта война, несмотря
на стремления индепендентов и левеллеров предотвратить
ее, была вновь начата Карлом I при фактическом
попустительстве утративших свою былую революционность вождей
индепендентского дворянства. В начале ноября 1647 г. они
совершают акт предательства по отношению к
демократическому течению революции. Расправа с Советом армии,
изгнание из него солдатских представителей, затем
пресловутый смотр в Уэр, закончившийся столь неудачно для
левеллеров,— все это было не только ударом по
демократическому течению революции, но и прелюдией ко второй
гражданской войне.
293

Отвергнув «Народный договор», на который левеллеры
и их сторонники в Совете армии и вне ее возлагали
надежды, как на документ, обеспечивающий «солдатскую и
народную свободу», и подавив движение в армии, индепен-
денты идут по пути фальсификации левеллерского
проекта. Вступив на этот путь непосредственно после заседаний
28—29 октября, вожди индепендентов укрепляют свои
позиции в декабре 1647—январе 1648 г.
В записях Кларка отсутствуют систематические данные
относительно событий, происходивших в Совете армии
между 2 и 8 ноября 1647 г. Из других источников, гораздо
менее полных по сравнению с протоколами Совета армии,
мы узнаем, что на весьма бурном заседании 5 ноября
левеллерам удалось добиться согласия Совета армии на
созыв общего собрания армии, на котором они
рассчитывали провести «Народный договор» путем
непосредственного обращения к солдатской массе. Между тем Айртон и
гранды продолжали настаивать на восстановлении власти
короля и сохранении основной конституции Англии.
Из рассказа агитаторов, помещенного в
приложениях к архиву Кларка, мы узнаем, что на заседании Совета
армии 6 ноября гранды предложили декларацию, в
которой «порочный интерес короля» настолько преобладал, что
солдатская и народная свобода вновь оказались под
угрозой. Это была попытка грандов свести на нет значение
победы, одержанной левеллерами в ночном заседании 5
ноября.
Между тем индепенденты переходят в решительное
наступление. Когда 8 ноября левеллеры поставили вопрос,
можно ли вернуть власть королю без угрозы безопасности
и свободе народа, Кромвель й его приспешники отказались
открыть прения по этому вопросу и всячески поносили и
оскорбляли агентов и левеллеров. «На нас кричали, нас
обвиняли в разложении армии, в тех волнениях, которые
происходили в различных полках и были лишь результатом
естественного стремления солдат обеспечить свои права и
свободу народа». Кромвель подвергает резкой критике
первую статью «Народного договора», требовавшую
равенства избирательных прав и поголовного голосования.
Кромвель заявляет, что это привело бы к полной
«анархии», и отказывается распространить избирательные права
даже на копигольдеров, т. е. на основную массу
крестьянства. Он настаивает на сохранении конституции с ее изби-
294

рательным цензом, основанным на владении фригольдом
с доходом в 40 шиллингов в год. Именно эту «40-шиллин-
говую конституцию», лишавшую избирательных прав
копигольдеров и фермеров, критиковали левеллеры в Совете
армии.
Итак, гранды хотели, чтобы избирательные права
принадлежали по-прежнему лишь верхушке крестьянства,
близким к мелкому джентри йоменам-фригольдерам.
Основная масса английского крестьянства — английского
yeomanry в целом — исключалась индепендентами из числа
активных граждан страны.
Затем под давлением грандов было предпринято
дальнейшее чреватое последствиями решение об удалении из
Совета армии солдатских представителей. Агитаторы
должны были отправиться по своим полкам, для того чтобы
внести в армию «успокоение», восстановить дисциплину и
повиновение его превосходительству генералу Ферфаксу.
По существу это было концом Совета армии. Разослав
под благовидным предлогом солдатских представителей по
полкам, которые они представляли в Совете армии, до тех
пор пока генерал Ферфакс не найдет нужным вновь их
созвать, гранды уничтожили Совет армии в той его форме,
в которой он проявил особенно активную деятельность в
октябрьские дни 1647 г. С этого момента деятельность
Совета как представительного органа армии насильственно
прерывается. Из рассказа агитаторов, помещенного в
приложениях к записям Кларка, мы узнаем, что в заседании
8 ноября было принято решение о перерыве заседаний
Совета армии на две недели. Этим путем противникам
левеллеров удается добиться прекращения дебатов по острым
вопросам. Была принята следующая резолюция: «Ввиду
того что в скором времени предполагается назначенное
генералом общее собрание армии вследствие беспокойного
настроения в ряде полков, что является причиной большого
огорчения для парламента, для всего королевства и ведет
к кривотолкам, постановлено: для водворения полного
согласия в армии, успокоения солдат и насаждения среди них
духа дисциплины и повиновения его превосходительству
отправить офицеров и агитаторов к их полкам и командам,
где они и должны оставаться до тех пор, пока не состоится
назначенное генералом общее собрание армии и пока его
превосходительство не найдет -нужным созвать их вновь в
соответствии с обязательствами, принятыми армией». «Так
295

были разрушены,— сетуют по этому поводу агитаторы,—
наши надежды заключить договор, который обеспечил бы
солдатскую и народную свободу». Оставалась последняя
надежда на общее собрание армии.
Распустив Совет армии, командиры и высшее
офицерство торопятся действовать. Создается комиссия из
офицеров для переговоров с королем. Эта комиссия в отмену
ранее посланного по настоянию левеллеров письма от 5
ноября с отказом от всяких дальнейших переговоров с королем
издает декларацию, которая «разъясняла», что Совет
армии и не думал препятствовать посылке предложений
королю в качестве базы для дальнейших переговоров.
Комиссия, говоря от имени армии и в противоречии с прежним
решением Совета, предоставляла полную свободу действия
парламенту в его попытках найти компромиссное решение
и восстановить в Англии нормальную конституцию во
главе с королем и обеими палатами.
В одном антилевеллерском памфлете дается следующее
объяснение причин роспуска Совета армии. Совет армии
был создан, по мнению этого автора, для того чтобы
разбирать дела о нарушении дисциплины в армии, и был
распущен, когда выяснилось, что деятельность Совета армии
этому не способствует. Мало того, автор этого памфлета
пытается доказать, что сами солдаты будто бы были
настроены против Совета и послали Ферфаксу петицию с
просьбой разослать агитаторов по полкам.
Итак, если верить этому антилевеллерскому памфлету,
Ферфакс распустил Совет армии... по просьбе самих
солдат, которые были недовольны деятельностью агитаторов.
Некоторый отрыв агитаторов от солдатской массы
возможен. Он выражается прежде всего в том, что в пяти
кавалерийских полках в конце октября 1647 г. были вновь
избраны агенты, выдвигающие левеллерскую программу.
Однако наличие антилевеллерских настроений также не
исключается, в источниках имеются данные и о
монархических настроениях среди части солдат. Несмотря на успех
левеллерской агитации, овладеть окончательно солдатской
массой, организовать ее и добиться с помощью солдат
принятия «Народного договора» левеллерам не удалось.
После того как 8 ноября Совет армии был фактически
распущен и солдатские представители «добровольно»
отправились по своим полкам, агенты решили обратиться в
палату общин с петицией, к которой было приложено и
296

«Дело армии в его истинном освещении». Познакомившись
с содержанием этого документа, палата общин вынесла
такой приговор: документ этот содержит разрушительные
идеи и противоречит как привилегиям парламента, так и
основной конституции королевства. Петиция агентов вместе
с «Делом армии» и резолюцией парламента была отослана
палатой общин... генералу Ферфаксу с предписанием
разыскать авторов петиции и уведомить об этом парламент.
Не оправдались надежды левеллеров и на смотр в Уэр,
который они предполагали превратить в общее собрание
армии, чтобы добиться на нем единогласного принятия
солдатами «Народного договора». Вместо предложенного
левеллерами грандиозного солдатского митинга,
предотвратить который удалось командованию армии, в Уэр
состоялся смотр четырех кавалерийских и двух пехотных полков,
закончившийся не принятием «Народного договора», а
военно-полевым судом и расстрелом одного из трех
приговоренных к смерти солдат из полка Роберта Лильберна,
приведенного в Уэр вопреки приказу главнокомандующего.
Смотр остальных частей армии был произведен близ
Виндзора и в Кингстоне и закончился вполне благополучно
для командования, подавившего «беспорядочные
выступления» солдат в отдельных частях армии.
Через десять дней после смотра армии в Уэр и в
других местах (командирам-индепендентам удалось
осуществить то, чего не смог добиться весной 1647 г.
пресвитерианский парламент, т. е. разъединить армию, разделить ее
на части) генерал Ферфакс созвал 25 ноября новый «совет»
армии, в котором солдатские представители вообще
отсутствовали.
Это был совет офицеров, выступавший тем не менее от
имени армии. Заседания его носили уже совсем иной,
«деловой» характер. Наряду с советом офицеров,
обсуждавшим вопросы о роспуске сверхкомплектных солдат, об
уплате им жалованья за прежнюю службу, заседает в
Виндзоре и другой орган — Военный совет, творивший суд
и расправу над замешанными в смуте левеллерскими
элементами армии. Судят некоторых офицеров: капитана
Брея, майора Уайта, а также других «зачинщиков
мятежа» и «нарушителей военной дисциплины».
Судят и солдат, принимавших участие в демонстрации в
Уэр. Одного капрала расстреляли по приговору военного
суда, шестерых прогнали сквозь строй.
297

После того как было удовлетворено «правосудие», в
армии на 22 декабря было вновь назначено общее моление и
пост! С 9 часов утра до 7 часов вечера продолжалось это
покаянное молебствие с лицемерными проповедями о
«братстве» и «всепрощении». Обсуждать на этом
«молитвенном митинге» было нечего, царили «единодушие» и
«сладостная гармония». Последнее заседание этого
очищенного от «грехов» и от солдатских представителей
«совета» армии состоялось 8 января, а на следующий день в
Виндзорском замке был дан торжественный прощальный
обед в честь «единения армии», которая к 15 января
должна была в соответствии с приказом командования
разойтись по различным городам Англии для несения
гарнизонной службы.
Прения в Совете армии в октябре — начале ноября
1647 г.— одно из наиболее замечательных и ярких событий
буржуазной революции 40-х годов XVII в. на ее
буржуазно-демократическом этапе. Однако политическая роль
Совета армии как представительного органа революционной
армии, одержавшей победу над королем, над силами
феодальной Англии и пресвитерианской реакции, быстро
заканчивается роспуском Совета армии 8 ноября 1647 г.,
насильственным прекращением его заседаний,
осуществленным индепендентским командованием. Распустив, к
великому удовлетворению Долгого парламента, Совет армии,
Ферфакс, разумеется, и не думал его вновь созывать в
прежнем составе, с участием солдатских представителей.
Жизнь уходит из Совета армии вместе с изгнанием оттуда
солдатских представителей и штатских левеллеров,
принимавших столь деятельное участие в горячих спорах об
избирательном праве, о новом государственном устройстве,
об избранной «'поголовным голосованием» палате общин
как выразительнице воли всего народа, о короне и палате
лордов как двух ветвях одной и той же нормандской
тирании.
Совет армии из представительного, действительно
нового органа революционной армии превращается в совет
офицеров. Теперь Совет армии проникнут духом
«единения», дисциплины и покорности воле начальства.
Одновременно комиссия офицеров производит и ту «переработку»
«Народного договора» в соответствии с принципами,
положенными в основу индепендентских «Глав предложений»,
в результате которой от «Народного договора» остается
298

лишь левеллерское название, а содержание его
становится в основном индепендентским. В этом заключается
вопрос о различных редакциях «Народного договора»,
носящих ясные следы его индепендентской
фальсификации, а затем и того компромисса, на который пошли сами
левеллеры.
Роспуск Совета армии 8 ноября 1647 г. способствовал
усилению роялистско-пресвитерианской реакции. 11 ноября
1647 г. Карл I покинул Гэмптон-Корт и бежал из Лондона
на остров Уайт, где он почувствовал себя в состоянии
«гораздо большей свободы и безопасности», чем в «мятежной»
столице.
Произошло то, чего давно опасались левеллеры,
указывая в Совете армии на угрозу второй гражданской войны.
Теперь «слухи» о подготовляющемся бегстве короля стали
фактом. Бежав из Лондона, Карл I заключил соглашение
с шотландцами, приведшее ко второй гражданской войне в
Англии A648 г.).
И только после этого парламент, наконец, принимает
решение о прекращении дальнейших сношений с королем.
Это решение было принято палатой общин 9 января 1648 г.
после больших дебатов. Палата общин решила, что
никаких больше обращений к королю от парламента делаться
не должно. Не следует и принимать от него каких-либо
писем и посланий. Возобновление тем или иным путем
сношений с Карлом I было объявлено государственной
изменой. 17 января 1648 г. решение о прекращении сношений
с Карлом I было принято палатой. Одновременно было
вынесено пожелание о присоединении к настоящему
решению и палаты лордов.
3. Вторая гражданская война
(май — август 1648 г.)
Договор, подписанный в конце декабря 1647 г. между
Карлом I и шотландскими комиссарами, означал блок
шотландских пресвитериан с английскими роялистами. Если в
1639 г. шотландская армия нанесла первый серьезный удар
по английскому абсолютизму и сыграла роль силы,
способствовавшей углублению кризиса абсолютной монархии
Стюартов и началу буржуазной революции в Англии
1640 г., то в гражданской войне 1648 г. щотландская армия,
299

вновь вступившая в пределы Англии в силу договора с
Карлом I, играет роль контрреволюционной силы.
К концу апреля 1648 г. относятся первые сообщения о
том, что шотландцы готовятся к войне и собираются
издать декларацию протеста против несправедливых
действий английского парламента по отношению к его
величеству и Шотландии. В Лондоне узнают о наборе в
Шотландии 30 тыс. пехотинцев, 10 тыс. конницы и 5 тыс. драгун.
Из Англии в Шотландию проникают роялистские
элементы, готовые сражаться за «справедливые права» Карла I.
2 мая становится известно о захвате Бервика
кавалерийским отрядом английских роялистов; с шотландской
стороны к Бервику подошли пехотинцы.
Первое серьезное столкновение во второй гражданской
войне произошло в июне 1648 г. на границе между
графствами Кент и Эссекс, на весьма незначительном
расстоянии от столицы. Шотландская армия была далеко на
севере. Это роялистское выступление, о котором в наших
источниках имеются весьма любопытные данные, рисует
самый характер второй гражданской войны как
контрреволюционного, роялистского мятежа, предпринятого в
расчете на поддержку извне — из Шотландии. Бой произошел
за переправу через Темзу, у моста вблизи Грэйвзенда.
«Противник» грозил из соседнего графства — Эссекса.
Мост защищал отряд майора Чайлда, сторонника
парламента, и небольшой отряд в 80 человек моряков и
лодочников полковника Бланта, среди которых было много
кавалеров. Когда «наши кавалеристы», сообщает источник,
т. е. часть, стоявшая на стороне парламента, под командой
майора Хазбендса приблизились, то эта «охрана»,
назначением которой была защита моста от роялистов,
грозивших с севера, открыла огонь по кавалерийскому отряду
парламента. Коннице пришлось переплывать реку, мост
был забаррикадирован. Переправа в брод также оказалась
невозможной ввиду того, что на броду неприятель
расположил бороны. Оказавшись на противоположном берегу,
парламентская конница ударила по неприятелю.
Противник бежал.
Захваченные пленные показали, что их принуждали к
сражению джентри и офицеры. Некоторые йомены, взятые
в плен, заявили, что они не осмеливались не
присоединиться к «народу» (своеобразная маскировка
роялистского мятежа), чтобы не подвергнуться в противном случае
300

разграблению. Когда пленников спросили, зачем они
кричали при наступлении «вперед, за короля Карла», то
некоторые из них заявили, что они были готовы умереть,
защищая его дело против парламента. Другие заявили, что
они вынуждены были кричать из чувства страха и что
в бой за короля их погнали насильно.
По словам пленных, в тот день, когда они оставили
Детфорд и Блэк-Хис, в Улич пришло около 800 человек из
Эссекса и ушло обратно, услышав об их отступлении. Так
же поступили пришедшие из Лондона в таком же
количестве мясники, красильщики, суконщики и некоторые люди
«неопределенных профессий», которые отправились
обратно из Гринвича в Лондон водою, узнав, что неприятель, т. е.
отряды роялистов, ушедшие из Детфорда, Блэк-Хиса
и отогнанные парламентской кавалерией от переправы
через Темзу у Грэйвзенда, покинули место условленной
встречи.
Все эти данные, имеющиеся в наших источниках,
позволяют нарисовать достаточно отчетливую картину
роялистского мятежа, поднятого в Кенте в ряде пунктов,
находившихся на небольшом расстоянии от столицы.
Становится ясным социальный облик мятежников: обманутые
«йомены», которых насильно погнали в бой за «дело
короля»; офицеры из рядов джентри; лондонские мясники,
суконщики и люди неопределенных профессий, требовавшие
от парламента возвращения короля и примкнувшие к
вооруженному мятежу роялистов.
В июле 1648 г. произошло другое сражение — при Кол-
честере, в графстве Эссекс, где парламентской армии
удалось одержать большую победу. В Колчестере засели
роялисты, против которых действовал генерал Ферфакс.
Роялисты с помощью двух фрегатов поддерживали сообщение
по реке Коли с морем. На помощь Ферфаксу пришли
корабли из Гарвича, вступившие в бой с роялистскими
фрегатами и захватившие их при участии сухопутных сил после
жестокого боя. При этом были захвачены 22 пушки, 70
морских мушкетов, 9 бочек пороху и свинца и большой
запас продовольствия — солонины, коровьего масла,
бисквитов и сыру. Помимо того, сеффокская конница под
командой капитана Фишера захватила в плен отряд валлийцев,
направлявшийся на помощь эссекским роялистам. Еще
более важным был захват в плен подполковника Гарднера
с его небольшим отрядом. При допросе пленники показали,
301

