ВЛ. САРАБЬЯНОВ
БЕСЕДЫ С УЧИТЕЛЯМИ
О МАРКСИЗМЕ
„БУРЕВЕСТНИК“ :: 1925

ВЛ. САРАБЬЯНОВ
БЕСЕДЫ С УЧИТЕЛЯМИ
О МАРКСИЗМЕ
CEBEPO-KABKA3. КРАЕВОЕ ПАРТИЙНОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «БУРЕВЕСТНИК»
ростов-дон. :: 1925.

	 Отпечатано
в Книжной типографии
С. - К. Краевого Партийного
Издательства „Буревестник“,
Краснодар, Пролетарская 23.
в марте месяце 1925 года,
в количестве 12.000 экземпл.
		Издание	№274.
Кубокрлит № 880.
Заказ №

БЕСЕДА ПЕРВАЯ.
Что же такое марксистское мировоззрение.
Жизнь бесконечно сложна и многогранна.
Это видно не только горожанину, но и жителю
заброшенного угла.
Даже там, где хозяйство самое простейшее, лич¬
ная жизнь изо дня в день одна и та же, общест¬
венной жизни почти никакой, даже вкусовые ощу¬
щения повторяются с исключительным постоянст¬
вом (хлеб, каша, картофель..,),— жизнь все же
поражает своим разнообразием.
В народе подмечено, что бывает в июне, июле
или мае,— крестьянин сообразно этим накоп¬
ленным знаниям строит программу своих дей¬
ствий.
Но сбывались ли эти программы к ряду 3—4 года?
Не бывает ли так, что год на год не под¬
ходит и что ни сев, ни покос, ни жатву нельзя
назначать на определенный день, а приходится
его выбирать каждый раз в зависимости от каприз¬
ной погоды?
В' том, что весну сменяет лето, что осень при¬
ходит вслед за летом и что это повторяется из
года в год,— в этом есть определенность, постоян¬
ство, закономерность.
Но реки никогда не вскрываются в один опре¬
деленный день; весна, лето, первый снег всегда
капризничают.

Вот это сочетание исключительною послоин
ства н столь же исключительной и.чменчивос'1 и, не
знающей исключений повторяемости с не «маю
щей исключений оригинальностью, неповторяе-
мостью,--и составляет один из основных законов
всякой жизни.
Забыть этот закон—значит плыть по морю без
компаса при облачном небе.
Только такой забывчивостью надо объяснять
то, что у нас сплошь и рядом судят об Октябрь¬
ской революции по другим революциям, напр.,
по Парижской Коммуне или по французской
революции XVIII века; на основании таких срав¬
нений предсказывают провал нашей револю¬
ции и т. п..
Этим же объясняется и другая крайность: наша,
мол, революция совсем особенная, и нечего ее срав¬
нивать с другими.
Между тем, вопрос решается чрезвычайно просто:
любая капля воды похожа на другую каплю, но
даже две с виду совершенно одинаковые капли—
по количеству инфузорий, по своей форме, по
разряду и проч.— бесконечно отличны одна от
другой.
Когда говорят о марксизме, обычно думают, что
марксизм есть учение о захвате рабочим классом
власти и о превращении буржуазного общества
в коммунистическое.
Подобный взгляд на марксизм, конечно, в неко¬
тором отношении правилен, но он очень узок
и не характеризует марксизма в целом.
Дело в том, что о коммунизме мечтали и созда¬
вали учения еще до Маркса, но эти социалисти¬
ческие учения считаются вполне справедливо уто¬
пическими, т.-е. фантастическими, ибо они не выте¬
кают из научного изучения жизни.

Марксизм тем и отличается от утопического
социализма, что он зовет к борьбе за то, что
может быть, что определяется всем ходом вещей.
Марксизм научно исследует жизнь вообще и жизнь
общества, делая научно обоснованные выводы и
призывы.
Суть марксизма заключается именно в этом,
в научном подходе к жизни в целом и к отдель¬
ным жизненным проявлениям.
Но и буржуазия в пору своей молодости тоже
не фантазировала, а смотрела на мир глазами
науки.
Поэтому, марксизмом мы называем такое учение,
которое исследует жизнь научными способами
для того, чтобы эту жизнь изменять в интересах
грядущего бесклассового человечества, борцом
за которое является в наше время пролетариат,
т.-е. тот класс, который состоит из людей, не
имеющих в собственности орудий и средств труда
(машины, фабричные здания, сырой материал и пр.)
и продающих свою рабочую силу.
Голая наука, наука ради самой науки, сама по
себе ровно ничего не стоит.
Наука только тогда полезна, когда она вклады¬
вает в наши руки оружие борьбы за лучшую жизнь.
Мы, марксисты, всегда говорили, что теорию надо
связывать с практикой, что теория без практики —
это пустая трата времени, а практика без теории-
это куча ошибок.
И мы показали на примере, как можно связы¬
вать теорию с практикой.
Маркс писал ученейшие книги, его трехтомный
«Капитал» даже буржуазными профессорами счи¬
тается серьезнейшим научным трудом,
Но тот же Маркс претворял свою теорию комму¬
низма и классовой борьбы, теорию материализма

и диалектики (о них в следующих беседах) в
жизнь, в практику, организуя пролетариат и соз¬
давая боевой штаб коммунистической армии в лице
Интернационала.
Ленин, написавший так много ученых работ,
не уставал работать над партией, организовывать
рабочие кружки, писать прокламации и статьи,
руководить работой правительства.
Чтобы знать марксизм, надо изучать и его тео¬
рию и его практику.
Теория марксизма есть, прежде всего, учение
о том, что свойственно всем вещам в мире, что
можно назвать общими законами жизни.
Когда говорят, что марксизм есть цельное науч¬
ное мировоззрение, то под этим нужно понимать
воззрение, которое находит всюду во всем мире,
во всех вещах что-то повторяемое всюду, для всех
вещей обязательное.
Когда мы свое мировоззрение проводим в жизнь,
то получается единый научный метод.
Марксизм есть научное мировоззрение, мировоз¬
зрение в действии, т.-е. метод.
На основе единого метода у нас вырастает бес¬
численное количество частных методов, так как
вещи, при всей их схожести в одном, крайне не
сходны в другом.
Но об этом мы скажем в следующий раз.
Нельзя ли обойтись знанием каждой отдельной
вещи без знания тех законов, которые их роднят,
которые им всем общи?
Этот вопрос особенно важен теперь, когда марк¬
систами становятся не только политики в узком
смысле этого слова, но и все работники умствен¬
ного труда — доктора, инженеры, особенно учи¬
теля, и т. д..

Казалось бы, у инженера должен быть свой метод
работы, у учителя—свой (другой), у сапожника —
третий.
Откуда может взяться общее для всех них?
Не правильнее ли говорить о методах, а не
о едином методе, не о мировоззрении, а о воз¬
зрениях на те или другие куски мира?

БЕСЕДА ВТОРАЯ.
Метод или методы.
Марксизм, это—цельное единое научное миро¬
воззрение — метод. Это определение марксизма
встречается очень часто и у Энгельса и у Пле¬
ханова.
Всякий критически мыслящий человек, прежде
всего, должен спросить: можно ли говорить об
едином мировоззрении—методе? Не вернее ли было
бы иметь в виду только мировоззрения, методы?
И действительно, в мире мы имем дело с вели¬
ким множество^ вещей, из которых с каждой мы
обращаемся по-особому, по-разному.
Можно ли смешать метод (подход, способ дей¬
ствия) врача с методом маляра? Не есть ли это
различные методы? И не вытекает ли это раз¬
личие из неодинаковости вещей, в данном случае
больного, которого надо лечить, и стены, тре¬
бующей покраски?
Это—самый большой вопрос научного мировоз¬
зрения, и на него мы ответим прежде всего.
Мир мы никогда не рассматрйваем отвлеченно,
а всегда конкретно.
Когда мы говорим «мир», нам представляется
пространство, заполненное звездами, как мы их
видим, луной, землей, деревьями, животными и проч.
Картину мира, единую картину, мы всегда можем
разложить на целый ряд картин.

Но это еще не значит, что единой картины нет,
а есть сумма многих. Ведь и я могу быть расщеп¬
лен или разделен на кровь в сосуде, на печенки,
сердце, легкие, которые, заспиртованные и постав¬
ленные в анатомический музей, будут рассматри¬
ваться, как самостоятельное целое. Но пока селе¬
зенка, сердце, легкие и проч. связаны в единое
целое, никто не станет отрицать, что я (человек) —
единство, хотя и сложное.
Но благодаря чему масса составных частей
в своей совокупности могла образовать единство?
Подумайте над этим вопросом, и вам станет ясно,
почему. Только потому, что каждое слагаемое
имеет общие свойства со всеми другими без исклю¬
чения слагаемыми.
Эти отдельные элементы целого не могли бы
связаться одно с другим, если бы не было общей
нити, вернее, общих нитей.
Вся суть единого мировоззрения—метода заклю¬
чается в том, что все вещи, все процессы, без
малейшего исключения имеют общие свойства.
Поэтому и возможна картина единства мира.
Не буду же я рисовать отдельно яблоки, реки,
атомы, человеческие общества, и прочее и прочее.
Я просто нарисую то, что обще всем элементам
мира.
Людей—огромное множество, но если от меня
потребуют набросать «картину» человека, я не стану
рисовать миллионы людей во всем их разнообра¬
зии, а изображу то, что свойственно всем людям
с их парами ног, рук, ушей, глаз, легких, спиной,
грудью и пр.. Тоже самое следует сделать и в отно¬
шении мира в целом.
Но, что общего у Маркса, и у того пера, кото¬
рым он писал свой знаменитый «Капитал»? Кри¬
сталл соли, летающая муха, стоящая на полке

книга, ощущение зеленого, в чем у них точки
соприкосновения?
На этот вопрос ответить совсем нетрудно, если
перестать лукаво мудрствовать.
Попробуем для этого ответить раньше всего
на несколько других вопросов.
Есть ли хоть одна вещь в мире, которая не зани¬
мала бы пространства (большого или малого, это
не существенно)?
Конечно, нет. Значит, мы уже нашли одно свой-
сво, общее всем без исключения вещам.
Есть ли хоть одна вещь, пребывающая вне
времени? Тоже дадим отрицательный ответ.
Вот второе свойство.
Не показал ли опыт, что в мире нет вещи, кото¬
рую нельзя было бы разделить и что атом тоже
делим, разложим? Да, показал, и мы, следовательно,
в делимости имеем третье свойство всех без исклю¬
чения вещей.
Хороший учебник физики расскажет вам еще
о многих свойствах, которые можно обобщить
в одной формуле: «приходя в соприкосновение
с ощущающим организмом, вызвать в нем ощу¬
щение».
Ведь мы любую вещь можем видеть вооружен¬
ным или простым глазом, что означает, что все
вещи обладают свойством отправлять от себя
волны эфира.
Если мы возьмем любую вещь, то найдем, что
она находится в связи (заметной или незаметной,
это несущественно) с другими вещами: изолиро¬
ванной вещи не было и не будет.
Всякая вещь не всегда была такой, какой она
является теперь; она такой стала; она такой пере¬
станет быть. Это значит, что всем вещам без
исключения свойственно рождаться, жить, стареть,

умирать. Мало того, всякая пещь в своем развитии
приобретает одни свойства и теряет другие. Мир
полон рождений, жизней и смертей, ими полна
и любая вещь.
Я живу, но в это время сколько умерло во мне
свойств, сколько их умрет и сколько появилось
и появится других, новых свойств.
И вся жизнь любой вещи без исключения пред¬
ставляет собой беспрерывную цепь постепенных
эволюционных развитий и скачков, революцион¬
ных потрясений.
В результате постепенного движения (эволюции)
вещь достигает своего предельного развития, за
которым следует революция, трансформация, прев¬
ращающая эту вещь в иную, в определенных отно¬
шениях противоположную первой.
Если все эти свойства, общие всем вещам, всем
процессам без исключения, распределить по груп¬
пам, не трудно будет получить три разряда свойств:
материалистических, монистических и диалек¬
тических.
Когда мы говорим об едином мировоззрении —
методе, мы имеем в виду, что все вещи в мире
материальны, что все они развиваются диалекти¬
чески, что все они вместе—единство, а также
и каждая в отдельности—единство, что между
вещами нет пустоты, что все они вместе со «средой»,
»в которой они живут есть сплошной океан мате¬
риального.
О материализме, диалектике и монизме у нас
и будет итти речь в дальнейшем как в отношении
мира вообще, так и общества, в частности.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ.
Материалистическое понимание «души».
Вся философская мысль в ее развитии есть
борьба материализма и идеализма.
Имеются, так называемые, эклектические (пута¬
ные) учения, признающие самостоятельное суще¬
ствование и за материей, и за духом (дуализм)
и за целым рядом, так называемых, субстанций.
Эти плюралистические (признающие много¬
началие, много субстанций) течения в истории
общественной мысли никогда не обладали значи¬
тельным весом, а на практике обычно склонялись
к идеализму или материализму.
Идеализм — это учение, что мир по природе
своей, по своему происхождению есть мир духов¬
ный. Наоборот, материализм единственной суб¬
станцией, т.-е. тем, что ни от чего не произошло,
что существует само по себе, считает материю.
Идеализм на практике выражается в преувели¬
ченной оценке: личности в истории, «великих»
изобретений; в оценке человеческого разума,
бога.
Материализм, наоборот, приводит к детерминизму
(свободы води нет), к атеизму (безбожию), к вы¬
движению масс перед личностью.
Идеализм раньше имел под собой весьма серь¬
езное основание. Чем дальше в прошлое городской
культуры, тем меньшие пласты населения принимали

участие в политической жизни общества. Борьба,
например, ремесленников с феодалами протекала,
почти не затрагивая подавляющего большинства
населения — крестьянства. Но чем количественно
меньше силы, участвующие в борьбе, тем больше
простора для отдельной личности. Отсюда и бе¬
рется преувеличенное представление о значении
и роли личности в истории.
Но почему великая личность ведет за собой?
Ответ трафаретен: потому что она гениальна,
умна, обладает непреклонной волей. Вот один из
корней идеализма. Другой — в исключительной
сложности живого организма и в плохом зна¬
комстве с ним.
Каждому известно, что прежде, че*м что-нибудь
сделать, он решает (разум) и приказывает (воля)
самому себе это. сделать.
Что это за силы: разум, воля? Функциями чего
они являются? Не может быть, чтобы проявляло
волю само тело.
Вот тщедушный человечек, с дряблыми муску¬
лами, впалой грудью, но как непреклонен он
в своих решениях! И наоборот: тот безвольный
человек,— каким прекрасным телом он обладает!
Без знания механики нашего тела не легко было
отстаивать материалистический монизм.
Но если жизнь давала опору идеализму, она же
являлась базой и для материализма. Ведь, зависи¬
мость наших разума и воли от тела доказывается
неисчислимым рядом жизненных примеров. Напри¬
мер, хорошее настроение за едой после голодовки;
безволие человека при применении пыток; дряб¬
лость мысли под старость и живость ее в рас¬
цвете сил, и так далее.
Если проследить борьбу материализма и иде¬
ализма, то бросается в глаза обилие примеров

в пользу того или другого, взятых из обычной
жизни. Наиболее последовательные представители
этих двух направлений высказывались в том смысле,
что если мир материален, то не может быть места
ничему нематериальному. Когда материалист
произносит слова «душа», «психическое», он вкла¬
дывает в них свое, материалистическое содержание.
То же, впрочем, надо сказать и про последова¬
тельных идеалистов, употребляющих термин
«материальное» совсем в ином смысле, нежели
материалисты.
Демокрит (V век до Р. X.) учил, что в мире
существует пустота, в которой носятся атомы;
кроме этого нет ничего. Атомы сталкиваются одни
с другими и образуются комплексы атомов, т.-е.
вещи. Одна вещь отличается от другой характе¬
ром сцепления атомов и характером своих ато¬
мов. Демокрит считал, что тело мыслит и ощу¬
щает, т.-е. живет именно потому, что в этом теле
находятся особые атомы, гладкие, круглые, под¬
вижные. Благодаря своей гладкости и круглости,
они в движении своем меньше цепляются за
другие атомы.
По Аристотелю, Демокрит и Левкипп «шаро¬
видные атомы... признают душой, потому что
шаровидные атомы легче всего могут проникать
через все своими потоками и двигать все осталь¬
ное, будучи сами в движении. Следовательно, они
учат, что душа есть то, что сообщает движение
живым существам. Поэтому, мерилом жизни
является дыхание. Ибо давление окружающего
воздуха] сжимает тела и вытесняет из них те
атомные] формы, которые приводят в движение
живые существа, благодаря своей собственной
непрекращающейся и неустойчивой подвижности.
Но извне получается помощь благодаря тому, что

