Собрание сочинений Т.1 - Зорян С.

Автор: Зорян С.

Теги: рассказы повести художественная литература собрание сочинений переводная литература армянская литература издательство художественная литература

Год: 1973

Похожие

Собрание сочинений Т.5

Собрание сочинений Т.2

Собрание сочинений Т.3

Собрание сочинений Т.4

Текст

ШФАН
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
С1 ЕФАН
ЗОРЬЯН
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
СТ ЕФАН
ЗОРЬЯН

МОСКВА
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1973
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ПЯТИ ТОМАХ
МОСКВА
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1973
СТЕФАН
ЗОРЬЯН
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
ТОМ ПЕРВЫЙ
РАССКАЗЫ II ПОВЕСТИ
Перевод с армянского
С(Арм)2
3 SB
Редакционная коллегия:
С. Б. Агабабян, Л. С. Зорь ян,
Г». Г. Л и д и н, Н. М. Л ю б п м о в, 3. С. Т о п ч я н
Предисловие
С. Агабабяна п В. Давтяна
П рпмечанпя
Л. Зорьяпа и К. Зорь я на
Оформление художника
Г. Фишера
0733-002
28(01) —73
поди. изд.

СТЕФАН ЗОРЬЯН
«Еремин лежал лицом вниз. Обеими рунами он крепко при-
жимал к груди свою рукописную книгу. Когда Ват перевернул
его н, с трудом высвободив рукопись из намертво стиснутых
пальцев, взял в руки «Армянскую историю», все ее страницы были
залиты кровью».
Этими сливами кончается одна из последних сцен историче-
ского романа Стефана Зорьяна «Царь Пан».
На этот раз страницы армянской истории залили кровью ви-
зантийцы. Византийский наместник Тереит, прикрывшись личиной
дружбы, пригласил в свой дворец армянского царя Папа с груп-
пой армянских князей н во время нпра вероломно перебил их.
Среди убитых был и Ерем ня, молодой летописец, который по-
всюду сопровождал царя и вел хронику армянской истории.
Многие страницы истории армянскою парода были залиты
кровью. Находясь па рубеже Востока н Запада, Армения, напря-
гая все своп силы, веками сопротивлялась державам-завоева-
тельницам, н насколько трагической была ее история, настолько
же она была и героической.
Трудная историческая судьба армянского парода определила
сущность и направление его духовной культуры. Одно из пер-
вых произведений армянской письменной литературы. «История
Армении» Мовсеса Хоренацн (V век) не только история, по и
высокий патриотический порыв, выражение национального са-
мосознания и идеалов освобождения. Это произведение — один
из краеугольных' камней армянской словесности, иод его влия-
нием формировалась не только последующая историография, но
в значительной мере и художественная литература. II не слу-
чайно. что одни из первых крупных произведений новой армян-
ской литературы начала XIX века — роман «Раны Армении» Ха-
чатура Абовяпа — прямо восходит к «Истории Армении» Хоре-
нацп и своей жизненной философией, и своими идеалами.
5
Столетия сменяли друг друга, но судьба армянского народа
менялась мало. Если Восточная Армения в начале XIX века
освободилась из-под гнета феодальной Персии и связала свою
судьбу с более прогрессивной и развитой Россией, то Западная
Армения продолжала стонать под гнетом турецкой реакции, не-
отъемлемую часть политики которой составляли массовые избие-
ния немусульманского населения, притеснения, насилия, про-
извол.
Национально-освободительные идеи питали армянскую лите-
ратуру XIX века. За Хачатуром Абовяном последовали такие
провозвестники этих идей, как Алишан, Раффп, Патканян, Пешпк-
ташлян.
Но национально-освободительные идеи, будучи источником
силы и жизненности новой армянской литературы, были в то
же время причиной некоторой ее ограниченности, поскольку не-
редко заслоняли от ее взгляда социальные проблемы, психологию
и быт человека.
Последующее поколение новой армянской литературы —
()в. Туманян, Ширванзаде, Нар Дос, Ав. Исаакян, Мецаренц,
В. Терьян, Д. Варужан, связав национально-освободительные идеи
с социальными проблемами своего времени, сумело вывести армян-
скую литературу на широкую историческую дорогу. Наряду с ту-
чами, омрачавшими чело Арарата, оно смогло увидеть и тучи, омра-
чающие лицо армянского крестьянина, армянского трудящегося,
и сложить песни во имя жизни и человека. Влившись в широкое
русло реализма и вобрав в свое течение противоречия и трагиче-
ские конфликты общественно-политической жизни, армянская ли-
тература стала развиваться по пути социально-психологических и
философских обобщений, создания художественно убедительных
образов, отражения правды жизни.
Именно в этой ндечпо-эстетической атмосфере сделал свои
первые шаги в литературе Стефан Зорьян (1890—1967), один из
выдающихся мастеров армянской художественной прозы. Первые
Же его рассказы, написанные с глубоким знанием жизни, быта
и психологии человека, уже несли в себе качественно новое
понимание целей и задач искусства и сразу же привлекли к себе
внимание и удостоил иск высокой оценки армянской литератур-
ной обществен пости. Зти рассказы позднее, в 1918 году, были
ооъединепы в сборник под названием «Грустные люди». «В «тон
кише, сказал известный драматург н прозаик Д. Демирчян,—
я чувствую синтез нашей национальной литературы и европей-
ских лнтературпых форм, чего нам до сн\ пор не хватало...
В армянской прозе национальная форма ведет свое существова-
ние от Абовяпа до крестьянских писателей, а европейская фор-
ма — начиная от Ширванзаде. Синтез этих двух форм я вижу
впервые в этой маленькой книжке» 1.
Глубоко уходя корнями в национальную жизнь, творчество
Ст. Зорьяна было связано с лучшими реалистическими традици-
ями русской и европейской прозы: Толстого и Чехова, Флобера
и Мопассана.
Зорьян совершил в армянской прозе тот же творческий по-
двиг, что Ваан Терьян в поэзии, подняв искусство до духовных
запросов современного человека. Зорьян был художником, глу-
боко чувствующим современность. Глубокое и правдивое искус-
ство Зорьяна выдвинуло его в ряды армянских классиков.
Это был маленький живописный городок, приютившийся в
горной долине. Белые домики утопали в зелени садов, их чере-
пичные кровли пламенели среди деревьев, придавая городку
веселый красно-зеленый колорит. Среди скал бурлила в белой
пене горная речка, а на склонах гор шумели вековые леса, и их
прохладное, свежее дыхание овевало долину. Казалось, природа
сделала все, чтобы жизнь жителей этого райского уголка была
безоблачной, прекрасной и счастливой. Но действительность была
иной.
В городке жили земледельцы и садоводы, ремесленники, мел-
кие торговцы, служащие.
Это был Караклис (ныне Кировакап), историческое дорий-
ское село Банк, истинное имя которого завоеватели стерли и за-
менили своим.
Караклис находился недалеко от села Дсех, родины Ов. Ту-
маняна, и почти не отличался от пего природой, своим бытом,
правами и обычаями.
В этом городке в 1890 году родился Стефан Зорьян. Зорьян
вырос в крестьянской семье с патриархальными обычаями, живо
нм описанными в «Автобиографии».
В Караклисе он в 190G году окончил русскую школу.
Уже в детские годы Зорьяна отличала неутолимая страсть к
чтению. Он с особой благодарностью вспоминает маленький до-
мик в отцовском саду, где почи напролет просиживал над кни-
гами любимых писателей. Роман X. Абовяпа «Раны Армении»,
мудрая поэзия <)в. Туманяна, вольнолюбивые стихи М. Налбандяна
и I’. Патканяна, хроники древнеармянских историографов,
томики Пушкина, Лермонтова, Гоголя, рассказы Чехова еще в
1 «Советские писатели. Автобиографии», т. I. М., «Художест-
венная литература», 1959, с. 415 п паст. изд. Собр. соч., т. I, с 33
7
отроческие годы внушили ему оеспредельную люоовь к лите-
ратуре.
В одном из писем Зорьян вспоминал, что для него и его
одноклассников в годы учебы одним из любимых писателей был
Гоголь. «Первым прочитанным мною произведением этого автора,
творчество которого поистине неувядаемо, была «Шинель». Це-
лыми днями я носил в памяти своей потешного и вместе с тем
бесконечно жалкого Акакпя Акакиевича; он представлялся мне
не литературным персонажем, которого выдумал автор, а живым
человеком, работавшим в департаменте, шагавшим по улицам
Петербурга... и внезапно наскочившим на грустное происшествие.
Мне было жаль его. больно за то, что шинель, приобретенную
им ценою стольких лишений, стащили с его плеч... В то же
время он мне казался отверженным судьбою и людьми, жалким,
простым человеком в блистательном столичном обществе, кото-
рое, пользуясь благами жизни, не замечало подобных Акакию
Акакиевичу униженных людей» *.
Глубокое знакомство с классической литературой приводит
Зорьяна к убеждению, что истинная почва подлинного искусст-
ва — реальная жизнь и реальная психология человека.
Кроме книг существенную роль в формировании духовного
мира Зорьяна сыграло устное народное творчество армян-
ского народа. В детстве он не раз слышал от гусанов и бродячих
сказочников легенды, сказки, сказания, от нпх он впервые
услышал народный армянский эпос «Давид Сасунский». Мудрая
и сочная стихия народного сказа пленяла Зорьяна.
В 1906 году Зорьян отправляется в Тифлис для поступления
в широко известную школу Нерсесяна. Однако поступить не
удается, и юноша начинает работать корректором, правщиком
и переводчиком в типографии и в редакциях газет.
Тифлис в те годы жил богатой и напряженной культурной
жизнью, он был центром, где собрались почти все значительные
представители восточноармянской литературы и искусства.
В Тифлисе Зорьян знакомится с такими мастерами армянской
литературы, как Г. Агаян, Ов. Туманян, Ал. Шпрванзаде, Нар-
Дос, В. Терьян, Д. Демирчян. Встречи с ними были для моло-
дого писателя (Зорьян уже стал печататься) прекрасной школой,
они выкристаллизовали в нем понимание писательского долга.
Темой этих бесед была не только литература. Много говорилось
о судьбах родного народа, о тяжелом положении родного края,
1 Г. О в и а п. И. В. Гоголь и армянская литература. Ереван,
Изд во ЛИ Лрм. ССР, 1953, с. 74—75 (на арм. яз.}.
о национальной трагедии 1915 года, о гражданском призвании
писателя, об ответственности перед народом.
Ованес Туманян, будучи в то время председателем Кавказ-
ского товарищества армянских писателей, часто собирал у себя
начинающих литераторов. Мастер армянской поэзии учил моло-
дых писателей черпать материал искусства в богатой и интерес-
ной народной жизни, писать просто, лаконично, ясно. В сознание
Ст. Зорьяна глубоко запали слова Туманяна: «Молодой писатель
должен смотреть на жизнь добрыми глазами, писать о здоровых
вещах, а то наша литература зачахнет в причитаниях и слезах».
С 1909 года Зорьян начинает печататься на страницах перио-
дической печати. В 1918 году первый сборник его рассказов под
названием «Грустные люди» был издан в Тифлисе в издательстве
«Патанп» («Юноша»). В литературных кругах заговорили о но-
вом писателе.
В «Грустных людях» Зорьян обнаружил острую наблю-
дательность, умение проникать в тайники человеческой психо-
логии.
Герои сборника «Грустные люди» преимущественно предста-
вители средних и низших слоев общества, которые жпвут тихой,
серой, тоскливой жизнью. Изображая их жизнь, Зорьян вскрывал
внутренние противоречия современной ему действительности.
Именно этой стороной его произведения играли свою роль в де-
мократической борьбе за лучшую жизнь, за раскрепощение чело-
веческих чувств н мыслей.
Автор «Грустных людей» продолжал гуманистическую тра-
дицию защиты «маленького» человека, представляя его жертвой
господствующих порядков в мире социальной несправедливости,
где они превращены в жалких и беззащитных пасынков жизни.
Герои первой книги Зорьяна — бедные студенты, учителя
приходских школ, сельские священники, садовладельцы, приказ-
чики мелких магазинов. Зорьян оппсывает ограниченный,
узкий мирок армянских Акакиев Акакиевичей, с их замкнутой,
лишенной свежести впечатлений, безрадостной и серой жизнью.
Автор с сочувствием относится к безвольным, преследуемым
судьбою героям «Сахарницы», «7Келезной дороги», «Зимней
ночи», «Друзей», в жизни которых даже ничтожное с первого
взгляда недоразумение или происшествие может стать источни-
ком больших страданий.
Драма жизни этих героев часто раскрывается при помощи
комических сюжетов и положений. Факты, лежащие в основе
рассказов, сами по себе незначительны, они напоминают норою
обыкновенный житейский анекдот, но это был идущий от Мопас-
сана и Чехова «сознательный прием», который давал возмож-
ность сильнее подчеркнуть вопиющие контрасты жизни.
В описании мира «грустных людей» чувствуются некоторые
интонации Чехова. Близость рассказов раннего Зорьяна к искус-
ству великого русского писателя обнаруживается в самом подборе
материала, подходе к нему, в приемах построения рассказа, диа-
лога, в использовании однотипных изобразительных средств.
Касаясь характерных особенностей чеховского реализма,
Зорьян много лет спустя заметил: «Чехов писал о теневых
сторонах жизни, не повышая голоса. Это был сознательный ли-
тературный прием. Внимательный читатель за этим приемом
всегда сумеет угадать большое сердце писателя, страдающего от
уродливых сторон жизни, думающего о судьбе обездоленных» >.
Герой рассказа «Сахарница» — арестант, только что вышед-
ший из тюрьмы. Он идет к «доброму приятелю» своего покойного
отца — лавочнику Абелу — просить помощи. После мучительных
раздумий и сомнений он переступает порог лавки и... оставляет
там своп последние грошп. Нерешительный, надломленный, он
робеет от одного вида уверенного в себе хозяина жизни.
Для характеристики произведений Зорьяна этого периода
весьма подходящи слова Горького, сказанные им в связи с твор-
чеством А. П. Чехова:
«Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей
прошел большой, умный, ко всему внимательный человек, по-
смотрел он па этих скучных жителей своей родины и с груст-
ной улыбкой, топом мягкого, но глубокого упрека, с безнадеж-
ной тоской на лице п в груди, красивым искренним голосом
сказал:
— Скверно вы живете, господа!»1 2
Однако в первой книге Зорьяна есть и такие рассказы, кото-
рые как бы отрицают мир «грустных люден». Таков, например,
рассказ «Дед в внучка». Это гимн простоте жизненного уклада
народа, вечности природы, труду.
Дед Епрем — старик, он давно уже лпшился зрения. Но
по-прежнему любит жизнь и людей, сердце его бьется сильнее,
когда он вспоминает, как в прошлом он косил траву и какое
получал от этого величайшее удовольствие. В его иссохших ве-
нах с новой силой вспыхивает любовь к жизни, когда он оказы-
вается наедине с природой.
1 Журнал «Дружба народов». 1954, № 5. с. 219—222.
2 Горький, О литературе. М., «Советски!! писатель»,
1953, с. 42.
10
На закате жизни дед Епрем постиг идею вечности природы
и, почувствовав приближение смерти, ушел умирать в поле:
«...еще немного прислушивался дед к этим звукам, потом вдруг
нагнулся и склонился к земле. Он долго целовал эту поросшую
травой землю, и неудержимые слезы обильно текли из его глаз.
Еще, еще немного, и он, обессиленный, упал лицом в траву».
Как пишет в своем исследовании «Стефан Зорьян» (19(50)
литературовед X. Саркисян, «дед Епрем умер, утверждая жизнь,
умер свободно, так свободно, что заточен не его тела в тесных
стенах церкви казалось святотатством. В момент смерти ему
не вспомнились слова молитвы, потому что он весь целиком
был молитва, обращенная к этому миру. Даже звон церковных
колоколов возбуждал в нем не религиозные чувства, а, сли-
ваясь с звуками родника и леса, лишь умиление перед величием
мира»
С 1919 года Стефан Зорьян переезжает в Ереван.
Здесь одна за другой выходят его книги: сборники расска-
зов, повести, романы, издаются его собрания сочинений.
Второй сборник рассказов Ст. Зорьяна «Изгородь» вышел в
свет в 1923 году, а третий — «Война» — в 1925-ом. В эти сборники
вошли произведения 1916—1922 годов.
Во многих рассказах Зорьян вскрывает разрушающее влия-
ние собственнических страстей на психологию человека. Писатель
показывает, как за пядь земли, за кувшин воды, за корову люди
готовы растоптать все святое — и кровные связи, и моральные
принципы.
Так, в «Изгороди» Зорьян рассказывает, как разгорается
распря между двумя соседями из-за маленького клочка земли.
Многолетний спор достигает кульминации в момент, когда все
село занято эвакуацией. Даже покидая родные края, уходя в
пинание, один из них не забывает разрушить изгородь, указы-
вающую границу между участками. Зорьян показывает, как гу-
бительна собственническая страсть, как помрачает она сознание
человека. Духовно исковерканные люди даже в час надвигающе-
гося бедствия 1умают только о своей собственности.
Если в «Изгороди» псст\ пленной собственнической страстью
охвачены соседи, то в рассказе «Цован» становятся врагами
братья.
’ X. С. Саркисян. Стефан Зорьян (Десятые годы). Ере-
ван, Изд-во АН Арм. ССР. 19(>(), с. 159 (на арм. hj.).
И
С особой силой звучит тема обличения социальных язв об-
щества в одном из лучших произведений Зорьяна — рассказе
«Яблоневый сад».
Дядя Мартын, центральный герой рассказа, — чудесный са-
довник, истинный кудесник, наследник вековой народной муд-
рости. Его духовный мир богат, полон любви к жизни и труду.
Поэтической любовью связал он со своим садом, он знает в нем
«биографию каждого дерева». Но вокруг сада разгораются соб-
ственнические страсти его наследников. В результате — трагиче-
ская гибель молодой жены дяди Мартына — Нунуфар. События,
развертывающиеся вокруг яблоневого сада, завершаются потря-
сающей читателя сценой: охваченный горькими чувствами к
миру п людям, садовник, страстно любящий свой сад, однажды
утром выходит с топором и начинает рубить высаженные им
яблони...
Рассказ построен па столкновении прекрасных порывов чело-
веческой души с миром жестоких, диких собственнических ин-
стинктов.
Прав критик А. Салахян, отметивший, что «нравственная
чистота Мартына вовсе не признак его чудаковатости пли стран
ной исключительности. Эту свою великую добродетель герою
Зорьяна пришлось отстаивать на протяжении всей жизни, в
спорах и борьбе с темп, для которых чистоган выше и дороже
красоты яблоневого сада, а труд давно перестал быть поэзией»
Яак источник света н поэзии в рассказе возникает образ
яблоневого сада. Яблоневый сад не только место, где происхо-
дит действие рассказа, он и символ красоты мира.
«Яблоневый сад» подготовил переход Зорьяна к широким
социальным обобщениям цикла «Война».
Под таким общим заголовком писатель объединил впослед-
ствии рассказы о первой мировой войне («Захарова сноха»,
«Война», «Смерть Оана», «Чтение газеты», «У колодца» и др.).
В этом цикле обнаружилась одна из характерных черт твор
чества Зорьяна — повествуя о мировой войне, о больших общест-
венных проблемах, писатель нс отрывается от родной почвы, пт
армянской деревин, от тех вопросов, которые волновали армян-
ское крестьянство.
Герои рассказа «Чтение газеты» далеки от ноля боя, они не
слышат грохота разрывающихся снарядов, не видят пламени
А. Салахян. Летописцы судеб народных. Послесловие к
кн.. Е । и ш е Чар е н ц. Страна Наирн: С т е ф ап 3 о р ь я и.
Председатель ревкома, Девушка из библиотеки. М., «Известия»,
с. 269.
пожаров, им непонятны распри империалистических держав, не-
понятен и смысл происходящих событий, по они явственно чув-
ствуют, что неотвратимо и неизбежно надвигается на них страш-
ная беда.
Ненависть к империалистической войне постепенно превра-
щается в сознательный протест против нее.
В рассказе «Война» события пропсходят в Кахнуте, малень-
ком глухом армянском селе. Как и во всех патриархальных
селах, в Кахнуте люди жили так, как и сотни лет назад: пахали
и сеяли, каждый день ходили в церковь, жили безропотно, веря,
что такова воля божия. Но началась война и до основания по-
трясла казавшиеся вечными законы деревенской жизни.
Хотя от Кахнута и очень далеко до полей сражения, вы-
стрелы войны здесь, может быть, слышнее, чем на фронте. Де-
ревня лишается рабочих рук, «цены стали — ни к чему не при-
ступишься», разорение доводит оставшихся в деревне до крайней
нищеты.
В сравнительно небольшом рассказе Зорьяну удалось воссоз-
дать жизненно достоверные и впечатляющие картины бедствую-
щей деревни, душевные страдания дошедших до отчаяния людей,
их ненависть к войне.
Герой рассказа Мачкаленц Давид переживает тяжелую драму.
Пять лет он тянул лямку солдатчины, едва успел вернуться под
родной кров — началась война. Снова его отрывают от дома, от
семьи, от земли. «Война... Какая война, где, за что?..»
Давид возвращается в родную деревню искалеченный войной.
Дома его ожидают тяжелые испытания: жена, не дождавшись
его, вышла замуж за другого, родные дошли до крайней нужды.
Но самым страшным оказалось то, что крестьянский парень по-
чувствовал себя непригодным к физической работе в поле.
И то, что случилось с ним, — не единичное явление, а беда,
подстерегающая каждого из таких тружеников, как он. Все вы-
текающие из войны обстоятельства переполнили его крестьян-
скую душу таким гневом, который вызывает в нем активный
протест, ои поднимает руку на представителя власти.
Конечно, Давид еще не революционный борец, но в нем уже
созрели те человеческие качества, которые могут его привести
в лагерь революции.
Своим творчеством дореволюционных лет Ст. Зорьян, сказав
повое слово в жанре рассказа, встал в один ряд с признанными
мастерами малых форм в армянской прозе.
Зорьян создал целую галерею образов жизнелюбивых и че-
ловеколюбивых простых людей, которые воплотили в собе луч-
шие качества народного характера. Среди них так глубоко пони-
13
мающий жизнь дед Епрем. герои «Яблоневого сада», которые
превыше всего ставят украшающий жизнь труд, наконец, Мач-
калепц Давид, характер которого своими новыми чертами про-
кладывает дорогу для последующих революционных героев
Стефана Зорьяна.
«Яблоневый сад», «Железная дорога», «Изгородь», «Война» и
другие рассказы Зорьяна принадлежат к числу художествен
пых документов, па основе которых будущий историк сможет
дать характеристику целой эпохи.
Глубокая народно-демократическая сущность произведений
Стефана Зорьяна дореволюционного периода явилась той пред-
посылкой, которая определила его видную роль в ряду зачините
лей новой советской литературы.
В литературе 20-х годов велись поиски нового героя совре-
менности. В первую очередь писатели, конечно, обращались к об-
разам тех людей, которые были участниками революции и граж-
данской войны, — мужественных революционеров, бесстрашных
подпольщиков, партизан, большевистских комиссаров, борцов за
освобождение родины. Литература стремилась раскрыть социаль-
ную сущность героев эпохи и источники их героизма. Однако
изображение людей, воодушевленных революционными идеями,
было связано с немалыми трудностями. Некоторые теоретики
выдвигали на первый план требование о создании «собиратель-
ного образа народа». В связи с этим писатели стремились пока-
зать народность революции, но фактически растворяли живую
человеческую индивидуальность в абстрактном «коллективе», в об
щем принципе.
В ряде произведений 20-х годов общественная психология,
романтический пафос революции, исторические события зани-
мают гораздо больше места, чем психология непосредственных
участников революции. Человек воплощал ту или иную черту
«собирательного образа народа».
Характерно, что в армянской литературе против тенденции
неконкретного, абстрактно-лозунгового изображения действптель
пости первыми выступили те писатели, которые были органнч<
ски связаны с народной жизнью и в обстановке увлечения «кос
мическим» романтизмом избрали путь реалистического пости-
жения жизни (Ст. Зорьян, Л. Бакупц).
В противовес писателям, которые отрывали героя рево
лтционной эпохи от конкретных условий, полагая, что тем самым
они решают тому революции более глубоко, в «философско-кос
мнческом аспекте», Ст. Зорьян и А. Бакупц обратили внимание
14
в первую очередь на изображен не той национально-конкретной
среды, в которой формируются новое сознание, новая психология
п революционное мировоззрение. Эти тенденции особенно на-
глядно сказались в повестях Зорьяна «Председатель рев-
кома» (1923), «Девушка из библиотеки» (1925), в романе «Семья
Амирянов» (роман был написан в 1921 году под непосредственным
впечатлением гражданской войны в Армении, но вышел в свет
спустя сорок лет).
Зорьяну в этих произведениях удалось создать динамич-
ные и героические характеры, раскрывающие не только истори-
ческое, но и человеческое содержание революции: большевика
Осепа, Арама, революционерки Виктории и ее матери, простой
крестьянки, начинающей задумываться над несправедливостью
в жизни.
В повести «Председатель ревкома» писатель показывает побе-
ду высоких моральных принципов участвующего в революции
героя над обывательской психологией.
В чем суть описанных в повести событий? Председатель рев-
кома Осеп — человек честный и преданный семье. Правда, жена
не вмешивалась в революционную деятельность мужа, но самоот-
верженно делила с ним все ее трудности. И вот сложилась си-
туация, которая поставила Осепа перед тяжелым выбором. Братья
жены примкнули к контрреволюционному мятежу, были аре-
стованы, и их ожидал расстрел. Помиловать ли мятежников во
имя любви к их сестре, или подписать смертный приговор во
имя интересов революции?..
После душевной борьбы соображения революционного долга
перевешивают личные чувства. Обстоятельства, в которых Осеп
призван подтвердить свою верность революции, драматичны, по
он находит в себе нравственную силу преодолеть внутренние
колебания.
У повести «Девушка из библиотеки» есть подзаголовок —
рассказ одной женщины. Повествование идет от лица Анны, ма-
тери девушки из библиотеки. Бесхитростная манера рассказа о
событиях в городе, живая интонация устной речи создают впе-
чатление естественности, кажется, писатель не придумал все
это, а где-то подслушал и зафиксировал на бумаге, ничего не
изменяя.
Такая форма изложения дала возможность Зорьяну убеди-
тельно показать, как постепенно, под воздействием описываемых
событий, меняется духовный облик его героини.
Анна —женщина с примитивными представлениями о жизни.
Пе очень разбираясь в социальном понимании «добра» и «зла»,
здоровым инстинктом человека из парода опа чувствует, что
15
богатеи, «люди с весом» — враги бедноты. Ее дочь, друзья ее
открывают матери «девушки из библиотеки» глаза па мир.
В своем творчестве Зорьян часто обращается к образу
армянской женщины и показывает ее благородные духовные
черты: Мариам («Огонь»), Эстер («Захарова сноха»), Нупуфар
(«Яблоневый сад»), Парандзем («Армянская крепость») п др.
Образ Виктории, «девушки нз библиотеки», явился новым
проявлением представлений о духовной красоте п гражданском
мужестве армянской женщины. В ее образе слились в гармони-
ческое единство традиционные национальные черты и качества
нового революционного борца. Зорьян изобразил женщину-рево-
люцпонерку, глубоко убежденную в правоте своего дела. Значение
этого образа для ищущей положительного героя послеоктябрьской
литературы было очень велико.
В романе «Семья Ампрянов» сказывается проверенное логи-
кой истории воззрение писателя на события 1921 года. Они рас-
крываются в сложном преломлении событий в психологии разных
членов одной семьи. Лицом к лицу стоят отец п сын, носители про-
тивоположных программ освобождения Армении и различных
взглядов на ее будущее. История поставила их перед роковым вы-
бором: пли... или. Обоих в равной степени тревожит судьба родины,
оба обеспокоены тяжелым положением народа. Арам и его отец
были равны в своих мечтах, но не равноценны были исторические
перспективы их убеждений. На стороне Арама был исторический
оптимизм; судьбу нации Арам связывал с социалистическими
путями освобождения. Отец был против путей, в которые верил
сын. «Все рухнуло п пропало» — так безнадежно расценивает
престарелый, умирающий от ран агроном взятие Еревана боль-
шевиками. Зорьян видит в этих последних словах героя,
прошедшего «по дорогам страдания», политическую ограничен-
ность и слепоту, историческую обреченность избранного вм
пути.
Стефан Зорьян, этот поистине социально мыслящий худож-
ник, тесно связывает психологический мир своих героев с исто-
рическими событиями эпохи. Он не декларирует ни правоты
восторжествовавших идей, ни драматической гибели побежден-
ного ходом событий нацвопалыю-романтического мировоззрения,
а дает почувствовать историческую перспективу через внутрен-
ний мир героев, столкновение их идей, в них он ищет подтверж-
дение исторических тенденций.
В 20—30-е годы в творческий мир Зорьяна входят герои
социалистического строительства. В повести «Вартадзорская
коммуна» писатель показывает, с какими трудностями столкну-
лись организаторы первой коммуны — вернувшийся с фронта
Бено п его друзья. В романе «Белый город» писатель создает
образы первых строителей социалистических городов — Тиграна
и рабочих, придавая особое значение в строительстве новой жиз-
ни перестройке психологии человека.
В 1935 году вышла в свет первая часть романа Ст. Зорьяна
«История одной жизни». В 1939 году были изданы вместе пер-
вая и вторая части романа. Книга сразу привлекла внимание
читателей. По своему характеру это был роман автобиографиче-
ский. Но, будучи историей одной жизни, произведение Зорьяна
в то же время художественная биография целого поколения. Рас-
сказывая историю жизни главного героя, Сурена, Зорьян изобра-
жает также то время, в которое складывалась психология этого
поколения.
Первая часть романа посвящена детству героя в уездном
городе, вторая рассказывает, как Сурен расстается с детством и
идет «в незнакомую жизнь». Это Тифлис, куда Сурен, подобно
мпогпм, отправляется искать счастья.
В одном из лирических монологов романа Зорьян говорит,
что бывают несчастные люди, которые не помнят пли не любят
своего детства. А ведь детство, будь оно радостное или горькое,
неповторимо, как утро человеческой жпзни. И вот писатель изо-
бражает нам то детство, когда «мир кажется простой деревней,
солнце — уснувшим в лесу ребенком, а жизнь, жизнь — ясной и
темной загадкой».
Романист изображает вовсе не безмятежное и беззаботное
детство. Впервые Суреп сталкивается с несправедливостью пменпо
под родной кровлей: брат отца, торговец, жестокий человек,
доводит до отчаянного положения отца Сурена, земледельца,
живущего честным трудом (глава «Раздел»). Кроме разлада в
семье, кроме истории с отцом, многое в романе наводит мальчика
на мысль, что в жизни не все благополучно, не все справедливо.
Это проникает в сознание ребенка в образах зла и добра, как
сил, вечно существующих на земле. Потом на эти ранние впе-
чатления наслаиваются все новые и новые: национальное угнете-
ние (по приказу царя закрывают армянские школы), недоволь-
ство тружеников земли хозяевами жизни, эксплуатация рабочих
па железной дороге. Все это расширяет рамки представлений
Сурена и воспитывает в его характере стойкость, умение сопро-
тивляться жестокой действительности.
Рядом со страданиями и горем в детстве героя были и пре-
красные, светлые страницы. Были люди, рассеивавшие тьму
жизни, носители народной мудрости, — учитель Захар, который
2 С. Зорт.яп, т. 1
17
16
в официально не разрешенной школе дает Детям знания, пастух
дед Мадат, который внушает им любовь к природе, честные
сельские труженики — землепашцы.
Зорт.ян с большой любовью рисует людей из парода, сыграв-
ших важную роль в формировании характера Сурена.
Во второй части романа мы видим Сурена уже в горниле
общественной жизни. В Тифлисе он общается с новыми людьми:
с семинаристом Тиграном, с бесконечно добрым дядей Шампром,
с революционным деятелем Микаэлом. Они открывают юноше
глаза на причины царящей несправедливости и помогают ему
ориентироваться в сложной действительности. Роман «История
одной жизни» — значительное явление в армянской литературе
и с точки зрения художественного мастерства. Мастер народного
юмора, поэтически настроенный живописец, великолепный рас-
сказчик, Ст. Зорьян представил пам картину жизни целой эпохи,
с ее национальными красками, характерными настроениями и
противоречиями.
«В повести Зорьяна, — справедливо указывают критики
Б. Брайнпна и С. Хптарова, — как и в сходных по жанру произ-
ведениях других писателей многонациональной советской лите-
ратуры, нельзя не видеть богатую и плодотворную традицию,
идущую от «Былого и дум» Герцена к автобиографическим ве-
щам Горького» '.
Уметь видеть в жизни здоровое п доброе, отмежевывать
дикую тьму от светлых ростков, различать возвышенное п
красивое в трудовой жизни народа от прозябающей «скотской
дряни», как говорил Горький, — в этом главный пафос «Истории
одной жизни», обеспечивший огромный успех романа среди чи-
тателей.
Умение писать ясно, лаконично и просто привело писателя
в 30 х годах к юному читателю, для которого эти качества самые
главные. Ст. Зорьян написал немало рассказов, сказок: «Ночь
в лесу», «Беспризорный Аршо», «Жар-птица»; перевел «Хижину
дяди Тома» Бичер Стоу, «Приключения Тома Сойера» Марка
Твена и т. д.
В годы Великой Отечественной войны Зорьян выступил с
новыми рассказами, объединил их в книге под общим заголовком
«Простые души» (1944). Уже в самом этом названии подчеркнут
1 Б. Бра й пипа, С. X и т а р о в а. Стефан Зорьян (Очерк
творчества). М., «Советский писатель», 1960, с. 188.
18
эстетический принцип решения темы. Острый писательский взор
замечает неуловимое, пропинает в глубинные пласты жизни.
Героиня рассказа «Мать», например, всем своим обликом на-
поминает образ старой женщины патриархального склада, хоро-
шо знакомой по раннему творчеству Зорьяна. Маргарит устала
от жизни, нет у нее других желаний, кроме одного: «...чтобы
Аваг броспл горсть земли на ее могилу и она со спокойной
совестью ушла бы из этого мира». Но сын ее вместе с другими
отправился на фронт. Война перевернула всю душу старой жен-
щины, и в ней пробудились силы, которые, казалось, давно ис-
сякли. Эту перемену в своей героине Зорьян раскрывает через
емкий поэтический образ: мать-орлпца, видя опасность, угрожа-
ющую ее птенцам, с возродившейся молодой силой поднимается
на их защиту. Отправив первую посылку сыну на фронт, Марга-
рит ощущает себя причастной к всеобщему делу. Она начинает
отправлять посылки не только Авагу, но и его друзьям. На
первый взгляд, в ее поступках нет ничего исключительного, но
возрождение к жизни, пережитое ею, — это уже подвиг, ои зна-
менует победу над смертью.
Рассказы Зорьяна периода Великой Отечественной войны
своего рода антиподы его произведений, посвященных первой
мировой войне. Если империалистическая война, как показал
Зорьян, была чужда народу, калечила души людей, то Вели-
кая Отечественная война рождает сознание необходимости
борьбы, придает поступкам героев высший нравственный смысл.
Зорьян поднял культуру армянского рассказа на современ-
ный уровень, создав произведения психологически, социально
достоверные, отличающиеся новизной формы, сжатостью изло-
жения, тонким психологическим мастерством.
В 1944 году писатель опубликовал роман «Царь Пап», кото-
рый вместе с «Варданавком» Д. Демирчяна положил начало
жанру исторического романа в советской армянской литературе.
Много лет спустя Зорьян написал еще два исторических романа
«Армянская крепость» (1959) и «Вараздат» (1967). Вместе с рома-
ном «Царь Пап» они образовали своеобразную трилогию.
«История, — сказал однажды Ст. Зорьян, — не слезы и не
стенания, а борьба за великие идеалы. Если слезы и стенания
имеют какую-то цену, а они ее, мне кажется, имеют, то только
те, что пролиты на путях этой борьбы... Традиции такого взгляда
на прошлое идут издалека. Древни их истоки — они уходят еще
к нашему эпосу «Давид Сасунский».
Роман «Царь Паи» посвящен переломному моменту в жизни
армянского народа. Широкое полотно знакомит читателя
с историческими событиями IV в. — с государственной деятель
2
19
ностыо царя Папа, военными действиями против персов, рефор-
мами, направленными па укрепление целостности армянского го-
сударства.
Положив в основу книги один из самых драматических и
смутных периодов в истории страны, Зорьян выявляет основную
тенденцию развития армянской истории: борьбу за государствен-
ную, политическую и культурную независимость. Вместе с тем
автор стремится по-новому взглянуть на личность царя Папа,
снять с него обвинения, которые необоснованно возводились на
него официальной историографией в течение столетий. О жизни
и деятельности Папа в документах той эпохи сохранились взаи-
моисключающие сведения.
Критически пересмотрев эти документы, Зорьян попытался
дать новое толкование деятельности Папа и восстановить исто-
рическую правду, раскрыв глубокую сложность его натуры. Пи-
сатель показал, что Пап был прогрессивным деятелем и мысли-
телем, который боролся за национальную независимость — против
чужеземных завоевателей, за централизованное единое государ-
ство — против феодальной раздробленности, за светское образо-
вание и просвещение — против религиозного фанатизма.
Стремясь отразить конкретные факты исторической действи-
тельности, романист при изображении человеческой психологии
не ограничивал себя рамками определенной эпохи. В то время
как исторические факты связаны с точно известным временем и
местом, духовный мир народа, художественно воссозданный
в книге, изображен в более широких временных связях.
Борьба армян за свою независимость и за создание централи-
зованного государства, которая послужила основной темой рома-
на, не является только эпизодом, относящимся к IV в. и борьбе
с персами, — ею отмечена вся история страны. Вот почему образ
Папа у Зорьяна перекликается с Мгером Младшим — одним
из главных персонажей народного эпоса «Давид Сасунскпй». Это
сближение образа реального исторического лпца с легендарным
героем не только не лишало произведение историчности, но, на-
против, углубляло выраженную в нем философию истории.
Исторический роман имеет богатые традиции в армянской
литературе. Естественно, что современный исторический роман
своими жанровыми и стилистическими особенностями связан с
традициями «Самвела» Раффи, «Геворка Марзнетуни» Мурацапа,
«Рождения в муках» Церенца. Стефан Зорьян, развивая традиции,
в какой-то степени и преодолевал слабые стороны этих тради-
ций. Современный исторический роман отличается от классичес-
кого не только новым осмыслением событий прошлого, по и своей
поэтикой. Отказавшись от особенностей, характерных для роман-
20
тического стиля XIX в., — от подчеркнутой патетики и торжест-
венности, от искусственного построения характеров и элементов
таинственности, от назидательного морализаторства — Ст. Зорьян
один из первых утвердил жанр реалистического исторического
романа в армянской советской литературе.
Говоря об исторических произведениях Зорьяна, нельзя не
упомянуть три его повести из жизни Древнего Рима: «Кай Грат»,
«Эпонина», «Деци Мундос». Перед читателем встают мастерски
вылепленные образы свободолюбивого Грата и тирана Нерона
(«Кай Грат»), самоотверженной Эпонпны («Эпонина»); ярко на-
рисованы нравы Древнего Рима в повести «Деци Мундос».
Важную часть вклада, который внес Зорьян в армянскую лите-
ратуру, составляют его переводы, мемуары, литературно-крити-
ческие статьи.
Переводческое дело — органическая часть писательского труда
Зорьяна. Зорьян известен как первоклассный переводчик произ-
ведений Льва Толстого, И. С. Тургенева, В. Гаршина, Марка
Твена, Стефана Цвейга, Г. Сенкевича. Воспитанный на лучших
традициях мировой литературы, Зорьян питает особую любовь к
русской классике. Многие годы он посвятил переводу на армян-
ский язык гениальных творений Льва Толстого — эпопеи «Война
и мир», повестей «Казаки», «Поликушка», «Кавказский пленник».
В переводах Зорьяна сохранена прелесть толстовского искусства,
сила и выразительность могучего слова великого русского пи-
сателя.
В одной из своих статей Зорьян следующими словами
характеризует свою работу в качестве переводчика Л. Толстого:
«Должен сказать, что перевод сочинений Л. Н. Толстого, несмотря
на трудности, доставил мне огромную творческую радость и в
процессе перевода я многому учился у Толстого. Да, у гениаль-
ного мастера слова Л. Н. Толстого многому может научиться
каждый, особенно писатель. Я знаю, как наша общественность
любит творения Толстого, и уверен, что внимательное чтение
сочинений великого писателя даст очень многое нашим молодым
писателям в овладении литературным мастерством» 1.
В 1958 году вышли в свет отдельной книгой «Воспоминания»
Зорьяна. В своих мемуарах писатель воссоздает живые образы
старших современников: Газароса Агаяна, Ованеса Туманяна,
Максима Горького, Валерия Брюсова, Ваана Терьяна, Александра
1 «Коммунист» (Ереван), 1950, 21 декабря.
Ширванзаде п других. Из личных' впечатлений о великих' людях
он отбирает то характерное п существенное, что с несомненной
подлинностью раскрывает перед нами их гражданскую сущность,
характер, линию поведения, — одним словом, весь пх облик и
внутренний мир. Мемуары Зорьяна — бесспорно достоверные ли-
тературные документы, отмеченные высоким вкусом, глубоким
уважением к мастерам литературы и искусства.
Всю свою творческую жизнь, почти 60 лет, начиная с психо-
логического этюда «Голодные» (1909) до исторического романа
«Вараздат» (1967) Стефан Зорьян был верен принципам реализма,
правдивости и естественности искусства. Ставить выше всего
правду жизни стало основой его литературной веры и компасом
в его творческих исканиях.
Зорьян сумел с добросовестной точностью летописца и талан-
том истинного художника отразить характерные черты времени,
в котором жил, обогатив армянскую литературу первоклассными
образцами в жанрах рассказа, автобиографического романа, ме-
муаров, исторического романа. Наблюдая жизнь проницательным
взглядом летописца, Стефан Зорьян постиг диалектику истории:
в своих книгах выявил исторический путь народа от власти ка-
питала к социальному и национальному возрождению, от серой
жизни «грустных людей» до величия чувств «простых душ».
Стефан Зорьян сумел овладеть тайной высокой простоты
искусства. II в этом причина того, что самые различные круги
читателей находят в его творчестве близкие и понятные им всем
эстетические и этические ценности, что Зорьян стал одним из
самых читаемых писателей Армении.
Русские читатели и литературная общественность пошакомн
лись с образцами творчества Зорьяна уже давно. Еще в десятые
годы его рассказы печатались в русских газетах Тифлиса. По
лишь после установления советской власти произведения Зорьяна
начали переводиться широко, став достоянием широких читатель-
ских масс. Благодаря правдивому искусству и народной стихии
своего творчества Зорьян нашел путь к сердцу всесоюзного чи-
тателя. Достаточно сказать, что повесть «Девушка из библиотеки»
была издана на русском языке двенадцать раз, роман «История
одной жизни» — восемь раз, «Яблоневый сад» — пять. По четыре-
пять изданий выдержали многие его повести и рассказы. Про-
изведения Зорьяна неоднократно издавались на украинском,
грузинском, азербайджанском, литовском, латышском, румынском,
немецком, английском, французском, польском, чешском, персид-
ском, арабском языках.
«Зорьян наделен исключительным талантом, ... он писатель
широкого диапазона, — писал украинский поэт Павло Тычина.—
...Мне посчастливилось перевести на украинский язык его рас-
сказы... Книга Ст. Зорьяна в наших школах стала учебником
для изучения литератур народов СССР»
Стефан Зорьян — писатель, утверждающий национальный
стпль в искусстве. Народные обороты, речения, особенно инто-
нации обогатили и выразительные возможности прозы Зорьяна —
манеру повествования, образный строй и ее словарь. Меткое и
сочное народное слово стало для писателя и источником впечат-
лений, и житницей красок. В его манере повествования явственно
ощущаются свойственные армянской жизни и природе краски,
колорит. Но местный колорит его произведений никогда не ста-
новится самоцелью, не сводится к этнографизму, никогда не
опускается до стилизации под «народное».
Своими произведениями замечательный писатель завоевал
высокое доверие народа: Зорьян является депутатом трех со-
зывов Верховного Совета СССР, а также Армянской республики.
Признанием больших заслуг Стефана Зорьяна — крупного
мастера армянской литературы — явилось избрание его академи-
ком Академии наук Армянской ССР.
Стефан Зорьян был награжден орденами Ленина, Трудового
Красного Знамени, «Знак почета» п медалями.
Выдающийся писатель оставил большое литературное насле-
дие — книги, полные народной жизни, человеческих драм, пси-
хологии, быта, большой, светлой любви к человеку. Эти книги —
неотъемлемое достояние армянской и всесоюзной литературы,
памятник честного и взыскательного творческого труда прекрас-
ного писателя, большого мастера слова.
С. Агабабян и В. Давтян
' «Гракап терт» («Литературная газета»), 1965, 17 сентября,
№ 38 (на арм. яв.).
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
Трудно и даже неприятно писать о самом себе, о своей
работе. Но, очевидно, жизнь налагает на нас свои обяза-
тельства. Многие литературоведы, составители учебников
и справочников обращались ко мне с просьбой написать
свою биографию, но я всегда отказывался, считая это
трудным делом. Есть опасность, что автобиография может
превратиться в самовосхваление.
Но все же я хочу попытаться написать свою биогра-
фию хотя бы потому, чтобы другие не сочиняли небылиц,
как это случалось не раз.
Итак, я родился в Северной Армении, в местечке, в ста-
рину называвшемся Банк (монастырь). Позднее оно было
переименовано персами-завоевателями в Караклис (Чер-
ный Монастырь), а после установления советской вла-
сти — в Кировакан. Прежнее местечко в течение короткого
времени так разрослось, что стало городом со множеством
учреждений и заводов.
Я родился в 1890 году 1 в патриархальной крестьянс-
кой семье, в которой, как и во всем нашем селе, сущест-
вовали твердые армянские традиции и обычаи, где церков-
ные и народные праздники и обряды отмечались
аккуратно, с точностью, с благоговением и даже с пыш-
ностью. В нашем селе праздновали сохранившийся
с древних языческих времен праздник цветов (амбарцум),
праздник дождя (вардавар), праздник благословения
урожая, праздники наварсарда и масленицы...
На этих праздниках много веселились, танцевали,
играли на национальных инструментах, ходили друг
к другу в гости.
1 Ст. И. Зорьян родился 16 сентября 1890 года. Здесь и далее
в томе примечания переводчиков.
24
Чувство патриотизма было сильно развито в моих
односельчанах. Во всех домах висела картина «Плач
Армении», изображающая женщину с распущенными во-
лосами, сидящую среди развалин средневековой столицы
Ани *, что должно было напоминать о потерянной незави-
симости родины п об ее прошлой славе. Висел и портрет
национального героя V века Вардана Мпмиконяна *
в шлеме, как символ самоотверженного патриотизма. Эти
картины вышивали, соревнуясь между собой, молодые
женщины и девушки, дарили родным и знакомым, их да-
вали даже в приданое выходящим замуж девушкам. Люди
мечтали об освобождении родины, пели песню Микаэла
Налбандяна «Наша родина несчастная», читали стихи Ра-
фаэля Патканяна «И теперь нам молчать?». Идеалом мо-
лодых людей был Агаси, герой романа Хачатура Абовяна
«Раны Армении». Этим настроениям способствовала, ко-
нечно, царская политика, вернее, политика русификации,
результатом которой явилась конфискация церковных
имений и закрытие всех армянских школ, кроме духовных
семинарий *.
Детство мое прошло в сельской обстановке, где глав-
ное место занимали земледелие и животноводство, являв-
шиеся основным источником доходов местных жителей.
В Караклпсе жили также ремесленники и купцы, которых,
правда, было немного, но они тоже были землевладель-
цами и имели свой скот.
Как крестьянский мальчик, я любил животных, любил
лес и поле, особенно горные леса, составляющие красоту
моей родины. Мне нравилось бродить по лесу, подни-
маться в горы, с товарищами или одному. Со своими одно-
летками я ходил в лес за ягодами, на поиски лесных клю-
чей или попросту в надежде увидеть ланей. Напуганный
рассказом о свирепости медведей и волков, я не уходил
далеко, но именно потому тоска по далям оставалась не-
гасимой в моем сердце; эта тоска усиливалась под впечат-
лением сказок, которые рассказывали нам по вечерам
бабушка и моя мать. Мать моя была такой интересной и
колоритной рассказчицей, что живущие по соседству сель-
ские учительницы прозвали ее «госпожа Гомер».
Азбуке учила меня бабушка, затем мать — в той мере,
что я мог выводить имена моих родных, а также прозвища
коров п волов.
Когда мне исполнилось семь лет, отец отвел меня в ча-
стную школу. Не подумайте, что это было что-то вроде
25
пансиона. Ввиду закрытия армянских школ, армяне-учи-
теля собирали у себя на дому детей и готовили их по
разным предметам. В нашем селе открылась русская
школа, но многие родители в знак протеста не отдавали
туда своих детей. Отец и домашние тоже не хотели, чтобы
я ходил в русскую школу, но когда надежда на открытие
армянских школ исчезла, отец вынужден был отдать меня
через два года в русскую школу. Перед тем как отвести
меня туда, он поставил меня перед портретом Вардана
Мамиконяна и сказал:
— Иди в школу и учись хорошо, но никогда не за-
бывай, что ты армянин и что армянский язык ты должен
знать прежде всего.
Годы, проведенные в русской школе, и школьные правы
я частично описал в книге «История одной жизни», по-
этому повторять это здесь, даже в общих чертах,
излишне. Могу только сказать, что учителя наши большей
частью были людьми добросовестными и не жалели ст
для воспитания и образования учеников. Кроме общих
предметов, нас учили столярному и переплетному делу,
обращению с дождемером, находившимся на школьном
дворе, заботились, чтобы мы имели понятие о садоводстве.
Весной мы сажали деревья, а летом должны были ухажи-
вать за плодовыми деревьями нашего школьного сада. Осо-
бенно приятные воспоминания остались у меня о нашем
директоре Георгии Ивановиче Джинаняне, который был
культурным и благородным человеком. Он интересовался
семейным положением и будущим каждого из нас и помо-
гал нам по мере возможности.
Потребность писать появилась у меня после окончания
школы. Я написал рассказ об одном юноше, призванном
в армию, о том, как мать его горько рыдала при расстава-
нии с ним.
Рассказ этот я прочел своей матери. Сейчас я забыл,
что писал, но помню хорошо, что после чтения я заметил
на глазах у нее слезы. Из этого я вывел заключение, что
написал нечто весьма хорошее, но наш учитель, прочитав
рассказ, покачал головой:
— Нельзя писать так наивно.
— Что же тут плохого? — робко спросил я.
— Читай книги больших писателей, тогда поймешь,—
сказал он.
Из его слов я заключил, что тайпа умения писать
в чтении, что достаточно мне прочесть несколько хороших
26
кнпг — и я постигну эту тайпу п смогу писать. Я стал чи-
тать — не так, как мы читали в школе, торопливо между
уроками, а как можно внимательнее, следя не только за
содержанием прочитываемого, по и за тем, как оно наип-
сапо. Мепя охватила необыкновенная любовь к чтенпю.
Мир кнпг поглотил меня, я стал читать по-русски н по-
армянски п прочитав одну книгу, переходил к другой.
Первая армянская книга, прочитанная мной, — лю-
бовный роман Прошяна «Сое и Вардптер», изобилующий
этнографическими подробностями. Но в этой книге я —
увы! — не нашел разгадки своей тайны. Вторая книга
была повесть Гоголя «Тарас Бульба». Она произвела на
меня огромное впечатление, но тайна умения писать опять
осталась неразгаданной, и я решил, что она скрыта в кни-
гах более внушительных по объему. Я начал читать
«Войну и мир». Мне казалось тогда, что я попал в какой-
то бескрайний мир, где великое множество людей, мыслей,
чувств, деяний, стремлений, мечтаний, горестей и радо-
стей. Должен признаться, что я многого не понял в ро-
мане. Так, рассуждения о политике и воине Я восприни-
мал с трудом. Мне был неясен также смысл исканий
Андрея Болконского, но сцена его ранения в бою под
Аустерлицем потрясла меня... Многие, многие страницы
эпопеи увлекали, восхищали меня.
По даже в этой замечательной книге я не смог раз-
гадать тайны умения писать. С новым упорством я про-
должал читать и читать, а тайна все продолжала оста-
ваться неразгаданной. Тут на помощь пришла моя мать —
«госпожа Гомер». Узнав, что я ищу в книгах, она сказала:
— Чтобы писать книги, человеку нужно знание и
умение. Вот посмотри на Ованеса Туманяна, видишь, как
у него одно с другим сходится. А тебе надо еще учиться
и учиться. Лучше делом займись, будешь бездельничать —
ничего у тебя не выйдет.
Должен сказать, что мое детство и юность не богаты
приключениями и яркими эпизодами. Некоторым кажется,
что все эпизоды «Истории одной жизни» пережиты мною,
и эти наивные люди на них строят мою биографию. Они,
конечно, ошибаются. В книге, правда, есть определенные
эпизоды из моей жизни, во большая часть их взята из
окружавшей меня действительности. Таким образом,
«История одной жизни» но может стать источником био-
графии автора. То обстоятельство, что повествование в ней
ведется от первого лица, вводит многих в заблуждение.
27
Случалось, что крестьяне, приехавшие в Ереван, прочтя па
дверях квартиры мою фамилию, спрашивали моих до-
машних:
— Это тот самый Зорьян, которого дядя избил за то,
что он съел кусок сахару?
Иди и объясни им, что описанные в «Истории одной
жизни» события не относятся ко мне лично, что такого
дяди у меня не существовало, что у меня их было четверо,
и все они были скромными, доброжелательными людьми,
что меня никто не избивал из-за съеденного куска са-
хару... Ведь целью моей кппги было показать явления
общественной жизни дней моей юности, показать факты,
характеризующие действительность того времени, а не
лично меня или моих родных.
По окончании школы я остался без работы, не зная,
куда идти, что делать. Мне так страстно хотелось учиться,
что я попросил директора школы разрешить в сентябре
снова поступить в последний класс.
— Зачем тебе терять год? — возразил он.— Пойди
лучше в другую школу для продолжения образования.
Но когда директор узнал, что у отца моего нет для
этого средств, он предложил послать меня в Венецию для
продолжения образования в армянском училище *. Я был
счастлив. Я впервые услышал тогда, что армяне имеют
в этом поэтичном итальянском городе школу и что она на-
ходится в ведении армянских монахов. Когда я рассказал
родителям о предложении директора, они тоже вначале
обрадовались. Но отец решил, что, перед тем как дать
окончательное согласие, он переговорит об этом с нашим
священником. Я был уверен, что священник поддержи;
меня и я смогу вскоре поехать в Европу. Какое счастье!
Но отец вернулся с грустной вестью:
— Батюшка против. Он говорит: «Если хочешь, чтобы
сын твой стал католиком, можешь послать».
Против был и дед мой с материнской стороны, имев-
ший в нашей семье большой авторитет как образованный
человек, выписывающий даже популярную армянскую
газету «Мшак» («Труженик») *.
Я тогда не имел никакого понятия ни о католиках, нп
тем более об армянах-католиках. Почему быть католиком
плохо — тоже мне было неясно. Но, судя по неприязнен-
ному отношению родителей, деда и священника, я решил,
что у католиков свои злые помыслы: они дают образова-
ние мальчикам, чтобы заставить их впоследствии совер-
28
шать темные дела. Только спустя много лет я узнал, что
у конгрегации венецианских армян монахов-католиков
большие культурные и литературные заслуги перед на-
шим народом, что школу в Венеции окончили наш круп-
ный романист Церенц, поэты Пешикташлян и Варужан,
народный артист Папазян и многие другие.
Говоря по правде, религиозная сторона вопроса меня
совершенно не интересовала, я жалел только о том, что
передо мною закрылась такая блестящая возможность по-
лучить образование.
Когда надежды на Венецию потерпели крах, я стал
готовиться в семпнарию Нерсесяна *, где учение было бес-
платным. Я приобрел программу, учебники и сел их изу-
чать, с тем чтобы осенью сдать экзамены и попасть
в один пз старших классов. Для поступления необходимо
было сдать и иностранный язык (французский или немец-
кий) , но это я оставил под конец.
Дом наш был мал, а нас было много, четыре брата и
три сестры: условия для занятий неподходящие. Что было
делать? Старая поговорка гласит: голь на выдумки хитра.
В нашем саду стоял небольшой домик с черепичной кры-
шей, где отец мой хранил сельскохозяйственные инстру-
менты, различные вещи домашнего обихода, корм для
кур в деревянных ящиках, из-за чего мышей здесь было
видимо-невидимо.
И вот этот домик стал моим «кабинетом». Я поставил
перед окном старый стол, накрыл его чистой бумагой и
разложил на нем в образцовом порядке все свои учебники
и книги для чтения. Недалеко от стола я поставил кро-
вать и приступил к чтению. Читал я сидя, читал лежа и
был счастлив, что никто мне не мешает. Читал днем, чи-
тал вечером при свете лампы, приводя в великое смятение
мышей: не решаясь вылезти из нор, опи отвратительно пи-
щали или бегали как угорелые по потолку. На мою го-
лову, на стол, на книги, на кровать сыпалась земля, в мне
казалось, мыши протестуют и мстят мне за дерзкое втор-
жение в их владения. Но отступать было невозможно.
Я должен был готовиться к экзамену во что бы то пи
стало. С таким трудом найти свободный угол и отступить
перед мышами? Никогда! Пусть пищат сколько им хо-
чется, пусть сыплется земля с потолка. Я не уйду от-
сюда до зимы. И я сдержал слово.
29
Домик стоял далеко, п людские голоса пе доходили до
меня, а сад был полой зелени и аромата цветов. Когда мне
надоедали скучные, однообразные учебники, я паорасы-
вался на художественную литературу, забывая все на
свете, и блаженствовал...
Оглядываясь сейчас на пройденный путь, я вижу,
что самыми счастливыми днями моей жизни были дни,
прожитые в этом ветхом домике, где я проводил время
с любимыми книгами, делясь с садом, особенно в лун-
ные ночи, своими сокровенными и дерзкими мечта-
ниями.
Чего я только не передумал, читая книги, о чем только
пе помышлял! Но, читая, я всегда стремился понять, как
строится повествование, как раскрываются образы героев
и драма их жизни.
Осенью я поехал в Тифлис сдавать экзамены в семина-
рию, но, увы, опоздал: экзаменационная сессия закончи-
лась. Что мне оставалось делать? Возвращаться было со-
вестно, и я решил остаться, взять любую работу. Первое
время меня приютил двоюродный брат, ученик слесаря,
который спал тут же в мастерской, рядом с огромными,
блестящими от масла черными машинами. Он и меня
устроил па ночлег в мастерской, испросив разрешения
старшего мастера. Я приходил туда только поздно вече-
ром, а уходил спозаранок, чтобы никому не мешать и
чтобы брат не получил из-за меня замечания.
Я решил научиться какому-нибудь ремеслу, и в пер-
вую очередь слесарному делу. Но резкий шум работаю-
щих станков пришелся мне не по вкусу, и я стал работать
где попало. К счастью, вскоре одпн товарищ устроил меня
помощником корректора в одной из типографий. Работа
была легкой, у меня хватало времени и для подготовки
к экзаменам, и для чтения.
Книжные магазины п библиотеки влекли меня, как
вино пьяницу. Когда я видел сотпп книг в красивых пере-
плетах, стоящих на полках, мной овладевало лихорадочное
желание читать, читать и эту книгу и ту — все, всех клас-
сиков без исключения, книги так заполонили меня, что
я забыл об экзаменах, о французском языке, о семинарии
Нерсесяна. Я старался успокоить себя тем, что, окончив
школу, я стану учителем пли буду делать то же, что сей-
час. Какой же смысл тогда ломать голову, сдавать экза-
30
мены, учиться французскому языку! Такова была неопыт-
ность, наивность молодости.
Итак, мир книг притягивал меня неотразимо.
Должен сказать, что я зачитывался всеми жанрами ли-
тературы, но больше всего мепя привлекала проза, ибо
мне опа казалась самой естественной, жизненной литера-
турной формой. Здесь все было так, как в жизни, люди
чувствовали, думали, говорили так, как должны были го-
ворить, думать, чувствовать,— без рпфмы и без сцениче-
ских эффектов. Но и в прозе я любил только самое про-
стое, где психология героев раскрывается без длинных,
выспренних речей, где подлинное движение души, где
правда жизни. Больше всего привлекали меня Лев Тол-
стой, Чехов и наш Туманян. Что касается самого построе-
ния произведения, композиции, то мне особенно нравились
французские писатели: Флобер, Мопассан и другие.
Запойное чтение вызывало новую, еще более сильную
потребность писать самому. Но о чем и как? Брать мате-
риал пз книг и подражать пм?.. Это мне представлялось
нелепым. Я чувствовал, что серьезный писатель пишет
о том, что он видел и пережил, что волнует его, о чем он
не может не рассказать. Мне хотелось быть самим
собой, говорить о своем. У меня было много заветных
тем, и я дерзнул писать. Однако я долго не решался
печатать свои рассказы, они все еще не удовлетворяли
меня.
Позднее, в 1909 году, я напечатал две маленькие вещи,
но скрывал это от друзей и знакомых, боялся, что высмеют
меня. Одним из первых моих рассказов был «Ан-
гел» (1910), построенный на эпизоде, который произошел
со мной. Товарищи все же прочли этот рассказ и одобрили
его. Артист и писатель М. Маввелян и мой земляк кри-
тик Цолак Хапзадяп поощрительно сказали:
— Пиши, больше пиши...
Материала у меня было много, но я писал робко, все
еще не веря в свои силы. Знакомые и друзья продолжали
поощрять мои начинания, но мне все казалось, что это де-
лается только из снисхождения. Секретарь газеты
«Мшак», где я работал переводчиком, печатая тот или
иной мой рассказ, приговаривал:
— Конечно, Раффи из тебя не получится, по пиши.
Это было (‘го манерой подбадривания, и мне казалось,
что самым искренним и простым был он. Но в одном он
ошибался. Я вовсе не стремился стать Раффи. Раффи ин-
31
когда меня не привлекал. Правда, Раффи обладал великим
даром повествования, в его произведениях воплощена
романтика свободолюбия, красноречие трибуна, но я
не видел в его книгах реальных люден с их реальными,
естественными чувствами и мыслями — словом, правды,
которая была мне так дорога в произведениях великих
реалистов, каждая строчка которых казалась мне откро-
вением.
Итак, я стал писать, печатая рассказы в газете
«Мшак» и в журналах. Положительную оценку своих ра-
бот я продолжал воспринимать как поощрение и не при-
давал ей серьезного значения, даже когда эта оценка
появлялась в годовых отчетах журналов.
Но однажды, когда приехавший из Москвы Ваан Терь-
ян предложил мне издать сборник рассказов в Москве,
в армянском издательстве «Пантеон» *, я впервые поверил
в себя: еще бы, такой известный поэт, как Терьян, обра-
тил внимание на мои рассказы, одобрил их!.. Все же
страшно было издавать рассказы отдельной книгой, мне
казалось, что это нескромно. Но Терьян снова вселил в
меня уверенность, сказав, что сам напишет предисловие.
Из этого издания ничего не вышло. Начались бурные
дни революции. Товарищи из издательства и сам Терьян
увлеклись революционной деятельностью. До книг и до
чтения ли было в дни таких великих событий?..
Впрочем, через год мне снова предложили издать свою
книгу. На этот раз предложение шло от издательства «Па-
тани» («Юноша») *. Я согласился, и книга моя вышла
в «Библиотеке молодых писателей».
О ней заговорили и в печати, и в своих выступлениях
писатели и критики, в их числе Ованес Туманян, Шпр-
ванзаде, Вртанес Папазян, Hap-Дос, Демирчян, артист п
режиссер Ови Севумян, М. Манвелян и другие.
Такие знаменитые люди хвалят меня! Голова моя кру-
жилась от счастья, но я чувствовал, что это был своего
рода аванс, что теперь я обязан с удвоенной силой ра-
ботать, обязан писать лучше. Особенно взволновали меня
и заставили задуматься слова Туманяна и Демирчяна. Ту- *
мапян же сказал: «Вы станете одним из наших будущих
романистов». Демирчян в специальном докладе, посвящен-
ном моей книге, заметил: «В этой книге я чувствую син-
тез пашей национальной литературы и европейских ли-
тературных форм, чего нам до сих пор не хватало». Эту
мысль он пояснил так: «В армянской прозе национальная
32
форма ведет свое существование от Абовяна до крестьян-
ских писателей, а европейская форма — начиная от Шир-
ванзаде. Синтез этих двух форм я вижу впервые в этой
маленькой книжке».
К тому времени я прочитал много критических и
теоретических книг армянских, русских и зарубежных
авторов, но проблемы, поставленные Демирчяном, были
для меня новыми и заставили меня серьезно заду-
маться... II тут с повой остротой встал передо мной
вопрос, как писать. На вопрос этот мне ответила сама
жизнь.
Но прежде немного истории. 1917—1918 годы были для
Армении крайне тяжелыми. Никто, никакое воображение
не может представить себе ужасов этих страшных дней.
Вся страна была полна беженцами из Вана, Муша. Эрзе-
рума, Карса и других мест. Нуждаясь в куске хлеба, не-
счастные люди скитались по нашим городам и селам.
Армянский народ находился под угрозой нашествия ту-
рок, был нищ и беззащитен. Я оставил работу в газете и
переехал в Караклис, к родным, решив заняться сельским
хозяйством и писать только в свободные часы. Здесь
в 1919 году я написал несколько рассказов, докончил по-
весть «Огонь», переработал повесть «Яблоневый сад», на-
метил главы «Истории одной жизни». Я писал только для
того, чтобы забыть грустную действительность. Сюжетов
у меня было много, я думал хотя бы начерно набросать
их, авось пригодятся когда-нибудь. И я писал.
И вот однажды, когда я работал, в комнату вошла
жена моего дяди. Будучи женщиной весьма любопытной,
она всегда удивлялась, откуда я, человек по натуре мол-
чаливый, нахожу столько слов для выражения своих мыс-
лей, когда берусь за перо.
— Для чего это ты столько пишешь? — спросила
она.— Я хочу знать, для чего вообще сочиняются книги.
Такой вопрос ставился мне впервые, и я об этом ни-
когда не думал. Я не мог ей объяснить, тем более что и
сам пе знал, для чего я пишу. Сказать, что я пишу просто
так, потому что хочется писать,— было бы неправдой. Ска-
зать, что пишу для удовольствия,— было бы совсем не-
лепо. Для собственного удовольствия не мучаются часами.
Наконец, чтобы сказать что-нибудь, я ответил:
— Пишу просто так.
Жена дяди удивилась:
— Как это? Да разве можно писать просто так? Каж-
33
дая работа имеет цель. Хлеб сеют для того, чтобы не го-
лодать, цветы и те сажают с определенной целью. Ты
лучше не скрывай, честно говори, не влюблен ли? Влюб-
ленные всегда пишут стихи.
— Но я стихов не пишу.
— Это все равно...
Эта простая, наивная женщина заставила меня глу-
боко задуматься над вопросом, для чего действительно пи-
шут писатели. И я понял, что вопрос как писать кровно
связан с вопросом для чего ппсать.
В связи с этим я стал снова перечитывать произведе-
ния Льва Толстого, Достоевского, Мопассана и других п
находил неисчерпаемый материал для размышлений.
Я окончательно убедился, что писатель только тогда ста-
нет мастером, когда до самых глубин познает жизнь,
когда сможет обобщить и осмыслить процессы жизпи
А для этого необходимы твердые убеждения, ставшие
плотью и кровью писателя.
О чем бы я ни думал, я приходил к заключению, что
главной задачей является точное и убедительное изобра-
жение жизни, правильная постановка вопросов. Тогда не
будет необходимости самому писателю разъяснять свое
произведение, как это делали в старых баснях, приписы-
вая к ним мораль. Пусть разъясняют другие, если это
надо.
Вопрос же для чего надо ппсать выяснился для меня
постепенно под влиянием революционных событий. Еще
до установления советской власти в Армении мною напи-
саны рассказы «Война» и «У колодца», где впервые
у меня действуют революционно настроенные люди, кото-
рые борются за обновление жизни.
За год до установления советской власти в Армении
я переехал в Ереван, и вот уже тридцать восемь лет живу
в столице нашей республики. Здесь я работал в ряде
учреждений: в издательском отделе Армкооперацпп,
в Народном Комиссариате просвещения и в Госиздате
в качестве секретаря коллегии и редактора. За эти годы
я перевел много кнпг: «Войну и мир» Толстого, рассказы
Цвейга, повести и рассказы Тургенева, две пьесы Остров-
ского; Марка Твена, Сенкевича и других.
Занимаясь переводами, я работал и над своими собст-
венными произведениями. За годы советской власти мною
34
паппсан ряд кнпг. Новый, советский строй принес с собой
и повые человеческие взаимоотношения, новые проблемы,
по отношению к которым оставаться равнодушным было
невозможно. Меня интересовал новый человек в новых
условиях, в непривычных еще ситуациях, его мысли, чув-
ства, поступки, противоречия. В результате появились:
«Председатель Ревкома», «Девушка из библиотеки», «Бе-
лки) город», «Коммуна Вардадзора» и другие работы.
К ним относится и неизданный роман, материалом для
которого послужила гражданская война в Армении *.
Новое содержание властно требовало новых форм, но-
вого стиля, новой языковой фактуры.
Мне кажется, что старые формы все еще преобладают
в нашей литературе. Как до установления советской вла-
сти, так п после меня занимали несколько основных во-
просов искусства, в том числе и вопрос национальной
формы. Некоторые считают национальной формой только
язык. Мне кажется, национальная форма искусства — по-
нятие гораздо более обширное, чем язык. В национальную
форму входят и национальная форма повествования: ко-
лорит, мироощущение, особенности пейзажа, жеста, ми-
мики, сама манера повествования, а также его ритм, темп.
Когда произведение бывает насыщено этими особенно-
стями, оно делается близким не только одному народу, но
интересным и новым для всех народов. Таков Диккенс
в Англии, Мопассан и Доде во Франции, Пушкин, Гоголь,
Толстой и Чехов в России, Тагор в Индии и Туманян
у нас. Если бы национальная форма заключалась только
в языке, мы не чувствовали бы в переводе национальные
особенности того или иного автора, придающие его произ-
ведениям блеск п краски.
Независимо от всего этого каждая тема требует своей,
особой формы и языковой фактуры. Если пренебречь тем
или иным, то от этого пострадает качество произведения,
в котором ни форма, ни язык не должны ощущаться.
А если они дают о себе звать, вернее, если ощущаются
усилие, потуги — значит, автор формалист и не достиг
мастерства.
Во время устных бесед и в письмах читатель нередко
интересуется, как пишет писатель и откуда он берет
материал. На это следует ответить, что каждый писатель
35
ппшет по-своему и по-своему отбирает материал. Некото-
рые (речь идет о прозаиках) составляют подробный план
и список героев и только тогда налипают писать. Я так не
могу; если я даже составлял план (я пробовал), то боль-
шей частью не следовал ему. Я невольно подчиняюсь раз-
витию материала и логике действия и часто пе могу даже
предвидеть, каков будет следующий абзац или то, что
скажет через несколько минут тот или иной персонаж.
Часто мои герои диктуют мне такие выражения и слова,
которые я никогда раньше пе употреблял.
Что касается другого вопроса, откуда я беру материал
для произведений — то это вопрос весьма сложный. Я сам
по могу решить, откуда возник тот пли пной сюжет.
Иногда какая-нибудь фраза или намек давали мне повод
для развития сюжета.
Когда рассказ был наппсан, мне представлялось, что
точно так все происходило в жизни. Между тем события
и люди становились действительностью только во мне.
К примеру, я как-то поехал на курорт Дплпжан в фур-
гоне. На мое замечание, что фургон едет очень медленно,
что поезд довез бы нас за час, кучер ответил: «Да разве
поезд может догнать фургон? С лошадьмп ли ему рав-
няться!..»
Из этой фразы вышел рассказ «Железная дорога».
Точно так же из одной фразы возникли рассказы «Из-
городь», «Огонь», «Цован» и другие. А поводом к созда-
нию «Яблоневого сада» послужил следующий эпизод. Мне
как-то рассказали, что один старик влюбился в беженку-
прачку и приносил ей в подарок яблоки из своего сада.
Я описал эту любовь сначала в рассказе «Тайна». Затем
у меня возникла мысль: «А что, если бы старпк не умер,
как это происходит в «Тайне», а женился на беженке и
появился у него наследник,— как отнеслись бы к этому
старшие дети, что бы тогда произошло?..» И получился
иной по содержанию рассказ «Яблоневый сад».
Поводом к моему рассказу «Болезнь Ваапа» послу-
жила история о молодом человеке, который в Третьяков-
ской галерее разрезал ножом картину Репина, где Иоанн
Грозный обнимает голову убитого им сына. В этой ис-
тории меня интересовал психологический момент: что
толкнуло юношу совершить столь страшный шаг. Вер-
нее, в каком состоянии находился человек, что это ве-
ликое произведение искусства показалось ому отврати-
тельным?
36
Остальные рассказы также возникли из топ пли
иной фразы, из небольшого эпизода или газетной
заметки.
Когда рождается какой-нибудь сюжет, меня прежде
всего привлекает его эмоциональная, моральная сторона.
Если в материале, как бы он пи был интересен, этого
пет — я отказываюсь от пего.
В начале заметок я говорил, что на моей родине
в каждом доме находилась картина «Плач Армении», ко-
торая даже нам, детям, внушала интерес к прошлому на-
шего народа, к его истории. У армянского народа древняя
история, большое культурное прошлое, где есть и высо-
кий героизм, и тяжелые трагедии. В каждом селе,
в каждом армянском городе много памятников древнего
зодчества, являющихся живыми свидетелями далекого
прошлого, заставляющих всегда помнить историю народа.
Мои родные, и особенно дед с материнской стороны (кото-
рый много читал и хорошо знал древнеармянский язык),
часто говорили детям о прошлом нашего народа и о его
настоящем, говорили о том, что армяне были когда-то
свободными и независимыми, а теперь лишены прав, му-
чаются под игом царя и султана, говорили о разрушенном
древнем городе Ани, о его великолепных зданиях, пре-
вратившихся в руины. Моя бабушка, видя, как все мы
огорчаемся, подбадривала нас почти всегда одними и темп
же словами:
— Это пе остается так, дети мои. II у нас есть своп
царь, но только еще мал. Католикос наш держит его при
себе, вот он вырастет и освободит нас.
В детстве я свято верил в царя-освободителя, тем более
что это подтверждали и наши соседи, но потом понял, что
слова бабушки были наивной верой, мечтой о свободе,
о независимости. Царь-ребенок был лишь символом этой
свободы. Об этой легенде я упоминаю в своей книге
«История одной жизни».
Интерес и любовь к родной истории толкнули меня
к исторической тематике, и я написал сначала рассказ
«Смбат Багратунп», затем роман «Царь Пап». Всегда
вдохновляли и восхищали меня героические подвиги па-
рода в борьбе за освобождение от чужеземного ига. II вот,
когда вспыхнула Отечественная война, я выпустил свой
роман «Царь Пап» как пример героической обороны ро-
дины. Через десять лет последовал мой второй роман —
«Армянская крепость».
37
Почему тематика моя оказалась такой пестрой? Основ-
ная причина этого, как мне представляется, кроется в бур-
ных переменах нашей действительности, в требованиях
времени.
Когда я пишу эти строки, мне кажется, что я только
историк, следящий за течением событий, скромный лето-
писец. Начиная с первых моих литературных шагов до
сего времени (1910—1957) в нашей жизни произошли ве-
личайшие события, и я старался по мере сил отразить их
в моих произведениях. От этого, возможно, менялся и
стиль, манера моего письма. Ведь стиль в большой мере
обусловлен материалом.
Да, я писал разное и по-разному, но никогда не от-
кажусь от того, что писал. Я готов предстать перед
Страшным судом со всеми своими грехами, как бы тя-
желы они ни были.
1957

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
Сладостны бывают иногда воспоминания детства!
Когда сидишь и перебираешь в памяти, что в таком-то
году случилось то-то, в такой-то день другое, чувствуешь
безграничное утешение. Каждое событие детства, каждая
мелочь, пусть и незначительная, радостная или печальная,
кажется приятной.
Когда я вспоминаю свое детство, не знаю отчего, все
его дни кажутся мне лучезарными, светлыми, небо голу-
бым, сердца людей любящими, лица радостными... И, при-
поминая дни детства, снова, не знаю отчего, в первый мпг
вижу только маленьких беспокойных малышей, гарцую-
щих на палках-лошадках по деревенским улицам; вижу со-
рочьи гнезда на деревьях, издали похожие на папаху ча-
бана, застрявшую меж ветвей; скворцов на макушках то-
полей, словно рой пчел, дочерна облепившпх ветки; и но-
ворожденных телят, бегающих по улицам с задранными
хвостами. Вижу желтеньких утят, бесстрашно плывущих
на поверхности воды, и, глядя на них, удивляюсь, что они
такие маленькие и не тонут; вижу нашу старую собаку,
лежащую у порога, которая, положив морду на лапы,
искоса поглядывает на прохожих. Потом я вижу нашу пу-
шистую рыжую кошку, вечно ворующую яйца из курят-
ника,— она, мурлыкая, лежит на коленях моей бабушки,
п, наконец, вижу мою старенькую, мою добрую бабушку,
которая, зимними вечерами сидя перед очагом и пере-
бирая четки, рассказывает мне о дэвах о духах, а я, на-
ивный и маленький мальчик, от удивления и страха рас-
крыв рот, слушаю ее.
1 Дэвы — мифические гиганты.
41
Но после всего этого вижу, как из тьмы неизвестности,
из давно позабытых моги.! появляются знакомые и родные
лица, и, как отрывок из да виши псп песни, в моих ушах
звучит их живая речь, и я, будто наяву, из их уст слышу
любимые слова, забытые слова...
Слышу, как сельскпй староста Арсен ругает моего
отца, старый, тер1 Саркис жалуется на мизерность своих
доходов, дядя Симон рассказывает о кладах, закопанных
в лесу, сосед Петрос клянет железную дорогу.
Но особенно хорошо я помню нашего соседа Петроса
и железную дорогу, первый свисток которой в нашей де-
ревне, сея панику среди людей, был подобен, как гово-
рится в Святом писании, звуку трубы архангела Гавриила
в день Страшного суда.
Соседа Петроса я вспоминаю именно тогда, когда еду
куда-нибудь по железной дороге пли слышу какие-либо
недовольства, связанные с ней.
Поводом к тому, что я их вспоминаю одновременно,
является то, что они... Но лучше об этом сначала.
Известно, что в прежние времена, до появления же-
лезной дороги, наши крестьяне отправлялись в путь на ло-
шадях, на скрипучих телегах и на громыхающих фурго-
нах, оставляющих позади себя облака пыли.
Как во всех селах и поселках нашего округа, так п
в нашей деревне было несколько фургонов, которые за-
няты были тем, что перевозили людей из деревни в город,
из города в деревню или подвозили крестьян в монастырь
св. Георгия на богомолье. Владельцы этих фургонов похо-
дили друг на друга — длинной бородой и подстрижен-
ными, как у молокан, волосами. Они и одеждой своей
напоминали молокан, и потому их легко можно было
отличить среди крестьян, как овес от пшеницы. Одним
из владельцев фургонов был и наш сосед Петрос. Он тоже
одевался как молокане, волосы подстригал по-молокански,
и, если бы не его папаха, смуглое лицо и черные волосы,
можно было подумать, что он и на самом деле молоканин.
Хороший был человек наш сосед Петрос.
Когда он возвращался из города па своем запряженном
четверкой фургоне, мы, дети, с шумом и криком бросались
ему навстречу и цеплялись сзади за перекладины фур-
1 Тер — букв.: владыка, в данном случае приставка к имени,
указывающая на сан священнослужителя.
12
гона. Видя пати восторг, он вынимал из карманов кон-
феты и яблоки и, говоря: «Вот вам, чертенята», кидал их
па землю. Мы, расталкивая друг друга, собирали конфеты
и яблоки и затем, окружив его шумной гурьбой, шли к его
дому, чтобы услышать интересные рассказы или посмот-
реть на то, что он привез из города.
Он такие гостинцы привозил из города своим сы-
новьям, что я всегда завидовал им. Иногда он прпвозпл
для своих сыновей сапоги, свирели, ремни с бахромой, ту-
рецкие фески и, наконец, такие вещи, которых мой отец
никогда не покупал для меня... Одним словом, наш сосед
Петрос очень любил своих детей. Но больше он любил
своп фургон и своих лошадей и всегда хвастался, что та-
кого фургона и таких лошадей, как у него, не сыскать во
всей округе.
— Эх! Дай бог сил и здоровья этим красавцам,— гово-
рил он,— таких лошадей нигде не сыщешь... огонь, а не
лошади... Однажды по дороге в Эривань у всех кони устали
и не могли дальше идти, а мои, не сглазить бы, так ле-
тели, словно на крыльях,— фрр... Молодчаги! — 11, говоря
об этом, сосед Петрос с наслаждением посасывал свою
трубку и щурил глаза.
Он часто приходил к нам и в длинные зимние вечера
садился с моим отцом перед очагом, беседовал о разных
вещах и после каждого слова вставлял:
— Вот такие-то дела, сосед...
Как-то — я очень хорошо помню, можно ли забыть та-
кой памятный день! — во время беседы отец сказал ему:
— Петрос, теперь вам придется туго: говорят, желез-
ная дорога придет к нам...
— Добро пожаловать, тысячу приветствий,— ответил
сосед Петрос равнодушно,— как придет, пусть так и
уйдет, а мне какое дело ди нее!..
— Как же так, — сказал мой отец, — ведь если будет
железная дорога, все: и людей и товары — будут возить
на этой машине, так что для фургона работы останется
мало...
При этих словах сосед Петрос вынул изо рта трубку
и удивленно уставился на отца.
— Как так,— сказал он, будто нс совсем понял услы-
шанное,— машина разве может сделать то же, что и
фургон?
— Конечно,— ответил мой отец,— машина такие дела
делает, что фургон) никогда не осилить.
43
— Ну и скажешь же ты,—засмеялся сосед Петрос
п снова сунул трубку в рот.
— Я тебе истину говорю,— продолжал отец и начал
объяснять, какую работу способна выполнить железная
дорога.
Он сказал, что сам читал в газете (отец получал га-
зету), что этот поезд все наше сено может за один день
отвезти «до Франгстана», то есть до Франции, п может
вместить в себе все наше село вместе со скотиной п
людьми. Он еще многое говорил, но я запомнил лишь то,
что поезд может нагруженный фургон соседа Петроса
вместе с его лошадьми за несколько минут довезти до го-
рода.
Я удивлялся словам отца — как можно фургон с ло-
шадьми так просто перевозить? Разве этот поезд пе может
сломаться, а лошади не станут его лягать? Пока я недо-
умевал, сосед Петрос, куря трубку, посмеивался в усы над
словами отца. И когда отец закончил свое объяснение, он
вынул трубку изо рта, стряхнул пепел в очаг и обратился
к отцу:
— Гм, пусть провалится в преисподнюю фургон Пет-
роса, если машина может заменить его... Слушай, друг
мой. Как это так? Если не запрячь лошадь, не иметь
упряжки, вожжей, разве можно перевозить людей и то-
вары?..
— Говорю же тебе, что можно,— сказал отец и снова
принялся объяснять превосходство паровоза.
Он старался убедить соседа Петроса, что поезд может
все перевозить, но тот не верил и, то и дело смеясь, по-
вторял:
— Сосед, ты не верь!.. Сосед, не верь!.. — II после это-
го, кто бы ни завел разговор о железной дороге п особенно
о превосходстве поезда над фургоном, сосед Петрос всегда
говорил с улыбкой на лице: — Сосед, ты пе верь. Паро-
возу никогда не заменить фургона...
Не помню, как много времени прошло после этих бе-
сед отца и соседа Петроса до того дня, как прпшла к нам
железная дорога (не помню, ибо детство не разграничи-
вает время п пространство). Прошел год пли меньше, по я
запомнил только, что после той беседы в пашей деревне
появились чиновники в сапогах и с блестящими пугови-
цами на пиджаках, затем пришли какие-то люди с топо-
рами и принялись вырубать наш лес — стук, стук... Тук,
тук... И как только рука у них подымалась рубить паши
красивые деревья... С раннего утра до позднего вечера воз-
дух содрогался от звона ударов. Рубплп зеленые, только
что распустившиеся деревья — липу, граб, дуб и тополя;
рубили и грушевые деревья, и яблони, плоды которых ма-
риновали на зиму... Не прошло и нескольких дней, как од-
нажды утром мы увидели, что уже нет половины нашего
чудесного леса и вместо него остался только обнаженный
пригорок, точно наголо остриженная голова.
После того как вырубили лес, начали взрывать гору.
Каждый день мы слышали грохот, взрывы и еще какие-то
ужасные звуки со стороны горы, так что одно время мне
даже казалось, будто хотят нашу деревню уничтожить или
навлечь на нее какую-нибудь беду. Помнится и то, как
построили мост над нашей рекой, проложили рельсы, п
после всего этого в один прекрасный день до нашей де-
ревни донесся резкий свисток, раньше никогда не разда-
вавшийся в наших горах и ущельях.
Услышав этот звук, в деревне переполошились, как во
время большого пожара.
— Машина пришла, машина пришла!—кричали все
ДРУГ другу.
Мужчины, женщины и дети, побросав работу на
полях, кто босиком, кто без шапки, бежали к же-
лезной дороге. Многие, растерявшись, прихватили
с собой вилы, грабли, а некоторые даже кувшины
для воды.
Одна женщина, это мне хорошо запомнилось, второпях
захватила с собой даже половник, только что вынутый из
супа, другая — полный подол картошкп. Увидя, что все
спешат, и мы: я, отец, мать и мои братья — отправились
поглядеть на машину. По дороге нам встретился сосед
Петрос. Он стоял посреди улицы и с усмешкой наблюдал
за бегущими поглазеть на машину, так, будто хотел ска-
зать: «Точно бараны, ну что за невидаль, куда вы бе-
жите?»
— И вы туда? — спросил он, когда мы поравнялись
с ним.
— Да,—произнес мой отец,—а ты разве пе пойдешь?
— Как видно, и вам делать нечего! — сказал он, качая
головой.
— Что же тут такого,— возразил отец,— все-таки нов-
шество, детям охота поглядеть. Хочешь, и ты иди с нами?
Пойдем?..
45
Сосед Петрос вначале отнекивался, но потом, посмот-
рев но сторонам, согласился:
— Знаю, ничего интересного там нет, но раз ты очень
просишь, пойдем поглядим, что это за зверь, о котором
так много болтают. Посмотрим, на что-нибудь он похож
или...
Когда мы подошли к железной дороге, вся наша де-
ревня была уже там. И стар и млад, вооруженные кто чем
горазд, обступив со всех сторон паровоз и вагоны, с удив-
лением разглядывали их.
— Облепили как мухи,— проговорил сосед Петрос
с пренебрежением,— будто католикос прибыл или какой
другой большой начальник. Можно подумать, что ничего
лучшего не видели.
Сказав это, он растолкал людей и сам подошел к па-
ровозу.
Мы протиснулись за ним.
Он долго молча рассматривал паровоз со всех сторон,
точно мясник, который собирается разделать тушу. А по-
том, посапывая, принялся ощупывать бока паровоза,
словно перед ним стояла его собственная лошадь.
Закончив осмотр, он обратился к моему отцу:
— Хе, вот это и должно заменить фургон? — И он на-
чал смеяться над отцом.— Вай, вап, сосед. Да кто захочет
сесть па это чудовище? Кому жить надоело?
— Не говори так, Петрос,— возразил отец,— как пой-
дет — увидишь, каков он...
— Эх, что бы ни было,— продолжал сосед Петрос,—
а сейчас он пи па что ио похож... Кто на пего сядет, за-
ранее должен отслужить себе заупокойную, не то, глядь,
повезет, да с горы в ущелье и сбросит, сам разобьется и
других искалечит...
Па эти слова соседа Петроса отец ответил, что, правда,
бывает, что поезда сходят с рельсов, но это бывает тогда,
когда дорога разрушена или когда вытаскивают костыли,
скрепляющие рельсы, но такое случается редко.
Петрос громко расхохотался.
— Видишь,— возразил он,— когда я говорил, все смея-
лись надо мной. Ежели только из-за того, что вынули
о щи костыль, эта громадина может упасть, разбиться,
тогда для чего же она? Вот фургон — другое дело... Сел,
вожжп в руки — и в любой момент куда хочешь поезжан,
а это чго...— II (»1ц мотнув головой в сторону паровоза,
вновь громко расхохотался.— Ха-ха! Ха-ха-ха...
46
С этого дня паровоз с вагонами начал ходить между
городом н нашим селением. Несколько раз в день раздава-
лись его свистки, и, услышав их, мы, дети, поднимались
на крыши поглазеть, как идет поезд, пуская причудливые
облака дыма; принимая то формы верблюда, то лошади, то
монаха, дым тянулся за вагонами, по не догонял их, таял
па полпути. 11 каждый раз, глядя па вереницу вагонов, мы,
дети, с радостными возгласами тоже выстраивались друг
за другом, как вагоны, и, свистя, кружились по плоским
крышам до тех пор, пока не выходил кто-нибудь из хо-
зяев дома и не распекал нас за то, что мы рушим потолки и
сыплем землю с ердика \ II не пойму, почему, на чьей
бы крыше мы ни играли в «машину», сосед Петрос всегда
выходил п ругал нас. «Что вы закудахтали, как куры, —
говорил он, засунув руку за пояс,— сейчас же убирайтесь
отсюда вон».
Меня особенно удивляло то, что сосед Петрос
теперь редко ездил в город. Раньше каждую суббо-
ту он нагружал свой фургон всяким грузом п под
веселый перезвон бубенцов отправлялся в город, а теперь
он педелями оставался дома. Иногда отвозил навоз па
свои поля пли привозил камни п сучья, чтобы восстано-
вить изгородь в саду.
Очень хорошо помню, как однажды, когда на фургоне
он привез кусты шиповника, отец спросил его:
— Сосед, видно, у тебя маловато стало работы. Ты
что-то перестал ездить в город.
— Откуда ты это взял,— ответил сосед Петрос,— ра-
боты сколько хочешь, но мне надо привести в порядок
изгородь, а то скотина пробирается в сад и топчет
грядки...
II так каждый раз, когда мой отец спрашивал о работе,
он всегда отвечал, что работы очень много, но он сам не
хочет браться за нее, ибо есть ц?ла, которые надо закон-
чить.
— Зпаешь, сосед,— говорил оп,— работы много, но
ведь человек должен заботиться и о своих домашних
делах.
— Конечно, должен заботиться,— соглашался мой
отец.— А я-то думал, что из-за машины у тебя работы
поубавилось.
1 Е р дик — дымовое отверстие посредине потолка в крестьян-
ских избах.
47
— Нет, нет,— отвечал сосед Петрос,— нисколько по
убавилось, работы хоть отбавляй. Ведь машине никак пе
сделать того, что сделает фургон...
Проходили недели за неделями, но наш сосед Петрос,
к моему великому удивлению, все время оставался дома п
в город не выезжал. Между тем мне очень хотелось, чтоб
он, как и прежде, ездил в город и возвращался оттуда
со звоном бубенчиков п, проезжая мимо нашего дома,
угощал меня конфетами и яблоками. Но он дальше селе-
ния никуда больше не выезжал. И, возможно, поэтому
лошадям уже не давали достаточно сена и не чистили
их, как раньше, а водили пастись на поля и на опушку
леса.
Ясно помню, как его сыновья (у соседа Петроса было
пх четверо) садились на копен и ехалп в лес, а жена его,
как и ее муж, души не чаявшая в своих лошадях, каждый
раз, услышав свисток паровоза, не знаю почему, посылала
проклятия по его адресу:
— Чтоб ты голоса лишился, окаянный, прошу я
у бога...
И сосед Петрос молча продолжал возпть камни, дрова
и мусор на своем фургоне. Выполняя эту работу, он, во-
преки своей привычке, больше не пел и с нами, детьми,
больше не шутил, и это меня очень удивляло. Кроме того,
он и к нам домой стал редко наведываться, да и вообще
избегал соседей: словно поссорился с нами и был до глу-
бины души чем-то обижен на нас.
Но вскоре произошло нечто такое, что сразу изменило
его настроение, вернуло потерянную бодрость.
Случай этот доставил большую радость нашему со-
седу.
Как-то раз, видимо по недосмотру, корова у пас в де-
ревне попала под поезд и тут же околела. Слух об этом,
как траурная весть, разнесся по деревне. Это было неслы-
ханно. Как же так, поезд убивает корову!.. И так же, как
• в первый день прихода поезда, все бросились к месту про-
исшествия. Услышав эту весть, наш сосед Петрос громко
рассмеялся:
— Я же говорил, а вы все смеялись, — упрекнул он,
качая головой.— Видели теперь? Сегодня убило только
одну корову, завтра убьет десять... Погодите, еще не то
увидите...
48
II снова, смеясь над беспечностью крестьян, раз-
решивших провести мимо нашей деревни железную до-
рогу, он принялся перечислять все те ужасные бедствия,
которые принесет нам машина, — сегодня попала под
поезд корова, завтра попадет бык, в другой день — пастух,
а там, гляди, и ребенка задавит, а потом может п муж-
чину пли женщину убить. 11 тогда какая участь постигнет
деревню?..
— Вот вы всё смеялись надо мной,— закончил он, зло-
радствуя.— Теперь-то вы пораскинете умом...
Его торжеству пе было предела, он считал себя побе-
дителем.
В продолжение всей недели, расхаживая по улицам
деревни, он каждому встречному рассказывал про случай
с коровой и добавлял при этом, что железная дорога ра-
зорит крестьян, отнимет у ппх хлеб и многое другое.
II всегда приводил в пример все тот же случай. «Пример
вам — та корова...» Затем он говорил, что было бы неплохо
подать прошение, чтобы машину убрали куда-нибудь
подальше.
— Давайте напишем так, братцы: не хотим мы пи ва-
шего добра, ни вашей пользы, мир велик, забирайте-ка
свою машину куда угодно, только подальше от нашей де-
ревни.
— Чепуху ты мелешь! — заметил мой отец.
— Как это так? — вскочил с места сосед Петрос.— Хо-
рошо разве будет, если мы каждый день будем терпеть
убытки... Я тебя спрашиваю, хорошо будет, да?.. Ты же
сам видел, сегодня убило корову, завтра может убить
меня, потом — тебя... Пу а дальше как?..
Пока сосед Петрос старался убедить моего отца, отец,
пе знаю почему, все время посмеивался себе в усы над
ним п, услышав его последние слова, расхохотался. Я по-
думал, что наш хороший сосед непременно должен оби-
деться и больше никогда пе ступит ногой в наш дом. Но я
ошибся. После этого разговора он снова иногда приходил
к нам за чем-нибудь п по-прежнему подолгу беседовал
с отцом. Но потом случилось такое, что после этого он и
на самом деле не переступил патл его порога.
Однажды, когда отец отправил наш овес в город по
железной дороге, к нам явился сосед Петрос. Грустный,
он молча сел на тахту. По липу его было заметно, что оп
пришел сообщить какую-то важную весть, но, как видно,
пе знал, с чего начать.
3 С. Зорьян, т. 1
49
— Что случилось, сосед?—участливо спросил мой
отец.
— Ничего, — ответил Петрос и вздохнул.
— Что случилось, почему голову повесил?
— Ничего,— повторил он и снова вздохнул.— Эх... нет
больше на земле пп соседства, ни дружбы,— сказал он,
разглядывая стены.— Все на свете пошло прахом...—
II вновь замолчал.
— А что все-таки случилось? — допытывался мой отец
— Да так, ничего,— пробормотал Петрос, снова глядя
на стены.— Ничего особенного.
И оба они замолчали. Мои отец глядел на соседа Пет-
роса, а сосед Петрос — на стены.
После недолгого молчания сосед Петрос обратился
к отцу и очень мягко спросил:
— Овес отправил?..
— Да,— ответил отец, и на этот раз уже он погля 1Ы-
вал на стены.
— Гм...— Сосед Петрос сжал губы и умолк. После не-
долгой паузы он снова спросил: — Почему же и лошади
под носом и фургон, а ты?..
Больше он ничего не сказал, а мой отец повесил го-
лову, как застеснявшаяся невеста.
— Знаешь, сосед,— наконец проговорил он,— я хотел,
хотел... чтобы быстрее было, потому п отправил на ма-
шине. Разве я всегда не на твоем фургоне возил?.. На
этот раз случилось так, что поделаешь...
И, сидя друг против друга, они больше не произ-
несли нп одного слова до тех пор, пока моя мать не по-
звала их обедать. Сосед Петрос всегда с удовольствием
оставался у нас обедать, но на сей раз он наотрез от-
казался.
— Благодарю, приятного вам аппетита,— сказал он и,
сниженный, медленными шагами вышел из комнаты.
С того дня он больше не переступал через наш порог,
даже перестал с нами разговаривать. Не то что не разгова-
ривал, но если наша собака, телята пли куры оказыва-
лись у него во дворе, он гнал их палкой и камнями, что-то
бормоча себе под нос. Особенно он на меня смотрел
злыми глазами и не выносил, когда я приходил к ним {о-
мой поиграть с его детьми.
Все это ужасно угнетало меня. Почем) сосед Петрос
перестал любить меня?..
50
Теперь вихри моих воспоминаний, кружась, останав-
ливаются на лошадях соседа Петроса.
Они возвращаются с водопоя, сопровождаемые
сыновьями Петроса; худые, с выступающими из-под кожи
ребрами, с короткими и жиденькими хвостами кони про-
ходят понурые, медленными шагами, подобно побежден-
ным и посрамленным в бою воинам.
Затем я вижу, как сосед Петрос показывает лошадей
трем незнакомым людям и говорит им:
— Таких коней во всей округе не сыскать. Однажды
по дороге в Эривань...
11 вскоре эти незнакомые люди в длинной одежде и
в больших папахах уводят его коней под уздцы мимо на-
шего дома.
Затем я вижу одну из лошадей соседа Петроса — ту,
черную, с белым лбом. Вижу, лежит она у дверей его
дома, вокруг собралась толпа — соседи, сам Петрос, его
жена, дети и собака. Лошадь во всю длину вытянулась на
земле, растянув ноги. Временами опа приподнимала го-
лову и билась о землю. И когда опа поднимала голову и
вновь опускала, маленькая собачка бросалась на нее,
а младшая дочка Петроса, имя которой я уже позабыл,
держа кусок хлеба в руках, смеялась от радости.
Как ни стараюсь, больше я ничего пе могу припо-
мнить: ип соседа Петроса, ни его лошадей, ибо в эту пору
жизнь одним взмахом разлучила меня с домом и, оторвав
от моих добрых друзей, бросила в шумный город, туда,
где я стал учиться ненавистной грамматике и мертвой ла-
тыни, туда, где ел я с тарелки, разрисованной петухами,
пользовался ржавыми ложками и везде видел одни стены,
туда, где все были мне чужими.
Почти шесть лет продолжалась эта жизнь па чужбине.
Наконец я вернулся в родные края. Там ужо многое пере-
менилось. Умерла моя любимая бабушка, не было и на-
шей старой собаки, а нашу ванскую кошку 1 украли бро-
дячие цыгане. Возвратившись домой, я очень интересо-
вался, что произошло в мое отсутствие, расспрашивал обо
всем и за всем наблюдал. Конечно, расспросил я и о на-
шем соседе Петросе, его жене и детях. Но меня больше
1 Ванскпе кошки (Ban — город Западной Армении) славятся
своей пушистой шерстью.
3
51
интересовала участь его сыновей: как они, где сейчас, ка-
кими стали? Стоя перед нашими окнами, я смотрел в сто-
рону их дома, надеясь увидеть кого-нибудь из них. Но
никто по показывался. И первое, что бросилось мне
в глаза,— это отсутствие фургона соседа Петроса. На миг
я представил себе, что сосед Петрос, наверное, поедал
в город, но когда окинул взглядом его двор, то увидел, что
дугообразная крыша кибитки фургона валялась возле
стены и куры, сидя на пей, перебирали клювами своп пе-
рышки. Спустя некоторое время из дома вышла его ж< на,
по по возрасту постаревшая. Держа в руках концы по
добранного передника, опа бросала курам корм. Увидя ее,
я спросил у матери о соседе Петросе и его сыновьях, но
моя мать не знала, где именно находятся его сыновья,
а что касается соседа Петроса, то ои служит на железно-
дорожной станции.
...Да, господа, он до сих пор служит на станции в на-
шей деревне...
Если вы поедете в Карс, то на вашем пути будет ма-
ленькая станция, перед которой, как огромные восковые
свечи, высятся три тополя. Па этой станции есть началь-
ник пьяница, телеграфист, кассирша с веснушчатым ли-
цом, бочка для воды и кружка с привязанной к ней ве-
ревкой.
Па этой станции вы увидите белобородого старика
в полушубке с метлой под мышкой. Иногда вы можете,
увидеть его стоящим под фонарем на платформе со ciq е-
щениыми на груди руками.
Он два раза в день стоит там и ждет, пока отправится
поезд. А когда поезд с пыхтением трогается с места в
люди расходятся по домам, он берет метлу п пачпнает вы-
метать скорлупу от орехов, шелуху от семечек и мусор,
оставшийся на платформе после пассажиров.
Это и есть наш сосед Петрос...
11)15
ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ
Тихая серебристая ночь; снег и луна. Снег сверкает на
крышах, сверкает на заборах, на ветках деревьев.
Все залито ярким светом.
Городишко мирно спит. Улицы пусты; не видно даже
стражей. Собаки время от времени лениво лают на луну
и, не удостоившись ничьего внимания, смолкают, ворч-
ливо рыча. Уже за полночь, по Акопу не спптся. Хоть в
тепло в комнате, и постель мягка, тем не менее не спится
ему. Случается зто с ним почти каждую ночь. О, как длин-
ны эти зимние ночи, как мучительно ждать рассвета! II
Акоп, глядя в окно на сияющий лунный свет, искрящийся
снег, размышляет: а хорошо, кабы зимние ночи были бы
так же коротки, как и летние; люди бы не тратили даром
времени, работали бы па общую пользу; а то какой прок
от молчаливой бессонницы? Раздумывает Акоп, стонет, как
ревматик, потом заливается тем самым кашлем, каким
либо хотят обратить на себя внимание, либо пытаются
узнать, спяг ли рядом. В комнате с ним только жена, и,
как ни кашляет Акоп, как пи ерзает, она как будто ничего
не слышит: спит ли пли притворяется спящей — трудно
сказать. Немного подождав, Акоп снова кашляет. Все то
же. Но его неодолимо тянет поговорить, в голове роится
множество мыслей, сомнений, замыслов, ему хочется п\
высказать, проверить. И вот он начинает осторожно иод
талкпвать жену:
— Арус. а Арус!
Жена откликается не сразу: она стонет в иолусне, при-
подымается на подушке п глубоко вздыхает.
— Что?
53
— Ты спишь?
— Что такое?
В голосе жены проскальзывают неприязненные нотки.
— Да ничего, — говорит муж, оборачиваясь к жене. —
Я про то только, как это солдаты могут в такую стужу си-
деть в окопах — в горах, в открытом поле. Ведь тут и вол-
кам недолго показаться.
— Ну уж и сказал! — бросает жена сонливо.
— Я тебе дело говорю, — возражает Акоп. — Неужто
ты не знаешь, что на фронте всегда водятся волки? Ты
спросишь — как же так? А вот как: издалека им слышен
запах мертвечины, и они начинают спускаться с лесистых
гор...
С минуту Акоп задумчиво молчит, затем продолжает:
— Да, матушка ты моя, война плохое дело... Иной раз
в голову приходит: а что, ежели враг да подступит к на-
шему городу, как тебе сдается — успеет ли убежать порт-
ной Минас? Сам он хромой, жена беременна, да еще пять
душ детей. Ведь пе сумеет повозки напять.
— На лошадях ускачут, коли дома пусто.
— На лошадях! Дорогая моя, верховая лошадь к\ 'а
дороже обойдется. Да и кто во время бегства уступит ло-
шадь другому? Никто! Нет, туго этой семейке придется.
Особенно когда жена в положении и на лошадь вскочить
не может.
— А коли дорого, пускай идут пешком, — отвеча т
жена тем же безразличным голосом.
— Легко сказать — пешком! А попробуп-ка в этакий
снег да мороз...
Жена недовольно вытаскивает руку из-под одеяла.
— Опять!.. Зачем тебе думать о чужих, ты бы о своих
бедах подумал.
— А пам-то что, — возражает муж, — мы можем и пеш-
ком. Вот как придется портному — я и ума не приложу.
— Ну да ладпо, — отворачивается жена, — враг еще пе
нагрянул, чтоб о бегстве думать.
— Я ведь только говорю — а вдруг нападет, — как бы
оправдывается Акоп. — Надо же человеку малость и впе-
ред заглядывать.
— Хорошо, только дай мне уснуть, — раздраженно от-
вечает жена н поворачивается к мужу спиной!
Акоп молчит. Смотрит на лунные лучи, падающие па
пол, стены, играющие на стеклах шкафа. На дворе завы-
вает ветер. Покрытое снегом дерево перед окном слегка
колышется, рассыпая по полу шаловливые отплески и
тени. Глубокая тишина. Дом сппт, уснули соседи, дрем-
лет весь городишко. Одному Акопу пе спится. В молчании
проходит немало времени; лежа на сппне, он раздумывает,
покашливает. Потом всматривается в трепещущие тени
и опять осторожно толкает жену.
— Арус!
Жена недовольно охает.
— Ты не спишь?
Жена просыпается.
— Что тебе?..
— Ничего. Хочу только спросить тебя. Видела, сколько
снегу на дворе у батюшки? Странное дело, почему не счи-
щают его? Дом полон детей, старуха-мать, жена — вечно
ходят по двору, а в голову никому не придет, что могут
упасть и ушибиться. Вот и изволь их лечить при такой до-
роговизне. Глупый народ! Мне кажется, надобно им втол-
ковать. Кроме того, знаешь, снег может стаять, талую
воду может прихватить мороз, а это повредит деревьям.
Жалко. А у пих во дворе отличные абрикосы.
— Ну, — прерывает жена, — будь что будет! У нас-то
во дворе разве мало снега? Уж коли чистить, так сначала
у себя. Провались твой батюшка с его деревьями!
— Это ты зря, деревья хорошие, про то я и толкую.
Помнишь, сколько абрикосов уродилось в прошлом году?
Ветви ломились. Ежели и в этом году столько уродится,
придется сказать, чтобы подпорки ставили.
— Ну тебя, спи! — бормочет жена. — Уж коли ты лю-
бишь деревья, чего у себя на дворе их не сажаешь?
Акоп хочет возразить, что у пих во дворе нет арыка, де-
ревья не примутся, но молчит: новая мысль промелькнула
у пего в голове.
— Знаешь, — говорит он с жаром, — отелилась у Тоио
корова, телку недоношенную родила. Как они выходят ее,
телку-то, — никак пе пойму. Удивительное дело! Коротко-
хвостая, говорят, вдобавок. Всего в четверть длиной хвост.
Ежели летом мухи станут донимать ее, как быть ей? Об
оводах и говорить нечего, закусают вконец.
Жена больше не слушает. Она стонет во сне, точно под
тяжким бременем. Слушает Акоп ее вздохи и снова глядит
на лунные лучи.
«Да, оводы совсем заедят несчастную телушку, ежелп
хвост у нее не отрастет», — думает он.
55
Время проходит в молчании. В ушах Акопа глухой
шум. Тень от дерева теперь упала на противоположную
стену, где по-прежнему играют отблески лунных лучей.
Должно быть, па дворе опять ветер.
«Да, па дворе, конечно, ветер, — думает Акоп, — а в
такое время от него большой вред деревьям. Батюшкины
деревья как раз на ветру...»
«Ветер! Чего только не наделает он! — рассуждает
Акоп. — А ежели этот самый ветер в ураган превра-
тится, — чего он только не натворит! Особливо ежели по-
жар вспыхнет где-нибудь в городе. Да что пожар — одной
искорки достаточно, чтобы весь город запылал. Это может
случиться из-за какой-нибудь трубы».
— Не приведи бог, если кто в такой ветер затоппт
печь, — шепчет Акоп про себя, вспоминая о тех беспечных
хозяевах, что забывают чистить трубы накануне зимы. —
Не чпстят и за это получают поделом. Но беда в том, что
из-за них и другие страдают.
Акоп, задумчиво покачивая головой, осторожно тол-
кает в бок жену.
— Ару с!
Жена не слышит.
— Арус! —окликает ее Акоп.
На этот раз Арус просыпается и сурово ворчпт.
— Арус, — начинает Акоп заискивающим голосом, —
хочу я у тебя кое о чем спросить, ты это должна знать,
ведь ты частенько бываешь на балконе.
— Покороче! — цедит свозь зубы жена.
— Я говорю, может, ты видела, — продолжает Акоп
невозмутимо, — думаю, что видела: с балкона заприме-
тить не трудно. Карапет-ага в этом году чпстпл свой ды-
моход пли нет?
— Ну вот еще, только Арус и дело — глаз не спускать
с труб Карапета-аги. Пропади пропадом Карапет-ага со
всеми своими трубами!
Да пет же, послушай: знаешь, если не чистпть труб,
беда выйдет.
— Что такое? — раздраженно спрашивает соппая
жена.
— Неужто ты не понимаешь, что может случиться,
коли не чистпть труб? Да еще при ветре. Стоит одному
дымоходу загореться — и уж ничем не потушишь. А зна-
ешь, что станет потом? Сгорит не только его двухэтаЖ'
ный дом, сгорит все его имущество, сгорит приданое ДО'
56
чери — п двух домов сразу как не бывало: говорят, у его
дочерп приданого на целый дом хватит. Потом в подва-
лах вспыхнет впно, коньяк... А там, смотрп, сгорел и весь
квартал.
— Ну, будет тебе, — прерывает Арус, выходя пз
себя. — Нашел о чем печалиться!
— Тебе все трын-трава, — огорчается Акоп после ми-
нутного молчания. — Как же не печалиться, коли по не-
досмотру лучший дом во всем городе, да и целый квартал,
того и гляди, в пепел превратятся! Как мне не печалиться,
ежели у кума Барсега добрая половина картофеля пере-
мерзла? Или взять хотя бы...
Жена больше не слушает. Она молча поворачивается
на другой бок и засыпает. Акоп, недовольный ею, продол-
жает думать о грозящей им неслыханной беде, ежели у
Карапета-аги дымоходы и впрямь не прочищены.
Однако вскоре ход его мыслей нарушается шумом:
крысы бегают под крышей, словно камни катают над го-
ловой.
Прислушиваясь к этой крысиной возне, Акоп взды-
хает и начинает размышлять о крысах на чердаках: «Чем
же они питаются среди этих голых досок?..»
1919
ДРУЗЬЯ
Снег идет...
Белые снежинки, как яблоневые лепестки, боязливо
трепеща, падают на крыши, на головы прохожих, на пх
плечи, на спины лошадей; они опушили ветки и телеграф-
ные провода и, точно ночные мотыльки, порхают вокруг
мигающих фонарей.
Словно чья-то неумолимая исполинская рука сыплет
пх из поднебесья, растворяя в уличной грязи.
Падают снежинки и на старого холостяка Погоса, спе-
шащего с поднятым до ушей воротником со службы к себе
домой.
Он только что вышел из магазина готового платья, где
долгие годы служит приказчиком, и сейчас торопится к
ужину.
Уж таков старый Погос. Всегда он ужинает дома и
возвращается всегда вовремя. Его не зачислишь в катего-
рию холостяков, что засиживаются в кофейнях до полу-
ночи, влюбляются в актрис и в кухарок, питают слабость
к ярким галстукам и мятным леденцам. Пет, Погос ведет
очень скромный образ жизни: ложится в девять, встает
в шесть, в тот час, когда заводские гудки сзывают рабо-
чих па работу; пьет он пустой чаи, за обедом довольству-
ется одним блюдом, а по вечерам — что бог пошлет!
Прежде была любимая мать, а теперь, после ее смерти,
Погос делит свои печали и радости с одной лишь кошкой,
оставшейся после нее. Таков старый Погос. По забот У
него полон рот: как бы пе вышло какого промаха и не уво-
лили бы вдруг за это со службы или не набавил бы домо-
хозяин платы за комнату. Надо быть начеку...
Хоть ii холодно, возвращается старый холостяк домой
радостно. Мысли его уже в уютной комнатке, у накры-
того стола, где со стены смотрит портрет матери, где
ночью на постели дремлет подле него породистая ванская
кошка... Впрочем, его больше занимает стол — сегодня у
него на ужин севрюжья голова...
Но вот он уже перед дверью своей комнаты, отряхи-
вает на балконе с себя снег, двойным поворотом ключа
отпирает дверь и входит к себе. В комнате он ждет, что
вот-вот в темноте кошка начнет тереться об его ноги и
замяукает: «Голодна-де я». Слова эти слышатся старому
холостяку в мяуканье кошки. Однако сегодня она почему-
то не ластится к его ногам. Что случилось? Холостяк
слегка недоумевает. А впрочем, это случается не редко, и
удивительного тут ничего нет. Погос зажигает лампу,
осматривается — кошки все нет.
— Куда же ты девалась? — спрашивает холостяк. —
Кпс-кпс-кпс...
Кошка медленно вылезает пз-под кроватп п с опаской,
понурясь, усаживается перед хозяином.
— Чувствуешь ты себя, должно быть, неважно, дру-
жок, — обращается Погос к кошке. — Небось голодна?..
Ничего, я сейчас дам тебе поесть...
С этими словами направляется он к накрытому столу
п вдруг останавливается как вкопанный.
— Так вот почему ты так мнешься! — сурово гово-
рит он кошке.— Ах ты негодница, ах ты бесстыд-
ница!..
И Погос сердито топает на кошку.
Хотя он и старательно прикрыл рыбу другой тарел-
кой, по кошка, эта негодяйка кошка, ухитрилась весь
ужин сожрать.
— Который раз ты это делаешь, бесстыдница! Ведь я
бы не один стал есть, а с тобой... А ты, жадная зверюга,
взяла да и слопала, не подождав меня! — отчитывает хо-
лостяк кошку тоном отца, поучающего дочь, и восклицает
в сердцах: — Негодяйка!
Кошка боязливо помахивает хвостом, отходит и усажи-
вается в углу. Она чувствует свою вину и робко озирается.
— Пет, я вижу, ты перешла все границы, — расходит-
ся Погос и грозит кошке пальцем. — Третьего дня ты раз-
била стакан, а накануне вылакала сливки, сегодня рыбу...
На что это похоже? Дело-то свое ты забросила... По но-
чам покоя нет от мышей, а тебе хоть бы что...
59
Кошка поджимает хвост и еще ниже опускает голову,
словно преступник перед судьей.
Старый холостяк сердито расхаживает по комнате. Его
особенно огорчает ее жадность: сожрала всю рыбу, а ему
оставила один косточки. Сожри опа половину — полбеды,
а ведь подлюга уписала всю севрюжью голову целиком...
11 гнев Погоса растет. Он громко топает погон на преступ-
ницу и восклицает:
— Вон, вон отсюда, негодяйка!
И, быстро открыв дверь, выгоняет кошку на балкон,
а сам садится и думает, чем бы заморить червячка ему
сегодня вечером, — дома нп кусочка хлеба не осталось;
в столовую не стоит пдтп: и дорого и неопрятно. Он долго
сидит в раздумье.
Пока Погос размышляет, кошка с балкона трется о
дверь, вскакивает на подоконник, царапает стекло.
— Умрп, не открою!
II с этими словамп холостяк плотно усаживается в кре-
сло, словно желая показать, что его решение неизменно.
Но кошка продолжает тереться о дверь, прыгать на подо-
конник н мяукать, царапая стекло. Ей, должно быть, хо-
лодно.
— Хоть умрп! Ага, будешь есть рыбу?..
Однако кошка начинает мяукать все громче, п ее, на-
верное, уже слышат соседи. Опа опять стучится в окно п
в дверь, и старому холостяку в мяуканье кошки слышится:
«Прости меня, больше не буду!»
— Не стоит прощать тебя, дрянь, — отвечает с уко-
ром ей старый холостяк, — ты неисправима!..
И с этими словамп вскидывает оп глаза на портрет ма-
тери, взгляд которой как бы говорит ему: «Прости, Погос,
жаль ее, прости!»
Затем Погосу прпходпт в голову мысль, что, собст-
венно, скушав рыбную голову, он ничего особенно не при-
обрел бы, а, следовательно, не скушав — ровным счетом
не теряет ничего.
«Предположим, что ее, этой рыбьей головки, и вовсе
не было», рассуждает Погос про себя п прпходпт к вы-
воду» что поступок его далеко не благовпден: еелп соседи
услышат отчаянное мяуканье, это будет совсем нехорошо.-
II после педолгого колебания Погос направляется к двери
со словамп:
Пу что? Промерзла небось! Теперь, пожалуй, по-
умнеешь!..
60
И через несколько минут дверь открывается, кошка
входит.
Мурлыча, трется опа о ноги старого холостяка, будто
благодарит его.
— Так, так, милочка, это тебе урок, — грозит ей паль-
цем холостяк. — Впредь не смей, а коли посмеешь — не-
сдобровать тебе!.. Тогда хоть разорвись, хоть умрп, а две-
ри не открою. Понимаешь, коли я сказал — не открою,
так, значит, не открою!..
Кошка хоть п слушает эти наставления, однако пони-
мает: сколько бы ни крала она, как бы ни наказывал ее
хозяин, выгоняя из комнаты,— все равно, в конце концов,
перед нею непременно откроется дверь.
Прошел час. Старый холостяк, потушив свет, ложптся,
а кошка, выгибая спину п потягиваясь, свертывается
калачиком и укладывается у него в ногах.
Вскоре маленькую комнату оглашает мирный храп...
1916
САХАРНИЦА
По тифлисскому Солдатскому базару (где продаются
соленые огурцы, крестьянское масло, краденая одежда
п старая обувь) проходил молодой человек с маленьким
свертком.
Шел он тяжелой поступью, неуверенно, то п дело огля-
дываясь, точно чужак, разыскивающий дом по незнако-
мому адресу; выражением лица напоминал он поэте,
сильно раскритикованного прессой.
Будь у него на голове вместо изношенного английского
кепи широкополая французская шляпа, можно было бы
принять его за сельского учителя, приехавшего в город
купить шапку пли посмотреть спектакль; а если бы вместо
длинного, порядком помятого и выцветшего пиджака была
на нем узкая, вычищенная бензином куртка, можно было
бы подумать, что это приказчик из какого-нибудь уездного
городка.
Однако он не был ни тем, ни другим, если уж говорить
по правде, был он всего-навсего арестантом, только что
выпущенным из тюрьмы.
О, как радостно забилось его сердце, когда распахну-
лись перед ним железные тюремные ворота, п он вышел
на улицу прямо под мелкий, моросящий дождик! Конечно,
пережил он много, как и всякий побывавший в тюрьме:
теперь ему казались милыми и люди, и дома с от-
крытыми окнами, и встречные экипажи, и этот моросящий
дождь.
62
Неизвестно из какого дома, из какой столовой донес-
лось аппетитное благоуханье голубцов, вызвавшее в нем
неодолимое желание поесть чего-нибудь горячего. Он во-
шел в первую встретившуюся столовую. Утолив голод, оп
стал раздумывать о своем положении: к кому обратиться
за помощью, где переночевать? Родных п друзей у него
в городе нет, в кармане всего рубль, из них тридцать ко-
пеек он выложил уже за обед. Перебирал он в памяти
своих далеких знакомых, земляков-лорийцев, промышляв-
ших в городе разными делами. Хотел пойти к портному
Ованесу и просить пристанища на несколько дней, пока
найдется работа, но тут же вспомнил, что год назад не
выполнил его поручения: обещал и не привез портному
из деревни фасоли. Отправиться к сапожнику Николу?
И это невозможно: раз в споре назвал сапожника буржуем,
п тот страшно обиделся. Решил было обратиться он к дру-
гим землякам: сначала к бакалейщику Саркису, потом
приказчику Баграту, потом кузнецу Симону, но каждый
раз припоминал какие-то неприятные обстоятельства,
удерживающие его от этого шага. Наконец остановился на
лавочнике Абеле, приятеле покойного отца, которого он
привез из деревни в город, в люди вывел. Абел казался
самым подходящим человеком.
И вот теперь через шумный Солдатский базар он шел
к Абелу за помощью. Шел и думал о нем, о его лавке, где
в последний раз был три года назад, о вывеске его, на ко-
торой красовались сахарная головка и стеклянная ваза,
полная яблок и груш. Вспоминая все это, он и мысли до-
пустить не мог, что Абел ему откажет.
«Конечно, поможет,— говорил он про себя,— ведь отец
мой вывел его в люди. Не будь отца, он бы теперь пастухом
в лаптях ходил. А ежелп станет упираться, попрошу
взаймы и потом верну...»
Занятый этими мыслями, он дошел до лавки, остано-
вился и заглянул в окно. В лавке был только мальчик
в фартуке, что-то усердно жевавший. Молодой человек
заколебался: заходить ли? Однако, вспомнив, что ему
негде ночевать и пе на что жить, набрался смелости
и вошел.
Мальчик при виде его сунул жвачку в карман.
— Что вам? — спросил оп резко.
Молодой человек оторопел на минуту.
— Я хотел... господин Абел... твой хозяин... дома?
— Оп обедает... хотите — позову.
63
Молодой человек снова замялся. В неудобное время
он зашел, лучше бы попозже. Ну, не беда, пусть по-
зовет.
Мальчик юркнул в дверь, а молодой человек, подойдя
к прилавку, принялся рассматривать сахарницы из
толстого стекла с крышками, какие можно встретить
у сельских священников и городских дьяков.
Он поднял одну из крышек, машинально повертел ее
и подумал: а навряд ли Абел его узнает; уже три года, как
они не виделись...
А коли узнает, обрадуется очень, ведь только благо-
даря отцу он стал хозяином этой лавки, и, уж конечно, не
откажет в помощи... «Только, ежелп узнает, что я за во-
ровство в тюрьму попал, навряд лп поддержит: не поверит
в мою невиновность и честность. Ведь люди из тюрьмы не
внушают доверия...»
И он уже собирался покинуть лавку, чтобы земляк
ничего не узнал, но тут же подумал: «А кто знает, как все
обернется»,— и остался.
В эту мпнуту за перегородкой послышались торопли-
вые шагп. Молодой человек продолжал держать крышку
сахарницы: не подумали бы чего...
Вошел, широко растопырив пальцы рук (очевидно, они
были в сале), человек среднего роста с добродушным
мужиковатым лицом и с седыми волосами, жесткими, как
щетина у ежа.
— Что вам угодно?
— Я...— начал молодой человек, теребя крышку са
харнпцы,— я хотел...
Он на миг растерялся перед человеком, прервав-
шим из-за пего обед и нетерпеливо ожидавшим объяс-
нений.
— Я бы хотел...— продолжал он, теребя крышку.
Лавочник беспокойно шевельнулся и, думая, что мо-
лодой человек интересуется сахарницей, спросил:
— Сахарницу хотите? Она стоит рубль.
«Не узнал!» — подумал молодой человек и сделал
попытку напомнить о себе.
— Знаете, я сын дяди Хечана,— сказал оп, покраснев.
И тут же подумал: «Что за глупость, к чему все
это?..»
— Дяди Хечана? — удивился лавочник.— Нашего
дяди Хечана?
— Да,— обрадовался молодой человек удачному
началу.
Ну, теперь, конечно, начнутся расспросы.
— Колп вы сын дяди Хечана, вам можно уступить.
Давайте девять гривен п берите. Товар отменный, не
пожалеете...
Молодой человек молчал. Он думал, что бы еще ска-
зать: ему хотелось поговорить с Абелом. Однако лавочник
стоял, растопырив пальцы, и нетерпеливо ждал.
— Ну, что же, или дорого?
— Я... знаете...
Молодой человек хотел было сказать — он только из
тюрьмы и нуждается, но смущенно замолк.
Да п стоит ли об этом говорить...
— Уж поверьте, дешевле нельзя,— продолжал Абел.—
Только из уважения к вам уступаю. Такне сахарницы
продаются за рубль двадцать, а с вас я только девять гри-
вен прошу. О товаре нечего и говорить: одецкп(одесский),
хороший, самый прочный. Колп не разобьете, лет два-
дцать будет служить.
Молодой человек слегка вздрогнул.
— Знаете, я только что из тюрьмы, так что... — на-
чал было он, но, взглянув на лавочника и мальчика, за-
пнулся.
Абел беспокойно заерзал, как человек, прервавший
обед или спешащий по делу.
— Ведь я вам фабричную цену называю,— продолжал
он деловпто,— фабричную...
В тоне земляка молодой человек почувствовал недо-
вольство: недоволен, конечно, п мальчик, что нагло вылу-
пил глаза па него. Абел иаправплся к выходу.
— Что же, не подходит?
— Нет, дорого.
— А сколько вы дадите?
Молодой человек нарочно назвал самую нпзкую цепу.
Семьдесят копеек.
— В убыток будет...
— Больше не дам,— ответил покупатель, невольно
исправляясь к выходу.
~ Ну, восемьдесят...
— Не могу! — повторпл молодой человек твердо и,
Довольный своим решительным ответом, переступил
порог.
65
— Ну, ладно, пожалуйте, пожалуйте,— крикнул ему
в спину лавочник,— что делать, коли вы дяди Хечана
сын...
Молодой человек молча вернулся, выложил всю свою
наличность и, забрав сахарницу, покинул лавку.
Через несколько минут он снова шагал по Солдатскому
базару, держа в руках свой маленький сверток и новую
сахарницу.
1916
ЗВОНАРЬ АНТОН
1
Па свете много непонятного.
Раз такое непонятное дело случилось и с нашим ста-
рым звонарем, дядей Антоном.
Если говорить правду, он был не только звонарем, по
и могильщиком. В нашем городке, где дома одноэтажные,
крыши плоские, кривые улицы тонут в грязи, где па мно-
гих лавках совсем пет вывесок, а кое-кто из обывателей не
имеет п самовара,— в этом захолустье дядя Антон долгое
время исполнял две должности.
Ютился он в комнатке при кладбищенской церкви.
Там стояла его деревянная кровать, подле — глиняная
печурка: на пен кппятпл оп себе чай, готовил ооед; тут
же длинный стол, на котором в церкви ставят грооы с по-
койниками; на этом столе обедал п ужинал дядя Антон,
если только не случалось ему быть на крестинах, свадьбах
или похоронах.
А случались эти события не так уж часто. Богачи от-
правлялись умирать в большие города, молодые люди
старались не венчаться, а крестины бывали еще реже,
потому что у местных женщин имелось какое-то зелье, о г
которого они не рожали.
Обо всем этом раздумывал старый звонарь.
— Эх, тяжелые времена настали,— жаловался он под-
час дьячку Саркису и невестке Воскапа, стиравшей cmj
белье, или лавочнику Михаку, у которого ему случалось
покупать чай, сахар и керосин.
~~ Да, да, — соглашались они, — уж не те времена!
67
— Нет больше прежних доходов,— продолжал старый
звонарь.— Прежде, бывало, никто не скупился, все жили
богато... Случалось, позовут на крестины: ешь па здоровье
сколько влезет, а потом дадут тебе полную миску всякой
снеди п хлеба вволю, дескать, возьми домой.
На свадьбе еще лучше: тут и деньги и еда. А уж про
похороны н говорить нечего... Денег дадут, накормят, та
еще одежду с покойника подарят. От одного только а-
лпна, — вы его помните? пусть ему земля будет пухом’ —
мировым судьей он был,— от пего одного на погребенье
чистого доходу пришлось мне пятнадцать рубликов. Пять
целковых за то, что могплу вырыл, да от вдовы пальто
покойника получил. Пальто это я тогда же продал писарю
Ерему за десять рублей, и носил он его целых семь лет...
А теперь такой благодати днем с фонарем не сыщешь. Да,
пе те времена, совсем пе те!
II старый звонарь вздыхал, точно человек, потерявший
большое состояние.
Иногда собеседники задавали звонарю вопрос:
— Должно быть, дядя Антон, ты немало накопил?
— Накопил? Да откуда? Будь у меня деньги, да разве
я так бы жпл! Вы, пожалуй, скажете, что дядя Антон
одинок, какие у него расходы? Нет, не берите греха на
душу. Пусть я одпнок, так ведь расходов-то у меня хоть
отбавляй. В месяц, например, нужен фунт кероспиу, са-
хару полфунта, ну, там чай и прочая мелочь... Раньше,
когда дядя Осеп был жпв — упокой его душу, господи,—
так он мне обувь задаром чинил. А вот теперь я хожу
к Николу: он за пару набоек берет десять копеек. Эх!..
Потом, немного помолчав и посмотрев па слушающих,
добавлял:
— Вот вы небось толкуете: мол, у дяди Антона де-
нежки водятся. А услышит это какой-нибудь жулик, да
п поверит, что у меня денежки есть. Зря вы грешите, не-
хорошо.
— Да неужели ты жуликов боишься? — спрашивали
его.
— Всякий порядочный человек жулья боится,— от-
вечал дядя Аптон.— На то и существует жулье п ворье,
чтобы люди остерегались.
В самом деле, оп не на шутку побаивался воров; как
только надвигался вечерний сумрак, стихали шаги и ясно
слышалось журчанье ближней речки, дядя Антон на-
крепко закрывал свою дверь, подперев ее сзади тяжелым
68
камнем, п, перекрестившись, читал про себя: «Господи,
спаси меня от всякой беды...»
Дядя Антой пе только звонил в колокола и рыл мо-
гилы, — он еще занимался другим делом. Горожане часто
встречали его па берегу реки, на свалке мусора. Видели
они, как старый звонарь там собирал обломки железа,
кривые гвозди, ржавые подковы, сломанные замки
п ветхую обувь.
Железо он сбывал кузнецу Матосу, обувь сапожнику
Николу. Вообще все свободные часы он проводил на берегу
п только к вечерне возвращался с набитыми карманами
н полными полами.
Однажды, когда он возвращался с добычей, отец Осей
заметил ему, что подобные занятия неприличны звонарю.
— Что за важность, батюшка,— ответил дядя Антон,—
коли пет пи похорон, нп крестин; не свистеть же мне
в кулак... Лучше подработать малую толику...
И точно, он зарабатывал недурно. II каждый вечер
дома у себя подсчитывал своп доходы, склоняя седую го-
лову над столом при свете закоптелой лампы. Пересчиты-
вал он подолгу, раза по четыре. II, подводя окончательный
итог, прятал один из двух кисетов в карман, а содержимое
другого осторожно спускал в стенную щель и закрывал ее
наглухо камнем. II каждый раз он говорил себе при этом:
«Как знать, ежели жулик взломает дверь, ограбит и даже
убьет меня, все же по крайней мере этот запас останется».
Когда дядя Аптон бывал доволен свопм доходом, — а
это случалось довольно редко, — он молча прохаживался
среди могил по кладбищу, как пастух среди своих овец, п
производил в уме какие-то выкладки. Но когда доходу бы-
вало маловато, а это случалось чаще, он нп с кем почтп нс
разговаривал, сора из церкви не выметал, пыль не стирал.
Сам звон колоколов в такие дни был иным: удары теряли
свой порядок п, как сварливые женщины, то вздыхали,
то жалобно стонали, точно старый звонарь давал знать при-
жимистым обывателям, не желавшим ни умирать, ни вен-
чаться, нп крестить детей, что недоволен пх поведением.
К такие вечера о и ложился без ужина и, удрученный, за-
кутывался в одеяло с головой.
II каждый раз, перед тем как ложиться, дядя Антой
ощупывал карманы архалука 1 п, бережно сложив его, клал
ПоД изголовье. Иногда, проснувшись ночью, хватался за
1 Архалук — верхняя мужская одежда.
G9
карманы — уж не пропало ли что! Вообще его постоянно
преследовали дурные сны.
Нередко на улице или даже в церкви во время службы
руки звонаря невольно лезли в карманы. В таких случаях,
когда старик видел, что на него смотрят, он принимался
почесывать бока пли же, быстро подымая руку, с благоче-
стивым видом начинал креститься. Однако через не-
сколько минут руки опять точно нечаянно подползали
к карманам...
И вот что стряслось однажды с дядей Антоном.
Была суббота. В полдень, после похорон, звонарь за-
сунул руку в карман за кисетом, чтобы спрятать деньги,
полученные за рытье могилы, и вдруг остолбенел.
На лице его появилось выражение, какое бывает у че-
ловека, неожиданно получившего на чужбине изве< тпе
о смерти любимой жены...
2
То, что почувствовал дядя А я топ в этот мпг. им было
пережито еще раз при жизни жены, за много лет до того.
Тогда дядя Антон однажды утром обнаружил, что в ки-
сете не хватает двадцати копеек. Ему отлично было изве-
стно, что денег этих он не тратпл, а куда они могли
деваться — этого он долго не мог понять. Однако потом
выяснилось, что эти двадцать копеек взяла жена, чтобы
купить хурмы у бродячего торговца.
Из-за этого между супругами началась ссора, длив-
шаяся семь месяцев. Дядя Антон утверждал, что жена
постоянно крадет у него деньги, и вспоминал пропажи,
случавшиеся в разное время: раз исчезло пятнадцать ко-
пеек, другой раз двадцать, потом пять, потом десять...
Упоминая об этих потерях, звонарь прибавлял: «Коли
завелся домашний вор, так уж добра не жди». А жена
клялась и божилась «святым причастием» и «Христовов
колыбелью», что, кроме этих двадцати копеек, взятых без
спроса, она у пего копейки не брала.
И спорили они без умолку и между собою, и при сосе-
дях. В конце концов жена Назап не выдержала и ушла на-
всегда к родителям. А дядя Антон, сдав свой домик, ла-
чужку из двух комнат с низкими потрескавшимися
стенами, в аренду под сенной склад, перебрался в одну из
церковных комнат.
70
Теперь, засунув руку в пустой карман, он пережил
то же самое чувство, что много лет назад. Только сейчас
пропало не двадцать копеек, а целый кисет со всеми день-
гами.
Сперва он сам себе не поверил. Однако, вывернув кар-
ман п убедившись, что в нем ничего нет, остолбенел от
изумления.
«Неужто пропал? Но как это могло случиться, чтобы
я не заметил? Уж не в другой ли карман я поло-
жил?»
Рука полезла в другой карман и там нащупала пуго-
вицы, гвозди, моточки ниток,— только не было кисета.
Дядя Антон продолжал удивляться.
Он отлично помнил, что утром кпсет был в кармане;
был он в кармане и во время рытья могилы, и прп возвра-
щении домой, когда он, зайдя в церковь, поднялся на
колокольню. Да, да, от выноса и до самых похорон кпсет
был на месте: он это отлично помнит.
«Но как знать, возможно, я и ошибаюсь, наверно, я его
оставил дома и забыл».
Мелькнула догадка: может, кпсет под подушкой, это
и раньше случалось. Обуреваемый нетерпением, звонарь
снял с пояса свои два ключа, отпер замки у дверей (ком-
ната запиралась на два замка) и вошел к себе.
Прежде всего он бросился к подушке.
Под желтой, пропотевшей подушкой оказались ве-
ревки для развешивания белья и привязывания телят,
какое-то тряпье, мохнатая детская шапочка, шляпа без
ленты, с широкими полями и дырявым верхом.
Рассматривая эти вещи, дядя Антон бормотал себе
под нос:
— Веревочки — вздор; вот эта веревка была на телке
Хатун; сколько раз говорил я этой шлюхе: пе смей вы-
пускать телку на кладбище. Это — шляпа учителя, тоже
ничего не стоит. Платок — дьячка, а ну его к сатане!
Это что? Ах да, у колодца я нашел. Перевязка, что ли?
Так от нее кровью и несет. Жалко, я ее не выстирал
Тогда. Ну да пусть остается, постираю как-нпбудь вместе
с носка мп.
П оп положил белую повязку на мешок с грязным
бельем.
А кисета все нет как нет.
Ито за чудеса, будь ты проклят, нечистый дух!
71
Он плюнул, перекрестился п начал искать под тюфя-
ком, не завалился лп туда кисет из-под подушки
Под тюфяком ничего особенного не было. Рядком ле-
жали старые подковы, поношенные чулки, подвязки,
козья шкура.
— Ну, эти бумажные мешочки можно оставить —
лавочник купит,— бормотал звонарь, рассматривая
вещи. — А вот это та самая шкурка, что я намедни вы-
рвал у собаки... Тьфу, какая вонь! Завтра высушу
на солнце, а то еще черви ее съедят, пока цыгане не
появятся.
Отплевываясь, звонарь распластал козью шкуру на
длинном столе, где обычно ставили гробы для отпевания.
Когда звонарь осмотрел тюфяк, нм овладело мрачное
отчаянье.
Кисета пе оказалось п тут.
— Чудеса да и только! Уж не под тахтой лп он?
Эта мысль показалась дяде Антону до того вероятной,
что он тотчас нагнулся, стал на колени, просунул голову
под тахту и начал вытаскивать оттуда старую разрознен-
ную обувь — без верху, без подметок, без каблуков; обуви
было так много, что комната звонаря казалась мастерской
сапожника. Затем принялся он доставать коробки из-под
сардин; снова показались конские и воловьи подковы, пет-
ли и засовы с дверей и окон, бутылки разной величины
и разного цвета. На всем лежал внушительный слон ныли
Наконец звонарь вытащил пару истрепанных калош, по-
даренную ему отцом Минасом, в благодарность за хране-
ние важной тайны. «Надо бы эти калоши хорошенько вы-
чистить и отнести со всей прочей обувью к сапожнику
Николу».
Кисета не было нигде.
Сам не свой поднялся он, обивая пыль с колен, и пин-
ками ноги, ругаясь, водворил всю эту рвань на место.
Да куда же мог, наконец, деваться кисет и как я
мог пе заметить его исчезновение? Со мной такого еще не
оывало. Удивительно! — повторял дядя Антон, утирая
вспотевший лоб.
Потом ему пршпло в голову, что кисет он выронил
в церкви или на колокольне.
«Однако после службы оп был при мне», — подумал
звонарь и все же зашел еще раз в церковь, обшарил все
места, где стоял и проходил: амвон, ризницу, взобрался
па колокольню, потом, спустившись, обошел всю церковь
72
и, опять ничего пе найдя, направился к могилке ребенка,
схороненного днем.
С руками за спиной звонарь раза два обошел могплу,
остановись, внимательно воззрился на цветы, украшавшие
могильный холмик и еще пе успевшие высохнуть от слез.
Тут он опять заходил взад-вперед, опять остановился
и броспл на могилу такой задумчивый взгляд, какой бы-
вает у людей, замысливших что-то необычное.
В его голове мелькнул преступный замысел.
3
При взгляде па могплу у звонаря вдруг родилась на-
дежда: он вспомнил о лавочнпке Мпхаке. «Да уж пе у
него ли в лавке потерял я кисет? Ведь покупал же я у
него утром полфунта сахару?»
И дядя Антон зашагал на рынок.
Войдя к Мпхаку, звонарь поздоровался с хозяином п
вппмательно стал шарить взглядом по полу. Широколи-
цый лавочник в белом запачканном переднике, засучив ру-
кава, мокрыми руками взвешивал сыр. Не повернув го-
ловы, он ответил на поклон и спросил:
— Что новенького, дядя Антон?
Поглощенный своим делом, звонарь молчал. Он размы-
шлял, как бы половчее начать разговор, чтобы узнать
хоть что-нибудь о кисете. Потому-то старик ничего и пе
ответил, дожидаясь, пока девушка, покупавшая сыр,
уйдет, и уж потом сообщил, что сегодня он был свидетелем
печального происшествия.
А что такое? — полюбопытствовал лавочник, выти-
рая руки о передник.
Звонарь рассказал, что видел на улице женщину, пла-
кавшую навзрыд. А плакала опа оттого, что обронила ко-
шелек, покупая что-то в лавке.
~~ Так, так! А я было подумал, что-нибудь серьезное
случилось, — засмеялся лавочник. — Значит, кому-то по-
везло.
Зорко приглядевшись к лицу хозяина, звонарь опять
вдумался.
А мне показалось, что у тебя она покупала. Может
штть, ты нашел, так не отдавай, — промолвил звонарь,
Цельном взглянув иа лавочника и ожидая, что он ска-
73
— Колп б она его здесь обронила, он тут бы и остался...
А попадись оп мне, я бы не ей, а тебе его подарил.
Лавочник опять засмеялся.
Дядя Антон мрачно задумался.
— Как знать, может быть, ты не заметпл его, да п вы-
мел вместе с сором...
— Чай, не иголка, чтобы не заметить.
— Ну пе скажи, всяко бывает... Ты куда выбрасываешь
сор?
— А вот сюда, — ткнул лавочник пальцем в угол.—
Три дня, как я лавки не подметал.
Звонарь подошел и принялся тщательно рыться в груде
сора. Здесь валялись арбузные, дынные корки, персиковые
косточки и еще какие-то предметы без виду и образа, и
среди них куриные кости, грушевые хвостики и всякая бу-
мажная рвань.
— Ничего тут пет, — молвил дядя Антон, вставая.
Лавочник, щелкая на счетах, молчал: он с головой
ушел в свое занятие.
Звонарю казалось, что лавочник примет к сердцу
пропажу кисета. Но тот остался совершенно равнодуш-
ным.
«Вот рыбья кровь!» — подумал дядя Антон в поплелся
к невестке Воскана.
На полдороге ему пришла в голову догадка: оп стрем-
глав побежал к берегу, где был утром.
«Да, очень возможно, что кисет валяется именно там!»
На берегу загорала куча ребятишек. При виде дяди
Антона они заметались с криком: «Звонарь,звонарь!» — и
бултыхнулись в воду.
Молча пройдя мимо, дядя Антон направился к мусор-
ной свалке.
Много лет сюда валили сор со всех дворов, здесь оп
гнпл, распространяя отвратительное зловоние.
Приблизившись, звонарь заметил жирную, перепачкан-
ную свинью; она усердно тыкалась мордой в сор. Завидев
дядю Антона, свинья сердито захрюкала, по не отошла, и
звонарю показалось, будто скотина нагло продолжает свое
дело. Пренебрежение свиньи рассердило звонаря, и <>п
швырнул в нее камнем.
Животное убежало, обиженно хрюкая.
Дядя Антон хоть и въявь убедился, что кисет потерян
пе здесь, однако, подобно каждому, кто теряет свое добро
и тем не менее верит в возможность невозможного, в чудо,
74
слегка пошарив в мусоре, удалился, прихватив ржавый
клюя и аптечную склянку.
Отчаянию его не было границ. Теперь исчезнувший ки-
сет с каждой минутой становился для него все дороже.
И сознание потери глубоко угнетало звопаря.
Странное дело, как он мог уронить его и не заметить.
Ну, хорошо, случись это с ребенком, его взяли бы да вы-
драли. А вот что делать с ппм, старым дураком, что среди
бела дня теряет такие вещи! 11 денег было порядочно: це-
лых семь рублей шестьдесят две копейки. Чтобы зарабо-
тать такую сумму, надо выкопать две-три могилы и на
двух-трех крестинах побывать. Да и кисет-то тоже денег
стент, хоть он и потерт. Попробуй-ка заказать невестке
Воскаиа такой, увидишь, что пол-аршина материи при-
дется поставить; вон для рубашки она три аршина ситцу
берет. Так я и поверю, упокой господь ее родителя.
И звонарь стал вспоминать, что было в кисете. Пяти-
рублевая бумажка, пара серебряных целковых, три дву-
гривенных п две полушки. Да еще три стертых монеты и
две бусинки от дурного глаза, найденные когда-то на
берегу.
Дома дядя Антой бережно спрятал ключ и склянку под
тахтой и опять принялся за поиски вплоть до самой ве-
черни. После службы оп продолжал искать до сумерек.
Кисета не было.
Когда уже совсем стемнело и в глубокой тишине слы-
шался только однообразный плеск реки, звонаря охватило
такое отчаяние, которое испытывают узники в первый
День заключения. С каждой минутой оно возрастало. Что
Делать, куда пдтп, где искать? Ведь был же он везде п
всюду, все, кажется, высмотрел. Наконец дядя Аптон по-
мешал в печурке: уж не там ли? Нет, не там!
Отшвырнув палку в угол, дядя Аптон в сотый раз по-
лез в карманы. 11 тут-то в голове у пего возникла мысль,
мелькнувшая у могилы ребенка.
«Да, это весьма вероятно. Недаром что-то ударило
меня по колену: на камень не похоже, на ком земли также».
К звонарь опять задумался.
Опдя па тахте, оп долго соображал, а темная ночь
аежду тем медленно уплывала, и в темноте слышался
^НЫЙ шелест листвы.
г '° временам, пе переставая думать о чем-то, оп дви-
^‘М'Укой, точно отгонял муху. В мозгу копошились вся-
мысли: и утешительные и тревожные.
75
Было уже за полночь, когда звонарь с заступом на
плече вышел из комнаты ц направился на кладбище. Ша-
гал он уверенно и твердо, как человек, принявший не-
уклонное решение.
В темную ночь, под звездным небом, могильные камни
походили на стадо отдыхающих в степи коров. Городишко
уже давно крепко спал. Ни голосов, пи огней. Кое-где оди-
ноко лаяли собаки. Слышался плеск реки в ста шагах от
церкви. В напряженной тишине этот плеск казался шумом
огромного леса. Звонарь остановился у могилы ребенка,
напрягая слух и зрение.
Ни души. Да и кому быть в такую позднюю пору; кого
потянет сейчас на кладбище? Звонарь еще раз осмотрелся,
взглянул на могилу, и заступ дрогнул у него в руке.
Нерешительно, колеблясь, он то делал шаг вперед, то
отступал, то крепко сжимал заступ, то бесспльно разжи-
мал кулаки.
Еще минута колебанья — и вдруг дядя Антон, точно
что-то вспомнив, пустился домой.
«Да, конечно, там!»
Войдя к себе, он засветил огарок, с которого начало
капать на одежду, и, держа его в трясущихся руках, по-
лез под длинный стол.
— Нет, нет, и тут ничего нет! — молвил он глухо, кон-
чая свои попеки.
II опять вышел с заступом из дому.
Жилы надулись на лбу его: он шел тяжелыми реши-
тельными шагами.
Вот он опять у могилы ребенка.
II через несколько минут звонарь уже раскапывал ее.
Старый звонарь усиленно, напряженно работал, а ко-
гда заступ его стукнулся наконец о крышку гроба, он,
глубоко вздохнув, начал рыть с удвоенной энергией. II вот
осталось только пальца на три земли: подхватив землю
заступом, дядя Антон осторожно отбрасывал ее.
Наконец гроб вынут, и дядя Аптон, обессиленный, при-
слонясь к могильной степе, с холодным потом на лбу, еле
переводит дыхание.
Но кисета н тут не оказалось.
76
Это была его последняя надежда. Ведь даже сомненья
не оставалось, что кисет должен быть здесь. Он ясно по-
мнил: пропажа могла произойти тотчас после похорон.
И еще была веская причина думать так: перед тем как
опустить в землю гроб, он сам спрыгнул в яму, и тут
с ним случилось нечто неожиданное. Спрыгнув в могилу,
звонарь оступился и упал. В это самое время он почувст-
вовал, как что-то ударило его по колену. Будь это камень
пли комок земли, ему сделалось бы больно; но он боли не
почувствовал, только услышал слабый звон: разумеется,
это и был кпсет, выпавший пз кармана при падении.
«Но где же он, почему я его не вижу?» — в отчаянии
думал звонарь, обшаривая дно могилы.
Оп продолжал поиски, ворча и обливаясь потом.
Наконец перекличка петухов возвестила, что ночь на
исходе, и звонарь опять схватил заступ, чтобы все во-
дворить на место.
«А то еще подумают, чего доброго, что я кражу зате-
ял», — мелькнуло у него в голове.
П оп ужаснулся этой мысли.
Напрягая все силы, в страшном возбуждении принял-
ся он засыпать землей могилу, орудуя заступом и но-
гами, наседая всем телом и тряся головой. Впопыхах он
Двигал заступом впустую, торопился так, словно его тол-
кал кто-то.
В тревоге он уже ни о чем не помнил — ни о кисете, ни
о доме, ни о самом себе. Одна только мысль преследо-
вала его, и он леденел от ужаса: вот-вот рассветет и его
увидят.
Яма уже набита землей доверху; крепко сжимая губы,
звонарь сделал холмик, поставил у изголовья камень и
разложил цветы.
Истомленный, с заступом в руке прибрел он домой и,
Н€ раздеваясь, бросился на тахту...
~~ Что это такое, братец, проспал звонарь, что ли? До
q.x пор нет звону, — спрашивал священник дьячка. —
Jeraii-Ka, погляди, что он делает.
Дьячок постучался к звонарю.
Дядя Антон, а дядя Антон, вставай, звонить пора!
ЛУпокое молчание.
пять стучится дьячок, и опять нет ответа.
ам СВЯ1Денник подходил и окликал, и тоже без успеха.
77
Наконец дверь открыли и, войдя, нашли звонаря ле-
жащим на тахте. Руки и одежда его — в земле. Принялись
будить, звать, — звонарь хоть бы что.
«Уж не обморок ли с пим?»— подумал священник,
поднося табакерку к ноздрям дяди Антона.
Так он всегда различал, кто умер и кто без памяти.
Но звонаря и табак не мог пробрать. Тут только свя-
щенник с дьячком поняли, что дядя Антон скончался. Но
от какой причины и почему у звонаря руки в земле?
Священник полагал, что звонарь умер от сердечного
припадка и в предсмертные минуты бился о землю — по-
тому и руки у него в грязи. А дьячок уверял, что дядю
Антона убили воры: хотелп церковь обокрасть, а звонарь
сопротивлялся, а они, должно быть, повалили беднягу па
землю и задушили.
Каждый объяснял по-своему, по кто был прав, кто
нет — так и осталось тайной. Одно было бесспорно: зво-
наря не стало.
Вот какой странной смертью умер дядя Аптон, старый
звонарь нашего городка.
Через три дня после его смерти, когда дьячок Саркис
собирал крапиву для супа между могилами, у поросшего
мохом камня нашел истерты и кисет: в нем было семь руб-
лен шестьдесят две копейки, три неизвестных старых мо-
неты и две бусинки из тех, что торговцы-цыгане вместе
с ситами и решетами продают уездным и деревенским
женщинам как талисманы от дурного глаза.
1915

