Текст
ИМ,
МОСКВА
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1974
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
В ПЯТИ ТОМАХ
МОСКВА
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1974
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
ТОМ ТРЕТИЙ
ПОВЕСТИ.
СЕМЬЯ АМИРЯНОВ
РОМАН
Перевод с армянского
С(Арм)2
3-86
Редакционная коллегия:
С. Б. Агабабян, Л. С. Зорь ян,
В. Г. Лпдин, Н. М. Любимов, Э. С. Топчян
Примечания
Л. 3 о р ь я н а и К. 3 о р ь я н а
Оформление художника
Г. Фишера
3
70303-216
028(01)-74
подписное
1
Наступили тяжелые, Беспокойные днп... На дворе бу-
шевала вьюга — в день и ночь. Сильные порывы ветра
сбрасывали снег с крыш домов, засыпали окна, срывали
сено со стогов во дворах и далеко разбрасывали их... За-
вывал ветер... Голые деревья шумели сухими ветвями
и гудели, как телеграфные провода — у-у-у-у... По-
рой же казалось, что по воздуху несутся кони с желез-
ными крыльями... Вз-з-з-з...
Дрожали дома, дрожали окна, дрожали люди...
— Господи, помилуй и спаси нас, грешных, — шеп-
тали старухи, осеняя себя крестным знамением. — Впдно,
в атом году святой Саркис сильно разгневался.
Сегодня стоит такая же погода. Солпце еще не взо-
шло. Ветер бушует на улице. В одном месте он стучит
отодранными досками, в другом — с шумом швыряет на
землю сорванную с крыши черепицу пли, сбросив на двор
снег с крыш, сметает его в груду, бьет в окна, колотит
в ставни, рвет их с крючков, хохочет в дымовых трубах
и, словно радуясь своим проделкам, снова несется по ули-
цам города, насмешливо п зло посвистывая — шшш-упт...
шшш-уйт...
Однако, несмотря на разбушевавшуюся стихию, ма-
ленький городок, расположенный в котловине, среди вы-
соких гор, и напоминающий своими черепичными кры-
шами глубокую тарелку, наполненную пирожками, спит
еще глубоким безмятежным сном. Пн из одной трубы не
подымается дым, улицы безлюдны и пусты; только со-
баки, сидя па задних лапах, сторожат тишину п покой,
7
да копошатся куры, разгребая оставшийся с вечера
навоз.
Несмотря на ранний час, по одной из пустынных улиц
города идет какая-то сгорбленная, вся в черном, ста-
рушка, вернее — не идет, а ковыляет, как старая ворона.
Наклонившись вперед, она еле передвигает ноги, тяжело
опирается на ручку зонтика и покачивает головой из сто-
роны в сторону... На улице грязь, слякоть, непогода.
Устала она, трудно ей идти... Эх, эх, будь ты проклята,
старость!..
Бредет и гневно бормочет:
— Не пойму, в чем тут дело, никак не могу понять...
Вчера еще были друзьями, жили, как родные братья...
а сегодня на ножах, как заклятые враги... Не пойму...
Баршовик ’, дашнакцакан * — еще бог знает кто... Партия,
партия... И сколько их... О, чтоб пусто было вам с вашей
партией!.. Одна уходит, на ее место сейчас же прихо-
дит другая, не дают покою бедному народу, не дают
ему мирно пожить... Один арестовывает другого... Этот
гонится за тем, а тот за этим... Один преследует дру-
гого...
Идет, плетется старушка и все бормочет про себя:
— Никак не возьму я в толк, пр пойму, что они хотят
поделить, почему злобствуют друг против друга... Ска-
жите, пожалуйста, что плохого вам сделали мои бедные
дети, за что вы их арестовали? В чем пх вина? Разве ска-
жут, разве толком объяснят? Спрашиваешь — не отве-
чают... О, чтоб всем вам пусто было.
Так, разговаривая сама с собой, тащится сгорбленная
старушка по пустынным улицам города. Ветер развевает
концы ее шали, подымает подол платья пли обматывает
им колени, но старушка, не останавливаясь, все плетется
вперед, тяжело опираясь на зонт, который заменяет ей
палку. Она идет к зятю, чтоб узнать у него, почему при-
шли ночью и арестовали ее сыновей, Рубена и Сурена.
В чем их вина? Зять ее — комиссар. Говорят даже, что
он — самый главный комиссар. Он, должно быть, знает,
в чем дело..
— Что-то он скажет? Известно ли ему об аресте или
нет? Да что говорить-то, ведь и он одного с пими поля
ягода... Сбрил усы и бороду, стал ровней всякому сброду...
1 Ба р птовик — искаженное от слова «большевик». (Здесь
и далее в томе примечания переводчиков.)
8
Нет бога, не нужно ни церкви, ни обедни... Нет уваженья
к старшим, старость больше не почитают... Вот ка-
ковы они...
Наконец старуха добралась до дома зятя; она останав-
ливается, потирает рукой спину, оправляет платье и тя-
жело вздыхает.
— О, чтоб вам пусто было, чтоб господь бог наказал
вас! — говорит она в сердцах, поднимаясь по ступенькам
к дверям дома. Часто останавливается, чтоб перевести
дух, от раздражения еще больше кряхтит и наконец нетер-
пеливо стучит в дверь медной ручкой зонта.
Никто не отзывается. Спят, что ли?
— Слушай, Виргиния! — сердито зовет она дочь и
снова стучит в дверь. — Оглохли, что ли? Слушай...
Снова молчание. Наконец на ее громкий стук за
дверью послышались шаги, а немного спустя и шум ото-
двигаемого железного засова.
Дверь открыла молодая женщина с распущенными,
спадающими на плечи волосами, в небрежно накинутой
одежде. На ее матовом лице бросались в глаза черные
дуги почти сросшихся бровей. Открыв дверь, она удив-
ленно остановилась на пороге.
— Мама? Что случилось? Почему так рано?
Старушка закряхтела в недовольно проговорила:
— Что случилось? Беда стряслась надо мною... Ах,
чтоб им пусто было! Мало того что забрали дрова, ута-
щили целую гору досок... Так нет же — пришли и сегодня
ночью арестовали твоих братьев...
Ее дочь Виргиния поражена этой вестью.
— Кто? Почему?
— А откуда я знаю почему? Ночью пришли пять-
шесть человек, перевернули в доме все вверх дном, поры-
лись во всех уголках, а потом забрали твоих братьев и
увели... О, чтоб их черт побрал! Спрашиваю: «Куда это
вы их уводите? В чем дело? В чем они провинились?»
А они мне только и отвечают: «Потом узнаешь!» О, чтоб
вы с этим «йотом» сгорели, чтоб вас холера взяла... Те-
перь вот пришла узнать, в чем дело, что им надо от моих
сыновей... Осей дома? Спит еще? Нашел время спать!
— Он пришел поздно ночью, — ответила Виргиния и
в недоумении повторила: — Но почему их арестовали?
— А я разве знаю, дочь моя... — раздраженно ворчит
мать. — Если кто и должен знать, так это ты. Ведь это
9
дело рук твоего почтенного супруга. Он сведущ в этих
делах...
Виргиния в недоумении качает головой.
Нет, Осен ничего не говорил. «Вчера он вернулся
очень поздно, сейчас же лег спать, — припоминает опа,
мысленно перебирая в памяти события вчерашнего ве-
чера. — Почему же арестовали братьев? За что, в чем их
обвиняют? Может быть, за их прошлое? Да, они были
дашнакцаканамп, работали, но теперь, теперь-то ведь
они ни в чем не замешаны, они давно уже порвали
с этой партией. Так в чем же дело, в чем их вина?
Может быть, это просто какое-либо недоразумение?»
Дочь сосредоточенно думает о причине ареста, а мать,
не в силах усидеть на одном месте, гневно расхаживает
по комнате.
— Когда же он проснется? — спрашивает она, полу-
сердпто-полужалобно глядя на дочь глазами побитой со-
баки.
— Жены твоих братьев сходят с ума от беспокойства.
Им нужно принести хоть какую-нибудь весточку.
Виргиния молча направилась к дверям спальни, но на
полдороге вдруг остановилась в нерешительности, верну-
лась и подошла к матери.
— Мама, ты лучше ступай домой, а я все узнаю, —
сказала Виргиния, стараясь скрыть от матери свое беспо-
койство. — Осен, вероятно, встанет сегодня позже. Ты
пойди к невесткам, скажи, чтоб не беспокоились: ничего
не будет, пусть напрасно не мучают себя. Вероятно, ка-
кое-нибудь в е дора зуме и ие.
Виргинии жаль нарушить покой мужа, а главное — ей
не хочется, чтобы мать начала этот разговор с Осепом.
Она по своей привычке станет ругать, проклинать, ска-
жет что-нибудь лишнее, а Осен терпеть не может та-
ких разговоров. Нет, лучше она сама переговорит с му-
жем.
— Ты говоришь, ничего плохого не будет, а? — спро-
сила старушка со слезами на глазах.
Виргиния успокоила мать.
— Ничего, ничего! Ты ступай домой, я сама поговорю
и все выясню.
Старушка тяжело вздохнула и, опираясь на зонт, под-
нялась с места.
Ты скажи ему, что их жены очень беспокоятся.
— Хорошо, хорошо... А ты иди к невесткам.
10
Виргиния пошла провожать мать до лестницы, попра-
вила на ней шаль, постояла наверху, пока та спускалась.
Вернувшись в комнату, опа снова начала думать о брать-
ях. Что они могли сделать? За что их арестовали? Правда,
раньше они активно работали, были настроены против
большевиков, да и теперь не любят, даже ненавидят их...
Виргинии хорошо известно настроение братьев, но оно
не могло служить причиной ареста... Может быть, у них
нашли оружие или они поддерживали связь с эмигриро-
вавшими за границу товарищами? А может быть, это —
просто недоразумение?
Думает Виргиния, думает и все не может найти при-
чины ареста. Как бы то ни было, наконец решает она,
в чем бы они пн провинились, Осей не оставит их, не по-
зволит расправиться с ними... Они ведь школьные това-
рищи... Кроме того, Осеп так сильно любит ее, что... Даже
если братья и совершили какое-нибудь преступление, —
хотя она сомневается в их вине,— Осеп не поступит
с ними так, как поступил бы с другими... Правда, он
строг, упрям, неуступчив, но все же... Осей, должно быть,
не знает об их аресте. Видимо, зто было сделано без его
ведома. Если бы он знал, то непременно сказал бы ей об
этом ночью...
Виргиния долго раздумывала над случившимся, взве-
сила все «за» и «против», представила себе все возмож-
ные результаты этого дела и осторожными шагами напра-
вилась к дверям спальни.
Подошла и опять остановилась в нерешительности.
Хотелось войти, расспросить, все узнать у мужа, но
в последний момент решила не будить его.
— Потом, когда проснется...
2
В то время как Виргиния всячески старалась пе на-
рушить покоя Осепа, он давно уже проснулся. В спальне,
где стояли две железные кровати и маленький стол, ле-
жал Осеп, или, как теперь его называли, товарищ
Осеп.
Высвободив из-под одеяла худую волосатую руку,
Осеп протирал сонные глаза. Он проснулся, услышав
в соседней комнате необычный в этот час громкий говор,
узнал взволнованный голос тещи и, конечно, слышал весь
И
разговор. Ночью он уже знал об аресте шуринов, больше
того — вчера утром ему было известно, что их арестуют,
но, несмотря на это, он ничего не сказал жене... Он во-
обще не имел обыкновения сообщать жене о делах,
касавшихся его партийной жизни, а Виргиния, в свою
очередь, ни разу не пыталась выведать у него те или иные
сведения. Виргиния интересовалась революцией и партий-
ными делами постольку, поскольку это касалось очень
близко ее мужа... Как такое-то событие отразится на
Осене, не случится ли с ним чего-нибудь дурного, не по-
страдает ли он от этого? Этот страх и беспокойство Вирги-
нии вызывались тем, что Осен много раз подвергался
серьезной опасности. И какой опасности!
С первого же дня их женитьбы, еще до войны, и по-
том, в дни войны, сколько раз у него были обыски, сколько
раз он сидел в тюрьмах, а в 1920 году грузинские мень-
шевики чуть было не расстреляли его. С большим трудом
удалось ему пробраться на Северный Кавказ. Во время
майского восстания в Александрополе * его расстреляли бы
дашнаки, если бы он не бежал в Лори... Виргиния много
пережила и потому всегда боялась за жизнь мужа. Эта
тревога заставляла ее порой интересоваться партийными
делами Осепа.
— Если ты так трусишь, — говорили подруги и со-
седки, — то удержи мужа от этой деятельности, и тогда
не будет никакой опасности...
Удержать? Об этом не стоило даже говорить! Осеп,
конечно, не послушался бы ее, а кроме того, она сама
верила Осену, верила в то, что он работает во имя спра-
ведливости. И Осеп, в свою очередь, был доволен тем, что
Виргиния активно не вмешивается, подобно другим же-
нам, в его партийные дела, не докучает ему всевозмож-
ными хлопотами, просьбами и вопросами.
«Но сегодня она будет расспрашивать, задавать во-
просы,— промелькнуло в голове Осепа, и он начал опа-
саться, что отныне их отношения изменятся. — Появится
холодок и, может быть, отчужденность и фальшь, если не
худшее... Ведь они — ее братья. Виргиния не сможет
остаться беспристрастной, как прежде... Она обещала ма-
тери все разузнать... Что же ей сказать?..»
Осеп повернулся лицом к стене — тигр с ковра смот-
рел па пего своими желтыми глазами.
Осеп снова устало сомкнул веки. На дворе бушевала
вьюга... Из соседней комнаты доносились шаги Впргпнпи.
12
Она ходила взад п вперед... По-видимому, убирала ком-
нату: что-то вытряхивала, что-то взбивала... Несколь-
ко раз она подходила к дверям и снова отходила... «Бес-
покоится, но не хочет разбудить меня!»—подумал
Осеп п снова закрыл глаза. Однако через несколько минут
дверь осторожно открылась, и Виргиния вошла в ком-
нату.
— Спит! — прошептала она и в нерешительности
остановилась у порога.
— Я не сплю. В чем дело? — спросил Осеп, не пово-
рачиваясь.
Он знал, что она собиралась сказать. Рано или поздно
она должна будет спросить его. И чем раньше, тем лучше.
Пусть говорит.
Виргиния подошла и стала у кровати мужа.
Молчание.
— Почему арестовали Сурена и Рубена? — начала
Виргиния дрожащим голосом.
— Твоих братьев?
— Да. Тебе не известно об этом?
— Да, — ответил Осеп, не поворачивая лица от стены,
от тигра на ковре. — Известно...
— Но за что?
— За что? Наверное, есть за что, — ответил Осеп
почти равнодушным тоном.
Этот ответ не удовлетворил Виргинию.
Пауза.
— Я не думаю, чтоб они совершили какое-нибудь пре-
ступление.
Снова молчание.
— Правда, они вас не любят в даже ненавидят, об
этом ты лучше меня знаешь, но вряд ли они сделали что-
нибудь такое, что...
Осеп молчал. Каким тягостным показалось Виргинии
это молчание! Ей не хватало воздуха, и она глубоко
вздохнула.
— В самом деле, есть что-нибудь серьезное?
— Выясним, узнаем...
— Значит, они арестованы просто по подозрению?
Осеп медлил с ответом.
— Почти что... Да, отчасти...
Озадаченная Виргиния наклонилась и с недоумением
посмотрела на Осепа.
13
— Осеп, я тебя пе понимаю. Ты уклоняешься от
прямого ответа. По-впдпмому, что-то есть, но ты хо-
чешь скрыть от меня. Да... Почему ты не повернешься ко
мне?
Осеп поворачиваете я к пей лпцом.
— Скрывать нечего. Ведь я же сказал тебе — след-
ствие все выяснят.
— Но в чем же пх подозревают? Нельзя узнать?
Пауза.
— Я думаю, они невинны п вряд ли...
— А ты можешь поклясться, что они невинны? —
спросил Осеп, приподнимаясь с постели, по тотчас же по-
жалел, что задал этот вопрос (какая была необходимость
в этом?).
Виргиния растерялась.
— Я?.. Поклясться?.. Но кто знает... Во всяком слу-
чае, я думаю, что онп не сделали ничего такого, что бы...
А ты? Неужели ты думаешь, что они сделали что-нибудь
дурное?..
— Следствие выяснит, — ответил Осеп на этот раз
очень мягко, чтоб не взволновать жену, и стал одева-
ться.
Но его мягкий тон пе успокоил Виргинию.
— Тем не менее я все же но понимаю, почему пх аре-
стовали. В чем пх подозревают? А?.. Это — партийная
тайпа? Да?..
— Пока что — да!
Замолчали. Осеп продолжал одеваться, а Виргиния,
мельком взглянув па мужа, отдернув занавески, присела
па край кровати п, сложив руки, вновь взглянула на него.
Смотрела расширенными зрачками, чужим взглядом, как
будто бы впервые видела его. Смотрела, затаив дыхание.
Ее полная грудь судорожно подымалась и опускалась,
а лицо было красно, как мак. Осси, повернув голову, про-
должал сосредоточенно одеваться.
— Послушай, Осеп, — неожиданно начинает Впргпппя
изменившимся голосом. — Я хочу что-то спросить...
Голос прерывается и дрожит.
Да, слушаю,— говорит Осеп, не поднимая го-
ловы.
Виргиния колеблется, трет рукой правое колено.
— Когда-нибудь ты в своей жизни, теперь пли рань-
ше, на Северном Кавказе пли еще где-нпбудь, по дол-
14
гу службы... — ее голос снова дрожит, — убивал кого-ни-
будь?
Осеп поднимает голову.
— Что за внезапное любопытство?
— Интересно!
— Предположим — да. Дальше?
— Я прошу тебя говорить правду.
— Прав-ду? — повторяет Осей, бросая взгляд на из-
менившееся лицо жены. — Ты должна была знать, что
революционер обязан сделать все...
— И даже убивать человека?
— Да, даже человека... Если это необходимо...
Виргиния посмотрела мужу в глаза и по их неподвиж-
ным зрачкам поняла, что он не шутит, как любил это де-
лать иногда, а говорит вполне серьезно. Особенно ее пора-
зил его голос: он звенел, как сталь. До этого момента опа
никогда не задавала мужу подобных вопросов, у нее не
было для них пн повода, ни причины. Бывали расстрелы,
наказания, ио они не трогали ее сердца, она считала, что
во время революции это неизбежно. Ведь еще в школе
Овнапьян *. когда они изучали историю Великой француз-
ской революции, пх учитель говорил о терроре, да и сама
она раньше сознавала неизбежность его. Но только сей-
час, казалось, у нее раскрылись глаза, и она почувствовала
ужас перед наказанием, грозящим ее братьям. Скольких
людей так же, как и ее братьев, арестовывали, осуждали
и расстреливали, сколько жен лишилось своих мужей,
сколько матерей — своих сыновей, сколько сестер — своих
братьев, сколько детей — своих отцов!.. И во имя чего все
это? Благополучия людей! Странно: во имя благополучия
одних людей лишать жизни других! Этого она не мог-
ла понять. Прежде как будто понимала, но теперь —
нет!
— 11 эти убийства совершаются во имя благополучия
люден? — вдруг обращается она к мужу.
Виргиния затрудняется найти нужные слова, чтобы
выразить свою мысль. Она на минуту задумывается и
умолкает, потом, тряхнув головой, встает с места.
— Это все так, но... Во всяком случае, убивать... Я ду-
маю... человек человека... Пет, пе понимаю... О, если бы
я узнала, что ты принимал прямое или косвенное участие
в убийствах, то я... не знаю, что бы сделала...
Па минуту воцарилось молчание.
Осеп смотрит на изменившееся лицо жены.
15
— Что бы ты сделала?
— Что? — Виргиния не может найти ответа.
Конечно, если бы выяснилось, что Осеп принимал уча-
стие в убийстве человека, как же опа после этого могла
с ним... Но она не верит. Осеп не может убить человека!
Нет, ни за что! И бессмысленно, конечно, об этом гово-
рить. Нет никакой необходимости в этом...
— Но ты, конечно,—улыбается Виргиния, кладя
руку на плечо мужа,— ты никогда и не совершал
и не... Я только так спросила тебя...
II снова улыбнулась.
Осеп молчит.
— Теперь что касается Рубена и Сурена, — продол-
жает Виргиния, — я хотела бы только знать, в чем их
вина.
— Я же тебе сказал — следствие все выяснит, — сухо
ответил Осеп и, надев кожаную куртку, не умывшись и
не выпив чаю, вышел из дому.
Не получив ответа на своп вопрос, Виргиния осталась
в страхе, сомнении и беспокойстве.
— Что будет, чем все это кончится? В чем пх
вина?
3
То были тяжелые, неспокойные днп... На дворе буше-
вала вьюга — и день и ночь. Дул сильный ветер. И вместе
с неутихающими порывами ветра в маленьком городке
ходили, кружились какие-то смутные слухи... Неспокойны
были горожане, неспокойны были и большевики... Что
будет, что случится?.. Запрещено было хождение по ули-
цам после восьми часов вечера. Но ночам вместе с про-
носившимся порывом ветра куда-то мчались автомобили.
Вз-зз... «Бегут», — говорили горожане, сидя у себя в до-
мах с наглухо закрытыми дверями, не решаясь выглянуть
на улицу. Ночь, темно, опасно!.. Но с наступлением рас-
света быстро вскакивали они с постелей, в одном белье
подбегали к окнам — интересно, ушли или нет? Боязливо
прищурив глаза, выглядывали на улицу и каждое утро
видели одно и то же — полусонных красноармейцев-часо-
вых в шлемах со звездой, устало прохаживающихся но
улице, или развеваемые ветром красные флаги на сосед-
16
них домах... Нет, они еще здесь... И осторожно, один за
другим, выходили на улицу лавочники, учителя, ремес-
ленники... Осторожно оглядывались по сторонам, придав
лицам выражение нейтральности, шли они на базар
узнать новые слухи. Собирались перед расклеенными на
стенах газетами, объявлениями и плакатами и со страхом
и дрожью в сердце, втянув голову в воротник, подобно
застигнутому бурей путешественнику, молча читали га-
зеты и объявления и так же молча удивлялись. О, эти
большевики ничего толком не напишут, ничего ясного вс
скажут, чтоб понять, в чем дело, что такое происходит...
II, стоя на базаре у дверей закрытых лавок и магазинов,
старались по движениям, по шагам и выражениям лиц
угадать — каково же положение. И когда кто-либо из
большевиков торопясь проходил, придерживая рукой бол-
тавшийся сбоку револьвер, они многозначительно подми-
гивали друг другу.
— Бежит...
- Гм!
— Видимо, что-то случилось...
- Гм!
II, многозначительно кашлянув, торжествующе смот-
рели друг на друга. Если же случалось, что приходи-
ла группа большевиков, мирно и спокойно беседующих
пли даже весело смеющихся, они внимательно вглядыва-
лись в них, придав лицу выражение безразличия или ней-
тральности, а затем тихо перешептывались друг с дру-
гом.
— Видно, дела у них не важны, стараются смехом
прикрыть свои неудачи, — нач'инал кто-нибудь.
— Мол, смотрите, ничего опасного для нас нет,—
добавлял другой, многозначительно кашлянув и подмиги-
вая.
В это утро, когда Осеп в сапогах и в кепи прошел по
базару, засунув руки в карманы кожаной куртки, толпив-
шиеся перед расклеенными на стенах газетами и перед
дверями закрытых магазинов торговцы, взглянув на его
задумчивое лицо, зашептали:
— Дела, видно, плохи — брови нахмурены...
II действительно, Осен выглядел мрачнее обычного —
брови еще суровее сдвинулись над глазами. Он был за-
думчив. Выйдя из дому, он, вместо того чтобы идти в рев-
ком, направился к шоссе, которое вело далеко-далеко за
город, к деревням, к городам, к Еревану... Знакомые,
17
а иногда и незнакомые люди, проходя мимо Осепа, кла-
нялись ему — кто из уважения, а кто и просто для того,
чтобы добиться его внимания. По Осеп никому не отве-
чал, вернее — никого не замечал. Он шел задумчивый,
сосредоточенный, углубившись в своп мысли. Ему захоте-
лось немного пройтись, прежде чем он пойдет в ревком.
Осеп не все сказал жене, да и не мог сказать. Он не moi
сообщить жене истинную причину ареста ее братьев. Вир-
гиния сильно взволновалась бы и расстроилась, а помочь
им все равно не смогла бы. Осеп никогда нс говорил
с женой о партийных делах, но не потому, что не верил
ей. Наоборот, он безгранично доверял Виргинии, но
с первых же дней их совместной жизни это сложилось
так, а теперь это просто вошло в привычку... Сколько раз
случалось ему подвергаться серьезной опасности, сколько
раз был он на волосок от смерти, и никогда не говорил
об этом жене, потому что знал, что Виргиния многое пе-
режила п перестрадала в дни его бесчисленных арестов.
Даже теперь каждый пустяк волнует ее, она беспокоится
и все время думает, не грозит ли ее Осепу опасность. По
па этот раз причина его молчания заключалась в другом:
никто, кроме пяти членов ревкома и еще нескольких от-
ветственных товарищей, не должен был знать, за что аре-
стованы братья Асланяны. Необходима крайняя осторож-
ность.
Дело заключалось в том, что Ереван уже пал *. Вос-
ставшие дашнаки захватили город, и между ними и ком-
мунистами шел бой, исход которого трудно было опреде-
лить. Достаточно было бы, чтоб кто-либо узнал о восста-
нии, как эта весть с быстротой молнии распространилась
бы по городу, могло бы н здесь вспыхнуть восстание. Ни-
кто не мог бы гарантировать спокойствия. Как раз
с этпмп-то мятежниками в Ереване и поддерживали связь
братья Виргинии. Вчера вечером товарищи, дежурившие
на одном из совсем незначительных путей города, совер-
шенно случайно задержали одного крестьянина, вернее —
какую-то подозрительную личность (еще окончательно не
выяснено, кто он), у которого и нашли письмо, адресован-
ное на имя братьев Виргинии. В письме говорилось: «Ере-
ван в наших руках (письмо было от мятежников), поды-
мите восстание и вы...» Вот причина ареста братьев Асла-
нянов.
Письмо было написано так, что если бы случайно оно
не цопало к одному брату, то должно было непременно
18
попасть к другому. Упоминались имена обоих. По некото-
рым из намеков в письме можно было судить, что это пе
первое письмо. Связь их с мятежниками была совершенно
очевидна. Разве можно все это сообщить Виргинии? О па-
дении Еревана Осеп и товарищи знали уже целую пе-
делю, по они п не подозревали, что мятежники имеют
связь с их городом. Оказывается, такая связь существо-
вала давно, и теперь, быть может, в городе готовится вос-
стание. Имея это в виду, один из членов ревкома реши-
тельно настаивал па том, чтобы братья Асланяны были
немедленно расстреляны... Двое-трое других членов рев-
кома советовали подождать новых вестей пз Еревана:
’ быть может, там восстание уже подавлено, тогда будет
видно, что делать... «Допустим, что сейчас Ереван нахо-
дится в том же положении, что же делать? — думал Осеп,
идя по шоссе. — Допустим, что мы расстреляем их...» Как
после этого отнесется к нему жена? В сплах лп будет он
по-прежнему бывать с женой п разговаривать с ней? Воз-
можно ли убить ее братьев и продолжать жить с нею —
садиться за тот же стол, спать в той же постели? «О него-
дяи! Почему вы ее братья?!»
Засунув руки в теплые карманы кожаной куртки, Осеп
идет по дороге п думает о том, почему в свое время он не
принял предложения Центрального Комитета и не поехал
в Эчмиадзпн. Там, во всяком случае, не было никаких
родственников жены. А теперь... Да, плохо!.. И, потом,
у этих негодяев есть жены и дети. Хоть бы этого не
было!.. Но для Виргинии основное — братья, а не их дети
пли жены... Будь еще письмо адресовано одному пз них!
Так нет же — оно обращено к обоим, и в пем написано:
«Получили». Значит, ее братья что-то написали, а те по-
лучили и ответили.
«Поди и пощади их! Мыслимо ш это? — спрашивал
себя Осеп. — А разве они пощадили бы меня за такой же
поступок? Конечно нет! Ни за что!» С того самого дня,
как оп приехал сюда, опи не желали встречаться с ним и
всегда избегали его, а встречаясь лицом к лицу, просто не
здоровались. Да, они ненавидят его, ненавидят всеми си-
лами своей души, и если, допустим, случится что-ни-
будь — пу, временный переворот — они в первую очередь
отрубят ого, Осепа, голову.
«Ведь па самом деле так сделают, — подумал он.—
А может быть, и нет? Может быть, пе сделают ничего?
Пощадят сестру, но не его, Осепа». II он тоже теперь
19
думает о них, но опять-таки из-за пх сестры, а совсем не
пз жалости к ним. Да, если с его стороны и будет сде-
лана какая-либо уступка, то она будет сделана ради их
сестры.
Но разве допустимо, разве возможно пз-за жены сде-
лать поблажку этим бандитам, которые хотят погубить
дело революцпп? Хотя бы они п были братьями жены?
Допустимо ли это? Если кто-либо из его товарищей пошел
бы па то, чтобы пз-за жены спасти ее братьев пли облег-
чить им наказание (а единственная расплата за пх
вппу — это расстрел!), как отнеслись бы оп и его това-
рищи к нему? Нет, двух мнений не может быть: они ре-
шительно осудили бы его.
Но если этот товарищ любит свою жену и делает это
во имя любви к ней?.. Можно ли убить братьев любимой
женщины, а потом пойти к ней, смотреть ей в лицо,
улыбаться, садиться с ней за стол, наконец — жить с пей
под одной кровлей? Можно ли? Есть только один ответ:
«Можно, если решить лишиться жены. А если не хочешь
лишиться, если любишь...»
Перед последним вопросом Осеп невольно остановился,
как перед внезапно раскрывшейся пропастью. Остано-
вился и посмотрел вокруг. И только тут он заметил, что
вышел далеко за город. Нужно вернуться. Вернулся теми
же неторопливыми шагами, думая вновь о жене и ее
братьях и о том, как его товарищи разъярены против них.
Сергей в ту же ночь хотел расстрелять их. Сако хотя и
ничего не говорил при нем, но видно было, как он взвол-
нован. Правда, при нем он открыто не высказывал своего
возмущения, зная их родство, но... «Негодяи!—проноси-
лось в голове Осена по адресу шуринов. — Почему вы, ее
братья, подлецы?!»
Все это так, но как же теперь поступить? Самое боль-
шое, что оп может сделать, если не хочет обагрить руки
в их крови, это пойти и заявить товарищам, что по
весьма понятным причинам он отказывается от участия
в заседании по вынесению приговора братьям Асланянам.
Но удовлетворит ли это Виргинию? Нет, опа будет обви-
нять его, что он не воспользовался своим авторитетом
(ведь его всегда послушались бы!) для защиты их. Вир-
гиния будет упрекать его в том, что он не принял мер для
пх спасения, а, наоборот, умышленно воздержался и тем
самым отдал ее братьев в руки «безжалостных» люден.
А если он использует свой авторитет? Нет, лучше всего
20
воздержаться... Но разве это не было равносильно
измене?.. Вот если бы Впргинпя сама была революцио-
неркой, она поняла бы его положение... II па самом
деле, если бы она была революционеркой, разве она,
как сестра, поступила бы иначе? И о чем бы Осеп
ни думал, его мысли вновь возвращались к шуринам.
Негодяи! Хоть бы пощадили своих детей, жен, мать и се-
стру!
Раздумывая над случившимся, Осеп медленно шел
обратно, как вдруг перед ним остановился один из мили-
ционеров ревкома.
— Товарищ председатель...
Осеп внимательно посмотрел на милиционера, и ему
на секунду показалось, что тот все это время был вместе
с ним. А милиционер поднес руку к козырьку, будто для
того чтоб отдать честь, и, как бывший солдат, по старой
привычке щелкнул каблуками грубых сапог.
— Товарищ председатель, тебя в ревкоме ждут...
Сказал задыхающимся басом и снова щелкнул каблу-
ками.
— Получена телеграмма, говорят — срочная... Ходил
на дом — не было тебя...
Осеп взглянул на часы. Было девять часов. Уже два
часа, как он вышел из дому. Сегодня он условился с то-
варищами собраться к восьми, чтобы обсудить ряд сроч-
ных дел, в том числе и дело братьев Асланян.
— Товарищ председатель, я ухожу...
— Иди...
Милиционер повернулся и быстрыми шагами пошел
по улице, разбрасывая ногами грязь и снег.
4
Ревком помещался в центре города, на главной его
улице, в доме торговца Атаева, в доме, который, помимо
своего красивого внешнего вида, был знаменит еще и
своим прошлым. Когда-то здесь останавливалось множе-
ство высокопоставленных лиц: несколько губернаторов,
уездных начальников, архиепископов и епископов и даже
сам католикос * Хримян Айрик, когда он ездил в Петер-
бург. То обстоятельство, что здесь останавливалось
«столько почетных людей», как называл пх домохозяин,
21
заставляло горожан проходить мимо этого дома с осооым
у на'.коштом, подобно сЛуге, который проходит мимо ком-
наты своего господина.
Каждый год с наступлением весны купец Атаев про-
изводил ремонт дома, красил, белил наружные степы, н
если случалось, что у него просили денег па с одер; каппе
школы или на устройство родинка, он каждый раз отве-
чал одно и то же: «Я служу нации моим домом, а другие
пусть служат ей своими деньгами». Он был такого высо
кого мнения о своем доме, что никак не мог допустить
мысли, что дом (чо со временем превратится в «канцп-
лар», как говорил он с глубоким душевным прискорбием,
и вместо католикоса, губернатора и уездного начальника
в нем остановятся и будут жить «какая-то шантрапа, ка-
кие то бродяги, неизвестные темные люди».
Раньше в этом доме, в комнатах, в коридоре, царила
такая торжественная тишина, что даже пролетавшую
муху было слышно, а теперь... Шум н гвалт, с утра
до позднего вечера беспрерывно входит и выходит
разношерстная публика, люди группами толпятся у входа
и в коридоре, а в комнатах много молодежи — женщин
и мужчин, которые’спдят за письменными столамп н без
конца пишут, пишут и пишут...
Здесь издавали приказы, распоряжения, извещения, и
почти во всех комнатах, подобно швейным машинам пли
пулеметам, безумолчно трещали ремингтоны и ундер-
вуды*— чпк-чпк-чпк... та-та-та... чик-та-чнк-та-чнк-та... пи-
сали без конца, без устали, торопливо! Писали разные
бумаги, распоряжения, секретные отношения... В былые
дни на фасаде дома Атаева только в праздники развева-
лось трехцветное знамя *. Ныне же вот уже третий месяц,
как над его домом водрузили громадное красное знамя,
а над дверью ежедневно развевались два флага. Кроме
того, на стенах дома, которые с такой заботливостью каж-
дой весной белил Атаев, что ин день наклеивалось по
одному или два плаката: здоровенный крестьянин вы-
гоняет метлой помещиков и попов, или рабочий, за-
сучив рукава, разбивает молотом железные цепи земно-
го шара, либо братаются крестьянин с серпом и рабо-
чий с молотом. Такне же плакаты украшали и комна-
ты, где ремингтоны и ундервуды строчили, как пуле-
меты...
Кабинет председателя ревкома оклеен обоями. Па сте-
нах портреты Маркса, Энгельса, Ленина. На стене изо-
22
бражепие красноармейца в шлеме, он направил штык
в сердце буржуа. На стенах лозунги: «Смерть буржуа-
зии!», «Долой капитализм!», «Да здравствует труд!», «Ор-
ганизуем субботники!».
А над головой председателя:
«Короче. Кончил дело — н уходи!»
В этот день, пока Осен бродил по улице, его ждали
в кабинете три товарища, три члена ревкома. Двое из
них сидят, а третий нервно расхаживает но комнате. 'Ге,
которые сидят,— в солдатских шинелях, а прохажи-
вающийся но комнате — в кожаной куртке и кожаной
шапке — похож на машиниста. Он взволнованно холит
взад и вперед, сердито жестикулируя, и громко говорит,
а остальные двое смотрят на лежащую перед ними
только что полученную телеграмму и молча слушают
его.
— Пу? Будьте снисходительны после этого, — гово-
рит товарищ в кожаной куртке как бы про себя, не обра-
щаясь пн к кому из присутствующих, громким, взволно-
ванным голосом. Свою речь он часто пересыпает русскими
словами.
— Нет, к ним нужно относиться беспощадно... Вот вам
результаты слабости... Если бы в Ереване были бес-
пощадны, сегодня мы не имели бы этого восстания...
Понимаете? Мы слишком церемонимся с ними... Пони-
маете?
Остальные двое, в шинелях, молча слушают его и,
бросая взгляд на телеграмму, думают, что Сергей говорит
правду. Конечно, слабость опасна в революционное время.
Нужно быть решительным, беспощадным. Они уважают
Сергея, им нравится его революциоиный темперамент, ре-
шительность и смелость. Они всегда с большим удоволь-
ствием слушают его речи, представляющие собой смесь
русского языка с местным наречием, по... Они — местные
жители, бывшие солдаты, побывали па многих фронтах:
в Перемышле, на Карпатах, в Зрзеруме, отступали с ар-
мией из Сарыкамыша. По они не бывали в кипящих ре-
волюционных районах, не видели гражданской войны, и
потому Сергей, который принимал участие в гражданской
войне в России, видел своими глазами Ленина, слушал
его речи, правится, импонирует нм. Опп преклоняются
перед его авторитетом, но в то же время находят, что
Сергей слишком вспыльчив и вообще слишком строг.
И потому-то они больше уважают председателя, товарища
23
Осепа, который значительно старше их, хорошо разомра-
ется во всем, не любит лишних слов, но зато много де-
лает, поступает всегда обдуманно, а главное — не так го-
ряч, как Сергеи. Товарищ Осеп... Думая о нем, они не-
вольно спрашпвалп себя, как отнесется он к делу своих
шуринов. Интересно, как... Они так же, как Сергеи, были
возмущены действиями братьев Асланянов, так же были
взволнованы, в особенности в ту почь, когда обнаружили
письмо, но при мысли, что у арестованных братьев есть
дети, им становилось не по себе. Будь они холостыми,
тогда черт с ними. Но, рисуя себе картину, которая раз-
вернулась бы, если бы «им» удалось осуществить свое
дело (если бы осуществилась их «программа», как гово-
рил Сергей), они приходили в ярость. Конечно, тогда они
уничтожили бы всех большевиков... Будучи товарищами
детства братьев Асланянов, они вспоминали в эти ми-
нуты их дурные поступки и еще больше негодовали. Да,
они уже с детства были враждебны нм, что-то скрывали,
всегда имели какие-то тайны и секретные дела. О, если бы
их дело увенчалось успехом, они пе пощадили бы ни-
кого!
Думали с раздражением, гневом, волнением, но по
временам представляли себя в их положении, и при
воспоминании, что у арестованных есть жены, дети и ма-
тери, пм невольно становилось жалко их.
А лежавшая перед ними телеграмма говорила, что
Ереван в руках восставших дашнакцаканов! Нужна мак-
симальная осторожность в отношении местных дашнаков,
нужно быть готовым ко всякой неожиданности и случай-
ности. Необходимо проявить крайнюю революционную
энергию и стойкость, бдительность и осторожность. Вся-
кую попытку к восстанию подавить со всей решитель-
ностью и смелостью. Малейшую попытку к выступлению
беспощадно подавить в самом ее зародыше... Вот в чем
смысл немногих слов телеграммы! И вот теперь они ожи-
дали прихода председателя, чтобы обсудить положение и
выработать ряд практических мероприятий, главным об-
разом для того, чтобы расследовать дело арестованных
братьев. Но председатель, неизвестно почему, опоздал.
Несмотря на то, что за ним послали милиционера, его все
еще не было.
— Товарищ Осей запоздал, — заметил один из сидев-
ших в шинели.
— Наверно, ночное событие — арест шуринов — плохо
подействовало на него, — сказал Сергей с ехидной усмеш-
кой. — Ведь они ему действительно приходятся шури-
нами, не так ли? — спросил он, чтобы проверить то, о чем
ему уже говорили.
— Да, — ответили задумчиво двое в шинелях.
— Вот хотя бы это дело, — продолжал Сергей. — За-
чем мы его отложили до сегодняшнего дня? Почему ночью
же не покончили с ними? Ясно, что они контрреволюцио-
неры. Это совершенно очевидно. Пытались устроить пере-
ворот и перебить нас всех. Не так ли, товарищи? А мы?
Что мы делаем? Вместо того чтобы немедленно расстре-
лять их, мы посадили их в тюрьму, подождите, мол, при-
дет контрреволюция и освободит вас. Это возмутительно!
Это преступное попустительство! Надо быть беспощад-
ным... п решительным! А вы — подождем да подождем! —
иронизировал Сергей, продолжая ходить взад и вперед,
часто поправляя револьвер на боку. — Подождем! Чего
нам ждать? Контрреволюции?
Сергей круто повернулся, остановился и гневно по-
смотрел па товарищей, ожидая ответа на свой вопрос.
— Товарищ Сергей, мы говорили: подождем немно-
го, расследуем как следует это дело,— заговорил один из
них.
— Чтобы все было законно,— прибавил другой.
Сергей вспылил:
— Законно? Законно?.. Вероятно, Осеп думает так же.
Законно?.. Нет! Я думаю, нужно покончить с этим делом,
пока не поздно. И это подействует... Понимаете?..
«Конечно, действия арестованных братьев контррево-
люционны, — думали члены ревкома в шинелях, — онп
достойны расстрела, но ведь у них жены, дети, мать... Эх,
если б были незнакомые, ну, тогда другое дело...»
— Я понимаю Осепа, — продолжал Сергей, шагая по
комнате. — Ему, быть может, и трудно принимать участие
в этом деле. Ведь как-никак — онп ему родственники. Во
имя революции предложим ему не участвовать в нашем
следствии п решении. Я понимаю его положение, п во-
обще...
Те, в шинелях, молчали. Расстрелять!..
В эту минуту в комнату вошел председатель, Осеп.
— Что за телеграмма? — быстро спросил он, кивком
головы поздоровавшись с товарищами.
Один пз товарищей в шинели молча протянул ему
25
листок бумаги. Осеп быстро прочел, сжал губы, отброспл
в сторону и сел на свое председательское место.
— Я так п думал, — заговорил оп сдержанно и сухо,
пробуя расстегнуть воротник кожаной куртки. — Да, я так
и думал.
— И потому, — взволнованно пропзпес Сергей, круто
повернувшись к нему, — мы должны быть беспощадными
ко всем контрреволюционерам. Нужно задать им такой
урок, нужно пх так проучить, чтоб они больше не осме-
лпвалпсь...
Осеп понял его намек.
— Что выяснилось по делу братьев Асланянов?—об-
ратился оп к Сергею и сейчас же вспомнил жену.
— Что выяснилось?.. — Сергей снова остановился, по-
смотрел сбоку на председателя и продолжал: — Выясни-
лось, что все наши предположения были правильны. Они
действительно имеют связь с повстанцами. Я полагаю,
что они здесь уже подготовляли восстание...
Осеп внимательно слушал его и думал, слегка прику-
сив нижнюю губу, а члепы ревкома смотрели на него п
ждали, что он скажет. Осеп упорно молчал.
— Разумеется, — продолжал Сергей, — мы должны
расследовать это дело и вынести достойное решение и
приговор. Но я должен сказать еще и другое...
Осеп, а с ним и члены ревкома подняли головы.
— Я предлагаю расследовать это дело сегодня, п
в первую же очередь. А если для вас, товарищ Осеп, есть
какие-либо неудобства...
Осеп попял намек, но все же спросил его:
— Какие неудобства?
— Что опп вам — шурины, п вообще...
— Да, товарищ Осеп, — заговорил один пз спдевшпх
в шипели, — если...
Осеп ничего не ответпл, лишь снпсходительно улыб-
нулся одними уголками рта. Товарищи переглянулись
меж собой и почувствовали себя неловко.
Час спустя пришел председатель политотдела товарищ
Мелик, в своей сибирской шапке с наушникамп, кожаной
куртке и в высоких сапогах бутылкой. За нпм явился сле-
дователь товарищ Аршак с кипой бумаг. Прпшел и секре-
тарь комитета товарищ Бепо с постоянно обвязанным
вокруг шеи шарфом, и началось следствие по делу братьев
Асланянов.
5
Виргиния ни за что не могла взяться, не могла уси-
деть на месте. Она беспрерывно ходила взад и вперед,
с нетерпением ожидая возвращения Осена. Уже прошло
время обеда и обычный час его возвращенья, а его все
еще не было. «Что случилось? Почему он так запоз-
дал?» — спрашивала себя Виргиния, шагая взад и вперед.
Она несколько раз выходила на улицу, высовывала голову
из окна и подолгу смотрела в ту сторону, откуда должен
был прийти Осеп. Ее больше всего беспокоила эта неиз-
вестность. Ей хотелось узнать хоть что-нибудь о судьбе
братьев, чтоб скорее сообщить родным и хоть немного
успокоить невесток. Самой Виргинии неудобно идти, по-
тому что как с Осепом, так и с ней братья были в ссоре,
и не только братья, но и пх жены. Поэтому если она
пойдет к ним, то рискует подвергнуться нападкам со сто-
роны невесток, проклятиям и оскорблениям, как жена
представителя той власти, которая арестовала их мужей.
Она хорошо знала своих невесток, знала, какие они свар-
ливые. Довольно было им увидеть ее, чтобы па нее посы-
пался целый град ругательств... 11 наконец — ей неудобно
было бы пойти в отцовский дом, неудобно, принимая во
внимание служебное положение Осена.
Так думала Виргиния. А на дворе бушевала вьюга,
ветер жалобно выл, проносясь по улицам. Эти неумолкае-
мые завывания навевали еще большую тоску и беспокой-
ство. Что случилось с Осепом? Куда он делся? Почему
запаздывает? Можно себе представить, как волнуются
там, дома... Виргиния в волнении все еще шагала по ком-
нате, когда се мать, сгорбившись и опираясь на зонт, ко-
торый заменял ей палку, пришла снова в еще с лестницы
начала своим грубым мужским голосом:
— Что это за порядки, дочь моя? Отправила твоим
братьям передачу, а «они» не принимают! Разве это до-
пустимо? А ты ничего не узнала? Что они такое сделали?
А? Я совсем растерялась... Пе понимаю, что это за дела
такие творятся!.. Мало того что арестовали, теперь и пе-
редач пе принимают...
Старушка говорила прерывающимся, охрипшим от
долгой ходьбы и усталости голосом, покачивая головой,
как маятником. И каждое ее слово казалось Виргинии
упреком и укором.
27
«Не приняли передачи? Что бы это могло означать? —
взволнованно думала Виргиния. — Почему? Ведь так по-
ступают лишь с теми, кого высылают или... кого собира-
ются расстрелять...»
II, скрывая свое волнение от матери, она начала успо-
каивать ее:
— Зачем ты снова пришла? Почему вы напрасно
беспокоитесь? Я поговорила с Осепом, расспросила его,
и он сказал: «Расследуем, выясним дело, будьте спокой-
ны, ничего серьезного нет» (это она уже добавила от
себя).
Виргиния успокаивала мать, но, беседуя с ней, она
беспрерывно ходила по комнате, ее преследовала и свер-
лила мозг неотступная мысль: «А почему не приняли
передачи?»
— Конечно, когда расследуют дело, пх освободят,—
продолжала она.— Зря их не будут держать, не оставят
в тюрьме... Это ничего, что передачи не приняли... Голод-
ными пх не оставят. Сами накормят, как и всех...
«Почему же не приняли передачи?»
— Да!—воскликнула старушка, сомневаясь, что ее
детей не оставят голодными.— Дай бог! Пусть сами на-
кормят, только не оставили бы голодными, — продолжала
она, качая головой, словно маятником. — А говорят, будто
пх дело серьезное, будто грехов у них много, потому и нс
приняли передачи. Или — кто пх там знает — должны пх
отправить в Ереван, потому что... Пу, да мало ли что бол-
тают. Не пойму я, ничего не пойму. Слушай, дочь моя...
Виргиния снова начала успокаивать мать, говоря, что
ничего опасного нет, что она напрасно второй раз совер-
шила такой длинный путь; посоветовав ей вернуться до-
мой, она обещала все разузнать и известить их.
— Мне уйти? — сомневаясь, спросила старушка. —
Ведь невестки-то там совсем растерялись, совсем изве-
лись. Что же мне им сказать?..
— Скажи, чтоб не беспокоились. Ведь их только этой
ночью арестовали, значит, сегодня их не освободят, не
так-то скоро это делается. Сперва надо расследовать дело,
если не сегодня, то завтра или послезавтра их освободят,
не будут держать долго.
Виргиния хотела было сказать: «Пока Осеп здесь, пм
ничего опасного не угрожает», но не решилась и промол-
чала. Кто знает, будет ли Осеп защищать и поддержи-
вать их.
28
— Ты говоришь, что через несколько дней пх освобо-
дят?.. Да?.. Дан бог, дан бог, чтоб это было так,— вздох-
нула старушка, — чтоб бог услышал твои слова! А то
ходят такие слухи, что у меня сердце разрывается... Ах,
сколько раз я говорила им: «Дети мои, не ваше это дело,
бросьте вы все это, отвяжитесь от партии, это вам не при-
несет пользы!» Разве не так вышло? Нет, не послушались
меня, заупрямились... Ну, а теперь что мне делать... Ты
говоришь — пойти мне, да?..
— Да, да, иди себе с миром и невесткам скажи, пусть
не беспокоятся.
Проводив мать, Виргиния снова начала ходить по
комнате.
Почему не приняли передачи?..
Наверное, Осеп об этом не знает... Что это означает?
Совершили какое-нибудь тяжкое преступление? Но в чем
их вина? Что же они сделали, что пх обвиняют в контрре-
волюция?! Сколько уже раз думала Виргиния об этом и
каждый раз приходила к заключению, что, как бы велика
ни была вина ее братьев, Осеп не оставит их. Ведь он
пользуется таким авторитетом, и довольно одного его
слова, чтобы спасти их. Никто без него не сделает ни од-
ного шага. Всегда все спрашивают его мнения. Как бы
братья ни ненавидели Осепа, все же он не поступит
с ними плохо и не позволит, чтобы с ними обращались
так, как с другими. Виргиния была убеждена в этом, но
ее занимала одна мысль: «В чем вина братьев и почему
не приняли передачи?»
Виргиния все думала, все ходила по комнатам, с не-
терпением поджидая Осена, чтоб скорее узнать у него об
участи братьев.
Она пережила долгие часы тревожного ожидания,
пока наконец муж не вернулся домой. Был поздний вечер.
Половина города уже спала, когда вошел Осеп, усталый,
разбитый. У него был мрачный и озабоченный вид. Услы-
хав еще с лестницы его шаги, Виргиния быстро выбежала
навстречу.
— Ну, чем кончилось? Что решили? — нетерпеливо
спросила она, с беспокойством всматриваясь в лицо
мужа. — Ты устал, да? — продолжала она осыпать его во-
просами. — Почему не отвечаешь? Скажи: что выясни
лось? Расследовали?
Она пристально смотрит в глаза мужу.
— Да, — нехотя ответил Осеп.
— Ну? Что же выяснилось?
Осен молчал. Он достал какую-то бумагу нз кармана
куртки и присел к столу. Виргиния подошла, впилась
в него глазами и схватила его за руку.
— Ну, скажи же, почему ты молчишь?.. Скажи мне
правду! Не бойся! Я многое передумала, много поразмыс-
лила за это время. Не бойся, я ничего не испугаюсь, ни-
что меня не ужаснет, и обморока со мной нс случится...
Виновны ли они хоть в чем-либо? Пли... Ну?..
Осеп медленно, неохотно поднял голову.
— Да, не без этого.
— Неужели? Хорошо. В чем же заключается их вп-
на? Ну... Ты все еще молчишь?.. Ну, хорошо. Допустим,
что виновны. Ну, а дальше что же вы сделали? Что ре-
шили?
— То, что было нужно.
— То есть?
— Наказали преступников по достоинству.
Виргиния, слегка улыбнувшись, кокетливо прижалась
к мужу.
— Ты шутишь. Я не могу поверить, чтобы они совер-
шили что-либо такое, п вы...
— Да, совершили, и иритом очень нехорошее дело! —
заговорил внезапно Осеп холодным, сухим, не своим го-
лосом.
Легкая улыбка сомнения застыла на устах Виргинии,
и опа почувствовала ужасный холод в душе. Казалось,
будто кто-то ледяной рукой сжал ее сердце. Рядом с нею
будто был какой-то чужой ей человек, который не хотел
понять ее и которого она сама не понимала. По голосу
мужа она почувствовала, что совершилось что-то сквер-
ное, что ее братья обвиняются в тяжком преступле-
нии.
— Их вина? — спросила она дрожащим, почти преры-
вающимся голосом. — В чем же их вина?..
Осеп молчал. Это молчание показалось Виргинии та-
пнственным, зловещим. Значит, совершилось что-то
ужасное.
— Вы их уже присудили? — спросила она расте-
рянно.
Ответ Осепа зазвенел, как сталь:
- Да!
Виргиния переступила с ноги на ногу и глухо-тяжело
вздохнула. Грудь ее подымалась и опускалась. Хотела
30
было спросить: «Какое наказание?»—но испугалась, что
ответ будет ужасным, и потому, собрав весь остаток духа
п всеми силами внушая себе мужество, неуверенно
спросила:
— Расстрелять?
Снова, как сталь, прозвучал голос Осепа:
- Да!
Это «да!» было похоже на удар молота, который,
казалось, с сокрушительной сплои опускается на го-
лову Виргинии. Но Виргиния не дрогнула под ним.
Неподвижно осталась опа стоять на своем месте и замол-
кла.
Она была поражена. Была застигнута врасплох неожи-
данностью. Смотря в лицо мужу, на миг замолкла. Смот-
рела так, как будто перед ней был чужой ей человек,
смотрела, как на врага, холодным испытующим взглядом.
Затем глухим голосом обратилась к нему.
— Л что сказала тебе твоя совесть? — спросила она,
не сводя с лица мужа того же холодного, испытующего
взора.
Почувствовав на себе этот взгляд жены, Осеп поднял
па нее глаза.
— Моя совесть спокойна, — ответил он твердо, не вол-
нуясь и не растерявшись.
Виргиния вытаращила глаза на мужа. Она не ожи-
дала от него такого холодного, почти равнодушного от-
вета.
— Спокойна? — спросила опа с горькой иронией после
минутного молчания. — Спокойна?..
— Да,— повторил Осеп, не подымая головы п не
отрываясь от чтения бумаги, которую он держал в
руке.
Виргиния по-прежнему расширенными глазами смот-
рела на мужа, смотрела испытующим взглядом, будто
изучая его черты, смотрела долго и вдруг, сорвавшись
с места, быстро прошла в другую комнату.
Спустя несколько минут она вышла оттуда с шалью,
перекинутой через руку.
— Ну, прощай! — сказала она быстро, горестно.
Осеп поднял голову.
— Куда? — спросил он снова спокойно, без тени сму-
щения.
— Я не могу жить с человеком, руки которого обаг-
рены кровью, — сказала Виргиния, сделала два шага и
31
снова остановилась, будто хотела добавить еще что-то
тяжелое, обидное, по передумала и быстро направилась
к дверп. — Прощай!
— Счастливого пути! — ответил Осеп, продолжая не-
подвижно сидеть на том же месте и не выпуская бумажки
из рук. Он слышал, как жена спускалась по лестнице и
как стучали ее туфли о каменные ступеньки: стук-стук-
стук...
Л на дворе разыгралась метель, ветер ревел и буше-
вал пад городом...
1923
ДЕВУШКА ИЗ БИБЛИОТЕКИ
Рассказ одной женщины
ПОВЕСТЬ
2 С. Зорьпн, т. 3
1
Городок наш небольшой, но очень красивый. С одной
стороны к нему примыкает лес, а вокруг кольцом стоят
горы. С гор весело бегут ручьи. Ночью, когда город за-
сыпает, отовсюду слышится шум воды: хш-ш, хш-ш,
хш-ш! Так и звенит и гудит в ушах! Лишь когда поезд
с пронзительным свистом и грохотом подходит к городу,
наполняя гулом горы и лес, пе слышно переливов ручьев.
Хорош наш городок! Перед каждым домом — сад, в каждом
дворе — по колодцу! Из окрестных деревень и сел в город
везут множество всяких продуктов. Много молока, и яйца
не дороги. Зимой у нас недолго стоят холода, лето не жар-
кое. Весь день шелестит ветерок. Правда, часто выпадают
дожди, но зато, когда снова появляется солнышко, хо-
рошо, как в раю. Одним словом, не так, как у вас в Эри-
вани!
Вы, наверно, спросите: «Если в вашем городе так
хорошо, почему ты приехала сюда?» Конечно, если б моя
воля, я бы ни за что не переселилась. Это дочка настояла
на моем приезде в Эрпвань. Как нп старалась я тогда
остаться в нашем городке — не удалось.
— Нет, — говорила опа, — ты должна жить со мной.
Что ж мне было делать? Все, что осталось у меня на
этом свете, — это она, единственная дочь, моя единствен-
ная радость. «Стирала чужое белье, вырастила, воспитала
ее, отдала в ученье, а теперь бросить п оставить одну? —
думалось мне. — Нехорошо жить порознь, вдали друг от
друга». И вот я согласилась. Если бы сын мой Ервапд
был жив, тогда, быть может, я и осталась бы в нашем го-
родке. По оп ушел па войну и погиб*. В первый год войны,
к великой моей радости, его освободили, как единствен-
ного сына, по тут наш домохозяип Михак и сын
2*
35
священника адвокат Вагаршак стали его уговаривать,
чтоб он записался в добровольцы.
— Надо спасать нацию, — говорили они.
Сын мой возражал.
— Если я запишусь в добровольцы, — говорил он, —
кто же будет заботиться о матери и сестре?
А они ему в ответ:
— Слава богу, твоя мать еще способна стирать, сумеет
содержать и себя и сестру. А если окажется в нужде, то
мы ей всегда поможем. Ну, а тебе самому, этакому мо-
лодцу, не стыдно ли сидеть дома в такой тяжелый час,
когда вся молодежь стремится в добровольцы, чтоб спасти
наш армянский народ? Неужели ты не запишешься?
И так ему надоели эти упреки и разговоры, что запи-
сался, бедняга, ушел и погиб... Не вернулся... Эх, лучше
и не вспоминать про это!
После ухода сына остались мы одни: я и дочь. Жили
мы в доме того самого Михака, о котором я уже говорила.
Он был богатый купец, получал из Тифлиса вагонами ма-
нуфактуру и продавал ее. Знакомство вел с самыми име-
нитыми людьми города. И одевался хорошо: всегда в на-
крахмаленной сорочке, в шляпе, костюм чистенький,
словно только что получен от портного. Словом, он был
одним из первых людей нашего городка. Во время войны
Михак работал в комитете, записывал молодежь в добро-
вольцы и собирал пожертвования. Михак со своей семьей,
женой Лизонькой и дочерьми Анечкой и Сонечкой, жил
наверху, а я с дочерью внизу, в подвале. Помещения под-
вала были в его распоряжении. Туда складывали дрова и
заготовленные па зиму съестные припасы. Мы жили
в маленькой комнате с низким потолком, с выбеленными
степами, кирпичным полом и двумя узепышми окнами;
когда по улице проходили люди, нам видны были только
их ноги. Платила я за это помещение два рубля да еще
впридачу бесплатно стирала раз в неделю хозяйское
белье.
Так вот и жили. Я ходила по домам, стирала белье.
Виктория училась в школе. Я ничего не понимала в уче-
нии, по люди говорили, что учится она хорошо. Были, ко-
нечно, и такие, как, например, Михак и его жена Ли-
зонька, которые твердили:
— Ведь у тебя пет средств, зачем ты ее отдала
в школу? Возьми девочку домой, займется делом каким-
нибудь и поможет тебе.
36
Но я я слушать не хотела их. Думала: «Лучше буду
терпеть нужду, а она пусть учится. Ведь она у меня един-
ственная...» Когда убили моего Ерванда, Виктория уже
окончила школу. По моей просьбе ей дали службу в биб-
лиотеке. Легкая и чистая была у нее работа: давала лю-
дям читать книги или сшивала, склеивала разорванные
книги. Сама же, после занятий придя домой, читала часто
до глубокой ночи.
— Слушай, — говорю я, — Виктория, поешь хоть хлеба.
— Мама дорогая, вот кончу страничку, тогда уж
поем...
А читала она так хорошо, как священник в церкви.
Иногда она беседовала со мной о прочитанном. Рассказы-
вала о людях, которые писали книги.
— Вот, — говорила она, бывало, — написавший эту
книгу был сыном простых людей, но посмотри, какие он
написал интересные вещи!
Читала она по-армянски и по-русски, читала и расска-
зывала о том, как люди живут в других краях, как бога-
теют одни, как бедствуют другие. Многого из ее слов я не
понимала. Любила Виктория говорить о больших городах,
о том, что будет на свете через много лет после нас. Я по-
слушаю, послушаю ее, да и скажу:
— Эх, Виктория, а ведь всего-то этого мы не увидим!
— Увидим, — говорит, — мама. Увидим когда-нибудь...
В это время прпшло в город известие, что царя свергли
с престола *. Какая была радость кругом! Всюду вывесили
красные знамена. Несколько дней парод не покидал улиц.
Везде говорили речи, радовались, кричали: «Да здравст-
вует революция!» Я не понимала, что такое «революция».
Но мне казалось, что радости этой наступит конец, что не
бывать стране без царя. Через несколько дней приехал из
Тифлиса Г анк Азатян и произнес речь *. Ну и говорил же
он! Нельзя было не заслушаться. Говорил о том, что не
должно быть больше пи прежних чиновников, пи началь-
ников, ни городского головы, что все эти люди — прислуж-
ники царя и что их всех нужно сменить... Тотчас после
этого арестовали нашего пристава, начальника, тогда же
удрал лесничий, сбежал мировой судья, сорвали погоны
со стражников, некоторых из них даже избили, а другие
спаслись бегством.
Все это я видела собственными глазами. «Почему же,
думаю, так поступают с ними, в чем вина этих стражни-
ков?» А Виктория говорит мне:
37
— Так и следует им, мама, потому что они продаж-
ные души.
С этого дня начались собрания. Виктория моя поте-
ряла и сон и покой. Днем — библиотека, вечером — собра-
ния, а ночью читает книги, газеты.
— Послушай, — говорю, — дочка, хватит, нельзя столь-
ко читать. Ты уже окончила школу, на что тебе столько
читать?
— Ах, — говорит, — мама, ты ничего не понимаешь.
Мне еще очень много нужно читать. Другие, — говорит, —
получают высшее образование, едут в Петербург, в Мо-
скву, а я хоть дома позаймусь.
— Ты в конце концов и зрение потеряешь, и ума ли-
шишься, — говорила я ей.
Да разве она слушала меня? В постель с книгой ложи-
лась. Подчас я просто сердилась:
— Слушай! Не жалеешь своих глаз, так пожалела бы
хоть керосин. Ведь вздорожал же он.
А она мне:
— Мама, не мешай. Я куплю тебе керосин. Завтра мне
надо выступать на собрании. Надо собрать материал.
— Послушай, — говорю, — дочка. Что ты потеряла на
этих собраниях? Разве это твое дело? Вон, — говорю, —
дочери Михака. Были бы эти собрания хорошим делом,
пошли бы и хозяйские дочки. Они ведь ученее тебя.
— Ах, пожалуйста, не сравнивай меня с ними, — гово-
рит. — Им только и дела, что пудриться да бездельничать.
Это-то она правильно заметила. Каждый день эти ба-
рышни пудрились и ходили то в театр, то в клуб, то на
вокзал. Весь день с зонтиками в руках гуляли по городу.
— Да, пудрятся. Зато не стригут, как ты, волос и не
бегают по собраниям.
— А на что мне, мама, волосы? — спрашивала она. —
Я же не ищу себе, как они, жениха.
— На то и девушки, чтобы искать женихов. А те мо-
лодые люди, что гуляют с тобой, кто они тебе?
А опа мне в ответ:
— Товарищи.
— Послушай, — говорю, — твоими товарищами могут
быть девушки, а не молодые люди.
— Эх, мамуся! И ничего-то ты не понимаешь, — отве-
чала она.
II правду, ничего я не понимала. Дни за днями бегут,
а опа то на собраниях, то в библиотеке, то книги читает.
38
Стали ходить ко мне женщины нашего околотка п гово-
рить, что там-то моя Виктория выступала, там-то произ-
носила речи. Я просто голову потеряла. «Дочка, думаю,
совсем от рук отбилась, надо было бы ее подтянуть как
следует». Пожаловался на нее в домохозяин Михак.
— У твоей дочери, — говорит, — не хватает винтиков
в голове.
— А что, уважаемый, — говорю, — она сделала дур-
ного?
— Избалована очень. Вмешивается во все, спорит.
— Ну и что же, — отвечаю. — Такой возраст. Ничего
не поделаешь. Нравится ей так, вот и говорит. Не гуляет
же она по ночам, как другие.
— Ну, этого еще не хватало. Ты — бедная женщина,
твоя дочь должна быть скромной.
Заметила я тут, что он был чем-то сильно расстроен,
но не стала расспрашивать. Только вечером узнала, что
на собрании Виктория назвала его «буржуем». Сама Вик-
тория сказала.
— Ай, ай! — говорю я ей. — Провалиться бы мне
сквозь землю. Как ты посмела так говорить? Кто ты та-
кая? Не знают разве, кто твои родители? Ты хочешь,
чтобы он нас выгнал из квартиры?
— Не посмеет! А если выгонит — не велика беда. Та-
ких квартир много.
И говорит громко, во весь голос.
— Замолчи, — прошу я ее. — Еще наверху услышат.
Оскандалимся мы с тобой.
— Нас-то он не оскандалит, а вот самому как бы не
пришлось плохо.
— А что он сделал? Разве есть в городе кто-нибудь
порядочнее его?
— Ну и нашла ты порядочного человека! В магазине
у него два приказчика работают, а он им ни копейки не
платит. Он — попечитель школы, а учителям не платит
жалованья по три-четыре месяца и на эти деньги торгует
да наживается.
— Ну и что ж из этого? Вероятно, нуждался в день-
гах. Не отказал же он совсем этим учителям.
— Эх, мама, — говорит, — ты ничего не понимаешь,
лучше перестанем об этом говорить.
«Что же будет с нею в конце концов? Чем она кон-
чит? — думала я. — Как мне быть? Как вернуть ее на пра-
вильный путь?»
39
Ничего не помогало. Я ходила стирать, а она в своей
библиотеке делала все, что ей правилось, говорила с кем
попало.
Изредка я заходила к ней в библиотеку — поручить
что-нибудь да кстати и посмотреть, чем она занимается.
Чаще она книги выдавала, а иногда я видела, что она за-
нята разговором с юношами и девушками. Объясняет им,
что это вот такая-то книга, что понять ее надо вот так-то.
И с каждым отдельно, по-особому... А то заспорит с по-
жилыми людьми, с учителями о таких вещах, о которых
я, неученая, темная женщина, никогда и не слышала.
Только мне было видно, что Виктория над ними всегда
верх брала. «Что это за девушка? — думала я. — И учи-
телей своих не стесняется!» Я за нее краснела, а ей —
нипочем.
— Ну и бойкая же у тебя дочка, большевичка, — ска-
зал как-то один из ее учителей, когда я пришла в библио-
теку и слушала их беседу. — Никак не можем ни угово-
рить, ни убедить ее.
О большевиках я и раньше слышала, но, признаться,
не знала, кто они такие. На этот раз решила спроспть:
— А кто такие большевики?
А он мне в ответ:
— Такие, как твоя дочь!
* ♦ ♦
Вскоре объявили, что вместо царя должны избрать
какое-то собрание *. Некоторые же болтали, что выберут
нового царя. Но Виктория объяснила мне, что никакого
царя — ни старого, ни нового — не будет, а вместо него —
собрание; не знаю, как оно называется, это собрание,
а только оно и станет управлять страной. Еще через не-
сколько дней — выборы *. На нашей улице расклеили боль-
шие плакаты, чтобы в такой-то день все шли бросать но-
мерки. В этой работе принимала участие и Виктория.
Она, так же как и раньше, ходила на собрания, раздавала
какие-то бумажки людям — одним словом, весь день кру-
жилась, как волчок. Жена нашего домохозяина Михака,
Лизонька, спросила меня:
— Апиа, за кого ты думаешь голосовать?
— А откуда мне знать? — говорю я. — И без меня
обойдутся.
40
— Нет, — говорит. — Зачем? Непременно надо опу-
стить номерок в ящик. А какой номер ты собираешься
опустить?
— Не знаю, — отвечаю. — Виктория моя сказала,
чтобы я опустпла пятый.
— Нет, — говорит, — пятый не стоит. Опусти четвер-
тый. Этот — самый настоящий, а остальные фальшивые.
Вернулась домой Виктория. Я рассказала, что совето-
вала мне Лизонька. Рассердилась дочка.
— Мало ли что она советует! Они сами фальшивые,
она и ее муж. Их номер фальшивый!
Начала она мне объяснять, почему надо голосовать за
пятый номер, а потом говорит:
— Иди и сделай так, как я тебе сказала.
И дала мне в руки какую-то бумажку, чтобы я ее опу-
стила в ящик.
В день выборов я пошла в школу. На стене висело
пять ящиков, и рядом с ними сидели пять человек. Людей
было много, прямо без счета. Наш домохозяин Михак
тоже оказался здесь.
— И ты, Анна, пришла? — обратился он ко мне. —
В какой из ящиков ты хочешь опустить свой номер?
Я показала ему номер, который держала в руке. Он
взял его и выбросил вон.
— Это,— говорит,— ерунда, глупости! На, возьми,
опусти вот этот.
И дал мне другую бумажку. Народу было много, я и
постеснялась сказать, что мне так велела сделать Викто-
рия. «Ну и черт с ними, — подумала я, — ничего не будет
от того, брошу ли я эту или другую бумажку в ящик.
Дай-ка, думаю, лучше я ее опущу поскорее да пойду по
своим делам».
Когда Виктория узнала об этом, она сильно рассер-
дилась на меня.
— Ты, — говорит, — голосовала за своего врага. Не
разбираешься в том, что тебе плохо, что хорошо.
— А почему? — спрашиваю. — Какой там враг?
Должна была опустить номер, ну и опустила.
— Совсем не все равно. Ты, — говорит, —должна была
голосовать за того, кто мог бы заботиться о тебе, стать
твоим защитником.
— Эх, — говорю, — бог отнял у меня моего защитника
в тот день, когда погиб мои Ерванд. Кому же теперь есть
дело до меня? Кто станет моим защитником?
41
А она:
— Нет, говорит, ты ошибаешься, пятый номер за-
щищает таких, как ты.
— Ничего не понимаю!
— Ну, а если не понимаешь, нужно слушать тех, кто
понимает.
Поссорилась со мной, расстроилась, что я не послу-
шала ее.
Теперь она по утрам чуть свет вставала и бежала на
вокзал. Вернется оттуда, чаю не попьет как следует — и
опять в библиотеку.
— Послушай, — говорю, — дочка, что ты повадилась
ходить на вокзал?
— Для библиотеки получаю газеты и книги.
— Ты же сама говорила, что вы получаете их почтой.
— А теперь часть получаем по железпой дороге.
Но я заметила, что она принесенные с вокзала бумаги
оставляет дома и без них идет в библиотеку. Я как-то
спросила ее:
— А почему ты эти бумаги не берешь с собой?
— Пока что пусть останутся здесь, — говорит она. —
После возьму.
Часто ходила она к вечернему поезду. Иногда возвра-
щалась с кем-нибудь из «товарищей».
— Мама, познакомься. — А потом тут же и добавит: —
Товарищ без места, ему негде спать. Он должен у нас
ночевать.
Ну, что мне возразить на это? Сама вижу: люди без
всякого крова. Стелю им постель, достаю чистые про-
стыни, кладу под голову подушки из приданого Виктории.
«Пускай, думаю, им будет хорошо. И они ведь дети своих
матерей, и они, может быть, привыкли к мягкой подушке.
Что ж из того, что они сегодня у чужих?» Переночуют
парни и чуть свет уходят.
— Куда же они ушли? — спрашиваю у Виктории.
А она отвечает:
— Уехали в соседнее село.
Через несколько дней то один, то другой опять появ-
ляются у нас с кипами бумаг. Или Виктория передавала
им бумаги, принесенные с вокзала, и люди эти уезжали
на несколько дней, а иногда будто и совсем исчезали,
а потом, смотришь, опять появляются. По вскоре я стала
замечать, что они заняты каким-то тайным делом. Все
шепчутся между собой, приходят поздно вечером, когда
42
па дворе совсем уже темно, а уходят чуть свет, когда бо-
седп еще спят.
Уходя, оглядываются по сторонам, не следит лп кто
за ними.
«Пет, думаю, это плохо кончится. Нагрянет беда».
Так оно и случилось.
2
То, о чем я рассказываю, произошло первого мая.
Скажу прямо: до этого я п не знала совсем, что Первое
мая — праздник.
В то памятное утро какие-то два человека вызвали
Викторию. Она пх пригласила войти. Онп вошли, оба мо-
лоденькие, в блузах, и спросили про знамя. Я забыла
сказать, что за несколько дней до этого Виктория при-
несла кусок красной материи и целых два дня готовила
лозунг: «Да здравствует революция!» Буквы вырезала из
белой материи и наклеивала их на красную. Хорошая та-
кая, яркая надпись получилась. Парнишкам знамя очень
понравилось, они похвалили:
— Молодец, Виктория, замечательно у тебя вышло.
А Виктория всегда краснела, когда ее хвалили. Так
и на этот раз — покраснела и заторопила их:
— Ну, ну, много не разговаривайте, теперь не время.
Скорее несите знамя, только не развертывайте. Я сейчас
же вслед за вами пойду.
Парни сложили знамя и вышли.
— Куда это они понесли его? — спрашиваю у дочери.
— Нужно для сегодняшнего праздника.
В первый день, когда она писала лозунг, я ничего не
спросила. Мне казалось, что она делает его для библио-
теки, потому что после того, как свергли царя, Виктория
два раза вышивала знамена для библиотеки. На этот раз
парии унесли его почти тайком, и мне захотелось узнать,
в чем тут дело.
— А что за праздник такой Первое мая, Виктория? —
спросила я.
— Первое мая — это праздник трудящихся. Сегодня
празднуют рабочие всего мира. Вот сейчас, спю минуту,
во всех городах Европы и Америки собираются рабочие.
— Ну хорошо,— спрашиваю я,— а в нашем Эчмиад-
зинском календаре * указан этот праздник?
43
— А зачем монахам было помещать этот праздник
у себя в календаре? Они пишут в своем календаре про
праздники несуществующих святых, чтобы, обманывая
народ, держать его в невежестве и во мраке.
— Замолчи, — говорю, — не греши, дочка, ты еще мо-
лода! Что это значит: «несуществующие святые»? Мо-
нахи, значит, по-твоему, такие глупые люди, что напишут
в календаре имена выдуманных святых?
— Нет, они не глупые, а хитрые люди, стараются оду-
рачить таких, как ты, чтобы держать вас в невежестве,
чтобы вы ходили в церковь, ставили там свечи, целовали
монахам руки и считали их святыми. А на самом деле нет
ни одного святого. Все это — ложь да выдумки монахов.
Я так и застыла на месте.
— Замолчи сейчас же! — кричу я. — А то разгневается
бог и побьет нас каменным градом.
От страха я принялась креститься, а она засмеялась.
— Бедная ты моя мамочка! Напрасно, не трудись.
Там, вверху, нет ни бога, ни святых. Вверху лишь торгаш
Михак со своей бесстыдницей женой да дочерьми. Больше
там ничего нет.
— Замолчи! Услышат — выгонят нас из квартиры.
— Пусть только посмеют, — говорит она. — Скоро мы
им покажем, кто кого выгонит. Ведь они живут в доме,
построенном чужим трудом...
Долго она еще говорила так, а потом оделась и вышла.
Но ее слова о том, что там, наверху, ничего нет, нет ни
бога, ни святых, что Эчмиадзинский календарь лжет, за-
дели меня за живое. Стала я на колени и помолилась. По-
том решила было купить свечей и пойти в церковь, но тут
же передумала. «Сколько, думаю, я раныпе-то, бывало,
ставила свечей, чтобы господь бог уберег моего Ерванда
от бед и несчастий — разве спасли его мои молитвы? Нет,
думаю, не стоит идти в церковь. Пожалуй, права Викто-
рия. Уж если бы эти святые имели какую-нибудь силу,
мой Ерванд не пропал бы без вести в чужих краях». При
мысли об Ерванде слезы подступили к горлу. Решила я
пойти посмотреть, какой это праздник Первое мая.
Вышла из дома. Вижу, вся главная улица нашего го-
рода запружена народом. Иголке негде упасть. День хоро-
ший, ясный, сердце радуется. Музыка играет. Народ песни
поет, детишки резвятся. Многие по-праздничному одеты,
и все чего-то ждут. Спустя немного времени прошли со
своей музыкой ученики, по четыре человека в ряд, за
44
ними — другие, сколько в городе было учеников, все со
своими знаменами. После учеников шли служащие, тоже
со знаменами, а потом и войско с большим зелено-краспо-
оранжевым знаменем и музыкой. А за ними показался
фургон, и на нем наковальня и кузнечные мехи и двое
людей, одетых в костюмы кузнецов и кующих железо: мол,
смотрите на нас, как мы работаем. Потом проехал фаэтон,
в котором стояла девушка, одетая во все белое, с распу-
щенными по плечам волосами, и бросала во все стороны
цветы. Чего-чего только не придумают люди! Когда про-
ехал этот фаэтон и за ним прошли еще рядами люди, вдруг
в конце улицы показалась колонна; она несла то самое
знамя, над которым вчера трудилась Виктория. Я узнала
его по красной материи и белым буквам. Прибили знамя
к какому-то шесту и несли высоко над головами. Ветер
раздувал его, и всем было видно, что на нем написано. Сна-
чала я не заметила Викторию. Вдруг смотрю — и она среди
них, как раз рядом с теми, которые несли знамя. Идет
в красном платочке, а волосы выбиваются из-под него.
В колонне — совсем безусая молодежь, только изредка по-
падались пожилые люди. Узнала я одного учителя и фо-
нарщика. Из женщин — Виктория и еще две девушки.
Вдруг товарищи Виктории запели «Интернационал».
Тогда из толпы, которая шла за ними, раздалась дру-
гая песня, и какой-то хорошо одетый человек воскликнул:
— Шапки долой! Поют «Нашу родину» *.
Все пошли на станцию. Когда тронулся народ, и я по-
шла за всеми.
Прошел слух, что на вокзале будут говорить речи.
«Уж раз вышла из дому, пойду послушаю, что они го-
ворят. Все равно дома нечего делать. Может быть, и на
самом деле скажут что-нибудь хорошее», — подумала я.
Перед вокзалом собралась уйма народу — наверно, ты-
сяч двадцать. Михак со своей женой и дочерьми тоже
были там. Все они были нарядно одеты. Заметив меня,
они удивились:
— Как, Анна? И ты пришла сюда? В доме никого не
осталось. А если нас обокрадут?
— Ничего, — говорю, — не случится. Хочу посмотреть,
какой это праздник.
Они прошли вперед, а я осталась на месте. А народ
прямо валом валит. Играла музыка. Наконец вышел чело-
век в крахмальной сорочке. Я сразу узнала его. Это был
сын священника, адвокат Вагаршак, тот самый, который
45
несколько лет тому назад вместе с нашим домохозяином
Михаком записал моего Ерванда в добровольцы. Вышел
он, посмотрел вокруг, откашлялся н говорит:
— Товарищи! Сегодня весь мир празднует Первое
мая...
И пошел, и пошел... Но говорил он так учено, что я не
поняла больше половины его слов. А под самым конец оп
махнул шляпой и крикнул:
— Да здравствует Первое мая!
Заиграла музыка. В толпе многие сняли шапки.
После адвоката говорил один из наших учителей. Он
говорил то же, что и адвокат Вагаршак, и закончил тем
же, чем он: «Да здравствует Первое мая!» После учителя
многие говорили. Одни из них — медленно, спокойно, дру-
гие же, как сумасшедшпе, махали руками и кричали во
все горло, но заканчивали все одинаково: «Да здравствует
Первое мая!» После каждой речи играла музыка, люди
снимали шапки, хлопали говорившим и кричали «ура!».
И вдруг на место, откуда говорили, поднялась Виктория
в красном платке, со знаменем в руке. При виде ее у меня
упало сердце.
— Кто это такая? Что это за девушка? — спрашивают
в толпе.
— Это девушка из библиотеки.
Опи-то беседовали спокойно, а я волновалась. Разве
это девичье дело? Колени у мепя дрожали, сердце билось,
во рту пересохло. Стою ни жива пи мертва. «Что, если
увидит меня Михак? Что он скажет?» — пронеслось у меня
в голове.
Виктория начала говорить:
— Товарищи! То, что вам здесь толковали, — все
фальшь и неправда, потому что эти господа на словах го-
ворят одно, а на деле поступают совсем иначе. Эти гос-
пода говорят вам, что все трудящиеся, все рабочие дол-
жны объединиться, но сами они не хотят соединиться
с русскими рабочими, которые борются во имя счастья
трудящихся. Все, что сказали выступавшие здесь гос-
пода,— ложь н фальшь. Пусть наш народ знает это.
Они — враги народа.
До нее все говорили лишь о празднике, а она — только
о народе, о порядках, о правительстве.
— Какое это правительство, если оно постоянно воюет
и угнетает народ? Такого правительства лучше не надо
совсем! а
46
Слова учителя и Вагаршака мне были непонятны,
а дочь моя говорила ясно, каждое слово ее доходило до
меня. Сначала я хотела уйти, но потом решила остаться.
«А вдруг, — подумала я, — за то, что опа посмела высту-
пить против ппх, па нее набросятся и побьют, так же, как
сына портного Макара!»
Пока она говорила, я была сама не своя. Не помпю,
сколько времени это продолжалось, по когда опа умолкла,
мне стало так легко, будто с сердца сняли камень. В толпе
загалдели. Казалось, будто праздника уже не стало. Когда
дочка спустилась, мне хотелось подойти к ней и пробрать
ее как следует, но я не могла протолкаться к ней и ушла
домой.
Пригорюнившись, я думала: «До сих пор мы жили
честно, а вот теперь, на старости лет, я стану посмеши-
щем города».
С такими мыслямп сидела я у ворот, когда заметила
Мпхака с жепой и дочерьми. Увидев меня, Мпхак вос-
кликнул:
— Поздравляю тебя, Анна! Ну и вырастила ты де-
вицу! Нечего сказать, хороша!
— Какая это девица? — рассердилась его жена. —
Прямо одержимая какая-то, словно с цепи сорвалась.—
А потом обратилась ко мне: — Послушай, как это могло
случиться, что у тебя родилась такая изменница нации?
Мать и отец упрекают меня, а дочери хохочут.
— Дочь твоя испортила паш праздник! — снова заго-
ворил Михак.
— Уж лучше, чтобы такой дочери вовсе не было.
— А то обесчестила опа п тебя и себя! — подхватила
его жена.
Я молчала, но в душе соглашалась, что Виктория по-
ступила очень плохо.
Виктории все пе было, и я начала беспокоиться. Нако-
нец, только к вечеру, еле переводя дух, бледная, запы-
хавшись, она пришла домой.
— Мама, — говорит она, — сегодня я не приду домой
ночевать. Ты меня не жди.
— Почему?
— Меня хотят арестовать.
- Кто?
— Правительство.
— За что же?
— За мое сегодняшнее выступление.
47
Я обомлела, хотела как следует пробрать ее, а она го-
ворит мне:
— Мама, я не могу слушать тебя. Ты не понимаешь...
Я ухожу.
— Послушай, дочка, куда же ты идешь?
— Ну, куда-нибудь.
— Да куда же? К кому ты пойдешь?
Молчит.
— Пожалей, — говорю, — свою бедную мать. Кому ты
можешь довериться, если не мне?
После долгих просьб я наконец уговорила ее сказать.
— Я буду скрываться у тети, только никому не говори
об этом.
Моя золовка жила в конце города, у самого вокзала.
— До каких же пор ты останешься там?
— А это видно будет.
А сама торопится, собирает бумаги, письма, книги. По-
том сложила все в маленький узелок, схватила летнее
пальто и вышла пз комнаты. Такая она была бледная, как
вот эта стена. Хотела было я пойти с ней, проводить до
золовки, но Виктория не согласилась.
— Мама, — просит она, — не ходи...
Ушла. Но я не утерпела и вышла за ворота следом
за ней.
Ночь темная-претемная. Жутко было у мепя на душе.
«Господи, боже мой, думаю, сжалься ты над моим
заблудшим, сбившимся с пути ребенком!»
3
Не знаю, сколько времени прошло, как ушла Викто-
рия, — час, два, пять — пе помню. Наверху Мпхак и его
жепа давно уже спали, а я, не смыкая глаз, съежившись,
лежала в постели. Неспокойно было у меня на душе...
II вдруг слышу — кто-то спустился по лестнице и посту-
чал в мою дверь. Сперва я подумала, что это вернулась
Виктория, ей сказали, что нет ничего опасного. В дверь
опять постучали, но совсем не так, как это делала Викто-
рия. Ее стук был легким и коротким — раза два, не
больше, и тотчас же она окликала мепя: «Мама!» На этот
раз стучали грубо, настойчиво, сапогамп. У меня екпуло
сердце. «Кто это, думаю, так поздно, в полночь?»
— Кто там? — спрашиваю.
48
— Открывай! — отвечает мне незнакомый мужской
голос.
Встала, оделась и пошла к дверям.
— Кто вы? Что вам нужно?
— Мы. — говорит, — пз милиции. Открывай.
Прислушиваюсь и чувствую, что там, за дверью, не
один, а несколько человек. Заныло у меня сердце. «Не
разбойники ли?» — думаю. За последнее время участи-
лись разбои, воры обманом входили в дом, обкрадывали
прохожих.
— Что вы хотите?
— Открывай, тогда узнаешь...
Я заупрямилась было: в такую позднюю пору не от-
крою двери.
— Не могу, — говорю. — Я одна, беззащитная жен-
щина. Что вам от меня нужно?
— Довольно! — кричат. — Открой, а не то сломаем
дверь!
В это время я услыхала, что наверху проснулся Мп-
хак. Закашлялся и стал ходить взад и вперед по комнате.
Это немного приободрило меня.
«Ну, думаю, если онп, эти пришельцы, в самом деле
разбойники, он услышит меня, не спит».
Открыла дверь. Вошли вооруженные люди.
— Кто здесь будет Виктория Данелян? — спрашивают
меня.
— Моя дочь, — говорю, — но ее сейчас нет здесь.
— А где же она?
— Не знаю, — говорю, — с вечера, как ушла, еще до-
мой не приходила.
— А куда опа пошла?
— Не знаю.
— Как это ты не знаешь? — прикрикнул па меня один
из них, по-видимому, их старший. — Твоя дочь, и ты обя-
зана знать, куда она ходит. Где она? Говори!
— Не знаю. Откуда мне звать, куда она пошла? Кля-
нусь небом п землей, не знаю, где она.
— Невозможно, чтобы ты не знала, где твоя дочь!
Растерялась я совсем. В это время появился Михак.
— В чем дело? — спрашивает он у пих.
— Нам нужна Виктория Данелян.
Когда пришел Михак, я успокоилась. Думаю: постес-
няются они его п уйдут. Но они начали обыскивать ком-
нату. не оставилп пп одного уголка, перевернули все вверх
49
дном, рылись во всех сундуках п шкафах. Обшарили все,
но Виктории так и не нашли. Собрали и унесли все книги
Виктории. Написали на бумажке, что берут пятнадцать
книг. Подписали сами эту бумажку, дали подписать Ми-
хаку, а потом передали мне. Л
— Видишь, Анна? — сказал Михак, когда они ушли. —
Теперь ты поняла, почему я говорил тебе, чтоб ты обра-
зумила свою дочь? Я все это предвидел еще тогда.
— Правду ты говорил, уважаемый, — говорю я, — су-
щую правду! Ну, а как же теперь нам поступить? Как
спасти мое дитя? Она слабое существо, умрет от пспуга.
— Ну, теперь уж, — говорит он, — поздно! После ее
сегодняшней речи никто не сможет ей помочь.
Сказав это, он вышел. До самого утра я не сомкнула
глаз. Встала и начала собирать и расставлять разбросан-
ные вещи, насилу к рассвету привела в порядок комнату.
На другое утро собрались у меня соседи. Узнав, что ко
мне приходили с обыском, один за другим приставали
с расспросами, что-де говорили да о чем спрашивали. Вме-
сте со всеми пришла также одна знакомая женщина, ко-
торая жила в соседнем доме. Звали ее Юхабер. Она всегда
сидела у ворот своего дома и вязала чулкп или грызла
семечки. Чуть что в городе случится — она уже все знает.
Изредка Юхабер приходила ко мне побеседовать. Узнав,
что ночью приходили за Викторией, она воскликнула:
«Ослепнуть бы мне!» — а потом рассказала, что в городе
арестовали много большевиков.
— Пусть твоя Виктория скрывается несколько дней
в безопасном месте, опа ведь девушка, — арестуют, поса-
дят в тюрьму, будет позор для нее. Еслп место у нее не-
надежное, пусть придет ко мне, я ее скрою.
И так ласково говорила п сочувствовала моему горю,
что я подумала: «Какая сердечная женщина!»
— Нет, — поблагодарила я, — спасибо. Виктория у ме-
ня в надежном месте.
— А где она? — спросила Юхабер.
А я, глупая, сказала:
— Она у тети. Место падежное, в районе вокзала.
— Вот как, — протянула она и как-то странно под-
жала губы.
Я сейчас же раскаялась, что проговорилась.
Скажет другим, и пойдет этот слух гулять по городу.
Сказанное слово н новорожденный ребенок одинаков')
крикливы.
50
Так оно н вышло.
Мороз два дня на квартире у тетки арестовали Викто-
рию. Убитая горем, я думала: «Как они узнали? Как на-
шли?»
С этими мыслями пошла я к Юхабер.
— Мою дочь арестовали на той квартире, где она
скрывалась. Никто, кроме тебя, не знал об этом. Может
быть, это ты проговорилась?
— Нет, я никому не говорпла, — ответила она, по по-
краснела п отвела глаза.
Только потом я узнала, что она была просто подо-
слана ко мне. Ее брат был тайным агентом.
Я стала упрекать себя за то, что сама послужила при-
чиной ареста своей дочери. Но было уже поздно. Остава-
лось одно: постараться освободить ее.
На другой день с утра я пошла в тюрьму проведать
Викторию, узнать, как она себя чувствует. В городе гово-
рили, что в тюрьме заключенных бьют. В тюрьме мне
сообщили, что Виктории Данелян среди арестованных
нет, но что, может быть, она помещена в школе. Тюрьма
тогда была так переполнена заключенными, что новых
сажали в школу. Пошла я в школу.
— Здесь, — спрашиваю, — Виктория Данелян?
— Здесь.
— А можно будет ее увидеть?
— Нет, нельзя.
— Я ее мать.
— Все равно. Будь ты хоть сам бог. Нужно разреше-
ние. Пойди возьми бумажку, тогда пустим.
Пошла я к начальнику и получила разрешение пови-
дать дочь. Прочли эту бумажку — и разрешили свидание.
Впустили меня в коридор, а потом вызвали туда Викто-
рию. Она вышла в пальто, накинутом на плечи, стала
передо мной, откинув стриженую голову. С нею был кон-
войный солдат. Еще издали заметив меня, она говорит:
— Мама, это ты?
И так спокойно, словно ничего по случилось.
— Как тебя освободить, дочка? Кого просить? К кому
пойти?
— Ни к кому не ходи.
«Ну, думаю, с ума, что лп, опа сошла?»
— Пойду, — говорю я, — к Михаку. Попрошу его, не
поможет ли.
51
— Нет, по надо мне никакого Мпхака. Лучше десять
лет здесь отсидеть, чем с его помощью выйти па свободу.
— Почему, дочка? — спрашиваю. — Что тебе сделал
Мпхак?
— Мпхак — наш враг.
II начала говорить. А солдат слушает. Я подмигнула
ей, дала понять, что мы пе один, чтоб замолчала опа. Hi)
Виктория — никакого внимания. Что ей говоришь, что
вот этой стене.
— Все равно я тебя здесь не оставлю, — говорю я. —
А кроме Мпхака, другого человека у меня нет. Пойду и
попрошу у него помощи.
— Нет. Если только я узнаю, что меня освободили по
его поручительству, я сейчас же вернусь в тюрьму.
Мало ли какие глупости она еще болтала. Выйдя из
школы, я пошла к Мпхаку.
— Так и так, — говорю я, — только ты один можешь
мпе помочь. Сделай что-нибудь, освободи мою дочь.
А он в ответ:
— Это не мое дело. Иди к начальнику.
И выпроводил меня. К начальнику я не осмелилась
пойти. Решила сначала просить тех, кто работал в комп
тетах, разбирался в таких делах и знал мою дочь. Пошла
к учителю Виктории, тому самому, который тогда, в биб-
лиотеке, спорил с нею. Оп тоже сказал:
— Не могу, это дело пе мое. — Да еще добавил: —
Твоя дочь такую заварила кашу, что я не могу вмеши-
ваться.
— Но что же делать! Молодость! Она ведь не пони-
мала, что делала.
— Ну, нет. Очень даже хорошо понимала. Твоя
дочь — предательница нации. Она хочет, чтобы позвали
русских большевиков и разрушили нашу страну.
Я почувствовала, что от пего не будет никакой поль-
зы, п решила пойти к нашему приходскому священнику.
Может быть, он поможет. Он знаком с этими людьми.
Но и оп сказал то же, что учитель:
— Дочь твоя — предательница нации. Ничего не могу
для нее сделать.
— Батюшка! Ради всего святого, помоги мне! — умо-
ляю я его.
Засунув руки в карманы подрясника, расхаживал он
взад и вперед по балкону, пе обращая на меня внимания.
52
Не помогли мои просьбы, отказался отец Барсег мпе по-
мочь.
«Вот тебе п священник, — думала я. — Всегда говорил,
что нужно помогать бедным, а когда мне пришлось
плохо, повернулся ко мне спиной. Вот вам божьи люди».
Убитая горем, я пошла к пхпему начальнику. Мпе
пришлось долго ждать, было много посетителей. Дожи-
даясь своей очереди, я села п стала прислушиваться
к разговорам. У кого арестовали сына пли дочь, у кого
мужа. Рассказывали, что в городе арестовано человек
восемьдесят большевиков. А если кого из них не заста-
вали дома, то брали отцов, братьев пли жен и делали
обыск. Вдруг подошла ко мне одетая в черное платье
женщина.
— Это ты, — спрашивает, — мать Виктории Дапе-
лян?
— Я. А в чем дело?
Смотрю на нее: лицо заплаканное, на ресницах еще
слезы не высохли.
— Что твоя дочь сделала со мной! Несчастье обруши-
лось на меня!
II плачет. Слезы ручьем льются из глаз. А я ничего
не понимаю.
— Какое несчастье? — спрашиваю.
— Твоя дочь давала читать запрещенные книги п
этим сбила с толку мою Ашхен. Вот теперь арестовали
мою дочку...
Говорит и все плачет. Вытирает платком глаза, и
снова из них льются слезы.
— Единственная дочка опа у меня. И ту отняли.
— Милая сестрица, что мне делать? Разве я этого
хотела? — ответила я.
— Твоя дочь во многом виновата, — раздался еще
один женский голос. — Разве могла Ашхен не слушать
ее? Виктория так умело подходила ко всем, так ласково
уговаривала, что нельзя было не послушаться ее. Мой
сын тоже попался по этому делу. Арестовали бедняжку.
Другие женщины тоже подходили ко мне, но они нс
винили ни меня, ни Викторию, а горевали вместе со
мной и думали, как бы скорее освободить наших детей.
Когда пришла моя очередь идти к начальнику, ко
мне подошел какой-то парнишка и говорит:
— Ты, мамаша, напрасно ищешь, все равно началь-
ник не выслушает тебя.
53
— А почему? — спрашиваю я его.
— Да потому, что твою дочь знают как большевичку.
У нее нашли какие-то бумаги. Она не сможет оправ-
даться.
«Что бы там ни было, думаю, пойду-ка я узнаю при-
чину. Попрошу его. Скажу, что Виктория ошиблась, что
она еще молода и исправится, что больше она не будет
так делать. Лишь бы он простил ее. Может, и на самом
деле начальник сжалится надо мной и освободит мою
дочь».
Подумала я так и вошла к нему. За столом сидел ка-
кой-то длинноволосый молодой человек с закрученными
усами — это был начальник, — а рядом с ним сидел сын
священника адвокат Вагаршак, как всегда, нарядный,
в накрахмаленной сорочке, в очках. Смиренно подошла
я к ним и поклонилась в пояс. Оба с головы до ног
осмотрели меня.
— В чем дело? — спрашивает начальник.
— Пришла просить за свою дочь.
— Какую дочь? — спрашивает он. — Кто она такая?
— Вчера арестовали ее. Сын мой пошел в добро-
вольцы, погиб на войне, а теперь единственная дочь
осталась у мепя, да и ту арестовали. Что же мне делать?
Как быть?
— Кто такая твоя дочь? Скажи фамилию.
— Девушка из библиотеки, Виктория Данелян.
Начальник посмотрел на адвоката Вагаршака, промы-
чал «гм» и усмехнулся под нос.
— Значит, она твоя дочь? Ну, что же тебе нужно? —
спрашивает он, а у самого и голос стал другой.
— Я прошу освободить ее. Она еще так молода, слу-
чится с ней что-нибудь. Дома у меня никого... я да опа...
Единственная она у меня... Молода еще, ошиблась!
— Гм! — промычал он. — Как бы не так! Ошиблась!
Переглянулись с адвокатом, и оба засмеялись. Я не
выдержала и накинулась на Вагаршака:
— А ты чего смеешься? Записали с Михаком моего
сына в добровольцы, и он погиб па войне, а теперь хотите
у мепя отнять единственную дочь?
Адвокат побледнел.
— Одно другого не касается, — говорит он, поправ
ляя очки на носу.
— Как это так пе касается? Ведь оба они мне дети.
Обоих я вырастила.
54
— Это ие имеет никакого значения. — сказал он. —
Одно другого не касается, потому что один из твоих де-
тей, сын, любил свою родину и пошел бороться за ее
освобождение, а дочь твоя присоединилась к изменникам
нашей родины.
Произнес он это с важным видом и встал.
Я рассердилась.
— Во-первых, — говорю я, — сын мой пошел совсем
не по своей воле. Вы сами его записали и насильно от-
правили на фронт. Пообещали помочь мне и ни одной
копейки не дали. А теперь вот дочь. При чем тут изме-
на? Просто по молодости, по глупости сказала какую-то
речь. Разве за это следовало арестовывать?
— Какая там речь! — ответил он. — Дело не только
в речи. Твоя дочь тайно поддерживала связь с большеви-
ками. Тайно получала от них деньги, чтобы вредить на-
шей власти.
— Ослепнуть бы мне, — говорю я, — если все это так.
Кроме жалованья, я не видела у нее никаких других де-
нег. Да и жалованье-то она мне отдавала. Моя дочь ни
в чем не виновата. Это просто клевещут на нее.
А начальник: опа изменила родине. Она совершила
преступление. Твоя дочь мерзавка
— Вы сами,— говорю,— мерзавец. Как вы смеете так
называть мою дочь.
Начальник нажал кнопку звонка. Вошел какой-то
паренек.
— Выведите, выведите отсюда эту стерву,— приказал
он.
4
С этого дня рухнули все мои надежды, кроме как па
бога. Да и в него-то после смерти сына я перестала ве-
рить, хотя все еще теплилась во мне какая-то надежда.
Думала, если он к сыну был немилостивым, авось сжа-
лится и сохранит дочку. Каждый день я ходила в тюрь-
му» куда перевели Викторию, носила ей обед, а иногда и
белье. К тому времени я лишилась заработка, стара ста-
ла, не могла уже стирать чужое белье. А когда време-
нами работала в богатых семьях, там осуждали поведе-
ние моей дочери: мол, я воспитала дочь-«изменпицу».
Говорили, что она тайком получала деньги, чтобы по-
вредить Армении. И чего-чего еще ни наговаривали на
55
нее. Многие соседи жалели меня, но не могли говорить со
мной откровенно.
Вскоре деньги у меня иссякли. Однажды я вспом-
нила, что Виктория за последний месяц не получила
в библиотеке своего жалованья. Решила пойти за день-
гами.
— Ей ничего не причитается,— ответил заведую-
щий.
— Как же это так? — спрашиваю. — Она ведь за про-
шлый месяц не получила жалованья.
— У меня есть распоряжение не выдавать.
Так я и не получила денег. Стала по-прежнему но-
сить ей скудную пищу: то салат, то картофель, и только
два-три раза удалось приготовить котлеты.
Однажды прихожу я в тюрьму и вижу у ворот боль-
шую толпу. Стоят и смотрят то на стены тюрьмы, то на
двор, а на улице валяются хлеб, сыр, разбитые чашки,
посуда, куски мяса. Из тюрьмы доносится какой-то глу-
хой шум. Я спросила:
— В чем дело? Кто разбросал пищу?
— Арестованные большевики, — отвечают мне.
— Что с ними случилось?
Кто-то ответил:
— Сегодня избили в тюрьме одного арестованно-
го, вот они и выбросили свою передачу. Отказываются
есть.
Ага, вон оно что! Сердце у меня забилось, я чуть было
не задохнулась. Подошла к какому-то мужчине в шляпе
и спрашиваю дрожащим голосом:
— Кого избили, господин? Какого арестанта? —
А сердце так и бьется.
— Какого-то парнишку, — ответил мне этот господин.
Успокоившись немного, я захотела было передать
обед, но у меня не приняли.
— Почему же? — спрашиваю я у часового.
— Есть распоряжение не принимать.
— А почему?
— Это, старушка, тебя не касается.
Среди часовых был один молодой человек из Карса,
с большими глазами и шрамом на лбу. Он относился ко
мне очень хорошо: обращался ласково, называл «мама-
шей», жалел меня и исполнял все, о чем я просила. Но на
этот раз его не было. В то время, как я говорила с часо-
выми, арестанты в тюрьме запели «Интернационал». Так
56
громко пели, что от их песни дрожали стекла в тюрьме.
Сильнее всех выделялся голос Виктории, чистый и звон-
кий. Дружная песня вырывалась изо всех камер тюрьмы.
Надзиратели беспокойно входили и выходили, старались
прекратить пенне, но безуспешно. От страха у меня за-
билось сердце, я подумала: «Вот сейчас убьют их всех».
А они все поют, и громче всех раздается голос Викто-
рии. На глаза у меня выступили слезы, не удержалась я
и заплакала.
— Виктория, родная, умереть бы мне за твой певу-
чий, звонкий голос! — кричу я дочке.
Старший надзиратель тюрьмы рассердился:
— Кто ты такая? Зачем кричишь? — и подозрительно
уставился на меня.
— Я мать Виктории Данелян. Это моя дочь поет.
Я сказала это, чтобы разжалобить, но он еще больше
рассвирепел.
— Уходи отсюда, не то!.. — затопал он ногамп.
В это время подошел мой знакомый из Карса и еле
слышно прошептал:
— Мамаша, уходи. Неудобно сейчас.
Я отошла.
— Сегодня ничего не выйдет. Принеси завтра, — по-
советовал он, провожая меня до ворот.
А я все не могу успокоиться:
— Викторию мою не избили?
— Нет, не беспокойся. Только вот не хотят прини-
мать передачу.
— Как так? Голодные они, что ли, должны оста-
ваться?
Говорю это, а сама думаю: «Одурели, с ума, видно,
сошли. Разве можно отказаться от хлеба?»
— Не умрут, — ответил он. — Не беспокойся!
— Пустите меня. Дайте мне уговорить, убедить мою
дочь. Опа еще молода, не понимает сама, что делает.
— Нет! —ответил. — Не убедишь ты ее. Все равно
одна, без своих товарищей, она не станет есть.
— Может быть, они не хотят вашей пищи, дайте им
мою!
— Нет, все равно они не станут есть. Да и не можем
мы принять у тебя передачу, они должны есть вашу
пищу...
Он объяснил мне, что большевики своим отказом при-
нимать пищу выражают недовольство тюремными поряд-
57
ками. Я решительно ничего пе поняла. Как это пе хотят
принимать нищи? Что за глупости такие! Уморят себя
голодом пз-за какого-то там возмущения!
Пришла домой, пе могу ни есть, ни пить. Дочка моя
голодная там сидит в тюрьме, как же я стану есть? Всю
ночь напролет не сомкнула глаз.
В тот день были именины жены Мпхака Лизоньки.
Играла музыка, веселились гости. А я, скорчившись, си-
дела па тахте и слушала, как на верху поют и произносят
тосты. После каждого тоста играла музыка, гости пели —
и так почти до утра. Потом, с шумом раздвинув столы
и стулья, начали танцевать. От танцев дрожал пото-
лок, и мне казалось, что вот-вот он свалится мне на го-
лову...
Всю ночь они веселились, а на рассвете вышли на
балкон и снова начали петь и танцевать. С одной сто-
роны, мое горе, а с другой — этот шум не дали мне сомк-
нуть глаз.
Наутро, когда совсем уже рассвело, я снова собралась
нести передачу Виктории. Сварила свежих яиц, вскипя-
тила молока и пошла.
Но опять не приняли передачу и сказали, что аресто-
ванные отказываются есть. Так продолжалось три дня.
Все эти дни раздавалось из тюрьмы дружное пение.
Громче всех звенел голос моей Виктории.
Но однажды, когда я принесла обед, мне объявили,
чтоб я больше не трудилась напрасно.
— Почему же? — спросила я.
— Арестантов везут в Эривань.
— Зачем?
— А это тебя не касается! — сказал парнишка из
Карса.— Только не нужно больше приносить. Другим
я ничего не объяснил, а тебя мне жалко, потому и ска-
зал.
Я поняла, что здесь что-то кроется. Не раз мне прихо-
дилось слышать, как арестованных тайно водили на рас-
стрел, а потом все еще принимали передачу, как будто
они в тюрьме... Так расстреляли Мацо. Только спустя не-
делю родные узнали, что его убили. Стала просить, чтоб
надзиратель сказал, когда их повезут, а сама вся дрожу
от страха.
— Нет, больше этого ничего уже не могу сказать.
Будь благодарна и за то, что сказал.
58
— Спасибо, спасибо, но все-таки ты скажи. Прошу
тебя. Ну, если хоть капельку уважаешь себя, скажи.
Прошу.
— Нет! Не могу. Что, тебе хочется, чтоб меня сняли
со службы да расстреляли?
— Ничего они тебе не сделают, — стала я уверять
его. — Мы с тобой одни. Кроме бога на небе, нас никто не
услышит. Скажи, в какое время должны пх везтп, днем
ли, ночью ли и в котором часу?
После долгих просьб парнишка из Карса пожалел
меня.
— Сегодня, в двенадцать часов ночи. Если кому-ни-
будь скажешь, будет плохо.
— Ты не беспокойся, я еще в своем уме, — успокоила
я его.
Прибежала я домой и начала готовить дочке на до-
рогу. Сварила яиц, курицу, положила сыру в лаваш Бы-
стро связала все в небольшой узелок и положила туда
несколько пар белья и платье. Не было еще восьми часов,
когда я пошла на вокзал. Подумала: «Лучше приду за-
годя, а то кто их там знает — может, раздумают и пове-
зут раньше. Чем сидеть дома, лучше уж там ждать». До-
ма мне не сиделось, все казалось, будто Викторию уже
повезли и я ее больше не увижу. От этих дум кружилась
голова. Не было у меня ни одной близкой души, ни
одного близкого человека, кто бы мог утешить, успокоить
меня. С узелком в руках вышла я в дорогу, но так ослаб-
ла, что еле передвигала ноги. На улице тьма, грязь,
на небе ни одной звездочки. Пришла я на вокзал усталая,
присела отдохнуть на скамейку. Много было здесь муж-
чин и женщин, которые, сидя на своих вещах, ждали
поезда. Мне было так тяжело, что кровь в жилах засты-
вала.
Вдруг подходит ко мне какой-то мужчина:
— Куда едешь, тетя?
— Никуда не еду. Везут мою дочь, вот и пришла про-
вожать ее.
— Куда везут? Кто везет?
— Власть. Арестовали и везут в Эрпвань.
— А за что арестовали?
— Да будто за то, что она большевичка.
Человек помолчал, а потом, промычав «гм!», сказал:
1 Л а в аш — хлеб, выпеченный нз тонко раскатанного тоста.
59
— А разрешат тебе говорить с пего?
— А почему же не разрешат? Не чужая ведь я ей,
а мать. Везут-то мою единственную дочь. Увидимся ли мы
когда-нибудь? Неужели не дадут нам в последний раз по-
видаться?
Человек этот покачал головой и отошел от меня.
Только он отошел, вижу, идут солдаты.
— Расходись, расходись! — кричат они и разгоняют
собравшуюся толпу.
Что это? Вижу: ведут арестантов.
У меня забилось сердце, задрожали колени. Значит,
среди них моя Виктория? Солдаты теснят людей, а я
подхожу все ближе, чтоб узнать, с ними ли моя Викто-
рия. Приглядываюсь, но ничего не вижу. Солдаты так
плотно окружили арестованных, что никого не видно.
Ночь темная-претемная. На небе ни одной звездочки,
а глаза в слезах — ничего не могу разобрать.
Вдруг в темноте, окруженные цепью вооруженных
солдат, арестованные начали петь «Интернационал». Ах,
если б вы только знали, как они пели! Со всех сторон
к ним бежали люди: из ближних к вокзалу домов, из вок-
зала. Скоро собралась большая толпа. Я узнала певучий
и чистый голос моей Виктории. Услышав голос моего
бедного дитяти, я, как и в тот раз, в тюрьме, не смогла
удержаться и вскрикнула:
— Виктория, родная! Умереть бы мне за твой звон-
кий голосок!
Хотела подойти поближе. Сделала только шаг, как
вдруг солдат прикрикнул на меня:
— Назад! Дальше! Назад!
«Ух! Чтоб это «назад» застряло у тебя в горле!» —по-
думала я.
Хотела подойти с другой стороны.
Здесь опять остановили меня тем же окриком:
— Уходи! Назад!
И так сильно толкнули, что я чуть было не упала на-
взничь.
А арестанты пели свой гимн сильно и дружно, и
громче всех раздавался голос моей Виктории.
Хотела я крикнуть, дать ей знать, что я здесь, по, как
нарочно, в это время близко от пас засвистел паровоз, п
поезд с шумом и грохотом подошел к станции.
Когда поезд остановился, арестованных повели в пер-
вый от паровоза вагон, у которого на окнах были решет-
60
ки, как в тюрьме. 11 я поплелась за ними со своим узел-
ком. На платформе толкотня, суматоха. Чуть было не по-
теряла арестованных, ио нашла их по солдатским
штыкам. Добежала до пх вагона в ту минуту, когда са-
жали последнего арестованного, за ним шли солдаты
с ружьями в руках. Как это так везут их, не дадут мне
в последний раз повидать моего ребенка? Нет, что бы ни
случилось, даже если один из этих штыков вонзят мне
в сердце, даже если меня бросят под поезд, я должна по-
говорить с Викторией!
Подумав так, я стала перед окном вагона и крикнула:
— Виктория! Виктория, милая!
Хорошо, что солдаты не поняли, кого я звала, и ни-
чего не сказали, но Виктория услыхала и откликнулась
в окно вагона:
— Мама! Это ты? Прощай!
— Я, Виктория, родная! Принесла тебе на дорогу
провизию и белье.
Не успела я договорить, как ко мне подошел один из
тюремных надзирателей, схватил за руку и сильно
толкнул.
— С арестантами нельзя разговаривать. Ступай!
— Гони, гони ее отсюда. Нельзя! — приказал старший.
— Как это так нельзя? Куда это вы, бессовест-
ные, везете мою дочь? Моя дочь — не большевичка, моя
дочь...
Кричу и все бросаюсь вперед. Нс пускают.
— Мама, ты не беспокойся. II не разговаривай с эти-
ми мерзавцами. Я — большевичка, и пусть делают со
мной, что хотят! — крикнула мне Виктория.
А товарищи Виктории:
— Тетя, не беспокойся, иди домой.
Сказать-то легко: «пе беспокойся»! А сердце у меня
надрывалось и ныло. С криком и плачем я все еще пыта-
лась подойти ближе к окну.
На шум собралась толпа. Но как я ни билась, мне не
удалось подойти к вагону. Дали уже третий звонок.
Вдруг слышу голос Виктории:
— Прощай, мама!
И как только тронулся поезд, они, Виктория со сво-
ими товарищами, снова запели. Я побежала за по-
ездом:
— Виктория! Виктория!
Поезд все быстрей, а я за ним... я за ним...
61
Что случилось дальше — не помню. Утром я очнулась
на станции, в комнате у буфетчика. А рядом со мной
в белом фартуке стоит служанка из буфета и озабоченно
смотрит на меня.
— Ну, как ты себя чувствуешь, тетя? — спрашивает
она. — Лучше теперь?
Только тут я узнала, что упала в обморок, когда бе-
жала за поездом. Железнодорожники подняли меня и
принесли в буфет. Вызвали дежурного врача, дали мне
лекарства, привели в чувство, и я уснула. Обо всем этом
мне рассказала служанка.
Через некоторое время пришли навестить меня те,
которые подняли меня. Они оказались молодыми людьми
в форме железнодорожников. Их было двое.
— Как поживаешь, мамаша? Ну и храбрая же ты
женщина! — удивлялись они. — Бежишь за поездом и
кричишь: «Виктория!» Разве выдержало бы у тебя серд-
це? А Виктория тебе кто?
— Дочь.
— Мы так и думали.
Потом выяснилось, что они оба знали мою Викторию.
— Виктория, мамаша, — наш товарищ. Ты не бойся,
будь спокойна. Все будет хорошо.
Эти парни, пошли им бог здоровья, ободрили меня,
утешили. Напоили чаем внакладку, а потом посадили
в фаэтон и говорят:
— Поезжай.
Когда я садилась, один из них близко подошел ко мне
и прошептал на ухо:
— Мамаша, если в чем нуждаться будешь, приходи
к нам. Ты — наша мать и не должна нас стесняться. Вик-
тория — наш товарищ. Приходи смело и спрашивай меня.
Меня зовут Петре.
Эти слова окончательно подняли во мне дух.
«Слава тебе, господи! Остались еще на свете хорошие
люди!» — подумала я.
Только теперь я заметила, что пропал мой узелок.
Мне не было жалко ни хлеба, ни курицы, пи япц, но вме-
сте с провизией исчезла и одежда моей Виктории.
Соседи удивились, увидев, что я приехала в фаэтоне.
П, наверно, подумали: «Ай да прачка Анна — ездит на
извозчиках!» Должна сказать, что до этого случая я всего
два раза в жизни ездила в фаэтоне. Однажды, когда за-
62
болела Лпзопька, жена нашего Михака, мепя послали за
извозчиком. Наняла я его, а он мне говорит: «Ну, садись,
поедем!» А второй раз — когда я была еще совсем ма-
ленькой.
Когда я приехала в фаэтоне, Лизонька, стоявшая на
балконе, поглядела на меня и усмехнулась:
— Ишь, какой барыней стала Анна! Катается на из-
возчиках! '
Слова эти ножом полоснули мне сердце. Горе какое
у меня, а они смеются надо мной.
— Эй, Анна! Посмотри на меня! — кричит Лизонька.
Мне было не до шуток, и я на нее даже не взглянула.
— Поди-ка сюда, я тебе что-то хочу сказать.
— Что такое?
— Иди полы мыть.
— С моей бедой не до твоих забот. Я пе буду мыть
полы.
— А что? Что с тобой случилось?
— Викторию мою увезли в Эривань.
Как вы думаете, что она сказала?
— Хорошо сделали. Так и надо изменнице. И стоит
тебе расстраиваться из-за такого пустяка. Ну, идп, не ло-
майся. Вымой полы.
Меня охватило негодование.
— Вот как? Неужели же я пе мать, пе могу пожалеть
свое дитя? Собака — и та жалеет своего щенка. Что же,
ты считаешь меня хуже собаки? Нет! Теперь мне не до
мытья полов, — сказала я и пошла к себе.
С этого времени Лизонька перестала со мной говорить
и не звала к себе работать. Нашла какую-то другую жен-
щину, беженку, и давала ей работу. А та не умела сти-
рать. Так сильно выжимала, что все рвалось, и клала
столько синьки, что белье казалось выкрашенным.
5
Прошли две-три недели, как увезли Викторию в Эрп-
вань, а писем все не было. Я беспокоилась, волновалась,
не спала по ночам. Каждый день спрашивала у поч-
тальона:
— Анне Данелян нет писем?
— Нет.
63
Я просила его, в случае, если меня не окажется дома,
бросить письмо через разбитое стекло в комнату. Мне не
хотелось, чтобы письма попадали в руки Лизоньки или
ее дочерей. Так прошел еще один месяц, а писем все нет
и пет. Всякие мысли мелькали у меня в голове. Не расст-
реляли ли ее? Петре утешал меня:
— Это ничего, что от нее нет писем. Я знаю наверное,
что они благополучно доехали до места и чувствуют себя
хорошо.
Несколько раз я бывала у него, п всегда он подбадри-
вал меня. Сердечный парень!
— Мамаша, если нуждаешься в чем, то не стесняйся,
скажи прямо. Я твой сын, ты моя мать, — каждый раз го-
ворил он.
Но я очень стеснялась. Хотя и нуждалась, но никогда
ие просила его о помощи. Как мне у него брать деньги?!
Прошел еще месяц и неделя, и наконец я получила ма-
ленькую записку: «Мама, я здорова, кланяюсь. Будь бод-
рой, обо мне пе беспокойся. Виктория Данелян».
Так и пишет: «Не беспокойся». Я день-деньской ду-
маю о ней, все мысли мои заняты только ею, а она: «Не
беспокойся!»
Через некоторое время получила еще одно такое же
коротенькое письмецо.
Прошло полгода. Наступил ноябрь. Я просто места
себе пе находила. «Полгода не видела я своей дочки. Ка-
кая же я после этого мать?!»—думалось мне. Наконец
не выдержала и пошла к Петре.
— Хочу, Петре, ехать в Эрпвань. Повидаться с Вик-
торией.
— Ей не угрожает пока опасность. Напрасно ты
едешь. Я получил известие, что товарищ Виктория здо-
рова, — начал он успокаивать меня.