в животное посредством дыхания проникают новые
подобные же атомы».
Как видите, вопрос жизни и смерти решен
очень просто и вполне материалистически. Но
между нами и Демокритом около 2lh тысячеле¬
тий, и теперь называть жизнь движением, вызы¬
ваемым круглыми атомами, было бы большой
наивностью.
Однако, главное не в форме, а в сущности,
в материалистическом объяснении душевых явлений.
Спустя две с лишним тысячи лет материализм
восстал с новой силой в учении английских мате¬
риалистов, повторяющих в лице Бэкона (конец
XVI начало XVII в.в.) в общем те же доводы, что
у Демокрита. Мало же успела наука за эти 2.000 лет.
«Все известные нам вещественные тела содержат
силу невидимую и неосязаемую (благодаря гру¬
бости нашего тела, а не принципиально,— В. С.),
которой они служат оболочкой и как бы одеждой...
Сила эта, заключенная в каком-либо бездушном
теле, начинает сама размножаться; она, так
сказать, грызет те из твердых веществ, которые
наиболее поддаются ей»..., «в очень плотных телах
сила, не находя скважин выходов, через которые
она могла бы освободиться, вынуждена обратиться
против твердых частиц, зацеплять их, разрывать
связь между ними».
Демокрит под душой понимал круглые атомы,
а Бэкон тончайшее вещество, которое грызет
и прогрызает...
«Каким образом объяснить, что такое неболь¬
шое количество духовной силы в животных,
особенно в таких огромных, как кит или слон,
оказалось бы достаточным для приведения в дви¬
жение и для управления такой телесной массы,
если бы не эта удивительная скорость движения

животной силы и неповоротливость сопротив¬
ляющейся ей телесной массы ?..»
За 100-летие, отделявшее французских матери¬
алистов от английских, наука продвинулась очень
далеко, и Гольбах, Ля-Меттри, Гельвеций, Дидро,
не могли уже повторять Демокрита или Бэкона,
хотя и стояли на атомистической точке зрения.
Они под душой понимали мыслящую часть орга¬
низма. Мыслит и ощущает особо организованная
материя. «Если у слабоумного, как это обыкно¬
венно наблюдается,— говорит Ля-Меттри,— вполне
достаточно мозга, то причины слабоумия нужно
искать в плохом составе этого органа, например,
в его слишком большой мягкости».
Ля-Меттри был врачем, а медицина уже умела
связывать некоторые психические состояния с моз¬
говыми. Но наука была еще только в зародыше,
если сравнивать с ее теперешним состоянием.
Поэтому, у того же Ля-Меттри встречаются места,
говорящие, что для него самого еще очень многое
неясно.
«Я не буду дальше останавливаться,— пишет,
например, он,— на всех маленьких и каждому
известных двигательных силах. Но существует
другая, более тонкая и более удивительная сила,
которая оживляет все; она—источник всех наших
чувств, всех наших наслаждений и страстей и всех
наших мыслей, ибо у мозга есть свои мускулы,
чтобы мыслить, как у ног свои, чтобы ходить.
Я говорю о том, дающем импульс принципе, ко¬
торый Гиппократ называет—«душа». Этот принцип
существует и имеет свое место в мозгу у начала
нервов, через которые он проявляет свое господ¬
ство над всем остальным телом».
Наука теперь не ищет определенного места
пребывания души, она говорит, что мыслит все

тело со специальными органами. Однако, в общем
и целом французский материализм очень близок
к нам своими доводами против идеализма.
Вот, например, Гольбах в «Системе природы»
пишет:
«Под старость человек весь угасает, его мышцы
и нервы коченеют, чувства притупляются и зрение
слабеет, слух ослабевает, представления расплы-
ваются, память исчезает, воображение отмирает;
■что происходит тогда с душой? Увы! Она ослабе¬
вает одновременно с телом, вместе с ним коченеет,
подобно ему с трудом выполняет свои функции,
и эта субстанция, которую желали отличить от тела,
подвергается тем же превратностям, что и оно».
Но, что же такое душа? Гельвеций, солидарно
с другими материалистами, отвечает: в нас есть
две способности, из которых «одна есть способ¬
ность получать различные впечатления, произво¬
димые на нас внешними предметами: она назы¬
вается физической чувствительностью; другая есть
способность сохранять впечатление, произведенное
на нас внешними предметами; она называется
памятью, память же есть не что иное, как для¬
щееся, но ослабленное ощущение». «Это способ¬
ности,— говорит Гельвеций,— в которых я вижу
причины образования наших мыслей, и которые
свойственны не только нам, но и животным»...
Материализм XIX века в лице Фейербаха,
в сущности говоря, не дал в этом отношении ничего
нового.
Его заслуга—в усвоении на материалистической
почве гегелевской диалектики. Да и нечего было
сказать в защиту материалистического понимания
«души» сверх того, что было сказано Ля-Меттри,
Дидро, Гольбахом, Гельвецием... В основном мате¬
риализм отличается от других учений признанием,

что все действия живого организма есть действия
машины, механизма. Н^до было показать, как
этот механизм работает. Павлов, Бехтерев, аме¬
риканские «психологи» этой конкретной задачей
и занимаются.
«Мышление, дух, разум по содержанию не гово¬
рят ничего другого, кроме того, что говорят
чувства; они лишь говорят мне в связи то, что
чувства говорят раздробленно, раздельно — в связи,
которая именно в силу этого и есть и называется
разумом».
Как видим мы по этой цитате, Фейербах, пови¬
димому, даже сознательно упрощает форму (стиль)
изложения предмета, чтобы показать, как неуместно
в этих вопросах мудрствование от лукавого. «Про¬
тивопоставление духа плоти есть не что иное,
как противопоставление головы телу, туловищу,
животу. Даже в обыденной жизни мы говорим
сознательно: голова, вместо— человек, душа; тело,
вместо — туловище, живот. Умственные люди суть
голово-чувственные, головные люди; чувственные—
животно-чувственные, животные люди».
Итак, душа есть физическое свойство живого
организма ощущать, а на высшей ступени и мы¬
слить. Материализм в этом отношении не проти¬
вопоставляет дущу телу, так как противопостав¬
лять телу можно то, что не есть тело, противо¬
положное телу; душа же одно из материальных
свойств материального тела, так как у физического
тела свойства могут быть только физические.
Но какой же смысл тогда имеет известная фор¬
мула Маркса, что сознание определяется бытием,
что сначала физическое, потом психическое?
Об этом в следующий раз.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ.
Материальное и духовное.
Материализм твердо стоит на позиции матери¬
альности души, и его противники совершенно не
в состоянии отстоять душу, как особую субстанцию,
т.-е. как нечто, существующее само по себе, ни от
чего не происходящее, как абсолютно автономное.
Но дело в том, что под душой понимают не
только свойство особо организованной материи
ощущать и мыслить, но и самые ощущения и мысли.
В обычной постановке вопроса душа фигурирует,
как мыслящее и ощущающее нечто, по идеализму,
и как особое свойство тела, по материализму.
В этом отношении термины «субъект» и «объект»
обозначают: объект это то, что действует на
ощущающее существо, а субъект — это самое су¬
щество.
Следовательно, я, созерцающий вас, есть субъект,
а вы — объект; и наоборот, вы созерцающие меня,—
субъект, а я — объект.
Однако, это лишь половина вопроса.
Еще Гельвеций в «Об уме» указывал, что «ум
рассматривается или как результат способности
мыслить» (и ум в этом смысле есть лишь совокуп¬
ность мыслей человека), или «он понимается, как
самая способность мыслить».
Когда мы говорим о действии, то понимаем его,
как материальный акт, и, наоборот, фантазию,

мысль, воображение квалифицируем в качестве
духовного. Писать — это одно, а думать о писании,
это — другое; первое — бытие, второе сознание.
И сознание определяется бытием.
Но тогда, значит, сознание не есть бытие, иначе
предыдущая фраза теряет всякий смысл.
И это действительно так. Признавая, что в мире
нет ничего нематериального, что нет даже пустоты,
будучи в этом отношении безоговорочными мате¬
риалистами, мы своей формулой «сознание опреде¬
ляется бытием» как бы изменяем материалистиче¬
скому монизму, мы говорим, что бытием опреде¬
ляется сознание именно потому, что сознание не
есть бытие, психическое не есть физическое, духов¬
ное не есть материальное, субъект не есть объект.
Не вопиющее ли это противоречие?
Нет, и мы сейчас в этом убедимся.
Материя, будучи организована особым образом,
то-есть обладая органами чувств, нервной и моз¬
говой системой, обладает замечательным свойством
реагировать на происходящие вокруг нее и в ней
самой материальные процессы материальными же
процессами, воспринимаемыми организмом, как не¬
материальное, непространственное.
Так, когда я смотрю на большевистское знамя,
во мне происходят какие-то изменения, могущие
быть наблюдены всяким, умеющим наблюдать; я же
буду переживать «красное», чего во мне не увидит
ни один наблюдатель, чего не увидел бы в себе и
я сам, обладай я способностью и техникой мате¬
риального самонаблюдения, чего, наконец, нет и
вне меня.
Красное, зеленое, фиолетовое,— все это ощу¬
щения.
Физике известно, что красное это — реакция на
световую волну, что наше знамя само по себе не

красное, а лишь обладает свойством вызывать от
себя определенное волнообразное движение в среде.
Известно также, что эти волны, действуя на наш
слуховой аппарат, вызывают определенные измене¬
ния в нашем теле, наблюдая которые, мы замечаем
молекулярные процессы, которые совершенно не
похожи на «красное».
«Красное» во мне, «красное» лишь субъективное
бытие (бытие для меня), но объективно оно не¬
бытие.
То же самое со звуком. Мир беззвучен.
Струна не звучит, а дрожит и толкает воз¬
душную среду, образуя в ней редкие и частые
волнообразные движения, действующие на слуховой
аппарат.
То же самое с запахом.
Нет в мире ни теплого, ни холодного, это тоже
только мои ощущения.
Физика знает определенные состояния тел, име¬
нуемые температурой, но «теплое», «холодное»
вовсе не означают «выше нуля», «ниже нуля»;
в воде в 10 —12 градусов выше нуля, нам холодно,
а в нулевой мы замерзаем; очень же остуженное
железо нас обжигает.
Вкусное, кислое, сладкое, приятное и пр. и пр.—
все это объективно не существует, все это мой
внутренний (выражаясь по Гегелю) мир, мир субъ¬
ективных явлений.
Но в таком случае ощущение представляет собою
какую-то загадку.
Да, это, несомненно, так: мы имеем множество
загадок, расшифровываемых шаг за шагом. Мы
никогда не будем знать всего. Если бы свойство
ощущать было единственной загадкой; это было бы
ударом по материализму, но, как очень верно за¬
мечает материалист XVIII в., Гольбах, «простейшие

■вижсния нашего теля представят для каждого, кто
намнет об этом размышлять, такие же трудно раз¬
решимые загадки».
Нам приходится констатировать, что ощущение
есть субъективное явление.
Мы в праве, мы лаже обязаны говорить не про¬
сто о явлениях, о реальностях, о данностях, но
о явлениях объективных и субъективных.
И действительно: лист клена—объективная ре¬
альность. но «зеленое»,— реальность субъективная,
палка, наполовину погруженная в нолу и в точке
окружения в последнюю искривленная,— субъев
чинная данность, а эта же палка прямая,— объ¬
ективная данность.
И кие выводы приходится сделать, при> ял
ощущение за субъективное явление?
Вывод ясен: субъективно все, что нам кажется,
нидитем, представляется. Французские материалисты
были < ршенно правы, сводя'мысль к ощущениям,
край был и Фейербах, говорившим, что «мышление,
дух, разум по содержанию не говорят ничего дру¬
гого, кроме того, что говорят чувства, они лишь
говори г мне в связи то, что чувства говорят раз¬
дробленно, раздельно,— в связи, которая именно
а (илу этою и есть и называется разумом». (См.
• Критические замечания к основам философии»).
Мы регистрируем, мы получаем впечатления, т.-е.
мы ощушаем; мыслить, строить силлогизмы это нее
равно, что ощущать, ощущать в связи.
К атому (воли к я и основной смысл делений
на физические и психические. Koiaa мы перестаем
говори 1ь о бытии и сознании вообще, когда мы
берем комкре iное бытие, напр., яблоко, то ясно,
что надо иротивоиоставлягь этому объективно
сущее(нующему яблоку яблоко в нашем сознании,
яблоко иеиространственное, яблоко психическое.

Фейербах как раз об этом и говорит, пользуясь при¬
мером Канта: «Осмеянный в свое время Гегелем при¬
мер Канта... о различии между сотней талеров в пред¬
ставлении и сотней талеров в действительности в
существенном совершенно правилен. Ибо первые су¬
ществуют для меня только в голове, другие же—
в руках; те существуют только для меня, эти также
и для других: они видимы, их можно ощущать».
Те, кто отрицает наличие (субъективное) непро¬
странственных явлений, смешивают ощущение с тем
физическим процессом, которому соответствуют
ощущения. Они отожествляют то и другое, а между
тем разве не ясно, что образ яблока, его вид,
ощущение яблока лишь соответствует молекуляр¬
ным процессам, протекающим во мне, когда я
смотрю на яблоко, при чем эти молекулярные
процессы нисколько не похожи на вид яблока, на
яблоко, как оно видится.
Об этом еще Гоббс (XVII в.) писал:
«Язычок колокольчика не имеет в себе никакого
звука, а только движение; он производит движе¬
ние во внутренних частях колокола. Таким обра¬
зом, колокол тоже обладает движением, но не зву¬
ком. Колокол сообщает движение воздуху, так что
воздух имеет движение, но не звук. Воздух пере¬
дает движение через ухо и нерв мозгу, Мозг имеет
только движение, но не звук».
Но что же такое «звук», по Гоббсу?
«От мозга движение отбрасывается обратно в
нерв по направлению вовне, и там оно становится
призраком, который мы называем звуком».
Вот оно — психическое явление, субъективное
явление. Для моей бабушки привидения по ночам —
реальность, факт, а для меня этого факта не су¬
ществует, но и для бабушки он лишь субъективный
факт, «призрак», т.-е. объективное небытие.

Вот как вопрос ставится о физическом и пси¬
хическом. Я, голодный человек, прохожу мимо кухни,
пиша раздражает меня, слюнная железа выделяет
слюиу; однако, сколько вы ни изучайте работу
моей железы и качество слюны, вы не увидите тех
картин, тех образов, которые потоком проносятся
в моем внутреннем мире, в моем сознании: всех
этих бифштексов, цветных капуст и пр. и пр.,
которыми, при всем их обилии, я не могу насы¬
титься, ибо эти бифштексы лишь призраки, лишь
психические бифштексы.
Но если психическое нельзя наблюдать со сто¬
роны, если оно объективно не существует, то
имеем ли мы возможность говорить о нем, изучать
его?
Не правы ли те, кто предлагает изучать только
объективные явления? Не на стороне ли объекти-
вистов-рефлексологов истина? И не пора ли в таком
случае отказаться от термина «психическое»?