АПЕС
Ватага
гикали,
пли го-
Деревепскпе ребятишки купались в речке,
мальчишек подняла невообразимый шум. Одни
свистели, аукали, другие горланили, стоя в воде,
готали, спдя на камне, третьи, толкаясь, с криком броса-
лись в воду, обдавая друг друга брызгами. Над рекой и
оерегом неслись озорпые крпкп детей, а ближний лес от-
кликался тысячеголосым эхом, так что пздалп могло пока-
заться, будто в ущелье происходят какие-то невероятные
события, хотя шум этот поднимали всего-навсего ребя-
тишки.
В стороне от купающихся, невидимый пх взору, оди-
ноко сидел на берегу маленький Анес — сын Назо, маль-
чик лет восьми, п, подперев рукою подбородок, о чем-то
грустно размышлял.
Глядя на него, можно было подумать, что он пли что-
то разбил дома, пли по дороге в лавку потерял деньги п
теперь размышляет, как бы скрыть это от матери, но мо-
жно оыло вообразить и другое, — что мать наказала его
п выгнала голодного из дому.
На его детском лице было выражение такой озабочен-
ности, что он казался старше своих лет, а его пухлые,
красные, как черешня, губы то и дело кривились, словно
ОП собирался вот-вот заплакать.
Горевал он неспроста.
Как-то во время купаппя двое сорванцов пз верхних
выселок в присутствии других мальчиков наговорили
Айесу много обидного. Они поносили покойного отца
Анеса и со смехом заявили, что у его матери есть полю-
повник и что будто бы этот полюбовник не кто пион, как
Л°С11ПК дядя Осеп... Они сказали п другое: будто бы отца
С. Зорьян, т. 1 81
Анеса убил дядя Осеп, и убил из-за того, чтобы стать по-
любовником его матери... Высунув языки, они дразнили
его. II все это было вызвано тем, что Айес не хотел дать
им поиграть на своей свирели (которую ему подарил дядя
Осеп): он не дал им поиграть, потому что мальчики были
ему мало знакомы — они могли убежать с ней, бросить
в воду или сломать. Где он возьмет другую свирель?..
А мальчики, видя, что Апес не дает им свирель, нагово-
рили ему много обидного.
И вот теперь, сидя па берегу речкп, Апес перебирал
в памяти слова мальчиков и мысленно бранил их.
Перед ним неугомонно бежала речка, а на другом бе-
регу, прямо против Анеса, сидела стайка гусей: одни из
них спали, запрятав головы под крыло, другие дремали.
В сторонке от гусей паслись два телепка, а поодаль вместе
с прочими мальчиками купались и те двое сорвапцов, ко-
торые обидели Анеса.
«Сукины дети,— мысленно говорил Апес,— скорее
у ваших матерей есть полюбовники...»
Он знал, что полюбовник — нечто дурное п по-
стыдное. Полюбовник — это тот, кто похищает девушку.
Девушку, имеющую полюбовника, называют дурным сло-
вом, поносят, проклинают... По ведь мать у него не та-
кая, размышлял Анес. Она ведь пе девушка, чтобы
иметь полюбовника... Он помнил слухи, ходившие в де-
ревне о тех, кто имел полюбовников, например, о дочери
некаря Марана — Тертеранц Ашхен... Если б у его матери
был полюбовник, оп бы похитил ее!.. О, Анес хорошо по-
нимает, что мальчики сказали это с целью подразнить его.
(Так же поступила как-то раз вороватая Маргарит, желая
рассердить его мать.) Сказали только потому, что он не
дал им свирель... П все остальное тоже выдумка: разве
мог дядя Осеп убить его отца и стать полюбовником ею
матери?.. Паршивые щенки!.. Дядя Осеп такой хороший
человек, оп бы этого никогда не сделал... Дядя Осеп так
любит его, каждый раз, когда он приходит, приносит с со-
бой гостипцы. Если бы оп убил его отца, разве бы он стал
ходить к ним в дом? — думал Анес. Разве мать стала бы
готовить для него яичницу?.. А если это он убил отца, так
почему же его не сажают в тюрьму?.. Ведь того, кто уби-
вает, сажают в тюрьму... вот как отца Ашота. А раз дядя
Осеп пе делал этого, то его и не сажают... Мальчишки на-
болтали все это, желая подразнить его...
82
II Анес пожалел, что отпа нет в живых. Ах, если б
только отец был бы жив, как было бы хороню: мальчишки
не посмели бы насмехаться над ним и бить его... Еслп б
отец был жпв, ни мать, ни Апес не боялись бы по ночам
воров и чертей, и отец покупал бы для него и матери об-
новы... Как жалко, что его нет в живых!.. Мать говорит,
что отца убили, когда Айесу был всего год...
Вспомнив мать п то, что он слышал об отце, Анес за-
плакал. Сердце его ныло от обиды, и все тело содрогалось
от глухих рыданий.
Какими счастливыми казались ему в эту минуту те-
лята и гуси, которых никто не обижал...
Несколько минут ои плакал, забыв обо всем, как вдруг
его привели в себя голоса мальчиков.
— Эй ты, даешь или нет? — сказал кто-то за его спи-
ной.
Айес испуганно оглянулся. Возле него стояли те са-
мые мальчики из верхних выселок. Это были тринадпа-
ти-четырнадцатилетпие парни с темными от загара ли-
цами, в грязной пе по росту одежде. На голове одного из
них (того, который с рябым лицом) была надета белая
солдатская фуражка, такая большая, что она спускалась
ему на глаза, другой был в поношенной папахе. Увидев
их, Анес вскочил п, не говоря нп слова, с трудом удержи-
вая слезы, обеими руками прижал к себе свирель, спря-
танную под рубашкой.
Обладатель папахи подошел к нему.
— Дай нам поиграть на свирели, — сказал он.
— Не дам! — с дрожью в голосе, но решительно ска-
зал Анес.
— Не дашь?
— Нет!..
Обладатель папахи оглядел Анеса с ног до головы и по-
грозил ему кулаком.
— Ах так, я тебе покажу...
А рябой мальчик в белой фуражке сказал:
— Ну ладно, отнеси полюбовнику своей матери —
пусть оп играет, а опа пляшет!
Н оба громко расхохотались.
Анес не выдержал.
Это ваши матери имеют полюбовников! — крик-
нул он.
Мальчики не обиделись на его слова и принялись
*°\°тать пуще прежнего. Тогда Анес почувствовал сеоя
4* 83
беспомощным перед этими верзилами. Из гордости ои ста-
рался удержаться от слез, по пе мог совладать с собой и
судорожно всхлипывал. Он хотел выругать их, по голос
пе повиновался ему.
Видя своего противника бессильным и жалким, маль-
чики, приняв надменный вид победителен, решили оста-
вить его в покое и насмешливо сказали, уходя:
— Ну ладно, ладно, пе реви, полюбовник твоей матери
даст тебе конфетку...
После их ухода Анес долго еще оставался па берегу,
размышляя о словах мальчиков, и только когда заметил,
что солнце скрылось за лесом, а телята и гуси потянулись
к деревне, пошел домой.
Дома он ничего не сказал, так как знал, если мать
узнает, что он ходил купаться и поссорился с мальчиками,
то ему попадет за это.
Однако нанесенная ему обида и новости, которые он
услышал, не давали ему покоя.
Лнес никак пе может уснуть.
Лежа в постели, он смотрит то на закоптелый пото-
лок, то на мать, которая, сидя у стола, вяжет чулок. Д\-
мая, что Анес спит, она сидит к нему спиной, вяжет при
свете маленькой лампы и что-то бормочет; и непонятно —
то ли она поет, то ли на что-то сетует... Анес видит спину
матери и хочет заговорить с пси. Ему столько нужно
узнать у нее. Ему хочется спросить ее об отце, о дяде
Осене и о том, что значит полюбовник. Хотя он уже слы-
шал от нее, что отца убили разбойники, что дядя Осен был
товарищем его отца, п, наконец, хотя он и знает, что по-
любовник похищает девушек, по ему хочется, чтобы она
снова это подтвердила. Долгое время оп колеблется — за-
говорить пли пет? Но наконец не выдержав, обращается
к матери:
— Мама, когда убили отца?..
Мать удивленно оборачивается к нему.
— Ты проснулся, сынок? — восклицает она. — Почему
ты не спишь?
По Апесу не спится.
— С чего это пришло тебе в голову, тебе что-нибудь
приснилось?..
— Пет, мама, я спрашиваю, когда убили отца?
84
Мать призадумалась.
— Тогда ты был еще грудным младенцем, — говорит
она, словно делая над собой усилие.
— Его убили разбойники или другие люди?..
— Зачем тебе это надо?.. — спрашивает мать, отвора-
чиваясь от него.
— Так просто спрашиваю...
— Разбойники, — произносит мать, наклоняя голову,—
разбойники...
Анес некоторое время молчит, он думает о том, что
мальчики, видимо, выдумали, что отца убил дядя Осеп...
Конечно, его убили разбойники... 11 он задумывается над
тем, каковы собой разбойники, и снова обращается к ма-
тери:
— Мама, а кто был выше — отец или дядя Осеп?
— Отец, конечно, отец...
«Но если отец был выше, — размышляет Анес, — как
же дядя Осеп мог убить его?» Он снова задумывается:
смотрит опять па потолок, па мать и не решается спро-
сить у нее, что такое полюбовник... Но ему так хочется
узнать, ведь это интересует его больше всего, и он думает,
что мать, несомненно, объяснит ему, что такое полю-
бовник.
— Мама, — говорит он, и голос у него дрожит, — что
такое полюбовник?
Мать мгновенно оборачивается и смотрпт на Анеса.
— Что? — спрашивает она взволнованно, словно не
веря своим ушам.
— Полюбовник...— робко повторяет Анес.
Мать нагибается, чтоб лучше разглядеть Анеса, и свет
от лампы падает па его встревоженное лицо.
Замолчи! — сердится она.— Гоняешь день-деньской
с мальчишками, хорошему от них не научишься, прах
тебя возьми!..
И она принимается проклинать его.
Айес сжимается в комок и испуганно прячет голову
под одеяло, словно его уличили в воровстве. Теперь ему
ясно, что слово «полюбовник» означает что-то дурное,
иначе мать так бы не рассердилась...
С этой мыслью он засыпает.
Спит он тревожно. Ему снятся купающиеся в реке
Мальчики, телята и гуси. Один гусь, вытянув шею, пыта-
ется у1ЦшшуТЬ его, ио он бежит наутек.
За
Три дня Анес не ходит на реку купаться. Он не ходит
не из страха перед матерью, а потому, что боится встре-
титься с мальчиками из верхних выселок. Теперь оп оди-
ноко сидит возле курятника и выводит фальшивые трели
на своей свирели или же играет с маленькой Варсо — до-
черью соседа Мартына. Они строят из камешков домики
и отводят один под жилой дом, другой под курницу, тре-
тий под хлев. В хлеву они привязывают крошечных,
с дюйм величиной, деревянных коров, быков и буйволов,
а в курпице выпекают хлеб, приготовленный из глиняного
теста. «Кума Варсо, последи хорошенько, чтоб не сгорел
хлеб,— говорит Анес своей подружке.— Ой, дым выел мне
глаза...» Несколько раз в день он забирается на тополь
поглядеть на сорочье гнездо, которое птицы свили па са-
мой верхушке, по, не поднявшись и на сажень, спуска-
ется назад: очень трудно карабкаться, да и одежда мо-
жет порваться, и ему попадет за это от матери.
Однажды, когда Анес по обыкновению залез па дерево,
кто-то неожиданно ударил его по плечу. Держась за де-
рево, Анес испуганно оглянулся: это был дядя Осен вер-
хом на лошади, с ружьем за плечом. На папахе и па груди
у него поблескивали форменные значки. Дядя Осен за
смеялся.
— Ты что делаешь, эй!—сказал он и слегка стегнул
Анеса кнутом но ноге.
Анес покраснел п стал поспешно спускаться.
— Мать дома?
— Да,— ответил Анес, спустившись с дерева и оправ-
ляя пояс.
Дядя Осеп, погоняя лошадь, въехал во двор п спе-
шился.
Анес, подойдя к нему, с любопытством поглядывал па
его карманы, стараясь угадать, какие гостинцы оп привез
с собой. В эту минуту он внезапно вспомнил слова маль-
чиков из верхних выселок. Пока дядя Осеп привязывал
лошадь к дереву, Анес с серьезным видом рассматривал
его лицо, ружье и значки на груди. Он смотрел на него
так озабоченно и глубокомысленно, словно впервые видел
(*го. У дядя Осена были длинные черные остроконечные
усы, маленькая бородка н черная папаха. Он постоянно
улыоался, и Анес, глядя па него, думал, что такой чело
век не мог уопть его отца. Ему казалось, что убийцы бы-
вают совсем не такими — они не улыбаются,
86
Когда, привязав лошадь, дядя Осей наконец вошел
в дом, Анес, горя любопытством, последовал за нпм, чтобы
узнать, какие он привез с собой гостинцы матери. Кроме
того, его интересовало и другое: как дядя Осеп будет вести
себя, если, как говорят, он полюбовник.
В этот день Анес не заметил ничего особенного. Мать,
как всегда, приготовила для дяди Осепа яичницу, хотела
зарезать и цыпленка, но дядя Осеп не позволил. Кушая
яичницу, он рассказывал, сколько арб дров ему удалось
продать за неделю п как ненароком оп потерял кошелек
с деньгами п потом снова его нашел. Позднее, в этот же
день, дядя Осеп дал Авесу деньги и послал его купить
папиросы. Когда Апес пришел, дядя Осеп и мать по-
прежнему были заняты разговором, так что он ничего
дурного не заметил...
Через неделю, когда дядя Осеп снова приехал к нпм
п на этот раз прпвез с собой яблоки, Анес опять ничего не
заметил, ничего такого, о чем говорили мальчики. П оп
проникся мыслью, что мальчпкп все наврали. Опп наврали
только потому, что он не дал им свою свпрель... «Да, врут
н мальчики, и вороватая Маргарит,— решпл оп,—они все
говорят неправду...»
Уйдя с головой в игру с маленькой Варсо и с другими
ребятишками квартала, Анес совершенно забыл п о маль-
чиках, и о том, что они говорили, вплоть до того дня, пока
снова пе приехал дядя Осеп.
Этого дня Анес никогда пе забудет.
Как всегда, дядя Осеп приехал па лошади и с ружьем
за плечом. Вид у него в этот день был очень веселый,
л, слезая с лошади, он шутливо шлепнул Анеса по сппне
л засмеялся. Он прпвез с собой красный узел, в котором
виднелось что-то круглое и твердое. Апес решил, что
в >зле гостинцы, но какпе именно — трудно было угадать,
11 оп с нетерпением ждал, когда дядя Осей развяжет узел,
Чтобы поглядеть, что в нем. Но дядя Осеп не торопился:
вместо того чтобы развязать узел, он стал жаловаться ма-
ери Анеса, что не может достать патроны для своего
РУЖЬЯ.
~~ В городе, наверное, есть,— заметила мать.
в ~~ В тоже знаю, что в городе есть, но где у меня
П1)еМя’ Чт°бы поехать в город?— ответил дядя Осеп и снова
инялся Жаловаться, что другие патроны не подходят
87
к его ружью. Долго рассуждал оп об атом, а потом вдруг
повернулся к Анес у и попросил его прппестп с поля не-
много сена для лошадп, так как опа давно пе кормлена.
— Ну, прпнесешь?—спросил дядя Осеп.
Отчего же, Анес может прппестп, но вдруг сторож его
побьет?..
На самом деле Анес не боялся сторожа, ему просто по
хотелось уходить, пока он не узнает, что в узле. Но дядя
Осеп стал уверять, что сторож не тронет Анеса.
— Скажи, что для меня, он разрешит.
Анес с минуту колебался, поглядывая на узелок.
— Иди, светик, иди!—увещевала его мать и, достав
из-под тахты веревку, которой привязывали теленка, про-
тянула ее сыну.— Смотрп не потеряй,— предупредила опа.
— Принеси хорошего сена, мальчонок,— добавил дядя
Осеп, когда Анес нехотя направплся к дверям.
Выйдя пз дому, Анес мысленно принял решение не хо-
дить за сеном. Он думал, что его отослали потому, что
хотят тайком от него развязать узел и полакомиться. «Да,
как же, пойду я!» — рассуждал он сам с собой, сердито
глядя на лошадь, которая в эту минуту казалась ему
заклятым врагом, ибо из-за нее он был лишен возможно-
сти полакомиться вкусными вещами. Нет, оп не пойдет за
сеном, пусть подыхает... И оп снова мысленно решил не
ходить в поле, пока не узнает, что в узле. Несколько ми-
нут он рассеянно стоял возле лошади, потом осторожно
подкрался к дверям дома и заглянул в щель. Однако че-
рез щель не все было видно, и Анес решпл пойти погля-
деть через дымовое отверстие, но потом раздумал, сооб-
разив, что если он просунет голову в дымовое отверстие,
то его заметят. И он остался возле двери.
Сердце у него сильно колотилось. Через дверную щель
оп видел дядю Осепа, мать, узелок и лампу. Чем ближе
прижимался он к щели, тем лучше видел все, что делалось
внутри.
Дядя Осей, держа в руках ружье, сидел на тахте,
а мать, сидя немного поодаль, вязала чулок. Опп беседо-
вали.
— Где ты пропадал столько времени? — говорила мать
дяде Осену.
— Кто его знает,— потягиваясь, сказал дядя Осеп,—
где только я пе был. Сукины дети! Рубят лес, воруют,
глаз да глаз нужен за ними... Па днях поймал одного, этот
негодяй замахнулся на меня топором...
88
— Oii! — испуганно вскрикнула мать.— Пу, а потом?..
— Что ж потом: приставил я ружье к его груди — оп
бросил топор и убежал...
Мать перестала вязать чулок и напряженно слушала,
по дядя Осеп замолчал, взглянул на нее п улыбнулся.
— В чем дело, что случилось? — спросил оп.
— Нет, ничего,— ответила мать, берясь снова за
чулок.
Дядя Осеп снова улыбнулся.
Мать ничего не ответила.
«Почему они не развязывают?» — поискав глазами
узел, подумал Анес. Сердце его сильно колотилось, ноги
дрожали, и, затаив дыхание, он продолжал поглядывать,
с нетерпением ожидая, когда же наконец развяжут узел.
Тем временем дядя Осеп неожидан© поднялся с места п от-
ложил в сторону ружье. Апес решил, что дядя собирается
развязать узел, п обрадовался. По он скоро разочаровался:
дядя Осеп уселся, только на этот раз рядом с матерью,
и продолжал с пен разговаривать, покручивая усы.
— Ну, как ты поживаешь? — спрашивал он мать.
Она промолчала, а дядя Осеп подсел к пен еще ближе.
Айес встревожился. Сердце у пего забилось с такой си-
лой, что оп ясно слышал его удары. Забыв про узел, он
с оеспоконством следил за движениями дяди Осепа и его
смеющимся лицом, которое стало совсем неузнаваемым.
«Что собирается делать дядя Осеп?» —размышлял Анес,
стараясь не выпускать его из поля зрения.
Дядя Осеп еще ближе пододвинулся к матери п что-то
сказал ей, по Анес не расслышал. Мать и в этот раз не
тветпла ему, но улыбнулась. Заулыбался и дядя Осеп
в, наклонившись, обнял ее за плечи и... поцеловал в губы...
«Так вот что такое полюбовник!» — мелькнуло в го-
лове у Анеса, и он задрожал всем телом. Его так трясло,
что Дверная щель прыгала у него перед глазами, и, как
он пн старался, уже пе видел, что происходило в комнате.
*нес очень рассердился, и им овладели страх, гнев и бе-
снство неизвестно против кого. Был одни момент,
огда его потянуло войти в комнату, но оп сразу же пс-
Уганпо оглянулся. Ему показалось, что оп не одпн, что
озадп пего стоят людп и тоже наблюдают за тем, что
Ло"ПСХОДПт в Д°ме- По, оглянувшись, оп увидел только
j а^ь ОСепа> которая своими желтыми зубами об-
ДцеаЛа КоРУ с Дерева. Вид лошади еще больше рассердил
са- как ненавистна была ему эта лошадь со своими
81)
желтыми зубами, которые он охотно бы вырвал, если
б мог. Видя, что лошадь продолжает грызть дерево, Анес,
позабыв обо всем, в раздражении подошел к пей, чтобы
помешать ей портить дерево, но лошадь, казалось, не об-
ратила на него внимания. Тогда разъяренный Анес стал
наносить ей палкой удары по голове, по ногам, по бокам.
Лошадь взвплась.
При каждом ударе она натягивала повод, становилась
на дыбы, фыркала, била ногами землю.
— Вот тебе, вот тебе, — приговаривал Анес при каж-
дом ударе,— вот тебе, будешь еще грызть дерево!..
Вскоре на шум из дому вышли дядя Осеп и мать.
— Что ты делаешь, эй, Анес, что ты делаешь? — за-
кричала мать.
Услышав голос матери п увидев сердитое лицо дяди
Осепа, Анес выронил из рук палку и расплакался. Оп
плакал от стыда и бессильного гнева... Мать и дядя Осеп
даже не спросили его, в чем дело,— онп решили, что его
лягнула лошадь.
В этот день Анес исчез.
Мать искала его на улице, в соседних дворах, расспра-
шивала детей, не видели ли Анеса. Но его нпкто не видел...
Наконец поздно вечером Анес вернулся.
— Где ты был? — сердито спросила мать.
Анес молчал. Его маленькая фигурка была непо-
движна. Он стоял нахмурив брови, опустив глаза.
— Я тебя спрашиваю, где ты был? — повторила мать
еще более сердито.
Анес продолжал молчать. Он дрожал всем телом.
Мать подошла к нему в сильном гневе.
— Ты был на сенокосе?.. Почему молчишь? Где
веревка?
Лицо у Анеса вдруг вытянулось, и произошло то, чего
мать никак не ожидала.
Анес, всхлипывая, прппал к коленям матери и безудер-
жно разрыдался. Сквозь рыдания он повторял:
— Не хочу, не хочу...
Мать недоумевая спросила:
— Что с тобой, милый, чего ты не хочешь?
— Я пе хочу, пе хочу... Я не принесу сена,— говорил
Анес, рыдая.— Не хочу, пусть он пе прпходпт, пусть не
приходит, пусть пе приходит к нам... Я не принесу сена
для его лошади...
!Н)
Мать полагала, что лошадь лягнула Анеса и поэтому
он так говорит.
— Тебя сегодня лягнула лошадь, да, родимый? —
спросила опа мягко, лаская голову сына.
Но Апес по унимался.
— Нет, я пе хочу, пусть он не приходит, пусть не
прпходпт...
— Кто, кто пусть не приходит, Апес, сыночек?
— Дядя Осеп... пусть не прпходпт... говорят, говорят,
что он убил моего отца.
И он еще сильнее разрыдался, прппав к коленям
матери.
Мать была потрясена.
Через две педелп дядя Осеп отвез Апеса в город п от-
дал его в ученики к сапожнику.
1914
САТАНА
(Рассказ крестьянина)
1
Клянусь богом, что пи капельки пе лгу. Все знают, что
Хечан во всю жизнь не солгал ни разу.
А дело это, братцы моп, случилось, когда я был совсем
молодым п служил в деревне Верин-Шен. Эх, молодость —
не шутка: пролетит, да и скроется. Чего только пе слу-
чается с молодыми людьми!.. Вот п со мной лихие дела
приключались. За всю мою жизнь пришлось мне служить
домах в двадцати, много людей я перевидел, много съел
хлеба и столько всякого наслышался, что ежелп целый
месяц рассказывать — и то конца не будет. Изо всего, что
пришлось мне видеть, одно дело навсегда застряло в па-
мяти, и как только речь заходит о сатане и о женщине,
сейчас же все это в голове всплывает.
Богу п так все известно, а от вас мне нечего скрывать.
Служил я в селе у хозяппа — ага Акопом его звали.
А было мне тогда всего лет девятнадцать — двадцать. Ага
Акоп, надо признаться, был человек хороший: пе пил. по
дрался, пе говорил никому: «Убирайся вой!» Год я про-
был у него па дому, и хоть бы раз оп сказал: «Сукин ты кот.
черномазая твоя харя!» Уж такой он был христианин... Всю
педелю торговал мукой, а по воскресеньям лпбо в церковь
пойдет, лпбо по деревням долгп собирать отправптся. II по
скажешь, что человек пожилой: десятков пять-шесть — пе
больше. Зато молодая жена была ему совсем не пара. П«а
девушку опа была похожа, а вовсе пе па жену. Да и что
скажешь, коли такое дело. Второй опа была у пего —
потому-то н была молодая. А детей у них пе было.
92
Обязанность моя была ходить за волами, муку возить,
коспть — одним словом, делать все то, что делает всякий
землепашец. Работа, в общем, нетрудная. Л то, бывало,
частенько лежишь себе в траве да и наигрываешь па
дудке... Сам-то молодой, а тут еще дудка. Бывало, дудишь
да дудишь до полуночи. 11 хоть бы слово кто. У Акопа-аги,
как я уже сказал, нрав был добрый. Что же касается хо-
зяйки, она с первого же дня как-то особенно начала на
меня посматривать. Недели пе прошло — вот и говорит
она мне:
— Откуда ты, Хечап?
Я, мол, из такого-то села.
— Родителей имеешь? —говорит.
— Отца у меня пет,— говорю,— а мать жива.
Посмотрела она мне в лицо, да как засмеется.
— Женка есть? — говорит.
— Нет,— ответил я и застыдился.
— А ведь я думала, что ты женат.
Я ни слова. Она опять мне в лицо посмотрела п опять
засмеялась.
— Может, ты засватал невесту? — говорит.
П опять засмеялась.
И, что бы она мне потом пи говорила, всегда смеялась,
рукой меня хлопала ио плечу, шутила... А когда я. бывало,
сижу без дела, придет, станет рядом — и ну болтать о том,
° сем. Всякий вечер я после работы привык играть па
лудке. Как только вернется Акоп-ага и ляжет спать, я на-
чниаю дудеть. Вот в это самое время жена его иногда
подходила и молча слушала.
Как-то раз вечерком сидел я себе под деревом — и ну
играть. Вдруг вижу — подошла опа и уселась рядом, ру-
играть. Вдруг вижу — подошла опа
ьой подбородок подпирает.
Я ДУДку отложил.
~~ Ку,— говорит,— ты, Хечап, малый не промах,
играешь ловко. Как только твою дудку заслышу, так
С(РДЦе у меня и надрывается...
и м°лчок, а опа с меня глаз не сводит.
~~ Вижу я, Хечап, по глазам: хорошая у тебя душа,
иастлпва будет та девушка, которую ты возьмешь.
чему бы это?» — думаю я, а сам все молчу.
опять она все говорит и смотрит мне в лицо такими
что я от стыда сг°раю-
Аак ты еще не засватал, Хечап?
93
— Пет,— говорю.
А сам все думаю: «Что это она все спрашивает меня —
не засватал ли я? Уж нет ли у нее для меня канон ппбуль
невесты на примете?»
— Зачем это ты, Хечан,— говорит она,— каждый день
на дудке пграешь?
— Да так себе,— говорю.
— Ну, нет, у тебя что-то на уме.
— А что? — говорю.
— Скрываешь ты,— говорит,— Хечан, есть у тебя
зазноба.
— Нет, — отвечаю, — на что мне зазноба, на голову
ее, что лп, посадить? Я человек подневольный, самою
себя едва прокормить могу.
— А разве,— говорит,— слуге жена не нужна? Коли
есть зазноба у тебя, только скажи мне,— я все устрою.
Я от стыда нп гу-гу.
— Да не стыдись,— говорит,— выложи всю правду.
Мне известно, что у тебя есть любовница.
Я ей поклялся могилой отца, своей жизнью,— не верит
безбожница, да и только.
— Врешь,— говорит.
Уж я ей н небом, и землей, п всеми морями клялся —
никак пе верит.
— Ну, нет, — говорит, — врешь и врешь.
Вижу, заупрямилась — и я пи слова.
Тогда, она снова глядит мне в лицо и смеется.
— Так женку брать не хочешь? — говорит.— Ведь есть
же обычай такой, чтоб мужчина женплся. Вон погляди,-
говорят,— у тебя и усы и борода пробиваются.
Тут она провела рукой по моему лицу в улыбнулась.
Со стыда я готов был сквозь землю провалиться, однако
молчу. Только отодвинулся малость.
— Ну, Хечан,— говорит она мне,— я сейчас ухожу,
играй себе па дудке, а я послушаю издали. Ты хорошо
пграешь, совсем как мой брат.
Сказала и скрылась за деревьями.
А я еще долго раздумывал о ее словах, и почему это
опа, как мужа уложит, сейчас приходит разговаривать со
мной.
«Добрая, веселая женщина,— говорю я сам себе.— Где
ни случалось мне служить — такой я не встречал. Ни дать
пи взять — ангел божий. Видно, хорошая душа у нее, что
даже слугу за человека считает».
94
Прошло еще несколько дней. Дело было летом. Весь
день я косил, а к вечеру, совсем усталый, возвращался
п ложился спать. И всякий раз хозяйка оставляла для
меня обед: принесет и поставит передо мной.
— Кушай,— говорит,— Хечан, для тебя оставила.
Скажет, а потом присядет рядом и смотрит, как я ем.
Частенько, когда мужа не бывало дома, садилась вместе
со мной и закусывала.
— Я не гордая, — говорит, — Хечан, я со всеми сесть
потолковать могу, а с тобой это особенно приятно.
Вот раз опа и говорит мне за обедом:
— Какой ты, Хечан, пригожий стал с той поры, как
у нас живешь.
— А я п не знаю,— говорю.
— Да неужто же я не вижу? Щеки у тебя румяные,
как гранат. Девушки, пожалуй, по тебе с ума сойдут.
Тут я и оробел, и смешно мпе стало.
— Чего смеешься? — говорит. — II я, будь девушкой,
влюбилась бы в тебя.
Я п голову опустил.
«И о чем это она толкует?» — думаю.
— Шучу я. Хечан, шучу.
Говорит, а сама все смеется, хлопает меня по плечу,
снимет мою шапку и напялит снова... II так всякий раз,
когда мужа дома нет. По правде сказать, муж редко бывал
Дома. Утром уйдет по торговым делам, вернется к обеду,
опять куда-нибудь отправится, а вечером выпьет чайку
и ляжет вместе с курами. А спал оп крепко. Вот раз (это
Я отлично помню) приходят за ним ночью. Он спал. /Кены
как на грех дома пе было. Пошел я его будить. Кричу,
кричу хоть бы что, даже не шелохнется. Вижу, ничего
не выходит; ну, думаю, надо ему пятки почесать. II только
РУку приложил — вижу, затряс головой и замычал. Вот
как он крепко спал. У кого такой сон, тот ничего не знает,
Что творится на свете. Надо сказать, что раз пли два
в педелю оп объезжал деревни для сбора долгов. Селяне
' него покупали соль, муку и оставались в долгах, а оп
Долги взыскивал и вместо денег привозил что попало:
Л телят, кур. Привезет к себе и продаст.
п ак~то раз летом он вот так же уехал в дальнее село
велел мне как следует смотреть за домом. Уехал
Ио”’Т'я там ночевать. '
очью ц случилось это самое дело.
95
2
Хоть п совестно мне говорить, да ничего не поделаешь:
уж коли начал, надобно кончать. Со всяким может это
случиться, и стыдиться тут нечего.
По летнему времени спал я на дворе иод деревьями.
Положил несколько досок и разостлал на них старую ро-
гожу. Летом, все вы знаете, хорошо спать на дворе: и про-
хладно, и спится сладко. Я еще потому спал на воле, что
деревья надо было от воров оберегать. Бессовестных люден
хоть отбавляй. Залезут — не столько стащат, сколько поло-
мают. Одним словом... В этот вечер я крепко устал н лег
полураздетый. П только было начал задремывать — вдруг
слышу шаги. Приподымаю голову, слушаю. Глядь, между
деревьями тень, и вижу, как эта самая тень осторожно
крадется ко мне. А ночь — хоть глаз выколи: ни звезд, ни
луны. П никак не разберу я. что это за тень.
«Кто это может быть? — думаю себе. — Должно быть,
вор, что жизнь свою пн в грош не ставит. А ну-ка подойди
попробуй, я покажу тебе, как яблоки таскать!»
Только нет, все обернулось совсем по-иному.
Подходит неизвестный ко мне поближе — и что ж< ‘
Она — сама хозяйка! Как увидел я ее, так и притаился.
«Зачем это она пришла?» — думаю себе, а сам глаза
закрываю, будто сплю.
Вот она еле слышно подошла ко мне.
Я притаил дыханье. Жду. Думаю: что-то будет? А опа
молчит. П слышно мне, как она дышит. Вот малость по-
годя п говорит она тпхпм-тпхпм шепотом:
— Ты спишь, Хечан?
Я ни слова. Притворяюсь, будто сплю, а сам думаю:
«Может быть, ей что нужно; вспомнила о чем-нибудь по хо-
зяйству — вот и будит меня. Эх, была пе была,— не
встану! Если какое дело — отложим до утра».
— Хечан, — говорит опять, — ты спишь, что ли?
П в бок меня толкнула.
Я храплю.
— Хечан, Хечан,— шепчет опа опять и за уши меня
теребит.
Вижу, пе унимается баба, ну, думаю, может, и вправд)
беда какая стряслась.
— Что такое? — говорю и глаза протираю, будто
крепко спал.
96
— Хечан,— говорит,— хозяина нынче дома пет,
я одинешенька и никак пе усну, боюсь сатаны.
— А что я с ним сделать могу?
— Хечан, душка, — говорит, — крепко я боюсь. Под
подушкой сабля, кочерга, да все пе помогает, смерть как
боюсь. Поди, — говорит, — Хечап, ложись дома, может,
п страх у меня пройдет.
«И что это она городит?» — думаю себе и спрашиваю:
— Где же мне ложиться?
— В одной из комнат.
Я замялся. «Как же это,— думаю,— можно, чтоб слуга
да спал в хозяйских покоях?»
Видпг хозяйка, что я стесняюсь, опять заговорила.
— Не бойся,— говорит,— приходи, а то черти набро-
сятся на меня, страшно мне. Пу, душка, вставай, меня ко
сну шибко клонит.
Как начала она упрашивать, я и подумал: «Что ж, и
впрямь, ведь женщина опа, чертей боится... Еще сызмаль-
ства мне приходилось слыхать, что черти по ночам мучают
женщин пли уносят ночью и держат потом где-нибудь в пе-
щере». Подумал я, подумал, подхватил чуху и — за хозяй-
кой.
— Знаешь, Хечаи, — сказала она, входя со мной в
дом, — я страшно боюсь чертей. Все кажется мне, что
вот-вот да и выскочат они из-под полу, из дверных щелей.
113 печи — кривоногие, длиннохвостые, полезут на меня.
А тебе пе страшно?
~ Я ведь пе ребенок,— говорю,— чтобы боятся сатаны.
, — Нет, этого пе говори, Хечап. Христос — и тот его
веялся.
а я не
Пустяки,— говорю,— Христос мог бояться,
Я начинает она смеяться.
ж больно ты храбр,— говорят.
А то как же,— говорю,— мужчина должен быть
011а опять засмеялась.
д За А1не, Хечан, твои рассуждения по душе пришлись.
так5ю храбрость тебе хорошую девушку сыщу.
гпп./Ма ГовоРпт, а в глаза мне так и смотрит. Я же просто
10Рю от стыда...
саму?’ Долго тянуть не стоит, скажу лишь, что в эту
Mu/J0 Ночь мною случилось то же, что случается со
ОГШ1В из 11ас
97
После этого случая она опять как уложпт мужа, так
и приходит ко мне. А я всякий раз думаю: «Нехорошее
дело я затеял, придется за это когда-нибудь ответить пе-
ред богом...» А раз совсем было решил сбежать.
Однако все больше и больше она ко мне льнула.
11 вот однажды говорит она мне... вы только послу-
шайте...
3
В тот вечер я, как всегда, сидел на своей тахте. Вот
подошла опа п уселась рядом. Сидит себе, разговаривает,
смешки да шутки. Я-то знаю, зачем она явилась, и все
думаю, что дурно я поступаю: с хозяйской женой шашни
завел. Не простит мне этого бог...
Вы, может быть, скажете, что Хечан все брешет: в ми-
нуты любовных встреч о таких делах думать не будешь,
но я говорю сущую правду, бог свидетель. Хоть и молод
был, да не одним только старикам богом ум дан.
Раздумываю я,— вдруг она нагнулась и тихо шепчет.
— Знаешь,— говорит,— Хечан, что я тебе скажу: коли
исполнишь мою волю, тогда буду знать, что ты — мужчина.
— А что?
— Сначала слово дай, а уж потом скажу.
— Что за дело такое? — говорю.— Коли скажешь,
дам слово.
— Нет, сперва слово дай.
Я — молчок. Лица ее в темноте не вижу, но слышно
мне, как тяжело она дышит.
— Ну, давай же слово,— говорит она и за руку меня
держит.— Исполнишь ты, что я тебе скажу?
Сами можете попять, чоловек я был молодой, горячий,
толком не подумав, возьми да и бухни:
— Ладно,— говорю,— все исполню. А ну, в чем дело?
Она малость помолчала, прижалась ко мне и тихо-тихо
шепчет.
— Знаешь,— говорит,— Хечап, что я тебе скажу?
Сказала и опять молчит.
Тут уж я рассердился.
— Да в чем же дело-то? — п тоже шепчу еле слышно.
— Можешь ты, Хечап, человека убить?
Я так и вздрогнул.
— Копь, что ли, лягнул меня в голову? — говорю.
98
Опять опа примолкла.
— А ради своей выгоды по убьешь?
— Ни ради своей, пи ради чужой вы го u»i я человека
убить пе могу. Что мне сделали люди,
и I
, чтобы я пх убивал
руки марал в крови? Я еще с ума пе спятил.
— Нет, Хечан, ты меня пе понял.
— Так растолкуй,— говорю.
— Разве тебе пе хочется быть счастливым?
— Как пе хотеть, — какой же дурак от счастья отка-
жется?
— Ну так сделай по-моему, и будешь счастлив.
А я ничего понять пе могу.
— Неужели, чтобы стать счастливым, нужно человека
придушить?
— Иногда бывает. А что тут такого?
Я только плечами пожпмаю.
— Вот, к примеру, ежелп ты деньги найдешь, а у тебя
пх отнимут,— разве ты не убьешь того, кто отнял?
— Я у него и так отниму.
— А коли пе сумеешь?
— Тогда зубами вырву.
Она смеется.
— Видишь,— говорит,— приходится же убить...
Говорит п заливается-хохочет.
~ Ну, ладно, Хечан, а ты вот что скажи: любпшь меня
пли нет?
Ну что ей ответить? Однако, недолго подумав, говорю:
— Конечно, люблю: ты ведь жена моего хозяина, не
'УЖая мне.
Она обиделась.
пт ’ говорит,— опять ты меня пе понял. Толком
В(?чав: любпшь меня плп пет?
.. тут делать, ежелп тебя спрашивают: любпшь ли?
hdK сказать «нет»?
~~ Да,— говорю.
Значит, тебе хочется, чтобы я была счастлива?
Почему же нет?
•швы? Х0ТеЛ°сь бы тебе, чтобы мы оба былп счаст-
___ бы,— говорю.
У так исполни, что я тебе скажу.
__ ,|L я пожал плечами.
Я глп°МН11’~ говорит,— ты дал слово.
* Совсем растерялся.
99
— Мало ли что? Неужели ради слова прикончить
человека?
— Так вот ты как меня любишь! Хорош мужчина —
нечего сказать! Трус!
Эти слова прямо за сердце меня задели. Я — трус? 11а
селе все озорники передо мною трепещут, ночью я через
кладбище по ягоды хожу — и вдруг трусом оказался!
П решил ей растолковать, что я пе из таких. Вот и спра-
шиваю: как бы ей хотелось, чтобы я убил? Мысли ее ду-
мал узнать.
— Дай слово,— говорит,— что никому пе скажешь.
— Даю.
— Поклянись могилой своего отца.
— Клянусь могилой отца, всеми святыми клянусь, что
пе скажу.
— Ну ладно, так послушай.
«Послушай», а сама нп слова.
II что же, наконец, случилось? Опа такое сказала, чего
я и в мыслях пе имел.
— Можешь ты, Хечан,— говорпт.— нашего ста-
рикашку спровадить?
Только сказала она это. — меня всего потом холодным
прошибло. Видит опа, что я опешпл, и говорпт:
— Чего же ты молчишь?
— Что ты,— говорю,— как это можно, ведь есть же бог
на небесах?
— Глупый,— говорпт,— что богу до наших дел?
Люди попов убивают и хоть бы что.
— Нет,— говорю,— я на это не пойду. Пеповппнмо
кровь проливать пе буду, у меня тоже душа.
Видит она, что нашла коса па камень, отошла в сто-
ронку, а глаза у нее в темноте так и искрятся. А я молчу.
II чудится мне, что кругом какие-то люди записывают
наши слова и мысли.
Помолчали мы с ней немного, и говорпт опа:
— Ну, вижу я, Хечан, что ты парень робкий, куриное
сердце у тебя.
Долго опа так твердила (всего и не упомнишь). Много
паоолтала, собачьей похлебкой меня обливала, а я за бы
стиснул — и ни гу-гу.
— Кабы ты любил меня, ие изменил бы слову, чело
век для люопмой женщины все обязан сделать.
Тут и я сказал:
— Все сделаю, но только не это.
100
_ А почему?
— Так. Грешно.
— Не потому,— говорит.— а просто ты трус.
— Как же не трусить? — говорю. — На небе бог, а вни-
зу суд и расправа. Попробуй-ка держать перед ними ответ.
2_ Пу уж ладно, помалкивай.
Поднялась, прошлась немного — и назад. Опять стоит
передо мною и смеется.
— Хечан,— говорпт,— п ты мне поверял?
— Да,— отвечаю я ей по простоте.
— Дурень ты непонятливый, ведь я пошутила, тебя
испытать хотела... Смотри же, никому не говори.
— Так ведь я пе рехнулся. Знаю, что не взаправду.
Всю эту ночь я в постели долго раздумывал о ее словах.
«Дурачок ты, Хечан,— говорил я себе,— видел, как она
тебя вырядила в шуты? Ты еще так прост, что шутки от
правды отличить не можешь».
Думал я п о том. что было со мною, если бы она правду
говорила, а я. как дурак, пошел бы да п прикончил несча-
стного. Закатали бы меня в Сибирь. А старуха мать с се-
страми пеплом бы головы себе посыпалп.
Слава богу, что этого не случилось!
4
Есть такое изречение: «Что в голове, то и па деле».
Изречение древнее, и очень мудрое. — хорошие слова
в старику изрекали люди.
Прошел месяц пли больше — пе помню, по, кажется,
эт° случилось в крестопоклонную педелю: агптаракпы
много винограду привезли на продажу.
Хозяйка по-прежнему меня навещала п уходила.
А я все думал о том, что поступаю нечестно, что бог меня
покарает.
На крестопоклонной неделе ага Акоп нп с того пи
с сего захворал. Дни еще жаркие стояли: кое-кто погова-
ривал, что старика захватила холера. Желудок у пего раз
оолелся, была тошнота. Что нп делали — ничто по по-
могало. Денек помаялся да и помер.
Схоронпли его па славу, как настоящего купца. О гнели
тРп попа, два дьячка, народу было пропасть. Даже старо
СТа мрпшел. Хоть п ссорились они, а староста явился.
так с почетом, с крестами и хоругвями понесли его
кладбище ц предали земле.
101
Двух-трех дней пе прошло после похорон, а уж на селе
начались разговоры: дескать, ага Акоп не своей смертью
помер — отравили его... Все село только об этом п твер-
дило: Акоп-ага отравлен.
«Вот тебе раз, думаю себе: кому понадобилась смерть
его, зачем?» Думал я думал, да так ничего п не понял.
Спрашиваю то одного, то другого:
— Да откуда вы взяли, что он отравлен, и как об этом
узнали?
— Ведь у пего волосы все выпали, значит, была
отрава.
И так много об этом всякой чепухи болтали, что дело
кончилось судебным следствием.
II вот в один прекрасный день приезжают в наше
село два сановных человека, в мундирах с золотыми пу-
говицами. Один был следователь, другой доктор.
Остановились они у старшины А лексан-бека. Заку-
сили, чаю выпили и вместе со старшиной отправились на
кладбище вырыть тело аги Акопа и посмотреть — отрав-
лен он или нет. Узнал я об этом и тоже пошел. Прихожу,
а меня и близко не подпускают. Тут доктор сделал все,
что нужно, потом говорит, что верно — отравили. До этого
мне не верилось, чтобы могли хозяина отравить. Пу, а ко-
гда уж сам доктор сказал, что отравлен, — нельзя не пове-
рить.
А теперь вот узнайте, чьих рук это дело.
Туда-сюда — началось длинное следствие. Вызывают
одного, другого, наконец, жену аги Акопа. Вдруг пазы
вают мое имя,— точно кипятком ошпарило меня.
«Зачем это меня вызывают,— думаю,— чем я прови-
нился? А ведь дело твое, Хечап, табак,— говорю я себе.
Эх, не надо было тебе связываться с бабой, вот бог и нака-
зал». Думаю так, а сам весь трясусь. Сибирь в голову ле-
зет. Одним словом, всю ночь я глаз пе сомкнул: от страха
н дрожи напала па меня тоска.
А тут приходит вдова моего хозяина и говорит:
— Хечап, что ты следователю скажешь?
— Что знаю, то и скажу.
— Что же именно?
Говорит и со страху глаз с мепя не сводит.
— Да скажу, что мне ничего пе известно; знаю только»
что у хозяина перед смертью живот болел.
— Ладно, так и скажи. Я скажу то же самое. А ржелп
102
спросят, как хозяин с хозяйкой жили, скажи, что все было
по закону.
— Само собой, что же еще я могу сказать?
Оно точно, супруги жили как пола1ается. Ни разу я не
впдал, чтобы они поссорились. А ведь бывают и такие, что
грызутся, как собаки, а вот они — никогда... Она его «му-
женек», он ее — «Тамар-джаи».
Вот наконец отправляемся на следствие. Сердце у
меня так и колотится. Собрали нас всех в приемной и
стали поодиночке вызывать п допрашивать.
Первой вызвали жену агп Акопа. Долго держали ее.
наконец отпустили. Когда она вышла в приемную, лицо
у ней было как мел, а глаза мокрые. Как увидел я ее, так
сердце у меня и покатилось в пятки. «Беда,— думаю,—
пзведут меня, сукина кота. Да. Хечан, — говорю, — дело
твое табак. Придется тебе заплатить за разбитые горшки:
человек ты темный, они — русские чиновники, ни языка
ты ихнего пе знаешь, ни обычаев, совсем бессловесная
скотина: что захотят, то с тобой и сделают, некому засту-
питься за тебя».
Задумался я и вдруг слышу:
— Хечан Торосян!
— Я,— говорю.
— А ну-ка, ступай вниз.
Иду я. Сердце стучит, точно на виселицу меня ведут.
И вижу я трех важных людей. Один пишет, а двое раз-
говаривают по-русски. Самый старший взглянул на меня
11 спросил по-русски:
— Ты лп Хечан Торосян?
Я головой кивнул: да, дескать.
По-русски я ни слова.
Тогда он заговорил с другим чиновником. Говорит и
Рукой на меня тычет. А я (йоги мои так и трясутся) об
одном только и думаю: чем-то все это кончится?
Смотрю, другой чиновник повернулся ко мне в спра-
шивает по-армянски:
~~ Ты слуга Акопа Оганяна?
~~ Я самый.
~~ Ты знаешь, отчего твой хозяин умер?
Г~ Да откуда мне это знать, барин, я просто слуга.
Хмыкнул он и со следователем заговорил; потом пи-
записал мои слова.
дело плохо, коли записи m — копчено!
~~ Сколько дней хворал хозяин?— спросиi чиновник.
ЮЗ
— Всего одпн день.
— А чем оп хворал?
Говорит и в глаза мне смотрит. Пу, да Хечан не маль-
чик: его не собьешь.
— Стыдно сказать, — говорю, — хворал животом.
— А где он накануне обедал?
— Не могу знать, барин,— говорю,— я в тот день по
ягоды ходил.
Опять он хмыкнул, и опять слова мои записали. Гово-
рят они, а сердце у меня дрожит, как ивовый листок... На-
чал я смекать кое-что. Следователь говорит: «Виновен, да
немного», другой говорит: «Нет, не виновен».
Одпн — «да», другой — «нет», один — так, другой —
эдак.
Под конец старший чиновник (пошли ему господь дол-
гой жизни, коли жив, а ежелп умер — царство небесное)
обращается ко мне:
— Ступай!
Как сказал он это, так у мепя с плеч гора свалилась.
Вышел я и говорю:
— Слава тебе, господп! Кому это я дал кусок хлеба,
что такое воздаяние от бога получил? Легко сошло с рук.
Такое, видно, счастье мое, а то сгинуть бы мне в Си-
бири.
Чтобы опять пе попасть в беду, я в тот же день ти-
хомолком убрался из дома аги Акопа. Году не прошло со
дня его смертп, а уж вдова успела выйти за молодого
пария.
Вы спросите: кто же душегубец?
Сказать по правде, этого п до сих пор ппкто пе знает.
Одни говорили: дескать, друзья постарались, а другие —
будто оп сам отравился. Но как и почему — об этом никто
пе говорил... Да и зачем ему было накладывать на себя
руки, когда дом у него — полная чаша?
По теперь, что греха таить, порой начинаю подозревать
его жену. II все думаю про себя, думаю: зачем ему было
губить себя?.. Опять думаю, думаю п ничего пе понимаю...
1914
КЛАД
Наш дед Симон был человеком бедным, столь бедным,
что unoii раз хлеба пе бывало у пего и жене частенько
проходилось варить овсянку, чтобы накормить детей. До-
чери, чтобы не умереть от голода, нанимались полоть со-
седские огороды или же щипали перья для чужих перин.
Все это я отлично помню — мне было тогда десять лет,
п я нередко наведывался к ним в дом. Несмотря на бед-
ность, дед Симон большую часть года бездельничал п во-
обще держался того мнения, что господь не допустпт сги-
нуть понапрасну созданиям своим.
Родпоп брат моей бабушки, он почти каждый день яв-
лялся к нам па беседы и особенно любил коротать у нас
Долгие зимние вечера. Это был мужчина высокого роста,
с длинными руками п длинными йогами, с выступающим
кадыком на шее, напоминавшим куриную головку. Трону-
тые седпною волосы на голове и на лице походили па
ШКУРУ зайца: сплошь были серого цвета.
Наш дед Спмоп был настоящим крестьянином, патри-
архальным, доверчивым, простосердечным. Как сейчас,
вижу я его в овечьей папахе и с черным чубуком в зубах
стоящим на пороге распахнутой двери.
~~ Добрый вам день!— говорит оп торжественно, ози-
раясь кругом.
~ Нудь здоров, дедушка Спмоп.
Что у вас есть покушать? 1
Ему называют кушанье: похлебка пз мацупа плп рп
с°вое варево.
~~ А ну-ка мисочку!
1 Ч аЦу п — род простокваши.
105
— Сделай милость, Симон.
И дед Симой, как у себя дома, присаживался поесть,
что бог послал, а чтобы ле капало с усов па скатерть, дер-
жал ложку над ломтем хлеба. Насытившись, принимался
рассказывать сон, виденный ночью.
Уж таков был дед Симон: почти каждую ночь прихо-
дилось ему видеть сны, и по утрам он являлся к нам пх
рассказывать. Хоть п много лет прошло с той поры, од-
нако дедовых снов мне не забыть. Сны возвещали пре-
имущественно повеления бога и святых, обращавшихся к
нему, к деду Симону, и говоривших: там-то в лесу зарыт
клад — котел с золотом, прихлопнутый крышкой; ему со-
ветовали достать клад. «Вставай, Симон, ступай достань,—
говорил бог,— ступай, полно тебе прозябать в нищете!»
— Так угодно господу,— заканчивал всякий раз [ед
Симон, богобоязненно осеняя себя крестным знаменем.
Бабушка моя, женщина добрая, но крайне упрямая,
никогда не верила снам брата, она попрекала его тем, что
и в детстве он слонялся по улицам в надежде найти
деньги, но никогда ничего не находпл. А под конец ба-
бушка моя напомнила брату о семи рублях, занятых им
у нее. Что же касается матери моей, то опа, благоговейно
слушая деда Симона, опасливо крестилась и любопытство-
вала: каков из себя бог, в каком образе являются святые,
во что они одеты?
— Святые-то?—крестил лоб дед Симон.— Погля теть
па них одним глазком—душппе жалко! Являются опи ра-
зодетые в ярко-красное и чаще всего верхом... А бог — по-
ложить бы мне голову под пречистые стопы его!—явля-
ется оп в белых ризах. Старый-престарый! — рассказывал
дед Симон с пламенным вдохновением.— Белые, как хло-
пок, волосы у него. Так оп добр, с таким сладостным голо-
сом, что, когда заговорит, так бы и слушал его без конца.
«Сын, ступай,— говорпт,— достань клад, полно тебе вла-
чить жалкое существование!»
— И ничего ты не достанешь!—замечала бабушка,
безнадежно махнув рукой и отворачиваясь от брата.
— Достану, Эрпкпаз, достану! Достану и твои емь
рублен верну, дочек замуж выдам да п дом построю,-
провозглашал дед Симон торжественно и по порядку г Ре'
числял, где и какие клады были отрыты. — В Лоруте, го-
ворят, женщина одна кувшин золота нашла на наш i 11
теперь богачпхой стала. В Дсехе, говорят, крестьянин
один серебряные чаши отрыл в земле, другой ясе лел\т°
соху. Почему бы п мне не найти? Значит, бог неправду
говорит? Достану, Эрпкпаз, достану! Жена моя, как п ты,
не верит, но достану, вот увидишь,— повторял дед Си-
мой,—только бы мне надежного помощника...
При этих словах поглядывал он на моего отца.
И впрямь, ему хотелось, чтобы этим помощником был
отец, которому дед Симон неустанно предлагал пойти от-
копать клад. Одному ему не хотелось, потому что, по его
словам, в этом случае ему пришлось бы очень трудно; ни-
кого другого брать он не решался, потому что «кому мо-
жно доверять по нынешним временам?..». Отец мой, как
старый крестьянин, отчасти верил спам деда Симона, по,
ле знаю почему, всегда уклонялся от его предложений,
говоря, что трудно сыскать место. И дед Симон, недоволь-
ный отказом, покидал нас, повторяя всякий раз:
— Ну, как тебе угодно. А хотелось бы мне, чтобы и
ты тоже малость поживился.
Однако в один прекрасный день упорство отца нако-
нец было сломлено: дед Симон, обезумев от радости, бурей
ворвался к нам н объявил, что уже нашел настоящее место
клада. Ойо средн леса, подле развалин храма, под старым
ясенем.
— А знаете,— продолжал дед Симон, восторженно под-
няв длинные руки выше юловы,— сам господь указал, гос-
подь сам, собственной десницей. Явился он и говорит су-
рово: «Зачем не идешь и не достаешь того, о чем сказано
тебе?.. Не хочешь меня слушаться?.. Я выколю тебе
глаза!» А у самого глаза добрые-предобрые. «Господи, го-
ворю, места не знаю».—«Не знаешь, так пойдем, я по-
вяжу...» Взял меня за руку, повел и поставил под боль-
шим ясенем. «Вот, говорпт, под этим самым шревом и за-
Рит клад». Тут он скрылся. И я пе видел куда...
И, с минуту помолчав, сияя довольной улыбкой, обра-
тился дед Симон к отцу:
~~ Ну, а теперь что скажешь, племянничек?
Отец молчал.
~~ Положим, я и один могу отправиться, но лучше,
tCJ1H бы ты пошел со мной, — продолжал дед Симон.
Дети у тебя, пусть и к тебе кое-что перепадет. За это, ду
господь меня не накажет. На худой конец скажу:
то племянник мой».
р От^Н засмеялся. Это значило, что он оыл в ду\<‘.
знаю, иод влиянием ли в юхновенного рассказа
Симона пли благодаря увещаниям матери моей дал
107
он свое согласие помогать искателю кладов. Было решено
на следующий день пару голубей заклать под большим
ясенем и с наступлением темноты приступить к делу.
Что за счастливый был этот вечер!..
Какие надежды, какие мечты витали в нашей из-
бушке! И чего только мы пе наделаем, ежели откопаем
этот котел, полный золота! II иовый дом, и новые платья!..
Уж покажем мы тогда всем нашим богачам! Дед Симон от
радости то и дело подшучивал над бабушкой:
— Лоб твой будет украшен золотыми монетами*,
Эрпкиаз, золотыми империалами.
А бабушка беспрестанно повторяла:
— Не надо мне твоего золота, верни мои семь рублен.
Наконец с наступлением темноты, когда па селе все
стихло, дед Симон и мой отец, вооруженные лопатой п
мотыгой, вышли из дому. Дед Симон нес бурдюк из-под
сыра, чтобы, в случае если котел окажется тяжелым,
часть золота всыпать в бурдюк.
Мы решили не ложиться и ждать их возвращения.
Долго, очень долго длилось ожидание. И чем больше
времени проходило, тем сильнее мы начинали верить
в чудо.
— Значит, хоть что-нибудь да откопали, коли опаз-
дывают...
— Видно очень глубоко зарыто...
— Видно, что-то там есть...
Уж не помню, который раз повторяли мы эти ободря-
ющие слова, как вдруг раздался стук в дверь. То был
отец... по с пустыми руками.
— Как, неужели ничего не оказалось? Где же дед.—
посыпались вопросы.
А бабушка моя при виде отца без всякой ноши ехидно
заметила:
— Так и знала, что ничего пе будет.
Однако бабушка напрасно спешила. Отец пришел за
ломом. Из слов его оказалось, что, копая, дошли они до
каменной плиты/которую никак пе могли поднять, вот он
н воротился взять лом, чтобы вывернуть этот камень 11
захватить меля с собой сторожить. Как знать — нодолД.'г
посторонние, а отец с дедом, пожалуй, п не .заметю. «В 1
те, если пойду н я.
108
— Колп есть каменная плита, значит, под нею п ко-
тел,— высказала свое соображение моя мать.
Такого мнения был и отец, он всю дорогу шепотом
твердил мне, что под камнем обязательно что-нибудь да
лежит.
Уже за полночь. Сырая осенняя мгла навевала страх
на мою детскую душу; придорожная листва точно затаила
в себе зверей, деревья казались скопищем вооруженных
разбойников, а кусты шиповника напоминали чертей, пу-
стившихся в пляс. Однако, несмотря на все эти страхи,
что-то чаровало меня, тянуло во мглу, в шелестящим лес,
где дед Симон, думалось мне, ужо успел откопать клад...
Но мы его нашли все еще копошившимся в яме. Он за-
пыхался и то и дело вытирал пот. Завидя нас, дед Симон
поднял голову.
— Скорей сюда, сдвинул я камень!—едва не кричал
он от радости.
Яма была довольно глубока. Рыхлая лесная земля на-
валена была по краям ее и, чернея, незаметно сливалась
с серой далью. Отец с ломом не медля спустился в яму,
и началась изнурительная работа со вздохами и напряже-
нием всех жил. Призывая на помощь имя божье, отец и
дед Симон, навалясь на лом, изо всех сил пытались вы-
вернуть камень, время от времени напрягая слух: не
слышно ли голосов или шагов. Но кругом парила тишина.
Только листья падали в осепнем лесу, словно охваченном
Дрожью и неумолчно шептавшем что-то свое глухим и глу-
оокпм голосом, более похожим па вздохи. Временами ка-
залось, что несметное количество людей, выпучив глаза,
чапно высматривают пас из-за ветвей, чтобы, как только
обнаружится золото, похитить его.
Долго, очень долго длилась работа. А камень все пе
ооддавался. Он шатался, но не поворачивался. После пе-
’’моверных усилий наконец удалось его поднять. Но, увы,
'•сто мы ждали, того пе оказалось!.. Вместо золота были
'аидевы какие-то кости...
Отец с негодованием вылез из ямы. а дед Симон до-
Wbno долго стоял безмолвно, словно вкопанный.
~~ Эх, должно быть, мы ошиблись, — произнес <»н иа-
,'О,И'Ц задумчиво, — вместо того чтобы копать с топ сто-
Р°ны ясеня, мы копали тут! Теперь то я вспомнил, где
11,1 Ю было копать...
|<(И1чателыю возмущенным, отец подобрал лопату и
мне следовать за ним.
JU9
— Куда?— удивленно спросил дед Симон.
— Домой!— отрезал отец.
— Воротись, человек ты божий, попробуем покопать
и там...
— Копай один и забирай себе все золото!—буркнул
напоследок отец, и мы пустились домой.
Несколько раз окликал нас дед Симон приглушенным
голосом, умоляя вернуться, но отец мой был неумолим.
Он даже не обернулся.
Добрались мы до дому после вторых петухов, усталые
и разочарованные.
На другое утро, едва мы сели за чай, вошел дед Си-
мон, веселый и довольный.
— Ведь говорил же я тебе,— затараторил он сразу,—
так оно и вышло: ошиблись мы, племянничек. Ночью не
успел я сомкнуть глаз, снова приснился Он (дед Симон пе-
рекрестился): «Зачем,— говорит,— справа копал, сту-
пай,— говорит,— начинай копать слева».
— Чего же ты не идешь?—спросил отец.
— Разве ты не хочешь пойти со мной?
— Нет.
— Почему?
— Так...
Денька через два, однако, дед Симон опять явился и
объявил, что и на этот раз он ошибся — надо было рыть
не под старым ясенем, а под тем, что рядом с ним, где все
признаки налицо: земля немного осела... Там обязательно
что-нибудь да есть. И, наконец, не может быть, чтобы ни-
чего не было: ведь в давние времена на этом месте сто-
яло село, была церковь, и, разумеется, люди, спасаясь от
врага, сокровища свои зарывали в землю. Недаром же ему
в сновиденьях указывается именно на это самое место.
Отец, как всегда, слушал молча; бабушка, однако, но-
прежнему продолжала сомневаться и бросать упреки. Но
дед Спмоп говорил всякий раз:
— Увидишь, Эрикназ, отыщу пли нет! Увидишь ты!..
Прошел месяц, дед Симон ничего не находил, и жена
его постоянно являлась к бабушке с жалобой: муж-де по
ночам пе сидит дома, так не может ли бабушка ооразу-
мпть брата.
Л тут подоспела зима, снегом покрылись село и лес, и
земля замерзла, как камень. Временами бывали такие х<>“
ПО
лода, что стал птиц залетали в хлевы, а волки ночью выли
\ самого села.
Дед Симон теперь ходил в старом, изношенном зипуне,
вечера же коротал либо в одах', либо у нас. Всякий раз,
когда заходпла речь о кладе, он, грустно глядя на печь,
говорил:
— Погодите, погодите, вот весна наступит... Увидите
вы тогда... Раз место уже найдено...
И впрямь, когда в марте начал постепенно таять снег
п земля стала просыхать, дед Симон ревностно возобно-
вил свои попеки. Теперь он уверял с жаром: «Сегодня плп
завтра!» Но проходили дни за днями, а все не было
слышно, чтобы дед Симон что-то нашел.
И вдруг однажды мы узнали, что он слег — сильно
кашляет и стонет. По словам жены, слег оп, вернувшись
пз лесу. Бабушка сейчас же отправилась проведать брата.
Не прошло и двух дней, как дед Спмоп скончался.
За час до смерти он сообщил жене место клада и обя-
зал ее найти надежного человека, чтобы взять у земли об-
ратно то, что ей было поручено хранить.
— Обещай, что исполнишь! — просил дед Симон.
Жена обещала, и он спокойно испустил дух.
Не знаю, исполнила ли тетка его желание,— лишь
одно могу сказать, что семья деда Симона и до сей поры
по-прежнему живет в бедности, а в лесу, вокруг разва-
лин старого храма, имеется множество ям, заросших бу-
рьяном и переполненных опавшей листвой; всякий раз,
когда в тех местах пасется стадо и неосторожные телята
или даже осторожные коровы попадают в этп ямы, па-
стухи посылают проклятья памяти того, кто их вырыл...
А все они были вырыты нашим дедом Симоном.
Ж
,0. 1 —зимнее жилое помещение в старинных
,ах’ непосредственно примыкающее к хлеву.
крестьянских
КОМЕТА
В юности мне, как п многим другим, казалось, что
звезды пе что иное, как драгоценные камни, созданные
для украшения неба. 11 хотя многие, подобно мне, читали
Фламмарпона * и другие популярные книги по астроно-
мии, с годами паше представление о звездах мало измени-
лось... Прибавилось лишь новое понятие о том, что каж-
дая звезда имеет свое место во Вселенной и обращается
в общей со своими соседями системе.
Но вот в 1912 году печать всего мира заговорила о ко-
мете Галлея, которая летела из космоса прямо по направ-
лению к Земле, летела стремительно, чтобы своим огнен-
ным хвостом ударить по ней.
«Значит, звезды — это не только украшения...»—ду-
мали ошеломленные люди.
Писали, правда, что комета не нарочно идет с такой
недоброй целью, а просто такова траектория ее полета, и
неизбежно ее огненный хвост должен задеть Землю.
И хвост этот, говорили, гораздо больше пашей Земли.
Люди видели много падающих звезд, особенно в ав-
густе, но нападающих — никогда.
Небесные кары — молнии, град, бурп — былп обыч-
ными и понятными, по звезда, ударяющая по Земле... '*Т(|
было ново и удивительно.
Все эти разговоры о комете поколебали представления
о постоянстве Вселенной. Людп былп в буквальном заме
шательстве. э
Неужели человечеству осталось жить считанные дип;
Ведь комета должна погубить Землю...
Однако будем справедливы: в те дни высказывалось
также мнение, что комета может пройти мимо Земли, п(
112
причинив cii никакого вреда. Были люди, которые предпо-
лагали, что комета вырвет и унесет с собой лишь кусок
Земли — скажем, гору или лес. Илл разделит Землю,
словно яблоко, на две половины. Одним словом, перспек-
тивы былп ужасные.
Нашлись такие, что поверили в наступление конца
света и перестали ходить на работу. Былп и такие, кото-
рые принялись задешево продавать свое добро — лишнюю
мебель, одежду. Некоторые снимали из банков своп
вклады: в случае чего деньги будут под рукой. Деньги
всегда пригодятся. Должно быть, эти некоторые, надея-
лись, что когда Земля расколется, одна ее половина уце-
леет, и они окажутся как раз на уцелевшей половинке.
В эти днп я получил из Эчмиадзпна от одного моего
друга-семпнариста письмо, в котором оп писал, что в Эч-
мнадзипе невероятная паника — она охватила народ, учи-
телей семинарии и архимандритов. Дело дошло до того,
что инспектор Ростомян, как математик, сообщил педа-
гогическому совету, что, по его подсчетам, комета пройдет
мимо Земли и потому нет никаких оснований для беспо-
койства. Мой друг писал также, что другой преподаватель
семинарии, Арасханян, заметил по этому поводу, что у
господина Ростомяна хитрый расчет, ибо, если Земля по-
гибнет, некому будет уличить его во лжи, а если комета
пройдет мимо, все вокруг скажут — как оп был прав. Дру-
гой заметил, что Ростомян не хитер, а человеколюбив —
ведь гибнущим нужна надежда на спасение. И так всюду:
тревога, предсказания будущего, грустные шутки.
В эти дни я приехал в отпуск в свою родную деревню.
Не успел я переступить порог, как наши соседи окружили
мепя и стали расспрашивать о комете, пли, как они гово-
рили, хвостатой звезде.
~~ Что думают в городе? Что пишут в газетах? Заде-
нет пли нет?
Восьмидесятилетняя Маран, наша соседка, сказала с
г°речью:
Стукнет эта проклятая, стукнет, уж колп нару-
шила она порядок, всего можно от нее ожидать.
голосе старухи было отчаяние, и я, желая успокоить
’ Расскизал о подсчетах инспектора семинарии.
~~ А-а! — вскричало сразу несколько человек. — Что
ш ты молчал? Что же ты сразу пе сказал?.. Если говори
спектор семинарии, значит...
® С. Зорьян, т. 1
Мнение инспектора подбодрило моих односельчан, они
Воспряли духом и уже стали один за другим удивляться
тому, что верили всяким глупым толкам.
— Как же это может быть, — говорили они, — чтобы
бог так оплошал и одним махом погубил созданные им же
живые существа?
— Пу да, — согласилась бабушка Марай, — бессовест-
ная вещь...
— А что монахи говорят, а, парень?— спросили в один
голос церковный попечитель Апет, богатый купец и сто-
явший рядом с ним дьячок, богомольный Хачатур.
— Они, как и все, не знают, заденет пли нет,— отве-
тил я.
— Гляди-ка, и онп не знают,— удивилась бабушка
Маран, — живут в Эчмпадзпне и пе знают. Что же это за
монахи?
Вести, привезенные мною, не успокоили моих одно-
сельчан, но каким бы ни было положение, надежда на
спасение не покидала их. Однако, с приближением дня
встречи с кометой, люди становились нервозней. Онп це-
лыми днями говорили о комете, а по вечерам, едва захо-
дило солнце, высыпали из домов и смотрели на небо, ожи-
дая увидеть ее разрушительный хвост. Одни видели ее
хорошо, другие едва различали, а третьи и вовсе пе ви-
дели, но все удивлялись тому, как может такая малень-
кая звездочка погубить целый мир.
Страх рос по мере приближения дня встречи кометы
с Землей, и когда наконец наступил этот день, вернее ве-
чер, в домах не осталось ни души: собравшись во дворах
н на улицах, люди смотрели на небо. В темноте слышались
голоса, командовавшие домочадцами, как во время земле-
трясения:
— Угоните скотину в лес!..
— Постель, посуду выносите!..
— Не забудьте в люльке ребенка!..
Кто-то спросил, пе зарезать ли ягненка, пе поможет
ли такое жертвоприношение. Другой ответил, что уже
поздно и лучше успеть при появлении кометы зазвонить
во все колокола. Во время бедствия надо звонить, вот что!
А еще кто-то предложил зажечь костры, да такие, чтооы
пламя доставало до неба. Ему возразили:
— Тогда не разглядим комету, чудак!
Женщины возмутились:
— II не надо, чтоб ее разорвало!
114
— Э, нет, пусть появится, чтобы парни стреляли по
ней.
И действительно, в некоторых местах сельские парни,
взобравшись на крыши, готовились стрелять по комете;
некоторые одобряли их, а другие выражали сомнение: до-
летят лп пулп до кометы?
— Не долетят — так хоть на душе легче станет.
В это время кто-то воскликнул:
— Вот если бы пушка была!
— Да, да, я слыхал, когда стреляют по тучам, онп рас-
сеиваются, — сказал кто-то.
Большинство придерживалось того мнения, что стре-
лять все-такп нужно, это поддержит в людях дух...
А с другой стороны, для чего беречь порох? На какой
день? Если мир погибнет, к чему порох и пули? Лучше
уж стрелять... Кроме пользы, вреда от этого не будет.
Я с тревогой бродил по улицам.
На улицах, па крышах своих домов, люди ожидали
комету. Ждали напряженно, молча, терпеливо, ждали
с обращенными на восток лицами и часто крестились.
Казалось, в деревне даже животные и растения жили
в ожидании.
Вечером, пе помню точно в котором часу, с разных
концов деревни вдруг послышались крики:
— Вот она! Вот!..
Я остановился и посмотрел в ту сторону, куда
смотрели все. Действительно, на востоке, сверкая, двига-
лась она, невиданная звезда, с переливавшимся, ярким,
как у павлина, хвостом. Хвост был огромный, золотистый,
а сама комета была с небольшую звезду.
Не могу сказать, сколько минут я глядел на комету.
Едва она появилась, как словно по команде послышались
выстрелы из всех кварталов одновременно.
Тах-трах... Тах-трах...
Село загрохотало, село запротестовало и вдруг
смолкло, и это молчание было ужасным. Что теперь
°5дет?! Снова ожидание, снова вздохи, плач...
Молчание длилось долго... трудно сказать, сколько
часов.
П вдруг голоса:
Ушла!.. Больше пе видно! Пе видно... Ушла... Про-
111 л а мимо!
И самом деле, уже светало, и кометы не было видно.
б*
115
Короткая летняя ночь словно просеялась, растаяла
в лучах утренней звезды.
Кометы уже не было видно, но молчание длилось, тя-
желое молчание...
II внезапно:
— Уррра-а-а-а!..
Этот клич повторился несколько раз, п деревня встре-
пенулась, ожила и пришла в движение, как победившая
армия:
— Избавились!
— Пропала, негодная!
— Проклятая!
Когда смолкли победные крпкп и люди поуспокоились,
наши соседи принялись бесстрашно и невозмутимо гово-
рить о комете, о пережитой ими тревоге.
Первым заговорил купен, А пет:
— Вот это да! А если бы и в самом деле погибла
Земля — дома, церкви, лавки, товары?
А дьячок Хачатур сказал с сомнением:
— Братцы, а было ли все это вправду плп ученые
придумали?
— Выдумка, чистая выдумка, — говорила, сидя на
своем крыльце, восьмидесятилетняя матушка Марай —
Столько лет живу на свете, а такого еще пе слыхала,
чтобы звезда погубила Землю. Придумали, чтобы народ
напугать... Бесстыдники!..
1963
МАТЬ ИНЖЕНЕРА
Она была высока ростом, костлява, неизменно ходила
в черном. Из-под ее густых бровей смотрели маленькие,
пронзительные глаза; тонкие губы и резкие крупные мор-
щины придавали ее лицу суровое выражение. Говорила
она громко, не терпящим возражений тоном. Всем своим
видом походила на мужчину, переодевшегося женщиной,
пли на монахиню. Звалась Ехси, ио сельчане окрестили
старуху «Ехси-азп» ’, что свидетельствовало об их уваже-
нии к ней. Даже священник Газар звал ее не иначе как
Ехси-азп. Уважением она пользовалась еще при жизни
мужа, единственного в селе богатея Бахшп-бека. Теперь
же она обязана была этой почтительностью единственному
своему сыну, работавшему и жившему в Баку. Когда она
шествовала по селу, высокая, вся в черном, с °с₽
топ через руку черной шалью, встречные ••
женщины либо смиренно раскланивались со Ц/ ’
лпбо поспешно прятались: многие старались не
ся ей на глаза, чтобы она не попросила их о ка
будь услуге, пе запрягла в работу. В селе зна ,
отказать Ехси-ази невозможно.
Регулярно каждое воскресенье она ходи .,-рНИ111Н
Простаивала службу, вытянувшись, и ни 'алп то
пе отваживалась встать рядом с ней, и все очп
же, что и Ехси-ази, крестилась ли она, возвод
горе.
тсттрсTW Н ПОСЛ0
Старуха первая прпкладывалас v I • ’ к не„;
богослужения отец Газар первым делом
- Как вы, Ехси-азп?.. Как инженер.
— Ничего, слава богу,— отвечала стар..
А з и — матушка.
117
Сын Ехсп-ази проживал в Баку. В каждом своем
письме к матери оп просил ее переехать к нему. Ехсн-азп
не соглашалась, и каждый раз дьячок Маркос писал под
ее диктовку, что переехать она не может, что «где я роди-
лась, там и помру», что, если переедет, все добро их чу-
жим достанется... «Пет, пока жива, буду здесь, чтобы
очагу нашему не дать погаснуть...» П не переезжала, жила
себе в мужнином двухэтажном доме одна-одинешенька,
замыкала перед сном все двери н все ключи вешала в из-
головье своей кровати; на ночь дверцу ворот запирала на
два замка и спускала двух своих собак с цепи. Опасаясь,
чтобы ее не обворовали, старуха не соглашалась съездить
к сыну даже на несколько дней.
Сын ежемесячно посылал ей тридцать рублей и каж-
дый раз писал: «Азп, ты уже старая, перестала бы ты
суетиться по хозяйству. Деньги, которые я посылаю,
трать...» Это он писал неспроста: хорошо зная характер
матери, он был уверен, что она всеми силами старается
вести свое хозяйство по-прежнему, то есть как при муже.
— Я не могу жить подачками, — заявляла она i о все-
услышание, как бы в ответ сыну, п выращивала у себя
в огороде капусту, бурак, лук, редьку, репу, ухаживала за
плодовыми деревьями, прививала их, чтобы, «если старое
дерево засохнет, его заменило молодое»; коров и буйво-
лицу держала и пахтала масло и готовила сыр. Имела она
и земельный участок, который не бросала обрабатывать:
осенью вспахивала, весной раньше всех засевала.
Но как Ехсп-ази одна управлялась со всемп этими ie-
лами? Как, такая старая, могла она одна и землю обраба-
тывать, и овощи выращивать, и дойную скотину держать?
Не одна, конечно, делала столько дел Ехсп-ази, а с по-
мощью людей, главным образом тех односельчан, у кото-
рых кто-либо из близких работал в Баку, на нефтяных
промыслах, где ее сын, инженер Ахбачов, занимал
должность управляющего. А такие близкие — сын, брат,
муж — былп почти у половины деревни. II вот как только
наступала весна, то есть когда освобождавшаяся от снега
земля начинала дышать и парить, Ехсп-ази принималась
прикидывать — к кому она может обратиться с просьбой
вспахать и засеять ее участок... II высокая, строгая, вся
в черном, с перекинутой через руку черной шалью, торже-
ственным шагом направлялась к центру деревин. II гам,
подойдя к какому-либо крестьянину, разумеется,
имеющему в Баку близкого человека, спрашивала:
118
— Пу, как ваш гарпб 1 поживает? Помогает вам?
Пишет?
— Пишет, помогает, Ехсп-азп... Благодарствуйте.
— Вы не меня благодарите, — отвечала старуха ласко-
вым голосом,— вы моего инженера благодарите — за то,
что он за гарнбов ваших горой стоит... Пе будь моего
инженера, пе приживались бы там наши сельчане... Пет.
пе меня, мил человек, благодарите, а сына моего.
П приветливо, сочувственно осведомлялась, здоровы
ли домочадцы, скот. А по окончании расспросов, будто бы
между прочим, говорила:
— Знаешь, Сраппон, нынче мою землю, видно, уж тебе
вспахать придется.
Поскольку с некоторых пор у сельчан прямо-таки во-
шло в обычай — просьбы Ехсп-азп выполнять беспреко-
словно, то Сраппон отвечал:
— Ладно, пропашу, Ехсп-азп...
— Но смотри, Сраппон, хорошенько пропашешь, не
то сообщу сыну, и он против твоего брата пойдет...
Слова эти действовали на сельчан как заклинание,
п Сраппон говорил, что пропашет как нельзя лучше
и пусть Ехсп-ази будет покойна.
Через некоторое время старуха обращалась еще к кому-
нибудь из своих «должников»: так, мол, и так. Сраппон
обещает вспахать мне поле, а ты возьмись засеять и про-
боронить... И если, паче чаяния, тот начинал мяться, вы-
казывать нежелание, она напоминала о его сыне или бра-
те, работавшем в Баку, а заодно и о своем инженере, кото-
рый может «пойти против». «Ладно, тетушка Ехсп, сде-
паем...» — соглашался наконец крестьянин, разводя
Руками. Точно так производила Ехсп-азп п прополку, и
жатву, п обмолот. Своп земельный участок и свой огород
°иа и засевала раньше всех, и убирала. Сельчане-
Молжнпкп» исполняли все ее задания и поручения пз
иоязнп настроить ее сына против их гарпбов. Но находп-
лпсь н такие — по нескольку человек в году,— которые
уклонялись от ответа па обращения Ехсп-ази пли затя-
гивали исполнение данного ей слова. Таких старуха
?!1Шала своего благоволения: вызывала к себе дьячка
«П^К°Са (СЫн которого тоже служил в Баку) и говорила:
Рпнесп-ка, дьяк, листок бумаги да напиши инженеру
00А15 письмо». Дьячок, секретарствовавший не за мзду
Гарпб — человек, живущий на чужбине.
119
и вдобавок пользовавшийся собственными письменными
принадлежностями, приносил чернила и бумагу, садился
за стол и ждал Ехсп-ази. «Пиши,— начинала старуха, от-
крывая коробку с нюхательным табаком,— пиши что
полагается, потом я добавлю...» Дьчок писал: «Дорогой
сын, во первых строках моего письма сообщаю, что мы
живы. Дай бог, чтобы и ты был жив-здоров... Если инте-
ресуешься нашим положением...» Дойдя до этого места,
дьячок громко прочитывал написанное, и затем Ехси-азп
добавляла: «...то у нас все хорошо, только вот третьего дня
Гукас Акопджананц очень досадил мне: не дал пар-
шивого своего осла — зерно на мельницу свезти... Лазаря,
племянника его, уволь с работы...» Пли: «Нынче осенью
перегналп мы с Зина вором Бахунцем немного водки. Бес-
стыдник этот всю крепкую взял себе, а мне досталась
негодная... Мамикон, сын Абраама, — его зять. Скажи,
чтобы зятя уволили с работы...»
Конечно, ни Лазаря, ни Мамикона с работы не уволь-
няли: видимо, на подобные распоряжения матери сын не
обращал внимания. Но угрозы старухи все же влияли на
крестьян — особенно когда дьячок передавал им содержа-
ние ее писем, и крестьяне предпочитали с ней не ссо-
риться.
Но однажды Ехси-азп потерпела неудачу...
Был жаркий летний день. Ехси-азп, как всегда, вся
в черном, неторопливой важной походкой зашагала к дому
Ором Паласанц — сказать Самсону, сыну Ором, чтобы тот
пришел полить ей огород. Самсон, уже несколько лет ра-
ботавший в Баку, этим летом приехал на месяц домой.
Ехсп-ази уже видела его раз на улице и потом, поздравив
Ором, не преминула спросить,— не привез ли Самсон «че-
го-нибудь для матери». Узнав, что «привез», Ехсп-ази на-
мекнула, что «всем этим» Ором обязана, конечно же, ин-
женеру.
— Пока он в Баку,— сказала она матери Самсона,—
паши деревенские будут приезжать пе с пус ымв
руками.
— Спасибо тебе, Ехси-азп, да благословит тебя гос-
подь...
— Не мне, голубушка, пе мне спасибо говори, а инже-
неру моему, чтобы он сыновьям вашим всегда опорой
был, — поправила Ехси-ази.
120
У Ехсп-ази память была хорошая: утром, за чаем, она
перечисляла, загибая пальцы, имена крестьян, которым
она могла задать работу, и вдруг вспомнила и сына Ором,
Самсона. II теперь она шла и думала: «Самсон, поди,
бездельничает, и он уважит меня, учтет к тому же, что
я давно уже ни с какой просьбой к Ором не обращаюсь».
Старуха удивлялась, что Самсон, не в пример другим мо-
лодым, возвращающимся время от времени с чужбины,
по воскресеньям в церкви не бывает и, как рассказывают,
целый день ходит на речку и полеживает там голый на
прибрежном песке пли, растянувшись где-нибудь на лес-
noii опушке, читает книгу. Все это казалось Ехси-азп по
меньшей мере странным: «Он же не студент какой-ни-
будь, что книжки читает... голый на песке валяется...»
II она решила при первом случае поговорить с Ором об
этом чудном поведении ее сына.
Ором, худая женщина, с повязанной платком головой,
сидя у калитки своего огорода, нанизывала на толстую
нитку стручки фасоли. Увидев шедшую в ее сторону Ехсп-
ази, она сразу привстала и, вспомнив, что этим летом уже
дважды полола ей огород, со страхом подумала: «Не за-
тем ли прибрела старуха, чтобы опять навязаться на мою
голову?»
Ехси-азп медленно подошла к Ором и молча, одним
кивком головы приветствовала ее. Ответив на привет-
ствие, Ором побежала за стулом.
— Спасибо, голубушка,— обронила Ехсп-ази и, подоб-
рав подол, тяжело опустилась па принесенный Ором стул,
затем обвела внимательным взглядом двор и спросила:
— Как у тебя фасоль-то нынче?
Ором пожаловалась, что нынче фасоли у нее мало,
а капуста вся червивая.
— Она п у меня плоха, — сказала Ехси-азп п опять
огляделась кругом: — А как ты? Самсон как? Давно его не
видела. Побудет еще дома пли скоро уедет?
— Нет, азп-джан, еще побудет недельки две.
Это хорошо, что побудет: утешит тебя. А вот мой...
ипженер-то мой, хоть бы раз приехал, посмотрел, как мать
его Живет... Это хорошо, что Самсон не спешит... Значит,
оп настоящий сын!.. — 11 снова огляделась. — Знаешь, го-
лУбушка, зачем я здесь? Огород-то мой весь засох. Вот я
11 11аДумала: не попросить ли Самсона полить его, пока
₽°Ду соседи не перекрыли...
121
— Только и всего? Прпдет, Ехси-азп, как не прийти?
Если не тебя, то кого же еще он уважать должен?
Старуха выпрямилась.
— Не меня, голубушка, уважать надо, а моего инже-
нера. Как он помогает всем на чужбине, так и они пускай
пособляют мне... Чтобы он там радовался, гордился...
В это время во дворе появился Самсон, худой, как его
мать, молодой человек с длинным рябым лицом, непокры-
той головой п коротко подстриженными волосами. Он был
одет в измятую холщовую рубаху, в руке держал книгу.
Самсон немного постоял, затем искоса, по-птпчьп глянул
на Ехси-азп, величественно и грозно восседавшую па вы-
соком стуле, и на мать, которая сидела против нее, всем
своим видом выражая благоговение и покорность.
— Здравствуй, сынок,— обернулась старуха к Сам-
сону. — Ты бы хоть поздоровался... Небось ни разу и
спросить не удосужился — жива ли еще наша Ехсп-ази.
Ты бы зашел, поглядел — каково ей одной. Разве сын
мой, инженер, так с вамп обходится?..
Самсон опять покосился на Ехсп-азп.
— А что, Ехси-ази?
— Да ничего. Был бы ты жпв-здоров, был бы мой
инженер жпв-здоров — больше мне ничего и не надо...
— А все же?
— Огород у меня засох... Может, пришел бы ты полил
его, Самсон-джан? Другого кого-нибудь попросила бы, да
у всех дела... Пусть разочек, подумала я, и наш Самсон
угодит старушке.— Ехсп-ази обернулась к Ором:— Сын
мой, наверное, ему не раз помогал.
Самсон опять искоса, одним глазом взглянул на Ехсп-
ази и левой рукой уперся в бок.
— Говоришь, прийти полить?
— Да, сыпок, возьми лопату — п пойдем.
— Почему это я должен пойти, Ехсп-ази? Ну почему,
скажи на милость?— возразил Самсон, не то шутя, не то
серьезно.
— Почему?..— Ехсп-ази недоуменно уставилась на
Самсона.— Ради моего инженера.
— Ради твоего инженера?..
Ехсп-ази снова недоуменно уставилась в лицо Самсона.
— Ради твоего инженера?..— повторил Самсон, и в его
синих глазах и па рябом лице заиграла ехидная улыбка.
Вот те па! А ведь твой инженер ради меня не пришел бы
полить наш огород!
122
Старуха сдвинула брови и выпрямилась:
— Как то есть?
— Очень просто: пусть оп ради меня как-нибудь при-
дет п огород нам прополет, тесто нам замесит, как это де-
лает моя мать для вас.
Круглые, с голыми веками, маленькие глаза Ехси-азп
беспокойно заморгали. Сначала опа подумала, что Самсон
шутит, п даже чуть было пе улыбнулась, по тут же нахму-
рилась и вперила острый сверлящий взгляд в Самсопа,
посмотрела на его рябое лицо, холщовую рубаху п тяжело
вздохнула.
— Что ж, не уважаешь ты, стало быть, сына моего.
Эх, Самсон, Самсон! Постыдился бы ты! За все его добро
неблагодарностью платишь!
— За какое добро-то?
— А кому ты обязан, что в Баку денежки зашибаешь,
а? Кому?
Самсон рассмеялся. Ором, растерянная, побледневшая,
то украдкой моргала ему глазом, то прикладывала
ладонь ко рту, чтобы оп замолчал. Но Самсон на нее не
смотрел п говорил с Ехси-азп, вызывающе уперев руку
в бок.
Смех Самсона пуще распалил старуху:
— Отвечай же — кому ты обязан?
— Себе обязан!—процедил Самсон.— Одному себе
ооязан! Мне за мою работу платят деньги-то! Сколько за-
раоотаю у бурового мастера, столько и платят. Так вот!
А что до твоего огорода, полью, азп-джан, непременно
полью! Только после того, как твой инженер польет наш
огород!..
~ Замолчи! Замолчп, говорю!— вскричала Ехси-азп.—
Мои сын не чета тебе, непутевому!
Соседские женщины, мужчины и дети, до спх пор лишь
паолюдавшпе за Ехсп-ази и Самсоном, теперь повыбегали
На Улицу и 11а почтительном расстоянии прислушивались
к пх разговору, грозившему перейти в перепалку.
Ехси-азп негодовала на Самсона. Еще никто, никто не
говорил с пей таким тоном о ее сыне! Она сжала губы,
ГЛянУла на скучившихся поодаль соседей п внезапно вско-
чила с места.
" Ладно,— погрозила она пальцем Самсону.— Ладно,
1,1 Коли так, сегодня же отпишу моему сыну, чтобы
помедля выгнал тебя с работы. Сегодня же!..
123
Самсон опять рассмеялся.
— Отпиши, тетушка, отпиши...
Ехсп-азп, уже пустившаяся было в обратный путь,
прп этих словах вдруг обернулась и погрозпла
пальцем:
— Знай же, парень, пе видать тебе больше Баку, уж я
теперь позабочусь об этом.— И медленно повернулась ли-
цом к Ором:— Вот, Ором, начитался, значит, сын твой
книжек и анахрпштом стал! Если что случится с инжене-
ром моим, смотри, дорого с тебя взыщу!..
Она круто повернулась и зашагала прочь.
Собравшиеся на улице соседи долго глядели ей вслед,
и каждому из них было ясно, что Самсону наверняка пе
миновать беды.
Так думала в этп минуты и Ором, в отчаянии ударяя
себя по коленям.
Ехсп-ази вернулась домой разъяренная и сразу же по-
слала за дьячком Маркосом. И когда тот явился, села п
продиктовала письмо к сыну. В письме говорилось:
«...так что уволь с работы ты сына Ором, Самсона, ибо он
самый что ни на есть анахришт. Попросила я его полить
наш огород, а он не только не пришел, будь он проклят,
по еще и обозвал тебя непотребными словами... Сделан,
Самсон-джан, так, чтоб он не вернулся в Баку...»
После этого письма Ехсп-ази успокоилась: опа была
уверена, что Самсон будет уволен и уже никогда в Баку
пе попадет.
Но не прошло п двух педель, как старухе сообщили,
что Самсон уехал в Баку.
— Уехал, значит... Ничего, через два-три дня вер-
нется...
Но прошли недели, месяцы, — Самсой пе вернулся.
Больше того, рассказывали, что он по-прежнему работает
прп «буровом мастере» и «недавно прислал матери
деньги...».
Ехси-ази, крайне огорченная этими слухами, написала
сыну еще одно письмо, в котором спрашивала, почему же
он пе уважил ее просьбу — не выгнал сына Ором с работы.
И вскоре получила ответ. Но сын в ответном своем письме
про Самсона пе писал, а только просил ее опять, чтобы она
оставила деревню и переселилась к нему...
124
Ехсп-ази не ответила иа письмо сына. II однажды
в холодный осенний день слегла. Отец Газар и дьчок, на-
вещавшие Ехси-ази, говорили ей, что было бы хорошо,
если б она переехала к сыну...
— Не хочу, батюшка,— говорила она священнику,—
к такому сыну ехать пе хочу. Раз он пе внял моему
слову, — оставил такого анахришта на работе, — я уже
вовек к нему пе поеду...
1916
ИЗГОРОДЬ
Плодовые сады Минаса и Тевоса прилегали друг
к другу. Насадили их прадеды теперешних владельцев.
Название «сады» пе совсем подходило к этим небольшим
участкам земли — их скорее можно было бы назвать па-
лисадниками.
Плодовые и лесные породы деревьев роелп в них беспо-
рядочно, вкривь и вкось. Хозяева, по-впдимому, не очень
заботились о них: стволы покрылись мелкими ветками, от
корней пошли новые побеги, напоминавшие головы сирот,
давно не видевшие ни гребня, ни ножниц. Во многих
местах рядом со старыми, полусгнившими деревьями
дерзко поднимались молодые деревца, стараясь найти себе
место н пробиться к солнцу. Их стройные стволы с пыш-
ными верхушками упрямо тянулись ввысь. Местами же
дикая лоза, обвивающаяся, как змея, вокруг ствола, пы-
талась, подобно пауку, перекинуть свои щупальца и на
соседнее дерево. Несмотря па то что эти садики имели
такой заброшенный вид, весной ими нельзя было не любо-
ваться, особенно когда цвели черешни и яблони н трава
зеленела бархатисто, а пчелы так п гудели вокруг. Тогда
в этих маленьких садиках, казалось, шел свадебный нпр;
деревья напоминали пышно разодетых невест, а несмол-
каемое гудение пчел — торжественную свадебную му-
зыку... Да, в такие дни садиками нельзя было не восхи-
щаться.
Дома соседей находились рядом. Они стояли тут же,
в конце садов, и так близко друг от друга, что разговор
в одном из них был слышен во дворе другого, потому что
их, как и сады, разделяла обыкновенная изгородь — пле-
тень из колючих кустов и вереска.
12G
О, эта пзгородь!.. Сколько драк, ссор, жалоб видела
она. Сколько суден и советчиков приходило к ней!
Спор об изгороди был давний. Вначале о ней спори-
ли отцы, а потом дети — Минас и Тевос. Теперь им уже
за пятьдесят лет, их головы посеребрились сединой, сы-
новья женились и певесткп народили внуков, а спор пе
кончался.
Беда заключалась в том, что изгородь на расстоянии
одной сажени имела форму полукруга. Каждый из сосе-
дей находил, что изгиб должен быть выправлен за счет
другого, и потому никто из пих не уступал. Зимой распри
соседей затихали, но с наступлением весны, когда на-
чиналась очистка садов от прошлогодней листвы и из-
городь обновлялась, снова оживал старый спор между
соседями.
— Ты должен на шаг отодвинуть пзгородь к себе,—
говорил один из них, замечая, что другой приводит ее
в порядок.
Тот, избегая взгляда соседа, нехотя отвечал:
— А почему не тебе отодвинуться на шаг? Изгпб-то
ведь с твоей стороны?
— Ну, уж ты меня извини. Твой отец был виновником
этого изгиба, ты же должен...
— Мой отец?
— Да, твой жадный отец!
— Сам ты жадный!
Начиналась перебранка. На их крики из домов выска-
кивали сыновья п жены, невестки высовывали головы из
окон, дети, оставляя игры, подбегали к изгороди. Воздух
оглашался криками п ругательствами. Говорили все сразу,
перебивая и не слушая друг друга.
В течение двух-трех минут успевали вспомнить старые
ооиды, повторить прошлогоднюю ссору, приписать другому
то, чего он никогда не говорил, и высмеять недостатки со-
седа. Тевос издевался над высоким ростом Минаса и его
«Дурацкими мыслями», Минас же удивлялся несоответ-
ствию низкого роста с громким голосом Тевоса. При этом
не щадили и давно умерших родителей.
~~ Это твоя мать умерла без причащения!
~~ А кем был твой отец? Он украл наш плуг!!
Иногда дело доходило до рукопашной. Тогда вмешива-
лись соседи, убеждая их забыть старые распри. Подражая
старшим, ругались и малыши, а жены соседей, высовы-
127
ваясь из-за изгороди с обеих сторон, осыпали друг друга
проклятиями.
— П-п, чтоб тебе провалиться сквозь землю!
Часто их спор заканчивался тем, что каждый из них
направлялся в суд.
В последний раз спор между Минасом и Тевосом про-
изошел во время войны, когда противник, заняв Карс,
упорно наступал, в тот самый день, когда деревня должна
была эвакуироваться.
Несмотря на то что с фронта приходили тревожные
вести, местные жители продолжали заниматься своими
обычными делами, утешаясь тем, что враг еще пе дошел
до их деревни и, быть может, даже минует пх.
Стоял весенний солнечный день. Ветер разгуливал по
широким полям и по кровлям деревенских домов. В воз-
духе чувствовался запах свежей листвы и аромат распу-
скающихся на деревьях цветов. По краям улиц и в расще-
линах оград зеленела крапива, а у залитых солнцем стен,
полузакрыв глаза, мирно грелись куры.
Минас, без чухи, с топором в руке, обновлял во дворе
соху и одновременно наблюдал за молодыми телятами,
выпущенными впервые из хлева в сад. Они осторожно
протягивали мордочки к стволам деревьев, к кустам,
к земле. Вдруг, чем-то напуганные, они бросились в глубь
сада. Когда Минас привстал, чтобы узнать причину пх
бегства, он увидел Тевоса, который, подобрав полы чухи,
работал у изгороди.
Заметив соседа, Минас оставил соху. Что это там де-
лает Тевос? Заткнув топор за пояс, оп направился к изго-
роди. Тевос всовывал в нее срезанные с деревьев сухие
ветви. Минас остановился и, выпятив грудь, заложил руки
за спину. Своей позой и упорным взглядом, казалось, он
хотел дать соседу понять, что он на страже своих интере-
сов. Однако Тевос с молчаливым пренебрежением к соседу
спокойно продолжал свое дело. Так прошло несколько
минут... Наконец равнодушие Тевоса возмутило Минаса,
его начисто выбритый подбородок задрожал под навис-
шими длинными усами.
— Что ты делаешь?— спросил оп сухим тоном, в кото-
тором чувствовался сдерживаемый гнев.
Так говорят, избегая встретиться взглядамп, поссорив-
шиеся люди, когда они бывают вынуждены обращаться
128
Друг К другу. Со времени прошлогоднего спора они се-
годня первый раз стояли лицом к лицу.
Тевос не ответил и с тем же спокойствием продолжал
свою работу.
Минас еще больше возмутился.
— Не слышишь? Я с тобой говорю! Что это ты де-
лаешь?
— А что, глаза твои не видят, что ли? — спокойно отве-
тил Тевос.
— Я не слепой. Но кто тебе позволил?..
— У кого же я должен спрашивать? Уж не у тебя ли?
Минас был оскорблен таким пренебрежительным отве-
том. Наглость Тевоса переходила всякие границы.
«У кого спрашивать? Конечно, у меня...»—промельк-
нуло в голове Минаса.
— Не тронь изгороди,— внезапно крикнул оп,— не
тронь!
— Что? А она твоя, что ли?..
— Чья же? Твоя? Тебе мало, что выгнул ее в мою
сторону? Хочешь завладеть всем моим садом? Да? Оставь,
тебе говорю, не тронь!..
И Минас пригрозил ему кулаком. Но сосед, не обращая
внимания на угрозу, продолжал чинить изгородь.
Минас повторил угрозу.
Тевос, не теряя спокойствия, ответил:
— Ну, отстань, не надоедай! Довольно лая...
— Ты сам собака!!
Стоя друг перед другом, каждый из них непристойно
ругался, высмеивал недостатки другого, упрекал в жадно-
сти и поносил умерших родителей.
На улице останавливались прохожие и, вытягивая шеи.
смотрели через изгородь. Дети, чтобы ничего не упустить
из этого интересного зрелища, взбирались на изгородь и
0ТтУДа глазели на разъяренных врагов, соседи со всех
сторон сбегались к месту ссоры: кто с лопатой, кто
с граблями, а кто с кувшином для воды. Собрались и
семьи противников: дети с ненавистью переглядывались,
иевестки печально качали головами, а жены, вцепившись
в одежду мужей, пытались отвести их в сторону, проклп-
”ая противника и весь его род. Но такое вмешательство
enJe оольше подзадоривало обоих соседей.
Минас, выхватив из-за пояса топор, грозил им Тевосу,
который, в свою очередь, размахивал колючей веткой, вы-
ДеРнутой из забора.
129
— Ну-ка, пусти!—говорил Минас жене, направляясь
к соседу.
— Пусти, пусти меня!—порывался Тевос к врагу.
Но жены их не пускали и изо всей силы тащили мужей
назад.
Это столкновение могло бы окончиться побоищем, если
бы сыновья Минаса и Тевоса оказались дома. Но они на-
ходились в армии, и крестьянам удалось утихомирить
врагов.
Однако Минас, считая себя оскорбленным, схватил
чуху и, на улице натягивая рукава, пошел в суд.
Тевос хотел было последовать за ним, но жена его не
пустила.
Не прошло и двадцати минут, как вернулся Минас
в сопровождении старосты п сельских судей.
Староста, в остроносых сапогах, сухощавый, высокого
роста человек, держа в руке прут, привел судей для того,
чтобы раз навсегда положить конец спору меж соседями;
за время своего старостнпчества он четыре раза занимался
разрешением этого спора, и всегда безрезультатно. В этот
день он был в особенно плохом настроении, потому что его
жена снова родила девочку.
Вызвали Тевоса. Выслушали объяснения тяжущихся.
Все четверо судей, каждый в отдельности, осмотрели раз-
рушенные части изгороди и, посоветовавшись, вынесли
решение: выправить изгиб изгороди. Что скажут на это
соседи? По мнению судей, такое решение должно было
удовлетворить обе стороны.
Соседи выражали признаки недовольства.
Первым заговорил Минас.
— Конечно, решение судей для меня закон, но я при-
вел судей, чтобы они справедливо рассудили, а не затем,
чтобы мою землю передали другому. Изгиб с моей сто-
роны, поэтому Тевос должен отодвинуться на два шага,
чтобы...
Тевос вздрогнул и с шумом перевел дыхание.
— Как бы не так! Решение судей, конечно, и дли меня
является законом, во так как изгиб забора произошел по
вине отца Минаса, то пусть Минас и выправляет. Такому
человеку я и пяди земли не уступлю! Это, брат, тебе не
то что...
Они попытались было снова поспорить, но староста
пригрозил им.
130
Затем, чтобы привести в исполнение решение суден, оп
подозвал двоих из крестьян, стоявших тут же, на улице,
п ожидавших конца суда. Выступили вперед двое здоро-
венных молодцов. Староста распорядился снять прогпб
изгороди длиной около одной сажени п прямой линией
соединить с остальной частью. Соседи пытались было вос-
противиться. Тевос даже схватил лопату одного из испол-
нявших приказ старосты.
— Не разоряйте меня!
Но староста оставался неумолимым. Чтобы заставить
замолчать соседей, он вынужден был на этот раз обоих
посадить под замок.
Спустя полчаса, когда изгородь окончательно была
приведена в порядок, их освободили.
Когда староста и судьи ушли, Минас п Тевос подбе-
жали к изгороди. О, что это тут наделали!.. Оба они чув-
ствовали, что совершилась великая несправедливость, что
судьи нанесли нм большой ущерб. Тевос во всем обвинял
Минаса. Если бы тот не вызвал судей, дело бы не кончи-
лось так печально.
Минас же был убежден, что во всем виноват Тевос. Оп,
Минас, не пошел бы в суд, если бы Тевос пе трогал пзго-
роди. Но у обоих была одна мысль: возможное лп дело,
чтобы землю, полученную в наследство от отца, так легко
потерять в один день.
Нет, это дело так оставить нельзя!
И действительно, распри соседей не закончились реше-
нием суда.
Но произошли события, которых никто но ожидал.
Едва староста успел вернуться домой, как распростра-
нился слух, что враг уже близок п что соседняя деревня
пахнут эвакуируется. Для проверки этих сведений муж-
чины поднялись па кровли, а ребятишки побежали на
шоссе. Вскоре вдали сперва показались вооруженные
®с»днпкп, а затем и ряды нагруженных подвод. Кахнутцы
•сжали со всем домашним скарбом. Вся деревня уходила.
огДа звонарь н гзир 1 забили в набат, ужас объял всех.
РДг наступает, враг уже близок!.. Во всех домах стали
готовиться к бегству. Зарывали медную и железную
г Гзир — исполнитель распоряжений, рассыльный деревен-
Кого старосты (тур.).
131
утварь, телят вместе с жалооио мычащими коровами по-
гнали из деревни и грузили на арбы весь домашний скарб...
Минас и Тевос тоже готовились к эвакуации. Онп
делали все то, что и другие односельчане, и нагрузили на
арбы постели, хлеб, муку и множество всяких узлов. Не-
вестки ловили кур, ребятишки вытаскивали из тайников
свои бабки... Каждый старался спасти необходимые и цеп-
ные вещи.
Однако во всей этой суматохе, что бы пи делали Минас
и Тевос — нагружали лп онп арбу, прятали ли инстру-
менты пли зарывали яму, шли ли в садик за какой-нибудь
необходимой вещью,— мысль об изгороди не покпдала их.
Один вид соседа возбуждал чувство обиды. Оба они счи-
тали себя жертвой несправедливого суда. Арест па глазах
у соседей, бегство щемили нм сердце двойной болью. Нм
казалось, что их обесчестили. Минас, как обративший* я
к правосудию, которое разрешило их давний спор не в его
пользу, чувствовал себя оскорбленным больше Тевоса. I о
возобновлять спор было некогда, п онп оба готовились
к эвакуации.
Наконец, нагрузив и перевязав арбу веревками, Минас
обернулся в сторону Тевоса и от удивления застыл на
месте. Сосед, казалось, совсем не торопился. Его жена
и невестки то и дело выносили из дому узелки и свертки,
укладывали их па арбу, от страха все что-то говорили
вместе и торопили старика, но сам Тегос, казалось, не
чувствовал беспокойства. Он даже говорил своим обычным
топом. Что это оп болтает? Минас прислушался. Тевос
советовал своей семье пе тороппться и не волноваться:
кто знает, может, враг и не покажется... Это окончательно
поразило Минаса. Уж пе решил лп Тевос остаться? Его
мысли перебила жена, которая, держа быка за ухо, та-
щила его к арбе.
— Ну, запрягай же скорей, запрягай, все уже ушли!-
нервно говорила опа.
Минас, не сводя взгляда с соседнего двора, начал за-
прягать быков. Тевос все еще медлил. Видно, он решил
остаться. Но зачем же оп нагружает арбу? Нет, у Тевоса
какой-то злой умысел!.. В недоумении Минас вывел со
двора па шоссе арбу и, передав прут меньшому из детей,
неторопливо вернулся, чтобы еще раз посмотреть па
закрытые двери и проверить, не оставили лп во дворе
чего-нибудь ценного, что мог бы похитить наступающий
враг...
132
Тевос все еще спокойно стоял у своей арбы. Очевидно,
он раздумал и хочет остаться. Да, да! Оп так спокоен,
будто совсем не собирается бежать. Поглядывая на соседа
и стараясь разгадать его намерения, Минас крепче прико-
лотил к окнам доски, несколько раз проверил замки на
дверях, снаружи приставил к двери чурбан, прикрыл во-
рота саманника, перевязав их пенью, а хлев нарочно оста-
вил открытым, чтобы враг увидел пустое помещение.
После всего этого оп бросил последний взгляд на сад — иет
ли там чего позабытого...
Распустившиеся черешни стояли пышным букетом
между закудрявившимися деревьями. Цветы одуванчика
среди зелени блестели, как звезды.
Опять взгляд Минаса упал па пзгородь.
Ах, этот староста! Минас его позвал, чтобы тот, рас-
судив как следует, наказал бы виновного, а оп все пере-
путал... Минас захотел в последний раз взглянуть па изго-
родь, еще раз увидеть, на сколько шагов отрезали у него
землю... Время еще есть, и он успеет догнать арбу...
И Минас направился к изгороди. Еще издали броса-
лась в глаза отгороженная часть, напоминавшая новую
латку па старом платье.
Минас остановился. Утренний спор и арест, как све
жая рана, вновь защемили его сердце. «Значит, теперь все
останется Тевосу,— подумал он, глядя па пзгородь. о
вечно! Сам оп уезжает, а Тевос хочет остаться. Вез сомпе
ния, все достанется ему».
Еще раз обойдя пзгородь, он снова убедился, что с его
стороны земля на два шага отошла в пользу Тевоса. И по-
чему? С какой стати?..
На миг мрачные мысли овладели им. А что скажут ему
сыновья, если завтра пли 1ЮС?С^®У^ ^’дять^е'тям по-
армип? Разве не обязан каждый о 1 д ие прибавив
лученное наследство, пе Умсиьшая^1птним’аЛи оставлен-
ппчего, позволяет, чтобы па его 1Л < усмехнулся соб-
">юему отцом землю!.. 11 Mnuac горько уемехну^
ственному бессилию. В эту минуту х зт0________решение
»ие разрушить пзгородь, по, вспом1,,1В'Птт ’ 0 с полдороги
сУДеи, сдержал себя и пошел со спокойно стоял
он снова вернулся. Тевос ‘ ся от эвакуации.
У себя во дворе. Значит, он совсем от . • ставпт п пе
Ну и пускай, ио Минас так этого дела не оставт
позволит насмехаться над собой. к изгороди.
II, крепко сжав губы, он снова подо
133
Еще одна минута — и он уже разбирал ее, взволно-
ванно, злобно, как человек, старающийся потушить вспых-
нувший пожар. Разрушая, приговаривал:
— Вот тебе! Вот тебе!!
Оп вырвал последние колья и, сровняв ямы, в послед-
ний раз произнес:
— Вот тебе! Пу, ступай теперь!..
Недалеко раздался кашель.
Минас отскочил в сторону. Это был Тевос. Нагнув-
шись, чтобы сосед не заметил его, Минас крадучись про-
шел мимо изгороди.
Спустя десять минут он был уже около своей арбы.
Теперь Минас был спокоен. Тевос больше не будет
смеяться над ним.
Через полчаса пустился в путь п Тевос со своей арбой
п семьей.
1918