что они предполагали идти через Колчестер в Сеффок и
Норфок, а затем обратно через Кэмбриджшир, и к этому
времени они рассчитывали иметь хорошую армию. После
этого они должны были направиться к Лондону, где к ним
присоединилась бы партия их сторонников. «И тогда,
каким образом будут различаться роялисты, индепенденты
или пресвитериане? Все должны будут быть вовлечены в
разорение» — так комментируется в одном из документов
сообщение о планах подполковника Гарднера,
предполагавшего совершить рейд через Колчестер, Сеффок, Норфок
и Кэмбриджшир на «мятежный Лондон».
Вывод из этого можно сделать один: у роялистов не
было армии, действовали отдельные роялистские отряды и
банды. Армию они лишь рассчитывали организовать.
Больше всего роялисты надеялись на помощь извне, на
шотландцев.
Впрочем, и в парламентской армии в период второй
гражданской войны наблюдается большой беспорядок. Это
не «новая модель» 1645 г. и не революционная армия с ее
«советом солдатских представителей» в мае — октябре
1647 г. Дисциплина пала, участились случаи, когда
солдаты занимались бродяжничеством и грабежом. Многих
солдат недостает в полках, они бродят по стране и под
предлогом поисков продовольствия совершают грабежи,
насилия и другие преступления. При этом нередко эти солдаты
попадают или сдаются в плен роялистам.
Главнокомандующим был издан приказ, запрещавший солдатам и
офицерам уходить более чем на милю от расположения их
полков под страхом военного суда. Всем офицерам
было предписано по меньшей мере два раза в сутки
производить перекличку солдат по эскадронам и ротам,
отмечая тех, кто отсутствует, для привлечения к
военному суду.
Как непохожа эта армия генерала Ферфакса на ту
победившую короля в 1645—1646 гг. армию, проникнутую
сознанием важности своего дела и избирающую по ротам
и полкам своих представителей в Совет армии, принявшую
на себя торжественное обязательство довести войну с
королем и лордами до решительного конца.
Тем не менее и этой армии удается в 1648 г. довольно
быстро справиться с роялистским мятежом и подавить его
очаги. В конце августа B5 августа — 1 сентября) сдался
Колчестер. Источник содержит следующие детали сдачи
302

этого гнезда роялистов в Эссексе. Солдаты и младшие
офицеры роялистов были взяты в качестве пленников.
Старшие офицеры в чине выше лейтенанта были взяты «под
особое покровительство», по-видимому, на условиях
почетной сдачи в плен.
После сдачи Колчестера с роялистским мятежом было
покончено. Настала очередь шотландцев. В то время
как армия генерала Ферфакса была занята ликвидацией
очагов сопротивления роялистов в юго-восточной Англии,
Кромвель, поставленный во главе особой армии, подавил
роялистское движение в Уэлсе и двинулся на север против
шотландской армии, вторгшейся в Ланкашир. В битве при
Престоне 17 августа 1648 г. Кромвель нанес решительное
поражение шотландской армии, половина которой была
взята в плен. Остатки шотландской армии и английских
роялистов спаслись бегством к шотландской границе.
Разгромом шотландской армии заканчивается вторая
гражданская война.
Подавление роялистских мятежей и решительная
победа, одержанная Кромвелем над шотландскими
союзниками роялистов, ничему не научили пресвитерианскую
партию, снова усилившуюся в Долгом парламенте.
Характерно, что палата лордов отказывается объявить
шотландцев врагами, даже после их разгрома при Престоне. А
палата общин возвращает в свои ряды ранее удаленную
группу представителей пресвитерианской реакции, на
которой лежала большая часть ответственности за вторую
гражданскую войну. В отмену ранее принятого обеими
палатами решения о прекращении всяких сношений и
переговоров с Карлом I палата общин снова направляет на
остров Уайт депутацию из 15 человек для возобновления
переговоров с королем. Возникает угроза, что будут
ликвидированы плоды победы над роялистами и шотландцами,
одержанные во второй гражданской войне. Это толкает
лидеров индепендентского джентри на путь сближения с
левеллерами, соглашения с ними, возможность которого
наметилась еще в самом начале второй гражданской
воины, когда на совещании руководителей армии и офицеров,
происходившем в Виндзоре, было принято решение о
привлечении Карла Стюарта к ответу «за пролитую им кровь
и за тягчайшие преступления против бога и народа».
зоз

4. Индепенденты и левеллеры в период второй
гражданской войны
В сентябре 1648 г. сразу же вслед за окончанием
второй гражданской войны левеллерами была подана в
парламент петиция, в составлении которой участвовал Лиль-
берн, освобожденный из тюрьмы лишь 2 августа 1648 г.,
в самом конце второй гражданской войны. Чего же теперь
требовали левеллеры, вступившие на путь сближения с ин-
депендентами?
Они требовали муниципальной реформы, отмены
косвенных налогов и церковной десятины. Отражая в
известной мере интересы крестьянства, левеллеры настаивали на
уничтожении изгородей и в то же время прошли мимо
основного вопроса об освобождении копигольда. Вместе с тем
левеллеры пытались устраниться от обсуждения вопроса
об общности всех вещей и уравнении людских состояний,
объявив себя сторонниками частной собственности. Это
было выражением компромисса с индепендентами,
сторонниками «священной» буржуазной собственности на землю,
освобожденной от феодальных повинностей в пользу
короля, и разрыва с более радикальным течением
буржуазно-демократической революции, которое вскоре заявит о
своем существовании в двух диггерских памфлетах,
защищавших идеи социального уравнительства и
протестовавших против «неволи земли», которая, по убеждению
«истинных левеллеров», должна представлять собою общее
достояние. Отделяя себя от «коммунистического» течения,
левеллеры в сентябрьской петиции требовали политических
реформ: лишения короля и лордов права вето, лишения
палаты лордов судебной власти; ежегодно избираемых
парламентов с сессиями не свыше 50 дней, упрощения
гражданского и уголовного кодекса; невмешательства
государства в вопросы религии. Наконец, левеллерская петиция
содержала требование суровой расправы с виновниками
второй гражданской войны, в том числе и с королем.
Сторонниками сурового суда над Карлом I выступили
в конце 1648 г. и гранды, занимавшие ранее непримиримую
позицию по отношению к левеллерам и подозревавшие их
в покушении на частную собственность; индепендентские
лидеры идут теперь на соглашение с левеллерами. После
выхода из тюрьмы Лильберн пытается найти общий язык
с Кромвелем, обращается к нему с письмом, в котором
304

обещает забыть совершенные лично против него
жестокости в том случае, если лидер индепендентов пойдет впредь
«путем правды и справедливости».
Происходит встреча Лильберна с Кромвелем.
Последний идет на это, считая на данном этапе революционной
борьбы — в конце 1648 г.— целесообразным временный
союз с левеллерами перед лицом все более очевидного
роялизма пресвитериан. Эта «левоблокистская» тактика
Кромвеля действительно обеспечила в начале 1649 г. победу
индепендентской республики. Но какою ценою для
левеллеров? Ценою того, что левеллеры были окончательно
отстранены индепендентами от руководящей роли в
дальнейших событиях революции, даже вынуждены были пойти на
ряд существенных уступок индепендентам и ослабить свои
прежние позиции. Разрыв политических уравнителей с
истинными левеллерами, который наметился еще в сентябрь*
ской петиции в вопросе о собственности, обусловил
поражение революции на ее буржуазно-демократическом этапе.
Какое отражение этот процесс находит в различных
редакциях «Народного договора», выдвинутого левеллерами
и обсуждавшегося сперва в Совете армии в октябре —
начале ноября 1647 г., а затем в совете офицеров? В ноябре —
декабре 1648 г. вновь работает согласительная комиссия,
в состав которой вошли представители обеих партий —
индепендентов и левеллеров при участии Лильберна. В
результате этой переработки первоначального текста
«Народного договора» возникла вторая редакция «Народного
договора» A0 декабря 1648 г.). В предисловии к новому
варианту «Народного договора» указывается, что этот
документ исходит из понимания «общего блага» как основы
свободы и государственного строя Англии на будущее
время. Однако и этот вариант не был признан окончательным.
Ведя переговоры с левеллерами и даже разрабатывая в
комиссии компромиссный проект, гранды, по-видимому,
стремились к тому, чтобы выиграть время и сделать
минимальные уступки левеллерам. Когда был выработан текст
второй редакции «Народного договора», Лильберн
полагал, что его следует передать непосредственно на
утверждение народа. Однако вместо этого, к большому
неудовольствию Лильберна, разработанный в согласительной
комиссии проект был передан... в совет офицеров, который
заседал в Уайтхолле. Совет офицеров вносит в этот проект
дальнейшие «поправки», в результате которых возникает
20 В. М. Лавровский, М. А. Барг 305

третья редакция «Народного договора», представленная
от имени армии на утверждение парламента, а не народа!
Проект был положен под сукно, ибо время было горячее,
общее внимание было привлечено к процессу короля и
было не до обсуждения «Народного договора». Однако
сличение трех редакций «Народного договора» позволяет
убедиться в том, что в результате прений в совете
офицеров в Уайтхолле, а не в представительном органе армии,
каким являлся Совет армии с мая до начала ноября
1647 г., ряд радикальных положений первого варианта
совершенно исчез в последующих редакциях или
заменился положениями, сильно отличающимися от
первоначальных, которые содержались в первой редакции
«Народного договора».
Вводная часть «Народного договора» во всех трех
редакциях почти буквально совпадает. Цель этого
документа— добиться прочного мира на основах общего права,
свободы и безопасности, избежать угрозы возврата в
рабское состояние или новой войны. Объясняя прежнее
угнетение и смуту, еще не закончившуюся, недостаточно частым
созывом парламента или его неправильным и неравным
составом, авторы и редакторы «Народного договора»
обещают устранить это на будущее время. В отличие от первой
редакции, где днем роспуска Долгого парламента
назначалось 30 сентября 1648 г., в новой редакции «Народного
договора», обсуждавшейся в Уайтхолле, этот срок
переносился на 30 апреля 1649 г.
Мы знаем, какое содержание вкладывали левеллеры в
первую статью «Народного договора» (первой редакции):
констатируя крайне неравномерное распределение
избирательных прав по графствам и городским округам,
левеллеры требовали выбора такого числа депутатов, которое
соответствовало бы числу жителей. Недаром Айртоном был
немедленно задан вопрос: что значит acoording to the
number of the inhabitants? Признание «абсолютного,
естественного права» всех англичан участвовать в выборах в
парламент привело бы, по мнению Айртона, к отрицанию
«всякого гражданского црава», к выводам, опасным для
собственности, разрушительным для гражданского строя и
для исторически сложившейся избирательной системы
и конституции Англии (король, палата лордов, палата
общин). Левеллеры, действительно, шли по этому пути,
хотя и весьма непоследовательно.
306

Во второй и третьей редакции «Народного договора»
речь идет уже не о принципе равенства избирательных
прав, впервые выдвинутом левеллерами в конце октября
1647 г., но об избирательной реформе, о более равномерном
распределении по графствам и городским избирательным
округам 300 или 400 депутатов в палату общин.
Далее, используя известную непоследовательность
левеллеров в определении круга лиц, которые могут
пользоваться «абсолютным, естественным правом» избирать
депутатов в палату общин независимо от какого-либо ценза
(отсюда — критика левеллерами «40-шиллинговой
конституции»!), редакторы нового варианта «Народного
договора», разработанного индепендентско-левеллерской
согласительной комиссией, внесли в третью статью новой
редакции ряд ограничений в пользовании
«естественными», «прирожденными» правами, лишив
избирательного права всех лиц, получающих пособие в качестве
бедняков, а также слуг или получающих от кого-либо
заработную плату. Кроме того, вводился возрастной
ценз B1 год от роду) и принцип оседлости, проживание
(house keeping, dwelling within) в данном избирательном
округе. Предусматривались и другие изъятия из
пользования избирательными правами в отношении лиц,
оказывавших помощь королю в первой и второй гражданских
войнах, а также в отношении лиц, оказывающих
сопротивление «Народному договору». Могли быть избраны в
палату общин лишь те лица, которые помогали
парламенту в первой гражданской войне против короля и которые
поддерживали парламент в период второй гражданской
войны и в борьбе с шотландцами, вторгшимися в Англию
летом 1648 г. Виновным в незаконном участии и даже в
присутствии на выборах в новый парламент грозила
конфискация половины имущества или тюремное
заключение.
Так, абстрактные положения левеллеров о равенстве
избирательных прав приспособлялись при их участии и
содействии к условиям, создавшимся в результате
фактического торжества индепендентского пути революции.
Третья редакция «Народного договора» в отличие от
второй, где этот пункт отсутствует, рекомендовала также
на все времена (to all men in all times) выбирать в
палату общин лишь людей, известных своим мужеством,
боящихся бога и ненавидящих жадность. Очевидный
20*
307

намек на членов Долгого парламента, не отличавшихся
этими качествами.
Особое внимание при сопоставлении различных
редакций «Народного договора» следует обратить на ряд
дополнений к статье IV первой редакции, которые позволяют
судить, в каком направлении перерабатывался этот
важнейший левеллерский документ при обсуждении его в
согласительной комиссии и на заседаниях совета
офицеров в Уайтхолле.
Статья IV первой редакции, как известно,
подчеркивала, что власть палаты общин как представительного
органа нации ниже власти только тех людей, которые ее
избирают. Палата общин может издавать, изменять или
отменять законы без согласия каких-либо других лиц;
может устанавливать и отменять всякого рода должности
и судебные учреждения, назначать, устранять и
привлекать к ответственности должностных лиц и чиновников,
объявлять войну и заключать мир, заключать договоры с
иностранными государствами. Но она не может посягать
на то, что народ оставил в своих руках.
Что же оставил народ за собою в качестве
неприкосновенных, прирожденных прав, изменять которые не имеет
права избранная им палата общин? Понимание этих
прав, точнее, их содержание весьма различно в
«Народном договоре», представленном солдатскими
представителями в Совет армии в конце октября 1647 г., и в
последующих, компромиссных редакциях этого документа,
относящихся к декабрю 1648 г.— январю 1649 г.
Сопоставление этих редакций позволяет судить о тех важных
сдвигах в соотношении классовых сил и партий — инде-
пендентов и левеллеров,— которые произошли с начала
буржуазно-демократического этапа A647) до конца
второй гражданской войны, и о заключенном вслед за нею
компромиссе между левеллерами и индепендентами,
природа которого определила и характер самой индепендент-
ской республики, провозглашенной в январе 1649 г.
В самом деле, какие прирожденные права
рассматриваются в качестве неприкосновенных в первой редакции
«Народного договора»? Помимо равенства избирательных
прав, хотя и весьма условного, не доведенного до
последнего, логического конца, левеллеры считают не
подлежащими никакой человеческой власти, в том числе и власти
народных избранников, вопросы религии и совести, рас-
308

сматриваемой в качестве «гласа», «воли божией». Они во
власти религиозных иллюзий — оболочки их
политического радикализма. Противоречит прирожденной свободе
и принудительная военная служба, против которой
решительно возражают левеллеры, отражая определенные
сектантские настроения. Наконец, в качестве
прирожденного права левеллеры в октябре 1647 г. рассматривают
равенство всех перед законом, обязательность для всех
существующих законов, независимо от каких-либо
земельных и имущественных прав, грамот и званий. Законы
должны быть равными, должны быть справедливыми и во
всяком случае не разрушительными для безопасности и
блага народа.
Совсем иное содержание в новых редакциях
«Народного договора» вкладывается в понимание основных прав
народа, посягать на которые не уполномочена палата
общин ее избирателями. Эти права рассматриваются в
качестве изъятых и огражденных от каких-либо
изменений их представительным органом, ныне действующим
или тем, который будет избран, а также последующими
представительными собраниями.
Представительное собрание, которому принадлежат
верховные права для охраны и управления всей страной в
целом, имеет право издавать, изменять, отменять и
объявлять законы, но не должно вмешиваться в вопросы
«духовного» порядка. Оно не может кого-либо
принуждать к личному участию в войне на море или на суше, за
границей или в пределах королевства, если... он поставит
для службы взамен себя какое-либо другое лицо.
Выполнив это последнее условие, каждый человек может
обратиться к своей «совести»: справедливо ли то дело,
сражаясь за которое, он рискует своей жизнью! Вот что
осталось от сектантского неприятия военной службы, о
котором, по-видимому, идет речь в соответствующем
пункте первой редакции «Народного договора».
Другое «неприкосновенное» право заключается в том,
чтобы никто не подвергался допросу за свои слова и дела
в первой и второй гражданской войне... Зато затраты и
убытки, связанные с войной, которые были сделаны под
общественной гарантией, не могут быть аннулированы или
признаны недействительными ближайшими или
последующими представительными собраниями. Затраты отдельных
лиц на гражданскую войну подлежат возмещению.
309)

Таково было «естественное» требование рачительных
буржуа.
Представительное собрание не может выносить каких-
либо приговоров в отношении личности или имущества
какого-либо лица, не опираясь «на соответствующий закон.
Допускается лишь привлечение государственных чиновг
ников к ответственности за должностные
злоупотребления. Личность и имущество не состоящих на
государственной службе дельцов и спекулянтов, нажившихся на
гражданской войне, объявлялась священной и
неприкосновенной, включалась в число «прирожденных прав»
английского народа. Но особенно выразительно звучит
последний пункт в перечне «прирожденных прав» новых
буржуазных землевладельцев: «Никакому
представительному собранию не дается права нарушать основы общего
права, свободы и безопасности (the foundation of common
Right, liberty and safety), гарантированные настоящим
договором (т. е. «Народным договором» в его новой
редакции), не представляются права подвергать уравнению
недвижимое имущество (level men's estate), разрушать
собственность (destroy property) или делать все вещи
общим достоянием (make all things common).
Так понималась «основная щель «Народного договора»
в его новой индепендентско-левеллерской интерпретации.
«Народный договор» должен был гарантировать
неприкосновенность буржуазной собственности крупных
землевладельцев, приобретенной в результате гражданской
войны, и возмещение вложенных в эту войну капиталов.
Впрочем, ничего неожиданного в этом нет. «Народный
договор» был результатом компромисса левеллеров с ин-
депендентами, который нашел свое отражение еще в
левеллерской петиции, поданной в сентябре 1648 г. в
парламент. В этой петиции левеллеры объявили, что они
являются сторонниками частной собственности и
решительными противниками общности всех вещей и уравнения
людских состояний.
Но этого было мало. Необходимо было создать
политическую надстройку, обеспечивающую
неприкосновенность нового общественного строя, основания которого
были заложены буржуазной революцией. В этом
отношении особый интерес представляют IV, V и VI статьи
переработанного советом офицеров при участии левеллеров
«Народного договора».
310