БЕСЕДА ПЯТАЯ.
Физическое и психическое.
Духовное, психическое, это — то, что существует
лишь для меня, субъективно, и не является сущим
объективно, для других. Никто не может наблю¬
дать тех образов, что протекают в моем сознании
в хорошие или плохие минуты моей жизни.
Учитель, получивший добавочное жалование, всем
своим видом обнаруживает довольное настроение,
но думает ли он в этот момент о новой книге,
о возможности подписаться на газету или о покупке
пары чулок,— подите-ка, догадайтесь. Но если субъ¬
ективные явления объективно не наблюдаемы, то
не есть ли они явления какой-либо сверхъестест¬
венной природы? И имеем ли мы право вообще
говорить о чьих бы то ни было мыслях, идеях,
взглядах, чувствах, если я наблюдаю только свои
ощущения.
Прежде всего, подчеркнем со всей возмож¬
ной решимостью, что если ощущение и предстает
перед нами, как загадка, то материальность его
все же для нас вне сомнения. Естествознание
вполне определенно показывает нам, что прав был
Спиноза, что правы были и французские материа¬
листы и Фейербах, утверждая, что физическое и
психическое лишь две стороны одного и того же
явления или одно и то же с двух разных сторон.
И, действительно, протекающий во мне процесс,

будучи рассматриваем извне, как,вероятно,сказал
бы Плеханов, то-есть другими, будет определенным
процессом течения, изменения, превращения моле¬
кулярных частиц—объективным процессом, но
наблюдаемый извнутри, он представляется мне
комплексом цветов, запахов, звуков и пр. и пр..
То, что для меня, субъективно, есть акт психи¬
ческий, то для других, объективно, есть акт
физический.
Определенное ощущение обязательно соответ¬
ствует определенному объективному, физическому
состоянию.
Например, вид книги (книга в моей голове) будет
лишь в том случае, если объективная книга придет
в соприкосновение со мной и вызовет во мне
соответствующий процесс. Только этому процессу
соответствует, как бы сопутствует субъектив¬
ное психическое состояние, именуемое образом
книги.
Ощущение «больно» при обычных условиях будет
соответствовать разрыву тканей, а не нежному
поглаживанию кожи, чувство подъема обязательно
соответствует такому-то состоянию кровообраще¬
ния, а не иному.
Что понятие, ощущение, мысль о предмете не
есть самый предмет, даже не есть копия с него—
это ясно для того, кто знает, что объективно не
существует ни красного, ни до-мажорного, ни вкус¬
ного, ни теплого.
Но, если ощущение не независимо от физического
мира, если ощущение «красного» обязательно соот¬
ветствует определенному физическому процессу,
протекающему в ощущаемом организме и физи¬
ческой причине этого процесса вне организма
(световые волны), то не ясно ли, что ощущение
по своей природу материально?

Плеханов указывал, что психическое на физиче¬
ское. и обратно,чтнчть не может, что такое влия¬
ние опровергало бы закон сохранения энергии.
И действительно:	если физическое влияет на
психическое, то. значит, физическая часть энергии
передает психическому, нематериальному, значит,
в физическом мире энергия должна уменьшаться,
и наоборот, если психическое влияет на физиче¬
ское, то. значит физическое получает энергию из
нефизического мира. Закон сохранения энергии
терпит фиаско. Однако, мы знаем, что этот закон
до сих пор не знал еще ни одного исключения,
что он, действительно, закон, а не правило из
латинской грамматики, в которой всякое правило
потому и правило, что имеет исключения.
И, действительно, физическое не влияет на пси¬
хическое, так как психическое есть то же физи¬
ческое, но с субъективной точки зрения: падающий
дом, кажущийся пьяному человеку, есть физический
процесс действия алкоголя на его организм, объек¬
тивно наблюдаемый, как физический молекулярный
процесс, а субъективно (для пьяного) оборачиваю¬
щийся психической стороной (падающий дом, по
Гоббсу,— призрак падающего дома).
Здесь нет причинной связи между психическим
и физическим, здесь налицо как бы параллелизм,
хотя этот термин очень плох, так как параллельно
протекать могут лишь действительно существую¬
щие процессы.
Однако, мы увидим сейчас, что в известном
смысле можно говорить и о причинной связи пси¬
хического с физическим.
Маркс считал основным положением материа¬
лизма известное—«сознание определяется бытием».
Но эта формула асно говорит о причинно-следствен¬
ной связи: бытие—причина, сознание—следствие.

Значит, физическое влияет на психическое и
обратно? А как же тогда быть с законом о сохра¬
нении энергии?
Ларчик открывается,как мы увидим, очень просто.
Дано психическое: «книга», образ книги, вид книги,
комплекс ощущений «книга».
Этот комплекс ощущений есть лишь определен¬
ный, во мне протекающий, объективный, физи¬
ческий процесс, обернувшийся субъективной сто¬
роной: для наблюдателя это — молекулярный про¬
цесс, для меня — «книга», нефизический образ
книги.
Здесь нет причинной связи, ибо налицо одновре¬
менность.
Но почему во мне протекает тот процесс, субъ¬
ективная сторона которого выражена комплексом
ощущений «книга»? Только потому, что вне меня
имеется самая обыкновенная, физическая, объек¬
тивно сущая книга, которая приходя со мной во
взаимодействие, вызывает во мне объективно
наблюдаемый процесс. Плеханов и говорит, что
врачи верно подметили факт «влияния» физического
на психическое и обратно, но не верно его объ¬
ясняют.
И, действительно, физическое влияет не на пси¬
хическое, а на физическое же.
На меня действует физический алкоголь, это
действие вызывает определенные физические же
следствия, другой стороной которых являются
ощущения, мысли...
Но, становясь на точку зрения субъекта, т.-е.
мыслящего существа, мы получаем право говорить
о влиянии физического на психическое, так как,
если для других после укола меня булавкой наблю¬
даются во мне лишь физические процессы (в жар
ударило, крикнул, сгримасничал), то сам я в себе

наблюдаю «больно», «желание на укол отве¬
тить уколом», «мысль о возможности заражения
крови»...
Я не ошибусь, если скажу, что эти мысли яви¬
лись в результате действия на меня физической
причины (укола).
Становясь на точку зрения субъекта (своего я,
партии, класса, общества), я получаю право гово¬
рить, что «сознание определяется бытием», что
бытие — причина, сознание — следствие, ибо разве
не сначала яблоко, а затем комплекс ощущений
«яблоко»? Разве не вперед классовая борьба, а затем
учение о классовой борьбе? Разве не сначала кол¬
лективы— фабрики, когда-то в прошлом отсутствие
частной собственности на средства производства,
а затем учение о коммунизме?
Иначе говоря, разве не жизнь, не бытие — наш
единственный учитель? А все наши великие изо¬
бретения человеческого гения,— разве они не есть
открытия, а вовсе не изобретения?
Разве законы головные, законы в теории не есть
переработка, перевод на субъективный язык зако¬
нов бытия?
Мы еще к этому вернемся, нам предстоит еще
говорить об идеологиях и о гениальном разуме
общественного животного - человека, а пока резю¬
мируем: психическое соответствует физическому,
процесс познавания есть процесс отыскания соот¬
ветствия, при всех прочих равных условиях опре¬
деленный комплекс ощущений является следствием
(с точки зрения субъекта) определенных физиче¬
ских причин.
Этим самым дан ответ на вопрос, можем ли мы
судить о психических явлениях, если нашему
наблюдению поддаются только собственные психи¬
ческие процессы.

Конечно, можем, но не прямо, а косвенно.
Мы, люди, в известном отношении в точности
похожи друг на друга; у всех у нас общность био¬
логическая, физиологическая, социологическая, т.-е.
все мы с нервной системой, с определенными орга¬
нами чувств, все мы живем в определенном обще¬
стве. Чем более одинаковы общественные условия
нескольких особей-людей, тем более последние
схожи.
Верна поговорка, что сытый голодного не разу¬
меет, но не совсем.
Верна постольку, поскольку разные обществен¬
ные условия творят из сытого и голодного разных
особей.
Но и сытый и голодный поймут друг друга в том,
в чем их биология, физиология, социология... общи,
например, при реагировании на прикладывание
к телу раскаленного железа.
Вот эта схожесть людей и позволяет нам говорить
о психических явлениях. Эта схожесть является
опорой суждения по аналогии.
Познай самого себя, познаешь и других. Это очень
верно, поскольку мы все в чем-то одинаковы.
Только по аналогии с самим собою я сужу
о чужих психических процессах.
Я — коммунист, он — тоже, вы близки к комму¬
низму. Разве не вправе я предположить и даже
утверждать, что победа рабочих, хотя бы в Англии,
будет для него и для вас большой радостью?
Конечно, имею право.
Правда, пределы познания психических процессов
весьма ограничены, но не сведены к нулю.
Суждение по аналогии, само собой, как пока¬
зывает вся художественная литература, является
могучим средством познавания явлений, но требует
весьма осторожного с собой обращения, так как

здесь беспределен простор произволу. Марксизм,
как мы видим, будучи вполне материалистическим
учением, не отвергает „психического“, а дает ему
такое толкование, которое целиком отвечает нашей
практике. Вся же болтовня идеалистов о духовном,
как функции особой субстанции души, совершенно
бездоказательна.

БЕСЕДА ШЕСТАЯ
О субъективном идеализме.
В предыдущих беседах мы указали, что процесс
познавания не есть процесс срисовывания, снима¬
ния копии, фотографирования, ибо образ вещи
не похож на вещь, а соответствует ей.
Субъективные же идеалисты утверждают, что и
соответствия никакого нет, ибо мы не имеем, якобы,
никакого права говорить о вещах, которым соот¬
ветствует наше сознание, т.-е., что мы имеем дело
лишь с ощущениями.
Беркли (1-я половина XVIII в.), например, писал:
«... существует поразительно распространенное
между людьми мнение,будто дома, горы, реки, одним
словом, все ощущаемые предметы имеют естествен¬
ное или реальное существование, отличное от их
воспринимаемости умом. Но с какою бы уверен¬
ностью и общим согласием ни утверждалось это
начало, всякий, имеющий смелость подвергнуть его
исследованию, найдет, если я не ошибаюсь, что
оно заключает в себе явное противоречие. Ибо,
что такое вышеупомянутые предметы, как не вещи,
воспринимаемые нами в ощущениях. И что же мы
воспринимаем, как не свои собственные идеи или
ощущения. И не будет ли полным противоречием
допустить, что какое-нибудь из них или какое-
либо их сочетание существует, не будучи воспри¬
нимаемо“.

К слову сказать, умный епископ понимал, что
если будет доказано существование материи, то
никогда нельзя будет доказать бытие бога. На точке
зрения Беркли стоят в XIX и XX вв. сторонники
Авенариуса и Маха, т.-е. эмпириокритики, эмпирио¬
монисты, эмпириосимволисты и пр., которых мы
имеем полное основание считать лишь разновид¬
ностями одного вида, имя которому «субъективный
идеализм».
Мах писал, например, не хуже Беркли; «вещь»
есть мысленный символ для комплекса ощущений,
обладающего относительной устойчивостью; и даль¬
ше: «не вещи (тела), а цвета, звуки, давления,
пространства, времена (то, что мы обыкновенно
называем ощущениями) суть настоящие элементы
мира».
Итак, мир есть ощущения,— психическое, субъ¬
ективное; мир есть моя идея, мои идеи. Субъек¬
тивный идеализм.
Без путаницы, свойственной современным фено¬
меналистам (мир, как явление, как феномен, как
субъективное), феноменалист XVIII века епископ
Беркли ставил все точки над „i“.
„Некоторые истины столь близки и очевидны
для ума, что стоит лишь открыть глаза, чтобы их
увидеть. Такою я считаю ту важную истину, что
весь небесный хор и все убранство земли, одним
словом, все вещи, составляющие вселенную, не
имеют существования вне духа, что их бытие
состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или
познаваемыми; что,следовательно, поскольку они в
действительности не восприняты мною или не
существуют в уме моем или какого-либо другого
сотворенного духа, они либо вовсе не имеют суще¬
ствования, либо существуют в уме какого-либо
вечного духа.

Иначе говоря, мне кажется сей лист бумаги, но
существует ли он, когда мне не кажется? Да, если
*	г	'
он кажется богу или духу, богом сотворенному».
Нет объективного мира. Мы с вами не сущест¬
вуем иначе, как в мыслях, в представлении, в
воображении субъекта, единственно сущего божьей
милостью духа епископа Беркли. По поводу субъ¬
ективного идеализма (феноменализма тоже) вели¬
кий французский материалист Дидро сказал:
«Идеалистами называют философов, которые,
признавая известным только свое существование
и существование ощущений, сменяющихся внутри
нас, не допускают ничего другого. Экстравагантная
система, которую, на мой взгляд, могли бы создать
только слепые. И эту систему, к стыду человече¬
ского ума, к стыду философии, всего труднее
опровергнуть, хотя она всех абсурднее».
Нам думается, что опровергнуть субъективный
идеализм можно и рассуждениями.
Энгельс рекомендовал практику: съедая пуддинг.
я доказываю его существование; сажая зерно и
способствуя произрастанию растения, я доказываю
бытие последнего; ломая себе ногу, прыгая с боль¬
шой высоты, я доказываю бытие большой высоты.
Конечно, все это убедительно, но соответствую¬
щей истине в бытии должны же найтись слова для
выражения истины в сознании.
Сами феноменалисты помогают нам заставить
их сдать траншеи субъективного идеализма.
Мы спрашиваем: если в мире нет ничего, кроме
ощущений, если, точнее говоря, мои ощущения и
есть мир, то почему мне вот уже в течение
нескольких секунд кажется чернильница, и почему
она мне кажется каждый день? Почему комплекс
ощущений «умывальник» имеется каждое утро?
То же и с другими комплексами ощущений: «сын»,

«мать», «стол», «портфель». Откуда взялась пов¬
торность ощущений, или как говорят, законо¬
мерность?
Возможны три ответа:
Первый —чудо; второй—бог так сделал; третий—
потому, что имеются объективно существующие
чернильница, умывальник, сын, мать и т. д.. Ссылка
на чудо не может служить аргументом. Ссылка
на бога означает существование чего-то помимо
ощущений, над моими ощущениями, начальника
моих ощущений.
Но это уже объективный идеализм: духовная
объективно существующая сила, как творец всего.
Третий ответ строго материалистичен.
Современный феноменализм пытается, что назы¬
вается, увильнуть от той ловушки, в которую
попадает всякий субъективный идеалист, мыслящий
последовательно и которая называется «солипсизм»,
(„существую только я один“).
Они пытаются убедить современного читателя,
что можно считать вещи лишь мысленным симво¬
лом для комплекса ощущений и одновременно при¬
знавать существование вещей независимо от моих
ощущений.
Известный эмпириокритик, Петцольд, например,
уверяет, что дерево существует даже тогда, когда
Петцольд на него не смотрит, существует потому,
что, ведь, другие на него в это время смотрят.
Но, ведь, было время, когда, никто из людей не
смотрел на дерево, т.-е., когда не было людей.
Один из эмпириокритиков Вилли—не смущается:
«Мир животных — будь это ничтожнейший червяк—
мы должны просто (видите, как это просто? Вл. С.)
рассматривать, как примитивных людей»...
А когда и животных не было и амеб не суще¬
ствовало,— был ли тогда Марс или его не было?