ОБИТАТЕЛИ БЕЛОГО ДОМА
Есть одинокие душп-отшельппкп
в далях незримых, безвестных,
в дебрях глубоких, темных, лесных.
— Кто же приветствует их?..
(Из молдавской песни)
Этот дом стопт в лесу с давних пор.
Я помню его с самого детства.
С пыльного шоссе, которое, как серая змеевидная
лента, поднимается к Севану, он ясно виден на лесистой
вершине горы.
Среди однотонной зелени деревьев это белое здание
выделяется и кажется каким-то таинственным. Набож-
ному чужеземцу оно кажется часовней, а только что
приехавшему пз России государственному чиновнику вну-
шает тысячу подозрений. Но и чужеземец, и государствен-
ный чиновник ошибаются. Этот белый дом, сурово воз-
вышающийся над окрестностью,— общежитие рабочих
серного рудника. И теперь он пуст.
Ьыло время, когда не покладая рук с утра до вечера
здесь работало много народу и по вечерам много голов
Устало склонялось на подушки. Но теперь пуст он, как
свитое на дереве птичье гнездо, пз которого давно уже
Улетели птенцы со своей матерью.
Хозяева его, проигравшись в карты, закрыли рудник,
Щежитие и уехали в город. Они были настолько добры,
Что 116 прогнали своего старого слугу и оставили его сто-
Рожем этого дома.
б Слуга этот — дядя Барос, маленький старичок с белой
°Р°Дой. Обутый в грубые русские солдатские сапоги,
137
Держа в руках палку с железпым иаконеч инком,
спускается оп по поскольку раз в педелю в деревню п
возвращается, держа под мышкой маленький узелок.
Он со своей старухой живет там уже давно. Кроме кур
п старого пса, у них никого пет.
Своими изрытыми морщинами лицами, движениями
и разговором старые супруги до того походили друг па
друга, что пх можно было принять за брата п сестру, вос-
питанных каким-нибудь суровым монахом.
Они говорили очень медленно, осторожно, стеснялись
друг друга, точно в первые дни после свадьбы. Как и в те
далекие дни, они пе решались называть друг друга по
имени п обращались одпн к другому только па «ай то»
— Ты сегодня дала корм курам, ай то?—спрашивал
старик.
— Конечно, ай то, конечно, дала,— отвечала старушка.
II это «ай то» они произносили так, как произносят
«милая», «душа моя».
Живя в этом лесу, бездетные старики посвящали весь
день хлопотам по дому, возились с курамп, собакой.
Проснувшись, старушка прежде всего начинала кор-
мить кур, потом чистила курятник, иной раз ворчала па
них, готовила для пса еду. Старик в это время обходил
дом, осматривал комнаты, внимательно всматриваясь, не
случилось ли что-нибудь.
Дом п оставленное в нем имущество были предметом
постоянной тревоги супругов. Но особенно волновалась
старушка.
— Как бы чего пе случилось с домом, ай то!— шептала
она иной раз с таинственным видом, точно предсказывая
Седу.
— Что же, ай то?—с боязнью спрашивал старик.
— А кто его знает, разбойников много,— рассуждала
старушка, зарождая беспокойство в сердце мужа,— во
украли бы чего...
— Кто же посмеет?— отвечал старик, стараясь успо-
коить и себя и старушку.— Если случится что, Бохар
даст знать...
Старый пес Бохар действительно был всегда насто-
роже, он был верным псом, и в нужную минуту лесная
тишина оглашалась хриплым его лаем.
1 Ай то — обращение тппа: «Эй ты» плп «Послушай».
138
— А если п даст знать, что сможешь ты сделать?—
продолжала старушка.
— А вон,—бодрился старик, поднимая взор к висев-
шему на стене ружью.
— Господи Иисусе,— со страхом крестилась ста-
рушка.— Что это ты говоришь, ай то?
Особенно страшно становилось тогда, когда ночью
в лесу бушевала буря, когда деревья у их дома глухо сто-
нали от ветра и чаща леса гудела во мраке, когда ветер
казался им загнанным в западню, но готовым вырваться
из нее злым духом... II чудилось старикам, что в просве-
тах деревьев и под стенами полным-полно свирепых раз-
бои ников.
В постели они прислушивались к шуму бури и до рас-
света не смыкали глаз. Тяжелы были и долгие зимние
ночи с коротким днем, когда снег белой ризой окутывал
деревья, когда улетали птицы и даже воронье исчезало.
Старые супруги запирались в своей комнате. Старушка
садилась за вязанье шерстяных чулок, а старик то и дело
подбрасывал дрова в пылающую печь. Они рассказывали
ДРУГ другу истории из прошлой жизни, вспоминали забы-
тые беседы; иногда старушка завидовала живущим в де-
ревне, потому что они не были оторваны от мира, знали
обо всех новостях и часто могли ходить в церковь.
— Ничего, ай то! Придет пасха, откроется дорога,
пойдешь и ты, — утешал ее в таких случаях старик.
Часто старушку охватывало какое-то смутное беспо-
койство, и она обращалась к мужу:
— Как нам быть, ай то, если с нами что-нибудь слу-
чится?
— Что может случиться? — наивно спрашивал ста-
рик.
— Почем знать, ай то, вдруг заболеем; как мы позо-
вем попа для причастия?
~~ Эх, — усмехался старик, — па что нам пои, ай то,
11 без пего обойдемся.
~~ Как так... умереть без причастия? — удивлялась
СтаРУшка в, помолчав немного, прибавляла: — О нет. ай
я не могу умереть без причастия!.. Заранее говорю...
,1ай, если я тяжело заболею — позови попа...
Эх, ай то, ну зачем говоришь о таких грустных ве-
щах! обрывал ее старик с явным неудовольствием.-
Овори о веселом.
139
Старуха, погруженная в своп мысли, замолкала нена-
долго и вновь обращалась к старику:
— Как хорошо было бы, ай то, если бы мы жили
в деревне.
— Конечно, — соглашался старик, — конечно, хорошо
было бы... И еще еслп бы были у нас сынок пли дочка,
чтобы за нами присматривать.
II оба вздыхали, не глядя друг на друга. Вздыхали и
молчали.
Долго бы тянулась их монотонная жизнь, не приклю-
чись одно грустное происшествие.
Старик в свободное время любил бродпть по лесу. Ле-
том и осенью он совершал большие прогулки, собирая
ягоды и хворост. Его старый мохнатый пес обычно следо-
вал за ним, еле волоча дряхлые ноги, а старушка на по-
роге, приложив руку ко лбу, провожала взглядом...
Однажды веспой во время такого обхода старик нашел
маленького детеныша серны с острыми ушками, принес
его домой, и с той поры он стал их любимцем, заполнил
все их существование. Сначала онп кормили маленьш е
животное принесенным из деревин молоком; затем, когда
оно подросло и окрепло, — хлебной мякотью, зеленой тра-
вой и листьями деревьев. Нужно было видеть, как забот-
ливо подносили старики траву к мордочке серночки, как
ласкали ее, как играли с ней.
Старушка смастерила ей из мягких трав постель. Там
спокойно посапывая, лежала серночка. Она казалась та-
кой слабой и беспомощной, когда спала, что старушка все-
гда опасалась, не случилось лп с ней чего-нибудь.
— Боюсь, ай то, не случилось бы с ней чего, — дели-
лась иногда старушка своими опасениями. — Чем надо ее
кормить, чтобы она поправилась?
— Тем, что ест ее мать, травой, листьями, водой, —
советовал старик, подумав немного.
Но старушка не довольствовалась этим. Она требовала,
чтобы старик чаще приносил молоко из деревни. Сер-
ночка казалась ей сиротой-ребенком, за которым нужен
хороший уход: его нужно хорошо кормить, холить и ла-
скать. Опа сожалела, что пе может узнать настоящих же-
ланий маленького животного.
Часто обнимала она серночку и спрашивала:
140
. Что хочешь, бнжо-джап? 1
Маленькое животное смотрело на старушку наивным
блуждающим взглядом и жалобно опускало печальные
глаза. Тогда старушка прижимала его к груди и целовала
его губы, глаза и ушки.
«Бпжо-джан, бпжо-джан!»
За короткое время старик и в особенности старушка
так привязались к серночке, что, когда хоть на минуту
теряли ее из виду, спрашивали друг друга в испуге:
— Где бижо, ап то? Может быть...
П в тревоге кидались из стороны в сторону.
Часто находили ее сидящей рядом с псом или играю-
щей с ним.
Радость стариков бывала тогда так же велика, как
у родителей, нашедших своего потерянного ребенка. Це-
ловали они серночку и относили на руках домой, улы-
баясь п торжествуя.
Но вот как-то в один пз осенних дней маленькая сер-
ночка исчезла. Старика не было дома. Он пошел в де-
ревню за мукой. II старушка вышла одна па поиски.
Долго искала опа серночку вокруг дома, под стенами,
в курятнике, возле собачьей конуры и нигде ее не нахо-
дила.
— Бижо, бижо! — звала она и приговаривала: — Куда
ты делась, куда ты исчезла?
Она осмотрела шиповник, заходила в кустарник, зва-
ла, искала, по серночка точно в воду канула.
Не найдя ее поблизости, она заперла дверь дома и
пошла в сопровождении пса в лес. Ей казалось, что сер-
ночка затосковала и убежала в лес. Ведь другого ничего
не могло случиться. Опираясь на палку, она шла по уз-
кой тропинке, то и дело окликая серночку:
— Бижо, бижо!
Шелест деревьев заглушал ее голос. Поднявшаяся
ря волновала лес, и листья, сбитые ветром, словно ле-
гионы желтокрылых бабочек, кружились среди деревьев,
точно гонимые чьей-то жестокой рукой.
Несмотря на скверную погоду, старуха продолжала
идти вперед, подбадривая уставшую собаку. Проходя по
крутым п скользким тропинкам, перебираясь через груды
сУхнх веток, преодолевая подъемы, опа обливалась потом,
1 К п ;к о —
рогатого скота.
ласкательная
кличка для
телят, коров и вообще
141
по поиски продолжала. Собака, высунув язык, бежала,
принюхиваясь, то по одной, то по другой тройнике, часто
поглядывая па свою хозяйку, как бы говоря: «Не пора ,тп
нам домой?»
Когда они дошли до маленькой прогалины, собака
вдруг остановилась и навострила уши. Совсем близко она
услышала легкий звук.
— Это — она, это — бпжо, Бохар! — вскричала обрадо-
ванная старуха.
Собака сразу же поняла свою хозяйку и устремилась
вперед. Старуха с бьющимся от радости сердцем засеме-
нила за ней.
— Это — она, она... бпжо, бижо!
Опп прошли прогалину и снова очутились среди де-
ревьев. Однако там, откуда послышался шорох, ничего не
оказалось; только с верхушки высокого дерева вспорх-
нула, взмахнув крыльями, какая-то птица.
Несколько минут старуха стояла неподвижно, осматри-
ваясь по сторонам, обманутая в надеждах. Затем обрати-
лась к собаке:
— Нет, Бохар, это — не бпжо, не бижо...
Поздно вечером, выбившись пз сил, вернулась ста-
рушка домой с пустыми руками. Маленькой серны не
было видно нигде.
Вернувшись, она почувствовала глубокую пустоту и
в доме, и в своем сердце. Ей казалось, что она потеря ia
самое дорогое, что у нее было. Все окружающее сдела-
лось вдруг ненужным и скучным.
Она старалась себя уверить, что ее больше всего огор-
чает не сама потеря, а беспомощность маленького живот-
ного. Она ломала голову — что могло с ним случиться?
«Не волк ли подкараулил тебя, моя бедная бпжо...»
Вернулся пз деревни старик с небольшим мешком
муки. Увидев расстроенную старуху, он забеспокоился:
— Что случилось, ай то?
Старуха посмотрела на старика глазамп, полными глу-
бокой печали.
— Нету бпжо, ап то... Нету бпжо... Я ее искала-искала
и не нашла.
Старик ахнул. Старуха подробно рассказала о случив-
шемся.
В эту ночь они не могли заснуть. Долго думали, га-
дали, рядили о том, что могло случиться с маленьким
животным.
142
— Знать бы, aii то. где она теперь? — часто повторяла
старуха.
— Как знать, aii то, кто может знать?
— 11с охотники ли ее поймали?
— Навряд ли... Верно, заблудилась где-нибудь.
— Л может, ее ноги запутались во вьюнках и опа не
может освободиться?
— П это случается, aii то.
— Утром пойду искать.
— Да, aii то, пойдем, и я пойду.
— Моя бедная бпжо... моя бедная бижо...
Ранним утром вышли старики на поиски серночки.
Прежде всего обошли они дом, заглянули во все углы.
Не найдя ее, заперли дом п, захватив по палке, по-
шли в лес. За ними следом шел их пес. Солнце только
поднималось. На траве п деревьях блестела роса, обиль-
ная осенняя роса, которая порой напоминает капли ноч-
ного дождя. Сделав несколько шагов, опп уже промочили
себе ноги и края одежды. Теперь опп направились в ту
сторону, где старуха не успела побывать накануне. Мок-
рые ветви, свесившись с деревьев, часто хлестали их. Но,
не обращая внимания пи па какие препятствия, двига-
лись они вперед.
— Как знать, ап то, может, она спит где-нибудь? —
высказала предположение старуха.
— А знаешь, очень может быть, aii то. — остановился
старик, — хорошо бы покликать...
И он несколько раз подряд позвал:
— Бижо... бижо... бижо!
Никто не откликнулся. Лес стоял объятый тишиной.
Только тяжелые капли росы размеренно и медленно па-
Дали с деревьев.
Пройдя еще немного, старики разошлись, чтобы
искать порознь. Собака пошла со старухой, а старик
°стался один. Он знал, что серны обыкновенно прячутся
в кустах, поэтому особенно тщательно осматривал ку-
Старнпк. Старуха же следовала за собакой. Роса продол-
жала капать с деревьев. Так капли дождя падают сквозь
^худившуюся крышу дома.
Старики искали каждый в отдельности и часто окли-
кзлИ-Друг друга:
" Aii то, гей... нашел?
Нет, ай то, нет, а ты нашла?
143
— Нет, пет...
II эхо словно в насмешку повторило: «Пет, нет...»
Проискав долго и безрезультатно, они наконец снова
встретились и побрели домой.
Старухе не хотелось возвращаться с пустыми руками:
она хотела продолжать попеки, по старик сумел убедить
ее, что это уже напрасный труд.
Плечи старушки еще больше сгорбились, нот покрыл
ее лицо; ей стало даже трудно говорить. Старик молчал.
— Ведь я же сои видела, ай то... Я видела, что так
должно случиться, — еле дыша, наконец-то прошептала
старушка. — Теперь ты бойся за меня, — прибавила опа
еще таинственнее.
— Что это ты говоришь, ай то!
— Эх, — вздохнула старушка и замолкла.
Никогда опа так по волновалась, как в эти дни и осо-
бенно в эти минуты... Исчезновение маленькой серноч-
ки нарушило ее покой. Печально провела старушка весь
следующий день. Она как-то сразу осунулась и на дру-
гой день не смогла подняться с постели. Ее беспокоил
кашель.
— Что у тебя болит, ай то? — спрашивал старик, за-
глядывая в мутные глаза старушки.— Не думай совсем
о бпжо, на будущий год я новую найду. Слава тс господи,
в лесу их много...
Вместо ответа старушка всхлипывала, влажными гла-
зами глядя на мужа. На другой день опа подозвала к себе
старика и сказала:
— Ан то, хорошо было бы мне причаститься.
Старик молча уставился на пес.
— Не говори таких грустных вещей, ай то, — вдру|
сказал он.
— Пет, ай то, нет... вижу, что похоже...
В ее глазах блеснули слезы.
Помолчав немного, опа продолжала:
— Хорошо смотри за собой, ай то... Пе ходи в грязной
одежде. Смотри, чтобы пес был сыт, и за курами хоро-
шенько присматривай...
Старик старался сдержать слезы.
— Почему говоришь о грустных вещах, ай то?
— Все же, ай то, — настаивала старушка, — хороню
было бы мне причаститься... Того бы лучше, ай то, схо-
дить самой разок в церковь... Польше ничего мне не на-
добно... или разок еще повидать... дом... отца...
144
— Ты еще увидишь, aii то еще увидишь, — обнадежи-
вал ее старик. — Есть еще время. Хочешь, через неделю
пойдем?
Вместо ответа старуха как-то тяжело вздохнула п
умолкла.
Старик нагнулся к шш.
— Что с тобой, aii то? Aii то! — позвал старик. — Aii
то, хочешь, позову нона?
Старушка не отвечала.
Па следующий день старик' спустился в деревню и
привез арбу, чтобы увезти старуху и похоронить.
В белом доме старик живет теперь одпн со своей со-
баке ii.
Часто спускается он в деревню и навещает могилу
старухи.
По-прежнему смотрит оп за порученными ому домом
п имуществом, верит, что настанет день, когда вернутся
хозяева и рудник снова начнет работать.
Часто садится он па пороге своего жилища и. устре-
мив взор вдаль, вспоминает свою старуху и о чем-то ду-
мает.
Иногда, это бывает чаще всего вечером, когда па лес
спускается тьма, он обращается к лежащему у его пог
псу и разговаривает с ппм.
— Так, Бохар, нет уже aii то, — говорит оп тихим го-
лосом,—опа оставила пас одних и ушла. Она по придет
У'Ке Польше, Бохар, не придет... Безжалостная aii то, бед-
ная aii то!..
Пес глядит на хозяина, положив морду на лапы...
Он понимает, что речь идет о топ старухе, которая
готовила ему еду и которой больше пет.
•увствуя понимающее молчание пса, старик все
’ольпю и больше погружается в воспоминания.
долго, долго остаются сидеть на том же месте.
1916
® с Зп|||,пп. т f
ДЕДУШКА П ВНУЧКА
Дед Епрем очень стар.
Давно уже пе видят его глаза, слышит он туговато,
и голова у него постоянно трясется, как спелый лодсо’ -
пух. Его холодные, сухие руки вечно дрожат, и, когда я
ест, похлебка течет по его белой и уже начинающей зеле-
неть бороде.
Кроме того, деду Епрему трудно подолгу ходить,
леко он теперь пе отлучается и только в солнечные дня,
когда его тянет пройтись по садику, подзывает сво >
внучку Астхик и вместе с ней, опираясь на палку, ме
лепно прогуливается в тени деревьев. Много зубов повг -
пало у деда Епрема — вот почему он не может есть т.п
мяса, пп черствого хлеба.
Стар, очень стар дед Епрем. Дома его пе особенно лк -
бят и пе всегда балуют вкусной едой; оп же любит всех
и больше всех — маленькую Астхик; ей он рассказыва»
сказки, басни, рассказывает про других мальчиков и дево-
чек, про то, как падают с неба звезды... Иногда дед дарят
внучке копейку на конфеты.
Астхик любит дедушку. И часто, взяв деда за руку, о т
водит его по саду и рассказывает ему, какое дерево
сколько родит плодов, сколько ягод дает куст шиповник» .
При этом Астхик всей душой жалеет, что дед ничего этот »
не видит; и оттого, что оп ничего не видит, Астхик ж.
леет и любит его еще больше.
Одно только не нравится Астхик: дед часто хворает.
Вот уже четвертая неделя, как деду нездоровится •
Когда он начинает кашлять, Астхик кажется, что у него
в груди сухие листья шуршат, а во сне оп так храпит,
словно его душат. Который уже день собирается дед ирон
ИП
тпсь по саду п погреться на солнышке, но бабушка ему не
позволяет,— говорит, что он может простудиться. Астхик
удивляется бабушке, почему она так жестоко поступает
с дедом.
еНу что в этом такого,— думает Астхик.— что за беда,
если дедушка выйдет погулять и опять вернется!..»
По бабушка и мама упорно не позволяют. II чем строже
их запрет, тем больше деда тянет па солнышко...
И вот однажды дед неожиданно поднялся с постели.
Астхик этот день очень памятен. Было как раз воскре-
сенье, бабушка и мама отправились в церковь, а отец —
в город. Сама же Астхик, вернувшись домой, увидела, как
дед беспомощно шарит по постели, словно ищет что-то.
— Что тебе, дедушка?
— Помоги одеться.
Астхик подала ему капу ', чуху и шапку. Дед, весь
дрожа, оделся, взял палку, вышел на балкон и уселся на
солнышке.
Странное было в тот день у него лицо. Астхик вгляды-
валась и не могла понять, почему дед так задумчив
п словно все прислушивается к чему-то.
И впрямь — дед как будто насторожился, напрягая
слух: приподняв голову и закрыв глаза, он словно силился
расслышать, что творится на селе и за селом... Уже не-
мало времени прошло, как не был он на воздухе, и теперь,
глуооко дыша, дед чутко слушал долетавшие до пего
весенние звуки... Многолетняя слепота обострила его
слух, — ясно слышал он жужжание пчел, веселый трепет
тополей, звонкие голоса резвой детворы с соседних дворов.
Доносился до него и праздничный звон церковных коло-
колов, как будто порхавший и паривший под небе-
сами.
_ Двои этот будил в памяти деда Епрема былые полуза-
"ытые дни; оп впдед себя ребенком: вот отец ведет его
вЦерковь к пасхальной заутрене, а колокола звонят мерно,
Щ’отяжно... Потом видит он себя молодым и рослым, рука
00 Руку шагающим с молодой девушкой, — онп идут
' Ве1,ЦУ под ликующий звон все тех же колоколов... На
&онец, он видит себя уже пожилым — в поле, с косой
Руках... Коса звенит, испуганные перепелки выпархн-
,от из густой травы, трава ложится ровными рядами,
к°Л(»кола гудят, как сегодня...
' К а ц а —
верхняя мужская о и-жда.
147
Вспомнив все это, дед Епрем вдруг почуял свежи ii
запах скошенного сепа и, раскрыв беззубый рот, жадно
вздохнул всей грудью.
Астхик, неотступно следившую за больным дедом, по-
разило выражение его вдруг просветлевшего лица.
Снова дед глубоко вздохнул.
— Астхик!
— Что, дедушка?
— Сведи меня в сад.
— А если ты простудишься, дедушка? — промолвила
девочка, растерянно глядя в незрячие глаза старика.
— ] 1е простужусь, детка, пойдем...
Дед и внучка вместе вышли в сад. Старик, держась за
руку внучки, осторожно ступал за нею и спрашивал: как
деревья, все ли они расцвели, не опали ли лепестки?
— Опали, дедушка, опали, — говорила Астхик.
— А плоды показались на деревьях?
— Да, дедушка, и много...
— Это хорошо, это хорошо...
Беседуя, они прошли через садик до самой калитки, что
выходила па улицу. Тут дед приостановился, чтобы пере
вести дух.
— Пора домой, дедушка, простудишься, бабушка будет
сердиться...
— Не бойся, детка, не простужусь, — успокоил дед
внучку, продолжая тяжело дышать.
Постояв немного, дед спросил:
— Скажи, Астхик, что поле — далеко отсюда?
— Нет, дедушка, близко.
— А коли близко, детка, сведи меня туда. Ты там на-
рвешь себе цветочков...
Астхик обрадовалась.
— Да, дедушка, цветов в поле много, так много...
II вот крестьяне с удивлением увидели со своих дворов
больного деда Епрема; держась за руку внучки, он шагал
к полю. Старик и девочка шли, совсем забыв, что дома
у них не осталось никого, что двери гостеприимно рас
крыты для кур и нищих.
Вот уже они и в поле, медленно бредут по траве. Дед,
сгорбившись и тяжело дыша, с трудом ступает, ноги
у него трясутся, но отступать не собирается. Астхик
же, ведя дедушку за руку, то и дело говорит: «Дед, сюда»,
«Дед, тут камень», «Дед, перепрыгни»... 11 старый дед
148
покорно исполняет все указания внучки: перепрыгивает
через лужи, идет туда, куда тащит его девочка.
Пройдя довольно далеко, дед останавливается, перево-
дит дух и спрашивает у Астхик:
— Где мы теперь?
— На хорошем месте, дедушка. Сколько здесь цветов!
Дед опять переводит дыхание и спрашивает:
— А что, детка, лес недалеко?
— Дедушка, вот он. Да разве тебе видно?
Дед, не отвечая, поднимает слепые глаза и прислуши-
вается. Ему хотелось вслушаться в говор леса. II вот от-
четливо доносится до него шум вековой дубравы, похожий
на плеск рекп. Лес шумит так, словно деревья поют хором.
«Как хорошо шумит лес!» —думает дед.
Это был все тот же шум, что слышался ему давным-
давно. Так шумел лес, когда дед еще был молодым. Это
все тот же самый шум — прежний, неизменный... Таким
он был п такпм останется навеки...
И дед Епрем, горестно вздыхая, опустился на траву,
а Астхик принялась собирать цветы и гоняться за мотыль-
ками. Сидя на траве, дед Епрем внимательно прислуши-
вался к лесному шуму.
Теперь вместе с этим шумом доносилось до него п жур-
чанье ручья. Дед хорошо знал этот ручей — сколько раз
в пору жатвы он обедал возле него!.. Деду Епрему слы-
шится и птичий щебет, — это заливаются жаворонки, —
и шелест травы, и шорох кустов, а вдалеке все так же
раздается звон церковных колоколов...
Как приветливо шумит лес!..
Вспомнилось деду Епрему былое, и губы его задро-
жали от волнения; ему захотелось молиться, но не мог
011 вспомнить святых слов. Дед вдруг согнулся и припал
лицом к земле...
Долго покрывал он поцелуями родимую землю, и не-
УДсржпмые слезы потоками бежали пз его помертвевших
глаз. Еще, еще... П старик, обессиленный, упал ничком
11а пышную траву...
Когда Астхик вернулась к деду с ворохом цветов, ее
>Дивило, что дедушка лежит неподвижно.
^Неужели дедушка уснул?»
1 она окликнула старика. Но дед молчал.
огда Астхпк подошла в коснулась его руки.
149
— Дедушка, а дедушка, — твердила внучка и тормо-
шила деда. — Вставай, пойдем! Пу, дедушка, вставай же,
бабушка сердиться будет...
Но старик не просыпался. А Астхик продолжала тормо-
шить его, умоляя проснуться. Дед не шевелился.
Наконец Астхик решила сбегать домой и сказать, что
дедушка уснул в поле и не просыпается.
Пришли и нашли деда мертвым.
Когда Астхпк узнала об этом, она не поверила, что дед
может умереть; не верилось ей также, что деда увезут из
дома и он сюда больше не вернется.
«А кто же будет спать на его постели, — думала она, —
кто наденет его чуху?..»
П когда на следующий день отнесли деда в церковь,
Астхик долго ожидала, что он вернется. Но вот и вечер
наступил, а деда все не было.
Заперли ворота и двери на ночь; Астхик загрустила
и тихонько заплакала под одеяльцем. Заливаясь слезами,
она тревожилась, что заперли ворота и двери: вдруг де-
душка захочет воротиться, может быть, он сейчас уже
вернулся и стоит у ворот...
Плакала она и думала: «Кто же там, куда он ушел,
будет водить дедушку на прогулку? — ведь он ничего не
видит и может наткнуться на камень или оступиться
в лужу...
Ах, найдется ли хоть добрый мальчик пли добрая де-
вочка, кто бы водил гулять бедного деда!..»
1916
НЕЗРИМЫЕ НИТИ
Близились унылые, скучные дни.
Август еще только начинался, а уж в нагорном се.' е
можно было видеть осенние краски; по вечерам молочно-
белый туман с лесных вершин спускался на деревню и до
утра лежал на ней холодной непроницаемой пеленой, ко-
лючий мелкий дождь так и пронизывал насквозь, каза-
лось, и конца ему не будет...
Как тоскливо! Подсолнухи, понурясь, устав
в землю, деревья в садах точно мокрые колосья, нс п
двнжные и тяжелые; куры, забираясь под телеги, с
конца теребят свои перья: верная примета, что \
дождь. Местные дачники все в пальто и калошах, под
тами. Когда-то привлекательная дача теперь кажете
уютной, утратившей прелесть свою. От скуки кос кто
дачников готовится к отъезду. ~
Жильцы крестьянина Ерема собирались в горе. • <
поседевшие бездетные супруги, как новобрачные, лт > <
ДРУГ друга; один беспокоился о здоровье другого, за _
дом они уступали друг другу лакомые кутскп, за чае
сахар, говоря: «Пусть будет послаще». nrr„n-
Они из Эрпвани; у них собственный дом, лавки и
градныв сад. Непогода заставила их покинуть дачу. ,
нако вот уже два дня, как вещи уложены, а старики,, .
нуясь, все ждут ответа от хозяев. Дело в том, что ос J
пая чета предложила Ерему и жене его удочерить ,
пз их пяти дочерей, выдать замуж и завещать ей
стояние. Третий день крестьяне медлят с ответом, ”
Рая дама, неизменно с шалью па плечах, то и Д₽л ’ •
потно навещает их. А ответа крестьяне пе могу , ’
потому что уж очень трудно для них решить этот
151
Предложение горожан сначала обрадовало их, потом
стало казаться невозможным, даже жестоким: однако
после долгих размышлении крестьяне решили, что дело
это может п дитя осчастливить, и их самих разгрузить.
Ведь п без того онп еле сводят концы с концами. Правда,
Ерем, кроме полевых работ, постоянно занят доставкой
груза со станции на село п обратно, а жена его целый день
прядет и вяжет зажиточным людям, — п все же в доме
у нпх еще многого не хватает. Мало толку и летом, когда,
выгнав скот на двор, хозяева перебираются в хлев, а своп
две комнатки сдают дачникам. II, обсудив предложение
старой четы, супруги нашли его со всех сторон выгодным.
Плохо разве для одной из дочерей сделаться наследницей
состоятельных стариков? Конечно, нет. Но которую от-
дать, на ком остановиться?
В тот вечер супруги в своем хлеву опять толковали
все о том же. Муж сидел, прислонясь к столбу, жена п
чпла нитку. Впсячая лампочка, озаряя часть хлева, бро-
сала свет на их загорелые лпца. Тут же были и дети: npi
ппх супруги говорплп шепотом, намеками — и все же н
моглп решиться. Ерем, измученный, обратился наконец
к жене:
— Давай, Сапам, отдадим Ашхеп.
Жена вздрогнула, услышав имя средней дочери.
— С ума ты спятил, что лп, — молвила она с тпхп м
укором, — кому же стеречь гусей?
— Сато.
— Сато? Сказал тоже! Как же она за гусями будет
ходить, когда ей нет еще семи лет?
— Колп так, отдадим Сато, ведь онп сказали: давайте
кого хотите.
— Ну, вот еще! Она совсем ребенок, раздеться даж.
не умеет.
— Как же быть? — спросил растерянно Ерем.
Жена пожала плечами. Двух старших отдать нельзя
онп помогают матери; самая младшая еще у груди:
остается выбрать Ашхеп или Сато.
— Ну, говори же, — продолжал Ерем, — люди два дня
ждут, надо же ответить. Подумай, не плюй в колодец...
Сапам вместо ответа повернулась к семплетней дочерп,
игравшей на тахте с сестрами:
— Сато, хочешь в дочки к мапрпк? 1
Девочка поднялась, показав босые ножки.
1 Майрик— мама.
152
— Оцен ходу. — П, отбрасывая волосы со лба, она
вспоминала конфеты и фрукты майрпк.
— Ты поедешь с ней в город?
__ Отцего же не поехать?
— II меня оставишь?
- Да-
— А ежели теоя станут пить?
— Зацем бить? Ведь я нс буду сахар таскать.
Супруги с улыбкой переглянулись. Их взгляд говорил:
хоть п трудно, да что делать, надо...
Так было решено: отдать горожанам в дочери малень-
кую Сато.
Когда старые супруги узнали об этом, онп от радости
прослезились: еще бы, то, в чем отказывает бог, дают им
люди, простые крестьяне... Теперь наконец и у них будет
наследница, которая по крайней мере вспомнит стариков
после смерти их. От радости онп пе знали, как благода-
рить: женщины, с глазами, полными слез, взволнованно
целовались, мужчины крепко жали друг другу руки.
Отложив еще на день отъезд, старые супруги подарили
хозяйке мягкую зимнюю шаль, а Сато — платье и ту-
фельки; приодели, приукрасили ее, руки и личико вы-
мыли мылом, причесали и перевязали ленточкой волосы;
одним словом, превратили Сато в городскую девочку, вы-
зывавшую зависть у тех, кто видел ее.
Завидовали больше всех босоногие сестры: из них каж-
дой хотелось бы очутиться на ее месте. Санам на все это
глядела с особенной гордостью: ведь дочь ее осчастливила
бездетных людей, да и девочка в городском наряде держа-
лась спесиво п не сходила с балкона к сестрам, чтобы пе
запачкать платье. В тот же день ее родители, по пригла-
шению стариков, обедали у них, причем крошили в суп
хлеб, а мясо брали руками, не дотрагиваясь до вилок и
ножен.
На другой день утром Ерем на своей телеге повез с га-
РУю чету и Сато на станцию. Супруги, укутанные в шали.
Уселись на свою поклажу, а Сато посадили между собой,
^з-за дождя Санам проводила их только до околицы. При
прощанье она несколько раз поцеловала дочь, прижимая
к глазам передник. Ей все казалось, что Сато оерут на
вРемя н скоро вернут, но в миг разлуки она вдруг поняла,
Что, быть может, ей уже никогда не придется увидеть
153
свое дптя, и, чтооы спрятать слезы, опа передником за-
крыла глаза.
На обратном пути ей все представлялось особенно пе-
чальным п мрачным: промокшие сады, сиротливые п бес-
помощные домики точно тосковали и плакали. У самого
дома ей встретилась соседка, жена кузнеца Маруша; она
сучила нитку и жевала жвачку.
— Неужели увезли ребенка? — спросила она с любо-
пытством.
Санам безмолвно кивнула.
— Ну и хорошо, теперь вам малость полегчает, — про-
должала соседка н, переменив разговор, спросила: —
А деньжонок не дали?
— Мы не из тех, что торгуют детьми, соседушка! —
возмущенно ответила Санам, уходя к себе. «Этого только
не хватало, чтобы детей продавать, — подумала она, —
начнутся теперь сплетни!»
Дома все напоминало Сато. Вон там садилась она баю-
кать ребенка; тут спала, здесь на песке играла и домики
лепила... И вдруг Санам почувствовала такую пустоту
в доме и в сердце, что ей сделалось страшно. «Где же это
видано, чтобы родители своими руками дитя свое отдали?
Пустить бедняжку в чужой город! А ежели она во сне да
сбросит одеяло, — кто ее прикроет? Ежели ночью захочет
пить, — кто ей даст? Ведь это не мать, чтобы по нескольку
раз ночью подыматься. Они — старики, а Сато — ребенок,
что они могут сделать?.. Уж скорее за ними надо присмат-
ривать. А коли вдруг Сато заболеет краснухой либо оспой,
как они будут за ней ходить? Дохтурским зельем уморят
мое дптя», — волновалась Санам, представляя Сато одну,
беспомощную, в большом городе.
П встали перед пей огромные дома вроде тех, что она
видела на картинках, чужие, равнодушные люди п наряд-
ные дети. Дети эти проходят, толкая Сато. А та, растеряв-
шись, никак не найдет дороги и плачет на улице, плачет
и зовет: «Мама, мама!» — а мамы нет, мама далеко, кру-
гом все чужие... II в ужасе она подумала: а ежели да
вдруг беда случится с Сато, что скажут соседи? За оди\
шаль отдала ребенка, продала за шаль... Господь простит
ли такое дело? Конечно, не простит! Увидит бог, что она
детей, им данных, не бережет, прогневается да п осталь-
ных всех отнимет...
Эта мысль так испугала бедняжку, что она задрожала:
а вдруг бог сейчас ее накажет? И невольно она взглянула
1У*
на колыбель... Нет, она свое дитя никому но отдаст... Та,
что может выходить четверых п для четверых добыть
хлеба, и пятерым тот же хлеб всегда добудет. Ежели чет-
веро станут голодать, пусть с ними голодает и Сато...
II, устрашенная грозным возмездием и тревогой за
Сато, Санам ужо не в силах была пи стоять, ни сидеть.
Что-то непрерывно волновало и мучило се...
Немного погодя Санам уже спешила на станцию. За-
хватив подаренную шаль, она неслась по грязной улице.
Башмаки вязли в грязи, юбка мешала, но она все уско-
ряла шаг: авось успеет догнать телегу.
Три версты она пробежала в час. II все время думала:
«А вдруг уехали и увезли мою дочку?» О, тогда она до
самого города дойдет, она не даст, опа вернет свое дитя!
Сердце ее успокоилось только при виде телеги перед
станцией. Распряженные волы, привязанные веревкой,
мирно жевали. Значит, еще здесь.
Сапам торопилась.
На станции она, не помня себя, вбежала в единствен-
ный зал и, не говоря пн слова, как безумная, жадно ки-
нулась целовать Сато.
— Я не отдам тебя чужим, нет, нет, не отдам! — твер-
дила она, осыпая дочь поцелуями.
Старые супруги, укутанные в шали, удивленно гляделп
па Санам, словно спрашивая: что случилось? Удивлен был
и Ерем — из-под мохнатой папахи он стыдливо посматри-
вал то на жену, то на дачников. Как же теперь быть?
Наконец Санам оставила Сато п обратилась к стари-
кам:
— Вот ваша шаль, майрпк, — сказала она, кладя пода-
рок на колени старухи. — Берите, я своей детки отдать не
могу, не могу, извините, не могу...
Пробормотав еще несколько извинений, она крепко
прижала дочь к груди и быстро вышла, точно боясь, что
кто-то вырвет у пее дптя.
А старые супруги, Ерем и обступившие пх пассажиры
с недоумением глядели на Санам.
Старуха-майрик не выдержала и заплакала.
— Детку увезли, Гпкор, — сказала она мужу, прижи-
мая платок к глазам.
Старик начал утешать ее.
Ничего, ничего, так, видно, богу угодно. Видно, уж
нам на роду написано не иметь детей...
155
Скоро подали поезд. Старые супруги, шатаясь, вышли.
Ерем посадил пх в вагон. Мрачный, пристыженный. точно
пойманный в каком-то преступлении, запряг он телегу
п поспешил домой.
Жена иа дороге ждала его.
Ну, Ерем, сердись пе сердись, а я свое дитя не могу
отдать, — сказала опа, усаживаясь иа телегу, — не могу!..
Пойми н молчи, коли любпшь бога.
Муж от стыда и слов не находил.
— Для того ли бог дал мне ребенка, чтобы я с ним
рассталась? Нет, кто дал ребенка, тот и прокормит его.
Лучше я буду по ночам работать, а уж дитя не отдам.
II опа опять принялась осыпать поцелуями лоб, щеки
п волосы Сато. Целуя дочь, Санам смеялась про себя, и тил-
ей теперь казалось повеселевшим. Мокрые сады, сияя, гл я
дели в небо, па деревьях радостно сверкали капли дождя,
а подсолнухи улыбались желтыми глазами и покачивали
головками.
1916
Т А П Н А
Канун воскресенья. Спокойный закат. Мирный благо-
вест церковных колоколов, торжественно расплываясь,
возвещает о завтрашнем празднике. Переливчатый коло-
кольный гул плывет над поселком и над полями, над реч-
ной гладью: дин-доч! дпп-доп!.. В золоте заходящего
солнца поблескивают черепичные кровли и верхушки то-
полей — все замерло, словно прислушивается к гулкому
звону.
Тихий вечер.
Вдова Назо накурила ладаном избу так усердно, что
кажется, находишься н церкви. Молясь вполголоса, опа
призывает всех святых и часто осеняет себя крестным зна-
менном. По временам становится па колени, опять подни-
мается и стоит неподвижно, повторяя про себя: «Тосподп.
отверзи врата твои. Пощади создания твои, пе дай им по-
гибнуть...»
Хоть и молода еще Пазо, до тридцати ие дотянула, но
молится жарко, точно богобоязненная старуха. Погрузись
всецело в молитву, она и пе видит, что делается кругом,
н ничего не слышит, кроме церковного звона. Не замечает
Назо и стоящего у порога старика Нерсеса, что глядит на
нее пристально немигающими глазами. Он то отступает.
То просовывает голову в дверь, то отступает снова: старик
явпо хочет быть незамеченным, чтооы не потревожить мо
ЛИТВЫ.
Совершенно седые волосы Нерсеса напоминают парпк.
загорелое лицо, изборожденное морщинами, резко отде-
ляется от белых, словно сейчас вымытых кудрей. Ьымы
Т('й кажется и его палка, обтертая за долгие годы, они
Раясь иа пее. старик Нерсес кажется бездомным пищим,
как их изображают па картинах.
Но нет, Нерсес далеко не нищий. В поселке его счи-
тают даже зажиточным. Чего только нет у пего: дом в не-
сколько комнат, фруктовый сад, пчельник, донный скот и
еще немало другого добра. Каждое утро, выйдя из дому,
он под охраной двух верных псов отправляется сперва
в погреб, потом в хлев п оттуда в сад до самой пасеки,
где пчелы пляшут у пего над головой, пока оп внима-
тельно осматривает ульи... Да, старик Нерсес человек не
бедный, но он одинок; по хозяйству ему помогает старая
тетка, она же и прислуживает ему. Дочерей старик давно
выдал замуж, жена умерла, и Нерсес уже лет десять то-
мится в одиночестве, — вот почему он часто заходит к
II азо побеседовать о том, о сем. По заведенному обычаю
явился он и сегодня, но, застав соседку за молитвой, оста-
новился у порога.
Но вот Назо кончила молитву.
— Бог милости прислал, Багдасара дочь, — заговорит
старик, просовывая голову в полуоткрытую дверь.
Вдова щурится от солнечных лучей, смотрит па порог
п с недовольным видом шепчет что-то.
— Я из церкви, Багдасара дочь, — продолжает старик,
усаживаясь на пороге. — Прохожу мимо, дай, мол, по-
гляжу, как соседка...
Старик помолчал, окидывая комнату строгим взглядом
— Служба нынче больно хороша. Новый священник
служил... Но, по совести сказать, Багдасара дочь, не нра
вится мне чтение отца Осепа, совсем не правится. Тарато
рпт без толку, словно собака за ним гонптся... Совсем не
нравится мне...
И, подняв голову, водит перед собой ладонью, чтобы по
казать, до чего пе по душе ему торопливость отца Осепа.
— А ты, Багдасара дочь, в церкви не бываешь. — об-
ращается он к вдове, медленно усаживающейся па тах
ту. — Каждый день я там бываю, а тебя не вижу. Других
женщин много, а вот ты не ходишь...
— Времени нет, — отвечает вдова равнодушно.
— Нет времени! — со вздохом, сочувственно качает
головой старик. — Оно, конечно, будь у тебя время, ходила
бы... Эх, Багдасара дочь, тяжело тебе, тяжело!.. Что жен
щина без мужа, то и мужчина без жены... — Опять оп взды-
хает п смотрит на вдову. — Сказать, к примеру, будь у тебя
муж, ты бы и в церковь ходила, и на богомолье побы
вала бы. Кушала бы сытно, пила бы сладко, а то, таскаясь
158
п0 чужим домам, конечно, туго приходится, — говорит ста-
рик, то и дело вскидывая пытливый взгляд на соседку, точ-
но желая проверить, как действуют на нее его слова.
Но вдова упорно молчит; она занята своими мыслями,
п ей как будто не до него.
— Так,— опять качает головой старик,— жить в оди-
ночестве трудно, очень трудно... Вот с мужем — дело
другое. С мужем куда легче женщине...
Он снова молчит и чертит палкой по глиняному полу.
Назо кажется, что старик чем-то обеспокоен, томится
тревожными мыслями и совсем необычно выглядит. Го-
ворит о пустяках, но видно, что взволнован.
— Багдасара дочь...— вдруг поднимает он голову,
словно желая сказать что-то важное, и вновь умолкает.
Вдова, недовольно хмурясь, ждет, что он скажет, и,
не дождавшись, спрашивает, в чем дело.
На оживленном лице старика слегка расправляются
морщины.
— Багдасара дочь, я хочу что-то сказать...
— Что? — переспрашивает Назо.
Старик Нерсес отвечает не сразу: он глядит на двор,
где шелестят тополя, п наконец говорит:
— Знаешь, Багдасара дочь, пожалуй, куда лучше бу-
дет, если ты перестанешь стирать у чужих.
— А жить на что? — отвечает вдова с недовольной
усмешкой.— Что я буду делать?
— Что делать? — мямлит рассеянно старик и снова
умолкает.— Больно молода ты,— продолжает он, чертя
по полу палкой. — Быть одной нехорошо... — Н вдруг, на-
иичего
замуж,
оравшпсь храбрости, добавляет: — Неужели ты
придумать не можешь, Багдасара дочь? Выйти
например?
Прачка сделала гримасу.
~~ Сказал тоже! Кому я нужна?
~~ Не говори так, не говори,—
лаской
так оно
по чу-
бытъ не
Вот хоть бы.
~~ Не говори так, не говори,— с отеческой
возражает Нерсес.— Ежели у тебя будет желание,
легко... (Пауза.) Нехорошо, что такая женшина
и'Пм дворам таскается. Понимаешь? Одинокой
водится... Что такое одинокий человек?
it пРПмеру, взять меня, — на кого я похож? На ворона,
ет, покуда ты молода, пораздумай об этом. Пожалеешь
потом, да поздно будет,— поучал старик, помахивая наль-
Муж за тобой хорошо смотреть будет, понимаешь?
лселп оп даже в летах — и то пе беда...
Вдова по-прежнему равнодушно слушала, а старик,
то повышая, то понижая юлос, все твердил о тягостях
одинокой жизни, приводил к примеру себя самого, жалел,
что молодость прачки уходит даром, и, наконец заметив,
что она его плохо слушает, вдруг проворно поднялся.
— Ну, Багдасара дочь, подумай, а я завтра опять
приду.
— Мне думать нечего,— отвечает хмуро Назо,—все
равно, сына я пе оставлю.
— А где же твой мальчик, у родных, что ли? — любо-
пытствует старик.— Ну, что ж, коли захочешь, и дитя
свое возьмешь... Так вот, поразмысли толком,— отчеканил
старик, выходя на улицу.
Смеркается. Последние лучи заходящего солнца тают
в густой синеве. Спускается мирный вечер. Ветерок сры-
вает с тополей вороха листьев, и они шелестят, точно не-
довольные чем-то. Под тополямп семенит старик п вдруг
возвращается обратно.
— Да, Багдасара дочь, забыл совсем. Вот тебе. —
Н он вытаскивает из кармана пару яблок. — Хорошие,
кисловатые, из нашего сада...
И опять спешит на улицу, повторяя:
— Подумай, хорошенько подумай!..
Завтра воскресенье. Назо в чистом платье идет соби-
рать деньги за стирку и долго думает о словах старика.
Уж недаром он так часто навещает ее и яблоки носит:
значит, есть у него что-то на уме. Должно быть, какой-
нибудь вдовец просил его быть сватом, и он все тянет да
заводит издалека... От нее ждет ответа. Что же она может
ответить? Не бросать же ребенка?.. Нет, пусть ходит,
сколько ему угодно, а ей не до замужества.
Так размышляла Назо и наконец решила больше об
этом не думать, даже нарочно запоздала, чтобы не встре-
титься со стариком.
Так и вышло. Воротясь домой, она узпала от соседки,
что «он» приходил, дожидался и ушел. При этом соседка
полюбопытствовала, зачем являлся Нерсес п почему он
так часто ходит.
Назо ответила уклончиво: кто его знает, может быть,
белье стирать приносил.
На другой день, как и всегда по будням, Назо опять
отправилась стирать и вернулась к вечеру. Во всех до-
160
мах светились огоньки, но у нее было темно. Да и на
дворе хоть глаз выколи. У самого дома она заметила чер-
ную фигуру, сидевшую у порога. Кто бы это мог быть?
На минуту Назо струсила, но тотчас успокоилась. Ах,
это старик Нерсес, вон его белые волосы, борода и палка.
П опа, ободрясь, подходит. Старик кивает ей.
— Л ведь я уж давно поджидаю, — начинает он за-
искивающим тоном. — Еще солнце не зашло, как я уж
был здесь. Вчера приходил и тоже пе застал...
— А что такое?
— Да вот все «по этому делу»...
— По какому делу?
Старик удивлен: неужели Назо пе помнит?
— Да вот что я говорил тебе... «подумай»...
Назо отвечает очень холодно. Конечно, она помнит,
только у нее нет никакой охоты идти замуж. Будет жить
с сыном и держаться за него. Понимаешь? Она не поту-
шит своего горящего очага.
Старик печально смотрит и как будто не знает, что
ответить.
— Дело твое,— говорит он с тяжелым вздохом. —
Дурного я тебе не желаю, говорю...
Тут Назо нетерпеливо обрывает его: надо же наконец
знать, какой такой человек хочет жениться на ней, а?
Старик, слегка поколебавшись, начинает взволно-
ванно говорить: да, есть такой. II если только Назо за-
хочет...
Но кто же он, кто, нельзя ли узнать? Назо просит на-
звать его имя.
И снова старик колеблется, и снова повторяет взвол-
нованно, тихим, очень тихим голосом:
~~ Только захоти, а уж назвать легко... Я не хочу,
чтобы ты была одна, понимаешь?
Внезапно Назо вздрогнула и обернулась к деревьям:
слышны шаги.
— Кто-то идет.
П точно: кто-то подходит медленно и тихо. Назо вгля-
делась.
Это соседка Маргарит.
«Заметив соседку, старик поднялся.
~~ Когда же теперь приносить белье? — говорит он
^нстро и тоже всматривается в Маргарит.— К субботе
Уготовишь?
Да» в субботу Назо может выстирать.
К>1
— Ну ладно, — говорит Нерсес, — принесу. Доброй
ночи...
И скорыми шагами удаляется, кашляя и посту-
кивая палкой.
Маргарит между тем подходит, глядя вслед уходя-
щему старику.
— И чего это, соседушка, каждый день он ходит? —
спрашивает она с пренебрежительной усмешкой.
— А ну его к шуту, красного яблока я не посылала
ему,— отвечает Назо таким же тоном.— Это он насчет
стирки.
— А тетка разве не может?
— Кто пх знает,— пожала Назо плечами.
В субботу старик Нерсес не прислал белья, он сам
с узелком под мышкой приплелся к избе Назо.
Вдова только проснулась. Она умывается.
— С добрым утром, Багдасара дочь,— оживленно во-
склицает старик, кладя узел на тахту, потом присажи-
ваясь сам, достает пз кармана несколько яблок и подает
хозяйке.
Вдова не берет: зачем беспокоиться ему, она и так
благодарна. Но старик насильно, с немного обиженным
видом сует ей подарок в карман передника.
— Отменное яблоко, кисловатое. Из нашего сада.
И вполголоса укоряет Пазо: зачем она к нему не за-
ходит в сад. Другие приходят, угощаются, а Назо и но-
гой ступить не хочет.
— Нехорошо, Багдасара дочь, нехорошо.
11 опять старик заводит разговор о своем предложе
нип, и опять Назо отводит разговор. Нерсес уходит, за
думчпвый и печальный. На другой день он является
опять. По случаю праздника Назо остается дома, долгов
она сегодня не собирает, надо только подутюжить кое
какое белье. Старик Нерсес важно садится у порога и
мало-помалу начинает клонить речь все «к тому же де-
лу». Вдова его слушает без улыбки. Не дождавшись от
вета, старик уходит с узлом чистого белья под мышкой.
Несколько дпей его не видно, вернее, Назо нс может его
увидеть, потому что поздно возвращается домой. Одним
словом, за последний месяц они встретились всего раза
три. 11 всякий раз старик останавливает Пазо вопросом,
162
хорошо ли он живется, есть ли у нее хлеб. Ежели нет,
так он пришлет ей муки, — муки у пего много.
— Нет, ничего, у меня все есть, спасибо.
Назо хочется выпроводить старика.
Но Нерсесу хочется поговорить, он хочет спросить
опять, что думает Багдасара дочь о его словах.
Однако Назо занята, она опять спешит па работу.
С минуту оп колеблется, пе подозвать ли ее, пе ска-
зать ли несколько слов, несколько слов «о том деле». Увы,
Назо уже далеко!.. 11 прохожие и лавочники видят, как
старик Нерсес стоит на улице и провожает взглядом
удаляющуюся прачку. II иногда, желая побеседовать с до-
черью Багдасара, он проходит мимо ее окон, но, увы, Назо
дома не застает. Когда же вдова возвращается после
стирки, соседка Маргарит ей сообщает, что являлся ста-
рик Нерсес, а иной раз Назо находит у себя на подокон-
нике кучу яблок, исклеванных курами и воробьями. И
каждый раз при виде этих яблок Назо говорит про себя:
«Пепел тебе па темя, хочет яблоками заманить и замуж
выдать! 11 для какого дурачка оп старается?..» II снова
повторяет она свое решение: что там пи будь и что пи
случись, опа замуж не выйдет, — и снова дает себе слово
не встречаться со стариком. 11 вот неделя, две прохо-
дят — не видит она его. Почему Нерсес не является — для
Назо безразлично. Неожиданно приходит к ней старая
тетка Нерсеса и, тряся головой, грустно шамкает:
— Мой бедный Нерсес прихворнул и зовет тебя.
Прачка недоумевает.
— А для чего, какая надобность? — удивляется опа.
Старухе тоже ничего по известно.
— Моемут бедному7 Нерсесу плохо, он хочет впдеть
тебя. Вот и все.
~ О, у меня времени пет, вот ежелп белье постп-
рать — приноси.
И она приводит столько причин, что старуха наконец
^еждается: и в самом деле у Назо нет времени — сынок
юлен, лежпт у7 родных, сегодня она спешит к нему, а
Деревня далеко; не успеешь дойти — стемнеет.
Старуха удаляется, тряся головой, точно компасная
стрелка.
А Назо, забывшись па пороге, долго размышляет, по-
емУ это старику вздумалось звать ее. Ежели белье по-
тирать, так прислал бы с теткой. II что же это может
звачпть?..
163
Через педелю Персее умер и все состояние оставил
Назо. Почему — никто не знает. Известно только, что за
день до смерти он пригласил приходского священника и
завещал все имущество Назо.
Однако прачка, узнав о завещании, начала плакать;
она долго плакала и думала: за какие добрые дела Пер-
сее отблагодарил ее? Ведь Вазо всегда пренебрегала ста-
риком. Ничего, ничего не поймешь. Лишь об одном гожа
лела Назо, что не пошла с ним проститься.
1916
СТАРИК СОСИ
с детских лет у меня какая-то особая любовь к ста-
рым людям, увенчанным сединами. пагтявленпя их
Люблю я их простые, оесхнтростяые 11а"а™ен . .
тихие и спокойные рассказы о днях минувших. их
венные пышной бородой патриархальные лица. --
Именно таким стариком был паи! сосед Ск н. «И»
рпстая борода закрывала ому почти всю груг
кудрявыми кольцами ниспадали до плеч.
Это был несчастный человек.
С того времени как умерли сыновья его, о
стриг волос. А трое сыновей его скончались в о ~
(двое на войне, третий, младший, от тифа), ’
Соси с женой остались в полном одиночестве.
ные горем, они даже перестали ходить в церковь,
желая этим показать, что бог несправедлив к
Ни сочувствие друзей, ни утешения соседей
чили их родительского горя, и оба они с непз > ы
речью изо дня в день твердили все ту же жало
нпкакого-де преступления онп не совершали, ни *
ни свеч для святых не жалели, и все же господь безжа
постно покарал их. ,гттП1 ..т.пи.ГГь
— Хоть бы одного из трех оставил по
огонь домашнего очага! — сокрушались они.
Скоро п старуха умерла от горя, я Сое» « одшь
Правда, племянники и невестки ходили за пняидол-
зэбегали побеседовать, и все же большую iac.T отино-
пге, бессонные „очи проводил он в лмяе,'“'С"
честве. Сидя у порога своей лачужки, стар
Делал, что предавался размышлениям.
165
— О чем он думает? — спрашивали порою соседи.—
Уж не о том ли, кто будет ходить за ним в дни его не-
мощи, кто будет за него обрабатывать землю?
Нет, Соси об этом не заботился: у него племянники,
которые всегда будут за ним ходить, обрабатывать его
участок п даже унаследуют его избу после смерти. Но об
этом тужил Соси. Он думал о том, почему он пагим всту-
пил в этот мир и нагим уходит из него. Неужели господу
было угодно, чтобы он, Соси, остался без наследника?
Слушая его рассуждения, соседи как могли утешали
его либо, не зная что сказать, покачивали головой и
молча удалялись, оставляя его все с темп же мыслями.
Домик старика находился на краю села, возле боль-
шой проселочной дороги, терявшейся в поле и местами
извивавшейся, как змея. На той дороге, неподалеку от
домика Соси, возвышался исполинский дуб, ветвистый
и весь в наростах. Па коре его прохожие вырезывали без
конца буквы, кресты и причудливые знаки. На равнин-
ном просторе дерево это в пору полного расцвета издали
походило на гигантский зонт. И верно — в знойные и
дождливые днп дуб этот прикрывал прохожих. Местный
ли житель, странник ли, босая ли богомолка — все опп
находили надежный приют под гостеприимным кровом
могучего дуба.
Когда старик Соси садился одиноко у своего порша,
он неизменно устремлял взор па это дерево п весь ухо-
дил в думы. А думы эти порою сковывали старика такой
неподвижностью, что соседи не зря побаивались: «Как
бы по случилось чего со старым Сосп».
Однажды рано утром старик Соси, вооружась лопа-
той, принялся копать какую-то яму вдоль сельской до-
роги — по направлению к дубу. Старик делал это молча,
с удивительной быстротой, без оглядки. Прохожие
крестьяне останавливались п удивленно поглядывали на
пего: чем это занялся старый Сосп? И всем одинаково
странной показалась затея старика.
«Бедный старикан, выжил пз ума!» — думали они про
себя п с участием спрашивали:
— Чем это ты запят, дед Сосп?
— Яму копаю, — отвечал Соси, не поднимая глаз.
Ответ казался еще более странным, чем сама работа.
«Несчастный!» —думали крестьяне.
— А зачем тебе копать яму, дед Соси?
Ям»
— Деревья хочу сажать.
— Деревья! — качали головон крестьяне.— Бедный,
бедный дед Сосп, не легкое дело на старости лет остаться
одиноким.--
Между тем Соси, не обращая внимания па недоуме-
ние односельчан, продолжал работу, и к вечеру вдоль
дорога зияли уже четыре ямы, вокруг которых выросли
холмики влажного весеннего чернозема. А наутро ста-
рик посадил в эти ямы четыре деревца, принесенные им
из ближнего леса: два ясеня, две липы — тонкие, моло-
дые, в рост человека; их отливавшая блеском кора сви-
детельствовала о том, что весенние соки уже начали бро-
дить в них, обещая близкий расцвет.
Кончив посадку, старик под деревьями посеял ячмень,
чтобы земля близ корней улеглась плотнее; затем начал
пз соседнего ручейка ведрами таскать воду и поливать
саженцы.
И с тех пор каждый день старика Соси можно было
видеть здесь поливающим деревца п ухаживающим за
ними. Казалось теперь, что это уже не тот старик, что
сиживал молчаливо у порога хижины и вечно раздумы-
вал о чем-то своем. Стал оживленным, даже энергичным,
казался посвежевшим; теперь он все свое время прово-
дил подле деревьев, холил их, как младенцев, водил ру-
кой по их нежным стволам, по их ветвям, порой улыбаясь
довольной улыбкой. Рвение его удвоилось при поя вл е-
ьип на деревцах первых почек. Хотя одно из них и за
сохло, но это не огорчило старика, потому что три
остальных принялись. При виде почек на деревьях ста-
рлк несколько дней не чуял под собой ног от радости.
Деревья цветут!..
Он кружился вокруг них, по нескольку раз в день
п°лпвал, чтобы они скорее росли и зацветали. Временами
011 обращался к прохожим:
— Погляди-ка, уже зеленеют!.. На будущий год
станут совсем большие, не так ли?
., ~~ Ну да,— отвечалп крестьяне, несколько насторо-
ктнно глядя на суетящегося старика,— в своем ли уме
1ТаРпь.— Смотри только, чтобы скотина не затоптала...
• самой дороги стоят...
q впрямь, об этом он и не подумал. Но не беда.
0(в J строит так, чтоб никто пе прикоснулся к побегам.
Ain Ка>к^Ь1й День утром и вечером, когда стадо выхо-
0 в поле и возвращалось, Соси, стоя у деревьев,
167
сторожил их. Все это он делал с таким усердием и забот-
ливостью, словно оберегал невесть какую драгоценность.
Если корова, вол плп телка заворачивали к саженцам,
он, растопырив руки, не давал им подойти п говорил
с ласковым укором:
— Куда, куда, дурачок— иди своей дорогой!
А пастуха нередко наставлял:
— Смотри, сынок, чтобы твоя скотина не потоптала
мои деревья.
Пастух обещал следить, и старик, проводив глазами
стадо, возвращался домой.
Через две-три недели деревья покрылись листвой.
Раньше всего клейкие красноватые листочки распусти-
лись па липе, а через недельку и ясень пустил своп глян-
цевитые побеги. II ячмень, посеянный у их подножья,
колыхался под весенним ветерком.
Радости старика не было пределов: труд его не пропал
даром — деревья зацвели. Скоро, через несколько лет, они
подымутся, окрепнут и, подобно старому дубу, и в дождь
п в зной будут давать приют прохожим. Соси, радуясь,
то п дело заставлял односельчан любоваться деревьями,
показывал листочки, ячмень, поросший у их корней. По-
казывая, он в то же время удивлялся, отчего это кресть-
яне так равнодушны к его питомцам. II не переставал
твердить:
— Полюбуйтесь, как распускаются они!.. Слава тебе
господи!.. Скоро совсем подрастут...
Прошло несколько недель. Деревья все больше и боль-
ше покрывались листвой, крепли и ликующей радостью
переполняли сердце старика. Ячмень стал колоситься и
манил к себе проходящий мимо скот. Но неусыпное оьо
старика не подпускало никого пз четвероногих. Порою
сорвавшийся с привязи теленок с обрывком веревки па
шее и с задорно поднятым хвостом забегал па участок
деда Соси, но строгий окрик старика отгонял непроше-
ного гостя. По-прежнему он ежедневно поливал своп са-
женцы п утром и вечером в одних и тех же словах пре-
дупреждал пастуха:
— Смотри, сынок, старайся, чтобы скотина пе наде-
лала у меня бед!
А однажды утром, выйдя по обыкновению с ведром,
старый Соси на середине дороги вдруг окаменел.
IBS
То, что он увидел, показалось ему совершенно неве-
роятным. Старику почудилось, что ото сон, который сей-
час рассеется. По пет, вот оп вполне ясно видит, что од-
ного деревца нет, а остальные стоят голые, как хворо-
стинки... Снова ему показалось, что зрение его обманыва-
ет, п, протирая глаза, Соси всматривался опять... Пет,
глаза видят отлично: одно из деревьев сломано, листья
на остальных объедены вместе с ветками. Съеден п яч-
мень под ними.
Но когда п как могло это случиться? Ведь вечером,
когда угнали скот, деревья были целы, а утром еще не
успели выгнать стадо.
Старик собрался с силами и, тяжело передвигая ноги,
подошел к деревцам. Тут он, обессиленный, опустился па
землю. Только теперь разглядел оп, что сломанное де-
ревцо было у самого корня срезано ножом — тут же ва-
лялись его ветки, тоже обстругаппые ножом. Было ясно,
что кто-то смастерил из пего себе палку, а другие деревца
были ощипаны скотиной. Кругом виднелись следы лоша-
диных копыт. Значит, ночью проезжали мпмо верховые...
— Бессовестные люди!..
Дед Соси продолжал поливать своп деревца, но уже с
полной безнадежностью: нет, никогда они не распустятся.
В самом деле, деревья не зеленели. Па их тонких
стволах и обгрызенных ветках по временам показывались
почки и листья, по вскоре, пожелтев, засыхали.
Деревья гибли.
Дед Соси еще с педелю упорно возился с ними, по,
Убедившись, что деревья безнадежно высыхают, бросил
все и опять погрузился в раздумье.
Снова садился он у порога своего опустелого дома и
долго-долго размышлял.
Как-то вдруг он слег в постель и через неделю скон-
чался.
Перед смертью произнес всего несколько слов:
Знать, господь прогневался па меня. Не угодно ему,
чтобы были у меня наследники — живая память после
смерти. Детей у мепя отнял... даже деревья счел роскошью.
С этими словами старик пспустпл дух.
1916
Ц О В A II
1
Между братьями началась ссора сейчас же после смер-
ти отца. Поделив все имущество поровну, онп заспорили,
кому должны достаться корова с теленком. Старший брат
считал, что корова принадлежит ему как старшему, бо; ь-
ше работавшему в этом доме. Младший же, наоб< рот,
утверждал, что корова должна достаться ему, как м ь т-
шему, меньше пользовавшемуся добром отцовского дола.
— Ты так уважаешь старшего? Да? — говорил стар-
ший.
— А ты? — отвечал младший.
Старший удивлялся жадности младшего, младший
же — ненасытности старшего. Спор их длился уже два
месяца, и два месяца непрерывно они отнимали кор*, ну
ДРУГ У друга и каждый уводил ее в своп хлев. Но так как
была весна и нельзя было корову целыми днями держать
под замком, то они, продержав день-другой, снова выго-
няли ее со стадом на пастбище. Однако вечером, когда
корова возвращалась с пастбища, каждый пз них пытался
перехватить ее у своих дверей. Эта сцена повторялась
почти ежедневно; как братья, так и их жены участвовалп
в пей. По чаще всего каждый пз них старался перехва-
тить теленка, чтоб нельзя было доить корову. Но так как
эта корова, — лучше, если мы назовем ее по имени, 1.0-
вап, — была одна пз самых кротких коров, то давала сеоя
доить и без теленка. Особенно она была расположена к
жене старшего брата. Та во время доения не сжимала ей
вымени, как это делала жена младшего брата, а осто-
рожно двумя пальцами давила па соски и часто смазывала
170
х молоком. Это очень нравилось Цоваи, и опа ежедневно,
возвращаясь с пастбища, подходила прямо к двери стар-
шего брата, к старому хлеву. Она позволяла доить себя
без теленка и жене младшего хозяина, но с большой не-
охотой. Когда эта высокая женщина своими сухими
пальцами тянула за соски, I |,ован от боли поднимала сип-
ну, закрывала глаза и дрыгала ногами. Такое поведение
коровы, которая шла и к одному и к другому, давала до-
ить себя и там и тут, раздражало братьев и их жен.
— Чтоб она околела! — говорили онп с возмущением,
били ее; иногда, когда ее доили во дворе у одного брата,
с другого двора бросали в нее камнями, палками, чем по-
пало, попадая в бока, в спину, в голову. II корова в недо-
умении не понимала, к чему все это: с начала весны она
не заходила ни в один сад, ни в один огород, не забодала
нп одного ребенка, не прикасалась ни к одному стогу
сена. Думала, думала корова и ничего не могла понять.
Чтобы смягчить гнев своих хозяев, она старалась быть
насколько возможно покорнее, не двигать ногами при дое-
нпп, как бы больно нп дергали ее за соски.
Но чем покорнее она себя вела, тем более раздража-
лись хозяева. II Цован все больше недоумевала.
Это была красная корова с загнутыми назад рогами,
лпна прямая, задняя часть несколько плоская, шея
толстая, нижняя губа отвислая, голова крупная, с меткой
кончике левого уха в виде надреза, па правом бедре
тавро «А», которое с первого взгляда трудно заметить.
ак как Цован была молодая корова, шерсть у нее была
Дкая п блестящая, словно чем-то смазанная. Вымя
) нее было большое п белое, а когда Цован шагала, оно
становилось как будто еще больше и бросалось в глаза
ПоД красным брюхом. Она была очень чистоплотна, ни-
когда не ложилась на грязное место; во время дождя лю-
'1|,ла стоять под открытым небом и тоскливыми глазами
•отроть а удивительную воду, которая лилась сверху,—
^известно для чего. Прежде опа была очень ве-
ВЛа п подвижна; бывало, разрывая рогами землю в на-
п°НПв Iолову, она дралась с ровесницами и при победах
пос По^а>кенпях никогда не теряла своей резвости. Но
•инееДП11е ^Ва месяЧа она избегала драк. Теперь ее боль-
глаза оылп полны беспредельнон грусти и печали.
ост ,,аст^П111о ее глаза часто слезились, и опа растерянно
анавливалась в раздумье. Цоваи думала о поведении
Х хозяев п глубоко вздыхала. Вздыхала и вспомппа. а
ппые дни, когда хозяева любили и ласкали ее. Вспоми-
нала время, когда, будучи еще теленком, весело прыгала,
забегала в дом хозяев, жевала их одежду, ппла воду из
их посуды... и хозяева никогда не били ее за это. Как
хорошо было тогда... Вспоминала Цован и тот день, когда
опа отелилась впервые... О, какие это были дни!.. Как ее
берегли до отела! Хозяева гурьбой и по отдельности при-
ходили, становились рядом и ласково, нежно гладили ей
сипну, голову, бока, иногда осторожно дотрагивались до
вымени, которое удивительно с каждым днем разбухало...
Когда трогали ее за вымя, как щекотно было ей и как
больно... Но до чего приятна была эта боль! А первое
доение? До чего это было удивительно! Хозяева, и взрос-
лые и малыши, собрались вокруг нее. Старшин хозяин
чесал ей спину, а его жена доила, массируя вымя... Ах,
были же дни!.. Как хорошо было тогда! Хотя вымя у нее
и болело, но эта боль так же приятна, как свежая травка
на лужайке. В эти дни дети давали ей хлеба, а взрослые
приносили очень вкусную ппщу, вода не вода, но что-то
похожее на воду с крошками хлеба. А когда она возвра-
щалась с пастбища, какое веселье было, с каким радост-
ным шумом ее встречали...
Почему же теперь все так изменилось? Почему п дети
стали ее врагами? Цован считала всех людей, кроме своих
хозяев, врагами. Хозяева ее защищали, ее сестер, мать,
тетушек; зимой их кормили, чистили хлев, а враги не
разрешали даже протянуть морду к какому-нибудь стоге,
пройти мимо нолей, через огороды и даже мимо огородов;
если, бывало, пройдешь, побьют камнями пли палкой п
загонят домой. Вот кто такие враги... Но почему хозяева
тоже стали похожи па врагов, Цован пе могла понять.
Опа находила, например, что ее место в старом хлеву, но
почему же, когда она направлялась в ту сторону, млад-
ший хозяин ругал ее? Да и, кроме того, ясно, что корова
всегда должна оставаться со свопм теленком, но почему
же ее бьют, когда она идет к своему теленку? Думая о«>
изменившемся отношении хозяев к себе, Цован часто на-
меревалась не возвращаться домой, по, когда она вспоми-
нала своего теленка, вымя ее нагревалось, и опа боялась,
что, если ее не подоят, оно распухнет, как в тот раз, ко-
гда ее два дня держали в полуразрушенном хлеву за то,
что она попала в чужой огород. Как в этот день болело
ее вымя!... Удрученная этими думами, Цован иногда не
172
замечала, как отставала от стада. Очнувшись, оиа, задран
хвост, догоняла стадо.
Но вот что случилось однажды.
Был вечер. Дождь. Цован вместе с матерью, тетушка-
ми п подругами возвращалась домой. Все они были про-
мокшие, усталые, спешили домой доиться и отдохнуть.
Впереди стада шагала мать Цован, раскачивая своим ог-
ромным выменем. Любила оиа идти впереди всех и, как
только доходпла до края села, мычала: «Ба-а-а, мы идем...»
Так же опа мычала, когда приближались к дому. На ее
зов хозяева выходили навстречу стаду. Па этот раз рань-
ше всех вышел молодой хозяин. Когда Цован дошла до-
мой, как и всегда, вместе с матерью повернулась вправо,
к дому старшего хозяина, к старому хлеву, где находился
в этот день теленок; по крайней мере, он там был с утра.
Едва она сделала несколько шагов, как младший хозяин
встал перед ней с хворостиной в руке. Цован останови-
лась, сделала попытку пройти другой стороной. Молодой
хозяин снова преградил ей дорогу и поднял хворостину.
Цован отвела голову в сторону, но хворостина все же
опустилась на нее. Она почувствовала сильную боль меж
рогами и, закрыв глаза, остановилась. Ей показалось, что
земля пошатнулась и вот-вот она свалится. Но, придя
в себя от ударов по спине и бокам, поняла, что хозяину
неприятно, что она направляется в старый хлев, поэтому
примирилась и, свернув, с разбитым сердцем пошла впе-
реди хозяина.
В этот вечер доила жена младшего хозяина, доила
без теленка, дергая за соски. После же дойки ее отделили
от прочего скота и заперли в хлев.
Всю ночь Цован не могла успокоиться: у нее болела
голова и кончики сосков.
Утром также доили без теленка, причиняя ей иевыно-
гнмую боль. Оиа за все время доения пн разу пе подняла
ногу. Цо когда доение кончилось и хозяйка с подойником
в Руке вошла в дом, Цован сорвалась с привязи и поспе-
шила в старый хлев.
Теленок!.. Он там пли что-нибудь случилось с ним?
Дверь хлева была крепко прикрыта.
Она замычала: му-у-у...
«Му-у», — отозвался теленок.
огда Цован головой! толкнула дверь и вошла. Теле-
н°к пооежал навстречу и полез под брюхо матери. Хотя
в вымени и не было уже молока, она подпустила теленка,
173
чтоб пососал. Между тем, увидев сено в загоне для телят,
подошла, чтоб попробовать. Только опа прикоснулась, как
вошла старшая хозяйка, та, которая хорошо доила.
— Ах ты, негодница! — закричала она.
Цован почувствовала себя, как в огороде; ей стало
стыдно, и она хотела выйти, но хозяйка ие выпустила.
— Чтоб ты сдохла, окаянная, ешь мое сено, а молоко
даешь другим!
И ударила Цован веревкой, которую держала в руке.
К веревке было привязано железное кольцо; хозяйка
ударила по ребру коровы. От удара Цован почувствовала
такую боль, как в момент, когда ей ставили тавро. Цован
во второй раз пыталась выйти из коровника, но хозяйка
не выпустила. Она прикрыла дверь, увела телят в телят-
ник, а Цован привязала к стойлу. Весь день она остава-
лась на привязи. Ребро все время ныло. С одной стороны,
боль, с другой — голод мучили корову, и она думала о по
ступках хозяев: почему только с ней так плохо обраща-
ются, почему других коров не бьют и не запирают в коров-
нике? Сколько на полях зеленой травы, а ей дают сено.
Мать, сестры и подруги сейчас пасутся в лесу, а опа...
Цован несколько раз громко мычала, стояла за дверью,
чтоб кто-нибудь открыл ей дверь, но никто из владельцев
пе подошел к коровнику и ни одна из коров не ответила
па ее зов...
В отчаянии, качая головой, она остановилась персl
пеболыпнм окном. «Пет, так пе может продолжаться,
надо уходить в поле...» — подумала она.
Вечером, когда хозяйка развязала ее, повела во двор,
подоила и пустила к коровам, Цован отошла в сторону,
начала щипать траву у соседнего забора.
П так, щипля траву, она вышла на улицу. Когда Цо-
ван была вне опасности, опа ус корила шаги.
Теленок, то отставая, то забегая вперед, следовал за
матерью.
Через несколько минут она была уже в ноле.
2
Мрак в поле* постепенно сгущался; лес вдали был по
хож на черный большущий стог сена. Ветер оттуда то
носил приятный запах — аромат зелени и листьев, раздра
жающий аппетит. 1! Цован быстро зашагала, высоко под
174
няв голову п навострив уши. Казалось, опа спешит до-
гнать ушедшее вперед стадо. Теленок же все время то за-
бегал вперед, то отставал, подпрыгивая, то следовал за
матерью, иногда протягивая мордочку к ее вымени. Но
мать не останавливалась, чтоб дать ему пососать. Опа пе
останавливалась и па лугу, чтоб пастись. Что ждало ее
на лугу? Невкусная травка и такой же невкусны]! карто-
фель, который даже лошади отказывались есть. Другое
дело лес... И Цован шла к лесу, подбодряя своим мыча-
нием теленка — следуй, мол, за мной. Теленок резво бе-
жал за матерью; но на полпути стал отставать от нее.
Ему приятно, очень приятно путешествовать с матерью,
по трудно... Ведь так далеко ему никогда пе приходилось
ходить. Камни то и дело причиняли боль копытцам, а
мать шла так быстро... Раза два он устало останавливался.
Цован каждый раз оборачивалась и протягивала свою
морду к мордочке теленка, мычала, чтоб подбодрить его.
Но раз, увидев, что теленок не может следовать за ней,
она повернулась назад и начала лизать ему головку и
мордочку. После этого теленок продолжал путь, даже,
перестав отставать, шел рядом с матерью.
И так онп шли до леса не останавливаясь. Цован
остановилась только па опушке леса и, глубоко дыша но-
здрями, начала щипать листья деревьев. Одновременно
она прислушивалась, часто поглядывая вокруг — пе идут
ЛИ хозяева за ними... Никого. Снизу не доносилось ни
звука, ни топота ног. Слышен только шум леса — глухой
п ровный шум, п времепами внезапные крики сонной
птицы, звук ломающихся сухих веток и жужжание май-
ского жука. Цован много раз приходилось бывать в лесу
п днем и ночью, н такие звуки она слышала там много
раз, но теперь все это казалось голосами врагов — людей.
Она больше всего беспокоилась за теленка и опасалась,
как бы вдруг пе пришли хозяева и не погнали пх обратно
Домой.
После того как опа пемпого попаслась па опушке,
Цован вошла в лес. Два дня назад на одной полянке опа
Шипала сочную траву и теперь спешила туда.
Вокруг нее шумел лес. Меж деревьев слышен прият-
ный запах — цветут липы и горные вязы. Внизу, в глуби-
не леса, параллельно с дорогой текла горная речка, весело
П1Умя. Цован часто останавливалась и прислушивалась
к Шуму воды, с испугом смотрела в ущелье. Шум воды
11 кромешная тьма. Ничего пе впдпо. подпишись, что
175
это только шум воды п врагов нет, она, несколько успо-
коившись, продолжала путь, срывая иногда с деревьев
ветви и листья.
Наконец она дошла до желанной поляны и остано-
вилась.
Теленок снова отставал. Она подождала, пока он не
поравнялся с ней, п, несколько раз лизнув его голову и
мордочку, принялась щппать траву. Трава была такая
сочная! И чем больше она ела, тем больше разыгрывался
аппетит п она сильнее чувствовала голод... Цован пас-
лась, а теленок устал с дороги, лежал и смотрел на мать.
Ему было холодно и страшно в темноте от лесных голосов.
Цован тоже боялась, но она боялась за теленка, поэтому
она паслась около пего п часто поглядывала в его сторону,
как и тогда, когда она только что отелилась и ей каза-
лось, что вот-вот теленка уведут...
Так она паслась довольно долго, паслась жадпо, фыр-
кая. И она паслась бы еще дольше, если бы не одолела ее
усталость. Чувствуя боль в ногах, она легла возле те-
ленка п начала жевать.
Было еще темно. Лес шумел... Шум этот то усили-
вался, то переходил в тихий шелест, словно испуганныii
и взволнованный лес успокаивался и прислушивался к
чьим-то шагам, глухим отдаленным шагам.
Цован жевала и, часто оглядываясь, прислушивалась.
Так она осталась в лесу до рассвета.
Утро выдалось холодное и сырое. Казалось, ноч по
был дождь — настолько трава, кусты и деревья были мж-
рые. Лучи солнца, проникая меж деревьев, падали па
траву, п повсюду сверкали капли росы.
В воздухе чувствовалась приятная свежесть. Когда
Цован жевала, пз ноздрей ее выходил пар. От ее спины
и от спины теленка тоже тел легкий пар. Эта свеже1 ть
была по душе Цован, но теленок озяб, шерсть на нем
топорщилась. Стоя рядом с матерью, он пытался при-
жаться к ней пли старался залезть ей под брюхо. Мать же.
думая, что теленок голоден, все время подставляла сну
свое вымя. Однако теленок, приближая мордочку к соскам
матери, снова неподвижно останавливался. С восходом
солнца он мало-помалу развеселился, и Цован снова на-
чала пастись, а он, передвигая дрожащими ножками, сле-
довал за ней. Когда ножки его становились мокрыми, он
испуганно останавливался п поднимал то одну, то другую
пожку...
176
Корова с теленком ушли с полипы и углубились даль-
ше в лес. С деревьев канала роса. Цоваи томила жажда;
двигаясь по тропинке, она надеялась найти воду. Эта
часть леса ей но была знакома, но опа надеялась, что тро-
пинка приведет к воде. По опыту она знала, что всякая
тропинка кончается у воды. 11, спокойно ударяя хвостом
о спппу, она двигалась вперед. Теленок следовал за пей,
то и дело скользя и спотыкаясь.
Далекий был путь; тропинка шла меж деревьев п,
незаметно поднимаясь, вела все выше и выше.
На полпути начался дождь. Вначале лишь редкие
капли дождя падали на листья, потом вдруг зашумел
весь лес. С листьев полилась вода. Цован остановилась
на мпиуту и снова продолжала свой путь. Постепенно
дождь начал утихать, дорога кончилась в маленьком
ущелье, у родника. Вода текла в песках на протяжении
нескольких шагов и потом терялась в зеленых топях.
Как только Цовап дошла до родника, она бросилась
к поде и начала пить, вернее, жадно сосать. Пила, пока
не утолила жажду. Потом легла и начала лизать теленка...
3
Цовап провела в лесу два дня. Опа была очень доволь-
на: место было вольготное, воды и травы сколько угодно,
не было пи хозяина, нп врага. Никто не тревожил их.
Вымя и соски больше не болели. Наоборот, сейчас ей
было хорошо, когда сосал только теленок. Теленок сосал
несколько раз в день и во всем подражал матери. Он так
же осторожно вступал в воду, с немного приподнятым
хвостом, пил у родника пли, опустив голову, щипал траву.
0 вечерам, когда становилось холодно, он прятался под
Рюхо матери или садился, припав к ее вымени; мать же,
чтоб его согреть, закрывала головой и шеей его спину.
ак прошло два дня. Однако на третий день, когда солнце
только что взошло по ту сторону леса, случилось неожи-
данное.
Вначале издали, затем вблизи Цован услышала ка-
вои-то шорох меж деревьями. Шелест был слышен очень
Долго, но никого не было видно. 11 она все время, навост-
СМОтРела в ту сторону. Зверь? Враг?.. Она подо-
к теленку и стояла наготове...
7 С. Зорьян, т. 1 177
Наконец появился человек.
Корова от испуга попятилась. Ей показалось, что по-
явился кто-то из владельцев. Но пет, он пе был из них.
Этот человек был с бородой, низкого роста и в черной па-
пахе. Но так пли иначе это был враг, и надо было быть
осторожной. Подняв голову высоко, Цован с опаской
смотрела на незнакомого человека, который тянул па
бечевке какое-то бревно. Когда оп несколько приблизился,
он остановился и посмотрел на Цован. Посмотрел оп па
нее, на теленка и начал насвистывать. Затем оп, протя-
нув руку, начал звать: «Бижо, бижо, бпжо». Цован, ко-
нечно, не подошла к пему; она не верила, что у этого не-
знакомого человека в руке могла быть соль...
Так незнакомец просидел до вечера. II когда стемнело,
оп, оставив свое бревно, погнал ее и теленка в сторону.
Цован не хотела идти, но незнакомец несколько раз уда-
рил ее и приглушенным голосом закричал:
— А ну, бездомная тварь, пошевеливайся!..
Дорога снова тянулась через лес. Цован не понимала,
куда незнакомец гонит ее по этой незнакомой дороге. Он
погонял и разговаривал без крика, как это делали ее хо-
зяева и другие враги... Они долго шли в темноте, и он то
и дело приговаривал: «Бездомная тварь».
Когда они вышли из лесу, издали послышался лай
собак. Цован поняла, что они входят в село, по лай собак
был иной и дорога иная...
В самом деле, это было новое село. В темноте были
видны дома, но запах был не такой, как в их деревне, п
дорога была окаймлена огородами. Незнакомец повел ее па
самую окраину села и загнал в темный хлев, в котором
пахло куриным пометом и полыпью. Когда незнакомец
привел ее в хлев и вышел, Цован подумала, что опа по-
пала к врагу; неужели она паслась на запрещенном лугу?..
Цован была в раздумье, когда немного спустя вошел
незнакомец со своей женой, держа в руках лампу.
— Вот эта? — спросила жена, приблизив лампу к Цо-
ван. — Где ты нашел ее?..
Незнакомец что-то сказал, по Цован не разобрала,
затем они вдвоем — муж и жепа — привязали ее и телеп
ка и вышли из хлева.
В хлеву стало темно. Снова запахло куриным по-
метом и полыпыо. От усталости Цован вскоре уснула, а
когда она проснулась, было уже светло. Несколько позже
незнакомец и его жепа вошли в хлев, в руках жены
178
был подойник, муж нес охапку сена. Теленка заставили
сосать молоко, потом связали ему ноги и принялись доить
корову. Муж чесал спину Цоваи, а его жена доила и хва-
лила ее:
— Хорошие у нее соски!..
Эти слова очень понравились Цован, и опа поняла,
что попала не к врагу.
В это время вдруг раскрылась дверь, и вбежали двое
ребят. Оба были маленькие, босые, с опухшими животами.
У каждого в руках было по кусочку хлеба. Они останови-
лись и посмотрели па Цован.
— Ну, дети, никому не говорите, что тятя купил ко-
рову, — сказала жепа, продолжая доить.
От детей шел запах травы. Цован понюхивала и давала
молоко.
Когда доение кончилось, незнакомец положил сено
перед Цован, а жена снова сказала детям:
— Слышите, никому нп слова!
II напоила их молоком из подойника.
— Вкусное? — спросила опа.
— Да, — сказали довольные дети.
Цован обрадовалась, что ее молоко им понравилось.
«Значит, я попала не к врагу», — подумала снова она.
Она четыре дня оставалась в доме незнакомца, и все
эти четыре дня ее пе выводили из хлева. Каждый день
приносили ей свежую траву, чистили, доили и уходили.
Дети же тайком от родителей забегали в хлев, садились
на теленка, тянули за соски Цован, дергали за хвост и
убегали. Цован начала ненавидеть детей... На четвертую
ночь незнакомец вошел в хлев без лампы, отвязал ее н
вместе с теленком вывел их пз хлева.
Вокруг темно, ничего не впдпо. «Куда меня ведут?» —
Думала Цован, глядя в ночной мрак. Два дня п две ночи
они шли через горы п ущелья.
Днем незнакомец пас ее в лесу, в кустах, по почам
гнал по плохим незнакомым дорогам. Иногда они встре-
вали па своем пути стада, по незнакомец пе пускал ее
тУда. Люди редко попадались в пути. Только однажды
"ни встретили двух крестьян, которые спросили о ней,
Цовап: «Куда ты гонишь эту корову?» Незнакомец отве-
тил: «Продавать».
«Продавать!.. Значит, меня передадут другому»,—
••"Думала Цован. Она знала, что когда продают, значит,
ведают другому...
7»
179
4
Так и случилось. Когда они дошли до одной большой
деревни, незнакомец продал Цован какому-то долговя-
зому человеку, взял у него какие-то бумажки и больше
не показывался. А этот человек в тот же день погнал
Цован из деревни. Дорога была каменистая, и конца ей
не было. Когда теленок уставал и не мог идти дальше,
человек останавливал его и, просунув свою голову между
передними и задними ногами, брал на плечи... Цован
часто оглядывалась и испуганно мычала, тревожась за
теленка. Но человек каждый раз успокаивал ее:
— Иди, дура, иди, не на убой веду...
Но когда теленок, услышав голос матери, дергал по-
тами, человек поучал:
— Спокойно, глупенький, спокойно... Тебе честь ока-
зывают, а ты...
Деревня нового хозяина была маленькая, дома низкие,
и перед всеми домами были навалены кучи навоза. Дети
играли перед этими кучами, а собаки лаяли, глядя на них.
Все это напоминало Цован ее хлев в горах, где было
так много сочной травы и вкусной воды. Дом нового
хозяина был самый большой и высокий в деревне. Цован
привязали к дереву у этого дома, и вскоре пришли люди
со всех сторон, чтобы посмотреть па нее. Опп ходили,
разглядывали корову, отойдя, снова разглядывали, потом
опять приближались, трогали вымя руками, хвалили шею,
ноги, грудь и соски коровы.
— Ничего пе скажешь, хороша, поздравляем! — гово-
рили они.
Затем они принялись рассматривать теленка. По всем
разговорам и движениям людей Цовап чувствовала, что
попала не к врагам, однако она все еще сомневалась, иа
всех смотрела с опаской в пе знала, кто ее друг, кто
враг. На тех, кто ласкал теленка, опа смотрела с благо-
дарностью.
— Корова хороша, по теленок кажется больным,
сказал один из них.
Люди снова подошлп к теленку, осмотрели его и ска
зали: «Оп просто устал». Навострив уши, Цован внима-
тельно смотрела па людей и, увидев пх заботливое отно-
шение, надеялась, что здесь наконец ее оставят в покос.
Но первую ночь опа провела тревожно. Хотя па дворе
было тепло, ее привязали в хлеву, где были куры, не-
180
сколько овец и одна коза, которая, увидев Цован, в ис-
пуге бросилась в другой конец хлева.
Новый хозяин привязал Цован к стойлу, а теленка
к столбу, рядом с овцами.
Вечерело, и мрак постепенно заполнял хлев.
После того как Цован привязали, она некоторое время
продолжала стоять, затем, посмотрев на овец, на козу,
на кур, со вздохом легла, свернувшись, положила голову
на свое брюхо. Но спать она не могла; перед ее глазами
проходили дороги, кусты, собаки, бежавшие с задран-
ными хвостами, дети, которые бросали камни или, дергая
ее за хвост, убегали прочь. А когда Цован уже хотела
заснуть, сильный вздох и какие-то голоса разбудили ее.
Стонал теленок. Оп стонал скорбно и протяжно, будто
на него обрушилось что-то тяжелое.
«М-ы-ы-ы», — слышался его голос из дальнего угла
хлева.
А коза беспрестанно блеяла, неведомо почему. Она
так блеяла, будто кого-то звала: «Маккар, Маккар».
Овцы тоже вели себя неспокойно: они чихали, фыр-
кали и, будто вспугнутые чем-то, бились головами друг
о друга. Куры, встревоженные, кудахтали, словно испу-
гавшись чего-то, а петух гордо повторял: «Кы-кы, кы-кы»,
будто подбадривал кур: «Не бойтесь, не боитесь».
Цован встала на ноги и начала мычать.
Теленок не отозвался, продолжая стонать.
Что случилось? Почему теленок стонал, Цован пе
могла понять. Опа хотела подойти к теленку, по пе пу-
скала веревка, в темноте же ничего не было видно.
«Мы-мы», — снова послышался голос.
Цован еще несколько раз помычала, но теленок так
и не ответил на голос матери. Так продолжалось довольно
Долго. В полночь стоны теленка участились. Коза тоже
чем-то была встревожена.
«Маккар, Маккар», — блеяла она в страхе и мета-
лась по хлеву.
Цован стоя прислушивалась к голосу теленка п жда-
ла, что вот-вот войдет хозяин и все кончится хорошо.
Но хозяин не появлялся.
Пропел петух — Цован была уверепа, что па этот
Раз хозяин непременно придет, но оп так и не пришел.
1 Долго-долго, до самого рассвета, все в хлеву были
181
беспокойны. К рассвету стоны теленка утихли и посте-
пенно вовсе прекратились. Вскоре, как только рассвело,
Цован увидела, что теленок лежит на боку, протянув но-
ги. Овцы, подойдя к нему близко, пристально смотрели
на него, а коза, помахивая бородой, продолжала свое:
«Маккар, Маккар»...
Цован тотчас поняла, что случилось несчастье, и на
этот раз изо всех сил потянула за веревку и, сорвав ее,
с мычанием бросилась к теленку. Она мордой тронула
его и замычала. Теленок не двигался. Она начала лизать
голову, глаза теленка. Оп оставался неподвижным. Тогда
Цован приблизила свою морду к мордочке теленка и
протяжно, громко замычала. Ее большие черные глаза
наполнились слезами.
Теленок был мертв.
Когда совсем рассвело, в хлев вошли хозяин и его
жена. Увидев теленка, кого-то выругали.
— Как же теперь будем доить корову? — спросила
жена.
— Попробуем.
С горя Цован целых два часа не давала доить себя,
но на следующий день, увидев, что вымя набухает, под-
пустила к себе доярку. С этого дня она начала враждо-
вать с детьми и овцами. Ей казалось, что онп — дети
незнаком да и овцы нового хозяина — замучили ее те
лепка. Поэтому, где бы она пи видела детей или овец,
набрасывалась на них, чтобы забодать.
5
Новый владельцы Цован дали ей новое имя «Цвето-
чек» из-за белого пятна на хвосте. Вначале имя это было
ей непривычно, потом опа свыклась с ним. Дни прохо-
дили удивительно похожие один на другой. Утром ее
гнали в поле, вечером приводили для доения. У нового
владельца был батрак по имени Мосо; вначале он гонял
ее с овцами и козами, но через несколько дней овец и
коз продали, после этого ее гнали в стаде вместе с дру-
гими коровами. Коров в стаде было много. Все гордые и
драчливые. Как только появилась Цовап, то одна, то
другая корова бросалась на нее, чтобы забодать, пли
молодой бычок ради потехи гнал ее, потом остапавлп
вался и разрывал ногами землю. Поэтому Цовап всегда
1Ь2
шла в стаде последней. Во всем стаде была только одна
корова, которая симпатизировала Цовап, — старая, сте-
пенная, спокойная по праву, опа никогда не принимала
участия в шалостях молодых. Опа взяла Цовап под свое
покровительство; когда кто-либо подходил к ней, опа
свирепо бросалась вперед п отражала нападение. Од-
нажды во время обеда Цовап подошла к Джейран (так
звали старую корову) и протянула к пей свою шею.
Старая Джейран лизнула ее. С этого дня онп подружи-
лись и никогда не разлучались.
Некоторое время все шло хорошо. Неприятно было
Цован, что Мосо доил ее на пастбище. Не нравилось ей
это потому, что утром п вечером доили ее дома, а оп еще
доил в полдень. Мосо доил молоко в фуражку и, напив-
шись, сушил ее па солнце. Хозяйка вечером, когда при-
нималась доить, удивлялась:
— Что случилось с молоком? Утром она дает молока
больше, чем вечером.
Однажды, когда хозяйка снова обнаружила, что у ко-
ровы мало молока, владелец вызвал Мосо:
— Иди-ка сюда...
— Что угодно? — послышался голос Мосо пз хлева.
Оп предстал перед хозяином.
— Что случилось с коровой?
— А что...
— Пасется она хорошо?
— Хорошо.
— Почему же опа не дает молока?
Мосо пожал плечами:
~7 Откуда мне знать?
Хозяин погрозил пальцем:
„ — Смотрп, если еще раз будешь доить... Понял? Чтоб
оолыпс этого пе было...
м Эти слова очень поправились Цован. «Значит, Мосо
дольше пе будет доить», — думала она.
Не успели хозяин и его жена войти в дом, как Мосо
нодошел к Цован и со словамп: «Чтоб твоему хозяину...» —
)Дарил ее ногой в живот, а затем палкой — по погам
11 спине.
Молоко п масло едят самп, а мне же дают одпн
ХЛоб...
Цовап действительно видела, что Мосо каждый день ел
^олько один хлеб, но почему она за это должна была тер-
ть побои, не могла взять в толк...
183
Во всяком случае, с того дня Мосо перестал доить ко-
рову, но зато без конца ругал ее и швырял в нее камни,
когда гнал в поле п обратно домой. И Цован снова не
могла понять, почему с ней так обращаются. II вообще
в доме нового хозяина происходило много непонятных
вещей. Например, жена его всегда била своих детей, кото-
рые потом долго п громко кричали, будто телята, потеряв-
шие своих матерей... Если же в это время приходил их
отец, то и оп их колотил... Цован после смерти теленка
ненавидела детей, не выносила детского крика, а дети ча-
стенько плакали после порки, приходили в хлев и там
в стойле засыпали. Их присутствие всегда вызывало у Цо-
ван беспокойство. Но больше всего опа боялась, когда
вечером перед сном приходили хозяева с лампой в руках
и, найдя там детей, снова их пороли... От детского крика
в хлеве снова поднимался шум... Иногда приходила хо-
зяйка в хлев, садилась, терла свои глаза и на что-то жало-
валась сама себе. Правда, опа не кричала, как ее дети, по
все равно Цован не могла спать. Так продолжалось долго,
пока хозяин сам пе приходил с лампой за хозяйкой. Жепа
пе хотела идти.
— Я тебе говорю, вставай!
Жена не вставала.
— Смотри, снова изобью! — говорил хозяпп, размахи-
вая руками. Тогда жена вставала, и они вместе уходили.
И все же Цован в общем чувствовала себя сносно. Но-
вый владелец по крайней мере не бил, как прежние хо-
зяева, не оставлял ее голодной. Наоборот — хорошо уха-
живал, кормил, поил и радовался, когда она возвращалась
с пастбища. А дети, выбегая навстречу, кричали:
— Иди, наш Цветочек, иди...
Так прошел год. У нового хозяина Цован снова отели-
лась и вырастила нового теленка, но с ним тоже случи-
лось несчастье.
G
Был весенппй яркий депь. Стадо разбрелось по паст-
бищу. Два пастуха, расположившись па траве, лениво бе-
седовали; один пз них лежал на спине, смотрел па голубое
глубокое пебо, другой, лежа па животе, болтал ногами.
Приятный был депь. Молодые бычки резвились. Некото-
рые пз них, спрятавшись между кустами, щипали траву,
184
дойные же коровы, чтобы не повредить вымя, паслись
на открытом поле, далеко от колючих кустов. Цован
паслась рядом со старой Джейран, иногда же, ударяя
хвостом по своим бокам и спине, поднимала тяжелую
голову л глубокими ясными глазами смотрела далеко-да-
леко на мглистый горизонт, затем, закрыв глаза, подымала
морду к солнцу, словно желая передать ему свою призна-
тельность за тепло и обильную зеленую траву. Затем она
снова принималась щипать траву с топ же энергией.
Стадо незаметно приближалось к речке, которая с шу-
мом протекала в нескольких шагах. Услышав плеск воды,
коровы перестали пастись и поспешили на водопой. Через
несколько мпнут все стадо было у речки.
Напившись, коровы увидели молодую травку, росшую
на топ стороне речки, и перешли на другой берег. Цован
по запаху поняла, что здесь еще не паслись стада.
Обрадовавшись, коровы накинулись на обильную нетро-
нутую травку.
Не прошло и нескольких минут, как вдруг поблизости
поднялся шум. Коровы насторожились. Появилась ватага
незнакомых парней, за ними собаки. Цован показалось,
что они охотятся на птиц, но потом с удивлением заме-
тила, что они приближаются к ним. Опп громко шумели
и размахивали палками. Когда они приблизились, собаки
с лаем бросились вперед. Бычки с перепугу убежали, го-
довалые телята подбежали к матерям, матери же, подняв
головы, остановплпсь как вкопанные... На шум прибежали
лежавшие на траве пастухи и подошли к незнакомцам.
Цован смотрела: что будет дальше.
Незнакомые парни хотели угнать стадо с собой, но
пастухи не пускали.
— Ей-богу, они только сейчас перешли, — говорили
они, — мы не видели...
Но незнакомцы и слушать не хотели. Они решили
непременно угнать стадо. Пастухи снова начали проти-
виться. И так несколько раз: они пытались угнать коров,
а пастухи не пускали. Потом все разом начали громко
кричать, размахивать руками, вплотную подходить друг
к Другу, и началась потасовка. Пошли в ход палки
и камни. Дрался и Мосо. Цован больше всего наблюдала
За П1’м» чем за остальными; оп также кричал, нанося удары
своей палкой противникам. Вначале преимущество было
113 ег° стороне, он держался стойко, но вскоре его камнями
Согнали с места... Цован, а вместе с ней и все стадо смот-
185
рели на драку и удивлялись: почему они дерутся? Цован
догадалась, что они перешли границу соседнего селения
и паслись на чужой земле. С Цован это случилось впер-
вые. Еще у прежнего хозяина ей казалось, что мир кон-
чается у опушки леса и на этом свете существует только
их село, но потом она увидала также и другие села, но что
такое межа, она понятия не имела. Затем она удивлялась
тому, что люди дерутся из-за травы. Ведь трава растет
для них, коров, а эту траву съели коровы... Зачем же тогда
драться?.. «Удивительные существа люди, — думала она, —
всегда дерутся... Дерутся и за себя и за нас... Пасешься —
бьют тебя камнями, проходишь через улицу — тоже бьют
камнями... Э, трудно понять людей...» —думала Цован
и смотрела на драку. Они наносили удары, хватая друг
друга за ворот, и все кричали и кричали... Дрались до тех
пор, пока пастухи не оставили место побоища и убе-
жали, а незнакомые парни погнали стадо в близлежащее
село.
Они гнали коров и били их. Цован шла позади всех
и дважды почувствовала на своей спине удары палки.
Потом ей нанесли удар по ребру, по тому самому месту,
по которому однажды ударили веревкой ее старые вла-
дельцы. От удара в глазах Цован потемнело, и боль была
настолько сильна, что она даже не заметила, как проштп
длинную дорогу, и опомнилась только в каком-то хлеву,
куда ее загнали вместе со всем стадом. Хлев был тесный,
негде было лечь; все коровы стояли рядом. Одна глупая
корова частенько бодала то одну, то другую. Вср — и ко-
ровы и бычки — стонали. У Цован очень сильно болел
бок. О, как болел...
Два дня они оставались в хлеву, и за это время боль
в боку не переставала. Два дня приходили люди, соби-
рались, разговаривали, казалось, вот-вот откроют дверь.
Несколько раз Цован слышала голос своего хозяина, но
он не вошел в хлев. Выяснилось, что хозяпн пришел за
ней, говорил, просил, умолял, жаловался, что теленок
голоден. Вместе с ним пришли и владельцы других коров;
они тоже просили вернуть коров, но незнакомые люди не
соглашались, стояли на своем: «Они пользовались нашим
пастбищем, возместите нам убыток, тогда и забирайте
ваших коров...»
Цован была удивлена и словами хозяина о теленке,
и ответом незнакомых людей о порче пастбищ. Опп лгали.
У нее дома не было теленка, да и стадо пе портило паст-
]86
бища. В который уже раз она замечала, что люди говорят
больше о том, чего не было. Удивительно!..
За эти два дня вымя Цован распухло из-за того, что
ее не доили. У нее болели и вымя и бок. Когда наконец
вечером второго дня вместе со всеми остальными коро-
вами отпустили н Цован, ей стало плохо. Она едва дошла
до своего дома и в ту же ночь отелилась мертвым те-
ленком.
— На что ты мне теперь нужна? — сказал хозяин на
следующее утро, войдя в хлев и обнаружив мертвого те-
ленка. — Тьфу! — П он в сердцах плюнул в морду Цован.
Цован опустила голову. Она пе понимала, почему хо-
зяин сердился на нее.
Ворча и плюясь, хозяин снова вышел из хлева. Вскоре
он вернулся вместе с женой, детьми, Мосо и соседями,
и, как в первый день, они окружили ее и мертвого те-
ленка, начали говорить и бить себя по коленкам.
— После этого зачем она тебе? — сказал одпн пз соб-
равшихся.
— Так, только едок! — сокрушался владелец.
Долго опп говорили, и Цован чувствовала, что весь
этот разговор относится к ней, и она, забыв про своп боли,
с тревогой думала, что теперь хозяин, может быть, и не
станет больше держать ее у себя. Но почему, чем она
виновата? — думала она и снова с грустью в глазах смот-
рела на собравшихся людей.
За несколько лет своей жизни Цовап пригляделась
к людям и пришла к выводу, что они любят лишь то, от
чего имеют пользу, благоволят только тем, кто им что-нп-
будь дает. Если даешь молоко — значит, ты любима, если
Даешь больше, то еще больше любима. А если молока
У тебя нет, оно прекратилось, тогда горе тебе...
«О, как ужасен мир людей!» — думала Цован и снова
глядела на собравшихся вокруг нее людей.
7
Предчувствие Цован пе обмануло ее. Отношение вла-
дельца к ной резко изменилось. Он уже не гладил ее
Спину, не почесывал голову, по вечерам не клал сена перед
|1ею— А через несколько дней он начал приводить людей
11 показывать ее им. Люди щупали ей мышцы, живот,
вымя, тянули за соски, чтоб проверить, дает ли она моло-
187
ко или ие дает. II однажды вдруг владелец продал Цовап.
Вначале ее купил старик крестьянин, сноха которого при
доепнп украдкой выпивала молоко. Но вот как-то, когда
сноха старика пила молоко, заскрипела дверь; она с ис-
пугу уронила ведро, и молоко разлилось. Вошедший был
ее деверь. Когда он спросил, что здесь случилось, она от-
ветила: «Я доила, а она, проклятая, под конец лягнула
меня». Оп рассердился и побил Цовап за то, что ошт про-
лила молоко.
II тут ее держали недолго. Отказались от нее потому,
что Цован должна была зимою отелиться (так уверял
бывший хозяин), но когда убедились, что их обманули
п у Цовап пе будет теленка, ее продали священнику, за-
верив его, что весною у коровы будет теленок.
У попа Цовап было хорошо: всегда было много сена,
отрубей; поп своей рукой кормил ее солью, гладил, чесал
за ухом, одним словом, очень любил Цовап. II Цован была
довольна. Даже однажды, когда она заболела, он над нею
читал книгу. Хотя из прочитанного Цован нпчего не по-
няла, однако она чувствовала, что он для нее делает что-то
хорошее... Но она и здесь осталась недолго. Вскоре, когда
священник убедился, как и предыдущий хозяин, что Цо-
вап не отелится, он продал ее торговцу. Скоро Цован ока-
залась в стаде, в котором было больше быков, чем ко-
ров, а коровы — все яловые. Там было много и телят
и бычков... Все были грустные-грустные, чуждались друг
друга, не подходили один к другому поиграть пли порез-
виться. Несколько взрослых пастухов день п ночь паелп
их в горах. Однажды эти пастухи погналп стадо по сухой,
пыльной и прямой дороге, которая тянулась через поля
и леса. На всем пути была только пыль и пыль... Пыль
садилась па головы, спины, проникала в ноздри, в глаза.
Куда гпали их, Цован пе знала, но так как опа шла по-
зади всех, однажды наконец услышала, что их ведут
в город... Что такое город, Цован тоже пе знала. Был лп
этот город пастбище, гора или новое село, может быть,
хлев — опа пе знала... Шли бесконечно долго. Днем шли.
ночью отдыхали под открытым небом... Была осень, поля
были убраны, луга голые, дорога бесконечная, пыльная...
Не было пи травы, ни вкусной воды, а пастухи все время
гнали их, гнали со своим «гей, хо-хо!..». От усталости по-
весив головы, толкая друг друга, плелись онп по пыльной
дороге, которая, казалось, не имела конца.
188
После трехдпевного путешествия наконец они дошли
до белых домов, окруженных деревьями. Их загнали
в какое-то место, со всех сторон окруженное досками.
Пахло стадом, видно было, что несколько дней тому назад
здесь тоже был скот. Только что онп хотели отдохнуть, как
вдруг какое-то черное-черное чудптце, фыркая, подошло
сверху и мыча остановилось пород домами. Все коровы
п быки в испуге хотели бежать, по мешали доски. Через
некоторое время появилось другое, такое же, в гневе пу-
стившееся вперед, оно за собой тянуло множество домов,
пз окон которых смотрели люди — женщины, дети... За
ним пришло другое, потом еще, еще...
Цовап испуганно и в то же время настороженно смот-
рела: что это такое, почему пригнали их сюда? — не могла
взять в толк, как не понимала многого из того, что
делали люди.
В тот же вечер их погнали в какие-то дома и заперли
пх там. Цован дрожала от испуга. Много о чем можно
было думать, глядя в окно; она ждала, что сделают с ними,
пбо множество незнакомых врагов — людей, стоя у домов,
разговаривали, шумели, суетились. Такое было впечатле-
ние, будто онп хотят все перевернуть. Но вскоре их дом
ВДРУГ Двинулся, большинство коров и быков попадали, при
попытке подняться снова упали; потом послышался силь-
ный дикий свист, и пх хлев тронулся с места и
пошел...
В пути их хлев тоже сильно грохотал и шумел. Ехали
Долго-долго... Иногда останавливались. Бывало, через окно
проникал свет лампы, иногда луч солнца. На остановках
нм приносили сено, и потом онп снова с грохотом ехалп.
Наконец они доехали до того места, которое носит на-
звание «город».
8
О, город... что это за «город»! Люди, дома, телеги — все
непохоже на обычное деревенское... все здесь поразп-
ВДьно. Цован удивляли толпы людей, огромные дома,
бпК0То!’1>,х пе было пи одного коровника, ширина улиц, по
’“•ч которых не было ни травинки, пи частокола, ни
Ячейка... Удивительно! Не было ни собак, нп стогов, и
^со (H,,° жалела она, что не было стогов... Нет. так назы-
аемый город ничем не привлекал к себе.
189
Через весь город повели стадо на окраину и загнали
в большой двор. Здесь тоже был запах скота, как и во
дворе у белых домов.
Ночью они там отдыхали, а утром пришли незнакомые
люди, осмотрели их, сосчитали. «Сколько их?» — спросил
один пз пришедших. «Четыреста», — ответил другой, и
опп вместе ушли. Па следующий день снова пришли др\
гие люди. 11 так ежедневно приходили все новые и новые
люди, осматривали их, давали сено и вели на водопой. По
утрам приходил один малоразговорчивый человек; его
назвали врачом, с ним было еще двое, которые слушались
врача. Они отбирали несколько коров, бычков, волов и уво-
дили их. Этот человек, которого звали врачом, щупал ко-
ров, быков, бычков, смотрел им в зубы, п тех, к кому
он прикасался рукой, уводили в тот или на следующий
день.
Так увели многих. Однажды увели и близкую подругу
Цован, от которой она пе отходила всю дорогу. Когда ее
уводили, она повернулась, посмотрела па Цован и грустно
замычала: «ба-а-а!..» Заныло сердце Цован. Она ответила
ей тем же, и глаза Цован наполнились слезами. «Куда
увели подругу, зачем?.. Куда вообще ведут быков, коров,
бычков? Куда их ведут ежедневно, почему их не возвра-
щают обратно?» —думала Цован, стоя на одном и том же
месте, глядя на ворота, за которыми скрылась подруга.
Думала она об этом с грустью, рассеянно п не понимала
людей, пх поступков. Цован еще больше загрустила,
когда ночь наступила... Цован лишплась сна и все думала:
куда поведут ее, в какое неизвестное и таинственное ме-
сто?.. Остальные коровы и быки спали спокойно, по Цован
долго не могла уснуть: клала голову на брюхо, оставалась
в таком положении немного времени, потом снова под-
нималась.
Только к рассвету она уснула и увидела себя на боль-
шом, просторном зеленом лугу. Был ясный день, зелень
блестела под солнцем, вблизп шумела вода, вдали по боль-
шой дороге вереницей двигались телеги, еще дальше —
туман, и горы таяли во мглистой синеве. А как хороню
было на лугу: телята резвились, коровы, закинув хвосты
на спины, спокойно жевали. Ее мать с белым выменем
под брюхом ласкала Цован... Мать ласкает ее, а опа посте-
пенно вытягивает шею перед нею и от удовольствия за-
крывает глаза...
190
«Пришли за мною», — подумала Цован и со стоном
поднялась с места.
Врач подошел к ней н принялся рукой трогать брюхо