Статья IV второй и третьей редакции содержит не
теоретические соображения относительно природы и
характера законодательной власти палаты общин (сравни
IV статью первой редакции), а практические указания,
что при проведении какого-либо закона в палате общин
должно присутствовать не менее 150 членов, а при
прениях или принятии резолюций является достаточным
присутствие 60 членов палаты общин.
Статья V «Народного договора» в переработанной
редакции предусматривала назначение представительным
собранием (в течение 20 дней после первого заседания)
Государственного совета (Council of State) для ведения
государственных дел до начала или даже до десятого
дня заседаний следующего парламента.
Наконец, статья VI (статья VIII второй редакции)
предусматривала возможность созыва Государственным
советом представительного собрания в промежутке между
двумя двухгодичными парламентами в случае
угрожающей опасности или крайней необходимости.
Создание в лице Государственного совета нового
органа власти, ставившее этот орган в известном смысле
над палатой общин и обеспечивавшее непрерывность в
управлении государством, а также возможность
чрезвычайного созыва представительного собрания, несомненно,
создавало в потенции угрозу диктатуры.
Создатели «Народного договора» — левеллеры,
начиная с осени 1647 г., были поставлены перед
необходимостью выбора между абстрактным принципом «общего
блага», в котором нашли свое отражение
мелкобуржуазные иллюзии и утопии, и принципом классового блага,
связанного с институтом частной собственности. Вторая и
третья редакции «Народного договора» свидетельствуют
о том, что они избрали последнее.
Третья редакция «Народного договора» была
представлена в палату общин неделю спустя после принятия
общинами ордонанса 8 января 1649 г. об учреждении
Верховного суда над королем как изменником, поднявшим
и поддержавшим гражданскую войну против парламента
и королевства, имевшую целью порабощение и
уничтожение английской нации. Еще 4 января палата общин
объявила народ источником всякой справедливой власти,
общины в силу народного избрания были провозглашены
высшей властью в государстве. Вето короля и лордов тем
311

самым теряло смысл. Фактически устанавливался
республиканский строй. На точке зрения народовластия стоял
и Верховный суд, учрежденный «лордами и коммонерами,
собравшимися в парламент», для судебного
разбирательства и вынесения приговора Карлу Стюарту.
Предъявленное бывшему королю 20 января (спустя
5 дней после того, как была представлена в палату общин
новая редакция «Народного договора») обвинение
инкриминировало ему попытку создать и держать в своих руках
неограниченную тираническую власть для управления
страной по своему произволу, уничтожив права и
вольности народа. Обвинительный акт перечислял все основные
факты и события изменнической и преступной войны
против настоящего парламента и представленного в нем
народа. Особо подчеркивалось возобновление этой войны
Карлом Стюартом в 1648 г. в графствах Кент, Эссекс,
Серри, Сессекс, Миддлсекс и многих других графствах и
местах Англии и Уэлса, а также на море, для чего им
были даны соответственные поручения его сыну
принцу и другим лицам, которые оказались подкупленными,
изменили и восстали против парламента. Карл Стюарт
был вдохновителем противоестественных, жестоких и
кровавых войн, в результате которых было пролито столько
невинной крови свободного народа страны. Поэтому он
является виновником всех измен, убийств, грабежей и
других убытков и бедствий народа, констатируется в конце
предъявленного бывшему королю обвинения.
Обвинительный акт был публично прочтен Карлу
Стюарту в субботу 20 января 1649 г. Последний выставил ряд
возражений, в которых оспаривалась юрисдикция
Верховного суда на том основании, что никакая земная власть
не может привлекать короля к ответственности как
преступника, ибо один из принципов права и законов страны
гласит, что «король не может быть неправ». Нет такого
закона среди старых законов, на основании которого
можно было бы привлечь к ответственности короля и
судить его как преступника... А если это новый закон, то на
основании какой власти (задает вопрос Карл Стюарт),
опирающейся на основные законы нашей страны,
он создан и когда? Каким образом палата общин могла
учредить судебный орган, когда она сама никогда
таковым не являлась? Почему верхняя палата совершенно
исключена из данного дела? Что же касается палаты об-
312

щин, то всем хорошо известно, что большая часть ее
членов устранена и не допускается на заседания.
Итак, оспаривая юрисдикцию Верховного суда, Карл
пытался доказать, что оружие им было поднято для
защиты основных законов королевства от тех, кто
утверждал, что Карл Стюарт в силу личных своих
интересов — произвола, власти и прерогативы — совершенно
изменил старый порядок управления, при котором
королевство процветало в течение многих сотен лет! Карл
Стюарт защищал «старинные законы и вольности этого
королевства» наряду со своим собственным справедливым
правом.
Путем таких юридических хитросплетений бывший
король пытался перенести вопрос в плоскость старых
споров о королевской прерогативе и правах парламента
времен Якова I Стюарта и отвести от себя обвинения,
предъявленные ему будто бы незаконно.
Однако ему не удалось избежать эшафота. 30 января
1649 г. Карл Стюарт был казнен по приговору Верховного
суда, учрежденного «коммонерами Англии, собравшимися
в парламент», как «тиран, изменник, убийца и
общественный враг доброго народа этой страны». Борьба «была
доведена до последнего решительного конца».
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ VII:
Agreement of the people for a firme peace. As it was proposed by the
agents of the five Regiments of horse. (Oct. 28), L. 1647. A-я редакция
Народного договора, отклоненная палатой общин 9 ноября 1647 г.)
In: Leveller manifestoes. Ed. Wolfe, p. 223—234.
Bloudy news from Kent, being a relation of the fight at Rochester and
Maidstone betwixt the Parliamentary army under Lord Fairfax and the
kentish forces commanded by General Hales (June 2), L. 1648.
Bloody News from the North declaring the particulars of three fights
near Carlisle, Herwick and Scarbrough between the English, Scots and
French. Likewise the marching of the English army toward Scotland (Sept.
18), L. 1648. Ср.: Rushworth, Vol. 7, p. 1264—1265.
(The) case of the Armie truly Stated and some suitable remedies humbly
proposed by the agents of five regiments of horse, as it was presented by mr.
Edmond Bear and mr. William Russell, 15. Oct. unto Thomas Fairfax (L.
1647). In: Leveller manifestoes, Ed. Wolfe, p. 196—224.
The Clarke papers. Selections from the papers of William Clarke,
Secretary to the Council of the army, 1647—1649 and to general Monck and the
commanders of the army of Scotland, 1651—1660, Vol. 1—4, Ed. by С. H*
Firth, L. 1891—1901. (Camden society. Publ. I, 2d series, Vol. 49,v 54:
3d series, Vol. 61, 62).
313

To the Cgmmons of England. The petition of well affected persons
inhabiting London, Westminster, SouthwarkHamblets and places adjacent
(Representing the views of the «Levellers» to a great extent the work of
John Lilburne (Sept. 11), L. 1648. Cp. Rushworth, Vol. 7, p. 1257—1258.
A declaration of the House of Commons declaring that people are under
god the Original of all Just power... (Jan. 4), L. 1648. См. также Journals
of the House of Commons, Vol. VI, p. 111.
The designes of the rebels in Kent at their rendez-vous, the day before
the storming of Maidstone (May 27), L. 1648.
Heads of the charge against the king, drawn up by the General council
of the armies, L. 1648. In: Parliam. history. Vol. 3, p. 1251—1258.
The humble petition of the well affected gentlemen, and others the
inhabitants of the county of Norfolk and county of the city Norwich (That
the king...be brought to justice), Dec. 25. 1648. In: Rushworth, Vol. 7,
p. 1372—1373.
Puritanism and liberty. Being the army debates A647—1649) from
the Clarke manuscripts with supplemenary documents, Select and ed. with
an introd. by A. S. Woodhouse, Forew. by A. D. Lindsay, L. 1938.
The trial of Charles. I, king of England, before the High court of
Justice, for High treason, L. 1740; A Complete collection of State trials, сотр. by
T. B. Howell..,Vol. 4, Coll. 990—1154.
Conrady Л., Anfange der Demokratie in England. Studien zur Ge-
schichte' der Levellerbewegung, B. 1920.
Frank /., The Levellers. A history of the writings of three seventeenth
century social democrats: John Lilburne, Richard Overton, William Wal-
wyn, Cambridge 1955.
Holorenshaw #., The Levellers and the English revolution, With a
forew. by J. Needhant, L. 1939. Перевод: Холореншоу Г., Левеллеры и
английская революция. Пер. С. М. Раскиной, под ред. и с предисл.
В. Ф. Семенова, М. 1947.
Jahn W.t Die puritanische Revolution und die Leveller*
bewegung. Eine geschichtssoziologische Studie uber die Anfange der
Demokratie in England. In: Schmollers Jahrbuch fur Gesetzgebung,
Verwaltung und Volkswirtschaft, B. 1950, Jg. 70, Hf. 4, S. 63—97;
Hf. 5, S. 79—106.
LenzG., Demokratie und Diktatur in der englischen Revolution 1640—
1660, Munchen—Berlin 1933.
Peace Т. C, The leveller movement; a study in the history and
political theory of the English great Civil war, L.—W. 1916.
Robertson D. ?., The religious foundations of leveller democracy,
N. Y. 1951.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РЕСПУБЛИКА (COMMONWEALTH) 1649 г.
И ПРИЧИНЫ ЕЕ КРУШЕНИЯ
Изучая индепендентскую республику 1649 г и ее
кратковременное, эфемерное существование, мы исходим из
наличия трех основных этапов в развитии революции
40-х годов XVII в.: пресвитерианский этап —от созыва
Долгого парламента в 1640 г. до начала гражданской
войны; индепендентский этап, совпадающий с годами
первой гражданской войны A642—1646); буржуазно-
демократический левеллерский этап 1647—1649 гг.,
прерванный второй гражданской войной и
закончившийся провозглашением индепендентской республики
в 1649 г.
Этот последний этап революции характеризуется
подъемом левеллерского движения, свидетельствовавшего
об усилении активности народной массы, организованной в
армию, которая находила поддержку в различных
графствах и городах. На этом буржуазно-демократическом
этапе революции A647—1649) гегемония «имела
тенденцию перейти от индепендентокого джентри к «низам», из
рядов которых выходят идеологи левеллеров. Однако в
силу ряда причин эта возможность не стала
действительностью, власть удержали индепенденты, использовавшие
левеллеров для закрепления победы нового дворянства и
буржуазии.
1649 год был годом не только решительной победы, но
и началом нисходящей линии развития английской
революции. Если для первого этапа буржуазной революции
характерной чертой является гегемония пресвитерианской
315

буржуазии в союзе с индепендентским джентри, для
второго этапа — гегемония индепендентского джентри,
шедшего в решающие моменты на союз с «низами», то для
третьего, буржуазно-демократического ее этапа
характерными являются попытки низов, возглавляемых
левеллерами, вырвать гегемонию из рук индепендентского
джентри, закончившиеся, однако, поражением левеллеров
и победой индепендентского джентри. Следствием этого
было провозглашение в 1649 г. новой политической
формы — республики (Commonwealth), оказавшейся
эфемерной и нежизнеспособной.
Существо индепендентской республики ярче всего
раскрыто в памфлетах Лильберна.
Памфлет Лильберна «Новые цепи Англии, или
серьезные опасения части народа относительно судьбы
республики» был издан 26 февраля 1649 г.
Памфлет начинался с обращения к парламенту и
заседавшим в нем представителям народа: «До сих пор вы
сделали для нации много справедливого, объявив
«божий народ» источником всякой справедливой власти.
Вы дали тем самым нам все основания надеяться,
что парламент действительно стремится к свободе и
процветанию народа. Однако вы уклонились затем с этого
пути и привели народ к положению, близкому к
прежнему рабству, в то время как наши избиратели полагали,
что вы ведете народ к свободе».
Лильберн вновь указывает на «Народный договор»,
как на путь, следование которому могло бы привести к
устранению продолжительных и тяжелых страданий
нации. Однако левеллерский проект «Народного договора»
подвергся такой переработке индепендентским
офицерством армии, что в том виде, в каком он был представлен
палате общин, этот документ вызывает самые серьезные
опасения левеллеров.
Какие же пункты «Народного договора» третьей
редакции вызывают особые опасения Лильберна? Это прежде
всего пункт относительно Государственного совета,
который являлся совершенно новым органом, не имеющим
прецедента в прошлом. Лильберн опасался, что
Государственный совет превратит свою власть в постоянную и
уничтожит парламент. Поэтому Лильберн убеждает
Долгий парламент, совершивший «столь великие дела в целях
316

обеспечения свободы», не расходиться прежде, чем не
будет созван новый предварительный орган, и не
передавать хотя бы на короткое время власть в руки
Государственного совета.
Итак, пред угрозой возможной диктатуры
исполнительного органа, созданного при участии левеллеров, Лильберн,
вместо того чтобы взывать к народу, взвывает к
конституционным традициям и к Долгому парламенту, уже
давно игравшему роль тормоза революции.
Другое опасение, высказанное автором «Новых цепей
Англии», связано с вопросом о сроке полномочий
следующего парламента, который определен в 6 месяцев, тогда
как срок полномочий Государственного совета
установлен в 18 месяцев! В связи с этим возникает опасение, как
бы Государственный совет не превратился в орган
диктатуры, устранив нормальный, конституционный
законодательный орган, т. е. парламент. Лильберн предлагает
определить годичный срок полномочий парламента.
Настаивает он также и на том, чтобы суд 12 присяжных
был объявлен учреждением, не подлежащим никаким
изменениям; чтобы даже парламент не имел права
изменять основы суда присяжных. Парламент может лишь
издавать законы, правила и инструкции для судов,
которым обязаны подчиняться как граждане республики, так
и члены парламента.
Лильберн настаивает на разделении власти на
законодательную и исполнительную: было бы неразумно,
несправедливо и губительно для народа, если бы законодатели
стали одновременно и исполнителями законов.
Парламенту должно быть запрещено всякое
вмешательство в религиозные дела, ибо ничто, по мнению
автора «Новых цепей», не приносило больших бедствий
нации, как именно вмешательство парламента в вопросы
религии. Наконец, Лильберн и другие граждане Лондона
и Соусверка, от имени которых был представлен в
парламент памфлет «Новые цепи Англии», требуют,
чтобы в «Договор» был внесен пункт об уничтожении
навсегда королевской власти и палаты лордов: эти
органы никогда и ни при каких условиях не могут быть
восстановлены...
Особый интерес представляет ряд принципиальных
положений, развитых в памфлете «Новые цепи Англии»,
особенно в заключительной части этого документа, где
317

Лильберн обрушивается не только на Государственный
совет, содержавший в себе угрозу новой тирании, но и на
Долгий парламент. Лильберн выражает крайнее
изумление по поводу того, что, несмотря на «величайшие идеи
свободы, каких не создавал ни один народ в мире»,
несмотря на огромные жертвы людьми и материальными
средствами, которые были принесены для того, чтобы
приобрести эти свободы — в результате военных побед,
дарованных богом в борьбе за справедливое дело,—
палата общин все еще оказывается в руках лицемеров,
лишь делающих вид, что они стремятся к обеспечению
прирожденных свобод граждан. И народ по-прежнему
терпит от упадка и расстройства торговли!.. Мало того,
дело клонится к установлению новой тирании,
абсолютного господства над республикой со стороны
Государственного совета. Где же то благо, где та свобода, о
которой так много говорили и которую приобрели столь
дорогой ценой?
Памфлет Лильберна свидетельствует о полном
разочаровании левеллеров в результатах одержанной в 1648—
1649 гг. победы и в самой индепендентской республике,
завоеванной при их содействии и сотрудничестве.
Республика, отмечает он, пошла по пути политики, которая по
существу приводит к узурпации того, что является
неотъемлемой частью новой, завоеванной свободы.
Благодаря учреждению Государственного совета
власть, в противоречии с «Народным договором»,
заявляет Лильберн, оказалась в руках немногих лиц —
генералов и вождей армии, судей и казначеев, нескольких
бывших членов палаты лордов, из которых двое были
ранее судьями Звездной палаты. Эти люди давно
стремились к захвату власти. Следующим их актом будет
роспуск парламента! Членов Государственного совета
Лильберн называет заговорщиками, испытывающими великую
ненависть к солдатам и народу. Единственная помеха у
них на пути — это та часть армии, которая не забыла об
обязательствах и обещаниях, данных народу, и не
поддается никаким угрозам или приманкам. Поэтому
офицеры и солдаты, которые проявляют особую ревность к
общему праву (common right) или особенно искренни и
активны в борьбе за общее благо, подвергаются
преследованиям со стороны начальства.
318

Командование пыталось сломить революционный дух
солдат и подчинить их своему произволу.
Рассчитывая на легковерие и доверчивость народа,
пытаются возбудить в нем ненависть к левеллерам,
называя их иезуитами, анархистами, роялистами.
Чего же хочет Лильберн и другие граждане Лондона
и Соусверка, от имени которых был представлен в палату
общин памфлет «Новые цепи Англии»?
Во-первых, они настаивают на том, чтобы парламент
не расходился до тех пор, пока вновь избранные
представители народа не будут готовы на следующий день занять
место распущенного парламента. Во-вторых, они требуют
осуществить на деле акт о самоотречении, имея в виду,
очевидно, Кромвеля, в отношении которого в свое время
было сделано исключение. В памфлете указывается на
опасность, которая проистекает от того, что лицо,
облеченное высшей военной властью, обладает длительными,
исключительными полномочиями. Это часто служило
источником возникновения королевской или тиранической
власти. (Лильберн еще в феврале 1649 г. указывал на
возможность последующего превращения Кромвеля в
представителя единоличной военной диктатуры.)
Вместо Государственного совета предлагалось — в
соответствии с конституционными традициями — назначить
комитет из членов парламента, твердых в принципах
свободы. Этот парламентский комитет должен принять меры
к смягчению чрезвычайных военных законов и к
демобилизации из рядов армии, в первую очередь тех, кто
служил королю. Комитет должен был также обеспечить
свободу печати, с помощью которой всего удобнее и легче
разоблачать изменнические и тиранические планы
врагов республики. Наконец, парламентский
комитет должен был распустить Государственный совет, как
орган, угрожавший тиранией. Итак, совершенно очевидно,
что в 1649 г. левеллеры были способны лишь на отдельные
модификации индепендентского режима, что у них не было
своей линии и программы дальнейшего развития
революции.
Спустя месяц Лильберном была написана «Вторая
часть новых цепей Англии», где речь идет о непрочном
положении республики, о бедствиях народа и опасности,
непосредственно нависшей над нацией, которой угрожает
новое рабство.
319