Но не эти возражения феноменализму главные,
а вот какие.
Во-первых, на каком основании допущено суще¬
ствование людей, животных, амеб? Ведь все, что
существует, существует только в качестве ощуще¬
ний. Значит, и люди, и Марс, и дерево, и даже
моя рука суть ощущения. Если в подтверждение
какой-либо своей мысли я — эмпириокритик — буду
ссылаться на мнение своих соседей, то не вправе
ли последовательному эмпириокритику ответить
так: «мне кажется, что тебе кажется, будто бы
это им кажется таким, а не иным»?
Во-вторых, как уже отметил Плеханов, если
эмпириокритики признали существование других
людей, а признали они их потому, что нужно же
путем „высказываний“ проверять истинность или
неистинность, «общезначимость» или «однозначи-
мость»,— то не придется ли тогда признать и
объективное существование среды? Но признать
среду и, значит, признать объективно существу¬
ющий мир.
Феноменалисты не хотят этого сделать, а потому
они безнадежно все путают, олицетворяя собою
идеальнейший эклектизм (путаницу). Материалисты
же говорят, что ощущения потому и сменяются,
потому и повторяются, что сменяются и повторя¬
ются физические процессы в ощущаемом существе
и что самый факт повторения и смены ощущений
вызван воздействием на существо определенных
сменяющихся и повторяющихся объективно суще¬
ствующих вещей.
Нет теплого объективно, есть лишь ощущение
«теплое», которое соответствует определенному
объективному процессу, вызванному воздействием
на субъекта, объективно существующего состояния
тела (температура такая-то). Звук — ощущение и

оно соответствует объективно существующему дро¬
жанию струны, воздушным волнам и т. д.. Но
откуда мы знаем о температуре? Не узнаем ли мы
все-таки только свои ощущения?
Да, мы узнаем через органы чувств. Но в
том-то и дело, что куча картофеля, лука, огур¬
цов, масла, соли не есть еще винигрет, что виниг-
рет есть совокупность всех этих вещей вместе
взятых.
Ощущения в своей совокупности, в определенной
связи образуют разум. Я узнаю о температуре не
потому, что осязаю, а потому, что смотрю (на
термометр).
Одни органы чувства корректируют другие, инстру¬
менты и эксперименты уточняют процесс познава¬
ния, а в результате я знаю, что в этой черниль¬
нице столько-то граммов веса (где здесь то или
иное ощущение?), занимает она такое-то про¬
странство, существует столько-то времени и т. д..
Беркли, Кант, эмпириокритики, вообще субъек¬
тивные идеалисты считают и пространство и время
лишь ощущениями; но уже давно на это было
отвечено известным вопросом:
«Значит было время, когда времени не было»
(т.-е., когда не было ощущающих существ) и «будет
время, когда времени не будет?».
Мы на этом заканчиваем, так как нам думается,
«экстравагантная» система феноменализма, если и
пользуется успехом, то либо у тех, кто боится
марксизма и пытается противопоставить ему идеа¬
лизм, либо у любителей схоластической софистики.
Об объективном идеализме мы вообще предпочи¬
таем молчать, так как он декретирует бога, чис¬
тую мысль, мировой разум, даже не пытаясь дока¬
зать их бытие. Нет надобности и нам, следова¬
тельно, доказывать их небытие.

Тем более, что каждому известна невозможность
доказывать небытие. Если я доказываю, что меня
здесь не было, то я, в сущности говоря, доказы¬
ваю, что я был в другом месте.
Объективный идеализм очень ценен, но не своим
идеализмом, а диалектикой, о чем речь в даль¬
нейшем.

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ.
Основные моменты в диалектике.
Диалектика это — марксистская логика.
Большинству городских учителей среднего воз¬
раста логика известна по учебнику Минто, и
считается неопровержимым, что, например, «А
есть А» (закон тождества), или что «А не есть
не А» (закон противоречия), или что «А есть
или Б или не Б» (закон исключенного третьего).
Все эти правила формальной логики считаются
неопровержимыми со времен Аристотеля, если не
раньше.
Марксистская логика отвергает безраздельное
господство правил формальной логики, пользуясь
ими лишь в определенных случаях, при чем в це¬
лом правила диалектики представляют собою син¬
тез двух логик: формальной и логики противоречия.
Первая говорит, что А есть А, вторая утверж¬
дает, что А не есть А, а диалектика отвечает:
«движущийся предмет в данный момент и нахо¬
дится и не находится в данной точке», т.-е., что
А есть А и в то же время не А.
Ме~од диалектики и есть метод двух логик,
увязанных в один узел.
Все течет, все изменяется — старинное выра¬
жение, приписываемое древним диалектикам.
Нельзя дважды переплыть одну и ту же реку,—го¬
ворили одни из них. Нельзя и единажды переплыть,

вполне последовательно продолжали другие, нельзя
потому, что река с каждым взмахом руки ме¬
няется.
Все течет, все изменяется, нет ни мгновения
покоя, любая вещь, любой процесс бесконечно
делим, а потому нет ни предельно малой величины
пространства в виде точки, ни предельно малого
времени вроде мгновения.
Следовательно, А уже не есть это А, а какое-то
другое, т.-е. А вовсе не равно А, а чему-то
другому — не-А.
Зерно живет, изменяется и превращается
в не-зерно, т.-е. в стебель, ребенок из утробного
становится внеутробным, живой человек трансфор¬
мируется в труп, безграмотный в грамотного
и т. д..
Количество переходит в качество, т.-е. данное
качество путем количественных изменений стано¬
вится способным превратиться в иное качество.
Все течет, все изменяется. Но можно изменяться,
не превращаясь в нечто иное, напр.: я хочу пить,
я еще больше хочу пить, я чрезвычайно хочу
пить и т. д..
Это — метафизическое представление характера
развития в виде замкнутого кольца, где исходная
точка является и заключительной.
Диалектика рисует иную картину развития,
представляющего собою беспрерывную цепь с от¬
дельными звеньями, из которых каж"<^ м
на другое и от всех них разнится. |!
Каждое звено является качеством
ство обязательно является против
предыдущего и последующего качес?
Эпоха Пушкина, Гоголевский п
десятые годы и т. д.— все это зв
ской общественной мысли.

Родовой строй, домашнее замкнутое хозяйство,
городской ремесленный строй, эпоха первоначаль¬
ного накопления, капитализм, диктатура проле¬
тариата,— все это различные качества, различные
превращения общества в его развитии.
Астральная эра, архейская, палеозойская, мезо¬
зойская, кейнозойская,— это все те этапы, кото¬
рые переживала наша планета до образования
коры, с момента ее образования и до нашего
времени, которые вполне определенно отличны
один от другого, как бы являясь друг другу проти¬
воположностью (не было коры, стала кора; не
было дождей, стали дожди...).
Переход в противоположность должен быть
подготовлен путем количественных изменений
или, как сказал бы Гегель, данное противоречие
должно назреть.
Самый же переход совершается чрезвычайно
быстро, вдруг, сразу, скачком. Понятие «сразу»,
«вдруг», конечно, весьма относительно, и если
предыдущие и последующие качества живут мил¬
лиарды лет, то тысяча между ними лет, иначе как
чрезвычайно кратким периодом и не может быть
квалифицирована; наоборот, в эту тысячу лет
улеглись в Европе и домашнее замкнутое хозяй¬
ство, и периоды ремесла, накопления, капита¬
лизма и даже диктатуры пролетариата.
Переход качества в другое качество иначе, как
скачком, происходить не может. Но скачок не дол¬
жен пониматься, как нечто вроде «сальто мортале».
Под скачком понимается прекращение старой
эволюции, прекращение постепенного изменения
данного качества, как чего-то более или менее
продолжительно устойчивого.
Например, в момент рождения ребенка перестал
«течь и изменяться» ребенок, имеющий общее

с матерью кровообращение, а стало «течь и изме¬
няться» существо с собственным, «автономным»
кровообращением.
Вся суть вопроса, делает ли природа скачки или
она их не делает, заключается в следующем:
извечно ли существуют предметы или же они не
только живут, текут, изменяются, но и зарож¬
даются и умирают.
Но что значит зародиться? Это, значит, стать, а
стать из ничего нельзя; значит, что-то должно пере¬
стать существовать, благодаря чему становится новое.
Живут, текут и изменяются женское яичко и
мужское семя; они вдруг перестают существовать,
как независимые один от другого элементы; они
вдруг превращаются в какое-то единство, которое
будет «течь и изменяться», не пачкая пеленок,
не сося грудь, не дыша легкими, пока после девяти¬
месячного постепенного (день за днем) изменения
(качество изменяется количественно) оно не пре¬
вратится вдруг (перерезана пуповина, дан шлепок)
в ребенка, пачкающего пеленки, тянущегося к груди,
дышащего своими легкими и орущего благим
матом. Natura facit saltus. Вот одно из положений
диалектики, которая не признает извечного суще¬
ствования семейств, классов, видов и т. д. и кото¬
рая категорически утверждает, что нельзя из
голодного состояния постепенно превратиться
в сытое; можно есть и постепенно насыщаться,
но пока я ем, я хочу есть, правда, все меньше,
но все же хочу есть; и вдруг я чувствую, что сыт.
Диалектика рассматривает вещи в их развитии,
как смену звеньев, как цепь качеств; но одновре¬
менно диалектика изучает и каждое звено в его
количественном развитии.
На этом зиждется синтез двух логик: движения
и покоя, логики противоречия и логики формальной.

Одна логика пользуется формулами категори¬
ческого утверждения или отрицания (да = да,
нет = нет, 2x2 = 4), другая логика оперирует с фор¬
мулами, мы бы сказали, пожатия плечами (да = нет,
нет = да, 2x2 = 4, 5, 3 и т. д.). Диалектика, рас¬
сматривая вещь, как качество, пользуется прави¬
лами формальной логики и на вопросы, есть ли
Венера и существуют ли ведьмы, отвечает на
первый—да=да, на второй—нет = нет; наоборот,
рассматривая вещь, как количественный, посте¬
пенный процесс, диалектика не позволяет пользо¬
ваться этими с виду такими безупречными фор¬
мулами, как 2X2 = 4 или А=А.
Есть ли во мне вес? Да—да. Другого ответа
и быть не может, так как ре^ь идет о том, ока¬
зывает ли что-нибудь сопротивление притяжению
меня массой (напр., землей).
Сколько я вешу? И 4 пуда 20 фун., и не 4 пуд.
20 фун., так как я беспрерывно то прибавляюсь,
то убавляюсь в весе. Именно потому, что вещь
бесконечно делима, что она беспрерывно изменя¬
ется, я и не могу дать абсолютно точного ответа
на вопрос, поставленный в плоскость количест¬
венных оценок.
Наша относительность абсолютна, ибо в дей¬
ствительности нет ни точки, ни мгновения; ни
мир в целом, ни какая-либо вещь не знают покоя.
Наша абсолютность относительна, ибо, хоть
молекулы и беспрерывно движутся, но в движении
своем они образуют более или менее устойчивые
сочетания, как писал Плеханов в своем предисловии
к «Фейербаху» Энгельса Но если сочетания молекул
бывают устойчивыми, то почему абсолютность не
абсолютна, а относительна? Только потому, что
и сама устойчивость есть относительная, условная
вещь, ибо что в одном отношении устойчиво, то

в другом отношени—неустойчиво и т. д., и надо усло¬
виться, в каком отношении мы рассматриваем вещь.
Вот основные моменты диалектики
Коротко их можно формулировать следующим
образом: все постепенно изменяется, сразу (вдруг,
скачком) превращаясь в свою противоположность;
поэтому, любой процесс должен быть рассматри¬
ваем и как количественный процесс, и как каче¬
ственный; в связи с этим вырешается вопрос,
когда пользоваться правилами формальной логики
и когда—логики противоречия.
На обычном языке гегельянской и марксистской
литератуоы это можно выразить такими словами:
Противоречие движет вперед, назревание про¬
тиворечия и есть количественный процесс, его
разрешение есть процесс скачка, зарождение
нового противоречия является рождением нового
качества, количественно изменяющегося и под¬
готовляющегося к скачку; качество переходит
в количество, количество—в качество. Качество,
вставшее на место первого качества, есть отрица¬
ние последнего, как и третье качество есть отри¬
цание второго. Это—известная Гегелева триада.
Всех этих вопросов в дальнейших беседах мы
коснемся более подробно, так как вульгарное
понимание диалектики—вещь чрезвычайно опасная.
Мы должны иметь ясное представление о таких
основных понятиях диалектики, как «качество»,
«противоположность», «отрицание» и т. п..
Диалектика—душа марксизма, как она была
душой и гегелевской философии (не системы).
Материалистическая диалектика является душой
всякого научного исследования, и это оружие
должно быть изучено возможно внимательнее.

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.
Теоретическое определение «качества».
Качество путем количественных изменений ста¬
новится новым качеством; вещь превращается в
свою противоположность.
Буржуазное общество есть противоположность
феодального, а диктатура пролетариата противо¬
полагается буржуазному обществу. Родившийся
ребенок есть иное качество, нежели ребенок
утробный, хотя бы и накануне родов.
Именно потому, что всякая вещь в своем развитии
отрицает самое себя, становясь чем-то иным, диалек¬
тическая логика и не признает верным при всяких
условиях правила формальной логики («тождества»:
А=А; «противоречия»: А не есть Б): ведь все течет,
изменяется и превращается, а потому и А в своем раз¬
витии превращается в не А, т.-е. А не есть А, А=не А.
Но почему мы называем диктатуру пролетариата
противоположностью капиталистического общества?
Разве нет и в том, и в другом обществе классов,
государственного аппарата, насилия и многого дру¬
гого? Разве имеем мы основание противополагать
(«противоположность»!) ребенка накануне рождения
(голова, ноги, руки, глаза и пр.) только что родив¬
шемуся ребенку (голова, ноги руки, глаза и пр.?).
Читатель понимает, что мы, прежде всего, должны
ответить на основной вопрос: что такое «каче¬
ство» или «противоположность»?

Уже само слово говорит, что качество дано в
отношении, в противополагании одного другому:
только потому, что есть «хорошее» или «сладкое»,
мы говорим о «плохом» или «горьком».
Категории «качество» и «количество» суть кате¬
гории относительные, т.-е. данные в отношении.
Ведь и «два» или «двадцать два» потому и воз¬
можны, что существует и «двадцать», и «девят¬
надцать». В истории философии, когда гипотеза
о бесконечности, об универсальности мира была
принята, стало считаться азбучной истиной, что
мир, как все, как универсум — бескачествен и бес-
количественен, ибо этот мир, как все, нечему про¬
тивопоставить, его нельзя взять в отношении
к чему-нибудь, так как этого «чего-нибудь» не
существует. Категории «количество» и «качество»
имеют смысл только в отношении начальных и
конечных вещей, которые могут быть взяты в
отношении, во-первых, к самим себе в их развитии
(Я сегодня не есть вчерашнее Я), во-вторых, в
отношении к другим вещам, сосуществующим
с данной вещью (Я не есть ни он, ни лошадь, ни
чернильница).
И так, качество и количество даны только в отноше¬
нии: данная кучка орехов —«очень большая» в отно¬
шении такой-то кучки орехов, и—«очень малень¬
кая» в отношении другой кучки; я — добрейшее су¬
щество в сравнении с Ивановым, но моя доброта
превращается в не-доброту в сравнении с Петровым,
который затмил меня своей «крайней добротой»,
перед которой моя доброта кажется «злостью».
Каждый из нас, определяя предмет, квалифи¬
цируя его, как качество, всегда сравнивает, т.-е.
берет в отношении.
Еще раз повторим: качество дано в отношении
одной вещи к другой, вещи в данное время и в

данном пространстве к вещи в другое время и в
другом пространстве.
Но что такое вещь? Это есть материя, облада¬
ющая различными свойствами, которые «текут»,
«изменяются» и превращаются.
Так как нет вещей нематериальных, то ради
простоты, вернее, удобства, мы вещь назовем
совокупностью свойств, не забывая, конечно, что
эти свойства принадлежат материи. В таком слу¬
чае, наша формула «качества» и «количества»
(отношение вещи к вещи) получит такое выраже¬
ние: «качество» и «количество» даны в отношении
совокупности свойств (вещи) к совокупности свойств
(вещи). Если, при сравнении двух совокупностей
свойств, мы не найдем среди них такого или таких
свойств, которые есть в данной вещи, но которых
нет в другой данной вещи, то оба предмета должны
быть квалифицированы, как одинаковое качество *).
Итак, беря яблоко (совокупность свойств) в отно¬
шении к.яблоку же, мы находим в этом отноше¬
нии не различные качества, а разные количества:
одно яблоко большое, а другое — маленькое, одно—
в lk фунта, другое — в 3Д фунта и т. д.. Но если
мы возмем антоновское яблоко в отношении к
анисовому, то здесь нам будт даны два качества,
так как антоновское яблоко представляет собой
совокупность а, б, в, г, м,х свойств, анисовое же—
а, б, в, г, н, у свойств.
Когда мы противоставляем утробного ребенка
внеутробному, делаем мы это потому, что, тот
*) Качество не следует смешивать со свойством. Свой¬
ство есть абстракция, свойство в одиночку, не вкупе с
другими свойствами, в жизни не встречается, свойство
всегда в данной вещи сосуществует с другими свойствами.
Качество же не абстракция, а действительность, качество—
обязательно совокупность свойств.