— Нет. Я должна поехать и увидеть ее своими гла-
зами.
— А деньги на дорогу у тебя есть? — спрашивает он.
— Нет. Но у меня есть ковер. Продам его и поеду.
Петре призадумался.
— Ну, если ты твердо решила ехать, то незачем тебе
тратить свои гроши. Я тебя отправлю как свою мать.
У меня есть право па бесплатный проезд.
— Спасибо, спасибо, сынок. Пусть бог исполнит все
твои желания.
— Это мой долг. Я многим обязан товарищу Викто-
64
рип. Только ты вот что мпе скажи: приехав в Эрпвань,
куда ты пойдешь, у кого остановишься?
II в самом деле, я об этом совсем пе подумала.
«К кому я пойду, у кого остановлюсь? На улице нельзя
жить. Ведь теперь не лето, чтоб почь-другую провести под
открытым небом. Скоро зима. В горах уже выпал слег».
— Я сама, Петре, не знаю, к кому я пойду. Ни род-
ных, ни знакомых у меня там нет. В первый раз я еду
в Эрпвань. В первый раз сажусь в поезд.
И в самом деле, я еще ни разу не выезжала из нашего
городка. Несколько раз поднималась пешком в Саригюх
на богомолье — только и всего! А поездом ни разу не ез-
дила.
Случалось ходить па вокзал — провожать наших дач-
ников и укладывать их вещи в вагон. Но чтоб самой ку-
да-нибудь поехать — никогда.
— Ничего, ты не беспокойся,— утешал меня Петре.—
Я поговорю с знакомым кондуктором п попрошу его,
чтоб он отвел тебя к одному из моих хороших товарищей,
к Артушу, который живет как раз недалеко от стан-
ции.
Дай бог здоровья Петре, оп так и сделал.
Перед отъездом я собрала оставшиеся платья Викто-
рии — одну старую юбку, фуфайку, чулки — и пригото-
вила узелок. Во второй узел я положила продукты. Сама
же надела одно на другое несколько платьев, потом паки-
пула на себя шаль и пошла па вокзал.
Да, забыла рассказать. Перед уходом поднялась я
к Михаку. Думаю: «Еду так далеко, и кто знает, вернусь
ли еще сюда. Не ровен час... Дай-ка, думаю, попрощаюсь
я с ними и со спокойной совестью пойду па вокзал. По-
прошу их не оставлять мою квартиру без присмотра.
Хоть и повесила я на двери замок, но кто пх там разбе-
рет... Наконец, я пх квартирантка, должна же объявить,
куда я еду». Пошла. Было уже темно, около восьми ча-
сов вечера. Мпхак п Лизонька были дома. Пили чай с ва-
реньем. Муж, по своему обыкновению, сидел с расстег-
нутым воротом, а жена — в кашемировой шали. А дочки
в Углу комнаты примеряли платья. Ох уж эти дочки! Не
любила я пх: посыплют лицо мукой, накрасят губы — и
вон из дому, на улицу, на бульвар, на станцию. Только
и Делают, что целый день шляются. Дома они постоянно
ругались плп друг с другом, пли с матерью, а как выйдут
на улицу, так и начнутся нежности: «Аня-джан, Соня-
3 С. Зорьян, т. 3
65
джап!»— будто на самом деле они неразлучные друзья.
Дома у них ненависть, а на улице — ласка!
Я неученая, неграмотная женщина, мало в чем раз-
бираюсь, но девичье, женское дело понимаю хороню...
Только вошла я к ним в комнату, как Анечка и Со-
нечка переглянулись и засмеялись.
— Пришла!—говорят.
Наверно, они думали, что я пришла просить у ппх по-
мощи. Опп насмешливо смотрели на меня, а я будто и не
вижу их. Оставила узелки у дверей, сняла чувяки, пере-
кинула шаль через руку, подошла к столу, поклонилась
им в пояс и проговорила:
— Добрый вечер!
Лизонька отвернулась, а Михак, насупив брови и оки-
нув меня тяжелым взглядом, нехотя пробурчал:
— Здравствуй. Что скажешь хорошего?
Каждое слово он точно клещами из себя вытягивал.
— Ничего, уважаемый. Желаю вам здоровья. Сегодня
еду в Эрнвапь.
Не успела я договорить, как Лизопька с шумом повер-
нулась па стуле и закричала:
— Чего просишь? Денег па дорогу? Когда пришлось
туго, так вспомнила пас, да? Ты у нас не проси ничего.
У кого работаешь, там п проси. Довольно! Сколько вре-
мени тебя содержали! Хватит. «Еду в Эрнвапь!» Как бы
не так! Запрячь тебе коляску, дать па дорогу, чтобы ты
поехала к своей негоднице...
Слова не дает мне вымолвить, трещит, как сорока.
В чем только опа меня не обвиняла: и что белье ей бе-
женка испортила, и что полы плохо вымыты... Опа была
готова от злости лопнуть.
— Едешь в Эрнвапь? Подойди, подойди поближе!
Разодену, разукрашу тебя, неблагодарная тварь!
До этого момента я все молчала и ждала, когда опа
успокоится. Знала, что она считает себя обиженной. Но
когда опа назвала меня «неблагодарной тварью», терпе-
ние мое лопнуло.
— Сама ты неблагодарная тварь! Пн денег твоих,
пи хлеба твоего мне не нужно. Пусть останутся
у вас и деньги и хлеб. Я пришла проститься, а не за день-
гами.
И так я разозлилась, что больше пе стеснялась пи Ми-
хака, пи жены его, ни дочек, которые хохотали и издева-
лись надо мной.
66
— А вы то чего смеетесь, старые девы? Это над вамп
ладо смеяться. Пристаете к мужчинам, пн одного чело-
века в городе не оставляете в покое. Бегаете на вокзал
каждый день, чтобы броситься кому-нибудь на шею...
Когда я их так пробрала, они замолкли и перестали
смеяться.
— Молчи! Не смей так говорить в моем доме, а не то
сейчас арестую тебя! — крикнул Михак, ударив по столу
кулаком.
— За что? — спросила я его.
— Вот за эти слова.
— А почему же пе арестовать твою жену? Она гово-
рила более неприличные слова.
— Молчать!
— Папа, выгони ее отсюда, она сумасшедшая. После
ареста дочери она сошла с ума.
— Вы сами сумасшедшие! Бессовестные! Будьте вы
трижды прокляты! — кричу я.
Надела я чувяки, взяла своп узелки и вышла вон.
Как будто легче стало па душе. Даже радовалась, что все
высказала. Вспомнилось, как бедная моя дочь повторяла,
что у богатых людей нет совести: «Они хороши до тех пор,
пока ты приносить им пользу, пока ты работаешь па ппх,
пока ты скромна». Так оно п вышло. Повесила еще одни
замок на дверях своей квартиры и отправилась на вокзал.
Петре, в пальто и с фонарем в руках, ждал меня в толпе.
— Отчего опоздала, мамаша?
— Так. Немного задержалась.
II не рассказала ему, что со мной случилось.
Пошли мы с ним прямо в вагон. Петре познакомил
меня с кондуктором.
— Это моя вторая мать. Ты должен свезти ее в Эрп-
вапь. Опа туда едет впервые, смотри, чтоб пе скучала
в вагоне.
Кондуктор был высокий молодой человек, в черном
пальто, а на шее у него висел свисток.
На слова Петре он засмеялся.
— Не беспокойся, если даже поезд остановится, я па
своих плечах донесу ее. Нон сколько людей везу, — не-
ужели одну мамашу не доставлю?
— Знаю, что доставишь. Но хочу, чтобы ей хорошо
было в дороге. 11 когда приедешь в Эрнвапь, отведи ма-
машу прямо к Артушу, lie оставляй ее одну, опа едет
в город первый раз.
3*
67
— Хорошо, — ответил кондуктор.
Прозвенел третий звонок, и поезд тронулся. В вагоне
духота. Народу много, а окна закрыты. Большинство —
солдаты и добровольцы. Онп ехали в Карс *. Дело было
в самый разгар войны под Карсом. Беседовали они между
собой о воине, о дороговизне, о бонах — тогдашних день-
гах. II все в один голос жаловались, что война затяну-
лась. Вот уже несколько лет, как они страдают. И дома
плохо, хлеба нет. А войне все нет конца.
От дыма махорки у меня болела голова, горели глаза,
но я молчала. Жалко мне было этих людей, оторванных
от семьи, от родного очага. Наверно, каждый пз них оста-
вил дома жену, быть может — маленьких детей, отца пли
мать. Должно быть, с горя онп курят махорку, чтоб поза-
быть хоть на миг свое горе. А потом пойдут в огонь...
Разве можно лишить этих людей последней утехи? Кого
ни спросишь:
— Куда едешь, сынок?
— На войну, в Карс.
— О, горе мне! Горе вашим матерям!
Глядела на них и вспоминала своего сына.
Вот так мы ехалп. Кондуктор — его звали Седрак —
входил и выходил, проверял билеты, а потом сел рядом
со мной.
— Как чувствуешь себя, мамаша? Нравится тебе по-
езд? — спрашивал он.
Всю дорогу, чтоб я пе скучала, не задумывалась, он
шутил со мной. Хороший малый, весельчак, каких я ни-
когда пе встречала.
Утром, когда рассвело, развязала я свой узелок и дала
ему пару яиц, куриную ножку и лаваш.
— Кушай, Седрак. Ты мне как родной сын.
— Ладно. А вот что ты мне подаришь, когда мы при-
едем в Вриваиь? — засмеялся он.
Солдаты и добровольцы слезли в Алексаидрополе \
а мы ехалп еще целый день п только в полночь добра-
лись до Эрпванп. В те времена поезда ходили плохо. Го-
ворили, что пет угля, да и дороги были не в порядке.
Вокзал в Эрпвапи не был освещен, только в зале горел
огонь, да и тот — как тлеющий уголек. Когда сошли все
пассажиры и опустели вагоны, Седрак повел мепя к Ар-
тушу.
1 А л е к с а н д р о н о л ь — нынешний Ленинакан.
6»
* *
Артуш тоже служил на железной дороге и жил тут
же, недалеко от вокзала, в каменном доме. Жена его
была русская. У него было двое детей с голубыми глаза-
ми и светлыми волосами. Когда он узнал, что я знакомая
Петре, он сердечно принял меня. Спасибо им.
Легли спать. Наутро, когда я проснулась, жена Ар-
туша уже поставила самовар и накрыла на стол. Хотела
было я помочь ей, но она мне не позволила:
— Нет, бабушка, ты устала с дороги, поспи еще не-
много.
Но разве для того я приехала в Эрпвань, чтобы спать?
Надо скорей повидаться с Викторией. Пока я одевалась,
пришел Артуш. Изжарили яичницу, подали варенье и
чай внакладку. За столом я рассказала Артушу все об-
стоятельства и потом прибавила:
— Артуш, как же мне быть теперь? Я хочу пойти
повидаться с моей Викторией.
— Это можно. Мы скажем, что ты приехала изда-
лека, и попросим разрешения.
После чая мы с Артушем вышли из дому. Узелок
взял Артуш и пошел вперед, а я, прихватив шаль, за
ним. Пришли в тюрьму. Попросили разрешения на сви-
дание с заключенной. К счастью, я попала в день свида-
ний и быстро получила разрешение.
Спросили, кого мы хотим видеть. Говорю:
— Мою дочь Викторию Данелян.
Не знаю, кто был этот человек, начальник ли тюрьмы
или его помощник, только он вызвал надзирателя и гово-
рит:
— Приведите Викторию Данелян.
Мепя с Артушем повели в другую комнату. Немного
спустя слышу, как где-то в коридоре позвали:
— Виктория Данелян!
Не знаю, от страха или от чего другого, но сердце
мое билось, как пойманная птичка. Как выглядит моя
Виктория? Здорова ли она? Не износилось ли ее пла-
тье?
П так я ушла в своп мысли, что ир заметила, как по
ТУ сторону решетки остановилась какая-io девушка
в мужском пиджаке. Виктория! Я узнала ее тотчас же.
Лицо бледное, похудела очень, и только по-прежнему
блестели глаза да по плечам рассыпались подстриженные
69
волосы. Опа подошла к решетке и смотрит па меня —
видно, пе сразу узнала, по ожидала, что я приеду в Эрп-
ваиь.
— Мама, это ты?
Сердце застучало сильнее прежнего. Прошло ведь
уже шесть месяцев, как по слыхала я ее голоса.
— Я, Виктория, милая!
Сказала и заплакала. Не удержалась.
— Успокойся, мама. Не плакать же ты сюда при-
ехала! Скажи, зачем ты приехала и что нового у
тебя?
— Повидаться с тобой, Виктория!
Поговорили кое о чем, а потом я спросила:
— Когда же освободят тебя, дочка? Когда ты домой
приедешь?
— Скоро, мама. Скоро освободят нас всех.
Говорит и смотрит в сторону часового.
— Как? Значит, дело твое уже разобрали? — обрадо-
валась я.
— Мы освободимся и без следователя. Паши това-
рищи скоро придут и освободят пас.
Часовой, услышав эти слова, крикнул:
— Нельзя об этом! Варышпя, говорите о другом.
Поговорили еще немного. Расставаясь, мы услови-
лись, что я па следующий день поеду обратно.
Но, вернувшись к Артушу, я узнала, что турки заняли
Алексапдрополь * и дороги перерезаны. Что же мне оста
вилось делать? Другого выхода не было, как сидеть л
ждать.
И осталась я в Зрнваии, у Артуша. Неловко было си-
деть на шее у бедных людей. Но Артуш мне сказал:
— Ничего, мамаша. Но думай об этом. П нс беспо-
койся. Ты — наша мать, не стесняйся. Кусок хлеба мы
тебе найдем.
— Ничего, бабушка, ничего, — поддержала его жена.
Так прошло несколько дней. Горюю и жду, когда
освободят мою Викторию. Да освободят лп вообще? А Ар-
туш утешает:
— Недолго теперь, скоро, совсем скоро.
Через два дня в городе стало заметно оживленнее.
Особенно па вокзале. Рабочие собирались группами, что
то обсуждали. Я не понимала, в чем тут дело, но прихо-
дит Артуш домой и говорит:
— Вставай, мамаш.i, идем в тюрьму!
— \ что там делать, Артуш?
— Сегодня наши товарищи выходят из тюрьмы, и
с ними Виктория.
— Как это? — удивилась я.
— /V1» Правительство сменили. Власть теперь
в наших руках.
Только тут я узнала, что Артуш — тоже большевик,
как и моя Виктория.
Пошли. Словами пе расскажешь того, что там уви-
дели. Какое было веселье, какая радость кругом! Подхо-
дим к тюрьме. У ворот толпа со знаменами. А один, под-
нявшись на тумбу, говорит речь заключенным, выходя-
щим из тюрьмы.
— Товарищи, вы перенесли много мучений и
страданий...
Оп говорит, а я ищу глазами Викторию. По разве
в такой толпе найдешь ее сразу? Оглядываюсь по сторо-
нам, нигде ее пе видно. Вдруг, когда закончил этот ора-
тор, смотрю — на его место поднялась Виктория, в том
же мужском пиджаке. Встала п говорит:
— Свершилось наконец то, чего мы все долго
ждали!..
Говорила она долго... Она говорит, а я плачу, слезы
так и льются у меня. По на этот раз уже совсем но-дру-
гому — от радости...
Когда она кончила, я насилу пробралась к пей и
схватила ее за руку:
— Виктория!
— Ой, мама! — воскликнула опа.
— Я... Виктория, милая, я...
Обнялись, поцеловались, а я никак не могу успоко-
иться. Слезы так и льются...
* ♦ ♦
После этого я полтора месяца оставалась в Эриванн,
У моей Виктории, потому что турки заняли Алексапдро-
поль и я не могла пробраться в наш город. Мне было
очень тяжело. Во-первых, город незнакомый, а во-вто-
рых, меня беспокоила мысль о доме — не случилось ли
там чего, не ограбили ли его. Эти заботы пе давали мне
покоя. Обедать мы ходили в столовую, йотом Виктория
уходила но своим делам, а я оставалась дома и все про-
71
должала думать о своем хозяйстве. Как дома? Не упсслп
ли мои вещи? И все ждала, когда откроется дорога, чтоб
уехать.
Однажды — это было в конце января — мы узнали,
что в Тифлис отправляется какой-то поезд, которым дол-
жен был ехать комиссар. Виктория попросила кого-то, и
меня поместили в этом поезде. Я приехала в наш
городок в самый разгар зимы. Мороз стоял сильный, и
в вагоне мы дрожали от холода. На нашей станции
я встретила Петре.
— Здравствуй, мамаша, здравствуй!
— Дай бог тебе здоровья, Петре!
— Ну, расскажи, как ты съездила. Как поживает то-
варищ Виктория?
Обо всем он расспросил меня. Рассказала я ему, что
съездила очень удачно, и передала от Викторин привет.
И правда, она просила меня, чтоб я кланялась Петре и
поблагодарила за все заботы обо мне. Вижу, у пего на
груди красная лента.
— Что, и ты, Петре, большевик?
— Да. Меня записала в большевики товарищ Вик-
тория.
«А, вон оно что!»—думаю я. Тут только я поняла,
почему он так уважал мою Викторию, а вместе с нею и
меня.
Заметив, что у мепя вещи, он позвал извозчика и
усадил мепя. Но в дороге я опять стала думать: «Знать
бы, в каком виде я найду свой дом. Все ли там благопо-
лучно?»
Соседи мои теперь уже не удивились, что я приехала
на извозчике. На улице, у ворот нашего дома, стояла Ли-
зонька. Увидев меня, она радостно защебетала:
— Анна! Наконец-то ты приехала! А мы все думалп:
не случилось ли чего с бедняжкой? Доехала ли благопо-
лучно, не болела ли дорогой?
Я ничего ей не ответила.
— Прямо устали смотреть на дорогу. Все беспокои-
лись, не случилось ли чего недоброго, — продолжала опа.
П пригласила напиться чаю. — Иди! Иди! Устала, озябла
небось с дороги. Войди в дом, выпьешь чашку чая, согре-
ешься. Самовар-то еще стоит.
Вошла я во двор. Навстречу мне Михак.
— Это ты, Апиа? Просто своим глазам не верю. А я
все думал: «Что случилось с этой женщиной, куда про-
72
пала?» — И он, в свою очередь, пригласил на чаи. — Иди
к нам; вероятно, ты озябла. Иди же.
Но и ему я ничего не ответила. Тихо и молча напра-
вилась со своими вещами в свою комнату.
А он:
— Послушай! Не с тобой, что ли, говорят? Иди пить
чай.
Я поблагодарила, но спустилась к себе. На дверях ви-
сел новый замок. Как будто тяжелый удар обрушился
на меня. Задрожали у меня колени, застыла я па месте.
Значит, сломали мой замок и ограбили комнату. То-то
они так упорно приглашали меня зайти, наверно, хотели
подготовить.
— Это что еще за новости? Чей это замок?
— Поднимись наверх. Замок наш. Ключи от него
у нас, — говорит Лизонька.
— А что случилось? Взломали, что ли, мою дверь?
— Нет. Поднимись к нам, мы все расскажем.
— Зачем мне подниматься? Дайте ключи. Пойду по-
смотрю, какое у меня несчастье.
— Никакого несчастья нет. Не волнуйся. Мы же тебе
не враги. Не могли же мы позволить тебя ограбить! —
ласковым тоном уговаривала меня Лизонька и все приго-
варивала: — Ты зайди, выпей стаканчик чаю, а я тебе
все расскажу.
Полтора месяца тому назад опа чуть пе выгнала
мепя пз своей квартиры, а теперь... Что же случилось
такое, что все приглашают меня в хотят угостить? Пере-
стала я упрямиться и пошла. При входе в их комнату я
как вкопанная остановилась на пороге. Мепя поразил ее
вид. Ни ковров на полу, пи занавесей па окнах, ни ска-
терти иа столе. Все исчезло. Буфет стоит пустой, не-
сколько стульев, на тахте простой палас. Одним словом,
казалось, что дом обобрали. Па самих хозяевах какие-то
старые лохмотья вместо прежних нарядов.
Вышли и дочери из другой комнаты.
— Здравствуй, Анна! Ну, как поправился тебе Эри-
вань?
— Ничего! Город как город.
Смотрю — и они обе в старых платьицах. Исчез л
прежний задор. «Пет, здесь что-то кроется. Или их огра-
били, или большевики отобрали у них все добро!»
— Что это такое? — спросила я. — Где ваше имуще-
ство?
73
— В подвале, — ответила Лизонька.
Сразу я поняла, в чем тут дело: испугались больше-
виков.
— А почему вы сняли мой замок?
— Это ничего, — ответила Лизонька. — Мы его за-
менили более крепким, хорошим.
— Ну, дайте мне ключи. Пойду посмотрю, что там у
меня. Наверно, крысы изгрызли все мое платье.
— Ты, пожалуйста, об этом не беспокойся. Там те-
перь кошка.
— Боже мой! Кошка? А если она перебьет посуду?
— Ничего она там не перебьет, — ответила Ли-
зонька. — Мы все спрятали.
- Где?
— В шкафу.
— В каком шкафу? У меня ведь и шкафа-то нет.
— В нашем шкафу.
— А почему ваш шкаф у меня в комнате? Как он
там очутился? — удивилась я.
— Мы поставили.
Теперь только я заметила, что в комнате у них пе
хватало одного шкафа. Но зачем онп поставили его ко
мне, я не понимала.
— А зачем вы поставили шкаф ко мне?
— Могло случиться так, что его взяло бы другие.
Мы подумали: пусть уж лучше он стоит у пашей бед-
няжки Анны, пусть она им пользуется,— ответила Ли-
зонька.
— Там есть и другие веши. Пользуйтесь ими.
Анна, — подхватили вслед за ней дочери.
— Ну конечно! Было бы гораздо лучше, еслп бы
пользовалась ими наша Анна,— добавил, в свою очередь.
Михак.
Ошеломленная, я приросла к месту.
— Ничего не понимаю... Дайте-ка мне ключи, пойду
посмотрю, как вы там без меня хозяйничали.
— Пойдем вместе. — сказала Лизонька. — Замок-то
ведь секретный. Ты одна пе сможешь открыть его.
Пошлп. Она открыла дверь, и я нс поверила своим
глазам.
Комиата-то моя, а пе похожа на нее.
К стене они поставили шкаф п наполнили его разной
посудой. Одпн из своих ковров разостлали у меня и •
тахте, другой же во всю длину — на полу, а их белая
' t
кошка, мурлыкая п помахивая хвостом, разгуливала по'
комнате. У степы стояли пх стулья, а посреди комнаты —
круглый столик, покрытый скатертью, мои же обеденный
стол отодвинули в угол и сложили на нем все своп зана-
веси. Все так изменилось, что я даже не узнала своей ком-
наты. А па стенах, в бронзовых рамах, развесили своп
картины. Одним словом, мой подвал превратился в
барское помещение. Белый — из никеля, что ли,— са-
мовар пх красовался в углу; рядом с печью поставили
большой сундук. Хотела было открыть его, но он был на
замке.
— А это что такое? Что за сундук?
— А там наше белье. Ты, Анна, пользуйся вещами,
а этот сундук не трогай. Твоя дочка — большевичка.
Если узнают, что ты мать большевички, то тебе ничего
не скажут.
Теиерь-то я все поняла.
— Спасибо. Мне не нужно такой чести. Хватит и того,
что имею. А ваше имущество возьмите отсюда.
Михак и Лизонька стали умолять меня:
— П>сть некоторое время вещи постоят у тебя. Поль-
зуйся ими, Анна, как тебе угодно.
— Мне не нужно. Унесите пх отсюда, мне не надо
чужого добра!
Они стали снова просить, а я говорю:
— Нет и нет. Унесите вещи. if сама стала вы-
носить их.
Тогда все — мать, отец и дочери — начали таскать
вещи. Будь это раньше — никто из них и пе взялся бы
за это. А теперь посмотрели бы вы на ппх! Жена рабо-
тала проворнее мужа, муж — проворнее жены, а до-
чери — проворнее родителей. Не поймешь, откуда сила и
ловкость взялись!
— Неужели тебе наши вещп мешают? — бормочут
они себе под нос. но все же таскают.
Когда они кончили, я убрала комнату п присела от-
дохнуть.
В своем городке я прожила еще около двух месяцев.
Потом получаю письмо от моей Викторин, чтоб я ехала
к ней в Эрнвапь. Собрала все. что у меня было, продала
кое-что и поехала.
Теперь вот уже два года, как 'живу в Эриванп. Дочь
моя работает, а я живу па ее иждивении. Перестала хо-
75
дпть стирать чужое белье. Теперь только забочусь о своей
дочери, готовлю обед да сторожу квартиру.
Виктория по-прежнему ходит па собрания, изредка
выезжает в деревни — организовывать там женщин,
обучать пх грамоте.
Живу я спокойно и пе слышу больше воркотни Ли-
зоньки и ее мужа. Никто пе покрикивает па меня:
«Возьми почисть ботинки, убери комнаты, вымой полы».
Хотя я потеряла моего Ерванда, но у меня есть Викто-
рия... Теперь я пе пропаду.
Вот как все это было.
1925
<
СЕМЬЯ АМПРЯНОВ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Небольшой была семья Ампрянов, но за очень корот-
кий срок ей пришлось перенести большие испытания... и
всякий раз неожиданные.
Седьмой день супруги пребывали в большой тревоге:
второй их сын — Арам, студент одного пз московских
институтов, свыше двух лет не подававший вестей о себе,
телеграфировал из Ростова, что едет домой. Его ждали,
ждали с тоской и нетерпением, вызванными долгой раз-
лукой и смутным страхом — как бы не помешало что-ни-
будь желанной встрече... Ведь столько времени о нем не
было никаких вестей, его считали уже погибшим. Удастся
ли увидеться с ним хотя бы теперь?..
Это чувство владело Амирянами, и оно заставляло их
тревожиться, потому что времена были опасные и смут-
ные: в России и на Северном Кавказе — гражданская
война, в Армении — новая, большевистская власть *, же-
лезнодорожное сообщение прервано... Сумеет ли Арам
живым и невредимым добраться домой?
Помимо всего этого, родителей угнетало тяжелое се-
мейное горе. А ведь опечаленные чем-либо люди чувст-
вуют большую потребность в присутствии близких, осо-
бенно же находящихся вдали от них, — чтобы облегчить
наболевшее сердце, поведав им о своем горе. Ждали сво-
его сына супруги Амирян также в для того, чтобы... Но
об этом после.
Именно в силу этого полученная семь дней назад те-
леграмма о том, что Арам наконец едет домой, вызвала
У родных радость, смешанную с тревогой. Мать Арама —
тикни1 Воски — со слезами радости на глазах достала
1 Тикпп — обращение к замулшей лгенщипе, такое же как
<<сУДарыня», «госпожа».
79
из шкафа припрятанную на «особый случай» белую
муку и приступила к выпечке пирогов, как делала это
обычно накануне больших праздников. Уж который день
в кухне стоял чад от прпгорелого масла и жженого са-
хара, — тпкин Воски пекла и варила все то, что когда-то
нравилось сыну. А отец — агроном Ованес Ампрян, вме-
сте с дочерью Заро и младшим, пятнадцатилетиям сыном
Вааном, каждое утро отправлялся на станцию встре-
чать Арама. Едва только, пыхтя и оглушающе лязгая,
останавливался паровоз, как они бегом устремлялись
вдоль состава, высматривая в окнах вагонов Арама. Не
найдя его, начинали строить предположения о том, что
же могло задержать его. Каждый раз они подробнейшим
образом выспрашивали у вокзальных служащих: в какое
время прибудет на следующий день поезд из России, бе-
зопасна ли дорога и не может ли случиться, чтобы сооб-
щение прервалось и поезд почему-либо ие прибыл?..
II так продолжалось целых семь дней.
А на восьмой день, в понедельник, они на станцию не
поехали, почему-то предположив, что в этот день Арам
не приедет. II вот в ту минуту, когда отец с дочерью го-
ворили об этом, на улице послышался шум и перед до-
мом остановился фаэтон.
— Арам!.. — крикнул Ваан, вбегая с сияющим от ра-
дости лицом.
Поднялся переполох. Ампрян, который в последнее
время от вынужденного безделья принялся за чтение ро-
манов, заложив карандашом страницу, поспешил навст-
речу сыну; Заро, радостно взвизгнув, выбежала на балкон,
улыбнулась фаэтону и кинулась в комнату бабушки —
поправить локоны. Сидевшая на тахте глухая старушка
по лицу стремительно влетевшей внучки тотчас догада-
лась о том, что пришел кто-то, немедленно сунула под
колено табакерку вместе с платком и взяла в руки недо-
вязанный шерстяной носок; тпкин Воски, которая в эту
минуту чистила картошку па кухне, выбежала на балкон,
с трудом переставляя ревматические ноги, вытирая
о фартук руки.
— Арам мой... Где же он, где мой Арам?! — повто-
ряла опа, плача от радости и заранее простирая руки для
объятий.
Тем временем пз фаэтона, остановившегося посреди
заснеженной улицы, сошли двое молодых людей. Ворот-
ники теплых полушубков были у обоих подняты. У них
80
был цветущий вид; чисто выоритые лица раскраснелись
от мороза. На ногах у обоих были гетры, на голове
у одного — мягкая кепка, у другого — кожаная буденов-
ка с красной звездой.
Когда тикпн Воски добралась до балкона, муж ее и
младший сын уже обнимали юношу в кепке. В первую
минуту тикпн Воски не узнала его. Но когда юноша
устремил на нее взгляд умных черных глаз и шагнул на-
встречу, она вскрикнула: «Арам-джан!» — и, дрожа от ра-
дости, прильнула к груди сына. Потом обеими руками
притянула голову сына и начала целовать в лоб, губы,
щеки, жадно оглядывая Арама с головы до ног и повто-
ряя: «Почему ты так опоздал? Ну почему же так опо-
здал?!»
Арам сильно изменился. Не было на нем ни студенче-
ской формы, пи фуражки. Не было пи маленькой бородки,
ни тонких черных усиков. Да, сильно изменился Арам...
Тпкин Воски потянулась было снова целовать сына, но
Арам откинул голову:
— Ну хватит, мама, хватит... успокойся же!
А мать со слезами па глазах продолжала ласкать его.
поглаживая по плечам и рукам и повторяя:
— Но почему опоздал ты? Ведь семь дней уже ждем
тебя... семь дней!
— И каждый день ездили на станцию! — добавил Ва-
нн, с несмелым любопытством приглядываясь к брату.
— А сегодня не поехали, потому что предполага-
ли... — перебил мальчика отец, как бы спеша оправдаться.
Несмотря на яркое солнце, декабрьское утро было мо-
розным. Снег па крышах домов, на заборах и ветвях де-
ревьев сверкал слепящим и холодным блеском, словно
посыпанный мелкими осколками стекла. На улицах снег
скрипел под ногами прохожих, и от этого по телу пробе-
гала невольная дрожь. Но выбежавшие на балкон в до-
машней одежде, с непокрытой головой люди но замечали
холода.
П первой опять-таки пришла в себя мать.
— Ну-ну, довольно, войдите все в комнаты, просту-
дится Арам мой! — обратилась она к мужу и Ваану. Но
вДРУг взгляд ее упал па молодого человека в буденовке,
который все это время стоял на одной из нижних ступе-
нек лестницы, ведущей па балкон, и со снисходительной
улыбкой смотрел на происходящее.
Тикни Воски умолкла па полуслове.
81
— Подожди, мама, — заговорил Арам. — Папа, позна-
комься, пожалуйста, с товарищем моим, Николом.
Седеющий агроном, который до этого кивком головы
уже поздоровался с молодым незнакомцем, на сей раз
вежливо протянул ему руку:
— Очень рад. Тоже из Москвы?
— Да, из красной Москвы.
— Прошу... — Поджав губы, Ампрян показал рукой
на дверь комнаты. — Войдите, пожалуйста.
Все направились в дом. Ваан отобрал у брата малень-
кий чемодан, выхватил сверток у его товарища, и старый
агроном возглавил шествие.
В столовой тикпп Воски потянулась было снова к Ара-
му, но постеснялась подойти к нему в присутствии его
спутника в будеповке и ограничилась тем, что предло-
жила обоим умыться перед завтраком.
— Да подожди, мама, успеем... А где же Заро?
— Здесь, наверно... — отозвался Ампрян, открывая
дверь в соседнюю комнату.
Уже успевшая поправить волосы Заро вытирала пла-
точком лицо, стоя перед зеркалом. Бабушка с тем осо-
бым выражением, которое присуще только глухим, вни-
мательно следила за ней, словно спрашивая себя, почему
прихорашивается впучка.
— Заро! — окликнул сестру Арам.
Снова взвизгнув от радости, Заро кинулась в столовую.
Никол увидел девушку лет семнадцати—восемнадцати,
смуглую, как Арам, с сияющими глазами и пышными во-
лосами. Она бросилась на шею брату и начала со смехом
трясти его. Арам, походивший па отца своей нелюбовью
к показным проявлениям нежности, старался развести
руки сестры. Но это было не так-то легко — Заро так
крепко сцепила их, что ему не скоро удалось бы освобо-
диться, если б пе вмешательство отца.
— Ну, хватит тебе, Заро! — остановил он девушку. —
Вот, знакомься с... товарищем Ник... Николом.
Заро тотчас же разняла руки п, слегка покраснев, по-
здоровалась с незнакомцем в буденовке, который уже
уселся за стол.
— Очень рада... — чинно произнесла она, улыбнув-
шись одними глазами.
Странной девушкой была эта Заро—пи минуты пе
могла спокойно постоять па месте. И не потому, что ло-
82
мялась, — просто все кипело в пей от избытка энергии и
жизнерадостности. Horn в туфельках на высоких каблуч-
ках, плечи, грудь, глаза, даже локоны — все находилось
в непрерывном движении.
— А мы-то семь дней ездили на вокзал встречать те-
бя! — с ласковым упреком обратилась опа к брату, затем,
повернувшись па каблуке, стала лицом к Николу: — А вы
изволили прибыть именно в тот день, когда вас не ждали!
Ах ты, ты... — снова повернулась она к Араму и погро-
зила ему пальцем. — Целых три года весточки о себе пе
слал, а бедная мама здесь слез не осушала!
— Да, действительно... — заговорил Ампрян. — Ну не-
ужели нельзя было прислать хотя бы две-три строчки за
все эти годы?.. Ведь мы только из твоей телеграммы и
узнали, что ты жив... II что приезжаешь!
— И после этого каждый день ездили на станцию! —
вновь несмело вмешался в разговор старших Ваан.
Чуть ли не больше всех родных стосковался он по
брату и чуть ли пе больше всех остальных ждал его. Но
мальчик стеснялся проявить свою любовь, показать, что
стосковался. Да и брат выглядел каким-то другим, не
прежним. Ваан всегда представлял себе Арама в студен-
ческой тужурке, с длинными волосами, тонкими усиками
и маленькой бородкой. А теперь перед ним сидел кто-то
в обыкновенной гражданской одежде и гетрах. Усиков и
бородки не было и в помине.
Говорить с ним как с братом Ваап пе решался, тем
более в присутствии незнакомого человека.
По зато Заро, по-видимому, пе чувствовала никакой
неловкости: она улыбалась, смеялась, шаловливо играла
локонами, ни минуты не оставаясь в покое.
— А бабушка-то наша?! Как опа стосковалась по
тебе! — одновременно встряхивая локонами в разводя
руками, сыпала она. — Все твердит: «Увидеть бы еще ра-
зок Арама моего — и пусть тогда умру!»
— Сеп-ти-мен-та-лизм!—усмехнулся Никол.
Не вставая с места, оп разглядывал картины па сте-
нах столовой.
Амирян снова поджал губы и косо глянул на го-
стя. Ваан, с любопытством прислушивавшийся к беседе
взрослых, старался угадать значение незнакомого слова.
Заро, не расслышавшая реплики Никола, продолжала
весело рассказывать о том, как горевала бабушка без
ннука.
83
Вдруг опа подпрыгнула па месте п радостно восклик-
нула:
— Давайте пойдем все вместе к бабушке, а? Ведь опа
еще не знает, что Арам уже приехал, а то сама бы при-
шла... Пойдемте с памп, господин Никол!
— Мепя зовут пе «господни Никол»!—усмехнулся
тот.
Заро так п пе поняла, было ли это сказано в шутку
или же всерьез.
— Ну, тогда—товарищ Никол!—поправилась опа,
беспечно махнув рукой. — Идемте, познакомьтесь с на-
шей бабушкой!
11 побежала вперед, постукивая высокими каблуч-
ками. Арам с товарищем п Ваап последовали за нею.
Задумавшийся отец остался в столовой, мать неза-
метно ускользнула в кухню.
У бабушки Ампрянов — маленькой старушки в чер-
ном платье, повязанной черным платком, было крохот-
ное сморщенное лицо с редкими волосками бровей.
С трех сторон обложенная мутакамп она сидела, под-
жав под себя логи, подсунув под головной! платок дужки
очков, и спокойно вязала носок. Но, заметив входящих,
она быстро спрятала вязанье, удивленно глядя на них по-
верх очков.
— Бабушка, Арам! — неожиданно повышая голос,
звонко воскликнула Заро л со смехом указала пальцем
па вошедшего вслед за нею брата.
Бабушка сперва взглянула па губы Заро, стараясь
угадать, что ей говорят, затем со смущенной улыбкой
оглядела остальных.
— Арам, бабушка, Арам! — еще громче выкликнула
Заро, подталкивая брата к бабушке.
Старушка вдруг радостно вскрикнула, узнав наконец
внука, п с неожиданным для ее возраста проворством
приподнялась, собираясь спуститься с тахты.
Но Арам опередил ее, схватив за костлявую руку со
сморщенной кожей. Старушка с плачем припала к плечу
внука.
— Вот и хорошо, что прпехал наконец, хорошо!.. —
приговаривала опа, и слезы катились по морщинистому
лицу. — А война-то в Москве все идет?.. — вдруг с испу-
гом спросила она, словно что-то вспомнив.
1 М у т а к а — валикообразная подушка.
84
Арам сделал отрицательный злак и головой и рукамп.
— У-у... да отведет господь... — пробормотала стару-
ха. — Не дай бог...
Тревога бабушки имела основание — ее старший внук,
брат Арама, офицер в пехотном полку, за несколько ме-
сяцев до этого был убит в оборон отельных боях под
Карсом...*
Говорили, ото он, выхватив саблю пз пожен, повел
свою роту в наступление. Но, видя, что никто из солдат
за ним не следует и он остался один перед наступающим
неприятелем, предпочел покончить с собой, воскликнув
перед смертью: «Отчизна, одна жизнь у мепя, и ту от-
даю за тебя!..» Никому и в голову не приходила мысль
о том, кто же.мог слышать эти слова, если рядом ие было
никого; об этом говорили, эти слова переходили пз уст
в уста... 13 свое время газеты превозносили этот поступок,
считая его классическим примером патриотизма п ге-
роизма. Это обстоятельство как бы смягчало горе родных,
вызывало даже чувство гордости у них — у всех, кроме
матери погибшего... В семье решено было не говорить
Араму о гибели брата, чтобы эта неожиданная весть пе
подействовала на него слишком тяжело. Помня об этом,
Заро старалась знаками остеречь бабушку, потом присела
рядом п незаметно дернула ее за полу платья. Убедив-
шись, что бабушка поняла предостережение, Заро вско-
чила и весело воскликнула:
— Ну, вот и наша бабушка! — II, обернувшись к Ни-
колу, пояснила: — Чуточку глуховата опа у пас, чуточку
поплакать любит, но зато в день по носку вяжет!
Немного позже, когда молодежь уже собралась ухо-
дить, старушка окликнула внука:
— Арам-джан, а ты разве не привез мне табачку?..
— Скажи: привез, привез! — подсказала брату Заро.
У Ампрянов уже стало традицией, чтобы возвращаю-
щиеся из какой-либо поездки члены семьи обязательно
привозили бабушке, вместе с другими подарками, и ню-
хательный табак. Так поступал всегда и сын старушки —
агроном Ованес Амирян, и старшин, погибший внук, и
сам Арам. Если же об этом забывали, старушка очень
обижалась. Поэтому-то Заро и поспешила подсказать
брату ответ на вопрос бабушки.
— Привез, прпвез! — с улыбкой закивал Арам.
— Да светит тебе ясное солнце, сыпок! — благосло-
вила старушка. — Хороший в Руссии табачок...
85
II все, кроме бабушки, снова направились в столовую.
Тикпн Воски. уже успевшая вернуться из кухни, хло-
потала теперь у стола. Она накрыла стол свежен ска-
тертью, расставила блюда с леченьем н пирогами, жаре-
ной курятиной п бараниной, принесла самовар, достала
чашки и стаканы.
Все уселись за стол. Отпивая чай, Арам незаметно
поглядывал па отца: его поражало, что этот здоровый,
крепко сложенный мужчина совершенно поседел за про-
шедшие два-три года... Арам помнил, что перед отъездом
в Москву седых волос у отца было совсем мало. А теперь
и голова, и усы, и даже брови были совсем белыми, да
и сам он выглядел каким-то отяжелевшим, певеселым.
Арам знал о самоубийстве брата (он слышал об этом еще
в Москве) и сейчас приписывал перемену в отце именно
этому.
Его попутчик с аппетитом ел, с беспечным любопыт-
ством приглядываясь к окружающим: казалось, он изуча-
ет и дом, и вещи в нем, и обитателей его...
Вдруг он усмехнулся и как бы про себя пробормотал:
— Давно пе приходилось есть таких буржуазных
штук!
Ампряна снова передернуло, как и при слове «сенти-
ментализм», и он кинул косой взгляд па Никола. Легкая
улыбка пробежала по губам Арама. Остальные то ли не
слышали, то ли промолчали из вежливости.
И до обеда и после приходили к А мирянам гости.
Пока это были соседи и родственники, узнавшие о при-
езде Арама и поспешившие к родителям его, чтобы по-
здравить (вернее было бы сказать — утешить) пх: ведь
если они и потеряли одного (старшего) сына, зато оты-
скался другой, которого считали потерянным... Одни за
другим пришли со своими жепами дядья Арама по ма-
тери; супруги Закарян — соседи Амирянов по двору; при-
шла старуха Брабпон и, как обычно, со слезами прокляла
тех, «кто придумал войну»: за два месяца до этого ее
сына убили под Карсом, и у нее вошло в привычку хо-
дить по знакомым, где она могла вспоминать о сыне и
поплакать о нем.
Гостей, пришедших перед обедом, Араму видеть пе
довелось, так как тотчас же после завтрака он вместе
с Нпколом ушел из дому, взяв с собой какие-то свертки
86
и пакеты. Но зато пришедших после обеда Арам увидел.
Когда он уже собирался прилечь, чтобы немного отдох-
нуть с дороги, явился проживавший в одном дворе с Амп-
рянами «комитетчик» Карапет со своей женой. О нем хо-
дили слухи, что оп был хмбапетом... 1 Теперь же он ра-
ботал заведующим какой-то пекарней.
— Здорово, старший братец, добро пожаловать! —
воскликнул он, хлопая толстой волосатой рукой по ла-
дони Арама. — Наконец-то вспомнил о пашей Армении...
И он уселся, скрестив ноги в сапогах.
Видя такой наплыв гостей, Никол счел свое присут-
ствие совершенно лишним и шепнул на ухо Араму, что
снова выйдет нз дому «побродить по городу». Едва оп
скрылся за дверью, как в комнату вошел известный в го-
роде заводчик и виноторговец Габриэл Зальян в сопро-
вождении дочери. Отец и дочь были полной противопо-
ложностью друг другу. У отца, высокого, полного и энер-
гичного, несмотря на своп шестьдесят лет, старика, было
жесткое, точно отлитое из бронзы лицо. Дочь его, едва
доходившая головой до плеча отца, была, наоборот, хруп-
ким белокурым созданием с легкой походкой и мягким,
как бархат, взглядом; когда же она поднимала глаза,
в них мелькали искорки, словно капельки росы под солн-
цем. Известный всем в городе доктор философии Рубен
Аматуни, любивший по разным поводам цитировать сти-
хотворения, говорил о виноторговце и его дочери:
«Отец — что туча мрачная, дочь — нежная луна...» 2
«Мрачная туча» был закутан в тяжелую шубу с широ-
ким шалевым воротником из каракуля. На девушке было
серое в черную полоску пальто, едва доходившее до колен.
Школьный товарищ и давппй приятель хозяина дома,
Габриэл Зальян, несмотря на положение и огромное со-
стояние, считался своим человеком в доме Амирянов, и
его приход не вызвал смущения пли суматохи, обычных
при появлении почетных гостей. Лишь Заро по привычке
радостно вскрикнула и кинулась навстречу подруге.
— Наконец-то... — едва переступив порог, прогудел
Зальян своим басовитым голосом, звучавшим, как тром-
бон.— Наконец-то явился! (К людям, уступающим ему
по положению пли состоянию, оп всегда обращался на
«ты».)
X м б а п е т — командир вооруженного отряда.
Строки из поэмы Ов. Туманяна «Парвана».
87
Арам пожал протянутую ему белую, пухлую руку,
всю в перстнях, и поспешил навстречу девушке.
— О, Нвард на тебя очень сердита! — погрозила
пальцем брату Заро. — Очень!
— За что же? — улыбнулся Арам.
— Она тебе сама скажет. Ты и не здоровайся с ням,
Нвард!
И Заро со смехом схватила гостью за руку.
Но молодые люди поздоровались, причем оба покрас-
нели. Нвард низко опустила голову, желая скрыть ру-
мянец.
— Как вы поживаете? — спросил Арам.
— Благодарю! — приподняв голову, блеснула глазами
Нвард. — Живем себе...
Араму показалось, что она стесняется говорить с ним
при посторонних, стесняется выдать свои чувства... II он
не ошибался. До своей последней поездки в Москву Арам
дружил с Нвард: они вместе гуляли, ходили в театр, на-
значали свидания друг другу. После отъезда Арама они
первое время даже обменивались письмами «до востребо-
вания». Но после революции, когда все в жизни смеша-
лось, они уже в течение двух-трех лет пе имели вестей
друг о друге. Обе семьи подозревали, что девушка и
юноша не то просто симпатизируют друг другу, пе то
влюблены, и были этим довольны. Сейчас все присут-
ствующие вспоминали об этом и радовались пх встрече
после такой долгой разлуки.
Сама Ивярд еще по дороге с волнением думала о том,
как она встретится с Арамом и о чем будет с ним гово-
рить. Она то и дело заливалась румянцем, пе зная, как
себя вести: может, спросить Арама о здоровье?.. Ведь
спросить о том, почему остались без ответа написанные
ею письма, было неудобно...
Когда все уселись, наступившую тишину нарушил
гулкий голос виноторговца.
— Ну, поздравляю тебя с радостью, Воскеат! — обра-
тился оп к тикни Воски, которая с умилением погляды-
вала на сына и молодую гостью. — Говорил же я тебе —
приедет оп! Теперь-то успокоилась?
Громогласно поздравив родителей Арама и обратив
па себя внимание всех присутствующих, Зальяп вдруг
нахмурился:
— А тот парень в шапке с шишкой, пу, что недавно
вышел из вашего дома... кто он, а? — И в его голосе про-
88
звучали нескрываемая насмешка и пренебрежение к этому
«недавно вышедшему парню» — Николу, которого оп
встретил на лестнице дома Ами рядов. — Пропади они
пропадом, — видно, прознали, что приехал ты (оп повер-
нулся к Араму), прибежали, чтобы поразнюхать и здесь!
«Комитетчик» Карапет двинул ногами и подобостра-
стно хихикнул.
Ованес Ампрян, молча принимавший поздравления
посетителей, объяснил, что «недавно вышедший парень»
приехал с Арамом из Москвы.
— Да-а? — приподнял брови заводчик. — А я-то ду-
мал, что с какой-либо задней мыслью...
И он умолк, незаметно кинув на Арама быстрый испы-
тующий взгляд.
— Какая же это «задняя мысль»? — с улыбкой поин-
тересовался Арам.
— Да откуда я знаю? Разве оставляют они людей
в покое?! Только уберется один — глядь, другой явился...
— А чему мешает их приход? — продолжал расспра-
шивать Арам.
— Чему?.. — широко расставив ноги и опираясь пух-
лыми руками на колепи, отозвался Зальян. — Да всему!
У одного дом отберут... У другого — мебель, постель...
Или же явятся квартиру у тебя обмерять... II все выню-
хивают, все вынюхивают! Воп,— он протянул руку
к окну, — в доме Ераносовых, что рядом с нашим, постой
назначили: так солдаты нахальнее своих командиров,
а командиры — нахальнее солдат! Целый день орут-ре-
вут... Оказывается, это они песни поют. Подумаешь, ве-
ликое дело! А над нами устроили — как его? Да, клуб
комсола...1 Топот да грохот не стихает! Смешались в одну
кучу девки-парни, толкутся взад и вперед и опять-таки
поют-орут... Запретили людям показываться на улицах
после восьми часов, а сами до часу бродят по улицам
с шумом и пением! Сказал бы мне кто-нибудь — почему
это они так много поют, а?
Арам улыбнулся:
— А какой вред от песни?
— То есть как это? — удивился Зальян. Его лицо
словно застыло. — Всякое излишество вредно! Пу. пели б
себе час, два... Так они же целый день распевают,
1 К о м с о л — искаж. от слова «комсомол».
89
до самой полуночи поют, спать людям не дают! Что это,
коммунизм этим строят, да?!
Арам опять снисходительно улыбнулся, и Зальян
снова испытующе п задумчиво оглядел его, прищурив вы-
пуклые глаза.
Сидевшая рядом с Арамом Нвард тихо шепнула ему:
— Правду говорит папа — спать по дают!
— А если б они пели ваши любимые песни, ведь
с удовольствием слушали бы, правда? — так же тихо от-
ветил ей Арам.
— Конечно! — блеснула глазами Нвард.
Заро неожиданно вскочила с места и подбежала
к Зальяну:
— А если я сейчас начну петь, парой1 Габриэл, вы
по станете слушать мепя?
— Нет-пет-нет! — руками прикрыл своп уши Зальяп
с такой комической миной, что все расхохотались. — Ты
уж лучше спой для того, кто с твоим братцем приехал,
у меня барабанная перепонка уже пострадала!
Все опять рассмеялись, и громче всех слышался по-
добострастный смех «комитетчика» Карапета. Смеялись
даже родители Арама, хотя их и пе покидала мысль
о том, что Арам еще пе знает о смерти старшего брата п
надо, чтобы он попозже узнал об этом.
Немного погодя, когда присутствующие разбились на
группы и завязалась оживленная беседа, Габриэл Зальян
поманил приятеля, давая попять, что хочет поговорить
с ним наедине.
— Пусть молодые говорят себе тут,— тихо сказал
он, — а мы пойдем в другую комнату...
Сперва опц вдвоем вошли в комнату бабушки. Опа
по-прежнему вязала носок, спокойно и ритмично двигая
спицами. Взяв за руку, Зальяп поздравил ее с приездом
внука, улыбнулся ей так, как улыбаются ребенку, затем
вслед за Амиряпом прошел в третью комнату, в которой
в эту минуту не было никого. Пара никелированных кро-
ватей, круглый стол с несколькими стульями посредине
комнаты, на степе охотничье ружье... Это была спальня
супругов Ампряп.
— Видишь, дорогой Ованес, напрасно ты боялся вся-
ких случайностей и так далее... — заговорил Зальяп, усев-
’ Паров — обращение, равнозначное русскому «сударь», «ми-
лостивый государь», «господин».
90
шись перед круглым столом. — Вот и вернулся твой
сын —не бывает в жизни горя без утешения!., — по обык-
новению, не упустил он случая пофилософствовать. —
Если один сын погиб во имя возвышенной идеи, то дру-
гой сын, живой и невредимый, вернулся к тебе пз страны
бедствий... Что еще могу я тебе сказать? Ведь чувства
мои известны тебе!
Амирян вздохнул, вспомнив погибшего сына.
— Но я хочу говорить с тобой сейчас не об этом, —
продолжал виноторговец, откидываясь на спинку стула,
которая скрылась за его широкой спиной. — Я хотел
узнать у тебя...
Он остановился и начал правой рукой загибать пальцы
на левой, как делал обычно, когда что-либо подсчитывал
пли перечислял доказательства. Это была давняя его при-
вычка, и так поступал оп всегда, когда в чем-либо сомне-
вался п хотел себя проверить.
— О чем? — с любопытством спросил Амирян.
Зальян ответил пе сразу, как бы взвешивая в уме то,
что собирался сказать.
— В другое время я бы и не заговорил, конечно, об
этом... — медленно проговорил оп. — По сейчас время
иное... Не буду скрывать, Ованес: я хочу знать, кто твой
сын?
— Ты хочешь зпать, кончил оп или пет?
— Да нет, нет! — махнул рукой Зальян. — К чему те-
перь образование?! Уж лучше не иметь его вовсе! Я хочу
знать, каких идей он придерживается.
Амирян пожал плечами:
— Так он же только сегодня приехал!
— А ты ничего не заметил?
Нет, Амирян еще не интересовался этим вопросом.
Виноторговец с тяжелым вздохом поднялся и, зало-
жив полные, словно припухшие руки за спину, повернул
к товарищу бронзовое лицо:
— Ты же знаешь, Ованес, я — человек нетерпеливый,
необузданный... и всегда говорю то, что думаю, а всякой
Там дипломатии не признаю. Вот п теперь: что греха
танть, кажется мне, что сын у тебя, Ованес, пз «тех са-
мых»...
Большевик?
— Вот именно, дорогой. Может, и ошибаюсь, по мне
Кажется, что так...
^н хотел было еще что-то добавить, по удержался.
91
— А из чего ты это заключил? — полюбопытствовал
Ампрян.
— Из всего того, что видел и слышал сегодня.
Ампрян отрицательно качнул головой: нет, ои этого
не думает! Едва ли это так...
— Ну-ну-ну, брось! — поднял руку Зальян. — Раз я
говорю, значит, заметил что-то. Ошибки быть пе может.
II, пе хвастая, могу тебя уверить, что я умею понимать
людей с полуслова! Твой сын — из «тех самых», мой бед-
ный друг...
— Едва ли это так, Габриэл... — криво улыбаясь, по-
качал головой агроном. Облокотившись на стол, он умолк,
задумался...
— Дай-то бог, дорогой, чтобы ошибался я... — ото-
звался Зальян. Он встал и начал ходить по комнате.
После того как старые приятели уединились, встал и
простился с Арамом и «комитетчик» Карапет. Проводив
его с женой, тикпн Воски остановилась у двери и знаком
вызвала из комнаты Заро и Ваала.
В комнате остались лишь Арам и Нвард. Минуты две
длилось молчание, затем беседа постепенно наладилась.
— А я еще по дороге фаэтон увидела... — говорила
Пвард, переплетая топкие пальцы. — Ни за что пе узнала
бы, если б пе слышала от Заро об ожидаемом приезде...
(Заметно было, что она не знает, говорить ли собеседнику
«ты» или «вы», п подбирает такие предложения, где
можно обойтись без обращения.) Вижу — в фаэтоне двое...
И какой смешной был этот фаэтон — то и дело останав-
ливался, чуть не опрокидывался, лошади пе идут... А се-
доки терпеливо сидят!
— Земля промерзла, у лошадей ноги скользили.
— Я это видела, но... А кто ои, между прочим? —
вдруг спросила опа, блеснув глазами.
— Товарищ мой.
— Тоже студент?
— Нет, не студент.
— Большевик?
- Да.
Пвард не терпелось спросить — кто же сам Арам? Но
опа все еще не решила, как обратиться к нему — на «ты»
пли на «вы», да и неловко было спросить. Чтобы что пи-
будь сказать, она проговорила, повернув голову к окну:
92
— Но как холодно было сегодня, несмотря па солнце...
— Да, морозец порядочный! — согласился с нею
Арам.
— В прошлом году такого холода пе было, — догово-
рила Нвард п, помолчав, спросила: — Между прочим, мои
письма... дошли они до Москвы?..
II покрасневшая Пвард, глядя па носки ботинок, на-
чала нервно потирать руки.
— Я получил, кажется, три письма... А после этого... —
сказал Арам, как бы стараясь припомнить.
— Только три?!
— Кажется, да...
«Кажется!» — повторила мысленно Нвард, поражаясь
такому безразличию. Арам же, разговаривая е Нвард, не-
заметно разглядывал ее. Ему казалось, что за последние
два-трп года Пвард очень изменилась и похорошела.
«Прежде опа была худенькой, и шея у псе была тон-
кая...»— думал оп, удивляясь тому, что пе может гово-
рить с нею по-прежнему свободно. Это же чувство вла-
дело и Пвард: опа хотела спросить, сколько же писем
написал он ей, хотела задать ему еще много вопросов, по
все не решалась: как еще примет Арам ее вопросы?
II Нвард ждала, чтоб Арам заговорил первым. Пусть он
поведет речь о прошлом, и тогда она расскажет ему...
Нить беседы па минуту прервалась.
— А что вы делаете, Пвард, чем вы заняты? — задал
вопрос Арам.
«На «вы» говорит со мной!» — отметила Пвард.
— Да ничего особенного. Скучаю...
— Значит, за все эти годы в вашей жизни пе произо-
шло никаких перемен. Вы все еще...
— Опять это «вы»?!—прервала Нвард и вся вспых-
нула: этот упрек она бросила Араму мысленно, по по-
чему-то получилось так, что опа произнесла его вслух...
Но, даже покраснев, опа улыбнулась, смеясь сама над
собой.
— Если разрешишь, могу говорить с тобой и на
«ты»! —подхватил Арам.
«Охладел он ко мне или же...»—мелькнуло подозре-
ние у Нвард. Ей хотелось сказать Араму, чтобы оп по-
прежнему называл ее «дорогая» пли же просто «Пвард»,
Как называл три года назад. По пока она собиралась с ду-
хом, отворилась дверь и в комнату своей тяжелой, по
сохранившей бодрость походкой вошел ее отец.
93
О Габриэл Зальян, как не вовремя вошел ты в эту
комнату!..
Словно недостаточно было этой помехи, в эту же са-
мую минуту распахнулась дверь в коридор и в комнату
влетела Заро, весело болтая с Николом.
— Погодпте, товарищ Никол! — со смехом восклицала
она. — Неужели вы и впрямь не любите холода?! А ведь
холод так...
— Э нет, я предпочитаю тепло! — прервал ее Никол,
растирая замерзшие руки. — Ну и холодище же в этом
вашем Ереване!...
Нвард бросила недовольный взгляд на Никола. Зави-
дев его буденовку, отвернулся и Зальян. Это пе осталось
незамеченным...
Чуть позже, прощаясь с хозяевами, ни Зальян, ни его
дочь даже не взглянули на Никола. Между тем тот при-
стально следил за каждым движением и «мрачной тучи»,
и «нежной луны». Когда же они вышли, у Никола, словно
помимо воли, вырвался вопрос:
— Вот так медведь!.. Кто это такой, а?
Заро принялась объяснять: Габриэл Зальян — один пз
самых состоятельных людей в городе, известный винотор-
говец и хлопковод. Прежде вел крупную торговлю ви-
нами и коньяком, вывозил большие партии в Россию и
даже за границу. Неужели товарищ Никол никогда не
слышал о нем?
— Значит, этот медведь — такой большой буржуй? —
с усмешкой заметил Никол. — А девушка, что с ним, —
его медвежонок?
— Но-но, товарищ Никол... — точно старому знако-
мому, погрозила ему пальцем Заро. — Вы просто оскорб-
ляете меня!
— Вас? — поразился Никол. — Чем же, разрешите
спросить?
— Что значит «медвежонок»? Может быть, по-ва-
шему, и я — медвежонок?! И вообще, каждая барышня —
тоже медвежонок?!
— Ну, конечно нет! Но ее отец похож па медведя,
следовательно...
— Но-но!.. — строго остановила его Заро, предостере-
гающим жестом поднимая руку.
— Ну хорошо, если вас это обижает, товарищ Заро,
не буду больше. Давайте помиримся!
94
Никол с шутливой торжественностью протянул руку
своей собеседнице, и Заро почувствовала какое-то смут-
ное волнение.
Во время их беседы Арам стоял перед окном, заложив
руки в карманы брюк. Постепенно темнело. Разрознен-
ные темно-серые тучи, похожие на акул, алчно пресле-
дующих добычу, стремительно неслись па запад, слпваясь
с темпоп массой облаков, закрывших весь горизонт. Из
дымоходов валил густой дым, и его завитки отно-
сило в сторону. Чудилось — над крышами нависла густая
мгла, и сквозь эту мглу из различных районов города
прорывалось прерывистое блеяние автомобильных гуд-
ков.
Задумчиво смотрел Арам на открывшиеся перед взо-
ром картины, пристально всматривался в прохожих,
словно желая кого-то разглядеть. Он очнулся, услышав
знакомые, с детства знакомые удары, отбиваемые город-
скими часами: один, два... шесть, семь...
— Не пришел Рубен? — повернулся оп лицом к сестре.
— Рубен? — удивилась Заро. — А разве он знает, что
ты приехал?
— Знает. Я его встретил по дороге, когда ехал со
станции. Торопился па урок, обещал зайти попозже.
II брат с сестрой начали говорить об этом Рубене, ко-
торого порой запросто именовали в разговоре «философ-
ским доктором». Арам поинтересовался — по-прежпему
ли бывает Рубеп у них дома? Почему же пет, заходит,
и даже очепь часто. Заро чуть было пе проговорилась
о том, как сердечно он утешал отца в дни семенного горя,
но вовремя прикусила язык: ведь о смерти старшего
брата решено было пока пе сообщать...
— Ну да, заходит, беседует с папой. Но иногда у пего
такие мысли... ну просто странные!—поспешила она пе-
ременить тему.
— В чем дело? Стал большевиком, что ли? — с любо-
пытством справился Арам.
— Да нет! Говорит: «Я еще с ума пе сошел...»
Арам пожал плечами:
— Значит, все другие сошли с ума, да?..
— О ком вы говорите? — вмешался в разговор Пи-
кол.
Узнав, что речь идет о том очкастом мужчине, кото-
рого опп встретили, когда ехали со станции, он покачал
головой:
95
— А ведь on по казался таким идиотом... Чего ж его
так угораздило, а?
Л Заро снова погрозила ему пальцем:
— Опить вы принялись оскорблять моих друзей, то-
варищ Никол?!
ГЛАВА 2
Ованес Амирян все еще не мог успокоиться.
После ухода Зальяна оп принялся ходить взад п впе-
ред по спальне, то засовывая руки в карманы, то закла-
дывая их за спину. Иногда оп доставал папиросу и ма-
шинально закуривал ее. Лицо у пего было хмурое п со-
средоточенное— слова виноторговца возбудили в пем
темные сомнения в подозрения. Неужели Арам может
быть с ними?.. С людьми, которые пе признают пн ро-
дины, пи нации, ни частной собственности?! Неужели
у Арама так-таки нет ничего от брата, который пожерт-
вовал собой во имя отчизны?! Нет, пет, это невероятно!
Габриэл, несомненно, ошибается. В последнее время оп
стал удивительно подозрительным, везде ему чудятся
большевики...
Думая об этом, пытаясь сам себя то убедить, то ра-
зубедить, Амирян порой останавливался перед окном.
Темные тучи быстро расползались по небу, поднявшийся
ветер качал деревья в саду, и оголенные ветви раздра-
женно сталкивались. Осыпавшийся с них мелкий снег
оседал, кружась как пыль, ио, подхваченный ветром,
взвивался вверх и вихрился в промежутках между де-
ревьями, словно мука, сдунутая с гигантских жерновов
доходящей до неба мельницы. Иногда ветер, словно разо-
злившись, швырял снег в окна, и чудилось: какой-то ис-
полин кидает пригоршнями песок...
Темнело. Спускалась па землю прозрачная вечерняя
пелена, предметы теряли резкие очертания, все казалось
таинственным и призрачным. Вещи как бы таяли, рас-
плывались в темноте спальни. В наступившей полумгле
поблескивали лишь никелированные изголовья кроватей,
смутно белели наволочки подушек да мелькала седая го-
лова старого агронома.
«Это невероятно, Габриэл определенно ошибается!» —
думал Амирян, уже в который раз мысленно спрашивая
себя, что дало повод его приятелю предположить, что
96
Арам — большевпк. Может быть, то, что Арам приехал иЛ
Москвы вместе с тем парнем в буденовке?.. Но ведь это
еще не основание! Так же могло случиться с любым пас-
сажиром: мы можем путешествовать с самыми случайными
попутчиками, можем пригласить к себе домой человека не
наших убеждений... ну да, конечно, можем приютить
у себя людей, с которыми завязали знакомство чуть ли не
за час до этого... А ведь Арам охал с этим человеком от
самой Москвы, п у этого человека, вероятно, нет в городе
нп одного знакомого... Как же мог не пригласить его к себе
Арам — уроженец этого города?! «Ио это же вполне есте-
ственно! — говорил себе Ампряп. — Я не могу упрекать
Арама, это говорит о его порядочности — то, что он при-
вел к себе не знакомого с городом попутчика...» По тут же
с усмешкой возражал себе: «Гость?.. Хорош гость, печего
сказать! Мало того что входит в дом. не снимая шапки
с головы, — он еще и ве ц*т то себя непристойно, позволяет
себе задевать чувства хозяев дома...»
II старый агроном с негодованием припомнил ирониче-
ское выражение лица Никола, его намеки и сказанные за
завтраком слова: «Давно не приходилось есть таких бур-
жуазных штук!..» «Пет. видно, не без основания он дер-
жится так развязно и непринужденно!»— решил Амирян.
Ему казалось, что так ведут себя люди лишь очень близ-
кие: видно, серьезные связи установились уже между ним
и Арамом... Хотя это может быть вызвано п тем, что весь
долгий путь они проделали вместе... Но в таком случае
почему промолчал Арам, почему пи словом не возразил
Николу?.. Может быть, оп поступил так нз деликатно-
сти— не решился сделать замечание гостю?..
— Как знать... А что, если Арам действительно стал
большевиком?! — вполголоса выговорил Ампряп и остано-
вился как вкопанный посреди комнаты.
Мрак в комнате сгущался. Со двора доносился шум
ветра, бушевавшего в саду и время от времени барабанив-
шего в ставни окна. Доносился и скрип ветвей тутового де-
рева, которые скреблись о стену и железную крышу дома.
«А все же Арам сильно изменился... — продолжал раз-
мышлять Амирян. — Совсем не таким был он года два
тому назад... Хотя тогда и время-то было другое, да и сам
он был моложе. А ведь у каждого возраста свои законы!
Может быть, от этого?..» 11 все же Амнряпу казалось, что
в сыне есть что-то повое. Взять хотя бы одежду: военная
’пмпастерка, гетры — одет совсем как они!.. Положим, это
4 С. Зорьян, т. 3
97
еще ничего пе значит — Теперь все одеваются так. Может
быть, п Арам вынужден был так одеться (наверное, сей-
час студенческая форма не в почете!) под давлением об
стоятельств пли же для того, чтобы не подвергаться не-
приятностям в дороге? По тогда почему оп тотчас же по
приезде пе сменил этой большевистской одежды?!
Тяжелые подозрения вновь овладели старым агроно-
мом. Он так разволновался, что хотел было сейчас же вы-
звать к себе .Арама, поговорить с ним лицом к лицу, узнать
наконец— кто он? О большевиках он слышал столько дур-
ного; за месяц, прошедший со дня установления советской
власти в Армении, так исстрадался, перенес столько тре-
волнений, что ему пе терпелось сегодня же выяснить по-
ложение. По пришлось па время отложить объяснение —
в доме были посторонние.
Немного погодя, услышав, что посетители вышли из
комнаты и спустились но лестнице, а па балконе послы-
шался дробный перестук каблучков Заро, вышедшей про-
водить гостей, Ампрян стукнул в окно и окликнул дочь.
— Oii, ты здесь, папа? — по привычке вскрикнула
Заро. вбегая в спальню.
В темной комнате она с трудом различила белую го-
лову отца и. вытянув руку, тотчас же щелкнула кнопкой,
включив свет.
— Есть кто-нибудь у Арама? — спросил агроном.
— Товарищ Никол... ну, и мы.
— Больше никого?..
Заро с удивлением заметила, как дрожат па лице отца
седые усы.
— Можешь сказать ему, чтобы зашел ко мне? — спро-
сил Ампрян, стараясь скрыть волнение.
Заро кивнула головой и выбежала. Через минуту во-
шел Арам и остановился перед отцом с выражением почти-
тельного любопытства на лице.
— В чем дело, папа?
Белые усы Ампряна снова задрожали.
«Нет, не спрошу!» —мысленно решил он, жестом пред-
лагая сыну сесть на стул, на котором недавно сидел
Зальян.
— Хотел поговорить с тобой наедине... Ты не занят?
— Да пет, не занят... — II Арам опустился па стул, вы-
ждав, пока сядет отец. «Наверно, хочет сказать о бра-
те... — мелькнула тревожная мысль. — Если отец загово-
рит о самоубийстве Ашота, как утешать его...»
98
Но Ампрян начал говорить о другом, и тревога Арама
немного улеглась. Отец начал расспрашивать о том, когда
Арам выехал из Москвы, сколько времени пробыл в до-
роге, н очень удивился, узнав, что путешествие длилось
больше двух недель.
— Значит, па дорогах царит такая большая разруха?!
— Пу, не такая уж большая, — отозвался Арам, бро-
сая взгляд на охотничье ружье отца, металлический ствол
которого блестел под электрическим светом.
«Если скрывает разруху, значит, большевик...» — поду-
мал отец.
После минутного молчания он спросил все тем же
мягким, сдержанным тоном:
— Л как у тебя с учебой? Закончил?
— Почти...
Неопределенный ответ сына не поправился Амиряну.
— То есть?.. — П он с сомнением оглядел сына.
— Осталось сдать несколько государственных экзаме-
нов, — объяснил Арам.
— Почему?
— Потому что... Когда началась революция...
Арам начал было объяснять с жаром, но отец разоча-
рованно перебил:
— Значит, не получил диплома?!
— Нет, но это не имеет значения: имеющие юридиче-
ское образование могут сейчас работать и без диплома.
«Большевик!» — решил отец.
— Я собирался, конечно, сдать все экзамены, по...
«Нет, как будто не большевик...» — мысленно усо-
мнился А мирян и произнес вслух:
— Да, жаль... Хотя, — продолжал он со вздохом,—
диплом и не имеет сейчас никакого значения! Кому сей-
час нужно образование?!—бессознательно повторил он
слова Зальяна.
— То есть как? — с удивлением взглянул на него
Арам.
— Да, конечно. Вот, к примеру, я — получивший выс
шее образование специалист, ученый агроном, а кто со
мной считается? Многие из моих товарищей даже жалеют
о том, что получили образование... (Ему снова вспомни-
лись слова Зальяна.)
— Напрасно! Ведь советская власть приглашает на ра-
боту всех специалистов!—отозвался Арам: у него воз-
никло желание возражать отцу.
4*
9!)
«Большевик... большевик, несомненно!»—подумал
отец.
— Правда, приглашают. Но отношепие-то каково?
Сын смотрел на отца, отец — на сына. II снова дрог-
нули седые усы отца.
Снова наступило молчание. Стало слышно, как свистит
ветер в саду и скребутся о стену и железную крышу ветви
тутового дерева.
— Да! —встрепенулся Ампрян, словно вспомнив что-то
важное. — А этот молодой человек, что с тобой приехал...
он тоже студент?
— Нет! —быстро произнес Арам. — Но оп очень слав-
ный парень, очень! До революции был рабочим в Баку.
А за последние годы у него обнаружились удивительные
способности к борьбе с контрреволюцией. Парень очень
смелый.
Арам говорил о своем попутчике с симпатией, даже
с любовью. Видно было, что ему хочется подробно расска-
зать отцу о товарище. По Ампрян снова прервал его.
— Ну а ты? Ты тоже большевик? — неожиданно спро-
сил он; в вопросе его были и легкая насмешка, и затаен-
ный страх.
Задав свой вопрос, Ампрян попытался улыбнуться, по
улыбка не получилась,—лишь задрожали белые усы, не-
вольно чем-то напомнив крылья подбитой птицы, которая
взмахивает ими перед тем, как упасть без сил.
Арам заметил это и мягко спросил, в свою очередь:
— Ты считаешь, что это плохо — быть большевиком,
пана?
— Я лишь спрашиваю тебя: ты — большевик?
— Конечно, да.
Воцарилось молчание. Оголенные деревья продолжали
шуметь ветвями. Ветер, по-видимому, переходил в ураган.
Все чаще ударялись в окно пригоршни сухого снега, а ту-
товое дерево уже судорожно билось ветвями о степу.
Ампрян опустил голову. Гнетущее молчание грозило
стать длительным, если б голос Арама—этот изменив-
шийся, ставший чужим, голос — не прервал его:
— Это же вопрос убеждении, папа...
Но отец не дал ему досказать.
— Ладно уж, ладно, знаю, что ты хочешь сказать: ра-
бочий класс, диктатура пролетариата, интернационал и
все прочее... — Оп помолчал и сказал дрогнувшим голо-
сом: — Но скажи, знаешь ли ты о смерти брата?..
100
Последние слова он произнес с гордостью и, видимо
полагая, что они должны потрясти Арама, взглянул в лицо
ему. Но лицо Храма оставалось неподвижным.
— Я знаю, пана, — отозвался он сдержанно. — Слы-
шал об атом еще в Москве. Мпе очень больно, что...
— Он пожертвовал собой во имя родины!
Арам понял намек отца.
— Но ведь мы, большевики, не против родины!
— Нет! — резко прервал его отец. — Вы хотите интер-
национализма, вы, к сожалению, отвергаете патриотизм!
— Нет, папа, мы отвергаем не патриотизм, а национа-
листический угар.
— Националистический угар?! Вздор!.. Нет в Армении
такого... Националистический угар может быть у нации
большой, захватнической. У нас любовь к своей нации.
Что плохого? II кто пе любит свою нацию? — Ампрян
с горечью покачал головой. — Вез нации нет и отчизны! —
внушительно произнес он и вдруг обернулся к сыну: —
Слушай, Арам, я тебя предупреждаю: веди себя прилично,
не старайся подражать этим людям... то есть твоим това-
рищам! И ты неразумно поступил, приехав в это смутное
время...
Арам с удивлением и любопытством посмотрел на
отца:
— А что такое?
— А то, что народ недоволен ими... то есть твоими то-
варищами!— докончил Ампрян так же невесело. — Мне
говорили, что эти ваши... то есть твои товарищи, непри-
стойно ведут себя в селах и что крестьяне...
Он остановился, как бы не находя слов, чтобы сформу-
лировать свою мысль.
— Ну, что крестьяне?..
— Говорят, очень раздражены и...
— Это, конечно, подстроено нашими врагами!
— Какими там врагами?! Вы... то есть твои товарищи
не умеют найти общий язык с людьми. Не признают соб-
ственности... и, словно мало этою, оскорбляют самые за-
ветные национальные и религиозные чувства людей...
вроде этого твоего товарища... — сухо закончил он.
— Никол —парень неплохой, пана.
— Но невоспитанный! Да, между прочим, где он бу-
дет жить? Ты знаешь, я не против гостеприимства, но
ведь и гость должен считаться с определенными нормами
поведения!..
101
Последние слова Амирян произнес с такой глубо
кой обидой, что Арам ничего не смог возразить. Ки-
нув: «Хорошо, папа», он вышел из спальни родителей.
* * *
После ужина тики и Воски начала устраивать па ночь
сына н его товарища. Араму опа постелила в столовой,
где обычно спал Ваап, а Николу отвели комнату, в кото-
рой до отъезда в Москву жил Арам, а после пего — Заро.
Теперь же Ваана п Заро поместили в комнате бабушки.
Всю домашнюю работу выполняла сама тикни Воски:
после установления советской власти в Армении она уво-
лила прислугу, услышав от кого-то, что всех нанимаю-
щих прислугу будут считать буржуями и штрафовать.
Полому и на кухне и но дому опа управлялась теперь
одна, хотя надо сказать и то, что, выйдя замуж за Ова-
неса Амирана, она лишь первое время продолжала пре-
подавать, а тотчас же после рождения своего первенца
оставила занятия в школе и вся отдалась заботам о семье
п хозяйстве, потому что старая свекровь ее серьезно за-
болела и слегла.
Устроив всех па ночь, тикни Воски вернулась снова
в столовую, тщательно укрыла Арама тем одеялом, кото-
рое было выстегано специально для пего, разгладила ла-
донью край простыни и спросила:
— Устал, наверно, с дороги, да, Арам-джаи?
— Да не очень.
— Ну, не говори так, ведь теперешнее путешествие
просто мука! Говорят, иголке некуда упасть, люди стоя
едут сутками...
Н тикни Воски начала расспрашивать Арама о поло-
жении в России, о его путешествии. Арам чувствовал,
что матери не терпится заговорить о чем-то другом, но
что опа то ли пе решается, то ли считает ото неудобным.
Но, задав формы ради несколько вопросов, тикни Воски
продвинула стул к постели сына и, понизив голос (чтобы
не слышали другие), с улыбкой па исхудалом лице спра-
вилась, как он находит Нвард...
— Ничего себе, — безразлично отозвался Арам.
Мать обиделась:
— То есть как зто «ничего себе»?! Ты что, не ви-
дишь, как она похорошела?! Ею все восхищаются. Зна-
ешь, какие парни собираются делать ей предложение, да
102
п делали уже?! Да только и сама она, и родители се всем
отказывают из-за тебя! Вот что...
— Говоришь, из-за меня?!
— 11 у конечно. Водь об атом шла речь еще до твоего
отъезда, и мы и они ждали только, чтоб ты вернулся!
Л сам Зальян несколько раз спрашивал у твоего отца:
«Когда же приедет Арам?» А Ованес отвечал—ждем,
мол. «Что ж, будем ждать!»—соглашался Зальяп.
А как-то раз, несколько месяцев тому назад, мне ска-
зали, что Нвард сватают за сына Адамянов — того без-
дельника, Который занят только лошадьми да кутежами!
Не согласились родители, — мол, у нашей дочери есть
уже жених. Даже и то сказали, что, мол, почти обручена
с сыном Ампрянов, — слышишь?.. В все время справля-
лись, когда же ты приедешь... Пу, что скажешь, Арам-
джаи, когда нам поговорить с ними?
— Да погоди же, мама. Неужели ото так" к спеху?
— Э-з, Арам-джаи, зто еще два года назад следовало
сделать! Уехал ты, вот н расстроилось. А ведь у других
женщин в моем возрасте и внуки уже бывают... Сколько
я просила и старшего твоего брата — все тянул, тя-
нул... и...
Тикни Воски прикрыла глаза рукой. Упоминание
о погибшем брате растрогало Арама.
— Времени у нас много впереди, мама, успеем... Да
п ты устала, наверно. П ш ложись уж...
— Конечно, успеем, Арам-джан: ничего пе надо де-
лать, пе обдумав. Но ведь п девушка-то очень хоро-
шая...
— А кто же говорит, что нехорошая? — Н, то ли из
Желания переменить тему разговора, то ли побуждаемый
любопытством, Арам спросил: — Правда, что несколько
человек из числа здешних богачей уехали за границу?
— А как же. Адамян и Варосян уехали еще до сове-
тизации: пе хотим, мол, оставаться при зтой власти...
— Почему же пе уехал и Зальян?
— Не захотел. «Я, говорит, останусь у себя дома.
Большевики сегодня здесь, а завтра их уж не б\ (ет...
Скоро, говорит, Англия с Францией справятся с ними, и
все будет но-нрежиему!» II хорошо сделал, что пе
уехал, — упустили бы мы Нвард из рук! Понял?
С минуту мать п сын молчали, потом Арам спросил:
— А народ как относится к новой власти, мама?
Тикин Воски пожала плечами:
103
— Ну, как тебе сказать, сынок... Есть п такие, что
принимают ее, есть и такие, что пет. Одни говорят: «Хо-
рошо, что пришли они, снова с Россией будем!» А другие
иное говорят...
— Что, например?
— Да разве упомнишь? Разное говорят. Завтра-пос-
лезавтра сам все узнаешь. К примеру, наш Карапет-«ко-
мнтетчик» все твердит: «Большевики — изменники, от-
рекшиеся от родины. С корнем пх вырвать надо, чтобы
неповадно было!..»
— II папа принимает его у себя?! —прервал ее Арам.
— Э, Лрам-джаи, сосед ведь, как запретишь ем^ хо-
дить? А какие он вещи рассказывает — поражаешься
прямо! И ведь сам же боится, что могут его схватить...
Да, Арам-джан, все хочу спросить — кто этот парень, что
с тобой приехал?
— Из моих товарищей, мама.
— Товарищ твой?! Как же случилось, что сдружи-
лись вы? Видно, но дороге сблизились, да? Увидя г тебя
с ним знакомые наши — ведь за большевика посчитают...
Арам улыбнулся, и мать подметила эту улыбку.
— Ты почему засмеялся, Арам-джан? Будь осторож-
ней, сыпок. Не люблю я, когда люди партийными стано-
вятся,— все равно, дашнаки это или большевики. Пар-
тийный человек пе сможет семью хорошо содержать.
Держись подальше от всего этого, сынок! Да и Пвард,
насколько мне известно, этого пе любит... На днях наш
священник то же самое мне говорил.
— Это тер 1 Месроп? — переспросил Арам. — Он тоже
бывает у пас, как и этот «комитетчик»?!
— А как же, заходит иногда: как-никак и сосед нам,
и священник нашего прихода. Зайдет иногда к нам, по-
сидит, с отцом твоим поговорит... Таким же нетерпели-
вым стал, как п я,—скорее, мол, обвенчаем Арама, и за-
крою я церковь! Большевики, говорит, церковного брака
пе признают, оттого и нравственности теперь пе оста-
лось... Погоди-ка, он и большевиков как-то по-другому
называет... как это? Ладно уж, потом вспомню, или сам
он, узнав, что ты приехал, зайдет к нам, скажет.
С минуту тикни Воски молчала, о чем-то задумав-
шись, потом медленно поднялась па ноги.
1 Тер —букв.: владыка, в данном случае приставка к имени,
указывающая па сап священнослужителя.
104
— Пу, заспи, Арам-джан, устал ты, а я тебе спать не
даю. Успеем поговорить обо всем. А относительно Нвард
ты все же подумай серьезно! 11 чем скорее, тем лучше:
если решишь, откладывать не надо. Чтоб своими глазами
увидели мы, пока живы... Ну, спокойной ночи!
П тикни Воски бесшумно вышла, осторожно притво-
рив дверь.
После ухода матери Арам призадумался над ее сло-
вами. Это правда, Нвард — славная девушка, по зачем
спешить?.. Совсем ни к чему. Здесь Араму почему-то при-
шли па ум поручения, которые надавали ему московские
товарищи; он начал вспоминать, кому надо вручить
письма и кому передать поручение на словах... Вспомни-
лось ему и то, что па следующий день он первым делом
должен зайти в партийный комитет. Арам задумался над
тем, на какую должность могут назначить его: пошлют
ли в район или оставят в Ереване? Конечно, руководи-
тели города еще пе знают его, ио, увидя бумаги и. доку-
менты, которые он привез... В Москве Арам почему-то
предполагал, что родителям известно о его вступлении
в партию, о том, что большевик, подписывающий свои
статьи в партийной печати буквами «Ар», — это их сын...
По, как видно, в результате нерегулярного сообщения
весть об этом еще пе дошла сюда пли же, если и дошла,
никто не сказал об этом родителям. Поэтому-то и оказа-
лось это такой неожиданностью для отца...
«Отец... да, революционные перемены ничего не изме-
нили в нем: он остался при своих старых взглядах! Он
не понимает, вернее, пе может осознать, что у армянского
народа пет более светлого и желательного пути, чем тот,
но которому мы хотим повести его. Отец но видит, что
старые пути, но которым вели наш народ, были ошибоч-
ными и гибельными для пего!—Арам повернулся на
другой бок и подложил ладонь под щеку. — Все твердит:
«В1.1 не признаете родины!» Гм... Видно, слышал выступ-
ления каких-то легкомысленных, неглубоких ораторов
или же кто-либо из приятелей постарался оклеветать со-
циализм и советскую власть, и вот пана решил, что мы
не признаем родины! А во имя чего, спрашивается, рабо-
таем мы?!»
Сильный порыв ветра отвлек Арама, н он вспомнил
зимние холода в дни детства, когда бураны останавли-
вали всю жизнь в городе. По вскоре мысли его снова по-
текли но прежнему руслу.
1( г»
«Нет. отец не понимает, что социализм придаст новый
стимул нашему пароду, подымет страну из руин... Не
ужели пана не сознает всего лого?! Наверно, не задумы
вален всерьез над этим, а то пришел бы к другому заклю-
чению... Видно, пе разобрался еще... Ничего, я поговорю
с ним. постараюсь объяснить...»
Между тем тикпн Воски, войдя в спальню, к своем\
изумлению, застала мужа на ногах.
— Ты почему пе лег? — спросила она.
Ампрян продолжал медленно расхаживать по спальне,
заложив руки за сипну. Удивленная этим нарушением
обычного порядка, жена снова спросила:
— Почему ты пе ложишься, Ованес?
Муж снова оставил вопрос ее без ответа.
Па этот раз тикни Воски серьезно встревожилась:
— Да что с тобой случилось, почему ты так грустен?!
Старый агроном продолжал хранить молчание. Па по-
вторный вопрос жены оп коротко сказал: «Погаси свет,
засни!..» Сказал таким топом, что жена поняла—оп
сильно рассержен п с трудом сдерживает себя пли же
узнал о чем-то и хочет скрыть от нее... Эта догадка
страшно взволновала тикпн Воски, по, привыкну в во всем
слушаться мужа, опа потушила свет н легла. Несколько
минут опа молча размышляла о том, что могло так огор
чнть Ованеса. Вместо того чтобы радоваться приезду
Арама, забыть немного старое горе, оп снова загрустил...
Пе придя пи к какому заключению, тикпн Воски снова
окликнула мужа.
По Ампрян, пе обращая внимания па ее просьбы,
продолжал медленно и молча ходить по комнате.
Лишь через полчаса оп разделся в темноте и молча
лег в постель.
Во всех четырех комнатах квартиры Амиряпов нако-
нец наступила тишина.
Однако это ночное безмолвие было обманчивым. По-
настоящему никто не спал. Прежде всего это относилось
к тпкин Воски: несмотря па то что дурное настроение
мужа встревожило ее, в глубине души опа не переста-
вала радоваться тому, что Арам наконец вернулся, что
опа дожила до его приезда, что сын снят сейчас под ро-
дительским кровом. Перед ее мысленным взором проно-
сились приятные видения, и средн них образ Нвард... Ей
было известно, что до своего отъезда в Москву Арам дру-
жил с Нвард: надо будет через некоторое время снова по-
1UG
говорить с Арамом... «Ведь Пвард хорошая девушка!
Хоть мать у нее слегка того, по сама опа очень славная,
п недостатков-то почти нет... — думала тикни Воски, при-
поминая все виденное н слышанное, подтверждающее
желанную близость сына с Нвард. — Знать бы только, по-
чему так1 грустен Ованес...» Тикпн Воски не терпелось
расспросить мужа о причине его неожиданной грусти,
заговорить с ним. чтобы отвлечь от тяжелых мыслен, по
опа не решалась окликнуть его: пусть уж заснет себе,
а спросить опа успеет п утром...
Ампрян лежал, повернувшись лицом к степе и подло-
жив правую руку под щеку. Обуревавшие его мысли
были даже мрачнее выражения его лица, так испугав-
шего тикни Воски. Он чувствовал себя так скверно,
словно поел чего-нибудь неудобоваримого. Разговор с сы-
ном оставил очень тяжелое впечатление. Может быть,
лучше было бы и не затевать этого разговора? Не было
бы сказано ничего лишнего, и сам он ничего бы не
узнал... По чего оп ждал — и что получилось!
Амиряну пришло на ум, что вся его жизнь прошла
в труде п волнениях: хотелось вырастить детей, дать им
образование, чтобы они могли в будущем принести пользу
отчизне... чтобы оп мог наконец почувствовать себя спо-
койным и удовлетворенным!.. II вот ему уже исполни-
лось шестьдесят лет, а где же этот покой?! Старший сын
унес в могилу часть его надежд. Правда, Ашот пожерт-
вовал собой во имя отчизны, во имя заветной и священ-
ной цели. Но почему он ушел таким молодым, когда мог
еще жить и приносить пользу?.. Да, с Ашотом сгинула
часть его лучших надежд! А сегодня? Неужели сегодня
ему придется совсем распроститься со своими надеж-
дами?! Если завтра друзья и знакомые скажут ему при
встрече: «Поздравляем тебя с сыном-большевиком!» —
хватит ли у пего выдержки перенести эту насмешку,
имеет ли он право после этого с гордостью смотреть
в лицо всем, как смотрел после гибели старшего сына?..
П Ампрян говорил себе, что на это он уже не имеет
прана, раз второй его сын присоединился к ним, к том,
кто пе признает пи родины, пн нации, ни собственности.
Кто стоит лишь за классовую борьбу... Долго думал ста-
рый агроном, и мысли его были беспросветное мрака, ко-
торым обнята была комната.
Не спал в столовой и сын старого агронома. Днев-
ные впечатления смешались в голове Арама, подобно
107
Спутанному клубку ниток. Перед ним проносились фи-
гуры Нвард, Заро и Ваапа. Потом возникала фигура Габ-
риэла Зальяна: Арам видел его бронзовое лицо, толстые
руки с пухлыми пальцами, вспоминал его слова, манеру
держаться, взгляды... Взгляд Нвард, мягкий как бархат,
когда она смотрела на Арама, п колючий как шип, когда
она посмотрела па некстати вошедшего и прервавшего
их беседу Никола... Перед мысленным взором Арама
вставал «комитетчик» Карапет, его густая короткая бо-
рода и черные усы, остроконечная черная папаха...
Всплывала фигура отца, с преждевременно поседев-
шей головой, с взволнованным, опечаленным и недоволь-
ным лицом... Всплывала — и заслоняла все!..
«Жаль, что папа надломлен горем... — думал Арам.—
Можно было бы подробно поговорить с ним... По не.стоит
напрасно волновать его. Говорит: «Самые заветные свя-
тыни — это родина и нация...» Пусть будет так для него!
Но вот этот Габриэл Зальяп — о-о!.. Пе говорит как че-
ловек, а бодается как буйвол! Как его перекосило, когда
в комнату вошел Никол... Еще бы — заводчик, хлопко-
вод, владелец нескольких домов, именитый гражданин,
почетный попечитель и т. д. и т. п. Не легко человеку
отказаться от всего этого и спокойно смотреть на тех, кто
носит буденовки! Но вот Нвард — опа как будто все еще
любит меня...» II Арам решил, что она действительно по-
хорошела за те два-три года, которые он ее не видел.
Но здесь размышления Арама прервал голос Заро.
— Ваан, — проговорила опа пз соседней комнаты
своим звонким, свежим голосом, — ты уже спишь?
Нет, Ваан не спал.
— Да пет, пе берет сои... — отозвался оп; голос его
звучал приглушенно, словно пз под одеяла.
— II меня что-то пе берет сон. Так и хочется за-
петь! — заявила Заро.
— Тиш-ше... Что ты — спят все, проснутся!—преду-
предил Ваап.
Они замолчали. Но вот снова заговорила Заро:
— Ваан, а Ваап, а тот парень, что с /Храмом приехал,
славный, правда?
— Я большевиков не люблю.
— Вот дурачок! Кто тебе предлагает их любить?
Я говорю о нем просто как о человеке.
Невнятного ответа 1»аана Арам не разобрал.
108
— А кто, по-твоему, лучше — он или Рубен? — спро-
сила Заро.
— Не знаю! — недовольно буркнул Ваап.
Тут оба замолчали.
Прислушиваясь к их беседе, Арам вдруг подумал: пе
влюбилась ли Заро в Никола?..
Арам ошибался — Заро говорила о Николе, но в мыс-
лях у нее был другой: она решила па другой день обяза-
тельно повидаться с Рубеном... Давно уже ей хотелось
поговорить с ним, по все не удавалось. Наверно, он при-
дет завтра, если ничего пе помешает... «Придет к нам —
вот н поговорим. А если даже по придет, я возьму книги
и зайду сама!» — решила Заро. Она закрыла глаза, пред-
ставляя себе голубое небо, — так опа поступала обычно
для того, чтобы забыть все, о чем думала до этого, и за-
снуть. Но на этот раз заснуть сразу не удавалось: по-
чему-то рядом с Рубеном перед нею вставал Никол, и это
пе давало ей заснуть... Да и ветер за окном продолжал
бушевать по-прежнему: то скулил, точно побитый нес, то
свистел залихватски, то толкался в оконные рамы...
«Завтра...» — повторила мысленно Заро, и голубой не-
босвод постепенно расплылся перед глазами.
II в доме Ампрянов снова наступила тишина.
* * *
В эту ночь долго пе могли заснуть и Зальяны. У ни:<
дома царила такая же тревога и такое же волнение, как
и в семье Ампрянов, если не сказать больше. Лишь при-
чины здесь были иные...
Уже при выходе из дома Ампрянов Нвард заметила,
что настроение у отца испортилось. Оп шагал, зажав
трость под мышкой, искоса поглядывая па покрасневшее
и смущенное лицо дочери. Ему пе терпелось заговорить
с Нвард, вытянуть у нее какие-нибудь сведения об Ара-
ме... Зальян давно звал о завязавшейся между его до-
черью и Арамом дружбе. Знал оп и о том, что Нвард все
эти три года ждала сына агронома, часто заходила к А ми-
рянам, чтобы узнать что-либо о нем. После же того, как
их постигло тяжелое горе, стала заходить к ним еще
чаще. Известно было Габриэлу Зальяиу и о том, что
в доме агронома Нвард считают своей б^дхщей невест-
кой, любят и уважают как человека родного... что там
нетерпеливо ждут сына, чтобы поскорее справить свадьоу.
109
Этого же хотелп и все друзья Ампрянов, считая, что
счастье второго сына развеет скорбь от потери старшего
сына. Однако сейчас Зальян затруднялся сказать, какое
разрешение получит этот вопрос. «Если Арам из тех са-
мых, если он — большевик, едва ли Нвард согласится
снова сблизиться с ним...»—думал виноторговец. А ему
все же кажется, что Арам — именно из тех: взять хотя
бы то, как он старается оправдать действия и солдат и
комсола (вообще-то Зальян с трудом запоминал новые
названия, по, случалось, п коверкал их умышленно): мол,
какой вред от песни?.. Но вдруг одолевало сомнеппе: мо-
жет, ошибка тут? Зальян незаметно посматривал на дочь,
удивляясь тому, что опа выглядит такой печальной после
встречи с Арамом. Узнала что-нибудь уже, что ли? Или
догадывается о чем-либо? Как бы желая рассеять одолев-
шие его сомнения, Зальян спросил, какое впечатление
произвел на нее Арам.
Нвард покраснела еще больше. «Как видно, п папа
заметил уже, что Арам охладел ко мне...»—промельк-
нула мысль, и, чтобы не оставить вопроса без ответа, она
проговорила:
— Да мы же всего час и пробыли у них! А что можно
понять за час?
«Правильно говорит... — отметил мысленно Зальян.—
За час трудно прийти к какому-либо заключению. Что ж,
подождем еще несколько дней, тогда увидим».
И снова пошли молча («Отец — что туча мрачная»,
а дочь на этот раз — что «грустная луна...»).
Отец вновь перебирал в уме впечатления вечера, а дочь
думала о том, охладел ли к пей Арам или ему просто по-
мешали объясниться, думала — и не могла прийти к опре-
деленному заключению. Ей казалось, что следовало бы
встретиться наедине с Арамом, поговорить искрение и, пе
стесняясь, открыть ему душу — и тогда все станет ясно.
Наконец отец и дочь добрались до двухэтажного дома,
облицованного тесаным туфом, с нарядным фасадом,
украшенным резьбой по камню. Арка над подъездом по-
коилась на увенчанных нарядными капителями круглых
колоннах, которые напоминали передние ноги какого-то
огромного зверя. Это был третий из принадлежавших
Зальяну домов: первый был отведен иод какое-то учреж-
дение, второй — жилой дом с жильцами—был национа-
лизирован, и квартирную плату теперь получал горсовет.
А здесь, в этом третьем доме, Зальяну оставили только
110
две комнаты, куда оет перетащил большую часть мебели
и вещей из своей прежней шестикомнатнон квартиры,
чтобы спасти от реквизиции. Теперь семья Залъянов—
глава ее, жена и дочь пх буквально задыхались в двух
комнатках, тесно заставленных шкафами, креслами, ди-
ванами, столамп п кроватями. Со второго этажа их спу-
стили вниз п отвели комнаты, выходящие окнами во
двор; к тому же одна из этих двух комнат была еще и
проходной, — через нее ходил вселенный в третью ком-
нату (выходившую окнами на улицу) жилец — лысый
толстяк, именовавший себя «старым революционером».
В четвертой комнате проживали прежние жильцы.
В просторном сводчатом подвале дома стояли в ряд
бочки с коньяком и свалены были тюки с прессованным
хлопком, принадлежавшие прежде Зальяну. На дверях
подвала висела печать — коньяк и хлопок были реквизи-
рованы. На втором этаже расположился клуб комсомола.
Уже с утра прибегали туда юноши и девушки, читали,
спорили, затевали разные игры и лишь поздно вечером
расходились с громкими песнями. Намекая па эту моло-
дежь, знакомые Зальяна иногда насмешливо справлялись:
— Ну как, хорошую получаешь с них плату за квар-
тиру, а?..
— Пусть подавятся они своей платой! — распалялся
Зальян. — Я сам готов платить пм, лишь бы не отрав-
ляли мпе жизнь!
Уж если говорить всю правду, он опасался новых рек-
визиций: хотя самые ценные вещи, а также некоторое
количество коньяка (в особых бочонках) п хлопка были
припрятаны у знакомых, Зальян пребывал в постоянном
страхе, что об этом могут узнать. Измученный этим стра-
хом, он горько жалел о том, что но запродал в свое время
весь хлопок и коньяк американцам и не укатил за гра-
ницу: ведь уехали же многие и теперь живут там себе
припеваючи, без волнений. А как ему здесь не волно-
ваться, когда в его же присутствии, не спрашивая его
разрешения, уносят его вещи или же в его собственном,
пм же выстроенном доме поселяют не уiодних ему лю-
дей?!
Но в этот вечер даже не эти опасения и не это сожа-
ление разволновали Зальяна. Его раздражение раздуло
маленькое, незначительное происшествие, которое, од-
нако, ио действовало на него чуть лн не сильнее, чем все
предыдущие огорчения,
1И
Когда отец и дочь вошли во двор (теперь им прихо-
дилось входить со двора), Нвард направилась прямо ко
входной двери, а Зальян, но своему обыкновению, оста-
новился и «хозяйственным глазом» (как говорил ои сам)
окинул двор. И вот тогда-то произошло то, что столь
сильно подействовало на него...
Медленными, грузными шагами обходя двор, оп вдруг
услышал какой-то треск, доносившийся из сада. Хотя
деревья были оголены и сад просматривался до самого
конца, но Зальян никого пе увидел. Но вот треск снова
повторился, п Зальян чуть ли не бегом дошел до сере-
дины сада, остановился, огляделся—н опять никого не
увидел... Удивленно покачав головой, он собирался
пройти еще дальше, но, обернувшись на новый треск, бро-
сил взгляд на другой! конец сада — и опешил: двое крас-
ноармейцев расшатывали и отдирали доски забора, при-
битые гвоздями к балясинам, которые были укреплены
па каменной кладке основания.
— Эй, кто там? — окликнул Зальян.
Подойдя ближе, оп увидел красноармейца в шипели
внакидку п кожаных рукавицах: став коленями па засне-
женное каменное основание ограды, он старался оторвать
доску, чтобы передать товарищу, стоявшему внизу по ту
сторону ограды.
— Слушайте, что ото вы делаете, а? — с возмуще-
нием спросил Зальян, подходя еще ближе.
Красноармейцы ие обратили внимания па его слова.
— Эй, слышь, с тобой говорят! — рассвирепел Заль-
ян. — Ты что это делаешь?!
Стоявший па степе красноармеец равнодушно глянул
на Зальяна и спокойно проговорил:
— А что такое?
— Зачем разрушаешь забор?—нахмурившись, спро-
сил Зальян.
— А что такое?
— То есть как это «что такое»?! Для того строили,
чтоб ты разрушал?! Не видишь — ограда это!
Красноармеец ра с х охота л с я:
— Ишь ты, ограда!..
А стоявши]! по ту сторону ограды боец с охапкой вы-
вороченных досок в руках насмешливо отозвался:
— Ограда?! Какая теперь ограда?!
Зальян чуть не задохнулся от гнева.
— Что-о. «какая ограда»?! Не впдпшь. что ли. —
ограда, которая показывает границу между этим домом
и чужим! Зачем вы разрушаете ее?
— Граница?!—засмеялся стоявший наверху.—
Э, пет уже теперь всех этих границ, — конец! Теперь —
равенство...
Последнее время Зальян старался вести себя осмотри-
тельно, чтобы неосторожным словом или поступком но
навлечь па себя неприятности. Но на этот раз оп пе
сумел сдержаться и крикнул, замахнувшись тростью:
— Убирайся вон, болван! Ишь ты — затвердпл: ра-
венство!..
Ему казалось, что его окрик, угрожающий жест испу-
гают красноармейцев, что они бросят доски и убегут...
Но они п с места не двинулись, а на крик Зальяна из
соседнего двора сбежалось два-три десятка новых бойцов:
столпившись у просветов забора, они с любопытством
смотрели на высокого, толстого человека в черной шубе,
который, подняв трость, с разъяренным видом стоял под
деревьями сада, по ту сторону ограды. Увидя столпив-
шихся под стеноп парней, Зальян глубоко перевел дыха-
ние, поднявшаяся грудь его словно опала, и, отвернув-
шись от разрушавших забор, оп обратился к пх товари-
щам:
— Ребята, почему позволяете вы, чтобы ваши това-
рищи разрушали чужие заборы?
— Дай пам дров на топливо, мы и пе будем разру-
шать! — отозвался парень с охапкой досок в руках, опе-
режая товарищей.
Раздался смех.
— Вот ловко отбрил, а?.. Ха-ха-ха!
— Какие дрова? Были бы у меня, сам бы
топил! — горько усмехнулся Зальян, пораженный дерзким
ответом.
— Ну, если у человека такая шуба, — найдется и все
остальное!—крикнул один из парией и тоже расхохо-
тался.
Ею смех подхватили все остальные.
Зальян замутившимся взглядом обвел их п засто-
нал,— впервые за всю свою жизнь приходилось ему под-
вергаться такому осмеянию. Оп покраснел до ушей, по-
чувствовал удушье в груди, подступившее затем и к гор-
лу, и выкрикнул, чтобы не задохнуться:
— Наглецы!..
113
Отдышавшись, он приказал красноармейцам немед-
ленно убраться вон, обозвав их «невоспитанными свинья-
ми» и «сбежавшими висельниками». В свою очередь, ip
обозвали его «буржуем» и «помещиком»... Гомон и гром-
кий хохот слились в такой оглушающий шум, что не-
сколько минут нельзя было разобрать, кто и что говорит.
В конце1 концов Зальяну пришлось отступить, п он уда
лился под громкий смех и улюлюканье. Лишь после того
как он захлопнул за собой дверь, ушли и красноармейцы,
унося с собой охапку отодранных досок.
Зальян вошел в комнату, громко бранясь и отплевы-
ваясь. Сейчас он и впрямь походил на грозовую тучу, ко-
торая каждую минуту может разразиться ливнем или
градом.
Увидя жену, которая спокойно вытирала подоконник
тряпкой, он саркастически развел руками:
— Да-а... Там ломают, разрушают, а эта здесь пыль
подтирает!.. Вот уж действительно — «плачет по воло-
сам, потерявши голову»...
II он рухнул в стоявшее перед окном кресло.
На его голос вышла пз соседней комнаты Нвард. Она
уже сняла шапочку и пальто. Волнистые волосы были
распущены по плечам, — как видно, Нвард собиралась
привести в порядок прическу.
— Что случилось, папа? — несмело и смущенно спро-
сила опа.
— А что должно случиться?! Разрушают, растаски-
вают всё эти наглецы, а вы здесь... — И виноторговец так
безнадежно махнул рукой, что казалось, где-то разрази-
лось огромное бедствие, а мать с дочерью сидят за запер-
той дверью, пи о чем пе заботясь...
Замечание отца показалось Нвард неуместным.
— Так мы же вместе пришли, папа... II как будто ни-
чего пе было!—мягко заметила она. — А мама...—
Нвард с жалостью взглянула на мать.
— «А мама»!.. — насмешливо передразнил дочь Заль-
яп.— А мама все вытирает и подтирает... и пе поймешь —
для чего!
— Так ведь пыль везде... — заговорила наконец жена
таким слабым, болезненным юлосом, который бывает
лишь у подточенных недугом женщин и богомолок; сла-
бой белой рукой она обвела комнату, показывая на вещи.
— 11е умрем от пыли, пет!.. — вспыхнув, закричал
Зальян, отчаянно тряся рукой, как делают, говоря
с глухпмп. — Что ты с самого утра ходишь по комнатам,
стирая пыль?!
— Паиа... — сказала Нвард, жестами и мимикой умо-
ляя его пощадить мать.
Желая отвлечь внимание отца от матери, она спро-
сила, кто рассердил его.
Отдуваясь и пыхтя, Зальяп наконец рассказал о столк-
новении с красноармейцами, не скупясь на ругань.
— Э-э, пана, и напрасно только расстраиваешься...—
заметила Нвард, когда Зальян умолк, последний раз вы-
правившись.
— Что-о, напрасно?! Что ж, прикажешь молчать, ко-
гда на моих глазах разрушают то, что построено мною?..
Может, прикажешь и не огорчаться ?! Но до коп к же
пор...
— По зачем же употреблять такие слова, папа, если
даже что-нибудь огорчает тебя?
— Что-о?.. Отняли всё — смолчал... А теперь и до-
скп?! Буду говорить, пе стану молчать! Была бы возмож-
ность, и глаза бы нм всем выколол! А то пет. буд> дома
торчать и...
Жена поняла, что последними словами муж намекал
па нее. Опа опусти.ia тряпку, оглянулась на мужа п ото-
звалась тем же слабым голосом:
— Так ведь от пыли... Ты что ж, хочешь, чтоо мы
все заболели?
Эта худенькая, высохшая женщина была одета в глад-
кое черное платы1, па фоне которого еще сильнее выде-
лялись ее белое, почти бескровное лицо и бледные руки.
Па первый взгляд она могла показаться отшельнице!!,
сменившей свою власяницу на мирскую одежду, Удиви-
тельно немногословной, замкнутой и спокойной женщи-
ной была госпожа Зальян, хотя в городе ходили пере-
суды об одной присущей ей странности: говорили, что
она ни днем пн ночью пе выпускает пз рук пыльную
тряпку, ходит по комнатам, стирая пыль со степ, с ве-
щей, с одежды...
П действительно, опа пе отводила домашней уоорке
определенного времени: со старой тряпкой в руках опа
Полый день медленно и тщательно терла подоконники,
стекла, изголовья кроватей, сиденья и перекладины
стульев, стенки шкафов — и занималась зтнм пе только
тогда, когда была одна, во и в присутствии родных
и даже посторонних... Эта привычка завелась у нее
115
давно — с того дня, как скончался от худосочия ее един-
ственный десятилетний сын. С того времени она начала
старательно снимать пыль с вещей, чтобы уберечь от за-
разы дочь... 1! если ее спрашивали, почему она так во-
зится, она давала лишь один ответ: «Так ведь от ныли...»
А Зальян, даже излив часть гнева, вес* еще не мог
успокоиться. Воспоминание о смехе и улюлюканье бой-
цов подстегивало его задетое самолюбие, и оп, отдуваясь,
111)одолжал борм<>тать:
— Погодите, еще покажут вам... Недолго вам оста-
лось!..
— Пе говори так, папа, — просила Нвард. — Углы
шат соседи...
— Ничего я не боюсь. Что ж, и дома мпе молчать,
чтобы пе слышали соседи?! Пусть слышат! А тебе хватит
долбить: «Не говори так, папа...» Может быть, и ты на-
мерена выгораживать всяких наглецов? Видно, и возлюб-
ленный твой из них, да?.. — И Зальян пристально взгля-
нул на дочь.
Нвард закрыла лицо руками и метнулась в соседнюю
комнату. «О, каким несдержанным делается отец, когда
сердится! Пе признает пи меры, ин границ, не умеет ща-
дить...— думала она. — Стоит ему выйти из себя, и уж
не спрашивает, кто перед ним. Надо всегда с ним согла-
шаться, чтобы пе оскорблял, а то кончено...»
В душе Нвард приписывала все ото расстроенным
нервам отца. Если б они уехали за границу, как намере-
вались,— отец не видел бы расхищения своего достоя-
ния и ле сделался бы таким раздражительным. 11о как
хорошо, что они не уехали, что пе могут уехать! Ведь
если б уехали, ей не пришлось бы встретиться с Арамом...
Поддерживая руками голову, сидела Нвард в кресле,
думала о своем и одновременно прислушивалась к тому,
как расхаживает и бормочет что-то отец в соседней ком
нате. Намек отца удивил и задел ее. Что он хотел ска-
зать зтпмп словами? Что Арам — большевик?! Не может
итого быть! Хотя, как знать, все могло случиться за про
шедшие три года... Может быть, ото и было причиной
того, что Арам держался так сдержанно и даже холодно,
не захотел ничего сказать, когда они остались наедине?..
Вспоминая о странной холодности Арама при недавней
встрече, Нвард пыталась объяснить ее дорожной уста
лиспзо; или, может быть, он стеснялся открыться при
других, а позже не хотел нарушать приличия? «Но хотя
11(>
бы при прощании мог бы, кажется...» —с обидой вспоми-
нала Нвард и опять старалась подыскать оправдания:
ведь как раз тогда п вошел этот Никол, который приехал
с ним. Ну До, Арам собирался что-то сказать ей, по
явился этот Никол и... О, как некстати вошел этот чело-
век! Наверно, из-за него и предположил отец, что и Арам
из них!.. Но неужели Арам поэтому не отвечал па ее
письма?! Ведь большевики не любят поддерживать связь
с... ну, с богатыми...
При этой мысли в сердце Нвард начинало прокрады-
ваться сомнение: если Арам — большевик, он сочтет не-
удобным жениться па дочери буржуя... Если даже* и пе
будет у него такого предрассудка, постесняется товари-
щей... Ну, а сама она? Опа чувствовала, что любит Ара-
ма, и если даже он окажется большевиком, это ничего не
меняет: для нее Арам оставался Арамом.
Конечно, Нвард хотелось, чтобы намек отца не имел
иод собой оснований. Хорошо было бы, если б Арам не
был заодно с этими суровыми людьми. А если он присо-
единился к ним, — что ж, наверно, опомнится когда-ни-
будь! Но действительно ли оп с ними? Может, это только
показалось отцу?..
Так и не выяснив этого вопроса, Нвард начала ду-
мать о другом: предположим, что Арам — из них, по, не
считаясь пн с чем, сделает предложение ей... Согласится
ли отец Нвард, чтобы она вышла замуж за большевика?
Нет, никогда не согласится!..
Пока же Нвард остается только ждать. Прежде всего,
необходимо выяснить отношение самого Арама, узнать,
остался ли оп таким, как прежде, или... Что же касается
раздражения отца, то оно пройдет, — отец Арама сумеет
повлиять на него: ведь они — старые знакомые, старые
Друзья!
Вошла уставшая, подавленная мать, села, но выпу-
ская пыльной тряпки из рук. Печально взглянув на нее,
Нвард опять вспомнила слова отца п расплакалась, при-
жав платок к лицу.
Матери повсюду походят друг па друга: увидя плачу-
щую Нвард, мать пожалела ее. Как и тикни Воски, она
хотела бы, чтобы Нвард вышла за Арама, только чтоо
все уладилось без шума... Жаль, конечно, что Арам ока-
зался большевиком. Как поступит теперь Нвард, — водь
отец считает, что она не захочет выйти за большевика...
«У, а если захочет? Ведь отец пе позволит он! Ох, по
117
лучше ли Гилло, если б Пвард вышла за сына Адамянов
п уехала с ним в Европу?..
Лаская дочь, она хотела было заговорить с нею
о своих сомнениях, но побоялась еще больше расстроить
ее. А Пвард все продолжала думать об одном: если Арам
и впрямь из ппх, то как сложится ее судьба?
В соседней комнате сотрясался пол под тяжелыми ша-
гами Зальяна, слышалось его бормотанье. Казалось, его
неутихающему раздражению способствовал и буйство-
вавший ветер, который то гудел, то пронзительно свистел
за окнами, засыпая снегом балкон. Виноторговцу чуди-
лось, что это красноармейцы все еще стоят под стеной,
продолжая глумиться над ним, и ветер доносит, вместе
с хлопьями снега, их улюлюканье и смех...
— Погодите у меня... погодите еще!—бормотал он,
сжимая руки в кулаки и расхаживая по комнате.
11е постучав, вошел жилец, которого вселили в комнату с
окнами на улицу, тот самый, который называл себя «ста-
рым революционером». Знакомясь с кем-нибудь, он так
и представлялся: «Иван Артемьевич Потмазстарый ре-
волюционер!» Ои ввалился запыхавшийся, выпятив круг-
лое, как футбольный мяч, брюшко под топким, развеваю-
щимся пальто. Чисто выбритое лицо его выглядело увяд-
шим, как у старого, выбившегося из сил актера, брови п
ресницы казались опаленными. По выпуклые желтоватые
глаза поблескивали то улыбчиво, то иронически, и взгляд
их был таким живым, что казалось, именно в них таится
сила, двигающая этим тяжелым туловищем.
— Пу и ветер, ффу! — воскликнул он, стаскивая с го-
ловы сибирскую шанку-ушанку и обнажая сверкающую,
словно начищенная медь, лысину. — Прямо подхватывает
и несет, песет! По вы что-то опять новоселы, да, товарищ
Зальян?.. — 11 его живые глаза впились в лицо Зальяна.
Виноторговец молчал — ему не хотелось говорить.
Его выводили из себя переваливающаяся, точно у се-
лезня, походка и ироническая ухмылка этого человека,
выводило из себя то, что тот каждый день проходит че-
рез комнату Зальяпов и даже пытается совать нос в их
семейные дела... Оп и говорил-то с этим жильцом только
тогда, когда не мог этого избежать. Так н теперь, на на-
стойчиво повторенный вопрос: «Почему новосел, товарпш
Зальян?» (виноторговец ненавидел его и за это обраще-
1 П о т м а з — букв.: семпгюлосый.
118
ние — «товарищ Зальян»). стремясь пресечь назойливые
расспросы, оп коротко поведал о причине своего огорче-
ния и гнева. Потмаз сперва сощурил большие глаза,
словно для того чтобы лучше понять рассказанное, затем
раскрыл их во всю ширь от изумления.
— Значит, бойцы?! Ах, бесстыдники! — покачал оп
головой. — По ничего, уж будьте спокойны, товарищ
Зальян: военный комиссар — мой самый близкий друг.
Скажу ему — притянет их за ушко к ответу! Истинно
так!
— Э-э, брось ты, Иван Артемьнч! (Зальян обращался
к Потмазу по имени-отчеству, чтобы не говорить «това-
рищ»).— Ты и насчет коньяка мне обещал...
— Да, обещал. Не отрицаю. Комиссар внутренних
дел — мои ближайший друг, но ведь его тогда не было
в городе! А если б был, неужели вы полагаете, что он
решился бы отказать мне? Ни одной капли вашего конь-
яка не реквизировал и бы, никогда! Без всякой похвальбы
я могу сказать, что все уважают меня как старого рево-
люционера и старшего товарища... истинно так!
Виноторговец окинул собеседника пренебрежитель-
ным взглядом и безнадежно махнул рукой:
— Э-э, брось, Иван Артемьнч! Кажется мне, что и
друзей-то никаких у тебя нет.
Живые глаза Нотмаза чуть не выкатились из глазниц.
— Ошибаетесь, товарищ Зальян! У меня, старого ре-
волюционера, почитателей и друзей очень много... до от-
вращения даже много! Вот у вас друзей пе может быть —
это да! Поскольку вы являетесь известным (пе обижай-
тесь, пожалуйста!) буржуем и вели торговлю хлопком,
вином и коньяком, имели заводы и дома н не .побито ре-
волюцию... Только не обижайтесь, прошу вас! (1ут
Зальян косо глянул па пего.) Я... не хочу хвалиться, по...
По тут он остановился и совершенно другим тоном
продолжал:
— Ваши доски унесли красноармейцы, не так ли?
Так вот, обещаю вам, что они понесут за это наказание!
Опять пе верите?.. Говорят же вам, что военный комис-
сар— одни из моих близких друзей. Истинно так! Как-то
раз мы с ним в Сибири...
По Зальян, не слушал его, снова начал хмуро п мед-
ленно прохаживаться но комнате.
— Да не волнуйтесь вы гак, товарищ Зальян! — вос-
кликнул Иван Артемьевич. — Обещаю вам: виновные
будут наказаны... истинно так! А пока я пройду к себе,
поразведаю: что у мепя в комнате — юг пли же севе])?..
II он, выпятив брюшко и шаркая ногами, проследовал
в свою комнату. Но не прошло и двух-трех минут, как он
снова вышел, зябко потирая руки.
— У-у, товарищ Зальяп, вы знаете — в комнате
у меня настоящий Северный полюс! Если б вы дали мне
хоть немного дровишек, я почувствовал бы себя совер-
шенно счастливым, — истинно так!
Зальян молчал...
— Ну, не думайте же так долго, товарищ Зальян!
Зальяп и не взглянул в ого сторону.
— Значит, нет у вас дров, что ли?
Зальяп не отвечал.
Иван Артемьевич постоял еще с минуту, прижав руку
к животу, по, видя, что ответа не дождется, вновь вошел
к себе в комнату.
— Пристал как пиявка... — буркнул ему вслед Заль-
ян, продолжая размеренно ходить взад и вперед.
Дневные впечатления все еще не рассеивались, наобо-
рот, как будто сгущались еще сильнее, раздражая своей
несуразностью. То и дело вспоминались ему и прежние
неприятности, вспоминался и визит к Амирянам. Если
выяснится, что Арам действительно большевик, о, тогда
ноги Габриэла Зальяпа не будет в этом доме! II не
только он сам перестанет ходить к Амирянам, но пе по-
зволит и дочери своей... Хотя едва ли опа полюбит такого
человека! «Ну, а если полюбит?! — мелькнула мысль. —
А вдруг...»