«Как это ни тяжело,— писал Лильберн,— мы должны
признать, что люди, которые раньше делали вид, что
борются за свободу во имя уничтожения общественных бед-
ствий, оказались способными быстро выродиться и усвоили
грубейшие принципы и практику старых тиранов».
Этот отрывок из «Второй части новых цепей
Англии» — яркая иллюстрация конфликта, возникшего в
первые же месяцы индепендентской республики.
Во «Второй части новых цепей» дается обзор событий,
начиная с прений в Петни (октябрь 1647 г.) и роспуска
Совета армии. Жестоко и остро критикуя линию
поведения индепендентов в 1647—1649 гг., которая привела к
тому, что индепенденты «потеряли любовь народа и
держатся теперь одной силой», левеллеры, в свою очередь,
обнаружили, что они так и не поняли подлинных
предпосылок «новых цепей», наложенных на «низы» республикой
1649 г.
Анализируя основные левеллерские памфлеты и
прежде всего их «Народный договор», приходится
отметить полное отсутствие в них крестьянской программы.
Запоздалое включение требования об уничтожении
изгородей по существу не изменило общей направленности их
программы в крестьянском вопросе, так как вопрос о
копигольде был обойден левеллерами. Вместе с тем, став на
защиту неприкосновенности частной собственности,
левеллеры по сути дела приняли
пресвитерианско-индепендентскую программу революции, чем предопределили
неизбежное поражение ее буржуазно-демократического
направления. Заключив во второй гражданской войне
блок с индепендентами, политические уравнители
поторопились отмежеваться от «истинных левеллеров»,
программа которых действительно могла бы стать центром
притяжения для среднего, мелкого и беднейшего крестьянства.
Пойдя на блок с индепендентами, левеллеры оказались
борцами без армии. Они были лишены поддержки
солдатской массы, уже не организованной и ие представленной
в Совете армии. Принимая участие в обсуждении
«Народного договора» в совете офицеров, левеллеры оказались
оружием в руках индепендентского офицерства. Это
привело к извращению принципов «Народного договора» и
крушению тех надежд, которые возлагали левеллеры на
его общенародное признание. Став на защиту пресвите-
320

рианско-индепендентского принципа частной
собственности, заявив о своем к ней уважении, левеллеры неминуемо
должны были порвать с крестьянско-плебейским течением
английской революции.
К середине апреля— 1 мая 1649 г. относятся
«Манифест» и последняя (четвертая) редакция «Народного
договора», написанные Лильберном и его
единомышленниками (Уолвин, Принс, Овертон), вновь оказавшимися на
положении узников, на этот раз в лондонском Тоуэре, в
результате жестоких преследований со стороны властей
и правителей индепендентской республики. Это было
последнее политическое выступление Лильберна.
Левеллеров обвиняли в том, что они — против всякого
правительства и стремятся лишь ко всеобщей смуте; что они были
агентами короля, а теперь — королевы. Левеллеров
называли атеистами, противниками священного писания,
иезуитами, чтобы оклеветать их и вызвать против них
всеобщую ненависть.
Стремясь опровергнуть и рассеять «тучи бесчестия
и клеветы», Лильберн и его единомышленники еще раз
заявляют об отсутствии у них намерений уравнять
состояние всех людей, устранить все сословные различия и
звания.
Разоблачая эту неистовую демагогию властей,
левеллеры ссылались на сентябрьскую петицию A1 сентября
1648 г.), где они высказали свой взгляд на «уравнение»
(concerning levelling), под которым обычно понимают
«уравнение состояний людей» (an equalling of men's estate)
и отмену права собственности. Они еще раз заявляют в
своем «Манифесте», что считают весьма вредной любую
попытку, предпринятую в этом направлении без общего
согласия всего народа. Они считают, что вопрос о
собственности не входит в компетенцию верховного
представительною органа. «Коммунизм первых христиан был
добровольный, а не принудительный. Левеллеры же
стремятся к тому, чтобы каждому было обеспечено пользование
его собственностью. Такова задача и цель государства,
республики».
Что касается их отношения к королю и королеве, то
хотя левеллеры и не проявляли особого неистовства
против личностей короля и королевы, стараясь скорее
убедить, чем уничтожить их, тем не менее Лильберн и его
21 В. М. Лавровский, М. А. Барг 321

единомышленники подчеркивают, что самые принципы
и идеи управления, наиболее враждебные прерогативе и
интересам короны, исходят именно от них, а не от
индепендентской партии.
Смехотворное обвинение в том, что левеллеры —
иезуиты, отводится Лильберном и его единомышленниками:
они люди женатые и в Рим для посвящения в орден
иезуитов никогда не ездили... Отвергая эти фантастические
обвинения, Лильберн и его единомышленники в свою очередь
бросают своим бывшим «союзникам» тяжелый упрек:
факты подтверждают, что, став у власти, люди меняются
и начинают вести себя, как тираны.
Составители «Манифеста» заявляют, что они стоят на
своих прежних принципиальных позициях, считая, что
основной чертой «Народного договора» является его
происхождение от народа. «Манифест» следует спешно
разослать для подписания всем народом, отказавшись от
представления «Народного договора» на утверждение
парламента.
Новой, четвертой редакции «Договора свободного
народа Англии» A мая 1649 г.) левеллеры предпосылают
предисловие, которое носит весьма выразительное
название: «Прерогатива всех людей».
Четвертая редакция «Народного договора» содержит
обоснование и изложение следующих основных
политических принципов левеллеров.
Верховная власть в Англии и входящих в ее состав
территорий должна отныне принадлежать народному
представительству в составе 400 человек, но не более. В
выборах согласно естественному праву принимают участие все
люди в возрасте 21 года и выше, за исключением... слуг,
лиц, живущих милостыней, и тех, кто служил бывшему
королю оружием и добровольными пособиями. Должна
быть введена совершенная и равная система выборов и
вознаграждение депутатов.
Долгий парламент прекращал свое существование в
первую среду августа 1649 г., но к этому времени должны
были быть закончены выборы нового парламента, который
должен собраться в первый четверг августа 1649 г.
Таким образом будет обеспечена непрерывность
заседаний настоящего и следующих одногодичных парламентов.
Не следует создавать какой-либо Государственный совет
на время перерыва между сессиями. Управление на это
322

время должно поручаться комитету депутатов (не «Council
of State», но «Committee of their own members»).
Вслед за этими общими положениями следует ряд
конкретных пунктов, определяющих законодательные права
парламента, их содержание и объем. Весьма характерно,
что наряду с пунктами предшествующих редакций
«Народного договора» воспроизводится и тот пункт, согласно
которому парламент не имел права уравнивать состояние
людей, разрушать собственность или делать все вещи
общими.
Все ранее изданные законы, а также те законы,
которые будут впредь изданы, должны находиться в
соответствии с «Договором свободного народа». Иначе говоря,
они должны быть отменены или аннулированы. «Договор
свободного народа» должен был, по мнению левеллеров,
его подписавших, уничтожить все преступления и раздоры,
установить окончательный мир и процветание в этой
республике.
Весна 1649 г. была поистине героическим и вместе с
тем глубоко критическим моментом в истории левеллер-
ства. Преданные своими недавними союзниками — ин-
депендентами, изолированные от основных масс
крестьянства, они подняли знамя вооруженного восстания
против подготовляемой тирании Кромвеля. Однако это
был скорее акт отчаяния, чем организованное массовое
движение.
Только что победившая индепендентская республика
обрушила на левеллеров выкованную в гражданских
войнах военную силу буржуазии и нового дворянства.
Майское восстание левеллеров было разгромлено. Вместе с его
поражением решилась и судьба левеллерского движения
в целом, наступила полоса его упадка и глубокого
перерождения.
После изгнания, вынужденного пребывания в
эмиграции, самовольного возвращения в Англию, ареста, суда
и оправдания Лильберна присяжными в 1652 г.
последовало... новое заключение в Тоуэре, затем — на острове
Джерси и, наконец, в Дуврском замке. Эти испытания
сломили физические и моральные силы неутомимого борца за
«прирожденные права» английского народа. Блестящий
оратор, идеолог «низов» в их борьбе за
буржуазно-демократическое содержание революции — Лильберн в
последние годы своей недолгой, но бурной жизни отказывается от
21*
323

политической борьбы и переходит в ряды секты
непротивленцев — квакеров.
Вскоре после своего перевода в Дуврский замок Лиль-
берн познакомился и сблизился с одним из «друзей», по
профессии сапожником. Члены этой секты стремились к
«воскресению» — слиянию души человеческой с
божеством. Лильберн увлекается новым для него учением.
В письме к жене 4 октября 1655 г. Лильберн так
характеризует свое душевное состояние: «Что касается моего
освобождения, ради которого ты так утомляешься и
тратишь столько сил.., то в моем теперешнем состоянии духа,
я готов сказать: как хорошо мне здесь! Ибо здесь в
Дуврском замке... я нашел более ясное, простое и очевидное
познание бога, чем когда-либо раньше в моей жизни».
В другом месте Лильберн, бывший пламенный борец за
политическое равенство, пишет о своем «духовном
просвещении», «просветлении» и жизни в «чистой
справедливости». С этого времени Лильберн стремится к «истине»,
но ищет ее в «духовной сфере», а не в политической борьбе
и ее возможных результатах.
Эти упаднические, мистические настроения Лильберна
и нашли свое отражение в его последнем памфлете —
«Воскресение Д. Лильберна, ныне узника в Дуврском
замке», написанном в 1656 г. В 1657 г. на 39-м году своей
бурной жизни Лильберн умер.
Еще более печальной была судьба левеллеров Сексби
и Уайльдмана в годы протектората Кромвеля.
Радикальный левеллер Сексби, выступавший с горячими речами в
Совете армии в октябре 1647 г., превращается в
«тираноборца», оправдывающего индивидуальный террор и
доказывающего законность тираноубийства («killing no
murder») по отношению не к носителю королевской власти,
а протектору — Кромвелю. При этом Сексби в своей
слепой ненависти к лорду-протектору ничем не брезгует —
ни связями с контрреволюционными эмигрантами —
роялистами, ни испанским золотом.
Другой выдающийся представитель левеллерской
партии — Уайльдман, игравший такую большую роль в Совете
армии в 1647 г., впоследствии оказался земельным
спекулянтом и агентом Кромвеля — информатором «по делам
политического надзора и шпионажа.
Этот кризис ряда видных левеллеров, то призывающих
к внутреннему «просветлению», то повторяющих призывы
324

«тираноборцев» 60-х годов XVI в., то превращающихся в
агентов политического сыска, отражает кризис
мировоззрения партии левеллеров в период протектората Кромвеля
второй половины 50-х годов XVII в.
1. Движение диггеров — кульминационный пункт
английской революции; борьба за крестьянско-
плебейскую чистку страны от феодализма
Республика 1649 г. была, как мы видели, пределом
революционности индепендентского джентри и средних слоев
городской буржуазии, дальнейшая демократизация
буржуазного строя была с их точки зрения невозможна. Не
удивительно поэтому, что первая же попытка левеллеров
столкнуть индепендентов с дороги революции была самым
беспощадным образом потоплена в крови.
Нам осталось лишь подчеркнуть, что именно в силу
этого обстоятельства роль «якобинцев» английской
революции выпала на долю партии, которая в тех условиях
представляла интересы самых беспощадных врагов
английского йоменри и плебса,— на долю индепендентов.
Уже один тот факт, что роль Робеспьера в революции
суждено было сыграть сельскому сквайру Оливеру
Кромвелю, вполне достаточен для характеристики английского
робеспьеризма — его природы, исторических
возможностей и конечных результатов.
Разгром левеллеров весной 1649 г. до крайности
упростил и в то же время обострил классовые противоречия,
подтачивавшие изнутри индепендентскую республику.
Уход с исторической арены левеллеров открыл тайну
революции, которая оставалась скрытой от многих ее
деятелей, а также от ряда современных нам исследователей,—
что основными антагонистами в революционном лагере
отнюдь не являлись пресвитериане и индепенденты (как
в этом нас убеждает Гардинер и его последователи) и не
индепенденты и левеллеры, а индепенденты и крестьянско-
плебейская оппозиция, в среде которой родилось
движение диггеров.
Враждебность программы левеллеров и индепендентов
в 1648—1649 гг. сильно преувеличивалась.
Публицистический талант Лильберна и его личная судьба немало
повинны в этой иллюзии. В действительности это были не
325

антагонистические программы, а вариации одной и той же
программы буржуазных преобразований страны. Об этом
свидетельствует хотя бы тот факт, что индепенденты
оказались способными воспринять значительную часть
программы левеллеров — вплоть до установления республики
с однопалатным парламентом. Спор в конечном итоге шел
из-за степени демократизма, но в том и другом случае это
должна была быть демократия буржуазная, основанная,
как мы видели, на незыблемом принципе
неприкосновенности института частной собственности. Более того, не
только программа индепендентов, но и программа
левеллеров исходила из торжества системы лендлордизма, как
совершившегося факта. Поэтому у нас имеются все
основания считать аграрную программу левеллеров по существу
лишь модификацией аграрной программы нового
дворянства и буржуазии. Именно этим обстоятельством
объясняется тот несомненный факт, что левеллеры оставались
в основном партией городской, изолированной от
крестьянства и поэтому столь слабой. Поскольку же можно
говорить о «сельских левеллерах»; то в самом факте их
появления следует усматривать не просто появление
деревенских последователей Лильберна, а начало оформления
под этим же названием «третьей партии», стоявшей на
платформе, принципиально отличной от программы
Лильберна.
Не найдя ни в одной из программ буржуазных партий
отражения своих интересов, крестьянско-плебейская
оппозиция в момент высшего подъема революции
сформулировала устами диггеров собственную программу чистки
страны от феодализма, единственную программу,
действительно противоположную интересам нового
дворянства и буржуазии.
В формулировании ее, в практической попытке ее
реализации заключается подлинно историческое значение
движения диггеров.
Распродажа делинквентских земель,
санкционированная актами республики 1651—1652 гг., осуществлялась на
условиях, почти исключавших возможность их
парцеллирования с целью уменьшения земельного голода огромной
массы мелких и мельчайших держателей. Как
установленные продажные цены земли (8—10-кратный годовой
доход) , так и условия выплаты ее (в течение нескольких
недель) исключали для мелкого крестьянства возможность
326

приобрести эти земли. Весьма характерно, что распродажа
делинквентских земель, ничего не дав народным массам,
послужила неслыханному обогащению кучки
парламентариев, дельцов и армейских грандов.
Майор Уайльдман, например, бывший левеллер, сделал
50 покупок; полковник Оккеу приобрел 2 владения;
Валентайн Уолтон — 5 маноров с двумя парками в Гентинг-
доншире и манор в Линкольншире; генерал-лейтенант
Ламберт — владения в графстве Серри; сэр Джордж
Нортон — манор Ричмонд с парком; полковник Прайд —
парк в Серри; полковник Уолли — 2 манора в графстве
Норфолк; Роберт Тичбурн — манор в Кенте и т. д. Из
этого списка состав покупателей вырисовывается вполне
отчетливо.
Не могли крестьяне стать и арендаторами
секвестированных земель, ибо они сдавались на условии уплаты
таких высоких рент, которые делали их недоступными для
малоимущих людей.
Вместе с тем неизбежно возникает вопрос: как должен
был отразиться на положении мелких держателей переход
указанных земель к новым собственникам? Новые
собственники, стремясь получить наибольший доход на
затраченный капитал, должны были пытаться либо резко
повысить ренту и платежи прежних держателей, либо выжить
их любым способом из держаний с целью использовать
освободившуюся землю сообразно с рыночной
конъюнктурой. С другой стороны, старые обычные держатели 'были
по сути дела беззащитны перед волчьим аппетитом новых
собственников, ибо их права на землю были под
«защитой» лишь хрупкого манориального обычая. Держатели
земель Лэнгдаля (Йоркшир) жаловались в петиции в
Государственный совет на небывалое повышение рент, на
то, что капитан Биллопс требует с них такие платежи,
которые нельзя внести, не подвергаясь полному разорению.
Держатели из Стаффордшира, сообщая, что капитаны
Генрих и Роберт Гровнеры согнали двух из них с наделов,
просят, чтобы их ренты были оставлены в прежнем
размере.
Существо наступивших перемен как нельзя лучше
отражено в письме одного из новых владельцев: «Наша земля
является нашей собственностью, и тот, кто предлагает
наибольшую ренту за нее,— должен быть ее держателем».
327

В этих словах четко выражена сущность «английского
пути» решения аграрного вопроса в период перехода от
феодализма к капитализму.
В ответ на совершенную новым дворянством и
буржуазией узурпацию крестьянская делегация выдвинула свою
собственную программу чистки страны от феодализма.
Не является случайностью тот факт, что первые
петиции в парламент, формулировавшие требование об
уничтожении держания — копигольда и превращения копиголь-
дерского держания в свободную собственность крестьян,
появились именно в 1646 г. В петиции от имени многих
тысяч граждан было предъявлено требование, чтобы
«копигольд — этот главный из оставшихся законов
нормандской тирании был уничтожен навсегда». Это
требование крестьян-копигольдеров, т. е. основной части
английского yeom'anry, был столь единодушным, что
левеллеры, желая обеспечить себе их поддержку в наиболее
критический момент их борьбы — в январе 1648 г.,
выдвигают это требование в своей декларации. Тогда же в
палату общин поступила петиция с аналогичным
требованием от обычных держателей Уэстморленда.
Но особый размах крестьянская борьба за
освобождение своего землевладения от гнета лендлордов приобрела
в 1649—1654 гг., т. е. в период республики и в начале
протектората.
В этой связи весьма характерна петиция, поступившая
в это время в комитет по реформе права от копигольдеров
Лейстершира, в которой подчеркивается «насколько
несовместимо и несогласно (с принципами) свободного
государства поддерживать своими законами произвольную
власть, которой теперь пользуются лорды маноров во
многих местах, принуждая наследственных копигольдеров
платить произвольные файны».
Не менее ярко сущность нового этапа крестьянской
борьбы отразилась в петиции от обычных держателей
Честера и Ланкашира, поданной на имя Кромвеля. «Верно
служа с начала войны парламенту, жертвуя своей жизнью
и всем, что было дорогого... для поддержания интересов
республики (Commonwealth) против кровавых папистов
и кавалеров, мы надеялись на то, что, когда вы одержите
победу над врагами, крестьяне и многие другие будут
освобождены от дальнейшего рабства».
328