и другой ребенок суть совокупности различных
свойств: например, родившийся ребенок дыши : соб¬
ственными легкими, он принимает ртом и выделяет
«не ртом» пищу и т. д..
Когда мы называем февральские дни революцией,
то только потому, что до-февральская Россия
это — одно качество, а после-февральская Россия—
другое. Ведь, до февраля был царь, после февраля
не стало царя; до февраля среди свойств России
была власть помещиков, после февраля появилось
новое свойство — власть крупной буржуазии, бло¬
кирующейся с мелкой. Октябрь был революцией,
так как после-октябрьская Россия стала совокуп-
ностью иных свойств, с одной стороны, и иной
совокупностью старых свойств, с другой.
Но среди историков спорят, была ли февральская
революция—революцией, ни капельки не затрудняясь
дать категорически утвердительный ответ об
Октябре.
Чем объяснить наличие такого спора?
Только одним: часть историков не считает суще¬
ственными те свойства России, которые отпали и
появились в дни февраля, тогда как другая учиты¬
вала и эти свойства.
Но если мы называем родившегося ребенка новым
качеством только потому, что он задышал, закри¬
чал, начал пачкать пеленки, то нельзя ли назвать
иным качеством того человека, у которого выпал
последний молочный зуб, в отличие от него же,
но еще с молочными зубами,— и если, нельзя, та
почему,— а если можно, то не будет ли вполне
логичным мое определение новым качеством себя
самого с того момента, как у меня появился первый
седой волос? Иначе сказать, если даны две сово¬
купности свойств с целой пачкой разных свойств:
1) а, б, в, г, ж, м, и; 2) а, б, в, г, н, к, п, то

едва ли станем спорить, что эти совокупности суть
различные качества; но представим себе такие
совокупности, которые при множестве общих
свойств включают в себя по одному, по два, по
три различных свойства (а, б, в, г, д, м; а, б, в,
г, д, н); назовем ли мы их различными качествами?
Не будет ли новым качеством та страна, в которой
образовалось государство диктатуры пролетариата,
хотя множество других свойств осталось (богу
молятся, читать и писать не умеют, классовая
борьба на лицо производительные силы пока не
развиваются и т. д.?) Конечно, мы назовем состоя¬
ние этой страны иным качеством.
Но не потому ли мы это сделаем, что в наших
глазах политический «фактор» является весьма
существенным? Очевидно, так.
Однако, если совершенно отвлечься от субъ¬
ективного момента, если посмотреть на мир объ¬
ективно, не становясь ни на какую точку зрения,
то не придется ли нам отказаться от классифика¬
ции элементов жизни на важные и неважные, на
значительные и незначительные?
И действительно, мы новым качеством назовем
любое состояние вещи, взятой в ее развитии, так
как не может быть ни малейшего сомнения, что
в нас, как и в любой вещи, все время возникают
•новые свойства и отмирают какие-то старые свой¬
ства. А так как объективизм не позволяет говорить
о важном и неважном, то «я» в своем развитии
есть цепь качеств, бесконечного числа качеств,
так как во мне возникают и отпадают свойства
хотеть и не хотеть курить, пить, читать, плясать и
т. д., так как во мне появляются и во мне исчезают
бациллы тифа, лихорадки, возникают и прекра¬
щаются воспалительные процессы носоглотки, появ¬
ляются фурункулы и отмирают. Мы издали декрет

об отмене продразверстки, и РСФСР стала иным
качеством.
Любая вещь теоретически есть совокупность
«бесчисленного количества» свойств, а потому
теоретически верно предположение, что в любой
момент какое-нибудь свойство или возникло, или
отмерло, а потому любая вещь есть в любой другой
момент уже иное качество.
Мы пришли теоретически к безукоризненному
выводу в определении «качества», но вывод этот
практически бесполезен.
В самом деле, нам нужно действовать в отно¬
шении к данной вещи в зависимости от того,
какова эта вещь, т.-е., определивши ее качество;
определить же качество невозможно, так как
теоретически получается, что в своих соседних
точках времени, отделенных микроскопически
малым промежутком времени, данная вещь пред¬
ставляет собою различные качества.
Иначе сказать, «качество» не может служить
нам опорной базой.
Как выйти из этого положения?
Единственный выход в синтезе теории с прак¬
тикой— в теории, поставленной на службу нам,
в науке не ради науки, а ради изменения мира.
Об этом хорошо говорит Маркс в тезисах
о Фейербахе, чему мы и посвятим следующую
беседу.

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.
Качество*
В прошлой беседе мы указывали, что качество
определяется в отношении (т.-е. в сравнении
одной вещи с другой) вещи теперь — с нею же
раньше. Мы говорили, что наличие в вещи какого-
либо свойства или отсутствие его — сравнительно
с другой вещью — уже делает из этих двух вещей
два разных качества.
А так как свойств в любой вещи бесчисленное
количество, ю можно предположить, что в нас,
в вещах, в обществах и т. д. все время возни¬
кают и отмирают те или иные свойства, и мы
все время меняемся качественно. Такое опреде¬
ление качества, теоретически правильное, прак¬
тически бесполезно.
Выход из положения заключается в использо¬
вании теории практикой, в сочетании объективизма
с субъективизмом.
В первом тезисе Маркса о Фейербахе мы читаем:
«Главный недостаток материализма — до Фейер-
баховского включительно — состоял до сих пор
в tqm, что он рассматривал действительность,
предметный воспринимаемый внешними чувства¬
ми мир лишь в форме объекта или в форме
созерцания, а не в форме конкретной челове¬
ческой деятельности, не в форме практики, не
субъективно».

И действительно, не есть ли бессубъективное
изучение—бесполезное созерцание, потому беспо¬
лезное, что это созерцание не имеет практиче¬
ской цели, определенной пользы для изучающего
или для его партии, класса, государства...?
Что значит — объективно, только объективно,
изучать вещь? Это значит изучать ее во всех
ее связях, во всех ее опосредствованиях, выра¬
жаясь по Ленину. Но это совершенно невыполни¬
мое дело, так как, во-первых, любая вещь есть
совокупность бесконечного множества свойств,
а во-вторых, эти свойства текут, изменяются,
возникают, умирают.
В практике мы поступаем иначе: мы изучаем
вещь всегда в определенном (ых) отношении (ях).
Например, художник смотрит на корову, абстра¬
гируясь от целого ряда свойств (удойности, мяси¬
стости и т, д.), но зато обращая много внимания
на фигуру, линии, извилистость рогов, масть и т. п..
Хозяина, торгующего молоком, корова интересует,
как источник молока. И так далее.
Когда я расцениваю книжку-сказку, я ее рас¬
сматриваю в отношении к детям определенного
возраста и развития, рассматриваю в отношеннии
определенных свойств, совершенно не интересуясь
другими свойствами, от них отвлекаясь.
Мы должны изучать вещь в тех связях, в тех
опосредствованиях, которые нас (личность, партию,
класс, общество...) в данном случае (в данных
времени и пространстве) интересуют.
Надо вещи изучать не только в форме объекта,
но и в форме конкретной человеческой деятель¬
ности, иначе говоря, субъективно.
Объективно — все важно. В этом отношении
очень прав был Гегель, говоря: «Все действитель¬
ное— разумно». Объективно все однаково разумно,

ибо то, что было или что есть, но могло не
быть.
Но в практике то, что важно для меня, не¬
важно для него; что очень существенно в деле
воспитания детей, не очень существенно в деле
дрессировки собак.
Практика нам показывает, в каких связях сле¬
дует в данных времени и пространстве изучать
данную вещь.
И мы, вчера на данную связь обращавшие очень
много внимания, сегодня игнорируем эту связь.
Когда мы называем родившегося ребенка прямой
противоположностью утробного, т.-е. иным каче¬
ственно, то мы рассматриваем того и другого не
только объективно, созерцательно, но и субъ¬
ективно, то-есть абстрагируясь от таких свойств,
как пара ушей, нос, глаза, печенка и т. п., и
обращая внимание на иные свойства (работают ли
легкие, имеется ли независимое от матери крово¬
обращение и т. д.).
Когда происходят партийные мобилизации, то
парторганы рассматривают проверяемых товарищей
не всесторонне, не вообще, а в частности, напри¬
мер, годится ли тот или другой для кооперативной
работы.
В зависимости от цели, которую преследует
данная мобилизация, происходит и классификация
мобилизуемых.
Таким образом, качество есть категория субъ¬
ективно-объективная.
Без субъективизма никакое деление на классы,
роды, виды просто невозможно, так как признаков
бесчисленное множество, а важного и неважного
объективно в природе не существует.
Мы сами, в собственной практике, убеждаемся,
что важно теперь и что будет важно завтра.

Одно и то же состояние предмета выступает
в разных условиях, как разные качества. Ленин
в свое время говорил, что товарищ, обладающий
свойствами превосходного работника эпохи воен¬
ного коммунизма, должен себя при НЭГГе переделать,
так как эти же свойства в обстановке государ¬
ственного капитализма в некоторых отношениях
никуда не годны.
И мы в практике узнаем, какие свойства важны
для преодоления Колчака или Врангеля и каковы
свойства, обеспечивающие победу над хозяйственной
разрухой.
В 11-м тезисе Маркса о Фейербахе сказано:
«Философы лишь объяснили мир так или иначе;
но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Но в какую сторону изменить? И можно ли
изменять мир произвольно?
Нет, конечно, мы можем лишь замедлять или
ускорять объективно необходимый процесс. Однако,
мы — ограниченные существа и не в силах содей¬
ствовать объективному процессу всесторонне.
Мы отбираем из этого процесса то, что для нас
играет выдающуюся роль, и сосредоточиваем здесь
силы.
Развитие капитализма в России в конце XIX
века и в XX веке было объективной необходи¬
мостью, и никто не смог бы остановить этот
процесс.
Наступление пролетарской революции, органи¬
зация рабочего класса, диктатура пролетариата
тоже является объективной необходимостью.
Мы разбираемся во всех этих объективных
необходимостях, мы отбираем из них то, что для
нас (для партии, для класса) важно, и организуем
пролетариат, подготовляем Октябрьскую револю¬
цию, строим советское общество и т. д..

Но мы не помогаем организации трестов, бан¬
ков, кабаков в деревне, ибо это не наше дело,
ибо у нас свое дело имеется.
Здесь налицо — субъективизм.
Марксистов иногда обвиняют в том, что они
своим богом сделали объективную необходимость.
Это далеко не так. Мы — объективисты, но
только в том смысле, что выбираем мы (субъек¬
тивный момент) из того, что существует объ¬
ективно, а не из надуманного, высосанного из
пальца.
Кладя в основу определения «качества» то, что
было сказано нами в прошлой беседе, и 1-й тезис
Маркса о Фейербахе, мы легко разрешаем такие
вопросы: революция ли февральские дни, а может
быть и Октябрьские дни — не революция?
Если мы станем рассматривать до-февральскую
и после-февральскую Россию в отношении таких-
то свойств (кто на ком верхом сидит,--- пролета¬
риат или буржуазия?), то февральские дни не
были революцией, так как и до этих дней и после
них интересующие нас свойства налицо (буржу¬
азия сидит верхом на пролетариате).
Нас может та и другая Россия интересовать
в отношении бытия и небытия царской власти.
Тогда февральские дни — доподлинная революция,
скачок, понимая под скачком перерыв старой
(царской России) эволюции.
Октябрь дал новую Россию в отношении клас¬
сового господства, государственных форм и многого
другого.
Но если нас почему-либо интересует Россия
только в отношении таких свойств, как наличие
классов, государства с его насилием и т. п., то
мы должны будем констатировать однокачествен-
ность до-октябрьской и после-октябрьской России.

; 58
Яблоко мы назовем иным качеством в отличие
от груши, потому что то и другое мы рассматри¬
ваем в определенных отношениях. В данном случае
все сорта яблок есть одно качество, а все сорта
груш другое качество.
Но и груши, и яблоки, как фрукты, являются
одним качеством в отличие от вишен и други>.
ягод.
Будем итти дальше: и антоновское яблоко есть
иное качество, чем яблоко анисовое, поскольку иы
принимаем во внимание такие свойства, как
окраска, вкус, форма.
Мы никогда не изучаем вещи во всех связях,
а только в определенных.
Эта определенность определяется нашей прак¬
тикой.
Так теория, казалась бы, бессплодная, становится
ценным оружием познавания и, жизни, сблизясь
с практикой.
Из сочетания объективизма и субъективизма
выявляется верное (истинное) и нужное (полезное).

БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ.
Логика диалектики.
Выяснивши, что собою представляет качество,
нам уже нетрудно разобраться в той термино¬
логии, с которой имеет дело диалектика вообще
и материалистическая в особенности.
Что, например, означает выражение: вещь раз¬
вивается противоречиями?
Мы рассматриваем вещь в определенных отноше¬
ниях, в каждом данном случае наша практика обра¬
щается к определенным свойствам вещи. Наблюдая
в ней эти свойства, мы всегда находим, что они раз¬
виваются в связи друг с другом, воздействуя одно
на другое, при чем движение одних вызывает иное
состояние и иное, чем было, движение других.
Например, капиталистическое общество есть
классовое противоречие, и пролетариат растет за
счет мелкой буржуазии; капиталы крупной бур¬
жуазии увеличиваются (абстрагируясь от роста
прибавочной стоимости)путем экспроприации мел¬
кой собственности, буржуазия в целом, накапли¬
вая капиталы, накапливает прибавочную стоимость
рабочего класса.
Пока эти силы находятся в определенном соот¬
ношении, например, буржуазия господствует, про¬
летариат подчиняется, мы говорим, что противо¬
речие это назревает, что качество вещи (общества)
не изменилось. Однако, неизменность качества не

означает его количественной неизменности. Напро¬
тив, движение ни на мгновение не приостанавли¬
вается, силы, находящиеся в противоречии, бес¬
прерывно изменяются; в нашем примере—буржу¬
азия может расти, может усиливаться и рабочий
класс, но разным темпом. Наступает момент, когда
пролетариат вырос настолько, что отставшая в
своем росте от него буржуазия уже не в состоянии
удерживать его в подчинении себе; наступает рево¬
люция, скачок, т.-е. перерыв количественного накоп¬
ления противоречия, в котором господствующую
роль играла буржуазия. В сравнительно короткий
период времени «становится» новое качество, новое
противоречие, где могут участвовать те же силы,
но в диаметрально противоположном отношении;
пролетариат подчиняет себе буржуазию.
Пока происходит скачок (революция), для обще¬
ства в целом нет ни власти буржуазии, ни господ
ства рабочего класса, но для частей общества есть
и та, и другая власть, например: в октябрьские бои
в Москве в Кремле была власть буржуазии, вокруг
Кремля—власть восставших трудящихся масс.
В процессе революции одна из сил побеждает,
и общество или возвращается к старому (в опреде¬
ленном отношении) качеству (революция побеждена),
или превращается в новое качество, в свою прямую
противоположность, которая теперь будет разви¬
ваться эволюционно, т.-е. начнут назревать новые
противоречия.
Остановимся на другом примере.
Масса учительства представляла с Октября про¬
тиворечие двух лагерей: большой лагерь против
Советской власти, очень небольшой—-за нее,— и это
противоречие количественно изменялось: все боль¬
ше становилось советизированных и уменьшалось
число враждебно к Советам настроенных: но пп