Мысли Зальяна сосредоточились на этом вопросе.
В смущении он ускорил шаги.
А в соседней комнате прилегла на кровать, не разде-
ваясь, Нвард и, схватившись рукой за никелированную
перекладину изголовья, думала все о том же, то погля-
дывая на дремавшую в кресле мать, то переводя взгляд
на расставленные вдоль стен шкафы, которые, казалось,
хмуро следили за нею. Сперва она задумалась о том,
можно ли подействовать на отца, добиться того, чтоб он
меньше говорил и не бранился... Но вот отец как будто
угомонился, и мысли Нвард потекли по другому руслу.
Когда же ей удастся встретиться с Арамом? Скорей бы
увидеться!.. Отец говорит, что ои — из тех... Нет, едва
ли... Это только так кажется отцу.
120
«Во что бы То ттп стало надо увидеться!»—сказала
себе Нвард и стремительно поднялась с постели л''"ттп
приняв окончательное решение. Ен стало легче, когда
она подумала о том, что впереди еще мною времени, бу-
дет много предлогов для встреч и возможностей побесе-
довать наедине. Во время следующей же встречп опа на-
деялась выяснить отношение Арама.
Сейчас, поразмыслив, она заключила, что Арам пе ме-
нялся, что он оставался таким же, каким был прежде...
А если он не сказал ей ни одного теплого слова, то
только оттого, что очень устал с дороги, и потом нм же
помешали, пе дали толком поговорить.
И Нвард уснула, убаюканная этими мыслями.
Ветер продолжал пронзительно свистеть и визжать за
окном. К свисту п вою ветра временами прпметпивалпсь
громкие гудки автомашин, стремительно проносящихся
по улице. Иногда проходили н грузовые машины, заглу-
шая своим дребезжанием п грохотом шум ветра, и тогда
казалось, содрогаются и улица п дом. П чудилось, что
там, во взбаламученной ветрами тьме, совершается что-то
необычайное...
Наверху, над Зальяиамп, как всегда, продолжали при-
ходить н уходить комсомольцы. Не прекращалось движе-
ние, сотрясался пол, звучали не умолкая молодые голоса:
.Это есть наш последний
II решительный бой...
ГЛАВА 3
Жизнь в Ереване текла шумно, бурля, словно река,
разрушающая мосты. Пз казарм и тюрем, окраин, неиз-
вестно еще откуда — из каких сел п городов — появились
новые люди и залили улицу Абовяна, где никогда не бы-
вали прежде, а если бывали — оставались незамеченны-
ми. Словно прорвался какой-то поток и смыл, унес с со-
бой все мундиры, эполеты, кокарды, шляпы, крахмаль-
ные воротнички и галстуки. Теперь куда пи глянешь —
красноармейцы в своих шинелях и похожих на шлемы
буденовках, юноши в кожаных тужурках. Они везде —
на площадях, в клубах, г. театрах и учреждениях...
I каждый день на этих площадях, в театрах проходят
собрания и митинги, где комиссары, бойцы и рабочие
выступают с речами, и все речи похожи одна па
121
другую — простые, Дерзкие, смелые... II все речи конча-
ются одинаковыми здравицами: «Да здравствует социа-
лизм!», «Да здравствует пролетариат!», «Да здравствуют
рабочие и крестьяне!».
Жизнь па улицах Еревана измелилась и продолжает
меняться па глазах: большая часть торговцев ун;е при-
крыла пли прикрывала своп лавки, перетаскав товары
к себе домой пли припрятав у знакомых. Состоятельные
горожане, боясь, что их причислят к буржуям, одевались
попроще и старались держаться в тени, отсиживались но
домам, со страхом ожидая каких-то бедствии, каких-то
актов мести... Пз богачей города один лишь Габрнзл
Зальян не менял одежды и пе прятался. Напротив, де-
монстративно одевался наряднее и всегда появлялся в ме-
стах большого скопления публики.
— А зачем мне прятаться? — громогласно заявлял
он. — Уже реквизировали — отобрали у меня и дома, и
коньяк, и хлопок — и баста! Меня-то самого они пе рек-
визируют, пе так ли?..
А вот Ованес Ампрян, в первые дни новой власти по-
сещавший все митинги па площадях, теперь выходил на
улицу лишь по необходимости и пе раз с горечью гово-
рил навещавшему его соседу — «комитетчику» Парапету:
«Нет уж, теперь конец Армении! Едва возродилась — и
вот снова потеряли...» А «комитетчик» Парапет, в про-
шлом хмбаиет, расставлял йоги, опирался руками на ко-
лени и соглашался: «Правильно, старший братец, пра-
вильно! Точно все в воду кануло... Да ничего, ото так пе
останется!..» Амиряп не спрашивал, па что намекает со-
сед. Г>олыне всего его удручало то, что большевики отвер-
гают национальные идеалы п хотят вести Армению по
какому-то неведомому, неопределенному «международ-
ному» пути, а на фасадах всех учрежденческих здании
водружают одинаковые красные флаги. которые ничего
не говорят его сердцу... Особенно сокрушался оп, когда
здание, бывшее долгие годы школьным, вдруг отводилось
под казарму, а казарменное превращалось в школьное,
в гостиницах размещались полковые штабы, людей высе-
ляли из обжитых дедовскпх-прадедовскпх домов; в таких
случаях Амнряпу чудплось, что старая жизнь распол-
зается па тысячи кусков, словно старая рубашка, и ее
уже невозможно собрать, залатать...
Говоря ио правде, так казалось и Зальяну, п «коми-
тетчику» Карапету, да и многим другим. Но, может, пп-
122
кто не принимал так бтпзко к сердцу крушение старого
мира, как Ованес Амнрян: он считал, что все вокруг него
разваливается, гибнет, что в стране уже не останется ни-
чего армянского...
Совершенно иначе представлялось все его единствен-
ной дочери: происходящие в городе события вызывали
у Заро такой же интерес, как захватывающие кадры ки-
нокартины, которые смотришь затаив дыхание, а через
несколько дней забываешь.
А молодой преподаватель истории—доктор филосо-
фия Рубен Аматуни, но его словам, получал «эстетиче-
ское наслаждение» при виде того, как люди меняют сразу
свое лицо. Его интересует, как он говорит, человек
как таковой, при различных жизненных ситуациях, и он
от души наслаждается, наблюдая за тем. как «приспо-
сабливаются, унижаются, звереют и хватают друг друга
за горло люди, борясь за жалкую жизнь, которая сегодня
есть, а завтра уже пе будет...».
Надо сказать, что Рубен подробно записывал все, что
видел и слышал, в свои дневник или рассказывал о днев-
ных впечатлениях своему псу, которою держал в своей
однон-едпнствепнои комнате. А этот пес... о. сколько
о нем говорили знакомые Рубена! Несмотря на недоста-
ток продуктов и дороговизну. Рубен никогда не давал го-
лодать псу: он то приносил остатки обеда из столовой,
то покупал мясо тайного убоя или же просил знакомых
посылать ему остающиеся после обеда кости. Koi да же
его спрашивали, для чего оп держит собаку в такой тя-
желый год, оп коротко отвечал: «Для охраны». Люди,
знавшие, что у него пет никакого имущества, удивля-
лись: «Так у вас же нет ничего, что же он должен охра-
нять?..»— «Мою независимость», — слышалось в ответ.
Пз-за подобных причуд оп прослыл человеком стран-
ным; по окружающим нравились парадоксы, которыми
он сыпал, нравилась самая его манера беседовать, его
люоили слушать. В числе симпатизирующих ему были
Ованес Ампрян. частенько приглашавший его к себе на
обед, н особенно Заро. Он был ее учителем в последнем
классе, а сейчас приносил ой каждый раз. когда прихо-
дил к Амирянам, книги для чтения. Рубен (которого ча-
с о называли доктором философии из за звания. полхчен-
ного в немецком университете) сблизился с Храмом и
считался его товарищем, хотя был старше его на трн-че-
ыре года.
12J
На следующий день после приезда брата Заро ждала
Рубена: ведь он обещал прийти повидаться с Арамом.
Напрасно прождав его до вечера, она взяла два романа,
которые дал ей Губен, и сама пошла к нему, якобы для
того, чтобы вернуть киши. Она решила, что эти книги п
приезд Арама — удобный повод для посещения Рубена.
Сколько раз она намеревалась зайти к нему, чтобы по-
смотреть. как он живет, но робела. В этот день она нако-
нец привела в исполнение давнее намерение.
II вот Заро уже шла по улице, направляясь к дому,
где жил Рубен, шла и думала об этом «странном чело-
веке*. Ей нравилось, что ои беспощадно высмеивал всех,
насмехался над всем, не стесняясь пнкого. что оп пе при-
знавал пи авторитетов, пп традиции. По он не ниги-
лист— о пет! Рубен считал людьми ничтожными как ни-
гилистов, так и lex. кто слепо исповедует какое-либо
учение, как невежественная толпа—догмы религии.
Себя же Рубен считал человеком «без догмата*, который
стремится стать «естественным созданием природы».
О бытовой стороне жизни Рубена до Заро доходили очень
странные слухи; говорили, между прочим, и о том, что
он большей частью сам готовит себе обеды, не желая
пользоваться «небезопасными» обедами в столовых, и са-
мую лучшую часть всегда от шет своему псу, которого
любит без ума. Словом, чего только не рассказывали
о Рубене в городе!
Добравшись до маленького юма. где жил Рубен, она
увидела на балконе смуглую швушку с пухлыми щечками
и острым, как клюв, носиком.
— Скажите, пожалуйста, парой Рубен дома? — Заро
так приветливо обратилась к девушке, что га невольна
улыбнулась.
— Кажется, да. — повернув голову к угловой комнате,
ответила опа, затем внимательным взглядом окинула от-
топыривающиеся карманы пальто Заро и калоши на вы-
соких каблуках.
«Видно, дочь домохозяина...»—подумала Заро и во-
шла в полутемную переднюю. Она старалась не теря1ь
хладнокровия, но сердце, как маленький молоточек, сту-
чало в груди.
Заро двумя пальцами тихо поскребла шерь.
— Войдите! — отозвался кто-то, и шерь распахну
лась перед Заро. Па пороге стоял невысокий мужчина лет
тридцати с белыми руками и белым лицом и смотрел на
нее сквозь очки в черной оправе.
При виде Заро он невольно отступил.
— О, неужели это вы? — воскликнул он и. приложив
правую руку к груди, левой театрально повел перед со-
бой. — Прошу, входите смело и свободно! Сабо, па место,
пожалуйста... — обернулся он вдруг к собаке, которая
вскочила при звуке открывающейся двери и. после окрика
хозяина, с рычанием отошла в угол. Лишь после того как
Заро уселась в единственное жесткое кресло, пес улегся
на брошенную в углу баранью шкуру.
Хозяин комнаты снова приложил руку к груди и
низко поклонился с комическим видом.
— Могу ли я узнать, чему обязан вашим визитом,
ориорд?! 1
Заро улыбнулась, пе отвечая, и ее смеющиеся глаза
быстро обежали всю комнату. О. какая жалкая обста-
новка — кровать, два стула, стол и на нем груда книг,
чайный стакан, две тарелки — одна на другой — и...
книги, повсюду книги — на этажерке, на подоконнике,
даже на постели! Да. Заро иначе представляла себе эту
комнату — более богатой.
— Занавесками моими любуетесь, да? — спросил Ру-
бен, протирая очки и щуря близорукие глаза —Правда,
потешно выглядят газеты вместо занавесей?.. Это уже
вина хозяйки. — занавески сняла, чтоб постирать, а эти
навесила. По о чем это я говорю? Это же совсем неинте-
ресно! Скажите же. чему я обязан...
— Я помешала вам?—бросила на нею лукавый
взгляд Заро.
— Помешала?! Кто это сказал?
— Вы.
— Я?! Из чего это видно? — поразился Рхоси.
— Из того, что вы все спрашиваете, зачем я явилась!..
♦Странный человек» улыбнулся и поспешил объяснить
свое поведение: ведь до этого она никогда не удостаивала
сю своим посещением, и лишь поэтом.\ он хотел оы
.'знать причину этого необычного события... Может, при-
чиной — приезд Арама?
Значит, вы знали, что Арам приехал, и не за-
шли?! — с притворной обидой воскликнула Заро.
1 Ориорд — барышня.
123
— Ну да, знал. Вернее, видел его в фаэтоне... Решил
обязательно прийти, поздравить ваших. Но пз школы вы-
звали на собрание.
Рубен покривил душой — он намеренно не зашел
в первый день, зная, что у Ампрянов соберутся родствен-
ники и соседи и ему не удастся по душам поговорить
с Арамом. Кроме того, ему помешало и другое обстоя-
тельство, о котором ему не хотелось говорить Заро. 11 он
спросил:
— Какая радость-то была, правда?
Заро с улыбкой кивнула головой.
— Говорил же вам — приедет, а вы не верили. Ви-
дите— приехал! Как теперь самочувствие ваших роди-
телей?
— Ну конечно хорошее... — 11 Заро снова скользнула
ласковым взглядом по лицу Рубена.
Рубен заметил в этом взгляде нечто большее, чем сим-
патия, нечто, о чем человек догадывается с радостью,
хотя и боится признаться себе в этом... Ответив улыбкой
на ласковый взгляд, оп спросил:
— Ну, когда же вы жените Арама?
— Наверно, скоро! — отозвалась' Заро с широкой
улыбкой, которая относилась не к браку Арама, а к чему-
то другому.
— Скоро?.. — протянул Рубен. — Но согласится ли те-
перь Арам жениться на Нвард или выйдет ли Нвард за
Арама?..
Заро с удивлением выпрямилась:
— А почему же пет? Что может помешать?
— Что?.. — переспросил Рубен, о чем-то думая, и спо-
койно пояснил: — То, что Арам — большевик.
— Болыневп-ик?! —подняла брови Заро. — Этого я не
знала! Л почему же вы не говорили мне об этом раньше?
Рубен заметил, что его сообщение не вызвало никакого
неудовольствия у Заро: наоборот, лицо ее оживилось.
— Ну и что ж, что большевик? — безмятежно сказала
она. — Нвард ведь любит Арама, — значит, выйдет за
него! А если б вы сами были большевиком, разве отказа-
лись бы от такой девушки, как Нвард?
И Заро опять взглянула на Рубена, взглянула так
нежно и лукаво, что у того радостно н тревожно забилось
сердце. Рубену нравился голос Заро, правилась ее жи-
вость, стройная гибкая фигурка, светловолосая головка со
спускающимися на плечи локонами.
120
Несмотря на неожиданность вопроса Заро, он ответил
без колебания:
— Если б даже я был большевиком, я не женился бы
на первой встречной девушке. Я выбрал бы себе в по-
други передовую девушку. Такую же пламенную револю-
ционерку, как, скажем, Перовская, Вера Фпгнер пли же
Роза Люксембург. У большевика должна быть такая
жена, которая помогала бы ему...
— Вы все шутите, пароп Рубен! — прервала его Заро
п, подозревая, что «странный человек», догадавшпсь
о цели ее посещения, умышленно отводит разговор, сама
заговорила о другом:—Да, вы все спрашивали, зачем
я пришла... Предположим, что пришла в гости! Вы что,
не принимаете гостей?
— Двери моего дома всегда открыты перед вамп!
— Но зато ваш пес так свирепо поглядывает на
меня...
— Это ничего, оп у мепя пессимист. Сабо, на место!
II прошу тебя, без рычания...
Пес приподнялся было со своей подстилки, по после
приказа хозяина снова лег и положил голову на лапы.
— Дело вот в чем. пароп Рубен: поскольку вы давно
уже не появлялись у пас, а мне нечего было читать, я ре-
шила сама зайти к вам и попросить какой-нибудь инте-
ресный роман. А вот эти мне пе понравились... — 11 Заро
положила па стол принесенные книги.
— Ах, ро-мап?.. — протянул Рубен.
Осторожно переставляя обутые в домашние туфли
ноги, он подошел к этажерке.
— Вам требуется обязательно роман?
«А ну, начнем...» — подумала Заро, следя за нпм
взглядом.
— Такой роман, чтобы захватывал! II чтоб была обя-
зательно любовь.
— Любо-овь?! А к чему вам любовь, орнорд? Вы еще
молоды! Вы сами — воплощение любви... — шутливо при-
говаривал Рубен, роясь в книгах. Выбрав толстый том, он
положил его па стол перед Заро, улыбаясь глазами. — Вы
знаете, какой это роман? Еслп на камень положить его
и тот треснет, столько тут любви! — сказал оп лукаво п
с интересом спросил: — Но почему же вы читаете только
романы, орнорд? Уж разрешите полюбопытствовать — не
потому ли, что влюбились, а?
127
Заро покраснела п улыбнулась, открыв мелкие зубы.
— Вот странный вопрос!
— Э-э, не скрывайте! Я уже заметил — вы влюблены
в кого-то!.. — хитро улыбнулся Рубен. — Ну, разве не так?
Заро еще больше покраснела, но храбро ответила:
— Предположим, что да...
— И конечно, в нашего Меликяна? — предположил
Рубен.
Заро перестала улыбаться. «Как он непонятлив...» —
мелькнуло у нее в голове, и она с гримаской возразила:
— Сказали тоже — Меликян!.. И откуда только выду-
мали?! Я просто относилась к нему с симпатией одно
время — и больше ничего.
— Но это было всего два-три месяца назад, если я не
ошибаюсь?
Этот намек явно не поправился Заро: она свела брови
и выпрямилась.
Рубен заметил ее недовольство.
— Хорошо, оставим это. Поговорим лучше о любви.
Согласны?
Заро с улыбкой кивнула головой.
— Вот и хорошо. Итак, скажите, пожалуйста, что та-
кое, по-вашему, любовь?
— Вы принимаете меня за школьницу, парой Рубен?
— Нет, пет, что вы?.. Я вас считаю барышней, разум-
ной, как мотылек, который не удовлетворяется одним
цветком и постоянно перепархивает с одного па другой!
«Нет, ои меня совершенно не понимает... Я, как видно,
говорю непонятно, и оп не догадывается», — решила Заро
и спросила с принужденной улыбкой:
— Высмеиваете меня, да, парой Рубен?
— О, что вы, нисколько! Сабо, па место! II без рыча-
ния, пожалуйста... Мне хотелось бы узнать ваше мнение
о любви — и больше ничего. А если вам интересно мое
мнение, — извольте: я считаю любовь самым возвышен-
ным чувством на земле! А если б я захотел выражаться
языком сентиментального поэта, то сказал бы: «Любовь —
это благоуханное дыхание мира!» Одним словом: лю-
бовь— это нечто столь хорошее, что я желаю всем злым
душам и всем моим врагам (если они у меня есть) обя-
зательно влюбиться! Согласны со мною? Вот и хорошо!..
Теперь предположим, что вы влюбились. Но (опять-таки
предположительно) вдруг предмет вашей любви пе смо-
жет пли пе пожелает ответить па ваше чувство... то ость
128
не полюбит вас пли же... отвергнет вашу любовь. Что ж
вы будете делать в таком случае?
Заро вздрогнула и, чтобы скрыть свое смущение, снова
слегка улыбнулась.
— Конечно, женщине трудно себе представить, что
она может полюбить и что любовь ее будет отвергнута... —
продолжал Рубен тем же шутливым тоном. — Это нечто
невиданное! Конечно, вы считаете, что отвергать любовь
может лишь женщина, пе так ли?
— Вот именно: и полюбить и отвергнуть! —горделиво
подтвердила Заро, которой уже явно не нравилась полу-
насмешливая манера Рубена. — Только женщина имеет
право па это — да!
— Ошибаетесь, ориорд. Почему только женщина? Это
же глупая традиция! Вот, например, если какая-нибудь
женщина полюбит меня, я отвергну ее любовь.
Заро с холодным удивлением посмотрела на него:
— Почему?
— Потому что я боюсь женщин.
— Удивительно! — Заро встала и молча направилась
к двери.
— Вы забыли роман, ориорд. — II Рубен подал ей
книгу.
— Благодарю вас... — Заро, кивнув головой, быстро
вышла из комнаты и лишь во дворе мысленно произнесла:
«Сухой, холодный человек!..»
А доктор философии смотрел ей вслед из окна и гово-
рил вполголоса: «Не поправились мои шутки... Простая,
чистосердечная девушка, но какая неопытная! Правда,
быстро увлекается, но это ничего — просто кипят в ней
чувства, ищут выхода... Нет, Заро, конечно, достойна луч-
шего отношения! Эх, не сумел сдержать себя... О челове-
ческий язык, ты яд, ты меч, ты капкан!..»
В этот вечер Рубен записал в свой дневник:
«9 января. Сегодня зашла ко мне ориорд Заро. Про-
явила явные признаки любви. Давно уже я замечал, что
после Меликяна она влюбилась в меня, по я остерегался
Раздувать огонь. Ведь если отзовусь — взвалю на себя тя-
желое бремя... «Ни власть, пи битва, ни женщина пе вле-
кут мой дух больной...» 1 В данном случае вернее было
бы мои дух вполне здоровый. Но зря я ранил сердце
Девушки. Любовь — благо, отказ от которого равен
Строки из стихотворения Ав. Исаакяна.
5 С. Зоръпн, т. 3 129
безумию. Облить ее, любящую, холодной водой —
это преступление перед природой. Но, к сожалению, я пе
мог поступить иначе, ведь она моложе меня на целых
двенадцать лет...»
* * *
«Знать бы — понял оп мепя плп нет?..» — думала Заро,
возвращаясь от доктора философии.
Несмотря па волнение, она заметила, что у серого зда-
ния бывшего парламента* толпятся люди и человеческий
поток вливается в двери. Это привлекло ее внимание.
После смены власти все происходящее в городе интере-
совало Заро. Забыв насмешки Рубена и свою обиду, она
свернула с дороги и вошла в здание. Что тут творится,
почему люди так торопятся?..
Большой зал был переполнен до отказа. Заро с трудом
пробралась к свободному месту в задних рядах и села
около какого-то красноармейца. II зал п сцепа были
полны красноармейцами, советскими служащими и при-
влеченными любопытством гражданами. II мужчины и
женщины сидели в зимних пальто, не снимая шапок. Как
всегда бывает па подобных собраниях, все курили, луз-
гали семечкп. Некоторые красноармейцы ловко швыряли
выкуреппые папиросы в потолок, па котором уже тор-
чали многочисленные окурки, напоминая только только
формирующиеся сталактиты. Па сцене, за длинным сто-
лом, спдело так много люден, что трудно было опреде-
лить, кто пз них председатель собрапия, а кто — секре-
тарь.
В ту минуту, когда вошла Заро, выступал юноша
в кожаной тужурке. Он говорил о том, что чем скорее
объединится рабочий класс всех стран, тем скорее будет
свергнуто пго капитала. II по тону оратора, п по тому,
как рассеянно слушали его, Заро заключила, что оп гово-
рит уже давпо и сейчас кончает свою речь. Возможно, что
внимание слушателей было отвлечено п тем, что извест-
ный в городе художник (которого звали «кудрявым Гур-
геном» из-за пышпой шевелюры), нацепивший па грудь
красный бант величиной с большой мак, прибивал к степе
новый плакат: на одной половипе длинного листа поп
с буржуем во фраке спделп за уставленным яствами сто-
лом, а голодный рабочий печально смотрел на них: па
другой половипе восставший рабочий грозно поднял ку-
130
лак, а буржуй и поп в панике удирали от него... Сидев-
шие рядом с Заро бойцы были в восторге от плаката.
— Да ты погляди, как удирают!.. А поп-то, поп... ряса
под ногами у буржуя путается! — говорил один.
— А у буржуя цилиндр с головы слетел!—хохотал
другой. — Финиш пришел...
Царивший кругом гомон мешал слушать, п для Заро
неожиданно прозвучал возглас оратора: «Да здравствует
пролетарская революция!..» За этим последовали другие
лозунги, п в зале загремели аплодисменты. Слушатели
рукоплескали так долго и так сильно, что заколебался
нависший над залом папиросный дым. Некоторые крас-
ноармейцы вновь швырнули вверх окурки, которые при-
липли к потолку...
Наконец аплодисменты стихли, и один пз сидевших за
столом президиума — молодой человек с шарфом па шее,
по-впдпмому председатель, — встал п, попросив соблюдать
тишину, раздельно произнес:
— Слово предоставляется товарищу Араму Ампряну.
Заро чуть пе подскочила от изумления. Как, Арам?!
Неужели оп здесь? Может, ошибка?.. С минуту Заро ка-
залось, что это недоразумение. Но вот она услышала го-
лос брата, сквозь пелену дыма разглядела знакомый хохо-
лок — и вся обратилась в слух.
Арам говорил о событиях девятого января, рассказывал
о том, как пятнадцать лет назад рабочие Петербурга, об-
манутые попом-провокатором, пошли к Зимнему дворцу
просить царя, чтобы он облегчил их тяжелую судьбу.
Арам рассказывал о надеждах и чаяниях рабочих рус-
ской столицы, о том, как дорого обошлось им их легкове-
рие, какими многочисленными жертвами обернулось...
— Тогда рабочие не осознали еще свою роль, свою
силу и то, что им предстояло свершить, — говорил Арам,
слегка отведя голову вправо и покачивая ею. — Потому и
дали онп обмануть себя. Но это послужило величайшим
уроком для них. Открыло им глаза. II после этого они не
полагалпсь более на помощь со стороны, не верили в ми-
лосердие царей, — они поняли, что сами должны себе по-
мочь, сами снасти себя!.. Именно это сознание, — Арам
взмахнул рукой, словно молотком, и хохолок упал на его
лоб, — в октябре семнадцатого года вывело на улицы Пет-
рограда организованные ряды рабочих, которые свергли
троп самодержавия п освободили как самих себя, так и
крестьян...
5*
131
И Арам приводил примеры, делал выводы, потрясая
правой рукой в тех местах, где речь шла о силе рабочего
класса, о победе, о стоящих перед ним задачах. Заро слу-
шала его с восхищением, отрешившись от всего окружаю-
щего, словно во сие. Она первый раз видела, как Арам го-
ворит с трибуны, и больше следила за движениями брата,
за тем, как относятся сидящие в зале к его словам, какое
впечатление они производят па слушателей, чем за смыс-
лом речи. Заро то и дело оглядывалась, чтобы увидеть,
нет ли знакомых в зале, и, не находя пх, думала о том,
что сказали бы епдящие рядом, если б узнали, что высту-
пающий— се брат... II Заро сожалела о том, что этого
никто не знает, но все-таки горделиво и самодовольно по-
глядывала на заполнивших зал людей, которые внима-
тельно слушали оратора и вдруг почему-то принимались
бурпо аплодировать. От этих аплодисментов что-то сжи-
малось в груди у Заро, она вспыхивала, краснела и в то
же время очень боялась, как бы Арам не ошибся, не за-
пнулся, по потерял нити... Вот бы смеялись все присут-
ствующие, а на другой день по всему городу из уст в уста
передавался бы слух о том, что Арам Ампрян не умеет
выступать публично... Какой это был бы позор!
Но этого не случилось. Арам закончил свою речь даже
с большим подъемом, чем начал ее.
— Рабочий теперь сам себе хозяин, сам является вла-
стью в стране. И ои уже никогда пе допустит, чтобы ма-
лые или большие тираны поработили его, сели ему
на шею!..
И когда он в последний раз рассек воздух рукой,
весь зал, совершенно неожиданно для Заро, грохнул апло-
дисментами.
Заро вскочила с места и, подобно брату вскидывая го-
лову, начала с воодушевлением рукоплескать, рукопле-
скать не словам и мыслям брата, а от радости, что Арам
ни разу пе запнулся, не запутался, как другие ораторы,
а закончил гладко и с подъемом. Ей не терпелось про-
браться на сцепу, к брату, и сообщить ему, что она
слышала его выступление, что его речь произвела очень
хорошее впечатление на слушателей. Но это ей не уда-
лось — все проходы были забиты людьми, кроме того,
едва успели стихнуть аплодисменты, как с места поднялся
красноармеец с буденовкой в руках н попросил слова.
— Товарищ председатель, можно задать один вопрос?
— Пожалуйста, товарищ.
132
— Я хочу сказать... то есть спросить, почему не пред-
лагаете резолюции о попах и священниках?
— По какое отношение имеют священники к этому
собранию, товарищ? — удивился председатель.
В зале начали смеяться, но красноармеец не смутился
и продолжал:
— Вот вы говорите, товарищ председатель, что, мол,
отношения не имеют. А я считаю, что очень большое от-
ношение. Вот, к примеру, товарищ оратор, который вы-
ступал, тоже говорил, что попы отношение имеют. По-
тому я и предлагаю, чтобы была резолюция насчет того,
чтобы после этого попам не верить... и вообще, я прошу
товарища, который выступал, ответить — будем держать
мы попов плп кончим? II еще — так и будут церкви дер-
жать народ в темноте?!
Председатель кивнул Араму — отвечай, мол.
Арам снова встал. Заро беспокойно задвигалась на
стуле, ожидая, как выберется Арам из этого трудного
положения.
— Для того чтобы ответить на вопрос товарища, —
начал Арам, показывая рукой на красноармейца, который
продолжал стоять перед своим стулом, теребя буде-
новку, — надо сказать, что священники не долго будут
существовать при пашем правопорядке. Что же касается
церквей, то они постепенно будут превращены в клубы
или же в театральные площадки, судя по надобности.
— Ну, а как насчет резолюции? — настойчиво пере-
спросил краспоармеец, по садясь.
— Резолюцию — в другой раз, товарищ! — произнес
председатель п тотчас предоставил слово рабочему, кото-
рый сидел рядом с ним.
Заро снова попыталась выйти из ряда п пробраться
к Араму, но опять не смогла, и ей пришлось досидеть до
конца собрания.
Домой попала опа поздно — почти в одиннадцатом
часу.
Все комнаты были освещены. Тикип Воски возилась
на кухне, отец читал в спальне, Ваан спал на тахте в ком-
нате бабушки, а Арам и Никол беседовали в столовой.
Увидя брата, Заро, не снимая пальто и шапочки, под-
бежала к нему с сияющим лицом.
— Слышала я... все слышала! — воскликнула она.
— Что ты слышала, Заро?
— Твою речь там... в парламенте!
133
— Ну, п что ж? — улыбнулся Арам.
Заро обняла брата за шею п зачастила:
— Знаю, я знаю... теперь я все знаю!
— Что ты знаешь, Заро?
— Ты — большевик... — тихо сказала Заро и, крепче
обняв брата, начала раскачивать его на стуле.
ГЛАВА 4
Когда первое тяжелое впечатление улеглось, Ампрян
задумался: может быть, Арам вынужден был стать боль-
шевиком?.. А если и стал, то, вероятно, является рядовым
членом партии или даже просто сочувствующим... Но в та-
ком случае его еще можно убедить пе вступать на этот
путь, грозящий гибелью нации! Объяснить, внушить ему,
что семье Амирянов не подобает иметь сына-большевика.
Однако, вопреки ожиданиям отца, Арам оказался не
рядовым членом партии, а ответственным работником.
Уже на второй пли третий день после приезда его назна-
чили на большую должность — в агптотдел Цека, и после
этого у него и минуты свободной пе выдавалось: оп был
занят целый день, с утра и до поздней ночи, вечно спе-
шил куда-то с портфелем под мышкой. Чай он пил но
присаживаясь к столу, съедал обед за несколько минут и
бежал то на совещание, то па какое-либо собрание пли
вечер. Редко после обеда оп оставался дома. По п в такие
дни он пе знал покоя — приходили товарищи, и начина-
лись бесконечные разговоры, беседовали до поздней ночи,
наполняя комнату нестройным гомоном н табачным дымом.
А проводив пх, Арам снова садился читать пли писал...
Все это, конечно, не нравилось родителям. «Превра-
тили дом в караван-сарай!..» — говорил Ампрян. А тикни
Воски каждый раз добавляла: «Ох, пи сна, ни отдыха нет
пз-за них у бедного моего Арама!..»
В последнее время Ампрян стал еще молчаливее, чем
раньше, часто глубоко вздыхал. Как-то раз «комитетчик»
Карапет, встретив его па улице, сказал: «Значит, и ваш
сынок тоже, парой Ампрян?! Вот уж пе думал, что п
в вашей семье может оказаться изменник нации!..» Ска-
зал—и удалился, с оскорбленным видом качая головой.
А приходский священник явился прямо домой к Ампряну
п спроспл с удивлением и возмущением: «Что это вытво-
ряет ваш сын, паров Ампрян?! Оказывается, на днях вы-
134
ступил с речью о том, что церкви надо прикрыть или же
превратить в клубы... а священники, мол, все — дармо-
еды!.. Это чьи же деньги мы проели, будьте любезны ска-
зать, a? Moii совет вам, нарой Ампрян, — образумьте вы
его, пусть пе равняется по атому сброду! Другое дело,
если б оп следовал примеру настоящих революционеров,
таких, как деятели Великой французской революции, —
ничего не имею против агалита, фратерпптэ, либертэ... *
Это же благородные идеи! А то «священники — дармо-
еды»! Я, конечно, понимаю, парой Ампряп, — молод он,
увлекается новыми идеями... II вообще, лучше было бы
ему не подражать во всем этим «мэцевнкам»! 1
Это слово — «мзцевпк»—было придумано самим тер
Месропом, и даже в минуты наивысшего раздражения он
произносил его не без удовольствия.
Ампрян и сам несколько раз собирался объяснить
сыну, что их квартира пе место для большевистских со-
брании, по каждый раз сдерживался, надеясь, что Арам
п сам поймет ото. Кроме того, он боялся скандала: ведь
Арам мог обидеться и навсегда покинуть отцовский дом.
Все это заставляло А миря па молчать.
Чаще других бывали у Арама трп человека: Никол,
затем юноша невысокого роста, в полушубке, прозванный
«банастехц Дарбпи» («поэт-кузнец»); в разговоре он
иногда как-то по-птичьи скашивал на собеседника глаз.
Здороваясь, с размаху хлопал рукой по ладони Арама,
усаживался па стул, закинув ногу, и начинал расспра-
шивать о событиях дня. II наконец, часто навещал Арама
молодой рабочий в пальто кирпичного цвета, говорил он
густым басом и смеялся так оглушительно, что его
слышно было в третьей комнате. Приходили к Араму и
другие товарищи, по постоянными его посетителями были
эти трое, если по считать художника Гургена, который
приносил эскизы плакатов па утверждение Араму как
работнику агитпропа. Художник Гурген славился тем,
что успевал нарисовать и повесить перед театром, клубом
пли же па площади по поскольку плакатов за день. Он
постоянно бегал в поисках новой, острой темы плп кон-
сультации по задуманным рисункам. Из-под его кисти
появлялся то буржуй, схватившийся за толстый живот;
то поп, во время молитвы запустивший руку в чужой
’ Имеется в впду — «большевикам». Образовано от армянского
слова «мэц» — большой.
135
карман; то хмбапет в огромной папахе с маузером па
боку; то европейские капиталисты, подстрекающие к вы-
ступлению против советской власти. Обращаясь почти не-
изменно к этим темам, он старался создавать все новые
комбинации.
— Правда, я ио партиец, по большевик со дня рожде-
ния! — говорил о себе художник Гурген.
Эти посетители приходили обычно по вечерам, незави-
симо друг от друга. То забегая в комнату брата, то при-
слушиваясь из соседней комнаты, Заро с интересом сле-
дила за беседами Арама и его товарищей. Ей очень
нравилось, что у ппх бывает так много пароду; она радо-
валась тому, что с Арамом считаются и советхются. По
душе была ей и самая манера пх говорить — стремительная
и уверенная. Смеясь глазами, Заро прислушивалась к пх
разговору и мысленно сравнивала их, этих людей, с Рубе-
ном. Сравнивала — п находила, что они (и в особенности
Никол) более жизнерадостные люди. Па Рубена же Заро
была сердита — ведь сколько раз она ясно намекала ему,
а ои или не понимал, пли притворялся непонимающим...
Но больше всех Заро нравился брат Арам, который
о самых сложных вопросах умел говорить просто и по-
нятно, приводил такие убедительные примеры. Прежде,
до приезда Арама, Заро таки побаивалась большевиков —
ведь она слышала так много дурного о них! Но теперь,
когда эти большевики приходили к Араму п беседовали
с ним, ей казалось, что в ппх нет ничего страшного, ни-
чего такого, о чем ей говорили. «II наконец, если б они
были нехорошие, разве Арам примкнул бы к ппм?!» —ду-
мала Заро.
И вот как-то раз, когда Арам беседовал с Николом,
Заро вскочила и ухватилась за плечо брата:
— Слушай... Давай-ка я запишусь в вашу партию, а?
— А что ж, будет очень хорошо, товарищ Заро, на-
значим вас завженотделом! — засмеялся Никол.
Арам улыбнулся, а Заро радостно захлопала в ладоши:
— Записываюсь!
Совершенно иным было, однако, отношение Ваана. За-
метив кого-либо из посетителей старшего брата, он с не-
удовольствием закрывал дверь своей комнаты и запирался
у себя точно так же, как старик Ампрян. Ваану не пра-
вились эти люди, они, по его мнению, были слишком са-
моуверенны и дерзки; не правилось ому и то, что у них
были револьверы, — он этого вообще не любил. Вдобавок
136
оп слышал очень много плохого об этих большевиках.
Чего только не рассказывали его товарищи но гимназии!..
Например, Арию Саркисян говорил, что они забрали
v них пз погреба десять мешков муки; Вазген Наноян
рассказал, что они отобрали у них отцовское ружье и еще
какие-то вещи... Не радовало Ваана и то, что его брат
заодно с ними, с этими просто одетыми людьми, которые
не умеют даже вежливо говорить. Да разве сравнится
кто-нибудь пз них с его учителем — доктором философии
Рубеном Аматуин, который так прекрасно держится и так
хорошо умеет говорить?! Ведь и сам Арам говорит почти
так же, как его товарищи...
Может быть, поэтому Ваап избегал брата, старался не
заговаривать с ним, а за обедом отводил глаза, чтобы
не встречаться взглядом с Арамом. Такое поведение млад-
шего брата Арам объяснял его застенчивостью, хотя, го-
воря по правде, п времсшт-то пе имел особенно задумы-
ваться над этим: в последнее* время, помимо прямых обя-
занностей, ему, вместе с несколькими товарищами, было
поручено устранить ряд недостатков в организации власти
па местах. Выяснилось, что в районах в состав ревкомов
просочились чуждые люди, или элементы, как их назы-
вали. Искажая самую суть коммуны и советского строя,
они допускали то, чего не следовало допускать, и не де-
лали того, что входило в их обязанности. Крестьянам пе
разъясняли смысл новой, коллективной жизни, по объеди-
няли их на борьбу против врагов советского строя; рекви-
зировали у крестьян коров или овец, прикрываясь лозун-
гом равенства; грубо высмеивали их обычаи и традиции.
Это отталкивало крестьян и настраивало пх против совет-
ской власти. Ходили слухи, что такие случаи далеко не
единичны... Необходимы были решительные меры против
этих искажений, иначе недовольство могло принять мас-
совый характер, и этим не преминули бы воспользоваться
враги совете кой власти.
Арам с несколькими товарищами только что вернулся
из одного расположенного неподалеку уездного городка:
в результате произведенного расследования пришлось
полностью обновить состав ревкома...
Арам вошел в свою комнату и заметил па столе ма-
ленький конверт. Письмо было от Пвард...
«Пе знаю — как обратиться: на «ты» пли на «вы»...
Уж буду писать так, Kai; три года назад. Дорогой
Арам, я несколько раз приходила, но ни разу нс удалось
137
повидаться с тобой: пли ты уходил па соорапия, или
у тебя бывали товарищи. Но сегодня мне хотелось бы
обязательно повидаться с тобой и поговорить наедине».
Письмо, видимо, было написано наспех, крупные и не-
ровные буквы говорили о том, что Нвард нервничала, вол-
новалась. Слова «обязательно» и «наедине» были два раза
подчеркнуты.
Арам задумался. О чем же хочет говорить с ним
Нвард, написавшая такое сухое, нервное письмо? Что слу-
чилось, чего она хочет от него?.. II Арам, как и в вечер
первой встречи после приезда пз Москвы, невольно вспо-
мнил их былую близость — прогулки вдвоем, беседы под
деревьями аллен городского парка, ласковый шепот, об-
рывки фраз, улыбки, обещания — все то, что давно
миновало. Ему казалось, что с того времени прошло уже
много лет, что все успело примелькаться и потускнеть,
словно давнее п несколько раз пересказанное сновидение.
А Нвард, как видно, ничуть не изменилась, — хочет вер-
нуть прошлое... Не знает, как писать — на «ты» или на
«вы», и вот нашла выход. «Так, как три года назад!» —
повторил Арам и улыбнулся.
Нывшая столовая теперь служила кабинетом Араму:
здесь он и занимался, и принимал посетителей, и спал.
Комната эта совершенно изменилась после того, как со
стен ее были сняты бесчисленные фотографии родствен-
ников, п в их числе — увеличенный портрет погибшего
брата Арама. Заро перенесла эти портреты частью
в спальню родителей, частью — в комнату бабушки.
— Хорошо сделала, что вынесла, — сказал ей отец и
ничего больше пе добавил.
По п после этого в отношениях между отцом и сыном
как будто не произошло никаких изменений. Встречаясь
за чайным пли обеденным столом, Амирян говорил с сы-
ном лишь о каких-нибудь событиях пз прошлого, о ком-
лиоо пз знакомых — вообще на нейтральные темы, избе-
гая политических вопросов и как бы по желая вступать
в споры. Оба словно стремились сохранить своеобразный
status quo*, как выразился бы доктор философии Рубен
Аматунп...
Не прошло п нескольких минут после возвращения
Арама, как в дверь осторожно постучали.
Арам невольно выпрямился и произнес:
— Войдите.
138
В комнату вошел Ованес Ампряп с поднятой головой,
засунув руку в карман брюк. Неожиданный приход отца
удивил Арама, и он невольно привстал. «Вероятно, про-
изошло нечто пз ряда вон выходящее...» — мелькнула
мысль.
— Я тебе по помешаю? — спросил отец, заметив его
удивление, и добавил: — Найдется у тебя несколько ми-
нут для меня?
Этим старый агроном словно хотел подчеркнуть,
что привык считаться с временем и покоем окружа-
ющих.
Таким помнил Арам отца еще с того времени, когда
был школьником: Ампряп никогда не входил к нему
в комнату без предварительного стука, а войдя, всегда
справлялся: «Я тебе ие помешаю?»
Араму стало неловко, он хотел было подать стул, но
Ампряп быстрым движением руки остановил его, придви-
нул к себе стул и сел перед письменным столом сына.
И по движениям и по ого голосу Арам чувствовал, что
отец чем-то взволнован.
II действительно, старый агроном с трудом сдерживал
свое волнение: взгляд его был сосредоточенным, лицо
хранило какое-то оскорбленное выражение. Губы под се-
дыми усами были тесно сжаты.
— Знаешь, что я тебе скажу, — начал он, едва усев-
шись, и в голосе его зазвучали гневные поты, — я вообще
пе могу попять, за какие, собственно, преступления сей-
час карают людей? Это, вероятно, известно тебе лучше:
ведь ты — юрист! По сейчас меня интересует одно —
почему сажают в тюрьму пи в чем не повинных
людей?
— Что случилось? — спросил Арам топом, которым
обычно говорят достигшие власти сыновья с родптелямн-
жалобщпками.
— Как что? Почему арестовали Зальяиа?!
Арам с удивлением взглянул на отца. Мелькнула
мысль: «Вероятно, и Нвард хочет видеть меня из-за
этого...»
— Габриэла Зальяна?
— Чу да, его — водь двух Зальяпов в городе пет! —
с Раздражением подтвердил Амирян и продолжал уже
спокойно: — II никому пе известно, за какую вину. Аре-
стовали вчера, по я узнал об этом только сегодня. В чем
дело — не понимаю...
139
— Без причины пе арестовали бы, — хладнокровно
отозвался Арам.
— Причиной, может быть, послужило то, что не-
сколько дней тому назад оп выбранил солдат, которые
разбпралп на топливо ограду двора... — II старый агроном
в нескольких словах рассказал о происшедшем, добавив,
что красноармейцы издевались над Зальяиом и тот, рас-
сердившись, выругал пх.
— Так, может быть, это и послужило поводом? — по-
жав плечами, повторил он, пе глядя па сына. — Но разве
это может быть причиной ареста?!
— По-видимому, была и иная причина.
— Что, контрреволюционер, да?! —прервал Ампрян и
поднял голову, словно готовясь оспаривать обвинение.—
Но ты и сам знаешь, что Габриэл не занимается полити-
кой... да и не способен на это!
— Может быть, спекуляция... — начал было Арам, но
отец вновь прервал его.
— Не знаю, не знаю! Но я уверен, что за ним пет ни-
какой вины, — быстро проговорил оп недовольным то-
ном. — Ведь он п так сильно пострадал... Мало того что
реквизировали у него дома, склады с хлопком и конья-
ком, — теперь арестовали п самого! Можно подумать, что
Габриэл Зальян — единственный враг коммунизма...
— Почему единственный? У коммунизма врагов
много. Тот, у кого народная власть отбирает дома пли
лишние товары, не может не быть врагом ей! — сдер-
жанно возразил Арам, чувствуя, что отец может вспылить
и тогда навсегда нарушится установившийся было sta-
tus quo.
Ампрян стремительно поднялся со стула.
— Если оп ни в чем не виноват, его, конечно, не ста-
нут держать долго! — поспешил договорить Арам, глядя
вслед отцу, который молча направился к двери.
Уже стоя на пороге, Ампрян резко повернулся лицом
к сыну п сказал, раздельно выговаривая каждое слово:
— Одним словом, старайтесь поступать так, чтобы
чаша терпения не переполнилась!
— Что это, папа, ты собираешься защищать интересы
спекулянта?!
Белые усы Ампряна дрогнули.
— Нет, я защищаю права человека! Что же касается
«спекуляции», то это просто необдуманное заявление,
140
вроде других твоих заявлений о том, что «попы —дармо-
еды» пли что «церкви надо закрыть». Это ;ке насилие! —
со сдержанным гневом бросил старый агроном и быстро
вышел.
«Опечален арестом приятеля...» — подумал Арам.
Нвард, конечно, опечалена еще сильнее, — недаром по-
черк ее заппскп был таким неровным.
«Нет, надо перебраться отсюда, а то не будет конца
подобным сцепам!» —мысленно решил Арам.
Ованес Ампрян только вышел, как в дверь снова по-
стучали.
На этот раз в комнату вошел невысокий юноша в по-
лушубке. Его продолговатое лицо с выступающими ску-
лами выражало самоуверенность и волю, и походка его
была твердая и решительная. Как-то по-птичьи сбоку по-
глядывая одним глазом, он с размаху хлопнул рукой по
руке Арама и уселся, заложив ногу на ногу.
Это и был Дарбин, иронически прозванпый друзьями
«поэтом». Сам он считал себя «стихотворцем». Работал
он корреспондентом газеты, но пописывал п стихи, кото-
рые сам же декламировал на вечеринках. Целую тетрадь
этих стихотворений (или, как он сам говорил, «давтар»)
он за несколько дней до этого принес Араму с просьбой
«высказать мнение», хотя Арам счел своим долгом преду-
предить его, что «не очень сведущ в поэзии». Сейчас Дар-
бин, видимо, и явился, чтобы узнать мнение Арама. Но
он не успел сказать и слова — в комнату вошел Рубен
Аматуни; очки в черной оправе придавали лицу доктора
философии вдумчивое выражение и вид иностранца.
В этот вечер гости непрерывно шли к Араму один за
другим, точно на прием... Правда, нечто подобное бывало
п раньше в послеобеденные часы, по сегодня посетители
валили валом, без передышки. Тотчас же после Дарбипа
и Рубена пришли другие товарищи, после них — новые
гости... Но до прихода очередных посетителей между Дар-
бином и доктором философии произошла, по определению
самого Рубена, «легкая перепалка».
Уже у самых дверей Рубен, увидя Дарбина, вос-
кликнул:
— A-а, и вы здесь, почтенный товарищ Дарбин? Ну,
что у вас нового в вашей творческой лаборатории?
Дарбин покраснел, не то задетый, не то смущенный
этими словами.
— Много, — коротко отрезал оп.
— Очень рад! — продолжал Рубен. — «Пойдем в Ин-
дию мы, понесем ей радость мы!..» — так начиналось, ка-
жется, ваше последнее стихотворение, не так лп?
— Да! — снова покраснев, подтвердил Дарбпп. — Вам,
конечно, это по нравится?
— О, наоборот, я хохотал от всей души. Могу даже
сказать, что это показалось мне смешнее любого фелье-
тона!
Опять залившись румянцем, Дарбпп с иронией
спросил:
— II вы когда-то считали себя социалистом?!
— Социалистом, я?.. О пет, дорогой мой, неповинен
в этом.
Арам окинул его испытующим взглядом:
— Что ж, в конце концов, ты пе приемлешь п рево-
люцию?!
— Это я-то? Да я, подобно истории, приемлю все — и
христианство, и революцию, и Маркса, и Лепина, все...
кроме плохих стихов и убийства! Ведь и то и другое не-
эстетично.
— Следовательно?.. — настаивал Арам, с любопыт-
ством и изумлением приглядываясь к Рубену.
— Следовательно, я хотел бы, чтоб пролетариат руко-
водствовался более возвышенными моральными принци-
пами, — невозмутимо пояснил Рубен.
— Моральные принципы пролетариата очень возвы-
шенны, — возразил Арам. — Говори яспее!
— Скажу яснее: я против того, чтобы пролетариат
обагрял своп руки кровью! Людей убивали и раньше ма-
лые и большие тираны всех видов и всех вероисповеда-
ний, по рабочий класс этого делать не должен: своей мо-
ралью он должен отличаться от всех, от других классов,
должен показать миру пример нового отношения к чело-
веку! Вы не думайте, что мне причиняет боль именно
гибель людей, — нисколько. Предположим, вы человека
пе убили. Так его же убьет сама природа, как она это
делает ежечасно и ежеминутно! По согласитесь же, доро-
гой мой, что по меньшей мере иеэстетпчпо, когда человек
перерезает горло человеку, во пмя чего бы пи дела-
лось это...
Дарбпп, оскорбленно молчавший до этого, вдруг
фыркнул:
— Опять эта эстетика!
142
Арам покачал головой:
— Ну и ну... Да о какой же эстетике может пдтп
речь, когда пролетариат пе хочет, чтобы перерезали горло
именно ему?! 1ы предпочел бы, значит, чтобы пролета-
риат ждал сложа руки, пока его прирежут?! II неужели
ты не признаешь, что цель, к которой стремится пролета-
риат, подлинно возвышенна?
— Товарищ Рубен, вероятно, пе приемлет и этого:
ведь и там может не оказаться эстетики! — снова ввернул
Дарбнн.
— Нет, дорогой мой, я признаю, что вы делаете все во
имя будущей счастливой жизни. Поскольку человечеству
суждено жить па этой злосчастной планете, необходимо
создать для пего сносную жизнь. Я знаю, что самые свет-
лые мыслители задумывались над этим, трудились во имя
грядущего, во имя этих лучших дней. Но шли века за
веками, а результата все не было... А ведь каждый раз
тому пли иному деятелю (который казался современни-
кам великим человеком), группе людей, классу или же
носителям религиозного учения, несомненно, казалось, что
это они несут человечеству истинное счастье! По если че-
ловек должен бояться человека, если должны литься
слезы и кровь, чтобы на этих слезах и на этой крови
утвердилось благосостояние кого-то, хотя бы благосостоя-
ние п всего человечества, — от такого благосостояния раз-
решите мне смиренно отказаться!..
Дарбнн расхохотался, ио Арам серьезно кивнул го-
ловой:
— Так. Следовательно, ты не приемлешь социализма...
По если сути социализма не понимает наш патриархаль-
ный крестьянин или же горожанин, это попятно. По ведь
ты учился в Германии, ты — доктор философии, ты то
должен был бы понимать!
— Столько-то я понимаю. Понимаю то, что ты имену-
ешь социализмом, понимаю п приемлю. От души желал
бы, чтобы оп наступил завтра же. По дайте же усовер-
шенствоваться человеку, дайте ему убить в себе живот-
ное, зверя, побороть пещерного человека в себе, чтобы он
мог преодолеть источник всех зол — свое «я», мог счи-
тать право всех остальных люден равным своему собст-
венному праву!.. Вот тогда он сумеет сам разрешить все
самые сложные вопросы и, если пожелает, пусть тогда
утвердит социализм! Совершенно лишнее проливать для
этого кровь и...
143
— Толстовский социализм! — усмехнулся Дарбин.
— Да, от сказанного тобой песет стариной... — заметил
Арам.—Люди, которые мыслят подобно тебе, не пони-
мают одного: что человек может совершенствоваться
только в условиях свободы. Ни раб, ни эксплуататор не
могут стать людьми совершенными, пока существуют на
земле рабство и эксплуатация. Тебе, как историку,
должно быть хорошо известно, что именно господство
деспотий п религий наградило человечество всеми его по-
роками. А паша революция стремится вывести это
человечество на путь, ведущий к совершенствованию.
Если же кто-нибудь станет па пути пашей революции,
его следует убрать с дороги, чтобы скорее достигнуть
цели!
— Я вижу это, потому и утверждаю, что в жизни все
поддается изменению: и государственный строй, и учреж-
дения, п порядки, но самое важное — изменить самого че-
ловека. Знай, дорогой, пока не изменится сам человек,
в мире все будет по-прежнему.
Арам, внимательно слушавший его. поднял руку.
— Это будет, — сказал он убежденно. — Будет создан
такой строй, при котором человек освободится от всех
пороков прошлого. Ты в это не веришь?
— Хотел бы верить, но сомнения одолевают: может
ли человек преодолеть свои инстинкты?
— При благоприятных условиях, конечно.
Хотел было сказать Рубен, что тысячелетия нужны
для этого, но раздумал и сказал:
— А если парод против предлагаемого вами строя?
— Идеалистическое мышление! — пожал плечами
Арам. — Ведь то, что ты именуешь «пародом», приятель,
не является монолитной массой, а состоит пз разных
слоев. Рабочие и крестьяне — с нами. II людей лояльных
мы не трогаем, интеллигенцию приглашаем сотрудничать
с памп. А буржуазия при всех случаях против нас, по-
этому мы и беспощадны с ней. II наконец, революция —
это тебе по свадьба!
— Но она должна быть и свадьбой и ликованием для
всех, а не подобием исследования догматов веры!
— Прикажешь в белых перчатках делать революцию,
что ли?
— Но и пе проливать же моря крови! — встав с места,
бросил Рубен.
— Революционеры проливают вдвое п втрое больше
своей крови, нежели крови вражеской... да, да!.. — вос-
кликнул разгорячившийся Арам, также вставая с места.
По он не смог продолжить — па слове «да!» дверь
с треском распахнулась и в комнату влетела Заро. Оче-
видно, она хотела что-то сообщить брату, но, увидя посто-
ронних, растерялась.
В этот день Заро трудно было узнать: исчезли пышные
локоны, волосы были гладко зачесаны и повязаны крас-
ной лентой, да и одета была она теперь очень просто.
Вместо прежней кружевной блузки на ней была синяя
мужская блуза, перехваченная в талин поясом с кисточ-
ками.
Справившись со смущением, опа воскликнула: «Ого,
что это — съезд?..» — и протянула руку Дарбппу, словно
не замечая Рубена.
Рубен, усмехаясь, пристально разглядывал ее.
— Что я вижу? Какое превращение, ориорд Заро!
Заро с изумлением повернулась к нему:
— A-а, вы тоже здесь? Вот не ожидала!
— Это почему? — улыбнулся Рубен. («Ишь, хочет
уколоть...»)
— Да так. Мне кажется, что вам должно быть не по
себе в кругу большевиков...
— Это значит, что и вы — уже большевичка?
Заро слегка улыбнулась и вместо ответа спросила:
— Ну, что поделывает дочка вашего домохозяина?
Рубен понял намек и тоже улыбнулся:
— Если это интересует вас, могу сообщить: вяжет
носки.
— Для вас? — лукаво справилась Заро.
— Ничего бы не имел против, но...
II тут они обменялись внимательными взглядами.
— А вы знаете, товарищ Заро, — вмешался в пх бе-
седу Дарбпп, — оказывается, товарища Рубена пугает...
человек! Только что сам заявил.
— Ах, человек! — с комическим изумленном припод-
няла брови Заро. — А я думала — только женщина!
— Ого, значит, его пугает и женщина?!
Все расхохотались.
— Я лично полагал, что вы побито людей... — загово-
рил Дарбпп, снова но-нтпчьп скашивая глаз на Рубена.—
Ну, в качестве толстовца...
145
— Любить людей?! — махнул рукой Рубен. — Пу
к чему все эти фальшивые слова? Да п кто теперь любит
людей?!
— Значит, по-твоему, мы но любим? — подхватил
Арам: ему показалось, что Рубен намекал на комму-
нистов.
— Выражение самой большой любви к людям будет,
пожалуй, то, если пх оставят в покое, — проговорил Ру-
бен, берясь за шапку.
— Можно задать один вопрос, товарищ Рубен? — оста-
новил его Дарбин.
— При такой любознательности вам следовало бы об-
завестись эпцпклопедпческпм словарем!—последовал от-
вет, заставивший побагроветь Дарвина.
Заро, с интересом следившая за разговором, вдруг под-
скочила к брату, п зашептала ему на ухо:
— Пришла Нвард... хочет тебя видеть!..
Нвард была очень встревожена. С того дпя, когда ее
откровенная беседа с Арамом по состоялась, опа думала
лишь о том, как бы снова увидеться с ним, чтобы погово-
рить без помех, говорить долго и задушевно. Но где
встретиться и как? Заходить к Ампряпам просто так, без
повода, ей не хотелось, было неловко. Опа решила было
отправить Араму записку — однако и это показалось не-
удобным. Во время прогулок по городу опа несколько раз
подолгу останавливалась па углу улицы, по которой
обычно ходил Арам, по пи разу не встретила его. Хоть бы
Заро показалась — можно было бы пойти с нею... Но,
словно назло, опа ппгде пе встречалась п с Заро. Одним
словом, никакого повода зайти так п пе представилось.
По вот, на шестой или седьмой день после приезда
Арама, неожиданно арестовали отца Нвард. И опа, со сме-
шанным чувством печали п радости, подумала: «Вот он —
повод!..» К кому же, кроме Арама, могла обратиться опа
по делу отца?! Нвард уже знала, да и читала в газетах,
что Арам пе рядовой коммунист, а «руководящий». В день
ареста отца опа была так взволнована, что пе смогла
пойти к Араму, да п надеялась в душе, что отец будет
освобожден через несколько часов или на следующий же
день.
По этого не случилось. Взволнованная п испуганная
Нвард несколько раз заходила в то учреждение, куда вы-
звали отца, спрашивала, почему его арестовали п почему
пе отпускают. Она отнесла отцу сперва обед, потом ужин,
146
убеждая себя: «Сами увидят, что пп в чем по повппеп,
п отпустят...» Па третий дочь опа увидела, как Ппкол —
с буденовкой на голове п портфелем под мышкой — вхо-
дит в подъезд того здания. Один из сотрудников учрежде-
ния дал ей попять, что Ппкол может сказать ей, почему
арестовали отца. Но неприязненное чувство к Николу
остановило Пвард. «Пп за что пе обращусь к нему!» —
подумала опа и окончательно решила пойти к Араму: уж
оп-то сумеет что-либо узнать и помочь отцу...
II вот опа пришла к Араму. По дороге Пвард думала
о том, что па этот раз опа будет наедине с Арамом, смо-
жет свободно поговорить с ним об отце, а кстати выяснит
и отношение Арама к себе. Пвард казалось, что во время
этой встречи Арам сбросит свою скованность, сам загово-
рит о прошлом, о прогулках с нею... А опа скажет ему
только, что три года ждала его, как самого близкого че-
ловека! II в самом деле, Нвард была уверена, что ближе
Арама у нее нет никого.
Тпкпп Воски встретила Пвард приветливо, упрекнула
за то, что Нвард «забыла пх». и выразила сочувствие
по поводу ареста отца. О том, что Габриэл Зальян аресто-
ван, тпкпп Воски узнала лишь накануне и очень рас-
строилась. «Пу вот, опять придется отложить женитьбу
бедного моего Арама! II надо же было этому случиться
именно в то время, когда мы хотели жеппть его...» —
мысленно сокрушалась она. Кого же теперь просить,
чтобы его освободили?.. Опа решила было поговорить об
этом с Арамом сама, без ведома мужа, по вот пришла
Нвард...
Пока тпкпп Воскп говорила. Нвард думала все о том
же — что скажет Араму все-все, попросит его помочь.
Только с чего начать?..
По вот дверь распахнулась, опа увидела па пороге
Арама, заметила упавшую па лоб прядку волос. Ею овла-
дело замешательство, опа вся вспыхнула п отвела глаза,
чтобы скрыть подступившие слезы. Когда она, улыбаясь
через силу, взглянула на Арама, оп подошел и, как ей
показалось, безразлично произнес:
— Здравствуй, Пвард. Я узнал о том, что случилось
с твопм отцом...
Топ, которым заговорил Арам, выражение лпца п об-
ращение были такими же. как всегда, но в его голосе
Пвард почувствовала какую-то нежность, и это придало
ей смелости.
147
— Да, пз-за этого я п пришла к тебе...
«А я тут при чем?!» — мелькнуло у Арама. Так как
беседовать в передней показалось ему неудобным, оп при-
гласил Пвард войти в среднюю комнату, к бабушке.
Вечерело. Может быть, поэтому все в комнате бабушки
выглядело так же мирно, как и сама бабушка, все —
кроме Ваана, который заучивал что-то наизусть, присло-
нившись спиной к степпой печке. Увпдя брата с Пвард,
он смущенно захлопнул учебник и молча вышел пз ком-
наты. Бабушка, как всегда, с трех сторон обложенная
подушками, вязала носок, воткнув одну пз спиц в седые
волосы под головным платком. С характерным для глухих
людей добродушным удивлением она взглянула па внука
и гостью. Когда же Нвард подошла поздороваться, ста-
рушка благословила ее:
— Да исполнится то, чего ты сердцем желаешь...
Да исполнится!.. — повторила она, глядя то на девушку,
то на Арама, точно это благословение относилось к ним
обоим.
На ее увядшем, сморщенном, как печеное яблоко, лице
мелькнула довольная улыбка. Старушке давно было из-
вестно (ей говорили об этом и Заро и тикпн Воски), что
Нвард — невеста Арама. Поэтому, когда молодые люди
уселись и начали беседовать, она то и дело незаметно по-
глядывала на них поверх очков, словно желая попять,
о чем они говорят.
— Ну, о чем ты хотела поговорить со мной, Нвард? —
спросил Арам и тотчас же пожалел о сказанном: к чему
эти бездушные, официальные слова? Ведь ему хорошо из-
вестна цель прихода Нвард!
Холодок в его тоне различила и Нвард. Пытаясь стя-
нуть с руки перчатку, опа быстро проговорила:
— Напу арестовали позавчера, и я не знаю, пз-за
чего... — II Нвард опять замолчала, так и пе решив, обра-
щаться к Араму па «ты» пли на «вы». Да и совсем пе те
слова вырвались у нее, какие она собиралась сказать: ведь
еще по дороге она обдумала все, решила говорить с Ара-
мом точно так, как говорила три года тому назад. — Да,
и я пе знаю, из-за чего!.. — повторила опа, безуспешно ста-
раясь стянуть с руки перчатку. По синие перчатки словно
прилипли к пальцам.
— Говорят, он ругал советскую власть пз-за того, что
разрушили какой-то забор, да?..
Нвард чуть не вскочила со стула.
148
— Значит, ого арестовали пз-за этого забора?! —
с испугом спросила она.
От изумления, что случай с забором и брань отца
стали известны властям, она всплеснула руками — п пер-
чатка соскользнула с ее пальцев.
— Я так и думала, что пз-за этого, потому что папа
политикой не интересуется, это же известно... — Нвард
хотела сказать — «известно тебе», ио форма обращения
опять смутила ее, и опа сказала: — Как это известно всем!
Да, вполне вероятно, что именно пз-за разрушенного за-
бора...
II Пвард невольно вспомнила гнев отца, вспышку его
яростп. «И ведь сколько раз предупреждала: «Тише,
папа»... Не послушал!»—мелькнула мысль, и Нвард
снова задумалась: что же еще сказать? Просить ли Арама
добиться освобождения отца или же обратиться к нему
лишь за советом — что делать, к кому пойти?.. Нет, лучше
попросить только совета, а если Арам предложит свою
помощь, тем лучше! Но, для того чтобы продолжать бе-
седу, нужно было решить, как обращаться к Араму... Тем
не менее Нвард умудрилась кое-как описать случаи с за-
бором, спор Габриэла с бойцами и арест его.
— Утром пришел какой-то молодой человек, спраши-
вает: «Это вы будете Габриэл Зальян?» Папа сказал: «Да,
я». А оп: «Идемте, говорит, вас вызывают...»—то есть
туда. Папа спрашивает: «Почему, в чем дело?» А он в от-
вет: «Пе знаю. Там узнаете». Ушел оп — и пе вернулся...
Теперь не знаю: что же мне делать? Мама глаз не осу-
шает, да и я...
— Совершенно нп к чему впадать в панику. Если он
ни в чем не виноват, его, конечно, отпустят: безвинных
людей не держат в заключении.
— Конечно, нп в чем не виноват, ну совершенно! —
воскликнула Пвард. Она чуть было не сказала «честное
слово!», но удержалась и лишь сияющими глазами взгля-
нула на Арама. — Но только бы скорее отпустили! Нам
так тяжело...
— Думаю, что отпустят... — произнес Арам п вновь
почувствовал, что говорит бездушным, официальным то-
ном. Словно для того, чтобы смягчить сухость своих слов,
оп тотчас же добавил: — Ты не беспокойся, Нвард, — ко-
нечно, освободят! — и улыбнулся.
Эта мимолетная улыбка влила надежду в сердце
Нвард. Ее тревога улеглась. Если Арам говорит «освободят»,
149
значит, и впрямь освободят! После этого Нвард сочла
лпшппм спрашивать, надо ли куда-нибудь обращаться:
видно, в этом надобности пет. Если б надо было, Арам
ей сказал бы.
Наступило молчание.
Бабушка по-прежнему тайком поглядывала поверх оч-
ков, безуспешно стараясь по их виду угадать содержание
беседы.
— Да, между прочим... — заговорила Нвард, крас-
нея, — мое письмо... то есть записку, получил... — и пе
смогла договорить, покраснела еще больше, опустила
глаза и начала разглаживать полу шубки.
Арам заметил ее смущение, и какое-то теплое чувство
родилось в его сердце. Глядя на Нвард, он подумал о том,
что мать была права: и лицом и фигурой она... да п стала
серьезной, вдумчивей...
— Да, ты писала, что хочешь поговорить со мной.
Есть что-нибудь еще? — спросил он.
Нвард рассеянно улыбнулась. «Пет, оп уже не тот, не
прежний... — подумала опа, — какой-то холодный, сухой,
невнимательный... и... словно спешит куда-то... О чем
с ним говорить, да п что можно сказать в присутствии
бабушки?!» Нвард чудилось, что эта старушка (которая
словно и родплась-то па свет с очками и носками!), не-
смотря па свою глухоту, может расслышать все, что будет
сказано, — такими проницательными казались ее глаза,
когда она глядела из-под очков, и так много было в
них любопытства, когда она поглядывала па внука
и Нвард...
Но все-таки нужно было ответить Араму. Нвард взяла
себя в руки и сказала:
— Да нет, пе хочу я мешать... — и бросила взгляд на
бабушку.
— I ы бабушки стесняешься? — с улыбкой спросил
Арам. — Да опа пе услышпт, если даже загремит иери-
хонская труба!
Да, Нвард могла бы многое поведать Араму, но что
сказать ей и как?! Опа задумчиво взглянула на бабушку,
потом па Арама и вдруг спросила, покраснев до ушей:
— Пу, а как ты?..
И наконец разрешился вопрос: па «ты» обращаться
пли на «вы»!
— 1ак же, как был три года назад!—улыбнулся
Арам.
150
«Кривит душой!»—мелькнуло подозрение у Нвард:
в словах Арама ей послышалась ирония. «Как три года
назад...»
— Ты помнишь — я упала в воду, когда мы были
в саду...
— Ну да, конечно, помню.
Нвард опять покраснела н оглянулась на бабушку: она
намеренно напомнила Араму этот случай, чтобы прове-
рить его отношение к себе...
— А как нам было весело, помнишь? /Каль, сейчас не
лето... — II Нвард бросила взгляд на окно.
Взглянул на окно и Арам.
— О-о, уже стемнело... — произнес он машинально и
посмотрел на циферблат наручных часов.
Темнота действительно уже подступала. Но, несмотря
на это, бабушка продолжала вязать: ее исхудалые рукп
непрерывно двигались, очки поблескивали в полумраке
комнаты.
— Ты так занят, а я тут разболталась...
На балконе дома Ампрянов Нвард столкнулась с док-
тором философии Рубеном Аматуни, только что вышед-
шим от старого агронома.
— Вот хорошо! — радостно воскликнула Нвард. — Вы
меня проводите, не так ли?
— С удовольствием.
Январский вечер был холодным и темным. От опустив-
шегося на город мглистого тумана еще более тусклыми
казались уличное освещение и пробивавшийся из окон
домов слабый свет. Но Нвард шла по улицам с облегчен-
ным и полным надежд сердцем: Арам обязательно сделает
что-нибудь, он ведь сказал...
Первое время они шли молча. Молчание нарушил
Рубен.
— Вы знаете, Нвард, эта семья сидит на пороховой
бочке! — вдруг произнес он.
— Пороховой? — поразилась Нвард.
— И мне кажется, — продолжал задумчиво Рубен,—
что у них дома вскоре произойдет взрыв...
Голос Рубена звучал так серьезно и торжественно, что
Нвард невольно остановилась.
— Почему взрыв? И почему он должен произойти?!
— Между отцом и сыном создались отношения, кото-
рые не могут продолжаться дальше...
Нвард встревожилась:
151
— Что вы хотите этим сказать?
— Вам, как девушке разумной, я скажу лишь, что
Ованес Ампрян даже имени своего сына слышать не же-
лает, так ои им недоволен. А уж заключение делайте
сами...
Нвард показалось, что она попила, в чем дело, и услы-
шанное еще больше встревожило ее. Так вот почему Арам
был так холоден и официален с пей! То, что оп не был
откровенен с нею, не разговорился, очевидно, было вы-
звано причиной, на которую намекнул Рубен, и отчасти
также и тем, что его ждали в кабинете посетители,
а в комнате бабушки они были не одни. Ах, эта бабушка!..
Но все равно, у Арама доброе сердце: он не позабыл свою
Нвард, помнит даже то, как она когда-то упала в воду...
Эти размышления успокоили Нвард, затеплилась надежда
в сердце.
Нвард и Рубен вышли на улицу Абовяпа.
* * *
Проводив Нвард до дому, Рубен решил побродить по
улицам и понаблюдать за «царями природы» (так назы-
вал он людей). Но вскоре холод заставил его повернуть
к дому.
Едва успел он снять пальто, как в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул он.
В комнату вошел домохозяин Рубена — высокий худо-
щавый мужчина с покатыми плечами, с накинутой по-
верх длинного сюртука шалью. Он принадлежал к числу
людей, которые, даже сидя дома, боятся простуды и за-
разных болезней. В старое время он был чиновником
и носил мундир с медными пуговицами, но, после того как
власть перешла к большевикам, сменил мундир на штат-
ский сюртук. Держался оп прямо и величественно. Седая
бородка еще больше удлиняла вытянутое лицо с белой
сморщенной кожей. 11 внешность его, и движения по-
чему-то вызывали представление о епископе, сложившем
с себя духовный сан.
— Разрешите? — спросил он подчеркнуто вежливо,
останавливаясь на пороге.
— Прошу, прошу, Мартын Мартынович!
Старик окинул комнату взглядом, медленно прошел
вперед и, здороваясь, протянул Рубену два пальца. Прп-
152
выкитая к нему сооака даже пе подняла головы с под-
стилки.
Рубен придвинул стул.
— Благодарю вас, — произнес домохозяин и, дождав-
шись, пока Рубен тоже сел, спросил: — Ну, какие новости,
парой Рубен?
Это была обычная манера Мартына Мартыновича: че-
рез каждые два-три дня, обычно по вечерам, он заходил
к Рубену узнать о новостях дня. Прежде чем войти, он
стучал пальцем в дверь, затем входил в комнату и огля-
дывался — нет ли кого, кому он может помешать или кто
может помешать ему; после этого он садился, раздвинув
полы длинного сюртука, па предложенный Рубеном стул
и приступал к беседе. Вначале расспрашивал Рубена, по-
том принимался сам пересказывать слышанное от знако-
мых, все время поглядывая на окна, иногда вставая и
осторожно прикрывая двери.
Так и теперь, услышав обычный ответ Рубена: «Да
никаких!», он бросил взгляд на окна и, вытянув шею, об-
ратился к Рубену:
— Слышали последние новости? Говорят, англичане
предложили большевикам уйти пз Армении!
— Пе верьте вы всяким слухам, Мартын Мартыно-
вич, — покачал головой Рубен.
— Да я и пе интересуюсь политическими вопро-
сами! — поправляя на плечах шаль, отозвался Мартын
Мартынович. — Но вот говорят еще...
Он опять бросил взгляд на окна, встал, осторожно по-
дошел к двери, плотнее прикрыл ее и снова сел на стул.
— Говорят, но я лично этому не верю... — он снова
вытянул шею и понизил голос, — якобы в селах восста-
ние... Слышали вы об этом?
— Первый раз слышу.
— Ну, как же. Говорят, что сведения достоверные...
— Восстание?.. Это будет большим бедствием для пас,
Мартын Мартынович!
Старик вновь кинул взгляд на окна и поднял правую
руку жестом епископа, читающего на амвоне молитву.
— Прежде всего, попрошу вас потише... Затем объяс-
ните — почему?
— Вообразите же сами — гражданская война... кровь,
резня... брат идет на брата...
— Кровь? А что в этом особенного? Пусть себе и про-
льется, лишь бы мы избавились от этих! А то на что это
153
похоже: пе смой держать прислугу, пе смей хорошо есть
и прнлпчпо одеваться, — сейчас же запишут в буржуи!
Хлеба пет, мяса пет, индейка стоит пятьдесят тысяч.
А пенсию уже второй месяц не дают...
В этих жалобах домохозяина пе было ничего нового
для Рубена, — ему приходилось выслушивать пх по два-
три раза в неделю. За ними неизменно следовал вопрос:
— Как вы полагаете, парой Рубен, будут выдавать
нам пенсию?
— Конечно, будут.
— Не сократят, значит?
— Думаю, что пет.
— Ну, дай бог...
Большевики вызывали ненависть у старпка потому,
что он уже второй месяц не получал пепсин и где-то слы-
шал, что прежним пенсионерам пепсин выдавать не будут.
Мартын Мартынович долго говорил и возмущался, приво-
дил факты и случаи, когда большевики запрещали част-
ную торговлю, а сами ничего пе продавали... Говорил
почти полчаса, затем встал, торжественно склонил голову,
словно во время официального визита; прощаясь, снова
протянул два пальца и удалился, придерживая па плечах
мягкую шаль с длинной бахромой.
Почти тотчас же после ухода домохозяина Рубен услы-
шал громкие шаги сперва во дворе, а затем и на балконе.
Собака, молча лежавшая в углу комнаты все это время,
привскочила и два раза громко пролаяла.
Оказалось, что пришли красноармейцы. На бойцах
были одинаковые шинели кофейного цвета, на голове —
буденовки с наушниками. Ремни винтовок перекинуты
через плечо.
Вместе с красноармейцами пришли представители до-
мового комитета, чтобы разместить их па постой. Семе-
рых бойцов назначили на постой к домохозяину, троих —
к Рубену. II домохозяин и Рубен молча смирились.
— Пожалуйста, устраивайтесь! — пригласил Рубен. —
Только как бы пес мой не помешал вам: иногда ходит по
комнате, может ночью залаять...
— Да ничего!
Задевая винтовками за дверь, в комнату вошли три
бойца, внеся с собой струю холода, словно исходившего
от их шинелей, сапог и оружия. Не обращая внимания на
злобное рычание пса, они поставили ружья в углу ком-
наты, расстелили своп шпнелп на иолу, у стенной печи,
154
уселись на них и принялись курить, поглядывая по сто-
ронам. Выглядели они очень усталыми.
— Откуда вы родом, ребята? — справился Рубен.
— Отовсюду есть среди нас, — отозвался сацый моло-
дой и бойкий из бойцов. — А вот ты сам из каких будешь,
товарищ? На буржуя ты что-то не похож...
— Пз чего же видно, что я не из буржуев? — поинте-
ресовался Рубен.
— Самовара у тебя пет, жены пе имеешь.
— А разве жены только у буржуев бывают?
— Положим, нет... — затруднился ответом боец. — Ну,
другой какой-то ты...
— Смешной, что ли?
— Да нет! — засмеялся боец и протянул Рубену же-
стянку с махоркой: — Курн, браток!
— Спасибо, не курю, — отказался Рубен. У него
мелькнула мысль: «Да, простые люди более вежливы п
относятся с большим уважением к окружающим, чем так
называемые интеллигенты...»
Все молчали. Красноармейцы грелись у печки, покури-
вая свернутые пз клочков газетной бумаги махорочные
козьи ножки; пес Рубена, Сабо, сидел на своей подстилке
и негромко рычал, злобно поглядывая на пришельцев.
— Ладно уж, потеснись немножко на сегодня! — при-
мирительно обратился к нему молодой боец. — Брось-ка
ему ломоть хлеба, Сник!
Красноармеец, с растрескавшимися от стужи губами,
к которому оп обратился, достал пз вещевого мешка кусок
хлеба п осторожно кинул псу. По Сабо не тронулся
с места, даже не взглянул на брошенный ему кусок.
— Ишь, и глядеть не хочет! Гляди, какой вредный
пес, характер словно у буржуя... — покачал головой моло-
дой красноармеец и вдруг повернулся к Губену: — Хочу
тебя спросить, товарищ дорогой, ты его для охоты, что ли,
держишь?
— Да нет, просто так... — неопределенно повел рукой
Рубен.
— Ну, а для чего же? Собак держат, чтоб дом охра-
няли, скот пли для охоты. Как же это «просто так», а?
— Видно, душе дружок требуется... — усмехнулся
боец с потрескавшимися губами.
Кончив перекур, усталые бойцы, не раздеваясь, легли
на полу спиной к спине, не обращая внимания на продол-
жавшего тихо рычать пса,
155
Погасив лампочку, лег п Рубен. Оп чувствовал себя
таким усталым, что не вписал в свой дневпнк ни одной
строчки. Возможно, ему помешало и присутствие крас-
ноармейцев...
ГЛАВА 5
Как видно, доктор фплософпп был и впрямь человеком
странным. Странными были у него не только уклад жизни
п образ мышления, но и другая особенность: он любил
проверять до конца п анализировать все увиденное и
услышанное якобы для того, чтобы (выражаясь его сло-
вами) «отыскать зернышко истины». Правда, оп тотчас же
оговаривался: «Конечно, если только она существует...»
11 это упражнение мысли доставляло ему (опять-таки вы-
ражаясь его словами) «эстетическое наслажденпе».
Переданный домохозяином слух о восстании в селах и
приход красноармейцев надолго заняли его внимание,
п он заснул очень поздно. Утром он проснулся от лая
Сабо. Красноармейцы уже встали и собирались уйти. На
вопрос Рубена, куда они идут, они ответили:
— А куда пошлют... — II, пожелав Рубену «счастливо
оставаться», ушлп, прогремев подкованными каблуками
ботинок по балкону и двору.
«Куда пошлют...» Рубену пришелся по душе этот ответ
бойца. Знал ли он куда и не выдал тайны пли же и сам
не знал?..
Одевшись, он позвал собаку, которая вышла вслед за
красноармейцами в коридор:
— Иди сюда, дам тебе позавтракать, я должен
уйти!
Сабо вошел, мордой прикрыл дверь, взглянул в лицо
хозяину и перевел взгляд на его руки. Рубен достал пз
ящика несколько косточек и положил в миску, стоявшую
рядом с подстилкой в углу. Пока пес с аппетитом грыз
кости, хозяин его перекусил не садясь п быстро вышел пз
комнаты.
Спустившись во двор, Рубен увидел, что женщина, жи-
вущая в подвале, развешивает на веревках постельные
принадлежности, чтобы проветрить. Ему бросился в глаза
матрас, залатанный обрывком национального трехцвет-
ного флага. Невольно мелькнула мысль: «Ну, чем не стра-
ница истории — флаг превратился в тюфячный чехол...»
156
Продолжая шагать, он думал, если услышанные накануне
вести оправдаются, может, тюфячный чехол снова станет
флагом ’.
Рубен спешил к центру города — на улицу Абовяна,
желая узнать новости до начала школьных занятии. Ему
казалось, что между появлением красноармейцев в го-
роде, их распределением на постой у горожан п сообще-
нием домохозяина о «восстании в селах» была какая-то
связь. Этот человек, обычно безразличный к окружаю-
щему, на этот раз был охвачен любопытством и надеялся
удовлетворить его, попав на улицу Абовяна. Ведь эта
улица, как говорил сам Рубен, служила своеобразным
телеграфным агентством, и каждый встречный был «вме-
стилищем достоверных и недостоверных, лживых и прав-
дивых слухов».
Но улица Абовяпа выглядела точно так же, как
в обычпые дни: однообразные людские потоки по-обыч-
ному текли по тротуарам. Защищаясь от холода, прохо-
жие поднимали воротники пальто и глубоко засовывали
руки в карманы. У стен кое-где толпились люди — чи-
тали вывешенные газеты, приказы и объявления или же
рассматривали новый плакат. Рубен обычно пе читал га-
зет, полагая, что наиболее важные сообщения и без газет
становятся известны людям, а привычка к газете — это
своего рода болезнь. Но на этот раз оп подошел к одной
пз наклеенных на стену газет и внимательно просмотрел
ее. О восстании не было ни слова... Ему попалось на
глаза напечатанное крупным шрифтом объявление:
СЕГОДНЯ — СУББОТНИК!
Едва успел он дочитать, как послышались звуки му-
зыки. Рубен оглянулся.
Множество людей, шеренга за шеренгой, спускалось
по улице. Впереди шли музыканты духового оркестра,
наигрывая какой-то марш, и люди с заступами, лопатами
и кирками отбпвалп шаг, словно солдаты. Колонна
приблизилась, и Рубен различил знакомые лица в ря-
дах — Дарбина, Никола и... Заро! Они шагали почти ря-
дом. Увидя Заро, Рубен невольно улыбнулся. Взгляды их
скрестились, и Заро, поджав губы, прошла мимо, твердо
отбивая шаг в своих туфельках на высоком каблуке.
1 Здесь в оригинале непереводимая игра слов: дошак (тю-
фяк) — дрошак (флаг).
157
«Еслп б восстание действительно имело место, люди
нс шли бы так спокойно на субботник», — подумал Рубен
и поспешил в школу. И то, что ему пе удалось узнать на
улице Абовяиа, он узнал в школе: едва вошел он в учи-
тельскую, как преподаватель математики Меликян (тот
стройный юноша, которым одно время была увлечена
Заро) отозвал его в сторону и, понизив голос, спросил:
— Известно вам что-либо о сегодняшнем митинге?
Нет, Рубену ничего не было известно.
— Да, сегодня должен состояться митинг: говорят,
в районах вспыхнуло восстание, дашпакп арестовали чле-
нов ревкомов... — И Меликян замолчал, быстро оглянув-
шись.
«Значит, прав был Мартын Мартынович...» — подумал
Рубен. Вслух он заметил, что это восстание может ока-
заться каким-либо недоразумением. Ведь только что люди
совершенно спокойно шли па субботник...
— Вы думаете? А мне сообщили, что восстание про-
изошло...
Рубен спокойно провел свои уроки всеобщей истории
с учениками старших классов. И собственные подозрения,
и слова Меликяна почти изгладились из его памяти. Но,
отправившись после занятий в столовую, оп снова услы-
шал разговоры, которые как будто подтверждали сооб-
щенное Мартыном Мартыновичем известие.
Столовая, как всегда, была переполнена совслужащпмп
и рабочими. Некоторые уже обедали, другие ждали обеда.
Рубен занял освободившееся место за столом и достал пз
кармана свою ложку, вилку и столовый нож. Сидевшие за
соседним столом рабочие засмеялись, и Рубен услышал,
как один пз них сказал:
— Вооружение носит в кармане...
Рубен повял, что смеются над ним. «Не думал, что мой
столовый прибор может доставить такое развлечение...
Что ж, пусть себе смеются!»—подумал он, терпеливо
ожидая, пока принесут обед. Боясь заразы, он пе хотел
пользоваться обеденными принадлежностями в столовой.
Да и ножей и вилок в столовой было так мало, что обе-
дающим приходилось подолгу ждать. А Рубен ждать не
любил.
Но пока ему принесли обед, он услышал, как за тем
же соседним столом кто-то спросил:
— Значит, это правда?
153
— Правда. Дашпакп организовали кулаков п спрово-
цировали крестьян...
Наступило мол я а и пе.
— Значит, едешь? — услышал Рубен.
— Да, сегодня ночью, с ротон.
Продолжения доктор философии уже но слышал, —
рабочие стали говорить шепотом.
«Как видно, Мартын Мартынович и на этот раз ока-
зался прав, — подумал Рубен. — Начинается человеческая
комедия! А во имя чего — пе поймешь... Пи на минуту не
прекращается борьба за существование! Борются и от-
дельные личности, и группы, называя это «борьбой во имя
высоких идей»... Бедные люди!»
Выйдя из столовой, Рубен снова услышал звуки ду-
хового оркестра и заметил, что все устремились к пло-
щади, откуда слышалась музыка. Пошел на площадь и
Рубен.
Подойдя к бульвару, оп увидел выстроившихся перед
городским сквером музыкантов; щеки пх раздувались от
усердия, с которым они играли. Неподвижные шеренги
деревьев с оголенными, покрытыми снегом ветвями как
бы прислушивались к музыке, пока никого не было. Но
когда на площадь и бульвар стали постепенно стекаться
люди, деревья как бы отступили.
Казалось, музыканты ие просто играют, а трубят
в фанфары, призывая граждан. И на ставший привычным
прпзыв со всех стороп спешили группы людей, сдержанно
переговариваясь, собирались перед зданием бывшего пар-
ламента, чтобы узнать последние вести. Фасад и балконы
здания в этот день были украшены красными флагами,
как в праздничные дни или во время каких-либо тор-
жеств. Маленькие флажки трепетали и бились па ветру,
полотнища больших флагов тяжело колыхались. На бал-
конах то появлялись, то исчезали люди с красными бан-
тами и красными звездочками на груди. Раза два Рубен
разглядел на среднем балконе черноволосую голову Арама.
Промелькнул Никол в своей буденовке. Попозже Рубен
увидел среди стоявших па балконе Заро в той же красной
косынке, в которой опа шла утром на субботник.
Появление Заро па балконе удивило ее знакомых,
в уж младшему брату показалось просто непонятным.
Сперва Ваан предположил, что она прошла с Арамом, но
потом его взяло сомнение. В конце концов ои склонился
к мысли, что Заро сама туда «пролезла».
159
Все говорило о том, что митинг носит необычный ха-
рактер, — и то, что вывесили так много флагов, и то, что
присутствовали все руководящие коммунисты, и то, что
коллективы пришли со своими знаменами и лозунгами.
Известный всем ереванцам художник Гурген, с огромным
алым бантом на грудп, прикреплял ярко разрисованные
плакаты к перплам балконов. Внимание привлекал кар-
тонный лист, на котором изображен был большеголовый
фабрикант с огромным брюхом, заслонившийся цилиндром
и тростью от наступающих красноармейцев и рабочих.
Хотя на площади уже собралась огромная толпа, духо-
вой оркестр продолжал играть. Рядом с теми, кто всегда
приходил на подобные митинги, сейчас можно было ви-
деть людей, которые предпочитали не появляться на пло-
щади в подобных случаях. Здесь был, например, старый
агроном Ованес Ампрян: видно, и до него дошли какие-то
слухи, и он пришел, чтобы лично проверить то, что слы-
шал из чужих уст. Погруженный в свои мысли, он ждал
начала митинга под одним пз деревьев бульвара, иногда
поднимал взгляд на балкон здания парламента. На его
лице нельзя было заметить нп раздражения, ни волне-
ния, — оно выражало лишь терпеливое ожидание. Почти
рядом с ним, заложив за спину огромные волосатые руки,
стоял переодетый «комитетчик» Карапет. С затаенным
пренебрежением, ухмыляясь в усы, оп разглядывал толпу
и коммунистов на балконе, смотрел на развевающиеся
флаги. Опасаясь выдать себя, оп время от времени стара-
тельно разглаживал своп длинные черные усы.
Видимо, очень уж интересовал людей объявленный
митинг, если сюда пришел даже приходский священник —
тер Месроп, обычно избегавший появляться на созывае-
мых большевиками (или, как он их обычно называл, <<мэ-
цевиками») собраниях, чтобы не слышать оскорбительных
выражений по адресу церкви и ее служителей. Одетый
в черную рясу, с фиолетовой камилавкой на голове и чер-
ным пастырским посохом в руке, он, словно видение из
чужого мира, стоял в стороне от людей в ожидании ново-
стей, хотя именно ему должно было быть лтиогое из-
вестно...
Рубен вошел в толпу и стал поодаль от приходского
священника. Обычно он избегал скопления людей, но ми-
тинги любил, как зрелище, утверждая, что «там бывают
очень комичные случаи, доставляющие эстетическое на-
слаждение». Выбрав удобное место, он оглянулся и тотчас
160
же увидел младшего сына Ованеса Ампряна — Ваана —
с группой школьных товарищей. Чуть дальше в своей на-
рядной шубке, спрятав руки в каракулевую муфту, стояла
Нвард Зальян с подругой. Разговаривая, она часто погля-
дывала па балконы. Не было в толпе лишь Габриэла
Зальяна, все еще находившегося в заключении; но будь
оп даже на свободе, — па митинг бы не пришел, ибо со-
браний такого рода не выносил.
Духовой оркестр все играл, толпа все пребывала. Под-
ходили опоздавшие коллективы некоторых учреждений п
заводов, людские потоки заливали площадь и аллеи буль-
вара. Подбегали стайки детей. Взобравшись на деревья,
ребята громко переговаривались, подзывали опоздавших
сверстников. Собравшиеся все чаще и чаще поглядывали
наверх, на украшенные флагами и плакатами балконы,
с нетерпением ожидая начала митинга.
Наконец на среднем балконе выступил вперед молодой
человек с непокрытой головой, в полушубке п поднял
руку, видно, призывая к молчанию. Тотчас же умолк ду-
ховой оркестр. Город словно притих. Тогда молодой чело-
век объявил митинг открытым п предоставил слово сек-
ретарю горкома.
Толпа напрягла внимание.
Секретарь горкома — чисто выбритый, крепко сложен-
ный мужчина — оыстро вышел вперед и. взявшись ру-
ками за перила балкона, с минуту молча смотрел на
толпу. Оркестр сыграл «Интернационал», собравшиеся
сняли шапки, военные вскинули правую руку вверх. Ко-
гда оркестр умолк, секретарь горкома заговорил. Он гово-
рил очень просто и спокойно, сказал то, что многие не
ожидали услышать от пего. Начал оп негромко. Посте-
пенно повышая голос и взмахивая рукой, словно молотом,
он напомнил собравшимся о прошлом, о насилиях, кото-
рые чинили над народом прежние бесславные властители;
но едва успели рабочие и крестьяне страны взять власть
в своп руки п приступить к созидательному труду, — не-
добитые контрреволюционеры подняли головы, стремясь
помешать делу трудящихся и вынуждая пх прибегнуть
к суровым морам...
— Старая песня... — пробормотал «комитетчик» Кара-
пет п ближе придвинулся к агроному: внимательно
приглядываясь к Ампряпу. он словно хотел проверить,
какое впечатленпе произвели слова оратора и его заме-
чание.
6 С. Зорьян, т з
161
Но хотя Ампряп слушал с напряженным вниманием,
ни одни мускул нс дрогнул на ого лице: невозможно было
определить, волнуют ли его слова оратора или же он со-
чувственно относятся к замечанию Карапета. Полое
того — когда «комитетчик» Карапет повторил свою недоб-
рожелательную реплику, Ампряп остерег его, шепнув
«ш-шшш...».
Голос оратора постепенно повышался. Гпевпо потрясая
рукой, оп говорил о том, что притаившаяся в районах
кучка авантюристов подняла оружпе против победившего
пролетариата, покушаясь на его свободу, па его власть.
— По это нм не удастся, ибо непоколебима воля рево-
люционного пролетариата! — воскликнул он.
Раздались аплодисменты, и вновь грянул «Интерна-
ционал». Участники митинга опять сняли головные
уборы: военные снова взяли под козырек. Лишь «комитет-
чик» Карапет что-то недовольно пробормотал, а когда
оратор стал говорить о классовых врагах, Карапет снова
наклонился к Ованесу Амиряну:
— Каждый день та же песня... тот же мотив!..
По па этот раз у Ампряна. как видно, лопнуло терпе-
ние: не оборачиваясь, он снова произнес «ш-шш...», и его
седые усы сердито вздрогнули. Карапету хотелось чем-
либо ответить па этот отпор, по он сдержался; стпспув
.заложенные за спину руки, оп смотрел на оратора так,
как смотрят на ненавистного противника, не счптая нуж-
ным отвечать ему.
— По пролетариат и поставленная им власть стоят.на
страже... — говорил оратор со спокойным сознанием силы.
«Комитетчик» Карапет не выдержал, злобно буркнул
что-то себе под пос. Ампряп, с трудом сдержав гнев, ска-
зал негромко, по внушительно, опять-таки не оборачи-
ваясь:
— Брось, Карапет... брось это и дай слушать!
Но п это предупреждение пе подействовало: «комитет-
чик» продолжал сопровождать каждую фразу оратора
ироническим замечанием, бранным словом пли насмешли-
вым фырканьем. А когда секретарь горкома закончил
свою речь, Карапет тяжело вздохнул и протянул: «Пу п
башка — что тыква!..»
После секретаря горкома говорили еще двое штатских;
потом выступил военком — высокий п широкоплечий муж-
чина. Голос у пего был басистый, говорил оп внушитель-
ным, уоеждающпм тоном, то наклоняя вперед, то откпды-
162
вая наголо остриженную голову. Но независимо от того,
что и как он говорил, уже одно то, что с трибуны высту-
пал военный, произвело большое впечатление па участни-
ков митинга. Ведь предыдущие ораторы были люди моло-
дые, штатские, и их выступления воспринимались просто
как угрозы. Иное дело — военный: каждое сказанное им
слово может и впрямь быть приведено в исполнение... Тут
говорило как бы само оружие, говорил человек с шашкой
на боку, командир солдат — и слово его не могло быть
простой угрозой. И во время выступления военкомгз стало
понятно, что создавшееся положение гораздо серьезней,
чем это полагали многие.
Странно было и то, что во время выступления воен-
кома «комитетчик» Карапет не промолвил ни одного
слова, стоял нр двигаясь. Он слушал военкома напря-
женно, стараясь не отвлекаться.
После военкома говорил председатель комсомола, за-
тем выступили еще два оратора. Но вот председательст-
вующий объявил:
— Слово имеет товарищ Храм \мирян!
С начала митинга и до этой минуты Ованес Амирян
стоял неподвижно в одной и той же позе — прислонив-
шись правым плечом к стволу дерева, держа в левой руке
трость с набалдашником в виде ножки косули, слушал
серьезно и внимательно. По. услышав, что сейчас будет
выступать его сын. он невольно вздрогнул и быстро огля-
нулся, словно проверяя, нет ли рядом кого-либо из зна-
комых. Его седые усы слегка задрожали. По почти тотчас
же оп снова прислонился к дереву и опустил голову па
грудь, как бы для того, чтобы лучше слышать, о чем бу-
дет говорить Арам. Он не заметил, что при имени Арама
многие из знавших его (п в том числе, конечно, «коми-
тетчик» Карапет, тер Месроп и Рубен Аматунп) взгля-
нули на него. Сам же Ованес Ампряп ни на кого уже
не смотрел. По вот он услышал голос Арама и почувство-
вал в груди какой-то странный трепет — трепет, подоб-
ный тому, который ощущает отец, сын которого сдает
экзамен. II какими бы чуждыми ни были Ованесу Амп-
ряиу взгляды сына, в эт\ минуту ему хотелось, чтобы
Арам иди вовсе не говорил, пли (если уже должен не-
пременно выступить) говорил лучше, чем выступавшие
до него, — более разумно п дельно... Ованесу Ампряну хо-
телось, чтобы его сын более владел собой, чтобы у него
было хоть немного патриотического чувства... чтобы,
6*
163
наконец, Арам не призывал к братоубийственной воине,
как это делали другие, не позорил этим своего отца...
А лицо доктора философии в этот момент выражало
живое любопытство: подняв защищенные очками глаза,
он, скрывая улыбку, смотрел на балкон, разглядывая то
Заро в красной косыночке па голове, стоявшую с сияю-
щим лицом позади Арама, то Дарбина рядом с вею, кото-
рый, косясь одним глазом на толпу, сложил ладони рук,
готовясь аплодировать. В то же время Рубен Аматухш
не упускал из виду и младшего сына старого агронома,
который, услышав имя брата, вытянул шею и, припод-
нявшись на носках, старался разглядеть его на бал-
коне.
Арам начал говорить совершенно спокойно, привыч-
ным движением отбросив назад упавшую на лоб прядку
волос. Начал он с того, с чего начинали другие ора-
торы, — что едва прошло два месяца с того дня, как тру-
дящиеся взяли власть в свои руки и стали строить мир-
ную и счастливую жизнь, но классовые враги, которые
столько времени топтали ногами счастье и права трудя-
щихся. стремятся вновь установить свою хищническую
власть...
Арам говорил, медленно и отчетливо произнося каждое
слово; голос его был спокоен, но чувствовалось, что ора-
тор сдерживает волнение. ТТ вот, говоря о замыслах клас-
совых врагов, Арам вдруг вспыхнул и повысил голос.
— Но это им не удастся! — воскликнул он, ударив
рукой по перилам балкона. — Не удастся! Им не запу-
гать пас угрозой гражданской войны!
Скосив один глаз на толпу под балконом, Дарбин
громко зааплодировал. Послышались шумные рукоплеска-
ния. Стоявшая рядом с Даренном Заро пе аплодировала,
но лицо ее сияло. — вероятно, ее радовало то, что руко-
плещут словам брата...
— Пусть знают все наши враги — и большие и ма-
лые, что мы раздавим всех, кто подымет оружие па
нас!—продолжал Арам, переждав, пока утихли аплодис-
менты. — А пройдя сквозь горнило развязанной врагами
трудящихся гражданской войны, власть рабочих и кре-
стьян окрепнет еще более!
II Арам закончил свое выступление словами:
— Если враги так стремятся к этому, пусть будет
гражданская война! Мы сумеем показать, что мы — не-
победимы!..
164
Вновь первым зааплодировал Дарбин, и вслед за ним
загремели аплодисменты и на балконе и на площади.
Вновь засияло лицо Заро, а покрасневший от радости
Ваан опять тянулся на цыпочках, чтобы поверх голов
людей разглядеть старшего брата.
Без сомнения, и Заро п Ваана интересовало не содер-
жание речи Арама, а то, что он выступает перед наро-
дом, что ему аплодируют. Па лице Ваана было написано:
«Это мои брат! Разве может кто-нибудь другой говорить
так же хорошо?!»
Такую же радость переживала и Нвард, не сводив-
шая глаз с Арама. Ее также не интересовало содержание
речи Арама, — она гордилась т₽м, что он стоит впереди
всех на балконе и так невозмутимо обращается к огром-
ной толпе: ведь так могут вести себя не очень многие,
да и мало кому удается достигнуть такого положения. Ей
так же, как и Ованесу Ампряну, хотелось бы, чтобы Арам
не говорил резко, держался спокойно, по ее радовало,
что с ним считаются, ему аплодируют. Когда Араму апло-
дировали, Пвард краснела и почему-то оглядывалась
(точно так же оглядывался и Ваан), в то же время опа
невольно думала о том, успел ли Арам поговорить насчет
освобождения отца...
«Если Арам добьется освобождения папы, значит, еще
любит меня... Водь он так близок к руководящим това-
рищам. что ему стоит?!»—эта мысль не оставляла Пвард.
Ованес Ампрян, вначале слушавший сына неподвиж-
но. с опущенными глазами, поджал губы, стараясь ничем
не выдать охватившего его волнения, когда Арам пылко
воскликнул: «...пусть будет гражданская война!» По се-
дые усы его задрожали, подбородок затрясся, и руки сти-
снули набалдашник трости. Однако он не произнес ни
одного слова. Даже тогда, когда «комитетчик» Карапет
почти вслух с раздражением пробурчал что-то. старый
агроном ле остановил его и лишь еще ниже опустил го-
лову. По бывший хмбапет не удовольствовался этим: под-
ступив к Ампряну, он усмехнулся и с издевкой произнес:
— Ну и сынок же у вас, парой Ампрян! Не ожидал...
Ампрян стиснул зубы, почувствовав удушье. С ми-
нуту он оставался неподвижным, потом сорвался с места
в, сжимая трость в руке, быстрыми шагами удалился
с видом тяжко оскорбленного человека.
Рубен Аматуни сначала с интересом прислушивался
к словам Арама, желая проверить, «есть ли у него
165
ораторское дарование». Как оп заявил позже, «тембр го-
лоса п построение фраз» были у Арама недурными. Но,
услышав призыв Арама к возмездию врагам революции,
оп невольно оглянулся, думая о том, какое впечатление
должны были произвести эти слова на Ованеса Амиряиа.
У него даже возникло желание подойти к старику, по,
видя, что Ампрян поспешно удаляется, Рубен задумчиво
покачал головой:
— Сегодня в доме Ампряпов, вероятно, будет боль-
шой бой... Status quo нарушится!
»
* * *
Предположение Рубена оправдалось — в доме Ампря-
нов в этот вечер действительно произошел бой, по уча-
стники его были иные. Вернувшись домой, Ованес Ами-
ряп заперся в своей комнате и не вышел даже к чаю,
чтобы «и лица сына не видеть», как с горечью расска-
зывала впоследствии тпкпп Воски. Бой произошел между
Заро и Ваалом. Начался оп с того, что Ваан с насмешкой
спросил сестру, зачем она, как выскочка, торчала па бал-
коне, средн организаторов митинга.
— Придержи язык, дурачина! — прикрикнула по-
красневшая Заро.
— Это я — дурачина?! Пу, а ты кто? Напялила крас-
ную косынку и думаешь, что ума прибавилось?! Стыда
у тебя нет — пролезла на балкон...
— А что тут особенного? Я сказала Дарбипу, что
снизу слушать неинтересно, и он провел меня наверх!
— Постыдилась бы...
Заро опять покраснела.
— А тебе нечего стыдиться да? «Человек» через «г»
пишешь!
— Тут стыдиться нечего. Пусть стыдится тот, кто,
ковыляя па каблуках, осыпанный пудрой, отправляется
чистить снег: взгляните, мол, я тоже большевичка!
— Это вопрос убежден nil!
— Ах, вот как — убеждений?! Затвердила уже...
Убеждение — это ржавый гвоздь, которого никак не вы-
рвешь!
— Перестань болтать с чужих слов. Повторяешь,
словно попугай, слова этого полоумного Рубена!
— Сама ты полоумная! Всего несколько дней назад
сама считала его чуть ли не умнейшим из людей, а то-
166
перь полоумным называет... Да у пего в мизинце больше
ума, чем у тебя в iолове!
— Замолчи, говорят тебе! — топнула ногой Заро.
— Сама замолчи! — привстал с места Ваан. — Ты мне
еще приказывать будешь?!
— Смотри, расскажу все Араму...
— Ну п рассказывай!
Хоть и старались брат с сестрою говорить тпхо, пе
повышая голоса, но дверь неожиданно приоткрылась, и
в комнату заглянул нахмурившийся Ампрян. По-види-
мому, оп слышал, о чем спорили Заро и Ваан, потому
что холодно произнес:
— Разве нельзя говорить спокойней и... о вещах, ко-
торые понятны вам?!
Слова эти услышал вошедший Арам. Увидев его,
отец отвернулся с нескрываемым неудовольствием и хо-
тел прикрыть дверь за собой. Арам шагнул к нему п
прямо спросил:
— Ты недоволен мною, папа?
Ованес Ампрян остановился п глубоко вдохнул воз-
дух. Казалось, оп решает — стоит ли отвечать или нет.
TI вдруг полуобернулся к сыну.
— Что ж, ты думал, что после сегодняшней твоей
речи я могу быть доволен тобой?! —спросил он, все еще
не глядя на Арама.
Но, поняв, что разговор с сыном принимает серьез-
ный характер, оп повернулся к Заро и Ваапу и жестом
предложил им покинуть комнату. Дождавшись, пока они
вышли, он поднял голову и пристально взглянул в лицо
Араму.
— Когда ты сегодня говорил, что вы потопите в крови
восстание, думал ли ты о том, что говоришь?
— Я вообще пе говорю, пе подумав, папа, — отозвался
Арам, уже чувствуя, что в отце говорит пе простое не-
довольство, а сильнейшее возмущение.
— Значит, может случиться, что армянин подымет
оружие на армянина?!
— Да, может.
— Значит, может случиться и так, что ты сам поды-
мешь руку па твоего брата, на армянина?! До сих пор
армянина убивал перс, византиец, араб, турок... Пе хва-
тало, значит, чтоб армянина стал убивать армянин?!
— Ты неправ, папа: бывало и так, что армянина уби-
вал армянин. Ты же знаешь историю Армении лучше
167
мепя: армяне всегда уопвалп такого армянина, который
изменял родному пароду и предавал его интересы, кото-
рый становился орудием в руках врагов родины. Следо-
вательно, и мы не должны щадить тех, кто сегодня изме-
няет народу и старается помешать его труду, его покою!
Старый агроном то ли пе смог, то ли не захотел
оспаривать слова сына. Он стоял молча, не поднимая глаз.
У него пе укладывалось в голове: как могут армяне под-
нять меч друг па друга?! Оп знал, что у других народов
ото случалось, — у англичан, у французов, у русских...
По чтоб армянин пошел на армянина?! Да, это бывало
в далеком прошлом, например, князь Григор Магистрос *
продавал мучительной казни тондракитов... * По сейчас
это казалось чем-то чудовищным и невероятным.
— Пет, ты скажи, думал ли ты о том, что гово-
ришь?!— с волнением повторил он. — Ведь прежде на-
казывали предателей, по не...
— Раньше было другое общество, папа, другие взаи-
моотношения, а теперь у пас классовое...
— Классовое?! — усмехнулся старый агроном.— Пусть
будет так. Но зачем же пускать в ход оружие друг про-
тив друга? Неужели исчерпаны все средства убеждения?
Неужели нельзя послать людей для переговоров, нельзя
добиться примирения, чтобы предупредить кровопроли-
тие?!
— Да разве можно убедить людей, которые взяли
в руки оружие, чтобы бороться и свергнуть пас? Мы
боремся с ними тем же оружием, которое выбрали они
для борьбы с нами. Г» классовой борьбе дело всегда об-
стоит именно так, папа...
— Ах, классовая, в классовой... — махнул рукой Ова-
нес Амирян. — Кровью пахнет от этих твоих слов, кро-
вью!
II оп быстрыми шагами прошел в свою комнату. Его
глубоко огорчали не только эта классовая борьба и эта
гражданская война, но и то, что проповедником пх был
его родной сын, его Арам, которого все в городе знали
как сына агронома Ованеса Ампряна. II чти бы ни ска-
зал Арам, как бы ни поступил, — все так и будут гово-
рить: «сын Ованеса Ампряна...»
Гражданская война... Он думал о том, какой губи-
тельной будет она для Армении, и, пе веруя, все же мыс-
ленно твердил: «О господи, отведи от парода армянского
это тяжкое испытание!..»
168
Ночью он долго не мог заснуть, вер вспоминалась
речь Арама па митинге, спор с ним... Будущее Армении
представлялось ему смутным и зловещим.
А тикни Воски, узнав о том, что где-то началось вос-
стание, прижав к груди руки, шептала:
— Аман пе случилось бы чего с Арамом...
ГЛАВА 6
На следующий же день после митинга по городу по-
ползли самые нелепые и любопытные слухи. Говорили,
якобы в районах уже идет гражданская война, а даш-
наки ц большевики пусти ли в ход друг против друга все
виды оружия; во многих селах ревкомы сдались дашна-
кам пли разбежались... А в самом Ереване, мол. уже
начались обыски — конфискуют продовольственные при-
пасы, а неблагонадежных люден, или, как тогда выража-
лись некоторые, «чуждые элементы», подвергают аресту.
Ованес Ампряп, не выходивший пз дому, узнал от
тикни Воски (ей сообщила об этом старая Брабпоп), что
ночью приходили и за «комитетчиком» Парапетом, но
его не оказалось дома. /Кена его с плачем заявила, что он
вот уже второй день не почует дома. По пришедшие за
Карапетом люди пе поверили ее словам н, тщательно
обыскав дом, нашли в давно но топившейся стенной
печи десять винтовок и столько же маузеров.
Об этих обысках, арестах и конфискации припасов и
оружия говорили везде — дома, на улице, в столовых,
в учреждениях... Говорили шепотом, с оглядкой, таясь...
Говорили, что арестами стараются нейтрализовать даш-
наков, их друзей и сторонников, а продовольственные
припасы отбирают только у людей состоятельных и лишь
для того, чтобы в случае внезапного вторжения врага
онп не достались ему... П встречались люди, которые по
пальцам могли перечислить, кто был арестован пли что
у кого конфисковано.
Все эти слухи неимоверно раздувались, переходя пз
уст в уста, — каждый старался украсить свой рассказ
эффектными подробностями. Судя по этим рассказам,
пз домов выволакивали муку мешками, масло и сыр —
огромными карасамп, платья — охапками, пе говоря уже
1 А м <» н — горестное восклицание.
о золото и серебре... и все это делалось для того, чтобы
буржуев превратить в бедняков! Арестам же, по этим
рассказам, числа пе было... Между прочим, говорили и
о том, что под подозрение попал и доктор философии Ру-
бен Аматуни: его, оказывается, считали человеком, кото-
рыб «способен играть на два фронта, уверяя и одну н
другую сторону в своей симпатии и уважении...». К это-
му обычно добавляли, что самого Рубена это мнение
сильно обидело, и он громогласно объявил, что «свои
симпатии и свое уважение он пи перед кем расточать не
намерен, предпочитая оставаться свободным и независи-
мым...». Видимо, эти слова приписывались ему потому,
что как-то оп высказал мнение, что каждый партиец — не
свободный человек, а «раб своей партии»...
Ованес Ампряп слушал все эти кривотолки, не вы-
ходя из своей комнаты. Ему казалось, что уже началось
то, чего оп ждал с таким ужасом, — Армения пдет к своей
гибели... Ему причиняла большое горе мысль о том, что
его сын находится в числе тех, кто стремится к бра-
тоубийственной воине. И об этом сын его говорил во
всеуслышание, на площади перед народом! А вести о со-
вершающемся в стране были одна другой печальней и
ужасней. Тпкин Воски, Заро и Ваан спешили сообщить
ему обо всем, что им приходилось слышать. А Ованес Амп-
ряп не мог разобраться, что же пз всего этого является
правдой п что вымыслом. Но самым невероятным показа-
лось ему сообщение о том, что Габриэл Зальян выпущен
пз тюрьмы.
— Это правда? — спросил оп жену, когда она сказала
ему об этом.
Ну ДЩ тикпн Воски передали, что Габриэл действи-
тельно освобожден.
Ампрян решил после обеда обязательно известить
приятеля, хотя еще и не вполне верил в его освобож-
дение.
Но сомнения оказались необоснованными — Габриэла
Зальяна действительно выпустили из тюрьмы, несмотря
на то что в городе шли аресты. П это удивляло многих —
каким образом в такое время освободили из заключения
одною пз самых богатых людей в Ереване, крупного за-
водчика, которому, по сути дела, должны быть ненави-
стны и большевики, и все их порядки?.. Но чем больше
думали об этом ереванцы, тем труднее казалась загадка.
170
А вот дочь Габриэла Зальяна по-своему объяснила
это: ее обращение за помощью к Араму дало результаты.
В освобождении отца Нвард видела доказательство осо-
бого внимания Арама к себе, выражение его любви к ней.
Если б пе вмешательство Арама, отца ее никогда бы пе
освободили. Нет, Арам еще не охладел к иен!..
Эта мысль радовала Нвард, и теперь к ее чувству
примешивалась и благодарность к Араму за то, что он
так любит ее. Правда, у нее возникло слабое сомнение:
а вдруг отца освободили потому, что он ни в чем пе ви-
новат... По как бы то пи было, благодаря ходатайству
кого-либо пли пз-за отсутствия вины, — Габриэл Зальян
был снова на свободе.
Однако арест не только пе смягчпл его (как этого
ждали многие), по, наоборот, озлобил еще сильнее. Не-
бритый, с искаженным яростью лицом, вошел он к себе,
громко ругаясь: «Наглецы, мерзавцы... погодите, еще уви-
жу я расправу над вамп!..» Лишь спустя некоторое время
выяснилось, что оп вышел пз себя прп виде комсомольцев,
бегом поднимавшихся па верхний этаж дома... В тюрь-
ме Зальян как бы забыл о том, что верхний этаж его
дома отведен под комсомольский клуб, а увидев их на
лестнице, оп с полчаса не мог успокоиться.
Нвард пыталась отвлечь внимание отца от раздражав-
ших его мыслей. Ей пе терпелось сказать ему и о том,
кто содействовал его освобождению, но она не решалась
назвать имя Арама, хорошо понимая, что в таком настро-
ении отец не постесняется разругать Арама. II Нвард
решила молчать.
Габриэл Зальян прошел в другую комнату, чтобы
привести себя в порядок. В тюрьме он сильно запустил
себя и обносился: он привык раз в три дня менять белье
и через депь бриться, а за пятнадцать дней, проведен-
ных в заключении, нп разу пе брился, не менял белья
и, как он сам рассказывал, даже не снимал нп разу бо-
тинок.
Пока Зальян брился и переодевался, пришли с по-
здравлениями соседи и друзья. Раньше всех явился
к Зальянам их квартирант — Иван Артемьевич Потмаз.
— О-о, товарищ Зальян, товарищ Зальян! — восклик-
нул он еще в дверях. — Наконец-то вижу вас дома!
Хотя время близилось к полудню, он был еще полу-
одет: па йогах истоптанные шлепанцы, из-под накинутого
на жилет пальто видна была сорочка с заношенными
171
манжетами; блестевшая, словно начищенный медный
чайник, голова Гилла прикрыта засаленной тюбетейкой.
Он засеменил ногами, подбежал к Зальяну и, выпрастав
руку из-под пальто, протянул ее домохозяину.
Вы там сидели себе спокойненько в тюрьме, а мы
тут за вас мучилпсь...— продолжал он тоном изнемога-
ющею от усталости человека. — Понимаете, боги то в ко
миссарпат внутренних дел, то к одному комиссару,
то к другому... Сами знаете, все эти комиссары — мои
товарищи, вот я и ходил ко всем, объяснял, внушал —
так, мол, и так обстоит дело... Пу конечно, мпе, как ста-
рому революционеру, 01 казать пе могли... Правда, откла-
дывали со дня на день, по в конце концов все-таки осво-
бодили! Да, здорово вы нас измучили, товарищ Зальян!
Зальяп даже не смотрел на пего. Оп молча ждал,
чтобы Потмаз выговорился и ушел. По у того было еще
чю сказать...
— Пу, я очсш.-очепь рад, что вы в добром здоровье и
дома!—твердил он, зорко оглядываясь. — Радуюсь тому,
что мои усилия не пропали даром. Вот теперь наконец
успокоятся ваша жена и ваша дочь, а то места себе пе
находили. Поздравляю вас, сударыня!—повернулся он
с легким поклоном к жене Зальяна. — Надеюсь, что
больше вас никогда пе побеспокоят! Да, никогда. Пока я
жив, можете на меня положиться.
Жена Зальяна, которая прилежно стирала пыль с ме-
бели, набожно вздохнула, по пп словом пе отозвалась
п не подняла головы. Потмаз придвинул стул к обеден-
ному столу.
— Пу, с кого же пз вас следует магарыч? — весело
обратился он и к Габриэлу н к его жене, многозначи-
тельно прищелкивая языком.
Зальян, который, заложив руки за сипну, молча хо-
дил но комнате, остановился и громко позвал дочь. Ко-
гда Нвард вошла из соседней комнаты и вопросительно
посмотрела па отца, тот пренебрежительно бросил:
— Этот... нить просит, — дан ему...
По Потма.за пе обидели даже эти слова. Оп палил
себе и выпил раз, другой, каждый раз причмокивая от
удовольствня. 1! вдруг, словно что-то вспомнив, осторожно
достал из кармана пальто маленький календарь с позоло-
ченным обрезом — издание Эчмнадзниа.
— Между прочим, товарищ Зальян, сеюдия, кажется,
день вашего тезоименитства? — спросил он, быстро ли-
172
I
стая календарик. — Я два дня назад читал... Следова-
тельно, вы были освобождены в дет. вашего тезоименит-
ства!
— Что за тезоименитство? — нехотя спросил Зальян,
не глядя па neio.
Потмаз. заложил пальнем страницу и протянул кален-
дарь:
— Вот, извольте: «а татке раба божия Габриэла»!
У Пвапа Артемьевича Потмаза была любопытная при-
вычка: он следил за тем, когда наступает день рождения
п именин у знакомых или у членов пх' семей, и неиз-
менно являлся к ним с напоминанием пли же* с поздрав-
лениями, и, конечно, именинник или его родные пригла-
шали поздравителя па обед пли ужин...
Зальян понял, к чему клонит собеседник — Потмаз
напрашивался на обед... По Зальян не намерен был долго
терпеть его присутствие; обращаясь к дочери, оп резко
сказал, кивая па жильца:
— Отдан эту бутылку ему...
Когда Потмаз удалился, бормоча слова благодарно-
сти, Зальяп тяжело вздохнул:
— Когда смогу я вышвырнуть вон эту сороку,
когда?!
После ухода Потмаза к Зальяиам пришли родствен-
ники и друзья—супруги Кесарян, сестра и зять Габри-
эла, старые девы Пахлавупп. Ближе к вечеру пришел
к Габриэлу и Ованес Ампрян. Когда он вошел, ря щм
с Зальявом сидел тер Месроп, который (говоря его собст-
венными словами) «считал своим христианским долгом»
посещать верующих своего прихода «в дни их ра гостей
и горестей». Он рассказывал Зальяну о «недовольстве и
восстаниях в районах».