Цован. Она, недовольная, подняла ногу и сделала шаг.
— Стой, глупая, стой, — сказал врач и снова осмотрел
ее. Цован неподвижно ждала: что сделают с ней.
Врач долго смотрел, щупал, наконец поднял голову:
— У этой теленок.
— Теленок? — удивились те двое и внимательно по-
смотрели на Цован.
Затем и они подошли к ней, пощупали ее живот с пра-
вой стороны. Один из них, кого звали помощником заве-
дующего, спросил у врача:
— Сколько теленку месяцев?
— Три-четыре, — ответил врач.
— Значит, через пять месяцев она должна отелиться, —
снова сказал помощник заведующего.
— Естественно, — ответил врач.
— Корова хорошая?..
— Да, — сказал врач, — такие коровы дают много мо-
лока... кроме того, она еще молода.
Потом все трое, разговаривая, ушли.
Цован с опаской смотрела нм вслед: что собираются
они делать с нею, куда поведут?.. Но вскоре всех, кого
врач трогал рукою, увели, а Цован оставили. Это обстоя-
тельство удивило Цован. Что они будут с ней делать?
После осмотра врача ее пе увели... Удивительное дело!
В этот день никто к ней не приходил, но на следующий
День ее отделили от стада, привязали к рогам веревку
п вывели со двора. II там какой-то старик погнал ее не-
ведомо куда.
9
Инал он ее день, другой... гнал он ее какой-то длинной
Дорогой, гнал медленно, иногда отдыхая, иногда заговари-
вая с нею, Цован... За два дня они прошли много сел, а на
тР₽тий пришли в какое-то поле, где все казалось знако-
мым Цован; узкое поле, что простиралось между двумя
горами, лес, который поднимался по склонам горы к небу,
J?LKa’ что протекала вдоль дороги, — все, как будто все
?,Ло знакомо. По сторонам дороги паслись коровы... п они
выли будто знакомы. Цован посмотрела па коров и вдруг
Р°мко ц пронзительно замычала: «Ба-а-а...» Некоторые
191
пз коров повернули головы и посмотрели на нее, за гем
одна из них ответила Цован тем же громким и звонким
мычанием. Цован, размахивая хвостом, ускорила шаги
к коровам, но старик не пустил.
— Куда, глупая, куда! — сказал старик и погнал ко-
рову вперед.
Они продолжали свой путь и вскоре вошли в деревню.
II тут показалось Цован все знакомым: дорога, дома, де-
ревья.
По обе стороны дороги собравшиеся люди разговари-
вали, дети играли. Когда Цован медленными шагами
подошла к нпм, вдруг она услышала свое имя. Человек
в папахе вышел им навстречу.
— Братцы, да это же наша корова, наша Цовап...
Старик что-то сказал и хотел было погнать дальше, по
со всех сторон обступили люди и не дали увести.
Погнали корову домой.
— Цован идет, Цован идет! —кричалп детишки, вы-
бегая навстречу.
Через несколько минут Цован была уже у дверей ста-
рого хлева, у своих прежних хозяев. Ее окружили знако-
мые лица — старший хозяин, который остановил ее на
пути, его жена, дети, соседи... Через некоторое время при-
шел и младший хозяин, его жена. Все удивленно смотрели
и весело разговаривали друг с другом; ее младший хо-
зяин с женой смотрели на все это, поднявшись на стену,
смотрели, но не разговаривали с остальными.
— Она — Цован, так и есть! — сказал младший хозяин
своей жене.
— В самом деле, — сказала жена, со степы протягивая
руку в сторону коровы, — это Цован, Цован...
Корова подняла голову, посмотрела на нее и помычала:
«Ыммм...»
— Мп ла я?
— «Милая»? — выступила вперед жена старшего бра-
та. — Еще что! Мы для вас ее нашли? Ну, идите, заби-
райте к себе. П-ишь... «милая»...
— Много не болтай, — вмешался младпшй брат со сте-
ны. — Посмотрите-ка на хозяйку...
— А то ты хозяин? — продолжала жена старшего
брата.
— Сейчас увидите, кто хозяин, — сказал младший
брат и спустился со стены. Вместе с мужем отошла и его
жена.
192
Старший брат пытался несколько раз вмешаться в раз-
говор, но, сжав зубы, замолчал.
Братья пе разговаривали друг с другом. Старый спор
все еще продолжался между ними. После исчезновенпя
коровы они обвиняли друг друга в тайной продаже Цован.
Но, так как свидетелей не было, дело откладывалось
в суде, братья же, как и их жены, во время ссоры друг
друга называли «ворами».
— Коровий вор! — говорил старший младшему.
— От вора слышу! — отвечал младший.
Теперь же, когда Цован нашлась, младший подал жа-
лобу, что его корова, которая два года тому назад пропала,
нашлась, но старшин брат незаконно пытается присвоить
ее, поэтому о и просит учинить правосудие — отобрать
у старшего брата п вернуть ему. А старик, который привел
корову из города, также, в свою очередь, подал жалобу,
что эту корову, которую у него отняли, купил его сын,
работающий в городской бойне. Его сын — помощник
управляющего бойней и купил корову потому, что она
оказалась тельной и ее не сталп резать.
Но старику никто не верил.
Началась судебная капитель.
И теперь у Цован было трп хозяина.
1918
В ЛЕСУ
1
Леса наши высокостволыш и густы. Столетние дубы,
сучковатые, с нолувысохшими ветвями, старые, раскиди-
стые грабы, белоствольные березы и ароматные лпиы,
густо сплетаясь друг с другом, покрывают окрестные
горы, редея у вершин. Под ними вечная сырость и полу-
мрак. В этой сырости и темноте — трава желтого цвета
и растут молодые деревца, напоминающие детей, лишен-
ных солнечного света.
Раньше всех выпускает свои клейкие листочки липа,
затем береза и черемуха, позже всех начинает зеленеть
дуб. Кажется, будто незримый мастер к основному фону
ткани прибавляет все новые цвета и узоры. Веспа насту-
пает здесь медленно, шаг за шагом, осторожно. Сперва зе-
ленеет опушка леса, затем день за днем зелень проникает
все глубже и выше.
Вместе с другими цветут, почти не выпуская листа,
днкне груши и яблони, покрываясь белым цветом. На
темно-зеленом фоне леса онп похожи на закрытых белой
чадрой тюрчанок, стоящих в серой толпе. Растут деревья;
продолжают стоять, даже высохнув, и, наконец, с корнем
вырванные бурей, валятся на землю, где медленно гниют.
Потом из их сгнивших тел вырастают новые побеги. Вы-
сохшие сучья и ветви падают, точно поспевшие яблоки,
сброшенные ветром. Каждый год землю покрывает новый
слой валежника, которого набирается так много, что вхо-
дящий в лес принужден шагать по нему и наполнять
окрестность треском лома ющихся под ногами веток
и сучьев.
191
В глубине леса попадаются места, где валежник наки-
дан так густо, точно кто-то заботливо сгреб его в кучи.
Сделал же это ветер.
Крестьяне, конечно, очень довольны, что в лесу такое
обилие хвороста. Онп собирают его для дома, а некоторые
продают на сельских базарах н в городе.
Так же поступал и А лексан Етаранц еще с молодых
лет. II теперь, когда ему было уже за сорок, он про
должал заниматься этим же, так как пе знал никакого
ремесла. Земля же и огород, которые можно было обрабо-
тать за один день, не могли прокормить его семью, состояв-
шую из старушки матери, жепы и троих детей.
Выручки от продажи двух-трех вязанок валежника
хватало на дневное пропитание семьи. Особенно хороню
было то, что валежник разрешалось собирать, не спра-
шиваясь у лесного сторожа, брать сколько угодно, по
только сухой валежнпк. Рубить же лес строго запреща-
лось, и за это беспощадно штрафовали.
Однако за последнее время Алексап уносил вместе
с валежником и порубку. Дело в том, что в хлеву у пего
прогнили балки, иные даже провалились и повисли: нужно
было их заменить. Вот почему Алексап, отправляясь за
валежником, несколько раз рубил молодые зеленые дубки,
прятал пх в порослях травы и с наступлением темноты
волок домой. Срубал он их в глубине леса, чтоб пе было
слышно стука топора, и вообще старался не попадаться
па глаза лесному сторожу Вано, иначе беда: наложили
бы большой штраф, а может, и арестовали бы, а если оы
еще нашли те пять-шесть бревен, что оп успел утащить
Домой, никак ему тогда пе выпутаться. Поэтому он про-
двигался по лесу очень осторожно, то и дело останавли-
ваясь и озираясь. Помнил, как Вано, встречаясь с ним,
каждый раз говорил: «Смотри, приятель, брать валежнпк
можешь сколько хочешь, но горе тебе, еелп срежешь
хоть веточку!»
Помня угрозу, Алексап принимал все меры предосто-
рожности: накинув петлю па конец сырого, сучковатого
Д)’ба, тащил его по траве; дерево ползло за ним, как змея.
Алексии то и дело вытирал рукавами вспотевший лоб,
настораживался, прислушивался, старался идти глухой
чащей и не шуметь.
Однажды, когда оп волок бревно, послышался шорох;
Алексии остановился, прислушиваясь, — то был шум ветра
11 листве. Он снова двинулся, осторожно ступая. Через
195
несколько минут ему показалось, что он слышит шаги.
Остановился: опять шумели деревья, и невдалеке по су-
хому хворосту пробежал заяц.
Алексан вышел на поляну, покрытую высокой сочной
травой, остановился на краю, под деревьями, и стал всмат-
риваться — не видно ли кого.
Осторожно обвел взглядом открытое место — никого.
Подбодрился и зашагал, но пз предосторожности пошел
не через поляну, что было короче, а вдоль опушки, влево.
Зная, что из лесу все дороги выходят на эту поляну, он
предпочел двигаться по чаще леса, избегая даже тропинок.
Пройдя немного, успокоился, решив, что раз лесной
сторож пе повстречался ему до сих пор, то вряд лп пока-
жется теперь. II оп смелее дернул дерево, которое ползло
за ппм и, подобно обезглавленной змее, било хвостом по
деревьям, кустам и пням. С топором за поясом шел Алек-
сан, волок бревно и думал о том, что с этим у него пх
стало восемь, еще десяток — и можно обновить крышу
хлева. Осенью, когда скот бывает дешев, он купит двух
телок, и будут у него через пару годиков две коровы...
Шел по краю оврага, на дне которого, прыгая с камня
па камень, журчал горный ручеек, п радовался, что за
шумом воды не будет слышно его шагов п возни.
Однако, по мере того как оп спускался, лес редел, меж
деревьев вдалп уже проглядывало поле. Алексан остано-
вился, еще раз вытер рукавом пот, поправил свесившийся
с пояса топор и начал медленно спускаться к опушке леса.
Но едва успел оп сделать несколько шагов, как заметил:
из-за шиповника кто-то с насмешливой улыбкой следил
за ним.
То был Вапо — лесной сторож, прямой как палка,
в черной остроконечной папахе с кокардой.
Алексан вздрогнул, точно его ударили камнем по ко-
лену, остановился, чувствуя, что подкашиваются ноги. Вот
попался! А оп-то считал, что опасность миновала!
Не успел оп прийти в себя, как Вано с ружьем за
плечом и с патронташем через грудь подошел к нему.
II дальше Алексану показалось, что слова Вано он слы-
шит во спе:
— Послушай, сколько раз я говорил тебе — не руби
деревьев!
Алексан молча выпустил веревку п, зная, что в таких
случаях лесные сторожа прежде всего отнимают топор,
инстинктивно занес руку за спину и ощупал топор.
19G
И как не стыдно тебе! — продолжал Вано, прибли-
зившись н глядя на дерево, которое валялось на траве. —
Разве это порядок, а?.. Ведь оно еще совсем молодое, —
продолжал он, качая головой. — Что мне с тобой делать
теперь, а?..
Алексан, растерявшись, с мольбой посмотрел па Вайо;
мелькнула мысль о бревнах, спрятанных дома. («Если
задержит — найдет и те, тогда пропал!») Решил тронуть
Вано своими просьбами.
— Что же, Вано-джан, ошибся я... понадобилось
бревно, хлев рушится. Прости...
Вано сверкнул глазами.
— Хорошенькое дело! Что же, я впноват, что твой
хлев рушится?! — сказал он возмущенно. — Нужно тебе
бревно, бери, сукин сын, разрешение! Не знаешь разве, что
нельзя рубить без разрешения?
Вано был и разгневан и обрадован. Разгневан тем, что
Алексан рубил деревья, обрадован — что поймал вора.
— Разрешение?.. Но, Вано-джан, где взять денег?..
II Алексан, умоляюще глядя на него, продолжал про-
сить, по Вано прервал его:
— Что ж, виноват я, что у тебя нет денег? Какое мне
дело? Ну-ка тащи!
«Тащить» — это значило: отнесут срубленное бревно
к старшине, составят протокол, а потом или арестуют, пли
взыщут штраф.
Алексан, не трогаясь с места, возобновил мольбы:
— Да буду я жертвой за тебя, Вано, прости!..
— Тащи, говорю!
— Вано-джап, не погуби моего дома!
— Не надоедай. Трогай!
— Заплачу, Вано, что стоит...
Алексан боялся, что его могут услышать другие, гово-
рил тихо, почти шепотом. По Вано пе хотел его слушать
Д па его шепот отвечал громко и сердито, повторяя, что
3УДет лучше, если Алексан потащит за ним дерево, вместо
т°го чтобы болтать лишнее. Алексан, точно окаменев, не
тР°гался с места. Знал, что двинуться — это значило под-
вергнуться штрафу не только за это бревно, но и за те, что
спРятаны дома. Видя, что Алексан не двигается, Вано
Подошел к нему сам:
~ Ну, раз так, отдай топор... — и протянул руку,
ЧТобы отнять его.
197
Но Алексан отодвинулся, не давая Вано снять у него
с пояса топор.
— Отдан, говорю! — рассердился Вано.
Алексан еще раз попытался кончить дело миром:
— Оставь пока, Вано, оставь...
Но Вано молча набросился на него, стараясь отнять
топор. Видя, что Алексан уклоняется, хочет убран»
топор за сипну, он выругался в ударил его ио уху и но
лицу.
Вскрикнув от боли, Алексан инстинктивно рванулся,
чтобы схватить руку Вано, но вместо руки схватил широ-
кий рукав его черкески и потянул к себе, чтобы не дать
ему снова нанести удар. Вано же показалось, что Алексан
хочет его ударить. Он снова размахнулся и заехал Алек-
сину по уху.
Алексан поднял руку, желая защититься от нового
удара, но Вано схватил ружье и навел на него, чтобы
пугнуть. Это произошло в одно мгновение. Алексан ахнул,
схватился за дуло ружья, в то же время подняв с земли
дубину, взмахнул ею и... опустил.
Опустил. Даже не почувствовал, ударилась ли опа обо
что-нибудь. Как подрубленное дерево, повалился Вайо,
упав ничком; ружье отлетело в сторону, а конец его кин-
жала воткнулся в землю.
Алексану показалось, что Вано упал оттого, что по-
скользнулся... И удивился, заметив, что с виска Вано на
траву потекли струйки крови. «Откуда кровь?» — подумал
оп. И секунды две, ошеломленный, смотрел на Вано.
«Умер? Или потерял сознание?» — думал он, но видя,
что кровь все течет, а Вано недвижим, бросил палку и пу-
стился бежать...
Некоторое время он бежал, натыкаясь на деревья
и увертываясь от развесистых ветвей, хлеставших его
по лицу.
Пробежав изрядное расстояние, замедлил шаг. Вдруг
показалось, что кто-то идет за ним, шурша сухими листь-
ями и хрустя сучьями. Прислушался — то шелестели де-
ревья, из кустов выскакивали зайцы, на мгновение оста-
навливались, навострив уши, потом внезапно прыгали
и, распластавшись, как лягушки, прыгающие с берега
в воду, исчезали.
Убедившись, что никого пет, Алексан пошел дальше.
Теперь почудилось, что кто-то сзади наносит ему удары.
В ужасе оглянулся, протянул назад руки. Рука коснулась
198
топора, который, свесившись с пояса, бил его рукояткой
по бедру.
Перевел дух. Вдруг ему послышалось, что кто-то глухо
стонет. «Уж не Вано ли то?» Прислушался. Опять ше-
лестят деревья, и сквозь их шелест как будто доносится
стон.
Проснулись подозрения: а вдруг Вано был только в об-
мороке и теперь, очнувшись, стонет? Это повергло Алек-
сана в мучительное раздумье. Чтобы проверить свое
подозрение, он осторожно вернулся по своим следам. Че-
рез несколько минут дошел до места, где, по его мнению,
упал Вано.
Но лесного сторожа не оказалось.
По телу Алексана пробежала дрожь: «Значит, встал,
ушел... Значит, не зря показалось мне, что кто-то шагает
в лесу... Но то лп это место?»
Огляделся. Как будто похоже: та же желтоватая трава,
кусты, липы... Но срубленного дерева здесь не было. Это
подбодрило его. Он пошел дальше и, сделав несколько
шагов, наткнулся на тело.
Вано лежал все в том же положении: ничком, руки,
как и раньше, широко раскинуты, конец его кинжала
воткнут в землю... Значит, он не шевелился; ружье, упав-
шее в кусты, валялось там же, папаха — недалеко от него,
кровь из виска как будто перестала течь и сгустилась.
«Узнать бы — мертв илп в обмороке?» — снова поду-
мал Алексан и, чтобы проверить, хотел толкнуть тело
ногой, но испугался, не посмел коснуться.
Было, однако, ясно, что лесной сторож как упал,
больше не пошевельнулся. Никаких признаков жизни...
,То и удивило и испугало Алексана. Он не мог бы в эту
минуту решить, что бы предпочел — видеть другое одина-
ково пугало его. В то же время он не мог уйти. Смотрел
на распростертое тело, оглядывался; между деревьями
вдали виднелось поле.
Постоял несколько секунд. И, видя, что тело Вано не-
подвижно, а кругом нет никого, Алексан быстро нагнулся,
Схватпл Вано за ноги и потащил вниз... Оступился, попав
в яму, остановился. Яма была полна прошлогодних
листьев — как раз то, что ему пужпо. В несколько минут
211 расчистил ее, положил Вано на дно в том виде, как тот
°мл. в одежде, с кинжалом. Кровь запеклась иа лице
11 плече Вано. Когда Алексан тащил его, голова мерт-
веца болталась, как арбуз на стебле.
J99
Уложпв тело, Алексан кинул туда же шапку п ружье
п начал поспешно забрасывать яму сухпмп лпстьямп.
Когда устали руки, стал работать ногами.
Аккуратно засыпав, снял с бревна веревку и, вместо
того чтобы спуститься в деревню напрямик, пошел вверх
лесом.
2
Домой вернулся в сумерки, усталый, без вязанкп п без
топора. Еще издали заметил жену, которая с ребенком на
руках ждала его. На вопрос, почему запоздал, ответил,
что ходил очень далеко.
— А почему без дров? — продолжала расспрашивать
жена, сильно удивленная: еще не бывало, чтобы Алексан
возвращался с пустыми руками. Не иначе, как произошло
что-то необыкновенное: либо отняли топор, либо срублен-
ное дерево доставили старшине, чтобы составить протокол.
Она подумала, что мужа могли даже арестовать, п встре-
вожилась.
Алексану же показалось, что жена заметпла в нем что-
то необычное (вероятно, в его повадке, в лице и одежде
есть что-то, что вызывает в ней беспокойство), п хотя
вопрос жены «А почему без дров?» п не был для него не-
ожиданным, тем не менее он замешкался с ответом.
— Искал бревно наверху, на горе.
Жена удивилась.
— Чего же так? Или не было внизу?
Неестественно улыбаясь, Алексап ответил:
— Внизу?.. А стук топора? Хочешь, чтобы поймали
на месте?
Говорил, а самому казалось, что это говорит другой,
а он слушает и замечает, что голос этот дрожит и звучит
громче, чем нужно. Алексан сбросил у стены, как расска-
зывала потом жена, «горсть хвороста», принесенного
с собой.
— А топор где?.. — спросила жена.
Вопрос застал Алексана врасплох. Он забыл о том, что
топор упал, остался там, в лесу.
— Топор? В лесу оставил. Спрятал в дупле. Если б
прпнес с собой, поймали бы. Пусть лучше останется
там, не придется таскать каждый день.
— Но ведь он п дома нужен, — заметила щена,
200
— Если нужно, принесу завтра. Конечно, не оставлю
таМ} —ответил он и, опередив жену, вошел в дом.
' Что ты приготовила сегодня?
Он чувствовал сильный голод. Жена поставила перед
ппм миску. Алексап принялся торопливо есть, не кроша,
против обыкновения, хлеба в нохлебк\. Подносил ко рту
ложку откусывал хлеб п глотал так поспешно, точно
боялся куда-то опоздать. Ел и обводил взглядом комнату,
вещи, детей, сидевших на тахте п игравших в самодель-
ные куклы.
— Ешь медленнее, подавишься, — сказала жена. —
Куда спешишь?
Оп стал есть немного спокойнее, все время глядя в сто-
рону детей. Поев, разделся, лег.
— Устал, — ответил он на удивленный взгляд жены.
— Хочешь, вымою тебе ноги, — предложила жена.
Полегчает...
— Нет, — отказался он и укрылся одеялом.
Немного спустя дети и жена заснули. Алексану не спа-
лось. Повернувшись к стене, он слушал сопение детей,
похрапывание жены и глухой шум арб, проезжавших где-
то далеко. Задремал. Но едва сомкнул глаза, тотчас же
увидел себя снова в лесу. Была буря. Лес грохотал. Вер-
хушки деревьев сгибались от порывов ветра и хлестали
ДРУГ друга, как огромные бпчп. Трещалп столетние дубы
п грабы, падали, вырванные с корнем. Лес был точно в па-
нике. Казалось, каждое дерево старалось спасти себя, а
все вместе шумели и неслись, подобно табуну лошадей,
и с треском падали один за другим столетние дубы и
грабы. Алексан бежал через лес, бежал, спасаясь от ва
лившихся деревьев. Но падавшие деревья преграждали
ему путь и затрудняли бег. Он пытался перебраться через
нпх, но едва успевал перепрыгнуть через одно, как падало
Другое, и так без конца...
Вдруг в этом всеобщем смятении перед нпм встал Вано
с Ружьем через плечо... Навалился Вано и начал отнимать
топор. Алексан задыхался: хотел встать не мог. Вано
Дзвил его, как камень. Алексан стонал, тяжело дыша. На-
конец он крикнул и проснулся от своего же крика, весь
в поту. Больше он не смог заснуть.
Жена, просыпаясь раза два, спрашивала:
~~~ Чего не спишь?
~~ Не спится... — отвечал он.
Вму действительно не спалось. Бесчисленные непрн
201
вычные мысли одолевали его. Думал — уж не приметил
.in кто. когда он шел из лесу? Хотя сам он и не видел ни-
кого, ио ему мнилось, что, может, его видели другие. Ста-
рался вспомнить шаг за шагом, где в что с ним было. До
самой деревни он не встретил никого, в деревню вошел
с противоположного конца п тут встретил сына Гарее-
ва на Мирзу, которому сказал: «Добрый вечер». Значит,
сын Гарсевана может подтвердить, что Алексан вечером
этого дня вошел в деревню с этой стороны. Разве недоста-
точно этого, чтобы снять с него всякое подозрение?..
Но встречался ли ему кто-нибудь утром, когда он шел
в лес, — этого он, как ни напрягал память, не мог вспо-
мнить. Часы шли. Он услыхал, как недалеко от их дома
прокричал петух, потом, спустя некоторое время, срыва-
ясь с голоса, ответил им молодой петушок; замычала ко-
рова соседа Арона. Значит, Арон встал.
Алексан поднялся еще до рассвета, оделся и вышел
во двор. Разновременно натасканные бревна были уло-
жены у стены хлева; он по одному перетащил их и спря-
тал в высокую, в человеческий рост крапиву, разросшу-
юся под плетнем. За этим делом застала его жепа. По-
дойдя к нему, она спросила:
— Почему ты их прячешь?
— Почему? — повторил он, не подымая головы. —
А как же, оставить, чтобы пришли и оштрафовали?
— До сих пор не приходили, с чего же сегодня прп-
дут? — продолжала обеспокоенная жена.
Все еще не подымая головы, Алексан ответил:
— Как знать? Не помешало бы быть осторожным...
Пе сказал, почему ладо быть осторожным. Но, услы-
хав свой голос, снова подумал, что это говорит не он, а
кто-то другой.
Спрятав бревна, занялся плетнем, починил покривив-
шуюся часть, укрепил выпавшие колья. По утрам он
обычно относил вязанки на рынок, а если их не было,
шел в лес, чтобы набрать хворосту. Но сегодня, хотя солн-
це стояло уже высоко, он не отходпл от плетня. Поэтому
жена спросила:
— Не пойдешь сегодня в лес?..
— Пет, сегодня у меня дело на базаре, — ответил он
уклончиво.
Действительно, покончив с плетнем, он отправился па
рынок. И было так странно и непривычно идти без вя-
занки на спине.
202
У входа на рынок его встретил один из постоянных
еги покупателей — учитель.
— Дров нет? — спросил он.
— Уже два дня не хожу в лес, учитель: занят по дому.
— Мне нужны дрова, — сказал учитель озабоченно. —
Можешь принести завтра плп сегодня после обеда?
— Посмотрим, постараюсь. — Алексан передернул
плечами и направился туда, где его товарищи, продав
привезенные дрова, отдыхали, беседуя. Там были беженец
Пнлос, хромой Сероб, рябой Хачерес и двое других пар-
ней.
— Эй, Алексан, и сегодня не принес хвороста? — спро-
сил Пнлос.
— Нет, — ответил Алексан, приближаясь к ним. —Два
дня был занят по хозяйству. А вы принесли?
— Принесли и уже продали.
— Вано ничего не говорил? — спросил Алексан, хотя
и знал, что Вано не мог сказать ничего, кроме того, что
говорил всегда, а именно — грозя пальцем, предостере-
гал не рубить деревьев. Но Алексану было интересно
услышать хоть слово о Вано, узнать, известно ли им что-
нибудь. Когда же Пнлос ответил: «Мы даже не встрети-
лись с ним», стало ясно, что они не знают ничего.
Алексан переменил разговор:
— Выгодно продали, ребята?
— Как всегда. За вязанку двадцать — двадцать пять
копеек.
— Значит, я понес пятьдесят копеек убытку, — заме-
тил печально Алексан. — Второй день не хожу в лес.
И посмотрел на товарищей, ожидая, что те спросят
° причине. Но, вопреки ожиданию, те но спросили ничего,
11 Алексан подумал, что они. пожалуй, будут рады, если
и вовсе перестанет ходить в лес: одним продавцом бу-
дет меньше на рынке.
Сельчане вернулись к прерванному разговору, который
не относился пи к дровам, ни к лесу, ни к рынку; Алек
(>ан отошел. «Они, по-видимому, не знают, что Вано уже
нет в живых и что он второй день не возвращался домой.
° ведь жена то Вайо должна знать?» — мелькнуло у него
н голове. Задумался: не пройти ли мимо дома лесного
СГоР°жа, посмотреть, что там делается. Но нет, нет! Он
Отогнал от себя эту мысль и направился домой.
Чтобы чем-нибудь запяться дома, взял нож п начал
Делать подпорки для яблонь, которые росли перед домом.
203
Хотя на деревьях и были уже плоды, по они еще не отя-
гощали веток. Тем не менее Алексан подпер свисавшие
ветви.
— Ну что на них есть, что ты ставишь подпорки? —
заметила жена.
— Как знать? Вдруг, глядишь, и не выдержит. Яб-
лоня — дерево нежное.
— Ты и сегодня не пойдешь в лес? — снова полюбо-
пытствовала жена.
— Не знаю, посмотрим.
— Но ведь ты оставил топор, могут украсть...
— Не украдут... — растягивая слова, ответил Алексан.
Вечером он снова вышел разузнать что-нибудь.
Дом лесного сторожа находился иа тпоссе, почти в кон-
це деревни. Говорили, что он нарочно обосновался там,
чтобы лучше караулить лес.
Поговаривали, что у него есть подзорная труба. При
ставит к глазам и смотрит на всякого, кто входит в лес
или выходит оттуда, п прекрасно замечает и узнает, все
равно как если б стоял рядом. Потом подойдет, схватит и
штрафует. Насколько верен был рассказ о подзорной
трубе, никто не знал наверно, ибо никто не видел этого.
Вероятно, такое мнение сложилось потому, что Вано часто
настигал людей как раз в тот момент, когда те занимались
порубкой, а браконьера хватал в ту минуту, когда тот вхо-
дил в деревню.
Алексан и сам не заметил, как машинально дошел до
дома Вайо.
Худая женщина полола маленький огород перед до-
мом, а двое детей, сидя под расцветшими подсолнухами,
грызли хлеб. Алексан прошел, глядя в их сторону. Жен-
щина была увлечена работой, не видно было никаких при-
знаков того, что она обеспокоена; так же и дети: одни нз
них даже звонко смеялся п болтал.
«Значит, еще ничего не знают», — подумал Алексан
и медленно направился домой.
Па следующий день опять но пошел в лес. На рас
спроси жены ответил, что ему обещали работу: »го вы-
годнее, чем таскать из лесу вязанки валежника. II отнра
вился на рынок. Обошел те места, где собирался и бесе-
довал парод. Постоял, прислушался к слухам.
Толковали о многом, о Вано же— ничего.
Отошел, снова приблизился к товарищам.
По и тут ни слова о Вано.
204
Это было удивительно. Неизвестность начинала его
беспокоить.
После обеда он еще раз прошелся мимо дома лесного
сторожа. Женщина по-прежнему полола. II опять ника-
кого признака тревоги. Что это могло значить? Неужели
жену не беспокоило отсутствие мужа? Пли она привыкла
к тому, что муж отсутствует по нескольку дней, и потому
спокойна? Но, когда женщина посмотрела в сторону де-
тей, Алексан заметил, что опа озабочена. «Кто знает, мо-
жет быть, случилось что-нибудь другое, — мелькнула у
него мысль, и прежнее подозрение снова кольнуло серд
це: — А вдруг Вано был только в обмороке и, полежав не-
которое время, пришел в себя и вернулся домой?»
Подозрение превратилось в предположение, к тому же
настолько правдоподобное, что он в страхе поспешил уда-
литься от этого дома.
«Да, да, очень может быть, что он был в беспамятстве,
потом очнулся, вернулся, во пока не показывается. Мо-
жет, слег, чтобы зажила рана? Но если б было так, разве
не стали бы говорить, что Вано ранили в лесу? Однако
никто этого не говорит, и жена его только озабочена, ио
не обеспокоена...»
Мысли, одна противоречивее другой, мелькали в его
голове, но чаще всего та, что лесной сторож, придя в себя,
вернулся домой, лечит, вероятно, рану и не сегодня
завтра выйдет, чтобы отомстить А лексану. А то, вдруг
отрезвляясь, оп начинал думать, что вряд ли это могло
быть так. Ведь он своими руками бросил Вано в яму и
запросал сухими листьями. Тогда почему спокойна жена?..
Почему никто ничего не говорит?.. Пет, здесь что-то не
так...
Занятый этими думами, он возвращался домой. Вдруг
У него возникла новая мысль: «Пе лучше ли пойти в лес
и посмотреть, в яме Вано или нет? Если его там пе ока
Жется, тогда ясно, что он вернулся».
Через час Алексан был уже в лесу. Па этот раз он без
тРУДа отыскал место, где был закопан лесной сторож, и
(ia.i нетерпеливо разгребать листья. Перевел дыхание,
'Ннпв когда показался носок сапога лесного сторожа, за
тем нога до голени. Алексан выпрямился, вытер рукавом
струившийся со лба нот. Затем встряхнулся и начал снова
засыпать яму. I lociieiniio закидал ее листьями и выровнял.
Идпако листья пе ложились так. как ему хотелось, не было
Похоже па то, что они лежат давно, всякий заметил бы,
205
что онп насыпаны недавно, лежат вперемешку сухие
п свежие. Было заметно, что старые листья переворошены
и что здесь что-то неладно. Эта догадка так испугала его,
что он начал собирать сухой хворост и бросать поверх
листьев. Делал это торопливо и беспорядочно, как в лихо-
радке.
Сначала принес несколько охапок и бросил на листья,
затем рассыпал их поперек ямы, потом принес еще и еще
засыпал до тех пор. пока листьев почти совсем не стало
видно. Вдруг услыхал шум шагов и, прежде чем мог ре-
шить, что ему делать, увидал Пплоса, который шел, держа
веревку.
Алексан продолжал собирать хворост.
— Добрый день, — сказал Пплос. — Чем занят?
— Да вот, собираю хворост, — ответил Алексан, пе
поднимая головы и продолжая собирать мелкие, негодные
ветки, на которые другой и не посмотрел бы.
— Чего же ты собираешь этот хлам? — спросил Питое,
пренебрежительно глядя на собранное Алексаном.
Все еще не поднимая головы, Алексан ответил:
— Ничего, это не для продажи; пригодятся дома.
Пплос, поговорив немного, ушел. Проводив его взгля-
дом, Алексан сделал маленькую вязанку из кучки хво-
роста, связал поясом и, вместо того чтобы взвалить на
спину, как обычно делал, взял под мышку и пошел домой,
раздумывая, заметил лп что-нибудь Пплос.
3
Прошло еще два дня. В деревне начали поговаривать,
что лесной сторож пропал: пошел в лес четыре дня тому
назад и больше не возвращался.
Жена была у старосты, просила начать розыски мужа.
Староста послал людей в лес искать Вано, а также в уезд-
ный центр — сообщить приставу. Говорили, что посланные
обшарили лес, но Вайо не нашли. А пристав, мол, распо-
рядился привести сыскных собак. Про этих собак расска-
зывали чудеса: где бы ни были краденые вещи или сам
вор, хотя бы на несколько сажен под землей, собаки все
равно найдут. Так же и с пропавшим человеком или тру-
пом. У них прекрасное чутье: среди тысячи могут найти
вора и убийцу. Если даже вор пли убийца будет сидеть
дома, никуда не показываясь, собаки все равно папдхт
его и, схватив за нолу, приволокут в суд.
2иб
Уже больше неделя Алексап не ходил в лес за хворо-
стом.
Любознательной жене говорил или неизменное «есть
дело», нлп выдумывал, что должен повидаться то с одним,
то с другим, плп что «болит в груди». Но не оставался
п дома. Шел на рынок, виделся с продавцами хвороста,
выражал сожаление, что домашняя работа не позволяет
ему ходить в лес. Присаживался к беседовавшим и молча
прислушивался (так услыхал он о поисках Вано и о со-
баках); иногда проходил мимо сельского суда посмотреть,
не привели ли собак. Одпн раз в день прохаживался перед
домом Вано. Это превратилось почти в какую-то потреб-
ность.
Жена Вано уже пе полола спокойно в огороде,
как раньше; со слезами па глазах она шла с детьми в
суд, потом возвращалась оттуда, садилась у порога дома
и плакала.
Видя ее, Алексан отворачивался и ускорял шаги.
Про Вано ходили разные слухи: предполагали, что на
него напали разбойники пли он утонул, купаясь в роке
(он пмел привычку купаться в речке, протекавшей у леса).
Существовало и такое мнение, что он повстречал в лес-
ной чаще зверя: что бы там нп говорили, в лесной глуши
еще водятся медведи и волки. Большинство было такого
мнения, что лесной сторож плп убит, нлп утонул, иначе
где-нибудь да заявился бы. Того же мнения придержи-
вался и староста, молодой п властолюбивый человек, лю-
бивший своей деятельностью привлекать к себе внимание,
то есть поступать так, чтоб о нем говорили и чтоб его по-
ступки были по сердцу сельчанам. Делал он это для того,
чтобы по истечении срока его переизбрали старостой. Это
он вызвал пз города сыскных собак. Так говорили па
рынке. Странную вещь замечал Алексап: продававшие
хворост как будто были рады тому, что Вано пропал: те-
перь они могли таскать сколько угодно дров.
Так и сказал однажды Пплос:
Здорово я натаскал дров. Разве Вано позволил бы?
На базаре в общем о Вано говорили мало, но в сель-
ском суде появились новые люди — стражники, которые
стали объезжать лес. Упорно говорили, что скоро приведут
сооак. Эти собаки наполняли сердце А лексана ужасом.
вдруг опп появятся и нападут на него дома или
схватят за полу на улице! Удивлялся Алексан. терялся
в предположениях, как могут собаки быть такими догад-
2о7
ливыми. Все это представлялось ему каким-то чудом,
однако осуществимым: чего не выдумает человек? Уди-
вительнее всего было то, что собаки находили сперва уби-
того, потом уж убийцу: нужно, мол, сперва дать им об-
нюхать убитого, чтобы они могли найти убийцу. Иначе
нельзя. Вот почему теперь он был одержим одной неот-
ступной мыслью, как бы сделать гак, чтобы пе наш.пт
трупа лесного сторожа.
Спустя четыре дня Алексан снова пошел в лес замести
следы.
Как всегда, он направился не кратчайшим путем, ко-
торый привел бы его прямо к яме, а окольной дорогой.
Делал он это для того, чтобы никто не увидел его, а ви-
девшие не догадались, что он идет в ту сторону... Ио, не-
смотря на эти предосторожности, как раз у опушки леса,
шагов за двести до ямы, он увидел Пплоса, который, со-
гнувшись, нес вязанку; увидел так близко, что удивился,
как тот не заметил его.
«Хорошо, что не видел!» —подумал Алексан и остано-
вился, чтобы переждать, пока Пплос скроется; затем на-
чал осторожно продвигаться в глубь леса, к яме. Пройдя
немного, вышел на прогалину и посмотрел меж деревьев
в сторону деревни, на дороги, которые вели в лес. Убе-
дившись, что никто не идет, переменил направление. Те-
перь он шел по узкой тропинке, местами покрытой мхом
и часто исчезавшей в густых зарослях.
Так дошел оп до маленького оврага, откуда доноси-
лось журчание ручейка; хотел перейти на другую сторону,
чтобы выйти к яме, как вдруг услыхал поблизости голоса.
Остановился. Колебался несколько минут, не зная, идти
ли дальше. Тем временем голоса как будто приблизились,
и один из говорящих окликнул:
— Алексан?!
Алексан встрепенулся, насторожился. Во рту пере-
сохло. В десяти шагах он увидел сидевших под липами
односельчан: Дананца Мукуча, рыжего Мартына Шахояна
и Рубена, охотника, сына Василия. Точно камнем ударили
Алексана по колену, чуть не подкосились ноги. Это были
люди, которые уже несколько дней по поручению стар-
шины разыскивали Вано.
Уж не Пплос ли привел их показать место, мельк-
нула у Алексана мысль, недаром он видел его прошлый
раз. Наверное, привел и показал, а то с чего же голос, по-
звавший Алексана (то был голос Дананца Мукуча), зву-
208
чал бы так радостно? Верно, рады, что нашли и его
самого.
Он еще не пришел в себя, когда тот же Мукуч снова
окликнул его:
— Подойди-ка сюда, Алексан. Куда это ты шел?
— За хворостом, — ответил Алексан, выйдя, потупив-
шись, вперед и исподлобья глядя на них.
— За хворостом?.. А веревка где? — продолжал Мукуч.
Алексан почувствовал, что попался. Его стало бросать
то в жар, то в холод.
«Знают!» — снова пронеслось у него в уме, и он ре-
шил, что не стоит больше скрывать, раз они благодаря
Пплосу, по-видимому, все уже видели... Чтобы ответить
что-нибудь на вопрос, сказал, что веревку оставпл в лесу.
II показалось, что те отнеслись к его ответу с подозре-
нием.
— Веревка — это ерунда, Алексан, скажи лучше, где
достать спичек?
— Нет ли их у тебя? — спросил рыжий Мартын, вы-
нимая из-за пазухи табакерку и вытирая со лба пот. Они
казались усталыми. Вероятно, только что сели.
Этот вопрос придал бодрости Алексану. Вынув ко-
робку спичек, оп отдал ее Мартыну.
— Присаживайся, покурим. — И Мартын скрутил па-
пиросу из газетной бумаги.
Алексан нехотя сел; он охотно оставпл бы спички и
ушел, но было неудобно.
— Я говорил — не для чего идти в эту сторону, — за-
говорил недовольно Мукуч, как бы продолжая прерванную
беседу п обращаясь к Рубену. — А ты свое: «Пойдем да
пойдем!»
— Ну, а как же искать, братец? — оправдывался Ру-
бен.— Раз говорят: «Ищите», — должны мы искать пли
нет? Всюду были, почему же не побывать и здесь? Или
хочешь, чтобы мы, посидев на одном месте, сказали, что,
мол, не нашли? Надо ведь и совесть иметь...
О чем они говорят? Алексан, сам не свой, весь превра-
тился в слух.
— Нету, дорогой, нету, три дня уже ищем, продол-
жал недовольно рыжий Мартын. — «Убили», говорят. Не
принесет же убийца и не положит труп перед тобой? Кто
знает, под какой камень, под какой бурьян засунул он
его?
8 С. Зорьян, т. 1
209
— Но откуда они знают, что Вано убпт? — недоумевал
Мукуч.— Так уверенно говорят «убили», точно стояли
рядом с убийцей. Ну, а ты что скажешь, Алексан? — по-
вернулся он к побледневшему Алексану. — Были у Вано
враги?
Алексан ответил не сразу: ему точно не хватало воз-
духа. Пожав плечами, сказал:
— Откуда мне знать?
— А все же? Жестокий был человек...
Алексан опять пожал плечами.
— Ты как думаешь, Алексан, — продолжал Мукуч, —
убили его плп с нпм случилось что-нибудь другое?
Алексан обвел взглядом сидевших, и ему снова пока-
залось, что они все знают п хотят лишь испытать его.
11 снова:
— Откуда мне знать?
— Э-э, вот заладил: «Откуда мне знать!» Ведь каж-
дый день бываешь в лесу!
— Я уже с неделю не ходил в лес... Дома было
дело... — сказал Алексан. Его кинуло в жар: вероятно, по
его лицу те догадываются обо всем.
— А все же мог бы знать, былп у него враги плп пет.
Ведь ты постоянно бывал в лесу!
— Откуда мне знать, кто с нпм ссорился? Мне-то он
ничего плохого не сделал. Я благодарен ему. Я так ду-
маю, что он со всеми был хорош. Правда, иногда скажет,
бывало, что-нибудь такое резкое, да только кто этого не
говорит?
— Тебя послушать, парень, ты точно что-то знаешь,
а? — перебил Мукуч.
— Я?.. — Алексана снова бросило в жар. — Тоже ска-
зал!.. Я уже неделю не был в лесу... Но, кто его знает,
может, с разбойниками повстречался? Говорят, в этих
местах, повыше, шалят разбойники. Недавно угнали скот
с летнего пастбища.
— Э! Какое дело разбойникам до него? — вмешался
Рубен.
— Кто знает, какая сволочь убила, а мы мучаемся! —
проворчал Шагоян Мартын. — С пог сбились...
— Жена, должно быть, знает, с кем он был не в ла-
дах, — заметил Мартын, бросив окурок в траву, и в раз-
думье добавил: — Эх, что же мы скажем, вернувшись?
— Не можем же мы родить, коли нет? — сказал сер-
дито Мукуч и встал.
210
Встали п другие и, разговаривая, пошли.
Алексан с облегчением перевел дух и медленно пошел
кверху, ожидая, чтобы те удалились. Когда же хруст
сучьев под пх ногами постепенно затих, он направился
к яме.
Удивился, что поверхность ямы не изменилась. По-
стоял секунды две, затем начал лихорадочно закидывать
это место хворостом и листьями. Он старался скрыть,
уничтожить всякий след. Казалось, что в лесу было душ-
но, не хватало воздуха, дыхание спирало; пот градом лил
с него. Но Алексан точно не замечал этого, забыл и себя,
п обстановку, и осторожность. Одна мысль руководила им:
заполнить яму, закрыть так, чтоб ни у кого, глядя на нее,
не мелькнуло подозрение и чтоб никакой собаке нельзя
было найти следов...
Уже вечерело, когда он вернулся домой.
Дома его ждала новая неожиданность.
Жена передала ему, что от пристава и управляющего
лесом получен приказ старостам: во что бы то ни стало,
живым плп мертвым, найти Вано.
В связи с этим было допрошено несколько человек,
чтобы выяснить, с кем за последнее время враждовал
Вайо, кого обложил большим штрафом плп побил. Были
задержаны Вос кап Игптяиц и Сет Харатанц. Месяц тому
назад Вано избил Воскана, поймав его буйволов на лесной
поляне, а Харатанца Сета оштрафовал за неизвестно кем
срубленное дерево.
Их вызывали и допрашивали, известно ли им что-ни-
будь о Вано. Те ответили, что пе знают ничего; правда,
они были обижены на Вано за побоп и штраф, но злобы
против него не имели. Несмотря на это, обоих арестовали
по подозрению.
То же слыхал Алексан и на рывке.
На следующий день видел, как жена Харатанца Сета
со слезами на глазах, переваливаясь, как утка, несла
в узелке пищу для мужа.
А вечером жена Пгнтянца Воскана — Шамам, держа
за руки трех малолетних детей и стоя перед зданием суда,
баловалась рассыльному Цакану, что поля остались не-
убранными, дом без хозяина, дети голодны. Она топала
ногами, кричала, голосила, что ее муж не виновен, что оп
Даже курицу не мог зарезать, а не то чтоб убить человека.
Найдите вашего убийцу, а моего мужа освобо-
дите! — вопила она.
8*
2И
Алексан задрожал и, отвернувшись, направился до-
мой, стараясь идти медленно, чтобы не подумали, что он
расстроен или с ним что-нибудь стряслось.
Но еще на пол дороге от чрезмерного волнения почув-
ствовал внезапную слабость в коленях. Когда он дошел
до дому и услыхал возглас жены: «Что случились? На
тебе лица пет!», ему показалось, что жена что-то подо-
зревает. Он тотчас же взял себя в руки:
— Ничего!.. Что должно было случиться?
— Да кто тебя знает?.. Вот уж несколько дней ты
какой-то странный.
И испытующим взглядом (так показалось Алексану)
посмотрела на него.
— Нп за дровамп, ин па работу пе ходишь. Бродишь
по селу, точно не находишь себе места. Ночью не спишь,
утром встаешь чуть свет. Что с тобой, наконец? Говоришь,
что идешь на работу, а домой не приносишь пи копейки.
— Болтаешь тоже,— ответил Алексан. Войдя в дом, оп
напился воды и лег на тахту лицом к стене.
Арест Воскана и Сета удивил его: интересно, что
с ними сделают. Он дружил с ними; Сет даже приходился
ему родственником. Могут вдруг потащить в суд, осудить!
Что тогда будет с пх женами и детьми? Поля их остались
неубранными... Не пойти лп поработать за них день, дру-
гой? Но могут сказать: «С чего это вдруг разжалобился?
Своя семья голодает, а он жнет чужие нивы». Пойдут
подозрения... Никто этого не делает, почему же вздумал
Алексан? Нет, пойдут подозрения... Но ведь очень может
быть, что расследуют и через несколько дней отпустят.
Судьи-то ведь не ошибутся, поймут, что эти люди не ви-
новны, и отпустят. Но пока отпустят?.. Нм придется стра
дать за него?.. II думал: не лучше лп пойти самому и объ
явить, что, поссорившись с Вано, он убил его и спрятал:
пусть отпустят невинных людей. «Еслп сознаюсь, пака
завис будет легче, — думал Алексап, — а может, п вовсе
пе накажут...»
Два дпя он все-таки колебался: ждал, что, может, и без
его признания не сегодня-завтра отпустят арестованных.
Однако на третий или четвертый день их ареста Алексан
направился в сельский суд с твердым решением сознаться.
Но, когда дошел до суда и услышал голос старосты Манаса,
он повернул обратно... Пошел пе домой, а к рынку. Шел
долго, потом спохватился, что отдалился от деревни п идет,
разговаривая сам с собою.
212
В эту ночь, как и в предыдущую, не мог уснуть. Встал
еще до рассвета, оделся, вошел в садик, прошелся по нему,
осмотрел деревья. Когда же встала жена и, как всегда,
первым делом начала кормить кур, Алексан почувствовал
себя неловко: опять спросит, что он намерен сегодня де-
лать... Не лучше ли сразу покончить с этим состоянием?
II он снова решил пойти в суд: будь что будет! Но, прежде
чем он успел выйти со двора, жена преградила ему дорогу.
— Знаешь, завтра нашего Сета уводят в город, будут
судить...
— В город?.. Кто сказал? — спросил Алексан, чув-
ствуя, что холодеет.
— Вчера его жена плакалась. Что за несчастье, боже
мой! Полон дом детей...
«Нет, надо пойти, пока не поздно...» — подумал Алексан
и вышел.
Дошел до суда, опять повернул обратно — пе решился
войти. У входа в суд учитель разговаривал с рассыльным
Цаканом. Не будь учителя, Алексап. может, и вошел бы
и все сказал. Но постеснялся учителя: что мог тот по-
думать о нем?
На следующий день арестованных должны были отира
вить. Алексан встал раньше обычного и, как всегда, вышел
в огород. Он был неспокоен, ходил взад и вперед, смотрел
на грядки, па деревья, раз даже посмотрел на спрятанные
в крапиве бревна, которых оп не видел с тех пор, как сло-
жил их там. Ничто ие привлекало его. Все казалось
опостылевшим. Рот был полов горечи. Казалось странным,
’•то ярко светит солнце, поют птички, улыбаются под-
солнухи. Немного спустя медленно вышел и направился
к зданию суда...
Очевидцы рассказывали, что он более часа бродил во-
круг суда с беспокойным, блуждающим взглядом, прислу-
шивался к забившей судебный двор огромной толпе. Тут
же находились и громко плакавшие жены арестованных...
^се пришли проститься с Воскаиом и Сетом, которых от-
бавляли в город...
Рассказывали также, что Алексан то п дело кидал
взгляды в их сторону, но почему-то ни к кому не
Приближался. Когда же после продолжительного ожида-
ния Воскана и Сета, окруженных часовыми, вывели во
бор, вдруг, протолкавшись через толпу, выступил впе-
ред он — Алексан, подошел к часовым, взволнованный,
ОлеДный, и поднял руку.
213
— Остановитесь!.. Подождите!..
Он был похож на сумасшедшего.
Окружающие действительно подумали, что он сошел
с ума: так вскрикнуть мог только сумасшедший. Лицо его
передергивалось.
— Прочь с дороги! — заорали часовые, направляя на
него ружья, а староста, грозно нахмурясь, вышел вперед.
— Что тебе нужно? Отойди!..
Алексан не пзменпл позы, не опустил поднятой руки.
Молчание сковало удивленную толпу, и в этом молча-
нии послышались отрывистые слова Алексана, произне-
сенные задыхающимся голосом:
— Остановитесь!.. Они не виновны... Вано я... я убпл!..
Толпа, староста, арестованные — все замерли в удивле-
нии, и лишь глухое «ах» вырвалось у них пз груди.
А Алексан продолжал уже несколько спокойнее:
— Говорю же вам — они не виновны... Я, я убпл Вано
п похоронил в лесу...
Арестованных Воскана и Сета отпустили. Вместо них
арестовали Алексана.
Но никто не верил, что он убил Вано случайно.
1915
ЯБЛОНЕВЫЙ САД
Велик п зажиточен поселок Оран. В нем много богатых
домов и лавок; здесь кипит оживленная торговля с сосед-
ними селами; здесь старинная просторная церковь, при
ней три священника, которые вечпо ссорятся из-за церков-
ных доходов, а во время службы норовят путать и сбивать
ДРУГ друга. Оран имеет школу, больницу и тюрьму. Но для
приезжих всего любопытней яблоневый сад в восточной
части Орана. Впрочем, п местные жители тоже интересу-
ются этим садом, а прп случае даже не прочь похвастать
им. Путнику, вступающему в Оран с восточной стороны,
прежде всего бросается в глаза этот огражденный низкой
стеной сад с правильными рядами деревьев почтп оди-
наковой высоты. Весною стволы их покрываются белой
известкой, летом ветки ломятся под тяжестью спелых
плодов, а осенью деревья, усталые, с опавшими листья-
ми, напоминают больных. В конце сада — белый домик
с черепичной крышей, весь окруженный деревьями.
Это сад известного в Оране и в районе дяди Мартына.
Старый Мартын еще в молодости сам насадил его и сам
ухаживал за ним. На доходы с сада он и жил: почтп
Весь район покупал у него яблоки. Даже из ближнего го-
рода наезжали сюда за яблоками, особенно за зимними
сортами. А местные крестьяне меняли на яблокп пшеницу,
КРУПУ, сыр и масло. Вот почему дядя Мартын на садовые
Доходы не только содержал себя, ио еще нанимал сторо-
^811 сборщиков яблок, по большей части женщин: с такой
работой женщины справляются лучше мужчин. На доход
с яблок дядя Мартын построил себе белый домик и развел
так много пчел, что едва успевал выдалбливать ульи —
215
ипогда пчелиные рои улетали в лес и не возвращались
более.
Но главной заботой дяди Мартына был все-таки сад.
Он до тонкости изучил язык деревьев. Многолетний опыт
и общение со знакомыми садоводами обогатили его цен-
ными познаниями в этой области. Весной он сам обма-
зывал стволы известкой, чтобы, по его словам, сберечь
деревья от «нашествия зайцев» и от вредных насекомых.
Когда яблони начинали выпускать почкп, а по ночам слу-
чались заморозки, он в разных местах сада разводил
костры из кизяка или из прошлогодних листьев, чтобы
дымом ослабить холод. А когда расцветала наконец весна,
он внимательно рассматривал каждое дерево, замечал,
какая ветка больна, какая вытянулась не в меру и какую
следует обрезать, чтобы дерево не зачахло. Вооруженный
огромными ножницами, расхаживал он между деревьями,
как пастух среди овечьего стада. Знал дядя Мартын так-
же, когда и как поливать яблони, чтобы «не опали цветы»;
эту поливку он называл «цветочной». Оп по праву счи-
тался авторптетпым специалистом; селяне называли его
«врач деревьев». И всем, у кого оказывались недочеты по
садовой части, советовали обратиться к дяде Мартыну:
— А вот спроси-ка у дяди Мартына да послушай, что
он скажет.
Прежде помогала ему управляться с домом и садом
жена его, тетка Сабет. Однако вот уже скоро год, как
после сбора урожая старуха умерла и дядя Мартын остал-
ся в одиночестве. Правда, сторож Саак и теперь все так
же смотрел за домом и ходил за покупками; правда, п
дочери нередко навещали отца и прибирали в доме, но
дяде Мартыну все же казалось, что нет у него настоящего
порядка, как бывало при старухе. Кое-как протянул он
зиму и весну. Но теперь, когда яблоки созрели, надо было
вовремя их собрать, сложить и продать. Оно, положим,
по-прежнему были у него сборщицы, но с остальной рабо-
той и он и Саак справлялись плохо. О дочерях не стоит
и говорить: это были гостьи, а не помощницы. Что каса-
ется зятьев, так у них своп дела: один портняжил, а дру-
гой в центре поселка держал большую лавку, «лучшую»,
по словам селян, где вместе с гастрономическими изде-
лиями продавались вино и прочие папиткп. Портной Ванес
с женой являлся к тестю только по воскресеньям. Лавоч-
ник Артуш приезжал без жены; времени у него было
немного, а по воскресеньям еще меньше — вот почему
216
прпезжал он в коляске п в коляске же возвращался.
J1 всякий раз привозил бутылки две водки плп вина.
— Ну что, папаша, как поживаешь? — похлопывал он
старика по плечу.
Потом расспрашивал о его нуждах и желаниях, выра-
жая готовность сейчас же исполнить пх. Хоть папаша и
не заикался ни о чем подобном, зять все-таки продолжал
твердить:
— Не стесняйся, папаша, коли есть какая нужда, толь-
ко скажи — я все сделаю и устрою. Сам знаешь, у меня
забирают товар пристав, п староста, и другие... Так, зна-
чит, если понадобится что или яблоки лишние останутся,
только дай знать, сейчас же покупателей сыщу.
И опять принимался рассказывать о своих связях,
знакомствах, о своем значении. Наконец, перед уходом,
вытаскивал свертки и, доставая из них бутылки, торжест-
венно ставил вино перед тестем с таким видом, точно
делал драгоценные подарки.
— Пей по утрам и за обедом, папаша. Это, папаша,
настоящее, натуральное вино. Сам пристав берет его у
меня. Коли понравится, привезу еще.
Нравилось ли вино дяде Мартыну или нет, лавочник
продолжал подносить ему обычные своп подарки — вино
или водку. Особенно радовался он, когда замечал, что в
доме не остается вина. «Значит, старик пьет, — думал
оп, — а это хороший признак». Но он не знал, что дядя
Мартын сам не пьет, а угощает его вином знакомых,
например Месропа пли кума Амбакума (селяне звали его
Инбакум), которые приходили к нему иногда побалагу-
рить. Лавочник, как старший зять, считал себя главным
наследником старика и стремился блеснуть перед тестем,
чтобы другой зять, портной Ванес, не встал ему поперек
Дороги. Старый Мартын молча принимал подарки зятя и
Равнодушно слушал его болтовню, занятып какими-то
своими мыслями — не то о яблоках, не то о деревьях, ко-
гда же зять уезжал, старик провожал его острым взгля-
дом и медленно качал головой:
~~ Трещотка! За больного плп за дряхлого меня при-
Нимаешь?
Зятю же казалось, что он поступает умно: ведь старик
ольще двух лет не протянет, и сад останется ему. Стало
ныть, несколько бутылок вина зря пе пропадут. Лавочник
Радовался, что свояк его, портной Ванес, не умеет как
СЛеДУет умасливать старикашку. И так как торговля не
217
позволяла ему долго отсутствовать, он быстро вскакпвал
в коляску и уезжал. Когда же не удавалось посетить ста-
рика, он посылал к нему жену Ноэм.
— Чаще показывайся отцу; случится какая работа,
делай, мой ему голову, белье стирай.
Внимание к ее отцу радовало Ноэм, но она не могла
понять, почему это муж заставляет ее так часто навещать
старика.
— Зачем мне каждый день ходить туда? Ведь Ангин
ходит — и ладно. Опа не так обременена детьми, — за-
метила однажды Ноэм мужу.
Ангин была младшей сестрой Ноэм и женой портного.
Этп слова не понравились лавочнпку. Он удивленно
покачал головой.
— Тебе, стало быть, хочется, чтобы наследство после
отца получил Ванес?
Жена не поняла смысла мужниных слов, а Артуш
усмехнулся:
— Он твоего отца вокруг пальца обведет, а тот возь-
мет да и оставит ему сад.
Тогда Ноэм начала через день навещать отца, оставляя
своих малышей без присмотра. Прпходя, она пополняла
все нужное для дома и для отца. Порой заставала она там
сестру Ангпн, уже успевшую и подмести п выстирать;
иногда случалось, что Ангин приносила отцу готовый обед
пли тут же что-нибудь стряпала. Тогда, чтобы не отста-
вать от сестры, и Ноэм находила себе работу.
— Ох, и грязные же здесь двери! Должно быть, после
смерти матушки нпкто и не дотрагивался до них,— гово-
рила она отцу при сестре, засучивала рукава и принима-
лась чистить и мыть двери. — Не надо ли еще чего-нибудь
сделать, отец? — спрашивала она.
— Ну чего там, — говорил старик, закурпвая труб-
ку. — Дай бог много лет Ангин, она уже все сделала.
Этот ответ огорчал Ноэм. Ей не нравилось, что сестра
приходила раньше, все успевала сделать п получала
отцовскую благодарность. И Ноэм старалась ни в чем не
отставать от сестры: тоже приносила готовый обед, пред-
лагала вымыть голову или еще что-нибудь сделать. Но
Ангпн всегда предупреждала ее. Ох, уж эта Ангин!
Ноэм казалось, что сестра уже успела покорить роди-
тельское сердце, и, чтобы завладеть нм, давала отцу заду-
шевные советы. Иногда приводила к нему детей, чтобы
дедушка сблизился с ними; учила детей, здороваясь со
218
стариком, целовать ему руку плп говорить: «Хочешь, де-
душка, мы останемся у тебя, ведь ты одинок?» — «Нет,
детки, — отвечал старик, — скучно вам будет со мной, не
с кем поиграть».
Второй зять, портной Ванес, являлся к тестю только
по воскресеньям. Тщательно выбритый, опрятно одетый, с
закрученными усами, он брал на руки единственную дочку
и вместе с женой отправлялся в путь — «в сад», принося
всякий раз в подарок свежую баранину. Ангпн начинала
приводить в порядок отцовский дом: вытаскивала на солн-
це постели, выметала и мыла полы, затем начинала варить
обед. А портной с дочкой разгуливал под деревьями плп
подсоблял тестю.
Портной был человек молчаливый. В противополож-
ность виноторговцу, он не говорил старику ненужных
утешений, не изъявлял готовности сделать чего-нибудь, не
давал никаких советов, отлично понимая, что старик и
без него знает, что ему надо делать. Если портной п по-
могал в чем-нибудь, то всегда молча, и это нравилось
дяде Мартыну. Однажды, заметив на тесте порванные
штаны, он их тут же быстро починпл, а в следующее
воскресенье принес новые, шитые им самим: «Вот тебе,
отец». И больше ни слова. Старпк был доволен поведе-
нием зятя п его вниманием и не скрыл этого от старшей
дочери:
— Долгой жизни Ванесу. Пзноспл я штаны, а он мне
новые сделал.
Ноэм стало не по себе. Не сказав ни слова отцу, она
вечером сообщила супругу, как угодил старику Ванес.
— Вот видишь, этот мозгляк портной так и норовит
залезть в душу твоему отцу, — покачал головой виноторго-
вец и заходил по комнате; потом вдруг остановился перед
женой: — А что бы такое нам купить для него?
И у супругов началось совещание: что подарить старп-
КУ? Но пока они раздумывали, не зная, на чем остано-
виться, Ноэм высказала предположение, что, кроме шта-
нов, причиной склонности отца к портному могло быть и
то обстоятельство, что портной каждое воскресенье с же-
ной и дочкой заходит в сад п, оставаясь там весь день,
помогает старику.
А у меня, как на грех, по воскресеньям самая бои-
Кая торговля. Ты почаще ходи, а то как бы нам пе вы-
пустить сад из рук, — сказал лавочник, по тотчас остано-
вился. — Впрочем, по воскресеньям и я часа на два буду
219
заглядывать туда, но только по утрам, дольше оставаться
мне нельзя.
— А хотя бы п так. Это ты хорошо придумал.
Теперь онп по воскресеньям стали ездить к старику
вместе. Являлись рано. II если портного не было, радова-
лись, делали вид, что интересуются садовыми работами,
жизнью старика, его здоровьем, сообщали ему деревен-
ские новости. Когда же показывался портной в воскрес-
ном костюме, как всегда, чисто выбритый, с закрученны-
ми густыми черными усами, над виноторговцем и Ноэм
как будто проплывала мрачная туча. Им начинало ка-
заться, что Ванес омрачит их радость, не даст им чувство-
вать себя так, как они хотят. Но портной никак им не
мешал: после обычных приветствий и расспросов оп
уходил с дочкой в глубь сада, рвал ей плоды, собирал
цветы. От природы он был сосредоточен и молчалив.
— Полюбуйся, каким невинным притворяется, — под-
талкивал жену лавочник, — ведь видит, что мы тут, а не
подходит.
Задержавшись час-другой, он спешил к себе в лавку.
— Ну, Ноэм, я поеду, держи ухо востро.
Это значило: следи за портным, чтобы он не залез в
душу тестю.
Потом, подойдя к дяде Мартыну, он хлопал его по
плечу пли по спине:
— Ну, папаша, держпсь молодцом, я скоро опять
приеду. Винца тебе я привез. Пей, веселись. Коли что
надо, скажи. Сам знаешь, я...
Дядя Мартын, вечно занятый, не поднимая головы,
отвечал, соблюдая приличие, «ладно» плп «ничего» п
углублялся в работу, бормоча про себя чуть слышно:
— Трещотка! II чего орет, точно я глухой!
Л портной между тем, нагулявшись с дочкой, начинал
помогать старику: подрезывал сучья и вместе со сторожем
Сааком складывал пх в кучи, заготовляя топливо для
зимы, или прилаживал вместе с дядей Мартыном подпор-
ки под ломившиеся от тяжести плодов ветви, пока жен-
щины, покончив с приготовлением обеда, не приглашали
их к столу. Обычно за обедом говорили мало. Ноэм в этом
молчании чудился дурной умысел: должно быть, зять с
сестрой что-то задумали. Она хмурилась, когда отец о чем
нибудь советовался с портным или просил табаку, и тот-
час же вмешивалась в разговор:
220
— Я, папа, скажу Артушу, чтобы он тебе самого
лучшего табаку привез.
— Нет, пет, зачем его беспокоить! Ванес принесет.
Но в словах отца Ноэм видела что-то другое и продол-
жала:
— Напа, Ванес придет в то воскресенье, может быть,
табак тебе понадобится раньше.
— Нет, до воскресенья хватит, — отвечал старик, до-
ставая кисет и набивая трубку.
После обеда старик задумчиво покуривал на балконе
на своей тахте, покрытой ковром. А дочери, убрав со сто-
ла, перемыв иосуду и собираясь уходить, заявляли тоном,
каким говорят с больным:
— Папа, мы опять придем.
Дядя Мартын молча кивал головой: дескать, ладно.
Зятьям казалось, будто пх приход радует одинокого ста-
рика: ведь они исполняют с вой долг, — значит, он дол-
жен быть доволен. Между тем дядя Мартын, замечая пх
усилия, вспоминал свою старуху и печалился еще боль-
ше. При зятьях он особенно глубоко сознавал свое оди-
ночество, а порой в нем рождалось чувство, похожее на
зависть. Завидовал он многим, и прежде всего зятьям,
в том, что онп пе одппокп, что у них есть близкие, есть
кому следить за хозяйством, а вот при нем — никого.
Вспоминая сорок лет, прожитые с женой, он ощущал
боль в сердце, и такая глубокая тоска охватывала его,
что он начинал безмолвно и горько роптать па судьбу.
По примеру прошлых лет дядя Мартын в этом году
нанял женщин перебрать плоды, собрать опавшие яблоки
и уложить их в корзины. Средн них были две бедные
селянки, пожилые и жалкие п до того похожие друг на
Друга, что их прпнималп за сестер; третья была беженка
из турецкой Армении, по имени Нунуфар.^ Она была
значительно моложе и более работящая, чем обе старухи,
однако не умела как следует обращаться с яблоками.
Старухи знали, например, как трясти дерево, чтобы па-
дали спелые яблоки, как складывать плоды в корзины.
Нунуфар ничего этого не умела. Дядя Мартын не раз
принимался учить ее, и после «уроков» неожиданно для
Дяди Мартына Нупуфар выказывала удивительные сгю-
собностп и сноровку. Она так усердно и тщательно рабо-
тала, точно всю жизнь не выходила пз яблоневого сада.
^Уиуфар так быстро усвоила «язык» весов, ч го старик
вскоре поручил ей взвешивать плоды, потому что сторож
221
Саак в пылу работы частенько путал гири и вместо двух-
фунтовой клал иногда трехфунтовую. При подсчете голова
Нунуфар работала быстро. Пока дядя Мартын под деревом
постукивал на счетах, Нунуфар уже называла цифру.
— Aii да Нунуфар, быстрее меня сосчитала!
II потом, когда взвешивали яблоки, старик часто спра-
шивал у Нунуфар, сколько пудов вышло, и названная
Нунуфар цифра всегда была правильной. Заметив, что
Нунуфар исполнительна и чистоплотна, дядя Мартын
иногда поручал ей п домашние дела, особенно когда не
было дочерей: ведь должен же кто-нибудь готовить ему
обед. Правда, сборщицы нанимались на своих харчах, но
ведь дядя Мартын и сторож Саак должны хорошо п сытно
есть, чтобы день и ночь следпть за садом. Из жалости к
Сааку старик часто ночью отсылал его спать и за садом
следил сам. Правда, в четырех углах сада он держал па
привязи собак — они не пустят воров, — все же по ночам
дядя Мартын, осторожно нагибаясь, приближался к сте-
нам и прислушивался к ночным звукам, что доносилось
из поселка пли пз леса: вот мычание коровы, вот скрип
запоздалой телеги, вот чей-то пронзительный крик. А днем
совсем нет покоя: надо смотреть за пасекой, кормить со-
бак и кур, принимать покупателей и все время следпть.
чтобы чего не случилось, потому что во время сбора
яблок молодые парнп пли пастухи забирались на степы п
не столько рвали яблоки, сколько ломали сучья. После
подобных трудов у стариков являлась потребность в хоро-
шем обеде. Зимой и весной дядя Мартын и сторож Саак
сами готовили себе, но теперь дядя Мартын говорил:
«Некогда и голову расчесать». При доме нужпы были
руки, и старик, убедившись в способности Нунуфар к до-
машнему хозяйству, поручил ей готовить обед. II, стран-
ное дело, ее стряпня понравилась дяде Мартыну. Был
ли он голоден, пряностей ли было в меру, только
он с аппетитом отобедал в тот день и даже похвалил
стряпуху:
— Ай да Нунуфар, хороший обед сготовила!
Нунуфар покраснела, повела плечами и потупилась.
— Где это ты научилась так стряпать, Нунуфар?
продолжал дядя Мартын.
Нунуфар исподлобья взглянула на старика.
— На родине.
— А ты откуда?
— Из Эрзерума.
222
— С эрзерумскоп стороны! Гм... II имя у тебя хоро-
шее — Нунуфар... Ну, спасибо, завтра то же сготовишь.
Нунуфар опять опустила голову.
— Коли приправа будет хороша, я вам, папаша, еще
лучше сготовлю.
— Вот и отлично. Стряпай завтра.
II дядя Мартын тут же, за обедом, велел сторожу Са-
аку к завтрашнему обеду купить баранины. Саак обрадо-
вался, что завтра будет опять баранина п что стряпать
придется не ему: мепыпе беспокойства для него и больше
удовольствия хозяину.
— Слушаюсь, — ответил он с довольным видом. — Уж
такого мяса закуплю!..
II Нунуфар, кроме садовой работы, начала исполнять
должность стряпухп. Сторож Саак теперь за обедом по-
стоянно вспоминал кушанья, что готовила покойная ста-
руха. А дядя Мартын после обеда, крутя усы, повторял:
— Спасибо, Нунуфар, и нынче обед был на славу.
Были довольны и дочери дяди Мартына — Ноэм и
Ангин: отыскалась стряпуха для отца и избавила пх от
неприятной заботы. Сначала пытались они учить Нуну-
фар, какие кушанья и как надо готовить, однако, сказать
по совести, Нунуфар в пх указке не нуждалась: стряпа-
ла она куда лучше обеих сестер. Должно быть, это обсто-
ятельство и послужило причиной тому, что сестры реже
стали появляться у отца: всего раз или два в неделю да
по воскресеньям. Они предупреждали отца, что, мол, Ну-
нуфар бежепка: «Гляди, чтобы не стащила чего; поосто-
рожней надо с ней быть». Но дядя Мартын ничего подо-
зрительного за Нунуфар не замечал. Он видел, что Нуну-
фар с домашним хозяйством справляется так быстро и
ловко, что садовые работы — сбор, сортировка и разве-
шивание яблок — не терпят пи малейшего ущерба. Ста-
рухам, однако, не по нутру была удача Нунуфар п ее
«вмешательство» во все хозяйственные дела. II когда
она высчитывала по пальцам, что стоят проданные ябло-
ки, или, заткнув подол юбки за пояс, убегала поглядеть
на закипевший котел, старушечьи головы таинственно
сближались.
— Вот бесстыдница. Видно, хочет показать, что я,
МОЛ, все могу. Пепел тебе на голову!
Нунуфар нередко чувствовала на себе их холодные,
порой враждебные взгляды. Видела, как они шепчутся
Носом к носу, но не обращала на них внимания, обеих
223
называла «мамашами», помогала им таскать тяжелые
корзины и каждый день под вечер, кончив работу, вместе
с ними спешила в поселок, спросив сначала у дяди Мар-
тына:
— Нет ли, папаша, еще чего сделать?
И дядя Мартын всякий раз отвечал:
— Ничего нет, Нунуфар, ступай.
Старухи, переглянувшись, опять сближали головы.
— Ах, какая бесстыдница, пепел тебе на головушку1
Но вот однажды, когда Нунуфар, собираясь уходить,
задала обычный свой вопрос: «Не надо ли еще чего сде-
лать?» — дядя Мартын остановил ее:
— Да, Нунуфар, есть дело. Они пускай уходят, а ты
останься. — И старик направился к дому.
Нунуфар, распрощавшись со старухами, поправила
платок на голове и пошла за хозяином, который, как все-
гда, двигался медленно и порой нагибался, чтобы не заце-
пить ветвей.
Подойдя к дому, старик замедлил шаг и достал из кар-
мана ключ.
— Давненько, Нунуфар, не мыл я головы. Не помо-
ешь ли ты мне? — заговорил дядя Мартын, отпирая дверь;
в голосе его слышалась ласковая просьба. — Можешь?
— Могу. Почему и не помыть? — скромно, но уверен-
но ответила Нунуфар.
И немного погодя, заткнув подол за пояс и засучив
рукава, она уже кипятила воду, готовпла корыто и поло-
тенце; когда же вода вскипела, принялась за седые волосы
старика. То, пригибая голову его к мыльной пене, она
быстро теребила ее своими сильными руками; то осторож-
но, собирая воду в пригоршню, похлопывая старика по
темени и по щекам; то, нежно касаясь старческой головы,
как будто прощенья просила за то, что обращается с ним
так грубо. А между тем дядя Мартын не только пе обп
жался, а был очень доволен, без конца повторяя: «Ешо.
еще». Когда Нунуфар кончила, дядя Мартын похвалил ее:
— Молодец, Нунуфар, молодец!
Нунуфар, зардевшись, поправила мокрыми пальцами
косынку на голове и, убрав мыльную воду, опять спро-
сила:
— Нет ли чего постирать?
Когда опа кончила стирку и развесила белье на ве-
ревке, протянутой через балкон, стало совсем темно.
— Я пойду, панаша.
224
Нунуфар подошла к дверям комнаты, где старик,
полулежа на подушках, пускал из чубука к потолку клу-
бы дыма, — отрадный отдых для усталого человека.
Старик обернулся на голос Нунуфар.
— Не лучше ли тебе остаться? Уже стемнело, — ска-
зал он ласково.
Однако она увидела в этом только признательность за
мытье головы.
— Нет, спасибо, папаша, дома будут ждать.
— Дома? А кто у тебя дома?
— Никого. Одинокая я. Живу у Ирпсанц в чулане.
Дядя Мартын выронпл трубку пзо рта.
— А коли так, оставайся здесь, ведь уже темно. Ма-
ло ли что может приключиться дорогой. Ступай в ту
комнату, ложись. Завтра не придется тебе зря таскаться
в такую даль.
Нунуфар повела плечами.
— Боюсь, папаша.
— Чего?
— Оставаться тут. Не привыкла я у чужих ночевать.
Уж я пойду.
— Глупая, — улыбнулся дядя Мартын, — не при-
выкла!..
Дружелюбно посмеявшись, он спустил ноги с тахты
и, надев шлепанцы, подошел к старомодному комоду.
— Коли не хочешь оставаться, так погоди.
Нунуфар, пристально глядя на старика, ожидала у
порога. Дядя Мартын достал из комода сложенный вдвое
головной платок п подал Нунуфар.
— Косынка-то у тебя истрепалась, накинь вот это, —
заботливо обратился он к ней и, позвав Саака, велел ему
проводить Нунуфар.
Утром, когда пришли старухи сборщицы, они были
Удивлены, увидя на голове Нунуфар вместо старой ко-
сынки новый платок. А сторож Саак, открыв им ворота,
многозначительно подмигнул, глядя на Нунуфар. Старухи
тотчас узнали платок покойной жены дяди Мартына, тети
Сабет, и опять склонились головами друг к другу.
Уж не стащила ли она его? — усомнилась одна.
~~ Нет, если б стащила, не надела бы, — возразила
Другая. — Тут что-то пе то.
Сомнение их скоро рассеял сторож Саак. На вопрос:
<(Пе тети ли Сабет платок па голове беженки?» он сно-
ва подмигнул и поглядел на Нунуфар.
•)9-
— Оп самый. Вчера дядя Мартын ей подарпл за то,
что вымыла ему голову.
Старухи опять сблизили головы.
— Бесстыдница! — ахнули онп в один голос.
2
Нунуфар была одинока. Не только в Оране, но п на
целом свете не было у нее никакой родни. Уже давно,
в дни ужасной турецкой резни, потеряла она мужа п де-
тей, долго потом скиталась п наконец года два назад
нашла тихую пристань в Оране, где все, говоря о ней,
называли ее «беженкой». Средства к жизни давала ей
работа у зажиточных селян: она полола, стирала, чесала
шерсть, слыла мастерицей на все руки. Хорошо узнав
пужду и тяжесть житейских невзгод, Нунуфар, за что бы
ни взялась, все делала хорошо п складно. Хотя ей уже
перевалило за тридцать, она все еще была стыдлива, как
новобрачная, исполнительна п проворна. По утрам Нуну-
фар всегда являлась первой. Полногрудая и свежая, Нуну-
фар в подаренном ей дядей Мартыном платке, казалось,
еще больше похорошела: щекп ее румянились, глаза игра-
ли. Первым эту перемену подметил сторож Саак.
— Ох, и изменилась же ты, Нунуфар, насилу узнал
тебя, — сказал он, открывая садовую калитку.
То же заметили п старухи сборщицы, и сам дядя
Мартын, внимательно осмотревший Нунуфар в ее новом
платке, подаренном им. Старик как будто дивился, что
этот подарок так резко изменил ее. Но, когда прибывшая
в этот день Ноэм увидела Нунуфар в новом платке, опа
остановилась в удивлении, потом впилась в беженку гла-
зами, фыркнула п стремительно побежала искать отна.
Старик в конце сада озабоченно прилаживал подпорки
к одной пз яблонь, ломившейся под тяжестью спелых
плодов. Когда взволнованная Ноэм подбежала к отпу,
он, точно что-то предполагая, спросил с лукавой усмеш-
кой:
— Ну, что такое?
— Откуда у беженки мамин платок?
Ее дрожащий голос обрывался.
— Я подарпл, — ответил спокойно отец и невозмутимо
продолжал свою работу.
Равнодушный топ отца обезоружил Ноэм,
226
— А я уж думала, что она украла, — оглядевшись,
заметила дочь.
— Зачем же ей красть? — все тем же тоном продол-
жал старин, весь ушедший в свое дело.
— А как же, ведь она бездомная беженка.
— Но она зато честная женщина.
— Честная! — Зеленые зрачки Ноэм сверкнули, тощее
лицо искривилось от спокойных отцовских слов. — Да
откуда тебе известно, что она честная? Вот у Петренц
прислуга стащила сыр, так они сейчас же ее про-
гнали.
— Не все таковы, — равнодушно ответил отец и по-
вернулся к дочери спиной, укрепляя иодпорку.
По поведению старика Ноэм почувствовала, что он не
расположен к дальнейшей беседе, замолчала и быстро
пошла домой. От сторожа Саака она узнала, за что Н\-
нуфар получила такой дорогой подарок: помыла отцу
голову да кое-что постирала.
Мысленно Ноэм ругала себя и сестру за то, что они
целую неделю не удосужились заглянуть к отцу и он
вынужден был обратиться к беженке, а потом наградить
ее за труд материнским платком. Материнским! Года не
прошло, как мать скончалась, п вот уж отец легкомыс-
ленно дарит ее платок какой-то проходимке. Мысль эта
терзала Ноэм, злило ее и то, что отец не посоветовался
пи с ней, нп с сестрой. Ноэм казалось, что отец их
мнение и в грош не ставпт, и она выходила пз себя. Од-
нако, когда вечером, вернувшись домой, Ноэм, волнуясь,
обо всем рассказала мужу, виноторговец только рукой
махнул:
— Платок — это сущий вздор. Ты бы лучше о саде
подумала.
— Больше всего я боюсь, что эта беженка стащит
мамино платье со всем, что под руку подвернется, да и
улизнет. А там — пщп-евпщп!
— А ты почаще навещай отца, — посоветовал лавоч-
ник, — пусть все знают, что за ним есть присмотр. Чело-
век он старый, за всем уследить не может.
И вот однажды, ровно через неделю, Ноэм, придя к
0тЦу, увидела на Нунуфар темпо-синюю юбку и полуса-
пожки матери; в этом наряде, засучив рукава, она на бал
копе выбивала подушки. От изумления Ноэм сперва
покраснела, потом побледнела и так взглянула на Нуну-
фар, точно собиралась раздеть ее.
227
Нунуфар была смущена этим суровым и негодующим
взглядом, однако, ничуть не растерявшись, продолжала
усердно встряхивать подушки.
Усердие ее все же не укротпло злобного взгляда
Поэм. Изумленная, возмущенная, как буря, помчалась она
в сад. «Что же это отец вытворяет? Так-то ои чтнт намять
моей матери! А что будут говорить соседи, знакомые?»
Поведение отца оскорбило Поэм. Вся в слезах, прибежала
она к отцу, возившемуся на пасеке, и, не здороваясь, на-
кинулась на него:
— Это ты отдал беженке мамино платье?
Дядя Мартын прилежно разглядывал улей, следя, как
влетают и вылетают пчелы. Сначала оп взглянул па
дочь с удивлением — до того странным казался ее го-
лос, — потом не спеша ответил:
— Я. А что?
— Ты? — бесновалась Ноэм.— Да неужели моя незаб-
венная мать достойна того, чтобы ее платье отдали какой-
то беженке? Слыхано ли такое дело, отец?
— А что такое? Должен же кто-нибудь его надеть?
Равнодушие отца отрезвило Ноэм. Она опять просле-
зилась.
— Что скажут соседи? Года не прошло, как мать
умерла, а уж ее платья раздарили.
— А если оставить, так что же с впмп делать —
ответил отец с удивительным спокойствием. — Опа служит
в доме, так пусть себе и носит.
— Служит в доме!
У Ноэм не находилось слов, лицо ее то краснело, то
белело: «Всего два дня, как беженка работает у нас. а
уж считается своей. Кто ясе она — сестра, мать, дочь?
Отец совсем потерял голову! Пет того, чтобы поговорить
со мной или с сестрой Ангип!» Ноэм была до того взволно-
вала, что не могла придумать, что предпринять. В по-
ступке отца ей мерещилось чудовищное святотатство. Но
укорять отца ей не хотелось, она прекрасно знала его
характер, и если бы теперь вдруг заговорила, то могла
необдуманными словами рассердить старика.
В конце сада сторож Саак, встретив ее, улыбнулся во
весь рот.
— Видала, Нунуфар в платье покойницы наряди-
лась? — И сторож подмигнул неведомо кому.
Ноэм пе могла ответить ому — до того была взволно-
вана, по тотчас же подумала: «Саак — и тот понимает,
228
а вот отцу невдомек». От этого она еще больше взволнова-
лась; походка ее стала порывистей л быстрее. Совсем
расстроенная, поспешила она к сестре Ангин — расска-
зать обо всем виденном, узнать, что она об этом думает, и,
кстати, решить вместе, как поступить, чтобы отец без пх
совета не затевал ничего. «А то ведь этак он, пожалуй, все
имущество раздарит первым встречным, разбазарит как
попало. Сегодня материнские наряды пошли беженке,
завтра другое что-нибудь пойдет старухам сборщицам
пли сторожу Сааку». Страппое поведение отца Ноэм объ-
яснили его глубоким горем. «Должно быть, после смерти
матерп ему п жизнь опротивела. Видать, что состарился,
горе совсем его пришибло, надо наблюдать за нпм!» —
раздумывала горестно Ноэм. Когда же, добравшись до
сестры, она все рассказала ей, Ангин заплакала.
— Конечно, мы сами во всем виноваты. Мы не следпм
за ним, как прежде, бываем у него редко. Ведь он тоже че-
ловек. Дома работать некому. А помощникам надо же
что-нибудь давать?
— Это верно, виноваты мы, — согласилась Ноэм, —
надо теперь почаще наведываться к нему, а то сегодня
отдаст платье, а завтра, глядишь, еще что-нибудь.
Слова сестры успокоили Ноэм, но вечером, когда она
обо всем рассказала мужу, подозрительный виноторговец
снова расстроил ее.
— Смотри, не влюбился ли старик в эту бездомнп-
ЦУ? — ухмыльнулся он.
Насмешка мужа не понравилась Ноэм.
— Этого еще недоставало! — уставилась она на не-
го. — Такого быть не может.
— Так выходит из твоих же слов, — продолжал вино-
торговец уже без улыбки. — Ты говоришь: что пи день,
то подарок. А что это может значить? За труды дают
яблоками, деньгами. Но если дошло до платьев, тогда... —
И виноторговец покачал головой. — Нет, влюбился ста-
рина, ей-богу, влюбился...
Сомнение зародилось в сердце Ноэм. В словах мужа
ей чудилась правда.
— Ох, не говори! Может лп это быть?
— А отчего бы и пот? Старикашке Папапепц было за
семьдесят, когда оп взял новую жену. Всяко бывает.
— Ну, мой отец так не поступит, — обрезала Ноэм.
Мой отец...
229
— А что такое твои отец — архимандрит, епископ? Те
п то влюбляются. Отчего не влюбиться п ему? — подшучи-
вал виноторговец.
В этот день торговля у него шла бойко. Заходпл сам
пристав, оп остался очень доволен арташатскпм вином и
просил прислать еще.
— Влюбиться в такие годы! — ужасалась Ноэм.
— А много ли ему? Не больше как под шестьдесят.
Сущий пустяк. — Он прошелся по комнате, но, приметив
отчаянье жены, круто остановился п сказал, как бы же-
лая ее утешить: — Схожу-ка завтра я сам да посмотрю,
что это за баба такая.
В этот вечер светлой тишиной был полон яблоневый
сад. Полная луна стояла на небе, залпвая серебристым
сиянием поля, поселок п сад. Должно быть, поэтому ля-
гушки тянули в болоте свою однообразную песню, при-
молкли собаки, яблони стояли недвижно, точно очарован-
ные лупой, а ручей, казалось, смеялся в полусне. Сторож
Саак, обычно дремавший на ходу, сегодня не мог сомк-
нуть глаз; с палкой в руке прошел он вдоль садовых
стен — посмотреть, не забрались ли воры. Нет, нп души.
Так всегда бывало в лунные ночи. Обойдя сад, Саак опять
вернулся, чтобы заснуть на тахте. Обыкновенно он засы-
пал сразу, по нынче это ему никак не удавалось. Мешала,
конечно, луна: сквозь ветки она глядела на Саака в упор,
звала его, подмигивала ему. Саак встал и пошел к дому -
посмотреть, чинит ли Нунуфар мешки плп кончила рабо-
ту. В этот вечер дядя Мартын оставпл Нунуфар чинить
мешки для пшеницы и приготовить их к утру. Можно
было это делать и утром, но дядя Мартын не любил от-
кладывать до завтра, не любил, чтобы работали наспех и
кое-как. При жизни жены мешки эти чинились еще в
начале лета, перед сбором плодов, между тем завтра вз
соседних сел доставят пшеницу в обмен на яблоки, а меш-
ки не готовы.
Когда Саак медленно приблизился к дому, он, осторож-
но шагнув на балкон, посмотрел в окошко. Нунуфар в
платье покойницы восседала на коврике, на полу; она
возилась с мешками, рассматривая их па свет: нет ли где
дырки. Дядя Мартын рядом на тахте дымил чубуком и
что-то говорил. Нунуфар, улыбаясь, качала головой. С тех
пор как умерла хозяйка, Сааку не приходилось еще вп
230
деть, чтобы дядя Мартын улыбнулся, и теперь его улыбка
казалась такой странной, что Саак решил непременно
узнать, о чем старик говорит. Нунуфар стыдливо избега-
ла взгляда хозяпна п только головой делала знаки: «да»
плп «нет». Саак ничего не расслышал, но вид собесед-
ников п в особенности улыбка дяди Мартына еще силь-
нее возбудили в нем любопытство. Чтобы остаться неза-
меченным, он осторожно припал к окну. Ему хотелось не-
пременно узнать, о чем разговор, но ничего не удавалось
разобрать, хотя кругом было тихо. «Должно быть, шеп-
чутся, — сообразил Саак, — а то как не услыхать?» Когда,
бывало, дядя Мартын беседовал со своей старухой, голоса
пх всегда слышались на балконе. Сколько раз он подслу-
шивал, что говорили о нем хозяева. А теперь слов дяди
Мартына никак не разберешь. Любопытство Саака разго-
релось. Он то нагибался, щурясь, то становился на цыпоч-
ки, прикладывая ухо к окну. II все равно ничего не мог
понять.
Тем временем Нунуфар кончила работу, сложила меш-
ки и встала. II вот тут — удивительное дело! — Саак
услыхал ее голос:
— Я кончила, отец.
— Ладно, — ответил дядя Мартын вслух и что-то еще
прибавил, чего Саак не разобрал, зато Нунуфар растерян-
но опустила голову.
— Да ты не стыдись, — послышался опять голос хо-
зяпна. — И что я за «отец» тебе, касаточка? Прпсядь-ка
тут! — II дядя Мартын указал ей место на тахте.
Но Нунуфар пе подходила. Она застенчиво повела пле-
чом и продолжала стоять. Дядя Мартын опять что-то шеп-
нул ей п подвинулся на тахте: видно, опять приглашает
сесть. Но, заметив, что Нунуфар стыдится, потянул ее к
себе. Нунуфар, растерявшись, прпсела па тахте. Но едва
она успела усесться, как дядя Мартын с ловкостью моло-
дого человека (что очень удивило Саака) вскочил с ме-
ста и очутился подле Нунуфар. Она, сгорая от стыда,
качнулась в сторону, но дядя Мартын опять с той же
ловкостью обнял ее за шею, а голову притянул к себе.
Сааку показалось, будто молнпя разразилась над ним.
Он подпрыгнул, съежился, закусил руку п, подмигивая
Не то звездам, не то лупе, пустился к месту своего отды-
ха. Когда оп с полдорогп опять вернулся к дому, свет
рке погас...
231
Утром Нунуфар, занявшись домашними делами, не
приходила к старухам собирать плоды. Заметив это,
старухп сблизили лбы.
— Нынче эта бесстыжая держит себя как барыня.
— Ну еще бы! Коли надела барское платье, так п
барыню надо корчить.
Позже, когда пришли из села менять яблоки на пше-
ницу, Нунуфар занималась с ними: помогала дяде Мар-
тыну развешивать снятые накануне яблоки и ссыпала
пх в мешки; развесив привезенную пшеницу, высчиты-
вала на пальцах, сколько и какого сорта взвешено. Пока
дядя Мартын возился с костяшками на счетах, Нунуфар
уже кончила считать.
«Ох, и огонь, настоящий огонь!» —говорил старик про
себя, когда Нунуфар обгоняла его в подсчете.
Селяне ушли. Появились местные лавочники, и
всем им Нунуфар отвешивала яблоки — быстро, умело,
засучив рукава, она считала на пальцах. Этот день был
труден и хлопотлив; собаки все время лаяли при виде
заходивших в сад незнакомцев. Когда торговля шла бой-
ко, сюда иногда наведывались и воры. Парни из поселка,
с токов и пастбпщ, видя, что покупателей много, должно
быть, думали, что хозяева заняты внизу; забравшись па
стену в верхней части сада и бросив собакам хлеба, что-
бы не лаяли, онп старались притянуть к себе сучья кри-
вой рукоятью палки и рвали плоды. Сторожу Сааку было
с утра не по себе, он ходил хмурый. Несколько раз, бро-
сая работу, кидался он на вороватых парней; одному
залепил яблоком прямо в лоб, а другого заставил убежать
без шапки. Потом обругал собаку — зачем она не лаяла.
II что бы нп делал Саак, ему все время в голову лезла
вчерашняя история, и он начинал подмигивать не то де-
ревьям, не то сам себе.
В этот день все сильно устали — уж очень много на-
хлынуло покупателей. И только было собрались сесть за
поздний обед, как подкатил на пролетке старший зять
дяди Мартына, виноторговец Артуш. Приехал оп посмо-
треть на беженку и узнать, в чем дело. Кроме того, уже
две недели он не был у тестя. Видно, потому, чтобы
пскуппть свою вину, зять вместо двух бутылок привез
четыре — две с вином, две с водкой, — а также трапезупл-
ского табаку. Должно быть, Ноэм не забыла ему об этом
напомнить.
— А кто дома? — спросил он сторожа в воротах.
232
— Дядя Мартын п... — Саак подмигнул, — Нунуфар.
В сумерках виноторговец не успел заметить ехидства
на лице Саака и, повторяя про себя: «Нунуфар, Нуну-
фар», приблизился к дому. Тесть, разутый, в одних чул-
ках, ппл на балконе чай; подле женщина с сияющими
глазами усердно чистила тряпкой стоявший па столе само-
вар. Лавочник догадался, что это, должно быть, и есть
Нунуфар, п пристально разглядывал ее. Румяное лицо,
сверкающие глаза, пышная грудь и крепкие локти понра-
вились ему. «Ну, коли тестю она пришлась по душе и он
подарил ей одежду, так поступил умно». Лавочник при-
помнил, что когда-то ему встречалась в саду эта жен-
щина, по оп на нее пе обращал внимания... Продолжая
наблюдать за Нунуфар, он торжественно поставил на стол
бутылки и подошел к тестю.
— Как жпвешь-можешь, папаша? — И, как всегда,
похлопал старика по спине. — Будь молодцом, не робей!
А что это за сестрица, папаша, что так ловко работает? —
Лавочник присел, закинув на колено ногу в блестящем
сапоге, п, не дожидаясь ответа, продолжал: — Хорошо,
папаша, кто-нибудь да должен же оставаться дома: ябло-
ки собрать, прополоть. Хорошо! А как тебя звать, сест-
рица? Нунуфар? Красивое имя.
И он не сводил с Нунуфар пспытующпх глаз, хотя
вскоре заметил, что этп слова п взгляды не нравятся
старпку. Тогда он переменил разговор:
— Вот уже две недели, как я не был у тебя. Думаю
себе: обидится папаша, поеду-ка посмотреть, как он по-
живает, не надо ли ему чего. Ну как, папаша, хорошо лп
идут яблоки? А то пришлю покупателей.
Все это он говорил, как любящий родственник, то по-
кручивая тонкие усы, то играя часовой цепочкой. В пол-
часа успел оп выложить целый короб новостей, не забыл
упомянуть и про свою торговлю, и про свои связи с имени-
тыми жителями поселка; наконец, уже уезжая, снова
ободрил тестя:
— Так будь же молодчиной, папаша! А мне пора, в
лавке один только парень. Скоро опять приеду, привезу
Ноэм, а ты будь молодцом, попивай себе винцо и не ску-
чай.
Проходя мимо Нунуфар, оп наклонился к пей:
— Смотри же, Нунуфар, присматривай за домом да
кстати п за папашей.
233
II, опять продолжая бормотать: «Нунуфар, Нунуфар»
крутя усы, он бросился в пролетку п поехал в поселок.
Но только не в лавку, как говорил оп тестю, а прямо до-
мой, к жене.
— Ноэм, я из сада, — объявил оп ей, — дело табак!
Ноэм побледпела.
— Как? Что ты хочешь сказать?
— А то, что архпмандрпты — и те влюбляются. Теперь
нам надо так наладить дело, чтобы старик не вздумал
жениться на Нунуфар. Не то совсем опозоримся, пойдут
везде пересуды, а там, кто знает...
Слова мужа, точно молния, ударили Ноэм. Сперва
она растерянно раскрыла глаза, потом разом вскочила.
— Я этой беженке космы выдеру!
Но муж разъяснил ей, что так нельзя: будет шум,
узнают соседи. 11 Ноэм понизила голос:
— Тогда я ее так проучу, что она отцовского порога
не переступит. Во всем виновата она, а то бы мой отец
пе дарил ей платьев: он так дорожит своей честью. Видно
птицу по полету. Я выгоню ее и найду отцу другую слу-
жанку.
Виноторговец согласился с ней.
— 11 умница же ты у меня, Ноэм! Верно рассудила. —
Лавочник задумчиво шагал по комнате. — Боюсь я только,
не опоздать бы нам.
— Так покажу же я этой мерзавке!
И, потрясая костлявыми руками, она сорвалась с места
и в чем была помчалась к сестре.
Сестры редко бывали друг у друга. Опп не ссорились,
но избегали навещать одна другую: мужья их были не
в ладах. Виноторговец пе выносил молчаливого, сосредо-
точенного портного; портному не по душе были нахаль-
ство виноторговца и его жадность к деньгам. Он держался
того мнения, что торговля вообще обман, а винная тор-
говля — обман сугубый. Не нравилось портному, что вино-
торговец иногда устраивает попойки и ходит в длинных
сапогах. Ох, уж эти сапогп! Портной пе выносил их
скрипа. Раздражала его и манера свояка разговаривать.
А виноторговец, говоря о портном, гримасничал:
— А ну его! Разве это человек? Не выношу я нелюди-
мов!
Этот холодок между мужьями отозвался и па женах.
Однако Ноэм как несколько дней назад, так и сейчас пе
могла обойтись без сестры. Вопрос близко касался обеих:
234
поступок отца казался им позором. Необходимо было осно-
вательно, серьезно поговорить со стариком. Конечно.
Ноэм могла бы это сделать и одна, но слова обеих доче-
рей подействуют на отца куда сильнее; кроме того, одной
ей неловко заговорить, по в присутствии сестры опа бу-
дет смелее. Со своей стороны и Ангин подтвердит, что
держать беженку в доме неудобно. II, наконец, старпк
больше постесняется обеих, чем одной.
Раздумывая так, Ноэм вошла к сестре.
— Полюбуйся, что наделал наш родитель!
Ангин, вместо того чтобы спросить, в чем дело, расте-
рянно смотрела па искаженное лицо сестры. Ноэм про-
должала:
— Это позор. Старпк срампт и себя и нас.
— Да что случилось? Опять платье, что ли?
— Ах, кабы только платье!
II Ноэм вполголоса, словно боясь, что услышат стены,
рассказала сестре все, что слышала от мужа.
Ангин изумилась:
— Да что ты! Нет, это ошибка. Может ли это быть?
Ноэм подтвердила, что это сущая правда, потому-то
она п прибежала сюда. Сейчас же надо пдтп к отцу и все
разузнать, внушить ему, что держать у себя беженку
стыдно.
— Пускай он выгонит ее, а мы другую подыщем.
Мешкать пе надо, пойдем завтра же. Я бы и одна отправи-
лась, да вдвоем куда лучше.
Ангин пе знала, что ответить. Если слова сестры вер-
ны, это, конечно, позорно для отца. Но как об этом гово-
рить с ним? Однако Ноэм убедила ее, что это необходи-
мо, что позорная тень ложится и на них.
— Если оставить это так, люди будут нас стыдить, что
мы бросили отца. Понимаешь, в чем дело?
Последний аргумент убедил Ангин, и опа согласилась.
Они расстались, условившись поговорить с отцом зав-
тра же и в такое время, когда в саду бывает меньше
покупателей, — лучше всего утром.
Когда портной вечером вернулся домой и спросил
?Ке11У, чем она так взволнована, Ангин, сгорая от стыда,
сообщила только, что завтра будет объясняться с отцом:
пусть он не дарит беженке платьев матери и рассчи-
тает Нунуфар. Еще лучше, если б Ванес поговорил с
отцом.
235
— Всякий сам себе хозяин,—ответил портной.— Я в
чужие дела не лезу, а вы — как знаете.
Ангпн замолчала и до утра не могла уснуть; лицо ее
рдело от стыда, когда ей вспоминались слова сестры.
3
Августовское утро едва разгоралось, а уж дядя Мар-
тын встал, умылся и с корзинкой в руках пошел по
саду — посмотреть, сколько яблок стрясло с деревьев
вчерашним ветром п не попортились ли зимние сорта.
Ему казалось, что ветер сильно повредил деревья: всю
ночь оп гудел и стучал по крыше... Однако теперь все
утихло, и трудно было поверить в ночную бурю. Солнце
еще не всходило, ио зарево зари успело охватить нолпеба;
в селе и на полях стояла тишина, которая бывает только
ио воскресеньям, когда работы прекращаются и селяне
собираются отдохнуть. Быть может, потому жаворонки
щебетали так весело, а ласточки, точно стрелы, пронизы-
вая воздух, с криком мчались неизвестно куда. Сад про
нуждался; на ветви яблонь и на траву ложился туман;
упавшие плоды светились росой...
Пройдясь но саду, дядя Мартын убедился, что яблок
сорвано бурей не очень много. Оп успокоился, особенно
когда увидел, что зимние сорта совсем не пострадали.
Должно быть, ветер пронесся по верхушкам.
С легким сердцем старик дошел до большого дерева,
под которым спал Саак. Цепная собака Аслан при виде
хозяина завертела хвостом: была ли она рада его видеть
или просто поесть хотела — трудно сказать. По дяде Мар-
тыну казалось, что собака ждет, не подойдет ли хозяин
к ней. II он, подойдя, сказал ей ласковое слово и по-
гладил ее по голове. Аслан от удовольствия потянулся,
лязгнул зубами и присел в ожидании подачки. Обычно
кормил его и всех собак сторож, но дяде Мартыну не хо-
телось будить его. «Жалко, пусть поспит», — подумал он
и собрался было вернуться, как вдруг заметил густо раз-
росшуюся малину; ягоды краснели среди зелени. «Сорв\
немного п снесу Нунуфар», — подумал он и, устлав дно
корзины свежими листьями, начал бережно в осторожно
собирать красные ягоды. Набрав две-три пригоршни, он
направился домой.
— Вот, Нунуфар, я принес тебе малины.
236
Он отдал корзину Нунуфар, наливавшей воду в само-
вар, затем вымыл руки, оделся по-праздничному, в тон-
кий шерстяной архалук, сшитый для него зятем Ванесом,
п, взяв четки, пошел посмотреть ульи, а потом, пока будет
готов чаи, заняться с покупателями. Дядя Мартын се-
годня был особенно добр, давно он не чувствовал себя
так хорошо. Когда в прошлом году умерла жена, матушка
Сабет, старику показалось, что весь мир перевернулся: не
видел он в жизни ни цели, пи вкуса, ни выгоды — все
опротивело. Теперь, когда прп нем Нунуфар, ему стало
казаться, что погибшая жизнь обновилась и опять насту-
пил порядок. Он уже не беспокоился, как прежде, тоска
утихла, п ему хотелось лишь одного: чтобы этот нынеш-
ний покой не нарушался появлением покупателей, разве-
шиванием и счетом яблок. Хоть бы сегодня дали отдох-
нуть, ведь все люди отдыхают по воскресеньям. «Буйвол,
что пашет в поле, п тот отдыхает в этот день, а наш брат
то п дело срывай, подбирай, вешай, считай».
Дядя Мартын, по совести говоря, пе очень-то интере-
совался доходами. Его занимала и привлекала жизнь его
сада — эта многообразная жизнь, кипевшая с ранней вес-
ны до поздней осени. Дяде Мартыну были дороги п милы
каждое дерево, каждый кустик, их почки и цветы; потом
появление плодов — сначала маленьких, как булавочная
головка, но постепенно превращавшихся в яблоки вели-
чиною в добрый кулак. Ему была известна жизнь каждого
Дерева, как отцу известна жизнь детей; он знал о всех
несчастьях, приключавшихся с ними. Прп первом расцве-
те дереве» он чувствовал огромную радость — так весе-
лятся родители на свадьбе детей; по когда яблоня забо-
левала, все его заботы сосредоточивались па пей. При
ВиДе надломленного сука пли дерева, побитого градом, он
искренне печалился; когда же распускались новые при-
вивки, сердце его переполнялось радостью, и эта радость
он не успевал поделиться ею
не давала ему покоя, пока
с кем-нибудь.
— А ну-ка, Саак, поди
впвки.
сюда да полюбуйся на прп-
Саака ЛПЦ0 его Рнсцветало радостной улыбкой. А если
___ If6 оказывалось поблизости, оп весело звал жену:
Особ* еТ’ ^а^ет’ 11оглядп-ка, как прививки зазеленели!
3авп]П -Н НПОе У'цов°льствие доставил ему один опыт, ока-
село при Д° того Успешным, что о нем заговорило все
а нижних сучьях старого дерева он сделал
237
прививки четырех сортов, и все четыре зазеленели, зацвели
и дали четыре различных сорта плодов. Для него это
было радостью, победой, а для крестьян прямо чудом;
онп толпами валили в сад поглазеть на волшебное
дерево. II слава дядп Мартына вырастала па глазах.
Выходило, что дядя Мартын пе только садовник, который
бережет деревья и получает доход: нет, он художник,
любящий свое дело, постигающий тайны природы. II не
только к одним деревьям относился он заботливо, ио и
к кустам. Вдоль садовых степ, на свободных местах, он
посадил малину, смородину, дикий виноград, а вокруг
дома еще в дни юности посадил кусты шиповника и роз,
над которыми и теперь трудился так же усердно, как и
в давние днп. Вот почему морозы и метели всегда страши-
ли старика: а вдруг случится что-нибудь с деревьями...
Так же беспокоился он п в эту ночь. Однако, убедившись,
что сад почти не пострадал, дядя Мартын не только со-
всем успокоился, но даже почувствовал в сердце приятную
тишину; ему хотелось провести воскресенье спокойно —
не торговать и не считать.
Обойдя сад, старик собирался вернуться п сесть за
самовар, как вдруг кто-то постучал в калитку. Дядя
Мартын приостановился: «Кого это несет в такую рань?»
Хотел было позвать Саака, но, вспомнив, что тот спит,
отправился сам, степенпо перебирая четкп.
Открыв калитку, старик увидел обеих дочерей — Ноэм
и Ангин, суровых и взволнованных. Такое раннее посе-
щение было совсем необычным делом, необычными каза-
лись ему и хмурые лица дочерей. Что такое случилось?
Дочери при виде удивленного отца разом заговорили:
— Мы пришли пораньше, чтобы не было чужих. Нам
надо, отец, поговорить с тобой кое о чем. Пойдем туда, в
глубь сада.
— Да что такое, что случилось? — не выдержал ста-
рик, думая, что с кем-нибудь пз зятьев произошла непри-
ятность.
— С нами ничего не случилось,— продолжала Ноэм
сурово, с оскорбленным и взволнованным лицом. — Мы
пришли поговорить о беженке.
Но отец не дал ей продолжать. Выпрямившись, он
сдвинул густые брови.
— Что?!—глухо прозвучал его изменившийся голос.
И в этом вопросе было не любопытство, а сдержанный
гнев.
238
Выпрямилась и Поэм, сжимая губы, — видно было,
что она родная дочь своего отца.
— Не сердись, отец, не узнавши дела. Дай сперва
досказать.
— Говори!
— Мы твои родные дочери. Не правда лп? Твоя
честь, твое имя — и наши тоже, не правда лп?
— Говори, что хочешь сказать, — прервал отец.
— Сейчас. — Ноэм, задыхаясь от волнения, бросила
взгляд на сестру Ангин, будто призывая ее на помощь, и
подбоченилась. — Для чего ты эту беженку взял к себе?
Старик так посмотрел на Ноэм, что трудно было
понять, пренебрегает лп он смелостью дочерп плп удив-
ляется ей.
Однако Ноэм не растерялась.
— Чего только о тебе не говорят! Ты далеко, не слы-
шишь... Такое говорят, что страх берет.
— Такое говорят! — не выдержал отец и обратился к
Ангин: — Скажи хоть ты, что такое говорят?
Ангин покраснела.
— Не знаю, пусть лучше скажет Ноэм.
Тогда Ноэм начала говорить, что для честного пмепп
отца зазорно держать беженку в доме. Ведь Нунуфар
известная воровка, она может все отцовское добро рас-
хватать незаметно, и в один прекрасный день он вдруг
увпдпт, что дом его опустел.
— Про нее п похуже говорят, считают ее распутни-
цей. Верно, Ангин?
Ангин опять покраснела и опустила глаза. Ей оыло
стыдно смотреть на отца.
Дядя Мартын сначала слушал небрежно, одним ухом,
потом постепенно начал хмуриться, наконец пе выдержал
п с сердцем спроспл:
— Вы только это и хотели сказать?
Дочерп в голосе отца почувствовали сдержанный гнев.
— Самое скверное, — загорячилась Ноэм, будто зара-
жаясь отцовским гневом, — что эта женщина — распутни-
ка. Где только не таскается она, с кем не путается! Что
скажут люди?
— Люди? — прервал дядя Мартын. — А пм какое
Дело?
~~ Как какое? Это и нам позор, ведь мы тоже жители
иоселка. Вон ты ей материнское платье подарил, одева
ешь ее... Что скажут люди?
239
— Вы думайте лучше о себе. А это дело ни вас, пи
кого другого не касается. Она, как женщина, помогает
мне: стирает, стряпает, прибирает — кому до этого де-
ло? — И старик сдвинул брови. — Захочу — и женюсь на
ней, на вас не посмотрю.
Ноэм п Ангин, побледнев, переглянулись. Верхняя
губа Ноэм дрогнула.
— Как? — всплеснула опа руками. — Чтобы после
моей благородной матери ее место заняла беженка? Что
ты говоришь, отец? Ты, видно, хочешь п честь свою, п
память матери в грязь втоптать? Попробуй сделай это —
и нашей ноги у тебя никогда не будет.
Отец, отвернувшись, пробормотал:
— Я сам себе хозяин. Что хочу, то и сделаю.
— Жениться на беженке!
— Ведь я в ваши семейные дела не мешаюсь.
Дядя Мартын сказал это так пренебрежительно, так
сурово отвернулся от дочерей, что Ноэм принялась ути-
рать слезы концом передника. То же сделала и Ангин.
Но отец не посмотрел на эти слезы. Теребя в руках чет-
ки, высокий и слегка сутуловатый, оп сердито удалялся,
усы его дрожали. Прошел он прямо к ульям и до обеда
оставался там, разговаривая сам с собою.
Сторож Саак, заслышав горячий разговор, быстро одел-
ся и поспешил на голоса. Издали он заметил, что хозяй-
ские дочери уходят в слезах, а разгневанный старик
направляется к ульям. Саак не мог понять, что случилось,
но все это было до того необычайно, что он кинулся к
Нунуфар: не знает ли хоть она, в чем дело?
Нунуфар сама обеспокоилась: она услышала голоса,
увидела, что дочери хозяина уходят, но сказать ничего
не могла, потому что ничего не слыхала. Не у дяди же
Мартына спрашивать!
Однако, когда дочерп ушли, а солнце поднялось, нача-
ли являться покупатели. Старик приказал Сааку объ-
явить, чтобы приходили завтра: сегодня, дескать, нельзя
рвать яблоки.
Этот странный приказ заставил сторожа удивиться и
недоумевать, однако он без лишних разговоров в точности
исполнил распоряжение хозяина. Всем, кто стучался в
калптку, он говорил:
— Сегодня яблок не снимали, пожалуйте завтра.
Дядя Мартын издали слышал это и машинально
убирал мертвых пчел или расправлял измятые цветы и
240
ветки. Старпк и сам не знал, зачем он делает это, но ему
не хотелось, чтобы Саак п Нунуфар заметили, как он рас-
строен. Оп крепко сердился на дочерей, в сердце его за-
кипала злоба: как смели они нарушить тишину этого
мирно начавшегося дпя? В самом деле, чего же хотят
дочерп? Неужели им не по душе, что оп живет без тре-
воги? Материнские платья! Как будто они самп покупа-
ли пх!
Продолжая размышлять, оп то говорил с собой, то
вдруг, оставляя работу, начинал расхаживать под деревь-
ями.
Немного погодя явился Саак.
— Покупатели пришли п не уходят, говорят: «По-
зови дядю Мартына».
Старпк махнул рукой:
— Продавай сам, коли хочешь.
Саак не понимал, отчего хозяин расстроен, и, решив,
что причиной тому был прпход дочерей, вернулся к поку-
пателям. Заметив, что Саак одпн, Нунуфар сейчас же по-
спешила ему на помощь п взялась за весы. Сааку остава-
лось только накладывать яблоки, вчера еще уложенные
старухами в корзины. Как и всегда по воскресеньям, се-
годня явилось много покупателей — нс деньгами и с пше-
ницей. Когда перед обедом они ушли, Нунуфар вернулась
в дом, сияя от радости.
— Двенадцать пудов продали, — объявила опа дяде
Мартыну, отдыхавшему па балконе.
Старпк промолчал — он будто не слышал — и только,
сжав губы, звякнул четками.
Не получив ответа и видя, что хозяин не в духе, Нуну-
Фар, уверенная, что дядю Мартына расстроили дочерп,
рооко подошла к старику.
~~ Я боюсь твоей старшей дочерп. — П голос ее бес-
помощно задрожал. — Сегодня опа так па меня взгля-
нула!
~~ Взглянула! — злобно усмехнулся старпк, пе поды-
Мая глаз. — А ты испугалась? Да пусть ее глядит сколько
Душе угодно. — Старпк хлопнул себя по колену п
всьочпл. — Взглянула!.. А кто она такая? Жена своего
м>Жа. Здесь она не хозяйка. Тут ей делать нечего. Взгля
пула!..
Дядя Мартын был так взволнован и раздражен, что П\-
пУфар испуганно вышла из комнаты. Между тем старпк,
9 С. Зорьян, т. 1 2
вспоминая разговор с дочерьми, дивился их паглостп.
Ему стало казаться, что дочери его не любят, хотят, чтобы
он остался одиноким. Больше всего возмущало его, что
с ним обращаются как с ребенком, — дают советы, чи-
тают наставления. Припомнил оп, как дочери радовались
усердию и домовитости Нунуфар, помогали ей стряпать
обед, объясняли, где что лежит... «Что же такое слу-