Теперь речь не шла уже о тех или иных частных
требованиях крестьян, а об аграрной программе, в корне
отличной от устремлений нового дворянства и буржуазии.
Глашатаями и поборниками этой программы стали
диггеры.
8 апреля 1649 г. на пустоши у подножья холма св.
Георгия недалеко от местечка Кобгем, в графстве Серри,
поселилась группа людей, начавшая распахивать и
раскапывать до того никогда не возделывавшуюся землю. Их
действия вызвали такой переполох среди местных
джентльменов и крупных фригольдеров, что некий Генри
Сандерс счел нужным 16 апреля донести о происшедшем
непосредственно Государственному совету. «Сборище людей
во главе с отставным солдатом Эверардом,— доносил
Сандерс,— пришли на холм св. Георгия и начали копать
землю, засевая ее пастернаком, морковью и бобами. В
пятницу их было от 20 до 30 человек.
Проводя весь день в работе, они приглашают всех
прийти к ним на помощь, обещая пищу, питье и одежду.
Они говорят, что спустя десять дней их будет 4—5 тысяч».
Так Англия узнала о появлении диггеров — копателей.
С тех пор само имя «диггеров» в буквальном смысле
слова ввергало в ужас всех «респектабельных»
собственников Англии. Спрашивается: почему же? Каковы были
цели копателей, кому они угрожали? Какими средствами
они собирались их достичь?
Начнем с того, что главным вдохновителем
начавшегося таким образом движения был Джерард Уинстенли —
автор целого ряда замечательных сочинений — памфлетов,
в которых содержалась теоретически обоснованная
вдохновенная защита дела диггеров.
Сохранившиеся биографические данные об Уинстенли
весьма скудны. Известно, что он родился 10 октября
1609 г. в местечке Виган, в Ланкашире, в семье, по-
видимому довольно зажиточного, торговца.
Затем мы застаем его в Лондоне, сначала торговым
учеником, а затем полноправным членом корпорации
суконщиков, занимающейся мелкой торговлей сукном.
В одном из своих памфлетов — «Слово предостережения
Лондону и армии» Уинстенли, обращаясь к Лондону,
вспоминает: «Некогда я был твоим свободным гражданином,
но бесчестные представители воровского искусства купли-
продажи и обременительные военные налоги заставили
329

меня бросить свои занятия и принудили принять помощь
друзей»; он переехал в графство Серри. «Поэтому,—
продолжает Уинстенли, — я вынужден жить в деревне, где
налоги и солдатские постои оказались слишком тяжелыми
для моей спины и довели меня до окончательного
разорения». Он стал пасти чужой скот. Так, оказавшись в самой
гуще крестьянства, в графстве, где происходила особенно
интенсивная капиталистическая ломка старых отношений,
оказавшись в положении мелкого арендатора-батрака,
Уинстенли задумывается над вопросами, наиболее остро
волновавшими основную массу деревенских жителей
Англии.
Очевидно, главные идеи Уинстенли были почерпнуты
из самой социальной действительности, из обстановки
современной ему политической и классовой борьбы, из
идейного арсенала народных течений пуританизма 40—50-х
годов XVII в.
Судя по дошедшим до нас памфлетам, вряд ли у
Уинстенли было систематическое образование, однако
несомненная начитанность его в английской политической
литературе 40-х годов XVII в. (вплоть до вероятного
знакомства с «Утопией» Томаса Мора) налицо.
Социальное учение Уинстенли родилось как протест
против классовой ограниченности левеллеров. Оно смогло
объединить интересы огромного большинства деревни —
копигольдеров и коттеров, потому что интересы тех и
других — при всем кажущемся различии — могли быть
удовлетворены лишь в результате разгрома системы
лендлордизма, иначе говоря, лишь в результате ломки крупной
поземельной собственности в интересах крестьянской
деревни. Именно интересы этой; огромной и наиболее
угнетенной массы английского народа были источником
«откровения», которое осенило Уинстенли ранней весной 1649 г.
и которое заключалось в том, что «земля должна быть
превращена в общую сокровищницу всех людей, без
всякого различия». С тех пор эта идея становится стержнем
всех сочинений Уинстенли, учение которого по сути дела
является не чем иным, как религиозным, историческим и
политическим обоснованием этого основного требования
«копателей».
Религиозное обоснование этого требования уже
достаточно вырисовывается из доктрины Уинстенли о боге как
«всеобщей любви». Большой интерес представляет обосно-
ззо

вание его при помощи толкования священной истории.
Возникновению государства, учит Уинстенли,
предшествовало общество, символически изображенное в аллегории
о рае. В этом обществе, жившем под началом создателя
и по его велениям, вся земля и ее блага находились в
общем пользовании рода человеческого, и поэтому в нем
царило всеобщее счастье и согласие.
Но со временем, продолжает Уинстенли, люди
поддались искушениям «плоти», в них возобладали гордыня,
зависть, алчность, лицемерие, страх, и то, что было до тех
пор общим достоянием, прежде всего земля, было
разделено на «мое» и «твое», появилась частная собственность,
а с ней и воровское искусство купли-продажи. С тех пор
на людей обрушились все бедствия нищеты, рабства,
голода и войны. Земля превратилась в пустыню, а жизнь —
в тюрьму.
Любопытно отметить, насколько отличалось это
изображение Уинстенли «естественного состояния»
человечества от картины, нарисованной Гоббсом и выраженной в
знаменитом афоризме «война всех против всех».
В дополнение к этому толкованию библии Уинстенли
привлек народную интерпретацию истории Англии.
Опираясь на силу меча, Вильгельм Завоеватель, захватив
Британию, согнал с земли всех англосаксов. Их владения были
переданы в руки норманнов — полковников и солдат,
пришедших с Завоевателем. От них произошли лендлорды,
лорды маноров и фригольдеры. Лишенные же земли
англосаксы превратились в их сервов и батраков.
Наконец, Уинстенли прибегает к последнему,
политическому аргументу. Парламент, в котором представлены
главным образом джентри, начав борьбу против норман-
ской тирании короля Карла I Стюарта, призвал на
помощь всех желающих вернуть утраченную свободу.
Общины Англии наряду с джентри и фригольдерами, не
жалея средств и самой жизни, помогли им одержать победу
над Стюартом. Король был казнен, и Англия объявлена
республикой — «общим благом». Однако для простого
народа ничего не изменилось. Над ними продолжала
господствовать норманская тирания манориальных
лордов, лишавших его свободного доступа к земле — его
кормилице.
Тем самым был совершен величайший в мире обман.
Лорды маноров и джентри использовали победу только в
331

своих интересах — уничтожили норманское иго,
поскольку это касалось их владений, Палату по делам опеки и
объявили свои земли свободными от файнов и омажа
королю. «От простого народа же (лорды маноров) требуют
ренты, файны, омажи, гериоты (за разрешение
пользоваться землей). Так знайте же, что это рабство
пришло вместе с норманским завоеванием и является
частью королевской власти. Между тем Англия не может
быть свободной республикой до тех пор, пока это рабство
не уничтожено». Приведенного достаточно, чтобы
убедиться, насколько глубже была трактовка Commonwealth
Уинстенли по сравнению с идеалом левеллеров, насколько
принципиально отлично понимание «свободы» Уинстенли
от левеллерской ее трактовки.
Освобождение земли от частной власти, превращение
ее в общую сокровищницу — единственное и главное
условие подлинной свободы, так как вместе с этим будет
запрещена купля и продажа земли — источник обмана и
угнетения, будет уничтожена возможность для одних
«обладать изобилием (благ.— М. Б.), полными сундуками
золота и серебра и закромами, полными зерна и
всяческого добра, в то время как бедные, которые трудятся,
могут едва прожить, и если же они не могут работать как
рабы,— они должны умереть».
Таким образом, в памфлетах Уинстенли мы находим
первую сознательно сформулированную программу
подлинно плебейской чистки страны от феодализма.
Уинстенли очень рано осознал классовую сущность
односторонней отмены рыцарского держания и
противопоставил этому акту программу крестьянской аграрной
революции. Однако на этом Уинстенли не остановился.
Уже в первых своих памфлетах он выдвинул идею
эгалитарного общественного строя, где не только земля, но и
труд не покупается и не продается, где ни один человек
не обладает большим количеством земли, чем он может
собственными силами обработать,— идеал общества,
построенного на братской взаимопомощи тружеников, на
совместном труде и общем пользовании плодами его.
Подлинное величие Уинстенли заключается именно в
том, что, угадывая гениальным чутьем отдельные черты
грядущего коммунистического общества и выступая, таким
образом, поборником интересов предпролетариата города
и деревни, он вместе с тем, а может быть благодаря
332

этому, сумел превратиться в участника живого
массового движения, в глашатая крестьянского переворота.
В Англии в 40-х годах XVII в. случилось так, что
носителями идеи буржуазно-демократического переворота,
поборниками крестьянской аграрной программы стали
идеологи примитивно коммунистического общественного строя,
так как в силу уже известных нам особенностей
социально-экономического развития Англии ни одна из
буржуазных партий не была способна на это. Однако в Англии
плебейские элементы были слишком слабы, чтобы
возглавить крестьянское восстание. Сами крестьяне были
неспособны к организованной революционной борьбе.
Основная идея учения Уинстенли — о превращении
земли в общую сокровищницу народа Англии —
объективно-исторически означала лишь уничтожение земельной
монополии лендлордов и именно поэтому в одинаковой
мере отвечала чаяниям как копигольдеров, так и
безземельных коттеров и батраков. Само по себе это
требование еще не выходило за рамки буржуазного переворота,
наоборот, оно лишь привело бы к самому
последовательному его осуществлению — к национализации земли.
«При самой полной свободе крестьянского хозяйства,—
писал В. И. Ленин,— при самом полном равенстве мелких
хозяев, сидящих на общенародной или ничьей или
«божьей» земле,— мы имеем перед собой строй товарного
производства» 1.
О том, что это требование диггеров выражало не
сектантские мечтания, а реальные потребности крестьянской
деревни, свидетельствуют не только упоминавшиеся выше
петиции, но и вышедшие из ее среды левеллерские
памфлеты. Незадолго до появления памфлета Уинстенли
«Новый закон справедливости» A649 г.) в Бекингемшире был
опубликован памфлет под названием «Свет, воссиявший
в Бекингемшире, или открытие первопричины великого
рабства на земле и главным образом в Англии». Основная
идея этого памфлета — равное право всех людей свободно
пользоваться землей — весьма созвучна идеям Уинстенли.
Недаром этот памфлет долгое время приписывался ему.
Без собственности, без того, что один обладает большим
состоянием, чем другой, не было бы господ и рабов. По
закону создания никто не может быть господином над себе
1 В. И. Ленин, Соч., т. 13, стр. 268.
333

подобным. У людей только один лорд — Иисус Христос,,
каждый же, кто именует себя лордом,— отступник божий.
Аналогичные идеи мы встречаем в сочинении,
появившемся почти одновременно и озаглавленном «Скромное
представление пожеланий солдат и офицеров
кавалерийских частей графства Норсемберленда».
Летом 1648 г., в разгар движения диггеров, появился
памфлет «Еще о свете, воссиявшем в Бекингемшире». Из
него еще с большей очевидностью явствует, тот факт, что
диггеры — представители не только безземельных слоез
английской деревни, но и интересов всего крестьянства как
класса. Каждый человек, пишет анонимный автор, имеет
право собственности на божье творение наравне с другими.
Оно принадлежит человеку по праву рождения. Все
угнетатели — противники Христа, так как они восстали
против 'божьего веления — добывать себе хлеб в поте
лица: те, кто не работает, да не едят,— сказано в писании.
Когда кто-либо добывает хлеб своим трудом, это его хлеб,
требовать у него ренты равносильно воровству. Поэтому
все лорды маноров — воры, присваивающие себе плоды
чужого труда.
Требование уничтожить власть лендлордов над землей,
передать общинные земли в общее пользование, изгнать
крючкотворцев-юристов из Вестминстерского дворца и
сжечь их законы и грабительские описи, передать
конфискованные земли в пользу бедноты, предоставить всем
одинаковые права и свободы — все это не только созвучно
памфлетам Уинстенли, но и раскрывает источник его
«откровений», их подлинно историческое содержание.
Наконец, свидетельством того, что основные
требования диггеров не выходили за рамки буржуазного
переворота может служить тот факт, что многие из них мы
находим в памфлетах вполне «благонамеренных» деятелей
республики.
Многие идеи диггеровских памфлетов перекликаются
со знаменитым документом крестьянской войны в
Германии XVI в., что вполне объяснимо, ибо у них общий
источник — крестьянский образ мышления и свойственная ему
аргументация.
Автор анонимного памфлета «Хаос» требует
освобождения от копигольда путем «разумных» композиций с
лордов. Ученый-агроном Блисс, весьма далекий от
крестьянских интересов, в памфлете «The English improver» вы-
334

ступает за отмену копигольда из соображений повышения
производительности английского сельского хозяйства.
Копигольд, по его мнению,— «бич земледелия»,
неопределенность прав копигольдера — главная помеха улучшениям.
Из тех же соображений за отмену копигольда выступает
и агроном Платт. Анонимный памфлет «Иск
копигольдера» требует фиксировать законом размеры копигольдер-
ских файнов; лорд манора, передавая копигольд
наследнику, пишет автор, ничего своего не передает,— «он только
служит орудием передачи». Копигольдеры, когда речь шла
о парламентских обложениях, рассматривались в одном
ряду с фригольдерами. С ними нужно обращаться так же,
когда речь идет об их земле.
Точно так же не было ничего «собственно
коммунистического» в требовании Уинстенли передать общинные
пустоши в пользу бедных, как и в требовании использовать
для той же цели конфискованные Долгим парламентом
земли короны, делинквентов и церкви. Подобные
требования мы находим и у писателей, далеких от убеждений
Уинстенли. Так, например, в памфлете Петера
Чемберлена «Защитник бедного человека» обосновывается
требование превратить конфискованные земли в «национальный
фонд» в пользу бедных.
Агроном Сэмюэль Хартлиб в памфлете «Вопль
бедного сироты» указывает, что в Англии имеются многие сотни
акров пустошей и невозделанных земель и многие тысячи
праздных рук, соединение которых было бы великим
благом.
Таким образом, общедемократическое, крестьянское
содержание основных требований диггеров вырисовывается
вполне отчетливо.
Но именно потому, что это содержание находилось в
коренном противоречии с интересами индепендентской
республики, республика отнеслась враждебно к движению
диггеров. Получив донос Сандерса, Государственный совет
приказал генералу Ферфаксу направить в Кобгем
кавалерийский отряд для разгона «незаконного сборища».
Однако капитан Глэдман, прибывший во главе его 19 апреля
в Кобгем, нашел «деяния диггеров» столь ничтожными, а
их мирное поведение находилось в таком вопиющем
противоречии «со страхами» доносчика, что он выразил
удивление по поводу того, какими пустяками тревожат
Государственный совет. С Эверарда и Уинстенли он взял,
335

однако, слово, что они явятся к Ферфаксу для объяснения
своих поступков. Через день они предстали перед
генералом. Эта встреча весьма красочно описана в дневнике
Уайтлока. Диггеры отказались снять шляпы, а на вопрос
почему — заявили, что считают генерала таким же
созданием божьим, как и всех других людей. На том же
основании они обращались к нему на «ты». Заверив Фер-
факса, что они не намерены вторгаться в чью-либо
собственность, Эверард и Уинстенли, ссылаясь на
прирожденное право людей, заявили о праве бедных диггеров
распахивать пустоши и жить плодами земли. От генерала
они требовали только невмешательства военной силы.
С этих пор горстка диггеров вступила в неравную и
подлинно героическую борьбу с Англией собственников, с
ее государственной машиной, общественным мнением,
религией.
Читая составленную Уинстенли летопись этой борьбы,
приходится удивляться не «бесплодности эксперимента»,
а великой жизненной силе их движения и убеждений.
Против диггеров выступили не только алчные местные
лорды и фригольдеры, но и злобные и зависимые от них
держатели. Посевы диггеров уничтожались, скот калечился,
инвентарь ломался, воздвигнутые на пустоши дома
сжигались, а их самих разгоняли, жестоко избивали,
арестовывали, таскали по судам, штрафовали. Против диггеров
было пущено оружие злобной клеветы, вплоть до слушков,
что они «кавалеры» и стоят за короля, что они не только
стоят за общность имущества, но и за общность жен, и т. п.
Страх перед движением, начатым горсткой диггеров,
был столь велик в среде собственнической Англии, что
левеллеры во главе с Лильберном посчитали нужным
открыто отмежеваться от них.
В последнем варианте народного «Соглашения»,
разосланном весной 1649 г. по всем графствам страны,
специальным пунктом предусматривалось, что парламент «не
будет во власти издать и продлить какой-либо закон,
которым затрагивалась бы чья-либо движимая или
недвижимая собственность, равно как и уравнять владения
людей, уничтожить собственность или превратить все вещи
в общее достояние». В памфлете об «Основных законах
свободы» Лильберн называет «ложью и
злонамеренностью» попытку усмотреть в нем «отца» всех ошибочных
принципов бедных диггеров на холме св. Георгия.
336

В свою очередь Уинстенли столь же недвусмысленно
отгораживается от Лильберна и его сторонников, назвав
диггеров «истинными левеллерами»,— название, в
котором ярче всего отражены эгалитарные, примитивно
коммунистические принципы, в основе которых лежал
крестьянский образ мышления о дележе всех благ поровну. Но
именно в этом заключается коренное отличие идеалов
диггеров от уравнительства Лильберна, исходившего из
неприкосновенности прав собственности как основы гражданской
свободы.
Движение диггеров продолжалось год — с весны 1649 г.
по весну 1650 г. В течение этого срока Уинстенли не только
возглавлял общину на пустоши близ Кобгема, но и развил
удивительную по размаху деятельность агитатора и
публициста, стремившегося не только защитить копателей от
ложных обвинений, но и вызвать широкое движение в
поддержку их начинаний. Достаточно указать, что за этот год
им написано 12 памфлетов. Тут и 2 письма к генералу Фер-
факсу и обращения к армии, Лондону, парламенту, к
английскому народу. В них мы находим не только
замечательные образцы революционной публицистики, но и
народной речи.
Не имея возможности анализировать каждое из этих
сочинений, мы только укажем, что в них легко различить
как бы две программы копателей — программу-максимум,
требующую уничтожения частной собственности на землю
как основы социального и политического переустройства
общества, и программу-минимум, которая исходит из того,
что значительная часть английской территории уже
составляет частную собственность лордов и фригольдеров.
Являясь принципиальными противниками применения
насильственных методов борьбы за свой идеал, диггеры
требуют превратить в достояние бедных необработанные
обширные пустоши и конфискованные земли.
В этом последнем требовании как нельзя лучше
отразилась значительная дифференциация английской деревни,
в которой уже утвердились сильные элементы буржуазной
собственности, несовместимой с идеей национализации
земли. Вот почему диггеры на холме св. Георгия были
скорее носителями потребностей крестьянства как класса, чем
реально возможного в конкретных условиях Англии 40-х
годов XVII в. выступления крестьянства. Этому
выступлению мешала, с одной стороны, его глубокая
дифференци22 в. М. Лавровский, М. А. Барг 337