— Все говорят, но правда ли это? — выразил сомне-
ние Зальяп.
— По они сами признались на митинге*! П это, ко-
нечно, факт отрадный... — произнес священник, удовлет-
воренно поглаживая бороду.
Ампрян с неудовольствием подумал: «Чему же* он
радуется?»
— Пх следовале) бы хореншчтько проучить! — продол-
жал тер Месроп. — Вообразили, чго они одни июсеюиы
па революцию, что, кроме1 них. пик го до этого пе* доду-
мался! А где* они были, koi ia (французы провозгласили
эгалитэ, фратернитэ, либертэ?!
173
Тер Месроп получил образованно в духовной семина-
рии и, по его рассказам, всегда получал высшую оценку
по всеобщей истории. Особенно удачно сдал он экзамен
но истории французской революции, которой сильно вос-
хищался. Оп пе раз заявлял, что это была самая возвы-
шенная п благородная революция во всем мире.
— Правда, французы тоже выступали против извест-
ной части своего духовенства, по никогда-они пе были
против национальной церкви, против таких демократиче-
ских пастырей, как мы! Опп лишь провозгласили эга-
лптэ, фратерпптэ, либертэ— то есть равенство, братство,
свободу, которые — увы!—так попираются в наши дни...
— Правильно!—согласился с ним Зальяп.—Сейчас
у пас пе братство, а настоящее братоубийство!
Это определение показалось правильным п Ампряпу,
по оп промолчал, не вмешался, тем более что вслед за
этим тер Месроп начал говорить о реквизициях, имевших
место в городе, и заявил, что поскольку принцип собст-
венности священен, то, следовательно, реквизиция — это
кощ> пство и святотатство.
— Некий помешанный французский наборщик (пом-
ню его имя — Прудон) в свое время написал: «Собствен-
ность— это воровство...» И большевики повторяют вслед
за ним ту же бессмыслицу: «воровство»! А бездельникам
только и нужно— так и шарят глазами, где бы что взять...
Бандиты какие-то!
— Правильно!—подхватил Зальяп. — Отняли же у
меня и коньяк и хлопок...
Наступила пауза, и сверху отчетливей послышались
шаги и шум передвигаемых стульев.
— Вот!—указал рукой на потолок Згьчьян. — Изволь
терпеть этот беспорядок... Детям вручили всю власть, по-
садили их нам на голову! — И он посмотрел сперва па
священника, потом — па Ампряна.
Старый агроном промолчал, но священник уверенно
заявил:
— Ничего, пароп Габриэл, это долго пе протянется!
Смилуется скоро над нами господь, ведь восстание уже
началось!
Поговорив еще минут пятнадцать, тер Месроп уда-
лился, благословив хозяев дома. Ушли и остальные го-
сти, и старые друзья остались вдвоем. Вначале они не
находили слов для беседы и лишь молча вздыхали. Ста-
рого агронома угнетала мысль о столкновении с сыном.
174
Воспоминание об этом вторую ночь не давало ему
спать,— оп считал себя самым несчастным человеком
средн товарищей п самым несчастным отцом во всем
мире. Виноторговец вполне понимал его: как оп когда-то
выразился, иметь сына-большевика — это несчастье, ко-
торое можно сравнить лишь с «позором всенародным и
огнем неугасимым». Отец такого сына не имеет покоя ни
днем, пн ночью, — так полагал Зальян, и вот какими сло-
вами нарушил оп воцарившееся молчание:
— Да, Ованес, в нашем возрасте только и не хватало
нам: мне тюремного заключения, тебе — такого сына.
Старый агроном еще ниже опустил голову. Он был
человеком замкнутым, привыкшим молча пестп своп
крест. Чувство собственного достоинства и такт не позво-
ляли ему делиться своим горем даже с самым близким
п давним другом. Возможно, что его удерживала и свое-
образная стыдливость — ведь есть же люди, которые
стесняются своего горя, как чего-то постыдного! Кроме
того, Амиряну почему-то казалось, что в злоключениях
Зальяна есть доля и его вины: ведь единомышленником
тех людей, которые захватили богатства Зальяна и бро-
сили его в тюрьму, был его собственный сын...
— Понимаешь, — продолжал Зальян, — если б меня
арестовали за что-нибудь серьезное, я бы не удивился.
Но чтоб человек пе имел права слова сказать в своем же
дворе?! Говорят мне: ты, мол, националист... Да какая
тут нация?! Подавитесь вы п нацией своей, и револю-
цией! Подумаешь... Да плевал я на все это!
Ампряп, который до этого слушал его молча и пону-
рившись. вдруг поднял голову. Его лицо омрачилось еще
сильнее, усы задрожали. Как, Габриэлу плевать на на-
цию?! Что это за поди вокруг пего? Достаточно малень-
кого личного несчастья, как они готовы отречься и от
родины и от нации... «Хотя он-то никогда ведь родную
страну пе любил... — мелькнула у Ампряна мысль. —
А если п был привязан к родной стране, то ради своих
заводов и домов...» II Кмиряиу показалось, что теперь,
когда у Габриэла пег пн заводов, ни домов, для него не
существует уже ничего, он забыл и о дружбе...
Весть о выходе из тюрьмы старого друга обрадовала
Ампряна, н оп поспешил к Зальянам. надеясь беседой с
Габриэлом облегчить и свое горе. II вот перед ним сидит
человек, который бередит его раны, бросает ему в лицо
тяжкий упрек... Да разве оп сочувствует большевикам
175
или отвечает за поступки сына?!—с возмущением спро-
сил он себя. Ему вспомнились слова Евангелия, и ои об-
ратился к Зальяпу:
— Значит, ты обвиняешь меня за то, что мой сын —
большевик?
Зальян выпрямился и взглянул прямо в лицо Амп-
ряну:
— Нет, тебя я не обвиняю, ты этого, пожалуйста, не
думай. По, говоря вообще, да, конечно, каждый родитель
отвечаем' за воспитание, которое дает детям.
Нет, Ованес Ампрян не разделял этого мнения. Он
всегда старался дать свободу своим детям, разрешал сле-
довать своим наклонностям и стремлениям. Как отец,
он, конечно, мог бы дать желаемое направление детям,
но избегал этого, ибо придерживался и придерживается
того мнения, что наклонностям и талантам человека
должна быть обеспечена возможность свободного раз-
вития...
— Ну, вот и получай результаты «свободного разви-
тия»!— усмехнулся виноторговец, покачав головой. — Не
захотел сам дать направление сыну, — вот и дали ему
направление другие... Да и дочка у тебя—тоже больше-
вичка!
— Э-э, она не в счет... сумасбродка она у меня...
— Сумасбродка?! Да вот такие именно сумасброды и
создали всю эту неразбериху вокруг нас, и такие именно
отцы, как ты, поощряют подобные сумасбродства своих
детей.
— Значит, ты все-таки обвиняешь меня в чем-то,
Габриэл? — с изумлением спросил Ампрян.
— На этот раз — да, обвиняю! — повысил голос Заль-
ян, ударяя рукой по столу. — Положим, сын находился
вдали от тебя... Ну, а дочь?! Над ним ты был не вла-
стен, ну а она-то была ведь под носом у тебя?! Нет, до-
рогой, не таким я знал тебя... Ты, несколько раз си-
девший в тюрьме за защиту интересов народа и роди-
ны,— как же ты позволил детям своим стать врагами на-
рода?!
— Они не враги парода, 1 абрпэл... Они просто за-
блуждаю гея... — возразил Ампрян тоном, каким поправ-
ляют ошибку собеседника.
— Ах, заблуждаются?.. — П виноторговец, подбоче-
нившись, насмешливо взглянул па Амиряна. — Значит, и
ты думаешь так?!—продолжал он голосом, в котором
со
176
уже явственней звучали нотки гнева. — Вместо того
чтобы образумить своих детей, ты еще защищаешь их?!
Нечего сказать, счастливчик... А еще спрашиваешь, «не
обвиняешь ли меня», мол... — II Зальян вновь усмехнулся,
покачал головой. — Хотя, конечно, почему бы тебе не
защищать их? Самого-то небось не трогают... Не гра-
били, как меня, в тюрьму не бросали... Конечно, по-
чему тебе не защищать пх?! — повторил он уже почти
злобно.
Ампрян с минуту изумленно смотрел на него. Лицо
его передернулось. Вскочив с места, оп схватил свое
пальто и шляпу и почти выбежал пз комнаты, даже не
попрощавшись.
— Погоди, Ованес!.. — крикнул, опомнившись, Заль-
ян и кинулся вслед за ним. — Ованес!..
Но Ампрян даже не оглянулся. Он вышел на улицу,
долгое время в его ушах еще звучали безжалостные слова
Зальяна. Человек, которого он считал задушевным дру-
гом, насмеялся над ним...
«Всегда был груб....— думал старый агроном. — После
приезда Арама и в особенности после ею выступления
на митинге многие знакомые п даже родственники были
холодны со мной, здоровались сдержанно, но никто, ни-
кто пе позволял себе такого издевательства!..»
Сыпал снег. Несмотря па непогожий день — обычный
холодный день января, па улицах было оживленно. Амп-
рян шагал с опущенной головой. Прямой стан ею со-
гнулся, оп весь съежился...
После ухода Ампряиа Зальян начал большими ша-
гами ходить по комнате, заложив руки за сипну п бор-
моча ругательства. Нвард. которая вместе с матерью
ушла в, соседнюю комнату, чтобы не мешать беседе ста-
рых друзей, готовилась накрыть на стол и угостить
Ампряиа. По. услышав раздраженный голос отца, подбе-
жала к двери. Она без сил прислонилась к косяку и вздра-
гивала при каждом слове Зальяна. Услышав, как закры
лась дверь за Амиряном, опа пе вытерпела и вместе
с матерью вошла в комнату. Раньше опа по осмелива-
лась входить, боясь подлить масла в огонь, но теперь
решила высказаться, сознавая вместе с тем, что рискует
навлечь па себя гнев отца.
— Папа, почему ты обидел парона Ампряиа? — спро-
сила она, краснея.
177
— А что. прикажешь его в лоб целовать за то, что
у пего сын — большевик?
— Но ведь не все большевики дурные люди, папа...
— А что, хорошие, по-твоему?
— Так ведь тебя освободил пз тюрьмы тоже больше-
вик...
— Значит, по-твоему, меня так и должны были дер-
жать в тюрьме? — с I левом воскликнул Зальян. — Пли,
может быть, по-твоему, большевики для того и сущест-
вуют, чтобы хватать люден и бросать их в тюрьмы?! По-
думаешь, освободили... Пе хватало того, чтобы и ты на-
чала их защищать!
И Зальян гневно начал расхаживать ио комнате.
— «Освободил большевик»...— насмешливо повторил он
слова дочери и. круто остановившись, повернулся к ней. —
А нельзя ли узнать, кто же этот благодетель-большевик,
а? Да неужели ты посмела проспть за меня сына Ами-
ряпа?!
Нвард молчала. Ее продолговатое лицо раскраснелось.
Опа опустила глаза, не зная, что ответить отцу.
— Ну да, просила. А что здесь плохого? — ответила
за нее мать.
Виноторговец шагнул к дочери и уставился на псе
выпуклыми глазами.
— Так?.. Значит, ты обращалась к нему, чтобы он
освободил меня?.. — сурово переспросил он, хотя в душе
был доволен тем, что дочь пе сидела сложа руки, хлопо-
тала за него. — Молчишь? — продолжал он более раздра-
женно. — Понимаешь, значит, что лучше бы не делать
этого? Я не нуждаюсь в услугах таких негодяев, слы-
шишь?..
И, подступив еще ближе к Нвард, он добавил, грозя
ей пальцем:
— После этого чтобы ты не смела ходить к ним, слы-
шишь?! Я давал тебе слишком много свободы, но с этою
дня запрещаю тебе своевольничать. Прекрати всякие от-
ношения с ним. И пе воображай, что он относится к тебе
по-прежнему... Конец!.. Пойми же, что он сейчас сты
дптся своей прежней любви к тебе: ведь ты — дочь бур
жуя! П наконец, имей самолюбие, чувство собственною
достоинства... Подумаешь, большевик!
Раздражение душило Зальяна. Он тяжело переводил
дыхание и отфыркивался, поводя раскрасневшимися гла
зами.
178
Нвард знала по горькому опыту, что в такие минуты
ему возражать нельзя, надо поскорее уйтп, чтобы не
вызвать еще большего раздражения.
Мать и дочь молча ушли в соседнюю комнату л долго
еще прислушивались к тяжелым неровным шагам Габри-
эла Зальяпа и его гневному бормотанию.
ГЛАВА 7
Габриэл Зальян раздражился еще больше, когда на
следующий день к нему явились двое — военком и пред-
ставитель жилотдела горсовета — и, предъявив ордер на
занимаемую им жилплощадь, предложили в течение двух
дней переселиться в предоставленные ему комнаты па
Школьной улице.
— Как, оставить свой дом, чтобы жить в чужом?! —
простонал Зальян, посмотрев на ордер. — А вот возьму и
пе перейду!..
Но представитель жилотдела объяснил, что неподчи-
нение распоряжению может вызвать неприятные послед-
ствия. Неужели гражданину Зальяну неизвестны новые
постановления о национализации всех домов? Л раз все
дома принадлежат государству, то оно может в любое
время использовать то или иное здание по другому на-
значению. Следовательно, распоряжение горсовета оспа-
ривать не приходится. В данном случае все жильцы обя-
заны освободить занимаемые ими комнаты, так как лом
передается военному ведомству.
— Военному ведомству, понятно? — внушительно по-
вторил представитель горсовета.
С тяжелым вздохом Зальян махнул рукой, но ничего
не сказал. Нельзя было понять, соглашается ли он выпол-
нить предписание горсовета или же собирается прене-
бречь им.
Точно такое же предписание получил и Иван Артемь-
евич Йотмаз, только что вернувшийся после именинного
обеда у знакомого кассира. Он лежал в одежде и обуви
на постели в отдыхал. Распоряжение горсовета страшно
возмутило его. То есть как это?! Едва ему, после долгих
хлопот и хождений, удалось обосноваться в своем гнез-
де, — и вот старому революционеру снова предлагают
куда-то переселяться... Значит, вот как считаются эти
люди с его революционным прошлым, с услугами, ока-
занными Йотмазом революции?!
179
— По водь вместо этой комнаты вы получите другую
с такими же удобствами! — пробовал втолковать ему пред-
ставитель жилотдела.
Такими же удобствами?.. А он не желает других
удобств. Неужели они не могли, эти молодые товарищи,
посчитаться с его годами, позволить старому революцио-
неру прожить спокойно хотя бы последние годы его ски-
тальческой жизни?! Он всю жизнь подвергался преследо-
ваниям властей, жил в подвалах... Выходит, что и те-
перь?.. Вет, оп не может никуда перейти отсюда!
— Ну да, не могу! П знайте, что члены правитель-
ства, члены ревкома — все мои товарищи. Известно ли
им о том, что меня выселяют?!
— Но для жилотдела не имеет значения, кто яв-
ляется товарищем гражданина Потмаза, — терпеливо объ-
яснял представитель горсовета. — Данное распоряжение
имеет силу военного приказа, и его необходимо выпол-
нить.
Когда представитель горсовета и сопровождающий его
военный ушли, Потмаз надел домашние туфли и, войдя
к Зальяну, начал утешать его:
— Пе надо падать духом, чтобы там они пп гово-
рили... Я лично пойду завтра к* комиссару по внутрен-
ним делам (ои, кстати, мой товарищ) и объясню ему, как
бессмысленно распоряжение жилотдела. В увидите сами,
они учтут мое заявление!
Виноторговец молчал, погруженный в своп мысли.
В душе оп горько упрекал себя за то, что пе послушался
друзей и не уехал вовремя за границу. «Поделом мио! —
ожесточенно корил оп себя. — Зачем остался, зачел! не
вйтехал вместе с коммерсантом Адамяном и другими ере-
ванцами?! А ведь сколько раз и сам Адамян, и ого брат
убеждали меня, объясняли, что при большевистской вла-
сти я жить пе смогу, что нужно спасаться... Be последо-
вал совету. Be захотел бросить па произвол судьбы своп
дома, свое достояние, пе захотел уехать па чужбину...
Вот и оставили тебе твой дом!..» — с горечью думал он,
не понимая, почему так сурово преследуют его. Неужели
потому, что он трудился не покладая рук, наживал себе
достояние? Во ведь этим оп обязан своему труду, своему
уму-разуму: оп пе сидел сложа руки, организовал дело,
старался... Правда, он использовал и труд рабочих, по
делал это для того, чтобы строить заводы и фабрики,
использовать пропадавшее даром местное сырье. Разве
180
pro вина, что у других орт ого деловых способностей п
сообразительное гп?..
Но сейчас же он с протшой подумал: «Да, хороша
сообразителкипеть, нечего сказать... Поделом мне, поде-
лом! Что у меня остается здесь, па родине?!»
По1 ружейный в горестные размышления. Зальян хо-
дил но комнате, а Потмаз, стоя у дверей, без конца твер-
дил свое:
— Уж будьте спокойны, товарищ Зальяп. Завтра же
я все улажу! Ведь все комиссары — мои товарищи! Вот
увидите — они посчитаются с моим мнением, как посчи-
тались и в вопросе вашего освобождения пз тюрьмы.
Вот в Сибири...
— Да оставьте меня в покое! — вдруг взорвался Заль-
яп, бешено выкатив глаза па квартиранта; резко отвер-
нувшись, он вновь принялся шагать по комнате с иска-
женным пренебрежительной гримасой лицом, заложив
руки за спину.
Нвард опасливо поглядывала на отца. Опа знала, что
в минуты гнева говорить с отцом опасно. Привыкший
к беспрекословному повиновению со стороны своих при-
казчиков н подчиненных, он па всех, кто был беден пли
занимал невысокое положение, смотрел с презрением.
Пвард со страхом думала о том что назойливая болтовня
Ивана Артемьевича может вызвать приступ ярости у отца,
в тогда... Услышав резкие слова отца, она осторожно дер-
нула Потмаза за рукав и знаком дала понять, что ему
лучше удалиться.
То ли убедившись, что Зальяп не в настроении его
слушать, то ли желая исполнить просьбу Пвард, Потмаз
удалился, еще раз повторив в виде прощальной реплики
уходящего со сцепы актера:
— Итак, товарищ Зальян, совершенно не беспокои-
тесь! Я завтра же...
Зальяп вдруг остановился и пылающими глазами
взглянул на Потмаза, но тот моментально юркнул в ко-
ридор.
Зальян тяжело перевел дыхание и вновь начал ша-
гать по комнате.
Оп думал о том, что мог бы махнуть рукой и сейчас
же уйти пз этого опостылевшего дома, если б... если б
не одно обстоятельство. Переселение по представляло
особых трудностей, и, говоря по правде, мысль об атом
даже привлекала его- ведь этим оп избавлялся от нопрп-
181
ятиого соседства и с Йотмазом, п с клубом «комсола», и
с красноармейцами. Но одно обстоятельство, связанное
с этим домом и известное ему одному да еще жене, вы-
зывало у него беспокойство: он боялся, как бы тайна
того, что оп называл резервом, вдруг не открылась п...
Оп пе пережил бы, наверно, перехода этого «резерва»
в чужие руки, ибо в нем видел свою опору, основу суще-
ствования и даже свое будущее. В случае переселения
прежде всего необходимо было обезопасить этот «резерв»,
сделать так, чтобы никто о нем пе узнал, не заподозрил.
Кому же можно было доверить заботу об этом? Жене?..
Рассеяна она, ненадежна... Дочери? Слишком молода, не-
опытна... Да и пет надобности ей знать до поры до вре-
мени о «резерве»...
Распоряжение о переселении глубоко взволновало, п
Пвард. Она считала, что это переселение будет тяжелым
ударом и для родителей и для нее, заденет честь и до-
стоинство всей их семьи. Пу что скажут знакомые, род-
ственники, подруги?.. Как бы тесна ни была их тепе-
решняя квартира, они все же жили в собственном доме,
окружены были привычной обстановкой... Переселяться
теперь, жить без всяких удобств — то есть стать мишенью
для насмешек и злорадства!.. Особенно тяжело будет
маме, — она пе сможет жить в другом месте...
Пвард думала и тщетно искала способ предотвратить
выселение, Пойти в горсовет? Но едва ли ее станут там
слушать, — ведь дом отбирают для военного ведомства...
Остался одни выход — снова пойти к Араму. Нвард ка-
залось, что Арам обязательно поможет ей, как помог
освободить отца. Правда, ей говорили, что подобные рас-
поряжения (особенно если они касались военного ведом-
ства) вообще не подлежат отмене. Но надо было попы-
таться,— может быть, Араму удастся настоять, чтобы это
распоряжение отменили...
Другого выхода из создавшегося положения Нвард пе
находила. Вместе с тем опа подумала и о том, что поче-
му-то встречается с Арамом только по делу, да и то
встречи пли пе удаются, или оставляют чувство неудов-
летворенности. Ни разу не удалось ей встретиться и по-
говорить с ним свободно, по душам, как прежде... Пвард
казалось, что какой-то рок отдаляет их друг от друга.
Ведь сколько раз встречала она Арама на улице за по-
следнее время, и нп разу пе удалось разговориться: едва
успевали они обменяться несколькими словами, как
182
к Араму подходил кто-ппбудь, отводил в сторону и на-
чинал шептаться. А за ним подходил другой, третий, и
это продолжалось так долго, что Арам уже издали кивал
ей головой и уходил с ними... It Нвард уходила одна, не-
довольная, огорченная; по вместе с тем в душе она гор-
дилась тем, что Арам пользуется таким авторитетом, что
товарищи все время обращаются к нему за советом...
Застанет ли опа его дома и сумеет ли поговорить
с ним без помех?.. Ах эта бабушка... как опа помешала
в тот раз! Если б ее пе было в комнате, беседа приняла
бы иной характер, и Нвард поняла бы, выяснила бы
окончательно, любит ее Арам по-прежнему пли нет...
II Нвард, вопреки запрету отца, решила немедленно
увидеться с Арамом пли дома, или в его учреждении.
Час был послеобеденный, Арама уже можно было застать
дома. Сердце Нвард затрепетало при мысли о том, что
вскоре снова увидится с Арамом, что сами события со-
здают поводы для встречи с ним. Она думала о том, что
при встречах па улице, у всех на виду. Араму трудно
было выразить свою любовь, — ведь опа была дочерью
буржуя... Нвард была убеждена, что Арам все еще лю-
бит ее, по не имеет возможности сказать об этом, — он
так занят, а ей неудобно просто так, без всякого повода,
ходить к Лмпряпам. Да, да, Нвард убеждена, что оп не
остыл к пей, по если... если даже оп и остыл, то от встре-
чи с ним отказываться нельзя, — Храм снова вспомнит
прошлое, снова полюбит ее...
11 Нвард решительно достала свою шубку, сказала
матери, что идет к подруге, п вышла пз дому.
«Если Арам будет дома — удастся; если его нет — не
удастся...»—мысленно загадала опа, поднимаясь по сту-
пенькам лестницы Ампрянов.
Навстречу Нвард вышла заплаканная тикпн Воски.
Как всегда, опа ласково поцеловала девушку и повела
к бабушке, комната которой стала своего рода приемной
Ампрянов после того, как большую комнату отвели под
кабинет Арама. Пвард неохотно последовала за нею.
По своему обыкновению, бабушка вязала носок, по-
ложив па колени большой клубок ниток. Странно выгля-
дело это: за дверью ее комнаты люди волновались, горя-
чились, спорили, ссорились из-за серьезных вопросов и
из-за пустяков, каждый желал бы ио своему изменить
жизнь и судьбы народов, — а старушка вязала, вязала
183
неустанно п спокойно, оезразлпчная и к допру п к злу,
творимому па свете...
Едва успела Нвард поздороваться с нею и выслушать
ее обычное благословение, как тикни Воски, понизив го-
лос, стала жаловаться:
— Бедный мои Арам... Извелся оп, работая и днем и
ночью! Минутки свободной нет у пего, чтобы подумать
о себе, о семье, — все собрания да заседания, собрания и
заседания!.. II о чем онп говорят па этих собраниях, что
делают — по поймешь! Ну к чему онп, к чему?! Судьба
у меня, видно, такая. — сперва муж на собраниях по на-
циональным делам пропадал до полуночи, а теперь —
Арам... Можно подумать, что без Храма ничего решить
пе могут!—со вздохом произнесла она. По видно было:
тикни Воски гордится тем. что сын ее такой нужный че-
ловек.— И когда же освободится мой сыпок пт этих со-
браний, чтобы подумать о собственной жизни, о семье?
Все ждали мы с Ованесом, что вот вернется — и устроит
свой очаг... Ведь даже у тех подруг моих, которые позже
мепя замуж вышли, уже внуки есть... — грустно сказала
она, с лаской глядя па Нвард.
Нвард покраснела, поняв намек. Тпкпн Воски сочув-
ственно смотрела па нее: опа сама вышла замуж за Ова-
неса Ампряна но любви п хорошо понимала, как тяжело
молодой девушке приходить к родителям любимого и или
пе заставать его дома, или видеть его постоянно занятым
деламп.
— Хорошо <чце, что сегодня он дома, — продолжала
тнкпн Воски.—По что за жизнь у меня? Все время одна!
Арам и Заро если не па службе, то па собрании. Ованес
или запирается у себя, или уходит пз дому. Ваан — в
школе... Дома остаемся бабушка да я. А она — сама зна-
ешь—плп недослышит, или все не так поймет... Если
б пе паша соседка Брабпон, прямо умерла бы от одино-
чества и тоски!
Тнкпн Воски стремилась облегчить сердце, рассказы-
вая о своих горестях Нвард, которую считала уже чле-
ном своей семьи и которая, по ее мнению, могла лучин*
понять ее, чем даже родная ее дочь — Заро. По, делясь
семенными новостями с Нвард, она все-таки умолчала
о столкновении между мужем и сыном. Уже несколько
дней Ованес Ампряп пе выходил из своей комнаты и из-
бегал встречаться с. сыном. Следуя примеру отца, избе-
гал встречи с братом и Ваан; тнкпн Воски не могла ре-
184
шить — стесняется он старшого брата или ;ке недоброже-
лательно настроен к нему? «Чем же это все кончится?» —
думала оедпая женщина. Она жалела сына, не имев-
шего минуты 1цшоя до поздней ночи, н не раз упрекала
мулла в том, что он так холодно относится к Араму.
«Почему ты все время недоволен нм? — сердилась она.—
Пусть поступает как хочет, лишь бы оставался с нами и
был жпв-здоров!..» Ованес Амирян отмалчивался, лишь
иногда тяжело вздыхал, /кеиа замечала, что оп не спит
по ночам. Тнкпн Воски серьезно была озабочена непри-
язненными отношениямн членов семьи и решила пригла-
сить доктора философии Рубена Аматунн, чтобы оп «вра-
зумил» ее мужа, примирил его с сыном.
Об этом, однако, тпкпн Воски ничего пе сказала
Пвард. Она поведала лишь, что последние два дня Арам
п Заро чем-то очень встревожены, возвращаются домой
лишь под утро.
— Вы говорите», что сейчас Арам дома? — с трудом
скрывая нетерпение, переспросила Нвард, но, чтобы тп-
кпн Воски не подумала чего-нибудь другого, поспешно
прибавила: — Мне необходимо повидаться с ним по очень
важному, неотложному делу... Можно?
— А что случилось? — встревожилась тнкпн Воски:
у нее мелькнула мысль, не стряслось ли опять чего-ни-
будь с Габриэлом Зальяпом.
Iкогда Пвард рассказала ей о полученном предписа-
нии горсовета, тпкпн Воски очень опечалилась: «Вот и
думай теперь о женитьбе... Некстати поссорился Ованес
с Арамом, — может, сделали бы что-нибудь общими уси-
лиями...»
— Иди, иди, милая, пока он дома и никто к нему пе
пришел!— начала опа торопить Пвард. — А го сейчас
плп явятся к нему, пли вызовут.
Действительно, Арам был одни в своей комнате.
С первого же взгляда Пвард заметила, что он бледен п
выглядит невыспавшпмся н озабоченным. На голове
у пего была кепка, и он поспешно укладывал в портфель
какие-то бумаги и револьвер.
«Что это с ним?!» — подумала Пвард.
— A-а, Нвард, — проговорил слегка удивленно Арам,
протягивая ей руку. — Садись же...
— Я пришла но неотложному делу, — усевшись, тот-
час же затворила Пвард деловым тоном.— Гы должен
помочь мне, Арам.
185
— Помочь? А разве опять случилось что-нибудь? —
натянуто спросил он. — Ведь твоего отца уже освободили,
не так ли?
— Да, но теперь нас хотят выселить пз нашего
дома... — II Пвард рассказала обо всем случившемся, объ-
яснив, что думает пе о себе, что ее тревожит состояние
родителей: отец такой нервный, мать больна... Оба они
свыклись с этим домом, и выселение может тяжело отра-
зиться на пх здоровье. Неужели нельзя оставить пх на этой
квартире? Нвард говорила и неотрывно смотрела на Ара-
ма, чтобы увидеть, какое впечатление производят ее слова.
Арам слушал ее, не двигаясь, не сводя глаз с чер-
нильницы на столе. Когда Нвард замолчала, он медленно
поднял голову.
— Раз ты спрашиваешь моего мнения, Нвард, — я со-
ветую вам переселиться не откладывая: жить рядом
с красноармейцами вам будет очень трудно, ведь у них
будут занятия с утра до самого вечера...
На лице Нвард отразилось разочарование.
— Но неужели ничего нельзя сделать?
На этот раз Арам прямо взглянул в глаза Нвард, и
сердце у нее забилось сильнее.
— К сожалению, я далек от подобных дел, особенно
военных...
Нвард отвела взгляд, стала рассматривать носки боти-
нок. «Не хочет помочь пли действительно не имеет отно-
шения?— подумала она. — Но если б захотел, мог бы
вметаться. Может быть, считает неудобным ходатайство-
вать за... буржуя? Но если неудобно из-за отца, то мог
бы сделать ради меня, если любит...» Нвард хотелось бы
поговорить еще, но ей показалось, что Арам не то спешит,
не то ждет кого-то: он часто поглядывал на дверь и не-
терпеливо переступал па месте.
— Значит, так-таки ничего нельзя сделать? — пере-
спросила опа, подняв взгляд на него: она ждала, что Арам
скажет ей хотя бы несколько слов утешения, захочет
подбодрить ее...
Но Арам лишь устало взглянул на нее п повторил:
— Я вообще в такие дела не вмешиваюсь, Нвард.
— Я забыла поблагодарить тебя за твою помощь
. в деле освобождения папы... — проговорила Нвард.
— Мою помощь?! Но меня не за что благодарить,
Нвард. Его освободили потому, что виновность его не
была установлена.
186
— Значит, это не ты... — У Нвард невольно опусти-
лись руки.
«Но, может быть, он и по мог?.. Может быть, потому
ов чувствует себя неловко?.. Если б это было в его си-
лах, он бы, конечно, не отказался помочь! II какой он
рассеянный, озабоченный, — наверно, есть неотложное
дело, а я его задерживаю...»
И Нвард поспешно поднялась.
— Пу, раз ничего нельзя сделать, я пойду, — сказала
она, все же надеясь, что Арам хоть сейчас скажет что-
нибудь, не даст ей уйти, как незнакомой посетительнице,
пришедшей по делу.
Но Арам сказал лишь:
— Значит, уходишь? Ну, до свидания, — и протянул
руку.
Нвард печально взглянула на него. «Да, папа был
нрав, — оп меня разлюбил, как дочь буржуя!»—поду-
мала она, и к ее глазам подступили слезы.
Арам заметил это.
— Ты недовольна мною, Нвард? — спросил он мягко
п, как показалось Нвард, сердечно. — Понимаешь, я гак
перегружен... уж ты прости, что пе могу уделить тебе
достаточно внимания...
Нвард возвращалась домой опечаленная, размышляя,
сумеет ли добиться чего-нибудь хотя бы Иван Артемо-
вич? Единственной ее надеждой остался старый револю-
ционер. Каким бы назойливым и неприятным человеком
ни был Потмаз, в этом деле ои мог- помочь.
Но, подойдя к воротам дома, она заметила Ивана Ар-
темьевича Потмаза: с узлом в одной руке и чемоданом
в другой он направлялся к стоявшей посреди двора те-
лежке.
— Куда это вы собрались, Иван Артемьевич? — спро-
сила Нвард, останавливаясь и удивленно глядя на вещи.
Потмаз также остановился. Вид у него был сму-
щенный.
— Вы подумали, наверно, что я убегаю, да? Ничуть!
Хотел сложить вещи и зайти к вашим — попрощаться, то
есть сказать «до свидания», — ведь мы будем жить в од-
ном и том же доме...
Но Нвард уже не слушала его объяснений, да они
почти и не интересовали ее.
187
— Ну, а ваши товарищи, ваши «близкие товари-
щи», — они, значит, ничего не сделали для вас? — спро-
сила опа почти с явной насмешкой. — Вы же обещали...
Иван Артемьевич (или, как его называли друзья,
Нотмаз) выпустил вещи из рук и подступил к Нвард:
— Мои товарищи?.. Неужели вы сомневаетесь в том,
что они — действительно мои товарищи, пли думаете,
что они меня пе уважают?! II напрасно! Никогда еще
они не отказывали мне и никогда не откажут! Но в дан-
ном случае есть одна топкость — могут подумать, что я
хлопочу о себе лично, — и я счел неудобным обращаться
к ним. Они могли подумать, что старый революционер
преследует личную выгоду... А я не таков, я никогда нс
гонюсь за личной выгодой! 11 вот я решил показать при-
мер подчинения революционной законности. — вот имен-
но! Всегда в жизни я подчинял личное общественному,
тем более — в революционное время. Вот именно!
II Нотмаз снова поднял свой узел и чемодан.
Нвард увидела, что и остальные жильцы укладывают
свои вещи. Сильно встревожившись, она поспешила до-
мой и обратилась к отцу:
— А чю ж будем делать мы, папа?
— Да ничего, будем перебираться п мы. Я уже ска-
зал, чтобы подали тележку, — отозвался Зальян спокойно
п мягко.
II действительно, спустя час перед домом стояли на-
груженные вещами семьи Зальянов две тележки. Зимний
день уже клонился к вечеру, когда Габриэл Зальян вы-
шел и распорядился, чтобы жена его, дочь п сестра (при-
шедшая помочь им укладываться) пошли с вещами на
нов>ю квартиру; а оп придет попозже. Заметив, что дочь
удивленно смотрит па него, он нетерпеливо сказал:
— У меня тут одно дело. — II, сняв с тележки ма-
ленький чемодан, прибавил: — Это я сам принесу.
«А вдруг он затеет ссору с красноармейцами пли ком-
сомольцами?» — с испугом подумала Нвард.
— Но ты скоро придешь, правда, папа? — робко спро-
сила она.
— Да, да!
Все жильцы первою этажа уже ушли. Габриэл Заль-
яп обошел опустевшие комнаты, затем прошел во вто-
рую, внутреннюю комнату занимаемой им квартиры и
задумался. Как же ему достать заветный резерв, не воз-
будив подозрения ни в ком? Он не решился сделать это
188
даже в присутствии жены, которая была посвящена
в тайпу... Необходимо было дождаться темноты, чтобы
никто ничего не заметил.
Зальян переходил пз комнаты в комнату, вспоминая
те дни. когда закладывалось основание этого дома, когда
иод руками мастеров-каменщиков начали подниматься
его стены... Как часто являлся оп сюда полюбоваться на
поднимавшийся дом, третий по счету пз его домов; как
было приятно сознавать, что столько люден работают на
него, зависят от него!.. II Габрпэл Зальян вспоминал, что
многое в этом доме переделывалось по его* указаниям, по
его вкусу, — например, вделанные в пиши простенков
шкафы, кафельная облицовка печен, роспись на потол-
ках, даже ставни па окнах... Обходя пустые, обезлюдев-
шие комнаты, он горько качал головой. Теперь здесь бу-
дут жить солдаты ходить по этим иолам в своих пыль-
ных и нечищеных сапогах... А хозяина дома заставляют
переселиться в какой-то жалкий дом, где-то на Школь-
ной улице! II это называется революционной справедли-
востью: человек заработал деньги, построил себе дом,
а другие являются и выдворяют его... II Габрпэл Зальян
снова пожалел о том, что не уехал за границу вместе
с Адамяном. Жил бы себе в Париже и не видел бы всего
этого безобразия.
Зальян безостановочно ходил по пустым комнатам, по-
хожий па запертого в клетке зверя, ходил, пристально
вглядываясь в стены, окна и расписанный потолок, как
бы прощаясь со всем этим. Ходил он и думал: пе лучше
ли было бы пе иметь ничего? Может, было бы легче на
душе, спокойнее! «Ведь сказано же где-то, что богат-
ство— это бремя... — вдруг вспомнилось ему. — Да, это
верно: пе только бремя, но и мучение...» Габрпэл лишь
теперь понял смысл старинных изречении: «Умножаю-
щий достояние свое умножает огонь всепожирающий».
«Богатство — это огонь неутихающий»...
«Правду говорили старые люди!—думал Зальян. про-
должая ходить. — Да н вообще старики о многом пра-
вильно судили: вот хотя бы эти дома. Ведь как радовали
они меня вначале, а теперь впрямь стали огнем всепожи-
рающим...» Зальяпх казалось, что самое унизительное во
всей этой истории то. что у него отбирают собственные
дома, а его самого вынуждают искать приюта у чужих.
В самое неприятное не то, что он будет жить в чьем-то
ДОме, а то, что все его враги могут со злорадством
189
заявить: «Ну что ж, мы до него не дотянулись, зато он
сам теперь сравнялся с памп!..»
— Ну п пусть себе радуются!—с ожесточением мах-
нул рукой Зальян. — /Каль только дома...
Зальяпу казалось, что комсомольцы п красноармейцы
разрушат, загрязнят его дом. Но если это так, то не
лучше ли самому уничтожить его? Эх, если б знал оп, что
построенные им дома в один день отберут у пего, или,
как этп говорят, реквизируют, разве стал бы строить их?!
Но теперь, когда отбирают, пе лучше ли своей рукой
сровнять их с землей?! Остальные не смог, так хоть
этот...
На этп мысли невольно натолкнул Зальяна бидон от
керосина, забытый женой в кухне. Он взял бидон и ио
тряс, чтобы узнать, есть ли в нем керосин. Бидон быт
наполовину полон... Не полить лп этим керосином по ты,
не облить лп двери и поджечь?.. Вот именно — поджечь
п удалиться! II пусть тогда вселяются сюда их солдаты...
Такая же мысль*возипкла у пего и тогда, когда верхний
этаж дома взяли под клуб «комсола», но г. то время
он сам с семьей жил в нижнем этаже. А теперь ничего пе
мешало. Но в эту минуту он вспомнил, из-за чего остался
в опустевшей квартире. Нет, прежде всего надо было до-
стать резерв!
Сгущалась темнота короткого январского дня — надо
было спешить. Убедившись, что ни на балконе, ни в ком-
натах никого пет, Зальяп вернулся в спальню. Прежде
всего оп прикрыл окна ставнями и зажег электрическую
лампочку, потом закрыл па ключ дверь спальни. Достав
из кармана складной нож, он подошел к стенному шкафу
(оттуда жепа уже достала все платья) и, открыв дверцу,
нагнулся, заглядывая внутрь.
Не разгибаясь, он несколько минут что-то скреб и ца-
рапал в нижней половине шкафа, чутко прислушиваясь
в то же время, не пдет лп кто... Но в доме раздавался
лишь шум шагов наверху, в клубе комсомольцев, да
с соседнего двора доносилось пение красноармейцев. Как
бы пи были неприятны Зальяпу эти голоса и шум, по
тревоги они не вызывали, и он продолжал энергично
скрести ножом, тяжело дыша. С каждой минутой ему
становилось все тяжелей дышать в душном шкафу, но
он пе выпрямлялся, пе прекращал своей работы. Могло
показаться, что он провалился в шкаф и не может от-
туда выбраться.
190
Но вдруг, пздав радостный, хрпплып крик, похожий
па карканье, оп выпрямился и отступил, держа в руке
красный кожаный мешочек с детскую головку. Мешочек,
перетянутый кожаным шнурком, был похож на гигант-
ский бутон мака. Зальяп хотел было развязать шнурок,
но передумал. Он лпшь взвесил в руке мешочек и поло-
жил его в открытый чемоданчик, а сам снова нырнул
в шкаф. На этот раз он достал плоский жестяной ящи-
чек величиной с большую плитку шоколада п тоже поло-
жил в чемодан. Третий раз нырнув в шкаф, он долго
возился там, что-то закрепляя, затем поднялся, отошел
и отряхнул с рук пыль.
Воровато оглянувшись, Зальяп поднял чемодан, запер
его, надел пальто. Лицо его выражало удовлетворение.
С чемоданом в руке он еще раз обошел комнаты, словно
владетельный князь, осматривающий в последит'! раз
свои палаты перед тем, как покинуть их па произвол
врага.
— Ну, теперь я могу уйти! —почти вслух пропзнес он.
У дверей он вспомнил про бидон с керосином, остано-
вился было и покачал головой:
— К чему?.. Ведь все это временно! Сегодня онп
здесь, завтра их уже пе будет... Зачем же поджигать?
Говорят, что в Кронштадте* уже восстание, тамошппе мо-
ряки и солдаты отказались признать власть Советов. Не
надо!.. — II Зальяп с чемоданчиком в руке вышел на
улицу п направился к своему новому жилью.
Вечерняя темнота затопила город. Улицы были еле
освещепы. Все было мирно и спокойно. Прохожих почти
не было.
Вдруг Зальяп услышал, как кто-то насвистывает пе-
сенку. Свист доносился пе то пз казармы, пе то пз ком-
сомольского клуба.
«Пойте, негодяи, пойте, — ведь это для вас строил
свои дома Габриэл Зальян?» — с горечью подумал оп. Его
утешала лишь мысль, что оп успел все-таки спасти своп
резерв, что онп пе догадались устроить обыск у пего на
квартире. «Да если б и обыскали, разве < умели бы най-
ти?!»— усмехнулся оп и зашагал дальше, чувствуя себя
победителем.
Но едва прошел оп шагов двести, как вдали прогре-
мел выстрел. Зальяп по смог определить, стреляли в рай-
оне Копда * или же Сурб-Саркпса *. Эхо выстрела отда-
лось в Норке... *
191
Постовые ли стреляли вслед убегающим или бандиты
прикончили ограбленного? Зальян ускорил шаги, стре-
мясь поскорее добраться до новой квартиры. Едва про-
шел ои шагов двадцать, как послышался второй выстрел.
Зальян уже почти бежал.
Он прошел две маленькие улочки и уже сворачивал
на улицу Абовяна, чтобы выйти па Школьную, как
вдруг кто-то дулом ружья преградил ему дорогу.
— Ваши документы!.. — раздался голос постового на
углу улицы Абовяна.
Требуемых документов (то есть пропуска) у Зальяна
пе было. Оп совсем забыл о том, что после восьми ча-
сов вечера хождение ио улицам запрещено...
— По я иду к себе домой, — пробовал оп оправдаться.
— Все равно придется пойти в комендатуру, — пока-
чал головой красноармеец. — Там выяснят.
«Все пропало!—думал Зальяп, стоя рядом с посто-
вым. — Конец... Отнимут все, да н меня снова арес-
ту ют...»
По (‘два сделали они несколько шагов, как снова по-
слышались выстрелы, па этот раз совсем близко.
Постовой повернулся и побежал в ту сторону, откуда
слышались выс i ролы.
Зальяп остался стоять с чемоданом в руке. Па ми-
нуту мелькнула мысль вернуться в старый дом—он был
ближе. По, оглянувшись, он ласты ч в изумлении: над
крышей дома поднимался дым, густой и черный, совсем
не похожий па тот, который идет пз дымоходов топя-
щихся попей... II дым этот вился над крышей в не-
скольких местах. Зальян смотрел н удивлялся: неужели
ото тот бидон с керосином?..
Снова послышалась частая ружейная перестрелка.
Выстрелы, как и раньше, доносились со стороны Кон la
или пригородных садов. Опп отдавались в Порке так
громко, что Казалось — стреляют и там.
Зальян нерешительно оглядывался, не понимая, что
это за выстрелы...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Итак, произошло то, чего опасался Ампрян. то, о чем
говорили в своих речах Арам и его товарищи: началась
гражданская война *. II это нельзя было скрыть, как бы
ни старались власти. Нельзя было хотя бы потому, что
глухие раскаты орудийных залпов уже доносились до
города, вызывая у населения тревогу и раздражение.
— Да что же это творится, боже мой? — сетовали не-
которые. — До сих пор турки и персы враждовали с ар-
мянами, убивали армян, а сегодня уже армянин воюет
с армянином, армянин убивает армянина!
— Нет, видно, все это подстроено недобрыми людьми,
которые стремятся любой ценой добиться своего. — с
болью говорили другие, сами, однако, не умея объяснить,
о каких это «недобрых людях» идет речь.
— Дашпаки... большевики... Все они разглагольствуют
от имени народа, болтают о его благе, о его безопас-
ности... Вот вам и безопасность! — говорили люди, стре-
мившиеся показать, что стоят па нейтральных позици-
ях. — Ведь это же неслыханное нациопальное бедствие!
И сколько людей погибнет зря!
— Ничего, пусть наконец станет ясной разница между
добром и злом. II пусть постигнет заслуженное возмездие
и этих большевиков, и дашнаков за все, что они натво-
рили! — злорадно твердили и те, кто также именовали
себя «нейтральными ».
Многие горожане растерянно спрашивали друг у дру-
га: чем же вызваны эти события, кто в них повинен?
Делалась масса предположений, высказывались самые
противоречивые мнения. Один считали причиной случив-
шеюся то, что большевики, но признающие частной собст-
венности, прибегли к конфискации имущества, вызвали
7 С. Зорьян, т. 3
193
недовольство крестьян и горожан и этим сумела восполь-
зоваться «национальная партия» ’. Другие полагали, что,
если б коммунисты реже конфисковывали и чуть больше
считались с традициями народа, ничего бы и пе произо-
шло. Остальные — и многие большевики в том числе —
утверждали, что ничего не случилось бы, если б эта «на-
циональная партия» пе была агентом Англии. По на-
шлись люди, которые с видом подобравших верный ключ
к разгадке заявляли, что у происходящих событий есть
определенная «политико-экономическая подкладка». И на-
конец, некоторые утверждали, что эта гражданская вой-
на — дело рук отдельных личностей, движимых честолю-
бием илп задетым самолюбием.
Но чем больше высказывалось мнений, тем жарче
разгорались споры, а вопрос так и оставался невыяснен-
ным. И чем больше становилось спорящих, тем сильнее
выявлялись противоречия во мнениях.
Неоспоримым был лишь страшный факт: гражданская
война началась, гражданская война уже подступала
к столице.
Сперва об этом носились лишь неопределенные слухи.
Передавали, будто крестьяне Гарнп и Талипа восстали п
арестовали всех членов ревкомов; что к восстанию пх
подстрекнули удравшие пз Еревана дашнакские лидеры
в надежде вновь захватить утраченную власть; что во
главе крупных отрядов они направляются к столице и
уже захватили Эчмиадзпн, Аштарак *, а также...
Передавались эти слухи обычно шепотом и обпняком,
с оглядкой и опаской. При этом кое-кто радостно поти-
рал руки: вот, мол, вскоре явятся и спасут нас пз этого
невыносимого положения. И тогда снова откроются мага-
зины, и все получат обратно конфискованные товары и
отобранные дома. Были люди, возмущавшиеся дерзостью
мятежников и усматривавшие в восстании начало всеоб-
щего пожара и краха нации. Но были и люди, считавшие
этот мятеж пустяком.
В действительности же вначале о вспыхнувших в рай-
онах волнениях знали немногие, потому что сообщения
между районами, селами и городами не было и поездки
можно было совершать лишь по особым пропускам. По-
этому слухи о восстании впервые получпли подтвержде-
ние лишь в день митинга, а затем вечером того дня, ко-
1 Так называли свою партию сами дашпаки.
194
гда Зальяна вели в комендатуру и на подступах к городу
возникла перестрелка, и, наконец, па следующий день
рано утром, когда издали донесся орудийный гул.
В это зимпее утро большая часть горожан еще спала,
и лишь немногие были уже на ногах. Разбуженные глу-
хим гулом люди высыпали на улицы, чтобы узнать о его
причине. Даже незнакомые подбегали друг к другу п
тревожно спрашивали:
— Вы тоже слышали? Что это за шум?
— Да как будто пушкп, — отвечал осторожно тот, ко-
го спрашивали, хотя сам-то уже и понимал, в чем де-
ло. — А вы как думаете?
— Да, да, пожалуй, что и пушкп, — не совсем уверен-
но соглашался первый, хотя и знал, что это именно так.
А канонада доносплась то совсем глухо, словно где-то
далеко сгружали камни, то очень отчетливо. Непривыч-
ному уху могло даже почудиться, что это взрывы па ка-
менных карьерах Норка нли же что где-ппбудь непода-
леку на балконе дома выбивают ковры.
Но вскоре, переходя пз уст в уста, распространился
слух, что восставшие подступили к городу п вот-вот нач-
нутся бои на улицах. Тревога охватила горожан:
— Что будет с нами?
Больше всех встревожены были коммунисты. Воору-
женные дозоры всю ночь ходили по городу, да и днем
партийцы пе расставались с оружием. Из города то и
дело уходили пли уезжали на грузовиках отряды воору-
женных людей, якобы на военные учения, а по мнению
горожан — для военных действий против повстанцев.
Но если горожане встревожилпсьпо-настоящему лишь
в этот последний день, то семья Ампрянов переживала
тревогу уже несколько дней. Встревожены были не толь-
ко Арам и Заро, по и отец пх — Ованес Ампрян, и тпкин
Воски, п младшпй сын их — Ваан, и даже глухая бабка:
заметив охватившую домашних растерянность, она на-
стороженно разглядывала всех, пытаясь по выражению
пх лиц или по жестам угадать смысл случившегося.
II все же каждый в этом доме волновался по-своему...
Арам, никогда пе бравший с собой оружия, уже с педе-
лю носил револьвер в портфеле, а по вечерам, выходя
пз дому, перекладывал его в задний карман брюк. Зача-
стую, выйдя пз дому утром, он возвращался за полночь,
а в последние два-три дня даже пе ночевал дома. Оп
снял костюм с брюками навыпуск и снова оделся, как
7*
195
одевался в Москве п как приехал домой: кожаные краги,
кожаная куртка. Раза два, вернувшись уже под утро, ои
так п прилег па дивап не раздеваясь.
Несколько раз уходпла с ппм ночью п Заро. С ним
же и возвращалась. По-прежпему к Араму приходили
товарищи — все очень озабоченные, с револьверами па
боку, в сапогах или обмотках. Вид пх приводил в еще
большее смятение тпкпп Воскп: знать бы, что собира-
ются делать, что задумали?
Расспрашивать Арама не имело смысла — оп редко
бывал дома, стал немногословен и выглядел озабоченным.
А вот Заро то старалась показать, что очень обеспокоена
этими событиями, то стремилась выглядеть равнодушной
и даже веселой, словно считала мятеж делом пустым п
не стоящим внимания.
— Ничего у них не выйдет, Арам, вот увпдпшь! —
говорила она брату, оставшись наедине с ппм. — Какие
у них силы?! Даже пушек нет. Дашпакп... подумаешь!
И говорилось это таким беспечным, уверенным тоном,
каким обычно говорят, желая подбодрить собеседника.
Заро не испытывала особого страха, потому что п вос-
стание и гражданская война представлялись ей чем-то
вроде кулачного боя пли же игры в снежки, — раздели-
лись парпп на отряды и забрасывают друг друга снеж-
ками. Воина вообще ее страшила — приходили на память
ужасные описаппя ее п иллюстрации в книгах; ио война
гражданская казалась чем-то совсем другим. Заро опа ри-
совалась следующим образом: весь город разделится на
две части: по одну сторону соберутся большевики, крас-
ноармейцы и комсомольцы; против них — дашнаки, тор-
говцы, у которых отобрали пх лавки, и попы со своими
женами и детьми; собравшись вместе, обозленные и разъ-
яренные, они будут драться с большевиками кто с ду-
бинкой в руках, кто — с камнем или же со снежками...
Почему-то все эти противники большевиков виделись
Заро безоружными (откуда может быть у них оружие?),
и почему-то в их рядах виделась ей и старая Брабиоп
с передником, полным снежков: стпспув зубы, она забра-
сывает большевиков снежками, злобно приговаривая:
«Вот вам! Хотели прикрыть нашу церковь? Так полу-
чайте же!..» Но даже охваченная злобой старуха Бра-
бпон не метит снежком в Арама пли в нее, Заро, а
старается попасть в тех, у кого на голове буденовка,
п особенно в Никола, который сражается в первых рядах
196
коммунистов... Как бы много пи было противников, им
все равно не одолеть большевиков: ведь оружия-то у них
нет, тогда как у большевиков — хоть отбавляй!
Настоящей войны Заро видеть не довелось, поэтому
ее и интересовала и даже радовала представившаяся воз-
можность, словно случай поглазеть на какой-либо спек-
такль. Да и вообще ей виделось много забавного во всем,
что было связано с этой гражданской войной. Забавными
казались ей военные упражнения взрослых товарищей,
когда серьезные, умные люди по команде главного то вы-
тягивались перед ним в струйку, словно простые сол-
даты, то опускались на колени пли ложились на землю.
А уж при виде женщин (и еще чаще — девушек), стоя-
щих с винтовкой на посту или совершающих группой
обход, ее просто разбирал смех.
— A-а, это вы? — спрашпвала она каждый раз при
встрече. — Ну а стрелять-то вы умеете? Сумеете убить
человека?
И говорилось это так, словно опа спрашпвала: «А ну-
ка, сумеете вы поймать меня?»—или же: «Сможете по-
пасть в мпшень?»
Особенно смешпло Заро то, что ей вручили маленький
револьвер с эмалевой рукояткой. Она понимала, что он
едва ли ей пригодится, но взяла — ведь все большевики
обязаны быть при оружии, время уж такое...
Потешным показался Заро и прошлый ночной обход от
центра города к ущелью Зангу: * предполагали, что там
скрываются сторонники восставших и именно оттуда
дашнакские мятежники попытаются войти в город.
Эти обходы, которые товарищи ее совершали, раз-
бившись на отряды, очень нравились Заро. Идешь с ре-
вольвером в руке, каждую минуту ожидая встретить зло-
умышленника — какого-нибудь контрреволюционера, заго-
ворщика или же шпиона. Но, как назло, злоумышленники
не попадаются. И лишь в прошедшую ночь попались
двое: какая-то старуха, которая в ответ па требование
предъявить паспорт пли пропуск заявила: «Я старый че-
ловек, какие с меня документы? Да я сама — документ...»
II усмехнулась. А второй был мужчина и тоже без доку-
ментов. Оп заявил, что у жены его начались родовые
схватки и он идет за доктором. Но ему не поверили и
повели в комендатуру.
Заро хотелось бы, чтобы ее назначили в отряд Арама,
ио почему-то опа всегда попадала в отряд Никола, обычно
197
очень немногочисленный — три женщины, четверо муж-
чин. Большей частью их посылали проверять ночные по-
сты, и возвращались онп очень поздно, иногда только
под утро.
Револьвер у Заро был маленький, похожий на иг-
рушку, «карманная штучка», как говорила она сама.
Получение оружия доставило ей такую радость, что она
пе смогла скрыть ее от Ваана. Обычно скрытная, она
достала револьвер и, показав брату, бросила с гордели-
вой усмешкой:
— Вот! У тебя небось нет?
— Подумаешь, велика важность! — повел носом Ваан,
едва подняв голову от учебника. — Главное — уметь стре-
лять. А у тебя сердце разорвется, если твой револьвер
нечаянно выстрелит.
Закусив губу, Заро взвела курок и взяла на прицел
голову Ваана.
— Ну как? Стрелять, что лп?
— Да ну тебя, — равнодушно и презрительно бросил
Ваан, не отрываясь от учебника.
Перестав вязать носок, бабка молча, но внимательно
следила за внуками. Увидя наведенный на Ваана револь-
вер, она в ужасе завопила:
— Вай, аман... не надо! — и, отбросив носок, привстала.
Но Заро, смеясь, с револьвером в руке кинулась ей
на шею.
— Тебе только бабушку и пугать, — съязвил Ваан.
Со дня первого серьезного спора с сестрой он считал
ее своим «идейным противником» и с тех пор не доверял
ей свои школьные секреты. А что творилось в школе
в последнее время? Часть одноклассников Ваана пере-
стала разговаривать с ним пз-за того, что у него «брат и
сестра — коммунисты», а коммунистов этп сынки купцов
недолюбливали. Теперь мало кто бывал с Вааном, даже
бывшие дружки отошли от него. Настороженно стали от-
носиться к Ваану и некоторые учителя. Ваан не только
чувствовал это, но и ясно видел и возмущался в глубине
души, понимая, что так поступают с ним из-за брата-ком-
муниста. А ведь не так отнеслпсь к нему в школе после
смерти старшего брата: сочувствовали, утешали... Слы-
шал Ваан и о том, что речь Арама пришлась не по душе
многим, особенно же богачам и торговцам. II это отрази-
лось па отношении к Ваану их сыновей, учившихся в од-
ной с ним школе.
198
Но, самое главное, он чувствовал, что речь брата огор-
чила отца, п не прощал этого Араму. Ваана не остав-
ляла мысль, что, если б Арам не выступил с этой речью,
отцу не было бы так больно, а у него самого не было бы
разрыва с одноклассниками. А в тот день, когда Ваан
узнал, что восставшие дашнаки идут па Ереван, и услы-
шал канонаду, оп никак не мог решить, радоваться ему
или же печалиться. Ведь если мятежники войдут в город,
отвернувшиеся от него одноклассники, наверно, изменят
свое отношение к нему, да и эта задавака Заро прикусит
язычок и перестанет дразнить из-за орфографических
ошибок... Но, с другой стороны, если дашнаки придут, ка-
кой переполох подымется, какие неприятности пойдут.
Прежде всего, конечно, арестуют Арама, арестуют и Заро,
и это будет большим горем и для матери и для отца. Не-
вольно думалось, что все шло бы хорошо, не будь только
Арам большевиком...
И о многом еще другом думал Ваан, но никому не
открывался, сидел молча над своими учебниками, ста-
раясь разобраться в школьных заданиях.
Подобно многим, не почувствовал радости при кано-
наде и старый агроном. Наоборот, он еще более помрач-
нел и замкнулся в себе. Давно уже до него доходили
слухи о каких-то беспорядках п волнениях в селах, но
он не думал, не мог себе представить, что это может вы-
литься во что-либо серьезное и даже дойти до столицы.
Тер Месроп (которого за глаза называли «поп-скороход»,
потому что он день-деньской перебегал с крестин на от-
певание, а с отпевания — на обручение пли на свадьбу)
уже за несколько дней до этого поведал ему об «успехе
восставших», по Ампряну не хотелось допускать этого,
не верилось, что может случиться такое бедствие — бра-
тоубийственное столкновение. С того дня, когда состоялся
митинг, и особенно с того времени, когда с восточных
предместий города начал ясно доноситься пушечный гул,
старый агроном часами расхаживал по своей спальне,
твердя вполголоса:
— Бедный наш народ, только этого ему недоставало...
Иногда он останавливался и задумывался о том, что,
если б большевики были чуть осмотрительнее и сдер-
жаннее, дело не дошло бы до восстания.
— Легко кричать: «Да здравствует гражданская
война!» — бормотал он.— Ну вот вам и воина. Посмот-
рим еще, сумеете лп вы выдержать, переварить ее!
199
Последние слова он произносил то с горечью, то даже
со злорадством, словно вкладывал в ппх всю накопив-
шуюся боль, уже не думая о возможных последствиях
ожидаемого события. Иногда ему даже приходило в го-
лову, что неплохо было бы «проучпть» собственного
«блудного сына», который, как выражался тер Месроп,
«сошел с национальной тропы»... Правда, Ампрян пе
представлял себе, во что мог вылиться этот урок, но со
свойственной всем оптимистам наивностью предполагал,
что Арам после этого образумится и поймет, что зря за-
писался в коммунисты и стремился к чему-то неосуще-
ствимому.
Если же приходила мысль об опасности, он утешал
себя надеждой, что своим авторитетом сумеет оградить
Арама, и даже улыбался, воображая, как любовно похло-
пает сына по плечу и скажет: «Видишь, дорогой мой, ка-
кой неправильный путь ты избрал!»
Но тикин Воски была настроена не так оптимистиче-
ски: даже при самых благоприятных обстоятельствах она
обычно опасалась плохих (а иногда и самых дурных)
последствий, например того, что пир закончится каким-
либо несчастьем: «А вдруг гости перепьются, обезумеют —
и перестреляют друг друга?!»
Теперь же глухой гул канонады нагнал на нее особен-
ного страху. Она боялась, что в городе камня на камне
не останется и вообще наступит конец света. Слух же о
том, что восставшие движутся па Ереван, поверг ее в
полное отчаяние. Распухшие от ревматизма ноги подгиба-
лись, не держали ее.
— Что теперь с нами будет, Ованес, что будет? — го-
ворила она мужу, прислушиваясь к канонаде. — Горе
нам, горе нам! — била она по ослабевшим коленям. — Что
с нами будет!
— Да ничего не будет, — старался успокоить жену
агроном.
— То есть как это «ничего»? — уставилась на мужа
тпкип Воски. — А как же Арам, Заро? Ведь они же... Да
разве те, что придут, пощадят их? Да разве оставят пх
в покое?
— Вот этого не знаю, — не то вздохнул, не то просто-
нал Амирян, умолк и снова заходил взад-вперед по ком-
нате.
Тикпн Воски по опыту уже знала, что после этого не
имеет смысла говорить с ним, потому что он отвечать
200
не будет. Снедаемая страхом и горем, она поспешила
в комнату сына, чтобы уговорпть его скрыться, если он
уже успел вернуться после ночного обхода, а если нет,
то поглядеть, нет ли чего-нибудь опасного в этой ком-
нате, что следовало вынести оттуда и спрятать, как только
вернется Арам.
Говоря по правде, все в комнате Арама выглядело по-
дозрительным в глазах его матери, особенно книги, доку-
менты и портреты на стенах. Она долго и недоверчиво
разглядывала эти книги и бумаги. Ей пришло в голову
спросить у мужа, не опасно ли оставлять их дома. Она
уже направилась в комнату мужа, но глухая бабка,
встревоженная выражением лица невестки, ее бледностью,
окликнула ее:
— Да что же случилось, Воски, с чего это лица на
тебе нет?
Тикин Воски раскинула руки и потрясла ими в воз-
духе, желая объяснить, что опасность подступает к го-
роду, и притом одновременно со всех сторон.
По испуганному лицу п взволнованным движениям
невестки старушка догадалась, что надвигается какое-то
страшное бедствие. Она в ужасе воскликнула:
— Турки? Турки подходят, да?! Так чего же вы мед-
лите? О чем думаете?
Отбросив педовязанный носок, она поднялась на ноги
и стала бить себя по коленям, приговаривая:
— Горе нам...
Совершенно потеряв голову от страха и отчаявшись
втолковать что-либо перепуганной старушке (задача и
впрямь непосильная), тикпн Воски поспешила к мужу;
она хотела попросить, чтобы оп просмотрел книги и бу-
маги Арама и отобрал самые опасные из них, хотя п
помнила о том, в каком он сейчас подавленном состоя-
нии. Но Ампрян даже слушать ее не пожелал.
— Какие книги, какие бумаги? К чему их прятать?
II какое я имею к этому отношение, многоуважаемая? —
отрезал он, подчеркнув форму обращения. — Я не привык
вмешиваться в чужие дела!
Тпкин Воски не отступала.
— Так ведь это твои дети, ты — отец пм, — с упре-
ком молвила опа. — Если сам не хочешь ничего сделать,
иди отыщи Арама, пусть распорядится, а то придут
вдруг...
Но Ампрян был непоколебим.
201
— Как его найти? Где искать? Если есть необходи-
мость, пусть сам придет и распорядится. — II, помолчав,
добавил еще решительней: — II наконец, пусть пожи-
нает то, что сам посеял.
Голос у Ампряна дрогнул при этих словах — пе то
от волнения, не то от раздражения. Но тнкпн Воски по-
слышалось в его голосе что-то похожее на злорадство, и
она возмутилась:
— Ты просто удивительный человек. Можно поду-
мать, что ты не живой человек и отец, а... а камень, да, —
камень! — с отчаянием повторила она. — Нашел время
обижаться, — пробормотала она вполголоса. — II, как на-
зло, нет Ваана, чтобы послать за братом.
— Довольно, Воски! — прервал Амирян.— Нечего впу-
тывать в это Ваана. II пойми наконец, что пока стреляют
их пушки, пушки товарищей твоего сына.
Хотя эти военные топкости ничего не говорили тпкпн
Воски, она не захотела волновать мужа, в полной расте-
рянности вышла на балкон — п вдруг увидела поднимав-
шуюся по лестнице Заро. Тпкпн Воскп метнулась к до-
чери.
— А брат твой где, Заро? — задыхаясь спросила опа.
— Сейчас придет.
— Ну скорей, скорей, Заро-джан, спрячь или же со-
жги все опасное, да и сама спрячься. Я боюсь, что прп-
дут с обыском.
Но, видя, что дочь слушает ее равнодушно п даже
с улыбкой, расстроенная тпкпн Воски прикрикнула:
— Ну, чего стоишь? Сейчас же уходи куда-нибудь, а
то вот-вот явятся, и...
Заро слушала уговаривавшую ее мать с такой же
усмешкой, с какой взрослые слушают испуганного ре-
бенка, хотя за этой усмешкой скрывалась какая-то оза-
боченность.
Что-то странное было в этой девушке — она словно
радовалась тому, что надвигается какая-то «интересная
опасность». А вот мать она поспешила заверить со сме-
хом и шутками, что никакой опасности не ожидается.
— Наоборот, мамочка, победа на нашей стороне, это
онп бегут от нас.
Присутствие дочери, спокойный вид и уверенные
слова ее смягчили тревогу тпкпн Воски. Опа была до-
вольна, что видит Заро перед собой, ведь иначе ей ка-
залось бы (как всегда казалось до сих пор), что дети се
202
находятся под непрерывным обстрелом, что каждую ми-
нуту нм грозит смерть. Довольна была она и тем, что
победа — на стороне ее детей. Значит, и опасность не так
велика.
— Но почему же все время стреляют? — справилась она.
— Чтоб отогнать дашнаков, — серьезно объяснила
Заро, словно открывая матери большую тапну.
— А у mix тоже есть пушки?
— А то пет!
— Значит, поэтому п затягивается сражение?
Действительно, пушки пе умолкали с самого рассвета
до трех часов пополудни, канонада доносилась опять со
стороны восточного предместья, отдаваясь эхом на за-
паде, севере п юге. Казалось, что город со всех сторон
обстреливают орудия.
Из Еревана нельзя было разглядеть нп осаждающего
войска, ни пушек, нп порохового дыма: сражение проис-
ходило за окружающими город холмами п горами, но ка-
нонада была такой оглушительной, словно стреляли со-
всем близко. Тнкпн Воски чудилось, что грохот доносится
с окружающих город холмов и что за холмами стоят не-
сметные полчища, которые несут с собою смерть п сами
принимают смерть от противника. И парит там невидан-
ное смятение, идет кровопролитие, взлетают п падают
сверкающие мечп...
По-впдпмому, так же представляли себе происходя-
щее п многие другие и, так же как тикин Воски, ждали
затаив дыхание, какое бедствие нашлет на них в конце
концов судьба. Людп, несмотря на стужу высыпавшие
на улицу, тревожно прислушивались к орудийному гулу
и вполголоса обменивались предположениями. Тпкпн Во-
ски заметила, что чуть ли не все их соседи — супруги За-
карян со свопмп дочками, прачка Сабет, хозяин лавки
Оганян со своей женой-толстухой — столпились во дворе
и время от времени оглядывались на балкон дома Ампря-
нов. А старуха Брабпон, стоя как раз посреди двора, нет-
нет да воздевала руки к небу и своим грубым голосом
громко проклинала «тех, кто войну придумал да начал»,
молпла бога ввергнуть их в ад, чтоб души их вечно го-
рели в полных дегтем бочках. При каждом орудийном
залпе она вскрикивала:
— Уй, опять! Да осыплет огненный дождь головы этих
выдумавших войну! — и снова воздевала к небу костля-
вые руки.
203
Не обращая никакого внимания па пепрекратцаю-
щуюся канонаду, Заро спокойно уселась за стол и попро-
сила:
— Ты бы лучше дала мне перекусить, мама, прого-
лодалась я.
Беспечный вид п небрежный тон Заро подбодрили тп-
кип Воски. «Уж если девочка так спокойно собирается
позавтракать, значит, серьезной опасности пока пет пли
эта опасность далека от нас. Значит, нет оснований тре-
вожиться».— думала она, накрывая па стол.
Но спокойствия ее хватило ненадолго.
Из школы вернулся Ваан и сообщил, что учеников
распустили, так как невозможно заниматься «из-за пу-
шек». Тикип Воски всполошилась («Видно, плохо дело,
если уж и школы распускают!») п начала расспра-
шивать Ваапа — что творится в городе, что слышно па
улицах?
Ваан и сам знал не много (а если б и знал, не стал
бы рассказывать по врожденной скрытности характера):
оп ограничился тем, что повторил новость о роспуске
школ «по причине орудийной стрельбы», и добавил, что
на площади, на бульваре и на улице Абовяна сейчас
полно народу и все ждут, что будет дальше.
— А не говорят, что может быть? — невольно вырва-
лось у тпкин Воски, не сводящей глаз с уст сына.
— Да разное говорят, — пожал плечами Ваан.
Он умолк и прошел в комнату бабушки, словно пе же-
лая своими рассказами тревожить мать, а вернее — чтобы
не вступать в пререкания с Заро: ведь, что бы пи сказал
оп, Заро стала бы спорить и обвппять его во лжи. Но
уловка эта не помогла — уже через несколько минут
между ним и Заро началась обычная словесная пере-
палка, которую тпкин Воски называла «схваткой кота и
пса».
На сей раз зачинщиком был Ваан. Когда Заро за-
чем-то вошла в комнату бабушки, Ваап, возившийся с ка-
ким-то свертком, поднял голову и насмешливо восклик-
нул:
— Ого, ты еще здесь!
Поняв, на что намекает брат, Заро молча смерила его
взглядом.
— Поторопись, — не унимался Ваап. — Ты же хва-
сталась, что тебе револьвер дали. Зачем же ты отстаешь
от других?
204
II оп мотнул головой, показывая в ту сторону, откуда
донос ил ас в каионада.
Пе сводя глаз со злорадно ухмыляющегося брата, Заро
ответила, стараясь сдержать гнев:
— А это уж не твоя забота. Ты бы занялся лучше
своими уроками: твое дело — учиться.
Ваап вообще нс любил, когда с ппм говорили «как
с маленьким», ио особенно задевало его такое отношение
со стороны Заро.
— За своп уроки отвечаю я. Ты о себе подумай. Вы-
просила револьвер, чтобы дома отсиживаться, да?
— Держи язык за зубами, дурак! — прикрикнула Заро
и, хлопнув дверью, ушла в комнату Арама.
Чем-то напоминая победившего в драке петушка,
Ваан потряс кулаком и крикнул ей вслед:
— Трусишка!
А вдали продолжали греметь орудия...
* * *
Начавшаяся на рассвете канонада с короткими пере-
рывами продолжалась до самого полудня и вдруг прекра-
тилась.
Внезапно наступившая тишина удивила Ампряна, не-
надолго выходившего из дома и только что вернувшегося.
Кто победил и кто потерпел поражение в поединке —
невозможно было угадать. Снова выходить пз дому Ами-
ряпу пе хотелось, а к ним никто нс заходпл, чтобы можно
было узнать новости.
Лишь к вечеру, уже после обеда, зашел тер Месроп,
живший неподалеку. Стряхнув снег с одежды и с обуви,
он с радостным видом вошел в комнату и, удостоверив-
шись, что Арама нет дома, уже с порога возвестил:
— Все хорошо, парой Ампрян!
Затем, приложив палец к губам, шепнул таинственно:
— Отступают...
— Кто?
— Мэцевпки.
— А пз чего это явствует? — справплся Ампряп спо-
койно, испытующе глядя на священника.
— Сейчас объясню, уважаемый, — только разрешите
свернуть папиросочку.
II тер Месроп достал серебряную табакерку, положил
ее на стул, затем снял шапку (в спешке оп вошел в
205
комнату, по сняв ее) — и проделал все это, кивая в проме-
жутках головой и закатывая глаза, что должпо было
означать: «Уж будьте покойны, мне-то все-все известно».
Просыпав мелкий табак на колени, оп свернул папи-
роску, из карма па рясы вынул коротенький пестрый
мундштук и, вложив в его отверстие папиросу, торже-
ственно продолжал:
— Так вот, парой Ампрян, надо научиться понимать
язык войны. Когда я был духовным пастырем в армии
(тер Месроп подразумевал то время — 1915 год, когда он
был священником в 4-м добровольческом отряде)... да,
там-то я научился понимать, что значит язык воины. Вот,
например, если на поле битвы пушки вдруг умолкают,
это или хороший знак, или же плохой, это значит, что
или побеждают, пли же отступают!
Ампрян не смог сдержать улыбки при этом доказа-
тельстве военных познаний своего приходского священ-
ника.
— Значит, ваше заключение об отступлении основано
только на этом?
— О нет, парой Ампрян, — в свою очередь, улыбнулся
тер Месроп, поднимая руку с мундштуком. — У меня
есть и частные сведения. Недаром я систематически об-
хожу своих прихожан. Вы, наверно, не знаете, что свя-
щенник — это своего рода, я бы сказал, непубликуемая
газета, в которой есть все о человеке, начиная с его рож-
дения и вплоть до смерти. Только не каждому дано про-
честь ее...
II тер Месроп снова улыбнулся, вложил мундштук
в рот и несколько раз с наслаждением затянулся.
— Быстро шел я, устал, — сказал он, как бы оправ-
дываясь, что курит. — Да, да, парой Ампрян, уж по-
верьте, плохо их дело! Хотя сын ваш большевик, но я
ничего от вас не скрываю, ибо знаю — душа у вас отчиз-
полюбпва.
II после этого высокопарного заключения тер Месроп
продолжал уже будничным слогом:
— Оказывается, вчера они послали против восстав-
ших войсковую часть с шестью орудиями. А солдаты от-
казались сражаться. Мы, говорят, армяне и христиане,
пе будем стрелять в наших братьев. И перешли на сто-
рону восставших. Мы, говорят, пе будем проливать кровь
армян. И точно так же поступила и пехотная часть.
А в прошлую ночь послали войско, так те, оказывается,
206
все время в воздух стреляли. А если солдаты стреляют
в воздух, это означает, парой Амирян, что они сочув-
ствуют противнику, в данном случае — наступающим.
Это, конечно, явление утешптельное — не будет жертв.
И тер Месроп снова энергично затянулся.
— Одним словом, плохо обстоит дело у этих мэцевп-
ков, парой Амирян. По всему видно, что отступают они.
Нескольких комиссаров уже не видать, — видно, улепет-
нули. Вот так! А ведь болтали: «Свободу мы несем...» —
видно, считали, что мы невежды, не знаем, что такое сво-
бода. Лпбертэ, эгалитэ, фратернитэ... Вот вам настоящие
благородные идеи! Еще в то время, когда я учился в Эч-
миадзинской духовной академии, моим девизом были эти
три слова: либертэ, эгалитэ, фратернитэ! Какой гуман-
ный, христианский дух заключен в них! Идеи, словно по-
черпнутые из Евангелия...
Амирян, погруженный в своп мысли, слушал священ-
ника рассеянно, то и дело поглядывая в окно. При по-
следних словах он снова окинул недоверчивым взглядом
худощавое лицо тер Месропа.
— Итак? — спросил он испытующе, словно желая
узнать, что же тот скажет в заключение.
— Этой ночью повстанцы войдут в город, — подхва-
тил тер Месроп.
— Вы так полагаете?
— Не сомневаюсь, — ответил священник уверенно, но,
видно уловив оттенок тревоги в вопросе собеседника и
желая успокоить его, поспешил добавить: — Надо было
бы спрятать Арама.
Амирян не отозвался, и тер Месроп так и не понял,
не услышал он или не пожелал ответить.
— В город они войдут озверевшими... — попытался
объяснить свою мысль священник. — Уж не станут спра-
шивать, кто кому сын. Надо бы Арама в падежное ме-
сто... пока пе поздно.
По сочувственному тону тер Месропа можно было за-
ключить, что из любви к Амиряпу, из большого уваже-
ния к нему он готов оказать ему услугу — то есть укрыть
его «заблудшего» сына, почитая это своим долгом, «дол-
гом христианского пастыря».
По ответ Ампряиа разочаровал тер Месропа.
— Это мепя не касается, батюшка, — произнес оп так
холодно п безразлично, словио речь шла пе о его родном
сыне.
207
— Дело ваше, пароп Ампряп, — пожал плечами свя-
щенник, явно удивленный таким безразличием. — Ночью,
наверно, войдут в город, потому я н говорю. Всяко может
случиться.
Амирян, не отвечая, встал с места, с минуту стоял не-
подвижно, затем зашагал взад и вперед по комнате.
У священника мелькнула мысль, что, видно, очень
сильно рассержен старый агроном, если даже думать не
желает о безопасности сына. Но это, конечно, временное
явление... А так как тер Месропу не терпелось сообщить
свои новости другим знакомым, он наскоро попрощался
и вышел.
* * *
Пророчество тер Месропа не оправдалось — ночь про-
шла спокойно. Но под утро вновь послышалась орудий-
ная пальба. Отряды коммунистов с лихорадочной поспеш-
ностью выступали на фронт. Грузовики с вооруженными
бойцами выезжали в направлении Вагаршапата *, Аптта-
рака, Канакера *. Носились слухи, что несколько частей
не то перешли на сторону мятежников, пе то были за-
хвачены в плен. Именно поэтому коммунисты не только
сами отправлялись на фронт, по и ходили группами по
городу, следили за порядком (а по мнению некоторых —
делали это, опасаясь восстания в самом городе). Все
былп озабоченные, хмурые, смотрели настороженно и не-
доверчиво.
Небо было низко нависшее, затянутое свинцовыми ту-
чами. Видимо, туманная погода и была причиной того,
что канонада в это утро доносилась не так ясно, как
в первые дни. Взвинченные ожиданием горожане, бросив
обычные занятия, толпились на улицах и площадях, на-
пряженно вслушивались в глухие, следующие друг за
другом через небольшие интервалы разрывы. В учреж-
дениях работа почти прекратилась. Школы снова былп
распущены, и учащиеся, забыв о привычных проказах в
гомоне, молчаливыми стайками бродили по улицам,
жадно прислушиваясь к разговорам взрослых, чтобы
дома пересказать услышанное.
Нервы у всех сдали — при малейшем стуке, треске
или даже громко сказанном слове люди испуганно вздра-
гивали. Ходившим слухам и верили и пе верили. А слу-
хов было множество, противоречивых п разных, один
208
другого нелепее... На стенах появились объявления, ко-
торые призывали горожан сохранять спокойствие, а рас-
пространяющим злоумышленные слухи грозили тяжкими
наказаниями, «вплоть до расстрела».
II все же горожане в эти дни занимались пересудамп
даже больше, чем обычно. Какой-то купец, например, ше-
потом сообщал приятелям, что несколько комиссаров, за-
хватив все золото и серебро из банка, уже сбежали в Мо-
скву. Другой уверял, что несколько воинских частей со
всеми пушками и боеприпасами присоединились к вос-
ставшим, а несколько главных коммунистов переоделись
в женскую одежду, чтоб их пе поймали.
Вообще в этп дни все были необычно возбуждены, на
фоне мрачного неба, канонады, расклеенных на степах
военных приказов вид просто переговарпвающпхся людей
и тот внушал подозрение: пе заговор лп, не намек лп на
что-либо?
Рядом с озабоченными, взвпнчеппымп, постоянно ку-
да-то спешащими большевиками горожане выглядели
равиодушпымп, притаившимися, бездушными сфинксами.
Многие даже вообще остерегались улыбаться, чтобы это
пе было сочтено за злорадство.
Дарбпп был так возмущен подобным поведением го-
рожан, что, встретив вечером па улице Абовяна доктора
философии Рубена, не поздоровался с ним. А Рубен и
удивился п улыбнулся. Удивился, собственно, не тому,
что Дарбнн пе поздоровался, а тому, как преобразился
Дарбпн: вместо обычного, доходящего почти до пят
пальто па нем был короткий полушубок, па ногах — ко-
ричневые обмотки, как у солдата. А улыбнулся он по-
тому, что с плеча Дарбипа до самых икр свисала вин-
товка...
Так и пе поздоровавшись, Дарбпн заговорил сердито:
— Видите, как обрадовались, мерзавцы? Ничего, мы
еще покажем пм!
Видно было, что оп действительно возмущен, — дви-
жения у пего были нервные, взгляд блуждал.
— В чей огород бросаешь ты эти камушки? — спра-
вился Рубен, с улыбкой рассматривая непомерно длин-
ную винтовку.
— Эти грязные торгаши! Этп трусливые мещане! —
так громко выкрикнул Дарбнн, что прохожие с испугом
оглянулись.
— А чего же ты ждал, дорогой мой? — с той же улыб-
209
кой отозвался Рубеп. — Неужели ты считал, что молча-
ние — это согласие, а смирение — это подчинение? Сердце
парода так же неустойчиво, как и троп, п сорванное
знамя вновь может подняться. Тюфячный чехол вновь мо-
жет стать флагом.
Последние слова остались непонятными Дарбину, но
переспрашивать он не захотел, чтобы не показаться не-
веждой перед человеком, который слыл ученым. Он про-
должал изливать ярость против «мещан», «сытых свиней»
и «ничтожных спекулянтов», которым чужды вольнолю-
бивые порывы и способность постичь дух коммунизма.
— Ладно, оставим это, — прервал его излияния Ру-
бен. — Объясни мпе, пожалуйста, зачем навесил ты на
плечо эту огромную винтовку?
Вопрос показался Дарбину неуместным. Он оглядел
Рубена долгим, испытующим взглядом, словно желая по-
нять — шутит этот человек или говорит серьезно, друг
стоит перед ним или же враг?
— То есть как это «зачем»? — все так же сердито
отозвался он наконец. — Разве вы не видите, что кругом
творится?
— Вижу. Значит, на фронт?
— А что же, сидеть дома, пока враг не войдет в го-
род? — вспылил Дарбин.
— Н-да, поэт — и кровь... — проговорил доктор фило-
софии тоном, в котором Дарбину почудились одновре-
менно и насмешка и укор.
— Надо устранять то, что приносит вред, — с вызо-
вом отпарировал он. — Эти враги пролетариата сумели
настроить бедных крестьян против коммунистов, внушить
им, будто мы — против крестьянства, будто мы соби-
раемся отнять у крестьян землю и скот. Эти повстанцы...
Да что я говорю — какие они «повстанцы»? Это же про-
сто кучка авантюристов, вводящая в заблуждение народ.
Какие-то хмбапеты и уголовные тппы, оказавшиеся не
у дел, затеяли эту возню, чтобы нагреть себе руки. Но
ничего, победа будет за нами!
— Победа, говоришь? А каково соотношение сил?
— У дашнаков нет значительных сил, — подхватил
Дарбин. — Но если б даже и были, не беда: нам помогут
наши русские товарищи! Борясь против дашнаков, мы
боремся против империализма Англии и Фрапцпп. И мы
зпаем, что дашнаки — за Антанту и против пас. Но пм
пе удастся... Никогда! Мы еще им покажем!
210
— Только, сделайте милость, воюйте так, чтобы пе
страдали пп в чем пе повинные люди, чтобы перестала
выть моя собака... Если б ты знал, как извелся мой Сабо
от орудийной пальбы!
Дарбину остались непонятными п эти слова доктора
философии. Приняв пх также за пасмешку, он решил мах-
путь рукой на Рубена. Он, видимо, не знал, что у доктора
философии действительно есть пес, который очень тя-
жело переносит канонаду. Хотя Рубен заботился о своем
Сабо, несмотря на дороговизну, досыта кормил его смо-
ченным в молоке хлебом и мясом, специально доставал
для него легкие и кости и обращался с ним особенно
ласково, Сабо потерял покой. Стоило Рубену закрыть
дверь за собой, как Сабо начинал царапать ее и скрестись,
чтобы выбраться пз комнаты. Когда же это пе удавалось
ему, он начинал громко лаять и визжать. При первом
же орудийном выстреле пес кидался к окну, клал перед-
ние лапы на подоконник и, прислушиваясь, вторил выст-
релам протяжным, неумолчным воем.
В первое время домохозяин — парой Мартын — объяс-
нял поведение Сабо недоеданием: пес воет, потому что го-
лоден. Но когда Рубен объяснил, что собаки вообще не
переносят грома орудийных выстрелов, точно так же как
не переносят и музыки из граммофона, старик с глубокой
печалью покачал головой:
— А вот мы, бедные люди, обречены переносить все,
все.
Старая хозяйка Рубена придерживалась, однако, мне-
ния, что вой собаки «предвещает великое горе» вообще
и в первую очередь именно хозяину пса.
— Какая еще напасть ожидает нас и весь наш несча-
стный народ? — сокрушенно била она себя по коленям
каждый раз, как Сабо принимался выть. — Вот забыли
о боге и святой Христовой вере...
К каким только мерам не прибегал Рубеп, чтобы за-
ставить замолчать Сабо: гладил его по голове п спине,
почесывал за ушами, бросал ему кусочки мяса, как только
начинали грохотать пушки. Но Сабо не поддавался на
эти уловки — задирал морду и начинал скулить.
Вот и сегодня, еще не дойдя до дому, Рубен услышал
своего пса: на этот раз Сабо уже не скулил и не визжал,
а выл так оглушительно, что мороз пробегал по коже,
выл, как голодный волк или почуявшая волков овчарка.
211
— Что это с тобой, песик? — открыв дверь, окликнул
собаку Рубен. — Опять подпеваешь пушкам?
II впрямь, молчавшие до сих пор пушкп снова загро-
хотали. Теперь они стреляли, по-видимому, с более близ-
кого расстояния, потому что при каждом выстреле зве-
нели оконные стекла. Сидя па подоконнике, подвывал
выстрелам Сабо. Рубен приласкал его, бросил несколько
кусков хлеба. Сабо хоть и неохотно, ио подобрал хлеб.
— Иу-пу, успокойся, дурачок, — погладил его по го-
лове Рубен. — Тебе-то что, если стреляют из пушек? Вон-
пу-то ведут не против твоего племени, зачем тебе бояться?
Или ты вместо мепя воешь?
Пес, как будто уловпв в голосе хозяина то ли боль, то
ли печаль, поднял голову и тоскливым взглядом окинул
лицо Рубена. Потом он медленно побрел в своп угол, при-
нюхиваясь к полу п задевая толстым гладким хвостом
ножки стола и стулье^. Дотащившись до своего угла, оп
свернулся калачиком на белой бараньей шкурке п закрыл
глаза.
Присутствие хозяина как будто успокоило его.
* * *
Два окна комнаты Амиряпа выходили на улицу, п пз
ппх оп следил за тем, как волнуется и кипит в лихорадоч-
ном оживлении город. Спешили куда-то люди в кожаных
куртках и буденовках, с ружьями за плечами, а высыпав-
шие на улицы жители города провожали их присталь-
ными и печальными взглядами.
Несмотря на то что всюду толпился народ, в городе
царила непривычная тишина. От этого малейший шум и
даже негромкий голос отчетливо доносились до Ампряиа.
Вот откуда-то издали, с улицы пли с площади, послыша-
лись одновременно грохот и скрип: ясно, что двигаются
куда-то фургоны и грузовики. Глубокую тишину разорвал
стремительный град, — значит, где-то рядом проскакал
одинокий всадник, а может, и целый конный отряд. А ка-
нонада все продолжается — приглушенная, настойчивая и
однотонная. Иногда ее глухой гул сменяется грохотом,
и воздух над городом словно раскалывается.
К вечеру к этим взрывам присоединились винтовочные
залпы и стрекот пулеметов. Словпо огромный контрабас
прямо тут же, за городом, выводил раздельно «бум...
бум...», а пулеметы вторили ему «та-та!», причем так бы-
212
стро п ритмично, что незнакомому с военным делом чело-
веку могло показаться, будто за садами или даже в полосе
пригородных садов крутят ручки швейных машин.
Теперь все эти звуки доносились одновременно с трех
сторон — с востока, запада и севера, и Ампряну то каза-
лось, что мятежники продвигаются к городу с трех сто-
рон, то он решал, что город обстреливают лишь с высот
Норка п Канакера, а ветер доносит эхо с других сторон.
Но люди с наметанным слухом и в военном деле опытные
(как, например, тер Месроп) подтверждали правильность
первого предположения и заверяли, что восставшие соби-
раются осадить город: нет сомнения, что это и является
их первейшей задачей.
Передавали, что такого же мнения придерживаются и
в штабе Красной Армии и что приняты «все необходимые
меры» для обороны.
Ампрян провел весь день у окна, прислушиваясь
к близким и далеким голосам п звукам. Тпкин Воски
с нетерпенпем ждала сына и уже несколько раз подогре-
вала остывший обед. Но Арам объявился лишь к вечеру,
когда в доме уже зажгли лампы. Войдя в переднюю, он
лпцом к лицу столкнулся с идущим навстречу ему отцом.
Увидя сына, Ампрян остановился, тяжело перевел ды-
хание.
— Так, значит, этого вы добивались, да? Видишь те-
перь, до чего довели?.. — проговорил он.
— Это вина наших протпвппков, — немедленно ото-
звался Арам. — Это они подстрекали население...
— Лишние слова, — покачал головой Ампрян. — Ваша
проповедь ликвидации собственности не может привлечь
к вам симпатии народа, и особенно крестьянства. Отни-
маете у крестьянина столь драгоценный для пего скот
и еще хотите, чтобы после этого он симпатизировал
вам?
— Ты думаешь, отец, они восстали пз-за этого? — во-
просом же ответил Арам. — Пх подстрекнули на восста-
ние наши враги — дашпакп. Если б дашнакских' вожаков
арестовали вовремя, никакого восстания и не было бы.
— А у вас только одно средство — арестовывать. Ве-
лика смелость — хватать безоружных людей!
— Что же, по-твоему, надо позволить такому типу, как
этот Карапет, да и вообще всяким хмбапетам оставаться
в городе, безнаказанно мутить здесь воду и красть оружие
пз наших складов?
213
— Что у вас за власть, если ей опасеп такой жалкий
бедняк и ни в чем не повинный человек, как Карапет?!
— Это Карапета ты считаешь жалким бедняком? Вот
уж нашел бедняка, нечего сказать. II потом, если оп ни
в чем не повпнен, почему же скрывается?
— А что ему делать? Прийти и заявить: «Нате, аре-
стуйте меня!»—что лп? Опасность кого угодно заставит
прятаться. Да и, наверно, хорошо знал ваши повадки, вот
и спрятался. И наконец, ведь не оп затеял все это...
— Именно он и ему подобные, — резко возразил
Арам. — Люди одного и того же класса и одних п тех же
убеждений...
— Перестань! — гневно отмахнулся Ампрян. — Зала-
дили— класс, класс... Надоело. Человек — это человек.
Не распихивайте насильно людей по классам, дайте пм
жить по их воле и разумению.
Ампрян вдруг умолк, словно почувствовал, что, дав
волю гневу, может зайти слишком далеко, и продолжал
уже спокойней, голосом, в котором слышалась затаенная
мягкость и забота:
— Послушай, Арам, я не советовал бы тебе участво-
вать в этой братоубийственной войне. Ведь это настоящий
позор, и больше ничего. Более того, я, как твои отец, тре-
бую, чтобы ты держался в стороне от этой бойни.
— Я совершеннолетний, отец. Разве я не имею права
служить идеям, которые исповедую?
— Идеи... Идеи вы превратили в колодки, умертвили
здравый смысл и логику. Во имя идей человек не убивает
человека!
— Но ведь не мы затеяли эту, как ты говоришь,
«бойню».
— А ты забыл, что выкрикивали твои товарищи и ты
сам с балкона парламента? «Да здравствует гражданская
войпа!» Что это, если не призыв к бойне?
Ампрян перевел дыхание. Глаза у него сверкнули.
— Предупреждаю тебя, Арам, пе опозорь себя и пе за-
пятнай чести пашей семьи. Не следуй примеру всяких не-
доумков.
— Я — член партии, отец, и у меня есть обязанности
перед пею. Изменить своему долгу я пе могу.
— Обязанности? — Па лице Ампряпа мелькнула горь-
кая усмешка. — Ну, смотри, как бы не пожалеть...
Уже с самого начала разговора Арам почувствовал,
что отец сильно раздражен и что раздражение это грозит
214
перейти в яростную вспышку гнева. Он счел за лучшее
прекратить спор п, войдя в свою комнату, окликнул Заро,
которая вернулась чуть раньше.
Когда Заро подошла к нему, он сказал вполголоса:
— Готовься, если хочешь уйти с нами.
— Значит?.. — радостно встрепенулась Заро и, не до-
жидаясь ответа, побежала переодеваться.
В предстоящих испытаниях ей виделось что-то не-
обыкновенно интересное, она уже рисовала себе грозящую
опасность: вот пз засады набрасываются на нее враги,
и она одна-одинешенька сражается с ними, убивает всех
из своего маленького револьвера и выходит из боя цела-
невредима. И тогда Арам и все товарищи в восторге вос-
клицают: «Ура! Заро... наш товарищ Заро!»
Пока Заро фантазировала, переодеваясь п собирая
вещи, Арам в своей комнате отбирал бумаги и документы,
складывая их в портфель. Закончив разборку, он вместе
с Заро вышел пз дома.
О, этот день тпкин Воски никогда не забудет!
Пока сын и дочь готовились к уходу из родного дома,
она хлопотала над чем-то в кухне. Арама она увидела
в ту минуту, когда оп, застегивая пуговицы кожаной
куртки, выходил пз своей комнаты с портфелем под мыш-
кой.
Тикин Воски стала перед сыном:
— Куда собрался? Под самый огонь?
Не слушая ее, Арам шагнул к выходу. И тогда про-
изошло неожиданное: тикин Воски рванулась к двери и
загородила ее собою.
— Нет, не пущу я тебя в огонь! — крикнула она, вся
дрожа.
Арам невольно улыбнулся решительному тону матери
и проникся острой жалостью к ней. «Какое большое
сердце у матерей и как они бессильны...» — мелькнула
мысль, и оп попробовал пройти в дверь.
— Дай пройти, мама. Уверяю тебя, ничего не слу-
чится. Ну вот, спроси хоть у Заро.
— Ничего я спрашивать пе буду. Сама знаю, сколько
крови прольется, сколько людей сгинет. Не ходи, Арам.
Себя пощади, пожалей меня, — ведь я же мать, наконец!
И она раскинула руки, словно распятая па двери; пз
глаз ее брызнули слезы. Напрасно старался Арам уверить
ее, что никакой опасности нет, что стреляют своп, а не
враги, — тикни Воски ничего не желала слышать.
215
Арам попытался прибегнуть к обходному маневру.
— Ну хорошо, я выйду п скоро вернусь, — улыбаясь,
предложил он.
Но мать была неумолима, она только крепче прижима-
лась к двери.
— Нет. нет. Арам-джан, не надо. Вот, прислушайся,
опять стреляют. Не уходи.
Стрельба и впрямь усилилась. В тишине и темноте на-
ступающей ночи обстрел угнетал больше, вызывал боль-
ший страх. А тут еще залаяли и завыли со всех сторон
собаки. От всего этого тпкпн Воски казалось, что неми-
нуемое бедствие нависло над Ереваном, что мятежники
вот-вот ворвутся в город, схватят всех коммунистов и пре-
дадут их мучительной смерти. II в первую очередь схва-
тят онп именно Арама, если он выйдет пз дома. Но если
он останется дома, нпкто его не тронет. Кто посмеет войтп
в дом агронома Ованеса Ампряна?
Арам заставпл себя беспечно улыбнуться.
— Мама, мне нужно отнестп важные документы, как
же я могу не пойтп? — II он паправплся к дверп. — Не-
ужели ты хочешь, чтоб твой сын опозорился? II потом,
я же быстро вернусь, видишь, даже своих бумаг не беру...
Беспечный тон Арама, упоминание о «важных доку-
ментах», о «позоре» п то, что он оставил дома своп бу-
маги, оказалп нужное воздействпе на тпкпн Воски, и она
сдалась. Но. заметив тепло одетую Заро с шарфом (вместо
обычного кепи) па голове и видя, что она с каким-то
свертком под мышкой пробирается вслед за братом, тпкпн
Воски возмутилась:
— А ты куда? Не хватает Арама, теперь и ты? А ну
вернись!
— Мы вместе вернемся. — беспечно объяснила Заро
и, наклонившись, шепнула на ухо матери: — Я же пду
как раз для того, чтобы привести обратно Арама.
Это успокоило тпкпн Воски, и она позволила дочери
выйти вслед за Арамом.
— Только возвращайтесь быстрее, слышите? — крик-
нула она сверху, когда сын и дочь уже спускались по
лестнице.
— Да, да! — прозвенел в холодном воздухе голосок
Заро.
Тпкпн Воски стояла на балкопе и со стеспенпым серд-
цем смотрела вслед детям. Рядом с пею стоял Ваан и
также задумчиво смотрел вслед старшему брату и сестре.
216
Хотя он не успел по-настоящему сблпзпться с братом
и частенько ссорился с сестрой, по сейчас и в его сердце
вкралась тревога. Куда они все-гаки пошли и зачем?
Темный, мглистый вечер перешел в беспросветную
ночь. Вдали, за полосой садов и по ту сторону холмов,
продолжали трещать выстрелы. Город похож был на
уснувшее село, безмолвное п неосвещенное. Нп единого
огонька, никакого движения, ни человеческого голоса.
Доносятся лишь выстрелы п какой-то глухой, непонятный
шорох.
Тпкпн Воски чудилось, что в этом мраке совершаются
какие-то страшные злодеяния, — недаром же все время
трещат выстрелы. Перед нею вставали страшные картины.
Все, что она слышала или читала о сражениях, хаотиче-
ски смешалось в ее воображении, и ей словно наяву ви-
делось, как падают на землю сраженные пулей пли шты-
ком люди, как обезумевшие кони волочат по земле выби-
тых пз седла, окровавленных всаднпков...
Представляя себе все этп жуткие картины, тпкпн
Воскп со страхом думала о том, сумеют лп ее дети вер-
нуться невредимыми пз поглотившего пх мрака.
— Ох, да ослепнут глаза матери вашей...
К глазам тпкпн Воскп подступплп горькие слезы, и
она, громко вздыхая, вошла в комнату мужа.
Подперев голову рукой, Амирян понуро сидел перед
стенной печкой.
— Ушли-такп? — спросил Амирян, когда заплаканная
жена вошла в комнату.
Тикпн Воскп почувствовала, что муж также недоволен
уходом детей. Это придало ей смелости, и она с громким
вздохом подтвердила:
— Ушли, ох ушли!
Долгое время муж, жена и Ваап молча сидели, при-
слушиваясь к каждому звуку. Во всем доме не трево-
жилась лишь бабушка: сидя одна в своей комнате, она
спокойно довязывала носок, споро и ритмично орудуя
спицами. Сейчас она перебирала воспоминания о далеком
прошлом, бывшие единственным утешением ее одинокой
старости. Вспомнились ей девические годы, замужество
и рождение первенца, которое принесло столько радостп
и ей, да п всем в доме. Ожпвалп различные события ми-
нувшей жизни, со всеми мельчайшими подробностями,
и она словно переносилась в этот мир воспоминаний.
Временами воспоминания наводили на нее дрему, и опа
217
засыпала, опустив па колени руки с педовязаппым пос-
ком.
Как счастлив был бы Ованес Ампрян, если б какое-
нибудь воспоминание пз прошлой жизни посетило его сей-
час и заставило забыть о действительности! Но ему не
давали покоя тяжелые мысли и картины грядущего бед-
ствия— одна безрадостней другой. «Гражданская война...
братоубийственная бойня... 11 во имя чего?»
Думал старый агроном — и не мог себе представить,
чем же завершится неминуемое кровопролитие. II о чем
бы пи думал он, на скрещении всех дорог вставал перед
ним родной сын, Арам, и к нему обращался мысленно
отец: «Вот, пожинай теперь, что посеял!» Он говорил ему
это с невольным злорадством, с горечью, и белые усы его
вздрагивали, как всегда в минуты гнева.
В тяжелые раздумья был погружен и Ваан. Вместе
с тревогой за брата и за сестру не покидала его и мысль
о школьных товарищах: знать бы, где они все, что дела-
ют? Он знал, что некоторые из них, сыпки богатых роди-
телей, хотят, чтобы скорей пришли мятежники и «про-
гнали» большевиков. Об этом пе раз громко говорили
в его присутствии, и Ваан понимал, что это делалось на-
меренно: ведь брат у него — коммунист, сестра — комму-
нистка. Говорили так, чтобы уколоть Ваана, и никто не
знал, как хотелось бы самому Ваану, чтобы Арам не был
замешан во все это. Но, конечно, Ваан никому не мог
признаться в этом, да и кто бы поверил, если бы даже он
признался? Однако хоть он и был недоволен Арамом и
Заро, все же тревожился о том, как бы они не попали
в беду. Будет ужасно, если с ппми что-нибудь случится...
— Но почему же их нет? — воскликнула тикпн Воски,
когда прошло уже довольно много времени.
С этими словами опа встала, подошла к окну и при-
слушалась: выстрелы продолжали доноситься со всех сто-
рон. Напуганные стрельбой, выли в затемненных квар-
талах собаки. И вдруг сердце встрепенулось в груди
у тикин Воски: сквозь неумолчный треск и лай она рас-
слышала шум легких шагов на лестнице, ведущей на
балкон, — шум шагов одного человека...
Но почему одного, когда должны были вернуться
двое? Шаги все приближались и вдруг затихли.
Почему же никто пе стучит в дверь?
Тпкин Воски уже не в силах была ждать. Опа вышла
на балкон и разглядела фигурку женщины на верхней
218
площадке лестницы. Женщина несколько мгновений не
двигалась, потом нерешительно тронулась с места.
Ночь стояла темная, балкон не был освещен. Да н гла-
за у тпкин Воски, натруженные правкой бесчисленных
тетрадей во время работы в школе, сейчас еще вдобавок
распухли от слез, и опа пе сразу догадалась, кто эта ноч-
ная посетительница.
Это пе Заро — ни фигура, ни походка не похожи.
Тикпн Воски стояла неподвижно и всматривалась,
пока женщина с конца балкона не подошла п не протя-
нула ей руку.
— Нвард? — тут только узнав полосатое пальто де-
вушки, воскликнула она. — Как ты вышла в такую пору?
Случилось что-нибудь?
Да, это была действительно Пвард, которую накинутая
па голову шаль сделала неузнаваемой.
— Пу входи же, входи в комнату, — пригласила тпкин
Воски.
Он нет, спасибо, она спешит... Пришла, чтобы только
узнать, дома ли Заро... Такая жуткая ночь... Она пришла
за Заро, потому что, вы понимаете, такое сейчас время,
что...
— За Заро? — снова удивилась тпкин Воски.
— Ну да, вы понимаете — в такое время...
Голос Нвард дрогнул, и опа быстро договорила:
— Все-таки лучше, если Заро будет у нас.
Но, узнав, что Заро вышла, она, задыхаясь, спросила:
— Одна? Ушла пз дому одна?
— Нет, с Арамом.
Нвард без сил прислонилась к стене.
— Как же вы позволили? Ведь... — произнесла она
с трудом, как бы внезапно сникшим голосом.
— Так они обещали скоро вернуться, — объяснила тп-
кин Воски. — С минуты па минуту жду их. Я даже при-
няла тебя сперва за Заро, когда услышала твои шаги.
— Да? Значит, скоро придут? Если так, хорошо. И все
же лучше, если Заро скроется. П Арам тоже. Обязательно.
Им падо скрыться. Ведь кто знает, что может случить-
ся,— торопливо прошептала Пвард.
— Неужели они войдут в город этой ночью? — встре-
вожилась тпкин Воски.
— Говорят, уже подошли к садам.
Действительно, выстрелы со стороны садов доносились
громче, н в полной тишине они внушали больший страх.
219
Прислушиваясь к этим выстрелам, тпкпп Воски п Пвард
вздохнули, п хозяйка дома, переборов тревогу, снова при-
гласила девушку войти.
— Холодно на дворе, Нвард-джап, отогрейся немного.
Но Нвард снова отказалась: нет, нет, спасибо, она
охотпо зашла бы, если б была одна, по на улице ее ждет
двоюродная сестра. Да п забежала она, собственно, на
минуту, чтобы только спроспть о Заро. Ведь для Заро
безопасней, если опа будет в доме у них, Зальянов...
II Нвард, попрощавшись, удалилась.
— Кто это был? — справплся Ампрян, когда жена
снова вошла в его комнату. — Нвард? В такой час?
Но когда тпкин Воски рассказала, почему приходила
Нвард, муж и жена обменялись многозначительными
взглядами.
А Арама п Заро все не было, и на лестнице больше не
раздавалось шагов, и тревога, снедавшая тпкин Воски,
все росла.
— Да что это с ними стало? Неужели опять пе вер-
нутся до утра, как не возвращались все эти последние
ночи?
ГЛАВА 2
Но где же былп Арам и Заро? Куда ушлп они в эту
недобрую ночь? Убежали, спрятались где-нибудь или...
Да, в эту ночь можно было делать любые предположе-
ния, и каждое пз них показалось бы правдоподобным, ибо
в такие ночи можно ждать всего. В то время как тпкпп
Воски с тревогой думала о своих детях, Арам и Заро
вместе с товарищами по отряду обходили район к югу от
улицы Сундукяна, начппая от склонов Конда до церкви
св. Саргиса... Они шагали молча, зорко осматриваясь, так
как их участок считался наиболее опасным: и получен-
ные сведения, и усиленная пальба свидетельствовали
о том, что противник собирается ворваться в город именно
с этой стороны. Былп высланы заслопы па подступы
к городу в этой части, и усиленные дозоры кружили по
улицам этих кварталов. Как знать, может, у противника
есть сочувствующие в самом городе, которые могут выйти
пз укрытий п тайников и, вызвав смятение, ударить
с тыла по советским защитникам города. П вот малень-
кие группы — по два-три человека в каждой, — готовые
220
ко всяким неожиданностям, вооруженные впптовкамп пли
револьверами, обходили свои маленькие участки.
Ночь выдалась морозная. Редкие фонари еле свети-
лись, печально мигая при выстрелах. В домах не было
пп огонька, город казался погасшим, безлюдным, и дале-
кая стрельба словно усугубляла тяжело нависшее над
ппм безмолвие.
Ночь была полна тревогой п молчанием, глубоким
молчанием, нарушаемым лишь тогда, когда выстрелы и
их трескучее эхо взрывались над городом. Откликались на
выстрелы п псы, — казалось, они своим лаем протестуют
против нарушителей спокойствия. Но потом умолкали п
они, и снова спускалось на город чуткое и прозрачное
безмолвие, в котором ясно различались звуки капающей
где-то пз крана воды пли осторожные шаги на замерзшей
мостовой...
Бойцы отряда шагали бесшумно п остерегались гово-
рить громко.
Необходимо было вслушиваться в каждый шорох и
звук, улавливать каждое движение па улицах и во дво-
рах домов.
Арам, назначенный старшим по отряду, вместе с Заро
п третьим товарищем то медленно шагал по улице, то
останавливался и до боли в глазах всматривался в тем-
ноту.
Уже третий раз его группу назначали на обход этого
участка, но сегодня ночью оп чувствовал особенную от-
ветственность. Именно в эту ночь он ждал серьезных со-
бытий, ждал и потому особенно вслушивался в стрельбу,
всматривался в мрак...
Его озабоченность имела основания: выйдя пз дома
вместе с Заро, оп зашел в Цека за новыми указаниями.
Уже самый выход пз дома в такой беспросветный ве-
чер был чреват опасностями (а запершимся в домах горо-
жанам это должно было представляться особенно опас-
ным!), — ведь осаждающие уже подходили к предместьям
города. Стрельба так усилилась, что казалось — осаждаю-
щие вот-вот войдут в город. И они действительно вошли
бы, если б не упорное сопротивление.
Арам знал об этом и до ухода пз дому п именно по-
этому решил заптп в Цека, чтобы узнать, как быть даль-
ше. Кроме того, может случиться, что оп нужен там,
есть какие-либо поручения... В такой момент каж пай ком-
мунист должен брать на себя большую нагрузку, чем
221
в обычное время, должен делать вдвое и втрое больше,
напрягать до предела свои силы: ведь решается вопрос
жизни и смерти, вопрос — быть или не быть советской
власти. Более того — вопрос авторитета, вопрос спасения
самой партии.
Погруженный в этп мысли, Арам шагал рядом с Заро,
крепко прижимая к боку портфель. «Перестрелка идет в
том же месте, — думал он. — Может, и удастся отбро-
сить? Надо зайти и узнать, что предстоит делать».
13 этот день вообще и в этот час особенно Арама боль-
ше всего интересовал вопрос о судьбе Еревана — вопрос,
который волновал многих и от решения которого зави-
село многое.
В здание Цека входили и выходили вооруженные
люди, доставляли сведения и получали указания. До
слуха Арама долетали отрывочные слова, обрывки фраз:
— Со стороны садов...
— Пушек-то у них нет, но вот пулеметов...
— Нужно доставить оружие...
— Наши немного отступили...
Передав портфель Заро, Арам объяснил, что опа дол-
жна ждать его в большом зале первого этажа, а сам под-
нялся на второй, чтобы найти товарищей и узнать, что
решили: будут лп защищать город до конца (как пред-
лагали некоторые) или же оставят его н уйдут (как счи-
тали целесообразным другие). Понятно, решить такой
вопрос — трудно. Два дня спорят, и все еще не сказано
окончательное слово. Конечно, решение зависит от того,
как сложится соотношение сил, какое создастся положе-
ние. Сам Арам считал, что необходимо напрячься до по-
следнего и не дать противнику войти в Ереван, но пони-
мал, что, может быть, придется примириться и с этим.
Поэтому-то и забрал он пз дому наиболее важные бумаги
и документы: ведь если будет приказ покинуть город, то
начнется такая паника, что оп уже не сможет зайти за
ними. Лучше быть наготове...
Двое суток на ногах, без спа и отдыха, так измотали
его, что он мечтал теперь прилечь где-нибудь и заснуть —
заснуть глубоким и долгим сном, который восстановит его
силы и удвоит энергию. Но спать в такое время, когда
вражеские пули уже свистят на улицах города? Ну пот!
И Арам гнал от себя сон и воспоминание о словах отца,
потребовавшего, чтобы он не принимал участия в «позор-
222
поп войне», п о горячей мольбе матери — «вернуться по-
скорей»... Мысли мешались у него в голове, то и дело
вставали вопросы, требующие ответа. Особенно занимал
его вопрос о том, как возник этот злосчастный мятеж, кто
его зачинщики.
Удивительное совпадение — когда Арам вошел в один
пз кабинетов па втором этаже, группа товарищей горячо
спорила как раз об этом: что же вызвало мятеж?
Несмотря на усталость, Арам подошел и прислушался.
В числе спорящих был один из членов его отряда —
Дарбпн: заранее испросив разрешение, он явплся в Цека,
не снимая с плеча винтовки.
— Во всем виноваты наши агитаторы, — утверждал
мужчина лет сорока, в кожаном полупальто поверх шер-
стяного свитера. — Послали неопытных парней в села, и
вот они, не дав себе труда разобраться, кто среди кре-
стьян наш потенциальный друг, а кто враг, всех поголовно
зачислили в кулаки. Есть у крестьянина скирда хлеба или
кучка кизяка, — значит, богатеи, а уж владелец двух ко-
ров — обязательно кулак или подкулачник!
— Преувеличиваешь, — неожиданно возразил Дарбпн,
подойдя поближе к группе беседующих. — Было совсем
не так, как ты изображаешь.
— Было даже гораздо хуже! — с гневом оборвал пер-
вый, косо глянув на Дарбина. — У бедняка отбирали
единственную телушку наравне с коровами, отбираемыми
у деревенского богатея; с бедняка требовали столько же
муки, сколько с кулака. В то время как кулаки заранее
прятали зерно, бедняки изъятия пе опасались, уверенные
в том, что большевистская власть их не обидит. А наши
молодцы хватали все, что только попадалось им на глаза,
лишь бы выполнить план. Решили осуществить комму-
низм в течение одной педели. И вот результат всего этого
головотяпства! Как можно было доводить до того, чтобы
крестьянин взял в руки оружие?
— Крестьянин не брал оружия, ему оружие дали! —
поправил кто-то.
— Это все равно! Если б мы работали так, как следо-
вало, крестьянин не взял бы оружия, которое ему пред-
ложили. Ведь мы-то пришли, чтобы облегчить именно его
положение. А вот наши же посланцы решили, что раз
у крестьянина есть какая-то собственность, так, значит,
он — буржуй.
223
— II снова преувеличение!—повысил голос Дарбпп.—
Ты забываешь о том, что наши враги пе спали, что они
энергично «помогали» порочить пашу власть.
— То есть?
— Какие еще «то есть»? Ты разве пе знаешь, что
нашп противники, классовые враги, намеренно указывали
посланным на село людям дома бедняков, уверяя, что там
скрыто зерно. Не глядите, мол, па то, что бедно живут,
загляните в ямы да саманники, не глядите па одежду, за-
гляните в хлева...
Дарбин обернулся и, заметив Арама, воскликнул:
— Вот и товарищ Арам здесь! Хотите — спросите его.
Арам, внимательно слушавший спорящих, открыл
было рот, чтобы высказать свое мнение, по в это время
кто-то в группе крикпул:
— Да бросьте вы спорпть, товарищи, это — дело про-
шлое. Враг у нашего порога, а вы залежавшуюся солому
веять начали. Сейчас важно одно — будем мы защищать
город пли оставим его? Вот об этом надо и говорить.
Арам разделял мнение, что в селах при изъятии из-
лишков продовольствия действительно были допущены
досадные ошибки, но он был согласен с тем товарищем,
который считал разговоры об этом пе ко времени. Сейчас
существенно было одно — защищать город или же сдать
его? Сам он считал, что город па до отстоять, «чего бы это
нп стоило»: ведь, завладев Ереваном, противник умножит
свои силы, пополнит ряды за счет сочувствующих и нейт-
ральных элементов, завладеет складами, а после всего
этого нелегко будет его одолеть.
Но высказаться оп не успел, — в комнату вошел вы-
сокий мужчина в кожаном пальто. Вид у пего был су-
мрачный и усталый.
Все умолкли, выжидающе глядя на него.
Вошедший был членом ревкома.
Медленно пройдя в глубь комнаты, оп обвел глазамп
присутствующих и машинально поднял руку:
— Выслушайте меня, товарищи! Здесь все командиры
отрядов?
— Не все, — отозвался кто-то.
— Тогда пусть присутствующие передадут всем то,
что я скажу. Товарищи, я должен вас огорчить...
Он умолк, словно стараясь лучше сформулировать то,
что должен был сказать. Все в комнате затаили ды-
хание.
224
0
И в напряженном молчании слова члена ревкома про-
звучали, как тяжелые удары молота:
— Гирод, товарищи, по всей вероятности, отстоять
нам не удается. Как это нп печально...
Снова наступило молчание, потом — шепот:
— Значит, оставим?
— Ио как это?
— Неужели невозможно отстоять?
— Необходимо ли?
— Неправильно это.
Многим хотелось задать вопросы, попросить объясне-
ний, но почему-то никто этого не сделал. Первым загово-
рил Арам:
— Простите, я недослышал: это ваше личное мнение
пли решение ревкома пли военных органов?
Член ревкома предпочел ответить на вопрос вопро-
сом же:
— А каково ваше мнение, товарищ Арам: сдать город
пли сражаться за него?
Арам ответил не задумываясь:
— Я думаю, что тот, кто сдает столицу, теряет очень
много. Следовательно, надо любой ценой удержать ее.
— Именно этого мнения придерживались до послед-
него времени ревком и военное командование: любой ценой
удержать в наших руках Ереван. Но данные последних
часов говорят о том, что враг осаждает город с трех сто-
рон. Прибавьте к этому и то, что в самом Ереване есть и
неблагонадежные и прямо враждебные нам элементы.
Уточнпв все эти обстоятельства, ревком решил не плтп
на бесцельные жертвы и...
- И?..
— II оставить город.
— Оставить пли отступить?
— Оставить город и отступить, временно, чтобы вы-
рваться пз вражеского окружения и получить возмож-
ность свободно действовать, возможность, которой в го-
роде мы лишены.
Арам помрачнел — решение было ему сильно пе по
душе. Прпшлп на ум и слова отца: «Вот п радуйтесь!»
Вероятно, отец будет злорадствовать, что они пе сумели
отстоять столицу, выдержать натиск врага; будет смеяться
над словами Арама, что парод — с большевиками...
— Значит, немедленно начинаем отступать? — не вы-
терпел кто-то.
8 С. Зорьяи, т. 3
225
— Пет, конечно, — терпеливо объяснил член ревко-
ма.— Но каждый пз вас немедленно должен отправиться
со своим отрядом на отведенный ему участок. Необходимо
строго проследить, чтобы не произошло внутренних бес
порядков, чтобы вражеские элементы не выступили с ору
жнем в руках. Именно в этих целях, — подчеркнул оп, —
ревком приказывает, чтобы отряды обеспечили безопас-
ность тех улиц, по которым будут с боями отступать наши
части. Члены ревкома уже отправились, чтобы на местах
руководить действиями и следить за выполнением распоря-
жений ревкома. А теперь, товарищи, не будем терять вре-
мени, — закончил член ревкома. — Дорога каждая минута
Командиры отрядов поняли, что положение очень
серьезно, что решение ревкома окончательно и ос.пари
вать его пе имеет смысла. Какое бы недовольство ни вы-
зывало оно, партийная дисциплина требовала подчинения
и исполнения.
Слушая представителя ревкома, Арам думал, что иного
выхода, видимо, пет: надо делать то, что сочтено наи-
более целесообразным. Хорошо еще, что он успел зайти
к себе и забрать бумаги. Правда, они будут, наверно, не-
малой обузой во время военных действий, по придется
с этим примириться. Во всяком случае, оставлять их дома
нельзя было.