чилось? За то, что подарил ей женино платье, пз кожи ле-
зут п зовут ее распутницей и воровкой. Точно я не знаю
людей. Распутницу да воровку по глазам видно. Напали
на бедняжку и болтают, что вздумается. Беженка!..
А разве беженка не человек? «Ноги нашей больше пе
увидишь»...
И дядя Мартын никак не мог понять, где это дочери
набрались храбрости так разговаривать с ним. Что беспо-
коит их? Чего они всполошились?
«Нашей ноги здесь не будет». Тем лучше. Скажи па
милость! Как жил без вас, так и буду жить... Можете
совсем не приходить».
Вечером, едва успели зажечь лампу, явился старший
зять — виноторговец. Пролетка, прогремев, остановилась
у садовой стены, а зять, в длинных сапогах, насвистывая
что-то, приблизился к балкону.
— Добрый вечер, папаша и сестра Нунуфар! — при-
ветствовал он дядю Мартына и поклонился Нунуфар, сто-
явшей подле кипящего самовара. — Ну, как себя чувству-
ешь, папаша? — продолжал он так громко, словно говорил
с глухим. Это очень не нравилось старику. — Сейчас я от
твоих дочерей узнал, что они тебе глупостей наговорили,
а ты обиделся. Признаться, я сильно рассердился. Только
ты не обращай внимания, папаша. У бабы волос долог, да
ум короток. Их ли дело мешаться в твои дела? Очень,
очень рассердился я, когда узнал. Думаю себе: «Не съез-
дить ли к папаше — успокоить его». Эх, папаша, если
каждый будет заниматься только своим делом, все на
этом свете пойдет гладко. А вот ежели я начну лезть
в дела пристава или старосты, а они в мои, все спута-
ется сразу. Не правда ли, папаша? Так-то. Многие не
понимают, что такое тактичность. Что им взбредет на
ум, то и ляпнут. Я говорю: «Что ни захочет наш папа-
ша, наше дело исполнять. Все мы, говорю, его родные
дети. Вы его дочери, говорю я Ноэм, а мы, раз пет у
пего сыновей, сыновьями приходимся ему». Не так ли,
папаша?
242
«Папаша», всматриваясь в сад, небрежно слушал зятя
и молча ппл чай, поджимая губы.
— Так вот, папаша, на дурочек нельзя обижаться. —
И, хлопнув дружески по колену тестя, зять пригнулся к
уху старика: —Умный ты, папаша, человек.
Нунуфар от природы была сообразительна. Видя, что
впвоторговец хочет поговорить с тестем наедине, она пе-
решла с балкона в комнаты.
— Так-то, папаша, — снова поднял голос зять, — у нас
в поселке чуть что заметят, сейчас же раздуют. Да какое
вам дело, что у человека в доме женщина? Ведь нужно
же кому-нибудь работать? Ежели дочери не успевают,
пусть их заменят другие — не так ли, папаша? Конечно,
так. II вот я что задумал... — Он опять ударил по колену
тестя. — Я тебя, папаша, очень уважаю, и ты это знаешь.
Мне очень жаль, что ты остался одиноким. Так вот я за-
думал...
Дядя Мартын из-под густых бровей испытующе взгля-
нул на бегающие глазки зятя.
— Я думаю, ты одинок и дни твои печальны. Нет,
говорю, не оставим в одиночестве нашего папашу.
Старик опять метнул в лицо виноторговца пронзи-
тельный взгляд, брови его разгладились, и лицо проясни-
лось.
— Что? — спросил он, выжидая.
— Вот я и говорю, папаша, что не оставим тебя. За-
беру детей, Ноэм, и переедем к тебе жить. Одинокому
тебе нехорошо оставаться. Какие же мы после того род-
ные?
Брови дяди Мартына снова сдвинулись и губы сжа-
лись.
— Нунуфар! — крикнул он, недовольный, что она
ушла без спросу. Когда же Нунуфар показалась в дверях,
Дядя Мартын буркнул: — Чаю!
Виноторговец понял, что старик недоволен, что ему не
по душе эти слова, однако, сделав вид, что ничего не
замечает, по-прежнему продолжал:
— Сестрица Нунуфар, конечно, останется в будет
работать. Для меня будет малость трудновато, ведь лавка
Далеко, по это, папаша, не беда. Сам знаешь, для тебя я
на все готов. Только прикажи — сейчас в Транезунд
махну...
Лавочник заливался соловьем. Но дядя Мартын, бе
зучастно прихлебывая чай, продолжал глядеть в сторону
9* 243
сада. Оп больше не слушал зятя. Покончив с чаем в
поставив стакан па блюдце, старик вдруг поднялся.
— Саак, Саак, поди сюда! Напоил собак? — спросил
он сторожа, показавшегося из-за деревьев. — Колп не
поил, сейчас же дай им напиться.
Заметив наконец, что тесть не в духе, виноторговец,
как всегда, хлопнул его по спине и простился.
— Так будь же, папаша, молодцом, что-нибудь при-
думаем.
Он ушел. Но перед самой калиткой, как заботливый
хозяин, заметил сторожу:
— Присматривай хорошенько, Саак, за садом, пе то...
И сторожа он хлопнул по спине. Польщенный этим,
Саак подсадил лавочника в пролетку.
Немного погодя, услышав лошадиный топот по мяг-
кой проселочной дороге, дядя Мартын уже не мог сдер-
жаться:
— Трещотка! Только тебя не хватало!
Нунуфар, как наблюдательная и внимательная жен-
щина, сразу догадалась, что тайная беседа зятя с тестем
касалась ее. Для нее было ясно: дочери против отца за
то, что он держит Нунуфар: Ноэм зло сверкнула глаза-
ми и даже кулаком пригрозила; уже второй раз сестры,
особенно Ноэм, приходя к ним, оставались в саду — нс
входили в дом. Нунуфар понимала, что вся причина в
ней, и опасалась сестер, в особенности старшей, которая
всегда так злобно смотрит, точно хочет распять плп
сжечь ее. Что надо этой женщине? II бедняжка не знала,
как ей быть.
Однако, что бы ни задумал человек, жизнь все перс*де-
лает по-своему. Однажды Нунуфар отправилась в поселок
купить чаю и сахару (дядя Мартын теперь вместо Саака
всегда посылал за покупками расторопную Нунуфар) в в
одной из лавок неожиданно встретила Ноэм. Дочь дятп
Мартына так злобно воззрилась па нее зелеными неми-
гающими глазами, что Нунуфар испуганно покраснела и
потупилась.
— Послушай! — подошла к ней Поэм; голос ее был
миролюбив и спокоен. — Поди сюда, у меня к тебе дело.
Вместе вышли они из лавки. Ноэм впереди, Нунуфар
с трепещущим сердцем шла за иен, как заколдованная,
и думала: «Куда ведет меня эта женщина?» В глухом пе-
реулке Поэм вдруг остановилась в уставила зеленые гла-
за в лицо Нупуфар.
244
— Вот что, — заговорила она тихо, — я тебе не враг и
зла не хочу. Отец мой это платье, платье матери, отдал
тебе, п ты его носишь: это ничего, ты женщина бедная,
а он сделал доброе дело. По теперь я скажу тебе кое-что.
п ты не смей ослушаться, не то — меня Ноэм зовут. Рас-
сержусь я крепко.
— Говори... — Голос Нунуфар дрожал.
— Уйди из отцовского дома. Коли нет работы у тебя,
я найду. Понимаешь? Чтоб завтра же духу твоего там
не было!
— Я не смею, — оправдывалась Нунуфар. — Отец
твой говорит: «Приходи». Я говорю: «Уйду». — «Нет,
говорит, останься».
Глаза Ноэм загорелись.
— Если ты не хочешь остаться, отец тебя силой не
задержит. Не понимаю, в чем тут дело. Я тебе прямо
говорю: коли завтра не уйдешь, я дом на твою голову
обрушу. Жалкая беженка! — возвыспла голос Ноэм. —
Чтоб ты жпла у отца, а я нанимала дом? Ступай!
Онп расстались. Нунуфар, точно избавившись от
страшной опасности, вышла пз глухого переулка и по-
спешила в сад. Предложение Ноэм ее и удивило и пора-
зило. Как хорошо, что все это случилось не на людях,
что Ноэм не крпчала и не говорила лишнего, что никто
пх не заметил. А ведь Ноэм могла нашуметь, собрать
толпу и даже побить ее.
Дома она ничего не сказала дяде Мартыну. Вовремя
она подала обед старику и Сааку, убрала посуду и вымы-
ла ее. Когда дядя Мартын по привычке прикорнул на
тахте, Нунуфар прошла в дом, сняла подаренные стари-
ком платье, сапожки и шерстяной платок и, одевшись
11 старое платье, подошла к дяде Мартыну.
Я ухожу, отец, — как виноватая, обратилась она к
нему.
— Куда? — удивленно взглянул старик на вереоде-
Т)К) Нупуфар. — Куда ты идешь?
~ К себе.
Зачем? Что случилось? — Н дядя Мартын спустил
ноги с тахты. — Обидел я тебя, что лп?
Нет, я тебе очень благодарна... — Нунуфар опустп-
Ла глаза. — А твоя дочь Поэм мне сказала: «X ходи из
°1Цовского дома, не то...»
Старик перебил ее:
245
— Ноэм? Это, значит, она велела тебе снять мои
подарки? — Старик с горячей торопливостью обулся п
вскочил. — Кто такая Ноэм? Что опа может значить в
моем доме? Эти платья купил я, а не она, я, я!
Красный от злости, он прошелся по балкону, схватил
Нунуфар за руку и втащил в комнату.
— Идп сюда! Вот тебе платья, — заговорил он, откры-
вая женин сундук, и, вытащив платья, навалил пх гру-
дами перед удивленной Нунуфар. Потом полез в комод —
туфли, белье, чулки полетели к ногам ее. — Ты все это
должна носить. Понимаешь? Все это куплено мною, а
не ими. Все это твое. Сейчас же переоденься! Что сняла,
то и надень!
Нунуфар как вкопанная удивленно стояла перед кучей
платьев и не знала, что делать.
Осенью, когда в поселке закончились полевые и ого-
родные работы, распространилась молва, что дядя Мартын
женился на беженке Нунуфар и что венчался он не в
церкви, а в своем яблоневом саду. Говорили, будто при-
гласил он только своего приходского священника и не-
скольких сверстников, в том числе кума Амбакума.
Были, разумеется, приглашены женщины: две-трп стару-
хи — п только. Гости рассказывали, что стол был роскош-
ный: вина, разные блюда, и все, как полагается при вен-
чании вдовцов: ни музыки, ни пляски. Нунуфар была в
новом, только что сшитом платье. Сторож Саак — и тот
был одет во все новое и вместе с Нунуфар обслуживал
гостей.
Соседи, знавшие старика, говорили:
— Каково! Дядя Мартын достал себе жену как налив-
ное яблочко!
Иные удивлялись его выбору: как это он мог вдовам
из поселка предпочесть Нунуфар, женщину без рода и
без племени? Кое-кто объяснял: мол, старпк влюбился.
А иные просто заявляли, что у дяди Мартына «не все
дома».
Такого мнения держались, между прочим, и дочери
старика.
— Нет, отец, должно быть, совсем с пятил, — шлепну-
ла себя по бедрам Ноэм, узнав эту крайне грустную
246
весть. — Ужо по приворожила лп его, чего доброго, эта
беженка?
Тут она начала ругать священника: зачем он согласил-
ся венчать отца с «потаскушкой»? Попало и куму Амба-
куму: как он не удержал рехнувшегося отца! Больше
всего ее возмущало, что отец мало того что женился, по
еще и их с сестрой в грош не ставит — ведь всем известно,
что оп с ними пе хочет знаться. Затем гнев ее обрушился
па супруга: как оп пе мог присмотреть за тестем!
— Вот ты хвастался, что папаша у тебя в руках. Что
же вышло?
Виноторговец, сбитый с толку выходкой тестя, все
еще не сдавался:
— А ты думаешь, что если женщина вышла замуж,
так уж сразу и стала наследницей? Ну нет, наследницами
будете ты п твоя сестра. Яблоневый сад достанется вам,
а не беженке. Оно, положим, зазорно, что старпк вас за
родпых не признает, но дело этим не кончится.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда знаю? Так ведь я же пе сплю. Обо всем раз-
ведываю, узнаю. Писарь Петрос знает законы, оп гово-
рит: хоть десять раз женись, а колп нет детей, наслед-
ницами будут дочери. А вот ежели пойдут детп — ну,
тогда труднее будет.
— Только не хватало, чтобы у них с беженкой были
детп!
— Счастье наше, что он стар, детей у него не бу-
дет, — обнадеживал жену виноторговец. — Нечего тужить,
раньше плп позже, а сад будет наш.
Но Ноэм не успокоилась. Ей трудно было прпмп-
рпться с судьбой: женитьба отца на беженке была для
нее ошеломляющим ударом; опа выходила из себя при
мысли, что в отцовском доме, в комнатах ее матери, будет
хозяйничать беженка, заветными материнскими вещами
начнет распоряжаться эта бывшая поломойка, бездомов-
ница и беспризорница.
— Как, чтобы она была на месте моей матери, была
хозяйкой в саду!
Огорчение Ангин выражалось несколько иначе. Пре-
жде всего она обвиняла себя, что забросила отца, редко
к нему ездила, не смотрела за хозяйством и, быть может,
сама была виновницей женитьбы.
И Ангин укоряла мужа: почему он не давал ей чаще
навещать отца, почему он сам, портной Ванес, с ним мало
247
говорил, пе спрашивал о его «сердечных ранах»? П вот до
чего дошел отец из-за своего одиночества.
— Теперь уже поздно говорить об этом, — отвечал
портной. — Уж если она ему понравилась и он женился,
о чем тут толковать? Где нам было образумить его? Каж-
дый сам себе хозяин — что хочет, то н делает. Если бе-
женка ему приглянулась, так, значит, судьбой назначе-
но, п разговаривать об этом нечего.
Ангин соглашалась с мужем, но ведь тут замешано
имя, честь семьи. Людп будут винить их, почему плохо
смотрели за отцом.
Хотя сестры выражали свое горе различно, все же они
часто встречались, словно ища утешения друг у друга.
Но эти встречи еще сильнее раздували пламя их общего
горя. Особенно страдала Ноэм.
— Как нам теперь показаться па людях? — волнова-
лась опа. — Чтобы нам терпеть такую долю, а ей прохла-
ждаться в отцовском доме, разгуливать в отцовском саду!
Горе и позор!
Сестры приходили в отчаяние, но Ангин старалась уте-
шить Ноэм: былого-де пе вернешь, и говорить об этом
не стоит. Отцу не следовало так поступать, но уж раз
поступил, ничего с ним не сделаешь. Он человек сво-
бодный, это его дело.
— Лучше бы ему умереть вместо матерп, — сказала
как-то Ноэм в припадке гнева, — не знали бы мы та-
кого горя, пе стали бы посмешищем для села. Кто теперь
на месте пашей мамы? Беженка! Как подумаешь, голова
трещит.
В первые дни, даже в первые месяцы после венца
Нунуфар не показывалась в поселке; прежде она ча-
сто ходила в лавки, на родник за водой, а теперь пере-
стала. Вместо пее делал покупки и брал воду сто-
рож Саак. Когда жители поселка полушутя-полусерьезно
спрашивали его, отчего пи барина, ни молодой барыпн
не видать, Саак молча хлопал глазами и с улыбкой уда-
лялся.
— Медовый месяц пе прошел у них, что ли?
Саак пе отвечал п па это. Оп уважал хозяина и не
хотел рассказывать о домашних тайнах. В другое время
он, может быть, посмеялся бы над Нунуфар, по теперь,
когда она вышла за дядю Мартына, оп пе решался гово-
рить дурное про нее. Одно лишь сбивало Саака с толку:
пе знал оп, как ему держаться с Нунуфар. Прежде 011
248
называл Нунуфар просто девушкой, а когда опа сдела-
лась хозяйкой, пе смел с пей так разговаривать и не знал,
как быть. «Матушкой» звать ее не годится, ведь она еще
молода, и сторож окликал ее попросту: «Эй, ты!» Нуиу-
фар в подобных случаях не была взыскательна; когда ее
называли сестрицей, оиа стеснялась, краснела — ведь она
давно уже привыкла, чтобы ее называли Нунуфар. Когда
же дядя Мартын назвал ее Нунуфар-джаи, опа вся
встрепенулась — уже давно никто не называл ее «джап».
При этом у нее обрывалось сердце, она тихо плакала в
уголке — пе то от радости, пе то от воскресших воспоми-
нании. Теперь она как будто еще более стала уважать
дядю Мартына: раз в неделю мыла ему голову, заботливо
готовпла постель, наливала сладкого чаю, подкладывала
лучите кусочки, усердно подметала полы. Но дядя Мар-
тын не давал ей подолгу трудиться.
— Довольно, Нунуфар, довольно, устанешь. — гово-
рил оп, как только Нунуфар, подоткнув подол и засучив
рукава, готовилась прибрать комнаты пли вытрясти
ковры.
До встречи с Нунуфар дяде Мартыну казалось, что все
его вещи после смерти старухи окаменели, заплесневели
п тоже будто умерли. Нунуфар точно вернула им жизнь:
посуда начала звенеть и блестеть, везде появились покры-
вала, п дом словно заснял — потому ли. что были протер-
ты оконные стекла, потому* ли, что скатерть на столе
стала белее снега. В кладовой ли отыскала Нунуфар или
купила, но на окнах появились новые занавески, шкаф
Для посуды разукрасился узорчатой бумагой. Вообще
Нунуфар поддерживала в доме порядок и чистоту. По
утрам, когда дядя Мартын выходил посмотреть на дере-
вья и на ульи, Нунуфар ставила самовар на краю стола,
прибирала, чистила в доме, и к приходу старика все
сверкало.
Молодец, Нунуфар, — говорил дядя Мартын, погла-
живая ее по спине. И казалось ему, что жизнь измени-
лась, что он как будто проснулся. — Только ты поменьше
раоотап, не то устапешь.
П точно, Нунуфар временами чувствовала усталость,
начнет подметать — и вдруг ей покажется, что в глазах
темнеет; с веником в руке присядет опа, прислонясь к
стрие, потом пощупает лоб и встанет, покачиваясь и
' тРУДом сдерживая стоп. На тревожные вопросы дяди
пртына Нунуфар поводила плечом: дескать, не знаю.
219
Нупуфар, разумеется, прекрасно знала, но стыдилась
сказать, что то же самое с пей было несколько лет назад,
когда она была беременна. Она и теперь хотела утаить
это. Однако дядя Мартын понял все.
— Значит, теперь держи себя хорошо, работай мень-
ше и тяжестей не поднимай.
Нунуфар хотелось поделиться с какой-нибудь женщи-
ной своей новой радостью, рассказать, что у нее будет
ребенок. Она понимала, что зарождающееся существо
будет для нее опорой и надеждой, истинным счастьем
жизни.
За работой и в свободные часы Нунуфар все думала
о том, кто должен скоро появиться на свет. Мечтала
она, как будет шить ему распашонки, готовить постель-
ку, п, высчитывая дни по пальцам, видела, что время еще
есть... Обо всем этом размышляла она с радостью, памят-
ной ей со времени первых родов. Вспомнилось ей, как
в те дни свекровь по воскресеньям водила ее в церковь:
и теперь она стала в свободное время посещать храм,
особенно в праздничные п воскресные дни, когда служили
обедню. В сером пальто покойной старухи и в ее сапож-
ках, с шалью на руке в хорошую погоду илп на плечах,
когда бывало холодно, Нунуфар отправлялась в церковь.
Из сада до поселка она, разумеется, шла одна, и только
в самом поселке присоединялась к ней какая-нибудь зна-
комая; вместе онп продолжали путь. В церкви Нунуфар
становилась на женской половине позади всех и благо-
говейно слушала возгласы священников, непонятные ей
слова, чтение псалтыря.
Нунуфар молилась про себя; время от времени под
сердцем у нее что-то шевелилось — она чувствовала вне-
запное волнение, тревожную радость и молилась еще
усердней. Сладкая истома набегала на нее тогда, голова
кружилась.
— Хорошенько следи за собой, — опять посоветовал
ей дядя Мартын и сам почувствовал что-то похожее на
радость; вынул платок и вытер усы. — Значит, у нас бу-
дет малыш! — II старик добродушно улыбнулся, показав
своп частые и все еще крепкие зубы.
Нунуфар передалось его жизнерадостное настроение,
она стала бодрее. Дядя Мартын не позволял ей подымать
тяжести, браться за трудную работу; печь топил он сам,
а сторож Саак вносил самовар, выбивал половики и
ковры. Когда Нупуфар собиралась в церковь, дядя Мар
2.50
тын предостерегал ее: «Смотри не простудись, нс по-
скользнись на льду. Если собака залает, пе бойся». А по-
рой и совсем запрещал ходить: «Молитва и отсюда дойдет
до бога».
С этим Нунуфар была, однако, пе согласна: если так,
тогда и церковь ни к чему. Нунуфар находила нужным в
субботний вечер курить в комнате ладапом; это было по
душе и дяде Мартыну — он вспоминал, что покойница его
делала то же самое. А но воскресеньям Нунуфар неиз-
менно шла в церковь. Там она прислушивалась к службе
п с радостью чувствовала, как ребенок «пграет» у нее под
сердцем. Тогда Нупуфар начинала молиться и креститься
еще усерднее.
Она боязливо посматривала на соседок: а вдруг осме-
ют ее поведение, ее пальто, которое, вероятно, многие
помнят. Нунуфар была уверена, что весь поселок знает,
за кем она замужем и чье платье носит. Она стыдилась
этого, ее пугали дочери старика, особенно Ноэм, которая
не раз заводила речь о платьях матерп. Нунуфар и
в церкви старалась избегать ее: завидя Ноэм, она прята-
лась в самом задпем ряду, в укромном уголке. Однако и
тут опа увидала Ноэм подле себя. Как это могло слу-
читься, Нунуфар пе могла понять, по в испуге вышла из
церкви, боясь, что Ноэм ее заметит.
Но вот однажды Нупуфар в церкви встретила Ноэм
лпцом к лицу. Опустив глаза, Нунуфар протиснулась в
толпу молящихся женщин. Сзади послышалось:
— Полюбуйтесь на потаскушку!
Она узнала голос Ноэм. Нунуфар мигом вышла пз
Церкви и отдышалась только у садовой калитки. Ей каза-
лось, что Ноэм бежит следом, хочет схватпть и обругать
ее, потребовать материнскую одежду, заставить раздеться
тут же на улице. Вне себя Нунуфар побежала и только
тогда остановилась, когда поселок остался далеко позадп.
Успокоившись, она еще немного прошла, присела на ка-
мень и наконец вздохнула полной грудью. Сердце как
будто клокотало у нее в груди, стук его отдавался в
5Шах. Чтобы успокоить его, она прикладывала руку к
груди, но сердце все продолжало колотиться. Когда дядя
Мартын увидел ее, покрасневшую, шагавшую с трудом,
011 очень удивился.
Что случилось? Почему7 ты бежала?
~~ Так, — солгала Нунуфар, — собаки испугалась.
251
Ей пе хотелось говорить старику о выходке дочери, не
хотелось ссорить дочь с отцом. Вообще Нунуфар при
старике не говорила о его дочерях, боясь рассердить мужа
и восстановить против себя своих противниц. Когда же
опа ощущала в себе биение новой жизни, сердце ее, пере-
полненное радостью, все прощало.
Между тем Поэм, увидя Нунуфар в церкви, была
крайне удивлена. После осенней встречи они еще ни
разу не виделись. II вот теперь Поэм показалось, что лицо
Нунуфар изменилось и сама она кажется странной в
пальто покойной матери. Изумление Поэм сменилось
яростью: она не могла удержаться, чтобы не бросить
вслед Нунуфар оскорбительных слов, так поразивших
бедняжку. Ноэм была до того взволнована, что прямо из
церкви поспешила к сестре Ангин.
— В церкви была, — начала она рассказывать. —
вдруг вижу нашу потаскуху. II что же, подол-то у нее
намного короче стал, — должно быть, беременна.
Опа хлопнула себя по коленям.
— Пе ошибаешься ли ты, Ноэм?
— Как так ошибаюсь? Только увидала мепя. сейчас
же бежать.
— Вот так новости! А все не верится как-то, чтоб от
такого старика да был ребенок!.. Пе может быть.
Ноэм не стала спорить, но предложила сестре в следу-
ющее воскресенье пойти к обедне и убедиться самой.
В подобных делах она пе может ошибиться.
Виноторговец, узнав обо всем от супруги, медленно
покачал головой.
— Дело дрянь. Ежелп будет ребенок, да еще маль-
чишка, — шабаш. Все отцовское добро перейдет к нему.
А вы, родные дочерп, шиш получите.
Расхаживая в своих длинных сапогах, оп говорил, что
сам он, как зять, конечно, прав не имеет; права за род-
ными дочерьми. Но сестры могут переговорить с отцом и
потребовать, чтобы оп пх не обидел.
— Наследник — вот новость! Еще надо узнать, его лп
наследник плп сторожа Саака?
— А ведь это и впрямь похоже на правду, — под
прыгнула Ноэм.
Ангин тоже мучилась сомненьем. Опа все повторяла,
что отцу в его возрасте невозможно иметь ребенка. «Где
видано, чтобы у такого старика родился наследник! Пет
252
ли тут какой-нибудь тайпы?» 11(‘сколько дней подряд
Поэм, возмущенная, бегала к сестре. Если правда, что бе-
женка забеременела, это будет для них позором, по куда
позорней, ежели узнается, что ребенок не от отца, а от
Саака.
— II как все это стерпеть! — трясла головою Поэм и
грозила кулаком пе то отцу, не то Нунуфар.
К пересудам сестер иногда присоединялся и винотор-
говец, высказывая своп подозрения, а порою давая со-
веты. Наедине с женой оп вздыхал:
— Ежели только будет мальчик, сад уплывет из на-
ших рук!
Зато портной Ванес был совершенно равнодушен.
Мало того, замечая, что сестры начинают говорить о те-
сте п его молодой жене, портной уходил плп принимался
за работу. А на беспокойные расспросы и сомнения жены
он твердил всегда одно и то же:
— Отстань! Ну что тебе до чужих дел? У отца своя
голова, пусть делает, как хочет.
— Это правда, оп человек разумный, только не поду-
мал, что скажут люди. О чести своей пе заботился.
— Напрасно все это, Ангин, дела не поправишь.
Но Ангин продолжала волноваться. Хоть она и дума-
ла, что дело непоправимо, однако с нетерпением ждала
воскресенья: тогда выяснятся подозрения Ноэм.
I! воскресенье подошло.
Когда сестры вошли в церковь, обедня уже давно
началась. Было довольно холодно, все прихожане оылп
в пальто.
Ноэм и Авгии беспокойно искали глазами Нунуфар.
Но женщин было много, их плотные ряды тесно смыка-
лись, п сестры не могли различить своей мачехи в этой
толпе. Может быть, она совсем не приходила сегодня,
Думали они. Наконец их проницательные глаза нашли
Нунуфар.
Она стояла в углу позади всех, молча молилась и в то
Ж'е время видела, что обе сестры кого-то разыскивают
глазами. <<\ж пе меня лп?» — подумала Нунхфар. Ко
гДа взоры сестер устремились па нее, опа тревожно спря-
талась за спиной соседки, думая о ребенке, которого
Она носила в себе и который всецело овладел ее серд-
цем.
Иногда Нунуфар до такой степени погружалась в
своп мечты, что даже не замечала, что служба уже при
253
ходит к концу. Но, заметив, вздрагивала и, придя в себя,
шла домой.
Сегодня было так же. Нунуфар, увидев вдруг, что
женщины одна за другой выходят пз церкви, тронулась
за ними.
В ограде церкви она заметила Ноэм и Лпгпн. Нунуфар
невольно остановилась: должно быть, сестры смотрят иа
материнское пальто и на голубую шерстяную шаль, что у
нее на руке. Не успела она сделать несколько шагов, как
Ноэм подошла к ней.
— Постой-ка на минутку, — услышала Нунуфар су-
ровый голос, зеленые глаза остановились на ней. — Гово-
рила я тебе: оставь отца, а?
У Нунуфар задрожало сердце; от страха она ничего
пе могла сказать, точно у нее отнялся язык. Она шагну-
ла, уходя, но Ноэм загородила ей дорогу.
— Я тебе дело говорю, а ты хоть бы что! Как ты
смела напялить платье нашей матери, надеть ее шаль и
в таком виде явиться в церковь? Тебе хочется, чтобы
наши сердца разорвались?
Нунуфар не в силах была ни двинуться, ни ответить.
Вдруг она почувствовала толчок.
— Полюбуйтесь, каков фасончик!
II опять Нунуфар не сумела ничего ответить, только
толкнула Ноэм и молвила:
— Пусти.
Только и всего.
— Как ты смела меня ударить? — крикнула Ноэм.
И Нунуфар почувствовала сильный удар в правою
ногу; второй удар, в живот, повалил ее навзничь. Больше
опа ничего не помнила. Когда же, раскрыв глаза, она увп
дела, что какие-то две женщины прыскают ей в лицо хо-
лодной водой, а остальные, столпившись, смотрят, Нупу-
фар от стыда закрыла лицо руками...
5
Дядя Мартын нетерпеливо поджидал Нунуфар: час с
лишком стоял он у окна, всматриваясь сквозь деревья в
калитку, и дивился, что Нунуфар так запоздала. День
выдался морозный; иней запушил деревья: если глядеть
на них из комнаты, они кажутся какими-то фаптастиче
сними белыми цветами; при солнечных лучах снег п
иней отливают синевой, похожей на яблоневый цвет.
Из-за холода дядя Мартын не советовал Нунуфар ходить
в церковь; он боялся простуды. Но теперь его беспокоил
не только холод, но и долгое отсутствие жены. Обыкно-
венно Нунуфар возвращалась пз церкви, когда солнце из
комнаты успевало переползти на балкон, но сегодня она
уж слишком опоздала, и старик начинал сильно беспо-
коиться. Раза два посылал он Саака: не видать ли Ну-
нуфар? И каждый раз сторож возвращался: нет никого.
Наконец, когда дядя Мартын, с шалью на плечах, быстро
принялся ходить по комнате, дверь шумно распахнулась;
запыхавшийся, испуганный Саак объявил, что Нунуфар
ведут, и тотчас бросился обратно.
«Ведут Нунуфар!» Дядя Мартын не помнил, как он
добрался до калитки. Тут удивление и беспокойство его
возросли: он увидел двух женщин, которые вели под руки
Нунуфар.
Полный тревоги, дядя Мартын бросился к ней. На Ну-
нуфар лица не было: во взоре ее светилось какое-то болез-
ненное равнодушие. У дяди Мартына дрогнула нижняя
губа.
— Что случилось?
— Ничего, — сдержанно ответила Нунуфар.
— Как ничего? Ты на себя не похожа, — нахмурился
старик. — Если нет ничего, так зачем же эти женщины
тебя держат?
— Дурно ей стало, вот мы и помогли, — ответила од-
на из женщин.
Нунуфар просила женщин никому ничего не расска-
зывать.
— А то старик рассердится, и Ноэм будет мстить
еще пуще.
Одна из женщин объяснила все дело болезнью.
Когда Нунуфар привели, она не могла сидеть, легла
в постель и закрылась руками — не то от стыда, не то
от боли. Напрасно старик выпытывал у нее, что случи-
лось. Нунуфар упорно молчала и только проронила
одно:
~~ Поскользнулась на льду.
— Ведь говорил же я, нельзя в таком положении хо-
дить в церковь! — покачал головой старик.
Ничего, бог даст, пройдет, — утешала его Нунуфар,
гк1'Ывая вздохи; порой она, скорчившись, зарывалась
лицом в подушку, порой, закрывая лицо руками, скреже-
тала зубами от болп.
Дядя Мартын видел, что у лее жар, что этот жар уси-
ливается с каждым часом, но Нунуфар продолжала кре-
питься и сама успокаивала взволнованного старика. А оп
то прикрывал ее одеялом, то принимался опять расспра-
шивать.
— Пройдет, — твердила опа, — сейчас пройдет.
К вечеру у нее родился мертвый младенец.
Дядя Мартын не отходил от ее постели: он был сов-
сем подавлен. Ему чудилось, что дом его шатается, что
на него что-то обрушилось, что нет уже того, что так
радовало его когда-то. Он уже ни о чем не мог больше
думать, одно только занимало его: как бы так сделать,
чтоб Нунуфар встала с постели? Пусть ничего ие делает,
пусть только сидит дома да появляется в саду — и этого
довольно.
— Что у тебя болит, Нунуфар? — поминутно спраши-
вал старик, нагибаясь к жене. — Чего бы тебе покушать?
Нунуфар отвечала, что ей ничего пе хочется, а иногда
просто молчала, сдерживая стопы: она винила себя за то,
что пе послушалась мужа и в холодную погоду ходила
в церковь. «Не пошла бы я туда, — мелькало у нее в го-
лове, — ничего бы не случилось».
Ее беспокоило еще и то, что он, забросив дела и почти
не отдыхая, сидит йодле нее, жалобно и хмуро глядя ей
в лицо из-под нависших бровей. Нунуфар жалела, чго
причинила старику столько горя и забот, беспокоилась,
что некому смотреть за иорядком в доме, что мужчины
ставят самовар, подают обед.
Положим, самовар ставил Саак, по все остальное де-
лал старик: подавал больной жене чай, убирал со стола,
готовил постель. Нунуфар совестно перед Сааком: кроме
хлопот с самоваром, он должен был убирать дом. склп
кать и кормить кур. От этого боль ее как будто усилива-
лась; все чаще закрывала она лицо платком нлп ладоня-
ми, с трудом удерживаясь от стонов.
Муки Нунуфар и беспокойство дяди Мартына трево
жили и сторожа Саака. «Как это могло случиться, чго
хозяйка родила мертвого ребенка?» — раздумывал он,
искренне жалея, что Нунуфар вынуждена лежать в по
стели. Сочувствовал он и дяде Мартыну, изо всех сил
стараясь вовремя справляться с домашними делами. Оп
подметал комнаты, кормил собак, бегал на родник.
25G
П когда однажды у родника любопытные женщины
спросили у пего, правда лп, что новая жена дяди Мар-
тына выкинула мертвого младенца, Саак рассказал все,
что знал.
Женщины удивленно качали головами.
— Неужели же можно так бессовестно ударить, что-
бы ребенок погиб? — сказала одна.
— А кто ударнл-то? — удивился Саак, по простоте
души полагая, что хотят обвинить его хозяина, и при-
нялся сердито возражать: — Дядя Мартын не таков.
— Никто этого п подумать не посмеет про дядю Мар-
тына, — недовольно возразила жешинпа. — При мне Ноэм
набросилась на Нунуфар и ударила в живот ногой...
Невдомек мне, родненькие, — повернулась она к жен-
щинам, стоявшим у родника, — что они там такое гово-
рили, только вижу — вдруг Ноэм сшибла Нунуфар с ног.
Бедняжка опрокинулась прямо в снег п лишилась
чувств.
Саак, растерявшись от страшных новостей, пустился
домой с пустым кувшином. Добравшись до дому, он тот-
час вызвал старика и все рассказал ему.
Дядя Мартын терпеливо выслушал сторожа.
— Зачем ты скрываешь, Нупуфар? — говорил старик,
присаживаясь у постели жены. — Ведь это Ноэм тебя
избила на паперти?
Нуну фар не ответила, а дяде Мартыну непременно
хотелось узнать, как все это было: о чем говорили, поче-
му Ноэм ударила жену. Однако Нунуфар, с трудом удер-
живая стопы, молчала, опустив глаза. И только когда
старик сказал, что ему уже все известно, Нупуфар со-
зналась: да, Ноэм толкнула ее, и она упала.
— Только и я толкнула ее, — добавила Нунуфар. -
Не толкни я ее, она бы и драться не стала.
Для через три приехал на пролетке виноторговец
Артуш и, беседуя с Сааком, шумно вошел в комнаты.
В зимней куртке, в каракулевой шапке и в длинных
сапогах, он суетливо покручивал усы.
Где же папаша? Ах. панаша, ты тут?! Ну, доб-
Р°го здоровья. Сегодня я узнал, что сестричка Нупуфар
прихворпуда, и сейчас же из лавки прямо к тебе про-
ведать.
Все это говорил оп, взглядывая то на тестя, то на
’’Унуфар, то па сторожа Саака. Никто ему пе ответил, и
иц продолжал опять:
257
— Экое несчастье! II как все это случилось — ума ие
приложу! Здоровая женщина — и вдруг слегла... Думаю
себе, пойду взгляну: ведь папаша — человек одинокий,
ему трудновато. — Он снял шапку и положил на стол. —
Ну, папаша, чем бы нам помочь сестричке Нунуфар?
Доктора позвать или знахаря?
Саак, широко раскрыв глаза, глядел лавочнпку в лицо.
«Жена ударила, — думал сторож, — а оп, поди, как жа-
леет!» — п удивлялся, что дядя Мартын молчит. Нунуфар,
понятно, не до слов, а вот что старпк не отвечает — это
казалось Сааку странным. Но он еще больше удивился,
когда дядя Мартын вдруг уставился на красноречивого
зятя, поднялся и топнул ногой.
— Вон отсюда, трещотка, негодяй! Это твоя жена ее
ударила, а ты приходишь мне наставленья читать? Про-
валивай!..
II старик опять так топнул ногой, что Нунуфар,
вздрогнув, выглянула из-под одеяла.
Удивленный виноторговец, как почтительный сын,
снисходительно посмотрел на тестя.
— Папаша, успокойся. Довольно, а то сестричка оби-
дится. Это не годится при больной. А ты, сестричка Пу-
нуфар, не беспокойся. Я поговорю с папашей. Ты, папа-
ша, не сердись... Чтоб Ноэм да решилась на такое дело —
я поверить не могу, папаша. Оплели ее недруги!
Артуш не скоро бы кончил, но у старика опять за-
дрожал подбородок. Теперь дядя Мартын так выра-
зительно потряс кулаком, что лавочник быстро устре-
мился к двери, едва успев нахлобучить свою каракулевую
шапку.
— Ладно, папаша, ладно, успокойся!
На пороге он обернулся:
— Поправляйся, сестричка Нунуфар, поправляйся.
И выскользнул, притворив за собой дверь. За ним вы-
шел Саак, чтоб проводить гостя. Когда сторож открыл
калитку, виноторговец дал ему понять, что папаша, ве-
роятно, «рехнулся».
— Теперь ты обязан присматривать за всем в доме,
Саак. Коли что случится — сейчас же ко мне!
Сторож стоял у открытой калитки, пока виноторговец
не уселся на пролетку и не умчался. Была морозная
ночь. Постояв минуты две-три, Саак полюбовался иа
блестевшие в небе звезды, па опушенные снегом деревья,
стоявшие, как ряды белых великанов.
258
Цеппой пес, чутьем узнав Саака, с визгом выбежал из
конуры. Саак любовно пожурил его:
— Уходи, дуралеи, замерзнешь.
II сам, потирая уши, направился домой.
Вдалеке все еще слышался стук пролетки.
Войдя в комнату, Саак увпдел, что хозяин сердито
расхаживает взад-вперед, повторяя два слова: «Негодяй,
разбойник!»
Никогда еще сторож не видал дядю Мартына таким
сердитым. Не только подбородок и усы, вся голова его
тряслась и дрожала. Ходил он нетвердыми шагами и,
как будто не в силах вымолвить слова, тяжело вздыхал.
Нунуфар, казалось, стало еще хуже: скорчившись,
она не то плакала, не то вздрагивала от озноба.
Сааку было жаль ее, но он не знал, чем помочь: надо
было позвать старух, чтобы разузнали у нее про все ее
болячки, поговорили бы с ней по душам: может, у нее
такая хворь, что мужчинам п знать нельзя.
Через день Нунуфар умерла, и никто не заметил ее
смерти: когда дядя Мартын собрался покормить ее, он
нашел ее мертвой.
Смерть ее была такой же мирной, как и вся ее жизнь.
Хоронили Нунуфар в воскресенье, в холодный солнеч-
ный день. На похоронах присутствовали все те, кто
еще так недавно был на ее свадьбе: знакомые, старухи,
ппщпе. Явился и виноторговец Артуш. Не обращая нп на
кого внимания, давал он указания священникам, могиль-
щикам и всем участникам похорон, и хотя дяде Мартыну
противно было смотреть на него, лавочник все-таки счи-
тал своим долгом поддерживать порядок, «потому что у
папаши других родных нет». Пришел и портной Ванес
е Ангин. Они взяли на себя уборку дома и прием посети-
телей. Только Ноэм не пришла: по словам мужа, она
заболела.
Когда на кладбище все начали подходить к дяде Мар-
тыну со словами утешения, к нему подошел и винотор-
говец:
~~ Не сокрушайся, папаша. Будь молодцом. Берегп
себя!
Дядя Мартын ответил стоном. Ему хотелось закатить
зятю оплеуху пли выругать его, но ни место, нп время пе
подходили для этого.
Весь день старик ни с кем не говорил, кроме Саака.
259
— Саак, сделай это... Саак, сделай то...
Через два дня дядя Мартын вдруг умолк и стал рав-
нодушен ко всему. По целым неделям сидел дома, не
показывался в поселке. Саак потшмал, что зима тут нп
прп чем: прежде об эту пору старик ежедневно ходил в
поселок, теперь все сидит у себя, а в ясные дин. с шалые
на плечах, ходит по балкону и о чем-то думает.
Все это удивляло Саака. От души жалея «дядюшку»,
Саак, чтоб развлечь его, расказывал старику все ново-
сти поселка. Рассказы его главным образом касались Ну-
нуфар: как дочери старика встретились с нею в церков-
ной ограде, как ругали ее и как побили.
— Сказывают, Поэм подошла и объявила: «Кто ты
такая, чтобы хозяйничать у вас?» Все, мол, это паше.
Сказала это — да и хвать ее. так бедняжечка и свали-
лась.
Дядя Мартын слушал, вздыхая, перебирал четки и за-
тягивался трубкой. А сторож все с новыми подробностями
продолжал рассказ, хвалил Нунуфар, говорил, что ни-
когда от нее оп ничего дурного не видел. Изредка меняя
тему, Саак пускался говорить о хозяйственных делах:
скоро наступит весна, и пора приниматься за работу
садовые стены привести в порядок плп напилить сухих
ветвей.
Старик пе отвечал, лишь иногда спрашивал сторожа,
накормлены ли куры п собаки; больше оп нп о чем пе
спрашивал, потому что Саак и без пего знал, что паю
делать.
Однако равнодушие дяди Мартына начало беспокоить
Саака. Погода становится теплее, снег тает, от земли
струится пар, кое-где в саду выглядывают фиалки, по бе-
регам журчащего ручейка поднимается зеленая травка,
а ветки краснеют и готовы выпустить почки. Пришла
пора поправить стены, срезать сухие ветки, а прошло-
годнюю листву собрать и сжечь. Но дядя Мартын и паль-
цем не хотел пошевелить. А прежде, бывало, оп еще до
прихода весны начинал строить хозяйственные планы.
Потому-то, вероятно, и Саак начинал теперь сильно
беспокоиться. Каждый депь оп так плп ппаче напоми-
нал хозяину, что пора приняться за работу.
— Как нам быть, дядя Мартын? Ведь уж почки нали-
ваются па деревьях.
— Подождем еще, — отвечал иногда старик, — время
терппт.
26о
II опять молчаливо погружался в думы, медленно
перебирая четки. Сааку хотелось многое сказать, по оп
пе решался оборвать нить старческих мыслен. Его только
беспокоило, что не удастся вовремя справиться с делами
в саду.
«Подождем еще, время терпит,— повторял про себя
Саак.— Ну что ж, подождем»...
И вот однажды утром Саак неожиданно проснулся от
какого-то стука. Быстро одевшись, он побежал на стук.
В нижней части сада стучал топор. Кому бы это пришло
в голову так рано залезть в сад? Пробежав еще, Саак за-
метил вдали дядю Мартына и немного успокоился: зна-
чит, в саду пет посторонних, старпк опять начал работать.
II сторож кинулся к хозяину.
Подбежав ближе, Саак от удивления застыл на месте.
— Что ты делаешь, дядя Мартын? — спросил он дро-
жащим голосом.
Старпк молчал и, казалось, пе понял вопроса. Засучив
рукава и заткнув полы за пояс, как делают дровосеки, он
подрубал яблоню, уже успешную выпустить почки. Подле
лежали еще два-три срубленных дерева.
— Дядя, зачем ты их срубил? — тревожно спроспл
запыхавшийся сторож.— Ведь они не высохли. Жалко,
дядя. Зачем?
Долго он кружился возле срубленных деревьев, огля-
дывал их с жалостью и удивлением, а старпк все молчал.
Стискивая губы, он изо всех сил рубил молодое деревцо,
п сок, точно слезы, капал пз желтой коры, а желтовато-
серые щепки так и разлетались по сторонам.
Изумленный Саак глядел то па срубленные деревья, то
на дядю Мартына, п сердце его ныло. Эти молодые яо-
лопп такие плодовитые! Молчание старика усугубляло
тревогу сторожа: хозяин упорно пе хотел объяснить, за-
чем он рубит те самые деревья, что в прошлом году дали
обильнейший урожай в которыми оп дорожил оольше,
чем всеми остальными деревьями.
Саак еще раза два попытался заговорить с хозяином,
по, заметив, что старик подходит с топором к соседней
яблоне, не удержавшись, бросился к дяде Мартыну и
Ухватил его за руку:
Жалко, дядя!
В его голосе слышались слезы.
Дядя Мартын понял и посмотрел на него.
2G1
— А что же, оставлять их волкам да собакам? —за-
мычал он гневно, с трудом переводя дыхание.— Пусти!
И, вырвав руку, снова принялся рубить. Как нп молил
его Саак, старик не слушал и не отвечал. Тогда Саак стал
думать, как бы удержать старика. Ясно, что дядя Мартын
делает это в сердцах,— значит, надо кого-нибудь звать,
чтобы образумить его. Подходящим человеком мог быть
кум хозяина, Амбакум. Заодно Саак вспомнил и о стар-
шем зяте — виноторговце Артуше, что постоянно твер-
дил: «Береги деревья, Саак, коли что случится — ты в
ответе».
Тогда Саак подумал: «Дам ему знать, подкатит оп па
пролетке и удержит старика». С одной заботой, как бы
спасти сад, Саак со всех ног бросился в поселок и пла-
чущим голосом поведал Артушу, что вытворяет тесть.
— Дядя Мартын деревья рубит.
— Зачем?
— Не знаю. Говорю ему: «Жалко, дядя, пе руби».
И слушать не хочет. «Не оставлю, говорит, собакам да
волкам».
Сразу почуяв, что дело неладно, хмурый виноторго-
вец вскочил в пролетку, посадил с собой Саака — и пря-
мо в сад.
— С ума сошел он, что лп? — твердил виноторговец.
Соскочив с пролетки, оп бросился туда, где стучал
топор. Слова Саака, которым он плохо верил, вполне
оправдались: с десяток яблонь уже валялось на земле,
а сам старик подрубал новое, едва зацветшее дерево.
— Папаша,— закричал Артуш,— что ты делаешь?
«Папаша» пе удостоил его не только словом, но даже
взглядом.
— Папаша,— дружески заговорил опять виноторго-
вец,— разве так можно?
II тут «папаша» из-под нависших бровей взглянул па
зятя в неожиданно замахнулся на него топором.
— Прочь, разбойник, прочь, чтоб ноги твоей здесь не
было!
Виноторговец отскочил шага на два.
— Папаша!
«Папаша» шагнул к нему, по виноторговец, отступив,
очутился у садовой калитки. Не говоря нп слова, он
вскочил в пролетку и помчался домой с быстротой де-
лового человека.
262
Старик после ухода зятя опять принялся рубить де-
ревья.
— Они разрушили мой кров, ни единой веточки им
не оставлю.
Саак не решился подойти к хозяину. Сторож был уве-
рен, что он погубит весь сад. Но скоро дядя Мартын
устал и присел отдохнуть, а часа через два явились «лю-
ди пристава», как рассказывал впоследствии Саак. Онп
арестовали дядю Мартына и, усадив в повозку, увезли.
Саак в испуге запер дом и калитку и побежал за по-
возкой...
Скоро по Орану пошли слухи, будто дядя Мартын
сошел с ума и заперт в отдельную камеру. Кое-кто го-
ворил, что дядя Мартын вполне здоров, что он рассудка
никогда не терял, а деревья рубил в полном уме и твер-
дой памяти, да и впредь будет пх рубить, чтобы после
его смерти ничего не досталось нп зятю, нп дочерям. Од-
нако этим толкам не верили и смеялись над ними. Хлеб
п воду передавали дяде Мартыну через окно и старались
держаться подальше, точно боясь, что он вдруг начнет
кидаться на людей.
А еще через некоторое время виноторговец со всем
семейством переселился в дом тестя, оставшийся вместе
с садом на попечении Саака.
Не прошло и месяца, как дядя Мартын скончался,
без конца утверждая, что он сознательно рубил деревья.
Ему не хотели" верить: ведь он так любил свой сад, свои
деревья — как же он мог сознательно пх истреблять?
Уже много лет виноторговец с свою бака-
садом как законный наследник. Он в лавКе.
лепную торговлю и с утра "оч ' лет0 она сбывает
А Ноэм занимается только садок . • Caanv.
яблоки крестьянам, поручив все прочти • днгцп‘не Тре-
В поселке ивой раз толкуют: почек уцо ТуТ же
бует у сестры своей наследствен^ш рас_
объясняют, что, во-первых, портной х Ноэм прямо
иоряжаться чужим добром», а ®°'вТ ‘т ' является един-
заявнла, что она старшая дочь, з , зт0 ПОсто-
ственпой наследницей. Рассказывает ‘ „т сестре, а
ронинм людям, зная, что ’законников--У при-
потому добавляет: муж де разхзна. . лств0 получает
става, судьи и писаря, что отцовское
4^0
та из дочерей, у которой есть мальчик, между тем у Ан-
гин сына пет...
Саак по-прежнему караулит сад, носит воду, чинит
изгородь, собирает яблоки, поливает огородные грядки,
а иногда поит п кормит собак, беседуя с ними о покой-
ном хозяине:
— Да, дядя Мартын!..
Теперь он уже не улыбается и пе подмигивает нп се-
бе, нп деревьям. Теперь оп стал серьезен и задумчив. На
месте срубленных деревьев он развел новые посадки, ко-
торые успели подняться и дают плоды. Но нп плоды, нп
деревья уже не трогают Саака, как бывало когда-то...
1917

ВОЙНА
Маленькая захолустная деревушка Кахнут до того нез-
начительна, что даже тогда, когда какой-нибудь чиновник
отправляется объезжать район, он 15 да не заез/кает. < это
в Кахиуте хороши сады, красивы белые тополя, удивляю-
щие своими стройными рядами; но д\оов нет пи единого,
хотя село и называется Кахнутом1. Незаметно п незначи-
тельно самое местоположение Кахнута, приютившегося
далеко от раздольных полей; п чудится, что он, не то
рассердись, не то защищаясь от ветров, спрятался в узком
овражке. Отойдешь от пего за версту, и уже ничего нс
увидишь, кроме бесконечных тополиных вершин, летом
похожих на кусты, а зимой — па гирлянды сухих трав.
И в этом тесном ущелье, прилепившись к разогретом
солнцем горному склону, Кахпут глядит на неоо 11
проходящее мимо полотно железной дороги, по котор»
день и ночь с грохотом и свистом идут один за дру
поезда. Идут, задыхаясь, спешат, чтобы не опозда
станцию в восьми верстах от Кахнута.
Кахнут... Там все то же, что и в других наших с . _ .
маленькая грустная церковка, сложенная из м '
камней; деревянная на четырех подпорках высокая[ ’
кольня; маленький попик с ушами, обмотанными[ *
от очков, лавочник, продающий керосин и ле и~
пышными бумажными кисточками на концах, ижай-
староста, в ведении которого находятся еще две п0_
ШИе деревушки; он из семьи
моему, любит подчас вставить в речь Д1 1
словцо...
1 Кахнут — дубняк.
267
В Кахиуте. как и во всех прочих селах, жили люди
так же, как сто п тысячу лет назад: ходили в церковь, со-
вершали жертвоприношения, сеяли, жали. Веспой, летом,
осенью — полевые работы; зимою — беседы в одах, свадь-
бы да крестины... Каждый жил только своими заботами,
спокойно веруя, что, видно, «так ему на роду написано».
Тревога охватывала село только осенью, когда парней за-
бирали в солдаты п увозили далеко-далеко — в Варшаву,
в Одессу, в Ковель... Всех пх кахнутцы угощали пооче-
редно; дарили новобранцам носки, рубашки, варежки и
чуть лп пе всем селом провожали пх до самой станции.
11 когда поезд увозил парней, селяне долго смотрели вслед
на бежавшие за нпм густые клубы дыма, на удалявшуюся
и пропадавшую в горах линию дорогп и горестно взды-
хали: «Провалиться бы тебе совсем!..» II всем казалось,
что если б пе провели железной дорогп, то не увозили бы
их сыновей в такие дальние места — в Коваль, в Варшаву,
в Одессу п еще черт знает куда... Но спокойствие села
окончательно нарушилось, когда староста Арсеп объявил,
что «началась война» и что получен приказ забрать «за-
пасных».
Как памятен кахнутцам этот день!
Мужчины были на покосе, а женщины, услышав ро-
ковую новость, переполошились. Перебегая от избы к избе,
ударяя себя по коленям, они голосили: «Слыхали, мплые.
война объявлена, говорят, заберут наших ребят!..», «Ой.
ослепнуть бы мне! Ой, сгинуть бы тому, кто это говорит!..»,
«В канцелярию бумага пришла!», «Ой, чтоб вам всем пу-
сто было!..». II весть, мгновенно разлетевшись повсюду.
докатилась до полей, где косили парни.
А вечером, едва косари успели вернуться с покоса, ста-
роста собрал всех призывников в канцелярии. Среди них
были Мачкалапц Давид, потом — Цпрапанц Аршо, сын
пономаря Захар, Беззаботный Сето, — да сосчитаешь лп
всех! А бедны и Давид, всего только пол года назад от-
бывший воинскую повинность, еще трех месяцев нет, как
женился.
Словом, староста собрал пх всех и сообщил, что при-
шла бумага «забирать запасных» и чтобы парни были го-
товы завтра же отправиться в канцелярию пристава, а от-
туда пх, как полагается, отправят в уездный город...
Канцелярия старосты освещалась единственной лам-
пой, и на ту писарь Аршак-ага наценил большой бумаж-
ный абажур, оставлявший большую часть комнаты в тем-
268
поте. Разместившиеся в этом полумраке па длинных
парах парни молча выслушали старосту и все разом за-
шумели.
*— Вонна! Этого только недоставало в самую страду!
заговорил первым Цпрапанц Арлю.
— А что станется с нашими полями? — рявкнул зыч-
ным басом Захар, сын пономаря.
11 раздалось со всех сторон: «нивы», «поля». Все го-
ворили п тревожились о нивах: близилась жатва. А Без-
заботный Сето, как и всегда, прикинулся беззаботным:
— Эх, ребята, нивы да нивы! Небось и там будем ко-
сить! Не все ли равно — люден плп сено?..
В другое время ребята, быть может, посмеялись бы на
это, но сегодня никто пе улыбнулся. Два-три парня даже
покосились на Сето:
— Ну, разошелся, пустомеля!
— А с кем война, халфа? — спросил у старосты Цпра-
панц Аршо.
— Где, с кем? — спрашивали и остальные.
— Пойдете — сами увидите. Почем я знаю, где и с
кем? —повел плечамп староста и, круто оборвав речь, на-
гнулся к уху старого плешивого Аршака-аги и начал что-
то шептать ему. Лампа осветила его длинные острые усы
и серебряные газыри 1 на груди. Писарь, глядя поверх оч-
ков, без конца кивал головой: «Ну вот. готово...» Однако
парни не считали разговор конченым и хотя бы для сеоя
пытались разъяснить, какая такая война, что их ожидает
впереди, что будут делать без них семьи... Вскочив с нар.
опп разом заговорили и зашумели. В общем гуле голосов
выделялся бас Захара, сына пономаря:
— Только войны не хватало в такую страду!..
Один Мачкаланц Давид молчал. Все происходившее
казалось ему невероятным тяжелым сном. Война! Какая
воина? Где? Зачем? После пятилетней служоы,
несколько недель как он вернулся, — опять винтовка и
казармы, да еще черт знает где... Самое слово «воина»,
казалось, колотило его по затылку — воина, война!.. 1 е-
'*ята говорили, шумели, но ему сквозь этот шум вид
пыли только винтовки, казармы, грязные дорогп, ио ко
ТоРым тащился пх пехотный полк, уставший, у тому и
н 1,1'Г под тяжестью пудовой амуниции... Не успели пора
Аоваться («со старики, едва удалось ему как следует
1 а з ы р ц — нагрудные украшения на черкеске.
269
засеять поле — и вот все это, да еще и молодую жену
приходится оставлять и пускаться неведомо куда. Давид
очнулся, только когда ушли галдевшие ребята. Он встал,
взял старую солдатскую, с зеленым кантом фуражку, на-
дел ее и вышел.
Проходя ио улицам села, ребята все еще говорили о
семейных делах, о покосе, о жнитве. «А вот как быть с
сеном, что я накосил в горах? — раздумывал Давид.
Кто привезет его, когда меня заберут? Отец? Ио он не
сможет...» Долго думал Давид и наконец решил: «Понду
попрошу халфу, может быть, дня на два отпустит». И он
вернулся в канцелярию. Там сидели староста и писарь.
Чтобы пе помешать, Давид осторожно, бесшумно подошел
и остановился перед старостой. Халфа подписывал ка-
кую-то бумагу, выводя каждую букву отдельно и помо-
гая себе усами н губами. Дописав последнюю букву, он
поднял голову:
— Пу, что скажешь, Давид-ага?
— Дай бог вам здоровья, халфа, я с просьбой, — на-
сильно улыбнулся Давид, поглядывая па писаря, продол-
жавшего строчить, оттопыривая правый мизинец. — Хочу
попросить, халфа, чтобы на денек отпустил меня...
— Никак нельзя, — перебил его староста, — это невоз-
можно, к утру будь готов. Все ребята чуть свет будут
здесь.
— Прошу тебя, халфа, ведь у меня в горах сено...
— Ну меня сено в горах.
— Пу, твое дело другое, халфа, ты через депь-два
вернешься, привезешь свое сено пли велишь привезти...
— Пусть твое сено привезет отец.
Давид печально улыбнулся.
— Эх, халфа, оп даже по гладкому току ходить пе
может, куда ему сено возить.
— Пусть брат свезет.
— У него своих дел много. Прошу, халфа, дан два
дня сроку, я все сделаю и догоню вас.
— Сказано, нельзя! — поднялся староста, оправляя
полы черкески и пояс. — Пет охоты у меня из-за тебя си-
деть в тюрьме.
Давид побледнел. Фуражка задрожала у него в руках
— 1 ы, знать, боишься, что я убегу? — заговорил он
дрогнувшим голосом.
Почем знать, может быть, и удерешь,— возразил
староста и быстро вышел.
270
Минуты двр Давид стоял в раздумье, глядя па блес-
тящую лысину писаря Аршака-аги и па его отогнутый
мизинец. «Ладно!» — вздохнул негромко п вышел.
На другое утро толпа крестьян из Кахпута направи-
лась к станции. Мужчины, женщины, стар и млад спе-
шили полем, теснясь и толкаясь. Разгорался ясный день.
Жаворонки звенели, легкий ветерок порхал над пшенич-
ными нивами. Любуясь хлебами, крестьяне шли оживлен-
ной гурьбой. Впереди ехал на белом коня староста Арсен.
Па черкеске у него блестел значок, который староста
всегда надевал па шею, отправляясь куда-нибудь по слу-
жебным делам. Второй значок был пришит па грудп. По
обеим сторонам, па почтительном расстоянии от старосты,
трусили двое сельских рассыльных на своих спотыкаю-
щихся конях. А уж за ними валпли парни, женщины,
дети. Тут были запасные пз Пах нута и двух смежных
сел, их родственники с узелками — матери, братья, отцы,
жены, сестры.
Тут был и Мачкаланц Давид. Расправив могучую
грудь, с открытой головой, накинув изношенную шинель,
шагал он, ворча па старосту Арсена. Провожала его ста-
руха мать, матушка Марап; в узелке она несла десяток
вареных яиц и две жареных курицы; рядом торопилась
жена Вардншах, тоже с узелком. Отец, старик Воскан,
остался стеречь дом. Вардитах, как подобает молодухе,
шла опустив глаза. После венца она впервые вместе
с мужем появилась на людях, да еще в такой толпе. Все
глядели на ее шерстяное платье, на пояс, на складки
юбки, по Вардншах ободряло присутствие других моло-
дух.
Поглядывая па нивы, парни все время болтали и шу-
тили.
— Ежели такая погода продержится, пшеница в не-
делю поспеет, — говорил сын пономаря Захар, не отры-
вая маленьких глаз от поля.
— Верно, да не тебе ее есть, — засмеялся Беззаоот-
ный Сето, который, переходя от одной группы к другой,
шутил с ребятами и женщинами.
— Пу, не накликай беду, — заметила мать Давида,
Маран, — не дури, не на свадьбу идешь!
— Пе на свадьбу? — засмеялся снова Сето. — А ото
чем пе свадьба? Послужу несколько месяцев, а там
глядь — тир-на-ип-на, тнр-па-ни-на!.. — заиграл он на
271
губах пальцами. — 11 вот Сото привезет пз России светло-
волосую, голубоглазую матушку...1
— Помалкивай! — упрекнула его старуха Маран.—
Твоя мать не станет держать у себя матушку.
— Э-э, ванн Марап, — отмахнулся Сото, точно желая
высмеять наивность старухи, — вместо одной двух при
возу, двух! — п пустился в пляс, взмахнув руками над го
ловой. — Двух, двух!..
— Заткнись, скоморох! — возмущалась старая Ма-
ран. — Этого только недоставало на нашу голову. Ма-
тушку, и даже двух!..
И, отвернувшись, она пошла вперед.
На станцию прибыли в самый полдень. В ожпданпп
поезда отдыхали у стены, под тенью акаций и берез. Но
не прошло п нескольких минут, как звонок возвестил о
прибытии поезда. Все разом засуетились, захватив узелки,
собрались на платформе. Старуха Маран, не сводя глаз
с невестки, зорко следила, как бы кто-нибудь ее не задел,
и в то же время придерживала за полу сына.
— Пиши почаще, Даво-джан, жена у тебя молода еще,
пожалей, сердечко у нее щемить будет.
Давид все время улыбался.
— Ладно, ладно, мамаша, ты только не расстраи-
вайся. — И, указав на жену, добавил: — Эту глупенькую
ты не обижай... Чего бы тебе привезти, душенька, — шеп-
нул он жене, — чего тебе хочется?
Вардитах, скрестив руки, молча покачала головой:
одного ей хотелось, — чтобы он вернулся живым.
Свисток. Тяжело пыхтя, приближался поезд и, гро-
мыхнув в последний раз, остановился. Из вагонов повы
сыпали запасные соседних сел; подбегая к бочке, тол-
каясь и обливаясь, они жадно пили. Пз окоп вагонов вы-
совывались головы пассажиров в мундирах со светлыми
пуговицами, в очках и в крахмальных воротничках, с лю-
бопытством рассматривающих призывников на перроне.
— Ну, ребята, по местам! — раздался голос старосты
Арсена.
Ожидая поезда, он сидел в зале п курил. Пе отрывая
глаз от поездного начальства, староста Арсен то и дело
поправлял цепь па груди и газыри на черкесы*, подхо-
дил к ребятам и распоряжался.
Давид, при виде его, заворчал.
1 Так называли в армянских селах русских жепщпп.
272
— Брось, милый, брось! — успокаивала сына мать. —
Ну его к шуту!..
Наконец парни разместились. Вошел в вагонпДавпд.
Матушка Маран проводила сына до самого вагона (пх
везли в товарных).
— Смотри, чтоб яйца не переломались, сынок, а соль
в узелке платка, — суетилась старуха, заботясь, удобпо
ли устроплся Давид.
Отошла старуха Марап от вагона лишь после третьего
звонка. Встревоженная, глядя вслед поезду, опа воздела
руки, шепча:
— Помоги им, святой угодник Саркпс!..
2
После отъезда ребят всему селу показалось, что оно
ограблено вконец. Почти что не осталось семей, где пе
были бы забраны муж, сын плп внук. А в Кахпуте чуть
пе все были в родстве между собою, поэтому после
отъезда парней все село ждало писем и вестей: кого куда
назначили, кто отстал, что случилось с тем или другим...
/Вдали с нетерпением, волновались и тревожились. Тре-
вога особенно возрастала в дождь, в ненастье тоже.
Больше всех беспокоилась старуха Марап. 11 работая п
отдыхая, опа ни на минуту пе забывала о своем Давиде.
II в поле, где звенела коса, и у ворот, когда с мычаньем
пылило стадо, и дома, в беседе с невесткой, опа неот-
ступно вспоминала сына и все шептала что-то. А когда
па колокольне позванивали колокола, старуха, крестясь,
молилась: «Помилуй его, господи...»
Старпк Воскан, проводив сына, с помощью соседа
Петроса приволок сено с гор, а когда наступил сенокос,
захватив свою старую косу п точило, отправился косить.
Старуха Маран, а порой и Вардпшах помогали ему. Хоть
и пе хотелось старухе Марап допускать невестку к такой
тяжелой работе, по, чтобы отвлечь ее — сидя дома, она
все плакала, — брала ее с собой. Вардпшах сгребала сено,
подбирала уцелевшие колосья и сметывала скирды; чтобы
пе загореть, она повязывалась платком.
Молотили всем селом, и всем селом ждали вестей от
своих.
Наконец пришло первое долгожданное письмо. Кре-
стьяне никогда не забывают событий, ни важных, ни ма-
10 С. Зорьян, т. 1
273
лозначительных, но месяцев и чисел совершенно пе по-
мнят. «Это случилось в тот самый год, когда скончалась
попадья». Так было и с ппсьмом Давида: нельзя было
определить, через сколько дней после отъезда пришло
письмо, по получили его в депь успения. Давид сообщал,
что он здоров, чего и им желает вместе с удачей в делах.
«Кланяюсь отцу, матери и жене Вардншах. Будьте здо-
ровы».
О войне он ничего не писал. Только в конце ппсьма
прибавил, что их отправляют «в германскую сторону».
Хорошо, что хоть это написал, дай бог ему здоровья.
А вот второго письма пришлось ждать дольше. Прошел
Новый год, прошла масленица, прошел великий пост, и
лишь на пасху получили открыточку с изображенпем ка-
кого-то старика. Давид всем кланялся и писал, что пх
«полк стоит в Карпатах». Дома, разумеется, все очень об-
радовались и несколько раз заставляли перечитывать им
письмо. Все было хорошо и понятно, но что такое «Кар-
паты» — никто не знал. Даже священник не мог понять.
Обмотав очки и ухо ниткой, он посмотрел на письмо, пе-
ревернул его и покачал головой.
— Так пишет, бог с ним, что ничего не разберешь.
Не то Карпет, не то Карапет, город плп село — не по-
нять...
— А чей это портрет на открытке, батюшка? — спро-
сила старуха Маран.
— Портрет как портрет, и кто его знает чей...
Больше писем не было. Старуха мать хранила оба
письма за пазухой и, когда ее спрашивали о Давиде, до-
ставала их со словами: «Вот письма от пего». С этпмп
письмами опа каждую субботу ходила в церковь, ставила
свечи и молилась за Давида. «Помоги, господи, всем, кто
на чужбине, кто странствует вдалеке...» А возвращаясь пз
церкви, она заходила к Циранапц, к пономарю и вообще
ко всем, у кого сыновья были в солдатах, — кто знает, мо-
жет быть, они и о Давиде что-нибудь узнали. Но никаких
вестей не было. Сын пономаря, Захар, говорили, в Вар-
шаве, Ирицанц Сето — в Вене пли Эрзеруме, Цпрананц
Аршо раньше был в Германии (черт знает, как трудно
произносить — просто не выговоришь название этого ме-
ста!), а теперь, слышь, взяли в Трапезунд... Спаси их, свя-
той Геворк!.. Иногда старуха мать видела такие сны, такие
сны! Тогда со свечами и ладаном шла она к гадалке. Га-
дали на ячмене: «В трудном он месте, но собирается в
274
путь...» В то время как старая Маран металась туда и
сюда, чтобы узнать что-нибудь о сыне, старик отец и на
работе п дома разговаривал иногда сам с собой: «От
парня что-то нет весточки...» И потом тихо, очень тихо
добавлял: «Что бы могло случиться?»
Так пролетали дни, недели, месяцы. Минул год, пол-
тора — писем рее нет как нет. Вардпшах загрустила, опа
потихоньку плачет; особенно горько плачет молодка, когда
приезжие из города рассказывают о войне. Многое рас-
сказывали они. Рассказывали, что двинулась Турция, что
англичане вдут на турок — па пароходах и по суше: рас-
сказывали, будто французы придумали такую пушку, что
десять пар волов ее с места не сдвинут, а когда из нее
стреляют, то одним ее выстрелом можно снести целый
город; пыль после выстрела клубится несколько дней, а
от грохота солдаты глохнут. II чего только не наскажут!
Война эта, говорили, великая война, долгая, все племена
и народы земные идут друг на друга. И когда опа кон-
чится — бог весть... Старуха и сама понимала, что боль-
шая завязалась война. И день и ночь поезд за поездом
бегут непрерывно, и каждый день вагоны увозят солдат,
солдат с винтовками и без винтовок. Везут на открытых
платформах, в закрытых вагонах и в вагонах с крес-
тами, — в этих, говорят, перевозят раненых... Горе ма-
терям!.. Приходили и уходили поезда, свистели, проно-
сясь мимо села, с грохотом переезжали мосты и шли, все
шли поезд за поездом без конца. Перевозили солдат, ло-
шадей, орудия и бог знает еще что. Перевозили, шли,
свистели: «У-у-у!..»
— Сгинуть бы, провалиться тебе! — говорила каждый
раз старуха, слыша грохот паровоза. — Забрал дите,
бросил на чужбине... Когда же ты, бессовестный, ве-
сточку мне привезешь?
Раза два в педелю кахнутские рассыльные отправля-
лись на станцию за почтой, и раз в неделю старуха та-
щилась в канцелярию к писарю Аршаку-аге. По от Да-
вида все письма не было.
— Поищи хорошенько под бумагами, пет ли там, —
говорила она писарю Аршаку-аге, когда тот отвечал, что
письма нет. — Может быть, ты невнимательно смотришь...
— Нету, старуха, нету! Кабы было, не стал бы дер-
жать у себя.
— Как же быть, Аршак-ага? Почему нет письма?
Писарь, продолжая писать, отвечал равнодушно:
10*
275
— А кто его знает, может быть, денег у него нет.
— Денег?.. Чтоб мне ослепнуть! — прикладывала па-
лец к сухим губам матушка Маран. — Ну, так пусть на-
пишет, что нет денег... Возьму — п наседку и япца продам
на станции, а деньги ему отправлю, лишь бы написал,
где и что с нпм... Дай бог тебе здоровья, Аршак-ага, пе
можешь лп ты как-нибудь узнать, где он? — продолжала
старуха, вытаскивая заветные ппсьма. — Вот они, тут и
адрес. — И старуха клала ппсьма на стол. — А, Аршак-ага,
может быть, ты напишешь его начальникам? Напиши:
где Давпд Мачкаланц? Авось получим весточку...
— Э, трудно, старушка, трудно, — говорил писарь не
отрываясь от бумаги.
— Трудно?!
Матушка Маран не понимала, что пменно трудно: на-
писать начальникам плп получить от них ответ.
II вот однажды, когда мамаша Маран разговаривала
с писарем, вошел староста Арсен в черкеске с серебря-
ными газырями.
— Опять ты здесь, старушка? Ведь еслп б он был
жив, так дал бы весть о себе.
— Был бы жив!.. Значит, Давпд, быть может, умер,
убит!..
У старухи дух захватило от страха.
— Иссохни твои язык, староста Арсен!
Хотя мамаша Маран и не поверила этому, по сомне-
ние терзало ей сердце. «Что будет со мной, еслп Давид
и в самом деле умер? А может это случиться? Э, нет, глу-
пости,— думала старуха, — взбрело Арсену на ум, вот он
и сбрехнул. Еслп б бог слушал карканье ворона — на
преображенье выпал бы снег... Пускай болтает, пепел ему
на темя!..»
Печально вернулась старуха домой п присела у порога.
Стояла осень. Тополя под ветром шумели и роняли
листья. И1 умели монотопно-глухо, и, кроме пх непрерыв-
ного шелестенья, па селе ничего не было слышно.
Старуха Маран, сидя на пороге, бормотала: «Неужели
и впрямь что-нибудь случилось с парнем? Почему он
не ппшет? Еслп об этом узнает женина родня, что тогда
будет? Наверно, заберут к себе Вардитах...» Старуха слы-
хала, что у них есть такое намерение. Там и сям толко-
вали об этом, и слухи дошли до нее. «Что ж, два года
с лишком — срок немалый, а мужа все нет», — раздумы-
вала старушка Маран.
276
Собака у ног ее спокойно дремала. Она походила на
волка с обрубленными ушами и коротким хвостом. Когда
старушка бормотала громче, собака, виляя хвостом и по-
тряхивая ушами, смотрела на нее.
— Счастливая ты, Чамбар, — заговорила вдруг ста-
руха, обращаясь к собаке. — А не забыла ты Давида,
Чамбар?
Собака печально уставилась на хозяйку.
— Он очень тебя любил, Чамбар, ты, конечно, ие мо-
жешь забыть его...
Собака вдруг зарычала и, повернувшись к воротам,
встала, оглядывая подходившего человека. Но, узнав его,
успокоилась п села.
Мелкими шагами, с палкой, вернее — с хворостиной
под мышкой, подошел рыжий пожилой человек. Старуха
сейчас же его узнала. Это был отец Вардншах, по про-
звищу Желтая Птица, — так прозвали его крестьяне за
рыжие волосы п тонкий голосок.
— Добрый день, сватья Маран, — сказал он, еще не
доходя до нее; казалось, этот голос с трудом выходил из
сдавленной узкой гортани.
— Добро пожаловать, сват Хункп, — ответила ста-
руха, вставая.
Поздоровавшись, они селп на бревно у самого
порога.
— Как поживаете, сватья Маран?
— Слава всевышнему, сват Хункп, живем поне-
множку...
Сват Хункп вытащил из-за пояса чубук, выколотил его
и принялся сосредоточенно набивать.
— Эх, сватья Марай, жизнь жизни рознь, — продол-
жал он тонким голосом.
Старпк на минуту замолчал, занявшись чубуком, и,
собираясь затянуться, осторожно коснулся локтя ста-
рухи.
— Как же теперь нам быть, сватья Маран, — сказал
он, вздохнув.
— А что такое, сват Хупки?
— Я насчет Давида, сватья Марай.
У старухи затряслись и руки и колени. Поджимая
сухие губы, она со страхом смотрела на свата.
— Ты что-нибудь узнал про него, сват Хунки?
Хункп спокойно вынул изо рта чубук.
277
— Нет, сватья Маран. Я спрашиваю — нет ли о нем
вестей?
— Нет. Откуда им быть? — вздохнула старушка.
— Гм! — многозначительно прохрипел Хункп и, по-
молчав, прибавил: — А сколько уж лет?
Старуха опять вздохнула:
— Два годика с лишним, сват Хункп. На преобра-
жение будет три.
Сват Хунки снова прохрипел:
— Гм! Два года... — И он, опустив голову, уста-
вился в землю. — Как же теперь нам быть с Вар-
дпшах?
Матушка Маран угадала мысли Желтой Птицы. Опа
уже слыхала, что Вардпшах родные хотят взять к себе,
слыхала и о том, что какой-то богач пз Лорута сделал ей
предложение, побывал у ее отца.
— Для чего ты об этом спрашиваешь, сват Хунки? —
заговорила старуха, поджимая губы.
Она как бы давала понять, что уже догадалась, в чем
дело, п готовится дать должный отпор.
— Для чего? Ведь ты женщпна, сватья Маран, и
должна понять, что Вардпшах еще так молода, а уже оби-
жена судьбой...
Старуха еще крепче стиснула губы, сердце ее трепе-
тало.
— Знают бог и людп, сват Хунки, — тяжело вздохну-
ла она и продолжала почти торжественно, — что дочь
твою я берегу как зеницу ока. Нп разу я ее не обидела,
нп разу слова худого не сказала...
— Спасибо, сватья Маран, дай бог тебе долгой жизни.
А все же она женщина молодая, как знать... Матери хо-
чется, чтобы Вардпшах погостила немного у нас. Она го-
ворит — среди своих ей будет легче.
Родители уже несколько раз просили отпустить к ним
Вардпшах погостить; раза два матушка Маран соглаша-
лась, а потом отказывала, ссылаясь на свое одиночество,
на тяжелую работу; обещала прийти вместе с ней (и
слово сдержала, прогостив с невесткой у свата несколько
дней). Без невестки ей было тяжело, она не могла жить
без нее. Не из-за работы, разумеется, нет. По-прежнему
матушка Марап не позволяла ей делать тяжелую работу.
Дело в том, что, пока невестка оставалась у нее, старухе
казалось, что Давид вне опасности; в отсутствие же Вар-
278
дпшах старушка Марап приходила в отчаяние, все пред-
ставлялось ей никчемным, ненужным; одно только при-
сутствие невестки, говорила она, придает ей бодрости.
И, однако, старушка Маран не могла отказать; ведь отец
приходил уже не первый раз.
— Пускай идет, дорогой сват, мне тоже хочется, что-
бы Вардишах немножко развлеклась, ведь молода еще. —
Старуха говорила вполне искренне: молода, пусть не-
много поживет у своих; нельзя же, чтобы из-за старой
свекрови она сидела взаперти. Да и самой Вардишах, на-
верно, хочется несколько дней провести в родительском
доме. — Так пускай идет, сват Хункп, только ненадолго,
одной мне трудно, привыкла... Да вот сейчас придет хо-
зяин, посмотрим, что он скажет.
Вскоре вернулись с огорода старпк Воскан с невест-
кой. Они несли тыквы. На старике был архалук, а на
Вардпшах — ее обычное голубое платье с черным фар-
туком п зеленый платок.
При виде отца она поправила платок, застенчиво по-
дошла, поздоровалась п пошла привести себя в порядок.
Старпк Воскан присел на бревно. Узнав, зачем явился
сват, он выразил согласие.
— Ну, что же, пусть идет, — прошамкал он, обнажая
беззубые десны, — пусть идет.
К вечеру Желтая Птица увез дочь к себе.
Он вышел первым. Вардишах, забрав узел с одеждой,
поцеловала руки у свекра и свекрови и вышла вслед за
отцом.
— Поскорей возвращайся, — наказывала старуха
Маран.
Вардишах, уходя, кивала головой.
После ее ухода дом, казалось, опустел. Старуха, сидя
у порога, все считала дни, когда вернется Вардпшах. Ино-
гда она в тревоге обращалась к мужу:
— А Вардпшах все не возвращается...
II старик Воскан, каждый раз причмокивая, шам-
кал:
— Придет, не останется. Когда-нибудь да вернется.
Однако через две недели пришло известие, что Варди-
шах не вернется, ее выдали за лорутца.
Выдали замуж! Значит, Давид умер, Давид погиб!
Значит, не зря говорил тогда староста Арсен...
— Чтоб язык у тебя отсох, староста Арсен!
279
3
Старики остались одни. Всю осень и зиму онп почти
не выходили из дому. Старуха даже перестала ходить
в церковь. «Если б церковь имела силу, ничего бы не
случилось», — говорила она часто. Не ходили старики н
к старшему сыну: в ссоре былп они с ним после выдела.
Дальше хлева онп никуда не ходили. Все пх время ухо-
дило па заботы о скотине и курах. Иногда старик Воска и
до поздней ночи оставался в хлеву с лучиной, слушая, как
скотина жует сено, — как зпать, вдруг какой-нибудь бык
сорвется и больно лягнет стельную корову. А старуха
в это время с чулком в руках усаживалась у очага и при-
нималась бормотать.
Ветры и метели бушевали над Кахнутом, свистели в
голых тополях, сносили снег с крыш, колотили в окна
и завывали в трубах. И всю почь, в метель и холод, бес-
конечно неслись поезда, свистели, гудели и с грохотом
проезжали мост. «Провалиться бы вам! Кому еще пе
счастье несете?» — бормотала старуха каждый раз, при-
слушиваясь к гудкам. И вспомнила, как Давид, садясь в
вагон, сказал: «Счастливо оставаться, мамаша...» — «Мне,
мне бы лучше умереть, соколик мой! Где-то ты теперь?»
П так, скорбя, бормотала старуха до самого прихода
мужа.
Дело шло к весне. А весной, когда начался сев, старик
наладил свою соху и вышел пахать.
Вот уже несколько дней он пахал.
Весеннее солнце развело в Кахнуте сладкую теплынь.
На дворе грелась скотина, куры хлопотливо рылись в
прошлогоднем навозе. Повсюду слышалось блеяние яг-
нят, звенели весело детские голоса, с полей неслась песня
пахаря. Воздух был насыщен весенним шумом.
Отошла послеобеденная пора. Старуха Маран на дворе
чистила песком посуду. Петух и с полдюжипы кур, вытя-
гивая шейки и перебирая лапками, подходили, ожидая,
что хозяйка, как всегда, подбросит им крошек. По ста-
рухе было не до них, она с головой ушла в свою работу.
Подле нее сидела Чамбар, уткнув морду в передние лапы;
порой она приоткрывала глаза, поглядывала то на ста-
руху, то на кур, и опять дремала, нежась на припеке.
Вдруг собака зарычала и, разом сорвавшись, с лаем по-
бежала. Куры, кудахтая и вытягивая шейки, жались к пе-
туху.
280
— Кто там? — забеспокоилась старуха, приложив ла-
донь ко лбу.
Приближался кто-то с толстой палкой. Подходил он
медленно, озираясь. На неизвестном была солдатская ши-
нель и фуражка, надвинутая на глаза.
«Уж пе знает лп он чего про моего Давида?» — поду-
мала старуха.
Незнакомец жадно оглядывался вокруг. Это удпвпло
и напугало мамашу Маран. Но больше всего поразило
ее то, что собака перестала лаять и, обнюхав полы незна-
комца, принялась ластиться к нему. Господи боже, кто
бы это мог быть? Старуха не сводила с пришельца удив-
ленных глаз. Хромой солдат, приблизившись, буркнул:
— Здорово, мать!
Старушка мгновенно сорвалась с места.
— Ах, Даво-джан!..
Кроме старой Чамбар, никто не видел, как плакали,
обнимаясь, мать и сын. Старуха была потрясена: перед
нею стоял человек, который только голосом напоминал
Давида. Глаза глубоко впали, кожа да костп, на одной
щеке шрам — должно быть, от ранения. Хотела мамаша
Маран расспросить сына, да язык не слушался. Немного
погодя, когда онп очутились в комнате с двумя квадрат-
ными оконцами, старуха заговорила бессвязно и жа-
лостно:
— Ах, всемогущий святой Саркис!.. Ведь во сне я
видела, Даво-джан, видела, что... — И старуха говорила
без конца, как будто все, что случилось за эти годы, мож-
но рассказать сразу. — Уж я и за письмами ходила, и
спрашивала того, другого, все — «нет и нет»... А гадалка
говорила — «в тяжелом положении». Прошлогоднего те-
ленка обещала я в церковь, да подох... — без умолку го-
ворила старуха.
Видя, что Давид смотрит на обстановку, на сложенную
постель, она переменила разговор:
— Так все вздорожало, что нельзя было купить даже
ситцу на покрывала. Все износплось п расползлось. От
продажи яиц даже на керосин и спичкп не хватает, по
месяцам сидим без света.
Давид слушал мать и все смотрел па дверь соседней
комнаты, на двор. Наконец он перебил ее:
— А где же наши?
— Наши? — протяжно молвила старуха, поджпмая
губы. — Отец твой, Даво-джан, пошел пахать... Два дпя
281
уже он пашет недалеко в поле. Земля, говорит, больно
тверда. Ну да п нет у него прежней силушки, бедняжка
совсем выбился из сил. А ты и весточки не подавал. Ста-
рик все говорит: «Хоть бы приехал, горсточку земли на
лицо мне бросил». — Вздохнув, старуха продолжала: —
Цпранапц Аршо, — горе его матери! — ты слышал, гово-
рят, под лошадь угодил и погиб. В конной части был, что
лп, не знаю. А Ирпцанцу Сето, нашему балагуру Без-
заботному Сето, отрезали обе ноги в больнице, слышал?
Отец хочет продать быка и съездить к сыну, а старшин
не пускает. Отец ему говорит: «Что же, разве одпн бык
не пришелся бы на долю Сето?» А старший: «Если сде-
лаешь это, я выделюсь...»
Молча слушал Давид, а сам все посматривал то на
дверь соседней комнаты, то на двор.
— А где же твоя невестка?
Этот вопрос убил старуху. Она даже не сразу смогла
ответить. «Знает он или не знает?» — подумала старая
Маран, принимаясь машинально расправлять загнув-
шиеся края ковра на тахте.
— Вардишах... — старуха продолжала возиться с ков
ром, — Вардишах ушла к родным. — II, не договорив, она
вздохнула.
Ее пересохшие губы дрожали, опа не знала, что гово-
рить дальше, слезы подступали к горлу, морщины на ее
лице проступали еще резче, но старуха бодрилась.
Заметпв волнение матери, Давпд снял фуражку п
присел на край тахты.
— В чем дело? Что случилось?
Мать молчала.
— Ну, говори же! — продолжал встревоженный Да-
вид.
Старуха вдруг заплакала.
И рассказала все...
Больше часа Давид просидел молча, точно окаменев,
и думал. Потом поднялся, надел фуражку и взял палку.
— Куда ты, Даво-джан?
Не оборачиваясь, он кинул:
— Пойду проведаю, что делает отец.
В замешательстве мать только заметила, что сын
хромает.
— А что у тебя с ногой?
— Так, ничего... — ответил Давид и даже не обер-
нулся.
282
Старуха догадалась, что хромота от раны, по. видя, что
сыну пе до разговоров, не решалась расспрашивать.
— Постой, подожди, Даво-джан, ты ведь ничего не ел.
Сейчас я сделаю яичницу.
— Нет, не надо.
Но старуха и слушать не хотела и, повторяя: «подо-
жди, подожди», шмыгнула за дверь. И Давид видел, как
мать быстро побежала к хлеву. «Наверное, за япцами», —
подумал он, и мать показалась ему такой маленькой и
легкой, точно малое дитя. «Да она босиком», — подумал
Давид, и только лишь теперь заметил, что мать в лох-
мотьях, как нищая. «Одежда как у попрошайки, — горько
усмехнулся Давид, — а Вардишах вышла замуж». Вар-
дишах! Каким чужим он чувствовал себя в комнате!
Давпд подошел к сложенным постелям: захватила ли
Вардишах свою постель, свое приданое? Он помнил
одеяло и тюфяк жены: одеяло в полоску, а тюфяк —
с розовыми узорами. Ничего этого не было. «Да и чего
я смотрю? Разумеется, взяла с собой»,— и, не дождав-
шись матери, вышел, опираясь на палку.
— Куда, Даво-джан, куда идешь?.. — крикнула мать
из хлева.
Она осторожно несла что-то в фартуке.
Давид не ответил.
— Закусил бы малость.
Давид махнул рукой:
— Не надо.
И пошел. Долго следила за ним старуха с тайным
страхом: почему сын вдруг ушел?
А Давид тихо и медленно направился прямо к полю.
Все были на пашне, редко кто попадался на улице. Про-
хожие останавливались и глядели: на селе солдаты появ-
лялись редко, и на Давида смотрели с любопытством.
Женщина, гнавшая пару телят, долго не спускала с него
глаз, потом повернулась к соседке:
— Милая, а ведь это Мачкаланц Давид, сын Воскана!
— Точно, как будто он, — отвечала та.
Давид узнал обеих женщин: одна — жена соседа Пет-
роса, другая — невестка пономаря. В свою очередь, оп
всматривался в дома, и все они казались ему маленькими,
невзрачными, уходящими в землю; одна только лавка
Артема выделялась своими окрашенными дверьми. И оп
шел, разглядывая дома. Встречные собаки лаяли, а дети
кричали: «Урус, урус!..» Не обращая внимания, Давпд
283
шел, п ему чудилось, будто он проходит по чужому селу.
Так приходилось ему шагать деревнями карпатскими,
польскими и русскими. По нигде: ни на Карпатах, пи
в Польше, нп в России — Давид не чувствовал себя таким
несчастным и одиноким, как в родном селе. Еще звучалп
в ушах слова матери: «Вардишах вышла замуж». Он чув-
ствовал себя до того плохо, что не хотел даже нп с кем
встречаться. Прихрамывая па правую ногу п опираясь
па палку, добрел он наконец до реки. Теперь даже ее
знакомый плеск казался ему чужим. Мутные желтые
волпы полноводной реки глухо шумели, как будто воз-
мущаясь кем-то, восставая против кого-то.
«Вардишах вышла замуж», — думал Давид, и ему ка-
залось, волны кричат: «Жены твоей нет, жены твоей
нет...» Да, ее нет... Значит, что же, лишний он? Дай он
вовремя знать о себе, она бы, конечно, пе вышла... Кто
сказал, что не вышла бы? Отец ее, Желтая Птица, все
равно увел бы Вардишах. Хотя вряд ли. А почему так
поступила Вардишах? Ведь если она любила мужа, могла
бы потерпеть... Ждать... Ладно, значит, лишний он. Лиш-
ний! Почему же лишний? Вот он сейчас пойдет и помо-
жет старику отцу, пойдет сменить его. Нет, Давид пе
лишний, он займется своим исконным делом — будет
сеять и молотить...
Но как нп старался отвлечься Давид — ему это не уда-
валось. Речные струи, прибрежные ивы, даже виднев-
шийся издали мост — все, все напоминало о пей. Вот
здесь, переправившись через реку вброд, они верхом по-
ехали на обручение. IIвы едва начинали цвести, когда
они обвенчались. И ровно через месяц после свадьбы по
этому же мосту новобрачные вдвоем скакали на побывку
к родным Вардишах. II памятно Давиду, как жена ска-
зала тогда ему: «Купи мне ботинки па высоких каблу-
ках».
Долго бы простоял на берегу реки Давид, еслп бы его
не заставила очнуться толпа босоногих ребят, неизвестно
откуда взявшихся и по-кошачьи цепко начавших караб-
каться на ивы. «Посмотрим, кто раньше залезет!» — кри-
чали они, обрывая только что распустившиеся желто-зеле-
ные побеги. Давид с улыбкой покачал головой, восхи-
щаясь проворством ребятишек, прихрамывая, направился
к соседнему полю.
Миновав мост, он очутился на поле, уже вспаханном
наполовину. Видно было, что здесь пахали два дня иод-
284
ряд: рыжие комья земли смешались с черными. Медленно
приближался Давид. Старпк Воскан, с теслом за поясом,
дряхлым голосом понукал волов: «Ну, миляги, тащите!..»
И волы, напрягаясь, шли ровным, размеренным шагом,
а за ними от взрытой борозды поднимался легкий топ-
кий пар.
— Добрый день, отец, — сказал Давид, подходя и сни-
мая фуражку с потного лба.
Отец не так скоро, как старуха, узнал сына.
— Давид!..
Старпк долго не мог поверить и, приставляя руку ко
лбу, вглядывался в сына. Когда же наконец убедился,
кто перед нпм, он обнял Давида, расцеловался с ним и
тотчас начал жаловаться, почему от него так долго пе
было вестей, а уж они-то тут черт знает что думали.
— Бедняжка твоя мать целыми днями плакала, — что,
мол, такое случилось, где он?
Старик Воскан разговаривал медленно, разбитым го-
лосом, причмокивая; усы лезли ему в беззубый рот.
Как и мать, отец показался Давиду ниже ростом и по-
худевшим. Он действительно исхудал в одряхлел, брови
его совсем поседели, нависли на глаза; даже пз ушей тор-
чали седые волосы.
— Вот хорошо ты сделал, сыпок, что вернулся, —
твердил он без конца.
Вдоволь наговорившись, старик опять взялся было за
соху. Но Давид остановил его:
— Будет с тебя, отец, пусти-ка меня...
И, бросив палку и шинель, крикнул на волов. Те ра-
зом тронулись. Это были старые, испытанные волы, те-
перь уже немного ослабевшие, зато привычные к труду.
«Эх, ушла жена, ушла! — стучало в голове Давида. —
Ну и пусть! Разве свет клином сошелся? Неужто другой
пе найдется?»
Огорченный и волнуемый жаждой мести, он крепко
налегал и а соху.
Привычные волы двигались размеренным шагом, от-
кладывая борозды ровными рядами. Давид был доволен.
Сноровка волов поражала его — так мерно шли они. Ко-
гда он кончил четвертую или пятую борозду, соха не-
ожиданно соскользнула. Давид хотел было поправить ее,
но вдруг упал и схватился за колено. Что случилось? Он
почувствовал жгучую боль; старая рана так заныла, точно
в нее запустили раскаленный вертел; по телу пробежала
285
горячая волна, а лицо мгновенно покрылось потом. Дер-
жась за колено, Давид осторожно поглаживал его. «Ни-
чего, ничего, пройдет, больным, знать, местом ударил-
ся», — подумал он, продолжая работу.
На новой борозде то же самое.
На этот раз старик Воскан заметил немощь сына и
подошел к Давиду.
— Даво-джан, что с тобой?
— Ничего, ушиб колено о соху.
Отец хотел было опять взяться за соху, но сын от-
странил его. Старик смотрел вслед ему и радовался, ра-
довался всей душой, что Давид вернулся, что ему на
старости не придется быть одному... Но тут вдруг Да-
вид опять нагнулся. «Да что случилось?» — засуетился
старик и опять поспешил на помощь сыну. На этот раз
Давид от боли скорчился и побледнел. Опять горячая
волна прожгла тело, опять жгучий вертел проткнул
колено.
— Видно, с непривычки, — молвил отец, — ты уж
пока посиди, а я похожу за сохой.
Давид, держась за колено, пошел за шинелью. Его
удивляла внезапная боль. Правда, в колене была пуля, но
ведь ее извлекли, оттого он и прихрамывает, однако ему
всегда казалось, что эта рана работе не помеха. В Кар-
патах ему ранило руку и ногу, он лежал в лазарете, по-
том вместе со всем лазаретом угодил в плен, но вскоре
его вызволили товарищи. Раньше Давид был доволен, что
его ранило: теперь он свободен, и как бы ни давали знать
о себе раны, все же справится с сельской работой. А те-
перь выходит — куда он годится? «Старик отец будет
работать, а я — смотреть?» — думал огорченный Давид,
глядя на отца, который, сгорбившись, еле поспевал за
сохой. Смотрел на отца, смотрел на село и думал. В воз-
духе веял легкий ветерок, грачи бесстрашно опускались
на пашню, с далеких и ближних полей, со склонов хол-
мов неслись песни пахарей, на селе мычала, должно быть,
недавно отелившаяся корова; протяжное, глухое мычание
долго разносилось по селу и эхом отдавалось в полях;
слышались порой то собачий лай, то детский гомон...
И все это: и веселые песни, и рев тоскующей коровы,
и собачий лай, и гомон детворы — все, все это, казалось
Давиду, твердит об одном и том же: что он здесь лишний
и ненужный... Взрослые и дети, люди и животные —
все нужны кому-то, а он... кому он нужен со своей боль-
286
ной ногой?.. И, обхватив больное колено, грустно глядел
оп на затерявшийся в тополях Кахнут; слушая голоса и
крики, вспоминал жену и все повторял, что он лишний,
ненужный...
4
Уже завечерело, а Давид все не подымался. Отец
несколько раз советовал ему идти домой, но он упирался.
А что делать дома? И Давид не трогался, пока отец пе
распряг волов и не заложил арбу. Он помог отцу, затем,
накинув шинель и тяжело хромая, зашагал к селу. Куда
он идет, что ему делать дома, что оп забыл там? — думал
Давид п в сердцах все сильней припадал на больную
ногу.
Свернув к реке, он заметил, что за ним едут три всад-
ника. Не обращая на них внимания, он продолжал свой
путь. Всадники постепенно приближались. Один был ста-
роста Арсен, двое других — сельские рассыльные, с ружь-
ями за плечами. Староста Арсен, как всегда, был в чер-
кеске, в папахе набекрень; длинные острые усы его на-
поминали Наср-Эддиншаха; прямо, не сгибаясь, сидел он
в седле, и лошадь неслась под ним ровно, развевая гриву
по ветру. А лошаденки рассыльных плелись, как водовоз-
ные клячи. Староста возвращался из вверенного ему села
Хачп, куда он ездил арестовывать дезертиров. Дня два
тому назад Арсен получил «срочное» извещение, что два
солдата родом из села Хачп бежали (имена дезертиров
упоминались в бумаге), надлежало пх арестовать и от-
править. Приказ исходил от пристава и был очень строг.
Кроме того, в извещении говорилось, что вообще необхо-
димо следить, чтобы дезертиры не укрывались по селам.
И вот староста Арсен ездил во исполнение этого приказа.
Обыскал он дома, сараи, хлевы дезертиров, обшарил даже
дома их родственников, допрашивал, грозил — никакого
толку. Сколько раз забирали этих «негодяев», оплевы-
вали, позорили, отправляли — и хоть бы что, они возвра-
щались опять. Один — именно из села Хачп — трижды
бежал пз Эрзерума. Но куда могли скрыться дезертиры из
Хачп — староста не мог понять. Такой неудачи никогда
еще не было. Что он ответит приставу? С такими мыс-
лями торопил староста Арсен лошадь, и она опять нес-
лась, развевая гриву; шла гладко — «как вода», так лю-
бил хвастаться Арсен.
287
У реки староста догнал Давида. Поравнявшись, оп за-
держал лошадь и взглянул на путника. Тот сейчас же
узнал Арсена. Ои совсем не изменился, изменилась только
его черкеска: вместо старой, черной— коричневая, новая,
но с темп же газырями и с той же папахой.
Давпд все это помнил хорошо. Но староста не узнал
его. Да и мудрено распознать кого-нибудь в массе серых
шинелей. А может быть, ои просто пе хотел узнавать.
Однако, придержав лошадь, староста Арсен все-такп не-
брежно спросил, кто он и откуда.
Давид не ответил.
— Я тебя спрашиваю, ты солдат?
Давпд опять не ответил. Он уже приближался к мосту.
— Слушай, незнакомец, — продолжал иронически ста-
роста, подзывая Давида к себе пальцем, — документы и
все прочее при тебе?
Давпд, перекинув шпнель с руки на плечо, слегка кив-
нул. Это безразличие взорвало старосту (да кто это смеет
пренебрегать им, не отвечая на вопросы!), п он подъехал
ближе, собираясь спрыгнуть с лошади, но тут подскакали
отставшие рассыльные и, узнав Давида, закричали:
— Да это наш Давпд, халфа!
Староста с легким вздохом покачал головой — неиз-
вестно, от обиды или недоумения — и снова пустил ло
шадь.
Рассыльные хотели поговорить с Давидом, разузнать,
когда он вернулся и откуда. Но тот не обратил внимания
на пх расспросы. Стпснув зубы и качнув головой вслед
старосте, что-то пробормотал п зашагал по мосту.
Через полчаса Давпд уже был у себя. Не успел оп
войти в дом, как к нему подскочил одпн из рассыльных
и предложил зайти в канцелярию.
— А что такое, кто зовет, для чего?
— Староста.
— Староста?.. К черту его! Поди передай, что не пой-
ду, — гневно ответил Давпд.
Немного погодя рассыльный явился снова.
— Халфа срочно требует тебя в канцелярию!
Давид опять отказался идти. Какое ему дело до ста-
росты?
Через несколько минут пришли двое рассыльных и за-
брали пария.
Давид, опираясь на палку, шел впереди.
«Что ему нужно от меня?»—думал он дорогой.
288
Староста, заложив руки за спину, расхаживал по
двору и нервно покусывал губы. Несколько крестьян и
женщина, стоя перед нпм, просили о чем-то, но староста
в ожидании Давида почти не слушал их. Когда Давпд
приблизился, он, подбоченясь, смерил его взглядом.
— A-а, накопеп-то! — заговорил Арсеп. — Слушай,
парень, ты что же — родия хану, внук наместника, что не
удостаиваешь пас чести явиться?
Давпд так же подбоченился здоровой рукой и окинул
старосту недобрым взглядом с ног до головы.
— А зачем мне являться? — проговорил он нехотя,
с презреньем, подчеркивая каждое слово.
— Это уж пе твое дело. Когда тебя зовут, ты должен
прийти. Понимаешь? Это власть зовет, понимаешь? —
отчеканивал сурово староста, подходя к Давиду. — А ты
лучше вот что мне скажи: есть у тебя документы? И не
ведп себя нагло...— резко крикнул он.
— Ну, хватит! — 11 Давпд замахнулся палкой.
Нп рассыльные, нп те, что были на дворе, не поняли,
каким образом староста Арсен вдруг растянулся у ног
Давида.
Поспешплп на помошь.
Но староста не шевелился.
Удар Давида пришелся по виску. Кровь брызнула
струей.
Давида тут же арестовали.
При разборе его бумаг нашли свидетельство от во-
инского начальника, где было сказано: «Давпд Мачка-
лов, 28 лет, освобождается от воинской повинности на-
всегда».
Писарь Аршак-ага перечитал ие раз эту бумагу, недо-
умевая: почему Давпд, имея такой документ, не предъ-
явил старосте Арсену его?
«Чего он боялся, почему не показал бумаги, за что
убил старосту?..»
Думал, думал Аршак-ага и ничего не понял...
1920
ЧТЕНИЕ ГАЗЕТЫ
Минас с очками на носу читает газету у себя перед
лавкой. Его слушают ковач Погос, звонарь Антон, лесник
Вано, кузнец Торос и кое-кто пз крестьян. Справа подло
чтеца на пороге у глиняных горшков уселся старпк, по-
хожий па Толстого; слева высохшая старуха скрестила
руки и озирается с недоумением. Остальные слушатели
стоят, прижимаясь друг к другу.
Каждый день они навещают Минаса, чтобы слушать
вести о войне.
Вот и сегодня он читает им, и все они сосредоточен] о
и вдумчиво слушают, точно присутствуют на обедне.
— «Гер...ман...ский мили...таризм, — водит Мипас
пальцем по газете, — результат стремления Вильгельма
Гоген-цол...лерна к ге... ге... монпи...»
— Постой, Минас, — прерывает его двойник Толсто-
го, — это ты по-армянски читаешь?
— Ну, разумеется, по-армянски. Чай, видишь, что ар-
мянская газета.
— А выходит точно по-русски.
— Ничего не по-русски, что ты выдумал? Я по-армян-
ски читаю. Слушайте дальше: «Над Ев...ропой распрост-
ранить...»
— Да что распространить-то? — снова ввязывается
старик.
— Минас, Минас, голубчик, — сутулится высохшая
старуха, — поищи-ка в газете, нет ли чего про моего Нер-
сеса?
— Погоди, — буркнул Минас и повернулся к стари-
ку: — Значит, ты не понял? Ну так постой, прочитаю
опять.
2У0
II Минас перечитывает снова.
Старик и несколько пожилых крестьян с недоумением
смотрят друг па друга.
— Ничего не поймешь, — говорит старпк. — Да ты,
может, плохо читаешь?
— Плохо читаю, — усмехается Минас. — Читаю, что
написано, а ежели вы не понимаете — не моя вина.
Плохо читаю! Скажи па милость, шесть лет получаю га-
зету, а тут вдруг начал плохо читать.
— Ну, да уж ладно, — просящим тоном отвечает ста-
рик, — читай дальше, посмотрим, что там такое.
Минас невозмутимо продолжает:
— «Германские войска вступили в Восточную Прус-
сию». Ну п шут с ними, пускай их вступают... Это знаете
про что? Это значит, что немецкие войска отступают
в Пруссию. Знать, побаиваются русских.
— Что и говорить, Минас, — замечает ковач, поче-
сывая бороду. — Про немцев мы знаем, а вот кто такие
будут пруссаки?
— Пруссакп-то кто? — мямлит Минас. — Ну, это дру-
гого сорта народец.
— Вон как! — восклицает лесник.
— Ну да. Слушайте дальше.
Молчание.
— «Петро...град. Германцы оставили Лодзь». Слыши-
те, немцы побросали свои города и давай бог ноги.
— Кажись, это город-то русский, — вмешивается нере-
шительно кузнец. — Сын Воскана, вот что в солдатах, в
этом самом городе служит.
Минас сурово уставился на кузнеца.
— А кто тебе сказал? Я за здравие, а ты за упокой?
Ведь газету получаю я, а не ты.
— Ну, ладно, ладно, читай, поглядим, что там еще, —
примирительно подхватывает старик.
Минас читает:
— «Париж. Британский миноносец у Остенде бросил
якорь». Сыпь, сыпь, так и надо!
— Да это про что? — почесывает бок ковач.
— Да вот, говорят, русские бомбу сбросили на немец-
ки й город.
— Ой! — восклицает лесник.
— Ну да. Русская армия тебе не фунт изюму! Кто с пей
сладит? Вот и я то же самое говорю: отдубасят русские
немцев, да так, что они лет семь не опомнятся. И поделом!
291
— Что и говорить, — соглашаются крестьяне с доволь-
ным видом. — Дальше читан, еще послушаем.
— В ножки тебе кланяюсь, Минас, — скулит старуха,
умоляюще складывая руки, — посмотри, нет ли чего про
моего Нерсеса?
— Погоди маленько, — отвечает Минас, перевертывая
газету.
Старуха умолкает п безжизненными глазамп глядит
на всех.
— А вот слушайте, — начинает Мппас. — «Лондон.
Япония посылает войска в Россию на помощь Трой...
ствен...но...му Соглашению». Этого только не хватало! Да
о чем бишь это? Значит, японцы лезут в Россию воевать?
Гм... Ничего они с русскими не поделают. Не те теперь
времена... тогда в русских войсках армян не было, а те-
перь полным-полно...
— Сущая правда, — подтверждают крестьяне, пере-
ступая со вздохом с ноги па ногу.
— В ту войну моего Нерсеса не взялп... — бормочет
старуха.
— А вы японцев впдалп? — спрашивает Мпнас.
— Да, — чешет в затылке ковач, —у нашей внучки
в букваре опи нарисованы.
— Ты, знать, только на парпсоваппых п глазел, —
хохочет Мппас. — Нет, братцы, как этпх япопцев уви-
дишь, со смеху помрешь: ну и рожи. Ростом в пол-ар-
шина. Не успеешь размахнуться — а он уже как сноп
валится. Не таковы они, чтобы русских одолеть.
Внимание слушателей растет. Иные заметно удивлены.
— А что, англичане не армянской веры? — любопыт-
ствует старик.
— Само собой,— отвечает Мпнас,— и онп и французы.
— А что за народец немцы?
— Немцы? —запинается Мпнас. — Вот уж не по-
мню — либо франки, либо... А вот послушайте. «Петроград.
Русские наступают. Правый фланг врага подался к юго-
востоку. Левый фланг и центр оказывают слабое сопротив-
ление».
— А про войну ничего там пет? — перебивают кре-
стьяне и старик, внешне похожий па Толстого. — Ты нам
про войну читай.
— Еще не дошли до войны. Будет п про нее. — И Мп-
пас перевертывает страницу. — Не годится, братцы, гал-
292
деть, когда газету читают. Вы только слушайте, а что
не поймете — объясню.
Крестьяне виновато переглядываются и умолкают.
Мппас, опять перевернув страницу, читает из середины:
— «На французском фронте противник завязал бой
с французе кой кавалерией. Кавалерия, обрушившись па
врага, принудила его к отступлению. Противник в беспо-
рядке отходит».
— Ну, это чепуха, Мпнас, — говорят крестьяне, — ты
про войну, про войну читан!
— Как так чепуха! — горячится Минас. — Все, что
есть в газете, надо читать. Коли хотите про войну — сей-
час прочитаем.
Крестьяне радостно восклицают:
— Ну, ну, читай скорей про воину!
— Мпнас, — зудит жалобно старуха, — а про Нерсеса
моего пе прочитаешь?
Мппас, не слушая, внимательно ищет в газете вестей
о войне. После долгих поисков он наконец начинает:
— «Итальянский народ взволнован. Италия требует
у австрийцев передачи ей Триеста и Трпента *, угрожая,
в случае отказа, оружием».
— О чем это? — спрашивает кузнец. — Я что-то не
понял.
Мпнас поверх очков покосился на пего и покачал го-
ловой:
— А что тут непонятного? На чистом армянском язы-
ке наппсаио: «Италия требует у Австрии, — чтец смотрит
в газету, — Триест и Трпепт». Ну, понял теперь?
— Нет, — мотает головой кузнец. — Не пойму я ни-
как, чего она такого требует.
— Да, да, точно, чего она требует? — оживляются
крестьяне.
Минас опять глядит в газету:
— Триест, Трпепт.
— А что это за птицы? — спрашивает кузнец.
— Вот тебе на! — удивляется Минас. — Что ты, с неба
свалился, что ли?! Ведь ясно сказано, что Италия требует
того, сего, а коли пе дадите, выхвачу саблю и — всем вам
аминь...
— Да пу! — восклицает лесник.
— А ты как думал? С Италией шутки плохи. Это го-
сударство могучее.
293
— Ну, ладно, Мпнас, — торопит кузнец и упрямо по-
вторяет: — Уж не взыщи, а я так п не понял, чего же тре-
бует эта, как бишь ее?..
— Италия, — подсказывают слушателя.
— Ну да, вот эта самая Италия?
Мпнас поверх очков не мпгая смотрит па изъеденное
оспой лицо кузеца и удивленно восклицает:
— Ну-ну! Сколько лет живу, а не встречал такого
олуха, как ты. Ведь вот все они понимают, одпн ты пе
можешь понять. Тебе, кажется, ясно объяснили, что Ита-
лия требует от Австрии, требует... (смотря в газету) Три-
ест и Триент. И говорит: а коли не дашь, всех вас искро-
шу, чертово племя! Что же тут непонятного?
— По совести сказать, — вставляет кузнец, — никак
не пойму.
Мпнас опять неподвижным взором окинул его и пока-
чал головой...
— Да уж ладно, — опять повторяет старпк, похожий
на Толстого, — читай-ка дальше, посмотрим, что там еще.
— Что ж ты про Нерсеса моего ничего не прочитал,
Минас, голубчик? — низко склоняется старуха.
Чтение продолжается.
1914
ЗАХАРОВА СНОХА
Два дня подряд с фронта приходили грустные вести,
что турки теснят наши войска и продвигаются вперед, и
эти два дня маленькая деревня Кахнут дрожала, как пти-
ца, напуганная выстрелом охотника. У людей опустились
руки: сено лежало в полях неубранное, за огородами ни-
кто не присматривал, женщинам на ум не шли ни стряп-
ня, ни домашние дела. Два дня не выгоняли скотину
в поля, п она наполняла деревню жалобным мычанием и
ревом; на улицах тут и там можно было увидеть одино-
кую лошадь с опавшим животом, с обрывком веревки на
шее, щипавшую траву вдоль плетней; голодная наседка
с цыплятами забиралась в дом и в поисках крошек дол-
била квашню.
Деревня переживала тревожные дни — по вечерам не
зажигали огня, по ночам людям снились кошмарные сны,
а собакп не переставая лаяли и выли на луну... Казалось,
что издали, из-за гор, надвигаются полчища кровожадных
зверей и собаки чуют их... Никогда собакп не были так
беспокойны.
Большинство кахнутцев-мужчнн были на фронте, сра-
жались в рядах армянского войска или же рыли окопы.
В деревне оставались старики, женщины и дети. Они со-
бирались там и тут на перекрестках или около своих до-
мов в ожидании более утешительных вестей — старики,
заложив руки за кушак, женщины, скрестив руки на гру-
ди. Том временем наиболее зажиточные и предприимчи-
вые кахнутцы. усадив свои семьи на арбы с плетеным ку-
зовом, бежали из деревни, забирая с собой все, что могли:
293
невесты — приданое, старухп — сбережения па черный
день, веретено и пряжу, женщины — одежду и посуду,
а маленькие дети, держа в руках курицу или кошку п
сидя на верху до отказа нагруженной арбы, смотрели
на остающихся с улыбкой, словно отправлялись на бого-
молье, и, казалось, говорили: «Э, мы скоро вернемся, а
пока счастливо оставаться!» Остающиеся смотрели на
уезжающих со скрытым презрением и всячески стара-
лись показать, что им пе страшно п они вовсе не на-
мерены покидать насиженные места и заветные дедовски0
могилы.
В эти роковые минуты они взволнованно заявляли:
— Мы не покинем нашу землю: здесь мы родились,
здесь и умрем! — Говорили торжественно, словно произ-
носили клятву.
Уезжающие, чувствуя в этих словах упрек, оправды-
вались, чтобы не прослыть трусами:
— Вывезем женщин и детей, чтобы не видеть им лица
неверных, а сами через несколько дней вернемся...
Но это не утешало остающихся, наоборот, им стано-
вилось еще тоскливее. И эту тоску усугублял дождь, ко-
торый, то усиливаясь, то ослабевая, лил не переставая
с неба, покрытого серыми тучами.
После отступления войск в деревне воцарплась мерт-
вая тишина, как бывает в лесу перед бурей. Жизнь в де-
ревне остановилась, все были охвачены безмолвным ожи-
данием, когда кажется, что сердце перестает биться, ды
хание прерывается, ум цепенеет...
Казалось, и люди и животные ждали, что произойдет
через час пли два. Даже собаки перестали лаять. За не-
сколько минут опустели улицы и дворы, оставшиеся в де-
ревне жители попрятались кто куда. Всем казалось, что
враг где-то рядом, притаился в засаде и следит за ними,
поэтому по улицам ходили бегом, пригнувшись, жались
к степам и заборам...
Но неприятель вступил в деревню только на следую-
щий день утром. Увидев его приближение, большая часть
крестьян попряталась, чтобы пе попасться ему под горя-
чую руку и не оказаться случайной жертвой.
— Спрячемся на несколько дней, посмотрим, что бу-
дет. Может, завтра-послезавтра наши войска вер1гутся.
Сначала жители деревни услышали непривычные зву-
ки, которые привели их в ужас, потом раздался леденя
тцттй душу конский топот — казалось, что враг сейчас рас-
296
топчет весь Кахнут. Но, как выяснилось, это была всего
лишь небольшая рота, которая пришла занять деревню.
Турок встретил староста вместе с двумя старпкамп: оп
мысленно проклинал турок и тот дель, когда его выбрали
старостой, из-за чего ему приходилось теперь выполнять
тяжелую обязанность — гнуть спину перед турецкими
офицерами п аскерами.
Командир роты, принимая хлеб-соль, заявил, что жи-
тели напрасно попрятались: опп могут чувствовать себя
в полной безопасности ц заниматься своими деламп. Ему
не поверплп. Потом турки потребовали выдачи оружия п