рованность, а с другой — союз буржуазии с дворянством,
ограничивший размах крестьянского движения и борьбу
за демократическое решение аграрного вопроса.
И тем не менее община Уинстенли имела
последователей. Под знаменем диггеров выступили 300 бедняков в
городе Уэллингборо, начавших распашку городской
пустоши. Их последователи появились и в Кенте. Во многих
графствах у них были сочувствующие. Но военная и
судебная машина республики везде беспощадно подавляла
движение в зародыше. К лету 1650 г. с диггерами было
покончено.
Их поражение было неминуемо хотя бы в силу
принципиального отказа их прибегать к насилию против
насильников. Распространение доктрины об «универсальной
любви» на врагов, ожидание их «внутреннего просветления» и
добровольного отречения от «животных наклонностей» уже
само по себе говорит о примитивном, сектантском
характере «английского коммунизма» XVII века.
И тем не менее его историческое значение велико. Оно
заключается в том, что впервые в истории нового времени
буржуазному пониманию «демократии» было
противопоставлено понятие «народной демократии», а буржуазный
лозунг «равенства и свободы» был наполнен
принципиально отличным содержанием.
После поражения практической попытки водрузить
«знамя истинных левеллеров» Уинстенли создал самое
замечательное свое сочинение «Закон свободы», в котором
он изложил свой общественный идеал. Это —
коммунистическая утопия, ограниченная не только кругозором ее
автора, но и историческими условиями Англии 40-х годов
XVII в.
Поражение демократического крыла революции до
крайности сузило классовую базу республики 1649 г.
Отказ последней удовлетворить требования йоменри
оттолкнул основную массу крестьянства от нового дворянства и
буржуазии. С этих пор гибель республики была только
вопросом времени.
В то время как французская буржуазия, «ни на минуту
не покидавшая» своего союзника — крестьянство, решила
аграрный вопрос в его пользу, английская буржуазия,
выступавшая в союзе с новым дворянством, предала
крестьянство и тем способствовала крушению республики
(Commonwealth) 1649 г. и реставрации Стюартов.
338

2. Республика 1649 г. и национальный вопрос
Покорение Ирландии и ирландское «землеустройство»
Ирландская политика республики 1648 г.— одно из
наиболее ярких проявлений не только классовой природы
Commonwealth вообще, но и пример того, как буржуазная
революция «решает» национальный вопрос.
Ирландия, дважды завоеванная английскими
феодалами — при Плантагенетах и Тюдорах — и испытавшая на
себе весь ужас средневекового иноземного владычества,
сделала в 40-х годах XVII в. попытку сбросить с себя иго
английских колонизаторов.
Воспользовавшись ослаблением английского
наместничества в Дублине после казни Страффорда и
разгоревшейся в Англии борьбой между королем и парламентом,
ирландские кланы, возглавляемые племенными, в весьма
слабой степени феодализированными вождями, подняли в
1641 г. восстание с целью отвоевания своих земель у
английских и шотландских колонизаторов и восстановления
независимости Ирландии.
Основной удар восставших был направлен на
Ольстер — район, почти полностью очищенный от ирландцев
для англо-шотландской колонизации при первых
Стюартах.
Англо-шотландские колонизаторы, не будучи в
состоянии оказать сопротивление, вынуждены были искать
убежище в городах и замках, и вскоре почти весь Ольстер
оказался в руках мятежников. Однако главный оплот
английского владычества — Дублин и ряд других пунктов
восточного побережья восставшие взять не смогли, и они
остались в руках английских властей.
В конце октября 1641 г. в Долгий парламент дошли
слухи об инспирированном сторонниками короля и
папистами ирландском мятеже, жертвой которого будто бы
стали сотни тысяч протестантов.
На самом же деле эти приведшие в ужас лондонских
парламентских деятелей слухи об «ирландских зверствах»
были сильно преувеличены.
Тем не менее эти слухи сыграли свою роль не только
в обострении революционного кризиса в самой Англии, но
и в появлении коварных и хищных замыслов нового дво-
22*
339

рянства и буржуазии по отношению к «зеленому острову».
На повестку дня встал вопрос о создании вооруженной
силы для подавления восстания. Кому же, парламенту или
королю, должен принадлежать контроль над ней?
Новое дворянство и буржуазия решили превратить
ирландскую территорию в средство быстрого и легкого
обогащения, использовав легальную почву, созданную
восстанием, т. е. открывшуюся возможность массовых
конфискаций земель «мятежников».
Уже в декларации Долгого парламента 4 ноября 1641 г.
указывалось на необходимость вознаградить ирландскими
землями тех, кто примет участие в создании армии для
подавления восстания. Усмотрев возможность огромной
наживы, парламент больше всего заботился о том, как бы
ирландское восстание не было ликвидировано путем
переговоров, либо без участия английских войск.
Не удивительно поэтому, что всеобщее возмущение
парламента вызвали предложения ирландских лендлордов —
протестантов подавить восстание собственными силами.
Незадачливый ирландский представитель, явившийся в
Вестминстер с этими предложениями, угодил в Тоуэр.
С другой стороны, желая сохранить нетронутым фонд
ирландских земель, подлежавших конфискации, Великая
ремонстрация, принятая Долгим парламентом 22 ноября
1641 г., запрещала королю отчуждать кому бы то ни было
оказавшиеся в его руках ирландские земли.
После того как между королем и парламентом
произошел разрыв и началась гражданская война, Долгий
парламент сбросил всякую маскировку истинных целей своей
ирландской политики и заговорил циничным языком
дельцов Сити. Теперь стало очевидно, что ирландская почва
должна, по замыслу последних, возместить новому
дворянству и буржуазии не только «расходы», понесенные в связи
с подавлением ирландского восстания, она должна стать
для парламента одним из главных резервуаров средств для
борьбы с королем. Иначе говоря, ирландские конфискации
должны были финансировать в значительной степени
буржуазную революцию в самой Англии. Так Сити
планировало вести борьбу с королем за чужой счет. Но это была
лишь одна сторона «ирландской политики» революции.
Другая же, еще более циничная, заключалась в том, что
новое дворянство и буржуазия желали нажиться, сказочно
разбогатеть за счет ирландских конфискаций. С этой целью
340

11 февраля 1642 г. «почтенные и благонадежные граждане
Лондона» обратились в парламент с предложением
конфисковать в Ирландии 2,5 миллиона акров удобной земли
в обеспечение займа парламента в сумме 1 миллион фунтов
стерлингов. 16 февраля 1642 г. был принят
соответствующий билль.
Конфискация земель мятежников простиралась на
4 провинции: Ольстер, Коннаут, Мюнстер и Лейстер. Для
каждой из указанных провинций была установлена особая
расценка удобных земель. В Ольстере 1 тысяча английских
акров была оценена в 200 фунтов стерлингов, в Коннауте —
в 300, в Мюнстере — в 450 и в Лейстере — в 500 фунтов
стерлингов. Подобные цены создавали широкую
возможность для неслыханных земельных спекуляций и наживы.
Каждому подписчику на заем под залог ирландских земель
гарантировалось свободное держание на общем праве,
обязанное лишь чисто символической рентой королю (от 1 до
3 пенсов за акр). Подписная сумма могла вноситься в
рассрочку, в момент подписки требовалось внести лишь
двадцатую часть ее.
По мере того как в Англии разгоралась гражданская
война и нужда Долгого парламента в средствах все
обострялась, льготы ирландским «авантюристам» (так
назывались подписчики на заем под залог ирландских
конфискаций) все увеличивались. Примером может служить
ордонанс 14 июля 1643 г., обеспечивавший
«авантюристам», которые внесут четвертую часть своих подписных
сумм, удвоение ранее обещанной земельной площади.
Таким образом, массовое разграбление ирландской
территории английскими «авантюристами» было предрешено
задолго до того, как конфискация земель «мятежников»
могла стать фактом.
Естественно, что, пока в Англии шла гражданская
война, решение «ирландской проблемы» должно было
оставаться лишь бумажным, хотя и весьма заманчивым для
«рыцарей первоначального накопления» проектом.
Вплотную к его осуществлению Долгий парламент смог
приступить только после решительной победы над
монархией, казни короля и установления республики, а также
после окончательного подавления демократического
движения в рядах парламентской армии, предназначенной для
завоевания Ирландии.
341

Но теперь вся проблема будущего ирландского
землеустройства значительно усложнилась — к хищной стае
ирландских «авантюристов», финансировавших парламент,
прибавилась парламентская армия, всю задолженность
которой решено было покрыть за счет ирландских
конфискаций. Но тем самым «земельный голод»
значительно возрос, в результате чего должны были значительно
расшириться и рамки предполагавшихся конфискаций земель
ирландского народа.
Таким образом, столь тщательно разрабатывавшийся
и подготовлявшийся план покорения Ирландии с самого
начала имел своей основной целью очистку ирландской
земли от ирландцев.
13 августа 1649 г. ирландский корпус под
командованием Кромвеля, назначенного генерал-лейтенантом
Ирландии, отплыл на 132 судах в Ирландию, а через
2 дня благополучно высадился близ Дублина. По
существу речь шла о новом завоевании «зеленого острова»,
так как девять десятых его территории находились в
руках мятежников, не признававших над собой власти
парламента.
Однако Кромвелю помогло то обстоятельство, что силы
восставших не были достаточно организованы.
Восставшие были разделены на три партии, каждая из
которых располагала своими вооруженными силами:
1) католическую конфедерацию, образовавшуюся в
Килкенни в мае 1642 г., охватывавшую основную массу
восставших ирландцев, 2) королевскую партию,
возглавлявшуюся Ормондом, и 3) парламентскую партию. Как
между ними, так и внутри каждой из них царили сумятица и
распри, нередко принимавшие форму открытой
междоусобной войны.
В 1649 г. положение в Ирландии значительно
упростилось. Маркизу Ормонду удалось на время объединить
вокруг роялистского знамени все партии восставших —
английских лендлордов во главе с графом Инчикуином,
англо-шотландских пресвитериан Ольстера, английских
католиков и ирландских конфедератов. Несмотря на это,
восставшие продолжали действовать разрозненно, и в этом
заключалась основная слабость ирландского восстания.
Еще до прибытия Кромвеля в Ирландию — 2 августа
1649 г. генерал Джонс разбил и отбросил на север
основные силы Ормонда, блокировавшие Дублин. После этого
342

в Ирландии уже не оставалось сколько-нибудь
организованных сил, пригодных для действий в полевых условиях.
Семнадцатитысячной армии Кромвеля теперь
противостояли изолированные и враждующие между собою
группировки восставших, каждая из которых занимала
определенные районы, опиравшиеся на укрепленные пункты.
Готовясь к военным действиям, Кромвель предпринял ряд
шагов, во-первых, для того, чтобы изолировать католиков-
ирландцев от их временных союзников — протестантов и,
во-вторых, чтобы изолировать клановую знать от основной
массы ирландских общинников.
Направляя острие своей пропаганды против знати,
Кромвель стремился достичь одновременно двух целей: во-
первых, расколоть силы восставших обещанием
неприкосновенности жизни и имущества тем, кто сложит оружие,
ослабить их сопротивление английским войскам и,
во-вторых,— и это может быть самое важное — направить
революционную энергию армии «нового образца» по ложному
пути, дав ей выход в борьбе против ирландского народа,
интересы которого ошибочно принимались многими
солдатами за интересы монархии и папства.
Подавив в зародыше левеллерское восстание в армии,
выступившей с требованием осуществления «народного
договора», Кромвель прекрасно сознавал, что он достиг
лишь внешнего повиновения. Теперь ему предстояло со-*
вершить самое трудное — добиться перерождения армии,
направив ее возмущение против ирландской знати,
разгром которой открывал путь к массовому грабежу
ирландской земли.
Подобно тому как в начале 40-х годов XVII в. Долгий
парламент намеревался за счет Ирландии финансировать
гражданскую войну в Англии, так и теперь он стремился
спасти завоевания нового дворянства и буржуазии в
революции за счет Ирландии.
Обещая переправленным в Ирландию левеллерским
полкам выполнить то, что республика наотрез отказалась
совершить на английской почве,— уничтожение крупного
землевладения роялистов и наделение конфискованными
владениями тех, кто нуждался в земле, индепендентская
верхушка армии извращала в корне цели всего левеллер-
ского движения. Вместе с тем это означало не только
сохранение в неприкосновенности системы лендлор-
дизма в Англии, но и насаждение слоя новых англий-
343

ских лендлордов на земле, отнятой у ирландских кланов.
Именно к этому сводились планы ирландских
конфискаций, столь долго лелеявшиеся финансистами и
спекулянтами Сити.
Таким образом, революционную в прошлом армию,
пугаемую жупелом роялистской опасности, заставляли быть,
соучастницей дела, не только не имевшего ничего общего
с подлинными интересами английской революции, но в
корне враждебного ей.
Превращение армии «нового образца», наиболее ярко
олицетворявшей народную струю революции и являвшейся
подлинным творцом республики 1649 г., ее оплотом и
решающей силой революционных преобразований, в армию
душителей национально-освободительной борьбы
ирландского народа, в армию колонизаторов, развращаемую
обещанием щедрых наград за счет территории завоеванной
страны, означало не только перерождение армии, но и
перерождение индепендентской республики. Это
подготовляло ее неизбежное крушение.
В ирландском походе родился могильщик республики
в Англии — режим диктатуры, опирающийся на поддержку
нового слоя лендлордов, на силу победоносного меча
генерала Кромвеля.
Что же касается собственно военной истории
ирландского похода Кромвеля, то она большого интереса не
представляет. Огромное превосходство в военной организации,
в особенности военной техники, превращало войну в
Ирландии в резню отчаявшихся, но беззащитных гарнизонов
и отрядов повстанцев с регулярными войсками.
Первый этап военных действий сводился к захвату
укрепленных пунктов, в которых имелись сильные
повстанческие гарнизоны. Первый удар Кромвель обрушил на
Дрогеду. Располагая тройным превосходством сил A0
тысяч против 3 тысяч защитников крепости) и абсолютным
превосходством в артиллерии (крепость была совершенно
лишена орудий, тогда как у него было несколько
батарей), Кромвель 10 сентября штурмом овладел крепостью,
учинив жестокую резню сдавшегося на милость гарнизона.
«Я запретил (солдатам.—М. Б.),—сообщал Кромвель
парламенту,— щадить кого бы то ни было из находившихся в
городе вооруженных людей. Я думаю, что в эту ночь было
Предано мечу не менее 2 тысяч человек». 100 человек,
укрывшиеся в колокольне церкви св. Петра, были сожжены
344

заживо; около тысячи человек, искавших убежища в
самой церкви, было убито на месте.
Распоясавшиеся солдаты Кромвеля не щадили и
мирных жителей города, в особенности католическое
духовенство. «Всем монахам,— сообщал в том же письме
Кромвель,— кроме двух, размозжили головы».
Жестокость Кромвеля была преднамеренной, так как
он надеялся таким образом сломить волю ирландцев к
борьбе. Но он ошибся. Ибо Дрогеда стала той
непреодолимой пропастью, которая с тех пор отделяет ирландца от
колонизатора-англичанина. Она осталась в памяти
поколений символом ненависти ирландцев к иноземным
захватчикам, вечным призывом к борьбе за свободу и
независимость страны.
Хотя 14 октября при штурме крепости Уэксфорд (к югу
от Дублина) Кромвель повторил резню, предав мечу около
тысячи ее защитников, ирландцы и не думали складывать
оружие. Вместо короткой войны Кромвелю предстояло
вести долгую и изнурительную борьбу за каждый город, за
каждое укрепление.
Борьба становилась особенно ожесточенной по мере
продвижения завоевателей в глубь острова. Когда после
тяжелой зимы, принесшей голод и эпидемии, Кромвель
в мае 1650 г. обложил крепость Клонлилль, он потерпел
поражение. 1200 ее защитников успешно отбили штурм
численно превосходившей их армии англичан. Кромвель
потерял в этом сражении около 2 тысяч человек. «Это
было самое отчаянное сопротивление, которое мы когда-
либо встречали»,— писал Айртон, заменивший вскоре
Кромвеля на посту генерал-лейтенанта. Однако силы были
неравны. Ирландские кланы, разрозненные и плохо
вооруженные, потеряв большинство своих опорных пунктов,
перешли к партизанским методам борьбы. Повстанческие
отряды уходили в леса и топи, откуда делали набеги на
мелкие отряды и гарнизоны врага. Не имея возможности
уничтожить повстанцев в открытом бою, английское
командование прибегло в борьбе с ними к таким средствам, как
выкуривание (поджог мелколесья) и голодная блокада
(поджог и истребление всего, что могло служить
повстанцам продовольствием). Так, огнем и мечом было
совершено новое завоевание Англией «зеленого острова».
После трех лет борьбы Ирландия к концу 1652 г.
лежала в развалинах. Запустение страны было столь велико,
345

что можно было проехать десятки верст и не встретить ни
одного живого существа.
Какова была убыль населения, точно установить
невозможно, как нельзя сказать, сколько ирландцев погибло в
борьбе и сколько умерло от голода и болезней. В общем
население Ирландии сократилось почти вдвое.
Однако и оставшееся в живых население острова
английские власти старались уменьшить всеми средствами.
Кроме «разрешения» всем желавшим выехать на военную
службу в другие страны — таких набралось 30 тысяч,—
многие тысячи бедных, разоренных войной ирландцев были
свезены в заокеанские владения Англии и в качестве
«белых рабов» проданы английским плантаторам. В
особенности много было среди них женщин и детей-сирот. За
последними буквально охотились в Ирландии и в
последующие годы — их партиями грузили на английские корабли,
отправлявшиеся за океан. Этот промысел был столь
выгодным, что в западных портах Англии многие судовладельцы
специализировались на нем.
Все это в глазах английского парламента как нельзя
более отвечало плану «расчистки» территории Ирландии
для английской колонизации.
План ее был столь же прост, сколь жесток. На том
основании, что вожди ирландских кланов, которые
рассматривались как верховные собственники территории
страны, возглавили восстание, парламент объявил всю
территорию вновь завоеванной Ирландии собственностью
республики. Этой собственностью парламент рассчитывал
покрыть не только долги ирландским «авантюристам», но и
задолженность индепендентской армии, которая достигла
весьма значительных размеров.
Первый акт об устройстве Ирландии был принят
Долгим парламентом 12 августа 1651 г. Акт представлял собой
своеобразную «шкалу» виновности, которая влекла за
собой определенный объем конфискаций.
К первому разряду лиц, не подлежащих амнистии, были
отнесены: 1) подстрекатели восстания и их пособники;
2) священники, иезуиты и другие лица — слуги папы;
3) 105 поименованных лиц, главным образом из числа
титулованной знати; 4) виновники и пособники убийств
англичан в 1641 г. и 5) все, кто не подчинится власти
парламента и не сложит оружия в течение 28 дней. Все эти лица
полностью теряли свои владения.
346