Перспективы отступления казались Араму сомнитель-
ными. Подчиняясь решению ревкома, оп в душе пе верил,
что отступление можно будет осуществить с малым уро-
ном. Как знать, где и с какими силами враг прорвется
в город? Да и прорвется ли вообще?
— Что ж, будем делать то, что признано необходи-
мым, — пробормотал оп, спускаясь в зал, где его ждала
сестра.
Заметив, что настроение у Арама подавленное, Заро
стала допытываться, что ему сказали наверху. Когда же
Арам сообщил ей о намеченном отступлении, она с удив-
лением воскликнула:
— Ой, как же это? Что же теперь будет?
— Я и Дарбпн пойдем с отрядом, а ты оставайся здесь
и береги портфель.
— Пи за что! — передернула плечами Заро. — Я тоже
с вами.
— Холодно очень, Заро, простудишься. Да и потом,
мы ведь идем сражаться. А тебе что там делать без ору-
жия?
226
— Нет, не останусь! У меня есть револьвер. Иду
с тобой.
Заро не слушала’никаких уговоров, и Араму пришлось
уступить.
Через несколько минут Арам с сестрой и Дарбином
был уже перед входом в Английский сад: * бойцы отряда
после ночного обхода приходили отдохнуть и перекусить
на скамейках городского сквера. Арам заранее условился
с ними, что они будут ждать его в Английском саду, а по-
том всем отрядом отправятся на обход назначенного пм
участка. Все тридцать бойцов Арама были в зимней
одежде и при оружии; некоторые — в кожаных куртках,
остальные — в пальто, в меховых шапках. В составе от-
ряда былп и учителя, и служащие, и рабочие. Одпп из
троих рабочих — Асатур с завода «Арарат» — заменял
Арама во время его отсутствия. Былп в отряде и женщины.
Завидев Арама с сестрой п Дарбином, бойцы подня-
лись со скамеек и пошли навстречу своему командиру.
Посыпались вопросы:
— Куда пас назначили, товарищ Арам?
— Па тот же участок — к Бонду.
— А что нового?
Не утаив ничего пз слышанного, Арам рассказал о со-
здавшемся положении. Ike опи — люди сознательные,
рано пли поздно узнают сами, так пусть уж лучше узна-
ют часом раньше, чтобы с большей ответственностью от-
нестись к заданию. Да к тому же отступление не было
полной неожиданностью, — уже несколько дней носился
слух, что, возможно, придется оставить город. Но одно
дело слух, предположение, и совсем другое — уже при-
нятое решение. Это решение не могло пе произвести тя-
желого впечатления. Арам почувствовал это по молча-
нию, которым было встречено его сообщение. Немного
спустя несколько человек задали вопрос—разреши!
ли нм товарищ Арам зайти часа па два домой.
— Можно, во — по очереди. И чтобы каждый вер-
нулся точно в назначенное время, — обусловил свое со-
гласие Арам.
Так и договорились. Но перед уходом один из членов
отряда спросил: неужели нельзя было избежать сдачи
города?
Арам постарался объяснить необходимость оставления
города: это же временпая Mejia, делается это для того,
чтобы избежать бесцельных жертв: если защитники
города пе уйдут, то попадут в полное окружение. А вы-
скользнув пз окружения, сами вскоре возьмут противника
в кольцо...
Посыпались и другие вопросы, по самым существен-
ным н реальным был заданный Асатуром:
— Когда и куда должны мы отступить? Сейчас,
что ли?
Араму пришлось объяснять заново:
— Да нет, сейчас мы никуда не будем отступать. Пока
нам приказано держать оборону. Если враг прорвется,
надо охранять ведущие к железнодорожной станции улн
цы, чтобы он не перерезал путей отхода. Затем все от-
ряды и сами двинутся к станции...
— По почему именно к станции?
— Чтобы занять вагоны.
— Значит, отступать будем по железной дороге?
— II ио железной дороге. Там будет виднее. Пе исклю-
чено, что враг и сам не захочет войти в город.
— Если б так...
— А теперь; товарищи, пойдем на наш участок.
Всем членам отряда Арама было известно, что в Конд
и к Эчмиадзпнскому мосту* направлена воинская часть,
которой придан большой отряд коммунистов. Если б этот
заслон отступил, отряду Арама пришлось бы взять на
себя защиту ведущих к станции улиц...
Уже два часа отряд патрулировал свой участок вдоль
улицы Сундукяна. Ночной мрак не рассеивался. Опять
еле-еле мерцали редкие фонари, и тусклый свет не давал
возможности разглядеть что-либо уже на расстоянии не-
скольких метров. Лишь шум шагов но мерзлой земле го-
ворил патрулю о том, что кто-то подходит. По в этот час
прохожие почти не попадались, — всем было уже изве-
стно, что выходить на улицу после восьми часов вечера
запрещено.
Обычно в феврале больших холодов в Ереване не бы-
вает, но эта ночь выдалась необычайно холодной — холод-
ной и сырой. Влажное и холодное дыхание ночи обдавало
лицо, по синие пробегала дрожь... Но патрульные не счи-
тались со стужей и сыростью. Как и в предыдущие ночи,
онп разделились па небольшие группы и начали обход
участка, готовые ко всяким неожиданностям.
Шагали патрульные и напряженно прислушивались.
Да, стрельба усилилась во всех концах города, и одновре-
менно с нею стал допоешься какой-то глухой шум.
228
Шагалп патрульные, ожидая, что вот-вот произойдет
что-то. События происходили уже на подступах к городу
и могли охватить сам город... Можно было считать, что
теперь событием была каждая пуля, каждый залп. В эту
ночь все было событием, и событии следовало ждать на
каждом шагу.
Это чувство владело каждым бойцом в отряде Арама.
Да н сам Арам, добравшись до места, где кончался город
и начинался пригород его — Конд, ежеминутно ждал, что
из мрака вдруг появится просочившийся со стороны Кон-
да пли Эчмпадзпнского моста противник.
Итак, ждали событий все, и все-таки первое событие
оказалось для всех неожиданным.
Уже подходя к улице Сундукяпа, патрульные заме-
тили медленно бредущего навстречу им мужчину высо-
кого роста, в пальто с развевающимися полами. Патруль-
ные невольно замедлили шаги, с удивлением разглядывая
странного прохожего: кто это, почему идет так медленно
и спокойно, есть лп у него с собой оружие?
— Кто там? — не выдержал Асатур.
— Я это, товарищи, я! — ответил кто-то басом по-
русски.
— Вы кто, армянин? — почему-то переспроси.1! Аса-
тур.
— Я марксист.
— Ну, а по национальности?
— Национальность?.. Да причем тут национальность,
если я — интернационалист!
— Да ответь же толком, кто ты?! — уже с раздраже-
нием прикрикнул Асатур.
— То есть как это?!—отозвался на этот раз по-ар-
мянски незнакомец. — Что за вопрос?.. Я—эго я. А зо-
вут меня Иван Потмаз, и...
— Да погоди же, гражданин! — остановил его Аса-
тур.—Скажи покороче — откуда и куда идешь?
— Иду к себе домой, конечно, — что за вопрос?
— По разве ты не знаешь, что после восьми часов ве-
чера...
— Знаю, знаю — запрещено. Но все этп запреты п до-
кументы—не для мепя. К чему мне документы при род-
ной власти? Да я и не нарушал правил, ибо вышел от
приятеля, когда только-только пробило восемь часов. Ну,
а документов у меня при себе нет.
чол
— А раз нету документов, придется отвести в комен-
датуру, — заявил Асатур.
— Ах. в комендатуру? — весело повторил прохожий.—
Но зачем утруждать себя, дорогой? Я и сам дойду. Комен-
дант хорошо знает старого революционера, то есть меня.
Уж будьте покойны.
Патрульные слушали с удпвлеппем странные ответы
незнакомца. Но когда незнакомец заявил, что коменданту
хорошо известей «старый революционер», Заро, стоявшая
рядом с братом, вдруг выступила вперед.
— Так это вы, Иван Артемьевич? — почти крикнула
она. — Слушайте, товарищ Асатур, я его знаю: это Иван
Артемьевич, сосед моей подруги!
— Ах, п ты здесь, милочка? — в свою очередь, уди-
вился Иван Артемьевич. — Ну и героиня — настоящая
Жапиа Д’Арк! Молодец, молодец, девушка! Оказывается,
отважный защитник революции, а я и не знал об этом.
Кстати, воп тот товарищ спрашивал, почему я в такой час
вышел из дому. Да потому, что мне необходимо оружие.
Правда, года у меня уже не те, чтобы стрелять, но когда
я впжу, что вот-вот противник будет здесь, — разве я могу
усидеть дома? Вот и пошел к приятелю попросить у пего
ружье. Но ружья не оказалось. Если у вас найдется сво-
бодное, дайте мне, милочка, чтобы я вместе с вами поме-
шал этим презренным шовинистам осквернить своим при-
ходом город. Да, а кто же с тобою, милочка? Лично их
не знаю, но видно, что парии хорошие, преданные. Ну,
поручаю вам защиту нашего города, юноши! — И Иван
Артемьевич зашагал было своей дорогой, по Асатур снова
окликнул его:
— Да погоди же, товарищ!
Арам стоял чуть в стороне п улыбался, пе вмешиваясь
в беседу. Ивана Артемьевича он пе встречал, по слыхал,
что рядом с Зальяиами живет человек, называющий себя
«старым революционером». Какими бы странными ни ка-
зались ему слова п манеры этого человека, повода к задер-
жанию его Арам пе находил.
— Скажи, чтоб отпустили его... — вполголоса поручил
оп стоявшему рядом товарищу. — Восемь только что про-
било, за опоздание па полчаса- не стоит взыскивать.
После ухода «старого революционера» отряд Арама
разбплся на группы. Каждая группа медленно шла вдоль
назначенной ей улицы, внимательно оглядываясь и вслу-
шиваясь; особую осторожность проявляли патрульные,
230
огибая улицы па углах, чтобы не нарваться вдруг па
засаду.
Араму было известно, что и в Конде, как п в других
предместьях Еревана, выставлены воинские части. Но
вот численность атакующих и оснащенность их оружием
не были Араму известны, потому оп и не мог сказать, су-
меют ли красные части отразить атаку врага и пе про-
пустить его в город. Ему очень хотелось, чтобы защищав-
шие город воинские часгп знали, что за ними— отряды
коммунистов, готовые в нужную минуту прийти им на
помощь и грудью защитить город.
Но Арам считал, что роль отрядов не исчерпывается
этим: ревком ведь поручил им охранять порядок, сле-
дить, чтобы в самом городе не подняли голову сообщники
мятежников. Им было дано указание — если возникнут
беспорядки, немедленно сообщить военному отделу рев-
кома.
К счастью, пока в городе все было спокойно. Огни
в домах не горели, повсюду царили мрак и тишина, хотя
эта тишина и была полна какой-то таинственности и осо-
бого смысла. Казалось, все дома покинуты обитателями,
казалось, в них пет ппкого, а если п есть кто, то это при-
таившиеся предатели... Никто не выглядывал из окон плп
пз-за ворот узнать, что творится кругом. Невозможно
было угадать, о чем думают эти укрывшиеся за запертыми
дверями люди: боятся ли они случайной пули или заду-
мали что-нибудь недоброе и радуются, что город осажден
мятежниками.
— Чего же еще ждать от мещап? — говорил Дарбин
шагающему рядом с ним товарищу. — Зарылись, точно
кроты, в своп поры, боятся голос подать. Ну хоть бы вы-
ругались, показали бы, что не любят пас. Даже и этого
не делают, так что пе поймешь, что у ппх на уме.
— II кто поручится, что они не выжидают удобного
случая, чтобы пальнуть в нас пз окна или пз-за угла; что
из любого двора не выскочат вооруженные предатели,
чтобы перехватить пас?
— Вот именно, — согласился Дарбин.— Мещане спо-
собны па все.
На Toil же улице, где им встретился Иван Артемьевич,
патрульные задержали еще двух-трех запоздалых прохо-
жих: старуху, которая несла крынку молока для педавно
разрешившейся от бремени дочери, пожилого мужчину,
вышедшего запять у соседей валерьяновых капель для
231
Жены, п еще кого-то. Нсек задержанных отпустили, сде-
лав пм надлежащее внушение. Еще немного погодя по-
казались парспь с молоденькой девушкой. Опп шли под
руку п о чем-то шептались, видимо забыв про все на
свете. 11а вопрос Дарбпна, кто они и куда идут, оба улыб-
нулись, а парень сказал: «Мы—друзья...»
— Что значит «друзья»? — возмутился Дарбин.
Другой патрульный заподозрил что-то неладное п
предложил отвести задержанных в комендатуру.
— Ну что ж, ведите, — согласился парень. — Это моя
инвеста, п я провожаю ее домой.
— Так мы тебе п поверили! Нет уж, идемте в комен-
датуру.
— Слушай, если у них нет оружия, пусть идут себе, —
вмешался Дарбин.
— Давай спросим у товарища Арама.
— Нечего тут спрашивать. Отпусти, я отвечаю...
Товарищ Дарбпна недовольно буркнул, но спорпть
далыш* пе стал. Парочка была уже далеко, когда он на-
конец излил свое удивление п возмущение:
— Глупцы! Нашли время влюбляться... под выстре-
ламп-то!
— Э-э, братец, — вздохпул Дарбин, — да разве счи-
тается с местом или с временем эта бессовестная любовь?
Пусть уж любятся сколько хотят и пусть не говорят, что
наша советская власть против влюбленных.
— А все же осторожность — вещь хорошая, — заклю-
чил дискуссию напарник Дарбпна.
Дойдя до очередного перекрестка, Арам вдруг заметил,
как кто-то, держась в тени домов и почти вжимаясь в
стены, медленно подымается от центра города к Копду.
То, что человек этот шел таясь п явно стараясь остать-
ся незамеченным, вызвало подозрение у Арама. Человек
этот, конечно, знал, что после восьми запрещается ходить
по улицам, и именно потому избегал идти открыто. Ио
кто это — друг пли враг?
Арам сделал знак своей напарнице Заро остановиться,
чтобы по вспугнуть подозрительного прохожего, а сам
притаился за углом ближайшего дома.
Вечер был по-прежнему морозным, п с неба начал сы-
паться мелкий снег, который в народе называют «снежной
крупой». Па улице было но-нрежпему темно, и но-преж-
пему гускло мерцали редко расставленные фонари.
232
Не сводя глаз с подозрительного прохожего, Арам
ждал. Оп даже затаил дыхание, чтобы не выдать своею
присутствия.
Но незнакомец продолжал медленно подыматься, все
таь же держась вплотную к стенам домов, стараясь
укрыться в их тени. Наконец, когда расстояние сократи-
лось настолько, что стало возможно определить, кто ото —
мужчина или женщина, — Арам быстро выскользнул
из-за угла и пошел вперед. держа наготове револьвер.
Но, сделав несколько шаюв, ип остановился и удив-
ленно воскликнул:
— Нвард... ты?!
— Да. — В ответе девушки были и изумление и страх.
Арам пристально оглядел ее:
— Ты — па улице, и в такое время? Что случилось?
Неужели ты пе знаешь, что запрещено...
— Знаю.
— I I все же?
— II все же вышла.
Нвард словно почувствовала облегчение оттого, что ее
допрашивает не кто иной, а Арам: теперь уже в ее го-
лосе звучала легкая насмешка.
— Л вы-то почему вышли на улицы?
— Пз-за врагов.
— А я пз-за друзей.
— Друзей? — с сомнением повторил Арам. — А что
это за друзья у тебя? — переспросил оп, нахмурясь, по
сейчас же шутливо пригрозил: — Ну как, отправить тебя
к коменданту, что ли?
— Пожалуйста. Нели за добрые намерения полагается
задерживать людей, — веди.
— Откуда мне звать, добрые были у тебя намерения
или недобрые?
— Смотря в отношении кого?
— Вот и предоставим выяснение этого вопроса комен-
данту.
— Зачем? Я могу объяснить и без его помощи.
— Так будьте любезны, — шутливо попросил занше-
ресованный Арам.
П он с удивлением узнал, что Нвард была у них юма,
что опа хотела увести к себе Заро: в доме Зальяпов опа
была бы в большей безопасности, если б осаждавшие во-
рвались в город...
Арам пе удержался от вопроса:
— Ты заходила к нам только ради того, чтобы спастп
подругу? Ни за кого больше, значит, ты не тревожилась?
Нвард, казалось, смутил этот вопрос.
— Но где же Заро? — спросила опа. — Мне сказали
у вас, что она уже больше часа как вышла из дому и не
возвращалась. II это в такую ночь... Отвечай же: где
она?
Арам обернулся п негромко позвал:
— Заро!
Арам и Нвард стояли посреди улицы, в стороне от
группы патрульных, которые с удивлением смотрели на
них: говорили они негромко, п ’патрульные не понимали,
о чем может так долго говорить с задержанной пх коман-
дир.
Подошла на зов брата Заро.
— Нвард? Откуда ты?
— Из вашего дома, — улыбнулась Нвард п повторила
свой рассказ.
— II ты не боялась, что поздно, что могут задер-
жать? — звонко рассмеялась Заро.
Казалось, она забыла о том, где п почему находится,
забыла о том, что патрульных должна удивлять мирная и
дружеская беседа их товарищей с незнакомкой, нарушив-
шей комендантский час.
Арама и Заро по-настоящему взволновала эта неожи-
данная встреча. Заро очень тронуло, что Нвард тревожи-
лась за нее и решилась в такое время идти почти через
весь город, чтобы взять ее к себе.
«Славная девушка эта Нвард, — думал Арам. — Дру-
гая ни за что пе отважилась бы на такой шаг. Видно,
по-настоящему любит...»
И в душе у него шевельнулось теплое чувство к этой
девушке, знакомое чувство, подсказавшее ему, что Нвард
всегда жила в его сердце.
— Только что мы встретили вашего соседа — Ивана
Артемьевича, — вспомнила Заро, выслушав рассказ
Нвард. — Документов у него не было, но мы не задержали
его. Интересно, откуда он возвращался домой?
— А кто его знает, — пожала плечами Нвард. — Це-
лый день шныряет по городу.
Но тут Арам с серьезным видом осведомился:
— Но ты так п пе сказала, что же нам делать с тобой:
задержать пли же проводить домой?
— Конечно, проводить домой! — вмешалась Заро.
234
— Спасибо, — отозвалась Нвард. — Но раз мы встре-
тились, пусть уж Заро идет со мной к нам, ну, пока не
пройдет опасность...
— О пет, Заро этого пе может, у нее крайне важное
задание, — с легкой насмешкой отозвался Арам.
— А что ей делать здесь в ночную пору п под выстре-
лами? — удивилась Нвард.
— Как что? Очень многое,—продолжал Арам с топ же
легкой иронией. — Ну, пойдем, Нвард, я провожу тебя
До дому.
— Я тоже, — подхватила Заро.
— Пет, нет, Заро, — отрезал Арам. — Останься с това-
рищами, я скоро вернусь. Неудобно, если мы оба уйдем.
Через сотню-другую шагов Нвард остановилась, по-
благодарила 1\рама п заявила, что дальше пойдет одна.
— Нет, одна ты пе пойдешь, — возразил Арам.
— Почему? Теперь уже близко.
— II все же — нет.
— Ничего не понимаю, — пожала плечами Нвард.
— А понять не так-то трудно: мы тебя не задержали,
но встретит тебя другой отряд патрульных и обязательно
отведет в комендатуру как нарушительницу постановле-
ния. Да еще и другое обвинение предъявит...
— Ой, лучше я пойду одна... — колебалась Нвард.
Ей не хотелось, чтобы домашние или же соседи уви-
дели, кто ее провожатый; но мысль о том, что ее может
остановить другая группа патрульных, заставила усту-
пить.
Онп прошли еще несколько десятков шагов, и вдруг
Нвард неожиданно схватила Арама за руку.
— Как хорошо, что мы встретились, Арам, — шепнула
она. — А я уже думала, что больше не встретимся. Я и
пошла-то домой к вам, чтобы увидеться с тобой.
— Со мной? Зачем?
— То есть как «зачем»? Ты пе видишь, что творится
кругом? II я бы хотела, Арам, чтоб ты... чтоб ты...
— Чтобы я... — в недоумении повторил Арам.
— Чтобы ты был осторожней, не рисковал. Нельзя
разве укрыться где-нибудь... ну, пока все это минет?
Нвард умолкла — и быстро заговорила снова, словно
боясь забыть то, что хотела сказать:
— Все эти дни, Арам, я так волнуюсь, так встрево-
жена. Хочу сказать, что твоя судьба... что я все время
235
думаю о тебе... II я пе выдержу, если... Знай, Арам, что...
что я без тебя...
II Пвард умолкла, прижавшись к его плечу.
— Успокойся, Пвард, прошу тебя. Я знаю, что ты
тревожишься за меня, что ты не перестала любить меня.
Когда ты сказала, что была у нас, — думаешь, я не по-
пил, за кого ты беспокоилась? II не думай, что я забыл
тебя.
— Значит, но забыл? — встрепенулась Нвард. — Я ра-
да, что не забыл. По как жаль... как жаль, что мы встре-
чаемся в такое время и так'... Ах, Арам... Пожалуйста, бе-
реги себя!
— Не тревожься, дорогая. — И Арам обеими руками
крепко пожал руку Пвард. — Я постараюсь выполнить
твой наказ.
Оглядываясь на каждом шагу, Нвард поспешила к
подъезду дома, где жила с родителями. Пойдя в подъезд,
опа неплотно прикрыла дверь и долго смотрела вслед
Араму — пока он не скрылся во мраке.
А Арам шел и думал о ней. Поступок Нвард казался
ему удивительным. II как опа пе испугалась темноты,
стрельбы, того, что ее могут задержать за нарушение обя-
зательного постановления? Вышла ли она пз дома с ве-
дома и разрешения родителей пли вопреки их воле? По
что бы ни было — замечательная девушка!
Мысли о Нвард сменились у Арама раздумьями о сво-
ем долге: партия доверила ему наблюдение за важным
участком обороны города. Оп не имеет права даже па
мппуту отвлекаться от своих обязанностей, а между тем...
Оп оставил свой пост, забыл о долге — и провожает домой
дочь буржуя, словно сейчас мирное время!
Эти противоречивые чувства боролись в душе Арама,
когда он увидел бегущую ему навстречу Заро. II вдруг
тишину разорвали ружейные залпы... Казалось, взорва-
лась под ногами предательская мина.
Залпы были настолько неожиданными и казались
такими близкими, что Арам невольно остановился и шеп-
нул Заро:
— Не бойся, это паши стреляют. Наверно, сейчас те
начнут отстреливаться. Начинается.
Арам с минуту прислушивался, затем побежал к тому
перекрестку на улице Супдукяна, где оставил товарищей.
Прежде всего он проверил, находится ли каждый пз бой-
цов на отведенном ему месте или... На душе у него стало
236
легко, когда ок под тусклым светом фонарей увидел, что
ппкто из товарищей не покинул порученного поста.
А водь это могло случиться, это было бы такой естествен-
ной человеческой слабостью!
Асатур, рабочий с завода «Арарат», сняв винтовку с
плеча, напряженно вслушивался в перестрелку; Дарбин и
его напарник стояли с ружьями наизготовку. Остальные
патрульные ходили—то ли для того чтобы согреться, то
ли чтобы разрядит], нервное напряжение. Особенно пора-
довало Арама то, что две женщины из его отряда также
пе покинули своих постов. Они так внимательно следили
за перестрелкой, что даже не заметили подошедшую Заро.
Арам, которого до этой минуты раздражали темнота,
холод и сырость, влажное прикосновение снежных че-
шуек к лицу и рукам, теперь уже пе обращал внимания
на это. Ему почему-то казалось, что противник продви-
гается вперед, — выстрелы слышались уже ближе п гром-
че. Трудно было только определить, откуда они доносят-
ся — со стороны моста или же со стороны Конда, ибо эхо
залпов отдавалось по широкой дуге.
«Может, они уже ворвались в город и наши отступают
с боем? — мелькнула мысль. — Хоть бы дали знать...»
Где-то рядом по мостовой неожиданно прогремели
конские копыта. Все обернулись в ту сторону, откуда
донесся топот.
По улице скакали два всадника, — скакали галопом,
стремя в стремя... Но вдруг это не красноармейцы, а ка-
валеристы из прорвавшей фронт вражеской части?
Патрульные остались на своих постах. Каждый прове-
рил оружие. Арам, которому не терпелось поскорее раз-
глядеть всадников, вышел на середину улицы.
— Пе ходи, Арам! — окликнула его Заро сдавленным
голосом: опа боялась, что скачущие — враги и что они не
преминут выстрелить в Арама.
По и Заро и остальные патрульные ошибались: заме-
тив человека посреди улицы, всадники тотчас же натя-
нули поводья. Опп оказались посланцами ревкома, кото-
рые привезли приказ об отступлении: к станции, на рас-
свете, в шесть утра.
Арам поднес руку с часами к глазам. Циферблат еле
светился — оставалось немногим больше двух часов.
— И больше ничего? — спросил Арам.
— Польше ничего. Поскачем дальше — сообщить дру-
гим отрядам.
237
Когда всадники умчались с такой же стремительно-
стью, с какой прискакали, патрульные поняли, что не-
обходимо собрать все силы, не поддаваться стуже и про-
держаться до рассвета. Ах этот рассвет! Что может про-
изойти до рассвета, никому не было известно. Попреки
всему, могло ведь случиться и чудо — враг не только пе
вошел бы в город, ио и отступил бы. «А как хорошо было
бы, если б случилось так!» —думала Заро, которая, чтобы
согреться, ходила по мостовой, подходя то к брату, то
к двум женщинам из отряда Арама. На обеих женщинах
былп теплые полушубки, у одной голова была обмотана
шалью, другая нахлобучила буденовку с опущенными на-
ушниками.
После отъезда посланцев ревкома вновь воцарилась
глубокая тишина.
Мысль Арама работала стремительно, как это бывает
в минуты близкой опасности. При отступлении может
возникнуть паника. Враги, наверно, ворвутся в город
с нескольких сторон одновременно, и к ним присоеди-
нятся неблагонадежные элементы в самом городе. Тогда
не удастся выполнить задание, и план отступления мо-
жет провалиться...
Арам подошел к женщинам, молча стоящим па своем
посту.
— А вы немедленно отправляйтесь на станцию. По-
езда теперь, наверно, уже поданы. Заро, берп мой порт-
фель п иди с товарищами. Портфель никому не давай.
Жди меня па перроне, в вагон поднимемся вместе. Пой-
дете вот так, прямо па станцию.
Заро портфель взяла, но не двинулась с места.
— Не пойду, — спокойно сказала она. — Останусь
с тобой.
— Почему? Бопшься пдтп?
— Нет, чего там бояться? Просто не хочу без тебя.
Пойдем потом, вместе.
Больно стало старшему брату.
— Раз говорю — иди, значит, так надо! — сказал
он дрогнувшим голосом.— Здесь теперь пе место жен-
щинам.
Заро взглянула па брата и, не споря больше, пошла за
женщинами, не забыв еще раз напомнить:
— Не опаздывай, Арам, и... — Она хотела добавить:
«и будь осторожен», но не решилась, постеснялась стояв-
ших рядом товарищей по отряду. Прижимая к себе туго
238
набитый документами портфель брата, она пошла за жен-
щинами. часто оглядываясь назад.
Сыпался с неба мелкий снежок, почти незаметный
в темноте. Лишь по мгновенному легкому и холодному
касанию да по влажному следу можно было догадаться,
что снежника упала на лицо — и растаяла.
Улица, ведущая на станцию, была довольно темпон:
если бы сюда по проникали слабые отсветы далеких фо-
нарей, здесь была бы кромешная тьма.
Пройдя немного, женщины увидели, что со всех сто-
рон стекаются люди, несутся фаэтоны, машины...
«Тик-трак!.. Тик-трак!..»
« Трак-тра к-т рак!..»
Заро молча брела за женщинами. «Что будет даль-
ше? — думала она. — Что будет дальше, боже мой!»
ГЛАВА 3
Стрельба постепенно усиливалась и приближалась.
Если вначале она доносилась лишь со стороны Конда п
Эчмиадзпнской дороги, то теперь выстрелы слышались
и с Канакера и с Норка. Эго еще более увеличивало тре-
вогу супругов Ампрян.
Было уже далеко за полночь, но никто п пе думал о
сне. Да и разве можно было уснуть, если в городе непре-
рывно разрывались снаряды, свистели пули, унося челове-
ческие жизни... Больше всех, конечно, тревожилась тпкпп
Воски — ведь она ждала детей. Но проходили часы, а они
не возвращались. Где они? А может, спрятались где-ни-
будь? Уже уснула глухая бабка, которую не мог раз-
будить даже сильный шум, а детей все не было. Тикни
Воски все ждала знакомых шагов, то и дело выходила на
балкон.
— Ах, почему я отпустила их? Во всем виновата я, —
твердила опа, напрасно пытаясь разглядеть что-нибудь во
мраке ночи.
После очередного выхода па балкон, вернувшись
в комнату, она удивленно сообщила мужу, что где-то поют
песню. У нее был такой встревоженный и таинственный
вид, что и муж, и младший сын тотчас же выбежали па
балкон. Песня? Кто же может петь в эту ужасную ночь?
Уже стреляли. Вокруг было тихо, но со стороны Заигу
действительно доносились звуки песни
239
Трудно было определить, где поют — в городе или же
на другом берегу Зангу. Но по ритму песни можно было
определить, что поют ее на ходу...
По-видимому, проходила какая-то воинская часть.
Но какую же песню пели эти люди?
— Папа, да ведь они «Нашу родину» поют! — вдруг
воскликнул Ваан; перегнувшись через перила, он напря-
женно вслушивался.
— «Нашу родину»? — удивленно переспросил старый
агроном.
Но через несколько минут песня растаяла в ночи, и
город снова погрузился в молчание.
Странной показалась Амиряиу и эта песня, и даже на-
ступившая вслед за нею тишина. Если Ваап не ошибся,
значит, мятежники уже вошли в город, значит, это онп
пели «Нашу родину»...
Но почему онп умолкли, почему не слышно больше и
выстрелов? Не разберешь, что творится кругом. Может
быть, это пели сторонники мятежников в самом городе п
песня была сигналом к восстанию?
Дрожа от холода февральской ночи, Амиряны вошли
в комнаты, так ничего и пе поняв. Муж и жена легли, но
заснуть не могли, хотя выстрелов больше не было. Ваан
также решил было бодрствовать, по вскоре посапыванье
подростка слилось с похрапываньем старой бабки.
«Наступившее во время воины молчание — это знак
или победы, пли же поражения...» — вспомнились Ами-
ряну слова тер Месроиа. Но вот сейчас нет признаков пи
победы, нп поражения.
И впрямь, странной казалась эта внезапно наступив-
шая тишина. Словно кончилось сражение и наступил мир.
Но если вслушаться, откуда-то продолжает доноситься
шум и гул какого-то глухого движения, словно где-то да-
леко шагают люди или же молча перетаскивают тяжелые
предметы.
Н так продолжалось до самого утра.
А на рассвете, то есть в тот час. когда мрак зимней
ночи начинает медленно оседать, точно так, как’ оседает
вводе муть, по в окна еще заглядывают серые сумерки.—
сразу, словно по сигналу, началась одновременная пальба
со всех концов города, и такая сильная, как будто дина-
митом взрывали юру. Дома тряхнуло, окна зазвенели.
Стреляли из пушек, из пулеметов и из ружей.
240
Бой шел уже не за городом, а на его окраинах. Осо-
бенно сильной была стрельба в Конде, в окрестностях
коньячного завода и Гантара1.
После особенно оглушительною залпа Амирян вскочил
с места и подошел к окну. На улице никого не было.
Всмотревшись пристально в дом напротив, Амирян
в одном из его окон заметил человека, который, прячась
за занавеску, смотрел на улицу. Из-за дверцы дворовых
ворот того же дома высунула голову какая-то старуха.
Она пугливо оглядывалась, словно боясь, что ее кто-то
> видит...
И вдруг мирно выглядевшая улица сразу изменилась:
со стороны Копда появилась группа красноармейцев и,
держа винтовки наперевес, бегом направилась к центру
города.
При виде красноармейцев старуха втянула голову и
прикрыла дверцу ворот. Выглядывавший из окна муж-
чина (это был хороший знакомый Ампряна — юрист Абе-
лям) выпустил пз рук край занавески и отступил от окна.
Ампряп же проследил за красноармейцами до угла улицы,
так и не поняв — отступление это пли же онп спешат на
помощь товарищам, сражавшимся в другом квартале го-
рода.
Амирян отошел от окна, охваченный новыми сомне-
ниями. Как же узнать, кто одерживает верх: войско лп
теснит мятежников или горожане стреляют в комма ви-
стов?
Нс в силах разобраться, Ампряп шагал по комнате,
повторяя со стоном:
— До чего довели... вот до чего довели!
Проходило время, прошел час, может быть и боль-
ше,— винтовочные залпы на окраинах не умолкали. Хотя
утро наступило и уже рассвело, на улицах прохожих не
было. Лишь та же старуха все еще стояла у дверцы ворот,
не осмеливаясь уже высунуть голову, да еще из окна на-
против, из-под приподнятой занавески, выглядывали
юрист Абелян с женой.
Амирян был знаком с нею — это была известная в го-
роде тпкпн Арша, которая любила устраивать благотво-
рительные вечера и выступала на них сама с песнями.
Злые языки утверждали, что и устраивала она эти вечера
лишь для того, чтобы можно было выступить самой.
1 Ганта]» — рынок в старом Ереване.
2Я
Ампряп еще стоял у окна, когда откуда-то вдруг до-
неслись крики «урра!» и, словно в ответ, загремело то же
и с другого конца города. 11 эти победные клики, не-
сколько раз повторенные эхом, разнеслись ио онемевшему
от страха городу. II вновь Ампрян затруднился бы сказать,
кто же кричит «ура» — красноармейцы пли мятежники.
А тикпн Воскп все бпла себя по коленям и горестно
повторяла:
— Дети мои... дети! Не прпшлп...
Ампрян был в смятении. Он не понимал, что делается
вокруг него, не понимал, что делать ему самому. Выйти
па улицу?.. Но что будет он делать на улице? II кто вы-
ходит сейчас пз дому?
II он продолжал стоять у окна.
Вероятно, оп так бы и стоял еще долгое время, если
бы вдруг пе вошел тер Месроп. Лицо его сияло, и свою
палку он впервые держал не в руках, а под мышкой.
— Парой Ампрян, город уже у наших! — торжест-
венно возвестил он, потирая застывшие руки.
«У наших»?..
Амирян тотчас понял его. Но тикпн Воски с замира-
нием сердца ждала, чтобы священник объяснил, кто такие
эти «наши». А тер Месроп был преисполнен ликования.
Могло показаться, что это он сам захватил город и счи-
тает, что и двух слов достаточно для того, чтобы понять,
в чем дело.
— А что за выстрелы доносятся со стороны железно-
дорожной станции? — справился Ампрян.
— Сейчас все расскажу, — кивнул священник и, до-
став мундштук п портсигар, начал сворачивать папи-
роску. — Наши еще вчера вечером собирались войти в го-
род, но пз-за наступившей темноты отложили. А сейчас
уже весь город в наших руках. Большевики (что в пере-
воде на язык армянский будет, как вам известно, «мэце*-
впки») скопились у своих броневиков и у поездов. Итак,
бои идет у станции, а город полностью освобожден! —
И, взмахнув рукой, тер Месроп свернул папиросу. — Да,
полностью освобожден...
И священник не забыл еще раз упомянуть своп из-
любленные лозунги, возвещенные Великой французской
революцией: «Лпбертэ, эгалитэ, фратернитэ»...
Тер Месроп всегда говорил с Ампряном свободно, не
стесняясь, уверенный в том, что старый агроном — человек
«честный и патриотичный» (по его определению) — не
242
выдаст его «власть имущим». А то обстоятельство, что
сын и дочь Ампряна тоже записались в «мэцевпкп», он
считал простым недоразумением, «заразой времени» пли
такой же детской болезнью, как, например, краснуха: за-
блудились «отрок и отроковица» по молодости лет, но
вскоре образумятся, ибо не могут не внять советам своего
разумного отца. Именно поэтому священник и не прида-
вал значения тому, что Арам и Заро — коммунисты, а на
этот раз даже счел необходимым справиться:
— А где же дети, парой Ампрян? Ведь пришли наши,
п мне бы пе хотелось, чтоб по недоразумению...
Тер Месроп еще договаривал эти слова, когда с улицы
донесся нестройный гомон. Из проходившей по улице
огромной толпы мужчин, женщин и детей отделилась ка-
кая-то часть, ввалилась через ворота во двор к /Хмпрянам.
Какой-то дочерна смуглый коротыш с винтовкой в руке
взбежал по каменной лестнице на балкон Амкрянов, вы-
крикивая:
— Тут, тут этот... здесь он живет, — я знаю!
Глухая бабка, сидя на постели, довязывала носок.
Обычно она просыпалась раньше всех в доме, одевалась,
но не вставала с постели п принималась за вязанье, ожи-
дая, чтобы домашние встали и затопили печку. Глухота
помешала ей услышать то, что творплось не только в го-
роде, но даже на улице перед пх домом. Но поднявшийся
шум разбудил спавшего в ее комнате Ваана. Он вскочил
и начал одеваться.
Тикпн Воски совершенно потеряла голову, услышав
гомон толпы. «Вдруг случилось что-то с Арамом?..» —
мелькнула мысль. Ноги у нее подогнулись, п она почти
упала на стул.
II впрямь, гомон толпы был таким неожиданным и
необычным, что вызвал смятение даже у тер Месропа.
Прервав фразу, оп растерянно ухватился за кончик своей
реденькой черной бородкп.
Не изменило хладнокровие только старому агроному:
не надев, против своего обыкновения, шапки, он молча
вышел па балкон.
Священник последовал за ним.
На балконе, на ведущей к нему каменной лестнице и
во дворе до самых ворот толпились люди с возбужден-
ными лицами и горящими любопытством глазами.
243
Среди толпы былп даже женщины и дети. Оружие
было лишь у двух-трех мужчин. Низенький немолодой
человек с приспущенными, словно запятые, копчиками
усиков, подняв высоко над головой трехцветпый нацио-
нальный флажок, расталкивал тесно сгрудившихся на
лестнице людей, приговаривая осипшим от стужи го-
лосом:
— Дорогу... именем закона, дорогу!
По стоявшие па ступеньках лестницы по расступались
и не давали ему подняться иа балкон, хотя ои продолжал
распихивать их, все выше поднимая трехцветный флажок
п все громче выкрикивая:
— Дорогу... именем закона!
Ампряпу раньше всего бросился в глаза именно этот
флажок, п оп с удивлением подумал: «Что же это значит?»
Словно стремясь рассеять его сомнения, тер Месроп
шепнул за его спиной:
— Видимо, пришли выразить соболезнование...
В первую минуту Ампрян поверил словам священ-
ника, даже растрогался при мысли, что люди пе забыли
его погибшего па фронте старшего сына. Но, пройдя еще
шага два п заметив тесно столпившихся и па лестнице и
во дворе люден, их возбужденные лица, он почувствовал,
что их привело к нему нечто очень далекое от сочувствия.
Один пз немногих вооруженных мужчин, похожий иа
шофера парень в толстом шерстяном джемпере, видимо
вожак толпы, выступил вперед и спросил хриплым го-
лосом:
— Где вага сып... ваш второй сыи, парой Ампрян?..
Эти слова подтверждали то, о чем старый агроном на-
чал уже догадываться: парень спрашивал об Араме, все
они пришли для того, чтобы арестовать Арама.
После вопроса пария толпа перестала перешепты-
ваться п затаила дыхание, чтобы пе упустить пп одного
слова пз ответа Амиряпа.
II Ампрян ответил па заданный вопрос хладнокровно
п спокойно, с той вежливостью, которая вызывает неволь-
ное уважение:
— Арама здесь пет, уважаемый гражданин.
Пз толпы послышались недоверчивые возгласы. Осо-
бенно выделялся голос высокой худощавой женщины, ко-
торая кричала, подняв пылающие глаза к балкону:
— Что-о? Дома нет?! Так дом-то остался стоять на
месте!
244
— А вот сейчас увидим— дома ли он или пот! — под-
хватил кто-то густым басистым голосом.
— Да вы войдите, войдите в комнаты! — настаивал
еще кто-то приглушенным голосом, словно стесняясь
окр\ жающпх.
Какая-то женщина в черном платье настойчиво твер-
дила:
— Войти надо, войти!—Л вдруг выкрикнула так
пронзительно п визгливо, что перекрыла голоса всех
остальных: — Войдите к ним домой так, как они входили
в наши дома!..
11о никто не тронулся с места. Даже стоявшие на
верхней ступеньке лестницы не сделали попытки шаг-
нуть вперед.
— Даю вам честное слово, что его нет дома, — все так
же спокойно и вежливо произнес Ампрян.
Пз толпы насмешливо передразнили:
— «Честное слово»... подумаешь!
— Так и поверили тебе... Как бы не так!
Растолкав локтями толпу, женщина в черном платье
поднялась по лестнице и, размахивая руками, завизжала:
— Да войдите же в компаты... не верьте его словам,
войдите!
Но тут смуглый коротыш отпихнул ее в сторону, про-
бежал по балкону и взмахнул своим национальным флаж-
ком перед лицом агронома.
— Парен Ампрян, именем закона передайте нам ва-
шего сына!
В тотчас же пз толпы послышались выкрики:
— Почему только сына?! А про дочку ты забыл?..
Пусть обоих вместе!
— В вообще не верить!
— Обыскать! — рявкнул мужчина в папахе, стоявший
во дворе.
— Да, да, обыскать! — подхватила женщина в черном
платье. — Войдем в компаты, заберем паши вещи!
— II его арестуйте, его тоже! — перекрыл остальные
голоса густой бас. — Сын таскал все домой, папаша при-
нимал... а теперь еще укрывает!
Хладнокровие пе изменяло Ампряпу: оп спокойно
смотрел па разномастную толпу, слушал голоса, которые
выкрикивали угрозы, требовали каких-то возмещений,
разглядывал людей, которые собирались обыскивать его
дом п арестовать его. Оп пе находил слов, чтобы ответить
245
пли разуоедпть их, и одновременно чувствовал, что слова
тут нп к чему, что онп лишь подольют масла в огонь.
В собравшейся толпе он заметил п своих соседей —
мужа и жену Закарянов, старую Ерабпон, сестер Оганян
и многих, многих других; обратил внимание и на то, что'
онп не сводят с пего глаз.
Взгляд его упал на двух парней в белых фартуках,
с обсыпанными мукой волосами. Старый агроном узнал
их — они работали в соседней пекарне. Стесняясь Амп-
ряпа, парни старались спрятаться за спппы стоявших впе-
реди. Заметил он и знакомого лавочника и еще несколь-
ких знакомых — и белые усы его задрожали.
— Пароп Ампряп, именем закона... — между тем буб-
нил свое коротыш с флажком в руке.
Собираясь, видно, сказать что-то более длинное, он
сделал еще один шаг к Амиряну, ио парень в джемпере
вдруг с такой силой оттолкнул его, что тот свалился.
В толпе загоготали, но несколько человек, возмущен-
ных иоведенпем парня в джемпере, яростно запротесто-
вали.
— Кто он такой? Чего защищает этих?! — раздались
выкрики.
— Схватить надо и его, раз оп позволяет себе оскорб-
лять наш национальный флаг!
— Бесстыдник... пахал!
Похожий на шофера юноша обернулся к кричавшим,
вскинул винтовку.
— А ну, осади... разойдись! — нахмурившись, заорал
он простуженным голосом. — Вам тут делать нечего.
А если вам так уж хочется знать, кто я такой, — из-
вольте: я уполномоченный милиции и нахожусь при ис-
полнении прямых своих обязанностей. Гоните всех! —
прпказал оп своим подчиненным, вооруженным винтов-
ка мп.
Волна возмущения всколыхнула толпу — грубый тон
задел самолюбие людей, которых собирались «гнать вон».
Обладатель басистого голоса насмешливо крикнул:
— Хорошо же ты выполняешь свой обязанности, не-
чего сказать!
Поднялся крик. Из толпы требовали немедленно при-
ступить к обыску квартиры Ампрянов и проверить полно-
мочия человека, назвавшегося «уполномоченным мили-
ции». И над гомоном опять взлетел пронзительный голос
одетой в черное платье женщины:
246
— Да не слушайте его, входите!
— Вот именно, входите! — вторил ей басистый голос.
Тер Месроп, до этого молча стоявший за спиной Ами-
ряна, решил, что настал удобный момент для вмешатель-
ства.
— Друзья! — выступил он вперед, схватившись рукой
за бородку. — Вижу я, что гневаетесь вы, и гнев ваш
оправдан. Но заверяю вас, что парой Амирян сына не
скрывает, что говорит он истинную правду: сына его пет
дома. Клянусь я священным сапом своим (тут тер Мес-
роп приложил руку к груди), что сына его действительно
нет дома. А пароп Ампряп не такой человек... или, пра-
вильнее было бы сказать, не пз тех людей, за которого
вы его считаете: он и в прошлом был противником сына,
и сейчас является его противником. Он — человек таких
же убеждений, как вы, как я, и...
— Что он, проповедь нам читает, что лп?! — с издев-
кой прервал кто-то священника.
— Хо-хо-хо! — загоготал владелец басистого голоса.
Послышались крики, люди требовали, чтобы священ-
ник умолк и не мешал им.
— Можно подумать, что Амирян не отец своему
сыну! — крикнул кто-то.
— Л если действительно был противником сына, пусть
сам бы и задержал его...
— Но, дети мои... — упорствовал тер Месроп, — ко-
нечно, это его сын, ио...
— Ха-ха-ха! — схватившись за бока, расхохотался
мужчина в папахе. — Удружил, поп! Сын-коммунист
в дом таскал, отец-противник принимал, а теперь уве-
ряет, что... ну прямо умора!
Тер Месроп обиделся, снова приложил руку к груди.
— Друзья... ведь я — служитель церкви, не подобает
мне свидетельствовать ложно...
Громкий смех заглушил остальные его слова.
— Попы да ложь —друзья нераздельные! — выкрик-
нул кто-то смеясь.
— Свидетельствую истинно, что пароп Амирян сына
своего не укрывает и... — не отступал священник.
На этот раз ему не дал докончить юноша, именовав-
ший себя уполномоченным милиции.
— II все-такп мы обязаны произвести обыск, — сказал
он и первым вошел в комнату.
247
Вслед за ним вошли его вооруженные подчиненные п
еще несколько человек пз толпы, — выполнить приказ
уполномоченного милиции «никого не пропускать!» ока-
залось невозможным.
В числе проскочивших была п сухопарая женщина
в черном платье, локтями расчистившая себе дорогу.
В первую очередь обыскали комнату Арама, потом пе-
решли в остальные.
При обыске присутствовали сам Амирян, тер Месроп
и Ваан, так и нс успевший в спешке зашнуровать бо-
тинки. Удивленно п испуганно следил подросток за во-
оруженными и безоружными людьми, которые, прикры-
ваясь именем закона, ворвались к ним в дом, мокрыми,
грязными ногами наследили па чистом полу, заглядывали
во все углы, переворачивали все, залезали даже в шкафы,
которые не открывал никто в доме, кроме тикпн Воски,
читали письма и документы, которые были священными
для всей семьи и особенно для главы семьи... Производив-
шие обыск лазили иод кровати, заглянули даже иод
тахту бабки, повергнув в глубокое изумление глухую ста-
рушку.
И все же Арама найти не удалось.
— Пу, а дочка ваша где? — спросил уполномоченный
милиции, пе найдя того, кого искал.
— Оба они ушли вчера вечером, — объяснил Ампрян,
и лишь дрогнувшие седые усы выдали сдерживаемое
волнение.
Уполномоченный милиции с непочтительной усмешкой
окинул взглядом старого агронома, как бы стараясь опре-
делить, правд) ему говорят или же лгут.
— Правду истинную говорит парой Ампрян, свиде-
тельствую, что это — правда истинная! — вмешался тер
Месроп, угадавший сомнения уполномоченного.
Уполномоченный милиции лишь недовольно передер-
нул плечами и молча перешел в соседнюю комнату.
Когда он вторично зашел в комнату Арама, один из
его спутников заметил над письменным столом портрет
Ленина и сорвал его со стены. Указывая на висевший ря-
дом другой портрет, он подозрительно спросил:
— А это чей портрет?
— Максима Горького, — встревоженно сообщил Ваан.
— A-а, Максима Горького?.. — переспросил тот и,
словно припомнив что-то, махнул рукой: — Пу, этот пусть
248
останется — хороший человек: я в его вагоне в Баку
ездил '.
Ваан обрадовался, что портрет его любимого писателя
не тронули. Но оп остолбенел от возмущения, когда в сто-
ловой женщина в черном, ворвавшаяся к ним вслед за
производившими обыск людьми, сорвала со стола белую
скатерть и со словами: «Л это пусть будет мне взамен
стульев, что у меня взяли!» —с довольным видом быстро
пошла к выходу со скатертью под мышкой.
Ваан кинулся было вслед за нею, но вооруженный
винтовкой человек преградил ему дорогу:
— Выходить нельзя.
Тпкин Воски плакала, пе вытирая слез. Ен вспомина-
лись прежние обыски — ведь Ованес Ампрян был па по-
дозрении у царских жандармов как деятель подпольного
национального движения... 11 бедная женщина с горечью
повторяла мысленно: «Опять обыск... опять перевернулась
вся жизнь!..»
Ваан смотрел па мать, и сдерживаемое рыдание пере-
хватило ему горло. С внутренним возмущением огляды-
вался он на отца, тщетно ожидая, что тот прекратит это
издевательство, выгонит вон производивших обыск людей.
В полной растерянности была и глухая бабка. Недовя-
занпып носок выпал у нее пз рук. Встав со своей тахты,
она застывшим взором смотрела па незнакомых грубых
людей, перевернувших все вверх дном в квартире, не
понимая, кто они, зачем явились и что делают в чужом
доме.
Наконец обыск кончился, так и не дав никаких ре-
зультатов; уполномоченный милиции ушел вместо со сво-
ими людьми, толпа во дворе рассеялась. Ушел и знаме-
носец-коротыш, продолжавший машинально размахивать
своим крохотным национальным флажком п бубнить:
— Дорогу... именем закона, дайте дорогу!
— О, какие грубые, паглые люди! — дал выход своему
пегодоваппто тер Месроп после ухода всех посторонних. —
Нп почтеппя, пи уважения к человеку, не хотят считаться
с достоинством... Я говорю: «Клянусь сапом своим», а они
гогочут. Идиоты!
1 В царское время к пассажирским поездам ппогда прицепля-
ли вагоны, напоминавшие теплушки. В шт\ ибычпо ездили бед-
няки (вроде босяков Горького), так как билеты были намного
дешевле. Эти вагоны и называли «вагонами Максима Горького».
(Прим. автора.)
2Щ
Священник еще не остыл от нанесенной ему обиды,
но, заметив, что Амирян молчпт, опустив голову, решил
подбодрить своего опечаленного прихожанина:
— А вы знаете, парой Амирян, иногда патриотизм
может толкнуть люден и пе на такие поступки. Эти люди
просто пе знают вас и, видно, считают вас единомышлен-
ником вашего сына... Ну да! А если б знали, никогда не
поступплп бы так. Да, да! Не осмелились бы! Хорошо
еще, что я был здесь, а то бог зпает что могло бы про-
изойти...
И, сворачивая папиросу, тер Месроп старался успоко-
ить Ампряна, приписывая все происшедшее недомыслию
случайных людей.
— Да, да, если бы они зпалп вас так, как знаю я, —
конечно, пе решились бы обидеть вас, проявили бы боль-
ше такта...
Ованес Амирян, долгое время молча слушавший
приходского священника, поднял голову и спокойно
сказал:
— А они имели право поступить так, батюшка. Имели
право поступить со мною даже гораздо хуже...
Помедлив, он договорил с трудом:
— Я пожинаю лишь то, что посеял мой сын... Да.
ГЛАВА 4
В это утро Ереван похож был па кипящий котел. То
в одном, то в другом квартале города вдруг вспыхивала
ружейная пли револьверная перестрелка, доносился за-
глушенный гомон; в центре города происходило переме-
щение вооруженных отрядов или безоружных людей, не
говоря уж о том, что группы обуреваемых любопытством
горожан то и дело перебегали с одной улицы на другую,
с одного перекрестка на другой, чтобы из случайного
укрытия высмотреть, что творится, кого убивают и кого
ловят. И если откуда-нибудь слышались выстрелы или
крики: «Ловите его!» —ати группы любопытных шараха-
лись то вперед, то назад.
Ни в одном из кварталов не знали, что делается
в остальных частях города. Более того, жители одной
улицы не знали, что творится на соседней, по желание
узнать что-либо умерялось страхом угодить под случай-
ную пулю.
250
Но постепенно люди свыкались с мыслью об опас-
ности, и любопытство пересиливало страх. Люди выхо-
дили из домов и передвигались короткими перебежками
пли осторожно, с оглядкой н опаской, шаг за шагом
скользили вдоль степ. Вообще же трудно было найти че-
ловека, который мог бы усидеть дома в такое время.
Именно в тс часы, когда уполномоченный милиции и
его людп производили обыск па квартире у Ампрянов, па
перроне железнодорожной станции творилось что-то не-
вообразимое. Мужчины и женщины всех возрастов и раз-
ных служебных положений, одетые кто в пальто или ши-
нель, кто в полушубок или кожаную куртку, с узлами,
чемоданчиками и туго набитыми портфелями под мыш-
кой или же винтовками и револьверами в руках спешили
запять место в вагонах поданного на первый путь состава.
Трое юношей переходили от одной группки толпившихся
перед тамбурами вагонов людей к другой группке и то-
ропили их, то уговаривая, то приказывая:
— Быстрей, быстрей, поднимайтесь и занимайте ме-
ста! — п бежали к другому вагону.
Но и без всяких приказов и уговоров люди старались
поскорее подняться в вагоны, ибо промедление (пе говоря
уж об опоздании) было чревато самыми тяжелыми по-
следствиями: мятежники могли потеснить оставленные на
подходах к станции вооруженные заслоны и, прорвавшись
к перрону, помешать отходу поезда. Тогда пришлось бы
принять бой на самой станции, среди скопления безоруж-
ных женщин и детей. Кроме того, существовало опасение,
что со стороны Гарии могут спуститься отряды мятежни-
ков, чтобы разобрать путь п перехватить составы с от-
ступающим противником. Правда, в таком случае* на
помощь мог подоспеть бронепоезд, выдвинутый перед
станцией и успешно отражавший рвавшихся к железно-
дорожной линии мятежников. Не исключено было, что
мятежники могут неожиданно появиться и из за ближай-
ших холмов — со стороны Порка и Толка*.
Натиск мятежников сдерживали воинские части и
боевые группы, составленные из коммунистов, прикреп-
ленные к районам вокруг станции. Засев в отдельных до-
мах или за оградами садов, эти группы ружейным и
пулеметным огнем отбивали атаки мятежников, стара-
ясь задержать их продвижение п дать возможность
231
беспрепятственно совершить посадку людей в составы и
погрузку архивов, снаряжения и боезапасов в вагоны.
Все вместе и каждый в отдельности торопили:
— Быстрей же, быстрей... Поднимайтесь в вагоны!
На перроне вокзала была и Заро. Распахнув зимнее
пальто и крепко прижимая к боку туго набитый портфель
брата, она переходила от одной группы к другой, еле пе-
редвигая ноги, и тревожно спрашпвала:
— Вы не видели брата, Арама?
— Нет, — неизменно отвечали ей пли отвечали на во-
прос вопросом же:
— А разве его здесь нет? Ведь он же должен был
ехать этим составом!
— Ну да, — подтверждала Заро. — Два часа назад оп
дал мне этот портфель и сказал: «Иди па станцию, я на-
гоню тебя...» Значит, не видели его?
Нет, никто не видел и не встречал Арама.
С тревогой в душе Заро брела к следующей группе
людей, задавала своп вопрос и получала все тот же ответ.
II вдруг совершенно неожиданно она заметила Никола:
одетый в длинную шинель, с буденовкой на голове л
ружьем через плечо, он стоял перед вагоном и следил за
погрузкой каких-то папок и свертков.
Обрадованная встречей, Заро почти бегом кинулась
к нему и схватила за рукав шипели:
— Товарищ Никол, вы пе видели Арама?
— Арама? Конечно, видел — вчера вечером. А что, сю
нет еще? Вы поднимитесь в вагон, оп подойдет.
Но как могла Заро подняться в вагон? Пе найдя ее
па перроне, Арам встревожился бы. 11 наконец, разве
могла она уехать без Арама?.. Да и портфель его был
у нее...
Опа так и нс сумела узнать что-либо достоверное: одни
совсем не встречались с Арамом, другие видели его вчера
пли в этот день; а несколько товарищей сообщили ей, что
видели Арама в группе бойцов, охранявших ведущую
к станции дорогу. Заро н не верила этим сведениям, п
тревожилась за Арама. Ви всяком случае, сесть в поезд
без брата опа пе собиралась, хотя ей уже несколько раз
приказывали подняться в вагон, и все ходила по neppoiij
с портфелем под мышкой.
Прошло два часа — Арама не было.
Что же делать? Ведь Арам обещал непременно прийти
и даже дал ей на временное хранение портфель с важ-
252
пыми бумагами... Заро отчетливо помнит его слова:
«Смотри береги портфель, никому не давай!»
11 Заро, распахнув пальто, то ходит взад-вперед по
платформе, то останавливается перед входом, откуда дол-
жен появиться Арам.
«II почему он опаздывает?!—думала она с дрожью
в сердце, которой никогда раньше не знала. — Могло ли
случиться с ним что-нибудь? Вдруг он ранен или?..»
И Заро, напрягая зрение, неотрывно глядела расши-
рившимися глазами на ту единственную дорогу, по кото-
рой мог прийти Арам и ио которой еще продолжали под-
ходить отдельные вооруженные люди и отдельные группы
вооруженных людей. А Арама все пе было. Вдруг появля-
лись (в представлении Заро, вырвавшиеся из огня и ге-
роически преодолевшие грозную опасность) отдельные
всадники, санитарные брички, орудия и повозки со снаря-
дами па конной тяге, какие-то нагруженные двуколки и
фургоны. II все они: всадники, орудия, транспорт — сво-
рачивали к Камарлинской дороге. Проходили небольшие
воинские части — по пятнадцать, двадцать красноармей-
цев — п тоже сворачивали туда же... Видимо, таков был
полученный приказ, так как никто пз них не пробовал
повернуть в сторону станции, хотя всем было известно,
что на станцию поданы составы для эвакуации.
Заро решила, что красноармейцы должны охранять
безопасность движения по дорогам отступления.
Заро смотрела, смотрела и думала: «Так вот что такое
эта гражданская война!..» А ей-то казалось, что во время
гражданской войны противники выступят с речами, не-
много постреляют, постараются опередить друг друга в
захватить учреждения—почтамт, станцию, Дом прави-
тельства... II все ограничится этим. По вот с обеих сторон
не только «немного стреляют», но и убивают и беспо-
щадно преследуют друг друга!
11 Заро до боли в глазах опять вглядывалась в движу-
щиеся повозки, в группы отступающих, напрасно пытаясь
отыскать средн них потерянного брата.
Арам говорил ей, что по распоряжению ревкома и
штаба находящиеся в городе большевики должны вре-
мен но покинуть город, что борьба с мятежниками раз-
вернется вне пределов Еревана. Знала Заро и о том. что
ответственные работники обязаны своевременно явиться
на железнодорожную станцию, чтобы выехать туда, где
253
намечено организовать сопротивление мятежникам. Та-
кой именно приказ получил и Арам, но его пет...
Тревога в душе Заро все росла. Не замечая царившей
на станции сутолоки, она искала знакомых, чтобы рас-
спросить их о брате. Беспокойство ее усугубляло и то, что
пальба и в центре города, и на окраинах усиливалась. Пе-
рестрелка не смолкала, стреляли уже залпами и где-то
неподалеку от станции.
«Как же проберется он к станции?!» — мелькнула
мысль.
Но тут Заро обратила внимание на то, что отступаю-
щие из Еревана части и транспорт двигаются к дороге на
Камарлу, по пх никто пе преследует. Выстрелы доносятся,
но стреляющих что-то пе видно... Это заинтересовало
Заро, и опа начала внимательно разглядывать окрест-
ности. II вдруг кто-то тронул ее за руку.
Заро испуганно оглянулась — это был опять Никол.
— Поднимитесь же в вагон, почему вы здесь? — спро-
сил он.
— Но ведь Арама нет. Я жду его.
— Ничего, подойдет.
— Но как?!
— Я не знаю, по оп сумеет.
— А вы пе знаете, где оп сейчас?
— Наверно, выполняет партийное поручение. Не бес-
покойтесь, вот-вот придет.
— Но каким образом?
— Проберется пешком пли на автомашине. А вы все-
таки садитесь!
— Так ведь портфель его у меня, п оп велел мне
ждать...
— Надо сесть в вагон, — состав скоро двинется. Даш-
наки подходят к станции.
Едва успела Заро подняться по лесенке тамбура, как
на платформе показался бегущий юноша с высоко подня-
той над головой винтовкой. Оп был без шапкп, лицо его
пылало. Не называя никого по имени и словно обращаясь
ко всем одновременно, он выкрикивал во все горло:
— Стойте, товарищи, подождите!.. Сейчас подойдет
отряд наших, они отступают с боем.
И, но ожидая ответа, он побежал вдоль состава, пе
переставая кричать:
— Стойте, товарищи, подождите!..
254
Заро вслушалась в ого крик п с радостью подумала,
что с этим отрядом придет и Храм, подоспеет к отходу
состава. Но когда через несколько минут па платформу
выбежали десять — двенадцать человек с винтовками на-
перевес, Заро Арама среди них не нашла. Люди с винтов-
ками поднялись па лесенки вагонов, п поезд тронулся без
звонка и без свпстка кондуктора.
Заро, растерянная, так и осталась в вагоне. Но едва
остались позади четверть километра, как кто-то испуганно
крикнул неподалеку от Заро:
— Дашнаки!
Все кинулись к окнам. Действительно, группа воору-
женных винтовками людей направлялась бегом к желез-
нодорожному полотну далеко впереди — там, где дорога
делала полукруг. Ясно было, что они собираются повре-
дить железнодорожное полотно, чтобы вызвать крушение
поезда или заставить машиниста остановить поезд. Но,
видно, машинист или же начальник поезда вовремя за-
метил бегущих дашнаков: поезд пе только не замедлил
хода, но и начал набирать скорость. Затрещали пулеметы,
не давая возможности мятежникам подойти к полотну
железной дороги.
Дрожь пробежала ио телу Заро, и она крепче прижала
к себе портфель Арама.
Мятежники продолжали бежать к насыпи. Вскоре они
скрылись за поворотом. Разбросанные по равнине холмы
представляли хорошее прикрытие, так что пулеметы пе
могли нанести какой-либо ощутимый вред.
Это не могло не вызвать беспокойства у едущих в по-
езде.
— Чего они хотят? Неужели собираются повре-
дить путь? — обратилась к Заро стоявшая рядом жен-
щина. — Или, может быть, другой отряд уже успел
разрушить путь и эти спешат на помощь, чтобы объ-
единенными силами напасть на нас, когда поезд остано-
вится?
То же подозрение возникло и у Заро. Люди в вагонах
напряженно ждали развития событий.
— Может ли быть, чтобы им удалось повредить путь
и захватить нас в плен? — тихонько спросила Заро у про-
ходившего по вагону Никола.
— Не боитесь, не успеют! — уверенно мотнул головой
Никол. — Если даже удастся им разрушить путь, мы тот-
час же исправим его и двинемся дальше. Так что будьте
255
совершенно спокойны!—уже громче закончил он, чтооы
его слова были слышны всем.
Заро замолчала — слова Никола успокоили ее.
Но вскоре поезд замедлил ход. Все удивленно пере-
глянулись. Что это означало — боятся чего-либо плп...
действительно путь разрушен?
А тут еще снова затрещали пулеметы.
— Уже напали, да? — испуганно спросила женщина
рядом с Заро. — Плп собираются папасть?
— Да нет, с их стороны стрельбы не слышно. — отве-
тил ей кто-то. — Онп пытаются, наверно, разрушить путь,
а наши стреляют, чтобы отогнать пх.
Опять наступило тревожное ожидание. Чем все это
кончится? Но вскоре в ответ на огонь поездной охраны
послышались винтовочные выстрелы, вначале заглушае-
мые трескотней пулеметов.
Заро вслушивалась в перестрелку, стпспув зубы и
крепко обняв портфель брата. В этп минуты опа не ощу-
щала особого страха и за свою жизнь пе боялась. Ее за-
нимала одна лишь мысль — что бы нп случилось, надо
сберечь портфель Арама. А кроме того, ее, как и всех,
очень интересовало: скоро лп кончится эта перестрелка,
скоро лп они двппутся дальше или же нм придется за-
держаться на этой заснеженной равнине?
И вдруг перестрелка стала затпхать, и кто-то выкрик-
нул слово, радостно подхваченное многими:
— Бегут... Бегут!
II действительно, стоявшие у окон поезда увидели, как
исчезли с железнодорожной насыпи люди, явившиеся раз-
рушить путь: некоторые из них отползали на четверень-
ках, другие падалп навзничь и уже пе поднимались; боль-
шая же часть кинулась бежать врассыпную в одном и
том же направлении — к холмам. Временами бежавшие
оборачивались, стреляли в сторону поезда — п падалп на-
земь, стараясь укрыться от пулеметной очередп.
Когда бегущие скрылись пз виду и пули пх уже не
могли долететь до вагонов, поезд медленно двинулся впе-
ред: боялись, что где-нибудь дальше путь успели все-таки
разрушить. Действительно, через несколько минут поезд
снова остановился. В вагоне появился Никол.
— Товарищи, дашнаки набросали па рельсы камни.
Надо очистить путь. Кто может помочь в этом, следуйте
за мной. Не забудьте взять с собой п оружие.
Заро увпдала, как соскочили наземь вслед за Николом
256
лтодп с винтовками в руках, как пооежали вдоль состава
в сторону паровоза, но не с топ стороны насыпп, от кото-
рой отхлынули мятежники. Через несколько минут пере-
стрелка возобновилась: вернувшиеся мятежники пыта-
лись помешать расчистке пути. Установленные на паро-
возе пулеметы открыли такой сильный огонь, что можно
было оглохнуть от гула. И вдруг Заро увидела, что в ва-
гон входят Никол и ушедшие вместе с ппм люди. Все
онп былп облеплены снегом, но раскрасневшиеся лица
с пял и удовлетворением.
Поезд снова двинулся вперед. Пулеметы продолжали
стрелять.
Почувствовав, что поезд двигается вперед. Заро об-
няла портфель, словно спасенного ребенка, любовно про-
вела по нему рукой и выглянула пз окна. На покрытой
спегом земле параллельно железной дороге тянулась ко-
лея: кто-то недавно проехал тут на арбе... Пришла неожи-
данная мысль — а вдруг Арам бежит сейчас за поездом?
Сознавая нелепость своего предположения, Заро все же
не отводила взгляда от колеи, в который раз уже зада-
вая себе все тот же мучительный вопрос: что же случи-
лось с Арамом, почему он пе прпшел?..
* * *
П впрямь, где же застрял Арам, что помешало ему
вовремя прийти на станцию?
Во время войны невозможно избежать неожиданно-
стей, тем более во время войны гражданской. Разве воз-
можно в городе, охваченном лихорадкой гражданской
войны, заранее предугадать, какой квартал его безопасен,
на какой улице засада? Во всяком случае, все комму-
нисты Еревана п все части Красной Армин былп твердо
уверены, что дорога к станции совершенно безопасна:
ведь особым отрядам поручено было охранять ее, чтобы
противник не перерезал путь к отступлению и те това-
рищи, которые должны былп эвакуироваться в специаль-
ном составе, могли беспрепятственно добраться до
стапцпи.
В помощь отрядам, охраняющим дорогу к станции, на-
значена была и Iруппа Арама. Выло условлено, что. когда
отбывающие со специальным поездом товарищи благопо-
лучно доберутся до станции, группа Арама также отойдет
к станции, чтобы сесть па поезд.
9 С. Зорьян, т. з
257
Задание было выполнено, Арам и его группа уже
могли двинуться к станции. Опп уже прошли часть пути,
были недалеко от станции, когда навстречу пм пз боковой
• улочки вышел отряд вооруженных крестьян и горожан.
Во главе отряда гарцевал на белом коне «комитетчик»
Карапет...
Арам с трудом признал его по черной бороде, — таким
неузнаваемым делали его нарядная папаха и длинная
бурка, полы которой закрывали круп копя. По всем>
видно было, что он со своим отрядом спешит к станции,
чтобы захватить собравшихся там коммунистов... Неожи-
данно встретившись с группой Арама, мятежники рассы-
пались по сторонам, спеша укрыться за степами п углами
низеньких домишек.
В свою очередь, и Арам со своей группой поспешно
отступили к длинной глинобитной ограде сада, который
тянулся вдоль улицы. К счастью, ограда была невысокой,
чуть выше метра, и можно было перескочить через нее и
залечь по ту сторону ее. Подтаявший снег па ограде успел
обледенеть, по густой снег под нею был мягок и пушист,
так что можно было удобно устроиться за оградой, как
за стенкой окопа. Арам даже пе обратил внимания на то,
что мягко поддался под его ногами пористый снег, — так
поразила его встреча с хмбапетом и его отрядом. Пм вла-
дела одна мысль — необходимо любой ценой задержать
этот отряд, ввязаться в бой, чтобы пе дать противнику
добраться до станции.
На улице затрещали винтовки и револьверы, посылая
выстрелы с одной стороны улицы па другую...
Нельзя было не заметить, что мятежники поддержи-
вают перестрелку, чтобы под ее прикрытием выйти пз боя
п ускользнуть к станции. Очевидно, у них было задание
захватить станцию и задержать отход поездов.
Но для Арама и его товарищей не оставались тайной
маневры мятежников, и они нп па минуту не прекращали
огня.
— Огонь... огонь! — повторял Арам, подхлестываемый
мыслью, что пропустить мятежников — это значит поста-
вить под угрозу п свободу, и самую жизнь товарищей, со-
бравшихся на станции... Необходимо было помешать им
пройти к станции пли хотя бы задержать до тех пор, пока
отойдет поезд.
Плохо было то, что силы былп неравны: в отряде
258
у мятежников было не меньше пятидесяти — шестидесяти
человек, в то время как у Арама было всего семна-
дцать человек. Как же приковать их к месту, не дать
пройти?
Но недаром говорится, что нужда делает человека изо-
бретательным. Так случилось и с Арамом. Он решил рас-
ставить товарищей во всю длину глинобитной ограды
сада, которая тянулась вдоль ведущей к станции улицы,
и приказать им залечь подальше друг от друга, чтобы мя-
тежники не догадались, что против них действует группа
в семнадцать человек, а не крупный отряд.
Арам военным делом никогда не занимался, но ему ка-
залось, что такая расстановка сил является самой целесо-
образной в данную минуту.
Арам не стал медлить с осуществлением своего плана
п приказал лежавшим неподалеку от него товарищам —
Асатуру и Дарбину:
— Залягте подальше друг от друга вдоль всей этой
ограды... Стреляйте без перерыва, часто меняя мрсто...
Приказ передайте по цепочке всем...
Через две-три минуты о приказе командира группы
узнали все товарищи. Когда все ползком, прячась за огра-
дой п за стволами деревьев, заняли новые позиции, раз-
дался громкий, почти неузнаваемый от волнения голос
Арама:
— Огонь!
И это единственное слово как бы взорвалось в холод-
ном воздухе. Загремелп выстрелы на довольно большом
расстоянии, вдоль всей садовой ограды. Неумолкающие
выстрелы сливались в сплошной гул.
Завязалась перестрелка. Пули летели через улицу,
словно оводы; выпущенные с одной стороны, они впива-
лись в стены домов (причем раза два послышался звон
разбитого стекла); выпущенные с другой стороны, они
впивались в глинобитную ограду, в стволы абрикосовых
и пшатовых деревьев.
Была минута когда показалось, что эта перестрелка
заглушает доносящийся с окраины города гром орудий-
ной стрельбы.
— Надо выдержать, товарищи, продержаться, пока
отойдет поезд! — время от времени повторял Арам, обра-
щаясь к залегшим чуть поодаль от него Дарбину п Аса-
туру.
9*
259
— Шагу не дадим ступить дальше!—хрипел в ответ
Асатур.
Поддержка товарищей вливала новые силы в Арама.
Методично стреляя, он напряженно вслушивался, чтобы
не пропустить свпстка паровоза, хотя иногда приходила
мысль, что поезд может отойти и без свпстка.
Мятежники отвечали не одиночными выстрелами,
а залпами, стараясь подавить противника и создать воз-
можность для прорыва к станции. Но броски вперед не
удавались, и продвинувшиеся на несколько шагов быстро
отходили назад, снова прятались за углами и степами до-
мишек и с еще большим ожесточением принимались по-
ливать пулями глиняную ограду сада.
Особенно ожесточенной стала эта пальба после того,
как были убиты два мятежника: надеясь проскочить бла-
гополучно через заградительный огонь, они выбежали
пз-за прикрытия, но успели пробежать лишь шагов два-
дцать.
— Выбить их пз-за ограды!—заорал «комитетчик»
Карапет, п за углом мелькнула черная борода.
Видя, что никто не двигается с места, он рявкнул еще
сильнее, по нескольку раз повторяя каждый приказ:
— Не жалеть патронов!
— Бегом к ограде!
— Пробивайтесь к станции!
Арам прислушивался к его крику, лежа за стволом
дерева и не переставая стрелять. Пули без конца сви-
стели сбоку и над головой. Одна пуля пробила ствол де-
рева, и мелкие кусочки коры брызнули ему в лицо.
Отклонив лицо п продолжая стрелять, Арам вслуши-
вался, стараясь не пропустить свисток поезда.
По, как назло, свпстка все не было, да п никакого
шума со стороны станции не доносилось: то ли заглушала
все другие звуки перестрелка, то ли подводили взвинчен-
ные нервы.
— Ты не слышал свпстка поезда, Дарбин? — по пово-
рачивая головы, спросил Арам.
— Не отошел еще поезд, — ответил Дарбин.
Ну что ж, скажи ребятам, чтоб не ослабляли
огня, — со вздохом сказал Арам.
И снова выплеснули огонь стволы над ледяной коркой
ограды, снова полетели пули через улицу, впиваясь в сте-
ны и крыши домишек, шипя в сугробах снега.
260
Пе оставались в долгу и мятежники, и пх огонь был
более плотным и сильным, хотя п неэффективным: ско-
пившись в двух-трех местах, они не могли держать под
огнем ограду па всем ее протяжении. Подавляюще подей-
ствовала, видимо, на них и гибель двух товарищей. II все
же через некоторое время несколько мятежников повто-
рили попытку своих погибших товарищей.
Стрельба усилилась, и пз-за угла выбежали сперва
двое вооруженных винтовками мятежников, а за ними
еще один, с револьвером в руке. Из-за другого угла, под-
бодренная пх примером, выскочила еще одна группа. Но
когда все трое растянулись, сраженные пулями товари-
щей Арама, остальные быстро кинулись обратно за угол.
Перестрелка шла по-прежнему.
— Огонь... огонь! \1ы не должны пропустить ни-
кого! — повторял Арам, не оборачиваясь и продолжая на-
пряженно вслушиваться.
А свпстка все не было. Па станции, казалось, все
замерло. Поезд занимал все мысли /Храма и его товари-
щей, они сражались лишь во имя спасения этого поезда,
не думая о том, что могли не заметить момента его от-
хода.
Минуты тянулись как часы, а со стороны станции не
слышно было ни свистка поезда, ни перестука колес.
«И почему так медлят там, почему не уезжают?! Неужели
не слышат стрельбы, не понимают, что враги подошли
к станции? Оглохли все они там, что ли?!»—мысленно
возмущался Арам.
Предположения, одно тяжелее и ужаснее другого, тер-
зали ему душу, положение на станции представлялось
ему неразрешимой загадкой. Ему опять начинало казать-
ся, что слух у него ослабел от выстрелов, и он снова и
снова спрашивал Дарбпна:
— Слушай, как там с поездом? Не отошел еще?
— Стоит еще на станции, — слышал он в ответ хрип-
лый голос Дариина.
Дарбин еще произносил эти слова, когда со станции
донесся деловитый перестук колес.
— Отошел... отошел наконец! — радостно воскликнули
Арам и его товарищи.
Все почувствовали огромное оолегчешю. Стволы над
заснеженным гребнем ограды стали с еще большей энер-
гией выбрасывать огонь.
261
Задание уже выполнено, поезд беспрепятственно ото-
шел, товарищи спасены, партийный архив и ценности вы-
везены... Теперь можно уйти и им. Но куда, в какую сто-
рону идти, чтобы не встретиться с противником? Ведь
сразиться с ппм они пе смогут — слишком малочисленна
пх группа, да и оружия, боеприпасов недостаточно... Об
этом думали все, над этим задумался и Арам. Надо было
спешно найти выход пз положения...
Перестук колес отходящего поезда вызвал волнение и
в отряде мятежников, по поднявшаяся среди них сумя-
тица ничем не была похожа на радостное оживление,
охватившее коммунистов. Разъяренные своим упущением,
мятежники высыпали из укрытия и, уже пе обращая вни-
мания на опасность, кинулись бежать к станции.
— Стреляйте реже, пусть себе бегут! — распорядился
шепотом Арам. — По одному, по двое отползайте назад,
пробирайтесь незаметно садами. А несколько человек
пусть прикрывают отход товарищей.
Распоряжение его передали по цепочке, и первые
двойки и тропки начали ползком отходить назад. Вот они
добрались до какой-то полуразрушенной ограды, потом до
колючей изгороди — п скрылись. Так выбрались одинна-
дцать человек.
Мятежники заметили, что огопь противника ослабел, и
уже смелей начали выходить пз-за углов, где прятались.
Часть продолжала стрелять в сторону глинобитной огра-
ды, а часть кинулась к станции догонять своих. Пз-за
угла высунулись морда и шея белого коня, и «комитет-
чик» Карапет крикнул:
— Все на станцию... Захватить всех живьем!!
Он потрясал револьвером в воздухе, задирая бороду.
Арам повторил свой приказ — пе мешать продвижению
мятежников и попарно отползать назад. Вот и последняя
тройка из группы ползком отошла к соседнему саду.
Мятежники заметили исчезновение противника и под-
няли пальбу, не причинив вреда ппкому пз отходя-
щих.
В последней тройке были Арам, Дарбип и Асатур, до
последней минуты пе прекращавшие огня. Особенно хоте-
лось Асатуру подстрелить «комитетчика» Карапета, то и
дело выскакивавшего на своем белом копе пз-за угла:
видно, скакуну не стоялось на месте, оп рвался вперед,
а ездок изо всех сил натягивал узду, чтобы конь не вынес
его из-за прикрытия.
262
Видя, что мятежники бегут к стапцпп, Арам и его
спутники ускорили свои отход, пригибаясь к земле и
держа винтовки па весу.
Они бежали, слыша, как трещат позади выстрелы и
как свистят над головой выпущенные противником на-
угад пули.
Через две-три ограды они переправились беспрепят-
ственно. Но вот перед бегущим Арамом неожиданно вы-
росла очередная глиняная ограда, п тоже не очень высо-
кая. Перекинув через плечо винтовку, он подтянулся на
руках, чтобы перескочить через нее, по вдруг, потеряв
равновесие, перекинулся и упал головой вниз на землю.
Дуло винтовки зарылось в снежный сугроб...
Дарбин, благополучно перескочивший ограду, заметив
паденпе товарища, кинулся к нему:
— Что случилось, товарищ Арам?
Но, видя, что Арам молчит и не шевелится, Дарбин
осторожно потряс его за плечо, окликая:
— Арам... товарищ Арам!
Не получив ответа п па этот раз, Дарбин приложил
ухо к грудп Арама. Сердце работало, но слабо и с пере-
боями.
Дарбин растерянно стоял рядом с товарищем, пе зная,
что делать.
А со стороны улицы продолжали доноситься одиноч-
ные выстрелы — стреляли вслед ушедшим люди пз отряда
«комитетчика» Карапета. Но пули по-прежнему плп про-
летали высоко над головой, плп с шипением зарывались
в снег.
ГЛАВА 5
Вот что творилось на железнодорожной станции и на
подступах к ней.
Ну, а в городе...
В этот день настроение у бывшего владельца винно-
коньячных заводов Габриэла Зальяна испортилось с са-
мого утра. Стоя перед единственным окном нового своего
жилища, он едва поддерживал разговор с Иваном Нотма-
зом, отвечая ему тоном, которым обычно говорят с людь-
ми, вызвавшими неприязнь к себе. Надо сказать, что он
и не делал никаких попыток скрыть свое презрение к со-
беседнику. Особенно же раздражало его то, что и на
263
ловом месте оп вынужден был терпеть соседство этого не-
приятного человека.
«Советская власть отобрала у мепя только мои заводы
и дома, — думал он, — уж лучше было бы отобрать и все
остальное, но избавить меня от присутствия этого типа!»
Его отвращение п неприязнь объяснялись также тем,
что Лотмаз не считался ни с приличиями, нп с общежи-
тейскими нормами поведен ня: был неопрятен, никогда по
вытирал пог, входя в комнаты, и после него на полах все-
гда оставались грязные следы, без стеснения вмешивался
в разговоры. Может быть, были и другие причины непри-
язни Зальяна (и они действительно былп), по, несмотря
на все это, когда к Зальянам входил Потмаз и затевал
какой-либо разговор, хозяин дома вынуждал себя отве-
чать ому, как видно пз опасения, что Потмаз потом бутет
сплетничать в его адрес...
В этот день Потмаз затеял разговор о начавшейся
гражданской воине. Габриэлу Зальяпу ис верилось, что
мятежникам удастся захватить город. Как, какими силами
могли они добиться этого, откуда достали бы достаточно
орудий, ружей, боезапасов?.. И хотя он слышал, как in
улице распевали «Нашу родину», хотя видел, как несли
развевающийся трех цветиый национальный флаг, по до-
носящиеся со всех сторон города и со станции звуки
перестрелки подкрепляли его сомнения.
— Это просто временный успех, и ничего больше, —
твердил он, недовольно кривя бронзовое лицо.
Стоявший рядом с супругами Зальяп и их дочерью
Иван Артемьевич Потмаз, наоборот, утверждал, что мя-
тежники располагают гораздо большими, чем у большеви-
ков, силами и обязательно добьются успеха, тем бо.Тее что
заодно с ними действует и все население города.
— А откуда вам известно, что «заодно»?—спрашивал
Лотмаза Зальян, как обычно пе глядя на него.
— Это не подлежит сомнению!—утверждал «старый
революционер». — Ведь число недовольных очень велико.
Я это хорошо знаю.
— А откуда вы зпаете, что число пх велико? — про-
должал выспрашивать Зальяп, опять-таки пе глядя на
Лотмаза.
— Как откуда?.. Да разве у меня нет глаз?! Вот,
к примеру, вы, — разве можете вы быть довольны?.. Точно
так же и другие. Я могу смело утверждать, что никто не
доволен большевиками, кроме их самих,—да, да, нн-
264
кто! — подчеркнул Потмаз. — И это оттого, что пет ни-
кого, кому они пе причинили бы вреда. Например, вспо-
мните ваши дома и заводы, — мало этого, что ли?..
И Потмаз со вздохом взглянул на жену и дочь Заль-
яна, которые слушали его краем уха, стараясь через
плечо нарона Габриэла увидеть то, что происходило па
улице.
Нвард была во власти необычного волнения. Бледная,
закусив губу и стискивая руки, опа думала лишь о том,
что стало с Арамом, успел ли он скрыться, удалось ли
ему уехать из юрода или он вместе с товарищами про-
должает сражаться с мятежниками. И сражается лп оп,
или же...
Одна мрачная мысль сменяла другую. Нвард с тоской
ожидала, чтобы смолкла пальба и выстрелы и можно
было побежать домой к Амирянам, узнать там что-либо
достоверное. Рядом с пен стояла мать, погруженная в свои
печальные воспоминания.
Не замечать и не чувствовать пренебрежительно!о и
даже недоброжелательного отношения Бадьянов Потмаз
не мог и все же лез из кожи вон, стараясь угодить им.
— И подумать только, что этп мерзавцы подожгли
ваш дом, ваш похожий на дворец дом!
Зальяны, обычно не обращавшие внимания на бол-
товню Потмаза, вдруг обернулись одновременно и \ цгв-
леипо уставились на нею: что он говорит, неужели ему
что-нибудь известно о поджоге дома?
Потмаз заметил, что заинтересовал Зальянов, и возму-
щенно покачал головой:
— Разве подыщешь наказание за такое злодейство?
— Наказание кому? — удивилась тпкпн Зальян.
— Да вон тем! — показал в сторону улицы Йотмаз.
— А вы знаете, кто поджег? — задал вопрос Габриэл
Зальян.
— Да, конечно, большевики, разве это нс ясно На-
творили дел, а теперь удирают... Да вы поглядите, погля-
дите,— разве не видно, что народ заодно с восставшими?
А вы говорили, что нет... — II Потмаз показа.! рукой и.!
Двух бегущих по хлнце горожан (> одною в руке оы г
трехцветнын флаг, \ другого — ружье).— \ нарон Зальян
не хотел верить, что народ заодно с восставшими!
— Я ничего такого пе говорит, любезный, — нахму-
рился вннпозаводчик. — Л наконец, откуда видно, кто они
п представляют ли парод? II повторяю, я ничего подоб-
ного пе говорил.
— А мне кажется, что-то подобное было сказано. По
это неважно. Я давно уже зцдл, что дело к этому идет...
Ну, теперь пусть себе удирают. Правильно говорят, что
нельзя положиться пн на верпость народа, ни на проч-
ность тропа. Эту пословицу любит приводить доктор фи-
лософии парой Рубен, приятель вашей милой дочери.
II я согласен с ним.
Чуть повернув голову, Зальян косо глянул на «старого
революционера ».
— Но, помнится, вы утверждали, что все эти комму-
нисты — ваши товарищи? — с насмешкой произнес он.
— Что-о, мои товарищи?! Это опп — мои товарищи?
О пет, они никогда не были «моими товарищами»! Если
бы они действительно были моими товарищами, мне пе
прпшлось бы два раза в течение одного месяца переез-
жать пз одной комнаты в другую. Подумать только —
«товарищи»!
— Но вы сами говорили всем, что все комиссары —
ваши старые товарищи и близкие друзья.
— «Близкие»? Да никогда! Правда, в тюрьмах и в са-
мой Спбпрп я встречался со многими пз них, но это от-
нюдь не значит, что я считаю пх теперь мопмп товари-
щами. Да, опп были товарищами, но забыли все то, что
я делал для них. «Власть, кресло начальника портят лю-
дей», — сказал один великий философ. Именно так и об-
стоит дело с коммунистами, забывшими оказанные мной
услуги. О неблагодарные!... А вот некоторые пз руково-
дителей восставших действительно были некогда мопмп
товарищами. Настоящими, старыми товарищами. Чего-
чего только пе творили мы и в Метехской тюрьме, и
в Сибири!
— Значит, вам прпшлось побывать и в Спбпрп? — на-
смешливо переспросил Зальяп.
— Если вы пе верпте мне, взгляните хотя бы на мою
шапку! — II «старый революционер» указал рукой на
сшитую из оленьей шкуры шапку с наушниками. —
О, Сибирь не так уж плоха, как считают. За пятьдесят
копеек мы покупали у якутов лосенка п ели его неделю,
уверяю вас!
Но никто уже не слушал Потмаза, потому что по
улице опять проходил большой отряд: впереди— знамено-
сец с трехцветным флагом, за ним — ряды всадников
266
с винтовками через плечо. Все пели и кричали «ура». За
отрядом валом валили горожане — любители сильных
ощущений, и табунки ребятни.
— Ну, теперь что скажете, парой Зальяп?!—указы-
вая на идущих за конным отрядом горожан, воскликнул
Нотмаз. — Вот видите, победплп-таки восставшие, побе-
дили уже! Да, между прочим, винтовки у вас не най-
дется? — вдруг спросил оп, деловито нахлобучивая свою
оленью шапку.
— А зачем понадобилась вам впптовка?—справился
Зальян, бросив па пего взгляд искоса.
— Ну, что за вопрос? — усмехнулся Нотмаз. — Разве
можно в такое время обходиться без оружия?
Зальяп отрицательно качнул головой: нет, никакой
винтовки у него не водится, с оружием оп дела никогда
не имел и пе намерен иметь.
Вновь послышались веселые крики и поющие «Нашу
родину» голоса. Нотмаз предложил Зальяпу выйти вместе
с ним в город, посмотреть, что творптся кругом. Получив
отказ, он направился к двери со словами:
— Ну что ж, я один пойду приветствовать победу на-
рода.
* * ♦
Рубен в это утро вскочпл с постели, разбуженный
лаем (вернее было бы сказать — воем) своего пса.
«Опять началось!..»—пробурчал он, поспешно одева-
ясь. По звукам выстрелов оп догадался, что бой пдет уже
в самом городе, и, несмотря на предупреждение домохо-
зяина, что «находиться сейчас на улице опасно», вышел
пз дому. Какое-то внутреннее побуждение мешало ему
оставаться за запертой дверью, хотя он и сам Не сумел
бы объяснить, чем же влечет его эта «улица», полная
опасности и шума. II это вовсе не было похоже па владев-
шее им в прежние времена стремление изучать явления
жизни, или, как говорил сам Рубен, «видеть представле-
ния»... Это было совершенно пное стремление и иное чув-
ство.
Бросив Сабо два-три ломтика хлеба, Рубен вышел на
улицу, на которой царили еще полумрак и туман.
И в этом тумане медленно падали с неба твердые, как
крупные опилки, снежинки. Ему пришла в голову мысль
зайти к Ампрянам, узнать, где Арам и Заро. 11 если
267
мятежники действительно вошли уже в город, то успели
ли брат с сестрой скрыться? Если же не успели, то, мо
жет быть, ему удастся чем-нибудь помочь пм: неосторож-
ность в этих условиях может повести к гибельным по
следствиям.
Пройдя несколько шагов, Рубен остановился и внима-
тельно огляделся. Чувствовалось, что никто в городе уже
не спит, ио ни в одном окис не мелькал огонек. Видно,
люди чего-то инстинктивно опасались, боялись привлечь
внимание зажженным светом... Во всяком случае, света
пе было видно не только в домах, — большая часть улич-
ных фонарей тоже не горела; у горевших же одиночных
фонарей был какой-то жалкий, испуганный вид, да и све-
тили они в тумане еле-еле.
При пх жалком свете Рубен кое-где разглядел малень-
кие группы людей, притаившихся у ворот и подъездов и
тревожно вслушивающихся в выстрелы.
Замедливший шаги Рубен, опомнившись, поспешил
к дому Ампряиов: надо было поскорее дойти, посоветовать
Араму и Заро скрыться, пока мятежники не дошли еще
до центра города.
Ио едва сделал он несколько шагов, как до пего доле-
тели чьи-то приглушенные голоса. Рубен снова остано-
вился, пытаясь попять, откуда доносятся голоса. Вгля-
девшись, он заметил, что > стены дома через улицу стоят
в ряд вооруженные люди — человек шесть-семь... Он не
понял, кто они — патрульные пли же ночные сторожа.
Оно стояли спокойно, словно чего-то ожидая.
Ему бросилось в глаза, что пекарня на углу улицы
освещена. Видимо, в пекарне уже растопили печь, потому
что веселые языки пламени освещали и грязный, плотно
утоптанный снег па улице, и степу дома, под которой вы-
строились вооруженные люди. Заметил Рубен и то, что
они по очереди уходят в пекарню и выходят оттуда, по-
тирая руки.
Рубен решил, что видит ночных сторожей — они часто
собирались перед рассветом около пекарни, чтобы переку-
рить и отогреться. Ои уже собирался двинуться дальше,
когда услышал за собой громкий топот.
С западной окраины города — Коида — спускалась бе
гом группа красноармейцев, взявши ружья наизготовку.
Заметив на углу вооруженных людей, они остановились,
и старшой окликнул:
— Эй, ребята, чья власть здесь?
268
Но вместо ответа вооруженные люди дали залп.
Руоен еще не успел осознать, что, собственно, произо-
шло, когда несколько красноармейцев упали, трое отбе-
жали назад, а один открыл огонь. Но послышались новые
выстрелы, красноармеец вскинулся— и упал навзничь...
В глазах у Рубена потемнело. Ои успел заметить лишь
то, что из пекарни выбежала новая группа вооруженных
людей и пули посыпались со стуком, похожим на шум
крупных градин: тах-тах-тах-тах...тах!
Рубен отвернулся и заслонился рукой, чтоб не видеть,
и в эту минуту заметил стоявшую у двери соседнего дома
старуху. Ударяя себя руками по коленям, она громко при-
читала:
— Bait, какие дни настали, ван-ван! Армянин убивает
армянина. Да рухнет дом того, кто народ до этого довел!
II только сейчас пришла к Рубену догадка: значит,
стоявшие под стеноп вооруженные люди были не ноч-
ными сторожами, а мятежниками... Ему захотелось ско-
рее уйти, даже вернуться к собе...
II все же он не вернулся домой: мысль о Заро п Араме
заставила его продолжить путь.
Рубен шел по улицам города и видел притаившиеся
у дверей плп бесшумно скользившие по улице тонн. Ино-
гда он останавливался, опасаясь, что его тоже примут за
коммуниста и пристрелят. Но это было бы такой класси-
ческой насмешкой: не будучи сторонником коммунизма,
погибнуть как коммунист...
Прошло немало времени, пока оп наконец добрался ди
улицы Абовяна. Уже настолько рассвело, что он увн ie.i
на улице вооруженных и безоружных людей, которые бе-
жали к центральной площади города, откуда доносились
победные клики «ура». Видя, что все бегут в одну сто-
рону, Рубен и сам поспешил вслед за ними, рассчитывая
узнать доподлинно, что происходит в городе, и передать
Ампряпам последние новости.
Вот и площадь. Огромное скопление вооруженных и
безоружных людей, кипящее в беспрерывном движе-
нии.
Пробиваясь сквозь толпу к центру площади, Руоен
вдруг \ видел перед собой открытый грузовик, иа котором
уложены былп в ряд голые мертвецы. Р\оен отшатнулся.
Почему-то показалось, что и Арам лежит здесь... Каким
тяжким ударом это было бы для его родителей! Ведь они
269
мечтали женить его — и вдруг такая бессмысленная ги-
бель! О, что за несчастная семья — старший сын был об-
ручен — погиб, теперь этот...
Рубен принудил себя всмотреться. Ох, слава богу, пет
его... Он облегченно перевел дыхание, начал оглядываться
и вслушиваться. Вскоре ему стало известно, что мятеж-
ники первым делом выпустили из тюрьмы всех заключен-
ных. В огромной толпе, заполнившей площадь, былп п
эти выпущенные пз тюрьмы арестанты.
Когда Рубен прошел еще немного вперед, до него до-
несся громкий голос: какой-то пожилой горожанин дер-
жал речь.
— Народ армянский! — выкрикивал оп, потрясая под-
нятой рукой. — Бастилия * сокрушена наконец...
Обращение это, по-видимому, очень правилось оратору,
и оп то и дело повторял его:
— Народ армянский, наконец-то мы доказали, что и
мы являемся нацией... II пусть пе забывает этого парод
армянский...
Все больше и больше становилось людей на площади,
со всех сторон, со всех улиц стекались сюда мужчины п
даже женщины. Выстрелов уже довольно долго по было;
казалось, что война закончилась. Пронесся слух, что часть
коммунистов успела уехать на бронепоезде в Нахичевань,
а часть захвачена в плен.
— Поделом им! — озлобленно говорпл кто-то в тол-
пе. — Взявший меч да погибнет от меча...
— Да, так наппсано в Евангелии, — откликнулся бе-
лобородый старик. — Именно так — «взявший меч от меча
п погибнет...». Но люди забывают запечатленную в свя-
той книге истину — ту, которая является истиной опыта
человечества...
А доктор философии старался увидеть и услышать все.
Оп стоял и думал о том, что же заставило всех этих лю-
дей — и тех, что спозаранок явились сюда, и тех, которые
бежали па площадь сейчас, — в такую рань и в такой хо-
лод выйти из домов? Была ли это радость, вызванная
поражением коммунистов, пли горе, прпчипеппое пх ухо-
дом, плп же просто любопытство жадпых до зрелпщ лю-
дей, присущее роду человеческому уже с незапамятных
времен?
У самого Рубена все происходящее вызывало двой-
ственное чувство: с одной стороны, его человеческое до-
стоинство было задето тем, что человек нашего времени
270
еще спосооен на поступки, приличествующие лишь пе-
щерному человеку; с другой стороны, его, как исследова-
теля событий истории, стремящегося проникнуть в самую
сущность явлений, понять человеческую душу, занимала
мысль: что же управляет чем? 11 доктор философии смот-
рел на все происходящее так, словно стремился, настой-
чиво стремился увидеть в человеке то, чего еще никто но
видел.
Но шумливая, постоянно стремящаяся куда-то толпа
пе давала возможности сосредоточиться, прийтп к опре-
деленному заключению, и Рубен не мог выяснить, что же
преобладает в человеке: светлое сознаппе пли стихийный,
первобытный инстинкт? Не мог, пбо его постоянно отвле-
кали все новые и новые картины.
Вот несколько человек (по внешнему виду — тор-
говцы) тросточками и просто руками срывают со стен
большевистские газеты, извещения и призывы больше-
вистских властей...
Вот шофер, непрерывными гудками прося толпу раз-
даться, осторожно повел автомашину по образовавшейся
в человеческой гуще узкой дорожке. II когда автомашина
поравнялась с Рубеном, в пей он увидел три голых трупа.
Четыре ноги (пз них одна в носке) по колено торчали
нарушу. Мертвые былп уложены друг па друга, видне-
лись только две головы: одна была повернута вбок, дру-
гая, вся окровавленная, лежала лицом вверх.
По телу Рубена пробежала дрожь, — эти трупы напо-
мнили ему случай пз его детства. Купаясь в протекавшей
около родного села речке, он вдруг натолкнулся на мерт-
веца, застрявшего между камнями... Оп так испугался
тогда, что прибежал домой полуголый.
Вид трупов на автомашине вызвал у пего такое необы-
чайно тягостное чувство, что долгое время оп не мог ни
говорить, пи сосредоточиться на чем-нибудь. Молча про-
ходил оп в толпе, слушал, что говорят люди, и приходил
к тому же заключению, к которому не раз приходил и
раньше: человек вообще склонен к преувеличениям, ему
свойственно шарахаться из одной крайности в другую.
Поэтому-то и невозможно бывает услышать правдивое
описание какого-либо происшествия.
«Человек должен сам открывать для себя истину,
подытожил доктор философии. — Истиной, открытой дру-
гими, могут довольствоваться только дети и слабоум-
ные..,»
271
11 вдруг толпа испуганно раздалась. Рубен не сразу
сообразил, что происходит, и лишь через минуты две уви-
дел, как на площадь въезжают всадники, много всадни-
ков, с ружьями за плечами, с перекрещивающимися рем-
нями патронташей па груди.
Впереди конного отряда ехал командир па белом коне.
Он поднял руку и крикнул: «Урра!..»
Всадники дружно подхватили его выкрик. Дождав-
шись, пока громовое «ура» смолкло, командир конного
отряда провозгласил:
— Ну, вот теперь вы можете радоваться и пировать...
Вот мы и дали вам истинную свободу!
Голос показался Рубену знакомым. Вглядевшись вни-
мательней, он узнал «комитетчика» Карапета, хотя тот
совершенно преобразился: па нем была одежда, в которой
обычно щеголяли хмбапеты и в которой ходил сам Кара-
пет во время воины 1915 года: на голове смушковая па-
паха, на плечах бурка; слева у него висела шашка в чер-
ных ножнах.
Карапет только что вернулся после налета па станцию,
и ему пе терпелось похвалиться своими подвигами, пока-
зать себя народу. Перегибаясь то в одну, то в другую
сторону, он громко отдавал распоряжения своим телохра-
нителям, держась так, словно был ио меньшей мере новым
Гарибальди*, которого ждали овации и всенародное при-
знание.
Поражаясь в душе молчанию горожан, он сидел в сед-
ле, горделиво откинув голову, выпятив грудь и туго натя-
нув узду копя, похожий на самовлюбленного актера, игра-
ющего героическую роль.
Рубен отвернулся и поспешил покинуть площадь.
Едва успел оп отойти немного, как заметил довольно
большую толпу, окружившую какого-то человека. Рубен
пробился вперед: посреди толпы стоял Потмаз. Вид
у «старого революционера» был растерянный и какой-то
беспомощный.
Выяснилось, что его хотят за что-то арестовать.
— По вы ошибаетесь, господа, горько ошибаетесь! —
протестовал Потмаз.
Стоявший рядом с ним юноша, вооруженный винтов-
кой, взволнованно повторял:
— Ах, вот как! А разве пе вы говорили, что, мол,
«такой-то комиссар — мой товарищ, такой-то большевик —
272
мой питомец, а я сам — старый революционер»? Не го-
ворили, да?
— Это я?!—удивленно переспрашивал Потмаз. — Да
вы мепя не поняли, молодой человек! «Товарищ»—ска-
жите пожалуйста! С ума вы сошли, что ли? Это было ска-
зано, наверно, чтобы обуздать какого-нибудь пахала.
Я — пх товарищ... этого еще не хватало! Да за кого вы
меня принимаете?! Чтобы я предал забвению мою веру,
стал товарищем большевика? Понимаете ли вы, что го-
ворите, милый МОН?
Ему удалось смутить юношу, который уже не знал,
что делать. Может быть, парню даже пришла в голову
мысль, что он ошибся.
— Но ведь вы всего несколько недель тому назад го-
ворили па бульваре, что коммунисты — честные люди,
а их дело священно!
— Священно?.. — ухмыляясь, огляделся Потмаз. — Не
кощунствуй, юноша! Ты слышал мои слова, но не попил,
в каком смысле опп были сказаны. А мало-мальски пони-
мающий человек тотчас сообразил бы, что я насмехаюсь.
Да-да, милый мой, насмехаюсь! Значит. Иван Артемьевич
Потмаз настолько нал, что считает священным дело боль-
шевиков? Ап-ап-ап... Для того ли я пошел в Сибирь,
чтобы пресмыкаться перед ними? Я— старый революцио-
нер, милый мой, национальный деятель и защитник сво-
боды. Н я демократ, а пе диктатор!
Рубен почувствовал такое омерзение, что не ста.i слу-
шать дальше. Кроме того, заметив Рубена, Потмаз мог
призвать его в свидетели своей невиновности. Он шагал
быстро, мысленно рассуждая: «Инстинкт самосохранения
естествен и по может вызвать осуждения, когда мы на-
блюдаем его среди животных, ио как отталкивающе про-
является он у этого человека... По что представляет собой,
наконец, человек, то являющийся венцом природы, тобес-
честящнй ее больше самой презренной твари?..»
Доктор философии еще долго размышлял бы об инте-
ресующей его проблеме, если бы кто то вдру| не взял его
За руку. Вздрогнув, оп позиял голову и увидел перед со-
бой Ованеса Ампряиа. Одетый в зимнее пальто, со ш 1Я
пой па голове и тростью в руке, старый агроном направ-
лялся, видимо, к площади.
Однако доктор философии оыл так поглощен своими
мыслями, что, даже не поздоровавшись с Ампряпом,
973
настоятельно посоветовал ему не спускаться к площади п
вернуться домой.
— Но почему? — удивился Ампрян.
Его поразил и топ, которым говорил Рубен, п его иска-
женное лицо. А совет «не спускаться к площади» прямо
вверг в недоумение. Промелькнула мысль, пе случилось
ли чего с Арамом.
— Да пе стоит, — ответил Рубен с гримасой, которая
говорила больше слов.
Но пока оп собирался спросить о Зарои Араме, Ами
рян, так н не понявший ничего пп пз его слов, ни по вы-
ражению его лица, повернулся и пошел дальше. В эту
минуту желание «спуститься к площади» у него даже
стало сильнее. Он и вышел-то пз дому именно с жела-
нием рассеяться после неприятного утреннего посещения,
сам пе умея объяснить, почему в этот день так влечет его
улица с ее шумом, движением и людьми. Как пп просила
его тикин Воски пе выходить пз дому («Двое пз нашего
дома бог знает в каком огне горят, зачем же и тебе риско-
вать?»),— Ампрян пе отказался от своего намерения.
А утреннее происшествие оп считал следствием необуз-
данности невежественной толпы и недомыслия тех, кто
ее возглавлял. «Но все это уже прошло и едва ли повто-
рится...» — думал Ампряп, уже шагая по улице.
Бывают моменты в жизни человека, когда самое
страшное, что можно себе вообразить, влечет сильнее са-
мого завлекательного зрелища, и оп пе может проти-
виться этому желанию, даже сознавая, чем это гро-
зит ему.
Ампряпу хотелось во что бы то пи стало своими гла
замн увидеть, что творится в городе, присмотреться
к трму, что «так редко имеет место в жизни парода», но
его определению. Вместе с тем оп надеялся встретить на
нлощддп двух-трех старых друзей, арест которых при
большевиках очень огорчил его, и в их числе однокаш-
ника своего по академии Маркаряна (медика по образо-
ванию, который дрвцо уже оставил практику и посвятил
себя общественно-политической деятельности), а также
юриста Пгптяна и Егора Чннаряна, которые были задер-
жаны два месяца назад во время попытки нелегально не
рейтп граппцу...
Былп у Дмирнна и другие приятели, но ему особенно
хотелось видеть именно этих троих, потому что о них хо
274
Дили нерадостные слухи, п Амиряну не терпелось узнать,
живы они плп нет.
Несмотря на озабоченность и какую-то отрешенность,
Ампряп все же присматривался к тому, что творилось во-
круг, искал среди прохожих кого-либо пз знакомых.
Совсем недалеко от своего дома оп заметил идущего
ему навстречу знакомого учителя и поздоровался с ппм,
но своему обыкновению вежливо приподняв шляпу.
Но учитель не ответил па приветствие: повернув го-
лову в сторону улицы, оп прошел мимо, как бы не видя
Амиряпа... II это был тот самый человек, который спешил
всегда первым почтительно приветствовать старого агро-
нома.
После всего того, что Амиряну пришлось испытать
утром, он склонен был придавать зпачение каждой ме-
лочи. Сейчас он задумался над тем, по рассеянности лп
пе заметил его этот знакомый учитель, плп же... Но
пет, учитель не мог не видеть его, не мог пе заметить
его поклона, но почему-то пе пожелал поздороваться
с ним.
Но причина?.. Ампрян пожал плечами, как делал все-
гда, когда пе понимал чего-либо, и медленными шагами
пошел дальше, с интересом присматриваясь ко всему, что
встречалось по дороге.
Взгляд его упал на трех горожан, о чем-то беседую-
щих на перекрестке. Обычно несвойственная Амиряну
мнительность заставила его насторожиться: ему показа-
лось, что беседующие как-то особенно взглянули па пего...
Почему заинтересовались они им, и притом сегодня, когда
мысли всех должны быть заняты событиями дня? Хотя...
пе может разве случиться, что весть о нанесенной ему
обиде — оскорбительном обыске — уже дошла до этих лю-
дей и они сочувствуют ему? Ведь говорил же тер Мес-
роп: «Огорчительна будет для всех весть о том, что по-
чтенные родители страдают незаслуженно...»
Но пет, эти люди, видимо, говорят о чем-то не относя-
щемся к нему, опн заняты чем-то другим...
«Эх, да все равно, пусть думают что хотят!»—мыс-
ленно отмахнулся старый агроном. Но как пп хотелось
ему действительно отмахнуться от неприятных мыслей,
намеренная бестактность учителя всю дорогу до площади
не выходила у пего пз памяти.
Забылось все испытанное лишь на площади, — так
много людей было там и с таким увлеченным видом слу-
275
шали опп речь какого-то оратора. Амирян начал проби-
раться вперед, чтобы слышагь лучше.
Стоя на каком-то помосте, смуглый немолодой муж-
чина с жаром порицал большевиков, пх идеологию и
практическое применение ее, а ташке конфискацию иму-
щества у граждан; одновременно оп бросал слово осужде
пня в адрес тех родителей, которые «не сумели удержать
своих детей от пагубно!) деятельности». Все это говорилось
с энергичной жестикуляцией, громко и многословно.
— Хотя зачем было таким родителям обуздывать
своих заблудших детей?! — с издевкой закончил он.—
Ведь это вело к их обогащению, было нм выгодно и
удобно!
— Как, например, Ампряиу...— услышал вдруг ста-
рый агроном за своей спиной.
Голоса он пе узнал, по пе пожелал обернуться. Раз-
говор за его спиной продолжался, и он невольно услы-
шал его:
— Разве пе мог он придержать сыпка, если б захотел?
Конечно, мог бы... Но, как сказал этот оратор, это было
ему невыгодно. О, я хорошо разбираюсь в людях подоб-
ного сорта: опп умеют извлекать пользу пз всего.
— Пу, про Ампряна этого пе скажешь, — возразил со-
беседник. — Ведь сып его погиб под Карсом.
— Как раз об этом я и говорю. Под Карсом один,
здесь — другой: смотря по обстоятельствам...
Но в это время оратор кончил говорить, и аплодис-
менты заглушили остальные слова. Амирян, пе оборачи-
ваясь, стал пробираться через толпу к краю площади, пе
желая больше ничего видеть и слышать.
Но, пе дойдя еще до края площади, он лицом к лицу
столкнулся с Габриэлом Вальяном: придав лицу мрач-
ность, подобающую пострадавшему от руки большевиков
мученику, впппозаводчпк торжественно шагал через
толпу, сжимая набалдашник трости затянутой в перчатку
рукой.
В последний раз Ампряп виделся с ним в день выхода
его из тюрьмы и с тех пор пе встречался, вернее, пе хотел
встречаться, оскорбленный его грубым отношением к себе.
Правда, узпав о том, что дом Зальяна сгорел, агроном хо-
тел было зайти к старому приятелю, выразить свое собо-
лезнование, но передумал. Но сейчас, забыв обо всем, он
с радостью обратился к нему, видя в нем единственно
близкого человека в этом враждебном многолюдии.
276
— Здравствуй, Габриэл! — дружески воскликнул он,
протягивая руку внпиозаводчпку, и остановился, пора-
женный.
1 абриэл Зальян ие только ничем пе откликнулся на
его дружеское» приветствие, по, нахмурившись, прошел
мимо старого друга, даже ие взглянув на него...
Словно пораженный молнией, Ампряп остался стоять
па мостовой. Мысленно увидел он того учителя, тех стояв-
ших у перокрестка горожан, услышал сказанные па пло-
щади за его спиной слова... Так вот почему Рубен сове-
товал ему «ие спускаться на площадь»! В его ушах про-
звучали слова Рубена: «Пе стоит...»
«Видно, знал он что-нибудь, потому и советовал...» —
подумал старый агроном. Сейчас им владело одно лишь
желание — скорее уйти домой.
Но когда он уже поднимался по улице Абовяна, взгляд
его упал па Рубена, о чем-то беседовавшего с двумя
юношами.
Заметив Ампряна. доктор философии тотчас же оста-
вил своих собеседников и быстро подошел к старику.
— Я пе успел спросить, парой Ампряп, где Арам? —
спросил он nei ромко. — Успел скрыться пли...
Но Ампряп не дал ому договорить.
— Ничего я не знаю и знать пе желаю! — резко про-
изнес он.
Рубен остался стоять, с недоумением глядя вслед ему.
ГЛАВА G
После захвата города мятежниками средн домовла-
дельцев, дома которых былп конфискованы советской
властью под учреждения плп для пужд населения, нача-
лось своеобразное паломничество: люди отправлялись
к1 своим домам, чтобы взглянуть, в каком состоянии нахо-
дится их имущество и нельзя лп вселиться обратно. Когда
же стало известно, что со стороны большевиков опасность
городу уже не угрожает, некоторые поспешили вселиться
в своп дома, перенеся туда свою утварь, сундуки и узлы.
Пример оказался заразительным. После этого несколь-
ко дней подряд можно было видеть па улицах нагружен-
ные домашними вещами арбы и фургоны, за которыми
шествовали с довольными лицами домохозяйка и
Домохозяин, с какой-либо ценной вазой плп заветным лар-
чиком в руках.
277
Более осмотрительные все же предпочитали выждать,
пока положение выяснится: а вдруг вернутся болыПетШкп?
II все же собственническим ппстпнкт и обыкновенное лю-
бопытство наставляли и таких домовладельцев по крайней
мере раз в день наведываться и проверять, что творится
в доме, что осталось в пом и что исчезло. II оказывалось,
что дом-то стоит па месте, по все в нем разгромлено и
расхищено... А большие здания, в которых размещены
были советские учреждения, своими распахнутыми На-
стежь дверями и окнами, рассыпанными ио полу и затоп-
танными грязными ногами клочками всяких бумаг и отно-
шении напоминали о том, что большевики отступали
в большой спешке, пе все сумели захватить с собой и вто-
ропях бросили то, что казалось не имеющим особого зна-
чения.
— Смотрите, смотрите, что опп тут натворили... даже
мусора своего пе убрали! — возмущались некоторые.
11 это говорилось таким топом, словно отступающие п
впрямь обязаны были прибрать за собой, привести поме-
щение в полный порядок и только после этого отсту-
пить...
Спустя несколько дней после захвата города мятеж
пиками отправился взглянуть на свой Дом и Габрпэл
Зальяп. Оп решился на это впервые после пожара. Ко-
нечно, он п до этого мог бы пойти взглянуть на свой по-
страдавший от. пожара дом — взглянуть хотя бы издали,
но почему-то пе хотелось. Не хотелось точно так, как пе
хочется смотреть па что-то вызывающее омерзение...
11 не только не было желания увидеть этот дом, но п не
хотелось даже слышать о нем. А когда кто-либо пз знако-
мых принимался рассказывать, что пожар пощадил часть
дома, по что солдаты пз явившихся вместе с мятежни-
ками частей растаскивают на топливо уцелевшие доскй,
двери и рамы, Зальян безразлично отмахивался, словно
желая показать, что уже поставил крест па этом доме и
ничто к дому относящееся его отныне не интересует.
II знакомые думали: какое же горе вызвал в дупте
Зальяна пожар, уничтоживший новый трехэтажпып дом,
еслп хозяин даже пе заботится о спасении того, что уце-
лело от огня, — думали и умолкали, чтобы не растравлять
его ран. Но некоторые считали, что Зальяп поступает не-
правильно: не вечно нее будет так... не всегда же будут
революции или там большевики, сегодня они есть, завтра
их не будет.
278
При этих словах бронзовое лицо Зальяна прояснялось,
и оп с проснувшимся интересом спрашивал:
— А что, есть какпе-пибудь новости?
— Да нет, ничего нового пе слышно, но, несомненно,
так продолжаться пе может, — значит, не надо отчаи-
ваться.
— Ах, так... а я-то думал, что-нибудь новое произо-
шло, что Англия с Францией предприняли серьезные
меры против них, — намекая на большевиков, недовольно
говорил Зальяп н умолкал.
Оп вообще стал молчалив, редко выходил пз дому.
Лишь дней через десять, когда бои шли уже далеко от го-
рода, у пего вдруг появилось желание взглянуть ца по-
страдавший от пожара дом. Может быть, па это подтолк-
нули его постоянные жалобы жены, что, мол, комната,
в которую их переселили, лишена минимальных удобств
и жить в ней немыслимо: столько пыли кругом, что все
они задохнутся в ней пли заболеют. Уже доказано ведь,
что все болезни вызываются пылью. II гораздо лучше бу-
дет им переселиться в кухонную пристройку при доме,
чем мучиться в этом пыльном помещении.
Зальяп па переселение не соглашался, п тикпн Марга-
рит пришлось смириться. Но спустя педелю после ухода
большевиков она решптельпо заявила:
— Нет, довольно с меня — не останусь я здесь больше.
Перейдем обратно к себе, слышишь?
И когда Зальян, несмотря на своп вспыльчивый харак-
тер, довольно спокойно справился, почему она непременно
хочет перебраться в полусгоревшнй дом, а пе выражает
желания переселиться в какой-либо другой дом, тикпн
Маргарит простодушно объяснила, что мысль жить в дру-
гом доме ей не по душе: она всю жизнь прожила в своем
доме и в чужом жить не хочет.
— Но как же ты будешь жить в полусгоревшем
доме?
— Кухня же пе сгорела? — вела свою линию тпкин
Маргарит. — Там, по крайней мере, хоть пыли такой не
будет.
Зальяп только плечами пожал в ответ на такую на-
стойчивость жены.
— Но откуда ты знаешь, что в этой кухне можно
жить?
— Да все говорят, что кухня пе пострадала от по-
жара, — значит, жить в ней можно. II наконец, о том,
279
можно или нельзя, ты скажешь, когда посмотришь сам.
II ведь нельзя же оставить без присмотра хотя бы даже
и сгоревший дом. Чего ты боишься, не понимаю? Они,
слава богу, ушли из города!
П Габриэл Зальяп пошел. Пошел пе потому, что боль-
шевиков уже пе было в городе, а просто потому, что
у него возникло желание взглянуть па свой дом. II почему
пе взглянуть — ну хотя бы раз? Правда, у него было
смутное опасение, что вид сгоревшего дома мижет сильно
подействовать па него, расстроить. Именно из-за этого
смутного страха так не хотелось встретиться с кем-нибудь
на улице — он опасался, что встретившийся увяжется за
ним, а ему хотелось быть одному, совсем одному, когда
он увидит свой дом.
Но все выглядело не так, как он представлял себе.
Дом по-прежнему возвышался над соседними низень-
кими постройками. Обгоревший, с рухнувшей крышей, он
даже казался теперь выше, чем до пожара. Уцелели все
стены, и краска па них не осыпалась. Лишь вокруг про-
горевших окопных рам краска почернела да пустые окон-
ные. проемы выглядели словно выколотые глаза.
Зальян пе ожидал этого — он думал увидеть лишь по-
жарище с грудой пепла на том месте, где стоя i дом. Вид
дома не вызва г в нем чувства безнадежности. — оп вошел
в подъезд и начал хозяйским iлазом осматривать дом из-
нутри.