явки солдат. Староста сдал несколько пришедших в негод-
ность ружей со сломанными затворами, что же касается
солдат — он заявил, что пх в деревне нет: опп отступили
вместе с армией. Теперь уже пе поверплп турки и приня-
лись ходить с обыском по домам: искать оружие и сол-
дат.
Старпк Захар укрылся вместе с семьей в курппце, где
имелась вырытая в земле яма для выпечки хлеба: кур-
шща стояла в глубине сада, и ее пе видно было нп со
стороны двора, нп со стороны улицы. Захар был в числе
тех, кто не пожелал оставить свой дом п родную деревню,
и, чтоб без нужды пе подвергаться опасности, решил
спрятаться. Говоря правду, оп пе стал бы прятаться,
еслп б они были вдвоем со старухой, но па их попечении
была молодая невестка Эстер, пришедшая в пх дом около
года назад. Сып Арам ушел в солдаты л, отступив вместе
с армией, не мог взять с собой жену, поэтому старпк счел
за лучшее спрятать ее, чтобы опа не попалась па глаза
туркам, тем более что опа была хороша собой. Эстер сла-
вилась своей красотой па всю деревню. Па ее белом оваль-
ном лице как звезды горели темные глаза, и, несмотря на
платок, закрывавший лоб и часть лица, увидев ее, нельзя
было остаться равнодушным. Старпк надеялся хоть на
первое время спрятать ее от турок.
Но, кроме жены и снохи, в курппце Захара, как в бо-
лее безопасном месте, находились и две его замужние до-
чери со своими детьми и соседи: хромой Мартирос со своей
больной женой, кузнец Давид с тщедушной, веснушча-
той женой и с матерью — невысокого роста, дородной жен-
щиной, первой в деревне повитухой п ворожеей.
Случайно сюда же попал п деревенский слепой ашуг
со своим чонгуром, похожим па арбуз. Его привел с ули-
цы кузнец, где от него сбежал мальчик-поводырь, испу-
297
гавшпсь турок, и ашуг шел, ощупывая степы руками...
Таким образом, в курнпце собралось около двадцати че
ловек. Женщины сидели на принесенных из дому паласах
в глубине закоптелой курпицы, как в наиболее безопас-
ном месте, а мужчпны стояли настороже у входа. Опп из
редка переговаривались, но большей частью стояли молча
и напряженно прислушивались.
Что касается старика Захара, его мысли были заняты
одним: как бы не нанесли ущерба его дому и семье. Прав-
да, многое он уже успел припрятать и зарыть, например
медную посуду, но он боялся за дом, как бы турки не раз-
грабили его и не подожгли, как это бывало сплошь и ря-
дом.
От тоски и беспокойства п, кроме того, чтоб не про-
слыть трусами в глазах женщин и поддержать в них бод-
рость духа, мужчины разговорились. Первым начал куз
пец Давпд — дюжин мужчина с кудрявой головой лет пя-
тидесяти с лишним.
— Эх, если б в канун этого дня, говорю, пятьдесят —
шестьдесят наших парней заселп бы на противополож-
ной горе, турки не прошли бы через паше ущелье и не
заняли бы деревню! — сокрушался оп, качая головой.
— Не пятьдесят, а сто — вот тогда мы бы им пока-
зали! — топом более осведомленного человека заявил хро-
мой Мартирос.
— Но откуда? Говорят, командир был неопытный, пло-
хо знал местность, сказал, что надо отступить.
— Эх, провались этот командир! — в одпн голос ска-
зали молчавшие до этого женщины, воображая, что этот
незнакомый им командир и был впповнпком постигшей
пх беды.
— И зря его слушались солдаты! —возмутилась дород-
ная повитуха — мать кузнеца.
— Как же можно не слушаться, — возразил хромой
Мартирос, — как можно идти наперекор командиру?
— А почему нельзя? — вызывающим тоном заявпл
кузнец Давпд, готовый затеять спор, п его круглое крас-
ное лпцо побагровело.
И в самом деле мог разгореться спор, по хромой Мар-
тирос, недовольно запыхтев, отошел к окну. Заохал п хо-
зяин, старик Захар, спдевшпй на скамейке. Все замол-
чали. Время тянулось в тоскливом ожидании, которое ма-
ло-помалу сменилось глухим беспокойством.
2D8
Что, однако, делается иа улице, как ведут себя тур-
ки— убивают ли людей плп грабят дома?..
II потребность получить сведения овладела ими с та-
кой силой, что несколько человек в одпн голос высказали
соображение, что хорошо бы кому-нибудь пойти и при-
нести вести. Конечно, хорошо, но кто пойдет? Хромой
Мартирос отказался, сославшись па свою больную ногу.
— Я бы пошел, по эта проклятая йога мешает. — ска-
зал оп, хлопая себя по колену.
Старику Захару не разрешили пойти из уважения
к его старости, ашуг был слепой, оставался кузнец Давпд,
п так как он больше всех разглагольствовал об отваге,
у него не было причин отказываться. Окинув Мартироса
презрительным взглядом, он подошел к дверям.
С большой предосторожностью открыли дверь, чтобы
она не заскрипела, выпустили кузнеца и из маленького
оконца курпицы, которое не имело нм рамы, ни стекла,
смотрели ему вслед.
Вначале кузнец, пригнувшись, прошел несколько ша-
гов по открытому месту, потом его невысокая фигура и
кудрявая голова скрылись за кустами и деревьями. Муж-
чины, женщины, детп, затаив дыхание, ждали его возвра-
щения.
Не прошло и пяти минут, как кузнец вернулся и, по-
дойдя к оконцу курниц, объявил, что никого не видно.
Он снова ушел и вернулся и снова объявил, что по-
прежнему не видно нп одного человека, только слышны
голоса, а из какого квартала — неизвестно. При этом он
заглядывал в оконце п обращался к жене:
— Маргарит, я здесь, не робей...
Жена, стесняясь посторонних, ничего не говорила, за-
то вместо нее отвечала мать кузнеца — повитуха:
— Она-то держится, ты не робей!
II кузпец отправлялся за новыми сведениями. В тре-
тий раз оп вернулся с совершенно перепуганным лицом.
— Oii, родные мои... По нашей улице гонят коров свя-
щенника, — сказал он шепотом и вновь исчез за деревья-
ми, пригибаясь и озираясь по сторонам.
Всех охватило тоскливое чувство. Послышались
вздохи.
Слепой ашуг, который до этого молча сидел в углу,
прижимая чонгур к груди, как маленького ребенка, вдруг
зашевелился, и чопгур неожиданно зазвенел. Все с испу-
гом посмотрели на него: нашел тоже время играть. Но
299.
ашуг вовсе не собирался играть. Он хотел что-то сказать
и тронул струну, как это обычно делал, чтобы привлечь
внпманпе слушателей.
— Не боитесь, бог милостив, молитесь! — сказал он,
стараясь утешить, но голос его звучал жалобно.
Старик Захар, не обратив внимания на слова ашуга,
принялся ободрять женщин, так как двое пз них, в том
числе и его старуха, стали бить себя по коленям п при-
читать.
— Успокойтесь, ничего ведь худого пока пе произо-
шло, — сказал он.
— Не говори, кум, — произнесла упавшим голосом
обычно неунывающая повитуха, — было бы лучше, если
бы ты этих молодух отослал подальше, — кивнула она на
сноху Захара и его дочерей.
Слова повитухи показались всем зловещими, главным
образом потому, что опа была ворожеей. Немного помол-
чали. Старуха Захара — эта высохшая, сморщенная жен-
щина, которая все время крестилась и что-то бормотала,
вдруг обратилась к повитухе:
— Крестная, ты нынче гадала на зернах? Что онп
предсказывают?
— Ничего, иссохнуть бы мне! Вот уж несколько дней
как нп кину ячмень — ничего пе выходит, — уклончиво от-
ветила повитуха, решпв, что ее хотят попроспть раски-
нуть ячмень, а этого она не любила делать на людях, и
шутливо добавила: — Как видно, ячмень испугался ту-
рок...
Из слов повптухп женщины заключили, что пх ждет
что-то дурное, иначе бы она не отвечала так уклончиво,
и не стали настаивать. Снова послышались протяжные
вздохи и охи.
— Молитесь, сестры, молитесь! — снова раздался голос
ашуга, устремившего в пространство взор незрячих глаз.
Сам-то оп но отличался набожностью, но говорил это, что-
бы успокопть и отчасти утешить женщин, так как зпал,
что надежда облегчает жизнь.
— А пу тебя с твоим богом! — отвернулся хромой
Мартирос и, ковыляя, подошел к окну, что-то бормоча
себе под пос.
— Бог... — проворчала повитуха. — Если б оп нам по-
могал, турок сюда пе пришел бы... Вот увели коров у свя-
щенника — почему оп допустил это? — а уж, кажется,
богомольнее священника нет человека.
300
— Да, — послышались со всех сторон вздохи.
По рябому лицу слепого ашуга прошла тень: был лп
он огорчен плп смущен — неизвестно.
Это заметил только Захар. Остальные, заслышав шаги,
поспешили подойти к окну и, словно заключенные, ожи-
дающие решения своей участи, выглядывали из-за плеч
друг друга, чтобы увидеть кузнеца, который на этот раз
почему-то запаздывал. Больше всех беспокоилась веснуш-
чатая жена кузнеца, которая, поднявшись на цыпочки п
вытянув шею, смотрела из-за голов мужчин в оконце,
упрашивая хромого Мартироса, чтобы оп позвал мужа.
Но, видя, что никто не обращает на нее внимания, недо-
вольно пробормотала про себя:
— Ну, конечно, сами-то спрятались, а бедного чело-
века послали в пекло...
Вскоре из-за деревьев показался кузнец, вид у него
на этот раз был крайне взволнованный, он подавал знаки
головой и рука мп, чтобы ему открыли дверь.
Снова с большой предосторожностью открыли ему
дверь, и кузнец вошел, задыхаясь от волнения.
Все, кроме слепого, даже дети, окружили его. Кузнец
сначала с трудом отдышался, потом, понизив голос до ше-
пота, словно боялся, что его могут услышать во дворе, за-
пинаясь, сообщил, что турки направляются к дому Захара:
— Пять-шесть человек... вооруженные...
Если б внезапно ударила молния и рухнул дом, это
не повергло бы всех в такой ужас, как эти слова, сказан-
ные тихим, дрожащим голосом. Все побледнели и всполо-
шились одновременно. Значит, идут... В них как будто
заговорил инстинкт самосохранения, онп встали со своих
мест и, затаив дыхание, стали прислушиваться.
— Не бойтесь, бог милостив! — прозвучал дружелюб-
ный голос ашуга в наступившей тишине.
На него зашикали со всех сторон:
— Тс... тс...
Наступило молчание, несколько мгновений не знали,
что предпринять, по потом инстинкт самосохранения про-
будился с новой силой. Хромой Мартирос, ковыляя, подо-
шел к двери в надежде увидеть плп услышать что-нибудь
и приложился к замочной скважине.
Старик Захар хотел выйти и изъявить покорность тур-
кам, чтобы онп ие причинили ущерба дому и его обита-
телям. но ему пе позволили выйти, говоря, что турки пока
не знают их обиталище, а если он выйдет, они выследят
301
его, явятся сюда, п тогда кто знает, что с ними будет. До-
чери Захара п жена хромого Мартироса собрали детей
в кучу и прикрыли пх паласом, но дети сейчас же вы-
сунули головы пз-под паласа, с любопытством поглядывая
па взрослых.
Старпк Захар, которому не позволили выйти, подходил
то к двери, то к окну, тщетно стараясь увидеть, что де-
лают турки с его домом и со скотпноп, уже несколько дней
запертой в хлеву, которую он, за неимением сена, кормил
прошлогодней соломой п листьями с деревьев. В эту ми-
нуту он напоминал человека, которого за недоимки за-
перли на замок и он даже пе знает, что делают с его иму-
ществом. Больше всего его заботила скотина — коров! i
и быки: как бы аскеры не забрались в хлев п пе угнали
его скотину, как у священника... Бедный старпк! В эту
минуту он горевал не столько о том, что потеряет скот,
сколько сокрушался, что коровы и быкп, которых он вы-
хаживал, попадут в чужие руки.
После первых минут переполоха в курппце воцарилась
такая тишина, что слышно было, как шелестела листва
в саду. Тпшину нарушил собачий лап — это была собака
Захара, которая, как известно, никогда зря не лаяла. По-
том где-то стукнула дверь, раздался собачий визг, и все
смолкло.
— Нечестивцы, загубили собаку! — хлопнула себя по
коленям Захарова старуха.
Едва она это сказала, как послышалось отчаянное
клохтанье кур, пз чего сноха Эстер заключила, что кто-то
хозяйничает в курятнике, куда она давеча сама загнала
кур и закрыла его. После этого Захар не мог больше
совладать с собой и подошел к дверям.
— Пустпте, братцы, пустите, я пойду...
Но едва оп собрался выйти, как возле курнпцы послы-
шались чьи-то уверенные шаги п в дверь постучали
палкой.
«Пришли!» — мелькнула у всех мысль, но никто не
тронулся с места. Кто знает, может быть, стучат на вся-
кий случай — постучат и отойдут.
Но в дверь продолжали колотить палкой... Спдевшпе
в курппце забыли, что дверь была заперта изнутри, а сна-
ружи па дверях не было замка, п это выдавало пх. На
этот раз Захар с решимостью, по вместе с тем осторожно
открыл дверь, чтобы выйти и вступить в переговоры с
302
турками, однако, приоткрыв дверь, не решился пересту-
пить порог и остался на месте.
Перед дверью у самого порога стоял молодой турец-
кий офицер, сухощавый, крепкий мужчина в короткой
военной куртке, с саблей на боку, в бараньей папахе.
Прежде чем офицер заговорил, Захар поклонился ему
и на ломаном турецком языке произнес подобающее при-
ветствие:
— Доброму гостю хозяин рад...
Но офицер не понял его и, поглаживая черные, бле-
стящие усики и косясь одним глазом на дверь, сказал
по-турецки:
— Где ваше оружие? Сдавайте оружие!
Хотя старик плохо знал турецкий язык, но оп понял
требование офицера и, прикрыв дверь, стал на пороге,
чтобы помешать офицеру войти, и, ничем не выдавая
своего волнения, спокойно ответил, что он человек миро-
любивый и не держит оружия.
— Нету, братец, нету...
Офицер, который продолжал коситься на дверь, шаг-
нул вперед.
— Все равно мы должны обыскать помещение, —
обратился он к аскерам.
Слова офицера дошли до сознания Захара только то-
гда, когда тот, отстранив его, прошел мимо, зацепившись
саблей за дверной косяк, и приказал солдатам искать
оружие. Оружие это они искали по всем углам, искали
в печи, выкинув оттуда все дрова, обыскивали мужчин,
обшарили все узлы с хлебом, которые женщины припасли
на несколько дней.
В продолжение обыска Захар стоял молча, с тру-
дом сдерживая нервную дрожь; от волнения у пего тряс-
ся подбородок.
— Это твой дом? — спросил офицер у Захара.
Захар молча кивнул головой.
— А эти кто такпе? — показал офицер на кузнеца
Давида и хромого Мартироса.
— Это мои соседи, братец.
— А эти? — Офицер показал пальцем на женщин,
которые словно нарочно сбились в кучу.
— Это мои дочери...
— Много же у тебя дочерей, — с усмешкой прогово-
рил офицер, — а где их мужья?
У старика еще сильнее задрожал подбородок.
303
— Они па войне... — запинаясь, произнес оп. так как
пе знал, что повитуха поспешила выручить его.
— Они убиты, братец, убиты, — сказала она с тяже-
лым вздохом и поднесла передник к глазам.
— Что говорит старуха? — заинтересовался офицер.
Мартирос услужливо подскочил и с готовностью пере-
вел слова повитухи.
Офицер, склонив голову набок и притопывая правой
погон, раза два стегнул себя по колену хлыстом, который
держал в руке.
— А это кто? — посмотрел он на сноху Захара, Эстер,
которая, опустив глаза, спдела позади свекрови.
— Это моя сноха, братец, — ответпл Захар и тороп-
ливо продолжал: — А это моя старуха, а вот это наш
ашуг, — стараясь отвлечь внимание офицера от снохи, так
как заметил, как у того блеснули глаза.
— Хорошо, — сказал офицер, покручивая кончик ле-
вого уса. — Значит, это твоя сноха, а где же ее муж'.
Старику было очень трудно ответить на этот вопрос —
сын его находился в действующей армии. Оп замялся, пе
зная, что сказать, но тут его опять выручила повитуха.
— Старпк плохо знает турецкий, братец, он не понял
тебя. Муж ее тоже убит, братец...
Офпцер произнес «гм», поджал губы п, гремя саблей,
вышел из курпицы вместе с аскерамп.
Захар и хромой Мартирос испуганно последовали за
ними.
2
Когда офпцер вышел, у всех словно камень с души
свалился п, казалось, в закоптелой курнице стало светлее.
Первым делом похвалили повитуху, которая оказалась
самой смелой и находчивой из всех. Мужчины смеялись,
вспоминая ее притворный плач, женщины удивлялись ее
смелости, говоря, что она своей находчивостью спасла
положение. 11 авторитет этой ворожеп, гадавшей па зер-
нах, еще больше укрепился. А она, воодушевленная по-
хвалами, выставив полную грудь и высоко поднимая
брови, сказала тоном человека, одержавшего победу:
— Видели... я же говорила, что опи ничего пе сде-
лают... а вы тряслись от страха... словно опи живьем бы
вас проглотили...
304
Хотя повитуха этого не говорила, но с ней не стали
спорить. Вскоре настроение у всех так поднялось, что
стали подшучивать друг над другом: посмеивались над
теми, кто трусил, и больше всего над женой хромого
Мартироса, которая спрятала детей под паласом, а сама
засунула голову между мешками с мукой, чтобы турки
ее пе увидели. Когда очередь дошла до ашуга, повитуха
стала потешаться над его набожностью и спроспла. умеет
лп он пграть шалахо
Ашуг, задетый ее насмешкамп, сказал оскорбленным
тоном:
— А зачем тебе это. сестра?
— Ну-ка начинай, а я спляшу!
Все засмеялись. Но смех этот обидел ашуга, и оп
молча отвернулся.
Развеселившись, все вдруг почувствовали приступ го-
лода: когда у людей начинают дрожать руки, они забы-
вают обо всем. Последние два-три дня нпкто толком не
ел. Тотчас вытащили узлы со снедью, п на глиняном полу,
покрытом паласом, появилось столько еды, что ее хватило
бы на крестины.
Не успели опи приступить к еде, как появился хромой
Мартпрос, а немного погодя п Захар, державшпй большие
пальцы за кушаком, — жест, появлявшийся у него в ми-
нуты крайнего отчаянпя. У обоих был такой вид. словно
пх только что избили или нанесли им тяжелое оскорбле-
ние. Когда они вошли, повитуха пригласила пх к столу,
по они стоялп молча, с мрачными лицами. Особенно удру-
ченный вид был у Захара. В ответ на прпглашенпе по-
витухи из его груди вырвался душераздирающий вздох.
Решив, что опи пришли с дурными вестями, несколько
человек в одпн голос спросили:
— Ну как, угомонились... плп грабят?
Хромой Мартпрос неопределенно пожал плечами, а
старпк Захар снова так тоскливо вздохнул, что все ре-
шили — наверняка что-то случилось с его домом плп со
скотиной. Но. как потом выяснилось, с ними ничего пе
случилось.
— Ну, что там еще? — с укором заметпла повитуха. —
Что вы прпупылп?.. Славу богу — опасность миновала...
Идите покушайте, а то мы уже вкус хлеба позабыли...
1 Шалахо — популярный танец в быстром темпе.
11 С. Зорьян, т 1
305
Но так как пи тот, нп другой не трогались с места, их
со всех сторон начали осаждать вопросами.
Но они по-прежнему уклонялись от объяснении, лишь
хромой Мартирос, словно желая облегчить душу, вос-
кликнул:
— Бессовестные, отбили всякий аппетит!
Все с любопытством повернулись к Мартиросу п почти
в один голос заговорили:
— Что они сказали такое... что сделали?..
Хромой Мартирос, не говоря нп слова, наклонился
к кузнецу, теребившему его за рукав, и что-то прошеп-
тал ему с унылым видом.
Это показалось всем очень загадочным, особенно по-
тому, что, выслушав его, кузнец переменился в лицо.
11 так как повитухе пе сиделось на место, кузнец вынуж-
ден был поделиться новостью с нетерпеливой матерью.
Повитуху так возмутило это известие, что опа пе в си-
лах была сдержать себя и хлопнула по коленям:
— Ах, чуяло мое сердце, чуяло. Я ж знала, что стоит
им увпдеть молодух...
Мужчины и главным образом сын-кузнец стали делать
ей знаки, чтобы опа замолчала, и вышли в сад. Повитуха
пе утерпела и отправилась вслед за ними. Женщины
остались в полном недоумении. Никто уже пе притраги-
вался к еде.
Отойдя от курнпцы па десять — пятнадцать шагов,
трое мужчин и повитуха остановились под яблонями,
развесистые ветви которых, сгибаясь под тяжестью еще
незрелых плодов, скрывали их от взоров посторонних;
там, понизив голоса, они шепотом стали совещаться с та-
ким видом, словно составляли заговор пли же вели речь
об умирающем. То и дело слышались вздохи старика
Захара и возбужденный голос повитухи, которая повто-
ряла: «Я ж тебе говорила, кум, отошли подальше мо-
лодух!»
Выяснилось, что турецкий офицер потребовал, чтобы
старпк Захар привел к нему вечером сноху, а хромому
Мартиросу наказал: пусть-де сноха явится в дом священ-
ника «убрать комнату для паши». Так и сказал «для
паши» и добавил, что, если старик выполнит его распо-
ряжение, все люди под его кровом могут быть спокойны,
он никого пе тронет, а если не выполнит... и он много-
значительно покачал головою.
306
Захар, нс зная, как выпутаться пз затруднительного
положения, сказал, что для таких услуг может найтись
другая женщина, хотя бы его старуха, но офицер, по
словам Мартироса, пе согласился и пригрозил, что, если
старик не приведет сноху, оп пошлет за ней солдат...
Требование офицера показалось настолько бесстыд-
ным п наглым, что вызвало общий взрыв негодования.
Каждый понимал, что это невозможная, невыполнимая
вещь. Лучше умереть, чем пойти на это...
Однако больше думали, чем говорили. Когда возму-
щение несколько улеглось, стали серьезно взвешивать
создавшееся положение. Первая мысль, которая возникла
у всех, — как вызволить из беды сноху, что предпринять
для этого. Кто-то предложил спрятать ее. По остальные
заявили, что это пе поможет, все равно ее найдут и тогдг!
учинят над всеми расправу. Потом высказывали сообра-
жение, чтобы Захар сам поразмыслил, возможно, он най-
дет способ спасти сноху, ио сразу же почувствовали, что
нельзя бросать старика одного в беде: какие же онп после
этого соседи и родственники. П стали обсуждать этот
вопрос исподволь, с присущей крестьянам осмотритель-
ностью, но вместе с тем сочувствуя Захару...
Первым заговорил кузнец:
— Да, кум, таковы дела, что поделаешь... пожалуй,
ты должен пойти...
П он предложил Захару пойти к туркам п попросить,
чтобы они, щадя его седины, оставили в покое сноху.
— Мы долго упрашивали, — переминаясь па месте,
сказал Мартирос, — говорили: берите что хотите, не про-
сите только этого. Не согласился: «Словом, говорит, если
вечером не приведешь сноху, пошлю за пей аскеров».
Пов и тух а ра с с в и ре пел а:
— Чтоб онп сдохли! Пусть деньги берут, берут ско-
тину. Бесстыдники! Я же говорпла, кум, я же говорила...
Никто не помнил, о чем говорпла повитуха, всех за-
нимало другое — как отвести беду, грозившую Эстер.
П больше всех терзался Захар. Чтобы он сам, своими ру-
ками отвел сноху на дом к турецкому офицеру! Он то
и дело молча вздыхал и качал головой, словно желая
избавиться от тягостных мыслей... Он очень хорошо по-
нимал, что означали слова «убрать комнату»...
Пе меньше его были обеспокоены кузнец и хромой
Мартирос: они понимали, что, если онп ничего пе пред-
примут к сноху Захара уведут, это будет бесчестием для
11*
307
них: какие же они после этого мужчины... допустить, что-
бы женщину увели, да еще на глазах у всех... Будет
плохо, если они ничего не предпримут. Через день-два
все в деревне узнают об этом п осудят их... И, видя, что
время идет и надо на что-то решиться, они стали гово-
рить, что пе лучше ли уйти всем отсюда, забрать с собой
Эстер и старика п укрыться где-нибудь в другом месте.
Однако нашли это опасным: кто знает, не схватят ли пх
по дороге.
— Хорошо, что же делать? — спросил под конец ста-
рика хромой Мартирос. — Как ты думаешь, Захар?
Захар пожал плечами:
— Что же мне думать! Взять и самому отвести сно-
ху?.. — Он не договорил и, тяжело вздохнув, продол-
жал: — Какой ответ я дам сыну?
Вмешался кузнец:
— Возможно, кум, и в самом деле им нужна жен-
щина, чтоб убрать, прибрать, постирать — это же женское
дело... к тому же ты пойдешь вместе с ней...
Горькая усмешка исказила благообразное лппо ста-
рика.
— Женское дело... Чтоб я сам взял за руку сноху и
отвел?! Умру, но не сделаю этого...
— Что же ты думаешь?
— Я — ничего, — снова пожал плечами старик. —
Что мне думать, разве остался у меня ум в голове?..
Кузнец заметил:
— Я все же думаю, Захар, что тебе надо пойти к этим
бессовестным. Скажи им, что твоя сноха больна и вряд
ли придет... скажи, что она на сносях, если нужно, при-
шлю, мол, свою старуху, она управится лучше снохи.
— Хорошо, — проговорил, тяжело вздохнув Захар,—
а он мне заявит, почему, дескать, сразу не сказал, что
она больна.
Замолчали, погрузившись в раздумье: чувствовали,
что, если даже Захар пойдет, все равно это не поможет,
сноху может спасти только чудо. Пожалуй, еще учинят
расправу над стариком — небось, озверев, рыщут сейчас
но улицам... Жалко старика!
— Хорошо, что же нам делать, время вдет! — сказал
Мартирос. — Надо что-то предпринять, нельзя же так ос-
тавлять. Явятся снова и вместо одного уведут двух-трех.
Всех обуял страх. Это было вероятно. «От турок
можно всего ждать!») —решили они и снова пришли к за-
308
ключенпю, что выход один — пойтп Захару и попроспть.
Но и это было сопряжено с опасностью: старпка могли
убить по дороге.
Но Захар, казалось, не испытывал страха.
— Я на все пойду, лишь бы спасти бедную сноху
и нас от позора, — сказал он под конец и направился
к курнице.
Едва они прошли несколько шагов, как услышали до-
носившийся оттуда плач. Значит, узнали! — мелькнула
у них мысль. Кто же мог им сообщить?! Как потом выяс-
нилось, сообщила жена кузнеца, узнавшая от своей свек-
рови.
Когда они вошли в помещение, старуха Захара —
Зани, обняв костлявыми руками голову снохи, причи-
тала:
— Пока я жива, не позволю, чтобы тебя увели. Пока
я жива...
Плечи спохп судорожно вздрагивали...
Увидев мужчин, женщины мало-помалу успокоились
и прптпхлп. Воцарившееся молчание было невыразимо
тяжелым и гнетущим, никто не мог произнести нп слова,
все чувствовали себя оскорбленными и пристыженными.
Молчание нарушила бойкая повитуха.
— Хорошо, что же вы теперь думаете делать? — сер-
дито обратилась она к мужчинам.
— Полагаем, что надо бы Захару пойтп к этому бес-
совестному турку, — ответил ей сын-кузпец. — Пусть пой-
дет и скажет, что сноха на сносях, неможется ей, и по-
просит, чтоб оставили ее в покое.
— Разве его послушают? — скорбно вздохнула Зани.
— Если есть у вас золото и серебро — отнесите, брось-
те пм в рыло! — решительным тоном предложила пови-
туха.
— Все отдам, что у меня есть, — протяжно вздохнула
старуха, — душу отдам, последнюю рубашку с себя сни-
му, отдам, лишь бы спасти нашу сноху. Но я боюсь, что
бедного старпка обдерут как липку, а потом...
— Бог милостив. — раздался вдруг в наступившей ти-
шине голос слепого ашуга, и на этот раз его слова как-то
утешили и обнадежили встревоженных людей.
Одной Эстер они не принесли утешения. Она ясно по-
ппмала, что, как бы ее ни утешали и пи сочувствовали
ей, никто не решится идти наперекор туркам и ее, хо-
чет ли она этого пли не хочет, все равно уведут, раз так
309
решено... Ее глаза, полные слез, выражали безумный
страх, и она сидела опустив голову, не отнимая рук от
лица, словно стараясь забыть об ожидавшем ее позоре. Но
мысли осаждали ее, не давая забыться. То она с сожа-
лением думала о том, почему не послушалась совета
жены хромого Мартироса п не вымазала себе лицо са-
жен. Она решила, что та насмехается над ней, завидует
ее красоте... Еслп бы она тогда последовала ее совету
п вымазала лицо сажей, турецкий офицер не обратил бы
на нее внимания... А то Эстер казалось, что она видит
сои и стоит ей проснуться, все исчезнет. Но чаще всего ее
мысли обращались к мужу. Что скажет Арам? И Эстер
мысленно упрекала мужа за то, что он бросил ее одну.
И ей казалось, что она может спастись только чудом: или
турки вдруг обратятся в бегство, или рухнет курпииа
и погребет ее под обломками.
Тем временем приближался вечер и вместе с нпм на-
двигалась опасность.
В курнпце царило молчание. Казалось, никто пе осме-
ливался нарушить его, одна лишь Зани била себя по
коленям, пе переставая причитать.
— Сестрица Зани. полно тебе убиваться, — уговари-
вала ее повитуха. — Ну пх к черту! Может, сболтнули,
а теперь забыли и ле придут...
— А еслп придут? — послышался чей-то робкий голос.
— Еслп придут, — не растерялась повитуха. — там
видно будет. — II, помолчав, добавила: — Еслп придут, мы
Эстер одну не отпустим.
Нпкто ие понял, что означали слова: «Мы Эстер одну
пе отпустим>). Что опп могли сделать?.. Но нпкто рта ие
успел раскрыть, повитуха уже пояснила свою мысль:
— Еслп они придут за снохой, Зани пойдет вместе
с пей. С Захаром ие посчитаются, он мужчина. Пойдет
Зани, пойду я... посмотрим, чего они хотят.
Слова повитухи немного разрядили тяжелую атмос-
феру. Казалось, что нашелся выход, и все ожпвплпсь.
Захар поднял голову, а старуха перестала причитать.
— Пожалуй, так будет лучше, а? — сказал хромой
Мартпрос. — Женщин они не тронут, пусть женщины
скажут...
В это время кто-то, кажется, жена кузнеца, иеосто
рожно обратилась к Эстер:
— А ты что скажешь, Эстер? Пойдешь?
Эстер вспыхнула:
310
— Я... я... я пойду. А вы краснеть пе будете? — ска-
зала опа, отбросив обычную стыдливость и бессловес-
ность, п в голосе ее звучало такое негодование, что всем
стало неловко. Это пегодовапие, вдруг прорвавшись на-
ружу, казалось, принесло ей облегчение.
— Успокойся, голубушка, пока я жива, я пе дам
тебя в обиду! — сказала свекровь, обнимая ее за плечи п
гладя по голове.
— Эх, кто же даст тебя в обиду? — подхватила по-
витуха. — Посмотри, сколько нас здесь, мужчин п жен-
щин. Не бойся, дорогая сноха. Сбрехнули собакп п
ушли. Я думаю, что они больше не придут...
Но Эстер не успокоилась: она закрыла лицо руками
и опустила голову. Вместе с жалостью всех охватил ка-
кой-то невольный страх. Никто не ожидал таких упре-
ков от Эстер. Все почувствовали, до какой степени она
возмущена тем, что онп не могут помочь ей. И ее стали
со всех сторон утешать, выражать сочувствие. Но Эстер
не поднимала головы: то лп она плакала, то ли о чем-то
размышляла — никто не знал и нпкто ие решался по-
дойти к ней п отвести ее руки от лица. Пусть поплачет,
может, это принесет ей облегчение...
Проливая слезы, Эстер думала, что никто, видимо, нр
может помочь ей п поэтому спрашивают, каковы ее наме-
рения. До этой минуты опа находилась словно в забытьи,
но неосторожный вопрос жены кузнеца вернул ее к со-
знанию своего положения и взволновал ее. И опа, плача,
обдумывала такую вещь, которая пе могла прийти нм
в голову в эту минуту, но представлялась ей единствен-
ным выходом.
Несколько минут неловкое молчание, и стало так
тихо, что со двора донесся глухой шум только что на-
чавшегося дождя. Заслышав шум дождя и видя, что все
молчат, повитуха заметила, глядя в окно:
— Кажется, пошел дождь, да?
— Да, опять пошел, — сказали мужчины, тоже глядя
в окно.
Сначала зашелестели деревья, потом капли дождя ста-
ли бить по листьям, словно множество кур долбили пх
клювами. Потом послышались глухне раскаты грома,
в окне сверкнула молния, на мгновенье осветив все во-
круг, затем полил проливной дождь... Дождю все обрадо-
вались, так как решили, что он помешает туркам прийти.
Но нс прошло и часа, как они пришли.
311
3
На дворе было уже совсем темно. Сидевшие в кур-
нпце, боясь, что керосиновая лампа будет светить слиш-
ком ярко, зажгли вместо пее восковую свечу.
Пришли двое вооруженных аскеров, держа ружья под
мышками, дулами вниз, так как дождь лил ие переставая.
Несмотря на тусклый свет, сразу же признали аскеров,
сопровождавших турецкого офицера во время обыска. На
их загорелых дочерна лицах устрашающе сверкали белы
черных глаз. Одетые в облезлые бараньи папахи, в по-
тертую одежду и обувь, они имели вид людей, недоволь-
ных своей судьбой. Если б пе ружья, пх можно было бы
принять за голодных бродяг, побирающихся ради кусы
хлеба. Подойдя к двери, они спросили: «Сноха готова?»
таким деловым и невозмутимым тоном, словно пришли
получить какую-то вещь, и, не дождавшись ответа, вошли
в курницу.
И то, что произошло потом, бывает, когда выносят пз
дому покойника.
Старуха повисла па шее у снохи, остальные женщины
заплакали, а мужчины, окружив солдат, стали упраши-
вать их пойти и передать офицеру, что сноха больна, по-
обещав им за это щедрое вознаграждение.
— Нет, — рассердился один из нпх и вскинул ружье,—
ваши деньги нам не нужны, мы должны увести сноху.
И все почувствовали себя бессильными помочь снохе,
но решили не отпускать ее одну.
Старик Захар, стоявший до этого молча, словно он по-
терял дар речи, вдруг кинулся к снохе и обеими руками,
иссохшими, как осенние листья, обхватил голову снохи и
поцеловал ее в лоб; по его белой бороде скатились слезы.
Заплакали и женщины.
В эту минуту все жалели Эстер, по она, казалось, со-
храняла спокойствие: по крайней мере, у всех создалось
такое впечатление. Плотно сжав губы, высоко подняв го-
лову, не бросив никому пз них даже прощального взгляда,
она пошла к дверям. Старая свекровь и дородная пови-
туха, захватив с собой шали, чтобы не промокнуть, со-
бралась было пойти за ней, по аскеры пх остановили:
— А вы зачем? Мы сами отведем ее...
Но старухи, пе говоря ни слова, вышли во двор в по-
следовали за Эстер. Однако у ворот аскеры велели им
312
вернуться... Тогда сопровождать сноху вызвался Захар,
но аскеры не согласились:
— Нам велели привести только твою сноху...
И, взяв Эстер за руки с двух сторон, они скрылись с
ней во мраке, за пеленой дождя. А дождь продолжал лить
с глухим, однообразным шумом, который сливался с ше-
лестом мокрой листвы. Из-за дождя мрак казался еще
гуще.
Аскеры шли молча. Эстер держалась по-прежнему
спокойно. Вскоре, как это обычно бывает в минуты силь-
ных потрясений, ее увлек поток мыслей, и она, шагая
между двумя солдатами, лихорадочно обдумывала то ре-
шение, которое возникло у нее в курнпце. Она была спо-
койна еще потому, что ее вели в темноте, это ей было на
руку: во-первых, никто ее не видел, а во-вторых, в тем-
ноте ей легче было осуществить свое намерение. Но порой
ее охватывал ужас при мысли, что у нее не хватит реши-
мости. И она то и дело твердила про себя, стпскпвая зубы:
«Я должна это сделать во что бы то ни стало...» Что же
она собиралась сделать? Она считала, что лучше смерть,
чем бесчестье, и предпочитала умереть, чем подвергнуться
позору, надеясь, что ее застрелят при попытке к бегству.
Ей казалось, что только смерть может спасти ее от по-
зора, и она надеялась, что все сложится так, как она заду-
мала: как только она побежит, аскеры обязательно вы-
стрелят ей в спину, и все будет кончено... Поэтому она
была так спокойна и в курнпце, после того как приняла
это решение, и в тот момент, когда аскеры пришли за
ней. Вот почему она радовалась темноте: днем солдаты
ые стали бы стрелять, а пустились бы за ней в погоню и,
несомненно, поймали бы ее, и тогда ее ждал еще больший
позор. Ее расчеты казались ей настолько реальными и
точными, что она даже не предполагала, что все может
сложиться иначе. Да, она сделает так, как задумала...
И смерть казалась ей простой, легкой и желанной.
Сотни две шагов аскеры вели ее, держа за руки, но,
с удивлением обнаружив, что опа не оказывает им соп-
ротивления, отпустили ее. Солдат, шедший справа от нее,
из предосторожности держал ее за подол юбки, и они мед-
ленно продвигались вперед под проливным дождем. Па
улицах было безлюдно, в домах темно, и, даже проходя
мимо дома старосты, Эстер пе увидела там света и поду-
мала, что, наверное, он, так же как и другие, прячется
в курнпце или в хлеву.
313
«Оп, к дьяволу, мне-то какое дело!» — подумала опа,
удивляясь тому, что может в эту минуту думать о посто-
ронних вещах. Она окинула обоих провожатых испытую-
щим взглядом — нс пора ли... Но солдат справа продол-
жал держать ее за подол, а солдат слева шагал чуть впе-
реди нее. Они оба молчали, то ли потому, что лил дождь,
то ли потому, что мысли этих заброшенных на чужбину
людей были далеко. Пройдя еще немного н перепрыгнув
через широкую канаву, они свернули на другую улицу,
и Эстер только теперь сообразила, что они вышли па
улицу, ведущую к церкви.
Но и здесь все было погружено во мрак. Спустя неко-
торое время послышались шаги, и какая-то искра сверк-
нула за пеленой дождя, словно гаснущая звезда. Шаги
приближались, и вместе с ними приближалась и искра.
Через несколько минут пх окликнули по-турецки:
— Кто идет?
Аскеры ответили:
— Своп.
Когда они поравнялись, выяснилось, что это был ноч-
ной турецкий дозор. Один пз дозорных курил папиросу.
Дозорные остановились, и один пз них, глядя на Эстер,
спросил:
— Куда вы ведете эту пташку?
В ответ на объяснение аскеров дозорные загоготали.
Аскер, который держал Эстер за подол, отпустил ее и,
подойдя к курившему дозорному, попросил у него папи-
росу. Встреча с дозорными явилась для Эстер неожидан-
ностью. и она стояла в нерешительности, пе зная, как ей
быть. Закурив, аскер взял ее снова за подол, и опп по-
шли дальше, а дозорные продолжали свой путь.
Теперь дождь бил Эстер и ее провожатых прямо
в лицо, хлестал с такой силой, словно кто-то поливал их
пз лейки. Папироса у аскера погасла, и оп, выпустив из
рук подол юбки Эстер, отвернулся и стал высекать из
кремня искру, чтобы закурить.
11 вот наступила минута, когда Эстер решила при-
вести в исполнение свой замысел: как только солдат
отпустил ее и отвернулся, Эстер отряхнулась, словно
смахивая с себя дождевые капли, и потом, внезапно
сорвавшись с места, бросилась бежать. Напряженно при-
слушиваясь, она ждала только одного — ружейного выст-
рела, который должен был принести ей мгновенную
314
смерть и спасти от позора. К этому опа готовилась с са-
мого начала, этим оыло проникнуто все ее существо, и,
видимо, поэтому опа не испытывала нп страха, нп сомне-
нии. когда бежала, ожидая смертельного выстрела. Это
и оыло причиной того, что она не слышала пи шагов пре-
следователей, пи лая, который подняли собаки, пи угроз,
которые неслись ей вслед: «Стой, стоп, будем стрелять...»
Она бежала как сумасшедшая, как человек, объятый
пламенем, ничего не слыша и не соображая, инстинктивно
стремится к воде. Она бежала в темноте под проливным
дождем с такой легкостью, словно неслась под гору.
Какое она пробежала расстояние, она не могла бы
сказать, но вдруг ее оглушил такой залп, от которого, ка-
залось, раскололся воздух.
«Вот оно!» — мелькнула у нее мысль, и опа упала нич-
ком, вдруг обессилев, как надорванная струна: она рас-
простерлась на мокрой земле, раскинув руки и закрыв
глаза.
«Сейчас умру», —пронеслось у нее в голове, и лишь
в эту минуту она услышала топот пог и решила, что это,
видимо, погоня: и опа еще крепче закрыла глаза, уверен-
ная, что сейчас умрет, и впала в какое-то забытье... но
продолжала сознавать, что никто к ней не подходит, п
чувствовала, что дождь мочит ей руки и правую щеку.
Словно сквозь сон до нее доносился собачий лай... по она
не ощущала пи страха, пи чего-либо другого... Ею овла-
дело глубокое равнодушие, она впала в оцепенение, после
чего наступило забытье. Эстер больше пе чувствовала
дождя и не слышала собачьего лая.
Так прошли минуты, а может быть, и часы...
Тем временем аскеры, гнавшиеся за ней в темноте,
пробежали мимо того места, где опа лежала, и свернули
па другую улицу. А дождь продолжал лить с прежней
силой, оглушая деревню, утонувшую в сырой мгле вместе
со своими садами. Даже собаки, казалось, лаяли как-то
нехотя и боязливо.
Трудно сказать, сколько прошло времени, по того,
чего желала Эстер, пе произошло. Она пе умерла. Опа
очнулась то ли потому, что лаяли собаки, то ли потому,
что дождь мочил ее... Она очнулась, и в тот же момент ее
пропзпл безумный страх: значит, она не умерла, значит,
сейчас придут аскеры и уведут ее, и теперь она уже ни-
чего пе сможет сделать — ее поволокут, крепко держа за
руки...
315
Эта мысль молнией пронзила ее мозг, и опа, словно
подброшенная пружиной, вскочила и побежала, сама не
зная куда: она ушибала ноги о камни, попадала в грязь,
в лужи, по, казалось, ничего пе чувствовала, мчась,
словно за пей гнались. Она бежала по краю дороги, вдоль
заборов, прижимаясь к ним и стараясь ступать бесшумно.
Пробежав немного, она почувствовала, что ей мешают
мокрые башмаки, приостановилась на минуту, разулась
и продолжала бежать в чулках под покровом мрака вдоль
заборов. Так она пробежала одну улицу, но па углу дру-
гой собачий лай заставил ее остановиться, и она, как за-
травленный олень, навострила уши.
По никого не было, пе слышно было ничьих шагов,
значит, собакп тявкали пе па нее. Это заставило ее серь-
езно подумать, что делать дальше... Если она будет про-
должать бежать, собаки наведут на ее след, если же она
останется на месте — ее задержит ночной дозор.
«Ох,святая богородица!» —воскликнула она мысленно
и опять пожалела, что пе умерла.
Но надо было па что-то решиться, чтобы снова пе по
пасть в руки аскеров, и Эстер решила спрятаться в ка-
ком-нибудь доме или даже сарае и пробыть там до утра,
а возможно, переждать несколько дней. Раз ей не удалось
умереть, она видела единственный выход в том, чтобы
спрятаться. Надо спрятаться, п как можно скорее...
Это решение придало ей силы, п она, пройдя сотню
шагов, постучалась в первую попавшуюся дверь, сквозь
щели которой пробивался свет. Из-за двери спросили по-
турецки:
— Кто там?
Эстер затрепетала от страха и на мгновенье замерла
на месте, а потом, как заяц, убегающий от охотника,
в мгновенье очутилась за забором и, пе оглядываясь, по-
мчалась дальше.
В эту минуту, заметив вдоль дорогп ряды тополей, она
вспомнила о жене Симона Чартаранца— матушке Гараи,
которая, по слухам, осталась в деревне, так как муж у нее
был парализован. Опа побежала по направлению к пх
дому. Иа ее счастье во дворе пе было собаки.
Эстер на минуту остановилась — вдруг и здесь ока-
жутся турки, но то, что в доме не было света и не слышно
было голосов, придало ей смелости, и она тихо постучала
в дверь, так тихо, чтобы пи соседи, пн ночной дозор, пн со-
баки не услышали ее стука. Возможно, потому, что опа
31G
стучала очень тихо, лпбо по другой причине, но изнутри
нпкто не откликнулся. Опа постучала во второй раз, чуть
сильней, и на этот раз слабый, боязливый голос спроспл:
— Кто там?
— К, — ответила Эстер, надеясь, что ее узнают по го-
лосу.
— А кто ты? — спроспл кто-то у самой двери. На этот
раз Эстер решила назвать себя:
— Это я, Эстер, сноха Захара, открой дверь, кума...
Эстер только сейчас почувствовала, что голос у нее
дрожит и ее бьет озноб. Она услышала, как чья-то рука
нащупывала замок и не могла найти его. За дверью раз-
дался вздох, стукнул засов. Дверь открылась и, как тем-
ная пасть, поглотила Эстер. Хозяйка засыпала ее вопро-
сами: «Что случилось? Зачем ты пришла?» Эстер пе смогла
сразу ответить и, прижимая руку к груди, тяжело дыша,
только повторяла: «Скажу, скажу...» Когда матушка Та-
ран зажгла огарок свечи, Эстер увидела ее заспанное лппо
п испуганно мигавшие глаза, а в стороне прикованного
к постели ее паралитика мужа, смотревшего на нее вос-
паленными глазами. Эстер постаралась взять себя в руки.
Присутствие мужчины, хотя и паралитика, придало ей
силы, и она принялась описывать все, что с пей про-
изошло.
Супруги молча выслушали все до последнего слова, и
потом оба разом вздохнули.
— Эх, что было, то было. Бог тебя помиловал, спас от
смерти...
Из этих слов и по выражению пх лип Эстер поняла,
что они ей не верят, сомневаются в том, что она могла
освободиться и убежать от аскеров. Она почувствовала
необходимость убедить их в том, что она говорит правду,
но сочла неудобным снова повторять свой рассказ.
«Не верят — ну и пусть себе не верят», — сказала она
мысленно, влезая в постель, наспех приготовленную ей
матушкой Гараи, и думая о том, что ей принесет завт-
рашний день.
4
Кахнут был в тяжелом положении, ои был в руках
врагов: турки непрерывно посылали мужчин на работы —
рыть траншеи, таскать грузы; молодые женщины стара-
лись не показываться туркам на глаза, ходили кое-как
317
одетые, некоторые нарочно прихрамывали, во многих до-
мах по вечерам не зажигали огня, хлеб пекли по ночам,
дома разговаривали полушепотом, пугливо озираясь, даже
редко плакали. Страх перед врагом сблизил людей, и, как
животные во время опасности сбиваются в кучу, так ц
кахпутцы, которые в нервы й день прихода врага соби-
рались там и сям под одной кровлей, продолжали жить
сообща. Одиночество пугало людей — всякое может слу-
читься...
Эстер на следующий день после своего появления у
матушки Гаран попросила ее послать весточку свекрови
и свекру, чтобы те пе беспокоились о ней, и выяснить,
когда ей можно будет вернуться домой. Матушка Гаран
не решалась довериться соседям, боясь, как бы ие обви-
нили в том, что опа прячет в доме «уведенную сноху»,
а сама пойти не рисковала. Но дня через два матушка Га-
раи все же пошла, вызвала в сад свекровь Эстер и под
большим секретом поведала все, что рассказала ей Эстер.
Старуха Зани и обрадовалась п удивилась полученному
известию и под конец попроспла, чтобы Эстер побыла у
нее еще несколько дней, пока кругом «утихомирится»,
тогда она даст ей знать. С этого дня Эстер считала часы,
когда она вернется домой. И в то же время она думала,
как, наверное, радуются свекровь и свекор, что она жива
и невредима, что ей удалось бежать. Иногда она мыс-
ленно говорпла самой себе: «Вот удивятся они, когда я
им все расскажу». 11 в то же время она радовалась, что
не умерла, — как бы горевал, возвратясь, ее муж Арам,
не застав ее в живых. «Он бы сошел с ума, бедняга!» —
растроганно думала Эстер о муже.
Когда через педелю она узнала от матушки Гараи,
что женщинам уже не опасно выходить на улицу, и полу-
чила весточку от свекрови—«приходи», Эстер безмерно
обрадовалась. Наконец-то увидит своих.
«Как они будут рады!» — думала она. ощущая такую
тоску, словно она целый месяц была с ними в разлуке.
— Пойдем, матушка, пойдем.
Старуха Гараи из предосторожности пошла провожать
Эстер, которая всю дорогу думала о том, как все будут
поражены, увидев ее и выслушав историю ее бегства.
11 в самом деле, появление Эстер всех потрясло, словно
опа воскресла. Тут были все, кто с первого дня прихода
турок прятался в курнпце, кроме слепого ашуга, который
куда-то исчез. В первую минуту никто пе мог вымол-
318
вить нп слова, и Эстер показалось, что все удивлены, как
ей удалось убежать, поэтому опа прежде всего с улыбкой
бросилась на шею свекрови. Но свекровь, вместо того
чтобы раскрыть ей своп объятья, взглянула на нее с со-
страданием н опустила голову, вытирая слезы. То же вы-
ражение сострадания Эстер прочла и на лицах других и,
удивившись этому, заулыбалась. Значит, онп не знают,
что ей удалось убежать п спастись, — промелькнуло у нее
в голове, — неужели Гаран им не рассказала... II, чтобы
показать, насколько их сострадание неуместно, Эстер ве-
село улыбнулась, открыв два ряда белых зубов.
Но, видя вокруг себя по-прежнему грустные лица, она
пе выдержала и спросила:
— А вы разве не знаете, что я убежала?.. Разве Га-
ран не рассказывала вам? Ведь я в ту же ночь убежала
от аскеров и спряталась у нее в доме. Я ведь с полдорогп
убежала...
И она восторженно посмотрела вокруг, но снова уви-
дела на лицах то же выражение холодного сострадания.
Ей показалось, что они не верят, раз молчат — значит,
сомневаются.
— Но ведь я убежала...— повторила она и снова при-
нялась рассказывать, как она бежала, как упала в грязь,
как стучалась в дом, в котором оказались турки, и как
наконец добралась до дома матуши Гаран. Рассказывая
все это, она улыбалась с победным видом, ожидая похвал,
одобрения, выражения радости. Но ее слушали, грустно
вздыхая, недоверчиво переглядываясь, полные сомпепия.
Казалось, никто не верил, что женщина может вырваться
пз рук аскеров. II тогда Эстер умолкла, свекровь начала
бить себя по коленям:
— Эх, что поделаешь, стряслась беда да и только...—
и, тяжко вздохнув, покачала головой.
Эстер внимательно взглянула на свекровь, словно ста-
раясь попять смысл ее слов.
— Ведь я же убежала, мать... О каком несчастье ты
говоришь?
Свекровь молча опустила голову. Все остальные: свекор,
хромой Мартирос, его жена и дочери Захара не вымол-
вили пи слова, н Эстер заметила па их лицах то же вы-
ражение, что п па лице свекрови: было ли то недоверие
или сострадание — ой трудно оыло понять. Она заметила
одно, что не только никто но выражал радости, но счи-
тая детей, но даже, казалось, избегали встречаться с ней
319
взглядами, и она не могла понять: то ли их мучила со-
весть, что они не могли постоять за нее, то ли не верили
ее словам. И она проговорила с какой-то досадой:
— Я же говорю: убежала, понимаете — убежала...
На этот раз тоже никто не произнес нп слова — зна-
чит, ей не верят.
И Эстер обиженно замолчала. Немного погодя, когда
она одиноко сидела, погрузившись в раздумье, к ней по-
дошла тощая веснушчатая жена кузнеца и прптворно со-
болезнующим тоном стала расспрашивать, как себя чув-
ствовала Эстер, когда ее вели аскеры, боялась она или
нет, и под конец, понизив голос и положив руку ей на
плечо, сказала:
— Ладно, не скрывай от меня, ты же знаешь, что я
никому не скажу...
Эстер, стиснув зубы, взглянула на кумушку. «Значит
не верпт, что я убежала!» — мысленно возмутилась она,
но, сдержав себя, проговорила:
— Я же сказала, что убежала...
— Ну полно, — продолжала жена кузнеца дружелюб-
ным и доверительным тоном, — я же не стану рассказы-
вать всем...
Эстер побледнела, у нее затряслись губы.
— Мне нечего скрывать, говорю, что... убежала...
убежала... хочешь верь, хочешь нет.
II, бросив на кумушку пренебрежительный взгляд, она
встала и отошла. «Не хотят — пусть не верят, что я оста-
лась чистой, — думала она, — Арам-то, во всяком случае,
поверит...»
И с этого дня она с пренебрежением относилась ко
всем намекам п подозрениям, касавшимся ее увода
пусть говорят что хотят, муж-то ей, во всяком случае, по-
верит.
Ей недолго пришлось ждать мужа. Не прошло и двух
месяцев, как по деревне разнеслась весть, что турки со-
бираются уходить.
И правда, через несколько дней начались приготовле-
ния: турки поспешно собирали своп вещи, одежду, тороп-
ливо отправляли на станцию награбленное добро. И вот
в один прекрасный день они уселись на лошадей, повер
нули пушки и уехали по топ же дороге, по которой при-
шли.
— Чтоб вы провалились! — говорили им вслед жен-
щины.
320
Турки уходили беспорядочно, поспешно. Ходили слухи,
что заключен мир...
Не успели турки уйти, как начали возвращаться бе-
женцы — исхудавшие, измученные, многие переодетые.
II вот в один прекрасный день неожиданно явился муж
Эстер — Арам.
Был вечер. Солнце давно зашло, подсолнухи в саду
Захара повернулись головками к западу, словно с тоской
прощаясь с ним, чья-то корова, мыча, шла по улице, воз-
вращаясь с поля. Эстер сквозь садовую изгородь заме-
тила, что какой-то человек в военной одежде кирпичного
цвета, с темным, загоревшим лицом шел к их дому, погля-
дывая на сад. Через плечо у него была перекинута сол-
датская сумка, а в руках он держал дубину, с которой
обычно ходят в лес. Вначале Эстер и в голову не могло
прийти, что это ее муж Арам, — таким он стал неузнава-
емым, но когда пришелец вошел в их двор и знакомым
жестом сдвинул шапку на затылок, Эстер подскочила и
с радостным криком бросилась ему навстречу.
— Едва узнала... Как ты изменился! — сказала она,
подбегая.
Арам остановился и бросил грустный взгляд на жену.
Увидев выражение лица мужа, Эстер невольно замерла
на месте — таким мрачным и чужим показался он ей
в эту минуту.
— Честное слово, я с трудом тебя узнала, — повторила
Эстер, глядя на запыленные сапоги мужа и улыбаясь
через силу.
Арам молча прошел мпмо, не поздоровавшись с женой.
«Устал!» — подумала она и потянулась рукой к его сумке:
— Дай я понесу, ты, наверно, устал.
— Оставь, — отстранил ее плечом Арам. — Кто дома.
— Отец и мать.
— А еще?
— Больше нпкого...
На этом закончился п\ первый разговор, то ли потому,
что опп подошли к дому, пли, возможно, Арам был утом-
лен с дороги и ему нездоровилось, как казалось Эстер,
но тем не менее она, улыоаясь, шла за мужем и, прово-
див его к родителям, поспешила развести во дворе огонь,
чтоб приготовить на скорую руку яичницу и подогреть
воду, чтобы оп мог помыть ноги и голову. От радости
Эстер ощущала такой необычайный подъем, что за не-
сколько минут наколола дров, затопила печь во дворе,
321
поставила на огонь полный котел воды л сковородку
с маслом.
Когда в печке весело запылали дрова. Эстер подумал.»
о том, как удивится Арам, когда узнает историк» ее бег
ства. Вскоре опа со сковородкой в руках направилась
к дому, по, подойдя к дверям, невольно остановилась,
услышав голоса.
— 11 вы позволили... — раздался глухой голос Арама.
— Что мы могли поделать, сыпок, что? — жалобно
твердил старик. — Силой увели... Разве мы хотели, чтоб
такое стряслось над нашей головой...
Сковородка задрожала в руках Эстер; она сразу по-
няла, что муж знает об ее уводе, но ее охватило негодо
ванне против свекра, который, оправдывая себя, пе счел
нужным успокоить Арама, объяснить ему, что опа сбе-
жала с полдорогп и спряталась в доме матушки Гараи.
Так как разговор в комнате прервался, Эстер вошла,
стараясь казаться равнодушной.
При виде ее свекровь и свекор опустили головы, а
Арам стал стаскивать с себя запыленные, стоптанные са-
поги. Эстер поставила яичницу перед мужем.
— Ешь, ты, наверно, голоден...
Потом, повернувшись к свекру, жестом пригласила
(Ио поужинать с сыном, но тот даже не шевельнулся.
Арам носком правого сапога пытался стащить левый
сапог.
— Ты ешь, я сниму. — И Эстер, нагнувшись, хотела
снять сапог с ноги мужа.
По Арам отдернул ногу и отвернулся.
Это показалось странным Эстер, и она бросила на
мужа удивленный взгляд. Лицо Арама еще больше по-
мрачнело, а в глазах блеснул какой-то враждебный ого-
нек. Эстер поневоле выпрямилась, растерянная и смущен-
ная. Видя :>то, свекровь сказала:
— Пу, пускай снимает, Арам, дорогой!
Арам не ответил и ие изменнл позы.
— Кушай яичницу, сынок, остынет, — добавила мать
таким соболезнующим топом, словно желала облегчить
(•го горе. Арам покосился на яичницу, тяжело вздохнул
н вдруг, стремительно схватив с тахты шайку, словно вы-
рывая ее из чьих-то рук, выскочил из комнаты.
Эстер па минутку застыла в растерянности, потом
взглянула на стариков и, видя, что опи спокойно отнес-
лись к неожиданному уходу сына, сообразив, в чем дело,
322
вышла вслед за мужем с побледневшим лицом. Арама опа
догнала у дверей хлева и схватила его за плечо.
— Арам, куда ты уходишь... Подожди... Все, что тебе
говорили, что ты слышал, — это неправда.
Что неправда? — проговорил Арам, нс глядя иа
жену.
— Правда то, — задыхаясь, сказала Петер,—что меня
увели ночью, в дождь... По я убежала с полдорогп около
дома Маргарапца, клянусь могилой отца. Пусть другие го-
ворят что хотят, по я чиста, Арам, чиста...
Арам слушал жену, пе шевелясь. Вечерняя темнота
мешала Эстор попять но выражению его лица — верит он
eii плп нет. Торопливо и сбивчиво, прорывающимся голо-
сом она продолжала убеждать его. надеясь, что он скажет
он хоть одно слово, которое* докажет, что он eii
верит.
П Арам наконец заговорил после долгого молчания, по
его слова ужалили ее.
— Убежала? Как же, позволили бы турки, чтобы ты
убежала...
Эстер отпрянула, потом, подойдя к нему, припала к его
плечу.
— Поверь мне, Арам, клянусь могилой моей мате-
ри! — повторяла Эстер, почти повиснув на руке \ мужа
и глядя на пего воспаленными, широко открытыми гла-
зами. — Убежала, попала в дом к Гараи, жила у нее не
сколько дней, потом... Хочешь, спроси у Гараи, жены Си-
мона Чартаранца...
— Хорошо, хорошо, оставь! — Арам хотел высвобо-
дить руку, по Эстер вцепилась в него.
— Значит, пе веришь?.. П гы не веришь? — повторял.»
она, еще крепче сжимая рук\ мужа.
— Пу хорошо, оставь, — сказал Арам и с такой си-
лой рванул свою руку, что Эстер покачнулась и чуть не
упала, а Арам повернулся и пошел щмон.
Эстер выпрямилась и молча, неподвижно смотрела ему
вслед: значит, п Арам не верит...
Медленно сгущались сумерки; в деревенских домах
один за другим, как глаза, загорались огни. Пастхнпла
ночь.
Словно окаменевшая, стояла Эстер во мраке. Спустя
полчаса плп час, когда подошло время стелить постели,
свекровь вышла па порог и позвала невестку:
— Эсте]), Эстер...
323
Она несколько раз окликнула ее, но Эстер пе отзыва-
лась. Тогда свекровь вышла во двор и громко крикнула:
— Эстер, дочка...
Но Эстер не отвечала. Ее не было нп во дворе, нп
в саду. «Кто знает, может быть, опа у соседей», — поду-
мала старуха и повернула к дому хромого Мартироса. Но
Эстер не было нп там, нп у Погосанца, нп у Гамбараппа,
ни в доме Евдаранца.
Удивленная и обеспокоенная, старуха зажгла лампу
п пошла в курницу. Но невестки не было нп в курнпце,
нп в хлеву. И она собиралась уже вернуться в дом, чтобы
спросить у сына, не знает лп он, где Эстер, когда взгляд
ее случайно упал на сливовое дерево, ветка которого как-
то странно изогнулась, а позади нее что-то белело. По-
дойдя поближе, опа увидела босые ноги. Пз груди старухи
вырвался вопль:
— Арам!
Арам выбежал из дому, за ним старик Захар.
И то, что они увидели при свете керосиновой лампы,
было и неожиданно и страшно.
Эстер висела на большом сливовом дереве, ее башмаки
валялись па траве.
Арам поспешил перерезать веревку и вынул жену пз
петли. И когда Эстер спустили, тело у нее было еще теп-
лое, но она уже не дышала.
1919
СМЕРТЬ ОДНА
Да, за время воины много чего произошло в Кахнуте.
Много! Ребята отправились на войну, и больше половины
пх не вернулось, поля остались невспаханными, вздоро-
жал хлеб, потом его не стало; наконец, пришли турки и
пять месяцев сидели на нашей шее... И за это время мно-
го чего произошло в Кахнуте. Но то, что случилось
с Оаном, сыном Унана, — такого еще нп с кем не случалось.
Еще до прихода турок жители Кахи у та забрали весь
скот и, кто пешком, а кто на арбах, следуя за войском,
бежали в Лорн. Даже поп бежал. Дома остались только
старики, старухи да калеки. II с ними вместе остался
Оан, сын Унана. Сына, невестку и дочь отправил, а сам
остался: нельзя, мол, дом и огород оставлять без при-
смотра. Он любил свой дом и огород, как жену, невестку,
сына, а может, п сильнее. Как нп убеждали его, что оста-
ваться опасно, он не послушался. Остался. Пусть будет,
что будет... Как все, так и я... Со мной, мол, ничего не
случится, подумайте о себе.
Он проводил соседей, родных, а сам остался. Старшего
сына его убили в бою под Карсом, в Оан думал, что
после всего случившегося ему уже нечего терять: если
убили сына, пусть убьют и его самого. Все равно, думал
он, если турки придут, то они долго не пробудут — так
зачем же покидать дом? II остался. По соседству осталась
также старушка Ехсан со своей коровой. Она тоже не
захотела бежать и думала, что не то что турки, но если
даже разбойники придут — старушку пе тронут. Турки
пришли и в самом деле не тронули ни Оапа, нп Ехсан.
325
Они заходплп во все дома, пскалп оружие и солдат, —
ничего не нашли. Затем онп разместились по разным
домам: паша — в доме попа, а аскеры — где попало. Де-
сять аскеров со своими ружьями и пожитками пришли
к Оану. Пришли, заняли две комнаты, разместились:
«Мы должны остаться здесь...»
Что мог возразить Оан? Оп собрал паласы 1 п отпра-
вился в хлев. Еще до прихода турок он всю домашнюю
п кухонную утварь зарыл в хлеву, под камнем, а ско-
тину отправил с сыном. Когда турки заняли его ком-
наты, он, не сказав нп слова, устроился в хлеву. Конеч-
но, он очень был огорчен и мысленно ругал турок, но что
мог сделать? По шилу кулаком не ударишь! Ведь зто —
враг, с боем занявший село, и ему перечить нельзя...
Прошло пять месяцев: турки жили в доме, а он в хлеву.
Турки ложились спать, вставали и уходили; их сменяли
другие; Оан же молча проводил день в своем огороде —
смотрел за грядками, поливал пх и всегда настороженно
наблюдал за турками. Иногда же, нацепив на себя изно-
шенные отрепья, оп, подобно старому пню, торчал в ого-
роде и пз своей засады, как кошка за мышью, зорко сле-
дил за турками. Направляясь через двор в огород пли
из огорода в хлев, при встрече с турками утром он всегда
говорил «сабах хейр», а вечером — «ахшам хейр»... II нп
слова больше. Не желал продолжать разговор. Отвечал,
если о чем-нибудь спрашивали, а так — вообще молчал.
Аскеры иногда приглашали его пить чай и предлагали
ему пищу, но он отказывался. «Спасибо, кардаш 2, очень
благодарен». А когда они насильно заставляли его брать
мясо пли другие продукты, он незаметно бросал в мусор-
ную яму или же ночью давал собаке. Он был в посто-
янном страхе, что турки могут его отравить.
Когда же аскеры, называя его дядей, приглашали его
к себе, он произносил про себя: «Дай бог Оану видеть
вашу погибель» — и. опуская глаза, в которых светилась
осторожность, подходил к ним. П если случалось, что
аскеры беседовали с ним пли шутили, сидя у ворот на
бревнах, он всегда сдерживался, чтобы не сказать ничего
лишнего. А на сердце много накопилось у него... В своей
старой чухе, весь обросший, оп торчал среди кочанов ка-
пусты, свеклы и подсолнухов и следил исподтишка за
1 В данном случае постельные принадлежности.
2 К а р дат — брат.
32G
тем. что делают турки, не тащат ли чего-нибудь пз лому,
не ищут ли в хлеве, где зарыта посуда. А иногда, когда
аскеры, вооружившись, спешили куда-нибудь, он пря-
тался за подсолнухами и, весь превратившись в слух,
следил за ними п гадал: «Может быть, турки уходят, мо-
жет быть, наши напали на них?» Особенно по ночам, ко-
гда все ложились спать, Оан думал о невероятных вещах.
«Ах. если бы наши ударили с тыла, если бы попали
сюда наши снаряды и перебили пх! О, тогда я взял бы
одно пз ружей и — раз!., два!., двадцать два!.. Тогда они
поймут, что значит убивать людей...» — Думая так, ои
вспоминал погибшего сына, в ушах начинало шуметь,
сердце учащенно бпться. И в тишпне темного хлева Оан.
этот крепкий мужчина, стонал и рыдал... Скорбь по уби-
тому сыну пзвела его, плакал он от бессилия, оттого, что
ничего не может сделать, что не может отомстить за сына.
Порою он думал: «Хорошо, если бы я мог сбросить в ко-
лодец какого-нибудь турка, когда тот пойдет за водой.
Подкрасться сзади, толкнуть его — и дело с концом...
Черт с ним, с колодцем, пусть пспортптся вода, зато серд-
це успокоится...»
Порою он ходил к старушке Ехсан и тихо, осторожно
оглядываясь по сторонам, чтобы никто не слышал, гово-
рил о турках:
— Ехсан, что нового? Когда они уберутся?..
Ехсан, потому ли, что она была старше Оана, или по-
тому, что вышла замуж раньше, чем он женился, дер-
жалась очень степенно.
— Ничего я не слыхала, турьи своих сердечных тайн
мне не поверяли... Черт с ними, пусть уходят когда
угодно...
Он поражался безразличию Ехсан, но сейчас же вспо-
минал. что она продает молоко туркам. «Наживается,—
думал он,— старая карга!» Потом поворачивал к вой
лохматую голову и спрашивал:
— Ехсан, опять забирают молоко? Пусть они им по-
давятся.
А однажды он так осмелел, что спросил \ Ехсан. во
может ли она отравить молоко, чтооы турки подохли,
как собаки... Так и сказал. Но Ехсан посмотрела па него
суровыми, запавшими глазами... «Что ты. хочешь моей
погибели, хочешь, чтобы разрушили мой очаг?» Оан рас-
каялся в своей неосторожности и с тех нор не говорил
с пей о таких рискованных вещах. Но сам он постоянно
327
думал о том, как бы успокоить свое сердце, отомстить за
сына. Человек и днем и ночью думал об этом. А если
человеку западает в голову какая-нибудь навязчивая
мысль, то от нее не так легко освободиться.
Однажды ночью эта мысль до того его одолела, что
он уже не мог заснуть... Ворочался в постели, несколько
раз садился, хотел встать, но не мог; в темноте хлева гла-
за его блестели, как глаза голодного волка. С растрепан-
ными волосами, вытянув тонкую шею, сидит он на тахте
и думает... Ему хочется запереть снаружи дом и, когда
турки будут спать, поджечь его. Поджечь и бежать в лес
или куда попало... И он воображает, как воспламенится
дом, как затрещат бревна, как они потом будут падать,
а аскеры будут гореть... Глаза Оана расширились от этой
мысли.
И эта мысль несколько дней занимала его.
Стоя в огороде, как лохматое чучело, он сквозь под
солнухи смотрит на дом глазами дикой кошки... Турки
заходят и выходят, идут в дом попа — к паше, возвра-
щаются, а он все следит за ними, как кошка за своей
добычей...
Однажды, стоя в огороде, Оан заметил, что турки
беспокойно суетятся, взволнованно говорят и собирают
ружья и амуницию.
«Тут что-то есть»,— подумал Оан и напряг зрение,
чтобы лучше видеть происходящее. Да, турки неспо-
койны... Они собирают свои пожитки... Собрали все, взя-
ли ружья, шинели, баклажки и ушли...
«Вот тебе и на!—думает Оан.— Куда онп уходят?»
Он подымается на крышу дома. Это его наблюдательный
пункт, обычно он смотрел оттуда за тем, что происходило
в селе. С крыши было видно все село, большая дорога,
ноля до самой линии железной дороги. Оан захотел по-
смотреть, в каком направлении уходят турки. Он видел,
что они направились к дому попа —к паше, туда же по-
шлп аскеры, размещенные в других домах, и наконец, все
вместе, построившись, в полном порядке направились
к станции. Казалось, что в селе пе осталось, нп одного
турка... Но пет... Немного погодя он заметил не-
сколько оставшихся аскеров. Один из пих стоял у дома
попа.
«Караульные»,— подумал он и, спускаясь с крыши
хлева, заметил Ехсан, которая во дворе сушила бобы.
Поспешил к пей.
328
— Видала, Ехсан? Ушлп! Ничего не слыхала?
Нет, Ехсан ничего не знала, но она забеспокоилась.
— Ушлп, говоришь, а заказали мне кислое молоко...
к вечеру...— И она в задумчивости покачала головой.—
Нет, наверное, куда-нибудь недалеко пошли. К вечеру
вернутся.
И вдвоем онп думают, гадают, почему ушли турки.
Ехсан кажется, что к вечеру они непременно вернутся,
иначе онп пе заказали бы кислого молока. Конечно...
Пока они гадали да рядили, вдруг с окраины села, со сто-
роны леса донесся шум. Оан снова поднимается на свой
наблюдательный пункт — на крышу хлева — и, приставив
руку ко лбу, смотрит в сторону леса. Смотрит и видит,
что турецкие войска возвращаются на этот раз в беспо-
рядке... За нпмп следуют конные части, орудия, пуле-
меты. Отступают... Оан от страха сгорбился, склонился:
заметят и, как знать, раз терпят поражение — значит,
обозлены, раздражены, заметят п убьют... Он съежился
еще больше и продолжал наблюдать... Турки пришли не-
стройными рядами, вышли на шоссе и пошли обратно...
Несколько человек отделилось от них; они вошли в село
и направились прямо к дому попа — в канцелярию паши,
захватили какие-то узлы, вещи и ушли. Вместе с ними
ушлп и караульные.
Удирают! Бегут!
Когда, поднимая пыль по шоссе, турки отошли уже
далеко и скрылись пз виду, Оан спустился с наблюда-
тельного пункта и пошел прямо к поповскому дому — по-
смотреть, пе остался ли там кто-нибудь из турок. Но во
дворе не было нп живой души. Двери раскрыты нарас-
пашку, в доме пусто... Значит, он пе ошибается — ушлп
все... Вот неожиданность какая!.. Захотелось Оану еще
раз пойти к Ехсан, сообщить об этом, но решил, что луч-
ше сперва зайти к себе домой, посмотреть, что там наде-
лали турки.
Раньше — со страха или по какой-нибудь другой при-
чине — он пе заходил в свои комнаты, а теперь осторожно
распахнул двери и вошел в первую комнату. Чего-чего
только не было там! Выброшенные, разбросанные патро-
ны, пули, старые лапти, тряпки, бумаги, сетю, камни,
камни it сено... Турки сиали на сене в клали камни под
головы вместо подушек... 11 повсюду корки дынь и огур-
цов...
329
«Превратили в мусорную яму комнату!»—выругался
он мысленно и пошел к двери другой комнаты.
Но, едва сделав шаг, чтобы войти, он остановился как
вкопанный. Глаза его невольно расширились, и руки
опустились, как сломанные крылья...
2
То, что увидел Оан в эту минуту, было и неожиданно,
и поразительно, п, если хотите, страшно.
На единственной в комнате тахте, устланной сеном,
чтобы было мягко спать, лежал... как вы думаете кто?
Оан испугался... нет, скорее это его застало врасплох, он
поразился и, еслп хотите, обалдел... Лежал турок, огром-
ный турок в аскерской форме, в лаптях.
Несколько секунд, нет, несколько минут Оан стоял
как окаменевший, и первое, что пришло ему в голову:
«Значит, не все еще ушли»... «Возможно, что и в других
домах остались такие же, — думал Оан, стоя на пороге,
и мысли роились в голове, как пчелы.— Возможно, ушли,
чтобы обмануть нас, чтобы испытать нас, очень даже воз-
можно... Но, может быть, он умер... Нет, его бы похоро-
нили». И вдруг турок шевельнулся, повернулся во сне
п застонал. Стонет протяжно и тяжко, грудь его то под-
нимается, то опускается...
«Отстал», — подумал Оан, и его маленькие глаза за-
сверкали от радости. На старом, сморщенном лице его
появилась какая-то улыбка, какая-то удовлетворенность,
и оп сейчас же, с несвойственной его годам поспешно-
стью, легкими, бесшумными шагами, на цыпочках, выбе-
жал из дому.
Вышел н направился прямо к хлеву. Глаза его все
время сняли, точно ои обнаружил клад.
Вбежал в хлев и через несколько минут выбежал от-
туда с топором в руке и снова легкими шагами вошел в
комнату. Он прижал топор к ноге, будто боялся, что
кто-нибудь заметит. Так, прижимая топор к ноге, оп во-
шел и осторожными, очень осторожными шагами под-
крался ко второй комнате... Сердце его сильно билось: а
вдруг турок уже проснулся...
Нет, турок по-прежнему лежит на тахте и тяжело ды-
шит. Грудь его то вздымается, то опускается...
330
Оан, не сводя глаз с турка, подходит осторожно п мед-
ленно подымает топор... Но едва он сделал несколько
шагов, как турок снова тяжело застонал во сне. Засто-
нал п вместе со стоном с губ его сорвалось одно слово —
ана! 1
Оан останавливается на секунду, глядя на спящего,
сдерживая дыхание, стоит, как окаменелый, потом мед-
ленно и осторожно подходит, подкрадывается, как вор,
к намеченной цели... Крепко держит топор в своих кост-
лявых руках. Зубы его сжимаются, а глаза горят, как
глаза завидевшей добычу кошки, которая осторожно,
крадучись, подбирается к своей жертве, чтобы вдруг на-
броситься на нее.
Но тут случилось нечто такое, что остановило Оана.
Такое, чего он никак не мог представить.
От шума его шагов пли, быть может, случанно турок
вдруг пробуждается и, удивленный, широко раскрытыми
глазами смотрит на Оана, смотрит, как ребенок, которому
приснился страшный сон. Он прикрыл лицо руками, как
бы защищаясь, затем, положив одну руку на грудь, другой
указал на свое плечо, п две слезы тихо покатились по его
щекам... Он казался беспомощным и беззащитным, как
ребенок. Продолжалось лп это всего секунду пли не-
сколько минут — Оан пе смог определить. Поднятый то-
пор опустился. Оан стоял, точно пригвожденный к месту...
А турок снова навзничь лег на тахту и заплакал.
Турок плачет... Он никогда не видел, чтобы турки пла-
кали. Не ожидал... Ему в голову не приходило, что и ту-
рок может плакать... Плакать, как ребенок... Значит,
боится его, если плачет! Но пет, он пе только плачет, он
стонет, будто что-то болит у него.
«Что болит у него?» — думает Оан, думает и хочет
спросить, что болит. Да, да, так тяжело, так' тяжело сто-
нет турок, что ему хочется спросить, что у него болит,
но он пе осмеливается, ему стыдно за себя, стыдно, что
турок заплакал при нем. Значит, что-нибудь случилось
с ним?
Оан, пе двигаясь, думает, а турок лежит па спине и
учащенно дышит, иногда вздыхая, как ребенок, пресле-
дуемый чем-то ужасным... Оан в недоумении. Оп не знает,
испугался лп турок его пли болит у него что. Хочет спро-
сить. но не может, не осмеливается...
1 Мама. ,
331
Наконец он подходит и подносит руку к его плечу.
Турок, испугавшись, вскакивает и снова пытается
сесть.
— Не бойся, не бойся, корхма! — говорит Оан. — Ты
болен? Начах-сан?
Турок, широко раскрыв глаза, смотрит на него, хочет
как-будто встать и бежать или защищаться, но не может...
Так он ощупал Оана глазами, посмотрел на его руки —
топора в них не было — и, как будто успокоившись, вздох-
нул облегченно. Но лицо еще было желтое, как свеча,
как будто он видел страшный сон... Он часто поворачивал
голову и притрагивался исхудавшей желтой рукой
к плечу.
Оан все смотрел на него с недоумением, не в силах
нп уйти, ни приблизиться к нему. Что-то сжимало горло,
сдавливало его сердце. Ему было неловко, как бывает
иногда неловко сильному перед слабым. Оан хватает то-
пор, выбегает в другую комнату, оттуда — в хлев. Быстро,
с отвращением, как змею, он бросает топор — и снова в
комнату, к турку.
Турок лежит в том же положении и смотрит па дверь.
При виде Оана он быстро поднимается и садится. Глаза
его горят лихорадочно и как будто хотят выпрыгнуть
пз орбит.
Оба молчат. Тяжелое, неловкое молчание. Турок изум-
ленно смотрит на Оана, а Оан исподлобья на него. Хочет
что-то сказать Оан и не может, не знает языка, знал не-
много, но забыл. Не помнит даже знакомых слов. Нако-
нец, переступая с одной ноги на другую, оп вспомнил
несколько слов и начал говорить, путая армянские слова
с татарскими, но больше объяснялся знаками. Прежде
всего Оан спросил турка, что у него болит.
Турок указывал на плечо.
Оан молчит минуту, затрудняется говорить.
— Плечо болит? — спрашивает он тихо и осторожно
дотрагивается до его плеча.
От прикосновения морщится турок, ему больно...
— Болит? — спрашивает Оан.
Турок закрывает глаза и кивает головой:
— Болит, очень болит...
И снова беспомощно падает на тахту. Видно, он нс
в состоянии перенести боль.
Оан смотрит на турка, смотрит на измученное болью
лицо и вдруг:
332
— Ну-ка, покажи, георах ’, — говорит он.
Турок не заставляет ждать. Он расстегивается и об-
нажает плечо.
Большая опухоль. Место старой раны от пули рас-
пухло, и от этого все тело в огне. Оану кажется, что он
опустил руку в горячую печь — так горячо тело турка.
— Мать у тебя есть? — спрашивает Оан после осмотра
плеча и потом сам удивляется, почему он задал этот во-
прос.
Турок не понимает.
Оан перебирает в памяти татарские слова.
— Ана, ана вар? 1 2 — спрашивает Оан вновь.
Турок кивает головой.
— Да? Очень хорошо, — продолжает Оан. — Ана —
яхши, чох-яхши...
По желтому лицу турка скользит улыбка.
— А отец у тебя есть, атан вар? — спрашивает снова
Оан.
Турок снова отвечает кивком головы.
— Арвад? 3
Бледное лицо турка темнеет. Он закрывает глаза, но
отвечает также кивком головы.
Разговорился Оан, не умолкает. Продолжает задавать
вопросы. Доходпт до детей, старается вспомнить, как по-
турецки дети, и, вспомнив, с трудом спрашивает:
— Ушах, охлан — вар? 4
Глаза турка наполняются слезами, губы дрожат.
Он отвечает не сразу, трет глаза и, подождав немного,
показывает три пальца.
— Трое детей!—удивляется Оан и опускает голову.
Опять стыдится смотреть на турка, избегает его взгляда
п молчит, молчит...
Все эти вопросы привели турка в себя, и он задумчиво
п растерянно смотрит на дверь, на окно, как будто спра-
шивает, где его товарищи, где пх искать. Он смотрит
в окно, а Оан думает свою думу, почему отступающие
турки оставили его, как это могло случиться?.. Оп хочет
спросить у турка, как это случилось. Но турок сам спра-
шивает: где «наши»?
1 Посмотрим.
2 Мать, мать есть?
3 Жена?
* Дети у тебя есть?
333
— Бпзпмлар хара гедтп? 1
Оан показал рукой: далеко...
— Хамей гедтп, гедтп1 2, — говорит Оан. — Теперь при-
дут ваши... Бизпм дошун... Сизин гедтп... теперь бизпм
геал...3
Турок понял все, понял, что пх части отступили, что
все посты сняты, что наступает армянское войско.
Его лицо пуще прежнего побледнело, и оп робко по-
смотрел на Оана.
Оан только улыбнулся, похлопал его но спине:
— Не бойся, корхма...
3
Так вот как Оан, сын Унана. встретился с турком.
О том, как он навлек этим беду па себя, будет рассказано
дальше, а пока что объясним, почему турок, по его сло-
вам, отстал от своих частей. Когда Оан узнал, что подхо-
дят армянские войска, он сейчас же спрятал турка, чтобы
наступающие не видели его. Оан приспособил для пего
место в хлеву, то место, где он сам спал. Потом между
прочим снроспл турка о том, как это случилось, что
тот отстал от своих частей. Турок рассказал вкратце.
При отступлении его с несколькими аскерами назначили
в караул. В этот день у пего разболелась старая рана
п поднялась температура, так что он не мог уже сто-
ять на ногах, прпшел в прохладную комнату, лег п
так пролежал до прихода Оана. Вот почему он отстал
от своих.
— Вот тебе раз! — говорит Оан. — Но как же сделать,
чтобы наши тебя не видели?
Турок молчит и смотрит на Оана, как будто желая
сказать: «Я ничего не знаю, моя жизнь в твоих руках».
Оан недолго думает и подымается.
— Яхшп, — говорит оп, — дур бурда...4
Оан выходит, подымается на свой наблюдательный
пост, на крышу хлева, и, приставив руку ко лбу, смотрит
на дорогу — не идет л и армянское войско.
1 Куда ушли наши?
2 Все ушлп.
3 Наше войско... Ваши ушлп... Теперь придут паши.
4 Хорошо, стой здесь.
334
Но войска в этот день не было. Утром только два-
дцать — тридцать солдат вошли в село. Увидели, что там
пусто, и ушлп. Спросили только у Оана, когда ушлп
турки. Он ответил, что вчера.
После ухода солдат, к вечеру, в село вступили армян-
ские части и с ними сам генерал Назарбеков. Не задер-
живаясь, войско проследовало дальше, в Караклпс, и
только человек тридцать солдат и несколько офицеров
остались в селе. Офицеры разместились в доме попа, а
солдаты — где попало. О, эти солдаты! Стоит им увидеть
курицу, как онп — за ней. То, что уцелело от аскеров, онп
забрали себе.
Оан ждет, что вслед за войсками вернутся беженцы,
а с ними н его семья. Но пх не было. Солдаты сказали,
что население вернется через две недели. Через две не-
дели! Поздно, поздно! Поля созрели, в лесу поспели яго-
ды, нужны работники, а они — через две недели... А потом
прпдут и вдруг увидят у него турка.
Вот тебе задача!
«Но отчасти хорошо, что в моем распоряжении еше
две недели времени. Можно что-нибудь придумать», — ре-
шает Оан п принимает все меры, чтобы солдаты не уви-
дели турка, а турку приказывает не выходить.
— Бплпрсан, не выходи, бизпм кошун геалдп...1
Широко раскрыв глаза, турок пугливо и удивленно
смотрит на Оана, а Оан на него.
— Корхма, пе бойся, — говорит он.
После этого, изредка днем, а чаще вечерами, сидя
в хлеву, Оан на полуармянском, полутатарском языке, а
больше знаками беседует с турком. Откуда он? Сколько
ему лет? Когда женился?
— Восемь лет, как женат, — говорит турок, показывая
пальцами.
Ему все время кажется, что Оан пе понимает его слов,
и лучший способ объяснить — это пальцы, и показывает
восемь пальцев.
— Восемь... И мой Минас был восемь лет женатым,—
говорит Оан п вздыхает.
Мпнас, то есть сын его, убитый в бою под Карсом,
тоже восемь лет тому назад женился. Но жена, невестка,
все ждет его, думая, что оп откуда-ниоудь явится.
1 Понимаешь, не выходи, пришло наше войско.
335
«II его мать и жена будут ждать его», — Думает Оап и
вдруг спрашивает турка, указывая иа плечо:
— Как рана? Болит еще?
— Мок1, — говорит турок, — не так, как раньше.
— Яхшп, яхшп, — говорит Оап. — Еще раза два сме-
ним иовязку — пройдет. Не правда ли?
— Посмотрим, — говорит турок.
Проходит несколько дней, и однажды во время пере-
вязкп турок говорит, что, если промыть рану молоком,
она скорее заживет.
— Да? — говорит Оан. — Вот этого я не знал...
И идет к Ехсан за молоком.
— Не можешь лп, Ехсан, дать мне немного молока?
— Что случилось? — удивляется Ехсан. — На что тебе
молоко?
— Хочется молока, — отвечает Оан, — если есть
дай.
Старушка выносит стакан молока:
— На, Оан, пей!
— Нет, возьму домой, — говорит Оан, — хочу вскипя-
тить, накрошить хлеба.
— Ну еслп так, дай, — говорит старуха, — добавлю
малость. — Взяли все для офицеров, но немного оста-
лось.
II добавляет, переливает в кувшин и дает Оану.
Оан приносит молоко, промывает рану турка.
II что вы думаете: турок был прав, молоко помогло.
II боль и жар исчезли. С его лица сошла нездоровая жел-
тизна. Он начал чувствовать себя лучше.
— Ну, яхшп? — спрашивает Оан.
Турок кивает головой и что-то мурлычет.
— Чудак, чудак, — говорит Оан, хлопая турка по пле-
чу. — Скорей выздоравливай и катись, не то...
Турок смотрит на него и хотя не понимает его слов,
но беспокоится. А когда Оан дает ему хлеба, он кушает
и украдкой смотрит на Оана. Не то боптся он его присут-
ствия, не то пищи.
— Ешь, чудак, я тебя не отравлю, не бойся!.. Ешь, вы-
здоравливай и уходи, брат! — говорит Оан и опять шутя
хлопает его по плечу.
По вечерам ои запирает турка в хлеву и сам уходит
спать в комнату. Это, как видно, турка очень беспокоит,
’ Нет.
336
ибо каждый раз утром, когда Оан открывает дверь, ои
застает турка одетым, расхаживающим ио хлеву.
— Ох, как райо ты встал. Видно, совсем не спал, а?
Турок показывает знаками, что он спал, и снова, стис-
нув зубы, ходит взад и вперед по хлеву. Как впдно, он
боится, что напоследок этот армянин что-нибудь сделает
с ним. Оп осторожен, даже не спрашивает, что нового.
Задумчивый, ходит плп, спдя па тахте, молчпт. Иногда
он останавливается и прислушивается к чему-то пли
смотрпт па покрытый паутиной потолок хлева. Потом
глубоко вздыхает. «О жене, о детях печалится», — думает
Оан. И так в день три-четыре раза заходит Оан, приносит
турку хлеба и подсолнухов из огорода; чтобы занять его,
беседует с нпм плп говорит два-три слова и уходит рабо-
тать в огороде плп поговорить с Ехсан. При этом он ино-
гда, забывая, оставляет открытой дверь.
Однажды он забыл запереть дверь, п это дорого ему
обошлось. Это было причиной нагрянувшей па него беды,
беды, которая привела к трагической развязке.
Это было в сумерки. Оан ушел неизвестно куда, впро-
чем, потом выяснилось, что он пошел поливать свой ого-
род. Старуха Ехсан заглянула во двор, ей нужен был Оан.
Попскала в огороде, в подсолнухах, кукурузе. Его нигде
нет. «Ну, как же быть, вилы нужны», — и Ехсан смотрпт
по сторонам. Потом медленно идет в хлев... И что же?
Вместо Оана перед нею — турок... Хотя Ехсан совсем не
боялась турок, но тут она испугалась и выбежала
из хлева. «Привидение, что ли? Неужели снова турки
пришли?» — мелькают мысли в голове Ехсан. Она быстро
идет домой и, приближаясь к дому, встречает Оана, иду-
щего с мокрой лопатой по краю арыка; он направил
воду в свой огород.
— Я тебя искала, Оан, — говорит старуха, вне себя
от волнения. — Что за турок в твоем хлеву?
Оан замялся.
— Турок? Какой турок?
Старуха, запыхавшись и вытирая фартуком пот па
лице, говорит:
—- Пришла я к тебе за вилами. Тебя нигде не было.
Вилы мне нужны были. Думаю, пойду возьму у Оана
вилы... Пришла, тебя нет. Думаю, посмотрю в хлеву, мо-
жет быть, он там. И что же я увидела —стоит турок!
— Турок? — удивляется Оан. — Какой турок?
12 С. Зорьпп, т. t
337
— Да, турок! Душа в пятки ушла.
Он качает укоризненно головой, не то на свою забыв
чивость, не то на слова старухи.
— Откуда турок, старуха? Привиделось тебе?
— Что ты говоришь, старик, своими глазами видела...
— Глупости говоришь!—сердится Оан. — Что делать
турку в моем хлеву? Привиделось тебе, и все...
11 смеется над старухой.
Ехсан в недоумении, приставив палец к губам, ду-
мает: «Неужели в самом деле привиделось?»
— А может быть? — спрашивает она изумленно.
— Почему же пе может быть? Сколько турок вп
дела, — говорит Оан, — страха было столько от них, чт.
не только во сне их увидишь, но и наяву.
Удивленная старуха идет домой. Ее мучит сомнение
может ли случиться, чтобы ей привиделся турок? Оан
же в ужасе бежит домой. Почему-то ему кажется, что
турок, увидя старуху, удрал.
Прохладные сумерки медленно сгущаются. Со сто-
роны двора Цирананц доносятся песни солдат и ржание
кобылицы, ищущей жеребенка.
Оан, растерянный, вбегает в хлев. В хлеву темно.
Сквозь щель пробивается слабый луч света. Турок, взвод
нованнып, стоит посреди хлева и прислушивается.
— Пу, неча сан *, — набрасывается Оан, задыхаясь.
Турок растерян, напуган, говорит прерывающимся го-
лосом.
Неплохо. Но незадолго до этого какая-то женщина, ста-
рая женщина, заходила сюда. Не вышло бы пз этого чего.
— А Оан-аму, залт олмаспн? 2
Он говорит тихо, придушенным голосом, и в темноте
видны только белки его глаз, и по этим глазам Оан чув-
ствует, что турок очень беспокоится. Оан п сам беспоко-
ится, но хлопает его по спине, смеется.
— Не бойся, корхма. Бурда дур3. Что-нибудь сделаем.
Затем он выходит и запирает дверь.
Снова доносятся песня солдат и ржание кобылицы.
Вышел Оан на двор и думает, как бы скрыть турка,
а то в один прекрасный день придут солдаты, и тогда
держи ответ...
1 Как ты себя чувствуешь?
2 Дядя Оан, ничего не будет?
3 Подожди.
33S
Думает Оан и ходит возле дома.
же показались звезды на небе, умолкла песня солдат,
пе ржет кобылица, но Оан расхаживает и думает... Уста-
нет, наконец, садится на камень у порога и думает, как
бы скрыть турка, чтобы предотвратить беду. Если, в слу-
чае ареста турка, он скажет, что это татарин из соседнего
села, — не поверят, узнают по одежде, что не пз здешних
татар...
Долго думал Оан и наконец решил взять его в лес и
отпустить, пусть идет к своим. Л то поймают — и тогда
беды не оберешься. Нет. пусть уходит. Он поведет его
в лес п покажет, какой дорогой идти...
Но об этом нужно поговорить с самим турком, что ска-
жет он...
Было за полночь, когда он вошел в хлев.
Турок не спал. По-видимому, он был очень удивлен
ночным посещением Оана. Быстро вскочил. В темноте
опять блестели белки его глаз.
Оан подошел, положил руку ему на плечо п сказал:
— Годах ’.
Турок удивился, не понимая, куда идти ночью, куда
зовет его Оан-а му.
— Годах, годах, — говорит Оан. — иди к своим.
II на своем ломаном языке, путая турецкие слова
с армянскими, а отчасти знаками он дал понять турку,
что его местопребывание открыто и долее оставаться здесь
опасно.
— Понимаешь? Если тебя здесь увидят, плохо будет
и тебе и мне. Гял годах меша 2. Там покажу тебе дорогу.
Иди, братец, бог с тобой. Сап да сах ол, мянда сах ол .
Турок догадался.
— Яхши, яхшп. бу саат4. — II начал приводить в поря-
док одежду, туже стянул пояс, прикрепил ремни лаптей.
Годах...
Вышли, остановились у дверей, прислушиваясь, пет ли
шума. Нет, ин звука не слышно. Солдаты не поют, село
уснуло, не слышно лая собак. Как тихо! II ночь не тем-
ная. но не светлая, нет луны, светят лишь звезды.
' Идем.
2 Идем в лес.
5 Дав ooi здоровья п твое и мио.
4 Хорошо, хорошо, сейчас.
12*
339
— Гял, — сказал Оан и пошел вперед.
Оставив в стороне прямую дорогу, он ведет турка ого-
родами, перелезает через какие то низкие степы, снова
ведет огородами и снова перелезает через степы. Идет
согнувшись, оглядывается и шепчет:
— Гял... гял...
Турок следует за ним, во всем подражая ему: если
Оан нагибается и идет согнувшись, он также нагибается
п идет согнувшись, а когда тот останавливается и при
слушивается, то и он останавливается и прислуши-
вается.
Пройдя огороды, вышли к ригам, а оттуда направились
прямо в лес. Подъем крутой, подымаются медленно, за
дыхаясь, потея; сердце Оана колотится сильно-сильно. Но
ничего, он подымается быстрее турка, идет впереди него
и зовет снова:
— Гял... гял...
Зовет тихо, осторожно, чтобы никто не услышал...
А впереди стеноп стоит лес. Тихо, лишь доносится глухой
шум... «Это падают листья или шумит вода», — говорит
Оан сам себе и думает: «Дойдем до леса, и конец всему,
покажу турку дорогу и освобожусь, успокоюсь». 11 снова
ускоряет шаги, в трудных переходах держится за кусты.
Идет и турок за ним.
Наконец онп дошли до края леса. Оан глубоко вздох-
нул и сказал:
— Ну, гед...
II вдруг, заглушая его слова, из-за деревьев раздался
голос:
— Кто там? Стойте!..
Турок бросился в лес, а Оан, застигнутый врасплох,
остановился как вкопанный. Оп растерялся, как и тогда
в своем доме, когда неожиданно встретил турка. Руки его
опустились. Оан стоял неподвижно и смотрел в ту сто-
рону, откуда раздался голос.
Точно из земли вырос солдат и стал у опушки леса.
Потом быстро подошел с ружьем на изготовку. То был
часовой. На его окрик прибежал другой часовой. Опп
окружили Оана.
— Кто ты? Что за человек? Откуда идешь?
Я ничего, — говорит Оан,—так, пришел в лес...
— А кто тот, который бежал?
Оан пе теряется.
— Бежал?.. Пет, никого пет, я один.
350
— Слепой я, что лп?!—сердится солдат. — Своими
глазами видел, как одни бросился в лес.
— Нет, — говорит Оан, — со мной никого не было,
я один...
Солдаты не поверплп и арестовали его. Привели в по-
повский дом к своим офицерам.
Па следующий день в обед офицеры допросили его.
Сначала Оаи ничего не хотел говорить, отрицал, по
когда офицеры сообщили ему, что нм достоверно известно,
что он в хлеву скрывал турка и ночью проводил его, Оан
удивился.
— Кто это вам сказал?
— Ну, это неважно, кто сказал, — говорит офицер. —
А ты скажи-ка, почему был у тебя турок?
— Оп был болен, — отвечает Оан.
Офицеры смеются.
— Болен был?
Да, был болен, — говорит Оан и удивляется, что
ему не верят.
— А сколько дней он был у тебя?
— Десять дней...
— Десять дней?.. Почему же ты не сообщил нам, что
у тебя дома такой человек, хотя бы и больной, а?
Оан наивно смотрел на офицера, он об этом даже не
Думал.
— Почему я должен был сообщить? Был болен, думаю,
пусть выздоровеет...
Офицеры переглядываются.
— Хорошо, но если он был болен, почему турки не
взяли его с собой? А? Почему оставили?
— Почему оставили? — повторяет Оан и, теребя бо-
роду, рассказывает почему. — Во время отступления
у пего повысилась температура, и он остался в комнате,
а те, как видно, и не вспомнили о нем.
Офицеры переглядываются, качая головами.
— Возьмите!
Через два дня Оана расстреляли как укрывателя
шпиона. Расстреляли у окраины леса и там же похоро-
нили.
Даже в минуту расстрела Оан говорил, убеждал, что
он пе виноват, что он оставил турка потому, что тот был
ранен, по ему нс поверили.
341
Когда весть о расстреле разнеслась по селу, старуха
Ехсан смертельно побледнела, выпустила из рук полное
ведро молока и хлопнула руками по бедрам:
— Отсохнуть, отсохнуть бы моему языку!
Выяснилось, ито па следующий день после того, как
Ехсан видела турка, рано утром, опа рассказала солдатам,
пришедшим за молоком для своих офицеров, о том, что
она видела турка в хлеву Оана, сына Унака, и сильно
перепугалась. Обыскали дом п хлев Оана и убедились,
что это — человек, арестованный у опушки леса... 11 все
выяснилось.
Вот как умер Оан, о котором до сих пор рассказывают
и в Кахи уте, п в соседних селах...
1920
ПАП П Р Ж Е ВII Ц К IIII
Знаю, для многих будет затруднительно произнесение
этого имени, ио ничего ие попишешь, моего соседа по
квартире звали именно так — паи Пржевпцкнй, и я по-
грешу против истины, если назову его каким-нибудь вы-
мышленным именем, как это делают романисты.
Из слов «пан» и «Пржевпцкнй» вы, несомненно, сразу
же заключите, что мои сосед был поляк. II вы не оши-
бетесь.
Действительно, человек, о котором я хочу рассказать,
был поляк, высокого роста, с начинавшимися чуть ли ие
со спины длинными ногами. II был он до крайности худ —
настолько худ, что казалось, будто все тело его состоит из
одних костей, кое-как прикрепленных друг к другу и вло-
женных в кожаный футляр. То лп от крепкого чая, к ко-
торому он имел пристрастие, то ли от употребления та-
бака, его длинные, некогда белые усы и маленькая бо-
родка окрасились в зеленоватый цвет...
Пан Казимир Пржевицкпп, как я уже сказал, был
моим соседом по квартпре; наши комнаты разделяла тон-
кая стена с никогда не открывавшейся дверью.
Мы переговаривались между собою через эту стену,
такую тонкую, что в моей комнате я отчетливо слышал
малейший звук, производимый паном Казимиром: вот он
задвигался в постели, вот он босиком прошелся по
полу...
Пан Казимир был отставным чиновником. Приехал он
па Кавказ во время Карской войпы *, служил писарем,
после войны определился переписчиком в Тифлисское
губернское присутствие, а с тех пор, как мы стали сосе-
дями, жил па пенсию.
343
Сосед мои был человеком неприхотливым, он удовле!
ворялся простым обедом из одного блюда, а по вечерам
пустым чаем, ложился спать в семь часов вечера, когда
в городе только начинали зажигать в домах свет, а про-
сыпался в пять утра и нередко тут же принимался пере-
плетать книги либо мастерить для соседских ребятишек
бумажные пгрушкп.
Носил оп длинный выцветший сюртук, старый синий
берет, а вместо галстука повязывал серый платок, концы
которого походили на заячьи уши.
Время, свободное от хлопот по хозяйству, пан Кази-
мир отдавал чтению. Читал он одну местную газету п од-
ну польскую, которую получал пз Варшавы, пз книг
без конца перечитывал Мицкевича, Словацкого и Сенке
вича * и иногда с воодушевлением рассказывал мне со-
держание какой-либо особенно нравившейся ему книг
— Вы, пан Стефан, — говорил он, произнося мое имя
с польским ударением, — даже представить себе не мо-
жете, как хорошо, как славно пишут наши польские пи
сателп! Читаешь пх — п на душе легче становится.
И, обратив ко мне лицо, спрашивал: — А вы чпталп, пан
Стефан, «Пана Тадеуша» Мицкевича пли роман Сенке-
вича «Крестоносцы»?
— Нет, — отвечал я.
— Это нехорошо, паи, это нехорошо, — огорчался
он. — Непременно прочтите, непременно!
Он приобщал меня и к истории своего народа — рас-
сказывал про деяния короля Сигизмунда и короля Кази-
мира. Он часто вспоминал свое детство, которое провел
в деревне, где однажды в наказание за то, что сорвал
чужой подсолнух, его избили и заперли па целый день
в курятник. Еще чаще он вспоминал свою родную де-
ревню, расположенную на берегу Вислы, отца, погибшего
в дни польского восстания, родительский дом, который он
описывал особенно подробно.
— Наш дом имеет четыре окна, — повторял он с удо-
вольствием, — и все четыре смотрят па восток. Едва вос-
ходит солнце, наш дом весь освещается. А перед нашим
домом стоят два тополя; весной на них слетаются скворцы.
Один тополь высокий, а другой — низкий, потому что, ко-
гда оп еще был маленьким деревцем, сын нашего соседа,
Вавжоп, враждовавший со мной, срубил верхушку...
И паи Пржевицкпй рассказывал о Вавжоне и, расска-
зывая о Вавжоне, вновь и вновь вспоминал свою родную
344
деревню, название которой я запамятовал, и перечислял
ее райские красоты: простирающиеся до горизонта до-
лины, золотые нивы, травянистые луга. А рассказывая
о деревне, снова и снова заводил разговор про Польшу,
про былую славу ее, про героев ее, королей и полковод-
цев. Восторгаясь своей родиной, старпк особо расхваливал
Краков и Варшаву. «Таких красивых городов на всем
свете пет!» — утверждал он с гордостью. II если речь за-
ходила о жизни и нравах какого-либо другого города, он
то и дело вставлял: «В Кракове и Варшаве ничего такого
не бывает, там все иначе...»
Впрочем, он ставил в образец вообще всю Польшу:
«В пашей Польше этого не любят, нет, пан, не
любят...»
Всякий раз, когда старпк разворачивал местную га-
зету и тонкими дрожащими пальцами заправлял за уши
дужкп очков, он говорил:
— Посмотрим, нет ли чего про Польшу...
II еслп во всей газете ничего про Польшу не находпл.
то снимал очки, откидывался на спинку стула, клал га-
зету на колени и, качая головой, сокрушался:
— Странно! Пишут о чем угодно, а про Польшу — нп
словечка!.. Странно!
Так протекала жизнь пана Казимира вплоть до рус-
ско-германской войпы... *
II лишь только началась эта война, жизнь пана Ка-
зимира резко переменилась. Он не находил покоя. Единст-
венной темой его разговоров стала воина, и старпк гово-
рил о ней все время, п чем чаще возвращался он к этой
теме, тем больше овладевало им беспокойство.
Каждый день оп задавал один и тот же вопрос:
— Как вы думаете, пан Стефан, чем все это кончится?
Смогут пруссаки вторгнуться в Польшу?
II, подумав, сам же отвечал:
— Не смогут... Да, пан, вторгнуться в Польшу не так
уж легко...
Между тем газеты изо дня в день сообщали, что гер-
манские войска продвигаются к границам Полыни. Пан
11ржевицкип теперь уже засыпал пе так рано, как прежде,
и вместо одной местной газеты читал две-три. И по-
скольку пз газетных сообщений было видно, что немецкие
войска еще далеко от границ его родины, он убежденно
повторял: «Ни одни пруссак не осмелится ступить на
землю польскую!»
315
— Да, пан, ие посмеет!.. Польские смельчаки одними
камнями прогонят этих пруссаков...
II глаза старика горели любовью к его далекой стране,
и он снова и снова заговаривал о том, что его соотечест
вепннки, соединившись с русскими войсками, никогда не
позволят пруссакам приблизиться к границам Польши
«тем пруссакам, которые запрещали польским детям мо-
литься по-польски, избивали польских крестьян и застав-
ляли пх переселяться в Америку...».
Старик сделался беспокойным, болтливым и... инте-
ресным. Разговоры через стену теперь были обыкновен-
ным делом.
По вечерам, как только я возвращался домой, зажигал
лампу п садился за свой стол, пан Пржевицкий тотчас
же спрашивал:
— Это вы, пан Стефан?
— Я, пан Казимир.
— Что нового, пан Стефан?
В ответ я начинал передавать новости дня, но через
несколько минут он прерывал меня на полуфразе:
— Это я читал, пан... А про Польшу ничего не слы-
хали?
— Да пет, пан.
II спустя минуту — снова тот же вопрос:
— Как вы думаете, пан, пруссаки смогут вторгнуться
в Польшу?
— Трудно сказать.
— А я думаю, не смогут, не осмелятся.
— Кто его знает, пан Казимир, во время войны вся-
кое случается...
— Э! — сердился старик, — да вы, как видно, никакого
представления о Польше не имеете. Если бы вы знали по
ляков, вы этого не говорили бы... II кроме того, там ведь
русские войска... Нет, не осмелятся!..
П он снова и снова говорил мне о достоинствах своих
соотечественников, говорил и о разных способах обороны,
оказания сопротивления и даже победы над врагом. Одни
из этих способов заключался в следующем: во всю ши-
рину дороги, по которой двигаются пруссаки (он почему-
то думал, что пруссаки двигаются но какой-то одной до-
роге), крестьяне выкопают в нескольких местах глубокие
рвы, замаскируют их н затем вместе с русскими укро-
ются в засадах...
316
11 как только пруссаки начнут проваливаться в эти
ямы, — продолжал пан Казимир, -—наши откроют огонь...
3 о-то ж. дорогой пан!.. Ваш Лорис-Меликов в битве под
Карсом * именно так и разбил турок...
Подобными размышлениями сосед мой часто делился
со мной, успокаивая себя, и до слуха моего из-за перего-
родки доносились похожие на всхлипывания слабые зву-
ки, выражавшие радость, и я чувствовал, что на лице
папа Казимира, морщинистом, точно пенка на поверхно-
сти молока, играет тихая, светлая улыбка...
Однако это его воодушевление вскоре прошло.
Однажды вечером, вернувшись домой, я застал пана
Казимира в странном состоянии, немало удивившем меня.
Без сюртука и, что было вовсе новостью, без папиросы
во рту, он вышагпвал взад-вперед по веранде п что-то
сердито говорил, чуть лп не выкрикивал, на своем родном
языке, в котором я ничего не понимал.
— Здравствуйте, пан Казимир, — сказал я, остановив-
шись па веранде. — Что с вами?
— Нет. это невозможно, пап, это немыслимо! — за-
говорил он по-русски, продолжая ходить взад-вперед. -
Немыслимо! Тут какая-то ошибка! Поляки пе такие
уж слабосильные, чтобы пе суметь... Нет, пан, я не
верю!
Он говорил и при этом отчаянно жестикулировал и
вращал глазами.
— Успокойтесь, пан Казимир... А что случилось? —
спросил я снова.
— Нет, пан Стефан, это невозможно!.. Не думаю, что
пруссаки... Не думаю...
Чтобы как-то успокоить разволновавшегося старика,
я пригласил его к себе. Войдя в мою комнату, он опустился
па стул, перевел дух и лишь затем договорил свою мысль,
сказав, что пруссаки, «эти разбойники-негодяи», убившие
его отца, «осмелились войти в Галич, в этот прекрасный
польский город, население которого сейчас бежит...».
— Не могу поверить,— продолжал он, чуть успокоив-
шись. — Польский город в руках пруссаков? Они вошли
в Галич? Виданное ли это дело?
— Ничего, пан Казимир, сегодня вошли, а завтра пх
там не будет,— сказал я, пытаясь утешить его.
При этих словах паи Казимир вздрогнул и, подобно
человеку, в чем-то неожиданно обвиненному, пристально
взглянул мне в глаза.
347
— Что?..— воскликнул ои, сжав в кулак пальцы пра-
вой руки, опертой о колено.— Значит, это правда? Значит,
вы верите, что эти убийцы вошли в Галич?
Я пожалел о свой опрометчивости и, чтобы не рас-
палить своего соседа, проронил примирительно:
— Нет, паи, нет, я только предполагаю...
— Л! Это уже другое дело,— сказал ои,— это другое
дело... Я думаю, газеты и телеграммы просто спутали Га-
лич с каким-то другим городом.
II оп заметно поостыл, а спустя некоторое время вовсе
успокоился, когда я заметил, что военные корреспонденты
могли ошибиться и, очевидно, ошиблись.
— Верно, паи,— сказал он с облегчением. II потом за
разговором умиротворился настолько, что вынул из таба
керкп папиросу и закурил.
Однако нашедшее на него успокоенпе, к сожалению,
через два-трп дня перешло в более чем странное состоя
пне: этот словоохотливый человек, в последнее время
говоривший часами и по нескольку раз повторявший одно
и то же, вдруг стал необыкновенным молчуном. Он уже не
рассказывал про свою Польшу, не спрашивал, что проис-
ходит па его родине, и еслп б я иногда не обращался
к нему с каким-нибудь вопросом, вероятно, днями пе раз
говаривал бы со мной. Им овладело холодное безразличие,
безучастие ко всему происходящему. Пан Казимир по-
казался мне равнодушным даже тогда, когда он узнал,
что Ченстохово находится в руках пруссаков. Услышав
эту весть, он лишь почмокал губами и произнес:
— Поляки себя не уронят.
II затем он снова погрузился в свои мысли. Меня
озадачивала как раз эта его задумчивость. Теперь выраже-
ние его лица всегда было сосредоточенно, и я чувствовал,
что с моим соседом происходит что-то неладное...
Помимо того, что старик стал молчалив и меланхоли-
чен, весьма странным сделалось и его поведение. Теперь
по утрам он вставал еще раньше, ложился спать поздно,
а ночами иногда разговаривал сам с собой, расхаживая
босиком по комнате. II раз к нему домой явился какой-то
старый, желтоусый человек, отставной капитан пли, может,
майор и, несомненно, его соотечественник: онп говорили
по-польски. Разговаривали онп так тихо, словно лпбо кого
то убпть замышляли, лпбо одпн другого посвящал в свою
тайпу. Ч, признаться, прислушивался за дверью к их
заговорщицкому перешептыванию, но из-за незнания
348
польского языка ничего но мог попять. Я догадывался
лишь но тону, с каким онп разговаривали, что пан Кази-
мир намеревался что-то сделать, а желтоусы п его отгова-
ривал.
Таинственный этот случай и последующие неожидан-
ные н необъяснимые поступки папа Казимира еще больше
возбудили мое любопытство. Раз я заметил, как старик
подарил прислуге домовладельца кое какое добро: двор-
нику— старое пальто, прачке — несколько тарелок и ста-
канов и повару — галоши. Такая щедрость с его сто-
роны — ну, это уж слишком, подумал я тогда, и мой
интерес к папу Казимиру чрезвычайно возрос. II, наконец,
после того как два дня кряду оп ни свет нп заря куда то