известного времени учительство в целом (учитель¬
ство,как единство) представляло собою враждеб¬
ную Советам массу.
Наступил, однако, момент, когда былое равновесие
нарушилось и затем восстановилось новое равнове¬
сие (употребляю терминологию тов. Бухарина, см.
«Исторический материализм»), новое соотношение
сил, новое качество: учительство в массе стало
советским.
Так, выпивая воду глоток за глотком, я остаюсь
старым качеством (определенное соотношение влаги
и твердых частей тела), пока какой-то глоток не
явится пределом, за которым я уже иное качество:
не хочу пить.
Говоря о противоречиях, мы всегда имеем в виду
определенные противоречия, определенные соотно¬
шения сил и соотношения определенных сил: истина
всегда конкретна.
Только такая, конкретная, относительная поста¬
новка вопроса позволяет нам пользоваться прави¬
лами формальной логики.
Только так мы находим в жизни «точки покоя»,
которые, однако, «покойны» лишь относительно.
Энгельс подчеркивал, что наша относительность
абсолютна, а наша абсолютность относительна.
И это очень верно.
Что мы живем в диктатуро-пролетарском обще¬
стве,— это *абсолютная истина, но абсолютность
обусловлена тем фактом, что мы рассматриваем
наше общество в отношении наличия господства
пролетариата в политике, в деле управления
армией и т. д., отвлекаясь от торгового фронта.
Если же мы возьмем этот последний, то о дик¬
татуре пролетариата пока нет и речи.
Но если мы абстрагируемся от торгового фронта,
если мы берем соотношение сил только в политике,

в дело государственною управления и в других
вполне конкретно перечисленных областях нашего
бытич и если мы находим там rot пояство пролета-
рата на протяжении 7 лет, - не «праве ли мы утвер¬
ждать, что как пролетарское общество мы остаемся
тем же, неизменным на протяжениии 7 лет?
Конечно, имеем право.
Правда, оно изменяется, но не превращается
в свою противоположность, например, в капитал
диетическое, в буржуазное общество. Вот оно —
относительное состояние покоя.
Ленин говорил, что диктатура пролетариата есть
целая эпоха перехода от капитализма к комму*
низму, но он же указал, что эта эпоха сама рас¬
падается на эпохи, например: до НЭП‘а и после
НЭП‘а.
Все семь лет — одна эпоха, если наше общество
рассматривать в отношении таких-то свойств, но
рассмотрите в других отношениях, и вы разобьете
эту эпоху на две, на три, на 1000 эпох.
Истина всегда конкретна.-
Рассматривая общество в отношении бытия и
небытия частной собственности на орудия и сред¬
ства производства, мы разобьем его на два каче¬
ства: 1) первобытно-родовое и грядущее комму¬
нистическое, 2) частно-собственническое. Но рас¬
смотрите историю общества под другим углом
зрения, например: в отношении характера произ¬
водства, и ваша классификация станет иной.
Диалектическая логика есть могучее орудие
познавания и ценность ее именно в этом:—кон¬
кретности.
Наше учительство, как и интеллигенция в массе,
выросло на формальной логике. Оно имело боль¬
шое пристрастие к «идеалам», вечным принципам,
оно искренно считало абсолютной истиной и

абсолютной справедливостью братство вообще,
равенство вообще, свободу вообще.
Даже те из интеллигентов, которые не склонны
были смотреть на большевиков, как на башибузу¬
ков ,— не могли понять, как можно сегодня звать
к скорейшему созыву Учредительного Собрания,
а завтра разогнать учредилку.
Для них было не логичным переходить к свободе
торговли после вчерашнего разгона Сухаревки.
Вечные истины, абсолютные принципы—все это
абстракция, в жизни же истина конкретна, только
в конкретности она действительно истина.
Сегодня, и в этой обстановке ложь вредна,
завтра и в другой обстановке она полезна.
Большевик, насильно мобилизованный Колчаком и
проявляющий чудеса храбрости против Советов,
достоин глубочайшего презрения, как трус, но он
же за выдающуюся храбрость на противоколчаков-
ском фронте будет награжден орденом Красного
Знамени.
Все это очень просто, все это вытекает из всей
нашей практики. Наша логика — диалектическая
идет в ногу с практикой, диалектик не скажет:
«приходится делать так, хотя это не логично»,
а формальная логика нас то и дело ставит в нело¬
гичные положения, ибо жизнь своими превраще¬
ниями опрокидывает все правила формальной
логики.
— А ну ее, логику, к чорту! — вот часто встре¬
чающееся трагическое восклицание логиста, когда
ему приходится действовать, т.-е. распутывать и
иногда разрубать противоречия жизни.

БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ.
Монизм.
В одной из первых бесед мы указали, что основ¬
ные элементы единого научного мировоззрения-ме¬
тода, это —материализм, диалектика, монизм.
О первых двух нам пришлось говорить в пре¬
дыдущих беседах, о монизме скажем в настоящей.
Как известно, одно из главных положений совре¬
менного естествознания заключается в признании,
что природа пустоты не терпит, что, иначе говоря,
мир есть сплошная материя.
Учение древних атомистов и их позднейших после¬
дователей в XVII и XVIII в. в. базировалось на ином
положении: есть атомы и пустота, в которой эти
атомы носятся. Различные вещи не что иное, как ком¬
бинации атомов в мире пустоты, комбинации, как
результат чисто внешнего столкновения и сцепле¬
ния носящихся в пустоте материальных атомов.
Современная наука экспериментально установила,
что через пустоту не может передаваться ни
звук, ни свет и т. п.. Современное естествозна¬
ние отвергло старое мировоззрение с двумя основ¬
ными элементами: атомами и пустотой.
Однако, атомная теория сохраняла свое значение,
материальный мир изображался «зернисто» (ком¬
бинация атомов, «зерен»). Но если мир зернист,
то возникает вопрос: а что же находится между
зернами, между атомами. Пытались на этот

вопрос ответить следующим образом: пространство
между атомами занято более мелкими атомами,
а между последними — еще более мелкими и т. д.
в бесконечность, которая и покрывает пустотные
пространства. Но в том-то и дело, если атомы
бесконечно делимы, а потому ими можно запол¬
нять пустоту до бесконечности, то, ведь, и пустота
бесконечно делима, а потому, сколько ни заполняй
ее атомами, все равно между последними сохра¬
нится пустота. Но природа пустоты не терпит.
Отсюда выросла гипотеза о существовании
эфира, долгое время не облекавшаяся ни в какую
научную форму, кроме единственного принципа
отрицания пустоты. Эфир понадобился для замены
пустоты. Однако, и этот «антипустотный» эфир
подвергся воздействию атомистической теоретики,
в результате чего наука снова вернулась к исход¬
ному противоречию атомов и пустоты. И дейст¬
вительно, стали представлять и эфир зернисто¬
подобным, как массу пузырьков, шариков и т. п..
Но что же находится между пузырьками? Вот
вопрос, на который предстоит ответить естество¬
знанию. Что он не праздный вопрос, что он
отнюдь не является беспочвенным, надуманным,
чем-то в сфере «философов», об этом не плохо
говорят «Мировые загадки» Геккеля, где мы читаем
«личное» мнение этого крупного натуралиста,
умевшего не только экспериментировать, но и
абстрактно мыслить:
«Эфир в виде непрерывной материи заполняет
все мировое пространство, поскольку оно не за¬
нято массой...; он совершенно заполняет также
все промежутки между атомами последней.
Эфир, повидимому, не обладает никаким химиз¬
мом и не составлен из атомов, как масса; если
предположить, что он состоит из крайне мелких

однородных атомов (напр., неделимых эфирных
шариков одинаковой величины), то придется также
допустить, что между ними сущестнует еще нечто
третье, либо «пустое пространство», либо третья
(совершенно неведомая) среда, вполне гипотети¬
ческий «междуэфир», с вопросом о сущности
которого возникло бы то же затруднение, как
и относительно эфира (и т.д. до бесконечности!).
Так как существование пустого пространства
и непосредственное действие на расстояние при
нынешнем состоянии наших познаний о природе
вряд ли представляются возможными (по крайней
мере, несовместимыми с ясным монистическим
воззрением), то я допускаю особое строение эфира,
не атомистическое, как строение весомой массы,
и которое можно было бы предварительно (без
более точного определения) назвать эфирным или
динамическим строением.
По этой гипотезе, агрегатное состояние эфира
также носит особый характер, отличный от состо¬
яния массы; он ни газообразен, как полагают
одни физики, ни тверд, как думают другие; пожа¬
луй, самое верное представление о нем дает
чрезвычайно редкий, упругий и легкий студень
или желе».
Вот гипотеза Геккеля и, несмотря на свою
внутреннюю противоречивость, она вполне право¬
мерна. Противоречивость ее заключается в утверж¬
дении материалистического дуализма, т.-е. в при¬
знании существования двух разноприродных
материй: обладающей химизмом (атомом) и не
обладающей «никаким химизмом». Однако, диле¬
тантская (так ее квалифицировал сам автор)
гипотеза Геккеля строения эфира является пере¬
ходной ступенью к представлению всего матери¬
ального мира (не только эфира), как сплошного,

беспрерывного, безначального, бесконечного, сту-
денеподобного, отнюдь не зернистого.
Технические и вообще научные средства не
позволяют нам пока еше рисовать картину мира
не зернисто, а потому атомическую картину мы
продолжаем рисовать, как продолжаем считать
прямой линией, отнюдь не прямую, натянутую
между двумя точками, веревку. Естественно пред¬
стоит большая работа над этим огромным — и
теоретически и практически — вопросом.
Марксизм стоит на точке зрения беспрерывности
материи, беспрерывности, беспустотности мира.
Обособленность вещей для марксизма чисто
относительная: только в определенных отноше-
шениях они обособлены. Все части мира, как бы
они малы или велики ни были, находятся в непре¬
рываемой связи одна с другой, каждая со всеми
и все с каждой из них. Эта связь «вещей» наблю¬
дается и во времени, и в пространстве.
Всякая вещь есть развитие и превращение
другой вещи, всякое качество есть следствие
предшествовавшего качества, как человек является
следствием своих отца и матери, а вид «человек»—
следствием человекоподобного вида.
«Онтогения есть повторение филогении; или
несколько подробней: ряд форм, которые прохо¬
дит индивидуальный организм во время своего
развития от яйцеклетки до развитого состояния,
есть короткое, сжатое повторение длинного ряда
форм, который прошли животные предки того же
организма или анцестральные формы его вида
с древнейших времен — так называемого органи¬
ческого творения до настоящего времени». Так
писал Геккель, принимая установленный Мюллером
«закон». В нем превосходное доказательство
связи вещей во времени, причинно-следственной

связи. Наука нам дает богатейшую коллекцию
примеров такой связи. Она сравнивает позвоноч¬
ных, вообще, и человека, в частности, и находит
у всех у них твердый внутренний скелет, состо¬
ящий из позвоночного столба и черепа, централь¬
ную нервную систему, кровообращение по двум ,
главным путям, пищеварительный аппарат, Ра3‘
деленный на горловую трубочку, один из органов
дыхания, и на кишечник с печенью, переваривающий
пищу. Ботаник Шлейден признал в клетке общий
элементарный орган растений и доказал, что все
разнообразные ткани растительного организма
состоят из клеток, чем установлено единств0
растительного мира.
Другой ученый, Шванн, доказал единств0
растительного и животного мира, установив тоЖ-
дество строения и роста животных и растений.
А множество переходных ступеней между жи¬
вотным и растением, между одними растениями
и другими!
А результаты исследований молодой, но много¬
обещающей науки — геохимии!
Академик Вернадский, говоря о химическом
составе живого вещества, указывает, что послед¬
нее обильно элементами почвы или воды, в кото¬
рых оно живет: «химический элементарный состав
организмов теснейшим образом связан с химиче¬
ским составом земной коры».
Любопытны и те опыты, что произведены целым
рядом ученых, в частности, Ледюка, над превра¬
щением «живой» материи из «мертвой»
Наш натуралист, Боссэ, в своей популярной
книжке «От неживого к живому» говорит следу¬
ющее: «Все эти опыты Ледюка показывают, что
не только животные и растения, тела которых
образованы из органических веществ, могут

питаться, расти, размножаться и образовывать те
или другие типичные формы».
Но связь между вещами — не только причинно-
следственная, т.-е. во времени, но и, как мы
сказали выше, пространственная.
Любой толчок здесь передается в той или иной
форме всюду, любое, хотя бы и самое незначи¬
тельное, движение этой вещи отражается всюду.
Иначе и быть не может, раз в природе нет
пустоты.
Мы подчеркиваем монистичность мира, мы
указываем, что нет таких областей, развитие
которых «ничего бы не значило» для любой дру¬
гой области.
Именно поэтому Ленин и звал изучать явление
во всех его связях, во всех его опосредствова-
ниях. Правда, он сейчас же добавлял, что мы не
в состоянии учесть все связи, и что поэтому надо
охватывать наиболее для нас важные, т.-е. внести
субъективный момент.
Но субъективно подходя в изучении вещи
к этой последней, мы должны быть настороже,
так как с каждой новой ступенью практики и
науки мы обнаруживаем, что многое, что нам
казалось неважным, оказывается чрезвычайно
существенным и иногда решающим в нашей соб¬
ственной деятельности.
Против монизма выступают сторонники плю¬
ралистической точки зрения. О ней мы будем
говорить в следующей беседе.

БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Плюралистическая теория.
Плюралистическое мировозрение есть представ¬
ление о вселенной, как о существовании различных
вещей, часто абсолютно отличных друг от друга>
и во всяком случае не находящихся в постоянной
связи одна с другой.
Мир с точки зрения плюралиста есть множество
миров.
Вот что пишет известный Уильям Джемс:
«...Стоит нам только обратиться к материаль¬
ным качествам бытия, чтобы увидеть, что тут
единство нарушается на каждом шагу: мы тотчас
же наталкиваемся на страшную обособленность».
Читатель, вероятно, уже догадывается, что спор
между плюрализмом и монизмом переносится в
плоскость метафизики из диалектики. И действи¬
тельно, разве утверждение Джемса, что каждая
вещь говорит только «я есмь то, что, я есмь», и
говорит это только относительно себя,— разве
это утверждение не есть признание абсолютно
верным одного из правил формальной логики, за¬
кона тождества (А = А)?
А между тем мы знаем, что этот «закон» дей¬
ствует в отношении вещей лишь в том случае,
если мы в них абстрагировали какие-то свойства,
то-есть, если «А» есть обусловленное, оговоренное,
субъективно взятое объективное «А».

Иначе говоря, когда я утверждаю, что «я есмь
то> что я есмь», я понимаю под «я» не свое
«я» во всех его связях, а «я» в определенных
связях.
Следовательно, когда вещь говорит, что «она»
и есть «она» (А = А) и что нет никакой другой
всщи, равной «она», эта вещь жестоко ошибается.
Может быть, Джемс является единственным об-
аДателем имени и фамилии «Уильям Джемс» и
Бтором работы «О некоторых гегелизмах» и в
тт°м отношении вещь «Уильям Джемс» действи-
сльно является единственной, уникумом.
Но ошибается ли Уильям Джемс, определяя себя
^Человеком», и рискнет ли он отвергать, что, как
^Человеки», Джемс = Сарабьянов, А = Б, «я есмь
т°> что я и он и ты суть»?
Как можно всерьез говорить о почти полном
°тсутствии связей между вещами? Как зрячий
может не шутя утверждать, что единственное, свя¬
зующее различные вещи, это пространство и время?
А, ведь, Джемс именно это утверждает:
«Почему же мир не может быть некоторым по¬
добием республиканского банкета, где все качества
бь*тия признают свою взаимную неприкосновен¬
нее, но помещаются за общим столом —про-
СтРанством и временем?»
Плюралисты вообще пытаются показать, что
монизм есть чисто формальный принцип, сводящийся
к Двум—трем общим положениям, не играющим
сколько-нибудь серьезного значения в практике.
Джемс и рассаживает взаимно неприкосновен¬
ных банкетчиков за общий стол: пространство и
время. Но дело в том, что не только стол для
всех банкетчиков общ (время и пространство), но
и целый ряд других элементов среды, без которой
и которых невозможен самый банкет.