Вспыхнувший на чердаке пожар пожрал все деревян-
ные части па двух этажах. Уцелели лишь поперечные пе
рекрытпя. Крыша и иолы, прогорев, рухнули вниз и гро-
моздились па иолу первого этажа. Пз бесформенной
груды, покрытой сажей и пеплом, торчали полуобгорев-
шие доски, обуглившиеся куски штукатурки и почернев-
шие полотнища жести. Масляная краска на стенах и пар-
кет иа полу нижнего этажа почти не пострадали от по-
жара. Зальяп понял, что ссыпавшаяся с чердака земля
предохранила паркетный пол от огня. Но кто-то выбил
уцелевшие дощечки паркета и унес пх.
«Видно, растащили па топливо», — подумал Вальян
Эта догадка подтвердилась, когда оп прошел в комнату,
выходившую окнами во двор. Сидя на занесенном тонким
слоем земли иолу, двое солдат спокойно выковырянали
дощечки паркета и складывали их кучками рядом с собой.
Несмотря на свое решение сохранять хладнокровие во
что бы го пп стало, Зальян не смог сдержаться.
280
— Чем это вы здесь заняты? — в бешенстве крикнул отт.
Уже по топу Зальяна солдаты догадались, кто стоит
перед ними, но это их нисколько не смутило.
— Да ничем особенным, братец. Вот отбираем до-
щечки на топливо.
— А кто вам это разрешил? По какому праву вы сжи-
гаете то, что принадлежит пе вам? — все больше распа-
лялся Зальян. Он дышал с трудом, бессознательно с яшма л
кулакп. — Ну, говорите, кто вам это разрешил, а?
— Спрашиваешь — кто? — отозвался другой солдат,
даже головы не поднимая. — Да мороз, вот кто: разве он
спрашивает разрешения? Если не мы, так другие сожгут,
не все ли равно?
Спокойный п логичный ответ солдата охладил пыл
Зальяна. «А ведь правильно — не сегодня, так завтра все
равно сожгут», — мелькнула мысль. Он повернулся и
вышел.
— Дом этот, часом, не ваш ли? — вслед ему крикнул
второй солдат.
Зальян ничего по ответил.
Проходя по двору, он заметил выстроившихся вдоль
изгороди люден в военной форме. Он вспомнил, что рядом
с домом находится казарма, и, но глядя иа военных, на-
правился к кухонной пристройке.
Да, кухня не сгорела. Расстояние в двадцать — три-
дцать шагов, отделявшее ее от дома, спасло от огня.
Площадью она подходила под жилую комнату, освещали
ее два высокпх окна. Огонь не тронул пп пола, пп по-
толка, ни окопных рам. Цела была и большая кухонная
плита.
Внимательно оглядев кухню, Зальян пришел к заклю-
чению, что она во всех отношениях лучше той компаты,
где он жил сейчас с семьей. Тпкин Маргарит была
права — здесь им будет удобнее. Пз водопроводного крана
шла вода — в той комнате воды пе было. Здесь под сте-
нами можно поставить три кровати, обед варить на плите.
И насколько лучше будет это, чем та жестяная печка,
которой опп сейчас обходятся и которая так нещадно ды-
мит... Пет, действительно здесь будет лучше. К тому же
он избавится здесь от Потмаза, не будет его видеть, слы-
шать его рассуждения...
По тут взгляд Зальяна упал на остов сгоревшего дома,
и лицо ого омрачилось. «Пет, не стоит переезжать», — ре-
шил он мысленно.
281
Это решение и сообщил оп жене, верпувшпсь. Но
тпкпн Маргарит с этим решением не пожелала прими-
риться.
— Почему не стоит? — настойчиво допытывалась
она. — Что плохого, если мы будем жить в своем доме и
сможем приглядеть и за домом и за двором?
Она до того разволновалась, что в голосе ее ужо
нельзя было уловить обычной для нее безропотной инто-
нации смиренной богомолки. Надежда жить под своей
кровлей п видеть перед собой свой двор оживила ее.
Слыша каждый день о том, что другие выселенные домо-
владельцы вселяются обратно в своп дома и квартиры,
опа и сама загорелась желанием поскорее перебраться
«к себе». У себя она смогла бы дышать и двигаться сво-
бодно, пе то что в этой комнате, где даже выстиранное
белье некуда повесить.
Зальян ответил не'сразу.
— Пойми наконец, что рядом с нашим домом казарма
и в пей — солдаты. Мне самому хотелось бы перебраться
к себе п избавиться от этого «старого революционера». Ну
а вдруг большевики вернутся? И потом, как вы с дочкой
будете жить в соседстве с солдатами?
— Пу и что ж? — возразила жена. — Они же пе боль-
шевики?
— Солдаты все одинаковы.
— Нет, я пе боюсь солдат, — твердила тпкпн Мар-
гарит.
— А как насчет дочери?
— Нвард?
— Вот именно. Кстати, где она? Опять ушла
куда-то? — повысил голос Зальян. — В чем дело, все
время уходит, пропадает часами... II никто пе знает, куда
опа уходит, зачем и к кому.
Действительно, в последнее время Нвард мало бывала
дома, стала замкнутой и молчаливой. Она не только не
интересовалась вселением в старый дом, но как будто во-
обще избегала бывать плп разговаривать с родителями.
После утреннего чая она спешила к Амирянам, чтобы
узнать, нет лп вестей от Арама или о пем. До нее дошли
слухи, что Арам был убит во время боев в городе... Сама
Нвард в гибель Арама не верила, а высказывания отца и
многих знакомых вселяли в нее твердую надежду, что
в конце концов победят большевики. Значит, не сегодня,
так завтра Арам вернется, п нужно только ждать и ста-
282
раться узнать о нем что-нибудь. А где же и узнавать наи-
более достоверные вести об Араме, ес.ш ио у его родных.
Надо только заходить почаще, — может быть, уже из-
вестно им что-нибудь.
Как жаль, что в первое время после приезда Арама
им так и не удалось встретиться и поговорить толком.
В сущности, встретились и поговорили они по душам
лишь накануне отхода большевиков, ио это было в такой
поздний час п при таких обстоятельствах, когда долго не
поговоришь. II все-таки как радостно было сознавать, что
Арам не изменился, остался таким же внимательным и
ласковым. Подумать только, покинул свой пост, проводил
ее до самого дома! Конечно, это была такая ночь, что
ожидать большего... Но все-таки и того, что сказал тогда
Арам, было достаточно, чтобы Нвард почувствовала: Арам
относится к ней по-прежнему, в его душе сохранилась лю-
бовь к ней. Нвард часто вспоминала сказанные им в ту
ночь слова: «Ты не думай, что я забыл тебя...» Значит,
он помнит, а она-то думала, что остыл, забыл. Как хо-
рошо, что встретились в ту ночь, что она узнала навер-
няка — Арам помнит ее, относится к ней по-прежнему,
только был слишком занят, да и обстоятельства мешали...
И вот теперь, словно мало было обстоятельств, мешавших
им встречаться, вспыхнул этот нелепый мятеж. Ну словно
специально подстроено злой судьбой! Теперь сиди в га-
дай — когда все это кончится, когда доведется снова
встретиться? Да и доведется лп? Если Арам действи-
тельно ушел с товарищами в Камарлу *, то, может быть,
вернется. Но кто знает, ушел ли оп и вернется ли в город?
Нвард думала о том, как за прошедшие три года опа не-
прерывно мечтала о встрече с Арамом, писала ему письма,
надеялась на скорый его прпезд. Но сперва помешала
гражданская война в России, а теперь этот мятеж, этот
нелепый мятеж. И когда же кончатся все этп бои, когда
минет это смутное время, чтобы онп могли снова встре-
чаться?
Правда, в такие дни человеку, у которого есть долг и
обязанности, нельзя заниматься личными переживаниями:
окажись Арам таким, он утратил бы свой авторитет
в глазах товарищей, свое положение... Нвард старалась
объяснить и оправдать в собственных глазах поведение
Арама, старалась отогнать от себя недобрые мысли:
а вдруг ему не удалось благополучно уйти пз города?
283
А вдруг с ним что-нибудь случилось? А вдруг оп пе вер-
нется?
Теперь Пвард была понятна причина холодности
Арама в первые дни после'его приезда. Она это поняла и
в день митинга, по пе так ясно, как теперь: видимо,
Араму было известно о предстоящих боях, он был озабо-
чен мыслью о будущем. II конечно, в таком состоянии оп
не мог думать о Пвард, не мог быть откровенен с нею.
Все получилось так потому, что Арам связал свою жизнь
с революцией, принимает участие в гражданской войне.
Но что связывает его с большевиками? Оставался бы юри-
стом и жил себе спокойно, не принимая участия нп в ка-
ких боях.
А вдруг победи г мятежные войска дашнакского Ко
митета спасения? Тогда Араму угрожает плен, тюрьма,
а может, и... О боже, какой ужас! Н если даже он спа-
сется от плена и пе погибнет в бою, а уедет из Арме-
нии,— что будет с пек)? Нвард не могла себе представить,
что опа станет делать в таком случае, и ей хотелось,
чтобы победил пе Комитет спасения, а большевики.
Не веря в слухи о гибели Арама, Пвард все же бо
ялаеь, что с ним случилось что-то недоброе. Вели с /Хра-
мом ничего пе случилось, он, конечно, вернется через
некоторое время. Недаром отец ее утверждает, что, если
Англия с Францией не помогут дашнакам, верх возьмут
большевики и снова овладеют городом; ои уверен, что так'
и случится, и все время твердит, что надо заблаговре-
менно подумать об отъезде в Европу.
Уехать в Европу! Ото намерение отца пугает Нвард,
кажется ей странным. Вот так оставить вдруг все и уехать
в какую-то Европу? По что подумает Арам? Нот, Нвард
пи в какие Европы не уедет, она останется па родине и
будет ждать Арама. А пока будет каждый день ходить
в дом Ампрянов и помогать бедной тикпн Воски.
Навещая тикни Воски, Нвард прежде всего задавала
вопрос о том, есть ли новые вести о Заро и Араме, и вся-
чески старалась рассеять мрачные мысли и подозрения,
терзавшие бедную женщину.
— Не надо думать о плохом, тетя. Все будет хороню,
поверьте мне.
— Как же пе думать мне, Нвард-джан? Ведь весточки
о себе пе подали, но знаем, где они, что с ними стало.
— Оба они уже взрослые, разумные люди, не будут
зря подвергать себя опасности.
— Но ведь бон плут, днем и ночью пушкп да ружья
стреляют, села из рук в руки переходят, 601 знает что
может случпться...
Как-то раз разговор о Заро и Араме зашел на кухне,
где тпкин Воски готовила обед. Мысли о детях так рас-
строили бедную женщину, что она пе смогла больше ни-
чего делать. Обед в этот день приготовила Нвард. После
этою опа стала приходить к Амирянам уже на целый
день, чтобы помогать тпкин Воски во всем. Постепенно
тикни Воски так привязалась к йен, так свыклась с ее
присутствием, что начинала тревожиться, если Пвард по-
ч е м у-л ибо за 11 азды вал а.
— Что это с девочкой, почему ее нет?
Она стала обращаться к Пвард, как к родной дочери:
— Нвард-джан, свари-ка кофе, позавтракаем вместе.
И Нвард, никогда пе принимавшая участия в домаш-
них делах, Нвард, которой мать пе разрешала дома ни к че-
му дотрагиваться, охотно выполняла все просьбы тикпн
Воски и нередко сама спрашивала, нет ли у тикни Воски
еще какого-нибудь поручения. II ши да она так поздно воз-
вращалась домой от Ампрянов, что вынуждена была при-
думывать оправдания: была у подруги, зашла к родствен-
никам или же к знакомым, и те задержали ее, не позво-
лили уйти... II родители не выговаривали ей — молода
еще, пусть бывает в обществе, развлекается, пе сидеть же
ей весь депь в одной тесной, заставленной комнатке.
Таким образом, ничто не мешало Нвард навещать
часто тикни Воски, совершенно сломленную отсутст-
вьем вестей от сына и дочери, тревогой за их судьбу.
Даже рассказы людей, видевших Арама и Заро у желез-
нодорожной станнин, где они собирались сесть в Гроиг-
поезд. не могли рассеять ее опасения.
Сердце бедной матери терзали [урные предчувствия,
самое слово «бронепоезд» повергало ее в [рожь. Она по-
чему-то отождествляла бронепоезд с арсеналом пли с по-
роховым погребом, и ей представлялось, что находящиеся
в бронепоезде люди каждую минуту могут взлететь на
воздух. Да и что могут сделать [ля своего спасения Арам
и Заро, в жизни пе державшие в руках оружия? Одним
словом, бронепоезд был в глазах тикни Воски ничуть не
лучше тюрьмы или же самого опасного места на поле боя.
И чем они питаются там, в этом бронепоезде? 1но будет
там варить обед, кормить пх? II разве возможно там сле-
дить за чистотой, купаться, мыть голову?
Думала об этом тикпн Воски, вспоминала погибшею
в бою под Карсом старшего сына и молча плакала.
— Видно, такая уж судьба мне определена, — твер-
дила опа, н руки ее невольно тянулись к небу. — Боже,
смилуйся!
Не будучи вообще верующей, в днп испытаний тпкин
Воски стала фаталисткой. Нвард всегда заставала ее за-
плаканной и подавленной, но, несмотря на собственные
опасения, каждый раз старалась подбодрить бедную жен-
щину.
— Ничего, тетя, даже хорошо, что их нет в городе.
Ведь если б остались, пх обязательно арестовали бы.
В каких бы плохих условиях ни жили они там. хоть па
свободе находятся.
— Это, конечно, так, Нвард-джан, — через силу согла-
шалась бедная мать.—Но как знать, успели они уйти
или... И потом — Арам мужчина, он сумеет выдержать,
не сломится, а вот Заро моя...
Она пе хотела, не могла договорить, чего опасается, и
слезы начинали скатываться по изрезанным морщинами
щекам. А Нвард, успокоив ее, каждый день уходила до-
мой в надежде, что завтра станет известно что-нибудь
определенное. Но наступало это «завтра», и все остава-
лось по-прежнему. Кругом говорили лишь о том, где и па
каком фронте имело место сражение между дашнаками и
большевиками, сколько потеряла убитыми или пленными
каждая пз сторон, но об Араме или от Арама по-преж-
нему не было никаких вестей.
Это начинало серьезно тревожить и Нвард: если даже
с Арамом ничего не случилось при отступлении из го-
рода, оп мог пострадать в одном из этих боев.
Подавленное состояние дочери пе укрылось от матери,
по тикин Маргарит не догадывалась об истинной причине
горя Нвард и объясняла его по-своему.
«Бедная моя девочка, наверно, грустит о сгоревшем
доме, — думала тпкпп Маргарит. — Конечно, тяжело после
прекрасной собственной квартиры ютиться в таком за-
кутке. Да и перед подругами, наверно, неудобно. Де-
вушка, у которой была отдельная спальня и гардеробная,
вынуждена спать в одной комнате с нами: пп спать спо-
койно пе может, ни переодеться или причесаться...»
11 она то подбадривала дочь, то расспрашивала, нг бо-
лит ли что-нибудь у нее.
286
П, получив ответ, что ничего у Пвард пе оолит, про-
должала:
— Правда, не оолит? Так почему же ты вздыхаешь и
стонешь по ночам? Плп, может быть, грустишь о доме?
Не стоит, милая. Пе всегда же будет -так.
Она принималась уверять Пвард, что все неприятности
минут п установится прежняя жизнь без забот.
Нвард отмалчивалась.
Не остался безразличен к подавленному виду дочери
и Гаорпэл Зальяп. Несмотря на усвоенную в последнее
время молчаливость п скрытность, он пе раз говорил
Нвард, стараясь по-своему ее утешить:
— Брось ты думать о доме. Пусть только утихоми-
рится все, покончат с большевизмом. — новый построю,
еще лучше сгоревшего. А нет — так всегда можно уехать
в Европу.
— В Европу? — удивленно переспрашивала Нвард.
— Ну да. Я уже нащупываю возможности перебраться
в Грузию плп в Пран. А уж оттуда легко и в Европу.
II о чем это думает отец? Европа! 11 почему он пола-
гает, что бои будут вечно продолжаться? А может быть,
вскоре наступит мир и Арам вернется? Если понадобится,
оп защитит от преследовании отца Пвард. Так зачем же
ей и ее родителям покидать Ереван? Нет, планы отца не
по душе Нвард. Что опа будет делать в Европе? Здесь
живет Арам, здесь у нее подруги, родные, знакомые.
П все-таки Пвард трогало непривычно ласковое отноше-
ние отца, его очевидное старание утешить ее.
Мысли девушки снова и снова возвращались к Араму:
неужели с ним что-нибудь случилось? Но нет, сколько
раз носились нехорошие слухи о том плп ином из знако-
мых, и каждый раз весть о гибели оказывалась ложной.
Сейчас Арам, наверно, сражается против мятежников: об-
леденевший окон посреди пустынных просторов Арарат-
ской равнины, кругом снег, стужа, буран, вдали — стая
голодных волков...
Пу, а вдруг оп вовсе и не сражался, не испытывает
никаких лишении и она напрасно терзает себя мыслями
о нем? Может быть, он остался в городе, надежно спря-
тался где-нибудь п не хочет посылать весточку о себе,
только чтобы враги не проведали, где оп? Нвард не вы-
терпела и как-то раз поделилась своими сомнениями с тп-
кин Воски.
287
— Твоими устами мод пить,— со вздохом отозвалась
тикни Воски. — Возможно, что именно так и случилось:
ведь едва лп успели бы онп вовремя добраться до стан-
ции и сесть в поезд. Да и характер моего Арама я знаю -
пока всех пе устроил, не отправил бы, нп за что сам бы
не сел в поезд.
— Вот я п думаю, что онп в городе и пх прячет кто-
нибудь пз родственников, — подхватила Пвард. — Не-
плохо было бы, если б вы, тетя, плп же пароп Овапес
осторожно расспросили ваших родных.
Совет Нвард пришелся по душе тпкпн Воски, хотя
у нее мелькнула мысль, что, если б дело обстояло так,
Арам и Заро сумели бы дать знать о себе. По может быть,
онп боятся себя выдать?
— Это ты хорошо придумала, Нвард-джаи. Я-то не
смогу выйти из-за ног, но Ованеса, конечно, попрошу
пойти.
И тпкпн Воскп побрела к мужу — просить его обойти
родных и знакомых: а вдруг действительно дети прячутся
у кого-нибудь?
— Пойди узнай, Ованес. Я даже думаю, что они у на-
ших — в доме моего отца.
Со дня митинга на площади Ампряп не выходил пл
дому. Его глубокую задумчивость жена объяснила трево-
гой о пропавших детях. Выслушав тнкпн Воскп, он ска-
зал коротко:
— Довольно, Воски, оставь мепя.
По тпкпн Воскп не понимала, что значит «довольно»:
неужели муж пе верит в такую возможность?
— Сам знаешь, мне это не под силу, так что придется
тебе пойти, Ованес. Иди уж.
По на этот раз муж отмахнулся от нее с таким раз-
дражением, что тпкпн Воски опешила: что это с ним слу-
чилось, почему ои так безразличен к судьбе родных детей?
Нет, видно, и впрямь не лжет народная пословица: «На
землю огонь пал, ничего не сжег, лишь сердце матери
опалил...»
— Видии, и впрямь нет сердца у тебя, — бросила она
мужу, пе сдержав возмущения.
— Перестань! — снова отмахнулся от нее муж.—
II нечего бояться — пе пропадут онп.
Тикни Воски содрогнулась. Каким тоном говорит он
о детях, почему так разъярен? Она всегда считала, что
муж не меньше ее удручен отсутствием вестей о детях,
288
ио сейчас у нее впервые появилось сомнение. Продолжать
спор с мужем опа пе стала, но и решения своего пе пере-
менила. Через старую Брабпоп опа передала своему брату
и золовке просьбу спешно зайти к ней. В тот же день оба
былп у нее, но, узнав, почему пх просили зайти, очень
удивились: что это выдумала Воски, будто Арам прячется
у них? Неужели они скрыли бы это от нее?
Несмотря на доверчивый характер, тпкпн Воскп
сперва пе поверила, стала упрашивать:
— Хрпстом-богом молю, не обманывайте меня, ска-
кките правду.
— То есть что значит «пе обманывайте»? II зачем это
нам нужно?
— Да откуда я знаю? — растерянно отбивалась тикни
Воскп. — Может быть, Арам запретил вам говорить. Но
ведь я — мать, пе скрывайте от меня.
Тут брат возмутился. Неужели она считает его таким
бессердечным, считает, что оп не понимает переживании
родной сестры? >
Тпкпн Воски с мольбой повернулась к золовке:
— Ерануи...
Ерапуи и внешностью п прямодушием очень напоми-
нала брата — Ованеса Ампряна. Ее задело, что невестка
пе хочет верить ей.
— Будь Арам у меня, стала бы я скрывать это от вас,
как ты думаешь? — с упреком проговорила она. — Правда,
большевиков я ие люблю, но если б какой-нибудь боль-
шевик попросил у меня убежища, я бы спрятала его и
словечка об этом не проронила бы. Но если б у меня пря-
тался Арам, тебе об этом я бы непременно сказала. По-
няла? II я думаю, что если он пе в Камарлу, куда отсту-
пили его товарищи, то, зиачпт, оп арестован.
Арестован? Тпкпн Воски никогда не думала о том, что
Арама могут арестовать.
— Ну, раз вы так полагаете, разузнайте, — может
быть, он действительно в тюрьме... — попросила она
родных.
Об этом же попросила она и зашедшего к ппм Ру-
бена.
— Хотя я стараюсь держаться подальше от всех тю-
рем, но ради вас, тикни Воски, попробую навести
справки, — обещал доктор философии.
Зайдя через два-три дня, оп уверенно заявил:
— Ни в одной тюрьме его нет, тпкпн Воскп.
10 С. Зорьян, т. 3
289
— Но если его нет в тюрьме, где же оп тогда?
— По всем вероятности, со своими товарищами. Да п
зачем ему было оставаться в городе, посудите сами?
Слух о том, что Арам был убит в день отступленпя,
дошел и до Рубена. Поэтому он никаких справок п пе на-
водил, а сознательно прибегнул (как выражался сам)
к «святой лжи», чтобы успокоить встревоженную мать.
Сам он был убежден, что Арам действительно погпб
в бою, слышал, что его видели после отхода поезда где-то
около станции ведущим бой с дашнаками и что после
этой стычки никто его уже пе встречал...
Но заверения Рубена пе удовлетворили тикпн Воски.
Хотя муж и слышать не хотел о Заро и Араме и запретил
говорить с ним по этому вопросу, она решила сделать
еще одну попытку.
— Послушай, Ованес, выйди же из дому, поинтере-
суйся — где твои дети? Не понимаю, как ты можешь быть
таким безразличным?
На этот раз Ампрян даже не ответил жене, словно и
не слышал ее слов.
Тикпн Воски заметила, что особенно замкнутым п раз-
дражительным он стал с того дня, когда дашнаки вошли
в город п на площади состоялся митинг. Насупившись и
тяжело вздыхая, он молча ходил по квартире и только
стискивал губы, когда она заговаривала с ним о детях.
Лишь иногда оп обрывал жену сухим и повелительным
окриком: «Довольно, Воски!»—и его седеющие усы
вздрагивали, как бывало всегда, когда он волновался.
Каждый в этой семье жил словно сам по себе. Глухая
бабка ничего не понимала в происходящем вокруг нее, и
нпкто пе пытался что-нибудь ей объяснить. Ваан, до кото-
рого тоже дошел слух о гибели брата, никому и ничего об
этом не сказал и лишь по ночам молча плакал в постели.
Он с болью вспоминал о сестре, представляя ее себе то
в каких-то пустынных местах, то в самом пекле сраже-
ния. Теперь оп прощал Заро и шутки ее и поддразнива-
ния. Огорчала Ваана и молчаливая печаль отца. Пытаясь
отвлечь его от невеселых раздумий, доказать ему свою
преданность, Ваан часто справлялся, нет ли у пего пору-
чений, не надо ли сходить за газетой. Ампрян пе мог
не заметить этой трогательной готовности всячески услу-
жить ему, однако нп о чем пе говорил и с младшпм
сыном.
290
Какая-то странная отчужденность чувствовалась во
всем его поведении. Если жена, Ваан или же Нвард бесе-
довали о чем-либо отвлеченном пли имеющем отношение
к хозяйству, он не только не принимал никакого участия
в пх беседе, во и пе отвечал на к нему же обращенные
вопросы, лишь изредка ограничиваясь легким кивком го-
ловы.
Уже давно не заходил к нему и тер Месроп, по горло
занятый отпеванием многочисленных горожан, павших
в дни боев за город. Однажды наконец он урвал время
для посещения своего именитого прихожанина и, едва
ступив на порог, тотчас же спросил, почему нигде не
видно парона Амиряна. почему он не выходит пз дому.
Ответ старого агронома был похож на удар:
— А зачем это нужно?
С минуту священник молча, прищурив глаза и подер-
гивая кончик бородки, смотрел на своего прихожанина.
Почему так раздраженно звучит голос Ованеса Амиряна?
Ведь теперь у них в городе национальная власть. Может
быть, сердится пз-за обыска? Хотя едва ли, ведь он как
будто совсем не был задет, даже сказал: «Их право». Нет,
тут что-то другое скрывается, решил приходский священ-
ник и, самим саном своим приученный прощать людские
причуды, решил пропустить мимо ушей резкий тон Ами-
ряна.
— Нет, нет, нехорошо вы поступаете, парой Ованес,
нельзя сидеть все время взаперти, в четырех стенах. —
сказал он мягко, тоном всепрощения. — Выйдите на
улицу, взгляните, что теперь происходит. При мэцевпках,
клянусь саном моим, я боялся даже подумать о них что-
нибудь. где бы ни находился — на улице, дома или даже
в постели. А уж когда арестовали из-за золота тер Овсепа,
я прямо... Нет, уж слишком строги были эти безбож-
ники, слишком... Не скрою, временами я дрожал за
свою рясу.
— И правильно делали, что были строги! — резко пре-
рвал его Ампрян.
Тер Месропа словно холодной водой облили. Пытаясь
осмыслить услышанное, он снова ухватился за кончик бо-
родки и внимательным, испытующим взглядом окинул
лицо Ампряиа.
— Значит, выходит по святому писанию — «око за
око»?
— Ага, — буркнул Амирян. — Так оно и следует.
10*
291
— Ну да, — нерешительно продолжал священник. —
11 еще сказано в святом писанин: «Поднявший меч от
меча и погибнет».
Ампрян недовольно поморщился:
— Э, батюшка, да оставьте вы в покое святое писание.
При чем здесь оно? Да и кто сейчас пм руковод-
ствуется?
Он медленно подошел к пораженному священнику и,
глядя прямо в глаза ему, неожиданно спросил:
— Вот вы — священник: руководствуетесь вы в жизни
святым писанием? Отвечайте же — руководствуетесь?
И, не получив ответа, сам ответил за тер Месропа:
— Нет, не руководствуетесь пм, ибо проповедует оно
заплесневелую истину, насчитывающую два тысячелетия.
Не руководствуются святым писанием и все ваши братья
по сану. Так к чему же кривить душой? Иисус Христос
заповедал: не убий! А вы все радуетесь теперь, что люди
убивают друг друга. Иисус Христос заповедал: прости
врагу твоему семикратно и семьдесят раз! А вы все ра-
дуетесь, получив возможность отплатить врагу своему се-
микратно п семьдесят раз!
Тер Месроп опешил. Этот внезапный гнев казался ем\
странным и неоправданным. Что из сказанного пм могло
так рассердить этого доброго, сдержанного и неизменно
приветливого человека? Оп же п в мыслях не имел оби-
деть Ованеса Лмпряна.
Из дома Ампрянов священник вышел в полнот! расте-
рянности. У пего мелькнуло подозрение, что старый агро-
ном теряет душевное равновесие. «Да это и не удиви-
тельно,— думал он. — Не легко, лишившись такого сына,
видеть, как двое других детей идут по гибельному пути
или уже пришли к концу его. Тут и душевное равновесие
утратишь, и все что угодно».
Постукивая палкой по ступенькам, священник спу-
скался по каменной лестнице.
На улице стояла такая ростепель, какая бывает в Ере-
ване обычно не раньше конца февраля, когда зима встре-
чается с весной. Крупными, с цветок хлопчатника, хлопь-
ями шел снег, таял уже в воздухе н каплями падал на
землю. Улицы были покрыты липким месивом пз грязи и
подтаявшего снега, и тер Месроп подоткнул полы рясы
до колен, явив любопытным взорам своп цветные, из
шерсти вязанные носки.
292
ГЛАВА 7
Легкие и мягкие хлопья снега опускались на .землю
так спокойно, так равномерно, что чудилось — они насме-
хаются над разгулом страстей, бушевавших в Ереване и
его окрестностях.
Был уже конец февраля, а стужа снова усиливалась
с каждым днем. В городе давал знать о себе недостаток
продуктов, 11 в первую очередь недостаток хлеба: села
уже не поставляли городу ни продуктов, пи топлива.
Удивительным было то, что это обстоятельство как
будто мало заботило или даже вовсе не заботило горожан:
всех занимал лишь один вопрос — что же будет завтра,
чем завершится начатая борьба?
Хотя после ухода большевиков минуло уже десять
дней, город все еще лихорадило: жители его ложились
поздно, просыпались рано и, даже не перекусив, спешили
на улицу. Все население — женщины, мужчины, молодежь
п дети большую часть дня проводили на улицах и па пло-
щади, здесь же съедали полученный из пекарни ио чеку
хлеб и — ждали новостей... Не терпелось часом раньше
узпать, что произошло в городе за ночь, каково положе-
ние па фронте, кто победил и кто потерпел поражение,
кто убит, плп попал в плен, или же спасся от плена. Но-
сились слухи, что на всех фронтах идут ожесточенные
бон, что с севера, востока и юга доносится гром неумол-
кающеп канонады и что поэтому ждать скоро прекраще-
ния военных действий не приходится. Были п люди, не-
пререкаемым тонов возвещавшие, что большевики потер-
пели окончательно поражение и собираются бежать
в Персию. Но, в противовес этому, шептались и о том, что
не большевики, а дашнаки готовятся к бегству.
К бегству? Но куда же?
— Да в Грузию! Л может быть, в Персию или же
в Турцию.
— Нет, пет! Мне говорили совершенно обратное: они
не бежать собираются, а турок звать на помощь.
— Боже, какой стыд, какой позор!
Слухи словно на крыльях разлетались по городу, раз-
бухали, получали разное содержание, зачастую противо-
речивое и нелепое, — разносились на всех языках и на-
речиях.
Кто же создавал их? Большие события, конечно, поро-
ждают слухи о себе, а праздные .поди распространяют п
293
разносят пх, толкуя по-своему, и в конце концов никто
уже не может проверить, что именно в услышанном яв-
ляется истиной и что — вымыслом.
А истиной было лишь то, что с утра до вечера в на-
правлении Арташата и па высотах Ахты грохотали
пушки: бум... бум!.. Короткая передышка—и снова:
бум... бум!
Могло показаться, что это какой-то вулкан с переры-
вами извергает огонь.
Знающие люди говорили, что это дашнаки бомбарди-
руют большевистские бронепоезда. А бронепоезда, в свою
очередь, отстреливаются так ожесточенно, что воздух тем-
неет от порохового дыма.
Многие горожане, подстегнутые любопытством, подни-
мались с биноклями на крыши домов пли же пробирались
к скалистому берегу Заигу, чтобы хоть издали следить за
сражением. Даже глубокие старики не могли усидеть
дома, выходили на улицу, чтобы лично услышать что-ни-
будь новое.
Любопытство сжигало, подстегивало и старых и
малых...
11 только Ованес Амирян оставался в четырех стенах
своего дома п не выражал нп малейшего желания выйти
на улицу. Что же побуждало его к затворничеству, что
творилось в сердце этого человека?
Никто пз родных и знакомых Ампряна не мог понять,
чем объясняется его подавленное состояние.
Но старый агроном не был полностью отрезан от мира,
хотя уже свыше десяти дней не выходил из дому: слухи
о том, что происходило за стенами его квартиры, дохо-
дили и до него. Он звал, что вокруг Еревана на несколь-
ких направлениях (в районе Севана, Камарлу, Агбаша и
станции Арарат) с переменным успехом идут не прекра-
щающиеся ни па день бои между дашнаками и большеви-
ками; что в этих боях противники используют все виды
оружия — ружья, пулеметы, пушки; что у большевиков
есть два-три бронепоезда, которые наносят большой урон
мятежникам... Знал оп и то, что мятежники, в свою оче-
редь, не дают большевикам пробиться к тем деревням, где
они могли бы получить продукты и подкрепление, в кото-
рых остро нуждались; что мятежники возлагают надежду
на помощь со стороны Англии, а большевики — на по-
мощь со стороны Советской России.
294
Чьей победой окончится это столкновение, Амирян за-
труднялся определить, поскольку не знал, в чем выра:
зптся внешняя помощь одной плп другой стороне. Его
осведомпте.1 и сами ничего на этот счет не зиалп, да и
знать пе могли.
Надо оговориться, впрочем, что этп осведомители былп
и немногочисленны и пе очень уж широко осведомлены.
А (юльшая часть знакомых и соседей Ампрянов пе только
перестала посещать пх, но и, проходя мимо пх дома, пе-
реходила на другой тротуар, чтобы как-нибудь ненароком
не встретиться со старым агрономом и но стать перед не-
обходимостью поклониться ему плп заговорить с ним.
После же обыска в доме Ампряна даже старуха Брабион
избегала заходить к ним. Новости о боях и о событиях
в городе ему приносили тикни Воскп (узнав пх пз пере-
судов соседок по двору), Пвард и Ваан (черпавший их
в школе плп на улице, по дороге домой). Остальное Амп-
ряп узнавал из газет, хотя и считал пх информацию тен-
денциозной.
Но все, что ему доводилось слышать плп читать, он
принимал с оговорками, без полной веры, не желая делать
необоснованных выводов. Одно лишь казалось Ованесу
Амиряпу неоспоримым: гражданскую войну — эту крова-
вую междоусобицу — оп считал великим бедствием для
Армении... Обескровленный долгой войной, еще не успев-
ший оправиться армянский народ, ввергнутый во внутрен-
ние распри, бессмысленно тратил и распылял своп силы...
«Пет, эта братоубийственная борьба окончательно по-
губит Армению», — с глубокой горечью думал Амирян.
Огромное горе вызывала у него мысль о том, что род-
ной сын покрыл его имя позором, запятнал его в глазах
товарищей, знакомых и вообще всей общественности.
«Если б я не послал Арама на учебу в Москву, он не по-
пал бы под влияние большевиков и для меня не создалось
бы такое тяжелое положение», — все чаще и чаще возвра-
щался Амирян к этой мысли, и все, что он узнавал о ходе
военных действий, как будто еще больше растравляло его
душевную рану. Дело доходило до того, что даже бед-
ствия, вызванные гражданской войной, как бы отступали
на второй план перед его личными переживаниями.
«Да, поведение Арама привело к тому, что все, все от-
вернулись от меня», — часто думал Амирян.
Но вот вернувшийся пз школы Ваап сообщил отцу
тревожную новость:
295
— Папа, большевики подходят к городу! Говорят, что
они уже в Шенгавите *.
Это было в восемь часов вечера. Тикни Воски возилась
на кухне, глухая бабка клевала носом над недовязапиым
носком, Ованес Амирян молча ходил но комнате. Вначале
он не поверил сообщению сына, счел сказанное нм за
очередную утку, за ложный слух, сочиненный плп пере-
пуганными, или же заинтересованными в его распростра-
нении людьми.
— Ох уж эти мпе вести и слухи!
— Уверяю тебя, папа, — настаивал Ваап, стремясь
придать голосу своему «взрослое» звучание. — Об этом
громко говорили н учителя в пашей школе, и прохожие
на улице.
— Ах, на улице?—с усмешкой повторил Ампрян.—
По это как раз и доказывает, что слух этот недостоверен.
Разве можно принимать па веру уличные слухи, если
лгут даже газеты?
Видя, что ему не удается убедить отца, Ваап стал рас-
сказывать подробности: все утверждают, что большевики
сильно продвинулись вперед и опасность угрожает даже
Еревану. II все говорят, что такое положение вызвано от-
сутствием дисциплины у восставших: днем-то они сража-
ются, а вот почью уходят спать к себе домой, в своп села.
От этого все и произошло.
Ампрян покачал головой п фыркнул: «Н-да». Присев
перед печкой, он поворошил кочергой недогоревшие по-
ленья, и огонь, вспыхнув, осветил его хмурое лицо. Видно
было, однако, что Амирян не знает, верить плп нет рас-
сказу Ваана. Ну а если действительно все обстоит именно
так, как говорит Ваан? Тогда будет еще больше основа-
ний осудить отца коммуниста Арама, тогда все оконча-
тельно от пего отвернутся.
Он не довел мысли до конца и снова фыркнул:
«Да-а...»
В комнату вошла тикпн Воски, спеша сообщить Амп-
ряну новость, которую уже сообщил ему Ваан.
— Слышишь, Ованес, говорят, что уже близко они, —
сказала опа задыхаясь, и в голосе ее слышались одновре-
менно и печаль и радость. Печалилась она, что снова
предстоят бои в городе, радовалась, что может встретиться
с детьми.
Амирян и это сообщение принял как будто безраз-
лично, со скептической усмешкой, по все же переспросил:
296
— И кто же ото говорит?
— Наша Брабпои мне сказала. Л ей сказала жен-
щина, сын которой на фронте.
— Старушечьи пересуды! — пренебрежительно махнул
рукой старый агроном. — Стоит кумушкам прослышать
о чем-либо — и готово: распространят быстрее беспрово-
лочного телеграфа.
Однако, несмотря на показное безразличие и насмеш-
ливый топ, Ампрян все же заколебался: а вдруг дело дей-
ствительно обстоит так, как говорят? Сам он все эти дни
не выходил из дому, узнать что-нибудь из достоверных
источников не мог. Вот газеты... они-то могли бы сооб-
щить правду, но, конечно, никогда этого не сделают.
II чем больше пытался старый агроном разобраться
в создавшейся обстановке, тем большее значение приобре-
тали последние события, о которых ему сообщили. В гла-
зах отгородившегося от всех окружающих человека это
значение все росло, приобретало страшный, роковой
смысл... повсюду чудилось ему неотвратимое бедствие,
чреватое самыми ужасными последствиями.
В этот же вечер, но значительно позже, у Ампрянов
неожиданно появился «комитетчик» Карапет, зашедший
проведать (как он заявил) «соседа и приятеля». Он был
в сапогах военного образца и во френче цвета хаки с рас-
стегнутым воротником. И не покрытая папахой голова, и
этот расстегнутый воротник говорили о том, что оп под-
нялся к соседям прямо пз дому.
— Прпвет старшему брату! — подчеркнуто задушев-
ным топом воскликнул он, войдя в комнату. — Что это
вас нигде не видно, а? Все удивляются, что вы так без-
различны к делам нации, к судьбе вашей родины, не ин-
тересуетесь, что происходит кругом, какие бесчинства
творят эти «борщевики», даже не хотите знать, как все
случилось...
— О пет, я бы хотел... я бы очень хотел знать, как
все случилось в действительности, — с пробудившимся ин-
тересом возразил Ампрян. — Но пе встречал еще человека
достаточно осведомленного, чтобы рассказать правду о со-
бытиях. Вот если ты в курсе дела, скажи мне, пожалуй-
ста, крестьяне наши сами восстали пли же...
— Крестьяне, говоришь? — Кривая усмешка припод-
няла правый ус хмбапета. — Крестьянин, да будет из-
вестно старшему брату моему, привык тянуть лямку, пока
нож нс дойдет до кости. Терпит он в не понимает, куда
297
ему идти и что делать, пока кто-нибудь не надоумит его,
не даст ему дельного совета. II если б я вовремя не пошел
к нашим вождям, кто знает, чем бы все это обернулось.
Но увидел я, как притесняют народ, и пе выдержало
у меня сердце. Пошел я к нашим и сказал: «Надо спасти
народ от этих безбожных борщевиков!» Но вижу — даже
слушать меня не хотят. «А что можем мы сделать?—го-
ворят.— У них за спиной Россия, а у пас кто?» Так, мол,
и так... Ну, тут двое-трое меня поддержали: «Если вы
ничего не сделаете, сделаем мы!» Тут уж паши опомни-
лись, поняли, что мы можем и без них обойтись и тогда
они осрамятся, и сказали мне: «Прав ты, Карапет, надо
приняться за дело!» П принялись за дело. Когда подго-
товили все, я предложил: «Пусть на Ереван один полк
идет со стороны Талина, другой — со стороны Гарии,
а еще третий — со стороны Апарина!»* Таки сделали. Ты
не думай, братец мой старший, я пе похваляюсь, но
если б не я — еще долго пришлось бы нам мучиться...
Тон у «комитетчика» Карапета был самоуверенный, п
держался он как национальный герой, сознающий свои
заслуги, — сидел заложив ногу за ногу и курил, выпуская
дым из ноздрей. Ампрян молча слушал хмбаиета, и веря
и не веря ему. Но он был убежден, что такое массовое
движение не мог организовать один человек, и ясно чув-
ствовал, что Карапет просто хвастается.
— Потом говорю: «Нельзя терять время!»—продол-
жал «комитетчик», оправляя большим пальцем усы. —
Сказал — и со своей частью двинулся на Канакер.
А остальное ты и сам знаешь, старший братец мой: два дня
перестреливались мы, а потом нажал я — и вошел в го-
род. Вошел — и что вижу: бегут они в панике иа станцию.
Я — за ними: очень хотелось захватить их всех вместе
с бронепоездом ихним, только жаль — опоздал немного.
Ничего, попадутся еще в руки! Только вот опять приня-
лись они пакостить народу армянскому.
— Что-нибудь новое? — встрепенувшись, спросил Ами-
ряи голосом, в котором чувствовалось что-то похожее на
затаенный страх.
— А то нет? Думают Армению погубить, чтоб России
услужить. Всюду подстраивают беспорядки и выступле-
ния, натравливают крестьян, наших бедных армянских
шинаканов, на нас. Вот взять хотя бы вашего сына...
— Как, значит, жцв он? — невольно вырвалось у отца.
298
— А вы, па рои Лмпрян, не знали, да? — испытующе
глянул на Ампряна хмбапет.
Поняв, с каким нетерпением ждет его дальнейших
слов старый агроном, оп вздохнул и с горечью заявил:
— Жив он, и не только жив, но и яростно сражается
против нас во главе воинской части большевиков.
Ованес Ампрян выпрямился.
— Ваши слова удивляют меня, парой Карапет. Сын
мой не владеет оружием. А может лп командовать воин-
ской частью человек, не имеющий никакого отношения
к военному делу?
— Э, братец мой старший, нынче дело это несложное,
а большевики так умеют словом зажигать людей, что...
И хмбапет снова вздохнул — глубоко и многозначи-
тельно.
— Не ждал я, никак не ждал, что пз вашей семьп бор-
щевик объявится. Ты сам—патриот, старший сын твой
собой пожертвовал во имя родины... а этот сын в кого
пошел?
Ампрян и слушал его и пе слушал, погруженный
в свои мысли. «Значит, Арам жив и сражается с оружием
в руках. В словах «комитетчика» Карапета ему послы-
шались и упрек и осуждение: на отца падает ответствен-
ность за поведение сына...
«Только этого не хватало мне в моем возрасте...» —
мелькнула горькая мысль, и старый агроном крепче стис-
нул губы, чтобы унять дрожь. Да, старший сын пожерт-
вовал жизнью во имя спасения отчизны. Но сейчас даже
скорбь о нем пе так ранила сердце, как поведение вто-
рого сына: словпо мало было того, что стал большевиком
и произносил зажигательные речп иа митингах, — еще и
сражается с оружием в руках. «Значит, не желает счи-
таться с отцом, запретившим ему участвовать в брато-
убийственной, гибельной для народа борьбе?
— Так... — не сразу произнес оп, не поворачивая го-
ловы к собеседнику.
«Комитетчик» Карапет счел, что ему подобает выска-
зать сочувствие соседу и приятелю:
— Да, братец мой старший, Арам растоптал честь и
имя отца-патриота и память старшего брата-героя, —
и хмбапет вздохнул. — П это — в вашей семье! Уж не
знаю, что сказать... Неужели вы не могли вразумить его?
Ампрян слушал, не отвечая. Лишь время от времени
чуть вздрагивали седеющие усы.
299
— Вчера я сделал доклад Комитету спасения о поло-
жении на порученном мпе участке фронта, — вновь заго-
ворил «комитетчик» Карапет. — Рассказал п о том, что
вытворяет там ваш сын. Несколько человек в Комитете
заявили, что, мол, хорошо было бы, еслп б парой Ампряп
паппсал что-нибудь в пашу газету п так, как сделали это
другие, осудил злодеяния безбожных предателей родной
нации, ну, как известный в нашем городе человек да
к тому же сам имеющий сына-борщевика...
«Комитетчик» Карапет особенно подчеркнул послед-
ние слова и в заключение добавил:
— И это будет очень кстати, старший братец мой.
Очень! Этим ты спасешь п честь свою, и имя. Говорю
тебе как сосед и прпятель.
Амирян опять слушал п молчал, то лп веря, то ли пе
веря словам хмбапета. Лишь глубже становились мор-
щины па лбу да вздрагивали седеющие усы.
После паузы Карапет испытующим взглядом впился
в лпцо «соседа и приятеля».
Амирян не успел ответить, — дверь осторожно откры-
лась и в комнату медленно вошел тер Месроп. Поздоро-
вавшись, оп сел и, узнав, о чем говорили хозяин п гость,
заявил:
— А что ж, парой Ованес, это неплохо — сказать
слово осуждения в печати. Это, несомненно, будет иметь
воспитательное значение. Прежде всего, воодушевит на-
ших соотечественников, да и на вас после этого никто
косо смотреть не будет, и даже, наоборот, создастся во-
круг вас атмосфера уважения и восхищения. Именно так,
клянусь сапом моим. И не плохо было бы, если б вы так
называемую «революцию» этих мэцевпков сравнили с Ве-
ликой французской революцией. Например, тогда былп
либертэ, эгалитэ, фратернитэ, а у этих — грабеж собствен-
ности, пли грабежитэ!
Амирян, до этого слушавший и молчавший, сказал,
щуря глаза:
— Ах, печать? Значит, написать в газету? II вы уве-
рены, что это прппесет пользу делу, а мпе — честь?
— Несомненно, — поспешил отозваться священник.
— А вы не думаете, что это будет попросту смехо-
творно и может быть расценено как шаг, продиктованный
страхом за себя? Нет, я не считаю это целесооб-
разным.
— Ну что ж, обдумай, старший братец мой...
300
«Комитетчик» и тер Месроп перекпнулпсь еще двумя-
тремя фразами. Хозяин молчал. После ухода гостей Амп-
рян еще долго ходил взад и вперед по своему кабинету.
Лег он поздно ночью, но заснуть не смог — все время
думал о предложении хмбапета.
«Значит, все считают, что мпе безразлична судьба па-
рода и отчизны, значит, честь и имя мое опорочены, —
думал Амирян, и эта мысль отгоняла сон. — Значит, я на-
хожусь под подозрением, и поэтому от меня требуют,
чтоб я выступил с публичным осуждением действии сына
п вообще всех красных. Итак, Арам жив и продолжает...»
Да, продолжает сражаться — и против кого?! Против
таких же армян, как и сам оп, против соотечественников.
Пет, насколько лучше было бы, если б Арам навсегда
остался в России! Пе будь Арам большевиком, оп, отец
его, не так остро переживал бы трагедию гражданской
войны. Но поскольку Арам перекинулся па сторону боль-
шевиков и перетянул туда же и Заро, не возлагает лп это
двойную вину перед народом на их отца?
До последнего времени Ованес Амирян делился сво-
ими мыслями и переживаниями с женой, но теперь избе-
гал откровенного разговора с нею: что он мог сказать и
как сказать, чтобы не растревожить ее окончательно9
Сказать о том, что он возмущен поведением детей? Это
лишь причинило бы ей лишние страдания, да и могло бы
случиться, что она, как мать, начала бы защищать Арама
и Заро, не понимая, на какой гибельный путь ступили ее
дети. Да, конечно, когда он делился своими мыслями и
переживаниями с Воски, на душе у него становилось
легче. Но сейчас оп считал невозможным возложить на
жену часть своего бремени, п от этого чем дальше, тем
тяжелее становилось ему нести это бремя.
На следующий день к Амирянам зашел доктор фило-
софии Рубен. Это был его третий визит к ним после на-
чала гражданской войны. Супруги не понимали, почему
он стал реже бывать у них: избегал лп навещать челове-
ка, сын н дочь которого были большевиками, или это
объяснялось другими, не имеющими отношения к Ами-
рянам причинами. Поэтому появление Рубена в доме
Ампрянов было и неожиданным для них, и очень
приятным. Первой встретила его тнкпн Воски и очень
ему обрадовалась: радостно его приветствовала, опять по-
просила разузнать что-нибудь о Заро и Араме п наконец
снова пожаловалась на свою судьбу:
301
— За какие грехи наказывает меня судьба, парой
Рубен?
Приветливо встретил доктора философии и старый
агроном и тотчас же задал вопрос, соответствует ли ден
ствительностп распространяемые по городу слухи, причем
оговорился, что сам этим толкам и пересудам не придает
значения.
— А вот это напрасно, — отозвался Рубен.
— Так, значит, это правда? — переспросил Ампрян
— Конечно, правда, и чистейшая к тому же, — хлад-
нокровно подтвердил Рубен. Его рассказ был повторением
того, что Амирян уже слышал и от Ваана и от тикпн
Вос кп.
— Да, не бывает дыма без огня, — произнес агроном.
— А здесь огня много, и даже больше, чем нужно... —
вздохнул Рубен. — II когда только человек станет по-
истине мыслящим существом?
Амирян поджал губы, — видимо, ему не по душе прп-
шлось отвлеченное философствование собеседника.
— Да, этой ночью в городе поднялся большой перепо-
лох, вы не слышали? — вдруг вспомнил доктор филосо-
фии. — Говорят, что наши нахарары 1 уже успели удрать
в Гарви. Как все это похоже на игру в прятки, которой
мы увлекались в детство. Стайка ребятишек делилась на
две группы — первая пряталась, вторая искала. Потом
пряталась вторая группа, а первая принималась искать. —-
и так по очереди. А теперь взрослые люди затевают
войны и гражданские междоусобицы, которые похожи па
продолженпе этих игр детства, но во так уж безобидны.
И мне кажется, пароп Амирян, что вся разница между
нами н нашими доисторическими предками сводится
к тому, что мы истребляем друг друга более усовершен-
ствованными способами — при помощи ружей, пушек п
бомб. Другой разницы я не вижу.
Рассуждения доктора философии, как видно, совсем
не интересовали Амиряна: он то перекидывал ногу па
ногу, то скрещивал руки па груди, то опускал пх... Раз
ои даже открыл рот, собираясь что-то сказать, но пере-
думал.
Спокойный, рассудительный тон доктора философии
явно раздражал его, но он пе решался изменить обычной
1 Нахарары—министры при дашнакской власти в Арме-
нии.
302
корректности и спросить о том, что остро интересовало
его самого. Но в конце концов не выдержал и в упор
спросил:
— Как вы думаете, парой Рубен, чем кончится все это?
— Бойней и миром, как обычно кончаются все вои-
ны, — с горечью отозвался Рубен. — Матери будут горе-
вать, вспоминая hoi пбпшх сыновей, а люди по-прежнему
останутся дикарями.
Но Амирян, не откликаясь на слова Рубена, повторил
свой вопрос:
— Но каков будет конец, кто же победит в конце
концов?
Б этом повторном вопросе звучала такая боль, что от-
ветить на него парадоксом или остротой было невозможно.
Но доктор философии, как видно, не почувствовал этого.
— Вы спрашиваете, кто победит? Да тот, кто будет
сыт.
— Вы опять шутите?
— К сожалению, не шучу. Вспомните-ка, ведь еще
Бокль * в своей «Истории Англии» говорил, что ирландцы
потерпели поражение в борьбе против англичан именно
потому, что питались картофелем, в то время как англи-
чане обжирались сочными ростбифами. Исход каждой
войны зависит от состояния желудка и нервов воюющих.
Нет, Ампрян не мог согласиться с этим: ведь война —
это не бои быков. Ведь люди сражаются друг с другом во
имя защиты своих идеи.
— Вопрос тут не только в желудке, парой Рубен, —
сдерживая раздражение, чтобы не обидеть гостя, продол-
жал старый агроном. — Тут играют роль и принципы и
честь, — ведь сражающиеся отстаивают свои идеалы, за-
щищают свою честь и достоинство.
Рубену пе терпелось прервать его заявлением, что эти
«идеалы, принципы и честь» не котируются во времени
и пространстве и мертвец нс нуждается ни в «принци-
пах», пи в «чести», поскольку все эти категории иллю-
зорны перед фактом смерти. Но, заметив, что Амирян
серьезно взволнован, он решил промолчать.
В сущности говоря, своими парадоксами и оезразлпч-
ным отношением к волновавшим Амиряна вопросам Ру-
бен хотел отвлечь собеседника от тяжелых мыслей. Но
выходило, что его напускное легкомыслие только сильнее
волнует и расстраивает старого агронома. И Рубен не
стал больше спорить с Ампряном,
ЗоЗ
Утром он случайно встретил на улице Ваана и узнал,
что Ампрян уже вторую неделю нс выходит из дому и
очень плохо выглядит. Не будучи запит в этот день, Ру-
бен решил зайти проведать старого знакомого, попытаться
развеять его тяжелое настроение. Но доброе намерение
доктора философии пе увенчалось успехом.
Об Араме спросить ои не решился, поскольку был уве-
рен, что тот погиб. А сам Ампрян ничего не сказал о том,
что Арам жив, — то ли разволновался и забыл упомянуть
об этом, то ли пе желал заводить разговор о сыне.
Несколько минут и хозяин и гость молчали, как бы не
зная, о чем говорить дальше.
Первым заговорил Ампрян — ои почувствовал, что
должен прервать затянувшееся молчание.
— Есть какие-нибудь новости в городе, парой Рубен?
— Новостп? Как будто пет, — задумался Рубен. —
Накал страстей все тот же, пе спадает. Комитет спасения
расклеил па стенах воззвание к населению, призывая яв-
ляться па сборные пункты с оружием в руках — «для
спасения отчизны».
— Значит, так? — задумчиво протянул старый агро-
ном. — О чем же еще говорилось в этом воззвании?
— К счастью своему, а может, к несчастью, я не дочи-
тал его до конца, — признался Рубен. — Все эти воззвания
пишутся так многословно и нудно...
— Нудно? — повторит Ампрян.
Рубен чувствовал, что все внимание его старого при-
ятеля поглощено какой-то неотвязной и тяжелой заботой,
что он хочет задать какой-то очень важный для него во-
прос, ио не решается. Наконец, переборов нерешитель-
ность, Ампрян остановился перед Рубеном:
— Я хочу задать вам вопрос, парой Рубен. II очень
просил бы ответить иа пего искренне.
— К вашим услугам, — серьезно ответил Рубен, уло-
вив что-то необычное и в голосе и в тоне Ампряна. Видя,
что тот медлит, он добавил: —Я слушаю вас.
Но Ампрян не спешил высказаться. Лишь спустя не-
сколько минут оп заюворпл почти до неузнаваемости из-
менившимся голосом:
— Я хочу, чтобы вы сказали... п сказали совершенно
искренне, — вы также считаете меня изменником ро-
дины?
С трудом выговорив последние слова. Ампрян умолк,
ожидая ответа на свой вопрос. Но Рубен смотрел на него
3oi
изумленно п растсряппо, словно нс понимая смысла его
слов.
И А мирян заговорил снова, не дожидаясь ответа:
— Вы так же, как другие, считаете меня виноватым,
что мой сын и моя дочь вступили в партию большевиков?
Но прогну, ответьте мне искренне.
— Да нисколько, что вы?! — все так же удивленно
глядя на Ампряна, воскликнул Рубен. — меня и в мыс-
лях такого не было. Неужели вы принимаете меня за ка-
кою-то ограниченного болвана?
— Но есть люди, которые считают меня изменни-
ком,— взволнованно настаивал старый агроном. — И если
вы так пе считаете, прошу вас, выйдемте вместе: мне хо-
телось бы самому прочесть это воззвание. Вы не против
того, если вас увидят вместе со мной?
— Да что вы говорите, парон Ованес? Пойдемте! —
искренне отозвался Рубен, вставая.
Через несколько минут опи вдвоем вышли из лому, не-
смотря на уговоры тикин Воски выпить сперва но ча-
шечке кофе. Ампрян впервые появился на улице после
десяти дней добровольного затворничества; шагая рядом
с Рубеном, он не обменялся с ним и парой слов. Рубен и
сам пе заговаривал с ним. Удивленный странным пове-
дением Ампряна, он то и дело искоса посматривал на
нею, пытаясь что-нибудь понять. А Ампрян смотрел
только на стены домов, мимо которых опи проходили,—
видно, ему не терпелось увидеть воззвание, о котором со-
общил Рубен.
Но воззвания нигде не было, пока они не дошли до
улицы Абовяна. Здесь, па первом же перекрестке, А ми-
рян заметил его. быстро подошел к стене и начал читать
с очевидным волнением.
Быстро скользнув глазами по листку, Ампрян уже
медленнее перечел некоторые строки воззвания, словно
желая запомнить пх. Да, Рубен правильно передал общее
содержание воззвания: Комитет спасения призывал всех
взяться за оружие, ибо противник стремится вновь захва-
тить город. Пусть люди, которым дорога отчизна их и
собственная жизнь*, с оружием в руках выйдут против
«предавших родину большевиков», которые «несут горе
и бедствие народу, грозят его мирной жизни». Пусть за-
писываются в добровольны все те, которым дорога неза-
висимость отчизны п собственная свооода.
305
«Добровольцы...» — мысленно повторял Амирян п, ко-
ротко бросив пораженному Рубену: «Прощайте!», повер-
нулся и зашагал вниз по улице Абовяна.
Эта минута прощания навсегда запечатлелась в па-
мяти Рубена — с этого дня он уже не встречался больше
со старым агрономом. Много позднее он ие раз рассказы-
вал о том, что Амирян торопливо шел по улице, ни разу
не оглянулся и не поднял головы...
Описывая эту последнюю встречу, доктор философии
каждый раз заканчивал свой рассказ следующими сло-
вами:
— В этот день он показался мне очень изменившимся,
очень взволнованным. И от волнения так и не сумел что-
нибудь объяснить мне, сказать, куда идет...
А Амирян пошел искать пункт записи добровольцев,
который был указан в воззвании. Он без затруднений
отыскал облицованный черным камнем двухэтажный дом,
в который непрерывно заходили и пз которого выходили
люди, вооруженные и без оружия. Амирян несколько раз
прошелся перед этим домом. Лицо у него было сосредото-
ченное, словно он в последний раз взвешивал в уме при-
нятое решение, прежде чем войти.
В первой по коридору комнате оживленно беседовала
группа юношей. В глубине второй комнаты сидели за
столом двое мужчин. К удивлению Ампряна, одним пз
них оказался «комитетчик» Карапет. Рядом с ним сидел
какой-то незнакомец лет пятидесяти на вид, в полуво-
енной форме, с пышной, как у адмирала Макарова, бо-
родой.
Заметив Ампряна, «комитетчик» Карапет вскочил и
пошел ему навстречу.
— Привет, старший братец мой, добро пожаловать! —
воскликнул он, придвигая Амиряну свой стул. — Надеюсь,
все у вас благополучно?
Оставив этот вопрос без ответа, Амирян скользнул
взглядом но лицу сидевшего за столом незнакомца и сдер-
жанно спросил:
— Я бы хотел поговорить с вами наедине, воз
можно это?
— Пожалуйста, я к вашим услугам, — уважительно
произнес хмбапет, в свою очередь взглянув па сидевшею
за столом мужчину. — Да, кстати, познакомьтесь: это ко-
мандир добровольческого полка — полковник..,
306
IT вслед за фамилией полковника он назвал п фами-
лию старого агронома. Амирян заметил, что, пожимая ему
руку, полковник пристально оглядел ею.
Присядьте, пожалуйста,—любезно произнес он.
По-армянски оп говорил, словно русский, научившийся
объясняться иа армянском языке.
Амирян и «комитетчик» Карапет придвинули стулья
к столу полковника.
О чем говорили этп трое за столом полковника, оста-
лось неизвестным, по на другой день по городу пошел
гулять слух о том, что агроном Ованес Амирян записался
в добровольцы. Никто не знал, соответствует л и этот слух
действительности, и впервые услышавшие эту новость
люди изумленно переспрашивали:
— Кто, Амирян? Вы говорите, агроном Ованес Амп-
рян записался в добровольцы? Но ведь и сын и дочь
у него — большевики!
Весть эта вызвала самые различные предположения и
комментарии.
— Его место — тюрьма, а вс добровольческий полк, —
шипели противники коммунистов.
— Правда, он старый охотник', стрелять умеет, но ка-
кой доброволец из него в такие годы? — судачили горо-
жане, считавшие себя «нейтральными».
Но средн жителей города былп и разделявшие мнение
тер Месропа, который расценивал решение своего имени-
того прихожанина как «героизм возвышенный и подра-
жания достойный».
Слух получил такое распространение, что несколько
человек из числа знакомых семьи Ампрянов сочли необ-
ходимым лично проверить ого достоверность. В числе пер-
вых взял на себя эту миссию Габриэл Зальян. Вначале оп
не поверил в то, что Амирян записался в добровольцы,
не поверил только потому, что об этом ему сообщил Пот-
маз. Услышав об этом и от других, он подумал: «Видно,
это намеренно распространяют люди из Комитета спасе-
ния, в целях пропаганды... А то Амирян в роли добро-
вольца — просто смешно. Будь он способен на подобное,
сумел бы в свое время приструнить сынка своею». Но ко-
гда этот слух подтвердили люди, которым он доверял,
Зальян решил посетить старого друга.
307
Встречу этих людей, бывших некогда близкими друзь-
ями, действительно стоило видеть.
Ованес Ампряп был занят сборами. Ои просил жену
принести то охотничьи сапоги с длинными голенищами, то
костюм, который он надевал обычно, отправляясь куда-
нибудь далеко, шерстяной джемпер, теплое и прочное
белье... И хотя распоряжения мужа и его сборы казались
тпкин Воски странными и неразумными, опа ему пе воз-
ражала п пп о чем его не расспрашивала, привыкнув
к его прпчудам.
Выдержка изменила бедной женщине лишь тогда, ко-
гда муж потребовал найти болотные сапоги с длинными
голенищами, которые когда-то надевал, отправляясь па
охоту или уезжая в районы.
— Да на что тебе этп старые сапоги, Ованес? — воз-
мутилась она п вдруг испуганно спросила: — Может,
узнал что-нибудь о детях? Но разве можно в это смутное
время отправляться в район?
— Прпнесп сапоги, — сухо прервал ее Ампрян.
II тпкин Воски молча поплелась в чулан — искать са-
поги.
Болп в суставах и повышенное давление окончательно
подорвали за последние месяцы здоровье бедной жен-
щины. Работать, как прежде, по хозяйству она уже пе
могла — стоило ей нагнуться, как начинала кружиться
голова. Если б не Нвард, опа бы не справлялась с работой
по дому. И на этот раз на помощь ей пришла Нвард: пе-
рерыв сваленные в большом стенном шкафу старые вещи,
опа нашла сапоги и отнесла пх Ованесу Ампряну. У тп-
кин Воски закружилась голова, и она осталась сидеть на
табурете в кухне.
Амиряна совершенно не удивило, что сапоги ому при-
несла Нвард, — так свыкся он с ее присутствием в доме.
Он и сам не мог бы объяснить, почему эта девушка ка-
жется ему родной. Почти каждый день он видел ее, заме-
чал, что она помогает тикпн Воски; не раз она тихо сту-
чала в дверь его комнаты, спрашивая, не надо ли при-
нести ему чаю или кофе. Чтоб не беспокоить жену, он и
сам не раз обращался к Нвард с просьбой дать ему ста-
кан чаю пли воды, и девушка охотно выполняла его
просьбы и поручения.
И вот как раз в ту минуту, когда Нвард нагнулась,
чтобы поставить перед ним сапоги с высокими, расшпряю-
308
щпмпся кверху голенищами, дверь открылась п в комнату
вошел Габрпэл Зальян...
Нвард смутилась и покраснела так, словно ее поймали
на месте преступления. Едва удержавшись от испуганного
возгласа, опа быстро выпрямилась и, готовая к самоза-
щите, пристально взглянула в лицо отцу. В это самое
утро она сказала отцу и матери, что идет к подруге, и они
не отговаривали ее, считая, что молодой девушке лучше
оывать со своими сверстницами п не сидеть взаперти
в тесной, заставленной вещами комнате.
И вот выясняется, что она лгала родителям, обманы-
вала пх. А вдруг отец еще утром заподозрил ее и пришел
проверить, правду ли сказала она им, уходя?
А Габрпэл Зальяп в первую минуту даже глазам не
поверпл, совершенно неожиданно увидев в доме бывшего
друга свою дочь, видимо пользующуюся правами своего и
близкого этой семье человека. Ему никогда не могло
прийти в голову, что он увидит Нвард в доме Амиряна.
Придя в себя, ои спокойно сказал, продолжая стоять
у двери:
— Здравствуй, Ованес. Как поживаешь?
Но приход Зальяна вызвал пе меньшее удивление и
у Амиряна. Человек, так грубо оскорбивший его в день
своего освобождения из тюрьмы, отвернувшийся от него
при встрече па улице, сам пришел к нему домой. Что
могло привести его сюда?
«Не за дочерью ли пришел он? — мелькнула мысль. —
Видно, тикпн Маргарит почувствовала себя плохо и по-
слала его за Нвард...»
Причина прихода прежнего приятеля скоро выясни-
лась. Войдя в комнату, Габриэл Зальян так же привет-
ливо, как в дни их былой дружбы, протянул руку Амп-
ряну и произнес, бросая взгляд на охотничьи сапогп:
— Значит, правда то, что я слышал? А я вначале пе
поверпл, когда мне сказали...
Не отвечая ему, Ампрян продолжал натягивать сапогп.
Не получив ответа на свои слова, Зальяп счел нужным
объяснить, что только в это утро узнал о его решении
записаться в добровольцы, так как редко выходит из
дому, мало общается с людьми, да и...
Но тут, пе закончив фразы, он снова протянул руку
Ампряну:
— Прости мепя, Ованес. Ты понимаешь, я про теоя...
Я считал, что ты... Ну, однпм словом...
309
Ампрян слабо махпул рукой:
— О каком прощения можно тут говорить? D твоем
положении это же понятно.
Наступившее после его слов молчание прервал опять-
таки Зальян: оп сожалеет о том, что в день своего выхода
из тюрьмы грубо говорил с Ампряпом, а в день занятия
города дашнаками не ответил на его поклон.
— Пойми меня, мпе всегда казалось... Я считал, что
тебе нравится... по душе тебе, что твои сын и твоя дочь —
большевики. Даже подозревал, что ты сам...
Говорил Зальян, ио мысли у пего почему-то путались.
Чувствовалось, что ему многое хочется сказать, но слов
для выражения своих мыслей и переживаний он не нахо-
дит. Видя, что Ампрян наконец натянул сапоги и встал,
чтобы проверить, пе жмут ли они ему, оп спросил:
— Пу, а когда?..
Ампрян объяснил, что и сам не знает, — может, сего-
дня, а может, завтра.
Бывают в жизни положения, когда люди с полуслова
понимают друг друга. Так было и в данном случае. Все
было ясно и попятно н Зальяпу и Ампряну. Говорить
было пе о чем, ио и молчать было неудобно. Вместе с тем
онп явно избегали смотреть друг на друга.
По Зальян почувствовал, что необходимо прервать за-
тянувшееся молчание, и прервать это молчание дол-
жен он.
— Ты прав, это необходимо было... и будет, несомнен-
но, иметь большое моральное значение...
Но тут он замолчал и, даже не поинтересовавшись,
что делает здесь Пвард, вскоре попрощался п ушел. Лишь
тогда, когда он вышел па улицу, пришла в голову мысль,
что Пвард, видимо, оказалась у Ампрянов после того, как
узнала, что Ованес записался в добровольцы.
* * ♦
На следующий день выступила на фронт и та группа
добровольцев, в которую был зачислен Ованес Ампрян.
Командиром отряда был назначен похожий па адмирала
Макарова пышнобороды и полковник запаса, помощни-
ком — «комитетчик» Карапет.
Для проводов добровольцев на площади собралась
огромная толпа. Дирижер оркестра подобрал подходящий
для случая старый марш. Один пз членов Комитета спасе-
310
нпя произнес большею речь п пожелал добровольцам
победы п олагоиолучного возвращения. С ответной речью
выступил «комитетчик» Карапет. Он заверял, что добро-
вольцы «будут сражаться до последней капли крови и
скорее падут все до последнего человека, чем вернутся,
не одержав пооеды, ибо все в пх отряде патриоты, предан-
ные отчизне и пароду».
— II вот вам доказательство — наш благородный това-
рищ, агроном Ованес Амирян, который идет сражаться
против своего сына-борщевика! — закончил он, театрально
протянув руку к Амиряну.
Неизвестно, для того ли, чтобы оказать моральное воз-
действие на жителей города, пли же для того, чтобы удо-
влетворить их законный интерес, — старого агронома по-
ставили в первом ряду с краю. Посеребренная годами ше-
велюра, седеющие, с загибающимися книзу кончиками
усы и охотничий костюм сразу выделили ого среди
остальных добровольцев, бывших значительно моложе его
и одетых в повседневную гражданскую одежду.
Кончились речи, и отряд двинулся под звуки оркестра
и приветственные клики толпы.
Пз всей толпы Ованесу Амиряну запомнились лишь
двое — скрюченный старик (который, навалившись грудью
на посох, все твердил: «Доброго пути вам, ребята... только
про победу не забудьте!») и Ваап, который с пронзитель-
ным криком: «Папа!..»—рванулся к нему, когда разда-
лась команда: «Шагом марш!»
Когда отряд скрылся за поворотом улицы, в собрав-
шейся для проводов тол пр больше всего говорили об А ми-
ряне. Незнакомые с ним люди удивлялись тому, что чело-
век его возраста «записался в добровольцы»; другие, ко-
торым известны былп его семейные обстоятельства, п.ш
делали предположения, что на это он пошел, чтобы «иску-
пить свой грех», пли заявляли, что, видимо, он хочет
смертью очистить свою опороченную — опороченную род-
ными детьми! — честь. Но были люди, которые считали,
что Ованес Амирян идет па фронт «но принципу — ведь
он патриот и старый национальный деятель».
П, наговорившись, толпа спокойно разошлась...
Па площади остался стоять подросток, который но сво-
дил заплаканных глаз с дороги, по которой ушел его отец.
А вдали продолжали грохотать пушки. Доносился то
приглушенный гул, то оглушительный залп многих
орудий,
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 1
Доктор философии придерживался мнения, что очень
многое в жизни зависит от случайностей и неожиданного
стечения обстоятельств.
Да и война, не раз говорил он, не что иное, как от-
дельный случай во времени и пространстве, печальный
случай в жизни народов, сложившийся пз бесконечного
числа мелких случайностей.
Во время войны правды никогда пе говорят, продол-
жал свою мысль Рубен. Здесь единственной правдой яв-
ляется то, что люди охотно и весьма энергично истреб-
ляют друг друга, как пе истребляли бы никаких зверей...
Попятно, не говорят правды и во время воины граждан-
ской, добавлял оп. В доказательство сказанного он
напоминал о том, что Комитет спасения как в речах своих
представителей, так и в наклеенных на стенах домов воз-
званиях и официальных сообщениях неустанно твердит,
что па фронте все обстоит хорошо, что если не сегодня,
то завтра уж обязательно противник будет захвачен
в плен вместе с бронепоездами; но в то же время, во-
преки всем речам и сообщениям, он же постоянно повто-
ряет, что «дела па фронте обстоят плохо», что те, кто
любит отчизну, ее независимость и свободу, должны взять
оружие в руки... Каждый день уводят пз дому или хва-
тают прямо на улицах людей и, снабдив их ружьями плп
заступами, посылают на фронт...
Ходили слухи, что вокруг города готовят оборонитель-
ные позиции — роют окопы: поэтому-то и снабжали лопа-
тами людей, которых «отправляли па фронт». Весь город
стал па ноги — взрослые и дети, забыв обо всем, группами
прохаживались по улицам, ио площади и бульвару, под-
хватывая и распространяя слухи. Некоторые, стремясь
312
проворить услышанное, по лепились полти и за город,
чтооы со скалистого берега Вангу плп со станции «по-
смотреть па сражение». Поскольку же занятия в школах
былп временно прекращены, да;ке доктор философии раза
дна прогулялся на станцию, заперев в комнате свою
собаку.
Па одпом пз путей железнодорожной станппп — сани-
тарный поезд под белым флагом с нашитым па нем крас-
ным крестом: здесь оказывали первую помощь доставлен-
ным с фронта раненым, а солдат с легкими ранениями
после перевязки отправляли по домам. Обязанности сани-
таров в поезде исполняли мобилизованные школьники,
среди которых Рубен заметил и своих учеников. На глаза
ему попался и младший сып Ампряна Ваап с пашптым
на рукав блузы красным крестом брата милосердия: иа
пару с товарищем оп переносил лежавшего на носилках
раненого пз вагона в станционное здание.
На всех путях стояли в беспорядке пустые пассажир-
ские и товарные вагоны, а вокруг них охапки сева, кучи
навоза и мусора. По-впдпмому, эти вагоны служили вре-
менным жильем солдатам пли военизированной охране...
По всей территории станции навалены былп части ка-
ких-то машин, разбросаны стреляные гильзы; па снегу
чернели следы разведенных когда-то костров, и ветер,
подхватывая пепел, разносил его по железнодорожному
полотну...
Станционное здание с распахнутыми настежь дверями
и пустыми окопными рамами было безлюдно. Холодный
ветер стремительно врывался через дверные и окопные
проемы и мчался пз зала в зал. Часть оконных рам,
а также мебель буфета былп, по-видимому, использованы
как топливо. Вид дверей, наполовину сорванных с петель,
со следами топора на филенках, говорил о том, что и их
пытались пустить па топливо. Под открытым небом было
не так холодно, как в этом продуваемом всеми ветрами
здании.
Пройдя по залам станции, Рубен направился к не-
большому мосту, с которого горожане «смотрели на сра-
жение». Оттуда действительно виднелось поле битвы, и
дальнозоркий наблюдатель мог рассмотреть много инте-
ресного для себя. Вдали, на болом фоне снега, средн ого-
ленных деревьев рощиц и садов, поднимались к небу
дымки деревень Араратской равнины. На горизонте вы-
сились два Маспса в извечном своем покое; витки серых
313
облаков, словно клубы дыма пз исполинской трубки, тя-
нулись над пх вершинами. От пх подножий тянулась пло-
ская равпииа, похожая па белое море, с бурыми остров-
ками рощиц и пятнами деревенских домов. Слабое зрение
Рубена позволяло ему различить лишь малую часть рас-
кинувшейся перед ним обширной панорамы.
Инкому пе было известно и ипкто не мог сказать, под
чьей властью находятся деревни на этой равнине, ибо опп
почти ежедневно переходили пз рук в руки. Столпив-
шиеся на мосту наблюдатели пе отводили глаз от раски-
нувшейся неподалеку рощи высоких тополей, оголенные
вершины которых тянулись к небу, словно воздетые
в мольбе руки: за этой рощей то и дело возникали густые,
округлые клубы дыма, рассеивались и таяли в воздухе и
появлялись снова.
Говорили, что эти клубы дыма — от большевистских
бронепоездов, названных «Азатамарт» и «Вардан Зора-
вар», которые курсируют здесь, чтобы помешать продви-
жению мятежников. А по эту сторону рощи, на покрытой
снегом белой равнине, ясно можно было различить ска-
кавшие во весь опор конные группы плп отдельных всад-
ников. Поодаль от станции виднелись стволы орудий.
Возле ппх копошились люди, они нагибались, потом от-
бега.тп в сторону, а через две-три секунды после этого
в воздух взмывали огромные клубы дыма и что-то гро-
хало вдали.
Сбившиеся на мосту и рассеявшиеся вдоль железнодо-
рожного полотна люди, затаив дыхание, следили за поле-
том этих клубов дыма и невооруженпым глазом, и в би-
нокли; когда же издали доносился гул разорвавшегося
снаряда, они хором восклицали: «Попал!», видимо считая,
что именно клуб дыма вызвал взрыв.
В толпе любопытных были даже мальчишки с поси-
невшими от стужи носами и руками. Они с восхищением
разглядывали всадников и пушки, радостно взвизгивали
каждый раз, когда от разорвавшегося снаряда сотрясался
воздух: уууйт... уууйт!..
II доктор философии, глядя на замерзших мальчишек,
слыша их восторженные крики после каждого орудийного
выстрела, с горечью думал: так чем же отличаются взрос-
лые от этих детей?
II невольно приходил в голову вопрос: что же привело
сюда его самого — простое любопытство плп что-то дру-
гое? Видно, есть еще в душе человека что-то от зверя, от
314
дикаря, и люди все еще остаются большими детьми, не
достигшими зрелости и совершенства. Пу совсем как ли
детишки с замерзшими носами и руками, приходящие
в восторг от пушечных выстрелов; и взрослых так же пле-
няют зрелища, они так же по-детски недальновидны и
беспечны, так же не задумываются над тем, что все это —
страшная глупость, что эти снаряды убивают подобных
им живых люден.
Но с этими мыслями приходило и самоосуждение: «Но
ведь пя — такой же ребенок, и ребенок неразумный... Что
привело меня сюда — любопытство, желание развлечься
необы ч ным зрелищем?»
И Рубену казалось, что сейчас все происходит точно
так, как и в годы его детства, когда ребятишки всего
квартала сбегались поглазеть на танцующих обезьянок.
«Нет, нужно быть выше и держаться подальше от
всего этого! — решил он наконец. — Ведь все равно все
проблемы получат разрешение только тогда, когда человек
достигнет подлинного совершенства...» 11 после этого Ру-
бен уже не ходил «смотреть на сражение», тем более что,
поздно возвращаясь домой, каждый раз видел растерзан-
ную баранью шкуру под столом и неподвижно застывшего
на подоконнике пса, раздраженного отсутствием хозяина.
Такому решению Рубена способствовало, может быть,
и то, что во время каждою подхода к мосту оп инстинк-
тивно ждал какого-то несчастья. И несчастье действи-
тельно случилось — па его глазах веселый мальчонка был
насмерть сражен случайной пулей. Потрясенный Рубен
вернулся домой, думая о том, что каждою из доброволь-
ных наблюдателей могла подстеречь такая же бессмыс-
ленная « с л у ч а й н ость ».
П вот в конце концов его самою подстерегла эта слу-
чайность, совершенно иная и совершенно негаданная.
Морозным февральским утром, выйдя из дому, чтоб
раздобыть провизию для своей собаки, он попал в облаву,
и его вместе с десятком других прохожих под конвоем
повели по улицам к какому-то большому зданию.
Рубен так и не понял, куда их ведут и для чего, но
расспрашивать не захотел, полагая, что ищут военнообя-
занных в ею быстро отпустят. Но после прихода в боль-
шое здание выяснилось, что согнанных с улиц людей
отпускать по домам не собираются; правда, щуплый офи-
церик требовал, чтобы задержанных сперва переписали,
а потом уж куда-то вели, по другой — детина огромною
31 э
роста с револьвером па бедре, руководивший облавой, —
настаивал, чтоб задержанных отправили без всякой за-
держки, так как на составление списков времени нет.
— А если разбегутся по дороге?! — возражал щуплый
офицерик.
— Пристреливать каждого, кто попытается!.. — с яро-
стью выкрикнул офицер-гигант.
Из этого краткого диалога Рубен понял, что задержан-
ных ожидает что-то недоброе.
Ио это была лишь первая пз «случайностей», которые
подстерегали Рубена в дни гражданской войны. Сидел бы
себе дома, рядом со своим Сабо, и ничего пе случилось
бы, певесело думал Рубен. Напрасно вышел и угодил
в эту историю...
Но как и у кого узнать, почему его привели сюда и
куда собираются отправить? Дома ждет голодная собака,
а этп намерены куда-то угнать его... Этот произвол и не-
определенность так возмутили Рубена, что оп, отделив-
шись от товарищей по несчастью, подошел к офицеру,
руководившему облавой, а теперь деловито и с властным
видом расхаживавшему но комнатам в расстегнутом полу-
шубке и в сдвинутой назад фуражке.
— Разрешите узнать, сударь, почему мепя привели
сюда? — резко спросил Рубен.
— Подождите! — бросил офицер и быстрыми шагами
прошел в соседнюю комнату, с треском захлопнув за со-
бой дверь.
И Рубену пришлось «подождать», тем более что и
в этой огромной истопленной комнате, п перед зданием
вместе с ним ждали люди, которые, так же как и оп, не-
надолго вышли по своим делам пз дому и попалп в об-
лаву: учителя, торговцы и рабочие, юристы, адвокаты и
даже грузчики, которых так и привели с их па лапами 1
на спине. В облаву угодили и двое купцов пз Гюмри2 —
высокий толстяк и худенький коротыш. II по дороге и
в здаппи, куда привели всех захваченных, они громко
протестовали: «Да мы же не здешние, нас-то зачем бе-
рете?!» По на пх протесты никто не обращал внимания.
Несколько человек пз числа задержанных обратились
к офицеру, руководившему облавой, утверждая, что онп
1 П а л а п — побитая соломенной сечкой нодхшка на лямках,
которую грузчики подкладывают под тяжелую ношу.
2 Г ю м р и — прежнее название города Ленинакана.
31(5
выполняют какие-то поручения Комитета спасения п пх
присутствие в городе необходимо. Просмотрев их удосто-
верения, офицер отпустил пх. Отпустил оп и двух других,
которые оказались его знакомыми. По когда очередь до-
шла до Рубена, офицер заявил, что никого больше отпу-
стить не может, ибо каждый должен выполнить свой долг
перед отчизной.
— Вот так!—с ударенном проговорил оп и, бросив
косой взгляд па очки Рубена и пакет с мясом в его затя-
нутой в перчатку руке, быстрыми шагами прошел в со-
седнюю комнату.
По какой долг перед отчизной должны были выпол-
нить попавшие в облаву люди, он все-таки не объяснил.
Рубену это стало ясно лишь через полчаса, когда
конвойные сообщили, что задержанных посылают рыть
окопы па позициях. Узнав об этом, Рубен тотчас же обра-
тился к щуплому офицеру с просьбой отпустить его на
несколько минут домой.
— Поймите, я же был неожиданно задержан, — убе-
ждал он. — Если б я знал, что со мной случится, я бы
заранее сделал распоряжения о своей собаке.
Офицер, с удивлением слушавший и разглядывавший
этого странного человека в очках, недовольно пере-
спросил:
— О чем вы говорите — какая собака, какие распоря-
жения? Я ничего не понимаю. Говорите яснее!
— Ах, яснее? Извольте, скажу яснее: разрешите мне
отнести это мясо, — Рубен показал на завернутый в бу-
магу кусок мяса, — которое я купил для своей собаки,
к себе домой: я хочу попросить мою домохозяйку при-
смотреть за псом, пока я буду в отсутствии... Я вернусь
через десять — пятнадцать минут.
Слова его вызвали улыбки па лицах и конвойных и
офицера.
— И вы хотите, чтобы я поверил, что вы вернетесь? —
фыркнул офицер.
— Если затрудняетесь поверить, извольте... — 11 Рубен
сообщил своп адрес, имя, фамилию и профессию.
Конвойные опять заулыбались, а офицер покачал го-
ловой.
— Приказано никого не отпускать! — заявил он
твердо. — Да и стоит лп тревожиться о какой-то собаке,
когда...
317
— То есть как это?! — повысил голос Рубен. — Зна-
чит, по-вашему, надо оставить собаку взаперти, чтобы она
разгрызла и разодрала все в комнате и своим воем свела
с ума всех соседей?
— Велика важность — какая-то собака! — махнул ру-
кой офицер.
— Да, для меня это важно! — с гневом подхватил док-
тор философии и вновь принялся объяснять, что собака
со вчерашнего дпя не ела, что она может взбеситься и
погибнуть. — Неужели это непонятно вам?
— Лучше бы вы думали о людях! — не сдавался
офицер.
— Но я же прошу отпустить только па несколько ми-
нут! — настаивал Рубен. — 11 даю вам честное слово...
— Что не вернетесь? — поддел офицер, недоверчиво
глядя на него.
В эту минуту в комнату вдруг вошел Иван Потмаз
с ружьем на плече. На ногах у него были суконные об-
мотки.
Заметив Рубена, оп подошел и, узнав о его просьбе,
попросил отпустить доктора философии под свое ручатель-
ство, ибо доверяет его благородству.
Рубен с удивлением смотрел на Ивана Потмаза, на его
ружье и его обмотки. И слова и весь вид «старого револю-
ционера» были для пего неожиданны.
— Что, пе узнали меня? — с улыбкой спросил «старый
революционер». — Иван Артемьевич Потмаз, что жил
в доме Зальяна. Придя к заключению, что большевики
являются врагами отчизны, я взял в руки оружие: так
диктует мпе моя совесть старою революционера! И на-
сколько мне известно, вы, даже будучи другом и товарищем
сына агронома Ампряна, все же не большевик, не так ли?
— Нет, — механически отозвался Рубен, не стряхнув-
ший с себя удивления.
— Я так и знал, что вы пе большевик, потому и пору-
чился за вас!
— А если б был большевиком? — поинтересовался
Рубен.
— Ну, это уже другое дело, — покачал головой Пот-
маз.— Я не только не стал бы ручаться за предателей
отчизны, по и видеть их не хочу! Итак, можете его отпу-
стить, я за него ручаюсь! — обратился оп ко всем конвой-
ным вместе и отдельно к их офицеру.
318
— Пу а за вас кто может поручиться? — спроспл офи-
цер, Демонстративно поворачиваясь к нему боком: видимо,
он знал, кто такой этот «старый революционер».
Потмаз задрал голову и с высоты своего роста окинул
его негодующим взглядом:
— Этого я пе ждал от вас!
— Почему? — с усмешкой спроспл офицер.
По тут вмешался Рубен. Этот человек, недавно объяв-
лявший себя другом большевиков, а теперь переметнув-
шийся к дашнакам, показался доктору философии столь не-
эстетпчны.м, что он пе смог перебороть своего отвращения.
— Прошу вас, пе спорьте, все равно воспользоваться
этим поручительством я не могу.
Па этот раз изумленный взгляд Потмаза упал уже на
Рубена.
— Неблагодарный! — проговорил оп сквозь зубы и вы-
шел из компаты, вздернув плечо, иа котором висело ружье.
Конвойные расхохотались, а развеселившийся офицер
обратился к Рубену:
— Ладно, отпускаю вас под честное слово!
Считая и эту неожиданную встречу за одну из «слу-
чайностей», Рубен поспешил к себе домин, чтобы попро-
сить хозяйку присмотреть за псом.
— Вот вам хлеб и мясо для Сабо. Кормите его три
раза в день. Вот вам и деньги на провизию. Думай», что
буду отсутствовать два-три дня, не больше. Не забывайте
закрывать дверь за собой. — Сабо может выйти, чтобы
отыскать меня, и кто знает...
Старая хозяйка согласно кивала,хотя ви д \ нее был не
очень довольный. Опа вообще не любила собак, не жало-
вала и пса своего жильца. По доктора философии опа
очень уважала и поэтому согласилась присмотреть за
Сабо, тем более после того, как узнала, что Рубена ведут
па рытье окопов.
По, даже выразив согласие, опа мысленно возмутилась:
«Только этого не хватало, теперь и в собачью кормилицу
превратил!»
— Да, чуть пе забыл, если Сабо будет спать па шкуре,
но сгоняйте его — обозлится.
— Ой, да что вы? — изобразив па лице испуг, вскрик-
нула хозяйка. — Да разве решусь я согнать его со шкуры?
— Я пе забуду никогда вашей любезности, — заклю-
чил Рубен п повернулся к псу: — X ну, Сабо, смотри па
меня. (Пес поднял глаза.) Будешь слушаться хозяйку,
319
слышишь? И чтобы не было никакого рычания плп воя,
понял? Опа этого ио любит. Будь скромным и послуш-
ным. Ну,’до свидания.
Как будто поняв что-то, Сабо вильнул хвостом, и Ру-
бен, погладив его на прощание, быстро вышел пз комнаты.
Когда он подходил к зданпю, его товарищей по не-
счастью уже выводили на улицу.
«А ведь я мог п не вернуться! —мелькнула невольная*
мысль. — Но я дал слово...» II Рубен присоединился к лю-
дям, которых построили в ряды и повели по улицам.
За колонной двигались арбы, нагруженные заступами
и кирками, а с боков шли конвойные. Все выглядело так,
словно вели арестовапных и боялись, что они могут сбе-
жать...
Да п вид у этой толпы людей был действительно под
невольпый, и выражение лица у многих было такое, слов-
но их вели не на рытье окопов, а на расстрел. Кроме
уроженцев самой столицы в толпе былп и иногородние
жители, п крестьяне, прибывшие в Ереван по своим делам
и случайно попавшие в облаву.
— Братцы, да ведь мы не здешние! — через силу хри-
пел толстяк купец пз Гюмри. — Так мы же того... никак
пе втолкуешь этим...
Голос у него прерывался от волнения, и он то и дело
оборачивался к шагавшему рядом молодому худощавому
земляку, просил:
— Объясни ты им, Торос, что мы пе здешние, объясни!
Ппкто, казалось, не обращал внимания на протесты
гюмрийцев и остальных иногородних из числа задержан-
ных, но щуплый офицер, командовавший двенадцатью
конвойными, вдруг поднял руку и гаркнул:
— Стой!..
Разношерстная толпа остановилась.
— Я не понимаю, граждане, чем именно вы недоволь-
ны? — сердито спроспл офицер. — Неужели вам пе ясно,
что все, что делается, делается во имя спасения отчпзны,
во имя спасения лично вас п вашего имущества? Вот не-
которые все твердят, что, мол, я тамошний, а не здешний,
не ереванец, и все такое. Но ведь вы все — армяне, черт
побери! Почему вы не хотите хоть что-нибудь сделать для
спасения своей страны, а? — И он с яростью взмахнул ма-
леньким кулаком. — Все твердите, что у вас есть какие-то
важные и неотложные дела. А у меня, по-вашему, ника-
ких дел нет, что ли?! Будьте уверены, есть и у меня важ-
320
пые п неотложные дела! Но прежде всего, выше всего —
спасение отчизны, парода, чести и имущества! Красные
оеспощадно расстреливают ваших братьев, а вы пе хотите
и пальцем шевельнуть... Ну, марш, и чтобы больше пн
слова!
II, решительно махнув рукой, оп пошел впереди Ко-
лоппы мелким, по до смешного торжественным шагом.
За городом оп разрешил смешать ряды. Люди сби-
лись в кучу, поджидая отставшие арбы с инструментами.
Когда арбы подошли, каждый получил заступ плп кирку.
Доктор философии вооружился заступом.
Отрыть окопы решено было на высоте, которая господ-
ствовала над Араратской равниной к находилась па рас-
стоянии десяти километров от города в направлении Хос-
ровского леса. В этой - местности боев еще не было, но
существовало опасение, что протпвнпк может бросить своп
силы сюда. На равнине, где пропсходилп последние боп,
окопы были отрыты лишь частично и не были доведены
до склонов горы.
Когда вся группа — семьдесят два человека — присту-
пила к работе, Рубен решпл не отставать от других. Его
напарник — мелочной торговец из Вана*—разрыхлял кпр-
кой сырую, смешанную с песком землю, а Рубеп поддевал
ее заступом п выкидывал наверх, за наружную бровку
окопа. Рубен подумал, что он и его напарник сейчас по-
хожи на могильщиков — один роет, другой выбрасывает
наверх землю... А вид людей, ритмично взмахивавших за-
ступами и кирками внутри окопов под наблюдением во-
оруженной стражи, перенес в глубокую древность: так
рабы по велению Хаммурабп, Ассура либо Шампрам рыли
оросительные каналы плп же крепостные рвы под зубча-
тыми степами древних городов.
Принудительный труд вначале всем показался унизи-
тельным, по постепенно многие как бы свыклись со своим
положением, начали переговариваться.
— Ну, что ж тут особеппого, ведь пе всю жизнь будем
мы здесь работать. День пройдет, стемнеет, и конец! —
довольно громко сказал горожанин лет пятидесяти.
— «Пройдет»... сказал тоже! — хрипло откликнулся
кто-то в ответ. — «Пройдет»! Дети у меня сидят голодные,
а меня пригнали сюда... «И конец!» А кто знает, пе будет
ли и всем нам конец?
11 С. Зорьяп. т. 3
321
Но нашлись среди задержанных и шутники, которые
начали высмеивать свое положение. Лишь купец-толстяк
из Гюмри упорно продолжал жаловаться:
— Что ж это такое, братцы, — мы же не здешние, не
ереванцы!
Но никто его не слушал, никто не выражал ему со-
чувствия. И лишь щуплый офицер — начальник конвоя,
проходя мимо него, иногда спрашивал сердито:
— Эй ты, «нездешний», ты и армянином себя не счи-
таешь?
— Это почему? Нет, я — армянин.
— А раз армянин, работай, не то придут большевики
и покажут тебе «почему», особенно если увидят твое брюхо.
День был сырой и холодный. Окутавший горы туман
медленно сползал вниз, постепенно застилая горизонт бе-
лой пеленой; серый шатер неба все суживался. Неясно
маячили группы деревьев, напоминая оазисы в широко
раскинувшейся снежной пустыне.
Рубен время от времени прерывал свою работу, чтобы
оглядеться и поправить очки. Внизу, на заснеженном
поле, шла артиллерийская перестрелка, по железнодорож-
ному полотну передвигались бронепоезда. Рубен слышал
выстрелы, видел смутные фигурки перебегающих с места
па место людей, скачущих всадников, но пушек не было
видно.
Глядя на поле, Рубен думал о том, что именно эти ко-
пошащиеся там люди являются сражающимися сторона-
ми — большевиками и дашнаками.
Смотрел он и то задумывался о своем положении, то
вспоминал о том, какие ожесточенные сражения проис-
ходили когда-то на этой равнине, у подножия этих веч-
ных гор, сколько крови пролилось на этой земле... После
вавилонян, ассирийцев и урартов здесь сшибались в по-
гоне за славой и миродержавным господством эллины п
парфяне, римляне и арабы и еще многие другие, жаждав-
шие крови и господства народы и племена... Две тысячи
лет тому назад именно здесь — на этой широко раскинув-
шейся белой равнине, у подножия этих белых исполинов,
армяне-язычники поднялись против армян-христиан.
А полторы тысячи лет назад вон там, в Арташате* и вокруг
него, развернул свою борьбу с Варданом Мамиконяном *
князь Васак Сюнийский *. II тогда армянский народ раз-
делился на два лагеря и стал биться во имя лучшего бу-
дущего. Но что представляет собой это «лучшее будущее»,
322
Рубен не смог бы определить. Люди сражались, умирали,
приносили себя в жертву во имя «лучшего будущего»,
aj)no оставалось непонятным, непостижимым для Рубена,
ибо несло с собой зло, не считаясь с тем, к чему стреми-
лись сражающиеся стороны...
Вот и сегодня разгорелась новая борьба... И снова
армяне, разбившись на два лагеря, сражаются друг
с Другом — каждый во имя своей правды, своего лучшего
будущего.
«Но чем обернется это будущее — гибелью или спасе-
нием? — подумал Рубен и, вспомнив о своей собственной
судьбе, с улыбкой покачал головой: — Вот и я сражаюсь
во имя этого будущего... с лопатой в руке!»
— Выбрасывай землю, варжапет!1 — понукал мелоч-
ной торговец из Вана, когда Рубен о чем-то задумывался,
хотя п сам-то больше отдувался и стонал, чем разрыхлял
землю.
Стряхнув с себя задумчивость, Рубен принимался за
дело.
Но, прилежно проработав некоторое время, он снова
предавался воспоминаниям и раздумью, пока голос напар-
ника не возвращал его к действительности:
— Выбрасывай землю, варжапет!
Так работали онп около трех часов, когда нагрянула
еще одна пз «случайностей» войны — вторая по счету для
Рубена: часть мобилизованных на рытье окопов вдруг по-
пала... в плен.
И это было так же непонятно, как и неожиданно.
Сперва два-три человека обратили внимание на то, что
какие-то вооруженные люди бегут со стороны города по
направлению к окопам. Задержанные предположили, что
это солдаты Комитета спасения, присланные для выпол-
нения какого-нибудь особого задания. Но, приблизившись,
солдаты дружно заорали на разные голоса:
— Сдавайтесь! Немедленно сдавайтесь!
Это требование показалось таким неправдоподобным,
что многие приняли его за шутку. Однако сомнения рас-
сеялись быстро: среди остановившихся над окопами сол-
дат задержанные разглядели красноармейцев. Руки у мно-
гих ослабели, кирки и лопаты попадали наземь. Толстяк
'гюмриец присел на землю, двое (по виду — люди торгового
1 Варжапет — учитель, преподаватель.
11*
323
сословия) замахали белыми платками, долженствовав-
шими означать белый флаг.
По люди, работавшие на том отрезке окопов, который
выходил на плоскогорье, не пожелали сдаваться в плен:
опустившись на четвереньки, они быстро поползли по дну
траншеи, подальше от места, где стояли красные. Осталь-
ные при всем желании не могли бы последовать пх приме-
ру — для этого пм надо было сперва выбраться из глубо-
кого рва и потом уж кпнуться бежать от красных, изобра-
жая подвижные мишени для пуль.
В той части окопов, откуда невозможно было бежать,
находился и Рубен. Стоя на месте, он ждал, чем все кон-
чится. «Ну к чему эти двое сразу же замахали платками?
II зачем понадобились большевикам эти пленные? Зря
берут на себя такую обузу — ведь придется кормпть
их...»—думал он неприязненно и очень удивился, услы-
шав голос толстяка гюмрийца, сперва присевшего от стра-
ха, а теперь твердившего хриплым голосом:
— Так мы ж не здешние! Торос, скажи этпм, что мы
не ереванцы!.. Скажи, что нас сплои сюда пригнали.
Слышь, скажи этпм!
Между тем красноармейцы рассыпались цепью п
с винтовками наперевес осторожно подобрались к верх-
нему отрезку окопов.
Это произошло так быстро и просто, что застигнутые
врасплох копвойпые не успели открыть огонь. II опять-
таки все показалось Рубену сном плп нелепой шуткой.
— Сдать оружие! — приказал один пз красноармейцев
тонкпм, почти мальчишеским голосом.
А кто-то за ппм рявкнул басом:
— Руки вверх!
Итак, работавшие в верхней части окопов побросали
своп лопаты и киркп, а охранявшие их копвойпые — своп
ружья п сдались в плен. Работавшие же внизу и пх
охрана во главе с маленьким офицером пезаметно выбра-
лись из траншей п пзбежалп плепа.
Таким образом, большая часть работавших на рытье
окопов оказалась в плену, п в пх числе — доктор филосо-
фии. Около двух десятков красноармейцев, вооруженных
впптовкамп, взяли их в кольцо и куда-то повелп, п опять-
таки Рубепу казалось, что оп видит все это во спе.
Да и потом, когда, окруженные красноармейцами, опп
324
шагали по заснеженному полю п многие из пленных ста-
рались убедить красных конвойных, что никогда солда-
тами не былп, что пх сплои пригнали на позиции, что,
наконец, все они — пе дашнаки, а люди нейтральные, —
Рубену опять-таки чудилось, что он слышит все это
в каком-то странном сне. Особенно старались убедить
красноармейцев в своей невиновности, разжалобить пх не-
сколько человек из торговцев.
— Поверьте, мы не из тех, что сражаются...
— Поймите, нас же сплои сюда пригнали!
Но красноармейцы, держа ружья наперевес, лишь улы-
бались пм в ответ:
— Знаем, знаем! Но без вас вернуться нам никак
нельзя.
Пленными торговцами овладело отчаяние, купец пз
Гюмрп уже еле выговаривал слова. С трудом влача тя-
жесть своего огромного тела, он тем не менее твердил,
задыхаясь:
— Да разрушится дом того, кто беду... на нас навлек...
II почему... не сломал я ногу, чтобы... в Ереван не при-
ехать! А жена моя...
Худощавый, земляк толстяка, тщетно старался под-
бодрить его, говоря:
— Да ничего, мы же не дашнаки, чтобы можно было
наказать нас или расстрелять. Большевики такие же
армяне, как мы: проверят, увидят, что мы не вредные для
нпх люди, да п отпустят.
— Знаю, что... тоже армяне... но ведь мы не здешние,
не ереванцы плп там дашнаки... Ведь нас силой сюда при-
гнали... — сокрушался толстяк.
Доктор философии, упорно молчавший и не обменяв-
шийся п словом с другими пленными, вдруг встрепенулся
п спроспл шагавшего рядом красноармейца:
— Послушайте, товарищ, куда вы нас ведете?
— В гости! — улыбнулся тот.
— Понятно... — произнес Рубен. — Но куда и к кому?
— Дойдем — увидим, — ответил красноармеец, бросив
недоверчивый взгляд на очки и па не тронутое загаром
лпцо Рубена, сразу выделявшие его из толпы остальных
пленных.
Довольно долго шли пленные по полю, покрытому спе-
том. Потом они спустились по скалистому склону, мино-
вали песчаный лог и наконец вышли на дорогу. Здесь
на снегу чернели следы колес и конских подков.
325
Пока они двигались по этой дороге, им раза два встре-
тились сторожевые красноармейские посты. Уже под ве-
чер, когда мороз февральского дня стал крепчать, плен-
ные подошли к окруженному садами селу; над крышами
домов вился и медленно таял в воздухе мирный дымок.
Этот дым показался таким приятным и ласковым, как бы
обещающим и отдых и свободу, что пленные обрадовались,
когда красноармейцы свернули к селу (позднее выясни-
лось, что здесь стояла их воинская часть). Командир
части жил в домике посреди села, окруженном большим
садом с персиковыми и абрикосовыми деревьями. В глу-
бине сада находились опустевший хлев и винный погреб.
Пленных привели к этому домпку, по оказалось, что
он занят. И действительно, у ворот стояли две автомаши-
ны. Пх словно лихорадило — они дрожали мелкой дро-
жью, выталкивая клубы дыма. Казалось, что автомашины
только-только прибыли пли вот вот сорвутся и умчатся.
Понятно было и без объяснений, что приехавшие в этих
машинах находятся в домике у командира части.
На дворе было уже очень холодно, и пленных повели
в хлев. Это было просторное и полутемное помещение
с двумя рядами отгороженных друг от друга стойл; в стены
ввинчены были кольца с цепями. Возле входа стоял боль-
шой каменный чаи,— видимо, в особенно холодные дни из
пего поили скот. Сейчас в хлеву пе было пн коров, ни во-
лов. Зажиточный хозяин заблаговременно увез семью п
угнал скотину куда-то далеко, в безопасное место...
Заперев пленных в хлеву, взводный пошел доклады-
вать о них командиру. По вскоре оп вышел во двор и, со-
общив красноармейцам, что у командира сидят представи-
тели ревкома, приехавшие познакомиться с положением
па фронте, приказал снова сосчитать пленных и сообщить
ему точное число.
Один пз красноармейцев, вытянув указательный па-
лец, принялся пересчитывать. Он только начал счет, как
купец из Гюмри захныкал:
— Так мы...
— Да, да, зпаем — ты пе ереванец, ты из Гюмри! —
подхватил считавший пленных красноармеец.
Пересчет показал, что пленных столько же, сколько
было — то есть пятьдесят три души. По эта процедура
усилила тревогу пленных. Каждый задавал себе вопрос:
почему их слова сосчитали, что их ожидает?
Больше всех встревожился толстяк гюмриец:
326
Ох, па медленном огпе поджаривают пас эти без-
божники...
Оп был уверен, что всех захваченных в плен больше-
вики расстреливают, и дрожал от страха. Его стоны и при-
читания напугали остальных, особенно некоторых зажи-
точных горожан и торговцев, которые поглядывали па
грузчиков и крестьян с откровенной завистью.
Э-э, ваше дело выгорело, к вам иначе отнесутся...—
приговаривали они. — Крестьянам п*рабочим они ничего
не сделают.
А те п сами были убеждены, что им «ничего не сдела-
ют», но все-таки было боязно: а вдруг...
— Но вот кому действительно плохо придется, так это
варжапету! — вдруг указал кто-то на Рубена, который,
устав стоять, уселся у стойла, опершись спиной о стену и
свесив ноги.
Рубен понял, к кому относились эти слова, но они его
не задели. Все совершающееся с ним и вокруг него каза-
лось ему путаным с пом. Его одолевала усталость.
Он прикрыл глаза, улавливая лишь разрозненные
слова из разговора соседей. Вдруг дверь хлева распахну-
лась, все умолкли, и кто-то басовито приказал:
— Выходите все!
Оказалось, что это командир части и его гости велели
вывести пленных.
Возле автомашин стояли пять мужчин в кожаных курт-
ках и шинелях. Лишь один из них был в летах, с усами и
бородой, все остальные были молоды п чисто выбриты. Мо-
лодым выглядел в командир части, в буденовке и длинной
шинели, с усталым, но веселым лпцом.
Представители ревкома обратили особое внимание па
двопх — на купца из Гюмри и па вышедшего последним
из хлева Рубена. Гюмриец привлек их внимание туч-
ностью, огромным ростом и необыкновенно испуганным
лицом, Рубен — своими очками в черной оправе.
По и Рубен, в свою очередь, среди стоявших возле ав-
томашин сразу же заметил человека, лицо которого по-
казалось ему знакомым, и оп невольно остановился в две-
рях хлева. Какие и впрямь странные вещи случаются
в жизни!
Это был не кто иной, как Арам.
Арам, одетый в шинель, с шарфом па шее, бахромча-
тый конец которого свисал па грудь.
Оп тоже заметил Рубена — и смутился.
327
ГЛАВА 2
Молодой командир частп был в восторге — он не ожи-
дал, что его разведчики так отличатся. О них так долго пе
было никаких сведении, что он уже считал их попавшими
в плен. Но, к счастью, случилось как раз обратное, и это
дает ему возможность продемонстрировать перед гостями
отвагу и смекалку своих красноармейцев. Но захват моби-
лизованных в плен одновременно и тревожил его, трево-
жил потому, что ставил под угрозу успех намеченного на-
ступления: узнав, что на участке, где имеются пе отрытые
до конца окопы, появились красные, противник обяза-
тельно усилит средства обороны на этом участке фронта.
И тогда... тогда может сорваться операция, к которой оп
так готовился, — его частп не удастся зайти в тыл против-
нику, захватив его врасплох неожиданным рейдом, и
взять обратно занятые им деревни... А успех этого рейда
значительно улучшил бы общее положение на фронте, не
говоря уже о том, что прославил бы и часть, которой
он командует, и его лично. Однако пока и полусотня
пленных — немалое доказательство бдительности его
бойцов.
И гости не замедлили воздать ему должное.
— Браво, браво! Вы сумели нащупать слабую сторону
противника, — удовлетворенно отметил один пз предста-
вителей ревкома.
— Жаль только, что, прознав об этом, протпвнпк по-
спешит укрепить этот участок фронта, — высказал своп
опасения командир части.
— Во всяком случае, нам удалось выяснить, что силы
у них пе очень уж большие.
После показа гостям пленных снова отвели в хлев, на-
рядив в караул новых красноармейцев, а разведчиков, по-
чти сутки проведших на ногах, отправили на отдых.
Но зато отдых пленных был основательно отравлен.
То, что их вывели из хлева и выставили для обозрения,
не только ранило их самолюбие, но и показалось зловещим
предзнаменованием. Пленные серьезно задумались над
своей участью.
Среди общего подавленного молчания до Рубена снова
донесся прерывающийся голос гюмрийца. Нпкто пз плен-
ных пе выражал своих переживаний так громогласно и
непосредственно, как этот пожилой человек. Он так сто-
нал, так выразительно вздыхал, что и без слов можно было
328
попять, о чем он думает, что его печалит п ввергает в от-
чаяние.
Лишь после долгого молчанпя кто-то решплся загово-
рить:
— Не быть солдатом, не участвовать в войне — и по-
пасть в плен?!
Вот, вот именно! — со стоном откликнулся другой.
— Ну и везение!.. Ну и судьба!
Но вслед за этими словами послышались и голоса, при-
зывающие к выдержке и спокойствию:
— Ничего не поделаешь, попали в передрягу,— надо
выдержать.
— Другого выхода нет.
— Придется же им выпустить нас когда-нибудь!
— Поживем — увидим.
У Рубена же все мысли были заняты Арамом.
Итак, все слухи о его гибели оказались ложными. Как
много приходится слышать ложных слухов и как часто ве-
ришь им. Но как хорошо, что Арам жив-здоров, жалко
было бы его родителей, да и его самого — ведь такой моло-
дой... II тут Рубену пришли на память слова Арама; надо
признаться, сказанное им как будто подтверждается —
в переломные периоды, определяющие судьбы парода на
будущие времена, человек не вправе оставаться нейтраль-
ным, не должен ставить себя над всеми проблемами и
битвами, каждый вольно или невольно, и даже вопреки
своему твердому желанию, должен и будет принимать
посильное участие в совершающихся событиях.
А Рубен чувствовал себя не только вовлеченным в эти
события,— ему казалось, что он упал в какую-то пропасть,
что его обволакивает что-то нечистое. Сейчас Рубен чув-
ствовал то же, что должен чувствовать ни в чем не повин-
ный человек, вдруг открывший глаза в глухой тюрьме и
пе понимающий — за что, за какие грехи его заточили?..
Пол ее того, он всю жизнь стремился (и возвел это в прин-
цип) оставаться в стороне от всякой партийной и классо-
вой борьбы (по его выражению — «сохранять верность вы-
сокому и чистому»), не становиться пи па чью сторону, пе
давать никому своего сердца. II вот он неожиданно пре-
вращен в бессловесного пленника, оп в каком-то водово-
роте! Никто не считается с его волей, с его желаниями...
И Рубену опять казалось, что все происходящее с ним
и вокруг — какой-то странный и путаный сон. Взять хотя
бы встречу с Арамом — разве это пе сон, пе чудо? Ведь
329
как уверенно говорили все о его гибели! Ну да, чудо, на-
стоящее чудо... Ведь у Рубена чуть не вырвалось: «Арам,
ты жив?!» Хорошо еще, что сдержался, а то могли поду-
мать, что он заискивает, увидел знакомого и хочет
спастись с его помощью...
Да, много условностей в жизни... А все-таки интересно:
видел ли его Арам, узнал ли? А если видел, почему не по-
казал этого, не дал почувствовать? А может быть, и видел,
но не пожелал узнать его, предположив, что он перешел
на сторону дашнаков и сражается против коммунистов.
Ведь внешне все выглядело именно так, и доказать про-
тивное почти невозможно... Рубену вспомнились слова,
как-то сказанные Арамом: «Если я увижу, что самый близ-
кий мне человек перешел в стан врага, я па месте же
расстреляю его, ни минуты не колеблясь!» Может быть,
увидев его среди пленных, Арам предположил... и возму-
тился? Счел его двуличным обманщиком, который говорит
одно, а поступает по-иному... II вместе с тем не покидала
мысль о том, что же собираются делать с ними: оставят
в этом хлеву или же угонят дальше, заточат в еще более
отвратительном месте?
Он еще думал об этом, когда дверь темного хлева рас-
пахнулась и в дверном проеме наметился контур человека
с ружьем на плече. Пленные не сводили глаз с двери
в тревожном ожидании.
— Кто из вас учитель Рубен? — выкрикнул карауль-
ный голосом сельского рассыльного.
— Я...— лениво произнес Рубен, и опять ему почуди-
лось, что он видит сон.
— Выходи!
Когда Рубен из дальнего угла хлева пробирался между
перешептывающимися пленными к выходу, кто-то много-
значительно сказал вполголоса:
— Повели...
II словно в ответ на это настороженное слово послыша-
лось:
— Так я же говорил, что его дело плохо. Как же,
у него ведь очки... Большевики очкастых пе любят.
II Рубен невольно подумал: почему вызвали именно
его, и только его одного?.. Этот же вопрос занимал его все
время, пока другой караульный вел его к домику коман-
дира.
Выйдя из хлева, Рубен взглянул па звездное небо. Хо-
лодный, чистый воздух показался ему таким приятным,
330
что оп остановился п, машинально вытащив перчатки из
кармана, стал пх натягивать на пальцы. По караульный
прикрякнул:
— Быстрей шагай, быстрей!
Рубен снова остановился, натянул перчатки и, непри-
язненно глянув на караульного, справился:
— Хочешь, чтоб я побежал, что ли?
— Приказано явиться, торопиться надо...— начал по-
луизвипяющпмся тоном караульный, но докончить пе ус-
пел, так как пз домика командира в эту минуту вышел
красноармеец и выжидающе поглядел па них. По-видимо-
му, его также послали за пленным... Красноармеец оста-
новился, подождал Рубена и конвоира и открыл перед ни-
ми дверь.
Автомашины перед домиком все еще мелко подрагива-
ли.
«Видно, собираются уезжать...» — мелькнула догадка
у Рубена.
В комнате прежде всего внимание его привлекла рас-
каленная жестяная печка, на которой стоял металличе-
ский чайник; лишь потом он увидел тех людей в куртках
и шинелях, по велению которых чуть раньше вывели
пленных из хлева.
Командир части и его гости сидели перед печкой. Под
стеной стояла широкая тахта, накрытая черной буркой.
Эта тахта, по-видимому, заменяла письменный стол, по-
тому что на бурке были какие-то бумаги, карандаши и
развернутая карта.
Вероятно, командир и его гости заняты были серьез-
ной, может быть, даже секретной, беседой, потому что при
входе Рубена в комнату они замолчали и обернулись в его
сторону.
Рубен решил по этой причине, что его здесь ждали, но
его догадка не оправдалась: все представители ревкома,
кроме Арама, поднялись с мест и, не обращая внимания па
Рубена, вышли. В комнате остались только командир ча-
сти и Арам.
Но и это показалось подозрительным Рубену, и он как-
то подобрался.
— Здравствуй! — не вставая, сухо промолвил Арам.
— Здравствуй...—как эхо откликнулся Рубен.
Так встретились и приветствовали друг друга товари-
щи: один — пленный, другой...
В ином месте и при иных обстоятельствах молчание
331
могло бы и пе обозначать ничего серьезного, но в этом
случае оно было и тяжелым, и полным тайного смысла,
могло быть выражением и пренебрежения и ненависти.
Первым это, видимо, понял Арам; он усмехнулся п
сказал голосом, который звучал почти шутливо:
— Итак, ты тоже изменил своему принципу «священ-
ного нейтралитета» и перешел на сторону наших врагов.
Да?
Сквозь стекла очков Рубен испытующе оглядел коман-
дира части, перевел взгляд па раскаленную печь и спо-
койно ответил:
— Ну, вы же сами постарались создать такое положе-
ние...
Этот ответ удивил Арама. Он помолчал, затем пред-
ложил Рубену сесть.
Рубен не заставил повторить приглашение — подобрал
полы пальто и сел на деревянную табуретку, не отводя
глаз от полыхавшего в печке огня.
— Ты что, озяб? — спросил Арам.
— Никогда раньше огонь так не радовал.
И Рубен протянул свои слегка посиневшие руки
к печке и с наслаждением принялся греть их. Приятпое
ощущение тепла словно вызволило его пз положения
пленного, вернуло самосознание свободного человека.
— Ну скажи, что же нам теперь делать с тобой? — за-
говорил Арам после минутного молчания.
— Делайте что хотите! — пожал плечами Рубен.—
Ведь я — ваш пленник. Значит, все ясно.
Арам взглянул на командира части, затем перевел
взгляд па Рубена.
— Ну, не так уж ясно. Мы же можем наказать тебя
в соответствии с виной...
— Пожалуйста!
— А если решим расстрелять?
— Мне все равно! — равнодушно ответил Рубен, про-
должая греть руки.
Равнодушный тон пленного, видимо, раздражал коман-
дира части: поджимая губы, он бросал на Рубена нетерпе-
ливые взгляды.
— Значит, не боишься расстрела? — прищурился Арам.
В его вопросе Рубен уловил какой-то странно веселый
оттенок.
— Да нисколько, дорогой! — ответил он так же равно-
душно и даже с насмешкой. — Но расстреляйте, пока я
332
еще не согрелся, — когда отогреюсь, жизнь снова пока-
жется сладкой.
Командир удивленно оглянулся па Арама, п тот отве-
тил ему улыбкой.
— Ну ладно. А теперь расскажи, как вышло, что ты
пошел рыть окопы. Я же знаю, что по своей воле ты бы
пе пошел!
«Значит, уже знает, что меня взяли в плен не па фрон-
те...» — мелькнула у Рубена мысль, п оп покачал головой:
— Что это, тебе хочется, чтоб я стал доказывать, что
нп в чем не виноват? Но надобности в этом я не вижу. Или
ты ждешь, что я сообщу тебе какие-нибудь сведения? Ни-
чего я пе знаю и не желаю вмешиваться ни в пх, нп
в ваши дела... — с ударением сказал Рубен, кпнув взгляд
па командира части.— А если ты настаиваешь на сведени-
ях, то могу сообщить тебе только одно...
Настороженное п чуточку недовольное лицо молодого
командира прояснилось, и он выжидающе взглянул па
пленного. Арам наклонился вперед, — ему показалось, что
в тоне Рубена таится что-то многозначительное.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил оп.
— А вот слушай: в городе сперва считали, что ты скры-
ваешься, и поэтому пришли с обыском к вам домой. Потом
стали говорить, что ты... ну, словом, что тебя убили где-то
около станции... Было ли какое-нибудь основание для та-
кого предположения, плп это просто выдумка?
— Об этом — потом,— улыбнулся Арам.— Расскажи
лучше, как там паши? Как мама?
— Мама ничего... Но вот отец твой записался в добро-
вольцы.
— Ну, брось эти шутки! — недоверчиво улыбнулся
Арам.
— Дорогой, у меня нет нп желания, ни настроения шу-
тить.
11 впрямь тон у Рубена был далеко не шутливый.
С минуту Арам вглядывался, сдвинув брови, в Рубена
п снова улыбнулся — па этот раз лишь уголками губ.
— Значит, мой отец сражается с нами?
— Да. Он уже па фронте.
— Вот получится забавно, если старик попадет к нам
в руки! — рассмеялся командир части. Ованеса Амиряна
он не знал, но предполагал, что отец, имеющий такого
взрослого сына, как Арам, должен быть человеком
старым.