Ко второму разряду были отнесены те, кто занимал
командные посты в войне с Англией. У них подвергались
конфискации две трети владений.
К третьему разряду были отнесены лица,
обосновавшиеся в Ирландии с 1 октября 1641 г. по 1 марта 1650 г. и
не заявившие о своей верности английской республике.
У них конфисковывалась треть владений.
Четвертый разряд составляли те, кто оставался в
Ирландии, но не находился на службе ни у парламента, ни у
восставших. Они теряли пятую часть своих владений.
Все остальные лица, которые не имели в Ирландии
недвижимости или движимого имущества стоимостью
свыше 10 фунтов стерлингов, и сложили оружие в
течение 28 дней со дня издания данного акта, сохраняли свои
владения.
В акте поражают масштабы конфискаций, что
вытекает прежде всего из широты и неопределенности самих
формулировок преступности.
В итоге земельных перестановок в Ирландии на основе
акта 1651 г. ирландцы, составлявшие 81% населения
Ирландии, сохраняли 31% земельной площади,
колонизаторы — англичане и шотландцы, составлявшие 19%
населения, получали 69 % ирландской территории.
Весьма характерной особенностью этого «устройства»
Ирландии являлось полное очищение целого ряда
городов и провинций от ирландцев. Даже те ирландцы,
которым оставляли часть прежних владений, получали их
теперь в специально отведенных для этого графствах,
расположенных, как правило, в пустынных и бесплодных
районах страны (в Коннауте).
Очищавшаяся таким образом территория
предназначалась для удовлетворения претензий армии и ирландских
«авантюристов». Английская колонизация этой
территории регулировалась актом малого парламента от 26
сентября 1653 г.
Требуя под угрозой смертной казни переселения
ирландцев (в силу акта от 12 августа 1651 г.) в отведенные
для них Коннаут и Клер, акт 26 сентября отводил
половину конфискованной земли в 10 графствах
«авантюристам» и вторую половину — армии. Кроме того, для тех и
других отводилась дополнительная территория на случай
нехватки земель в упомянутых 10 графствах. Характерно,
что в качестве такой дополнительной площади армии от-
347

водилась линия побережья Коннаута (в 4 мили глубиной),
чем преследовалась цель изоляции ирландцев от сношений
с внешним миром.
Всем получавшим землю в Ирландии предоставлялось
множество льгот и преимуществ (освобождение от
налогов на 5 лет, беспошлинный вывоз из Англии инвентаря,
зерна, скота и т. д.). Все земли передавались английским
владельцам в качестве свободного держания на общем
праве.
Однако массовое переселение ирландцев с насиженных
мест в полупустыню Коннаут, бывшее предварительным
условием перехода ирландской земли к их новым
владельцам, ставило под угрозу реализацию ирландской
собственности в виде земельной ренты, так как оно лишало
английских собственников как массы мелких арендаторов, так и
дешевой рабочей силы. А получить таковую из Англии в
скором времени не было никакой надежды. Поэтому
многим переселенцам было разрешено либо оставаться на
месте, либо вернуться обратно на правах арендаторов земли,
ранее являвшейся их собственностью.
В Ирландии воцарилась атмосфера безудержных
земельных спекуляций, приводивших к сколачиванию многих
«родовых имений» новой английской знати. В
значительной мере это достигалось путем скупки за бесценок
офицерами английской армии солдатских грамот, дававших
право получить собственный земельный участок в
Ирландии. Солдаты английской армии, не имея средств
обзавестись собственным хозяйством и в то же время
желая реализовать хоть какую-либо долю причитавшегося
им жалованья, на которое возлагали все надежды своего
послевоенного устройства, массами продавали свои
«обязательства» и возвращались на родину.
Таким образом, «ирландское землеустройство», не
разрешив ни в какой степени земельного голода английской
деревни, вместе с тем усилило власть и могущество
английской сквайрархии.
Война с Шотландией
Кромвель, как указывалось, был отозван из Ирландии
задолго до окончания покорения этой страны. Это
случилось потому, что его меч срочно понадобился в самой
Англии.
348

В 1650 г. центром роялистской опасности стала
Шотландия. Казнь Карла I Стюарта и объявление Англии
республикой, руководящая роль в которой принадлежала
индепендентам, окончательно оттолкнули от революции не
только шотландскую знать, но и значительные слои
шотландской буржуазии. Вырисовывавшаяся перед ними
опасность «народовластия» превратила их теперь в
пламенных приверженцев той монархии, которой они сами не
столь давно нанесли первый удар.
Карл II был провозглашен в Эдинбурге королем тотчас
же после казни своего отца.
Потерпев неудачу в Ирландии, роялисты теперь делали
ставку на Шотландию и для укрепления своих позиций в
этой стране не остановились даже перед обещанием
ввести в Англии в случае реставрации пресвитерианскую
церковь, подобно тому как за год до этого согласились на
всевозможные уступки ирландским католикам.
Война с Шотландией, таким образом, стала
неизбежной, и Долгий парламент решил первым нанести удар.
После отказа Ферфакса возглавить английскую армию,
отправлявшуюся на север, парламент 26 мая 1650 г.
назначил лордом-генералом (главнокомандующим всех
вооруженных сил республики) Кромвеля. С 10
тысячами пехоты и 5 тысячами кавалерии Кромвель в конце
июня выступил на север и 22 июля перешел шотландскую
границу.
Против вторгшейся в Шотландию армии Кромвеля
шотландцы выставили армию, по численности почти вдвое
ее превосходившую A8 тысяч пехоты и 8 тысяч
кавалерии), под командованием представителя крупной знати —
Давида Лесли, талантливого полководца, участника
гражданской войны на стороне парламента.
Несмотря на численное превосходство своей армии,
Лесли придерживался оборонительной тактики.
Передвигаясь горными тропами, Лесли, с одной стороны, не давал
врагу возможности развернуть свои силы и начать
сражение, с другой стороны, он пытался мелкими стычками
измотать его силы, завлечь его в глубь страны с тем, чтобы,
отрезав его от баз снабжения, уничтожить.
Кромвель, напротив, сознавая всю опасность тактики
шотландцев, стремился дать решительное сражение. Но
противник, державшийся все время в горах, оставался для
него неуловимым.
349

Не решаясь на штурм сильно укрепленного Эдинбурга
и потеряв надежду выманить Лесли в долину, Кромвель в
сентябре отступил в Денбар. Здесь он решил ждать
подкреплений из Англии. Однако Лесли, следуя за ним по
пятам, готовил ловушку, из которой, казалось, невозможно
было выбраться.
Положение Кромвеля становилось критическим.
Единственная дорога, связывавшая его с Англией,— дорога на
Бервик оказалась перерезанной. Снаряжение и
продовольствие истощились, голод и болезни опустошали лагерь
англичан— из 16 тысяч у Кромвеля оставалось не более
11 тысяч человек.
Уверенный в успехе, Лесли 2 сентября спустился в
долину с тем, чтобы дать Кромвелю сражение; у шотландцев
было двойное превосходство сил — 22 тысячи человек.
Расположив свое войско в обычном в то время
порядке— пехоту в центре и кавалерию на флангах, Лесли
сосредоточил основную ударную группировку на правом
фланге с тем, чтобы обходным движением окружить
зажатую в долине армию Кромвеля.
Однако в занятой им позиции имелся крупный
недостаток: левый фланг, расположенный между горами и
урочищем реки, был полностью лишен возможности
маневрировать и фактически осужден на бездействие во время
сражения.
Заметив этот роковой недостаток в диспозиции врага,
Кромвель сосредоточил основные свои силы на
противоположном фланге. В предрассветной мгле англичане
начали атаку. Под их натиском левый фланг шотландцев все
больше подавался назад, пока он не образовал прямой
угол по отношению к линии своей пехоты. По
оголившемуся флангу пехоты и ударила кавалерия Кромвеля.
Стесненные со всех сторон, не имея возможности ни отойти, ни
перегруппироваться, шотландцы потеряли боевой порядок
и превратились в беспомощно мечущуюся многотысячную
толпу. Сражение было закончено в течение часа.
Шотландцы потеряли 3 тысячи убитыми и 10 тысяч пленными.
Кромвель уверял, что его потери составляли 20 человек.
Вскоре после Денбара Кромвель овладел Эдинбургом.
Весной 1651 г. военные действия возобновились.
Шотландцы занимали весь северо-запад страны.
Коронация Карла II A января 1651 г.) еще более укрепила союз
пресвитериан и роялистов. Воинственная аристократиче-
350

ская партия решительно отметала всякую мысль о мире с
республикой. Ей вновь удалось собрать под командованием
Лесли значительные силы. Лесли и на этот раз
придерживался оборонительной тактики, заманивая Кромвеля в
гористую пустынную страну. Когда последнему стало
очевидно, что на второе сражение Лесли не удастся
спровоцировать, он, чтобы избежать новой зимней кампании в
Шотландии, решился на рискованный шаг. Обойдя Лесли
с севера, Кромвель открыл ему дорогу на юг — к границе
Англии. Шотландцы как будто только и ждали этого. Во
главе с королем Карлом II они ринулись в глубь Англии,
встречая лишь слабое сопротивление незначительных сил
Гаррисона и Ламберта. Многие советовали Карлу идти
прямо на Лондон, но он предпочел идти на юго-запад,
рассчитывая на вспышку роялистских восстаний. Однако он
жестоко просчитался. Никакой существенной помощи от
роялистов он не получил — они были слишком
основательно разгромлены в прежних сражениях. В то же время
местное население записывалось в ряды милиции,
поднятой на защиту республики.
Когда же Карл решил, наконец, направиться в
Лондон, ему дорогу преградил подоспевший Кромвель. 3
сентября 1651 г. у Вустера состоялось решающее сражение.
31 тысяче англичан шотландцы могли противопоставить
всего 6 тысяч человек. Зажатые с двух сторон силами
Кромвеля, они были разбиты наголову. Почти никому не
удалось избежать плена либо смерти. От этой участи едва
спасся сам Карл II, который, переодевшись в
крестьянское платье, бежал на корабле. Вустерское поражение
покончило с независимостью Шотландии.
Актом протектората Шотландия стала составной
частью английской республики наряду с Ирландией. В
Шотландии уничтожалась королевская власть, парламент был
распущен. Таможенные барьеры между Англией и
Шотландией уничтожались, на Шотландию распространилась
английская налоговая система. Была введена английская
система правосудия.
Социальные последствия этих актов для Шотландии
были весьма велики и разнообразны. Прежде всего были
конфискованы земельные владения одной части
шотландской знати; другая ее часть была обложена значительными
штрафами; и то и другое приводило к значительным
земельным перестановкам в стране.
351

Актами об отмене крепостничества и вассалитета, об
уничтожении феодальной юрисдикции и фиксировании
размеров ранее произвольных гериотов и файнов
держателей наносился удар по политическому и социальному
могуществу шотландского дворянства в целом.
Объединение экономически более развитой Англии с
Шотландией наносило огромный ущерб и шотландской
буржуазии, которая оттеснялась не только от внутренних,
но и от внешних рынков более могущественным
конкурентом.
Однако по своим последствиям «устроение
Шотландии» не могло идти ни в какое сравнение с последствиями
ирландской политики. Стремясь превратить Шотландию в
одну из своих провинций, республика отнюдь не была
заинтересована в «колонизации» этой страны. Поэтому здесь
не имели места ни сколько-нибудь массовый сгон
наследственных владельцев со своих участков, ни наплыв
английских колонизаторов; не пережила она и того
бесчеловечного террористического режима, который установился
после покорения в Ирландии.
Тем не менее республика установила режим угнетения
и произвола и в Шотландии.
Исторический опыт английской революции
неопровержимо свидетельствует о неспособности «старых
революций» разрешить проблему равноправия малых
национальностей.
Из завоевания Ирландии и Шотландии, принесшего с
собой победные лавры Оливеру Кромвелю и
превратившего в прошлом революционную армию в армию
профессиональных служак преторианского типа, английская
республика вышла не окрепшей, а внутренне ослабленной,
подорванной в самих своих основах.
Крах республики и установление единоличной
диктатуры удачливого генерала теперь уже были лишь
(вопросом времени.
352

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ VIII:
A Declaration of the Parliament of England, expressing the grounds of
their late proceedings, and of settling the present government in the way
of a free state (March 22), L. 1649.
An Act for the abolishing of the kingly office in England, Ireland and
the dominions thereunto belonging (March 17), L. 1649. См. также: Acts and
ordinancesof the Interregnum... Ed. by С H. Firth. Vol. 2, p. 18—20;
Constitutional documents... Ed. by S.R. Gardiner, L. 1889, p. 294—297.
An Act abolishing the House of Lords (March 19, 1649). См. также:
Acts and ordinances of the Interregnum... Ed. by С H. Firth. Vol. 2, p. 24.
Constitutional documents. Ed. by S. R. Gardiner. L. 1889, p. 296—297.
An Act declaring England to be a Commonwealth (May 19, 1649).
In:, Constitutional documents. Ed. by S. R. Gardiner. L. 1889, p. 297;
Acts and Ordinances of the Interregnum, Vol. 2, p. 122.
Calender of State papers. Domestic series, during the Commonwealth.
Ed. by M. E. Green, L. 1875—1879.
Jaffray Alexander, Diary, Ed. by J. Barclay, L. 1833, 3d ed.,
Aberdeen 1856.
Joannis Mtltoniy Pro populo anglicano defensio contra Claudii Anony-
mi, alias Salmasii Defensionem regiam, Jondini 1651. Ответ Мильтона
на трактат: (Salmasius Claudius) Defensio Regiam pro Carolo I.., (Leyden)
1649.
Leveller manifestoes of the Puritan revolution, Ed. with introd. and
comment, by M. Wolfe, N. Y. 1944.
The leveller tracts 1647—1653, Ed. by W. Haller and G. Davies,
N. Y. 1944.
(Lilburne /o/m).Englands new chains discovered: or the serious
apprehensions of a part of the people, in behalf of the Commonwealth...
presented by John Lilburn and diverse other citizens of London, 26 Feb. L, 168.
См. также: The Leveller tracts...p. 156—170.
(Moulin Pierre de) Regii Sanguinis clamor ad coelum adversus parrt-
cidas anglicanos, Hagae—Comitum 1652.
Milton John, Joannis Miltoni, Pro populo Anglicano defensio
secunda, contra infamem libellum anonymum cui titulus, «Regii sanguinis
clamor ad coelum adversus parricidas anglicanos» (May 1654), Hagae 1654.
Winstanley Gerard, The works of Gerard Winstanley, with an
appendix of documents relating to the digger movement, Ed. with an introd. by
G. H. Sabine, Ithaca, N. Y. 1941.
Ashley M., John Wildman-plotter and postmaster. A study of the
English republican movement in the seventeenth century, L. A947).
Berens L. H.t The digger movement in days of the Commonwealth as
revealed in writings of Gerard Winstanley, L. 1906.
Firth С. И., Cromwell and the expulsion of the Long parliament in
1653, «English historical review» 1893, Vol. 8, N 31, p. 526—534. (Notes and
documents)
Gardiner S. #., History of the Commonwealth and Protectorate, 1649—
1656, Vol. 1—3, L. 1894—1901, New ed., Vol. 1—4, L. 1903—1909.
Glass H. Л., The Barbone parliament. First Parliament of the
Commonwealth of England 1653 and the religious movements of the Sevente
enth century culminating in the protectorate system of the church
government, L. 1899. .
23 В. M. Лавровский, M. А. Барг 353

Gough J. W., The Agreements of the people, 1647—1649, «History»,
1931, Vol. 15, N 60, p. 334—341.
Hudson W. 5., Economic and social thought of Gerard Winstanley.
Was he a seventeenth century marxist? «Journal of Modern historis», 1946,
Vol. 18, N 1, p. 1—21.
James M., Social problems and policy during the Puritan revolution
1640—1660, L. 1920.
Madge S. /., The domesday of crown lands: a study of the legislation,
surveys and sales of royal estates under the Commonwealth, L. 1938.
Maxwell C, The colonisation of Ulster, «History», 1916, Vol. 1, N 2,
p. 86—96; N 3, p. 147—158.
Petegorsky D. W., Left-wing democracy in the English Civil war. A
study of the social philosophy of Gerard Winstanley, L. 1941.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Английская революция была величайшим
общественным переворотом в истории Англии. Результаты этой
революции были столь значительны и многообразны, что все
социальное и духовное развитие Англии (и не только
Англии) в столетие, следовавшее за ней, проходило под ее
знаком. Несмотря на реставрацию Стюартов, основные
завоевания буржуазии и нового дворянства в революции
остались незыблемыми. Более того, реставрация
торжествовала лишь постольку, поскольку она готова была
признать победу буржуазии. Переворот 1688 г.—
красноречивое тому свидетельство. Уже в своей бредской декларации
Карл II Стюарт передал на усмотрение парламента
решение вопроса о судьбе поземельных перестановок
революции.
Не доверяя, однако, королю, парламент еще до его
прибытия в Англию в спешном порядке подтвердил
незыблемость тех земельных перестановок, где имели место
частноправовые акты купли-продажи. Конфискованные же земли
короны, церкви и делинквентов возвращались по
принадлежности.
Однако самым крупным актом парламента был акт об
уничтожении рыцарского держания. Объявив все
законодательство революции несуществующим и аннулированным,
парламент вместе с тем пощадил вотум 24 февраля 1646 г.,
придав ему теперь юридическую силу под названием
билля 12 Карла II A660 г.).
Самой примечательной особенностью билля 1660 г.
является его до цинизма откровенный классовый характер.
Объявив рыцарское держание и все вытекавшие из него
повинности и обязательства уничтоженными, билль в отли-
23*
355