убегал и возвращался домой среди ночи, я уже прости-
напросте сгорал от любопытства.
II вот однажды утром, едва лишь он вышел на улицу,
я тотчас последовал за ним...
Он шел удивительно быстрыми шагами, точно спешил
кому-то иа помощь. II оттого, что спешил, согнутая спина
папа Казимира была еще больше согнута, и его сильно на-
клоненная фигура напоминала Пизанскую башню.
Дойдя до угла улицы, он остановился. Чтобы остаться
незамеченным, остановился и я. Пан Казимир раз-другой
повернулся лицом в мою сторону, затем сделал несколько
шагов в обратном направлении, по, словно что-то вспо-
мнив, зашагал вперед.
Прибавив ходу, оп достиг следующего угла улицы и за-
шел в здание почты. Я последовал за ним, стараясь не
попасть ему на глаза. Пан Казимир прошел к отделу теле-
графных переводов, в квадратном окошке которого вид-
нелся лысый череп чиновника с козлиной бородой. Так
как очередь у этого окошка была большая, пан Казимир
ограничился лишь тем, что обменялся с лысым чиновни-
ком какими-то словами, затем несколько раз торопливо
пожал ему руку п, разорвав цепочку очереди, выбежал,
точно преследуемый, на ултщу.
Пройдя еще некоторое расстояние, пан Казимир зашел
в государственный банк. В просторном зале стояли, сбив-
шись в кучки, пенсионеры — дряхлые генералы, опирав
пгпеся па толстые трости, вдовые старушки, увечные
офицеры и солдаты. Он и здесь вступил в разговор с одним
пожилым человеком в очках. Разговор, во время котором)
мой сосед иногда улыбался п часто мрачнел, продолжался
349
недолго, затем, как только что на почте, он несколько раз
пожал руку очкастого чиновника и вышел из банка.
Я снова последовал за ним.
Вскоре пан Казимир остановился у красного кирпич-
ного зданпя, дверь которого поминутно открывали и захло
пывалп за собой разных возрастов н званий военные. Оп
обратился к одному пз них с вопросом; тот кивнул головой.
Иан Казимир уверенно отправился к входной двери.
На этот раз я не пустился за ним, но поскольку мне
захотелось узнать, куда же он все-таки зашел, я оглядел
здание и на фасаде прочитал небольшую вывеску: «Штаб
Кавказской армии».
Я долго дожидался папа Казимира, по он так и пе вы
шел, и я отправился домой, размышляя о его загадочном
и чудном поведении.
Был уже поздний вечер, когда мой сосед вернулся до
мой. Он выглядел грустнее обычного. На лестнице его по
шатывало, и я решил, что он пьян. Но нет. он был трезв.
Не заметив меня, он тихо отпер дверь своей комнаты.
II я очень удивился, что, войдя в комнату, он не зажег
лампы. Я воспользовался этим обстоятельством как пред-
логом заговорить с паном Казимиром.
— Добрый вечер, паи Казимир, что это вы лампу не
зажигаете? У вас пет спичек? Сейчас принесу.
— Нет, нет, благодарю вас, пан Стефан.
Вы грустны, пан Казимир. Случилось что-нибудь?
— Нет.
— Вчера ночью ваше окно было открыто, и вы, навер-
ное, простудились.
Я знал, что мой сосед пе простудился и его окно ночью
было закрыто, но мне хотелось, чтобы он заговорил. Но
увы, он снова произнес лишь слово «нет».
Убедившись в невозможности разговорить моего со-
седа, я пожелал ему доброй ночи и удалился в свою
комнату.
В ту ночь пз комнаты пана Казимира долгое время пе
слышалось пн звука, и в моей голове мелькали различные
догадки. Не знаю, в котором часу, но вдруг до меня донес-
лось переступанье босых пог, и спустя минуту я услышал
шепот папа Казимира. Мой сосед не то молился, не то
декламировал какое-то стихотворение.
О том, что произошло в ту ночь с моим соседом, трудно
сказать что-либо определенное, по только па следующий
день оп с постели не встал. На мой вопрос, не болен ли
350
пан Казимир, он, глядя мимо меня, ответил, что у него
«немного болит голова, только и всего». Однако он не
встал с постели и на следующее утро. И это продолжалось
еще несколько дней и потом еще целую неделю. Когда
я справлялся о его здоровье, он обычно отвечал:
— Немного болит голова... Да, пан, немного... Завтра
непременно встану...
Время шло, но пан Казимир все не вставал. II однажды
он позвал меня к себе. На этот раз старпк принял меня
со слабой, чуть заметной улыбкой, и едва я сел на стул,
как оп спросил, что слышно нового о Польше.
Я рассказал ему, что знал, и, признаюсь, присочинил
кое-что, дабы хоть немного ободрить его. и потом как бы
между прочим похвалил поляков и их родину.
— Конечно, пан, конечно,— заговорил мой сосед дро-
жащим от волнения голосом,— Польша — необыкновенная
страна...
После этпх слов пан Казимир помолчал, затем устремил
на меня какой-то робкий взгляд и попросил дать ему то-
мик стихотворений Мицкевича. Взяв книгу, он раскрыл ее
и начал перелистывать. Потом, словно найдя нужную
страницу, уронил книгу па грудь и снова уставил на меня
свои добрые старческие глаза.
— Надеюсь, пап Стефан, вы меня пе забудете,— ска-
зал он наконец тихим, жалостным голосом...— Не вспоми-
найте обо мне дурно...
— Что это вы, пан Казимир?..
— Да, пан... Простите, если я сделал вам что-нибудь
плохое...
С этими словами он обвел глазами стену, на которой
висели портреты польских писателен, затем всю комнату,
и вдруг содрогнулся так, словно кто-то из-под кровати
вонзил ему в спину иглу.
Лишь спустя несколько дней после кончины старика
я узнал причину его «головной боли». Пан Пржевицкий,
по словам желтоусого капитана, возымел желание
записаться в добровольцы и поехать в Польшу, но в штабе
армии ему в этой просьбе отказали.
Поред смертью он выразил надежду, что я его не за
буду. П вот я написал этот рассказ в память о нем.
1915
У КОЛОДЦА
...То, о чем я собираюсь рассказать, произошло в Гали
цпи в царское время. Уже целую неделю шел бои и утром
и вечером. Днем в жару мы отдыхали, а по утрам и по
вечерам стреляли. То австрийцы наседали, то мы насту-
пали, но всегда кончалось тем, что и они п мы оставались
на старых позициях. Вокруг расстилалась необъятная рав-
нина; стоило только поднять голову, и мы видели друг
друга, а в бинокль австрийцы казались у нас перед носом.
Между ними и намп высился большой долг с железно!
крышей. Говорили, что дом этот принадлежит помещику;
быть может, это была его дача. Перед домом разбит садик
с красивой решеткой. Нам все это было хорошо видно.
Тут же и колодец с длинным толстым шестом, висящим
наперевес, пли, как называют русские, журавлем. Уж п
смеялись же мы над этим журавлем! Так и дом и деревья
пригибались к земле, точно надеялись спрятаться от вой-
ны. И только журавль один-одинешенек торчит среди
поля, устремив взор к небу...
— Это он молится,— шутили ребята.
— Нет, обиделся па нас и жалуется богу, — балагу-
рили другие.
— Он нас пн в грош не ставит. Сколько угодно стре-
ляйте, все равно, говорит, ничего вы мне сделать не
можете,— ухмылялись третьи.
Нот мы и стреляем, иногда в шутку целимся по жу-
равлю, а ему хоть бы что.
Так тянулось больше педели. Мы все стреляли, но как
только солнце начинало подыматься, с обеих сторон
стрельба прекращалась.
Война войной, а тут еще солнце мучает нас. Открытое
поле, летний зной, жажда... а воды нет. Мы выпивали по
манерке в день, — это все равно что поить верблюда из
наперстка.
352
И вот настал день, когда и этой манерки воды не стало,
негде было достать ее. Истомясь от жажды, ребята бро-
дили, разевая рты, точно куры.
— Эх, хоть бы глоточек!.. — говорили мы друг другу.
Но где ее возьмешь? Бочка уехала с утра, и вот уже
целый день ее нет: либо в плен попала, либо лошадь
сдохла — уж что-нибудь да случилось. К нашему счастью,
австрийцы не переходили в наступление. Но не одни мы
страдали — то же происходило п со взводным. Видим —
он все чаще посматривает в сторону австрийцев, причмо
кивает и то и дело бурчит: «Черт возьми, когда же нако-
нец привезут воду?»
Он был почти мальчик, с едва пробившимися усиками,
русский студент, только что произведенный в подпоручики.
Был он парень сердечный, отзывчивый и в то же время
большой шутник. К нам относился прекрасно. 11 звали его
Василием Васильевичем. Долго он изучал взглядом пози-
ции австрийцев и вдруг: «Черт возьми, будь этот колодец
поближе...» Все взгляды были прпкованы к колодцу: вода
так близка и одновременно так недосягаемо далека...
— Можно лп умирать от жажды, когда вода так
близка? — сказал кто-то из ребят.
— Вот именно.
А наш командир все причмокивает, повторяя:
— Черт возьми, черт возьми!..
11 вдруг один из ребят говорит:
— Вот если б кто-нибудь сбегал за водой к колодцу.
Этого уже было достаточно. Все разом подхватили:
— II впрямь, ребята, ну. кто может?
Так говорят, а сами смотрят то др^г на дрхга, то на
взводного.
— Надо же кому-нибудь пойти?
— С ума вы спятили, что ли? Ведь там засели авст
рийцы, выгляни только — сразу заметят.
— А давайте попробуем. — предложил кто-то.
Один были «за», другие «против». В конце концов реши
лн, что надо во что <>ы то ни стало попрооовать. Метнхли
жребий. Горсть бумажных трубочек бросили в нана\\.
— Ну, тяните...
Вытащили один за другим человек девять. Деся-
тому — мне — досталось идти.
«Вот и иди теперь, Багдасар, — говорил я самому сеое,
два года бог миловал, а теперь ляжешь \ колодца...»
Дело товарищеское: жребии выпал значит, идти.
— Ну, не мешкай! — торопили ребята.
Я все ни с места, все кажется — шутка это. Верчу бу-
мажку в руке. II ребятам сдается, что я боюсь.
— Струсил, видно.
Тут уж во мне заговорило самолюбие.
— Привязывайте,— говорю,— к котелку веревку, яду!
Вспомнили о взводном.
Сидел Василий Васильевич в углу окопа и скручивал
папиросу. Двое подошли к нему.
— Разрешите, ваше благородие, принести воды из
колодца.
— Из какого колодца?
Ребята показали.
Взводный вышел из себя.
— С ума вы спятили! Разве можно? Сейчас же при-
кончат. Нпкак нельзя!..
А ребята:
— Ваше благородие, вы только разрешите, ничего не
будет. Так сделаем, что австрийцы не увидят.
— Кто же идет?
— Багдасар.
Взводный еще немного помялся, «жалко парня»,—
говорит. Но, видя, что все изнывают от жажды, а иного
выхода нет, разрешил. Подозвал меня и стал давать на-
ставления:
— Ползи так, чтобы австрийцы не заметили. понял?..
Можешь?
— Постараюсь, ваше благородие.
Ребята развеселились. Принесли котелок, связали об-
рывки веревок, прикрепили к ручке и дали мне.
— Смотри же, не осрамись!
— Счастливого пути!
— Успеха!..
Сложив веревку в котелок, я подхватил его и пополз
к оконному холмику. Все ползком да ползком, прижи-
маясь к земле, как завидевшая птичку кошка, ползу
в траве, придерживая котелок над головой, чтобы, в слу-
чае стрельбы, хоть чем-нибудь да защититься.
Наивен человек! Я ведь знал, что пуля пли пробьет
котелок, плп попадет прямо в меня. Вот ползу я, дрожу, а
сам пи па минуту не забываю, что мне необходимо ползти
и ползти во что бы то ни стало. Ведь это вопрос чести.
«Еслп,— думаю,— суждено мне умереть иа этом деле,
нусть!»
35 i
Думаю и ползу, ползу и думаю. Еще хорошо, что трава
кругом, в вей не так заметен человек. Пот донимал меня
не хуже солнца. Хочу утереться, да страшно руку поднять;
сердце стучит... Все же ползу. Австрийцы пока нпчего не
замечают. Выбившись из сил. я прилег в траве. Отдохнул
п опять пополз. Раза два обернулся — вижу, наши смот-
рят, притаившись, а австрийцы хоть бы что.
Вот так-то, братцы мои, дополз я до самого колодца н
притаился за камнем. Во рту пересохло. Сперва в тени кам-
ня отдышался, отдохнул как следует. Посмотрел: австрий-
цы все меня не замечают. Ладно, думаю, что же дальше?
Вижу — добраться было трудно, а достать воду куда труд-
нее. Сруб у колодца высокий — с аршин. Как только я при-
подымусь, меня заметят, а заметят — начнут стрелять.
Горе тебе, Багдасар!
Но другого выхода нет, я должен подняться. Как же
это сделать? Наконец — молодец Багдасар! — вспомнил я
про своп платок. Хорошо, что он при мне. Встал п начал
махать австрийцам платком. Те засуетились, повысунулп
головы из окопов п смотрят на меня. А я знай себе разма-
хиваю белым платком. В одной руке платок, а другой спу
скаю ведро в колодец. Увидали австрийцы и ружья опу-
стили. Я, размахивая платком, несколько раз подносил ру-
ку ко рту, дескать, хочу взять воды, помираем от жажды.
Поняли, что лп... — пе стреляют.
Не сводя с них глаз, спускаю котелок. Но вот бода —
веревка коротка, не доходит. Нечего делать, снял пояс,
подвязал к веревке, достал до воды.
Зачерпнул и, опять размахивая платком, бегу с ко-
телком обратно; так припустил, что п коню не догнать.
Бегу, а за мной хохочут австрийцы. Это уж я потом
узнал: ребята видели в бинокль — рассказали.
Не успел я добежать до окопов, наши как крикнут
«урра!».
— Молодец, молодец, Багдасар!
Добежал я в вместе с ребятами сам смеюсь своей про-
делке.
Но это еще ничего. Ты только подумай, на сколько че-
ловек хватит котелка воды! Двое-трое, их пятеро напи-
лись — и конец. А остальных по-прежнему томила жаж-
да. Это всегда так: когда у тебя жажда, а ври тебе
пьют — еще больше пить хочется. Первым делом под-
несли взводному, а там — которым послабее. Выпили все
мигом, и воды опять нет.
355
Гебята ко мне:
— Багдасар, сходи еще разок.
Просят, умоляют.
Думаю: «Идти пли пет? Не все коту масленица. \вст-
рпйцы пе племянники мне. Раз пропустили, а во вто
poii—как1 знать...» Думал я, думал и решил рискнуть.
В такие минуты человек точно пьянеет, — я совсем во-
шел в азарт...
Па этот раз я отправился с двумя котелками. Только
уже не ползу, а иду. Машу платком и иду. Австрийцы
смотрят, точно ожидают чего-то.
Дохожу до колодца, снова несколько раз подпошх
руку ко рту, машу платком и опускаю котелок. \вст-
рпйцы, как п в первый раз, ничего...
Наполнил оба котелка — п обратно.
Только дошел, а ребята:
— Вот и австриец идет.
Оборачиваюсь, вижу— и в самом дело, за мною авст-
риец с белым лоскутком и с котелком в руке.
Иаши говорят:
— За водой пошел.
П в самом деле, остановился у колодца и взмахнул
платком.
— Ребята, знать, и пх тоже мучит жажда...
Австриец нагнулся, зачерпнул воды и ушел.
Тут и наши осмелели. Теперь давайте, мол, ребята, по
очереди ходить. Ведь Багдасар на нас не подрядился.
Я уже говорил, что многие пз ребят изнемогали от
жажды и теперь все ответили в одип голос:
— Айда!
Доложили взводному. Тот немного помялся, наконец
разрешил.
Отправились.
Сперва но одному, а там и по два...
Тогда и австрийцы потянулись к колодцу. Скоро по-
ловина наших была уже там. Австрийцы перемешались
с нами. Что-то говорим, а друг друга нс понимаем. Объ-
ясняемся знаками. Мы нм: «Водичка хороша», опп нам:
«1 ут, гут». Балакаем, черпаем воду, пьем, потчуем др.VI
друга и смеемся. Я и сейчас ума не приложу, чему мы
так рады были. Одно только знаю, что было нам весело,
очень весело... Утолив жажду, мы все умылись. Потом
начали подымать и опускать колодезный журавль. Он,
видно, давно уже был в бездействии — трещал и скрипел,
356
точно столетний больной. От этого мы помирали со смеху.
Австрийцы что-то спрашивали — мы не понимали. Мы
совали им хлеб, а они нам — папиросы. И все смотрели
друг на друга и улыбались.
Не знаю, сколько это длилось — минуту или час...
11 тут вдруг слышим пз наших окопов зову г:
— Ребята!..
Мы бежали без оглядки.
Вернулись, а взводный смеется.
— Пу, напились?
— Так точно, ваше благородие.
— А о чем болтали с австрийцами?
— Мы по-пхпему не знаем.
Покачал он головой и усмехнулся. А потом говорит:
— А ведь это хорошо, когда люди так близко схо-
дятся!
Тогда я пе понял смысла этих слов и вместе с ребятами
ответил:
— Конечно, ваше благородие.
Больше он ничего пе сказал. А мы, утолив жажду,
воспрянули духом. Сидим п болтаем, болтаем о том, как
это могло случиться, что австрийцы подпустили нас к ко-
лодцу. Некоторые уверяли:
— Это потому, что они самп умирали от жажды.
Мирно побеседовали мы, а вечером вдруг приказ: пе-
рейти в наступление. Приходится стрелять, а руки но
подымаются, понимаете? Только что говорили с австрий-
цами, смеялись, а теперь извольте... Как-то не вяжется...
В конце концов мы вынуждены были стрелять, по что это
была за стрельба! Когда не знаешь человека — стреляешь,
ну п ладно. Но если с ним виделся п разговаривал, да еще
каких-нибудь часа два назад, тогда дело совсем иное. Пи
чего не выходит. Стреляем куда попало, в воздух...
Стреляли да стреляли, а все ни с места. К утру и мы
остались па своих позициях, и австрийцы.
11 вот чем кончилось все это.
Через день был отозвав наш взводный. Потом явились
капитан с поручиком и стали говорить с нами. Капитан
сухой, высокого роста, придирчивый. Бывало, как увидит
солдата, сейчас замечание: «Почему фуражка пе по форме
надета? Почему чести вс отдаешь? Отчего шинель пе in
стегнута как следует?» Бот приходит он и начинает: «Бы,
говорит, должны воевать с неприятелем как полагается.
357
Не верьте тем. кто вам скажет, будто австрийцы ваши
друзья. Врут онп, предают родину».
Говорил, говорил и, наконец, объявил: «Отныне ва-
шим взводным будет вот он», — указывает на поручика.
Повернулся и ушел.
А что же наш взводный, Василий Васильевич? Куда
его услали, что с ним? Разузнавали, где могли. Наконец,
слышим, что его расстреляли. Удивились мы: как так?
Днем с огнем не найти такого человека. С нами он был
как брат родной. Прихворнешь — заботится. Когда ране-
ных увозили, целовал их, потом писал им письма, подбад-
ривал (одно такое письмо получил и я). Зато уж и любили
мы его!.. Л вышло теперь, что он «дурпой человек». По-
чему же дурной? Что он такое сделал? Опять пошли рас-
спросы, разговоры. В конце концов узнаем: вина его
в том, что разрешил солдатам говорить с неприятелем,
вместо того чтобы стрелять по нему. Узнав об этом, мы
взбесились. Можно ли так лгать? Ведь человек разрешил
нам это, боясь, что мы все перемрем от жажды.
Говорим, а сердца у нас так и пылают. Знаем, что
человека расстреляли из-за нас. Стали мы собираться
кучками и все толкуем о том же, возмущаемся, негодуем.
Кто-то из ребят возьми да ляпни: все это, мол, дело нашего
капитана; виновник смерти взводного — капитан. Думаем:
а ведь, и в самом деле, похоже на то. Ведь мог же он все
это скрыть, не доводить до начальства. В нашем взводе
были русские, украинцы, армяне, грузины, латыши. II все
как одни жалели прежнего взводного — «бедняга па-
рень», «бедный Василий Васильевич!».
Вот однажды мы, человек пять-шесть, толковали об
этом, вдруг один русский — звали его Павлушей — п гово-
рит:
— Капитана тоже стоит пристрелить.
А грузин Датико подхватил:
— Правду говорит, надо.
Прошла еще неделя, австрийцы продвинулись, потом
отступили, и вот теперь, после пх отступления, мы заняли
окопы у самого колодца. Как раз там, когда капитан ночью
обходил посты, наши ребята под шумок взяли и нрпкоп
чили его. И когда утром нашли его труп у колодца — по-
думали, что он убит австрийцами.
Так и в газетах написали...
1920
РИМСКИЕ ПОВЕСТИ

КАЙ ГРАТ
— Ты звал меня, божественный?
— Звал?.. Да, Тнгеллин*. Звал, чтобы высказать тебе
свое недовольство. Ты не оправдываешь моих надежд! —
Нерон * произнес все слова подчеркнуто резко, не глядя па
любимца префекта *, взволнованно вышагивая при этом
по тронному залу.
— Но, божественный, могу я узнать, в чем моя вина?
— Твоя вина? Ты еще спрашиваешь, в чем твоя вина?
Вот она: ты пренебрегаешь своими обязанностями, своей
должностью! Не следишь за людьми, не присматрива-
ешься к тем, кто ненавидит меня, задумывает злое, кто,
наконец, учиняет козни против меня!
Волнение Нерона все нарастало, голос звучал громче
и громче. Он говорил и при этом не переставая вышагивал
на своих тонких ногах из конца в конец зала. Круглое
полное лицо его, опушенное медноцветной бородкой, было
искажено гневом. Рыжие волосы на голове растрепались.
Голубые близорукие глаза словно бы ничего не видели.
Движения суетливые, нервные. Одет он в парадные цар-
ские одежды, но без мантии. Небрежно брошенная, она
валялась па ступенях трона...
Час назад император вернулся с заседания сената и
немедленно потребовал к себе префекта претории Тигел-
лпна, ведавшего всеми тайными делами империи.
Тнгеллин — огромный человек с орлиным носом,
с большими навыкате глазами, с крепкой шеей римля-
нина, — услыхав о недовольстве цезаря, побледнел и даже
смутился. Большие глаза его заметались в орбитах,
361
а огромные ноги едва заметно задрожали под тяжестью
грузного тела.
— Однако, божественным!.. — заговорил было префект,
по Нерон не дал ему докончить.
— Ты настолько невнимателен и безучастен ко всему
вокруг,— сказал он,— что позволяешь оставаться жпгь
в Рпме людям, которые не только не уважают меня, рим-
ского цезаря, но явно игнорируют, ненавидят, строят коз-
ни против меня. Да, ты пренебрегаешь своими обязанно-
стями, Тпгеллин. Пренебрегаешь, и это причиняет мне горе.
— Ио, божественный, разве не я составил списки всех
тех, кто думает о тебе дурно, всех этих философов, ученых
и патрициев*, всех молчунов, всех, кто не чествовал тебя,
не присутствовал на твоих выступлениях, когда ты декла-
мировал и пел?.. 11 ты ведь именно после того заставил
иных перерезать себе вены и умереть, а иных изгнал по-
жизненно. Сенатор...
— Но есть еще другие,— прервал префекта Нерон,
ость, Тпгеллип! А ты не видишь! Вот, к примеру, одной
из них была моя мать, божественная Агриппина!.. — Пе-
рон с иронией подчеркнул слово «божественная».—
Императрица Агриппина, которая готовила покушение па
меня, козни строила против меня, а ты ничего не видел!..
И хотя Тпгеллин не был согласен с цезарем, он сказал:
— Это верно, божественный, но по твоей воле ее уже
нет. Третий день, как пет. По твоей воле...
— По моей воле? Да, по моей воле! Не будь меня, ты
бы, наверное, еще долго не знал о ее интригах, и я бы по-
пал в сети ревнивых и злых козней своей матери!
— Но разве не я, божественный, всеми силами помогал
осуществлению твоей воли? Разве было так, чтобы ты по-
велел, а я не исполнил? Разве не я всегда твержу, что все
обязаны думать, как ты, а каждый, кто делает противное,
не должен оставаться в Рпме, потому что, как ты изволил
заметить, инакомыслие вредно для Рима и для всего мира...
Нерон нервным движением руки вновь прервал пре-
фекта.
— Оставь, Тпгеллин! Напрасно. Твое красноречие из-
лишне. Делом надо доказывать свою приверженность. Так
вот: в Риме еще есть злобные души, которые замышляют
против меня недоброе! Ненавидят, презирают меня.
Разумеешь?
— Мои люди, божественный, всех обнаружили, и ты
покарал виновных. Сейчас, должен признаться, я не ве-
362
даю. кто эти новые злоумышленники, осмеливающиеся
чинить козни против тебя!..
— Тем хуже, Тпгеллин. Значит, твои люди плохо
справляются с делом, если они не видят человека...
— Кто он, божественный? Позволь узнать!..
— ...человека, который всегда перед тобой! П ты его
не видишь. А я вижу, Тпгеллин. Вижу, как он пронзает
меня взглядом, как ненавидит, вижу, и от этого не сплю
ночей. Он пе может пе ненавидеть меня, особенно теперь,
после смерти моей матери. II. конечно же, не перестает
утверждать, что это я убил ее, убил, чтобы избавиться от
надзора и упреков. О, у меня будет еще столько бессон-
ных ночей из-за него, Тпгеллин!
II Нерон со вздохом опустился в кресло, круглая голова
его упала на плечо. Такое с цезарем случалось только в
минуты отчаяния и глубокой печали.
Наступило тяжелое молчание. Тпгеллин, видя, что про-
исходит с Нероном, словно бы осмелел, переступил с ноги
на ногу и уже совсем другим, очень уверенным тоном
спросил:
— П кто же он, божественный? Кто тревожпт твой
драгоценный покой, твои священные думы'.
Нерон поднял голову.
— Во-первых — это Публии Корнелии.
— Но он держптся очень спокойно, божественный!
Ничего такого не делает...
— Не делает — так может сделать! Приветствуя меня,
он едва поднимает руку, держит ее ниже всех других.
— От него вреда не жди, божественный. Просто много
лет назад он получил ранение в плечо и потому почти не
может поднять руки. Я проверял это. Кто далее, божест-
венный?
— Далее Тразея*, Тпгеллип.
— Л? Сенатор Тразея?
— Да, он. Сенатор и философ Пет Тразея,— с иронией
бросил Нерон, и полное лицо ого скривилось в презритель-
ной гримасе.
— Но, божественный, он всегда так спокоен и молчалив!
— Э, Тпгеллип! Его молчаливость пугает меня, его
спокойный взор тревожпт мой ум! Что говорят теоо о нем
твои лазутчики?
— Мои люди, божественный, свидетельству ют. что он
ведет уедппеннхю жизнь, пи к кому нс ходи i и hhkoi ia
ни при ком не говорил о тебе дурного слова.
363
— А Кап Грат? — нетерпеливо спросил Нерон.
— Кай Грат? Философ?
— Да, Тпгеллпн. Он. Что скажешь о нем?
— Он, государь мой, тоже всегда молчалив и очень
замкнут.
— Его молчание — знак презрения. Тпгеллпн! Выхо-
дит. пп ты. пи твои люди не приметили, как он ко мне
относится. Разве ты не замечал, как он ведет себя, когда
я вхожу в сенат? Все почтительно поднимаются с мест,
а он остается епдеть. Все кричат: «Vivat caosar!» 1 On
безучастно молчит.
— Впервые об этом слышу, божественный!
— Отныне знай. И укажи мне средство, как смирить
этого спесивого философа, как поставить его на колени
передо мной!
Тпгеллпн опять перевалил свое огромное туловище
с ноги на ногу.
— Ты хитроумней любого из римлян, божественный!
— Не льсти, Тпгеллпн. Подскажи лучше, как его уни-
зить! Подскажи! — все больше мрачнея, требовал Нерон.—
Я жажду унизить его; наказать. Слыханное ли дело: он
смеет не вставать с места при моем появлении в сенате.
Все сенаторы приходят в цирк слушать мои стихи, мое пе-
ние — Край Грат пе изволит являться. Всего один раз
приходил. И то, когда все слушатели стоя аплодировали
мне. этот философ неподвижно сидел на своем месте. Оп
бесит меня, Тпгеллпн! — Нерон вскочил с места и стал
торопливо ходить по залу. — Он презирает меня, я чув-
ствую, что презирает. Весь Рим преклоняется передо
мной, а он презирает. Ты утверждаешь, Тпгеллпн. что оп
не говорит обо мне. Это лишь потому, что пе хочет гово-
рить ничего хорошего. Мне кажется, он не только за пе-
заря — за человека меня не считает!
— Не смеет он, божественный!
— Нет, Тпгеллпн! Дай лучше мне совет. Я хочу уни-
зить его, покорить. Хочу, чтобы он на коленях приполз
в Форум * и перед всем Римом лобызал подол моей одеж-
ды! Я хочу сокрушить его гордыню, растоптать его само-
любие. Помоги мне советом, Тпгеллпн, помоги добиться
того, чтобы при встрече со мной он сгибался, как раб.
Грат не признает во мне поэта, оратора, не признает, на-
конец, цезаря, повелителя Рима и всего мира!..
’ Vivat caesar! —да здравствует Цезарь! (лат.).
364
— Как он смеет, божественный, не признавать?!
— По если это не так, то почему же. когда я читаю
стихи, на губах у него скользит усмешка? Неужто все
притворяются и льстят мне, только он один искренен?
Неужто у меня ирг поэтического дара и я не художник,
Т и геляни?
Нерон начал задыхаться, голос у пего задрожал. В мол
чаливости молодого сенатора Кая Грата ему чудилось не
одно лишь пренебрежение к его талантам, цезарь усматри-
вал в этом заговор. Молчуны всегда беспокоили его. К ним
надо отнести и старика Тразея. Нерону чудилось, что эти
двое даже связаны с врагами империи, с темп, кто лелеет
надежду лишить его власти. П если не делают этого сего
дня, то сделают завтра, послезавтра.
Вообще всех подозрительных граждан и патрициев
цезарь заведомо считал врагами государства и не задумы-
ваясь предавал их смерти пли заточал в темницы. Но на
сой раз он ограничился тем, что пожелал унизить подозре-
ваемого им сенатора. Н это очень удивляло префекта,
который тщился придумать, как помочь цезарю, а пока
суд да дело — старался умерить его пыл.
— Отдохни, божественный, успокойся. Весь Рим при
знает твой поэтический гений, твое блистательное оратор
ское искусство п божественное пение! Что стоит один
Грат! Всего один патрипий!
— Опять ты льстишь, Тигеллпн? Чтобы успокоить
меня, говоришь неправду. Если все бы было так, как ты
уверяешь, Грат тоже признал бы меня. Он человек
знающий, но гордый и упрямый. И я хочу, я желаю сло-
мить его гордыню!— пе унимался Нерон, все расхаживая
при этом взад и вперед.— Дан мне совет, Тигеллпн. Мне
нужен дельный совет.
На этот раз префект приблизился шага на два, почти
тельно склонился и сказал:
— Осмелюсь, божественный, если тебе будет угодно...
Говори, Тигеллпн, говори!—Нерон остановился.
- Завтра, божественный, сенаторы Рима п все твои
верноподданные соберутся здесь, чтобы поздравить теоя
с высвобождением из пут учиненного твоей матерью за-
говора, с избавлением от убийц, замышлявших покушение
на твою особу. В честь этого ты повелел дать званый обед
во дворце...
— Да, да! Продолжай!..
365
— Так вот, божественный, мне думается, было бы
разумно сделать так, чтобы за этим столом на удивление
всем сенаторам поднял бокал за счастливое твое избав-
ление п во здравие не кто иной, как Кай Грат!..
— Прекрасная мысль, Тнгеллин! Прекрасная! Ты ни-
когда еще не был столь находчив! — оживился Нерон и.
схватив огромную крепкую руку префекта, тряхнул ее
в знак согласия. — Но станет ли он говорить, Тнгеллин?
Не откажется ли?
— Я заставлю его. божественный. Скажу, что во
дворце желают слышать именно его. Еслп откажется
значит, на уме у пего и вправду дурное, значит, ои и
впрямь ненавидит тебя. А коли согласится — значит...
— Прекрасно, Тнгеллин! Прекрасно! Ты, как всегда,
находишь выход! И зря я иа тебя сердился, упрекал. Дай
я обниму, расцелую тебя за такую мысль!
И, приподнявшись па цыпочки, Нерон обеими руками
обхватил большую голову префекта и поцеловал его в лоб.
— Прекрасно!..
2
Нерон в своих подозрениях был блпзок к истине. Се-
натор Кай Грат никогда не думал о нем хорошо, прези
рал и как императора, п как человека.
В тот самый вечер, когда Нерон гневно говорил о нем,
Кай Грат в одной тунике * и сандалиях беспокойно ходил
из угла в угол в своих покоях, а временами присаживался
па диван и про себя заговаривал, повторяя все одни я те
же слова: «Горе тебе, Рим! Горе тебе, город мира!..»
Ему едва исполнилось тридцать, а он казался куда
старше. Горящие в двух пятисвечовых канделябрах свечи
освещали его складную фигуру. Среднего роста, с чуть
округлой, правильной формы головой, белокурый, с от-
крытыми чертами лица потомственного патриция...
Оп был мрачен. Тяжелые думы ие давали покоя: на-
завтра всем сенаторам велено явиться ко двору, в Пала-
тин*, поздравить Нерона. Ои якобы спасся от смерти пот
заговора императрицы Агриппины. Слухи эти распростра-
няли придворные, н особенно префект Тнгеллин со своими
наемниками.
Грат с неприязнью, с ужасной неприязнью думал об
этом. Сопато]) понимал, что Нерон тяготился постоянным
366
присутствием матери, подконтрольностью в деяниях. ем\
хотелось полной свободы для разгула своих страстен!, и
он сделал все, чтобы убрать с пути неугодную ему импе-
ратрицу. Л теперь, надеясь ввести в заблуждение римлян,
цезарь задумал это лицедейство. Кай Грат понимал и то.
что сегодняшний приход Нерона в сенат, жертвоприно-
шение богам в Капитолин * и завтрашни!! сбор — все на-
правлено к одной цели: Нерон стремится убедить рим-
ских граждан, сенаторов и всю знать в том, что смерть
матери, вызванная необходимостью, стала его спа-
сением.
— О боги, о Поллукс! * — тяжко выдохнул Грат,— Ве-
дома лп вам большая подлость, большая фальшь? Мало
всей Toii льстивости и лицемерия, что ежедневно и еже-
часно по любому ничтожному поводу расточают сена-
торы, — завтра они будут еще больше льстить, еще
больше фальшивить. А ведь все понимают, что насилие над
матерью совершено по приказу Нерона руками наем-
ников его верноподданного префекта Тигеллппа. И. зная
все это, надо поздравлять краснобородого изверга с чудом
спасения. Какая мерзость! Какое надругательство над че-
ловеческим достоинством, над истиной!..
Грат с ужасом думал, что, как сенатор, он тоже обя-
зан присутствовать при этом фарсе. Но может лп он пойти
туда? Позволит ли совесть? Нет, он не пойдет! Одно при-
сутствие там означает причастность к преступлению, мол-
чаливое одобрение. Притворяться перед Нероном? И, на-
конец, перед самим собой? Нет, нет. Он пе пойдет туда!
Он не станет лицемерить. Грат не уронит своего достоин
ства, как не ронял его доселе. Предчувствие подсказы-
вало, что, еслп он не явится на празднество, красноборо-
дый тотчас приметит его отсутствие и станет мстить, а то
п попросту покарает, как карает других.
Грат и без того уже дал Нерону немало поводов для
озлобления: не ходил на его выступления в цирк, чтобы
не аплодировать или, как он говорил, «не величать шута
тирана». А пойти и не величать было невозможно, всюд\
сновали шпионы Тигеллипа, они специально выслежн
вали тех, кто не аплодировал, докладывали префекту, и
уже на другой день на ослушника оорушивалась кара
августейшего цезаря. Провинившегося лиоо оорскалп на
нищету, лпбо ссылали в отдаленные провинции импе-
рии — в Дакию, Антиохию пли Киликию.
367
Грат в такие дни не ходил пи в театр, пи в цирк. Не
ходил еще и потому, что обычно до самого конца представ
линия, пока пел или декламировал цезарь, никто пе смел
покинуть «ристалище», пусть даже по очень важному
Делу.
«Весь Рим стал рабом!» — с гневом подумал Грат, тя
жело вышагивая от стены к стене, лишь изредка останав-
ливаясь перед мерцающими в канделябрах свечами.
Грат больше думал про себя, чем говорил вслух,
а сердце его разрывалось от досады за то, что один огра-
ниченный ум, одна узколобая голова возводит свою злую
волю, свою прихоть в закон для миллиардов граждан
Римской империи и никто: ни плебей, нп патриций, нп
сенатор, даже неподкупный Пет Тразея — не смеет слова
молвить наперекор. Грату, как римскому патрицию, сена-
тору и философу, казалось особенно постыдным и уни-
зительным то, что всякое банальное, а подчас просто не-
лепое высказывание августейшего воспринималось как
откровение.
В истории Рима не бывало еще такого. Стоило, ска-
жем, Нерону произнести: «Человек есть высшее создание
в мире!» — сенаторы тотчас, перебивая друг друга, востор-
женно вторили: «Верно, божественный, верно!.. Какая
гениальная мысль! Какой блистательный ум!» Пли, слу-
чалось, в минуты благодушного настроения цезарь вдруг
изрекал: «Все люди рождаются, чтобы жить!» И сенаторы,
словно и впрямь вняв откровению, спешили воскликнуть:
«Да, божественный, да! Такое прозрение — достойный
плод твоего просвященного ума!..» И так всегда и во
всем.
Грат знал, что, говоря такое, люди думали совсем по-
другому, они думали о том, что еще ни один римский це-
зарь не позволял себе столь жестоко насиловать и терро-
ризировать римлян, как это делал «безголосый певец, мни-
мый поэт» — так патриции и римские граждане называли
его втайне от чужого уха, у себя под кровом.
Напуганные всеобщим предательством и доносами,
люди и близких свопх боялись...
Все эти лицемерные льстецы вызывали у Кая Грата
чувство омерзения и жалости. Несчастные, опп забыли
о былых свободах Рима, о своем достоинстве и унижа-
ются перед этим колченогим шутом.
— О, раболепство — жалкое порождение тирании?
со вздохом воскликнул Грат и опустился на диван, где
368
лежал свернутый папирус * — один пз его философских
трактатов.
Сенатор намеревался сегодня еще поработать над ним,
внести исправления, но неожиданно возникшая необходи-
мость явиться ко двору так расстроила его, что, забыв
о деле, он целиком погрузился в тревожные думы. Сейчас,
увидев папирус, Грат небрежно отбросил его в сторону.
— Все ничто, когда нет свободы!
Он опять подумал о Нероне, о том. как тот не терпел
мыслящих, свободолюбивых людей, как избавлялся от них
с помощью Тпгеллин а, ссылал в отдаленные провинции
или, хуже того, принуждал к самоубиенпю. Так он посту-
пил с Сенекой *, довел до того, что несчастный перерезал
себе вены. А ведь Сенека был воспитателем и учителем
Нерона в детстве. Даже такой лояльный и вообще далекий
от политической жизни человек, как Эпиктет, не избежал
гнева цезаря. Нерон удалил его из Рима. Опять же за то,
что тот пе льстил ему. Так он поступил с поэтом Курцием,
не славившим цезаря в своих стихах. С Плавтом п Сул-
лоп он расправился иначе. Ненавидя их, цезарь задумал
уничтожить обоих. Но слишком известны и уважаемы
они были средн римлян. Остерегаясь гнева людей, Нерон
вероломно послал к ппм воинов, п те обезглавили их —
Плавта в гимназии, а Суллу — за обедом...
Н так многих, многих!..
Грат понимал, что именно все эти казни, ссылки
стали причиной падения нравов, причиной того, что люди
кривили душой, льстили, низкопоклонствовали — лишь
бы, не приведи бог, не угодить в списки неблагонадежных,
которые вел Тпгеллин. Все только п думали, как бы не
пропустить случай, когда следует в очередной раз воссла-
вить цезаря за его стих, за песню, за любое деяние.
— II когда все это кончится, о боги?! — покачал голо-
вой Грат. — Когда Рим восстанет и люди обретут право
свободно мыслить?
Кай Грат не впервые предавался своим горьким раз-
мышлениям. Но на этот раз все усугублялось предстоя-
щим на следующий день фарсом при дворе. Оп часто и
себя упрекал в бездействии.
Были случаи, когда Грат поверял свои сокровенные
думы нескольким самым близким друзьям. А как то он
даже высказал желание выступить с трибуны сената и во
всеуслышание заявить о том, что сто тревожпт. Но друзья
взмолились: «Что ты, Грат! И не вздумай! Удержи язык
13 С. Зорьян, т. 1 369
за зубами, чтобы голова с плеч пе слетела!» — «Но как же
можно наблюдать такое н молчать, терпеть?» — «А ты по-
старайся ничего не видеть, Грат, это даст тебе успокоение.
Правда требует жертв. Правда — не для ушей тиранов.
Так утверждал великий Сенека». — «Все это мне известно,
друзья, но как я могу не видеть и не слышать?» — «За
крой глаза и заткни уши...»
11 Грату оставалось одно: хотя бы пе присутствовать
в театре и в цирке на выступлениях Нерона — не лицеме-
рить самому и не видеть, как унижают себя другие, как,
надрываясь, кричат: «Vivat!» Уж молчали бы, и то ладно...
Однако краснобородый не прощает и молчания. Тпгеллпн
не дремлет.
— Будь что будет, а уж я то должен молчать! — Грат
вскочил с дивана. — Должен молчать! Надо завоевать хоть
это право — на молчание! Право не осквернять душу
ложью. Молчать и по возможности не бывать там, где
лицедействует цезарь! — Грат говорил все это себе, ходя
из угла в угол.
11 вдруг ему снова вспомнилось: а как же завтра?
Ведь надо пдтп поздравлять Нерона. Он, видите л и, спасся
от смерти ценою убийства матери.
«Что же делать?»—скрестив руки па груди, горестно
подумал Грат. Он резко остановился. Так резко, что языч-
ки пламени свечей в канделябрах заколыхались, словно
бы закивали.
— Нет, я не пойду туда! — взревел Грат. — Ни за что
пе пойду! Поздравлять его со спасением равносильно со-
участию в убийстве императрицы Агриппины! Пусть
Нерон поступает со мной как знает, я не пойду!
Едва Грат промолвил последние слова, как, робко сту-
пая, вошел один пз его вольноотпущенников, старик Ли-
та раке. Склонив голову, оп протянул Грату послание.
— Что это, Аптаракс?
— Письмо, господин.
Сенатор взял свиток п прочитал надпись: «От пре-
фекта Тпгеллнпа!..»
Грат побледнел. Руки его заметно дрогнули.
«Что хочет этот человек? Уж не предлагает ли мне
перерезать вены? Пли прочит в ссылку?..» — пронеслось
в голове, но, сдержав беспокойство, он начал внимательно
читать послание.
Префект в весьма почтительной форме напоминал
«благородному господину сенатору Грату», что не далее
370
как завтра сенат Рима в полном своем составе прибудет
в Золотой дворец * Палатины поздравить божественного
цезаря, спасшегося от верной смерти, которую замыш-
ляли заговорщики во главе с его матерью. По этому слу-
чаю многие из патрициев и сенат в целом выразили же-
лание, чтобы не кто иной, а именно славный своим умом
и красноречием Кап Грат обратился к божественному це-
зарю со словом приветствия в связи с его счастливым из-
бавлением, счастливым для него, для Рима и для всего
мира...
— Приветствовать Нерона со счастливым избавле-
нием... — потерянно прошептал Грат п с письмом в руках
тяжело опустился на диван. — Префект хочет, чтобы го-
ворил я. Выходит, мое молчание нежелательно им, трево-
жит пх!.. Приветствовать?..
Грат погрузился в мрачные думы.
3
На закате следующего дня, когда огненное светило
отраженными лучами залило возвышенность Палатины и
новый Золотой дворец Нерона на пей, все окрест словно
заполыхало пожаром. На широкой улице, ведущей к Па-
латине, было непривычное оживление — одетые в красное,
и все больше с непокрытыми головами, рабы несли от-
крытые и закрытые, красные и белые носилки с родо-
выми знаками отличия патрициев и сенаторов.
По обе стороны улицы толпились любопытные и жадно
разглядывали процессию, пытаясь рассмотреть, кто сидит
в носилках.
А наверху, у входа во дворец, на мраморных ступенях
между золочеными колоннами из оникса и малахита, сно-
вали наемники Тпгеллина. Они прислушивались к разго-
ворам прибывающих, впитывали все, что слышали, и,
всматривались во всех: не прячут ли гости что-ниоудь
в складках одежды.
Патриции и сенаторы, словно бы и не подозревая
о слежке, громко приветствовали друг друга, а потом уже
тише, почти шепотом, делились мыслями.
— Выходит, подтвердилось, что Агриппина строила
козни против сына? — спросил один пз сенаторов, обра-
щаясь к собеседнику.
— Поллукс свидетель, мне сие неведомо.
13*
371
— Предпочитаешь осторожность, благородный гос
подин?
— Того же пожелал бы и тебе. Не забывай, что здесь
и степы имеют уши.
Онп подошли к лестнице и примолкли. Двое других
пожилых патрициев, сойдя с носилок и поприветствовав
друг друга, заговорили о своем:
— С какой целью нас сегодня собрали?
— Неужто не ясно, господин? После каждого очеред-
ного преступления устраивается либо пышный прием
в Золотом дворце, либо торжественное действо в цирке
или в Форуме. Чтобы отвлечь парод от мыслен о проис-
шедшем.
— Но после убиения матери хоть этого мог бы не де-
лать!
— Напротив! Сейчас ему особенно важно затуманить
умы.
— Тсс, сударь мой! Па пас смотрят!..
— Пойдем...
Этих двух сменила другая пара сенаторов в белых
тогах, отделанных красной каймой.
— ...Да, dominus! 1 Боги карают преступников. Лгрип
пина уничтожила своего мужа, тучного Клавдия, во имя
того, чтобы трон его унаследовал сын. Нерон. И вот сама
убита.
— Рукою того самого сына!.. — прошептал второй из
сенаторов.
— Так-то?—удивленно посмотрел на него первый.—
Откуда ты это узнал, dominus?
— Ничто на свете пе остается в тайне. Весь Рим гу-
дит.
— Лучше молчи. Нс говори об этом, dominos. Здесь
и камни имеют уши...
И эти тоже поспешили войти внутрь, с опаской огля-
дывая всех вокруг.
А людей становилось все больше и больше. Одни уже
входили в залы, а другие еще продолжали прибывать. Се-
наторы, патриции и патрицианки, разодетые в белые шел-
ковые одежды, лица у всех озабоченные.... Были тут и
консулы, и префекты, и воины. Одежды этих последних
отличались цветистостью и подчеркнутой изысканностью.
Чинно и важно, с подобающим случаю выражением
1 Doininns— господин (лат.).
372
печали па лицах, держались изнеженные римские мат-
роны... *
Приходили одни за другим. Поднимались по мрамор-
ной лестнице, провожаемые шарящими взглядами сыщи-
ков и, оыть может, именно благодаря этому обстоятель-
ству все какие-то очень напряженные, проплывали между
колоннами п оказывались в залах Золотого дворца. Там
собирались группками, и за разговорами ждали пригла-
шения в большой зал, где обычно принимал цезарь.
Новый этот дворец, построенный Нероном, называли
Золотым, потому что он и впрямь весь сверкал золотом.
Художник Фабул* украсил дворец картинами па истори-
ческие и мифологические сюжеты и награбленными в Гре-
ции статуями и барельефами. Каждый зал имел свое
особое предназначение. своп стиль и даже свой цвет во
всем, вплоть до мебели.
Одни из залов, например, символизировал небо — он
был увенчан подвижным сине-лазоревым куполом
с изображенными па нем солнцем, луной и звездами.
Это создавало у каждого входящего иллюзию, что нахо-
дится он под открытым небом.
В ожидании главного события многие из присутствую-
щих — но преимуществу пожилые сенаторы и патриции
и женщины — сидели на диванах, а те, кто помоложе,
стояли. Тема беседы у всех была одна: чудотворное спа-
сение цезаря.
Люди подчеркнуто громко, для тех, кто призван был
все слышать, выражали свое удовлетворение по этому
поводу. Выли среди собравшихся во дворце и такие, кто
задавался житейским вопросом, что их ждет после при-
ема: обычный ужин пли празднество.
— Празднество едва ли, — выразил сомнение тучный
лысый сенатор, — а ужин, вероятно, будет. Входя сюда,
я видел, как стольник давал распоряжения. Надо думать,
нам подадут жареных па вертеле раков, сердце куро
латки, телячий язык!.. — не унимался сенатор, воодушев-
ленный радужными надеждами.
Приметив дворцового слугу, проходившего из одного
зала в другой, гурман-сенатор поманил его пальцем и
спросил:
— Послушай, милейший, сегодня будет ужин или?..
- Да, господин, цезарь распорядился дать ужин.
— Ты свободен. Пу, что я говорил?.. - обернувшись
к стоявшему рядом патрицию, спросил тучный сенатор
373
после ухода слуги. II вдруг, не дождавшись ответа, удив-
ленно воскликнул:—Смотри, Кай Грат тоже пожаловал!
Что бы это значило? Он ведь так редко бывает во дворце!..
II оба глянули туда, куда было обращено внимание
всех присутствующих, одинаково удивленных появлением
Грата. В белой сенаторской тоге, благоухающий арома-
тами душистых масел, высокий, красивый, он был очень
хорош собой.
— Это он, да! Но как вдруг?.. Раньше ведь почти ни-
когда не бывал во дворце! Презирал неприкрыто. Фило-
соф!..
— Страх, друг мой, столь же заразителен, как и сме-
лость, — заметил тучный сенатор.
— Страх куда более... — поправил патриций. — Но
Грат вовсе не кажется попуганным...
— Маскирует свой страх улыбкой.
А Грат и в самом деле не только не казался испуган-
ным, но, напротив, держался очень независимо, что на
фоне изображавшей печаль толпы особенно бросалось в
глаза. К тому же это было весьма странно и по той при-
чине, что обычно все бывало наоборот: толпа ликовала, а
Грат оставался безучастным.
Несмотря на необъяснимость происходящего, многие
пз приметивших Грата обменялись с ним приветствием.
И больше того, старейшина сената Корнелий Перус подо-
шел к нему.
— Приветствую благородного Грата! — проговорил он
скрипучим старческим голосом и поднял руку.
— Приветствую и я, dominus Перус!—ответил Грат
и тоже поднял руку.
— II ты здесь? Как это вдруг? — не без удивления
спросил старпк.
— Как тебя, так и меня сюда привел мой долг, do-
minus!
— Благородный Грат, прибытие твое разумно, — тихо
сказал старпк, — не явись, ты вызвал бы гнев цезаря. Тем
более сегодня, когда он, должно быть, особо чувствителен.
Пе так ли?
— Безусловно так...
— Велпчая его, мы спасаем себя от его гнева! Не
так ли?
— Так...
Старец-сенатор еще долго говорил бы, однако люди не-
ожиданно всколыхнулись, все вокруг пришло в движение:
374
распахнулись двустворчатые двери зала приемов и все
сенаторы и гости направились туда. Несколько минут
хватило на то, чтобы каждый нашел себе место. II вот
уже кто сидит на диванах, а кто остался стоять у стен.
Постепенно люди притихли, взгляды всех устремились
к золоченой двери, откуда обычно выходил цезарь, сопро-
вождаемый телохранителями.
Зал блистал великолепием. Овальной формы, окайм-
ленный по обе стороны мраморной колоннадой, он был
увенчан куполообразным потолком и украшен звездопо-
добнымп большими и малыми светильниками.
Едва вошедшие угомонились, вышел одетый во все
белое церемониймейстер.
— Божественный цезарь! — возвестил он, подняв руку.
Все тотчас встали. Встал и Грат.
— Грат тоже поднялся! — шепнул соседу один пз сто-
явших поблизости.
— Страх превыше смерти. Убпйца матери пе пожа-
леет и сенатора, будь тот хоть трижды философом, — от-
ветил сосед.
А кто-то третий хмыкнул в кулак.
— Презирал нас надменно, но и его гордость рух-
нула.
— Он человек, а... каждый человек хочет жить!
— Да, страх заразителен, как и отвага!
— Особенно страх!..
— Тссс!.. Цезарь идет!..
II действительно: золоченые двери распахнулись, п
сначала появились во всем красном телохранители импе-
ратора, затем свита, в числе которой были префект прето-
рии громила Тпгеллин, утонченный, узколицый Петро-
лии *, ученый муж Эпафодпт и другие.
Но вот вышел Нерон. Стриженный под кружок, боль-
шие губы скорбно вытянуты вперед; близорукие, полные
любопытства глаза так и бегают. Одет он был в импера-
торскую багряную тогу, на плечи еще была наброшена
расшитая звездами греческая накидка. Цезарь едва пере-
ступил порог — сенаторы в одпн голос вскричали: «А ivat
caesar!» — и повторили это троекратно.
Под возгласы здравицы Нерон тяжелой поступью
прошел к возвышавшемуся на роскошном пьедестале
трону, сел и внимательно оглядел всех присутствующих
Но, видно, нс приметив того, кого искал, он вын\л из
скрытого во внутренних складках одежды кармана
375
шлифованные изумрудные очки, надел пх, в секунду оки-
нул взглядом весь зал, после чего снял очки, положил на
место п скорбно попик головой.
II пока все это происходило, пока сенаторы и гости
снова расселись, ловкий, искушенный в придворном рп
туале церемониймейстер успел что-то шепнуть одному-
другому сенаторам, и вот оп уже подле Грата. «Четвер-
тым говорить будешь ты, благородный господни», — ска-
зал он одними губами в самое ухо молодому философу.
С этим церемониймейстер исчез, а тем временем в первых
рядах поднялся старейшина сената Корнелий Перус, тот
самый, который чуть раньше говорил с Гратом.
— Божественный цезарь! — начал оп, приветственно
воздев руку. — Сенат Рима, извечно почитающий троп и
своего цезаря, собрался здесь сегодня, чтобы выразить
несказанную радость по случаю твоего благополучного из-
бавления от злых козней заговорщиков, по случаю спасе-
ния от верной смерти! Рим снова счастлив, как прежде!
Ты с памп, ты правишь Римом!
Сенаторы вновь поднялись и зааплодировали. Однако
Грат на этот раз пе встал с места. То ли замешкался, то
лп нс захотел. Люди, находившиеся поблизости от пего,
недоумевали. Правда, заметили это далеко пе все. Внима-
нием присутствующих в зале завладел выступивший
вслед за Корнелием Перусом знаменитый сенатор Квинт
Карди. Он тоже говорил о всеобщей радостп по поводу
спасения божественного от смерти, подчеркивая, какой
бедой и каким несчастьем обернулось бы все для рим-
лян, удайся заговорщикам пх коварный замысел.
Сказал свое и третий сенатор — Долабелла Вар. Оп
почти во всем повторил предыдущих ораторов. Между
прочим никто пз них не помянул имени матери Нерона,
как бы пз деликатности что лп, будто бы боясь огорчить
его. А может, просто посчитали это непристойным?..
И вот четвертым, как было заранее решено, говорить
надлежало Грату. Оп поднялся не тотчас после Вара; по
его озабоченному виду можно было решить, что он еще
мысленно продумывал то, что хотел сказать, и потому пе
заметил, как наступил его черед.
В зале воцарилась гробовая тишина, все ждали, что же
будет дальше. Грат встал, спокойный, с гордо поднятой
головой, ни на кого не взглянув...
Нерон, до того почти безучастный к происходящему,
подался вперед и настороженно, не без удовольствия по-
37G
смотрел иа философа. Насторожилась п свита, особенно
Тпгеллпн, этот плечистый верзила, префект с лицом земле-
пашца. Он с пооедным видом оглядел всех стоявших
вокруг тропа: мол, не кто иной, а я сделал так, чтобы
Грат заговорил.
Грат поправил па плече тогу.
— Квириты! 1 — начал он наконец, обращаясь не
к тому, кто восседал на троне, а к сенаторам, в зал...
Квпрпты? Что за форма обращения? На лпцах сенато-
ров ясно читалось удивление: «Почему он обращается
к нам, а пе к цезарю?» Кто-то довольно громко шепнул:
«Что это он? Неужто не знает, каково следует поступать,
плп со страху все перепутал?»
— Квпрпты! — повторил Грат громче прежнего.—
Сегодня, когда все сенаторы Рима собрались здесь, нам
следует сказать цезарю правду, а не льстить ему, не ро-
нять нашей чести. Я полагаю, цезарь столь мудр, что ни
во что не ставит льстецов. Доказательством тому, надо
думать, служит и то, что пх никогда не ссылают и не ка-
рают. хотя, я считаю, было бы очень хорошо, еслп бы це-
зарь делал п то и другое.
Нерон па своем троне напрягся до предела. И свпта
тоже. Некоторые пз сенаторов прп последних словах Кая
Грата наморщили лбы, иные побледнели. Но были и такие,
лица которых выражали неприкрытое удивление: что, мол,
это с Гратом, по потерял лп он рассудок?
Но Грат, не обращая пи на кого внимания, сделал не-
большую паузу и продолжил:
— Да, квпрпты! Наделенный безграничной властью,
наш цезарь даже и думает за наших сенаторов. 11м он
оставляет только право льстить!..
Наступила мертвая тишина. Слушали напряженно и не
без удивления, мол, отчего это Грат, славный ясностью ума
и речений, вдруг говорит так туманно.
— Имеющий безграничную власть, квириты, наделен
и безграничным умом, мудростью. А потому при нем не
нужны, просто липши, все другие мудрецы! Сенека. Плавт,
Курцпп и другие были только помехой для цезаря...
11 тут многим показалось, что Нерон жестом выразил
наконец свое неудовольствие, а иные, напротив, сочли, что
он вроде бы одобряет Грата.
1 Квпрпты — граждане (лат.).
377
— Квириты, цезарь превыше всего ценпт свободу! —
продолжал Грат.— 11 он полагает, что свободы достоин
лишь свободолюбивый. Потому-то п лишает этой честп
сенаторов Рима, предпочитающих лесть...— Грат говорил
очень смело и уверенно, обращая взгляд то в одну, то
в другую сторону. — Цезарь так любит свободу, что, как
вы знаете, квириты, чтобы сохранить ее для одного себя,
не пощадил и родной матери...
В зале содрогнулись. Взгляды растерянных, бледных от
испуга сенаторов п придворных метались от Грата к Не-
рону, молча, со сжатыми кулаками выжидавшему на троне
конца речи философа.
Иные из присутствующих и смотреть боялись: онп
рады были бы бежать куда глаза глядят, но не решались,
а потому вперились в колонны и стояли тоже как
изваяния.
Свита императора всполошилась, Тнгеллин хотел было
сам ринуться на Грата, но почему-то ограничился тем, что
сделал знак своим людям, чтоб заставили крамольника
замолчать. Те еще не успели подойти к Грату, когда он
воскликнул:
— Проснитесь, рабы-сенаторы! Отберите у шута свои
права, свою свободу!..
Можно было подумать, молния разорвалась пли гря-
нуло землетрясение — так все в миг перемешалось. Сена-
торы и патриции кинулись в разные стороны, кто-то за-
тыкал уши, мол, не слушает крамолы; кто-то прикрывал
ладонями лицо, иные поспешили укрыться за колоннами.
Особенно торопились исчезнуть те, кто находился побли-
зости от Грата-
Зал замер в тревожном безмолвии.
Дрожа от гнева, Нерон встал на своп тонкие ноги и что
было духу взревел:
Под стражу презренного! Немедленно под стражу!
— Опоздал, душегуб, убийца матери! Я своей свободы
тебе не отдам!..
1 рат вырвал из складок белой тоги маленький кинжал
и взмахнул им с такой решимостью, что подошедшие
к нему люди префекта невольно остановились.
— Великин Сенека утверждал,— сказал Грат,— что
свободой дышат ветви деревьев, воды рек, колодцев, бас-
сейнов! Оп утверждал и то, что свободу несет острие
кинжала. Вот опа!..
На полуслове Грат вонзил себе в сердце маленький
кинжал и упал на спинку передней скамьи.
II тут все снова пришли в смятение. Один кинулись
вон, другие побежали за колонны, чтобы не быть свидете-
лями происходящего.
А Перон тем временем стоял на своих тоненьких нож-
ках в окружении свиты и плакал от ярости.
— Он опозорил меня перед всем Римом, перед целым
миром! — стонал цезарь.— Я же знал, что он ненавидит
меня, презирает молчанием, безучастностью! Я же гово-
рил!.. Помоги, Тнгеллин, оживи его, чтоб я мог убить
нечестивца своими руками!..
Поздно. Грат умер свободным.
1920
378
ЭПОНПНА
!
Когда люди императора Веспасиана * арестовали
сенатора Сабина *, его молодая жена Эпонпна так расте-
рялась, что в первый миг чуть руки на себя не нало-
жила. Только мысль о двух малых детях да любовь к
супругу остановили ее. И она решилась во имя спасения
мужа отправиться к императору просить о помиловании
мужа.
На третий или четвертый день после ареста Сабина,
взяв за руки своих семилетних близнецов, Эпонпна напра-
вилась в Капитолий. Ола являла собой олицетворение
скорби — вся в черном с головы до пят и босая, что никак
не вязалось с положением патрицианки. И все это для
того, чтобы вызвать сострадание Веспасиана. Дети рядом
тоже шли босыми.
Пересекая дворцовую площадь, Эпонпна шла по самому
центру, полная волнении и надежд. Ей хотелось верить,
что цезарь непременно помилует Сабина, если не благо-
даря ее кроткой мольбе, то хотя бы из сострадания к де-
тям, которые тоже будут молиться словами, вложенными
в их уста матерью.
— Божественный цезарь! — скажут опи.— Умоляем
тебя, помилуй нашего отца!..
Однако раненую душу Эпоннны временами сжимало
леденящее сомнение: а что, как но помилует. Ведь супруг
ее совершил такое, что ин один цезарь никогда не простит:
380
Сабин пытался поднять римлян па восстание против Вес-
пасиана и низвергнуть его...
Да, ее супруг сенатор Сабин, считавшийся одним из
самых честных и неподкупных людей Рима, восемь лет
назад поднял восстание против цезаря с намерением ли-
шить его престола и избавить римлян от непосильного
налогового бремени. Восстание пе удалось...
Эпонпна, лишь незадолго до того вышедшая замуж,
пребывала в блаженном неведения п узнала обо всем
только после провала мятежа, когда иные его вожаки по
приказу цезаря были заточены в темницы, другие бежали
в Германию, а Сабин — главный вождь восстания. — не
решившись покинуть в одиночестве любимую жену,
скрылся в одном из своих поместий неподалеку от
Рима.
Несколько дней Эпонпна пе знала, жив он плп мертв.
Только на четвертые сутки одпн из преданнейших слуг
Сабина, вольноотпущенник Байу, пробрался в Рим к своей
госпоже и рассказал ей обо всем.
Чтобы замести свои следы, Сабин велел сжечь замок
и через людей распространить слух, что он якобы принял
яд п умер, а тело его сгорело в пожаре. Это спасало его
от преследования. При содействии верных ему вольноот-
пущенников Сабип скрывался в тайпом подземном убе-
жище под вплограднпком.
Весть о том, что супруг жив, так обрадовала Эпопипу,
что она не пожелала больше оставаться в Риме и потребо-
вала тотчас проводить ее к мужу. Как ни старался старик
вольноотпущенник отговорить ее, пугая веудооства-
мп жилья, убеждая в том, что пребывание там может вы-
звать подозрение властей, Эпонпна стояла па своем: «Я
должна быть с ппм, должна впдеть его». II, как ныне,
одевшись во все черное, последовала туда, где находился
Сабин.
Все это вспомнилось Эпонипе сейчас, когда она вместо
с детьмп шла во дворец. Вспомнилось все, что пережила
в тайпом жилище супруга...
Поначалу она в сопровождении слуг побывала па пе-
пелище сгоревшего замка, а едва дождавшись темноты,
с пх же помощью спустилась наконец в ^оежищо, где
находился муж. Путь туда был непрост. Начинался он
мод грудой развалин замка. Слуга открыл ход, заложен-
ный вращающейся каменной плитой, и перед Эионпной
381
оказалась лестница. Но ней ее провели в темное помеще-
ние, в котором царили затхлый сырой дух п непроглядная
тьма.
Но, спустившись глубже, Эпопппа стала различать
тусклый отсвет. Вдруг ее обняли чьи-то руки. Норным
чувством был испуг... омерзение. Руки показались чужими,
грубыми. Но, услыхав свое имя: «Эпоннна!» — опа вздрог-
нула от звука родного, полного тоски голоса и, промолвив:
«Ули» — так опа называла мужа,— почти теряя сознание,
упала ему па грудь. Обняв жену за плечи, Сабин повел ее
к свету, мерцавшему в глубине. Эпопппа увидела знакомые
вещи п утварь: все здесь было из замка.
Так вот где ты живешь? — задыхаясь от прилива
радости и печали, спросила опа.
Как было пе радоваться — Сабин жив! Но и как было
не печалиться — отныне он вынужден, покппув роскош-
ные палаты, ютиться в эдакой берлоге, чем-то напоми-
нающей склеп.
Все смешалось в душе женщины, и, наконец, только
одно чувство горя от предвидения того, что пх отныне
ждет, завладело Эпонппой. Опа обняла мужа и, поникнув
головой па его мощной груди, горько зарыдала:
— Я пе оставлю тебя одного, Улп. Тоже буду жить
здесь, с тобой!
II как нп старался Сабин отговорить ее от этого наме-
рения, как пн окрашивал в мрачные топа условия ее до-
бровольного заточения, как нп убеждал, что жизнь без
солнца, без света — пе для нее, что и ему было бы спокоп
вей, когда она жпла бы в городе, пока им не удастся вместе*
бежать в Германию, Эпоннна не отступала от своего реше-
ния. «Нет,— твердила она,— я нп за что не разлучусь
с тобой!»
II настояла на своем.
II жизнь супругов в этом мрачном подземелье текла
так, словно они обитали во дворце.
Радуясь тому, что избежали опасности и снова вместе,
они забывали все: пе сетовали на неудобства, на то, что
под рукой пет многих вещей первой необходимости. Пре
данные вольноотпущенники снабжали пх нехитрой едой,
разводили в медных жаровнях огонь — просушивали при-
станище изгнанников. Носили они своему господину и
чудом уцелевшие на пожарище книги, и папирус для
писем.
382
В дпевиые часы Эпоннна находилась в одном пз ма-
леньких домиков в саду, построенных для вольноотпущен-
ников, а к ночи спускалась к мужу...
Иногда Эпопппа даже навещала своих приятельниц,
живших в соседнем городке и в близлежащих поместьях
поблизости. Приходила она к ним вся в черном, терпеливо
выслушивала соболезнования по случаю горестной утраты
неблагоразумного супруга. Порой ей давали советы пе
губить в печали молодую жизнь и выйти замуж. «Подумай
о будущем, пока молода!» —советовали подруги. Эпоннна
старалась казаться непреклонной и безутешной. «Это не-
возможно, я верпа его памяти, я не покину поместье»,—
отвечала она. П, вернувшись после очередного посещения,
еще нежней, еще преданней любила мужа и все думала,
как бы увезти его из этих мест, как сделать, чтобы оп не
попался в руки Веспасиана.
Дни и ночи, целыми месяцами эти мысли неотступно
преследовали ее. Она держала совет с супругом, с верными
людьми пз вольноотпущенников, а придумать никак ни-
чего не могла. Так и жпла в садовом домике, порой по-
прежнему отправлялась к подругам, чтобы побывать на
людях, показаться нм на глаза. Но...
II вот теперь, вся в черном, босая, Эпоннна держала
путь во дворец. Олицетворение скорби, она вела за собой
двух своих близнецов. Шла и все вспоминала одно за дру-
гим события прошлого и размышляла, как же ей быть.
А что, если цезарь спросит, взять да в рассказать ему
о пережитом? Простит ли Веспасиан.' Простит ли мужа и
простит ли ей то, что она целых восемь лет прятала
Сабина?..
Восемь лет! На протяжении всех этих восьми лет Эпо-
нима была счастлива! Счастлива оттого, что неразлучна
с мужем, пусть и в подземелье.
Там опа'и забеременела. И, несмотря на это, держалась
так, что положения ее никто не замечал. Опа, правда,
стала роже появляться на людях, а ьог да и появлялась,
то старалась одеться так, чтобы никому не бросилось
в глаза изменение в ее фигуре. По скоро ей пришлось
совсем затвориться.
Только немногие, самые проданные пз вольноотпущен-
ников, узнали о том, что супруга сенатора Сабины родила
двух братьев-близнецов...
‘Близнецами этими были те самые мальчики, ручонки
383
которых сжимала Эпонина, идя сейчас вместе с ними во
дворец.
Она шла и думала об императоре, о том, какой нелег-
кой была задача вырастить детей в сыром, лишенном
света подземелье, как много тревог пережили онп с му-
жем...
Эпонина, как и прежде, днем выходила, вела нехитрое
хозяйство и ездила к приятельницам.
Понимая, что жпзнь в подземелье может отразиться на
здоровье детей, она распространила слух, будто бы в то-
скливом своем одиночестве нашла утешение в том, что
пригрела несчастных близнецов-сирот некоего вольноотпу-
щенника.
Мальчики истинно были ей утешением. II ей и
мужу.
Ночамп, когда Сабин подходил ко входу в подземелье,
Эпонина приводила к нему детей, и онп тешились ими
самозабвенно, обнимали, ласкали, радовались тому, что
дети здоровы и хороши собой.
В такие часы супруги забывали обо всем. Но нена-
долго. Эпонина вскоре приходила в себя. Она понимала,
что слуги Веспасиана не оставляют ее вне поля зрения.
II хотя верные люди надежно охраняли подъезды к по-
местью, Эпонина тем не менее предпочитала осторож-
ность...
И так целых восемь лет жили онп втайне от чужих
глаз, озабоченные только тем, как бы вырастить детей.
При всех трудное!ях не теряли надежды, что им наконец
удастся бежать в чужие края, спастись от Веспасиана.
Но как пи думали, ни рядилп, а выходило одно: пока дети
маленькие, эта мечта неосуществима.
Шло время. Близнецам исполнилось семь лет, и супру-
ги решили, одевшись нищими, каждый с одним пз маль-
чиков уйти в Германию. Они думали пока только об
одном — во что бы то нп стало спасти детей.
В назначенный день по возможности преображенный
Сабин покинул границы своего поместья и направился
в сторону города.
Беда последовала за пим по пятам. Несмотря на про-
шедшие годы и па то, что люди давно поверили слуху,
будто он умер, сгорел в пожаре, Сабина тем не менее
38!
сразу узнали. Последовал арест. II вот теперь он заточен
в Риме, а Эпонина пдет к императору просить о помило-
вании мужа. Она понимала, что Веспасиан не пощадит
Саопна, велит казнить его, и шла молить императора
заменить казнь заточением или ссылкой. Это тоже стра-
шно. Но коли нет иного пути, пусть хоть жизнь сохранит
Сабину. «Неужто недостаточно того, что целых восемь
лет он обрекал себя на тяжелое заточение?..» — ду-
мала Эпонина. И шла. Шла через площадь, а в голове
все перемешалось. Воспоминания путались с мыслями
о том, что она скажет Веспасиану. При этом взгляд вдруг
останавливался на детях и сердце сжималось: как им
трудно ндтп по камням, как часто опп останавливаются.
Эпонина подбадривала их.
— Идемте,— говорила она,— уже совсем немного
осталось...
Мальчики знали, что идут к цезарю, ощущали зна-
чительность события и потому очень старались быть
терпеливыми, но легко лп совладать с собой, когда ты
мал?..
— А скоро дворец?..— то и дело срывалось с их губ.
— Скоро, дети мои, скоро! — обнадеживала их Эпо-
нпна, а про себя все повторяла: «О боги, о Поллукс, внем-
лите моим мольбам! Помогпте спасти моего Сабина».
С этими думами она наконец достигла дворца и,
как была босая, вошла в помещение, где все ждали при-
ема.
Людп удивленно воззрились на патрицианку столь
необычного вида: пришла во дворец босая, вся в чер-
ном?..
Эпонина же никого не видела и пе слышала. Полная
страха, она думала лишь об одном: что скажет цеза-
рю, когда наступит ее черед предстать перед ним с моль-
бой...
Ждать пришлось недолго. На ее счастье то и дело сно-
вавший взад и вперед церемониймейстер приметил
Эпонину и очень скоро, после одного-двух посетителей,
пригласил ее войти, — над детьми ли сжалился пли опа
сама, такая печальная, явно отчаявшаяся, вызвала ею
сострадание — этого Эпонина не узнала.
Когда церемониймейстер пригласил ее, она встала,
взяла детей за руки и тяжелой поступью со сдавленным
сердцем пошла к двери, за которой ее ждала встреча с цс
зарем.
335
9
Едва перед Эпониноп предстал Веспасиан — с пор-
фирой на челе, торжественно восседающий па полыхаю-
щем золотом тропе, в окружении богато разодетых придвор-
ных, — она тотчас забыла все, что готовилась сказать ему,
столь необычным показалось увиденное. Но тревога
за мужа скоро вернула ее к действительности.
А император тем временем внимательно разглядывал
мальчиков п босую патрицианку в траурном одеянии.
II его волосатое, с коротко остриженной бородкой лицо
отнюдь пе рпмляиина, а скорее простого землепашца на-
пряглось, п спокойный, вопрошающий взгляд остановился
иа испуганно приближающейся к нему женщине.
— Кто ты, госпожа, п что тебе надо?
— Я, божественный... — робко начала Эпонпна. —
Я... твоя служанка, господин мой, жена сенатора Са-
бина.
Простое п вроде бы беззлобное лицо императора вдруг
пзменплось.
— Сабин?! Я это имя давно уже не желаю слышать.
Зачем ты явилась и напомнила мне о презренном бун-
таре?
Эпонпна в страхе опустила голову, и придворные за-
метили, как по щекам ее скатились слезы.
Этп слезы увидел и Веспасиан. II тогда он уже не-
сколько мягче проговорил:
— Очень сожалею, госпожа, что он супруг тебе и
отец этим детям!
«Никаких надежд!» — подумала про себя Эпонпна и,
как нп была испугана и обескуражена, тем не менее про-
молвила:
— Детп!.. Да, божественный цезарь, детп!.. Из любвп
к ним молю тебя о сострадании! Пощади их, будь мило-
сердным, п они станут вечно благословлять тебя!
— Быть милосердным? Простить Сабина? —Веспасиан
с откровенным недоумением подался вперед на троне.—
Да знаешь лп ты, госпожа, о чем просшпь? Он совершил
такое преступление, какого ему не простил бы нп одпн
цезарь! Поднять руку против римского императора!.. За
это оп понесет достойное наказание!
Наказание? Па этом слове Эпонпна дрогнула. Гуки
ее сами по себе отпустили детские ручонки. Она закрыла
386
глаза ладонями и, задыхаясь от едва сдерживаемых ры-
даний, сказала:
— Неужто, божествепный, это правда и Сабип будет
казпен?
Опа отвела руки и с надеждой посмотрела на це-
заря.
— Ты должна знать законы Рима, госпожа! Тот,
кто замышляет п сеет смерть, получает только смерть!
Мне жаль тебя и твоих детей, но законы Рима неиз-
менны!
Эпонпна па этот раз молча опустпла глаза, тяжело
задышала, обхватила детей за плечи, и все вместе онп
рухнулп на колени.
— Вот мы перед тобой, трое беспомощных неприкаян-
ных, молим о милосердии! Ты прав, божественный, мой
супруг преступил закон Рима, я понимаю это и все же
прошу тебя, сделан невозможное возможным!
— Однако, госпожа, п ты ведь тоже преступила закон!
Зпая, что твой муж виновен перед Римом и передо мной,
ты последовала за ним и целых восемь лет жила в укры-
тии, скрывала его от закона!
— Милостивый цезарь, только любовь заставила меня
пойти па это...
— П детей от него иметь!..
— Да, божествепный, я родила пх, чтобы в большем
числе нам искать твоего милосердия!..— Эпонпна, ска-
зав это, положила руки на головки мальчиков, и они.
оба вместе, словно бы очнувшись, дрожащими детскими
голосками взмолились:
— Божественный цезарь, прости нашего преступного,
но любимого отца, прости!..
В тишине тронного зала, осепепного высоким куполом,
мольба детей прозвучала столь трогательно в своей
невинности, что у некоторых навернулись слезы. Но
Веспасиан, прпкрыв ладонью глаза, остался непри-
клонен.
— Еслп я помилую твоего преступного супруга, го-
спожа,— проговорил он,— Рим не простит мне!
Это было последней каплей в чашу отчаяния. Послед-
няя надежда исчезла, и Эпонпна, будто в ней что-то
оборвалось, вдруг горько разрыдалась. Детп прижались
к матери, как умели, утешали ее:
— Пе... пе плачь... цезарь простит...
На сей раз, глядя на безутешно рыдающую женщину
387
п пытающихся успокоить ее мальчиков, растрогался и
Веспасиан.
— Встань, госпожа! И успокойся! — сказал он.
По Эпопппа, не поднимаясь, снова взмолилась:
— В таком случае, цезарь, коли нет моему супругу
прощения п отец моих детей неизбежно должен умереть,
заклинаю тебя, убей и меня, и моих детей вместе
с ним!
Веспасиан пристально посмотрел па Эпопппу и глу-
боко вздохнул. Трудно было попять: то лп поразила опа
его, то лп ввела в гнев.
—Ты хочешь, женщина, и мепя сделать преступни-
ком?
— По у мепя пет иного выхода, я пе могу жить, по-
за рь!
— А материнский долг? Ты ведь еше очень молода,
госпожа, и у тебя дети!
Эпонина, какое-то время оставаясь коленопреклонен-
ной, молчала, поникнув головой, потом вдруг подняла
глаза и сказала:
— Если, божественный, ничто невозможно — ни по-
милование, нп паша совместная с супругом смерть, окажи
хоть такую милость своей рабе, позволь мне в последний
раз увидеться с ним и проститься!
Веспасиан оперся руками о колени п в задумчивости
посмотрел на Эпонину.
— А не лучше лп будет, госпожа,— проговорил оп
наконец, — если ты попытаешься забыть его и начнешь
новую жизнь?
— Что ты сказал?! — От неожиданности Эпонина
встала во весь рост. — Жить без него? Никогда! Я делила
с ним жизнь в мрачном подземелье и была счастливей,
чем... ты, цезарь, в этом дворце!..
Дерзостная смелость этой отчаявшейся женщины вновь
поразила Веспасиана, и он, еще более пытливо глянув
на нее, сказал:
— Твой супруг, госпожа, право, не стоит того, чтобы
увидеться с тобой перед смертью. Только пз жалости к
тебе, к тому, как тяжко ты страдаешь от содеянного им
и от любви к нему, я разрешаю вам свпдаиие.
П, обернувшись к церемониймейстеру, одновременно
исполнявшему должность писца при дворе, цезарь пове-
лел выдать бумагу на имя смотрителя тюрьмы.
388
Эпонина п от такой милости была почти счастлива.
— Могу я, цезарь, передать ему немного еды и
одежду? — спросила она доверительно, от чего па при-
сутствующих повеяло детской наивностью п простоду-
шием.
— Разрешаю, разрешаю,— поспешил согласиться Вес-
пасиан,— можешь даже, если угодно, пойти па это сви-
дание с кем-нибудь из родственников...
Спустя немпого времени, возвращаясь домой с гра-
мотой цезаря, разрешающей ей свидание с мужем, Эпо-
нппа выглядела так, будто Веспасиан поистине одарил
ее. Опа не шла, а летела как на крыльях. II все целовала
детей, торопила их.
— Идемте, дети мои, идемте...
Придя домой печально-радостная, тотчас начала при-
готовления к посещению супруга. Торопилась, боясь, как
бы до ее прихода Сабина, чего доброго, не сбросили с Тар-
пейской скалы * плп отвели бы в цпрк па единоборство со
львами.
На рассвете следующего дня опа приготовила несколь-
ко самых любимых кушаний мужа, испекла разных раз-
ностей. А между делом втайне от других домашних все
уединялась и о чем-то говорпла с сестрой мужа Целией,
с волыюотпхщенннком Бану. Раз-другой вообще куда-то
убегала с озабоченным видом. Возвращалась радостно-
возбужденная н отдавала какие-то распоряжения Бану —
шепотом, соблюдая предосторожность. А когда наступил
полдень и уже пора было идти на свидание, Эпонпна
отправила детей к родителям, в дом патриция Пета, а
с ними п большую часть своих домашних вещей, и распо-
рядилась, чтобы домоправитель, если вдруг с ней что-
нибудь произойдет, все оставшееся тоже передал ее отцу
плп сестре мужа Целпп.
— А почему это вдруг моя госпожа считает, что с ней
что-то должно произойти? — поинтересовался домоправи-
тель с подозрительностью во взгляде.
— Это я так, на всякий случай,— бросила Эпонпна
п чуть спустя, вся в черном, но па сей раз одетая изы-
сканно, в сопровождении сестры мужа, женщины моло-
дой и тоже прелестной, на носилках отправилась к месту
заточения супруга.
Стояла жара, п потому носилки были закрыты. Нес-
ли их не рабы, а специально призванные по этому слу-
чаю наипреданнейшие вольноотпущенники пз поместья.
389
II, надо сказать, это последнее обстоятельство вы-
звало недоумение рабов и показались им очень стран-
ным.
Носилки несли бережно, с большими нредосторожпо
стами. Женщины за пологом молчали, обе были погру-
жены в своп думы. Выражение лица Эиоиппы то н дело
менялось: то мрачнело от тревожных мыслен, то просвет-
лялось, как от надежды. Близкое свидание и радовало ее
и печалило. Оно ведь было исполнением долга, послед-
него долга...
Тюрьма для особо опасных преступников — изменни-
ков, повстанцев н бунтарей, была расположена у высот
Квнрпнала *. Огороженная двойной каменной стеной,
она строго охранялась. Никто не смел подойти к пей даже
на большое расстояние. Потому Эпопппа и Целмя, как
только завидели тюрьму, сошли с носилок и, неся узелки
с одеждой п едой, направились вперед, держа в руках
высочайшее разрешение на свидание. Носильщики
остались ждать их иод стеноп напротив, укрывшись
в теин.
Предъявив начальнику стражи императорскую бу-
магу, женщины тотчас оказались в тюрьме.
В сопровождении одного из стражников они, пройдя
ио узким, извилистым лабиринтам, скоро пришли к ка-
мере сенатора Сабина, где его, как смертника, содер-
жали в полном одиночестве.
Женщины вошли пе сразу. Сердце у Эпоппны забилось
так сильно, как никогда раньше, и она невольно замерла
на пороге, не в силах перевести дух. По узник сам, услы-
шав скрин и скрежет открывающейся двери, двинулся
пз глубины камеры навстречу. Он подошел довольно
близко п выжидающе остановился. Понял оп в темноте,
кто перед ним, или пет, сказать трудно. Эпопппа, едва
завидев мужа, бросилась ему па шею...
— Эпоннна!.. Как, ты здесь? — пораженный, вскри-
чал Сабин. — Кто дал тебе разрешение на это свида-
ние?
Эпопппа, пе ответив, высвободилась из объятий мужа,
прикрыла дверь камеры и только тогда что-то прошеп-
тала ему на ухо.
390
— Император?! Ты была у пего? II оп принял те-
бя? — пе переставал удивленно вопрошать Сабпп.
— Да, я была у него с детьми. Молила о помилова-
нии...
— И оп, конечно, отказал, потому что...
— Потому что?
— Мне больно огорчать тебя, Эпопппа. — И, как бы
пытаясь подбодрить жену, Сабин взял ее за руки.— Вес-
пасиан пе пощадит меня п, несомненно, казнит.
— Это верно, Сабпп, по ты тем пе менее... — Эпопппа
перешла па едва слышный шепот,— должен спастись!..
За тем я и пришла! Спасти тебя!
— Спасти?.. Но как? — Он улыбнулся. Безнадежно,
мрачно.
— Я сейчас,— сказала Эпопппа и вместо ответа раз-
вязала узелкп, достала одежду, еду, вино и разложила
все на единственном маленьком столике.
Сабпп, забыв обо всем п о том, что нс получил па своп
вопрос ответа, с нежностью смотрел па все, принесенное
ему заботливой женой.
— Просто меня, Эпопппа! — сказал он растроганно.—
Прости за то, что пережила со мной столько горя, испы-
тала столько лишений...
— Не надо, Ули. Отведай лучше это...
Но Сабпп не мог есть, до еды ли было ему. Так радо-
вался тому, что впдтгт наконец жену. Сердце полнилось
неизбывным счастьем от ее любви и внимания. Где уж
тут было есть, хотелось только говорить с пей. Без
конца.
— Как дети? — спросил он.
— Хорошо, Ули. Опп просили обпять тебя, поцело-
вать, я оставила пх у бабушки.
— Как же ты намереваешься спасти мепя? — сказал
наконец Сабпп, порасспросив обо всем, что касалось дома
и семьи.
— Ты поешь что-ппбудь,— переводя разговор, снова
предложила Эпопппа и, с грустью гляпув па обросшее
лицо мужа, добавила: — А не хочешь пока, так побрейся.
Я принесла все, что для этого надо.
— Думать о бритье в моем состоянии?!
— Прошу тебя, Ули. Я хочу видеть твое лицо преж-
ним, чисто выбритым и...
Когда Сабин, сдавшись на уговоры, исполнил просьбу
391
Эпоппны, опа спила с себя свое черпое одеяние и велела
мужу надеть его.
— Что? — Сабип удивленно посмотрел па жепу: здо-
рова ли опа.
По Эпонпна стояла на своем, и он как будто начал
понимать:
— Ты хочешь, чтобы я бежал?
— Да, да! Это решено! Ты должен надеть мою
одежду и уйти отсюда с Целпей. А я останусь вместо
тебя.
— «Эпонпна! Ты понимаешь, что говоришь?!
—Да, Ули, понимаю! Я долго думала. Сейчас все го
тово. Ты надень это и уходи. Умоляю тебя! Это ре-
шено!
— Эпонпна?! Мыслимо лп оставить тебя здесь и уйти!
Подумай только?
—Ули, иного выхода пет! Ты должен спастись! Если
тебя казнят, я дня пе проживу после этого.
«Лицо Сабина помрачнело. Нижняя губа задрожала.
П руки тоже.
— Очнись, Эпонпна! Ты должна, ты обязала выра-
стить моих детей, воспитать запощенный мною дух сво-
бодолюбия!
— Пет, Ули, спасайся, и ты сам сделаешь для детей
все, что надо. Я все подготовила. Тебя ждут. Ты должен
бежать в Германию. Если ты откажешь мне сейчас, я па
твоих глазах лишу себя жизни! — Она показала малойь
кий кинжал.— Вот, видишь? Вотку его себе в сердце
и — все! Одевайся, время дорого!
За дверью послышались шаги стражника. Затем все
смолкло, по Сабип с Эпонпной еще с минуту прислушива-
лись, пока звук шагов не растаял совсем.
— Ну, так быстрей, Ули, быстрей! — снова зашептала
Эпонима.
— Принести тебя в жертву?!
— Заклинаю тебя, поступи, как молю, еслп лю-
бишь!—Она подбежала к двери, выглянула. — Никого!
Скорее одевайся! Быстро! Целая, помоги брату!..
По Сабип упорствовал и все повторял:
— Пет, Эпонпна, пет. Не могу я уйти, оставить тебя
здесь! Понимаешь лп ты, что предлагаешь мне? Цезарь
пе пощадит. Он и с тобой поступит, как со мной...
— Нет, пет! — вдруг оживилась Энон и па и, прикрыв
392
ладонью рог, зашептала: — Цезарь знает об этом... Он
сам указал мне этот путь!.. Оп пе может открыто осво-
бодить тебя!..
Сабин окончательно растерялся. Он слушал и не мог
попять, правду говорит жена плп...
Цгзарь сам предложил? — недоуменно спросил
Саби н.
Да, Дп! Ото цезарь посоветовал мне так поступит!».
— Ты правда говоришь, Инешина?..
— Ну конечно же, Ули! Подумай только, если бы не
так, разве цезарь разрешил бы нам свидание.
Супруги еще долго перешептывались. Целня тоже
подтвердила слова Зноппны...
П вот, когда истекло время свидания, из ворот тюрь-
мы вышли две женщины. Одна, та, что была вся в чер-
ном, шла, ничего перед собой не видя, прижав к лицу
ладони с платком. Опа вроде1 плакала. А вторая вела ее
под руку и все что то шептала, похоже, утешала, подбад-
ривала скорбящую.
Служители тюрьмы весьма почтительно расступались
перед ними па всем пути следования: и в тюремных ла-
биринтах, и в воротах...
Наконец женщины сели в носилки, и вольноотпущен-
ники понесли их, сначала медленно, потом быстрее*. Вот
они свернули в узкую улочку, с нее* — в другую, совсем
безлюдную, и остановились > старого дома...
Прошло достаточно времени после* ухода женщин,
когда тюремный стражник вошел в камеру Сабина, что
бы осмотреть, все ли в порядке, и затем запереть дверь.
Каково же* было его удивление*, когда он вдруг увидел,
что па посте*л11 вместе) знакомого ему узника сидит жен-
щина! Одна из тех, что приходили и... ушли.
— Что за наваждение! — удивление) проговорил оп
про себя и побежал к пачалышкх тюрьмы...
Спустя считанные* секунды весь Рим ныл иаводпеп
преторианцами, пешими и конными.
Всюду искали бежавшего из тюрьмы Сабина...
Искали два дня, три... И все безуспешно.
А Сабип между гем в первый же* день с помощью вер-
ных друзей покинул владения Римской империи и перем-
ещался в Германию.
Веспасиану о случившемся доложили лишь спустя пе-
сколько диен. Он выслушал все* молча. Потом долго си-
де*.’! задумавшись и, вопреки ожиданию окружающих,
39.3
считавших, что гневу его не будет предела, только груст-
но покачал головой.
— Во всей этой истории свой долг честно исполнила
только жена Сабина,— сказал оп и, чуть помолчав, раз-
думчиво добавил: — Да, против любящей женщины бес-
сильны даже императоры...
II он приказал освободить Эпонину.
1920
ДЕЦП МУНДОС
Во времена императора Тиберия* в целом мире пе
было женщины прекрасней Паулины, дочерп Публия. Мо-
лодые патриции вились вокруг нее, как бабочки вокруг
горящего светильника. Вились, но не решались нп подой-
ти близко, ни уйти совсем: до того хороша опа была, до
того привлекательна и так недоступна. Наследники знат-
ных и безмерно богатых родов домогались ее руки и неиз-
менно получали отказ. Отчаявшись после тщетных попы-
ток, многпе претенденты покидали Рим, уезжали в даль-
ние провинции, надеясь там развеять свою печаль. Были
такие, что вскрывали себе вены, пе желая жпть без Пау-
лины и не в силах перенести позор отказа...
Одним из самых упорнейших пз числа искателей бла-
госклонности прекрасной Паулины был Деци Мундос, сын
сенатора Корнелия Муидоса, доблестного воина, просла-
вившегося в боях в Армении, Германии и Далмации.
Единственный наследник богатейших владений, Деци
Мундос к тому же был красивейшим пз молодых людей.
Стройный, с тонкими чертами точеного лица, с прекрасно
посаженной головой, он чем-то напоминал Аполлона Бель-
ведерского настолько, что его даже осаждали скульпторы
Рима, просили позировать... Но Паулина отказала и ему.
Отказала и... вышла замуж за Сатурна, тоже военного,
а возрастом даже много старше Деци Муидоса.
Мундос в отличие от других не впал в отчаянпе.
II в любви он оказался неукротим, как на поле битвы.
Едва завидев на Марсовом поле * рабов с носилками
Паулины, вышедшей на прогулку, он оказывался рядом
п гарцевал на коне своем вокруг. В цирке, в амфитеатре
395
Флавиев*, даже в храме оп старался занять место рядом
с Паулиной. Иногда ото ему удавалось. Децп Мундос знал,
что Паулина всегда ходит на поклонение богам в храм
Изиды *, а потому и сам туда зачастил. А однажды Мун-
досу почти удалось подкупить камеристку Паулины и убе-
дить ее, что он давно связан с госпожой, а потому, мол,
должен непременно проникнуть ночью к вей в покои, да
так, чтобы госпожа нп в коем случае пе узнала, что каме-
ристка посвящена в Tail ну их любви.
Злой случай сорвал его замысел, но Децп Мундос но
терял надежды. Оп постоянно искал повода поговорить
с Паулиной, перекинуться взглядом, иногда даже послать
ей подарок... По, увы, все напрасно. Горда и недоступна
была Паулина. 11 столь же добродетельна, как и пре-
красна. Вместо внимания н слов благодарности Мундос
удостаивался лишь презрения, пе более.
Иногда он отваживался послать Паулине письмо, в ко-
тором молил ер сжалиться над «истерзанным, израненным
сердцем, что бьется для нее одной...»).
Дочь Публия ие снисходила до Мундоса.
П тогда он решил купить благосклонность ценой своих
богатств.
В Риме и женщины и мужчины в делах любовных
часто доверялись рабам, вольноотпущенникам и, конечно,
богам, которым поклонялись.
Мундос избрал в качестве поверенной жену своего
друга Маркела Агриппину, женщину светскую и находчи-
вую, к тому же близкую подругу Паулины. Мундос сказал,
что, если Паулина согласится провести с ним хоть одну-
едипственпую ночь, он готов дать ей целых двести тысяч
аттических драхм.
— А если она потребует больше, я на все готов... —
сказал Мундос, провожая Агриппину в путь.
И пошла Агриппина к Паулине. Дело было к вечеру.
Солнце уже садилось за Капитолий, и на город потянуло
прохладой с холмов и с Тибра *.
Паулина была одна. В тунике, с полуобнаженными
руками, она сидела за книгой. Это было ее любимым заня-
тием — чтение речей и стихов. Сейчас она наслаждалась
«Одами» Горация*.
396
Сквозь окпо лучи заходящего солнца еще достаточно
ярко заливали комнату, когда вошла Агриппина.
— Приветствую тебя, благородная Паулина! — сказала
она с порога. — Все читаешь? 11 снова это Горации? Ты
просто влюблена в него!
— Да, Горация я люблю больше, нежели Вергилия *
и всех других поэтов, — ответила Паулина, обнимая под-
ругу. — Как это ты вспомнила меня?
— Любящие сердца должны реже встречаться, тогда
любовь слаще. — улыбнулась Агриппина и села.
По обыкновению она принялась перебирать последние
новости, пе примкнула удивиться, как это Паулина пред-
почитает Овидию Назону * — но ее мнению одинаково ин-
тересному п для женщины и для мужчины — Горация.
Посоветовала непременно почитать «Искусство любви»
Назона, уверяя, что Паулина получит огромное удоволь-
ствие, и лишь затем, совсем как бы между прочим, загово-
рила о Мундосе.
— Кстати, благородная моя Паулина, знаешь лп ты,
в каком отчаянии пребывает из-за тебя Мундос? Говорят,
он не знает пи сна, ни покоя, все только и думает и меч-
тает о тебе.
Паулина слушала подругу с опущенной головой, на
последних словах Агриппины выпрямилась, откинула
бледными тонкими пальчиками спадавшие на мраморно-
белый лоб роскошные своп кудри и проговорила, отчека-
нивая каждое слово:
— К чему эти речи, благородная Агриппина?
При этом всегда нежный и звонкий голос ее прозвучал
неожиданно твердо п холодно.
— А к тому, благородная ты моя Паулина, что первый
красавец Рима, храбрейший воитель империи, денно
и нощно бредит тобой.
— 11 что мне за дело до этого, Агриппина?
Агриппина улыбнулась, обнажив ровные цвета слоно-
вой кости зубы, кокетливо склонила голову па правое
плечо и сказала:
— Я, Паулина, женщина и знаю, как женщине при-
ятно слышать, что кто-то бредит ею, тем более если это
к тому же столь блистательный молодой человек, как
Мундос, и так красив, как...
Агршшпна 45ть было не проговорила «как ты», по...
удержалась — она ведь была женщиной.
397
— К чему ты мне все это говоришь, Агриппина? Да
пусть хоть весь Рим бредит мною. У мепя муж. Я люблю
его. Сатурн не менее красив и знаменит, чем Мундос.
Агриппина улыбнулась, опять обнажив свои чудные
зубки, и, чуть прищурив миндалевидные глаза, хитро
посмотрела в лицо Паулине.
— II все же, благородная ты моя Паулина, я знаю, что
язык никогда не служит переводчиком сердцу. Язык жен-
щины всегда изрекает противоположное тому, что сказало
бы сердце. Повторяю, я женщина и мне ведомо, как это
приятно, когда мужчина провожает тебя восхищенным
взглядом, когда вздыхает по тебе. Пе думаю, что какой-
нибудь женщине это пе доставило бы удовольствия.
11 ты...
Паулина не дала подруге договорить.
— Я замужняя женщина, Агриппина, и, повторяю,
очень люблю своего мужа!
Агриппина все так же игриво глянула на подругу
и рассмеялась.
— Не впервые мы слышали подобные речи, благород-
ная моя Паулина.
— Агриппина! — недовольно воскликнула Паулина
п встала.
Агриппина броспла на нее испытующий взгляд и снова
засмеялась.
— Сядь, Паулина! Сядь! В делах любовных гнев жен-
щины часто есть признак проявления истинной любви, —
проговорила она вкрадчивым голосом. — Я знаю это по
опыту... П прости, но я опять повторяю: Мундос сходит
с ума, оп готов на все...
— Агриппина, заклинаю тебя, пе произноси больше
этого имени!
Паулина с презрением махнула рукой и отвернулась.
11 тем не менее Агриппина, как пи странно, была уже
почти уверена в успехе своей миссии. Она секунду задум-
чиво н очень внимательно смотрела на Паулину и, как
бы моля о пощаде, проговорила:
— По, Юпитер* свидетель, в таком случае ты разобь-
ешь ему сердце, погубишь его, Паулина!
— Я не властна над чужими сердцами, Агриппина.
Мне подчинено лишь мое сердце. Н жалкий раб может
вдруг воспылать чувством ко мне, но это же не значит,
что я обязана отвечать па каждое изъявление чувств...
Надеюсь, тебе это попятно, Агриппина?
398
— Мундос не жалкий раб, Паулина! Он достойнейший,
знатный патриций! Владелец тысяч и тысяч рабов.
Паулина недовольно встряхнула головой и прошлась
по комнате.
— Патриций он пли раб — мне безразлично! — промол-
вила опа сердито. — А ты, как я наконец поняла, пришла
ко мне по наущению Муидоса? Пе ожидала видеть тебя
в такой роли!.. Прошу, ни слова больше о нем!
Агриппина залилась краской, поджала губы и, словно
бы зная что-то лишь ей известное, сказала:
— Паулина, это может плохо кончиться! — Чуть по-
молчала и, видимо, боясь быть неверно понятой, добави-
ла: — Плохо и для него и для тебя.
— Не вижу ничего плохого, пи для себя, нп для
пего! — все так же, едва сдерживая раздражение, ответила
Паулина.
Но при всей ее сдержанности Агриппина тем не менее
почувствовала в ее ответе гневные нотки.
— Для тебя плохо уже то, что пи я п никто в целом
Риме не сможет, если случится беда, умолчать, что именно
ты свела в могплу молодого красавца Муидоса. 11 тогда
уж п твоя совесть, и твои боги. Наулина, будут мучить
тебя.
— Я женщппа добродетельная. А мои богп и совесть
стали бы мучить меня лишь в том случае, если я изменила
бы мужу. Пока же моя совесть чиста — я спокойна. Если
Мундос умрет п Рим решится осудить меня за это. то тот
же Рим воздаст мне за верность супругу. А тебе, Агрип-
пина, я бы посоветовала одно: иди к нему сама, спасай
его... Сама иди па такое... — 11 Паулина отвернулась от
подруги.
Агриппина ушла оскорбленная.
Мундос был в отчаянии. Закрывшись у себя, оп уже
несколько дней никого не принимал и ничего не ел. То,
что поведала ем\ Агриппина, лишило Муидоса последних
надежд и мечтаний, окончательно надломило его душу
и сердце, к тому же от стыда он не мог показаться па
глаза своим друзьям, коим так уверенно похвалялся, что
уж если не словом, так золотом непременно заманит в свои
сети гордую Паулину, завладеет ею. И вот все рухнуло,
никакие ухищрения не помогли. Ничто не вызвало в пре-
красной Паулине ни жалости, пи даже любопытства. Она
осталась холодной и неприступной, подобно утренней
звезде Венере. 11 столь же чарующей...
399
Слуги тщились соблазнить своего господина самыми
изысканными кушаньями, но Мундос пи к чему не при-
трагивался и все только вздыхал и ходил из угла в угол.
Озадаченные рабы перешептывались: что, мол, стряслось
с господином, в чем причина его грусти и уединения? Tie
прогневил лп оп императора пли сенат, чего доброго, не
лишил ли его должности? Как знать...
На четвертый плп пятый день уединение Мупдоса ре-
шила нарушить его служанка из вольноотпущенных, ста-
рая египтянка Криса. Несмотря на возраст, это была еще
довольно крепкая женщина с удивительно тонкой и гиб-
кой талией и с непомерно широкими бедрами. Очень
подвижная и живая, с маленькими глазками на изборож-
денном морщинками лице, в которых скрывались затаен-
ная хитроумность и немалый житейский опыт.
На Крисе была темная шерстяная туника, перехвачен-
ная в талии шитым золотом поясом. Войдя, опа поклони-
лась, увядшее лицо ее выражало сострадание и жа-
лость.
Мундос посмотрел иа служанку испытующим взглядом.
— Что ты желаешь, Криса?
— Здоровья тебе, мой господин, — ответила опа и. в
свою очередь, тоже внимательно посмотрела па него. —
Возраст дает мне право задать тебе вопрос, спросить: что
за горе гложет тебя, господин, и пе могу лп я быть по-
лезной тебе?
— О Криса! Великие искусницы Рима не смогли быть
мне полезны, что можешь сделать ты, моя добрая Криса?—
воскликнул Мундос с отчаянием.
— Мой господин, то, что пе сумели сделать первые
искусницы Рима, может оказаться по силам скромной слу-
жанке,—с твердой уверенностью сказала старая егип-
тянка.
Мундос удивленно воззрился па старуху.
— Тебе что-нибудь ведомо, Криса? — спроспл оп.
— Нет, мой господни. Ничего я не знаю. Просто меня
тревожит твое состояние. Вот уже несколько дпей ты не
ешь и пе пьешь, предаешься печали и горестному от-
чаянию.
В голосе старой служанки было столько заботы, что
Мундос растрогался, сел на ложе, где оп до того лежал,
и, подперев голову сжатыми кулаками, с грустной иро-
нией проговорил:
400
— А как ты думаешь, Крпса, что заботит меня, что
печалит?
Ои спроспл это без всякой надежды, просто чтобы
испытать, сколь проницательна эта умудренная жизнью
старая женщина.
Деци Мундос помнит, как семь лет назад она своим
советом помогла ого отцу — Корнелию Мундосу — не по-
пасть во вражью ловушку, за что и была освобождена от
рабства. С тех пор она верой и правдой служила их дому.
Многое видела па своем веку египтянка, многое знала.
И особенно многоопытна она была во всякого рода любов-
ных хитростях: кого с кем свести, кому услужить...
Крпса пе ответила господину, только улыбнулась, от-
чего морщпнкп па ее смуглом лице как-то сгладились,
а глаза-щелки вдруг засветились.
— Чему ты улыбаешься, Криса? — удивленно спроспл
Мундос.
— Наивность твоих слов — тому причина, мои гос-
подин.
— Что ж я такого наивного сказал?
— А как же, мои господни? Ты спрашиваешь, что тебя
заботит и печалит? Кому же не ясно, что причиной для
столь глубокого отчаяния у молодого человека могут быть
либо поруганная честь, либо неразделенная любовь.
— II что же стало причиной моего горя?..
— Конечно, неразделенная любовь!..
Мундос внимательно посмотрел на нее.
— Отчего ты так подумала?..
— По глазам твоим впжу, мой господин. В них отчая-
ние отвергнутого любовника и ничего другого.
Мундос вздохнул и снова откинулся навзничь на
своем ложе.
— Ты права, Крпса! —с горечью согласился оп и по-
ведал старухе о всех подробностях своих злоключений
п о решении покончить счеты с жизнью, коль ие судьба
ему овладеть женой Сатурна, гордой Паулиной. Нет, не
может он больше жить. И не только потому, что любовь
его осталась без ответа. Желание сломить Паулину стало
для Мундоса порукой его мужской чести.
— Я поклялся, что она будет моей, Крпса. Перед
всеми своими друзьями похвалялся. II вот... Дни идут,
а Паулина неприступна. От стыда я нигде не могу по-
явиться на людях!..
14 С. Зорьлп, т. 1
— Только п всего'? — спрятав улыбку в уголках губ.
спросила Криса. — II из-за этого ты моришь себя голодом,
мой господин? Храбревший пз храбрых, ты вдруг упал
духом от такой малости?
— Какая уж тут малость?..
— Ты, мой господин, еще пе испробовал никаких осо-
бых ухищрений, а уж отчаялся!..
— Да куда больше. Я все перепробовал, Криса!
Египтянка п иа этот раз улыбнулась.
— Нет такой женщины, мой господин, которой нельзя
было бы овладеть...
— Ты имеешь в виду насилие? Но это недостойно пат-
риция, сына сенатора Корнелия Мундоса!
— Зачем же насилие, мой господин. В Рпме возможны
многие утонченные способы завлечения женщины.
Мундос от любопытства снова приподнялся и спросил:
— Какие же это способы?
— Я не стану сейчас тебе ничего обещать, мой гос-
подин. Но если ты все еще жаждешь жены патриция Са-
турна, предоставь мне послужпть тебе в этом.
Мундос удивленно смотрел на старуху.
— Значит, ты не считаешь, что все уже потеряно,
Криса?
— Ничуть, мой господин, — уверенно проговорила
египтянка и вся как-то выпрямилась от сознания своей
силы. — Только мне потребуется много денег. Целых пять-
десят тысяч сестерций.
— II думаешь, все у тебя получится?
— Непременно, мой господин.
Мундос задумался, по чуть спустя хмурое лицо его
вдруг прояснилось: луч надежды снова затеплился в гла-
зах.
— Значит, Криса, ты поможешь мне? — снова спросил
оп, все еще пе веря.
Египтянка на этот раз молча кивнула.
— Но как ты мыслишь это сделать, Криса?
— Доверься своей служанке, мой господин, и пока
меня пе пытай.
Мундос замолчал. Он решил больше пи о чем пе спра-
шивать. Какое ему дело, как она собирается действовать,
лишь бы наконец осуществилась его мечта... II Мундос
вручил египтянке требуемую сумму, опа покинула его
пристанище.
402
Едва старуха вышла, Мундос поднялся со своего ложа.
Голодовка сделала свое дело: он еле держался па но-
гах. По в глазах уже снова загорелся огонь вожделения.
«Может, п правда, де все потеряно!» — подумал оп с на-
деждой.
3
Спрятав пятьдесят тысяч сестерций в складках своей
туники под поясом, старая египтянка завернулась в по-
крывало, вышла из дому и направилась в храм Пзиды.
В Рпме этот храм был одним из самых почитаемых
и самых красивых. Жрецы храма Пзиды пользовались
уважением всего Рима. Пх принимали у себя патриции,
приглашали па все праздники и пиршества. П только им,
жрецам, открывали своп души, у них искали совета
в трудный час. Особо почитали Верховного жреца Марп-
пиоса. Любое его слово было законом и святыней...
Вечерело. Верховный жрец, облаченный в белую тогу
с красной каймой, с непокрытой головой, стоял на ступе-
нях между мраморными колоннами и смотрел па запад,
туда, где садился огненный шар солнца, позолотивший
весь горизонт. Там высился Капитолий. Розовые блики
от лучей заходящего солнца тенью легли на большую
часть Рима. Они освещали и грозный фасад возвышающе-
гося надо всем окрест храма Изиды, его колонны и погру-
женного в созерцание Верховного жреца.
Марпнпос был славен пе только как истинный служи-
тель богов, по и как ученый библиофил, знаток греческой
философии.
Кто знает, о чем оп задумался, когда, незамеченная
им, по ступеням, озираясь вокруг, поднималась старая
женщина. Верховный жрец ничего пе видел. Пе чувство-
вал оп и ветерка, который трепал его седые волосы и на-
дувал, как парус, белую с красным тогу. Мечтательные и
ясные, несмотря па возраст, глаза почтенного старца были
устремлены вдаль. По вот луч солнца ударил ему в лицо,
и тут он наконец, опустив взгляд, приметил старуху. Она
сразу оживилась, и с невесть откуда взявшейся легкостью
преодолела последние ступени, и пала пнц.
— Позволь приблизиться к тебе! — попросила опа.
Верховный жрец, все еще пребывая в плену своих
Дум, машинально кивнул в знак согласия. Потом с любо-
14*
403
пытством посмотрел на женщину. Что привело ее в столь
поздний час? II почему опа молчит, словно бы не знает,
с чего начать?..
Криса — а это была она — действительно не знала, как
ей начать, и потому ждала, пока заговорит Мариинос.
II он спросил густым старческим голосом, в чем-то очень
созвучным с образом храма:
— Кто ты, женщина? II что тебе угодно?
— Я бедная служанка. Пришла за помощью... Мне ну-
жен совет для моего господина...
Жрец пригляделся к старухе, казалось бы, силясь
вспомнить, где он ее видел.
— А кто твой господин? — спросил оп.
— Отважный воин Деци Мундос. Сын сенатора Кор-
нелия Муидоса...
— Того самого, что ходил в поход па Египет и вывез
оттуда видимо-невидимо золота и пленных? — перебил
старец египтянку, вспоминая события давно минувших
дней.
— Да, да! Деци Мундос сын того полководца... А я
одна из тех пленниц. Только теперь я уже свободная,
вольноотпущенная служанка! — Последние слова она. ви-
димо, произнесла пз тщеславия, чтобы Верховный жрец,
чего доброго, пе счел ее рабыней. — Жизнь моего моло-
дого господина в твоей власти! — взмолилась старуха. —
От тебя зависит его будущее!
— Говори яснее, египтянка!..
— Жизнь моего господина в опасности, и только ты...
— Опасность?! Какая еще опасность? — снова перебил
старуху Верховный жрец, поправляя при этом рукой на-
висшие на глаза густые брови. II рука у него такая белая,
словно самой судьбой ей назначено перебирать листы па-
пируса.
— Очень большая опасность!.. — Египтянка выпалила
все, что приключилось с ее хозяином, как его поразила
в самое сердце безответная любовь... — Теперь жизнь и
смерть Деци Мундоса в твоих руках! — закончила ста-
руха. — Только ты можешь помочь ему! Спаси безгреш-
ную душу моего молодого господина, не дай ему уморить
себя от неразделенной любви, пе дай погибнуть, пре-
сечься его славному роду!..
Верховный жрец откинул голову, скрестил на груди
руки и недоуменно спросил:
401
— А что я могу сделать? Где любовь, там... — Он по-
смотрел на старуху и добавил: — В делах любовных, егип-
тянка, я пе властен. Тут даже боги бессильны.
— II все же если кто и может помочь, только ты! —
не унималась старуха. — Ты имеешь большое влияние на
жену патриция Сатурна. Она ревностная служительница
богов — покровителей храма Изиды. Уговори Паулину
хоть раз свидеться с моим господином, унять пожар его
души!..
Верховный жрец нахмурил брови. Его покоробило
предложение старой египтянки, и он уже готов был вы-
сказать свое недовольство, по она опередила старца.
— Мой господин не поскупится! — проговорила ста-
руха, понизив голос до шепота. — Ты получишь много зо-
лота. Деци Мундос готов всем пожертвовать за то, чтобы