333
— Наверное, его заставили? — спросил Арам после
паузы.
— Заставили? — переспросил Рубеп, приподняв крыш-
ку чайника, пз которого выплескивалась закипевшая во-
да. — А кто мог его заставить?
— Да наши противники!
— А зачем?
— Да чтоб унизить... пли же — с целью агптации.
— Нет, дорогой! — снова приподнял Рубеп крышку
чайника. — Говоришь, чтоб унизить? Нет, он пошел на
фронт добровольно.
— Этого не может быть!
— Представь, что это так.
II Рубен рассказал, как записался в добровольцы Ова-
нес Ампрян.
— Но это очень забавпо,— засмеялся командир частп,
доставая из висевшего на стене планшета чай для за-
варки.
Когда он наклонился над чайником, чтобы бросить
в пего щепотку чая, одна пз стоявших перед дверями ав-
томашин включила мотор, п Арам вышел пз комнаты.
Рубеп спокойно продолжал греться, искоса наблюдая
за молодым командиром. Несмотря на возраст, это был,
впдимо, уже свыкшийся с военной жизнью человек; каза-
лось даже, что ему по душе эта жизнь, что он чувствует
себя в своей стихии... Вот и чаи заваривает сам, п делает
это охотно и умело. Закипевший чай, как видно, поднял
у пего настроение, п оп разговорился:
— Слушайте, а вы действительно товарищ Арама?
Если да, почему вы не с памп?
— Если ты друг кому-нибудь, то это не значит, что
ты обязательно должен быть в одной партии с ним, петь
ту же песню плп допускать ту же ошибку... — объяснил
Рубен.
Почувствовав что-то странное в этом ответе, командир
переменил тему:
— А вы ие скажете, как обстоит дело с продовольст-
вием у этих авантюристов?
— Пе знаю, дорогой. От них я так же далек, как п
от вас.
— Но неужели они серьезно думают, что сумеют про-
держаться? — допытывался командир.
— Опять-таки не знаю, — повторил Рубен.
334
Поняв по тону собеседника, что тот не намерен отве-
чать на его вопросы, командир замолчал и, медленно
встав с места, вышел пз комнаты.
Рубен остался один. Неужели его привели сюда в на-
дежде выведать у него что-либо? Он твердо решил не
отвечать нп па одпн вопрос: раз он беспартийный, то ему
не подобает вмешиваться в дела партий, находящихся в
состоянии войны друг с другом.
Но он недолго оставался в одиночестве. Вскоре в ком-
нату вошлп представптелп ревкома в сопровождении Ара-
ма. Было лп это от отсвета огня в печке или от чего-то
другого, но в выражении лиц вошедших Рубену почуди-
лось что-то таинственное.
Арам подошел к нему и, слегка хлопнув по плечу, сухо
сказал:
— Ну, идем.
— Куда? — справился Рубен, не двигаясь с места.
— Туда же, куда и мы.
— Возьмете с собой всех пленных?
— Возьмем только тебя.
— А почему только меня?
— Так решили.
Рубен с явным подозрением повел взглядом по ли-
цам Арама и его товарищей, но так и не понял их на-
мерений.
Арам и его товарищи пожали командиру части руку,
и через несколько 'минут обе машины мчались на взби-
тую и промерзшую проселочную дорогу. Одна из них
увозила в неизвестность и Рубена.
Туман, спустившийся на исходе дня, быстро рассеялся,
и холодный мартовский вечер зажег в небе холодные
звезды, — полные золотистого сияния звезды, мягко осве-
тившие заснеженные просторы.
Кутаясь в пальто, Рубеп смотрел в снеговые дали и
думал о том, куда его везут, с какой целью и почему от-
делили его от остальных пленных.
По обеим сторонам дороги простирались белые поля,
вдали высились белые горы, где, казалось, царило перво-
зданное умиротворение.
Дорога, по которой мчались машины, не сплошь была
покрыта снегом и местами вилась черной лептой, четко
выделявшейся на общем белом фоне. На ооочипах кое-где
росли одинокие оголенные деревья, чем-то напоминавшие
335
заблудившихся путников или нищих. Машины сильно
встряхивало па неровностях дорогп.
В первой машпне сидели представители ревкома, во
второй — только Арам и Рубен.
Друзья долго молчали. Рубену хотелось бы заговорить,
вернее, даже не заговорить, а поскорее понять действи-
тельное положение вещей, по он не нарушал молчания,
поглядывая на неподвижный и хмурый профиль Арама.
Арам же... Представители ревкома намеренно оста-
вили его наедине с Рубеном, думая, что тот сообщит това-
рищу какие-нибудь сведения о противнике, ведь этому
пленному интеллигенту многое могло быть известно...
II Арам раздумывал о том, как начать разговор с Рубе-
ном (чтобы тому не показалось, что его хотят использо-
вать для получения шпионских данных) и какие задавать
вопросы...
Вместе с тем ему мешала сосредоточиться та новость
об отце, которую он узнал от Рубена.
Новость казалась неправдоподобной и оставила очень
неприятный осадок. Но не верить Рубену Арам не мог.
— Так, говоришь, отец записался в добровольцы? —
спросил он наконец полунасмешливо.
— Да. И если не ошибаюсь, уже с неделю находится
на фронте.
— Прямо невероятно!
— А сейчас многое может показаться невероятным! —
отозвался Рубен с нескрываемым раздражением.
— Например?
— Например, мой плен.
— А еще?
— А еще — слух о твоей гибели.
— Значит, и ты считал меня убитым плп пропавшим?
— Представь себе, да. Ведь даже указывали место,
где тебя убплп, — около станции.
— А труп мой пе видели?
В его тоне нетрудно было почувствовать насмешку не
только над легковерием Рубепа, но и над людьми, кото-
рые, вероятно, со злорадством распространяли этот слух.
— А ты не думаешь, что это одна пз форм мести? —
заметил оп.
— Возможно. Не исключается, что некоторые наме-
ренно распространяли этот слух. Как знать?
Рубен пе стал распространяться о настроениях Ова-
неса Ампряна.
336
Не стал далее расспрашивать его п сам Арам. Но
после долгого молчания он произнес:
— Никогда не думал, что он проявит такую слабость
духа и воли.
— Как, ты считаешь проявлением слабости духа до-
бровольный уход на фронт?
— Да, именно! Потому что не сомневаюсь, что его вы-
нудили, конечпо, морально, — и он поддался...
— Ты думаешь?
— Убежден!
Автомашины продолжали мчаться мимо заснеженных
полей, отсвечивающих голубоватым сиянием звезд.
— А мама как? — спроспл Арам после короткого мол-
чания. — Наверно, сильно подавлена?
— Как все матери, дети которых воюют. Плачет, пе-
чалится... Да, забыл тебя спросить — а где Заро? С тобой?
А мать твоя думала, что оба вы — в тюрьме, и убивалась.
А теперь почему-то решила, что вы — в бронепоезде, и
опять проливает слезы. Матери особенно несчастны, ведь
от войн никто не страдает так, как они. Полем битвы, по
сути, служат пх сердца. И матери выносят все... О, я убе-
дился, что единственная и подлинная святыня на свете —
это мать!
Арам, задумчиво слушавший его, вдруг положил руку
на колено Рубену и спросил:
— Во время этого обыска... наших сильно обижали
из-за меня?
— Сам я не присутствовал при обыске, по слышал,
что изъяли какие-то бумаги.
Машины все мчались между спежными полями.
Проходили минуты за минутами в молчании.
Робена удивляло, что Арам пн одним словом не обмол-
вился о Нвард. Жизнь ли на фронте заставила его забыть
о девушке, или он просто стесняется расспрашивать о
пей?
— Да, я действительно оставил дома кое-какие мало-
важные бумаги, — задумчиво подтвердил Арам. — А еще
что скажешь?
— Еще?... Да, забыл сказать —брата у тебя в сани-
тары взяли.
— Как, Ваапа? — поразился Арам. — Значит, и школь-
ники па принудительных работах?
Рубеп пе ответил. Отлившая серебристым блеском
дорога стала сворачивать к югу, к обоим Маспсам, кото-
337
рые маячили вдали, как ночные видения, как нерукотвор-
ные белые пирамиды.
— А какое впечатление оставило наше наступление? —
вдруг хвастливо спросил Арам.
Тон его не понравился Рубену.
— Такое именно, какое оставляет любое наступление...
Оно вызвало недовольство и панику... Но я все же хотел
бы знать, Арам, куда это вы везете меня?
— Туда, куда надо, — отделался шуткой Арам.
— А почему вы оставили в селе моих товарищей по
несчастью?
Из ответа выяснилось, что пленные пока оставлены в
распоряжение командира части, а Рубена отпустили под
поручительство Арама, тем более что Рубен — человек,
известный многим в городе.
— И наконец, я знаю, что ты пошел пе добровольно
на рытье этих окопов. Да и все наши убеждены в этом.
— А почему вы не думаете, что и те пятьдесят два
несчастных были насильно пригнаны туда?
— Так, значит, все они были пригнаны туда насиль-
но? — осторожно переспросил Арам, стараясь не выдать
своего интереса.
— Прошу тебя, не задавай мне подобных вопросов!
И я все равно не буду отвечать на них, — нахмурился Ру-
бен.
— Ладно, ладно! — поспешил успокоить его Арам и,
желая переменить тему беседы, сказал: — А товарищи
здорово удивятся, встретившись с тобой. Это будет, так
сказать, приятной неожиданностью для них.
— А почему именно «прпятной»?
— Ну а как же?.. Человек, не признававший войны,
считавший войну варварством, взял и пошел войной на
пас!.. —расхохотался Арам и вдруг озабоченно добавил:—
Знаешь, ничего пе говори Заро об отце! Сам знаешь, как
опа...
И, не докончив фразы, снова заговорил о другом:
— Недавно ей приснились наши, — сильно расстрои-
лась.
— Понятно, — кивнул Рубеп. — Я расскажу ей о
Нвард, это отвлечет ее... и заинтересует.
Рубен искоса бросил взгляд па задумчивый профиль
товарища и резко договорил:
— Тебя-то, видно, это пе интересует.
Арам прикусил губу.
338
— Ах да... действительно, что поделывает Нвард? На-
верно, стала сестрой милосердия?
о Она не сестра милосердия, но... Я как-то зашел до-
мой к вашим, и у меня создалось впечатление, что, если
б не Нвард, твоя мать совершенно потеряла б голову.
Арам молчал в недоумении.
«Нвард — у пас дома? Нвард помогает маме? Удиви-
тельно! Я сражаюсь здесь с дашнаками, а она там, пе бо-
ясь своего отца, не опасаясь гонений со стороны дашнак-
ских властей, ходит к нам в дом, куда приходили с обыс-
ком пз-за сына-коммуниста, пз-за меня. Так, значит, опа...
опа еще любит меня? Любит, несмотря на то что я дер-
жался так отчужденно, был так сдержан при встречах?
II все же она ходит к нам, помогает маме, утешает ее!
Неужели это правда? Ведь никто ие поступил бы так...
Так может поступать только тот, кто действительно лю-
бит...— думал Арам и чувствовал нежность к Нвард, не-
жность, смешанную с благодарностью. — Значит, она пе
обиделась на меня за мою холодность. II почему тогда я
вел себя так странно?.. Ведь она такая славная! Нет, не-
хорошо я поступил с ней, а она осталась такой же, какой
была!..»
— Так ты говоришь, что Нвард ходит к нам домой?
— Да, ходит каждый день.
— II отец разрешает ей?
— Вот этого уж не знаю.
Арам не стал больше ни о чем расспрашивать и отдал-
ся своим мыслям.
По обеим сторонам дороги все еще плыли белые поля,
и опять попадали в поле зрения едущих одинокие деревья,
напоминавшие патрули, оголенные рощицы и сады, мол-
чаливые деревни с темными лачугами, в которых еле мер-
цали тусклые огоньки.
Ночная поездка по снежной равнине была событием
пеобычпым для Рубена, и в эту ночь все принимало какой-
т° призрачный вид в его глазах, рождало у пего какие-то
непривычные мысли. Вспомнились ему дни детства, поле
за родным селом, залитое лунным светом, дикие яблоньки
и груши па этом поле, зарослп крушины и шиповника,
в которых то ласково шелестел, то свистел и стонал гор-
ный ветер. Туда ходил он вместе с отцом... Перед глазами
Рубена проходили события далеких дней, и он вздрагивал
и приходил в себя лишь тогда, когда сквозь трещины в
339
разбитом стекле в машппу врывался внезапно усилив-
шийся ветер.
II он снова задумывался о своем необычном положении,
о плене и выше поднимал воротник пальто, косясь на не-
подвижный профиль Арама, такой мрачный в своей стро-
гой неподвижности.
Это сознание необычности своего положения все боль-
ше действовало па Рубена, и наконец, пе выдержав, он
обратился к Араму:
— Долго еще нам ехать до того места, куда ты меня
везешь?
Арам приподнял голову:
— Уже подъезжаем. Воп, впдишь — наш поезд стопт.
Рубеп всмотрелся: на белой равнине серел какой-то
продолговатый большой сугроб, один конец которого ды-
мился.
Это был бронепоезд.
— Прекрасно. Но все-таки почему ты привез меня сю-
да? — спросил он полушутя-полусерьезпо.
— Чтобы назначить машинистом бронепоезда!
— Уж лучше дали бы мне вернуться к моему псу.
— Оставь своп байронизм, приучись жить боевой
жизнью!
— Это в плену, что лп? — усмехнулся Рубен.
Они подъехали ближе, и перед машинами, в ответ па
условный гудок, выросли, вынырнув пз темноты, часовые.
Затем появились еще двое, зажгли ручные фонарики, про-
верили пропуска приехавших п разрешили ехать дальше.
Автомашины ехали еще довольно долго и неподалеку
от другого поезда снова остановились.
Здесь также вынырнули пз темноты часовые, зажгли
фонарики и проверили пропуска. Наконец машины подъ-
ехали к поезду, но и здесь пх встретили часовые и опять
проверили пропуска. II только после этого приехавшим
разрешили подняться в вагоны.
Арам повел Рубена в свой вагоп, вернее, в одно пз
его купе, освещепиое свечкой.
— А где же Заро? — удивился Рубен, полагавший, что
сестра должна быть в этом купе.
Арам с улыбкой объяснил, что Заро — с женщинами
и теперь, паверпо, спит.
Указав рукой па кусок войлока, кинутый па одно пз
сидений, он предложил Рубену:
— А ты ложись вот здесь и отдохни.
340
Рубен был измучен дорогой и стужей, хотел сейчас же
лечь и спать, спать долго-долго, по одпа неотвязная мысль
не давала ему покоя.
— Ты же обещал рассказать, по так п пе рассказал,
почему сочли тебя погибшим, что послужило основанием
этих слухов? — опустившись на сиденье, спросил оп.
— Правильно, обещал. По давай-ка сперва попьем чай-
ку, в поезде всегда есть горячий чай: придут с холоду,
попьют — п согрелись.
И Арам пошел распорядиться насчет чая.
Вскоре в купе вошел парень в полушубке, поставил на
столик две фаянсовые кружки с чаем, высыпал две горсти
изюма и две горсти поджаренной пшенпцы.
— Это — вместо сахара, — объяснил Арам.
Внимательно взглянув на пзюм п пшеницу, Рубен
спросил:
— II вот этим вы хотите победить?
- Да!
— Удивительно...
После небольшой паузы Арам начал обещанный рас-
сказ.
Оппсав вкратце, как оп п его товарищи напоролись па
отряд «комитетчика» Карапета и вступили с ним в бой
п как затем при отступлении он неудачно спрыгнул со
стены, упал и потерял сознание, Арам сказал:
— Хорошо еще, что дашнакам не терпелось поскорее
дорваться до станции. Опп не стали гнаться за памп, и
товарищам удалось, забрав мепя, пробраться садами и
спрятаться в заброшенной давильне. Вот и все.
— Все? — усомнился Рубен.
— Ну да.
— Но как вы добрались до своих?
— О, это стоит рассказать! Вот тебе не нравятся сти-
хи Дарбина, по еслп б ты видел, как славно он бился,
какую находчивость он проявил, когда мы пробирались к
нашим!
И Арам рассказал... Он и его товарищи пробыли в за-
брошенной давильне до наступления темноты, ночью вы-
брались из своего укрытия и вышли на Камарлипское
шоссе — все двенадцать человек; решили: будь что будет,
придется сражаться—сразимся! Сторожевые посты и час-
ти противника принимали их за своих и на вопрос:
«Куда направляетесь?» — получали спокойный ответ:
«В Камарлу». Отвечал Дарбнн, да так уверенно, что боль-
341
ше нп о чем их не спрашивали. Выл тут один психологи-
ческий момент: шагали они так смело и быстро, что
создавалось впечатление — люди спешат по делу, — видно,
преследуют «красных»... (дашнаки ведь называют их
так!). Только раз какой-то хмбанет остановил их: «Куда
вы, парни?» — «В Камарлу». — «А по чьему распоряже-
нию?» Арам не знал, что ему ответить, по тут пх спас
Дарбпп — тот самый Дарбин, которого Рубен считает
плохим поэтом. Он моментально сочинил: мол, по приказу
Каро Манасяна! «Но ведь Каро Манасяп па Ахтинском
фронте». Арам решил было, что они влопалпсь, но Дар-
бин и тут не растерялся. «Я — из его части, он разрешил
мпе побывать в нашей деревне, хочу вывезтп семью...» —
«А-а... — протянул хмбапет и махнул рукой: — Идите,
ребята, но смотрите — сражайтесь смело, не срамите се-
бя!» — «Это уж непременно!» — вытянулся Дарбин и при-
казал своим: «Ну, ребята, шагайте быстрей!»
— Вот так и вывел нас Дарбпп пз трудного положе-
ния, хоть он и не нравится тебе, — в заключение снова
упрекнул Арам.
— Да, мне его стихи никогда не правились! — сказал
Рубен. — А из твоего рассказа можно вывести заключе-
ние, что посылать стихоплетов в армию или на фронт дело
полезное.
Затем Арам, рассказав, как они добрались до Камарлу,
со смехом прибавил:
— Да, и на гражданской войне пе обойтись без курье-
зов: после всех этих испытаний наши чуть было не при-
няли нас за врагов... Хорошо еще, что нашлись люди,
знавшие нас. — По тут Арам увидел, что у Рубена слипа-
ются глаза, и встал со словами: — Ну, теперь ложись и
отдыхай.
И действительно, прожитый день, полный событий и
приключений, настолько утомил Рубена, что, слушая, оп
почти дремал. Едва успел Арам выйти пз купе, как Рубен
заснул мертвым сном. Он не проснулся ни тогда, когда
вернулся в купе Арам, ни позднее, когда Арама вызвали
на совещание. Не слышал он и того, как поезд раза два
менял стоянку и как подъезжали к поезду конные развед-
чики и, спешившись, бежали к последнему вагону, чтобы
доложить данные разведки.
Рубен спал безмятежным спом человека, который
не задумывается над тем, что принесет ему завтрашний
день.
342
ГЛАВА 3
А этот завтрашний день начался для Рубена с восхода
ясного зимнего солнца и в совершенно незнакомой обста-
новке.
Рубен проснулся, когда пробившийся в вагонное окно
первый солнечный луч скользнул по его векам. А проснув-
шись, тотчас же припомнил, что находится в плену у
большевиков и привезен в их поезд, и обратил внимание
на то, что спал в пальто. Вспомнились и товарищи по пле-
ну, темный хлев, где их заперли. Что с ними сделали, куда
угнали?..
Но ведь и Арам должен был спать здесь, в этом же
купе. Где же он? Протерев глаза, Рубен подошел к окну
и только хотел выглянуть, как в дверь купе осторожно
постучали.
«Кто это может быть?..» — мелькнула мысль. Рубен
даже не успел сказать «Войдите!»; дверь приоткрылась, и
в купе заглянул юнец в серой солдатской шипели. Рас-
красневшееся от мороза лицо, из-под белой папахи выби-
лись длинные завитушки кудрей.
«Видно, за мной...— подумал Рубен.— Интересно, пове-
дут на допрос или же прямо...»
— Здравствуйте! — широко улыбаясь, весело сказал
юнец.
Голос показался Рубену страпно знакомым, он не-
вольно шагнул к двери в изумленно воскликнул:
— Ориорд Заро?
— Да, это я! — II Заро впорхнула в купе, улыбающая-
ся и чем-то обрадованная.— Ой, и кто мог представить се-
бе такое: вы — у нас!
И ее смеющиеся глаза пробежали по лицу и фигуре
Рубена.
Весть о пленении доктора философии, его появление в
поезде, его измятая одежда и заляпанное грязью пальто,
и особенно то обстоятельство, что оп был без очков (перед
тем как заснуть, Рубен снял очки и положил их па столик
у окна купе),— вместе все взятое казалосьЗаро странным,
неправдоподобным. Не умея выразить свое недоумение,
она, посмеиваясь, начала сыпать обычной своей скорого-
воркой:
_____ По как же получилось, что вы попали в плен, а?
А маму мою вы видели?.. Вы знаете, я даже не успела
попрощаться с вею. Наверно, очень сердита на меня, да;
343
Когда утром Арам сообщил мпе, что вы — здесь, я поду-
мала, что он шутит. Но как п где вы были, когда это с
вами случилось, а?
Заро выпаливала свои вопросы и, не ожидая ответа па
них, спешила задать следующий вопрос. Опа сдернула
свою белую папаху, слегка пригладила русые кудри, пе
переставая говорить о том, что никак не могла поверить
слуху о его пленении (Да разве можно было этому пове-
рить?!)... и вот пришла убедиться...
— II знаете, я приходила несколько раз, но вы еще
спали. Не хотела будить,— зпала, что устали с дороги.
Правда ведь, очень устали?
Заро говорила без умолку — и то садилась, то встава-
ла, приглаживая рукой локоны, и снова усаживалась и си-
дела, закинув ногу за ногу и прикрыв колени полами ши-
нели.
— А здесь, вы знаете, очень холодно, очень... — меж-
ду прочим заметила она. — Из-за этого, видпте, пришлось
надеть шинель...— II Заро похлопала рукой но'шинели.—
Теперь еще ничего,— в первые дни холод просто до слез
доводил. Прямо как шило колол.
И Заро, засунув руки в карманы, подняла плечи до
ушей и затряслась, чтобы показать, какой ужасный был
тогда холод. Потом снова надела папаху, пригладила во-
лосы — п опять пошла тараторить.
Пз ее слов Рубен понял, что они страдали пе только от
стужи, что вообще условия жизни здесь были очень тяже-
лыми: красные то наступают, то отступают и живут почти
впроголодь. Только чаю вдоволь,— воду кипятят в жестя-
ных баках, вместо сахара — изюм и пшат. Мужчины спят
где попало, и только у девушек п женщин есть свои ваго-
ны, по вагоны эти не отапливаются...
— II все-таки настроение у всех очень хорошее, уж по-
верьте мпе,— продолжала Заро.— Правда, условия тяже-
лые, по зато очень интересно жить. И работы у всех столь-
ко, что даже времени пет погрустить. Помогаем врачам,
составляем списки, работаем на кухне и только изредка,
когда не очень холодпо, выходим побегать, чтобы со-
греться...
Видно было, что па фронте Заро успела почувствовать
и убедиться: гражданская война — это не игрушка, вой-
на — одно, представление о ней, когда-то сложившееся у
Заро,—другое. 11 все же Заро не утратила своей живости
344
п сейчас, встретившись с Рубеном, словно забыла, что на-
ходится на воине, на фронте.
Продолжая говорить, Заро вскочила с места и выгля-
нула в окно.
— Ой, сегодня будет, как видно, хороший день! — ра-
достно воскликнула она.— И вы знаете, мы вчера снова
заняли паши прежние позиции. А они имеют важное зна-
чение. П теперь настроение у всех поднялось. Еще не-
сколько наших побед — и мы будем в Ереване! А дашна-
ки ну совсем, совсем не умеют воевать...
Рубен смотрел на Заро, сдерживая улыбку. Но когда
Заро заявила, что «дашнаки не умеют воевать», он спро-
сил:
— А вы тоже принимаете участие в боях, ориорд
Заро?
— Нет, не принимаю, но все равно знаю!
И Заро со смехом принялась рассказывать о том, как
удалось отвлечь батальон солдат противника и втянуть его
в бой на другом участке фронта и как в это время наши
внезапной атакой заняли прежние свои позиции, где про-
тивник не догадался оставить заслон. Вместе с позициями
были освобождены и несколько деревень, которые еще на-
кануне находились в руках противника.
— Дашнаки действительно очень примитивны, и ника-
кой тактической находчивости у них нет,— непререкаемым
тоном заявила Заро.— Предпримут наши какой-нибудь об-
ходный маневр, а им уже кажется, что мы отступаем... Но
это была действительно замечательная победа! И паши
действительно целый батальон обвели вокруг пальца.
«Видно, недавно переняла у кого-то словечко «действи-
тельно», и оно ей очень нравится...» — мелькнула догадка
у Рубена, и он серьезно сказал:
— Да, вы стали настоящим стратегом, ориорд Заро!
О нет, Заро себя стратегом не считала, опа просто жи-
ла жизнью фронта, как и все вокруг нее. Так что това-
рищ... то есть парой Рубен, напрасно шутит... Правда, За-
ро не сражается сама па фронте, но она принимает посиль-
ное участие в общем деле. Да, между прочим, пе знает ли
парой Рубен в Ереване некоего Абгара Азизяпа или, мо-
жет быть, слышал что о нем? Дело в том, что Абгар — их
товарищ и он пе успел сесть в поезд. А его сестра по-
друга Заро — хочет спросить: может, парой Рубеп слыхал
о нем что-нибудь? Он с полдороги вернулся за пишущей
машинкой и опоздал к поезду...
345
— Да п вообще мои подруги действительно интересу-
ются вами, парой Рубеп. Узнали, что вы здесь, п хотят не-
пременно видеть вас и расспросить кое о чем. Вы не про-
тив?
— Да, пожалуйста... Если интересуются — пусть при-
дут!— улыбнулся Рубен.— II потом — ведь я ваш плен-
ник, если не сердцем, то физическим существом своим.
Заро тоже улыбнулась, приоткрыв мелкие, как у ягнен-
ка, зубы, и, вскочив с места, опять выглянула в окно.
— Ну куда они исчезли? —пробормотала она.— Ведь
только что были здесь!
— Кто это?
— Да подружки мои! Ждали перед вагоном, пока по-
зову...— скороговоркой объяснила Заро, не отрываясь о г
окна. — Куда же онп делись? Но ведь вы ничего ие ста-
нете скрывать от них, правда? — быстро обернулась она
к Рубену. — Что бы ни спросили, действительно ответите,
не так ли?
— Готов к услугам,— согласился Рубен, хотя у него
мелькнуло подозрение: не собираются лп что-то выве-
дать у него через женщин, —видно, считают, что ему из-
вестны какие-то важные (может быть, даже военные)
тайны...
Не вынимая рук из карманов шинели, Заро то п дело
припадала к окну и от нетерпения притоптывала каблуч-
ками и гримасничала.
— Ну, нет нигде! — с отчаянием вздохнула она нако-
нец. — Но все равно появятся... Ой, что это? Идите сюда,
идите скорее! — замахала опа Рубену, подзывая его к ок-
ну.— Вот, впдите?!
Рубен подошел к окну, и несколько минут он и Заро,
сблизив головы, смотрели на выстроенную невдалеке от
вагона воинскую часть.
Заро поняла, что это — парад, п догадалась, что ее по-
дружки побежали туда. Военный в круглой меховой шап-
ке и несколько мужчин в буденовках, а также невысокий
мужчина в штатском медленно проходили перед строем,
вскинув руки к виску. За ними шли другие военные и
люди в полуштатской одежде, в буденовках и кепках.
Заро начала объяснять своему бывшему учителю, что
парад назначен в честь одержанной накануне победы. Чле-
ны ревкома и главнокомандующий вместе с комиссарами
прибыли выразить отличившейся части благодарность. Ря-
дом с главнокомандующим — военный комиссар, тот, что в
346
штатском, высокий, в кепке — комиссар но снабжению,
остальные же — строевые командиры и политработники.
Среди них Рубену известен был только Арам.
— А вот последний, в буденовке, — это Никол, това-
рищ Арама,— продолжала свою информацию Заро.— Это
он — главный распорядитель на параде, как комиссар ча-
сти, одержавшей победу.
— A-а!.. Ну, как он поживает, этот ваш Никол? —
шутливо справился Рубен, подчеркивая слово «ваш».
Заро сдвинула брови:
— Оставьте, пожалуйста, парен Рубен! Вы всегда меня
разыгрываете.
Рубеп засмеялся:
— А что случилось? Ведь вы, кажется, дружили и
даже... А теперь уже нет?
Это пе понравилось Заро.
Она передернула плечами:
— Я никогда не дружила с ним! Слегка симпатизиро-
вала — и больше ничего.
— Как прежде — Меликяну? — снова поддел Рубен.
— Да бросьте вы...— скривила лицо, словно собираясь
заплакать, Заро, но засмеялась п шутливо ударила Рубепа
по руке.
II в этом смехе и взгляде Рубен уловил то же чувство,
которое она питала к нему прежде, до появления Никола.
Так, значит, Заро все еще не безразлична к нему, значит,
все еще предпочитает его всем другим? II уже пе в пер-
вый раз Рубен с раскаянием подумал, что напрасно шу-
тил с любовью этой жпвоп и непосредственной девушки.
«Легкомысленно отнесся... — мысленно каялся он. —
Нужно было серьезно обдумать, а не смеяться... Ведь лю-
бовь — не шутка, а самый драгоценный дар в жизни, и
нельзя необдуманно отказываться от того, что озаряет ра-
достью жизнь и придает ей смысл. Подчеркивая, что ей
нравятся другие, что она симпатизирует тому или другому
из окружающих, Заро, несомненно, притворялась, хотела
только одного — вызвать у меня ревность. Нет, надо с ува-
жением относиться к искренней любви! Да, с уважением,
даже если пе можешь ответить взаимностью... Это все так,
но... но ведь Заро теперь живет интересами политической,
партийной жизни,— что же я буду делать с такой женой?
Хозяйство п кухню опа переложит на мои плечи, а сама
будет ходить па собрания и митинги. Но может быть, этой
партийной жизнью она увлеклась на время — иод влияни-
347
ем брата, которому ей хочется подражать? Как бы то пп
было, из девушек с такой впечатлительной п пылкой ду-
шой выходят и хорошие жепы, и хорошие матери!»—за-
ключил Рубен и спова стал глядеть в окно.
Парад продолжался. Командиры приветствовали бой-
цов, и в ответ гремело «урра», сотрясавшее холодный зим-
ний воздух.
Рубен смотрел па парад, и, пока глаза фиксировали
происходящее за окном купе, мысль вновь обратилась
к занимавшей его теме.
Каждому мужчине в жизни предназначена одна жен-
щина. Надо уметь сделать хороший выбор. 11 «хоро-
шим» выбором будет та женщина, которая способна лю-
бить всей душой, всем существом своим. Хороша опа бу-
дет пли нехороша собой — не столь важно. Ведь важна
красота не внешняя, а внутренняя — красота души, сердца.
И разве разумно отказаться от любви реально сущест-
вующей и начать поиски новой, еще неизвестной? Это все
равно что в лютую стужу уйти от разгоревшегося костра,
чтобы где-то найти другой костер...
Рубена заставили очнуться внезапно раздавшиеся зву-
ки оркестра. II, придя в себя, оп увидел: по обеим сторо-
нам поезда проходят вооруженные женщины в солдатских
шинелях и начищенных сапогах, внешним видом и строе-
вой выправкой не отличающиеся от красноармейцев. У не-
которых волосы были кое-как подсунуты под буденовки.
Спустя минуту Рубен спова услышал голос Заро:
— А вы знаете, он тоже узнал о том, что вы здесь.
— Кто это?
— Да Никол. Узнал—и действительно удивился...—
II тут Заро умолкла.
Она умолчала о том, что Никол пе только удивился, но
и воскликнул: «Вот видите, этот доктор буржуазной фи-
лософии действительно оказался в числе наших противни-
ков!»
Это он сказал Араму, еще пе зпая о всех обстоятель-
ствах, при которых Рубен попал в плен. А самой Заро он
сказал: «Видимо, ваш философ почувствовал, что не в си-
лах справиться со своей любовью, и намеренно попал в
плен, чтобы увидеться с вами...»— «Ага,— подтвердила За-
ро.— Таким и должен быть тот, кто действительно любит!»
Однако, несмотря па многозначительный намек Заро,
Рубен так и пе поинтересовался, почему Никол «удивил-
ся» и продолжал смотреть на немногочисленные пехотные
348
и кавалерийские подразделения, принимавшие участие
в параде. Немного было и зрителей. Зато кругом полно
было деревенских ребятишек.
Парад неподалеку от низеньких домишек убогой дере-
вушки должен был бы показаться странным Рубену, на-
блюдавшему парады лишь в городах, но этот ему показал-
ся настоящим, хотя и в миниатюре. Статный главнокоман-
дующий и сопровождающие его комиссары (в пх числе —
Никол и Арам) прошли перед строем, вскинув правые ру-
ки к виску, и остановились. Главнокомандующий выступил
вперед п повернулся лицом к войску.
— A-а, командующий говорит!—воскликнула Заро.—
13ы же не простудитесь, если я открою окно, правда? —
II, пе дожидаясь согласия, она быстро опустила раму.
Свежий утренний ветерок ворвался в купе, неся с со-
бой обрывки речи оратора. Командующий говорил громко
и отчетливо, все время поворачиваясь лицом то направо,
то налево, чтобы слова его слышали все. Но имен-
но поэтому Рубен улавливал лишь часть слов командую-
щего.
Однако и из услышанных обрывков его речи можно
было понять, что он поздравляет пехотинцев и кавале-
ристов с одержанной ими победой.
— Еще несколько таких побед,— услышал Рубен,— и
мы будем уже в Ереване! Силы буржуазии и кулачества
будут разбиты и вышвырнуты вон из страны, и тогда все
вы отдохнете от тягот военной жизни.
В конце своей короткой речи главнокомандующий про-
возгласил здравицу победителям и пожелал пм новых ус-
пехов.
В ответ загремело громоподобное «урра», взорвавшее
тишину и взлетевшее высоко в воздух.
После главнокомандующего выступили с речами спер-
ва один пз военкомов — худощавый мужчина в шинели за-
щитного цвета н в такой же ушанке, потом Никол, как
комиссар части.
Из речей обоих выступавших также долетали лишь об-
рывки фраз, по по тому, как опи говорили, Рубен мог до-
гадаться, что речи произносят победители.
Рубен смотрел па выстроившихся бойцов и думал о
том, что же именно воодушевляет этих людей, что они так
стойко переносят все испытания и — побеждают. Эти лю-
ди сражаются не ради личной выгоды, не ради защиты
своей собственности, как те, что захватили Ереван, но вот
349
победили именно они... «Так что же поддерживает их си-
лы и энергию? Во имя чего так стойко переносят они все
лишения?..— спрашивал себя Рубен и сам же отвечал на
свой вопрос: — Здесь, по-видимому, играет роль то, что на-
зывают убежденностью, идейностью. А вера в пдею всегда
вливает силы в человека, помогает ему сражаться и по-
беждать. Но нет ли какой-либо выгоды и в самой этой
идее?..»
Доктор философии, привыкший вскрывать в частных
явлениях жизни общее, и здесь стремился проникнуть в
самую суть интересующего его явления, чтобы найти удо-
влетворяющий всем требованиям вывод.
Парад кончился. Главнокомандующий и его спутники
направились к своим автомашинам, а красноармейцев по-
вели в деревню.
Заро хотела было поднять оконную раму, но вдруг вы-
сунула руку в перчатке пз окна и громко окликнула:
— Товарищ Дарбин! Товарищ Дарбин!
Услышав знакомое пмя, Рубеп тоже выглянул в окно.
Дарбпп шел к вагонам с ружьем па плече и, то и дело
полуоборачпваясь, кричал вслед удаляющимся частям, по-
трясая кулаком в воздухе:
— Да здравствует гражданская война!
— Да здравствует рабоче-крестьянская армия!
Лишь после того как Заро вторично окликнула его, Да-
рбпн наконец повернулся и, заметив Заро, зашагал к ва-
гону. В купе, увидев Рубена, он невольно сощурпл глаза.
— Ого... Значит, вы действительно здесь? Так что ж,
значит, и вы в конце концов присоединились к врагам ра-
боче-крестьянской власти? — II Дарбин покачал головой
скорее с удивлением, чем с упреком.— А все-таки интерес-
но, чем же вы, в конце концов, сражались против нас? —
вдруг спросил он без обиняков и, не ожидая ответа, про-
должал: — Вот вы все хотели жить в одиночку и ни в чем не
принимать участия... Так как же вы примкнули к нашим
врагам, а?.. Но мы великодушны к таким, как вы... Я знаю,
вы — пацифист, пе любите оружия, пе любите борьбы,—
и уверен, что вас заставили принять участие в борьбе
против пас; по чем же вы должны были сражаться, а?
— Да брось, товарищ Дарбин! — прервала его Заро,
энергично взмахнув рукой.— Просто его погнали па рытье
окопов, и он вместе с остальными попал в плен.
— А вы откуда об этом узнали? — поразился Рубен;
оп помнил, что об этом не говорил нм слова.
350
— Птички рассказали! — засмеялась Заро.
— A-а, вот что! — воскликнул Дарбпп.— Ну, я так и
знал, что из вас не выйдет нп солдата, нп бойца, ни даже...
землекопа.
— Да, я не солдат, я едва ли когда-нибудь солдатом
буду,—наконец заговорил Рубен.—Но зато ты, как я ви-
жу, уже стал командиром.— II он пристальным взором
окинул Дарбина с головы до пог.—А вооружеп-то как. Ну
чем пе арсенал?
Да, Дарбин был вооружен до зубов. На плече ружье,
на боку револьвер, на груди два скрестившихся патрон-
таша.
— Это чтоб поскорее уничтожить врагов и пх пособни-
ков! Потерпите еще дня два, увидите, что будет!
Оп говорил, как обычно, насмешливо и уверенно, ино-
гда потрясая в воздухе кулаком. Успокоившись, начал рас-
спрашивать о том, что делается в городе, что думают
предпринять дашнаки.
Рубен с серьезным видом заявил, что больше всего они
обозлены на него— поэта Дарбина, считают его самым
ярым своим врагом, сменившим свое перо на оружие...
— Это ваше мнение или их? — усомнился Дарбин.
— Их мнение, пх! —заверил Рубен.— Я лично не та-
кого...— он хотел сказать — «высокого мнения о твоем пе-
ре», но почувствовал, что насмешка была бы не к месту.
Поверил ли Дарбин или нет, Рубен не понял; по при-
вычке наклонив голову набок, он как-то по-птичьи, одним
глазом, взглянул на Рубена. Он собирался что-то сказать,
но Заро опередила его и начала скороговоркой рассказы-
вать о том, что совсем недавно Дарбин во главе отряда то-
варищей сумел отстоять важный рубеж; а другой раз, по-
сланный в разведку, привел двух пленных с очень нуж-
ными документами.
Слушая рассказ Заро, Рубен поглядывал на щуплого
юношу и думал: если все сказанное Заро и Арамом соот-
ветствует действительности, то до чего же обманчива на-
ружность человека. В таком немощном теле — такая энер-
гия! А он-то считал, что этот Дарбин умеет лишь произно-
сить высокопарные речи, потрясать кулаками и бахва-
литься, но вот оказалось, что он умеет и действовать.
Подошедший к этому времени Арам сообщил, что вче-
рашняя победа принесла большие трофеи, что захвачено
много пленных. Пленных послали на принудительные ра-
боты, а боеприпасы перевозят на склады и бронепоезда.
351
Затем Арам предложил всем пойти в ближайшее село
п подыскать подходящую комнату для жилья.
Рубен с сомнением поглядел на Арама. Пойти в село?
А почему Арам пе говорит пи слова о судьбе его, Рубена,
и предлагает идти куда-то в село? Не собираются лп отве-
сти его в какое-нибудь официальное место на допрос?
После того как его захватили в плен, Рубеп стал очень
мнительным. II теперь он решил — пусть допрашивают,
все равно у пего будет один ответ: «Ничего не знаю и
ничего не могу сказать о том, что собираются делать
дашнаки!»
II все же он был уверен: что бы пи случилось, как бы
оп ни отнекивался, они все же попытаются использовать
его...
— Вот эту деревню мы тоже заняли только поза-
вчера. — II Арам показал на заслонившиеся деревьями
домики.
Деревня оказалась более похожей па большой сад, чем
па населенный пункт. Кусты винограда были засыпаны
землей, за исполинскими оголенными шелковицами, оре-
ховыми п абрикосовыми деревьями виднелись глинобит-
ные домики. Жителей почти пе было видно. Может быть,
они и пряталпсь где-то, по создалось такое впечатление,
что деревня покинута населением из-за холодов.
Дело обстояло, конечно, не совсем так. Деревня при-
надлежала к числу тех пунктов, которые за последние де-
сять дней несколько раз переходили пз рук в руки. Еще
тогда, когда противник захватил ее в первый раз, дере-
венские богатеи сразу же поняли, что деревня становится
ареной боев, и с наиболее ценными вещами и скотом пере-
брались в Ереван. А неимущие крестьяне ушли вместе с
большевиками и обосновались в соседних селах. Но ушед-
шие жители оставили во дворах покинутых домов много
добра — повернутых набок или прислоненных к стенам
плугов и сох, борон, арб без колес... То здесь, то там иног-
да раздавался лай, по тощие, одичавшие псы при виде лю-
дей тотчас убегали: наверно, онп были напуганы выстре-
лами.
На деревенской площади Арам, Рубен, Заро и Дарбнн
встретили старика, который, заметив чужаков, поспешно
достал из-за пояса чубук с длинным мундштуком.
— Как поживаешь, дед? — приветливо справился Дар-
. бин, словно старик был его старым знакомым.
352
— Господь храпи тебя, сыпок,— протяжно отозвался
старик, вглядываясь в чужаков подслеповатыми глаза-
ми.— Огонька не найдется \ вас?
Дарбпн достал коробок, зажег спичку п поднес ее к
трубке, которую старик держал наготове.
— А остальные спички возьми себе, дед... II держись
молодцом, все будет в порядке. Попял?
— Да услышит тебя господь, сыпок! — покивал ста-
рик.— А понять — понимаю... Ты то мне скажи — когда
же кончится война эта, а? Не сегодня-завтра весна нагря-
нет, готовиться к пей надо. Землей запяться... Без земли
как человеку жить? Так вы скорее кончайте, а то нехо-
рошо...
— Нс беспокойся, дед, скоро кончим. Ты только молод-
цом держись, слышишь?
Закончив па этом беседу со стариком, опп пошли
дальше. Разбросанные но всей деревенской улице гильзы
говорили о том, что противник оставил деревню лишь по-
сле ожесточенных боев. Об этом же свидетельствовали
разрушенные снарядами дома: разворошенные внутрен-
ние помещения напомппалп вспоротую брюшину живот-
ного...
Во дворе одного пз таких разрушенных домов какой-то
ооец гпался за петухом. Петух, словно прпзывая па по-
мощь, голосисто кукарекал и ловко увертывался от своего
преследователя, перелетая с бревеп на плетень, с плет-
ня — па опрокинутую арбу.
Дарбпн кинулся в этот двор п окликнул бойца.
Боец остановился, и разъяренный Дарбпн начал отчи-
тывать его:
— Что это ты делаешь, опозорить нас хочешь, что лп?
Чтобы вони, победитель и герой, занимался подобным
безобразием?!
— А что тут особенного? — удивленно пожал плечами
боец. — Ведь хозяипа-то у этого петуха нет, а мы давно
уже мяса и не видали.
— Значит, ты не сознаешь, какой вред может прине-
сти нам эта твоя охота за чужими курами?—вмешался
подошедший к ним Арам. — Стыдись! Ну-ка, назови свое
пмя, фамилию и свою часть!
Записав фамилию бойца и часть, в которой он служил,
Арам и его спутники направились к центру деревни.
Перед церковью, на куполе которой мирно ворковали го-
лУби, лежала убитая снарядом лошадь. Псы остервенело
12 С. Зорьян, т. 3 353
рвали тушу, злобно скаля клыки и рыча друг па
друга.
Всюду виднелись свежие следы недавнего боя: кучки
гильз, пробоины в степах, рухнувшие дома н убитые ло-
шади.
У одной погибшей лошади кто-то вырезал большой
кусок кожи — должно быть, па трехи *.
Па обратном пути произошла встреча с подругами За-
ро — молоденькими медсестрами. Перебивая друг друга,
они стали передавать только что полученные сведения.
Пз сбивчивого рассказа девушек Рубеп понял, что одна
пз частей красных заняла деревню Арташат...
— Еще одна деревня! — Дарбин прямо подпрыгнул от
восторга. — Да здравствует наша армия! — завопил оп и,
выхватив револьвер, выстрелил в воздух. Оглушенные
выстрелом девушки (и в их числе Заро) взвизгнули и
закрыли уши ладонями. Мальчишеская выходка товари-
ща заставила Арама нахмуриться.
— Ты только что отчитал бойца за его дурной по-
ступок,— упрекнул он. — А на что похож твой поступок?
— Простой салют, дорогой товарищ! Уж прости, не
смог сдержать свою радость.
— А ты бы писал стихи, когда у тебя радость, — уко-
лола Заро.
— Но это радость не умещается в рифмы... Простите
п вы, девушки, если я вас напугал.
И, вложив револьвер в кобуру, Дарбин зашагал вслед
за остальными, всем своим видом изображая раскаяние.
Девушки заговорили опять: в результате захвата Ар-
ташата фронт перемещается, и поэтому они решили уйти
пз вагона п эту ночь провести в селе; спать в вагонах не-
возможно пз-за холода и тесноты, а в доме хоть огонь
разведешь п согреешься...
— Ас вашим комиссаром это согласовано? — спросил
Арам.
— Ну конечно. Нас только предупредили, чтоб мы не
отходили далеко друг от друга, переночевали в одном
доме плп если не в одном, то в соседних домах.
Весь этот день Рубен ждал новой «случайности», по-
лагая, что его вот-вот поведут па допрос. Но этой «слу-
чайности» что-то не случалось. Пз-за холода ли пли из-за
отсутствия каких-либо удобств в вагонах в этот день мпо-
354
гпе надумали перебраться на ночь в деревню. Перебрался
туда и Арам, и Рубену прпшлось последовать за ним.
Хозяева дома, где они решили переночевать, развели
огонь, постлали и пм постели, а сами перешли в другую
комнату, п Арам остался наедине со своим подневольным
гостем.
В простом деревенском камине с веселым треском го-
рели обрезанные ветви виноградных кустов, распростра-
няя в комнате приятное тепло. Весть о новой победе и
веселый огопь в камппе, видимо, привели Арама в благо-
душное настроение, и он принялся утешать своего гостя,
уверяя его, что плен всего лишь временная неприят-
ность — ведь нс сегодпя-завтра онп будут уже в Ереване.
— Но ведь я думаю пе столько о себе, сколько... Но
оставпм это, — махнул рукой Рубен. — Пойми, мпе хоте-
лось бы знать, какая судьба ожидает тех, кто угодил
в плен вместе со мпой. Ведь все они — мирные граждане.
— Ну, об этом можешь не беспокоиться: установят,
кто они такие, и потом...
— Ну хорошо, предположим, что так. Но меня-то,
мепя зачем держат здесь? Дайте мне вернуться к моим
урокам п моему псу. Ведь если я застряну здесь надолго,
мой Сабо погибнет...
— Дорогой мой животнолюб, — усмехнулся Арам, —
скоро мы сами отвезем тебя к твоему любимому Сабо.
А отпускать тебя одного — это же опасно.
Рубен настороженно взглянул на собеседника:
— Опасно? Может быть, вы боитесь, что я сообщу им
ваши тайны?
— Да нет, вовсе не потому. Ведь дашнаки могут аре-
стовать тебя. Они примут тебя за нашего человека, если
ты будешь освобожден. Ты разве не находишь сам, что
твое освобождение подаст повод к такому подозрению?
— Значит, ты предлагаешь мне примириться с судь-
бой?
— А разве ты веришь в судьбу? — засмеялся Арам.
— Иногда верю.
— Значит, по-твоему, отец мой по велению судьбы за-
писался в добровольцы, а не потому, что его заставили?!
«Так, значит, Арама разволновала весть о том, что
отец пошел иа фронт добровольцем?..»—подумал Рубен.
— Заставили, говоришь? Пу, знаешь, я этого не ска-
зал бы... Насколько мпе известно, оп это сделал ио своей
воле.
12*
355
Помолчав, Арам заговорил совсем о другом:
— Ну, а Нвард действительно каждый день ходит
к нам домой и помогает маме?
— Да! — подчеркнул Рубеп.
— А ты бывал у наших?
— Ну конечпо. II пе раз.
— II сам видел Нвард у нас дома?
— Впдел собственными глазами.
— А что она там делала?
— Помогала твоей матери. Раз прибирала в квартире,
другой — что-то делала на кухне.
«Ну, это просто удивительно! — подумал Арам. — Та-
кой доброты я от нее не ждал! Что, она такая самоотвер-
женная? Но любовь ли это? Или она просто жалеет
маму?.. Нет, видно, я совсем не знаю Нвард. Оказывается,
она сумела сохранить душевную теплоту...»
Арам вспомнил свою дружбу с Пвард, свое охлажде-
ние— и снова удивился поведению Нвард. «Пет, если
вернусь жив-здоров, надо... прежде всего, конечно, побла-
годарить за то, что опа была так внимательна к маме,
а потом... Ведь недостаточно понимать, что ты обязан...
Следует... И, конечно, не имеет значения, что она — дочь
богатых родителей. Пусть себе думают, что пе подходит...
Пусть... Ее поведение говорит не только о любви ко мне,
по и о том, что она не боится быть человечной в то время,
когда каждый человек в Ереване старается илп скрыть
свои связи с большевиками, плп же прямо отрекается от
связей с красными».
— Так, значит, ты все-таки иногда веришь в судь-
бу? — обратился ои к Рубену, чтобы отвлечься от своих
мыслей.
— Я уже сказал, что да. Но ты знаешь, что такое
в самом деле судьба? Это то, что должно свершиться без
участия нашей воли. То есть именно так, как обстояло
дело с моим пленением. Но отложим в сторону все это,
дорогой мой, — отмахнулся Рубен. — Поговорим теперь
о деле.
— О каком это деле? Опять о том, чтоб тебя освобо-
дили?!
— Не меня. О том, чтоб освободили парод.
— Я тебя не понимаю.
— Я хочу, чтоб вы задумались о будущем нашего па-
рода. Если б оп был многочисленным, то сумел бы
создать свое будущее. По оп мал численностью, п поэтому
356
все мыслящие армяне должны серьезно относиться к во-
просу о своей будущности.
— А разве мы не смотрим именно так?
— IIе видно этого. Вы вызвали борьбу внутри самого
народа — народа, который на протяжении веков терпел
гонения п истекал кровью... Чего вы хотите от этого ис-
терзанного народа?
— Хотим вернуть ему здоровье.
— Вернуть здоровье? А чем вернуть? Этой жестокой
гражданской войной пли, может быть, речами?
— Нет, мы хотим поднять подавленный, сломленный
дух нашего народа, вдохнуть в него энергию и веру
в себя, веру в то, что он не останется один, если объеди-
нится с борющимися за свое светлое будущее народами.
Разве не ясно, что, присоединившись к сражающимся
друзьям, ты и сам становишься сильнее и увереннее? Наш
народ надо вывести из его одиночества и горестного по-
ложения. Ты что, против этого?
— Нисколько. Из примеров истории мне известно, что
дружба народов всегда была плодотворной для государ-
ственной жпзнп каждого пз нпх, ибо в этой дружбе он
развивал свои высокие человеческие достоинства, свою
национальную культуру.
— А как же могло быть иначе? — подхватил Арам,
словно утверждая простую и самоочевидную истину. —
Ты не согласен с этим?
Рубен с сомнением взглянул на него и решительно
произнес:
— Поскольку вы все время говорите об интернацио-
нализме, я опасаюсь, что вы поведете народ к космополи-
тизму и мы потеряем все то, что у пас есть, все ценности,
которые с великими жертвами сумели пронести через
века: наш язык, нашу песню, нашу культуру, наши горя-
чие благородные чувства...
— Боишься потерять право на любовь? — усмехнулся
Арам. — Не бойся, мы выдадим тебе специальный ордер
на любовь.
— Весьма признателен. Но шутки в сторону, — сдер-
живая раздражение, продолжал доктор философии, — если
я смогу убедиться, что вы действительно несете государ-
ственную самостоятельность, мир и безопасность нашему
истерзанному народу, — я от души буду приветствовать
вас! Ведь и я хотел бы, чтоб наш народ не оставался оди-
ноким п изолированным, чтобы у него были друзья, мпого
357
друзей. Но я все еще не знаю, во имя чего вы сражае-
тесь — во имя утверждения своей власти плп же во имя
облегчения участи родного народа? Ну, говори, объясни
мне, прошу тебя!
Арам развел руками:
— Ну что сказать тебе, если ты словам не веришь?
А для того, чтобы увидеть и наши дела, ведь нужно
время. Разве не видно, к чему мы стремимся, хотя бы пз
того, что мы отдаем землю пароду? Вот на этой самой
равнине, вместо этих древних и унылых деревень, подни-
мутся новые села, будет создана новая жизнь, при кото-
рой никто пе осмелится присвоить плоды чужих трудов.
II постепенно исцелятся все старые и новые рапы армян-
ского народа, и с обновленным духом оп начнет создавать
все новые п новые ценности...
Беседа Арама и Рубена затянулась почти до одинна-
дцати часов вечера. А после произошло то, что Рубеп ква-
лифицировал как новую и неожиданную «случайность»:
онп уже собирались раздеться, чтобы уснуть «по-настоя-
щему», как Арама вызвали на совещание. Рубен так и пе
понял, что это было за совещание, — посланный сказал
только, что комиссар ждет Арама. Вновь затянув пояс
с кобурой револьвера и надев шипель, Арам отправился
к комиссару.
— Я скоро вернусь. По ты меня не жди, ложись
спать... — сказал он уже с порога п плотно прикрыл дверь.
Сон пе брал Рубена. Воспоминания о встречах и полу-
ченных за последние два дня впечатлениях перемешались
в голове, и эти два дня казались ему долгим периодом
жизни, который как будто и был действительностью и не
был ею.
Вспоминая же встреченных за день людей, он удив-
лялся их стойкости и несгибаемой воле, их вере в победу.
Что воодушевляло их, делало такими стойкими?.. Что за-
ставило пх взяться за оружие, обречь себя па скитальче-
скую, полную лишений жизнь, чем объясняется, что онп
так настойчиво стремятся к намеченной цели?.. Сравнивая
«красных» с захватившими столицу людьми, Рубен по мог
не обратить внимания на существенную разницу между
ними: в то время как захватившие столицу повстанцы во-
евали, как бы имея в виду благополучие собственного
дома, собственной лавки илп, в лучшем случае, интересы
своих близких, — большевики воевали во имя освобожде-
ния всех, во имя освобождения человечества...
358
Доктор философии думал об этом — и время от вре-
мени поглядывал на свои наручные часы. Прошло (больше
часа, Арама все по было. Прошел еще час — Арам нс
пришел. Было уже за полночь — он не показался. Не-
сколько раз Рубен уловил шум быстрых шагов на улице,
по это былп чужие шаги. Потом услышал топот копыт не-
сущихся вскачь копен. Топот постепенно удалялся, в ночи
долго гремело эхо.
«Наверно, гопцьт... — решил Рубеп, — разносят спеш-
ные приказы...»
Лежа одетый на кроватп, он еще несколько раз слы-
шал поспешные шаги и топот коней. Раза два он даже
привстал п попытался что-нибудь рассмотреть за окном,
во на улице ничего пе было видно.
По прошло еще немного времени, п ночь наполнилась
странными звуками и непрерывным шумом.
Рубену почудилось, будто целые табуны лошадей ска-
чут по улицам села. Одновременно доносился грохот ка-
кого-то передвижения, скрип шагов бегущих по снегу
людей... Где-то со стуком открывались двери, слышались
приглушенные голоса, по все перекрывалось топотом
коней.
«Впдно, отправляют на фронт конницу, которую я ви-
дел на параде», — подумал Рубен п, подойдя к камину,
подбросил в огонь несколько веток.
Арам все пе возвращался...
Прошло еще полчаса, и послышался шум отходящего
бронепоезда. Рубен догадался об отходе поезда по гулу
промерзшей земли и постепенно удаляющемуся пыхтению
паровоза. Впдно, захватили еще одно село и продвигаются
вперед...
Незаметно подкрался сон.
Под утро Рубена разбудили выстрелы, трескотня пуле-
метов и лай собак.
На улице стоял еще больший переполох, чем ночью.
Опять торопливо и звонко цокали копыта коней, шла
стрельба, раздавались вопли и брань.
Рубен не вытерпел и вышел из комнаты. В соседней
комнате он увидел хозяев. Они сидели на полу, испу-
ганно скорчившись.
— Что тут происходит? — спросил Рубен, старательно
поправляя очки, словно для того, чтобы пе только лучше
видеть, но и лучше слышать.
359
— Это дашнаки. Снова вернулись... — тихо сказал
старик.
— Не выходите пз дому, ради бога, — вмешалась го-
рестно опустившая голову хозяйка. — Видите, стреляют...
а пуля не разбирает, кто прав, кто виноват. Ради бога, пе
выходите!
Но Рубен все же вышел.
По улице бежали с ружьями наперевес какие-то люди
в папахах. Непонятно было, в кого они стреляют, — впе-
реди в предутреннем тумане никого нельзя было увпдеть.
Деревня перешла в руки дашнаков. На этот раз пм
удалось нанести удар с тыла.
Рубен едва успел сделать не то десять, не то двадцать
шагов, как перед нпм вырос смуглый юноша с пылаю-
щими глазами.
— Сдавайся! — крикнул он, подняв ружье.
— Почему? — искренне удивился Рубен. — Я же пе
военный, и оружия у меня нет.
— Но ты же большевик?
— Да нет.
— Ну разберемся потом. Шагай!
И парень с ружьем повел Рубена во двор сельского до-
мика, в котором уже толпились десять — пятнадцать муж-
чин. Их допрашивали по очереди, задавая вопросы о том,
кто они, коммунисты или беспартийные, п не занимали
ли какой-либо должности у красных. Коммунисты отве-
чали на вопросы очень коротко. Рубену почему-то каза-
лось, что это они делают намеренно, чтобы пе выдать, кем
они в самом деле являются.
Уже во дворе Рубен изучающим взором обвел взятых
в плен и тех, в чьи руки они попали. Среди пленных ему
тотчас бросился в глаза Дарбин — уже без оружия и без
головного убора. Знакомое лицо показалось таким прп-
ятпым, что Рубен тепло и дружелюбно взглянул па него.
По-видимому, сходство судеб сближает людей.
Но где Арам? Тоже угодил в плен плп же...
Всю дорогу Рубен думал о том, что, по всей вероят-
ности, Арам попал в плен много раньше, раз так п не
вернулся в дом, где собирался переночевать... Могли по-
пасть в плен и многие другие, в пх числе и Заро... Но
никого из них Рубен среди пленных не увидел.
Рубен думал и о том, что среди тех, кто приводил плп
допрашивал пленных, могут оказаться и ереванцы: уви-
дят его, узнают — и отпустят на свободу...
360
Допрашивал пленных черноусый человек в меховой
ушанке, вооруженный револьвером п шашкой. Чуть по-
одаль от него сидел важный, с начальственным видом
мужчина. За его спиной стояли вооруженные парни —
видимо, телохранители.
Когда очередь дошла до Рубена, человек в ушанке
спросил:
— Ты коммунист?
— Нет! — спокойно ответил Рубен.
— Тем хуже!
— Почему?
— Потому, что сознательно присоединился к врагам
армянского народа! Следовательно, ты хуже, чем комму-
нисты.
— Да о чем вы говорите? Я что-то не понимаю вас.
Допрашивающий наклонился к сидящему рядом с ним.
Вероятно, тот был его начальником.
— Говорит — «не понимаю»! На носу — очки, а оп,
видишь ли, не понимает! Наглоеть-то какая, а!
— Дай по морде — сразу поймет!—не глядя пи на
кого, посоветовал начальник.
— Так очки же у него... Разобьются!
И допрашивающий продолжал допрос, допытываясь,
когда п для чего прибыл Рубен на фронт. Но то лн слова
начальника, то ли наглый тон допрашивающего возмутили
Рубена, только он вдруг резко заявил:
— Знаете что... я не желаю отвечать на вопросы!
Допрашивающий оторопело взглянул на него:
— Это почему?
— Потому что я считаю себя свободным человеком и
не признаю ин власти, ни войны!
— Так, значит, ты — анархист? — прервал допраши-
вающий. — Но тогда почему ты оказался здесь, на поле
боя?
— По вашей вине!
Допрашивающий ухмыльнулся и приказал:
— Уведите его!
II доктора философии направили к группе арестован-
ных коммунистов.
...Рубен пришел к заключению, что в его положении
есть нечто отталкивающе противоречивое. Его представ-
ление о том, что, оставаясь нейтральным, оп сможет смот-
реть сверху на все партии и даже смеяться над ними,
оказалось странно нарушенным...
361
«Вот тебе и нейтралитет! — думал Рубен. — Вместо
того чтобы оставаться нейтральным, я стал игрушкой для
обеих сторон — меня перебрасывают пз рук в руки! В те-
чение двух дней два раза попасть в плен?!»
А может быть, Рубен не попал бы сюда, прояви он
большую осмотрительность. Хотя что мог оп сделать,
чтобы не очутиться здесь? Чем он мог защитить себя? Да
ничем!
Рубену его положение представлялось комическим,
хотя в то же время ему казалось, что он скорее похож на
подхваченную потоком щепку. Ну чем может защитить
себя щепка от стремительно бегущей массы воды? II во-
обще он чувствовал себя таким подавленным, каким не
был еще никогда. Эти две стороны сражаются во пмя
своих идей, во пмя понимаемой по-своему свободы, во
пмя будущей жизни. А он?..
II впервые Рубен ощутил какую-то странную пустоту
в себе п вокруг себя. Это было не чувство одиночества,
а сознание, что у него в жизни нет опоры, нет бога, име-
нем которого он мог бы клясться и во пмя которого сра-
жаться. Рубен почувствовал, что до сих пор не задумы-
вался о том, что он любит в жизни и к чему стремится...
Поскольку Рубена допрашивали последним, дашнак-
ский начальник мрачно поднялся с места п приказал
своим телохранителям:
— Охраняйте их, пока доставят новых пленных, а по-
том отведете всех в Ереван!
Вот таким образом Рубен вторично попал в плен.
ГЛАВА 4
Человеку, который родился в селе, по вырос и воспи-
тывался в городе, жпл всегда спокойно, созерцательной
жизнью, посвященной книгам и раздумьям духовного
одиночки; человеку, который мало соприкасался с грубой
действительностью и никогда солдатом не был, — такому
человеку, конечно, трудно было привыкнуть к мысли, что
он в плену, и брести в февральскую стужу десятки верст
под окрики и брань враждебно настроенных конвойных.
После того как дашпакп захватили село п с боем про-
двинулись дальше, Рубена и пленных коммунистов, со-
гласно приказу, повели в Ереван. После двух ночей, про-
веденных почти без сна, доктор философии чувствовал
себя обессиленным. Тяжело переносил оп плен — тяжели
3G2
п физически п морально. Ноги у пего подгибались, он еле
поспевал за другими пленными — трудно было шагать по
мерзлой, сплошь в ухабах и окаменевших бугорках до-
роге. К тому же оп не мог попять: почему оп, пе принад-
лежа нп к одной пз сражающихся сторон, должен стра-
дать, терпеть грубость и брань — и все это за несущест-
вующую вину, за то, в чем он не был виноват.
II все-таки ои пи на что пе жаловался, старался
скрыть свои переживания и мыслп от других пленных,
держался как человек, покорившийся своей судьбе. Лишь
иногда оп задумывался о том, что же стало с Арамом п
Заро — неужели опп тоже попали в плен, пе успели вы-
браться плп же скрыться? II, чтобы забыть обо всем окру-
жающем, вдруг принимался смеяться над трудностями
дороги или невежеством и грубостью конвойных.
— Если б я мог угадать, что в некий день попаду
в плен, — давно уж стал бы военным, — сказал он това-
рищам по плену.
Случайно очутившись рядом с Дариином, Рубен
спросил:
— А что стало с Арамом и Заро? Куда они делись?
— Ничего не знаю.
— Арам принимал участие в ночном бою?
— Пу конечно. Но потом я потерял его из виду.
Рубен решил, что Арам плп попал в плен, пли убит.
Даже скорее у опт, потому что, попади он в плен, его при-
вели бы в пх группу.
«А может быть, удалось спастись? — твердил внутрен-
ний голос.— Но нет, это почти невероятно, едва ли удалось
бы ему выскользнуть. Его, наверное, схватили и замучили
насмерть».
— Как вы думаете, мог ли Арам выскользнуть? —
снова обратился он к Дарбпну.
— А почему же нет? Он мог отступить с товарищами.
— Хорошо, еслп так, — отозвался Рубен.
Глядя на трех женщин, которые еле передвигали ногп,
обутые в тяжелые сапогп, Рубен невольно подумал: «Как
хорошо, что среди пленных нет Заро. Она наверняка не
выдержала бы... Разве могла бы она добраться до Ерева-
на в своих туфлях на высоких каблуках?» (Две пз них
были подругами Заро, и, по их словам, она едва избежала
плена.)
Рубен шагал осторожно, стараясь обходпть ухабы и
обледенелые бугорки. Из-за этого он часто оказывался
363
в хвосте п там слышал оорывкп разговоров и пленных п
конвойных. Пленные большевики переговаривались впол-
голоса п иносказательно, по обращая внимания на окрики
конвоиров:
— Быстрей, быстрей идите, чтобы засветло добраться
до города!
Рубену казалось, что Ереван в тридевятом царстве, и
оп понимал, что пленным пе под силу двигаться быст-
рей, — ведь все онп проголодались и устали так же, как
и он сам, и даже еще больше: ведь до того, как попасть
в плен, они сражались целую ночь.
Он невольно подслушал разговор двух конвойных.
Один вполголоса сказал другому:
— Гляди-ка, ведь еле плетутся... — И добавил с кри-
вой усмешкой: — Если даже отпустим их сейчас, и убе-
жать-то не смогут.
Другой почти прошептал:
— Если б меня спросили, я бы отпустил всех. Но наш
начальник боится ответственности.
— Ох и кашу же заварили, и все нам на голову.
— Уж не говори, ну к чему был этот бой? А сколько
людей погибло!
— И во имя чего?
Из слов конвойных Рубен почувствовал, что им тоже
не по душе и сама война, и то, что пх нарядили сопро-
вождать пленных в Ереван.
«Видно, и они не по своей воле впутались в эту
войну — ну как, например, я...» — подумал Рубен, с тру-
дом волоча ноги.
Но как пи медленно тащилась группа пленных, к ве-
черу они добрались до Еревана. И едва они достигли
окраины города, как послышался мальчишечий возглас:
— Пленных ведут, пленных!..
На крик мальчика отовсюду начали выскакивать
сперва дети, потом и взрослые; толпа зевак последовала
за пленными.
Когда колонна подошла к центру города, до слуха Ру-
бена донесся чей-то громкий голос:
— Ребята, смотрите, это же наш учитель истории, па-
рой Рубен. Разве и он стал большевиком?
Ответа Рубеп не услышал. Пленные думали, что пх
поведут прямо в тюрьму, но их вывели па городскую пло-
щадь, в тот угол ее, который с одной стороны замыкался
бульваром, а с другой — башенкой комендатуры с боль-
364
niiiMii часами, томи самыми знаменитыми часами, ход ко-
торых частенько нарушался, так как на их стрелки (после
того как случайная пуля разбила стекло) пе то без*
умысла, нс то пз желания сбить с толку люден, садились
птицы.
По подсчету Рубепа, пленных набралось восемнадцать
человек. Хотя все этп люди — п бойцы, п политработники,
п медсестры — былп молоды, по выглядели они старыми;
измученные суточным переходом, еле передвигали ноги
п почти все были сильно простужены: одни остались без
пальто, другие — без шапок плп рукавиц. II все же за всю
дорогу Рубеп не услышал от этих людей пи одпой жа-
лобы.
Сам он сильно натер себе ноги от ходьбы в тяжелых
ботинках, а руки держал в карманах пальто, — руки
стыли даже в теплых перчатках. По и оп при виде стой-
кости и выдержки своих товарищей по плену предпочитал
не жаловаться. Дарбпп обратил па это внимание и не-
редко брал его под руку. Как и у всех остальных, у Дар-
бина отобралп оружие. Он шел, закутавшись в свое длин-
ное пальто и повязав голову носовым платком (шапку
потерял в бою), как это делают жнецы, и так прошагал
целые сутки по морозу.
Когда пленных остановили, все онп сдвинулись теснее
и подтянулись, стараясь держаться независимо и гордо.
Это не поправилось Рубену: ну к чему эта демонст-
рация, которая может вызвать лишь озлобление у зри-
телей?
Появление пленных вызвало огромный интерес в го-
роде. К тому времени, как пх привели па площадь, за
ними следовала (правда, на известном расстоянии) уже
довольно большая толпа.
Бессильные лучи заходящего солнца тянулись к ба-
шенным часам п вспыхивали на осколках стекла, прикры-
вавшего часть циферблата. Отражение их падало на пло-
щадь, постепенно заполнявшуюся пародом. Рубен заме-
тил, что почти каждый прохожий останавливался и сво-
рачивал с дороги, любопытствуя узнать, каковы па вид
«пленные красные». Обратил он внимание и па то, что
каждый из этих зевак по-разному смотрел на пленных:
один — равнодушно, другой — со злорадством и нена-
вистью, а третий — с жалостью. Заметил Рубен и другое:
казалось, каждый из них хотел проверить, нет ли среди
пленных кого-нибудь из знакомых или близких.
365
Пленные также внимательно всматривались в собрав-
шихся на площади, надеясь увидеть знакомых. Сам Ру-
бен разглядел в толпе несколько человек пз знавших его
горожан п понял, что и те разглядели его: они оборачива-
лись друг к другу, показывая на него, п, по-видпмому,
удивлялись, что он оказался средн пленных большевиков.
В довершение всего Рубен услышал п здесь голос одного
пз своих учеников:
— Ой, смотрите, и наш парой Рубен средн пленных!
Да, странное создалось для него положенпе.
Сдерживая возмущение п волнение, он старался уга-
дать, что ожидает пх на площади: неужели привели сюда,
чтоб устроить митинг по поводу одержанной над больше-
виками победы? Может ли случиться, что разъяренная
толпа набросится на пленных?
Рубен затруднялся предугадать события. Мысль
о странной участи, постигшей его самого, не покидала его
ни на минуту: человек, не прпнадлежащпй пп к одпой
партии, не принимающий участия в войне на стороне
кого-либо пз сражающихся, дважды оказался в плену.
Кто-то из товарищей по плену охарактеризовал подоб-
ное положение как «довольно-таки комичное», но Рубен
находпл, что вернее было бы назвать это положение тра-
гикомическим.
Ему даже казалось (что только не приходит в голову
человеку!), что не исключен и такой финал: здесь же, па
площадп, возьмут и расстреляют вместе с пленными боль-
шевиками п его, и тоже как большевика.
Приходили в голову и другие грустные мысли, но оп
стоял спокойно, не выдавая своего волнения и выжидая
дальнейших событий.
А площадь уже кишела пародом. Люди толпились и
на прилегающих к площади улицах, и под оголенными
деревьями бульвара, и каждый старался протолкаться
вперед, чтоб лучше видеть пленных.
Рубен не мог знать, что это былп первые пленные
большевики и что именно это увеличивало пнтерес к ним.
Люди смотрели на пленных с жадностью, не отводя глаз,
смотрели, показывали рукой то на одного, то на другого
и о чем-то вполголоса переговаривались.
Но пока толпа и пленные с любопытством разгляды-
вали друг друга, откуда-то сзади донесся громкий сры-
вающийся голос:
366
— Пропустите, дайте дорогу... Дайте взглянуть на
этих мерзавцев!
И, распихивая собравшихся, к пленным подступпл до-
родный мужчина с красной шеей, в драповом пальто и
съехавшей набок кепке.
Рубен узнал его — это был крупный виноторговец Гп-
голп, у которого до «советизации» был большой магазпн
впнных пзделпй па улице Абовяна.
Дыша словно испорченные кузнечные мехи, Гпголп
медленно обвел пристальным взглядом ряды пленных п
вдруг завопил:
— Вот он, вот! Вот человек, закрывший мой мага-
зин... — и показал пальцем на стоявшего в первом ряду
юношу с непокрытой головой. — Ну как?!—погрозил он
кулаком. — Хорошо тебе? Ведь это ты магазпн у меня
отобрал, имущество мое отнял, — мол, «вместо вина будем
книги продавать»... — Он злорадно усмехнулся и обра-
тился к толпе: — Сын прибежал ко мне, говорит: «Того,
кто наш магазпн конфисковал, вместе с другими плен-
ными на площадь пригнали!» А я сперва п не поверил...
Ну, каково тебе? — вновь обратился он к юноше. — Не рой
другому яму, — сам в нее попадешь!
Рубен разглядел в толпе п Потмаза с ружьем на плече.
Посматривая на пленных, Потмаз многозначительно
качал головой:
—Погляди-ка, и учитель Рубен заделался коммуни-
стом, присоединился к тем, кто народ грабит. Теперь-то
я понимаю, почему он не захотел принять мое честное
поручительство!
Толпа словно этого п ждала — чтобы кто-нибудь
высказался и дал ей повод выплеснуть накопившуюся
ярость.
Когда после выкриков виноторговца послышалась и
реплика Потмаза, со всех сторон раздались голоса людей,
которых Рубен не успевал рассмотреть:
— Думали, видно, что все сойдет вам безнаказанно?!
— Против религии выступали, против веры!
— Так получайте же теперь!
— Болтуны! Негодяи!
П в воздухе закачались стиснутые кулаки.
А пленные слушалп и молчали. Одни, гордо выпря-
мившись, смотрелп поверх голов собравшихся куда-то
вдаль, другие с холодным безразличием рассматривали
толпу.
367
Стоявший в последнем ряду Рубен видел, что у неко-
торых пленных от волнения дрожат колени, хотя все ста-
раются держаться спокойно и уверенно. Впдел оп и то,
что Дарбин обращается вполголоса то к одному, то к дру-
гому и от этого пленные ободряются: парни подтягива-
ются, а девушки, несмотря на сильную усталость, выше
вскидывают головы.
— Держитесь, товарищи! Нп единого слова... нп од-
ного движения! — раза два уловил Рубен негромкий голос
Дарбина.
Он обратил внимание на то, что Дарбпн говорит не
поворачивая головы и не глядя ни на кого.
Даже тогда, когда кто-нибудь пз толпы выкрикивал
бранные слова или грозил кулаком, выдержка не изме-
няла пленным: они пли молча усмехались, плп же впол-
голоса переговаривались. Но Рубен заметил, что спокой-
ствие и хладнокровие пленных воспринимается толпой
как вызов, подстегивает ее раздражение. «Ведь можно дер-
жаться стойко, ничем не поступаться, по в то же время
пе вести себя так вызывающе, —думал он.— Если своим
поведением они вызовут вспышку ярости, дело может
дойти до самосуда».
Ему вспомнились аналогичные случаи пз истории, и
он серьезно начал опасаться за жизнь своих товарищей.
Надо отдать справедливость Рубену — он боялся не за
себя.
Но Рубену предстояло испытать еще большее волне-
ппе: когда накал возмущения толпы усилился и послыша-
лись ругательства по адресу советской власти, совершен-
но неожиданно для пего пленные дружно запели:
Вставай, проклятьем заклейменный...
Пели они проникновенно, словно только для себя,
словно забыв, где опп находятся и кто пх окружает.
Рубену и это показалось явной неосторожностью, ко-
торая могла лишь еще более распалить враждебно настро-
енную толпу.
Рубен заметил, что песню ведет Дарбин, и с тревогой
подумал: неужели он стремится к своей гибели?
Его опасения были не напрасны: первые такты расте-
рявшаяся толпа прослушала молча, по через минуту дер-
зость пленных была воспринята как неслыханный вызов.
Раздались яростные выкрики:
— Заткните им глотки!
368
— Замолчать!
— Эй, конвойные, чего смотрите?!
А конвойные и впрямь не знали, как поступить. Им
приказано было следить, чтобы пленные не сбежали, но
им никто не говорил, как они должны поступить, если
пленные вдруг вздумают петь. Выкрики ли из толпы по-
действовали на конвойных, или они сами сообразили, что
пленным петь не полагается, но они обернулись к плен-
ным и угрожающе наставили ружья.
Одпако, несмотря па это и на окрики: «Молчать!»,
«Прекратите!», песня не умолкала. «Вставай, проклятьем
заклейменный, весь мир голодных и рабов!..»
Пленные продолжали петь, и пели они задумчиво,
вполголоса, и, как показалось Рубену, не для того только,
чтобы продемонстрировать свою неустрашимость, но и
чтобы подбодрить друг друга.
Наконец, расталкивая толпу, к конвойным пробился
офицер в старой серой шинели и приказал им продолжать
путь. Конвойные замахали руками, показывая пленным
в ту сторону, где высилась старая ереванская крепость, и
пленные двинулись.
Толпа поняла, что пх ведут в тюрьму.
«По-видимому, пригнали на площадь, чтоб показать
населению, как жалки и бессильны коммунисты, — мельк-
нула догадка у Рубена. — А те концерт задали!»
И вновь с невольным изумлением подумал он о сме-
лости этпх безоружных людей, хотя вызывающее поведе-
ние их не мог одобрить.
Поглядывая по сторонам, он замечал, что почти вся
толпа, собравшаяся на площади, теперь следует за их ко-
лонной.
После нескольких дней отсутствия он почему-то ду-
мал, что найдет в городе много перемен. Но в Ереване все
выглядело как прежде: дома, улицы и даже снег. Ничего
нового пе замечал он и на лицах жителей — они выра-
жали ту же тревогу и растерянность. Казалось, все жи-
тели города задают себе один и тот же вопрос: чем же
кончится все это?..
С интересом приглядываясь к людям, Рубен размыш-
лял о том, что пленных ведут, как видно, в ереванскую
тюрьму, в которой он никогда не был (как не был, впро-
чем, нп в одной тюрьме). Но колонну вскоре повернули
па какую-то безлюдную улицу и привели к большой лавке
с сорванной вывеской. Затем всех — и мужчин и жен-
369
щпн — конвойные загнали в эту лавку, захлопнули за
ними дверь и задвинули железные створки.
После этого произошла смена караула: перед запертой
дверью стали двое караульных в гражданской одежде.
Просторное помещение бывшей лавки имело донельзя
запущенный вид. Пол был покрыт толстым слоем пыли,
осыпавшейся со стены штукатурки, сенной и соломенной
трухи. В одном углу свалено было несколько толстых по-
лок. По-видимому, это была одна пз тех лавок, хозяева
которых, опасаясь конфискации, еще до установления со-
ветской власти перетащили все товары на дом, якобы
отказавшись от торговой деятельности.
Измученные усталостью пленные кое-как расположи-
лись на полках и остатках прилавка. Дарбнн подкатил
к месту, где стоял доктор фплософип, отпиленный кусок
бревна п, поместившись рядом, промолвил:
— Вполне естественно, что дашнаки, захватив в плен
большевиков, найдут необходимым содержать их под аре-
стом здесь или в каком-либо другом месте. Но почему
привели онп сюда вас, товарищ Рубен? Я ведь думал,
что немедленно по прибытии в Ереван вас отпустят. Но
вот...
В охрипшем голосе Дарбина доктор философии уло-
вил оттепок озабоченности.
— Жизнь изобилует случайностями, ведь недаром бы-
тует в народе выражение «случается»! — пожал плечами
Рубеп. — Могло «случиться» и худшее — случайная пуля
могла меня убить. А я случайно лишь попал в плен и вот
очутился здесь. Завтра, возможно, еще что-нибудь слу-
чится со мной. Как знать?
— Но неужели им неизвестно, что вы не больше-
вик? — недовольно отозвался Дарбин. — Ведь вас в городе
многие знают!
Рубеп развел руками:
— Значит, еще одна случайность, дорогой мой: это
означает, что людей, знающих меня, случайно не оказа-
лось...
— Но зачем же вам зря мучиться здесь? — невольно
улыбнулся Дарбин. — Нет, я непременно заявлю им, что
вы никогда большевиком не былп и случайно захвачены
в плен вместе с нами; расскажу, кто вы, и при каких об-
стоятельствах очутились па фронте.
Прямота и сердечность, прозвучавшие в словах Дар-
бипа, тронули доктора философии. Ему захотелось даже
370
выразить свою благодарность, по оп сдержался и сказал
лишь:
— Стоит лп говорить об этом? Сами узнают...
— Как же по стоит? А если это продлится дней де-
сять, а то и больше? — возразил Дарбпн и добавил уже
в шутку: — Нет уж, товарищ Рубен, уходите поскорее:
ведь нам придется проводить здесь партийные собрания,
а в вашем присутствии проводить их нельзя. Не так лп,
ребята? — обратился оп к сидящим и лежащим побли-
зости товарищам.
На эти слова откликнулся юноша, растянувшийся ря-
дом на голой доске:
— А не лучше лп будет, если товарищ Рубен оста-
нется с нами? Будет рассказывать нам пз истории, чтоб
мы не соскучились!
(Рубена как историка знали двое-трое из пленных.)
— Нет уж, братец, на это я не согласен! — реши-
тельно покачал головой Дарбин. — Пусть уж лучше
уйдет... Он нам мешать только будет.
Шутка дошла, товарищи с улыбкой взглянули на Дар-
бпна, удивляясь, что в такое время он еще может шутить.
Многие пз пленных былп так разбиты усталостью, что
с трудом выговаривали слова. Некоторых к тому же и из-
били, разоружая, п те пе могли даже лежать. После дол-
гого изнурительного пути хотелось только отдыха, и не-
возможность улечься и согреться сейчас терзала их даже
больше, чем голод и жажда.
— Хоть бы сена дали, мягче было бы, — сказал
кто-то.
— А откуда у дашнаков сено? — насмешливо отклик-
нулся Дарбин, но тут же встал и подошел к двери.
Несколько человек с любопытством приподняли го-
ловы, не понимая, что он собирается делать. А Дарбпн
уже постукивал пальцем в верхнюю, застекленную поло-
вину двери.
Стоявший перед дверью караульный оглянулся.
— Ну, чего еще нужно? — послышался его глухой и
сердитый голос.
— Товарищ караульный! — твердо произнес Дарбин.
— Молчать! — оборвал караульный. — Какой я тебе
товарищ? Отойди! — И он угрожающе наставил ружье на
дверь.
Не отходя от двери, Дарбин повторил, переменив
форму обращения:
371
— Господин караульный, разрешите обратиться...
— С караульными говорить запрещается!—так же
сердито отозвался голос. — Л пу отойди!
— Но нам необходимо сено, чтобы мы могли лечь.
Распорядитесь принести немного сена.
— Подумаешь, «сено»! Пролетариат может лежать и
иа голом иолу, — с насмешкой возразил караульный и
с такой явной угрозой потряс ружьем, что Дарбин по-
пятился.
— Ничего, ребята, много перенесли мы трудностей,
продержимся и теперь. Давайте позаботимся прежде всего
о наших девушках, — спокойно произнес он.
Несколько человек тотчас же поднялись, оттащили
остатки прилавка в угол и, поставив их наискось, отгоро-
дили ого. Измученные девушки так же быстро отгребли
мусор, достали из карманов старые газеты, разостлали па
полу и легли, прижавшись друг к другу, защищенные от
взглядов досками прилавка, словно ширмой.
Мужчины последовали их примеру — также отгребли
мусор и улеглись па иолу, накрывшись шинелями плп
пальто.
— Попробуем переспать эту ночь так, пока пригото-
вят для нас мягкие постели! —пошутил Дарбпп.
— Попробовать-то можпо, только вот холод мешает, —
в топ ему откликнулся кто-то.
— Лягте спиной к спине, теплее будет, — посоветовал
Дарбин.
В заброшенной, пыльной и холодпой лавке воцарилась
тишина. Сон пе брал никого из пленных, каждый молча
раздумывал об ожидающей его судьбе пли вспоминал пе-
режитое за день. Лишь иногда то один, то другой менял
положение, переворачивался пли плотнее закутывал за-
стывшие поги.
— Дарбин! — прервал молчание кто-то. — Ты не
спишь? Ну, раз не спишь, ответь мпе: вот ты говорил, что
у них сена нет. А как у них с хлебом — тоже нет?
Ответа па этот вопрос не последовало. Лежа вповалку
па мерзлом полу, одни дремали, другие думали о чем-то
своем. Рубену сразу вспомнилось, что уже почти двое су-
ток оп куска хлеба в рот по брал, и его удивило, что ни-
кто не заговорил о томившем всех голоде.
В наступившем молчании ясно слышались шаги кара-
ульных да отрывочные фразы, которыми они время от
времени обменивались. Но, напрягая слух, можпо было
372
уловить и глухой далекий гул, то затихавший, то возни-
кавший вновь.
Доктор философии сидел скорчившие!, па своем табу-
ротс-полепе и, опустив голову, вслушивался в этот смут-
ный гул. Вспоминая свою спокойную комнату, своего пса,
старых домохозяев и знакомых, он думал о том, что же
представляет собой жизнь человека... Она чревата неожи-
данностями. Сегодня человек свободен, завтра ои — бес-
правный пленник. Что это — насмешка судьбы или след-
ствие определенных обстоятельств? К чему эта граждан-
ская война, этот антагонизм классов? Разве люди нс
в состоянии мирным путем достичь взаимопонимания и
создать справедливую жизнь?.. II тут же, погружаясь
в историю человечества, оп приходил к заключению, что
в жизни народов бывают периоды, когда применение ору-
жия становится неизбежным, и тогда тот, кто пытается
остаться в стороне от столкновения враждующих сил, по-
падает в нелепое положение... Но все-таки может ли ору-
жие восстановить справедливость?
Люди, которым свойственно созерцательное отношение
к действительности и которые поэтому обычно слабо свя-
заны с реальной жизнью, увлекшись какой-нибудь
мыслью, способны забыть даже о своем существовании.
Именно так и случилось с Рубеном: размышляя о мучив-
ших его вопросах, он словно забыл о том, что находится
под арестом.
Сколько часов протекло в этих размышлениях, оп и
сам не мог бы сказать. Но вдруг он услышал затруднен-
ное дыхание измученных людей, спавших мертвым сном,
и очнулся.
Да, все спали, и многие в той же позе, в какой легли,
хоть уже занимался рассвет. Но и после того, как
рассвело, никому не хотелось двигаться, никто пе мог
встать.
И вдруг резко лязгнули железные створки, со скрипом
повернулся в замке ключ—и дверь распахнулась.
Двое-трое подняли головы, двое-трое приподнялись и
сели.
Рубен, задремавший под утро, поднял уроненную па
руки голову и увидел, что в лавку вошли трос: один
с ружьем наперевес, второй с тетрадкой и третий — с на-
ганом на поясе и плетью в руке. Человек с плетыо и
наганом выступил вперед и приказал:
— Встать!
373
По после спа па голом полу пленные словно одереве-
нели. Лишь несколько человек нехотя задвигались да еще
несколько еле приподнялись и сели, очевидно не желая
встать. Лежавший па прилавке Дарбпп приоткрыл одни
глаз, оглядел вошедших и снова притворился спящим.
Рубен заметил это п, хотя у пего мелькнула мысль,
что этой демонстрацией Дарбин может навлечь беду па
себя, да и пе только па себя, также не двинулся с моста.
Второй пз вошедших — тот, у которого в руке была
тетрадка, — видимо, был секретарем человека с плеткой.
Он громко сообщил, что опп пришли составить список
пленных и поэтому каждый должен встать и назвать свою
фамилию и пмя.
Первым в список внесли юношу, который назвался
Ашотом Дарьяпом. Вторым назвал свою фамилию и пмя
стоявший рядом с ним парень. Когда очередь дошла до
Дарбина, он назвал свое пмя п прибавил, что он — боль-
шевик, коммунист.
— Это мы сами выясним, кто кем является! — оборвал
его человек с плеткой. — Ну, а вы кто? — обратился оп
к сидевшему на полене доктору философии. — Подождите,
я кажется, знаю вас... — II оп справился, пе был ли Ру-
беп в той группе, которую несколько дней назад послали
рыть окопы.
Рубен утвердительно кивнул.
— Но почему вы очутились вместе с ними? — уди-
вился человек с плеткой.
Рубен лишь пожал плечами, не зная, как ответить на
этот вопрос. Внимательно следивший за допросом Дарбин
вдруг вскочил с места и выступил вперед.
— Послушайте, здесь вы, что лп, главный? — обра-
тился оп к человеку с плеткой п, пе получив ответа, про-
должал: — Я хочу сказать вам, что этот гражданин — не
большевик. Мы взяли его в плен два дня назад. А вчера
оп снова попал в плен, на этот раз с нами. Так что...
— Это мы выясним сами! — резко оборвал его человек
с плеткой. — Ив вашем объяснении мы не нуждаемся.
Рубена тронуло вмешательство Дарбина.
Список пленных был уже составлен. Во избежание
ошибок, человек с тетрадкой громко прочел все фамилии
п пмена. Когда выяснилось, что список составлен пра-
вильно, человек с плеткой заявил:
— Готовьтесь, через час вас выведут.— И, повернув-
шись к Рубену, он добавил: — А вы пойдете с нами.
374
— Я? Куда это? — удивился Рубен.
— Туда, куда надо!
— О, простите, — пожал плечами Рубен и встал с ме-
ста. — Но...
Человек с плеткой вопросительно взглянул на него.
— Эти люди два дня не ели, — произнес Рубен, пока-
зывая рукой на пленных. — Может быть, вы распоряди-
лись бы...
— Это вас пе касается! — грубо отрезал человек
с плеткой. — За мной!
Команда относилась и к его подчиненным, и к Рубену.
Доктор философии обвел грустным взглядом товарищей
по плену, кивком головы молча простился со всеми и с яв-
ной неохотой последовал за человеком с плеткой. Лишь
на улице он задал себе вопрос — куда его ведут и не счи-
тают ли, что оп более важный преступник, чем остальные
пленные? Может быть, подозревают, что он перебежал
к большевикам, чтобы сообщить им какие-нибудь важные
сведения?
«Если так, то меня будут судить очень строго», —
мелькнула мысль, и это заставило его снова задать во-
прос:
— Но в конце концов разрешите спросить — куда вы
ведете меня?
— Да никуда. Вы свободны. Можете идти!—услышал
оп в ответ.
— То есть как это? — переспросил Рубен, словно не
поняв смысла услышанного.
— Очень просто: вы свободны и можете вернуться
к себе домой, — сказал человек с плеткой.
Затем он пояснил, что ему поручено было сегодня же
освободить Рубена, поскольку следствие выяснило, что Ру-
бен был захвачен в плен большевиками... об освобожде-
нии хлопотали и знакомые доктора философии.
— Так что можете идти к себе домой, но смотрите —
не распространяйте никаких слухов, могущих дезоргани-
зовать население, — внушительно добавил он. — Знайте,
что подобное поведение мы будем считать пзмепой ро-
дине!
И доктор философии в заляпанных грязью ботинках,
помятом пальто и продавленной шляпе зашагал к себе
домой... Он казался себе вернувшимся в родные места
изгнанником, который еще не отдает себе отчета, что оп
оставил па чужбине и что ожидает его дома. II по покп-
375
дала его горькая мысль, что вот оп на свободе, а люди,
которые былп захвачены в плен вместе с ним, сидят под
замком и терпят голод. Мучило его и неясное чувство, что
он как бы предал этих людей. II все время мелькало в го-
лове: «Хоть бы разрешили мне доставить пм что-нибудь
из пищи...»
* * *
Итак, освобождение пз-под ареста вызвало у доктора
философии пе столько радость, сколько чувство сожале-
ния и невыносимую физическую и душевную усталость.
Тревожился Рубен и о том, в каком состоянии он найдет
свою комнату и собаку (скорее, конечно, собаку). По-
чему-то казалось, что его отсутствие длилось не дни, а не-
дели, и за это время могло произойти многое.
Предчувствие не обмануло доктора философии.
В комнате все было перевернуто вверх дном. Сабо
окончательно расправился с овчппой — растерзанные
куски кожи и клочья шерстп валялись на полу. На измя-
той постели виднелись грязные следы лап, — по всей ве-
роятности, пес спал па кроватп. Все стулья были пова-
лены па пол, книги сброшены с письменного стола...
Рубеп подумал, что Сабо произвел весь этот разгром
потому, что тосковал по хозяину.
— Вы знаете, я никак не могла успокоить его — все
время скреб дверь и скулил... — рассказывала перепуган-
ная хозяйка. — Еле решалась приоткрыть дверь, чтобы
дать ему поесть, только тогда утихал ненадолго...
Но тут ее прервал муж, отставной чиновник:
— Скажите, пароп Рубен, а вас очень мучили больше-
вики, когда вы были в плену?
— Представьте себе, нисколько. Оказывается, не так
они страшны, как пх малюют. Да, я встретил среди них
и сына агронома Ампряна... Трудно даже представить
себе, в каких невыносимых условиях живут этп больше-
вики: в разрушенных селах, в нетопленных вагонах — и
все же пе падают духом. А когда я вместе с ними попал
в плеп к дашпакам, они делалп все для того, чтобы по-
мочь мпе п вызволить меня.
Хозяева Рубена удивленно переглянулись.
— Вы шутите плп правду говорите? — недоверчиво
переспросил старый чиновник.
376
— Чистую правду — только то, что видел своими гла-
зами.
— Л разве вас не предупредили, чтобы вы пе говорили
о них ппчего плохого? Ведь они такие, что... Но что ка-
сается пенсий, то и эти — пз Комитета спасения — весьма
безразличны к этому вопросу. Можно подумать, что слу-
жащим, отслужившим свое, только п дорога что головой
в воду. Ну, а те как считают, а?
— Не было случая поговорить об этом, — развел ру-
ками Рубен.
Несмотря на усталость, он приласкал Сабо и поиграл
с ппм. Затем решил привести в порядок разгромленную
комнату, смыть с - себя грязь и, сделав все это, на-
питься чаю.
Но он только-только принялся за уборку, как в дверь
тихонько постучали. Так боязливо не могли постучаться
пи хозяин, пи хозяйка. «Кого это прппесло?»—с неудо-
вольствием подумал Рубеп. Сейчас ему больше всего хо-
телось бы побыть одному — совсем одному, наедине со
своими думами... и потом отдохнуть, хорошенько отдох-
нуть! Он быстро сменил сорочку, накинул пиджак и, при-
гладив волосы, нехотя подошел к двери. Но, открыв
дверь, оп невольно отступил, пораженный: перед ним
стояла Нвард, дочь Габриэла Зальяна, в зимнем полоса-
том пальто п теплых варежках.
— Простите, парой Рубен... — еле выговорпла она пре-
рывающимся голосом п замолчала.
— Ну, что вы? Войдите, пожалуйста! — И Рубен, про-
пустив в комнату нежданную гостью, усадил ее в един-
ственное не пострадавшее от разгрома кресло. — Скажите,
чем я могу быть вам полезен?
Сидевший в углу Сабо предостерегающе зарычал.
— Сабо, пи звука! — прикрикнул Рубеп п снова по-
вернулся к Нвард.
Но девушка не сразу совладала с собой.
— Я так рада, что вас освободили, парой Рубеп! — на-
конец выговорила она. — О, как ужасна эта гражданская
война! Пу кто бы мог вообразить, что вас пошлют рыть
окопы, а там вас возьмут в плен... Вы знаете, я еще
вчера узнала, что вас привели вместе с пленными, а сего-
дня сказали, что вас уже освободили. Я, конечно, очень
обрадовалась и решила зайти, чтобы спросить, пе видели
вы там нашу Заро? Тикин Воски так боится за нее.
377
Подумайте только, такая молоденькая, неопытная — и
вдруг в самом пекле гражданской войны!
Лицо у Пвард то покрывалось бледностью, то вспыхи-
вало румянцем. Она не решалась взглянуть в лицо Ру-
бену, отводила глаза. Рубену стало ясно, что ее интере-
сует судьба не только Заро.
— Ах, вы спрашиваете о Заро? Да, я встретил там и
ее, и многих других знакомых, а среди них — и Арама...
Нвард покраснела.
— Значит, и Арама? Как обрадуется тпкин Воски!
А то опа так тревожилась...
— Это пз-за слуха о его смерти? Это неправда, оба
они жпвы-здоровы.
— Да? Но живут, наверно, в тяжелых условиях? Под
открытым небом... А как у них с пищей?
Конечно, Рубеп не мог знать, где находятся Арам и
Заро в это время и живы ли они, но уверенным тоном
очевидца поспешил заверить, что они — не под открытым
небом и сейчас им не грозит никакая опасность. Понимая
состояние Нвард, он сильно смягчал в своем рассказе то,
что ему довелось видеть, старательно опуская все тягост-
ные подробности.
Нвард слушала доктора философии, и тяжесть, давив-
шая ей сердце, постепенно исчезала... Когда опа услышала
о гибели Арама, ей показалось, что стиснули горло, и
зачинщики мятежа стали ей ненавистны. Потом у нее
возникли сомнения: ведь никто не видел, как и где убили
Арама. Может, это враги выдумали, чтобы хоть так ото-
мстить Араму, помучить его родных? II Нвард старалась
не верить страшному слуху, старалась думать лишь о том,
что рано пли поздно минут эти тяжелые дни и Арам вер-
нется к ней. Правда, ей говорили, что гражданская война
с течением времени обычно делается ожесточенней, что
под ее воздействием люди становятся все более озлоблен-
ными и беспощадными... И тогда Нвард охватывало от-
чаяние, и опа готова была даже молиться, чтобы бог сжа-
лился над нею, помог Араму избежать гибели среди всех
ужасных испытаний. Если же его вдруг захватят
в плен, — о, тогда опа пе остановится ни перед чем, чтобы
добиться его освобождения. Опа попросит даже отца, чтоб
он через своих знакомых обратился в Комитет спасения...
Ведь прямо страшно вспомнить, что, папример, пз дома
Амирянов трое принимают участие в этой ужасной граж-
данской войне! Хорошие, мирные люди невольно участ-
378
вуют в кровопролитных междоусобных сражениях, в ко-
торых противники пе щадят друг друга! Нвард до боли
жалко Ованеса Ампряна (ведь он уже стар!), Заро (со-
всем ведь молодая) и, конечно, Арама... Мысли о нем,
тревога за него не покидали ее. Как он переносит жесто-
кую февральскую стужу? Есть ли у него свой угол, где
он может отдыхать и спать? А если он заболел, ранен
пли... Но сейчас, услышав, что Арам жпв-здоров, что ему
ничего не угрожает, она наконец успокоилась.
— О, как это хорошо — то, что вы говорите! Как это
обрадует тикин Воски... — проговорила она и вдруг тороп-
ливо спросила: — Ну, а парон Ампрян? Вы о нем ничего
не знаете?
— К сожалению, ничего. Я сам собирался спросить,
что вам известно о нем.
Нет, и Нвард ничего не знает о старом агрономе — от
него нет вестей. Говорят, что сражается на фронте...
Поговорили еще немного, и Нвард поднялась с кресла.
— Простите, что побеспокоила вас, — проговорила
она. — Так, значит, я могу сказать тикин Воски, что и
Арам и Заро живы-здоровы.
Нвард произнесла эти слова так радостно и уверенно,
что Рубен даже заколебался на миг: ведь он и сам пе
знал, действительно ли брат с сестрой избегли гибели или
плена. II все же он спокойно подтвердил:
— Конечно! Оба онп — вне опасности. Я сам зайду
к тпкин Воски и расскажу ей обо всем.
— Вот это будет лучше всего! — просияла Нвард.
Она вышла пз комнаты, и Рубен обратил внимание на
ее легкую походку, заметил, как преобразилось от радости
ее лицо, как сияли ее глаза... Однако, проводив гостью п
вернувшись к себе, доктор философии пробормотал, по-
качав головой:
— Да, а мы еще осуждаем ложь! Оказывается, и
впрямь существует «святая ложь», которая способна тво-
рить чудеса... Ну, а если сказанное мною окажется дей-
ствительно неправдой?
* * *
Нвард пришла к доктору философии отнюдь пе по
просьбе тпкпп Воски, хотя все время ссылалась на нее.
Правда, тикин Воски нп на минуту не переставала думать
о детях, тревожиться за них, мечтала получить весточку
379
от пих, но она ничего не знала о том, что Рубена вместе
с пленными коммунистами пригнали в город и вскоре
освободили. Нвард сама услышала об этом только нака-
нуне и зашла к Рубену, чтобы расспросить его и сооб-
щить услышанное тпкин Воскп.
Рассказ Рубена, который она выслушала с таким вол-
нением, утешил ее. Однако Нвард беспокоило еще одно
обстоятельство — последняя беседа с отцом, которая про-
изошла па днях в присутствии матери.
Зальян, пристально следивший за событиями на фрон-
тах гражданской войны, понимал, что большевики берут
верх и могут вскоре снова занять город. Это заставляло
задуматься над тем, стоит ли оставаться в Ереване, с ко-
торым его уже ничто не связывало и где все отныне дол-
жно было только портить ему кровь. Разве не разумней
будет махнуть на все рукой и спокойно жить в какой-
либо из европейских стран? Он уже не раз заговаривал
об этом с женой, советуя подумать о том, что взять с со-
бой из дому. И когда отец недавно снова завел разговор
об этом, Нвард сказала:
— Ну что ж, уезжайте. А я останусь у тети.
Зальян удивленно, словно не веря своим ушам, взгля-
нул па дочь:
— А на какие средства, как ты будешь жить, если
останешься здесь? Конечно, моя сестра всегда сможет
уделить тебе кусок хлеба, по зачем обременять ее?
— Но я не собираюсь сидеть па ее шее, папа. Я по-
ступлю на работу.
— Эх, наивное дитя... А кто примет тебя па работу?
Куда бы ты пи обратилась, ответ будет один: «Для дочери
буржуя Зальяна у нас работы нет!» Если даже пе умрешь
с голоду, измучишься вконец душевно: будут не только
унижать тебя, ио и арестуют, как «чуждый элемент».
Одумайся, пока пе поздно, дочка!
— Если я ничего дурного не допущу, нпкто меня не
арестует.
— Арестуют как мою дочь, дочь буржуя! И потом,
что допустил я, за что меня арестовали? Ты еще не зна-
ешь этих большевиков, —и седьмому колену врага сво-
его могут они мстить! Вот об этом подумайте, мадемуа-
зель...
— А я уже думала, папа. Я поступлю так, как посту-
пают мои подруги.
380
Зальяп воздел руки к потолку, стал ходить взад и впе-
ред по компате — и снова остановился перед дочерью.
— Может, ты надеешься, что сын Амиряна женится
на тебе? — насмешливо справился оп. — Да никогда!
Прежде всего, для меня лично было бы большим униже-
нием, если б моя дочь вышла за какого-то там больше-
вика. А потом, как бы он ни любил тебя, — никогда пе
решится жениться па дочери буржуя Зальяна, так и знай!
Не говорю уж о том, что еще неизвестно: любит ли оп
тебя, да и вернется ли живым с войны? Вспомни: «Взяв-
ший меч от меча и погибнет».
— Габрпэл!—с тревогой окликнула Зальяна жена.—
Может, и не придется уехать, зачем вы спорите? А если
действительно придется уехать, Нвард же не покинет ро-
дителей.
Оставив без ответа слова жены, Зальяп с горечью про-
должал:
— Неужели ты не видишь, дочь моя, как омрачилась
жизнь? Человеку, привыкшему к свободе, не выжить
здесь; если он не умрет сам, его умертвят. Пусть эти
коммунисты и эти дашнаки колошматят друг друга из-за
власти и положения, — мне здесь больше нечего делать.
Вот поедем в Европу и будем себе жить спокойно, по-че-
ловечески! Хорошо еще, что я вовремя позаботился об
этом...
Зальян не сказал, как именно позаботился он «об
этом», но Нвард знала от матери, что еще три года назад
отец перевел в один пз парижских банков солидную
сумму.
— И если б даже все сложилось иначе, я бы пи перед
чем не остановился, чтобы часом раньше избавиться от
этого «старого революционера»!—сквозь зубы договорил
Зальян. — Я пе нуждаюсь пн в старых, ни в новых ре-
волюционерах. С меня довольно, не желаю видеть никого
из них! Нет, скорее надо подготовиться к отъезду,
скорее...
С того дня чувство страха и тревоги не покидало
Нвард. Как поступить — согласиться уехать с родите-
лями? Но что подумает о ней Арам, вернувшись? Вот
отец говорит: «Взявший меч от меча и погибнет». Так ли
это? Л вдруг закроются все дороги и невозможно будет
уехать за границу? Вот было бы хорошо! — проносилось
в голове \ Нвард, когда опа подходила к дому Ампрянов,
где, вероятно, уже ждала ее прихода тикпн Воски.
381
ГЛАВА 5
Как удивительно создан человек и как быстро приме-
няется он к любым условиям!
Всего две недели продолжались бои, по все, что в пер-
вые дпп казалось ужасным и непереносимым, уже вос-
принималось как нечто привычное. Привычными сталп и
артиллерийская перестрелка, и ружейные залпы, и трес-
котня пулеметов, и пленные, и раненые...
И все же, несмотря па это, в любое время дня и в
любом районе города можно было услышать такие воп-
росы и такие ответы:
— Здравствуйте, какие новости?
— Говорят, к большевикам прибыли свежпс подкреп-
ления... Под Ахтой *пдут бон. Обе стороны несут большие
потери, много убитых н пленных...
— А под Камарлу, а в районе Двина?*
— О, там положение еще серьезнее — несколько сел
то и дело переходят из рук в руки! Убитых и пленных
там еще больше...
— А бронепоезд? Дашнаки нс захватили его?
— Да что вы! «Вардан Зоравар» продвинулся до са-
мого Шепгавпта. Дашнаки отступили...
— Пе может быть!
— Да, это факт.
Город полнился слухами, их передавали друг другу и
днем и ночью.
Положение па фронте менялось с каждым днем и
с каждым часом, менялись и слухи о делах па фронте.
/Кители города не в силах былп разобраться, что же про-
исходит па самом деле: одним слухом опровергался дру-
гой, мешая осмыслить происходящее, и каждый после-
дующий казался непонятней п загадочней предыду-
щего.
С самого утра все от мала до велика высыпали на
улицы, собирались на площадп и начинали настойчиво
выпытывать у знакомых и незнакомых: что известно о по-
ложении на фронте, кто продвинулся — большевики или
же дашнаки, сколько убитых и взятых в плен у каждой
из сторон и т. д.
Некоторых же особенно интересовала семья Ампрянов.
Родичи п знакомые Ампрянов (а многие среди ереванцев
плп состояли в родстве с ними, или былп их знакомыми)
постоянно наводили справки о Заро, Араме и особенно
382
о старом агрономе — их отце: то, что оп записался добро-
вольцем па фронт, сильно поразило воображение многих.
— Вы не знаете, где он? Действительно па фронте?
— Да, ла фронте... По что же заставило этого немо-
лодого человека пойти на фронт?!
— Это он из-за дочери и сына.
— Так ли это? Ведь и у других есть дети-большевики,
по пе все такие родители пошли на фронт.
— Да, конечно. П все-таки непонятно. В конце концов
и впрямь невозможно проникнуть в душу человека...
Действительно, куда же девался Ованес Ампрян?
* * *
Отряд добровольцев, в который записался Ованес
Амирян, добрался до фронта па второй депь после выхода
пз города. Немедленно по прибытии отряд получил приказ
заменить пехотную часть, которая уже несколько дней пе
выходила пз боев, отражая атаки противника. Командир
отряда — полковник запаса — «в час нависшей над отече-
ством грозной опасности» решил «пе щадить ни духа, пи
десницы своей» (и во всеуслышание объявил об этом
в печати); в силу этого решения он опоясался старинной
шашкой, неведомо когда и от кого полученной в дар, п
взял на себя командование добровольческим отрядом.
С первого же дня оп стал оказывать особое внимание ста-
рому агроному. Когда отряд получил приказ выступить
па позиции, командир отряда подошел к Амиряну и с под-
черкнутой любезностью предложил остаться в селе: па
фронт выступят молодые, а ему, как человеку немоло-
дому, предоставляется возможность отдохнуть.
— Нет, господин полковник! — решительно отказался
Ампряп. — Я пришел сюда не для того, чтобы отдыхать.
Полковник чуть удивленно поглядел па пего и пожал
плечами.
— Воля ваша, господин Ампряп,— сказал оп. — Я ду-
мал о вашем здоровье.
Этот разговор, происходивший в присутствии пес кол ь-
кпх добровольцев, вызвал смех и беззлобные шутки:
— Разве старый боевой конь откажется от овса?
— О, ваш папаша любого пз пас заткнет за пояс!
Каким-то образом в отряде стало известно, что у Амп-
ряпа сын — коммунист, и поэтому «отец вышел против
сына». Но с самим Ампряном никто не решался загово-
383
рпть об этом, хотя мпогпх так п подмывало спросить, па
каком фронте сражается его сын, да и сражается лп во-
обще?
В отряде былп п ереванцы, знавшие Ампряна, по боль-
шинство ничего не знало о нем. Это-то большинство и
прозвало его «папашей». Надо сказать, что в этом обра-
щении был п оттенок уважения к человеку старшему по
возрасту. Старого агронома в отряде уважали. А уж «ко-
митетчик» Карапет (назначенный помощником командира
отряда) прямо не отходил от «папаши», па привалах все-
гда старался устроить его поудобнее, приносил ему на-
питься или угощал коньяком, неизменно приговаривая:
— Парой Ампрян, братец мой старший, прошу тебя не
стесняться, прямо говорить мне, если что понадобится:
я всегда к твоим услугам.
По дороге на фронт оп пе раз предлагал Ампряпу пе-
редать винтовку кому-нибудь пз молодых, но Ампрян
каждый раз решительно отказывался, уверяя, что ему
нисколько не тяжело нести ее.
Как-то раз, заметив, что Ампрян с трудом вытаски-
вает ноги пз вязкой дорожной грязи, «комитетчик» Кара-
пет подошел и взял его под руку. После этого пх нередко
видели шагающими так.
Хотя добровольцы получили приказ выступить почыо,
выступление по разным причинам пришлось отложить до
утра.
Отряд двигался медленно. Грязь, образовавшаяся от
подтаявшего днем снега, смерзлась за ночь п теперь при-
липала к обуви, затрудняла движение добровольцев.
К тому же отряд шел ночью и по ухабистой и незнакомой
дороге. Амиряну казалось, что на его сапоги (от кото-
рых он давно уже отвык) налипло чуть ли не по пуду
грязи.
«Если б не было так много грязи, мне было бы легче
пдтп», — думал старый агроном, чувствуя под локтем
поддерживающую руку «комитетчика» Карапета.
Добровольцы шли молча, бесшумно, помня, что не-
приятельская разведка не дремлет. Людям, идущим почыо
по незнакомой местности, всегда кажется, что во тьме пх
всюду подстерегают опасности, и даже храбрецы начи-
нают чувствовать в таких случаях какой-то непонятный
страх: а не притаился лп враг вон за тем холмом, за тем
деревом? А может быть, то черное пятно — скорчившийся
враг?
384
Дорога вела в гору. От сгущавшегося сырого тумапа
несло пронизывающим холодом. Вскоре подул и предрас-
светный ветер, и стало еще холоднее.
Однако постепенно прояснявшееся небо предвещало
безоблачный день. Горизонт иа востоке сперва порозовел,
потом заалел, и этот алый свет был таким ярким и так
буйно переливался, что казалось, будто за горами разго-
рается большой пожар, языки которого вот-вот взмет-
нутся к небу. И по мере того как туман в ппзинах таял
и рассеивался, очертания камней, деревьев и людей про-
ступали все отчетливей.
Чуть позже, когда отряд взобрался на гребень холми-
стой гряды, завиднелось и окруженное садами село, за ко-
торым, по слухам, залег противник. Как и в других селах
Араратской равнины, деревья своими кронами почти за-
крывали плоские земляные кровли.
Когда отряд подходил к позициям, командир придер-
жал коня и, проведя рукой по длинной бороде, оглядел
добровольцев, по-видимому собираясь что-то приказать.
Взгляд его остановился па Ампряпе, шедшем под руку
с «комитетчиком» Карапетом.
— Вот видите, устали вы, пароп Ампрян! — тихо
упрекнул командир. — Потому я и предлагал вам отдох-
нуть в селе.
Нет, Ампрян нисколько пе устал, господни полковник,
и в отдыхе оп пе нуждается... И старый агроном бодро за-
шагал дальше, словно желая убедить его в этом. Полков-
ник в ответ лпшь покачал головой п повернулся к неболь-
шой группе добровольцев, которые шагали, громко пере-
говариваясь и звякая котелками:
— Ребята, прекратите шум, вы же пе на прогулке!
Уже совсем рассвело, когда отряд добровольцев сменил
пехотную часть, отправленную на отдых. На вершине
холма окопов не было, была одна невысокая стена, да и
та полуразрушенная. Лишь в одном месте высота стены
превышала полметра. Чуть подальше от этого места,
прямо на стене, рос густой куст, похожий па растрепав-
шийся веник.
«Комитетчик» Карапет уже издали приметил этот ку-
сок стены и этот куст п решил, что ему будет удобно от-
давать приказания, если он заляжет там. Но двое молодых
Дооровольцев опередили его.
«Ишь какие легкие на ногу, сукины дети!» — непри-
язненно подумал хмбапет.
13 С. Зорьян, т. 3
385
Видя, как неосторожно и неорганизованно ведут себя
еще не нюхавшие пороху добровольцы, командир отряда
и его помощник решили преподать им несколько полез-
ных советов. Ведь этот так называемый добровольческий
отряд пе имел ничего общего с обычным регулярным вой-
ском: оп был набран не пз настоящих добровольцев, та-
ких, как, например, Ампрян, а пз случайных людей,
задержанных во время облавы и по разным причинам
недовольных коммунистами (илп, как они выражались,
«красными»), большей частью бывших лавочников, домо-
владельцев и т. д.
— Стреляйте только лежа и не поднимая головы,
пе то...
— II главное — не горячитесь, не выскакивайте рань-
ше времени из-за укрытий! — наставляли командир и его
помощник.
Когда добровольцев размещали по позициям, «коми-
тетчик» Карапет прилег рядом с Ампряном.
— Вот это хорошо! — одобрил полковник, увидев пх
рядом. — Так и оставайтесь всегда вместе.
Он пошел было дальше, позвякивая на ходу шашкой
в серебряных ножнах, как вдруг раздался оглушительный
грохот разорвавшегося снаряда. За первым разрывом по-
следовал второй, а затем и третий.
Коммунисты, по-видпмому, заметили движение добро-
вольцев и начали обстреливать пх.
Нельзя было понять, кому и для чего понадобилось
обнести невысокой стеной из необработанного камня
(к тому же не скрепленного известковым раствором) от-
крытое место вдали от населенного пункта. Возможно,
здесь когда-то был сад или кто-то намеревался разбить
здесь сад, но так и не осуществил свое намерение пз-за
нехватки поливной воды...
Эта каменная стена была выложена в форме косы
с длинной рукояткой. Вывалившиеся пз нее камни ле-
жали на полосах пахотной земли.
Прошлогоднее жнивье пальца на два высовывалось
из-под снега, напоминая обледеневшую свиную щетину и
вызывая зябкую дрожь.
Справа и слева от гряды, на расстоянии почти кило-
метра по прямой линии, показались люди. Они то соби-
рались в группы, то рассеивались, то исчезали из поля
зрения, то спова показывались.
386
— Это наши! — заявил «комитетчик» Карапет, желая
подбодрить добровольцев. — Как только увидят, что тес-
нят нас, — тотчас же кинутся нам на помощь. Плп же мы
бросимся на помощь им. Словом, будьте молодцами,
ребята!
Тем временем артналет все усиливался. Вскоре ору-
диям стали вторить ружейные залпы.
Добровольцы отвечали па огонь красных дружными
залпами, хотя позиции противника оставались неуточнеп-
ными.
Красные стреляли, по-видпмому, пз села, прячась за
деревьями плп стенами домов и высокими каменными
оградами. Пули пх отсекали на лету оголенные ветки
стоящих у края села тополей и зарывались в землю перед
стеной, служившей отряду укрытием. Снаряды же броне-
поезда, похожие на вспугнутых серых косматых птиц,
били по вершине холма за позициями отряда. Осколки
кампя и комки смешанной со снегом земли взлетали
в воздух, словно маленькие смерчи дорожной -пыли в вет-
реные летние дни.
А командир добровольческого отряда пе переставал
подбадривать своих бойцов:
— Держитесь, ребята! Стреляйте!
Он сидел за стеной и, наклонив голову, тщетно пы-
тался свернуть самокрутку: руки у него дрожали, и табак
сыпался на колени. Наверно, полковник был заядлым ку-
рильщиком — указательный и средний пальцы его правой
руки были желтого цвета.
Бомбардпровка длилась недолго — через полчаса она
утихла. Прекратилась и перестрелка.
Но не прошло и десяти минут после прекращения
огня, как из рощицы близ села выбежала группа красно-
армейцев с поднятыми руками, выкрикивая одни п те же
слова:
— Не стреляйте!.. Идем сдаваться!
По цепи залегших добровольцев прокатилась волна ра-
дости: значит, победа за ними, значит, большевики пали
духом.
Двое-трое даже приподнялись, чтобы заговорить
с красными, но полковник успел предупредить их:
— Стойте, ребята! Ложитесь... пе вставайте!
По его приказу «комитетчик» Карапет окликнул крас-
ноармейцев и предложил им бросить оружие, если они
действительно собираются сдаться в идеи. Но краевые
13*
387
продолжали бежать к позициям добровольцев с винтов-
ками в руках. Притом бежали онп врассыпную, соблюдая
какую-то странную осторожность...
— Если сдаетесь, — бросайте винтовки! — крикнул
«комитетчик» Карапет, сложив ладони рупором.
Один из красноармейцев ответил па бегу:
— Идем сдаваться с оружием... понимаете — с ору-
жием!
На повторное требование броспть оружие и остано-
виться подошедшая уже довольно близко группа красных
вдруг залегла и открыла огонь по добровольцам, большин-
ство которых высунули пз-за стены головы, чтобы лучше
следить за сдачей врагов в плен.