чие от соответствующих актов революции открыто заявил,
что «этот акт и содержащееся в нем не может и не будет
истолковано как отменяющее... и не видоизменит какое-
либо держание по копии манориального протокола или
какие-либо повинности, из него вытекающие».
Именно сохранение этого завоевания революции
40-х годов делает последнюю не только великим
политическим переворотом, но и в равной мере переворотом
социальным, так как он был одним из важнейших этапов на
пути к экспроприации английского крестьянства.
Вместе с тем превращение феодальной собственности
лендлордов в современную частную собственность
окончательно предопределило победу системы лендлордизма,
ставшего с тех пор оплотом капиталистической системы
земледелия в этой стране.
Внешне полностью раставрированные в 1660 г.
дореволюционные политические порядки не могут скрыть от нас
всю значительность происшедших за время революции
перемен в социальной структуре общества, в удельном весе
различных его слоев, в экономической и политической
жизни страны, в том направлении, в котором эта жизнь
потекла в результате «великого мятежа».
И если рассматривать историю Англии за последние
40 лет XVII в. в сравнении с первыми четырьмя его
десятилетиями, нельзя не прийти к выводу, что революция
середины века легла «глубокой бороздой» в истории этой
страны; что именно ею проделана главная часть работы
по расчистке пути для буржуазного развития Англии от
многочисленных феодально-абсолютистских препон. По
сравнению с ней «славная революция» окажется тогда
поистине только незначительным событием 1.
Несмотря еа то что реставрация Карла II была
безоговорочной, «ни ему, ни его преемникам и в голову не
приходило отрицать «древние права» парламента вообще и
палаты общин в частности» 2. Парламент стал
органической (хотя на первых порах только молчаливо признан
-
ной) частью английского конституционного механизма.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельсу Соч., т. XVI, ч. II, стр. 298.
«Замечательный период английской истории, который филистеры окрестили
«великим бунтом», и следующие за ним битвы завершаются
сравнительно незначительным событием 1689 г., которое либеральные историки
называют «славной революцией»».
2 Карл II прямо заявил не в меру ретивым роялистам, что «он не
желает вторично отправиться в заграничное путешествие».
356

Однако неизмеримо более удивительная перемена
произошла в характере правительственной политики. Последние
Стюарты почти совершенно отказались от роли
блюстителей «высших интересов», «общего блага», за которую
еще цеплялись первые два Стюарта и которая приводила
на деле к стеснительной средневековой опеке
экономической жизни страны. От политики патриархальной
монархии, с ее стремлением к «равновесию сословий», последние
Стюарты перешли к политике поддержки «сильного»
против «слабого», что в условиях Англии конца XVII в.
означало максимальное стимулирование капиталистического
накопления, обеспечение полной свободы действий
восходящему классу буржуазии, свободной игры экономических
сил.
Невмешательство в эту «игру» внутри страны и защита
буржуазных интересов вне ее были главным условием
того классового компромисса, результатом которого
явилась реставрация и в еще большей мере «славная
революция» 1.
Вторая половина XVII в. прошла под знаком все еще
продолжавшегося политического и социального
преобладания в стране земельной аристократии, которое прежде
всего обусловливалось резко выраженным перевесом
сельской Англии над городской. Однако эта аристократия, как
уже было ранее отмечено, не только не находилась в
противоречии с капиталистическим развитием страны, но была
кровно в нем заинтересована, так как материальные
условия ее собственного существования были по своей природе
буржуазными 2. Земельные перемещения, имевшие место
во время гражданской войны и республики, несмотря на
возвращение в 1660 г. значительной части отчужденных
тогда владений в руки старых собственников, еще более
усилили проникновение в ее ряды городских
торгово-промышленных элементов.
Вторая половина XVII в. является периодом
формирования класса крупных землевладельцев Англии нового
времени. Сквайрархия, т. е. преобладание мелких передних
сельских сквайров, джентльменов, вызывавшая еще в
начале XVII в. восхищение знатных иностранных
наблюдателей английской жизни, была уже в те дни на ущербе.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 298.
2 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.. т. 7, изд. 2, стр. 222.
357

Если первые десятилетия XVII в. характеризуются
перемещением земли преимущественно в руки мелких
владельцев, сельских джентри, то последние десятилетия этого
века обнаруживают тенденцию, прямо
противоположную,— земля перемещается в руки фамилий, давно уже
осевших на ней, в руки крупных владельцев — одним
словом, она концентрируется в руках все меньшего
количества собственников.
Пережившая революцию 40-х годов система майората,
чрезвычайное распространение практики «завещанных
передач» (entails) и «лабиринт дорогостоящих
формальностей», которыми было обставлено в английском праве
отчуждение земли, до крайности затрудняли дробление
владений. Высокие цены на землю, установившиеся со
времени реставрации, делают ее совершенно недоступной для
людей с незначительными средствами и в то же время
поощряют последних сбыть ее.
Почва Англии именно в это время все более становится
монополией немногочисленной наследственной олигархии.
Атмосферу «земельного голода», создавшуюся с
реставрацией Карла II, отметил такой компетентный свидетель
событий, как лорд Кларендон, по свидетельству которого
«покупки крупных имений происходят ежедневно».
Этот процесс нашел свое логическое завершение в той
«вакханалии приобретательства», которая разыгралась
вслед за «славной революцией». Разграбление
сторонниками Вильгельма III Оранского, его фаворитами и
фаворитками огромного фонда коронных земель, который
только в Ирландии достигал 1 млн. акров, ярко
свидетельствует, каким образом сложились современные княжеские
владения английской олигархии 1. Наряду с колониальным
грабежом и работорговлей это составляет наиболее
«скандальную главу английской истории...» 2
Чтобы воочию убедиться, до какой степени в
послереволюционной Англии охранялись буржуазные интересы
этой земельной олигархии, следует хотя бы вкратце
остановиться на аграрной политике реставрации и «славной
революции». Реставрация Карла II прежде всего
оказалась поворотным пунктом в отношении правительства к
огораживаниям — наиболее острому вопросу деревенской
1 См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 728.
2 Там же.
358

жизни того времени. Если первые Стюарты еще пытались
несколько оживить тюдоровское законодательство против
огораживаний, то с момента реставрации мы не только не
встретимся уже с такими попытками, но, наоборот, будем
свидетелями полного перехода правительства на сторону
огораживателей. Недаром последние так осмелели, что в
1666 г. вторично внесли в палату лордов уже однажды
отвергнутый 1 билль о разделе общинных земель. Этот билль
давал право каждому, кто пожелает, выделить свою
землю, обратиться к канцлеру для назначения комиссии из
«зажиточных» (substantial) соседей, которая провела бы
справедливый раздел между лордом и держателями.
Однако, может быть, наиболее характерным в этом
отношении фактом аграрного законодательства реставрации
является статут о предупреждении неправомерного
присвоения и ложных титулов, окончательно принятый 16
апреля 1677 г.
Первый пункт его гласил, что с 24 июля 1677 г. все
аренды, владения и «имущественные интересы» на правах
фригольда или на год в каких-либо местностях, землях,
держаниях, созданные только словесным путем и
неоформленные письменно за подписями сторон или их
доверенных, должны впредь считаться только владениями по воле
лорда. Таким образом, земельная олигархия, не
удовлетворенная узурпацией, узаконенной актом 12 Карла II,
совершенной в отношении земли копигольдеров, теперь
занесла свою руку на владения другой части йоменри —
мелких фригольдеров, владельческий титул которых, как
правило, не оформлялся письменно, а основывался на
признании его местным обычаем. Так был совершен
следующий акт законодательной экспроприации крестьянской
поземельной собственности в государственном масштабе,
акт, приведший уже в конце этого века к резкому
сокращению численности английского йоменри. Если
английское крестьянство исчезло как класс в столетие, следующее
за английской буржуазной революцией 40-х годов XVII в.2,
то последнее 30-летие этого века было одним из наиболее
критических периодов в жизни этого класса. Перед нами
1 Первый билль был внесен и отвергнут при Кромвеле в 1656 г..
См. М. А. Барг, Кромвель и его время, М. 1950, стр. 255.
2 См. В. М. Лавровский, Парламентские огораживания
общинных земель в Англии конца XVIII—начала XIX в.,М.— Л. 1940.
359

очередной акт насилия в ряду «тех грязных
высокогосударственных мер», при помощи которых были созданы
«поставленные вне закона пролетарии», «тот кровавый режим,
который превратил их в наёмных рабочих» 1.
В интересах того же торжествующего при реставрации
класса лендлордов издаются печально знаменитые
«Статуты о поселении» (laws of settlementJ, которыми
сельских рабочих (и не только сельских) по существу
прикрепили к приходу, «превратив их в придаток общины»
(Маркс). Лендлордам и капиталистам-фермерам была
таким образом обеспечена почти даровая рабочая сила, а
пауперизованные массы города и деревни были лишены
возможности кормиться трудом своих рук, так как работы
в том или ином приходе хватало только для
незначительной части их.
Интересы той же земельной олигархии и крупных
фермеров ограждались и «хлебными законами», начало
которым также положила реставрация. Если, регулируя
хлебный рынок, средневековая монархия вынуждена была
учитывать интересы потребителей, которые требовали
дешевого хлеба, то «хлебные законы» Карла II имели в виду
исключительно интересы производителя хлеба, хлебного
спекулянта. Под предлогом «поощрения» пришедшего в
упадок отечественного земледелия билль 12 Карла II
разрешил экспорт зерна, если цена его в портах отправления
будет ниже определенного уровня и, наоборот, до
крайности затруднил его импорт. Последующими актами эта цена
все время повышалась. Экспортерам хлеба
выплачивались премии в десятки тысяч фунтов стерлингов.
Земледельческая масса Англии все больше превращалась из
производителя в покупателя хлеба.
Таким образом, землевладельческая олигархия в
несколько сот семейств, заседавшая в наследственной
верхней палате парламента и господствовавшая в нижней
палате, с беспримерным цинизмом творила свою волю.
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 746.
2 Там же, стр. 727. «Пришелец», заставлявший приходские власти
опасаться, что он в будущем может нуждаться в материальной поддержке
прихода, мог быть в течение 40 дней после его появления в данном
приходе задержан и под стражей возвращен на прежнее место жительства.
Содержание многочисленных актов, издававшихся затем в развитие
первого, имело единственной целью как можно меньше допускать в приход
поселенцев, как можно больше выселять оттуда бедного люда.
360

И тем не менее если ее политическое господство,
несмотря на все усиливающуюся роль буржуазии,
продлится еще долгие десятилетия, то только потому, что ее «воля»
была по существу буржуазной «волей». Концентрация
землевладения в руках наследственного класса
лендлордов, с одной стороны, прогрессирующее сужение сферы
приложения труда мелких земледельцев-крестьян — с
другой, означали решительную перестройку земледелия в
соответствии с нуждами капитала, которому расчищалось
все более широкое поле для крупного земледельческого
производства.
Обратимся теперь ко второму участнику классового
компромисса, которым завершилась английская
буржуазная революция, к торгово-промышленной буржуазии, и
попытаемся проследить ее эволюцию во второй половине
XVII в.
Напуганная подъемом массового движения, которым
были отмечены годы гражданской войны и республики,
охраняя свою «благоприобретенную» собственность,
угрозу которой она усматривала в идеях левеллеров,
буржуазия ухватилась за «легитимного» короля, как за якорь
спасения. Она надолго отреклась от политической роли при
условии, что ей будет обеспечена экономическая и
«деловая» свобода. Она отказалась от претензии создать
собственные институты, стараясь приспособить к своим нуждам
ранее существовавшие. Оставив политическую власть на
попечение лендлордов, она с головой ушла в биржевые
дела, колониальную торговлю, мануфактуру, где решалось
ее будущее.
60—70-е годы XVII в. были, по единодушному мнению
наиболее выдающихся экономических писателей того
времени — Чайлда, Пети, Давенанта, Кинга и др.,—
периодом необычайно быстрого роста национального богатства
Англии, ее внутренней и внешней торговли, ее мануфактур
и судоходства.
Интересующий нас отрезок времени не является в
каком-либо отношении рубежом в промышленной истории
Англии. Он характерен лишь постепенными
количественными изменениями, происходившими в рамках
затянувшегося здесь мануфактурного периода промышленного
производства. «...Период мануфактур в собственном
смысле этого слова (каким безусловно была в Англии вторая
половина XVII в.— М. Б.) ещё не приводит к радикаль-
361

ному преобразованию» 1. Обработка шерсти все еще
оставалась единственной отраслью национальной
промышленности. Даже стоявшая на втором месте
железоделательная промышленность не могла идти с ней ни в какое
сравнение.
В последние годы XVII в. были сделаны два открытия,
которые в значительной мере предваряли промышленную
революцию следующего века. Мы имеем, в виду
использование пара для откачки воды из шахт и коксование
каменного угля. В 1698 г. девонширский джентльмен Мевери
берет патент на паровой насос, а в 1708 г. Ньюкомен впервые
установил его на одной из шахт Стаффордшира.
Практическое применение способа плавки железа на каменном
угле относится уже к следующему веку. Рядом
усовершенствований были значительно ускорены и удешевлены
промышленные процессы в производстве шелковых тканей,
дорогого стекла и фаянса, в рафинировании и
дистилляции и др. Однако и ими Англия в первую очередь была
обязана промышленной сноровке голландцев и в
особенности французов, которых отмена «нантского эдикта»
лишила родины. Именно с этого времени можно говорить об
английской шелковой промышленности, производстве
полотна, дорогих кружев, хрусталя и т. п.
Недифференцированность промышленного
производства, как отдельных его отраслей, так и внутри каждой
из них, сосуществование и тесное переплетение множества
переходных ступеней в его организации от цехового
ремесленника вплоть до крупной централизованной
мануфактуры — такова характерная черта английской
промышленности этого времени. «Напомним,— пишет Маркс,— что
мануфактура овладевает национальным производством
лишь очень постепенно, основываясь всегда на городском
ремесле и сельских домашних побочных промыслах как
на широком базисе [Hintergrund]. Уничтожая эти
побочные промыслы и городское ремесло в одной их форме, в
известных отраслях промышленности, на известных
пунктах, она вызывает их снова к жизни на других...»2
В таких условиях статистика промышленной
продукции, конечно, очень затруднена, но и те немногочисленные
данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют о не-
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 751.
2 Там же.
362

сомненном росте ее и притом весьма значительном в
последние десятилетия XVII в.
Интенсивное развитие английской промышленности
было возможно только в условиях прогрессирующей
аграрной революции, усилившей приток оторванных от
средств существования наемных рабочих в города и
создававшей внутренний рынок 1. Формирование класса
мануфактурных пролетариев, которым пришлось испытать весь
ад периода «первоначального накопления капитала»,
является одним из наиболее характерных фактов
социальной жизни этого времени. Однако период полной и
окончательной пролетаризации их был еще впереди, так как
«только крупная промышленность с её машинами
доставляет прочный базис для капиталистического' земледелия,
радикально экспроприирует подавляющее большинство
сельского населения и довершает разделение земледелия
и домашней деревенской промышленности, вырывая корни
последней...» 2 Это произошло лишь в результате
промышленной революции XVIII в., о которой возвестил Джон
Уайт своим изобретением прядильной машины 3. Именно
создание рабочих машин сделало необходимой революцию
в паровой машине, углубив значение открытий последних
лет XVII в. в области парового двигателя. Но
промышленная революция XVIII в. оказалась возможной лишь в
результате того, что в эпоху после буржуазной революции,
разрушившей феодальные производственные отношения,
наступает период соответствия новых буржуазных
производственных отношений характеру производительных сил,
которое обеспечивало возможность быстрого развития
капитализма в следовавшие за буржуазной революцией
40-х годов XVII в. полтора-два столетия.
1 См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 750—751.
2 Там же, стр. 752.
8 Там же, стр. 378, 379, 381.

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Введение. Основоположники марксизма-ленинизма о
буржуазной революции в Англии XVII в 7
Глава первая. Историография Английской буржуазной
революции XVII в 20
1. Основные линии развития буржуазной историографии
революции 40-х гг. XVII в. до 1848 г —
2. Революция 1848 г. и начало кризиса буржуазной
историографии революции 40-х гг. XVII в 31
3. Буржуазная историография английской революции
второй половины XIX —начала XX в. (Ранке, Гардинер,
Ферс). Русские дореволюционные исследователи
(Ковалевский, Савин) 35
4. Углубление кризиса буржуазной историографии. Английская
буржуазная революция XVII - в. в трудах советских
историков и английских историков-марксистов .... 41
Глава вторая. Особенности социально-экономического
развития Англии в первой половине XVII в 57
1. Постановка проблемы —
2. Английская промышленность в первой половине XVII в. 61
3. Английская торговля 70
4. Английская деревня в первой половине XVII в 75
5. Социальная сущность нового дворянства 95
Источники и литература к главе II 99
Глава третья. Народные низы и назревание
революционного кризиса 40-х годов XVII в 102
1. К вопросу о положении наемных рабочих в первой
половине XVII в —
364

2. Проблема пауперизма при первых Стюартах и сущность
системы вспомоществования бедным 120
3. Рост недовольства масс и возникновение революционной
ситуации 133
Источники и литература к главе III 143
Глава четвертая. Английский пуританизм и буржуазная
революция 40-х годов XVII в 144
1. Постановка проблемы —
2. Истоки народной реформации 156
Источники и литература к главе N 176
Глава пятая. Английский абсолютизм при первых Стюартах.
Пролог буржуазной революции 40-х годов XVII в. ... 177
1. Проблема английского абсолютизма. Кризис абсолютизма
при первых Стюартах —
2. Конфликт между короной и парламентом при Якове I
Стюарте 182
3. Политический кризис 20-х годов XVII в 191
4. Период правления Карла I без парламента A629 —
1640 гг.) и начало буржуазной революции 40-х годов
XVII в 198
Источники и литература к главе V 206
Глава шестая. Борьба классов в период первой гражданской
войну 1642 — 1646 гг 208
1. Программа нового дворянства и буржуазии в первые
годы революции —
2. Пресвитериане и индепенденты в годы первой
гражданской войны (анализ классовых сил) 221
3. Организация «новой модели». Переход армии в руки
индепендентского джентри — победа в гражданской
войне 236
4. Крестьянское движение в годы первой гражданской
войны 237
5. Аграрное законодательство английской революции . . . 242
Источники и литература к главе VI . 251
Глава седьмая. Борьба народных масс за
буржуазно-демократическое содержание революции в 1647—1648 гг 253
1. Переход революционной инициативы к «низам» .... 255
2. Совет армии и его деятельность в 1647 г 265
3. Вторая гражданская война (май — август 1648 г.) ... 299
4. Индепенденты и левеллеры в период второй
гражданской войны 304
Источники и литература к главе VII 313
365

Глава восьмая. Республика (Commonwealth) 1649 г. и
причины ее крушения 315
1. Движение диггеров — кульминационный пункт
английской революции; борьба за крестьянско-плебейскую
чистку страны от феодализма 325
2. Республика 1649 г. и национальный вопрос 339
Покорение Ирландии и ирландское «землеустройство» —
Война с Шотландией 348
Источники и литература к главе VIII 353
Заключение 355