Mw только напомним то, о чем писали во 2-ой бесе¬
де. т.-е. о таких свойствах всех вещей, как делимость,
непроницаемость, весомость (эфир считается неве¬
сомой материей лишь условно мы пока не можем
его взвесить), способность вызывать различного
рода движения в эфире, воздухе и т. д.. Джемсу никто
не дал права ограничивать связи вещей лишь свой¬
ствами нахолиться во времени и пространстве.
Как мы знаем, этих свойств не мало.
Однако, не только эти свойства свидетельствуют
нам об единстве вещей, но и такие, которые мы
находим лишь в некоторых вещах.
Если мы рассадим участников банкета в порядке
их исторической преемственности, то найдем по¬
мимо свойств, общих для всех вещей, еще другие,
общие для высших и низших животных, но отсут¬
ствующие, например, у вещей растительного мира,
общие для человека и шимпанзе, но отсутствую¬
щие у собаки, и т. д..
Одним словом, комбинации свойств, имя кото¬
рым «вещь», не изменяются одновременно всеми
своими свойствами; вещи развиваются путем коли¬
чественного развития одних свойств, при одновре¬
менном превращении других свойств в свою пря¬
мую противоположность, иначе говоря, в ряде:
1 — 2 — 3, средний член имеет свойства, общие
с первым и отличные от него, но сходные со свой¬
ствами третьего члена; таким образом, третий
член через второй вступает в родство с первым,
в еще большее родство, чем оно уже имеется на
базе временности, пространственности диалектич-
ности, делимости, непроницаемости и т. д. и т. д..
Так, взаимно неприкосновенные члены банкета
оказываются весьма прикосновенными, даже не
садясь за общий стол, как человек прикоснове¬
нен человекоподобной обезьяне или даже рыбе,

жабры которой мы имеем на собственном теле в
эмбриональном состоянии.
«Слово «или» выражает подлинную действитель¬
ность. Таким образом, пока я говорю, я могу гля¬
деть или перед собой, или направо, или налево»...
Jt° утверждение Джемса расходится с действи¬
тельностью, так как «глядеть» нельзя вне времени,
Глядеть» означает процесс, а значит — отрицание
^или»: когда я гляжу, я вижу и то, и другое, и
ретье* поскольку время бесконечно делимо, по-
д °льку я не имею права утверждать, что даже в
таНнЬ1^ «момент» я гляжу только сюда, ибо что
к°е момент при бесконечной делимости вре¬
мени!
По плюрализму «каждая частица действительно-
активно вступая в одно из... отношений, тем
самь]м не вовлекается одновременно во все осталь-
м 0тношения».
®то положение плюралиста Джемса стопро¬
центно расходится с действительностью.
Разве плохое пищеварение (одно отношение) не
ьлечет за собой плохого аппетита, подавленного
настроения, повышения температуры и многого
Другого?
Разве поворот учительской массы к советскому
режиму не означает интенсификации церковного
развала, подъема политграмотности в населении,
роста науки, техники, производства?
Разве не на каждом шагу мы убеждаемся, что
здесь аукнулось, там откликнулось, что любое
действие вызывает реакцию всюду?
Нет, монизм выдерживает самую строгую кри¬
тику, критику жизни, нашей деятельности, тогда
как плюрализм является мировоззрением ограни¬
ченного мещанина, подходящего к вещам исключи¬
тельно с точки зрения собственной колокольни и

неспособного смотреть на мир и с «чужих» коло¬
колен. А между тем всю относительность качеств
мы легче всего постигаем, когда сталкиваемся с
вещью в действительной жизни, в разных условиях
времени и места, и когда учимся рассматривать
одну и ту же вещь, перевоплощаясь в отличных
друг от друга субъектов.
Плюралист это — метафизик, мыслящий по фор¬
муле «или-или», для него мир это — вещи, взятые
в отношении к нему самому, к мешанину-собст-
веннику крохотного мирка; все, что не относится
к этому мирку, является элементом потусторон¬
него мира, с которым нет связей, кроме случай¬
ных.
Уже капиталистическая буржуазия отказалась в
эпоху своего расцвета от плюрализма.
Развитой капитализм есть эпоха мировых хозяй¬
ственных связей, политических союзов и согласий,
часто меняющихся, все время находящихся в дви¬
жении: при капитализме устанавливаются связи
между различными научными дисциплинами; эта
эпоха не способствует гегемонии плюрализма.
Пролетариат делает монизм своим мировоззре¬
нием, ибо империализм есть эпоха мирового про¬
летарского движения, мировых войн, мировой рево¬
люции, а главное — глубочайшего и широчайшего
общественного и технического разделения труда,
благодаря которому весь земной шар — действи¬
тельное единство, но скованное по рукам и ногам
буржуазным укладом.
Мы быстрыми шагами идем к полному, всесто¬
роннему торжеству монизма.
Пролетариат сметет все границы меж «держа¬
вами», он даст простор производительным силам,
и коммунизм, выросший на базе высокоразвитых
производительных сил, будет единым обществом

человечества, бесклассового, безрелигиозного, без-
национального, (понимая под нацией социальную
категорию)...
Уже стираются грани между отдельными науками,
уже естественник не в силах дать точного опре¬
деления физики в отличие от химии, уже биология
начинает пользоваться оружием, заимствованным
из арсенала физико-химии, и т. д..
Монизм бытия отражается в нашем сознании,
как монизм мышления.
Плюрализм с его противоставлением души телу,
воли — разуму, этих последних телу, как особых
субстанций, должен стыдливо прятать свое лицо
при приближении даже очень скромной, очень мяг¬
кой критики.
Диалектика, материализм, монизм,— вот чем
сильна наука (без кавычек), вот чем силен марк¬
сизм и тот класс, мировоззрением и методом кото¬
рого марксизм является.
Будучи применяем в изучении общественной
жизни, диалектический материализм помогает
кажущуюся калейдоскопичность социальных явле¬
ний познать, как нечто простое и понятное, одно
временно в каждом конкретном явлении подмечая
ту сложную цепь развития и связей, наличие кото¬
рых требует от нас осторожного и внимательного
действия, тщательного и серьезнейшего изучения.

БЕСЕДА ТРИНАДЦАТАЯ.
Бытие и сознание.
В предыдущих беседах мы останавливались на
вопросах общего мировоззрения, единого метода.
Все сказанное относилось ко всем вещам, ко всем
процессам без исключения.
Теперь мы перенесем наши обобщения в область
социологии, с целью проверить, в какой мере, и
применимы ли вообще эти обобщения в отношении
общественной жизни.
Прежде всего перед нами встает вопрос об исто¬
рическом материализме или идеализме, как о двух
диаметрально противоположных взглядах на обще¬
ство в его истории.
Что такое материалистическое понимание обще¬
ства?
Если мы вспомним определения идеализма и
материализма, данные Энгельсом в его «Фейербахе»,
мы увидим, что оно целиком распространяются на
идеализм с материализмом ив социологии. Те,кто
считают содержание общественного сознания след¬
ствием воздействия на общественный субъект (обще¬
ство, класс, партия и т. д.) общественого бытия,
являются материалистами; наоборот, идеалисты
суть все те, кто изменения в бытии считают ре¬
зультатом воздействия на него нашего духа (субъек¬
тивный идеализм) или духовной силы, существую¬
щей объективно. Но что считать общественной

материей или, как выражался Маркс, обществен¬
ным бытием, и что общественным сознанием?
Если мы обратимся к философскому пониманию
физического и психического, то найдем там ото¬
ждествление физического с объективно сущим, а
психического—с субъективными явлениями. Совер¬
шенно также определяется связь между обществен¬
ным бытием и сознанием.
Все, что объективно существует, есть бытие,
материя. Общественная жизнь является совокуп¬
ностью всевозможных отношений между людьми,
классами, государствами и т. д., с одной стороны,
и людей к внешним для них силам природы, с дру¬
гой. Все отношения, объективно существующие,
суть общественное бытие.
Работает ли общество, или дерется на баррика¬
дах, или рожает детей, или танцует, поет, играет,
делит ли имущество, организует ли милицию,— все
это материальные отношения, объективно сущие.
Но бытие, действуя на особо организованную
материю, на материю ощущающую и мыслящую, в
лице общества, классов, партий, общественных
личностей, вызывает в этих субъектах определен¬
ные объективные (физические, материальные) изме¬
нения, воспринимаемые субъектом своей психиче¬
ской стороной, как ощущение, как мысль, как
психика и идеология.
Все объективно сущее является материей, все
существующее объективно есть сознание.
В обществе имеются, так называемые, нравствен¬
ные отношения. Они — несомненно бытие, несомнен¬
ная общественная материя, но формулы нравствен¬
ности, определенные этические учения суть обще¬
ственное сознание. Этические отношения могут и не
осознаваться участвующими в них субъектами, как
отношения «этические», они объективно существуют

Например, oreu выгоняет ид лом\ < ною дочь ком¬
сомолку за непослушание. о< гавляя ее без кро-
ч
аа и хлеба. Он в своих отношениях к дочери
представляет собой общественное бытие, но те
идеи, которыми он руководствовался, выгоняя ид
дому свою дочь, уже не бытие, а сознание, то-есть
определенным образом преломленное в субъекте то,
что на последнего действовало.
Субъект о своих переживаниях может рассказа гь
только фактическими средствами: слова, жаты,
книга, письмо, картина, музыка и пр. и пр..
Отсюда налицо некоторая двусмысленное»ь в
определении отдельных явлений нашей жизни, то
их называют материальными, то идеологическими,
психическими и т. д..
Например, к духовному миру отнесги картину
Левитана «Над вечным покоем» или к физическому?
Или танец—идеология он или бытие?
На этот вопрос социолог должен ответить в
полном согласии с материалистической философией.
Он должен сказать, что самая проблема «физи¬
ческое психическое* не имеет никакого смысла вне
отношения субъекта и объекта.
Следовательно, говоря о картине, как об эле¬
менте идеологии, мы должны ее брать в определен¬
ном отношении к тому или иному субъекту.
Поясним. Психическое есть субъективное воспри¬
ятие объективно сущего явления. Левитан вошел во
взаимодействие с Волгой в ее верховьях; определен¬
ный кусок Волги при определенном освещении был
Левитаном воспринят, как комплекс ощущений;
эти ощущения являются «психическим» в отличие
от «физического», т.-е, объективно существующей
Волги; о своих ощущениях Левитан может расска¬
зать только физическими средствами: полотно,
кисть, краски...

Смотря на его картину, не поймаем ли мы о
духовном мире Левитана, т.-е. о тех ощущениях,
которые возникли в нем иод действием Волги, бере¬
гов, туч и пр.?
И поскольку в картине мы ищем и видим «виу
тренний» мир автора, поскольку мы сравниваем
собственные ощущения с ощущениями Левитана,
т.-е. критикуем последнего, мы имеем дело с кар¬
тиной, как с психическим явлением.
Но не бывает ли так, что та же картина рас¬
сматривается субъектом в виде объекта, бытия,
материи? Конечно, бывает, и тем возможнее, чем
талантливее выполнена эта картина.
Нас (субъектов) она может захватить, как ком¬
бинация красок, линий, форм, как объективно
сущее, как бытие.
Мы, любуясь картиной «Над вечным покоем»,
можем даже не думать об авторе, не думать и
о действительно существующем уголке Волги.
Иначе говоря, картина для нас уже не духов¬
ное, а материальное, не субъективное, но объек¬
тивное. Картина — психическое, если она нам дана
и нами рассматривается в таком отношении:
Волга — картина, как отражение Волги в созна¬
нии художника.
Но она является бытием в другом отношении.
Картина — мои ощущения и мысли, как отраже¬
ние картины во мне.
И действительно. Все, что объективно суще¬
ствует — материально.
Оно отражается в нас потоком ощущений.
То, что отражаемо, есть объект, а самое отра¬
жение является субъектом.
Чтобы ответить на вопрос — идеология пьеса
или бытие,— нужно лишь рассмотреть отражаемое
она/ или отражение.

Моя рецензия о пьесе есть духовное, так как
в ней (в рецензии) сказано, как отразилась в моей
(рецензента) голове пьеса (отражаемое). Пьеса —
бытие. Наоборот, сама пьеса есть отражение (ду¬
ховное) отражаемого бытия, быта (материальное).
Вне отношения определение чего-либо духовным
совершенно невозможно.
Возьмем, например, книгу. Она представляет
собою комбинацию материальных свойств: шрифт,
краска, бумага. Она — есть бытие.
Рассматриваем ли мы книги, как бытие?
Да, конечно. Так их рассматривают все негра¬
мотные, так на книгу смотрит и грамотный, если
она написана на неизвестном для него языке: мы
можем заинтересоваться рисунком шрифта, соче¬
танием красок и т. п..
Но, если я, читая книгу, тем самым изучаю
духовный мир автора, явившийся следствием, напри¬
мер, объективно развивающейся классовой борьбы,
то книга для меня является «субъективным», «от¬
ражением», «отражаемым» же будет классовая
борьба.
Плеханов относит искусство, литературу и пр.
к идеологии, и это верно, поскольку практически
мы печатаем книги не для того, чтобы похвастаться
умением подбирать определенные шрифты, а с целью
отображения бытия.
Для нас пьеса не столько бытие, сколько способ
познавания мира, быта... Но пьеса является не только
способом познавания, но и средством воздействия
на мир и, постольку она может рассматриваться как
объективное, она нас возбуждает, как сама жизнь.
Материалистическое понимание общества исхо¬
дит, как из основной посылки, из того факта, что
нет ощущений, нет мыслей, нет законов, теорий,
идеологий, которые не были бы отражением бытия.

В этом отношении и Бокль, объяснивший обще¬
ственные изменения, как результат географических
изменений, вполне определенный материалист.
Социологи, сравнивающие общество с организмом,
как объективно сущим единством, несомненные
материалисты.
Но это еще не значит, что они правильно пони¬
мают общественную закономерность.
Дело в том, что констатировать соответствие
сознания бытию и исходить из этого для социоло¬
гии далеко еще недостаточно. Что бытие опреде¬
ляет собою сознание, это одинаково на все области
жизни и науки распространяющееся обобщение.
Но в каждой области бытия действуют свои законы,
являющиеся частным проявлением общих законов.
Методов — великое множество, но все они имеют
общие элементы, из которых слагается единый
научный метод. Метод в социологии — один из
множества методов, и марксизм изучает его и
оттачивает, как специальный, социологический
метод. В данном случае, нам недостаточно конста¬
тировать зависимость сознания от бытия, но еще
следует анатомировать самое бытие, тем самым
анатомируя и общественное сознание.

БЕСЕДА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
Базис и надстройка.
Когда мы анатомируем общественное бытие, мы
его разлагаем на различные отношения людей друг
к другу и к природе.
В пошивке сапог мы имеем дело с кожей, иглой,
ниткой, с одной стороны, и с людьми, которые их
выработали и которые будут носить изготовленную
нами обувь.
Эта двухсторонность наших отношений харак¬
терна для всех их без исключения.
Рассматривая общественные отношения, мы их
определяем, как основные и надстроечные.
Из всех отношений, перечислить которые невоз¬
можно, так как их теоретически бесконечно вели¬
кое число, мы выделяем отношения в процессе
производства, иначе говоря, в трудовом процессе.
Ими определяется характер и кривая развития всех
остальных отношений — политических, правовых,
этических, эстетических и т. д. и т. д..
Производственные отношения нами определяются,
как базисные (основные), на которых как бы
вырастают все остальные (надстроечные).
Прежде всего, остановимся на характеристике
трудовых процессов с точки зрения общественника.
Физиологически — труд есть всякая затрата энер¬
гии; иногда в это определение вносят поправку:
целесообразная затрата энергии.