Неожиданные выстрелы заставили всех их спрятать
головы.
— Огонь!.. — раздался громкий голос «комитетчика»
Карапета.
Добровольцы стреляли не целясь, беспорядочно, пули
пх то не долетали, то перелетали, не причиняя против-
нику вреда.
Метко стрелял лишь «комитетчик» Карапет, пе забы-
вая время от времени предупреждать Ампряна, чтобы тот
не поднимал головы. Но Ампрян не обращал внимания
па его предупреждения и, прежде чем выстрелить, внима-
тельно вглядывался в залегшую цепь красных.
— Да ложпсь же, ложись, говорю тебе! — тщетно по-
вторял хмбапет.
Беспорядочность стрельбы добровольцев объяснялась
и тем, что онп были разъярены уловкой красных — пх
ложной «сдачей в плен». Особый гнев у добровольцев вы-
звала гибель нескольких соратников, которые высунулись
пз-за укрытия и пали от пуль врага. Но помимо желания
отомстить тут действовал и инстинкт самосохранения:
добровольцы сознавали, что надо убивать, чтобы не быть
убитыми...
— Стреляйте, ребята! — слышался голос то одного, то
другого пз добровольцев, по пронзительней всех кричал
«комитетчик» Карапет.
Он стрелял, лишь тщательно прицелившись, п время
от времени оглядывался, проверяя, исполняют лп добро-
вольцы ею приказания. Но малоэффективная стрельба
его «молодцов» ясно свидетельствовала о том, что им да-
леко до настоящих военных. Особенно явно проявлялось
388
их неумение обращаться с оружием тогда, когда они пе-
резаряжали винтовки.
«Комитетчик» Карапет видел это, но помочь делу сей-
час не было никакой возможности, и он лишь механи-
чески повторял:
— Да ложись ты, братец, ложись, говорю тебе!..
Но «братец», не слушая его, то и дело приподнимал
голову и что-то разглядывал... Надо сказать, что Ампрян
прежде считал хмбапета человеком смелым, но ежеднев-
ное общение убедило старого агронома, что «комитетчик»
Карапет говорит смелее, чем действует, и что он пе такой
уж отменный воин, каким кажется. Когда началась пере-
стрелка, Ампрян заметил, что лицо у хмбапета передерги-
вается. Разве так должен был держаться человек, кото-
рый объявлял себя «созданным для войны»?!
Вот о чем думал Ампрян, не слушая советов хмбапета
и время от времени прпподпимаясь, чтобы выглянуть
пз-за укрытия.
В свою очередь, «комитетчик» Карапет сильно удив-
лялся отсутствию инстинкта самосохранения у старого
агронома. Он объяснял это тем, что Ампрян никогда не
был военным; а то, что Ампрян все время приподнимался
п вглядывался в красных, он приписывал старой охот-
ничьей привычке — откидывать голову назад, чтобы
лучше разглядеть дичь впереди и в воздухе.
Помимо этого и хмбапет и добровольцы замечали, что
выстрелы агронома в цель не попадают, словно он стре-
ляет в воздух. Но это оттого, полагали они, что у пего
дрожат руки, ведь стар человек...
Инцидент со «сдачей в плен» скоро пришел к концу:
встретив сильное сопротивление, красные отошли к своим
позициям. Потом весь день на позициях было тихо, а ве-
чером добровольцев сменила ушедшая накануне на отдых
пехотная часть.
На второй день добровольческий отряд вновь поднялся
на гряду п занял позиции.
— Ребята, эти позиции имеют для нас большое значе-
ние, — сказал «комитетчик» Карапет. — Любой ценой мы
должны удержать пх в наших руках. Если краевым
удастся овладеть ими, наше положение сильно ухудшится.
Добровольцы не знали, так ли обстоит дело в действи-
тельности, пли это говорится только для того, чтобы под-
тянуть пх. Когда они снова сменили пехотную часть,
хмбапет подошел к Амиряну:
389
— Ну, братец мой старший, держись так же бесстраш-
но, как держался до сих пор! Меня посылают за новыми от-
рядами добровольцев. Хочу попросить тебя об одном, —
уж ты не обижайся, — когда будешь стрелять, пе припод-
нимай голову. Я не долго пробуду в отсутствии — вернусь
через день плп самое большее через два дпя. Пу, пока...
Попрощавшись с Ампряном, он с большими предосто-
рожностями, часто оглядываясь и пригибаясь, спустился
по косогору п побежал дальше, чтобы верхом па своем
белом коне помчаться в Ереван.
Он был уже далеко, когда добровольцы заметили па
проселочной дороге небольшой конный отряд, который на-
правлялся не то к пх позициям, не то к селу, занятому
красными.
— Готовься! — послышался пронзительный голос пол-
ковника. — Стреляйте, ребята! Красные собираются обой-
ти нас с тыла!
Конники скакали, подняв коней в галоп и пригнув-
шись к седельным лукам. Уже видно было, что в отряде
не больше двух десятков человек.
Слова командира: «Красные собираются обойти нас
с тыла», — словно подстегнули добровольцев. II они от-
крыли огонь. Пальба была беспорядочна, по чья-то пуля
все-таки попала в цель: конь, скакавший впереди, вдруг
ткнулся головой в землю, а всадник вылетел пз седла.
Однако он тотчас же встал на ноги, как это делают маль-
чишки, играя в чехарду, снова упал на землю и, укрыв-
шись за убитым конем, положил ружье на седло.
Остальные конники на скаку вскинули ружья п от-
крыли огонь по позициям добровольцев.
Но тут чей-то копь, не то вспугнутый залпами, не то
раненный случайной пулей, вдруг поднялся на дыбы, за-
плясал на задних ногах, как бы норовя скинуть с себя
всадппка, и стремительно помчался к селу. Словно табуп
за вожаком, остальные кони понеслись вслед за ппм, п
вскоре весь отряд скрылся за рощицей.
— Браво, мои орлы! — радостно выкрикнул полков-
ник. — Вы спаслп нашу столицу, отстояв эти позиции!
Добровольцы переглянулись с победоносным видом.
Отправляясь па фропт, добровольцы были убеждены,
что за несколько дней война будет окончена и опп вер-
нутся к своим старым занятиям — торговле, ремеслу или
390
службе в каком-либо учреждении. В этом убеждении ста-
рались утвердить пх и те ораторы, которые говорили пм
напутственные речи, п те листовки и воззвания, которые
Комитет спасения расклеивал каждый день по стенам
домов.
По гражданская война закончилась пе так скоро, как
думали участвовавшие в пен с обеих сторон.
Конца ей все еще пе было видно...
Пе было видно потому, что обе стороны все больше
ожесточались и уступать друг другу не собирались. Бои
местного значения следовали друг за другом, села то п
дело переходили пз рук в руки. Бронепоезда и днем
п ночью бомбардировали позиции мятежников, а мятеж-
ники, в свою очередь, то п дело подбирались к железной
дороге п разрушали пути и мосты. Бронепоезда орудийным
огнем рассеивали отряды подрывников, и красные спова
восстанавливали железнодорожное хозяйство, проклады-
вали рельсы, перекидывали мосты через речки и овраги и
переходили в наступление.
Носились слухи, что так обстоит дело па всех без ис-
ключения фронтах; так же переходят из рук в руки села,
следуют друг за другом победы и поражения, так же обе
стороны ждут откуда-то помощи, ждут чего-то, какого-то
чуда... Ни у одной пз сторон не было запасов продоволь-
ствия п фуража, поэтому и Комитет спасения, и снаб-
женцы красных частей прибегали к реквизициям, отби-
рали у крестьян продукты, овес, сено и т. п. Стояли же-
стокие холода, и воюющие стороны превращали в топливо
все, что попадалось под руку, — бревна, столбы, деревья,
поделочную древесину, даже мебель, балконные решетки
и перила, ставни, окопные рамы и двери в тек домах, ку-
да заходили отдохнуть плп переночевать: каждый созна-
вал, что завтра его здесь не будет и еще неизвестно, ку-
да его забросит изменчивое военное счастье...
Не составлял исключения в этом отношении и тот доб-
ровольческий отряд, в котором состоял Ампрян. Старый
агроном, конечно, в таких погромах не участвовал, как и
пе жаловался никогда па голод плп усталость. Ел оп то,
что ему давали; когда отряд отводили па отдых, ложился
спать не раздеваясь и не участвуя в разговорах.
Хоть со дня прибытия па фропт прошла всего одна
неделя, но добровольцам дни казались звеньями бесконеч-
ной цепи. Утром опи шли на позиции — сменять сра-
жавшуюся накануне часть, ночью — в ближайшее село:
391
погреться плп поспать по очереди. Днем, па позициях, опп
ожидали появления противника и, когда противник появ-
лялся, готовились стрелять или стреляли. Один старался
не высовывать головы, другой до боли в глазах вгляды-
вался в ту сторону, откуда мог нагрянуть враг, но все
одинаково напрягали силы и нервы, и каждый так при-
падал щекой к прикладу, будто вымаливал у своего
ружья спасения... И стрелялп-то опп зачастую лишь для
того, чтобы хоть напугать врага, если уж никого не уда-
ется застрелить, — стреляли, смутно видя в этом единст-
венный способ спасти себя от смерти.
Конечно, перестрелка шла не целый день, а лишь два-
три часа. Остальное время добровольцы убивали беседами
на самые различные темы. Стоило одному заговорить
о чем-либо, и завязывался разговор: вспоминали подроб-
ности боев, свои семьи, затрагивали и вопросы политики.
Как-то раз один завел разговор о помощи со стороны Анг-
лии и Америки:
— В городе я слыхал, будто какой-то английский гене-
рал сказал нашим: мол, продержитесь еще немножко,
а уж там мы обеспечим вас всеми боеприпасами, даже
самолет дадим...
— А что он подразумевал под этим «немножко»? Если
хотят помочь, пусть помогут сейчас. Потом поздно будет.
— Да ну их, этих англичан! Разве можно им верить?
Они только обманывать умеют.
— Правильно! Наживаются, обманывая другие на-
роды.
— Умного человека в обман не введешь. Вот если бы
в России кое-что случилось...
Слушал Амирян все эти разговоры — и молчал.
Иногда в часы отдыха к нему подходил командир от-
ряда — полковник царской армии.
— Ну, как дела, папаша?
— Спасибо, ничего.
— Держитесь крепко — все будет хорошо!
Добровольцы порой затевали разговор о том, кто начал
гражданскую войну и откуда пошла эта смута, и неиз-
менно приходили к заключению, что, если б не больше-
вики, войны в Армении никогда не было бы. Один утвер-
ждал: война, дескать, началась потому, что большевики
стали отбирать у крестьян хлеб и скот, а те вынуждены
были подняться на защиту своей собственности.
Другой говорил:
392
— Да пе только поэтому... Еще п потому, что старые
наши правители решили выгнать новых, чтобы снова
взять власть в своп руки.
На эти слова отзывались так:
— И глупые и неуместные слова, брат! Больше их не
повторяй нигде. Тут идет идейная борьба, понимаешь?
Большевики хотят, чтоб мы от нашей национальной
жизни отказались, хотят интернационал ввести. А Коми-
тет спасения против этого, — мол, раз мы армяне, при
пашей вере и останемся!
Иногда беседа переходила в горячий спор и кончалась
тем, что спорящие принимались обвинять друг друга в не-
вежестве.
Раз во время одной беседы молоденький доброволец,
заметив отсутствующий взгляд Амиряна, вполголоса
сказал:
— А ведь пнтереспо, ребята: что сделает папаша, если
встретит сына или если паши возьмут его сына в плен?
Надо сказать, что этот вопрос давно занимал добро-
вольцев. Но они стеснялись обратиться с таким вопросом
к самому Ампряну, боялись, что он может принять это за
насмешку над нпм, и довольствовались собственными со-
ображениями.
— Говорят, он хороший охотник. Значит, умеет метко
стрелять.
— А как вы думаете, в сына он выстрелил бы?
— Ну, раз выступил против сына, значит, и...
— Сказал тоже! Как может у отца рука подняться?
Такие разговоры велись почти каждый день, и обычно
добровольцы ни до чего не договаривались:
— Да хватит болтать об этом, услышит еще...
И тогда опять начинали вспоминать большевиков.
— Пришли, забрали у меня товары... А потом меня
еще п буржуем ославили, — жаловался один.
— Погоди, мы им покажем еще буржуя! — с гневом
откликался кто-нибудь. — Сами бездельничают, а если кто
работает и откладывает заработанное, — сейчас же «бур-
жуй»!
— Вот-вот, именно. Пришли как-то ночью ко мне
с обыском. Влезли в амбар, несколько мешков с мукой
увидели. «Это что такое? — спрашивают. — Зачем вам
столько муки?» Я им объясняю: это, мол, запас для соб-
ственной семьи. «Э. нет, говорят, ты, наверно, спекулянт,
припрятал муку, чтобы потом подороже перепродать!..»
393
Ну как не сказать: а вам-то какое дело, бродяги? Есть
сноровка, делай п ты, что я сделал! Ведь муку я па свои
собственные деньги купил, не на ворованные...
II беседа затягивалась: каждый вспоминал о том, как
обидели либо его, либо его родичей, соседей, знакомых.
А старый агроном слушал — и молчал. II его молчание
начинало казаться странным.
Лишь раз он наконец заговорил, да и то сказал всего
несколько слов.
Надо сказать, что Ампряп очень огорчался, если при
нем рубили на топлпво всщп пли деревья (во втором слу-
чае в нем, видимо, просыпался специалист).
Однажды несколько добровольцев выломали перила
балкона. В это время Ампрян был как раз на балконе, и
к нему вдруг подбежала, потрясая кулаком, пожилая жен-
щина (наверно, хозяйка дома).
— Что же это творите вы, а? — напустилась опа на
агронома, должно быть приняв его за командира. — Стыда
у вас нет, что ли? В селе ни деревца, пн изгороди не оста-
вили, все пожгли. Вам хочется биться с кем-то — так уби-
райтесь отсюда и бейтесь, пока друг друга не перебьете!
Чего вы пристали к этому бедному селу?
Амирян слушал эту взволнованную, разъяренную жен-
щину, и лицо у него передергивалось.
— Ты права, сестрина, права. Мы виноваты... Потерпи
еще немного — мы уйдем.
В его голосе звучала такая боль, что хозяйка дома
осеклась. О чем-то догадавшись по его голосу и выраже-
нию лица, что-то поняв пз его слов, она с минуту молча
смотрела на него, потом повернулась и так же молча
ушла.
Добровольческий отряд не перебрасывали с места на
место, как другие частп, подчиненные Комитету спасения;
не принимал он участия и в разрушении железнодорож-
ных путей п мостов. Отряду было приказано отстоять по-
зиции на гряде холмов. Сменяя друг друга, добровольцы
и пехотное подразделение по очереди раз в сутки подни-
мались на вершпну этой гряды.
Война продолжалась...
Жужжали в воздухе пули, словно разъяренные шмели,
ружейной перестрелке вторило иногда басистое уханье
пушек, нарушая покой привычных к мирной тишине по-
лей. Войпа остервенело косила людей, раненых увозили
куда-то далеко от фронта...
394
Бои шли во многих местах и иногда длились с утра до
вечера. Только на участке, который обороняли добро-
вольцы, атаки п контратаки захлебывались сравнительно
быстро и предпринимались не каждый день. Бывали дни,
когда противники не обменивались даже одним выстре-
лом. Во время таких передышек люди припоминали ка-
кие-то взаимные обиды, обвиняли друг друга во всяческих
проступках п грехах, спорили и бранились, пока новый
артпалет плп ружейные залпы пе объединяли их
вновь.
Человеческая мысль пе любит оставаться в бездей-
ствии, когда руки пе заняты работой. В промежутках ме-
жду боями, раздраженные холодом и плохой организацией
снабжения, добровольцы падали духом, начинали тоско-
вать о семьях, об оставленном без призора хозяйстве,
о любимом деле. В такие дни они говорили о неудачах
отряда и винили в этих неудачах командира отряда и его
помощника (а те, в свою очередь, винили добровольцев).
И постепенно люди грубели: уже не стеснялись в выра-
жениях, переставали считаться с окружающими, душевно
и физически черствели. Им приходилось спать не разде-
ваясь, па голых досках, проводить целые дни под откры-
тым небом, ложиться па мерзлую землю, мириться
с грязью и отсутствием элементарных удобств. Люди
устали от своей однообразной жизни, от однообразной и
скудной пищи, от повторяющейся каждый день рутины
приказов и действий. И чтобы хоть как-то развлечься, они
выискивали друг у друга смешные стороны, и в первую
очередь — у своего командира, «царского» полковника.
Добровольцы заливались смехом, слыша, как шутник
отряда — зубоскал Апес — передразнивает командира, вы-
смеивая его манеру говорить, его неармянскпй акцент и
любимые словечки. Взрослые люди, заросшие по глаза
бородой, схватившись за животы, хохотали до изнемо-
жения.
Если же «мирные периоды» продолжались несколько
дней, некоторые добровольцы уходили в город на побывку,
пользуясь близостью фронта к Еревану; уходили, чтобы
вернуться с опозданием па день или два дня пли же
чтобы вовсе не вернуться.
Только Ампрян никогда не отпрашивался на побывку,
как не участвовал никогда и в перебранках и зубоскаль-
стве добровольцев, оставаясь неизменно замкнутым и мол-
чаливым.
395
«Комитетчик» Карапет, возвращаясь из города, куда
периодически ездил за новыми партиями добровольцев,
принимался развлекать своего приятеля:
— Да что ты все думаешь о чем-то, братец мой стар-
ший? (Иногда он называл Ампряна, по примеру добро-
вольцев, «панашей».) Уж будь уверен, все кончится хо-
рошо. В жизни так и бывает: куда повернешь, туда и пой-
дет. Я тебе твердо заявляю: еще немного — и мы победим,
и всему придет конец! А уж Англия с Америкой непре-
менно помогут нам в этом оружием и всем, что нужно.
Нет, папаша, то есть братец мой старший, так продол-
жаться не может, — красные выдыхаются; говорят, и
продовольствие у них на исходе, и боеприпасы. Вот за-
хватим одни из их бронепоездов — посмотрим тогда, как
они вывернутся!
А «папаша» слушал — и отмалчивался.
Ои оживлялся слегка лишь в то время, когда отряд
поднимался па гряду сменить пехотное подразделение.
Его молчаливость и сдержанность и особенно то, что он
«пошел против родного сына», внушали невольное уваже-
ние. Так же как и командир отряда, добровольцы вся-
чески уговаривали его беречься, старались удерживать
от участия в боях. Но «папаша» не сдавался на уговоры,
вместе с ними ходил сменять пехотинцев, ложился за
укрытие и там вел себя как все, разве только чаще высо-
вывал голову, верный своей старой охотничьей при-
вычке.
Зима была уже на исходе, когда отряд получил повтор-
ный приказ любой ценой выдержать натиск красных. На-
ступление большевиков поддерживали бронепоезда, и
командование опасалось, что им удастся прорваться. Доб-
ровольческий отряд, согласно приказу, должен был на-
нести им удар по флангу.
Стоял солнечный мартовский депь. На каменистом
склоне гряды, в местах, где солнце уже растопило снег,
подснежники раскрывали лепестки. На общем серо-корич-
невом фойе полей отдельные куски еще пе стаявшего
снега казались разбредшимися стаями гусей. За послед-
ние дни солнце успело подсушить иа дорогах грязь. К по-
лудню земля курилась прозрачным паром: пашни, сады
и луга просыпались от зимнего сна...
Добровольческий отряд вышел из села в тот утренний
час, когда из золотой лейки солнца начинают литься теп-
лые лучи.
396
Люди легко ступали по просохшей дорого. Пм пред-
стояло пройти всего несколько верст. Обойдя встречную
гряду, опп должны были неожиданно ударить по воин-
ской части красных, которая намеревалась захватить до-
рогу, ведущую к столице. Говорили, что, ввиду малочис-
ленности мятежников па этом участке, нм в помощь по-
сланы добровольцы и приказано любой ценой удержать
дорогу в своих руках.
Хотя в отряде эту задачу знал каждый, командир
время от времени напоминал о пей и повторял одну и ту
же фразу:
— Ребята, смелей — все будет хорошо!
Иногда, подходя к Ампряпу, оп с улыбкой справлялся:
— Пу, как вы, папаша?.. Молодцом, конечно!
И кто-нибудь откликался иа эту шутку:
— О, папаша у пас и так молодцом!
Двигаясь с большими предосторожностями, отряд на-
конец добрался до назначенного места и, рассыпавшись,
залег па склоне холма. Командир отряда в сопровождении
«комитетчика» Карапета обошел залегшие цепи и еще раз
повторил приказ: поднявшись в атаку, продвигаться рас-
сыпным строем, а пока всячески стараться, чтобы против-
ник пе обнаружил пх раньше времени.
Несмотря, однако, на все предосторожности, добро-
вольцы были обнаружены. Опи попали в поле зрения бро-
непоезда, бомбардировавшего позиции, расположенные
неподалеку от города.
Лежа па склоне холма, добровольцы следили за тем,
как в воздухе то и дело взлетали белесые плотные клубки
дыма, которые, постепенно расползаясь, становились по-
хожими то на клочья серой шерсти, то на каких-то стран-
ных, взъерошенных птиц.
Это были разрывы снарядов бронепоезда.
Каждый раз, когда снаряды, издавая железный про-
нзительный скрежет, врывались в землю, добровольцы
сжимались п вбирали головы в плечи. Они видели вдали
и бронепоезд, и железнодорожную насыпь, подобно ис-
полинской змее протянувшуюся по заснеженному полю.
Солнце падало на рельсы, высекая из них светящиеся
точки, напоминавшие искры, которые разлетаются от на-
ковальни, когда кузнец ударяет молотом по раскаленному
железу.
В отдалении от железнодорожной насыпи, укрывшись
в зарослях камыша и кустарника, залегли пехотные
397
подразделения красных. Опп стреляли по выдвинутым за
город позициям мятежников. Артиллерийская дуэль пе
умолкала пн на минуту, снаряды летели навстречу друг
другу, распарывая воздух н, казалось, сотрясая всю Ара-
ратскую равнину с опоясывающими ее горами и холмами.
Там, где шел бой, па земле пе было животных, а в воз-
духе пе было птиц.
Осмотревшись и взяв па заметку необходимые ориен-
тиры, отряд выбрался наконец пз своего укрытия. Доб-
ровольцы начали в одпночку, по двое и изредка по трое
пробиваться вперед, согнувшись п держа ружья напере-
вес.
Но пе успели опп удалиться от места укрытия, как
по ппм с бронепоезда открыли огонь. С этой минуты ору-
дия бронепоезда пачалп бить пе только по позициям мя-
тежников, защищавших город, по и туда, откуда продви-
гались добровольцы.
Издали могло показаться, что внутри бронепоезда дей-
ствует какая-то грозная стихийная сила, выталкивая из
его чрева клубы дыма и отшвыривая их то в одну, то
в ДРУГУЮ сторону. По-видпмому, обслуживающее броне-
поезд подразделение прилагало все усилия, чтобы не по-
пасть в окружение.
Продолжая бежать рассыпным строем, добровольцы
вышли пз-за холма п залегли в поле, па размякшей
земле.
Лишь Ампрян остался вереи себе и не распластался
по земле, хотя со всех сторон ему кричали:
— Голову, папаша, нпже голову... Ложпсь!..
Снаряды летели один за другим, то перелетая через
них, то не долетая: это говорило о том, что наводчики
еще пе определили, где залегли добровольцы. Но добро-
вольцы опасались не столько бомбардировки, сколько
укрепившейся в камышах красной пехоты, которая на-
чала подтягивать свой правый фланг, как видно готовясь
оттеснить неожпданпо появившегося противника.
Командир добровольческого отряда и его помощник
радостно переглядывались: они успешно осуществили
первую часть задания, то есть отвлекли внимание крас-
ных, лишив пх возможности бросить па подразделеппя,
оборонявшие подступы к городу, все своп силы. Оста-
валось пойти в атаку и тем самым полностью устранить
угрожавшую городу опасность.
398
Эту радость омрачал лишь бронепоезд, пз-за которого
срывалась вторая часть задания — атака. Орудия его
продолжали методически бить, и спаряды разрывались
то перед залегшими добровольцами, то за ними, вски-
дывая в воздух развороченную землю и щебень и злобно
посвистывая.
Через некоторое время открыла огонь по доброволь-
цам п пехота красных, укрепившаяся у подножия каме-
нистого холма.
«Комитетчик» Карапет не мог не видеть невыгодности
положеппя, в котором очутился отряд, ио надежды
на успех оп не терял. Стараясь подбодрить добровольцев,
он весело приговаривал пз укрытия:
— Вот так, ребята, так!.. Стреляйте! Смелее!
А Ампряиа каждый раз предупреждал:
— Папаша, голову... прпгнпсь, папаша!
Но Ампрян плп пе мог, плп не хотел следовать этому
совету.
И раз, когда «комитетчик» Карапет повторил своп со-
вет, выскочивший пз дымовой оболочки снаряд разо-
рвался как раз за спиной Амиряна. Послышался оглуши-
тельный грохот...
Ампрян инстинктивно пригнул голову п вдруг почув-
ствовал, что па поги навалилась какая-то тяжесть. По-
чему-то он решил, что его, наверно, ранило, п если оп пе
чувствует болп, то это только потому, что рана еще
свежа.
Через минуту, когда все утихло, давившая на ноги
тяжесть заставила его оглянуться, п то, что он увидел,
глубоко поразило и опечалило Ампряиа: па его ногах
лежал убитый наповал любимец отряда — зубоскал Апес.
По-видимому, осколок снаряда попал ему в голову:
из-под волос па лоб стекали две топкие струйки крови.
Холодная дрожь пробежала по спине Амиряна. Оп по-
думал, что убитый своим телом как бы прикрыл его, и
от этого ему стало особенно тяжело.
Медленно и осторожно, словно не желая обидеть
Анеса, он выпростал поги и повернулся, чтобы поднять
выпавшее из рук ружье. В это время пролетел еще один
снаряд, и Ампрян услышал предостерегающий окрик од-
ного из добровольцев:
— Папаша, ложись!..
На этот раз Ампряп пе просто лег, а распластался
ПО земле. Целый рой воспоминаний, мыслей и чувств
399
обступпл его. Прикрыв один глаз, оп внимательно следил
за снарядами, которые летели точно наперегонки на по-
зиции добровольцев.
А пад землей и пад этими снарядами сияло простор-
ное небо, голубое и мирное.
Какая-то большая птица (не то ястреб, не то орел),
широко раскинув крылья, летела куда-то высоко в небо,
и полет ее был так же спокоен и свободен, как голубой
небосвод.
Амирян снова перевел глаза на проносящиеся над его
головой снаряды и загадал: «А ну, где упадет вот тот?..»
И в ту же минуту вдруг в глазах у Ампряна потем-
нело...
Оп упал лицом на приклад, услышал крик: «Па-
паша!», но ответить уже не смог.
Мелькнула мысль: «Конец».
Вспомнилась мать. И стало странно — почему именно
сейчас вспомнилась?..
И одповремеппо оп почувствовал острую боль, сразу
заполнившую всю грудь. Неужели ранен? Мучительно
захотелось пить. Как хорошо было бы выпить что-ппбудь
холодное, освежающее п улечься поудобнее.
Сейчас его словно уложили па битую черепицу...
ГЛАВА 6
Бои пе прекращались па всех фронтах — Севапском,
Камарлипском и Гарппйском.
Как в первые дпи, так и теперь, спустя почти месяц,
применялись все виды оружия — от револьвера до ору-
дий, не считая бронепоездов. С утра и до вечера воздух
сотрясали залпы и орудийный гул, слышные даже в Ере-
ване и наполнявшие сердца горожан страхом п тоскли-
вым желанием узнать наверняка, как же обстоит дело
па фронтах. Непрерывные бои былп похожи на мартов-
скую погоду: в течение дня положение на том плп ином
фронте, в том или ином селе, на том плп ином участке
вокруг железнодорожного полотна три-четыре раза ме-
нялось. Так, утром распространялся слух, что отряды
Комитета спасения отогнали красных на столько-то ки-
лометров; в полдень это опровергалось, а вечером начи-
нали утверждать, что отряды Комитета спасения отсту-
пают иод натиском красных... Слухи посплпсь по городу
'.00
п, передаваясь пз уст в уста, обрастали новыми подроб-
ностями.
Конечно, говорили и о семье Ампрянов.
— Вы слышали: старый агроном встретил в Арта-
шате сына п убил его! — сообщал кто-нибудь, делая уда-
рение на слове «убил».
— Я слышал обратное,— возражал другой,— это сын
убил отца, да еще сказал при этом: «Ты отжил свое, ухо-
ди, не стой поперек пути...»
Непроверенным п противоречивым слухам не было
конца, соответствовало же действительности только то,
что бои все еще продолжались и никто не мог предска-
зать, когда они прекратятся.
Военные действия иногда происходили и по ночам.
Говорили, что в селах у каждой из сражающихся сторон
имеются и сторонники и противники и именно они за-
частую решают исход боев.
Особенно ожесточенные столкновения имели место
па Араратской равнине — вокруг полотна железной до-
роги. Отряды Комитета спасения стремились любой це-
ной захватить или хотя бы обезвредить бронепоезда
«Вардан Зоравар» и «Азатамарт», мешающие их продви-
жению. Бронепоезда были пе только надежным заслоном
для позиций красных частей; они носились по полотну
железной дороги, словно исполинские тигры, рассеивая
скопления вражеских сил и нанося им огромный урон.
...Стоял холодный и сырой день — один из тех пере-
менчивых мартовских дней, когда небо с утра бывает
обложено свинцовыми, сулящими снегопад тучами, по по-
том вдруг проясняется, и начинаешь верить, что вот-вот
потеплеет, и солнце растопит снег, и откроются обледе-
невшие дороги. Но эти надежды никогда пе оправды-
ваются...
По дороге, ведущей из села Давалу в Авшар *, двига-
лось пехотное подразделение Красной Армии. Трое крас-
ноармейцев несли разобранный пулемет. То ли из-за
покрытой выбоинами и буграми дороги, то лп опасаясь
попасть под вражеский обстрел, подразделение двигалось,
нарушив строй. Одеты они были па удивление пестро —
кто в солдатскую шинель, кто в овчинный полушубок,
кто в старое пальто; средн буденовок и ушанок мелькали
обыкновенные кепки, изредка кубанская папаха либо
старомодная фуражка — головной убор городских ремес-
ленников Такой же построй была и обувь — от сапог,
401
ботинок до трехов: ведь в регулярных красноармейских
частях служили рабочие и крестьяне, еще не получив-
шие обмундирования.
Впереди подразделения, на значительном расстоянии
от пего, рассыпавшись полукругом, шли разведчики.
Подразделение продвигалось вперед не торопясь, с со-
блюдением всех предосторожностей. Двое, видимо коман-
диры, шагали по обочине. Одним пз них был Арам: одет
в полушубок, па ногах суконные обмотки, через плечо
ремень полевого бинокля. Рядом шел русый юноша в бу-
деновке с красной звездочкой, в туго собранной в талин
шипели п сапогах с длинными голенищами; на левом
боку — простая шашка, на правом — револьвер в кожа-
ной кобуре.
Промерзшая дорога, кое-где припорошенная снегом,
петляла между виноградниками. За окаймляющими ее
с обеих сторон глинобитными степами впдиелпсь зако-
панные на зиму виноградные кусты, тянулись к небу
оголенные пшатовые, абрикосовые п могучие ореховые
деревья; ветви их кое-где перекинулись поверх ограды,
образуя свод.
II сады и дороги были безмолвны и безлюдны.
— Сколько нам осталось идти? — спроспл русый
командир.
— Думаю, что пе больше трех километров,— ответил
Арам.
Он достал пз кармана полушубка маленькую, па ри-
сованную от руки карту и стал ее рассматривать. Да,
оставалось пройти еще одно село, длпппый ряд садов —
и тогда только должно было показаться место, куда пх
послали.
Подразделение шло па выполнение важного задания.
Командование установило, что одип пз отрядов по-
встанцев закрепился в находящейся около железнодорож-
ного полотна, затерянной среди садов деревне. Именно
этот отряд мешал бронепоездам красных свободно кур-
сировать. II мешал оп пе в открытую, прямыми нападе-
ниями, а тем, что постоянно то здесь, то там разрушал
рельсовый путь.
Зачастую путь выводился из строя как раз тогда,
когда одпп пз бронепоездов приступал к выполнению
очередного задания. Дойдя до разрушенного участка, бро-
непоезд останавливался, и в это время его начинали об-
стреливать... А ведь, помешав ремонту пути или хотя бы
402
задержав работу саперов, повстанцы могли (такая воз-
можность не исключалась) дождаться отрядов Комитета
спасения и вместе с ними захватить бронепоезд. Именно
с учетом этой опасности подразделение должно было во
что бы то пп стало обнаружить летучий отряд повстан-
цев и обезвредить его либо захватить в плен.
Время уже было такое (а может, в этом и была одна
из особенностей гражданской войны?), что людям часто
поручалась самая непривычная для них работа. Араму
также случалось получать поручения, для выполнения
которых он сам раньше пе считал бы себя способным:
снабжение частей провиантом п фуражом, расквартиро-
вание пх, разведка боем.
А сейчас оп с ротой красноармейцев шел на выпол-
нение важного боевого задания, иногда перекидываясь
словом с молодым кадровым командиром.
— Слушай, Ерванд,— задумчиво сказал он,— если
па Севанском направлении паши части не потеснят даш-
наков, положение может осложниться.
— Несомненно,— кивнул молодой командир.— Но мне
говорили, что ожидается помощь пз Грузпп. Сказали так-
же, что наши перешли в наступление в Апаранском на-
правлении.
— Желательно, чтобы помощь прпшла поскорей.—
подхватил Арам. — Если она запоздает, воспрянут духом
дашнакп.
— Не будет этого, пх дни сочтены!
— Знаю. Но зачем лишние потери? — нахмурился
Арам и умолк.
Некоторое время опп шагали молча, пристально раз-
глядывая оголенные сады. Казалось, будто одинокие де-
ревья дрожат от холода, а растущие купами сбежались
в кучу, испугавшись выстрелов...
Наконец Арам снова обратился к русому юноше:
— Ты знаешь, что мой отец записался в добровольцы?
То есть, вернее, его записали в добровольцы и отправили
на фронт.
— II он сейчас сражается против пас? — поразился
Ервапд.
— Подозреваю, что да,— невесело покачал головой
Арам.
— Сколько же ему лет?
— Шестьдесят два.
403
Разговор оборвался, п опп продолжали молча шагать
по проселочной дороге, изрытой замерзшими колеями.
Обоих тревожила мысль об успехе задания, они зорко
оглядывались вокруг, каждую минуту ожидая увидеть
врага плп услышать свист пуль.
— Как ты полагаешь, откуда лучше подойти к селу,
чтобы пе нарваться неожиданно па врага? По нашим
данным отряд невелик, по ои постоянно меняет пози-
ции,— неожиданно обратился к Араму командир.
Действительно, разведчики сообщали, что этот отряд
то и дело перемещается. Это и помогало ему оставаться
неуловимым — значит, и опасным.
«Да разве это люди!.. Бесы невидимые! — рассказы-
вал сообщивший первым об отряде и подробно опро-
шенный крестьянин. — Только что видел пх — кутили
в деревне — и вдруг как сквозь землю провалились. Ока-
зывается, залегли за оградами садов, готовятся обстрели-
вать красных... А по ночам подбираются к железной до-
роге, гайки вывинчивают, шпалы выворачивают...»
Даже этот крестьянин так п не мог с уверенностью
сказать, где находится отряд.
— Но что бы мы нп решили, нужно быть готовым
к любой неожиданности,— продолжал молодой коман-
дир.— Ведь этп «невидимые бесы» могут в любую мпнуту
стать видимыми.
— Вот именно! — отозвался Арам.— Опп рассчиты-
вают скорее на разные подлые проделки, чем на свое
воинское умение. Неплохо было бы послать вперед не-
сколько человек...
Пока молодой командир вызвал двух-трех бойцов и
объяснил им, что требуется обследовать подходы к де-
ревне, Арам вновь отдался мыслям, которые в последнее
время не давали ему покоя.
Опять и опять приходили на память слова доктора
философии об отце...
«Но какое безрассудство! — мысленно возмущался
Арам. — И что могло толкнуть его на этот шаг?»
Арам знал, что отец его романтической любовью лю-
бит отчизну, родной край и его героическое прошлое, что
он не терпит критического отношения к этому про-
шлому... Что он, как охотник, умеет обращаться с ору-
жием. Но чтобы отец вдруг решился отправиться
на фронт — этого Арам понять не мог и задумывался
пад тем, что же именно побудило этого старого человека
404
записаться в добровольцы. Может, вынудили? Ведь как
бы ни был отец недоволен большевиками, едва ли в своп
годы ои отправился бы воевать, и притом в мартовскую
непогоду...
Это было настолько непонятным, что Арам так п пе
смог объяснить хотя бы самому себе поведение отца.
«Ну неужели отец и его единомышленники пе понимают
(плп, может быть, не желают понять?), что мы хотим
вывести наш парод из его жалкого одиночества, сделать
его равноправным членом большой семьи всех остальных
народов, ибо только в этой семье может он залечить все
свои старые и новые раны? Довольно уж нашей родпне
переживать своп старые горести! Надо влить в нее мо-
лодую кровь, окрылить ее новыми перспективами, дать
силы для новых взлетов! Неужели отец и его друзья не
понимают, какими гибельными оказались для Армении
все избранные ею в прошлом дороги к свободе? И как
ошибается отец, думая, что мы можем погубить Арме-
нию: он не представляет себе всей мощи дружбы и брат-
ства народов; не впдпт, на какие достижения способен
освобожденный народ. Когда мы предлагаем покончить
со старыми представлениями п путями, отец п его друзья
думают, что мы стремимся к погибели Армении. О нет,
Армения была, есть п будет! Надо только освободить ее
«от несправедливых отношений».
Поглощенный своими мыслями, Арам рассеянно вгля-
дывался и в сады вокруг себя, и в даль, но, о чем бы
нп думал он, мысль об отце не покидала его.
Ну вот, пошел на фронт добровольцем... думал он,
вспоминая слова Рубепа. А вдруг он окажется именно
в том отряде, против которого послали их роту? Ведь мо-
жет случиться, что отцу с сыном придется стрелять друг
в друга? Пли после победы отец... попадет в плен? И что
скажут товарищи, не спросят ли: как это сын буржуя-
контрреволюционера стал коммунистом? Прежде отец
держался лояльно, и никто не позволил бы себе сказать
такое, но теперь... Ведь уж некоторым известно, что аг-
роном Ампрян — «доброволец». Ну, а вдруг отец возьмет
его в плен?!
Предположение это показалось Араму настолько не-
лепым, что оп не остановился па нем. Но оно усилило
возмущение безрассудством отца. Пусть люди пз Коми-
тета спасения вынуждали его, ои пе должен был под-
даться. Ну, а если он по доброй воле, без принуждения,
405
решился на такой шаг, то тем хуже; значит, решение
было принято под влиянием момента плп же явилось
следствием психического расстройства... Правда, отец —
пылкий патриот, человек старых представлений и поня-
тий, коммунизм органически чужд ему; но даже это
не побудило бы его выйти на поле боя с оружием в ру-
ках. Рубен, бывший с ним в тот день, когда оп записы-
вался в добровольцы, и тот не мог объяснить, чем же ру-
ководствовался отец, принимая свое решение. Нет, во
всей этой истории есть что-то необъяснимое!..
Ко всему теперь прибавилась и тревога за Рубека.
Прошло уже немало времени, но Арам так и не сумел
узпать, что случилось с Рубеном в ту тревожную ночь,
когда дашнаки нанесли неожиданный удар. В ту ночь он
вместе с товарищами направился на переднюю линию
огня, а после занятия села дашнаками отошел вместе
с отступающими частями, так и не узнав, что случилось
с Рубеном: жив ли оп или погиб в кровавой неразберихе
ночного боя, принятый врагами за коммуниста... Поду-
мать только, каким противником всякой войны был этот
человек, как он отказывался принять участие в ней, как
резко критиковал обе стороны, свысока смотрел на людей,
решающих споры с оружием в руках,— и вот...
Но вдруг перед глазами Арама встал образ Нвард, и
мысли о Рубене и отце как бы отступили перед нпм: ин-
тересно, что думает Нвард о войне и... об Араме?
Как странно, что Нвард, дочь очень богатого человека,
пи разу не выражала недовольства большевиками. А Рубен
рассказывал, что опа бывает у родных Арама, помогает
его матери. Нет, Нвард — славная девушка. И она еще
любит... «Но вот я нехорошо поступал, ведь несколько раз
встречались мы, раз она даже сама пришла ко мне по
делу, а я был холоден, невнимателен к пей. Думал, что
у нас уже не может быть былой дружбы. Но вот ока-
залось, что...»
И Арам с удивлением подумал о том, что не умеет
разбираться в людях, пе знает, что творится в душе у са-
мых близких. Вот, например, если оп будет ранен или...
ну, скажем, если его убыот — огорчит лп это Нвард? «Ну
конечно, огорчит!» — рассердился Арам сам на себя
за свое сомнение и, словно придя к окончательному за-
ключению, мысленно сказал: «Если уцелею и жив-здоров
верпусь домой, я от души поблагодарю Нвард... нет, не
только поблагодарю...»
406
Рота уже приближалась к деревне, когда Арам заме-
тил неподалеку на гребне холма, двух конников.
— Дашнакские разведчики! — уверенно сказал коман-
дир роты.
— Значит, дашнаки где-то близко,— заключил Арам.—
Видимо, за этим же холмом.
Командир роты тотчас же приказал первому взводу
открыть огонь.
Разведчики скрылись, но вскоре на гребне холма по-
явились четверо конных.
Бойцы взяли ружья наизготовку, но голос командира
остановил их:
— Подождите, пока покажутся все!
И действительно, вскоре к первым четверым прибави-
лось еще пять-шесть всадников.
Командир роты уже поднял руку, давая знак отк-
рыть пулеметный огонь, как вдруг загремели оружейные
залпы. Оказалось, что конным разведчикам поручено было
отвлечь внимание красных... Стреляли откуда-то пз бли-
жайших виноградников.
Бойцы роты тотчас же рассеялись и залегли, чтобы
начать бой, ставший уже неизбежным. Но откуда в них
стреляли? Надо было определить, где дашнаки — за
оградой плп за засыпанными землей виноградными кус-
тами.
Вместе с бойцами быстро залегли и Арам с команди-
ром роты. Арам — за большим камнем на обочине дороги,
командир роты — в русле канавы. В этом же заваленном
снегом русле залегла и часть красноармейцев.
Это был обыкновенный оросительный канал. О том,
что в нем в летнюю пору текла вода, свидетельствовали
ряды ив и пшатовых деревьев па обоих его сторонах. Сей-
час деревья стояли почти голые, лишь па концах тонких
гибких веток еще держались засохшие пучки длинных,
похожих па ланцеты листьев.
Рота следила за полетом пуль, стараясь определить,
откуда они летят. Каждому бойцу не терпелось взять
па мушку хотя бы одного дашнакского стрелка.
Прошло несколько минут, прежде чем пз-за одного
бугра в ближайшем виноградинке осторожно приподня-
лась голова в папахе и пара глаз из-под папахи быстро
оглядела дорогу.
Неизвестно, что именно успел рассмотреть владелец
407
папахи, но как только оп спрятал голову, спова загремел
ружейный залп. Несколько пуль со свистом пролетели
между камнем, за которым залег Арам, и канавой, где
укрылся командир роты.
Бойцы па выстрелы не ответилп, по все уже не сво-
дили глаз с бугра, пз-за которого вынырнула голова
в папахе.
Вновь потянулись минуты. Наконец пз-за бугров в ви-
нограднике высунулись головы дашнакских стрелков.
Арам старательно прицелился и выстрелил и после вы-
стрела ясно увидел, что пораженный его пулей человек
в папахе выпрямился и запрокинулся назад, взмахнув ру-
ками; потом задергался, пытаясь устоять на ногах, и упал
на спину.
До этого дня Араму пришлось участвовать лишь в не-
скольких мелких столкновениях. Приходилось ему и стре-
лять, но никогда еще он сам не видел, как падает на зем-
лю сраженный им человек. Он знал, что ему далеко до
меткого стрелка, и, хотя при отступлении пз города и за
время пребывания на фронте оп не раз пускал в ход
оружие, ему пп разу пе пришло в голову проследить,
попадают лп в цель его пули.
Когда людей убивали другие, это почему-то проходило
как-то мимо сознания Арама. Но сейчас, когда убийцей
человека оказался он сам, все, что он знал, и все, что
читал о человеке, сразу ожило в его памяти. Человек,
который отличается таким тонким и сложным духовным
строем, которого с любовью и страданиями растпли отец
и мать, в груди которого таился бездонный мир чувств
и надежд,— вот он лежит, бездыханный. Маленькая пуля
величиной с пчелу оборвала его жизнь.
«Конечно, убивать себе подобных — отвратительно,
даже кощунственно. Но сейчас и в данном случае необхо-
димо это плп нет?» — мысленно задал себе вопрос Арам.
«Необходимо! —ответил внутренний голос. — Если мы пе
помешаем этим людям, они пойдут и разрушат железно-
дорожный путь, захватят наш бронепоезд и убьют всех
пас, убьют наши мечты, наши светлые надежды, наши
планы преобразования грядущего...»
«Но ведь у человека, которого я убил, наверно, есть
мать, жена, дети. Опи будут ждать его...» — словно шеп-
тал кто-то Араму, и Арам отвечал: «Пусть бы оп сам по-
думал об этом! Да, по ведь вместо пего мог оказаться и
408
мой отец... Хотя что я говорю? Человек в его возрасте
не может находиться в отряде специального назначения».
Размышления Арама прервал новый рой пуль пз вино-
градника.
Надо было положить этому конец. Не поднимаясь
с места, голосом, в котором были и ярость и задетое са-
молюбие, командир роты крикнул:
— Огонь!
Тотчас же одновременно затрещали несколько десят-
ков винтовок, наполняя морозный воздух оглушитель-
ным грохотом. За залпом последовала скороговорка пу-
лемета.
Арам, пе отводивший глаз от закопанных кустов вино-
града, вдруг заметил позади пх какое-то движение: там,
быстро перемещаясь, замелькали согнутые спины, папахи,
шапки... Вскоре после этого выстрелы послышались со-
всем с другой стороны.
Красноармейцы продолжали стрелять по невидимому
врагу. Лишь изредка то здесь, то там вскидывались и сно-
ва исчезали одна-две папахи. Это напомнило Араму
кадры какой-то полузабытой кинокартины. Частые и бы-
стрые перебежки дашнаков вновь подтвердили предполо-
жение Арама, что его отец не мог быть включен в число
солдат этого отряда: как видно, все они люди молодые.
Нет, пет, отцу не по силам было бы вести такую
жизнь...
И Арам вновь взял на прицел тот бугор, пз-за кото-
рого стреляли в его сторону. Подобно лежавшим рядом
с ним бойцам, оп пе звал, попадают ли в цель его пули.
Но он все время слышал свист дашнакских пуль, прижи-
мавших его к земле и не позволявших даже приподнять
голову.
Все чаще и чаще раздавался голос командира роты:
— Огонь... Огонь!
Залпы следовали за залпами в течение получаса,
и вдруг противник умолк. Нельзя было понять, что за-
ставило дашнаков прекратить огонь.
Пока Арам и командир роты обменивались предполо-
жениями, между стволами абрикосовых деревьев снова
замелькали пригнувшиеся к земле темные фигуры: про-
тивник отходил.
— Ребята, вперед! — крикнул командир роты.
Вся рота, как один человек, вскочила па ноги и кину-
лась вдогонку дашнакам, держа винтовки наперевес.
409
Но через две-три минуты дашнаки слова пропали
пз виду... Не в овраге ли, который перерезал дорогу, за-
сели они в засаду?
— Ну, бесы и есть, будь они неладны! — сказал ко-
мандир роты.— Надо любой ценой найти и обезвредить
их, а то опять разберут путь.
II бойцы опять пошли вперед. Они двигались, внима-
тельно осматриваясь и недоумевая: дашнакский отряд
будто сквозь землю провалился.
До самого вечера бойцы красноармейской роты некали
этот отряд, по даже следов его не обнаружили. Когда же
наступила ночь, красноармейцы в ближайшем селе оста-
новились на отдых, чтобы с рассветом снова приняться
за попеки.
По рано утром нм сообщили, что ушедший от пресле-
дования летучий отряд противника опять разобрал
в двух местах железнодорожный путь и оба бронепоезда
обречены па бездействие, пока путь не будет отремонти-
рован.
— Вот вам п бесы,— с горечью покачал головой
командир роты.— II ведь наглость-то какая — в двух ме-
стах! Теперь я понимаю, почему они так не хотели ввя-
зываться в бой: им дано было задание только разрушить
путь. Нет, во что бы то ни стало необходимо сегодня же
покончить с ними.
По выражению лица и бойцов п командира роты
можно было догадаться, что они п раздражены своей не-
удачей, и стыдятся ее.
— Нет, во что бы то ни стало необходимо сегодня же
покончить с ними,— повторил командир роты.
Наскоро перекусив, рота снова принялась за попскп
исчезнувшего дашнакского отряда.
Стоял ясный день, на небе не было нп облачка.
За ночь земля промерзла так сильно, что казалось, будто
дорога окована железом. Громко отдавалось в воздухе
эхо шагов.
Через час после выступления рота наконец набрела
на отряд дашнаков, отдыхавший у въезда в село, распо-
ложенное довольно далеко от железнодорожного полотна.
Рота быстро залегла, готовясь к бою, но Араму вдруг
послышался какой-то странный звук, монотонный и рит-
мичный: быв... быв... дзз... дзз...
Поначалу показалось, что это доносится откуда-то из-
дали гудение большого роя пчел. Но в марте на воле пчел
410
пе бывает. К тому же этот странный звук доносился
сверху, с неба. Оп все нарастал и постепенно усилился
настолько, что вскоре заглушил грохот залпов. В конце
концов обе стороны, чтобы лучше слышать его, вынуж-
дены были прекратить стрельбу.
Арам то настороженно косил глаза в сторону пози-
ций противника, то всматривался в безоблачное голубое
небо. II вдруг, всмотревшись пристальнее, он заметил
на очень большой высоте, где-то в глубине небес, что-то,
напоминающее большую птицу. II это «что-то» медленно
приближалось к земле.
«Аэроплан!» — подумал Арам. II почему-то решил, что
это — вражеский самолет, раз он летит со стороны Ере-
вана. Наверно, Комитет спасения купил его у англичан
плп же враждебно настроенное к большевикам англий-
ское правительство само уступило его дашнакам.
Бойцы роты, так же как и Арам, то и дело поднимали
головы и вслушивались в нарастающий рокот самолета,
не переставая следить за противником.
На всей Араратской равнине в эти минуты царила
тишина: рокот плывущей в небе машины словно маги-
ческой сплой заставил умолкнуть все звуки. По всей ве-
роятности, все население равнины видело только этот са-
молет, слушало только гул его моторов. Да и не могло
быть иначе — ведь по небу Армении еще не пролетал ни
один аэроплан...
Железная птица все приближалась, и то одно, то дру-
гое ее крыло неярко поблескивало на солнце.
Некоторое время аэроплан летел по прямой линии.
Казалось, он так и будет лететь. Но вдруг оп сверпул
в сторону п начал описывать круги. Арам решил, что
летчик, должно быть, выбирает мишень для бомбарди-
ровки.
Чувствуя, что уже не в силах молчать, Арам вполго-
лоса спросил командира роты:
— Ерванд, ты понимаешь, куда он летит?
Ерванд, также не отводивший глаз от аэроплана,
только недоуменно пожал плечами.
Но тут Арам вдруг вспомнил, что дней десять плп
пятнадцать назад ревком сообщил в Москву о создав-
шемся в Армении положении, отметив, что пе хватает
продовольствия п боеприпасов. Ответ Москвы был немно-
гословным, по обнадеживающим: «Держитесь и ждите.
Помощь будет. Средства шлем самолетом».
411
Далее в ответе говорилось, что необходимо па удоб-
ном для посадки самолета месте выложить условный по-
садочный знак: черный круг, если земля еще покрыта
снегом, или же, если снег уже сошел,— белый круг,
чтобы летчпк мог легко заметить посадочную площадку.
Со дня получения этого ответа и ревком, и военный
штаб, и командиры, и бойцы с нетерпением ждали при-
лета аэроплана. Арам не раз думал о том, как хорошо
было бы в день прилета обещанного аэроплана очутиться
поблизости от приготовленной для пего посадочной пло-
щадки, чтобы видеть, что именно привез оп, и узнать
от летчика самые последние новости.
И вот над Араратской равниной летит аэроплан. Но
тот лп, которого они ждут? И если тот самый, то почему
он летит со стороны Еревана и почему описывает какие-
то круги? Да н моторы его гудят как-то недруже-
любно...
Наконец, если это действительно тот самолет, то по-
чему оп не сбрасывает летучек, пе подает условного знака
п, главное, почему па нем пет советского герба?
— Ерванд, как ты полагаешь, это тот, которого мы
ждем? — нерешительно спросил Арам.
— Мне кажется, да...— отозвался командир роты,
следя за самолетом.
— Мне тоже,— пе стал противоречить ему Арам.—
Если действительно тот, наши будут сражаться как львы!
— Так точно, товарищ Арам, как львы! — вмешался
лежавший справа от Арама смуглый черноволосый боец,
прислушивавшийся к разговору.— Если аэроплан нашим
окажется, конец войне! Дашнак-машнак — все они хвосты
подожмут.
— Правда твоя,— подхватил боец, лежавший чуть
дальше.— Подожмут, а как же иначе? Ведь смотри,
сколько у нас друзей: вся Россия, да еще Украина,
да еще Белоруссия! А кто друг дашнакам? Никто!
А если кто другом себя объявляет, свою выгоду соблю-
дает. Ведь этот аэроплан из Москвы, правда, товарищ ко-
миссар?
— Правда,— не сразу ответил Арам.— Мы ждем
аэроплана из Москвы.
Неопределенность подтверждения пе омрачила радо-
сти справившегося красноармейца.
Радость эту разделяли и все остальные красноар-
мейцы. Многие уже вскинули винтовки, готовясь выстре-
412
лами приветствовать летчика. II вот все вдруг припод-
нялись и хором крикнули:
— Наш это, наш! Вот, спускается уже, спускается...
В голосах бойцов был наивный восторг, словно в са-
молете находился кто-то бесконечно родной. И в то же
время видно было, что с прибытием самолета они свя-
зывают мысль о конце войны.
Обращенные к небу лица светились радостью. Охва-
ченные ликованием люди пе замечали, что солдаты вра-
жеского отряда также с захватывающим интересом
и удивлением рассматривают парящую невиданную
птицу.
Неожиданное появление самолета пх также заставило
забыть п о противнике п об опасности.
— Ребята, поглядпте-ка, как онн загляделись на аэро-
план! Впдно, боятся...— засмеялся один пз красноармей-
цев,
— Ну, раз боятся, значит, это наш!
— Давайте-ка пальнем, пусть испугаются еще
больше,—предложил кто-то.
И вся рота сразу же дала залп. Надо было покончить
с противником и поспешить к самолету.
Противник ответил сосредоточенным огнем.
Но вдруг словно что-то сломило дашнаков. Стрельба
их почему-то ослабла, а вскоре и вовсе стихла. II Арам
заметил— между стволами абрикосовых деревьев зачер-
нели фигурки: дашнаки убегали, убегали зигзагами,
сломя голову.
Трудно было установить причину пх поспешного от-
хода: то лп они боялись, что пх могут окружить, то лп
у них кончились патроны. Но красноармейцы усилили
огонь и вдруг все сразу кинулись вперед, яростно выкри-
кивая «ур-ра!» п размахивая винтовками. Отставшие
от своих товарищей дашнакские солдаты тоже запетляли
между абрикосовыми деревьями, бросаясь пз стороны
в сторону.
Выяснилось, что это был небольшой отряд, вооружен-
ный только ружьями.
Приказав бойцам продолжать преследование, коман-
дир роты и Арам остались с пулеметчиками. Самолет
все еще кружил в пебе.
«Ну когда же оп спустится?» — спрашивал себя /Храм,
следя за виражами самолета.
413
Басовитое гудение самолета наполняло сердца коман-
диров и бойцов не только нетерпеливым ожиданием, но
и тревогой.
Однако измучившие всех минуты ожидания пришли
к концу: аэроплан стал постепенно снижать скорость.
Очевидно, пилот наконец разглядел посадочную пло-
щадку.
Да, это был он — долгожданный. На фоне чистого,
ясного неба уже отчетливо вырисовывались его крылья
и напоминающие ноги огромной птицы шасси. Самолет,
суживая витки, спускался все ниже, шум моторов посте-
пенно смягчался. В его сердитом, требовательном рокоте
уже слышались нотки удовлетворения, словно ои
радовался тому, что может наконец спокойно призем-
литься.
Арам сожалел, что пе может быть в числе тех, кто
своими глазами увидпт все, что произойдет при встрече
с летчиком.
Но вдруг он вскинул голову и с видом человека, сде-
лавшего счастливое открытие, быстро достал из футляра
полевой бинокль и приставил его к глазам. Бинокль до-
ставил ему неописуемую радость. Словно кто-то придви-
нул к глазам и ярко осветил и самолет, и посадочную
площадку.
Арам любовался открывшимся его взгляду видом и
удивлялся тому, что до этого не вспомнил о бинокле.
На заснеженной равнине там и тут чернели боль-
шие группы людей. Группы людей стояли ir перед
штабом: бойцы, одетые в белые халаты врачи и мед-
сестры.
Арам даже улавливал голоса, громкие крики «ура».
Оп видел, как бойцы и все, кто был там, обнимали друг
друга и бежали к самолету, вернее, к посадочной пло-
щадке.
Бывают в жизни моменты, когда забываются все раз-
личия в чипах и люди перестают считаться с условно-
стями. Такой именно момент переживали все находя-
щиеся иа равнине, когда самолет стал кружить над
посадочным знаком, готовясь к спуску.
Из самолета сбросили вниз листки летучек, п тогда
ликование ожидавших достигло своего апогея. Одни ки-
нулись к площадке — встречать самолет, другие начали
подбирать сброшенные летучки, по многие остались сто-
ять закинув головы.
414
Араму казалось, что эти люди совершенно забыли
все выпавшие на пх долю лишения и страдания, —
ведь к ним прибыл посланец пз страны революции, при-
был со словом дружбы. Для них он был символом спа-
сения.
Бойцы видели и невооруженным глазом, что возле
посадочного знака творится что-то необычное. Опп сбе-
жались со всех сторон к Араму п подталкивали друг
друга, обуреваемые желанием обратиться к комиссару,
попросить у него хоть па несколько минут бинокль.
Однако Арам был так поглощен зрелищем, открыв-
шимся его глазам, что не замечал вокруг ничего, даже не
чувствовал присутствия столпившихся вокруг пего людей.
Наконец терпение у бойцов иссякло, и один пз них
громко спроспл:
— Хорошо видно в бинокль, товарищ комиссар?
Не дожидаясь ответа Арама, кто-то радостно выкрик-
нул, обращаясь к командиру роты Ерванду:
— Завтра же двинемся в Ереван! Конец пм, товарищ
командир!
Командир роты, улыбнувшись на слова своего бойца,
мягко возразил:
— Пе торопись, друг. Посмотрим, какие вести привез
самолет, что думают там...
— II так все ясно, товарищ командир! Хочешь, по-
бегу узнаю, что там говорят?
— Да погоди ты, имей терпение.
А в это время Арам наблюдал уже за тем, как само-
лет, сделав последний вираж, приземлился и побежал
по полю и как люди кппулпсь вслед за ним, словно же-
лая ухватиться за его крылья, повиснуть иа них и своей
тяжестью прижать его к земле.
Но самолет, пробежав несколько десятков метров, сам
остановился. Толпа хлынула, окружила его.
И Арам еще раз пожалел, что находится так далеко
от места приземления. Словно откликаясь па его мысль,
красноармеец, который был уверен, что пора завтра же
двинуться в Ереван, с сожалением воскликнул:
— Эх, был бы я там, все разузнал бы. Побегу-ка
я туда, а, товарищ командир?
— Да погоди ты, парень! Если б каждый пз нас бе-
жал туда, куда ему хочется, что бы сталось с дисцип-
линой?
415
* * *
Доставленные самолетом сведения в тот же день, еще
до наступления темноты, дошли до всех пунктов, заня-
тых красными. Повсюду— и на всех участках фронта,
п в селах — они вызвали огромное ликование. Люди по-
чувствовали, что отныне у них есть защитник, почувство-
вали уверенность в завтрашнем дне. Новые силы вли-
вала в пх сердце весть о том, что налажена связь с Совет-
ской Россией, что Севанский фронт получил ожидаемую
помощь.
Экипаж самолета — трое летчиков — привез не только
важные сведения и письма, но и засекреченный груз,
о котором большинство ничего определенного не знало:
распространился слух, что летчики привезли золото —
для закупки оружия и продовольствия. Между про-
чим, стало известно и о том, что мятеж в Кронштадте
ликвидирован, а в Грузии утвердилась советская
власть.
Обо всем этом Арам узпал в тот же день. Услы-
шанное так заинтересовало его, что захотелось побывать
в штабе, получить самые полные сведения. Но поло-
жение было не таким, чтобы он счел себя вправе отлу-
читься.
Преследуя скрывавшихся в садах мятежников, рота,
во главе которой стояли Арам и Ерванд, встретилась
с другой красноармейской ротой, которая уже два дня
ожесточенно билась с крупным подразделением дашна-
ков. Лишь после того как было рассеяно это подразделе-
ние, Арам и Ерванд снова возобновили преследование
летучего отряда.
Бои протекали с переменным успехом — объединив-
шиеся красные роты то одерживали верх, то отступали.
Командиры рот и Арам думали, что весть о прибытии
самолета должна была сломить дух мятежников, прину-
дить их к отступлению. Но у мятежников никакой по-
давленности не наблюдалось, скорей наоборот: на сосед-
нем фронте они непрерывно атаковали красных, стремясь
захватить ряд узловых пунктов.
Мятежники упорствовали, а большевики не желали
ничем поступиться.
В разгар боев из штаба па имя Ерванда и Арама при-
шел приказ — соединиться с частями, действующими
416
на соседнем участке фронта. Тотчас же по прибытии
на соседний участок рота получила задание овладеть хол-
мом, который господствовал над ведущей в Ереван до-
рогой.
Бои еще продолжались, когда Арам, лежавший рядом
с бойцами в засаде, вдруг услышал хриплый, но радост-
ный голос, громко выкрикивавший:
— Ереван освобожден! Ереван взяли!
Эти слова были услышаны не только Арамом — пх
слышали п командир и бойцы. Удивленно переглянув-
шись, все уставились в ту сторону, откуда донеслись
столь странные слова. Неподалеку по полю бежал боец
из взвода связи — парень лет двадцати с длинным носом
и широко раскрытыми черными глазами. Ои бежал, раз-
махивая полевым телефоном, не обращая внимания
на запутавшийся у него в ногах провод, и без умолку
выкрикивал:
— Ереван освобожден! Ереван взяли!
— Взяли? — недоверчиво повторил Ерванд,— Когда
это успели?
— Но, может, действительно взяли, товарищ коман-
дир? — несмело откликнулся один из бойцов.
— Как видно, многим из нас грозит помешатель-
ство, — сердито оборвал командир роты. — Если Ереван
взяли, то о чем думают вон те люди, которые стреляют
в нас? Ведь им следовало бы удрать, а они...
— Товарищ командир.— подхватил подбежавший те-
лефонист, — я это сам слышал... начал принимать теле-
фонограмму — не смог... Взяли, уж поверьте мне! Взяли,
клянусь чем хотите! — смеясь и плача от радости, повто-
рял телефонист.
В эту минуту послышался свист пуль, Арам, Ерванд
и бойцы поспешили пригнуться. Связной, не выпуская
из рук телефона, повернулся и побежал обратно, повто-
ряя на бегу все те же слова:
— Взяли... Ереван взяли!
Бойцы роты недоуменно переглядывалПсь. Странный
вид юноши, его бессвязная речь, смех и слезы — все вы-
зывало сомнение, не позволяло поверить в радостную
весть.
«Что это приключилось с бедным парнем? А вдруг
действительно помешался, как говорит Ерванд?» —мельк-
нула у Арама тревожная мысль.
14 С. Зорьян, т. 3
417
Встав пз-за укрытия, он побежал за связным, думая
догнать его и подробно расспросить обо всем.
Но едва успел Арам пробежать шагов двадцать, как
вдруг покачнулся п упал.
Два красноармейца выскочили из укрытий и, пригнув-
шись, побежали к Араму.
ГЛАВА 7
В квартпре Ампрянов стояла тпшпна, какая обычно
наступает в напряженном ожидании надвигающейся
опасности.
Но эта тпшпна нисколько не напомпнала прежнюю,
царившую здесь после того, как Ованес Ампрян, запи-
савшись в добровольцы, ушел на фронт, а тпкпн Воски
слегла.
Хотя за последние две недели в этом доме перебы-
вало столько посетителей, сколько не бывало никогда
раньше, но тишина в нем не нарушалась. Наглухо за-
дернутые даже днем, оконные занавеси словно преду-
преждали, что в этом доме громко разговаривать нельзя;
к молчанию приглашали и разостланные на полу ковры,
п отодвинутая к степам мебель.
На лицах всех, кто переступал порог этого дома, чи-
талась озабоченность, боязнь сделать лишнее движение.
Родственники и друзья Ампрянов ходили здесь на цы-
почках, переговаривались шепотом или знаками.
И все это делалось для того, чтобы не тревожить ра-
неного хозяина дома, которого привезли с фронта.
Ованес Амирян уже две недели лежал у себя дома,
почти не приходя в сознание. Когда его вместе с другими
ранеными привезли в Ереван и отнесли на носилках
в станционный санитарный пункт для оказания первой
помощи, его увидел и узнал Ваан. Он упросил врача раз-
решить взять отца домой.
Амирян был в полузабытьи, когда его доставили до-
мой; сознание полностью не вернулось к нему и после
двухнедельного пребывания дома. Но доктор считал, что
поскольку пульс у ранепого сравнительно неплохой, то
дело пойдет па поправку. Правда, раненый потерял много
крови, поэтому сейчас ему необходим полный покой, надо
оберегать его от всякого волнения, не тревожить ни рас-
спросами, нп шумом. Следовательно, первейшее условие
ухода — тишина.
418
Доктор советовал даже набросать на мостовую сена,
чтобы смягчить шум от движения транспорта. Но по-
скольку в городе, да еще в марте, достать сено было
невозможно, а поехать за сеном в село было некому, при-
шлось довольствоваться тем, что раненого перенесли
в комнату, выходящую окнами во двор, куда шум с улицы
не доносился. Это была та комната, которую несколько
недель назад занимал Арам.
II вот старый агроном лежит в комнате сына, на ши-
рокой никелированной кровати, укрытый узорным шер-
стяным одеялом. Под седую голову подложены две по-
душки, глаза полузакрыты. Ритмично поднимается и опа-
дает грудь.
Вначале родственники и друзья навещали раненого
или справлялись о его самочувствии ежедневно. Раньше
всех к своему именитому прихожанину явился тер Мес-
роп, затем Габрпэл Зальян, соседи Амирянов — супруги
Закарян, братья тпкип Воскп и другие родственники. За-
ходила п жена «комитетчика» Карапета, а раз заглянул
и сам «комитетчик» Карапет, приехавший в город «по во-
енным делам».
Раза два зашел к Амирянам и доктор философии.
В первый же свой визит после освобождения из плена
Рубен рассказал тпкпн Воскп, что видел Арама и Заро
п что оба «жпвы-здоровы», постарался подбодрить ис-
страдавшуюся мать.
Тикин Воски слушала его, ломая руки.
— Но зачем все так перевернулось, парой Рубен?—
простонала она.— Почему наш дом должен был разде-
литься на два лагеря?
Не находя подходящего ответа, Рубен сказал, что
в жизни человечества и раньше бывали периоды, когда
сын восставал на отца, а отец на сына.
— Но с оружием в руках, парон Рубеп?
— Случалось и такое.
Тикин Воски так и обмерла...
Рубен снова пытался утешить бедную женщину,
но и сам видел, что это выше его сил. Он решил не бес-
покоить ее больше и своими посещениями не растрав-
лять ее ран. Но, узпав через несколько дней, что, ра-
ненного на фронте, Ованеса Ампряна привезли домой,
поспешил навестить старого знакомого. Однако Рубену
пришлось довольствоваться лишь расспросами о его са-
14*
41У
мочувствии, точно так же как и остальным знакомым и
родственникам Ампрянов: доктора запретили беспокоить
раненого посещениями и разговорами.
Как-то раз пришла навестить Амиряна даже супруга
Габриэла Зальяна.
— Самое главное, дорогая, чтобы в комнате не было
пыли,—наставляла она тикпн Воски.— Пыль для боль-
ного опаснее самого сильного яда. Но вот больше-
вики этого не понимают и не разрешают держать при-
слугу...
И муж и жена Зальяны прекрасно знали, что Нвард
чуть ли не каждый день бывает в доме у Ампрянов,
но ни разу не спросили ее, что опа делает у этих, в сущ-
ности чужих, людей. Они понимали, что Нвард и не могла
поступить иначе после того, как Ампрянов постигло такое
несчастье. Габриэл Зальян часто заходил к тикпн Воски,
а позднее — и к самому Ампряну (когда тот уже пришел
в сознание) и неизменно повторял своп заверения, что
Антанта никогда не оставит Армению в беде: ей доста-
точно заслать всего одну воинскую часть через Иран —
и Армения будет спасена «от большевизма и коммунизма
всех видов!».
Падо сказать, что Зальян и сам-то не очень ве-
рил в помощь Антанты, но упорно продолжал твердить
о ней.
— Потерпим еще немного, пусть немного дольше про-
держатся и повстанцы, и все будет хорошо. Европа не
позволит, чтобы мэцевпки (как выражается наш тер
Месроп) безнаказанно уничтожили собственность п ком-
мерцию. Вот именно! Европа и сама заинтересована
в купле и продаже сырья и продукции Армении, а там
знают, что большевики не подпустят их к своим то-
варам.
Тер Месроп раза два встречался с Зальяном в ком-
нате Амиряна. Он неизменно выражал полное согласие
с мнением богатого винодела п лишь вносил одно допол-
нение со своей стороны: поскольку большевики являются
противниками христианского учения, которое в нрав-
ственном отношен ни выше любого другого учения, то опп,
большевики, противники нравственности, а посему обре-
чены. Они обречены и потому, утверждал тер Месроп,
что отвергают собственность, которая представляет собой
результат труда и инициативы личности, а пе воровства
или грабежа, как полагают мэцевпки.
420
— Что же касается революции,— говорил в заклю-
чение тер Месроп, — нп один разумный человек не может
быть ее противником. В жпзпп людей революции проис-
ходили всегда. Сама христианская религия — великая ре-
волюция, обновившая весь мир. Но революция должна
быть приемлемой для всех. Например — либертэ, эгалитэ,
фратернитэ... Кто пх не приемлет?! Я, например, приемлю
всей душой. Но...
Так они развлекали раненого, затем, попрощавшись
с тикин Воски и с ним, удалялись.
Первые дни Амирян лежал молча, даже не бредил.
Но на четвертый плп пятый день, открыв утром глаза,
он вдруг спросил:
— А как там?
Тикпн Воски, которая сидела возле кровати и, едва
сдерживая слезы, ломала руки, радостно привстала:
— О чем ты, Ованес? О чем?
Раненый выпростал руку из-под одеяла и, показывая
глазами на окно, с усилием выговорил:
— Там... Как там?
Все эти дни тикин Воски так истосковалась по голосу
мужа, что ей даже хотелось, чтобы Ованес хотя бы раз
забредил. Сейчас опа решила, что Амирян бредит и
в бреду вспоминает детей...
Но Нвард, которая в последнее время почти не отхо-
дила от тикин Воски, тихо положила маленькую теплую
руку на сухую, со вздувшимися жилами руку старой жен-
щины, как бы советуя ей потерпеть, пока она сама по-
говорит с больным.
— Вы, наверное, о войне спрашиваете, да? — спо-
койно и мягко спросила она.
Раненый перевел взгляд на нее и пошевелил губами,
словно желая сказать еще что-то. Однако Нвард опере-
дила его.
— Я не ошиблась, да? О, наши побеждают... побеж-
дают па всех фронтах!—сообщила она оживленно.
Затем, видя, что больной слушает ее с напряженным
вниманием. Нвард продолжала уже более уверенно:
— О да, победа — на нашей стороне! Вы можете быть
совершенно спокойпы, с фронтов поступают только хо-
рошие вести.
Амирян пристально взглянул па девушку, потом уста-
ло опустил веки. Он лежал па спине, до самого подбо-
родка укрытый одеялом. Седые усы — словно крылья бе-
421
лой птицы, кожа покрыта красноватой сыпью, похожей
па веснушки.
— Да? — задумчиво вымолвил он.
Нвард бережно прикрыла одеялом его руку и
спросила, не принести ли ему поесть. Амирян не от-
ветил.
С этого дня в его состоянии наметился перелом. Каж-
дое утро он прежде всего спрашивал, что нового на фрон-
тах, что говорят о прекращении войны или заключении
мира. И те, кого он спрашивал, спешили заверить его,
что все обстоит хорошо и нет никакого основания трево-
житься.
— Наши повсюду побеждают, сильно продвинулись
вперед. Уж будьте спокойны!
Все это говорилось с целью подбодрить раненого. Но
никто ни разу не задумался над тем, как эти слова дей-
ствуют на настроение матери; никто не замечал, как
бледнеет тикин Воски, как прячет слезы.
У бедной женщины разрывалось сердце, когда она
смотрела на раненого мужа и думала о том, живы лп
Заро п Арам. Но муж был хоть дома, а дети где-то ва-
терялись: кто знает, сыты ли они, есть ли у них крыша
над головой?
Ей было чуждо и непонятно деление армян на своих
и на чужих. Все армяне были в ее глазах братьями. Тп-
кин Воски было дико думать, что армяне сражаются друг
с другом. Она считала это величайшим несчастьем не
только для себя, по и для всего народа.
Как-то раз она решилась спросить Рубена:
— Объясните мне, парен Рубен, чего хотят наши ар-
мяне друг от друга? Взбесились опи или с ума сошли?
И доктор философии сказал:
— К сожалению, вы правы, тпкин Воски. Все войны
в мире возникают из-за безумия или варварства, и
больше всех страдают от них матери. А военные победы
(если только можно говорить о военных победах!) пе
стоят слез одной несчастной матери.
Когда Амирян несколько окреп и доктор разрешил го-
ворить с ним («но немного и пе па печальные темы»),
на интересующие старого агронома вопросы отвечала
опять-таки Нвард.
— Какие сегодня вести? — спрашивал Амирян.
422
Наши опять продвинулись вперед! — весело сооб-
щала Нвард.
— А потери большие? Много убитых?
Тут уж Нвард терялась, не зная, о чьих потерях он
спрашивает.
И ей приходилось давать уклончивый ответ:
— Ну, вы же сами знаете, пароп Ампрян, на войне
без потерь не бывает.
— Значит, все еще убивают друг друга?
Но как-то раз, когда Амирян задал этот же вопрос
зашедшему навестить его «комитетчику» Карапету, тот
кичливо заявил, видимо тоже из желания «поднять наст-
роение» приятеля:
— Прямо истребляем пх, скажу тебе, братец мой. Вот
захватим и бронепоезда их и посмотрим, что они будут
делать тогда! И вообще, дела у нас хорошо идут.
II хмбапет принялся рассказывать о событиях на
фронте, то и дело подчеркивая свое личное участие
в них, проявленные им находчивость и бесстрашие: «как
только я увидел», «я распорядился», «приказал ударить»,
«я захватил в плен»...
Раненый слушал его и отмалчивался, слушал и что-то
бормотал; нельзя было попять, верит он россказням хмба-
пета плп не верит. Но когда «комитетчик» ушел, Ампрян
повернулся на другой бок и промолвил:
— Нашелся храбрец — армян «истреблять»... Презрен-
ный!
Бодрость в раненом поддерживала лишь Нвард. Лицо
его светлело, когда она начинала рассказывать о каком-
нибудь забавном происшествии пз жизни их общих зна-
комых или читала ему (по совету лечащего врача) ко-
ротенькие юмористические рассказы.
Надо сказать, что лечащий Амиряна врач был в об-
щем доволен состоянием своего пациента, — по его мне-
нию, все говорило о скором выздоровлении.
Его слова успокаивали тикин Воски в укрепляли
Нвард в убеждении, что она поступает правильно, раз-
влекая больного и своими рассказами поддерживая у него
хорошее настроение.
Зная по опыту, что больных вообще надо всячески
оберегать от волнений и неприятных впечатлений, род-
ственники Амирянов также считали своим долгом гово-
рить с Ованесом на интересующую его тему — о положе-
нии на фронтах. И, полагая, что доставляют больному
423
удовольствие, они дружно твердили, что большевики тер-
пят поражение...
А как-то раз брат тикин Воски, побуждаемый все
тем же желанием подбодрить больного, дошел даже до
утверждения, что скоро большевикам Армении придется
удрать в Иран, поскольку Ленин приказал, чтобы онп
прекратили войну и заключили мир.
— Заключили мир? — изумился Амирян.
— Ну да.
Глаза у больного загорелись. Он пристально взгля-
нул на собеседника, видимо сомневаясь в достоверности
услышанного. Но шурин, словно актер, увлеченный
ролью, воскликнул:
— И тогда наступит конец всем сварам, и в Армении
воцарится мир!
Под влиянием подобных бесед настроение старого аг-
ронома улучшалось; иногда он чувствовал себя настолько
окрепшим, что даже выражал желание пройтись по ком-
нате.
Тикин Воски и Нвард настойчиво отговаривали Ами-
ряна.
— Потерпи еще два дня, Ованес,— просила тикин
Воски, заботливо подтыкая ему одеяло и подкладывая по-
душку повыше.— Посмотрим, что посоветует доктор...
Это случилось в отсутствие Нвард — что-то помешало
ей прийти к Амирянам. В комнате больного сидела толь-
ко тикин Воски. Амирян, спокойно лежавший в постели,
вздрогнул и привстал от оглушительного гула. Гул по-
вторился. Больному показалось, что он галлюцинирует.
И вдруг глаза у него расширились: это был гул пу-
шек...
Да, слух не обманывал его: где-то стреляли из пушек.
Что это такое, что?! — спрашивал пылавший лихора-
дочным блеском взгляд больного. Неужели сражаются
уже под городом? Чтобы проверить это, надо выйти
из дому, а сделать этого он не в состоянии: доктор за-
претил ему даже вставать с постели.
Продолжая внимательно прислушиваться, Ампрян по-
косился на жену, которая в эту минуту старательно во-
рошила огонь в печке и за треском поленьев, по-види-
мому, ничего не слышала.
424 '
— Слушай, Воскп, что это за шум? — не удержался
от вопроса старый агроном.
— Какой шум? — удивленно спросила тикин Воски.
Она, конечно, слышала грохот орудий, но, пытаясь
отвлечь внимание мужа, с наивной хитростью гремела
кочергой по чугунной дверце печки.
Видя, однако, что ее уловка не достигла цели, она
виновато умолкла.
— Пушки это...— простонал Амирян.
— Пушкп? — неуверенно отозвалась тикин Воски,
придав лпцу удивленное выражение. — Пойду-ка я
узнаю.
Еле передвигая подгибающиеся ноги, она направилась
к двери, но, открыв ее, встретплась лицом к лицу
с Брабпоп.
— Ну, как оп сегодня? — спросила Брабион.
Оставив вопрос старухп без ответа, тикин Воски испу-
ганно зашептала:
— Спрашивает, почему пушкп... Не знаю уж, что ему
ответить. Идем, Брабпон, выдумай что-нибудь, успокой
его. И, как назло, Нвард не пришла именно сегодня.
Не договорив, она повела Брабион в комнату мужа.
— Ованес, вот Брабион говорит, что ничего особенно-
го пет, просто проверяют пригодность старых пушек.
Но тут п сама тпкпн Воскп почувствовала, что вы-
думка ее звучит неправдоподобно. Амирян только взгля-
нул на нее и печально покачал головой.
Послышались новые раскаты орудийных залпов.
— Ну вот, опять! — встревожился Ампрян.
— Да пустяки, братец,— пренебрежительно махнула
высохшей рукой Брабпон.— Пусть себе стреляют сколько
хотят, а ты пе обращай внимания, лежи себе спокойно.
Сама старая советчица, однако, не следовала собствен-
ному совету — ее потухшие глаза былп полны слез.
— Услышь меня, господи,— да свернет себе шею тот,
кто войну выдумал!
А гул все усиливался. Вскоре послышалась и трес-
котня пулеметов.
Как нп старалпсь тпкпн Воскп п Брабпоп успокоить
старого агронома, убедить его, что «стреляют просто так,
для пробы», по выражению лица больного ясно было впд-
но, что он пм пе верит.
425
— Ну довольно, скажите мпе прямо — в чем дело? —
наконец потребовал Ампрян, догадываясь, что произошло
какое-то серьезное событие, которое хотят скрыть от
него.
Но тпкпп Воски п Брабпон все не решались открыть
ему глаза. Тпкин Воскп сознавала свою полную неспособ-
ность говорить с мужем на подобную тему и горько со-
жалела, что рядом с нею нет Нвард: вот Нвард непре-
менно смогла бы придумать что-нпбудь утешительное, п
Ованес тотчас успокоился бы.
Ампрян, по-впдпмому, п не ждал объяснений жены.
К тому же внимание его привлек донесшийся снаружи
заглушенный грохот.
Несколько мгновений Ампрян вслушивался в этот за-
ливший улицу глухой шум п вдруг, стремительно вско-
чив с постели, кинулся в соседнюю комнату, припал
лицом к окну. Его глазам открылась необычайная кар-
тина: по улпце валил густой поток людей и животных.
Вооруженные и безоружные люди — солдаты, горо-
жане п крестьяне, — запрудив улпцу, бежали куда-то
вниз. Крестьяне гнали скот, взмахивая и щелкая кну-
тами. Солдаты пробивали себе дорогу, орудуя прпкла-
дамп ружей. Затерявшиеся в этом бурном потоке ка-
валеристы прпшпорпвалп копей, стараясь выбраться пз
толчен.
Особенно жалкпмп в этой невообразимой сутолоке
выглядели животные — коровы, овцы. Напуганные гро-
хотом пушек, непривычным шумом и криками, они
то бросались вперед, то пятплпсь, пытаясь повернуть об-
ратно. Но удары кнутов быстро усмиряли их, и они, по-
корно опустив головы, снова двигались вперед, протиски-
ваясь между людьми, пушкамп, брпчкамп с установлен-
ными на них пулеметами.
Привалившийся к окну Ампрян смотрел на это стол-
потворение с ужасом; ему казалось, что перед нпм ру-
шится, рассыпается, разбивается вдребезги все то, чем
он жил, что считал прочным и незыблемым, незыблемым
и вечным...
Своими глазами он видел теперь отступление войск,
которые должпы были защищать Ереван. Вместе с вой-
ском отступали и крестьяне со своим домашппм скотом,
и горожане с наспех увязанным скарбом. Город покидали
вооруженные мужчины, женщины с узлами и пакетами
426
п руках. И у всех па лицах был страх п была надежда
выбраться, спастись.
Это было попстипе стихийное движение, неостанови-
мое, как наводнение, как весеннее половодье, слепо стре-
мящееся проложить себе путь.
Но удивительнее всего, пожалуй, было то, что эта
огромная человеческая река не рычала, не гремела, а лишь
глухо рокотала почти угасшими, полными ужаса голо-
сами.
II над всеми этими шумами, над всемп голосами пере-
катывались раскаты пушек: бум!., бумм!..
II, словно тенора, вторящие басам, скороговоркой под-
хватывали пх пулеметы: та-та-та... та-та-та!
Ампрян смотрел на улицу широко раскрытыми гла-
зами и наконец беззвучно иропзнес:
— Значит?..
Оп понял, что победили коммунисты, а эти отсту-
пают. Что красные вошли в город оттуда, откуда пх не
ждали.
— Значит? — повторил он п невольно положил руку
на раненую грудь.— Да, все погпбло, все пропало...
Тпкин Воскп и Брабпон. вбежавшие в комнату, чтобы
отвестп п уложпть больного, опоздали, старый агроном
покачнулся п упал па пол.
Тпкин Воски вскрикнула и бросилась к мужу. Бра-
бпон наклонилась и бережно приподняла голову Ампряна.
Глаза у пего были закрыты.
Вдвоем с тпкин Воскп они кое-как донесли его до кро-
вати, уложплп, начали тереть вискп п грудь.
Но он пе двигался п не открывал глаз.
Спешно послалп за лечащим врачом.
Ему осталось лишь констатировать смерть Ампряна,
наступившую вследствие паралича сердца.
Глухая бабка, сидя на тахте в своей комнате, довя-
зывала посок. Опа вязала не глядя, ритмично двигая
сппцамп, как бы забыв обо всем окружающем. Как-то
раз с интересом наблюдавший за нею Рубен сложил чет-
веростишие, которое знали лишь близкие:
Вяжет она, вяжет
Бесконечно, непрерывно,
Невозмутимая, безразличная,
Словно само время.
427
Но бедная старушка никогда пе была безразлична
к тому, что происходило вокруг нее. А сейчас опа еще
пе знала, что сын ее умер, что по улицам города в панике
отступают войска и жители.
Не знала опа и того, что в то время как с одной окра-
ины города уходят беженцы, — с другой, под торжествен-
ные марши и победные клики, в город вступают красно-
армейцы.
* * *
Вечером того дня, когда Ампрян скончался, а красные
части вошли в Ереван, в комнату доктора философии во-
шел юноша в полувоенной-полуштатской одежде.
В первую минуту Рубен не узнал посетителя, но, вгля-
девшись, радостно воскликнул:
— Это ты, Дарбин? Ну как, жив-здоров? Каким об-
разом, как ты освободился?
— Да очень просто: начальник тюрьмы с тюремщи-
ками удрал, а мы выбили дверь и вышли.
— A-а!.. И всем удалось? Ну, говори, чем я могу быть
тебе полезен?
Но оказалось, что Дарбину никакой помощи не надо,
он просто пришел поблагодарить за передачи— за еду п
табак, которые он и арестованные вместе с ним товарищи
получили от Рубена.
Доктора философии так тронули слова Дарбина, что
он даже не нашелся что ответить. А Дарбин, высказав
все, что хотел, внимательно огляделся, заглянул во все
углы и с улыбкой спросил:
— Вы разрешите задать вам вопрос, товарищ Рубен?
— Пожалуйста,— удивленно отозвался Рубен.
— Мне бы хотелось знать, если вы, конечно, пе возра-
жаете,— почему вы не женитесь?
Рубен понял, почему был задан этот вопрос: Дарбин
увидел неприбранпую, неуютную комнату.
— Вероятно, брак не страшнее плена, но... нет, доро-
гой... Ни власть, ни битва, ни женщина не влекут мой
Дух!..
— А напрасно,— усмехнулся Дарбпп.— Я полагал бы,
что вам жениться даже необходимо.
— О нет. Мпе достаточно и того, что эти бедст-
вия кончились и я могу наконец заняться любимым
делом.
428
Надо сказать, что события последних дней заставили
Рубепа изменить свои прежние взгляды па историю.
Теперь каждое явление в истории словно получило повый
смысл и повое значение в его глазах. Хотя ои и после
всего испытанного в плену продолжал высмеивать сла-
бости и малодушные деяния людей, он стал глубже заду-
мываться над ними.
— Да, Сабо, человеческая жизнь не течет сама собой,
и ее всегда можно направить по желанному руслу.
Но если в отношении жизни он пришел к такому
заключению, то в вопросе женитьбы сомнений еще не пре-
одолел. Правда, он не отталкивал мысль о браке,
но оп боялся, что брак лишит его свободы, хотя сознавал
в глубине души, как тяжело было бы ему умереть, не
оставив продолжателя своего рода «в этом преходящем
мире».
— Ни власть, ни битва, ни женщина!.. — со смехом
повторил он свой ответ Дарбину и махнул рукой: — Лад-
но, оставим это. В настоящее время это не так важно.
Будь добр, скажи мне, что тебе известно о Заро, об
Араме? Где они, жпвы-здоровы ли?
Но Дарбину ничего пе было известно о них. Оп лишь
слышал от товарищей, что плп завтра, или послезавтра
в город должны войти сражавшиеся па Камарлинском
фронте части. С их приходом все и выяснится.
На следующий день Рубеп пошел па ту улицу, по ко-
торой войска Камарлпнского фронта должны были войти
в город.
День клонился к закату, но апрельское солнце еще
заливало тротуары улиц, на которых тесными рядами
выстроились ожидающие прихода красных частей жен-
щины и мужчины. В огромной толпе Рубен увпдел зна-
комых — Дарбина с товарищами, многих жителей Ере-
вана, у которых были сыновья или родичи среди возвра-
щавшихся большевиков.
Доктор философии с удивлением увпдел и Ивана Пот-
маза.
«Старый революционер» стоял выпрямившись и отки-
нув голову. На отвороте пальто пламенел большой крас-
ный бант, похожий на распустившуюся алую розу.
Заметив Рубепа, Потмаз перешел улицу и с радост-
ным видом обратился к нему:
429
— Наконец-то, наконец-то мы сможем дышать сво-
бодно, товарищ Рубеп!
Рубек с усмешкой показал пальцем на его бант:
— Что это означает?
— Ах, вы хотите, вероятно, сказать, что я вместо
трехцветного банта надел красный? Но вы-то, по крайней
мере, вы-то должны знать, почему я в те дпп вел себя
иначе. Я действовал, конечно, не согласно убеждениям,
отнюдь нет, признаюсь со всей искренностью. Но вы же
знаете, какими мстительными людьми былп эти дашнаки.
Они же покончили бы со мной, если б я отказался на-
цепить на себя их жалкий трехцветный бант. Они ведь
прекрасно знали, что у меня, как у старого революцио-
нера, большие связи с большевиками. Да я ведь и сам
беспартийный большевик... правда, беспартийный. Имен-
но поэтому мне и пришлось нацепить на себя трехцвет-
пый бант. Надо было отвести им глаза, понимаете? Вы,
конечно, помните старую пословицу, дорогой мой: с вол-
ками жить — по-волчьи выть.
Рубен сжал губы и отвернулся. Но «старый револю-
ционер» ухватился за его рукав.
— Погодите, дорогой мой, погодите...— шепнул он до-
верительно.— Ведь я так хотел встретиться с вами.
Я пе люблю, чтобы в отношениях между порядочными
людьми оставалось что-либо темное и невыясненное. По-
мните, я сказал о вас несколько неприятных слов там,
на площади: вы думаете, что они былп направлены лпчпо
против вас? О пет, дорогой мой, отнюдь! Это была тон-
кая дипломатическая игра, понимаете? Я просто хотел
добиться того, чтобы на вас обратили внимание как
па... сторонника коммунистов. Ведь в противном случае
вас просто расстреляли бы как большевика.
— Ах, вот как? — невольно вырвалось у Рубена.
— А как вы думали? Конечно!— И Иван Артемьевич
снова понизил голос до доверительного полушепота: —
Вы что, одним глазом смотрите на Ивана Йотмаза, доро-
гой мой?
— Если б я смотрел на вас даже пятью парами глаз,
и тогда трудно было бы разобраться, кто вы есть,— полу-
шутливо отозвался доктор философии.
— Так вы не знаете, кто я? — поразился «старый ре-
волюционер».— А я вот знаю вас, часто видел вас бесе-
дующим с дочкой моего соседа. Удивляюсь, почему вы
пе спрашиваете меня о Нвард Зальян и о ее отце?
430
— Нвард Зальян?
— Ну да, о нашей орнорд Нвард, — улыбаясь, подтвер-
дил «старый революционер». — Вероятно, вы не знаете,
что ее отца, так сказать, нет?
Рубену было неприятно говорпть с этим человеком,
но слова его об отце Нвард прозвучалп так странно, что
Рубен не удержался от вопроса:
— Что это значит? Что, его снова арестовали?
— О нет, дорогой мой. Это значит, что он удрал...
улизнул.
— Не понимаю вас. Куда?
— Туда, куда попадают немногие... с грешком за
душой...
— Опять-таки не понимаю. Будьте добры говорить
яснее.
— Ну что ж, буду говорпть яснее: два дня тому назад
буржуи Габриэл Зальян отбыл в Европу.
— Откуда вы знаете, что именно в Европу?
— Да очень просто — ведь я же был его соседом.
Ну и слышал,— несколько дней подряд в их доме шел
спор. Отец с матерью решили уехать всей семьей за гра-
ницу, а дочка не соглашалась. «Уезжайте вы, а я никуда
не поеду... У меня здесь подруги, я не могу без них...
II наконец, что я буду делать в этой вашей Европе?
Я умру там от тоски...» — и так далее. А отец настаивал:
«Я не позволю, чтобы моя дочь оставалась с ними.
Не позволю, чтобы ты вышла за большевика, слышишь?»
И — страшный шум, слезы, обмороки и все такое. Навер-
ное, вам хочется знать, откуда я все это знаю? Да очень
просто! Ведь я пх сосед. Представляете себе, этот пре-
зренный капиталист говорил дочери: «Таким, как мы,
не место здесь, пойми, Нвард. Нам нужно уехать отсюда.
Мы даже опоздали, следовало уехать вместе с Адамя-
нами». А она все свое твердила: «Нет, папа, не уеду,
скорей умру, но не поеду! Не хочу жить на чужбине,
я останусь здесь!» II в конце концов получилось так,
что буржуй Габриэл Зальян отправился в Зангезур, чтобы
оттуда перебраться в Иран («салам алейкум!») и затем —
во Францию («бонжур, мосье!»)... II уж будьте уверены,
во всем сказанном нет ни слова лжи.
Рубеп сдвинул брови и поморщился.
— Значит, вы подслушивали? — брезгливо вымол-
вил оп.
431
— А что в этом такого, мой милый? Ведь интересно
же знать, о чем говорят между собой буржуи,— снисходи-
тельно ответил «старый революционер» и, словно вспо-
мнив старую обиду, стал жаловаться на Зальяна: — По-
думайте только, этот хитрый и жадный буржуй ни разу
не подумал сказать мне: «Иван Артемьевич, сколько вре-
мени мы былп соседями, столько услуг вы оказали мне...
Так, пожалуйста, возьмите себе вот эту кровать, эти
стулья и этот стол». Жадность не позволила. Что ему
стоило сказать: «Дорогой, у тебя нет жены, нет средств,
возьми себе мое белье, вот эту посуду...» Ну, не подлец
разве? Все роздал родственникам, дал на хранение зна-
комым — и уехал. Да, недаром наши большевики вытря-
хивают душу пз таких, как он. С ними цацкаться не
стопт, поверьте мне.
Рубен слушал его, пересиливая себя — хотелось
узнать, что же стало с Нвард, осталась она пли уехала
с родителями, но вставить слово в скороговорку Потмаза
не удавалось.
— Да, товарищ Рубен, вы знаете, что тот дом, в кото-
ром я жил раньше, сгорел? Я говорю о том доме Зальяна.
где был комсомольский клуб. II вы знаете, кто поджег
этот дом?
— Говорплп, что пз печки выпали угли, ну и...
— Об этом слышал и я, — ухмыльнулся Потмаз. —
Но, по-моему, тут не обошлось без помощи Зальяна.
Это похоже на него, — мол, раз я не живу в моем
доме, пусть лучше он сгорит, чем другим достанется.
Хорошо еще, что я вовремя переехал пз того дома, а то
у него не дрогнула бы рука вместе с домом сжечь и
меня.
Тут Рубен хотел было задать вопрос о Нвард, но
опять не успел. Потмаз трещал безостановочно. Наконец
Рубен решил пе стесняться п прервать его разглаголь-
ствования, но в эту минуту к ним подошел незнакомый
высокий юноша.
— Это вы — Иван Потмаз? — резко спроспл он.
— Да, да, я, мой дорогой,— с улыбкой подтвердил
«старый революционер» п, браво стукнув каблуком о каб-
лук, приосанился. — Чем могу служить?
— Пойдем,— сухо предложил юпоша.
Побледневший Потмаз продолжал улыбаться.
— Куда, дорогой мой? Куда идти?
432
— Туда, куда скажу... — И юноша потянулся рукой
к револьверу.
Поняв бессмысленность сопротивления, Йотмаз молча
подчинился.
Рубен, за последнее время насмотревшийся на многое
и испытавший превратности судьбы, все же с удивлением
проводил взглядом Йотмаза, но пожалел, что так и не ус-
пел узнать, что же стало с Нвард.
Пройдя несколько шагов, Йотмаз обратился к незна-
комому юноше:
— Я так и не понял, дорогой мой, куда и зачем вы
меня ведете. Может быть, вам донесли, что несколько
дней тому назад я бранил коммунистов п хвалил даш-
наков? Но ведь надо же понимать... Ну да... Ну поду-
майте самп: предположим, я стал бы хвалить коммунис-
тов. Но тогда разве удалось бы мне освободиться от даш-
наков как старому революционеру, да еще вызнать у них
кое-что весьма важное? Вы об этом не подумали, конечно.
Вот я и обращаюсь к вам с вопросом: мог ли я поступить
иначе, скажите самп? Конечно, не мог!..
Юпоша только усмехнулся. А Йотмаз, словно вспо-
мнив что-то очень важное, зачастил:
— Ну вот, например, за два дня до этого я хотел по-
мочь задержать буржуя Габриэла Зальяна, чтобы он
не удрал за границу. Но не вышло по-моему, и он улиз-
нул со своими бриллиантами и своим золотом. И никто,
никто не помог мне задержать такого крупного контрре-
волюционера, передать его коммунистическому право-
судию!
— Не пойму, вы хотели задержать Зальяна пли помо-
гали ему укладывать чемоданы в фаэтон?— насмешливо
спроспл юноша.
— Но ведь это делалось для вида, дорогой мой. Если
вы былп при этом, вы не могли не заметить, что я
умышленно двигался медленно, чтобы кто-нибудь подо-
спел п помог мне задержать Зальяна, не дать ему увезти
за границу полные драгоценностями чемоданы. Да, мой
милый, именно так и обстояло дело. А ты, значит, следил
за всем пздали и, такой молодой и сильный, не помог мне?
— Тогда я помочь не мог, вот сейчас — могу,— усмех-
нулся юноша.
— А ты не думаешь, что арестовал честного чело-
века? — грустно спроспл Йотмаз после нескольких минут
молчаппя.
433
— Не думаю.
— Ну что ж, я п там сумею доказать, что единствен-
ный честный человек в Ереване — это я и стыдно так
обращаться со мной...
И он продолжал шагать рядом с видом оскорбленного
человека.
* * ♦
В этот день Рубен долго стоял на улице в толпе ожи-
дающих, по ни Арама, ни Заро среди вернувшихся в го-
род так и не увидел. Дарбин сказал ему, что их ждут
через один день.
А на следующий день хоронили Ованеса Амиряна, и
Рубен пошел па похороны...
Отпевал Амиряна тер Месроп. Еще никогда тер Мес-
роп не чувствовал себя так тяжело, как во время похорон
старого агронома. Вообще при похоронах прихожан ника-
кой печали он не испытывал — похоронный ритуал был
для него простым обрядом «предания земле праха смерт-
ного». Но на этот раз ему было грустно: уходил в небы-
тие человек, который всегда уважительно относился
к нему, терпеливо слушал его (если пе считать вспышки
перед уходом на фронт). Огорчала приходского священ-
ника и мысль, что двери дома Амиряна теперь закроются
для него навсегда, ибо дети покойного пе потерпят его
присутствия.
Вместе с тем и для тер Месропа, и для многих ере-
ванцев так и осталось невыясненным, что побудило по-
койного пойтп па фронт: раздражение ли против родного
сына или же сознание долга перед нацией, веление со-
вести патриота?
— Я полагаю, что виной тому был сын-ослушник, —
утверждал тер Месроп, вспоминая день обыска в доме
Амиряна.— Накануне его отъезда на фронт я был у по-
койного и видел, в каком смятении была его душа.
— А я уверен, что он ушел на фронт только потому,
что был патриотом,— твердил старый приятель Ами-
ряпа.— Сын тут ни при чем.
Другие знакомые давали иные объяснения, что же
касается тикин Воски, то она винила в смерти мужа
лишь «комитетчика» Карапета.
434
Открыть тайпу ухода Овапеса Ампряиа па фронт мог
бы пожалуй, только «комитетчик»» Карапет. Но оп
со своими дружками-приятелями и единомышленниками
давно перебрался в страну шахиншахов. Увез он с собой
и свою достойную супругу. Очевидцы рассказывали, что
она восседала па лошади, груженной огромными вью-
ками... Надо полагать, что содержимое этих вьюков пред-
ставляло немалую ценность.
* * *
Действовавшие па Камарлппском фронте части вошли
в город лишь па следующий день после похорон Овапеса
Амиряна. С ними вместе вернулись в Ереван и члены
ревкома, и многие коммунисты, которых нетерпеливо
ждали родные п друзья.
Однако и на этот раз средн вернувшихся пе было
пн Арама, ни Заро. Поползли слухи о том, что в послед-
нем бою Арам погиб.
Как это всегда бывает, тут не обошлось без преуве-
личения, по оправдалась и поговорка — «нет дыма без
огня».
Дошел этот слух и до Рубена. Увидев Дарбина, он
быстро подошел к нему, чтобы узнать что-нибудь навер-
няка.
— Послушай, неужели это правда?
— Да пет,— спокойно отозвался Дарбин.— Пе убит.
Его ранило в самый день победы.
— А рапа тяжелая?
— Тоже пет. Пуля пробила правую голень. Несколько
дпей лежал в госпитале.
— Пу, а ориорд Заро где? Ее тоже пе видно.
— Она осталась с Арамом, вернется с ним.
— Так... — кивнул Рубен. — Я ничего не слышал
об этом.
— Я тоже. Узпал об этом только сейчас.
П Дарбпп коротко рассказал, что товарищи подобрали
раненого Арама, отвезли в медпункт, а потом вызвали
Заро, чтобы она ухаживала за братом.
Арам лежал в палате маленькой районной больницы
вместе с двумя ранеными красноармейцами. Несмотря
на сильное его желание попасть в Ереван днем раньше,
435
врачи и товарищи не позволили ему выписаться из
больницы.
— Необходимо вылежать хотя бы три-четыре дня, —
говорил лечащий врач.— Ну самое большее — педелю.
После этого —вольный человек.
— Неделю? — повторил Арам с таким испугом, словно
речь шла о целом годе.
Но, несмотря на недовольство, он вынужден был поко-
риться, так же как и лежавшие в одной с ним палате
красноармейцы, которым тоже не терпелось поскорее уви-
деть освобожденную столицу.
— Скоро наступит этот день, скоро! Мы поедем туда
вместе. Важно то, что город уже освобожден,— успокаи-
вал их врач госпиталя.
Рана и общее болезненное состояние не могли отвлечь
мысли Арама от Еревана. Хотелось поскорее узнать, что
делается дома, у товарищей, в учреждениях, кто чем за-
нят, что намечается на ближайшее будущее. Араму каза-
лось, что теперь, после победы над врагами, настало вре-
мя приниматься за осуществление того, о чем он так
часто мечтал вместе с товарищами. Да, надо осуществить
все это, чтобы доказать делом, к чему онп стремятся,
чего хотят. Доказать, что цель их — мир, потому что
только в мирных условиях можно претворить в действи-
тельность мечты, облечь их в плоть и кровь.
Арам часто беседовал с лежавшими рядом с ним бой-
цами, интересовался их прошлой жизнью, расспрашивал,
чем опи намерены заняться после демобилизации. Оба
опи были простыми деревенскими парнями, прямыми
и непосредственными. Один из них — добродушный
лориец — уже был «ходячим» больным; опираясь на
костыль, он бродил по больнице и даже выходил во
Двор.
Как раз от него Арам и узнал о смерти отца, хотя
Заро зорко следила за тем, чтобы никто не сообщал ему
об этом, пока он не поправится.
Вернувшись после очередной вылазки в палату, ло-
риец, прихрамывая, подошел к кровати Арама и с грубо-
ватой непосредственностью спросил:
— Так, значит, товарищ Арам, и ваш папаша того, а?
Арам с удивлением поднял глаза на юношу:
— Ты о чем это, пе понимаю...
— Да вот рассказывали мпе, что оп воевал против
пас, а потом умер. Правда это?
436
— Умер? — обернулся к сестре Арам.
Заро плакала, прижав платок к глазам.
— Так ты знала, Заро?
Арам повернулся лицом к степе, несколько минут мол-
чал, потом с упреком негромко произнес:
— Почему не сказала мпе?
Раненый боец опередил Заро; с мягкостью человека,
стремящегося оправдаться, он заявил:
— Рассказали и о том, что перед смертью он сказал:
«Пропала, погибла теперь Армения...»
Арам взглянул на бойца и покачал головой.
«Погибла... погибла...» — мысленно повторил он не-
сколько раз. Как жаль, что отец до самой смерти так и
не понял их, так и умер, не разобравшись в действитель-
ности...
«Да, жаль... Папа должен был жить, чтобы убедиться,
что Армения не погибла, а только сейчас стала на путь
возрождения, что она уж никогда не будет прежней —
бедной и обездоленной Арменией! Что будет она обнов-
ленной и прекрасной! Да, жаль, папа должен был жить
и видеть все это, должен был убедиться: что я иду
по правильному пути, что его сын — не враг родной
страны!»
Он долго лежал молча, погруженный в своп мысли,
потом повернулся к сестре:
— Заро, может быть, лучше, если ты сегодня же по-
едешь домой, к маме?
Заро с минуту молчала, потом решительно сказала:
— Нет, Арам, если я поеду одна, мама не поверит,
что ты... что ты ранен. Лучше поедем завтра или же
послезавтра, но вместе.
Арам задумался, потом согласился:
— Хорошо, поедем вместе.
Через три дня врач выписал Арама. Ему предоставили
фаэтон, поудобнее уложили забинтованную ногу, и брат
с сестрой выехали в Ереван.
Проезжая по знакомым с детства улицам, Арам
с любопытством оглядывался. В родном городе за послед-
ние сорок дней будто ничего не изменилось, только
вместо февральской стужи был солнечный апрельский
день, и люди ходили уже без зимних пальто.
Почему-то от этого стало легче.
437
Когда фаэтон свернул на улицу, где стоял пх дом,
знакомые места напомнили прошедшие дни, вспомнился
погибши и под Карсом старшин брат, вспомнился отец.
Когда он три месяца тому назад вернулся домой, пе было
брата. А теперь...
Араму казалось, что пх возвращение должно быть
неожиданностью для родных. Но, подъезжая к дому, он
увидел, как пз дворовых ворот выбежал пм навстречу
Ваан. А па балконе показалась мать с черной шалью на
плечах... Она опиралась на Нвард...
В третий том настоящего Собранпя сочинении автором вклю-
чены повести «Председатель ревкома», «Девушка из библиотеки»
и роман «Семья Амирянов».
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РЕВКОМА
ПОВЕСТЬ
Повесть написана в 1923 г. Впервые опубликована в Ереване,
в издательстве «Гермес» (1926).
На русском языке впервые напечатана в сборнике: Стефан
3 о р и а н. Девушка из библиотеки. М. — Л., Государственное из-
дательство, 1930 (Творчество народов СССР).
Стр. 8. Дашнакцакан. или дашнак — член буржуазно-нацио-
налистической партии Дашнакцутюн.
Стр. 12. Во время майского восстания в Александрополе. —
Имеется в виду восстание трудящихся Армении против дашнаков
под руководством большевиков в мае 1920 г.
Стр. 15. ...в школе Овнаньян — армянская средняя женская
школа в Тифлисе. Основана в 1877 г. Просуществовала до 1921 г.
Стр. 18. ...Ереван уже пал. — Имеется в виду временное взятие
Еревана дашнаками во время контрреволюционного мятежа в фев-
рале 1921 г.
Стр. 21. Католикос — глава, верховный патриарх армяно-грего-
рианской церкви.
Стр. 22. Ремингтоны и ундервуды — марки пишущих машин.
...трехцветное знамя — знамя Армянской буржуазной респуб-
лики.
441
ДЕВУШКА ПЗ БИБЛИОТЕКИ
РАССКАЗ О ДНО П ЖЕ II Щ П II Ы
ПОВЕСТЬ
Повесть написана в 1925 г. Впервые опубликована в Ере-
ване, в издательстве «Гермес» (1926). На русском языке впер-
вые напечатана в сборнике: Стефан Зорпан. Девушка пз
библиотеки. М.— Л., Государственное издательство, 1930 (Творче-
ство народов СССР).
Стр. 35. ...ушел на войну и погиб. — Имеется в виду первая
мировая воина (1914—1918).
Стр. 37. ...царя свергли с престола. — Имеется в виду Февраль-
ская революция 1917 г. в России.
...приехал из Тифлиса Гайк Азатян и произнес речь.—
Азатяп Гайк Наапетович (1881—1964)—професспональпый рево-
люционер, советский экономист, общественно-политический дея-
тель. Член-корр. АН Арм. ССР, профессор. С 1905 г. примыкал к
меньшевистской фракции РСДРП, с 1918 г. — социал-демократ-ин-
тернационалист, с 1920 г. — большевик. Занимал ряд ответствен-
ных партийных, государственных и общественных должностей в
Армянской ССР.
Стр. 40. ...вместо царя должны избрать какое-то собрание. —
Имеется в виду Учредительное собрание, созванное Временным
правительством.
Еще через несколько дней — выборы. — Выборы в Учредитель-
ное собрание.
Стр. 43. Эчмиадзинский календарь — календарь, издаваемый
центром армянской (армяно-грегорианской) церкви — Эчмпадзи-
ном.
Стр. 45. Поют «Нашу родину» («Мэр айреник») —армянская
песня, которая впоследствии, в 1918 г., стала гимном Армянской
буржуазной республики.
Стр. 67. Карс — армянский город, ныне в Турции.
Стр. 70. ...турки заняли Александрополь. — Имеется в виду ту-
рецкая интервенция в Восточной Армении осенью 1920 г. Интер-
венция началась 22 сентября. 29 сентября турки заняли Сарыка-
мыш, 30 октября — Карс, 5 ноября — Александрополь (ныне Лени-
накан).
СЕМЬЯ АМИРЯНОВ
РОМАН
Роман написан в 1921 г. В авторском предисловии к нему ска-
зано: «Роман «Семья Амирянов», который раньше был озаглавлен
«Двадцать первый год», я писал осенью 1921 г. с сентября до конца
442
декабря, под непосредственным впечатлением гражданской войны
в Армении»
Отрывки из романа под первоначальным названием «Двадцать
первый год» были опубликованы: четыре первые главы I части в
журнале «Нор угп» («Новый путь»), Ереван, 1930,№№ 6—7, 11—12;
глава из третьей части в журнале «Хорурдапн гракапутюн» («Со-
ветская литература»), 1934, № 1, отрывки из I и II частей в га-
зете «Гракап терт» («Литературная газета»), 1932, Я» 29; 1938
№ 47.
Первая часть романа, под новым названием «Семья Амирянов»,
печаталась в журнале «Советакан граканутюн» («Советская лите-
ратура»), 1958, № 8.
Роман «Семья Ампрянов» впервые полностью был опубликован
в восьмом томе десятитомного собрания сочинений автора — Ере-
ван, Госиздат, 1963.
На русском языке роман «Семья Ампрянов» впервые напеча-
тан в журнале «Литературная Армения», 1958, № 1; 1959, №№ 1, 2;
1964, №№ 8, 9, 10; 1965, №№ 1, 2, 3.
Отдельным изданием па русском языке роман вышел: Стефан
3 о р ь я н. Семья Ампрянов. М., «Советский писатель», 1967.
Стр. 79. ...в Армении — новая, большевистская власть. — В Ар-
мении советская власть установилась 29 ноября 1920 г.
Стр. 85. ...в оборонительных боях под Карсом. — Оборонитель-
ные боп под городом Карс против турецких интервентов шли в
конце октября 1920 г.
Стр. 130. ...здание бывшего парламента. — Подразумевается зда-
ние, в котором заседал парламент Армянской буржуазной респуб-
лики в 1918—1920 гг.
Стр. 135. ...эгалитэ, фратернитэ, либертэ—лозунг французской
буржуазной революции конца XVIII века — равенство, братство,
свобода.
Стр. 138. ...status quo (лат.)—существующее положение.
Стр. 168. Григор Магистрос — Пахлавуни (990—1058)—армян-
ский философ, грамматик и врач, политический деятель. Будучи
правителем южных провинций Армении, разгромил очаг движения
тондракийцев.
Тондракиты, плп тондракийцы — приверженцы социаль-
ного преобразования в средневековой Армении. Их учение носило
религиозную окраску. Последователи этого движения, главным
1 Гражданская война в Армсппп происходила с середины фев-
раля до первых чисел апреля 1921 г.
443
образом крестьяне, являлись участниками антифеодальных вы-
ступлений и жестоко преследовались официальной церковью.
Стр. 191. В Кронштадте уже восстание — контрреволюционный
мятеж 28 февраля — 18 марта 1921 г. в Кронштадте.
Конд — район западной части Еревана, расположенный на
возвышенности.
Сурб-Саркис — церковь, расположенная в юго-западной части
Еревана, в ущелье реки Раздан.
Норк — пригород Еревана, расположенный с восточной стороны
города, на возвышенности.
Стр. 193. ...началась гражданская война. — Подразумевается
начало дашнакского мятежа в феврале 1921 г.
Стр. 194. Гарни, Талин, Эчмиадзин, Аштарак— населенные
пункты, расположенные недалеко от Еревана.
Стр. 197 ...к ущелью Зангу — ущелье реки Раздан.
Стр. 208. Вагаршапат — прежнее название города Эчмпадзина.
Канакер — село вблизи Еревана, с северной стороны.
Стр. 227. Английский сад — ныне сад им. 26-ти комиссаров в
Ереване.
Стр. 229. Эчмиадзинский мост. — Сооружен в 1679 г. в ущелье
реки Раздан, на прежней дороге, ведущей из Еревана в Эчмиадзин
и Аштарак.
Стр. 251. Толк — село недалеко от Еревана. Ныне село Верпн
Джрашен в Арташатском районе Арм. ССР.
Стр. 270. Бастилия — крепость и одновременно государственная
тюрьма в Париже, сооруженная в XIV в. Была разрушена 14 июля
1789 г. в результате народного восстания, положившего начало
французской буржуазной революции конца XVIII в.
Стр. 272. Гарибальди Джузеппе (1807—1882) —народный герой
Италии, неустрашимый борец за национальное освобождение и
объединение Италии революционным путем.
Стр. 283. Камарлу — прежде село, ныне город Арташат в Ар-
мении.
Стр. 296. Шенгавит — село вблизи Еревана (с южной стороны).
Ныне в черте города.
Стр. 298. Апарин — прежде село, ныне город в Армении.
Стр. 303. Бокль, Генри Томас (1821—1862)—английский ис-
торик.
Стр. 321. Ван — город в Западной Армении, ныне в Турции.
Стр. 322. Арташат — древняя столица Армении, основана в
176 г. до н. о. на реке Араке. Разрушен в 58 г. н. э. римлянами.
Вардан Мамиконян — выдающийся армянский полководец V в.
...князь Васак Сюнийский — государственный деятель Арме-
нии V в.
444
ЕТР ооо ТРехи самодельная обувь из сыромятной кожи.
Стр. осС. Атта — ныне город Раздан.
двин - древний город и крепость. Был столицей Арме-
ВППг Х /т Вп Пьшс СС‘Л0 В Л11Ташатск°м районе Армянской ССР.
а ТР’ • / JLaea'iy ~ныпе село Арарат, в Араратском район<
Армянской ССР.
Авшар — село в Араратском районе Армянской ССР.
Левон Зоръян
Карен Зорьян
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РЕВКОМА
Повесть
Перевод А. Бабаян ............. 7
ДЕВУШКА ИЗ БИБЛИОТЕКИ
Рассказ одной женщины
Повесть
Перевод А. Бабаян.................. 35
СЕМЬЯ АМИРЯНОВ
Роман.
Перевод А. Тадеосян................ 79
Часть первая
Глава 1 ................ 79
Глава 2 ................ 96
Глава 3 ................ 121
Глава 4.................134
Глава 5 ................ 156
Глава 6 ................ 169
Глава 7 ................ 179
Часть вторая
Глава 1 ................ 193
Глава 2 ................ 220
Г лава 3.......... ... . 239
Глава 4 ................ 250
Глава 5......................... 263
Глава 6..........................277
Глава 7 ................ 293
Часть третья
Глава 1..........................312
Глава 2..........................328
Глава 3..........................343
Глава 4..........................362
Глава 5 ................ 382
Глава 6 ................ 400
Глава 7 ................ 418
Примечания Л. Зорьяна и К. Зорьяна.441
Зорьян Стефан
3-86 Собрание сочинений в пяти томах. Т. 3. По-
вести и роман. Пер. с арм. Ред. коллегия: С. Б. Ага-
бабян и др. Прим. Л. Зорьяна и К. Зорьяна. М.,
«Худож. лит.», 1974.
448 с.
В третий том настоящего Собрания сочинений Стефана
Зорьяна входят две повести «Председатель ревкома» (1923),
«Девушка из библиотеки» (1925) и большой роман «Семья
Амирянов», посвященный событиям времен гражданской войны
и становления советской власти в Армении. (Роман был напи-
сан в 1921 году, но увидел свет лишь в 1963 г.)
70303-216
028(01)-74
подписное
С(Арм)2
СТЕФАН ЕГИАЕВПЧ ЗОРЬЯН
Собрание сочинении
Т о м 3
Повести и роман
Редактор А. Маки н ц ян
Художественный редактор
В. Горячев
Технический редактор
С. Ефимова
Корректоры 3. Тихонова
иН. Усольцева
Сдано в набор 9/1 1974 г. Подписано в
печать 5/V 1974 г. Бумага типогр. № 1.
Формат 84х108|/з2. 14 печ. л. 23,52 усл.
печ. л. 24,747+вкл. = 24,797 уч.-изд. л. Ти-
раж 50 000 экз. Заказ 1205. Цена 1 р. 25 к.
Издательство «Художественная литера-
тура». Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19
Ордена Трудового Красного Знамени Ле-
нинградская типография № 1 «Печатный
Двор» имени А. М. Горького Союзполи-
графпрома при Государственном коми-
тете Совета Министров СССР по делам
издательств, полиграфии и книжной тор-
говли. 197136, Ленинград, П-136, Гатчин-
ская ул., 26.