хоть раз побыть наедине с Паулиной!..
Верховный жрец изменился в лице. Он долго испы-
тующе смотрел на старую служанку, потом прикрыл гла-
за. прошелся между колопнамп, наконец, остановился,
поднял голову и сказал:
— Значит, говоришь, твой хозяин в таком отчаяппп,
что готов уморить себя голодовкой?..
— Да. да! В целом Риме только ты один еще можешь
спасти его! — взмолилась старуха. — Заклинаю тебя всеми
богами...
Верховный жрец поднял руку. Криса примолкла.
— Ты утверждаешь, что он готов на любые жертвы?..
— Да, еслп ты поможешь ему! — II египтянка, как бы
в подтверждение своих слов, извлекла пз-за пояса поло-
вину припасенных денег и подала старцу. — Вот, здесь
двадцать пять тысяч сестерций. Все останется между
нами. Даже стены этого храма ничего но увидят...
Жрец поднял руку, мол, так тому и быть, а про себя
тем временем размышлял, как же устроить нужное сви-
дание.
— Ты, должно быть, очень мудра, египтянка, так не
скажешь лп, как тебе мыслится встреча Мундоса п Пау-
липы? Ведь он, надо думать, не имеет доступа в дом Са-
турна?
Глаза старухи заблестели.
— Да, но Паулина!.. Она ведь часто бывает в храме!
Они могут встретиться здесь случайно!.. — с деланной на-
ивностью воскликнула египтянка.
405
На этот раз уже в глазах Верховного жреца блеснули
огоньки.
— Хорошо! Иди к своему господину и посели в его
душе падежду. А завтра приходи, я скажу тебе, как все
будет.
Египтянка хотела было что-то еще молвить, но жрец
вновь поднял руку, дав понять, что разговор окончен, и
она удалилась, после чего старец, пересчитав сестерции,
спрятал их в складках своей тоги и, погрузившись в раз-
мышления, стал по-прежнему прохаживаться между ко-
лоннами...
Верховный жрец храма Изиды был верен своему сло-
ву. Он славился этим извечно. На следующий же день
после разговора со старой служанкой Мундоса, еще до
полудня его носилки проплыли над узкими улочками
Рима к дому воина Сатурна, что на берегу Тибра.
Все в той же бело-красной тоге, в высоком головном
уборе Верховный жрец выглядел очень внушительно и
важно. Он был задумчив. Всю ночь гадал, как помочь
Мундосу, п вот теперь держит путь к Паулине и уверен,
что сможет уладить дело.
Паулина, па счастье, оказалась дома. Именно в этот
час у нее собрались подруги поздравить с победой, кото-
рую ее супруг одержал в битве в одной из далеких вар-
варских стран Востока. Все наперебой превозносили его
отвагу, сокрушались, что тяжело патрицию пребывание
среди варваров, вдали от Рима, от дома, без развлечений,
без цирка, без приятного общества женщин.
Едва доложили о прибытии Верховного жреца храма
Изиды, гостьи в недоумении переглянулись: что бы это
могло значить и чем Паулина заслужила такую честь?..
Удивлена была и хозяйка дома. Визит Верховного
жреца был знаком особого внимания п чаще всего вызван
бывал каким-нибудь чрезвычайным обстоятельством. По-
тому-то Паулина пошла навстречу с беспокойством и ду-
шевной взволповаппостыо — ие стряслось ли беды? Она
встретила его иа лестнице и провела в приемную. По-
други стоя приветствовали почтенного служителя богов.
Одна из них предложила ему кресло. Верховны]"! жрец
с благодарностью отказался, сказав, что ему бы надо пе-
реговорить с хозяйкой дома и он надеется, что благород-
ные дамы позволят нм ненадолго уединиться.
— Конечно, просим! — согласно закивали дамы. Все
любопытствовали, чем вызван столь странный визит.
106
Верховный жрец и Паулина удалились в покои Са-
турна.
— Ты, верно, дивишься моему неожиданному визиту,
Паулина? По я должен был явиться и... исполнить волю
богов!
Паулина от волнения зарделась, ее прекрасное лицо
изменилось, в глазах зажглось жадное нетерпение: «Волю
богов!..»
Жрец, который и без того выглядел очень внуши-
тельно, для пущей важности, чтобы подчеркнуть значи-
мость своих слов, расправил плечп, откинул седую голову
и, изобразив на лице тревожную задумчивость, стал по-
хож на оракула.
— Я, domina1, послан тебе богом Анубисом!.. * —ска-
зал жрец и выжидающе уставился на Паулину.
Женщина преисполнилась удивления и ужаса.
— Не тревожься, domina. Бог Анубис не желает тебе
зла!..
Лицо Паулины посветлело.
— Ты покорила его своей верой и любовью, и бог
Анубис особо пожелал видеть тебя в святом храме Изиды!
Кровь снова прихлынула к лицу Паулины. В этот миг
она была подобна нубийской розе. Не веря ушам своим,
Паулина смотрела на Верховного жреца, и в глазах ее
было наивное удивление: неужто именно она удостоится
честп стать избранницей бога!..
— Чем я заслужила такую честь?! — робко прогово-
рила Паулина.
— Своей добродетельностью.
Паулина склонила голову, польщенная этими словамп.
А жрец, поняв, что близок к успеху, продолжал:
— Должен сказать, что бог Анубис жаждет видеть
тебя этой же ночью... В святом храме Изиды...
Лицо Паулины было озарено внутренней радостью,
глаза сияли. От волнения она не могла слова вымолвить.
— Итак, — Верховный жрец поднялся, — вечером
ждем тебя!
— Но, мой...
Паулина хотела сказать, что коль мужа нет дома, так
не поведать ли ей обо всем отцу, но жрец, видно, поняв
ее, так отрезал:
— Думаю, воля бога Апубиса непререкаема для тебя?!
1 Domina — госпожа (лат.).
407
— Истинно непререкаема! — смущенно согласилась
Паулина. — Его желание — милость мне!..
На этом Верховный жрец покинул Паулину.
Подруги тотчас окружили хозяйку дома. II Паулина
рассказала им, с чем посетил ее Верховный жрец. Глаза
подруг загорелись завистью. Еще бы! Ведь эдакой чести
удостаиваются только избранницы богов.
— Подумать только, сам бог Анубис призывает
тебя!—удивленно всплеснула руками одна пз подруг,
жена оратора Канона.
— Чудо! — воскликнула другая.
Но кое-кто отнесся к сообщению весьма сдержанно и
отделался неопределенными репликами, вроде: «Вот сча-
стье-то!», «Любопытно, что бы это значило!». Прпчем гово-
рили таким топом, что трудно было определить, завидуют
они, иронизируют или искренне радуются. А когда Пау-
лина сказала, что бог Анубис призывает ее нынешним ве-
чером, все хором вскричали:
— Сегодня же?!
II больше не произнесли ни слова, будто онемели...
А Паулина торжествовала. С губ ее не сходила улыбка,
в глазах тоже сияли смешинки радости, освещая прекрас-
ное лицо...
4
Вечером, как было договорено, едва па город опусти-
лись сумерки и подуло прохладой с Тибра, Паулина на
носилках направилась в храм Пзиды.
Верховный жрец все в топ же бело-красной тоге встре-
тил ее на ступенях храма. Паулина сошла с носилок, по-
дала знак рабам, чтобы удалились, и стала подниматься.
Жрец проводил ее в храм, едва освещенный тусклыми
отсветами скудных огопьков двух пятпсвечовых канде-
лябров. Паулина приметила, что в центре был накрыт
стол для трапезы. Чего тут только не было: мидийские
яблоки, виноград, инжир, фрукты в меду, лукрийские
моллюски, миноги, морские ежи. египетские финики, ряб-
чики. Амфоры полнились испанскими винами и грече-
скими сиропами, па столе же стояли стеклянные сосуды,
расписанные па сюжеты Гомера, тарелки с изображе-
ниями весьма откровенных любовных сцен.
408
Верховный жрец усадил Паулину за стол п сам сел
напротив нее.
— Отведай снеди с этого стола, domina. — любезно
предложил он и налил ей вина. — Испей и вина, этого
напитка богов.
Паулина пребывала в блаженно-счастливом состоянии.
Мыслимо ли удостоиться столь необычного внимания.
Она была искренне уверена, что все приготовления здесь
тоже для нее и все это по велению бога Анубиса. Легкое
опьянение от сознания, какая ей выпала честь, кружило
голову молодой женщины. Как не вкусить этих яств и как
не испить напитка богов!..
II Паулина выпила вина, отведала всего понемногу.
II удивительно вкусным показалось ей все.
— А чуть спустя, domina, ты удостоишься свпдаипя
с самим богом Анубисом! — торжественно возвестил Вер-
ховный жрец. — Для этого мне достаточно только пога-
сить все свечи, и он явится тебе. Не пугайся, иначе
нельзя. При свете он людям не является, дабы не сму-
тить пх своим божественным обликом.
— Я ничего не боюсь, dominus, — поспешила заверить
Паулина. — Какой может быть страх в храме божьем,
там где со мною боги!
Паулина постепенно привыкла к полутьме храма, и
глаза ее вдруг различили за одной пз колонн, застланное
белым, широкое ложе. Присмотревшись, она ясно увидела,
что это постель под белым балдахином, заботливо покры-
тая белым шелком, — все, как в свадебную ночь!..
По телу Паулины пробежала легкая дрожь. Смутные
мечты перемежались с чувством тоски и одиночества. Она
уже больше нп к чему на столе не притронулась. Тревож-
ное ожидание сковало ее.
Тем временем Верховный жрец молча поднялся из-за
стола и погасил свечи в канделябрах. Все утонуло во
тьме и безмолвии, и от этого внутренний холод в душе
Паулины усилился. Но тут вдруг послышалась удивитель-
ная музыка, нежная, проникновенная. Она как бы спа-
дала откуда-то сверху, с неба пли из-под купола храма...
Завороженная и зачарованная. Паулина замерла. Ей
еще никогда пе доводилось слышать в храме столь див-
ные звуки. Все вокруг было полно такой гармонии, что
душа Паулины преисполнилась блаженства.
II в этом, близком к сомнамбулическому состоянии Пау-
лина вдруг ощутила, как кто-то подошел к ней, нежно об-
409
нял. погладил волосы, потом поцеловал, так горячо и так
страстно, что Паулина словно растаяла и слилась с тем,
кто ласкал ее...
Всю ночь Мундос провел с Паулиной, которая, конеч-
но же. была уверена, что чудом любви ее одарил сам бог
Анубис, принявший облик человека.
Паулина пробудилась поутру от короткого спа. Рядом
никого не было...
Мундос покинул храм, пе дождавшись рассвета.
Паулина вернулась домой. Счастьем полнилась ее
душа. Бог есть бог. Велико счастье быть отмеченной бо-
гом. Паулина ликовала!..
А в другом квартале Рима молодой Деци Мундос тоже
ликовал, благодаря свою верную служанку, старую егип-
тянку Крису.
Ликовал и Верховный жрец храма Изиды. Пересчиты-
вая сестерции, он думал о том, какими путями Верхов-
ным жрецам иной раз ниспосылает судьба неожиданные
доходы.
1920—1926
П 3 книг и
«ПРОСТЫЕ ДУШИ»

М А Т Ь
О матерях можно писать без конца, особенно теперь,
в дни войны.
Соседка паша, тетушка Маргарит, — худая сгорблен-
ная старуха. До воины опа почти всегда прихварывала п
очень редко покидала своп дом: впрочем, и по дому не
очепь-то хлопотала, предоставив хозяйничать невестке.
Порой, накинув шерстяную шаль, опа садилась у степы
и грелась на солнце, словно больная курица; казалось,
опа отошла от жизни и ничто ее пе интересует.
Но это только казалось. Хотя дома она и не вмешива-
лась пи во что, однако в пей горела одна забота, одна
мысль: о единственном сыне Аваге, который, правда, был
женат п имел двух детей, но все же в глазах тетушки Мар-
гарит оставался по-прежнему ребенком. Если Аваг возвра-
щался с работы на несколько минут позже, старуха начи-
нала беспокоиться: «Дите мое опаздывает»,— и, стоя у
окна, нетерпеливо поджидала сына плп же, высовываясь
на улицу, принималась расспрашивать у проходивших
знакомых, пе встречался лп им по пути Аваг. Когда Аваг
возвращался, улыбка разглаживала ее морщины; тетушка
Маргарит оглядывала его с ног до головы, словно про-
веряя, не случилось лп с ним чего. II, что бы нп случи-
лось — веселое плп печальное, — опа сейчас же узнавала
это по его глазам, по складке губ, по жестам; опа так
изучила каждый взгляд, каждый шаг, каждое движение
сына, что и без слов могла разгадать его душевное состоя-
ние. II покуда Аваг плотно пе пообедает, беспокойство пе
покидало ее. А уж по утрам и подавно не позволяла она
сыну уходить, пе поев. В холодную пору следила за
тем, чтобы Аваг теплее одевался. Если же приходилось
413
ем\ куда-нибудь ехать, она не успокаивалась, покуда не
заготовит дорожных припасов, не узнает, кто его нонут
чпки, надолго ли он едет, когда вернется...
Несмотря на хворь, заставлявшую ее лежать день-дру-
гой в постели — возможно, это была просто старческая
слабость, — тетушка Маргарит и в постели думала об
Л ваге: напился ли он чаю, закусил ли. пе надо лп ему
чего? Когда ее мучила мысль о том, что опа, должно быть,
скоро умрет, опа тут же принимала твердое решение —
внушить невестке как можно лучше смотреть за Авагом:
подавать ему все вовремя и как следует. Она хотела,
чтобы Аваг сам похоронил ее, «бросил в могилу горсточку
земли» — и тогда она была бы спокойна.
По вот надвинулась Великая Отечественная война, н в
числе многих мобилизованных отправился на фронт
и Аваг.
Вы, может быть, думаете, что это убило хворую те-
тушку Маргарит? Ничуть не бывало! Узнав, что сын ее мо-
билизован, опа словно но волшебству преобразилась —
так бывает с больной орлицей, когда опа завидит опас-
ность, грозящую ее птенцам. Узнав, что отъезд мобилизо-
ванных намечен на завтра, она энергично начала соби-
рать А вага в дорогу. II чего только не пасовала она ем\
в чемодан! Курицу, яйца, фрукты, вареное мясо; по забыла
ни соли, нп перцу. Потом выстирала сыну белье, зашто-
пала, зашила и уложила в чемодан все это вместе с нит-
ками и иголкой, чтобы па случай, если что распорется пли
порвется, Аваг мог сам зачинить. Все это она успела сде-
лать за ночь. Чуть свет тетушка Маргарит, обычно редко
выходившая даже па улицу, отправилась с повесткой на
станцию провожать Авага...
Вы думаете, тетушка Маргарит после отъезда сына
вернулась к прежнему образу жизни? Ничуть. Когда
через несколько дней невестка ушла на работу, Маргарит
тотчас взялась за хозяйство и принялась стряпать, при-
бирать, чистить, готовить внукам завтрак, чтобы они,
возвратясь из школы, пе бегали голодными. Потом по-
явилась необходимость пойтп на рынок, в лавку. И тетуш-
ка Маргарит вовремя управлялась со всем, изумляя всех
своей бодростью. Ото была та самая тетушка Маргарит,
что боялась когда-то показаться на улице, боялась автома-
шин и трамваев? Теперь опа с корзиной в руке бойко семе-
нила на рынок, всегда сосредоточенная н полная забот.
Опа все время шептала что-то, и трудно было понять,
411
к кому она ооращалась, — должно быть, к своему Авагу,
о котором ничего не было известно: где он, в каком городе,
когда ей напишет.
— Только бы получить письмецо— и больше мне ни-
чего пе надо, — говорила она. —Будь оп за семью горами,
за семью морями...
Наконец, когда долгожданное письмо пришло и
тетушка Маргарит узнала, где находится ее Аваг, она
наплакалась, облегчив этим душу, потом снова стала
думать, что бы такое послать сыну, по которому опа
сильно тосковала. Наконец придумала: сухие ереванские
фрукты.
П, когда была отправлена первая посылка, для Марга-
рит открылось новое поле деятельности: узнав адрес
Авага, она старалась как можно чаще посылать ему люби-
мые им сладости.
Соседи дивились неистощимой бодрости Маргарит, бод-
рости, разогнувшей ее сгорбленную спину, и спрашивали
ее, что она посылает сыну, если так часто бегает на почту.
— Да, право, ничего, немножко фруктов, то да се.
— Почему так часто, тетушка Маргарит?
— Стараюсь побольше. Вдруг, думаю, товарищи най-
дутся, нехорошо, чтобы сам ел, а другие смотрели.
Потом, когда началась зима, Маргарит стала вязатт,
для Авага теплые вещи — шерстяной джемпер, шерстяные
носки и перчатки. Вязала тетушка Маргарит и думала
о сыне, думала о том, что Аваг пе одинок, что в армии у
пего много товарищей. Впереди зима — значит, всем им
нужна теплая одежда. П с тех нор для тетушки Маргарит
товарищи Авага стали такими же близкими, как поп сам.
П вот наступил день отправления посылки: тетушка
Маргарит, уложив теплые вещи Авага, запаковала в ящик
еще пару носков и пару перчаток, теплую фуфайку и с
давних пор сберегаемую бумазейную курточку, чтооы
Аваг роздал это тем, у кого пет теплых вещей.
Так п наказала невестке написать.
Когда же посылка — па этот раз большой ящик —
была сдана на почту, тетушка Маргарит несколько успо-
коилась п почувствовала себя счастливой. II только об
одном она жалела. что по может еще больше послать,
мысленно провожала посылку, вычисляя сроки, когда
Аваг получит теплую одежду и, взяв свою долю, остальное
раздаст товарищам. Размышляла также и о том, понра-
вятся ли подарки его товарищам и подойдут ли они им.
415
Думая о сыне и о посылке, тетушка Маргарит пред-
ставляла себе этот неведомый фронт: огромное, широкое,
пустое поле, где-то раздаются выстрелы; царит тьма, та
кая густая, что пн одна звездочка пе сверкнет. Все каза-
лось злым и коварным, всюду опасность и враг...
По ночам тетушку Маргарит одолевали призраки,
предчувствия и страхи. 11 часто она, испуганная мрач-
ной картиной, нарисованной ее воображением, говорпла
себе: как было бы хорошо, если б ей самой пришлось
встать против фашистов — пусть вражеская пуля сразит
ее, а не Авага и его друзей.
Задумываясь, тетушка Маргарит уносилась мыслями
на поле битвы, видела, как все бойцы вместе с ее Авагом
после дневного сражения, усталые, отдыхают, и сама она,
вся в черном, с шалью на плечах, ходит вдоль позиций,
оберегая сон и покой бойцов. Напряженным взглядом она
внимательно смотрит, отыскивая врага во тьме, чтобы
крикнуть в грозный час:
«Просыпайтесь, дети, вставайте! Враг идет».
А пока мелкими и легкими шагами, боясь, как бы
бойцы не проснулись, идет она вдоль позиций и бережет
сон усталых воинов.
Все это мелькало в ее воображении, когда тетушка
Маргарит думала о сыне. Отрываясь от этих мыслей, опа
погружалась в заботы о доме, о внуках, о кухне, озабо-
ченно и торопливо семеня по комнатам мелкими шаж-
ками.
— Помолодела ты, тетушка Маргарит, — говорили ей
соседи. — Несколько месяцев назад твердила, что собира-
ешься помереть. А теперь смотри...
— И пе помру! Пока мой Аваг не вернется, пока его
не увижу, пе помру!
Опа говорила это так, будто смерть и жизнь были в ее
власти, будто опа сама могла назначить день и час своей
смерти. П уверенность тетушки Маргарит была безгра-
ничной..
1941
X A 3 А Л II
Это произошло там, у подножия Арагаца, в одной пз
курдских деревень, п, раз уж пришлось к слову, скажу,
что в ней имеется более ста домов, клуб, сельсовет и но-
вый, облицованный камнем родник, откуда прозрачная
вода течет не по желобку, а журча бьет веселой обильной
струей п, наполняя ведра п кувшины девушек-невест,
быстро спроваживает пх, не давая, как в старину, вы-
строив кувшины в ряд, долго беседовать.
Как-то летом в полдень, громко гудя, в деревню въеха-
ла новенькая автомашина и остановилась на площади.
Пз машины вышел генерал с блестящими погонами и со
знаками различия, а вслед за ним смуглая девушка
с большими серебряными кольцами в ушах и с двумя чер-
ными густыми косами, одетая в городское красивое платье,
которое представляло собою контраст с ее грубыми, кри-
чащими серьгами, вызывавшими недоумение.
Генерал был русский, блондин, с чисто выбритым ли-
цом, высокий мужчина лет пятидесяти с лишним, а чер-
новолосая девушка с черными жгучими глазами совсем
не походила на русскую...
Хотя автомашина не была для деревни новостью —
за день проезжало их несколько, — ее сразу же окружили
пышущие здоровьем курдские ребятишки, женщины и
девушки в пестрых, как цветы Арагаца. разноцветных —
красных, желтых, зеленых — платьях и головных платках,
с нескрываемым любопытством стали рассматривать
черную блестящую машину и особенно вышедшего из нее
рослого генерала со знаками различия и черноглазую чер-
новолосую девушку, у которой были туфли на высоких
каблуках и коротенькая юбка: кто была эта девушка,
417
трудно было определить. Поэтому все с любопытством
разглядывали приезжих, и у всех во взглядах выражался
немой вопрос: кто они и почему приехали в пх деревню?
Тем временем приезжая девушка с веселой улыбкой
подошла к столпившимся женщинам и неожиданно спро-
сила по-курдски:
— Где сельсовет?
Одна из женщин в красном архалуке, расшитом па
груди серебряными монетами и бусами, показала пальнем
па каменный дом, па балконе которого стояли и разгова-
ривали несколько человек.
Приезжая девушка посмотрела своими живыми чер-
ными глазами на дом и, обращаясь к генералу, сказала
по-русски:
— Пойдем, папа, я узнала.
Не успели онп пройти несколько шагов, как девушка
вдруг остановилась и потом с криком «вай!» подбежала
к старику курду, который с вилами на плече шел им на-
встречу.
— Отец, родимый! — раза два крикнула опа и повисла
у пего па шее.
Генерал остановился и, слегка усмехаясь, добродушно
смотрел на эту сцену, казалось, не совсем ясно понимая,
что происходит. Слышались только восклицания девушки:
«Отец», «отец!» — и голос старика: «Девочка моя, кра-
савица моя!» Стоявшие возле машины женщины молча
и удивленно наблюдали эту сцену. Наконец одна из них
громко проговорила:
— Это его дочь, дочь!
Услышав это, женщины и дети гурьбою двинулись
туда, где стояли старик и приезжая девушка.
— Дочь, дочь! — повторила пожилая женщина, тоже
одетая в расшитый архалук.
— Ну хорошо, она дочь Гасо, а он кто такой, этот
генерал? — спросила другая, глядя то па генерала, то на
вновь прибывшую девушку, разговаривавшую со стариком.
Этот же вопрос, видимо, интересовал и старика, кото-
рый, н свою очередь, поглядывал па генерала.
— Ох, пасть бы мне жертвой на твоем пути, краса-
вица моя, ягненочек мой! — взволнованно твердил старик'
и, пе решаясь прикоснуться к дочери, в замешательстве
смотрел на нее. — Откуда ты приехала и кто этот гене-
рал? — наконец спроспл он, наглядевшись па нее.
ИЗ
Девушка, казалось, пришла в себя к взволнованно и
растерянно схватила отца за руку.
— Пойдем, родной, пойдем познакомлю, — потянула
опа его за coooii, — это тот человек, который стал мне
вторым отцом, растил и воспитывал меня!
По старпк пе двигался с места, оп испытующе, в за-
мешательстве смотрел на генерала широко открытыми
глазами.
— Ои тебя растил, — спроспл оп, пораженный, —
этот самый генерал?!
— Да, этот самый, — кивнула головой девушка,— по
тогда оп пе был генералом...
Старпк курд, казалось, пе совсем ясно понимал, по
вместе с тем и пе решался задавать вопросы. А генерал
с широкой улыбкой па бритом лице смотрел на пего и,
видя, что старпк стоит в нерешительности, подошел ближе
п спроспл, обращаясь к девушке:
— Это твой отец, не так л и?
Глаза девушки сверкнули, и опа, взяв отца за руку,
подтолкнула его к генералу...
Женщины и детп, с интересом следившие за этой сце-
ной, еще более оживились: каждый, казалось, желал уз-
нать, о чем будут говорить между coooii этп два человека...
— Гасо говорит по-русски? — спроспла одна из жен-
щин.
— Нет, — ответила ей другая. — Хотела бы я знать,
что связывает эту девушку с генералом, — продолжала
она, — интересно, кем опа ему приходится?
— Возможно, это ее муж, — неуверенно проговорила
ппзенькая, коренастая женщина, тоже одетая в расшитый
архалук.
— Нет, генерал по возрасту пе может быть ей му-
жем, — усомнилась первая, качая головой.
— Может, домработница? — вмешалась в разговор
третья.
— Нет, пе похоже, пе похоже... — возразили остальные
Сбившись в кучу, женщины разговаривали, строя до-
гадки и ожидая, чем кончится это загадочное проис-
шествие.
Гасо теперь предстал им в другом свете. До сих пор
онп знали о нем только то, что он по так давно, лет семь-
восемь назад, появился у них в деревне и жил одиноко
419
в маленьком домике, который отвел ему председатель
колхоза Садо, после того как Гасо приняли в колхоз. Дом
этот стоял особняком, хотя и не на окраине, и Гасо вел
в нем удивительно тихую и уединенную жизнь.
Утром он просыпался раньше всех, задолго до рас-
света, и шел па работу. В деревне все, а особенно пред-
седатель Садо, считали его исключительно добросовест-
ным работником. II действительно, какую бы работу ему
нп поручали, он выполнял ее вовремя и добросовест-
но. II надо сказать, что нм были довольны и хорошо от-
носились к нему все члены колхоза — и мужчины и жен-
щины.
Но все это пе могло рассеять печали Гасо, которая не-
изменно выражалась па его лице, в темных глазах и про-
являлась во всем: он очень мало разговаривал, держался
особняком и во время колхозных собраний, забившись
в угол, молча курил свою трубку, которую обычно хранил
за кушаком. Односельчанам было известно, что раньше оп
работал в городе, был на фропте, а во время войны слу-
чается всякое. Беда постигла и Гасо: вернувшись с войны,
он не нашел ин жены, нп дочерп... После этого оп не за-
хотел больше оставаться в городе.
В деревне многие жалели одинокого Гасо, его по оче-
реди приглашали обедать, а соседкп никогда не забывали
послать ему горячую пищу и порою приносили ее сами:
— Ешь на здоровье, дядя. — Плп же говорили ему: —
Если будет в чем нужда, братец, скажи нам.
Но Гасо никому пе хотел причинять беспокойства.
Женщины, заметив, что одежда у пего пзносплась плп
оборвалась, брали ее чпнпть, приводили в порядок, при-
шивали оторванные пуговицы пли же во время домаш-
ней стирки посылали детей за его одеждой.
11 Гасо, в свою очередь, никогда пе оставался в долгу
перед соседями: он всячески старался нм услужить, а де-
тям покупал лакомства и гостинцы...
Позабыл сказать, что у Гасо была дворняжка, которая
днем отправлялась с ним на работу, а ночью караулила
дом, лежа под навесом. Это была двухгодовалая собака
черного цвета с белыми пятнами на шее и лапах. Гасо
взял ее еще щенком, очень заботился о пей, п, наверное
поэтому, опа угадывала все желания своего хозяина. Ко-
гда Гасо вешал на дверь замок, она начинала прыгать и
бросаться в стороны, хорошо зная, что хозяин собирается
куда-то пойти, а когда он выходил пз дому и зажигал
420
чубук, собака знала, что он сейчас усядется на бревно,
лежащее перед домом, поэтому она спокойно ждала, пока
он сядет, чтобы расположиться у его ног.
Обычно это бывало по воскресным дням, когда старик,
покончив с домашними делами п позавтракав, садился
перед навесом п, куря чубук, погружался в раздумье. Ка-
залось, его одолевали какие-то горькие и грустные воспо-
минания, но какие именно, трудно было сказать. Во вся-
ком случае, он время от времени тяжело вздыхал, и со-
седи, слыша эти вздохи, еще больше жалели его.
— Даже волк пе выносит одиночества, — говорили
они, искренне сочувствуя Гасо, и вместе с тем понимали,
что ничем пе могут утешить его.
11 так проходили дни за дпямп, и ипкто не мог про-
никнуть в душу старика. Он, видимо, избегал разговоров,
и соседи воздерживались от расспросов, чтобы не бередить
его ран, надеясь, что со временем он и сам расскажет
о себе.
II вот наступил день, когда Гасо у ппх па глазах пре-
образился...
Неожиданно появилась его дочь, пропавшая десять лет
пазад. Гасо стоял в полной растерянности, не паходя слов.
Наконец, придя в себя, оп пригласил генерала и дочь к
себе в дом.
— Пожалуйста, — кивнул оп головой генералу.
Ему мучительно хотелось узнать, каким образом его
дочь попала в дом этого русского военного: это казалось
ему какой-то загадкой. Но, как выяснилось потом, это
было вызвано простыми, хотя и довольно грустными об-
стоятельствами. Много лет назад этот генерал, бывший
тогда еще офицером, проходя по улицам Еревана, увидел
маленькую черненькую девочку с большими серебря-
ными серьгами в ушах, которая с плачем вырывалась из
рук державшей ее женщины. Это очень заинтересовало
офицера, и, расспросив, он выяснил, что девочку после
смерти матери доставили в детский дом, по ребенок пе
мог примириться со своей участью, пе желал оставаться
в детском доме и то и дело убегал на улицу искать роди-
телей. Мать ее похоронили два дня пазад, а отец был па
фронте.
— А как ее имя? — спросил офицер, узнав историю
девочки.
— Хазалп.
421
— Хазалп! Хорошее имя! — заметил офицер. —
А можно мне взять ее па воспитание, вы разрешите?
— Если девочка захочет, — сказала женщина, кото-
рая оказалась заведующей детским домом.
Тогда офицер подошел к маленькой курдянке, погла-
дил ее по голове, достал нз кармана конфетку и протя-
нул девочке.
— Спросите ее, пожалуйста, хочет ли она пойти со
мной? Я отведу ее к жене...
Женщина перевела Хазалп слова офицера, и малень-
кая девочка, как ото пи странно, согласилась, особенно
после того как офицер пообещал, что найдет ее отца...
II офицер, оформив опекунство, взял Хазалп пз дет-
ского дома.
Гасо, находясь на фронте, разумеется, ничего об этом
пе знал и выяснил все лишь два года спустя, после демо-
билизация. Первым делом оп пошел в детский дом. Там
он узнал только то, что Хазалп удочерил одни русский
офицер.
— А где этот офицер? — спросил Гасо. — Дайте мне
его адрес, я поеду и заберу свою дочь.
Детский дом направил запрос офицеру. Через неделю
пришел ответ, что офицер вместе с семьей переехал
в другое место. Написали по новому адресу. Недели через
две пришел ответ, что офицер выбыл оттуда. II так как
переписка затянулась и пе давала результатов, Гасо, по-
теряв всякую надежду и чувствуя себя больным, от-
правился в деревню, так ничего и пе узнав о судьбе своей
дочери. Он не знал даже, жива лп она...
Все это встало сейчас в памяти Гасо, когда он шел
по направлению к дому.
Генерал п девушка следовали за ним, а шофер ехал
позади в пустой машине ко двору уединенного домика, где
необычных гостей встретила собака: поджав хвост, опа
удивленно попятилась п не осмелилась даже залаять.
— Интересно, почему опа вспомнила об отце, — заме-
тил кто-то в толпе женщин, — интересно, останется здесь
или приехала, чтобы проведать его.
— Вряд лп для того, чтобы проведать — паверияка
останется, — предположила другая.
— Хорошо, если бы осталась, — вмешалась третья, —
жалко отца, некому присмотреть за ним...
Женщины разговаривали, провожая глазами генерала
п девушку.
422
Те же мысли занимали и 1 асо. Ему не терпелось по-
скорее все узнать... Когда гости вошли в дом, только
там, в полутемной комнате (в которой было два малень-
ких окна н стояла длинная тахта, покрытая войлоком),
для 1 асо стало ясно, что офицер воспитал и вырастил
Хазалп вместе со своими детьми, что девочка тосковала
ио отцу, хотела знать, жив ли он... Опа часто думала об
этом, пе раз порывалась поговорить со своим опекуном, по
стеснялась... А в этом году, когда в семье офицера об-
суждалось предстоящее замужество Хазалп, опа выска-
зала желание во что бы то нп стало разыскать и повидать
отца, прежде чем состоится свадьба. Опекун уважил ее
просьбу, привез ее из Ростова в Ереван и, наведя доро-
гой справки, доставил па машине в эту деревню.
II теперь генерал не испытывал стеснения в доме
старика курда. Наоборот, сидя на тахте, покрытой мяг-
кпм войлоком, он все время улыбался довольной улыбкой.
Казалось, ему доставляло удовольствие не только то, что
он исполнил желание своей воспитанницы, — его глубоко
волновала радость старпка, нашедшего свою дочь. По,
радуясь от души, Гасо все же словно чего-то выжидал.
— Как хорошо, что ты приехала, как хорошо, что
ты нашлась! — твердил Гасо и. неожиданно заметив па
дочери серьги, удивился. — Это твои старые серьги, да?..
— Да, родной. Хотели заменить их другими, но я от-
казалась...
— Как хорошо, что ты нашлась! — снова повторил
Гасо п вдруг, словно очнувшись, спросил: — Говоришь,
приехала меня навестить, да?
- Да.
— Значит, не останешься здесь?
— Нет, родной.
Девушка произнесла эти слова с улыбкой, по по лицу
старпка прошла тень — так огорчил его ответ дочери.
— Почему? — Голос у него дрогнул.
Девушка, не ответив, встала и обняла отца.
— «Почему»? Потому что я собираюсь выйти замуж,
родной.
— Выйти замуж? За кого?
Хазалп показала головой на генерала.
— За сына его товарища.
Гасо заморгал глазами, посмотрел на дочь, потом пе-
ревел взгляд па генерала и не нашелся что сказать: неиз-
вестно, обрадовала или опечалила его эта весть.

Когда девушка перевела опекуну своп разговор с от-
цом, тот предложил eii:
— Спроси, согласен лп он?
Хазалп спросила отца.
В ответ на глазах старика показались слезы. В пер-
вую минуту он не мог говорить, а когда, казалось, вновь
обрел дар речи, то спроспл:
— А где этот парень?
— В городе.
— Почему он не приехал?
— Учится.
— А парень хороший? — продолжал расспрашивать
отец.
На этот раз девушка смутилась п не знала, что сказать.
Генерал, заметив ее смущение, спросил:
— Что он говорит?
Хазалп перевела ему слова отца.
— Скажи, что мы возьмем его с собой, он познако-
мится с твоим женихом, — с улыбкой предложил ей гене-
рал. — Спроси, согласен лп он поехать?
Хазали спросила об этом отца.
Гасо слушал, опустив голову. Потом сказал:
— Подумаю... Дайте мне немного подумать.
Когда после ужина соседи принесли чистое постель-
ное белье, одеяла и подушки для генерала и Хазали, Гасо,
пожелав им спокойной ночи, вышел во двор.
Ночь была тихая и светлая: пебо усеялп сверкающие
золотые звезды, с гор дул прохладный ветерок, посредине
деревни весело журчал родник. Шофер спал в машине.
Гасо, казалось, ничего не видел и не слышал. Два раза
оп прошелся по двору, потом вернулся под навес своего
дома и лег там на узкую тахту, покрытую войлоком,
укрылся и попытался уснуть. Но заснуть он не мог: он
думал — дать лп согласие, чтобы дочка вышла замуж за
чужого пария, живущего где-то далеко... Если он согла-
сится, дочка уедет, не вернется больше, и оп навсегда
потеряет ее. А если ои будет возражать, останется ли дочь
с ним? Ведь большая часть ее жизни прошла в другом
краю, в городе, к деревне опа пе привыкла... — думал
Гасо с сомнением и вновь возвращался к предложению
генерала и Хазали, соображая, сумеет лп оп поехать
с ними. Легко лп сказать — поехать!.. Удобно лп уехать
сейчас, в разгар полевых работ? Да и, кроме того, как он
оставит дом?.. Но больше всего его заботило другое —
'j2i
каков тот парень, который хочет жениться па Хазалп?
Дело было пе в том, что оп был чужой, жил где-то да лево,
главное — что оп за человек?
Долго думал Гасо, соображал и не мог прийти нп
к какому решению.
Не спали в эту ночь и генерал и Хазалп. Генерал,
лежа в мягкой иостелп с открытыми глазами, размышлял:
«А вдруг этот старпк не захочет, чтобы дочь уехала п вы-
шла замуж?» II, задавая этот вопрос, отвечал: «Это вполне
понятно — отец живет одиноко, естественно, что он по-
старается удержать дочь... Но нам плохо будет без Ха-
залп. Мы все к пей так привыкли. Без Хазалп наши будут
сильно скучать... Однако разве может отец запретить до-
черп выйти замуж?.. Но, прожив столько лет в одиноче-
стве и неожиданно найдя дочь, он не захочет с ней рас-
ставаться. Нет, скорее всего, оп будет настаивать, чтобы
опа осталась с ним и вышла замуж в своей деревне. Это
устроит его больше, чем что-либо другое...»
Хазалп тоже размышляла: примирится лп отец с ее
замужеством? Она лежала на другой тахте и смотрела во
двор через маленькое оконце. Луна только что взошла,
и деревня, окутанная лунным светом, как бы замерла:
нп движения, нп звука, даже собакп не лаяли — такая
была тишина, и это казалось ей странным... В городе ни-
когда пе бывало такой тишины по ночам...
Но Хазалп радовалась тому, что приехала и нашла
отца... Она уже не надеялась застать его в живых, тем
более — полного сил и энергии... Радуясь тому, что на-
шла отца, Хазалп вместе с тем так же, как и ее опекун,
беспокоилась, примирится лп отец с ее замужеством,
а еслп примирится, то поедет ли с ними, чтобы познако-
миться с ее избранником...
Хазалп то казалось, что оп примирится, почему бы
нет, что может отец иметь против замужества дочерп, а
то она начинала сомневаться, захочет лп оп, чтобы дочь
уезжала, ведь он так долго жил в одиночестве...
Хазали вспоминала жену генерала, его дочерей, сына
и думала, что они будут скучать без нее, еслп она не вер-
нется. «Подумают, что я пх обманула, забыла о них...»
И она долго не могла уснуть, мучаясь сомнениями.
«И папа, пожалуй, то же скажет», — заключила опа,
думая о генерале. И с этой мыслью она наконец уснула.
Утром раньше всех проснулся Гасо. Оп встал осто-
рожно, чтобы звуки шагов не разбудили спящих, и осто-
425
рожно прошел через дверь: мгла еще не совсем рассея-
лась. Утренняя звезда горела на востоке. Гасо услышал,
как заскрипели двери в соседних домах — это женщины
выпустили коз; тут н там заблеяли козлята, замычала
корова...
Шофер спал в машине, укрывшись кожаной курткой.
Постояв несколько минут, Гасо взял веппк п стал ме-
сти двор, собрал валявшиеся тут н там камни, заложил
их в изгородь, потом принес большое ведро воды пз род-
ника и поставил перед дверью па большую каменную пли-
ту, где он обычно умывался... Все это оп проделал осто-
рожно п тпхо, чтобы не разбудить шофера. После того как
Гасо подмел двор, он решил пойти в дом к председателю,
чтобы посоветоваться с ним относительно предложения
генерала.
Но прежде чем он собрался уйтп, генерал вышел во
двор с полотенцем на плече и мыльницей в руке, а вслед
за ним появилась п Хазалп.
Увидев генерала, Гасо показал на ведро, давая понять,
что вода для умывания готова.
Генерал, набрав воды, с удовольствием умылся... а ко-
гда вытерся, хлопнул Гасо по плечу:
— Ну, что ты надумал, дорогой? Согласен лп ты,
чтобы Хазалп вышла замуж?
Гасо, не отвечая, обратился к дочерп:
— Я все же хочу знать, что представляет собой тот
парень, который хочет жениться на тебе. — II озабоченно
спросил: — Смелый лп он?
Хазалп перевела эти слова генералу.
— Смелый, смелый! — подтвердил тот.
— Да, но правдивый лп он? Говорит лп правду
в лицо?
— Говорит, говорит, — кивнул головой генерал, когда
Хазалп перевела вопрос отца.
Гасо на мгновение задумался, потом опять спросил:
— А верен лп он своим товарищам, близким?
— Да, да... — II генерал несколько раз утвердительно
кивнул головой.
Гасо опять замолчал: он был в трудном положении,
видимо, не знал, что сказать, — он едва нашел свою Ха-
залп и теперь вновь теряет ее... Поникнув головой, он
погрузился в грустное раздумье.
— Братец генерал, — начал оп немного погодя, — хотя
по нашим обычаям пе принято выдавать дочь замуж за
426
чужого человека, но так как ты вырастил мою Хазалп
и дал еп образование, а теперь приехал и просишь моего
согласия, я... даю его...
П Гасо прослезился, протянул одну руку генералу,
а другую приложил к глазам.
Генерал обнял его.
— Хочешь поехать с памп, повидать этого парня?
Гасо кивнул головой.
— Я согласен, поеду. Но только чтобы моя дочь Ха-
залп хоть раз в год навещала меня!
Генерал хлопнул Гасо по плечу, что означало — так
п будет.
— Вместе с Хазалп приедет и зять, он станет для
тебя сыном.
II генерал протянул руку Гасо, и онп пожали друг
другу руки, п тот, кто увпдел бы их в эту мпнуту, понял
бы, что они оба были счастливы.
Но более всех радовалась Хазалп. Она думала о том,
что у нее теперь два отца п оба любят ее... А она сама...
А опа не могла бы сказать, кого пз них она любпт
больше.
1957
ХРОМОЙ КАРО
Не знаю, хромал Каро от рождения плп вследствпе
какого-то несчастного случая, только страдал от недо-
статка своего бедняга страшно. Хромал он на правую
ногу, да так, что, наступая на нее, переваливался всем
телом набок. Мысль о том, что со стороны он выглядит
смешным, мучала его. В детстве Каро за неуклюжие дви-
жения н неповоротливость дразнили хромоножкой, он
обижался, но быстро забывал. А вот потом, в дни юности,
когда придается особое значение тому, как выглядишь,
какое производишь впечатление на окружающих—даже
самый отдаленный намек па физический недостаток ра-
нил его, портил настроение надолго.
Особенно тяжело пришлось Каро в дни военного при-
зыва, когда медицинская комиссия признала его непри-
годным, плп, как говорили насмешники, «негодным». Для
Каро это пе было неожиданностью. Однако с этого дня
шутки посыпались на пего градом.
— Ван, Каро-джан, пегодным признали, а еще муж-
чиной называешься, — смеялись одни.
— Крышка тебе, Каро: теперь нп одна девушка за
тебя не пойдет, — подтрунивали другие.
И так без конца.
Беззлобно слушал Каро шутки друзей. Его хлопали
по спине, со смехом толкали в бок, а он добродушно улы-
бался и в ответ говорил:
— Была бы йога здоровой, п я бы пошел с вамп...
Каро говорил искрение, хромота в то время очень
удручала его: ведь каким недостатком она выглядела
в глазах девушек! В душе он действительно боялся, что
428
останется холостым... Но это были напрасные опасения.
Вскоре он влюоцлся в дочь мельника Маргара и без вся-
ких помех женился на ней. Вот тогда Каро впервые по-
чувствовал себя полноценным человеком, впервые по-
нял, что хромота, хоть и доставляет ему неприятности, пе
порочит его. А с годами он все меньше и меньше вспо-
минал о ней п уж совсем не принимал к сердцу намеки
на этот счет. К тому времени и сверстники его, давно
отбывшие воинскую повинность, переженились, преж-
ние шутки забылись. Порой, правда, он замечал, что
за глаза его называли «хромой Каро», но в лицо —
никогда.
Началась Отечественная война, с первых же дней его
товарищей снова призвали в армию. И тут старые, забы-
тые шутки вновь пошли в ход.
— Опять негодным признали, Каро-джан.
— Опять отстал от всех, опять выбыл из игры...
Те же шутки, тот же смех, так же хлопали его по
плечу, толкали в бок...
Каро и теперь, как и в дни прошлого призыва, не оби-
жался па товарищей, улыбался, приговаривая:
— Ребятки, дорогие, сейчас что тыл, что фронт — все
едино. Может, и я что-нибудь смогу сделать...
С нескрываемой улыбкой слушали Каро его друзья-
призывники: «что можно в тылу совершить такое, чтобы
вровень с фронтом шло?» А Каро думал: «Неужели я дей-
ствительно нп на что не пригоден? Неужели в тяжелые
военные времена я ничем не смогу быть полезным лю-
дям?..»
Крестьяне провожали призывников. Товарищи Каро
прощались с близкими, подбадривали пх. В ответ слы-
шались напутственные слова родных и близких:
— Ждем вас с победой, товарищи, со скорой побе-
дой!
Охваченный волнением, Каро кричал:
— О близких не беспокойтесь, ребятки, с победой воз-
вращайтесь, с победой!..
Ему казалось, что никто его не слышит, никто не за-
мечает. Он был взволнован картиной расставания товари-
щей с родными, чувства переполняли его.
II после отъезда призывников долго еще Каро оста-
вался под впечатлением этого дня. Ведь пе на свадьбу
ехали его сверстники, покидая дома и родных, а па фронт,
туда, откуда не каждому суждено возвратиться...
429
Со станции Каро шел домой вместе с женой и матерью
одного из своих товарищей — Арута. Всю дорогу утешал
пх, особенно старую мать друга, уверял, что все будет
хорошо, что парни вернутся... Говорил, а сам думал,
что его каждый может упрекнуть: мол, легко говорить,
когда пороха не нюхал. А старуха все сокрушалась:
«Дома столько дел, столько дел... Арут огород должен
был полить, убрать скошенную траву, привезти ее до-
мой...»
— Не горюй, Цови-нан — говорил Каро, — колхоз
тебя не оставит без помощи, а огород я тебе полью завтра,
пе велика беда.
— Э, Каро-джан, — пе переставала жаловаться ста-
рушка, — скажем ты польешь огород, а сено скошенное,
что в поле лежит, кто привезет? Ведь у тебя свопх забот
полон рот: п дом и ребятишки.
— Об этом не тужи. Цовп-нап. Подумаешь, сколько
там сена, ну воз. ну два — не больше ведь...
Летнее солнпе давно скрылось за горы, на поле мед-
ленно спускалась темнота. Крестьяне возвращались со
станции в село, громко разговаривая.
Каро проводил Цови-нан и ее невестку, потом присо-
единился к односельчанам.
Все пережитое за последний день пе давало Каро по-
коя. Жене, заметившей его беспокойство и спроспвшеп,
что с ним, оп ничего не ответил.
Лежа в постели, Каро вспоминал разные героические
подвиги и думал, что бы сделать самому такое, что на-
всегда стерло бы с пего позорное пятпо «негодного», дока-
зало бы всем, что и хромой способен на смелый шаг. Но
как нп старался, ничего придумать не мог, а потому пока
решил пойти к Цовп-нап и исполнить данное eii обеща-
ние.
Наутро Каро запряг лошадей и вместе с младшим сво-
им братом Хачиком поехал в поле за сеном, погрузил его
на телегу и подвез к дому Арута.
— Принимай, Цови-нан! — крикнул он, свалив сено
с воза.
— Дай бог тебе здоровья, Каро-джан, — благодарила
его старушка.
1 Нан — мать, мамаша.
430
— II за огородом дело не станет, — добавил Каро, —
приду после обеда...
II действительно, после обеда Каро проковылял с ло-
патой на. плече на окраину села к запруде, чтобы пере-
крыть речную воду к другим огородам и по указаниям
Цовп-нап полить ее участок. II здесь же встретился с ма-
терью другого своего товарища, Смбата. Зап-азп шла с
теленком, ведя его за веревку. Увидав Каро, остановилась
посмотреть, что он делает.
— Ты что, огород свой собираешься поливать? — спро-
спл а опа.
— Нет, не своп, Зан-азп, Арута. Он ведь уехал, некому
поливать, я и пришел помочь его матерп.
— Да, — вздохнула Зан-азп п отошла, не выразив пн
одобрения, ни недовольства.
Каро проводпл ее взглядом и покачал головой: «Зап-
азп, наверно, обиделась, я Цовп-пан пришел помочь, а о
ее жптье-бытье даже не спроспл... Плохо как, ведь Смбат
мне такой же близкий друг, как и Арут...» II вдруг не-
ожиданно для себя крикнул:
— Зан-азп, Зан-азп, остановись на минутку!..
Медленно плетущаяся с теленком на поводу старушка
остановилась, удивленно посмотрела в сторону бегущего
к ней Каро.
— Зан-азп. ты завтра будешь дома?
— А что? — удпвплась старушка.
— Да так, ничего, проведать вас хочу, может, чем
смогу помочь по дому... не чужой ведь мне Смбат...
— Спасибо, Каро-джан. У тебя своих забот хватает.
Мы со стариком да с невесткой кое-как управляемся.
Слушал Каро ее и думал: «Все равно надо зайти к ста-
рикам, посмотреть, как живут, узнать, не нуждаются лп
в чем».
Все в деревне знали: еслп что задумает Каро — обяза-
тельно выполнит и тянуть долго не будет. Так было и па
ceii раз. На второй плп на третий день после встречи с
Зан-азп, как только освободился от домашних хлопот, от-
правился навестить Смбатовых стариков.
Был теплый, приятный летний день, одпн пз тех дней,
когда душа человека раскрывается всему прекрасному,
наполняется умиротворением п всепрощением. Еще из-
дали Каро заметил стариков, мирно сидевших под
раскидистым тутовым деревом, возвышающемся над пх
431
домом. Подойдя ближе, он остановился у обвалившейся
каменной ограды: то лп телега ее задела, то лп что другое,
только камни врассыпную валялись у дороги. «Видать,
старику не под силу их поднять», — подумал Каро п тут
же принялся складывать стену, стараясь лучше пригнать
камень к камню, пробуя, чтоб прочно было. Старпкп сна-
чала не заметили его, но потом услыхали шум позади и
обернулпсь.
— Ты что тут делаешь? — встал с места отец Смбата,
совсем седой, худой и высокий старец.
— Ничего особенного, — не прерывая работу, отве-
тил Каро. — Вижу, стена обвалилась, думаю, деду Азату,
наверное, трудно эти камни поднимать...
И, положив все камни на место, он подошел к стари-
кам, справился, как поживают, как управляются с де-
лами, нет ли письма от Смбата.
Старик поблагодарил Каро за внимание, потом пове-
дал о своих заботах, мимоходом сказал, что с утра чинил
крышу в хлеву.
— Сгнили жерди, — сказал оп удрученно, — пет но-
вых, чтоб заменить.
— А сколько нужно? Десять, двадцать? — поинтересо-
вался Каро.
Нет, меньше, дядя Азат думает, что хватило бы
п пяти штук. Да где пх взять?
— Пойдем посмотрим, — предложил Каро.
Пошли. Каро осмотрел крышу изнутри. Действитель-
но, она прогнила, солнце через дыру проникает вовнутрь.
Весь угол перекрыт свежеобструганнымп жердями, по-
тому крыша в этом месте кажется залатанной новым ло-
скутом материи. Затем Каро поднялся на крышу, на глаз
прикинул длину п ширину недостающих жердей п уда-
лился молча, оставив дядю Азата в полном недоумении:
зачем пришел этот человек, зачем на крышу полез, зачем
ушел, ничего не сказав?
Однако на следующий день летнее солнце еще пе
успело подняться, а Каро уже появился, нагруженный
жердями, которые по его просьбе отпустил председатель
колхоза.
— Принес, дядя Азат, — сказал Каро, — сегодня же
приступим к делу.
Возились недолго. До обеда вдвоем успелп обстругать
жерди и поперек перекрыли ими балки, потом засыпали
сеном и землей, утрамбовали.
432
— Теперь не будет протекать, — сказал Каро, закон-
чив работу.
Старики уговаривали его остаться обедать, но Каро
отказался. Собираясь уходить, он попросил пх впредь к
нему обращаться, как только в чем будет нужда.
Прошло несколько дней, а может п педеля. Каро про-
ходил мимо дома другого товарища своего, Русого Васи-
ля, и вспомнил, что не был у пего с того самого дня, когда
провожали односельчан на фронт.
— Никуда пе годится, — упрекнул себя Каро, —
столько времени прошло... Зпаю, сестры его п жена не-
плохо управляются с домом, по всегда мужская рука
нужна...
И, верпып своей привычке нпчего не откладывать
в долгий ящик, Каро через пару деньков отправился на-
вестить семью товарища. Здесь он подоспел как раз во-
время: жена Васпля возилась с огромной, крепкой коло-
дой, ппкак справиться с ней пе могла. Каро хватпл топо-
ром, разрубил ее на поленья. Потом расспросил жену и
сестер Васпля, как онп живут, потолковал немного снпмп
п, провожаемый благодарными словами хозяек, со спо-
койным сердцем покинул пх кров.
Теперь Каро не от случая к случаю наведывался к
родным своих товарищей, а систематически, постоянно
интересовался пх житьем-бытьем, как сам любил говорить
в разговорах с односельчанами. Он был в курсе всех пх
домашних дел, знал, от какой коровы у кого сколько мо-
лока надоплп, пптересовался, кто чем кормит свою жив-
ность... Часто, спдя дома с женой, он обсуждал радости
п горести многочисленных родственников своих друзей.
«Знаешь, Салоп, Василь писал, что двух немцев заколол
штыком. Вот молодец!» Плп: «Слыхала, Салбп, Цовп-пан
у порога дома упала, руку ушибла. Говорю ей: пойди к
врачу. Не хочет, уверяет, что наш знахарь Авет больше
понимает, чем...»
— Хватит, Каро, — как-то прервала его жена, — ты
бы о наших семейных делах потолковал немного.
— Как? — удивлялся Каро.—Люди вышлп на бой
с чудовищем, а ты хочешь, чтобы я только о наших делах
говорил?
Салбп явно была недовольна мужем: новые заботы его
все время отрывали от дома.
— Брось, ради бога, надорвешься, можно ли на трп
семьи спину гнуть? — возмутилась раз она.
15 С. Зорьян, т. 1
433
Каро усмотрел в словах жены упрек н обиженно воз-
разил:
— Что из того, что нога у меня плоха, — руки ведь
целы.
II он делал свое. Срывался порой даже во время обеда
или ужина.
— Салон, я около педели не был у стариков Смбата,
пойду посмотрю, как опп там... — II уходил.
И впрямь, привычка — вторая натура. Каро уже не
мог обходиться без общения со всеми родичами своих дру-
зей, а те платили ему взаимностью: как с близким дели
лпсь заботами, звали на номотць в трудную минуту. Од
наждьт прибежала к ним сестренка Русого Василя: «Дядя
Каро, корова свела какую-то траву, ее раздуло, невестка
просит тебя зайти». Пошел Каро, корову кислым моло-
ком напоил, заставил побегать. 11 корова отошла. А в дру-
гой раз пришли и сообщили: де дядя Азат захворал и
крепко загрустил — по дочери соскучился. Каро сейчас
же отправился в соседнюю деревеньку н к вечеру возвра-
тился с Азатовой дочкой. «Дай бог тебе долгой жизни», —
твердила Папп-азп.
— Да что такое я сделал, Пани-азп, старику хоте-
лось... — отвечал Каро.
Прошло несколько месяцев. 11 с Каро случилось такое,
о чем и но ceii день говорят в селе.
Дело было к обеду. IV Каро прибежали с вестью, что
внук Цовн пап тяжело заболел, мать и старая бабка с ног
сбились, не знают, что делать. А Каро уже дней пять-
шесть как но был у них. Быстро покончив с обедом, оп
поднялся.
— Поешь как следует, — просила жена.
— Пет, пойду, давно у них не был, старушка небось
недовольна мной.
Ребенка Каро застал с высокой температурой. Мать
беспокойно суетилась вокруг сына, а бабка, беспомощно
склонившись над его изголовьем, причитала.
— Что случилось, Цовн паи? — спросил Каро, глядя
па пылающее личико ребенка.
— Три дня горит в огне, уксусные примочки делаем —
пе помогает.
— Врача вызывали?
— Конечно, вчера был. Спасибо председателю, вызвал
его. Посмотрел, лекарство выписал, по купить пе удалось,
Каро-джан. Потом, думали простуда, пройдет...
434
— Что же вы мне ничего не сказали, — упрекнул н\
Каро, — я бы пошел за лекарством.
— Как тебя беспокоить в такой мороз и снег, куда
тебе,— чуть было не сказала старушка «хромому», но
вовремя остановилась.— Вот если узнаешь, кто едет в го-
род, сообщи нам, попросим привезти лекарство, — доба-
вила она, вновь склоняясь к метавшемуся в огне маль
чугапу.
Несколько минут смотрел Каро на раскрасневшееся
от жара личико ребенка. Потом покачал головой.
— Где рецепт?
— На что тебе, Каро-джан, едет разве кто? —спросила
старуха.
— Я пойду, ребенка жаль.
Старуха долго отговаривала: мол, время позднее, скоро
стемнеет, мороз на дворе, пешком добираться трудно...
кто знает, что может случиться...
— Оставим на завтра, Каро-джан, — сказала она.
По Каро настоял па своем, взял рецепт, попросил по-
сох н отправился в город. А чтоб жена не беспокоилась,
послал человека предупредить ее.
Кругом бело, мороз... Хоть п начало декабря, стоит
настоящая зима: поле покрыто глубоким снегом, деревья
в пушистом уборе, словно вырядились в беленькие шубки
н от мороза съежились под ними. Шоссе, ведущее к го-
роду, тоже занесено снегом, оно протоптано пешеходом
и машинами, стало местами скользким от сапен, а па
обочинах снег лежит нетронутый, оп хрустит и рассыпа-
ется под ногами.
Дорога огибала поле, потом тянулась через лес.
Шел Каро, опираясь на посох, торопился, оттого силь
ней прихрамывал. Разгорячившись, пе чувствовал мороза,
к вечеру усилившегося, тулуп казался тяжелым и мешал
при ходьбе.
Через полчаса оп добрался до опушки леса, где ветре
тп.кя с односельчанами, возвращавшимися из города па
ослах, куда ездили, по видимому, продавать продукты.
— Куда в такую пору? — спросили его.
Узнав, в чем дело, не стали задерживать.
— Иди, иди, пока пе стемнело...
— А что, если стемнеет?..
— Кто знает... иди, полдороги впереди еще...
Крестьяне торопливо двинули своих ослов, а Каро
продолжил путь. Расстояние от села до города можно
15*
135
пройтп за два часа, по Каро из-за ноги потребуется го-
раздо больше времени. Он прекрасно понимал, что пол-
пути еще не пройдено. Крестьяне то ли подбодрить его
хотели, то лп просто ничего другого ие нашли, что ска-
зать. Каро усмехнулся и подумал: «Онп пе знают еще,
что мне предстоит сегодня же обратный путь в село».
Когда дорога пошла через лес, стало как будто теплен,
и Каро показалось, что сразу сгустились сумерки и во-
царилась глубокая тишина. Куда ни глянь — снег. А
под деревьями совсем уже темно и темнота отдает сине-
вой.
«Еще морозней будет при возвращении, — подумал
Каро и тут же успокоил себя: — Ничего, при ходьбе не за-
мерзну...»
Короткий зимний день угасал, когда Каро вышел в по-
ле, вдали показались первые огоньки.
В городе уже горел электрический свет. Каро без
тРУДа разыскал аптеку, где весь в белом провизор сосре-
доточенно трудился над приготовлением лекарств.
Вынув из кармана рецепт, Каро направился к нему.
— Если можно, скорей приготовьте лекарство, мне
нужно доставить его в село, ребенку плохо...
— Через полчаса, — ответил провизор, взяв рецепт.
В ожидании лекарства Каро устроился па длинной
лавке п стал рассматривать белые склянки, большие и ма-
ленькие пузырьки, расставленные по полкам, плакаты,
развешенные на стенах. Внимание его привлек одпн из
них, на котором, пзвпваясь, змея склоняла голову над ча-
шей. Что он означал, Каро не понял... В аптеке было
тепло и уютно, после долгой ходьбы по морозу его раз-
морило, он прикорнул п не заметил, как прошло время
п ему протянули пузырек с лекарством.
— Получайте, принимать три раза в день, по чайной
ложке.
Спрятав лекарство в карман, Каро вышел из аптеки
и пустился в обратный путь, ие чувствуя усталости. Оп
спешил...
Каро оставил город далеко позади. Он переходил мост,
когда пе то от близости воды, не то от чего-то другого
вдруг почувствовал, что мороз сильно покрепчал.
«Ночь будет ясная», — сказал оп себе, поднимая ворот-
ник тулупа.
Шел оп и думал, что через час-два будет дома, в селе
еще не лягут спать. Сразу понесет лекарство, отдаст
436
Цови-нан и накажет, чтобы сейчас же дала ребенку, по-
том пойдет домой. Снег хрустел под ногами, нарушая ти-
шину, шум от шагов отдавался в ушах. Каро шел и думал
о разных вещах, когда, миновав поле и подойдя к опушке
леса, вдруг па снегу у ближайших деревьев заметил тень,
быстро скрывшуюся из виду.
«Должно быть, собака. Видимо, кто-то из чабанов на-
правляется к зимовью овечьего стада», — мелькнуло в го-
лове Каро.
Теперь дорога пошла ио лесу. Тишина была такой глу-
бокой, что слышно было малейшее дуновение, срывавшее
с ветвей снег, слышно было даже, как скрипят от мороза
деревья, доп ос ил нс ь еще какие-то шорохи: то лп белка
юркнула в дупло, то лп полевые мыши перебегалп из
норы в пору, то ли заяц пугливо проскакал.
Сначала Каро ко всему прислушивался, замедляя шаг,
потом перестал обращать внимание на шорохи — надо
было торопиться, а при быстрой! ходьбе шум шагов за-
глушал все остальные звуки.
«Ну и мороз, от пары пог такой же скрпп, как от
целой телеги», — удивился Каро. II вдруг опять увидел
такую же тень, какую заметил на опушке леса. Теперь
она скользнула меж деревьев, в ложбине, п быстро,
странно быстро скрылась, словно испугалась чего.
«А собака лп это? Может, что-нибудь другое?» — за-
волновался Каро. Ему припомнились рассказы крестьян
о волках, попадающихся зимой в лесах.
Цови-нан и односельчане, встретившиеся в лесу, не-
даром тревожились за него...
«Значит, волк». Каро насторожился, собрался, нащу-
пал пузырек в кармане, крепко сжал посох в руках и при-
бавил шагу, внимательно оглядываясь по сторонам.
Чуть погодя тень опять мелькнула между деревь-
ев, потом кто-то быстро пересек дорогу, сверкнув гла-
зами.
«Настоящий волк», — сказал Каро, не разжимая губ.
11 тут же успокоил себя: «Но вряд ли пз тех свирепых,
что нападают на людей. Этот сам боится меня. Он раньше
не видел в руках моих посоха, сейчас заметил его и
убежал».
Каро шел, крепко сжимая в руке свое единственное
оружие. Потом, чтобы отпугнуть преследующего его
зверя, засвистел, словно собак натравливал, и постучал
437
посохом. Он решил, что теперь волк за версту убежит от
пего.
Оп почти бежал, чтоб скорей выбраться из лесу: вдруг
вместо одного появится несколько волков...
Водь все же легче с одним дело иметь, чем со стаей...
«Вот почему Цовп-пап отговаривала мепя идти,
вот почему встретившиеся в лесу крестьяне торопили
мепя...»
Теперь шум шагов вызывал в нем двоякое чувство. То
ему казалось, что это хорошо — волки могут подумать,
что идет много людей, и убегут; то казалось, наоборот,
шум может привлечь пх внимание. Но как бы ни было,
самое важное — выбраться поскорей пз лесу. Торопиться
надо, чтоб и лекарство вовремя доставить больному. Каро
слышал, что волки боятся огня, и жалел, что не взял с со-
бой спичек. Но ничего, у пего в руках посох, которым
можно десяток волков уложить...
Никогда еще посох ему не казался столь нужной
вещью, как в этот миг.
— Ты только подойди! — погрозил Каро вслед исчез-
нувшей тейп.
Может, испугался п убежал? Ведь волки в одиночку
не нападают на людей.
Но представьте его удивление, когда через минуту
прямо перед собой посреди дороги он увидел сидящего
волка, горящими глазами уставившегося на него.
У Каро душа ушла в пятки, но он взял себя
в руки.
— Как видно, ему жить надоело, — сказал он грозно
и, взяв ком снега, швырнул в зверя.
Волк не отошел, а только немного попятился назад,
не сводя глаз с Каро, и снова сел посреди дороги.
Каро опять швырнул в пего ком снега.
Волк опять немного отступил.
И так несколько раз.
Волк явно наглел.
Тогда Каро поднял посох и пошел на врага, чтоб за-
ставить отступить его.
Это помогло.
Медленно, нехотя волк отошел и скрылся в лесу. Каро
показалось, что оп уже избавился от зверя. С облегче-
нием вздохнув, он продолжил путь. Но не прошел и де-
сяти — двадцати шагов, как услышал за собой легкий
438
скрип, ооернулся п увидел волка, который осторожными
прыжками крался за ним. Когда Каро обернулся, волк
остановился.
— Нет, я должен с ним расправиться, ппого выхода
нет, — сказал себе Каро и снова запустил в волка снеж-
ный ком. Но па этот раз тот даже пе тронулся с места,
лишь сверкнул глазами.
Каро нагнулся за большим комом снега п вдруг по-
чувствовал, вернее услыхал, легкий скрип за собой. Под-
няв голову, он увидел волка, с раскрытой пастью
идущего па пего. Видно, зверь почувствовал, что человек
безоружен, и осмелел.
Каро швырнул снежный ком в голову зверя...
Волк завыл, заскрежетал зубами и ринулся в атаку.
Каро п на этот раз не растерялся: размахнулся по-
сохом, чтоб ударпть волка по голове, по вдруг... то лп от
неловкого движения, то лп подвела хромая нога, он по-
скользнулся п упал на колено. Посох выпал пз его рук.
Волк, схватив его зубами, с пренебрежением отбросил
в сторону, пошел на Каро.
Теперь Каро был безоружен. Он мог только встать
па ноги п вступить в рукопашный бон. Но сделать
это уже не успел: волк был в двух шагах от пего. То-
гда он приготовился схватить его за горло, стоя на коле-
нях.
Зверь то лп понял его, то лп испугался — метнулся
в сторону, видно, чтобы напасть сбоку. Каро воспользо-
вался этой паузой, швырнул в морду волка ком снега п,
вскочив на ногп, потянулся за валявшимся неподалеку
посохом. Но, отряхнувшись от снега, враг тут же снова
ринулся в атаку. Каро отчаянно вскрикнул п, закрыв ку-
лак рукавом тулупа, решпл со всей силон ударить его
но голове... Но вместо головы перед ним оказалась откры-
тая волчья пасть с торчащпмп клыками.
II совершилось неожиданное.
Каро вне себя от ярости со всего маху всунул руку
прямо в разинутую пасть зверя.
Зверь от неожиданности попятился пазад, по Каро пе
отпустил его. Волк пятился, а Каро наступал. Он ясно
сознавал, что теперь волк на куски его разорвет, если
высвободится.
В тишине заснеженного леса происходил этот поеди-
нок между человеком и зверем, слышно было лишь пх тя-
439
желое, прерывистое дыхание... Волк не мог разжать че-
люсти, он отбивался лишь передними лапами. А Каро
был неумолим: все глубже и глубже норовил всунуть
руку в его пасть.
Он не видел ничего вокруг, не чувствовал мороза, ту-
луп ему мешал...
Сколько длилась эта схватка, Каро не мог бы сказать,
только вдруг почувствовал, что волк перестал сопротив-
ляться, тело его обмякло и повалилось па снег. Но Каро
не вынул руку пз пасти: а вдруг враг хитрит?
«Нет, уж ты мне прости», — сказал Каро и опустился
вместе с ним на снег, теперь уже и левой рукой сжимая
его горло.
Наконец волк растянулся па снегу. Не выпуская зверя
пз рук, Каро склонился над ним. Волк начал хрипеть.
Каро опять показалось, что тот прптворяется. Но зверь
раза два передернулся и вытянул лапы.
Волк не двигался и не хрипел, но Каро по-прежпему,
склонившись над ним, не вынимал руки. Со стороны
можно было подумать, что человек что-то извлекает пз
пасти зверя...
Только теперь Каро вспомнил дом, аптеку, больного
ребенка... Левой рукой потянулся оп к карману с лекар-
ством и... лишился чувств.
Утром идущие в город колхозники нашли его в двух
километрах от села. Сначала заметили, что что-то тем-
неет па дороге, а приблизившись, увидели человека в чер-
ном тулупе, запустившего руку в пасть волку. Но како-
во было пх удивление, когда в этом человеке онп узна-
ли Каро. Волк околел, а Каро был еще теплым. Раз-
жав волчьи челюсти и вынув из пасти его окровавленную
Руку, они стали рассматривать его. Один нагнулся к
груди.
— Дышит! — крикнул он.
Чтоб привести Каро в чувство, крестьяне снегом расти-
рали ему лоб, виски, грудь. Возились долго, наконец Каро
простонал, открыл глаза и спросил:
— Лекарство цело?
Здоровой рукой он потянулся к карману, вынул пу-
зырек:
— Передайте Цовп-пап, для сына Арута это.
Колхозники повезли Каро прямо в город, к врачу.
Кпсть руки была в двух местах сильно изодрана клыками
зверя.
440
Когда вечером он возвратился домой с перевязанной
рукой, его жена Салоп покачала головой:
— Мало тебе одной покалеченной ноги, теперь еще
и рука...
Каро в словах жены почувствовал и беспокойство
п упрек. Чтобы успокоить и утешить ее, он сказал:
— Ничего, женушка, всяко бывает, люди на фронте
грудью идут па лютое чудовище, а укусы волка — это су-
щие пустяки...
1941
Г О Л У БII
Их было два: оба белые-белые, оба, как в околотке
говорили детп, «в шляпках и шароварах». У обоих по нож-
кам густым слоем спускались перья до самых лапок, а
головки были украшены словно искусственным пучком
белых перьев.
Вот уже целый год, как завел пх у себя маленький Га-
раська. Каждый день, а то п по нескольку раз в день он
подходил к голубям, возился с ними.
Вернувшись пз школы, Гараська сейчас же бросал
свой ранец и стремглав бежал па кухню или па балкон,
где, в клетке с кормом и водой, воркуя, ждали голуби
своего маленького хозяина, ждали, когда он вынесет их на
свежий воздух и пустит в лазурь небес.
И Гараська не заставлял их долго ждать. Проверив,
съели лп голуби свой корм, напплпсь ли воды, оп брал
пх пз клетки и, посадив по голубю себе на плечп, выхо-
дил во двор или на улпцу.
Там он посвистывал и подражал хозяину, который под-
бадривает свою лошадь па водопое. Заслышав этп звукп,
одпн из голубей вдруг отрывался от плеча Гараськи и —
ф-р-р-р... — легким трепыханием шелковистых крыльев
поднимался в воздух высоко-высоко и утопал в прозрач-
ной синеве. Спустя мгновение плп два взвивался и дру-
гой. Он все уменьшался и уменьшался в воздухе, как уне-
сенная ветром бумажка или ватный пушок.
Немного спустя оба сходилпсь и, поравнявшись, начи-
нали кружить на одной высоте, затем, застыв на мгнове-
ние, кувыркались, пыряли, как говорят наши знатоки,
«летели турманом». II начиналась игра, которая так пра-
вилась Гараське, которой он так наслаждался. С высоты,
442
с огромной высоты, словно состязаясь, они, как сброшен-
ные с самолета белые бумажки плп падающие с неба
крупные хлопья снега, то кувыркались, белелп п ныряли,
исчезали, то снова белелп, и так — без конца.
Гараська в восторге, запрокинув голову, не сводил
глаз с голубей п считал по пальцам, сколько раз пере-
вернулись его любимцы, а те, словно желая доставить
своему хозяину большое удовольствие, старались это де-
лать как можно чаще п быстрее...
Гараська прп каждом полете подпрыгивал то на одну,
то на другую йогу п от удовольствия уже пе мог удер-
жаться от восклпцаппй. Прохожие невольно оглядывались
на мальчика и, остановившись, вместе с нпм смотрели
вверх, желая узнать, что доставляет мальчику такое удо-
вольствие.
— А, голуби... — говорили онп, улыбаясь, и шли
дальше.
А Гараська продолжал стоять на тротуаре и, не спу-
ская глаз с голубей, следил за полетом, раскачиваясь
в стороны и не замечая, что мешает прохожим.
Он стоял так до тех пор, пока голуби, закончив в воз-
духе игру, медленно спускались, кружили над нпм, а за-
тем, почти одновременно, с глухим, едва слышным вор-
кованием садились ему на плечи.
Гараське думалось, что онп устали, а может быть, они
что-то объясняют на своем голубином языке.
Через некоторое время оп пли снова запускал пх
в небо, плп, посадив на плечщ шел домой, как с побе-
дой возвращающийся герой плп получивший премию пти-
цевод. С порога, сияющий, он объявлял матери:
— Мама, сегодня оба перевернулись семь раз, завтра —
будет восемь, а через месяц — пятнадцать раз.
II Гараське казалось, что ни один голубь в их околотке
не может состязаться с его голубями. Еще несколько
дней — п он будет первым...
Дома, сняв с плеч голубей, оп целовал их, оставлял па
свободе, чтобы походили по комнате, а сам садился за
уроки.
Пока Гараська занимался, голуби спокойно расхажи-
вали по комнате плп, сев на подоконник, глухо, гортанно
ворковали: гу-гу-гу...
Вечером Гараська загонял их в клетку, боясь, как бы
соседние кошки, забравшись ночью, не задушплп пх, как
443
это случилось уже два раза с его первыми голуоямп, что
причинило ему большое горе.
Покончив с уроками и поужинав, Гараська засыпал,
мечтая о завтрашних играх, когда он, вернувшись из
школы, снова пустит голубей в небо. А интересно, сколько
раз кувыркнутся они завтра?
Так шла жизнь Гараськп, пока одпажды в город не во-
шло немецкое войско.
В этот день и следующие несколько дней Гараська
скрывал своих голубей в подвале, чтобы их не забрали
фашисты. Он слышал, что немцы забирают все, особенно
съестное, кур, гусей — все, что нп попадет под руку.
А голуби, наверно, покажутся им самой вкусной едой.
Гараська так боялся за голубей, что, даже запрятав пх
в подвал, то и дело выбегал на улпцу посмотреть, пе гро-
зит лп опасность, не видать лп грабителей-немцев... Ча-
сто встречались немцы, но пока онп проходили мимо...
Успокоившийся на время Гараська забегал в подвал, на-
сыпал корму, менял воду голубям и, лаская их, приго-
варивал:
— Я не позволю вас унестп, не дам... Убью, пе дам...
понимаете?
Голуби иногда глухо отзывались: гу-гу, не то выра-
жали свое удовлетворение, не то роптали — трудно было
попять.
Во всяком случае, Гараська был доволен, что спрятал
пх. На третий или четвертый день, видя, что немцы пе
заходят к ним, и боясь, что они отвыкнут от высоких
полетов и кувырканья, Гараська решпл вынести пх па
свежий воздух п хотя бы раз пустить в небо, проверить,
не забыли лп онп свою игру.
Задумал и сделал. Когда он открыл клетку, голуби
проворнее чем прежде выскочили из клетки, уселись па
его плечи, и Гараська отправился с ними во двор, но, бо-
ясь немцев, па улпцу не вышел.
Постояв на дворе несколько минут п убедившись, что
не грозит опасность, он запустил сперва самку, а затем
самца. Радостно, словно стосковавшись по воле, они раза
два покружили над домом, а затем устремились ввысь,
к нависшим облакам.
— У-у-У,— звал Гараська, с восхищением глядя им
вслед п забыв об опасности.
Не успели голуби подняться, как вдруг открылась ка-
литка, п вошли двое немецких солдат.
444
Это чьп голуби, малыш? — спросил один из них на
ломаном русском языке.
От страха у Гараськп заколотилось сердце.
Мон, — выступил он вперед, как бы пнстппктпвно
защищая голубей.
— Зачем ты их выпустил? — спроспл тот же солдат.
— Зачем? — удивился Гараська. — Играю. Я выпустил
пх поиграть.
— Не лги. Ты послал с нпмп ппсьмо?
Еще более удивился Гараська.
— Ппсьмо?.. Какое?..
— О, не притворяйся наивным, скажи правду!
Думая, что над ним издеваются, Гараська махпул ру-
кой, словно говоря: «не время шутить», — и посмотрел на
голубей, которые парпли высоко, шли к облакам.
Движение Гараськп, по-видимому, показалось немцам
оскорбительным. Один из них сказал сердито:
— Как, ты не хочешь сказать, что это за голуби? Ну,
noii дем!
— Куда? — спроспл Гараська, на этот раз пе только
удивленно, по и со страхом.
Вместо ответа солдат взял его за руку п потащил к ка-
литке. «Пойдем». Гараська не понял, чего хотят от него
немецкие солдаты, и не шел, сопротивлялся, говоря, что
боится, как бы не пропали голуби. Один пз солдат пота-
щил его. «Мама!» — хотел крикнуть Гараська, но вспо-
мнил, что матери нет дома, и постарался только высвобо-
дить руку, чтобы не идти. Но на этот раз солдаты вдвоем
взяли его за руки и вывели со двора на улпцу. Не зная,
куда его ведут, Гараська оборачивался и смотрел в небо,
чтобы не потерять пз впду голубей, и раз только заметил,
что онп белеют высоко-высоко, почти под самыми обла-
ками.
Но сколько после того нп смотрел Гараська, голубей он
больше не впдел. А они в это время парили п, сделав не-
сколько кругов, начали свою пгру — стали нырять, кувыр-
каться. Кувыркались, потом спокойно кружили, распла-
став крылья, опять спускались, делая круговые повороты,
как сброшенные с самолета белые листочки, которые то
опускаются спокойно, то, белея, раскачиваются пз сто-
роны в сторону. Когда же они опустились совсем, то не
нашли Гараськп, нс могли усесться ему па плечи, чтобы
он приласкал пх уставшие крылья. Поэтому они
445
устроились на карнизе дома и в ожидании своего малень-
кого хозяина одним глазом выискивали его.
Но его не было... Где же он? Что случилось?..
А случилось вот что. Когда немецкие солдаты вели по
улице Гараську, им повстречался немецкий офицер в по-
гонах, с какими-то незнакомыми Гараське значками. По-
дойдя к солдатам, оп спросил, какого преступника они ве-
дут. Солдаты оставили Гараську, взяли под козырек и на
немецком языке, непонятном Гараське, что-то объяснили
офицеру. После этого офицер, коверкая русские слова,
обратился к Гараське:
— Для чего ты держишь голубей — для сигнализации
врагу или для посылки писем?
Гараська пе понял как следует вопроса. Ои был по-
глощен мыслями о голубях. Вместо того чтобы ответить,
Гараська обернулся и, не увидев на этот раз голубей
в воздухе, забеспокоился. Почувствовав, что рукп его сво-
бодны, он побежал назад, в страхе, что голуби его про-
пали.
Офицер крикнул:
— Держите его, держите!
Оба солдата бросились за ним, выкрикивая:
- Halt! Halt!
Но маленький Гараська не слышал пх, а еелп б и слы-
шал, не понял бы. Он искал голубей. Его тревожила
мысль, что голуби опустятся в таком месте, где они могут
пропасть: немецкие солдаты могут поймать п взять пх
или их сцапает кошка и задушит.
Он бежал, запрокинув голову, стараясь высмотреть
в небе своих голубей.
Вдруг Гараську больно кольнуло в спину, и он услы-
хал за собой выстрел. Он беспомощно простер маленькие
рукп, завертелся на месте, как бы от чего-то защищаясь,
и упал навзничь. Глаза его были устремлены в небо.
Казалось, он и мертвый хотел посмотреть — там лп го-
луби...
А голубп ждали своего маленького хозяина на карнизе
дома, тесно прижавшись друг к другу, ждали, что он при-
дет и па плечах отнесет пх домой...
1942

Настоящее пятитомное издание представляет собой первое на
русском языке Собрание сочинений армянского советского писате-
теля Стефана Зорьяна.
Творчество этого выдающегося мастера прозы хорошо знакомо
русскому читателю. Первые издания его произведений отдельными
книгами иа русском языке относятся к 1930 году. Всего на русском
языке вышло более тридцати книг писателя: отдельные произведе-
ния, сборники, избранное. Некоторые произведения многократно
переиздавались.
В настоящем Собрании сочинений будут представлены все
м<анры его творческого наследия: рассказы (I и II тт.), повести
(I, II и III тт.), романы (II, III и IV тт.), рассказы для детей,
сказки, мемуары, публпцистика (V т.).
Состав томов настоящего Собрания сочинений определен са-
мим автором в 1967 году.
В основу настоящего Собрания сочинений положены послед-
ние прижизненные издания текстов на русском языке.
В ряде случаев в отдельные старые переводы внесены уточ-
нения и необходимые исправления, вызванные сверкой с послед-
ним прижизненным изданием текстов на армянском языке.
Настоящее пятитомное Собрание сочинений Стефана Зорьяна
является первым прокомментированным изданием произведений
писателя.
В первый том Собрания сочинений включены избранные рас-
сказы, небольшие повести, написанные писателем в разные годы.
«АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ»
Написаны в 1957 г. Впервые напечатаны в сборнике «Советские
писатели. Автобиографии», том I, М., «Художественная литерату-
ра», 1959.
«Автобиографические заметки» с незначительными изменени-
ями вошли в последний том десятитомного Собрания сочинений
автора на армянском языке (Ереван, Госиздат, 1964).
449
По поводу «Автобиографических заметок» у автора в записной
книжке есть следующая запись: «1956 г. Прибыли в Москву 2-го
февраля вечером. Устроились в «Гранд-отеле», 3-го пригласила
Б. Брайнпна. Было много гостей — К. Федин, Голубов, Сафонов,
Никитина и др. Брайнпна пригласила по поводу выхода своей кни-
ги. Засиделись допоздна. Беседы, тосты, воспоминания.
II здесь же Брайнпна п Никитина попросили, чтобы я написал
свою автобиографию, с художественным уклоном, примерно на 10—
12 страницах. Трудная задача, особенно при моей занятости. Мож-
но осуществить в свободное время, при хорошем настроении.
Нужно найти соответствующую форму, топ и...» (рукопись преры-
вается).
Само заглавие — «Автобиографические заметки» — говорит
о том, что это не полная биография писателя, она представляет
лишь основные вехп жпзнп и касается ряда вопросов его лите-
ратурного творчества.
Стефан Зорьян думал в дальнейшем расширить и дополнить
«Автобиографические заметки».
Кроме «Автобиографических заметок», еще в 30-х годах
Ст. Зорьян написал три небольшие автобиографии объемом в 1—
1,5 страницы (Ст. 3 о р и а н. Рассказы. М.—Л., Государственное
издательство, 1930, Ст. 3 о р и а н. «Девушка пз библиотеки». М.—
Л., Государственное издательство, 1930, Ст. Зорьян. «Обитатели
белого дома». Ереван, Госиздат, 1937, па русском языке).
Для биографии писателя имела бы немалое значение заду-
манная им «История моих книг», которую оп не осуществил.
Стр. 25. ...средневековой столицы Ани. Анп — один из наибо-
лее значительных древнпх городов Армении на правом берегу реки
Ахурян. Известен как крепость V в. В X—XI вв. — столица сред-
невековой Армении. В X—XIII вв. Анп превратился в крупный
экономический, политический и культурный центр Армении. На
территории города и в его окрестностях сохранились замечатель-
ные памятники средневековой архитектуры Армении. Археоло-
гические раскопки в Анп проводились под руководством акаде-
мика Н. Я. Марра.
Мамиконян Вардан — выдающийся армянский полководец
V века.
...конфискация церковных имений и закрытие всех армянских
школ, кроме духовных семинарий. — Автор имеет в впду нацио-
нально-колонизаторскую политику царизма, которая, в частности,
проявилась в 1885 и 1895 годах в закрытии армянских школ, в за-
коне от 12 июля 1903 года о конфискации армянских церковных
имений и имущества, на доходы от которых содержались школы.
450
Введение этого закона вызвало народное возмущение, демон-
страции. Революционная социал-демократия разоблачала политику
царизма и поддерживала народные выступления, а ленинская
«Искра» (1903 г., № 49) охарактеризовала новый закон от 12 пюпя
1903 года как «новый разбои».
Закон от 12 пюпя 1903 года был отменен под давлением воз-
мущенных народных масс в период подъема первой русской рево-
люции.
Стр. 28. ... в Венецию для продолжения образования в армян-
ском училище. — Училище и сейчас существует при армянской
католической конгрегации (объединении) в Венеции.
Газета «Мшак» («Труженик») — армянская буржуазно-либе-
ральная общественно-политическая газета. В ней печатались
также публицисты и писатели демократического направления.
Издавалась с 1872 по 1920 г. в Тифлисе.
Стр. 29. Семинария Нерсесяна — основана в 1824 г. в Тбилиси.
Сыграла большую роль в развитии армянской культуры.
Стр. 32. Издательство «Пантеон» — армянское издательство
в Москве, основанное в 1911 г. Организаторы — поэт Ваан Терьян
п критик и литературовед Павел Макппцян, в дальнейшем в работе
издательства принимают участие Ц. Ханзадян п ппсатель К. Мика-
элян.
В объявлении издательства сказано: «В Москве организовано
издательское товарищество «Пантеон», цель которого дать армян-
скому читателю ряд книг из лучших творении европейских и рус-
ских впдных писателей». Оно просуществовало несколько лет.
Издательство «Патани» («Юноша») — армянское издательство
в Тифлисе, основанное в 1917 г. Издательство ставило себе целью
издавать произведения молодых армянских писателей в серии
«Библиотека молодых писателей».
Стр. 35 ...роман, материалом для которого послужила граждан-
ская война в Армении. — Имеется в виду роман Ст. Зорьяна
«Семья Ампрянов». На русском языке вышел в издательстве «Со-
ветский ппсатель» (М., 1967). Роман публикуется в III томе на-
стоящего Собрания сочинений.
ПЗ КНИГИ «ГРУСТНЫЕ люди»
Впервые опубликована: Тифлис, издательство «Патани»,
(«Юноша»), 1918, «Библиотека молодых писателей». Это первая
кпига Ст. Зорьяна, в ней двенадцать рассказов. В основном все они
написаны в 1914—1918 гг.
О том, как была издана его первая книга и как она была при-
нята, автор пишет в «Автобиографических заметках» (см. стр. 32
наст. тома).
451
В дальнейшем книга вошла в Собрания сочпнеппй автора на
армянском языке (шеститомное: Ереван, Госиздат, 1910—1954 гг.,
десятитомное: Ереван, Госиздат, I960—1964 гг.) как цикл расска-
зов. Автор несколько изменял содержание этого цикла: ряд рас-
сказов переносил в другие циклы, дополнял ранее написанными,
но изданными позднее рассказами. Однако те рассказы, которые
в основном характеризуют этот цикл, сохранились.
Но поводу названия своей первой книги «Грустные люди’»
автор спустя много лет, в 60 х годах, пишет: «Я озаглавил книг\
«Грустные люди», потому что многие герои персонажи опечалены
бедственными условиями своей жизни».
Еще в 1916 г. было намерение издать книгу новелл
Ст. Зорьяиа. Об этом упоминает писатель в «Автобиографических
заметках» (см. стр. 32 наст, тома) и в воспоминаниях о выдаю-
щемся армянском поэте Ваане Теркине (см. V т. паст. Собрания
сочинений).
«ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА» (Стр. 41)
Написан в 1915 г. Впервые напечатан в газете «Мптак» («Тру-
женик»), Тифлис, 1915, №№ 278—280.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: Ст. Зо-
ри а и. Рассказы. М.—Л., Государственное издательство, 1930.
В «Автобиографических заметках» (см. стр. 36 наст, тома) ав-
тор описывает случай, послуживший поводом для этого рассказа.
Вероятно, в рассказе отразились детские впечатления автора
от строительства железной дороги Тифлис—Алексаидрополь (ныне
Ленинакан) — Карс (1895—1899), проходящей через родной горо-
док писателя.
«ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ» (Стр. 53)
Написан в 1916 г. Впервые напечатал в журнале «ТТорк»
(«Новь»), Ереван, 1922, книга первая.
Па русском языке впервые опубликована в сборнике: Ст. Зо-
рь я и. Зимняя ночь. Тифлис, Закгиз. 1936.
Переведен па украинский, литовский, эстонский, польский сло-
вацкий, шведский языки.
«ДРУЗЬЯ» (Стр. 58)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в газете «Ишак» («Тру-
женик»), Тифлис, 1916, № 30.
На русском языке впервые напечатай в сборнике: «Армян-
ские новеллы». Книга первая (1\[, «Советский писатель», 1915).
Переведен на литовский, польский, словацкий, немецкий языки.
452
«САХАРНИЦА» (Стр. 62)
Наплсап в 191G г. Впервые напечатан в газете «Мшак» («Тру-
женик»), Тифлис, 19II», № 82.
Па русском языке впервые напечатан в двухнедельном журна-
ле «Пламя», Тифлис, 1923, № 127.
«ЗВОНАРЬ АНТОН » (Стр. G7)
Написан в 1915 г. Впервые напечатан в газете «Мшак» («Тру-
женик»), Тифлис, 1915, №№ 83, 81.
Па русском языке впервые напечатан в сборнике: «Армянские
новеллы». Книга вторая. М., «Советский писатель», 1918.
ИЗ КНИГИ «ИЗГОРОДЬ»
Впервые опубликована: Ереван, 1923.
Это вторая книга Ст. Зорьяиа. В книге двенадцать рассказов.
В основном все они написаны в 1914—1918 гг.
Автор в предисловии к книге писал: «Данный сборник должен
был выйти в свет вместе с первой моей книгой («Грустные люди»)
в 1918 г. как одно целое... Однако разные обстоятельства помешали
этому. Издаю это сейчас отчасти потому, чтобы сделать цельной
первую книгу. Иначе говоря, это запоздалый долг, который выпла-
чивается спустя пять лет».
При переизданиях содержание книги несколько менялось.
В дальнейшем книга вошла в оба Собрания сочинений автора
на армянском языке как цикл рассказов под тем же названием.
Рассказ «Комета», написанный позднее, автор включил в этот
цикл рассказов при составлении настоящего Собрания сочинении
«АНЕС» (Стр. 81)
Папнсап в 191G г. Впервые напечатан под названном «Малень
кпн \нес» в журнале «Горц» («Дело»), Ваку, 1917, № 4.
Па русском языке впервые напечатан в сборнике: Ст. Зо-
ри ап. «Девхшка из библиотеки». М.-—Л., 1 осударствеппое изда-
тельство, 1930.
«САТАНА» (Стр. 92)
Папнсап в 1914 г. Впервые напечатан в сборнике «Граканге
харвестакап алманах» («Литературно художественный альманах»),
Тифлис, 1917, № 2.
Па русском языке впервые напечатан в книге «Армянские по
веллы», книга вторая. М., «Советский писатель», 1948.
453
«КЛАД» (Стр. 105)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике «Гракан-ге-
харвестакан алманах» («Литературно-художественный альманах»),
Тифлис, 1919, № 5.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: Ст. Зо-
ри ан. Рассказы. М.—Л., Государственное издательство, 1930. Пе-
реведен иа украинский, литовский, польский, словацкий, немец-
кий языки.
Стр. 108. Лоб твой будет украшен золотыми монетами... — Ста-
ринный обычай в Армении украшать голову женщин повязкой
с нашитыми на нее монетами: у богатых золотыми, у бедных се-
ребряными.
«КОМЕТА» (Стр. 112)
Написан в 1963 г. Впервые напечатан в газете «Гракап терт»
(«Литературная газета»), Ереван, 1967, № 43.
На русском языке впервые напечатан в журнале «Литератур-
ная Арменпя», Ереван, 1968, № 1.
В основу настоящего рассказа легли действительные события —
появление в 1911 г. кометы Галлея. Поэтому в некоторых вариан-
тах рассказа имеется подзаголовок «быль».
Стр. 112. Фламмарион Камиль (1842—1925) — французский
астроном. Автор ряда научно-популярных книг по астрономии,
из которых наибольший успех имела «Популярная астрономпя»
(1880), переведенная на многие языки мира.
«МАТЬ ИНЖЕНЕРА» (Стр. 117)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике:
Ст. Зорь ян. Новеллы. Ереван, Госиздат, 1931.
Па русском языке впервые напечатан в журнале «Литератур-
ная Арменпя», Ереван, 1972, № 9.
«ИЗГОРОДЬ» (Стр. 126)
Написан в 1918 г. Впервые напечатан в газете «Мшак» («Тру-
женик»), Тифлис, 1919, № 14, 16.
Па русском языке впервые напечатан в сборнике: Ст. Зо-
ри ан «Девушка из библиотеки». М.—Л., Государственное изда-
тельство, 1930.
454
пз книги «яблоневый сад»
Цикл рассказов, объединенных под этим заглавием, не выхо-
дил в свет отдельным изданием. Часть рассказов вошла в отдель-
ные сборники автора, а весь цикл составил одну из трех частей
I тома шеститомного Собрания сочпнепй Ст. Зорьяна и в дальней-
шем, с некоторыми изменениями, I тома десятитомного Собрания
сочинений.
В 1948 г. в Москве, в издательстве «Советский писатель», вы-
ходит сборник Ст. Зорьяна под заглавием «Яблоневый сад», куда
входит ряд рассказов пз одноименного цпкла п другие произведе-
ния автора.
«ОБИТАТЕЛИ БЕЛОГО ДОМА» (Стр. 137)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике «Гракан-ге-
харвестакан алманах» («Лптературно-художественный альманах»),
Тифлис, 1917, № 3—4.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: С т. 3 о р ь я н.
Избранные рассказы. Тифлис, Закгпз, 1934.
«ДЕДУШКА И ВНУЧКА» (Стр. 146)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике «Гракан-ге-
харвестакан алманах» («Литературно-художественный альманах»),
Тифлис, 1917, № 1.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: «Армян-
ские новеллы». Книга первая. М., «Советский писатель», 1945.
Переведен на литовский, немецкий, словацкий, польский языки.
«НЕЗРИМЫЕ НИТИ» (Стр. 151)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в журнале «Гехарвест»
(«Искусство»), Тифлис, 1917, № 6.
На русском языке впервые напечатан в сборнике «Армянские
новеллы». Книга вторая. М., «Советский писатель», 1948.
Переведен на украинский, литовский языки.
«ТАИНА» (Стр. 157)
Наппсап в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике: С т 3 о р ь я н.
Изгородь. Ереван, 1923. На русском языке впервые напечатан
в журнале «Огонек», 1946, № 19.
В «Автобиографических заметках» автор рассказывает, как
был написан этот рассказ (см. стр. 36 наст. тома).
455
«СТАРИК СОСП» (Стр. 165)
Написан в 1916 г. Впервые напечатан в сборнике «Раздан»,
Тифлис, 1918.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: «Армянские
новеллы». Книга первая. М., «Советский писатель», 1945.
Переведен на литовский, словацкий, немецкий, польский
языки.
«ЦОВАН» (Стр. 170)
Написан в 1918 г. Впервые напечатан в сборнике: С т. 3 о р ь я н.
Пзгородь. Ереван, 1923.
На русском языке впервые напечатан в сборнике: Ст. 3 о -
риап. Рассказы. М., Государственное издательство, 1930.
«В ЛЕСУ» (Стр. 194)
Написан в 1915 г. Впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Новеллы. Ереван, Госиздат, 1931.
На русском языке впервые напечатан в сборнике автора «Зим-
няя ночь», Тифлис, Закгпз, 1936.
«ЯБЛОНЕВЫЙ САД» (Стр. 215)
Написан в 1917 г. Впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Избранные произведения, том I. Ереван, Госиздат, 1940.
На русском языке впервые напечатан в сборнике «Яблоневый
сад». М., «Советский писатель», 1948.
В «Автобиографических заметках» автор вспоминает, как был
написан этот рассказ (см. стр. 36 наст. тома).
Переведен на украинский, грузинский, немецкий, французский,
английский, польский, испанский языки.
ИЗ КНИГИ «ВОЙНА»
Впервые опубликована: Ереван, Госиздат, 1925.
Это третья книга Ст. Зорьяна. В ней одиннадцать рассказов.
В основном все они написаны в 1914—1918 гг.
Двумя годами раньше, в 1923 году, в предисловии к книге
«Изгородь» автор пишет: «В этот период 1 я напечатал и другие
рассказы, содержание которых, однако, составляет жизнь военного
времени1 2. Эти рассказы я не включаю в эту книгу. Они, вместе
1 1914—1918 гг.
2 Имеется в виду первая мировая война.
456
с рассказами о революционных событиях, составят мою третью
книгу».
С некоторыми дополнениями и изменениями эта книга вошла
в оба Собрания сочинений автора на армянском языке как цикл
рассказов под тем же названием.
«ВОННА» (Стр. 267)
Написан в 1920 г. Впервые напечатан в журнале «Верелк»
(«Подъем»), Ереван, 1924, № 2—3.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. 3 о р и а н.
Рассказы. М.—Л., Государственное издательство, 1930.
Переведен на грузинский, азербайджанский языки.
«ЧТЕНИЕ ГАЗЕТЫ» (Стр. 290)
Наппсап в 1914 г. Впервые напечатан в газете «Мшак»
(«Труженик»), Тифлис, 1914, № 214, под названием «Чита-
тели».
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Яблоневый сад. М., «Советский писатель», 1948.
Стр. 293. ...Триест и Триент (Тренто) — города, до первой миро-
вой войны принадлежавшие Австро-Венгрии.
«ЗАХАРОВА СНОХА» (Стр. 295)
Написан в 1919 г. Впервые напечатан во втором томе шестп-
томного Собрания сочинений автора на армянском языке.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Рассказы. М.» «Советский ппсатель», 1959.
«СМЕРТЬ ОАНА» (Стр. 325)
Написан в 1920 г. Впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Война. Ереван, Госиздат, 1925.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Рассказы. М— Л., Государственное издательство, 1930.
«ПАН ПРЖЕВПЦКПП» (Стр. 343)
Написан в 1915 г. Впервые напечатан в газете «Мшак» («Тру-
женик»), Тифлис, 1915, №№ 135—136.
На русском языке впервые напечатан в журнале «Литератур-
ная Армения», Ереван, 1972, № 9.
457
Стр. 343. ...во время Карской войны. — Русско-турецкая война
1877—1878 гг.
Стр. 344. ...перечитывал Мицкевича, Словацкого и Сенке-
вича...— Мицкевич Адам (1798—1855), Словацкий Юлиуш (1809—
1849), Сенкевич Генрик (1846—1916)—выдающиеся польские пи-
сатели.
Стр. 345. ...до русско-германской войны. То есть до мировой
войны 1914—1918 гг.
Стр. 347. Ваш Лорис-Меликов в битве под Карсом... — Лорпс-
Мелпков, Михаил Тарпеловпч (1825—1888) — государственный
деятель России, генерал-адъютант. Родился в Тифлисе, в армян-
ской семье. Участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.
«У КОЛОДЦА» (Стр. 352)
Написан в 1920 г. Впервые напечатан в книге: Ст. Зорьяп.
Война. Ереван, Госиздат, 1925.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зор и ан.
Рассказы. М.—Л., Государственное издательство, 1930.
«РИМСКИЕ ПОВЕСТИ»
Ст. Зорьян как-то рассказывал, что оп в конце 1910-х годов
увлекся древней историей, изучал ее отдельные периоды п задумал
написать ряд произведений на историческую тему: два-три рассказа
плп повести пз жизни Древнего Египта, затем Древней Грецпи,
Древнего Рима п Древней Армении. Однако этот замысел пол-
ностью не осуществился. Так были написаны: «Кай Грат», «Эпо-
нпна» и «Деци Мундос», а в 1940—1960-х годах рассказ «Смбат
Багратунп» и историческая трилогия пз жизни Древней Арме-
нии — романы «Армянская крепость», «Царь Пап» 1 и «Вараздат».
В «Римских повестях» описывается эпоха императорского
Рима времен царствования Тиберпя (42 г. до н. э. — 37 г. н. э.), Не-
рона (37—68 гг. н. э.) п Веспасиана (9—79 гг. н. э.).
«КАЙ ГРАТ» (Стр. 361)
Написана в 1920 г. Впервые напечатана во втором томе шестп-
томного Собрания сочинений автора на армянском языке.
В русском переводе печатается впервые.
Стр. 361. Тигеллин Софоний (ум. в 69 г. н. э.) — временщик
римского императора Нерона, префект претория.
Нерон Клавдий Цезарь (37—68 гг. н. э.) —римский император
(54—68 гг.). Известен как одпн из самых бесчеловечных тиранов,
1 Этот роман входит в IV том настоящего Собрания сочинений.
458
крайне жестоко расправлявшийся со своими политическими про-
тивниками. Убил свою мать, жену, учителя Сенеку, ряд государ-
ственных деятелей, философов, поэтов и т. д. Покопчил жизнь са-
моубийством.
Префект — административная или военная должность в Древ-
нем Риме. Префект преторианской гвардии обладал большой воен-
ной властью и имел огромное влияние в государстве.
Стр. 362. Патриции — первоначально — члены римской родо-
вой общины, затем родовая знать в Древнем Риме.
Стр. 363. Тразея Пэт (ум. в 66 гг. н. э.) — сенатор, философ-
стоик, представитель аристократической оппозиции Нерону. Был
принужден покончить жизнь самоубийством.
Стр. 364. Форум — площадь в Риме, на которой происходили
народные собрания, совершались суды, устраивались ярмарки.
Стр. 366. Туника — древнеримская нательная одежда, типа ру-
башки. На тунику одевали верхнюю одежду — тогу.
...Палатин (плп Палатинский холм) — одпн пз семи холмов
Рима, на котором бы.тп построены императорские дворцы.
Стр. 367. Капитолий — одпн пз семп холмов Рпма, на котором
построены храмы и другие сооружения.
Поллукс — в греческой и римской мифологии сын Зевса п Леды,
брат-близнец Кастора. Оба божества — Поллукс и Кастор — в глу-
бокой древности очень почитались у сицилийских и италийских
греков, у этрусков и у римлян.
Стр. 369. Папирус — многолетнее травянистое растение; ро-
дпна — тропическая Африка. Пз стеблей папируса прпготовлялп
бумагу, одежду, обувь и пр.
Сенека Луций Анней (род. между 6 и 3 гг. до н. э. — ум.
в 65 г. н. э.) — римский философ-стоик, писатель, политический
деятель. Воспитатель императора Нерона, впоследствии его со-
ветник. Будучи обвиненным в участии в заговоре против Нерона
и приговоренный к смертной казни, покончил жизнь самоубий-
ством.
Стр. 371. Золотой дворец — Золотой дом, или Дворец Нерона,
грандиозный дворцовый комплекс, построенный при Нероне.
Разрушен преемниками Нерона.
Стр. 373. Матрона — в Древнем Риме свободно рожденная жен-
щина, находящаяся в законном браке. В широком смысле — мать
семейства, почтенная женщина.
Фабул (плп Фам ул) — живописец I в. н. э. Работал в Риме, где
расписал Золотой дворец Нерона.
Стр. 375. Петроний Гай (ум. в 66 г. и. э.) — приближенный
императора Нерона, римский писатель-сатирик, предполагаемый
автор романа «Сатирикон».
459
«ЭПОНННА» (Стр. 380)
Написана в 1920 г. Впервые напечатана во втором томе шести-
томного Собрания сочинении автора на армянском языке.
В русском переводе печатается впервые.
Стр. 380. Веспасиан Тит Флавий (9—79 гг. н. э.) — римский
император (69—79).
Сабин Юлий. — Родом из Галлии. Сделал попытку в царствова-
ние Веспасиана освободить Галлию от римского владычества.
Позднее был схвачен и приведен в Рим, где был казнен по прика-
занию Веспасиана.
Стр. 389. Тарпейская скала — скала на южной стороне Капи-
толийского холма, с которой сбрасывали государственных пре-
ступников, осужденных на смерть.
Квиринал (илп Квириналъский холм)—один из семи холмов
Рима.
«ДЕЦИ МУНДОС» (Стр. 395)
Написана в 1920—1926 гг. Впервые напечатана во втором томе
шестптомного Собрания сочинений автора на армянском языке.
В русском переводе печатается впервые.
Стр. 395. Тиберий Клавдий Нерон (42 г. до н. э. — 37 г.
н. э.) — римский император.
Марсово поле — в Древнем Риме поле, простиравшееся от Ка-
питолия и Квнрппала до Тибра, названное в честь Марса — бога
войны. Оно служило местом состязаний, войсковых собраний,
упражнений и смотров, а также сбора триумфальных процессий.
Стр. 396. Амфитеатр Флавиев — Колизей, выдающийся памят-
ник древнеримской архитектуры.
Изида (Исида) — одна из наиболее почитавшихся богинь Древ-
него Египта. Культ Изпды восходпт к глубокой древности и связан
с тотемическими и фетишистскими представлениями. В позднем
Египте Изида почиталась как богиня плодородия и материнства.
Тибр — река в Италии. Па Тибре расположен город Рим.
Гораций Флакк, Квинт (65 г. до п. э. — 8 г. до и. э.) —римский
поэт, автор «Од» (лирических стихотворений).
Стр. 397. Вергилий (70 г. до н. э.— 19 г. до н. э.)—римский
поэт. Основное произведение — эпическая поэма «Энеида».
Овидий (полное имя: Публий Овидий Назон, 43 г. до н. э. —
17 г. п. э.) —римский поэт, автор сборника «Метаморфозы», поэмы
«Наука любви» п др.
Стр. 398. Юпитер — в древнеримской мифологии бог неба,
460
света п дождя, громовержец, позднее — верховное божество рим-
ского государства.
Стр. 407. Анубис — в верованиях древних египтян бог, покро-
витель загробного мира.
ИЗ КНИГИ «ПРОСТЫЕ ДУШИ»
Впервые опубликована: Ереван, Госиздат, 1945. В ней десять
рассказов. В основном все они написаны в 1941—1944 гг
Несколько дополненный, этот цикл рассказов вошел в оба
Собрания сочинений автора на армянском языке.
Написанный в 1957 г. рассказ «Хазалп» при составлении насто-
ящего Собрания сочинений автор включил в этот цикл рассказов.
«МАТЬ» (Стр. 413)
Написан в 1941 г. Впервые напечатан в газете «Гракап терт»
(«Литературная газета»), Ереван, 1941, № 33 (317).
На русском языке впервые напечатан в сборнике «Армянские
новеллы». Книга первая. М., «Советский писатель», 1945.
Переведен на украинский, литовский, азербайджанский, поль-
ский, словацкий, немецкий, венгерский, английский языки.
«ХАЗАЛП» (Стр. 417)
Написан в 1957 г. Впервые напечатан в журнале «Айастани
ашхатаворуп» («Труженица Армении»), Ереван, 1958, № 3.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Рассказы. М., «Советский писатель», 1959 г.
«ХРОМОЙ КАРО» (Стр. 498)
Написан в 1941 г. Впервые напечатан под названием «Незамет-
ный» в журнале «Советакан граканутюн» («Советская литера-
тура»), Ереван. 1942, № 5—6.
На русском языке впервые напечатан в журнале «Красноар-
меец» в сильно сокращенном виде под названием «Волк», 1942,
№ 19. В настоящем издании рассказ печатается полностью в новом
переводе.
«ГОЛУБП» (Стр. 442)
Написан в 1942 г. Впервые напечатан в журнале «Советакаи
граканутюн ев арвест» («Советская литература п искусство»),
Ереван, 1944. № 10—11.
На русском языке впервые напечатан в книге: Ст. Зорьян.
Избранные новеллы. Ереван, Госиздат, 1948.
Переведен на украинский, венгерский языки.
Левон Зорьян
Карен Зорьян
СОДЕРЖАНИЕ
Стефан Зорьян. С. Агабабян и В. Давтян .... 5
Автобиографические заметки................... 24
ИЗ КНИГИ «ГРУСТНЫЕ люди»
Железная дорога. Перевод Т. Асоянц........... 41
Зимней ночью. Перевод Я. Хачатрянца.......... 53
Друзья. Перевод Я. Хачатрянца................ 58
Сахарница. Перевод Я. Хачатрянца............. 62
Звонарь Антон. Перевод Я. Хачатрянца......... 67
ИЗ КНИГИ «ИЗГОРОДЬ»
Анес. Перевод С. Хитаровой................... 81
Сатана (Рассказ крестьянина). Перевод Я. Хача-
трянца .................................. 92
Клад. Перевод Я. Хачатрянца.................. 105
Комета. Перевод Д. Карумян и 1J. Карумян ... 112
Мать инженера. Перевод В. Баласана.........
Изгородь. Перевод А. Бабаян................. 126
ИЗ КНИГИ «ЯБЛОНЕВЫЙ САД»
Обитатели белого дома. Перевод С. Лисициан . . 137
Дедушка и внучка. Перевод Я. Хачатрянца . . . 146
Незримые нити. Перевод Я. Хачатрянца .... 151
Тайпа. Перевод Я. Хачатрянца................ 157
Старик Соси. Перевод Я. Хачатрянца.......... 165
Цовап. Перевод .1. Аршаруни................. 170
В лесу. Перевод Г. Агасова.................. 194
Яблоневый сад. Перевод Я. Хачатрянца .... 215
462
II 3 КНИГИ «ВОННА»
Война. Перевод Я. Хачатрянца...............267
Чтение газеты. Перевод Я. Хачатрянца...... 290
Захарова сноха. Перевод С. Хитаровой...... 295
Смерть Оана. Перевод А. Тер-Мартиросяна . . . 325
Пан Пржевпцкпй. Перевод В. Баласана .... 343
У колодца. Перевод Я. Хачатрянца.......... 352
РИМСКИЕ ПОВЕСТИ
Кап Грат. Перевод Р. Кафриэлянц............361
Эпонпна. Перевод Р. Кафриэлянц............ 380
Деци Мундос. Перевод Р. Кафриэлянц.........395
II 3 К II II Г II «ПРОСТЫЕ ДУШ и»
Мать. Перевод Я. Хачатрянца............... 413
Хазалп. Перевод С. Хитаровой.............. 417
Хромой Каро. Перевод А. Макинцян.......... 428
Голуби. Перевод С. Шавердовой............. 412
Примечания Л. Зорьяна и К. Зорьяна.........449
Зорьян Стефан.
3—86 Собрание сочинений в пяти томах. Т. I.
Рассказы и повести. Пер. с арм. Ред. коллегия:
С. Б. Агабабян, Л. С. Зорьян, В. Г. Лидин,
Н. М. Любимов, Э. С. Топчян. Предисл. С. Агаба-
бяна и В. Давтяна. Прим. Л. Зорьяна и К. Зорья-
на. М., «Худож. лит.», 1973.
464 с.
В первый том настоящего Собрания сочинений вошли луч-
шие рассказы Стефана Зорьяна, написанные в 1914—1957 годах,
из книг: «Грустные люди», «Изгородь», «Яблоневый сад»,
«Воина». Рассказы рисуют быт и нравы армянской деревни,
думы и чаяния крестьян-тружеников.
В том вошли и три маленькие повести писателя: «Кай
Грат», «Эпонина», «Деци Мундос». Автор их объединил под об-
щим названием «Римские повести», они написаны на историче-
скую тему, представляют собой сцены из нравов Древнего Рима.
0733—002
28(01)—73
поди. изд.
С (Арм) 2
СТЕФАН ЕШАЕВПЧ ЗОРЬЯН
Собрание сочинений
Том 1
Рассказы и повести
Редактор А. М а к и н ц я н. Художественный редактор
В. Горячев. Технический редактор С. Ефимова.
Корректоры 3. Тихонова и Н. Усольцева
Сдано в набор 28/V 1973 г. Подписано в печать 9/Х 1973 г. Бу-
ТИ.ПОГР- 1- Формат 84х108'/32. 14,5 печ. л. 24,36 усл.-печ. л.
23,639+1 вкл. = 23,67 уч.-изд. л. Тираж 50 000 экз. Заказ 849.
Цена 1 р. 25 к.
Издательство «Художественная литература»
Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19
Ордена Трудового Красного Знамени Ленинградская типография
№ 1 «Печатный Двор» имени А-М. Горького Союзполпграфпрома
при Государственном комитете Совета Министров СССР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли, Ленинград,
Гатчинская ул., 26