Социологически — трудовой процесс равен про¬
изводственному, при чем под этим процессом
понимается производство материальных ценностей.
В этом смысле слова моя прилежная игра на рояли
не есть труд, хотя балерина очень бы обиделась,
если бы мы не сочли за труд ее многочасовые в
день упражнения.
Как мы уже сказали, в производственном про¬
цессе люди вступают в отношения с самими собою
и природой.
На фабрике рабочий состав имеет дело с электро¬
станцией, станками, сырьем, топливом, но он же
представляет собою живое, деятельное единство,
так как рабочий при этом станке зависит от рабо¬
чего при другом станке.
Мы в производстве стоим при станках, при
каменном угле, при хлопке или чугуне, но вместе
со всем этим мы определенным образом расстав¬
лены; пример из Маркса с булавкой: одни прока¬
тывают, другие тянут, третьи разрезают, четвертые
шлифуют, пятые обтачивают и т. д..
Работа приостановится всюду, если в одном из
звеньев технической цепи испортится станок или
какая-нибудь машина; но приостановится она и
в том случае, если «природа» в порядке, но вышла
из работы какая-то рабочая бригада.
Дело пойдет на-леребой, если в системе машин
какая-то из них не соответствует всем другим,
например, не дает такого количества полуфабри¬
ката, какое может быть превращено в фабрикат
машинами в следующих стадиях производственного
процесса; но будет перебой и в том случае, если ка¬
кая-то рабочая бригада по своей квалификации ниже
остальных бригад. Таким образом, производствен¬
ный процесс должен быть изучаем со стороны тех¬
ники (люди и внешние силы природы) и экономики

(Маркс иногда выражался: расстановка людей). В на¬
шей литературе вместо техники (в социологиче¬
ском, а не в технологическом смысле слова) упо¬
требляется выражение: «производительные силы».
Иногда под техникой понимают самые отношения,
а под производительными силами — орудия труда;
но такое толкование произвольно, так как станок,
плуг, топор, хотя и орудия труда, но не силы, пока
они не находятся в процессе производства; нахо¬
диться же в нем они могут, только будучи пущены
в действие нами, людьми.
Производительные силы, это — мы сами в про¬
цессе труда с естественными и искуственными ору¬
диями производства, пользующиеся средствами
производства (земля, сырье, топливо).
Техника — производительные силы — отношения
в производственном процессе к внешним силам
природы.
Связь же друг с другом (в том же процессе),
расстановка людей, это — экономика; часто упо¬
требляется другой термин: производственные (тру¬
довые) отношения. Этот последний термин мало
удобен, так как охватывает только одну сторону
отношений в производстве, тогда как в «производ¬
ственные» отношения мы относим и технические
отношения.
Почему производство мы называем базисом?
Прежде всего потому, что характером производ¬
ства определяется степень нашего познания при¬
роды и использования ее.
Если он таков, что мы можем вырабатывать
огромные количества дешевого ситца, то мы будем
чаще менять свои рубахи, ходить в большей
чистоте, разнообразить (эстетика!) ткань.
Если мы в производстве вырабатываем двигатели,
с помощью которых можно летать по воздуху, то

неминуемы перемены и н деле связи, и в транспорте,
и в лесном деле (борьба с. пожарами), и в науке...
Только при определенном состоянии производи¬
тельных сил “-от дудки мы можем перейти к
флейте н от балалайки — к роялю.
Весь уклад нашей жизни зависит от производ¬
ства, начиная от городских небоскребов и дере¬
венских изб и кончая телефоном, сберегающим
так много времени. Дикарь в производственных
процессах очень элементарен, и жизнь его эле¬
ментарна; мы же, люди современных обществ,
обществ электротехники, являемся существами со
сложной психикой, быстро и сложно реагирующими
на явления. От состояния нашего производства
зависит, узнаем ли мы тайны подводного царства
(водолазные приборы, подводные лодки), поддастся
ли нам Северный полюс (аэроплан, дирижабль),
используем ли мы залежи магнитного железняка
в Курской «аномалии» (техника рудного и метал¬
лургического дела), отмирать ли будут наши зубы
(мясорубки и всякие терки) и т. д..
В производственных процессах получается все то,
что мы творим, что мы едим, чем мы живем, начи¬
ная от хлеба с картошкой и кончая колбочкой в
химической лаборатории или Страдивариусовским
инструментом. От характера производственных
процессов зависит и то или иное состояние обще-
ственной организации. Семья может появиться
только тогда, когда техника развита настолько,
что некоторые трудовые процессы могут совершаться
несколькими лицами.
Благодаря развитию техники появилось обще¬
ственное разделение труда с городом и деревней,
крестьянами и ремесленниками, затем и купцами.
Благодаря той же технике мы имеем такое
огромное количество профессий.

Благодаря ей же товаров вырабатывается гро¬
мадные массы, что в условиях частной собствен¬
ности на орудия и средства производства приво¬
дит к рыночной анархии, что, в свою очередь, ведет
к усилению противоречиий капиталистического
общества и классовой борьбы.
Для нашей эпохи, когда производственные про¬
цессы сильно специализированы и занимают в
нашем времени львиную долю часов, они играют
выдающуюся роль в определении наших характе¬
ров. Дело в том, что те свойства, которые в нас
вырабатываются в производственных процессах,
проявляются и в нетрудовых наших действиях.
Машина вытренировывает из нас внимательных и
быстро действующих людей, тогда как соха с ло¬
шадью делают из крестьян, так называемых,
увальней.
В будущем, когда мы будем участвовать в
разнообразных трудовых процессах, этот мо¬
мент перестанет играть выдающуюся роль, а пока
между ними и нашими навыками в другцх про¬
цессах существует и прямая, непосредственная
связь.
Развитие производственных процессов, таким
образом, определяет собой развитие всей обще¬
ственной жизни, и марксизм при изучении какой-
либо стороны последней обязательно ищет связи
с производством.
Это не значит, что творчество Льва Толстого
нужно объяснять техникой и экономикой непосред¬
ственно; такое объяснение было бы неверным,
было бы опошливанием марксизма.
Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин и другие учи¬
теля марксизма всегда подчеркивали, что техникой
с экономикой многие общественные явления объ¬
ясняются лишь в конечном счете.

Почему Толстой написал письмо «Не могу мол¬
чать?» Потому что была соответствующая поли¬
тическая атмосфера, определяемая соответствующим
классовым соотношением сил, которое, в свою оче¬
редь, определилось соответственным характером
производства. Плеханов на вопрос, почему фран¬
цузские дворяне XVIII в. танцовали менуэт, отвечал:
потому, что они вели изнеженный образ жизни,
который объяснялся наличием в их руках богатств,
приобретаемых путем экоплоатации крестьян, что
лишь в конечном счете определялось состоянием
производства. Но в танце какой-нибудь туземки мы
можем найти и подражание трудовым движениям.
Религиозное миропонимание вытекает из неве¬
жества, из непонимания причинно-следственных
связей, а это непонимание есть результат низкой
техники упрощенности, элементарности произ¬
водства.
Все процессы, как трудовые, так и нетрудовые,
влияют друг на друга, взаимодействие здесь на
лицо, это суть действия единого целого, имя кото¬
рому— общество. Марксизм не только не отрицает
взаимодействия, но, как монистическое учение,
даже утверждает его. Но дело не только в кон¬
статировании взаимодействия, но и в понимании
механизма последнего.
Оно и выражено в марксистской теории базиса
и надстроек.

БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Диалектика общественного бытия.
Всякое общество течет, изменяется, развивается
в противоречиях внешних и внутренних.
Когда спрашивают, как возможны противоречия
з коммунистическом обществе, в котором не будет
классов,— забывают, что существуют не одни
лишь классовые противоречия.
И, действительно. Разве наша техника не будет
изменяться, не будет приходить в противоречие
со всем укладом, сложившимся на базе старого
уровня производительных сил, и ломать его?
Разве коммунистическое общество превратится
в неподвижное?
Нет, конечно!
Часто говорят, что при коммунизме останутся
противоречия общества с природой, при отсутствии
таковых внутри общества.
Это совсем неверный взгляд. Нет в мире вещи,
которая бы не находилась и во внутренних, и во
внешних противоречиях. То же и с обществом.
И при коммунизме наши отношения, например,
вокруг эстетики, будут изменяться под натиском
и различных надстроек и базиса, текущих и пре¬
вращающихся. Не будет противоречий классовых,
но останутся и, весьма возможно, разовьются
противоречия групповые: различные течения в тех¬
нике, в быте, в науке...

Как и прежде, а этих противоречиях будет
совершиться развитие общества.
R марксистской литературе по историческому
материализму классовым противоречиям уделено
исключительно много внимания, и не зря. так как
история чеяовества. исключая первый периох
период первобытного коммунизма, является исто¬
рией классовых отношений.
Эти отношения мы находим в базисе и во все-'
без исключения надстройках; они отражены и в
общественной психике и вполне определенно выра¬
жены в социальной идеологии.
Вот почему в наших книгах по историческом)
материализму вы обычно найдете главу о классах.
Строго говоря, исторический .материализм яв¬
ляет > я методом изучения всякого общества, а, сле¬
довательно, и бесклассового, но пока история знала
только классовое общество; о первобытном же
коммунистическом строе высказываются лишь более
или менее обоснованные догадки.
Диалектику общественного бытия Маркс харак¬
теризует следующими словами:
«На определенной ступени своего развития мате¬
риальные производительные силы общества прихо¬
дят в противоречие с существующими производ¬
ственными отношениями или. употребляя юриди¬
ческое выражение, с отношениями собственности,
внутри которых они до сих пор развивались. Из
форм развития мр'ж (целительных сил чн отноше¬
ния превращаю гея в их оковы. Тогда наступает
эпоха социальном революции. С изменением эко¬
номической основы более или менее быстро
происходит переворот во всей громадной надстройке».
(Предисловие «К критике некоторых положений
политической экономии»).

«Ни одна общественная формация не погибает
раньше, чем разовьются все производительные силы,
для которых она дает достаточно простора, и новые,
высшие производственные отношения никогда не
появляются на свет раньше, чем созреют материаль¬
ные условия их существования в недрах старого
общества» (там же). Здесь диалектика общества
дана в связи с теорией базиса—надстроек, и общая
линия общественного развития, следовательно
такова: развиваются производительные силы, кото¬
рые, становясь иными, ломают старые имуществен¬
ные положения и вместе с ними весь обществен¬
ный уклад, всю «громадную надстройку». Таким
образом, первое, основное противоречие мы нахо¬
дим в самом базисе, который не мертв, который
развивается путем внутренних и внешних проти¬
воречий, путем усложнения или упрощения вза¬
имоотношений в производственном процессе людей
друг к другу и к внешним (для них) силам природы.
Эти базисные противоречия выражаются в раз¬
витии производительных сил.
Новый базис требует ликвидации старой общест¬
венной формации и вызывает к жизни новую.
Изменяются политические отношения, формы и
содержания государства, характер классовой борьбы,
отношения вокруг этики, искусства, религии,
права и т. д..
Но надстройки изменяются не только под натиском
базиса, но и в силу собственных, внутренних про¬
тиворечий; например, в одном случае применяется
один вид стачки, в другом—другой вид, а в конеч ¬
ном счете может образоваться третий, синтети¬
ческий вид.
Несомненно, что надстройка изменяется не
только вследствие внутренних противоречий и про¬
тиворечий с базисом, но и с другими надстройками.

В художественной литературе мы находим влияния
любой общественной надстройки, находится ли она
в состоянии постепенного спокойного развития или
же революционных сортрясений. Это влияние дру¬
гих надстроек сказывается на любой из них.
Развитие противоречий происходит эволюционно¬
революционно,— к за примерами подготовленных
скачков в обществе не приходится далеко ходить.
Мы видели как молодой капитализм, начавший
развиваться в России особенно быстро в девяно¬
стых годах XIX века, сопровождался противоре¬
чием пролетариата и буржуазии; мы видели, как
это противоречие постепенно назревало, как
крепла и росла буржуазия, как еще быстрее зрел
пролетариат, пока в октябре классовое назревшее
напряжение не разрешилось революционным поряд¬
ком. Мы знаем, что всякий скачок к новому обя¬
зательно подготовлен, накоплен.
Например, декрет о продналоге был лишь завер¬
шением длительного процесса количественного
нарастания нэповских сил в лице рынка и отми¬
рания источников, питавших старую экономи¬
ческую политику (например, наличие товарных за¬
пасов).
Мы помним, как в течение 1920 года, когда
военный коммунизм представлялся, как действитель¬
ное строительство (начерно) социализма, и ему
пелись хвалебные гимны,-- на практике уже старые
экономические отношения сламывались, ликвиди¬
ровались... Хозяйственники тихонько от главков
покупали и продавали, выплачивали всякими обхо¬
дами зарплату и гонорары (спецам) сверх установ¬
ленных норм и т. п..
В конце-концов количественный процесс проти¬
воречил между старой экономической политикой
и НЭГГом, сменился скачком (декрет о продналоге

и свободе торговли), за которым последовало
постепенное развитие НЭП‘а.
Все это отражается в нашем сознании.
«При рассмотрении таких переворотов следует
всегда иметь в виду разницу между материальным
переворотом в экономических условиях производ¬
ства, который можно определить с естественно¬
научной точностью, и идеологическими формами
юридическими, политическими, религиозными, худо-
^ ественными или философскими, в которых люди
принимают в своем сознании этот конфликт и
которых вступают с ним на борьбу.
том К мало можно судить об одном человеке по
У? что он сам о себе думает, так же мало,
ГП^Н0 сУДить о такой эпохе переворота по ее
сознанию. Наоборот: это сознание нужно объяснить
из противоречий материальной жизни, из суще¬
ствующего конфликта между общественными про¬
изводительными силами и производственными отно¬
шениями» (Маркс). Диалектика бытия предопреде¬
ляет диалектику мышления.
Мы наблюдаем, как вдруг начинают переживать
мутации (видоизменения) целые научные теории,
наша психика, общественная идеология.
Еще так недавно наш учитель относился к боль¬
шевизму, как к фантастическому учению, как к
ненаучным бредням; но год за годом учительское
«зеркало» все лучше отражало советское бытие, и
наступил момент, когда качество (учитель против
нас) путем количественных изменений превратилось
в иное качество (учитель с нами).
Эту диалектику сознания легко наблюсти на
каждом шагу.
Посмотрите, с каким часто трудом «уклады¬
вается» в наших головах какое-либо научное
положение; посмотрите, как далеки еще мы от его

верного толкования и понимания, хотя мы уже
думаем, что понимаем и толкуем верно; и вот
наступает момен т, когда в нашей голове прояснило:
«Да, теперь мне этот вопрос, действительно ясен!»
Так, какая-то капля переполняет чашу обще¬
ственного сознания, и в последнем выявляется
перелом. Вспомним февральскую революцию, Ок¬
тябрь, пролетарский энтузиазм против Колчака,
ленинский призыв и т. д. и т. д..
И как мы пережили года четыре тому назад
бурную тягу к книге, к учебе, так мы переживаем
период бури и натиска на богов, на старый быт...
Но без предварительной подготовки никакие
скачки невозможны. Всякая революция обоснована
предыдущим развитием.
Маркс писал: «...Человечество ставит себе всегда
только такие задачи, которые оно может решить,
так как при ближайшем рассмотрении всегда ока¬
жется, что, сама задача только тогда выдвигается,
когда существуют уже материальные условия,
необходимые для ее разрешения, или когда они, по
крайней мере, находятся в процессе возникновения».

ОГЛАВЛЕНИЕ
СТР.
Беседа первая.— Что же такое марксистское мировоз¬
зрение 	 7
Беседа вторая.— Метод или методы	10
Беседа третья.—Материалистическое понимание души
Беседа четвертая.—Материальное и духовное .... 21
Беседа пятая.— Физическое и психическое .	27
Беседа шестая.--О субъективном идеализме ...	34
Беседа седьмая.— Основные моменты в диалектике 		41
Беседа восьмая.— Теоретическое определение «каче¬
ства»  	47
Беседа девятая.— Качество	 53
Беседа десятая.— Логика диалектики	 59
Беседа одинадцатая.— Монизм 	 54
Беседа двенадцатая.-Плюралистическая теория . . .    70
Беседа тринадцатая.— Бытие и сознание	76
Беседа четырнадцатая.—Базис и надстройки ....   82
Беседа пятнадцатая.-Диалектика общественного бытия  88

г
Цена 30 к.
»
/
СКЛАДЫ ИЗДАНИЙ:
Ростов-Дон, ул. Фр. Энгельса 90.
Москва, Волхонка №6.
Ленинград, Моховая ул. 32, кв. 4.
Харьков, Екатеринослав. ул. 32.